Заглянувший. Исповедь проклятого бесплатное чтение

С первым вдохом Верховного начался исток Многомирья. Абсолютная мощь изверглась в пустоту, расплескавшись в ней пылающими светилами. Так озарившееся Ничто обернулось тьмой.

Вдох Предельного расчертил грани Вселенной, дыхание его пронеслось во тьме, в вихре закружились галактики и заиграли разноцветием пылевые туманы. Так танец Хаоса приобрел порядок.

Вдох Единого бога устроил песню жизни, обитель его наполнилась звуками, ветер подхватил мотив океанов и лесов, рыб и птиц, и всякого зверя, а после всеобщую гармонию дополнил голос человеческий. Так Разум произнес слово.

Но ничто из этого не являлось Началом.

Теперь я знаю это.

Глава 1.

Когда Господь хочет приставить к человеку ангела,

он посылает ему сестру.

В эту историю сложно поверить, но у вас есть выбор. А у меня нет ничего ценнее воспоминаний. Это дар свыше, и я делюсь им, пересказывая пережитое за пределами физических реалий. Говоря проще – я был мертв.

Жил ли я ДО? Точно помню, что пытался. И конечно, задумывался о смысле таких попыток. Как и любой нормальный человек, задыхался от недостатка информации о том, кто я. О том, что ждет меня, когда сердце преданно отстучит тихий последний раз.

Реинкарнация? Ад или Рай? Или, может, сансара?

Идея слепой веры в какую-то религиозную условность внушала недоверие.

Я встречал много так называемых «верующих». Особенно раздражали те, кто пытался навязать свою религию. Меня корили в несоблюдении постов, в неверной трактовке тех или иных святых писаний, даже угрожали адом и расплатой за то, что не смирен и не каюсь.

Эти «верующие» люди были ничем не лучше остальных. Религия не помогла им навести порядок в жизни или обрести умиротворение. Так же как и все, они выпивали, сплетничали, объедались, гневались, изменяли, словом – имели изрядный набор пороков. Только в осуждении других им не было равных.

Самое смешное – они на полном серьезе думали, что попадут в рай только за то, что навесили сами на себя ярлык верующего. Вместо того чтобы направить силы на изменение окружающего мира к лучшему, они упорно пытались всучить свою бездоказательную правду в бестолковых случайных спорах.

Спорящий – всегда проситель. Негласно он просит, чтобы к его аргументам отнеслись заинтересованно, поскольку нуждается в признании. Но в вопросах веры ни аргументов, ни доказательств нет.

Я был умен, начитан, успешен. Добивался поставленных целей, не доверяя предчувствиям или домыслам. Опирался только на логику и факты. И не возникало в жизни таких моментов, когда бы я действительно поверил хоть на мгновение в существование богов или иных миров. Однако я не был ярым атеистом.

Напротив – привычка допускать вероятности вселяла слабую надежду на существование загробного мира.

В отличие от большинства людей, я не испытывал страха перед смертью, просто хотелось удостовериться в том, что хотя бы за гранью существует справедливость. Но как я не искал в научных трудах подтверждения жизни после смерти, успехом поиски не увенчались. Теперь же знаю – духовное не поддается математическим расчетам, не подчиняется физическим законам, но даже если бы подчинялось – дух никогда не позволил бы себя измерить в соревновании научных величин.

Не там нужно было искать, но я жаждал фактов.

Моя ли в том вина? Все, что происходило со мной от рождения до смерти – не более чем НИЧЕГО. Пустое, бессмысленное, безнадежное, оставляющее только тягостные смутные образы. Единственным светом, смыслом, ценностью, тем, без чего я не знал себя, была моя сестра-близнец. Нам не нужно было разговаривать, чтобы знать мысли друг друга, достаточно было взглянуть в глаза или дотронуться.

С рождения мы были словно привязаны друг к другу. И привыкли открыто выражать любовь – держались за руки, часто обнимались и смеялись. Наши глаза блестели. В детстве это казалось естественным, но позже начались проблемы. Косые взгляды, лишние вопросы, грязные подозрения. Наши чувства стали ненормальны для общества, мы слишком напоминали влюбленных.

Про себя я все отрицал, твердил, что наша любовь – самая чистая на свете, но где-то глубоко внутри обреченно сознавал – подозрения небезосновательны. Прикосновения были единственной доступной роскошью, и мне все больше хотелось явного выражения любви.

Мой взгляд стал чаще задерживаться на ее губах. Мне хотелось провести рукой по ее гладкой коже, по блестящим волосам, вдохнуть их аромат. Хотелось слиться с ней воедино и больше никогда не разрывать обретенную связь. Я взрослел, сгорая заживо. И сходил с ума от невозможности прекратить агонию.

Во мне поселился страх, что она догадается о моих порочных чувствах и это разрушит ее хрупкий мир, в котором не существует даже понятия предательства. Я предал ее. Но, по крайней мере, удавалось сохранять это втайне.

Отныне, глядя на нее, я регулярно ловил себя на мыслях, превращавших меня в чудовище для себя самого. В чудовище, с которым необходимо бороться. Я стал избегать ее взгляда, прикосновения теперь были непозволительны. С огромным усилием я все чаще отказывался от ее общества, замыкаясь в себе.

Но как бы я не боролся с наваждением, в те редкие моменты, когда я видел ее перед собой, ко мне возвращались запретные чувства, вспыхивая с новой безудержной силой. Она была той же девчонкой, которую я всегда любил, с теми же ясными глазами, наполненными светом, коим больше не обладали ни одни из известных мне человеческих глаз.

Видя этот свет, испытывая страстное желание соединиться с ним, я отчетливо сознавал, что проклят навеки. Чудовище внутри было неподвластно мне, становясь все мощнее.

В те моменты, когда я был готов допустить существование бога, все сводилось к тому, что я вновь проклинал его. Он допустил столько грязи и боли, позволив появиться самому уродливому, неблагодарному и убогому существу под названием человек. Существу, творящему зло.

Только уродливый бог мог допустить такое.

Только убогий бог мог допустить, чтобы брат желал родную сестру. Грешный бог, породивший по своему подобию грешных детей, а после упивающийся их страданиями. Бог – жестокий, циничный, психически больной извращенец с последней стадией нарциссизма. Уж лучше совсем отказаться от идеи его существования, чем разочароваться в нем так глубоко, как разочаровался я.

Хотя… когда о нем рассуждала сестра, я слушал ее без раздражения. Ее представления никогда не унижали моей точки зрения, она не навязывала своего бога и не заставляла отказаться от убеждений. Она рассказывала милые светлые сказки, и, слушая их, становилось легче. Но лишь от того, что ее разум не замутнен грязью окружающей действительности.

Я бы никогда не отважился разрушить ее картину мира собственными доводами, подчерпнутыми из научно-исследовательских работ, опровергающих концепцию божественного творения. Да и она, выслушав приведенные доказательства и усмехнувшись, без труда подобрала бы собственные логичные контраргументы. Она любила исходить из того, что невозможно доказать отсутствие бога, и потому подобный спор завершился бы ничьей.

Как бы то ни было, для меня всегда оставался загадкой тот факт, что рассуждения ученых лишали жизненных сил, мир тускнел и выцветал, а щебетание сестры о высшем разуме хоть и казалось глупостью, но вносило в мою жизнь хотя бы мимолетное, но все-таки счастье.

И я запомнил тот день, когда задорные огоньки в ее глазах стали меркнуть. И запомнил каждый последующий день. Шепот за спинами превратился в отравляющий смех и угрозы. В ее мыслях тоже завелся отвратительный паразит, который каждую секунду готов был напоминать о неправильности наших чувств.

Я молил небеса, желая избавиться от греховной любви, но измучавшись, в итоге отрекся разом от всех богов. Принял решение переключиться, переступить себя, переступить ее, стать холоднее. Она прекрасно все понимала, даже подыгрывала, чтобы было проще отвыкнуть.

Нам нужно было отдалиться.

Разделяя чувство глубокого отчаянья, сестра все так же улыбалась, находя утешение в успехе моего бизнеса, искренне радуясь новым деловым свершениям, удачным сделкам, выгодным контрактам. Я не мог ей признаться, что в основе успеха – махинации. Я получал прибыль на дураках, которые не знают своих прав и подписывают документы не глядя. В конце концов, они добровольно несли мне деньги. Ну а то, что попались на аферу – так сами и виноваты, будет им урок.

Шло время. Мы все реже виделись с сестрой. В одну из встреч я вывернулся перед ней наизнанку, обнажил всего себя, без прикрас, но это и привело нас в тупик. Из-за своих амбиций и жажды получить желаемое, я окончательно разрушил ту хрупкую связь, что у нас оставалась.

– Мы обязаны подумать в первую очередь о родителях! – говорила она, – Они никогда не смогут принять предлагаемое тобой! Это убьёт их! Ты готов принять всю тяжесть последствий ради сомнительного будущего? Пойми же, кем бы мы ни были, что бы ни чувствовали, вместе жить под одной крышей нельзя! Пора создать семью, завести детей и заниматься их воспитанием. Дождаться внуков, как ждут их мама с папой, а после мирно стареть в окружении родных! Так устроен мир! Игра по собственным правилам никому не принесет счастья! Будешь продолжать жить своими интересами – и ты обречен! Повержен! Вычеркнут из жизни и забыт навсегда!

После этого разговора каждая последующая попытка общения неизбежно превращалась в самоистязание. Мы разъехались в разные города – жить поблизости стало слишком тесно. Нам было необходимо территориальное препятствие, мы пытались устроить личную жизнь, обзавестись семьями.

Но все шло наперекосяк. Судьба словно смеялась над нами. Начались первые ссоры, но даже в такие моменты с ней было лучше, чем без нее. Я возвел ее на пьедестал и боготворил, и отчего-то казалось, что она боготворила меня и также тщетно искала хотя бы малейшее сходство в других. Но природа не повторит ошибку, и не создаст идентичные шедевры.

В то время как сбывались все поставленные мною цели, главная проблема состояла в том, что о ней нельзя было даже мечтать. Любовь отныне превратилась в набор всех возможных эмоций, преимущественно тягостных, возведенных в бесконечную степень и сконцентрированных только на одном человеке. И каждый раз, попадаясь на мыслях о ней, я ругал себя, ненавидел себя, клялся больше никогда не надеяться на совместное будущее. Не надеяться, что вернется счастье, оставленное позади.

Не спешите винить меня, возможно, позже вы все поймете. Ведь у судьбы – руки старухи: сухие, морщинистые, подчас пугающие, но мудрости в их тепле больше, чем мы способны разглядеть.

Я старался выправить душу. Зациклился на работе. Хотел чувствовать себя важной общественной фигурой, беспрекословным авторитетом. Хотел властвовать, поднявшись над другими. Хотел всех удерживать под контролем, и чтобы никто не мог контролировать меня. Хотел, чтобы мной восхищались.

У меня было много женщин, но ни одну из них я так и не полюбил. Жизнь с другим человеком приравнивалась к моральным пыткам. Мои рвения начинались с разных причин, но заканчивались всегда одинаково – раздражение и ненависть к любящей меня женщине.

Я часто думал о том, что если бы не знал сестру, если бы мы никогда не встречались, возможно, я бы испытывал интерес к жизни, нашел бы в ней смысл или придумал его. А испытывая подобие любви к случайной женщине, я бы верил, что это и есть любовь. Но мы оказались близнецами в одной семье, и единственное излечение от этой аномалии виделось лишь в забвении.

