Тропа ночи бесплатное чтение

Sarah Rees Brennan

Chilling Adventures of Sabrina: Path of Night

© 2020 Archie Comics Publications, Inc. All rights reserved. Archie Comics are trademarks and/or registered trademarks of Archie Comics in the U.S. and/or other countries.

Russian-language edition published by ROSMAN LLC, by arrangement with Scholastic Inc., 557 Broadway, New York, NY 10012, USA.

Гриндейл

И если мир шатается сейчас,

Причиной – вы, для тех, кто разумеет[1].

Данте

Солнечный свет, просочившись через мозаичные стеклышки моего окна, золотистыми лучиками хлынул в комнату, и я проснулась. Перевернулась на другой бок, поближе к спящему фамильяру, свернувшемуся бархатисто-черным клубочком, спрятала улыбку в подушку. Сквозь путаницу теплых, как простыни, снов холодной струйкой прокралась мысль: «С твоим парнем стряслась беда».

Глаза сами собой распахнулись. Я села, выпрямившись, стиснула в кулаках пухлую смятую подушку.

Этим утром я проснулась в своей теплой уютной постели – благодаря Нику. Валяться без дела и дремать казалось чем-то вроде предательства.

Я огляделась. Кованое чугунное изголовье, зеркало в рамочке из роз – спальня, привычная с ранних лет. Она была знакома до последнего сантиметра, но сейчас все в ней казалось чужим – потому что никогда больше Ник, темный, красивый, сногсшибательный, не телепортируется в этот залитый солнцем уголок. Я сотни раз ругала его за эту манеру. А теперь отдала бы все на свете, лишь бы он появился снова.

Салем зевнул, потянулся, поскреб когтями звездный узор на одеяле.

«Сабрина, час еще слишком ранний для нагнетания тревог».

Он соскочил с постели, затрусил прочь, открыл дверь носом и пошел искать пропитания. Из кухни в открытую дверь сочился аромат тети-Хильдиной стряпни. Надеюсь, сегодня она никуда не добавит глаза головастиков.

Я со вздохом встала с кровати. Вздремнуть уже не удастся. Быстро натянула легкий свитер и короткую юбку, но не стала, как обычно, крутиться перед зеркалом. Оделась я только потому, что в последнее время в нашем доме всегда было полно народу.

Я вошла в кухню. Увидев меня, тетя Хильда просияла:

– Милочка моя, что-то ты сегодня рановато!

От горячего кастрюльного пара ее волосы закучерявились золотистым облаком. На тетушке был фартук с надписью «Секс-ведьма» – его подарил доктор Цербер, ее приятель. Но при виде моего лица тетушкина улыбка слегка померкла.

Тетя Хильда любила принимать гостей – чем больше народу, тем больше восхищения ее кулинарными шедеврами. А сейчас она осталась единственной из Спеллманов, чья любовная жизнь цвела пышным цветом. Бойфренд моего братца Эмброуза погиб от рук охотников на ведьм. Муж тети Зельды, отец Блэквуд, бежал из страны, а перед этим попытался истребить весь наш ковен. А мой парень сидел взаперти в преисподней.

Но, невзирая на все свои невзгоды, я желала тете Хильде вечного счастья.

Я кое-как выдавила ответную улыбку:

– Доброе утро.

Тетя Хильда заключила меня в объятия. От нее пахло розмарином и полынью, ведьмиными травами и детской любовью. Она погладила меня по голове:

– Садись, я тебе вафель испеку.

Я села за кухонный стол, и мне, несмотря ни на что, стало спокойнее. Как приятно иногда побыть наедине с тетушкой.

Стоило мне это подумать, как дверь распахнулась. Я сначала вздохнула, потом подняла глаза – и просияла.

В этом доме, полном ведьм, был и один человек.

В кухню вошел Харви, один из моих лучших друзей на всем свете. На руках он держал юную ведьмочку по имени Элспет. Она была завернута в одеяло и обвивала его руками за шею.

При виде меня он улыбнулся:

– Привет, Брина!

Я строго сказала себе, что надо ему улыбнуться, и только потом поняла, что при виде него губы сами собой растянулись в улыбке.

– Привет! Не знала, что ты здесь.

Харви усадил Элспет в кресло-качалку, подоткнул одеяло.

– Элспет не хотела оставаться одна, вот я и заночевал у нее в комнате. Мисс Спеллман разрешила. – От смущения он опять назвал тетушку «мисс Спеллман», хотя она уже лет десять требовала, чтобы ее звали Хильдой. – Надеюсь, ничего страшного.

– Конечно, – в один голос отозвались мы с тетей Хильдой.

Мы обменялись улыбками. Три огонька, набиравшихся яркости в отражении друг друга.

Харви присел возле кресла-качалки и шепнул Элспет:

– Хочешь, принесу тебе подушку под спину?

– Хочу, красивый человек, – просияла Элспет.

– Странно слышать, когда меня так называют. – Харви похлопал ее по руке и отправился искать подушку.

Когда отец Блэквуд вознамерился истребить весь наш ковен, его дочь Пруденс спасла всех, кого сумела. И нынче здесь обитали те немногие, кто остался в живых, мои уцелевшие одноклассники по Академии невиданных наук. Они поселились у нас в доме, спали на полу, восстанавливали здоровье после яда, которым пытался отравить их отец Блэквуд. Мои друзья из числа людей поспешили ко мне на помощь. Особенно Харви – картины страдания потрясли его до глубины души, и он охотно раздавал ведьмам еду и лекарства, а иногда переносил с места на место тех, кто не мог ходить сам.

Практически все ведьмы полностью восстановили здоровье. Элспет, я подозревала, тоже, просто она хотела извлечь из ситуации как можно больше выгоды.

Когда за Харви закрылась дверь, Элспет размашисто качнулась в кресле:

– Вы не поверите, какие чудеса мы вытворяли с этим человеком прошлой ночью!

Тетя Хильда выронила деревянную ложку.

– Да неужели? – усомнилась я.

Элспет устремила на меня широко распахнутые глаза:

– Я попросила его остаться на ночь у меня.

– Да неужели? – повторила я с оттенком металла в голосе.

– Он согласился. «Наконец-то!» – подумала я и уже собралась было скинуть платье, но он сказал: «Если тебе страшно, я не оставлю тебя одну». И принес одеяла и горячий шоколад! – В голосе Элспет звенело неподдельное возмущение.

Я спрятала улыбку в ладонь.

– Он положил в горячий шоколад мелких зефирок, – продолжала размышлять над своими ошибками Элспет. – Никогда в жизни ни один мужчина не обращался со мной так! Даже его манера говорить оскорбила бы мою маму до глубины души. Кто знает, какими еще странными делами он вздумает заняться под покровом ночи!

В этот миг вернулся Харви с подушкой. Он услышал последнюю фразу, и на его лице отразилось искреннее возмущение.

– О ком бы ни шла речь, это ужасно.

Элспет с театральным вздохом откинулась на подушку, как будто у нее не было сил даже приоткрыть глаза.

Тетя Хильда щелкнула пальцами – ложка вспорхнула прямо ей в руку – и снова захлопотала у плиты. Харви потянулся следом за ней:

– Как вкусно пахнет.

Я развернулась на стуле и лихорадочными жестами попыталась беззвучно предостеречь Харви, но он уже приподнял крышку и заглянул в кастрюлю. Сейчас случится неизбежное.

– Я готовлю сатанинскую мясную запеканку для всех. Харви, душечка моя, иди попробуй.

– С удовольствием. – Харви осторожно протянул небольшую тарелку. Он не так изголодался, как студенты академии, однако у всех подростков хороший аппетит, и к тому же вся готовка в его доме лежала на его плечах.

– Мне хотелось угостить ребятишек чем-нибудь вкусненьким, – призналась тетя Хильда. Харви кивнул и набил рот. – Поэтому я не стала добавлять в фарш потроха травяной змеи или еще какие-нибудь гадости. Только внутренности королевского питона! Самое лучшее!

Харви замер с ложкой во рту.

– Вкусно? – просияла тетя Хильда.

– Потрясающе, – сдавленным голосом отозвался Харви.

– Что, правда? – приоткрыла глаза Элспет. – Змеиные потроха? Настоящие?

Харви пришел в движение, как ни иронично, со змеиным проворством. Он подхватил Элспет с кресла, усадил за стол, поставил перед ней свою тарелку и сунул в руки ложку:

– Угощайся.

Элспет заколебалась:

– Хочешь поделиться?

– Нет! – отрезал Харви. – Съешь все. Тебе нужно восстанавливать силы.

– Правда? – переспросила Элспет.

Харви с убежденностью кивнул.

Элспет вцепилась в тарелку и прошептала:

– Это и есть настоящая любовь?

Харви потрепал ее по плечу:

– Нет. Это просто змеиные потроха.

И пошел варить кофе. Элспет принялась за еду, радостно взбрыкивая ногами под одеялом. «Пусть ест. Мне меньше достанется», – подумала я, хотя после темного крещения мне стало легче проталкивать в горло ведь-минскую стряпню. Впрочем, в последние дни мне мало что доставалось. Студенты Академии невиданных наук уплетали все подряд как голодные гиены. За это – за то, что держал ребят впроголодь, – я возненавидела отца Блэквуда еще сильнее. Ник тоже жил в академии. Надо было почаще приглашать его на обед.

– Вот, Брина, возьми. – Харви поставил передо мной кофе.

Я прислонилась к его плечу, потом он отстранился и сел рядом. Наконец снял с плеча ружье – в эти дни он часто носил его – и поставил между нами. Я отпила большой глоток кофе.

Салем, мой кот-гоблин, который привык получать сливки, но всегда требовал еще, вспрыгнул на стол и с разочарованием увидел, что кофе у меня черный, как Тропа ночи. Харви погладил его:

– Кис-кис-кис, привет.

«Глупый ты человек, – сказал Салем. – Невоспитанный. Мог бы поделиться змеиными потрохами со мной. Почеши за ушком. Еще, я сказал, еще».

Харви не понимал Салема. Иногда мне казалось, что это и к лучшему. Салем повелительно наклонил голову и ткнулся Харви в ладонь. Тот улыбнулся и почесал за ушком:

– Кто тут самый милый котик?

– Уж точно не Салем, – фыркнула я и зевнула, укрывшись за краем чашки.

– Надо будет раздобыть лашардии, – проговорила тетя Хильда, – и сварить тебе, Сабриночка, успокоительный чай на ночь.

– Что такое лашардия? – спросил Харви.

– Трупная трава, – солнечным голосом сообщила тетя Хильда. – Питается плотью и кровью. Я выращиваю ее на могилах. После чая из лашардии Сабриночка всю ночь спит безмятежно, как младенец. Однако, Харви, дорогуша, будь осторожен, никогда не ешь плоды лашардии. Семена смертельно ядовиты.

– Ладно, не буду, – пролепетал Харви, и тетя Хильда упорхнула. – Она ушла?

Я кивнула. Харви встал и выпил воды прямо из-под крана. Потом сунул голову под струю. А когда вынырнул, на взъерошенных волосах блестели капли, словно после дождя.

– Змеиные потроха… гм. Можно мне хлопьев? Просто чтобы вкус изо рта ушел.

– Тебе что, не нравятся змеиные потроха? – изумилась Элспет.

Харви взял хлопья. Студенты академии с недоверием относились к человеческой пище, упакованной в коробки. Никто из них не прикасался к хлопьям – любимой еде Эмброуза. А мой братец был сейчас далеко. Он вместе с Пруденс отправился искать отца Блэквуда. Найдут – и бывший глава ковена жестоко поплатится за свои преступления.

Эмброуз много лет находился у нас в доме под магическим арестом. Я привыкла видеться с ним каждый день, когда захочется. И теперь очень скучала.

Но скучала я не только по нему. Я хотя бы знала, что он где-то здесь, на этом свете. А не горит в аду, претерпевая неведомые муки.

Я дрожащими руками потянулась к чашке и промахнулась. Харви отложил ложку, склонился ко мне, сплел пальцы с моими. Я сжала его руку.

– Ох, Сабрина, – сказала Элспет. – Отчего ты так грустишь? Неужели из-за того, что Ник в аду?

Студенты академии не понимали, по каким причинам Ник оказался в преисподней, лишь знали, что он там, и все. Почти у всех хватало такта не заговаривать об этом, но Элспет тактом не отличалась.

– Элспет, такими вопросами делу не поможешь, – предостерег Харви.

– А чем тут поможешь? – округлила глаза Элспет. – Ведь Ника больше нет! Бедная Сабрина. У нее остался всего один парень. Да и тот человек, поэтому – не обижайся, человек, я верю, что ты стараешься изо всех сил, – поэтому тебе, наверное, не хватает чародейского секса. Ник Скрэтч в постели был просто огонь.

Мы с Харви поспешно расцепили руки.

– Рад за него, – отстраненно произнес Харви.

Я подкрепила силы глотком кофе. До шестнадцати лет я ходила в людскую школу, а значит, привыкла к человеческим отношениям и к человеческим взглядам на секс. И до сих пор не могла до конца освоиться с привычками ведьм.

Я не скучала по чародейскому сексу, потому что у меня его никогда не было. Как, впрочем, и других видов секса тоже. Ник всегда говорил, что мы пойдем дальше, только когда я на это соглашусь. Мы встречались не так уж долго, и он был очень опытен, а меня это страшило. Да и то нас постоянно прерывали то покушения, то оборотни, то другие смертельные опасности.

Мне всегда казалось, что у нас впереди еще много времени, хватит на все.

Я решительно проигнорировала этот вопрос и перешла к другой теме, затронутой Элспет:

– У меня только один парень.

Элспет кивнула:

– Да, потому что другой канул в преисподнюю.

– У меня только один парень, Ник Скрэтч, и в настоящее время он находится в аду, – разъяснила я.

Элспет нахмурилась:

– Что значит – в настоящее время? Из ада еще никто не возвращался.

Я переглянулась с Харви, потом устремила взгляд на чашку кофе.

– Мы с Сабриной не встречаемся, – торопливо пояснил Харви. – Мы просто друзья.

Я кивнула, не поднимая глаз. Услышала, как Элспет отодвигает тарелку.

– Сабрина, разве ты не любишь этого человека? Все только об этом и говорят. Разве я чего-то не понимаю? Или ты любишь другого человека – этого, гм, Тео?

В ее голосе звучало искреннее недоумение. Придется изобрести вселенную, в которой я встречалась бы с кем-то другим из моих лучших друзей.

– Гм, нет. Я никогда не встречалась с Тео. Я… я встречалась с Харви. Но это уже закончилось.

Я была влюблена в Харви. Но это осталось в прошлом.

– Мы расстались, – добавил Харви. – По-дружески.

Ну конечно. Если хочется одним словом описать, как я воскресила из мертвых его брата, в результате чего Харви узнал о мире магии и упокоил брата своими руками, а потом бросил меня, то это слово будет «по-дружески».

– Но почему? – Я представила себе, как превращаю голову Элспет в репу. – Разве Ник не предлагал тебе встречаться с двумя парнями сразу? Я слышала от Вещих сестер, что он собирается.

– Конечно, не предлагал, – отрезал Харви, укоризненно посмотрел на Элспет и набил полный рот хлопьев.

– Может, он и предлагал что-то подобное, – признала я. Харви подавился хлопьями и закашлялся. – Но я сказала… – Гм, я не ответила отказом, потому что слишком оторопела. – Но так дела не делаются!

Элспет бросила на меня сочувственный взгляд:

– Да, не повезло тебе, Сабрина.

Я допила кофе и сердито уставилась на дно чашки. Харви оставил в покое хлопья и запустил руки в волосы.

– Спасибо, Ник, – прошептал он, глядя в пол. – Даже из ада ты умудряешься ставить все с ног на голову. Как бы ни делались дела у ведьм и иногда у людей в большом городе, какие бы дурацкие шутки ни отпускал Ник – а я знаю, что он меня терпеть не может, – надеюсь, Элспет, в общих чертах ты поняла. Мы с Сабриной добрые друзья! Все очень просто! И не надо ничего запутывать. Вот уже возвращается Сабринина тетушка Хильда, поэтому прекращаем болтать о всяких глупостях.

Я тоже услышала издалека тихое пение тети Хильды. Она вошла в кухню с полными руками фруктов и цветов – одни были кроваво-красными, другие – сиреневыми в темных сердечках.

– Что? Вам, людям, кажется неловким обсуждать секс в присутствии тех, кто облачен властью?

– О боже мой! – воскликнул Харви.

Элспет метнула на него укоризненный взгляд:

– Не надо упоминать ложного бога при дамах!

– Прошу прощения, – пролепетал Харви.

Мы погрузились в молчание. В тишине распахнулась дверь. Все насторожились. Мы наложили на порог множество защитных заклинаний, поскольку здесь жили беззащитные, покалеченные ведьмы. Атаки демонов, бесчисленных охотников на ведьм и самого Сатаны научили нас осторожности. Мало кто сумеет войти сюда.

Плоды и цветы трупной травы посыпались из рук тети Хильды на стол, точно кровавый дождь. Над солонкой и перечницей выросла мрачная тень Салема. Тетя Хильда, воплощение златовласой ярости в фартучке «Секс-ведьма», обернулась к двери.

– Салус! – прошептала она.

Элспет, одетая в ночную рубашку, встала, уронив с колен одеяло:

– Салвус!

Нас было трое. Хотя не могу сказать, что ощущала хоть какую-то магическую связь с Элспет.

– Арденс, – прошептала я.

Вокруг серебряных колец у меня на пальцах вспыхнули крошечные голубые молнии. До чего же легко приходит ко мне адское пламя.

– Дракарис, – прошептал Харви и робко улыбнулся мне: – Это из какой-то телепередачи. Просто хочу тебя поддержать.

Улыбка улыбкой, однако он потянулся к ружью, стоявшему за креслом. Я положила руку ему на плечо, а другую направила на вход. Дверь распахнулась, и тусклое сияние, исходившее из моей ладони, выхватило из темноты, точно прожектор, две фигуры. На пороге стояла испуганная Роз, а позади нее переминался Тео.

– Ой. Простите, ребята.

Роз и Тео были одними из тех немногих, кому я безоговорочно доверяла. Им всегда разрешалось пройти сквозь мои защитные чары.

Под Харви скрипнуло кресло, и я обернулась, убирая руку с плеча друга. Он встал, и его лицо озарилось тихой радостью.

– Привет, дружище. – Он стукнулся кулаками с Тео. Потом обхватил ладонями лицо Роз. – Здравствуй, девочка моя.

И поцеловал мою лучшую подругу в губы. Отстранился не сразу, надолго замешкался возле доброй улыбки Роз, словно ему там очень нравилось. Они вместе шагнули к столу. Рука Харви лежала у нее на плечах. Он взял со стола один из нежно-сиреневых цветков и погладил лепестками блестящие коричневые щеки Роз. Поцеловал цветок, затем вложил стебель ей в пальцы. Харви всегда изобретал мелкие знаки внимания, давая понять, что любовь не покидает его мыслей. Я это помнила.

– Спасибо, – прошептала Роз, вознаграждая его еще одной улыбкой.

– Не прикасайся к плодам, – предупредил Харви. – Они ядовиты.

Роз бочком шагнула к столу и украдкой положила цветок. Приветственно помахала мне.

Я помахала в ответ:

– Не ожидала вас, ребята, в такую рань. Думала, придете попозже.

– Я проснулась рано, – сказала Роз. – А Тео всегда поднимается ни свет ни заря, с петухами. Вот я и зашла за ним по дороге.

– Крестьянский труд тяжел, – пояснил Тео. – Вам, ведьмам, этого не понять.

Он провел рукой по коротко стриженным волосам и направился к столу. Там, увидев Элспет, неуверенно кивнул. Даже сидя она была выше него. На свете много кто был ростом выше меня или Тео, однако я предпочитала думать, что наше присутствие ощущается сразу.

Я, как и Харви, стукнулась с Тео кулаками. Свет у меня на пальцах мигнул напоследок и погас.

– Мы держим похоронное бюро, так что прекрасно тебя понимаем.

Мне пришла в голову шутка о том, что трупы рано не встают, но Харви вряд ли оценил бы юмор, связанный с некромантией. Вот и сейчас – на лестнице послышался топот маленьких бестелесных ножек, и Харви вздрогнул.

– Не волнуйся, Харви, – сказала тетя Хильда. – Это всего лишь детишки-привидения.

По залам академии бродили неупокоенные тени погибших там детей. Мало-помалу они, как и оставшиеся в живых студенты, переселились под наш кров. Как будто нам тут и без них не хватало гостей.

– Меня преследуют призраки детей, – пробормотал Харви, затем обеспокоенно моргнул: – Нет-нет, не буквально. Просто я о них много думаю. Но я их не боюсь!

Тетя Хильда ласково взяла его под руку, успокаивая. Харви с радостным удивлением посмотрел сверху вниз ей на макушку. Для него, кажется, всегда было сюрпризом видеть, что она к нему так хорошо относится. Странно – ведь она давным-давно дала понять, что Харви ее любимчик.

– Предлагаю начать первое заседание нашего Страшного клуба, – объявила Роз, прислонившись к моему креслу.

– Правильно. – Я благодарно улыбнулась ей.

Тео с интересом поглядывал на стряпню тети Хильды, но Харви поспешил отвести его в сторону и одними губами прошептал: «Змеи». Тео в замешательстве воззрился на него.

– Ребятки, вроде бы ваш клуб раньше назывался «Викка»? – спросила тетя Хильда. – Почему вы сменили название?

– «Викка» была школьной организацией, – пояснила Роз. – Занималась поддержкой женщин и борьбой с системными несправедливостями. А Страшный клуб – наше личное приключение.

Тетя Хильда предложила Тео ложечку фарша, но Тео покосился на Харви и благоразумно покачал головой.

– Что значит – приключение?

Тетя Хильда любила интересоваться делами моих друзей из людского мира. Отчасти потому, что тетя Зель-да ясно дала понять: лучше бы у меня в людском мире не было друзей. Вряд ли она о чем-то подозревала.

– Ну… – замялась Роз. – В Страшный клуб входим только мы четверо. Изучаем природу зла и стараемся творить добро.

Никто из моих друзей в людском мире не умел врать.

Я лукаво улыбнулась тете Хильде:

– Может быть, когда-нибудь мы устроим распродажу твоих тортиков. А теперь идемте в наш клубный зал!

– Неужели и вафель не хотите? – вопросила тетя Хильда.

На лицах у Харви и Тео отразился внутренний конфликт. Роз храбро сражалась с искушением вафлями.

– Я хочу вафель, – заявила Элспет. – И хочу, чтобы посланник небес отнес меня на кушетку, где я и съем свои вафли.

– Как меня зовут? – уточнил Харви.

– Охотник на ведьм, – ухмыльнулась Элспет. – Человек.

Харви покачал головой.

– Харви, – снизошла Элспет.

– Видишь, совсем не трудно. – Харви подхватил ее на руки и понес к дверям.

При виде того, как ее парень носит на руках другую девчонку, Роз и бровью не повела. Видимо, понимала, что ей не о чем беспокоиться. Харви в ней души не чает.

Тео и Роз направились к двери. Я шагнула было за ними, но тетя Хильда схватила меня за руку:

– Сабрина, можно тебя на два слова?

Сердце бешено заколотилось, почуяв неладное.

– Конечно.

Осмелившись поднять глаза на тетушку, я встретила ее доброжелательный взгляд, в котором не было ни тени обвинений.

– Я очень рада, что ты проводишь столько времени со своими друзьями-людьми, – прошептала тетя Хильда. – Они помогут тебе отвлечься от мыслей об этой ужасной истории с бедняжкой Ником. Ты поступаешь правильно, моя храбрая девочка.

– Надеюсь. – Я отвела глаза. Тетушки понятия не имеют, какую игру мы с друзьями затеяли.

Я торопливо обняла тетю Хильду и спаслась бегством. Взбежала по лестнице, догнала остальных. Мы поднялись на чердак, в комнату моего братца Эмброуза. Хотя он не показывался уже несколько недель, а нам в доме стало очень тесно, мы не занимали его комнату, и она всегда была готова к его возвращению. Но я понимала: если мне очень надо, братец разрешил бы на время разместиться здесь.

А мне было очень надо.

Последним вошел Харви. Осторожно закрыл дверь, щелкнул замком. Передо мной сидел весь наш Страшный клуб. Мои друзья, самые лучшие, с раннего детства. А теперь они стали моей командой.

Мы скинули на пол подушки и расположились поуютней. Роз поджала ноги, нервными движениями расправила вельветовую юбку. Тео обхватил руками колени, его лицо светилось решимостью. А Харви, положив рядом ружье, подался вперед, поставив локти на колени в потертых джинсах, и устремил на меня внимательные темные глаза. Все трое были мне невыразимо дороги. Все были готовы осуществить нашу тайную затею. Я попросила их о помощи, и они поклялись, что сделают все как надо.

– Итак, Страшный клуб, приступим.

Я подняла руку, и под британским флагом – гордостью Эмброуза – повисла белая доска, которую Роз обычно использовала для проектов. Доска была исписана сверху донизу. Аккуратные строчки Роз, размашистые каракули Тео, мой собственный почерк – летящий и нервный, потому что тетя Зельда учила меня каллиграфии с пяти лет. Харви нарисовал схемы.

Все надписи и рисунки соединялись паутиной линий, прочерченных маркером. И каждая черная линия на белой доске казалась мне дорогой в ад.

Тетя Хильда хотела, чтобы я забыла о случившемся. А я не могла.

И не важно, что я дочь Люцифера, а не Эдварда Спеллмана, как привыкла считать. И что я вообще не из семьи Спеллман. Какая разница? Я решила, что навсегда останусь Спеллман. Буду ведьмой, буду жить наполовину в людском мире, наполовину в чародейском, со своими друзьями, со своими родными, и никогда больше не пущу в ход свои таинственные способности. И буду счастлива.

Но прежде чем я обрету счастье, нужно кое-что сделать.

Мне нужен Ник.

Первым делом я отыщу дорогу в ад. Я должна целиком посвятить себя делу спасения Ника. Ведь именно так он поступил со мной.

Я поглядела на портрет Ника и улыбнулась. Он стоял в элегантном смокинге там, где пересекались все наши извилистые тропинки, и гордо усмехался, как будто не верил, что с ним может случиться что-нибудь плохое.

Ник отдал себя, чтобы в его теле, как в волшебной клетке, был заперт Сатана. Он разрушил планы Люцифера, мечтавшего с помощью дочери завоевать весь мир. Ник наложил на меня чары, потому что любил. Лилит, Мать всех демонов и новая царица ада, унесла Ника в глубины своего царства, чтобы Сатана никогда больше не вернулся и не воссел на трон.

Вот почему Ник очутился в преисподней. Вот почему я была готова на любой риск, чтобы спасти его.

Невыносимо было думать, какие ужасы сейчас с ним творятся.

Преисподняя

Он наступал как будто на меня,

От голода рыча освирепело[2].

Данте

Лилит, царица ада, прекрасно осознавала значимость эффектного вида. Вселенная с ранних лет дает женщинам понять, что их внешний облик ценится куда выше, чем все то, что под ним бурлит.

Теперь, когда она стала публичной фигурой и на нее устремлены все глаза потустороннего мира, представать перед подданными в безмятежно темном облике стало делом жизненно важным. И каждое утро Лилит не жалела времени, чтобы тщательно создать себе лицо.

А лиц было много. Есть из чего выбирать.

Лилит вошла в пещеру, служившую гардеробной, и огляделась. В каменных стенах были прорублены сотни ниш, зиявших, словно раны. В каждой нише стояла золотая подставка. И на каждой подставке висело чье-то лицо, сорванное с одной из заблудших душ. И все эти лица ждали, пока Лилит бросит на них милостивый взгляд. Она могла надеть лицо, ради которого мужчины пошли бы на смерть, или лицо, за один взмах ресниц которого спускались на воду тысячи кораблей и гибли в пламени города. И теперь эта власть принадлежала ей.

Лилит обвела глазами свое царство красоты, и взгляд остановился на одном лице. Оно было задвинуто в нижний ряд и мерцало во мраке жемчужным светом.

Облако темных волос, острые скулы, губы, сейчас обмякшие, но Лилит хорошо помнила, как они кривились. Глаза были по-кошачьи раскосыми, и потому люди считали их зелеными. На самом деле Лилит знала, они голубые. Это лицо она сняла и отложила в сторону, когда спустилась править преисподней, но из сентиментальных соображений все же сохранила. Лицо Мэри Уордвелл.

Это лицо нравилось Адаму. Не первому Адаму, а последнему. Жениху Мэри Уордвелл, который приходил к ней в дом с подарками. Любовь Адама была доброй. У доброты странный вкус, Лилит даже считала его сладким. Но Люцифер уничтожил Адама, и у нее во рту поселился совсем другой привкус.

Но это никому не интересно. Чего стоит любовь Адама, простого человека? Он даже не понял, что женщина, к которой он вернулся, – совсем не та, от какой он ушел. Не распознал в ней грозного демона, похитившего жизнь его возлюбленной. Как и все мужчины, Адам видел только лицо. Вот вам и вся любовь.

Царица ада отвернулась от лица Мэри Уордвелл и выбрала другое. Гладкое как лед, с бледно-золотыми волосами. Лицо Снежной королевы, дышащее зимним холодом, лишенное всяких эмоций. Именно такое лицо она хотела бы иметь в случае, если в гости нагрянет повелитель ада. Владыка Вельзевул относился к новой царице весьма критично, а его наследник, принц Калибан, имел славу самого невыносимого типа во всем потустороннем мире.

Лилит вышла из пещеры, полной лиц. Направилась в тронный зал, а по дороге заглянула к себе в кабинет.

В Гриндейле, нося личину Мэри Уордвелл, она получила повышение от простой учительницы до директора и вдруг обнаружила, что новое высокое положение повлекло за собой огромный объем административной работы.

Как ни странно, в аду происходило то же самое. Когда Лилит долгими столетиями мечтала о безграничной власти, она и представить себе не могла, какую прорву официальных документов придется подписывать. Владыка Вельзевул строчил бесконечные кляузы о войнах, ведущихся в подвластном ему княжестве, и подчеркивал, что, пока на троне восседает Лилит, он бессилен восстановить спокойствие. У Вельзевула было совершенно четкое представление о том, как должна выглядеть власть. По его мнению, у власти мужское лицо.

А письма принца Калибана сочились изысканной вежливостью. И это почему-то раздражало даже сильнее.

Общаясь с владыками ада, Лилит иногда даже скучала по тем дням, когда самой сложной задачей было развратить назойливую душу Сабрины. Эта девица с белоснежными волосами могла кого угодно вывести из себя, но она по крайней мере была одна и не являлась мужчиной.

Лилит понимала: чтобы удержать завоеванную власть, надо быть предельно осторожной.

Мужчины поглядывают на амбициозную женщину свысока, но пребывают в прочной уверенности, что она никогда не сумеет достичь своих целей. А если ей это удается, они поливают ее ненавистью. Мало того что она посмела встать у них на пути, так еще и другим женщинам пример показывает.

Темные владыки преисподней испокон веков грызлись между собой, но теперь объединились. Наверняка готовят заговор, чтобы сбросить ее с трона.

Лилит знавала беды и похуже. Много столетий она жила, чувствуя на шее хозяйский сапог. И не было в аду никого, кого Лилит боялась, за исключением одного.

Люцифер, принц обмана. И теперь он терзал не ее, а другого.

Лилит швырнула высоко в воздух свежее письмо от владыки Вельзевула. Страницы вспорхнули к костяному канделябру, вспыхнули, свернулись в воздухе черными розами и медленно осели прахом возле ног у Лилит. Рано или поздно такая судьба постигнет все империи.

Вот и покончено с бумажной работой.

Лилит распахнула золотые двустворчатые двери. Вот он, тронный зал, средоточие ее власти. Посреди него высится адский пьедестал, а вокруг изысканные статуи сатиров крушат копытами человеческие кости. Всю свою долгую, утомительную жизнь она стремилась сюда, разрабатывала планы, строила козни.

К ней подскочил прислужник-демон, спросил маслянистым шепотом:

– Чем могу служить, моя повелительница?

– Принеси мне на блюде голову владыки Вельзевула, а язык принца Калибана положи в салат, – протянула Лилит. – Справишься?

– Разгромить их адские армии будет нелегко, – промямлил демон. – Я всего лишь жалкий бес… Хотите, принесу вам освежающий коктейль? Или новую душу, чтобы помучить? Могу ли я служить вам более скромным способом, моя владычица, вот что я хотел сказать…

Лилит потеряла терпение еще в четырнадцатом веке и с тех пор не пыталась найти. А сегодня она была гораздо тревожнее обычного. Губы, еще не ставшие привычными, дернулись, и в голове пронеслась мысль: «Нет покоя для нечестивых, а разве есть на свете кто-нибудь нечестивее меня?»

Наконец Лилит приняла решение. Повернулась спиной к адскому пьедесталу, щелкнула пальцами, подзывая демона, указала на роскошное опахало чеканного золота, украшенное перьями павлина и ворона:

– Можешь меня сопровождать. Раздувай искры адского пламени, чтобы освещали мне путь. Пойду навещу нашего гостя.

Надо держать руку на пульсе. Люцифер того и гляди сломает мальчишку. И тогда надо будет действовать решительно.

Никто лучше Лилит не знал, как страшен в гневе ее повелитель. Не привыкший никому служить, своей гордостью создавший преисподнюю, он, обманом очутившись взаперти, даст волю своему бешенству. А последней каплей станет предательство родной дочери. Ее бог мстителен. Все свои силы, всю свою черную ярость он обрушит на того, кто стал ему тюрьмой. Душа мальчишки вот-вот разлетится вдребезги.

Лилит удивлялась, как Нику Скрэтчу удается продержаться столь долго.

Гридейл

В поисках правды самое страшное – отыскать ее.

Реми де Мартен

По самому верху нашего плана освобождения Ника я написала заглавными буквами: «ОПЕРАЦИЯ “ЭВРИДИКА”».

Название казалось мне очень удачным. Мой Ник, питавший страсть к книгам, был бы рад, что я взяла его из литературы. А если даже он не знает этой истории, после освобождения я расскажу ему о том, как музыкант Орфей спустился в подземное царство, чтобы спасти свою возлюбленную Эвридику. Он очаровал загробных стражей своим чудесным пением и добился разрешения увести ее оттуда. Мне казалось, Ник одобрит такую смену гендерной направленности классической истории.

– Первым делом мы должны вычислить комбинацию, которая отопрет врата ада. – Я указала на рисунок Харви в уголке доски – ворота со зловеще распахнутыми створками. – Если найдем верную комбинацию, ворота откроются. Роз отслеживает все варианты, какие я пробую, и вычисляет, у какого из них самые высокие шансы.

– Мы с Харви тут не помощники, – вздохнул Тео. – Математика – не наш конек.

Харви согласно кивнул. Они с Тео были не сильны в математике. Мы с Роз одарили их укоризненным взглядом.

– Идем дальше! – Я указала на рисунок ангела с трубой. – Трубный глас архангела Гавриила откроет врата ада. Надо раздобыть его трубу. Мы с Харви обсудили это вчера вечером.

Харви с готовностью подался вперед:

– Знаешь, некоторые ведьмы, как ни странно, называют меня посланцем небес. По-моему, они хотели бы сказать «охотник на ведьм», но стараются меня не обижать. А когда толпой пришли настоящие охотники и хотели истребить всех ведьм, Сабрина сказала, что они… по большей части ангелы. Так что, наверное, у меня есть некая связь с небом, и я попытаюсь призвать архангела Гавриила.

Харви происходил из длинной династии охотников на ведьм. Поэтому многие ведьмы относились к нему с подозрением. Они не знали его столь же хорошо, как я. Я не сомневалась: мир еще не видел такого охотника, как Харви.

Но Тео не разделил моего энтузиазма:

– Харви, а дальше что? Ну, призовешь ты архангела Гавриила… А потом?

– Попрошу на время его трубу.

– А вам, ребята, не кажется, что архангел может и отказать? Труба его все-таки священная.

– Конечно. – От этого возражения Харви заметно полегчало. – Сабрина разрабатывает способы запугать архангела Гавриила, чтобы отдал нам трубу.

Я кивнула.

– А если ее колдовство не даст результатов, – размышлял Харви дальше, – у меня есть ружье.

У Тео и Роз на лицах нарисовалось, мягко говоря, недоумение.

– Ого… – протянул наконец Тео. – Ну, ребят, вы и напридумывали.

– Харви! – повысила голос Роз. – Полагаю, ты не будешь угрожать ружьем ангелу?!

Харви взял ее за руку:

– Нет, если ты не хочешь, не буду.

– Не хочу! – заявила Роз. – Я как-никак дочь священника, и мне эта идея не нравится.

Вчера я до поздней ночи отыскивала в книгах варианты угроз, какими можно запугать обитателей небесных сфер, и пыталась вспомнить, как я в недавней стычке поступила с охотниками на ведьм. Все было как в тумане, но, помнится, я кричала, что я – меч в руках Темного повелителя и сотру всех вас, ангельских охотников, в порошок.

Возможно, в следующий раз я могла бы выразить это более изящно, однако, пожалуй, не стоит вгонять Роз в смятение.

Она все-таки дочь преподобного. А я – отродье Сатаны. Ей и так приходится много с чем мириться.

Нет, стрелять в архангелов все-таки не вариант. Мой план с угрозами Гавриилу был, конечно, утонченным с инфернальной точки зрения, но сначала надо испробовать менее радикальные способы.

– Круто, – сказал Тео. – Если дойдет до перестрелки с ангелами, я, ребята, вас поддержу.

Харви одарил Тео благодарной улыбкой. Я шагнула к дальней стороне доски, где Харви нарисовал большое голубое озеро.

– Переходим к следующей идее.

Я хлопнула в ладоши, и доска скрылась из виду. Харви отпер дверь. Снаружи просунулась огненно-рыжая голова, увенчанная кружевом из черной паутины, с презрительным выражением на лице.

– Разрешите представить Страшному клубу нашего первого приглашенного оратора, мою тетушку и первую верховную жрицу Церкви ночи, Зельду Спеллман.

Зельда. Леди Блэквуд, как звали ее студенты академии. Но среди них были и такие, кто называл меня Сабриной Морнингстар. Отец Блэквуд и мизинца ее не стоил, точно так же, как Люцифер не стоил моего мизинца. Мы – Спеллманы.

Тетя Зельда посмотрела на меня, и ее поджатые губы едва заметно расслабились. Перевела взгляд на моих друзей – сжались опять.

– Я слишком занята, чтобы тратить время на подобные пустяки, но Хильда считает, что для тебя очень важно поддерживать тесные связки с людьми.

За этим заявлением последовала пауза.

– Тетя Хильда наверняка сказала «связи», – пробормотала я.

Тетя Зельда величественно отмахнулась.

– И то и другое неправильно. Однако я, вопреки своим строгим правилам, все же явилась сюда, чтобы рассказать этим никчемным людишкам историю Озерной девы.

– Мы крайне признательны вам, леди Блэквуд, – вставила Роз. – Страшный клуб поддерживает академический интерес к легендам, в которых женщины выдвигаются на главные роли.

Тео добавил:

– Не какая-то конкретная женщина сама по себе, а вообще – интерес к нерассказанным женским историям.

– История женских историй, – заключил Харви и украдкой бросил взгляд на Роз – убедиться, правильно ли понял ее пассаж. Она показала ему большой палец.

Тетя Зельда встала перед британским флагом, точно перед театральным занавесом, и уверенно повысила голос. Тетушка не питала симпатий к людям, зато руководила инфернальным хором в академии. И к тому же всю жизнь читала наставления мне и Эмброузу. Так что лекторская работа удавалась ей превосходно.

– Как я понимаю, этим несовершеннолетним людям не хватает образования. Вы хоть слышали об Озерной деве?

– Из легенд о короле Артуре, – сказала Роз.

– Монти Пайтон, – добавил Харви.

Тетя Зельда на миг отвлеклась:

– Кто этот Монти Пайтон? Чародей?

– Гм, – запнулся Харви. – Возможно.

– Я знаю Пайтонов, – задумалась тетя Зельда. – Доброе колдовское семейство. Но о Монти не слыхивала. Где ты с ним познакомился?

– Да так… э-э… вообще, – протянул Харви.

На помощь ему пришел Тео:

– А я ничего не знаю об Озерной деве!

Тетя Зельда вернулась в лекторский режим:

– Озерная дева – это малозначительная богиня, которой ведьмы поклонялись, прежде чем посвятили себя исключительно служению Сатане. К Деве часто обращаются пилигримы, ищущие сил для путешествия. Легенды говорят, что у Девы сотни серебристых глаз, которые она никогда не смыкает. Дева всегда видит тебя. И сразу узнает, если поведешь себя недостойно.

Тетя Зельда с наслаждением смотрела, как заерзали люди от ее зловещего шепота. Любит она произвести впечатление.

Однажды я скрестила копья с речной демоницей, и до сих пор, как вспомню, мурашки по спине бегут. А тут – богиня. Это, конечно, дело совсем другое. Богиня наверняка поможет.

– Призвать Деву может любая ведьма, но всем известно, что дело это опасное. Когда ее призвал чародей Мерлин, она устроила испытание ему и его спутнику – человеку по имени Артур – и не нашла в них злых устремлений. Она подарила Артуру волшебный меч, и Артур с Мерлином основали новое королевство и изменили мир к лучшему. Легенда гласит, что тот, кто с чистым сердцем ищет правды, может рассчитывать на помощь Девы, а тех, кого сочтет недостойными, она пожирает живьем.

Лицо тети Зельды озарилось улыбкой. Глаза Тео сошлись на переносице.

– Скоро наступит апрель. Нас ждет праздник в честь вашего ложного бога.

На лице у Роз нарисовался мучительный протест.

– Некоторые ведьмы считают, что для нас это время полно опасностей, но я не считаю, что мы должны безропотно отдать людям наши праздничные дни. У Девы есть имя, ее зовут Эострой. Прежде чем этот месяц стал апрелем, мы называли его Эостремонат и посвящали нашей Деве. В былые времена мы, ведьмы, танцевали с блестящими мечами, повторяя ее имя, и летели навстречу заре. Эостра, Фрейя, Кагуйя, Аустра, Дева с сотней глаз, Сияющая принцесса, Повелительница звезд. Она – белая дева, живущая в водах, ее нельзя обмануть или отвергнуть. Принесите дары к подножию горы, где она живет. И ее глаза, яркие как звезды, увидят, чего стоят ваши души.

Тетя Зельда опустила воздетые руки. Свет, озарявший ее лицо, слегка померк, когда она вспомнила, что обращает свою речь к существам, которых считает недостойными.

– Вопросы есть?

«Я – меч в руках Темного повелителя». От этой мысли меня пробрала дрожь.

– Озерная дева всегда дает мечи?

– Нет, Сабриночка. По-моему, совершенно очевидно, что она дает каждому просителю то, что ему сильнее всего необходимо. Я слышала, однажды она подарила одному музыканту прекрасную песню. Дева всегда знает, кого чем одарить.

– Что-то вроде персонального магазина для отважных путешественников, – заключила Роз.

– Какой ужас! Только люди могут таким образом описать характер древней богини, – возмутилась тетя Зельда. – Но, в сущности… правильно.

И она одарила Роз кивком с точно отмеренной дозой одобрения.

– Ну что, люди, вы удовлетворены? – Тетя Зельда сверилась с большими карманными часами из чеканной латуни. – Мне нужно время, чтобы собраться с силами перед новой встречей со студентами. В целом я восхищаюсь всеми ведьмами и уважаю их. А по отдельности мне хочется придушить во сне каждую из этих голосистых невоспитанных дряней.

Тетя Зельда никогда не одобряла, что я приглашаю в гости своих друзей. Ей достаточно изматывала нервы необходимость держать бразды правления тем, что осталось от нашего ковена. Она стала новым предводителем, а это большая ответственность.

Лидерство – дело сложное. Мне вспомнилась Лилит, новая царица ада, в короне из золота и костей, сверкавшей на темных волосах. Она унесла Ника живьем в преисподнюю, и багровый изгиб ее улыбки каждую ночь маячил перед моим взором, словно отпечаток тьмы. Интересно, получила ли Лилит, взойдя на трон, все, о чем мечтала?

Я не доверяла Лилит, хоть она и помогла мне одолеть Люцифера. А вот тете Зельде доверяла. Тетя Зельда не может править ковеном хуже, чем отец Блэквуд. Потому что хуже уже некуда.

– Спасибо, тетя Зельда. Мы теперь чувствуем себя просветленными. То есть протемненными.

Тетя Зельда посмотрела на меня вопросительно. Я понимала, почему на самом деле она устроила эту лекцию. Потому что тоже за меня беспокоилась.

– Мне это стоило немалых усилий. Но я не возражаю. – Она удостоила моих людей кивком и покинула чердак Эмброуза, прищелкнув каблуками, изогнутыми в виде серебристых змеек.

Я дождалась, пока дверь закрылась:

– Правда, идеальный план? Мы призываем Деву, и она дает нам все, что надо, чтобы спасти Ника. Вспомните об Орфее – он исполнил песню, и его допустили в потусторонний мир. Ему разрешили забрать Эвридику, и если бы он не оглянулся, то спасение удалось бы. Мы могли бы выучить эту песню. Или, например, взять врата ада штурмом, пустив в дело волшебный меч. Дева даст нам все, что понадобится.

Я обвела взглядом друзей, ожидая ответных восторгов, и была разочарована.

– Погоди-ка. Так Орфей все-таки не сумел спасти Эвридику?

– Гм… Нет.

Наверное, «Операция “Эвридика”» – все-таки не самое удачное название. Я плюхнулась на груду подушек рядом с друзьями.

– Спасибо, – сказал Харви. – Полезная информация.

– Чем же она полезна? – недоуменно спросила Роз.

– Орфей был один, – пояснил Харви, – а у Сабрины есть мы. Вместе мы справимся.

Мы придвинулись друг к другу и все вчетвером обнялись. Я зарылась лицом в плечо Харви, как привыкла делать всегда, если мне нужны были силы. Потом выпрямилась и осмотрелась.

– Ну как, договорились? Я отыщу заклинание, которым можно призвать Озерную деву. И завтра начнем.

– Давайте, – поддержал Харви.

– Все лучше, чем стрелять в ангелов, – глубоко вздохнул Тео.

Роз хранила молчание.

– Роз, я справлюсь, – сказала я как можно увереннее. – Я сумею ее призвать.

Роз еще раз обняла меня, но как-то боком.

– Я в тебя верю. Просто хочу спросить – не сочти меня занудой, но… Когда мы вытащим Ника из преисподней, что будем делать дальше? Ведь он… э-э… одержим Сатаной?

– Роз, мы это уже обсуждали, – перебил Тео. – Будем решать неразрешимые проблемы по порядку, одну за другой.

– Когда придет время, я запихну Сатану в кого-нибудь еще! – заявила я. – И все будет хорошо.

На лице Роз не читалось убеждения.

– Может, в какого-нибудь политика? – предложил Харви. – Самого плохого.

– И верно, – восторженно согласилась я.

– Харви, – сказала Роз, – по-моему, похищение злых политиков идет в одном ряду с отстрелом ангелов.

Тео расхохотался. Мы с Харви обменялись грустными улыбками. Я поднялась на ноги, снова опустила белую доску и выложила библиотечные книги, похищенные из академии. Мы углубились в них, выискивая заклинание, призывающее Деву. А когда нашли, время уже клонилось к ночи.

Роз и Тео поспешили домой ужинать, но Харви сказал, что отец сегодня работает в шахте. Он поцеловал Роз на прощание и снова сел со мной на ступеньках чердака. Я стала учить наизусть заклинание Озерной девы. А Харви достал блокнот и нарисовал женщину в белом.

Я с головой погрузилась в работу и не сразу заметила, что Харви напряженно заерзал. Вскинула голову, выглянула в коридор, прикидывая, откуда исходит угроза.

К нам бледной когортой приближалась компания детей-призраков, их возглавлял Квентин – мальчик-привидение, которого я знала лучше всех. Харви взирал на мертвых детишек с невыразимым ужасом.

В академии дети-призраки были явлением обычным, и я к ним давно привыкла.

– Здравствуйте, мисс. Здравствуйте, сэр. – Квентин был очень вежливым мальчиком.

– Привет, – улыбнулась я.

– Гм, – поперхнулся Харви. – Привет.

Когорта призраков подошла ближе. Их окутывало холодное облако тумана.

– Можно посмотреть твой рисунок? – прошелестела девочка с тиной в волосах.

– Да, – неуверенно произнес Харви. – Конечно.

И протянул блокнот. Дети-призраки стали с восторгом перешептываться. Харви, просветлев, показал им еще несколько картин. На одной была я.

– Я бы хотел нарисовать портрет мисс Сабрины, – попросил Квентин.

Харви достал пачку восковых мелков и протянул Квентину. Снежно-белые пальцы призрака прошли сквозь мелки. Квентин грустно вздохнул.

Между бровями Харви залегла складка.

– Погоди-ка. – Он раздавил в ладони зеленый мелок и протянул Квентину раскрошенную массу. – Попробуй теперь.

Квентин легко взял с ладони призрак уничтоженного мелка, и его лицо озарилось бледными искорками радости. Харви стал крошить мелки один за другим и протягивал другим привидениям.

В задних рядах что-то замерцало. Появилась последняя девочка-призрак.

При жизни ей было лет шесть, не больше. Вокруг исхудавшего бледного лица вились черные локоны. Во впалых глазах стояла тьма, плескалась от края до края. Она была похожа то ли на девочку из фильма «Звонок», то ли на одержимую фарфоровую куклу.

– Лавиния редко разговаривает, – сказал Квентин.

– Может, стесняется? – Харви протянул ей последний раздавленный мелок. Лавиния робко потянулась к яркому пятну и к его доброй улыбке. Осторожно приблизилась, облокотилась на его колено. Он выгнул ладонь над ее курчавой головкой и шепнул: – Я тоже стеснительный.

Квентин кашлянул:

– Мисс!

Я склонилась к нему. Меня не пугало, что он призрак, все самое худшее, что могло произойти, уже осталось позади.

Но Квентин явно был чем-то обеспокоен.

– Все-таки Лавиния иногда что-то говорит. Когда мы ложимся в наши могилы, она не дает нам отдохнуть, то и дело бормочет: «Убей, убей, убей».

Я в тревоге обернулась к Харви. Лавиния, кошмарное дитя, рисовала – прямо на стене – обезглавленное тело, плавающее в красном озере.

– Частенько рисунки помогают нам выкинуть что-либо из головы, – с сочувствием произнес Харви. – Я, например, иногда рисую демонов. Хочешь, нарисую тебе демона?

Лавиния еле заметно кивнула, тряхнув кудряшками. Видимо, хотела.

– Харви, можно тебя на пару слов?

– Конечно, Брина.

Он встал, потом с удивлением опустил глаза. Девочка-призрак протянула полупрозрачную белую ручку, не больше кукольной, и схватила его за джинсы.

– Покорись мне, человек, – проскрежетала она голосом сухим, как гравий, зловещим, как стук древних костей. По лицу пошла рябь, как по воде, сквозь кожу проступили длинные клыки.

Харви отпрянул и чуть не свалился с лестницы. Я собрала в ладонь магию.

– Сабрина, не надо! – Он резко повернул голову.

Я предпочла бы услышать: «Сабрина, попробуй!» Опустила руку, но все-таки держала магию наготове.

Из перекошенной пасти донесся детский шепоток:

– Я тебя напугала, да?

– Ты меня удивила, – поправил Харви. – Я… я не из пугливых. Ты же не нарочно стала такой страшной, правда? Как Мэрроу. Она супергероиня. Мэрроу очень страшная на вид, зато такая классная! А хватать людей все-таки не следует.

Грозная маска обмякла.

– Побудь со мной, – жалобно пролепетала девочка-призрак.

Харви присел рядом с ней.

– Я скоро вернусь. Веди себя хорошо. Подожди меня.

Он пошел ко мне, а девочка стояла и смотрела ему вслед. В этих черных провалах глаз было трудно что-то прочитать, но мне показалось, что они полны грусти.

Я потащила Харви вниз по лестнице.

– Ну и напугала она меня этим своим «Покорись мне, человек»!

Он пожал плечами:

– Дети часто говорят всякие странности. Мне соседка рассказывала.

При малейшей возможности Харви всегда старался заботиться о людях, защищать и оберегать. Он боялся, что его сочтут трусом, но я-то знала, какой он храбрец.

И если он нашел в себе силы не бояться привидений, я была только рада.

– Брина, что ты хотела мне сказать?

Мне пришла в голову другая тема:

– Сегодня утром за завтраком, когда зашел разговор о Нике…

Харви побелел:

– Не желаю об этом ничего слышать!

– Ты сказал, что он тебя терпеть не может. С чего ты взял?

Харви неловко пожал плечами:

– Я от него тоже не в восторге.

Я изумленно уставилась на него:

– Тебе не нравится Ник? Разве его можно не полюбить? Ведь он такой потрясающий!

Лицо Харви исказила гримаса, которую я не смогла прочитать, и тут же пропала.

– Верно, – сказал он наконец. – Ведь Ник все-таки твой парень. Естественно, он тебе нравится.

– Он всем нравится! Тебе тоже, правда?

В моем поле зрения возникла Агата. Она пыталась незаметно для нас пробраться к кухонной двери. Замысел не удался, и она устремила на меня гневный взгляд. А с Харви старалась не встречаться глазами.

– Он мне нравится гораздо больше, чем ты, Сабрина, – заявила Агата.

Мимо нас вереницей прошли студенты академии. Элспет еле заметно помахала Харви.

– Мне тоже нравится Ник, – вставила она. – Он такой сексуальный.

– Он пример для всех нас, – поддержал ее Мелвин.

– Фантастика, – проговорил Харви. – Прямо-таки луч света в ведьмовском царстве.

Я взирала на Харви с растущим огорчением. Мне и в голову не приходило, что Ник своей безукоризненностью может внушать неприязнь.

– Ты злишься, что он в тот раз перепутал твое имя? Прости, Харви, нам всем приходится держать в голове очень многое. У Ника полным-полно знакомых, его обожает весь свет…

– Рад за него, – перебил Харви. – К твоему сведению, это случилось не в первый раз. Он нарочно называет меня неверным именем, просто чтобы позлить. Потому что мерзавец.

– Ник ни за что бы так не сделал! Он такой милый! – Я запнулась. – Точнее, со мной он всегда очень мил.

Мне не приходило в голову, что человек, столь близкий ко мне, как Харви, может смотреть на Ника совершенно другими глазами. Если Харви действительно терпеть не может Ника, хочет ли он вообще возвращать его?

Я тяжело опустилась на нижнюю ступеньку. Тетушки очень заняты, им не до меня. Эмброуз уехал. Ник в преисподней. Мои друзья-люди – единственные, от кого я могу ждать поддержки.

– Боже мой. – Харви опустился рядом, взял меня за руку. – Прости, Брина. Я же видел, как поступил Ник. Я знаю, что он хороший парень.

– Самый лучший, – прошептала я.

– Просто… он разговаривает со мной, как с идиотом.

– Он не считает тебя идиотом, – заверила я Харви. – Когда мы вернем Ника, вы, ребята, подружитесь.

Губы Харви дернулись.

– Подружимся или нет – это не важно. Я понимаю, что для тебя, Сабрина, он самый лучший на свете, но твоего мнения не разделяю. – Харви ободряюще пожал мне руку и заговорщически шепнул: – И все-таки мы его вернем.

Ко мне вернулись силы, и с помощью Харви я снова поднялась на ноги. Мы вошли в кухню. Тетя Хильда кружилась возле плиты как заводная.

– Кто-то здесь бесстыдно врет! – громовым голосом сообщила она.

Мы с Харви застыли как вкопанные.

Лицо тети Хильды расплылось в солнечной улыбке:

– Это я! Сказала, что готовлю запеканку с мясом, но на самом деле состряпала нечто необыкновенное. Разрешите представить… Пирог «Змеиный глаз»!

Тетя Хильда с гордостью выставила деликатес на стол. На хрустящей румяной корочке был выложен узор в виде пентаграммы. И на каждом лучике пентаграммы пламенел взрыв. Из золотистого теста выглядывали змеиные головы, пялили глаза-бусинки, ощупывали воздух раздвоенными язычками. Студенты академии разразились ахами и охами.

– Меня сейчас стошнит, – прошептал Харви. – Пойду лучше с детишками поговорю.

Чтобы порадовать тетю Хильду, я взяла кусок змеиного пирога и села рядом с Агатой. Возле Агаты и Доркас часто оставались свободные стулья, словно они нарочно приберегали местечко для Пруденс.

Агата шепнула наигранным девчачьим тоном:

– Чего вы там говорили про Ника?

Вещие сестры любили Ника. Когда-то встречались с ним. Все трое одновременно.

– Просто обсуждали, какой он был классный.

Я поймала себя на том, что говорю о нем в прошедшем времени. Как будто Ник умер.

– Мало сказать – классный, – подхватила Агата. У меня зародилась улыбка. – Он был гордостью академии. Мог бы стать лучшим учеником, примером для всей школы, если бы ты не сбила его с пути. Потом твоими стараниями его выгнали. И в довершение ты его, можно сказать, убила, и даже хуже. Перед Ником расстилалось прекрасное будущее, ярче, чем утренняя звезда. А ты разрушила всю его жизнь.

Я отодвинула тарелку со змеиным пирогом и побрела наверх, туда, откуда слышался голос Харви. Он сидел на чердачной лестнице с девочкой-привидением. Я прислонилась к стене и стала украдкой смотреть на них.

– Сердечко мое сладенькое, хочешь, расскажу сказку о храброй леди-рыцаре и девочке с драконом?

Лавиния ответила замогильным шепотом:

– Я тоже хочу дракона.

– От дракона никто бы не отказался, – усмехнулся Харви.

Лавиния придвинулась ближе:

– Дракона, сделанного из тьмы!

– Дети. Всякие странности, – одними губами прошептал мне Харви над головой привидения.

Я улыбнулась. Какой же он очаровательный. Потом выпрямилась.

Харви был очарователен объективно, сам по себе, как пингвины. Для всех, а не конкретно для меня одной. И только Ник старался привлечь к себе именно меня.

Я поднялась мимо Харви и Лавинии на чердак, сняла с белой доски портрет Ника. Хотелось, чтобы он хоть как-то, хоть в чем-то был со мной. Ведьмы обычно не делают парных селфи. У меня не осталось ни одной его фотографии, только этот рисунок.

– Привет. Ты меня слышишь? – шепнула я рисунку и кончиком пальца прикоснулась к его лицу.

Прижав портрет Ника к сердцу, бегом спустилась к себе в комнату. Покружилась с ним, как будто мы танцуем вместе, потом бросилась на кровать и поднесла рисунок к свету. Ник был изображен в смокинге, том самом, в котором пригласил меня на танец в День влюбленных. Черные волосы были зачесаны назад, и он улыбался – точно так же, как если бы смотрел на меня. В ответ на его улыбку мне всегда хотелось улыбнуться. Он такой красивый.

«Луч света в ведьмовском царстве», – прозвучал у меня в голове голос Харви. А ведь и правда.

Такая фантазия возникает у каждой девочки, которая приходит в новую школу, верно? О том, что в первый день ты переступаешь порог, и тебя замечает парень. И не просто парень. А тот самый – красивый, талантливый, звезда всей школы. Парень, который мог бы заполучить любую девчонку – точнее, в случае с Ником, всех сразу, – а остановил свой выбор на тебе. Мгновенно вспыхивают искры. Целый фейерверк. Я говорила Нику, что встречаюсь с Харви, но все-таки была польщена. Мне казалось, Ник разглядел во мне что-то особенное.

А оказалось, встречаться со мной Нику велел Люцифер. Но это не имело значения. Меня вообще не волновало. Ведь теперь Ник любит меня.

