Гостья лесного князя. Падение с небес. Том 1 бесплатное чтение

Ирина Снегирева
Гостья лесного князя. Падение с небес. Том 1

Гостья лесного князя. Падение с небес (Том 1)
Пролог

Холодный моросящий весенний дождь, неласково соприкасающийся с моим лицом, руками, был довольно неприятен. Но в очередной раз я запретила себе об этом думать, лишь плотнее прижав ноги к лоснящимся бокам коня по кличке Быстрый. Плащ из непромокаемой новомодной ткани оказался весьма уместным, что позволило мне не превратиться в подобие мокрой курицы из-за навязчивого дождя.

– Не ругайся, мой хороший, ты же видишь таверну? Нам туда, – пробормотала я коню в ответ на его тяжелый вздох, – и там у нас будет всё. И горячая еда для меня, и сено с зерном для тебя. Деньги есть, не пропадём, – я попыталась пошутить, подбадривая в очередной раз за прошедшие сутки Быстрого, но скорее всего себя саму.

Я кинула поводья подоспевшему мальчишке из трактирной конюшни, отдала распоряжения. Затем ободряюще провела по холке коня рукой, благодарно заглянула в его усталые огромные черно- синие глаза и отправилась подкрепиться.

Но едва я открыла двери долгожданного заведения, о котором мечтала все три последних дождливых часа, то поняла, что сегодня у меня вряд ли будет желание, да и физическая возможность покинуть это место. Кажется, вывеска гостиницы красовалась совсем рядом, что было правильно, в этом месте переплетались наезженные дороги.

В придорожном трактире было немноголюдно, но возможно, это и лучше. Неяркий, вполне терпимый для глаз свет, обволакивающий весь зал, казался весьма успокоительным, и я окончательно решила остаться тут на ночлег. Тем более что несколько часов в седле с небольшими перерывами, сидя исключительно по-мужски, – для меня это слишком.

Картошка, тушенная с кроликом в небольшом горшочке, горячий травяной чай со сладким яблочным пирогом сегодня составляли мой ужин. Но это и хорошо. Пища была вкусной и горячей, как раз для меня, продрогшей путницы.

– Скажите, любезный, – окинула я местного служку внимательным взглядом, – какое вино вы держите?

– Вам покрепче или для дам-с? – произнёс мужчина лет сорока, с ровным пробором льняных волос посередине головы, этакая развалившаяся надвое нива. Он подобострастно склонился, заведя одну руку за спину, а второй предлагая список местных вин.

– Для дам, – ответила я. И, найдя то, что всё-таки считала приемлемым для моего случая, решилась на заказ. – Рейнское принесите.

– Будет исполнено. – Местный трактирный служка ничем не выдал своего удивления, а мне ни к чему объяснять и оправдываться. В другое время я и сама бы не посмела заказать креплёное вино, вот только после пронизывающего холода конца марта было глубоко наплевать на все правила приличия. У меня тут нет знакомых, родных, перед кем я смогла бы покраснеть или постыдиться. Вообще на свете существует только один единственный человек, которому я точно не безразлична, а краснеть за меня ему ещё рано, слишком мал.

Неторопливо окинув взглядом посетителей, я пришла к выводу, что все они люди. Хотя с моим опытом ошибиться немудрено. Всю жизнь знала, что существуют они, особи- оборотни, но лично встретиться и познакомиться удалось почти полгода назад. Хотя о чём это я, возможно, они и раньше встречались мне, да только на лбу ни у кого не было написано, что он оборотень, а сам никто не назвался.

– Леди, – расторопный служка вывел меня из задумчивости, услужливо поставив на стол заказанное вино.

– Спасибо, заберу с собой, – коротко бросила я мужчине, расплатилась за всё. После чего отправилась в гостиницу, надеясь, что хоть одна комната окажется свободной.

Прислуживающий человек назвал меня леди, несмотря на испачканный дорожный костюм и весьма усталый вид. Впрочем, эта наука, вдолбленная с самого детства, прочно засела в моей голове и сейчас прямая спина, не касающиеся стола локти и кисти рук, вызвали бы ободрение ушедших в прошлое учителей.

Небольшая комната в гостинице вполне соответствовала моим настоящим скромным запросам. А чистое постельное бельё за отдельную плату вполне дало прочувствовать, что не зря мы с Быстрым остановились тут. Лучше, конечно бы, ехать дальше и именно сегодня, но надеюсь, что никаких нежелательных последствий эта вынужденная остановка не принесёт.

Вполне вероятно, а скорее всего так и есть, Радомир послал за мной своих верных слуг, но удивительное дело, никто так и не нагнал меня. Неужели везение в этот раз окажется на моей стороне? Однако думать о том, что до меня нет ему и дела, не хотелось (несмотря на то, что это был бы лучший вариант исхода произошедших событий).

Я уселась у окна, налила рейнское в кружку, принюхалась и, не заметив ничего необычного, с грустной усмешкой отсалютовала своему отражению в зеркале, а потом немного выпила. Тепло приятно обожгло, растекаясь по всему организму сверху вниз, отчего к обычной усталости прибавилась апатия.

Капли дождя стекали по стеклу, образовывая причудливые дорожки, но мне не было до них ровно никакого дела. Я, глядя в окно, с равнодушием проводила взглядом пробежавшую под дождём полную женщину, отчего-то решив, что она имеет отношение к кухонным работникам. Но кроме неё больше никто не попался на глаза. Казалось, что сама природа нарочно установила эту погоду, чтобы мы вместе с Быстрым не застряли где-то в лесу, а передохнули, как и полагается по-человечески.

– По-человечески, – пробормотала я, горько усмехнувшись своим мыслям. Ведь когда- то я имела дело исключительно с людьми, не умеющими оборачиваться и принимать другие формы. Хотя, поступки у животных очень часто гораздо честнее, чем у самых благовоспитанных и высокопоставленных людей.

Полумрак из-за отсутствия привычного света (нарочно не зажгла свечи) настраивал на довольно ностальгическую ноту. Прикрыв глаза, я сама не заметила, как соскользнула в омут воспоминаний.

Глава 1. Знакомство

Семь лет назад. Ярославе восемнадцать лет

Меня воспитывал отец, граф Алекс Белтонич, которого я всю жизнь горячо любила всем своим сердцем и верила ему. А мама пропала много лет назад, в то время мне было всего лишь три года, так что основные воспоминания связаны исключительно с отцом. Конечно, стоит отметить, что для графа я была не родной дочерью, а приёмной. Но он даже неоднократно при матери, а потом после её пропажи, порывался дать мне свою фамилию, сменить Огарёва на Белтонич, но я отказывалась. Так хотела мама, а, значит, на то её светлая воля и нарушать просто не хотелось, да и не имела права. Папа понимал и принимал моё решение, но вместе с тем периодически намекал, что дочери важного сановника выгоднее и спокойнее будет по жизни иметь известную фамилию, нежели ту, что не на слуху. Но со временем он перестал взывать к голосу моего разума, как в дальнейшем оказалось, это к лучшему.

Отец дал мне блестящее образование, что мог позволить себе человек его круга, за что впоследствии я была очень благодарна. До совершеннолетия со мной занимались лучшие учителя нашей процветающей страны Тарсмании, ну, а потом случилось в некотором роде чудо. Два года мне дозволено было заниматься в институте благородных девиц. Изучать там не просто танцы, историю (всё это, надо сказать, я знала ещё со времен домашнего воспитания, так что тут было не так уж и сложно). Но самое главное, в чём я видела большое преимущество для себя, это совершенствование языков (белогорского, аравийского и гастонского) до идеала. А ещё и изучение предмета биологии, которая почиталась абсолютно необязательной для девушек моего круга. Даже подружка Лера, шутя, смеялась, что это блажь, лучше бы обратила внимание на кавалеров, что в большом количестве бродят возле нашего кованого забора в институтские перемены.

И я обратила, только случилось всё это не у институтского забора, не на бульваре, где мы с Лерой регулярно прогуливались под присмотром её мамы. Произошло столь важное для меня событие на торжественном приёме, на который нам с папой однажды принесли приглашение.

В один воскресный день, когда отец не был вызван на службу, а мне был предоставлен законный выходной, по сложившемуся приятному обычаю расположились в гостиной. Отец читал одну из своих мудрых книг, которые он регулярно заказывал из-за границы или привозил лично. А я просто была рядом, что нас обоих, несомненно, устраивало.

Папа, граф Алекс, давно бы мог жениться и привести любую женщину в свой дом. Вот только частенько вечерами, когда отец просиживал за работой в своём кабинете, я заставала его, задумчиво смотрящего на портрет моей пропавшей матери. Странное дело, но если он в силу своих обязанностей был вынужден уехать куда- либо, то неизменно брал с собой небольшую миниатюру с её изображением. А как только приезжал, то сразу шел в рабочий кабинет, чтобы убедиться, что с портретом всё в порядке. Глядя на всё это, я очень сомневалась, что кто-нибудь когда-нибудь сумеет полюбить меня так же, как мой отец пропавшую много лет назад свою Ксению. Маму.

Отец выглядел замечательно для своих пятидесяти лет. Подтянутый, без капли лишнего жира (что необычно для людей его возраста и достатка), с налётом седины в некогда каштановых волосах, он был всегда чисто выбрит и ухожен. Дамы всегда и везде обращали на него внимание, полагаю, некоторые даже думали, что причиной его исключительно холостой жизни я – мешающая личному счастью отца.

Ко мне дамы подкатывали с улыбочками, приглашая посетить какое-либо чудное место, присылали конфеты. Но я была сама вежливость (хоть и незамужняя девица, но от подруг и служанок слышала, что именно нужно мужчине от женщины), а потому вполне вероятно, у отца к этим дамам тоже имелся свой весьма определённый интерес. Вот так мы и общались на протяжении довольно долгого времени со всеми поклонницами отца и моими поклонниками, оставаясь по- прежнему верными своей маме, друг другу и самим себе.

Лёгкое покашливание из дверей говорило о том, что пришел пожилой и глуховатый, но весьма преданный слуга Николас, который на подносе принёс несколько писем и вежливо предложил их отцу.

– Яра, глянь, – окрикнул меня отец, в то время как я морщила нос над очередной картинкой из учебника по биологии.

Обезьяна, чьё строение было красочно изображено на странице, отчаянно напоминала нашего институтского дворника, который (мы с подружками точно видели) иногда напивался и крался в свою каморку, чтобы его не увидела директриса. У меня даже было подозрение, уж, не с дворника ли рисовали сей образец необычной живности. Но делано суровый вид отца заставил отвлечься от своего дела.

– Да, папа, прости, зачиталась! – моя попытка оправдаться была встречена утвердительным кивком, и тут же отец протянул мне глянцевый конвертик, пахнущий лилиями и сандалом.

– Граф Гринвич прислал приглашение, – прокомментировал он, в то время как я разглядывала причудливые завитушки письма. Каждое семейство старалось отличиться и обязательно вплести черты своей монограммы в текст.

– Да, хорошо, – отозвалась я, мысленно прикидывая, что новое платье, заказанное мной вчера у портного, очень даже подойдёт к этому случаю. А ведь ещё надо забрать шляпку от модистки. – Через пару недель, это самое то. Как раз и Софи управится с работой.

– Новое это правильно, – прищурился отец с таким хитрым видом, что я тут же забыла про обезьяну. К тому же два раза в одном платье он никогда не позволял мне появляться на подобных мероприятиях, а тут, такое загадочное лицо…

– Пап, – недоверчиво протянула я. – Ты что задумал? Неужели опять женихи?

– Не опять, – укоризненно ответил граф, которому, по моему решению, уже пару раз пришлось делать официальный отказ от брачных предложений относительно моей персоны. Отец говорил, что пока согласен с таким моим решением, потому что ему вовсе не хочется оставаться одному. – У Гринвича сын из-за границы приезжает, – правая бровь отца глубокомысленно поднялась, отчего я почувствовала удивление. Чтобы отец сам указал на кого- нибудь! – Довольно сообразительный и приятный молодой человек, судя по тем встречам, что были у нас с ним в прошлой моей поездке в Гастонию. Будущий дипломат или что-то в этом роде. И довольно не глуп.

– Это интересно, – отозвалась я и с удовольствием закрыла учебник. Новость о приезде сына у Гринвичей будет известна не только мне одной. А, значит многие девицы, в том числе и мои хорошие знакомые, будут готовиться к подобному мероприятию с усиленным рвением.

– Вот именно, Ярослава, – усмехнулся отец и многозначительно выглянул, – действуй.

Меня пока никто не интересовал настолько, чтобы можно было с уверенностью заявить, что люблю. Но здоровый дух соревнования с подругами даже в таком мероприятии, как приём у Гринвичей, дал о себе знать. Папа как- то на такое моё отношение нахмурился, а после махнул рукой, пробормотав, что когда придёт время, то я всё своё ребячество заброшу.

И вот, наконец, настал этот самый день приёма, когда мы подъехали к огромному особняку Гринвичей. За городом у них был и замок, и прочее имущество, а тут, в столице, каждое уважающее себя семейство старалось жить исключительно в достойном жилище. Мы тоже владели большим замком с огромной многовековой историей и одним поменьше. Благодаря стараниям отца здание, где мы жили, поддерживалось в идеальном состоянии, и было оснащено по последнему слову техники. А в столице наш двухэтажный особняк вызывал зависть прогуливавшихся мимо горожан.

– Алекс, – радостно приветствовал нас граф Льюис Гринвич, подтянутый мужчина с абсолютно лысой головой, – очень рад! А это, неужели Ярослава? А как выросла, – мужчина прикоснулся губами к моей руке, как полагается в таких случаях, но перед этим оценивающе стрельнул по мне глазами и тут же погасил эту вспышку, – просто невеста.

Я улыбнулась и уже спустя десять минут нашла свою подругу, несомненно, скучающую на огромном балконе Гринвичей. Лицо Леры выражало крайнюю заинтересованность болтовней незнакомого кавалера. Вот только с таким восковым лицом Валерия всегда выслушивала педагогов с абсолютно скучными лекциями.

– О, Ярослава, ты уже тут! – шумно окрикнула меня Лера и подозвала к себе, – смотри, это же Даниэль! Он сказал, что вы когда- то встречались.

– Очень приятно Вас видеть, Ярослава, – приятный бархатный голос молодого мужчины, которому на вид было не больше двадцати пяти лет, словно задел что-то в глубине моей души, и я улыбнулась, привычно протянув для поцелуя руку. – Я вижу, Вы меня не узнали?

– Признаться, нет, – в свои слова я постаралась вложить твердость, – да и прошло много лет, как мы с Вами виделись.

На лице красавца-брюнета, а по-другому я его назвать не могла, медленно расцветала белоснежная впечатляющая улыбка. Да и сам он, словно эталон, соответствовал моим требованиям. Высокий, подтянутый, пусть не такой уж и широкоплечий, но это всё на любителя. Правильные черты лица, ровная кожа (простите, но неухоженное лицо даже в мечтах целовать не очень-то комфортно), короткая стрижка на чистых волосах – всё настолько идеально и шло Даниэлю, что я невольно залюбовалась и едва не выдала себя с потрохами.

– Но Вы запомнили. – Синие глаза цвета бездонного неба искрились, щедро делясь со мной своими брызгами. Кажется, Лера куда-то исчезла, скорее всего, увидела того самого молодого военного, кем бредила последнюю неделю, попеременно то восторгаясь исключительно в моём обществе, то опуская его в глубины порока.

Вежливая улыбка в ответ и приложенный левой рукой веер к правой щеке явно не остались незамеченными этим брюнетом. Зачем я утвердительно ответила именно таким образом, не знаю, но Даниэль приблизился на шаг ближе ко мне, всё ещё оставаясь в рамках дозволенного.

– Вы всё ещё лазите по крышам, Ярослава? – Ямочки на его щеках выглядели трогательными, даже захотелось прикоснуться к ним пальцами, но я пересилила это глупое желание.

***

Тринадцать лет назад, замок. Ярославе пять лет

После того, как мама пропала, отец разрешал мне многое, да и до сих пор не видел ничего зазорного в том, чтобы дочь умела скакать на лошади для возможности разнообразить пешие прогулки и для укрепления мышц, а также плавать, не считая эти занятия бесполезными для девушки.

На тот момент, когда к нам неожиданно заехали граф Гринвич со своим сыном Даниэлем, мне было примерно пять лет. Отец был занят со своим управляющим, а я, как полагается, убежала от нянюшки и носилась по двору за курами вместе с дочерью кухарки Марфушкой. Да, я прекрасно знаю, что маленькой леди не пристало подобным заниматься с теми, кто почему- то считался ниже тебя по происхождению, но ведь с подружкой было весело! А ещё она знала много всяких игр, например, кто дальше всех прыгнет с забора, с крыши курятника, кто выше всех залезет на дерево, у кого во время забега по берегу брызги долетят дальше всех.

В общем, в жаркий летний день брызги нам показались самым актуальным из проказ, и мы сбежали, ободрённые собственными идеями и радостью от соприкосновения с водой. Речка Нестёрель не самая большая и глубокая из окрестных водоёмов, но золотистый песочек, тянущиеся в водную глубь причудливые косы весьма привлекали местных ребятишек, в том числе и меня. Пока добирались до речки, встретили ещё местных крестьянских девочек, правда, они постарше меня на пару лет. А затем всей командой запрыгнули в воду с разбега, на ходу скидывая лёгкие платьица.

Было весело, и уже никто не вспоминал про забеги по песчаному берегу, наслаждаясь самим фактом сидения в воде. Тонкие исподние рубашонки прилипали к телам, и лично мне не было дела до того, что моё дорогое бельё, украшенное по краям шитьём, очень отличалось от простенького белья подружек. Да и в таком возрасте не каждый будет брызгать слюнями от зависти. Мне повезло, девчонки ни разу не бросили завистливого взгляда, а только веселились и визжали на всю Нестёрель.

– А давайте, кто всех дальше прыгнет! – предложила одна хохотушка, и мы с радостью как лягушата стали повторять за ней, признавая подобное весьма хорошей идеей.

Идея была хороша, но только не для тех, кто не умеет плавать. Я разбежалась и прыгнула, по ходу зажмурив глаза. А вот дна под ногами не почувствовала… Это потом, спустя несколько лет и будучи подростком я осознала, что весила легче подружек, разбежалась и прыгнула несколько не туда, отчего и оказалась в стороне от того места, где резвились девчонки. Омут, что оказался подо мной был, словно провальная яма и какое- то время я барахталась, пытаясь что-то сделать, как- то выплыть, чтобы спастись. Я не видела подруг, сгрудившихся на берегу в испуге, не видела, попытался ли кто-нибудь их них помочь мне. Но зато хорошо помню, как кто- то ухватил меня за тяжелую намокшую косу и резко дёрнул.

– Глупая девчонка, – грубо произнёс незнакомый мальчик в тот момент, когда я стояла на коленях, упираясь руками на песчаном берегу, и откашливалась. – Разве вас не учат, что к воде без взрослых ходить нельзя? Вот скажу твоему отцу, он тебя хворостиной пригладит. Будешь коров пасти и в корыте плескаться.

– Сам дурак, – произнесла я возмущённым тоном, сев на колени в воде и отводя прилипшую прядь со лба. Моё негодование было вызвано не болью, что шла от корней волос, не возможным наказанием в виде выпаса скотины, а предположением, что отец позволит хоть кому- то выпороть меня или более того, ударит сам!

– Хоть бы спасибо сказала, глупая малявка, – надменно произнёс мальчик и резко развернувшись, ушёл, скрывшись где-то за крутым берегом. Цокот копыт раздался тут же, и я поняла, что он точно удалился от нас.

– Спасибо, – запоздало буркнула себе под нос.

Тут же подбежавшие подружки наперебой стали помогать мне выйти из воды. Больше всех старалась пухленькая Марфушка, всегда считавшая, что барышню, то есть меня надо опекать, а из-за этого случая как бы ей самой не попало хворостиной.

Мы на всякий случай позагорали на берегу речки, исподнее высохло, а после, надев свои платьица, припустили домой. А вот там- то меня ждал сюрприз.

– Яра, где ты бегала? – недовольная нянька больно схватила меня за руку как раз в тот момент, когда я попыталась незаметно прошмыгнуть в свою комнату с мягкими туфлями в руках, – опять с девчонками на речку ходила? Девочка, сколько раз можно говорить, что настоящие леди обувь носят на ногах, а не под мышками! Пошли скорее переодеваться, к вам важные гости приехали, граф Гринвич с сыном, очень воспитанный мальчик. Отец уже спрашивал, как скоро ты появишься, чтобы представиться.

– Спрашивал? – решила я подать голос, потому что всё остальное слышала тысячу раз. – Ну, тогда пошли скорее!

Не то чтобы я была особо шаловливым ребёнком, просто лето, прекрасная погода вовсе не располагали сидеть на скамеечке в тени около неторопливой няньки и не бегать, не прыгать, а уж тем более не кричать в своё удовольствие. И всё же, уже спустя двадцать минут, я входила в уютную гостиную, где мой отец и гости устроились на диванах.

А главное, рядом с графом Гринвичем сидел тот самый мальчик, которому я была обязана своим спасением. Его глаза несколько расширились, а на губах появилась кривая усмешка. Естественно, меня он узнал, но не это главное, лишь бы не проболтался отцу! Я от переживаний сжала кулачки, а улыбка мальчика стала ещё более нахальнее.

Гости остались на обед, после которого отец и граф удалились в кабинет, обсудить какие-то неотложные дела, заставившие Гринвичей навестить нас тут, а не в столичном особняке. Мне же отец велел показать мальчику сад и наш фонтанчик, который в летнее время работал и радовал глаза.

Я снисходительно улыбнулась юному Гринвичу, и как заправская королева, жестом руки пригласила его проследовать за мной. Даниэль, а это был именно он, ни слова, ни говоря с хитрющим видом, шагал позади, отчего наш дуэт напоминал заключённого и его конвоира. На всякий случай свою косу я перекинула через плечо, а то мало ли что у него на уме.

– Не бойся, мелкая, – раздалось подленькое хихиканье позади, – не выдеру.

– Кто вас знает, – важно огрызнулась я в силу отсутствия рядом няньки. Она плелась где-то позади, по ходу давая наставления юной горничной и слышать меня точно не могла. – У меня она одна и мне её очень жалко. А Вам, Даниэль хотела сказать спасибо, но не успела. Вы убежали, – ещё раз оглянулась для надёжности, чтобы удостовериться в том, что нас никто не слышит. – И пожалуйста, не рассказывайте о случившемся папе, – последние слова добавила, чуть ли не шёпотом.

– Я не ябеда, чтобы жаловаться на мелких глупых девчонок, – важно ответил Даниэль, и за это мне отчаянно захотелось состроить ему смешливую вредную рожицу. Опять меня назвал глупой, а это получается провокация! Ведь если мы сейчас начнём переговариваться, то вполне вероятно, что он выдаст меня, а этого ой, как не хотелось.

– Ну, вот и прекрасно, – произнесла я полная достоинства и взяла мальчика за руку в тот момент, когда мы вышли в сад с фруктовыми деревьями, красиво свисающими то тут, то там гроздьями винограда. А ещё в саду было несколько красивых фигур своенравных богинь со сказочного Олимпа, выполненных исключительно из белого мрамора.

Няньку моё движение руки несказанно умилило, потому что она почитала меня за ребенка, которым я собственно и была. А это действие, скорее всего она оценила как проявление симпатии к новому знакомому, который явно может благоприятно повлиять на такого сорванца, как я. Даниэль промолчал и не отнял своей руки, и лишь покрепче перехватил мои пальцы, которые практически не отпускал всё время, что мы гуляли.

А потом Гринвичи уехали и больше мы не встречались с Даниэлем. Поговаривали, что он получал образование где-то за границей, впрочем, так поступали многие аристократические семьи, кто надеялся в будущем вырастить из своих отпрысков дипломатов, умеющих не просто общаться, но и работать на благо государства в других странах. Я даже давно забыла, как выглядел этот мальчик, до того самого момента, как произошла наша с ним встреча.

***

На приёме у Гринвичей. Ярослава

– А ты изменилась, Ярослава, – задумчиво произнёс эталон мужской красоты и в его глазах промелькнул неподдельный интерес.

– Ну, так столько лет прошло, – запнулась я как самая несобранная ученица. Не сказать, что общение с противоположным полом было идеально для меня, но всё же подобного смущения точно не было давным- давно.

– Сколько? – делано нахмурился Даниэль, в то время как синие брызги из глаз выдавали смешливое настроение.

– Тринадцать, наверное, – отозвалась я не вполне уверенно, но именно после этого случая я попросила отца научить меня плавать. Он посмеялся девичьим капризам, но, тем не менее, нашёл это не такой уж и глупой затеей. И с тех пор сам лично руководил моим обучением и надо сказать успешно.

– Вы танцуете?

Потанцевали, и раз, и два, и три, на радость нашим отцам и на зависть девицам, что приходят на подобные приёмы, балы с единственной целью обзавестись выгодной партией. Даниэль был действительно очень выгодным женихом, вот только я об этом не задумывалась ни разу.

Мы бесконечно кружились, и казалось, что вокруг больше нет никого. Куда делось моё желание посмеяться, пофлиртовать с кавалером, а потом неожиданно сбежать, оставив его в полном недоумении, но ни в коем случае не обиженного на шутливую меня? Понятия не имею, только вдруг оказалось, что мне очень важно, чтобы о Даниэль и в следующий раз пригласил именно меня, а не какую-то другую не менее достойную девушку.

Так бывает, поверьте. Ещё вчера я и знать не подозревала что тот самый нахальный мальчишка, что в моих воспоминаниях запечатлелся несколько резковатым, насмешливым, но, несомненно, храбрым, сегодня покажется мне совершенно другим. Он произвёл неизгладимое впечатление как интересный мужчина, чьё внимание не отвлекалось на местных красавиц, а целиком и полностью было предназначено только мне.

– Даниэль, – позвала я его в тот момент, когда очередной танец, кажется, сиреневый вальс подходил к концу, а мне срочно потребовалось уединиться в дамской комнате. Да и отец несколько раз прикрывал глаза, что означало, ему требуется со мной переговорить.

– Да, Ярослава, что ты хотела? – легкий наклон головы, лукавая полуулыбка…. Как это всё безумно шло молодому человеку. Или я, потонув в синеве его глаз, стала похожей на прочих девиц, готовых пойти за избранником, лишь стоит тому поманить девушку пальцем? Глупость какая.

– Если ты не возражаешь, то следующий танец я не буду танцевать с тобой, – мои пальцы были вложены в его руку. Но даже сквозь перчатку я чувствовала огонь, словно не было никакой преграды, а эти соприкосновения похожи на что-то большее, чем просто пожатие по сути случайных друг для друга людей.

– Почему? – недоумение, а в его синих глазах помутнело бездонное море или вдруг небо решило показать свой характер, стало грозовым, пустив в мой адрес молнии. – Ты устала?

– Нет, – тихо рассмеялась я, нарочно перед этим не сказав, что мне нужно удалиться, припудрить носик и вместе с тем, не забывая, что мы не просто стоим, а танцуем, плавно движемся. Лёгкое пожатие его пальцев, чуть сильнее, чем следовало бы, означали гнев или это вышло случайно?

– Я, наверное, отдавил тебе ногу, и ты так сердишься, своевольная девчонка, – проворчал он, переходя на милостивые нотки, вместе с тем напомнив мне о прошлом. Грубовато выразился и несколько фамильярно, но я прощаю, в конце концов, этот мальчишка спас мне жизнь, а это дорогого стоит. – Признайся, это так?

– Нет, – я уже улыбаюсь, демонстрирую на щеках свои ямочки, а заодно испытываю терпение Даниэля, естественно, нарочно.

– Кому- то уже обещан танец? – кажется, он понял, что подобный разговор доставляет мне удовольствие и мягкая синева вновь заполнила его глаза.

– Нет, – я уже ждала, что же он предположит в следующий раз и, кажется, эта игра нравилась не только мне.

– Сдаюсь, – произнёс Даниэль таким тоном, что я сразу засомневалась в сказанном. Нет, такие не сдаются, никогда.

– Мне нужно переговорить с папой, – я удовлетворила его любопытство. И в тот же момент, когда партнёры по танцу приподнимали своих партнёрш за талию и переставляли через пол- оборота, я просто почувствовала его дыхание своей щекой. Хорошо, что ничего лишнего сын графа себе не позволил, иначе это было бы весьма оскорбительно для девушки моего круга.

– Мы ещё увидимся? – Вежливый поклон с его стороны в знак благодарности за чудесный танец, касание губами моей руки, ничего лишнего.

Отчего же сердце стучит, словно бьётся вольная птичка, пойманная в силки?

– Непременно, – уверяю я и пытаюсь по привычке ускользнуть. Но Даниэль этого не позволяет, а лично провождает меня к поджидавшему отцу.

***

Я уехала раньше в сопровождении верных слуг, что ожидали нас в карете, а папа остался, решая какие-то дела, и не все они касались исключительно служебной части. В конце концов, он тоже танцевал с дамами, некоторые из них были весьма недурны собой и наверняка имели стойкое желание пообщаться с графом Белтоничем с глазу на глаз.

Даниэль проводил меня до выхода из их дома, а папа посадил в карету, сказав пару напутственных слов. Слегка откинув занавеску, я смотрела на силуэт того, кто покорил меня с самых первых минут настоящего знакомства (детство не в счёт). Он продолжал стоять до тех пор, пока моя карета не скрылась в тенистой аллее Гринвичей, увозя меня вместе с приятными воспоминаниями и непонятным волнением.

Очень хотелось увидеть Даниэля, не сегодня, а как-нибудь.

***

– Ты не спишь? – Легкий стук в мою дверь в четыре утра в выходной день мог произвести только папа, – а я гляжу, что свет горит, значит, точно смогу заглянуть и поцеловать свою дочку на ночь.

– Уже утро, – хихикнула я и подставила лоб для поцелуя. И пусть мне давно уже пошёл девятнадцатый год, но наш ритуал повторялся изо дня в день, за исключением случаев отцовых командировок.

– Утро, – согласно повторил граф и довольно зевнул. – Кажется, твой вечер удался?

От него слегка, совсем неуловимо, пахло женскими духами, но в этом не было ничего нового. Мамы нет, а он всего лишь человек, который пусть по- своему, но хранит ей верность. Он не женится, не приводит в дом ту, что станет для меня мачехой, это ли не признак преданности?

– Вполне, – поддакнула я и быстро накинула халат, выскользнув из- под одеяла в тот момент, когда отец подошел к окну и уставился на наш сад. – Всё было замечательно, да ты и сам видел.

– Видел, – усмехнулся граф, – эта самая "замечательность" приглашает нас с тобой завтра к ним на обед.

– Неужели? – в ответ состроила удивленное лицо, но моего отца было не обмануть, он хохотнул, запустив в мою сторону небольшой диванной подушкой, от которой я ловко увернулась. – Он сам?

– Нет, конечно, Льюис и его жена. И мы пойдём.

– Как скажешь, – я уселась на диван рядом с отцом и прижалась к нему, как делала это тысячи раз в детстве и вчера тоже.

Запах чужих духов стал несколько сильнее, но я вовсе не придала этому значение, вскользь подумав, что возможно даже знаю, кому принадлежит "Аромат томной девы". Маркиза Фрея Ватори наносила их на запястья перед зеркалом в дамской комнате. Я ещё подумала, что не прочь иметь такие. Выходит, ошибалась, ведь теперь этот запах раскрылся с несколько тяжелым оттенком, а такое подходит только женщинам в возрасте.

– Скажи ещё, что тебе сегодняшний вечер не понравился, – нарочито строго произнёс отец.

– Отчего же, было очень мило. Прекрасные танцы, волшебная музыка.

– Да- да, – подковырнул меня граф. – Вот так всем и отвечай.

– Угу, – я ткнулась носом в плечо отца, понимая, что наконец- то приходит успокоение. Он дома, всё в порядке и это подействовало расслабляюще.

– Как жаль, что дети не могут всегда оставаться маленькими, – произнёс папа перед тем, как покинуть мою спальню.

Как бы мы не веселились накануне, но завтрак по выходным дням был непременно в десять часов. Так было заведено родителями изначально, и никто из нас никогда не нарушал этого правила. Спать ты можешь сколько угодно ночью, а утром будь добр, просыпайся, приводи себя в порядок и спускайся, чтобы семья действительно была семьёй, а не просто совместно проживающими персонами.

Огромный букет розовых роз и небольшую записку с монограммой рода Гринвичей "Доброе утро, Ярослава. Надеюсь увидеть Вас и Вашего отца у нас" доставили после завтрака. Я хотела делано нахмуриться, сделать вид, что не понимаю, зачем это всё, а потом решила не кривляться и не строить из себя зазнавшуюся недотрогу. Он хочет, чтобы я ему верила, доверяла? Что ж, посмотрим.

Обед прошёл во вполне мирной обстановке, что, несомненно, радовало оба семейства. Я улыбалась, вежливо общалась со всем семейством графа, получив от матери Даниэля несколько вполне приятных улыбок, кажется, натуральных.

– Мне нужно с тобой поговорить, – произнёс Даниэль в тот момент, когда отцы удалились в рабочий кабинет Гринвича, а мать, извинившись, отправилась на заседание какого-то новомодного женского клуба. Можно было и отказаться, но она председатель, а это значит, в случае неявки сочтут, что леди пренебрегает своими обязанностями.

Вот так мы и остались вдвоём, на какое- то время. Горничная, которой было велено присматривать, сидела и вязала в углу, как мышь, не шумя и не мешая нам.

– Слушаю, – я откинулась в кресле, пытаясь понять, что у молодого мужчины на уме. Он был самоуверен, решителен и вместе с тем что-то волновало Даниэля, я это было несколько любопытно.

– Ярослава, как ты отнесёшься к тому, что я попрошу у твоего отца разрешения, чтобы официально встречаться с тобой?

– Хм, – не сказать, что я опешила, но всё-таки подобное со мной случилось впервые. И хотела было воспользоваться на треть разложенным веером, прикрыв им половину лица и глаз, а потом подумала… И чего быть нерешительной? В чём сомнения?

Он ведь меня не замуж зовёт, не помолвка.

– А ты это почему делаешь? – я убрала руки от веера, чтобы ненароком не смолоть им какую- нибудь неожиданную глупость. Всё-таки такой момент, а тут придётся контролировать каждое действие, каждый взмах.

Даниэль рассматривал меня, а я, похоже, собралась покраснеть и чтобы не давать ему повода для насмешки или другого удовольствия, встала и подошла к распахнутому окну. Вид с третьего этажа открывался чудесный. Эта гостиная выходила на мостовую, тем самым давая возможность видеть тех, кто подъехал к огромным ступеням особняка. Можно было бы полюбоваться, если бы не причина, почему именно сейчас стою спиной к этому мужчине. Ну не думалось мне о природе, о красотах нашей столицы, все мысли были абсолютно о другом.

Я спрашивала его не просто так. Что руководило решением Даниэля? Возможность общаться со мной? Или какие-то далеко идущие планы, в том числе женитьба? А если так, то из чего он исходит? Из размера моего наследства или тут на первом месте стою я, молодая и привлекательная?

– Глупая девчонка, – бархатный тихий голос раздался позади меня, и я открытой шеей почувствовала его дыхание. Он говорил, как и тогда, много лет назад, только теперь его слова не были колючими и язвительными. Они были скорее волнующими, как и само присутствие сейчас за моей спиной конкретно этого человека. – Ты думаешь, что я могу это делать из-за выгодности нашего союза?

– А разве это новость? – отозвалась я.

