Опасные манипуляции бесплатное чтение

«События, описанные в данной книге, происходили в параллельной вселенной, все персонажи произведения являются вымышленными, любое совпадение с реальными людьми – случайно».

Моей любимой ведьме посвящается.

Пролог.

Дикие крики и треск горящего дома разрывал застывшую в ужасе ночную тишину. Жители деревни, поняв, что дом моей прабабушки отстоять не получится, сейчас пытались не дать огню перекинутся на соседские постройки. Мне кажется, что я даже различала зычный голос дяди Миши, нашего соседа и дальнего родственника. Хорошо, что нет сильного ветра, иначе искры от горящего сруба перемахнули бы невеликое расстояние через деревенскую улочку, и пошло бы полыхать по всей округе. Деревня маленькая, пока из Ново-Бабкино придет помощь в виде списанной из леспромхоза старой автоцистерны и пятерки пожарных на общественных началах, пройдет не меньше часу. До деревни было около километра, но над ночной рекой звуки разносились далеко, а зарево огня, жадно пожиравшего бревна столетнего сруба, было видно еще дальше. Я лежала на спине, прижимая к себе дочь, и молилась, чтобы малышка не издала ни звука. В свои два года Танюша почти не разговаривала, прекрасно обходясь жестами и гаканием, понимая, что любящие родители все равно поймут и просьбу крошки исполнят. Я очень надеялась, что в детском саду ей придется начать говорить. Сверстники не родители, или говори, или с тобой общаться никто не будет. До начала работы детского садика оставался месяц. Если он будет у нас, этот месяц. Я затаила дыхание. Метрах в тридцати, по кромке болота, на зыбкой поверхности которого лежали мы с дочерью, проскользнули пять бесформенных силуэтов. Все вышло, как мне и сказали, почти пинками, загоняя в это неуютное и опасное место. Преследователи четко шли по следу, оставленному волокушей, которую утащил в сторону брода, ведущего на остров, мой муж. На волокуше, имитируя беспомощное женское тело, лежал мешок с землей и ворох моей одежды. Силуэты, возбужденно сопя и повизгивая, ускорили своей бег, предвкушая конец погони и скрылись в темноте. Я попыталась повернуться поудобнее, чтобы видеть небольшой островок за протокой, куда рвался мой муж. Предательская трясина, немедленно ухнула вниз, изрядно меня напугав, но затем спружинила, вернувшись в свое неустойчивое первоначальное положение.

– Не волнуйся солнышко, все будет хорошо – одними губами зашептала я дочери. Она посмотрела на меня своими карими, отцовскими глазами, и очень чисто и серьезно ответила:

– Я знаю, мама.

Я успокаивающе улыбнулась и погрузилась в воспоминания. Много лет назад, старший сородич существ, проскользнувших сейчас мимо нашего убежища, попытался убить меня, беспомощную и бестолковую десятилетнюю девочку. Но, моя удача или ангел хранитель развели меня с бедой буквально на несколько мгновений. Затаив злобу малолетнюю дуреху, оставившую его сносом, старый оборотень через несколько месяцев смог страшно отомстить мне, а затем, как он посчитал, загнать в ловушку. Ни он, ни те, кто вместе с ним ввалились зимней ночью в дом моей прабабушки, больше не отравляли мир своим существованием, о чем я ни разу не пожалела. Но кровь порождает кровь, и его сородичи снова пришли в мой дом, спросить за содеянное. Хорошо, что наша немецкая овчарка, гуляя по лесу, нашла странные следы и привела меня к ним. Кто-то массивный несколько дней наблюдал из-за деревьев, через огород, за нашим летним отдыхом. Наш враг упорен, самоуверен и злопамятен. Бежать от него бесполезно. Хотя оборотень практически неуязвим в лесу, напасть в городе для него особой проблемы не составляет. Единственным разумным выходом было спровоцировать нападение в момент, когда мы будем готовы. И уже через день мы громко перекрикивались в огороде, что в деревне хорошо, но завтра придется возвращаться в город, и хорошо, что соседи довезут нас на моторке до ближайшей пристани, а оттуда до Города доберемся на «Метеоре», дочери будет интересно. И что вы господа – вервольфы будете делать? На лесной дороге ждать нас бесполезно, а воду вы не любите. И они придумали. В два часа ночи в дверь сильно толкнули, но не преуспели. Тогда дом подожгли. Наверное, надеялись прихватит нас в промежуток времени, когда мы выскочим из дома, но соседи еще не успеют прибежать на помощь. Мы с наступлением темноты сидели в сарае. Когда по одной из стен дома побежали веселые огоньки пламени, мух загнал меня на волокушу и, кряхтя, потащил через огород к болоту. Я, лежа на мешках с землей и моей старой одеждой, видела, как несколько темных силуэтов притаились в тени, ожидая, когда сонные хозяева выскочат тушить свое имущество. Когда мы скрылись из виду, муж тихонько свистнул. Раздался звук распахнувшегося окна, кто-то выпрыгнул из дома, с шумом упав на землю и метнулся в заросли кустов. Умный пес, дождавшись команды, сиганул через незапертое окно. Тени во дворе заметались, раздались растерянные крики. Тем временем деревня просыпалась, соседи начали сбегаться на пожар. Муж дотащил нас до края болота, заставил меня наступить в служившуюся тут коровью лепешку и отправил в трясину, а сам потащил волокушу дальше. И вот преследователи шли по идеально созданному для них следу. Они нашли распахнутое окно, место падения из окна, нашли следы волокуши, щедро источающий запах врагов, и, не особо задумываясь, встали на след. И вот, я вновь на том же болоте, вокруг рыскают мои враги, а я беспомощна, с ребенком на руках. И тут меня толкнули в живот, напоминая, что на руках у меня уже не один ребенок, а несколько больше. Со стороны острова раздались частые выстрелы и крики боли. Значить, муж дотащил свою волокушу до острова и добрался до схрона, а у моей дочери появился небольшой шанс через месяц перешагнуть порог детского сада.

Глава первая. Десять лет, девять дней июля.

Перед моим лицом висит шмель. Он очень большой, пушистый, красивый и очень сердитый. Я прекрасно понимаю его раздражение. Вокруг красивые цветы, полные нежнейшего нектара. А самый красивый цветок, нарисованный на моей панаме, оказался совсем невкусным. Я иду, надеясь, что сердитый шмель отстанет от меня. Я как панически боюсь всех летающих, с черно-желтыми полосками на брюшке. Наверное, совсем маленькую меня укусила пчела или оса, с той поры со мной остался безотчётный страх перед этой летающей братией. Причём, любую другую живность я не боюсь совсем, могу взять в руки дохлую мышь, и сунуть ее под нос визжащим от ужаса подружкам, но пчелино – осиное племя боюсь панически. Поэтому, я почти бегу, сквозь опущенные ресницы, следя одновременно и за шмелем и за белым размытым пятном впереди меня. Это спина моей бабушки, которая бодро идёт по тропинке в сторону леса. Я очень боюсь отстать, остаться один на один, с пушистым, сердито-жужжащим монстром. Наконец, утробно взвыв, шмель делает лихой вираж и срывается куда-то влево, очевидно найдя более привлекательный, но малоподвижный цветок. Я радостно открываю глаза, и уже не боясь споткнуться, бегу за бабушкой. Мы идём собирать растения. Баба Таня – известная травница. Её квартира полна мешочков, вязок, бумажных пакетов, запах сушеных растений никогда не покидает эти стены. Люди приходят к ней, шушукаются, получают свой кулёк с нужным сбором, уходят, чтобы вновь вернуться. Второе лето, как бабушка берет меня с собой. Мы едем за город на автобусе или электричке, приходим на край болота или в лес, и начинается учебный сбор растений. Мне нравится возится с корешками и соцветиями.… Мелисса, зверобой, корень аира… Слова бабушки, терпеливо рассказывающей о свойствах растений, времени сбора, способе заготовки и хранения четким, крупным шрифтом расставляются по своим полочкам в моей памяти. Форма листа, корня, стебля, соцветия, как цветная картинка из букваря, остается в моей голове навсегда. Следующий день был таким же солнечным, радостным и бесконечным, как бывает только в детстве. Все утро я играла во дворе нашей девятиэтажки, пока мои подруги не были вырваны из игры безжалостными голосами мам, вещавших с балконов, что пора обедать. Мы, с соседкой Риткой, весело запрыгали к нашему крайнему подъезду, где подруга жила на седьмом этаже, а я на последнем. Доехав до седьмого этажа, я, шутя, вытолкнула подругу из лифта, но, она, вцепившись в мою руку, вытащила меня из кабины на площадку. Створки с грохотом сомкнулись, и лифт с завыванием поехал вниз.

