Пляж бесплатное чтение

Космический корабль Федерации «Эй-Эс-Эн/29»[1] упал с небес и разбился. Спустя какое-то время из треснувшего пополам корпуса, словно мозги из черепа, выползли два человека. Сделали несколько шагов, а затем остановились, держа шлемы в руках и оглядывая то место, где закончился их полет.

Это был пляж, но без океана. Он сам был, как океан — застывшее море песка, черно-белый негатив поверхности навеки замерзшего моря в гребнях и впадинах, гребнях и впадинах… Дюны…

Пологие, крутые, высокие, низкие, гладкие, ребристые. Дюны с гребнем острым, точно лезвие ножа, и гребнем размытым, почти плоским, извилистые, наползающие одна на другую — дюна на дюне, вдоль и поперек. Дюны. Но никакого океана. Прогалины, или впадины, между этими дюнами были сплошь испещрены извилистыми мелкими следочками каких-то грызунов. Если смотреть на эти кривые прерывистые линии достаточно долго, начинало казаться, что читаешь некие таинственные письмена — черные слова на белом фоне дюн.

— Проклятие… — выругался Шапиро.

— Ты погляди, — сказал Рэнд. Шапиро хотел было сплюнуть, затем передумал. Вид этого песка заставил его передумать. Незачем тратить влагу, тут ею, похоже, не пахнет. Завязший в песке «Эй-Эс-Эн/29» уже не походил на умирающую птицу, он напоминал лопнувшую тыкву, чрево которой зияло чернотой. Произошло возгорание, находившиеся с правого борта грузовые отсеки с горючим взорвались и выгорели дотла.

— Да, не повезло Граймсу… — сказал Шапиро.

— Ага. — Глаза Рэнда все еще обшаривали бескрайнее море песка, тянувшееся до самого горизонта.

Граймсу действительно не повезло. Граймс был мертв, Граймс являл собой сейчас не что иное, как большие и маленькие куски мяса, разбросанные по всему багажному отсеку. Шапиро заглянул туда и подумал: Словно сам Господь Бог захотел съесть Граймса, пожевал, попробовал, решил, что не очень вкусно, и выплюнул. Шапиро почувствовал, что и его собственный желудок выворачивает наизнанку. От одной этой мысли, а также при виде зубов Граймса, разлетевшихся по полу багажного отсека.

Теперь Шапиро ждал, что Рэнд скажет что-нибудь умное и подобающее случаю, но тот молчал. Глаза Рэнда продолжали обшаривать дюны, изгибы темных впадин между ними.

— Эй! — окликнул его Шапиро. — Что будем делать, а? Граймс погиб, теперь ты командир. Что делать?..

— Делать? — Глаза Рэнда продолжали впиваться в мертвое пространство, изрезанное дюнами. Сухой напористый ветер шевелил прорезиненные воротники специальных защитных костюмов. — Если у тебя нет волейбольного мяча, тогда не знаю.

— О чем это ты?

— А что еще делать на пляже, как не играть в волейбол? — ответил Рэнд. — Играть в волейбол, именно…

Шапиро неоднократно испытывал чувство страха во время полета, был близок к панике, когда на корабле начался пожар, но теперь, глядя на Рэнда, почувствовал, что его объял пронзительный невыразимый ужас.

— Большой… — мечтательно произнес Рэнд, и на секунду Шапиро показалось, что товарищ имеет в виду обуявший его, Шапиро, ужас. — Просто чертовски огромный пляж. Похоже, конца ему нет. Можно пройти сотню миль с серфинговой доской под мышкой и так никуда и не прийти. И все, что увидишь, это шесть-семь собственных следов за спиной. А стоит постоять минут пять, так и их не увидишь, все песком засыплет.

— А ты успел захватить топографический план местности перед тем… как мы упали? — Рэнд просто в шоке, решил Шапиро. В шоке, но не сумасшедший. И если понадобится, он сумеет привести его в чувство. А если Рэнд и дальше будет нести всякую чушь, он, Шапиро, вкатит ему укол, вот и все. — Ты видел на нем…

Рэнд покосился на него и тут же отвернулся.

— Что?

Зеленый пояс. Вот что собирался сказать Шапиро, но почему-то не смог. Ветер отдавал звоном во рту.

— Что? — повторил Рэнд.

— План! План! — заорал Шапиро. — Ты когда-нибудь слыхал о такой штуке, придурок? Что это за место? Где океан? Где кончается этот гребаный пляж? Где озера? Где ближайшие зеленые насаждения? В каком направлении? Где кончаются эти пески?

— Кончаются?.. О, хочу тебя поздравить. Они нигде не кончаются. И никаких зеленых насаждений, никаких ледяных шапок, никаких океанов! Ничего этого нет. Это один бесконечный пляж без всякого океана. Только дюны, дюны и дюны, и они нигде и никогда не кончаются!

— Но где нам найти воду?

— Нигде.

— А корабль? Его нельзя как-нибудь починить?

— Ни хрена, Шерлок.

Шапиро умолк. Да и какой, собственно, у него был выбор? Или замолчать, или продолжить истерику. А у него возникло предчувствие, что, если он продолжит истерику, Рэнд продолжит разглядывать дюны — до тех пор, пока он, Шапиро, не выдохнется окончательно.

Как называют пляж, который никогда нигде не кончается? Пустыней, как же еще! Самой большой во вселенной долбанной пустыней, разве не так?

И он представил себе, что бы ответил на это Рэнд: Ни хрена, Шерлок.