Харви сказал, Ник для меня самый лучший на свете. Насчет самого лучшего не уверена – я что, должна выбирать, кого из тетушек люблю сильнее? – но, несомненно, он в первых строчках рейтинга.

Вот только Ника больше нет в этом мире.

Он стал недосягаем.

«Только позволь держать тебя за руку», – сказал он, когда пригласил меня на свидание, и вызвался сделать все, что я только захочу.

Я не так уж часто держала Ника за руку. Только время от времени, когда он был особенно мил. Обычно мы прогуливались вместе. Мне казалось, что именно так и должна себя вести сильная, крутая пара, ведьма и чародей – идти бок о бок, но независимо друг от друга. А теперь я жалела, что не брала его за руку почаще.

Мы с Харви держались за руки каждый день, когда он провожал меня домой из школы. С самого раннего детства шли рука об руку, безоговорочно доверяя друг другу. Между мной и Ником такого не было. Но непременно будет.

А теперь я искала в памяти ласковое имя для Ника. Я никогда не давала ему никаких прозвищ, а он звал меня малышкой и Спеллман. Может, надо было придумать, Нику понравилось бы. Мне вспомнилось, каким голосом, ровным и нежным, Харви рассказывал сказку девочке-привидению.

– Мы придем за тобой, милый мой, – сказала я Нику. – Ни о чем не беспокойся.

Преисподняя

Так горек он, что смертьедва ль не слаще[3].

Данте

В преисподней было полным-полно книг, которые Ник уже прочитал и так и не заинтересовался. Даже те, которые когда-то понравились, здесь, в аду, казались совсем другими: умные фразы стали неуклюжими, красивая поза героя потеряла лоск, смысловая глубина исчезла. Он не сразу понял, почему это происходит. Дело было в том, что на самом деле то, чем он сейчас занимался, не было чтением. Он просто вспоминал, как читал их раньше, и разум заполнял пробелы деталями, которые плохо вставали в общую картину.

Ник вздохнул, запустил руку в волосы, отшвырнул еще одну книгу. Он нарочно обращался с книгами без уважения и не видел в этом ничего плохого, потому что они все равно были потусторонней иллюзией. Эта пещера издевательски напоминала библиотеку в Академии невиданных наук, где книги учили его жизни. Из каждой стопки щерились насмешливые тени. Уголком глаза он видел, как черные строчки на белых страницах становились серыми и горькими, как пепел.

Заполучить бы хоть одну настоящую книгу. Хоть одну.

Будь возможность, он бы выбрал Шекспира. Похоже, тот писал об очень многих важных вещах. Тот человек говорил о Шекспире, как будто всем известно, кто это такой. Нику не без труда удалось раздобыть книгу, но отец Блэквуд уничтожил ее, и прочитать удалось немного. Потом Сабрина упоминала о Гамлете – очевидно, не самое распространенное среди людей имя, – и из ее слов Ник заподозрил, что этот Гамлет плохо кончил. Ник давно искал книгу о Гамлете.

Ну, уж Ромео и Джульетта наверняка должны быть счастливы.

Ник выбрал бы Шекспира, но согласился бы и на любую другую книгу.

Для Ника воплощением ада была библиотека, в которой нельзя было найти покоя. Он искал и искал, хоть и понимал, что это бесполезно. Наконец его взгляд вместо очередной книги упал на дверь. В аду повсюду были двери.

От некоторых дверей он старался держаться подальше. Когда он валился с ног от изнеможения, эти двери возникали перед ним, суля избавление. Они были из стальных прутьев, сквозь которые призывно маячили тени. Эти двери вели в клетки. Нику отчаянно хотелось распахнуть дверь клетки, но он не доверял собственным порывам. Слишком уж сильно хотелось.

А эта дверь была из резного дерева. Обыкновенная библиотечная. Ник подергал за ручку.

Порыв холодного зимнего ветра распахнул дверь и вышвырнул Ника наружу. Ноги увязли в снегу.

«Неужели опять?» – в отчаянии подумал Ник.

Ветер завывал, как стая волков.

Черная ночь была пронизана острыми стрелами падающего снега. Казалось, Ник смотрит сквозь прорехи темного занавеса в холодную белую пустоту. За спиной осталась хижина, в которой лежали родители.

Родители умерли давным-давно. Даже его воспаленному взору стало заметно, что лица у них уже совсем не такие. Он пытался обманывать себя, считая, что им просто холодно, но, когда тела начали медленно распухать, отрицать очевидное стало уже невозможно.

В горах он чувствовал себя совсем-совсем маленьким. Беспомощным ребенком. Он присел, дрожа, на камень среди снегов и стал ждать неизбежного.

А пришла она. Его фамильяр, единственный, какой был у Ника за всю его жизнь.

Он был последним из древнего, могущественного колдовского семейства. Наследник вековой силы династии Скрэтч, рожденный под кровавой луной в дремучем лесу, он нашел приют под кровом давно оскверненной церкви. Она пришла той же ночью. Наутро родители увидели, что рядом с их сыном, свернувшись калачиком в колыбельке, выдолбленной из дерева, спит волчица.

Родители часто рассказывали сыну о том, как появилась Амалия. Они гордились своим сыном, который от рождения был наделен такой сильной магией, что с первым своим вздохом призвал фамильяра. Но другие ведьмы предостерегали: волк-оборотень – очень опасный фамильяр. Гоблины, становившиеся фамильярами, обычно принимали облик, лучше всего подходящий для своих подопечных, но вервольф одновременно и слишком похож, и слишком непохож на человека. Их переменчивая форма отражала разлад в сердце. А сердце с внутренним разладом может впасть в жестокость.

Но родители были в то время столь же высокомерны, как сейчас он сам. Они лишь посмеялись над опасностями. Если Амалия чудовище, тем больше славы получит их сын, приручив ее. Предостережения низших ведьм не вселили в них страха.

Другой жизни Ник не ведал. Амалия была для него привычна и любима, как лунный свет в лесу. Он сделал первые шаги, держась за ее темную жесткую шерсть. Родители были вечно чем-то заняты, далекие, важные. Вместо сказок на ночь он слушал ее охотничьи истории – она рассказывала их таинственным шепотом, понятным только ему. Для других детей она была огромная и страшная, но Ник ее не боялся.

– Моя Амалия, какие у тебя большие зубы, – говорил он. Она ласково покусывала его, играла с ним, лязгая могучими челюстями в сантиметре от тела мальчика, и Ник смеялся.

Они заменяли друг другу целый мир. Но со временем Нику захотелось увидеть мир пошире. Он научился быть обаятельным, привлекать к себе других, хотя они и побаивались волчицу.

Может быть, Ник с самого начала был сам в этом виноват. Амалия сердилась и стала обижать его товарищей по играм. Даже родители Ника мало-помалу засомневались, правильно ли поступили, допустив к детской колыбельке большого злого волка.

У родителей возникла мысль посадить ее в клетку. Амалия мысленно рисовала ему, как это будет. Не бегать им больше по лесам тихими ночами, когда ее шкура серебрится в лунном свете. Не видать простора и свободы, только тьма, клетка да безнадежный рык. Между ними навеки вырастет стена из мрака и железа.

И Ник встал на ее сторону. Сделал, как она просила. Уговорил родителей отвести их в горы, где Амалия будет свободно бегать с волчьей стаей, давая выход агрессии. Пообещал, что, когда они вернутся домой, он позволит запереть ее в клетку. Ник солгал, и в этой одинокой хижине, где никто не мог прийти на помощь, родители заболели. Он тоже заболел, но поправился, а родители не смогли.

И тогда, и потом он говорил себе: им просто не повезло заболеть в горах. Амалия тут ни при чем. А если виновата она, то, получается, он тоже виноват в их смерти.

Родителей не стало. Ник долго лежал в хижине рядом с их мертвыми телами, потел в лихорадке, жалобно скулил, зовя на помощь. И наконец стал готов на все, лишь бы остыть. Вышел, шатаясь, на снег, рухнул на колени. Хотел было лечь, растянуться на этом холодном одеяле, уснуть вечным сном под темной, прохладной ладонью ночи.

И вдруг услышал вой. Леденящий душу сильней, чем завывание ветра. И увидел, что по снегу мчится волчья стая, направляется к нему, а ведет их Амалия. И на миг он поверил, что она пришла его спасти, что она отведет его домой.

Но потом Ник увидел ее глаза и все понял. Возвращения домой не будет. Она завела его туда, куда с самого начала и хотела.

«Никто за тобой не придет, – сказала Амалия. – Никому нет дела, что ты лежишь здесь. Так и умрешь один. И ничего от тебя не останется, ни единый знак ни в одном из миров не расскажет, что ты был на свете. Ни капельки крови на снегу, ни детского крика на ветру, ни шепота, ни слезинки. Так и исчезнешь».

Амалия оскалила зубы. То ли в улыбке, то ли в рыке. Какие они длинные.

«А можешь пойти со мной».

У него не было сил встать, но он собрал в кулак всю волю Скрэтчей. «Вставай, – приказал он себе. – Если не встанешь, дело плохо». Ник, шатаясь, поднялся на ноги и побрел вслед за волками.

Это был чистейший эгоизм. Не хотелось превращаться в ничто. Ему бы проявить силу, сохранить верность родителям. Остаться, не идти вслед за ней. Но он ушел.

Вот и теперь Ник снова стоял на том месте, где когда-то отпраздновал труса, под падающими хлопьями холоднее любого снега. Напряг все силы, дожидаясь Амалию.

Но раздался другой голос.

– Ник, мальчик мой, – звала из хижины мать. Она научила его читать, научила первым заклинаниям. Он не мог вспомнить голос отца, но ее голос хорошо сохранился в памяти. – Бедняжка мой. Тебе же очень холодно. Иди скорей ко мне.

– Разве ты не… – Ник с трудом шевелил пересохшими в лихорадке губами. – Разве ты не умерла?

Дома мать часто сидела в библиотеке, читала книги по колдовству. Он помнил, как красиво падали на страницу ее длинные локоны, а лицо всегда было обращено не к нему, а в другую сторону. Волосы у нее были гладкими, как полночный водопад, не то что у Ника, чьи буйные кудряшки так и норовили встать торчком. Ник страстно мечтал, чтобы она обратила на него внимание, поэтому взбирался на соседний стул и тоже заглядывал в книги. Когда подруги матери узнали, как рано он научился читать, все говорили: какой он у вас талантливый. «Естественно», – улыбалась мама.

Ему хотелось снова почитать книги вместе с ней.

– Глупыш, я не умерла, – заверила мама. – Это был сон, навеянный лихорадкой. Ты болел, вот тебе и мерещились всякие ужасы. А я жива и здорова. Я отведу тебя домой. Ничего этого на самом деле не было, честное слово. Открой дверь. Входи, здесь тепло.

Ник обернулся и сквозь прутья решетчатой двери посмотрел на мать. Ее лицо было исполосовано тенями, но все, что надо, он разглядел. Глаза глубоко ввалились, кожа казалась желтее пергамента. Из обмякшего рта торчали зубы, как у черепа.

Ведьмы постарше, помнившие ее, говорили, что красотой Ник пошел в мать. Обычно Ник лишь улыбался. Внешность приносила ему много пользы. Главное, она нравилась Сабрине. Но иногда, поймав в темных зеркалах мимолетное отражение, Ник совсем не радовался замеченному сходству.

– Ты мертва, – сказал он матери. – Я не помню, какой ты была. Не могу воскресить в памяти даже твое лицо.

Он отошел от клетки, в которой сидела мать. Не оглянулся, когда покинул родителей в первый раз, не оглянулся и сейчас.

– Мог бы придумать что-нибудь получше, – бросил Ник Сатане и зимнему ветру.

Вкладывать ласковые прозвища и мягкие слова в уста матери – значило оскорбить ее память. Ник помнил не так уж много, однако знал, что всегда гордился ею. Мать была настоящей ведьмой, всем сердцем преданной Темному повелителю. Родители никогда не говорили Нику, что любят его. Говорила только Амалия. «Я тебя люблю, – повторяла она всегда – от колыбели до гор. – Только я одна и люблю тебя, поэтому ты мой».

Когда он болел или сердился, Амалия была терпелива, давала ему столько внимания, сколько он просил. Ему не хотелось терять ее. Может, именно это и притягивало к нему Амалию – невысказанная слабость, скрытый глубоко в сердце страшный изъян. Больше всего на свете Нику хотелось того, о чем ни одна ведьма и ни один чародей не может и мечтать.

Быть любимым. Может быть, это болезненное желание и приводило Ника сюда. Снова и снова.

И что бы ни случалось в преисподней, Ник опять оказывался здесь. В холодных заснеженных горах. Ждал Амалию, ждал того момента, когда отдастся на ее милость.

Он снова стоял на коленях. Хотя не помнил, как упал.

«Вставай, – устало приказал себе Ник. – Если не встанешь, дело плохо».

Он встанет. Подождет еще минуточку – и встанет. До чего же он устал.

Ведьмы не должны плакать, а в горах это вообще бесполезно. Слезы на лице замерзают. Волки не ведают жалости. Плакать он не мог.

Он, как и все ребята из Инфернального хора, привык молиться Сатане. А теперь, когда он восстал против Великого мятежника и держал его взаперти в собственном теле, возносить молитвы стало вообще бессмысленно. Однако Нику все равно захотелось помолиться – сцепить руки, воззвать к некоему высшему разуму, у которого сил побольше, чем у него. Помолиться не за себя, а за ту ведьму, которая была ему дороже его самого.

«Пусть она будет свободна и счастлива. Пусть не натворит ничего опасного, пока я не могу ее защитить. Пусть этот глупый человек не втянет ее ни в какие свои идиотские планы».

У всех отношений бывают взлеты и падения, читал когда-то Ник. И обнаружил, что это чистая правда. Ник, например, состоял в отношениях с Сабриной, самой восхитительной девушкой на свете, но был вынужден иметь дело с тем парнем – самым невыносимым среди людей. И нет сомнений, что в эту самую минуту этот болван впутывал Сабрину в какие-нибудь новые беды, хотя, казалось бы, то, что произошло с Ником, должно было научить его осторожности. Пусть сидят по домам и не придумывают никаких авантюр с жестокими двойниками или динамитом.

Хотелось думать, что Сабрина сидит дома, в кругу своей семьи.

Ник склонил голову под леденящим ветром и стал ждать волков.

«Только бы с Сабриной ничего не случилось. А уж я как-нибудь выдержу».

Гриндейл

Лунная дева была для него красивее всех женщин на свете; все прочие меркли перед ней.

“Рубщик бамбука и лунная дева”

Глубокой ночью мы с друзьями пошли в лес призывать богиню. Было темно. Черный купол неба ближе к востоку переходил в грифельно-серый, сквозь ажурные кроны проглядывали звезды. Даже деревья, под солнцем одетые в свежую зеленую листву, сейчас, в отсутствие света, казались призрачно-серыми.

Заря, пограничье между днем и ночью, – лучшее время для призывания или изгнания духов.

– Как в старые добрые времена, – сказал Тео. – Опять Сабрина заманивает нас в лесную чащу, где нам совсем не место. Отец говорит, мы могли случайно наступить на медвежий капкан.

Роз усмехнулась:

– А мой отец всегда говорит, что я не должна водиться с ребятами, которые могут сбиться с пути истинного.

Они с Харви шли рука об руку по кочковатой земле. Он то и дело останавливался, помогая ей переступить через древесные корни.

– А моя тетя Зельда говорит, что негоже мне водиться с никчемными, недолговечными людьми.

У меня никогда не хватало духу сказать им это напрямик. Мои друзья привыкли считать, что тетя Зельда недолюбливает их лично. Уж лучше пусть знают правду.

– А Томми всегда хотел, чтобы я получал от жизни как можно больше радостей.

Наступила тишина, нарушаемая только шепотом ветра в новорожденной листве. Как будто при упоминании имени покойного эта поляна под деревьями стала священной. Раньше Харви произносил имя брата так, словно швырял в меня обвинение. А сейчас – нет. Он вложил в это имя лишь любовь и грусть. И от этого мне стало еще больнее.

Мы долго шли сквозь лес по речному берегу. Во мраке речная вода казалась черной. Словно тропа ночи.

– Как ты думаешь, здесь? – спросил меня Харви.

Книги говорили: надо найти подходящее место. Сквозь деревья проглядывали горы, высокие и белые, как обрывы на морском берегу. В одном месте среди листвы виднелась прогалина. Свет, отыскав себе дорогу, расплескался сияющей лужицей по земле у наших ног. Я не понимала, что это за свет – солнечный, лунный, звездный или все три одновременно. Мои глаза остановились на темной речной воде, но Харви взглядом художника узрел кое-что другое.

Я кивнула. Харви протянул мне руку, мы с Роз взяли за руки Тео. Встали в круг, и я приступила к ритуалу.

– Дева, о Дева, о Дева наша! Эостра, Фрейя, Иштар, Кагуйя, Аустра, Дева с сотней глаз, Сияющая принцесса, Повелительница звезд! Призываю тебя. Нам нужна твоя помощь. Помоги нам!

Тихий шелест ветерка в листве зазвучал по-иному. Теперь в нем слышались отголоски дыхания. Женские вздохи.

Я собралась с силами и продолжила:

Я запнулась. Земля у нас под ногами вздрогнула, зашевелилась. Я крепче ухватила за руки Харви и Тео, а они еще сильнее сжали руки мне. Земля уходила из-под ног, но мы не разорвали круга.

Ветер стих. До этой минуты мне казалось, что в лесу стоит тишина. Но только сейчас, когда наступило полное безмолвие, я поняла, что ведьмовским слухом всегда улавливала шевеление невидимых существ в кронах деревьев и в толще земли. А теперь они тоже стихли, замерли или разбежались в ужасе при появлении богини. Все птицы на много миль вокруг прекратили петь. Каждый листик застыл ледяным серебром.

Перед нами вставала грозовая туча, кипящая мраком и пурпуром.

В небе сгустилась тьма, но лужица света возле наших ног не померкла. Под сенью грозовой тучи сияние разгоралось все ярче. Его лучи пропитали землю, и она расступилась, из трещин стал сочиться жидкий свет. Он превратился в воду, и вот уже мы стоим на берегу озера. Никогда не видала озер таких ярких и таких мертвенно-стылых.

Она вышла из озера, как Венера из морской пены. Высокая и бледная, как мраморная колонна. Кожа источала сияние, будто лунный лик, а черты лица застыли в презрительном равнодушии, словно у императрицы. С белоснежных волос серебристым водопадом струилась вода. На Деве была искристая серебряная накидка с воротником из серебристых перьев. Она повернулась к нам, и на каждом из длинных перьев, покачивавшихся над головой, распахнулся внимательный голубой глаз.

Глаза же самой Эостры, Озерной девы, были скрыты под широкой серебряной повязкой. Но все до единого голубые глаза на высоких перьях требовательно обратились на меня.

– Приветствую тебя, Дева, – сказала я. – Надеюсь, ты увидишь нас и не сочтешь недостойными.

– У ночи тысячи глаз, – прошелестела Дева. – Многие из них – мои. Но не все. Я никогда не знаю, кто смотрит на меня из темноты. А ты знаешь, Сабрина Морнингстар – принцесса Утренней Звезды?

– На самом деле меня зовут Сабрина Спеллман, – процедила я сквозь стиснутые зубы.

Дева рассмеялась, и по серебряной озерной глади пробежала рябь.

– Неужели ты думаешь, что, назвавшись этим именем, перестанешь быть той, кто ты есть? Роза, как ее ни назови, все равно останется розой. Ни тебе, ни розам не под силу изменить свою суть.

Роз вопросительно заглянула мне в глаза. Я вспомнила, что пришла просить Деву о помощи, а не спорить с ней. Ради Ника придется унизиться до мольбы.

– Госпожа наша, смиренно прошу вас о помощи.

– Смиренно. – В далеком, как звезды, голосе Девы послышалась усмешка. – Думаешь, дитя, словами лжи можно отпереть клетку лжи?

Я выгнула бровь:

– Хотите, чтобы я не просила, а требовала?

По воде струился подол Девиного платья. Она что, стоит прямо на водной глади?

– «Он через гордость с неба изгнан был». Сразу ясно, чья ты дочь.

У меня лопнуло терпение:

– Значит, вы нам не поможете?

– Я этого не говорила, – тихо, как ветер, прошелестела Дева. – У меня нет намерений ссориться с троном хаоса или его наследницей. Я лишь напоминаю тебе: кто высоко взлетит, тому далеко падать. Твои друзья готовы падать вместе с тобой?

Она устремила завязанные глаза на каждого из моих друзей по очереди.

– Всезнающее дитя, – обратилась она к Роз, – ты преклоняешь колена перед другим богом.

Роз стиснула руку Харви:

– Да, но… Вас я тоже уважаю.

– Весьма признательна. – Дева наклонила голову в сторону Тео: – А ты чего ищешь в лесах, дитя пастбищ?

– Хочу помочь моей подруге, – твердо заявил Тео.

– И больше ничего? – Я почувствовала, как затрепетали пальцы Тео у меня в руке. – Понятно. А ты, дар ангелов? Чем ты готов пожертвовать ради помощи твоей… гм, подруге, Утренней Звезде?

– Всем чем угодно, – ответил Харви.

– Даже жизнью? – игриво спросила Дева.

– Нет! – завопила я и в ужасе обернулась к Харви.

Он стиснул мою руку:

– Ну… Я бы предпочел другой вариант. Если они у вас есть.

– Рубишь правду-матку в глаза? Всем, кроме самого себя?

Харви отвел глаза, и Дева улыбнулась. Грозовые тучи у нас над головами заклубились и разошлись. Над головой у Девы среди темного неба вспыхнули одновременно луна и солнце.

– Значит, это и есть твои спутники, Сабрина Утренняя Звезда? На твоем пути к спасению возлюбленного из преисподней. Ясновидящая, мятежник, рыцарь с чистым сердцем и темная принцесса.

Харви насупился:

– Что конкретно вы хотите сказать обо мне?

– Ты просишь меня о помощи? Надеешься, что я не сочту вас недостойными? Докажи мне стойкость вашего содружества. Кто у вас главный?

– Я! – тотчас же заявила я, потом, смутившись, обернулась к друзьям: – Если, конечно, вы, ребята, не возражаете.

Друзья весело переглянулись.

– Нет, – отозвался Тео. – Главным буду я. Методом случайной выборки. Продолжай, Сабрина.

Дева спросила:

– Ты готова принять мой вызов?

– Готова, – вскинула голову я.

– Может быть, мой, а может, чей-то еще, – произнесла Озерная дева. – Ты, полагаю, предана своему возлюбленному душой и телом. А можно ли сказать это об остальных?

Затишье перед бурей сменилось полным молчанием.

– Ну, мне Ник нравится, – неловко проговорила Роз.

– Да, он парень крутой, – промямлил Тео.

Харви кашлянул.

– Что, правда застряла в горле? – поддела весенняя богиня.

Харви прищурился. Он не любил тех, кого считал подлецами.

– Я бы не сказал, что предан ему душой и телом, – резко заявил он. – Но не обязательно любить человека, чтобы считать, что в аду ему не место. Мы хотим вернуть Ника.

– Вы уверены? – Шепот Девы был вкрадчив, как шелест ветра в густом тростнике. – Не передумаете? В вашей цепочке не должно быть слабых звеньев. Каждый из вас должен дать согласие пройти испытание в одиночку. Если кто-нибудь решит помочь другому, вся затея провалится.

Тишина настала такая, что в ней можно было бы услышать даже падение единственной капли на серебристую гладь озера.

– Что значит – пройти испытание? – спросила Роз.

Обычно мы с Роз хорошо сдавали все контрольные. Вот и сейчас могли бы поднатаскать Харви и Тео в вопросах, которые заготовила Эостра.

– Я дам каждому из вас задание. Тот, кто главный, получит последнее задание, самое опасное. Тебе будут грозить демоны и смерть, но нельзя ни на миг проявить слабость, нельзя оглянуться назад.

– Согласна, – тотчас же ответила я.

Голос Девы стал громче, вместе с ним усилился и ветер. Он взметнул ее волосы, ниспадавшие к ногам, точно фата невесты. На миг ее тень показалась белой.

– Наследница хаоса не ведает страха. Но можно ли сказать это о вас, люди? Первый из людей получит самую простую задачу, но легкой она не будет. Второму достанется задание более сложное. А последнему придется хуже всех. Жизнь человеческая недолга и хрупка, как пламя свечи. Любой из них может угаснуть в один миг. Кем из людей ты готова пожертвовать, Сабрина Утренняя Звезда? Может быть, пусть люди сами решат? Кто из вас ухватится за возможность спасти свою жизнь?

Первым вперед вышел Харви.

– Я хочу самое опасное задание, – сказал он.

Все тотчас же запротестовали. Харви упрямо покачал головой. Ветер разметал его непослушные волосы.

– Если с кем-нибудь из вас что-то случится, я этого не переживу. Не смогу с этим жить. Ребята, прошу вас.

На последних словах его голос дрогнул. Взгляд, брошенный им сначала на Роз, потом на Тео, был полон такого страха и нежности, что меня, точно меч в сердце, поразили сомнения. Если что-нибудь случится с Харви, или с Роз, или с Тео…

Может, напрасно я втянула их в эту затею? Может, надо отправить их домой и в одиночку пройти этот путь до конца?

– Ладно. – Голос Тео дрогнул. – Харви справится. Но второе по сложности задание получу я.

– Тео! – воскликнул Харви.

– Я что, не мужчина, что ли? – отшутился тот. – Роз, не обижайся.

– Я бы тоже справилась, – возмутилась Роз. – У меня есть внутреннее зрение. Мне помогли бы видения из будущего. А ты, Тео, возьми самое простое задание.

– Я умею стрелять, – возразил Тео. – И больше тебя играю в компьютерные игры, а значит, лучше разбираюсь в уровнях сложности. И я попросил первым. Роз, я этого хочу. Честное слово.

Голос Тео звучал твердо и внушал доверие. Даже я поняла, что спорить с парнем не надо.

– Выбор сделан, – сказала Дева. – Каждого из вас ждет ночь сурового испытания. Каждому предстоит в одиночку найти свою тропу через темный лес. И в ходе испытания каждому будет дан один-единственный шанс повернуть назад и спастись. А если не повернете, можете погибнуть. Первой пойдет ясновидящая Розалинд, она должна принести самоцвет, скрытый во тьме. Вторым пойдет мятежник Тео, он добудет накидку из перьев. Затем Харви, рыцарь с чистым сердцем, отыщет священную ветвь. Вооружившись всем этим, главная из вас должна будет найти мой грааль. И когда ты сложишь к моим ногам все сокровища, столь дорогие моему сердцу, я вручу тебе, темная принцесса, оружие, необходимое для достижения твоей цели. Договорились?

– Да, – кивнула я.

– И еще одно, – улыбнулась Дева. – С вами будут мои глаза.

Она широко раскинула руки, став похожей на роскошный белый силуэт ворона. С окрестных деревьев соскользнули сотни крохотных птичек и расселись вдоль ее мерцающих рукавов.

– Если не выдержите мое испытание, – продолжала Дева голосом ровным, как Млечный Путь, – ваши тела будут отданы на съедение демонам. Ваши души станут моими глазами и будут следить за всем, что происходит в небесах, пока не потускнеют звезды.

Тео поднял руку:

– Хочу уточнить. Наши души превратятся в птиц?

Ответом ему была улыбка Девы.

Она опустила руки. Птицы взлетели в воздух, словно их стряхнули с ветвей серебристого дерева, и ринулись к нам. Мне хотелось заслониться, как от стрел, но ведь я держалась за руки с Харви и Тео. Нельзя разрывать кольцо.

Они тоже не выпустили моих рук, даже когда птицы низринулись на нас. Одна опустилась на плечо к Роз, две порхнули к Тео, три устремились к Харви, четыре уселись ко мне на плечи – по две на каждое. И остались сидеть, как серебристые эполеты на плечах воинов, идущих в бой.

– Мои птицы будут повсюду следовать за вами. Они мои глаза, мои вестники, ваши неусыпные судьи. Они будут говорить с вашими душами в минуты одиночества и страха и поймут, чего вы стоите. Некоторые из них еще не забыли, каков был их человеческий облик.

Одна из птичек повернула ко мне маленькую, словно из ртути сделанную головку. Глаза у нее были совсем не птичьими. Ярко-голубые, полные слез. Глаза перепуганной девочки.

– Ого, – сурово сказал Харви. – Все ваши птицы сделаны из людских душ? А вы хоть знаете, что на свете существуют настоящие птицы?

С лица Девы исчезла улыбка.

Харви покачал головой:

– Если вы превратите нас в птиц, мы хоть научимся летать? Или так и будем валяться на земле? А если на нас кто-нибудь наступит?

По бокам Девиных губ пролегли глубокие морщины.

– Он задает вполне законные вопросы, – усмехнулась я.

– Харви, – сурово сказала Роз, – прекрати издеваться над Озерной девой.

– Ну почему магия так устроена, – буркнул Харви.

Эостра, сияющая богиня весны и звездного света, стала постепенно терять свою красоту. Голосом холодным, как свет темной звезды, она произнесла:

– Здесь находится то самое место, где гора была сровнена с землей, а с неба низвергнулся ангел. Нет на земле города, который лежал бы так близко к преисподней, как Гриндейл. Когда вам станут понятны темные пути, вашим глазам откроются первые проблески ада. Вы узрите, кто обитает в аду и что ожидает вас всех. Вы – дети, спящие на одной подушке с дьяволом. Каждый из вас запятнан, и верховодит вами наследница тьмы. Вы пришли ко мне, умоляя допустить вас в преисподнюю. Возможно, вы туда попадете. Возможно, пожалеете об этом. Возможно, через три дня никого из вас не будет в живых. Завтра начнется ваш путь. Какую бы дорогу вы ни избрали, какую бы любовь ни предали, какую бы ложь ни изрекли – помните, я всегда слежу за вами.

Дева метнулась вперед – не по-человечески, а каким-то животным движением, вскинула голову, точно хотела укусить.

С прелестного лица свалилась и медленно опустилась на озерную гладь серебряная лента. Под ней, там, где должны быть глаза, не было ничего, только гладкая нетронутая кожа.

Мы отпрянули, и Эостра улыбнулась. Ее мерцающий силуэт скользнул обратно в воду.

Озеро мгновенно испарилось, облака рассеялись, словно невидимая рука выдернула из розетки магический штепсель. И только когда в небе растаяла последняя капля тьмы, мы вздохнули с облегчением.

– Гадость какая, – еле слышно произнес Харви.

Тео выпустил мою руку и хлопнул Харви по спине:

– Истину глаголешь.

Да, магия действительно иногда становится гадкой. Я к этому привыкла.

– Пусть у этой девы больше не появится новых птиц, – пролепетала Роз. – Ее отношение к животным нельзя назвать ответственным.

– Не будет у нее новых птиц, – сказала я. – Уж мы об этом позаботимся. Верно, ребята?

Все кивнули, но потом Харви бросил взгляд на Роз и прикусил губу. Выпустил мою руку, а ее оставил в своей.

«Он отворачивается от твоей истинной сути, – прошептала у меня на плече голубоглазая птица. – Предпочел ее. Тебе не приходило в голову, что они много лет обмениваются жаркими взглядами у тебя за спиной? Твой парень и твоя лучшая подруга. Они жаждут друг друга и втайне потешаются над тобой. И насколько сильнее они станут презирать тебя теперь, когда ты поведешь их навстречу опасности?»

Я подскочила чуть ли не на полметра и стала дико озираться по сторонам. Все до одного с ужасом смотрели себе на плечи. У меня не хватило смелости заглянуть в лица Роз и Харви. Вместо этого я обернулась к Тео.

– Ребята! – воскликнул он. – Вы тоже слышите, как птицы разговаривают, или это у меня одного не ко времени случился разрыв с реальностью?

Его короткие волосы вздыбились ежиком. Казалось, Тео ощетинился, как перепуганный кот.

Только я одна что-то понимала в магии. Я должна сохранять спокойствие.

– Наверное, это примерно то же самое, как со мной разговаривает мой фамильяр, – сказала я как можно более уверенным тоном. – Другие его не слышат. Дева сказала, птицы будут разговаривать с нашими душами.

– Есть одна пьеса о поиске и о птицах, – тихо проговорила Роз. – Там дети отправились искать синюю птицу счастья.

– А нам достались синие птицы сомнений в себе? – хмыкнул Тео. – Вот уж повезло так повезло.

Он казался встревоженным больше всех. Интересно, что наговорили ему птицы.

– Идем, – сказала Роз. – Пора готовиться к школе.

– Ну и ну, – вздохнул Харви. – Мы ввязались в опасное для жизни приключение и должны заботиться о том, чтобы не опоздать на первый урок. Пусть вселенная напишет для нас записку.

Мы направились к Бакстерской школе. У крыльца нас встретил Билли Марлин.

– Привет, э-э, Тео.

Тео бросил на него измученный взгляд:

– Привет, Билли. Я уже смирился с твоим существованием. И большего ты от меня сегодня не добьешься.

Билли, очевидно, не видел серебристых птиц у нас на плечах. Вот и хорошо. В Бакстерской школе нас по-прежнему считали белыми воронами, но, по-видимому, сегодня мы не вышли за пределы своей обычной чудаковатости.

После школы Страшный клуб направился ко мне домой. Едва Харви переступил порог, перед ним материализовалась малышка-привидение. Харви об нее чуть не споткнулся.

– Можешь пройти прямо сквозь нее, – предложила я.

– Не могу. Это будет грубо. Привет, – ласково поздоровался он с привидением. – Можно я кое-что попробую?

Он подхватил Лавинию на руки. Ее личико у него над плечом было крохотным и бледным, как медальон с высверленными дырами вместо глаз, но на губах сияла улыбка.

Интересно, каково ему держать на руках живого покойника.

При виде нас тетя Хильда просияла:

– Ребятки, хотите остаться на ужин?

Роз и Тео отказались, пролепетав неубедительные извинения.

– И все равно поздравляю вас с Первым апреля, – сказала тетя Хильда. – Вы же знаете, для ведьм этот день означает начало периода неопределенности. Ведьма, которая первого апреля принимает серьезные решения, по собственной глупости совершает огромную ошибку.

Мои друзья переглянулись.

– Иногда мне думается, что вы с тетей Зельдой могли бы побольше рассказывать мне о жизни ведьм! – выдавила я.

Тетя Хильда бодро пожала плечами:

– Мы не хотели, чтобы ты лишний раз беспокоила людей.

– Верно, – сказал Харви. – Не стоит нас лишний раз беспокоить.

Роз, похоже, встревожилась, тем не менее поцеловала Харви на прощание и ушла обедать домой.

– Как мне жаль, что тебе придется идти первой, – шепнул он ей.

– Со мной ничего не случится, – пообещала она. Но Харви все равно долго стоял у дверей, глядя вслед ей и Тео, пока они не скрылись в лесу. И на лбу у него пролегли тревожные складки.

Завтра начнется наш путь, и Роз вступит на него первой. Сегодня вечером ей ничего не грозит. А вот завтра – дело другое.

– Кто эта девочка? – спросила Лавиния голосом шершавым, как камни. – Она тебе очень-очень нравится?

– Это Розалинд, – гордо сообщил привидению Харви. – Я ее люблю.

Иногда мне и впрямь не терпелось узнать, как Харви относился к Роз, пока мы с ним были вместе.

Впрочем, какая разница? Теперь Роз для него лучше всех на свете. Она никогда не обрушивала на него никаких ужасов. Я его ранила – а она излечила. Она честна. Харви, наверное, теперь сам не понимает, что же он когда-то находил во мне.

«О, Ник», – с отчаянием подумала я. Если бы я увидела Ника, мне бы стало легче. Мне всегда становилось легче рядом с ним в те времена, когда боль от разрыва с Харви была еще свежа. Даже произнося его имя, я невольно улыбалась.

А теперь воспоминания о Нике не приносили утешения. Стоило подумать о нем, и в голову лезли мысли о том, какие страдания он сейчас претерпевает.

«Из-за тебя», – серебристым греческим хором пропели птицы у меня на плечах.

И тогда мои мысли в поисках утешения сами собой обратились к самым давним, к самым сладким воспоминаниям о доме.

Я бегу по извилистой тропинке, мимо желтого указателя, впереди меня ждет дом, а в нем – мой братец. При виде меня Эмброуз расплывается в широкой улыбке. Однажды на детской площадке я упала и ушиблась. По дороге домой тетя Хильда исцелила меня, но я все равно дрожала всем телом. Ввалилась в дверь, кинулась к братцу, крепко обняла его за пояс.

В тот день Эмброуз научил меня танцевать. Мы кружились в вальсе, он тихо напевал и озарял меня своей улыбкой. Я смеялась вместе с ним, чувствовала себя очень грациозной и очень взрослой и вскоре позабыла про боль.

Вот и теперь я отогнала холодные голоса, шепчущие на ухо, позабыла про тяжесть на плечах и вспомнила, как танцевала с братцем.

«Эмброуз, в какой бы уголок света тебя ни занесло, – подумала я, – надеюсь, что сейчас ты затеваешь какое-нибудь великолепное озорство».

В пути

Мой путь среди забытых…

Данте

Эмброуз Спеллман сидел в итальянском дворе за изящным кованым столиком напротив Пруденс Блэквуд и был вполне доволен жизнью. Флорентийский день изысканнейшим образом перетекал в ночь, тень собора Дуомо на булыжной мостовой вытягивалась все длиннее. Над головой парили мраморные стены базилики, отливавшие зеленью и нежнейшим розовым румянцем, как внутренние створки морской раковины. Здание было прекрасно. Готические шпили и арки походили на конфетки, увековеченные в камне. Словно маленькая девочка построила на морском берегу песочный дворец и украсила его ракушками, просто чтобы воплотить свое фантастическое представление о том, как должен выглядеть ракушечный дворец.

А если смотреть на Пруденс, становилось еще лучше. Ее высветленные волосы отливали белизной, словно тень величественного купола. Они неудержимо притягивали взгляд, и, единожды зацепившись, ты уже не мог его отвести – восхищенно любовался безукоризненными очертаниями ее лица и веселой сумасшедшинкой в глазах. Так бывает, когда видишь красивую девушку, а потом замечаешь, как она вытаскивает из ножен жертвенный кинжал. На первый взгляд прекрасно, на второй – волшебно.

Эмброуз спросил у Пруденс самым ласковым голосом:

– О чем задумалась?

– О кровавой мести, – был ответ.

Эмброуз спрятал улыбку за позолоченным ободком бокала:

– Ну конечно.

Он отпил глоток шампанского, и рот наполнился свежим весенним ароматом распускающихся бутонов, обещающим пышное цветение.

Внезапно в темнеющем дворе на булыжную мостовую дождем посыпались блестящие шарики всех цветов радуги. Бирюзовые и алые, золотые и серебряные, они скакали по камням, как мыльные пузыри, но не лопались. Люди сочли это всего лишь пластиковым развлечением для туристов. Но Эмброуз и Пруденс понимали: это магические послания.

Но среди них не было одного – того, которого они ждали. Оно еще не пришло.

Эмброуз проводил блестящие шарики нежной улыбкой, подумав о ком-то другом – таком же маленьком и ярком.

– А ты… о чем… задумался? – спросила Пруденс. Ее голос слегка поскрипывал, словно она не привыкла к простым радостям жизни и не была уверена, правильно ли реагирует на них.

В Церкви ночи под руководством отца Блэквуда на долю Пруденс выпадало не так уж много радостей жизни. Теперь все может пойти иначе. Если они отыщут ее отца.

Эмброуз был в курсе ее планов кровавой мести, но не понимал, почему нельзя совместить возмездие с романом. Ведь эта ночь такая нежная.

– О сестренке, – честно признался он.

Пруденс раздраженно отозвалась:

– А что такого с Сабриной?

– Да ничего особенного. – Эмброуз глубоко вздохнул и совершил святотатство: – Я ее люблю, поэтому часто о ней думаю. Мне интересно, как она сейчас поживает, счастлива ли, вернулась ли в людскую школу или до сих пор печалится по Нику. Давай выпьем за Ника Скрэтча.

Он наполнил бокал Пруденс шампанским. Золотистые пузырьки метнулись вверх, навстречу разноцветным шарикам, оседавшим вокруг.

«Я ее люблю». Ведьмы не часто в этом признаются. Произнести такое – все равно что признаться в преступлении.

К счастью, Эмброуз ничего не имел против преступлений.

Пруденс отпила долгий глоток шампанского.

– Жалеешь Ника?

– Конечно. Ник мне нравился. А что в нем плохого? Он красив, он заботился о Сабрине. А что еще от него нужно? – Эмброуз пожал плечами. – Он внезапно очутился в любовном треугольнике и пришел в ужас, с чем я полностью согласен. Столько бурных чувств приходится переживать там, где есть простое очевидное решение. Все, кто застрял в любовных треугольниках, успокойтесь и придите к компромиссу!

Пруденс наморщилась, точно котенок, которого ткнули носом в миску:

– Тогда, получается, ты пришел к компромиссу с Харви.

– В этом и есть вся прелесть моего плана, – пояснил Эмброуз. – Прийти к компромиссу с Харви, посмотреть, как он умирает от ужаса, найти кого-нибудь еще и прийти к компромиссу с ним.

Пруденс расхохоталась. Ее смех был прелестен, как перезвон колоколов над Флоренцией.

Эмброуз рассмеялся вместе с ней:

– Жаль, что Нику так и не выпало случая ввести Сабрину в мир плотских наслаждений. Ну да ничего, успеют. Или Харви постарается. Готовься к нежным обнимашкам, сестренка! Он, конечно, неопытен и потому неуклюж, но Сабрина его любит. Всегда любила. И не может остановиться, хотя, думаю, старается.

Эмброуз покосился на Пруденс – как она воспринимает эти скандальные разговоры о любви? Пруденс хмурилась:

– Терпеть не могу обнимашек.

– Неужели? – удивился Эмброуз.

Жаль.

Пруденс подперла голову кулаком и мрачно заявила:

– Однажды Ник Скрэтч попытался обнять меня… Наверное. Это было ужасно.

Эмброуз изогнул бровь в острой, как нож, усмешке:

– Неужели все так плохо?

Пруденс, погрузившись в печальные воспоминания, не улыбнулась в ответ.

– Он и понятия не имел, как это было неприятно. Словно на меня напала неуклюжая вешалка для пальто. Я лежала без движения и думала только о Темном повелителе. А через пять минут пригрозила Нику ножом. Он отскочил. Его пуговица запуталась в моих волосах, и мне пришлось отстричь их, чтобы высвободиться. После этого я подстриглась совсем коротко и выбелила волосы, чтобы прогнать воспоминания.

– Ого! – выдохнул Эмброуз. – Вот уж не ожидал таких ужасов.

Ему вспомнилось собственное детство. По улицам Лондона с грохотом ездили кареты, сквозь туман едва пробивались тусклые фонари. И рядом всегда была тетушка Хильда. Она держала его на руках и нежно ворковала: кто у нас самый сладкий, кто самый красивый малыш на целом свете?

Тогда это был, конечно, Эмброуз. Но дети-сироты в академии не знавали такого счастья.

– А я бы не спешил отказываться от обнимашек, – лукаво улыбнулся Эмброуз. – Лучший способ обрести новый опыт – попробовать с тем, у кого этот опыт уже есть.

Пруденс упрямо покачала головой:

– Мне не нравится.

– Лично я только за, – отметил Эмброуз. – И цепи, и обнимашки. И с девчонками, и с парнями. Мне все нравится. Но знаешь что? Никогда не мог понять, почему люди так привержены моногамии, если в мире существует такое чудесное многообразие.

Он склонил голову и стал наблюдать, какое действие возымели его слова на Пруденс.

– Что такое моногамия? – лениво спросила Пруденс. – Людская игра, если не ошибаюсь? Заполучишь все отели – значит, выиграл?

Эмброуз открыл было рот, чтобы поправить ее, потом вспомнил, как Пруденс однажды осталась в Сабрининой комнате. Он заметил, как она легонько ведет пальцем по тети-Хильдиным книгам и по стопке настольных игр, за которыми он часто коротал вечера с Сабриной. Она наверняка видела коробку с «Монополией».

Пруденс решила пошутить. Эмброуз улыбнулся, в полном восторге от нее, и она ответила короткой озорной улыбкой.

– Лучший способ выиграть – это вообще не начинать эту игру, – сказал он.

– Вряд ли она меня заинтересует, – протянула Пруденс.

Значит, этот вопрос улажен. Фантастика.

– Вот что я подумал… – начал Эмброуз.

Но тут ему на глаза попался тусклый отблеск на боку полуночно-синего шара, медленно опускавшегося с высоты. Пузырь терялся на фоне ночного неба и совсем не походил на белые и красные, зеленые и золотые шарики, недавно сыпавшиеся с неба.

Это и было то самое, чего они ждали. Эмброуз заметил, как по крыше подползают гаргульи.

Нет покоя для нечестивых. Их, нечестивых, ждут только плотские развлечения, причудливая магия, дуэли не на жизнь, а на смерть – лично Эмброуз был от них в полном восторге. Он взял Пруденс за руку – такую же коричневую, как у него, но без колец и с темным лаком на ногтях.

– Как бы ты назвала этот цвет, милая? – лениво спросил он.

– Синенький, – ответила она с внимательным блеском в глазах.

Эмброуз поцеловал ее пальцы.

– А я бы сказал – баклажан. Американцы – ужасный народ и коверкают язык.

– Мы говорим на одном и том же языке. – Пруденс встала. – Попробуй, скажи что-нибудь такое, чего я не пойму.

«Синенький» и «баклажан» были их кодовыми словами.

С яйцевидного купола Дуомо, как коршуны, сорвались гаргульи. Острые когти каменных чудовищ царапали булыжную мостовую. Одна гаргулья посмотрела на Пруденс, и серые губы натянулись, обнажив острые гранитные клыки.

Пруденс мгновенно выхватила два меча. Эмброуз усмехнулся:

– Милая, я от тебя без ума.

Пока они ездили по Италии, Пруденс постоянно носила длинные струящиеся платья. Обычно она, как и остальные Вещие сестры, одевалась в стандартную ведьмовскую униформу: темные цвета, аккуратные кружевные воротнички, короткие юбочки. Эмброузу нравилось думать, что она смотрит на это безумное путешествие точно так же, как он. Как на хорошую возможность побыть теми, кто они есть, когда их не опутывает сложная система взаимоотношений. Эскапизм не считается хорошим тоном. Но кто откажется время от времени куда-нибудь исчезнуть?

Длинные платья Пруденс не скрывали впадинку, в которую любой мужчина охотно нырнул бы с головой навстречу собственной гибели.

Пруденс крутанулась на каблуках, взметнув сияющим вихрем и юбки, и мечи. Эмброуз тоже выхватил меч, приподнял соломенную шляпу, поприветствовав туристов за соседним столиком, потом швырнул шляпу им на стол – она приземлилась точь-в-точь между бокалами с шампанским.

– Вызываю тебя на интеллектуальный поединок, – сказал Эмброуз гаргулье.

Гаргулья заворчала.

– Вижу, к интеллектуальному поединку ты не готова, – заключил Эмброуз. – Так разгорится же битва битв!

И ринулся в бой. Если верить легендам, последняя звезда, загоревшаяся вечером над городом чародея Галилео, покажет тебе путь туда, куда стремится твое сердце. Идти по звездам – это умеют даже люди.

Но к звезде за ответом стремилось много других чародеев и ведьм. А может, кто-то хотел преградить Пруденс и Эмброузу путь к намеченной цели. Как бы то ни было, эти гаргульи были посланы им наперерез.

Враги еще не поняли, что Эмброуз взял себе в спутницы девчонку, которую невозможно остановить. Пруденс протянула руку и схватила на лету полуночно-синий пузырь.

Гаргульи наседали.

Пруденс развернулась на месте, взметнув юбки, точно деревенская танцовщица, и отсекла голову первой гаргулье.

– Только попробуй отпустить одну из своих дурацких шуточек о том, что из-за меня все теряют голову, – пригрозила она Эмброузу. – Ты уже говорил это на прошлой неделе, когда на нас напали упыри.

– Не буду, дорогая, – согласился Эмброуз. – Но подумай вот о чем. Мы славные бессмертные существа с шикарным оружием и безупречным чувством стиля. Вселенная вправе ожидать от нас обмена остроумными репликами.

Одна из гаргулий спикировала на Пруденс, и Эмброуз глубоко погрузил клинок в каменную грудь.

– «О, если ты не тверже тех камней…»[5] – начал было Эмброуз, но его грубо прервала другая гаргулья, вцепившись каменными когтями в рукоять меча.

Пруденс взвилась в воздух, как серебристая птица, опустилась гаргулье на спину и перерубила адской твари шею. Эмброуз залюбовался прищуренными глазами и убийственным изгибом губ ведьмы. Лицо Пруденс над плечом чудовища казалось тверже камня.

Бойцовских качеств в ней было гораздо больше, чем в нем, но обычно он не отставал. А если это не получалось, все равно старался и находил в этом удовольствие. Эмброуз опустился на колено и сбил с ног еще одного каменного монстра. На Пруденс налетели сразу трое, впились каменными зубами в плечо, и она выронила синий шар. Эмброуз перекатился по мостовой, вовремя подхватил звездное послание и в тот же миг вскочил на ноги. Дружными взмахами они отрубили голову последней гаргулье, и мечи, победно звякнув, соприкоснулись, точно в поцелуе.

Они с Пруденс посреди улицы стояли с мечами наголо, глядя, как на мостовой рассыпается в пыль каменная плоть их врагов. В лунном сиянии их одежды отливали серебром, и они оба казались фантастическими эльфами в мантиях из света.

На Эмброузе были брюки и жилет из белого льна. В отпуске он не чувствовал необходимости носить рубашку. И не сомневался, что они с Пруденс – очень красивая пара.

Люди-туристы за соседним столом зааплодировали. Эмброуз картинно раскланялся.

– Какое прикольное кабаре! – воскликнула одна из женщин. – Вы даете частные представления?

– С глазу на глаз я просто сенсационен, – отозвался Эмброуз.

– Прекрати, – вполголоса, но очень твердо осадила его Пруденс.

Она схватила его за руку и настойчиво дернула. Он одарил ее мимолетным нежным взглядом. Пруденс указала на темно-синий шар в его ладони.

– Послание со звезд?

Эмброуз нехотя оторвался от восторженной публики и провел рукой над шаром. Бесчисленные кольца заискрились. Мерцающая синева превратилась в воду, и он достал письмо, написанное кровью на широком белом пере: «Марш д’Аллер в Париже. Спросить Урбена Грандье».

– Значит, это наша последняя ночь в Италии, – вздохнула Пруденс.

– Тогда надо провести ее на славу!

Она хотела было выпустить его руку, но Эмброуз потащил ее за угол. По одну сторону от них поблескивало розовым мрамором огромное здание с величественным куполом, по другую мерцала огнями Флоренция. Юбки Пруденс взметнулись, и переливчатый смех потянулся за ней, точно шелковый шлейф. Он звучал красивее, чем колокола, и наполнял музыкой весь город.

– Ты чересчур любуешься собой, – сообщила Пруденс, переводя дыхание.

– Ничего подобного, – отозвался Эмброуз.

– Разве такое отношение к жизни не выходит боком тебе самому?

– Бывает, – признал он. – Однажды я попытался взорвать Ватикан и был за это посажен под домашний арест. Я, с моим-то размахом… и вдруг домой, сидеть взаперти под неусыпным оккультным оком. Я испробовал все. Все – это гораздо веселее, чем ничего.

Пруденс рассмеялась. Эмброуз подумал: так-то лучше, чем было на первом свидании с Люком, когда пришлось признаваться во многих неблаговидных поступках.

При мысли о Люке благодушное настроение Эмброуза подернулось меланхолией.

Его бойфренд Люк Чалфант погиб точно так же, как отец Эмброуза. От рук охотников на ведьм. Только, в отличие от отца, Люк любил Эмброуза. Люк сам это говорил.

Эмброуз был польщен и пришел в восторг. Красавчик Люк появился на горизонте, когда Эмброуз оказался на грани отчаяния. Люк предложил ему освобождение из-под домашнего ареста, а Эмброуз много десятилетий мечтал только о свободе. Поэтому Эмброуз был у него в долгу. У Люка не было никаких причин помогать Эмброузу. Им двигала лишь симпатия, ничего иного. Эмброузу подумалось: если найдутся силы полюбить кого-то за пределами своей семьи, то надо полюбить Люка.

Но так и не полюбил. Эмброузу казалось: возможно, любовь придет когда-нибудь позже. А может, он вообще не в состоянии никого любить. По крайней мере вот так. Может быть, он способен любить только своих родных – тетю Хильду, сестренку Сабрину, тетю Зи – хотя ни Зельда, ни он, Эмброуз, никогда не признались бы в подобных чувствах друг к другу.

Может, он вообще не способен влюбиться.

– Если забыл дорогу к нашему отелю, я тебя отведу, – презрительно бросила Пруденс.

А может, и способен.

Она повела его мимо готических башен и соборов, через мост Понте-Веккьо, где в средневековых арках прячутся ювелирные магазины, в которых люди покупают бриллианты для своих любимых. На мосту виднелась каменная табличка, стертая временем до полной нечитаемости. Она гласила, что этот мост был перестроен после сильнейшего наводнения семь столетий назад.

Пруденс ни на миг не выпустила его руку.

– Ты говорил, что о чем-то задумался, – напомнила Пруденс.

Эмброуз заколебался. Но если не сейчас, то когда?

– Мне бы хотелось иметь партнера по преступлениям. Думал о том, как здорово было бы обойти весь этот мир в поисках приключений.

Во взгляде Пруденс читался испуг пополам с презрением:

– Ты у нас романтик, да?

Кажется, эта ночь создана для признаний.

– Был когда-то. И стихи писал. Даже опубликовал книжечку, когда учился в Оксфорде – это людской университет. Довольно старинный.

Упоминание об Оксфорде не произвело впечатления на Пруденс. Ее вообще было трудно чем-нибудь впечатлить. Это в ней и нравилось Эмброузу сильнее всего.

– Прочитай мне что-нибудь из своих стихов, – попросила она. – Только не самое сентиментальное.

Эмброуз улыбнулся. Остановился на мосту у памятника древней ведьме, прижал к сердцу их сплетенные руки и продекламировал:

– Сначала попробуй поймать эту львицу, – изогнула губы Пруденс. – Я бы не рискнула. И вообще львам не место в любовной поэзии.

– Неправда, – возразил Эмброуз. – Львы присутствуют во всех лучших любовных стихах. Например, в древнейшей любовной поэме, написанной четыре тысячи лет назад, тоже есть лев. «О лев, дорогой моему сердцу. Велика твоя красота, любимый мой».

Под каменными арками струилась река Арно. Воды ежеминутно обновлялись, а тени оставались прежними.

– Ты писал стихи, – заметила Пруденс, – но перестал. Почему?

– Во сне ко мне явился Люцифер, – объяснил Эмброуз. – И велел выполнить мое темное предначертание. Написать некое письмо одному человеку, которого я знал в Оксфорде. Нежному мальчику, который меня… любил. Среди людей любовь к человеку одного с тобой пола иногда считается преступлением. А он был всего лишь человек. Но когда я выполнил поручение Темного повелителя и погубил этого юношу… Мне как-то расхотелось писать стихи.

Им не положено было вести разговоры о предначертаниях. Полагалось лишь повиноваться.

– Темный повелитель никогда не хотел, чтобы мы питали склонность к чему-либо, – прошептал Эмброуз ненамного громче журчания реки. – Интересно, почему?

Темный повелитель со своими темными предначертаниями. Он требовал от всех, чтобы они закрыли свои сердца. Чтобы, превозмогая собственную боль, учились ранить других. И тогда твоя заботливая душа разучится летать и станет тварью, ползущей в оковах.

И ведьмы, все до единой, с этим мирились, заключил Эмброуз. Даже не замечали, что повелитель заманивает их в ловушку.

А Ник Скрэтч заметил. И решил положить этому конец.

Ради любви к Сабрине – мотива, который Эмброуз полностью разделял.

Эмброуз недооценил студентов академии Блэквуда. Он так долго пробыл взаперти, вдали от ведьм и колдунов, что поначалу видел в сиротках, живущих в академии, лишь новое развлечение. И Ника Скрэтча тоже не принимал всерьез. До самой последней секунды он не замечал истинной сути Ника. Красивый мальчик, любитель развлечений. Толковый парень, любивший книги и Сабрину. С жадным любопытством изучавший такие простые людские вещи, как школьные танцы и молочные коктейли. И вдруг Ник одним махом перевернул представление Эмброуза. Он сошелся лицом к лицу с Темным повелителем и совершил то, о чем Эмброуз мог только мечтать. Ник спас Сабрину.

– Ты думаешь о Никки, – заметила Пруденс.

– По-моему, он был храбрым парнем. Вырос среди волков и ведьм, но тянулся совсем к другому. Я и не знал.

– Глупость он сделал, – заявила Пруденс. – И всегда был дураком. Мы когда-то встречались. Он бросил и меня, и моих сестер, сказал, что ищет чего-то настоящего. Как будто мы не настоящие! Надо было прибить его тогда, и всем бы стало легче.

– Забудь все, что я сейчас говорил, – велел Эмброуз. – Этот Ник мне не так уж и нравится. Бросил тебя? Да он круглый идиот.

От этих слов она улыбнулась.

Эмброуз недооценил не только Ника. Хуже того, он недооценил Пруденс. Впервые увидев ее, он подумал: «Вот это да!» Она была самой эффектной женщиной, какую он видал, и сразу стало ясно, что она тоже сочла его красавчиком, а значит, в придачу обладала еще и хорошим вкусом. В первый же вечер она постучалась к нему в дверь, а следом за ней потянулись не менее эффектные подружки.

Через несколько месяцев Пруденс подошла к нему в академии и выразила интерес к дальнейшим встречам. После этого они провели вместе немало приятных часов. Она была не только красива, но и интересна в общении, однако Эмброузу и в голову не приходило задуматься о ее чувствах.

Но потом Пруденс восстала против своего отца, первосвященника. Когда Блэквуд обидел ее сестер, она в гневе набросилась на него.

«В каждом из нас скрыто гораздо больше, чем ведает наш темный бог, – подумал Эмброуз. – И гораздо больше, чем ведаем мы сами. Люцифер Морнингстар был побежден потому, что решил, будто мы без боя отдадим ему Сабрину».

Люцифер искренне верил, что любовь – никому не нужная ерунда. Ошибался.

Эмброуз и Пруденс рука об руку вернулись в отель. Эмброуз забронировал отдельные номера, однако связанные общим балконом, с которого открывался роскошный вид на Флоренцию. Потолок балкона был выложен красно-синей плиткой. На ветру тихо покачивалась люстра.

Каждый вечер Эмброуз прощался с Пруденс в дверях, обещая, что утром они наконец-то совершат возмездие.

Но сегодня она, не расцепляя рук, сказала:

– Погоди.

Эмброуз погодил.

– Зачем ты здесь? – резко спросила она. – Да, мой папаша арестовал тебя за убийство и угрожал твоим родным. Я прекрасно понимаю, что у тебя руки чешутся прибить его. Но гоняться за ним по всему свету – это совсем другое дело. Ты не из тех, кто наслаждается местью.

Нет. Он поэт и привык наслаждаться красотой.

Эмброуз открыл было рот и хотел сказать: «Потому что ты плакала и умоляла помочь сестрам, а потом обнажила меч и с убийственной точностью вонзила его во врага. Потому что в тебе столько разных оттенков красоты, что я не могу отвести глаз».

– Да ладно, – перебила Пруденс. – Не важно. Главное – что ты здесь.