–Давай, вечером увидимся – крикнула я и побежала наверх. Десять секунд, и я у своей двери. Отточенным движением вставляю ключ в скважину, отпираю замок. Над головой солидно загудели электромоторы в лифтовой, с натугой вытягивая кабину из глубины шахты. И тут я поняла, что скоро умру, что лифт едет сюда, он будет здесь через считанные мгновения, и, если створки кабины раскроются, а я буду еще стоять в подъезде, то после этого меня не будет. Мгла невыносимого ужаса накрыла меня. Дальнейшие события остались в моей памяти лишь рваными кадрами: моё худенькое тело до хруста костей навалилось на входную дверь изнутри квартиры, трясущиеся руки не могут вставить ключ в замочную скважину, долгожданный щелчок замка, совпал со звуком распахнувшихся створок кабины. Прижавшись к дверному косяку кухни, я смотрю на входную дверь, зажавшие рот ладони глушат рвущийся из меня крик. Звук тяжёлых шагов на площадке под дверью, периферийное зрение различает какое-то грязно-серое пятно, смутно проступившее на фоне черного дерматина двери. Ручка замка, медленно опускающаяся вниз, сильный толчок в дверь, преграда вздрогнула, но выдержала, ещё один толчок, злобное ворчание под дверью. Потом опять звуки глухих шагов, лязг створок лифта, гул моторов…. Только после этого, я поняла, что снова могу дышать, чёрная пелена тоскливой безысходности отпускает меня. Дальнейшие несколько часов жизни в моей памяти не сохранились. Мама нашла меня вечером, сидящую на полу в комнате, напротив входной двери, намертво стиснувшую в руке металлический молоток для отбивания мяса. Дорожки высохших слез коркой засохли на щеках. На мамины расспросы пришлось сказать, что кто-то, очевидно пьяный, стучался в нашу дверь. На следующий день над нашим кварталом летали вертолёты, детей не выпускали на улицу, жёлтые милицейские «канарейки» нарезали круги по району. А через три дня во дворе тоскливо взвыли трубы оркестра, заглушаемые криками женщин. Мальчика из соседнего дома, чьё разорванное тело обнаружил в квартире вернувшийся с работы отец, хоронили в закрытом гробу. Я смотрела с балкона на черную скорбную толпу, волнующуюся у маленького красного гроба, мое сердце сжимал отголосок страха, поселившегося во мне три дня назад. Последние ночи я не спала, сон приходил ко мне только с предрассветными сумерками, и в каждом сне я стояла в коридоре нашей квартиры. В который раз вздрагивала от удара в дверь, ручка замка скользила вниз, дверь начинала открываться, в темноте лестничной площадки возникало грязно-серое пятно, и я с криком просыпалась, вся мокрая от пота, с сердцем, выскакивающим из груди. За эти дни мы с мамой дважды были в милиции, где несколько помятых дядек, с красными как у кроликов глазами, безуспешно пытались узнать у меня еще какие либо подробности событий того дня. Через два дна после похорон мы с мамой снова были милиции. Знакомые по предыдущим допросам мужчины необычайно скромно сидели на стульях вдоль стены, за столом расположился импозантный старик в красивом, светло-сером, костюме, с гривой седых, слегка вьющихся волос. Увидав нас, он привстал со стула, сделал округлый, приглашающий присесть жест. Узел тёмно-синего галстука был безукоризнен, искренняя улыбка и радостные слова приветствия позволяли заподозрить в мужчине нашего близкого родственника.

Оказалось, что это профессор из медицинского института, уважаемый и известный в определенных кругах специалист по гипнозу. Мама вяло попыталась отказаться от применения ко мне гипноза. Профессор любезно попросил меня подождать в коридоре пару минут. Через неплотно прикрытую дверь я слышала, как гипнотизер безукоризненно вежливо, но предельно жестко и откровенно объяснил, что милиция посетила каждую квартиру нашего микрорайона, опросила каждого человека, проживающего там, но свидетелей или очевидцев не нашла. Единственный человек, который сообщил о чем-либо подозрительном – это я. Возможно, в ввиду особенности детской психики, я видела больше, чем рассказала. Мальчик был убит с необычайной жестокостью, вероятно, что только чудо уберегло меня от его участи, и пока жестокий преступник или агрессивный псих на свободе, опасность продолжает угрожать мне, а также другим детям. Поэтому мама обязана дать разрешение на мой допрос с применением гипноза. Затем меня пригласили в кабинет, предложили улечься на стоящий в кабинете диванчик. Профессор, продолжая улыбаться мне, стал спрашивать о том, чем я люблю заниматься, с кем я дружу, как я учусь в школе.…. В какой-то момент я поняла, что я лежу с закрытыми глазами, над ухом раздавался донельзя сердитый голос гипнотизера:

– Да поймите, я вижу, что ребенок полностью обессилен, она явно не высыпается и находиться на грани срыва. О каком применении гипноза может идти речь, если девочка банально уснула. Очевидно, что в милиции она почувствовала себя в полной безопасности и организм расслабился. Пока ребенок в таком состоянии, работать с ним не возможно. Вам, мама, необходимо немедленно обратиться к специалисту, чтоб ребенку выписали необходимые лекарственные средства. И не надо волноваться, девочка скоро проснется, а я откланиваюсь, всем до свидания.

С хлопком двери я открыла глаза и увидела встревоженные глаза склонившейся ко мне мамы.

Через полчаса, мы с мамой выходили из кабины лифта на нашем этаже. Мама, весело болтая о том, какое красивое платье мы завтра купим для меня, одновременно искала в сумке ключи, шагнула на площадку, повернулась к нашей квартире и вдруг закричала. Я не разу не слышала, чтобы он кричала так испуганно. Я оттолкнула ее в сторону, шагнула вперед и привалилась в побеленной известкой стене, так как мои ноги внезапно ослабли. Солидный блеск черного дерматина нашей двери был безнадежно нарушен четырьмя рваными параллельными разрезами, идущими наискосок практически через все полотно двери. Внизу захлопали двери, на мамин крик, тревожно переговариваясь, спешили взволнованные соседи. До позднего вечера я сидела на диване, обняв себя руками за озябшие плечи, и тупо слушала невнятное бормотание милиционеров и мамы, доносящееся с кухни, жалобный скулеж розыскной собаки, возня экспертов с входной дверью и недовольные выкрики жильцов дома, которых милиционеры не пускали на наш этаж. Наконец все угомонилось, милиция уехала, напоследок вырезав с поверхности двери огромный кусок кожзама с порезами, соседи расползлись по своим квартирам. Мама со скандалом заставила меня выпить отвар по бабушкиному рецепту, и я почти сразу же уснула, впервые за много дней, без сновидений проспав до обеда следующего дня, проснулась от громкого голоса отца, приехавшего из Сочи, так как его отпуск закончился. Услышав, что я проснулась, отец быстрыми шагами вошел в комнату, присел на край моей кровати, пристально глядя мне в глаз, потребовал рассказать, что я видела в тот день. Минут десять я рассказывала отцу о случившемся, особенно его заинтересовало серое пятно, которое я видела на фоне двери.

–Хорошо,– сказало отец: – дальше можешь не боятся, через эту дверь никто чужой не пройдет. Ты поняла меня?

– Да, папа, я тебя поняла – я почему то сразу поверила отцу.

Через пару дней отец натянул на двери новый дерматин, темно красного цвета.

Следующей ночью я проснулось от холода, с кухни заметно тянуло прохладой, по потолку метались странные рваные отсветы, как будто на кухонном столе горел костерок, доносилось невнятное бормотание. Я испугалась, хотела встать и выбежать на кухню, но в странной скороговорке, доносящейся до меня, узнала голос отца, и поняла, что безопаснее сделать вид, что я сплю. Мое появление на кухне вызовет, в самом лучшем случае, ругань в мой адрес. О худшем варианте не хотелось даже думать. Через некоторое время, которое я провела, выглядывая в щелку из-под одеяла, шум на кухне затих, отсветы на потолке исчезли, в квартире установилась тишина.

На следующее утро отец украсил входную дверь декоративными гвоздиками, правда такого рисунка я не видела ни у кого, больше всего узор на двери напоминал странные буквы и фигурки зверей, которые в учебниках истории можно увидеть в разделе «Наскальная живопись древних людей». Да и гвоздики были какие-то странные, черного металла, чуть кривоватые, но на фоне красной кожи это смотрелось даже стильно.

Глава вторая. А так бывает?

Я смотрелась в зеркало, мы с отражением были довольны друг другом. За прошедшие летние дни волосы выгорели на солнце и удачно дополняли загорелую кожу, юбка мини плотно облегала стройные бедра, пухлые губы пикантно приоткрыты, позволяли увидеть краешек белоснежных зубов, грудь уверенно приблизилась к двойке, глаза смотрели наивно и бесхитростно.

– Что встала, одна что ли? – мерзкий голос одновременно с болезненным толчком под ребра мгновенно разрушили очарование момента. Моя ответная реакция была почти безукоризненна – аккуратное движение бедром, и мерзкое существо с воплем отлетело в сторону. Полет был недолог, ноги существа заплелись, руки судорожно схватились за висящий на вешалке плащ отца, треск рвущийся материи сопровождал падение вниз плаща и маминого пальто. Улыбка непроизвольно растянула мои губы, но, к сожалению, ненадолго. Через мгновение, из-под кучи одежды появилась до невозможности перекошенная девичья физиономии, обрамленная иссиня-черными локонами и квартира наполнилась пронзительным визгом:

–А что она меня бьет!

Тут же раздались приближающиеся шаги. Ну вот, я в очередной раз наступила на грабли. Мерзкое существо, не прекращая вопить, торжествующе улыбалась. Ну да, я опять попалась ей на крючок. Да и насчёт мерзости физиономии я немножко преувеличила. По общепринятым каноном красоты, существо не вполне мерзкое, а, по мнению многих, даже весьма симпатичное. Возможно, если бы я не жила в этой квартире, и я бы так считала. Но, увы, я живу здесь, и ничем иным, чем мелкой пакостью эту девочку я считать не могу. А как бы вы относились к особе, которая последние десять лет, каждый день отравляет вашу жизнь, пусть даже это родная сестра Стелла. В коридоре потемнело. Фигура отца заполнила дверной проем. Он аккуратно выдернул сестру из кучи упавшей верхней одежды. Та, содрогаясь от рыданий, прижалась к нему, трогательно обхватив его талию тонкими ручками. Голос малютки прерывался всхлипами, тело дрожало. Прижав голову к боку отца и судорожно втягивая воздух между горестными всхлипами, девочка лепетала:

– Она меня, а я ничего…

При этом Стелла успевала показывать мне язык и корчить рожи. Твёрдый взгляд отца привычно придавил меня:

–Убери здесь, извинись перед сестрой, после чего идёшь к себе, читаешь учебники. И не смей до вечера выходить из комнаты.

Казалось, его слова звучат не только в ушах, но и непосредственно в моем мозгу, тело, подчиняясь жесткому императиву, привычно выполнило чужую команду, наклоняясь к вороху одежды.