Шапиро еще немного постоял возле Рэнда, надеясь, что парень наконец очнется, предпримет хоть что-нибудь. Но в конце концов терпение его иссякло. Он отошел в сторону и начал спускаться с гребня дюны, на который они поднялись обозреть окрестности. Он шел и чувствовал, как в ботинки просачивается песок. Хочу засосать тебя, Билли, прозвучал в его ушах голос песка. Сухой, скрипучий, напоминавший голос женщины, старой, но все еще сильной. Хочу засосать тебя прямо здесь, а потом… крепко-крепко… обнять тебя.

Тут вдруг он вспомнил, как еще мальчиком, играя на пляже, позволял другим ребятишкам закапывать себя в песок по самое горло. Как же они тогда веселились!.. А теперь это его просто пугает… Но он тут же отключил этот внутренний голос, нашептывающий воспоминания, — Господи, до них ли сейчас! — и продолжал шагать, резкими рывками выдергивая ступни из песка, подсознательно пытаясь испортить безукоризненно ровную и гладкую его поверхность.

— Куда это ты? — Впервые за все это время в голосе Рэнда прорезалась какая-то заинтересованность и тревога.

— Радиомаяк, — ответил Шапиро. — Хочу попробовать починить радиомаяк. Мы же были на радарах, верно? И если удастся его починить, нас обязательно засекут. Это лишь вопрос времени. Знаю, положение серьезное, но, возможно, они успеют добраться сюда до того, как…

— Да разбился он ко всем чертям, этот твой радиомаяк! — сказал Рэнд. — Разбился, когда мы грохнулись.

— Может, его можно починить, — бросил Шапиро через плечо.

И, нырнув в люк, почувствовал себя лучше, даже несмотря на запахи — вонь обгорелой проводки, горьковатый запах вытекшего фреона. Вернее, он старался внушить себе, что ему стало лучше, — подняла настроение мысль о спасительном радиомаяке. Пусть даже он и сломан. Раз Рэнд сказал, значит, скорее всего сломан. Но он просто был не в силах видеть эти дюны, этот огромный, бесконечный, сплошной пляж. Вот почему ему сразу стало лучше.

В висках стучало, щеки обдавало сухим жаром. Когда он снова, пыхтя и задыхаясь, поднялся на гребень первой дюны, Рэнд все еще стоял там. Стоял и смотрел, смотрел… Прошел уже, наверное, целый час. Солнце висело прямо над головой. Лицо у Рэнда блестело от пота, отдельные капельки угнездились в бровях. Другие капли, покрупнее, сползали по щекам, точно слезы. И по шее тоже сползали, затекая за воротник защитного костюма. Словно бесцветное смазочное масло, которым накачивают робота.

Придурок он, вот кто, подумал Шапиро и вздрогнул. Вот на кого он похож! Не робот, а самый настоящий тупица, придурок, наркоман, которому только что вкололи в шею огромный шприц, полный дури. И потом, Рэнд ему наврал.

— Рэнд?

Молчание.

— А радиомаяк-то вовсе и не сломан…

В глазах Рэнда блеснул какой-то странный огонек. Затем они снова стали пустыми и неподвижными и уставились на холмы и горы песка. Застывшие горы, подумал Шапиро, а потом вспомнил, что пески двигаются. Ветер дул не ослабевая. Медленно-медленно, на протяжении столетий… они ползут. Да, кажется, именно так называли они дюны на пляже. Ползучие… Он запомнил это слово с самого детства. Или со школы?.. Или откуда-то еще?.. Впрочем, разве это, черт побери, так уж важно?..

И он заметил, как с одного из гребней осыпался тоненький ручеек песка. Словно он слышал…

(слышал, что подумал он, Шапиро)

Шея у него вспотела. Да, видно, он тоже маленько тронулся. Да и кто бы не тронулся, если уж на то пошло? Ведь они попали в очень скверное место… очень скверное. И положение у них — хуже некуда. А Рэнд, похоже, этого не осознает. Или же ему просто плевать.

— Туда попал песок, и подающее сигналы звуковое устройство треснуло, но у Граймса полным-полно запасных частей, и мне удалось… Да слышит он меня или нет?!

— Не знаю, как мог попасть туда песок. Ведь маяк находился там, где ему и положено быть, в герметичном отсеке, однако…

— О, песок умеет распространяться… Попадает в такие места, что просто диву даешься. Или ты забыл, как мальчишкой бегал на пляж, а, Билли? Возвращался домой, и мать начинала ругаться. Потому что песок был везде. На диване, на кухне, на столе, даже под кроватью… Этот пляжный песок, он… тут Рэнд взмахнул рукой, и лицо его осветила мечтательная, несколько неуверенная улыбка, — он вездесущий, вот что.

— И однако же маяк он не повредил, — продолжил Шапиро. — Резервная энергосистема тоже работает, и я подключил к ней маяк. Потом надел наушники, всего на минуту, и установил дальность сигнала в пятьдесят парсеков. И послышались такие звуки, словно кто-то что-то пилит. Значит, работает. И наши дела не так уж плохи, как могло показаться.

— Все равно никто не появится. Даже «Парни с пляжа». Да «Парни с пляжа» вымерли лет эдак восемь тысяч назад. Так что добро пожаловать в Серфинг-Сити, Билл! Серфинг-Сити sans[2] серфинга.

Шапиро уставился на дюны. Интересно, как долго находится здесь весь этот песок? Триллион лет? Квинтильон?.. Была ли тут хоть когда-нибудь жизнь? Существовал ли разум? Реки? Зеленые насаждения? Океаны, наличие которых превратило бы эти пески в настоящий пляж, а не пустыню?..