В тотальной потере самого себя.

Однажды я едва не распрощался с жизнью… Те события прочно врезались в память, словно произошли вчера. Десятилетние, мы были наивны, беспечны и уверены в счастливом завтрашнем дне. Мы так привыкли засыпать и просыпаться рядом, что и помыслить не могли о возможной разлуке. Но в тот злополучный день нам суждено было впервые осознать, что у жизни найдется ответ для каждого самоуверенного человека.

Аномальная жара не могла удержать детей во дворах во время школьных каникул. Мы сбивались поутру, как стайка чирикающих птичек, и, торопясь к реке, оставляли позади турники и качели. Ребята постарше сразу заходили на глубину, чтобы поиграть в мяч. Некоторые присматривали за младшими сестрами и братьями, иногда позволяя себе поплавать неподалеку.

Мы же с сестрой довольствовались развлечениями на берегу или у водной кромки. Я гонял мелкую рыбу, бегая за ней наперегонки с волнами. Сестра обожала возводить песочные замки, иногда успевая за день выстроить целый городок с каналами и башенками. Плавать мы не умели, но очень хотели научиться.

Наблюдая за старшими со стороны, я убеждался насколько это, должно быть, легко. Школьный учитель как-то обмолвился, что плавание – рефлекторная реакция, и, в сущности, плавать могут даже младенцы. Но почему-то мне это никак не удавалось. В попытках удержаться на воде, тело казалось тяжелым и ноги быстро встречали дно. Поэтому, плаванье казалось чем-то вроде суперспособности.

Как только отбросишь страхи и полностью доверишься воде, она это поймет и откроет для тебя новые возможности – рассуждал я, сидя на теплом песке, зарывая в него пальцы ног. Очень быстро меня наполнила уверенность, что именно сегодня все получится. Воспрянув духом, я бодро направился к воде. Заметив это, сестра взволнованно поинтересовалась:

– Ты ведь не собираешься учиться плавать? – и, получив подтверждение своей догадки, она требовательно повысила голос, – Но мама и папа это запрещают, когда их нет рядом! Стой! Иначе я все им расскажу!

– Ты никогда не ябедничала и сейчас не станешь. Кругом люди! Если что-то пойдет не так, кто-то точно заметит! – перебил я и сделал еще несколько шагов вперед.

Сестра бросилась следом, рассчитывая схватить меня и вернуть на берег, но я был уже далеко. Оглянувшись, я засмеялся – она боязливо топталась на месте и размахивала руками, чтобы привлечь мое ускользающее внимание.

Зачем мне было слушать ее? Я думал лишь о том, как она будет гордиться, радоваться, восхищаться, когда я поплыву навстречу. А потом начну учить ее, и быть может, через пару дней она тоже поплывет, благодарная и счастливая. Она обязательно поплывет, ведь только я смогу подобрать нужные слова и объяснить, что же мы раньше делали не так.

Но чтобы научиться самому, нужно зайти чуть глубже, так удобнее лечь на воду. Я в очередной раз оттолкнулся ногами и попробовал грести, но меня упрямо увлекала глубина.

Сердце бешено забилось – ноги не нащупали дна. Только что, и будто бы на этом самом месте, я уверенно стоял, но теперь все изменилось. Потребовалась всего секунда, чтобы сообразить – меня отнесло течением. А в следующий миг я погрузился под воду, чувствуя испуг и удивление.

Я пытался выпрыгнуть и позвать на помощь, но вода моментально попадала в горло. Совсем рядом стояли три девицы, смотрели на меня и смеялись, о чем-то оживленно болтая.

«Неужели они думают, что я притворяюсь?!» – лихорадочно вертелось в голове, и ничем больше не получалось объяснить их феноменальное веселье. Мысли сменяли одну за другой, равно как и эмоции. Я даже вспомнил сцены из кинофильмов и разозлился на то, как бессовестно они лгут, ведь в действительности не удается выкрикнуть ни слова.

Отчаянные попытки сделать глоток воздуха, выкрикнуть хоть что-то и откашляться, смешались в одно целое. Секунды растягивались на минуты, все происходило стремительно и медленно одновременно.

Полнейшая неразбериха.

Паника властвовала над глупым самонадеянным ребенком.

Река не простила моих амбиций, она беспощадно лупила волнами, тянула на дно. Вода в очередной раз накрыла с головой. Сил на борьбу больше не осталось. Я принял судьбу, перестал сопротивляться и спокойно глядел сквозь водную толщу на сияющее летнее солнце.

Такое яркое, но больше не моё.

«Значит, вот так я умру» – подумал тогда, больше не ощущая ни страха, ни паники, ни боли. Я прощался с солнцем в полной безмятежности.

Нейробиологи утверждают, что в момент смерти мозговые процессы вызывают эйфорию, выбрасываются нужные гормоны и тем самым природа предусмотрела чувство облегчения в конце пути. Чувство избавления от земных тягот.

Но почему же так происходит? У них нет ответа.

Как же без меня будут жить родители и сестренка? Умирая, я представлял их грустные глаза, полные слез. Было безумно жаль, но уже нельзя что-то изменить. Слишком поздно. Я засыпал, растворяясь в золотых разводах над головой. И в этом трагическом безмолвии руки продолжали тянуться к свету.

А дальше не было ничего.

Никаких световых туннелей, ни белых коридоров, ни ангельских песнопений, ни малейшего намека на чувственные ощущения. Не было абсолютно ничего. Даже тьмы. Я просто спал, не наблюдая снов. Не существуя.

Очнувшись на берегу, я не сразу сфокусировал зрение. Незнакомец, что-то бормоча, с силой давил на грудную клетку. Вода освобождала легкие. Следом я увидел глаза сестры, красные от рыданий. Она склонилась надо мной, горячие слезы падали мне на лицо. Ее колотила крупная дрожь и с губ срывались лишь невнятные обрывки фраз.

В ту ночь она не отходила от моей постели, рассказывала об ужасе, который испытала, как только я стал тонуть. О том, что какой-то парень первым кинулся на помощь и о чудесном спасении. Я выслушивал, как долго и мучительно тянулось время, сколько мыслей пронеслось у нее в голове. Она тысячу раз объяснила, какой я дурак, и каждую минуту требовала с меня обещание беречь свою жизнь.

Беречь не только в радости, но и в моменты горя. Беречь ради светлой надежды, не взирая на затянувшуюся зиму или самую страшную бурю. Ни в коем случае не бояться, помнить солнце, чтобы снова открыться ему, подставив лучам лицо.

Что бы ни довелось вынести, как бы яростно не пришлось бороться в дальнейшем, я должен был держаться, не уходить раньше срока на дно мутных вод. И я клялся ради нее. Но получив страшный опыт, в убеждениях укрепился: смерть – это конец сознания и нет никакой души.

* * *

Сестры не стало в середине сентября, в одну из промозглых дождливых ночей, когда в небе нет ни единой звезды. Какой-то ублюдок сбил ее на пешеходном переходе, до дома ей оставалось пройти всего тридцать метров. Возможно, он не справился с управлением из-за скользкого асфальта, или были неполадки с машиной, может, был пьян и перепутал педали… Причина не важна. Скорая приехала слишком поздно, ее нельзя было уже вернуть.

Я примчался, как только узнал. Тело к тому времени уже увезли в морг. Место происшествия обступили полицейские и зеваки, чьи лица отражали скорее любопытство, нежели ужас или боль. Их сердца не могли болеть, они даже не знали ее имени. Это мое сердце разорвалось, когда я увидел лужу крови вперемешку с грязью – такая вот аллегория жизни.

Разве для этого мы рождаемся?

Чтобы напитать грязь своей кровью?!

Я возненавидел себя за то, что не оказался рядом, что не принял удар злосчастного автомобиля. Я бы отдал жизнь за нее без раздумий. Но чудес не бывает, и справедливости тоже. Ведь это я недостоин жить, это я всегда был плохим человеком и причинял окружающим зло, не чувствуя угрызений совести. Она же была безгрешным лучиком света, ангелом во плоти, олицетворением добра и великодушия. И чем закончилась ее история?

Водитель просто трусливо скрылся, оставив ее один на один со смертью. Ни одного свидетеля не нашлось, чтобы выйти на след убийцы.

На похороны съехались отовсюду, сестру многие любили. Женщины в черных платках тихо всхлипывали, мужчины молчали. Люди подходили ко мне, выражали соболезнования, спрашивали что-то, как будто бы я мог им ответить! Я даже не слышал их! И плакать тоже не мог, только слезы катились по лицу. Вцепился в гроб и стоял. Пальцы онемели. Мне хотелось остаться, чтобы нас вместе зарыли в землю, оставили в покое. До этого я и не представлял, насколько ее любил.

А ночью сестра приснилась среди цветущих вишневых деревьев. Помню, как обрадовался, решив, что умер, и вот мы встретились и больше не расстанемся. Она была красивой и живой. Мы гуляли, как в детстве – держась за руки. Теперь это было можно. Она говорила, что боль быстро закончилась. Что почувствовала вишневый аромат и сразу перенеслась в этот сад. Обещала показать озеро.

Рассвет помешал нам, вторгшись непрошенным светом сквозь закрытые веки. Сновидение моментально растаяло, мы даже не успели попрощаться. Через час я уже стоял на коленях перед ее могилой. Клялся отомстить виновнику, повторял, что люблю ее и спрашивал, как теперь жить? Глядя в небо, гневно кричал:

– Почему ты не взял меня вместо нее? Я слишком плох для тебя?!

Ночью, засыпая в своей кровати, я позвал ее, и она снова пришла, говорила, что все хорошо, что в новом мире нет ни тоски, ни боли, ни печали. И однажды мы встретимся, но только когда придет время. Во сне я соглашался с ней, обещал держаться, ведь был так счастлив ее видеть…

Но желание жить оставалось в мире грез, рядом с ней. Пробуждение стало пыткой. Я принимал снотворное, чтобы вновь погрузиться в сон и встретить сестру. Нереальный мир стал важнее. Проваливаясь в темноту, я звал ее до хрипоты, пока она не появлялась. Она говорила, что я должен бороться, обязан пережить это и идти вперед. Говорила, что я не должен ее звать, что она всегда рядом, а во сне придет сама, если будет необходимо. Говорила, что расстраивается, потому что я принимаю снотворное, забросил работу, перестал есть и сильно похудел. Просила одуматься и вернуться в реальность.

Всю свою жизнь я ставил перед собой цели, шел к ним напролом, и, в конце концов, добивался желаемого. Теперь же все мои желания расходились с действительностью, тонули в полной бессмысленности. В реальности остался только маленький клочок земли с черной оградой, весь остальной мир перестал существовать. Я чувствовал, как стремительно теряю рассудок, беспомощно продолжая вращаться в хаосе событий, из которого хотелось скорее выбраться.

Мир рушился. Сестра перестала сниться, теперь ночи напролет меня преследовали кошмары. Я больше не мог смотреть на ее фотографии, с которых она глядела как уменьшенная копия в бумажном окне, которое никогда не распахнется. Постепенно я сжег их все, мечтая точно так же превратиться в пепел.