Пульс зашкаливал, душа бессильно кипела, глаза выжигали выступившие злые слезы, меня всю вывернуло от обиды и злости, ведь я ни в чем не виновата, но руки уже тянулись к плащу отца, раскинувшему рукава, как крылья огромной черной птицы. Отец умел заставлять. Я не понимала как, но мое тело двигалось отдельно от меня, параллельно моему разуму, бессильно наблюдающему за механическими движениями моих рук, выполняющих чужую волю. Я подняла залитые слезами глаза. Отец холодно и отстраненно смотрел на меня, его губы кривились в неприятной улыбке. Счастливое лицо сестры выглядывало из-за угла. Это окончательно взбесило меня, показалось, что ледяной столб, пронзивший меня всю, от мозга до пяток, вдруг треснул, я вновь обрела власть над собственным телом, кисти разжались, плащ отца с шумом упал на пол. Я выпрямилась во весь рост, гордо вскинула голову в попытке не дать вылиться слезам, наполнившим глаза. Надеясь, что присутствующие не увидят моих слез, я отчеканила:

–Я ни в чем не виновата, я не буду убирать за Стеллой.

После этого, не опуская взгляда, обулась и вышла из квартиры, держа высоко голову и пытаясь идти энергичной, легкой походкой. Изумленные лица отца и Стеллы придавали мне сил.

Это было великолепное лето. Я жила у бабушки и была счастлива. Мама несколько раз по телефону уговаривала меня вернуться домой, но, в конце концов, согласилась с тем, что до конца каникул я поживу с бабушкой. Казалось, что злые шкоды младшей сестры и жесткое давление отца остались где-то в другой жизни, а лето будет бесконечным. Я обожала вечером сидеть на бабушкиной кухне, пить ароматный сбор из трав, наслаждаясь тем фактом, что никто грубо и скандально не прервет этот тихий и спокойный вечер. Я расспрашивала бабушку о ее жизни, наших предках, ее молодости и молодости мамы. Свет мы не зажигали, кухню слабо подсвечивал фонарь на столбе, ветерок слабо раскачивал ветки сирени за окном. Голос бабушки, добрый и родной, негромко вещал в маленькой кухне старой «хрущёвки», мою душу наполняла негромкая мелодия, мне казалось, что я маленькая лодочка, покачивающаяся не легкой зыби небольшой спокойной речки. Я как бы видела со стороны два женских силуэта, сидящих за старым столиком, отблеск начищенного самовара на подоконнике и непонятное темное пятно у холодильника, где у бабушки на полу всегда стояли два блюдечка с молоком и печеньем, как она говорила «для домового». Однажды разговор коснулся моего отца. Не знаю, почему, я вспомнила и рассказала о странной ночи несколько лет назад, когда я слышала непонятные слова, произнесенные на темной кухне голосом отца. За прошествием времени, мне стало казаться, что это был сон.

– Волшбу творил твой отец, не знаю, к добру или нет – бабушкин голос не дрогнул, он оставался таким же ровным, как будто она рассказывала, что приготовит на завтрак, и я, даже, не сразу поняла смысла ее слов.

– В каком смысле – волшбу?

– Отец твои занимается магией, колдовством, волшбой, называй как хочешь. И семейка вся их этим увлекается.

– Баб, ты что такое говоришь?!

– Люда, не шуми, ты уже почти взрослая, пора тебе рассказать… Вот травки, сборы, народные средства – это все привычно и у тебя вопросов не вызывает. В твоем примерно возрасте моя мать – твоя прабабка Анна, меня стала учить заговорам, приворотам. Но ученица я оказалась плохая, как баба Анна говорила, сила у меня слабая, не в нее я пошла. Но несколько болезней, за которые врачи не берутся, я излечить смогу.

– Бабуль, что за болезни? Когда ты меня научишь?

– Я тебя учить не буду, из меня учитель никакой, а ты езжай в деревне к бабе Ане, если захочет, она тебя сможет чему-то научить.

Я лежала в кровати с открытыми глазами до самого утра, не замечая бега времени. Когда за окном загалдела стая воробьев и темнота отступила, я смогла отключится.

Яркое солнце пыталось пробиться через листья сирени, из кухни доносился запах оладушек. Я счастливо потянулась и замерла. Воспоминания ночи хлынули в голову. Бабушка не такая, как все. И я, наверное, не такая, как все. Женщины нашего рода умеют многое из того, что неизвестно другим людям и отвергается современной наукой. Но, если бабушка хорошо владеет траволечением, и может лечить некоторые болезни с помощью заговоров и обрядов, то моя прабабушка, баба Аня, обладает несравненно большими знаниями и большей силой. К сожалению, моей маме эти способности передались в меньшей степени, а после знакомства с отцом и эти крупицы знаний и способностей улетучились.

– Знаешь, Людочка, мне кажется, что твой отец тоже не простой человек- с болью в голосе сказала бабушка, продолжая ночной разговор, – он мне никогда не нравился, что-то темное всегда окружает его. Баба Анна видела его лишь только раз, после этого всегда отказывалась приезжать к вам.

– Но почему, бабуль?

– Не знаю, но она после знакомства с твоим отцом пыталась отговорить твою маму от замужества. Ты знаешь, после свадьбы, когда твоя мама переехала в дом мужа и свекрови, она очень сильно изменилась, как-то вся потухла, смотреть стала только в рот твоему отцу. Была веселой, боевой девчонкой, а потом как подменили.

– А ты знаешь, баба, наверное, ты права. Ведь ты меня знаешь, характер у меня не сахар, если я чего не хочу, то с места меня не сдвинуть, делать этого не буду. А с отцом совсем по-другому. Я чувствую себя, как кукла на веревочках, душа кипит, а руки – ноги делают то, что он требует, без моего участия. Я перед тем, как к тебе приехать, наверное, впервые в жизни смогла сказать ему «нет».

Помолчали.

– Бабуль, я, наверное, сегодня к бабе Ане поеду, может, чему хорошему научусь.

– Съезди, милая, прокатись…

Глава третья. На пленэре.

Я иду по перрону, мимо меня бегут люди с корзинами, ведрами, рюкзаками, с криками лезут в узкие двери зеленых вагонов, неразборчиво бубнит вокзальный репродуктор, свистят локомотивы, гремит автосцепка. Я иду в голову поезда, поднимаюсь по узкой лесенке, стучу в металлическую дверь. В проходе возникает средних лет мужчина в форменной рубашке. «Здравствуйте, я дочь Сомова, добросьте до Ташары, пожалуйста». Мой отец машинист электропоезда, водит тяжелые грузовые составы. Когда я была маленькой, я мечтала водить поезда, направлять могучий локомотив по уходящей к горизонту стальной нити. Мне нравилось чувствовать мощь электровоза, легко сдергивающего с места многотонный состав, чувствовать сумасшедшие завихрение электрического тока в машинном отделении, ритм мелодии колес на стыках, перемигивание семафоров. Я обожала слушать отца о том, как правильно вести поезд, управлять локомотивом правильно, экономно, избегая аварий и перегрузок. Когда мы переехали к вокзалу, я часами слушала ночную перебранку диспетчеров, через громкоговорители командующих ночной жизнью великой магистрали. Железная дорога – большой, но закрытый мирок, где принято помогать коллегам, например, довести до нужного места или подобрать в кабину на участке, где поезд сбрасывает скорость. И хотя я не знакома ни с машинистом электрички, ни с его помощником, но они знают отца и приглашают меня в кабину. Да, билет на электричку стоит недорого, но денег нет, отец всегда был скуп, маме дает деньги только на еду. Просить деньги у бабушки я не хочу, поэтому экономлю там, где могу.

Через два часа я, поблагодарив машинистов, спрыгиваю на гравий насыпи станции Ташара, выхожу через пути к выезду со станции, машу рукой запыленному КАМАЗу. На мой вопрос: «До Ново-Бабкина доедем?», кивок шофера, монетка в пятьдесят копеек, тускло сверкнув, исчезает в негнущейся от мозолей кисти водителя. Взрыкивание дизеля, сорок минут езды, полчаса ходу по лесной дороге, старое кладбище и вот беспорядочно разбросанные на берегу великой сибирской реки домишки Старо-Бабкина, деревушки, где половина жителей моя родня по материнской линии.

Еще пять минут ходу, и я поднимаюсь на крыльцо маленького розового домика под зеленой крышей, скрипит дверь, коротко взлаивает Шарик из будки, я почти дома. Кричу: «Баба Анна, это я». Мимолетные объятия, горка пышных оладушек, чашка сметаны, в которой стоит ложка, неспешный разговор о родственниках в деревне и о родственниках в городе и уже глаза слипаются сами собой. Улыбаясь, я проваливаюсь в безмятежный сон. Так счастливо и спокойно как в деревне у прабабушки, я больше не спала нигде и никогда.

Утром следующего дня я провела на огороде. И хотя, на мой, незамутненный, городской взгляд, там царил идеальный порядок, каждый росток радовал глаз гвардейской статью и сочным окрасом, по мнению прабабушки, приложить руки было куда. Я, еле успевая за этой, глубоко пожилой, но еще очень бодрой женщиной, таскала за ней горшочки с какими-то хитрыми порошками, сыпала их туда, куда указывал перст бабули, маленькой лопаткой подравнивала осыпавшиеся края грядок.

Когда солнце поднялось в зенит, и жара стала поддавливать, мы сидели в прохладе веранды, через увитые буйными побегами винограда окна туда пробивались лишь тоненькие лучики солнечного света.

Холодное молоко из погреба, принесенное сегодня утром соседкой, ломило зубы.

–Бабуля, а почему у тебя в огороде нет ни одного сорняка?

–…….

– Бабушка, не молчи. Мне баба Таня все рассказала. Я приехала к тебе учиться мастерству.

– ……..

– Бабушка, не молчи. Мне нужна твоя помощь.

Я, собралась с духом, и рассказала прабабушке о своей последней стычке с отцом, о том, как Стелла, почти каждый день, с неописуемым энтузиазмом и изобретательностью провоцирует конфликты со мной, после которых жалуется родителям, обвиняя меня в том, что сделала сама. Что отец всегда принимает сторону младшей сестры, а мама не принимает ничьей стороне. Что отец давит на меня, не позволяя не оправдаться, не защитить себя. Что после разговора с бабушкой я поняла, что моя неспособности сопротивляться несправедливым требованиям отца неправильна и противоестественна.