И зажала поцелуем его открытый рот. Эмброуз онемел. Потом – тетя Хильда дураков не выращивает – с жаром ответил на поцелуй. Пруденс ухватила его за жилет и потащила к себе в спальню. Пленник сопротивления не оказал.

На пороге Эмброуз притормозил, взял в ладони безжалостное как нож лицо Пруденс, поцеловал и изумился ответной нежности. Он понятия не имел, сколько ей лет. Подобные мелочи не имеют значения для ведьм, они живут долго и взрослеют не быстро. Однако он знал, что она моложе его, потому что до сих пор учится в академии. Еще совсем недавно она надеялась хоть что-нибудь получить от отца. Но Блэквуд сокрушил ее мечты. Уже за одно это Эмброузу хотелось его убить.

Однажды, когда их компания приговорила Пруденс к смерти, он неуклюже пошутил, что будет скучать по ее телу. Как будто тело – это все, что у нее есть.

Эмброузу больше не хотелось повторять ту ошибку – относиться к ней как к пустому месту.

– Львица, – выдохнул он. – Перестань. Наверное, не надо.

Пруденс отпрянула от него, и глаза превратились в полные ярости черные дыры.

– Погоди, – стал успокаивать ее Эмброуз. – Дай объясню.

– Нечего тут объяснять. – В голосе Пруденс звенело ледяное спокойствие. – И так все понятно. И мне, откуда ни посмотри, безразлично. Да и с какой стати? Ты мне глубоко неинтересен.

– Вот уж не думал, – прошептал Эмброуз.

До сих пор он видел – и верил, – что Пруденс любит своих сестер точно так же, как он, Эмброуз, свою семью. Готова идти за них в бой и погибнуть. При виде этого Эмброузу внезапно захотелось, чтобы хоть частичка этого жара предназначалась и ему.

Она отступила от Эмброуза, как не отступала даже от каменных монстров. Покачала головой.

– Я не Сабрина. Это она изо всех сил старается забыть о любви и никак не может, – заявила Пруденс. – А я даже понять не могу, зачем она тратит столько сил на любовь.

Эмброуз попытался объяснить брошенной сироте, что такое романтическая любовь. Пруденс, вероятно, как-то по-своему все же любила своих сестер, но она не читала стихов и не получала нежности. И ей и в голову не приходило, что когда-нибудь она сможет влюбиться.

– После того, что сделал Ник ради Сабрины, она готова ради него на все. Хранить верность, в том смысле, как это понимают ведьмы и люди. Идея о том, что возлюбленный может быть только один, чисто человеческая, но ведь Сабрина выросла среди людей. Она будет любить Ника всем своим горячим сердцем.

– Какая чушь, – натянуто рассмеялась Пруденс.

– Ты так считаешь? – Эмброуз шагнул к ней.

– Я говорю вообще обо всех этих нежностях. От ее любви Нику не будет никакого толку, – фыркнула Пруденс. – Особенно там, куда его сейчас занесло.

И с треском захлопнула дверь перед его носом.

Эмброуз был вынужден признать, что вечер не очень удался, но ведь завтра ему с Пруденс предстояло ехать в город, созданный для влюбленных. А Эмброуз не из тех, кто пасует перед трудностями.

Он остался стоять на балконе, размышляя о песнях и львицах, о надежде и Париже, о несчастном пропавшем Нике.

– Кто знает. Возможно, от любви ему все-таки выйдет толк, – прошептал он. – Даже там, куда его сейчас занесло.

Преисподняя

Мы жаждем и надежды лишены[7].

Данте

В аду были темные берега и густые леса, где из-за деревьев с ухмылкой выглядывали тени, были камеры для пыток и камеры для зловещих наслаждений. Из одной двери, мимо которой вразвалочку брел Ник, выглянула симпатичная демоница со змеями в волосах.

– Дитя земли и огня, – прошептала она сквозь острые зубы, – разве ты не красавчик?

– Понятия не имею, – отозвался Ник. – А что ты задумала, змеиная тварь?

Раздвоенный змеиный язычок лизнул его запястье.

– Хочешь узнать?

Ник помолчал, затем отказался:

– Моей девушке это не понравилось бы.

И дама, и ее змеи устремили на него недоумевающие взгляды. Ник пожал плечами. Он и сам до конца не понимал, почему Сабрина против, однако это не такая уж большая плата за то, чтобы быть с ней.

«Но ты ведь сейчас не с ней?» – прошептал в глубине души предательский голосок, день ото дня становившийся громче. Напоследок Сабрина сказала, что терпеть его не может. И всегда говорила с ним о ненависти и никогда о любви. Может, и вообще уже не считала себя его девушкой. Возможно, он ее никогда больше не увидит. И что бы Ник ни сделал, Сабрина не узнает, а если и узнает – ей будет все равно.

Ник часто пытался топить грустные мысли в любых доступных развлечениях. Давал волю жестокости и выходил из себя.

Нику хотелось бы вселить в душу уверенность, что он не поддастся искушениям. Он старался, но никак не мог. Благородство ему не свойственно.

Но он сказал себе: «Не сегодня. Продержись еще немного».

После двери демоницы Ник проделал долгий путь и оказался возле каменной башни, воздвигнутой посреди чистого поля. В одном из окон, чуть выше его головы, горел свет.

Это место было ему хорошо знакомо.

В те дни, когда Ник жил среди волков, они старались держаться подальше от ковенов, но мир был переполнен людьми, а Ник достаточно походил на человека и мог добывать необходимые припасы. Амалия крадучись шла за ним по пятам, неотделимая, как тень. У них на глазах мама погналась за малышом, поймала его, прижалась губами к шейке и громко подула. Она не пыталась его укусить.

– Они играют, – в изумлении прошептал Ник. – Разве люди тоже делают так?

«Они всегда играют со своими детенышами, – пренебрежительно отозвалась Амалия. – Люди эти».

– Ого, – сказал Ник. – А я и не знал.

С ним играла только Амалия. А позднее Ник понял, что родные Сабрины тоже играли с ней, когда она была маленькая. В те времена он считал, что этим занимаются только люди.

С тех пор всякий раз, когда волчья стая оказывалась недалеко от людей, Ник стал присматриваться. Люди были удивительны – они изобретали всякие штуки, которые заменяли им магию, произносили, словно заклинания, бессмысленные слова вроде «любовь» и «доброта». Жили бок о бок в тесных домах, озаренных ненастоящим светом, который горел ярче природного.

В каменной башне Ник обнаружил девушку. Человека. В ее окне, словно маленькое солнышко, горел свет. Может быть, он и ему, Нику, достанется?

Он взял привычку по ночам ускользать от волчьей стаи и слушать, как поет девушка в башне:

У нее были темные волосы с золотыми искорками. В людях всегда было что-нибудь яркое. Нику подумалось, что девушка, наверное, была бы рада спеть для какого-нибудь слушателя.

Днем она бродила по горам, охраняла стадо каких-то животных. То ли овец, то ли коз – Ник не помнил. Это была еда. Волки время от времени заваливали одного из них.

Он попытался заговорить с ней. Первые пару раз ничего не получалось, но людям всегда можно зачаровать память, и тогда в следующий раз ты сможешь произвести впечатление получше.

Впоследствии Ник слышал, как отец Блэквуд со своим кружком обсуждают неимоверные запросы женского пола. На Ника эти разговоры навевали скуку. По его опыту, женщины требовали не так уж много – чтобы ты был более-менее чистым и проявлял интерес к тому, что они говорят. Это не так уж трудно.

Когда Ник впервые встретился с девушкой в третий раз, он тщательно помылся в ручье, раздобыл подходящий костюм и говорил с ней о ее мечте – когда-нибудь побывать в городе.

– Ты волшебник, правда? – спросила девушка.

Ник удивился. Откуда она знает? Вместо ответа девушка мелодично рассмеялась:

– Мое сердце в опасности! Кто ты – серый страшный волк?

Ник видел – ей хочется немножко испугаться.

– Что-то вроде этого.

Они сели рядышком на невысокую каменную ограду. У девушки в волосах были ромашки. Ник улыбался, глядя на нее.

И вдруг появилась Амалия. Ник едва успел заметить, как низко над землей промелькнула серая тень. Миг – и она приблизилась. У девушки времени было еще меньше. Она так и не успела заметить, откуда нагрянула смерть. Смех оборвался и перешел в пронзительный крик. Потом умолк и он – Амалия перегрызла девушке горло. Ник хотел бы ее спасти, но оцепенел от ужаса. И лишь безмолвно смотрел, как его фамильяр рвет человека на куски.

«Чего ты хотел? – прорычала Амалия. – Жалкой человеческой любви? Чтобы назвать своей? Люди – это пустое место и больше ничего. Вот чем заканчивается любовь к ним. Смотри».

Кровь на стене, крик, оборвавшийся в тишину. Ника стошнило.

Позже Ник стоял у входа в пещеру, служившую им убежищем, и шептал заклинания из маминой книги, чтобы не забыть. К нему подошла Амалия в преображенном облике – на задних лапах, в человеческом теле, одетая в длинную ночную рубашку, украденную где-то, но все еще с густым мехом и волчьими зубами. Ник считал, что она нарочно принимает такой гротескный вид. И от этого делалось еще тоскливее.

«Посмотри на меня, – сказала Амалия. – Я ведь как человек. Даже лучше. Ты был бы счастлив со мной, когда я вот такая?»

– Да, – заверил ее Ник.

Волки не отличают правду от лжи. Да и люди редко отличают.

Больше Ник не пытался заводить отношений с людьми. Ведь они так легко могут уйти, забрав с собой весь свет и тепло, оставить тебя одного на холоде. В этом Амалия права.

А теперь Ник сидел в преисподней и слушал, как с верхушки башни льется песня. «Хоть я утомился, только позови…» Где-то под ребрами застряла гулкая пустота, холодная, как пещера. Тоска по любви. Тоска по дому. Он страдал от них всю жизнь.

Он мог бы пойти вверх по лестнице навстречу лучистой людской нежности.

Но дверь в башню была дверью клетки.

– Брось, – сказал Ник Сатане и трепещущим теням. – Я это проходил много лет назад.

Люди – это не для него.

Сквозь ледяные поля преисподней, сквозь деревья, растущие из-под земли, как грибы, Ник заметил здание, которого здесь раньше не было. Солидно-серое, темнее, чем снег в тенях, массивное и уверенное. Напоминавшее человеческий склеп с длинной лестницей, по которой вверх-вниз сновали ведьмы, и широкими перилами, на которых Ник часто сидел под солнышком и читал. Невидимая академия – так звал ее тот человек, потому что он болван.

Ник навсегда запомнил, как впервые увидел эту школу. Он ходил по горам с волками, и до темного крещения оставалось еще много дней. Амалия убежала далеко вперед, и Ник понял: вот он, удобный случай. Он не составлял никаких планов. Только понял с ужасом, как давно ее нет рядом. Вскинул голову, и мелькнула мысль: «Я не могу больше так жить ни одного мгновения».

И бросился бежать. Амалия догнала его. Потащила обратно, но он отбивался. Понимал, что это последний шанс. Она рычала, кусалась, ее когти и зубы окрасились красным. В один отчаянный миг, теряя сознание, Ник подумал, что фамильяр загрызет его насмерть. И в памяти всплыло заклинание, которое он прочитал много лет назад, сидя рядом с матерью.

С полным ртом крови, с дрожащими руками Ник телепортировался прочь.

Телепортация – магия сложная, рассказали ему впоследствии ведьмы и чародеи Церкви ночи. Слишком продвинутая для мальчугана, который еще даже не поставил подпись в Книге Зверя. Она могла бы погубить Ника. Все поражались, как ему удалось остаться в живых.

Ник телепортировался к подножию горы в дремучих лесах Гриндейла. Вдалеке среди деревьев виднелась Академия невиданных наук с темными дверями нараспашку.

Ведьмы встретили его приветливо. Раньше Ник был страшно одинок, но теперь его окружали такие же, как он. Они показали Нику академию, погасили за каменными стенами мучительный багровый свет, отвели в огромный зал, полный чудес. После долгих лет на холодном ветру Ник снова – наконец-то – нашел мамины книги.

Ник был совсем не такой, как Сабрина. Она не желала продавать душу Сатане, а он, наоборот, охотно поставил свою подпись в Книге Зверя. Ника вполне устраивало, что в обмен на это он найдет прибежище в книгах.

Ник провел в библиотеке несколько дней и нашел там труды Эдварда Спеллмана. Потом отправился исследовать свой новый дом. Первые же встреченные студенты попытались напасть на него, и это кончилось для них плохо. Потом появился светловолосый парень, который хотел чего-то другого.

– Привет, – сказал он. – Я Люк Чалфант. А ты, я вижу, красавчик.

– Да, я в курсе, – ухмыльнулся Ник.

– Я иду в клуб к отцу Блэквуду. Девчонок туда не пускают. Кое-что на свете ведьмам знать не положено. Как ты считаешь, я прав?

«Ну и дрянь же ты», – подумал Ник, стараясь не смотреть на Люка. По случайности он бросил взгляд в длинный каменный коридор – там на красном бархатном диване сидели две девчонки. Одна спала, положив голову на колени подружке. Та гладила рукой угольно-черные волосы спящей, не догадываясь, что на них кто-то смотрит. В то время Ник еще не знал, что ему несказанно повезло – мало кому удавалось застать Пруденс в редкие минуты нежности.

– Хочешь вступить в наше общество? – спросил Люк. – Тебе там самое место.

Это прозвучало обидно, но Ник всегда старался заручиться одобрением других – даже тех, кто ему не нравился.

– Может, позже, – ответил Ник с обаятельной улыбкой, в которой читалось «Пропади ты пропадом». И направился к девчонкам.

Его появление не осталось незамеченным.

Девушка с чудесными точеными скулами и еще более чудесной нежностью на лице – позже Ник узнал, что ее зовут Пруденс, – выгнула бровь и окликнула:

– Сестра!

Из уголка выпорхнула Доркас и села рядом с Пруденс, положив ей на плечо рыжую головку.

Значит, их трое, с одобрением отметил Ник. Как в стае. Нет, как в семье. Вместе всегда безопаснее. И они умеют колдовать. Смогут защитить друг друга.

Он прислонился к каменному косяку, чтобы оказаться в дверном проеме, словно картина в раме, и окинул девушек долгим взглядом.

– Здравствуйте, дамы, – промурлыкал он. – Меня зовут Ник Скрэтч.

Через некоторое время Ник доказал свою осведомленность во многих областях и стал их официальным бойфрендом.

Однако встречаться с Вещими сестрами оказалось далеко не так приятно, как представлялось Нику. Пруденс никогда не смотрела на него с той же нежностью. И до него постепенно доходило, что тот взгляд предназначался не ему. Время от времени Вещие сестры заявляли, что им сейчас не до мальчишек, и захлопывали дверь у него перед носом.

А еще они умели создавать иллюзии. Наводить морок – это вообще любимое занятие ведьм. И оно до боли напоминало Амалию, принимавшую человеческий облик с волчьими зубами. Ник этого не хотел – но все равно напоминало.

После Амалии весь мир для Ника составляли школа и заклинания, ведьмы и книги. И все говорили: этот парень далеко пойдет.

И лишь в самые поздние, самые одинокие часы он признавался самому себе, что все вокруг кажется каким-то ненастоящим.

По соседству жила девушка-полукровка. Вещие сестры частенько перехватывали ее, когда та была одна, и издевались. Ник ни разу не видел ее, но, когда Вещие сестры заговаривали о Сабрине Спеллман, дочери его любимого писателя, внимательно слушал. Ника очень интересовал Эдвард Спеллман – чародей, написавший столько чудесных книг и взявший в жены простую смертную женщину.

Однажды Вещие сестры завели разговор о том, какой будет ужас, если Сабрина поступит в академию. Отец Блэквуд и весь ковен никогда не разрешали полукровке даже посещать грешные службы в Церкви ночи. Она воспитывалась вдали от других ведьм.

– Наверное, ей очень одиноко, – задумчиво произнес Ник.

– Ей? Одиноко? – захохотала Пруденс. – Да ее родственники пылинки с нее сдувают! Она ходит в школу для людей! И коллекционирует этих людей. Одного из них держит при себе. Гуляют по лесу, держась за руки, словно она боится его потерять.

– А он что, пытается убежать? – растерянно спросил Ник.

– Она с ним носится как с писаной торбой, – фыркнула Пруденс. – Слишком она мягкая, по-моему. Как Эдвард Спеллман.

– А-а, – протянул Ник.

При первом же удобном случае он пошел посмотреть на Сабрину и этого ее человека. Улучил момент и даже поговорил с ним. Естественно, после разговора Ник стер ему память, но все равно успел выяснить все, что хотел. Человек был счастлив рядом с Сабриной. Он был в нее влюблен. Ник рассмотрел Сабрину издалека, и увиденное ему понравилось.

Он вернулся домой и расстался с Вещими сестрами.

Замерзая в преисподней, Ник вспоминал, как жарким летом видел Сабрину.

Он отвернулся от иллюзорной Академии невиданных наук. Знал, что она ненастоящая. Двери его школы никогда не были темными, как пещера.

Ник стал ждать кануна Дня всех святых, потому что в этот день в школу должна была прийти Сабрина. Но все равно ему было тревожно. А если хорошенькая Сабрина окажется слишком похожей на человека? Издеваться в академии умели виртуозно.

Девочка из мира людей может испугаться. Может даже погибнуть.

И вот наконец Сабрина вошла на репетицию Инфернального хора. Запела под свирепыми взглядами Вещих сестер, и всем стало ясно: она не боится ничего на свете. Она в самом деле была столь же дерзкой, каким хотел казаться Ник. Все вокруг пели, а он стоял и потрясенно молчал.

Ему казалось, что он знает ее давным-давно. Увидев ее лицо, услышав звонкий голос, Ник вспыхнул от радости.

«А вот и ты, – подумал Ник. – Я тебя повсюду искал».

В тот день за обедом он сел рядом с Сабриной. А вечером явился Темный повелитель и потребовал от Ника обещанной покорности. Люцифер велел Нику втереться в доверие к Сабрине.

Обман дался Нику легко.

Ему нравилось бывать с Сабриной, вместе заниматься чем-нибудь. И он видел, что она к нему тоже неравнодушна. Ник не терял надежды.

Но потом вернулась Амалия. В глубине души Ник всегда знал, что это произойдет. Амалия почувствовала, что Ник может наконец обрести счастье.

Надо было, наверное, ради Сабрины убить Амалию. Но он этого не сделал, потому что был слаб. Он подманил к себе другого волка из своей стаи и вручил его сердце Сабрине, сказав, что это сердце Амалии. Фальшивое сердце, как и у самого Ника.

А фамильяра он посадил на цепь в пещере. Он никому не желал смерти.

– Пойми, пожалуйста, – умолял Ник, приковывая цепь.

Амалия отвернулась.

«Понятно. Ты вырос и стал одним из тех, кто сажает зверей в клетки».

Потом волчица сумела вырваться на свободу, и Сабрине из-за этого пришлось очень плохо. Когда Амалия испустила дух на лесной подстилке, Ник, к стыду и ужасу своему, горько плакал, и Сабрина простила его за это. Она обняла его, поцеловала в лоб, погладила по голове, заговорила с ним нежным голосом – так люди обычно касаются друг друга и разговаривают. Сказала Нику, что он любит Амалию и что никакая это не слабость.

В тот миг Ник не сомневался, что любит Сабрину. Любит по-настоящему, как умеют только люди, любит так, как никогда никого не любил и не думал, что способен. И как же он эту любовь высказал? Соврал.

Гриндейл

Бойтесь более Того, Кто можети душу и тело погубить в геенне.

Евангелие от Матфея 10:28

В школе Сабрина сидела отрешенная и бледная, как ее новые волосы, явно погрузившись в ужасные видения. Роз боялась, что подруга съедет в оценках.

На следующий день после встречи с Озерной девой Сабрина перехватила Роз в тот миг, когда она подсовывала ей в портфель свою тетрадь. На какой-то долгий страшный миг Сабрина переводила взгляд с тетради на портфель, с него – на Роз, не понимая, каким образом все это относится к ней. Потом улыбнулась, и Роз снова узнала свою давнюю подругу.

– Пойдем, Брина. – Харви положил руку ей на плечо. – Провожу тебя домой.

У Роз был еще урок музыки. Она долго смотрела им вслед. До этого, все те несколько месяцев, пока Сабрина ходила в школу для ведьм, Харви ждал Роз на крыльце Бакстерской школы и провожал домой.

«Он любит ее больше, чем тебя, – пропела серебряная птица на плече у Роз. – Так всегда было и всегда будет».

Роз побрела по коридору к музыкальному классу, замедлив шаг на мозаичных плитках со славной историей «Бакстерских воронов». Занятия окончились, в школе стало темно и тихо. Как в фильмах ужасов, которые любила Сабрина.

Подсознание предупредило за долю секунды. Перед внутренним взором вспыхнуло видение – дым, стремящийся охватить ее своими кольцами. Уголком глаза Роз заметила, как из-за шкафчиков выползает дымный демон. Он был сгустком мутной тьмы с зубами и внимательным взглядом. Словно мрак, издавна застилавший ей зрение, приобрел очертания монстра.

Роз бросилась бежать, споткнулась и упала, и демон чуть не схватил ее, но вовремя возникшее видение помогло выиграть спасительную долю секунды. Она юркнула в класс и прищемила демона, сунувшего вслед за ней длинную дымную шею. Роз, рыдая, хлопнула его дверью по голове – раз, другой…

Когда с дымным демоном было покончено, она расправила узорчатый шарф, пошла в уборную и долго стояла в кабинке, дрожа и приходя в себя. Всякий раз, когда перед глазами возникали картины будущего, Роз вспоминала, как это ужасно – быть слепой.

Она хранила спокойствие до того дня, когда тьма окончательно сомкнулась. Поговорила с родителями о книгах со шрифтом Брайля и аудиозаписях. Держала себя в руках до тех пор, пока перед слепыми глазами не возникло первое видение. Тогда она упала в обморок прямо в классе.

Ее пугала не слепота сама по себе. А то, что отныне единственным, что она увидит, будут кошмары.

Сквозь призрачные явления рычащих монстров и злорадных ведьм она слышала, как перешептываются и пересмеиваются за спиной одноклассники. Все отшатнулись от обезумевшей дуры, распростертой на полу. Роз, оставшись одна во тьме, вопила во весь голос.

Потом услышала, как хлопнула дверь. Чьи-то руки подняли ее с пола. Тот, кто появился рядом с ней во тьме, не даст ее в обиду.

– Розалинд, – прозвучал над ухом шепот Харви, – я здесь.

Харви вынес ее из класса. Тео бежал рядом и что-то говорил – насколько мог, громко и решительно.

Без Харви и Тео Роз сошла бы с ума.

Ночью после обморока на узкой больничной койке Роз погрузилась в неспокойный сон.

– Харви, ты здесь? – то и дело шептала она.

И всякий раз Харви отвечал:

– Здесь.

Когда Роз плакала, он держал ее за руку. Когда она с криком отпрянула от страшного видения, он шепотом успокаивал ее. Потом замолчал. И запел, негромко и нежно. Роз наконец спокойно заснула.

– Мне сначала твой белый мальчик не по душе пришелся, – заметила наутро любимая медсестра Роз. – Но теперь вижу – он малый хороший. Вы ведь с детства друг к другу неровно дышите?

«Мы встречаемся всего три недели».

Роз прокашлялась:

– Мы познакомились, когда нам было всего по пять лет, и влюбились с первого взгляда. Он каждый день провожал меня домой из школы. Он так в меня влюблен, что друзья даже посмеиваются.

Если это и была ложь, то лишь отчасти. Так могло бы быть, если бы не Сабрина. А теперь Сабрины не было. Она упорхнула в свою школу для ведьм и покинула своих простых смертных друзей.

Роз не виделась со своей лучшей подругой уже много недель. И больше никогда никого не увидит. Это время было худшим в жизни Роз, а Сабрина и не догадывалась. Или ей не было дела.

Когда Сабрина вернулась, Роз обвинила ее в том, что страдает из-за магии.

Тогда Сабрина пустила в ход магию и исцелила ее.

И вот теперь Роз сидела в туалетной кабинке, дрожащая, но зрячая. И ее уже не пугают ненавистные демоны и видения.

«Я перед Сабриной в долгу, – сказала себе Роз. – Она сотворила чудо».

Снаружи доносились голоса девчонок, с которыми она вместе ходила на музыку – они обсуждали, почему Роз не пришла на урок.

– Наверное, с Харви гуляет, – протянула Сьюзен.

– Не хочу сказать ничего плохого, – заявила Кейти, и по тону было ясно, что она чаще всего говорит плохое. – Но только представьте себе! Лучшая подруга выхватывает парня из-под носа, словно последний хот-дог в День независимости!

– Сабрина и сама неплохо справляется, – добавила Сьюзен. – У нее есть тот парень, с кем она танцевала в День влюбленных. Наверняка она, повстречав Ника, отшвырнула Харви, как ненужную вещь, а Роз подхватила его на лету.

– И все равно это не по-товарищески, – возразила Кейти. – Харви ведь не последний хот-дог. На свете есть еще много других хот-догов, которые твоя подруга еще не намазала горчицей и кетчупом.

– Твоя метафора, Кейти, свернула куда-то не туда, – заметила Сьюзен.

Кейти фыркнула:

– А мне этот парень на танцах показался дежурным красавчиком, которого Сабрина наняла, чтобы сделать вид, будто ей дела нет до Роз и Харви.

Роз чуть не поперхнулась.

– Нанимать спутника для школьных танцев – этого мир еще не слыхивал!

– Ага, – подтвердила Кейти. – Вот именно. Весьма характерно для Неслыханной Сабрины Спеллман. У моей тетушки казино в Вегасе. Я с первого взгляда распознаю красавчика-жиголо. Этот Ник, конечно, хорош, но какой-то он скользкий. Рубашка в обтяжку, весь прилизанный, волосы напомаженные, манеры как у жиголо. И чтоб такой тип появился неведомо откуда с единственной целью – пригласить тебя на школьный танец? Брось.

– Сабрина говорит, что познакомилась с Ником в этом своем лагере для юных гениев, куда ходит после уроков.

– Ну конечно. Можно подумать, красавчик с такой фигурой умеет хотя бы читать. По мне, уж лучше чувствительная артистическая натура, чем такой тусовщик. Я лично предпочла бы Харви, если его как следует подстричь и причесать.

– А я бы нет. Как ты думаешь, сколько стоят такие жиголо? – спросила Сьюзан. – Нет, я, конечно, не… Но все-таки…

– А меня удивляет, что Сабрина вообще разговаривает с Роз, – заявила Кейти.

– Может быть, они просто по-взрослому относятся к любви и дружбе, – прозвучал чей-то новый голос.

Роз приоткрыла дверь кабинки – чисто из любопытства, посмотреть, кто этот неожиданный защитник. И зажмурилась, увидев трех чирлидеров – они сверху вниз взирали на девчонок из музыкального класса. Впереди стояла Лиззи – все предрекали, что она станет королевой выпускного бала.

– Только не делай вид, будто речь не о тебе и не о Харви, – предупредила Лиззи. – Ты в него втюрилась классе в третьем.

Роз прочистила горло:

– Кейти, оставь в покое моего парня.

Две девчонки из музыкального класса предпочли удалиться. Роз вымыла руки, чтобы чирлидеры не испытывали к ней брезгливости.

– Спасибо, – тихо поблагодарила она Лиззи.

– Не за что, – пожала плечами та. – Мы привыкли к грязным сплетням. Потому что мы чирлидеры.

– И очень крутые, – добавила ее подруга.

– Слышала бы ты, что болтают ребята о двух чирлидершах из Ривердейла, которые решили встречаться, – продолжала Лиз. – Мы заткнули рот этим болтунам. Поддержали наших подруг по спорту!

Роз восторженно кивнула. Она охотно поддержала бы чирлидерскую борьбу за социальную справедливость.

– Ты в последнее время двигаешься как-то по-другому. – Лиззи дружески подмигнула Роз. – Приходи к нам в команду, попробуй себя.

– Я не… – начала было Роз, потом вдруг поняла, что не хочет отказываться. – Может быть.

Всю свою жизнь Роз готовилась к слепоте. Она не занималась никаким спортом. Усердно училась, увлекалась музыкой, читала как можно больше. Она до сих пор любила все это, но, возможно, на свете есть и другие достойные занятия. Все, чего ей раньше так не хватало.

С недавних пор, когда зрение стало кристально ясным, Роз и в самом деле двигалась иначе. На деревьях, которые всегда представлялись размытыми зелеными пятнами, появилась различимая листва. Сабрина подарила Роз обновленный мир.

И теперь Сабрина попросила ее об ответной помощи. Попросила вместе спасти Ника.

Роз снова и снова воскрешала в памяти ту кошмарную ночь, когда Ник ушел.

Они – и люди, и ведьмы, все, кому могла доверять Сабрина, – собрались вместе ради отчаянной попытки захватить Сатану. И Сабринин парень нашел способ запереть Сатану в своем собственном теле. Роз не знала, как это работает, лишь смотрела и глазам не верила.

Ник стоял на ногах, впитывая темными глазами багровый огонь. Миг – и он неподвижно лежит на полу. Сабрина рухнула рядом, и платье растеклось вокруг нее золотой лужицей. Испуганным шепотом она повторяла: «Ник, Ник!»

Наступило тягостное молчание. Потом заговорила женщина, которую Роз всегда считала добрейшим школьным директором, мисс Уордвелл, и которую Сабрина теперь называла демоницей Лилит.

– Все хорошо, что кончается в аду, – холодно заметила она. – Надо поторапливаться, пока Темный повелитель не вырвался на свободу. Я заберу тело и…

– Тело? – переспросила Сабрина. – То есть Ника?

Ник недвижно лежал лицом вниз. На взгляд Роз, он был мертв. А может, и хуже, чем мертв. «И смерть и ад повержены в озеро огненное, – вспомнились ей слова из отцовских проповедей о проклятии. – Это смерть вторая».

Лилит, цокнув каблуками, шагнула вперед. Сабрина взвыла, как дикий зверь:

– Нет! Не подходи к нам. Не вздумай коснуться его! Я тебе не дам! Я тебе не верю!

Ответ демоницы хлестнул, как плеть:

– Хочешь, чтобы жертва Ника оказалась напрасной?

– Не знаю! – вопила Сабрина. В ее голосе звучали безумные, надтреснутые нотки, словно голос доносился из глубин преисподней. – Мне все равно. Убирайся!

И вдруг для Роз все это обернулось средневековым кошмаром. Они, облаченные в бархат, стояли перед троном из тьмы. Дочь дьявола орала на мать всех демонов. Роз чуть не забыла, что любит Сабрину.

Роз казалось, что вся эта ужасающая сцена не имеет к ней никакого отношения. И внезапно в круг вышел ее собственный парень. Встал, преграждая путь, между Лилит и Сабриной. Роз вцепилась ему в рукав, но было поздно. Лилит презрительно отмахнулась от него, но Харви не удостоил ее даже взглядом.

– Брина. – Он опустился на колени и прижался лбом к ее голому плечу. Сабрина на глазах успокаивалась. – Милая моя. Не плачь. Мне-то ты веришь, правда?

Сабрина собрала остатки спокойствия и еле слышно ответила:

– Конечно.

Харви бережно и мягко взял Ника Скрэтча на руки. Встал и, хотя Роз видела, как ему тяжело, не позволил себе пошатнуться.

– Вот он, Сабрина. Я его держу. И не дам никому прикоснуться к нему без твоего разрешения. Дело за тобой.

С согласия Сабрины Лилит подвела их к вратам ада и забрала Ника.

Но прошло совсем немного времени, и вот уже Сабрина стоит перед их только что созданным Страшным клубом и заявляет:

– Давайте спустимся в ад и вернем моего парня!

Роз оторопела. Харви тотчас же сказал:

– Ну конечно, Брина.

Харви очень беспокоился, если кто-нибудь из них был в беде. Заботился о Роз, пока она была слепа. И естественно, сильнее всего тревожился за Сабрину.

Роз не могла не задаваться вопросом, только ли в заботе тут дело.

Ведь совсем недавно Харви был всем сердцем влюблен в Сабрину.

Роз вздохнула, вышла из школы и удивленно зажмурилась: в лучах полуденного солнца ее ждал Харви. Он снял наушники и взбежал к ней по лестнице.

– Привет. – Роз поцеловала его в щеку. – Мне казалось, ты пошел провожать Сабрину.

– Да, я ее проводил. Потом вернулся встретить тебя после музыки. Неужели я похож на дурака, который упустит шанс проводить свою девушку?

Роз прильнула к нему:

– Дураков не обнаружено.

Они пошли под деревьями. Харви всмотрелся ей в лицо:

– Что-то стряслось?

Ей не хотелось рассказывать ему про демона.

– Девчонки в туалете болтали… что Ник Скрэтч похож на жиголо.

Харви от души расхохотался. Потом, кажется, вспомнил, что Ник сейчас в аду, и прикусил губу.

– Ну и ну.

Роз никогда не восторгалась бесчисленными выступлениями Харви на тему «Почему Ник Скрэтч такой мерзавец». И боялась, что рано или поздно он соорудит иллюстрированное слайд-шоу. А теперь, когда Харви нежно заботился о благополучии Сабрины и намеревался вернуть Ника из преисподней, Роз вдруг поняла, что скучает по его жалобам.

Некоторое время они шли молча, потом Харви осторожно начал:

– Ты какая-то… рассеянная.

Роз взяла себя в руки и приготовилась отвечать на вопросы о демонах.

– Эти девчонки тебя обижали? – спросил Харви. – Они ведь не просто говорили о Нике чистую правду? Они к тебе не цеплялись?

– В общем, да, идут пересуды о том, что за девушка встречается с бывшим парнем своей лучшей подруги, – призналась Роз.

Лицо Харви потемнело. Он был всегда готов встать на ее защиту.

– Мне больно, что тебе приходится из-за меня терпеть такое, – сердито сказал он. – Это несправедливо. Я же знаю, ты бы не стала со мной встречаться, если бы в видении не увидела, как мы целуемся.

– Гм… – протянула Роз.

– И за это я благодарен магии, – восторженно улыбнулся Харви.

Роз не могла отобрать у него то единственное, что ему дала магия. Сумела лишь слабо улыбнуться в ответ. Рука об руку они остановились перед ее ярко раскрашенным домом. Роз потянула Харви к дверям.

– Дома никого нет, – сказала она.

– Ого, – усмехнулся Харви. – Какие сексуальные слова.

– Папа организует церковный праздник, – сообщила Роз. – Это уже менее сексуально.

Она стояла на две ступеньки выше него. Пригнулась и осыпала дождем легких поцелуев его улыбающиеся губы.

– Не знаю, не знаю, – прошептал Харви. – Скажи еще что-нибудь о церковном празднике. Это меня заводит.

Роз почувствовала, что его улыбка стала шире, а поцелуи жарче. На верхней ступеньке он подхватил ее на руки, и они, смеясь, ввалились в ее комнату и рухнули на кровать.

Она никогда не разрешала себе представлять, как целует Харви, пока не увидела это в видении.

А если бы она и задумалась об этом, то ожидала бы чего-то совсем другого. Роз уже целовалась с ребятами, и не только целовалась. Это было прикольно, но она заметила, что подростки всегда очень торопятся. Остро понимают, что им в любой момент могут помешать, хотят плотней прижаться, быстрей двинуться вперед.

А Харви не спешил.

Их первый поцелуй на танцах в День влюбленных был мучительно сладок и очаровательно неуклюж. Харви все еще сомневался, как она его встретит.

А теперь он ни в чем не сомневался и радовался этому. Улыбался за миг до того, как губы встречались, хотел быть рядом. Его руки путешествовали по изгибам ее тела так, словно он знал их наизусть. Пальцы прослеживали очертания ее плеча с тем же благоговейным почтением, с каким ладонь скользила по бедру.

Под его поцелуями Роз невольно вспоминала Сабрину – та с сияющими глазами рассказывала, как прошлым летом они с Харви брели по лесным тропинкам куда глаза глядят. Шли не торопясь, просто чтобы побыть вместе. Останавливались у обочины, под листвой, пропитанной солнцем, и Сабрина ему пела.

«Этим летом, – подумала Роз, – он будет гулять со мной».

Иногда Роз задумывалась, почему Харви никуда не торопится. Если это любовь и уважение – хорошо.

Роз была девушка современная и теоретически могла бы спросить об этом сама, но до сих пор ей не приходилось сталкиваться с таким поведением.

«Он тебя не хочет, – сказала птица. – Он всегда хотел только Сабрину, хочет и сейчас».

«Нет, – подумала Роз. – Сейчас он ждет меня».

Может, надеется получить сигнал.

С колотящимся сердцем Роз расстегнула верхнюю пуговку блузки. Покосилась на Харви – его взгляд скользнул по обнажившемуся телу, потом снова устремился ей в глаза. Она изогнулась навстречу ему, в поцелуе расстегнула еще одну пуговку, запустила пальцы в его мягкие волосы и снова откинулась на подушки. Желтоватая ткань блузки разошлась еще чуть-чуть, открывая кружева. Взгляд Харви перебегал от расстегнутой пуговки к глазам Роз. Он развязал ей шарфик и, когда тот соскользнул, поцеловал в шею.

В этот миг внизу скрипнула парадная дверь. Раздался голос отца – по тону было ясно, что он заметил на вешалке куртку Харви. Харви отпрянул, Роз снова уронила голову на подушку.

– Розалинд, – прошептал Харви.

– Что? – шепнула в ответ Роз.

Ей подумалось, что он предложит встретиться, когда отца не будет дома, или хотя бы скажет: «Я хочу тебя. А ты хочешь? Когда ты захочешь?»

Харви поцеловал ее в лоб:

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, – прошептала Роз и ощутила на виске его улыбку.

– Пойди поздоровайся. А то тебе влетит.

– Да что там – влетит! Вот от кого мне влетело, так это от одной дамы в церкви, когда я явилась с натуральными волосами.

– Тебе никогда не должно влетать, – сказал Харви. – Тем более из-за меня. А волосы у тебя очень красивые.

Роз свернулась калачиком, уткнулась ему в шею, а он положил ладонь ей на затылок, будто оберегая от чего-то. Она заметила – Харви часто так делает. Наверное, этот жест для него означает – защищать то, что любишь.

Она нехотя отстранилась.

– Прежде чем спустимся… – Роз приподнялась на локте. – Можно я тебя кое о чем попрошу?

– Да. – Харви потянулся к ней, и они сплелись пальцами. – О чем угодно.

– У меня к тебе две просьбы.

– Целых две – это ужас как много, – усмехнулся Харви. – Проси. Я постараюсь исполнить.

– Иди домой. Тебе нельзя оставаться. Сегодня моя очередь проходить испытание. Я должна пойти в лес одна.

Она видела – просьба стала для Харви ударом. Он закрыл глаза. Но не сказал – мол, не ходи.

– А что второе?

– Помнишь, как я лежала в больнице? – спросила Роз. Боль на лице Харви стала еще острее. – И ты остался со мной на всю ночь. Ты пел мне. Споешь еще раз?

На его лице нарисовалась чистейшая паника. Роз пожалела о своей просьбе.

– Гм… Прямо сейчас?

– Нет, – проговорила Роз. – Когда-нибудь.

«Ей он пел, а тебе не хочет. Часто рисовал ее, а не тебя».

«Заткнись, чертова птица!» – мысленно приказала Роз.

Харви сглотнул.

– Конечно. Когда-нибудь. Я что-нибудь еще могу для тебя сделать?

– Хочу посмотреть… – начала было Роз и заметила, как напрягся Харви. – Нет, ничего. Давай сначала пройдем эти испытания. А потом попрошу.

Они спустились по лестнице поздороваться с отцом. Вскоре Харви ушел.

– Крошка моя, как прошла музыка?

– Отлично, – соврала Роз.

Ей было неловко с отцом не только из-за Харви. Роз не могла забыть, как отец хотел отправить ее в интернат, потому что она слепая. Сказал, будто в специальной школе ей будет лучше. И она все поняла. Есть люди, на которых можно положиться, а есть – на которых нельзя. И до решающей минуты не поймешь, с кем имеешь дело.

Роз всегда считала, что отец любит ее, несмотря ни на что, а оказалось – он ее любил, только пока считал здоровой. И когда зрение волшебным образом восстановилось, он решил оставить дочь у себя.

Благодаря чудесному исцелению в его церковь вступило довольно много народу. В эти дни отец ходил, гордо раздувая грудь, точно фазан. Роз презирала его за это и ничего не могла с собой поделать.

«Папа, это чудо совершил не ты».

– Пойду-ка я прогуляюсь на свежем воздухе! – сказала Роз отцу. – Это полезно для здоровья.

Очень полезно. Свежий воздух вперемежку с демонами.

Она вышла в лес совсем одна. При мысли о демонах пробирала дрожь. Озерная дева сказала, что Роз должна пойти в лес и найти среди теней драгоценный камень, но Роз понятия не имела, как это сделать.

Она никогда прежде не искала магию.

Хотя нет, искала. Попросила Сабрину об исцелении.

На семью рассчитывать Роз не могла, зато друзья всегда приходили на помощь. Сабрина восстановила ей зрение. И теперь Роз должна помочь Сабрине вернуть Ника.

В лесу уже стемнело. Ей было очень одиноко. В голову лезли мысли о том вечере, больше месяца назад, когда Ник Скрэтч проводил ее домой.

Ник ей нравился. Наверное, он нравился почти всем девчонкам, хотя она предпочитала более искренних. Несколько летних смен в библейском лагере наложили свой отпечаток. Но Ник, кажется, изо всех сил старался быть с Сабриной искренним.

В тот вечер Роз шла по лесу, радуясь новообретенному зрению, дивясь на все вокруг и тревожась о Сабрине, Харви и дьявольских предзнаменованиях. Потом увидела, что из-за деревьев к ней направляется новый парень Сабрины.

– Привет, – сказала Роз. – Эй, Ник! Я тебя вижу.

– А, – отозвался Ник. – Да. Гм. Привет. Проводить тебя домой?

– Конечно. – Роз вспомнила все двусмысленные истории, какие Сабрина рассказывала о ведьмах, и сразу внесла ясность: – Платонически! У меня замечательный парень.

– Да?

– Конечно, – напомнила ему Роз. – Харви!

Ник сдвинул брови:

– Не знаю никого с таким именем.

– Он в тот раз был с нами в столовой. Помнишь? Высокий такой.

Она подняла руку выше головы – и своей, и Ника. Он скосил глаза вверх.

– Правда? Что-то не припоминаю. – Он одарил ее лучезарной улыбкой: – А вот тебя помню. Роз, очаровательная лучшая подруга Сабрины. Тот, кто с тобой встречается, счастливчик.

Если парень снисходит до любезностей с лучшей подругой, значит, девушка ему всерьез нравится. Роз милосердно решила, что у Ника, должно быть, плохая память на имена.

– М-да. Кто знает, долго ли продлится его счастье.

– Потому что он… не очень умен? – спросил Ник.

– Нет, Харви очень умен, – возразила Роз, и Ник с сомнением хмыкнул. – Потому что есть много сложностей. Раньше он встречался с Сабриной.

– Правда? – удивился Ник. – Тьфу ты. Вот так новость.

Роз испугалась, что втянула Сабрину в неприятности.

– Все давно закончилось, – заверила она. – Сабрина без ума от тебя. Говорит, что ты очень сексуален.

Ник, кажется, испугался. Да и сама Роз испугалась. Сабрина никогда не проявляла интереса ни к кому, кроме Харви, ни разу за все долгие годы, когда Роз и Тео то и дело влюблялись в бесчисленных ребят из фильмов и ансамблей.

Ник улыбнулся, глядя в землю.

– И… и теперь Харви со мной, – продолжала Роз. – Он сказал… что любит меня.

– Прости, – натянуто произнес Ник. – Что-то я не понял. Разве человеческие девушки не хотят, чтобы парни любили их? Мне кажется, это именно то, о чем люди должны мечтать.

– Я хотела сказать – может быть, – пояснила Роз.

– Разве ты его не любишь? – спросил Ник. – Может, он тебе хотя бы понравится? Наверняка в нем есть что-нибудь хорошее.

В Харви было очень много хорошего, и Роз с болью понимала это уже много лет. Высокий и добрый, нежный до глубины души. Его было легко обидеть, но обида никогда не останавливала его. Когда зрение подвело и Роз уже ни в чем не была уверена, она могла положиться только на него.

– Я люблю Харви, – призналась Роз. – Он из тех, кого невозможно не полюбить.

– Какая прелесть! – восхитился Ник. – Я с ним не знаком. Так в чем же проблема? Почему ты считаешь, что это продлится недолго?

– Проблем очень много. Люди не одобряют, когда кто-то встречается с бывшим парнем своей лучшей подруги.

Ник покачал головой:

– В человеческих взглядах на любовь так много правил. Как ты их все запоминаешь?

– Конкретно этому правилу я не подчиняюсь, – сказала Роз, и ей стало совестно. – А должна бы. И не важно, что я… что он мне нравится. Потом, у меня есть отец. Обычно я встречалась с парнями в лагерях, когда оставалась без его присмотра. Отец священник, он не одобрит, если у меня появится парень в Гриндейле. Он знает Харви с самого детства и никогда не ждал от него никаких подвохов для меня. Но в Харви и сейчас нет никаких подвохов!

Ник Скрэтч кивнул, и Роз даже немного удивилась.

– Не бросай его. Я смогу тебе помочь! – уверенно заявил Ник.

– Только не накладывай никаких чар на моего отца!

– В этом нет нужды, – сказал Ник. – Поговорю минутку – и все.

– Что ты задумал?

– Вот увидишь, – подмигнул Ник.

Отец ждал ее на веранде. В последнее время он часто так делал – не доверял дочери.

В этот вечер преподобный Уолкер не удостоил дорогую доченьку ни единым взглядом. Вместо этого он внимательно рассматривал Ника: густо напомаженные волосы, модные ботинки, дорогой черный костюм, привлекательность через край. И все в нем било через край. Неторопливая грешная ухмылка.

– Эй, привет, – протянул Ник. – Слава Сатане!

– ЧТО?! – оторопел отец.

– Я тут провожаю Роз, – продолжил Ник. – Она настояла, что хочет домой, хотя я предложил ей много других… интересных мест.

– Нет, этого не было, – вмешалась Роз, опасаясь, что отца хватит удар. – Это Ник. Мы с ним просто дружим.

– Пока что, – добавил Ник и поцеловал Роз слишком близко к губам. – До встречи, крошка.

Преподобный Уолкер чуть не рвал на себе волосы.

– А что стряслось с Харви?

– Никуда он не делся, – успокоила его Роз.

– Слава богу. Пригласи Харви к нам на ужин!

Роз покосилась на Ника – тот уже исчезал среди деревьев. На прощание он сверкнул через плечо своей лукавой улыбкой.

Ник понравился Роз с самого начала. И, надо признаться, больше всего ей нравилось то, что он убрал из ее жизни много сложностей. А вот извлечь его из преисподней было делом сложным.

Ни в ком из ее друзей не было веры в том же смысле, как у Роз. Они и не догадывались, каким ужасом представляется ей перспектива спуститься в ад. Из головы не шли обрывки отцовских проповедей.

«Ад – это вторая смерть, – шептала серебряная птица. – Ад – это вечный огонь, в котором горят дьявол и ангелы его. Ни один парень, ни один друг не стоят этого».

И теперь Роз шла по лесу, вздрагивая при каждом шорохе. Очень хотелось, чтобы Ник Скрэтч вышел из-за деревьев и, как обычно, разом решил все ее проблемы.

Ей помогла вновь обретенная ясность зрения. В гаснущем свете мелькнула тень, и это был не демон. Тень мальчишки, уходящего вдаль спиной к ней.

– Ник? – прошептала Роз, раздумывая, не слишком ли опасно будет сойти с тропы и броситься следом за ним.

– Кто такой Ник? – послышался женский голос.

Роз обернулась:

– Лилит!

За тонкими стеклами очков беспомощно щурила глаза высокая темноволосая женщина.

– Я Мэри Уордвелл. Твоя учительница – ах да, директор! – Она смущенно рассмеялась. – Никак не привыкну.

– Простите, – сказала Роз. – Здравствуйте, мисс Уордвелл. Как поживаете?

Хотелось спросить: как вы себя чувствуете после того, как умерли и воскресли от рук Матери всех демонов, которая забрала ваше лицо, заманила Сабрину во тьму и мимоходом добилась для вас повышения в должности? Но Роз не знала, как облечь это в слова.

– Вот решила пройтись, проветриться, – сказала мисс Уордвелл. – Иногда жизнь кажется непомерно сложной, правда?

– Да, – шепнула Роз.

И удивилась: мисс Уордвелл взяла ее за руку.

– Тебе тоже? Прости, милочка. Не хочешь прогуляться со мной?

Роз кивнула. Мисс Уордвелл – хрупкая смертная женщина, такая же, как Роз, и тем не менее рядом с ней как-то прибавилось сил.

– Давай поговорим. В последнее время меня мучают какие-то… провалы в памяти. Я директор, но ощущаю это как сквозь сон. Я даже в администрации никогда не была! Понимаю, сколько странностей происходит в твоей жизни.

Роз не могла выдать тайны Сабрины и не хотела пугать эту добрую женщину. Она покачала головой.

Мисс Уордвелл сжала ей руку:

– Что бы ни было, у тебя хотя бы есть друзья.

– Да. Есть.

«От них-то и все проблемы», – сказала птица.

– Мне всегда казалось, что вы с Сабриной – замечательная пара, – продолжала мисс Уордвелл. – Ты обеими ногами стоишь на земле, а она рвется в небо. Мне… мне всегда хотелось иметь лучшую подругу.

– Я люблю Сабрину, – тихо промолвила Роз.

– Был человек, который мне… очень нравился, – робко призналась мисс Уордвелл. – Он, кажется, исчез с лица земли.

Роз прикусила губу.

– Я все время говорю себе, что мужчины не должны быть для нас альфой и омегой. Я должна прожить свою собственную жизнь. И это самое главное.

– Вы правы, – ответила Роз.

– В самые трудные минуты я находила утешение в том, что коллекционировала городские легенды о ведьмах, – продолжала мисс Уордвелл. Роз с трудом сохранила внешнее спокойствие. – А в наше время эти мифы уже не несут успокоения. В мире так много зла.

Роз видела, что по обе стороны от тропинки в кустах, как тени, рыщут демоны.

– Зло подошло к нам очень близко, – прошептала она пересохшим ртом.

Мисс Уордвелл кивнула:

– Я изо всех сил стараюсь сохранять веру в то, что на свете есть добро и что рано или поздно добро победит.

Тонкими пальцами она прикоснулась к крестику на шее. На глазах у изумленной Роз демоны съежились и отпрянули.

– Во мне тоже есть вера, – сказала Роз. – Она несет мне утешение.

Мисс Уордвелл робко улыбнулась ей:

– Хочешь, пойдем ко мне, попьем чаю… Да что с тобой?

Роз согнулась пополам. Подсознание показало ей, какие ужасы ждут ее впереди, там, где тропинка заканчивается.

– Ничего, – прошептала Роз и с трудом выпрямилась. – Только что вспомнила – у меня есть срочные дела. Большое спасибо, мисс Уордвелл! Надеюсь, у вас все уладится!

Она была в этом совсем не уверена. Но понимала, почему мисс Уордвелл – любимая учительница Сабрины. Очень не хотелось оставлять мисс Уордвелл одну на тропе, еще больше не хотелось в одиночку углубляться в темный лес.

«Сильно ли ей помогла магия? Или тебе?» – прошептала птица.

Магия вернула мисс Уордвелл в этот мир, и благодаря этому она была здесь и шла по тропе вместе с Роз. Демоны опасались приближаться к мисс Уордвелл – видимо, ее доброта служила защитой.

Радостно было думать, что у доброты есть сила.

«Вернись на тропу, – пропела птица на плече. – Останься с этой милой женщиной. Возьми в подруги эту добрую девочку Лиззи, а не дочь дьявола. Выбери верный путь».

Когда Сабрина сбежала в свою ведьмовскую школу, Роз очень скучала по ней. И в то же время Роз хорошо понимала, как это соблазнительно – иметь возможность выбирать из нескольких вариантов. Словно ходишь в несколько крутых колледжей одновременно.

А когда вернулось зрение, сразу появилось много возможностей. Она могла бы стать чирлидером. Научиться водить машину. Делать множество других приятных, обыденных вещей, которыми занимаются все вокруг и не придают им особого значения.

«Ты могла бы жить в совсем другом мире, – прощебетала птица на плече. – У тебя был бы другой парень, который глаз с тебя не сводит. Надо сделать лишь одно – отойти от ведьм, бросить эту затею».

Да, она хотела бы жить в другом мире. Но не хотела предавать друзей.

Среди деревьев стали сгущаться тени.

Роз встряхнула головой и шагнула в слепящую тьму. Увидела, как сгущается призрак, и задохнулась – не от дыма, а от собственного страха. Высоко над головой, изогнув шею, колыхался темный силуэт дымчатого дракона. Каждая чешуйка складывалась из неуловимой тьмы, а глаза горели адским огнем.

– «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную», – процитировала Роз. – Низвержен был… дракон… великий дракон…

Она запустила руку в клубящуюся тьму на груди дракона и вытащила драгоценный камень. Самоцвет, красный, как сердце дракона, пылающий внутренним огнем, плотно лег в ладонь.

Роз развернулась и бросилась бежать из лесной тьмы к Сабрининому дому. Хорошо хоть никто из призрачных обитателей не вышел ее встречать. Ни Сабринины тетушки, ни студенты академии. Роз хотела видеть только свою лучшую подругу.

В дверях появилось бледное, усталое лицо Сабрины, и у Роз заколотилось сердце.

– Вот, принесла, – прошептала она, запыхавшись, и вложила самоцвет в руку Сабрине. Та облегченно вздохнула и крепко обняла подругу.

– Спасибо, – шепнула Сабрина, уткнувшись Роз в плечо.

Роз чуть не падала с ног. Они сели в доме на ступеньки лестницы, Сабрина повертела камень в руках. На ярком свету грани красного самоцвета сияли причудливыми бликами – то сапфирово-голубыми, то серебряными, то черными. Отраженные лучи заливали лицо Сабрины неземными красками.

У Сабрины душа революционерки. Это в ней и нравилось Роз больше всего. В мире много такого, что нужно изменить, и кто-то должен воплотить в себе неудержимую силу.

Но быть лучшей подругой этой неудержимой силы не всегда приятно.

– Я рада, что могу чем-то помочь тебе, – прошептала Роз. – Я у тебя в долгу.

– За что?

Роз зажмурилась:

– Ты так много для меня сделала.

– Ничего ты мне не должна. – В голосе Сабрины слышалось удивление. – Я помогаю тем, кого люблю, просто потому, что люблю их. А разве бывает иначе?

Вместо ответа Роз поцеловала Сабрину в щеку. Прислонилась к подруге, давая себе отдых после похода по лесу и встречи с драконом, и так и не высказала того, что вертелось на языке.

«Прости, Сабрина. Я не хочу идти в преисподнюю».

В руках Сабрины алый самоцвет поймал луч света, пробившийся через витражное окно. И сверкнул, как окровавленный меч.

Преисподняя

Любовь, во мне сияя…[9]

Данте

Обычно, случайно открыв дверь в бездну, полную демонов, Ник говорил: «Извините» – и поспешно захлопывал дверь.

Сначала демоны испробовали на Нике физические пытки. Это не подействовало, и им, кажется, надоело. Но у Ника не осталось приятных воспоминаний о бездне.

На этот раз Ник открыл дверь в бездну, полную демонов, и нырнул туда. В обширной полости кишели маслянисто-черные и заплесневело-зеленые фигуры демонов, звенели вопли обреченных душ. На сталагмитах были вырезаны искаженные мукой лица. И над всем этим высились грубо отесанные каменные стены. Из камня торчали острые шипы, ступенями уходили вверх зубчатые карнизы.

На одном из верхних карнизов над бездной стояла Сабрина. С мечом в руках она оборонялась от демонов. Ник отшвырнул одного демона, другому сломал шею, у третьего выхватил оружие и пронзил тварь его же клинком. Он уже хорошо натренировался и был в силах помочь Сабрине.

Познакомившись с Сабриной, он поначалу решил, что закадрить ее не составит труда.

Однако дело оказалось непростым.

Она была пылкой и очаровательной, и он хотел ее. Видел, что и она хочет его. К тому же Темный повелитель приказал Нику овладеть сердцем Сабрины. Ник был доволен. Все кругом вполголоса перешептывались о темных предначертаниях, а ему, Нику, было велено проводить время с хорошенькой девушкой. Кажется, темный бог твердо усвоил, где у Ника самая сильная сторона.

Но Сабрина без конца твердила, что у нее есть парень. Ника это удивляло. Ну и что? Он не понимал, с чего Сабрина взяла, будто, имея бестолкового парня-человека, должна отказаться от великолепного парня-чародея. Но Сабрину воспитали как человека. Ей нужно время, чтобы перестроиться. Ник был готов на все, лишь бы выполнить волю Сатаны и быть с ней.

Он приносил ей запретные книги, давал полезные советы – ничто не помогало. С каждым днем становилось яснее, что Сабрина не похожа на других. А Сатана избрал для Сабрины Ника. Сатана велел им быть вместе.

И во всем этом был виноват тот человек. «Ну почему с хорошими людьми случаются всякие неприятности?» – часто спрашивают люди друг у друга. (Им неведомо, что из-за Сатаны.) Ник не был хорошим, а того человека нельзя назвать неприятностью, но почему на пути у блестящих чародеев встают глупые люди? Тот человек все усложнил.

– Убей его, – предложил Нику во сне Темный повелитель, дыша ему в шею печным жаром.

Дьявол умел соблазнять, а Ник легко соблазнялся. Человек стоял на пути к тому, чего хотел Ник. И этот человек был охотником на ведьм.

Вот только… Ночью после летнего праздника, на котором Ник впервые издалека увидел Сабрину, он вернулся туда, где днем гремело веселье. Огненное колесо стояло темным, полосатые шатры были разобраны и упакованы. Иллюминация и музыка, парень, толковавший о любви и об искусстве, прелестная ведьма, улыбавшаяся миру людей как своему родному, – все это исчезло. Ник стоял в одиночестве под деревьями на пустыре.

Все, что смертно, быстро уходит.

Если тот человек умрет, Сабрина будет скучать по нему.

– Если прикажете, я его убью, – осторожно сказал он Сатане. – Но у меня хватает высокомерия считать, что в этом нет необходимости.

Темный повелитель расхохотался. Он любил гордецов.

Когда Агата и Доркас обрушили шахту, жалкий смертный возлюбленный Сабрины погиб бы вместе со всеми, если бы она не наложила на него защитные чары. Интересно, не посетил ли Темный повелитель во сне Агату, получив отказ от Ника?

Сабрина решила воскресить брата своего человека, потому что была готова на все ради тех, кого любит.

Ник спросил:

– Можно посмотреть?

Темный повелитель хотел, чтобы Ник помог Сабрине. Ник и сам хотел ей помочь. Все получили, что хотели. Никакого вреда.

Когда темный ритуал завершился, Ник выяснил, где живет тот человек. Подошел к маленькому деревенскому домику, выкрашенному в зеленый цвет, и услышал дрожащий голос человека – тот вел своего брата на веранду.

И сразу стало ясно: романтический жест Сабрины вылился в то, на что никто не рассчитывал.

Брат, по всей видимости, так и остался мертвым. Человек попытался спеть ему песню, знакомую с детства, но, как только заглянул в пустые глаза мертвеца, слова застряли в горле.

– Медленно отходи назад, – вполголоса прошептал Ник.

Но вместо этого человек усадил голодную нежить в кресло и укутал одеялами. Мертвякам не нужны одеяла!

– Мне в школу пора. Подожди меня здесь, ладно?