Стоя рядом с Рэндом, Шапиро размышлял об этом. Ровный и сильный ветер трепал волосы. А потом вдруг он почему-то подумал, что все эти вещи были, были, и отчетливо представил, как и почему все кончилось именно так.

Медленное отступление городов по мере того, как их водные запасы иссякали, а реки и озера вокруг сначала загрязнялись, потом затягивались и, наконец, были совсем удушены песком.

Он живо представил себе коричневые озерца грязи, засыпаемые наносными песками, — сначала гладкие и блестящие, словно тюленьи шкуры, но становившиеся все более тусклыми и серыми по мере того, как они отдалялись от устьев рек и увеличивались, расползались, пока не сливались друг с другом. Он видел, как эта лоснящаяся, точно тюленья шкура, гладь зарастала камышами, превращаясь в болото, затем в нечто серое, глиноподобное, и наконец затягивалась белым песком.

Он видел, как горные вершины становились все ниже и короче, словно постепенно стачиваемые карандаши, снег, покрывавший их, таял, поскольку наступающий песок нес с собой жаркое дыхание пустыни; он ясно представил, как торчали из-под песка последние несколько утесов, словно пальцы заживо похороненного человека; он видел, как и они постепенно затягиваются песком и исчезают под этими проклятыми дюнами. Как это Рэнд сказал про них? Вездесущие, да.

И если это всего лишь сон, Билли, мой мальчик, то должен тебе сказать чертовски страшный сон.

Но, увы, это не было сном. И ничего страшного в этом пейзаже в общем-то не было. Напротив, вполне мирный пейзаж. Тихий и спокойный, как если бы он, Шапиро, решил вздремнуть в воскресенье днем. Да и есть ли на свете более умиротворяющая картина, чем залитый солнечными лучами песчаный пляж?..

Он решил отогнать от себя все эти мысли. Взглянул на корабль — сразу помогло.

— Так что никакая кавалерия на помощь не примчится, — заметил Рэнд. — Песок поглотит нас, и вскоре мы сами станем песком. И в Серфинг-Сити нет никакого серфинга. Как тебе эта волна, а, Билли? Можешь ее оседлать?

И Шапиро вдруг со страхом понял, что да, сможет. Разве увидишь иначе все дюны, не взлетев на гребень самой высокой волны?..

— Придурок долбанный, задница ослиная… — проворчал он в ответ. И зашагал к кораблю. И спрятался в нем от дюн.

Солнце клонилось к закату. Близилось то время, когда на пляже — настоящем, пляже — пора отложить волейбольный мяч, надеть легкий свитер и пойти выпить вина или пива. Нет, время обжиматься с девушками еще не пришло, но скоро наступит. Так что пора подумать и об этом.

Вино и пиво — эти продукты не входили в НЗ «Эй-Эс-Эн/29».

Всю оставшуюся часть дня Шапиро провел, собирая имевшуюся на корабле воду. Использовал он при этом портативный пылесос, чтобы высосать ее остатки из разорванных вен системы охлаждения, из лужиц на полу. Он не обошел вниманием даже маленький цилиндр среди шлангов и проводов системы для очистки воздуха. И наконец зашел в каюту Граймса. В круглой емкости, специально предназначенной для условий невесомости, Граймс держал золотых рыбок. Аквариум был сделан из противоударного прозрачного полимерного пластика и нормально перенес катастрофу. Чего нельзя было сказать о рыбках — они, как и их владелец, оказались не противоударными. Превратились в оранжево-серую кашицу, плавающую на поверхности воды в пластиковом шаре. Сам же шар закатился под койку Граймса. Шапиро обнаружил его там вместе с парой страшно грязного нижнего белья и дюжиной голографических кубиков с порнографическими картинками.

Секунду-другую он держал прозрачный шар в руке.

— Бедный Йорик! Я хорошо знал его!.. — произнес он неожиданно для самого себя и расхохотался визгливым лающим смехом. Затем достал сетку с ручкой, которую Граймс держал в шкафчике, и выудил то, что осталось от рыбок. Он никак не мог решить, что же теперь делать. Затем отнес останки к постели Граймса и приподнял подушку.

Под подушкой был песок.

Он сунул туда останки рыбок, накрыл подушкой, затем осторожно перелил воду в канистру, куда сливал и другие остатки воды. Воду следовало очистить. И даже если система очистки не работает, с горечью подумал он, то через пару дней он не побрезгует пить и эту, неочищенную аквариумную воду, несмотря на то что в ней плавают чешуйки и кал золотых рыбок.

Очистив воду, он разделил ее на две равные части, вышел из корабля и понес долю Рэнда к дюнам. Рэнд стоял все в той же позе и на том же самом месте.

— Вот, Рэнд, принес тебе твою долю воды. — Он расстегнул молнию на защитном костюме Рэнда и сунул ему во внутренний карман плоскую пластиковую флягу. И уже собрался было задернуть молнию, но тут Рэнд вдруг оттолкнул его руку и выдернул из кармана фляжку. На пластиковом ее боку была выведена надпись: НЗ КОСМ. КОРАБЛЯ КЛАССА «ЭЙ-ЭС-ЭН» ФЛЯГА № 23196755 СОХРАНЯЕТ СТЕРИЛЬНОСТЬ ДО СНЯТИЯ ПЛОМБЫ. Пломба, разумеется, была сорвана, ведь Шапиро надо было наполнить флягу.