Я забыл, когда в последний раз ел. Меня выворачивало от одного лишь запаха еды. Каждый раз приходилось задерживать дыхание, проходя мимо палаток с едой или уличных кафе. Я больше не смотрел на светофоры, мечтая, чтобы меня насмерть сбила машина или автобус. Возненавидел свою работу, подчиненных. Я не хотел видеть их лица, не хотел общаться с ними, не хотел вставать по утрам, приводить себя в порядок. Бросив бизнес, начал пить. Глотал таблетки без разбору, запивал алкогольной горечью и мечтал уйти вслед за ней. Причин для существования не осталось.

Так продержался две недели, после начало рвать. Организм силился очиститься, он боролся, препятствовал моим желаниям. Не ожидал, что мое тело столь крепкое и выносливое в травле. Но решение было принято.

Я брел, шатаясь от опьянения по ночному городу, в котором бурлила жизнь вне зависимости от таких условностей, как часы и минуты. Деревья скинули с ветвей золотой наряд, отчего город потерял последние краски, став серым и тоскливым. Преждевременный холод напевал о потерянном времени. Я думал о том, что стоило увезти ее отсюда. Нужно было вместе улететь в какую-нибудь тропическую страну, где люди ходят круглый год в одних и тех же сандалиях и постоянно улыбаются.

А что теперь? Тусклые листья под ногами, безрадостное небо, неуверенный дождь день и ночь роняет капли на остывшую землю. Может, я разучился смотреть на мир?

Но я смотрю на него! Смотрю по сторонам, а взгляд проскальзывает к небу, не уцепившись ни за что. Там – стаи птиц, улетающих прочь, к теплу, к солнцу. Им есть куда лететь.

– Вы хотели бы узнать смысл жизни? – прервала мои мысли девушка, протягивая яркую брошюру.

– Может сразу квартиру отписать? – бросил я, не замедляя шага.

Девушка побежала следом, тараторя:

– У нас не секта! Мы помогаем людям вновь полюбить жизнь!

– Тогда у тебя еще полно работы, – заметил я, кивнув на снующих мимо людей со вселенской тоской в глазах.

– А что на счет вас? – спросила девушка, едва поспевая за мной.

Я остановился, достал из кармана сигарету. Девчонка пытливо смотрела, позабыв про брошюры. Думает, что все знает. Думает, что может чему-то научить. Затянувшись, я медленно выдохнул дым ей прямо в лицо, а затем произнес ровным голосом:

– Я счастлив.

Она закашлялась, и я быстро скрылся в потоке людей.

Колкий мороз, гололед и потерявшееся до весны солнце вынуждали их скорее торопиться по домам. Всегда удивляли эти безостановочные толпы – конвейер жизни. В этой гонке обесцвеченных дней мы появляемся и исчезаем, соревнуясь, кто больше мертв. В глазах лишь усталость и выплаканные слезы. Люди перестали задавать вопросы, почему-то решив, что знают ответы. Они считают, что познали мир, но где же счастье? Мечты лишены надежды, а в настоящем нет ничего существенного. Они убеждены, что лучший день в их жизни – не сегодня. Никто не знает их настоящих, и самое смешное – никто по-настоящему в этом не нуждается. Каждый день я видел тысячи грустных и обремененных лиц, смотря в них, как в зеркало.

Я давно перестал смотреть на мир глазами удивленного ребенка. Мне скучно, я устал от оранжевых разводов в ночном небе. Они разят химией и несут с собой токсичную погибель. Мы поднимаем головы, молча смотрим на пылающее небо, вдыхаем отраву, а потом раньше срока тихо умираем от рака или туберкулеза. Поразительный ассортимент протравленной продукции отвлекает внимание от самого важного. Наши глаза горят, и мы работаем, чтобы позволить себе хотя бы часть предлагаемого ассортимента.

Я вывел формулу алчности. Это глупость, помноженная на количество несъеденных в детстве конфет. Мы жадно хватаем отраву, приносим ее в дом большими пакетами, запихиваем в рот, захлебываясь в слюне. Каждый день пичкаем в себя любимый яд. Повышенный спрос и производство процветает, заводы не прекращают строиться – и это среди жилых домов. Наш город в списке самых токсичных городов страны. Страна – в рейтинге наиболее экологически загрязненных. Каждый это знает, видит и чувствует, достаточно поднять голову и вдохнуть полной грудью, но мы намеренно разучились это делать. Мы предпочитаем не думать об этом. Нас убедили, что ассортимент важнее.

Жизнь – та еще дрянь. Как бы то ни было, моя или чужая – она больше не представляла ценности. Без сестры этот мир был не нужен. Это ужасное "без" – крохотная черная дыра моего сердца, которая засасывала и уничтожала все, что в нем хранилось. Я старался забыть это "без", не брал в расчет. Но сегодня наступил день правды, а не самообмана.

И вдыхая промозглый воздух первого инея, я жалел, что сердце мое не покрылось льдом. Разболелось горло, но это не могло перекрыть неутихающую боль в груди. Крепко сжимая пузырек таблеток в кармане, я торопился домой, чтобы осуществить задуманное. Сегодня я перестану принимать яды жизни, вырвусь из плена. Это не было спонтанным желанием, я давно все обдумал.

Тогда, захлебываясь под толщей воды, я все еще хотел жить, потому что думал о родных. Знал, что сестра и родители будут чувствовать вину всю жизнь, это сломило бы их. Я был не свободен, поскольку ответственность за их жизни лежала и на моих плечах.

Многое изменилось с тех пор.

Сколько я не видел родителей? После пяти лет разлуки бросил считать. Встретились взглядами чужих людей на похоронах, будем считать это гордым прощанием. Я перевел им круглую сумму на счет от продажи фирмы, откупившись от самой главной своей вины – я был рожден.

Страх смерти записан человеку в подсознание как инстинкт самосохранения. Но я-то знал правду.

Умирать – приятно.

Помня пережитые ощущения, сейчас смерть воспринималась как чудесное лекарство, навсегда избавляющее от боли.

Я решил, наконец, признать, что мертвый буду более полезен миру, чем живой. В наш странный век самоубийц превозносят, и даже те, кто в толпе называет их слабаками, говорит с придыханием, как об удивительной тайне, которую больше никому не удастся постичь.

Этот вечный вопрос сродни многовековой полемике о любви, смысле жизни, добре и зле. Слаб ли тот, кто отважился распрощаться с жизнью? Я нашел для себя единственно возможный ответ. Это вне определений, вне классификаций, вне рассудительности и каких-то определенных критериев. Я всегда ненавидел толковые словари, не видел от них пользы. И не видел пользы в человечестве. А в первую очередь не видел толк быть сильным или слабым в этом мире. Потому что нет никакой разницы – здесь все проигравшие. Зайдя предельно далеко, я не видел никакого толка БЫТЬ. В борьбе со смертью человек всегда проиграет, но я и не собирался бороться.

Сегодня я в последний раз усну в пустой квартире, до потолка наполненной одиночеством. Невидимым, но тягучим, застилающим глаза, стягивающим легкие, отравляющим сознание.

Глава 2.

Лёд не знает, что однажды

превратится в пар.

За очередным поворотом на картонных листах сидел нищий. Он гладил собаку, разговаривая с ней. Обычно я проходил мимо, но сейчас остановился, достал бумажник и протянул ему. Пошарил по карманам, выгреб мелочь, которая в них затерялась. Людям должно тратить деньги на исполнение желаний, а у меня их нет.

– Тебе нужнее, – сказал я. Нищий недоверчиво уставился на меня, – Я не шучу, бери.

– Храни вас Господь! – воскликнул он, дрожащей рукой принимая подарок. В его глазах заблестели слезы, – Сегодня мы устроим настоящий пир! – он потрепал собаку за ухом.

Та, уловив смысл слов, завиляла хвостом.

Впервые в жизни я совершил благотворительный поступок. Жадное беспокойство за каждую копейку вошло в привычку, как случается у многих. Мастерски оправдав себя напоследок и мысленно повесив медаль за высокоморальные достижения, я зашел в подъезд, поднялся по лестнице, открыл дверь своей квартиры и, войдя, оставил весь остальной мир снаружи.

Уже ни к чему запирать дверь на замок.

Здесь, в мелочах, хранилась только наша история. Со стен молча взирали картины, в которых сестра старалась изобразить легкость своих сновидений. Удивительные миры кристальных деревьев, густых синих лесов до небес. Миры, усеянные звездами, рассыпающимися затейливыми фейерверками. Крохотные милые домики с травяной крышей на берегу тихих рек, уютные и таинственные. И неведомые волшебные туманности, среди которых плавают островки надежды. Она так хотела поделиться всем этим со мной, ведь мне никогда не снились красочные счастливые сны.

Взгляд скользнул по горе немытой посуды в раковине и выше. Туда, где на полке стояла одна-единственная тарелка, которую я никогда бы не осмелился испачкать. Из нее мы ели в детстве вдвоем, превращая обеды в увлекательную игру с захватом чужой территории и перекатыванием горошка. Однажды какая-то гостья схватила ее в руки с намереньем подать мне завтрак. Я накричал на нее, и тарелка со звоном встретила пол, разлетевшись на части. Выставив неуклюжую гостью за дверь, я склеивал осколки несколько дней подряд.

А вот копилка в форме оранжевого бульдога, которую сестра подарила на мой первый юбилей. Копилка быстро наполнилась, но я так и не решился ее разбить. Чтобы купить ее, сестра впервые научилась зарабатывать. Лепила глиняные фигурки, плела фенечки из бисера для дворовых девчонок, и те с радостью раскупали украшения.

Рядом с копилкой – резная табакерка, которую сестра прислала почтой полгода назад. В письме она поведала, что, увидев табакерку на блошином рынке, сразу вспомнила обо мне. О том, как когда-то пыталась отучить курить, как выбрасывала с балкона сигареты, как подсовывала листовки о вреде никотина. Как боялась, что родители узнают о моей привычке, но в то же время грозилась им все рассказать. Она всегда переживала за мое здоровье больше, чем я сам. Но в том письме написала, что указывать кому-то, пусть даже собственному брату, было глупой бесперспективной затеей, рожденной максимализмом и идеализацией окружающего мира.

Самые ценные предметы в квартире, так или иначе, были связаны с сестрой. Стоило посмотреть на любой из них, и я легко вспоминал прошлые жизненные сюжеты. Память уносила на невидимых крыльях к самому родному человеку, который никогда не разочаровывался во мне, верил в меня, недостойного этой веры, и любил больше, чем кто-либо.

Эта история, хранящаяся в мелочах, мне всегда была важнее, чем вся история человечества, запятнанная бесконечными войнами, революциями, переворотами, гибнущими империями и поднимающимися государствами на руинах некогда величественных городов, на погребенных в земле безымянных костях.

Да, все ценное связано только с сестрой.

Как же я устал просыпаться и встречать новый день без нее!

Чтобы не победила трусость, я отключил мысли. То, что произойдет дальше – произойдет не со мной, ибо я УЖЕ умер. Мертвый, я таскал повсюду бренное тело, удивляясь, откуда берутся силы. А главное, для чего? Глазами мертвого человека все происходящее вокруг – нелепая возня, в которой нет ни логики, ни смысла. А придавать смысл насильственно, изобретая его из ниоткуда – о нет, я слишком трезво оцениваю обстоятельства, без фантазий, без самообмана.

Только дураки влачатся до старости, постепенно угасая в болезнях и жалости к себе, замыкаясь в плесневелых стенах, все больше злясь на все то, что расположено за их пределами. Разве существует что-то более бессмысленное?