Люди нашего круга очень часто поступают именно так, так в чем же отличие в случае с Даниэлем? Но следует признаться, что даже имей он и такую цель, то конкретно его персона наиболее предпочтительна, чем, например, маркиза Берси, что прошлый месяц прислал к отцу своё деловое предложение. Глупец, решивший, что графу Алексу Белтоничу важнее перспектива, нежели собственная дочь. Моё растерянное лицо при виде закорючек, собственноручно выведенных Берси, сказало отцу обо всём, и спустя пять минут маркизу был направлен письменный отказ.

– Да, так действительно принято и я даже хорошо понимаю это и в большинстве случаев одобряю, – он выделил последнее слово. – Но я не все, если ты это заметила.

Заметила, ещё как. Мне даже страшно стало повернуться, потому что Даниэль до сих пор стоял позади меня, не прикасаясь, но мне и этого было достаточно.

– Ну, так что, Ярос- с- слава? Стоит идти к твоему отцу? – он произнёс моё имя так.. нежно.

– Попробуй, – с каким- то вызовом ответила я и развернулась, чтобы смотреть на него в такой момент, а уж тем более не отгораживаться занавеской.

– Спасибо, – он осторожно, самым нежнейшим образом приподнял согнутым пальцем мой подбородок и поцеловал. Легко, словно пёрышко коснулось моих губ.

– Ты … – внятная речь куда-то подевалась, что было для меня весьма несвойственным делом.

– Не бойся, – горячая мужская ладонь сжала мои пальцы, – ничего лишнего. Пойдём, я покажу тебе новых рыб, что привёз для аквариума отца. А Бетси, служанка, уже спит, так не будем ей мешать.

Я скосила глаза на горничную и что-то засомневалась, что женщина действительно успела уснуть. Скорее всего, она просто подыграла Даниэлю.

– Да, конечно, я слышала, что он очень этим увлекается, – нарочито бодрый голос был мне несвойственен, но ведь и не каждый раз меня целовали. А если быть точной, ещё никогда.

Нет, молодые люди пытались произвести на меня впечатление и до некоторой степени так оно и было, но всё происходило как- то в шутливой, что ли форме. Для меня.

Отец, естественно не возражал против наших встреч с Гринвичем, с условием, что они не будут выходить за рамки приличия.

И виделись мы не то, чтобы часто – пару раз в неделю, ну от силы три. Я училась, а он вникал в дела своего отца, бездельничать нам обоим было совершенно некогда. Иногда он приезжал к нам, посидеть, но обычно кто- то маячил на горизонте, присматривая за нами для порядка. Так что почти никаких встреч наедине, но иногда мы просто шли прогуляться в городской сад, что делало нас причастными к какой-то совершенно другой жизни, где я и Даниэль были чем- то целым.

Я едва не подпрыгивала от радости каждый раз, когда видела его, приближающегося к нашему дому. Сумасшедшая? Вряд ли, просто прекрасно понимала, что пришёл он – мой час. Влюбилась.

Глава 2. О девицах, способных на всякие глупости в любом возрасте

Спустя несколько месяцев. Ярослава

Осенний бал, чем не развлечение для институтских воспитанниц? И я, как положено, ждала и готовилась. Заказала новое платье в комплекте с перчаточками от локтя, в тон, естественно, сумочку и атласные туфли.

Даниэль посмеивался над моими рассказами о девичьих переживаниях и обещал прийти и убедиться, что я самая красивая девушка и титул "Леди Осень" по праву будет принадлежать только мне. Но это были всё шутки, потому что никого постороннего на бал было невозможно пригласить. Данное мероприятие проводилось между институтом благородных девиц и кадетским корпусом детей привилегированных сановников. Одним словом, закрытое мероприятие под надзором родителей и кучей воспитателей.

– Надеюсь, завтра мне не откажут в свидании с тобой, – посмеялся вечером Гринвич накануне осеннего бала.

– Ну, не знаю, – протянула я, и синие брызги его необычных глаз вновь захватили меня.

Словно магия, они регулярно опутывали, что даже трудно становилось дышать. Восторг и нежность переполняли всякий раз, стоило Даниэлю только случайно задеть меня, что уж говорить о том, когда он волнующе касался моей руки своими нежными губами при нашем прощании.

И вот он настал, этот самый день. Всё было чудесным и, кажется, очень даже жаль, что рядом со мной рядом не будет Даниэля. Однако не это удивило меня сегодня, а разговор с папой.

– Яра? С тобой можно поговорить?

Он вошел в тот момент, когда горничная закончила с моей прической. Девушка тут же выскочила, боясь попасть отцу под руку. Странно, но многие его считали слишком строгим и суровым сановникам, видать все сливки, то есть внимание, мягкость и отеческая ласка доставались исключительно мне.

– Да, папа, – тут же отозвалась я, уловив в его голосе что-то напряженное.

– Ты в последнее время очень сблизилась с Даниэлем, – он осторожно подбирал слова, словно нанизывал камушки на то, что зовётся ожерельем.

– Это плохо? – Моё сердце с тревогой тут же ухнуло куда-то вниз, а щёки заалели.

– Нет, что ты. – Отец провёл рукой по моей щеке, прикоснулся губами ко лбу, как делал это тысячи и тысячи раз. – Но всё же, я прошу тебя, дочка, будь внимательна. Вокруг столько положительных и подающих надежды молодых людей.

– Он тебе не нравится? – Я нахмурилась, даже не понимая, что, по сути, отец в чем- то прав.

– Нет, маленькая, – произнёс мой родной граф, – Даниэль Гринвич, на мой взгляд, довольно неплохой и перспективный молодой человек, без тёмных и неприятных историй. И не смотри на меня так, – голос папы зазвучал несколько насмешливо, но всё с теми же заботливыми нотками, – должен ведь я знать, кому доверил крутиться возле своего сокровища!

– Угу. – Я осторожно прижалась к папиному плечу, стараясь не помять причёску, – должен. Ты ведь мой папа.

– Твой, маленькая. А потому осмотрись вокруг. Ты словно ослеплена Даниэлем. Влюбилась, это, несомненно, но посмотри вокруг. Не хочу, чтобы потом ты в чем- то упрекала себя. Возможно, твоё внимание переключится на кого- то другого и тогда ваши отношения с молодым Гринвичем покажутся не такими важными.

– Нет пап, – прервала я речь отца, – никого не вижу. Но ты не беспокойся, сегодня же буду оглядываться по сторонам, чтобы была возможность сравнить, – я тут же попыталась улыбнуться, чтобы порадовать отца.

Но он не понимал, что всё это бесполезно, а может просто не хотел понимать. Он отец, а каждому родителю тяжело расставаться с детьми и ощущением, что твоё чадо любит кого- то кроме тебя.

– Вот и умница, надеюсь, отдохнёшь с удовольствием.

– Постараюсь.

К сожалению, отец никак не мог отправиться со мной к самому началу осеннего бала. Эти неотложные дела, комитеты, всё отнимало довольно много времени, но я не в обиде. Папа обещал, что непременно приедет несколько позднее, а за мной заехала подруга Лера со своим братом Сержем, он- то как раз кадет, значит, имеет пропуск. Нет, ну я и сама могла прибыть одна, но в компании значительно веселее, а потом это ожидание чего-то необычного, оно не пропало даже с возрастом.

– Ярослава, – Серж хитро заулыбался при виде меня, отчего я сразу заподозрила его в какой-то шутке или мелкой пакости, – ты не откажешь мне в первом танце? А то мало ли кто к тебе подойдёт. Вдруг у него изо рта будет плохо пахнуть или твои ноги не выдержит тяжести мужского ботинка?

– Так и быть, – я милостиво согласилась, – твои аргументы приняты.

– То- то же, девчонки, – самодовольно произнёс Серж. – Со мной не пропадёте.

– Ага, – поддакнула Лерочка, – главное чтобы ты сам Яре ноги не отдавил, а то знаю я тебя, медведя.

– Вредина, с тобой точно не танцую, и даже не проси, – прокомментировал он с ухмылкой и нарочито равнодушно уставился в окно.

Серж и Валерия Беловы были не самого знатного рода, но весьма богатого, оттого все двери в нашем государстве перед ними были открытыми. И пусть в Тарсмании их семейство поселилось всего несколько лет назад, но материальные возможности делают чудеса. А я привыкла к шуточкам Белова, который был старше нас с Лерой ровно на два года, и именно поэтому считал себя вправе давать нам советы, а то и наставления. Иногда прислушивалась к Сержу, но в основном нет, что всё же не мешало нам поддерживать хорошие отношения.

Мы вошли через парадные двери, около которых стояли двое учителей и приветствовали прибывающих на осеннее торжество. А щуплый на вид секретарь директора расставлял аккуратненькие галочки, отмечая всех прибывающих по списку.

Началось всё с получасовой торжественной речи, произнесённой директрисой и полковником кадетского корпуса, от которой мы должны были вдохновиться, а в результате ждали, когда всё это закончится. Но было не так уж и скучно, ведь напротив нас, девушек, так же с деланным спокойствием выстроились молодые люди, те, с кем нам предстоит провести этот незабываемый вечер.

Зал, украшенный последними осенними цветами, надувными шарами и самодельными бумажными гирляндами, изображающими всё те же цветы, был чудесен. Много света, льющегося из огромных окон, море улыбок, как молодёжи, так и старшего поколения. Всё это создавало необычайно волнительную атмосферу, от чего даже на лицах самых строгих классных дам изредка мелькали довольные эмоции.

– А сейчас, – торжественно произнесла директриса, и весь зал мгновенно замер в ожидании и предвкушении, что было слышно, как у кого- то выпал из рук веер, – полонез!

И тут же грянула музыка, завораживая и приглашая окунуться в эту восторженную атмосферу. А Серж, как и обещал, приблизился ко мне и с очень важным видом, будто он уже генерал, а не простой кадет. Я тут же обернулась, а то вдруг буду ждать, улыбнусь ему, а он идёт не ко мне, а например к стоящей рядом Марии.

– Ярослава, Вы позволите пригласить Вас? – нарочито растянутые слова и сам тон были так непривычны, что я едва не прыснула, наблюдая это важного юношу. Но нет, уже не такого и юношу, а практически мужчину, по которому, судя по завистливому взгляду некоторых институток, ни мало из этих девиц и сохнет, оказывается.

– Конечно, Серж, – отозвалась я и сделала книксен в ответ на его легкий поклон, полный достоинства.

Нет, Белов определенно был среди фаворитов этого вечера, и это было видно не только из завистливых взглядов и расспросов девушек, с которыми я вместе училась. Я провела своё собственное сравнение, не опираясь на некоторую пристрастность Леры – он действительно был великолепен! И движения, и стать, да и просто море обаяния! И когда только всё появилось?

– Следующий танец я обещал Валерии, – шепнул мне Серж со своей фирменной усмешкой, – но я надеюсь, что твои ноги пока целы?

– Пока да, – ответила я ему в тон и вновь сделала книксен в знак благодарности за чудесный танец. Потому что с самого первого раза не хотелось ударить в грязь лицом, ведь за всеми танцующими следили те, кого не пригласили… А ещё и учителя танцев, весьма требовательный и фанатичный до своего предмета народ.

Второй танец был с кем- то незнакомым, третий снова с Сержем…. я кружилась, с лёгкостью отдаваясь той самой музыке, что царила вокруг и завораживала нас всех. Весь огромный зал был полон надежд и восторга.

Но не стоит думать, что в эти моменты я забыла про Даниэля, вовсе нет. По совету отца смотрела и сравнивала, обращала внимания на тех или иных молодых людей. Как будто тут, за один вечер я смогла бы узнать кого- то из них больше, чем знаю Даниэля? Или словно без этого я видела и общалась исключительно с женщинами. Нет, конечно. Однако совет отца, в какой-то степени перешедший в стадию развлечения заставлял меня останавливать взгляд то на одном кадете, то на другом. И самое замечательное было в том, что лучше младшего Гринвича даже не промелькнуло мужчин.

Их нет, для меня, только он.

– Смотри- смотри, – шептались девчонки, сгрудившись у окна, и я, естественно с ними. Ноги устали и хотелось немного отдохнуть, да и элементарно поболтать, – а у Катерины оборка оборвалась, видать у модистки гнилые нитки.

– Нет, это ей кадетик оборвал, спутал мазурку и марш, – осторожно хихикнул кто- то из девушек. Смеяться очень громко и в открытую, было бы верхом неприличий, а нужные слова, они итак нашли свободные уши.

– Всё трещите, – насмешливый голос Сержа заставил некоторых покраснеть, ну а Лера просто фыркнула, давая понять, что нехорошо подкрадываться к нам.

Честно говоря, вокруг было столько украшений, развешенных между колоннами и по стенам, плюс огромные шторы, что подойти незамеченным конкретно сейчас не было никакого труда. Мы были заняты, вокруг движение, вот он и подошел к нам, как мог.

– Ярослава, следующий танец вальс, ты не возражаешь? – обратился Серж ко мне, не знаю, в какой раз за вечер.

Но я не успела открыть и рта, потому как за моей спиной знакомый бархатный голос со слегка недовольными нотками ответил за меня.

– Возражает, этот танец, как и все последующие только мои.

– Но это решать не Вам, Даниэль Гринвич. – Серж никогда не слыл трусом и за словом в карман не лез.

Девчонки, что стояли вместе со мной притихли, и было бы весьма забавно и интересно, если бы центром этого спектакля не была я сама. Серж мой друг, но не больше, а Даниэль.. Моим внутренним рассуждениям не суждено было продлиться, Лера, словно испугавшись за своего братца, слегка дёрнула его за рукав, отвлекая. Как вовремя, ведь я только что хотела извиниться перед Беловым и предпочесть Гринвича, но всё случилось иначе.

– Серж, но ведь ты обещал, что вальс станцуешь со мной? – обиженные нотки в голосе, натуральная артистка, – забыл?

– Прости, Ярослава, – он оценивающе глянул в мои глаза и всё понял сам, – я был не прав и действительно обещал этот танец Валерии.

– Бывает, – только и успела я произнести, переведя дух, как знакомые сильные руки уже вовлекали меня в водоворот этого сказочного танца, вторя музыке и всеобщему настроению. Откуда-то с потолка сыпались вырезанные из золотистой фольги желтые листочки клёна, да и просто мелкой нарезки, имитирующей осенний листопад.

– Как ты сюда попал? – спросила я Даниэля, направляющего меня в самую середину, где уже кружились несколько пар, – ведь говорили, что только допускаются лишь воспитанницы и кадеты.

– А тебя, оказывается нельзя оставлять без присмотра, – он не ответил на мой вопрос, но глаза прожигали ледяным синим огнём.

Неужели так выглядит ревность Даниэля? Наверное, это должно быть приятно, но только не для меня и не сегодня.

– Отчего же? – мне не в чём оправдываться, а потому какой вопрос, такой и ответ. Кажется, младший Гринвич понял, что несколько перегнул палку, потому как холодный лёд его глаз несколько умерил свой напор.

– Ярослава, я специально пришёл, чтобы отогнать всех претендентов на твой танец, – чётко произнёс Даниэль, и я только тут увидела, что находимся мы вовсе не в огромном зале, а на примыкающей одной из террас.

– А я не видела никого, – в тон ему был мой ответ. Я ведь действительно никого кроме него не вижу, а это так, очередное развлечение, чтобы заполнить ту пустоту, которая образовывается всякий раз, когда Даниэля нет рядом.

– Спасибо, – он прикоснулся к моим губам очень быстро и торопливо, одновременно сжав пальцы руки, и тут же отодвинулся на нейтральное расстояние.

Всё правильно, мне тут ещё учиться, а чьи- то шаги уже раздаются по коридору, но это мой отец. Он только что прибыл и увидел нас, упорхнувших на террасу, и тут же проследовал сюда. Нахмуренный взгляд отца уловил Дан и, похоже, смутился. Что же, это тоже своеобразное замечание.

Вовремя пришел папочка, ведь спустя какое- то время, после приветствий мужчин мимо нас проследовала директриса…. Обошлось!

***

Даниэль

Даниэль Гринвич с самого детства мечтал стать дипломатом, а так как отец не последний человек в государстве, то и для сына с его правильными планами припас зелёную дорожку.

Хочешь учиться за границей, а ещё лучше в Гастонии? Пожалуйста! Хочешь стажировку у самых видных стратегов, плетущих интриги ещё до того, как люди начинали в них участвовать? Да, легко!

Всё было брошено к ногам парня, главное, что воспользовался он с этим с умом, отучившись, а потом даже с какой-то легкостью приняв всё то, что другим приходилось зазубривать.

Учеба и стажировка закончились и вот он, единственный сын, гордость и наследник графа Льюиса Гринвича прибыл в столицу под крыло отца и его хорошего друга Алекса Белтонича. У последнего, как оказалось, дочь из сорванца превратилась в прекрасную, интересную и весьма начитанную девушку.

Даниэль никогда не был дураком в отношении особ противоположного пола. И за границей с завидной регулярностью посещал только лучшие бордели. Потребности тела, их никуда не денешь, так зачем же мучиться? Самостоятельно справляться с желанием это не в его стиле. За хорошую плату можно всё, в том числе полное отсутствие претензий со стороны партнёрш. Кое- кто из них, особо понравившиеся, даже получали подарки от Даниэля, впрочем, подобным знакам внимания он не придавал никакого значения. Плата за хорошо оказанные услуги, только и всего.

Взаимовыгодное сотрудничество.

Но с первых фраз, брошенных Ярославой, понял, это как раз тот самый идеальный вариант, когда приятное общение с женщиной вполне может закончиться объединением наследств. Неплохо, даже весьма. Не каждому удаётся совместить брак, чувства и немалые деньги в придачу, а точнее почти никому.

И если сейчас перед ним, Даниэлем выстроился бы ряд высокородных девиц, то предпочтение отдал бы только ей, Ярославе. Не дикарка, но независима, не идеальная классическая красавица, но отчего-то многие мужчины не сводят с неё своих глаз. Правильные черты лица, прямой нос, зелёные глаза, средний рост по описанию могли принадлежать многим девушкам, и всё же именно этой идеально шло.

Они танцевали, но он уже знал, что завтра непременно должен увидеть эту девчонку. Ту самую, ради которой он когда- то без раздумий прыгнул в воду, на ходу стаскивая сапоги. Ту самую, которую когда- то он вытащил за косу, а теперь эти каштановые волосы сверкали и переливались, представляя немалую гордость для владелицы.

Улучшив момент, Даниэль переговорил со своим отцом, чтобы тот под любым предлогом пригласил завтра Белтонича с дочерью на обед. И не важно, что сейчас они тоже тут, главное завтра не будет посторонних, всяких знакомых и родственников, мельтешащих перед глазами по делу и не очень. Отец довольно улыбнулся, привычным движением руки протёр несколько взопревшую от винных паров лысину белоснежным носовым платком и высказал полное одобрение причине этой просьбы.

На следующее утро, не сумевший как следует выспаться из-за совершенно новых для него мыслей Даниэль понял, что если он упустит Ярославу, то будет глупее того смешного осла, что в прошлом году видел в зоопарке Гастонии.

Она согласилась встречаться с ним, и это было так необычно. Что-то глубоко запрятанное ото всех в душе стало просыпаться, подавая радостные посылы. Стоило Яре (а для себя Дан называл её именно так) улыбнуться, как он тут же расплывался в ответной улыбке.

Дочь графа Алекса нахмурится, а Даниэль был готов немедленно узнать, в чём причина и не бросался, потому что чувствовал, это временное и если надо, Яра всё расскажет.

– Скажи, – спросил он однажды во время очередной конной прогулки, – почему ты не взяла фамилию отца? Белтонич?

– Это важно? – заинтересованные нотки прозвучали в её ответе. – Тебя это волнует?

Даниэль прислушался к своим ощущениям… Нет, бунтарства и возмущения в её встречном вопросе не было, а значит, всё в порядке.

– Нет, – он был честен и старался с Ярой говорить только правду, – не важно. Но тебе самой в жизни было бы проще.

– Я не переживаю, Даниэль, – искренне рассмеялась девушка, – и у меня всё в порядке, поверь.

– Но ведь фамилия Огарёва закрыла бы рты любопытствующим, – не унимался он, искренне не понимая, почему девушка ушла от прямой если не выгоды, то несомненного удобства. Не каждый знает, что у графа Белтонича приёмная дочь, но при случае сплетни за спиной – не самое лучшее средство общения с окружающим миром. – И ведь он тебя воспитал как родную дочь?

– И что? – в голосе Ярославы прозвучали насмешка и нетерпение одновременно. Похоже, эта тема не так проста для неё, но Даниэлю было интересно всё, касающееся Огарёвой. – Скажи, почему ты всё-таки спрашиваешь, разве для тебя в таком случае что-то меняет? И если я завтра стану Белтонич, то ты будешь ко мне лучше относиться? Ответь, Даниэль!

– Нет, не стану.

– Ну, спасибо за честность, – она скривилась, позабыв про манеры, отвернулась и пришпорила коня.

Что?… Да нет же!

– Стой, упрямая! – закричал Гринвич и отправился за ней, – ты не так поняла! Ярослава!

Догнать её удалось довольно быстро и то благодаря тому, что конь Даниэля был не простым, а элитным скакуном. Слабость, она ведь у каждого своя.

– Стой! – гаркнул Гринвич, перехватив под удила коня под девушкой. Кажется, Яра посмотрела на него после этого с любопытством, смешанным с возмущением? Что же, это уже неплохо. – Я имел в виду, что не стану к тебе относиться лучше, – он бросил взгляд на Огарёву, уголок губ которой опять искривился. Ну, нет уж, обойдется! – Потому что лучше некуда! Неужели ты этого не видишь, Яра?

Получилось как- то смазано, но да это не важно. Главное для Даниэля – выпутаться из той словесной перепалки, которая стоила им первой ссоры. Надо же, кто мог подумать, что подобное случится с ними.

– Не вижу что? – буркнула упрямица, но, похоже, воинственный настрой пропал и то хорошо.

– Я люблю тебя, Ярослава, – он спрыгнул с коня и, с чувством собственника положив руку на колено упрямой девчонки, слегка сжал его.

Хорошо, что она была в костюме наездницы, иначе Даниэль не мог бы поручиться в том, что не засунул бы руку под бесчисленные оборки платья модницы. Это было неприлично и даже очень, но, похоже, Ярослава пребывала в шоковом состоянии. Она не улыбалась, не отворачивалась. Огарёва просто прикусила губу и, не мигая, уставилась на него, Гринвича, который впервые в жизни признался в любви к женщине. Он множество раз слышал подобное от дам в свой адрес, иногда повторял эти слова, дабы сделать любовницам приятное, но чтобы сам! По собственной инициативе, а ещё по зову сердца – никогда!

И для Гринвича это было так волнительно!

– Повтори, – потребовала Яра приглушённым голосом, сжав рукой хлыст, – или мне послышалось? Это такая шутка?

– Нет, так и есть. Я люблю тебя, – осторожно, словно боясь, что упрямица снова что- нибудь выкинет, он взял Ярославу за руку и прижался губами к запястью. Ему даже показалось, что она издала судорожный вздох, и от этого кровь забурлила, но Даниэль сдержался.

Нельзя с ней так.

– И мне не важно, – он продолжил начатое, ведь хотелось, чтобы она поняла весь его сегодняшний разговор, – чью фамилию ты носишь. Просто для тебя, наверное, было бы проще по-другому.

– Даниэль, – она осторожно высвободила свою руку и поправила непослушные длинные пряди мужчины, пытливо вглядываясь в его глаза, – мне хорошо и так. Я очень люблю отца, и он это прекрасно знает. И я была бы самой счастливой на свете, если бы носила его фамилию. Но это всё, что осталось мне от моей матери, понимаешь?

Поняли ли Гринвич! Как ни странно, но ему даже стало стыдно в какой-то степени. О чём это он? Какие выгоды для неё, если тут всё гораздо яснее и важнее.

– Ты замечательная, – он снова прикоснулся к её руке, поцеловав в этот раз ладошку, пахнущую запахом кожи вожжей. Кажется, его ладонь пахла точно так же.

– Скажешь тоже, – пробормотала она.

В восемнадцать лет многое кажется таким необыкновенным и румянец на щеках девицы так мил! Но Даниэлю уже не восемнадцать, а целых двадцать пять, и, похоже, он спутал смущение Яры с обычной простудой!

– Ярослава? Ты как себя чувствуешь?

Конец октября – не самое лучшее время для прогулки верхом, особенно когда дело касается не мужчины, а девушки.

***

Спустя полтора года, Ярославе уже двадцать лет

Весенняя весёлая капель напоминала легкий музыкальный перезвон, и я улыбнулась. Наконец- то! Закончатся морозы, снежные заносы. Не нужно будет кутаться в теплые шубы, повсюду таскать с собой варежки и муфту. Нет, это всё уже изрядно наскучило. И скоро, совсем очень скоро я окончу этот институт (какое счастье, ведь за пару лет он мне несколько поднадоел). Хотелось чего-то другого, абсолютно отличного и, кажется мои ощущения, мечты не обманули.

Апрель просто ворвался своим солнцем, растапливая снега, льды на реках и озёрах. Как правило, во всех школах, пансионах первого числа принято устраивать день смеха и шуток, разыгрывая друг друга и даже строгих учителей. В этот раз меня раззадоривало не желание пошутить над кем- то, не общее весеннее настроение, перемешенное с радостью скорого окончания учёбы. Не это меня будоражило.

Накануне у нас с Даниэлем произошла помолвка, а потому все последующие дни имели исключительно радостные окраски. Я была счастлива, неимоверно. Дан сиял, словно и не я перед ним, а неземная королева. И словно не он мой приз, а я его долгожданная победа. Это было каким- то важным порогом жизни для меня. Новая жизнь. Вместе с Даниэлем.

Зимние холода отступали, и всё меньше хотелось сидеть дома, а потому наши прогулки по городскому парку участились. Мы держались за руки, болтали, а иногда, совсем украдкой, когда точно знали, что рядом никого нет, целовались.

– А где мы будем жить? – Мой вопрос, он вовсе не праздный, потому что хотелось жить с отцом, чтобы он не чувствовал себя одиноким. У Льюиса Гринвича есть жена, а у моего папы только я и безмолвный мамин портрет.

– Где скажешь, – отозвался Даниэль, не проникнувшись моим настроем, – мне всё равно. Не хмурься, ты ведь рядом, а это главное. Я ведь не всегда могу тут оставаться, скоро придет конец не только твоей учёбе, но и моей стажировке тут, у нас в Тарсмании. А где я, там и ты, если не возражаешь.

Он был так мил! От яркого солнышка слепило глаза и я, прикрыв их ладошкой, вздохнула. Так не бывает! Слишком хорошо!

И даже папа, на которого в последнее время дела навалились больше обычного, и тот при виде меня расцветал, заражаясь моим прекрасным настроем.

Спустя два месяца на руках у меня красовался документ об окончании учёбы. На дорогой глянцевой бумаге, пахнущей новой типографской краской и слегка чернилами. "Сей диплом удостоверяет в том, что девица Огарёва Ярослава дворянского происхождения похвально окончила институт благородных девиц".

Одно дело было сделано, и отныне с учёбой было покончено. Ну, разве что нужно будет выучить языки той местности – куда пошлют Даниэля, но это уже совсем другое дело.

В конце мая папа всеми вечерами просиживал в своём кабинете то один, то попеременно вызывал каких- то своих служащих.

– Пап, что-то случилось? – Я зашла в его рабочий кабинет перед сном в тот момент, когда была уверенна, что именно сейчас никого нет из посторонних, и своим присутствием точно не помешаю ему.

– Что ты, – он тут же прикрыл толстую тетрадь и устало откинулся на спинку массивного дубового стула. Морщинка, залёгшая между бровей, в последнее время стала глубже, и, кажется, прибавилось седины.

– Ярослава, ведь я уже не молод, – отозвался отец с грустной улыбкой, значит, последние мысли я произнесла вслух. – И седина, как говорят, украшают мужчину.

– Украшают, – отозвалась я и, придвинув свободный стул, прижалась к отцу, словно на диване. – Пап, а хочешь, я буду жить с тобой тут, а Даниэля навещать. Когда он уедет работать за границу.

– Не вздумай это сказать своему жениху, – рассмеялся отец и вытер рукой набежавшие слёзы. – Не поймёт.

Неужели я сказала глупость? Похоже, что да. А может, у него глаза слезятся от усталости, а не от моих наивных слов?

– Нет, Ярослава, ты будешь ко мне приезжать, да и я, сама знаешь, иногда мотаюсь за границу. Будем видеться, и писать друг другу часто, как только сможем. Кстати, через неделю меня отправляют с делегацией в Аравию.

– Надолго? – мне очень не нравилась чрезмерная усталость отца, пусть теперь она стала вполне понятна. Он всегда готовился перед поездкой, а ещё и эта сложная напряженная обстановка между нашими государствами.

– Примерно на месяц. Ты не волнуйся, я уже общался с Гринвичами, заботы о проведении свадьбы они в связи с этим берут на себя. Чек на внушительную сумму я уже подписал.

– Я совсем не об этом, пап, – я смотрела в родные глаза, и слова застряли в горле. Отец всегда слыл отличным дипломатом, но его услугами наш император пользовался в исключительных случаях, когда конфликт между государствами грозил перерасти в нечто большее. – Между Тарсманий и Аравией будет война?

– Нет, что ты, – голос папы был твёрд, но мне ли не знать его! Он не просто искусный дипломат, он ещё и мой отец, а потому я подсознательно чувствовала: не всё так просто. – У нас действительно есть проблемы и большие, взращенные на многовековом недопонимании, но это всё решаемо, – он прижал мою голову к своему плечу и поцеловал в макушку. – Эх, дочка, как же я рад, что ты у меня есть.

– И я, – промямлила в ответ и пустила слезу, уткнувшись в отцовское плечо.

***

Отец уехал, а меня захватили предсвадебные хлопоты, связанные с бесконечными примерками у портного, уборкой нашего замка. Вообще- то у нас всегда была чистота и порядок, но ведь такое событие на носу! Так что всё заново начищалось, перемывалось и отстирывалось. Столовое серебро, что ещё ровно месяц назад натирала прислуга, было приказано заново достать и почистить. И так во всем.

Я разрывалась от тысячи дел, а скорее от дурных предчувствий. Каждый день ждала от отца хоть каких- то известий, и они приходили, правда, не так часто, как хотелось бы. Газеты наперегонки пестрили заголовками, что вот- вот начнётся война, и вооружение противника стягивается к нашим границам. Другие утверждали, что якобы одно очень авторитетное лицо поделилось секретной информацией, что войны нет, и не будет, а это только пустые домыслы. А на самом деле, никакого противника и поблизости нет.

Волнений было много, особенно за папу. Даниэль как- то успокаивая, сказал, что как политик папа очень изворотлив, и переживать так сильно не нужно. Я хотела обидеться на это, а потом порадовалась. Пусть как угодно, лишь бы вернулся. У отца есть родной старший брат Питер, но из-за женитьбы на маме всё их общение свелось к минимуму, а потому искать утешения или поддержки у дядюшки даже не пыталась. Мы и виделись- то от силы пять раз в году на официальных приёмах, бросали сухие приветствия и только.

Но, похоже, именно сейчас в обстановке неизвестности, для прессы это было звёздное время, продвигающее их газетную выручку в сторону увеличения. И с каждым днём новостей становилось всё больше и больше. Многие знакомые, в ком текла аравийская кровь даже в малой доле, покидали нашу страну, что не прибавляло мне уверенности.

И вот однажды, начитавшись подобной литературы, я залезла с ногами на мягкий диванчик и разрыдалась. Мне было страшно, страшно за наше с Даниэлем будущее, а ещё страшнее за отца, которого в любой момент могли просто- напросто взять в заложники. И пусть говорят, что император им дорожит, но ведь он тут, а папа там! Я не выла как корова, но слёзы текли, не переставая, словно вот- вот должно произойти что-то дурное.

От переживаний приказала принести мне бутылку рейнского вина и откупорить. Папа говорил, что оно очень нравилось маме, так не стоило нарушать традиции. Но как нарочно, это не успокоило, а только усилило поток слёз из глаз.

– Ярослава? – окрикнул меня знакомый голос, и я подняла своё зарёванное лицо.

Мгновенно к красноте от слёз прибавился румянец от неудобства. Он вошел такой весь … как всегда неотразимый, а я тут, одна с припухшими глазами и полным отсутствием хорошего настроения.

– Ты? – я действительно удивилась. Не тому, что мне не доложили о его приходе. Тут все просто. Каждая служанка знала, что мы скоро поженимся, а значит, Дан пользовался некоторыми привилегиями, в том числе и таким образом как сейчас.

Я удивилась другому. Честно говоря, вовсе не ожидала увидеть его тут, именно сегодня вечером. Даниэль вчера предупредил, что у него одно очень важное дело и увидимся только завтра. Наверное, ещё и поэтому моя хандра усилилась.

– Да, то, что запланировал, пришлось отложить, – он нервно подёрнул плечами, отчего мне показалось, что этот момент ему не очень нравится. Вероятно, поэтому поспешил перевести разговор на другую тему, – что случилось? Почему ты в слезах и это вино?

Он приблизился, присел рядом, отобрал бокал с рейнским и допил оставшийся глоток, а потом прижал меня к своему плечу. Как- то получилось, что рука Даниэля стала твёрже, а может быть он просто захотел прижать меня покрепче, морально поддержать. Но я от этого движения соскользнула с плеча, уткнувшись губами в шею. Кожа Дана пахла хорошим дорогим парфюмом, вперемешку с мужским запахом.

Кровь мгновенно прилила к голове, и только одна мысль…. Это неправильно, Даниэль хоть и жених, но лучше не надо….Я попыталась отстраниться, но моя сила против его – ничто.

Мы целовались сотню раз, но и только. Подобного между нами не было, пока.

– Яра, – прохрипел Даниэль теми самыми бархатными нотками, что так мне всегда нравились у него, – это неправильно, мелкая.

Неправильно. Но отчего в тот момент, когда он говорил эти слова, его руки делали совсем другое. И в то время, пока одна удерживала, чтобы я не сорвалась и не отстранилась, другая гладила мою шею.

– Дан, не надо, – я попыталась осторожно отстраниться, упираясь в его грудь обеими руками.

Мои руки слишком слабы, и рейнское вино, кажется, восстало против меня, а может быть перешло на сторону Даниэля. Он сминал мои губы, тем поцелуем, которого до сих пор никогда не позволял себе со мной. Мне было хорошо и эти поцелуи нисколько не оскорбляли мои чувства, наоборот распаляя и вызывая непонятное и новое волнение, жар в груди и внизу живота.

Пышные оборки на полуоткрытых плечах…. Модный элемент, весьма удобный для влюбленных и горящих страстью мужчин и неподходящий для теряющих разум женщин.

– Прекрати, пожалуйста, – шептала я в тот момент, когда он покрывал поцелуями мою шею, плечи, а крепкая мужская ладонь проскользнула внутрь, нарочно задевая оказавшуюся такой чувствительной грудь. – Сейчас сюда кто-нибудь войдет….

– Никто не посмеет, не бойся, – выдохнул он мне в губы, – а боишься, пойдём к тебе.

– Не боюсь, – ответила я и в этом была права.

Я не переживала, что кто- то войдёт, потому что, как правило, в это время меня уже никто не тревожил, зная, что допоздна зачитывалась какой- нибудь книгой, а потом, не беспокоя никого из прислуги, отправлялась отдыхать.

– Тогда, – его ласки стали несколько смелее и вот резким движением Дан отстранился, переместившись на колени передо мной, – позволишь?

– Дан, – предупреждающе запротестовала я, поправляя плечо на место, – до свадьбы осталось немного, потерпи.

Если честно, то и себя я где-то уговаривала тоже. Такой шквал ощущений, усиленных в стократ их новизной. И туман в голове, образовавшийся из винных паров и моего отклика на ласки Даниэля.

– Нет, – он осторожно положил руки на мои лодыжки, проведя пальцами снизу вверх до самых колен. А потом прижался губами, поцеловал, непрерывно массируя мои ноги.