— Я очистил…

Рэнд разжал пальцы. Фляга с легким стуком упала на песок.

— Не хочу.

— Не хочешь?.. Господи, Рэнд, да что же-то с тобой творится, а? Когда наконец ты прекратишь?

Рэнд не ответил.

Шапиро наклонился и поднял флягу № 23196755. Стряхнул с боков прилипшие песчинки.

— Что это с тобой творится? — повторил Шапиро. — Это шок, да? Ты уверен?.. Потому как если это шок, я… могу дать тебе таблетку или сделать укол… Знаешь, если честно, ты меня уже достал! Это надо же, стоять все время вот так и пялиться в никуда! На сорок миль вперед и в ничего! Это песок?… Всего лишь песок? Неужто не ясно?

— Это пляж… — мечтательно произнес Рэнд. — Хочешь, построим из песка замок?

— О'кей, все ясно, — кивнул Шапиро. — Иду за шприцем и ампулой «желтого Джека». Если решил вести себя как полный дебил, то и я буду обращаться с тобой соответственно.

— Только попробуй сделать мне укол. Тебе придется подкрадываться сзади и очень тихо, — миролюбиво заметил Рэнд. — Иначе я тебе руку сломаю.

Что ж, похоже, он вполне способен на это. Астронавт Шапиро весил сто сорок фунтов и был на две головы ниже Рэнда. Схватка врукопашную — не по его части. Он глухо чертыхнулся и повернул назад, к кораблю, все еще держа в руке флягу Рэнда.

— Мне кажется, он живой, — сказал Рэнд. — Вернее, даже не кажется. Я уверен.

Шапиро обернулся, взглянул на него, потом — на дюны. Заходящее солнце бросало золотистые отблески на извилистую поверхность песчаных гребней, отблески, которые постепенно тускнели и переходили в темный, цвета черного дерева, оттенок в ложбинах и впадинах. А рядом, на следующей дюне, наоборот черное дерево превращалось в золото. Черное в золото, золото в черное и черное в золото… Шапиро заморгал и протер глаза.

— Я несколько раз чувствовал, как вот эта дюна шевелилась у меня под ногами, — сказал ему Рэнд. — Очень тихо, еле заметно, словно наступающий прилив. И знаешь, даже воздух стал пахнуть совсем по-другому. Пахнуть солью…

— Да ты совсем спятил, — сказал Шапиро.

Слова Рэнда страшно напугали его, казалось, мозги остекленели от ужаса.

Рэнд не ответил. Глаза его продолжали всматриваться в дюны, которые превращались из золота в черное, из черного — в золото… Шапиро зашагал к кораблю.

Рэнд пробыл на дюне всю ночь и весь следующий день.

Шапиро выглянул и увидел его. Рэнд снял свой защитный костюм и бросил под ноги. Песок уже почти целиком засыпал его. Из него одиноко и молитвенно вздымался к небу один лишь рукав, все остальное было погребено под песком. Песок походил на пару губ, с невиданной жадностью всасывающих в беззубую пасть добычу. Шапиро охватило безудержное и безумное желание кинуться на помощь и спасти костюм Рэнда. Но он не стал этого делать. Он сидел у себя в каюте и ждал прибытия спасателей. Запах фреона почти исчез. Его сменил другой, куда менее приятный — запах разложения останков Граймса.

Ни на второй день, ни ночью, ни на третий корабль спасателей не прилетел.

Каким-то непонятным образом в каюте Шапиро появился песок — и это несмотря на то, что все люки были задраены и система запоров держала надежно. Он отсасывал его портативным пылесосом — тем самым, которым в первый день собирал разлитую по полу воду.

Все время страшно хотелось пить. Его фляга уже почти совсем опустела.

Ему тоже начало казаться, что он чувствует в воздухе привкус соли. А во сне… во сне он отчетливо слышал, как кричали чайки. И еще он слышал песок.

Ровный и неукротимый ветер придвигал первую дюну все ближе к кораблю. В его каюте все еще было в относительном порядке — благодаря пылесосу, — но во всех остальных помещениях и отсеках корабля уже властвовал песок. Мини-дюны проникали через отверстия и сорванные люки и полностью завладели «Эй-Эс-Эн/29». Они просачивались сквозь крошечные щелочки, мембраны и вентиляторы, во взорванные камеры и отсеки.

Лицо у Шапиро осунулось, на щеках пробивалась колючая щетина.

К вечеру третьего дня он поднялся на дюну проведать Рэнда. Хотел было прихватить с собой шприц, затем отказался от этой мысли. Теперь он точно знал: это не шок. Рэнд сошел с ума. И самое лучшее для него — это побыстрее умереть. Похоже, это скоро должно случиться.

Если Шапиро просто осунулся, то Рэнд выглядел истощенным сверх всякой меры. Сплошные кожа да кости. Ноги, прежде крепкие и плотные, с прекрасно развитыми стальными мускулами, стали тощими и дряблыми. Кожа свисала с них гармошкой, точно спущенный носок. Из одежды на нем остались лишь трусы из ярко-красного нейлона, выглядевшие совершенно нелепо на иссохшем под солнцем морщинистом теле. На впалых щеках и подбородке отрастала светлая щетина. Щетина цвета пляжного песка. Волосы, прежде тускло-каштановые, выгорели под солнцем и стали почти белыми. Они беспорядочными прядями свисали на лоб. На этом иссушенном ветром мертвом лице жили, казалось, одни лишь глаза пронзительно-голубые, они с пугающей сосредоточенностью глядели из-под неровной бахромы волос. Глядели на пляж.