Человек присел возле кресла-качалки и снизу вверх ласково посмотрел в лицо покойнику. Наверное, пытался убедить себя, будто эта тварь что-то понимает.

– Я тебя люблю, – сказал человек пустому лицу. – Очень… очень. Томми! Я тебя не подведу. Мы вместе пройдем через это.

Он склонил голову покойника себе на плечо. Ник увидел, что мертвяк с интересом принюхивается к запаху человеческого тела. Скоро в нем проснется голод.

А человек и не догадывался.

«Помню, – подумал Ник. – Ты так сильно хотел, чтобы он был жив, что не заметил, кем он стал. А это неизбежно».

В то время Ник сочувствовал этому человеку. Потом узнал его получше и понял, что тот переполнен всякими безумными идеями. Обнять восставшего мертвеца – это лишь верхушка айсберга суицидальных наклонностей.

Человек так громко хлопнул входной дверью, что зазвенели матовые стекла. На веранду в ярости выскочил человек постарше.

– Прекрати скулить!

«Охотник на ведьм, – холодно подумал Ник. – Только этого не хватало».

Этот старший сужал круги вокруг Сабрининого человека. Тот морщился, потом встал прямо перед зомби, прикрывая его. Отец явно был из тех, кто сажает других в клетки.

Уж лучше сразу поубивать всех, кто на веранде, и заодно убрать с пути Сабрининого человека. Ник шагнул было вперед, но в этот миг человек сказал, что ему надо проводить Сабрину в школу.

– Чтоб тебя зомби сожрал, – сказал Ник его отцу и побрел следом.

Отойдя подальше от дома, человек сел, поджав ноги, среди листвы. Ему явно было трудно дышать.

«Тише, человече. Успокойся, – мысленно сказал ему Ник. – Ты не одинок, в отличие от меня. Она тебя любит. Вставай. Если не встанешь, дело плохо».

Через некоторое время человек встал.

Ник, опережая его, телепортировался к дому Сабрины. Она стояла на веранде, рядом с тетей Хильдой, звавшей ее «милочка моя». На лице Сабрины, как часто случалось, было написано беспокойство – видимо, жить среди людей, таких хрупких, дело непростое. Обычно, когда Ник видел Сабрину в таком состоянии, ему хотелось подбодрить ее, но сейчас история с зомби беспокоила его тоже.

Увидев человека, бредущего к дому по извилистой тропинке, Сабрина бросилась с веранды ему навстречу. Он подхватил ее на руки и завертел. Сабрина, сияя, погладила воротник его дурацкой куртки.

– У тебя все хорошо? – спросила она.

– Теперь, когда я с тобой, да.

Сабрина склонила к нему свою светлую головку:

– Аналогично.

Ник поежился. Странно было видеть, как Сабрина и этот человек дарят друг другу счастье, хотя у самих на душе очень тяжело.

Позже Ник сказал Сабрине:

– Я бы отдал все на свете ведьмовские оргии за то, что есть у тебя и того человека.

И он не шутил. Но Сабрина так и не сказала, что он должен сделать, чтобы заслужить честь быть рядом с ней.

Затея с братом кончилась печально. Человек своими руками уложил брата в могилу, а Сабрина плакала. Когда Сабрина плакала, Нику тоже хотелось заплакать.

Сабрина слишком много позволяла этому человеку. Он считал, что может делать любую глупость, какая взбредет в голову. Он и слышать ничего не хотел о некромантии. Ник велел ему простить Сабрину и надеялся, что тот поймет почему. Но человек так и не понял. Все бы ему только хныкать и суетиться. «Обожаю плакать и всех расстраивать, обожаю ранить Сабрину, терпеть не могу, когда меня защищают, терпеть не могу магию, терпеть не могу тебя!»

Глупый он, этот человек. Ник прекратил все попытки его образумить. Разрази его Сатана!

Потом человек принял самое глупое решение в своей жизни. Ник уговорил Сабрину на чашечку кофе, и в кофейне они увидели человека с Сабрининой подругой Роз. Сабрина стала называть его своим бывшим парнем.

Человек предпочел отринуть любовь – для Ника эта новость стала грандиозной. Сабрина сказала, что Ник может стать для нее самым близким. Она привела Ника на чудесные танцы в свою людскую школу, где на стенах висели забавные украшения из бумаги и нигде не болталось ничьих потрохов. Человек упустил свой шанс. Рядом с Сабриной будет Ник.

Теперь остались только две проблемы – Сатана и Сабринина тетушка Хильда.

Сабрина хотела следовать обычаям, принятым среди людей. Это было очень мило. Ник полюбил свидания. На самом лучшем свидании он отыскал много интересных книг, а Сабрина говорила всякие приятные вещи типа:

– Магазин закрывается! Хочешь, чтобы нас здесь заперли на всю ночь?

– Да, – ответил Ник. – Был бы счастлив.

Сабрина встревожилась. Может, считала, что он предлагает ей переспать. Ник бы с удовольствием, но он помнил всякие людские заморочки насчет добровольного согласия, границ личного пространства и ожидания любви. Ник был согласен подождать.

Ник хотел, чтобы рядом с ним Сабрине было спокойно. Даже если она сама этого не хочет.

– Мы будем просто спать? – осведомился он. – Или всю ночь читать?

У Сабрины дернулись губы:

– И обниматься?

Ник в тревоге поглядел на блестящие волосы Сабрины:

– Давай уйдем.

Сабрина помогала Нику унести бесчисленные покупки, поэтому он смог проводить ее домой.

– Пожалуй, не буду знакомить тебя с интернетом, – рассмеялась она.

Судя по ее рассказам, интернет был чем-то вроде длинной незнакомой книги. В нем, видимо, всегда найдется что почитать.

– Хочу, чтобы когда-нибудь у меня был интернет, – сказал Ник. – Я его весь прочитаю.

Она взяла его за руку. Нику стало интересно, какими словами он сумел ее порадовать и как повторить это в следующий раз.

В другой раз, снова телепортировавшись к Сабрине, чтобы позвать на свидание, Ник надеялся, что они опять пойдут в книжный магазин. Он помнил, что телепортироваться надо в вестибюль, так как Сабрине почему-то не нравилось, когда он неожиданно появлялся в спальне. Там он услышал пение Хильды и пошел на звук в кухню.

Ник остановился, заслушавшись, и прикрыл глаза. Как же хорошо у Сабрины дома.

Открыв глаза, он наткнулся на убийственный взгляд Хильды. Но не отступил, а одарил Хильду заискивающей улыбкой.

– Опять ты, – буркнула Хильда.

– Признайтесь, – улыбнулся Ник, – я начинаю вам нравиться.

– Ты из тех, что на пять минут, а не из тех, что навсегда. Я-то с этим смирюсь. – Хильда пригрозила ему половником. – Но только попробуй обидеть мою девочку.

– Ни в коем случае. – С губ Ника не сходила улыбка.

– Я тебе не доверяю. Посмотри мне в глаза и скажи, что я ошибаюсь.

Ник опустил глаза.

Они ведьмы и созданы для колдовства, а не для честности. Впрочем, какая из Хильды Спеллман ведьма?

И что, если парень-пятиминутка не захочет упорхнуть через пять минут?

Он еще покажет себя. Она его полюбит. Когда она узнает о воле Сатаны, то поймет, что все это к лучшему. Ник старался делать для Сабрины все, все без исключения.

Дважды это не удавалось.

Сначала Сабрина попросила его держаться подальше от Вещих сестер.

– Ты мне не доверяешь? – обиженно спросил Ник, потом, устыдившись, вдруг понял: не доверяет – и правильно делает.

Он перестал разговаривать с Вещими сестрами.

Он всегда старался предугадать и исполнить все ее желания, а она даже не замечала. Но теперь рядом с ним Сабрина смеялась гораздо чаще – на это он и надеялся. Ник не понимал, почему Сабрина и тот человек относятся ко всему так серьезно. Ведь даже в мире ужасов можно жить весело.

Если Сабрина в конце концов полюбит его, значит, хлопоты не прошли впустую. Он много раз признавался ей в любви. И надеялся, что рано или поздно она ответит ему взаимностью.

Во второй раз он подвел ее, когда их обоих за провинности выгнали из академии. Ник забыл, как многим он обязан Сабрине. Потеряв академию, он лишился дома. Ему было некуда идти.

А Сабрине было куда.

– Возвращайся в свою людскую школу, – огрызнулся он, когда она отыскала его в баре Дориана Грея. – К своему человеческому парню.

В несчастье Ник становился жестоким – он не знал других способов выразить свою грусть. Он попрекнул Сабрину тем, что она полукровка, и увидел, как побелело ее лицо. Она ушла. Ник понимал куда.

Сабрину он не винил. Будь у него теплое, светлое место, где его встретят с добротой, он бы тоже туда ушел.

Но такого места не было.

Ник заглянул в бокал и осушил его. Только это ему и осталось.

Когда напали охотники на ведьм, Ник понял, что ему все-таки есть что терять. Он бросился бежать к Сабрине.

Он был не один. У него на глазах человек с нежной заботой заключил Сабрину в объятия. Пришлось выдержать и это зрелище.

Охотники заперли ведьм в заново освященной церкви, и только Сабрина смогла войти внутрь и спасти их. А человек – ну и охотник из него! – сказал, что хочет помочь.

Сабрина совершенно правильно возразила, что людям туда вход закрыт.

– Нельзя отпускать ее одну! – заявил человек Нику.

– А я ее вообще не пущу, – ответил Ник.

Сабрина убежала и в одиночку вступила в бой с охотниками на ведьм.

– Если не вернется через пять минут, – объявил человек, – пойду за ней.

Ник прочитал ему лекцию, подробно объясняя, каких глупостей тот натворил и почему должен прекратить их. Человек молча стоял и наконец-то слушал внимательно.

Стоило Нику отвернуться, как его и след простыл.

Ник слишком поздно понял, что во фразе «Нельзя отпускать ее одну» ключевым словом было «одну».

И все время, пока Ник распинался, человек даже не слушал. Он вел отсчет. И когда время пришло, ринулся к Сабрине.

Она не желала покидать поле боя. А человек не желал уходить из церкви без Сабрины. И оба рисковали навсегда остаться за церковными дверями, которых Ник не мог открыть.

Сабрина продемонстрировала сатанинскую силу, сама чуть не погибла, но всех спасла. Человек вернулся во главе спасенных ведьм, неся на руках Сабрину.

По крайней мере, человек, кажется, волновался за Сабрину столь же горячо, как Ник. Пусть слабое, но все же утешение – знать, что в этом чувстве он не одинок.

Очнувшись, Сабрина сказала человеку:

– Ты всегда ловишь меня на лету.

Сабрина хотела, чтобы любовь была только одна. Настоящая. Ник этого не понимал. Ведь Сабрина не выделяла для любви лишь одну из своих тетушек. Но было ясно: если Сабрина предпочитает человека, он, Ник остается один на холоде.

– Человек сказал, сегодня ты была как Темный Феникс, – чуть позже сказал Сабрине Ник. – Кто это? Я ее не знаю.

Сабрина, высушивая волосы, ответила:

– Это из комиксов.

– Что такое комиксы?

– Это книга, где история рассказывается в основном картинками.

Дело плохо. Куда хуже, чем полагал Ник.

– Он что, не умеет читать?

Сабрина заверила, что умеет, но у Ника остались сомнения. И это человек, который, по мнению Сабрины, всегда подхватит ее на лету? Ник сказал Сабрине, что хотел бы сам ловить ее, и она поцеловала его, но о любви даже не заикнулась.

Она говорила человеку: «Всегда». Говорила: «Я тебя люблю». А Нику ничего подобного не говорила.

На следующий день в школе только и разговоров было о том, как глупый человек помогал им освободиться.

– Когда Сабрина упала как подкошенная, я уж решила – все, нам конец, – вещала за соседним столом Мания. – Но тот охотник на ведьм отвязал меня от костра. И взял Сабрину на руки, будто инфернальную принцессу.

Элспет кивнула:

– Теперь я понимаю, почему Сабрина затеяла всю эту некромантию.

– Высокий, как запретное древо, – вздохнула Мания. – Так и хочется вскарабкаться.

Ник резко отодвинул поднос с обедом.

– Я смотрела на этого охотника и думала: а не исполнить ли волю небес?

Мания и Элспет противно захихикали.

– Дамы, прошу вас! – воззвал Ник. – Среди нас дети-призраки.

Услышав его голос, Сабрина подняла голову от книги Эдварда Спеллмана о глубокой человеческой красоте.

– Ребят, в чем дело?

– Ни в чем, Сабрина!

Ник воззрился на книгу с ненавистью. Сабрина перевернула страницу, покоробившуюся от воды, и Ник уловил слова: «Люди могут нас многому научить».

Чему, например? Вести себя как идиоты?

– Я твой парень-чародей и всегда готов тебя поддержать, – заявил Ник, – но мне кажется, это не лучшая из работ твоего отца.

Сабрина улыбнулась ярко-красными губами:

– Пожалуйся в «Амазон». Так все люди делают.

– Что? Телепортироваться на Амазонку и громко кричать о плохих книгах? – сдвинул брови Ник. – Чтобы крокодилы их ни в коем случае не читали?

Сабрина расхохоталась и поцеловала его. У нее была милая манера – перед поцелуем она касалась его лица и заглядывала в глаза. Ник много с кем бывал и прекрасно знал, что, с точки зрения большинства ведьм, на его месте мог бы быть кто угодно. Важно было лишь то, что он красив и могуществен. А что он Ник – это было никому не интересно.

И вдруг – подумать только! – важнее всего стало, что он – это он, а она – это она.

Может быть, если Сабрина полюбит его, то простит за вранье. А если не полюбит… Если будет любить кого-то другого…

Нелегко было метаться между Сатаной и человеком.

Сабрина умела любить. И если она не полюбила Ника, значит, с ним что-то не так.

Вдруг выяснилось, что Сабрина – дочь Сатаны. Сатана любил ее примерно с тем же пылом, с каким любили Ника его собственные родители, то есть практически никак. И Сабрина до сих пор понятия не имела, что натворил Ник.

Однажды вечером Ник телепортировался к ней в комнату. Сабрина сидела к нему спиной и рассматривала рисунки того человека. Ник обнял ее и вместе телепортировался на веранду.

Сабрина обернулась, сжав кулаки, потом успокоилась и прильнула к нему. В полумраке Ник разглядел алый изгиб ее улыбки. Она стала чаще пользоваться ярко-красной помадой. Ник надеялся, что это ради него.

– Шел я тут по лесу куда глаза глядят… – начал было Ник, но затем признался: – Хотелось увидеться с тобой.

Сабрина удовлетворенно замурлыкала, почти как ее фамильяр.

– И ты захотел телепортировать меня в такие удивительные места, как наша веранда.

Ник уткнулся лицом ей в плечо. Он очень устал, но старался не заснуть. Во сне его непременно найдет Темный повелитель.

– Да, – вздохнул он. – Именно этого я и хочу. Прости, если напугал.

– Не напугал, – сказала эта бесстрашная девчонка. – Я уж собралась было драться. Но я знаю – ты на моей стороне.

Ник кивнул, радуясь, что она не видит его лица. Он и не думал, что бывает так плохо. Потому и спустился в ад – чтобы загладить свою вину. Чтобы доказать ей, что ее истинная любовь – это он.

Отец Блэквуд запрещал ему читать людские книги.

– Интеллектуальное любопытство – штука хорошая, – говорил он, – но всему есть предел.

«У твоего интеллекта точно есть», – подумал Ник.

Отец Блэквуд отобрал и сжег Шекспира, но, к счастью, люди написали много других книг – например, «Преступление и наказание» и «Демон». Ник выдал эти книги за ведьмовское творчество.

В одной из людских книг оказалась интересная фраза. Когда Ника терзали, он часто повторял ее про себя. «А не вижу солнца, то знаю, что оно есть»[10].

Если Сабрине ничто не грозит, если она его любит, то Ник был готов выдержать любой ад.

И теперь он с боем пробирался через полную демонов бездну, чтобы увидеться с ней.

Она в преисподней. Как она сюда попала? Почему?

Ник косил демонов одного за другим. Вытер с глаз их темную кровь и увидел, что наверху Сабрина, смеясь, тоже ведет бой.

От этого зрелища Ник улыбнулся. Он ни за что не полюбил бы девчонку, в которой нет хоть капельки от волчицы.

Но демонов было слишком много. Ник открыл рот, чтобы сказать Сабрине – уходи!

Однако вместо этого она соскочила с карниза и полетела над бездной. Там, куда падал ее пылающий взгляд, вспыхивало пламя. Демоны корчились и рассыпались в пепел.

Однажды человек описал ему это зрелище, и с тех пор Ник мечтал его увидеть своими глазами. И вот она перед ним – сверкающая, в алом одеянии.

И поймал ее все-таки Ник. Кувырнувшись в воздухе, Сабрина свалилась прямо ему в руки и удивленно сказала:

– Ник?

Он заглянул в сияющие радугой глаза, полные света гаснущих звезд.

– Привет, красотка.

К ним с рычанием кинулся один из последних демонов. Ник обернулся, прикрывая Сабрину своим телом, и мир погас.

Он очнулся в тихой комнате. На лице играли изумрудные отблески. Воздух казался каким-то необычным, однако не таким, какой бывает в ином измерении. Запах серы был едва ощутим – видимо, адское пламя еще горело, но где-то далеко, на безопасном расстоянии.

Ник лежал на мягкой постели в чистой одежде. Из большого многостворчатого окна сочился зеленый свет. Сквозь полупрозрачные занавески вокруг кровати он разглядел Сабрину, стоявшую в серебристом платье у окна. За стеклом раскинулся изумрудный город – на фоне необычного неба переливались яшмовым блеском высокие башни. Дымчатые травянисто-зеленые блики застряли в белоснежных локонах Сабрины, зацепились за изгиб рубиново-красных губ. Лицо было таким, словно она витала где-то далеко.

Ник с тихим вздохом пошевелился в кровати, и Сабрина отвернулась от окна.

– Ник!

С какой нежностью она произнесла его имя!

Сабрина кинулась к его кровати. Ник лежал, закрыв глаза, а когда она приблизилась, схватил за тонкую серебристую руку и опрокинул на постель рядом с собой. Она нависла над ним, в темных глазах плескался смех.

– Считаешь себя очень хитрым, Ник Скрэтч?

– А ты как думаешь, Спеллман?

– Я думаю, ты герой, – сказала Сабрина.

Он приподнялся и прижался губами к алому изгибу ее губ. Сабрина улыбнулась, ответила на поцелуй, легла на белые подушки, гладя ему волосы. Вся боль на миг ушла из его тела.

– Никакой я не герой, – прошептал он через короткий миг. – Сабрина, прости меня. Понимаю, каково тебе было тогда. Ты считала, что тебя обманули… И что вообще это все не на самом деле…

– Не за что извиняться, – шепнула Сабрина. – Ты пожертвовал собой, и я это поняла.

– Вот потому я и пошел на это! – с жаром воскликнул Ник. – Нет, погоди. Я сделал это ради тебя.

Сабрина улыбнулась ему:

– А может быть, ради нас. Ведь мы в одной команде, да? Ты на моей стороне, а я на твоей.

Ник кивнул. В его груди зародилось теплое чувство.

– Сабрина, тебе нельзя быть здесь, – прошептал он. – Я без конца слышу в голове его голос.

– Я его прогоню, – пообещала Сабрина. – Не дам тебя в обиду.

– Я этого недостоин.

Сабрина взяла его лицо в ладони.

– На мой взгляд – достоин, – сказала она с нежным сиянием в глазах. – Для меня ты важнее всех на свете.

Он был влюблен, он задыхался от любви.

– Твоя тетя Хильда наверняка будет против.

– Тетя Хильда не хотела, чтобы я приходила сюда, – признала Сабрина. – А я все-таки пришла. Я ничего не боюсь. Мы с тобой можем поселиться вместе.

«Почему она не расстроена?» – подумал Ник с легким беспокойством. Если у нее есть дом, который она нежно любит и где так нежно любят ее.

Сабрина прикусила губу. В глазах появилась неуверенность, которой он никогда раньше не замечал.

– Разве не хочешь?

У Ника было небольшое наследство, которое он тратил в основном на книги и путешествия. Жить в доме одному – эта мысль его пугала. Однажды учительница предложила ему завести другого фамильяра, и от этой мысли Нику стало дурно.

Но жить в доме вместе с Сабриной – это совсем другое дело. Ему вспомнилась та давешняя смертная девушка, свет в ее окне. Свет в душе у Сабрины никогда не угаснет. И он хотел, чтобы этот свет всегда был с ним.

– Очень хочу, – заверил он ее.

– Ник, я так рада. – Сабрина села, нежно посмотрела на него. – Нам могут понадобиться сразу два дома. Один на земле, другой в преисподней.

Ник замолк.

– С чего это вдруг? – спросил он.

– Пока я занимаюсь твоим спасением, – пояснила Сабрина, – я могла бы – по чистой случайности! – стать царицей ада.

Ник поразмыслил. Он понимал, что такая возможность не исключена, ведь Сабрина формально следующая в очереди наследников. А его девушка не из тех, кто останавливается на полпути.

– Ты же не станешь спорить, что этим местом надо управлять получше, – продолжала Сабрина. – Вот что я подумала: мы с тобой могли бы спасти все души в аду. – Между ее бровей пролегла складка. – На это уйдет много времени. А тех, кто по-настоящему зол, мы накажем. Я над этим еще подумаю.

Ник рассмеялся:

– Я в тебя верю!

Сабрине, кажется, нравилось видеть, как он радуется. Она склонилась и поцеловала его. По спине Ника пробежал огонь радости пополам с желанием – так бывало только рядом с Сабриной. Ник ткнулся носом в изящную линию ее шеи, спрятал лицо у нее на плече. Даже в аду с ней было хорошо. Сабрина начала расстегивать пуговицы на его рубашке, и он позволил ей сделать это, вместо того чтобы использовать магию. Сабрине так хочется – и пусть. Она сама выбрала его, и это главное.

Он мог представить себе Сабрину и царицей ада, и царицей небес. Владычицей всего, чего она захочет. Если они вместе, если она заботится о мире, а он заботится о ней, значит, и он, Ник, для чего-то нужен.

В дверь постучали.

Сабрина вздохнула:

– Увы, меня ждут подданные. Милый, открой дверь, пожалуйста.

Дверь была совсем неподходящей для этой серо-зеленой комнаты. Дверь клетки.

Ник посмотрел на дверь, потом перевел взгляд на Сабрину. При виде нее все страхи развеялись.

– Ник, я так тебя люблю, – сказала она.

– Я тебя тоже, – ответил Ник, не переставая удивляться. До сих пор у него ни разу не было случая сказать такое. «Я тебя тоже» – это совсем не то, что «Я тебя люблю». Со своим «Я тебя люблю» он всегда боялся остаться один.

Сабрина чарующе улыбнулась ему:

– Я никогда никого не любила по-настоящему. Теперь я это поняла.

Ник похолодел. С трудом отвел глаза от Сабрины.

– Это неправда, – сказал он завоеванному городу, мерцающему за окном. – Все это ненастоящее. Она бы так не сказала.

Все вокруг рассыпалось в прах – и тихая спальня, и сияющий город, и влюбленная девушка. Ник опять очутился один на горном склоне. Потянулся к Сабрине – но было поздно.

Ник стоял на коленях под падающим снегом и дрожал. Обнять бы ее еще хоть разок! Даже если она ненастоящая!

На вершине холодной горы его ждали не волки. А женщина с белой как бумага кожей. Глаза у нее были черные с неестественно-зелеными зрачками, на голове золотая корона. Лицо незнакомое, но в изгибе губ что-то скрыто.

– Лилит, – прошептал Ник.

Она улыбнулась одними губами:

– Умненький мальчик. Как всегда. Считал себя принцем своей школы. Расхаживал задрав нос, воображая себя защитником женского пола. И все это время ты самодовольно выполнял поручение своего хозяина. Ну что, Николас, самодовольство-то порассеялось?

– Не хочу вас обидеть, – проговорил Ник, – но лицо Мэри Уордвелл мне нравилось больше.

Лилит царственно взмахнула рукой. Ник согнулся пополам от боли. По груди протянулись четыре глубокие царапины – словно полоснула когтями волчица, желая вырвать сердце.

– Не испытывай мое терпение, малыш. Я только что имела беседу с принцем демонов. Руки чешутся сорвать на ком-нибудь злость, поэтому будь умницей, держи язык за зубами.

Ник умел помалкивать, умел и говорить то, чего от него хотели. Он это проделывал тысячи раз – для Амалии, для отца Блэквуда, для Сатаны. Для Сабрины.

– Должно быть, принц горько пожалел, что рассердил вас, – сказал Ник. Лилит удовлетворенно хмыкнула. – Что он такого сказал?

Лилит стала расхаживать по горе взад-вперед. Подол ее бархатного платья подернулся изморозью, и казалось, что ткань вышита серебром.

– Утверждал, что не заметил в Пандемониуме никакой смуты. Хотя буквально стоял на палубе горящего корабля.

– Досадно, – проговорил Ник.

Лилит удостоила его одобрительным взглядом.

– Потом стал расспрашивать о принцессе Сабрине.

– О Сабрине? – невольно воскликнул Ник.

В следующем взгляде Лилит уже не было одобрения. Она считала, что мальчишкам положено стоять без рубашки на коленях в снегу, а не высказывать замечания.

– Ага. Интересовался, не похожа ли принцесса Морнингстар на него самого. – Лилит расхохоталась. – Забавное дело: для мужчины самое привлекательное существо – это он сам. Он считает, что женщина – это всего лишь красивое зеркало, в которое он смотрится, а если обнаружит, что это не так, – не простит.

Зимний ветер царапал спину холодными когтями. Ник невольно вздрогнул. Он пошел на это, чтобы снять с Сабрины адскую тень. А теперь на нее охотится другая тьма, еще страшнее, и это ужасно.

Лилит хлопнула Ника по плечу. На снег закапала свежая кровь.

– Не беспокойся, она сохранит хорошие воспоминания о тебе. Если вдуматься, Люцифер сильно помог вам обоим. Ваша история любви будет лучшей в мире, потому что ты не успеешь ее разочаровать.

Рука Лилит была тяжела, словно цепи.

– Вот что я подумала, – прошептала Лилит. – Ты ведь ее уже предал. Вы и пяти минут знакомы не были.

– Прости, – шепнул Ник.

Он обращался не к Лилит, но ответила она:

– Мужчины всегда просят прощения. Но снова и снова причиняют нам боль. Не вешай голову. Не потому, что они мужчины. А потому, что у них есть власть. Во всех мирах сильные обижают слабых, потому что это в их силах. Всякий свет непременно гасится, всякая сладость пожирается. И единственный способ избежать гибели – стать сильнее всех. И, Николас, хоть в школе ты и был кум королю, но здесь, как говорится у людей, ты играешь в высшей лиге.

Лилит приблизила к его уху кроваво-красные губы:

– Честно говоря, сдается мне, твое время истекло. У тебя и раньше его было не так-то много. А теперь совсем вышло.

Она потерла руки. Его кровь превратилась в красную пыль и развеялась на ветру.

– Интерлюдия была восхитительна, но я женщина занятая. Оставляю тебя на съедение волкам.

– Не надо, – взмолился Ник.

Но Лилит уже исчезла. Растаяла, как снежинка. Он остался один.

– А не вижу солнца, – в отчаянии прошептал Ник, – то знаю, что оно есть.

Сабрина сейчас далеко-предалеко.

Гриндейл

Как башня стой…[11]

Данте

– Ты была на самом низком уровне сложности и столкнулась с дымным драконом. – Тео обвел глазами лица друзей, сидевших кружком под британским флагом. – Ну и ну. Дальше-то что? – Не беспокойся, – прошептал Харви с очень обеспокоенным видом.

Роз, сидевшая рядом с Харви, кажется, тревожилась еще сильнее. Со вчерашнего вечера, вручив Сабрине волшебный самоцвет, она как-то притихла. Тео протянул ей руку, поздравляя с успехом, но девушке, похоже, было не до приветствий. – Тео, ты как? Тебе плохо? – подалась вперед Сабрина. – Хочешь, я… Попробую убить Озерную деву? – По-моему, это ни к чему хорошему не приведет, – ответил Тео. – Но все равно спасибо за предложение. Он ткнул Сабрину кулаком в плечо, подбадривая. Тео любил своих друзей, даже когда они сходили с ума. Он любил их так же, как они его, – несмотря ни на что.

Поэтом Тео на них не сердился. Ни в тех, весьма частых случаях, когда глаза Сабрины вспыхивали и она заявляла, что у нее созрел план, ни в другие, к счастью, редкие моменты, когда Харви стискивал губы и набирался решимости. Это, конечно не радует, но жизнь вообще далека от идеала.

Иногда друзья впутывались в какие-то сложные романтические драмы. Иногда слишком углублялись в сверхъестественное.

Тео знал их давным-давно. Примерно то же самое случилось в тот раз, когда им было лет по одиннадцать и Сабрина уговорила их пойти в запретную лесную чащу. Там Харви нашел птенчика.

Сабрина и Тео со смехом вскарабкались на высоченное дерево, и вдруг голос Харви позвал их обратно на землю. В руках у него был птенец – серый, пушистый, с ужасно острым желтым клювом и ужасно длинными желтыми когтями.

– Сабрина! – взмолился Харви, и глаза его на худеньком детском личике стали огромными, а голос ясно показывал, как дорог ему этот кошмарный цыпленок.

На лице Сабрины нарисовалась железная решимость.

– Надо Что-то Делать, – заявила она.

Только Роз среди них была нормальной и имела друзей за пределами их тесной компании, потому что отец всегда настаивал, чтобы она играла с ребятишками других прихожан. Бедная Роз пролепетала:

– Это же стервятник, и размах его крыльев…

Но Тео перебил:

– Ребята, это просто помятая птичка, – и пожал плечами. Он не сомневался, что через некоторое время отец Харви потихоньку придушит птенца. А если нет, то Харви с Сабриной, без сомнения, вырастят стервятника. Это, конечно, безумие, ну да ладно.

Будь с друзьями и бейся против врагов – таков был девиз Тео. Мир полон негодяев. А его друзья – люди хорошие.

Теперь Ник Скрэтч стал для Сабрины и Харви новым птенцом-стервятником, и остальным приходилось мириться. Тео хотел, чтобы друзья могли положиться на него. Хотел, чтобы о нем думали: «Хороший он парень, этот Тео».

Тем не менее он признавал, что затея диковатая. Даже для них. Хорошо хоть сегодня суббота и не надо идти в школу. В придачу к путешествию в ад не хватает только уроков.

У отца Тео были ружья, однако он непременно начнет задавать вопросы, если сын, как Харви, станет постоянно разгуливать с оружием в руках. Однако этим утром, проснувшись, Тео сразу понял: сегодня он обязан найти накидку из перьев. Он взял ключ от шкафа, который отец считал гениальным укрытием, и достал оттуда ружье. Уж лучше потом объясняться с отцом, чем попасть на завтрак к демонам.

Заседание Страшного клуба завершилось, и все стали расходиться. Тео вспомнил об оружии через мгновение после того, как Харви закинул свое ружье за плечо. Спускаясь на первый этаж Сабрининого дома, Тео услышал, как под лестницей зазвонил телефон, и резкий голос Зельды Спеллман ответил:

– У вас покойник? Поздравляю! Хотите второго? Могу устроить.

– Тетя Зельда! – ринулась вниз по ступенькам Сабрина. – Ты что, забыла? У нас похоронное бюро.

Сабринина тетя Зельда казалась взвинченной сверх меры, а она и в лучшие времена не отличалась спокойным нравом. Тео считал, что в этом виноваты постояльцы, наводнившие дом. Вот и сейчас из вестибюля на них снизу вверх взирали трое студентов академии. И в придачу привидение.

– Привет, люди, – сказал Мелвин.

– Здорово, чувак, – отозвался Тео.

Харви подхватил призрака на руки. Кажется, не далее как сорок восемь часов назад он взял под опеку жуткое призрачное дитя. Тео покачал головой. Харви в своем репертуаре.

Кошмарное дитя уставилось на Тео через Харвино плечо. Когда все считали Тео девочкой, то по умолчанию полагали, что он обязан любить всех детей. Но в этом ребенке не было ни капли очарования. Ее, кажется, сначала утопили, потом вытащили обратно через живую изгородь. И бросили под этой изгородью на сотню лет.

Студенты Академии невиданных наук были такими же растерзанными и взъерошенными, как это привидение. Никто не принес с собой комплекта сменной одежды. Наверное, ведьмы не ходят по магазинам.

Тео привык шить себе костюмы на Рождество и Хеллоуин. Он мог починить свою одежду – полезный навык, когда живешь на ферме. И привык всегда носить с собой швейный набор. Несколько месяцев назад, когда все звали его девчачьим именем, Тео предложил бы ведьмам свою помощь. А теперь он открыто стал Тео и не был уверен, должен ли Тео заниматься шитьем.

К тому же Тео не любил гостей из академии. Многие ведьмы считали, что они гораздо лучше людей. Тео недоумевал: ну почему никто не может принять других такими, какие они есть?

Элспет бочком приблизилась к Харви. Агата отодвинулась подальше, но тоже не сводила с Харви глаз.

Некоторые ведьмы явно были от Харви без ума. Поскольку мир ведьм противоположен человеческому, Тео полагал, что Харви для них – некий аналог плохиша, который гоняет на мотоцикле, носит кожаную куртку и, может быть, даже курит. Тео ухмыльнулся. «Мамы-ведьмы, запирайте дочек на замок! А не то Харви робко пригласит их на стакан молочного коктейля!»

Этим во многом объясняется отношение Сабрины к Харви – каким оно было в последние несколько лет. И отношение ее тети Зельды.

– Я пошла, – объявила Роз. – Лиззи позвала меня погулять в торговый центр.

В дверях Роз обняла Тео и зашагала по извилистой тропинке через лес.

Не успел Тео закрыть дверь, как из-за дверного косяка на него, ухмыляясь, низринулся демон. Он сбил Тео с ног и опрокинул на спину, острые зубы щелкнули в сантиметре от носа. Элспет завизжала, Харви бросился на помощь, застучали Сабринины каблучки. Тео сдернул с плеча ружье и выстрелил демону прямо в морду.

Демон рассыпался в прах. Тео с трудом встал, кашляя и задыхаясь. На крыльце появилась Сабрина – вокруг ее белоснежных волос клубились темные тени. Выскочил Харви с ружьем на изготовку.

Если бы у Харви на руках не было призрака, он успел бы пристрелить демона. Но Озерная дева сказала, что Тео должен совершить этот подвиг сам.

И Тео понимал – надо справиться.

Из кабинета выскочила Зельда Спеллман – грозное видение в аметистовом твиде.

– Кто из вас, злодеи, призвал демона?

Студенты попятились – они боялись ее куда больше, чем демонов. Тео стало немного совестно за то, что навлек на ведьмовских детей гром и молнии. Но только немножко. Эти ведьмовские дети – сплошная дрянь. И чего Харви с ними так носится?

Тео понял – надо скорей убраться подальше из дома Сабрины.

– Я пошел! Отряхну демонический прах с моих ног! – заявил он и обнял Сабрину.

– Я с тобой! – вызвался Харви.

– Не уходи, красивый человек! – прошептала Элспет.

Должно быть, Харви для ведьм – что-то вроде Эндрюса из Ривердейла. Прошлым летом Роз и Тео ходили полюбоваться на стройплощадку, где этот знаменитый красавец что-то возводил. Без рубашки.

Потом, тем же летом, Тео и Роз случайно застукали Харви, когда он украдкой играл на гитаре, и Тео заметил, что Роз смотрит на него – на Харви! – такими же глазами, что и на ривердейлского красавчика. При том, что Харви был в рубашке. И даже в двух.

«Вот это да», – подумал Тео, но решил, что Роз девочка умная. Она сумеет с этим справиться.

Прошлым летом жизнь была куда проще.

Теперь Тео смотрел на жизнь гораздо увереннее, но эта их романтическая драма отнимала много сил.

Ему вспомнился тот зимний день, когда Сабрина дважды потрясла его – сначала признавшись, что она ведьма, а потом объявив, что они с Харви расстались.

Харви, естественно, раскисал на глазах. Он такое натворил – застрелил родного брата! При мысли об этом Тео чувствовал, что у него у самого от ужаса ум заходит за разум. Но Харви так любил Сабрину, что Тео не сомневался – рано или поздно они помирятся.

Вот только в феврале Харви сказал, что в День влюбленных пригласил на танцы Роз. А Сабрина появилась с каким-то безумно красивым незнакомцем.

Тео дернул Харви за рукав:

– Это еще кто?

– Это Ник Скрэтч.

Харви произнес это тоном, каким фермер мог бы сказать: «Это ураган Ник, пришел погубить мой урожай».

Тео вышел глотнуть свежего воздуха. За дверями главный школьный хулиган Билли неуклюже попытался спрятать сигарету.

– Билли, я тебе не учитель. И мне дела нет, куришь ты или нет. Однако этим ты убиваешь себя, а значит, ты болван.

Тео знал, что, когда люди ведут себя по-свински, он слишком сильно разъяряется. И усилием воли заставил себя успокоиться, ведь Билли явно старался не вредничать. Тео считал, что Гриндейлу очень не хватает спокойствия.

– Привет… Тео, – неловко выдавил Билли. Тео ухмыльнулся:

– Не обращай на меня внимания. Просто хочу на время спрятаться от друзей.

Билли на костылях подался вперед:

– Ага, всем известно, что твои друзья чокнутые, но ведь они и впрямь чокнутые. Говорят, Кинкл теперь встречается с Роз? Но ведь Роз и Сабрина лучшие подруги. Если бы Карл увел у меня девушку, я бы ему шею свернул.

Тео вздохнул:

– По-моему, это маловероятно.

Карл был уверен, что никто не замечает его гомосексуальных наклонностей. Но Билли любил все на свете отрицать.

– Что это за парень с Сабриной? – полюбопытствовал он. – Я его уже где-то видел. Он из частной школы? Он вообще понимает, в какое осиное гнездо его занесло?

– Каждый счел бы за честь встречаться с моими друзьями, – сурово заявил Тео. – И нет, я ни с кем из них не стану встречаться. Никогда. Еще чего.

При упоминании о встречах Тео вдруг осознал, что они стоят одни в темном дворе. Кажется, Билли придвинулся поближе? Или померещилось?

– Эй, – сказал Тео. – Понимаю, что для тебя это необычно, но я парень. И если мы с тобой станем встречаться, то для тебя это будет все равно что пойти на свидание с Карлом.

– Я не звал тебя на свидание! – вспыхнул Билли. – Даже не собирался!

Тео выставил руку:

– Просто я хотел внести ясность.

Он оставил Билли брызгать слюной и, вернувшись, обнаружил, что Сабрина и Роз упорхнули в дамскую комнату обсудить романтическую драму.

А Ника Скрэтча осаждали женщины. И Карл среди них. Тео уже сталкивался с Ником, но ни разу не видел его в смокинге. Да, Сабрина, ты молодец. Когда Роз и Сабрина вышли из туалета, они с трудом пробились к Нику сквозь толпу. А Харви стоял один-одинешенек. Увидев Тео, он сначала обрадовался, потом забеспокоился:

– Как ты? Билли тебя не обижал?

– Нет. Как ни удивительно, – ответил Тео. – Потом расскажу.

– Давай пойдем в туалет, поговорим, – предложил Харви. – Как девчонки.

– Харв, ребята так не делают.

Иногда казалось, что Харви вырос в лесу, среди оленей и птичек.

– Тогда… давай потанцуем? – предложил Харви.

Им уже доводилось танцевать втроем – Харви, Роз и Тео – в веселом дружеском кругу. Это совсем другое дело. Но если артистичный Харви будет танцевать с человеком, который с недавних пор настоял, чтобы его называли Тео, то вся Бакстерская школа однозначно поймет это как роман.

Когда Тео поднял взгляд, Харви уже смотрел не на него – с мрачным огоньком в глазах обозревал толпу заинтересованных зрителей. Тео увидел, что Харви прекрасно понимает, как будет истолкован их танец, и плевать на это хотел. Тео уже хотел было согласиться, но… Ему не хотелось, чтобы партнером в первом настоящем танце с парнем был Харви. Он хотел, чтобы первый танец с парнем был наполнен смыслом. Хотел иметь свой собственный роман.

– Нет, – пожал плечами Тео. – Танцор из тебя фиговый.

– Что правда, то правда, – рассмеялся Харви.

День влюбленных был в феврале. А сейчас наступил апрель. Тео до сих пор никому не признался, что ему нравятся парни, и накручивал себя перед первым одиночным приключением.

Харви спустился вслед за ним по лестнице, мимо скульптурных лягушек, охранявших крыльцо.

– Давай подвезу домой.

– Нет, чувак, – покачал головой Тео. – Мне надо идти в бой с демонами.

Сабрина не могла думать ни о чем, кроме спасения Ника. Она всегда отдавала все силы сложным проектам. Тео подумал: давно следовало понять, что самой большой проблемой станет Харви. Но тот, очевидно, не считал Тео трусишкой. Ребята в школе обвиняли в трусости самого Харви. Но при этом он рвался в бой с демонами, и Тео считал, что остальные ребята до его уровня недотягивают.

Харви помолчал.

– Можешь сам сесть за руль…

Тео остановился.

– Ах ты, коварный искуситель…

До сих пор Харви никогда не доверял Тео вести грузовик. Типа у тебя, Тео, нет прав и все такое. Между тем Тео с двенадцати лет водил трактор.

Тео взял ключи. Харви сел на пассажирское сиденье и начал урок вождения. Ему казалось, что Тео едет слишком быстро, тогда как сам Тео считал, что быстрая езда – это прикольно.

– Что, если перед тобой на дорогу выйдут Роз и Сабрина?

Тео призадумался.

– Наеду на Сабрину. У нее есть магическая сила, она остановит грузовик.

– Нет! – вскричал Харви. – Ты сам остановишь грузовик! Магической силой тормозов!

Из-за деревьев выскользнул еще один демон – мрачная тень с гребнем на спине и кожистыми крыльями. Тео направил грузовик на демона и раздавил его в лепешку.

– Тормоза? – с невинным видом спросил Тео. – А что это такое?

Они ехали по извилистой тропинке среди деревьев, и у Тео до сих пор из головы не шли мысли о танцах в День влюбленных. Если его сейчас загрызут демоны, то получится, что он так никому и не сказал всей правды о себе.

«Если скажешь Харви, он станет относиться к тебе совсем по-другому», – прощебетала одна из пакостных птиц на плече. Похоже, только у одной из этих тварей была задача подорвать его уверенность в себе.

– Не станет, – твердо возразил Тео. – Не пори ерунды, чертова курица!

– С тобой общается одна из птиц? – поинтересовался Харви. – Что она говорит?

Тео остановил машину.

– Всякую птичью чушь. Харв, знаешь, мне нравятся парни. Не ты, конечно. Хотя я к тебе, чувак, питаю самые лучшие чувства и считаю, что ты очень мил. Для других. А я тебе никогда не прощу ту вечеринку, где мы смотрели кино про каких-то малышей, которые отправились в поход.

– «Властелин колец», что ли?

– Ну зачем надо было снимать расширенную версию! У этих малышей поход и так затянулся сверх всякой меры.

Харви был, несомненно, очарован таким признанием в лучших чувствах.

– Я… – начал он.

Тео похлопал его по плечу:

– Знаю, Харв.

Тео победно покосился на птицу с левого плеча. Да, это далось непросто. Но, сказав наконец правду, Тео сразу почувствовал себя лучше.

Птица неловко попрыгала на плече, словно не знала, как продолжить.

Харви сказал таким тоном, словно ему в голову пришла блестящая идея:

– Хочешь поговорить о парнях?

Тео аж сморгнул:

– С тобой?

Харви просиял, потому что Тео не назвал его идею дурацкой. Харви всегда был готов к тому, что его отругают. За это Тео ненавидел его отца.

– Да, – радостно подхватил Харви. – Считать, что мы, парни, не можем сказать другому парню, если находим его привлекательным, это гнусно. Конечно, можем. При этом девочек учат говорить другим девочкам, что они привлекательны. Роз говорит, это просто разные формы притягательной гетеронормативности, и мне они не по душе.

– Принудительной гетеронормативности.

– Все равно не нравится.

Харви не был глуп, хотя, как знал Тео, всегда боялся показаться дураком. Но в основном его воспитывал брат со своими приятелями, потому что отец был чудовищен. И иногда Харви выказывал себя большим остолопом.

Тео усмехнулся:

– Я и сам этого не люблю. Вот что у меня не идет из головы: ребятам положено интересоваться девчонками. Так почему же мне нравились ребята, когда меня все считали девчонкой? Может, мне рано или поздно начнут нравиться девчонки? Когда я увлекался ребятами, то задавался вопросом, почему это: потому, что я хочу быть одним из них, или потому, что хочу быть с ними? Хочу ли я одеваться, как они? Я и сам не был уверен. Потому и решил держать эти мысли под замком, пока сам в себе не разберусь.

Время от времени Тео посматривал на Роз, самую красивую девочку из всех, кого он знал, и спрашивал себя: привлекает ли она его? Отвечал сам себе «нет»; возможно, оно и к лучшему.

– Так кто же? – с надеждой спросил Харви.

– В некие темные минуты слабости, – ответил Тео, – я нахожу привлекательным Билли.

Наступило молчание. Кажется, Харви с трудом сдерживал тошноту.

Тео поспешно продолжил:

– И, должен признать, среди чародеев тоже есть выдающаяся личность.

– Согласен, – тотчас же ответил Харви.

– Правда? – растерялся Тео.

– Он очень крут.

Тео с жаром кивнул:

– Я надеялся, что мы встретим среди чародеев побольше таких, как он. Так что, может быть… и мне кое-что перепадет.

Харви покачал головой:

– Все остальные чародеи – сплошное разочарование.

– Мелвин, например, – буркнул Тео. – Вот уж герой не моего романа.

Харви осторожно усмехнулся. Он боялся показаться злым, но Тео понимал, что Мелвин – хорек, и не испытывал ни малейших угрызений совести.

– Так что моя чародейская влюбленность ни к чему не приведет.

– Может, тебе следует признаться? Пригласи его на свидание, – настаивал Харви.

Тео раскрыл рот.

– Харви! Хочешь, чтобы наша дружеская компания сгорела в драматическом огне? Хочешь, чтоб Сабрина меня убила?

– Ого… – протянул Харви. – Я думаю, Сабрина будет довольна.

– Уверен? – еле слышно спросил Тео.

Должно быть, ведьмы промыли Харви мозги. Первая подозреваемая – Элспет.

Харви кивнул:

– Тео, наберись уверенности. Сабрине понравится, если у тебя с ее кузеном что-нибудь получится.

Наступило молчание.

– Харви, ты думаешь, я говорю об Эмброузе Спеллмане?

– А о ком же еще? – изумился Харви.

– Эмброуз, конечно, парень красивый, – признал Тео, – но когда нам было лет по шесть, он выглядел на двадцать. И до того, как мы узнали о бессмертных ведьмах, я считал, что ему лет сорок и у него хороший пластический хирург. И никогда не смотрел на него с этой точки зрения.

Он видел, как до Харви постепенно доходит страшная истина.

– Выходит, когда ты говорил о красавце чародее, то имел в виду…

И с его губ еле слышно сорвалось имя Ника Скрэтча.

– Да, Харви, прости, – прошептал Тео.

– Знаешь, – выдавил Харви, – переключись-ка ты лучше на Билли.

– Мне не настолько приспичило, – фыркнул Тео.

– Когда мы вернем Ника из ада, можем разбиться на три пары, – произнес Харви. – Я и Роз, ты и Билли, Сабрина и Ник Скрэтч.

У Харви было лицо человека, которого вот-вот сожгут на костре.

Тео хлопнул его по руке:

– Харв, ты всегда выдвигаешь гениальные идеи.

– Рад стараться, – мрачно отозвался Харви.

Тео пробормотал еще что-то позитивное, стараясь не выразить согласия с родившимся у Харви причудливым видением будущего.

– У тебя с Роз все нормально?

Харви неуверенно молчал. У Тео засосало под ложечкой – неужели роман закончился катастрофой?

– Роз хочет… чтобы я ей спел.

– Ну и ну, – отозвался Тео.

– А когда кто-нибудь смотрит, у меня язык прилипает к гортани.

– Знаю. Помнишь, в школьном спектакле ты хлопнулся в обморок?

– На том спектакле я на короткий миг потерял сознание, – сухо поправил Харви. – Под сценическими прожекторами было очень жарко. Но, Тео, не могу же я признаться в этом Роз. Не могу же попросить, чтобы она на меня не смотрела.

– О-хо-хо… – протянул Тео. – Прости, дружище. Не знаю, что и сказать. Ладно, больше не буду мучить тебя разговорами о тех, которых ты терпеть не можешь. Давай лучше посплетничаем о людях нормальных. Хочешь, покажу фотку моего любимца среди знаменитостей? Он из корейской поп-группы.

И он протянул Харви телефон.

– Какие у него крутые розовые волосы! – ожидаемо заявил Харви. Этим летом на празднике он видел даму с роскошным лавандовым «ирокезом» и несколько недель только о ней и говорил.

Тео снова стал размышлять на ту же тему: быть с кем-то, быть как они, одеваться как они. Тео с Харви одевались примерно одинаково, хотя у Харви дурацких рубашек было больше. (У Тео они тоже имелись.) Фланелевая рубашка, под ней футболка, поношенные джинсы – в Гриндейле стандартный камуфляж для тех, кто хочет избежать пересудов. Тео всегда любил одеваться как Харви, в этом ему было уютно и спокойно. А Харви одевался, как брат, как отец, как все мужчины Гриндейла. И Тео никогда раньше не приходило в голову, что Харви, художественная натура, любитель авангарда, в глубине души хотел бы носить кольца и красить волосы.

– Хочешь одеваться как Эмброуз Спеллман? – спросил Тео.

– Почему бы и нет? Я искренне считаю, что он одевается круто и артистично. Но не хочу выглядеть как готический жиголо. – В голосе Харви зазвучала брезгливость. – Изучай краски, Ник, мерзавец ты монохромный.

– Если бы я одевался как Эмброуз, в бархат и драгоценности… – тактично произнес Тео, – меня бы сочли похожим на девчонку.

– Прости, – сразу же отозвался Харви. – Одевайся как хочешь.

– Даже если я напялю отпадную кожаную куртку и стану похожим на Ника Скрэтча?

Харви бросил на Тео одобрительный взгляд:

– Надевай отпадную кожаную куртку. Ты будешь выглядеть в сто раз лучше Ника.

– Спасибо. – Тео повернул ключ зажигания.

Он понимал, что Харви говорит серьезно, но, с другой стороны, друг всегда считал, что в Тео, Сабрине и Роз все прекрасно и идеально. И не отрекся бы от этой мысли, даже если бы они вырядились в гигантских цыплят.

Надо все это обдумать в одиночестве. И все-таки он был рад, что Харви на его стороне. Друзья всегда защищали Тео. И он хотел ответить им тем же.

Он вспомнил, как Роз, крича, упала в классе, и Тео побежал звать Харви. Нашел его в мальчишеской раздевалке.

Харви помчался на помощь, и Тео тоже, но разница была в том, что у Тео не было сил взять Роз на руки, а у Харви были. Зато сейчас Тео может помочь Сабрине.

– Знаешь что? – сказал Харви, когда они подъехали к его дому. – Оставь грузовик у себя.

– Чтобы давить демонов? Грандиозно.

Харви не ответил на шутку. Сидел, грустно умолкнув, пока Тео не обнял его. Харви тоже обнял его, очень крепко, бережно положив ладонь на отрастающие волосы Тео.

– Береги себя, – прошептал Харви.

Тео часто замечал, каким усталым и напуганным стал его лучший друг. Это началось прошлой холодной зимой. Когда магия стала реальностью, а Томми погиб.

Оставив Харви, Тео ехал домой гораздо осторожнее. Потому что Харви ему доверял.

Когда он выходил из кабины, с крыши на него спикировал демон. Тео отскочил и выстрелил, демон рассыпался в прах. На шее, под воротником, остался болезненный след от когтей.

Тео открыл дверь и вошел. Отец сидел на кухне.

– Ружье брал?

– Угу, – отозвался Тео.

– Ходил с Харви по банкам стрелять? – Голос отца был мягок. – Положи на место.

– Да, сейчас, – пообещал Тео.

Он подошел поближе к столу, пытаясь понять, чем занят отец, хотя все было не так уж сложно. На столе высились охапки фланели. Отец пришивал пуговицы к рубашкам Тео.

– Заметил, что они поизносились… сынок, – сказал папа.

– Гм, да, – отозвался Тео. – Вот не думал, что ты умеешь шить.

Отец наградил его взглядом – примерно таким же, каким сам Тео часто смотрел на друзей. С любовью и немного насмешливым.

– А как ты думаешь, кто мне чинит рубашки?

Тео об этом никогда не задумывался.

– Наверное, твоя тайная горячая любовница. Помнишь, когда нам с Сабриной было лет по десять, мы пытались тебе сосватать тетю Хильду? Ты упустил свой шанс.

– Хильда Спеллман дама очаровательная, – согласился отец. – Но в моем вкусе скорее ее сестра.

– Папа!

– А что? Зельда Спеллман – женщина весьма привлекательная. – Отец продолжал мирно орудовать иголкой.

– Ого, пап, опасности тебя не страшат. – Тео сел за стол. – Кстати, о свиданиях… Мне бы хотелось встречаться с парнями.

Отец на минуту притих. Тео вгляделся в его руки – узловатые, в шрамах от работы, они тем не менее ловко управлялись с иголкой. Отец еще не стар, но крестьянский труд плохо сказывается на теле. Тео нередко с удивлением смотрел на отцовские руки. Думал: «Я и не заметил, когда их так скрутило». Тео привык бегать в отцовской тени с одного конца фермы на другой. Он всегда был маленьким, а отец – высоким, как башня, но Тео всегда хотелось стать похожим на него.

– Помнится, однажды что-то в этом роде сказал родителям твой дядя Джесс, – промолвил наконец папа. – Они… не слишком обрадовались.

– А ты, пап?

– Тео, ты самостоятельный человек, – сказал отец. – И, слава богу, всегда был таким. Но иногда мне кажется, что ты послан мне для того, чтобы исправить какие-то ошибки прошлого. Мало кому дается такая возможность. Мне повезло.

Глаза у отца были голубые, как у Тео, но посветлее и очень усталые, словно время развеяло их синеву. И хотя он искренне старался понять своего ребенка, иногда Тео казалось, что отцовское терпение рано или поздно лопнет. Тем не менее Тео рвался вперед и не мог остановиться. Иначе он застынет на месте, так навсегда и останется тем, кем быть не должен.

Тео прокашлялся:

– А если люди спрашивают, не стыдишься ли ты своей… дочери? Что ты им отвечаешь?

– Говорю, что горжусь своим мальчиком, – ответил отец.

Тео прижался щекой к отцовскому плечу, а тот продолжал все так же кропотливо зашивать свои рубашки. Потом Тео сказал, что ему надо увидеться с Сабриной. А перед уходом положил в карман маленький швейный набор.

«На слове “сын” он всегда запинается», – пропела птица на левом плече.

– Но всегда произносит, – ответил ей Тео и захлопнул дверь. – Послушай, птичка. Ты всегда говоришь правду, но правда не обязательно должна быть гадкой. Ты ведь это понимаешь, да?

Немного помолчав, птичка согласно чирикнула.

Тео сел в грузовичок и поехал сквозь ночную тьму, сгущавшуюся среди деревьев.

«Ты любишь отца, – сказала птица, – но не любишь этого невесть куда запропастившегося парня. Так ради чего все эти старания?»

С одной стороны, Ник, конечно, красавчик. И, что важнее, теперь Тео убедился, что он еще и порядочный. А ведь поначалу принял Ника за подонка.

Когда они впервые все вместе пошли гулять, Тео обратил внимание, с каким восторгом Ник смотрит на Сабрину, когда она всего лишь заказывает молочный коктейль. Сабрина заметила это, и он стал рисоваться.

– Мне тоже взбитого молока, – потребовал Ник.

– Ванильного? – спросила официантка.

– Только не это.

Тео закашлялся. Ник ухмыльнулся. Потом поймал взгляд Сабрины, указал на проигрыватель в углу, и тот волшебным образом заиграл. Этим он добился от Сабрины озорной улыбки.

Потом к столу подошел Харви, и все пошло наперекосяк.

Харви назвал Ника чуваком. Ник снисходительно усмехнулся и назвал Харви Гарри.

– Ник, – упрекнула Сабрина. – Его зовут Харви.

Тео взирал на Ника с прохладцей. Если уж ухаживаешь за девушкой, вряд ли забудешь, как зовут ее бывшего. Ник хотел унизить Харви. А Тео не любил тех, кто унижает других.

В тот день, когда отворились врата ада, их компания собралась у Сабрины. Сабрина вышла вперед и крикнула:

– Харви!

Она в своем репертуаре – первым делом всегда замечает его.

А Ник крикнул:

– Гарри!

«Прекрати, мерзавец, – подумал Тео. – А мы с Роз что, стали невидимками?»

Но тут заговорила Сабрина, и Тео отвлекся от этих мыслей. Она рассказала, что Сатана пришел уничтожить их.

Тео заметил, как Ник вздрогнул:

– Придется тебе, деревенщина, перетерпеть это!

Пока Сабрина и Харви придумывали типичную для них обоих схему – как взорвать врата ада динамитом, – Ник, видимо, пересматривал свои взгляды на жизнь.

Ник перевел взгляд с Харви на Роз, потом на Тео. Он стал спорить с Сабриной, но, как видел Тео, делал это нехотя.

– Это же всего лишь люди…

«Николас, – подумал Тео. – Мальчик мой. Пытаться разубедить Сабрину и Харви – затея безнадежная. Вспомнить того птенца-стервятника».

Тео не собирался сражаться с друзьями. Он готовился к сражению с демонами. Апокалипсис приближается, пришла пора разрядить обойму. Но Ник хотя бы пытался уберечь людей. По словам Сабрины, большинству ведьм плевать на человеческие жизни. А Ник, по-видимому, не такой.

Потом, в грузовике, Тео спросил:

– Ник Скрэтч считает, будто ты живешь в деревне?

На самом деле единственным деревенским жителем среди них был Тео.

– Нет, – ответил Харви, – просто он иногда называет меня деревенщиной.

– А почему?

– Потому что подонок, – буркнул Харви, подкручивая рулевое колесо ключом.

Ник Скрэтч придумал для Харви особое шутливое прозвище, но делал вид, будто забыл его имя. Это было так откровенно наигранно, что Тео даже умилился. Ник обращался так с Харви не потому, что хотел унизить; он сам чувствовал себя жалким, а почему – Тео никак не мог понять. Ну ладно, решил Тео, Ник Скрэтч не мерзавец. Просто, как и многие другие, тронулся умом от любовных драм. Он всего лишь пустышка, от которого требуется только одно – познакомить Тео с каким-нибудь крутым парнем-чародеем.

Но Ник так и не успел этого сделать. Его низвергли в преисподнюю.

Вспомнив про преисподнюю, Тео словно наяву увидел, как это было: распахнулись адские врата, изнутри дохнуло неимоверным жаром и ударил ослепительный свет. Тео бросился вперед, чтобы закрыть их. Даже этого краткого мига оказалось достаточно.

Тео сбавил ход грузовика.

– Мне нравится Ник, – сказал он птице, задававшей вопросы. Другая птица обычно сидела и помалкивала, и Тео против нее ничего не имел. – И я люблю своих друзей.

«Сильнее, чем отца?»

Дяди Джесса больше нет в живых. У отца остался только Тео.