Глядя в отстраненные глаза прабабушки, я испугалась, что сейчас услышу отказ.

– Бабуля, еще я чувствую, когда обо мне кто-то говорит, хотя эти люди могут находиться очень далеко. Я различаю, говорят плохо или хорошо. Слова, конечно, не различаю, но эмоции чувствую.

Увидев огонек легкой заинтересованности в глазах бабы Ани, я затараторила:

– А еще я чувствую растения. Я гляжу на него, и понимаю – плохо ему или хорошо, мне кажется, что я различаю его эмоции…

Прабабушка тяжело вздохнула:

–Люда, не хотела я тебя учить. Думала, уйдет это со мной, и Бог с ним. Ничего хорошего это не приносит, ни богатства, ни любви, не счастья. А бывает, что зависть да злоба людская так тебя накроет, что никакой ложкой это не разгрести.

– Но, как же так, бабуля? Ведь, ты и баба Таня людям помогаете, никому плохо не делаете…

– Про бабушку твою отдельный разговор. Когда она еще при Хрущеве начала от меня сборы редкие в город таскать, да за копеечку малую людям продавать, что лучше аспирина и анальгина больным помогало, ей сначала спасибо говорили, да руки целовали, а потом доносы в БХСС писали, что шарлатанка, незаконно людей сеном пичкает, и деньги лопатой гребет. Полгода в милицию, как на работу ходила, дело в суд отправили, хотели три года дать лагерей.

– Да ты что!

– Вот и то. Повезло, что у судьи ревматизм был, еще с фронта мучился, а у прокурора зубы болели, не один врач помочь не мог. Помогла Таня обоим, вот дело и прекратили. Так что потом двадцать пять лет, пока Советская власть была, помогала только хорошим знакомым и деньги не у кого не брала. Так, конфет коробку, шоколадку, еще что-то….

– Мне бабушка не рассказывала….

– Маленькая ты еще была, теперь выросла – вот я и рассказала. Мама твоя дар имела, слабый, но имела. А потом встретила твоего отца, и огонек в ней погас…

– А что отец?

– А то отец. Я не знаю, кто он, но черноту вокруг него я вижу, недобрую черноту. Вся семейка их такая. Я как первый раз их увидела, больше не встречалась с ними. Мать твою пыталась образумить, да куда там, смотрит на меня оловянными глазами и, как будто, не слышит. Да и сестра твоя вся в отца, всё от их породы взяла.

– Да ты что!

– А ты внучка присмотрись к ним внимательно, ты должна окрас их различить. Поэтому и не хотела я тебя учить, в такой семье к добру это не приведет. Я с отцом твоим тягаться не стала, только хуже будет. А ты говоришь, что его перемогла. Может быть, и есть смысл тебе передать то, что я знаю, все равно он будет тебя через колено ломать, как твою мать сломал, если уж дар у тебя проявился. А так, может быть, справишься, продержишься три – четыре года, а там и уедешь из его дома.

Я обхватила бабу Аню за шею:

– Спасибо бабуля, я буду очень стараться.

Не могу сказать, что в учебе у прабабушки я была отличницей. Особенно тяжело было первые две недели. Я тупо сидела посреди огорода, пытаясь достучаться хоть до какой жалкой ромашки. Я слышала эмоции растений, их состояние, иногда мне казалось, что я различаю их желания и потребности, но передать им ответный посыл от меня я не могла. Прабабушка ругалась, в сердцах обзывая тупицей и неумехой, дважды требовала, чтоб я собирала свои манатки и уматывала в город. Но утром, в качестве извинения, я получала сочные рыбьи котлетки, бабушка делала вид, что никуда меня не выгоняла, и я со вздохом шла на огород. И вот, на третью неделю, случился прорыв. Я, разомлев от полуденной жары, потеряла сосредоточенность, зрение мое поплыло, голова моталась туда-сюда, с трудом удерживаемая вертикально, я засыпала сидя. Вдруг, откуда-то сбоку, я почувствовала бормотание: «Убери это, убери». Я вздрогнула, наваждение исчезло. Я с замиранием сердца попробовала опять расфокусировать взгляд и расслабиться, и о чудо, вновь услышала панический призыв сбоку. Я осторожно поползла в ту сторону, уперлась в растущий у забора куст смородины. Внимательно рассмотрев его, я обнаружила на крайних ветках скрюченные листья, несколько муравьев сновала по кусту вверх-вниз. Оторвав поврежденные листья, в которых пряталась принесенная муравьями из-за забора тля, я намазала ветви смородины раствором мыла, засыпала муравьиную тропу золой и вновь уселась перед кустом, расслабившись, я почувствовала исходящую от куста волну благодарности и теплоты. Я попыталась передать растению, какое оно красивое, как оно мне нравится, но чтобы стать еще красивей, ему надо немножко изменить форму своих веток. Я долго сидела на краю огорода. Вечером баба Аня спросила у меня как дела, услышав мой тяжелый вздох, лишь грустно махнула рукой.

Утром после завтрака я позвала прабабушку к вчерашнему кусту.

– Что ты хотела мне показать?– сурово спросила баба Аня.

– Бабуля, я и все растения на этом огороде так любим тебя, что решили тебе это наглядно показать, смотри внимательно – я ткнула пальцем в сплетение ветвей. Прабабушка недоуменно уставилась на куст. Вдруг она всхлипнула, прижав ладонь к губам, на глазах выступили слезы. Я тоже не могла сдержаться, крепко обняв старушку сзади. Среди зеленых листьев четко просматривалось чуть кривоватое, но безошибочно узнаваемое, образуемое несколькими ветками силуэт сердца.

Дальнейшая учеба пошла гораздо легче. Я научилась вызывать или притормаживать рост растений, ментально добиваться изменения их формы, убивать сорняки, не касаясь их руками или огородным инструментом, разбирать семена, отличаю здоровые от мертвых или больных, а больные семена лечить, давая им шанс превратится в росток.

Вечером, под светом электрической лампочки я погружалась в записи старой амбарной книги в коленкоровой обложке (типография КООПторга, одна тысяча девятьсот сорок шестой год). Слова наговоров и рецепты лекарственных сборов запоминались удивительно легко, а посещение курсов скорописи в межшкольном учебном комбинате позволяли быстро переносить их уже в мою тетрадку.

–Баба Аня, баба – я с криком ворвалась в дом.

Прабабушка выскочила из спальни: – Что случилось?

Я покраснела, застыдившись своей заполошности, напугавшей прабабушку.

– Баба Аня, извини, я просто очень нужный обряд нашла, помоги мне с ним.

Бабуля уставилась в записи.

– У тебя, что зрение плохое? Почему молчала?

Я опустила голову.

– Зрение сильно упало в пятом классе, без очков мне в школе очень сложно, даже с первой парты я плохо вижу. В школе дразнят. Я сама стесняюсь, поэтому ношу очки только на уроках. Все врачи говорили, что зрение восстановить не возможно, только операция, а ее лучше делать в зрелом возрасте, а еще лучше не делать. А тут я вижу у тебя обряд «Око сокола».

– Люда, тут одна сложность. Зелье я сварю, ничего сложного нет. Но дальше все зависит от тебя. Я тебе не смогу помочь, Ты должна сама приложить усилие, чтобы форма твоих глазных яблок приняли первоначальное значение. Понимаешь?

– Нет.

– Зелье поможет расслабить глаз, как бы размягчить его, а придать глазному яблоку снова округлую форму должна ты сама, внутренней силой.

– Все равно, не поняла…

– Это немного похоже на состояние, в которое ты входишь для контакта с растениями. Уходишь в себя, в астрал, расфокусируешь зрение, не знаю, как объяснить, но ты сможешь слегка воздействовать на свой организм, если сможешь приложить силу к своим глазам, то все получится.

На этом этапе учебы баба Аня на меня не ругалась, с вечера варила мне новую порцию зелья, бормоча нужные фразы, с утра я брала емкость с темно-бурым раствором, натягивала старые футболку и шорты, и брела в уголок участка, где старые кусты жимолости переплели свои ветви в подобие шалаша. Там я капала в глаза содержимое бутылька, откинувшись головой на кусок брезента, и стараясь не моргать, чтобы раствор не вытек из глазниц, пыталась уйти в себя. Вечером, вся в подтеках бурой жидкости я, понурив голову, возвращалась к бабе Ане, удрученно мотала головой и шла стирать свой учебный наряд, а прабабушка молча начинала варить новую порцию раствора. Ночами я не могла уснуть, казалось, что все бесполезно, я не смогу изменить сама себя. Но вспомнив радостные лица одноклассников, выкрикивающих мне в лицо обидные слова, соревнующихся между собой школьных острословов, мою боль, обиду, слезы, которые невозможно спрятать, и которые подстегивали «милых» деток к еще более изощренным издевательствам. Не забыла и боль от стертой тяжелой роговой оправой кожи на ушах и переносице. Нет, если есть хоть какая-то возможность избавиться от необходимости носить этот оптический инструмент, то я должна заставить свой организм избавится от очков.

Прорыв произошел на третий день. Понимая, в каком направлении действовать, какой-то опыт уже появился, я, легко открыв внутреннее зрение, пыталась своей внутренней силой надавить на глаза. Вдруг мне показалось, что мои лазные яблоки лопнули, раствор, заполняющий глазницы потек куда-то внутрь глаз, я почувствовала резь в зрачках, ладони, инстинктивно поднесенные к лицу, необычно расплылись. Однозначно, что с моим зрением что-то произошло, я стала плохо видеть даже близко поднесенные к лицу предметы. Я осторожно встала, зажмурив глаза и вытянув руки вперед, чтобы не располосовать лицо о ветки, я медленно пошла в сторону дома. Возле крыльца меня сзади подхватила баба Аня, которая работая в огороде, увидела мою раскоряченную фигуру и побежала на помощь.

