Тонкий меч бесплатное чтение

Фрида Нильсон
ТОНКИЙ МЕЧ

Москва

«Манн, Иванов и Фербер»

2019

Издано с разрешения Frida Nilsson c/o Natur & Kultur

Возрастная маркировка в соответствии с Федеральным законом от 29 декабря 2010 г. № 436-ФЗ: 12+

Для среднего школьного возраста

Original title: Det tunna svärdet

Copyright © by Frida Nilsson and Natur & Kultur, Stockholm 2017.

Published in agreement with Koja Agency.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2019.

Издание данного перевода было произведено на основе субсидии от Шведского совета по искусству. Тhe cost of this translation was defrayed by a subsidy from the Swedish Arts Council, gratefully acknowledged.

* * *

Смерть

Всю дорогу до песчаной косы папа шел по воде и нес меня на плечах. Я крепко обнимал его за шею, чтобы не упасть. Солнце разливало белое сияние над морем. В самом глубоком месте вода доставала папе почти до подбородка. Он сказал, что дно под ногами похоже на ванильный крем.

Когда мы пришли, папа ссадил меня на теплый песок.

— Пройдемся немного? — предложил он.

Я кивнул и взял его за руку.

С этого берега наш пляж казался совсем маленьким. Я разглядел одежду, которую папа свернул и оставил на старой скамейке. Мы прошли еще чуть-чуть, и я увидел лодочные причалы на другом берегу: они торчали из тростника, словно кривые серые языки.

Папа вздохнул и улыбнулся. Счастливой улыбкой. Да, в тот момент он и вправду был счастлив. И я тоже. Ничего не мог с этим поделать. Хорошо было сбежать на время из нашего темного притихшего дома, хорошо было идти вот так вдвоем и думать лишь о море, небе и солнце.

Вдруг послышался злобный клёкот. Это орлан-белохвост взлетел с высокой сосны, что росла посредине косы. Папа рукой заслонился от солнца.

— Посмотри, Саша! — сказал он. — Вон там, в ветвях, у него гнездо.

Я вытянул шею и почти сразу увидел большое орлиное гнездо, похожее на коричневый спутанный клубок. Папа сказал, что, наверное, в гнезде есть птенцы и лучше нам уйти отсюда.

— Подожди, — попросил я. — Давай еще немножко тут побудем.

Но папа торопил: орел наверняка нас испугался и может вообще бросить птенцов. Тогда я поднял с земли два коричневых пера, задрал руки и крикнул птице в небе:

— Посмотри на меня! Я тоже могу летать! Но я тебя не обижу!

Я стал бегать, быстро-быстро, взад и вперед, держа перья в руках. Папа засмеялся и сказал, что этак я и впрямь скоро взлечу. Орел, видимо, решил, что я такая же птица, как он, успокоился и вскоре вернулся в гнездо. Он следил, как я махал руками. А я радовался, что нам пока не надо возвращаться домой.

Папа сел и, прищурившись, посмотрел на море. Прохладный ветерок раскачивал метелки тростника. Налетавшись вдоволь, я подбежал к папе, забрался ему на колени и замер, прижавшись лбом к его волосатой груди, а потом сказал:

— Теперь можем идти.

Папа кивнул, встал, опять усадил меня себе на плечи и снова вошел в сверкающую воду.

Добравшись до берега, мы переоделись. Папа вдруг заторопился, видимо, тоже почувствовал, что мы слишком задержались. Мы понимали, что нам нельзя вот так беспечно проводить время вдвоем. Папа погладил меня по голове.

— Собрался?

— Угу.

Дорога была сухой и пыльной. По канавам пестрели летние цветы: васильки, клевер, лютики. Меловая гора, протянувшаяся вдоль всей дороги, напоминала огромную поросшую кустарником спину. Папа нес в руке наши мокрые плавки. С них капало, вода оставляла на тропинке маленькие следы-точки. Мы шли молча. Я уже различал наш дом на холме и видел, что окно в комнате, где лежала Семилла, приоткрыто.

Когда мы подошли ко двору Кая, то услышали чьи-то крики. Оказалось, что шесть его свиней сломали загон и выбрались на поле полакомиться картошкой. Кай бегал вокруг и пытался им помешать. Он размахивал палкой и ругался на чем свет стоит, но свиньи только с визгом отскакивали — и снова принимались за картошку. Забавная была картина. Мы прыснули со смеху, но, конечно, так, чтобы Кай не услышал.

Хотя папа торопился домой, но вынужден был прийти на подмогу. Кай добрый, он каждое Рождество приносит нам большой копченый окорок и денег не берет.

— Я сейчас, — сказал папа, протянул мне плавки и помчался на поле.

Я стоял и смотрел, как папа с Каем носятся, загоняя свиней. Непростое это было дело: видимо, картошка пришлась свиньям по вкусу. Одна из них попробовала удрать на дорогу, но тут уж я бросился ей наперерез и заорал:

— Эй! Пошла отсюда! Тут машины ездят. Возвращайся-ка лучше к Каю!

Свинья уставилась на меня. Глаза у нее были красивого синего цвета, а рыло — мокрое и блестящее. Потом она хрюкнула и побежала назад, на поле. Там-то Кай ее живенько и поймал.

Когда всех беглянок заперли обратно в загон, Кай стянул с головы кепку и отер пот со лба. Он пожал папе руку и о чем-то спросил. Папа пробормотал что-то в ответ. При этом он пару раз покосился на меня. Ясное дело, они говорили о ней.

Кай подмигнул мне, а я — ему. Попрощавшись, мы зашагали по вспаханному полю. Я отдал плавки папе. Потом мы поднялись по холму — к дому.

На самом деле наш дом не темный. Он желтый, большой и красивый, а окна — словно зеленые глаза. Вокруг сада растут кусты сирени и бирючины, в саду — яблони, груши и сливы, а у ворот — два высоких клена.

Когда папа открыл ворота, собаки подняли головы, но только Нинни подошла поздороваться. Другие остались лежать в тени.

— Пойду в дом, — сказал папа, не обращая внимания на Нинни. Он даже не повесил плавки на веревку, просто кинул их на крыльце.

Папа закрыл за собой дверь, а я опустился на траву рядом с Нинни. У нас четыре черно-коричневых собаки — коротколапых, с длинными ушами. Морды у них в складках, словно смятый бархат. Папа говорит, что их лай похож на звон четырех больших колоколов, созывающих на службу.

Я уткнулся носом в шерсть Нинни. Мне хотелось пойти в дом, но и оттянуть возвращение хотелось тоже. Хорошо было там, на песчаной косе: я забыл все печали и просто нежился с папой на солнышке и смеялся. Нинни ткнулась носом мне в ухо и засопела. Я обнял ее и прошептал:

— Господин Смерть просто дурак, верно?

Собака удивленно посмотрела на меня. У нее были обвисшие покрасневшие веки.

— Почему ему позволено забирать любого, кого захочет, даже не спрашивая разрешения?

Нинни лизнула меня в щеку. Это все, что она могла ответить. Летний ветер трепал ветки кленов, и листья танцевали, словно тысяча маленьких зеленых юбок.

Конечно, Господину Смерть не позволено забирать всех без разбору. Но ему достаются многие. Те, кто упал за борт, не умея плавать. Те, кто съел ядовитые ягоды в лесу. И те, кто заболел, как Семилла.

Это случилось несколько месяцев назад. Тогда ее еще не звали Семиллой, у нее было прежнее имя — мама. Мама — так ее звали. Однажды она призналась, что силы оставляют ее. Она не могла делать обычные вещи: ездить на велосипеде в магазин или подниматься с корзиной белья по лестнице. У нее ни на что не было сил. Папа решил, что ей нужно обследоваться. Наверняка ничего серьезного, ей надо просто есть больше мяса или гулять почаще, но все равно следует показаться доктору. И он отвез маму в город. А я остался у Палмгрена и играл с оловянными зверюшками. Родители пробыли у врача целый день, а домой вернулись бледные и притихшие. Я сразу понял: что-то стряслось. Потом, когда мы пили горячий шоколад в кухне и я отхлебнул из своей кружки, мама дотронулась до моей руки и сказала, что больна, что умирает. У нее внутри нашли какую-то опухоль, которую невозможно удалить. Доктор считал, что опухоль слишком большая.

С этого момента у мамы появилось новое имя. Не знаю, откуда оно взялось. Когда я услышал, что она умрет, я перестал называть ее мамой. Не мог: это было слишком больно. Я просто сказал, что отныне стану звать ее Семилла. А она ответила, что имя ей нравится.

Порой я пытался вспомнить, как мы жили до ее болезни. Странно, но у меня ничего не получалось. Все словно стерлось. Будто ничего и не было. Чем я занимался тогда? Может, жил себе и радовался? Гулял целыми днями, хохотал и распевал песни? Не помню. Знаю только, что тогда все было иначе. Теперь я ничего особенного не делал. Мы ходили с папой купаться, а еще читали книги и все такое. Он пытался что-нибудь придумать, чтобы в доме не было так тихо и безжизненно. Мы обещали друг другу, что никогда ее не забудем. Будем помнить ее и разговаривать о ней каждый день — словно она никуда и не исчезла. Такие у нас были беседы.

— Саша?

Это папа вернулся. Голос его звучал хрипло. Может быть, он плакал?

— Идешь? — спросил он.

Я кивнул, отпустил шею Нинни и поплелся к двери. Пока я снимал в коридоре сандалии, папа спросил:

— Хочешь подняться наверх?

Внутри у меня все похолодело. Я посмотрел на него:

— Это уже случилось?

Он покачал головой.

— Нет.

Я поставил сандалии на полку и стал подниматься по крутой белой лестнице.

— Саша? — окликнул меня папа, когда я дошел до половины.

— Что?

Он ответил не сразу.

— Наверное, уже скоро, — сказал он тихо.

Я кивнул и пошел дальше. Скоро. Скоро придет Господин Смерть.

Мухи

Скоро придет время, — поднимаясь по лестнице, думал я, — когда все это останется: выкрашенные белой краской перила, скрипучие ступени, пыль в щелях, засохшие растения на стене. И мы с папой. А ее не будет. Скоро это время наступит.

Лестница вела на застекленную веранду: два дивана, стол, невысокие пальмы… Эта веранда казалась мне самым жутким местом у нас в доме. Там всегда было полным-полно мух. Некоторые еще живые, но большинство уже дохлые. Они валялись повсюду — на подоконниках и на полу. Многие считают, что мух бояться нечего, но я все равно боялся. Через несколько дней после того, как я узнал, что к нам придет Господин Смерть, мне приснились мухи. Их было очень много — сотни, а то и тысячи. Они садились мне на ноги и на руки, на лицо — у самого рта и у глаз. Я пытался убежать от них, мчался изо всех сил, но они не отставали. Мне казалось, я чувствовал, как их волосатые тельца щекочут мою кожу, как они лижут меня своими языками. Я закричал во весь голос, кричал и кричал, и вдруг проснулся. Это папа растолкал меня.

— Саша, Саша! Я с тобой!

Я плакал и не мог остановиться, а он обнимал меня и гладил по спине.

— Я буду заботиться о тебе, — шептал он.

Наверное, он решил, что мне приснился сон про Семиллу. Про то, что она умрет, — вот я и кричал. Но я почему-то не мог рассказать ему правду, что мне просто приснились мухи. Может, боялся, что он не поймет. Или рассердится и скажет: как можно кричать из-за таких пустяков! Из-за каких-то мух!

Этот кошмар преследовал меня. Снился вновь и вновь, так что стало казаться: хуже мух ничего быть не может. Теперь я пулей пробегал через веранду. Вот и в тот раз, поднявшись по лестнице, я хотел поскорее прошмыгнуть в комнату Семиллы. И вдруг застыл на месте. Я услышал какой-то новый звук. Легкое жужжание. Я оглянулся. Одинокая муха билась о стекло. Тук-тук-тук.

Не знаю, с чего я решил, что должен помочь ей. Она мне нравилась ничуть не больше всех прочих.

И все-таки я ее пожалел. Она так спешила вылететь наружу, что готова была расшибиться насмерть, вновь и вновь врезаясь в стекло. Я осторожно подошел. Хватит ли у меня смелости открыть окно для этой злюки?

Но тут муха подлетела ко мне и ударилась о щеку. Я вскрикнул и замахал руками:

— Не трогай меня!

Муха уселась на окно. Она напомнила мне собаку, которая топчется у двери и виляет хвостом — так ей не терпится пойти на прогулку.

— Ну уж нет! — пробормотал я, развернулся и кинулся прочь.

Войдя в спальню, я сначала отдышался. Семилла неподвижно лежала на кровати. Светло-каштановые волосы рассыпались по подушке. Веки опущены, словно она спит. Но, услышав, что я вошел, Семилла улыбнулась и открыла глаза.

— Привет, — прошептала она.

От нее прежней уже почти ничего не осталось. Кожа словно шелковая бумага — тонкая и прозрачная. Казалось, она почти не дышит, а воздух просачивается в тело прямо через эту бумагу.

Я забрался на кровать и прижался к ней. На тумбочке лежала желтая коробочка. Доктор говорил, что Семилле повезло: она почти не чувствует боли. Но на всякий случай дал ей таблетки: чтобы не пропал аппетит и все такое. Семилла с усилием повернула голову и вдохнула запах моих волос.

— Так пахнет мой мальчик, — сказала она.

Потом мы долго молчали. Из приоткрытого окна дул слабый ветерок.

— Что происходит, когда человек умирает? — спросил я.

Семилла облизала сухие губы.

— Царство Смерти… — проговорила она, — там все так же, как здесь, и в то же время все по-другому.

Я сел. Не знаю, почему я об этом спросил. Я и не думал, что она может что-то знать о Царстве Смерти. Но Семилла заговорила о нем как о чем-то само собой разумеющемся, и я стал ее расспрашивать.

— А как туда добираются?

— Путь туда… простой и быстрый, — ответила Семилла. — Просто оказываешься вдруг там.

Я задумался на миг, попытался представить, что она имела в виду.

— Туда надо плыть на лодке?

Она снова улыбнулась.

— Да. На большой красивой лодке. Ты таких никогда не видел.

— Расскажи еще про Царство Смерти! — попросил я.

Она тоже ненадолго задумалась.

— Некоторые считают, что после смерти человек преображается.

— Как это?

— Ну, перестает быть собой прежним. Смерть превращает человека в кого-то другого.

— В кого?

— Не знаю, Саша.

Она вдруг показалась очень усталой.

— Нет, скажи! Семилла, скажи, кем становятся после смерти?

Она положила холодную влажную ладонь на мою руку.

— Кем-то другим, но очень хорошим. Просто представь сам…

Я снова улегся рядом с ней и стал смотреть на побеленные доски на потолке. Кем-то хорошим? Кто бы это мог быть?

Может, орлан-белохвост? И правда, что, если Семилла превратится в морского орла — такого, которого мы с папой видели на косе? Это очень красивые птицы. Здорово, наверное, уметь летать: расправишь огромные крылья и поднимешься ввысь, за облака!

Но если она превратится не в морского орла, а, например, в какую-нибудь свинью? Вроде той, что таращилась на меня на поле Кая? Конечно, свиньи тоже по-своему симпатичные. Глазки у них такие синие и любопытные, даже чем-то похожи на человеческие. Я улыбнулся, представив, что Семилла превратилась в миленькую кругленькую свинку и роет пятачком землю в поисках картошки.

Может быть, подумал я, она превратится в собаку — такую как Нинни? А что — ей бы это подошло. Нинни добрая, у нее бархатистая шерсть, печальные глаза под обвисшими веками, длинный шершавый язык, которым можно вылизать все печали, и лай, гулкий, как церковный колокол.

Да много в этом мире есть хорошего. Все-таки Господину Смерть придется не раз почесать в затылке, прежде чем он придумает, в кого преобразить Семиллу. Конечно, лучше бы она осталась самой собой. Она и так прекрасна, зачем что-то менять?..

Вдруг послышалось жужжание. В приоткрытую дверь влетела какая-то точка. И приземлилась на окне. Это была та самая беспокойная муха. Я вздрогнул и теснее прижался к Семилле. Она заметила, что я слежу за мухой, и спросила:

— Она тебе не нравится?

— Нет.

— Почему?

— Просто не нравится, и все. Я вообще мух не люблю. Я их боюсь.

Казалось, Семилла собиралась спросить еще о чем-то, но передумала. Она теперь быстро уставала и, наверное, хотела оставить силы, чтобы поговорить о другом. О том, что скоро должно было случиться.

— Ты готов к тому, что я уйду? — спросила она.

Я не знал, что отвечать. Может, я и был готов. В каком-то смысле я уже попрощался с ней. Время, когда она была моей мамой, прошло. И наступило совсем другое — время с Семиллой, когда мы ждали прихода Господина Смерть.

— Наверное.

Я протянул руку и провел по ее волосам, дотронулся до лица, коснулся всего, о чем хотел сохранить память.

— А ты готова?

— Конечно, — ответила Семилла и улыбнулась. Но какой-то ненастоящей, вымученной улыбкой. Через минуту она вдруг расплакалась. Я прижался к ней.

— Что с тобой?

Но она не могла ответить, только плакала.

— Тебе страшно?

— Да.

— Не надо, — сказал я и стал трясти ее. Мне хотелось смахнуть ее слезы, я не мог их видеть! — Ты же сказала, что готова. Это неправда? На самом деле ты не готова, Семилла?

— Готова… — прошептала она и глубоко вздохнула, стараясь сдержать плач. — Я готова отправиться туда. Но не готова оставить вас.

Она взяла мою руку и сжала с неожиданной силой. Взгляд ее прояснился. Она сказала:

— Я так сильно люблю тебя и папу, что моя любовь превыше всего. Понимаешь?

Я кивнул, но на самом деле ничего по-настоящему не понял.

А она продолжала:

— Саша, а что, если попробовать перехитрить Господина Смерть?

Я почувствовал, как бешено забилось мое сердце.

— Да!

— Ты веришь в это? — спросила Семилла, крепко сжав мою руку. В ее ясном взгляде появилось что-то новое. — Веришь, что это возможно?

— Да! Да! — прошептал я.

Семилла отпустила мою руку и упала головой на подушку, почти без сил.

— Я сделаю это, — сказал я и провел рукой по ее влажному лбу. — Я найду способ перехитрить Господина Смерть. Обещаю.

Семилла закрыла глаза и, почти не шевеля губами, прошептала:

— Хорошо, Саша. Попробуй.

И тут я снова услышал короткое жужжание и обернулся к окну. Муха наконец-то нашла щелку и вылетела наружу.

Отплытие

Выполнить обещание оказалось совсем не просто. Ну как перехитрить Господина Смерть?! Прошло несколько дней, Семилла все больше слабела и уже не вставала. Папа попросил, чтобы я ее лишний раз не беспокоил. Ей это уже не по силам, объяснил он.

Но однажды ночью, лежа в постели, я вдруг почувствовал, что все-таки должен поговорить с ней. Ведь я, сколько ни ломал голову, так и не нашел решения — вдруг Семилла хоть чуточку мне поможет? Если мы всё обдумаем вместе, то наверняка найдем способ.

Я откинул одеяло и встал. Шторы были задернуты, но в щелку проникал лунный свет, оставляя длинную серебряную полосу на стене. Куклы, машинки и плюшевые мишки казались серыми рисунками, а не настоящими игрушками.

Тени от пальм в горшках сделали стеклянную веранду похожей на джунгли. Я торопливо ступал по скрипучим половицам, а когда проходил мимо лестницы, почувствовал какое-то дуновение снизу. Но решил, что мне это почудилось.

Дверь в комнату Семиллы была открыта. Папа сидел на стуле у кровати. Так он проводил все последние ночи. Словно приклеенный. Он объяснил, что не хочет оставлять ее одну. Голова его была опущена, глаза закрыты. Одна рука — на кровати Семиллы. Но самой ее там не оказалось.

Поначалу я решил, что она просто встала, чтобы попить. Но ведь у нее давно не осталось сил на это. Если Семиллы нет на кровати, то, видимо, кто-то ее унёс.

Я развернулся и выскочил на веранду. И тут вновь почувствовал, как снизу дует: значит, мне тогда не показалось. Значит, оно было на самом деле: леденящее дуновение ночного ветра.

Я помчался вниз по лестнице. Я уже догадался. Да, я уже понял, что произошло. И все-таки сердце заколотилось как бешеное, когда я увидел все своими глазами. Входная дверь была распахнута. Значит, это правда: Господин Смерть приходил и забрал Семиллу. Даже дверь за собой не закрыл!

Тут я испугался. Нет, меня охватил смертельный страх. Он не смел забирать ее! Она не его, а моя и папина! Неправда, что я уже был готов к ее уходу. Вовсе нет! Я просто сам себя обманывал. В этот миг я понял, что не смогу жить, если она исчезнет.

Я выскочил из дома, сбежал босиком по каменным ступеням. В саду, очерчивая желтые круги на гравийной дорожке, горели фонарики. Собаки ждали, когда их выпустят за калитку. Нинни объедала крыжовник с куста. Она вильнула мне хвостом и проследила, как я промчался по дорожке и выбежал прочь из сада. Если лодка Господина Смерть большая, то она могла пришвартоваться к единственному причалу: только в одном месте у нашего берега глубина моря больше двух метров.

Небо над Меловой горой затянуло тучами — красивыми и жуткими одновременно. Бледная монета луны проглядывала сквозь облака и снова пряталась. У развилки я свернул направо, к причалам, и вскоре оказался на месте. Трава была влажной от росы, и моя клетчатая пижама промокла. Я ступил на мостки и пошел к краю причала. В этот миг я все еще сомневался. Все еще не верил, что лодка существует на самом деле, что я ее увижу. Я обвел взглядом черную воду — и вот же она! Большая и длинная, с острым парусом. Луна выглянула из-за туч, и я разглядел, в какие удивительные чистые цвета лодка выкрашена. Она быстро удалялась, подгоняемая взмахами весел. Такой лодки я никогда прежде не видел! Конечно, она могла принадлежать лишь Господину Смерть: ее ни с какой другой не спутать.

— Подождите! — крикнул я.

Но меня не услышали и не заметили. Весла взлетали и опускались в воду — ритмично, как по команде.

— Ты не можешь уехать! — крикнул я. — Семилла!

Но лодка уплывала все дальше и дальше. Набрав побольше воздуха, я крикнул из самой глубины своего сердца:

— Мама!

Но ничто не могло остановить гребцов.

Ялик Палмгрена был привязан двумя узлами. Я развязал их, спрыгнул в лодку, уперся руками в край причала и оттолкнулся. Потом вставил вёсла в уключины и начал грести.

Гребец из меня был неважный. Пытаясь догнать Господина Смерть, я бил веслами по воде так, что брызги летели в разные стороны. Но та необыкновенная лодка становилась все меньше и меньше. А если она совсем скроется из виду? Что мне делать тогда?

Нет, этому не бывать! Я изо всех сил налегал на весла, так что ладони горели.

Налетел ветер. Ни с того ни с сего. Море покрылось рябью, которая вскоре превратилась в настоящие волны. Гигантские пенные валы.

Поняв, что волны не утихают, а лишь становятся выше, я лег на дно лодки и подумал: это не обычный шторм. Уж не Господин ли Смерть его устроил? Может, заметил, что я пустился за ним в погоню, и захотел отделаться от меня?

Я уже не разбирал, держатся ли еще весла в уключинах или выскочили из них. Неважно. Попробуй я встать, меня сдуло бы за борт, словно листок бумаги. Мне оставалось лишь прижиматься ко дну лодки и ждать, когда стихнет буря. Пижама моя промокла насквозь. Ялик подбрасывало на огромных волнах. Я устал от этих качелей, меня мутило. Кажется, я задремал. Может, ненадолго, на пару часов. А когда проснулся, качка прошла.

Светило солнце. Волн и ветра как не бывало. Погода наладилась. Я сел. Оказалось, что лодку вынесло на берег — длинную песчаную косу. Но это была не та коса, куда мы обычно ходили с папой, а совсем иное место. Здесь я никогда раньше не бывал. Заслонясь рукой от солнца, я осмотрел сверкающее прекрасное море. Но не увидел другого берега.

Вдруг я услыхал чей-то крик. Этот громкий, пронзительный голос показался мне знакомым. Он доносился из-за дюн. Я выбрался из лодки и поднялся на теплый песочный холм, заросший тростником. Внизу, в сочной зеленой траве, бегал маленький поросенок. Но вот чудно́: бегал он не на четырех ногах, как обычные свиньи, а на двух. Я разглядывал его, спрятавшись в тростнике. Незнакомец был нарядный: длинная синяя рубаха, плетеный ремень и темные штаны. Плащ с блестящей подкладкой из медно-красного атласа накинут на плечи и заколот на груди пряжкой. Поросенок с криком носился по берегу, но я не мог взять в толк, чем он занят. Вдруг он остановился и воскликнул:

— Стоп!

И тут же принялся пинать все вокруг, размахивать копытцами и выкрикивать всякие угрозы. Я наконец-то догадался, в чем дело: он играл, представляя, будто с кем-то воюет.

Это выглядело забавно. Я с интересом следил за ним из тростника. Мне хотелось выбежать и напроситься к нему в игру, но я не решался. И все же меня тянуло туда, я словно изголодался по игре, как по лакомству, которого давно не пробовал.

А поросенок тем временем размахивал копытцами все сильнее. Он упал на колени, как бы признавая свое поражение, но вдруг воспрял духом и снова вскочил, чтобы продолжать бой. Его воображаемый противник, видимо, решил обратиться в бегство, потому что поросенок издал боевой клич, поднял какую-то палку и рванул вперед, держа ее перед собой словно меч. Он вломился в заросли тростника, как раз там, где я лежал. И застыл на месте, выронив палку.

— Извини, — сказал я, поднимаясь. — Я тебя нечаянно напугал?

Он не ответил, только таращился на меня, будто не верил своим глазам.

— Скажи, правда, что я приплыл в… Это ведь Царство Смерти? — спросил я.

Поросенок явно был озадачен, но все-таки кивнул и ответил:

— Ясное дело.

Друг

Поросенок оглядел меня с ног до головы, а потом с головы до ног. У него были любопытные синие глазки. Милая мордочка, розовая и веселая. Мокрый блестящий пятачок.

Поросенок вытянул шею и заметил ялик у самой воды.

— Ты что, приплыл сюда на своей собственной лодке? — спросил он.

Я покачал головой.

— Это ялик соседа.

И тут же почувствовал угрызения совести. Палмгрен был таким добрым и так заботился о своем ялике! Наверняка он ужасно огорчится, когда обнаружит пропажу.