Сабрина объясняла, что Сатана нарочно свел ее с Ником, а она об этом даже не догадывалась. Сатана повел себя, конечно, гадко, но и Сабрина, и Роз утверждали, что Ник ни в чем не виноват.

А бедному Харви никто не объяснил эту сатанинскую конструкцию. Когда Харви узнает, быть беде. Тео и сам не одобрял того, что натворил Ник.

«Пусть этот тип остается в аду и несет ответственность за свои дела, – предложила птица. – А ты оставайся с отцом и найди любовь всей своей жизни».

– И что подумают обо мне друзья?

Впереди сгущалась толпа крылатых демонов. Он понял, что вся дорога укутана живой тьмой. Демоны взгромоздились на кабину, их крылья застилали заходящее солнце.

Тео нажал на газ и направил грузовик в самую гущу. Демоны завопили. В Тео пылала та же ярость, с какой он набрасывался на школьных подонков, хотя и понимал, что не победит ни в одной драке. Но от драк ни разу в жизни не убегал.

«Левее», – сказала птица на левом плече.

Тео крутанул руль влево, раздавил еще одного демона и чуть не врезался в элегантный черный лимузин.

Машина остановилась. Из нее вышла Зельда Спеллман, поправила кружева на изящной шляпке и заорала:

– Люкс сит!

Вокруг нее демоны вспыхнули ярким пламенем. Багровые угли мерцали в воздухе и гасли у нее под ногами. Зельда подошла к грузовичку и резко постучала по дверце кабины.

– О, здравствуйте, мисс Спеллман, – просиял невинной улыбкой Тео.

Зельда прищурилась:

– Надеюсь, ты не возился с магией? Не менял ничего в себе?

– Нет, честное слово. Подумывал об этом, конечно. Когда не чувствовал себя самим собой. Но понял, что если я что-нибудь изменю, то все равно не почувствую себя самим собой. Уж лучше буду таким, как есть.

Раньше он часто представлял, как хорошо было бы иметь большое мускулистое тело, да и – что греха таить – иногда задумывался над этим и сейчас, но… Все гораздо сложнее. Он не хотел никуда спешить, не хотел менять ни тело свое, ни разум до тех пор, пока не поймет – так надо. Это ведь его тело и его разум.

Зельда внимательно всмотрелась в него, потом кивнула:

– Рада слышать.

– Не сомневаюсь. У нас и без этих демонов много чего происходит.

– Дело не только в этом, – объяснила Зельда. – Я нередко слышу, как Сабрина говорит о вас, о людях. И рада бы не слышать, да уж больно голос у нее пронзительный. Мне известно, что недоумки, погрязшие в собственном неведении, часто терроризируют тебя за то, что ты не вписываешься в узкие рамки, установленные их ограниченным сознанием.

Тео моргнул:

– Как ловко вы управляетесь со словами.

– Две тысячи лет назад люди различали шесть полов, но, полагаю, эти умственно отсталые дети не умеют считать до шести. Среди ведьм тоже попадаются такие, кто пытается запихнуть других в узкие рамки. – Губы Зельды сердито сжались. – Недавно один мужчина пытался запихнуть меня в рамки. Хорошенькие такие, вроде шкатулки в цветочек, и поставить на шаг позади себя. Он считал, что женщина в такой шкатулке должна быть счастлива. И не важно, что я в ней не могу пошевелиться. Никогда не позволяй чужим ожиданиям ограничивать твой полет.

– И что вы сделали, когда вас попытались запихнуть в рамки?

– Если у кого-то ограниченный разум, – задумчиво произнесла Зельда, – то лучший способ – взорвать его, чтобы стал пошире.

– Ого! – сказал Тео. – Вы что, раскроили ему череп?

Зельда метнула на Тео испуганный взгляд.

– Нет, конечно. Хотя в прошлом я была известна тем… Не важно. Он считал себя прирожденным вожаком, а я должна была покорно следовать за ним. Поэтому я решила достичь в лидерстве таких высот, какие ему и не снились. Ты можешь стать лучше тех, кто сомневается в тебе.

Тео представил себе Билли и его банду.

– Знаете, а ведь и правда могу.

Зельда коротко кивнула:

– Вот и отлично. И, Тео, будь добр, не надо призывать никаких мистических демонов. Но, прости, мне пора. Хильда сказала, я должна навестить одного «важного клиента» и извиниться за то, что «жестоко подшутила» над его «скорбной утратой».

Зельде каким-то образом удавалось изображать кавычки одним только изгибом губ.

– Кстати, – крикнул ей вслед Тео, – мне хочется встречаться с парнями.

– Ну и на здоровье, – бросила через плечо Зельда. – Лично я очень устала от мужчин.

Зельда села на заднее сиденье своего черного лимузина, и машина сорвалась с места. За рулем никого не было.

Честно говоря, Тео и сам задавался вопросом, почему он так долго не замечал, что Спеллманы – ведьмы.

Тео завел мотор и уже почти доехал до Сабрининого дома, как вдруг прямо на ветровое стекло плюхнулись сразу несколько демонов. Тео крутанул руль, и машина начала крениться в канаву. Он тотчас же попытался выровняться. Колеса забуксовали и намертво застряли в мягкой земле. Тео выскочил из кабины и бросился в лес.

На ходу он написал Харви: «Твоя машина сошла с трассы. Прости!»

На него ринулся демон. Тео выронил телефон, пристрелил врага и поплелся дальше.

Роз сказала, что пошла в лес после темноты и ей было видение. Сейчас Тео тоже находился в лесу после темноты, но не видел ни зги. Как найти какую-то спрятанную накидку, если повсюду кружат и падают крылатые демоны? Никак. Он застрял в вихре из перьев.

А может… Тео вспомнил Зельду Спеллман, и Харви, и отца. А может, и не застрял.

«Накидка из перьев», – прошептала птица на левом плече – та, которая сначала изводила его, а потом решила помочь.

У Тео при себе было все, что нужно.

Он достал из кармана швейный набор. Демоны заслонили все небо, но Тео не поднимал головы, работал сосредоточенно, как отец. Собирал рваные черные перья демонов, и в каждой пригоршне тьмы находилось одно-два серебряных пера, тонких, как кружево, ярких, как луна за облаками. В дело пошли все до единой ниточки из швейного набора, но Тео шил и шил, а нить все никак не рвалась и не заканчивалась. Из этой затеи, возможно, ничего не выйдет, но Тео все равно старательно соединял разрозненные кусочки. Перья сыпались дождем – темные тени вперемешку с лунным сиянием. Разноцветные нити сплетали их в радужный узор. Птица на левом плече запела.

Когда Тео наконец поднял глаза, то увидел: над головой, выстроившись в круг, летают птицы, посланные Озерной девой. Они защищали его.

Перья падали с неба, как черный снег. И на глазах у Тео начали обретать очертания. Башня, мальчик. Тео догадывался, кто этот мальчишка.

Не успел Тео окликнуть Ника по имени, как силуэты рассеялись. Порыв ветра разом унес все оставшиеся перья. Серебристые птицы закувыркались в воздухе. Демоны с пронзительными воплями ринулись на Тео, целясь в голову.

Тео развернул накидку из перьев, и темно-светлое одеяние вспыхнуло ослепительным серебром. Как будто полоска воды превратилась в чистейший свет.

Он мчался к дому Сабрины, к высоким крышам, к могилам во дворе. Демоны гнались по пятам. И в этот миг из парадной двери, как пуля из ружья, выскочила Сабрина. Откинув белоснежные волосы с мрачного лица, воздев руки, она спешила на помощь Тео.

Тео набросил накидку из перьев на плечи. Перескочил через забор, через надгробные камни во дворе Спеллманов и вдруг понял, что летит. Перья поймали ветерок и вмиг домчали Тео к крыльцу. Опустившись на одно колено, он расстелил накидку перед Сабриной, словно ждал, что она прошествует по серебристой глади.

Сабрина одной рукой подхватила накидку, другой вцепилась во фланелевую рубашку Тео, притянула его к себе.

– Ты справился, – прошептала она.

Справился. Сам. Один.

– Да ничего страшного. – Тео помолчал. – Нет, все-таки было страшновато.

Сабрина крепко обняла его.

– Очень страшно? Напугался?

Если Роз была самым добрым человеком из всех, кого знал Тео, а Харви – его лучшим другом, то Сабрину можно было назвать сообщницей по преступлениям. Когда Хильда и отец Тео устраивали для них двоих детские праздники, Сабрина и Тео всегда затевали какое-нибудь озорство.

Тео почему-то считал, что храбрость – чисто мужская черта. С чего он это взял? Ведь самая бесстрашная на свете – это Сабрина.

– Сабрина! Ты когда-нибудь вообще сомневалась в себе? Это как будто чей-то тихий голосок сидит в голове и твердит: «Не делай этого, не надо».

– Да, – прошептала Сабрина.

– Правда?

Сабрина изогнула губы – то ли хмурилась, то ли улыбалась.

– Правда. Просто я не слушаю этот тихий голосок. Никогда.

Тео прокрутил в голове все годы их знакомства.

– Тогда понятно.

Сабрина понизила голос:

– Не хочу, чтобы меня останавливали. Тем более сейчас.

– Ясное дело. – Тео шутливо ткнул ее кулаком.

Ему всегда было легко понять Сабрину. Сидя плечом к плечу на могильном камне, держа в руках накидку из перьев, они обменялись улыбками.

– Постоянно тревожусь, – призналась Сабрина. – Все размышляю о том, чья я дочь, что подумают обо мне родные, и… Я хочу, чтобы вы, ребята, были со мной, но не хочу подвергать вас опасности. Может, я зря попросила вас о помощи?

– Да нет. Это как общинная стройка.

– Что-что?

– Это крестьянское выражение, похоронная ты дурочка, – ухмыльнулся Тео. Сабрина с усмешкой лягнула его в лодыжку. – Когда все соседи собираются и вместе строят кому-то амбар. Одному человеку это не под силу. Вроде бы никто никому не обязан, однако все приходят и помогают.

Сабрина задумчиво кивнула. Их тихие посиделки в лунном свете прервал Харви – он с ружьем за плечами бежал к дому по извилистой тропинке.

– Харви! – как обычно, окликнула его Сабрина.

Да, с такими друзьями хлопот полон рот. Сабрина и Харви изо всех сил старались не любить друг друга. Получалось плохо, они этого не умели. Тео тотчас же взял инициативу и заговорил, не дожидаясь, пока кто-нибудь из них скажет что-нибудь драматическое.

– Старина, ты как раз вовремя. Я решил: помогу-ка шить одежду для студентов академии. Набросаешь парочку идей?

Харви тотчас же преобразился из сурового охотника на ведьм в мечтательного художника. Сабрина схватила за рукава их обоих и потащила в дом.

Сабрина была мелкая, как и Тео, и обожала ленты для волос, но ей всегда хотелось всех защитить. И дело тут не в стремлении выглядеть мужественно. Просто каждый должен быть тем, кто он есть. А не вписываться в чужие рамки.

Тео взял старые шторы и уселся, скрестив ноги, перед камином, а Харви склонился над ним и стал рисовать эскиз платья для Элспет.

– Я тут вот что подумал. Если ты все-таки сумеешь петь, когда на тебя смотрят, может, сколотим ансамбль? Круто будет, как ты думаешь?

– Очень круто.

– Кстати, о крутости, – сказал Тео. – Я выполнил свое задание, так что поздравь меня, я теперь плохиш.

Харви поздравил.

– Ты всегда был плохишом.

Тео просиял:

– Ты так считаешь?

– Все так считают.

Скрипнула, открываясь, дверь. Харви обернулся на звук и расплылся в улыбке – на пороге появилась Роз.

– Роз, как ты думаешь, кто самый храбрый парень на свете? – спросил Харви.

– Конечно, Тео, – не задумываясь ответила Роз и вошла. Прогулявшись с чирлидершами, она заметно повеселела. – Я помню, как смело ты себя повел, когда я упала в обморок в классе.

– Я? Неужели? – моргнул от неожиданности Тео.

– Чтобы позвать Харви, ты ворвался в мужскую раздевалку, хотя тебя там столько раз обижали!

Харви кивнул:

– Потом ты выскочил вперед и запер врата ада. Ты не просто храбрый. Тут нужно другое слово. Бесстрашный. Не позволяешь себе ничего бояться. Спасибо, Тео. Я с тебя каждый день беру пример – как стать таким, каким я хочу себя видеть.

Тео поглядел на Харви с огорчением. Их нежный цветочек ежедневно развлекал друзей спектаклями на тему преодоленной любви. Крепкая мужская дружба тоже попадала под запрет.

– Ну, Харв, эк тебя занесло.

Тео отвесил Харви подзатыльник. Харви улыбнулся с высоты своего роста, и Тео подумал: «Чувак, как же ты мне дорог». Так бывало всегда.

– О чем вы тут секретничаете? – спросила из дверей Сабрина.

– О том, какой Тео классный, – хором ответили Харви и Роз.

Сабрина обняла Тео за плечи, потом заколдовала шторы, и ее чары изящно сплелись с его шитьем. В дверь заглянула Сабринина тетя Хильда, спросила, чем они тут занимаются.

– Амбар строим, – отозвалась Сабрина, не выпуская Тео.

Тео сделал все, что хотел, и обнаружил, что больше никому ничего не надо доказывать. Вокруг него были друзья, они болтали и смеялись, такие знакомые, такие любимые, и никто из них не втискивается ни в какие рамки.

Может быть, когда-нибудь появится кто-то незнакомый, новый, необычайно красивый, и с первого взгляда проникнется симпатией к Тео, как Ник к Сабрине. Тео будет ждать, сколько понадобится. Сейчас, в эту минуту, он любил свою жизнь, любил за то, что она настоящая. И хотел, чтобы так было всегда.

Тео был готов любить своих друзей до гробовой доски, вот только… ему не хотелось ложиться в гроб. Хотелось жить в лучах света.

Он не хотел спускаться в ад.

В пути

Но сердца достоверная примета…[12]

Данте

В золотой вечерний час, когда последние лучи заходящего солнца окутывали теплыми красками яркие фасады домов, Эмброуз Спеллман не спеша прогуливался по Рю-Кремье. Гулять по этой узкой мощеной улочке – все равно что танцевать на ниточке разноцветных стеклянных бусин, когда солнечный свет напитывает бусинки сиянием, превращая стекло в рубин, изумруд, топаз, розовый жемчуг.

Над входом в один из домов красовалась вывеска в виде кота, гоняющего птичек, и это напомнило Эмброузу львицу на охоте. Он покосился через плечо на Пруденс – она щеголяла в черном платье а-ля Одри Хепберн, в ушах покачивались изящные серьги в виде гильотинок.

– Trompe l’oeil, – сказал он ей. – Это означает «Обман для глаз». Рисунок, в котором за счет необычной перспективы создается иллюзия реальности. Кажется, что кот вот-вот прыгнет.

Пруденс что-то прошептала вполголоса. На миг Эмброузу почудилось, что она восхищается картиной.

Но потом художественно-иллюзорный кот прыгнул и в один присест слопал порхавшую птичку. От нее остались только брызги красной краски на кошачьих усах.

Пруденс размеренно шагала по улице. У Эмброуза зародилось ощущение, что она на него злится.

– Пруденс, разреши кое-что прояснить насчет нашей последней ночи во Флоренции.

Ведьма поправила черные кружевные перчатки и не удостоила его даже взглядом.

– У меня тоже есть что сказать о той ночи, – заявила она с полнейшим хладнокровием. Пруденс уже успела напустить на себя вид коренной парижанки, словно неотразимая красота автоматически давала ей гражданство. – Спасибо.

В ее тоне не слышалось особой благодарности.

– Э… гм, обращайтесь. – Эмброуз адресовал озадаченный взгляд фонарному столбу. – За что?

– Будучи истинной дочерью Церкви ночи, я люблю предаваться темным плотским утехам, сводить мужчин с ума, видеть, как они умирают от желания поймать хоть один взгляд моих ослепительных глаз, и все такое. – Пруденс помахала затянутой в перчатку рукой. – Ну, сам знаешь, как обычно.

– Я знаю, как бывает обычно, – сказал Эмброуз, – и благодарю всех мелких бесенят преисподней за темные плотские утехи.

– Время еще не пришло. – Пруденс решительно поставила крест на плотских утехах. – Что за дурацкий стишок ты мне читал?

Эмброуз просиял:

– Хочешь послушать еще раз?

– Не хочу, – отрезала Пруденс. – «Легче львицу убедить – поделись добычей». Меня ничто не убедит. Я телом и душой отдалась делу отмщения.

– Будет ли неуместным сказать, что это очень разжигает?

Раздраженный вздох Пруденс улетел куда-то в сторону Версаля.

– Не хочу, чтобы меня отвлекала какая-то ерунда, не относящаяся к делу. Можешь сколько угодно болтать романтические глупости, меня не проймешь. Честно говоря, с учетом твоей мрачной семейной истории я вообще опасаюсь, что ты мог в меня втюриться. А это было бы крайне неуместно и несвоевременно.

Она покачала головой с видом брезгливой дамы, у которой руки чешутся зажать нос, но воспитание не позволяет открыто выказать неприязнь.

– Вот уж ни за что бы, – прошептал Эмброуз.

Некоторые улицы были удручающе длинными. Но потом он напомнил себе, что сама мысль о более мягких чувствах непривычна для Пруденс. Но как-никак они приехали в Город света. Возможно, Париж откроет ей глаза на новые возможности.

«Марш д’Аллер» означало «Другой рынок», где волшебные прилавки стояли бок о бок с торговыми точками людей. Этот рынок, окутанный иллюзией, вплетался в прочую людскую торговлю, как алая шелковая нить в полотнище белой шерсти. Среди банальных помидоров и картошки поблескивали на золотых блюдах ало-жемчужные гоблинские яблоки. Мимо француженки с плетеной соломенной сумкой проскользнула тень с длинным крысиным хвостом. Неосторожный человек мог случайно наткнуться на эти товары и приобрести, например, танцующие ботинки, а потом отплясывать в них добрую тысячу лет.

– Негоже такой очаровательной леди самой ходить за покупками, – прошелестел некто с кошачьим лицом и волосатыми человеческими руками. – Попробуй кусочек. Нектар этого плода пьянит не хуже вина.

– На твоем месте, Пруденс, я бы не стал, – предостерег Эмброуз.

Пруденс выбрала золотистый фрукт и откусила огромный кусок. По подбородку потек нектар.

– Гоблинские яблоки снимают все тормоза, – встревожился Эмброуз.

– Вот именно, ma belle. – Гоблин ухватил Пруденс за руку. – Голова кружится? Кровь играет? На этих улицах становится опасно.

Пруденс обнажила мечи. Мгновение – и гоблинская кошачья голова, свалившись с плеч, покатилась среди капустных кочанов к соседнему прилавку. Люди завизжали.

– И впрямь опасно, – буркнула Пруденс.

Между прилавком с белыми сырными головами и другим, где продавали трюфели, покачивались пурпурно-розовые цветы. Мускатный шалфей, дарующий ясное зрение.

– Меня восхищает твой энтузиазм в обезглавливании, но, кажется, мы нашли Урбена Грандье.

Пруденс отложила гоблинское яблоко и прошла через цветочный занавес. Их окутал липкий, дурманящий аромат. Потом лепестки рассеялись – и они очутились в винном погребе с каменными стенами. Он мог бы сойти за пещеру, если бы снаружи не шумел Париж, а внутри не стояли пыльные бутылки с вином.

В золотом кресле покачивался чародей в белой тунике, с тонкими чертами лица и темными волосами. Кажется, он спал. Эмброуз кашлянул.

– Эмброуз Спеллман и Пруденс Блэквуд, – произнес чародей Грандье, не открывая глаз. – Пожаловали в мой город с мечтой об отмщении. На этом рынке можно купить любое угощение, в том числе блюда, которые лучше подавать холодными. Вы самые привлекательные гости, каких я принимал за много лет.

– Мне это часто говорят, – признался Эмброуз.

Пруденс подошла, держа на изготовку меч, скользкий от гоблинской крови.

– Вы же нас даже не видите.

Урбен Грандье открыл глаза. Они были черны как ночь, а в глубине мерцали звезды.

– Дорогая моя. Я Грандье, потомок оракулов. Мы видим пламя костра, на котором сжигают ведьм, за столетие до того, как он вспыхнет. Я предвидел, что ты придешь.

Словно молния, одетая в маленькое черное платье, Пруденс метнулась вперед и прижала к его горлу острие меча.

– А моего отца видели?

Урбен Грандье изогнул бровь:

– Как и я, он предвидел, что ты придешь. Он спрятался от тебя, дитя, там, где нет ни времени, ни пространства. Время никогда не было на твоей стороне, верно? Время вообще не бывает ни на чьей стороне.

– Он не мог своими силами заколдовать время, – заявила Пруденс. – Кто ему помогал?

– А она не только красива, но и умна, – обратился Урбен к Эмброузу.

– Таких я и люблю, – ответил Эмброуз. – Умных, красивых, кровожадных. Терпение – не самая сильная ее сторона, так что я бы не советовал вам говорить загадками. Блэквуд поддерживал контакт с несколькими из своих бывших учеников. Кто ему помог?

Урбен выпрямился в кресле:

– Да ты и сам не дурак, верно?

Эмброуз ухмыльнулся:

– Умен как дьявол и в пять раз красивее.

– Забавно, что ты упомянул дьявола, – заметил Ур-бен. – Ты со своей семейкой быстро заставишь дьявола поплатиться за все. Но первым плату хочу получить я.

Пруденс проворковала:

– А если мы оставим вас в живых, это считается?

– Не судите Пруденс строго, – сказал Эмброуз. – Она недавно съела гоблинское яблоко. Обычно она ждет минут пять и только потом приставляет нож к горлу. Какова цена?

– Оракулу в своей пещере, наедине с истиной, очень одиноко. Мне давно хотелось провести восхитительный часок в приятной компании.

О, Париж. Эмброуз склонился к Пруденс и улыбнулся:

– Кто из нас?

– Ты, – сказал Грандье. – Она со своими мечами вселяет страх.

– Что верно, то верно, – с гордостью прошептал Эмброуз.

Он подмигнул Грандье, потом обернулся и поцеловал Пруденс. Ее губы остались тверды как камень, однако она не стала сопротивляться этому маленькому спектаклю, имевшему целью показать, что у Эмброуза есть к кому возвращаться.

Они договорились выдавать себя за колдовскую влюбленную пару, совершающую романтическое путешествие по всему свету. Это было не так. Пока что. Но Эмброуз не терял надежды. Надежда, в отличие от многого другого, достается бесплатно.

– Погуляй по рынку, крошечка моя, развлекись, – кивнул ей Эмброуз. – Я буду через…

– Сорок шесть весьма увлекательных минут, – подсказал Урбен Грандье.

– Сорок шесть минут. Купи мне бриллиантиков. В разлуке воспоминай обо мне.

– Вот уж не буду.

Пруденс исчезла за цветочным занавесом. Эмброуз обернулся к Грандье и лениво пожал плечами.

– L’amour, – сказал он. – La belle dame, абсолютно sans merci. И что тут поделаешь? Чего вы хотели? Плотских утех в обмен на информацию? Или просто выбрали того, кто вселяет меньше страха, чтобы легче было разделаться со мной, потому что вы на содержании у Блэквуда?

Урбен Грандье моргнул. Эмброуз проворно метнулся в сторону.

– Видите ли, в чем дело, – продолжил он, – у меня тоже есть меч. Тетушки велели мне смазать рукоять красной вербеной, чтобы скрыть от тех, кто обладает даром предвидения. Они меня очень любят, поэтому требуют строго соблюдать простые меры предосторожности.

Он подмигнул Урбену. Тот сглотнул, и острие меча, которого он так и не заметил, пощекотало горло.

– Я не так грозен, как Пруденс, но тем не менее меня тоже надо побаиваться, – сообщил Эмброуз. – Мы могли бы так прекрасно провести этот день! Но нет, повсюду гнусное предательство. Оно оставляет так мало времени для темных наслаждений. Информацию, будьте добры.

Способность к предвидению учит смотреть на вещи философски.

Грандье поднял руки, капитулируя, и рассказал Эмброузу все, что тот хотел узнать.

– Премного мерси, – откланялся Эмброуз и отправился искать Пруденс.

Он стал описывать ее обитателям Марша д’Аллер. Это было нетрудно. Даже в Париже такие, как Пруденс, встречались редко. Он проталкивался все глубже и глубже, мимо крысоловов с дудочками и большого аквариума, в котором семь русалок доили морскую корову. На русалках были миленькие фартучки из водорослей.

Ему попался киоск под названием «Империя Икара», украшенный вместо лент длинными золотистыми перьями. Эмброуз выбрал лиловое перо феникса, увенчанное язычками пламени. Окунул его в мерцающие фиолетовые чернила и на внутренней стороне руки написал краткое, ничего не значащее послание сестренке.

Ведьмы умеют посылать друг другу заколдованные письма. Перед отъездом он научил этому Сабрину. Возможно, это внезапное желание связаться с ней – просто глупость.

Ну, значит, он глуп. Что ж, не впервой.

Возле империи перьев, напротив аквариума с русалками, стоял мерцающий шатер, сотканный из розового тумана юношеских фантазий и сверкающий самоцветами слез. Здесь торговали мечтами.

Естественно, Пруденс к такому месту и на пушечный выстрел не подойдет. Тем не менее Эмброуза неудержимо потянуло сюда. Фиолетовые ленты у входа ласково погладили руку, и он услышал хорошо знакомый голос Пруденс.

– Мечты – это для детишек. А мне нужно отмщение! – заявила она.

– Это хорошо, – одобрила ведьма. – Не желаешь ли купить приворотное зелье? Мечты о любви – одни из самых популярных. Узел в девять петель, чтобы привязать его сердце, волшебная пчела, которая прожужжит ему на ухо твое имя? В комплекте со стандартным любовным напитком действует безотказно.

Пруденс молчала. Эмброуз уже хотел было сказать ей, что, если нужен любовный напиток, тетушка Хильда большая мастерица по этой части.

И только тут до него дошло. Идея свалилась в голову, словно яблоко с древа познания в руку ведьмы. Он как-то пожаловался тете Хильде, что Люк ему нравится, но не хочет больше встречаться.

«Тетя Хильда! Неужели?»

А ведь ради счастья своего мальчика она могла на это пойти. Все складывалось одно к одному. И внезапное пылкое внимание Люка, совсем было исчезнувшего после первого свидания. И то, как Люк, примерный ученик отца Блэквуда, одержимый идеей найти и отловить всех охотников на ведьм, с такой готовностью спутался с чародеем-преступником. От этих воспоминаний Эмброуз пал духом. Люк не зря боялся охотников на ведьм. Они-то его и убили. Он последовал за отцом Блэквудом, веря, что тот его защитит, и при этом полюбил Эмброуза, веря, что любовь существует. Бедный мальчик так и погиб в плену заблуждений. Эмброуз с самого начала подозревал, что тут что-то не так.

А ему так хотелось верить, что он достоин любви. И что он неотразим. И что способен покорить даже сердце Пруденс.

Эмброуз горько улыбнулся, покрутил извилистую ленту. Зачем ему мечты из этого киоска? У него и своих в избытке.

– У меня есть одна тайна. – Судя по голосу, Пруденс слегка стушевалась.

– Ты ведь отведала гоблинского яблока, верно? – спросила торговка мечтами.

– Эта тайна темная, унизительная. Как подумаю о ней, готова сгореть со стыда.

– Ну-ну, – прошептала торговка. – Расскажи.

– У меня вместо сердца выжженная дыра, – призналась Пруденс. – Среди холодных каменных стен академии не может сохраниться никакая теплота. Я никогда не могла никого полюбить.

– Но?.. – подсказала торговка.

– Однажды мне понравился парень, – сказала Пруденс. – А он меня… даже не замечал.

Наступило молчание. Ленты вились вокруг Эмброуза, как осенние листья вечерней порой.

– С таким личиком, как у тебя, дорогая, в это трудно поверить.

– О, мы, конечно, много раз предавались плотским удовольствиям, – заверила Пруденс. – Но он… не выделял меня среди прочих. А мне хотелось – аж самой тошно! – стать для него самой нужной, самой необыкновенной. Он был не похож на всех, кого я встречала раньше. «Никому не доверять. Мужчины думают только о себе» – эти уроки я знала наизусть. И сестер научила. Но он перевернул все мои представления. И пожертвовал собой ради нас.

Эмброуз ахнул. До него наконец дошло. Он затаил дыхание.

– Не понимаю, как со мной могла произойти такая пакость. Казалось бы, чего еще желать, помимо темных наслаждений? А мне хотелось…

– Чего тебе хотелось? – Торговка мечтами внимательно вслушивалась, учуяв шанс что-нибудь впарить.

– Хотела, чтобы он мне улыбнулся. – В голосе Пруденс звенело отчаяние. – Откуда у меня такие мечты? Ведь в улыбке нет никакого смысла. Но он шел по темным коридорам академии, и улыбка сияла ярче, чем свет из окна. Я даже не знала, что бывают такие улыбки. Не думала, что тот, кто идет Тропою ночи, может излучать столько света.

– А, – сказала торговка мечтами. – Значит, тебе нужно приворотное зелье для этого красавчика?

– Мне нужно выкинуть из головы все эти глупости, – огрызнулась Пруденс. – Я должна кое-кого выследить.

– Этого улыбчивого?

– Совсем наоборот, – ответила Пруденс. – Один из них – самый лучший на свете, а другой хуже всех. Тот, на кого я охочусь, мерзкий подонок, я высосу из него всю кровь до последней капли, а потом выплюну. Он поплатится за все, что сделал со мной и моими близкими. И я не желаю отвлекаться на пустяки! Я обязана спасти братика и сестричку.

Звякнул металл о стекло, зашевелились бутыли с зельями, завертелись пробки на них. Эмброуз шагнул вперед, вырываясь из настырных ленточек, и встал рядом с Пруденс.

Она сидела, подперев голову руками.

– Он забрал Иуду и Летицию. Не знаю, что он с ними вытворяет.

– Ага, – кивнула торговка мечтами. – Тогда тебе нужно…

Эмброуз кашлянул. Спина у Пруденс выпрямилась, как клинок, темные глаза метнули в него испуганно-презрительную молнию.

– Сорок шесть минут еще не прошло!

– С ним случился острый приступ скороспелых ожиданий. Ожиданий, что я стану легкой добычей. Так что я на острие меча выведал у него имя и место. Ну что, пойдем?

Продавщица желаний была явно недовольна тем, что сделка сорвалась. Эмброуз одарил ее чарующей улыбкой, сопроводил Пруденс из киоска и повел прочь от Марша д’Аллер.

– У твоего отца был школьный друг по имени Никола Фрошо, – сообщил Эмброуз. – Он живет в парижских катакомбах, там, где за грудами покойников можно скрыть все что угодно. Недавно он получил от Блэквуда крупную сумму денег. Возможно, отец Блэквуд до сих пор у него в гостях.

Пруденс вскинула голову, как охотница, уловившая наконец запах добычи. Размашистые шаги стали еще шире.

Эмброуз старался не отставать, держался рядом, так что их руки то и дело соприкасались. В такие моменты Пруденс бросала на него свирепый взгляд и отдергивала руку.

Эмброуз и Пруденс шли к катакомбам через парк Монсури, мимо увитых плющом домиков и пышно цветущих розовых кустов. Лепестки кружили в воздухе, как будто в этом извилистом мощеном переулке шел нескончаемый парад. От густого аромата кружилась голова.

На рынке Эмброуз сделал немало удивительных открытий.

Он считал, что Пруденс беспокоится только о своих сестрах, и восхищался тем, что она вообще сохранила способность любить после того, как Церковь ночи долго и старательно изничтожала в ней все чувства. И опять не сумел разглядеть ее душу.

В сердце Пруденс осталось место для парня.

Для парня из академии. Того, с кем она была близка. Для того, кто пожертвовал собой. Ответ очевиден.

Пруденс любила Ника Скрэтча. Мечтала о нем, всей душой ждала, что он ей улыбнется. А Ник отверг Пруденс. Выбрал Сабрину.

Неудивительно, что Пруденс не хотела даже брать Эмброуза под руку. Сначала ее отверг единственный парень, о котором она мечтала, потом предал родной отец. Даже удивительно, что она согласилась взять с собой в путешествие его, Эмброуза. Наверняка ее уже тошнит от мужчин.

– Пруденс, – сказал Эмброуз, когда она направились из царства роз в царство мертвых, – я понимаю, как ты боишься за Иуду и Летицию.

Пруденс недоверчиво посмотрела на него:

– Чувство страха мне неведомо. И я не собираюсь с ним знакомиться.

– Если бы речь шла о Сабрине, – возразил Эмброуз, – я бы с ума сходил от страха.

Губы Пруденс изогнулись.

– Не сомневаюсь. Вы, Спеллманы, любите предаваться всевозможным бессмысленным эмоциям.

– Таковы уж мы, – улыбнулся Эмброуз.

Пруденс отвернулась от него и обратила взор к сумрачному входу в катакомбы.

– Хочу только вот что сказать. Я не успокоюсь, пока ты не вернешь братика и сестричку, – пообещал Эмброуз. – Можешь мне не доверять. А можешь и поверить. Я тебя не брошу и не нарушу слова. Буду с тобой до конца.

Он помолчал и ступил вслед за ней во мрак.

– Идешь? – спросила Пруденс. – Мне без разницы, со мной ты или нет. Главное – не задерживай меня.

По винтовой лестнице они вместе спустились в оссуарий.

Над дверью было написано по-французски: «Остановись, путник. Ты вступаешь в царство мертвых».

Много веков назад городские кладбища переполнились мертвыми телами. Частые наводнения размывали могилы и разносили трупы по улицам. Тогда городские власти велели выкопать миллионы давно умерших парижан из их могил и высыпать кости в каменоломни, протянувшиеся под городом. Чародей Никола Фрошо воспользовался удобным случаем и выложил из костей таинственный мистический рисунок, а себе соорудил напитанный магией дом в самом сердце царства смерти.

Стены его жилища были сложены из разрозненных обломков скелетов, панелями служили черепа. Эмброуз и Пруденс прошли через вереницу галерей, устланных костями. Там, где пробивался свет, костяные стены имели мрачный желтоватый оттенок. А в других местах царила тьма, глубокая, как тени в глазницах черепа. Эмброуз хотел было обратить внимание Пруденс на эту романтическую игру красок, но побоялся, что это напомнит ей о Нике в преисподней.

Бедная храбрая Пруденс, как старательно она прячет разбитое сердце. Эмброуз никогда не обращал особого внимания на улыбку Ника Скрэтча, которой так восторгалась Пруденс. Да, наверное, улыбка у Ника была неплохая. Эмброузу она казалась немного фальшивой, но до последнего времени он не слишком часто обращал внимание на детали поведения Ника. И даже когда Пруденс с компанией заявилась в комнату к Эмброузу, он подумал: «Парень как парень. А вообще-то неплох! Рад за него». А потом увидел, как неуклюже Ник встает на ноги, чтобы поприветствовать Сабрину. В объятиях Вещих сестер он никогда не проявлял такого смятения.

«А, так это из-за Сабрины!» – догадался Эмброуз и спрятал усмешку. Ему хотелось, чтобы у Сабрины было все самое лучшее. Он полностью поддерживал Ника, когда тот убеждал Сабрину вступить на Тропу ночи, где, надеялся Эмброуз, она обретет бессмертие, силу и счастье. Взгляд, которым Ник провожал Сабрину, когда она в прелестном кроваво-красном платье спускалась по лестнице… Такой взгляд не может врать.

Но Эмброузу не нравилось, если кто-то обижает Пруденс.

Он вспомнил, каким мягким голосом, совсем ей не свойственным, Пруденс описывала Ника. Интересно было бы посмотреть на нее, влюбленную по уши.

Пруденс провела ногтями по широкой колонне, сложенной из берцовых костей и черепов, и произнесла заклинание, призывающее скрытые темные силы:

– Моя сила рождена Утренней звездой. Так выходи же, выходи, откуда ты есть…

Эмброуз объединил с ней силы, стараясь держаться так, чтобы соприкасались только их тени, но не тела.

Черепа в стенах завертелись, пустые глаза показали путь через лабиринт. У мистических сооружений только одно слабое место – воспользоваться ими может любая ведьма.

Впереди еле заметной тенью мелькнула мантия. Пруденс, кровожадно взвыв, бросилась в погоню. Эмброуз прислушался к удаляющимся шагам и понял, в какую сторону они идут.

Он телепортировался в сумрак возле фонтана Леты, где в серебристых водах плавали призрачные рыбы. Когда мимо пробегал Никола Фрошо, Эмброуз подставил ему подножку.

Пруденс кинулась на него сверху и стала душить. Эмброуз искренне не понимал, почему злодеям так везет.

Лицо Никола Фрошо заливала болезненная бледность – сразу ясно, что он очень давно не видел солнца. После долгих веков, проведенных в темноте, глаза почти исчезли, превратившись в крохотные искры тьмы, мерцающие из глазниц, затянутых плотью. Он корчился под Пруденс, как козявка под камнем.

– Где Фаустус Блэквуд? – рычала Пруденс. – Где этот мерзкий предатель, истребитель собственного ковена, и чем ты ему помог?

– Он… приобрел у меня немного костей, чтобы наложить чары, пронзающие пространство и время, – прохрипел придушенный Фрошо. – Отправился в Новый Орлеан купить последние недостающие ингредиенты. П-пощадите, я понятия не имел о том, что он покушался на свой ковен, я только хотел получить немного крови…

– Какой еще крови? – взвыла Пруденс.

Фрошо облизнул губы толстым, как слизень, языком.

– Лучшие чары получаются из костей и крови. Здесь, среди костей, я совсем уже пересох, и тут явился Фаустус, а с ним – двое детишек. Он дал мне отпить немного девочкиной крови. Мальчишеской не дал, сказал, мальчики стоят дороже…

Пруденс взметнула смертоносный меч.

– Пруденс, нет! – вскричал Эмброуз, но клинок уже погрузился в грудь Фрошо по самую рукоять.

– Это ему за кровь моей сестры, – прорычала она.

Костяные стены содрогнулись, словно от землетрясения, и рухнули. Раскрывшаяся пропасть поглотила их обоих.

Эмброуз и Пруденс долго летели в бездну и наконец шмякнулись на груду костей. Эмброуз перекатился на спину посмотреть, куда же их занесло. Во тьме виднелись мрачные неприступные стены, а высоко, недосягаемо высоко мерцал кружок бледного призрачного света. Это был глубочайший склеп со стенами из черепов, с полом из костей, перемолотых за долгие века в грубый песок.

– Катакомбы подпитывали силой защитную магию Фрошо, – вполголоса произнес Эмброуз. – Вот почему он никогда не покидал свое убежище. Считал, что тут до него никто не доберется.

Пруденс села, отряхивая белую костяную пыль с маленького черного платья.

– Мог бы и раньше об этом сказать!

– Я ж не думал, что ты с ним разделаешься в первые же три минуты, – пожал плечами Эмброуз. – Наверное, с моей стороны это было недальновидно.

Он произнес заклинание левитации. Никакого эффекта. Пруденс прищурилась и прочитала другое заклинание, которое должно было вышвырнуть их отсюда. Единственным ответом была глухая тишина.

Вот почему колдуна, живущего в катакомбах, никто не прикончил раньше.

В этой костяной бездне никакая магия не действовала. Поняв это, они переглянулись.

– Что за странные идеи – жить в подземных городах среди покойников и строить сумасшедшие ловушки? – вздохнул Эмброуз. – Пруденс, куда катится мир? Как можно жить, не доверяя друг другу?

Пруденс ответила не сразу. А когда заговорила, в ее голосе слышалось беспредельное спокойствие:

– Не надо делать хорошую мину при плохой игре.

– Я так привык, – пожал плечами Эмброуз.

– Знаю, – ответила Пруденс. – Но Фрошо убила я. Оставила тебя на рынке с оракулом тоже я. Я сделала слишком много ошибок и заслужила любое наказание, какое ты на меня наложишь.

До него не сразу дошел весь смысл ее слов. Эмброузу искренне хотелось отыскать отца Блэквуда.

– Твой родной отец пытался перебить весь наш ко-вен и разлучил тебя с братом и сестрой, – сказал он. – Ты сходишь с ума от беспокойства и злишься на него. Твои ошибки вполне понятны и простительны.

– Я уже говорила, – прошипела она. – У меня нет никаких чувств!

– Да брось ты. Есть. Я же слышал, что ты рассказывала торговке мечтами. О парне, который тебе нравился.

Тишина, наступившая после этих слов, имела совсем другой оттенок. Она звенела, как небрежно задетая струна на музыкальном инструменте. И в молчании, сопровождавшем неверно взятую ноту, они смотрели, лопнет струна или нет.

– Правда? – выдавила наконец Пруденс.

– Поверь, – мягко произнес Эмброуз, – если ты признаешься себе, что у тебя есть чувства, они уже не станут так сильно мешать тебе. Со мной было именно так. И не надо себя сдерживать. Тебе вообще не нужны никакие ограничения. Ты имеешь право ненавидеть своего отца-негодяя. Имеешь право любить парня. Если бы я догадывался о твоих чувствах…

– Не нужна мне твоя жалость, – огрызнулась Пруденс.

– …о твоих чувствах к нему, я бы никогда не заикнулся о Нике Скрэтче.

– При чем тут Ник Скрэтч! – вскрикнула Пруденс, как будто это имя выдернули из нее клещами.

Эмброуз кивнул:

– Тебе, должно быть, нелегко сознавать, что он спустился в преисподнюю ради другой, когда ты испытываешь к нему такие чувства.

– Испытываю к нему такие чувства, – повторила она голосом пустым, как глазницы черепов. – К Нику Скрэтчу.

– Студент академии, который пожертвовал собой, – напомнил Эмброуз. – Кто же еще это может быть?

– Ты раскрыл мой секрет, – проговорила Пруденс. – Я была влюблена в Николаса Скрэтча. Я восхищалась тем, как он бросил меня и сестер ради Сабрины. Мне нравилось, как глубоко и отнюдь не с одержимостью он пытается вникнуть в образ жизни людей. Нравилось, что вокруг его кровати лежат горы книг, и однажды я чуть не сломала шею, споткнувшись о них. Как Никки устроил пятичасовую презентацию на одночасовом уроке. А еще его вечно взъерошенные волосы.

– Когда мы теряем кого-то, то начинаем скучать даже по таким мелочам, – сочувственно произнес Эмброуз.

– Да, – ответила Пруденс. – Я скучаю. По всему этому.

Голос у нее был сухой и ровный. Должно быть, нелегко признаваться, что у тебя есть чувства.

– А особенно – когда он хныкал из-за сексуальных иллюзий, – добавила Пруденс.

– А что не так с иллюзиями? – удивился Эмброуз. – Ведь они такие сексуальные.

– Сама знаю, – отрезала Пруденс. – Просто нытик. И это тот, к кому я испытывала романтические чувства! О прекрасная Медуза, мне не терпится посмотреть на свою эпитафию. Пусть на моей могиле напишут: «Она погибла в парижской дыре, так и не свершив кровавого возмездия, и была обвинена в том, что испытывала чувства». По-моему, ты горько жалеешь, что потащился со мной.

В итоге Пруденс оказалась храбрее Эмброуза, потому что у нее хватило сил признать, какой конец их ожидает.

Они погибнут в лабиринте из костей, вдалеке от дома. Тетушки и Сабрина так никогда и не узнают, что с ним случилось. И вдруг Эмброуз подумал: хорошо, что он успел послать Сабрине эту весточку. Ему хотелось, чтобы она знала.

Эмброуз протянул руку, вслепую пошарил среди костей и нащупал руку Пруденс. Ему не хотелось, чтобы она оставалась одна.

– Я не жалею, что пошел. Я же сказал, что буду с тобой до конца. Хочешь верь, хочешь не верь, но я говорил честно.

Она со вздохом положила голову ему на плечо. Наверное, в темноте сделать это было легче.

Еле слышно, как будто признаваясь в чем-то крайне постыдном, Пруденс прошептала:

– Я тебе верю.

Гриндейл

Ну, как мне такую судьбу перенесть? Кем же я буду? – Да тем, кто я есть!

Эдна Сент-Винсент Миллей

Доркас кружилась по кухне в платье из занавесок, которое сшил Тео. Вряд ли хоть одна из ведьм поблагодарила Тео за новую одежду.

А я не знала, как его отблагодарить. Тео сел за руль грузовика Харви и съехал с тропы, чтобы не столкнуться с демонами. И он, и Роз могли погибнуть.

Тео и Роз ушли вместе. Роз о чем-то советовалась с ним вполголоса – видимо, это не предназначалось для моих ушей. Как хорошо, что им уже ничто не грозит.

«Пришла очередь Харви», – прошептала серебристая птица с голубыми глазами.

Харви остался со мной, чтобы изучить все книги о преисподней, какие я раздобыла в библиотеке Академии невиданных наук. Не страшно ли ему?

– Брина, – окликнул меня Харви тихим голосом, склонившись над столом. – Ты как там?

Мне-то было очень страшно.

Вспомнился день, когда обрушилась шахта. Я чувствовала себя беспомощной, как всякий человек, ужасно боялась, что Харви погиб. Я кинулась к нему в объятия, от всей души вознося благодарности: «Спасибо, спасибо, спасибо». В тот миг я мечтала только об одном – чтобы он был жив.

«Ну и жадина же ты», – чирикнула другая серебряная птица, усевшись на спинку кресла.

– Ничего, все хорошо! – сказала я Харви.

Я сердито сверкнула глазами на птицу, потом сообразила: Доркас думает, что взгляд предназначался ей. Она фыркнула и удалилась.

«Хочешь, съем этих птичек?» – предложил Салем, усевшись на книгу и обернув хвостом лапы. Он видел все точно так же, как я.

– Нет, Салем, они нам нужны! Разве ты не тревожишься за Ника?

«Когда я тревожусь, я ем», – заявил Салем.

Я покачала головой. Салем повернулся ко мне спиной, мяукнул и ткнул Харви носом в ладонь.

«Возьми меня на ручки и прогуляйся по дому, человек. А я буду сидеть у тебя на плече и, как король, обозревать всех, кто внизу!»

Харви рассеянно погладил Салема, не сводя с меня встревоженных глаз:

– Брина, с тобой точно все хорошо? Вид у тебя…

– Хуже некуда? – рассмеялась я.

– Как будто ты вообще не спишь.

Мне надо было вычислить, как открыть врата ада. Я должна закончить это дело. Мне не до отдыха, пока Ник страдает. Это будет невыносимо – лежать и прислушиваться к собственным мыслям.

«Это ты виновата, – хором запели птицы. – Жадина. Жадина».

Я понизила голос:

– Харви, ты лучше позаботься о себе. Ты ведь следующий.

Мне вспомнилось, как дрожала в моих объятиях Роз, как Тео спасался от демонов. Теперь на Харви легла тень самой страшной опасности. Мне хотелось отменить всю эту затею.

Но тогда я брошу Ника на произвол судьбы. Разве можно на это пойти, тем более после того, как я заставила мучиться Роз и Тео? Что подумает Харви, если я скажу: «Мне будет невыносимо, если ты…»

«Подумает, что ты все еще любишь его, – прощебетала птица. – Парня своей лучшей подруги».

Нет. Я люблю Ника и хочу, чтобы он вернулся.

– Я рад тебе помочь, – сказал Харви. – Для меня самое худшее – это смотреть, как ты уходишь все дальше и дальше. Ты никогда мне ни о чем не рассказывала. Понимаю, что я ничтожество по сравнению с…

– Нет, Харви! – воскликнула я.

– Да. Как в тот раз, когда вы Ником вытолкали меня из своей ведьмовской школы…

– Мы хотели тебя защитить! Чтобы тебя не увидели другие ведьмы!

Харви вздохнул:

– Хватит повторять эту чушь о моей защите. Я охотник на ведьм и на глазах у всего ковена вломился в их оскверненную церковь. Ведьмы не могли меня не заметить.

– Мы и заметили, – вставила Элспет, ворвавшись в кухню, чтобы схватить со стола печенье. – Вся академия только о тебе и говорила.

– Вы с Ником могли бы просто сказать, что хотите побыть наедине.

Мне и в голову не приходило смотреть на это под таким углом. Я искренне стремилась защитить Харви от опасности. Я вовсе не хотела его прогонять. Когда я поцеловала Харви в щеку и поблагодарила за то, что он всегда готов поймать меня, больше всего на свете мне хотелось его обнять.

Но нельзя. Ни тогда было нельзя, ни сейчас. Той ночью я целовалась с Ником на кровати, и он шептал, что хотел бы сам поймать меня. И поправлять Харви было бы предательством.

Харви покачал головой:

– Я всего лишь хотел сказать – здорово, что у нас есть Страшный клуб. И я хочу приносить пользу. – Он вздохнул. – Даже если ради этого придется читать книги про ад. В них ничего невозможно понять. Кстати, в Библии тоже.

Я выпятила губу:

– С каких это пор ты читаешь Библию?

– С прошлого месяца, когда Ник высмеял меня за то, что я не читал Библию. Там есть кое-что интересное, но, Брина, у меня остались вопросы…

– Ник… что-что сделал?

Харви снова вздохнул:

– Прости. Когда Ник попытался в своей любезной дружеской манере защитить меня… от неподобающего чтива…

Я схватила книгу под названием «Следующий, кто встретится в аду».

– Ты совсем не понимаешь Ника.

«И не поймет, – пропела серебристая птица. – Харви честный. А Ник врун».

Я извинилась и под каким-то предлогом убежала наверх. Выдвинула ящик комода, посмотрела на самоцвет и накидку – добычу моих друзей. Потом вытащила из-под подушки портрет Ника и улыбнулась.

Эта история с Харви и его братом разбила мне сердце. Мне всегда казалось, что любить – это значит делать друг для друга все, но Харви меня так и не простил. Потом появился Ник, и с ним я вспомнила, что такое смех. Ник понимал, как живут ведьмы. И каким облегчением было снова обрести счастье, уйти от своих бед по Тропе ночи, кружась в танце с идеальным партнером.

Ник делал все, о чем я просила. Мне думалось: «Вот она какая, настоящая любовь».

Однажды, целуясь на этой самой кровати, я шепнула ему:

– Жаль, что мы впервые поцеловались на сцене в школьном спектакле. Мне бы хотелось, чтобы это было по-настоящему!

Ник, прикрыв глаза, ответил шепотом:

– А я, Спеллман, просто рад, что мы поцеловались, и все.

«Он действовал по приказу твоего отца, – сказала птица, усевшись на кованое изголовье кровати. – Все его поцелуи были ненастоящие».

Моя улыбка исчезла. Ради меня Ник ослушался отца Блэквуда, всегда и во всем был на моей стороне. Я ему доверяла, и, оказывается, все это время Ник служил силе более грозной, чем отец Блэквуд. Моему отцу, принцу обмана.

Ничего себе союзничек.

– Нет, – прошептала я. – Дело не в этом. Настоящего очень много.

Тео сказал: когда он начал говорить правду, птицы стали ему помогать. Но для меня они казались врагами.

«Потому что твой отец – принц обмана, – сообщила птица. – И ты – принцесса обмана. У тебя с твоим приятелем много общего».

Мой взгляд упал на портрет Ника. Мы лежали на этой постели, наши поцелуи становились все глубже, все жарче, и я подумала, может быть…

Я чуть было не отдалась Нику. Готова была ему довериться, а он был шпионом Сатаны.

«Но ведь это не имеет значения», – насмешливо пропела птица.

Потом из-за комода, в котором лежала добыча моих друзей, выглянул демон. Он был тенью, как и говорила Роз, и имел крылья, как описывал Тео.

– Одолеть меня не дам, разделяйся пополам! – крикнула я, и демон распался надвое, словно я разорвала листок бумаги.

Я застыла, тяжело дыша. Потом обе половинки крылатой тени скорчились, приподнялись и бросились на меня.

Я схватила лампу и швырнула в них. Одна половинка демона скакнула на кровать, я рывком поставила кровать набок и спряталась за ней, споткнувшись о тумбочку. Другая половинка с протяжными стонами кружила под потолком.

По лестнице загрохотали шаги. Дверь скрипнула и застыла – ее подпирала тумбочка.

– Брина! – кричал Харви.

– Не надо! – заорала я. – Ты мне не поможешь!

Я схватила покрывало со звездочками и поймала одного из демонов, словно в сеть, потом навалилась сверху.

– Нигил, – прошептала я.

Одеяло обмякло, но в этот миг мне на спину вскочил второй демон и стал рвать когтями черную атласную блузку.

Дверь распахнулась, ворвался Салем. Его тень, метнувшаяся по стене, была гораздо крупнее кошачьей. Он схватил демона и встряхнул его в челюстях, как крысу. Харви бросился ко мне, а я принялась лихорадочно копаться в комоде, проверяя, не пропали ли сокровища.

– Салем, – сказала я через минуту, – ты что, ешь демона?

«Когда я сердит, я ем», – ответил он с набитым ртом.

– Что вы тут делаете? – раздался голос тети Зельды.

Мы с Харви развернулись. У меня в руках был волшебный самоцвет, а у Харви – ружье.

– Тетя Зельда, сейчас объясню!

– По-моему, все ясно, – прокомментировала Элспет, выглядывая из-за тетушкиного плеча. – Они играли в храбрую защитницу дома и сексуального похитителя бриллиантов.

Мы с Харви переглянулись. Я окинула взглядом разгромленную комнату, в том числе перевернутую кровать и комок из одеял.

Тетя Зельда, уже одетая в черное с золотом неглиже, пожала одним плечом.

– Только и всего? Сабриночка, делай все, что тебя радует! Но, пожалуйста, потише. Мне нужно отдохнуть, чтобы назавтра управлять ковеном с максимальной эффективностью.

Она стала было закрывать дверь, но вдруг остановилась. Я похолодела.

– Тебе нравится играть в сексуального похитителя бриллиантов? – спросила тетя Зельда. – Тебе, Харви? Ты делаешь успехи.

– Вообще это очень круто, – отозвался Харви сдавленным голосом.

– Наверное, Сабрину научил Ник, а она теперь вводит в курс дела этого человека, – подала голос Элспет. – Слава Сатане, Ник был прекрасным сексуальным похитителем бриллиантов.

– Похитителям бриллиантов нужно уединиться! – рявкнула я.

Тетя Зельда фыркнула и закрыла дверь. Мы с Харви отпрыгнули подальше друг от друга.

Я зажала рот:

– Прости, что так вышло!

– Ни… ничего, – пролепетал Харви. – Ты… ты как?

И умолк. Я проследила его взгляд и торопливо натянула на плечо остатки блузки. Там не было ничего, что Харви не видел раньше, но с тех пор, как мы с Ником начали встречаться, я стала чаще покупать черные кружева.

– Ты тут пока приберись, а я пойду дальше изучать книги про ад! – заявил Харви, с трудом пробираясь через мои разбросанные пожитки.

Потом остановился. У его ног валялась раскрытая шкатулка для драгоценностей. Внутри сиял золотом кулон, который он подарил мне, когда впервые признался в любви.

– Ого, – молвил Харви с потерянным видом. – Я думал… ты его выбросила.

Я коршуном ринулась за шкатулкой, спеша ее закрыть.

– Нет, – прошептала я. – Зачем?

Он с заметным усилием улыбнулся:

– Ты права. Пустяки.

И закрыл дверь. Я швырнула шкатулку в ящик комода. Своими руками, без волшебства, навела в комнате порядок, потом переоделась в брюки и черный свитер с воротником-хомутом. Вернула портрет Ника на почетное место на подушке.

– Милый, прости за эту неразбериху, – прошептала я и ухмыльнулась: – А забавно получилось, правда?

Мы с Ником частенько озорничали – шутили то над отцом Блэквудом, то над Доркас. Это было весело. И мне никогда не приходило в голову, что однажды он подшутит надо мной.

«А почему бы и не над тобой? Ты что, лучше всех?»

– Потому что Ник меня никогда бы не обидел! – отрезала я. – Он говорил…

«Врал», – хором пропели все птицы сразу.

Я выскочила из комнаты. Спускаясь по лестнице, услышала другую песню. Я на цыпочках подошла к кухне, приоткрыла дверь. В приглушенном свете тускло поблескивали бирюзовые шкафы. На плите побулькивала стряпня тети Хильды. Элспет спала за кухонным столом, уронив голову на руки, а Лавиния стояла у Харви за плечом и заглядывала в его книгу. Харви тихо напевал, а переворачивая страницу, послал девочке-призраку воздушный поцелуй. Я прислонилась к косяку. От нахлынувших чувств перехватило горло.

На Харви была только серая футболка – фланелевой рубашкой он накрыл Элспет. Он пел привидению, а тетушка в такт его песне помешивала в котелке. Это и есть тот самый парень, который никак не мог вжиться в мой магический мир?

Элспет пошевелилась и зевнула. Харви посмотрел на нее, потом через плечо бросил взгляд на тетю Хильду, и голос его почти стих.

Я тихонько кашлянула и подхватила мелодию. Харви повернул голову. Увидев меня, улыбнулся. Я, танцуя и напевая, вошла в кухню.

Харви хотел было прикусить губу, но передумал, и его голос неуверенно слился с моим. Элспет замахала руками, подражая моему танцу. Тетя Хильда с деревянной ложкой закружилась по кухне. Я подхватила ее, и мы заплясали, как в давние времена, когда мы все были счастливы и Эмброуз был с нами. Лавиния робко выглянула из-за ног Харви. Он взял ее за крохотную ручку и закружил в танце. Мы с Харви запели во весь голос, запрокинув головы. Он всегда был неуклюж в танце, а я находила это милым и неотразимым. Потом он закружил тетю Хильду, и та взвизгнула от радости. Протянул руку мне – и я подалась навстречу, встала в круг, обратив к нему лицо.

Вдруг Харви побледнел и умолк.

– Я… – пролепетал он, – я лучше пойду.

И метнулся к двери, ни разу не оглянувшись. Я медленно побрела к себе.

После смерти Томми, после всех этих ужасов я совсем забыла, как мне всегда было хорошо рядом с Харви. Забыла, что, когда Харви признался мне в любви, я взлетела по лестнице, танцуя.

Дочь дьявола и смертной женщины, соблазненная магией. Я – поле битвы двух миров. Я ад и земля, а вот неба во мне нет ни капельки.

Но в нем небо есть.

«Ты повернулась к небу спиной, – прочирикала птица, кружащая над головой. – Ради чего? Потому что хотелось отведать немножечко ада?»

– Перестань. Ник не такой. Он меня любит. Он это доказал.

«Он тебя любил – и его ждали страдания, – сказала другая птица. – Твой смертный мальчик тебя любил – и его тоже ждали страдания. Разве не видишь, кто ты? Ты – чудовище. Ты забавлялась с ними, как с игрушками. Если у человека разбито сердце, ты выбираешь чародея. Если чародей низвергнут в ад, ты снова развлекаешься с человеком. Дело не в том, кого из них ты любишь. Ты вообще не умеешь любить. Только губишь всех».

Я кинулась бежать, но не вниз, а в комнату Эмброуза. Когда мне было плохо, я всегда шла к братцу. Бросилась на его кровать и зарылась лицом в подушку.

«Если тебе хоть кто-нибудь когда-нибудь был дорог, – пели птицы, – спаси человека. Прекрати эту затею. Иначе все увидят, что ты истинная дочь своего отца. Мы будем знать, где твое место».

Вдруг рука вспыхнула от боли, и я вспомнила о способе связи, которому на прощание научил меня Эмброуз. Всхлипнув, я задрала рукав. Какие еще беды меня поджидают? Братец, наверное, в беде.

Всхлип застрял в горле.

Через многие мили, через горы и моря на коже вспыхивали пурпурные буквы. Эмброуз писал: «Привет, сестренка. Я тебя люблю».

Я обвела слова пальцем и улыбнулась. Салем замурлыкал.