– Сейчас Люда, глаза промоем, и давай, прекращай себя изводить, потом еще попробуешь, если захочешь.

– Нет, бабуля, мне кажется, что у меня получилось, не надо глаза промывать, наоборот, помоги дойти до кровати, я полежу, чтоб раствор не вытекал.

Я лежала в постели, зажмурившись, и улыбалась. Несмотря на резь в глазах, я чувствовала, что у меня все хорошо. Так я и заснула. Проснувшись от какой-то промелькнувшей мысли, я подняла голову и вздрогнула от испуга, вокруг была темнота. Но через секунду, окончательно очнувшись, я поняла, что проспала до ночи. В доме стояла тишина, я выскользнула испод простыни и с надеждой скользнула к окну. Наверное, очень немногие люди смогут понять переполняющий меня восторг. Несколько лет прожить в пелене, воспринимая знакомых людей с десяти метров как цветные пятна. Я стояла и с восторгом смотрела в усыпанное миллиардами звезд ночное небо. Я видела пятна на луне, провода, тянущиеся к домам на соседней улице, в лунной дорожке на реке я видела отдельные волны. Я стояла, пока не замерзла, Господи, у меня получилось!

Глава четвертая. Срываю свидание.

Незаметно пролетело лето. Утром одного из августовских дней я вхожу в бор за околицей деревни. Могучие корабельные сосны тянутся к небу, подлеска нет, только толстый слой хвои и шишек ковром покрывает все пространство. С поклоном кладу на пенек пакет с сухарями с изюмом и несколькими кусками колотого сахара для Лесного Хозяина. Прошла метров пятьсот от края бора и поняла, что грибы пошли через каждые пару шагов, открытые поляны густо краснели ягодами земляники. Съев горсть запашистых ягод, с сожалением пошла дальше, мне предстояло пройти километров десять до места, где можно найти жабьей травы и белой лапчатки, может быть, на обратном пути соберу грибов на суп и жареху. В полупустом рюкзаке хлопает короткая лопатка, и несколько туесков из бересты для редких травок.

Когда добралась до места, уже пришло время обеда, солнце стояло в зените, но нужные мне растения любят влагу и тенек. Еще час ползаю на корточках во влажных зарослях, осторожные перемещаясь между порослью хвоща и ростков брусники, осторожные раздвигаю густые сплетения, чтобы не затоптать и не пропустить редкую травку. Какой-то час, и мои старания и страдания были вознаграждены. В пять туесков осторожно, чтобы не рассыпался грунт и не повредить корни, перемещены растения, туески проложены тряпками, я готова в обратный путь. Дорога домой была гораздо тяжелей, место открытое, солнце припекает, матерые оводы, хотя не садятся на меня и не жалят, но вьются перед самыми глазами, что не добавляет настроения. Шея под косынкой вся взмокла, чувствую, что скоро пот начнет разъедать нежную кожу. Но любая дорога когда-нибудь заканчивается. Тропинка привела меня к заросшему кустами и невысокими деревьями овражку, оставалось пройти еще километров пять, около километра по этому, манящему своей тенью оврагу, затем через бор и я считай дома. Вдруг резкий спазм сжал желудок, меня скрутило от страха и отвращения, от ощущения злого и липкого взгляда, брошенного из сумрака оврага, в котором скрывалась тропинка. Я поняла, что мне не стоит продолжать путь этом направлении, хотя чувство чужого взгляда так же внезапно исчезло. Я быстро пошла по полю влево, периодически бросая тревожные взгляды вокруг. Минут через десять пройдя поле насквозь, я дошла до смешанного леса, который отделял меня от дома, оставалось пройти буквально несколько минут. Ноги, забыв об усталости, сами ускорились, открылось второе дыхание. Внезапно, я почувствовала какую-то неправильность у ствола березы, до которой мне оставалось пройти метров тридцать. Из-за светлой коры, чуть-чуть, буквально на сантиметр, выступала какая-то темная нога или лапа. Я застыла и вдруг разглядела на стволе березы грязно-серый мазок, напомнивший мне пятно на входной двери нашей квартиры, которое я видела несколько лет назад, и не смогу забыть уже никогда. Я справилась с приступом паники, стала усиленно хлопать себя по карманам джинсов, изображая, что что-то потеряла, медленно и неохотно повернулась назад и неторопливо пошла, поводя головой из стороны в сторону, усердно изображая, что ищу что-то на земле. Отойдя в таком темпе на порядочное расстояние, я радостно всплеснула руками, дотронулась ладонью до земли, имитируя, что нашла пропажу, затем пошла, забирая еще левее, в обход леса, стараясь незаметно бросать короткие взгляды в бок и назад. Шли минуты, казалось, что моя мнительность сильно подвела меня и если бы не мои пустые и позорные страхи, боязнь тенистого оврага, какая-то нога за деревом, то я бы уже входила в дом бабы Ани. Внезапно боковым зрением я засекла невнятное смазанное движение за деревьями леса, затем еще одно, но уже чуть подальше. А потом, смазанная картинка чужой мысли возникла в моей голове, я, сосредоточившись, с ужасом увидела на этой картинке себя: я лежала на спине, судорожно пытаясь прижать колени к груди, мои руки выламывало назад за голову какое-то мохнатое, огромное существо. Второе, похожее на него, но чуть меньше размером, сильными лапами небезуспешно давила мне на ноги, я почувствовала его ярость и предвкушение момента, когда, через мгновение, оно отодвинет мои слабые ноги в сторону и со звериным восторгом вопьется зубами мне в живот, разрывая и вгрызаясь в него, как будет пить мою кровь и вытекающую вместе с кровью жизнь. Через несколько мгновений, которые я пребывала в ступоре, я поняла, что я бегу, издавая невнятные, сдавленные звуки, я бегу очень быстро, как, наверное, никогда раньше не бегала. Я бежала, не обращая внимания на колющую боль в боку, горящие, разрывающие мою грудь легкие, мои ноги продолжали бежать, пока не стали проваливаться по щиколотку в чавкающую грязь. Я добежала до болота. Дальше бежать было некуда. Я повернулась назад, ноги дрожали, по телу пробегали судороги от перегруженных мышц. Воздух со свистом вырывался через сжатые зубы. Два бурых пятна, скользя между высокой травы, в хорошем темпе приближались ко мне. Над каждым бурым силуэтом колыхалось по грязно-серому пятну. Я опять поймала отзвук чьей-то мысли, торжество и свирепое нетерпение я ощутила явственно. Я достала из рюкзака лопатку, кисть сомкнулась на знакомом до каждой щербинки черенке, отточенное лезвие хищно блеснуло. Пришло время исполнить данное себе в детстве обещание.

В счастливом детстве, первый класс, вторая четверть, моя семья жила в старом деревянном бараке на окраине города. Я, пребывая в хорошем настроении, шла домой из школы, торопясь поделится с мамой радостью от двух заслуженных пятерок. Внезапно сильный удар бросил меня вперед на землю. Я успела выставить руки, поэтому мое лицо не разбилось о покрытый льдом щебеночный тротуар. Удар был сильный, но пришелся по жесткому ранцу, особой боли не было. Я осторожно посмотрела назад. Сзади стоял мальчик, толстый невысокий мальчик с одутловатым лицом. Я видела его несколько раз, он жил в соседнем дворе, но близко мы не сталкивалась. И вот столкнулась. Серые валенки, черная фуфайка, из дырки виден клок серой ваты. Из-под облезлой кроличьей шапки торжествующе поблескивают бесцветные, маленькие глазки. Губы шевелятся, в уголке засох подтек слюны, я не могу понять, что он мне говорит, так как меня отвлекает толстый рифленый металлический прут, которым он энергично помахивает передо мной. Наконец я отвожу взгляд от прута и начинаю понимать слова, которые мальчик взахлеб выталкивает изо рта: «Попалась, сука, сейчас убью». Я понимаю, что по ранцу прут попал случайно, что маленький имбицил метил в мою голову, который прикрывала тонкая вязаная шапка. Мой взгляд судорожно пробежался по округе. Утро, маленькие тихие дворики, никого из взрослых не видно. Мальчик, не прекращая радостно делится со мной своим желанием убить суку, широко замахивается. Я успеваю повернуться и рвануть в сторону дома, радостные крики мальчика сзади становятся чуть-чуть разочарованными. Тяжелый и жесткий ранец больно бьет в спину, ноги скользят по льду, дыхание сразу сбивается. Я успеваю бросить быстрый взгляд назад. Мальчик с занесенной над головой металлической палкой отставал от меня шага на три, нам было одинаково тяжело бежать. Мои ноги проскальзывали, я понимала, что если поскользнусь, тяжелый ранец не позволит мне встать и мальчик догонит меня. Я выскочила на какое-то открытое место, сделала пяток шагов, вдруг сзади раздался треск и сочный мат. Я оглянулась и остановилась. Убегая от дебила, я выбежала на лед, покрывающий наполненный водой котлован строящегося дома. Мое легкое тело лед выдержал, хотя угрожающе потрескивал, а толстый хулиган провалился по пояс. Сейчас он выбрался в снег, мокрый, в хлюпающих валенках, но тем не менее, не оставил попыток достать меня, бегая вокруг котлована, разыскивая место с крепким льдом. Я стояла на хрупком льду, понимая, что под тонкой коркой льда слой грязной воды глубиной метров пять и, если я провалюсь, то моя мама будет очень сильно расстроена. А пока, я стояла и плакала от страха и бессилия. Минут через пять мальчик, внезапно потеряв интерес ко мне, скрылся за углом близлежащих сараев. Я постояла еще какое-то время, боясь, что он ждет меня за углом, потом увидела женщину, идущую в сторону моего дома, и дошла до дома, держась рядом с ней. В своей квартире, немного успокоившись, я дала себе слово, что больше ни один придурок с палкой не загонит меня на тонкий лед. Я обещала себе, что больше не буду бояться палки, что постараюсь выцарапать глаза хозяину палки, пусть мне будет больно, но если будет возможность, то без боя убегать я больше ни буду.