Я машинально подошел к кровати, сел, достал снотворное и противорвотное. Такая комбинация не оставит шансы выкарабкаться. Высыпал в ладонь первую горсть, отправил в рот, запил алкоголем.

– Что ты теперь сделаешь? Что скажешь? Нет тебя! – обратился я к несуществующему богу и сам же посмеялся над абсурдностью ситуации.

Дыхание затруднилось, на коже выступил холодный липкий пот, я вытер его и трясущимися руками отправил в рот вторую порцию таблеток. А потом запил алкоголем остаток. Все тело охватила дичайшая боль. Вскрикнув, я повалился на кровать и забился в конвульсиях. Страшное дыхание смерти пробежалось по коже и рухнуло в область сердца.

Как гигантский колокол оно стучало настолько громко, что я не слышал собственного крика. Пошевелиться невозможно, тело парализовало в невыносимой пытке, и честно признаться, я ожидал, что все закончится гораздо быстрее.

Где же предсмертная эйфория?..

«Еще немного и все пройдет, еще немного и все пройдет…» – убеждало спутанное сознание.

Неужели только естественная смерть приносит облегчение?!

ПОЧЕМУ ТАК БОЛЬНО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ?!

Я крепко зажмурился. Учащенный пульс становился все тише, и тише. Я терял себя, как и хотел.

Организм ослаб, чтобы бороться. Скоро все закончится.

Приоткрыв глаза, я смутно различил перед собой темную фигуру. ОНО смотрело прямо на меня, холодно и безразлично наблюдая агонию. Интересно, обладает ли оно разумом?

– «Да» – я услышал отчетливый ответ в голове.

Потрясенный, какое-то время я боялся даже вздрогнуть. Темная фигура неподвижно следила, не предпринимая никаких действий.

– «Ты здесь намеренно?» – мысленно задал ему вопрос.

– «Да» – последовал ответ.

Я продолжил диалог со странной сущностью:

– «Причинишь мне вред?».

– «Нет».

Да, я знал, что побочным эффектом станут галлюцинации. Я едва мог соображать и должен признаться, для нынешнего положения, призрачный гость вырисован очень убедительно, хотя он и давал односложные ответы. Какие еще сюрпризы выкинет умирающий разум? Закрыв глаза, я сосредоточился на острой боли – она устрашала куда меньше.

– Галлюцинации? Обижаешь. Ты же всегда верил глазам, что случилось на этот раз? – проекция умирающего ума издала нечто вроде смешка, – Самодостаточная личность, какая прелесть, – незнакомец заговорил громче и опаснее, – Такие попадаются чаще всего.

«Что ты здесь забыл?» – зачем-то подумал я, не собираясь поддерживать разговор с плодом воображения. А незнакомец, несомненно, был таковым, потому и читал мои мысли столь ловко.

– Тебя жду, – ответил он.

Я ощутил, что ему нравится видеть страдания, он буквально упивался ими, становясь сильнее и опаснее. От него начала исходить пульсирующая мощная энергия, она обволакивала меня и проникала в измученное нутро. Зная в жизни немало садистов, я вдруг осознал – передо мной нечто иное, нечеловеческое и реальное, как бы я это ни пытался отрицать. С каждым моим сдавленным вдохом он становился темнее и плотнее, проявляясь из неведомых доселе реальностей.

Грудную клетку сдавило незримыми тисками.

БОЛЬ.

БОЛЬ.

БОЛЬ!

Я желал, чтобы непрошеный гость убрался из моей квартиры, но понимал, что совсем скоро неизбежно попаду в его плен.

В следующее мгновение сердце остановилось.

Поток энергии ударил в спину, поднял над кроватью и швырнул на пол. Тело же осталось неподвижно лежать искорёженным, на лице застыла гримаса боли и ужаса.

Я умер.

Но я жив…

Как все-таки странно смотреть на себя со стороны. Совсем не так, как в зеркало. Я могу двигать руками и вертеть по сторонам головой, но тело мое, как и не мое вовсе, лежит бездыханное, будто мы никогда с ним не состояли ни в родстве, ни связи у нас с ним не было. Его путешествие закончилось здесь, а что же до меня?

Испытывая абсолютно новое чувство отрешенности, я склонился над ним: изнутри исходил красный свет, он вырывался наружу через раскрытые глаза и постепенно мерк. Остывает тело – исчезает свет. Так я это объяснил.

Внутреннее свечение имело все вокруг – будь то стены или шкаф напротив кровати, и сама кровать, прикроватная тумбочка с пустыми пузырьками из-под таблеток. Даже воздух не был прозрачным – то тут, то там клубилась разноцветная дымка, образовывая сгустки, которые быстро рассеивались или принимали новую форму.

Я видел в этих сгустках крохотные вспышки, завихрения, отдельные частички, многократно повторяющие самих себя в самих себе. Несмотря на ночную тьму, я отчетливо видел каждую грань, каждый контур и каждую деталь благодаря этому свету. Теперь мое зрение идеально.

Боль прекратилась, ощущение течения времени ушло, теперь настоящее было тягучим нескончаемым моментом. А рядом стоял тот, кто до этого предстал темной фигурой.

Должно быть, его истинный лик открывается лишь тем, кто освободился от материальных оков. А быть может, даже умершие не видят его настоящего обличья.

Высокий мужчина в черном пиджаке и черных брюках с идеальными стрелками. Гладкие черные волосы струились до плеч, приподнятых в гордой осанке, подчеркивающей величественную стать. Лицо его отличалось тонкими чертами, будто выверенными гениальным скульптором с математической точностью. Да, он был избыточно красив, и красота эта ошеломляла, вгоняя в еще больший трепет.

Но стоило посмотреть в его черные глаза, как стало ясно: душа у него еще чернее. Меня пронзал этот колкий нечеловеческий взгляд, и все, что было в нем от человека – лишь внешняя оболочка.

– Какие удивительные события могут произойти при одном лишь допущении, не так ли? – вкрадчиво проговорил он.

Допущении? О чем он?

И тут я вспомнил, что покинул тело как раз в тот момент, когда допустил существование иной стороны. Когда понял, что темная призрачная фигура – реальна, и не подчиняется материальному миру.

– «Теперь задумайся, кто ты?» – прогремел голос.

Чтобы общаться, ему не требовалось открывать рот и шевелить губами. Достаточно было мысленных посылов, обращенных ко мне.

Я посмотрел на бездыханное тело. Среднего роста, широкоплечий, коротко стриженные с золотым отливом волосы, волнистые и непослушные, серые глаза с тяжелыми веками, от чего казалось, что они усталые и грустные – вот он, временный приют, сейчас уже бесполезный. Лишившись духа, тело потеряло смысл и стало грудой мусора, который вскоре кому-то придется убрать, чтобы очистить квартиру для будущих жильцов. Какая ирония – мое тело мешало миру и до, и после смерти.

Но вовсе не тело огрубело с прожитыми годами, не оно впитало социальные правила. Не оно дало установки, как правильно и комфортно жить среди себе подобных. Не оно изобретало хитрости, разграничения, барьеры. Не взросление тела знаменовало стрессы, обязывая примерять маски. Не тело приобретало привычки, не оно пристращалось к изысканной еде и прочим удовольствиям.

Грязь была не на теле – оно мне верно служило, только и всего. Это дух был перепачкан тяжестью, тянувшей сейчас к земле. Ничтожна цена земным достижениям, ради которых я тратил столько сил и времени. Все, к чему я стремился, теперь не нужно.

Так кто же я?

Сейчас я был частью пространства и не чувствовал внешней среды как раньше. Дуновения воздушных масс проходили сквозь. Дыхание осталось, но дышалось совсем иначе. Не легкими в груди, а всем естеством. И не кислородом, а энергией Вселенной. Мы одно целое – теперь это стало так очевидно.

Мысли переменились. Мирские хлопоты, связанные с физическими потребностями, наконец, отпустили меня. Казалось, только благодаря этому я был способен взлететь.

– Ты не взлетишь, – сказал незнакомец.

– Почему?

– Ответ знаешь сам.

Да. Я самоубийца.

– Что дальше? – обреченно поинтересовался я.

– Голод. Чума. Ад.

Услышанное не было неожиданностью, однако я был потрясен. Я прекрасно сознавал всю вину, всю тяжесть совершенных ошибок, но все равно не готов был услышать, что меня ждет преисподняя.

Жизнь всегда давала второй шанс, всегда была возможность все исправить, изменить. Каждый новый день и каждая его минута предлагала бесконечное число вариантов, возможностей, дорог. И теперь мне впервые дают понять – больше нет никакого выбора, это время безвозвратно минуло. По поступкам моим уготована лишь кошмарная неизбежность. Неужели нет ни единого шанса спастись?

Незнакомец отрицательно покачал головой и страх пробрал насквозь. В панике я силился припомнить отрывок из какой-нибудь молитвы, чтобы напомнить богу о себе, чтобы он обратил на меня внимание, чтобы спас. Но так и не смог ничего вспомнить.

«Господи, помилуй! Господи, помилуй! Помилуй…»

– С этим ты запоздал, – в голосе черного человека таилась насмешка.

Я попытался перекреститься, однако руки отказались сделать это. Или их что-то сдерживало.

– Как долго я пробуду здесь?

– Что же, теперь желаешь задержаться? – в демонических глазах разгорался огонь, – У тебя не более двух суток.

И, конечно, он все время будет рядом, как зверь, не отпускающий пойманную добычу, истекающую кровью, не способную на побег. А после – заберет в свое логово, ведь за тем он и явился.

– Могу я в последний раз навестить отца и мать?

– Такое право есть. Легким душам стоит пожелать – и они птицей переносятся к любимым. Но ты, самоубийца, в попытках добраться будешь стремительно терять остаток энергии. А после, так и не достигнув цели, провалишься в бездну.

В брошенном теле исчезло свечение. Что, теперь просто сидеть в четырех стенах, боясь пошевелиться, дабы не терять энергию слишком быстро? Лучше попытаться, потерпеть неудачу и скорее встретить страшную участь, чем оттягивать ее здесь.

Развернувшись, я направился к двери, попробовал дернуть за ручку, и, конечно, ладонь прошла сквозь нее. Черный человек тихо посмеялся. Набравшись смелости, я прошел сквозь дверь на лестничную клетку, пытаясь не злиться и не раздражаться из-за преследователя, тем самым, не насыщая его энергией неконтролируемых эмоций. Попробовал проскользнуть между этажами вниз, но ничего не добился. Для сознания это оказалось сложнее, так что пришлось спускаться по ступеням. Черный человек уже поджидал у подъездной двери.

Невидимый энергетический канал, что питал меня, ощутимо сужался. Высшие силы отказывались от меня, как от бесполезного элемента. А черный человек все смеялся и смеялся, не отставая ни на шаг, подобно стервятнику. Не удостоив его взглядом, я выскочил на улицу.

Несмотря на позднее время, на площади было слишком людно. По началу, я даже не понял, почему все эти люди просто стоят, а не идут по своим делам. Мертвецы, такие же как я, но по каким-то причинам пребывающие в забытии, потерянные, напуганные, все еще одержимые страстями, привязанные к земной тверди против воли, эти скитальцы остались без востребования. Находиться среди них невыносимо. Одно лишь присутствие рядом выжимало все соки, вытягивало оставшуюся силу, и голод становился с каждым мгновением ощутимее.