Я задохнулась от нахлынувших переживаний и наклонилась назад.

– Не бойся, я с тобой, – прошептал искуситель, запустив свои руки гораздо выше, чем я даже могла предположить в своих дерзких мечтах о нас.

Оказывается, всё гораздо эмоциональнее и острее. Мысль о том, что проделывал Даниэль это ловко и умело, царапнула моё самолюбие, но его напор и нежность отодвинули всё на второй план.

Дан опрокинул меня на диван и навис сверху, усилив свои ласки рукой, языком, заставляя позабыть о стыде, о себе и о той причине, почему ещё недавно я была в слезах. Он шептал мне такие слова, от которых кровь бурлила, словно то же рейнское вино, разгоняясь по моим венам. Я плавилась от слов Даниэля и действий, потеряв рассудок, отдавшись ему.

Боль от его проникновения была, но не настолько сильная, чтобы стоило на это обращать внимание. Гораздо важнее показались ощущения, что мне впервые пришлось испытать. Я задохнулась от наслаждения, с трудом заставляя себя не кричать, чтобы не привлекать внимания….

Спустя десять минут Даниэль перекатился на бок, не отрывая от меня своих синих глаз. А у меня не текли слёзы, просто было в этом что-то такое, что заставляло чувствовать себя не в своей тарелке.

– Тебе было хорошо со мной? – спросил мой мужчина, заправляя мой непокорный каштановый локон за ухо.

– Да, – стыдно сказать, но всё это правда. Никогда не позволяла себе подобного и даже близко! А тут, словно у меня снесло крышу, словно Дан был последней моей надеждой, способной утешить и помочь.

– Я люблю тебя, Ярослава, – прошептал он и прикоснулся губами к уголку моих губ, – случившееся ничего не меняет, ты прекрасно это знаешь сама.

– О, Дан! Мне кажется, что я низко пала! – из меня с болью вырвались слова, что никак не шли из ума.

– Глупая моя, – он рассмеялся, прижав меня к себе, – тогда бы не было других, а только исключительно падшие женщины. Я был у тебя первым и это главное для меня. А месяцем раньше, месяцем позже – это не в счёт. Веришь?

– Да, – я ткнулась ему в плечо, чувствуя, что от этих слов стало несколько легче. Действительно глупая.

Спустя два часа Даниэль покинул наш замок, отказавшись занять место в гостевой комнате. Его право.

Как и то, что на другое утро огромная корзина розовых роз и маленький плюшевый мишка красовались в моей комнате.

Так вышло, что до приезда отца у нас случилась ещё одна близость с моим любимым. Но как ни странно, произошла она не от моих слёз печали, а просто от настойчивости Дана. Впрочем, не стоило всё валить на него, ведь в глубине души я тоже этого хотела.

Глава 3. Разбитый хрусталь

Спустя месяц. Ярослава

Папа вернулся в конце июня, и я подумала, как же он устал! Морщинки на лбу, словно разлинованные листы тетради были четкими и не пропадали при любом выражении лица. Постоянно сведённые брови говорили о крайней степени переживаний. Через месяц состоится свадьба с Даном, а мне стало казаться, что стоит отложить. Иногда чувствовала себя виноватой, потому что реально помочь хоть чем- то отцу не получалось.

Папа по- прежнему шутил, интересовался моими делами и подготовкой к свадьбе. Но всё чаще ночью, в тот момент, когда мне не спалось, я подходила к окну и видела свет в его рабочем кабинете. Это отцовское старание работать до конца, на износ мне не нравилось, но на все мои возражения папа отмахивался.

– Пап, но ведь заключено перемирие и войны не будет. Отдохни.

– Успею, Яра, ещё не время. Иначе перемирю конец, – он мельком взглянул на меня, слегка улыбнулся и вновь углубился в чтение каких- то бумаг.

Чем занимался отец, я не знала. Никогда не мела привычки совать свой нос в его дела, да и не собиралась. Если честно, даже мысли об этом не было даже ради любопытства. Подобное унижало, всё равно, что лазить по чужим карманам.

Отец занимался политикой, не самым благодарным делом, но знаю, возьмись он за что- нибудь другое, то оно так же блестяще удалось бы ему.

Я очень переживала за отца, а ещё переживала за себя.

Неделя задержки, что может быть страшнее? Мне очень не хотелось подобное скрывать от папы, да и с Даниэлем требовалось поговорить, вот как нарочно из столицы мой жених уехал по какому- то поручению графа Льюиса, а вернуться должен со дня на день. Я молча страдала и нервничала, видя спасение только в скорейшей свадьбе.

Как- то раз подруги, с которыми я вместе закончила обучение, пригласили меня попробовать горячий шоколад в новом заведении мадам Шоко. Сладкое это хорошо, особенно если ты не одна и вам явно есть, что вспомнить. Валерия и две сестры Эмма и Лемма вполне хорошая для меня компания.

– Ярослава, – пристала Лера в тот момент, когда я отправила ложку нежнейшего лакомства в рот, мечтательно прикрыла глаза, – чем будешь заниматься после свадьбы? Ты уже решила?

– Нет пока, а что? – опешила я. – Чем ещё могут заниматься жены? Домом или следовать за своим мужем.

– Это всё правильно. А тебе не хотелось бы создать свой клуб, а ещё лучше, если он задастся целью облегчения труда угнетённых женщин.

– Нет, не хотелось бы, – отозвалась я, смутно догадываясь, что вряд ли подобное понравится моему отцу и будущему мужу тоже. Хотя чего гадать, попозже и спрошу, как-нибудь. – А ты, про каких женщин?

Я представила, что буду бороться за права нашей старой кухарки, но она сама не желает уходить на покой. Отец множество раз предлагал, даже советовал перейти помощницей какого- нибудь нового повара, а она ни в какую не соглашалась, твердила, что это означает, что в её услугах не нуждаемся. Папа предложил пару раз, но больше не настаивал. У кухарки есть дочь, Марфуша, если что, она нам обещала сказать, предупредить, когда женщине станет действительно тяжело.

– Например, про падших! – с горячностью заявила Лера, с победоносной улыбкой посмотрев на нас. У Эммы от удивления округлились глаза, у Леммы приоткрылся рот. – Это ведь так эффектно!

– Лер, – я предусмотрительно сунула ложку в чашку с шоколадом, – ты как собралась облегчать им жизнь? – Про себя мысленно добавила "Поделить тяготы пополам? ", но вслух озвучивать не стала, вдруг подруга обидится.

– Ну, – она густо покраснела, догадавшись, о чем мы тут сейчас подумали, и исправилась, – нет, похоже, этим мы помогать не будем. Не справимся, точно говорю.

Эмма и Лемма одновременно кивнули, а я тоже согласилась с последним выводом подруги.

Спустя час я в хорошем настроении возвращалась домой. Светило яркое солнце, грозя оставить на коже загар, но мой неразлучный зонтик спас от нежелательных последствий. Предстать краснокожей девицей перед Даниэлем не очень-то и хотелось.

Около дома стояла большая черная карета, скорее напоминавшая закрытый короб. Даже занавески в неё и то были черными! Но как только моя коляска остановилась рядом, карета тронулась прочь в сопровождении двух вооруженных конных солдат.

– Что происходит? – это были первые мои слова, которые адресовала дворецкому Генри, пятидесятилетнему мужчине.

– Леди,…– промямлил он и покраснел, словно я застукала его за чем- то неприличным, – отца Вашего, графа Алекса, арестовали.

– Что?

– Сказали до выяснения обстоятельств. Он тут вам письмецо успел передать, – из рукава Генри достал вчетверо сложенный листок и протянул мне. – Графу дали пять минут на сборы он и черкнул, а потом на лестнице обронил. Я тут как тут, сразу понял, что не просто так.

Спешно развернув бумагу, уставилась на шокирующие слова.

"Ярослава! Не пойму пока в чём дело, но тебе нужно немедленно уехать из дома. Вначале обратись к моему старому другу Якобу, его дом зеленый, у городской почты. Деньги и драгоценности знаешь где. Пока не возвращайся, как освобожусь, я обязательно тебя найду. Всё будет хорошо, любящий тебя отец".

И приписка :"Я ни в чём не виновен и постараюсь вернуться как можно скорее".

Я пробежала глазами по бумаге раз, второй, третий. Мой мозг отказывался понимать происходящее. Всегда знала, что работа отца сложно, но что вышло? Неужели кто- то решил за что-то отомстить? Враги есть у каждого, особенно у того, на кого в крайние моменты император возлагает свои надежды и доверие. Но подобное было впервые, и сдаётся мне, только что завершившиеся переговоры не самый последний повод для неприятностей.

– Но что же предпринять? – вслух пробормотала я, – этого просто не может быть!

Тут же, повинуясь какому- то внутреннему порыву, бросилась в кабинет отца, чтобы сделать то, что он велел, всё ещё не до конца осознавая, зачем это всё нужно. Куда забрали папу, почему?

Я влетела в кабинет и сразу к сейфу, мельком бросив взгляд в сторону большого окна, выходящего на городские улицы, подъезд к нашему дому… Улыбающийся дядюшка Питер как раз только что вылез из коляски, осмотрелся и с не менее самодовольным выражением лица поспешил в сторону входа в дом, постукивая резной тросточкой по каменным ступеням, которых было ровно пятнадцать.

Быстро, просто очень быстро засунула свои документы в лиф платья (они всегда лежали стопочкой в сейфе месте), а деньги запихнула в сумочку, с которой я только что вернулась с прогулки и машинально повесила на руку. Все купюры естественно, не влезли, как и драгоценности, некоторые из которых просто пришлось отправить в карманы, словно носовой платок или сущую безделицу.

– Дядя? – я поспешила навстречу не самому приятному человеку на свете, но отчего-то не хотелось, чтобы он видел меня тут. – Добрый день. Какими судьбами.

– А ты не очень то и вежлива Ярослава, – широкая улыбка и наглость пятидесятилетнего мужчины светились, выдавая сущность не самого порядочного человека. У нас с ним не общая кровь, но общий родственник- папа, только это заставляло меня удержаться от откровенного игнорирования этого человека.

Он ненавидел мою мать, а это самое основное, значит, нет никаких причин питать к нему какую- либо признательность. Круглое пухлое лицо, темные волосы, редкие на макушке, выпирающий живот, всё это так контрастировало с моим отцом настолько, что иногда казалось, будто они и вовсе не родные. Каждый раз при виде меня у дядюшки Питера лицо покрывалось красными пятнами, выдавая всю злость в мой адрес. Ещё бы, неродная дочь нелюбимой невестки, что может быть противнее для него!?

– Но вы ведь пришли не просто так, я права?

От него ждать помощи или хотя бы совета не хотелось, но всё же Питер Белтонич меня удивил.

– Я знаю, что произошло с моим братом, а потому сразу поспешил сюда.

– Знаете? Откуда? – прошло слишком мало времени, с того момента, как отца увезли, он, возможно ещё не успел доехать до тюрьмы… Дядя важный сановник по особым делам, вероятно кое- что и слышал.

От этой мысли мне стало нехорошо, стоило только представить, что мой папа вечером не вернётся домой, как обычно с работы. О том, что его, как обычного вора или убийцу бросят в грязную вонючую камеру, непременно с крысами и мышами.

– А ты не глупа, молодец, – похвалил меня родственник без тени улыбки на пухлом лице. – Как только я узнал, что планируется арест, то поспешил предупредить, но оказалось, опоздал.

Я молча кивнула, изображая согласие. Опоздал, что толку повторять это вслух. Мне хотелось удалиться к себе, переодеться, ведь только сейчас я осознала, что в этом прогулочном платье куда-то бежать вовсе не практично, да и не подходит оно для подобных дел.

– Ярослава, ты должна покинуть этот дом! – четко произнёс он и ни тени сочувствия в глазах я вовсе не увидела. Я стояла выше его на три ступени, но та злоба, что вырвалась наружу из глаз дядюшки, казалось, заполнила всё пространство вокруг.

– Отчего же? – я не хамила, просто мне было чрезвычайно интересно услышать мнение родственника, который в настоящий момент был предметом моей жгучей ненависти.

– Во-первых, то, что схватили Алекса, это только начало.

– За что его схватили, – прервала я пророческую речь дяди, – Вы знаете?

– Шпионаж в пользу Аравии, – голос мужчины приобрёл трагические нотки, – предательство.

– Ложь, – рявкнула я, забыв, а точнее наплевав на все правила приличия, – мой отец патриот! И никто никогда не сможет обвинить его в подобном, даже Вы!

– Не забывайся! – красные пятна вновь проступили на искривившемся лице мужчины, и он уже не церемонился, ударил тростью по большой напольной вазе, что стояла около лестницы. Сухая длинная трава и цветы, те самые, что по осени я собирала около нашего загородного замка, рассыпались, смешавшись с осколками вазы. – Ты никто здесь, поняла? Этот дом принадлежит моему брату, а, значит, в его отсутствие распоряжаться им буду только я.

– Отец вернётся! – меня просто выворачивало от гнева, и я перешла на крик. – А я его дочь!

– Нет, ты дочь той самозванки, которая только по документам была дворянкой, а на деле непонятно кем. Бродяжкой, что он подобрал в лесу вместе с тобой, которая использовала его, как могла. Я пытался разыскать следы якобы родовитой родни Ксении, твоей матери – бесполезно.

Мне никто и никогда не рассказывал мою историю по этой линии. Отец всегда говорил, что родные мамы умерли, она не справилась с управлением имения, поэтому решила всё продать и переехать в другое место. Как раз во время переезда отец и мама познакомились, что переросло в нежные чувства. А жила мама не где- нибудь, а в Аравии…. Может быть этот факт в сегодняшней истории был кому- то на руку?

Как страшно…

И вместе с тем я чувствовала, что волна протеста поднимается во мне. Отец кристально чистый человек, он гораздо порядошнее, чем все наши знакомые. Для него патриотизм это не пустой звук!

С мамой встретились только к счастью, это папа постоянно любил повторять. И будто бы всё семейство Белтоничей решило сказочно разбогатеть за счет него, посватав за разжиревшую дочь виконта Алей. После выходки отца и его женитьбы на маме, на виконтессе женился дядюшка Питер, со временем промотавший половину состояния жены. Папа часто повторял, что решил жениться на миловидной и хорошенькой девушке с ребенком (моей маме), чтобы спастись от нежеланного брака, в результате был счастлив всё время, что они были вместе. Сам не знал вначале, что именно мама и есть единственная, и другой просто не надо. Потом, папа несколько лет искал пропавшую маму, нанимал частных сыщиков, не доверяя сыску императора на сто процентов, но все сводилось к одному. Графиня вышла в сад подышать свежим воздухом с книгой, как делала это ежедневно, не изменяя своей привычке и своему расписанию дня, связанному с обеденным отдыхом.

С книгой вышла, но ни той, ни другой не нашли.

Никого. Никогда.

– Кто бы я ни была для вас, – после последних слов выдержала небольшую паузу, – но это имущество в случае отца отходит ко мне, ведь я правильно понимаю законы Тарсмании, а мне уже двадцать лет! – Улыбка, полная превосходства всегда мне удавалась, но видно родственник слеп или слишком непробиваем, к тому же наполненный своей злобой.

– Может и так, только неизвестно, что за птичка ты сама, – дядя осклабился, отчего жир на щеках переехал ближе к ушам. – И с виду институт посещала, учёбой занималась. Вроде все кристально чисто. Только кто твоя мать? Может беглая аравийка? Слишком свободолюбивая и независимая девка, чтобы родиться в нашей империи. И тут как раз всё совпадает! Мой наивный братец попадает под влияние твоей лживой матери и как следствие столько лет Алекс работает на врага. А твои подруги? Чем ты среди них промышляла? Слушала разговоры, передавала врагу.

Я похолодела, как никогда. Какое счастье, что с этим мерзким человеком у меня нет ни частички общей крови! Как же гадко!

– Всё сказали? – голос – лёд, другого в моём ассортименте для него просто уже не было. Правая рука периодически поглаживала платье, словно проверяя на месте ли драгоценности и деньги, что засунула в карман. Лазить по сумке в присутствии этого гада просто не решалась.

– Мразь, – он вдруг согнулся, довольно резво для своей комплекции и резко потянул ковёр, расстеленный по ступеням, на котором я как раз стояла. – Чтобы ты сдохла в сточной канаве, чтобы Алекс никогда тебя больше не увидел.

Я была в шоке. Папа в тюрьме, на допросе, а тут такое…

Упала, скатившись по ступеням, отбив и руки и ноги, но не это сейчас волновало. Поднималась медленно, но с полной уверенностью – это не просто чужой мне человек, он явно причастен к аресту отца.

Никогда больше не поздороваюсь даже из вежливости, не подам руки и не назову дядей даже из великой надобности.

– Пошел вон, – я вставала с колен, понимая, что ещё пару слов и наброшусь на лже- родственника, последнюю жирную сволочь и выцарапаю ему глаза.

– Я? – он невыносимо нагло заржал, словно полжизни провел на территории конюшен, подражая скакунам, – если через два, нет! Через полчаса ты всё ещё будешь тут, то знай, просто так не уйдешь. Прикажу арестовать, на худой конец просто посажу в чулан и запру. А уж имперские дознаватели и сами определят, какую информацию ты способна рассказать о своём отце.

– Сволочь, – прошептала я, пораженная подобным заявлением.

– Нет, девочка не сволочь. А реально разумный человек. Что сделали вы со своей матерью с таким умом, как у моего брата? Внушали ему сентиментальную чушь об уважении к женщине, о любви к ней? Я не против, и даже согласен любить таких женщин, как ты, – он плотоядно посмотрел в мой вырез на груди платья, и стало не просто неприятно, а мерзко. Сделал шаг в мою сторону, а я, сглотнув, отшатнулась назад. Дядя осклабился, обнажив ряд неровных и местами пожелтевших зубов.

Стало мерзко, противно и даже страшно, потому что за всё время спора ни один слуга не посмел выглянуть даже как бы невзначай. Возможно, путь им преграждали люди дяди, но мне от этого не легче. Значит, вступиться за меня попросту будет некому.

Странно, раньше я считала, что у нас достаточно работает людей, оказалось, это просто прислуга.

– Полчаса на то, чтобы ты выметалась. И мои люди проводят тебя до самой комнаты, чтобы чего не украла.

– До комнаты?

– Да, а то мало ли что произойдёт. Тайники и прочее есть в каждом доме и этот не исключение, – самодовольно оперев руки в бока, он шумно присел на мягкий стул на кривых ножках и закурил сигару. Никогда и никто в нашем доме не позволял себе подобного, и я уже хотела возмутиться, запустив в него что- нибудь не такое ценное, как родственник произнёс очередную гадость.

– Двадцать девять минут, племянница. Иначе ты сама лично узнаешь, что такое вши в городской тюрьме. А двадцать восемь минут это слишком щедро для такой бродяжки, как твоя мать и ты. И если через двадцать семь минут…

– Будь ты проклят, – прошептала я и рванула наверх, в свою личную комнату переодеваться, по пути мысленно осыпая родственника всякими ругательствами. Мне хотелось нахамить, съязвить и тысяча неприятных слов вертелось на языке, включая не самую нормативную лексику, да только не время пока. Ненависть всегда переполняла родственников со стороны отца, да и были они вовсе не последними людьми государства, а, значит, мой вариант заранее невыигрышен.

У меня нет связей, нет возможностей, по сравнению даже с этим дядюшкой, не считая его отца, являющегося так же отцом графа Алекса Белтонича. Они меня не считали за родню, а я в ответ не видела их в упор. И, всякий раз пересекаясь на балах или приёмах переходила в другой конец зала, дабы не портить себе настроение их кислыми лицами..

В ответ Белтоничи делали вид, что я не существую, делая снисхождение исключительно прилюдно в виде небрежного приветственного жеста или скупой улыбки. Я для них не существовала, но и они для меня пустой звук, весьма неприятное недоразумение, а не родная кровь. Хотя о чём это я, именно общей крови у меня с ними не было. С отцом- да. Он моя единственная ниточка, связующая с мамой, он мой самый любимый человек, самый верный и дорогой папа.

И я попытаюсь его вызволить, только вначале обращусь к другу отца, господину Дю- Валю, ростовщику с особыми принципами. У моего папы очень разные знакомые и, несмотря на их статус и занимаемое место в современном мире все они всегда оставались людьми.

Я вбежала в свою комнату, не зная за что взяться. К счастью при падении с лестницы ни документы, ни драгоценности не выпали, а, значит, дядюшка Питер не наложит на это свою лапу. Войти в гардеробную можно было от меня, что значительно упростило поиск одежды, а уж переодеться и сама всегда могла, не прибегая к помощи горничной.

Женский крик, полный мольбы и ужаса раздался где-то вдалеке, и я быстро натянула на себя дорожное платье. Надеть именно его мне показалось самым оптимальным вариантом. Неброская бежевая ткань, невычурный пошив не бросались в глаза обычному человеку, что мне было и нужно. Крик повторился и, быстро застёгиваясь на ходу, я выскочила в коридор.

С высоты лестничного пролета видела, как дядя повалил Марфушу на диван, пытаясь задрать ей юбку. А ведь она только пара недель, как перебралась из замка в городской особняк! С Марфушей трудно было справиться слабому человеку, ведь у неё довольно не мелкая комплекция, а постоянный физический труд делали своё дело. Да, в обычной обстановке черпак, вовремя приложенный ко лбу обидчика стопроцентно сумел бы уговорить самого недовольного обожателя. Но она всё же была девушкой, а дядя здоровенным остервенелым мужиком, набросившимся на хорошенькую прислугу.

– Вот так добрый дядюшка Питер, всем Питерам Питер, – съязвила я, едва удержавшись от слов, несвойственных приличной девушки и метнула в ненавистного родственника вазу, точную копию той, разбившейся совсем недавно. У нас вообще по коридорам множество ваз, цветочных горшков, так что всегда можно что- нибудь использовать в этом плане.

Я, к сожалению, не попала, ваза ударилась аккурат над головой Белтонича, лишь осколки посыпались ему на голову, попав за воротник.

– Дрянь подзаборная, – прошипел он, то ли мне, то ли моей подруге. А потом гневно швырнул Марфушу, отчего она скатилась на пол. Родственник со всей злости пнул её ногой, но девушка не отозвалась, а затихла, уставившись куда-то под диван.

Марфуша не шевелилась, и мне стало не по себе.

Я почти не соображала, рванула к ней, отчаянно боясь, что подруга детства разбила голову и потеряла сознание. Живая ли?

Разъяренный Питер Белтонич, с прилипшими на жирном лбу волосами был не только страшен. Он был отвратителен, а его кривая ухмылка наталкивала на простейшую и не оригинальную мысль. Родственник был не в себе. Издержки ли это воспитания или сам он дошёл до этого облика, неизвестно. Но, казалось, в его взгляде отразилось всё презрение родни со стороны отца, что до сих пор сдерживалось или прикрывалось маской приличия. А может быть, папа просто ограждал меня от этого отношения, ведь ребёнку вовсе ни к чему влезать в разборки взрослых.

Пухлые пальцы дяди подрагивали, а руки тянулись ко мне.

– Ну что, племянница, поиграем?

– А стоит ли? – я сделала шаг назад, не сумев подойти к Марфе, так и не пошевелившейся до сих пор.

– Поиграем, – мерзко утвердительно хмыкнул родственник, а отвратительная улыбка расплылась по лоснящемуся лицу мужчины. – А знаешь, твоя мать так же боялась меня.

– Что? – я не ждала от этого человека ничего хорошего, но чтобы он приставал или угрожал маме?

– Только дурак братец попался на её чары. Ведь это я предупреждал его, что от вас надо ждать беды, а он не послушал. Идиот.

– Сам идиот, – не выдержала я оскорблений любимого отца.

– Сука, – рявкнул дядюшка и рванул в мою сторону, но то ли не рассчитал силы, то ли грузность и обрюзглость дали свои плоды, но я побежала от него, что есть скорости вверх по лестницы, подобрав своё платье, дабы не наступить и не свалиться.

Я вбежала в свою комнату и прислонилась к двери , но почти тут же почувствовала мощный удар по спине. Хотела дотянуться до кресла, но побоялась, что не приподниму его. Что же делать и как быть? Документы, прогулочное дневное платье, деньги в сумочке и мамины драгоценности лежали на столике, и дотянуться до них не было возможности.

Второй удар и вновь я смогла сдержать дверь, всё ещё думая, как быть дальше.

Надо бежать и как можно скорее. Собственный дом стал тюрьмой, из которой…

Балкон.

С моего балкона, если постараться можно попасть в комнату для гостей, что как раз мне именно сейчас и нужно.

Я метнулась к маленькому столику, надеясь подпереть им дверь..

Но опоздала. Третий удар придал мне скорости, отчего едва не свалилась, рухнув на колени.

– Я не буду пачкать о тебя руки, Ярослава. Недостойна, – крупные ноздри ввалившегося в мою комнату мужчины трепетали, а красное лицо могло бы соперничать с помидором, если бы мы были на кухне. – Но теперь уже десять.... Нет! Пять минут на всё про всё. И это чисто из милости и уважения к родному брату, пустившему пару бродяжек в свой дом.

Спина от удара болела, а колено ужасно саднило, но я попыталась встать, дабы не провоцировать неуравновешенного родственника.

Он вышел, а я спешно стала засовывать документы в лиф (словно другого места нет), подхватила кофточку (тепло, но кто знает, что ожидает меня вечером). Мамины драгоценности опять сунула в карман, а сумку с деньгами разместила в более объёмный саквояж и подхватила последний в руку.

Бросила быстрый взгляд, который упал на небольшую лаковую миниатюру, стоящую на столике, в самом центре. Папа и мама вместе. Осторожно сняла кругляш с подставки и положила в другой, свободный от драгоценностей карман.

Моя семья. Она со мной. А все деньги и побрякушки использую, чтобы достать отца и помочь ему. Не знаю как, но постараюсь, а возможно в этом мне поможет его давний приятель тот, что указан был в записке.

Я вышла, готовая ко всему, кроме того, что из моих рук тут же выхватят сумочку с деньгами и кое-каким бельём.

– Чего прихватила? – милейший родственник без зазрения совести распахнул саквояж, наверху которого красовались мои белые кружевные панталоны. Нижнее бельё, как без него?

Я покраснела, не отводя взгляда от пухлой руки, выбрасывающей всё прямо на пол, не смея поднять глаза на это чудовище, посмевшее считаться родным братом моего отца. Кто- то, а скорее всего папа был явно подменышем в этом ненавистном семействе. Он так разительно отличался ото всех, что я даже при нашей встрече твёрдо решила узнать, а родной ли он вообще этим Белтоничам?

– Бельё, – выдавила я слегка дрожащим гневным голосом. Ну, не могла сказать ни про панталоны, ни про новомодное женское бельё для груди бюстин, что специально привезли из Франкии по моему заказу! Это не тот человек, с которым следует обсуждать подобное!

– А цыпочка носит что-то ужасное, – он пальцами поднял мой кружевной бюстин, – такое только на голову детям одевать, двухдневным, вместо чепчиков, – свистящий звук нисколько не напоминал обычный человеческий смех, скорее что-то булькающее.

– Вам не стыдно? – я нашла в себе силы и сделала замечание родственнику, понимая, что с одной стороны его надо остановить, этак он сейчас непонятно что придумает себе и пожелает…. А с другой стороны, я никогда не видела, чтобы нормальный взрослый мужчина позволял себе подобной наглости.

Отсутствие слуг поблизости тоже вносило свою лепту.

Мне было страшно и противно одновременно.

– Мне? – он удивления он перестал раскидывать мои вещи, зажав в руке мою ночную рубашку, – нет. Вовсе нет.

– Вам нравится копошиться в женском белье племянницы, – я нарочно выделила наши родственные связи, пусть мы оба и не желали этого родства.

– Да мне плевать на твоё барахло, и вообще пора завязывать с этим цирком, надоело, – красный как рак Питер Белтонич тут же перевернул саквояж и потряс его…

Моя маленькая сумочка выпала прямо на кучу белья, повернувшись ручками кверху. И, судя по выражению лица мужчины, она его очень заинтересовала.

– И кого ты хотела обмануть? – рыкнул дядя, расстёгивая замок, – деньги?

– Да, мне ведь они будут нужны, чтобы прожить!

– Пошла вон, пле- мян- ни- ца, – Белтонич издевался, однозначно, наслаждаясь своей силой и властью, моим страхом. – Ровно через пять минут, если я увижу тебя в этом доме, то немедленно донесу в тайную канцелярию императора. Это даже странно, что именно тобой пока никто не заинтересовался.

– Вы не посмеете, – я постаралась быть твёрдой, впрочем, напрасно. Мой голос не столько дрожал, сколько был тих и вообще почти пропал. Да и сомневалась в дядиной порядочности, ожидая от родственничка всего, что угодно.

– Ты так думаешь? – он грубо схватил меня за волосы, приблизив своё лицо к моему.

Сильный запах мужских духов ни сколько не перебивал проблемы с зубами. Непроизвольный спазм, вызванный вонью от родственника заставил поморщиться и сглотнуть, подавив приступ тошноты. Тому, чья жизнь зародилась внутри меня, это тоже не понравилось.

– Убирайся, бродяжка, а то пристрелю на месте и получу за это награду, – произнёс родственник, оттолкнув меня. Я попятилась в сторону лестницы, понимая, что бегство в моём случае лучший вариант. – И никогда не возвращайся, Алекс только порадуется, – неслось мне вслед.

Я быстро спустилась, чувствуя, как кровь стучит в висках, как эхом отдаются мои шаги в этом некогда гостеприимном для всех доме.

– Стой, – раздался окрик и тут же где-то рядом со мной звякнул металл. – Это тебе, на трактир, закажи себе вина и расслабься с кем- нибудь, – бульканье, обозначающее смех повторилось.

Но я уже не слушала, ведь и без того было мерзко и противно, а еще страшно. За папу, за себя и за Марфушу, что как оказалось, уже сидела внизу, подперев голову руками.

– Марфа, милая, – я бросилась к подруге, ужасно боясь преследования ненормального родственника, – ты жива!

– Барышня, – глухо произнесла девушка, – что же это делается?

– Марфа, мне надо бежать, скорее. Пойдём со мной? – я помогла ей подняться и, к счастью девушке это удалось. Висок, выкрашенный с одной стороны кровью, выглядел не самым лучшим образом, но мы довольно таки быстро прошли на кухню. Там девушка ополоснула волосы от крови, повязала принесённый её матерью- кухаркой платок, всплакнула напоследок, всё же понимая, что вокруг чужие люди и именно сейчас кто- то из них решит, что мы вовсе не должны покинуть дом, а то ещё хуже. А самое нежелательное, что мой отец будет гораздо разговорчивее, если я окажусь в руках стражей.

Подозреваю, что родственник прямиком оправился в папину комнату или в рабочий кабинет, чтобы поживиться за счёт нас. Хорошо, что ключи от сейфа спрятаны в надежном месте, хотя возможно это вовсе не остановит жадного Питера Белтонича. Да и о тайниках знали только мы с папой и мастер, который в настоящее время живёт где-то за границей и пользуется надёжной репутацией, иначе бы к нему никто и не обращался.

– Барышня, Ярослава, голубушка, – произнесла кухарка, сдерживая свои слёзы. Вообще- то так обращаться не принято, только "леди", но эти слуги принесли из своей страны такое вежливое обращение, что ругать или попрекать не имело смысла. Да и нравилось, как Марфа зовёт меня" ба- арышня", словно нараспев. – Вы в свой загородный замок не надо, не ездите, лучше схоронитесь где- нибудь.

– Папа велел мне найти одного знакомого, а там может что подскажет, – прошептала я, прислушиваясь к посторонним звукам и вместе с тем наблюдая, как кто- то чужой прошел мимо окна.

Я не стала говорить про то, что это полковник Якоб, его давний знакомый. Нашей кухарке доверяла, а вот тем методам, что они применяют к людям с целью выведать информацию – нет.

Через черный вход мы покинули дом, который я считала почти родным, и отправились в сторону городского сада. Марфа несла небольшую сумку, что наспех удалось собрать её матери для нас. Покружив по саду примерно час мы, почти уверенные, что за нами никто не идёт, отправились в сторону почты.

Аккуратный двухэтажный кирпичный домик с расписным мезонином выглядел обыкновенно, но весьма ухоженно. Палисадничек с цветочками, пара скамеек с резными спинками – всё придавало строению ощущение уюта, что я невольно подумала – тут живёт нормальный человек. Дёрнув пару раз за шёлковый шнурок, с другой стороны которого не иначе привязан колокольчик, к нам вышла молодая дородная служанка и, узнав причину появления, тут же пригласила нас внутрь, а сама поспешила за хозяином.

Спустя пять минут к нам, присевшим на мягких стульях и вздрагивающих от каждого шороха, слабо доносившегося из-за массивных входных дверей, вышел знакомый отца, тот самый Якоб.

Полковник, абсолютно седой мужчина примерно папиного возраста, выглядел несколько странно. Бархатный халат синего цвета, белый колпачок, который, как известно некоторые надевали на ночь и тапки, длинные с загнутыми носами. Мне казалось, он только что с постели, но ведь всего часа четыре- пять дня, не больше…. Впрочем, у всех свои особенности, может, он ночью не спит, а звёзды наблюдает, с мезонина!

– Леди! – приветствовал он, браво приставив руку к колпаку и едва коснувшись пальцами ткани, тут же исправился, убрав кисть в карман халата. Усмешка была видна даже сквозь пышные усы, и от этого повеяло какой-то теплотой. Думаю, это действительно папин друг, к другому человеку он меня бы не послал, никогда. – Позвольте представиться, Якоб Хадерсон, – возникла легкая заминка и тут же прозвучало, – а вы кто?

– Ярослава Огарёва, – ответила я и сделала книксен, но видя недоумение мужчины, пояснила, – приёмная дочь Алекса Белтонича.

– Дочка Алекса! Ну- ка, ну- ка, покажись, – сильные руки немедленно прокрутили меня, словно мы сейчас танцевали, а не знакомились. – А я как раз хотел через пару дней нанести к вам визит, записку ему черкнул, а ты смотри- ка, пришла ко мне сама. А он чего же, не нашёл времени?

Мужчина нахмурился, и всю радость словно смыло с его явно обветренного лица.

– А папа арестован, – я опасливо покосилась по сторонам, бросив взгляд на Марфу, что тактично стояла в стороне и держала нашу небольшую сумку. Она вообще несла её только сама, заявив, что барышне не дело руки сумками оттягивать.

– Пройдём со мной, – полковник резко сорвал с головы колпак и сунул его в карман, словно больше не желал участвовать в этом маскараде. – Принесите нам чего- нибудь перекусить, – крикнул он своей дородной прислужнице, – а служанку леди обязательно накормите на кухне.

***

– Дела, – протянул мужчина спустя полчаса после моего рассказа. Полковник переоделся и выглядел абсолютно по-другому. Спальный наряд сменил на вполне обычный коричневый костюм, а смешные тапки на добротные туфли. – Может быть, ещё курочки?

– Нет, спасибо, – вежливо отказалась я в третий раз, – если только чай.

– Будет сделано, – тут же откликнулся полковник и, позвонив в колокольчик, отдал распоряжение прислуге. – Честно говоря, Алекс как- то давно упомянул, что отношения между твоей матерью и роднёй не клеятся, но никогда не думал, что настолько.

– Это личное, – попыталась я оправдать папу.

– Да, девочка, конечно. Я и сам не считаю правильным выплёскивать на людей свои неприятности, а твой отец сделан именно из такого теста. – Хадерсон подошел к столу и взял огромную сигару, о чём- то задумавшись, помял её в руках, – ты не возражаешь против табачного дыма?

– Нет, что вы, полковник, ни в коем случае, – я понимаю, что в обществе женщины курить вовсе не принято, но именно сейчас было всё равно. Да и само моё присутствие в гостях у этого человека было таким неопределённым, что строить из себя чопорную деву не имело смысла.