И вот, через много лет, я стояла на краю болота, пытаясь удержать глазами одновременно обоих существ, что подбирались ко мне. Внезапно они встали в полный рост, и тут мне поплохело. Они были гораздо выше меня, наверное, около двух метров, массивные, покрытые серо-бурым мехом, лица или морды имели черты и человека и зверя, пасти, не рты, щерились оскалами, зубы длинные и острые, как гвозди. Они неторопливо приближались ко мне, их ноги или задние лапы глубоко погружались в болотную грязь. Я почувствовала движение сбоку, бросив взгляд туда, увидела третье существо, которое на четвереньках, но гораздо проворнее приближалась ко мне почти из-за спины. Я отстраненно смотрела, на приближающиеся ко мне силуэты, понимая, что вряд ли смогу продать свою жизнь задорого. Потом в голове мелькнули кадры из старого фильма «А зори здесь тихие», когда Лиза Бричкина, потеряв шест, отчаянно рвется из трясины, мои слезы от сцены тщетности попыток спастись этой красивой и смелой девушке. Я поняла, что у меня остался всего один шанс. Рубанула лопаткой по тонкому стволику кривой сосенки, торчащей из жижи рядом со мной, сделала несколько шагов вглубь болота, аккуратно скользнула животом вперед, на прижатый поперек груди стволик, раскинула ноги и руки на манер морской звезды, стараясь распластаться как можно шире по ненадежной влажной поверхности и плавно поползла вперед, стараясь не делать резких движений. Сзади раздалось хлюпанье, всплеск, испуганный взвизг, а затем разочарованный вой. Я не огладывалась назад, продолжая аккуратно, опираясь на ствол, ползти подальше от края болота, чувствуя затылком дикую злобу оставшихся позади существ. Через час я выползла на песчаную косу, отделяющую болото от реки, залезла в воду по пояс, решив, что если эти твари достанут меня на берегу, придется плыть через реку, так как шанс выстоять против двоих, а тем более троих существ имеют отрицательное значение. Когда над берегом стали сгущаться сумерки, я поняла, что плыть через реку все равно придётся, так как с темнотой появятся и эти чудовища. Я чувствовала их, они ждали, когда ночная темнота опуститься на землю, чтобы спросить с меня, за каждую минуту их злобного ожидания. Я зашла в воду по пояс, прикидывая свои шансы преодолеть метров двести водной поверхности, при наличии сильного течения, когда услышала неторопливое постукивание старого лодочного мотора. Я радостно заорала, и через пять минут влезла в «Казанку» соседа моей прабабушки – дяди Миши. Закутавшись в старую плащ – палатку, которую дядя Миша достал из рундука, я сказала ему, что собирала травы, сбилась с дороги, прошла на этот пляж по краю болота и, так как очень устала, ждала попутную лодку. Минут через двадцать «Казанка» ткнулась в пологий берег. Я, собрав силы, схватила полупустой бачок с бензином и потащила его к сарайке с лодочными снастями дяди Миши, дождалась, когда он, вполголоса ругаясь, донесет подвесной мотор, вскинув его на плечо. Затем занесла в сарай емкость с топливом, еще раз вежливо попрощалась и поблагодарила, не чувствуя ног, на последнем издыхании потащилась к дому прабабушки. Баба Анна испуганно села на табурет, когда я, вся изгвазданная и мокрая, ввалилась в дом. И тут меня пробило. Картинки минувшего дня хлынули в голову. Страшные твари. Обрывки их мыслей о том, как сладка моя кровь и мои внутренности. Безумное спасение на болоте, когда я, разбросав в стороны свои руки и ноги, ползла от своей ужасной смерти, выбросив из головы мысли о бездонной топи, которая хлюпая и выпуская пузыри, ждала малейшей моей ошибки, любого торопливого движения, чтобы принять меня в свои объятия, вонючим потоком хлынуть в мой раззявленный в крике рот, и медленно, смакуя каждый мой бесполезный рывок, принять мое тело, чтобы больше никогда не расставаться. Полчаса я не могла сдержать рыдания, сидя на коленях на полу, уткнувшись в мягкий прабабушкин живот, я не могла остановится, не могла произнести не одного слова. Сначала бабушка пыталась меня расспрашивать, потом просто, молча, гладила по голове. Кое-как мне удалось собраться и, прерывая свой рассказ судорожными всхлипами, которые я не могла остановить, мне удалось по порядку поведать, как я провела свой день. Бабушка долго молчала.

– Люда, садись, поешь, потом ложись спать.

– Баба, какой спать, я не усну, мне кажется, я больше спать не смогу.

– Тогда садись есть, потом поговорим.

Я села за стол, с трудом съела пару вареных картофелин со сметаной, отпила чаю и почувствовала, что мои глаза уже закрыты, сознание путается. Я, уплывая в сон, почувствовала, что сильные руки бабушки подняли меня, отнесли на кровать, раздели. Потом я услышала, что хлопнула дверь. Я хотела вынырнуть из потока сна, который уносил меня, крикнуть, чтобы бабушка никуда не уходила, что я не останусь одна, но не смогла, волна сна накрыла меня…

Открыв глаза от солнечного зайчика, пробивавшегося через отверстие в ставнях, счастливо потянулась. Бесшабашный птичий стрекот раздавался за окном. Очередной беззаботный летний день вступал в свои права. И вдруг я замерла, воспоминания вчерашнего дня хлынуло в голову. Неужели это было со мной, или я сошла с ума, ведь не может быть того, что со мной вчера произошло. Я вскочила и побежала на кухню. Баба Анна жарила блины, увидев меня, улыбнулась, кивнула на рукомойник.

–Баба, что со мной вчера было?

– Доброе утро, Люда. Умойся, садись завтракать.

В такие минуты с прабабушкой лучше не спорить, бесполезно.

Я сполоснула лицо и руки, села за стол, стала есть. Бабушка долго молчала, внимательно глядя на меня.

– Тебе надо сегодня уехать в город.

– Хорошо.

– О том, что с тобой вчера случилось, не надо говорить никому. Это может плохо кончится. Или посчитают дурой и положат в дурдом.

– Но ведь….

–Спокойно подумай, что я сейчас сказала, кому надо об этом узнать – им я скажу сама.

–Но что это было…

– Ты спаслась от оборотней. Да, они есть, мало, но есть. Последний раз в нашем районе они появлялись после войны. Мужиков в деревнях с фронта вернулось мало, но каждый был крученный, что ты, иные оттуда не возвращались. Да еще бандитизм был, не чета нынешнему. Поэтому народ был настороже каждую минуту. Напали на мужика из Камня, который орех кедровый бил, он смог колотом отбиться, залез на кедр. Потом, мне одни рассказывали, что он с кедра орал громко, по словам других у него был трофейный пистолет, и он стрелял. Во всяком случае, оборотной спугнул, они ушли. Потом собралась артель с оружием, устроили облаву, говорят, прижали так как, их к реке, одного убили и сожгли. Мужикам о вчерашнем я сказала, но тебе надо уехать, через час пойдет машина в Болотное, уедешь с ней, собирайся, если наелась.

На прощанье баба Аня обняла меня и зашептала на ухо:

– Запомни на всю жизнь, кому многое дадено, с того многое спросится. Зло, несправедливо обращенное на человека, всегда вернется к тебе, но во много крат сильнее.

– Я запомню, бабуля.

Через час я тряслась в будке кузова «газона» по направлению к трассе, подпрыгивающие на деревянных лавках рядом со мной соседские тётки, вполголоса, чтоб не прикусить язык на ухабах, обсуждали, что сегодня утром на берегу, где был маленький песчаный пляж, нашли «УАЗ» участкового. Форма была сложена в машине, на траве обнаружили пятно засохшей крови, следов участкового не нашли. Скоро приедут водолазы из города, будут искать, наверное, он утонул. Уже в Болотном, спустившись из кузова и проходя мимо водительской кабины, я увидела возле шофера торчащий ствол охотничьего ружья. Он поймал мой взгляд, грустно улыбнулся и на прощанье согнул руку в локте: «Но пасаран».

Глава пятая. Знай свое место.

Возвращение под сень отчего дома прошло на удивление спокойно. Отец мало обращал на меня внимание, Стелла болталась на улице с подружками или бегала с мамой по магазинам, делая покупки к началу учебного дома. Я, подписав тетрадь с бабушкиными рецептами как «Тетрадь по домоводству ученицы…», что делало ее абсолютно неинтересной для нежелательных лиц. Обложившись для вида давно прочитанными учебниками за предстоящий с сентября десятый класс, я погрузилась в увлекательный мир магии и волшебства, тьфу ты, в мир знахарства и врачевания.

Так как дома условия для практических занятий отсутствовали, я каждый день ездила к бабушке, где начитавшись по вечерам интересных рецептов, с утра пыталась реализовать их на практике, беззастенчиво используя бабушкину кухни и запасы растений.

Через несколько дней, когда зуд, присущий неофиту, прикоснувшемуся к великой тайне, утих, я крепко задумалась – а что мне нужно? Что мне необходимо изучить, что важно и необходимо?

Нужны деньги, их всегда не хватает. Чем я смогу заработать? Трав и растений у нас полная кладовая. Этим занимается Дед. Я не помню, когда возле бабули впервые появился этот худощавый пожилой мужчина с костистым лицом и седым ежиком волос. Он был из Ново – Бабкино, старый знакомый бабули. Когда в лесу сходил снег, он еженедельно, как челнок, курсировал между бабулиной квартирой и закромами Родины. Получив задание, он, коротко повторив его, быстро уходил, чтобы через несколько дней втащить в дом бабушки большой рюкзак с заказанными растениями. Отчитавшись о сделанном, Дед проходил на кухню, где его ждали пол-литра водки, половина кирпича «Бородинского» и солидный шмат сала. Быстро расправившись с неказистым угощением, Дед степенно принимал оговоренную сумму, после чего исчезал на несколько дней, чтобы вновь появиться и получить новое задание. Поэтому ингредиенты для лекарственных сборов и составов были всегда, но сейчас на этом заработать я не смогу. Делать зелья от насморка нет смысла, они некому не нужны. В бабулиной тетради я такой записи не нашла, а спросить забыла. Мазь от псориаза я сделать смогу, но кто у меня ее купит, я никто и звать меня никак. Может быть через несколько лет, и то не факт. Те же деньги смогу заработать на обычной работе, работая в офисе с девяти утра до шести часов вечера.