Поросенок помчался к морю, чтобы рассмотреть ялик вблизи. Я пошел за ним следом. Он положил копытце на борт и задумался. Затем осмотрел весла. Они были на месте и надежно держались в уключинах.

— Только два?

— Да, — кивнул я.

Поросенок озадаченно хмыкнул, словно обнаружил что-то удивительное, а потом продолжил осмотр.

Теплый тихий ветерок, гулявший в зарослях тростника, шевелил мои волосы: они уже успели высохнуть. Я обвел взглядом берег. Царство Смерти. Надо же, куда я попал! Оказывается, достаточно было раздобыть лодку. А я-то думал, что сначала придется умереть.

В животе закололо: а если я умер? Может, я стукнулся обо что-нибудь, пока лежал на дне лодки и ее швыряло волнами? Если сильно удариться головой, можно и умереть.

Я подошел к кромке воды и посмотрел на свое отражение. Лицо по-прежнему мое. Я все еще Саша. Может, лишь немного встрепанный, словно спросонья. Но в этом не было ничего странного. Я обернулся к поросенку. Он все еще стоял и рассматривал ялик Палмгрена. Пнул пару раз по корпусу, как будто хотел проверить его на прочность.

— Правда, что Господин Смерть преображает тех, кто умирает? — спросил я. — Что перестаешь быть человеком и становишься кем-то другим?

— Ну да, — кивнул он, потом потянулся и, немножко важничая, объяснил: — Можно стать спартаном, гарпиром или хильдином. Я вот — хильдин.

Последнюю фразу он произнес таким тоном, словно хотел дать понять: быть хильдином — лучше всего.

Я облегченно вздохнул: выходит, я живой. Опустившись на теплый песок, я смотрел на море и размышлял, что все это значит: я не умер, но все-таки попал сюда. Как мне теперь вернуться обратно? А еще я думал о папе: вдруг он уже заметил, что ни меня, ни Семиллы нет? Наверняка он страшно огорчится.

А потом я вспомнил наш разговор с Семиллой.

— Как ты считаешь, — спросил я поросенка, который на самом деле был не свиньей, а хильдином, — можно ли перехитрить Господина Смерть?

Он нахмурился, словно я сморозил какую-то чушь.

— Зачем тебе это?

Я засомневался: стоит ли ему объяснять? Мы ведь только познакомились, а про Семиллу можно было рассказать лишь другу.

Но когда я посмотрел на эту милую розовую мордочку и взглянул в его синие любопытные глазки, он и впрямь показался мне другом. Конечно, ему можно довериться!

Я начал издалека, чтобы ему легче было понять, что и как. Рассказал подробно о болезни и нашем притихшем доме, о том, как я любил Семиллу и как испугался, когда она исчезла. О том, как я взял ялик Палмгрена, чтобы плыть за лодкой Господина Смерть. И признался, что не могу забыть тот наш разговор с Семиллой. А вдруг у меня получится забрать ее назад?

Когда я закончил рассказ, маленький хильдин очень серьезно посмотрел на меня.

— Я уверен, что перехитрить Господина Смерть очень-очень трудно, — сказал он. Потом закусил губу и добавил: — Но если хочешь, попробуй.

Я снова оглядел кромку берега.

— Ты знаешь, где его лодка? — спросил я.

— Конечно.

Хильдин знаком пригласил меня следовать за собой.

— Мой папа у него в команде.

— Правда? — удивился я и припустил за ним.

— Да, он там капитан, — сообщил мой новый приятель с довольным видом. — На лодке Господина Смерть тридцать два гребца, так что это очень большая ответственность.

Мы пошли вдоль берега, вскарабкались по песчаным дюнам и оказались на большом лугу. Такой густой зеленой травы я никогда раньше не видел: стебли широкие, будто лезвия ножей. Вдалеке петляла речка, по берегам которой росли черемуха и рябина. А над всем этим простиралось синее небо, по которому медленно плыли облака.

— Так, значит, это твой папа побывал у нас ночью, — сказал я, пока мы шли по лугу. — Пришвартовался у причала Палмгрена и забрал Семиллу.

— Ну да, — ответил поросенок, пожав плечами.

— Разве это не ужасно? — спросил я. — Знать, что твой папа служит у Господина Смерть?

— А что в этом такого? — удивился он. — Ведь все на него работают.

— Только не мой папа, — сказал я.

— Да, но когда он попадет сюда…

Поросенок вытянул копытце и указал на что-то вдалеке.

— Вон там наш поселок, — сказал он. — И там же гавань, где стоит лодка Господина Смерть.

Я разглядел тонкие нити печных дымков, поднимавшиеся к небу.

Поросенок помедлил, почесывая в задумчивости подбородок.

— Но вряд ли ты найдешь его там. Он сразу же снова пускается в путь.

— Куда?

— К себе домой. И твоя мама вместе с ним, конечно. До дома Господина Смерть путь неблизкий.

Я хотел спросить, как далеко этот дом, но он вдруг вздрогнул и прищурился.

— В чем дело?

— Кто-то идет.

Я вытянул шею. И правда, к нам приближались двое. Маленький хильдин с тревогой огляделся. Взгляд его упал на кусты терновника, ягоды на котором уже созрели и были похожи на темно-синие шарики для игры в марблс.

— Пойдем, — сказал он и потянул меня за руку.

— Что ты задумал?

— Спрячемся.

Он забрался в терновник, и я следом. Острые, как иглы, шипы прокалывали пижаму и царапали кожу. Но пахло там здо́рово: такой пряный сладковатый аромат.

— Кто это идет? — спросил я.

Мой новый знакомый раздвинул ветки и присмотрелся.

— Это папа и Тялве, — ответил он.

Двое как раз подошли к кустам. Один покрупнее — толстопузый и жирный. Рыло все в щетине. Из пасти, будто белые блестящие крючки, торчали два клыка. Подкладка плаща переливалась золотом, а на поясе висел меч. Второй — худощавый и высокий, в длинном плаще с зеленой подкладкой.

— Этот Тялве что, твой старший брат? — прошептал я.

Он кивнул.

— Так почему… — начал было я, пытаясь одновременно избавиться от шипа, коловшего мне спину. — Почему мы от них прячемся?

— Я подумал, — ответил маленький хильдин, — если Господин Смерть узнает, что ты здесь, то может тебя убить. Вряд ли он захочет оставлять живых в своем царстве.

— А твой папа что, обязан доносить обо всем Господину Смерть? — спросил я. — Разве ты не можешь попросить его держать это в секрете?

Поросенок покачал головой.

— Папа не захочет иметь тайн от Господина Смерть, — сказал он и присел на корточки — такой розовенький и милый, словно цветок шиповника. На щеке у него красовалась свежая царапина.

— Ты говоришь, что Господин Смерть не желает иметь живых у себя в царстве, — прошептал я, следя за капельками крови, которые выступили из царапины. — Значит ли это… Ну, что и ты тоже неживой?

Он на миг задумался. Его папа и брат остановились в нескольких метрах от нас и осматривали окрестности.

— Нет. Просто я не могу умереть, — наконец ответил он.

Хирн

Мы лежали в колючих зарослях, не смея пошевелиться или сказать хоть слово. Тялве и его огромный папа остановились всего в нескольких метрах от нас. Старший брат долго осматривался и наконец пробормотал:

— Он часто приходит сюда.

Папа захрюкал в ответ. Голос у него был низкий, словно раскаты грома.

— Я велел ему не уходить далеко от дома, — продолжал Тялве, — но он, как всегда, не послушался. Ну почему нам вечно приходится разыскивать его? Разве у нас нет дел поважнее?

Папа снова захрюкал.

— Я сегодня колол дрова, убирался в саду, стирал и готовил еду, — продолжал Тялве. — А он чем занимался? Играл и бил баклуши. И вот теперь из-за него обед задерживается. А ведь мне еще надо успеть собрать орехи.

— Обойдемся один день без орехов.

— Конечно, но все-таки… не пора ли Трине больше помогать по дому? Поговорил бы ты с мамой об этом. Разве можно бездельничать просто потому, что ты маленький?

Папа упер копыта в бока, огляделся и гаркнул:

— Трине! Обедать пора! Где ты?

Он подождал немного и, не получив ответа, кивнул в сторону песчаных дюн.

— Пойдем, может, он на берегу.

Они зашагали прочь по густой зеленой траве и скоро скрылись из глаз.

Я покосился на маленького хильдина, прятавшегося со мной в кустах. Он встряхнул мокрой мордой. Я не мог понять, рассердился он или огорчился — или и то и другое вместе. Но я догадывался: не так-то приятно услышать то, что говорили о нем папа и Тялве.

— Трине, — повторил я. — Это тебя так зовут?

Он кивнул.

— А меня Саша, — сказал я и протянул ему руку.

Он протянул в ответ копытце и словно немножко повеселел. Трудно объяснить, но мне вовсе не казалось странным, что я пожимаю не руку, а крепкое волосатое копытце. Я считал, что это вполне нормально.

Трине посмотрел туда, где скрылись Тялве и его папа, а потом, прищурившись, оглянулся в сторону поселка. Глаза его походили на два небесно-синих камешка, а брови были светлые, почти белые.

— Ты правда хочешь отыскать Господина Смерть? — спросил он. — Хоть и знаешь, что он может убить тебя?

Я надолго задумался, прежде чем ответить. Как все это будет, если я умру? Я никогда больше не увижу папу, Нинни и моих плюшевых мишек. Никогда не прокачусь у папы на плечах до песчаной косы и не увижу, как наши мокрые плавки оставляют цепочку капель-следов на дороге. Никогда больше не открою калитку в наш сад, не посижу в траве под кленами в тенистой прохладе и не буду смотреть, как ветер колышет листья, словно пускает в пляс тысячу зеленых юбочек.

Все это я могу потерять, если отправлюсь на поиски Господина Смерть.

А если я не стану его искать, если вернусь домой, то сохраню все это и потеряю лишь одно. Я думал, что уже смирился с этой потерей, но на поверку вышло иначе: я оказался не готов к ней.

— Да, хочу, — ответил я. — Хочу найти Господина Смерть.

Трине кивнул. Он прикусил губу, а потом сказал:

— Тогда я тебе помогу.

— Правда?

— Конечно. Кто-то же должен показать тебе дорогу.

Не знаю, как это случилось, но внезапно мои руки обняли его и сжали так, что кости хрустнули. Трине эти объятия удивили не меньше моего, но за ненормального он меня точно не принял. Нет, он улыбнулся так, что я увидел все его белоснежные зубы, и в глазах у него заплясали радостные искорки.

— Ну, идем? — спросил я.

— Сперва надо немножко поработать над твоим видом, — ответил он и выбрался из кустов. Я последовал за ним. Когда мы встали на ноги, он снял с себя плащ с красивой медно-красной подкладкой, вытащил несколько шипов, застрявших в ткани, а потом надел его мне на плечи. Плащ оказался тяжелее, чем я думал. Он был очень теплый. Трине застегнул пряжку на левом плече и накинул мне на голову большой широкий капюшон. Отступил на пару шагов и осмотрел меня.

— Не так уж и плохо. Только старайся их не высовывать, — он кивнул на мои босые ноги. — А теперь идем ко мне домой. Надо собрать вещи в дорогу.

Трине показал мне тропу прямиком в поселок, но мы по ней не пошли, чтобы ни с кем не встречаться. Вместо этого мы направились к реке. Она протекала по лугу, словно длинный кривой разрез от ножа, а по обоим берегам густо росли рябина и черемуха. Они укрывали нас от посторонних взглядов, пока мы шагали к далеким печным дымкам.

Приятно было идти босиком по влажной траве, чувствовать, как клевер щекочет ступни, а маленькие цветки застревают между пальцами. Когда мы дошли до дикой яблони, устроили привал. Трине залез на дерево и сорвал нам по яблоку. Мы уселись на берегу, опустили ноги в реку, плескали ими по воде и жевали яблоки.

В Царстве Смерти было как-то по-особому спокойно… словно на кладбище. Я не сразу догадался почему. А потом понял: обычно, когда сидишь вот так у реки, над тобой летают ласточки, пчелы и бабочки. А здесь мы были только вдвоем — я и Трине, да еще ветер, шевеливший траву.

— У вас что, тут нет ласточек? — спросил я.

— Чего? — переспросил Трине и выплюнул огрызок.

— Ласточек. А еще пчел и бабочек. Есть они в Царстве Смерти или нет?

— Насколько мне известно, нет, — ответил он, помедлил немного и спросил: — А кто они такие — эти ласточки, пчелы и бабочки?

Я постарался не рассмеяться: не хотел выглядеть невежливым. И все-таки забавно было сидеть вот так рядышком и болтать ногами в воде с тем, кто не знал об обыкновенных бабочках.

— А косули? — допытывался я. — Навозные жуки? Или ежи?

Трине понюхал цветок клевера и задумался.

— Пассатижи у папы в ящике для инструментов наверняка найдутся, — сказал он. — Но о других я никогда не слышал.

Я смотрел на темную мутную воду и чувствовал, как трава щекочет мою ладонь.

— А мухи? Про них ты слышал?

Раздался тихий всплеск, это Трине швырнул в воду палку.

— Не-а, — ответил он. — Ну что, пойдем?

И мы пошли дальше. Я вдруг почувствовал себя необыкновенно счастливым. Счастливым и сильным! И смелым! Но не только потому, что оказался там, где не было мух. Нет, не только поэтому. Может быть, потому, что не остался дома, а отправился за Семиллой.

Страна, где жили хильдины, называлась Хильд, рассказал Трине. А поселок, куда мы направлялись, назывался Хирн. У меня засосало под ложечкой, когда запахло печным дымом. Трине шагал рядом и тихонько что-то напевал. Для него, конечно, тут не было ничего нового и удивительного. Он продирался сквозь густую траву и то и дело подскакивал, чтобы идти побыстрее. Вдруг он остановился, словно столкнулся с серьезным препятствием. Похоже, маленький хильдин сообразил, что приятель, которого он ведет домой, не очень-то желанный гость. Что, если жители поселка… Как они меня встретят?

Трине еще раз осмотрел мою одежду.

— Надвинь капюшон пониже, — велел он. — И ни за что не поднимай голову.

Мы свернули от реки и пошли по сухой пыльной тропинке. Я не отставал ни на шаг. Мы больше не продирались сквозь траву, а шли по цветущему лугу. Все цветы тут были одинаковые — маленькие лиловые колокольчики на тонких стебельках. Порой мне казалось, что я вижу на лугу какие-то склоненные силуэты, но я не был в этом уверен: капюшон мешал их разглядеть. А мне так хотелось рассмотреть здесь все хорошенько!

Когда мы вошли через южные ворота в поселок, в нос ударил запах навоза. Тут уж я не смог сдержать любопытства и чуть-чуть приподнял капюшон.

На извилистой улице стояли тесно прижавшиеся друг к дружке старинные фахверковые^[1] дома из кирпичей и бревен, выкрашенных в тускло-красный, как кровь, цвет. Крыши поросли густым мхом. Почти из каждой печной трубы поднималась тонкая нитка дыма.

Сады утопали в цветах: жимолость, васильки, маргаритки. На одном клене висели качели, сделанные из мешка и двух веревок. На посеревших, потрескавшихся табличках у калиток были написаны имена хозяев: Золотая Щетина, Земляная Нога, Жирная Шея.

— Опусти сейчас же капюшон, пока тебя никто не заметил! — прошипел Трине. — Ты что, не понимаешь?

— Прости, — буркнул я. — Трудно удержаться, очень хочется все рассмотреть.

— Еще труднее будет объяснить, почему у тебя нет рыла, — проворчал Трине.

Я поднял руки, чтобы хорошенько натянуть капюшон, так что на время перестал следить, куда шагаю, — и тут же в кого-то врезался. У незнакомца были грязные копыта и жирное пузо — такое толстое, что выпирало в прореху между штанами и курткой, словно бледное щетинистое тесто.

Встреча

— Не видишь, куда идешь? — проревел толстяк, в которого я врезался. От него разило потом и навозом.

— Да, то есть нет. Я тут запутался с капюшоном, — пробормотал я, а сам подумал: хорошо, что этот вонючка не обратил внимания на мои руки! Я отступил в сторону и хотел обойти его, но он вытянул вперед копыто и остановил меня.

— Что надо сказать?

— Когда?

— Что надо сказать, если шел, не разбирая дороги?

Трине, не заметив, что я остановился, уже успел пройти немного вперед и теперь поспешил вернуться.

— Надо извиниться, — подсказал он.

— Ах да, конечно. Извините, пожалуйста.

Я снова попытался улизнуть, но толстяк пнул меня копытом:

— А капюшон почему не снимаешь?

Я не знал, что отвечать. Противно стоять вот так и получать пинки от того, кого и разглядеть-то как следует не можешь, а знаешь только, что это какой-то вонючий верзила.

— Солнце сегодня больно припекает, — снова подсказал Трине и потянул меня: — Пойдем!

— Ну нет! — рявкнул вонючка и снова пнул меня. — Не такое оно и яркое. Что-то тут не так, — пробормотал он, не спеша заправляя жирный живот в штаны. — Что это у тебя за куртка?

Сначала я не понял, о чем речь, но тут заметил, что воротник моей пижамы торчит из-под плаща.

— Обыкновенная куртка, — сказал я.

— Ничего себе обыкновенная! — гаркнул толстяк. — В наших краях таких не носят. Кто ты, собственно, такой? Может, спартан?

— Никакой он не спартан, — вступился за меня Трине. — Слово даю. Да отпусти уже нас!

— А я думаю, что спартан! — проревел толстяк и ткнул копытом мне в живот. — Может, Король Спарты подослал тебя к нам шпионить?

— Я знать не знаю Короля Спарты, — сказал я и теперь по-настоящему испугался: этот толстый верзила распалился не на шутку, и вдобавок, похоже, у него не все дома — ну я и влип!

Он наклонился ко мне.

— Так сними тогда капюшон, — велел он. — А не снимешь сам, я тебе помогу.

Когда толстяк схватился за мой капюшон, у меня сердце ушло в пятки. Он почти уже сорвал его, как вдруг кто-то отпихнул верзилу с такой силой, что тот потерял равновесие и свалился.

— Сегодня, что ли, все забыли, как себя вести? — проревел он, растянувшись посреди улицы.

— Извини! — бросил на бегу тот, кто его толкнул. — Всех сзывают на рыночную площадь. Что-то случилось!

— Что еще там стряслось? — прошипел толстяк, но толкнувший его хильдин уже умчался.

Множество хильдинов, один жирнее другого, бежали вниз по улице — туда, где, видимо, была площадь и откуда доносился звон колокола. Толстяка, сидевшего на дороге, то и дело толкали. Рыча от бешенства, он наконец поднялся на ноги. И, видимо, решил, что сбор на площади важнее, чем я и мой капюшон. Я услышал, как он, прежде чем устремиться за остальными, пробормотал: «Тебе повезло». И был таков.

Трине глубоко вздохнул и заправил воротник моей пижамы под плащ.

— Ты чудом спасся, — сказал он. — Скорее бежим домой.

Мы припустили по узкой улочке, которая круто шла в гору. Иногда я спотыкался о валявшиеся повсюду картофельные очистки, а один раз наступил в лужу помоев: кто-то вылил их прямо на улицу. Колокол продолжал звонить, и по дороге нам то и дело встречались хильдины, спешившие на площадь.

— Интересно, что там стряслось, — сказал я, задыхаясь от бега. По спине у меня тек пот, плащ и в самом деле был очень теплый.

— Да какая разница! Главное, чтобы тебя не заметили, — ответил Трине. — Вот мой дом.

Я осторожно приподнял капюшон и посмотрел на дом, который он мне показывал, — свежепокрашенный и довольно большой, с двумя окнами, выходящими на улицу. На веревке между яблонями сушились выстиранные штаны. Садовая ограда была сложена из серых камней. Местами она разрушилась, но все-таки выглядела нарядно; поверху росла бирючина, словно пояс из живой зелени и розовых цветов.

— Мы войдем? — спросил я.

Трине неуверенно покосился на дом.

— Не знаю… — начал он, но не успел досказать, потому что дверь вдруг распахнулась. Мы едва успели нырнуть за телегу, стоявшую возле дома. Сквозь спицы серого колеса я увидел того, кто вышел на крыльцо. И застыл от испуга и восхищения. Ни один из хильдинов, которых я встречал до этого, не был таким толстым. Казалось, что крыльцо под этим великаном вот-вот проломится. Живот похож на пузатую бочку, ноги здоровенные, как стволы, на спине огромный горб. Лицо сморщенное и бугристое, а глаза — пара едва различимых щелочек между складками жира. Одет он был в штаны и куртку из коричневой грубой ткани.

Хильдин закрыл дверь, спрятал ключ в щель под крыльцом и зашагал вниз по улице — туда, где звенел колокол.

Трине пихнул меня локтем.

— Видишь, какая у меня мама красивая! — прошептал он.

— Это что, т-твоя м-мама? — потрясенно спросил я, глядя, как она скрывается за поворотом.

— Конечно, — подтвердил Трине. В его синих глазах светились любовь и гордость.

— А она тоже служит у Господина Смерть? — уточнил я.

— Ясное дело. Она гребец.

С этими словами Трине напряг мускулы своих коротеньких ручек и подмигнул мне, словно хотел сказать: тот, кто хочет стать гребцом у Господина Смерть, не должен быть слабаком.

Трине выглянул из нашего укрытия, огляделся и прошмыгнул к дому, а я следом. Он выудил ключ из тайника и с легким щелчком открыл дверь.

В сенях запах навоза и жареной картошки смешивался с тем домашним запахом, который обычно ощущаешь, если приходишь в чужой дом, но никогда — если возвращаешься к себе. Внутри оказалась просторная комната, пол вымощен кирпичами. Посредине сложен очаг. Рядом — блестящие медные чайники и чугунные кастрюли. Обеденный стол и стулья, столешница истерта и поцарапана. В дальнем конце комнаты я заметил лестницу на чердак и несколько деревянных сундуков, расписанных цветами. Стены украшали многочисленные рисунки, изображавшие хильдинов за самыми разными занятиями: они танцевали, целовались, держали на руках маленьких хильдинчиков. Но больше всего мне понравилась та картина, где была нарисована лодка. Это была лодка Господина Смерть, на которой работали папа и мама Трине. Даже на картине она казалась такой красивой, что у меня ком подступил к горлу, и я с трудом сдержал слезы.

Трине достал плоскую корзину с лямками и заметался между сундуками, собирая вещи, которые могли нам понадобиться в путешествии: одеяло, запасные штаны, нож, огниво, оловянная фляжка. Он подскочил к очагу и сгреб оттуда в корзину кукурузные лепешки, баклажаны, жареную картошку, вареные бобы и еще что-то съестное. Пару картофельных оладий он протянул мне, и они оказались очень вкусными. Кроме того дикого яблока я давно уже ничего не ел.

Я жевал, продолжая рассматривать лодку на картине. Никак не мог насмотреться.

— Какой он? — спросил я.

— Кто?

Трине слизывал жир со своих копытец.

— Господин Смерть. Он… Я хочу знать: он и вправду ужасный?

— Вовсе нет. Папа говорит, что лучше Господина Смерть он никого не знает.

— Как он может такое говорить? — ужаснулся я.

— Ну… Мы же все как бы принадлежим ему. А вот ты — нет.

Последняя фраза заставила меня поежиться. Трине произнес ее так, что я почувствовал, насколько я здесь одинок. Он, видимо, заметил, что я пал духом, закрыл крышку корзины и попытался меня утешить:

— Не бойся: ничего с тобой не случится. Пока никто не знает, что ты здесь. Да и откуда им о тебе узнать?

И правда, как меня могут обнаружить? Я задумался, вспомнил о сходе на рыночной площади, на который все так спешили. А еще — о папе и старшем брате Трине, которых мы встретили неподалеку от берега. Но тут за дверью послышались взволнованные голоса. У меня мороз пробежал по коже, я посмотрел на Трине и воскликнул:

— Ялик Палмгрена!

В сундуке

Наверняка в колокола звонили из-за лодки Палмгрена. Когда папа и Тялве отправились на поиски Трине, они обнаружили на берегу ялик. Поспешили назад в Хирн и созвали хильдинов — решать, что делать. Теперь все знают: приплыл чужак. Живой, а не мертвый.

Трине тоже услышал голоса за дверью и в панике оглядел комнату. Взгляд его упал на сундук, из которого он только что вытащил одеяло. Он зна́ком велел мне забраться туда. Я юркнул внутрь. Только Трине защелкнул замок, как входная дверь распахнулась.

— Конечно, нужно предупредить Господина Смерть, — сказал кто-то. Я узнал голос Тялве. — Если к нам приплыл незваный гость с другой стороны, мы должны об этом сообщить!

— Хм, — хрюкнул папа.

— Я могу поехать к нему и все рассказать, — продолжал Тялве. — Вещей в дорогу возьму немного, уместятся в заплечной корзине…

Он вдруг замолчал. Видимо, заметил младшего брата, который как раз сложил свои вещи в эту корзину.

— Ага, так ты дома, — проговорил папа с нежностью. Наверное, он переволновался, не найдя сына на берегу. — Скоро мама придет. Она остановилась поболтать немного с госпожой Барст. А как дела у малыша Трине?

Трине не успел ответить, потому что тут встрял Тялве:

— Он вещички собрал.

— Вот как! Ну-ка, я посмотрю, — сказал папа тем тоном, каким разговаривают с малышами-несмышленышами.

— Что это ты надумал? — спросил Тялве.

— Да так… одну штуку.

— Что еще за штуку?

— Не твое дело.

В следующий миг скрипнула дверь.

— Мама, — сказал Тялве, — Трине хочет взять заплечную корзину, а для чего — не говорит. Но мне она тоже нужна. Для важного дела.

— Вовсе она тебе не нужна! — буркнул Трине.

— Раз я отправляюсь к Господину Смерть, а путь туда неблизкий, мне нужна корзина, чтобы взять вещи и еду в дорогу, — фыркнул Тялве.

— Ну-ну, — сказала мама. Голос у нее был еще ниже, чем у папы. — Мы пока не решили, ехать тебе к Господину Смерть или нет.

Она захлопнула дверь и прошла по комнате, отдуваясь при каждом шаге. Потом села на что-то, видимо на стул, и тот заскрипел, нет, завопил под ее тяжестью. Кто-то принес еду. Я слышал звон тарелок и кружек, которые ставили на стол, и скрип придвигаемых к столу стульев. Наконец все четверо расселись и принялись за еду.

— Мне кажется, неплохая идея — послать Тялве к Господину Смерть, чтобы сообщить ему обо всем, — заметил папа, не переставая жевать. — У Тялве отличный меч, который он еще не успел опробовать.