Я старался не смотреть на их обезображенные полуразложившиеся трупные лица. Гнилостный смрад вперемешку с такими же гнилыми раздумьями исходил от них. Я буквально считывал мысленные потоки, будучи подключенным к общей с покойниками эмоциональной волне. Все, о чем они мечтали – вернуться в людской мир любыми способами.

– Даже если одному из них удастся подселиться в чужое тело, его дух никогда не будет прежним, мельчая день ото дня. Только представь – он старался воскреснуть, вернуть земные ощущения, снова испытать вкус любимой пищи, сладость спокойного сна, тепло человеческих объятий. Но единственное ощущение, которое будет испытывать – чувство утекающей сути, рассеивающейся в пустоту. А вместе с этим – чувство обреченности и неотвратимого конца. Цепляясь за отвоеванное в противоестественной борьбе чужое физическое тело, духи лишаются последней крупицы добра и тем самым навсегда вычеркивают себя из всех возможных миров, – поведал неразговорчивый до сих пор спутник.

– Что же меня отличает? – я сомневался, что чем-то лучше их, однако, я хотя бы пребывал в сознании и мог контролировать свои действия.

– А ты подожди, – сказал черный человек уже привычным издевательским тоном.

Мысль о родителях заставила пройти вперед через толпу умерших. Это действие не осталось незамеченным, и, хрипло задышав, они потянулись ко мне изгнившими костлявыми руками.

Мертвецы отнимали мою энергию, наполняя свои пустые голодные души, но она не задерживалась в них, утекая словно вода из треснутого кувшина. Забрать силу лишь для того, чтобы тут же ее потерять, без возможности насыщения – в этом была их суть.

Я злился, упорно двигаясь вперед, но каждый последующий шаг давался сложнее предыдущего. Попытался бежать, однако ноги оказались слишком тяжелы, чтобы оторваться от земли. Какое-то время я черпал руками по воздуху, глотал его ртом, кричал от ужаса и смятения.

На теле стали проявляться гнойные язвы, сочившиеся черной слизистой вонью. А рядом стояли такие же мертвецы и хищно глядели мутными глазами.

Когда сил не осталось, голос потух. Воцарилась тишина, а голод сдавил со всех сторон. И только ничтожные помыслы кишели в этой тиши, как назойливые мухи, от которых не отмахнуться.

Без временного счету пытки тянутся слишком долго. Не в силах пошевелиться, окруженный разлагающимися духами, я пытался воззвать к богу, но не мог отдавать мысли вовне. Я был заперт внутри особого мира потерянных душ, пропащий в чужих страшных мыслях и в собственных. Погруженный в зловонное болото самых мерзких человеческих желаний, среди которых оказались и мои.

Сейчас мои мысли точно так же выставлены напоказ. Они без прикрас обличали мою суть и концентрировали всеобщее презрение. Эти мелкие обреченные людишки осуждали меня, кривились, насмехались. Даже погибая, их не покидало чувство превосходства, хотя чем они могли превосходить остальных? Только тем, насколько больше сожрали красоты, насколько чаще плевались злобой, насколько бездарнее растратили отпущенное время.

Их души истлели, прожжённые черными язвами, искорёженные под гнетом грехов. Даже выворачивая внутрь глаза, они по-прежнему гордились собой. А черный человек просто стоял рядом и молчал, или его мысли уже не доходили до моего голодного зараженного сознания.

Внезапно во всеобщий поток страданий вмешались совсем иные эмоции. Это было счастье, или скорее даже восторг. Но восторг устрашающий, не сулящий ничего доброго. Совсем наоборот, сродни восторгу толпы, увидевшей публичную казнь преступника. Сродни их удовольствию видеть, как катится человеческая голова с гильотины, как она с треском падает на булыжную мостовую. И пока она рефлекторно моргает, люди с той же жестокой веселостью принимаются ее пинать, будто окровавленный мяч. Именно такой дьявольский восторг вторгся сюда.

Глаза застыли в глазницах, но я интуитивно понимал, что происходит. Некто пришел за нами, и сейчас пожирает наши души. Он подбирается все ближе и ближе, в то время как мне уже не пошевелиться. Не замахнуться рукой в попытке ударить, как-то защититься, оттянуть гибель.

– Самоубийца! – прошипело чудовище, прожигая взглядом затылок, – Самоубийца!

Серые, щетинистые, выгибающиеся во все стороны руки, с длинными когтистыми пальцами потянулись ко мне. Черный человек выступил вперед, глядя поверх моей головы прямо на монстра.

– Самоубийца!!! – еще более рьяно прохрипело чудовище, гладя воздух рядом со мной, желая поскорее сомкнуть пальцы.

– Бери остальных, а его не трогай, – прошептал черный человек, криво улыбаясь, – И лучше не зли меня.

Монстр покорно опустил руки и попятился назад, быстро переключившись на других мертвецов, я же окончательно перестал понимать происходящее. Зачем стервятник защитил меня? И почему не прогнал чудище, чтобы забрать с собой остальных мертвецов? По могуществу он – что хозяин для пса, так чего же он сам стережет меня? Выходит, что я и правда чем-то лучше?

Но даже когда все стихло, и мы остались стоять на площади вдвоем, он не отвечал. Чего же мы все-таки ждем?

Когда тонкая связующая ниточка, наконец, разорвалась, земля подо мной разверзлась.

– Пора, – произнес черный человек, схватил за руку, и нас увлекло сквозь неизведанные пространства, чужие реалии и чьи-то сны.

* * *

Мы стояли позади выжженной степи в окружении кровавых деревьев. Приглядевшись к ним, я уловил черты людей, вросших в землю. Их воздетые к тяжелому грозовому небу руки превратились в кривые ветви, сухие и мертвенные. Люди стояли по пояс в холодной черной земле, они дрожали и стенали, и я лишь мог догадываться, как их ноги, превратившись в корни, глубоко врастали в безжизненную почву, но так и не встречали живительную влагу.

Широкий ров впереди окружил зловещую черную скалу, которая возвышалась над красной рощей, надо мной и над черным человеком. У заостренных каменных вершин кружило каркающее воронье. В скальных расщелинах бурлила огненная лава. Она вырывалась наружу и застывала странной прозрачной смолой. Величественные массивные двери, ведущие внутрь скалы, настежь распахнутые, призывали меня. Над дверьми огненные извивающиеся языки образовывали надпись:

«Судьи – здесь. Вся власть – пороку».

Я понимал, что, войдя внутрь скалы, никогда уже не выберусь на свободу. Здесь бежать некуда. Каждое из направлений сулило лишь бескрайние обугленные земли или непроходимые леса вечных мучеников.

Я подошел ко рву, доверху наполненному ядовитой водой и зеленоватым паром, со дна которого доносилась странная погребальная песня. Приглушенные воющие мотивы поднимались вместе с испарениями, проносились над водной гладью и окутывали деревья.

Пленка воды приподнялась бугром и лопнула, разорванная тем, кто жил на самом дне. Почуяв меня, страж вынырнул. То, что сначала показалось мне пузырящейся кожей, оказалось множеством глаз, смотрящих во все стороны. Страж молчаливо изучил поверхность и повернулся ко мне самым большим глазом. Он ждал от меня действий, но каких?

Я осторожно поклонился ему. Он закрыл глаза, бесшумно погрузившись на дно. Спустя мгновение ядовитая дымка рассеялась, образовав тропинку прямо к входу внутрь скалы. Я вопросительно посмотрел на сопровождающего, тот кивнул.

Сделав первый несмелый шаг, я с удивлением подтвердил догадку – гладь воды держала, как прозрачная ледяная корка. И я пошел вперед, настороженно глядя под ноги, поскольку все здесь казалось ненадежным, обманным, зыбким, рискующим вот-вот обернуться очередным кошмаром для случайного путника.

А на дне под толщей воды неподвижно стояли утопленники, прямые и скованные невиданными силами, без возможности всплыть на поверхность. Некоторые из них спали, прикрыв глаза, задрав головы и раскрыв рты. А те из них, кто проснулся, пытались дышать, но захлебываясь, вновь переживали ужасы физической смерти, погружаясь в жуткий сон. Чтобы через какое-то время вновь ожить, вновь захлебнуться, и вновь умереть.

Медленно ступая по поверхности, вглядываясь в воду, я мучительно сознавал – что ничем не смогу им помочь, как и они – ничем не помогут мне.

Поравнявшись с исполинскими дверьми, я испытал явное облегчение, встретив под ногами почву. Мы вошли внутрь скалы, оказавшись в темном колонном зале, уходящим далеко вперед. Здесь гремела жуткая, режущая ухо музыка. Отполированный до зеркального блеска каменный пол отражал гобелены, изображающие сцены казней и пыток. В центре зала – гигантский каменный змей с сотней голов…

Справа – вереница обнаженных мужчин и женщин. Они стояли на коленях, сложив за спиной почерневшие до локтя руки и склонив головы. Я оказался в самом конце этой очереди, не имея ни малейшего представления о том, что тут творится. Мои руки были так же черны. Это не грязь. Оттереть черноту невозможно, она идет изнутри. Но здесь никто не осмеливался говорить друг с другом, и люди молчали, погруженные в раздумья под звуки невидимого оркестра.

Из противоположных дверей вышла дюжина отвратительных карликов, держащих кубки, и я догадался – это причастие.

Статуя многоглавого змея внезапно ожила. Видимо, посчитав свою миссию оконченной, черный человек скрылся за бархатной занавесью арочного прохода. Змей, извиваясь, медленно выползал из стены, его головы таращились по сторонам, шипя и высовывая раздвоенные языки. Чешуйчатые кольца собрались на полированном полу, а головы раскинулись веером и хором заговорили низким утробным голосом:

– Избранные из человечьего стада, призванные истребить его! Лишенные света, призванные отбирать его! Навечно проклятые, чернорукие, рожденные гневом! Вечно голодная тьма приветствует вас!

Из раскрытых змеиных пастей заструился черный дым, надвигаясь на нас. Женщина, стоявшая рядом, нетерпеливо встрепенулась, и снова уткнулась взглядом в пол, пытаясь подавить улыбку. Она явно этого хотела, и пришла сюда самостоятельно. Я всматривался в остальные лица – каждое выражало желание, удовольствие, ликование, возбужденность. Пытаясь найти хотя бы одного испуганного человека, я все больше убеждался в том, что здесь таких нет.

Кроме меня.

Так стоит ли принять участь или же я могу попытаться ее изменить? И если посмею отказаться, не уплачу ли за это вдвойне, не повлеку ли наказание куда страшнее?

Головы продолжали свое громогласное напутствие:

– Превратитесь в храм зла, впитайте его, чтобы оно стало вашим щитом! Чтобы ослепли неверные, не успев узреть вас. Чтобы оружие врагов, направленное на вас, проткнуло их собственные сердца! Примкните к нашим легионам!

Нас заволокло едким черным дымом. Кривоногие карлики спешили к обнаженным людям, предлагая испить из кубков. Один из них побежал к нам, сверкая крохотными глазками. Он протянул кубок с дымящейся коричневой жижей и к нему потянулось множество рук страждущих. Люди, расталкивая друг друга, выхватывали кубок и торопливо делали большие глотки.