Самые большие мои проблемы на настоящий момент – конфликт с сестрой и какой-нибудь случайный хулиган или грабитель. Проблему с хулиганом, наверное, решить проще. Я несколько раз пролистала тетрадь. Нда. Не особо вдохновляет. Единственное, что сможет помочь от нападения хулигана, и то с оговорками – это запись «Слепак». Так, что там написано… Две части подгнившего яблока, одна часть сушеной полыни, три части воды из лужи справа от дороги, кипятить пять минут, затем сразу наливать в сосуд, не допуская долгого нахождения на свету. Надеюсь, что слова заветные, что необходимо произнести через пять минут кипячения состава я правильно переписала. При попадании в лицо дает эффект полной слепоты в течении пятнадцати минут. Храниться может в пузырьке темного стекла, с притертой пробкой, в течении месяца. Ну ладно, пузырек не проблема, ингредиенты все есть, даже яблоко подгнившее на подоконнике лежит. Надо варить, главное через месяц не забыть новую порцию сварганить. Через час я с сомнением пыталась рассмотреть сквозь темное стекло получившиеся варево. То, что осталось в кастрюльке, доверия не вызывало, грязная, вонючая вода. Ну, такой составчик получить в лицо – наверное, без всякого колдовства, ослепнуть можно, или, в крайнем случае, коньюктивит получишь.

Нет, мне нужно что-то, что я смогу использовать скрытно, не привлекая внимание. А то, пару раз брызнешь в кого грязной водой из пузырька, а в третий раз у самой пузырек отнимут и мне же в лицо все выльют. Надо что- то, как в сказке: «И взмахнула царевна левой рукой, а из рукава яства всякие на столы дубовые вылетели, а как взмахнула правой рукой, то из правого рукава….» Да, не помню уже, что там выскочило, то ли лебеди вылетели, то ли вина заморские. Но, во всяком случае, вот будет мне образец для внедрения.

Я взяла из мешочка с пришпиленной этикеткой «Борец» пару семян, поставила на окошко пару пустых горшочков, добавила в грунт удобрений, щедро полила, утопила семена в землю. К горшочкам прилепила бумажные полоски, на которых вывела «Мое», откинувшись к стенку, ушла в себя, ища крохотные волны, исходящие от сладко спящих семян, нащупав, погнала к ним волну душевного тепла: «Где тут мои маленькие, поднимайтесь, просыпайтесь». Выложилась сильно, но почувствовала ответ, увидела внутренним взором, как лопнула кожура семени, из него вырвались слабые предвестники корней и ростков. По истечению четырех дней, ежедневно подкармливая грунт, подгоняя своей силой скорость развития своих питомцев, я получила вполне мясистые кустики, которые я немного остригла, отдарившись самой искренней благодарностью и теплотой.

Высушив и измельчив, в специально купленной каменной ступке каменной толкушкой, срезанные побеги до состояния слабо различимой тончайшей пудры, я, затаив дыхание, ссыпала результат трудов в пакетики с защелкой. Надеюсь, я не слишком самоуверенна и готова к грядущим неприятностям.

После переклички в школе я задумчиво брела в сторону дома. Какой-то мелочи не хватало, чтобы считать свою задумку выполненной полностью. Я остановилась, и сделала шаг назад. Что-то заинтересовало меня на столике, с которого молодой парнишка пытался распродать остатки запасов солнечных очков, обещая скидку до семидесяти процентов. Ну да, осенью на солнечные очки покупателей мало. Я задумчиво осмотрела товар, не понимая, что же привлекло мое внимание. Наверное, вот это. В углу лежали дурацкие очки детского размера с голубыми, затемненными стеклами, черная тонкая, металлическая оправа могла бы смотреться стильно…..

Вот интересно, с черными стеклами очки смотрелись как стильные очки Джона Леннона, а с прозрачными линзами – как пенсне Надежды Константиновны Крупской. Я поняла, чего мне не хватало. Если я буду махать руками, разбрасывая на своих недоброжелателей жгучий порошок, то кто защитит мои собственные глаза от моего же оружия. Я померила очки. Легкие, размер детский, но мне подошли, стекла плотно прилегают к глазам, давая какую – то защиту. Подобные очки были у слепого кота Базилио. А значит, они не похожи на солнечные, и не вызовут агрессивных вопросов: мол почему вот эта задавака сидит на уроках в солнечных очках. А так сидит очкастая, в новых очках, ну и пусть сидит. На перемене отнимем и спрячем. Цена меня приятно удивила, всего лишь неделю потерпеть без школьных обедов, да и деньги с собой были, дали на покупку тетрадей. Продавец, радующийся хоть такому покупателю, вручил в подарок дешёвенький чехольчик для очков из какой-то пленки, ну и то хлеб.

Первого сентября, после короткого классного часа, проведенного на ногах, на вытоптанном до состояния гранита, футбольном поле, благо погода стояла совсем летняя, нас быстро распустили. Второго сентября я пришла в класс пораньше, чтобы осуществить свою давнюю мечту – сесть на задней парте. Мой демарш вызвал заметное оживление среди постепенно прибывающих одноклассников. Задние парты – законное прибежище могучих альфа – самцов и прекрасных альфа – самочек нашего класса. Место очкастых зубрилок, в числе которых я состояла, и прочего биомусора – передние парты, которые наиболее подходят для выполнения основной функции этих неудачников – своими некрасивыми телами укрывать обитателей задних рядов.

Альфа – самцы появились первыми. После минутного замешательства, они, посмеиваясь, угнездились на левом и правом ряду. Я сидела на последней парте среднего ряда, обмирая от злого страха и борясь с малодушным желанием скользнуть вперед, к прочим ботанам, чтоб все было тихо, без скандалов и драк. В принципе, я готова, в карманах фартука надежно упрятаны два пакетика с едким порошком. Утром я густо намылила руки, но ополаскивать их не стала, чтоб слой засохшего мыла не дал порошку жечь мои пальчики. Чистка и шинковка нескольких луковиц, осуществленная в моих затемненных очках, не сопровождалась потоком слез, что давало надежду на защиту глаз и от едкого порошка.

Вместе со звонком в класс вплыла наша богиня – Наташа Богоявленская, в сопровождении свиты – три прихлебательницы, чьи имена даже не заслуживают упоминания, окружали ее, как рыбы – прилипалы. По мере приближения к моему Аркольскому мосту, шаг Наташи замедлялся, а глаза соответственно расширялись. Вот она встала перед моей партой. Прилипалы столпились сзади, тупо приоткрыв рты.

Да, поторопилась я бросать перчатку нашей звезде. Наташа всегда была девушкой крепкой, а за лето она сильно прибавила в росте, чем я похвастаться, отнюдь, не могла.

– Ты, заучилась, что ли, за лето и заблудилась? Вали давай отсюда – почти нежно пропела Наташа.

Я, стараясь сохранять покерфейс, посмотрела на девицу поверх очков.

– Кто первый встал, того и тапки.

Благодушная улыбка мгновенно исчезла с красивого лица Наташи, как лампочку выключили. С каким-то шипением она медленно потянулась к моему лицу. Я, очень надеясь, что смотрюсь спокойно и холодно, старательно смотрела в точку за Наташиным ухом.

К немалому облегчению нас обеих в класс вошла наш классный руководитель Тамара Борисовна, учитель математики. Ее сопровождал незнакомый паренек, со светлыми волнистыми волосами, достаточно высокий для своего возраста.

Наташа, глазами пообещав мне посещение всех кругов ада, со своей ближайшей наперсницей плюхнулись на парту передо мной. Оставшиеся «прилипалки» потюхали в царство «ботанов», так как все достойные парты были заняты.

Подтолкнув юношу вперед, Тамара Борисовна поздоровалась и сообщила, что привела нашего нового одноклассника – Андрюшу Козлова. Когда я вынырнула из раздумий, понравился ли мне Козлов Андрюша или не понравился, указанный субъект уже обживал свободное место на моей парте.

Наташа опять обернулась, внимательно посмотрела на парня рядом со мной, перевела взгляд на меня. В ее глазах я прочла, что экскурсия в ад, обещанная мне ранее не самое страшное, что ждет меня в моей яркой, но короткой жизни.

В целом день прошел спокойно, если не считать провокации в мой адрес, которая случилась на первом же уроке.

Тамара Борисовна, в рамках повторения материалов прошлого учебного года, исписала обе доски математическими формулами, и сейчас выкликивала добровольца – камикадзе, который бы объяснил отупевшим за лето учащимся, какие ошибки она намеренно допустила. Сбоку раздался глумливый голос Славика Леонова, с которого, наверное, писали образ шакала Табаки в мультфильме о Маугли. Только, у Табаки был один хозяин – Шерхан, Славик же был многостаночник, подлизывал всем, кто был сильнее его. Меня передернуло, ведь Славик был автором многих мерзких шуток, адресованных в мой адрес.

– Тамара Борисовна, тут Сомова рвется ответить.

Татьяна Борисовна с надеждой перевела на меня взгляд:

– Пожалуйста, Люда.

Я спокойно встала, по доброму улыбнулась Славику:

– Спасибо, Вячеслав, ты теперь еще и мне подлизываешь?

Затем, неторопливо сняв очки, аккуратно убрала их в футляр и указала преподавателю на три ошибки в приведенных формулах.

По мере моего ответа, я, краем глаза, видела, как стиралась глумливая улыбочка с физиономии Славика. Бедолага, наверное, надеялся, что я побегу через весь класс, чтобы, как слепой крот, тыкаться в доску, да еще споткнусь о ногу, заботливо выставленную Славиком в проход.