Мама неодобрительно хрюкнула, но возражать не стала:

— Ну, если Тялве сам вызвался…

— Ясное дело — сам! — выпалил Тялве. — Я считаю это своим долгом.

Мама снова хрюкнула. Некоторое время все молча жевали. Позже Тялве спросил:

— Как вы думаете, чего этому чужаку надо?

Снова повисло молчание. Потом папа сказал:

— Ну… Я предчувствую худшее.

— А что именно? — спросил Тялве.

Папа вздохнул, словно не знал, как это объяснить.

— Насколько я понимаю, Господина Смерть не очень-то жалуют на другой стороне, — сказал он. — Многие бы хотели… помешать его работе.

— Ты считаешь, что чужак хочет навредить Господину Смерть? — уточнил Тялве.

— Может быть.

— Но тогда он очень опасен!

— Нам ничего не известно, — ответил папа и снова вздохнул. — Мы знаем лишь, что людям здесь не место и что Господину Смерть необходимо сообщить о случившемся. Выбор пал на тебя, Тялве. А пока ты будешь в отъезде, я велю прочесать весь Хильд. Где бы этот чужак ни прятался, мы его отыщем.

После этого повисло долгое молчание. Я лежал не двигаясь в бельевом сундуке и прислушивался к звяканью ложек. Пару раз кто-то поперхнулся.

Немного погодя чей-то стул проскрипел по полу и Тялве сказал:

— Спасибо за обед.

— Хм, — хрюкнул папа.

Тялве немного подождал.

— Может, Трине теперь выложит свои вещички? — спросил он наконец.

— Это не тебе решать, — огрызнулся Трине.

Мама шикнула на Трине, догрызла что-то с громким чавканьем и сказала Тялве: — Не цепляйся к младшему брату.

Тялве громко вздохнул.

— Тогда скажи, куда мне положить мои вещи? Трине вечно все портит!.. Пойду пока отдохну. Но когда я проснусь, мне все-таки нужно будет собраться.

Громко топая, он стал подниматься по лестнице на чердак.

— Вот и правильно, поспи перед дорогой! — кивнул папа. — Тебе надо набраться сил. Не забывай, какие забияки эти спартаны! — Он рыгнул, а потом бодро добавил: — Пойду-ка принесу воды — посуду помыть.

И папа исчез за скрипучей дверью.

Трине и мама остались сидеть в тишине. Я слышал лишь, как трещат дрова в очаге.

— Зачем ты уложил вещи? — спросила наконец мама.

— Ну, я хотел… пойти собирать орехи, — промямлил Трине.

— Вот как? Зачем?

— Мне ведь пора помогать по дому, — ответил Трине, — а не только играть все дни напролет.

Они еще немного помолчали. Потом мама сказала:

— Освободи эту корзину. Ничего плохого нет в том, что ты играешь.

Братья Копытачи уходят из дома

Вскоре лестница снова заскрипела под тяжелыми шагами. Кажется, Тялве поспал и спустился с чердака. Я все еще прятался в сундуке, скрючившись и подтянув колени к животу. Хорошо, что меня до сих пор не нашли!

Видимо, Трине послушался маму и освободил корзину, потому что я услышал радостный голос Тялве:

— Я собрался, папа.

— Молодец! А твой меч?

— Я его начистил.

— Хорошо. Оставь все на пороге и подойди сюда. Трине, дружочек, принеси мне перо и пергамент. Я хочу написать письмо-пропуск для твоего старшего брата.

Прошло немного времени, и я услышал, как папа сказал:

— Спасибо!

Потом стало тихо. Это была почти торжественная тишина. Так, по крайней мере, представлялось мне в моем укрытии. Иногда мне казалось, что я слышу скрип пера и папино покашливание.

— Готово! — объявил он. — Я прочту вслух: «Обладатель сего письма выполняет важное поручение. Он должен сообщить Господину Смерть о беспорядках, происходящих в его государстве. С каждым, кто попытается вымогать у посланника мзду либо станет угрожать повесить его или сварить в масле, а также иным способом ему препятствовать, разбираться буду я сам, написавший это письмо, — Капитан Трул Копытач».

— Отлично! — хрюкнула мама. — Это письмо тебе пригодится, Тялве. Покажи его стражникам на границе, чтобы они пропустили тебя в Спарту.

— Так и сделаю, — пообещал Тялве. — Не волнуйтесь: я не позволю спартанам задержать меня.

— Только не думай, что окажешься в безопасности, когда пройдешь Спарту, — предостерег папа. — Мать-Крылиха тоже с подозрением относится к незваным… путешественникам.

Вдруг раздался гневный рев.

— В чем дело? — спросила мама.

— Трине играет с моим мечом! — заорал Тялве. — Полюбуйтесь!

— Ничего я не играю! — буркнул Трине. — Просто посмотрел.

— Ты что, не понимаешь — он может затупиться, если им тыкать в пол?! — не унимался Тялве.

— Да я даже не касался пола! — оправдывался Трине, чуть не плача. — Мама, ну скажи ему!

— Ты врешь! — прошипел Тялве. — Я тебя насквозь вижу! У тебя вечно одни проказы на уме!

— Тише! — шикнула мама. — Тялве, тебе пора. Меч у тебя прекрасный, так что не тревожься.

Кто-то шмыгнул рылом, не знаю, был это Тялве или Трине. Знаю только, что братья не сказали друг другу «до свидания». Только папа произнес что-то ободряющее, а мама спросила, достаточно ли сын взял с собой теплых вещей.

— Может, захватишь одеяло? — предложила она.

— Обойдусь, — ответил он.

Но мама уже застучала копытами по полу. Не успел я опомниться, как крышка сундука, в котором я прятался, приоткрылась, впуская свет.

— Ты уверен? — спросила мама. Она застыла, придерживая полуоткрытую крышку. Мне был виден только ее огромный живот.

— Да, — сказал Тялве.

— В Спарте по ночам бывает холодно. Не говоря уже о горах Гарпирии, где все покрыто снегом.

— Мама, я же сказал: нет, — вздохнул Тялве. — Слишком тяжело нести. Ну, я пошел!

Мама коротко хрюкнула и отпустила крышку, та со стуком захлопнулась.

Какое-то время я старался унять мое бешено колотившееся сердце и ни о чем другом думать не мог. Оно билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Когда оно наконец успокоилось, Тялве Копытач уже вышел из дома и отправился в далекое путешествие к Господину Смерть.

Спустя пару часов Трине открыл крышку сундука. Он держал небольшой масляный светильник.

— Привет, — прошептал Трине. — Извини, что тебе пришлось так долго ждать.

— Ничего, — ответил я, потягиваясь: спина ужасно затекла.

— Мама и папа спят, — прошептал Трине и кивнул в сторону лестницы на чердак. — Я все заново собрал.

Он показал мне холщовый мешок, куда запихнул одеяло, запасные штаны, нож, огниво, оловянную фляжку и провизию.

— Конечно, нести его будет труднее, — вздохнул он и добавил: — Гадкий Тялве. Больно он важничает, потому что у него есть меч.

— Я могу нести мешок всю дорогу, правда, — предложил я.

Трине кивнул, но как-то неуверенно, и пожевал нижнюю губу. Я уже заметил: такая у него была привычка, когда он размышляет.

— Может, ты передумал? — спросил я.

— Не в том дело, просто… — Он посмотрел мне в глаза. На его мордочке плясали золотые отблески огня очага. — Верно то, что папа сказал? Ты собираешься навредить Господину Смерть?

— Вовсе нет.

— Честное слово? Не хочу, чтобы кто-нибудь причинил ему зло. И мама с папой страшно огорчатся.

Я прикоснулся ладонью к груди и сказал очень тихо, чтобы никого не разбудить:

— Я, Саша, обещаю, что не причиню зла Господину Смерть, что бы ни случилось. Даю честное слово.

Трине просиял.

— Отлично!

Он сел на пол и еще раз заглянул в вещевой мешок.

— А твои родители не будут волноваться, когда ты уйдешь? — спросил я.

— Будут. Мама — точно, — пробормотал Трине. — А папа решит, что я, как обычно, убежал ради какой-нибудь шалости.

— Ладно. Но когда он заметит, что ты и вправду сбежал, по-настоящему, тогда-то он наверняка забеспокоится?

Трине хмыкнул, словно про себя, и немного погодя сказал:

— Когда он поймет, что я не просто ушел играть на берег, мы будем уже далеко.

Он встал и завязал мешок.

— Всё на месте. Но, возможно, нам придется пополнять по дороге запасы еды и воды. Путь неблизкий. Сперва до границы, затем через Спарту и Гарпирию. Господин Смерть живет далеко на севере.

— А как нам обойти тех стражников, о которых говорила твоя мама? — спросил я. — Граница вся охраняется?

Трине покачал головой.

— Между Хильдом и Спартой протекает река, — сказал он. — Река Хилле.

— А ее можно переплыть?

— К сожалению, нет. Она слишком быстрая, и тебя унесет в море, а оттуда — неизвестно куда. На границе со Спартой есть три перехода: Западный, Сумеречный и Восточный. Восточный тут рядом. Он хорошо охраняется с обеих сторон. Тялве там легко пройдет, у него ведь письмо-пропуск. А затем наверняка выберет путь через Спарту по большой дороге — все так ходят, и Господин Смерть тоже. Но я подумал, — тут Трине скрестил копыта на груди и хитро прищурился, — что мы с тобой лучше выберем Сумеречный переход. Им теперь почти не пользуются, так что у него один-единственный охранник, Факсе. А он не больно прыткий. Если нам удастся перейти там, мы потом сможем попасть в Гарпирию через Вересковую пустошь. Это очень пустынная местность, без дорог, но нам подходит: там нас никто не заметит. Что скажешь?

— Годится, — согласился я.

Мы вместе отнесли мешок в сени. Трине открыл дверь, и на нас подул приятный освежающий ветерок. Луна светила ярко, так что Трине погасил светильник и убрал его в мешок.

— Думаешь, мы сможем раньше Тялве добраться до Господина Смерть? — спросил я, потому что понимал: лучше, чтобы он не проведал ни о чем и я застал бы его врасплох.

— Ну… До границы Спарты нам идти дольше… Зато потом мы срежем немного по дороге в Гарпирию, так что… — Трине развел копытами и напустил на себя смиренный вид. — Почему бы и нет? Может, Тялве еще ногу подвернет по дороге.

Он заглянул с крыльца в комнату, а затем посмотрел на коричневую куртку, которая висела на крюке у двери, обнял ее и зажмурился, вдыхая родной запах.

А потом мы пустились в путь.

Лодка

Луна освещала бледным светом узкие улочки и маленькие домишки. Поселок Хирн как будто нарисовали в воздухе синей водянистой краской. Мох на крышах блестел так красиво, что казалось, он соткан из серебра. Наши тени, колыхаясь, словно призрачные фигуры, следовали за нами по фахверковым стенам. Плащ Трине, который я накинул на пижаму, согревал меня в эту прохладную ночь.

Трине нёс мешок один, хотя я предлагал ему свою помощь. Воняло навозом и мусором. Ни в одном окне не горел свет.

В конце длинного переулка виднелось море. Я остановился, зачарованный его прекрасным сиянием, а потом поспешил догнать Трине.

— Послушай-ка!

— Что?

— Та гавань, где Господин Смерть сходит на берег, тут рядом?

— Ну да, — Трине кивнул в сторону моря. — Прямо за этими домами.

— А давай… Мне так хочется хоть одним глазком увидеть его лодку. Может, сходим туда и поглядим? — попросил я.

Трине посмотрел на меня в нерешительности.

— Нас может заметить охранник в порту.

— А если мы осторожно? Ну пожалуйста!

— Это нам не по пути, — предупредил Трине. Но, поняв, как мне хочется посмотреть на лодку Господина Смерть, пожал плечами и согласился: — Ладно.

Мы спустились по тропинке, такой узкой, что розы, увивавшие стены домов, цепляли мою одежду, словно хотели остановить и предостеречь: неразумно приближаться к этой лодке!

Оказавшись в порту, мы сначала спрятались за бочками. С моря доносился еле слышный плеск, а в остальном было тихо, очень тихо. Все дома выглядели обветшалыми, но нашелся один поновее; нижний этаж у него был фахверковый, а верхний — деревянный. Это дом портового сторожа, объяснил Трине.

— А вот и лодка, — указал он мне, — в сухом доке^[2] вон там! Видишь?

Я вытянул шею. И правда, из большого четырехугольного бассейна торчала мачта, очень длинная, со множеством красивых вымпелов. Я даже разглядел кусочек поручней. Но мне хотелось увидеть больше!

— Давай подойдем, — попросил я. — Совсем ненадолго.

Трине опасливо покосился на дом сторожа, где в окне как раз качнулся большой сгорбленный силуэт.

— Не стоит. Он нас увидит.

Вот досада! Все из-за этого дурацкого сторожа! А ведь лодка совсем близко! Всего десяток шагов, и я смог бы заглянуть в сухой док. Я глубоко вздохнул. В этой гавани не чувствовался запах моря, как обычно бывает в порту. Здесь пахло чем-то другим, чем-то приятным, словно на летнем лугу.

— Почему здесь пахнет цветами? — спросил я.

— Это смола, — объяснил Трине. — После каждого плавания заново смолят лодку.

— После каждого?

— Конечно. Смола, которую здесь используют, необычная — не такая, которую варят из хвойной древесины. Остов лодки Господина Смерть очень хрупкий. Если его промазать обычной смолой, он может раскрошиться. Нашу смолу делают из полевых колокольчиков.

— Правда?

— Да. Сотня сборщиков работает каждый день с утра до вечера, чтобы запасти достаточно цветов.

Слушая рассказ Трине, я вспомнил луг, по которому мы проходили раньше, и согнувшиеся силуэты среди колокольчиков. А я и не знал, что смолу можно варить не только из елей и сосен! Запах был чудесный… Я представил, как днем тут кипела работа. Насчитал пять кирпичных печек для варки смолы: они напоминали большие грибы с трубой на шляпке. А на земле заметил блестящие смоляные лужицы и вёдра с грязными кистями. Все для лодки Господина Смерть.

— Лучшая смола идет для кормовой части палубы. Там лежат подушки, расшитые золотом, — объяснил Трине и потянулся. — Я бывал там не раз.

Но тут он заметил, что наступил в лужу, вздохнул и принялся очищать копыто о траву.

Я понимаю, что поступил тогда глупо. Но не мог удержаться. Мне показалось, что лодка словно заговорила со мной, словно позвала меня: будь добр, подойди… Да, она будто вцепилась в меня. Невозможно было сопротивляться. А Трине тем временем тщательно очищал копыто и не смотрел в мою сторону.

Осторожно, стараясь не опрокинуть стоявшие поблизости ведра, я выбрался из нашего укрытия. Оглянулся на окна портового сторожа, но не заметил его. И пулей помчался к сухому доку.

О, какая лодка! Конечно, я уже один раз ее видел, но лишь издали. Вблизи она была так прекрасна, что у меня защемило сердце. Она стояла в глубоком бассейне, обнесенном стенами, и от нее словно исходило сияние. Отверстия для весел были позолоченными, перила украшены цветами, мечами и масками хильдинов, показывающих языки. Просмоленный низ корабля отливал черным, а на кормовой палубе я увидел те самые расшитые золотом подушки, о которых рассказывал Трине. Я не мог отвести взгляд от всей этой красоты — не объяснить, что со мной творилось.

Но вот пришел Трине: он наконец-то заметил, что я улизнул.

— Ты что, чокнутый?! — возмутился он.

— Эта лодка меня словно заворожила, — признался я.

— Пойдем сейчас же! — позвал он в отчаянье.

— Я не могу коснуться ее, но… она словно заставляет меня плакать. И в то же время хочет успокоить меня. Странно, правда?

— Не знаю, идем, пока не поздно!

И в этот миг мы услышали, как открывается дверь в доме сторожа.

— Кто там?

Трине схватил меня за руку и потянул за собой.

— Беги!

И мы со всех ног помчались по пустой портовой площади и дальше по переулкам.

— Эй вы! — заорал сторож. — Стойте! Остановитесь!

Но мы не остановились, а припустили еще быстрее. А за нами следом — сторож. Его крики и ругань эхом разносились по всему Хирну.

— Сюда! — прошипел Трине и потянул меня за уличную уборную. Дрожа от страха и морщась от запаха навоза, мы спрятались в крапиве, а сторож, громко топоча, промчался мимо и исчез за поворотом.

Когда он скрылся из виду, Трине глубоко вздохнул, прижался лбом к стене уборной и закрыл глаза.

— Считай, нам повезло, — прошептал он.

— Прости, — отозвался я. — Впредь буду тебя слушаться, обещаю. Но эта лодка такая прекрасная!

Трине посмотрел на меня так, словно я сморозил глупость.

— Конечно, она прекрасная, — ответил он. — Ты думаешь, кто-нибудь согласился бы уплыть с Господином Смерть, будь у него невзрачная полусгнившая старая шаланда? Идем, нам пора.

Сумеречный лес

Ночь была теплая и тихая, мы с Трине Копытачом шагали плечом к плечу под луной. Пройдя через Сумеречный лес, мы должны были выйти к Сумеречному переходу. Дубы и ясени, поросшие лишайником, казалось, были одеты в длинные зеленые платья. Подмаренник, усыпанный мелкими белыми цветами, густым ковром расстилался по земле. Приятно было вдыхать ароматы трав и фиалок. Слышались только наши шаги да изредка — треск обломившегося сучка. Ни комариного писка, ни шума взлетающих вальдшнепов, ни плеска лягушек в лужах. В Царстве Смерти обитали только три народа — и больше никого.

— А кстати, какие они, эти спартаны и гарпирии? — спросил я.

Трине на миг задумался.

— Ну… У гарпирий есть перья, и они здо́рово летают. А спартаны, что о них сказать…

Он наморщил пятачок.

— Какие-то они противные. И взгляд у них угрюмый. Зато мечи обалденно красивые.

— В самом деле?

— Угу.

Он глубоко вздохнул и признался:

— Я тоже хочу меч.

— Я видел, как ты фехтовал на берегу. У тебя отлично получалось!

— Да ладно тебе. — Трине смутился.

Дальше мы шли молча, словно закадычные друзья, которые привыкли к ночным прогулкам вдвоем, так что понимают друг друга без слов.

Немного погодя Трине наклонился и поднял с земли палку. Она была с руку длиной. Сначала он помахал ею, описывая дуги в воздухе, а затем сделал выпад и крикнул:

— Ха!

Потом он искоса посмотрел на меня: понравилось ли мне представление? Я наклонился, взял себе подходящую палку и, несколько раз махнув ею, тоже сделал выпад:

— Ха!

Трине опустил мешок на землю. Он фехтовал, описывая большие дуги, и так размахивал своей палкой, что она со свистом рассекала воздух. Он даже рот приоткрыл.

— Ха, ха, ха! — повизгивал он.

— Ты кто? — спросил я.

Он на миг задумался.

— Я — хильдин. Большой и сильный. И умелый фехтовальщик. А ты кто?

Я тоже задумался, а потом выпалил:

— А я — Господин Смерть!

Трине фыркнул. Словно это показалось ему и здорово, и жутко одновременно — быть Господином Смерть. Мы начали поединок.

Ох, как нам было весело! От восторга у меня даже засосало под ложечкой, а сердце чуть не выскочило из груди. Мы гонялись друг за дружкой среди кустов и крапивы, прятались в зарослях и выскакивали, ощетинившись и брызжа слюной. Мы рычали и ревели так громко, что нас, наверное, слышно было даже на луне, висевшей в небе на своем невидимом шнурке.

— А теперь, чур, я буду Господин Смерть! — заявил Трине. — Ладно?

— Пожалуйста, — согласился я. — А я тогда буду мальчишкой, который приплыл сюда на лодке с другой стороны.

Глаза Трине азартно блеснули. Он поднял меч и замахнулся на меня. А я со всей силы махнул своим. Здорово было сражаться вот так в лунном свете.

— Никто не фехтует лучше Господина Смерть! — воскликнул Трине.

— Нет, я фехтую лучше! — возразил я.

Тогда Трине совершил ловкий маневр, который мне трудно описать — как будто маленький бочонок делает сальто. Я так засмотрелся, что он, вскочив на ноги, без труда смог выбить оружие у меня из рук.

— Ха! — Он приставил меч к моему горлу. — Теперь ты принадлежишь мне!

Я рассмеялся и поднял руки.

— Да, признаю. Ты победил.

Трине был явно доволен победой. Бормоча что-то под нос, он вернул мне мой меч, а свой засунул за пояс. Я задумался над его словами.

— Как это — принадлежать Господину Смерть? — спросил я. — Что вообще происходит, когда умираешь?

— Ну… Когда наступает пора умирать… приходит Господин Смерть, — сказал Трине и принялся собирать ветки с земли. — Он открывает телесную оболочку и вынимает то, что внутри.

— Ты хочешь сказать, внутри человека уже есть кто-то другой? — удивился я. — Уже есть хильдин, спартан или гарпир?

— Да, только очень маленький… такой розовый и сморщенный. Но стоит Господину Смерть его достать, он быстро расправляется.

Я приложил руку к животу и вздрогнул: неужели у меня внутри есть кто-то еще? Тот, кто когда-нибудь появится здесь, в Царстве Смерти? Странно…

Сложив порядочную гору из веток, Трине стал рыться в мешке. Он немного повозился с огнивом, прежде чем сумел высечь искру, но вот наконец загорелся маленький костер. Огонь в нем приятно потрескивал.

— Выходит, не сам Господин Смерть решает, кому кем стать? — спросил я, усевшись у костра. — Значит, это предопределено?

Трине мотнул головой направо и тут же налево, словно хотел дать понять, что трудно сказать наверняка, как там все устроено.

— Каким-то образом это предопределено, — сказал он. — Но открыть телесную оболочку может лишь Господин Смерть. — Он откашлялся и продолжил: — А потом, когда то, что внутри, расправится, Господин Смерть берет одеяло и очень крепко запеленывает им новое тело, словно ребенка, — только глаза торчат. И относит его в лодку. Папа рассказывал, что Господин Смерть никому не показывает своих спутников. И разворачивает одеяло, лишь когда возвращается к себе домой.

— Почему?

— Потому что все должно идти своим чередом. Новичок должен привыкнуть. Господин Смерть говорит: пусть тот полежит немного спеленутый, ему нужен покой. Но папа говорит, что Господин Смерть просто хочет подержать умершего у себя.

Я вспомнил хильдинов из Хирна: толстого верзилу, с которым столкнулся на улице, и мамашу Трине.

— Господин Смерть, наверное, очень сильный?

— Еще какой! — кивнул Трине. Он скрестил копыта на груди и уставился на меня синими глазками. — Ты не голоден?

Я сразу почувствовал, что ужасно проголодался. Трине принялся снова рыться в мешке. Через минуту мы набросились на еду. Ах, как все было вкусно! Картофельные оладьи, хрустящие и масляные, кукурузные лепешки — такие мягкие, с ароматными травами, кружочки жареных баклажанов, тающие во рту, твердые соленые бобы…

— У Господина Смерть еда, конечно, намного лучше, — сказал Трине и вытер рот копытом.

— Вот как?

— Угу. В честь каждого новичка Господин Смерть устраивает пир, который продолжается неделями.

— Правда?

— Конечно! Новичок может есть тортов вдоволь, а потом все играют в крокет и устраивают другие развлечения.

Я сунул в рот несколько бобов и принялся их медленно жевать.

— Так ты, выходит, тоже бывал в гостях у Господина Смерть и пробовал торт?

— Да, — ответил Трине. — Давно.

— И играл в крокет?

— Да.

Трине провел кончиком языка по зубам, чтобы очистить их.

Я задумался, а потом спросил:

— Господин Смерть хорошо играет в крокет?

Трине кивнул.

Мы запили еду водой из фляжки. Затем расстелили одеяло на земле, улеглись и стали смотреть в небо. Звезды были рассыпаны по всей этой черноте, словно белая искрящаяся пыль. Наш костер горел ровно. От дыма немного щипало глаза.

— Послушай… — начал я.

— Что?

— А умершие не горюют о тех, кого им пришлось оставить?

— Ну, поначалу, может, немножко и взгрустнешь, если что-то печальное приснится. Но потом быстро забываешь прежний мир.

— Забываешь? — я вскочил. — Ты хочешь сказать, что умерший забывает все, что с ним было при жизни?

— Конечно! Посуди сам: какая тоска зеленая царила бы в Царстве Смерти, если бы все только и вспоминали о тех, кого им пришлось оставить!

Мои мысли завертелись так, что голова пошла кругом. Мало того что Семилла будет выглядеть совершенно иначе, когда мы с ней встретимся: ее красивое лицо, длинные каштановые волосы, белые руки — все изменится, даже ее запах, так в довершение к этому она еще и не узнает меня! Посмотрит удивленно и спросит: «Ты кто?» Я тяжело вздохнул и снова лег. Господин Смерть ловко умеет ставить палки в колеса таким, как я.

— В чем дело? — спросил Трине. — Ты что, пожалел, что отправился в путь?

— Нет. Просто я хочу знать… Как ты думаешь, а Господин Смерть может все вернуть назад — как было раньше? Я имею в виду, может он вернуть человеку прежнее тело?

Трине пожевал нижнюю губу.

— Наверняка может, у него все здорово получается, — сказал он. — Только ведь тело он оставляет на той стороне.

— Оставляет?

— Конечно. А как же иначе? Ведь надо же его похоронить. Разве ты не видел свою маму, когда был там?

— Нет… — растерялся я. — Но, может, он оставил ее не там, где я искал.

— Ну, кто знает, — зевнул Трине и улыбнулся. — Если Господину Смерть захотелось прибраться, он мог положить ее в ящик письменного стола… Ну что — укладываемся спать?

Факсе Сторож-у-моста

Река Хилле, полноводная и бурная, черной лентой протянулась через заросли Сумеречного леса. Деревья, растущие по берегам, отражались на сверкающей водной глади. Время от времени проплывал, уносимый течением, одинокий листок. Река была очень быстрая: если решишь по ней сплавляться — держи крепче шляпу.

Прошло уже несколько дней с тех пор, как мы ушли из Хирна. Наконец мы добрались до пограничного перехода, о котором говорил Трине. Деревянные мечи у нас, конечно, были с собой. Стояло раннее утро, прохладный ветерок трепал мой плащ, небо казалось огромной синей периной, на которой нежилось солнце. Капли воды на листах заячьей капусты застыли, словно стеклянные бусины. Чем ближе мы подходили к границе, тем сильнее у меня от волнения сводило живот. Этот Факсе, может, и не больно прыткий, но если он нас заметит, что тогда?

Трине остановился:

— Видишь?