(дюны, черт бы их побрал, ДЮНЫ)

Глядели неотступно, немигающе. И только тут Шапиро заметил самое скверное. Самое страшное, что только могло случиться. Он увидел, что лицо Рэнда превращается в дюну. Светлые борода и волосы — они затянули уже почти все лицо…

— Ты, — сказал Шапиро, — скоро умрешь. Если не укроешься в корабле и не напьешься, то скоро умрешь, понял?

Рэнд не ответил.

— Что ты торчишь тут? Чего тебе надо?

В ответ — ни звука. Лишь слабый шелест ветра и тишина. Шапиро заметил, что складки кожи на шее Рэнда забиты песком.

— Я одного хочу, — произнес вдруг Рэнд еле слышным, точно шелест ветра, шепотом. — Мне нужна моя запись концерта «Парней с пляжа». Она у меня в каюте…

— Чтоб тебя!.. — взорвался Шапиро. — У меня совсем другие заботы на уме! Я жду и надеюсь, что прежде, чем ты окочуришься, за нами прилетит корабль. Хочу увидеть, как ты будешь орать и отбиваться, когда они поволокут тебя с этого твоего драгоценного гребаного пляжа! Хочу увидеть, что будет дальше!

— А пляж, я смотрю, и тебя достал, — заметил Рэнд. Голос казался каким-то пустым и отдавал слабым звоном — так в октябре звенит ветер в расколотой, оставшейся на поле после сбора урожая тыкве. — Ты послушай, Билл. Послушай волну…

Рэнд слегка склонил голову набок и прислушался. В полуоткрытом рту виднелся язык. Он походил на сморщенную, высохшую губку.

Шапиро тоже прислушался. И действительно что-то услышал.

Он услышал дюны. Они пели. Пели полуденную песню воскресного пляжа колыбельную, призывавшую вздремнуть. Заснуть и не видеть снов, спать долго-долго… Ни о чем не думать. И еще — крик чаек. Еле слышный шорох песчинок. Движение дюн. Да, он их услышал, дюны. Услышал и почувствовал — они так и тянут к себе.

— Ну вот, ты тоже слышишь… — сказал Рэнд.

Шапиро засунул в ноздрю сразу два пальца и начал ковырять — до тех пор, пока из носа не потекла кровь. Затем закрыл глаза. Сознание постепенно возвращалось. Сердце колотилось как бешеное.

Я почти как Рэнд… Господи… они почти достали меня!

Он открыл глаза и увидел, что Рэнд превратился в коническую раковину. Такую одинокую на длинном пустом пляже, впитывающую в себя все звуки — шепот погребенного под песками моря, шелест дюн, дюн и дюн… О нет, не надо, простонал про себя Шапиро.

Надо, надо… Слушай волну… шепнули в ответ дюны.

И вопреки собственной воле Шапиро снова прислушался.

Затем всякая воля просто перестала существовать.

Он подумал: будет лучше слышно, если я присяду.

И сел рядом с Рэндом, скрестив ноги, точно индийский йог, и вслушался.

И услышал, как поют «Парни с пляжа». Они пели о том, что им весело, весело, весело! Пели о том, что девчонки на пляже всегда под рукой. И еще он услышал…

…гулкое посвистывание ветра — не в ухе, а где-то во впадине между правым и левым полушариями мозга, — услышал, как он поет в темноте, соединяющей, точно узенький хрупкий мостик, то, что осталось от его сознания, с вечностью. Он уже не чувствовал больше ни голода, ни жажды, ни жары, ни страха. Он слышал лишь этот голос, поющий в бесконечной пустоте. И тут появился корабль.

Он устремился вниз, дугой прочертив небо слева направо и оставив за собой длинный клубящийся оранжевый след. Гром сотряс все вокруг, несколько дюн обрушились, словно пробитые пулей мозги. От этого грохота у Билли Шапиро едва не лопнула голова, его затрясло и резко швырнуло на песок. Но он почти тотчас же вскочил на ноги. — Корабль! — заорал он. — Провалиться мне на этом месте… Господи ты Боже!.. Корабль! КОРАБЛЬ!

Это был грузовой орбитальный корабль, грязный и изрядно поизносившийся за пять сотен или пять тысяч лет непрерывной эксплуатации. Он скользнул по небу, выпрямился, принял вертикальное положение и начал снижаться. Капитан продул сопла ракетных двигателей, и песок под ними сплавился и превратился в черное стекло. Шапиро восторженно приветствовал этот первый раунд, проигранный песком.

Рэнд дико озирался, словно человек, которого пробудили от глубокого сна.

— Скажи им, пусть убираются. Билли…

— Ты ничего не понимаешь! — Шапиро прыгал вокруг, радостно потрясая кулаками. — Теперь ты у меня снова будешь в порядке и…

И он бросился бежать к кораблю длинными скачками, словно удирающий от пожара кенгуру. Песок цеплялся за ступни, не хотел отпускать. Шапиро бешено пнул его носком ботинка. Вот тебе! Имел я тебя в гробу, песок! Меня в Хэнсонвилле ждет милая. А у тебя никогда, не будет милой, песок. У твоего пляжа просто не стоит, да!

Стальные двери на корпусе раздвинулись, в проем, словно язык изо рта, вывалился трап. По нему спустились три робота. За ними — мужчина, и самым последним — парень с гусеницами вместо ног. Должно быть, капитан. Во всяком случае, на голове у него красовался берет с символом клана.