А дальше с ними происходили жуткие трансформации: ноги и руки вытягивались, покрывались чешуей или грубой шерстью, вырастали хвосты, а из звериных пастей раздавался злобный рык. У каждого, кто испил из кубка, проявлялись чудовищные уродства. Теперь это уже не люди, а дьявольские отродья, готовые безропотно служить злу, разрушать людские надежды, вселять страхи, болезни, обрекать на страдания. Из разинутых пастей вырывались призывы мести и безумный смех.

Первая змеиная голова снова заговорила:

– Злословие, идущее от раздора, приводящее к убийству под началом Ваалберита! – голова опустилась, легла на пол и замерла с широко открытой пастью. Несколько чудищ оживленно направились к ней, чтобы войти внутрь.

– Слуги Велиара, жаждущие вовлекать в грехи, вселяющие похоть, толкающие на извращения! – вторая голова сделала то же, что и первая. К ней направилось еще несколько чудовищ.

– На лень и празднество подстрекающие с Астаротом, раздувающим человечье тщеславие! – и третья голова опустилась, принимая новых слуг.

Каждая последующая голова голосила свое, призывая оставшихся пополнить демонические легионы и занять свое место среди отреченных от бога.

– Хватающие проклятых под знаменем Думаха, толкающие их в бездну вместе с Тахарилом! Здесь обольстители! Провоцирующие на гнев вместе с Сафсиритом! Отвечающие перед Таскифом за развращенных и совокупляющихся со зверями! Исторгающие яд под предводительством Натзирила! Лжецы Сартая, разрушающие человечьи грезы! Поклонники Скафорта, препятствующие богослужению! Желающих причинять боль принимает Ангарей, вселяющий болезни! Смерть детей и нерождённых управляется Аскарой! Жаждущие подстрекать к пагубным удовольствиям рядом с Элхимом! Покровительствующие ворам – примкните к Шеолу, рядом с Шодедом – поощряющие расточительство! Примыкайте к Тсафону, Несиру, Тзалмону и ловите, травите, пытайте кощунствующие души! Карающие стражи для пленников каждой адской пропасти: Тебела, Тсиаха, Нешаха, Гиа, Адамаха, Аратса, Арека!..

Шальная музыка ускорялась, врезаясь в мысли, а ликующий хохот срастался с нею, доводя до безумия.

– Мое имя Утбурд, и я посвящаю тебя! Пей! – приказал карлик, прервав мое потрясение и протягивая почти опустевший кубок.

Коричневого отвара осталось ровно на один глоток, принадлежащий только мне. Трясущимися руками, все еще испытывая сильнейший голод, я взял кубок. В нос ударила кошмарная вонь. Оставшиеся в зале новоявленные чудовища пустились в безумную вакханалию, а те, что находились рядом, настороженно наблюдали за моими действиями. Я смотрел на их клыки и когти, понимая, что выбор свелся всего к двум вариантам – угодить в лапы монстров или утратить человеческий облик вместе с ними.

– ПЕЙ!!! – рявкнул карлик, брызнув слюной.

Протянув руку, я вылил остатки пойла на его лысую башку и швырнул кубок в сторону. Стекающие с карликовой башки потоки жидкости мгновенно превратились в черных гадюк. Они подняли на меня шипящие головы, обнажая ядовитые клыки. Ярость карлика обрушилась на меня огнём. Я закричал -боль была выжигающей, пронизывающей, испепеляющей все, что во мне до сих пор оставалось.

Пытка прекратилась столь же внезапно, как и началась.

Открыв глаза, я обнаружил рядом черного человека.

Сжав губы, он поднял меня за шкирку и потащил за собой, мимо беспорядочно сношающихся монстров, призывающих присоединиться. Туда, за черную арочную занавесь, за которой скрывалось безграничное пространство, состоящее всецело из лестниц, идущих во всевозможных направлениях. Из лестниц, переплетенных между собой, выгибающихся под прямыми углами, и уходящими ввысь, к новым бесконечным лестницам, двоящимся, троящимся, скручивающимся в мертвые петли и бесформенные зигзаги.

– С чего ты решил, что имеешь выбор? – с холодной яростью спросил он, буравя взглядом.

– Но я – всё ещё я, значит, выбор был! – возразил я, пошатнувшись от голода.

– Я привел тебя сюда, потому что за это уплатили непомерно высокую цену, а не оттого, что здесь в тебе нуждаются. Самоубийцы даже демонам не нужны!

– Кто же заплатил за то, чтобы я стал адской дрессированной зверушкой?

– Здесь твой шанс БЫТЬ! Без нашего покровительства тебе долго не протянуть! Но вижу, твой спаситель старался зря.

Лжет, чтобы сбить с толку…

Хотя, даже если это правда, я все равно уверен, что поступил правильно.

– Если мне суждено умереть, я хочу умереть человеком, – сказал я, мысленно разгоняя голодную мглу, застилающую взор.

– Все еще считаешь себя таковым? – усмехнулся темный, – На человека ты только похож, но это ненадолго.

– Пока есть силы, я буду бороться хотя бы за это.

– Только сил у тебя уже не осталось, – заметил он.

– Это жалость или сострадание?

Черный человек какое-то время внимательно изучал мои глаза, словно пытаясь в них что-то прочитать, а после вздохнул и тихо сказал:

– Идем.

Это было так неожиданно и так непохоже на тот леденящий поток отчуждения и ненависти, который мне довелось ощутить в начале нашего с ним знакомства.

Он выбрал одну из тысячи лестниц, ведущих неведомо куда, уводя за собою. Пока мы спускались по каменным ступеням, и эхо шагов гулко отскакивало от стен, я все время ощущал внутреннее беспокойство, будто чьи-то недобрые глаза наблюдали за каждым моим движением. Чувство страха обострялось еще оттого, что краем глаза я то и дело улавливал движение теней, мелькающих рядом. И мне почему-то казалось, что стоит оступиться – они схватят и безжалостно разорвут на части.

Наконец, мы вышли в пустой длинный коридор со множеством резных дверей, скрывающих столько же тайн. Черный человек открыл первую дверь, и жестом пригласил войти.

Глава 3.

Только свет внутренний озарит тьму,

когда погаснет внешний.

Шелковая занавесь нежно коснулась лица, прежде чем я увидел залитую светом просторную прихожую. Черный человек вошел следом, запер дверь и прошел к столу, на котором стоял высокий изящный кальян. Закурив и все так же странно глядя на меня, он погрузился в раздумья.

– Кто ты? – спросил я, набравшись смелости.

– Сам знаешь, – вкрадчиво произнес мужчина, медленно выпуская дым, – Для одних – хозяин, для других – слуга, но всегда и неизменно – демон. Вижу, тебя интересует имя… Пусть будет Андрас.

То есть, настоящее имя он скрывает?

В его глазах заплясали хитрые огоньки. Оставив кальян, он прошел в большую круглую комнату. Я послушно последовал за ним, пьянея от голода и сладких благоуханий, наполняющих пространство.

Здесь по всей окружности стояли нагруженные всевозможными яствами столы, атласные скатерти сияющими волнами сбегали на зеркальный пол, отражаясь в таком же потолке. Отполированные белые стены отражали окружающую их роскошь.

Повсюду – мраморные женские статуи. Одни держат в руках кувшины, другие – серебряные подносы и кубки, третьи – плетеные корзины с фруктами. В центре зала возвышалась ступенчатая круглая кровать таких размеров, что на ней запросто разместилась бы пара десятков человек. На атласных простынях набросано несчетное количество подушек разных форм и размеров, расшитых жемчужными нитями.

– Ешь, – Андрас небрежно указал на этажерки с аппетитными мясными рулетами и икорными тарталетками, рядом с которыми стояли блюда с тонко нарезанной вяленой и копченой говядиной, с золотистыми сырными шариками и с красной рыбой под сливочным соусом, – Что любишь?

– Понимать происходящее, – ответил я, отвернувшись от деликатесов.

Мужчина усмехнулся, отламывая румяную утиную корочку и кладя себе на язык:

– К чему скромность? Гостю дозволен любой каприз!

– Не верю в безвозмездные дары по доброй воле, – я настороженно осматривался, ожидая подвоха в любой момент, – Тем более от демона.

– Тот бездомный ведь тоже не верил, что ты когда-нибудь протянешь ему бумажник, полный денег, – заметил Андрас, макая в мед очередной кусочек утиной грудки, – Ну а вопросы о достатке здесь уже не задают, поверь.

– А вопросы о родных? Что с моей сестрой? – не унимался я, хотя, признаться, голод уже не на шутку разбушевался. Владеть собой становилось слишком тяжело.

Андрас повернулся спиной и принялся рассматривать одну из статуй:

– Большинство людей после смерти пребывают в состоянии сна. Иногда это беспокойный, наполненный тревогой сон. Иногда это безмятежные красочные сновидения, знакомые каждому с детства. Нередко в этих снах раздается едва различимое эхо прожитой жизни и тоска по ней. Иными словами, людские души пребывают в тех местах, которые им роднее всего. А там уже распределяются по преобладающим качествам. Художники находятся с художниками, пьяницы – рядом с пьяницами. Поэтому если твоя сестра была достойным человеком, она должна пребывать в обществе себе подобных и видеть спокойные благостные сны.

– Как с ней встретиться?

– Не лги себе, для начала. Утоляй всякую жажду, ведь торжество лишений миновало.

– Хм. И часто ты принимаешь гостей?

– Если бы так и было, вряд ли кто-то из них вел себя так же нагло, – ответил Андрас.

– Так значит, у нас обоих это впервые, – осмелев окончательно, я позволил себе язвительный тон.

В то же мгновение демон резко развернулся, схватил меня за горло и сдавил его, злобно скалясь:

– Как выдернул тебя из лап чертей, так брошу обратно! Не забывайся: ты гость до тех пор, пока я решаю, как с тобой поступить.

Отпустив меня, он взял со стола пустой серебряный кубок и поднес к скульптуре. Мраморная девушка распахнула белесые глаза и слегка наклонилась, чтобы налить из кувшина красного вина. Как только кубок наполнился, Андрас приложился к напитку, выпив все без остатка. А после, обтерев рукавом мокрые губы, повернулся спиной и резким движением скинул пиджак, оставшись в легкой шелковой рубахе и штанах.

Дважды хлопнув в ладоши, он направился к кровати. Из всех арочных проходов в зал начали входить юные прекрасные девушки. Их совершенные фигуры ничуть не скрывали полупрозрачные платья, пышные бедра подчеркивали золотые пояса, а браслеты тихонько звенели на тонких запястьях. На блестящих волосах красовались диадемы, гребни, бусы и ажурные веера. Любовь к украшениям у людей не в крови, а глубоко в душе – подумал я, пока девушки раздевали демона, при этом лаская каждый участок его тела.

Или дурманящий аромат вскружил мне голову, или смятение, или роскошные девы, но найдя глазами кресло, я едва добрался до него. Я дрожал с головы до пят от сумасшедшей смеси эмоций, наблюдая, как красавицы ласкают мужчину языками, как трутся стройными телами и сладко стонут от наслаждения. Но Андрас глядел на свое отражение в зеркальном потолке отрешенно. Он выглядел все таким же задумчивым или даже несчастным, нежели испытывающим удовольствие.

– Можешь присоединиться, – позвал он сквозь сбивающееся дыхание, и девушки согласно замурлыкали.

– Да, да, иди к нам, милый.