Он кивнул и тут же потянулся к огню, после чего повисла минутная пауза.

Кольца дыма поднимались к потолку, а я, словно завороженная этим зрелищем откинулась на спинку кресла и задумалась.

К другу отца обратилась, тут сложности не возникло, а что дальше. Как мне быть? Оставаться у него и прятаться до тех пор, пока отец не придёт и не заберёт меня – хорошая идея, вот только не навлекаю ли на этого человека какое-либо подозрение? Мы с Марфушей очень старались, петляли, и надеюсь, никто не смог за нами проследить.

– Ярослава, – полковник обратился ко мне, одновременно разгоняя дым и отходя от открытой форточки, – что мы имеем на сегодняшний день? Алекс в очень нехорошем месте, – он многозначительно посмотрел на меня.

– В тюрьме, – вторила я, называя всё сказанное своими именами.

– Ну, предположим ещё не там, но по пути. А значит, нам надо будет что-то предпринять. У меня есть кое-какие связи в определённых кругах, и сегодня же постараюсь ими воспользоваться, разузнать, что там происходит с Алексом и в чём конкретно его обвиняют.

Я молча кивнула, соглашаясь, и одновременно поморщившись. А затем, сделала глоток чая, как будто он был приготовлен из полыни, а не успокоительной мяты.

– Он невиновен, – твердо и уверенно ответила я, веря в это всем сердцем.

– Охотно верю, – поддакнул мне полковник, – но ведь вначале нужно узнать, что, про что и за что. Вы, согласны, Ярослава?

– Согласна.

***

Мы остались тут, у полковника Хадерсона, скрываясь ото всех и вся. Мне рекомендовано было не выходить никуда, а Марфуше запрещено даже навещать свою матушку, с чем я была полностью согласна. Кухарка никуда не выходила сама за покупками к столу, а делала исключительно поручения своим помощникам, то есть, чтобы с ней увидеться, надо было вновь пробраться в особняк. Но повторно попадать в лапы жестокосердному дядюшке я и Марфа вовсе не желали.

Мне отвели вполне приличную комнату для гостей, а моей служанке было предложено поселиться в части дома для прислуги, но мы отказались. Спали мы с Марфой в одной комнате, я на кровати, а она на небольшом диванчике при входе, вполне довольная таким оборотом. Нам хватало места, да и держаться вдвоём гораздо проще, чем по- отдельности, боясь и переживая днём и ночью.

Прошло ровно двое суток после нашего появления тут, у полковника, а я по- прежнему не находила себе места, то поднимаясь в приличную по размерам и содержанию библиотеку, то спускаясь в гостиную и молча рассматривала всё, что находилось за окном.

Люди спешили, не обращая внимания ни на окна домов, что выходили на мостовую, ни на таких же, как они прохожих, шествующих то нарочито медленно и важно, то весьма торопливо. Каждый был занят чем- то, и только я, снедаемая беспокойством за отца, шагала из угла в угол.

Два часа, как полковник Якоб отправился навещать кого- то из друзей с целью разузнать что-то новое о папе. Вчера – ничего абсолютно. Сегодня – пока неизвестно, но эта пустота просто пугала и отвлекала. Ещё днём, перед его уходом, предложила другу отца свои украшения в качестве оплаты кому- нибудь за информацию о папе, за возможную помощь, но он отмахнулся:

– Убери и не смей показывать, я твоему отцу жизнь должен, – он многозначительно поднял указательный палец, – понимать надо.

– Жизнь? – удивилась я, застыв с камеей в руках – папа никогда ничего не рассказывал. Ни о вас, ни о том, что кого- то спас.

– Ты, наверное, слышала, что тридцать лет назад у нас с Аравией была война?

– Слышала, – подтвердила я, зная об этом больше, чем кто- либо из подруг, – папа рассказывал. Он участвовал в ней.

– Точно, так и было, – согласился полковник. – Я в ту пору был зелёным офицеришкой, надеющимся исключительно на себя и считающим, что пришло время для геройства. Послали нас взять языка, меня и ещё одно простого солдата. Всё было бы исполнено в идеале, если бы кто-нибудь из нашего начальства не узнал в этом языке своего родственника. Мне и тому солдату проще было бы пулю втихаря в лоб пустить, а не выдавать себя с потрохами. Ненароком так, будто бы подрались спьяну, не поделили трофеи. А за такое родство с врагом в то время наш император, не только ли с армии погнал бы, но и вздёрнул бы на виселице при честном народе – предательство по- родственному каралось особо жестоко, дабы не было соблазна.

– Ужасно, – прошептала я. – Значит за то, что вы честно выполнили свой долг, император или тот же комендант могли бы вас расстрелять?

– Ну не сам император, – поправил меня Хадерсон, – а тот, у кого родственник оказался врагом.

– А папа чем вам помог?

– Он вовремя вошёл в кабинет как раз в тот момент, когда Сович неожиданно на меня наставили пистолет со спины. Потом, конечно обвинили бы именно меня в попытке нападения, а с рядовым солдатиком расправиться и того проще.

– И что сделал папа? – я слушала затаив дыхание, ведь об этой истории не слышала ни разу.

– Он с ходу понял, что к чему, сразу обратившись в Совичу с предложением не делать глупостей. Я, конечно тут же обернулся, наблюдая, как комендант небрежно бросает пистолет в стол. А потом, как твой отец рассказывал мне сам, он просто сделал кучу обоснований Совичу как использовать это родство в своих целях.

– И помогло?

– Ещё как! Аравиец, как только узрел своего родственника, сразу стал посыпать его проклятиями вплоть до седьмого колена, поминая всю родню. Ну, Сович и не выдержал, пристрелил аравийца. Получилось – у коменданта отец- император на первом месте, а не родня! Так вот всё обернулось, буквально за минуту.

– Потрясающе, – ошеломлённо заметила я.

– Не то слово, – Хадерсон запустил свою руку в густые волосы, – вот таки получилось, что жизнь твоему отцу должен. Замечательный у тебя родитель.

– Я знаю, – в последнюю неделю сырость так и лилась из моих глаз, и трудно сказать, что было в этом больше – страха за себя или гордости, нежности к самому лучшему отцу.

***

Однажды Якоб уехал по делам, а я сидела с книгой, но, конечно, ничего из прочитанного не запоминала. Мои переживания прервал нервный стук в дверь, и уже спустя минуту, в неё валился незнакомый паренёк лет десяти, весьма оборванного вида, одетый в короткие штаны, что были ему как раз вероятно год, а то и два назад. На голове мальца важное место занимал картуз, а грязные ноги говорили сами за себя – он без обуви и голые ступни это основной беговой инструмент. Служанка пустила его, сообщив, что у паренька очень важное сообщение и непременно только для меня. Сердечко забилось, ожидая известий от отца. Ведь прошло пара дней. А такая тишина, будто бы он не известный человек, в а простой крестьянин, ремесленник или просто рабочий.

– Леди Ярослава тут? – начал мальчик с ходу, важно обведя взглядом всех, кто вышел на стук.

– Я тут, что ты хотел, мальчик?

– Господин велел передать, чтобы вы поскорее съезжали, с минуты на минуту будет обыск. Так что тикайте, леди! Он пока задерживает их разговорами. Пристройтесь где- нибудь в трактире, он даст вам знать, как всё наладится.

Нас с Марфушей уговаривать было не надо – подхватили саквояж и ушли. Как ни старалась служанка полковника направить переждать в трактир или просто прийти к вечеру, пока всё не уляжется. Мы распрощались, от души поблагодарив женщину, передав, что у меня есть ещё одно безопасное место, туда и направляемся.

Если быть честной, то у меня практически не было денег. Всю наличность отобрал дядюшка, а украшения…. Я ещё не дошла до такой степени нищеты, чтобы торговать папиными подарками или мамиными драгоценностями.

Сторговавшись с возницей за медяки (эту часть общения я доверила Марфуше, заявившей, что меня обманут, а ей с простым людом общаться куда как привычнее), мы отправились за город.

Глава 4. Отряхните прах с ваших ног

Ярослава

Скрипучая телега остановилась на перепутье дорог широкого утоптанного тракта и мощёной каменной дорожки, ведущей к загородному дому Гринвичей. Если мои расчёты оказались верны, то Даниэль сейчас или в самое ближайшее время должен оказаться тут. Его дом лежал на пути возвращения в столицу, что выглядело довольно заманчиво для усталого путника.

Мы не стали просить, чтобы нас подвезли к самому дому, было слишком неловко приехать, словно крестьянка на телеге. А делая вид, что неспешно прогуливаешься, это ничего, так можно.

Летний зной улёгся, уступив очередь вечерней прохладе, и я обрадовалась, усмотрев немного в стороне от дороги ручеёк, убегающий куда-то в сторону небольшой дубовой рощицы. Дом Гринвичей виднелся вдалеке, что придавало немного уверенности в том, что нам обязательно помогут.

– Марфуша, давай присядем в тени, немного, – попросила я, – а заодно перекусим, что-то аппетит разгулялся.

Мысль о том, что теперь мне будет хотеться есть за двоих, тут же посетила мою голову, и я поспешила подумать о чём- нибудь другом. Например, о том, что Даниэль наверняка обрадуется нашему общему ребёнку, а пока папу не оправдают, он обязательно подыщет нам жильё, обустроит с максимум комфорта.

– С превеликим удовольствием, барынька, – отозвалась девушка тем самым словом, со своей родины, – я бы на травке и полежала немного, если можно.

– Отчего же нельзя, – согласилась я и тут же сняла туфли, осторожно ступая по зеленой траве босиком. Нежная листва, пусть не такая сочная, но точно приятная для моих ощущений массажировала стопу, дарила прохладу, которой мы были лишены на протяжении всего пути. Два часа сидя в телеге, не добавили бодрости или хорошего настроения, а потому этот уголок флоры показался капелькой рая.

Я опустила платок в ручей, обтерев им лоб, шею, немного протерла грудь под платьем. Свежести в этом было немного, но хоть какое- то облегчение наступило.

– Барынька, Ярослава, – позвала меня служанка и протянула пирог с сыром и луком.

– Спасибо, – я зачерпнула воды из ручья ладошкой и откусила пирог, что мы сумели купить по пути.

Наверное, пирог был несвежим, потому что уже спустя минуту, в желудке образовался неприятный ком, который попросился наружу.

– Ой, – пискнула девушка, поняв, что я рванула не просто в кусты, а по особой надобности, – растрясло дорогой? Начинка пирога дурная! А ведь торговка- то вроде чистая была, да и от товара- то пахло хорошо, душисто! Зачерпните водички, барынька, да горлышко сполосните,… – неслось мне в след в тот момент, когда меня согнуло пополам. Она перечисляла пироги и их начинки, что мы не взяли, а могли бы, а у меня от этого спазм следовал за спазмом.

Марфуша….

Усталость дала о себе знать и я, присев рядом с Марфой прислонилась спиной к дереву, положив голову на плечо девушке.

Молча проводили глазами двух всадников, проследовавших в сторону дома Гринвичей, и пусть расстояние между нами было большое, но ни в одном из них я не признала своего Даниэля. Буду надеяться, что он уже там, а не где-то в пути.

– Толкни меня через полчасика, – попросила я и соскользнула в сон.

***

Даниэль

Шкатулка ценного минского фарфора, на которой была изображена белолицая девушка с узкими глазами, была столь миниатюрна, что он невольно залюбовался. Этот подарок мужчина специально купил для своей невесты Ярославы. У девушки всё есть, а чем удивить? Знакомый подсказал зайти в одну специфическую лавку, торгующую исключительно заграничным товаром. Дан воспользовался его советом и как оказалось, вовсе не зря.

Стоило приоткрыть крышку, как полилась нежная мелодия, очень напоминающая трель соловья, какую может воспроизвести только неживой, но хорошо отлаженный механизм. Женщины подобное любят, так утверждал невысокий кривоногий торговец, одновременно приглаживая длинные тонкие усы и вежливо сгибаясь пополам в знак учтивости.

Цокот копыт, донёсшийся с улицы, удивил и Даниэль отложил подарок в сторону, подошёл к окну. Отец?

Неужели соскучился, и из-за этого лично поспешил встретить сына? Чушь, отец никогда этим не страдал, а потому сын поспешил навстречу родителю.

– Как твои дела? – с ходу бросил Льюис, внимательно посматривая на сына.

– Твои поручения выполнил, – отчитался Даниэль, отмечая, что с отцом что-то не так.

– Это хорошо, – отозвался старший Гринвич, не вдаваясь в подробности, чем несказанно удивил Дана. Однако на лице сына не проступило и тени любопытства, надежно скрытой под маской. – Даниэль, нам нужно серьёзно поговорить, пойдём, – нахмуренный, он парой фраз приказал слугам принести ужин в свой кабинет, и младшему Гринвичу ничего не оставалось, как проследовать за этой грозовой тучей.

– Сын, – с ходу начал Льюис, резко развернувшись в середине просторного кабинета, – ты не можешь жениться на Ярославе.

– Как это? – Не понял Даниэль, а сердце ухнуло куда-то в пятки, – осталось меньше месяца. Неужели не успеем приготовиться?

– Дело не в этом, – взмахом руки Льюис остановил речь сына и взглянул ему в глаза, излагая чудовищную по своей сути информацию, – Алекса арестовали по доносу в предумышленном затягивании переговоров. А самое главное в том, что именно он один из подстрекателей этого самого противостояния между нашей Тарсманией и Аравией.

– Чушь, – вырвалось у Даниэля.

– Чушь, – согласился Льюис, – вот только нашлось несколько свидетелей и даже таможенных чиновников, утверждавших, что Алекс неоднократно пересекал границу с неизвестной миссией.

– А если у него там любовница, к которой он привязан, но не хочет это афишировать, – предположил младший Гринвич, – например, она замужем.

– Сын, я согласен, у Алекса, так и не женившегося после пропажи матери Ярославы тысячи раз была возможность найти себе супругу хоть монаршей крови, хоть какую, но он этого не сделал. Идиот, упрямец, влюблённый в свою пропавшую жену, но то исключительно его личное дело.

– Мне нужна Ярослава, – упрямо повторил Даниэль, непроизвольно выпячивая подбородок вперед, не отрывая взгляда от отца, в чьих глазах тут же зажегся недобрый огонь.

– Сын, не для того ты больше половины своей жизни по заграницам разъезжал, учился, – голос старшего Гринвича звучал приглушенно, а оттого это выглядело довольно угрожающе, – а я это всё оплачивал. Не для того мы с матерью тебя растили, чтобы в один день своим решением ты сломал всю свою жизнь, загубив карьеру, а заодно и наши возможности.

– Но,.. – попытался вставить своё слово Даниэль, не верящий что против Алекса можно что-то было найти. Белтонич не предатель, а тут дело исключительно в какой-то роковой женщине, ради которой он и затевал все свои поездки.

– Значит, так! – кресло под телом Льюиса осторожно заскрипело, боясь навлечь на себя гнев рассерженного хозяина, чьи глаза сейчас метали молнии в недогадливого единственного отпрыска, – моё тебе последнее слово. Я не думаю, что Алекс сумеет выйти из подвалов тайной канцелярии. Император зол как никогда, ещё бы – любимчик, видный политик, обвёл его вокруг пальца.

– Неужели он поверил этим свидетелям? Или есть ещё что-то?

– Я не знаю в чём именно дело, но, оказывается, вчера, Белтоничу должны были вручить секретный пакет. Посыльный схвачен, но, к сожалению, он нанят уже тут, у нас. А тот, кто передал, по всем приметам схож с аравийцем.

– Что в пакете? – Даниэль был в шоке от полученной информации, и сердце щемило, понимая, что с политической точки зрения отец был полностью прав. Ярослава пока не просто выгодная партия, от неё теперь все будут шарахаться, как от чумы, боясь навлечь на себя гнев сильных мира сего. И за неё даже стало обидно.

Дану тут же вспомнилось нежное тело девушки, что извивалось под ним, и было податливым на ласку. Неопытная, она вызывала восхищение и радость, и в отличии тех девок из борделя, в отличие от замужних неудовлетворённых дам, Ярослава была самим совершенством, принадлежащим исключительно ему одному.

– А ничего, говорят, – Льюис передёрнул плечами с таким видом, будто бы ему самому было удивительно подобное, – пустой белый лист. Даже главный маг императора ничего в нём не обнаружил. У аравийцев сильные чародеи, потому всё довольно мутно.

Короче сын, я не верю, что пронырливому Алексу удастся вылезти из этой передряги, уж поверь моему опыту старого лиса. А если император и снизойдёт и пожалеет своего любимца, – звук откупориваемой бутылки на десять секунд прервал речь Гринвича, – то он будет уже никем. Ему будет выгодно отдать свою дочь за тебя, чтобы мы смогли помочь вернуть его к власти. А нам это только в убыток.

Лёгкий стук в дверь, это пришла служанка, принёсшая пару тарелок с бутербродами и горячим мясом. Мужчины молча проводили её взглядами, и только когда дверь плотно прикрылась, продолжили своё общение.

– Если хочешь, – старший Гринвич усмехнулся, глотнул виски, при этом смакуя, будто бы это нектар, посланный чужими богами с Олимпа, – то поиграй в благородство. Скажи девчонке, что с её отцом беда, значит, свадьбу стоит отложить. Не дело устраивать пляски, пока с ним такое получилось недоразумение. Она не дура, должна понять. В любом случае ты будешь выглядеть благородно, ведь не отказался от брака. Всего лишь понимаешь глубину печали девушки и поддерживаешь. А заодно рекомендуй пока не высовываться, по столице не носиться.

– Хорошо, – выдохнул Даниэль, одновременно ощущая такую тяжесть на плечах и, особенно в душе, будто бы он помог угольщику разгрузить несколько мешков угля, а потом его ударил. – Я обещаю, что подумаю.

– Вот это правильно, – улыбнулся Гринвич старший с твёрдой уверенностью, что сын взвесит все "за" и "против" и примет именно то решение, которое нужно их семье. – Знаешь, вплоть до вчерашнего дня я считал, что такого щепетильного умника, как Алекс трудно свалить и даже сдвинуть с места. Но, оказалось, я был неправ и весьма. Что же, лучше раньше, чем после свадьбы. И что не делается, всё к лучшему.

Они поговорили ни о чём, и уже спустя час Льюис Гринвич отправился по каким- то делам в ближайших окрестностях, а Даниэль задумался.

Мысль о том, что придётся оставить Ярославу, была невыносимой. Он любил её, любил, как мог. Пусть иногда вечерами, после еле прерванных поцелуев организм требовал своё и Дан мчался в бордель, выбирая исключительно стройных девушек с каштановыми волосами и зелеными глазами. Но это всё физиология.

Однажды он едва не провёл вечер с одной весьма интересной любвеобильной молодой особой, чей муж застрял в очередной раз на охоте. Даниэль, под покровом темноты (пусть лето, но дождливый и хмурый день сделал своё дело) пришел в меблированную квартирку, что снял по этому случаю, с целью встретиться с женщиной. Но через какое- то время появилась миловидная горничная, присланная госпожой. В записке молодая женщина извинялась, посетовав на мужа, вернувшегося с охоты ввиду дурной погоды. Дама открытым текстом без намёков писала, что непременно будут ещё встречи! И если что, то эта самая горничная, как связной сообщит точное время, только вот сегодня ничего не получится.

Расстроенный и вместе с тем заведённый Дан отправился к той, что в скором времени прекратит все его поползновения по женщинам. Даниэль был уверен, что Ярослава именно та нежная леди, что способна увлечь своего мужа.

Именно тогда и произошла их первая близость. Он сам просто не поверил своей реакции на слёзы девушки, на её такое случайное (он в этом даже не сомневался) прикосновение губами к своей шее.…

Даниэль хотел эту девушку, а нынче молодую женщину уже давно. И теперь понял, что не прогадал. Яра была его и только и от этого радость переполняла, заставляя кровь бурлить и желать в очередной раз столь сладкой близости.

Спустя двое суток та самая женщина, у которой горе- муж вновь отправился на охоту, прислала горничную с запиской и предложением встретиться. Гринвич отказал, сославшись на занятость сегодня и в ближайшие несколько десятков лет тоже.

Ему нужна была только Ярослава.

Отец уехал, а Даниэль стоял у раскрытого окна и думал. О том, что могло бы быть и уже не свершится, о том, что ещё сегодня утром у него были грандиозные планы по созданию семьи, но совсем недавно от них не осталось ни следа. Конечно, выбрать кого- то на роль жены из знатной семьи, с богатым приданным не проблема, тем более для него. Но отчего-то сердце щемило, представляя, что в постели рядом будет не она, не Яра, а непонятно кто, пускай с грудью пятого размера и весьма круглой задницей.

– Господин, – раздался голос слуги и Дан обернулся.

– Что тебе? – проворчал молодой Гринвич, с тоской отрываясь от тягостных мыслей. Думы о Ярославе занимали и угнетали одновременно, и даже заставляли чувствовать себя виноватым. – Ну, что нужно?

Даниэль нахмурился, поглядывая на нового слугу, из пришлых, не рождённых на территории принадлежащих Гринвичу земель. Пожалуй, у этого парня несколько нагловатый       вид, несмотря на некую простоватость. И то, что недавно сам Даниэль стал невольным свидетелем сплетен прислуги об этом молодом мужчине, ввергало даже в некую смешливую ревность. Даниэль не любил, чтобы кто- то в его присутствии расхваливал постельные прелести и умения кого- то из мужчин, предпочитая самому обсуждать женщин. Но о той, что ещё недавно стала его женщиной, он не позволил бы сказать ни одного слова.

Никому.

– К вам леди, – наглые глаза парня смотрели с лёгким вызовом и иронией, отчего на миг Дан почувствовал себя неуютно. И кого там принесло, что этот шалопай развеселился?

– Леди? – Многозначительно приподнимать бровь Гринвич научился от отца и теперь весьма часто пользовался этим жестом.

– Леди Ярослава, так она назвалась.

К счастью для наглеца после произнесения имени девушки тот не позволил себе усмехнуться, что продлило его пребывание в этом доме в качестве слуги ещё на неопределённый срок. Но то, что это время не особо растянется, Даниэль был уверен.

– Проси в малую гостиную, – приказал Гринвич и быстрым шагом направился туда. Ему вовсе не нужны были свидетели, ему ни к чему было оставаться в рабочем кабинете. Гостиная выглядела уютнее и мягкий диван, на котором для Ярославы будет гораздо удобнее присесть, чем тут. А ещё и эти неприятные воспоминания о советах отца относительно свадьбы.

Нет, он ни за что не отпустит эту девушку, будь она хоть трижды родной дочерью Алекса Белтонича!

И пусть императора кто- то ловко ввел в заблуждение (а сам Дан упрямо придерживался мысли о какой-то женщине из высокого аравийского рода, что является любовницей Белтонича), но он ни за что не отпустит её.

– Ярослава?

Она вошла несколько усталая на вид, с напряжением в самых прекрасных зелёных глазах, с распушившимися непослушными волосами, к которым Даниэль так любил прикасаться….

***

Ярослава

Тишина дома Даниэля действовала странно и я на миг растерялась, а что собственно сейчас скажу ему. Просить о помощи не привыкла, но ведь сейчас действительно особый случай. Папа в беде, и ещё какой, а я…

Это неважно, главное отец.

– Ярослава, – нежно произнёс тот, о ком я только и думала в последнее время, естественно чуть меньше, чем об отце.

Боялась, переживала, а вдруг его тут нет, вдруг он ещё не вернулся, тогда как мне очень нужен здесь и сейчас

– Даниэль! – я бросилась к нему, обняла, несколько стыдясь того, что в пыльной одежде, усталая и бледная из-за возникшего токсикоза.

– Что ты тут делаешь? – прошептал самый лучший мужчина на свете, поглаживая одной рукой мою спину, а другой прижимая к себе. Уверенность и сила исходили от него, и мне стало капельку легче.

Он поможет, я в этом ничуточки не сомневалась. А вместе, это всё-таки не одна.

– Дан, папу арестовали, – слёзы выступили на глаза, словно ждали именно этого нежного момента, а мой дрожащий голос удивил меня саму.

– Успокойся, всё уляжется, – мягкие губы любимого нежно прикоснулись к моим губам, и вот уже заколка упала где-то на пол, освобождая волосы, давая им свободу.

– Нет, Даниэль, – прошептала я, несколько отстранившись и заглядывая в глаза любимого, – надо что-то делать. Как- то помочь! Ты ведь понимаешь, что отец кристально чистый человек! – мои горячие убеждения могли растопить любое сердце, я просто была готова поделиться с каждым верой в своего любимого отца, в его порядочность!

– Ярослава, – мягкий бархатный голос был подозрительно напряжен, и я несколько отстранилась, всё же оставаясь в кольце рук любимого. – Мы сейчас ничем не можем ему помочь, ведь он во власти императора. Надеюсь всё быстро примет нужный нам оборот и тогда наша свадьба…

Щёлк! О чём это он?

– А что наша свадьба?

– Ты сможешь выйти за меня, зная, что твой отец в тюрьме, зная, что его обвинили в предательстве?

– Нет, – шепотом отозвалась я, напрочь забыв о тошноте, что мучала ещё буквально полчаса назад. Может быть виной тому руки любимого, не слишком нежно, но жадно оголяющего мои плечи, целующего шею, грудь, что выпрыгнула из тесной одежды навстречу долгожданной ласке. – Это было бы нечестно по отношению к папе, ты прав.

– Конечно, ты умница, сама всё прекрасно поняла, – прошептал он и нервно расстегнул маленькие пуговки на платье, одновременно терзая поцелуями мою шею, плечи, переходя на упругую грудь.. –Нам надо всего лишь повременить, пока все не образумится и не выяснится…

Щёлк! О чём это он?

– Скажи, Даниэль, – одежда скользит по моим бёдрам, падает на пол,… вызывая не удовольствие от ощущений и предвкушения, а мурашки, потому что холод, сотканный из неприятных догадок, попал в сердце, проник в мои мысли…

– Да, любимая, – его аккуратные аристократичные руки, которыми я мысленно восхищалась тысячи раз, вскользь накрыли мою грудь, коснулись и сжали ягодицы…

– Скажи, – я с трудом отстранилась, но его взгляд безумно влюблённого мужчины, что страстно желает моего тела, прошёлся сверху вниз с одобрением. И даже показалось, что Дан не слышит меня, сгорая от нетерпения и желаний. Я решила зайти с другой стороны разговора. – Ты поможешь мне узнать, что с отцом? За что именно его арестовали?

– О, это нетрудно, – не грусть, не весёлость, а какая- то напускная обреченность промелькнула на лице молодого Гринвича, – его обвинили в измене.

– Что?

– Так бывает, Ярослава. Но я склонен видеть, что тут нечто другое. Хотя о чём это я, теперь это всё неважно. Главное наша свадьба, ведь придётся её отложить.

Щёлк! О чем это он?

– Конечно, – я соглашаюсь, ведь мой любимый прав, однако как- то зябко без платья, или это нехорошие мысли, что не имели преграды и разрушили все планы, проникнув едкой кислотой в мой мозг? – Так ты поможешь мне с папой? Или нет, я хочу поговорить с твоим отцом, он наверняка в силах встретиться с императором и узнать всё лучше, чтобы разобраться.

– Ярослава, – мужской голос прозвучал неожиданно глухо, и я бы даже сказала обреченно, – отец сказал, что помочь Алексу уже нельзя.

– Почему? У меня есть драгоценности, имущество, в конце концов!

И пусть я умолчала о дядьке, засевшем в нашем столичном особняке, но ведь теоретически дом мой! Значит, могу подарить, кому хочу, за услугу спасти папу. А этот помощник пусть сам выкидывает Питера Белтонича из дома.

– Император зол и там есть, что предъявить твоему отцу, поверь, это не шутки. Спросить можно было бы итак, без заключения под стражу. Тут все очень серьёзно, я даже не уверен, сможешь ли ты вообще ещё раз увидеться с отцом. Прости, – отозвался Дан, а я его не узнавала.

– Как это? – я была, не только ли в шоке.

Гринвичи обладали властью, которая давала и знания, а подобные речи не могли вестись на пустом месте. За словами Даниэля что-то стоит и не просто так. Дан никогда не говорил, если не был уверен в чём- то.

– Не знаю пока, – он мотнул готовой, словно пытаясь оттолкнуть внезапно посетившее наваждение, – но всё довольно серьёзно и насколько знаю тарсманское право плюс личность императора, то речь пойдёт между пожизненным заключением и казнью.

Щёлк!

Кажется, я поняла, о чём он….

– Ты хотел сказать, – я с трудом оттолкнула Даниэля, увлекшего меня на мягкий диван, проговаривая вслух всё то, что услышала только что, – что нашу свадьбу стоит отложить, потому что отца пока нет?

Даниэль нахмурился и молча наблюдал, как я потянулась за своим платьем. Потом попытался отобрать его у меня, но я не отдала, перекинув одежду в свою сторону.

– А отец вряд ли освободится, – я медленно проговаривала всё то, что он мне недавно объяснил, и приходила к весьма ужасным выводам, – поэтому свадьбы точно не быть.

– Это временно, – произнес приглушенно Дан, бросился предо мной на колени, и рывком прижал к себе так, что получилось, будто он вклинился между ног.

Он противоречил сам себе.

– Отпусти, – я упёрлась ладонями в его грудь, не понимая зачем ему сейчас всё это… Хотя, о чём это я, ведь отлично понимала мужские мотивы. Он говорил, что моё тело сводит его с ума, похоже, ему захотелось этой капли сумасшествия. – Ответь мне только честно. Сумеешь?

– Спрашивай. Постараюсь.

Бархатный голос, что ещё недавно завораживал и звучал, словно музыка для меня одной, теперь имел напряженные нотки. Да и сам мужчина, понявший, что я не таю от его нежности и желания, изменился.

– Откуда ты узнал про отца?

– Ярослава, ты должна понимать, что я не могу рассказать тебе всего, это большая тайна, – Дан поморщился, но мне отчего-то показалось, что дело действительно в важности того человека, который поделился информацией.

– Да, понимаю, – я согласно кивнула, постаравшись отодвинуться чуть в сторону, чтобы освободить свои колени от рук Гринвича. Он немного расслабился, но напрасно. – Я тоже никогда не расспрашиваю своего отца о чем- то подобном.

Взгляд, брошенный в мою сторону, был многозначительным и задумчивым, но меня уже было не остановить. Я высвободила свои ноги, притянула к себе платье, прикрыв им оголённую грудь, живот.

– Скажи, только честно, ты не ожидал, что я приду к тебе сегодня? Не догадывался?

– Нет, не знал, – он не отвёл взгляда, не моргнул, и я поверила в это.

– И не смотря на это уже решил, что свадьбу нужно отложить.

– Так будет лучше. Для нас, для тебя.

– Это ты правильно придумал, – произнесла я, и Даниэль одарил меня удивленным взглядом. – Но я бы всё равно не вышла за тебя замуж….

– Что?

Я отошла, пытаясь одеться своими силами. В конце концов, не звать же горничную для помощи. Взгляд мужчины был растерянным, что даже несколько потешило моё самолюбие.

– А что? Еще несколько дней назад считала, что у меня есть папа и что он будет со мной в день свадьбы. Ошибалась. Ещё несколько часов назад считала, что у меня есть ты, которого я очень люблю. Ошибалась.

Мне понравилось лицо Даниэля, не понявшего злой иронии в моей фразе. Маленькая месть? Но нет, это точно не она.

Я любила того, кого у меня, по сути, не было. Даниэлю важно было моё положение, моя знатность и молодость, но стоило ускользнуть одному условию, как вся цепочка была нарушена.

– Я никуда не делся, – мужчина сделал шаг в мою сторону, но я жестом руки остановила его, закручивая волосы в тугой узел. – И по- прежнему люблю тебя.

– Скажи, – меня посетила одна очень важная мысль, отчего тут же опустила свои руки, и волосы вновь каскадом упали на плечи. – А если бы я могла оказаться беременной, – острый укол в сердце от возможности его ответа, но меня уже давно было не остановить, слова так и лились потоком, – то, что стало бы с нашей свадьбой?

– Ярослава, – Даниэль слегка поморщился, легкая усмешка коснулась его губ, но тут же лицо стало напряженным, – ты ведь это несерьёзно?

– Я, кажется, задала вопрос. И ты обещал отвечать.

– Ты не осталась бы без внимания. Я купил бы тебе дом, где ты смогла бы жить со своим ребёнком. Ты ни в чём не нуждалась бы, никогда.

С моим ребенком…. эти слова царапнули, словно сейчас Дан сделал мне несоизмеримое одолжение.

Щёлк!

Я могла бы посмеяться, если бы не было так больно.

– То есть в качестве жены я тебе уже не хороша.

– Ярослава, – Даниэль повысил голос и два прыжка оказался рядом, ухватив меня за плечи. Мужские пальцы впились больно и наверняка оставят синяки, но вырваться не получилось, – не провоцируй меня на грубость. Ты сама прекрасно понимаешь, что сейчас не в том положении, чтобы что-то требовать, даже несмотря на то, что я очень люблю тебя. Жениться сейчас будет означать немилость к моему роду….

– О! – Удалось вклинить мне свой сарказм, – это важно.

– Помолчи, пожалуйста, милая моя, – Даниэль прижал меня к себе со всей горячностью, на какую был способен. Я чувствовала запах его тела, который ещё буквально час назад будоражил меня, но не сейчас. Он то шептал, уткнувшись в мои волосы, то пытался целовать меня, но я вырывалась, не желая продолжения. – Ведь ты и сама прекрасно понимаешь, что дело не только во мне, только упрямишься. Будь так, я бы потерпел, уехал с тобой куда- нибудь, но ведь есть ещё и родители! Есть семья, для которой я это всё! Жизнь, надежда, планы, в конце концов! Я не могу, чтобы они из-за меня пострадали!

– Отпусти меня, немедленно, – произнесла я тем самым голосом, которым разговаривают с абсолютно чужими людьми.

Никак, не любезно и не учтиво.

Никак.

Как ни странно, Даниэль послушался. В его взгляде читалась тоска и множество слов, что никак не высказать.

– Они не пострадают. И ты в том числе.

Видит Бог, эти слова дались нелегко, и меня просто разрывало от боли, но быть любовницей?!

– Надеюсь, ты не откажешься от моего предложения?

– Быть твоей любовницей, потому что для жены уже не подхожу?

Я привела себя в порядок, жалея об одном, что вообще пришла сюда. Разве что узнала что-то про участь отца, в которую до конца всё ещё не верила. Гринвичи витают высоко, им можно многое из того, что наверняка не доступно полковнику. Надеюсь, Хадерсон, уже вернулся к себе и ему ничего не грозит.

– Не передёргивай, – усталый голос любимого мужчины, и, кажется, опущенные плечи вызвали новый приступ жалости, как к нему, так и к себе, но я приказала заткнуться своему внутреннему голосу, ожидая, что скажет еще Даниэль. – Я предлагаю тебе содержание не с этой целью, а чтобы ты не пропала. А быть ли моей любовницей или решишь выйти за кого- то замуж, – при этих словах Дан поморщился, ведь я видела, ему не нравилось последнее предположение, – это твоё право. Естественно, как только ты выйдешь замуж, все мои отчисления прекратятся.

– Ты щедр, – съязвила я, радуясь, что именно сейчас близость между нами не произошла, а ведь это почти случилось! – Но хочу тебя расстроить, ты, кажется, подзабыл, что я не нищая и у меня есть имущество в столице, да и за пределами тоже. Так что, извини, – я усмехнулась, подкинув декоративную диванную подушку, которую Гринвич тут же поймал.

Я не буду плакаться и рассказывать, что сделал дядя, отчего мне вообще пришлось приехать сюда, а не дожидаться Даниэля в столице.