Один из роботов сунул к носу Шапиро палочку-анализатор. Тот отмахнулся, рухнул на колени перед капитаном и обнял гусеницы, которые заменяли капитану ноги.

— Дюны… Рэнд… без воды… пока жив… пески его загипнотизировали… безумный мир… Господи, какое счастье! Слава Богу!..

Вокруг Шапиро обвилось стальное щупальце и резко, со страшной силой, отбросило его от капитана. Сухой песок запел под ним скрипучим насмешливым голосом.

— О'кей, — сказал капитан. — Бей aм ши! Мне, мне! Госди!..

Робот отпустил Шапиро и отошел, что-то сердито стрекоча под нос.

— Надо же! Проделать такой путь ради каких-то гребаных федов! — с горечью и раздражением воскликнул капитан.

Шапиро разрыдался. Ему было больно. Боль отдавалась не только в голове, но и в печени.

— Дад! Авай! Госди! Воды ему, Госди!

Мужчина, закованный в свинцовый костюм, швырнул Шапиро бутыль с ниппелем, предназначенную для условий низкой гравитации. Шапиро приник к пластиковой соломинке и начал жадно сосать, проливая прохладную кристально чистую воду на подбородок и грудь, на выгоревшую под солнцем тунику, по которой тут же начали расплываться темные пятна. Пил, задыхаясь, захлебываясь, потом его вырвало, потом он снова приник к бутылке.

Дад с капитаном не сводили с него глаз. Роботы стрекотали.

Наконец Шапиро отер губы и сел. Он чувствовал слабость и одновременно полное счастье.

— Ты Шапиро? — спросил капитан. Шапиро кивнул.

— Член клана?

— Нет.

— Номер «Эй-Эс-Эн»?

— Двадцать девять.

— Команда?

— Трое. Один погиб. Другой, Рэнд… вон там.

— Он, избегая смотреть, махнул рукой в ту сторону, где стоял Рэнд.

Лицо у капитана оставалось бесстрастным. У Дада — напротив.

— Этот пляж его доконал, — сказал Шапиро, отвечая на безмолвный вопрос в глазах мужчин. — Может… шок. Словно загипнотизировали его. Все время талдычит о «Парнях с пляжа», это ансамбль такой, но не важно… вы все равно не знаете. Не ест, не пьет. Одно слово — совсем плохой.

— Дад, возьми с собой кого-нибудь из роботов и приведи его сюда. — Капитан покачал головой. — Господи, это ж надо! Корабль федов! Нашли кого спасать!..

Дад кивнул. И пару секунд спустя начал карабкаться вверх по склону дюны в сопровождении одного из роботов. Тот походил на какого-нибудь двадцатилетнего любителя серфинга, живущего обслуживанием скучающих вдов и параллельно приторговывающего наркотиками. Но походка выдавала его еще сильнее, чем состоящие из сегментов щупальца, растущие откуда-то из-под мышек. Характерная для всех роботов медленная, даже какая-то болезненная походка, как у пожилого лакея, страдающего геморроем.

В рации, закрепленной на груди капитана, запищало.

— Да! Я! — ответил он.

— Это Гомес, шеф. Тут у нас ситуация… Радары и телеметрия зафиксировали большую нестабильность поверхности. Полное отсутствие коренной породы, за которую можно было бы зацепиться. Опираемся лишь на продукты сгорания, образовавшиеся при посадке, и это становится все труднее. Хуже не придумаешь. Оплавленный песок начал оседать и…

— Рекомендации?

— Надо сматываться отсюда.

— Как скоро?

— Пять минут назад, шеф.

— А ты, я смотрю, у нас шутник, Гомес.

Капитан надавил на кнопку и отключился. Шапиро в страхе вытаращил глаза.

— Послушайте, Бог с ним, с Рэндом! Он все равно…

— Нет уж, я забираю вас обоих, — сказал капитан. — У нас не спасательный отряд, но Федерация хоть что-то за вас двоих заплатит. Правда, как я погляжу, не больно-то стоящий вы товар. Тот — псих, а ты дрожишь, как какое-то дерьмо цыплячье.

— Нет, вы не поняли! Вы…

Желтые глаза капитана злобно блеснули.

— У вас возражения? — спросил он.

— Послушайте, капитан, прошу вас…

— А если уж вы хоть что-то стоите, нет смысла оставлять вас здесь. Только скажите, сколько и где можно за вас получить. Считаю, что по семьдесят за человека будет в самый раз. Стандартная плата спасателя. Или вы можете предложить что-то другое, а? Вы…

Тут вдруг сплавившийся песок дрогнул у них под ногами… Нет, не показалось, он действительно заметно сдвинулся, Где-то внутри корабля включилась и завыла сирена. Лампочка в передатчике капитана мигнула и погасла.

— Вот! — взвизгнул Шапиро. — Вот видите, что происходит? А вы еще тут толкуете о каких-то ценах! НАМ НАДО СМАТЫВАТЬСЯ ОТСЮДА, И БЫСТРО?

— Заткнись, красавчик, или я прикажу моим ребятишкам тебя усыпить, — огрызнулся капитан.

Голос звучал сурово, но выражение глаз переменилось. Он постучал по передатчику кончиком пальца.

— Капитан, у нас крен в десять градусов, и это еще не предел. Подъемник пока работает, но долго ему не продержаться. У нас еще есть время, правда, совсем мало. Давайте же, иначе корабль перевернется!

— Стойки его удержат

— Нет, сэр, прошу прощения, капитан… не удержат.