– Я там, где мое место, – сказала я серебристой стае. – Я Сабрина Спеллман. И никогда не предам никого из тех, кого люблю.

Гриндейл

Как страшно это – Любить, надеяться, мечтать.

Терять.

Как глупо это.

И как свято.

Иегуда Галеви

Харви мог петь на могиле брата. Там на него никто не смотрел. Он спел колыбельную, которую часто слышал от матери, так как надеялся, что с маминой песней Томми упокоится в мире. Хватит уже его тревожить.

Когда песня умолкла в предутреннем тумане, он рассказал Томми обо всем, что случилось в последние дни.

– Почему я убежал из дома Сабрины? Наверное, потому что смутился, – признался он, обводя кончиком пальца имя брата, начертанное на камне. – Я и танцевать толком не умею, как… как умеют некоторые. И… не хочу делать ничего, с чем не хотел бы попадаться на глаза Роз.

Он всегда хотел делать для Роз все, что в его силах. Поэтому и спел, когда на него были устремлены все глаза. Сумел же как-то.

Харви прислонился к камню, как раньше прислонялся к братову плечу.

– Пока, Томми. Я скоро вернусь. Я до сих пор люблю тебя. И до сих пор хочу попросить прощения.

Выходя с кладбища, он увидел за воротами маленькое привидение. Ему и в голову не приходило, что они могут забредать так далеко от дома Спеллманов.

Он взял Лавинию на руки, и она шепнула:

– Ты пел кому-то мертвому.

– Да, – ответил Харви, – брату.

Девочка вздохнула:

– Он, наверное, рад тебе.

– Откуда ты знаешь?

А вдруг она может поговорить с Томми? А вдруг Томми может поговорить с ней? Харви передал бы брату, что от всей души просит у него прощения. От этой мысли сердце Харви забилось в надежде и ужасе.

– Я тоже мертвая, и я тебе рада.

Харви поцеловал курчавую головку:

– Спасибо, сердечко мое сладенькое.

Привыкнув к девочке-призраку, Харви даже стал находить ее миленькой. И чего он раньше боялся?

Он опустил Лавинию перед домом Спеллманов. Решил не заходить внутрь. Он и так в последнее время часто заглядывает в гости, не стоит надоедать.

Свернув за поворот, он остановился. Между деревьями что-то мелькнуло. Светлое девчоночье платье.

– Лавиния?

– Возьми меня на ручки!

Харви улыбнулся, отнес ее обратно к дому Спеллманов, опустил и пошел обратно той же дорогой.

И всякий раз, когда он доходил до поворота, она уже поджидала там, требовательно тянула ручонки. Дети любят играть. Он носил ее обратно раз десять, не меньше.

И вот наконец Лавиния не вышла его встречать. Он свернул за поворот и увидел демонов. Они лежали вповалку – не дымные, как у Роз, и не крылатые, как у Тео. Бесформенные груды, сверху донизу усеянные глазами. Даже на локтях торчали глаза. Глаз не было только в одном месте – на разверстых ранах. У всех этих демонов горла были изорваны в клочья. Кто-то их перегрыз.

Харви бросился к дому Спеллманов, опустился на ступень веранды, где стояла девочка-призрак. Малышка зевнула, показав окровавленные зубы.

– Я устала.

– Спасибо, – прошептал Харви. – Почему ты нам помогаешь?

Лавиния коснулась его волос:

– Ты мог рассердиться и не взять меня на ручки. – Ее голос был тише ветра. – Но взял.

Он хотел было сказать, что в этом нет ничего особенного. Разве трудно взять кого-то на ручки? Но не успел – она растаяла.

Когда Ник пожертвовал собой, Харви отнес его к вратам ада. Это было не так легко, как взять на ручки Лавинию. Ник был ростом пониже Харви, но отнюдь не коротышка. Харви страшно волновался, что уронит его. Иногда ему даже в сердцах думалось, что хорошо бы Ник уделял меньше внимания спортивным тренировкам.

Харви был рад, что может сосредоточиться на этой тяжести и не думать о том, куда лежит их путь. Во главе процессии шла Сабрина, озаряя все вокруг, как золотой факел. Он устремил взгляд на нее и следовал по пятам.

Голова Ника покачивалась у него на плече. Харви несколько раз останавливался, поправлял, чтобы Нику было удобнее. Учитывая, куда они направлялись, может, и не было бы большой беды, если б Ник раз-другой ударился головой о стену, но Харви не хотел причинять ему боль.

Он чувствовал ответственность.

У адских врат их встретила демоница Лилит. Она выхватила Ника и удалилась.

Да, Харви отдал парня. Сабрина откровенно жалела, что позволила Лилит забрать его, но Харви разделил с ней бремя ответственности. Отдать Ника – дело, конечно, нехорошее, однако Харви тоже в нем участвовал.

А теперь они могут все исправить.

Харви хотел это сделать. И не боялся. Насчет преисподней он был уверен только в одном: Томми там нет.

Путь лежал мимо дома соседки. Она развешивала белье, и он ей помог. Миссис Линк пригласила его на стакан колы.

– Что-то тебя в последнее время не видно.

– Мы с друзьями собираемся в путешествие.

Харви боялся, что она спросит: «В хорошее место?»

– А твой друг Ник тоже едет?

– Кто-кто? – переспросил Харви. – Он мне не друг. Он парень Сабрины.

– Боже мой, как тебе, должно быть, больно.

– Да нет, – храбро отозвался Харви. – Уже прошло. Я теперь встречаюсь с Роз.

Миссис Линк положила морщинистую руку ему на плечо:

– Но все-таки ты так долго был с Сабриной. Нелегко, наверное, сознавать, что ты оказался для нее всего лишь пробным шаром.

– Кем-кем? – переспросил Харви.

– Девчонкам надо на ком-то испытать свои силы. На человеке, который не воспользуется ее неопытностью, – пояснила миссис Линк. Харви подавился колой. – Таком, например, как поп-звезда в узких джинсиках, выглядящий лет на двенадцать. Девчонки тренируются, пока не почувствуют, что готовы встречаться с настоящим мужчиной.

«Ты жалок, – зашептали птицы. – Стараешься оградить людей от беды, а ведь все кругом только и мечтают об опасностях».

Харви сполоснул свой стакан и ушел. После такого разговора не было сил встречаться с отцом, поэтому он отправился обратно к Сабрине. Ничего страшного. Никому он там не помешает.

Он надеялся, что рядом с ним Сабрине станет легче. Видимо, надежды были напрасны.

Хильда Спеллман отправила его в комнату к Сабрине, и он повиновался. Еще снаружи услышал голос Элспет.

Элспет, давно набивавшаяся к нему в подружки, всегда была рада его видеть. Атака на академию потрясла ее куда сильнее, чем она показывала, поэтому она усердно изображала больную. Если ей нравится, чтобы за ней ухаживали, он, Харви, ничего не имеет против.

Он открыл дверь и мигом пожалел об этом.

На кровати Сабрины лежали и целовались Элспет и Мелвин. Одежды на них осталось немного.

– Боже милостивый!

Элспет и Мелвин дружно шикнули:

– Не ругайся!

Харви прикрыл глаза рукой:

– Прошу прощения. Я пошел.

Элспет прошептала:

– А хочешь…

Харви захлопнул дверь. Потом открыл, все еще прикрывая глаза, и заорал:

– Вон из Сабрининой комнаты!

Он нашел Сабрину в комнате Эмброуза. Она спала на его кровати рядом со своим котом, сжимая в руках портрет Ника. На ресницах блестели слезы. При виде ее печали у Харви стиснуло грудь, отчаянно захотелось все исправить, наладить ради нее.

Салем мяукнул. Сабрина утверждала, что он так разговаривает.

– Привет, дружище, – шепнул Харви. – Вижу, ты за ней присматриваешь. Спасибо за это.

Похоже, они с Салемом в основном понимали друг друга. Он тихонько вышел из комнаты Эмброуза. Негоже болтаться тут без дела, но можно, например, сварить Зельде кофе.

Он не пытался сдружиться с остальными ведьмами. Почти все они знать ничего не желали о людях. Агата, самая злая, не позволяла Харви брать ее на руки даже в те дни, когда была слишком слаба и не могла ходить.

К удивлению Харви, на кухне к нему подсел Мелвин.

– Человек, можно тебя на пару слов?

– Конечно, – ответил Харви. – Извини, что… помешал. Я не знал, что вы с Элспет встречаетесь. Думал, ты встречаешься с рыжей. Видать, ошибся.

Мелвин потупился:

– Не ошибся. Мы с Доркас не расстаемся с того славного дня, когда на луперкалии я потерял девственность.

У Харви вырвался тоненький смущенный звук, словно из стыдливого чайника.

Мелвин ощетинился:

– Целомудрие у чародеев – дело нередкое!

Харви поспешил его успокоить:

– Конечно, конечно. Ты хотел дождаться нужного момента, когда это произойдет естественно. Я тоже.

Все выходило как нельзя лучше. Мелвин был одним из самых дружелюбных, а у Харви накопилось много вопросов. У него никогда не хватало духу поговорить об этом с друзьями. Роз, вернувшись из летнего лагеря, привезла важные новости. Харви, кажется, догадывался, о чем идет речь, но все смотрели на него так долго, что в конце концов он не выдержал и слинял. Хотя ему тоже хотелось послушать. Вот и теперь иногда казалось, что Роз хочет двигаться дальше, но он не испытывал полной уверенности. Ведь в чувствах Сабрины он тоже ошибался.

Харви не любил, когда к нему прикасаются против его желания. В собственном доме он чувствовал себя нежеланным гостем. И не мог себе представить худшей пытки, чем недопонимание в этом вопросе.

Он задал свой первый вопрос:

– Что такое луперкалии?

– Это такой колдовской праздник. Ну как тебе объяснить? Рассказать об умащении кровью? Нет, лучше опишу волчьи костюмы.

– Кровь и волчьи костюмы, – в ужасе пробормотал Харви.

Вряд ли Роз будет в восторге от крови и волчьих костюмов.

– Доркас хотела на луперкалии быть с Ником Скрэтчем, но я не стал принимать это на свой счет. Ясное дело, каждый предпочел бы Ника.

– Угадай, кто из людей сильнее всех устал от разговоров о Нике Скрэтче! Правильно, я.

Дня не проходило, чтобы кто-нибудь не сказал, что Ник в сексе – сатанинское божество. Если бы Харви, например, услышал, что у нового парня Сабрины крутая машина, одного этого хватило бы, чтоб напугать его до глубины души. А Ник со всеми его подвигами был чрезмерен до нелепости.

– Доркас тогда была одной из девушек Ника, он встречался сразу с тремя, – пояснил Мелвин.

– Когда он… Ах да. Конечно. Боже мой.

Мелвин бросил на Харви укоризненный взгляд. Над ним, Харви, насмехалась вся вселенная.

– Иногда хочется разнообразия. Ты же встречался с дочерью Сатаны. А теперь встречаешься… – Мелвин скривился, – с дочерью священника вашего ложного бога. Довольно широкий разброс предпочтений.

Харви подумалось: Сабрина лучилась, как луна, Роз сияет, как солнце. В предпочтениях у Харви – люди замечательные, красивые.

– Не говори никому, что я был с Элспет, – попросил Мелвин. – Доркас считает, что она лучше меня и поэтому имеет право развлекаться с кем захочет, но обидится на меня за неверность.

– Ужас какой.

– Сабрина встречалась и с Ником Скрэтчем, и с тобой. Если ты не знал, разве это меняет дело?

– Такого не было.

– Было, было.

– Нет, не было, – огрызнулся Харви. – А ты постыдился бы обманывать подружку.

Он глубоко вздохнул и постарался унять ненависть к ведьмам. Надо стараться и дальше – в виде компенсации за то, что он не понимал Ника.

Было сказано столько лжи. Но ему не верилось, что Сабрина способна на такое.

Впрочем, теперь все это уже никому не интересно.

Харви всегда считал: нужный момент наступит тогда, когда они с Сабриной выберут друг друга. И был готов дожидаться. В ноябре, в лесу, Сабрина попросила его поискать на ней ведьмовские метки. Ему подумалось, что она посылает сигнал.

Больше такой момент не повторялся. Харви заметил перемены, когда Сабрина пошла в школу для ведьм. Начав встречаться с Ником Скрэтчем, она больше ни разу не раздевалась при Харви и не говорила, что уверена в нем. Уверенность ушла.

В декабре Сабрина пыталась вернуть погибшего Томми, и Харви почувствовал, что ему надо отдохнуть. Он беспрерывно ощущал в руках холодную тяжесть ружья. Боялся, что если останется рядом с Сабриной, то рано или поздно обидит ее и разрушит все, что между ними было. Он решил, что им надо на время расстаться. Они любят друг друга – он верил в это, даже если во всем остальном не осталось ничего, кроме лжи.

Потом на крыльце возник этот Скрэтч. Он проявлял большой интерес к Сабрине, и Харви понял, что ему пришел конец.

Он долго боролся с этой мыслью.

В прошлый раз он целовался с Сабриной в феврале. Это был последний поцелуй.

В тот день она наконец вернулась из школы для ведьм. Они упали на его кровать, целовались, шептали друг другу, как сильно соскучились. В тот раз, напомнил себе Харви, ему и в голову не приходило думать о том, глупо или нет он поступает, правильно или нет. Он был просто рад до безумия, и все. Плевать на магию, плевать на Ника Скрэтча. Сабрина любит его, а это главное

Потом Сабрина предпочла уйти на сторону ведьм. Отдалилась от него, все твердила, что его надо защитить и все происходит слишком быстро. На Харви нахлынул ужас. Он смотрел, как Сабрина уходит в другой мир, и вдруг все понял.

И если Сабрина еще раз отвернется от него, он погибнет.

Он сказал ей, что эта встреча – последняя. Она ушла. Потом в День влюбленных Харви пригласил на танцы Роз, а Сабрина – Ника Скрэтча.

Харви не удивился. Он уже давно видел огненные слова на стене.

Чего он не ожидал, так это того, что Роз откликнется на его прикосновения. В тот миг это было для него как вовремя брошенный спасательный круг.

Он не мог жить без Сабрины. Но ведь они могут оставаться друзьями, как это было с самого детства. Сабрина, если ей хочется, может жить среди ведьм, а он, Харви, тоже не будет одинок. Ник Скрэтч вроде бы парень неплохой. Он беспокоится за Сабрину.

Возможно, все будет хорошо, сказал себе Харви.

Потом, на танцах в День влюбленных, у него состоялся разговор с Ником.

Сабрина, Роз и Тео куда-то исчезли. Харви, например, если бы его оставили одного в полном зале чужих людей, которые все между собой знакомы, охотно спрятался бы за занавеску. А Ник в смокинге стоял с самодовольным видом, и девчонки наперебой вешались ему на шею. Прямо перед своими парнями.

Натали Гарсайд – как ей не стыдно! – стала рассказывать Нику о своей горячей ванне и намекать на продолжение вечера.

– Я встречаюсь с Сабриной Спеллман, – вежливо ответил Ник, – и пойду туда, куда пойдет она.

Харви кивнул. Молодец, правильный ответ.

– А если хочешь поразвлечься со мной, – продолжал Ник, – спроси разрешения у Са…

Харви, стоявший у стола с закусками, уронил тарелку и настойчиво заглянул Нику в глаза. Поймав в ответ недоуменный взгляд Ника, выразительно провел пальцем по горлу. Так что Ник счел за лучше прекратить разговор.

– Я попытался пошутить по-человечески, – сказал он Натали. – Прошу прощения.

– Вот красавчик, – прошептала ему вслед Натали. – Совершенно неотесанный, зато какой обаяшка!

Ник появился возле Харви, когда тот печально обозревал рассыпанное печенье. Он успел только поймать последний крекер.

Ник не проявил интереса к людским угощениям.

– В чем конкретно я делал ошибку?

– На людских мероприятиях не стоит заводить разговор о, гм, совместных развлечениях.

– Неправильно это, – заспорил Ник. – Откуда же тогда люди поймут, что происходит?

– Боже мой, откуда я знаю! Мы лучше не будем ничего понимать, чем нас вгонят в краску. Тем не менее род человеческий до сих пор не вымер.

При словах «Боже мой!» Ник насупился, но над всем остальным, похоже, задумался.

– Я не хочу вгонять Сабрину в краску, – признал он наконец.

– Первая твоя фраза была очень хороша.

Ник кивнул – видимо, брал этот совет на заметку. Харви решил, что разговор с парнем Сабрины идет как надо.

Потом Ник спросил:

– Что такое горячая ванна? Чем люди в ней занимаются?

Харви мечтательно подумал: «Вот бы прямо сейчас на нас обрушился потолок».

– Та девушка сказала мне, что плавки не понадобятся.

– Ну, Натали, – прошептал Харви. – Гм. Почем я знаю! Я не хожу на вечеринки с горячими ваннами. Наша компания играет в разные игры.

– Игры – это здорово, – одобрил Ник. – Например, «Семь минут в аду»?

– Что-что?

– Прячешь в стенной шкаф – или в склеп, куда угодно – как можно больше народу и в течение семи минут…

– Прекрати! – в ужасе возопил Харви.

Ник с обидой посмотрел на него, как будто это Харви виноват, что от ведьм столько ужаса.

– Нет, – буркнул Харви. – Мы играем в «Подземелья и драконы».

– Вы играете с драконами? – изумился Ник.

– Нет…

– Ни в коем случае не делайте этого.

– Драконы – это понарошку, – в отчаянии вздохнул Харви. – И еще там есть Мастер – хозяин подземелий…

У Ника как-то странно изогнулась бровь:

– И кто у вас хозяин подземелий?

– Я, – признался Харви.

По правде говоря, раскрутить других на игру было сложновато.

– Значит, такая тема у вас считается приемлемой для разговоров на публике, – пробормотал Ник. – У вас, людей, совсем нет мозгов.

Костюмы были неудобные, ситуация тоже, и галстук на Харви постепенно начал развязываться. На краю периферийного зрения маячила Натали. Харви сверкнул на нее глазами. Ник погладил красную бумажную ленту, как игрушечного котенка.

– Эй, не надо трогать украшения.

– Что?

Ник и глазом не моргнул. Хотя Харви, если бы оказался в незнакомом месте и совершил оплошность, чувствовал бы себя не в своей тарелке.

– Ничего, – утешил его Харви. – Ты же не знал. Послушай, я тут вот что подумал… – Ник скептически выгнул бровь, но Харви предпочел не обращать внимания. – Роз и Сабрина дружат. Мы с Бриной тоже дружим. У нас с тобой не так уж много общего, тем не менее мы можем поладить, верно?

Лицо у Ника еле заметно переменилось. Самую малость, но достаточно, чтобы Харви понял – вошла Сабрина.

Не было сил смотреть. Он лишь ловил ее уголком глаза. Сабрина надела ярко-красное платье – как Харви ни отговаривал, – и оба, она и Ник, прекрасно умели танцевать. Это было невыносимо.

Зато Харви мог смотреть на Роз. Она была красива всегда, но сегодня – как-то по-особенному, потому, наверное, что частичка ее золотистого очарования предназначалась ему.

Роз тоже посмотрела на него. Он улыбнулся ей робко, восторженно. Потом заметил, что на него темным взором смотрит Ник Скрэтч. Темный взор чародея – это пугает.

– Не думаю, Гарри, что мы когда-нибудь поладим, – протянул он.

– Меня зовут не так!

Ник скорчил удивленное лицо:

– Прости, деревенщина. Совсем забыл. Да и какая разница? Мы с Сабриной идем Тропой ночи. А ты остался далеко позади. Ну, пока. Увидимся. Или нет.

– Тропой чего?

Но Ник уже устремился к Сабрине.

Бывают ли у ведьм нормальные названия, без зловещей ауры? Или у них всегда Тропа ночи, Занавес тревоги, Ванна темных ужасов? И вообще Ник Скрэтч – мерзавец.

Ник много раз называл его Гарри. Харви был на сто процентов уверен, что он делает это нарочно. Ник, как и многие крутые ребята, недолюбливал Харви, но с каким-то зловредным оттенком. Потому что Ник Скрэтч мерзкий тип. И Харви мог его ненавидеть сколько душе угодно.

А потом Ник Скрэтч оказался героем.

Харви вздохнул, поставил кофейную чашку на стопку бумаг. Затем поднял чашку. Сабринина тетя Зельда читала газеты на пятнадцати разных языках. Она вселяла ужас, но была умна и внушительна.

Как хорошо дома у Сабрины.

Но если он оставит кофейный кружок на Зельдиных газетах, то вылетит как пробка.

Однако в стопке лежали не газеты.

Харви бросил взгляд на верхнюю страницу.

Пышнотелая ведьма упала в сладкие объятия своего демонического любовника.

– Я должна вернуться к своей бесчувственной неблагодарной сестре, но жажду твоих прикосновений.

– Ты должна быть моей! – вскричал страстный инкуб, прижимая ее роскошные формы к своему телу. Она почувствовала, как бьется – среди всего прочего – его сердце. – Пламя моей мужественности нельзя загасить!

Она запрокинула голову. Он натянул сковывавшие его цепи, и любовники слились воедино, озаренные чистым сиянием любви и охваченные жарким багровым облаком желания, которому никто, ни в магическом мире, ни в инфернальном, не может противостоять…

– Боже милостивый, – прошептал Харви.

– Дорогуша, студенты академии недовольны твоим языком, – послышался из дверей голос Хильды Спеллман.

– Простите, мисс Спеллман.

Ее небесно-голубые глаза остановились на бумагах.

– Харви, милый, ты что-нибудь прочитал?

Харви закашлялся так, что чуть не задохнулся. Хильда подошла и посмотрела на только что прочитанную страницу.

– Не лучшая из моих работ.

– О! Так это написали вы?

Хильда снисходительно отмахнулась, чуть не вывернув руку.

– Ого, – выдавил Харви. – Какая вы умная. То есть… я всегда это знал, просто никогда не встречал настоящего писателя.

Рука Хильды завершила круг и потрепала его по голове.

– Спасибо, милый. Я так устала от всех этих приключений в академии, с кошмарным Зельдиным мужем и бедным Ником, что захотела написать о счастье и любви. Эта книга еще не напечатана. Будь добр, пожалуйста, никому не говори. Не хочу, чтобы Зельда сдерживала мой творческий полет.

– Непременно, – усмехнулся Харви.

– Это будет наш секрет. – Она прижала палец к губам.

У него появился секрет с Сабрининой тетей Хильдой. Да еще какой интересный.

Харви отважился еще раз взглянуть на страницы. Сначала он был потрясен, но рассказ действительно оказался о радости и любви. И не хотелось ни о чем спрашивать этого ужасного Мелвина. Лучше спросить у нее.

– Мисс Спеллман, – начал Харви, – вы всегда так добры ко мне…

– Да, Харви, потому что я тебя люблю, – ответила Хильда. – Сам знаешь.

Харви онемел.

– Я, гм, я не… Я…

Ну и тупица же он. С тем же успехом она могла бы сказать, что любит сладости. И все равно приятно. Не важно, всерьез это или нет.

Хильда обняла его за шею, положила подбородок на макушку.

– Я тебя люблю. Вот уж сама не думала. А еще я любила Диану. Сабринина мама была такая чудесная…

Харви вспомнил Сабрину.

– Надо думать.

– Когда она умерла, я сказала себе: любить людей – это слишком больно, они такие хрупкие. А ведь многие ведьмы любят. Но ты провожал Сабрину домой – и какие были у тебя глаза! Как у малыша-призрака, умершего от голода. И ты просто окутывал ее своей любовью. Одни могут дарить только ту любовь, какую получают, а другие создают ее внутри себя. И какую бы жестокость они ни вдыхали, на выдохе всегда источают любовь. И всю свою жизнь до последнего дня они проводят в любви.

– Как вы. – Харви засмущался, и слова вырвались сами собой. – Я… я вас тоже люблю.

Хильда с улыбкой поцеловала его в макушку. Она самая добросердечная женщина в Гриндейле, а может, и на всем свете. И она его любит.

– Вот потому я тебя и полюбила. А теперь люблю доктора Цербера. Какая-то я неправильная ведьма.

– Вы самая лучшая из ведьм.

Хильда покачала головой:

– Мне хотелось, чтобы у Сабрины всегда было то, что я увидела, когда она впервые привела тебя в дом. А Нику Скрэтчу я не доверяла. Наш Темный повелитель – принц обмана. Ложь слетает с языка ведьм столь же легко, как заклинания. Я думала, он ее непременно обманет. Боялась за нее и не смогла разглядеть, что он всего лишь мальчишка. Он ее любил, как умел. Надо мне было относиться к нему добрее.

– Мне тоже, – проговорил Харви. – Я его никогда не любил. Даже не пытался.

Хильда опустилась на стул рядом с ним. Харви сжал ей руку. Очень хотелось сказать Хильде: «Мы его вернем».

Она бы обрадовалась.

– Знаешь, что означает имя «Хильда»? – спросила она. – «Битва». А знаешь, что означает имя «Харви»?

Он покачал головой.

– «Готовый к битве». Оба мы с тобой бойцы, милый, каждый по-своему. И мы пройдем через эти темные времена. Хочешь, оставайся на обед.

– Нет, нет. Спасибо. – Харви встал, склонился и поцеловал Хильду в щеку. «Спасибо за любовь ко мне».

Он вышел из дома Спеллманов, шагая через две ступеньки.

– Она меня любит, – прошептал он. Закинул ружье за плечо, поднял лицо к весеннему солнцу и улыбнулся.

До сих пор он любил только пятерых: Томми, Сабрину, Роз, Тео и отца. Теперь к этому списку добавилась шестая. Может, когда-нибудь их станет столько, что не пересчитать по пальцам на обеих руках.

Он тихо запел, репетируя для Роз. Из-за кустов выскочила пара демонов, он уложил их из ружья. А когда представил, что его пение слушает Роз, голос задрожал.

Едва он покончил со вторым демоном, навстречу на грузовичке выехал Билли Марлин.

– Эй, ты чего в лесу стреляешь?

– Не обижайся, Билли, но… – сказал Харви. – Терпеть тебя не могу. Катись отсюда.

– Ребята, чего вы такие? – сказал Билли и укатил.

«Тео справился бы лучше», – подумал Харви, входя в лес.

Ну почему многие так фальшивы? Мелвин обманывает девчонок. Отец и Билли изображают крутизну. И еще Сатана.

Харви понял, почему Сабрина затеяла маскарад, чтобы поймать Люцифера. Он блистал, как и она, но за этим блеском ничего не стояло. И пламя, горевшее в нем, уже превратилось в пепел. Да, Сатана, конечно, абсолютное зло и все такое, но до чего же он фальшив.

Поначалу Ник Скрэтч тоже показался фальшивым, но Харви понял, что ошибся в нем. «Я люблю тебя, Сабрина. Ты научила меня любить», – сказал Ник и пожертвовал собой. И тогда он был настоящим.

Все это ох как романтично. Харви не очень понимал, почему Ник звал Сабрину по фамилии, но, наверное, на это были веские чародейские причины. Ник и Сабрина – крутая колдовская пара, которая занимается крутыми колдовскими вещами, и у них грандиозная любовь. Должно быть, Ник не очень расстроился, не услышав в ответ «Я тебя тоже». Он, наверное, слышал это много раз.

А Харви впервые сказал «Я тебя люблю» накануне Хеллоуина. Сказал Сабрине. Долго тренировался, но, как и с пением, тренировки в одиночестве не помогают. Страшно подумать, что было бы, если бы она не ответила тем же.

Когда Томми не стало, Харви так и не вспомнил, говорил ли когда-нибудь брату о своей любви. Обычно они вместо самого важного говорили друг другу ничего не значащую мальчишечью ерунду. Харви хотел бы каждый день говорить об этом Сабрине, Роз, Тео.

Сабрине он сказать не мог, потому что теперь любил ее совсем не так, как раньше. Она его никогда не любила по-настоящему. Он для нее всего лишь пробный шар.

Отбивая атаки демонов, Харви беспокоился, что Роз тоже может найти себе другого парня, гораздо круче.

Потом вспомнил, что у Роз уже есть парень, и это он сам, и улыбнулся.

А вдруг Роз его бросит? Она же все время повторяла: «Я хочу видеть».

Разумеется, это значит «Я хочу видеть других людей. Я, как Сабрина, ничего не понимала».

Она просила его спеть для нее. Надо было суметь. Неудивительно, что она хочет расстаться.

Может, Роз любила его только тогда, когда ей было плохо, а Сабрина не могла ее поддержать, потому что ушла в школу для ведьм? Ему, Харви, в то время тоже было одиноко.

Он прекрасно понимал, почему Сабрина больше не хочет с ним встречаться. Потому что у нее есть другой, гораздо лучше. Но почему она не видится с Роз и Тео? Ведь их никем нельзя заменить. От мыслей об этом он сходил с ума. А потом Сабрина вернулась, и он стал сходить с ума по ней.

Затем Сабрина помогла Роз там, где Харви помочь не мог. Теперь они образовали Страшный клуб и могли вместе помогать людям. Если Харви ничего не испортит.

И тут на землю, точно перезрелые виноградины, посыпались демоны. Их желеобразные глаза мерзко подрагивали. Они падали и прямо на него, и вскоре его тело стало липким от бесчисленных глаз, скользивших по коже. Это было хуже зубов. Харви бросился в кусты и разбил одного демона о дерево.

Отстреливаясь, Харви мчался по лесу, а под ногами хлюпали липкие клочья раздавленных демонов. Он охотно уничтожал бы демонов ради Роз. Это казалось легче, чем выступать на публике.

Озерная дева назвала его рыцарем. Он долго раздумывал над этим. Рыцари храбро сражаются со злом. В рыцарстве может найти выход его неудержимое стремление помочь Сабрине. Она будет его королевой. Роз – прекрасной возлюбленной, а Тео – верным товарищем по оружию, и он будет искренне предан им всем.

А кем станет Ник Скрэтч, когда его вернут? Харви поморщился. Уж точно не королем.

– Привет, красивый человек. – Из-за дерева появилась Элспет.

– Не кидайся на меня, ладно? У меня на удивление быстрая реакция.

Харви, оберегая, положил руку Элспет на плечи.

– Ночью ты мне приснился. Мы с тобой танцевали. Ни за что не угадаешь, где были твои руки! – Элспет помолчала. – У меня на талии. Потому что ты меня уважал.

– Там им и место, – рассеянно отозвался Харви.

Элспет вздохнула:

– Иногда мне кажется, что со мной что-то очень сильно не в порядке.

Харви слушал ее вполуха.

– Есть такое слово для того, кто с королевой, но не король. Принц-кон… как его там…

– Принц-конкубин?

– Да нет. – Харви покопался в телефоне. – Принц-консорт. Вот.

Еще он поискал про Ланселота, который считался образцовым рыцарем. Но, прочитав, что вытворял Ланселот со своей королевой, телефон убрал.

Хватит о рыцарях. Лучше они будут командой супергероев.

– Знаешь, мне кажется, Мелвин тебя не уважает.

– Я его тоже не уважаю, – бодро отозвалась Элспет. – Сатана немилосердный, мне все равно. Ведьмы вообще мало о чем переживают. Так уж у нас заведено.

У Сабрины так не заведено. Она всем помогает.

Когда пришли охотники на ведьм, Сабрина в одиночку пошла всех спасать и попала под удар. Харви помогал ей объединить ведьм и на руках вынес Сабрину с поля боя, но в общем мало что сумел сделать.

Настоящей героиней была Сабрина, это она всех спасала.

– Все должны помогать друг другу. Иначе никто не спасется. Можно тебя попросить о магической помощи?

Многоглазые демоны подползали все ближе. Вокруг колыхался целый лес глаз.

Элспет окинула демонов взглядом.

– Прости, нет. – И телепортировалась прочь.

Значит, Элспет тоже не собиралась дружить. Харви вздохнул. Опять он все понял неправильно.

Харви остался в лесу один, и ему было страшно. Роз и Тео тоже были одни. Слава богу, теперь им ничто не грозит. Уж лучше он сам пойдет на риск, чем они.

Ник в преисподней тоже один. Его спасительница – Сабрина, она любит Ника. Больше всего на свете она хочет его спасти.

Иногда Харви хотелось спросить Сабрину напрямик, услышать от нее, что она любит Ника. И это положит конец всему, что уже и без того закончилось.

Глаз в темноте было больше, чем звезд на небе. Надо перезарядить ружье, но на это уйдет слишком много времени.

Один из демонов сбил его с ног, вцепился когтями в лицо. Глаза залило кровью.

Вдруг послышался девчоночий крик:

– Вентурис вентис!

Могучий порыв ветра откинул волосы со лба Харви и рассеял демонов. Он с удивлением обернулся и увидел Агату. Ее черные волосы развевались, как траурный флаг. На нее кинулся один из демонов, но Харви оттолкнул девчонку подальше от опасности.

Он перезарядил ружье и выстрелил. Совместными усилиями они отбили атаку демонов.

Харви утер лоб рукавом и, переводя дух, спросил:

– Почему ты мне помогла?

Агата впилась в него холодным взглядом:

– А почему ты прибежал спасать нас от охотников?

– Я… иначе не мог.

– Я была уверена, что тебя надо бояться, – прошептала она. – Тебя и твоей семьи. Впрочем, все это никому не интересно. И ты тоже никому не интересен. Но я не сомневалась.

– Теперь мы квиты.

Губы Агаты тронула улыбка:

– Не думаю.

И это было справедливо. Она помогла ему больше, чем он ей. Но, может, они и дальше будут друг другу помогать.

– Я уничтожу любого, кто обидит моих сестер, – добавила Агата.

Еще одна ведьма, которая заботится о других. Харви улыбнулся в ответ, в нем проснулась надежда.

– Нечего на меня пялиться, – фыркнула Агата. – Далеко еще до твоего дома?

Значит, все-таки дружбы не выйдет.

– Близко. Можешь идти. Сам доберусь.

Она исчезла во вздохе ветра. Следы от когтей на лице у Харви глухо ныли. От крови и ветра жгло глаза. Он пошел домой за патронами.

Когда Харви умывался, вошел отец. Харви дернулся и стукнулся головой о кран.

Нет, он, конечно, не думал, что отец снова станет его бить. Но когда боль обрушивается со всех сторон, трудно вспомнить, каковы были спокойные времена.

Иногда Харви представлял себе, как здорово, когда дом – самое спокойное место на свете. Вот он возвращается – а дома его ждут. Сабрина, мечталось ему раньше, но сейчас он вызвал в памяти лицо Роз.

«Только это у тебя и будет», – прошептала птица.

Тео говорил, что ему птицы помогли. У Тео хватило смелости подружиться с правдой, а у Харви не хватает. От правды слишком больно. Хуже правды может быть только ложь.

– Пап, как работа?

– Нормально. Хочешь сходить со мной? – Отец прочистил горло. – Не настаиваю.

Теперь, когда они стали ладить, отец не забывал говорить эту фразу. «Займись спортом. Поработай в шахте, где тебе так страшно. Стань кем-то другим. Не настаиваю». Казалось, этот напор раздавит его в лепешку, но Харви понимал, что отец желает ему только добра.

– Да. Непременно. Когда-нибудь.

– Что-то редко ты появляешься дома. Мог бы, например, привести Роз сюда.

Харви никогда не приглашал друзей, потому что они могли наткнуться на пьяного отца. Но ведь отец бросил пить. Вчера вечером Харви заглянул в гараж.

– Можно я приведу друзей порепетировать? Мы хотим организовать группу.

Отец пожал плечами. Харви получил разрешение прибраться в гараже.

– Спасибо, пап, – просиял он.

Отец хмыкнул. Когда Харви выказывал радость, он почему-то смущался.

– Значит, будешь… почаще бывать дома?

– А ты хочешь? – спросил потрясенный Харви.

– Малыш, мне все равно.

«Нет, ему не все равно», – думал Харви, сбегая по крыльцу.

Отец не любит Харви – ну и ладно. Эмброуз его тоже не любит, зато хоть не обижает. А отец разрешил организовать группу.

«Ты ведь хочешь не этого», – прошептала птица.

– Сам знаю, – ответил Харви.

Он понимал, почему отец жалеет, что потерял Томми, а не его. Харви и сам бы этого хотел.

Он появлялся бы дома чаще, если бы отец действительно был одинок.

Харви надел наушники и углубился в лес. Наушники – штука полезная. Если подступает настоящая опасность, он ее и так увидит, а если просто дразнятся школьные задиры, лучше не слышать.

На ходу Харви тихо напевал. «Погоди, Розалинд». Все вокруг звали ее попросту Роз, а он называл Розалинд – чтобы показать, как много она для него значит.

«Брось. Ты никогда не станешь тем, кем хочешь, – шепотом упрекнула птица. – Всегда будешь только тем, кто ты есть».

Наступила ночь, среди листвы заблестели глаза. Харви всегда предпочитал ночную тьму дневному свету, но сегодня его терзало обостренное чувство близкой опасности.

Поднялся ветер, тьма закружила листву. Послышался тихий топот бегущих лап. Зверь. Целая стая.

Ветер донес далекий вой.

О господи, волки. Вот тебе и магия.

В ночной тьме разливался волчий вой. Среди ветвей кружились дымные демоны, терзавшие Роз. И повсюду мерцали глаза, злые, пристальные. Он не успеет погасить их все. Его сожрут прямо на виду у демонов. В ушах грохотало эхо его собственных выстрелов.

Сквозь волчий вой, сквозь щелканье пуль и рев пламени прорезался низкий голос.

Очень знакомый голос.

– Ник? – крикнул Харви. – Ник! Ты где?

Он помчался на голос Ника. Тот произносил что-то вроде… «Вечер»? Нет, вряд ли.

Расступились древесные корни, рассыпались камни. Харви куда-то падал.

Он тяжело рухнул на каменистую землю, вскочил и схватил ружье. Где он? В каменоломне. И повсюду кишели глаза. Он был как лягушка, которую ведьмы, с издевкой поглядывая сверху, варят в каменном котле.

Вокруг клубились тени. Тьму озаряли только взгляды бесчисленных глаз. Смотрят, оценивают, разбирают по косточкам. Инстинкт подсказывал: беги!

Больше всего на свете он не любил ощущать себя беспомощным. Хотелось бы, конечно, проявить себя достойнее, но надо хоть попытаться.

Харви пошарил рукой в темноте. Одна из веток вспыхнула без пламени. Засияла ясным лучистым светом. Такой свет горел в Сабрининых глазах, когда она сжигала охотников на ведьм.

Когда-то ее отец был ангелом. Вот такой же был этот свет.

Интересно, как проверить, священная эта ветка или нет? Наверное, это вроде как встретить Сабрину, Роз и Тео. Находишь их – и сразу понимаешь.

Он отломил ветку, высоко поднял ее. Оставил для демонов, которые рискнут броситься в погоню, отравленный след. Ведьма, которая его любит, рассказала о свойствах семян лашардии.

Окрыленный победой, Харви шел через лес к дому Сабрины. Заглянул в кухонное окно. За столом сидели Сабрина, Тео, Элспет и Лавиния. Сабрина озабоченно сдвинула брови, и у Харви замерло сердце.

Он спрятал священную ветвь, чтобы сделать Брине сюрприз.

Зашел в кухню и вздрогнул, увидев, что все вскочили навстречу.

– Что случилось?

Сабрина бросилась ему на шею:

– Харви!

Харви обнял ее. Он понял – она за него беспокоилась!

– Если с тобой что-нибудь стрясется, я сожгу весь мир дотла!

Он улыбнулся, глядя на ее белоснежную макушку. Какая же она маленькая, красивая, бесстрашная.

– Ребята, подвиньтесь-ка. – Тео подошел и одной рукой приобнял Харви. Харви обхватил руками сразу обоих.

– Прости, что бросила тебя на верную смерть! – затараторила Элспет. – Ведьмы гораздо важнее людей. Потому что люди живут меньше.

– Интересно, сколько проживешь ты, – прошептала Лавиния леденящим душу тоном.

– Лавиния, веди себя хорошо, – сказал ей Харви.

Сабрина яростно накинулась на Элспет:

– Ты его бросила?

– Сабрина, – перебил Харви, пока она не испепелила Элспет на месте. – Я слышал голос Ника.

Сабрина стремительно обернулась к нему, лицо озарилось любовью и надеждой.

– Правда?

У Харви стиснуло горло. Он кивнул. «Да. Будь счастлива».

– Роз и Тео видели его, а ты слышал, – задумчиво прошептала она. – Ты уверен, что это был он?

Харви кашлянул.

– Да. Сначала я услышал волчий вой…

– У Ника фамильяр – волк-оборотень!

– Круто, – уныло буркнул Харви. «Уж лучше бы фамильяром Ника был хорек».

– Ничего тут крутого, – насупилась Сабрина. – Говоришь, ты его слышал? Что он сказал?

– Я толком не понял. Что-то вроде «встреча».

– Наверное, с сексуальным демоном, – заявила Элспет.

Харви нахмурился:

– При чем тут сексуальные демоны?

Магия снова и снова подводила его. А Ник, очевидно, сильно подвел Сабрину.

– Ничего! – сказала Сабрина. – Он же не знает, увидимся ли мы когда-нибудь снова. Пусть делает что хочет. Я ему все прощаю! Пусть ему там будет хорошо.

– Ему очень плохо! – рявкнул Харви.

– Ты не понимаешь, как принято у ведьм!

Харви и правда не понимал. Зато хорошо знал Сабрину. Видел, какая тревога светится в ее глазах, когда она кривит губы в нарочито беспечной ведьмовской улыбке. С одной стороны, Ник показал ей дивный новый мир праздников и костюмов. С другой – причинил много боли.

– Ты не понимаешь, красивый человечек, – прошептала Элспет. – Но если ты…

– Человече, – повторил Харви.

– Не «встреча»! – радостно воскликнула Сабрина. – Человече!

Услышав в голосе Сабрины радость, Харви кивнул и улыбнулся:

– Да. Так меня называл Ник. Он… он знал, что я здесь.

Харви стало стыдно за то, что он плохо думал о Нике. Он пробормотал:

– Никаких недоразумений насчет сексуальных демонов не было бы, если б Ник называл людей по имени.

– Нельзя упрекать его за то, что он, страдая в аду, иногда забывает людские имена! – заявила Сабрина.

Харви считал, что очень даже можно. Потом вспомнил голос Ника. В нем слышался страх. Ник Скрэтч, такой крутой и неуязвимый, боялся.

– О, Ник, – прошептала Сабрина так тихо, что услышал только Харви, – мы скоро придем.

Харви кивнул, похлопал ее по спине. Потом разжал объятия.

– Сабрина, твоя тревога легко объяснима, – легкомысленным тоном заявила Элспет. – Ведь Ник встречался с тобой по приказу Сатаны. Ты, наверное, спрашиваешь себя, какие из его слов – правда, а какие вранье.

Наступило молчание. Тео и Сабрина виновато переглянулись. Харви в ужасе подумал: «Они оба это знали».

Голос Харви показался далеким ему самому:

– Ну-ка, объясните подробнее. Что-что он сделал?

– Все не так плохо, как ты думаешь, – прошептала Сабрина.

Всеобщая ложь сокрушила Харви, разбила на куски, из которых он до сих пор пытался сложить самого себя. Он любил Сабрину. И больно было думать, что обман сокрушит и ее.

Сабрина так любила Ника, что прощала все, даже вранье. Если Ник и впрямь истинная любовь Сабрины, пусть не отклоняется от истины.

И ради этого вранья Роз и Тео рисковали жизнью. Ник этого не стоил.

Ради Сабрины Харви готов был спуститься в преисподнюю, но ей самой нечего там делать. На взгляд Харви, пусть Ник и дальше горит в аду. Лжецам там самое место.

Преисподняя

Сегодня утолит твои томленья[13].

Данте

Сегодня Лилит не терзала Ника. Он получил рубашку, меч и иллюзию свободы. Он висел на горящей ниточке, но в аду такое положение дел считается неплохим.

Вот и Ник так думал, пока не свернул за угол каменного лабиринта. Он смотрел на искры, мерцавшие над головой, словно алые звезды, и чуть не налетел на того бестолкового человека.

– Ник? – Человек широко распахнул глаза от удивления.

– Ты? Ох. – Ник шагнул в сторону и крикнул навстречу падающим искрам: – О Люцифер, меня еще никто так не оскорблял!

Человек нахмурился, словно у него родились серьезные сомнения в душевном здоровье Ника. Ник еще сильнее обиделся на Люцифера.

– Чего ты кричишь в небо? – с тревогой спросил человек. – Возьми себя в руки, нам надо найти остальных.

– Кого – остальных?

– Моих друзей. Сабрина попросила нас спасти тебя. – Человек нахмурился еще сильнее. – Поверь, это придумал не я.

– Заткнись, – ровным голосом велел Ник. – Ты не настоящий. Люцифер покопался в моей памяти и посылает галлюцинации, чтобы свести меня с ума. Но – слышишь, Сатана! – с этим ты перегнул палку. Не поможет!

Человек слушал стоически, как будто ему предстояло вытерпеть еще один кошмарный сон с Ником в главной роли. На нем была все та же дурацкая куртка на флисе – это в преисподней-то!

Он смерил Ника своим обычным взглядом, словно на редкость гадкую магическую лягушку. Человек ревновал, потому что Сабрина ушла к Нику. Примите соболезнования.

Чувство ревности было Нику незнакомо.

– Почему ты являешься мне в галлюцинациях?

– Я? – обиделся Ник. – С какой стати? Я даже имени твоего не помню.

– Ну ладно, – сказал человек. – Отсюда следует логический вывод, что ты не галлюцинация. Пойдем, я отведу тебя к Сабрине и навсегда забуду, – он с неприязнью кивнул в сторону Ника, – обо всем этом.

Он хотел взять Ника за локоть. Тот отпрянул, вспомнив Лилит.

– Не трогай меня.

Человек отступил на шаг:

– Ладно, не буду. Слушай…

– Не буду! Тебя здесь нет!

– Если бы, – огрызнулся человек. – Я не хотел приходить, но не мог отпустить Сабрину одну. Ты и в аду-то места не заслужил. Я знаю, что ты сделал.

Наступила звенящая тишина. Ник с самого начала догадывался, как отнесется к нему человек, когда узнает правду.

– Не замолкай. Расскажи, какой я презренный.

Человек скривил губы:

– Ты и презрения-то недостоин. И всегда вел себя так, будто ты намного лучше меня.

– О, прости. Иногда я действительно смотрю свысока… На тех, кто стоит намного ниже меня.

Человек смерил Ника пренебрежительным взглядом.

– Забудь. Не хочешь, чтобы тебя спасали, не надо. Расскажу Сабрине, что тебе тут нравится и ты решил остаться. – Человек кивнул. – Меня такое решение устраивает. Счастливо оставаться.

И поплелся обратной дорогой. Тропа была неровная, шла то вверх, то вниз, с узкими карнизами и осыпями. Ник смотрел вслед, пока человек не скрылся из виду.

Ненастоящий он. Никто за ним не пришел.

На случай, если они вдруг придут, Ник мысленно прорепетировал будущий разговор с Сабриной.

«Да, я отпустил его одного, и его сожрал демон, но в свое оправдание могу сказать…»

– Сатана немилосердный, с чем только мне не приходится мириться! – простонал Ник и, поскальзываясь на камнях, кинулся вдогонку за человеком. – Гарри, погоди!

Человек бросил равнодушный взгляд через плечо.

– Решил все-таки пойти?

– Я ни во что это не верю, – отмахнулся Ник. – Но тем не менее. Оскорблять тебя – дело занятное.

– И долго ты намерен меня оскорблять?

– До самой твоей смерти! – мигом отозвался Ник.

Человек выпучил глаза.

– А почему бы и нет? – ухмыльнулся Ник. – Минут пять у меня есть.

– О боже, – пробормотал человек.

Ник стал ждать, что вот-вот рухнут стены и земля под ногами разверзнется.

– Не смей так говорить в преисподней!

– Я ведь ненастоящий. Могу говорить все, что захочу.

Один из посланцев неба, бредущих сквозь преисподнюю. Разум Ника не мог сам породить такую картину. Ник для этого слишком умен.

Нет, он не даст себя обмануть.

– А тебе не приходило в голову, – небрежно бросил Ник, – что я не обязан терпеть твою человечью непочтительность? Я мог бы перегрызть тебе горло. В любой момент.

Вышеупомянутое горло находилось на уровне его глаз. Ник вспыхнул. Это в его силах. С этим справится любой волк.

– Послушай, Скрэтч…

– Знаешь что, Кинкл…

– Ты помнишь мою фамилию и не помнишь имени? Не верю.

Ник с трудом сохранял спокойствие.

– Я запомнил твою фамилию только потому, что она смешная.

– И что же в ней смешного? – нахмурился человек.

– Хорошо, что ты спросил! – просиял Ник.

– Умолкни, не хочу ничего знать!

– Плохо, – отозвался Ник. – Потому что…

Но человек не слушал. Его лицо расцвело, как это случалось при виде лишь трех человек на свете. Ник обернулся. Сердце заколотилось в груди, как крылатое существо, почуявшее небо.

«Сабрина, – подумал Ник. – Хоть бы она…»

Но нет. Это была не Сабрина и даже не Роз. К ним приближался Тео.

Среди людей Нику больше всех нравилась Роз. А меньше всех – этот человек. Роз – лучшая подруга Сабрины, а значит, Сабрина тоже считает ее лучше всех. Роз верила в Сабрину и была в восторге от Ника. А ему нравилось, что Роз отвлекает человека от самоубийственных идей.

Тео – другое дело. Сабрина рассказывала о нем Нику, и при первой же встрече Ник понял, что Тео положил на него глаз, хоть и не всерьез. Ник решил, что привлечь Тео на свою сторону будет легко.

Потом Тео посмотрел сквозь Ника очень ясными глазами, как будто сквозь оконное стекло.

И Ник понял, что Тео занял сторону человека.

Ради Сабрины Ник всегда старался, чтобы с ее людьми ничего не случилось. Если бы с ними, особенно с этим человеком, что-нибудь стряслось, Сабрина очень огорчилась бы. Поэтому Ник время от времени проверял, не отгрыз ли ему голову дикий гоблин. Обычно человек более или менее смирно сидел у себя дома, в огромных наушниках, распевал нелепые людские песни и рисовал. Иногда выходил прогуляться в лес, где кишмя кишат ведьмы и фамильяры. Идиот. Иногда выходил в целой компании.

Ник видел, как Тео и этот человек стреляли по банкам на заборе. Они делали нелепый жест – пожимали друг другу руки. Ник слышал, как человек говорит Тео, что любит его. Ника от этого тошнило.

Это смертный настроил Тео. А теперь они всей компанией явились в ад спасать Ника.

– Ты нашел Ника! – радостно воскликнул Тео. – Вот здорово!

Ник ухмыльнулся:

– В тебя я тоже не верю.

– Он твердит, что мы – галлюцинации, посланные Сатаной, и на самом деле ничего этого не происходит, – устало доложил человек.

– Естественно, ничего этого не происходит, – настаивал Ник. – Сабрина не потащила бы в ад целую кучу народу. Это было бы безрассудно и смешно.

– Гм, – сказал Тео. – Ты что, видел Сабрину?

– Тео! – воскликнул человек.

– Да я просто так спросил.

Ник не мог согласиться с Тео, потому что это значило бы обидеть Сабрину. Не мог он согласиться и с человеком – лучше умереть. Он шагнул вперед. Они стояли на уходящем вверх склоне, лабиринт превратился в раздвоенную лестницу, и над одной из стен виднелся темный коридор.

Подняв глаза, Ник встретил голубоглазый взгляд Тео. Тот видел слишком много.

– У тебя были галлюцинации, посланные Сатаной? Плохо дело.

Человеку, видимо, это не приходило в голову и не тревожило. Теперь они оба уставились на Ника. Взгляд у Тео был светлый и понимающий, у этого человека – мягкий и темный.

Если человек его пожалеет, это будет последней каплей в потоке бесчестья.

– Ник, – прошептал человек, – как тебе тут, в преисподней?

– Замечательно, – огрызнулся Ник.

– Я где-то слышал выражение, – сказал человек, – ад – это другие.

– Может быть, – ответил Ник, – если другие – это ты!

Снизу донесся слаженный топот. «Это не стая бегущих демонов, – прикинул Ник. – Скорее отряд солдат, посланных выгнать незваных гостей».

Человек отстранил Ника, прикрыв собой, и двинулся к невысокой каменной стенке.

– Тео, – сказал он, – по моей команде.

Они выстрелили. Шеренги солдат проредились, многие бросились врассыпную, но кое-кто направился к ним. Тео с человеком присели за стеной перезарядить ружья.

Ник обнажил меч и вышел навстречу демонам. Человек жестом велел ему – не высовывайся! Ник ответным жестом показал «Отстань, не мешай» и замахнулся. И голова, и меч демона покатились в пыль.

Еще пара взмахов, пара перерезанных глоток – и остался всего один солдат. В азарте погони Ник вскочил на стену, и демон сдернул его вниз. Ник шлепнулся на каменистую землю, и склизкие клыки демона мелькнули в сантиметре от его лица. Демон рыкнул, Ник зарычал в ответ, и в тот же миг демон рухнул. Из его спины торчал меч.

Ник посмотрел через демонское плечо на человека, а тот на него через стену. Глупый человек неуверенно щурился. Тео, самый разумный, дрожал от ужаса.

– Харв! – воскликнул Тео. – Где ты научился метать мечи?

– Иногда я действую не раздумывая, – промямлил человек.

– Я в этом не сомневаюсь! – Ник отшвырнул дохлого демона и разгневанно выпрямился.

– Я только хотел помочь…

– Хотел бы помочь – остался бы дома!

Меч пробил демона насквозь и поцарапал Ника, но рубашка была темная, и человек ничего не понял. А если б понял, расстроился. Ник поправил рубашку, чтобы скрыть дырку. Но Тео заметил его движение и подергал человека за рукав:

– Кажется, Ник ранен.

Человек почему-то перестал сердиться.

– Ох. Что с тобой? Головой ударился? Сколько пальцев я показываю?

– Ты что, считать не умеешь? – Ник перебрался через стену. – Все хорошо. Со мной что ни случись, заживает почти мгновенно. Наверное, благодаря Сатане.

В его теле живет Сатана. Люцифер. Тихо нашептывает на ухо. Но человек, как обычно, пропустил Сатану мимо ушей и стал расспрашивать о какой-то ерунде.

– Что с тобой сделали?

Ник постарался выкинуть из головы воспоминания о бездне и о Лилит.

– Тебе-то какая разница? Ты же меня терпеть не можешь.

Человек фыркнул:

– А за что тебя любить?

В общем-то не за что. Но Ник не хотел, чтобы другие это понимали.

– Значит, так мне и надо? – ринулся в бой Ник.

Он и сам это знал. И человек это знал. Наверняка он так и думает.

– Нет, – ответил человек.

– Что? – спросил Ник после секундного замешательства.

– Нет, – повторил человек. – Никому так не надо.

– Ерунда это все, – насупился Ник.

– Нет, – настаивал человек.

Ник шагнул вперед, прищурился.

– В это веришь ты один. Что толку болтать о справедливости, об уважении, о границах личного пространства, о согласии. Хотела ли Сабрина расписываться в Книге? Хотел ли я выполнять все приказы Темного повелителя? Никого не интересует, как относятся люди ко всему, что с ними происходит. Я… я ничего этого не хотел. Но миру дела нет до наших желаний.

– Мне – есть, – сказал человек.

– Потому что ты болван, – прошипел Ник сквозь зубы.

На лице человека отразилась целая буря чувств.

– Ребята! – воскликнул Тео. – Мне, конечно, интересно слушать вашу философскую беседу среди дохлых демонов, но давайте лучше найдем Сабрину и Роз и смоемся из ада к чертовой бабушке!

Человек переключил внимание на Тео, и они пошли дальше искать путь через лабиринт. Если дражайший Тео не хочет сидеть среди дохлых демонов, он, человек, ради этого расстарается.

– Чья вообще была дурацкая идея разделиться? – спросил Ник, поравнявшись с Тео, и кивком указал на человека: – Его?

Тео кашлянул:

– Может, хватит наезжать на Харва?

Наступило молчание.

– Почему ты его так называешь? – спросил Ник. – Это что, сокращение какое-то?

Идущий впереди человек пинком послал камень в стенку.

– Вы, как я понимаю, лучшие друзья, – с презрением продолжил Ник. – Но в следующий раз подумай хорошенько, прежде чем воплощать в жизнь его безумные планы. И над этой дружбой тоже подумай хорошенько. Учитывая его талант привязываться, боюсь, что, когда Роз от него сбежит, встречаться с ним придется тебе.

Тео заметно огорчился.

– А когда это произойдет, смирись с его навязчивой идеей.

Человек обернулся и срывающимся голосом спросил:

– С чем с чем?

– Сам знаешь с чем, – ответил Ник. – Ты всегда требуешь от людей, чтобы они говорили тебе только правду.

– Это не навязчивая идея.

– Ты требуешь это даже от романтической партнерши!

На лице человека боролись ярость и смущение.

– Это совершенно нормально!

– Все так думают о своих навязчивых идеях! – победоносно заявил Ник.

Человек вздохнул и пошел дальше. Он всегда так вел себя с теми, кто ему не нравится: замолкал, сутулился и тихо молился, чтобы неприятный человек поскорее ушел и оставил его наедине с драгоценными друзьями.

– Вам, люди, повезло, что я с вами, – проговорил Ник. – Я, как чародей, гораздо умнее и опытнее, поэтому поведу вперед нашу заблудшую компанию.

Человек встал как вкопанный:

– Тео, хочешь возглавить нашу группу?

– Ни капельки, – прошептал Тео.

– Тебе нельзя нас вести, – сообщил Нику человек. – Мы пришли тебя спасать, а ты не можешь возглавить экспедицию по собственному спасению.

– Это весьма ограниченный взгляд, – выгнул бровь Ник.

На миг Нику почудилось, что сейчас ему заедут кулаком в нос.

– Я стараюсь хранить терпение, – выдавил человек, – но и оно может лопнуть. Можешь меня доставать сколько хочешь, мне все равно. Сабрина хочет тебя спасти и вывести отсюда. Закрой свой болтливый рот. Делай, что тебе говорят.

Ник заморгал:

– Ладно, ладно. Нечего цепляться.

Человек поднял голову, пытаясь за искрами разглядеть небо. Потом жестом позвал спутников за собой и пошел дальше. Но уже не вырывался так далеко вперед. Вскоре они пошли бок о бок.

– Поздравляю. Тебе удалось вывести Харва из себя, – проговорил Тео.

– Спасибо.

– Хочешь отбиваться от охотника на ведьм? – спросил Тео. – У тебя что, других проблем мало?

Ник искренне не любил, когда на него не обращают внимания. Наверное, это и выводило наружу все его худшие стороны.

Поэтому Ник не любил чары иллюзий – с ними кажется, что все вокруг ненастоящее. А в последнее время возненавидел чары воздействия на память, после которых люди смотрят сквозь тебя, не замечая.

– А ты здорово дерешься на мечах, – добавил Тео.

Даже услышав похвалу от отца Блэквуда, которого Ник всей душой презирал, он не мог удержаться от самодовольной ухмылки.

– Спасибо, маленький человечек.

– Тебе часто доводилось истреблять орды жестоких и безжалостных исчадий ада? – спросил Тео.

Человек слегка повернул голову в их сторону, словно тоже восхищался искусством фехтования.

– На школьных тренировках я стоял в паре против Пруденс, – сказал Ник. – Это к слову о жестоких и безжалостных.

Он заметил, что человек невольно улыбнулся и наклонил голову, чтобы скрыть это. Вот еще одна его неразумная черта. Зачем улыбаться чисто про себя? Улыбки – штука полезная. С их помощью можно многого добиться.

– А можно мне научиться фехтованию? – спросил Тео.