Я не буду рассказывать о ребёнке, в надежде на брак, потому как не хочу знать, что в очередной раз ответит Дан.

Я не буду унижаться, потому что дочь Алекса Белтонича не считает это возможным.

– Прощай, Даниэль.

Мне было больно и невыносимо, а ещё терзала себя мыслями, правильно ли поступила, не сказав мужчине о своей беременности. Хотя если ему не нужна мать собственного дитя в достойной оправе, то к чему само дитя, про которое вдруг кто- то (я подумала про старшего из Гринвичей, явно повлиявшего на мнение Даниэля) решит, что оно мешает их планам?

Не дам Гринвичам такой возможности, как и повода поливать нас грязью из-за незаконнорожденности малыша, так и из-за своей слабости, в тот момент, когда я уступила на уговоры Даниэля. Мужчины часто так делают, и их никто не обвиняет, тогда, как на женщину обрушивается злоба, издёвки и насмешки кумушек, считающих себя во главе добродетели. И самые гадкие слова раздаются, как правило, от тех сплетниц, чьё тело в молодые годы познало далеко не одного любовника, а в преклонном возрасте к их сожалению и досаде, потеряло спрос.

Мне казалось, что я размякну и упаду, подогнутся ноги, не сделав от Даниэля даже шаг. Но ничего не случилось, вот только из гостиной выйти не получилось.

– А ну повтори! – Дан быстро догнал меня, схватил за талию, резко повернув к себе лицом. – Повтори, что сейчас сказала!

– Я не буду приживалкой у тебя, что бы ни послужило тому поводом. И поверь, повод действительно есть.

Ох, и зачем это сказала ему! Ох, зачем!

Не нежность, а злость появилась в его глазах, губы изогнулись в кривую линию.

– Наверное, ты думаешь, что после этих слов я всё-таки женюсь на тебе?

– Что? – не поняла я, а может мне послышалось, – ты о чём? Мне казалось, мы всё выяснили.

Я не сразу поняла, что он всё-таки обратил внимание на мой вопрос о возможной беременности.

– Поиграть решила, да? Мы с тобой были всего пару раз…

– Жалеешь? – съязвила я, чувствуя, что в сердце прокрадывается горечь. Или это желчь, что требует немедленного выхода в виде обидных слов для Даниэля, моего… бывшего жениха.

– Ни разу, Ярослава, клянусь. Но на твои уловки я тоже не попадусь. И если ты не в курсе, что такой прерванный половой акт, то….

Он не договорил.

Пощёчина – это самое малое, чем я могла ответить в настоящее время. Ладонь саднило, но мы, кажется, не договорили. Мужчина дёрнулся, но по- прежнему не отпускал меня. Его дыхание обжигало, а злость была просто осязаемой.

– Не в курсе, – соврала я, чувствуя, что Даниэль говорит о том, о чем неделю назад щебетали молодая горничная и служанка. И тут же покраснела, как могла. И пусть перед этим злилась, то тут вдруг стало стыдно….

– В момент нашего наслаждения, – Дан смотрел на меня как- то странно, как никогда еще не смотрел. Ни всё время нашего знакомства, ни даже во время сегодняшних откровений. – В этот самый момент я был не в тебе, понимаешь? И я это делал нарочно, чтобы ты не забеременела. Мужчины часто так поступают, чтобы обезопасить себя от нежелательной или преждевременной беременности женщины. А теперь..

– Что?

– А то, дорогая, – жесткие складки залегли у линии губ моего мужчины, точнее у того, кого ещё вчера считала своим, кому отдавалась любя и искренне. А теперь… – А то, Ярослава, что я предлагал и предлагаю тебе полное содержание и никто, ты слышишь, никто не посмеет тронуть тебя пальцем. Ни посторонние, ни мои родители. Но ради этого не надо придумывать беременность, – Дан замолчал, а потом тихо добавил, – потому что она могла наступить, но только не от меня.

Боль и горечь сквозили в его голосе, но не меньшим эхом оно отдалось во мне. Он считает, что я сейчас была нечестна?

– Убери руки! И никогда, слышишь, никогда больше не прикасайся ко мне! – прошептала я, осознавая, в чём именно он обвинил сейчас меня.

В том, что обманом хочу выйти за него замуж?

Что хочу "повесить" (слово, опять же подслушанное у прислуги) на него ребёнка?

Даниэль убрал руки, но в его глазах уже не светилась ни любовь, ни желание. Злость, похоже, именно она появилась в глубине синевы, проливаясь на меня холодной ненавистью.

– Даниэль Гринвич, – мой голос, надеюсь, был достаточно твёрд, чтобы донести до мужчины весь смысл, – я освобождаю Вас от всех обязательств по поводу нашей свадьбы и всех иных последствий, будь то беременность или мои личные переживания. И пусть Вы в этом не нуждаетесь и дали мне о том понять, только что. Но, тем не менее, надеюсь, у Вас нет ко мне претензий?

– Нет, Ярослава, – сказал, словно выплюнул, он.

– А если что-то возникнет в материальном плане, то я в курсе, что мой папа выписал чек, покрывающий большую часть расходов, надеюсь, этого Вам хватит, чтобы залатать денежные издержки.

– Не надо об этом!

– Хорошо, – не равнодушие, а какая- то апатия охватили меня, но я продолжала, – у меня тоже нет претензий. Дальше. Надеюсь, после нашего расставания никаких повторных возобновлений отношений с Вашей стороны не последует?

– Нет, – прошипел Даниэль, – если только ты очень захочешь и попросишь, стать моей, как ты назвала содержанкой.

– Всего доброго, – я проигнорировала последние слова Даниэля, думая лишь об одном – поскорее покинуть это дурное место.

Никто меня не задержал, никто не окрикнул со словами "Погоди, мы ещё не всё выяснили".

Как раз только что всё и выяснили.

Мы с Марфой покидали этот дом из камня, пронизанный холодом сердец обитателей. Вдалеке показался Льюис Гринвич, мчащийся с кем- то галопом, но, к счастью, наши пути не пересекались.

И я не думаю, что он был бы рад видеть Ярославу Огарёву рядом с собой.

Но и я не дешевле, не желала здороваться с тем, кто отныне навсегда будет ассоциироваться пусть не с предателями, но с гнилыми людьми точно.

Примерно в полночь нас подвезли до проулка, что вёл в сторону дома полковника.

Никогда в это время не путешествовала ни одна, ни вместе с горничной. Исключительно с приёмов в карете и в сопровождении с папой или верными слугами, а тут….

Я и Марфа, ели переставляющие ноги, а ещё и неизвестность от нашего положения.

– Барынька, – прошептала Марфа, – гляньте- ка, это господин Якоб на лавке прикорнул. Вы тут стойте, а я подойду, притворюсь мимо проходящей сердобольной бабой, поинтересуюсь самочувствием мужчины. Заодно гляну, может, кто поблизости перепрятался.

Так и сделали. Я тут же залезла в пышный куст сирени, что уже давно отцвёл, но мне не до букетов, да и хорошо, что нет лишнего запаха. Вообще всю обратную дорогу токсикоз не давал о себе знать, как будто малыш решил поддержать свою мамочку.

Я издалека видела, как Марфа попыталась поднять полковника, причитая, что барин сомлел видать, перегревшись на дневном солнце, да что-то прислуга не поспешает помочь. Марфуша умеет разговаривать обычно, причём иногда не хуже многих воспитанных господ, не употребляя свои просторечные выражения, но мне так нравились её обороты речи! И сейчас я просто заслушалась, опираясь спиной на корявый ствол дерева.

Видел бы отец, что его дочь в ночи сидит в кустах сирени и подсматривает за своей прислугой, общающейся вместе с его другом полковником! Неделю назад я почитала бы подобное за смешной и нелепый анекдот, однако жизнь показала совсем другое.

Возня у скамеечки быстро прекратилась и спустя долгих пятьдесят минут я, приведенная к дому какими- то окольными путями, сидела на кухне Хадерсона в его толстом махровом халате. К сожалению, моё платье выглядело не самым лучшим образом, пропылённое после проделанной дороги, а потому от предложенной вполне приличной и закрытой одежды не отказалась.

Я рассказала, где была, умолчав о беременности и всех словах, что мы с Даниэлем бросили друг другу. Но не стала таить и о разорванной свадьбе и уж тем более о словах, что сказал Дан про моего папу.

– Ярослава, если не ошибаюсь, Гринвичи высоко летают в императорском небе? – поинтересовался полковник, потягивая коньячок, в то время как я наслаждалась вкусным отваром из листьев черной смородины и мяты.

– Очень. Не скажу, что правая рука императора, нет. Папа к правителю гораздо ближе, – комок застрял при последних словах, но я справилась и добавила, – был ближе. Гринвич занимается дипломатией, а заодно поставкой некоторых продуктов к императорскому двору.

– Понятно, наш пострел везде поспел, – пробормотал полковник, – но ничего, обойдёмся и без скользких угрей.

Словечки этого мужчины были до того точны, а действия прямолинейны и искренни, что я невольно поймала себя на мысли – папа не прогадал. У него настоящий друг.

– Завтра днём я приглашен на суаре, – тон полковника стал несколько игривым, и я оторвалась от чашки с целебным отваром, с любопытством уставившись на мужчину. – Пригласила одна вдова, чей покойный муж мне был весьма знаком.

Полковник так всё объяснял, а ещё при слове "вдова" так небрежно сделал жест рукой, означающий характерные женские округлости, но поняв, что рядом не кто- то из мужчин, а всего лишь я, быстро запрокинул порцию коньячка. Вот такого я хотела бы иметь дядюшку, а не того жирного кабана, который наверняка переселился в наш столичный особняк. Интересно, какие он выбрал комнаты, хотя подозреваю именно папины.

– Надеюсь, ты не заскучаешь без меня?

– Нет, что вы, у вас ведь своя жизнь, её тоже нельзя бросать, – уверила я.

Со слов Марфы, сразу нашедшей язык с прислугой полковника, я уже знала, что он одинок, детей нет, но ещё не оставил свою службу, взяв полагающийся отпуск. И какие бы он не преследовал цели при посещении суаре, это его дело. Я даже буду рада, что всё произойдёт именно так.

– Деточка, – укоризненно посмотрел на меня вояка, – в твоей хорошенькой головке бывают такие мысли? Ай- яй- яй!

– Какие?

– Жизненные! – И тут полковник подмигнул, вызвав во мне вымученную улыбку.

Как жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах…

– Ярослава, – насмешка тут же пропала в глазах Хадерсона, – встреча будет непростая. Эта вдова по моей просьбе пригласила жен, чьи мужья имеют отношение к охране тюрьмы, где содержится Алекс. Мой покойный знакомый когда- то тоже там работал, так что всё вполне чинно и без лишних надуманных поводов, то есть вне подозрения.

– Здорово, – произнесла я искренне, потому что точно знала, многие жены в курсе дел мужей в той или иной степени, что нам только на руку.

Возможно, удастся что-то передать папе, правда даже не знаю, как его содержат. Но отчего-то уверенна, что император не будет опускаться до того, чтобы держать его впроголодь. Хотя не поверил же он в его честность, многолетнюю преданность, кто знает, что у монарха на уме.

Газеты пестрели заголовками о Белтониче, пересыпая абсолютно нелепыми предположениями. И мне всё равно, какими способами полковник собирается добиться результата, поэтому саму идею посетить суаре нашла весьма привлекательной.

На другой день Хадерсон привёл себя в порядок, надел свой синий костюм, который надо сказать очень ему шёл и с бодрым видом отправился покорять женщин и их сопровождение.

Я от нечего делать сходила на кухню, а потом решила подшить своё новое дорожное платье, что ещё сегодня утром доставили из магазина. Оно было мне несколько великовато в боках, и как я поняла, полковник очень долго описывал продавцам, какая я из себя, но главное результат – приличная одежда лежал сейчас передо мной. То платье, в котором я вышла из своего дома, немного потрепалось за время дороги, да и кусты не поспособствовали его сохранности. Оказывается, для леди платья не столь надежны, как для простого люда. Но и, правда сказать, многие более десятка раз больше эту же одежду и не одевали, а бальные наряды вообще одноразовые. Но практичная Марфуша предложила старым нарядом не раскидываться, а постирать и поштопать. Я согласилась, а у девушки действительно золотые руки, ведь порванный подол был зашит настолько аккуратно, что мне даже пришлось присмотреться, чтобы найти её швы. А сменная одежда, это важно.

– Газеты, газеты, свежие газеты! – донёсся голос мальчишки- продавца, что целыми днями только и делал, что бегал с тряпичной сумкой, набитой своим таким своеобразным товаром. – Новости о преступнике Алексе Белтониче. Каждый предатель получает по заслугам! Газеты, газеты, свежие газеты….

– Марфа, – крикнула я, вбегая на кухню, где служанки готовили, – сходи, купи свежую газету! Почитать уж очень хочется.

Моя верная служанка тут же подорвалась и, вытерев руки о фартук, быстро шмыгнула в раскрытую дверь.

Марфуша не просто служанка, простолюдинка, а образованная для своего уровня девушка, впрочем, как почти вся наша прислуга. Расстроенная, с трясущимися руками, в которых зажала газету "Вся правда Тарсмании", она вошла белее снега и молча, протянула её мне.

Девушка поняла, что подобное не скрыть от меня.

" Известный своим подлым предательством по отношению к монаршей семье и всей Тарсмании, граф Алекс Белтонич, сегодня ночью был застрелен при попытке к бегству. Названный бывший дипломат был в сговоре с аравийцами, приготовившими всё к его бегству, но благодаря умелым действиям начальника тайной канцелярии подобный заговор был раскрыт. По повелению императора все отличившиеся будут награждены".

Глава 5. Дорога

Ярослава

Я слабо помню, как лицом встретилась с ворсистым ковром, который был устлан на полу, как меня поднимали, поили успокоительным отваром. Как Марфа что-то говорила, а я отчаянно силилась её понять, хмурилась и не могла уловить сказанного.

Я очень переживала разрыв с Даниэлем, временами даже казалось, что это произошло не со мной. И всё наше знакомство, и прощальный разговор…

Но папа…

Папа для меня это всё, конец и утеря связей с реальностью, из которой я, кажется, снова всё-таки выпала на несколько минут, облив себя этим самым целебным отваром.

– Марфа, скажите, – тревожный голос, который принадлежал, скорее всего, полковнику доносился издалека, – Ярослава никогда не теряла сознание?

– Нет, господин, не теряла, – встревоженно отозвалась девушка и на этот раз слышала я уже лучше.

Кажется, ощущения решили вернуться.

– Эх, и ведь не спрятать было этой новости, – с горечью заметил Хадерсон, теперь- то я точно узнала его. – Про это трубят на каждом углу. За доктором послали, как я велел?

– Да, да! Сразу же, как приказали.

– Ох, – прокряхтела я, пытаясь открыть глаза.

– Ну, наконец- то, – облегчённо вздохнул полковник, – а уж напугала то нас как! Я только вошёл , гляжу – ты лежишь на полу, Марфа и прочие порхают вокруг тебя.

– Простите, – пискнула я, не зная, что ещё ответить.

И тут до меня дошло – полковник единственный мужчина, который в данный момент проявил ко мне заботу. Без всяких там условий, чтобы я стала содержанкой, без тех обидных слов, что выслушала от дядюшки. Бродяжка? Он, Хадерсон , со мной обращается как с родственницей!

– Не волнуйся, – шершавые пальцы мужчины осторожно прошлись по моей щеке, – скоро придет доктор и осмотрит тебя.

Доктор…

Вот этого мне только не хватало.

Внимательный взгляд полковника и мои ощущения подсказали – я снова покраснела.

– А папу, его нам отдадут? Я должна похоронить его по-человечески.

– Я узнавал, девочка, – вздох и тоскливый взгляд мужчины в сторону рассказали о многом. Этот военный действительно был его другом. – К сожалению, нет. В данном случае мне отказали.

– А может быть попробовать мне, его дочери? – я приподнялась на локтях, но тут же Марфуша, наблюдающая за нами со стороны подбежала и уложила меня обратно. – Я сегодня же схожу к императору, пока не поздно!

– Ярослава,… сказали, что его уже захоронили на тюремном кладбище, а туда вход запрещен даже мне.

– Но как же мне быть? – слёзы сами полились по лицу, кажется, я в последнее время только и делаю, что переживаю и плачу.

Но мне ведь нельзя! Я утёрла щеки ладошкой, прекрасно понимая, что истинные леди так не делают.

А кто я теперь? Ярослава Огарёва, беременная девица (да и не девица вовсе) с испорченной репутацией и дурным ореолом? От которой многие будут воротить нос, хотя ещё вчера считали за честь, если я с ними просто перекинусь парой пустых фраз?

– А вот с этим проблемы вообще нет. Будешь жить у меня.

– Нет- нет, что вы, у меня ведь кое-какие драгоценности, могу купить где- нибудь маленький дом, – придумала я с ходу, потому что до этого времени даже не задумывалась. Всё шло своим чередом, я где-то витала, в надежде, что папу оправдают и выпустят.

– Значит так! – насупленные брови Якоба Хадерсона выражали крайнюю озабоченность и какую-то торжественность одновременно, – живёшь у меня, пока не подыщем чего- нибудь подходящего. К сожалению, не думаю, что тебя оставят в покое – уж если Алекс им не дался, то ты ближайшая его родственница, а значит, что-то могла видеть. Я не говорил тебе, Ярослава, но секретаря отца и ближайших помощников тоже задержали. Тайная канцелярия не поясняет свои действия, а многие боятся восставать, выражать открыто свой протест, боясь оказаться там же, в застенках. Ну, а те немногие драгоценности, что удалось взять из дома, побереги, пригодятся ещё. Когда нового жениха найдёшь. И не хмурься, будет и на твоей улице праздник. Помяни опытного вояку, отбоя знать не будешь. А если какой решит понаглеть – обращайся, мы его приструним живо!

– Спасибо, – прошептала я преисполненная благодарности к этому человеку, что в срок меньше недели стал для меня ближе всех родных. Да и нет у меня родных, сирота как сеть.

Не считая того маленького человечка, что живёт теперь и растёт внутри меня. Моё сокровище.

И пусть его отец оказался не тем, кого я возносила мысленно эти два года знакомства, кого любила искренне, как только могла…впрочем, зачем кривляться, я и теперь его люблю, но как- то это чувство стало тускнеть. Нет того прежнего восторга при мысли о Даниэле. Грусть и боль, перемешанные с толикой негодования.

Спустя некоторое время появился доктор из знакомых полковника, который, естественно осмотрел меня и подтвердил все мои догадки.

Беременна.

– Вам бы, дорогая, не в обмороки падать, а побольше гулять на свежем воздухе, а ещё лучше за городом. Так и передайте своему мужу, – торопливая речь доктора прервалась, и он мельком взглянул на мои руки, что лежали сложенными на коленях. Я мысленно усмехнулась, отметив, что многие люди вначале говорят, а потом думают. Кольца нет и не было, как и мужа.

– Да, спасибо, так и поступлю, непременно, – вежливая улыбка, это я могу.

Моя оболочка это всё, что осталось от прежней Ярославы Огарёвой. А глаза… вряд ли они столь беззаботны, как это было всего пару месяцев назад, до того момента, когда папа уехал на переговоры в Аравию.

Доктор ушел, о чем- то потолковав с полковником, а я всё это время просидела у окна занавешенного легкой прозрачной тканью. Высматривать было некого, да и честно говоря, узнать кого- то из знакомых, не хотелось. Их нет, и не будет. Меня, прежней девчонки, девушки – тоже нет.

– Знаете, я должна вам кое- что рассказать, – произнесла я совершенно спокойным голосом в тот момент, когда Хадерсон присоединился ко мне, только у другого окна.

– Слушаю внимательно, Ярослава, – он в полуоборота развернулся в мою сторону, терпеливо ожидая продолжения.

– Так получилось, что то, что вам сейчас расскажу, я хотела поведать папе, – судорожный вздох пришлось задавить, чтобы суметь спокойно продолжить. Хорошо, что Марфа вышла, было бы сложнее. – Я беременна.

– Гринвич? – глаза полковника недобро сузились, а обветренное лицо мужчины приняло злобное и даже жестокое выражение лица. Вероятно, с таким видом Хадерсон воевал, придавая себе свирепости и воинственного настроя.

– Он, – я покраснела, как могла. – Но вы не переживайте, мы вам в тягость не будем, я сегодня же пошлю Марфу узнать, не сдаётся ли где уголок, а ещё лучше домик.

– Ярослава, – прошипел мужч�

Гостья лесного князя. Падение с небес (Том 1)

Пролог

Холодный моросящий весенний дождь, неласково соприкасающийся с моим лицом, руками, был довольно неприятен. Но в очередной раз я запретила себе об этом думать, лишь плотнее прижав ноги к лоснящимся бокам коня по кличке Быстрый. Плащ из непромокаемой новомодной ткани оказался весьма уместным, что позволило мне не превратиться в подобие мокрой курицы из-за навязчивого дождя.

– Не ругайся, мой хороший, ты же видишь таверну? Нам туда, – пробормотала я коню в ответ на его тяжелый вздох, – и там у нас будет всё. И горячая еда для меня, и сено с зерном для тебя. Деньги есть, не пропадём, – я попыталась пошутить, подбадривая в очередной раз за прошедшие сутки Быстрого, но скорее всего себя саму.

Я кинула поводья подоспевшему мальчишке из трактирной конюшни, отдала распоряжения. Затем ободряюще провела по холке коня рукой, благодарно заглянула в его усталые огромные черно- синие глаза и отправилась подкрепиться.

Но едва я открыла двери долгожданного заведения, о котором мечтала все три последних дождливых часа, то поняла, что сегодня у меня вряд ли будет желание, да и физическая возможность покинуть это место. Кажется, вывеска гостиницы красовалась совсем рядом, что было правильно, в этом месте переплетались наезженные дороги.

В придорожном трактире было немноголюдно, но возможно, это и лучше. Неяркий, вполне терпимый для глаз свет, обволакивающий весь зал, казался весьма успокоительным, и я окончательно решила остаться тут на ночлег. Тем более что несколько часов в седле с небольшими перерывами, сидя исключительно по-мужски, – для меня это слишком.

Картошка, тушенная с кроликом в небольшом горшочке, горячий травяной чай со сладким яблочным пирогом сегодня составляли мой ужин. Но это и хорошо. Пища была вкусной и горячей, как раз для меня, продрогшей путницы.

– Скажите, любезный, – окинула я местного служку внимательным взглядом, – какое вино вы держите?

– Вам покрепче или для дам-с? – произнёс мужчина лет сорока, с ровным пробором льняных волос посередине головы, этакая развалившаяся надвое нива. Он подобострастно склонился, заведя одну руку за спину, а второй предлагая список местных вин.

– Для дам, – ответила я. И, найдя то, что всё-таки считала приемлемым для моего случая, решилась на заказ. – Рейнское принесите.

– Будет исполнено. – Местный трактирный служка ничем не выдал своего удивления, а мне ни к чему объяснять и оправдываться. В другое время я и сама бы не посмела заказать креплёное вино, вот только после пронизывающего холода конца марта было глубоко наплевать на все правила приличия. У меня тут нет знакомых, родных, перед кем я смогла бы покраснеть или постыдиться. Вообще на свете существует только один единственный человек, которому я точно не безразлична, а краснеть за меня ему ещё рано, слишком мал.

Неторопливо окинув взглядом посетителей, я пришла к выводу, что все они люди. Хотя с моим опытом ошибиться немудрено. Всю жизнь знала, что существуют они, особи- оборотни, но лично встретиться и познакомиться удалось почти полгода назад. Хотя о чём это я, возможно, они и раньше встречались мне, да только на лбу ни у кого не было написано, что он оборотень, а сам никто не назвался.

– Леди, – расторопный служка вывел меня из задумчивости, услужливо поставив на стол заказанное вино.

– Спасибо, заберу с собой, – коротко бросила я мужчине, расплатилась за всё. После чего отправилась в гостиницу, надеясь, что хоть одна комната окажется свободной.

Прислуживающий человек назвал меня леди, несмотря на испачканный дорожный костюм и весьма усталый вид. Впрочем, эта наука, вдолбленная с самого детства, прочно засела в моей голове и сейчас прямая спина, не касающиеся стола локти и кисти рук, вызвали бы ободрение ушедших в прошлое учителей.

Небольшая комната в гостинице вполне соответствовала моим настоящим скромным запросам. А чистое постельное бельё за отдельную плату вполне дало прочувствовать, что не зря мы с Быстрым остановились тут. Лучше, конечно бы, ехать дальше и именно сегодня, но надеюсь, что никаких нежелательных последствий эта вынужденная остановка не принесёт.

Вполне вероятно, а скорее всего так и есть, Радомир послал за мной своих верных слуг, но удивительное дело, никто так и не нагнал меня. Неужели везение в этот раз окажется на моей стороне? Однако думать о том, что до меня нет ему и дела, не хотелось (несмотря на то, что это был бы лучший вариант исхода произошедших событий).

Я уселась у окна, налила рейнское в кружку, принюхалась и, не заметив ничего необычного, с грустной усмешкой отсалютовала своему отражению в зеркале, а потом немного выпила. Тепло приятно обожгло, растекаясь по всему организму сверху вниз, отчего к обычной усталости прибавилась апатия.

Капли дождя стекали по стеклу, образовывая причудливые дорожки, но мне не было до них ровно никакого дела. Я, глядя в окно, с равнодушием проводила взглядом пробежавшую под дождём полную женщину, отчего-то решив, что она имеет отношение к кухонным работникам. Но кроме неё больше никто не попался на глаза. Казалось, что сама природа нарочно установила эту погоду, чтобы мы вместе с Быстрым не застряли где-то в лесу, а передохнули, как и полагается по-человечески.

– По-человечески, – пробормотала я, горько усмехнувшись своим мыслям. Ведь когда- то я имела дело исключительно с людьми, не умеющими оборачиваться и принимать другие формы. Хотя, поступки у животных очень часто гораздо честнее, чем у самых благовоспитанных и высокопоставленных людей.

Полумрак из-за отсутствия привычного света (нарочно не зажгла свечи) настраивал на довольно ностальгическую ноту. Прикрыв глаза, я сама не заметила, как соскользнула в омут воспоминаний.

Глава 1. Знакомство

Семь лет назад. Ярославе восемнадцать лет

Меня воспитывал отец, граф Алекс Белтонич, которого я всю жизнь горячо любила всем своим сердцем и верила ему. А мама пропала много лет назад, в то время мне было всего лишь три года, так что основные воспоминания связаны исключительно с отцом. Конечно, стоит отметить, что для графа я была не родной дочерью, а приёмной. Но он даже неоднократно при матери, а потом после её пропажи, порывался дать мне свою фамилию, сменить Огарёва на Белтонич, но я отказывалась. Так хотела мама, а, значит, на то её светлая воля и нарушать просто не хотелось, да и не имела права. Папа понимал и принимал моё решение, но вместе с тем периодически намекал, что дочери важного сановника выгоднее и спокойнее будет по жизни иметь известную фамилию, нежели ту, что не на слуху. Но со временем он перестал взывать к голосу моего разума, как в дальнейшем оказалось, это к лучшему.

Отец дал мне блестящее образование, что мог позволить себе человек его круга, за что впоследствии я была очень благодарна. До совершеннолетия со мной занимались лучшие учителя нашей процветающей страны Тарсмании, ну, а потом случилось в некотором роде чудо. Два года мне дозволено было заниматься в институте благородных девиц. Изучать там не просто танцы, историю (всё это, надо сказать, я знала ещё со времен домашнего воспитания, так что тут было не так уж и сложно). Но самое главное, в чём я видела большое преимущество для себя, это совершенствование языков (белогорского, аравийского и гастонского) до идеала. А ещё и изучение предмета биологии, которая почиталась абсолютно необязательной для девушек моего круга. Даже подружка Лера, шутя, смеялась, что это блажь, лучше бы обратила внимание на кавалеров, что в большом количестве бродят возле нашего кованого забора в институтские перемены.

И я обратила, только случилось всё это не у институтского забора, не на бульваре, где мы с Лерой регулярно прогуливались под присмотром её мамы. Произошло столь важное для меня событие на торжественном приёме, на который нам с папой однажды принесли приглашение.

В один воскресный день, когда отец не был вызван на службу, а мне был предоставлен законный выходной, по сложившемуся приятному обычаю расположились в гостиной. Отец читал одну из своих мудрых книг, которые он регулярно заказывал из-за границы или привозил лично. А я просто была рядом, что нас обоих, несомненно, устраивало.

Папа, граф Алекс, давно бы мог жениться и привести любую женщину в свой дом. Вот только частенько вечерами, когда отец просиживал за работой в своём кабинете, я заставала его, задумчиво смотрящего на портрет моей пропавшей матери. Странное дело, но если он в силу своих обязанностей был вынужден уехать куда- либо, то неизменно брал с собой небольшую миниатюру с её изображением. А как только приезжал, то сразу шел в рабочий кабинет, чтобы убедиться, что с портретом всё в порядке. Глядя на всё это, я очень сомневалась, что кто-нибудь когда-нибудь сумеет полюбить меня так же, как мой отец пропавшую много лет назад свою Ксению. Маму.

Отец выглядел замечательно для своих пятидесяти лет. Подтянутый, без капли лишнего жира (что необычно для людей его возраста и достатка), с налётом седины в некогда каштановых волосах, он был всегда чисто выбрит и ухожен. Дамы всегда и везде обращали на него внимание, полагаю, некоторые даже думали, что причиной его исключительно холостой жизни я – мешающая личному счастью отца.

Ко мне дамы подкатывали с улыбочками, приглашая посетить какое-либо чудное место, присылали конфеты. Но я была сама вежливость (хоть и незамужняя девица, но от подруг и служанок слышала, что именно нужно мужчине от женщины), а потому вполне вероятно, у отца к этим дамам тоже имелся свой весьма определённый интерес. Вот так мы и общались на протяжении довольно долгого времени со всеми поклонницами отца и моими поклонниками, оставаясь по- прежнему верными своей маме, друг другу и самим себе.

Лёгкое покашливание из дверей говорило о том, что пришел пожилой и глуховатый, но весьма преданный слуга Николас, который на подносе принёс несколько писем и вежливо предложил их отцу.

– Яра, глянь, – окрикнул меня отец, в то время как я морщила нос над очередной картинкой из учебника по биологии.

Обезьяна, чьё строение было красочно изображено на странице, отчаянно напоминала нашего институтского дворника, который (мы с подружками точно видели) иногда напивался и крался в свою каморку, чтобы его не увидела директриса. У меня даже было подозрение, уж, не с дворника ли рисовали сей образец необычной живности. Но делано суровый вид отца заставил отвлечься от своего дела.

– Да, папа, прости, зачиталась! – моя попытка оправдаться была встречена утвердительным кивком, и тут же отец протянул мне глянцевый конвертик, пахнущий лилиями и сандалом.

– Граф Гринвич прислал приглашение, – прокомментировал он, в то время как я разглядывала причудливые завитушки письма. Каждое семейство старалось отличиться и обязательно вплести черты своей монограммы в текст.

– Да, хорошо, – отозвалась я, мысленно прикидывая, что новое платье, заказанное мной вчера у портного, очень даже подойдёт к этому случаю. А ведь ещё надо забрать шляпку от модистки. – Через пару недель, это самое то. Как раз и Софи управится с работой.

– Новое это правильно, – прищурился отец с таким хитрым видом, что я тут же забыла про обезьяну. К тому же два раза в одном платье он никогда не позволял мне появляться на подобных мероприятиях, а тут, такое загадочное лицо…

– Пап, – недоверчиво протянула я. – Ты что задумал? Неужели опять женихи?

– Не опять, – укоризненно ответил граф, которому, по моему решению, уже пару раз пришлось делать официальный отказ от брачных предложений относительно моей персоны. Отец говорил, что пока согласен с таким моим решением, потому что ему вовсе не хочется оставаться одному. – У Гринвича сын из-за границы приезжает, – правая бровь отца глубокомысленно поднялась, отчего я почувствовала удивление. Чтобы отец сам указал на кого- нибудь! – Довольно сообразительный и приятный молодой человек, судя по тем встречам, что были у нас с ним в прошлой моей поездке в Гастонию. Будущий дипломат или что-то в этом роде. И довольно не глуп.

– Это интересно, – отозвалась я и с удовольствием закрыла учебник. Новость о приезде сына у Гринвичей будет известна не только мне одной. А, значит многие девицы, в том числе и мои хорошие знакомые, будут готовиться к подобному мероприятию с усиленным рвением.

– Вот именно, Ярослава, – усмехнулся отец и многозначительно выглянул, – действуй.

Меня пока никто не интересовал настолько, чтобы можно было с уверенностью заявить, что люблю. Но здоровый дух соревнования с подругами даже в таком мероприятии, как приём у Гринвичей, дал о себе знать. Папа как- то на такое моё отношение нахмурился, а после махнул рукой, пробормотав, что когда придёт время, то я всё своё ребячество заброшу.

И вот, наконец, настал этот самый день приёма, когда мы подъехали к огромному особняку Гринвичей. За городом у них был и замок, и прочее имущество, а тут, в столице, каждое уважающее себя семейство старалось жить исключительно в достойном жилище. Мы тоже владели большим замком с огромной многовековой историей и одним поменьше. Благодаря стараниям отца здание, где мы жили, поддерживалось в идеальном состоянии, и было оснащено по последнему слову техники. А в столице наш двухэтажный особняк вызывал зависть прогуливавшихся мимо горожан.

– Алекс, – радостно приветствовал нас граф Льюис Гринвич, подтянутый мужчина с абсолютно лысой головой, – очень рад! А это, неужели Ярослава? А как выросла, – мужчина прикоснулся губами к моей руке, как полагается в таких случаях, но перед этим оценивающе стрельнул по мне глазами и тут же погасил эту вспышку, – просто невеста.

Я улыбнулась и уже спустя десять минут нашла свою подругу, несомненно, скучающую на огромном балконе Гринвичей. Лицо Леры выражало крайнюю заинтересованность болтовней незнакомого кавалера. Вот только с таким восковым лицом Валерия всегда выслушивала педагогов с абсолютно скучными лекциями.

– О, Ярослава, ты уже тут! – шумно окрикнула меня Лера и подозвала к себе, – смотри, это же Даниэль! Он сказал, что вы когда- то встречались.

– Очень приятно Вас видеть, Ярослава, – приятный бархатный голос молодого мужчины, которому на вид было не больше двадцати пяти лет, словно задел что-то в глубине моей души, и я улыбнулась, привычно протянув для поцелуя руку. – Я вижу, Вы меня не узнали?

– Признаться, нет, – в свои слова я постаралась вложить твердость, – да и прошло много лет, как мы с Вами виделись.

На лице красавца-брюнета, а по-другому я его назвать не могла, медленно расцветала белоснежная впечатляющая улыбка. Да и сам он, словно эталон, соответствовал моим требованиям. Высокий, подтянутый, пусть не такой уж и широкоплечий, но это всё на любителя. Правильные черты лица, ровная кожа (простите, но неухоженное лицо даже в мечтах целовать не очень-то комфортно), короткая стрижка на чистых волосах – всё настолько идеально и шло Даниэлю, что я невольно залюбовалась и едва не выдала себя с потрохами.

– Но Вы запомнили. – Синие глаза цвета бездонного неба искрились, щедро делясь со мной своими брызгами. Кажется, Лера куда-то исчезла, скорее всего, увидела того самого молодого военного, кем бредила последнюю неделю, попеременно то восторгаясь исключительно в моём обществе, то опуская его в глубины порока.

Вежливая улыбка в ответ и приложенный левой рукой веер к правой щеке явно не остались незамеченными этим брюнетом. Зачем я утвердительно ответила именно таким образом, не знаю, но Даниэль приблизился на шаг ближе ко мне, всё ещё оставаясь в рамках дозволенного.