Одна из девушек выпорхнула и подбежала ко мне, протягивая руку и зазывно улыбаясь. По ее обнаженным плечам раскидались пышные огненные локоны до талии, настолько тонкой, что я мог бы сомкнуть на ней ладони.

– Попробуй, – томно произнесла она, – Смелее!

– Я… может, позже, – еле слышно ответил я, и тут же испугался своих слов. Мысли в голове отплясывали дикий танец, превращаясь в вихрь невиданной силы.

Рыжеволосая красавица уселась ко мне на колени, обвила руками шею и принялась целовать, сводя с ума. Тем временем неспешное шевеление на кровати переросло в неистовую оргию. Распутницы связали мужчине руки, а на глаза завязали шелковую повязку так, чтобы он ничего не видел. Еще одна светловолосая красавица с ангельским личиком подошла ко мне, присела около ног и принялась ласкать, спускаясь все ниже.

Пусть это блаженство не кончается, пусть они продолжают…

В этой расслабленной истоме я больше не мог думать ни о чем. Я напрочь забыл, как попал сюда и кем был раньше.

– Возьми нас, – прошептала на ухо девушка с огненными волосами и таким же нравом, – Мы хотим тебя!

– Да, мы хотим только тебя, – пропели несколько девушек, подошедших только что.

Да, я хотел их всех, но соседство с демоном откровенно напрягало. Или скорее раздражало. Я желал, чтобы он убрался прочь.

– Так избавься от него. Он нам так надоел, – нашептывали прелестные создания, – А мы хотим тебя, только тебя. Ты такой красивый, ты нам очень нравишься!

Я плавился в их жарких объятиях как нагретый воск, становясь покладистым, превращаясь в их послушную игрушку, лишь бы получить еще больше ласк, поцелуев, лишь бы вдыхать медовый аромат их тел, лишь бы не отрываться от них ни на секунду.

– Помоги нам, милый! Убей его…

Эти слова резанули сознание подобно острому кинжалу. Я моментально отрезвел и, раскрыв глаза, увидел, что одна из красавиц протянула мне золотой изогнутый кинжал с рубинами на узорной ручке. Как я мог оставаться наивным так долго? Все происходящее – сладкий обман, которому нельзя поддаваться!

Я со всей силы толкнул рыжеволосую и резко встал с кресла.

– Мы подарим тебе величайшее удовольствие, не отказывай нам.

Отталкивая девушек, я искал способ покинуть это шальное место как можно быстрее, чувствуя себя марионеткой в недобрых могущественных руках. Нужно бежать! Бежать не оглядываясь, пока кинжал не вонзили в меня.

Может ли дух умереть? Исходя из реальности испытываемых ощущений, напрашивается вывод, что в лучшем случае я почувствую острую боль. Или останусь в плену чертовок и забуду собственное имя, погрязнув в пороке.

– Куда же ты? Мы не причиним тебе зла, – нежнейшим голосом произнесла дева с ангельским лицом, схватив мою руку в попытке задержать.

– Я здесь не останусь.

Девушки приподняли брови в недоумении. В их взгляде проскользнуло что-то зловещее. Светловолосая девушка нахмурилась, разочарованно цокнула языком, схватила золотой кинжал, прошла к Андрасу и лезвием полоснула ему горло. Алая кровь хлынула на белоснежные простыни, и сказка превратилась в сущий кошмар. Я без оглядки кинулся к выходу, услышав за спиной девичий хохот.

– Беги, беги, зайчик, но помни, что где-то в лесу притаилась ядовитая змея!

Добежав до двери, я почувствовал, как сознание путается с каждой секундой все сильнее. Ноги не слушались, то и дело подкашивались, и я рухнул на пол, ослабевший и беззащитный. Картинка перед глазами кружилась все быстрее и быстрее, голоса смешались в дичайший хор и… неожиданно смолкли.

Андрас подал руку, помогая подняться.

Мы остались вдвоем в обманчивом логове. Мысли немного прояснились.

– Что это было? Проверка?! – негодовал я, стараясь сдержать эмоции.

– Чтобы испытать человека, достаточно предоставить ему выбор. Раз тебе хватило воли противостоять ситуации, значит, не такое уж ты и ничтожество.

Я решил пропустить оскорбление мимо ушей. В конце концов, мое положение все еще весьма плачевно.

– А если бы я поддался… я бы умер?

– Ты все боишься умереть, – кривая ухмылка исказила лицо Андраса, – Пойми, что смерти и пустоты в привычном понимании не существует. Энергия трансформируется, претерпевает всяческие изменения, но никогда не исчезает бесследно. Память Многомирья хранит каждое произошедшее событие вне временных границ, словно оно никогда не начиналось и никогда не оканчивалось, а просто было и будет всегда.

Смысл последних слов я так и не понял.

– Значит, вы разыграли шоу, наблюдая за моей реакцией. Возможно, заигрались. Но кровь то зачем?

– А каков эффект! – рассмеялся демон, – В мире духов многое выражено в привычном для людей понимании. Именно понимание формирует возникающие образы.

– То есть игра воображения нарисует передо мной все что угодно и я не смогу отличить это от реальности?

– Прежде чем об этом говорить, осознай, что такое воображение, а уже потом задай себе вопрос – может ли оно играть? Мир наполнен иллюзиями, и порой кажется, что он только из них и состоит. Но это не значит, что иллюзии чем-то отличаются от того, что принято называть реальностью, – он опустил голову и расплывчато добавил, – Иногда выдуманный мир становится убежищем, учителем и сладкой исцеляющей сказкой…

Выходит, что последняя звезда потухнет скорее, чем самый древний и мудрый дух проверит всю полученную информацию. И сдается, реальность без иллюзий существовать не сможет, потому что это одно целое, неразрывное, подобное. Потому, каждое знание может быть верным, но не единственно верным. Каждое знание всегда будет недостаточным, чтобы всецело довериться ему. И, конечно, знание, полученное от демона, заслуживает доверия в наименьшей степени.

– И все же, я чувствую, что ты мне помог, – признался я.

– А что, если я, как и ты, пытаюсь идти против своей природы? – отозвался Андрас.

– Знаю, я ужасный человек и заслужил быть здесь, но все-таки я не из тех, кто забывает добро.

– Пусть об этом судят другие.

– Другие вообще судить не имеют никакого права! – вспылил я.

– Так ты поешь? – невинно поинтересовался Андрас и указал на столы, полные яств.

– Лучше скажи, что дальше?

– Насильно держать не стану, поэтому отпущу, но выход тебе предстоит найти самостоятельно.

– Идет! – ответил я, не веря в услышанное.

– Не стоит радоваться раньше срока, – высказал он, – Ты привык сравнивать себя с окружающими и анализировать, в чем их превосходишь. И каждый раз ты действительно находил достоинства, возвышающие над остальными. Высокий интеллект, отличная память, эрудиция – удачная комбинация качеств для успеха в материальном мире. Ты был ослеплен честолюбием, даже не задумываясь над тем, насколько прогнил. Ты всегда ошибался на свой счет и продолжаешь ошибаться до сих пор. Потому твои руки черны. У проклятых всегда черные руки. Я вижу зло в тебе, чувствую его, оно переполняет тебя. Тьма породила тебя, это твоя изначальная суть, твоя родоначальная природа. Тьма – путь, предназначенный тебе. Ты можешь временно свернуть с него, оставив нас, но убежать от самого себя невозможно.

Меня словно поразило громом. Гул возмущения мешал сосредоточиться. Я никогда не считал себя хорошим человеком, но и абсолютным злом себе не казался. По крайней мере, мне ведома любовь! Так мог ли демон ошибаться?

– Я сумел противостоять искушениям, отказался от предложенных щедрот! Тем самым начал менять свою природу, разве нет?!

– Рано или поздно ты захочешь вернуться, чтобы стать нашим верным последователем. Если, конечно, выживешь, что маловероятно. Когда будешь готов примкнуть к нам, просто позови меня. И не волнуйся – попасть в ад куда проще, чем выбраться из него.

«Тьма породила тебя» – отзывалось эхо снова и снова. Новые вопросы взволновали меня. Какая опасная мощь хранится в темном детище, скрывающемся под личиной добродетели? Как я могу доверять себе, если ничего не знаю о своем предназначении? Что, если я носитель опасного вируса, который в любой момент может пробудиться, подавить мысли, исказить желания и взять всё под тотальный контроль?

Я – зло? Я скрытый демон? Даже если так, я не могу возненавидеть себя. Не хочу терзаться догадками и мыслями о предназначении. Что, если Андрас пытается внушить чувство вины? Если добивается того, чтобы я поверил в небылицы? Вдруг это его очередная попытка заманить в ловушку? В конце концов, почему он так уверен, что видит истину? Нет, я желаю познать себя сам и сделать полностью осознанный выбор стороны, к которой примкну. И если мне предначертано слиться с тьмой, перед этим я должен точно знать, от чего отказываюсь.

Андрас, уловив мои размышления, хлопнул в ладоши и в ту же секунду комната опустела. В центре комнаты вместо кровати теперь стояла одинокая дверь. Справа от нее – стеклянный столик, на нем – подсвечник с зажженной свечой.

Не дожидаясь команды, я решительно подошел к двери и открыл ее. За ней скрывалась непроглядная всепоглощающая тьма и ничего кроме тьмы. Но меня это не остановит. Я взял со столика свечу и, выдохнув, собрался войти в плотное черное пространство.

– Тьма населена голодными чудовищами, некогда изгнанными или ушедшими, как и ты, по собственной воле. Они будут пытаться поймать тебя, заманить в ловушку, обмануть. Свет защитит от них. Но ты должен найти выход до того, как свеча погаснет. А не успеешь – тебя съедят.

– Не стану бояться того, что еще не случилось. Возможно, у меня получится спрятаться в этой тьме даже после того, как свеча погаснет.

– Тогда ты превратишься в одного из них, навечно оставшись во тьме. Никто тебе не сможет помочь, никто не услышит призывы на помощь. Постепенно твое сознание замкнется в себе, ты больше никого не увидишь рядом. Даже враждебные голодные духи покажутся тебе приятной компанией, навсегда покинувшей тебя. Тьма станет твоей личной одиночной камерой, без начала и без конца, без единого случайного странника. А знаешь, что ждет разум во тьме и одиночестве спустя долгий срок? Безумие. И началом станут беспокойные мысли о врагах, которым ты так и не отомстил. Ты будешь думать о том, как они процветают, радуются жизни, продолжают род, и при этом будешь медленно сходить с ума. Но пока ты здесь, я могу предложить услугу, – лицо Андраса было непроницаемо, а глаза все так же черны и опасны.

– Ну, – обернулся я, догадываясь, что он специально оттягивает время, пока горит спасительная свеча.

– В моей власти отобрать жизнь любого человека, которого назовешь.

Да, есть один человек, которому я действительно желаю смерти. Тот, кто сбил насмерть мою сестру и скрылся. Я ненавижу его и обрету покой только тогда, когда настанет момент расплаты. Но я сам призову его к ответу. Без посторонней помощи.

– Не нужно, – сухо ответил я, – Это все?

– Возможна еще одна услуга.

– Она связана с выходом отсюда? – я свечой указал на тьму впереди.

– Нет.

– Она обязует меня как-то расплатиться с тобой?

– Да.

– Тогда прощай, – бросил я, шагнул в пространство и дверь с шумом захлопнулась.