– Конечно. Я тебя научу. Есть много интересных книг по истории магического владения мечом, тебе бы их почитать. Лучшая – «Дуэли на Эскалибуре». Хочешь, вкратце перескажу один случай из четырнадцатого века?

Ни один из смертных не пытался остановить Ника. А Вещие сестры затыкали ему рот сразу после слов «Хочешь, вкратце перескажу».

– Слышь, ботаник, – сказал наконец тот человек, и Ник умолк. – Этот край лабиринта заканчивается тупиком. Давай тут отдохнем. Идти еще далеко, а ты, похоже, устал.

Решили стоять в карауле по очереди. Человек вызвался быть первым. Он снял куртку и подложил Тео вместо подушки.

Во сне Сатана подходил очень близко. Сатана и был Ником, а может, никакого Ника вообще больше не было. Весь растаял. Остался только Люцифер. Ник с дрожью проснулся и обнаружил, что человек смотрит на него озабоченно.

– Отойди, – отпрянул Ник. – А то хуже будет.

Человек приблизился. Ник не знал, чего от него ждать. Уронил голову – не было сил держать ее.

– Ну чего ты явился сюда, деревенщина? – спросил Ник усталым шепотом. – Я… я хотел стать героем. А двух героев не бывает.

– Ник, настоящая героиня – это она, – прошептал человек, набравшись наконец терпения, и похлопал Ника по спине. – Мы вернем ей тебя. Спи.

Вокруг были только серые каменные стены, вверху метались багровые искры, но человек упрямо стоял на страже. Тео что-то пробормотал во сне, и человек легко тронул его плечо, а потом запел, как будто считал, что его никто не слышит. Глупая колыбельная с обещанием, что мир станет добрей. Ник положил руки под голову и заверил себя, что эта песня адресована и ему тоже.

Внезапно Ника разбудило острое чувство опасности. Этот человек давал Тео романтический совет.

– Не слушай ни единого слова!

Тео взглянул на Ника с заметным облегчением. Человек стал ворчать.

– Умолкни, человече. – Ник потрепал его по голове. – Не сбивай с пути бедного Тео.

– Отстань, – буркнул человек. – Я хочу поддержать…

– Ты маленький глупый младенец. – Ник обернулся к Тео. – Как ты думаешь, у кого из нас больше опыта?

– У тебя, – признал Тео.

– Выбери себе кого-то хорошего. Будь ему полезен! – сказал Ник. – Делай, что он хочет. Будь сексуален. И все получится.

Тео усмехнулся. Ник подумал, что вскоре Тео придет к выводу, что с ним, Ником, дружить гораздо лучше, чем с этим человеком.

– Не говори глупостей, – нахмурился человек. – Дело тут не в пользе.

– Ты так считаешь, потому что от тебя никому никакой пользы.

Они снова двинулись в путь. Человек предложил Нику подкрепиться гадкими людскими батончиками в обертке, и Ник брезгливо отказался:

– Должно быть, ты – галлюцинация, посланная специально, чтобы заставить меня съесть что-нибудь в аду. Я стараюсь этого не делать, разве что Лилит вынудит.

Человек огорчился:

– Ничего я тебя не заставляю! Потому что у тебя есть границы личного пространства.

– А, – сказал Ник. – А у меня что, есть границы?

Тео тоже кивнул, так что дело тут не в обычных завиральных идеях этого человека. Ник поразмыслил, какие границы ему хотелось бы иметь.

– Гарри, ну почему ты вымахал такой длинный?

– Ничего не могу с этим поделать.

– Я тебя не обвиняю…

– Это уже прогресс, – произнес человек не без иронии.

– …но есть заклинание, – продолжал Ник.

– Не надо!

– Вот потому ты мне и не нравишься, – хмыкнул Ник. – Точнее, не нравился бы, если бы я хоть на минуту о тебе задумался, чего не случалось никогда. Ты ужасно упрям и отметаешь даже самые разумные предложения.

– Я не считаю себя упрямым, – упрямо заявил этот идиот. – Но пока еще никто не делал мне разумных предложений. Твои границы – это исключительно твое решение.

Ник опасался, что в этом-то все и дело. Человек, похоже, не понимал, как трудно признать, что ты не можешь остановиться и сам от этого страдаешь.

– Да я мог бы заиметь границы личного пространства. Стоит только захотеть.

– Ладно, – кивнул человек. – Когда придумаешь, где они проходят, предупреди меня.

– Ребят, это все очень здорово, – попытался подбодрить их Тео.

«До чего же неотесанный этот человек», – подумал Ник. Может, его можно как-то исправить? Например, подсунуть список для чтения.

В преисподней списков для чтения не было, и потому, среди прочего, Нику здесь не нравилось. А были сгустки тумана, облака тьмы, кружившие вокруг. Мрак окутывал стены, сырая дымка ластилась к ногам, как серые коты, и Ник насторожился. Но никаких ужасов не последовало.

До поры до времени.

Человек плелся позади Тео и Ника. Ник бросил взгляд через плечо и удивился – человек, казалось, радуется туману. Еще бы. В тумане на него никто не смотрит. Ник понимал: робость – одна из многих человеческих эмоций. Сабрина этим не страдает, так что Нику не придется подлаживаться.

Человек начал петь себе под нос.

– Забавно, как много у людей песен про любовь, – заметил Ник.

Человек укоризненно умолк: Ник разрушил иллюзию, будто его никто не слышит.

– А о чем ваши ведьмовские песни? – спросил Тео.

Ник пожал плечами:

– В хоре мы поем о проклятии, похоти и плотских наслаждениях.

Сквозь туман Ник заметил, что Тео позеленел. Возможно, ему не нравились плотские наслаждения. Люди – странный народ, хотя многое из их еды Нику понравилось. И песни людские тоже нравились. И Ник ничего не имел против песен о любви. Просто непривычно, и все.

– В хоре? – с удивлением спросил человек.

Кажется, он считал, что ведьмы только и делают, что творят всякие пакости ему назло. Ник кивнул.

Человек подошел ближе.

– И ты – ты тоже поешь?

– Не в одиночестве, – ответил Ник.

Наступило молчание.

– А что, разве в хоре бывает иначе? – указал Ник. – Ты невероятно бестолков.

Раздраженное молчание смертного оглушало сильнее крика.

– Я знаю несколько людских песен, – предложил Ник.

Попробовал спеть строчку-другую и замолк в ожидании.

Человек прочистил горло, как будто хотел присоединиться, но последовала только тишина. Ник оглянулся и увидел лишь туманную пелену.

– Эй, человече!

Из темноты донесся свист нарастающего ветра. И другие звуки, пострашнее. Словно рев надвигающейся бури, самой ужасной, какую знал Ник. Громовый шорох тысяч быстрых лап. «Волки, – понял Ник. – Только не это. Ведь там люди».

Эти люди вступят в бой. И быстро погибнут.

– Человече! – заорал Ник.

Он схватил Тео за шиворот и толкнул себе за спину. Завывала тьма, леденил ветер, падали листья, приближались волки.

– Ник! – послышался из темноты крик человека. – Ник! Ты где?

Ник притих. Звук человеческого голоса был каким-то странным. Он звал Ника по имени, но, казалось, обращался не к нему.

Потом из дымки выскочил человек.

– Ты где был? – изумился Ник. – Ты кричал вроде как издалека.

– Что? – удивился человек. – Видимо, ад над нами смеется.

– Да, – ответил Ник. – Он это умеет.

Человек взял Тео за рубашку. Не схватил, а именно взял. Удивительно, как легко ему давалась мягкость. Он подтянул Тео поближе:

– Ты цел?

Тео с благодарностью обнял его:

– Да.

Ник прислонился к каменной стене, холодной как лед. Тот человек обернулся к нему.

– Ник, а ты-то цел?

– Само собой, – огрызнулся Ник. – Надо отсюда выбираться. Я понимаю, что люди никому не интересны. Но все-таки…

– Почему это? – обиделся человек.

– Если бы они были хоть для кого-то интересны, – тихо произнес Ник, – то, когда вы умираете, было бы ужасно тяжело.

– Да, когда люди умирают, это ужасно тяжело.

Может быть, людям проще смириться со смертью. Им ничего другого не остается. Но Ник-то не обязан. В жизни и так много всяких ужасов.

Когда Сабрина заговорила о том, что хочет стать человеком, Ник перепугался. Он давным-давно решил, что хуже этого ничего не придумаешь. Что, если ты найдешь какого-нибудь милого, добросердечного человека, он тебя полюбит, окутает тебя теплом и счастьем, ты будешь с ним как дома, а потом этот дом умрет?

Нет уж, спасибо, Ник уже однажды пережил гибель собственного дома.

Человеку было послано испытание – принять Сабрину вместе с ее магией. Он его провалил. И Ник тоже провалит, если не сможет примириться с человеческой стороной Сабрины. Ему до сих пор было страшно. Он не хотел ей никакого зла.

Поэтому он и сделал то, что сделал. А теперь Сабрина и этот человек снова бросились навстречу опасности. Ужас отнимал все силы. Скорей бы он прекратился.

– Если перелезем через эту стену, – сказал человек, – волки не смогут до нас добраться. Давай сначала поможем Тео.

Было ясно, что через стену сможет перелезть только Тео – самый маленький и легкий. Прежде чем отпустить, человек снова захотел его обнять.

– Я тебя люблю, – шепнул человек в плечо Тео.

– Сейчас что, самое время? – поторопил Ник.

Он помог человеку подсадить Тео и проследил, чтобы тот перебрался в целости и сохранности.

Человек принялся уговаривать:

– Давай поищем дверь. Сабрина уже близко. Вот, помоги мне.

Сквозь тьму и туман Ник протянул руку, и пальцы сомкнулись на прутьях дверной решетки.

– Давай же, – сказал человек. – Я знаю, что делать.

Ник шагнул назад:

– Рад за тебя.

– Не подводи Сабрину еще раз.

Человек прищурился, оценивающе всматриваясь в Ника. Он так ничего и не понял.

– Это ты первым ее подвел! – заорал Ник. – Ты должен был любить Сабрину, а бросил ее безо всяких причин. Она плакала. Теперь любить ее должен я. Я стараюсь, но все-таки предал ее. Я вообще не умею любить. Где мне было учиться? У ведьм? У волков?

– У волков?

Ник покачал головой, онемев от горя.

– Ник, – тихо сказал человек, – ты плачешь?

– Еще чего!

– Хочешь… – человек поколебался, – обниму тебя?

– Как ты смеешь? – зарычал Ник.

Человек, глупейший из дураков во всех возможных мирах, шагнул вперед.

– Понимаю, ты на меня злишься, – прошептал он. – Но, с другой стороны, ты мне спасибо сказать должен. Ведь если бы я не бросил Сабрину, она не была бы с тобой. Ты ведь хочешь быть с ней, верно?

– Верно, – признался Ник. – Но я не понимал, что делать. Я старался быть хорошим для всех – для родителей, для Амалии, для всей академии, для Темного повелителя, для Сабрины. И разве я смог бы чего-нибудь добиться, если б говорил правду?

Человек понурился:

– Знаешь, а я бы не стал врать.

– Я – не ты, – ощетинился Ник.

– И не должен быть. Послушай. Сабрина теперь любит тебя. Мы все пришли за тобой. Я сам так захотел. Ты поступил как настоящий храбрец, и мы не могли бросить тебя тут. Поверь.

– Не могу, – в отчаянии ответил Ник. – Я почти уверен, что ты не настоящий.

Человек осторожно привлек Ника к себе, как делал с Тео и Сабриной, когда хотел защитить.

– Послушай, Ник, – заговорил человек в своей мягкой манере, за которую в академии его стерли бы в порошок, – тебе было очень тяжело, правда? Но сейчас все позади. Прости меня за все. Приди с холода. Просто открой дверь.

– Ну нет, – прошептал Ник.

На минуту он положил голову на плечо человеку. Всего на минуту. Он не позволит себе заплакать.

Потом Ник отстранился.

– Все это ненастоящее, – сказал он. – Придумано не для меня.

Человек исчез, туман рассеялся. Ник снова стоял на склоне горы. Падал снег, холод пробирал до костей. И даже глубже.

Гриндейл

Но наша любовь сильнее любви

Тех, кто был старше, чем мы,

И намного мудрее, чем мы[14].

Эдгар Аллан По

Я смотрела в разгневанное лицо Харви, и казалось, что из кухни вытекает тепло. В Харви всегда был свет, который я любила, но теперь этот свет стал холодным.

– Ник сблизился со мной по приказу Сатаны? Меня это не волнует.

– Ты сама-то себя слышишь? – вскричал он. – Я понимаю, что ты из-за этого парня лишилась разума, но, Брина, это же ужасно. Если все с самого начала было ложью, то как ты вообще можешь ему доверять?

– Ого, – прошептал Тео. – Дело плохо. Мне пора.

Харви хотел схватить Тео, но тот увернулся.

– Ты куда? – в отчаянии спросила я. Вдвоем мы еще могли бы переубедить Харви.

– Пойду к другим своим друзьям! – заявил Тео.

– Каким еще другим друзьям? – требовательно нахмурился Харви.

– Я вас с ними не познакомлю, потому что вы вгоняете меня в краску, – сказал Тео. – Вы тут разбирайтесь, а я пошел.

Тео удрал, а за ним и Элспет. Даже призрачное дитя исчезло. Мы с Харви остались одни. Его лицо было холодным, как у статуи ангела. Как у охотников, явившихся в церковь вынести суровый приговор моему роду.

– Ник был так добр ко мне…

– Потому что его совесть мучила за такую подлость. Он как неверный муж, который приносит жене цветы.

– Дело не в этом!

Харви никогда не понимал ведьм. Мои тетушки и братец тоже выполняли свои темные предначертания. Когда идешь Тропой ночи, сердце наполняется тьмой. Тот, у кого в сердце нет тьмы, не может этого понять и, наверное, не может простить.

– Ради меня он готов на все.

– Даже сказать правду?

Харви покачал головой, всем своим видом выражая отказ. Если он так сильно осуждает Ника за ложь, то, должно быть, не может простить и меня за то, что я скрыла, кто я есть. Видимо, осуждает и меня.

– Ты не понимаешь! – выпалила я.

– Потому что я всего лишь человек?

Харви отвернулся. Я догнала его в коридоре и схватила за рукав.

– Харви, не уходи. Пожалуйста.

– Почему? Только ты одна имеешь право уходить? Да, Сабрина?

– Что? Нет, – запнулась я. – Но ты обещал мне помочь.

– Верно, – вздохнул Харви. – Ты беспокоишься только о Нике. Ну почему ты ему так веришь?

– А она не верит. Она велела Нику не разговаривать с нами, – послышался с лестницы укоризненный голос Агаты. – И он послушался.

Все студенты и призраки академии выстроились на лестнице и с интересом смотрели на нас. Харви бросил взгляд через плечо и даже не обратил внимания на зрителей, и это дало мне понять, как сильно он расстроен.

– Сабрина не стала бы просить своего парня не разговаривать с другими.

Он обернулся ко мне, ожидая подтверждения. Я опустила глаза:

– Пришлось…

– Если ты не можешь ему доверять, не надо с ним встречаться! – Губы Харви скривились. – Ты же ему не доверяешь. Он недостоин доверия. Когда мы с тобой встречались, ты не требовала, чтобы я не разговаривал с Роз или Тео!

У меня сжались кулаки.

– Учитывая, что произошло между тобой и Роз, – процедила я, – наверное, следовало бы!

Глаза Харви потемнели. У меня сердце оторвалось и рухнуло на самое дно глубокого озера, туда, откуда мне уже никогда больше его не достать.

Сверху загремел голос тети Зельды:

– О голодная Медея, что здесь происходит? Мы разыгрываем подростковую драму, а публика оккупировала мою лестницу? Ради преисподней, кто-нибудь, принесите же наконец попкорна!

Она прошествовала вниз по лестнице. Студенты и призраки поспешно расступались перед ней. Квентин дематериализовался прямо сквозь перила.

Взгляд тети Зельды, мечущий искры, как комета, обвел весь коридор и остановился на мне. Уж не знаю, что она прочитала у меня на лице, но ее плечи под бронзовым чайным платьем сдвинулись, как у готового к прыжку тигра. Я уж испугалась, что она спикирует с лестницы прямо на Харви.

– Я вынуждена развлекать назойливых детей своего ковена. Я вынуждена терпеть вторжение призраков. Но я больше не намерена смотреть, как люди расстраивают мою бедную племянницу! Ну почему ты вечно околачиваешься здесь?

Все увидели, как Харви съежился. Даже тетя Зельда прикусила рубиновую губу. Я протянула было руку, но Харви отпрянул, как будто боялся пощечины.

– Я как раз собрался уходить.

– Харви, не надо…

– Брина, я ухожу! – Харви развернулся, чуть не споткнулся о Лавинию и Квентина, потом на миг закрыл глаза, словно смиряясь с ролью всеобщего посмешища. – И забираю с собой этих призрачных детей. И не потому, что вздумал взять их в заложники. Просто они повсюду ходят за мной по пятам.

Дверь хлопнула, взорвавшись эхом у меня в голове.

– Изыдите, – велела тетя Зельда студентам.

– Куда? – поинтересовался Мелвин.

– Да хоть вслед за Николасом Скрэтчем в преисподнюю, – рявкнула тетя Зельда, и я схватилась за голову. По лестнице уверенно процокали каблуки, и я почувствовала на плечах ее ласковые руки.

– Сабриночка, – прошептала она, – не плачь. Я сварю из его крови питательный супчик для тебя.

Я уткнулась ей в плечо:

– Не надо!

Тетя Зельда покачала меня, словно убаюкивая.

– Понимаю, время сейчас тяжелое. Мы с Хильдой всеми силами стараемся собрать воедино разрозненные остатки нашего ковена. А ты привыкла, что твой братец всегда дома и помогает тебе придумывать всякие несусветные затеи.

– Ты ведь тоже скучаешь по Эмброузу.

– Да. – Тетя Зельда погладила меня по голове. – Понимаю, как тебя обеспокоило известие о том, кто твой настоящий отец, но ты всегда можешь прийти ко мне за советом и утешением. Ты не одинока.

– Мне все равно, кто мой отец. От этого ничего не изменится, – прошептала я. – Это вы вырастили и воспитали меня. А не он.

Тетя Зельда обняла меня. Точно так же она обнимала меня в ту ночь, когда Харви упокоил Томми и наши сердца разбились. Точно так же она обнимала меня в первый день Нового года. И я знала, что она будет рада обнимать меня каждый день всех будущих лет.

– Понимаю, что я не одинока, – прошептала я. – Но Ник-то одинок.

Если бы меня заперли в преисподней, за мной явилась бы вся моя семья. Но за Ником не придет никто. У него есть только я.

– А, так ты плачешь о другом мальчике. Когда тебе шестнадцать, каждая любовь – настоящая, – прошептала тетя Зельда с легким оттенком презрения.

Я уязвленно отпрянула.

– А почему бы и нет? – возмутилась я. – Ты вышла замуж ради власти, тетя Зельда. Помогло тебе это?

Ответом тети Зельды было свирепое молчание. Она встала, и на меня упала ее тень.

– Разве плохо, если ты хочешь любить? – спросила я. – Разве плохо, если хочешь доверять?

– Нет, совсем не плохо, – ответила тетя Зельда. – Если можешь доверять. А ты можешь?

Ник врал мне. Харви хлопнул дверью, оставив позади весь колдовской мир со всеми его привычками.

«Ты же говорила, что хочешь спасать людей, а не причинять им боль, – прошептала серебристая птица. – Так почему же вокруг тебя сплошные развалины?»

Я вскочила и бросилась к себе в комнату. Рухнула на кровать, рыдая, стала вслепую нашаривать на подушке рисунок Харви.

Нет, портрет Ника.

Но это было и то и другое. Я смотрела на листок, по щекам текли слезы, и очертания лица Ника расплывались. Ярость в душе полыхала, как адское пламя. Я разорвала листок на мелкие клочки, как обычно, сея вокруг себя разрушение. Я плакала, тоскуя по прошлому, где моим отцом был Эдвард Спеллман, где Эмброуз всегда был дома, где у меня была всего одна любовь и она была настоящая.

– Брина! – послышался от дверей шепот Харви.

Я терла лицо обоими кулаками, как малое дитя. Харви стоял на пороге, и свет обрисовывал его фигуру. В руках была изящная ветка, пропитанная серебристым сиянием. Священная ветвь.

– Харви! – неуверенно произнесла я. – Ты вернулся!

Он неуклюже пожал плечами:

– Надо было отдать тебе вот это.

Я кивнула, всхлипнула, давясь слезами. Харви вошел в комнату. Но не сел рядом. А опустился на колени, положил лучистую ветку у моих ног и заглянул в лицо. Даже во фланелевой рубашке и потрепанной куртке он показался мне рыцарем в сияющих доспехах. Он взял меня за руку, и я крепко сжала пальцы.

– Не плачь, – зашептал Харви. – Мне… мне это очень тяжело. Я не одобряю, что он натворил, но пойду куда угодно. И сделаю все, что надо. Только не плачь.

Я утерла слезы, как только он попросил. Харви прикусил губу.

– То, что ты сказала про Роз…

– Прости!

– Ты же знаешь, когда я встречался с тобой, то ни на кого больше не смотрел, – искренне сказал Харви. – Ни о ком другом ни разу не подумал. Ты мне веришь, правда?

– Я верю в тебя. – Врать не хотелось. – У меня… возникали всякие мысли о Нике. Но я бы ни за что не обидела тебя ни единым словом. Я тебя обожаю.

Губы Харви задрожали, изогнулись обиженно, но на моих последних словах уголки губ чуть-чуть приподнялись. Совсем капельку, и все же как это было хорошо.

– Я тоже тебя обожаю, – сказал он. – По-дружески.

– Мы навсегда останемся друзьями, – с жаром кивнула я.

– Навсегда, – эхом отозвался Харви. – Но знаешь что? Если после спасения из ада Ник Скрэтч хоть раз назовет меня Гарри, я ему в челюсть заеду.

У меня в горле клокотали слезы, поэтому смех получился сдавленным, но все равно помог.

– Кто такой Ник? У меня плохая память на имена.

Харви тоже рассмеялся. Он стоял на коленях у моих ног, и в глазах отражалось все его чистое сердце. Я могла бы протянуть руку и с бесконечной нежностью погладить отвороты его куртки, кончики волос. Как раньше.

Он заметил на моем лице тревогу.

– Брина, что случилось?

– Теперь все переменилось. Стало таким сложным, – тихо проговорила я.

– Да, – тихо откликнулся Харви. – Но если мы будем любить друг друга что есть сил, если как следует постараемся… то, наверное, все получится. Как ты думаешь?

У меня в глазах стояли слезы. У него тоже. Я покорно согнула спину под тяжестью этого бремени, прижалась щекой к его плечу и прошептала:

– Да, Харви.

Он провел рукой по моим волосам, всего один раз. Потом отстранился.

– Я лучше пойду. Если Зельда увидит меня здесь после того, как изгнала, то превратит в лягушку.

– Не превратит… – Я запнулась. – Я ей не позволю.

– Спасибо.

– Понимаю, тебе пришлось нелегко, но мы почти у цели. Завтра утром, когда заря возвестит наступление нового дня, я пойду к Озерной деве. Отыщу грааль, отдам ей наши дары и получу оружие.

– Я пойду с тобой. – Харви поколебался, потом склонился и поцеловал меня в щеку. – Добрых снов, Брина.

Я молча кивнула и осталась сидеть среди сбитых одеял и клочков бумаги, вытянув руки в сторону Харви. Дверь закрылась. Я прислушалась к его шагам на лестнице, потом хлопнула парадная дверь.

Тогда я вскочила с постели и ринулась вдогонку вниз по лестнице. Выскочила на окутанную тенями веранду, увидела удаляющуюся спину Харви, открыла рот, чтобы окликнуть.

Из-за поворота, мимо деревьев, мрачными стражами чернеющих в ночи, в лунном свете выбежала моя лучшая подруга.

– Харви! – воскликнула Роз. – Я так волновалась! Пошла к тебе, не застала и… Поняла, что ты здесь.

Харви кинулся ей навстречу, крепко обнял.

– Розалинд, – говорил он ей в волосы. – Ты пришла за мной. Спасибо, спасибо, спасибо.

Я замерла. Рука так и осталась лежать на скульптурной лягушке, охранявшей наше крыльцо. Роз была для меня олицетворением добра и теплоты, всего лучшего, что есть в человеческом роде. А я – злая ведьма. Я слишком сильно обидела Харви. Мне больше нельзя его любить. Харви и Роз любят друг друга. А я люблю Ника.

И так как я злая ведьма, то у меня хватит сил вернуть Ника.

Из ночной тьмы на меня ринулся демон – дракон с огромными глазищами и острыми как бритва крыльями. В его ухмылке было что-то сатанинское. Я подняла руку, сожгла его дотла и сквозь оседающий пепел шагнула к двери, даже не оглянувшись.

Вернувшись в свою комнату, я положила священную ветвь в ящик стола, где уже лежали волшебный самоцвет и накидка из перьев – чудесные дары, добытые друзьями. Я тряслась над ними, как дракон над сокровищем.

Сияние священной ветви отразилось в зеркале, обрамленном белыми розами. Повинуясь внезапному порыву, я перекрасила их в серебряные, под цвет моих волос. Магия во мне сияла, как лунный свет на снегу, как утренняя звезда. Я была готова впитать всю силу, какая нужна для спасения Ника.

Я улыбнулась зеркалу, как будто на его месте был Ник.

На заре за мной зашли друзья. Я на цыпочках вышла к ним из дома.

Элспет, спавшая в коридоре, пошевелилась в своем гнездышке из одеял и увидела меня – с перьями, самоцветом, ветвью.

– Ты идешь в лес творить нехорошие дела? – сонным голосом спросила она. – С этими вещами?

– Да… Вот именно, – ответила я. – Тебе туда нельзя.

Харви, Роз и Тео стояли у крыльца. При виде их я просияла.

– Харви! – воскликнула я. – Ребята! Пойдемте скорей!

Серебряные птицы летали вокруг нас, как свита, на их крыльях играли лучи восходящего солнца. Мы направились в лес. Из-за деревьев на меня выскочил еще один демон. Я приподняла бровь, и он рассыпался пеплом.

– Сабрина, ты сегодня бодра и весела! – сказал Тео. – Это замечательно. Хотя и непонятно.

– Я и вправду счастлива, – ответила я Тео. – Вы все хоть краем глаза видели Ника или слышали его. – Я кивком указала на Харви. – И Ник даже услышал Харви!

– Правда? Неужели? – спросила Роз.

– Кто его знает, – отозвался Харви.

– Как и говорила Дева, завеса между нами и преисподней становится тоньше, – сказала я. – Подошла и моя очередь. Может быть, сегодня я увижу Ника!

– Какая радость, – пробормотал Харви.

Роз стукнула его по руке. Харви потер бицепс, нахмурился в шутливом упреке, потом улыбнулся ей.

– Он меня, конечно, тоже увидит, – продолжала я. – Однажды Ник сказал, что между нами есть таинственная связь.

– Красота, – бросил Тео. – Гм, я уверен, он говорил серьезно.

– Она, несомненно, прочнее, чем связь между ним и мною, поскольку таковой не существует, – заметил Харви. – И я искренне надеюсь, что между ним и Роз тоже.

– Он не в моем вкусе, – буркнула Роз.

– И слава богу, – сказал Харви.

На нас спикировал еще один демон. Харви потянулся за ружьем, но я сунула всю охапку магических предметов под мышку и весело помахала. Демон сдулся, словно шарик, с грустным протяжным стоном.

– У тебя глаза блестят, как серебро, – удивился Тео. – Круто. Это ведь не контактные линзы?

Я покачала головой.

– Она изображает Темного Феникса, – сказал Харви.

Тео, знакомый с комиксами лучше, чем я, хотя и не такой фанат, как Харви, нахмурился:

– Набирается невероятных сил, пока ее не пришпилит чувак с когтями вместо пальцев? Или, гм, пожертвует собой?

Мы с Роз с сомнением переглянулись.

– Нет, это все домыслы, – помотал головой Харви. – Каждый антигерой старается найти причину, почему надо погубить девушку, наделенную силой. Почему обидеть ее – дело похвальное. Как обычно в таких историях.

– Подобные сюжеты лишний раз усиливают изначальную мизогинию системы, – нахмурилась Роз.

– Да, вот именно, – пробормотал Тео. – Точь-в-точь как Роз сказала.

Харви одарил меня мимолетной ласковой улыбкой:

– А мы вместо этого поможем девушке, наделенной силой.

– Какие же вы, ребята, хорошие, – вздохнула я и спалила еще пятерых демонов. Подняла лицо навстречу восходящему солнцу, заливавшему лес теплыми лучами.

Мы добрели до пятнышка света у темной реки, и я произнесла слова, призывающие Озерную деву.

Как и в прошлый раз, лужица света растеклась шире. Свет превратился в воду и поднялся. Я затаила дыхание.

Вдруг Роз вскрикнула, ее глаза мелко задергались, как всегда, когда у нее бывают видения.

– Бежим отсюда!

Мы знали: нельзя пропускать мимо ушей предостережения Роз.

Мы рассыпались, кинулись наутек в леса, подальше от растущей световой лужицы. И успели вовремя. Свет и вода слились в могучий поток. Земля под ними проседала с жалобным стоном и рушилась в бездну. Опрокидывались деревья. Мы удирали со всех ног, перекликаясь. И вдруг земля встала на дыбы, опрокинув нас. Я, прижимая драгоценные предметы к груди, схватила Роз и набросила на соседний куст магическую сеть. И магия нас спасла: мы обе приземлились в целости и сохранности в гущу колышущейся листвы.

– Брина! – звал Харви. – Роз!

– Мы целы! – закричала Роз. – Меня спасла Сабрина!

– Ребят, это вы, что ли, землю опрокинули? – завопил Тео.

Наконец земля прекратила содрогаться. Мы с Роз выбрались из куста, а Тео и Харви выпустили дерево, за которое цеплялись. Все были побиты и поцарапаны. Вокруг нас разверзалась пустота, как будто мы стояли на палубе огромного корабля, разорванного пополам.

Серебряные птицы летали над краем обрыва, уходившего к огромному темному озеру. Клочок земли, на котором мы стояли – поляна с кустами и деревьями, – была вырвана из леса и вознесена на верхушку высокой башни. Со всех сторон нас окружала бездонная пропасть. Серебряные птицы кружили, как голодные чайки, ждущие кормежки. И что-то мне подсказывало, что на завтрак у них – мы.

– Ого, какой обрывище, – ахнул Харви. – Он что, магический? Похоже на скалы…

– Дувра? – подсказала Роз.

– Я хотел сказать, на скалы Безумия, – поправил Харви. – Из фильма.

– Эх, была бы у меня метла, – пробормотала я.

– Сама ты скала безумия. – Тео нежно ткнул меня в плечо.

Мы выглянули с обрыва. До дна было далеко. Если спрыгнем, то или ударимся о землю, или плюхнемся в озеро.

Даже издалека я чувствовала, какой холод исходит из воды. Тетя Зельда рассказывала мне легенду о самом холодном озере на свете. Туда сбрасывали тела. Падая, они замерзали, и больше их никто никогда не видел. Далеко под нашими ногами озеро поблескивало, как холодный черный камень.

– Это последний этап нашего пути, – сказала я. – Мне предстоит самая трудная задача. Надо найти грааль. Роз, ты говорила, что хранила веру и потому нашла камень. Тео, птицы помогли тебе, когда ты сказал правду. Харви, а что сделал ты?

– Просто… старался, как мог, – повел плечом Харви.

– Я сейчас прыгну, – заявила я. – Я верю в себя. И птицы поверят в меня тоже.

– Они что, поверят в тебя прямо в воздухе? – спросил Тео. – А если не получится?

– По пути решу, как быть.

Я встряхнула накидку, и каждое перышко замерцало в лучах утренней зари. Вставила магический самоцвет в развилку на верхушке священной ветви. Грани самоцвета отразили сияние ветви, превратив ее в скипетр. Ветер пошевелил накидку у меня на плечах. Потоки воздуха приподняли ее, а вместе с ней и меня.

На исходе прошлого лета я познакомилась с душой реки, и в разгар зимы пришлось срочно изучать защитные чары. Теперь, в начале весны, я пошарила в кармане ведьмовского маленького черного платья и отыскала жемчужину.

Я проглотила жемчужинку и сделала шаг к краю обрыва.

– Не знаю, Сабрина. Может, не надо? – проговорила моя лучшая подруга, и у нее перед глазами явно проплывали видения.

– Верь в меня, Роз!

– Верю.

– Знаю. Потому я тебя и люблю.

Я улыбнулась ей и прыгнула.

Ветер раздул края накидки из перьев, самоцвет в скипетре заиграл в солнечных лучах. Внизу подо мной раскинулись мои леса и воды, где обитала Дева. Заря окрасила их чистым золотом.

Шагнув с вершины горы, я словно увидела все царства земные во всей их красе и славе. На короткий яркий миг я застыла в воздухе, как утренняя звезда. Казалось, я могу полететь прямо к солнцу и нырнуть в его сердце.

Потом я низринулась во тьму.

Преисподняя

За шагом шаг, мы молчаливо шли…[15]

Данте

Ник плелся, еле переставляя ноги, держась рукой за стену пещеры. Он не мог идти без опоры, не понимал, куда идет и зачем вообще пытается. Оглядываясь, видел след из крови, а не из хлебных крошек.

А поглядев вперед, увидел, как из темноты вышла Пруденс. Багровый адский свет озарял ее коротко стриженные волосы и кинжальную улыбку.

Ник устало рассмеялся:

– Ты что, пришла меня спасать?

– Да, Никки. На меня возложена самоотверженная миссия по спасению твоей души из преисподней, – промурлыкала Пруденс. – Можно подумать, я стану утруждаться принести тебе стакан воды из соседней комнаты, не говоря уж о том, чтобы спускаться в бездну. Нет, моя настоящая личность осталась где-то далеко, предается запретным удовольствиям либо с сестрами, либо с Эмброузом Спеллманом. Но ты это и сам знаешь.

Ник кивнул. От усталости не было сил говорить.

Пруденс пожала одним плечом:

– Долгонько до тебя доходило.

Хоть она и ненастоящая, приятно было видеть ее рядом. Ее показная личина всегда была на одну решающую капельку лучше, чем у него. Ник поплелся за Пруденс в другую пещеру, темнее и меньше прежней. Одна стена слабо светилась – то острой серебристой рябью, то мутной зеленью. Ник не понимал, откуда сочится свет.

Пруденс села, прислонившись спиной к неровному изгибу каменной стены, лицом к таинственному свету. Ник опустился на пол рядом с ней.

– Что ты тут делаешь?

– Дорогой мой Никки, я принесла тебе весточку.

Ник нахмурился:

– Тебе известно, что гонцов пристреливают?

Пруденс скривила губы цвета черной вишни:

– Но не раньше, чем они передадут послание.

Свет, озарявший стену, задрожал. Ник несколько раз смотрел фильмы в людских кинотеатрах, так что в целом разбирался. Кино забавляло Сабрину, она часто высказывала глубокие мысли о символизме в фильмах ужасов и о феминистическом гротеске. А тот человек во время самых жестоких сцен старался спрятаться за чужими спинами, и из-за этого Ник забеспокоился: неужели он настолько глуп и не понимает, что кино – это не по-настоящему? Ник попытался смотреть фильмы про супергероев и понял, что магия не выдерживает проверки логикой. По мнению Ника, фильмы не шли ни в какое сравнение с книгами, однако все остальные были от них в восторге.

Вот и сейчас это походило на людские фильмы, но не совсем. Рябь на шероховатой стене пещеры успокоилась, и изображение обрело ясность. У картинки появился объем, у звука – глубина, более яркая и настоящая, чем в аду. Ник протер глаза, убеждаясь, что зрение не обманывает.

Перед ним был тот человек. На самом деле он, а не галлюцинация, составленная из обрывков воспоминаний.

– Ты хочешь показывать мне этого идиота, пока я не сломаюсь? Да, в аду умеют придумывать пытки. Что, раскаленные клещи уже в дефиците?

– Смотри, – велела Пруденс.

– Требую раскаленных клещей! Я знаю свои права, – пробормотал Ник.

На деревьях в Гриндейле распустились свежие листья. У поворота дороги стояла девочка-призрак, ее ухмылка на кукольном детском личике была безжалостной, как у акулы. А человек – вот это да! – взял ее на руки. Зловещее привидение – и только потому, что оно маленькое, этот болван считает его ребенком.

– Идиот! Законченный идиот! – возопил Ник. – Этот придурок и самого Сатану взял бы на ручки.

– Никки, я в курсе, что ты считаешь его глупым, – протянула Пруденс. – Ты мне уже говорил.

– Конечно. Я всем говорил.

– А ты уверен, что это так? – спросила Пруденс.

– Да, – рыкнул Ник. – Он же бросил Сабрину!

– А ты не считаешь, что, если тебя посильнее обидеть, ты тоже ее бросишь? – прошептала Пруденс. – Даже сейчас?

– Нет, – соврал Ник.

Много месяцев, и в аду, и в Гриндейле, больше всего на свете он хотел быть с ней. Но когда в голове шелестел шепот Люцифера, когда в каждой капле крови горело адское пламя… Ник понял, что самое важное на свете – это место, где ты можешь остаться один и исцелиться.

И все равно этот человек глуп.

Человек называл призрака «сердечко мое сладенькое» – самое нелепое прозвище, какое слышал Ник. Он что, хотел напомнить призраку, что сердца очень вкусны? Над плечом человека призрак оскалился, показав длинные ряды блестящих зубов. Среди деревьев кружили демоны. В каждой тени притаилась угроза.

Призрак зашипел, и демоны отпрянули. Ник не верил своим глазам. Привидение защищало человека!

– Неужели тебе удалось избежать опасности, потому что в тебя влюбились темные потусторонние силы? – спросил Ник человека. – Твои успехи меня потрясают!

– Ради Темного повелителя ты превратил себя в хомячий шарик, – напомнила Нику Пруденс. – Так что теперь ты тоже глупец.

– В этом была необходимость! – возразил Ник.

– С отродьем Сатаны у тебя всегда будет какая-нибудь необходимость.

В голосе Пруденс слышалась издевка. Изображение на стене задрожало и превратилось в Роз, лучшую подругу Сабрины. Она бежала по длинному коридору, и за ней гнался демон, сотканный из сумрака. Роз споткнулась, упала, и картинка растаяла.

– Погоди, – нахмурился Ник. – Неужели она…

Тео сидел в смертельном капкане, который люди называют машиной, и его облепили крылатые демоны. Грузовик свернул с тропы, и стена пещеры стала темной, как пейзаж за ветровым стеклом.

– Неужели они… – прошептал Ник.

И опять возник тот человек, он шел слишком близко к лесу, и на лице была кровь.

– Тебя прикончит злое сверхъестественное существо! – крикнул ему Ник. – Надеюсь, это буду я.

– Не будешь, – сказала Пруденс. – Ты так и погибнешь здесь. А он погибнет там, наверху.

Потом на ветвях дерева возникли демоны с тысячами внимательных глаз – до чего же этому человеку будет противно! Луна скрылась за тучей. Человек прицелился и выстрелил, еще и еще раз.

– Да что там творится? – возопил Ник. – Не за себя же он так сражается. Что стряслось с Сабриной? Она в беде?

– Учитывая, о ком мы сейчас говорим… Как ты думаешь?

– А ты заметила, что, стоило ему начать охоту, и панические атаки прекратились? – спросил Ник.

Ник давно это вычислил. Тот, кто послан небом и вырос рядом с дочерью дьявола. Все инстинкты наверняка подсказывали человеку, что тут что-то не так. Он обратил это внутрь и ранил самого себя – вполне в его стиле.

Инстинкты, нацеленные на сжигание ведьм.

– Я на людей вообще не обращаю внимания, – сказала Пруденс, – но знаю, что охотники на ведьм опасны. Он погибнет, однако, возможно, сначала прикончит тебя.

Ник покачал головой.

Пруденс рассмеялась:

– Когда имеешь дело с охотниками на ведьм, ничего нельзя сказать наверняка.

Ник решил не слушать ее.

– Гарри, не ходи в лес.

Человек направился в самую чащу.

– Не могу на это смотреть, – сказал Ник, глядя на эту картину. – Его надо посадить под замок. В коробочку.

Пруденс ухмыльнулась:

– В гроб, что ли? Он и так там скоро окажется.

– В коробку, где он останется жив!

– В клетку, – подсказала Пруденс.

– Нет! – воскликнул Ник.

– С людьми это разрешается, правда? – спросила Пруденс. – Они все равно никому не интересны.

Ник промолчал.

Изображение одинокого человека в темном лесу растаяло. Вместо него вспыхнул свет. Человек остался жив.

Картинка стала шире, появился стол, заваленный книгами, за ним спала ведьма. Ник присмотрелся. Элспет, на класс младше его. На глазах у Ника человек снял фланелевую рубашку и накинул на плечи Элспет. Чтобы ей стало теплее.

Ну почему он делает это? Ник никогда не считал Элспет особенно симпатичной. Неужели человек в нее влюбился? Какой же он невыносимый. И еще трогает книги Ника.

Возле человека появилась девочка-привидение, и он ее обнял. Призрачное дитя упорхнуло, потом снова подлетело к человеку, чтобы он ее еще раз обнял. Она смотрела на него снизу вверх, как будто никогда не видела ничего подобного. Естественно, не видела. Дитя-призрак выросло в академии, где студентов нормально воспитывают.

Ник раздраженно отмахнулся:

– Ну ладно, уступаю воле адских капризов. Выключи это.

Пруденс пожала плечами:

– Здесь тебе ад, а не ресторан. Нельзя выбирать себе пытки по меню.

– Если уж мне демонстрируют весь мир, почему прячут самое лучшее? – вопросил Ник. – Покажи мне Сабрину.

У него были причины думать, что это требование будет выполнено.

Он хорошо знал эти обои с чемеричным узором. И бирюзовые шкафы. И книги, разложенные на столе. Они были из библиотеки академии, а Ник привык считать все библиотечные книги своими. За столом спала студентка-ведьма, над полом парило призрачное дитя. У плиты хлопотала Хильда Спеллман, ее глаза не сверкали осуждением, будто твердые кристаллы, а сияли мягким голубым светом, как летнее небо над горами. Перед ним был Сабринин дом и академия – два в одном.

Тот человек опустил голову и потерся носом о призрачную девочку – он что, хотел, чтобы она съела ему лицо? Потом запел. Ник слушал пару минут и только потом понял, что Хильда смотрит на этого человека. И в тот же миг он запнулся.

И тут послышался голос, который сиял, как драгоценное золото в самом темном подземелье. Голос, в который Ник когда-то влюбился.

В дверях кухни стояла Сабрина, и ее лицо светилось любовью. Человек подхватил песню, и в его глазах отразился свет ее лица. Они шагнули навстречу друг другу.

Ник больше не мог на это смотреть. У него стиснуло горло. Он потерял дар речи от страстного желания. Домой, домой, он хотел домой. Отпустите, пожалуйста!

Но в аду не знают пощады.

Она там, и он тоже хотел туда. Но не мог. Вместо него там был человек.

Ник знал, как выглядит мир за мгновение до поцелуя.

А когда Ник поднял голову, человек шел прочь от Сабрининого дома, подняв голову навстречу солнцу.

– Она меня любит, – счастливым голосом сказал человек.

– Тоже мне, удивил, – буркнул раздавленный Ник.

Изображение опять дрогнуло. Ник увидел Сабрину в комнате. Летала мебель, нападали демоны. Он должен быть там и защитить ее. Но не мог.

Еще мгновение – и Сабрина сидит на кровати среди рваных клочков бумаги и плачет навзрыд. Она так плакала только по одному человеку, и вот он, легок на помине – идет к ней через всю комнату.

– Что ты натворил? – рявкнул Ник, но человек не услышал. Он смотрел на Сабрину.

– Я тебя обожаю, – сказала человеку Сабрина нежным чистым голосом.

– Я тоже тебя обожаю, – мягко и ласково заверил ее человек.

Свет лампы отразился в высыхающих слезах Сабрины, и они блеснули, как бриллианты. Она улыбнулась.

Человек сказал:

– Если мы будем любить друг друга что есть сил, если как следует постараемся… то, наверное, все получится. Как ты думаешь?

– А ты вообще умеешь думать? – вполголоса вопросил Ник.

Может быть, так оно и надо. А он чего ждал? Чем все это должно кончиться? Смотреть было больно, но он же не хочет, чтобы Сабрина на всю жизнь оставалась несчастной. Пусть ее окружает любовь и тепло, свет и нежность, все лучшее, что есть на свете.

Он по своей воле пожертвовал собой ради нее. И хотел добавить к своей жертве немного милосердия.

– Кто такой Ник? – со смехом спросила Сабрина у человека.

Пруденс запрокинула голову и взвыла от восторга.

– Красота! Как быстро она тебя забыла. Впрочем, ты никогда не задерживаешься в памяти.

Ник потрясенно примолк. Изображение снова сменилось. Сабрина стояла над высоким обрывом, ветер раздувал ее белоснежные волосы, а на лице была написана пугающая решимость.

– Крошка, ты выглядишь прекрасно, и я целиком на твоей стороне, – поспешно заверил Ник. – Но, может, не надо? Нет, что она делает!

Сабрина без всякой метлы рыбкой прыгнула с обрыва. А все ее люди остались на краю и смотрели ей вслед.

– Да, хорошая мысль – пожертвовать собой ради лемминга в образе ведьмы, – пробормотала Пруденс.

– Заткнись!

– Ты сотворил меня у себя в голове, – напомнила галлюцинация. – Я не говорю ничего такого, чего ты сам не знаешь. Сабрина всегда очертя голову бросалась во всякие ужасы. Мятеж и падение у нее в крови. И кончится это, только когда прольется кровь. Твоя жертва была напрасной.

Красавица Роз озабоченно глядела вниз с края обрыва. Тео с покорным видом смотрел на человека.

А человек вдруг стал снимать куртку.

– Я не удивлен, – сказал Ник. – Я уже даже не сержусь. Роз? Все внимание на человека…

На лице Роз мелькнул ужас. Человек спрыгнул с обрыва вслед за Сабриной.

– Этого следовало ожидать, – протянул Тео. – Слушайте, птички, вот что я придумал…

У подножия белой скалы плескалось черное озеро. Человек и Сабрина исчезли в нем без следа.

Картинка задрожала. Ник понял, что мерцание, заливавшее пещеру, исходило из-под воды. Это светилась Сабрина. В мантии из ярких перьев, зажав в кулаке сверкающий скипетр, она плыла сквозь темную воду – чем не королева?

Величественным жестом она направила скипетр на стену пещеры. Удар – и по стене пробежала темная линия, похожая на трещины, испещрявшие поверхность Луны. Из преисподней можно урывками видеть внешний мир, но никому еще не удавалось прорваться оттуда сюда.

Ее руки жемчужно сияли в сумрачном свете, и казалось, что она тянется к нему. Ник подался вперед, натянув цепи.

Погодите. С каких это пор на нем цепи? Холодные как смерть, они лежали тяжким грузом на спине, сковывали руки. Смех Пруденс прозвучал как рык.

Ник не мог отвести глаз от Сабрины. Она тянулась не к нему. В ее руке появилась золотая чаша, под стать скипетру. И все-таки она до сих пор смотрела в его сторону. Девушка не могла его видеть – их разделяли миры и врата преисподней. Но в ее глазах что-то было. Точно так же она смотрела на него, когда прикасалась к его лицу за миг до поцелуя. Как будто он и сейчас был рядом.

Ник дернул цепи.

– Сабрина, – прохрипел он, как будто сорвал горло громким криком, – прости. Мне плохо удавалось быть настоящим. Но я очень старался.

Вокруг нее бушевала вода, мутная от лунно-белой пены, красная от крови. Сабрина открыла рот, с губ сорвались зеленые и золотые пузырьки. Она снова подняла скипетр.

Человек схватил ее за руку. Под водой он барахтался, раздувалась фланелевая рубашка, но он крепко держал Сабрину.

– Как же ты мне надоел, – прорычал Ник.

Глаза человека устремились на него, слегка расширились, потом вернулись к Сабрине. Человек тащил ее прочь, а Ник не хотел отпускать.

Взгляд Сабрины устремился на человека и не вернулся. Она обняла его. В дымчато-зеленом свете, среди мерцающих теней они крепко держались друг за друга. Волосы Сабрины развевались вокруг них, как ореол. Она парила в воде, как в воздухе, человек нырнул глубже, но она опустила голову и коснулась губами его губ. Ник видел, как человек закрыл глаза, его ресницы легли на щеки темными тенями, а руки сжали талию Сабрины.

Сабрина и человек целовались. Подхваченные переменчивым течением, они сблизились так, что между ними уже не осталось пространства ни для тьмы, ни для света. Потом поплыли прочь. Сабрина бросила взгляд через плечо, ее губы шевельнулись. Но Ник не разобрал ее слов.

Так он увидел их в последний раз. Вода схлынула. Он снова остался один, прислушиваясь, как ревет адское пламя.

– Она тебя не любит, – прошептала Пруденс. – Думаешь, любовь можно купить в обмен на жертву? Никки, ты всегда гордился своей способностью обучаться. Ты же понимаешь. Любят не за то, что ты сделал. А просто за то, что ты – это ты. Чтобы тебя полюбили, ты должен стать кем-то другим. Сам знаешь кем.

Ник прислонился спиной к камню.

– Понятия не имею, о ком ты говоришь.

– Опять ты врешь, Ник. Не пора ли остановиться? Самому не надоело?

Ник очень устал. Казалось, он медленно сгорает дотла. Вот-вот рассыплется в пепел. В ничто. Лицо Пруденс было совсем рядом. В ее темных глазах плясали багровые языки пламени.

– Ты хотел любви. Но любви не бывает без клеток, – сказала Пруденс. – Сам знаешь.

Ник прокашлялся:

– Всегда знал.

– И ты решил войти в клетку вместо нее?

– Да, – ответил Ник.

Улыбка Пруденс убивала своей жестокостью.

– Ник, как тебе понравилось в клетке? Любовь – она того стоила?

Стоит ли этого хоть что-нибудь? И все-таки он помнил руки Сабрины, их прикосновение, ее глаза, устремленные ему навстречу. Это очень ценно. Ничего ценнее у него прежде не было. Ник медленно кивнул.

– Лжец до мозга костей, – подытожила Пруденс. – Ты хоть уверен, что любишь ее? Или тебя к ней направил Люцифер, а тебе было некуда деваться? Ты был в отчаянии. Совесть мучила. Отчаянно хотелось прикоснуться к лучику света их людского мира. Не забывай, я сижу у тебя в голове. У нее есть дом, а у тебя нет. У нее есть семья, а у тебя нет. У нее есть друзья среди людей, а у тебя нет. Может, к этому и тянулась твоя любовь?

Дом. Семья. Друзья. То, чего нет и не может быть у ведьм. И ни одна ведьма, ни один колдун не станет об этом мечтать. Хоть Пруденс и была галлюцинацией, Ник смутился.

Сабрина любила свой дом, семью, друзей, это отчасти и притягивало его, как мотылька к пламени. И теперь он сгорал.

– А почему вообще кто-то кого-то любит? – проворчал Ник. – Хочу – люблю ее, не хочу – не люблю. И не твое дело рассказывать мне, что я чувствую.

– Да какая разница, как ты себя чувствуешь, Ник, – прошептала Пруденс. – Вот в чем суть моего послания. Ты считал себя победителем, потому что мог отличить, настоящие мы или нет. Но ты упустил самое главное. Ник, ты и сам ненастоящий. Ты когда-нибудь верил в себя? Был самодостаточным?

Ник поперхнулся.

– Ты не помнишь лица матери. Она всегда отворачивалась от тебя. Она тебя не любила.

– Знаю, – сказал Ник.

Пруденс обхватила его лицо руками. Ногти царапались, как когти.

– Теперь обо мне. О настоящей. Ты не сделал для меня ничего хорошего, а Эмброуз Спеллман покорил меня одной улыбкой. Ты считал, что ведьмы ничего не могут чувствовать. Неправда. Могут. Дело тут не во мне, а в тебе. С тобой что-то очень сильно не в порядке.

– Знаю, – сказал Ник.

– Сабринина тетушка терпеть тебя не может.

– Знаю, – сказал Ник.

– Никто из этих людей никогда не станет тебе другом.

– Знаю, – сказал Ник.

– И твоя дражайшая Сабрина. – Она не произнесла это имя, а прорычала. – Она тепличное дитя, потому ты и сумел ее одурачить. Она хотела тебя, только и всего. А этого мало. Она тебя уже забыла. Никто тебя не любит. И не полюбит.

– Знаю, – сказал Ник.

Пруденс улыбнулась сквозь багровое адское свечение. И это была уже не Пруденс, а Лилит в короне из пламени.

Потом ее безжалостное лицо изменило форму, вытянулась длинная морда, из всех пор стала прорастать шерсть, из пасти вылезли огромные клыки.

«Только я могла тебя любить, – сказала Амалия. – Но я погибла, потому что ты выбрал девчонку».

Ник, дрожа от холода, опять стоял в одиночестве на горном склоне. Падал снег. Надо было сразу догадаться, что это волк.

«Никто за тобой не придет, – сказала Амалия. – Никому нет дела, что ты лежишь здесь. Так и умрешь один. И ничего от тебя не останется, ни единый знак ни в одном из миров не расскажет, что ты был на свете. Ни капельки крови на снегу, ни детского крика на ветру, ни шепота, ни слезинки. Так и исчезнешь».

Амалия оскалила зубы.

«А можешь пойти со мной».

– Умоляю, – шепнул Ник. – Только не это.

«Только не это? – загремел другой, темный голос. – Да ты никогда не заслуживал ничего лучшего. Зато злости в тебе больше, чем нужно».

Как сбежать от мысли, что ты – ничто? Выход есть. Надо прислушиваться к своим самым темным порывам, к зову врожденной жестокости. Он родился под кровавой луной, жил среди волков, и сам Сатана нашептывал ему на ухо. Рано или поздно он неизбежно совершит что-нибудь ужасное. Так зачем сопротивляться?

Пусть Люцифер поступает как хочет. Все, о чем когда-то лгал Ник, может стать правдой.

В самом сердце ада Ник взывал о милосердии, но так и не дождался.

Теперь осталось только одно. Ник протянул руку, и дрожащие пальцы сомкнулись на решетчатой двери в клетку.

Ник широко распахнул дверь.

Гриндейл

И долгий страх превозмогла душа,

Измученная ночью безысходной[16].

Данте

Птицы окружили меня стайкой серебряных шепотов. Я летела по воздуху, потом меня подхватила вода. Ледяной волной обрушился холод. Я чуть не запаниковала, чуть не выронила скипетр. Однажды мне уже доводилось тонуть.

Я столько раз была на волосок от смерти, что в конце концов поняла: я смогу остаться в живых. Я зависла в воде, дыша через жемчужинку в горле. Глаза постепенно привыкли, из теней зародились формы. Черно-серая вода сменила цвет на зеленый, пропитанный солнечным светом. Со мной были птицы, тонкие иголочки во тьме, серебряные искорки на золотых лучах, пронзающих воду.

Из темноты ко мне подплыло чудовище. Призрачно-бледная акула с гладкой белой кожей и голодной зубастой пастью. За зубами сияла бездна. Я испепелила ее прямо в воде и поплыла дальше вниз. Я опустилась уже очень глубоко, а если надо, опущусь и глубже.

«И все это ради лжеца, – сказали птицы. – Еще не поздно повернуть назад».

Тео сказал, я смогу подружиться с птицами, если подружусь с правдой.

Я глубоко вздохнула. Птиц всколыхнула серебряная рябь, переменчивая, как течение.

Я всю жизнь врала своим друзьям-людям. Даже Нику иногда врала. Не так, конечно, как врал Сатане сам Ник, но я знала, что причинила им боль, и меня мучила совесть. Я пыталась сгладить свою вину, но, если сначала врешь, а потом пытаешься все исправить, от этого правда почему-то становится еще горше. И все-таки друзья меня любили.

Мои тетушки и братец исполняли темные предначертания Темного повелителя, а потом врали, что их никто ни о чем не просил. Словно пытались бежать от содеянного. И мои родные все равно любили меня. В мою защиту они выступили против Люцифера, с ножами в руках пошли против своего бога.

«Если мы будем любить друг друга что есть сил, если как следует постараемся… то, наверное, все получится».

Ник так много врал, а потом так усердно старался это исправить. Мне казалось, этого более чем достаточно.

– Он и впрямь много врал. И это важно. Но есть и более важные вещи.

Мои слова улетали прочь яркими пузырьками. Я проводила взглядом последний пузырь, уходящий вниз, и вниз, и вниз, и птицы полетели за ним. Они вели меня, словно след из хлебных крошек.

Я опустилась на дно самого холодного, самого глубокого озера. На меня бросился еще один демон – девочка-утопленница, ее распухшее лицо чем-то походило на мое. Я швырнула огонь сквозь воду, лицо утопленницы погрузилось в бездну, а пепел рассеялся.

В этом озере не было ни камней, ни рыбы. Только блестящая гладь, будто в конце озера стояло черное зеркало. В нем отражалось сияние серебристых птиц и мой золотой скипетр. Потом я увидела еще один отблеск, бледный и мутноватый. Подплыла ближе, до боли сжав скипетр, и поняла, что это – мое собственное лицо.

А оно ли? Я протянула свободную руку. Отражать могут не только зеркала. Может, под этим озером скрывается еще одно, озеро тьмы. Настоящее озеро Девы. Место, где спрятан истинный грааль.

Я сунула руку во тьму и достала золотую чашу. Подождала.

Теперь у меня было все – грааль, самоцвет, священная ветвь, накидка из перьев. Надо найти Озерную деву. Но все мои друзья видели Ника – кто тень, кто профиль, кто слышал голос. Ради принцессы Утренней Звезды завеса между землей и адом должна приподняться. Мне хотелось увидеть Ника.

«Где же ты, Ник? Ты говорил, между нами есть связь. Я тебе верю».

Если между нами есть связь, то я могу пойти по ней, как по тропе. И этой связью притяну его к себе.

Каждую ночь мне снилось, что я вижу его и спасаю. Парня, который пожертвовал собой ради меня. Это я во всем виновата. Мне и исправлять.

Я подняла золотой скипетр и протянула во мрак. По дну озера протянулась трещина – линия света, расколовшая тьму.

Вглядевшись в этот просвет, я увидела лицо, поднятое мне навстречу. Знакомое, любимое. Мне всегда нравилось на него смотреть. Темные, внимательные глаза. Губы чуть приоткрыты, готовы заговорить или усмехнуться. Ранимый, но не всегда, а лишь изредка. Для меня.

Ник.

На нем блестела сталь, спину сгибало тяжкое бремя. Он стоял на коленях, в цепях. Я должна его вытащить!

Я разобью темное зеркало, в клочья изорву завесу, разделяющую миры. В потоке бушующей воды я снова и снова колотила скипетром дно озера. Во рту стоял привкус крови и пепла. Ничто меня не остановит!

И вдруг на очередном взмахе меня перехватила чья-то рука.

На запястье сомкнулись пальцы – теплые, дрожащие в холодной воде. Касание было легким, не настойчивым, но крепким. Я в ужасе обернулась к Харви, с трудом различила его лицо в вихре клубящихся теней. Ему здесь не место. Ведь он всего лишь человек.

Я подняла глаза к видневшемуся над головой кругу света. Его место – там.

Когда мой взгляд вернулся к нему, Харви покачал головой. Течение растрепало ему волосы. Я видела, что ему уже трудно сдерживать дыхание. Хватка на руке ослабевала.