– Вы всё ещё лазите по крышам, Ярослава? – Ямочки на его щеках выглядели трогательными, даже захотелось прикоснуться к ним пальцами, но я пересилила это глупое желание.

***

Тринадцать лет назад, замок. Ярославе пять лет

После того, как мама пропала, отец разрешал мне многое, да и до сих пор не видел ничего зазорного в том, чтобы дочь умела скакать на лошади для возможности разнообразить пешие прогулки и для укрепления мышц, а также плавать, не считая эти занятия бесполезными для девушки.

На тот момент, когда к нам неожиданно заехали граф Гринвич со своим сыном Даниэлем, мне было примерно пять лет. Отец был занят со своим управляющим, а я, как полагается, убежала от нянюшки и носилась по двору за курами вместе с дочерью кухарки Марфушкой. Да, я прекрасно знаю, что маленькой леди не пристало подобным заниматься с теми, кто почему- то считался ниже тебя по происхождению, но ведь с подружкой было весело! А ещё она знала много всяких игр, например, кто дальше всех прыгнет с забора, с крыши курятника, кто выше всех залезет на дерево, у кого во время забега по берегу брызги долетят дальше всех.

В общем, в жаркий летний день брызги нам показались самым актуальным из проказ, и мы сбежали, ободрённые собственными идеями и радостью от соприкосновения с водой. Речка Нестёрель не самая большая и глубокая из окрестных водоёмов, но золотистый песочек, тянущиеся в водную глубь причудливые косы весьма привлекали местных ребятишек, в том числе и меня. Пока добирались до речки, встретили ещё местных крестьянских девочек, правда, они постарше меня на пару лет. А затем всей командой запрыгнули в воду с разбега, на ходу скидывая лёгкие платьица.

Было весело, и уже никто не вспоминал про забеги по песчаному берегу, наслаждаясь самим фактом сидения в воде. Тонкие исподние рубашонки прилипали к телам, и лично мне не было дела до того, что моё дорогое бельё, украшенное по краям шитьём, очень отличалось от простенького белья подружек. Да и в таком возрасте не каждый будет брызгать слюнями от зависти. Мне повезло, девчонки ни разу не бросили завистливого взгляда, а только веселились и визжали на всю Нестёрель.

– А давайте, кто всех дальше прыгнет! – предложила одна хохотушка, и мы с радостью как лягушата стали повторять за ней, признавая подобное весьма хорошей идеей.

Идея была хороша, но только не для тех, кто не умеет плавать. Я разбежалась и прыгнула, по ходу зажмурив глаза. А вот дна под ногами не почувствовала… Это потом, спустя несколько лет и будучи подростком я осознала, что весила легче подружек, разбежалась и прыгнула несколько не туда, отчего и оказалась в стороне от того места, где резвились девчонки. Омут, что оказался подо мной был, словно провальная яма и какое- то время я барахталась, пытаясь что-то сделать, как- то выплыть, чтобы спастись. Я не видела подруг, сгрудившихся на берегу в испуге, не видела, попытался ли кто-нибудь их них помочь мне. Но зато хорошо помню, как кто- то ухватил меня за тяжелую намокшую косу и резко дёрнул.

– Глупая девчонка, – грубо произнёс незнакомый мальчик в тот момент, когда я стояла на коленях, упираясь руками на песчаном берегу, и откашливалась. – Разве вас не учат, что к воде без взрослых ходить нельзя? Вот скажу твоему отцу, он тебя хворостиной пригладит. Будешь коров пасти и в корыте плескаться.

– Сам дурак, – произнесла я возмущённым тоном, сев на колени в воде и отводя прилипшую прядь со лба. Моё негодование было вызвано не болью, что шла от корней волос, не возможным наказанием в виде выпаса скотины, а предположением, что отец позволит хоть кому- то выпороть меня или более того, ударит сам!

– Хоть бы спасибо сказала, глупая малявка, – надменно произнёс мальчик и резко развернувшись, ушёл, скрывшись где-то за крутым берегом. Цокот копыт раздался тут же, и я поняла, что он точно удалился от нас.

– Спасибо, – запоздало буркнула себе под нос.

Тут же подбежавшие подружки наперебой стали помогать мне выйти из воды. Больше всех старалась пухленькая Марфушка, всегда считавшая, что барышню, то есть меня надо опекать, а из-за этого случая как бы ей самой не попало хворостиной.

Мы на всякий случай позагорали на берегу речки, исподнее высохло, а после, надев свои платьица, припустили домой. А вот там- то меня ждал сюрприз.

– Яра, где ты бегала? – недовольная нянька больно схватила меня за руку как раз в тот момент, когда я попыталась незаметно прошмыгнуть в свою комнату с мягкими туфлями в руках, – опять с девчонками на речку ходила? Девочка, сколько раз можно говорить, что настоящие леди обувь носят на ногах, а не под мышками! Пошли скорее переодеваться, к вам важные гости приехали, граф Гринвич с сыном, очень воспитанный мальчик. Отец уже спрашивал, как скоро ты появишься, чтобы представиться.

– Спрашивал? – решила я подать голос, потому что всё остальное слышала тысячу раз. – Ну, тогда пошли скорее!

Не то чтобы я была особо шаловливым ребёнком, просто лето, прекрасная погода вовсе не располагали сидеть на скамеечке в тени около неторопливой няньки и не бегать, не прыгать, а уж тем более не кричать в своё удовольствие. И всё же, уже спустя двадцать минут, я входила в уютную гостиную, где мой отец и гости устроились на диванах.

А главное, рядом с графом Гринвичем сидел тот самый мальчик, которому я была обязана своим спасением. Его глаза несколько расширились, а на губах появилась кривая усмешка. Естественно, меня он узнал, но не это главное, лишь бы не проболтался отцу! Я от переживаний сжала кулачки, а улыбка мальчика стала ещё более нахальнее.

Гости остались на обед, после которого отец и граф удалились в кабинет, обсудить какие-то неотложные дела, заставившие Гринвичей навестить нас тут, а не в столичном особняке. Мне же отец велел показать мальчику сад и наш фонтанчик, который в летнее время работал и радовал глаза.

Я снисходительно улыбнулась юному Гринвичу, и как заправская королева, жестом руки пригласила его проследовать за мной. Даниэль, а это был именно он, ни слова, ни говоря с хитрющим видом, шагал позади, отчего наш дуэт напоминал заключённого и его конвоира. На всякий случай свою косу я перекинула через плечо, а то мало ли что у него на уме.

– Не бойся, мелкая, – раздалось подленькое хихиканье позади, – не выдеру.

– Кто вас знает, – важно огрызнулась я в силу отсутствия рядом няньки. Она плелась где-то позади, по ходу давая наставления юной горничной и слышать меня точно не могла. – У меня она одна и мне её очень жалко. А Вам, Даниэль хотела сказать спасибо, но не успела. Вы убежали, – ещё раз оглянулась для надёжности, чтобы удостовериться в том, что нас никто не слышит. – И пожалуйста, не рассказывайте о случившемся папе, – последние слова добавила, чуть ли не шёпотом.

– Я не ябеда, чтобы жаловаться на мелких глупых девчонок, – важно ответил Даниэль, и за это мне отчаянно захотелось состроить ему смешливую вредную рожицу. Опять меня назвал глупой, а это получается провокация! Ведь если мы сейчас начнём переговариваться, то вполне вероятно, что он выдаст меня, а этого ой, как не хотелось.

– Ну, вот и прекрасно, – произнесла я полная достоинства и взяла мальчика за руку в тот момент, когда мы вышли в сад с фруктовыми деревьями, красиво свисающими то тут, то там гроздьями винограда. А ещё в саду было несколько красивых фигур своенравных богинь со сказочного Олимпа, выполненных исключительно из белого мрамора.

Няньку моё движение руки несказанно умилило, потому что она почитала меня за ребенка, которым я собственно и была. А это действие, скорее всего она оценила как проявление симпатии к новому знакомому, который явно может благоприятно повлиять на такого сорванца, как я. Даниэль промолчал и не отнял своей руки, и лишь покрепче перехватил мои пальцы, которые практически не отпускал всё время, что мы гуляли.

А потом Гринвичи уехали и больше мы не встречались с Даниэлем. Поговаривали, что он получал образование где-то за границей, впрочем, так поступали многие аристократические семьи, кто надеялся в будущем вырастить из своих отпрысков дипломатов, умеющих не просто общаться, но и работать на благо государства в других странах. Я даже давно забыла, как выглядел этот мальчик, до того самого момента, как произошла наша с ним встреча.

***

На приёме у Гринвичей. Ярослава

– А ты изменилась, Ярослава, – задумчиво произнёс эталон мужской красоты и в его глазах промелькнул неподдельный интерес.

– Ну, так столько лет прошло, – запнулась я как самая несобранная ученица. Не сказать, что общение с противоположным полом было идеально для меня, но всё же подобного смущения точно не было давным- давно.

– Сколько? – делано нахмурился Даниэль, в то время как синие брызги из глаз выдавали смешливое настроение.

– Тринадцать, наверное, – отозвалась я не вполне уверенно, но именно после этого случая я попросила отца научить меня плавать. Он посмеялся девичьим капризам, но, тем не менее, нашёл это не такой уж и глупой затеей. И с тех пор сам лично руководил моим обучением и надо сказать успешно.

– Вы танцуете?

Потанцевали, и раз, и два, и три, на радость нашим отцам и на зависть девицам, что приходят на подобные приёмы, балы с единственной целью обзавестись выгодной партией. Даниэль был действительно очень выгодным женихом, вот только я об этом не задумывалась ни разу.

Мы бесконечно кружились, и казалось, что вокруг больше нет никого. Куда делось моё желание посмеяться, пофлиртовать с кавалером, а потом неожиданно сбежать, оставив его в полном недоумении, но ни в коем случае не обиженного на шутливую меня? Понятия не имею, только вдруг оказалось, что мне очень важно, чтобы о Даниэль и в следующий раз пригласил именно меня, а не какую-то другую не менее достойную девушку.

Так бывает, поверьте. Ещё вчера я и знать не подозревала что тот самый нахальный мальчишка, что в моих воспоминаниях запечатлелся несколько резковатым, насмешливым, но, несомненно, храбрым, сегодня покажется мне совершенно другим. Он произвёл неизгладимое впечатление как интересный мужчина, чьё внимание не отвлекалось на местных красавиц, а целиком и полностью было предназначено только мне.

– Даниэль, – позвала я его в тот момент, когда очередной танец, кажется, сиреневый вальс подходил к концу, а мне срочно потребовалось уединиться в дамской комнате. Да и отец несколько раз прикрывал глаза, что означало, ему требуется со мной переговорить.

– Да, Ярослава, что ты хотела? – легкий наклон головы, лукавая полуулыбка…. Как это всё безумно шло молодому человеку. Или я, потонув в синеве его глаз, стала похожей на прочих девиц, готовых пойти за избранником, лишь стоит тому поманить девушку пальцем? Глупость какая.

– Если ты не возражаешь, то следующий танец я не буду танцевать с тобой, – мои пальцы были вложены в его руку. Но даже сквозь перчатку я чувствовала огонь, словно не было никакой преграды, а эти соприкосновения похожи на что-то большее, чем просто пожатие по сути случайных друг для друга людей.

– Почему? – недоумение, а в его синих глазах помутнело бездонное море или вдруг небо решило показать свой характер, стало грозовым, пустив в мой адрес молнии. – Ты устала?

– Нет, – тихо рассмеялась я, нарочно перед этим не сказав, что мне нужно удалиться, припудрить носик и вместе с тем, не забывая, что мы не просто стоим, а танцуем, плавно движемся. Лёгкое пожатие его пальцев, чуть сильнее, чем следовало бы, означали гнев или это вышло случайно?

– Я, наверное, отдавил тебе ногу, и ты так сердишься, своевольная девчонка, – проворчал он, переходя на милостивые нотки, вместе с тем напомнив мне о прошлом. Грубовато выразился и несколько фамильярно, но я прощаю, в конце концов, этот мальчишка спас мне жизнь, а это дорогого стоит. – Признайся, это так?

– Нет, – я уже улыбаюсь, демонстрирую на щеках свои ямочки, а заодно испытываю терпение Даниэля, естественно, нарочно.

– Кому- то уже обещан танец? – кажется, он понял, что подобный разговор доставляет мне удовольствие и мягкая синева вновь заполнила его глаза.

– Нет, – я уже ждала, что же он предположит в следующий раз и, кажется, эта игра нравилась не только мне.

– Сдаюсь, – произнёс Даниэль таким тоном, что я сразу засомневалась в сказанном. Нет, такие не сдаются, никогда.

– Мне нужно переговорить с папой, – я удовлетворила его любопытство. И в тот же момент, когда партнёры по танцу приподнимали своих партнёрш за талию и переставляли через пол- оборота, я просто почувствовала его дыхание своей щекой. Хорошо, что ничего лишнего сын графа себе не позволил, иначе это было бы весьма оскорбительно для девушки моего круга.

– Мы ещё увидимся? – Вежливый поклон с его стороны в знак благодарности за чудесный танец, касание губами моей руки, ничего лишнего.

Отчего же сердце стучит, словно бьётся вольная птичка, пойманная в силки?

– Непременно, – уверяю я и пытаюсь по привычке ускользнуть. Но Даниэль этого не позволяет, а лично провождает меня к поджидавшему отцу.

***

Я уехала раньше в сопровождении верных слуг, что ожидали нас в карете, а папа остался, решая какие-то дела, и не все они касались исключительно служебной части. В конце концов, он тоже танцевал с дамами, некоторые из них были весьма недурны собой и наверняка имели стойкое желание пообщаться с графом Белтоничем с глазу на глаз.

Даниэль проводил меня до выхода из их дома, а папа посадил в карету, сказав пару напутственных слов. Слегка откинув занавеску, я смотрела на силуэт того, кто покорил меня с самых первых минут настоящего знакомства (детство не в счёт). Он продолжал стоять до тех пор, пока моя карета не скрылась в тенистой аллее Гринвичей, увозя меня вместе с приятными воспоминаниями и непонятным волнением.

Очень хотелось увидеть Даниэля, не сегодня, а как-нибудь.

***

– Ты не спишь? – Легкий стук в мою дверь в четыре утра в выходной день мог произвести только папа, – а я гляжу, что свет горит, значит, точно смогу заглянуть и поцеловать свою дочку на ночь.

– Уже утро, – хихикнула я и подставила лоб для поцелуя. И пусть мне давно уже пошёл девятнадцатый год, но наш ритуал повторялся изо дня в день, за исключением случаев отцовых командировок.

– Утро, – согласно повторил граф и довольно зевнул. – Кажется, твой вечер удался?

От него слегка, совсем неуловимо, пахло женскими духами, но в этом не было ничего нового. Мамы нет, а он всего лишь человек, который пусть по- своему, но хранит ей верность. Он не женится, не приводит в дом ту, что станет для меня мачехой, это ли не признак преданности?

– Вполне, – поддакнула я и быстро накинула халат, выскользнув из- под одеяла в тот момент, когда отец подошел к окну и уставился на наш сад. – Всё было замечательно, да ты и сам видел.

– Видел, – усмехнулся граф, – эта самая "замечательность" приглашает нас с тобой завтра к ним на обед.

– Неужели? – в ответ состроила удивленное лицо, но моего отца было не обмануть, он хохотнул, запустив в мою сторону небольшой диванной подушкой, от которой я ловко увернулась. – Он сам?

– Нет, конечно, Льюис и его жена. И мы пойдём.

– Как скажешь, – я уселась на диван рядом с отцом и прижалась к нему, как делала это тысячи раз в детстве и вчера тоже.

Запах чужих духов стал несколько сильнее, но я вовсе не придала этому значение, вскользь подумав, что возможно даже знаю, кому принадлежит "Аромат томной девы". Маркиза Фрея Ватори наносила их на запястья перед зеркалом в дамской комнате. Я ещё подумала, что не прочь иметь такие. Выходит, ошибалась, ведь теперь этот запах раскрылся с несколько тяжелым оттенком, а такое подходит только женщинам в возрасте.

– Скажи ещё, что тебе сегодняшний вечер не понравился, – нарочито строго произнёс отец.

– Отчего же, было очень мило. Прекрасные танцы, волшебная музыка.

– Да- да, – подковырнул меня граф. – Вот так всем и отвечай.

– Угу, – я ткнулась носом в плечо отца, понимая, что наконец- то приходит успокоение. Он дома, всё в порядке и это подействовало расслабляюще.

– Как жаль, что дети не могут всегда оставаться маленькими, – произнёс папа перед тем, как покинуть мою спальню.

Как бы мы не веселились накануне, но завтрак по выходным дням был непременно в десять часов. Так было заведено родителями изначально, и никто из нас никогда не нарушал этого правила. Спать ты можешь сколько угодно ночью, а утром будь добр, просыпайся, приводи себя в порядок и спускайся, чтобы семья действительно была семьёй, а не просто совместно проживающими персонами.

Огромный букет розовых роз и небольшую записку с монограммой рода Гринвичей "Доброе утро, Ярослава. Надеюсь увидеть Вас и Вашего отца у нас" доставили после завтрака. Я хотела делано нахмуриться, сделать вид, что не понимаю, зачем это всё, а потом решила не кривляться и не строить из себя зазнавшуюся недотрогу. Он хочет, чтобы я ему верила, доверяла? Что ж, посмотрим.

Обед прошёл во вполне мирной обстановке, что, несомненно, радовало оба семейства. Я улыбалась, вежливо общалась со всем семейством графа, получив от матери Даниэля несколько вполне приятных улыбок, кажется, натуральных.

– Мне нужно с тобой поговорить, – произнёс Даниэль в тот момент, когда отцы удалились в рабочий кабинет Гринвича, а мать, извинившись, отправилась на заседание какого-то новомодного женского клуба. Можно было и отказаться, но она председатель, а это значит, в случае неявки сочтут, что леди пренебрегает своими обязанностями.

Вот так мы и остались вдвоём, на какое- то время. Горничная, которой было велено присматривать, сидела и вязала в углу, как мышь, не шумя и не мешая нам.

– Слушаю, – я откинулась в кресле, пытаясь понять, что у молодого мужчины на уме. Он был самоуверен, решителен и вместе с тем что-то волновало Даниэля, я это было несколько любопытно.

– Ярослава, как ты отнесёшься к тому, что я попрошу у твоего отца разрешения, чтобы официально встречаться с тобой?

– Хм, – не сказать, что я опешила, но всё-таки подобное со мной случилось впервые. И хотела было воспользоваться на треть разложенным веером, прикрыв им половину лица и глаз, а потом подумала… И чего быть нерешительной? В чём сомнения?

Он ведь меня не замуж зовёт, не помолвка.

– А ты это почему делаешь? – я убрала руки от веера, чтобы ненароком не смолоть им какую- нибудь неожиданную глупость. Всё-таки такой момент, а тут придётся контролировать каждое действие, каждый взмах.

Даниэль рассматривал меня, а я, похоже, собралась покраснеть и чтобы не давать ему повода для насмешки или другого удовольствия, встала и подошла к распахнутому окну. Вид с третьего этажа открывался чудесный. Эта гостиная выходила на мостовую, тем самым давая возможность видеть тех, кто подъехал к огромным ступеням особняка. Можно было бы полюбоваться, если бы не причина, почему именно сейчас стою спиной к этому мужчине. Ну не думалось мне о природе, о красотах нашей столицы, все мысли были абсолютно о другом.

Я спрашивала его не просто так. Что руководило решением Даниэля? Возможность общаться со мной? Или какие-то далеко идущие планы, в том числе женитьба? А если так, то из чего он исходит? Из размера моего наследства или тут на первом месте стою я, молодая и привлекательная?

– Глупая девчонка, – бархатный тихий голос раздался позади меня, и я открытой шеей почувствовала его дыхание. Он говорил, как и тогда, много лет назад, только теперь его слова не были колючими и язвительными. Они были скорее волнующими, как и само присутствие сейчас за моей спиной конкретно этого человека. – Ты думаешь, что я могу это делать из-за выгодности нашего союза?

– А разве это новость? – отозвалась я.

Люди нашего круга очень часто поступают именно так, так в чем же отличие в случае с Даниэлем? Но следует признаться, что даже имей он и такую цель, то конкретно его персона наиболее предпочтительна, чем, например, маркиза Берси, что прошлый месяц прислал к отцу своё деловое предложение. Глупец, решивший, что графу Алексу Белтоничу важнее перспектива, нежели собственная дочь. Моё растерянное лицо при виде закорючек, собственноручно выведенных Берси, сказало отцу обо всём, и спустя пять минут маркизу был направлен письменный отказ.

– Да, так действительно принято и я даже хорошо понимаю это и в большинстве случаев одобряю, – он выделил последнее слово. – Но я не все, если ты это заметила.

Заметила, ещё как. Мне даже страшно стало повернуться, потому что Даниэль до сих пор стоял позади меня, не прикасаясь, но мне и этого было достаточно.

– Ну, так что, Ярос- с- слава? Стоит идти к твоему отцу? – он произнёс моё имя так.. нежно.

– Попробуй, – с каким- то вызовом ответила я и развернулась, чтобы смотреть на него в такой момент, а уж тем более не отгораживаться занавеской.

– Спасибо, – он осторожно, самым нежнейшим образом приподнял согнутым пальцем мой подбородок и поцеловал. Легко, словно пёрышко коснулось моих губ.

– Ты … – внятная речь куда-то подевалась, что было для меня весьма несвойственным делом.

– Не бойся, – горячая мужская ладонь сжала мои пальцы, – ничего лишнего. Пойдём, я покажу тебе новых рыб, что привёз для аквариума отца. А Бетси, служанка, уже спит, так не будем ей мешать.

Я скосила глаза на горничную и что-то засомневалась, что женщина действительно успела уснуть. Скорее всего, она просто подыграла Даниэлю.

– Да, конечно, я слышала, что он очень этим увлекается, – нарочито бодрый голос был мне несвойственен, но ведь и не каждый раз меня целовали. А если быть точной, ещё никогда.

Нет, молодые люди пытались произвести на меня впечатление и до некоторой степени так оно и было, но всё происходило как- то в шутливой, что ли форме. Для меня.

Отец, естественно не возражал против наших встреч с Гринвичем, с условием, что они не будут выходить за рамки приличия.

И виделись мы не то, чтобы часто – пару раз в неделю, ну от силы три. Я училась, а он вникал в дела своего отца, бездельничать нам обоим было совершенно некогда. Иногда он приезжал к нам, посидеть, но обычно кто- то маячил на горизонте, присматривая за нами для порядка. Так что почти никаких встреч наедине, но иногда мы просто шли прогуляться в городской сад, что делало нас причастными к какой-то совершенно другой жизни, где я и Даниэль были чем- то целым.

Я едва не подпрыгивала от радости каждый раз, когда видела его, приближающегося к нашему дому. Сумасшедшая? Вряд ли, просто прекрасно понимала, что пришёл он – мой час. Влюбилась.

Глава 2. О девицах, способных на всякие глупости в любом возрасте

Спустя несколько месяцев. Ярослава

Осенний бал, чем не развлечение для институтских воспитанниц? И я, как положено, ждала и готовилась. Заказала новое платье в комплекте с перчаточками от локтя, в тон, естественно, сумочку и атласные туфли.

Даниэль посмеивался над моими рассказами о девичьих переживаниях и обещал прийти и убедиться, что я самая красивая девушка и титул "Леди Осень" по праву будет принадлежать только мне. Но это были всё шутки, потому что никого постороннего на бал было невозможно пригласить. Данное мероприятие проводилось между институтом благородных девиц и кадетским корпусом детей привилегированных сановников. Одним словом, закрытое мероприятие под надзором родителей и кучей воспитателей.

– Надеюсь, завтра мне не откажут в свидании с тобой, – посмеялся вечером Гринвич накануне осеннего бала.

– Ну, не знаю, – протянула я, и синие брызги его необычных глаз вновь захватили меня.

Словно магия, они регулярно опутывали, что даже трудно становилось дышать. Восторг и нежность переполняли всякий раз, стоило Даниэлю только случайно задеть меня, что уж говорить о том, когда он волнующе касался моей руки своими нежными губами при нашем прощании.

И вот он настал, этот самый день. Всё было чудесным и, кажется, очень даже жаль, что рядом со мной рядом не будет Даниэля. Однако не это удивило меня сегодня, а разговор с папой.

– Яра? С тобой можно поговорить?

Он вошел в тот момент, когда горничная закончила с моей прической. Девушка тут же выскочила, боясь попасть отцу под руку. Странно, но многие его считали слишком строгим и суровым сановникам, видать все сливки, то есть внимание, мягкость и отеческая ласка доставались исключительно мне.

– Да, папа, – тут же отозвалась я, уловив в его голосе что-то напряженное.

– Ты в последнее время очень сблизилась с Даниэлем, – он осторожно подбирал слова, словно нанизывал камушки на то, что зовётся ожерельем.

– Это плохо? – Моё сердце с тревогой тут же ухнуло куда-то вниз, а щёки заалели.

– Нет, что ты. – Отец провёл рукой по моей щеке, прикоснулся губами ко лбу, как делал это тысячи и тысячи раз. – Но всё же, я прошу тебя, дочка, будь внимательна. Вокруг столько положительных и подающих надежды молодых людей.

– Он тебе не нравится? – Я нахмурилась, даже не понимая, что, по сути, отец в чем- то прав.

– Нет, маленькая, – произнёс мой родной граф, – Даниэль Гринвич, на мой взгляд, довольно неплохой и перспективный молодой человек, без тёмных и неприятных историй. И не смотри на меня так, – голос папы зазвучал несколько насмешливо, но всё с теми же заботливыми нотками, – должен ведь я знать, кому доверил крутиться возле своего сокровища!

– Угу. – Я осторожно прижалась к папиному плечу, стараясь не помять причёску, – должен. Ты ведь мой папа.

– Твой, маленькая. А потому осмотрись вокруг. Ты словно ослеплена Даниэлем. Влюбилась, это, несомненно, но посмотри вокруг. Не хочу, чтобы потом ты в чем- то упрекала себя. Возможно, твоё внимание переключится на кого- то другого и тогда ваши отношения с молодым Гринвичем покажутся не такими важными.

– Нет пап, – прервала я речь отца, – никого не вижу. Но ты не беспокойся, сегодня же буду оглядываться по сторонам, чтобы была возможность сравнить, – я тут же попыталась улыбнуться, чтобы порадовать отца.

Но он не понимал, что всё это бесполезно, а может просто не хотел понимать. Он отец, а каждому родителю тяжело расставаться с детьми и ощущением, что твоё чадо любит кого- то кроме тебя.

– Вот и умница, надеюсь, отдохнёшь с удовольствием.

– Постараюсь.

К сожалению, отец никак не мог отправиться со мной к самому началу осеннего бала. Эти неотложные дела, комитеты, всё отнимало довольно много времени, но я не в обиде. Папа обещал, что непременно приедет несколько позднее, а за мной заехала подруга Лера со своим братом Сержем, он- то как раз кадет, значит, имеет пропуск. Нет, ну я и сама могла прибыть одна, но в компании значительно веселее, а потом это ожидание чего-то необычного, оно не пропало даже с возрастом.

– Ярослава, – Серж хитро заулыбался при виде меня, отчего я сразу заподозрила его в какой-то шутке или мелкой пакости, – ты не откажешь мне в первом танце? А то мало ли кто к тебе подойдёт. Вдруг у него изо рта будет плохо пахнуть или твои ноги не выдержит тяжести мужского ботинка?

– Так и быть, – я милостиво согласилась, – твои аргументы приняты.

– То- то же, девчонки, – самодовольно произнёс Серж. – Со мной не пропадёте.

– Ага, – поддакнула Лерочка, – главное чтобы ты сам Яре ноги не отдавил, а то знаю я тебя, медведя.

– Вредина, с тобой точно не танцую, и даже не проси, – прокомментировал он с ухмылкой и нарочито равнодушно уставился в окно.

Серж и Валерия Беловы были не самого знатного рода, но весьма богатого, оттого все двери в нашем государстве перед ними были открытыми. И пусть в Тарсмании их семейство поселилось всего несколько лет назад, но материальные возможности делают чудеса. А я привыкла к шуточкам Белова, который был старше нас с Лерой ровно на два года, и именно поэтому считал себя вправе давать нам советы, а то и наставления. Иногда прислушивалась к Сержу, но в основном нет, что всё же не мешало нам поддерживать хорошие отношения.

Мы вошли через парадные двери, около которых стояли двое учителей и приветствовали прибывающих на осеннее торжество. А щуплый на вид секретарь директора расставлял аккуратненькие галочки, отмечая всех прибывающих по списку.

Началось всё с получасовой торжественной речи, произнесённой директрисой и полковником кадетского корпуса, от которой мы должны были вдохновиться, а в результате ждали, когда всё это закончится. Но было не так уж и скучно, ведь напротив нас, девушек, так же с деланным спокойствием выстроились молодые люди, те, с кем нам предстоит провести этот незабываемый вечер.

Зал, украшенный последними осенними цветами, надувными шарами и самодельными бумажными гирляндами, изображающими всё те же цветы, был чудесен. Много света, льющегося из огромных окон, море улыбок, как молодёжи, так и старшего поколения. Всё это создавало необычайно волнительную атмосферу, от чего даже на лицах самых строгих классных дам изредка мелькали довольные эмоции.

– А сейчас, – торжественно произнесла директриса, и весь зал мгновенно замер в ожидании и предвкушении, что было слышно, как у кого- то выпал из рук веер, – полонез!

И тут же грянула музыка, завораживая и приглашая окунуться в эту восторженную атмосферу. А Серж, как и обещал, приблизился ко мне и с очень важным видом, будто он уже генерал, а не простой кадет. Я тут же обернулась, а то вдруг буду ждать, улыбнусь ему, а он идёт не ко мне, а например к стоящей рядом Марии.

– Ярослава, Вы позволите пригласить Вас? – нарочито растянутые слова и сам тон были так непривычны, что я едва не прыснула, наблюдая это важного юношу. Но нет, уже не такого и юношу, а практически мужчину, по которому, судя по завистливому взгляду некоторых институток, ни мало из этих девиц и сохнет, оказывается.

– Конечно, Серж, – отозвалась я и сделала книксен в ответ на его легкий поклон, полный достоинства.

Нет, Белов определенно был среди фаворитов этого вечера, и это было видно не только из завистливых взглядов и расспросов девушек, с которыми я вместе училась. Я провела своё собственное сравнение, не опираясь на некоторую пристрастность Леры – он действительно был великолепен! И движения, и стать, да и просто море обаяния! И когда только всё появилось?

– Следующий танец я обещал Валерии, – шепнул мне Серж со своей фирменной усмешкой, – но я надеюсь, что твои ноги пока целы?

– Пока да, – ответила я ему в тон и вновь сделала книксен в знак благодарности за чудесный танец. Потому что с самого первого раза не хотелось ударить в грязь лицом, ведь за всеми танцующими следили те, кого не пригласили… А ещё и учителя танцев, весьма требовательный и фанатичный до своего предмета народ.

Второй танец был с кем- то незнакомым, третий снова с Сержем…. я кружилась, с лёгкостью отдаваясь той самой музыке, что царила вокруг и завораживала нас всех. Весь огромный зал был полон надежд и восторга.

Но не стоит думать, что в эти моменты я забыла про Даниэля, вовсе нет. По совету отца смотрела и сравнивала, обращала внимания на тех или иных молодых людей. Как будто тут, за один вечер я смогла бы узнать кого- то из них больше, чем знаю Даниэля? Или словно без этого я видела и общалась исключительно с женщинами. Нет, конечно. Однако совет отца, в какой-то степени перешедший в стадию развлечения заставлял меня останавливать взгляд то на одном кадете, то на другом. И самое замечательное было в том, что лучше младшего Гринвича даже не промелькнуло мужчин.

Их нет, для меня, только он.

– Смотри- смотри, – шептались девчонки, сгрудившись у окна, и я, естественно с ними. Ноги устали и хотелось немного отдохнуть, да и элементарно поболтать, – а у Катерины оборка оборвалась, видать у модистки гнилые нитки.

– Нет, это ей кадетик оборвал, спутал мазурку и марш, – осторожно хихикнул кто- то из девушек. Смеяться очень громко и в открытую, было бы верхом неприличий, а нужные слова, они итак нашли свободные уши.

– Всё трещите, – насмешливый голос Сержа заставил некоторых покраснеть, ну а Лера просто фыркнула, давая понять, что нехорошо подкрадываться к нам.

Честно говоря, вокруг было столько украшений, развешенных между колоннами и по стенам, плюс огромные шторы, что подойти незамеченным конкретно сейчас не было никакого труда. Мы были заняты, вокруг движение, вот он и подошел к нам, как мог.

– Ярослава, следующий танец вальс, ты не возражаешь? – обратился Серж ко мне, не знаю, в какой раз за вечер.

Но я не успела открыть и рта, потому как за моей спиной знакомый бархатный голос со слегка недовольными нотками ответил за меня.

– Возражает, этот танец, как и все последующие только мои.

– Но это решать не Вам, Даниэль Гринвич. – Серж никогда не слыл трусом и за словом в карман не лез.

Девчонки, что стояли вместе со мной притихли, и было бы весьма забавно и интересно, если бы центром этого спектакля не была я сама. Серж мой друг, но не больше, а Даниэль.. Моим внутренним рассуждениям не суждено было продлиться, Лера, словно испугавшись за своего братца, слегка дёрнула его за рукав, отвлекая. Как вовремя, ведь я только что хотела извиниться перед Беловым и предпочесть Гринвича, но всё случилось иначе.

– Серж, но ведь ты обещал, что вальс станцуешь со мной? – обиженные нотки в голосе, натуральная артистка, – забыл?

– Прости, Ярослава, – он оценивающе глянул в мои глаза и всё понял сам, – я был не прав и действительно обещал этот танец Валерии.

– Бывает, – только и успела я произнести, переведя дух, как знакомые сильные руки уже вовлекали меня в водоворот этого сказочного танца, вторя музыке и всеобщему настроению. Откуда-то с потолка сыпались вырезанные из золотистой фольги желтые листочки клёна, да и просто мелкой нарезки, имитирующей осенний листопад.

– Как ты сюда попал? – спросила я Даниэля, направляющего меня в самую середину, где уже кружились несколько пар, – ведь говорили, что только допускаются лишь воспитанницы и кадеты.

– А тебя, оказывается нельзя оставлять без присмотра, – он не ответил на мой вопрос, но глаза прожигали ледяным синим огнём.

Неужели так выглядит ревность Даниэля? Наверное, это должно быть приятно, но только не для меня и не сегодня.

– Отчего же? – мне не в чём оправдываться, а потому какой вопрос, такой и ответ. Кажется, младший Гринвич понял, что несколько перегнул палку, потому как холодный лёд его глаз несколько умерил свой напор.

– Ярослава, я специально пришёл, чтобы отогнать всех претендентов на твой танец, – чётко произнёс Даниэль, и я только тут увидела, что находимся мы вовсе не в огромном зале, а на примыкающей одной из террас.

– А я не видела никого, – в тон ему был мой ответ. Я ведь действительно никого кроме него не вижу, а это так, очередное развлечение, чтобы заполнить ту пустоту, которая образовывается всякий раз, когда Даниэля нет рядом.

– Спасибо, – он прикоснулся к моим губам очень быстро и торопливо, одновременно сжав пальцы руки, и тут же отодвинулся на нейтральное расстояние.

Всё правильно, мне тут ещё учиться, а чьи- то шаги уже раздаются по коридору, но это мой отец. Он только что прибыл и увидел нас, упорхнувших на террасу, и тут же проследовал сюда. Нахмуренный взгляд отца уловил Дан и, похоже, смутился. Что же, это тоже своеобразное замечание.