Мертвая тишина во время моего ответа была достойной наградой для меня. Осталось только живой уйти со школьного двора после занятий.

По окончанию пяти уроков я неторопливо собрала вещи, вышла из класса последней. Мои одноклассники, жужжа как рой пчел, стремился за трансформаторную будку, надеясь насладится зрелищем, как валькирия Наташа отметелит наглую выскочку.

У дверей школы меня ждали две «прилипалки», посланные пресечь мой трусливый побег. Я, хмыкнув, неторопливо проследовала на встречу своей судьбе. За будкой, как злобная пантера, нарезала круги Наташа. Зрители заняли места в отдалении. Я поставила портфель на чистый асфальт, сунула руки в карманы и шагнула вперед. Мои пальцы ловко расстегнули защелки пакетов и глубоко погрузились в слой порошка. Наташа шагнула ко мне, осознанно нарушая мое личное пространство, «прилипалы» зажали с боков. Для выполнения плана, мне нужно было пространство, так как вплотную девчонки меня просто задавят своими округлившимися за лето телами. Лишь одна была с меня ростом, двое заметно крупнее, а на Наташу я глядела, задрав голову. Пришлось самой шагнуть вперед, с силой наступив на носок белоснежного кроссовка классной королевы. Скривившись, Наташа отшатнулись, ее подруги, как по команде, тоже отступили на шаг.

Некрасиво искривив лицо, Наташа зашипела, нагнетая истерику и пытаясь напугать меня до дрожи:

– Ты помнишь, я три года в ушу хожу, сейчас….

Слушая нецензурную брань, изливающуюся изо рта нашей красавицы, я надеялась, что бьющийся внутри меня панический страх не виден окружающим.

Дождавшись паузы в потоке угроз и мата моей оппонентки, я еще раз шагнула вперед, практически прижавшись лицом к лицу Наташи, громко и четко, чтобы слышали возбужденные любители зрелищных драк, застывшие в десяти метрах от нашей группы отчеканила:

– Я вас даже пальцем не коснусь, но тебе твое ушу не поможет…

Затем я начала двигаться. Сделав скользящий шаг назад, который я видела в каком-то фильме с Джеки Чаном, я провела движение рукой в сторону лица Наташи, почти скользнув пальцами по кончику ее носа. Затем, без паузы, я изобразила одновременный удар двумя руками в сторону стоящих справа и слева от меня «прилипалок», после, шагнув еще назад, я изобразила какую-то экзотическую стойку из восточных единоборств, стиль журавля, наверное. Густую тишину можно было резать ножом.

Наташа весело усмехнулась:

– Это все?

– Все…

Блин, неужели у меня ничего не вышло, и сейчас меня будут бить.

Со словами «Сними очки» Наташа шагнула вперед, ее взгляд скользил по мне, выбирая точку нанесения возмездия. Вдруг я, к своей величайшей радости, заметила растерянность в ее глазах. Она замерла, ее руки метнулись к глазам, она тщательно пыталась стереть с лица источник усиливающейся жгучей боли, из-за прижатых к лицу ладоней раздался глухой стон. Через несколько секунд три прихлебательницы присоединились в страданиям своей предводительницы. Поняв, что процесс моего воспитания пошел не по плану, несколько человек из числа зрителей двинулись в нашу сторону. Стараясь сохранять на лице выражение скуки, я подняла свой портфель и двинулась в сторону дома. Сворачивая за угол, я скосила глаза, и заметила, как четыре сгорбленные фигурки, поддерживаемые с боков заботливыми руками, двигаются в сторону здания школы, а несколько человек остались на месте несостоявшейся драки, возбужденно крича и размахивая руками.

Последующие два дня Наташа и ее подружки в школе не появлялись. Мои одноклассники со мной не разговаривали, когда я входила в класс, все замолкали. Общалась я только со своим соседом и только по делу. Но вакуум вокруг меня был необычным. Меня старались обходить по дуге, не встречаться глазами, но это не было похоже на пресловутый презрительный бойкот. Нет, это было что-то новое. Все встало на место, когда я в узком коридоре столкнулась со Славиком – Табаки. Он отскочил в сторону и вжался в стену. Я удивленно взглянула ему в глаза, навстречу мне плеснула волна страха. Они ничего не поняли! Мое оружие осталось моей тайной. Они столкнулись с мелкой пигалицей, которая стала вести себя крайне дерзко, каким-то образом победила женскую гвардию класса. Это было непонятно и вызывало опасение. Даже признанные авторитеты, занимавшие задний ряд справа и слева от моей парты, старались обходить меня стороной: а вдруг я и им хамить начну…. Драться с девочкой, да еще с неизвестным результатом?

Кроме позора ничем не обогатишься.

На третий день в классе появились жертвы моих козней. Непоправимого ущерба красоте я, к моему облегчению, не разглядела. Претензий ко мне они не предъявлял, в сторону старались не смотреть, а зацепившись взглядом, спешно опускали глаза. Ну и хорошо. Нельзя сказать, что ситуация меня не устраивала. Так получилось, что в школу я попала не по месту прописки, школа была почти в центре города, народ тут жил соответствующий. Судья, глава районной администрации, солист оперного театра – вот примерный уровень должностей родителей моих соучеников. А тут вот ходит что-то непонятное. Точнее всего, наверное, мой статус соответствовал положению мещанки, чудом попавшей в Смольный институт благородных девиц. И носики утонченно морщат, и в спину плюют, и за глаза, по-французски, обсуждают. Конечно, за регулярное списывание некоторые учащиеся были готовы улыбаться при встрече, но это уже мне было не надобности. Поэтому проучилась я много лет по принципу «одна на льдине», и новое положение меня абсолютно не напрягало.

Так, вроде бы у меня все устаканилось, но подходя как-то к кабинету истории, полыхнуло у меня лицо жаром, значит, опять кто-то гадости обо мне говорит. А тут и вертеть головой не надо, вон Наташенька Богоявленская, со своими подружками, и пара мальчиков в кружок встали, и что самое интересное, один из мальчиков сосед мой по парте, Андрюша Козлов, которому, как я заметила, Наташа усиленно глазки строит.

Вместо того, чтобы мирно пройти мимо, так как разговаривали и хихикали они тихонько, и слышать ничего я не могла, черт меня дернул на обострение ситуации. Подошла я сзади, аккуратненько Богоявленскую по плечику пальчиком постучала, а когда она недоуменно обернулась, ехидненько так спросила:

–Что Наташенька, опять гадости обо мне говоришь, еще раз услышу – сделаю больно, ты поняла?

Гляжу я в бледное от ярости лицо Наташи, а у самой от страха душа вся заледенела. А вдруг не выдержит она такого унижения в присутствии симпатии своей – Андрюши, соседа моего, разлюбезного? Но и спускать такое нельзя, промолчишь раз-другой, и все вернется на круги своя, а по новой весь класс на место ставить – не факт, что во второй раз получится.

Молчание затянулось, Наташа на меня смотрит, а все на Наташу, команды ждут. Придется опять идти на обострение, шагаю к ней вплотную, носком наступая на краешек подошвы новеньких туфелек Богоявленской.

– Наташа, ответа жду…

Она молча кивнула.

Отступаю назад, делаю книксен, улыбаясь:

–Вы так любезны…

Снова шаг вперед:

– Пройти могу?

Расступились в молчании, шагаю с прямой спиной, вроде все получилось, можно на какое-то время расслабиться.

Ошиблась я сильно, не смогла Наташа смириться. После уроков, шагнув на лестницу, ведущую на первый этаж, ощутила я вспышку ярости в свой адрес, которая пробила щит, которым закрывалась я от какофонии эмоций одноклассников. Успела обернуться, чтобы бы упереться взглядом в торжествующие лицо Наташи, которая почти коснулась меня, чтобы отправить в неуправляемый полет по крутым ступеням. Я чудом успела прижаться к стене, а Наташа, не найдя опоры в виде моей спины, сама отправилась в полет, бестолково хватаюсь руками за воздух. Нет, к сожалению, не совсем бестолково. Одной рукой она почти зацепилась за мой рукав, но, не удержавшись, плашмя упала на лестницу. Правда от столкновения с ее рукой я качнулась и тоже нырнула вниз. Бетонные ступени рванули навстречу моему лицу, я инстинктивно выставила вперед руки. Нет, получилось опереться только на одну руку, вторая рука, сжимающая тяжелый портфель, к месту событий не успела, я смогла опереться только на левую руку, она подламывается, через меня, как будто, пропускают разряд электротока, и дальше я ничего не помню.

Очнулась я от боли, которая чуть не отправила меня обратно в беспамятство. Проморгавшись и оглядевшись, я поняла, что сижу, скрючившись, на сидении в карете «скорой помощи», левая рука зафиксирована на груди, колготки на коленях в бурых пятнах. На носилках тихо лежала Богоявленская, голова и лицо замотаны бинтами, глаза закрыты, не шевелится. Я, поняв, что Наташа жива, постаралась уйти в себя, гася боль в руке и коленях.

Приемный покой, осмотр, анализы, наложение гипса, палата, все быстро и банально, в истории болезни появилась запись: «Одноклассница оступилась на лестнице, падая, увлекла меня за собой». Затем невкусный ужин и сон. Хорошо, что смогла унять боль в переломанном запястье, а то вижу, как мои соседи по палате мучаются. Все утро пыталась срастить кости, не знаю, чего добилась, но рука под гипсом так чесалась, что казалось, что сейчас сойду с ума. Бросив это занятие, и кое-как успокоив зуд под белым панцирем лангеты, пошла искать Богоявленскую. Нашла ее палату в противоположном крыле больницы. Девушка лежала с закрытыми глазами, укрытая по подбородок казенным одеялом. На голове повязка – «косынка», один глаз заплыл, нос опух и посинел. Потихоньку присела на табурет возле кровати. Минут через пятнадцать, Наташа, очевидно почувствовав мой нетерпеливый взгляд, направленный в ее переносицу, открыла глаза.