— Тогда начинай подготовку к взлету, Гомес.

— Есть, сэр! Спасибо, сэр! — В голосе Гомеса отчетливо читалось облегчение.

Дад с роботом спускались к ним по склону дюны. Рэнда с ними не было. Робот отставал все больше и больше, а затем случилось нечто очень странное. Робот покачнулся и упал. Плюхнулся лицом вниз. Капитан нахмурился. Роботы так не падают. Так свойственно падать только людям. Или же манекену, которого кто-то нечаянно толкнул в универмаге. Да, именно так он и упал, с глухим стуком и физиономией вниз, подняв прозрачное облачко желтоватого песка.

Дад вернулся и склонился над ним. Ноги робота все еще двигались заторможенно, словно во сне. Словно полтора миллиона микроцепей, охлаждаемых фреоном, из которых состоял его мозг, все еще отдавали им приказ двигаться. Но постепенно движения замедлялись и наконец стихли. Из отверстий и пор повалил дымок, щупальца задергались. Мрачное зрелище — все это очень напоминало агонию человека. Изнутри, из тела робота, донесся странный скрежещущий звук: «Гр-р-р-э-э-э-эг!»

— В него песок попал, — прошептал Шапиро. Капитан метнул в его сторону раздраженный взгляд.

— Не болтай ерунды, приятель. Эта штука способна функционировать во время песчаной бури, и ни одна песчинка в нее не попадет.

— Только не здесь…

Почва под ногами снова дрогнула. Теперь уже и невооруженным глазом было видно, как накренился корабль. Подпорки издали жалобный скрип.

— Оставь его! — крикнул капитан Даду. — Оставь его, слышишь? Ройся. Идиуда, Госди!

Дад подошел, оставив робота лежать на песке лицом вниз.

— Что за хренота… — пробормотал капитан. И они с Дадом заговорили на быстром диалекте, из которого Шапиро улавливал и понимал лишь отдельные слова. Но общий смысл был ясен. Дад сообщил капитану, что Рэнд пойти с ними отказался. Робот пытался заставить его силой, но ничего не вышло. И тут-то с ним все это началось. Внутри у него забулькало, затем послышались какие-то странные скрежещущие звуки. К тому же робот вдруг начал цитировать цифровые комбинации галактических систем координат, а также каталог записей капитана с фольклорной музыкой. Тогда Дад решил сам заняться Рэндом. Между ними произошла короткая стычка. Капитан скептически заметил, что если Дад не смог одолеть человека, три дня простоявшего под палящим солнцем без воды и пищи, стало быть, он, Дад, не слишком старался.

Лицо Дада потемнело от стыда, глаза глядели мрачно. Затем он медленно повернул голову. На щеке красовались четыре глубокие царапины. Они уже начали распухать.

— Он имеет большие когти, — сказал Дад. — Сильный, Гос Во, здоров как черт. Он есть амби.

— Госди, амби! Не вре? — Капитан не сводил с Дада сурового взгляда. Дад кивнул.

— Амби-о не леть. Амби, Гос Во! Слен, не леть.

Шапиро судорожно пытался вспомнить, что означает это слово. И вспомнил. Ну конечно, амби. Это же сумасшедший! Господи Боже, он страшно силен. Силен, потому что сумасшедший. Его не одолеть, слишком силен.

Силен… или ему послышалось? Может, Дад сказал «волны»? Шапиро не был уверен. Впрочем, общий смысл сводился к тому же. Амби.

Земля под ногами снова качнулась. Ботинки Шапиро захлестнула волна песка.

Капитан погрузился в глубокие размышления. Причудливого облика кентавр, с той разницей, что нижняя часть туловища оканчивалась не ногами и копытами, а гусеницами из металлических пластин. Затем поднял голову и нажал на кнопку радиопередатчика.

— Гомес, пришли-ка сюда Монтойю Великолепного с его ружьем-транквилизатором.

— Понял.

Капитан взглянул на Шапиро:

— Вдобавок ко всему прочему я из-за вас потерял тут робота. А он стоит столько, сколько тебе и за десять лет не заработать. Лопнуло мое твоего терпение! Я собираюсь утихомирить дружка раз и навсегда, да!

— Капитан… — Шапиро хотел было облизать пересохшие губы, но не сделал этого.

Он знал, что это произведет дурное впечатление. Ему не хотелось показаться капитану трусливым, истеричным или сумасшедшим. Ведь именно такие люди склонны нервно облизывать губы. Нет, ему никак нельзя производить на капитана подобное впечатление. — Капитан, я ни в коей мере не могу, не имею права давить на вас, но надо убираться с этой проклятой планеты, и чем скорее мы это…

— Да заткнись ты, придурок! — с некоторой долей добродушия огрызнулся капитан.

С гребня ближайшей к ним дюны донесся тонкий высокий вскрик:

— Не смей меня трогать! Не подходи! Оставь, оставьте меня, все оставьте!

— Большой индикт достать амби, — мрачно заметил Дад.

— Чать его, да Монтой! — кивнул капитан и обернулся к Шапиро. — А он совсем свихнулся, верно?

Шапиро пожал плечами:

— Не вам о том судить. Вы просто…

Почва снова дрогнула. Подпорки заскрипели еще сильнее. Радиопередатчик запищал. Из него донесся дрожащий, испуганный голос Гомеса:

— Пора убираться отсюда, шеф!

— Ладно. Знаю.