Я кивнул. Впереди был мост из толстых бревен, довольно широкий. Он напомнил мне огромный вытянутый скелет. Возле ворот, ведущих на мост, стояла сторожка охранника — точно такая же, как дома в Хирне. Только она была очень маленькой, всего в один этаж. И окошки тоже были крошечные, с красными ставнями. Рядом с домом — капустная грядка, погреб и туалет. Все такое милое, что мне почти захотелось стать сторожем моста, чтобы жить вот в таком домике. Но Трине скривил пятачок.

— Нет ничего хуже капусты, — прошептал он. — Ладно, пошли.

Мы осторожно направились к сторожке. Остановились у погреба. Охранника нигде не было видно.

— Может, он куда ушел, — предположил Трине. — Подожди здесь, а я схожу на разведку.

Он поднялся на крыльцо, опустил мешок и толкнул приоткрытую дверь.

— Эй! Есть тут кто? — позвал он, заглядывая внутрь.

Не получив ответа, он зашел в сени и скрылся в доме. Но сразу же вернулся, улыбаясь от уха до уха.

— Путь свободен!

И в тот же миг с треском распахнулась дверь туалета. Я в панике спрятался в погреб. Сердце заколотилось как сумасшедшее. В дверную щелочку я увидел сторожа, который вышел из уборной. Высокий, лицо грубое, близко посаженные глаза. Он держал под мышкой меч и застегивал штаны. На нем был довольно грязный темно-бордовый плащ.

— Что ты сказал? — крикнул он Трине.

Трине, стоявший на крыльце, побелел как мел.

— Я сказал… что… хорошо, что я сюда зашел. К тебе.

— Ну да, — буркнул Факсе. — А зачем ты пожаловал?

— Зачем? Хм, кажется, я забыл.

Факсе справился с последней пуговицей и пристегнул к поясу меч на ремне.

— Забыл?

— Да, — пискнул Трине и попробовал рассмеяться. — Вот досада, верно?

— Откуда ты взялся? — допытывался Факсе.

— Откуда… Хм. Из Хирна.

Факсе наморщил бугристый лоб.

— Ты хочешь сказать, что проделал весь путь от самого Хирна? И забыл зачем?

— Ну, иногда на меня нападает забывчивость, — сказал Трине и развел копытами.

— Никогда ничего подобного не слыхивал, — хмыкнул Факсе. — Есть хочешь?

— Не очень.

— Садись, — велел сторож и указал на садовый стул в тени под сиренью, неподалеку от погреба, где я прятался.

— Да не надо, — попробовал отказаться Трине, но Факсе рявкнул на него:

— Сиди!

Трине со вздохом подчинился.

— Так-то лучше, — буркнул Факсе. — Насколько я знаю, щи отлично помогают вернуть память. Считай, тебе повезло. Я только что сварил целую кастрюлю.

И он поспешил в дом, пригнувшись в дверях, чтобы не удариться о притолоку.

— Мне совсем чуть-чуть! — крикнул Трине вдогонку.

— Не волнуйся! — ответил Факсе из кухонного окошка. — Супец получился знатный! У меня его предостаточно.

Трине в отчаянье покосился на погреб. Но чем я мог ему помочь? Мне надо было затаиться, чтобы меня не обнаружили. В полумраке погреба за моей спиной высились горы кочанов капусты, а также банки с вареньем и с огурцами, бутылки с соком и здоровенная бочка с затычкой — для пива или чего-то еще. Здесь было холодно, пахло сыростью и подземельем. Стены покрывала белая плесень.

Скоро Факсе вернулся с двумя глубокими тарелками, одну поставил напротив Трине и выудил из кармана грязных штанов две ложки.

— Звать-то тебя как? — спросил он.

— Трине, — пробормотал Трине. — Копытач.

— Разрази меня гром! — удивился Факсе. — Так ты Капитанов сынок? Малыш Копытач? Ну, ешь-ешь.

Трине нехотя взял ложку. Зачерпнув немного щей, он поднес ложку ко рту и проглотил как можно быстрее.

— Ну? — спросил Факсе.

— Что? — переспросил Трине.

— Вспомнил?

— Хм, нет.

— Так съешь еще, — посоветовал Факсе и сам взялся за ложку. Подбородок его задвигался от усердного жевания. Трине влил в себя еще пару ложек. Он старался как мог, чтобы скрыть от сторожа рвотные позывы.

— Ну как теперь? — поинтересовался Факсе немного погодя. — Вернулась память?

— Не пойму, — пробормотал Трине, — так скоро не получится…

Факсе зажал в зубах кусок капусты и стал жевать, размышляя над словами Трине. Наконец он сказал:

— Поешь-ка еще.

Трине, чуть не плача, впихнул в себя остатки щей, потом рыгнул и сказал:

— Прости. Видимо, я все забыл навсегда. Лучше, пожалуй, пойду.

Факсе хрюкнул. И снова надолго задумался.

— Принесу-ка я тебе еще порцию, — решил он и вскочил с места.

— Стой! — крикнул Трине. — Я вспомнил.

— Вспомнил? Ну же!

— Это касается… касается… одного очень важного дела.

— Да?

— Очень срочного.

— Говори же.

— Это касается… касается… Господина Смерть.

Услыхав это, Факсе вздрогнул и склонился в почтительном поклоне.

— Я… должен ему кое-что сообщить.

— А что именно?

— То, что он в опасности, — продолжил Трине.

Факсе выпучил глаза. И поспешно сел на стул.

— Повтори-ка.

— Да. К нам пробрался мальчишка с другой стороны. Он идет к Господину Смерть, чтобы забрать назад свою маму. Вот папа и послал меня предупредить, чтобы ты был начеку и не дал ему перейти границу.

— Ясное дело, — сказал Факсе. — Уж это я могу обещать.

— Отлично.

Факсе моргнул несколько раз. У него были бледные веки с белесыми ресницами. Теперь он разглядывал Трине с бо́льшим интересом.

— И твой папа послал тебя с таким важным поручением? — спросил он.

— Конечно! — ответил Трине с вызовом. — У меня еще есть брат, но папа решил, что я лучше справлюсь.

— Ну, ясное дело, — кивнул Факсе. — Твой папаша, похоже, тебя очень высоко ценит. Скажи-ка… а что тебе известно про того мальчишку? Можешь рассказать?

— Конечно, могу. А что ты хочешь знать?

— Все!

— Ну, тогда… — хихикнул Трине. Но в следующий миг его лицо исказилось от боли. Он схватился за живот и тут же снова рыгнул.

— Капуста бывает тяжела для желудка, — сочувственно заметил Факсе. — Может, хочешь выпить немножко можжевелового компота, чтобы суп легче прошел?

— Да, спасибо большое, — ответил Трине.

Факсе вскочил со стула и направился… прямиком к погребу.

— Ой, нет-нет, я не то хотел сказать! — заверещал Трине. — Не нужно! Вернись скорее!

Но Факсе уже распахнул дверь погреба — и, увидев меня, побелел как мел.

— Мать честная! Малыш Копытач, ты не поверишь! Он тут!

— Правда? — пискнул Трине и подбежал к погребу. — Что же нам делать?

Глаза Факсе налились злобой. Он расставил огромные ручищи и пошел на меня, но, на мое счастье, оказался не слишком расторопным. Когда сторож сделал бросок, чтобы схватить меня, я пригнулся и промчался мимо него. Факсе рухнул на пол — прямо в гору капусты.

— Не дай ему убежать! — завопил он. — Держи его, малыш Трине!

— Увы, не вышло! — пропищал Трине, стоя на пороге. — А теперь нам надо прощаться.

Мы с треском захлопнули дверь погреба и задвинули защелку. Факсе в бешенстве замолотил по двери.

— Что это все значит?! — орал он.

— Это значит, что Саша должен встретиться с Господином Смерть. И я проведу его к нему! — ответил Трине.

Тут Факсе взревел еще сильнее.

— По поручению отца, так?! Ох, попадись ты мне, я с тебя шкуру спущу! Маленькие обманщики! Смутьяны!

— Идем, — позвал меня Трине.

Мы подхватили мешок, лежавший на крыльце, и припустили прочь. Пока мы бежали по траве к большому деревянному мосту, я то и дело оглядывался на погреб.

— Думаешь, ему долго придется там дожидаться, пока его кто-нибудь выпустит?

— Я же говорил тебе: Сумеречным переходом пользуются нечасто. Но надеюсь, что он просидит не дольше пары недель.

— Пары недель? — переспросил я. — Но это ужасно!

— Да, — согласился Трине, — есть опасение, что за это время он успеет разлюбить капусту.

Река Хилле

Мы совсем запыхались, пока добежали до моста. Сбоку от закрытых ворот был железный рычаг, приводящий в движение две огромные шестеренки. А те, в свою очередь, были связаны цепью, закрепленной в двух местах на верхней планке ворот.

— Ну, с этим мы справимся, — сказал Трине и опустил на землю нашу поклажу. Он поднырнул под рычаг и, чтобы поднять ворота, налег на него изо всех сил. Маленький хильдин покраснел как рак и ревел что было мочи, но рычаг не сдвинулся с места.

— Дай-ка мне… — попросил я. Но сколько ни старался, у меня тоже ничего не вышло. Мы попробовали сдвинуть рычаг вместе, и, когда даже это не помогло, Трине пнул его и буркнул:

— Мы эти ворота никогда не откроем!

Увы, похоже, он был прав. Что же оставалось делать? Из погреба до нас все еще доносился стук ударов и рев Факсе. Я отошел на пару шагов и осмотрел ворота, а потом поглядел на крутой берег реки.

— Если мы спустимся здесь, — сказал я, — то, наверное, сможем взобраться на опору моста и дальше по одной из балок переползти на другую сторону.

Трине посмотрел на балки, а потом на реку, которая текла под ними.

— Пожалуй, рискованно, — засомневался он.

— Другого способа нет. Надо попытаться.

Наконец Трине согласился. Мы засунули мечи в мешок и привязали его мне на спину ремнем Трине. Затем спустились вниз по берегу. Вскарабкаться на опору оказалось не так сложно, хотя мешок на спине и тянул назад. Потом я осторожно взобрался на балку. Какой она оказалась узкой! Словно нитка из дерева. Вода, черная и голодная, мчалась подо мной. Я слышал, как колотится, словно молот, мое сердце. Ветер трепал плащ, челка лезла в глаза.

— Батюшки, какая высотища! — пропищал Трине у меня за спиной.

— Скоро мы будем на том берегу, — постарался подбодрить его я.

Было непонятно, раскачивалась ли балка, по которой мы ползли, или мне это только казалось. Нет, она точно качалась, теперь я заметил! И все сильнее… Я так упаду!

Нет. Все-таки мне показалось. Просто у меня от страха все качалось перед глазами. Я остановился и сделал глубокий вдох. А потом пополз дальше, осторожно передвигая руки и колени. Всякий раз, когда мне казалось, что я вот-вот упаду, я замирал на месте и восстанавливал равновесие. Вот наконец и другой берег!

Мне хотелось кричать от радости. Я обернулся посмотреть, как там Трине.

Бедняга прополз всего половину пути. Он скользил, всхлипывал и в ужасе глядел на воду под собой.

— Смотри вперед! — крикнул я.

— Но тогда я не увижу, по чему ползу! — крикнул он в ответ голосом, полным слез.

— Увидишь!

Трине продвинулся еще немного, но снова остановился:

— Я сейчас упаду!

— Не упадешь! Трине, миленький, только не гляди на реку!

Но он снова посмотрел вниз, и голова у него закружилась. Я почти видел, как обмякло от ужаса его тело. Он с отчаяньем бросил взгляд на меня, рот его исказила гримаса. И он упал. Река Хилле открыла свою водяную пасть и проглотила Трине. Через пару секунд не осталось и следа от моего прекрасного розового синеглазого друга.

— Нет! — крикнул я и бросился вниз к опорам моста, но поскользнулся, упал и покатился по склону. Я здорово ударился о землю, у меня сбилось дыхание, но все-таки я сразу вскочил на ноги и подбежал к воде.

— Трине! — я вглядывался в несущуюся мимо реку. — Трине, где ты?

Никакого ответа. Моего друга нигде не было видно. Я побежал вдоль берега. Слезы, застревая в горле, мешали дышать, так что я уже сам не разбирал, что кричу.

— Милый Трине, покажись!

Что это мелькнуло вон там, у камней, торчащих из воды? Не он ли вынырнул на миг?

Я отвязал мешок и вошел в воду. Поток сразу потянул меня. Течение было очень сильное, но я удержался на ногах, добрался до камней и уцепился за них. Не разжимая рук, я шагнул по мягкому глинистому дну туда, где глубже.

Наконец я снова увидел Трине, теперь я был уверен: это точно он. Я поспешил к нему и крепко схватил.

— Я тебя нашел!

Но только я перестал держаться за камни, как течение с такой силой подхватило меня, что я не устоял. Ноги засосало глинистое дно, и не успел я и пикнуть, как оказался под водой.

Я выпустил Трине и завертелся в черном холодном водовороте. Я не знал, где низ, где верх, вокруг была лишь вода. Неумолимая бурлящая вода, которая вертела мной как хотела. Хватка реки становилась все крепче, словно она пыталась раздавить меня. Так я долго не выдержу!

Я почувствовал, что зацепился за что-то. Может, за ветку? Я бешено замолотил ногами, завертелся всем телом, чтобы как-то вырваться, но не смог освободиться. В отчаянье я открыл рот и втянул воду вместо воздуха. «Все, теперь мне крышка», — успел я подумать. Вот теперь Господин Смерть придет и за мной и заберет к себе. А моя оболочка так и останется тут в реке, покачиваясь в волнах, пока в конце концов не соскользнет с сучка и не уплывет в море. И папа будет изо дня в день сидеть на крыльце, напрасно ждать меня и плакать. А Нинни примется лизать ему щеки, но так и не сможет утешить. Самое ужасное то, что папе не будет ни в чем утешения.

Нет, Господину Смерть меня не получить! Так просто я не сдамся! Я ощутил прилив сил, забарахтался еще отчаяннее и вдруг нащупал какую-то опору. Оттолкнувшись, я выплыл на поверхность и ухватился за ветки ольхи — те самые, за которые зацепился курткой от пижамы. Держась за них, я выбрался на берег. А уж там упал на колени, и вода хлынула из меня как из кувшина. Она текла и текла, словно я выпил половину реки. Когда наконец поток иссяк, я поднялся на дрожащих ногах. И представьте — какое везение! Чуть поодаль на четвереньках стоял Трине. Изо рта и пятачка у него хлестала вода. Я бросился к нему и обнял.

— Ты цел!

Трине застонал и закашлялся. Наконец вся вода вытекла из него, и он в изнеможении опустился на землю.

— Тьфу! Это был настоящий кошмар! — пробормотал Трине, дрожа всем телом.

Он сидел, обхватив колени руками, бледный и промокший до нитки.

— Зачем ты бросился в реку? — спросил он.

— Чтобы спасти тебя, конечно.

— Почему?

— Почему?!

Не знаю, разозлился я больше, чем огорчился, или наоборот.

— Ты едва не утонул! — сказал я. — Ты мог умереть!

Он покачал головой.

— Нет, я не могу умереть. Я же тебе говорил.

— Ах да… А чего же ты тогда так перетрусил? Там, на мосту?

— Ну, там же было высоко! А я боюсь высоты, — объяснил он.

Я надолго задумался, пытаясь понять, что именно произошло.

— Но я видел, как ты тонул… И что ты тогда чувствовал?

Он пожал плечами.

— Было мокро.

— А дышать ты мог?

— Нет, ясное дело, не мог. Под водой ведь нельзя дышать.

Тогда я снова задумался, а потом спросил:

— Что будет, если ты, например, порежешь палец?

— Будет больно, конечно, — ответил он.

— А если ты горло себе перережешь, что тогда?

— Ну, кровищи будет много.

— Но ты не умрешь?

— Нет.

— А если упадешь со скалы высотой в несколько сот метров?

Трине поежился.

— Прям мороз по коже. Я наверняка переломаю ноги и руки.

— И шею?

— Возможно.

— Но не умрешь?

— Нет. Но придется довольно долго полежать в кровати с шиной на ноге.

Я посмотрел на черную ленту реки. Теперь она казалась такой спокойной, такой безопасной. Красивая водная гладь, скрывающая ужасные бурлящие глубины.

— А что случится, если ты заболеешь? — допытывался я.

— Заболею?

— Ну, вдруг у тебя появится комок в теле, который нельзя убрать.

Он улыбнулся так, будто я сказал что-то невероятное.

— Его можно будет убрать.

— Но если он слишком большой?

— Каким бы большим он ни был, надо будет просто выскоблить все до конца, — сказал Трине и развел копытами. — Если нельзя умереть, значит нельзя.

— Понятно.

— Конечно, мне потом придется полежать, чтобы как следует поправиться, — добавил он. — Я, может, не сразу встану на ноги и пущусь в пляс. Слушай, а мы все-таки пересекли границу!

И он расплылся в своей очаровательной улыбке, а потом принялся толкать меня копытцем в плечо, словно хотел сказать: ну и молодцы мы с тобой, верно?

Вересковая пустошь

— Разве это нормально, если не можешь умереть? — спросил я.

Мы уже изрядно углубились на территорию Спарты. Пейзаж изменился. Лес расступился, а почва стала беднее. Мы шагали по широкой пустоши. Иногда продирались сквозь заросли кустарников, иногда выходили на лужайки. Трава на них росла красно-коричневая, словно выгорела. Воздух был свежий и приятный.

— А что в этом такого? — вопросом на вопрос ответил Трине.

— Ну, все, что делает человек… в каком-то смысле он делает для того, чтобы не умереть, — попытался объяснить я. — Тебе так не кажется?

— Мне кажется, тут все иначе, — немного подумав, сказал Трине. — Для мамы самое важное — грести в лодке Господина Смерть. Для папы самое важное — управлять этой лодкой. Для Тялве… ну, для него, пожалуй, — быть во всем первым.

— А ты? Для тебя что самое важное?

Он пожал плечами. Взгляд его неуверенно блуждал, пока он искал ответ.

— Не знаю, — наконец сказал Трине и вздохнул. — Я ведь ничего не умею.

Я растерялся. Мне казалось, что мой новый друг умеет очень многое. Например, он добрый, придумывает всякие проказы, с ним весело. Но я догадывался, что на самом деле больше всего ему хочется быть похожим на старшего брата. Чтобы это ему папа дал письмо-пропуск и меч, чтобы ему поручал важные задания.

Солнце уже высоко взобралось на небо. Перед нами простиралась бесконечная пустошь красивого красно-бурого цвета. Здесь и там блестели зеркальца озер. На расстоянии они казались глубокими, но, когда мы к ним подходили, обнаруживалось, что их легко можно перейти вброд. От холода сводило ноги, трава на дне напоминала спутанные волосы. Но вода была вкусная. Я набирал ее в ладони и пил. Мы уже давно доели последние запасы.

— Как долго нам еще идти, прежде чем найдем что-нибудь съестное? — спросил я.

Трине, прищурившись, огляделся и пожевал нижнюю губу.

— Понятия не имею, — пробормотал он. — Недолго, надеюсь.

Мы поплелись дальше, по очереди несли мешок. Иногда мы доставали мечи и немножко упражнялись — бегали и фехтовали. Приятно было слышать, как твой собственный боевой клич уносится высоко в небо, как он разлетается по полю и отдается сотней голосов. Помню, я подумал: если Господин Смерть услышит сейчас мои боевые возгласы, то поймет, что ему следует меня опасаться.

Но сколько мы ни шли, никуда не приходили. По крайней мере, так казалось. Словно пустошь вокруг все росла и росла. Только подумаешь, что уже видишь ее конец, где нет ни мха, ни ржавой травы, как эта скупая земля опять немного растягивается. И нужно идти дальше.

Когда наступил поздний вечер и солнце скрылось, выполз туман. Местами он был такой густой, что мы едва различали друг друга, а всего несколько секунд спустя становился тоньше и превращался во влажную вуаль, в которую, казалось, можно завернуться и танцевать…

Внезапно послышался странный шум. Сначала словно звон колокольчика. Потом будто кто-то неравномерно стучал. Время от времени доносился треск, а потом снова все стихало. Мы с Трине остановились и переглянулись.

— А это не?.. — начал было я.

— Да, — прошептал он и убежденно кивнул. — Там кто-то сражается на мечах.

— Может, обойдем сторонкой? — предложил я.

Он задумался на пару секунд.

— Все-таки хочется хоть одним глазком посмотреть. Давай, а? Мы осторожно, никто нас и не заметит.

— Заманчиво, — согласился я. Мне тоже стало любопытно. И мы пошли дальше.

Немного погодя туман чуть-чуть рассеялся, и мы увидели на невысоком холме шатер — красивую восьмиугольную палатку из светлой ткани. На остроконечной крыше возвышался шпиль. Веревки, натягивавшие ткань, были украшены лентами и вымпелами — зелеными, желтыми, розовыми.

Под холмом рос густой кустарник. Мы осторожно подкрались и спрятались за ним. На холме двигались двое. Они показались мне не слишком симпатичными и чем-то знакомыми. Один — большой, другой — маленький, оба держали мечи. Лица у них походили на звериные: кожа в складках и обвислые веки над косыми глазами. Уши длинные и словно бархатные. Слюнявые пасти полны острых хищных зубов. Признаюсь, я испугался этих спартанов на холме — но в то же время мне захотелось подбежать и обнять ту, что поменьше, уткнуться носом в ее шею. Эта малышка выглядела точь-в-точь как Нинни!

Оба противника продолжали двигаться, будто в танце. Их накидки очень напоминали плащи хильдинов, только расцветки были не такие радостные. Витой золотой узор украшал куртки на шнуровке. То и дело мечи противников скрещивались и звенели, как колокольчики. Теперь я разглядел на холме и других спартанов: они сидели в сторонке, за завесой тумана. Когда кому-то из противников удавался хороший удар, зрители подбадривали его криками «ура».

— Что ж, посмотрим финал! — сказал один из них.

Маленькая спартанка вытерла мокрую морду о предплечье. На шее у нее сверкало украшение из зеленых и красных драгоценных камней. Изящный меч в ее лапе тоже был украшен драгоценностями. Она описала им широкую дугу над головой и отразила удар противника с такой силой, что выбила меч у него из лап и тот упал на землю. Зрители ликовали.

Маленькая спартанка повернулась к публике и на секунду склонилась в элегантном поклоне.

Трине презрительно фыркнул.

— Принцесса Спарты, — буркнул он. — Такая воображала!

Принцесса

Принцесса Спарты подняла меч и протянула противнику, а тот с улыбкой принял его и потрепал победительницу по голове.

— Ты отлично сражалась, — похвалил он. — Если будешь тренироваться каждый день, то скоро станешь фехтовать лучше своего отца-Короля.

— Давай еще раз сразимся! — предложила Принцесса. Она подняла свой меч двумя лапами и ударила им о меч учителя.

Но ее противник покачал головой.

— Достаточно.

— Ты будешь злобной гарпирией! — заявила Принцесса. — А я — спартаном, который обрубит тебе крылья!

Она снова взмахнула мечом, целясь ему в плечо. Я зажмурился, чтобы не видеть, как клинок отсечет руку, но, видимо, они фехтовали тупыми мечами, потому что, когда я открыл глаза, рука была на месте.

Большой спартан строго посмотрел на Принцессу.

— Злобные гарпирии, бестолковые хильдины… Я же говорил тебе: поединок — не игра, ты и так заработала себе шишку на голове, — проворчал он.

— Ха! — крикнула Принцесса и опять замахнулась на него мечом.

— И вовсе не бестолковые! — пробормотал Трине и скорчил такую оскорбленную мину, что его пятачок стал похож на розовую мятую тряпку.

— Ш-ш-ш! — прошипел я.

И в этот самый миг Принцесса Спарты посмотрела в нашу сторону. Мы прижались к влажной траве и затаили дыхание.

— Успела она нас заметить? — прошептал Трине.

— Не знаю, — ответил я.

Мы затаились, дрожа от страха. А потом я решился осторожно высунуть нос и осмотреться.

Большой спартан уселся на маленькую табуретку рядом со зрителями — те сидели немного в стороне. Все вытащили принесенную с собой еду. У меня слюнки потекли, когда я увидел, как они запихивают в пасти куски пирога, печенье и фрукты и жуют так же жадно и неаккуратно, как наша Нинни, когда я отдавал ей остатки бутерброда после завтрака.

— Ох, вот бы хоть кусочек попробовать! — жалобно простонал Трине.

— Ага, — согласился я.

Мы еще немножко полежали в укрытии, с завистью следя, как спартаны уплетают за обе щеки. Потом Трине огляделся.

— А куда подевалась Принцесса? — прошептал он.

— Не знаю. Ну что, двинемся дальше?

Трине поныл еще немного. Ему трудно было оторвать взгляд от тех, кто пировал на холме, но он понимал: пора убираться подобру-поздорову. Нам не хотелось изведать на собственной шкуре, что спартаны делают с незваными гостями.

Мы отползли на безопасное расстояние, но не успели подняться, как услышали чей-то голос:

— Эй, вы!

Мы поспешно оглянулись. Принцесса Спарты! Она подкралась к нам сзади с обнаженным мечом.

Странное это ощущение, когда стоишь, глядя в глаза кому-то, с кем совсем не знаком, но кто кажется таким знакомым. Бархатная сморщенная морда, добрый печальный взгляд, большой черный нос — все напоминало мне о моей старушке Нинни. И точно так же, как у Нинни, у Принцессы на шее была полоска шерсти с черными крапинками — словно норковый воротник.

Она подозрительно нас разглядывала. Я испугался: что, если она позовет остальных?

— Хильдин и… А ты кто — человек? — проговорила Принцесса Спарты.

Мы с Трине переглянулись. Издалека доносились голоса спартанов. Трине сглотнул, вскинул голову и посмотрел на Принцессу.

— У тебя не настоящий меч, — сказал он.

— Нет, настоящий, — возразила она.

— А вот и нет!

— Мой папа велел сделать его для меня, — сказала Принцесса.

— Но меч тупой.

— Но не такой тупой, как ты.

— Замолчи! — прошипел Трине.

— Сам замолчи!

— Глупая маленькая спартанка, как ты смеешь так говорить со мной! — выкрикнул Трине, брызжа слюной от злости.

Принцесса Спарты высокомерно улыбнулась. Она не стала с ним ругаться, вложила меч в ножны и скрестила лапы на груди.

— Отвечайте: кто вы такие? Вы оба!

Она строго посмотрела на меня, словно видела насквозь.

— Нас зовут Трине и Саша, — ответил я. — Ты права, я человек. Я пришел сюда с другой стороны. Спарта нам просто по пути. Мы идем дальше.