Вовремя пришел папочка, ведь спустя какое- то время, после приветствий мужчин мимо нас проследовала директриса…. Обошлось!

***

Даниэль

Даниэль Гринвич с самого детства мечтал стать дипломатом, а так как отец не последний человек в государстве, то и для сына с его правильными планами припас зелёную дорожку.

Хочешь учиться за границей, а ещё лучше в Гастонии? Пожалуйста! Хочешь стажировку у самых видных стратегов, плетущих интриги ещё до того, как люди начинали в них участвовать? Да, легко!

Всё было брошено к ногам парня, главное, что воспользовался он с этим с умом, отучившись, а потом даже с какой-то легкостью приняв всё то, что другим приходилось зазубривать.

Учеба и стажировка закончились и вот он, единственный сын, гордость и наследник графа Льюиса Гринвича прибыл в столицу под крыло отца и его хорошего друга Алекса Белтонича. У последнего, как оказалось, дочь из сорванца превратилась в прекрасную, интересную и весьма начитанную девушку.

Даниэль никогда не был дураком в отношении особ противоположного пола. И за границей с завидной регулярностью посещал только лучшие бордели. Потребности тела, их никуда не денешь, так зачем же мучиться? Самостоятельно справляться с желанием это не в его стиле. За хорошую плату можно всё, в том числе полное отсутствие претензий со стороны партнёрш. Кое- кто из них, особо понравившиеся, даже получали подарки от Даниэля, впрочем, подобным знакам внимания он не придавал никакого значения. Плата за хорошо оказанные услуги, только и всего.

Взаимовыгодное сотрудничество.

Но с первых фраз, брошенных Ярославой, понял, это как раз тот самый идеальный вариант, когда приятное общение с женщиной вполне может закончиться объединением наследств. Неплохо, даже весьма. Не каждому удаётся совместить брак, чувства и немалые деньги в придачу, а точнее почти никому.

И если сейчас перед ним, Даниэлем выстроился бы ряд высокородных девиц, то предпочтение отдал бы только ей, Ярославе. Не дикарка, но независима, не идеальная классическая красавица, но отчего-то многие мужчины не сводят с неё своих глаз. Правильные черты лица, прямой нос, зелёные глаза, средний рост по описанию могли принадлежать многим девушкам, и всё же именно этой идеально шло.

Они танцевали, но он уже знал, что завтра непременно должен увидеть эту девчонку. Ту самую, ради которой он когда- то без раздумий прыгнул в воду, на ходу стаскивая сапоги. Ту самую, которую когда- то он вытащил за косу, а теперь эти каштановые волосы сверкали и переливались, представляя немалую гордость для владелицы.

Улучшив момент, Даниэль переговорил со своим отцом, чтобы тот под любым предлогом пригласил завтра Белтонича с дочерью на обед. И не важно, что сейчас они тоже тут, главное завтра не будет посторонних, всяких знакомых и родственников, мельтешащих перед глазами по делу и не очень. Отец довольно улыбнулся, привычным движением руки протёр несколько взопревшую от винных паров лысину белоснежным носовым платком и высказал полное одобрение причине этой просьбы.

На следующее утро, не сумевший как следует выспаться из-за совершенно новых для него мыслей Даниэль понял, что если он упустит Ярославу, то будет глупее того смешного осла, что в прошлом году видел в зоопарке Гастонии.

Она согласилась встречаться с ним, и это было так необычно. Что-то глубоко запрятанное ото всех в душе стало просыпаться, подавая радостные посылы. Стоило Яре (а для себя Дан называл её именно так) улыбнуться, как он тут же расплывался в ответной улыбке.

Дочь графа Алекса нахмурится, а Даниэль был готов немедленно узнать, в чём причина и не бросался, потому что чувствовал, это временное и если надо, Яра всё расскажет.

– Скажи, – спросил он однажды во время очередной конной прогулки, – почему ты не взяла фамилию отца? Белтонич?

– Это важно? – заинтересованные нотки прозвучали в её ответе. – Тебя это волнует?

Даниэль прислушался к своим ощущениям… Нет, бунтарства и возмущения в её встречном вопросе не было, а значит, всё в порядке.

– Нет, – он был честен и старался с Ярой говорить только правду, – не важно. Но тебе самой в жизни было бы проще.

– Я не переживаю, Даниэль, – искренне рассмеялась девушка, – и у меня всё в порядке, поверь.

– Но ведь фамилия Огарёва закрыла бы рты любопытствующим, – не унимался он, искренне не понимая, почему девушка ушла от прямой если не выгоды, то несомненного удобства. Не каждый знает, что у графа Белтонича приёмная дочь, но при случае сплетни за спиной – не самое лучшее средство общения с окружающим миром. – И ведь он тебя воспитал как родную дочь?

– И что? – в голосе Ярославы прозвучали насмешка и нетерпение одновременно. Похоже, эта тема не так проста для неё, но Даниэлю было интересно всё, касающееся Огарёвой. – Скажи, почему ты всё-таки спрашиваешь, разве для тебя в таком случае что-то меняет? И если я завтра стану Белтонич, то ты будешь ко мне лучше относиться? Ответь, Даниэль!

– Нет, не стану.

– Ну, спасибо за честность, – она скривилась, позабыв про манеры, отвернулась и пришпорила коня.

Что?… Да нет же!

– Стой, упрямая! – закричал Гринвич и отправился за ней, – ты не так поняла! Ярослава!

Догнать её удалось довольно быстро и то благодаря тому, что конь Даниэля был не простым, а элитным скакуном. Слабость, она ведь у каждого своя.

– Стой! – гаркнул Гринвич, перехватив под удила коня под девушкой. Кажется, Яра посмотрела на него после этого с любопытством, смешанным с возмущением? Что же, это уже неплохо. – Я имел в виду, что не стану к тебе относиться лучше, – он бросил взгляд на Огарёву, уголок губ которой опять искривился. Ну, нет уж, обойдется! – Потому что лучше некуда! Неужели ты этого не видишь, Яра?

Получилось как- то смазано, но да это не важно. Главное для Даниэля – выпутаться из той словесной перепалки, которая стоила им первой ссоры. Надо же, кто мог подумать, что подобное случится с ними.

– Не вижу что? – буркнула упрямица, но, похоже, воинственный настрой пропал и то хорошо.

– Я люблю тебя, Ярослава, – он спрыгнул с коня и, с чувством собственника положив руку на колено упрямой девчонки, слегка сжал его.

Хорошо, что она была в костюме наездницы, иначе Даниэль не мог бы поручиться в том, что не засунул бы руку под бесчисленные оборки платья модницы. Это было неприлично и даже очень, но, похоже, Ярослава пребывала в шоковом состоянии. Она не улыбалась, не отворачивалась. Огарёва просто прикусила губу и, не мигая, уставилась на него, Гринвича, который впервые в жизни признался в любви к женщине. Он множество раз слышал подобное от дам в свой адрес, иногда повторял эти слова, дабы сделать любовницам приятное, но чтобы сам! По собственной инициативе, а ещё по зову сердца – никогда!

И для Гринвича это было так волнительно!

– Повтори, – потребовала Яра приглушённым голосом, сжав рукой хлыст, – или мне послышалось? Это такая шутка?

– Нет, так и есть. Я люблю тебя, – осторожно, словно боясь, что упрямица снова что- нибудь выкинет, он взял Ярославу за руку и прижался губами к запястью. Ему даже показалось, что она издала судорожный вздох, и от этого кровь забурлила, но Даниэль сдержался.

Нельзя с ней так.

– И мне не важно, – он продолжил начатое, ведь хотелось, чтобы она поняла весь его сегодняшний разговор, – чью фамилию ты носишь. Просто для тебя, наверное, было бы проще по-другому.

– Даниэль, – она осторожно высвободила свою руку и поправила непослушные длинные пряди мужчины, пытливо вглядываясь в его глаза, – мне хорошо и так. Я очень люблю отца, и он это прекрасно знает. И я была бы самой счастливой на свете, если бы носила его фамилию. Но это всё, что осталось мне от моей матери, понимаешь?

Поняли ли Гринвич! Как ни странно, но ему даже стало стыдно в какой-то степени. О чём это он? Какие выгоды для неё, если тут всё гораздо яснее и важнее.

– Ты замечательная, – он снова прикоснулся к её руке, поцеловав в этот раз ладошку, пахнущую запахом кожи вожжей. Кажется, его ладонь пахла точно так же.

– Скажешь тоже, – пробормотала она.

В восемнадцать лет многое кажется таким необыкновенным и румянец на щеках девицы так мил! Но Даниэлю уже не восемнадцать, а целых двадцать пять, и, похоже, он спутал смущение Яры с обычной простудой!

– Ярослава? Ты как себя чувствуешь?

Конец октября – не самое лучшее время для прогулки верхом, особенно когда дело касается не мужчины, а девушки.

***

Спустя полтора года, Ярославе уже двадцать лет

Весенняя весёлая капель напоминала легкий музыкальный перезвон, и я улыбнулась. Наконец- то! Закончатся морозы, снежные заносы. Не нужно будет кутаться в теплые шубы, повсюду таскать с собой варежки и муфту. Нет, это всё уже изрядно наскучило. И скоро, совсем очень скоро я окончу этот институт (какое счастье, ведь за пару лет он мне несколько поднадоел). Хотелось чего-то другого, абсолютно отличного и, кажется мои ощущения, мечты не обманули.

Апрель просто ворвался своим солнцем, растапливая снега, льды на реках и озёрах. Как правило, во всех школах, пансионах первого числа принято устраивать день смеха и шуток, разыгрывая друг друга и даже строгих учителей. В этот раз меня раззадоривало не желание пошутить над кем- то, не общее весеннее настроение, перемешенное с радостью скорого окончания учёбы. Не это меня будоражило.

Накануне у нас с Даниэлем произошла помолвка, а потому все последующие дни имели исключительно радостные окраски. Я была счастлива, неимоверно. Дан сиял, словно и не я перед ним, а неземная королева. И словно не он мой приз, а я его долгожданная победа. Это было каким- то важным порогом жизни для меня. Новая жизнь. Вместе с Даниэлем.

Зимние холода отступали, и всё меньше хотелось сидеть дома, а потому наши прогулки по городскому парку участились. Мы держались за руки, болтали, а иногда, совсем украдкой, когда точно знали, что рядом никого нет, целовались.

– А где мы будем жить? – Мой вопрос, он вовсе не праздный, потому что хотелось жить с отцом, чтобы он не чувствовал себя одиноким. У Льюиса Гринвича есть жена, а у моего папы только я и безмолвный мамин портрет.

– Где скажешь, – отозвался Даниэль, не проникнувшись моим настроем, – мне всё равно. Не хмурься, ты ведь рядом, а это главное. Я ведь не всегда могу тут оставаться, скоро придет конец не только твоей учёбе, но и моей стажировке тут, у нас в Тарсмании. А где я, там и ты, если не возражаешь.

Он был так мил! От яркого солнышка слепило глаза и я, прикрыв их ладошкой, вздохнула. Так не бывает! Слишком хорошо!

И даже папа, на которого в последнее время дела навалились больше обычного, и тот при виде меня расцветал, заражаясь моим прекрасным настроем.

Спустя два месяца на руках у меня красовался документ об окончании учёбы. На дорогой глянцевой бумаге, пахнущей новой типографской краской и слегка чернилами. "Сей диплом удостоверяет в том, что девица Огарёва Ярослава дворянского происхождения похвально окончила институт благородных девиц".

Одно дело было сделано, и отныне с учёбой было покончено. Ну, разве что нужно будет выучить языки той местности – куда пошлют Даниэля, но это уже совсем другое дело.

В конце мая папа всеми вечерами просиживал в своём кабинете то один, то попеременно вызывал каких- то своих служащих.

– Пап, что-то случилось? – Я зашла в его рабочий кабинет перед сном в тот момент, когда была уверенна, что именно сейчас никого нет из посторонних, и своим присутствием точно не помешаю ему.

– Что ты, – он тут же прикрыл толстую тетрадь и устало откинулся на спинку массивного дубового стула. Морщинка, залёгшая между бровей, в последнее время стала глубже, и, кажется, прибавилось седины.

– Ярослава, ведь я уже не молод, – отозвался отец с грустной улыбкой, значит, последние мысли я произнесла вслух. – И седина, как говорят, украшают мужчину.

– Украшают, – отозвалась я и, придвинув свободный стул, прижалась к отцу, словно на диване. – Пап, а хочешь, я буду жить с тобой тут, а Даниэля навещать. Когда он уедет работать за границу.

– Не вздумай это сказать своему жениху, – рассмеялся отец и вытер рукой набежавшие слёзы. – Не поймёт.

Неужели я сказала глупость? Похоже, что да. А может, у него глаза слезятся от усталости, а не от моих наивных слов?

– Нет, Ярослава, ты будешь ко мне приезжать, да и я, сама знаешь, иногда мотаюсь за границу. Будем видеться, и писать друг другу часто, как только сможем. Кстати, через неделю меня отправляют с делегацией в Аравию.

– Надолго? – мне очень не нравилась чрезмерная усталость отца, пусть теперь она стала вполне понятна. Он всегда готовился перед поездкой, а ещё и эта сложная напряженная обстановка между нашими государствами.

– Примерно на месяц. Ты не волнуйся, я уже общался с Гринвичами, заботы о проведении свадьбы они в связи с этим берут на себя. Чек на внушительную сумму я уже подписал.

– Я совсем не об этом, пап, – я смотрела в родные глаза, и слова застряли в горле. Отец всегда слыл отличным дипломатом, но его услугами наш император пользовался в исключительных случаях, когда конфликт между государствами грозил перерасти в нечто большее. – Между Тарсманий и Аравией будет война?

– Нет, что ты, – голос папы был твёрд, но мне ли не знать его! Он не просто искусный дипломат, он ещё и мой отец, а потому я подсознательно чувствовала: не всё так просто. – У нас действительно есть проблемы и большие, взращенные на многовековом недопонимании, но это всё решаемо, – он прижал мою голову к своему плечу и поцеловал в макушку. – Эх, дочка, как же я рад, что ты у меня есть.

– И я, – промямлила в ответ и пустила слезу, уткнувшись в отцовское плечо.

***

Отец уехал, а меня захватили предсвадебные хлопоты, связанные с бесконечными примерками у портного, уборкой нашего замка. Вообще- то у нас всегда была чистота и порядок, но ведь такое событие на носу! Так что всё заново начищалось, перемывалось и отстирывалось. Столовое серебро, что ещё ровно месяц назад натирала прислуга, было приказано заново достать и почистить. И так во всем.

Я разрывалась от тысячи дел, а скорее от дурных предчувствий. Каждый день ждала от отца хоть каких- то известий, и они приходили, правда, не так часто, как хотелось бы. Газеты наперегонки пестрили заголовками, что вот- вот начнётся война, и вооружение противника стягивается к нашим границам. Другие утверждали, что якобы одно очень авторитетное лицо поделилось секретной информацией, что войны нет, и не будет, а это только пустые домыслы. А на самом деле, никакого противника и поблизости нет.

Волнений было много, особенно за папу. Даниэль как- то успокаивая, сказал, что как политик папа очень изворотлив, и переживать так сильно не нужно. Я хотела обидеться на это, а потом порадовалась. Пусть как угодно, лишь бы вернулся. У отца есть родной старший брат Питер, но из-за женитьбы на маме всё их общение свелось к минимуму, а потому искать утешения или поддержки у дядюшки даже не пыталась. Мы и виделись- то от силы пять раз в году на официальных приёмах, бросали сухие приветствия и только.

Но, похоже, именно сейчас в обстановке неизвестности, для прессы это было звёздное время, продвигающее их газетную выручку в сторону увеличения. И с каждым днём новостей становилось всё больше и больше. Многие знакомые, в ком текла аравийская кровь даже в малой доле, покидали нашу страну, что не прибавляло мне уверенности.

И вот однажды, начитавшись подобной литературы, я залезла с ногами на мягкий диванчик и разрыдалась. Мне было страшно, страшно за наше с Даниэлем будущее, а ещё страшнее за отца, которого в любой момент могли просто- напросто взять в заложники. И пусть говорят, что император им дорожит, но ведь он тут, а папа там! Я не выла как корова, но слёзы текли, не переставая, словно вот- вот должно произойти что-то дурное.

От переживаний приказала принести мне бутылку рейнского вина и откупорить. Папа говорил, что оно очень нравилось маме, так не стоило нарушать традиции. Но как нарочно, это не успокоило, а только усилило поток слёз из глаз.

– Ярослава? – окрикнул меня знакомый голос, и я подняла своё зарёванное лицо.

Мгновенно к красноте от слёз прибавился румянец от неудобства. Он вошел такой весь … как всегда неотразимый, а я тут, одна с припухшими глазами и полным отсутствием хорошего настроения.

– Ты? – я действительно удивилась. Не тому, что мне не доложили о его приходе. Тут все просто. Каждая служанка знала, что мы скоро поженимся, а значит, Дан пользовался некоторыми привилегиями, в том числе и таким образом как сейчас.

Я удивилась другому. Честно говоря, вовсе не ожидала увидеть его тут, именно сегодня вечером. Даниэль вчера предупредил, что у него одно очень важное дело и увидимся только завтра. Наверное, ещё и поэтому моя хандра усилилась.

– Да, то, что запланировал, пришлось отложить, – он нервно подёрнул плечами, отчего мне показалось, что этот момент ему не очень нравится. Вероятно, поэтому поспешил перевести разговор на другую тему, – что случилось? Почему ты в слезах и это вино?

Он приблизился, присел рядом, отобрал бокал с рейнским и допил оставшийся глоток, а потом прижал меня к своему плечу. Как- то получилось, что рука Даниэля стала твёрже, а может быть он просто захотел прижать меня покрепче, морально поддержать. Но я от этого движения соскользнула с плеча, уткнувшись губами в шею. Кожа Дана пахла хорошим дорогим парфюмом, вперемешку с мужским запахом.

Кровь мгновенно прилила к голове, и только одна мысль…. Это неправильно, Даниэль хоть и жених, но лучше не надо….Я попыталась отстраниться, но моя сила против его – ничто.

Мы целовались сотню раз, но и только. Подобного между нами не было, пока.

– Яра, – прохрипел Даниэль теми самыми бархатными нотками, что так мне всегда нравились у него, – это неправильно, мелкая.

Неправильно. Но отчего в тот момент, когда он говорил эти слова, его руки делали совсем другое. И в то время, пока одна удерживала, чтобы я не сорвалась и не отстранилась, другая гладила мою шею.

– Дан, не надо, – я попыталась осторожно отстраниться, упираясь в его грудь обеими руками.

Мои руки слишком слабы, и рейнское вино, кажется, восстало против меня, а может быть перешло на сторону Даниэля. Он сминал мои губы, тем поцелуем, которого до сих пор никогда не позволял себе со мной. Мне было хорошо и эти поцелуи нисколько не оскорбляли мои чувства, наоборот распаляя и вызывая непонятное и новое волнение, жар в груди и внизу живота.

Пышные оборки на полуоткрытых плечах…. Модный элемент, весьма удобный для влюбленных и горящих страстью мужчин и неподходящий для теряющих разум женщин.

– Прекрати, пожалуйста, – шептала я в тот момент, когда он покрывал поцелуями мою шею, плечи, а крепкая мужская ладонь проскользнула внутрь, нарочно задевая оказавшуюся такой чувствительной грудь. – Сейчас сюда кто-нибудь войдет….

– Никто не посмеет, не бойся, – выдохнул он мне в губы, – а боишься, пойдём к тебе.

– Не боюсь, – ответила я и в этом была права.

Я не переживала, что кто- то войдёт, потому что, как правило, в это время меня уже никто не тревожил, зная, что допоздна зачитывалась какой- нибудь книгой, а потом, не беспокоя никого из прислуги, отправлялась отдыхать.

– Тогда, – его ласки стали несколько смелее и вот резким движением Дан отстранился, переместившись на колени передо мной, – позволишь?

– Дан, – предупреждающе запротестовала я, поправляя плечо на место, – до свадьбы осталось немного, потерпи.

Если честно, то и себя я где-то уговаривала тоже. Такой шквал ощущений, усиленных в стократ их новизной. И туман в голове, образовавшийся из винных паров и моего отклика на ласки Даниэля.

– Нет, – он осторожно положил руки на мои лодыжки, проведя пальцами снизу вверх до самых колен. А потом прижался губами, поцеловал, непрерывно массируя мои ноги.

Я задохнулась от нахлынувших переживаний и наклонилась назад.

– Не бойся, я с тобой, – прошептал искуситель, запустив свои руки гораздо выше, чем я даже могла предположить в своих дерзких мечтах о нас.

Оказывается, всё гораздо эмоциональнее и острее. Мысль о том, что проделывал Даниэль это ловко и умело, царапнула моё самолюбие, но его напор и нежность отодвинули всё на второй план.

Дан опрокинул меня на диван и навис сверху, усилив свои ласки рукой, языком, заставляя позабыть о стыде, о себе и о той причине, почему ещё недавно я была в слезах. Он шептал мне такие слова, от которых кровь бурлила, словно то же рейнское вино, разгоняясь по моим венам. Я плавилась от слов Даниэля и действий, потеряв рассудок, отдавшись ему.

Боль от его проникновения была, но не настолько сильная, чтобы стоило на это обращать внимание. Гораздо важнее показались ощущения, что мне впервые пришлось испытать. Я задохнулась от наслаждения, с трудом заставляя себя не кричать, чтобы не привлекать внимания….

Спустя десять минут Даниэль перекатился на бок, не отрывая от меня своих синих глаз. А у меня не текли слёзы, просто было в этом что-то такое, что заставляло чувствовать себя не в своей тарелке.

– Тебе было хорошо со мной? – спросил мой мужчина, заправляя мой непокорный каштановый локон за ухо.

– Да, – стыдно сказать, но всё это правда. Никогда не позволяла себе подобного и даже близко! А тут, словно у меня снесло крышу, словно Дан был последней моей надеждой, способной утешить и помочь.

– Я люблю тебя, Ярослава, – прошептал он и прикоснулся губами к уголку моих губ, – случившееся ничего не меняет, ты прекрасно это знаешь сама.

– О, Дан! Мне кажется, что я низко пала! – из меня с болью вырвались слова, что никак не шли из ума.

– Глупая моя, – он рассмеялся, прижав меня к себе, – тогда бы не было других, а только исключительно падшие женщины. Я был у тебя первым и это главное для меня. А месяцем раньше, месяцем позже – это не в счёт. Веришь?

– Да, – я ткнулась ему в плечо, чувствуя, что от этих слов стало несколько легче. Действительно глупая.

Спустя два часа Даниэль покинул наш замок, отказавшись занять место в гостевой комнате. Его право.

Как и то, что на другое утро огромная корзина розовых роз и маленький плюшевый мишка красовались в моей комнате.

Так вышло, что до приезда отца у нас случилась ещё одна близость с моим любимым. Но как ни странно, произошла она не от моих слёз печали, а просто от настойчивости Дана. Впрочем, не стоило всё валить на него, ведь в глубине души я тоже этого хотела.

Глава 3. Разбитый хрусталь

Спустя месяц. Ярослава

Папа вернулся в конце июня, и я подумала, как же он устал! Морщинки на лбу, словно разлинованные листы тетради были четкими и не пропадали при любом выражении лица. Постоянно сведённые брови говорили о крайней степени переживаний. Через месяц состоится свадьба с Даном, а мне стало казаться, что стоит отложить. Иногда чувствовала себя виноватой, потому что реально помочь хоть чем- то отцу не получалось.

Папа по- прежнему шутил, интересовался моими делами и подготовкой к свадьбе. Но всё чаще ночью, в тот момент, когда мне не спалось, я подходила к окну и видела свет в его рабочем кабинете. Это отцовское старание работать до конца, на износ мне не нравилось, но на все мои возражения папа отмахивался.

– Пап, но ведь заключено перемирие и войны не будет. Отдохни.

– Успею, Яра, ещё не время. Иначе перемирю конец, – он мельком взглянул на меня, слегка улыбнулся и вновь углубился в чтение каких- то бумаг.

Чем занимался отец, я не знала. Никогда не мела привычки совать свой нос в его дела, да и не собиралась. Если честно, даже мысли об этом не было даже ради любопытства. Подобное унижало, всё равно, что лазить по чужим карманам.

Отец занимался политикой, не самым благодарным делом, но знаю, возьмись он за что- нибудь другое, то оно так же блестяще удалось бы ему.

Я очень переживала за отца, а ещё переживала за себя.

Неделя задержки, что может быть страшнее? Мне очень не хотелось подобное скрывать от папы, да и с Даниэлем требовалось поговорить, вот как нарочно из столицы мой жених уехал по какому- то поручению графа Льюиса, а вернуться должен со дня на день. Я молча страдала и нервничала, видя спасение только в скорейшей свадьбе.

Как- то раз подруги, с которыми я вместе закончила обучение, пригласили меня попробовать горячий шоколад в новом заведении мадам Шоко. Сладкое это хорошо, особенно если ты не одна и вам явно есть, что вспомнить. Валерия и две сестры Эмма и Лемма вполне хорошая для меня компания.

– Ярослава, – пристала Лера в тот момент, когда я отправила ложку нежнейшего лакомства в рот, мечтательно прикрыла глаза, – чем будешь заниматься после свадьбы? Ты уже решила?

– Нет пока, а что? – опешила я. – Чем ещё могут заниматься жены? Домом или следовать за своим мужем.

– Это всё правильно. А тебе не хотелось бы создать свой клуб, а ещё лучше, если он задастся целью облегчения труда угнетённых женщин.

– Нет, не хотелось бы, – отозвалась я, смутно догадываясь, что вряд ли подобное понравится моему отцу и будущему мужу тоже. Хотя чего гадать, попозже и спрошу, как-нибудь. – А ты, про каких женщин?

Я представила, что буду бороться за права нашей старой кухарки, но она сама не желает уходить на покой. Отец множество раз предлагал, даже советовал перейти помощницей какого- нибудь нового повара, а она ни в какую не соглашалась, твердила, что это означает, что в её услугах не нуждаемся. Папа предложил пару раз, но больше не настаивал. У кухарки есть дочь, Марфуша, если что, она нам обещала сказать, предупредить, когда женщине станет действительно тяжело.

– Например, про падших! – с горячностью заявила Лера, с победоносной улыбкой посмотрев на нас. У Эммы от удивления округлились глаза, у Леммы приоткрылся рот. – Это ведь так эффектно!

– Лер, – я предусмотрительно сунула ложку в чашку с шоколадом, – ты как собралась облегчать им жизнь? – Про себя мысленно добавила "Поделить тяготы пополам? ", но вслух озвучивать не стала, вдруг подруга обидится.

– Ну, – она густо покраснела, догадавшись, о чем мы тут сейчас подумали, и исправилась, – нет, похоже, этим мы помогать не будем. Не справимся, точно говорю.

Эмма и Лемма одновременно кивнули, а я тоже согласилась с последним выводом подруги.

Спустя час я в хорошем настроении возвращалась домой. Светило яркое солнце, грозя оставить на коже загар, но мой неразлучный зонтик спас от нежелательных последствий. Предстать краснокожей девицей перед Даниэлем не очень-то и хотелось.

Около дома стояла большая черная карета, скорее напоминавшая закрытый короб. Даже занавески в неё и то были черными! Но как только моя коляска остановилась рядом, карета тронулась прочь в сопровождении двух вооруженных конных солдат.

– Что происходит? – это были первые мои слова, которые адресовала дворецкому Генри, пятидесятилетнему мужчине.

– Леди,…– промямлил он и покраснел, словно я застукала его за чем- то неприличным, – отца Вашего, графа Алекса, арестовали.

– Что?

– Сказали до выяснения обстоятельств. Он тут вам письмецо успел передать, – из рукава Генри достал вчетверо сложенный листок и протянул мне. – Графу дали пять минут на сборы он и черкнул, а потом на лестнице обронил. Я тут как тут, сразу понял, что не просто так.

Спешно развернув бумагу, уставилась на шокирующие слова.

"Ярослава! Не пойму пока в чём дело, но тебе нужно немедленно уехать из дома. Вначале обратись к моему старому другу Якобу, его дом зеленый, у городской почты. Деньги и драгоценности знаешь где. Пока не возвращайся, как освобожусь, я обязательно тебя найду. Всё будет хорошо, любящий тебя отец".

И приписка :"Я ни в чём не виновен и постараюсь вернуться как можно скорее".

Я пробежала глазами по бумаге раз, второй, третий. Мой мозг отказывался понимать происходящее. Всегда знала, что работа отца сложно, но что вышло? Неужели кто- то решил за что-то отомстить? Враги есть у каждого, особенно у того, на кого в крайние моменты император возлагает свои надежды и доверие. Но подобное было впервые, и сдаётся мне, только что завершившиеся переговоры не самый последний повод для неприятностей.

– Но что же предпринять? – вслух пробормотала я, – этого просто не может быть!

Тут же, повинуясь какому- то внутреннему порыву, бросилась в кабинет отца, чтобы сделать то, что он велел, всё ещё не до конца осознавая, зачем это всё нужно. Куда забрали папу, почему?

Я влетела в кабинет и сразу к сейфу, мельком бросив взгляд в сторону большого окна, выходящего на городские улицы, подъезд к нашему дому… Улыбающийся дядюшка Питер как раз только что вылез из коляски, осмотрелся и с не менее самодовольным выражением лица поспешил в сторону входа в дом, постукивая резной тросточкой по каменным ступеням, которых было ровно пятнадцать.

Быстро, просто очень быстро засунула свои документы в лиф платья (они всегда лежали стопочкой в сейфе месте), а деньги запихнула в сумочку, с которой я только что вернулась с прогулки и машинально повесила на руку. Все купюры естественно, не влезли, как и драгоценности, некоторые из которых просто пришлось отправить в карманы, словно носовой платок или сущую безделицу.

– Дядя? – я поспешила навстречу не самому приятному человеку на свете, но отчего-то не хотелось, чтобы он видел меня тут. – Добрый день. Какими судьбами.

– А ты не очень то и вежлива Ярослава, – широкая улыбка и наглость пятидесятилетнего мужчины светились, выдавая сущность не самого порядочного человека. У нас с ним не общая кровь, но общий родственник- папа, только это заставляло меня удержаться от откровенного игнорирования этого человека.

Он ненавидел мою мать, а это самое основное, значит, нет никаких причин питать к нему какую- либо признательность. Круглое пухлое лицо, темные волосы, редкие на макушке, выпирающий живот, всё это так контрастировало с моим отцом настолько, что иногда казалось, будто они и вовсе не родные. Каждый раз при виде меня у дядюшки Питера лицо покрывалось красными пятнами, выдавая всю злость в мой адрес. Ещё бы, неродная дочь нелюбимой невестки, что может быть противнее для него!?

– Но вы ведь пришли не просто так, я права?

От него ждать помощи или хотя бы совета не хотелось, но всё же Питер Белтонич меня удивил.

– Я знаю, что произошло с моим братом, а потому сразу поспешил сюда.

– Знаете? Откуда? – прошло слишком мало времени, с того момента, как отца увезли, он, возможно ещё не успел доехать до тюрьмы… Дядя важный сановник по особым делам, вероятно кое- что и слышал.

От этой мысли мне стало нехорошо, стоило только представить, что мой папа вечером не вернётся домой, как обычно с работы. О том, что его, как обычного вора или убийцу бросят в грязную вонючую камеру, непременно с крысами и мышами.

– А ты не глупа, молодец, – похвалил меня родственник без тени улыбки на пухлом лице. – Как только я узнал, что планируется арест, то поспешил предупредить, но оказалось, опоздал.

Я молча кивнула, изображая согласие. Опоздал, что толку повторять это вслух. Мне хотелось удалиться к себе, переодеться, ведь только сейчас я осознала, что в этом прогулочном платье куда-то бежать вовсе не практично, да и не подходит оно для подобных дел.

– Ярослава, ты должна покинуть этот дом! – четко произнёс он и ни тени сочувствия в глазах я вовсе не увидела. Я стояла выше его на три ступени, но та злоба, что вырвалась наружу из глаз дядюшки, казалось, заполнила всё пространство вокруг.

– Отчего же? – я не хамила, просто мне было чрезвычайно интересно услышать мнение родственника, который в настоящий момент был предметом моей жгучей ненависти.

– Во-первых, то, что схватили Алекса, это только начало.

– За что его схватили, – прервала я пророческую речь дяди, – Вы знаете?

– Шпионаж в пользу Аравии, – голос мужчины приобрёл трагические нотки, – предательство.

– Ложь, – рявкнула я, забыв, а точнее наплевав на все правила приличия, – мой отец патриот! И никто никогда не сможет обвинить его в подобном, даже Вы!

– Не забывайся! – красные пятна вновь проступили на искривившемся лице мужчины, и он уже не церемонился, ударил тростью по большой напольной вазе, что стояла около лестницы. Сухая длинная трава и цветы, те самые, что по осени я собирала около нашего загородного замка, рассыпались, смешавшись с осколками вазы. – Ты никто здесь, поняла? Этот дом принадлежит моему брату, а, значит, в его отсутствие распоряжаться им буду только я.

– Отец вернётся! – меня просто выворачивало от гнева, и я перешла на крик. – А я его дочь!

– Нет, ты дочь той самозванки, которая только по документам была дворянкой, а на деле непонятно кем. Бродяжкой, что он подобрал в лесу вместе с тобой, которая использовала его, как могла. Я пытался разыскать следы якобы родовитой родни Ксении, твоей матери – бесполезно.

Мне никто и никогда не рассказывал мою историю по этой линии. Отец всегда говорил, что родные мамы умерли, она не справилась с управлением имения, поэтому решила всё продать и переехать в другое место. Как раз во время переезда отец и мама познакомились, что переросло в нежные чувства. А жила мама не где- нибудь, а в Аравии…. Может быть этот факт в сегодняшней истории был кому- то на руку?

Как страшно…

И вместе с тем я чувствовала, что волна протеста поднимается во мне. Отец кристально чистый человек, он гораздо порядошнее, чем все наши знакомые. Для него патриотизм это не пустой звук!

С мамой встретились только к счастью, это папа постоянно любил повторять. И будто бы всё семейство Белтоничей решило сказочно разбогатеть за счет него, посватав за разжиревшую дочь виконта Алей. После выходки отца и его женитьбы на маме, на виконтессе женился дядюшка Питер, со временем промотавший половину состояния жены. Папа часто повторял, что решил жениться на миловидной и хорошенькой девушке с ребенком (моей маме), чтобы спастись от нежеланного брака, в результате был счастлив всё время, что они были вместе. Сам не знал вначале, что именно мама и есть единственная, и другой просто не надо. Потом, папа несколько лет искал пропавшую маму, нанимал частных сыщиков, не доверяя сыску императора на сто процентов, но все сводилось к одному. Графиня вышла в сад подышать свежим воздухом с книгой, как делала это ежедневно, не изменяя своей привычке и своему расписанию дня, связанному с обеденным отдыхом.

С книгой вышла, но ни той, ни другой не нашли.

Никого. Никогда.

– Кто бы я ни была для вас, – после последних слов выдержала небольшую паузу, – но это имущество в случае отца отходит ко мне, ведь я правильно понимаю законы Тарсмании, а мне уже двадцать лет! – Улыбка, полная превосходства всегда мне удавалась, но видно родственник слеп или слишком непробиваем, к тому же наполненный своей злобой.

– Может и так, только неизвестно, что за птичка ты сама, – дядя осклабился, отчего жир на щеках переехал ближе к ушам. – И с виду институт посещала, учёбой занималась. Вроде все кристально чисто. Только кто твоя мать? Может беглая аравийка? Слишком свободолюбивая и независимая девка, чтобы родиться в нашей империи. И тут как раз всё совпадает! Мой наивный братец попадает под влияние твоей лживой матери и как следствие столько лет Алекс работает на врага. А твои подруги? Чем ты среди них промышляла? Слушала разговоры, передавала врагу.