На трапе появился коричневый человек. Рука в перчатке сжимала пистолет с необычайно длинным стволом. Капитан ткнул пальцем в дюну, где находился Рэнд:

— Ма, его, Госди! Можешь?

Монтойя Великолепный не обращал ни малейшего внимания ни на ходившую ходуном почву, вернее не почву, а остекленевший песок (кстати, только тут Шапиро заметил, что по оплавленной поверхности веером разбегаются глубокие трещины), ни на скрип и стенание подпорок, ни на распростертого на песке робота, который теперь мелко сучил ногами, словно копая себе могилу. Секунду он изучал видневшуюся на гребне дюны фигуру.

— Могу, — ответил он.

— Бей! Достань его, рад Во! — Капитан сплюнул. — И если отстрелишь ему клюв, а заодно и черепушку, я не возражаю. Нам лишь бы успеть взлететь.

Монтойя Великолепный поднял руку с пистолетом. Жест на две трети рассчитанно-небрежный. На треть чисто автоматический. Однако даже пребывавший в состоянии, близком к истерике, Шапиро заметил, как Монтойя слегка склонил голову набок и прищурился. Как и у многих членов клана, оружие стало частью его самого, превратилось в некое естественное продолжение руки.

Затем послышался негромкий хлопок — пуф! — и из ствола вылетела стрела, начиненная транквилизатором.

Из-за дюны взметнулась рука и перехватила стрелу.

Крупная, костистая коричневая ладонь — казалось, она сама была сделана из песка. Она взметнулась в воздух вместе с облачком песчинок, затмевая блеск стрелы. Затем песок с легким шорохом опал. И руки уже видно не было. Невозможно было даже представить, что она была. Но все они видели.

— Ма ашу, вот эа а! — заметил капитан безразличным тоном.

Монтойя Великолепный повалился на колени и запричитал:

— Го сусе, ми иио ушу! Да коит он иром…

Шапиро с изумлением осознал, что Монтойя читает отходную молитву на своем тарабарском наречии.

А вверху, на гребне дюны, подпрыгивал и содрогался Рэнд, издавая пронзительные торжествующие взвизги. И грозил небесам кулаками, вздымая вверх руки.

Рука. Так это его РУКА. С ним все нормально… он жив! Жив, жив!

— Индик! — рявкнул капитан, обернувшись к Монтойе. — Нмог! Кнись!

Монтойя умолк. Какое-то время он смотрел на Рэнда, затем отвернулся. На лице его отражался почти благоговейный ужас.

— Ладно, — буркнул капитан. — С меня хватит! Пора!

Он надавил на две кнопки на приборной доске, находившейся у него на груди, рядом с передатчиком. Механизм, должный развернуть его гусеницами к трапу, не работал — лишь слабо попискивал и скрипел. Капитан чертыхнулся. Земля под ногами снова задрожала.

— Капитан! — Голос Гомеса звучал совершенно панически.

Капитан ткнул пальцем в другую кнопку, гусеницы нехотя, со скрипом, развернулись. И двинулись к трапу.

— Проводи меня! — крикнул капитан Шапиро. — У меня нет этого гребаного зеркала заднего вида! Там что, правда была рука?

— Да.

— К чертовой матери отсюда, и побыстрее! — воскликнул капитан. — Вот уже лет пятнадцать как потерял член, но ощущение такое, что того гляди описаюсь от страха.

Трах! Под трапом внезапно осела дюна. Только то была вовсе не дюна. Рука…

— Проклятие! — пробормотал капитан.

А Рэнд подпрыгивал и верещал на своей дюне. Теперь уже жалобный скрежет издавали гусеницы под капитаном. Металлический корпус, в который были закованы голова и плечи, начал запрокидываться назад.

— Что…

Гусеницы заблокировало. Из-под них ручейками сыпался песок.

— Поднять меня! — завопил капитан, обращаясь к двум оставшимся роботам. — Давайте же! ЖИВО!

Щупальца послушно обвились вокруг его гусениц и приподняли капитана — в эти секунды он выглядел крайне нелепо и неуклюже и походил на студента, которому товарищи по комнате решили устроить «темную». Он нашаривал пальцем кнопку радиопередатчика.

— Гомес! Последний отсчет перед стартом! Живо! Давай!

Дюна у подножия трапа сдвинулась. Превратилась в руку. Огромную коричневую руку, которая вцепилась в ступеньку и начала карабкаться вверх.

Шапиро с криком отпрянул от руки. Ругающегося на чем свет стоит капитана внесли в корабль. Трап втянули наверх.

Рука свалилась и снова стала песком. Стальные двери задвинулись. Двигатели взревели.

Грунт уже больше не держал. Времени не осталось. Шапиро, вцепившегося из последних сил в корпус корабля, отбросило в сторону и тут же расплющило в лепешку. Перед тем как провалиться во тьму небытия, он краешком угасающего сознания отметил, как песок цепляется за корабль мускулистыми коричневыми руками, как старается удержать его, не пустить… А в следующую секунду корабль взлетел…

Рэнд провожал его взглядом. Теперь он сидел на песке. И когда наконец в небе растаял клубящийся след, опустил голову и умиротворенно оглядел уходящую в бесконечность вереницу дюн.

— А у нас дощечка есть по волнам носиться, — хрипло пропел он, не отрывая взгляда от двигающегося песка. — Хоть и старая совсем, но еще сгодится…

Медленно, механическим жестом зачерпнул он пригоршню песка и сунул в рот. И начал глотать… глотать… глотать. Вскоре живот у него раздулся, точно бочка. А песок стал потихоньку засыпать ноги.