— Дальше — куда?

— Ну… мы направляемся к Господину Смерть, — сказал я.

Глаза Принцессы расширились.

— Что вам от него надо?

— Саша хочет перехитрить Господина Смерть, а я ему помогу, ясно? — выпалил Трине и так надулся, что просто удивительно, как на нем рубаха не треснула.

— И как вы это собираетесь сделать?

— Мы пока не решили, — хмыкнул Трине. — Не лезь не в свое дело!

— Что там у тебя? — Принцесса указала на палку, которую Трине засунул себе за пояс. Трине покраснел и попытался закрыть ее.

— Ничего.

Принцесса перевела взгляд на мою палку, которую я засунул за резинку пижамных штанов.

— Это у тебя меч? — спросила она.

— Я же тебе сказал: не лезь не в свое дело! — огрызнулся Трине и кивнул мне: — Пошли!

Мы побежали прочь по влажной красно-коричневой траве. Стало прохладнее, и я здорово мерз. На сером небе не было видно солнца.

— А можно мне с вами? — окликнула нас Принцесса.

— Ни за что! — отрезал Трине.

— Зачем тебе? — спросил я.

Принцесса снова взяла в лапу свой меч.

— Храбро пролить кровь! — выкрикнула она и указала на горизонт, словно командир. — Это девиз королевского рода! А вам наверняка пригодится тот, кто смел и готов прийти на помощь.

— Мы сами не робкого десятка, между прочим, — прошипел Трине. — К тому же мы не собираемся проливать кровь. Как я уже сказал, Саша будет действовать хитростью. Это мирный поход.

— Но вам наверняка нужен тот, кто покажет дорогу? — не отставала Принцесса. — Вересковая пустошь большая.

— Знай себе говори, а мы пойдем дальше! — буркнул Трине.

И мы пошли. А Принцесса Спарты осталась стоять со своим красивым мечом в лапе.

Брусничные кочки

Это была хмурая промозглая ночь, голод резал живот словно ножом. Мы почти не спали. Трине попробовал развести костер, но не смог найти подходящего хвороста. Слишком тоненькие, ветки вспыхивали и моментально сгорали. Небо было безрадостное, серо-черное с чернильным отливом. По нему тяжело катились огромные тучи.

Мне казалось, что за нами кто-то следит. Притаился в темноте и выжидает. Но я не сказал об этом Трине. Наверняка мне это лишь почудилось, а если я расскажу ему и он со мной согласится, станет еще страшнее.

Я вспоминал те пироги, которые ели спартаны. Странно, но я точно знал, каковы они на вкус. Такие восхитительно сладкие и нежные, с миндалем внутри или, может быть, с лесным орехом! Трине явно думал о том же самом, потому что вдруг простонал:

— Ах, вот бы нам сейчас хоть малюсенький пирожочек!

От земли поднималась сырость и оседала на одеяле и одежде. В конце концов она окутала меня, словно вторая кожа, ужасно холодная и липкая. Забрезжил рассвет.

— Может, лучше пойдем дальше? — предложил я Трине.

— Пожалуй, — пискнул он.

Трине сел, бледный и помятый. Мы скатали одеяло и отправились в путь. Спустя примерно час солнце милостиво показало свою макушку. Приятно было почувствовать, как первая капелька тепла растекается по телу. Правда, голод все сильнее давал о себе знать. Когда мы вышли к озерцу, то вдоволь напились воды, чтобы заполнить ноющую пустоту в животе. Но стало даже хуже, и Трине потом еще долго икал.

Вдруг мы заметили на земле что-то красное. Подойдя ближе, мы увидели, что это красные ягоды — тысячи красных ягод на зеленых кустиках. Трине обрадовался:

— Кому нужны пироги, если есть брусника!

Он припустил вперед и, упав на колени, торопливо стал собирать ягоды.

— Ты уверен, что это брусника? — спросил я.

— Конечно! — подтвердил Трине. На радостях у него даже прошла икота.

— Что-то тут не так, — засомневался я.

— Да ты попробуй! — предложил Трине с набитым ртом. Он так жадно жевал, что сок тек по подбородку.

Я сорвал одну ягоду, положил на язык и раздавил о нёбо. Она была пустой внутри, почти одна жидкость.

— Мне кажется, она горчит, — заметил я.

— Ну да, — согласился Трине, — как и положено бруснике.

Я сорвал еще одну. Может, он прав? Может, брусника и вправду горьковатая? По крайней мере, та, что растет на Вересковой пустоши.

Голод прибавил мне решимости. Я сел рядом с Трине, набрал полную пригоршню ягод и отправил их в рот — о, какая вкуснотища! Я собрал еще, мне показалось, что ничего вкуснее я в жизни не пробовал. Совсем они не горькие! Очень даже сладкие!

Мы ели и ели, а когда наелись до отвала, съели еще чуть-чуть. Наконец Трине рыгнул и сказал:

— Замечательно! После такого завтрака я пойду семимильными шагами.

— И я тоже! — подхватил я и поднялся на ноги. Штаны наши были заляпаны соком, но не беда — зато мы были сыты! Ничто нас теперь не остановит, думали мы. Трине указал на горную цепь на горизонте.

— Эти горы называются Хресары, — сказал он, — до них идти не меньше трех дней.

И мы снова отправились в путь.

Мы прошагали всего час с небольшим, когда случилось что-то странное. Трине на ходу отпускал шутки про Принцессу, которую мы встретили накануне: дескать, тот, у кого уши как гольфы, мог бы и поменьше важничать. Мы покатывались со смеху, но вдруг я заметил красную каплю на пятачке моего друга.

— У тебя кровь идет.

Трине вытер нос и, посмотрев на красную полоску на копыте, пожал плечами. Мы зашагали дальше.

Но кровотечение не останавливалось. Я наклонился и вырвал кусок мха.

— На, попробуй заткнуть вот этим.

— Спасибо, — пробормотал он, но в следующий миг замер на месте.

— У тебя тоже кровь.

Я провел рукой по носу. И правда.

Трине закусил губу.

— В чем причина, как думаешь?

— Ну… — и тут я вспомнил о брусничных кустах. Может, это все-таки была никакая не брусника?

Кровь у меня из носа текла все сильнее. Красивый плащ, который мне одолжил Трине, намок и стал липким. Я вдруг закашлялся, словно горло у меня забилось мокротой. Но когда я откашлялся и сплюнул ее на мох, то увидел, что это не мокрота, а кровь.

— Да что такое?! — завопил Трине в испуге.

— А вот что… — сказал кто-то у нас за спиной. Мы в испуге оглянулись. И увидели маленькую фигурку с бархатной мордой и шишкой на голове. Уши длинные, как гольфы.

— Дикая ягода, которой вы наелись, начала действовать, — объяснила Принцесса Спарты.

— Ты что, следишь за нами со вчерашнего вечера? — злобно спросил Трине.

— Конечно, — кивнула она, скрестив лапы на груди, и продолжила: — Яд, заключенный в этих ягодах, очень сильный. Скоро вы выкашляете всю свою кровь.

— Если ты видела, как мы ели эти ягоды, почему не остановила нас? — возмутился Трине.

— Но вы ведь сказали, что не нуждаетесь в помощи, разве нет? — холодно ответила Принцесса.

Трине сплюнул кровь, а потом сказал:

— Саша ведь умрет.

Тут Принцесса хлопнула себя по лбу.

— Об этом я не подумала! — пропищала она. — Господи, ну как же я могла так сглупить!

Она крепко схватила меня за руку.

— Держись! Моя мама живет всего в получасе пути отсюда. Возможно, у нее найдется противоядие.

— Твоя мама? — переспросил Трине и отер красный от крови подбородок. — Разве она не в Изумрудном замке в Скриме?

Принцесса покачала головой.

— Раньше жила там. Но теперь — в Рубиновом замке на Вересковой пустоши. Идемте скорее!

Рубиновый замок

Истекая кровью, мы с Трине Копытачом поспешили вперед по Вересковой пустоши. Пижама, теплая и сырая, липла к телу. Принцесса Спарты шла метров на пять впереди, она то и дело оборачивалась и подгоняла нас. Между приступами кашля Трине пробормотал:

— Даже не знаю, что хуже: страдать от отравления ягодами или оказаться в спартанской тюрьме на хлебе и воде.

— Вам нечего бояться, — сказала Принцесса. — Моя мама не такая. Она встретит вас радушно.

Дорога пошла в гору, мох стал сухим и твердым и, словно наждак, тер мои босые ноги. Мы дошли до вершины холма и с другой стороны, внизу, увидели светло-розовый замок. Зубчатые стены с флажками, высокие башни. Окна в свинцовых переплетах заросли диким виноградом. Замок был окружен водой и целиком отражался в ней, словно стоял на серебряном подносе.

Мы бегом спустились по склону и шагнули на длинный узкий подвесной мост. Он слегка покачивался у нас под ногами, пока мы бежали к воротам. Я бросил взгляд на воду и увидел белые лилии на больших и плоских, как тарелки, листьях. Зеленые нити водорослей обвивали опоры моста. Принцесса постучала в створку ворот. Пока мы ждали, Трине украдкой рассматривал ее маленький изящный меч, висевший в ножнах на поясе. На эфесе была выгравирована надпись — королевский девиз: «Храбро пролить кровь». Ну, мы с Трине пролили, во всяком случае, немало своей крови. Что с нами будет? Сможет ли мама Принцессы нам помочь? А если это ловушка? Может, они просто хотят бросить нас в тюрьму, чтобы мы там истекли кровью, пока ни капли не останется, и превратились в два бледных бессильных тела?

Мы услышали, как кто-то по ту сторону ворот отодвигает засов. Спартан, открывший нам, был уже немолод — седая шкура, подслеповатые глаза — и походил на привидение. На морде у него виднелись несколько жировиков, а над глазами торчали длинные волоски. Куртку украшал искусно вышитый орнамент.

— Принцесса! — ахнул он и чуть не лишился сознания от счастья. Старик с трудом опустился на колено и протянул к ней руки.

— Здравствуй, Антвон! — сказала Принцесса Спарты и обняла его. — А мама дома?

Старый спартан, которого звали Антвон, кивнул и, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Конечно. Она у себя в комнате. Входи.

Он немного замешкался, когда увидел, что Принцесса пришла не одна, и, махнув в сторону меня и Трине, спросил:

— А это… чужеземцы?

— Они наелись диких ягод, — объяснила Принцесса. — Миленький Антвон, позови кого-нибудь, кто им поможет. Вот он может умереть.

С этими словами она указала на меня. Антвон выпучил глаза. Кажется, его удивило не то, что я могу умереть, а то, что я все еще жив. Но он ничего больше не сказал, поклонился Принцессе, запер за нами ворота и задвинул тяжелый засов. А затем, шаркая, скрылся в левой галерее замка.

— Туда, — указала Принцесса и пошла по правой галерее. Во дворе замка был сад, где росли бархатные гортензии, давидии и магнолии. Клумбы выглядели немного запущенными, в некоторых местах сорняки выползли на дорожку. Светло-серые статуи, облупленные и кое-где почерневшие, виднелись здесь и там среди зелени. Они изображали спартанов с мечами. У некоторых не хватало лапы или двух, но они все равно смотрелись гордо и величаво. Там был еще фонтан: фигура, очень похожая на Принцессу Спарты, пускала изо рта струйку воды, которая, описав дугу, попадала в небольшой бассейн.

Дойдя до конца галереи, Принцесса отворила тяжелую, обитую железом дверь. Внутри была лестница. Мы поднялись по ней и оказались в длинном коридоре, тускло освещенном масляными светильниками. Принцесса поспешила к двери в королевские покои и постучала.

— Входите, — раздалось из-за двери.

Принцесса открыла. Королева сидела на подушке и читала книгу. На ней была длинная светлая рубаха, а на шее — ожерелье из драгоценных камней размером с яйцо. Когда она увидела, кто вошел, то опустила книгу на пол и встала. И тут вся заносчивость словно спала с Принцессы.

— Мама, — прошептала она и бросилась в объятия Королевы. — Я так по тебе скучала!

— А я по тебе, — ответила Королева. У нее был приятный спокойный голос, словно она напевала колыбельную. Она погладила дочь по голове и поцеловала в лоб. А потом с любопытством поглядела на меня и Трине.

— Мама, это Трине и Саша, — представила нас Принцесса. — Они наелись горьких ягод. Я попросила Антвона дать им какое-нибудь лекарство.

— Рада знакомству, — сказала Королева. Она отстранила Принцессу и подошла ко мне, протянув лапы. Я хотел уже поприветствовать ее, но тут меня скрутило. Я согнулся пополам, и в тот же миг из меня вылилось целое ведро крови.

— Помогите! — завопил Трине. — Куда запропастился этот старик?!

Принцесса бросилась к двери и позвала:

— Антвон! Скорее!

Дрожащий старческий голос крикнул ей что-то в ответ. Я почувствовал, как тело мое ослабело, колени подогнулись, дыхание прервалось. Я упал на пол. Последней моей мыслью было: нет, не хочу умирать! Я вытравлю из себя эту гадость, одолею ее, поборю. Я хочу жить!

Но холодная хватка яда становилась все крепче. Меня сжимало будто в тисках, яд хотел выжать все, до последней капли крови.

Я не знаю, что было потом. Помню лишь голоса, громкие голоса. Меня крепко держали, а кто-то раскрыл мои губы и влил что-то мне в рот. Какой-то травяной отвар. Голоса стали удаляться, они доносились словно из другого конца длинного туннеля. Наконец все смолкло. Я остался один в темноте. В молчаливой бесконечной темноте. Мне не было страшно. Я вообще ничего не чувствовал.

Когда я очнулся, то лежал на мягких ослепительно белых подушках у камина. Рядом лежал Трине. Принцесса Спарты сидела у мамы на коленях.

Я рассмотрел лицо Королевы. Большой черный нос, длинные уши, обвислые губы — и печальные глаза. Она казалась одновременно изящной и грубоватой. Красивой и нелепой.

Королева улыбнулась.

— Тебе лучше? — спросила она.

— Кажется, — ответил я и потрогал нос. Кровь и вправду остановилась.

Трине сел и рыгнул. Запахло травой.

— Ох… — простонал он. — Как же мне плохо!

Да, мне тоже все еще было нехорошо. В животе кололо, во рту — кислый привкус. На полу стояло множество пустых бутылей и валялись пробки от них. Похоже, в нас влили несколько литров травяного отвара.

Но я выжил! Я был жив, и кровотечение прекратилось! Наверное, мне следовало вскочить и пуститься в пляс от радости, но я все еще был слаб и не оправился от потрясения.

Антвон принялся собирать бутыли и сухие раскрошившиеся пробки. Он складывал все на серебряный поднос.

— Спасибо, — сказал я. — За противоядие.

— Противоядие? — хмыкнул он.

Королева улыбнулась.

— От горькой ягоды нет противоядия. Единственное, что мы могли вам дать, — отвар крапивы, богатый витаминами укрепляющий напиток. Я сама пью его порой, когда плохо себя чувствую. Кажется, он помог и на этот раз.

Антвон поднял нагруженный поднос.

— Помог, верно. Но потребовался весь наш годовой запас, — проворчал он и ушел, шаркая лапами.

Миндальный пирог

Мне понравилась Королева Спарты. В ней были спокойствие и неторопливость, а с лица ее не сходила загадочная полуулыбка. После пары часов, проведенных у камина, мы с Трине настолько ожили, что даже почувствовали голод. Тогда Антвон велел принести еду.

Пока мы ждали ужина, я опустил голову на подушку и стал рассматривать отблески огня, танцевавшие на потолке. Только подумать — я оказался в настоящем замке! Занавеси с золочеными шнурами, лилии в огромных вазах, книги в потрескавшихся переплетах, кровать под тяжелым пологом, туалетный столик, на котором лежали расчески и драгоценности, да и сама Королева, — все было такое изысканное, что у меня то и дело мурашки пробегали по коже.

Антвон вернулся в сопровождении трех придворных спартанов. Они несли большие серебряные подносы, наполненные разнообразными угощениями: засахаренные грецкие орехи, красные яблоки, консервированные груши, сухари с корицей, печенье… И пирог! Слуги поставили все на пол рядом с нами и ушли. Остался только Антвон. Он взял веер с туалетного столика и принялся обмахивать им Принцессу Спарты, глядя на нее с любовью.

— У нас в Рубиновом замке еда простая, — сказала Королева. — В Скриме я могла бы предложить гостям более изысканные блюда. Но угощайтесь тем, что есть.

Мы с Трине взяли по куску пирога. Он был точь-в-точь такой же, как тот золотисто-желтый пирог, который ели спартаны на холме и от вида которого у нас тогда потекли слюнки. И на вкус он оказался таким, как я и предполагал.

Трине украдкой поглядывал на Королеву. Она положила в рот лишь один орешек и сидела, спокойная и безмятежная, словно была одна в комнате.

— Почему вам пришлось уехать? — спросил он.

Королева помолчала, прежде чем ответить.

— Я сама так решила. В знак протеста.

— Протеста? — переспросил Трине и потянулся за печеньем. — Против чего?

— Против Короля Спарты.

— В самом деле?

Принцесса взяла яблоко и снова уселась маме на колени. Королева погладила ее по голове и продолжила:

— Король Спарты желал, чтобы Принцесса проводила время за подобающими королевской дочери занятиями.

— Подобающие — это какие? — уточнил Трине с набитым ртом, из которого сыпались крошки масляного печенья.

— Например, бесконечные королевские пиры, — ответила Королева. — И балы. Арифметика и каллиграфия. Этикет: как вести себя за столом и вытирать рот льняной салфеткой. А мне хотелось, чтобы моя дочь росла свободно. Но Король считает, что Принцесса должна вести себя как принцесса.

Королева потянулась за серебряной кружкой, стоявшей в оконной нише, и отпила маленький глоток. А потом продолжила:

— И вот однажды Король решил, что ей надо овладеть боевыми искусствами, поскольку это самое важное королевское занятие. Он повелел маршалу Тито начать тренировки и учить ее сражаться на мечах с утра до вечера. Тогда я забрала свою свиту и уехала.

Антвон всхлипнул. Он прикрыл лапой старую обвислую пасть и попытался унять слезы, но они продолжали катиться из глаз и скоро хлынули потоком по его серебристо-седым щекам. Мне стало его очень жалко.

Я задумался над словами Королевы и спросил наконец:

— А что плохого в том, чтобы научиться фехтовать? Ведь здесь никто не умирает.

Королева снова улыбнулась, но на этот раз улыбка у нее получилась печальной.

— Привычка к бою все равно делает свое дело, — ответила она. — Кроме того, так даже хуже — если сражаются и никого не могут убить. Вспомни: на той стороне, откуда ты пришел, иногда смерть не страшна. Но здесь такого не дано.

— А еще, — продолжила Королева, — конечно, очень-очень больно, когда тебе отрубают голову. И трудно потом пришить ее назад. Трудно, но можно. Королевские врачи — самые большие недотепы, которых я встречала. Зачем стараться, если в любом случае никто не умрет…

Королева отпила из серебряной кружки.

— Ну, конечно, нам приходится сражаться. Возьмем, к примеру, злобную гарпирию. Мы не можем убить ее, но можем отрубить ей голову и спрятать. Это надолго ее окоротит, уж поверьте мне.

— А гарпирии в самом деле такие задиры? — спросил я.

— Ну, теперь-то уже нет, — ответила Королева. — Я рассказываю о давних временах и давних битвах. О том, что случалось в Царстве Смерти в прошлом.

Я отломил корочку пирога и положил в рот.

— А ты видела сама кого-нибудь с отрубленной головой? — спросил я.

— Я всего повидала, — вздохнула Королева. — И вот, хотя со времен тех битв много воды утекло, Король велит Тито учить Принцессу всем этим отвратительным приемам, потому что считает их признаком королевского достоинства. Нет, я не могу с ним согласиться!

— Ясно, — сказал я. — Но разве не ужасно жить в разлуке с собственным ребенком?

— Ужасно, — подтвердила Королева. — Но иногда приходится выбирать, что главнее.

— Почему? — спросил Трине.

Королева посмотрела на него своим добрым взглядом. Тень от длинных ушей скрывала ее лицо.

— Иногда, маленький хильдин, приходится совершать то, что кажется ужасным, чтобы достичь того, что считаешь правильным. Я сказала Королю Спарты, что вернусь назад, только когда он прекратит эти опасные тренировки.

Она посмотрела на Антвона, который никак не мог унять слезы, а потом перевела взгляд на нас.

— Антвон всегда души не чаял в Принцессе, словно она его собственный ребенок. Боюсь, я разбила ему сердце, когда увела его с собой.

Принцесса прижалась к матери. Мне стало жаль ее: она словно винила себя в том, что произошло.

— Ты думаешь, папа сейчас волнуется? — спросила она.

Королева помешкала с ответом, но все же сказала:

— Конечно. Тито наверняка получит выговор или два за то, что потерял тебя. Но не думай об этом. Мне кажется, что тебе было предопределено встретить Трине и Сашу.

Она спустила Принцессу с колен, встала и положила руку на плечо Антвона.

— А теперь давай устроим детям купание. Ты, поди, рад будешь снова мыть уши твоей маленькой Принцессы.

— Да, ваше величество, — пробормотал Антвон и вытер мокрое от слез лицо. — Простите меня, ваше величество.

— Спать мы их положим в синей гостевой комнате, — продолжила Королева. — Вели Акилле принести простыни.

— Да, ваше величество, — ответил Антвон, на этот раз гораздо веселее. Он с улыбкой открыл скрипучую дверь. — Я возьму лучшее лавандовое мыло.

— Мама, прежде чем я отправлюсь спать, можно мне немножко полежать с тобой? — спросила Принцесса. — Чтобы ты спела мне, как пела в Изумрудном замке. Хорошо?

— Конечно, моя девочка, — улыбнулась Королева.

Они вчетвером скрылись в длинном коридоре. А я ненадолго задержался, подошел к большой кровати с тяжелым бархатным пологом и тихо-тихо приподнял покрывало. Простыни сверкали белизной, края наволочек были расшиты цветами и вьющимися растениями. Кровать Семиллы была другой. Маленькая, самая обычная. Никакого бархата и вышивки. Только на подголовнике папа нарисовал звезды.

Я вдруг вспомнил, каково это — забраться в мамину постель, прижаться лбом к маминому плечу, вдохнуть ее запах, закрыть глаза и осознать, что больше ничего в мире не нужно. Да, подумал я и улыбнулся: именно это почувствует Принцесса, когда заберется в кровать к Королеве Спарты.

Королевская купальня

В подвале Рубинового замка за рассохшейся старой дверью был бассейн. Четыре его угла украшали каменные статуи спартанов. Каждая фигура держала кувшин, из которого в бассейн лилась вода. Антвон подошел к рычагу насоса и принялся двигать его вверх-вниз. В глубине кувшинов что-то заурчало, а потом полилась вода. Акилла, Алекса и Амбросина уже были тут — зажигали масляные светильники в стенных нишах. Струящаяся вода заставляла огонь мерцать, разбрасывая танцующие тени по всей купальне.

Вода поступала изо рва, окружавшего замок. Прежде чем выливаться в бассейн, она попадала в соседнее помещение, где нагревалась в большом котле. Все это объяснил мне Антвон, после чего ушел за лавандовым мылом.

Я, Трине и Принцесса разделись и спрыгнули в приятную теплую воду. Трине выглядел точно так же, как обыкновенный мальчик, а Принцесса — как обычная девочка, только в шкуре, конечно. Хвост Трине был завитушкой, а у Принцессы — прямой. Королева присела на край бассейна и c улыбкой смотрела на нас.

Вернулся Антвон. Он нес большую охапку льняных полотенец, а сверху лежало лавандовое мыло. Намочив его, старый слуга взбил лапами пену и принялся нежно мыть уши Принцессы, напевая от счастья.

Королева взяла мыло и улыбнулась мне, словно приглашая подойти. Я радостно послушался. Королева Спарты с каждой секундой нравилась мне все больше. Она тоже взбила в лапах пену и принялась мыть мне волосы. Воздух в купальне стал густым от миллионов капелек пара. Трине плескался и играл, воображая себя фонтаном, который стоял в саду замка.

На стене, почти под потолком, шла полоса рельефов, изображавших спартанов: они ели и пили, дрались на мечах, а еще тянули великолепную четырехколесную повозку, похожую на карету. На козлах сидела одинокая фигура со стертыми чертами лица. Эта повозка приковала мой взгляд. Что-то в ней было знакомое, что-то манящее и в то же время причиняющее боль…

Королева наклонилась ко мне, ее тяжелое ожерелье звякнуло о мое плечо.

— Тебе нравится повозка Господина Смерть? — спросила она.

— Повозка Господина Смерть? — переспросил я.

— Ну да, — ответила Королева. — На ней он проезжает через Спарту, когда везет того, кого забрал на другой стороне. В нее впряжены шестнадцать спартанов.

— Ты хочешь сказать, что, когда человек умирает… то сначала плывет на лодке с гребцами-хильдинами, а потом…

— Потом он попадает в Хирн. Там есть мост, ведущий в Спарту. У моста ждет повозка, на ней Господин Смерть и его спутник отправляются дальше. Красивая, правда?

Я кивнул и снова посмотрел на резной рельеф. Да, повозка в самом деле была красивая.

— Но ты, Саша, — продолжила Королева, лапами расчесывая мне волосы, — ты прибыл сюда по собственной воле. Скажи мне, что привело такого маленького человека в царство вечности?

Хотя она говорила тихо, Антвон и Принцесса услышали ее слова и тоже посмотрели на меня. Мне трудно описать, что выражали их взгляды. В них были одновременно и любопытство, и испуг. Я сразу почувствовал себя неловко. Словно ввалился без спросу, куда не звали. Может, они считают, что я поступил невежливо?

— Господин Смерть забрал кого-то у тебя? — спросила Королева.

Я кивнул.

— Семиллу… Мою маму.

— И ты хочешь вернуть ее назад?

— Да. Ты думаешь, у меня получится?

Королева посмотрела на меня долгим взглядом, словно обдумывая ответ.

— Никогда не слышала, чтобы это кому-нибудь удавалось, — сказала она. — Но я не слышала и о том, чтобы кто-нибудь пробовал это сделать.

Королева вдруг положила лапу мне на голову и погрузила меня под воду. Я вынырнул, отфыркиваясь и кашляя, и тут же почувствовал, как она ерошит мои вымытые волосы, вытирая их полотенцем. Я зажмурился, а когда открыл глаза, то снова встретил ее добрый прекрасный взгляд.

— Господин Смерть совсем не злой, — прошептала она. — Но, между нами говоря, не стоит обольщаться на его счет.