Я похолодела, как никогда. Какое счастье, что с этим мерзким человеком у меня нет ни частички общей крови! Как же гадко!

– Всё сказали? – голос – лёд, другого в моём ассортименте для него просто уже не было. Правая рука периодически поглаживала платье, словно проверяя на месте ли драгоценности и деньги, что засунула в карман. Лазить по сумке в присутствии этого гада просто не решалась.

– Мразь, – он вдруг согнулся, довольно резво для своей комплекции и резко потянул ковёр, расстеленный по ступеням, на котором я как раз стояла. – Чтобы ты сдохла в сточной канаве, чтобы Алекс никогда тебя больше не увидел.

Я была в шоке. Папа в тюрьме, на допросе, а тут такое…

Упала, скатившись по ступеням, отбив и руки и ноги, но не это сейчас волновало. Поднималась медленно, но с полной уверенностью – это не просто чужой мне человек, он явно причастен к аресту отца.

Никогда больше не поздороваюсь даже из вежливости, не подам руки и не назову дядей даже из великой надобности.

– Пошел вон, – я вставала с колен, понимая, что ещё пару слов и наброшусь на лже- родственника, последнюю жирную сволочь и выцарапаю ему глаза.

– Я? – он невыносимо нагло заржал, словно полжизни провел на территории конюшен, подражая скакунам, – если через два, нет! Через полчаса ты всё ещё будешь тут, то знай, просто так не уйдешь. Прикажу арестовать, на худой конец просто посажу в чулан и запру. А уж имперские дознаватели и сами определят, какую информацию ты способна рассказать о своём отце.

– Сволочь, – прошептала я, пораженная подобным заявлением.

– Нет, девочка не сволочь. А реально разумный человек. Что сделали вы со своей матерью с таким умом, как у моего брата? Внушали ему сентиментальную чушь об уважении к женщине, о любви к ней? Я не против, и даже согласен любить таких женщин, как ты, – он плотоядно посмотрел в мой вырез на груди платья, и стало не просто неприятно, а мерзко. Сделал шаг в мою сторону, а я, сглотнув, отшатнулась назад. Дядя осклабился, обнажив ряд неровных и местами пожелтевших зубов.

Стало мерзко, противно и даже страшно, потому что за всё время спора ни один слуга не посмел выглянуть даже как бы невзначай. Возможно, путь им преграждали люди дяди, но мне от этого не легче. Значит, вступиться за меня попросту будет некому.

Странно, раньше я считала, что у нас достаточно работает людей, оказалось, это просто прислуга.

– Полчаса на то, чтобы ты выметалась. И мои люди проводят тебя до самой комнаты, чтобы чего не украла.

– До комнаты?

– Да, а то мало ли что произойдёт. Тайники и прочее есть в каждом доме и этот не исключение, – самодовольно оперев руки в бока, он шумно присел на мягкий стул на кривых ножках и закурил сигару. Никогда и никто в нашем доме не позволял себе подобного, и я уже хотела возмутиться, запустив в него что- нибудь не такое ценное, как родственник произнёс очередную гадость.

– Двадцать девять минут, племянница. Иначе ты сама лично узнаешь, что такое вши в городской тюрьме. А двадцать восемь минут это слишком щедро для такой бродяжки, как твоя мать и ты. И если через двадцать семь минут…

– Будь ты проклят, – прошептала я и рванула наверх, в свою личную комнату переодеваться, по пути мысленно осыпая родственника всякими ругательствами. Мне хотелось нахамить, съязвить и тысяча неприятных слов вертелось на языке, включая не самую нормативную лексику, да только не время пока. Ненависть всегда переполняла родственников со стороны отца, да и были они вовсе не последними людьми государства, а, значит, мой вариант заранее невыигрышен.

У меня нет связей, нет возможностей, по сравнению даже с этим дядюшкой, не считая его отца, являющегося так же отцом графа Алекса Белтонича. Они меня не считали за родню, а я в ответ не видела их в упор. И, всякий раз пересекаясь на балах или приёмах переходила в другой конец зала, дабы не портить себе настроение их кислыми лицами..

В ответ Белтоничи делали вид, что я не существую, делая снисхождение исключительно прилюдно в виде небрежного приветственного жеста или скупой улыбки. Я для них не существовала, но и они для меня пустой звук, весьма неприятное недоразумение, а не родная кровь. Хотя о чём это я, именно общей крови у меня с ними не было. С отцом- да. Он моя единственная ниточка, связующая с мамой, он мой самый любимый человек, самый верный и дорогой папа.

И я попытаюсь его вызволить, только вначале обращусь к другу отца, господину Дю- Валю, ростовщику с особыми принципами. У моего папы очень разные знакомые и, несмотря на их статус и занимаемое место в современном мире все они всегда оставались людьми.

Я вбежала в свою комнату, не зная за что взяться. К счастью при падении с лестницы ни документы, ни драгоценности не выпали, а, значит, дядюшка Питер не наложит на это свою лапу. Войти в гардеробную можно было от меня, что значительно упростило поиск одежды, а уж переодеться и сама всегда могла, не прибегая к помощи горничной.

Женский крик, полный мольбы и ужаса раздался где-то вдалеке, и я быстро натянула на себя дорожное платье. Надеть именно его мне показалось самым оптимальным вариантом. Неброская бежевая ткань, невычурный пошив не бросались в глаза обычному человеку, что мне было и нужно. Крик повторился и, быстро застёгиваясь на ходу, я выскочила в коридор.

С высоты лестничного пролета видела, как дядя повалил Марфушу на диван, пытаясь задрать ей юбку. А ведь она только пара недель, как перебралась из замка в городской особняк! С Марфушей трудно было справиться слабому человеку, ведь у неё довольно не мелкая комплекция, а постоянный физический труд делали своё дело. Да, в обычной обстановке черпак, вовремя приложенный ко лбу обидчика стопроцентно сумел бы уговорить самого недовольного обожателя. Но она всё же была девушкой, а дядя здоровенным остервенелым мужиком, набросившимся на хорошенькую прислугу.

– Вот так добрый дядюшка Питер, всем Питерам Питер, – съязвила я, едва удержавшись от слов, несвойственных приличной девушки и метнула в ненавистного родственника вазу, точную копию той, разбившейся совсем недавно. У нас вообще по коридорам множество ваз, цветочных горшков, так что всегда можно что- нибудь использовать в этом плане.

Я, к сожалению, не попала, ваза ударилась аккурат над головой Белтонича, лишь осколки посыпались ему на голову, попав за воротник.

– Дрянь подзаборная, – прошипел он, то ли мне, то ли моей подруге. А потом гневно швырнул Марфушу, отчего она скатилась на пол. Родственник со всей злости пнул её ногой, но девушка не отозвалась, а затихла, уставившись куда-то под диван.

Марфуша не шевелилась, и мне стало не по себе.

Я почти не соображала, рванула к ней, отчаянно боясь, что подруга детства разбила голову и потеряла сознание. Живая ли?

Разъяренный Питер Белтонич, с прилипшими на жирном лбу волосами был не только страшен. Он был отвратителен, а его кривая ухмылка наталкивала на простейшую и не оригинальную мысль. Родственник был не в себе. Издержки ли это воспитания или сам он дошёл до этого облика, неизвестно. Но, казалось, в его взгляде отразилось всё презрение родни со стороны отца, что до сих пор сдерживалось или прикрывалось маской приличия. А может быть, папа просто ограждал меня от этого отношения, ведь ребёнку вовсе ни к чему влезать в разборки взрослых.

Пухлые пальцы дяди подрагивали, а руки тянулись ко мне.

– Ну что, племянница, поиграем?

– А стоит ли? – я сделала шаг назад, не сумев подойти к Марфе, так и не пошевелившейся до сих пор.

– Поиграем, – мерзко утвердительно хмыкнул родственник, а отвратительная улыбка расплылась по лоснящемуся лицу мужчины. – А знаешь, твоя мать так же боялась меня.

– Что? – я не ждала от этого человека ничего хорошего, но чтобы он приставал или угрожал маме?

– Только дурак братец попался на её чары. Ведь это я предупреждал его, что от вас надо ждать беды, а он не послушал. Идиот.

– Сам идиот, – не выдержала я оскорблений любимого отца.

– Сука, – рявкнул дядюшка и рванул в мою сторону, но то ли не рассчитал силы, то ли грузность и обрюзглость дали свои плоды, но я побежала от него, что есть скорости вверх по лестницы, подобрав своё платье, дабы не наступить и не свалиться.

Я вбежала в свою комнату и прислонилась к двери , но почти тут же почувствовала мощный удар по спине. Хотела дотянуться до кресла, но побоялась, что не приподниму его. Что же делать и как быть? Документы, прогулочное дневное платье, деньги в сумочке и мамины драгоценности лежали на столике, и дотянуться до них не было возможности.

Второй удар и вновь я смогла сдержать дверь, всё ещё думая, как быть дальше.

Надо бежать и как можно скорее. Собственный дом стал тюрьмой, из которой…

Балкон.

С моего балкона, если постараться можно попасть в комнату для гостей, что как раз мне именно сейчас и нужно.

Я метнулась к маленькому столику, надеясь подпереть им дверь..

Но опоздала. Третий удар придал мне скорости, отчего едва не свалилась, рухнув на колени.

– Я не буду пачкать о тебя руки, Ярослава. Недостойна, – крупные ноздри ввалившегося в мою комнату мужчины трепетали, а красное лицо могло бы соперничать с помидором, если бы мы были на кухне. – Но теперь уже десять.... Нет! Пять минут на всё про всё. И это чисто из милости и уважения к родному брату, пустившему пару бродяжек в свой дом.

Спина от удара болела, а колено ужасно саднило, но я попыталась встать, дабы не провоцировать неуравновешенного родственника.

Он вышел, а я спешно стала засовывать документы в лиф (словно другого места нет), подхватила кофточку (тепло, но кто знает, что ожидает меня вечером). Мамины драгоценности опять сунула в карман, а сумку с деньгами разместила в более объёмный саквояж и подхватила последний в руку.

Бросила быстрый взгляд, который упал на небольшую лаковую миниатюру, стоящую на столике, в самом центре. Папа и мама вместе. Осторожно сняла кругляш с подставки и положила в другой, свободный от драгоценностей карман.

Моя семья. Она со мной. А все деньги и побрякушки использую, чтобы достать отца и помочь ему. Не знаю как, но постараюсь, а возможно в этом мне поможет его давний приятель тот, что указан был в записке.

Я вышла, готовая ко всему, кроме того, что из моих рук тут же выхватят сумочку с деньгами и кое-каким бельём.

– Чего прихватила? – милейший родственник без зазрения совести распахнул саквояж, наверху которого красовались мои белые кружевные панталоны. Нижнее бельё, как без него?

Я покраснела, не отводя взгляда от пухлой руки, выбрасывающей всё прямо на пол, не смея поднять глаза на это чудовище, посмевшее считаться родным братом моего отца. Кто- то, а скорее всего папа был явно подменышем в этом ненавистном семействе. Он так разительно отличался ото всех, что я даже при нашей встрече твёрдо решила узнать, а родной ли он вообще этим Белтоничам?

– Бельё, – выдавила я слегка дрожащим гневным голосом. Ну, не могла сказать ни про панталоны, ни про новомодное женское бельё для груди бюстин, что специально привезли из Франкии по моему заказу! Это не тот человек, с которым следует обсуждать подобное!

– А цыпочка носит что-то ужасное, – он пальцами поднял мой кружевной бюстин, – такое только на голову детям одевать, двухдневным, вместо чепчиков, – свистящий звук нисколько не напоминал обычный человеческий смех, скорее что-то булькающее.

– Вам не стыдно? – я нашла в себе силы и сделала замечание родственнику, понимая, что с одной стороны его надо остановить, этак он сейчас непонятно что придумает себе и пожелает…. А с другой стороны, я никогда не видела, чтобы нормальный взрослый мужчина позволял себе подобной наглости.

Отсутствие слуг поблизости тоже вносило свою лепту.

Мне было страшно и противно одновременно.

– Мне? – он удивления он перестал раскидывать мои вещи, зажав в руке мою ночную рубашку, – нет. Вовсе нет.

– Вам нравится копошиться в женском белье племянницы, – я нарочно выделила наши родственные связи, пусть мы оба и не желали этого родства.

– Да мне плевать на твоё барахло, и вообще пора завязывать с этим цирком, надоело, – красный как рак Питер Белтонич тут же перевернул саквояж и потряс его…

Моя маленькая сумочка выпала прямо на кучу белья, повернувшись ручками кверху. И, судя по выражению лица мужчины, она его очень заинтересовала.

– И кого ты хотела обмануть? – рыкнул дядя, расстёгивая замок, – деньги?

– Да, мне ведь они будут нужны, чтобы прожить!

– Пошла вон, пле- мян- ни- ца, – Белтонич издевался, однозначно, наслаждаясь своей силой и властью, моим страхом. – Ровно через пять минут, если я увижу тебя в этом доме, то немедленно донесу в тайную канцелярию императора. Это даже странно, что именно тобой пока никто не заинтересовался.

– Вы не посмеете, – я постаралась быть твёрдой, впрочем, напрасно. Мой голос не столько дрожал, сколько был тих и вообще почти пропал. Да и сомневалась в дядиной порядочности, ожидая от родственничка всего, что угодно.

– Ты так думаешь? – он грубо схватил меня за волосы, приблизив своё лицо к моему.

Сильный запах мужских духов ни сколько не перебивал проблемы с зубами. Непроизвольный спазм, вызванный вонью от родственника заставил поморщиться и сглотнуть, подавив приступ тошноты. Тому, чья жизнь зародилась внутри меня, это тоже не понравилось.

– Убирайся, бродяжка, а то пристрелю на месте и получу за это награду, – произнёс родственник, оттолкнув меня. Я попятилась в сторону лестницы, понимая, что бегство в моём случае лучший вариант. – И никогда не возвращайся, Алекс только порадуется, – неслось мне вслед.

Я быстро спустилась, чувствуя, как кровь стучит в висках, как эхом отдаются мои шаги в этом некогда гостеприимном для всех доме.

– Стой, – раздался окрик и тут же где-то рядом со мной звякнул металл. – Это тебе, на трактир, закажи себе вина и расслабься с кем- нибудь, – бульканье, обозначающее смех повторилось.

Но я уже не слушала, ведь и без того было мерзко и противно, а еще страшно. За папу, за себя и за Марфушу, что как оказалось, уже сидела внизу, подперев голову руками.

– Марфа, милая, – я бросилась к подруге, ужасно боясь преследования ненормального родственника, – ты жива!

– Барышня, – глухо произнесла девушка, – что же это делается?

– Марфа, мне надо бежать, скорее. Пойдём со мной? – я помогла ей подняться и, к счастью девушке это удалось. Висок, выкрашенный с одной стороны кровью, выглядел не самым лучшим образом, но мы довольно таки быстро прошли на кухню. Там девушка ополоснула волосы от крови, повязала принесённый её матерью- кухаркой платок, всплакнула напоследок, всё же понимая, что вокруг чужие люди и именно сейчас кто- то из них решит, что мы вовсе не должны покинуть дом, а то ещё хуже. А самое нежелательное, что мой отец будет гораздо разговорчивее, если я окажусь в руках стражей.

Подозреваю, что родственник прямиком оправился в папину комнату или в рабочий кабинет, чтобы поживиться за счёт нас. Хорошо, что ключи от сейфа спрятаны в надежном месте, хотя возможно это вовсе не остановит жадного Питера Белтонича. Да и о тайниках знали только мы с папой и мастер, который в настоящее время живёт где-то за границей и пользуется надёжной репутацией, иначе бы к нему никто и не обращался.

– Барышня, Ярослава, голубушка, – произнесла кухарка, сдерживая свои слёзы. Вообще- то так обращаться не принято, только "леди", но эти слуги принесли из своей страны такое вежливое обращение, что ругать или попрекать не имело смысла. Да и нравилось, как Марфа зовёт меня" ба- арышня", словно нараспев. – Вы в свой загородный замок не надо, не ездите, лучше схоронитесь где- нибудь.

– Папа велел мне найти одного знакомого, а там может что подскажет, – прошептала я, прислушиваясь к посторонним звукам и вместе с тем наблюдая, как кто- то чужой прошел мимо окна.

Я не стала говорить про то, что это полковник Якоб, его давний знакомый. Нашей кухарке доверяла, а вот тем методам, что они применяют к людям с целью выведать информацию – нет.

Через черный вход мы покинули дом, который я считала почти родным, и отправились в сторону городского сада. Марфа несла небольшую сумку, что наспех удалось собрать её матери для нас. Покружив по саду примерно час мы, почти уверенные, что за нами никто не идёт, отправились в сторону почты.

Аккуратный двухэтажный кирпичный домик с расписным мезонином выглядел обыкновенно, но весьма ухоженно. Палисадничек с цветочками, пара скамеек с резными спинками – всё придавало строению ощущение уюта, что я невольно подумала – тут живёт нормальный человек. Дёрнув пару раз за шёлковый шнурок, с другой стороны которого не иначе привязан колокольчик, к нам вышла молодая дородная служанка и, узнав причину появления, тут же пригласила нас внутрь, а сама поспешила за хозяином.

Спустя пять минут к нам, присевшим на мягких стульях и вздрагивающих от каждого шороха, слабо доносившегося из-за массивных входных дверей, вышел знакомый отца, тот самый Якоб.

Полковник, абсолютно седой мужчина примерно папиного возраста, выглядел несколько странно. Бархатный халат синего цвета, белый колпачок, который, как известно некоторые надевали на ночь и тапки, длинные с загнутыми носами. Мне казалось, он только что с постели, но ведь всего часа четыре- пять дня, не больше…. Впрочем, у всех свои особенности, может, он ночью не спит, а звёзды наблюдает, с мезонина!

– Леди! – приветствовал он, браво приставив руку к колпаку и едва коснувшись пальцами ткани, тут же исправился, убрав кисть в карман халата. Усмешка была видна даже сквозь пышные усы, и от этого повеяло какой-то теплотой. Думаю, это действительно папин друг, к другому человеку он меня бы не послал, никогда. – Позвольте представиться, Якоб Хадерсон, – возникла легкая заминка и тут же прозвучало, – а вы кто?

– Ярослава Огарёва, – ответила я и сделала книксен, но видя недоумение мужчины, пояснила, – приёмная дочь Алекса Белтонича.

– Дочка Алекса! Ну- ка, ну- ка, покажись, – сильные руки немедленно прокрутили меня, словно мы сейчас танцевали, а не знакомились. – А я как раз хотел через пару дней нанести к вам визит, записку ему черкнул, а ты смотри- ка, пришла ко мне сама. А он чего же, не нашёл времени?

Мужчина нахмурился, и всю радость словно смыло с его явно обветренного лица.

– А папа арестован, – я опасливо покосилась по сторонам, бросив взгляд на Марфу, что тактично стояла в стороне и держала нашу небольшую сумку. Она вообще несла её только сама, заявив, что барышне не дело руки сумками оттягивать.

– Пройдём со мной, – полковник резко сорвал с головы колпак и сунул его в карман, словно больше не желал участвовать в этом маскараде. – Принесите нам чего- нибудь перекусить, – крикнул он своей дородной прислужнице, – а служанку леди обязательно накормите на кухне.

***

– Дела, – протянул мужчина спустя полчаса после моего рассказа. Полковник переоделся и выглядел абсолютно по-другому. Спальный наряд сменил на вполне обычный коричневый костюм, а смешные тапки на добротные туфли. – Может быть, ещё курочки?

– Нет, спасибо, – вежливо отказалась я в третий раз, – если только чай.

– Будет сделано, – тут же откликнулся полковник и, позвонив в колокольчик, отдал распоряжение прислуге. – Честно говоря, Алекс как- то давно упомянул, что отношения между твоей матерью и роднёй не клеятся, но никогда не думал, что настолько.

– Это личное, – попыталась я оправдать папу.

– Да, девочка, конечно. Я и сам не считаю правильным выплёскивать на людей свои неприятности, а твой отец сделан именно из такого теста. – Хадерсон подошел к столу и взял огромную сигару, о чём- то задумавшись, помял её в руках, – ты не возражаешь против табачного дыма?

– Нет, что вы, полковник, ни в коем случае, – я понимаю, что в обществе женщины курить вовсе не принято, но именно сейчас было всё равно. Да и само моё присутствие в гостях у этого человека было таким неопределённым, что строить из себя чопорную деву не имело смысла.

Он кивнул и тут же потянулся к огню, после чего повисла минутная пауза.

Кольца дыма поднимались к потолку, а я, словно завороженная этим зрелищем откинулась на спинку кресла и задумалась.

К другу отца обратилась, тут сложности не возникло, а что дальше. Как мне быть? Оставаться у него и прятаться до тех пор, пока отец не придёт и не заберёт меня – хорошая идея, вот только не навлекаю ли на этого человека какое-либо подозрение? Мы с Марфушей очень старались, петляли, и надеюсь, никто не смог за нами проследить.

– Ярослава, – полковник обратился ко мне, одновременно разгоняя дым и отходя от открытой форточки, – что мы имеем на сегодняшний день? Алекс в очень нехорошем месте, – он многозначительно посмотрел на меня.

– В тюрьме, – вторила я, называя всё сказанное своими именами.

– Ну, предположим ещё не там, но по пути. А значит, нам надо будет что-то предпринять. У меня есть кое-какие связи в определённых кругах, и сегодня же постараюсь ими воспользоваться, разузнать, что там происходит с Алексом и в чём конкретно его обвиняют.

Я молча кивнула, соглашаясь, и одновременно поморщившись. А затем, сделала глоток чая, как будто он был приготовлен из полыни, а не успокоительной мяты.

– Он невиновен, – твердо и уверенно ответила я, веря в это всем сердцем.

– Охотно верю, – поддакнул мне полковник, – но ведь вначале нужно узнать, что, про что и за что. Вы, согласны, Ярослава?

– Согласна.

***

Мы остались тут, у полковника Хадерсона, скрываясь ото всех и вся. Мне рекомендовано было не выходить никуда, а Марфуше запрещено даже навещать свою матушку, с чем я была полностью согласна. Кухарка никуда не выходила сама за покупками к столу, а делала исключительно поручения своим помощникам, то есть, чтобы с ней увидеться, надо было вновь пробраться в особняк. Но повторно попадать в лапы жестокосердному дядюшке я и Марфа вовсе не желали.

Мне отвели вполне приличную комнату для гостей, а моей служанке было предложено поселиться в части дома для прислуги, но мы отказались. Спали мы с Марфой в одной комнате, я на кровати, а она на небольшом диванчике при входе, вполне довольная таким оборотом. Нам хватало места, да и держаться вдвоём гораздо проще, чем по- отдельности, боясь и переживая днём и ночью.

Прошло ровно двое суток после нашего появления тут, у полковника, а я по- прежнему не находила себе места, то поднимаясь в приличную по размерам и содержанию библиотеку, то спускаясь в гостиную и молча рассматривала всё, что находилось за окном.

Люди спешили, не обращая внимания ни на окна домов, что выходили на мостовую, ни на таких же, как они прохожих, шествующих то нарочито медленно и важно, то весьма торопливо. Каждый был занят чем- то, и только я, снедаемая беспокойством за отца, шагала из угла в угол.

Два часа, как полковник Якоб отправился навещать кого- то из друзей с целью разузнать что-то новое о папе. Вчера – ничего абсолютно. Сегодня – пока неизвестно, но эта пустота просто пугала и отвлекала. Ещё днём, перед его уходом, предложила другу отца свои украшения в качестве оплаты кому- нибудь за информацию о папе, за возможную помощь, но он отмахнулся:

– Убери и не смей показывать, я твоему отцу жизнь должен, – он многозначительно поднял указательный палец, – понимать надо.

– Жизнь? – удивилась я, застыв с камеей в руках – папа никогда ничего не рассказывал. Ни о вас, ни о том, что кого- то спас.

– Ты, наверное, слышала, что тридцать лет назад у нас с Аравией была война?

– Слышала, – подтвердила я, зная об этом больше, чем кто- либо из подруг, – папа рассказывал. Он участвовал в ней.

– Точно, так и было, – согласился полковник. – Я в ту пору был зелёным офицеришкой, надеющимся исключительно на себя и считающим, что пришло время для геройства. Послали нас взять языка, меня и ещё одно простого солдата. Всё было бы исполнено в идеале, если бы кто-нибудь из нашего начальства не узнал в этом языке своего родственника. Мне и тому солдату проще было бы пулю втихаря в лоб пустить, а не выдавать себя с потрохами. Ненароком так, будто бы подрались спьяну, не поделили трофеи. А за такое родство с врагом в то время наш император, не только ли с армии погнал бы, но и вздёрнул бы на виселице при честном народе – предательство по- родственному каралось особо жестоко, дабы не было соблазна.

– Ужасно, – прошептала я. – Значит за то, что вы честно выполнили свой долг, император или тот же комендант могли бы вас расстрелять?

– Ну не сам император, – поправил меня Хадерсон, – а тот, у кого родственник оказался врагом.

– А папа чем вам помог?

– Он вовремя вошёл в кабинет как раз в тот момент, когда Сович неожиданно на меня наставили пистолет со спины. Потом, конечно обвинили бы именно меня в попытке нападения, а с рядовым солдатиком расправиться и того проще.

– И что сделал папа? – я слушала затаив дыхание, ведь об этой истории не слышала ни разу.

– Он с ходу понял, что к чему, сразу обратившись в Совичу с предложением не делать глупостей. Я, конечно тут же обернулся, наблюдая, как комендант небрежно бросает пистолет в стол. А потом, как твой отец рассказывал мне сам, он просто сделал кучу обоснований Совичу как использовать это родство в своих целях.

– И помогло?

– Ещё как! Аравиец, как только узрел своего родственника, сразу стал посыпать его проклятиями вплоть до седьмого колена, поминая всю родню. Ну, Сович и не выдержал, пристрелил аравийца. Получилось – у коменданта отец- император на первом месте, а не родня! Так вот всё обернулось, буквально за минуту.

– Потрясающе, – ошеломлённо заметила я.

– Не то слово, – Хадерсон запустил свою руку в густые волосы, – вот таки получилось, что жизнь твоему отцу должен. Замечательный у тебя родитель.

– Я знаю, – в последнюю неделю сырость так и лилась из моих глаз, и трудно сказать, что было в этом больше – страха за себя или гордости, нежности к самому лучшему отцу.

***

Однажды Якоб уехал по делам, а я сидела с книгой, но, конечно, ничего из прочитанного не запоминала. Мои переживания прервал нервный стук в дверь, и уже спустя минуту, в неё валился незнакомый паренёк лет десяти, весьма оборванного вида, одетый в короткие штаны, что были ему как раз вероятно год, а то и два назад. На голове мальца важное место занимал картуз, а грязные ноги говорили сами за себя – он без обуви и голые ступни это основной беговой инструмент. Служанка пустила его, сообщив, что у паренька очень важное сообщение и непременно только для меня. Сердечко забилось, ожидая известий от отца. Ведь прошло пара дней. А такая тишина, будто бы он не известный человек, в а простой крестьянин, ремесленник или просто рабочий.

– Леди Ярослава тут? – начал мальчик с ходу, важно обведя взглядом всех, кто вышел на стук.

– Я тут, что ты хотел, мальчик?

– Господин велел передать, чтобы вы поскорее съезжали, с минуты на минуту будет обыск. Так что тикайте, леди! Он пока задерживает их разговорами. Пристройтесь где- нибудь в трактире, он даст вам знать, как всё наладится.

Нас с Марфушей уговаривать было не надо – подхватили саквояж и ушли. Как ни старалась служанка полковника направить переждать в трактир или просто прийти к вечеру, пока всё не уляжется. Мы распрощались, от души поблагодарив женщину, передав, что у меня есть ещё одно безопасное место, туда и направляемся.

Если быть честной, то у меня практически не было денег. Всю наличность отобрал дядюшка, а украшения…. Я ещё не дошла до такой степени нищеты, чтобы торговать папиными подарками или мамиными драгоценностями.

Сторговавшись с возницей за медяки (эту часть общения я доверила Марфуше, заявившей, что меня обманут, а ей с простым людом общаться куда как привычнее), мы отправились за город.

Глава 4. Отряхните прах с ваших ног

Ярослава

Скрипучая телега остановилась на перепутье дорог широкого утоптанного тракта и мощёной каменной дорожки, ведущей к загородному дому Гринвичей. Если мои расчёты оказались верны, то Даниэль сейчас или в самое ближайшее время должен оказаться тут. Его дом лежал на пути возвращения в столицу, что выглядело довольно заманчиво для усталого путника.

Мы не стали просить, чтобы нас подвезли к самому дому, было слишком неловко приехать, словно крестьянка на телеге. А делая вид, что неспешно прогуливаешься, это ничего, так можно.

Летний зной улёгся, уступив очередь вечерней прохладе, и я обрадовалась, усмотрев немного в стороне от дороги ручеёк, убегающий куда-то в сторону небольшой дубовой рощицы. Дом Гринвичей виднелся вдалеке, что придавало немного уверенности в том, что нам обязательно помогут.

– Марфуша, давай присядем в тени, немного, – попросила я, – а заодно перекусим, что-то аппетит разгулялся.

Мысль о том, что теперь мне будет хотеться есть за двоих, тут же посетила мою голову, и я поспешила подумать о чём- нибудь другом. Например, о том, что Даниэль наверняка обрадуется нашему общему ребёнку, а пока папу не оправдают, он обязательно подыщет нам жильё, обустроит с максимум комфорта.

– С превеликим удовольствием, барынька, – отозвалась девушка тем самым словом, со своей родины, – я бы на травке и полежала немного, если можно.

– Отчего же нельзя, – согласилась я и тут же сняла туфли, осторожно ступая по зеленой траве босиком. Нежная листва, пусть не такая сочная, но точно приятная для моих ощущений массажировала стопу, дарила прохладу, которой мы были лишены на протяжении всего пути. Два часа сидя в телеге, не добавили бодрости или хорошего настроения, а потому этот уголок флоры показался капелькой рая.

Я опустила платок в ручей, обтерев им лоб, шею, немного протерла грудь под платьем. Свежести в этом было немного, но хоть какое- то облегчение наступило.

– Барынька, Ярослава, – позвала меня служанка и протянула пирог с сыром и луком.

– Спасибо, – я зачерпнула воды из ручья ладошкой и откусила пирог, что мы сумели купить по пути.

Наверное, пирог был несвежим, потому что уже спустя минуту, в желудке образовался неприятный ком, который попросился наружу.

– Ой, – пискнула девушка, поняв, что я рванула не просто в кусты, а по особой надобности, – растрясло дорогой? Начинка пирога дурная! А ведь торговка- то вроде чистая была, да и от товара- то пахло хорошо, душисто! Зачерпните водички, барынька, да горлышко сполосните,… – неслось мне в след в тот момент, когда меня согнуло пополам. Она перечисляла пироги и их начинки, что мы не взяли, а могли бы, а у меня от этого спазм следовал за спазмом.

Марфуша….

Усталость дала о себе знать и я, присев рядом с Марфой прислонилась спиной к дереву, положив голову на плечо девушке.

Молча проводили глазами двух всадников, проследовавших в сторону дома Гринвичей, и пусть расстояние между нами было большое, но ни в одном из них я не признала своего Даниэля. Буду надеяться, что он уже там, а не где-то в пути.

– Толкни меня через полчасика, – попросила я и соскользнула в сон.

***

Даниэль

Шкатулка ценного минского фарфора, на которой была изображена белолицая девушка с узкими глазами, была столь миниатюрна, что он невольно залюбовался. Этот подарок мужчина специально купил для своей невесты Ярославы. У девушки всё есть, а чем удивить? Знакомый подсказал зайти в одну специфическую лавку, торгующую исключительно заграничным товаром. Дан воспользовался его советом и как оказалось, вовсе не зря.

Стоило приоткрыть крышку, как полилась нежная мелодия, очень напоминающая трель соловья, какую может воспроизвести только неживой, но хорошо отлаженный механизм. Женщины подобное любят, так утверждал невысокий кривоногий торговец, одновременно приглаживая длинные тонкие усы и вежливо сгибаясь пополам в знак учтивости.

Цокот копыт, донёсшийся с улицы, удивил и Даниэль отложил подарок в сторону, подошёл к окну. Отец?

Неужели соскучился, и из-за этого лично поспешил встретить сына? Чушь, отец никогда этим не страдал, а потому сын поспешил навстречу родителю.

– Как твои дела? – с ходу бросил Льюис, внимательно посматривая на сына.

– Твои поручения выполнил, – отчитался Даниэль, отмечая, что с отцом что-то не так.

– Это хорошо, – отозвался старший Гринвич, не вдаваясь в подробности, чем несказанно удивил Дана. Однако на лице сына не проступило и тени любопытства, надежно скрытой под маской. – Даниэль, нам нужно серьёзно поговорить, пойдём, – нахмуренный, он парой фраз приказал слугам принести ужин в свой кабинет, и младшему Гринвичу ничего не оставалось, как проследовать за этой грозовой тучей.

– Сын, – с ходу начал Льюис, резко развернувшись в середине просторного кабинета, – ты не можешь жениться на Ярославе.

– Как это? – Не понял Даниэль, а сердце ухнуло куда-то в пятки, – осталось меньше месяца. Неужели не успеем приготовиться?

– Дело не в этом, – взмахом руки Льюис остановил речь сына и взглянул ему в глаза, излагая чудовищную по своей сути информацию, – Алекса арестовали по доносу в предумышленном затягивании переговоров. А самое главное в том, что именно он один из подстрекателей этого самого противостояния между нашей Тарсманией и Аравией.

– Чушь, – вырвалось у Даниэля.

– Чушь, – согласился Льюис, – вот только нашлось несколько свидетелей и даже таможенных чиновников, утверждавших, что Алекс неоднократно пересекал границу с неизвестной миссией.

– А если у него там любовница, к которой он привязан, но не хочет это афишировать, – предположил младший Гринвич, – например, она замужем.

– Сын, я согласен, у Алекса, так и не женившегося после пропажи матери Ярославы тысячи раз была возможность найти себе супругу хоть монаршей крови, хоть какую, но он этого не сделал. Идиот, упрямец, влюблённый в свою пропавшую жену, но то исключительно его личное дело.

– Мне нужна Ярослава, – упрямо повторил Даниэль, непроизвольно выпячивая подбородок вперед, не отрывая взгляда от отца, в чьих глазах тут же зажегся недобрый огонь.

– Сын, не для того ты больше половины своей жизни по заграницам разъезжал, учился, – голос старшего Гринвича звучал приглушенно, а оттого это выглядело довольно угрожающе, – а я это всё оплачивал. Не для того мы с матерью тебя растили, чтобы в один день своим решением ты сломал всю свою жизнь, загубив карьеру, а заодно и наши возможности.

– Но,.. – попытался вставить своё слово Даниэль, не верящий что против Алекса можно что-то было найти. Белтонич не предатель, а тут дело исключительно в какой-то роковой женщине, ради которой он и затевал все свои поездки.

– Значит, так! – кресло под телом Льюиса осторожно заскрипело, боясь навлечь на себя гнев рассерженного хозяина, чьи глаза сейчас метали молнии в недогадливого единственного отпрыска, – моё тебе последнее слово. Я не думаю, что Алекс сумеет выйти из подвалов тайной канцелярии. Император зол как никогда, ещё бы – любимчик, видный политик, обвёл его вокруг пальца.

– Неужели он поверил этим свидетелям? Или есть ещё что-то?

– Я не знаю в чём именно дело, но, оказывается, вчера, Белтоничу должны были вручить секретный пакет. Посыльный схвачен, но, к сожалению, он нанят уже тут, у нас. А тот, кто передал, по всем приметам схож с аравийцем.