Я обхватила его рукой, не выпуская ни скипетр, ни грааль, поддерживала его, хрупкого, смертного, того, кто был мне дороже золота. Слышала, как колотится в груди его сердце, как слетел с его уст последний вздох. И тогда я прижалась губами к его губам и передала из уст в уста волшебную жемчужину.

Это был не поцелуй.

Когда я отстранилась, Харви снова задышал. В горле у него была жемчужинка, а в спокойных глазах отражалось далекое золото. Заклинание, которое я произнесла, не даст мне утонуть, но продлится оно недолго.

Харви мог бы оставить меня здесь одну, во тьме, но не оставил. Или мы вместе спасемся, или вместе погибнем.

Пора было уходить, но я не хотела. Я могу быть и человеком, и ведьмой. И могу спасти их обоих.

Но теплая рука Харви, обнимавшая меня, напомнила: чтобы спасти кого-то, надо сначала до него дотянуться. Я не могла сейчас спасти Ника, как не могла поцеловать отражение в воде. Могла лишь оставаться здесь, смотреть – и тем самым все провалить.

Меня пробрала дрожь холоднее ледяной воды. Это была ловушка, и я в нее чуть не попала. Подошла совсем близко к провалу. Поплыла прочь, но уходить просто так было невыносимо.

В памяти зазвучало предостережение Озерной девы: «Тебе будут грозить демоны и смерть, но нельзя ни на миг проявить слабость, нельзя оглянуться».

Недолго думая я обернулась, чтобы бросить последний взгляд на Ника. Я отчаянно всматривалась во мглу, в завесу, разделяющую небо и землю, в крохотную трещинку среди тьмы.

Губы прошептали его имя. Безмолвное обещание. Я не оставлю его здесь. Никогда не покину тех, кого люблю.

Потом я рванулась к поверхности. Жемчужинки больше не было, действие чар заканчивалось, от нехватки воздуха горело в груди. Промокшая накидка из перьев стала тяжелой, как свинец, тянула ко дну.

Наконец мы вынырнули. Я жадно хватала воздух ртом. Руки и ноги стали даже тяжелей, чем накидка. Высоко над головой нависал обрыв, озеро тянулось во все стороны без берегов. Мы снова погрузились в воду, легкие наполнились водой. Задыхаясь, я вскинула руку со скипетром, оперлась локтем о поверхность воды, словно она была твердая как лед. Я сумею выкарабкаться.

Но для Харви вода была просто водой, он не мог ни уцепиться за нее, ни встать. Я вспомнила урок безопасного плавания в Бакстерской школе. Мисс Уордвелл говорила: если держаться друг за друга, утонут оба.

Я обвила Харви другой рукой, прижимая к его спине золотую чашу. Лучше утону, чем отпущу его. Магия вытащит нас обоих или никого.

Попыталась подняться вместе с Харви, и на этот раз получилось. Он тоже как-то сумел выбраться вместе со мной. Мы не шли по воде, а стояли на коленях на озерной глади, цепляясь друг за друга.

– Харви, – прошептала я ему в щеку, – зря ты прыгнул.

– Ты тоже, – выдохнул Харви.

Я прижалась к нему, зарылась лицом в мокрую впадинку между шеей и плечом. Потом услышала шаги – такой стук, будто вода стала мрамором.

Я прикрыла Харви собой, защищая. Стояла на четвереньках, хватая воздух ртом, и все же смотрела на Деву с дерзким вызовом.

Перед нами в одеянии из теней и света появилась Озерная дева, Эостра весенняя. И снова на небе взошли сразу и солнце, и луна. За одним плечом у Девы сгустилась тьма. За другим сиял ясный день. На месте глаз были два пера – одно светлое, серебристое, другое цвета полуночи.

– Дочь падших ангелов и восставших людей, вручи мне дары!

– В ответ я требую от вас обещанного. Помогите мне спасти того, кого я…

Кого я люблю. Но моя рука лежала на плечах у Харви. Лицо мне щекотало его неровное, теплое дыхание.

Я и вправду любила Ника. И с радостью крикнула бы это пред вратами адскими или небесными. Но сейчас, при Харви, не могла этого произнести. Ему будет больно услышать.

Харви прочистил залитое водой горло.

– Ника Скрэтча. – В его голосе слышалась безмерная усталость. – Того, с кем я… готов примириться.

– Ты действительно хочешь именно этого?

– Да! – воскликнула я.

– Позволь сделать тебе другое предложение, – сказала Озерная дева. – Меняем одну блестящую принцессу на другую. Для тебя наступают темные дни, впереди ждет новый подвиг, темнее этого. Когда создается пустота, ее заполняет энергия пустоты. Мы, младшие боги, прячемся на окраинах этого мира, но есть другие боги, сильнее нас. Они древнее, чем миры, они пожиратели вселенной. Их держат взаперти врата адские и небесные, но теперь они распахнулись. Когда придут эти боги, меня здесь не будет. Можешь пойти со мной.

– Куда вы идете? – неуверенно спросила я.

– Туда, где всегда светло, но никогда не наступает день, – ответила Дева. – Туда, где нет ни печали, ни радости. Ты забудешь их и никогда не почувствуешь. Это твой единственный шанс спастись.

Я посмотрела на свои руки, напитанные магией, подняла взгляд на Харви. Покачала головой:

– Ни за что.

– Тогда принеси мне дары, – распорядилась Дева. – Если сможешь.

Я встала и пошла по мерцающей воде. Сверху спикировал последний из демонов, и меня окутала тень огромного дракона.

Коротко хлестнул выстрел из ружья. Демон рассыпался в пепел, лишь затрепетал в воздухе язычок пламени. Огонь горел не голубым, как костер, а небесным золотом.

Я обернулась и удивленно взглянула на Харви. Он усмехнулся мне:

– Молодец, Брина.

Неужели демона застрелила я? Выходит, так.

– Спасибо, что помог.

Харви кивнул:

– На это стоило потратить патрон.

– Вы, все четверо, упрямо решили помогать друг другу, – продолжала Дева. – Мои птицы все видели. И не только птицы. Я следила за вами множеством глаз.

Вдруг ее изображение разбилось, всколыхнулось, как пруд, куда бросили камень. Она превратилась в дым, в крылья, в существо с тысячью глаз, в девочку-призрака, в десяток дорогих мне лиц.

– Значит, это все была неправда? – растерялся Харви. – Все, через что мы прошли, было иллюзией, посланной вами?

Дева улыбнулась ему:

– Всей неправды не бывает. В иллюзии всегда есть доля правды. В мире есть война. В ненависти – любовь. Поодиночке они не ходят. Понимаешь?

– Нет, – признался Харви.

– Придет время – поймешь, – рассеянно произнесла она.

– Для ясности…

– Ты всегда о ней мечтал, – прошептала Дева.

– Вы бы скормили нас демонам и превратили наши души в птиц?

– Естественно! Боги не бывают добрыми.

– Красота, – буркнул Харви.

Словно луч света метнулся по воде – Дева перевела взгляд на меня.

– Поздравляю с избавлением от злой судьбы.

Я пожала плечами:

– А вы попробуйте ходить в две школы сразу и оставаться лучшей в классе.

Озерная дева рассмеялась, и по воде пошла рябь.

Я прошла под светом солнца и луны, под падающим пеплом и положила дары к ногам Озерной девы. Они раскинулись перед ней, сверкая, как мечты.

Сначала она взяла накидку из перьев. Встряхнула ее, и перья мгновенно высохли и заблестели. Дева набросила накидку на стройные плечи и сжала скипетр. Потом взяла в руки чашу. Я схватила Деву за запястье, а Харви схватил меня.

– Ника можно спасти!

Дева кивнула, всколыхнув и свет, и тень.

– Все возможно, но за все надо платить.

– Я готова!

– Не сомневайся, я возьму свою плату, – прошептала Дева. – Подожди немного и спроси себя еще раз. Спроси, готова ли ты заплатить эту цену. Когда Царица ада закроет врата, дочь дьявола отворит окно. Я уже вижу раму этого окна, оно выходит в Пандемониум. Откроется много путей.

Меня волновал только один путь – к Нику.

– Скоро? – дрожащим голосом спросила я. – Скоро ли откроется путь к Нику?

Дева коснулась моего лица. Пальцы были прохладные, как вода.

– Скоро, – пообещала она.

– И вы мне дадите все, что нужно для его спасения?

– Дам ли? – прошептала Дева. – Принцесса Морнингстар – Утренняя Звезда! Исполнила ли ты свое задание как надо? Не колебалась, не теряла веры? Не лгала прежде правды? Не предавала любовь? Не оглядывалась?

Я вспомнила, как бросила прощальный взгляд на Ника, и скрестила пальцы позади золотого грааля.

– Нет.

Смех Девы был похож на птичий щебет.

– Ты отъявленная врунья. Принцесса обмана. Я же велела вам не помогать друг другу и не оглядываться.

– А почему мы не должны помогать друг другу? – запротестовала я. – Что за цель у спасения без любви?

– Цель – испытать тебя. – Голос Девы захлестнул меня, как волна. – Ты говорила ложь, нарушала правила, причиняла людям боль. Ты любила слишком многих и требовала слишком многого. Можешь ли ты искренне назвать себя достойной?

Я боролась со слезами.

– Я сама назвала себя достойной, – заявила я. – И никто не вправе решать это, кроме меня.

– А твои товарищи? – спросила Дева. – Они достойны? Все пятеро?

– Пятеро? – вскричала я.

Дева рассмеялась:

– Разумеется. Твой возлюбленный тоже прошел через испытания. Достоин ли спасения Ник Скрэтч?

– Конечно, – ответила я. – Я уверена во всех своих друзьях. Как в своем собственном сердце.

– А ты уверена в собственном сердце? Как ты себя однажды назвала?

– Меч Темного повелителя, – прошептала я.

– Так кто же ты, Сабрина Спеллман, Утренняя Звезда на Тропе ночи?

В руки ей, искрясь, хлынул поток воды. Снизу вверх, словно перевернутый водопад. Прозрачные струи сплавились в меч, яркий, словно бриллиант. Дева шагнула ко мне.

Я крикнула:

– Я только свой собственный меч и больше ничей!

С безжалостной ослепительной улыбкой она выронила меч.

Клинок не должен бояться клинка. Я вообще отвергала любой страх. Я приняла этот меч и приняла самое себя. Стоя на коленях, с летящим ко мне мечом, я выполнила невероятный магический трюк: проглотила меч. Острое лезвие прожгло меня насквозь.

– Да, соглашусь, ты более чем достойна, – прошептала Озерная дева. – Принцесса Сабрина, я дам тебе все, что понадобится в аду. Твою собственную яркую душу.

Проглотить меч было очень больно, но преображение всегда дается нелегко. Нельзя стать светом, не сгорев. Я сплавилась с мечом воедино, и моя целеустремленность стала твердой, как сталь. Я опустилась на колени на озерную гладь, и вода вокруг меня засияла.

Озерная дева сомкнула пальцы на одной ручке золотой чаши. Зачерпнула граалем воду из своего озера. В золотистой глубине отразились и солнце, и луна. Дева поднесла грааль к губам и сделала большой глоток.

Мир перевернулся. Вода стала небом, а небо водой. Накидка из перьев распахнула крылья для последнего полета. Дева шагнула в белое озеро луны.

По миру пробежала рябь, и богиня исчезла. Вода под нами всколыхнулась, хрупкое равновесие нарушилось, и мы с Харви опять погрузились в глубины озера. И тут с белой скалы к нам спустилась веревка.

Она была сплетена из листьев и лоз, из фланелевой рубашки и перьев. А из-за края обрыва выглядывали наши друзья.

– Эй, ребята! – крикнул Тео. – Я попросил птиц свить веревку. Она держится на честном слове, так что поторапливайтесь.

– Ты первый, – сказала я Харви.

– Нет, ты.

– Я тут главная!

– Я вам обоим сейчас камни на головы скину, – пригрозил Тео.

Я со вздохом ухватилась за веревку и стала медленно карабкаться. Во мне не осталось ни капли магии.

Наверху меня приняла в объятия Роз, стала растирать мне закоченевшие руки и ноги, хлопать по спине. Следом выкарабкался Харви, взял свою сухую куртку, накинул мне на плечи.

Потом обнял Роз. Я плотнее запахнулась в куртку.

Скала у нас под ногами медленно опускалась, озеро высыхало, и вскоре от него остался лишь трепет в воздухе.

– Задание выполнено? – спросил Тео.

– Д-да, – пролепетала я. – Пожалуй, да.

Мы пожали друг другу руки.

– Ника видела? – с тревогой спросила Роз.

– Видела, – ответила я. – Кажется… Кажется, это был он.

Мне вспомнились слова Девы об иллюзиях. Все демоны, с какими мы сталкивались, принимали облик наших страхов, сомнений, желаний. И мне показали Ника только затем, чтобы я осталась под водой и провалила всю операцию.

Но в каждой иллюзии есть доля реальности.

Я растерянно помолчала и встретилась глазами с Харви.

Он медленно кивнул:

– Не знаю, был ли Ник настоящий. Но я его тоже видел.

– Верю, – ответила я.

Мы побрели назад через лес. Деревья, которые незадолго до этого рушились в пропасть, спокойно стояли на своих местах. Тихую тропинку заливали солнечные лучи.

– Один вопрос, – сказал Харви. – Почему он был без рубашки? В аду что, так положено?

– Не знаю, – удивилась я. – Честно сказать, не заметила. Я его столько раз видела без рубашки, что тут та…

– Хорошо-хорошо, знаем, – перебил Харви и покачал головой. – Когда пойдем в преисподнюю, я все-таки останусь в рубашке.

Роз обняла его за талию:

– Кстати, о преисподней. Может, не надо пока туда идти? Давайте немного подождем.

Я открыла было рот, чтобы возразить.

– Верно! – подскочил Тео. – Давайте отдохнем.

– Ага, – улыбнулся ему Харви. – Сколотим нашу группу.

Мои друзья сияли светом победы. Но Ник-то сидел в темноте. Я должна идти к нему, и чем скорее, тем лучше. Дева обещала, что адские врата скоро распахнутся.

Я промолчала. С Ником ничего не случится, если я дам своим друзьям немного отдохнуть и порадоваться.

Роз не сводила с меня вопросительного взгляда, пока Харви не окликнул:

– Розалинд!

Она запнулась.

– Харви, я вот что подумала, мне хотелось бы увидеть…

Я заметила, как Харви напрягся, и не поняла почему.

– А можно я попробую первый? – спросил он с мольбой в голосе.

Когда он так спрашивает, Роз, конечно, не может ему отказать. Это невозможно.

Она замерла в ожидании. Харви окинул беспомощным взглядом деревья, потом наши непонимающие лица.

– Все лучше, чем демоны с тысячью глаз, – пробормотал он. – Хоть и ненамного. Розалинд, это для тебя.

Он напрягся, расправил плечи, как в тот день, когда пошел в шахту, где вокруг меня рыскали демоны. Показывал, что он храбрее всех.

Потом он запрокинул голову, устремил взгляд к небу и запел. Пару раз запнулся, но затем песня полилась яснее, увереннее. Его голос пробивался сквозь листву, навстречу солнечному свету, навстречу золотистой весне.

Роз улыбалась, не сводя с него глаз. Я ускорила шаг, обогнала их, но все равно слышала их разговор.

– Роз, ты моя песня о любви, – говорил он. – Я… я в этом уверен. Мне надо время. Погоди, я научусь петь тебя.

– Мне хочется видеться с тобой каждый день, – выпалила Роз.

Харви, кажется, сам не верил собственному счастью. Я часто слышала это, когда он говорил со мной по телефону.

– Правда? Это можно устроить.

Они были полны радости, дорогие мои друзья. И наполняли радостью друг друга. А я радовалась за них.

Меня догнал Тео.

– Ох уж эти серенады, – покачал головой он. – Слюнтяй он, этот Харви, каких свет не видывал. Давай-ка лучше вернемся к предыдущей теме!

– К какой? К аду? – удивилась я.

– К Нику Скрэтчу без рубашки, – ответил Тео. – Можно обрисовать подробнее? Имей в виду, мне нравятся парни.

– Вот это да, круто! Ты хочешь сказать, что запал на моего парня?

– Ну… – замялся Тео.

– Ничего, – рассмеялась я. – Мой парень и вправду красавчик.

И я его верну. Еще немного – и мы с Ником снова будем гулять по этому лесу.

– Просто хотел тебя предупредить, – сказал Тео. – Я нахожусь в поисках крутого парня. Не твоего, моего собственного.

– Может, тебе заглянуть в Ривердейл? – предложила я. – Говорят, ребята там сплошь красавцы.

В эту минуту нас догнали Роз и Харви. Его рука до сих пор лежала у нее на плечах.

Роз предупредила:

– От ривердейлских ребят одни неприятности.

Мы обсудили возможного бойфренда для Тео. Потом стали выбирать название для будущей группы. Тео отбивал ритм на стволах деревьев, Харви кружил Роз в танце на траве. Так, все вместе, мы дошли до поворота и направились к моему дому.

Как только я открыла дверь, навстречу выкатилась тетя Хильда.

– Ты что, упала в реку? Или водяной принял тебя за свою невесту?

– А так бывает? – выпучил глаза Тео.

Выстроившиеся на лестнице студенты академии – мы для них, похоже, были бесплатным развлечением – дружно закивали.

– Сплошь и рядом, – заверила тетя Хильда. – Ох, доиграешься до смерти!

Я до сих пор была закутана в сухую куртку Харви. Тетя Хильда стащила с Харви мокрую рубашку, оставив его посреди коридора полуголым и растерянным.

Элспет плюхнулась на ступеньку и прошептала:

– Я хочу исполнить волю небес.

– Можно мне полотенце? – робко попросил Харви. – Мелвин!

– Мелвин, я тебя убью. – Элспет не сводила глаз с Харви. – Я тебя задушу во сне. Сегодня же ночью.

Харви в панике поглядел на Роз, но та давилась от смеха. А Тео хохотал в открытую.

Сверху, материализовавшись, плавно опустилось полотенце. Харви схватил его.

– Спасибо, дети-призраки, – крикнул он. – Только на вас, ребята, и можно положиться.

Из небытия возникли Квентин и Лавиния. Вид у них был самодовольный. В этот миг из кабинета вышла тетя Зельда. Окинув взглядом коридор, битком набитый призраками, студентами и людьми, она раздраженно вздохнула. Потом заметила, что Харви закутан в полотенце.

– Поздравляю, Харви, – сказала тетя Зельда, и Харви сдавленно пискнул. – Вот уж не ожидала от тебя. Нет, конечно, до Николаса Скрэтча тебе далеко. Ад прегрешный, тот юноша был хорош. Прости, Сабрина, что напоминаю об утраченном.

– Ничего, – отозвалась я.

– Мне пора домой, – пролепетал Харви, кутаясь в полотенце.

– Иди, иди, – напутствовала тетя Зельда. – А у меня руки чешутся повышвыривать за дверь всех, кто тут толпится, и вознести молитву какой-нибудь темной богине, чтобы они все сгинули в лесу. Хильда и Сабрина, к вам тоже относится!

Тетя Хильда послала тете Зельде воздушный поцелуй.

Харви опустил глаза:

– Да, я пошел.

Мы все дружно отступили на веранду, спасаясь от тети-Зельдиного гнева.

– Тетя Зельда пошутила, – сказала я. – Мы всегда рады вас видеть.

– Спасибо на добром слове, Брина, – проговорил Харви. Мне подумалось, что теперь он не скоро заглянет ко мне.

Тетя Хильда вернула Харви его рубашку, волшебным образом высушенную и отглаженную.

– Спасибо. – Харви робко чмокнул тетю Хильду в щеку.

– Не за что, дорогуша, – просияла тетя Хильда. – Прости Зельду. Мы же все знаем, какая она. Я могла бы книгу написать.

– Терпение леди Блэквуд стало тоньше, чем скелет, – заметил Квентин. – Мы, призраки, решили вернуться в академию и там дожидаться возвращения живых.

– Леди Блэквуд скоро нас вышвырнет, – горестно подтвердил Мелвин. – Пообедать бы еще хоть разок-другой.

При мысли остаться без тети-Хильдиных яств студенты погрустнели. Детям-призракам тоже было невесело.

Харви посмотрел на Лавинию. У него на лице отразилась буря сомнений. Мне вспомнились слова Озерной девы – она шпионила за ним глазами призрака.

И еще вспомнились слова Девы: «Всей неправды не бывает».

Харви прошел через веранду и опустился перед Лавинией.

– Прощай, сердечко мое сладенькое, – прошептал он.

Лавиния коснулась его щеки:

– Как хорошо было хоть немножко побыть в тепле.

С этими словами ее рука растаяла, голос превратился во вздох. Мертвая девочка исчезла, а Харви так и остался сидеть на корточках.

– Ей, наверное, очень нравилось у Спеллманов, – с грустью произнес он. – Жаль, что ей нельзя остаться.

Я шагнула вперед, но Роз стояла ближе. Харви с благодарностью принял ее протянутую руку. Они вместе спустились с крыльца.

– До свидания, красивый человек, – окликнула Элспет.

– Как всегда, никакого такта, – пробормотал Харви. И громче добавил: – Брина, до завтра.

Роз оглянулась и помахала. Мы с Тео стукнулись кулаками в честь успешного завершения нашего похода, и он помчался с крыльца за ними вдогонку, крича:

– Эй, хватит романтики. Я тебе, Харв, тебе!

Я стояла на веранде своего ведьмовского дома и смотрела друзьям вслед. Они направлялись к лесу. Издалека, далекое и нежное, доносилось пение Харви – он затянул новую песню.

– Милочка моя, заходи в дом, – позвала тетя Хильда.

Я устала, замерзла, но все-таки постаралась улыбнуться ей.

– Сейчас, минутку.

В дыхании ветра задержался зимний холод. Я вздрогнула и проследила глазами серебристую искорку, спускавшуюся с неба. Это была последняя из птиц Озерной девы, та, что с голубыми человеческими глазами. Я подставила руки, и птица опустилась прямо в ладонь.

«Считай меня подарком».

– Моему братцу. – Я поцеловала птичку, раскрыла пальцы, как клетку, и выпустила крылатое существо в ясное свежее небо.

На всякий случай. Убедиться, что все, кто мне дорог, живы и здоровы. Если Ник таков, каким я его считаю, он поймет.

Надеюсь только, что я ничего не сгубила, когда оглянулась на Ника.

В пути

Только свободные могут любить по-настоящему.

Брайан Кеннелли

Может, кто-нибудь и ожидает неминуемую смерть, находясь в серьезных размышлениях. Пруденс и Эмброуз потешались над всеми, кого знали.

На самом дне глубокой бездны, на ложе из теней и костяных обломков Пруденс потянулась к Эмброузу и пролепетала тоненьким голоском:

– Цветочек мой, ради твоей улыбки я сотру в порошок весь Гриндейл!

– Не делай так, Сабриночка, это будет… неправильно, – промямлил Эмброуз. – Будем держаться тише воды, ниже травы, пока я не встрепенусь и не начну отстреливать своих родных.

– О, Харви, – вздохнула Пруденс. – Как мне нравятся твои манеры! Ты настоящий охотник на ведьм. Рушить все вокруг – это одно из моих любимейших занятий!

– Не забывай, – вышел из роли Эмброуз, – я люблю Сабрину, так что не будь к ней слишком жестока. Изобрази кого-нибудь еще. А Сабриной побуду я.

– Ладно. Но только я не буду тем человеком. Лучше побуду Ником. «Эй, крошка, я тебе подарочек от твоего папаши».

Эмброуз запрокинул голову и расхохотался:

– Привет, Николас Скрэтч! Кажется, ты достоин доверия. Не желаешь ли отказаться от плотских радостей с десятками горячих магических штучек в обмен на молочные коктейли? А еще мы можем держаться за ручки.

– Охотно, – отозвалась Пруденс глубоким басом. – Чтение окончательно расплавило мне мозги.

– Потрясающе! Расскажи мне о книгах, но только не снимай рубашку! Потому что зачем же удваивать удовольствие, если можно ограничиться чем-то одним! – воскликнул Эмброуз. – Не хочешь ли поговорить на мою любимую тему? Его зовут Харви.

– Я не знаю, кто это, но готов отдать жизнь ради него! – заявила Пруденс. – Только попроси! Я впервые влюбился, и это разбудило во мне зверя!

Пруденс злорадно захохотала. Эмброузу подумалось, насколько отважно она скрывает боль, причиненную тем, что Ник предпочел другую.

– Давай перейдем на моих тетушек, – предложил он. – Ты будешь плохая, а я хорошая.

Пруденс поразмыслила.

– Я не справлюсь с ролью Хильды.

– Ты считаешь, плохая – это Хильда?

– Естественно! – вскричала Пруденс. – Изменница, которая подстроила крещение беспомощного младенца!

Наступило молчание.

– В этом вопросе у нас с тобой фундаментальные расхождения.

Пруденс пожала плечами:

– Ну ладно. Ты будешь Харви, а я Ник.

– Да, суперкомедия! – И вдруг Эмброуз прикусил губу. – Погоди. А тебе от этого легче? Когда ты говоришь о Нике? Учитывая твои чувства к нему.

– Мои чувства к Нику? О, да.

– Ты, наверное, много думаешь о нем.

– По-моему, в постели он был выше среднего, – призналась Пруденс.

– А это… трогает душу? – спросил Эмброуз.

– Вообще-то я ни о ком особенно не думаю, – сообщила Пруденс.

– И обо мне тоже? – неуверенно спросил Эмброуз.

Захрустели кости – Пруденс пошевелилась.

– С какой стати?

– Я так и думал, – ответил Эмброуз. – Но когда отец Блэквуд заточил меня в темницу, ты сказала… Сказала, что я прожил жизнь с честью.

– А еще сказала, что ты с ней и умрешь. И это вскорости случится. В глубокой яме со скелетами древних французов.

– Пруденс, ты веселая, блестящая и красивая, но всегда сосредотачиваешься на негативе, – покачал головой Эмброуз. – Мне и в голову не приходило, что ты задумываешься о моей прожитой жизни. И как много для тебя значит честь.

– Честь – она есть у тебя, – огрызнулась Пруденс. – А у меня нет.

Это дошло не сразу. В сером подвальном мраке Эмброуз попытался разглядеть выражение ее лица.

– Мы все наделали ошибок, когда позволили отцу Блэквуду вести нас по Тропе ночи так, как он это понимал.

– Эмброуз, ты посетил парочку сомнительных собраний и нагрубил Сабрине. А я по поручению отца помогала тебя пытать.

– Не бери в голову.

– Я посоветовала отцу казнить тебя, – выпалила Пруденс. – Сказала, что это поможет ему обрести власть над Сабриной. Потому что Сабрина любит тебя и пойдет за тебя в бой. Я использовала вашу любовь ради его дьявольских целей.

В пропыленном воздухе слышалось только ее прерывистое дыхание.

Потом Эмброуз сказал:

– Я догадывался, что так оно и было. Отец Блэквуд ничего не понимает в любви. А ты понимаешь.

Она подняла глаза к кружку более светлого мрака над головой.

– Я ужасный человек.

– Да, наверное, – признал Эмброуз. – Я тоже. Мы поклоняемся Сатане и губим других. А что такого?

– Ты бы не сделал того, что сделала я.

– Я пытался взорвать Ватикан, только чтобы отец гордился мною, – хмыкнул Эмброуз. – Хотя его уже давно не было в живых. А твой отец жив, но ты рассталась с ним и прокладываешь свой собственный путь. И неплохо получается.

– Когда отца нет в живых, – спросила Пруденс далеким голосом, – это уже не так сильно болит?

Эмброузу не хотелось разочаровывать Пруденс.

– Болит, но по-другому. Зато обретаешь свободу. Хоть и не сразу это понимаешь.

Она приумолкла. Это обнадежило. Обычно когда Пруденс с ним не соглашалась, то высказывалась без промедления.

– Знаешь, моя великолепная злая ведьма, мы все негодяи. Но мы больше не обязаны выполнять ничьи приказы. На нас не давит бремя отцовских ожиданий. Мы вольны подумать, кем еще можем стать.

И в этот миг вспыхнул свет.

Мягко, как заря, неожиданно, как любовь, в бездну влетела птица. Крылатое существо сияло чистым серебром. Пруденс отпрянула, а Эмброуз встал и протянул руки навстречу.

Диковинное серебристое существо село ему на ладонь. В лучах ее света Эмброуз разглядел череп с нацарапанной стрелкой.

– От сестренки, – сказал Эмброуз и поцеловал птичку.

– Интересно, что задумала Сабрина? – проговорила Пруденс.

– Наверняка что-то ужасное, – гордо просиял Эмброуз.

– Мы сидим тут в бездне, и к тебе спустился свет, – сказала Пруденс.

И тут Эмброуза озарило – хоть и поздновато, зато чудесно. Ему вспомнился разговор Пруденс с торговкой мечтами.

«Тот, кто идет Тропой ночи, излучает столько света».

– Так это не Ник Скрэтч?

– Конечно он! – огрызнулась Пруденс. – Я… я его люблю!

– Это я, – тихо молвил Эмброуз. – Мне и в голову не приходило.

В серебристом свете Эмброуз заметил, как по лицу Пруденс промелькнул ужас.

– Какая разница? – буркнула она.

– А если большая?

– Я вступила на путь возмездия. Хватит дразнить меня какими-то нелепыми эмоциями.

Пруденс заехала кулаком по черепу со стрелкой. От ее удара череп рассыпался облаком пыли. Со стоном царапнула по камню кость, и открылся узкий проход.

Наверное, если бы Пруденс толкнула череп осторожнее, этого бы не хватило. Но Пруденс была не в настроении рассуждать.

Наконец-то они вынырнули из царства мертвых на свежий воздух.

У Эмброуза голова пошла кругом. Снова свободны! Под пурпурным небом вечернего Парижа!

– Так что насчет Ника? – спросил он, шагая по Елисейским Полям.

– Да что ты прицепился со своим Ником? – раздраженно буркнула Пруденс. – Может, ты сам в него втюрился?

– Мимо цели, – сказал Эмброуз. – Но ты говорила о каком-то благородном самопожертвовании?

– Послушай, – в сердцах заявила Пруденс. – Никки был молодец, хоть и бросил меня и моих сестер. В постели он был на твердые восемь баллов из десяти, за внешность – семь из десяти…

– За внешность я бы поставил восемь, – перебил Эмброуз.

– У него волосы иногда растрепывались, – пояснила Пруденс. – И он был единственным мужчиной в академии, кого я взяла в партнеры на уроках фехтования. Я… я не рада, что он в аду.

Эмброуз понял:

– Он был твоим другом?

Пруденс смущенно потупилась:

– Но он не пожертвовал собой ради всего мира. Он пошел на это, чтобы искупить свой обман этой девчонки. Моя способность прощать тех, кто предает женщин, имеет свои пределы. Ник тебе в подметки не годится. И отец Блэквуд не годится. И Люк Чалмерс не годится.

– Люк Чалфант, – поправил Эмброуз.

Пруденс раздраженно отмахнулась:

– Как ни назови. Николас Скрэтч не идет с тобой ни в какое сравнение. И все остальные чародеи тоже. Мы терзали тебя в академии. Ты сбежал и увидел, что идут охотники на ведьм. Выгоды тебе не было никакой, а терять было что. И все-таки ты нас предупредил.

– А куда было деваться? – буркнул Эмброуз.

Он не мог допустить, чтобы ведьмы погибли, как его отец и Люк.

Пруденс изогнула губы. После целого дня в катакомбах помада слегка смазалась, но изгиб был на высоте.

– До сих пор я не встречала ни одного мужчины, для которого честь хоть что-нибудь да значила. Меня привлекла новизна. Потому я и разрешила тебе сопровождать меня в этом путешествии, терплю твои чудачества и верю во всякие глупости. Все это ерунда. А не ерунда – это моя сестра и братик, мое отмщение.

– Значит… – проговорил Эмброуз, – я тебе нравлюсь?

Заслышав яростный рык в горле Пруденс, Эмброуз осторожно попятился. К счастью, Пруденс обронила мечи в катакомбах.

– Я возвращаюсь в отель. Потом еду в Новый Орлеан перерезать отцу горло. Мне нужны ванна и месть – именно в таком порядке. И незачем снова поднимать этот малозначительный вопрос.

Впереди сияла золотом Триумфальная арка – грандиозный монумент победы. Городские огни щедро делились светом со звездами. Весь Париж был красивой декорацией для гордой осанки уходящей вдаль Пруденс.

Эмброуз поспешил за ней.

– Раз ты терпишь мои чудачества, значит, тебе со мной нравится. Тебе хорошо в моей компании.

– Эмброуз! – одернула его Пруденс. – Люди могут услышать!

Французский мальчишка окинул Эмброуза равнодушным взглядом. Эмброуз усмехнулся.

Когда Эмброуз шутил, она с трудом прятала улыбку. Слушала, когда он говорил о поэзии. Сбивчивым голосом спрашивала его мнения. Ни в коем случае не тянулась ему навстречу, только старалась.

Потому что мечтала о нем.

Интересно, какова Пруденс в смятении. Наверняка он это уже видел.

Они дошли до ярко раскрашенной двери отеля. Швейцар в униформе кинулся навстречу:

– Мадемуазель…

– Не ко времени. Недавно похоронили заживо и только что провели эмоциональный разговор, – шепнул ему Эмброуз и кинулся за Пруденс. Догнал ее у дверей, когда она уже коснулась ручки, украшенной крошечными звездами и арфами. – Пруденс, погоди!

Она резко обернулась:

– Я никогда не ждала жалости ни от кого из мужчин, кроме тебя. Попробуй понять, как мне это тяжело – знать, что ты не…

Он обхватил ладонями ее разъяренное лицо и сказал:

– Рядом с тобой мне снова хочется писать стихи.

Наступила тишина, такая глубокая, какой не было даже в царстве мертвых. Пруденс отвела от него темные глаза и прошептала:

– Что?

– В том, что касается любви, я тугодум, – признался Эмброуз. – Я отвернулся от тетушек и связался с плохой компанией. Меня заперли в доме, и я постепенно полюбил Сабрину. И всего несколько месяцев назад сам себе признался, что я ее люблю. А до этого нас всю жизнь учили, что мы, ведьмы и чародеи, не можем любить, мы не должны любить. И всю жизнь я неугомонно искал, чем бы еще занять себя вместо этого. Ничто так и не сгодилось.

Губы Пруденс дернулись.

– Ты что, признаешься мне в любви? Не надо. Если понадобится спасти Сабрину или одну из твоих тетушек, ты охотно возложишь меня на жертвенный алтарь.

– Может быть, – хмыкнул Эмброуз. – Я тебя не люблю. И ты меня не любишь. И если понадобится спасти одну из твоих сестер, ты охотно возложишь меня на жертвенный алтарь.

Пруденс улыбнулась, словно заметила кого-то из знакомых.

– Может быть.

– Если мы получше узнаем друг друга, – прошептал Эмброуз, – выбор станет трудным. Даже невозможным. Именно это я и сделал в Италии. Как говорят люди, я хочу получше узнать тебя. Я тебя не люблю. Пока еще.

Она дернулась, вырываясь из его рук, как недавно прилетавшая серебряная птичка.

– Итак. – Пруденс старательно копировала вопрос, который он задал ей перед Триумфальной аркой. – Я тебе нравлюсь? Я надевала свои лучшие платья. Приводила к твоим дверям самых соблазнительных подруг. Осыпала тебя богохульными комплиментами. Невозможно не заметить…

– Знаешь, а ведь я до сих пор и вправду не понимал…

– Потом я помогала отцу терзать тебя и твоих родных, посвятила себя возмездию, поклялась превратить свое сердце в камень – и теперь я тебе понравилась?

Эмброуз беспомощно пожал плечами:

– Говорят, я противоречив.

Пруденс открыла дверь в свой номер. За высоким полукруглым окном широко раскинулся город, ветерок шевелил занавеси над кроватью с балдахином. Эмброуз остался стоять. Он не хотел загонять ее в угол. Пусть, если хочет, снова захлопнет дверь у него перед носом.

Пруденс не захлопнула, и Эмброуз вошел за ней. Привлек ее к себе.

– Я тугодум, но рано или поздно доходит и до меня. Я не оценил тебя с первого взгляда, когда ты во всей красе пришла к моим дверям. Не разглядел тебя до самой глубины. А теперь вижу. Я искал по всему свету и так и не нашел того, кто более, чем ты, достоин любви.

Он всегда считал: если любовь придет, то это будет тот, кто сумеет приручить его буйное сердце. Но как же сладко и безумно обнаружить львицу, а не фазана.

Пруденс с трепетом вздохнула:

– У меня есть цель.

– И я ее поддерживаю, – сказал Эмброуз. – Ты мне нравишься. Нравится твой гордый, безжалостный поход отмщения. Я бы хотел в нем участвовать. Но решать тебе. Подумай об этом в ванне.

Он изобразил поклон и отступил к дверям. Выходя, услышал за спиной вздох Пруденс и обернулся на один прощальный взгляд. Дверь уже закрывалась, но еще не захлопнулась. И он успел увидеть, как на ветру танцуют занавеси, а Пруденс восторженно кружится посреди комнаты, прижав руки к груди. Она на миг сбросила защитные доспехи и разрешила себе миг счастья. Простого, молодого.

Эмброуз улыбнулся.

Поймал дверь за миг до того, как она закрылась.

– Прости, я вел себя точь-в-точь как Харви.

Пруденс замерла.

– Как ты смеешь произносить в моей комнате это имя?

– Ведьмы не привыкли любить, – сказал Эмброуз. – Вот я и пытался вести себя по-человечески. Хотя я лично нахожу человеческие манеры полной нелепостью. Скажи только слово – и я уйду. Но в Италии ты попросила меня остаться. А кровавую месть… дорогая, отложим до утра.

Пруденс покрутила занавеси над кроватью.

– Ну ладно, – с достоинством произнесла она.

И подняла на него глаза. Эмброуз улыбнулся ей. Ее жесткие губы чуть смягчились, и Эмброуз с нарастающим восторгом сообразил, что Пруденс тает.

– Можно я… прочитаю тебе стихотворение?

– Ох, ради грешного имени Лукреции Борджиа, – вздохнула Пруденс. – Читай, если уж надо.

– Надо. – Эмброуз шагнул под вуаль и зашептал ей на ухо: – «О львица, дорогая моему сердцу. Велика твоя красота. Львица, отведи меня в свою спальню».

Пруденс обняла его за шею и прошептала:

– Ну наконец-то.

Эмброуз подхватил ее и закружил. Занавеси танцевали вместе с ними, ветерок доносил веселую музыку Парижа, и ему даже показалось, что Пруденс смеется. Свет, лившийся в окно, окружил их ослепительным кольцом, в котором было место только для них.

Пруденс потянулась к нему за поцелуем. Эмброуз прошептал:

– А я бы хотел обнимашек.

– Пять минут, не больше, – сурово велела Пруденс.

Эмброуз рассмеялся, поцеловал ее и ощутил, как ее губы изгибаются в ответной улыбке. Закрыл глаза. Городские огни превратили в серебро даже эту тьму, и у нее на губах был вкус свободы.

Преисподняя

Где солнце, долго идя на закат…[17]

Данте

Даже когда снежный склон растаял, Ник остался на коленях. Обвел взглядом темную тесную комнату, в которой был на самом деле, ее бесчисленные покатые стены, распахнутую дверь клетки. Оттуда вышел Отец Всей Лжи. Улыбка Люцифера была волчьей.

Ник повесил голову.

– Да, мальчик, ты старался, – прошептал Темный повелитель. – Но теперь всему конец. Отойди-ка.

Мальчик. Так он называл Ника и на земле. Когда Люцифер позвал, Ник пришел, так как думал, что Сабрина и люди в опасности, но при этом ждал, что Сатана его похвалит. А вместо этого Ника просто вышвырнули.

Он взбунтовался против Сатаны не из-за уязвленной гордости. Ему хотелось стать бунтарем ради любви.

– Ах ты, хитрец, – продолжал Люцифер.

– Благодарю, – буркнул Ник.

– Это не комплимент.

Ник поднял глаза и увидел на лице повелителя мелькнувший гнев. Хотелось втянуть голову в плечи, но Ник через силу ухмыльнулся:

– А мне показалось – он самый.

Люцифер пропустил его слова мимо ушей и снова перешел к обвинениям.

– Твое подсознание выстроило много хитроумных сценариев того, как запереть меня и скрыться от возмездия. Ты доставил мне немало хлопот. Я вытаскивал твои жалкие воспоминания и еще более жалкие мечты, все искал, чем тебя можно сломать. В конце концов мне пришлось приподнять завесу между мирами. Ну зачем ты упрямишься? Все равно конец будет один.

– Знаю, – прошептал Ник.

Значит, это Люцифер приподнял завесу. Видение Сабрины, оглянувшейся во тьме, было реальностью. Ее дорогое лицо, искаженное тревогой, светлые волосы, разметанные водой, губы, прошептавшие слово.

Не просто слово. А имя.

Его имя.

В свете истории, которую ему подсунули, это не имело смысла. Он задумался над этим.

Каждый из этих людей, в том числе Сабрина, сражался с демонами в одиночку. Золотой грааль у Сабрины в руках. В отличие от того человека, Ник умел читать. Он понимал сюжетную линию этой истории.

– Мальчик! – грубо прервал его размышления Люцифер.

– Я видел людские фильмы, – задумчиво произнес Ник. – И думаю, что мне показали сильно отредактированные кадры.

Что они там затеяли? Какое приключение себе навоображали?

Все было понятно, только он сам себе не позволял в это поверить. Слушался испуганных ударов сердца, твердившего: «Этого не может быть, никто за тобой не придет, ты этого не заслужил. Это не про тебя».

«Ник», – прошептала Сабрина.

Они пришли за ним. Напрасная затея. Совершенно самоубийственная. В лучшем случае тетя Зельда раскроет их безумный замысел и остановит. Но… Что, если Сабрина и вправду его любит? Она его не забыла. И все они стараются его спасти. Сабрина, королева всего на свете. Прелестная Роз. Ясноглазый Тео. И этот идиот. Ник улыбнулся про себя.

– Да, – устало пробормотал Люцифер. – Тебя обвел вокруг пальца Великий обманщик. Какая неожиданность.

Ник спрятал улыбку и сердито посмотрел на Сатану.

В целом Ник не любил Люцифера. Хотя когда-то считал, что должен. Он не ожидал, что Люцифер будет так похож на отца Блэквуда, который накладывал на всех ограничения безо всякой нужды, просто чтобы показать власть. Какая глупость.

Когда Ник увидел Сына утренней зари на золотом троне, увидел бога, чьи дары избавили Ника от волков, то подумал: «Он из тех, кто сажает в клетки. И я ему помог».

– Ваши тело и разум стали вам тюрьмой, – тихо сказал Люциферу Ник. – А шкатулка сейчас – я. Я головоломка. Попробуйте пройти мимо меня.

– Я и прошел, – напомнил Люцифер. – Ты сдался. Сам открыл мне дверь. Я тебя перехитрил.

– Да неужели? – хмыкнул Ник. – Не забывайте, однажды мы уже перехитрили вас. Ваша дочь, ваши подданные, горстка людей. Некоторые из них даже не особенно умны.

В глазах Люцифера скопилась вся мировая тьма. Они видели всю черноту души Ника. И были так похожи на глаза его дочери.

– Забавно, – прошептал Люцифер. – Думаешь, ты кому-то нужен? Однажды я подбил Сабрину стащить упаковку жвачки. Это был первый шаг по Тропе ночи, путь к концу. Тебе было велено отвлечь ее от людей, дать попробовать вкус искушения. Ты – упаковка жвачки в мальчишеском облике. И протянешь не дольше.

Ник поморщился.

– Забавно. Вы говорите точь-в-точь как ее тетя Хильда.

Дьявол заметил, как ему больно, и расхохотался:

– Твоим чахлым злом не покорить дочь дьявола. За ее руку будут сражаться принцы демонов.

– Чудесная новость.

Люцифер выпучил глаза.

– Я устал от людей, – пояснил Ник. – Кто эти принцы демонов?

– С ними лично я незнаком, – рявкнул Люцифер. – Я – воплощение зла. Мой интерес к отдельным личностям весьма невелик.

Ник отмахнулся:

– А как эти принцы демонов смотрят на то, чтобы делиться девушкой с другими?

– Принц демонов вырвет твой непочтительный язык, потом сдерет кожу у тебя со спины и вытряхнет тщеславие из твоей души.

– Жизнь – штука непростая, – вздохнул Ник.

– Запомни раз и навсегда, – прошипел Люцифер. – Ты – пробный шар для истинного зла. И ты значишь ненамного больше, чем твой приятель человек.

– Неужели до меня у Сабрины был роман с каким-то человеком? – спросил Ник. – А я и не знал. Как его зовут?

Люцифер раздражался все сильнее и сильнее.

– Твой жалкий мятеж окончен. Обращайся ко мне с почтением, мальчик. Разве я тебе не бог? Будешь отрицать меня, когда я вот он, стою перед тобой?

«Негоже дерзить богу твоему, Темному повелителю, – сказал себе Ник. – Да пошел он!..»

– Я вас не отрицаю, – сказал Ник. – Я вас отвергаю. Загляните в словарь.

Тут раздался рев, но исходил он не от Люцифера, а со всех сторон. Тесная клетушка содрогалась от неистовой ярости Врага рода человеческого. Все ближе и ближе надвигался неумолимый грохот его копыт. При всем жаре адского пламени Ника пробил холодный пот.

– Забыл? – прошептал Враг прямо над ухом, так близко, что хлесткий изгиб дьявольской ухмылки пощекотал Нику лицо. – Ты сам меня призвал. Я в твоей крови и в твоих мыслях. Я видел каждую слабость, которой ты поддаешься, каждое снедающее тебя желание, каждый дюйм твоей обнаженной, корчащейся в муках души. Ты жалок, мальчик. Ты пропал. Ты всегда был пропащим.

Он закрыл глаза, не в силах выдерживать дьявольский взгляд, потому что сгорал от стыда.

– Знаю, – сказал Ник.

– Сопротивление – это сон.

Те последние обрывки людского мира были настоящие, а остальное – только его, Ника, сны. И вся любовь, вся доброта, все нежное и светлое, что есть в аду, скрывалось в самом Нике.

Он открыл глаза.

– Я знаю, что пропал, – проговорил Ник. – Но надеюсь, что меня найдут.

От сатанинского смеха по костям Ника пробежало холодное пламя.

– Поздно. Ты сдался телом и душой, продал собственную душу. Дьявол пришел забрать ее.

– Я отзываю свое согласие, – заявил Ник.

Голос Люцифера хлестал, как плеть:

– Это невозможно!

– Почему? Это тело – мое. – Ник всегда умел врать. И легко притворился, будто ему не страшно. – Ты сломал мои преграды, но еще не миновал меня. Все твердишь, что у меня нет выбора. Если так, ты бы уже давно захватил контроль над моим телом. Но не можешь без моего разрешения. И не получишь его.

Ник увидел, что с лица Сатаны испарились последние капли зловещего юмора, и понял, что поступает верно. Вот почему те, кто сажает в клетки, запрещают книги. Ведь книги учат мыслить свободно.

– Значит, будешь драться? – спросил Люцифер, его бывший бог.

– Обязательно. Можем побороться на руках. – Ник подмигнул. – Позволь внести ясность. Ты, конечно, воплощение зла, это очень мило и все такое, но во мне скрыто гораздо больше. Я – мужчина твоей дочери.

«А не вижу солнца, то знаю, что оно есть».

Даже если он выберется, между ним и Сабриной уже никогда ничего не будет по-прежнему. После всей лжи. Но он может сделать ее талисманом любви и света. Он так и не научился любить без клеток, но если это возможно, Сабрина найдет способ. Ник в нее верил.

– Долго еще мы будем продолжать эту пустую болтовню? – прорычал Люцифер.

«Если мы будем любить друг друга что есть сил, если как следует постараемся… то, наверное, все получится».

Когда тот человек сказал это, Сабрина улыбнулась, ярко, как солнышко. Какие глупые слова. Но… ладно. Попробуем.

Ник сказал:

– Я могу продержаться еще немного.

«Вставай. Если не встанешь, дело плохо».

Напрягая последние силы, Ник встал лицом к лицу со своим богом. Он оскалил зубы. Гордый, как дьявол. Из последних сил.

– Это тебе место в клетке. А не ей.

– Мальчик, ты и представить себе не можешь, как будет больно, – прошептал Люцифер, словно вспоминая свое падение. – Сдайся, и будешь спасен.

Дьявол приложил к Нику огненные руки.

Сквозь боль, стыд и тьму Ник прорычал:

– Я сказал – нет.

– Так, так, так, – прошептала Лилит. – Леди и демоны, кажется, к нам в руки попал боец!

Она окончательно ушла из снов чародея, потом взмахом руки указала на Ника Скрэтча, стоящего на коленях, закованного в цепи. Демоны, большие любители хаоса и неожиданностей, зааплодировали.

Все, кроме принца Калибана и лорда Вельзевула.

На королевском посту Лилит часто приходилось иметь дело с адской знатью. Она не понимала, почему два самых настырных представителя инфернального дворянства без конца ошиваются в ее личной темнице.

– Что вы тут делаете, недоразумения?

– Мы были на приеме у вас, моя… королева, – отозвался Вельзевул, Повелитель мух и всяческой падали, произнося ее титул с немалой долей сарказма. – Ваш приспешник заявил, что сей сосуд терпит муки последней борьбы. Вы сунули терзаемую душу Калибану и бросились бежать. Калибан из любопытства последовал за вами. А я последовал за Калибаном, чтобы он ни во что не вляпался.

– Где душа? – нахмурилась Лилит.

Калибан прислонился к стене темницы.

– Я ее съел, – протянул он. – А что, нельзя было?

– Калибан, – вздохнул Вельзевул. – Прекрати тянуть в рот всякую гадость. Сколько можно повторять! Мне стыдно за вас, юноша!

Владыки ада были готовы создать себе принца хоть из глины. Мужчины, даже бессмертное дворянство преисподней, живут в плену заблуждения о том, что им нужен наследник. Калибан, конечно, кого угодно сведет с ума; а чего же еще ждать от мальчишки, которого воспитывает весь инфернальный комитет?

– Ты вообще принц чего? – поинтересовалась Ли-лит.

– Ада? – отважился Калибан.

– Конкретнее. Например, Пруфлас – принц гнева, а у людей есть принц Датский.

– У людей есть принц, который отсчитывает даты?

– Мой принц! – рявкнул Вельзевул. – Поскольку Темный повелитель, очевидно, не намерен давать волю ярости и испепелить гнусную притворщицу на месте, давайте обсудим наши текущие проблемы гражданского неповиновения.

– А я бы лучше обсудил принцессу Морнингстар, – пробормотал Калибан.

– Искренне надеюсь, что рано или поздно ты познакомишься с Сабриной, – проговорила Лилит. – Она разрушает все на своем пути. Это мне в ней и нравится. С удовольствием посмотрю, как она стирает тебя в порошок.

– Кстати, о принцессе Морнингстар, – сказал Вельзевул. – Ты, Калибан, вовремя напомнил нам, что вопрос престолонаследия еще открыт. Если уж мы должны видеть на высочайшем троне женщину, то я предпочел бы более молодую и сговорчивую. Хотя, признаюсь, лицо, которое вы сейчас носите, моя… королева, весьма привлекательно. Я бы хотел увидеть на нем улыбку.

Лилит стащила с себя лицо и растоптала его каблуками. Потом сунула окровавленные обрывки с торчащими мускулами и скелетной ухмылкой в руки Вельзевулу.

– Такая улыбка больше нравится?

Вельзевул нахмурился. Даже демоны, чьи лица обычно засижены мухами, предпочитают хорошеньких женщин.

Лилит щелкнула пальцами и вернула себе лицо Мэри Уордвелл. Это лицо любил покойный Адам. На него снизу вверх смотрела ее кошмарная протеже – Сабрина. Лицо вполне годное.

– Оно немного… худовато, – заметил Вельзевул, существо из зари времен.

Лилит сняла с головы корону и прихлопнула ею повелителя демонов. Корона была сделана из костлявых пальцев, обрамленных золотом, и она их недавно заточила. Вельзевул опрокинулся набок, лицо от волос до челюсти разорвалось в клочья.

– Лично мне это лицо нравится, – заметил Калибан, глядя, как Вельзевул копошится у его ног.

– А тебя, Калибан, никто не спрашивает!

– В нем есть характер. Вы стали почти похожи на королеву, – гадко улыбнулся Калибан, словно повернул в ране ржавый клинок.

Лилит ринулась на него, но ее отвлекли.

Ник Скрэтч распахнул темные глаза и в ужасе уставился – Лилит не видела куда. Камеру наполнили его жалобные душераздирающие крики. К счастью, ни у кого из присутствующих не было сердца.

Калибан, проявив слабый интерес, ткнул Ника в голое плечо.

– А что не так с этим живым?

– Любовь, – коротко ответила Лилит.

– Фи. – Калибан отстранился.

– Это часто бывает очень неприятно. Равно как и твое присутствие в моем дворце. Брысь.

Он пожал плечами:

– Если увидите принцессу Морнингстар, передайте привет от меня.

– А лорд Вельзевул? – сурово напомнила ему Ли-лит.

– Ах да. – Калибан поплелся обратно, подобрал Вельзевула, подпер могучую тушу своим тощим плечом. Вельзевул застонал, из ран на лице полезли черви.

– Ничего страшного, – заверил Калибан – он был явно в добродушном настроении. – Так даже лучше!

Вельзевул что-то булькнул, и парочка побрела прочь.

– Если они еще раз нарисуются у меня на пороге, – велела Лилит слуге, – спусти адских псов. А теперь подготовь мою колесницу к войне.

Под отчаянные крики, оглашавшие темницу, Лилит рассеянно накрутила на палец кудри Ника и запрокинула ему голову, обнажив беззащитное горло. Ник стал у нее любимцем. Он был весьма привлекателен и доказал свою полезность в качестве сосуда для Люцифера. Забавно было смотреть, как девчонка ставит мужчину на колени. Но беда в том, что мужчины обычно встают. Лучше уж заранее перебить им ноги.

– Эй, слуга! – окликнула Лилит.

– У нас есть имена, – буркнул демонический приспешник.

– Какое мне дело! – Лицо Мэри Уордвелл прекрасно передавало величественное безразличие.

– Да, госпожа. То есть моя королева.

– Проводи нашу любимую зверушку в тронный зал. Похоже, Люциферу придется еще посидеть взаперти. Пусть будет под рукой.

Лилит задумчиво постучала пальцами по губам.

– Но сначала вырвите ему язык, – добавила она.

В таком шуме и гаме трудно вести серьезные дела. И она не любила никого из тех, кого призывал Ник Скрэтч.

Уладив эти мелочи, она величественно вышла из темницы и села в колесницу. Всех почему-то волновали какие-то мятежи в каких-то трущобах где-то у черта на куличках. Лилит не понимала почему. Сегодня ей думалось особенно хорошо. Вот что значит надеть нужное лицо! Все, что тут надо сделать, – стереть к чертовой матери эти трущобы. Мужчины не в состоянии выполнить элементарную уборку.

– Вы тут слишком привыкли к королям, – сообщила Лилит возничему и дернула за поводья адских коней. – Полюбуйтесь, как правит королева.

Люцифер был прав хотя бы в одном. Аду нужна королева.

Гриндейл

Любовь такое бесценное сокровище, что на нее весь мир купить можешь, и не только свои, но и чужие грехи еще выкупишь. Ступай и не бойся.

Ф. М. Достоевский

Я стояла у врат ада и требовала впустить. Еще раз попыталась отпереть их сама. Пробовала одну комбинацию за другой. Не получилось, и я треснула во врата кулаком. На стук не отозвался никто из падших ангелов и демонов.

Раз уж я принцесса Морнингстар, кто-нибудь да должен откликнуться.

Дева пообещала, что путь будет открыт. Я всю ночь не спала, во мне горела решимость. Болели все кости, зато впереди пылала цель.

В конце концов я отошла от врат и встретила Харви – он вышел из другого ствола шахты. Снял свою шахтерскую каску, мазнул щеку черной пылью. Я потянулась было вытереть, но уронила руку.

– Привет. Я попросился у отца в утреннюю смену. Так и думал, что ты здесь.

– Не надо было.

– Надо, Брина.

Харви взял меня за рукав и повел обратно к свету.

Когда мы вышли из шахты, я, как в старые добрые времена, взяла Харви за руку. От птиц остались только те, что сидели на деревьях и пением возвещали приход весны. Мир казался ясным и простым.

Но только казался. Под деревьями всегда будут таиться ведьмы и тени. И я – частичка этой тьмы. Моя любовь – из мира ведьм.

– Ты, наверное, устал от работы, – сказала я Харви. – Можешь не провожать меня до самого дома.

– Хочу увидеть, что ты дошла в целости и сохранности, – пояснил он.

Я улыбнулась, сплела с ним пальцы.

– Я размышляла о преисподней.

Харви поморщился. Я знала, что моим друзьям очень не хочется спускаться в ад. Они люди, и нельзя просить у них слишком многого. Но также понимала: если я попрошу, они откликнутся. И с ними рядом я стану сильнее. У меня хватит сил выполнить задуманное.

– Операция «Эвридика» – плохое название, – призналась я. – В том, чтобы оглянуться на любимого, нет ничего плохого. Давай лучше назовем нашу операцию «Ко всем чертям». Потому что мы идем в ад.

Помолчав, Харви кивнул.

– Говорят, дорога в ад вымощена благими намерениями, – продолжала я. – Поэтому я вспоминаю все свои благие намерения. И с каждым шагом пытаюсь придумать новое. Хочешь тоже попробовать?

Он ответил своей обычной робкой улыбкой:

– Конечно, Брина.

Когда я пыталась воскресить брата Харви из мертвых, то сказала, что Харви сделал бы то же самое для меня. Мой братец решил, что я выжила из ума, но я оказалась права. Чтобы спасти того, кого я люблю, Харви готов пойти во тьму, навстречу неведомым опасностям.

Я наделала много ошибок, но была права в одном: я верила в людей. И в ведьм, и в охотников, и в смертных, и в бессмертных – во всех одинаково.

Я размашисто шагнула, придумывая благое намерение. Первое было очевидно – стоило только вспомнить Ника на коленях, устремившего на меня ищущий взгляд, в котором смешались любовь и страх – настоящие. Ник, о ком была моя первая мысль с утра и последняя на ночь. И как бы низко мне ни пришлось пасть – я вытащу его.

«Я буду любить Ника всем сердцем. Сделаю все, что надо, обрету всю нужную силу. И верну его».

Еще один шаг.

«Я буду всегда и во всем поддерживать Роз и Харви. Буду радоваться счастью моих друзей».

Еще один шаг.

«Я всегда буду Сабриной Спеллман. Если потребуется, стану кем угодно. И путь откроется. А после этого я должна оставаться самой собой – рьяной, неправильной, но собой».

Харви что-то напевал себе под нос. Я стала декламировать считалку из детства, знакомую с тех самых пор, когда мы играли вчетвером и в лесу звенел наш веселый смех. Мы навсегда останемся друзьями.

Мы шли вприпрыжку и пели.

«Мой братец вернется. Ник будет спасен. Родные и друзья навсегда останутся со мной. И все осколки моего сердца соединятся».

Помимо ведьм и теней, у меня всегда было это. С самого детства. Маленький мальчик рука об руку с девочкой идет по тропинке через лес.

И всегда будет так. Моя рука в его руке, его в моей. Когда шепчет ветер и вздымаются воды. Когда грозят дьяволы и приходят ангелы.

Весенние листья, распускаясь, превращались в свежие зеленые звезды. И сквозь листву виднелись остроконечные крыши дома, где живут ведьмы.

Я спущусь в преисподнюю. Но сначала загляну домой.