Я снова посмотрел на рельеф под потолком, на повозку, такую красивую, что у меня мурашки бежали по коже…

— Вон тот, — сказал я, указывая на фигуру на козлах. — Это он?

— Нет, — ответила Королева. — Это Каро, возница Господина Смерть. Он мой хороший друг, вечером я жду его в гости.

— Вечером? — переспросил я и почувствовал укол в сердце. — Ты хочешь сказать, что повозка приедет сюда сегодня?

Она улыбнулась.

— Верно. Только очень поздно, насколько я знаю Каро. Вы трое уже будете лежать в кроватях. Вряд ли старый возница обрадуется, если встретит у меня в замке человека.

Она положила мокрое смятое полотенце на край бассейна. А потом пристально посмотрела на Трине.

— Ну, мой маленький хильдин? — сказала она, давая понять, что настал его черед испробовать лавандового мыла. Трине подошел к краю бассейна и позволил Королеве намылить свое щетинистое розовое тельце. Между тем Антвон не замечал никого, кроме Принцессы.

— Вот и славно! — радовался он, еще раз намыливая ее длинные уши. — Теперь ты снова похожа на себя прежнюю.

Королева запрокинула голову и звонко рассмеялась. Ее смех разнесся по всей купальне.

— Не знаю, останется ли теперь хоть что-то прежним, — сказала она и вновь повернулась ко мне: — Ты наверняка станешь для Господина Смерть большим сюрпризом, Саша.

Новый меч Принцессы

Ах, как хорошо было нам в Рубиновом замке, свежевымытым и с набитыми животами! После купания нам выдали банные халаты, а потом Алекса отвела нас в спальню для гостей.

— Я слышал, что в Спарте очень неудобные кровати, — прошептал Трине, пока мы шли по коридору мимо покоев Королевы. — Так что приготовься, придется плохо спать в эту ночь.

— Спасибо за заботу, — сказал я.

Вскоре мы вошли в спальню. Стены там были обиты сине-лиловой блестящей тканью. В камине горел огонь. На кроватях лежали синие покрывала, а на плиточном полу — ковры с синими цветами. На столе стояла ваза с пионами — такими же, какие растут у нас в саду. Папа иногда срезал их и приносил в комнату Семиллы.

Когда Алекса тихо удалилась, Трине с подозрением подошел к кроватям, потрогал их и заключил:

— Твердые как камень.

— И очень хорошо, — заявил я, пробуя прилечь на среднюю кровать.

В ногах лежала наша одежда, постиранная и поглаженная. Мы оделись. Трине стал прилаживать деревянный меч к своему ремню, чтобы оружие, как и положено, висело на поясе. Принцесса наблюдала за ним, а потом посмотрела на собственный меч, лежавший на кровати. Она вынула его из ножен. Он явно был только что начищен. Клинок сверкал как серебряный, драгоценные камни на рукоятке переливались всеми цветами радуги. Принцесса повернулась к Трине.

— Хочешь поиграть? — предложила она.

Трине зыркнул на ее меч.

— Нет, спасибо, — пробормотал он и продолжил прилаживать свою палку. Вечернее солнце за окном переливалось оранжевым.

— А ты? — спросила меня Принцесса.

Я пожал плечами.

— Ну…

— Скажи «нет», Саша, — подсказал Трине.

— Почему? — хором спросили мы с Принцессой.

— Да это же обман получается!

— Почему обман? — удивилась она.

Трине закатил глаза и хмыкнул, давая понять, что Принцесса должна и сама это понимать.

— У тебя-то настоящий меч! — наконец объяснил он.

Принцесса наблюдала, как Трине с нарочитой тщательностью возится со своей палкой и перевязью.

— Ты же говорил, что и мой не настоящий!

— Ты о чем?

— Ты сказал, что раз он тупой, то, значит, не настоящий, — напомнила Принцесса.

— Ну, верно. И все-таки…

— Так ты хочешь играть со мной или нет?

— Не хочу, — сказал Трине. — И Саша тоже. Так нечестно: у нас-то просто палки.

Принцесса опустила взгляд, потом сердито посмотрела на меч в своей лапе и вышла из комнаты.

— Она, наверное, обиделась, — заметил я. — Может, ей не так часто удается поиграть. Я имею в виду, дома.

— Ну-ну… — пробормотал Трине и попробовал сделать вид, что ему все равно, но я догадывался: это его тоже огорчило. Он огляделся и вздохнул.

— Что ж, придется провести ночь в этой лачуге.

— Остается только стиснуть зубы, — добавил я и улыбнулся. На самом деле Трине явно не считал Рубиновый замок такой уж развалиной.

Мы подошли к узкому окну и выглянули наружу. Ров с лилиями. Вересковая пустошь, особенно красивая в лучах заката — золотисто-желтая, как миндальный пирог. Ни деревца, только мох, вереск и кустарник. А где-то за линией горизонта растут красные ягоды, горчащие на вкус.

— Я рад, — сказал я.

Трине посмотрел на меня.

— Чему?

— Что я не умер.

— От тех ягод?

Я кивнул.

— Все думаю: я ведь был на волосок от смерти!

Трине похлопал меня по плечу.

— Считай, повезло, — сказал он. — Забудь об этом. Теперь-то мы здесь. Конечно, бывают места и повеселее, но мы, хильдины, не привыкли хныкать.

И тут он вдруг как завопит! Морда его сморщилась от боли.

— А-а-а-а!

Разом оглянувшись, мы увидели Принцессу. В лапе она держала палку, которой только что ткнула Трине в спину.

— Теперь играй со мной! — велела она.

Трине скорчил недовольную гримасу и потер спину.

— Где твой меч?

— Вот он, — сказала Принцесса и подняла палку, явно собираясь снова ткнуть в Трине. Он едва успел отскочить.

— Я имею в виду твой настоящий… тот, другой, — глухо сказал он.

— Я велела Антвону сломать его.

— Что?! Ты что, совсем?! Надо же до такого додуматься! — завопил Трине. Я испугался, что он сейчас заплачет.

Принцесса взмахнула палкой.

— Играй со мной! — повторила она тихо.

— Мы вообще-то стояли тут и любовались солн… — пропищал Трине.

— Ай! — неожиданно вскрикнул он, потому что Принцесса ткнула палкой ему в живот.

Тут я рассмеялся и побежал за своим тонким деревянным мечом. И мы устроили поединок!

Сначала я был хильдином, а Принцесса — Королем. Трине немного побыл Господином Смерть, но потом захотел превратиться в Короля, тогда Принцесса стала злобной гарпирией. Затем я решил стать Принцессой, а она — мальчишкой, пришедшим с другой стороны. Под конец мы все были Господином Смерть.

Красиво застланные постели помялись, одеяла и подушки оказались на полу, а за ними последовали и матрасы. Принцесса Спарты владела мечом лучше нас, пришлось это признать. И все-таки получилось здорово! Ох, как же весело мне было играть в Рубиновом замке!

Повозка

Устав за такой долгий день, Трине и Принцесса заснули. Но Принцесса сначала зашла в покои Королевы — полежать у нее в кровати и послушать ее песни. Все светильники, кроме одного, в комнате погасили. За окном Вересковая пустошь купалась в сверкающем свете звезд. Странно, подумал я, какие здесь большие звезды — словно тысячи белых солнц. Я лежал на боку и смотрел на Принцессу Спарты: милый нос, висящие уши, полуоткрытый рот. Она похрапывала. Я перевернулся на другой бок и взглянул на Трине. Уши похожи на острые листья сирени, пятачок — словно маленькая труба. Друзья показались мне незнакомыми.

Я лег на спину. Я устал не меньше Трине и Принцессы и давно должен был бы заснуть. Но не мог. Сердце тревожно билось в груди, меня кидало в холодный пот. Повозка! Я не мог забыть о ней. Словно знал: она прибыла, она уже здесь, стоит перед замком. Да, я это чувствовал. А она чувствовала, что я тут! Ее притягивало ко мне так же, как меня тянуло к ней.

Я отбросил одеяло, встал босыми ногами на холодные плиты пола, тихо-тихо прокрался к двери и открыл ее.

Коридор освещали сотни масляных ламп — словно ожерелье из огней. Дверь в покои Королевы была распахнута. Мне показалось, кто-то разговаривал там внутри, но я не остановился послушать, а поспешил вниз по лестнице. Кусты и деревья в саду замка дремали. Не спал лишь фонтан: каменная Принцесса Спарты привычно выпускала изо рта струйку воды. У хозяйственных построек, рядом с дверью на кухню, стояли несколько спартанов в простых светлых рубахах, громогласно переговаривались и что-то ели. Я издалека почувствовал исходящий от них запах псины — он был мне хорошо знаком: так пахло, когда папа с Нинни и другими собаками возвращался после долгой прогулки в лесу.

Вот я уже у ворот. Сердце забилось еще сильнее. Я осторожно отодвинул засов и открыл ворота.

Повозка стояла в ослепительно-ярком звездном сиянии на другой стороне рва. На миг вернулось то самое ощущение, которое возникло у меня на причале. Мне захотелось плакать, но в то же время я испытал облегчение. Дрожа, я прошел по узкому подвесному мосту и, подойдя к повозке, дотронулся до большого золотого колеса. Над козлами был кроваво-красный полог, а за ним — сиденье с вышитыми подушками. Оглобли усыпаны драгоценными камнями всех возможных цветов. По обе стороны козел — фонари с тонкими стеклянными колпаками. Они не горели. А как волнительно, наверное, мчаться ночью по Вересковой пустоши, когда эти фонари светятся, словно два глаза!

— Саша?

Я в испуге обернулся.

Передо мной стояла Королева Спарты. Она не казалась сердитой, но и не улыбалась, как обычно.

— Прости, — пробормотал я.

— Только не думай, что я следила за тобой, — сказала она. — Просто увидела, как ты прошмыгнул мимо моей двери… Вот и захотела убедиться, что с тобой все в порядке. Принимать в замке такого гостя, как ты, — большая честь, но это очень непривычно.

— Я понимаю, — ответил я и спохватился, что снова поступил невежливо.

Мы немного помолчали. Королева вздохнула.

— Саша, — заговорила она снова, — когда-нибудь придет и твой черед проехать на этой повозке. Но не теперь.

— Она такая необычная, что я не смог удержаться, — прошептал я. — И она так приятно пахнет. Откуда этот запах?

Королева улыбнулась.

— После каждой поездки полог повозки моют розовой водой.

— Розовой водой? Зачем?

— Обычная вода для такой нежной ткани не годится — может ее разъесть, — объяснила Королева. — В Скриме, где находится Изумрудный замок, есть дистиллировочная и огромные поля, на которых выращивают розы — все для этой повозки. Какой прекрасный аромат на тех полях!

Я снова посмотрел на повозку, на сиденье с вышитыми подушками, и спросил:

— Ты помнишь, как сама ехала на ней?

Королева покачала головой, ее длинные уши пришли в движение.

— Ты и представить себе не можешь, как давно я стала Королевой Спарты. Ты ведь понимаешь, что попал в такое место, где все тянется бесконечно.

— Так ты старая?

— Я ровесница времени, — сказала Королева. — И Принцесса тоже. И Антвон.

— Ну, Антвон-то выглядит старым, — заметил я. — А ты — нет. И Принцесса тоже нет. Как же так?

— Все, что я знаю, — ответила Королева, — это то, что Господин Смерть может открыть нашу оболочку и достать оттуда то, что́ мы есть.

Она положила лапу мне на плечо. Лапа была тяжелая, словно золотая внутри.

— Интересно, кто живет в тебе? — проговорила она. — Старый мудрый гарпир? Или маленький хильдин, который больше всего на свете любит играть?

Я пожал плечами и, кажется, немного покраснел.

— Со временем станет ясно, — продолжила Королева. — И крылатый стул Господина Смерть прилетит забрать твое дыхание.

— Крылатый… что?

Взгляд Королевы блеснул в темноте.

— Повозка не может доехать до самого дома Господина Смерть, — сказала она. — Потому что горы Хресары слишком высокие. В конце пути восемь гарпирий переносят по воздуху Господина Смерть и его спутника в специальном паланкине. И этот паланкин — удивительный.

— Трине рассказывал, что дом Господина Смерть стоит на мысу, — вспомнил я. — Разве не проще было бы плыть на лодке прямо до места? Так ведь получилось бы быстрее?

— Думаю, Господин Смерть сам бы этому обрадовался, — ответила Королева. — Долгие поездки слишком утомительны. Но, понимаешь, течение у берега очень опасное. Во всем нашем протяженном царстве лодка может пристать лишь у причала в Хильде. Кажется, они однажды попробовали причалить у северного мыса, но это закончилось плохо. Капитан Копытач не любит об этом вспоминать.

Налетел порыв ветра, и поверхность воды во рву пошла рябью. Я вдруг задрожал, не знаю, от ночной ли прохлады или от чего-то еще. Может быть, представил, что случилось бы со мной, если бы ялик Палмгрена причалил не в Хильде, а где-нибудь в другом месте.

Мы прошли по мосту обратно к замку. В воротах я обернулся и посмотрел на повозку. Мне показалось, что я почти слышу, как она говорит мне: уже уходишь?

Королева задвинула засов. Во дворе всё еще были слышны крики и смех потных спартанов.

— Это возчики, — объяснила Королева. — Я всегда стараюсь угостить их получше. Тянуть повозку — большая ответственность.

Она погладила меня по голове.

— Ты уже убедился, что встреча с тобой здесь никого не оставит равнодушным. Так что поторопись вернуться в свою комнату, прежде чем тебя кто-нибудь заметит.

Я кивнул и уже хотел подняться по лестнице, которая вела на верхний этаж, как вдруг кто-то крикнул:

— Лобелия? Куда ты ушла? Если я и дальше буду сидеть один у огня, то решу, что мое общество тебе не по вкусу…

Тот, кто шел по галерее, вдруг осекся, увидев нас. Он казался старым, но не таким дряхлым, как Антвон, а, напротив, полным сил. На черной морде вокруг глаз и носа проступала седина. На спартане был длинный черный кафтан и кроваво-красный плащ. Я понял, что передо мной Каро, возница.

— Что все это значит? — спросил он, с тревогой глядя на меня и Королеву.

Королева глубоко вздохнула.

— Пожалуй, лучше нам пройти в мои покои. Всем троим.

Возница

Мы вошли в покои Королевы. Она закрыла за нами дверь и кивнула на пару кресел возле камина. Каждое кресло опиралось на резные ножки в виде лап спартанов.

— Садитесь.

Я сразу послушался и выбрал то, что подальше.

— Каро, и ты тоже, — велела Королева не строго, но настойчиво.

Спартан в кроваво-красном плаще подчинился с откровенной неохотой. От его взгляда у меня мурашки побежали по спине. Нет, я ему явно не нравился. Но Королева еще раз велела гостю сесть, и он повиновался. Тогда она взяла стул, намного проще, чем наши два кресла, поставила его напротив нас и тоже села.

— Каро, это Саша, — сказала она.

Каро не отвечал.

— Он, как ты догадался, с другой стороны. Человеческий мальчик.

Снова нет ответа.

— Он собирается забрать свою маму у Господина Смерть.

— Недопустимо! — вдруг выкрикнул Каро. — Совершенно недопустимо!

— Почему?

Каро хмыкнул в ответ.

— Ты хочешь сказать, что поддерживаешь его? Я знаю, у тебя на все свое мнение, но это уж слишком. — Он покачал головой. — Такого я от тебя не ожидал.

Королева положила тяжелую лапу мне на колено.

— Каро заезжает сюда время от времени и навещает меня, — сказала она и посмотрела на возницу. — Мы много ночей провели, сидя вдвоем у огня.

Я не знал, надо ли мне что-нибудь отвечать, и решил ограничиться кивком. Королева все время улыбалась, но при этом не сводила глаз с возницы.

— Подозреваю, — продолжила она, — что Каро наведывается сюда по поручению Короля Спарты.

— Я приезжаю проведать свою подругу, — возразил Каро обиженно.

— Конечно. Но Королю известно, что ты меня навещаешь.

— Он лишь просит передавать тебе привет, — ответил Каро.

— И так каждый раз, — кивнула Королева.

— Да, — согласился Каро, — потому что твое место в…

— Изумрудном замке. Я знаю. Но Королю известен мой ответ: я вернусь, когда он образумится. Если позволять ребенку с утра до вечера упражняться с настоящим мечом, это до добра не доведет.

— Король хочет показать Принцессе, что воспринимает ее всерьез. И она, мне кажется, ценит подобное отношение.

— Вот как? И поэтому она убежала?

— Убежала? — переспросил Каро.

— Да, она здесь, пришла сегодня вместе с Сашей и сыном Капитана Копытача.

Каро сердито запыхтел.

— Ушам своим не верю!

— Ну, случившееся не так трудно понять, — промолвила Королева. — Она не создана для той жизни, которую ей уготовил отец.

— И все-таки он Король. Господин Смерть повелел, чтобы ты была рядом с Королем.

— Господин Смерть это сказал? — переспросила с сомнением Королева.

— Господин Смерть соединил вас!

— Это не одно и то же. Мы так ссорились, пока жили вместе, что уж лучше врозь.

— Только не говори, будто не любишь Акастуса. Господин Смерть знает, что делает!

Королева потупила взгляд.

— Я очень его люблю, — сказала она. — Но он болван. Может, хоть мое бегство поможет ему образумиться. В конце концов, как ты верно заметил, не зря Господин Смерть нас соединил.

— Ты хочешь сказать, что именно Господин Смерть решает такие вещи? — спросил я.

Королева посмотрела на меня, сверкнув глазами, как умела только она одна.

— О да, — ответила она. — Ведь Господин Смерть создал нас, верно? Он создает нас и наставляет.

— Как?

— Извлекает из наших оболочек, угощает тортами… А когда пир заканчивается, он уже знает…

— Знает что?

— Кем нам следует стать, — улыбнулась она. — Прошли тысячи лет, с тех пор как он пришел с Принцессой и постучал в наши с Королем ворота. А мы, знаешь ли, очень ждали ребенка.

— Так он создает и семьи?

— Конечно. Возвращаешься однажды домой — может, ходил к колодцу за водой или еще куда-нибудь, — а на крыльце кто-то ждет. Маленькая сестренка. Или старший брат. Или мама, которой у тебя никогда не было, но ты так по ней тосковал…

Я долго сидел, не в силах сказать ни слова. Все это было так удивительно: оказывается, в Царстве Смерти тоскуют не о тех, кто исчез, а о тех, кто еще не пришел!

— Но разве не странно, когда вдруг раз — и у тебя появляется мама? — спросил я. — А если она тебе не понравится?

— Насколько я понимаю, на вашей стороне тоже родителей не выбирают, — ответила мне Королева и обернулась к Каро: — Передай Королю, чтобы он сам улаживал свои дела. До Рубинового замка путь недолог.

— Мне кажется, он слишком обижен, чтобы прийти сюда, — проворчал возница.

Повисло молчание. Каро смотрел на огонь. Но вот он поднял голову и уставился своими темными строгими глазами на меня.

— Ты задумал против него что-то недоброе?

— Против кого?

— Как кого? Господина Смерть, конечно!

— О нет! — ответил я. — Вовсе нет.

Каро хмыкнул и снова стал смотреть на огонь.

Я попробовал проглотить комок в горле. Хоть я и побаивался возницу, но все-таки должен был спросить его кое о чем.

— Моя мама… — начал я. — Ты уже перевез ее через Спарту?

— Если Господин Смерть забрал ее, то наверняка да.

— Он забрал ее несколько ночей назад, — уточнил я. — А ты можешь что-нибудь рассказать мне о ней? Ну, ты запомнил, как она выглядела?

Каро хмыкнул.

— Этого я никогда не вижу. Когда кто-то лишь зарождается, он целиком принадлежит Господину Смерть. Но чтобы увезти твою маму назад, тебе надо будет узнать, какой она стала. И вот что меня смущает: если ты не собираешься причинять зла Господину Смерть, как же ты хочешь забрать ее?

— Ну… — протянул я, — я думал его перехитрить. Как-нибудь.

Каро не ответил, только посмотрел на меня, почти безразлично.

— Каро, — заговорила Королева, — мне, как никому другому, хорошо известно, каково матери и ребенку жить в разлуке. Я хочу, чтобы он попытался. И я хочу…

Тут она запнулась и посмотрела на меня:

— Я хочу, чтобы ты спросил Принцессу, не желает ли она отправиться вместе с тобой.

— Хорошо, — согласился я. Что еще можно ответить, когда тебя просит сама Королева Спарты? Но Каро снова хмыкнул.

— Если Король обо всем прознает, он не обрадуется, это уж точно.

— Понимаю, — твердо сказала Королева. — И ты должен обещать, что сам ничего ему не расскажешь.

Каро покачал головой.

— Это серьезная просьба. Ты предлагаешь мне скрыть от Короля Спарты, что его собственный ребенок завел дружбу с хильдином и человеческим мальчишкой, чтобы устроить беспорядок в Царстве Смерти.

Королева снова обратилась ко мне:

— Вы сегодня играли?

— Как ты узнала? — удивился я.

Она рассмеялась.

— Саша, весь Рубиновый замок слышал, как вы сражались. Давно Принцесса Спарты так не веселилась.

Я покраснел, сам не знаю почему. Я и не подозревал, что мы так расшумелись!

Каро поднялся с кресла.

— Ну, мне пора в путь, — объявил он. — Возчики завалятся спать прямо на клумбах, если я не потороплюсь.

— Но сначала обещай сохранить тайну, — сказала Королева и тоже встала. — Если ты мне друг, то сдержишь слово.

— Позволено мне будет спросить кое о чем ваше величество? — лукаво отозвался возница. — Если ты не одобряешь, что Принцессу учат сражаться, почему с легким сердцем разрешаешь ей играть в сражение?

Королева на миг задумалась, а потом ответила:

— Потому что в игре каждый может стать победителем. Верно, Каро?

Он помедлил несколько секунд, которые показались мне очень долгими. Дрова в камине потрескивали, отблески огня играли в его глазах. Наконец возница вздохнул и сказал:

— Ладно. Обещаю молчать.

Те, кого забирает Господин Смерть

Принцесса пришла в восторг, когда я предложил ей отправиться к Господину Смерть вместе со мной и Трине. Никогда не видел, чтобы кто-то так радовался! Трине немножко поворчал, но в конце концов тоже согласился взять с нами Принцессу, если она не будет уж больно командовать. Принцесса пообещала, что постарается.

Потом мы все вместе сели завтракать. Кухня в замке показалась мне теплой и очень уютной. Под потолком висели косички лука, букеты пряных трав и насаженные на жердь кругляши хрустящего хлеба. На полках стояли кувшины, кружки и красивые серебряные кубки. Я насчитал пять каминов, в трех из них горел огонь, поэтому здесь и было так тепло.

Амбросина и Акилла заварили можжевеловый чай и поставили нам на стол лепешки, ореховую пасту и варенье из шиповника. Алекса пошла укладывать в мешок вещи для Принцессы.

Королева медленно пила чай. Тонкая струйка белого пара кружилась у ее носа.

— Ты веришь, что Каро сдержит обещание? — спросил я. — А если он все-таки проболтается Королю?

Она поставила кружку на стол.

— Каро никогда не нарушал слова. Поэтому он так долго думает, прежде чем обещать.

Она коснулась моей руки.

— Не тревожься, Саша. Никто не расскажет Королю про тебя и твои планы.

Шаркая лапами, пришел старый Антвон. Он был в хорошем настроении.

— Ага, — сказал он, увидев наш мешок. — Собрались уходить? Надеюсь, у вас нет никаких осложнений из-за тех горьких ягод? Вам понадобится много сил, чтобы добраться до Гарпирии.

Он поежился.

— Подъем предстоит нешуточный! Вы взяли подходящую одежду?

— Королева распорядилась дать нам куртки и прочные плетеные башмаки, — объяснил я и кивнул в сторону мешка.

— Отлично, отлично, — похвалил Антвон. — Хресары покрыты снегом, кое-где в несколько метров толщиной! Я знал одного старого гарпира, который пролежал там в сугробах двенадцать лет. Он с трудом оттаял, когда его нашли. У него, поди, до сих пор зуб на зуб не попадает.

— Ну-ну, не будем зря пугать детей, Антвон, — остановила его Королева.

— О-хо-хо, я просто рассказал, как все обстоит на самом деле, — проворчал старик и пошаркал к большому котлу, где кипел можжевеловый чай. Зачерпнув немного в кружку, он подул и сделал глоток, а затем предупредил:

— В горах будьте осторожнее! Не соскользните с узкой каменистой тропы, которая ведет к Трехрогой вершине. А то костей не соберете, можете мне поверить. Я знавал спартана, который свалился оттуда. До сих пор так весь переломан, что его приходится на тачке возить.

— Может, стоит выбрать другую дорогу, — хрипло заметил Трине.

— Увы, другой не существует! — отрезал Антвон. — Единственный путь в Гарпирию — через Трехрогую вершину. Конечно, если у вас нет крыльев. Вот так-то. О-хо-хо.

Он вздохнул, покачал головой и продолжил:

— Но хуже всего, если вас схватят гарпирии. Неприятные создания. С подозрением относятся к незваным гостям. — Он состроил мрачную мину. — Их казематы не шутки, так и знайте. Глубже и мрачнее не сыскать. Холод, сырость, сталактиты. Тот, кто там побывал, потом тише воды ниже травы.

— Антвон, возьми бутерброд, — предложила Королева.

Старый слуга сел на скамью и принялся намазывать на лепешку ореховую пасту. Но прежде чем откусить, прошептал:

— Знавал я одного хильдина, которого гарпирии продержали в темнице шестьдесят лет. Глаза у него сделались мутными, как морской туман, вот так-то. Просто ужас!

— Ты рассказываешь о том, что было давным-давно, — вздохнула Королева.

— Да, но ведь это и вправду было, — ответил Антвон и неожиданно откусил от лепешки с такой силой, что слюна брызнула во все стороны.

Тут появилась Алекса с мешком в лапах. Она отдала его Принцессе:

— Пожалуйста, ваше высочество.

— Пожалуйста что? — насторожился Антвон и поспешно запихнул в пасть весь оставшийся бутерброд.

— Я иду с ними, Антвон, — объявила Принцесса и открыла мешок — посмотреть, что ей дали в дорогу. Там лежали теплая одежда и обувь, лавандовое мыло, нож и небольшая зеленая фляжка с водой. Принцесса сунула в мешок несколько лепешек и снова хорошенько завязала его.

Антвон смотрел на нее так, словно не мог взять в толк, что происходит.

— Идешь с ними? — переспросил он.

— Да, — ответила Принцесса.

Старый слуга обернулся к Королеве, но та лишь улыбнулась и кивнула.

— Ваше величество! — возмутился он. — Ведь это ваша родная маленькая дочка!

— Она отлично справится, Антвон.

— Отлично? Пойдет по сугробам? Поднимется на Трехрогую вершину? Не забывайте о казематах, ваше величество!

— Я буду очень осторожна, — пообещала Принцесса.

— Нет! — Антвон встал и схватил ее за лапу, из глаз у него полились слезы. — Это очень опасное путешествие! Ты никуда не пойдешь!

— Дорогой Антвон, не надо все усложнять, — попросила Королева.

— Я усложняю? Ничего подобного! А вот гнев Матери-Крылихи и впрямь усложнит нам жизнь, ваше величество!

— Уж не такая она злобная, как про нее говорят, — возразила Королева. — Она может быть вполне рассудительной.

— Не будет она рассудительной, когда узнает, зачем вот этот идет в Царство Смерти! — прошипел Антвон и указал на меня.

— Ну почему Сашино появление должно кого-то так сильно взволновать? — сказала Королева.

— ПОТОМУ ЧТО ТЕ, КОГО ЗАБИРАЕТ ГОСПОДИН СМЕРТЬ, ПРИНАДЛЕЖАТ ЕМУ! — выкрикнул Антвон, и я вздрогнул от его громкого голоса.

Покрасневшие глаза старика горели бешенством. После крика наступила такая гробовая тишина, что у меня мурашки побежали по коже.

— Как вы не понимаете?! — помолчав, опять воскликнул Антвон. — Она не станет вести себя разумно. И никто другой тоже.

Он вдруг затрясся от плача. Вид у него сделался совсем жалкий. Я повернулся к Принцессе и уже хотел сказать, что лучше ей остаться. Но она, словно догадавшись, что у меня на душе, решительно заявила:

— Я пойду с вами.

Королева погладила старика по спине.

— Видишь, Антвон. Тут не тебе решать.

Слуга всхлипнул и вытер щеки.

— Да, ваше величество, — прошептал он в ответ. — Все верно. Прошу меня простить.

— Давай дальше пить чай, — предложила Королева и протянула ему лапу.

Антвон посмотрел на стол, где ждали лепешки, варенье и ореховая паста, а из кружек поднимался белый пар. Потом перевел взгляд на Принцессу и покачал головой.

— Я очень устал. Прошу ваше величество меня извинить, я бы хотел удалиться и отдохнуть.

— Хорошо, иди, — разрешила Королева. — Обещай мне, что не станешь тревожиться слишком сильно.

— Да, ваше величество.

И он тихо вышел из кухни.

Я, Трине и Принцесса почти не разговаривали, пока доедали завтрак. Мы все очень жалели Антвона. Особенно переживала Принцесса.

— Что это вы �

Издано с разрешения Frida Nilsson c/o Natur & Kultur

Для среднего школьного возраста

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Original h2: Det tunna svärdet

Copyright © by Frida Nilsson and Natur & Kultur, Stockholm 2017.

Published in agreement with Koja Agency.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2019.

Издание данного перевода было произведено на основе субсидии от Шведского совета по искусству. Тhe cost of this translation was defrayed by a subsidy from the Swedish Arts Council, gratefully acknowledged.

* * *

Смерть

Всю дорогу до песчаной косы папа шел по воде и нес меня на плечах. Я крепко обнимал его за шею, чтобы не упасть. Солнце разливало белое сияние над морем. В самом глубоком месте вода доставала папе почти до подбородка. Он сказал, что дно под ногами похоже на ванильный крем.

Когда мы пришли, папа ссадил меня на теплый песок.

– Пройдемся немного? – предложил он.

Я кивнул и взял его за руку.

С этого берега наш пляж казался совсем маленьким. Я разглядел одежду, которую папа свернул и оставил на старой скамейке. Мы прошли еще чуть-чуть, и я увидел лодочные причалы на другом берегу: они торчали из тростника, словно кривые серые языки.

Папа вздохнул и улыбнулся. Счастливой улыбкой. Да, в тот момент он и вправду был счастлив. И я тоже. Ничего не мог с этим поделать. Хорошо было сбежать на время из нашего темного притихшего дома, хорошо было идти вот так вдвоем и думать лишь о море, небе и солнце.

Вдруг послышался злобный клёкот. Это орлан-белохвост взлетел с высокой сосны, что росла посредине косы. Папа рукой заслонился от солнца.

– Посмотри, Саша! – сказал он. – Вон там, в ветвях, у него гнездо.

Я вытянул шею и почти сразу увидел большое орлиное гнездо, похожее на коричневый спутанный клубок. Папа сказал, что, наверное, в гнезде есть птенцы и лучше нам уйти отсюда.

– Подожди, – попросил я. – Давай еще немножко тут побудем.

Но папа торопил: орел наверняка нас испугался и может вообще бросить птенцов. Тогда я поднял с земли два коричневых пера, задрал руки и крикнул птице в небе:

– Посмотри на меня! Я тоже могу летать! Но я тебя не обижу!

Я стал бегать, быстро-быстро, взад и вперед, держа перья в руках. Папа засмеялся и сказал, что этак я и впрямь скоро взлечу. Орел, видимо, решил, что я такая же птица, как он, успокоился и вскоре вернулся в гнездо. Он следил, как я махал руками. А я радовался, что нам пока не надо возвращаться домой.

Папа сел и, прищурившись, посмотрел на море. Прохладный ветерок раскачивал метелки тростника. Налетавшись вдоволь, я подбежал к папе, забрался ему на колени и замер, прижавшись лбом к его волосатой груди, а потом сказал:

– Теперь можем идти.

Папа кивнул, встал, опять усадил меня себе на плечи и снова вошел в сверкающую воду.

Добравшись до берега, мы переоделись. Папа вдруг заторопился, видимо, тоже почувствовал, что мы слишком задержались. Мы понимали, что нам нельзя вот так беспечно проводить время вдвоем. Папа погладил меня по голове.

– Собрался?

– Угу.

Дорога была сухой и пыльной. По канавам пестрели летние цветы: васильки, клевер, лютики. Меловая гора, протянувшаяся вдоль всей дороги, напоминала огромную поросшую кустарником спину. Папа нес в руке наши мокрые плавки. С них капало, вода оставляла на тропинке маленькие следы-точки. Мы шли молча. Я уже различал наш дом на холме и видел, что окно в комнате, где лежала Семилла, приоткрыто.

Когда мы подошли ко двору Кая, то услышали чьи-то крики. Оказалось, что шесть его свиней сломали загон и выбрались на поле полакомиться картошкой. Кай бегал вокруг и пытался им помешать. Он размахивал палкой и ругался на чем свет стоит, но свиньи только с визгом отскакивали – и снова принимались за картошку. Забавная была картина. Мы прыснули со смеху, но, конечно, так, чтобы Кай не услышал.

Хотя папа торопился домой, но вынужден был прийти на подмогу. Кай добрый, он каждое Рождество приносит нам большой копченый окорок и денег не берет.

– Я сейчас, – сказал папа, протянул мне плавки и помчался на поле.

Я стоял и смотрел, как папа с Каем носятся, загоняя свиней. Непростое это было дело: видимо, картошка пришлась свиньям по вкусу. Одна из них попробовала удрать на дорогу, но тут уж я бросился ей наперерез и заорал:

– Эй! Пошла отсюда! Тут машины ездят. Возвращайся-ка лучше к Каю!

Свинья уставилась на меня. Глаза у нее были красивого синего цвета, а рыло – мокрое и блестящее. Потом она хрюкнула и побежала назад, на поле. Там-то Кай ее живенько и поймал.

Когда всех беглянок заперли обратно в загон, Кай стянул с головы кепку и отер пот со лба. Он пожал папе руку и о чем-то спросил. Папа пробормотал что-то в ответ. При этом он пару раз покосился на меня. Ясное дело, они говорили о ней.

Кай подмигнул мне, а я – ему. Попрощавшись, мы зашагали по вспаханному полю. Я отдал плавки папе. Потом мы поднялись по холму – к дому.

На самом деле наш дом не темный. Он желтый, большой и красивый, а окна – словно зеленые глаза. Вокруг сада растут кусты сирени и бирючины, в саду – яблони, груши и сливы, а у ворот – два высоких клена.

Когда папа открыл ворота, собаки подняли головы, но только Нинни подошла поздороваться. Другие остались лежать в тени.

– Пойду в дом, – сказал папа, не обращая внимания на Нинни. Он даже не повесил плавки на веревку, просто кинул их на крыльце.

Папа закрыл за собой дверь, а я опустился на траву рядом с Нинни. У нас четыре черно-коричневых собаки – коротколапых, с длинными ушами. Морды у них в складках, словно смятый бархат. Папа говорит, что их лай похож на звон четырех больших колоколов, созывающих на службу.

Я уткнулся носом в шерсть Нинни. Мне хотелось пойти в дом, но и оттянуть возвращение хотелось тоже. Хорошо было там, на песчаной косе: я забыл все печали и просто нежился с папой на солнышке и смеялся. Нинни ткнулась носом мне в ухо и засопела. Я обнял ее и прошептал:

– Господин Смерть просто дурак, верно?

Собака удивленно посмотрела на меня. У нее были обвисшие покрасневшие веки.

– Почему ему позволено забирать любого, кого захочет, даже не спрашивая разрешения?

Нинни лизнула меня в щеку. Это все, что она могла ответить. Летний ветер трепал ветки кленов, и листья танцевали, словно тысяча маленьких зеленых юбок.

Конечно, Господину Смерть не позволено забирать всех без разбору. Но ему достаются многие. Те, кто упал за борт, не умея плавать. Те, кто съел ядовитые ягоды в лесу. И те, кто заболел, как Семилла.

Это случилось несколько месяцев назад. Тогда ее еще не звали Семиллой, у нее было прежнее имя – мама. Мама – так ее звали. Однажды она призналась, что силы оставляют ее. Она не могла делать обычные вещи: ездить на велосипеде в магазин или подниматься с корзиной белья по лестнице. У нее ни на что не было сил. Папа решил, что ей нужно обследоваться. Наверняка ничего серьезного, ей надо просто есть больше мяса или гулять почаще, но все равно следует показаться доктору. И он отвез маму в город. А я остался у Палмгрена и играл с оловянными зверюшками. Родители пробыли у врача целый день, а домой вернулись бледные и притихшие. Я сразу понял: что-то стряслось. Потом, когда мы пили горячий шоколад в кухне и я отхлебнул из своей кружки, мама дотронулась до моей руки и сказала, что больна, что умирает. У нее внутри нашли какую-то опухоль, которую невозможно удалить. Доктор считал, что опухоль слишком большая.

С этого момента у мамы появилось новое имя. Не знаю, откуда оно взялось. Когда я услышал, что она умрет, я перестал называть ее мамой. Не мог: это было слишком больно. Я просто сказал, что отныне стану звать ее Семилла. А она ответила, что имя ей нравится.

Порой я пытался вспомнить, как мы жили до ее болезни. Странно, но у меня ничего не получалось. Все словно стерлось. Будто ничего и не было. Чем я занимался тогда? Может, жил себе и радовался? Гулял целыми днями, хохотал и распевал песни? Не помню. Знаю только, что тогда все было иначе. Теперь я ничего особенного не делал. Мы ходили с папой купаться, а еще читали книги и все такое. Он пытался что-нибудь придумать, чтобы в доме не было так тихо и безжизненно. Мы обещали друг другу, что никогда ее не забудем. Будем помнить ее и разговаривать о ней каждый день – словно она никуда и не исчезла. Такие у нас были беседы.

– Саша?

Это папа вернулся. Голос его звучал хрипло. Может быть, он плакал?

– Идешь? – спросил он.

Я кивнул, отпустил шею Нинни и поплелся к двери. Пока я снимал в коридоре сандалии, папа спросил:

– Хочешь подняться наверх?

Внутри у меня все похолодело. Я посмотрел на него:

– Это уже случилось?

Он покачал головой.

– Нет.

Я поставил сандалии на полку и стал подниматься по крутой белой лестнице.

– Саша? – окликнул меня папа, когда я дошел до половины.

– Что?

Он ответил не сразу.

– Наверное, уже скоро, – сказал он тихо.

Я кивнул и пошел дальше. Скоро. Скоро придет Господин Смерть.

Мухи

Скоро придет время, – поднимаясь по лестнице, думал я, – когда все это останется: выкрашенные белой краской перила, скрипучие ступени, пыль в щелях, засохшие растения на стене. И мы с папой. А ее не будет. Скоро это время наступит.

Лестница вела на застекленную веранду: два дивана, стол, невысокие пальмы… Эта веранда казалась мне самым жутким местом у нас в доме. Там всегда было полным-полно мух. Некоторые еще живые, но большинство уже дохлые. Они валялись повсюду – на подоконниках и на полу. Многие считают, что мух бояться нечего, но я все равно боялся. Через несколько дней после того, как я узнал, что к нам придет Господин Смерть, мне приснились мухи. Их было очень много – сотни, а то и тысячи. Они садились мне на ноги и на руки, на лицо – у самого рта и у глаз. Я пытался убежать от них, мчался изо всех сил, но они не отставали. Мне казалось, я чувствовал, как их волосатые тельца щекочут мою кожу, как они лижут меня своими языками. Я закричал во весь голос, кричал и кричал, и вдруг проснулся. Это папа растолкал меня.

– Саша, Саша! Я с тобой!

Я плакал и не мог остановиться, а он обнимал меня и гладил по спине.

– Я буду заботиться о тебе, – шептал он.

Наверное, он решил, что мне приснился сон про Семиллу. Про то, что она умрет, – вот я и кричал. Но я почему-то не мог рассказать ему правду, что мне просто приснились мухи. Может, боялся, что он не поймет. Или рассердится и скажет: как можно кричать из-за таких пустяков! Из-за каких-то мух!

Этот кошмар преследовал меня. Снился вновь и вновь, так что стало казаться: хуже мух ничего быть не может. Теперь я пулей пробегал через веранду. Вот и в тот раз, поднявшись по лестнице, я хотел поскорее прошмыгнуть в комнату Семиллы. И вдруг застыл на месте. Я услышал какой-то новый звук. Легкое жужжание. Я оглянулся. Одинокая муха билась о стекло. Тук-тук-тук.

Не знаю, с чего я решил, что должен помочь ей. Она мне нравилась ничуть не больше всех прочих.

И все-таки я ее пожалел. Она так спешила вылететь наружу, что готова была расшибиться насмерть, вновь и вновь врезаясь в стекло. Я осторожно подошел. Хватит ли у меня смелости открыть окно для этой злюки?

Но тут муха подлетела ко мне и ударилась о щеку. Я вскрикнул и замахал руками:

– Не трогай меня!

Муха уселась на окно. Она напомнила мне собаку, которая топчется у двери и виляет хвостом – так ей не терпится пойти на прогулку.

– Ну уж нет! – пробормотал я, развернулся и кинулся прочь.

Войдя в спальню, я сначала отдышался. Семилла неподвижно лежала на кровати. Светло-каштановые волосы рассыпались по подушке. Веки опущены, словно она спит. Но, услышав, что я вошел, Семилла улыбнулась и открыла глаза.

– Привет, – прошептала она.

От нее прежней уже почти ничего не осталось. Кожа словно шелковая бумага – тонкая и прозрачная. Казалось, она почти не дышит, а воздух просачивается в тело прямо через эту бумагу.

Я забрался на кровать и прижался к ней. На тумбочке лежала желтая коробочка. Доктор говорил, что Семилле повезло: она почти не чувствует боли. Но на всякий случай дал ей таблетки: чтобы не пропал аппетит и все такое. Семилла с усилием повернула голову и вдохнула запах моих волос.

– Так пахнет мой мальчик, – сказала она.

Потом мы долго молчали. Из приоткрытого окна дул слабый ветерок.

– Что происходит, когда человек умирает? – спросил я.

Семилла облизала сухие губы.

– Царство Смерти… – проговорила она, – там все так же, как здесь, и в то же время все по-другому.

Я сел. Не знаю, почему я об этом спросил. Я и не думал, что она может что-то знать о Царстве Смерти. Но Семилла заговорила о нем как о чем-то само собой разумеющемся, и я стал ее расспрашивать.

– А как туда добираются?

– Путь туда… простой и быстрый, – ответила Семилла. – Просто оказываешься вдруг там.

Я задумался на миг, попытался представить, что она имела в виду.

– Туда надо плыть на лодке?

Она снова улыбнулась.

– Да. На большой красивой лодке. Ты таких никогда не видел.

– Расскажи еще про Царство Смерти! – попросил я.

Она тоже ненадолго задумалась.

– Некоторые считают, что после смерти человек преображается.

– Как это?

– Ну, перестает быть собой прежним. Смерть превращает человека в кого-то другого.

– В кого?

– Не знаю, Саша.

Она вдруг показалась очень усталой.

– Нет, скажи! Семилла, скажи, кем становятся после смерти?

Она положила холодную влажную ладонь на мою руку.

– Кем-то другим, но очень хорошим. Просто представь сам…

Я снова улегся рядом с ней и стал смотреть на побеленные доски на потолке. Кем-то хорошим? Кто бы это мог быть?

Может, орлан-белохвост? И правда, что, если Семилла превратится в морского орла – такого, которого мы с папой видели на косе? Это очень красивые птицы. Здорово, наверное, уметь летать: расправишь огромные крылья и поднимешься ввысь, за облака!

Но если она превратится не в морского орла, а, например, в какую-нибудь свинью? Вроде той, что таращилась на меня на поле Кая? Конечно, свиньи тоже по-своему симпатичные. Глазки у них такие синие и любопытные, даже чем-то похожи на человеческие. Я улыбнулся, представив, что Семилла превратилась в миленькую кругленькую свинку и роет пятачком землю в поисках картошки.

Может быть, подумал я, она превратится в собаку – такую как Нинни? А что – ей бы это подошло. Нинни добрая, у нее бархатистая шерсть, печальные глаза под обвисшими веками, длинный шершавый язык, которым можно вылизать все печали, и лай, гулкий, как церковный колокол.

Да много в этом мире есть хорошего. Все-таки Господину Смерть придется не раз почесать в затылке, прежде чем он придумает, в кого преобразить Семиллу. Конечно, лучше бы она осталась самой собой. Она и так прекрасна, зачем что-то менять?..

Вдруг послышалось жужжание. В приоткрытую дверь влетела какая-то точка. И приземлилась на окне. Это была та самая беспокойная муха. Я вздрогнул и теснее прижался к Семилле. Она заметила, что я слежу за мухой, и спросила:

– Она тебе не нравится?

– Нет.

– Почему?

– Просто не нравится, и все. Я вообще мух не люблю. Я их боюсь.

Казалось, Семилла собиралась спросить еще о чем-то, но передумала. Она теперь быстро уставала и, наверное, хотела оставить силы, чтобы поговорить о другом. О том, что скоро должно было случиться.

– Ты готов к тому, что я уйду? – спросила она.

Я не знал, что отвечать. Может, я и был готов. В каком-то смысле я уже попрощался с ней. Время, когда она была моей мамой, прошло. И наступило совсем другое – время с Семиллой, когда мы ждали прихода Господина Смерть.

– Наверное.

Я протянул руку и провел по ее волосам, дотронулся до лица, коснулся всего, о чем хотел сохранить память.

– А ты готова?

– Конечно, – ответила Семилла и улыбнулась. Но какой-то ненастоящей, вымученной улыбкой. Через минуту она вдруг расплакалась. Я прижался к ней.

– Что с тобой?

Но она не могла ответить, только плакала.

– Тебе страшно?

– Да.

– Не надо, – сказал я и стал трясти ее. Мне хотелось смахнуть ее слезы, я не мог их видеть! – Ты же сказала, что готова. Это неправда? На самом деле ты не готова, Семилла?

– Готова… – прошептала она и глубоко вздохнула, стараясь сдержать плач. – Я готова отправиться туда. Но не готова оставить вас.

Она взяла мою руку и сжала с неожиданной силой. Взгляд ее прояснился. Она сказала:

– Я так сильно люблю тебя и папу, что моя любовь превыше всего. Понимаешь?

Я кивнул, но на самом деле ничего по-настоящему не понял.

А она продолжала:

– Саша, а что, если попробовать перехитрить Господина Смерть?

Я почувствовал, как бешено забилось мое сердце.

– Да!

– Ты веришь в это? – спросила Семилла, крепко сжав мою руку. В ее ясном взгляде появилось что-то новое. – Веришь, что это возможно?

– Да! Да! – прошептал я.

Семилла отпустила мою руку и упала головой на подушку, почти без сил.

– Я сделаю это, – сказал я и провел рукой по ее влажному лбу. – Я найду способ перехитрить Господина Смерть. Обещаю.

Семилла закрыла глаза и, почти не шевеля губами, прошептала:

– Хорошо, Саша. Попробуй.

И тут я снова услышал короткое жужжание и обернулся к окну. Муха наконец-то нашла щелку и вылетела наружу.

Отплытие

Выполнить обещание оказалось совсем не просто. Ну как перехитрить Господина Смерть?! Прошло несколько дней, Семилла все больше слабела и уже не вставала. Папа попросил, чтобы я ее лишний раз не беспокоил. Ей это уже не по силам, объяснил он.

Но однажды ночью, лежа в постели, я вдруг почувствовал, что все-таки должен поговорить с ней. Ведь я, сколько ни ломал голову, так и не нашел решения – вдруг Семилла хоть чуточку мне поможет? Если мы всё обдумаем вместе, то наверняка найдем способ.

Я откинул одеяло и встал. Шторы были задернуты, но в щелку проникал лунный свет, оставляя длинную серебряную полосу на стене. Куклы, машинки и плюшевые мишки казались серыми рисунками, а не настоящими игрушками.

Тени от пальм в горшках сделали стеклянную веранду похожей на джунгли. Я торопливо ступал по скрипучим половицам, а когда проходил мимо лестницы, почувствовал какое-то дуновение снизу. Но решил, что мне это почудилось.

Дверь в комнату Семиллы была открыта. Папа сидел на стуле у кровати. Так он проводил все последние ночи. Словно приклеенный. Он объяснил, что не хочет оставлять ее одну. Голова его была опущена, глаза закрыты. Одна рука – на кровати Семиллы. Но самой ее там не оказалось.

Поначалу я решил, что она просто встала, чтобы попить. Но ведь у нее давно не осталось сил на это. Если Семиллы нет на кровати, то, видимо, кто-то ее унёс.

Я развернулся и выскочил на веранду. И тут вновь почувствовал, как снизу дует: значит, мне тогда не показалось. Значит, оно было на самом деле: леденящее дуновение ночного ветра.

Я помчался вниз по лестнице. Я уже догадался. Да, я уже понял, что произошло. И все-таки сердце заколотилось как бешеное, когда я увидел все своими глазами. Входная дверь была распахнута. Значит, это правда: Господин Смерть приходил и забрал Семиллу. Даже дверь за собой не закрыл!

Тут я испугался. Нет, меня охватил смертельный страх. Он не смел забирать ее! Она не его, а моя и папина! Неправда, что я уже был готов к ее уходу. Вовсе нет! Я просто сам себя обманывал. В этот миг я понял, что не смогу жить, если она исчезнет.

Я выскочил из дома, сбежал босиком по каменным ступеням. В саду, очерчивая желтые круги на гравийной дорожке, горели фонарики. Собаки ждали, когда их выпустят за калитку. Нинни объедала крыжовник с куста. Она вильнула мне хвостом и проследила, как я промчался по дорожке и выбежал прочь из сада. Если лодка Господина Смерть большая, то она могла пришвартоваться к единственному причалу: только в одном месте у нашего берега глубина моря больше двух метров.

Небо над Меловой горой затянуло тучами – красивыми и жуткими одновременно. Бледная монета луны проглядывала сквозь облака и снова пряталась. У развилки я свернул направо, к причалам, и вскоре оказался на месте. Трава была влажной от росы, и моя клетчатая пижама промокла. Я ступил на мостки и пошел к краю причала. В этот миг я все еще сомневался. Все еще не верил, что лодка существует на самом деле, что я ее увижу. Я обвел взглядом черную воду – и вот же она! Большая и длинная, с острым парусом. Луна выглянула из-за туч, и я разглядел, в какие удивительные чистые цвета лодка выкрашена. Она быстро удалялась, подгоняемая взмахами весел. Такой лодки я никогда прежде не видел! Конечно, она могла принадлежать лишь Господину Смерть: ее ни с какой другой не спутать.

– Подождите! – крикнул я.

Но меня не услышали и не заметили. Весла взлетали и опускались в воду – ритмично, как по команде.

– Ты не можешь уехать! – крикнул я. – Семилла!

Но лодка уплывала все дальше и дальше. Набрав побольше воздуха, я крикнул из самой глубины своего сердца:

– Мама!

Но ничто не могло остановить гребцов.

Ялик Палмгрена был привязан двумя узлами. Я развязал их, спрыгнул в лодку, уперся руками в край причала и оттолкнулся. Потом вставил вёсла в уключины и начал грести.

Гребец из меня был неважный. Пытаясь догнать Господина Смерть, я бил веслами по воде так, что брызги летели в разные стороны. Но та необыкновенная лодка становилась все меньше и меньше. А если она совсем скроется из виду? Что мне делать тогда?

Нет, этому не бывать! Я изо всех сил налегал на весла, так что ладони горели.

Налетел ветер. Ни с того ни с сего. Море покрылось рябью, которая вскоре превратилась в настоящие волны. Гигантские пенные валы.

Поняв, что волны не утихают, а лишь становятся выше, я лег на дно лодки и подумал: это не обычный шторм. Уж не Господин ли Смерть его устроил? Может, заметил, что я пустился за ним в погоню, и захотел отделаться от меня?

Я уже не разбирал, держатся ли еще весла в уключинах или выскочили из них. Неважно. Попробуй я встать, меня сдуло бы за борт, словно листок бумаги. Мне оставалось лишь прижиматься ко дну лодки и ждать, когда стихнет буря. Пижама моя промокла насквозь. Ялик подбрасывало на огромных волнах. Я устал от этих качелей, меня мутило. Кажется, я задремал. Может, ненадолго, на пару часов. А когда проснулся, качка прошла.

Светило солнце. Волн и ветра как не бывало. Погода наладилась. Я сел. Оказалось, что лодку вынесло на берег – длинную песчаную косу. Но это была не та коса, куда мы обычно ходили с папой, а совсем иное место. Здесь я никогда раньше не бывал. Заслонясь рукой от солнца, я осмотрел сверкающее прекрасное море. Но не увидел другого берега.

Вдруг я услыхал чей-то крик. Этот громкий, пронзительный голос показался мне знакомым. Он доносился из-за дюн. Я выбрался из лодки и поднялся на теплый песочный холм, заросший тростником. Внизу, в сочной зеленой траве, бегал маленький поросенок. Но вот чудно: бегал он не на четырех ногах, как обычные свиньи, а на двух. Я разглядывал его, спрятавшись в тростнике. Незнакомец был нарядный: длинная синяя рубаха, плетеный ремень и темные штаны. Плащ с блестящей подкладкой из медно-красного атласа накинут на плечи и заколот на груди пряжкой. Поросенок с криком носился по берегу, но я не мог взять в толк, чем он занят. Вдруг он остановился и воскликнул:

– Стоп!

И тут же принялся пинать все вокруг, размахивать копытцами и выкрикивать всякие угрозы. Я наконец-то догадался, в чем дело: он играл, представляя, будто с кем-то воюет.

Это выглядело забавно. Я с интересом следил за ним из тростника. Мне хотелось выбежать и напроситься к нему в игру, но я не решался. И все же меня тянуло туда, я словно изголодался по игре, как по лакомству, которого давно не пробовал.

А поросенок тем временем размахивал копытцами все сильнее. Он упал на колени, как бы признавая свое поражение, но вдруг воспрял духом и снова вскочил, чтобы продолжать бой. Его воображаемый противник, видимо, решил обратиться в бегство, потому что поросенок издал боевой клич, поднял какую-то палку и рванул вперед, держа ее перед собой словно меч. Он вломился в заросли тростника, как раз там, где я лежал. И застыл на месте, выронив палку.

– Извини, – сказал я, поднимаясь. – Я тебя нечаянно напугал?

Он не ответил, только таращился на меня, будто не верил своим глазам.

– Скажи, правда, что я приплыл в… Это ведь Царство Смерти? – спросил я.

Поросенок явно был озадачен, но все-таки кивнул и ответил:

– Ясное дело.

Друг

Поросенок оглядел меня с ног до головы, а потом с головы до ног. У него были любопытные синие глазки. Милая мордочка, розовая и веселая. Мокрый блестящий пятачок.

Поросенок вытянул шею и заметил ялик у самой воды.

– Ты что, приплыл сюда на своей собственной лодке? – спросил он.

Я покачал головой.

– Это ялик соседа.

И тут же почувствовал угрызения совести. Палмгрен был таким добрым и так заботился о своем ялике! Наверняка он ужасно огорчится, когда обнаружит пропажу.

Поросенок помчался к морю, чтобы рассмотреть ялик вблизи. Я пошел за ним следом. Он положил копытце на борт и задумался. Затем осмотрел весла. Они были на месте и надежно держались в уключинах.

– Только два?

– Да, – кивнул я.

Поросенок озадаченно хмыкнул, словно обнаружил что-то удивительное, а потом продолжил осмотр.

Теплый тихий ветерок, гулявший в зарослях тростника, шевелил мои волосы: они уже успели высохнуть. Я обвел взглядом берег. Царство Смерти. Надо же, куда я попал! Оказывается, достаточно было раздобыть лодку. А я-то думал, что сначала придется умереть.

В животе закололо: а если я умер? Может, я стукнулся обо что-нибудь, пока лежал на дне лодки и ее швыряло волнами? Если сильно удариться головой, можно и умереть.

Я подошел к кромке воды и посмотрел на свое отражение. Лицо по-прежнему мое. Я все еще Саша. Может, лишь немного встрепанный, словно спросонья. Но в этом не было ничего странного. Я обернулся к поросенку. Он все еще стоял и рассматривал ялик Палмгрена. Пнул пару раз по корпусу, как будто хотел проверить его на прочность.

– Правда, что Господин Смерть преображает тех, кто умирает? – спросил я. – Что перестаешь быть человеком и становишься кем-то другим?

– Ну да, – кивнул он, потом потянулся и, немножко важничая, объяснил: – Можно стать спартаном, гарпиром или хильдином. Я вот – хильдин.

Последнюю фразу он произнес таким тоном, словно хотел дать понять: быть хильдином – лучше всего.

Я облегченно вздохнул: выходит, я живой. Опустившись на теплый песок, я смотрел на море и размышлял, что все это значит: я не умер, но все-таки попал сюда. Как мне теперь вернуться обратно? А еще я думал о папе: вдруг он уже заметил, что ни меня, ни Семиллы нет? Наверняка он страшно огорчится.

А потом я вспомнил наш разговор с Семиллой.

– Как ты считаешь, – спросил я поросенка, который на самом деле был не свиньей, а хильдином, – можно ли перехитрить Господина Смерть?

Он нахмурился, словно я сморозил какую-то чушь.

– Зачем тебе это?

Я засомневался: стоит ли ему объяснять? Мы ведь только познакомились, а про Семиллу можно было рассказать лишь другу.

Но когда я посмотрел на эту милую розовую мордочку и взглянул в его синие любопытные глазки, он и впрямь показался мне другом. Конечно, ему можно довериться!

Я начал издалека, чтобы ему легче было понять, что и как. Рассказал подробно о болезни и нашем притихшем доме, о том, как я любил Семиллу и как испугался, когда она исчезла. О том, как я взял ялик Палмгрена, чтобы плыть за лодкой Господина Смерть. И признался, что не могу забыть тот наш разговор с Семиллой. А вдруг у меня получится забрать ее назад?

Когда я закончил рассказ, маленький хильдин очень серьезно посмотрел на меня.

– Я уверен, что перехитрить Господина Смерть очень-очень трудно, – сказал он. Потом закусил губу и добавил: – Но если хочешь, попробуй.

Я снова оглядел кромку берега.

– Ты знаешь, где его лодка? – спросил я.

– Конечно.

Хильдин знаком пригласил меня следовать за собой.

– Мой папа у него в команде.

– Правда? – удивился я и припустил за ним.

– Да, он там капитан, – сообщил мой новый приятель с довольным видом. – На лодке Господина Смерть тридцать два гребца, так что это очень большая ответственность.

Мы пошли вдоль берега, вскарабкались по песчаным дюнам и оказались на большом лугу. Такой густой зеленой травы я никогда раньше не видел: стебли широкие, будто лезвия ножей. Вдалеке петляла речка, по берегам которой росли черемуха и рябина. А над всем этим простиралось синее небо, по которому медленно плыли облака.

– Так, значит, это твой папа побывал у нас ночью, – сказал я, пока мы шли по лугу. – Пришвартовался у причала Палмгрена и забрал Семиллу.

– Ну да, – ответил поросенок, пожав плечами.

– Разве это не ужасно? – спросил я. – Знать, что твой папа служит у Господина Смерть?

– А что в этом такого? – удивился он. – Ведь все на него работают.

– Только не мой папа, – сказал я.

– Да, но когда он попадет сюда…

Поросенок вытянул копытце и указал на что-то вдалеке.

– Вон там наш поселок, – сказал он. – И там же гавань, где стоит лодка Господина Смерть.

Я разглядел тонкие нити печных дымков, поднимавшиеся к небу.

Поросенок помедлил, почесывая в задумчивости подбородок.

– Но вряд ли ты найдешь его там. Он сразу же снова пускается в путь.

– Куда?

– К себе домой. И твоя мама вместе с ним, конечно. До дома Господина Смерть путь неблизкий.

Я хотел спросить, как далеко этот дом, но он вдруг вздрогнул и прищурился.

– В чем дело?

– Кто-то идет.

Я вытянул шею. И правда, к нам приближались двое. Маленький хильдин с тревогой огляделся. Взгляд его упал на кусты терновника, ягоды на котором уже созрели и были похожи на темно-синие шарики для игры в марблс.

– Пойдем, – сказал он и потянул меня за руку.

– Что ты задумал?

– Спрячемся.

Он забрался в терновник, и я следом. Острые, как иглы, шипы прокалывали пижаму и царапали кожу. Но пахло там здорово: такой пряный сладковатый аромат.

– Кто это идет? – спросил я.

Мой новый знакомый раздвинул ветки и присмотрелся.

– Это папа и Тялве, – ответил он.

Двое как раз подошли к кустам. Один покрупнее – толстопузый и жирный. Рыло все в щетине. Из пасти, будто белые блестящие крючки, торчали два клыка. Подкладка плаща переливалась золотом, а на поясе висел меч. Второй – худощавый и высокий, в длинном плаще с зеленой подкладкой.

– Этот Тялве что, твой старший брат? – прошептал я.

Он кивнул.

– Так почему… – начал было я, пытаясь одновременно избавиться от шипа, коловшего мне спину. – Почему мы от них прячемся?

– Я подумал, – ответил маленький хильдин, – если Господин Смерть узнает, что ты здесь, то может тебя убить. Вряд ли он захочет оставлять живых в своем царстве.

– А твой папа что, обязан доносить обо всем Господину Смерть? – спросил я. – Разве ты не можешь попросить его держать это в секрете?

Поросенок покачал головой.

– Папа не захочет иметь тайн от Господина Смерть, – сказал он и присел на корточки – такой розовенький и милый, словно цветок шиповника. На щеке у него красовалась свежая царапина.

– Ты говоришь, что Господин Смерть не желает иметь живых у себя в царстве, – прошептал я, следя за капельками крови, которые выступили из царапины. – Значит ли это… Ну, что и ты тоже неживой?

Он на миг задумался. Его папа и брат остановились в нескольких метрах от нас и осматривали окрестности.

– Нет. Просто я не могу умереть, – наконец ответил он.

Хирн

Мы лежали в колючих зарослях, не смея пошевелиться или сказать хоть слово. Тялве и его огромный папа остановились всего в нескольких метрах от нас. Старший брат долго осматривался и наконец пробормотал:

– Он часто приходит сюда.

Папа захрюкал в ответ. Голос у него был низкий, словно раскаты грома.

– Я велел ему не уходить далеко от дома, – продолжал Тялве, – но он, как всегда, не послушался. Ну почему нам вечно приходится разыскивать его? Разве у нас нет дел поважнее?

Папа снова захрюкал.

– Я сегодня колол дрова, убирался в саду, стирал и готовил еду, – продолжал Тялве. – А он чем занимался? Играл и бил баклуши. И вот теперь из-за него обед задерживается. А ведь мне еще надо успеть собрать орехи.

– Обойдемся один день без орехов.

– Конечно, но все-таки… не пора ли Трине больше помогать по дому? Поговорил бы ты с мамой об этом. Разве можно бездельничать просто потому, что ты маленький?

Папа упер копыта в бока, огляделся и гаркнул:

– Трине! Обедать пора! Где ты?

Он подождал немного и, не получив ответа, кивнул в сторону песчаных дюн.

– Пойдем, может, он на берегу.

Они зашагали прочь по густой зеленой траве и скоро скрылись из глаз.

Я покосился на маленького хильдина, прятавшегося со мной в кустах. Он встряхнул мокрой мордой. Я не мог понять, рассердился он или огорчился – или и то и другое вместе. Но я догадывался: не так-то приятно услышать то, что говорили о нем папа и Тялве.

– Трине, – повторил я. – Это тебя так зовут?

Он кивнул.

– А меня Саша, – сказал я и протянул ему руку.

Он протянул в ответ копытце и словно немножко повеселел. Трудно объяснить, но мне вовсе не казалось странным, что я пожимаю не руку, а крепкое волосатое копытце. Я считал, что это вполне нормально.

Трине посмотрел туда, где скрылись Тялве и его папа, а потом, прищурившись, оглянулся в сторону поселка. Глаза его походили на два небесно-синих камешка, а брови были светлые, почти белые.

– Ты правда хочешь отыскать Господина Смерть? – спросил он. – Хоть и знаешь, что он может убить тебя?

Я надолго задумался, прежде чем ответить. Как все это будет, если я умру? Я никогда больше не увижу папу, Нинни и моих плюшевых мишек. Никогда не прокачусь у папы на плечах до песчаной косы и не увижу, как наши мокрые плавки оставляют цепочку капель-следов на дороге. Никогда больше не открою калитку в наш сад, не посижу в траве под кленами в тенистой прохладе и не буду смотреть, как ветер колышет листья, словно пускает в пляс тысячу зеленых юбочек.

Все это я могу потерять, если отправлюсь на поиски Господина Смерть.

А если я не стану его искать, если вернусь домой, то сохраню все это и потеряю лишь одно. Я думал, что уже смирился с этой потерей, но на поверку вышло иначе: я оказался не готов к ней.

– Да, хочу, – ответил я. – Хочу найти Господина Смерть.

Трине кивнул. Он прикусил губу, а потом сказал:

– Тогда я тебе помогу.

– Правда?

– Конечно. Кто-то же должен показать тебе дорогу.

Не знаю, как это случилось, но внезапно мои руки обняли его и сжали так, что кости хрустнули. Трине эти объятия удивили не меньше моего, но за ненормального он меня точно не принял. Нет, он улыбнулся так, что я увидел все его белоснежные зубы, и в глазах у него заплясали радостные искорки.

– Ну, идем? – спросил я.

– Сперва надо немножко поработать над твоим видом, – ответил он и выбрался из кустов. Я последовал за ним. Когда мы встали на ноги, он снял с себя плащ с красивой медно-красной подкладкой, вытащил несколько шипов, застрявших в ткани, а потом надел его мне на плечи. Плащ оказался тяжелее, чем я думал. Он был очень теплый. Трине застегнул пряжку на левом плече и накинул мне на голову большой широкий капюшон. Отступил на пару шагов и осмотрел меня.

– Не так уж и плохо. Только старайся их не высовывать, – он кивнул на мои босые ноги. – А теперь идем ко мне домой. Надо собрать вещи в дорогу.

Трине показал мне тропу прямиком в поселок, но мы по ней не пошли, чтобы ни с кем не встречаться. Вместо этого мы направились к реке. Она протекала по лугу, словно длинный кривой разрез от ножа, а по обоим берегам густо росли рябина и черемуха. Они укрывали нас от посторонних взглядов, пока мы шагали к далеким печным дымкам.

Приятно было идти босиком по влажной траве, чувствовать, как клевер щекочет ступни, а маленькие цветки застревают между пальцами. Когда мы дошли до дикой яблони, устроили привал. Трине залез на дерево и сорвал нам по яблоку. Мы уселись на берегу, опустили ноги в реку, плескали ими по воде и жевали яблоки.

В Царстве Смерти было как-то по-особому спокойно… словно на кладбище. Я не сразу догадался почему. А потом понял: обычно, когда сидишь вот так у реки, над тобой летают ласточки, пчелы и бабочки. А здесь мы были только вдвоем – я и Трине, да еще ветер, шевеливший траву.

– У вас что, тут нет ласточек? – спросил я.

– Чего? – переспросил Трине и выплюнул огрызок.

– Ласточек. А еще пчел и бабочек. Есть они в Царстве Смерти или нет?

– Насколько мне известно, нет, – ответил он, помедлил немного и спросил: – А кто они такие – эти ласточки, пчелы и бабочки?

Я постарался не рассмеяться: не хотел выглядеть невежливым. И все-таки забавно было сидеть вот так рядышком и болтать ногами в воде с тем, кто не знал об обыкновенных бабочках.

– А косули? – допытывался я. – Навозные жуки? Или ежи?

Трине понюхал цветок клевера и задумался.

– Пассатижи у папы в ящике для инструментов наверняка найдутся, – сказал он. – Но о других я никогда не слышал.

Я смотрел на темную мутную воду и чувствовал, как трава щекочет мою ладонь.

– А мухи? Про них ты слышал?

Раздался тихий всплеск, это Трине швырнул в воду палку.

– Не-а, – ответил он. – Ну что, пойдем?

И мы пошли дальше. Я вдруг почувствовал себя необыкновенно счастливым. Счастливым и сильным! И смелым! Но не только потому, что оказался там, где не было мух. Нет, не только поэтому. Может быть, потому, что не остался дома, а отправился за Семиллой.

Страна, где жили хильдины, называлась Хильд, рассказал Трине. А поселок, куда мы направлялись, назывался Хирн. У меня засосало под ложечкой, когда запахло печным дымом. Трине шагал рядом и тихонько что-то напевал. Для него, конечно, тут не было ничего нового и удивительного. Он продирался сквозь густую траву и то и дело подскакивал, чтобы идти побыстрее. Вдруг он остановился, словно столкнулся с серьезным препятствием. Похоже, маленький хильдин сообразил, что приятель, которого он ведет домой, не очень-то желанный гость. Что, если жители поселка… Как они меня встретят?

Трине еще раз осмотрел мою одежду.

– Надвинь капюшон пониже, – велел он. – И ни за что не поднимай голову.

Мы свернули от реки и пошли по сухой пыльной тропинке. Я не отставал ни на шаг. Мы больше не продирались сквозь траву, а шли по цветущему лугу. Все цветы тут были одинаковые – маленькие лиловые колокольчики на тонких стебельках. Порой мне казалось, что я вижу на лугу какие-то склоненные силуэты, но я не был в этом уверен: капюшон мешал их разглядеть. А мне так хотелось рассмотреть здесь все хорошенько!

Когда мы вошли через южные ворота в поселок, в нос ударил запах навоза. Тут уж я не смог сдержать любопытства и чуть-чуть приподнял капюшон.

На извилистой улице стояли тесно прижавшиеся друг к дружке старинные фахверковые[1] дома из кирпичей и бревен, выкрашенных в тускло-красный, как кровь, цвет. Крыши поросли густым мхом. Почти из каждой печной трубы поднималась тонкая нитка дыма.

Сады утопали в цветах: жимолость, васильки, маргаритки. На одном клене висели качели, сделанные из мешка и двух веревок. На посеревших, потрескавшихся табличках у калиток были написаны имена хозяев: Золотая Щетина, Земляная Нога, Жирная Шея.

– Опусти сейчас же капюшон, пока тебя никто не заметил! – прошипел Трине. – Ты что, не понимаешь?

– Прости, – буркнул я. – Трудно удержаться, очень хочется все рассмотреть.

– Еще труднее будет объяснить, почему у тебя нет рыла, – проворчал Трине.

Я поднял руки, чтобы хорошенько натянуть капюшон, так что на время перестал следить, куда шагаю, – и тут же в кого-то врезался. У незнакомца были грязные копыта и жирное пузо – такое толстое, что выпирало в прореху между штанами и курткой, словно бледное щетинистое тесто.

Встреча

– Не видишь, куда идешь? – проревел толстяк, в которого я врезался. От него разило потом и навозом.

– Да, то есть нет. Я тут запутался с капюшоном, – пробормотал я, а сам подумал: хорошо, что этот вонючка не обратил внимания на мои руки! Я отступил в сторону и хотел обойти его, но он вытянул вперед копыто и остановил меня.

– Что надо сказать?

– Когда?

– Что надо сказать, если шел, не разбирая дороги?

Трине, не заметив, что я остановился, уже успел пройти немного вперед и теперь поспешил вернуться.

– Надо извиниться, – подсказал он.

– Ах да, конечно. Извините, пожалуйста.

Я снова попытался улизнуть, но толстяк пнул меня копытом:

– А капюшон почему не снимаешь?

Я не знал, что отвечать. Противно стоять вот так и получать пинки от того, кого и разглядеть-то как следует не можешь, а знаешь только, что это какой-то вонючий верзила.

– Солнце сегодня больно припекает, – снова подсказал Трине и потянул меня: – Пойдем!

– Ну нет! – рявкнул вонючка и снова пнул меня. – Не такое оно и яркое. Что-то тут не так, – пробормотал он, не спеша заправляя жирный живот в штаны. – Что это у тебя за куртка?

Сначала я не понял, о чем речь, но тут заметил, что воротник моей пижамы торчит из-под плаща.

– Обыкновенная куртка, – сказал я.

– Ничего себе обыкновенная! – гаркнул толстяк. – В наших краях таких не носят. Кто ты, собственно, такой? Может, спартан?

– Никакой он не спартан, – вступился за меня Трине. – Слово даю. Да отпусти уже нас!

– А я думаю, что спартан! – проревел толстяк и ткнул копытом мне в живот. – Может, Король Спарты подослал тебя к нам шпионить?

– Я знать не знаю Короля Спарты, – сказал я и теперь по-настоящему испугался: этот толстый верзила распалился не на шутку, и вдобавок, похоже, у него не все дома – ну я и влип!

Он наклонился ко мне.

– Так сними тогда капюшон, – велел он. – А не снимешь сам, я тебе помогу.

Когда толстяк схватился за мой капюшон, у меня сердце ушло в пятки. Он почти уже сорвал его, как вдруг кто-то отпихнул верзилу с такой силой, что тот потерял равновесие и свалился.

– Сегодня, что ли, все забыли, как себя вести? – проревел он, растянувшись посреди улицы.

– Извини! – бросил на бегу тот, кто его толкнул. – Всех сзывают на рыночную площадь. Что-то случилось!

– Что еще там стряслось? – прошипел толстяк, но толкнувший его хильдин уже умчался.

Множество хильдинов, один жирнее другого, бежали вниз по улице – туда, где, видимо, была площадь и откуда доносился звон колокола. Толстяка, сидевшего на дороге, то и дело толкали. Рыча от бешенства, он наконец поднялся на ноги. И, видимо, решил, что сбор на площади важнее, чем я и мой капюшон. Я услышал, как он, прежде чем устремиться за остальными, пробормотал: «Тебе повезло». И был таков.

Трине глубоко вздохнул и заправил воротник моей пижамы под плащ.

– Ты чудом спасся, – сказал он. – Скорее бежим домой.

Мы припустили по узкой улочке, которая круто шла в гору. Иногда я спотыкался о валявшиеся повсюду картофельные очистки, а один раз наступил в лужу помоев: кто-то вылил их прямо на улицу. Колокол продолжал звонить, и по дороге нам то и дело встречались хильдины, спешившие на площадь.

– Интересно, что там стряслось, – сказал я, задыхаясь от бега. По спине у меня тек пот, плащ и в самом деле был очень теплый.

– Да какая разница! Главное, чтобы тебя не заметили, – ответил Трине. – Вот мой дом.

Я осторожно приподнял капюшон и посмотрел на дом, который он мне показывал, – свежепокрашенный и довольно большой, с двумя окнами, выходящими на улицу. На веревке между яблонями сушились выстиранные штаны. Садовая ограда была сложена из серых камней. Местами она разрушилась, но все-таки выглядела нарядно; поверху росла бирючина, словно пояс из живой зелени и розовых цветов.

– Мы войдем? – спросил я.

Трине неуверенно покосился на дом.

– Не знаю… – начал он, но не успел досказать, потому что дверь вдруг распахнулась. Мы едва успели нырнуть за телегу, стоявшую возле дома. Сквозь спицы серого колеса я увидел того, кто вышел на крыльцо. И застыл от испуга и восхищения. Ни один из хильдинов, которых я встречал до этого, не был таким толстым. Казалось, что крыльцо под этим великаном вот-вот проломится. Живот похож на пузатую бочку, ноги здоровенные, как стволы, на спине огромный горб. Лицо сморщенное и бугристое, а глаза – пара едва различимых щелочек между складками жира. Одет он был в штаны и куртку из коричневой грубой ткани.

Хильдин закрыл дверь, спрятал ключ в щель под крыльцом и зашагал вниз по улице – туда, где звенел колокол.

Трине пихнул меня локтем.

– Видишь, какая у меня мама красивая! – прошептал он.

– Это что, т-твоя м-мама? – потрясенно спросил я, глядя, как она скрывается за поворотом.

– Конечно, – подтвердил Трине. В его синих глазах светились любовь и гордость.

– А она тоже служит у Господина Смерть? – уточнил я.

– Ясное дело. Она гребец.

С этими словами Трине напряг мускулы своих коротеньких ручек и подмигнул мне, словно хотел сказать: тот, кто хочет стать гребцом у Господина Смерть, не должен быть слабаком.

Трине выглянул из нашего укрытия, огляделся и прошмыгнул к дому, а я следом. Он выудил ключ из тайника и с легким щелчком открыл дверь.

В сенях запах навоза и жареной картошки смешивался с тем домашним запахом, который обычно ощущаешь, если приходишь в чужой дом, но никогда – если возвращаешься к себе. Внутри оказалась просторная комната, пол вымощен кирпичами. Посредине сложен очаг. Рядом – блестящие медные чайники и чугунные кастрюли. Обеденный стол и стулья, столешница истерта и поцарапана. В дальнем конце комнаты я заметил лестницу на чердак и несколько деревянных сундуков, расписанных цветами. Стены украшали многочисленные рисунки, изображавшие хильдинов за самыми разными занятиями: они танцевали, целовались, держали на руках маленьких хильдинчиков. Но больше всего мне понравилась та картина, где была нарисована лодка. Это была лодка Господина Смерть, на которой работали папа и мама Трине. Даже на картине она казалась такой красивой, что у меня ком подступил к горлу, и я с трудом сдержал слезы.

Трине достал плоскую корзину с лямками и заметался между сундуками, собирая вещи, которые могли нам понадобиться в путешествии: одеяло, запасные штаны, нож, огниво, оловянная фляжка. Он подскочил к очагу и сгреб оттуда в корзину кукурузные лепешки, баклажаны, жареную картошку, вареные бобы и еще что-то съестное. Пару картофельных оладий он протянул мне, и они оказались очень вкусными. Кроме того дикого яблока я давно уже ничего не ел.

Я жевал, продолжая рассматривать лодку на картине. Никак не мог насмотреться.

– Какой он? – спросил я.

– Кто?

Трине слизывал жир со своих копытец.

– Господин Смерть. Он… Я хочу знать: он и вправду ужасный?

– Вовсе нет. Папа говорит, что лучше Господина Смерть он никого не знает.

– Как он может такое говорить? – ужаснулся я.

– Ну… Мы же все как бы принадлежим ему. А вот ты – нет.

Последняя фраза заставила меня поежиться. Трине произнес ее так, что я почувствовал, насколько я здесь одинок. Он, видимо, заметил, что я пал духом, закрыл крышку корзины и попытался меня утешить:

– Не бойся: ничего с тобой не случится. Пока никто не знает, что ты здесь. Да и откуда им о тебе узнать?

И правда, как меня могут обнаружить? Я задумался, вспомнил о сходе на рыночной площади, на который все так спешили. А еще – о папе и старшем брате Трине, которых мы встретили неподалеку от берега. Но тут за дверью послышались взволнованные голоса. У меня мороз пробежал по коже, я посмотрел на Трине и воскликнул:

– Ялик Палмгрена!

В сундуке

Наверняка в колокола звонили из-за лодки Палмгрена. Когда папа и Тялве отправились на поиски Трине, они обнаружили на берегу ялик. Поспешили назад в Хирн и созвали хильдинов – решать, что делать. Теперь все знают: приплыл чужак. Живой, а не мертвый.

Трине тоже услышал голоса за дверью и в панике оглядел комнату. Взгляд его упал на сундук, из которого он только что вытащил одеяло. Он зна