Свеча едва освещала пространство. Рядом не было никого, и я без промедления пошел вперед. Бредя в темноте, я все думал о том, почему же демон отпустил меня? Какую выгоду он извлек из моего побега? Не попал ли я в западню по собственному согласию, доверившись тому, о ком ничего не знаю, кроме того, что он преданно служит злу?

Я никогда не доверял людям без истории, без знания их прошлого, но в мире духов восприятие перевернулось. Я хотел верить в то, что меня больше никогда не обманут. Хотел верить в то, что безошибочно распознаю ложь. Хаос в мыслях мешал сосредоточиться и подумать о главном.

Как должен выглядеть выход к свободе? Это дверь? Тайный проход? Может быть, извилистый тоннель? Я не ощущал в окружающем пространстве никаких границ, бездна окутала со всех сторон вместе с усиливающимся ощущением безысходности. Кроме бескрайнего мрака на пути не попадалось больше ничего, но вспомнив предостережение Андраса о голодных чудовищах, я нашел в этом добрый знак.

– Мы здесь, – прошептал кто-то сзади. Холод пробежался по шее и плечам, – Не смотри нам в глаза, а то хуже будет.

Мне казалось, я подготовился к этой встрече, но безвыходность положения сделала свое дело. Низкорослые и высокие твари проступали отовсюду, их мерзкие морды пронзали голодным взглядом, руки, свисающие ниже колен, перебирали воздух. Короткие ноги заставляли их хромать и медленно волочиться в полуприсяде. Их было так много, что убежать не представлялось возможным.

Я должен не обращать на них внимания и продолжать поиски, но страх не утихал, открывая меня перед ними и выставляя все более беспомощным, жалким, потерянным. Страх разрушал меня, ослаблял, и чудовища знали это, чуя легкую наживу.

Один из монстров, неестественно выкрутив шею, подобрался слишком близко. Уводя взгляд в сторону, я боковым зрением отметил, как свеча осветила его провалившийся гнилой нос, который сразу же покрылся ожогами. Чудовище, взвизгнув, отпрянуло от света.

«А если они потушат свечу дуновением?» – подумал я, глядя на ровное, непоколебимое пламя. От моего дыхания оно даже не дрожало. Здесь не было ни ветра, ни осязаемых воздушных масс. Поэтому свеча будет гореть до тех пор, пока не закончится восковой стебель. Но только до тех пор.

Я медленно продвигался вперед, стараясь поверх рогатых голов увидеть хоть что-то кроме черноты. Голодные монстры ругались, злились, скреблись о невидимую преграду, отделяющую меня от них. Их становилось все больше и больше. Они плотно обступали световое пятно, тесно прижимаясь друг к другу и смыкая смертоносное кольцо.

Неподалеку я заметил прямоугольное очертание, и, сосредоточив на нем взгляд, убедился, что это дверь. Такая же дверь, как та, что привела сюда. Я быстро побежал вперед, а чудовища бросились врассыпную, рискуя обжечься светом свечи. Тьма, накрадываясь, следовала попятам.

Приблизившись к двери, я протянул было руку, чтобы отворить ее, как вдруг она ожила, изменяясь в странное разумное существо. Сгорбленное, скрюченное, отдаленно похожее на человека, голое и лысое, со стертым лицом. Я тут же отпрянул, не веря глазам, пока он медленно надвигался, щелкая пальцами. Мои попытки внушить самому себе, что он безвреден, не давали результата. Темнота наступала со всех сторон, заполняя всё вокруг. Пламя свечи ослабло, а свет потускнел.

И тут до меня наконец дошло – именно свет и выдавал меня, приманивая чудищ, как ночных мотыльков. Я так боялся попасть в ловушку, что не заметил, как уже угодил в нее. Попал в кошмар, от которого невозможно проснуться.

Одно из гигантских чудовищ с козлиными чертами, растолкало мелких монстров и поравнялось со мной. У него были человеческие руки, покрытые густой свалявшейся серой шерстью, козлиные ноги, оканчивающиеся увесистыми копытами. Из курчавых длинных волос поднималось три массивных рога, а глаза словно вобрали всю черноту здешней пустоши.

– Увидел! Увидел! Увидел! – раздался скрипучий ехидный голос. Обладатель его нагнулся, встретившись со мной голодным взглядом, – Я не стану делиться с ними, обещаю, – произнес он мне прямо в лицо и оскалил желтые кривые зубы. Его нижняя челюсть двигалась вперед-назад, вместо того, чтобы скользить вверх-вниз, как это обычно бывает, – Этим ртом я буду жевать твои глаза!

«Мир наполнен иллюзиями, и порой кажется, что он только из них и состоит» – вспомнил я слова Андраса. Что, если всех этих существ нарисовало мое испуганное сознание? Были бы они здесь, если бы Андрас об этом не рассказал?

Все эти монстры появились сразу же после того, как я о них вспомнил. Пока я об этом не задумывался, даже свет свечи оставался для них незамеченным. Выходит, они отреагировали на мои мысли и страхи. Или же мои страхи породили их. Осталось лишь понять, какой из двух вариантов правильный. И нужно поторопиться, ведь от свечи осталась ровно половина.

Так что же такое воображение и как оно может играть?

– Протяни свою руку и дотронься до пламени, – приказал я черту, собрав волю в кулак. Она была как никогда сильна, и даже страх временно отступил.

Черт округлил глаза от удивления.

– Приказываю тебе: коснись огня! – еще громче сказал я, протянув ему свечу.

Обросшая серой шерстью рука медленно потянулась к свету, а бес все также смотрел на меня, как завороженный. Его рука замерла всего в сантиметре от огня, но оранжевый свет не причинил бесу никакого вреда.

– Трогай огонь, бес! – велел я, ощущая над головой энергетические вихри. Сила пребывала со мной и во мне. Ни одно из этих чудовищ не сможет подчинить меня.

Черт дотронулся до огня и пропал.

Остальные чудовища разом смолкли, уставившись на пламя догорающей свечи. Я и сам не понимал, что произошло, но не собирался больше позволять непониманию порождать новые страхи. Никто не посмеет причинить мне вред, если я сам не допущу этого в мыслях. Полный мысленный контроль – таковым представился мне единственно верный способ победы над нечистью. Прозрачная чистота намерений, чистота мыслей, чистота души. Само желание этого достичь. Но для начала нужно перестать зависеть от каких-либо обстоятельств.

И я задул свечу.

Погрузившись в кромешную тьму, я стоял, не смея шелохнуться.

Ничего не происходило.

Интуиция говорила, что чудовища исчезли. Я не слышал их, не чувствовал их прерывистого хриплого дыхания. Меня никто не трогал и тем более никто не набросился, чтобы растерзать.

Странно, но окончательно запутавшись в происходящем, я все больше ощущал смелость. Я представил, что мрак передо мной – это плотная тряпичная завеса, попытался ее сорвать, но рука ничего не нащупала. Попробовал проковырять в черноте дыру, снова бесполезно. Попробовал снять воображаемую маску, развязать бархатную повязку на глазах, но снова нет. Постарался упасть в темень, и подпрыгнуть вверх, хоть за что-то ухватившись. Испробовал несколько резких рывков за грань, даже попытался втереть себя в черноту, слиться с ней.

Тщетно.

Я не попал в тупик лишь потому, что тупика в этом странном месте не существует.

Мне оставалось лишь разогнать черноту усилием воли.

Сосредоточившись на любви, я решил, что сейчас все станет ярче и светлее.

Невероятно, но враждебное пространство повиновалось, светлея с каждым мгновением!

Тьма отступала.

Я нашел из нее выход.

Глава 4.

По вере вашей.

Я находился в центре пустой площади. Если она где-то и кончалась, то очень далеко, поскольку границ не видно. Поверхность площади, выложенная строгой серой мозаикой, сливалась с горизонтом. Небо над головой затянули свинцовые тучи без единого просвета, такие же серые, как и площадь. Вокруг не было ничего, кроме серого опустошающего пространства. Я сделал несколько неуверенных шагов вперед, но данность вокруг не изменилась. Сорвался на бег, ноги несли меня все дальше, но это было лишено всякого смысла. Почему-то не покидало ощущение, что за мной наблюдают в ожидании разумных действий.

Остановившись и отметив отсутствие усталости, я таращился по сторонам, словно зверь, загнанный в клетку. Что теперь? Быть может, это именно то, о чем говорил Андрас? Та самая бесконечная одиночная пустота, в которой я оказался, как только погасла свеча? Пустота, в которой мне предстоит потерять рассудок?

«Эгей!» – прокричал я первое, что взбрело в голову.

Эхо тройной волной прокатилось по площади, а затем ее сотряс грохот. Потребовалось некоторое время, чтобы различить в нем звон множества колоколов. Что-то начало происходить, но стоит ли этому радоваться?

Звон колоколов усиливался, раздаваясь откуда-то сверху, но плотные тучи скрывали их. Несмотря на то, что я пробежал внушительное расстояние, звук раздавался точно надо мной. Это могло означать то, что либо колокола были везде, либо возникали там, где я находился.

Облака понемногу рассеивались, освобождая свет. Он лился на меня, пронизывая насквозь. По сторонам различалось едва уловимое движение.

На площадь являлись тени.

Сначала их было немного, но количество возрастало в геометрической прогрессии. Тени не замечали меня, и, появляясь ниоткуда, они продолжали неспешное движение неподалеку. Поклявшись самому себе не бояться неизведанного, я просто настороженно наблюдал.

Колокола продолжали угрожающе бить, еще немного – и звуковые вибрации обрушатся, сокрушив меня. Неужели так начинается Страшный суд? Неужели совсем скоро ждет расплата за все грехи, которых было так много! Колокола упорно гремели громче, и громче, и громче. Я стоял под лучами света, наблюдая, как постепенно площадь наполнилась тенями.

Их движение упорядочилось. Они образовывали нечто вроде длинного коридора. Часть теней занимала правую сторону, остальные стояли по левой стороне. Я не мог различить лица этих существ, но был уверен – сейчас их взор направлен только на меня. А еще ощущал, что знаю каждого из них, и все они знают меня.

В конце этого живого коридора где-то на горизонте появился яркий свет. Он быстро направлялся ко мне, скользя над полом площади, и вскоре я различил в этом свете седовласого старца. Я готовился увидеть в его глазах отягощённость, разочарование и боль за мою напрасно прожитую жизнь. Но когда старец приблизился, я не увидел напряженности в его многочисленных глубоких морщинах. Я ощутил легкость во взгляде, почувствовал поддержку и понимание.

– Что бы ты мог показать мне? – спокойно спросил старец.

И не было сейчас уверенности сильнее, чем уверенность в том, что он знает абсолютно все о каждом моем поступке, о каждом моем решении, о каждой случайной мысли.

Знает о том, что я самоубийца.

Я чувствую, что он расстроен из-за того, что мне не хватило мужества пережить трудности. Я рано сдался и теперь догадывался, что когда-нибудь еще встречусь лицом к лицу с уготованными трудностями, от которых попытался сбежать, прервав жизнь. Те же самые проблемы будут ждать меня, возможно, в следующем воплощении. Преждевременно сведя счеты с жизнью, я просто впустую ее потратил.

– Мне очень грустно из-за того, что ты сделал. Самая важная и главная обязанность человека – ценить жизнь, – тихо сказал старец, – Изменить отпущенную продолжительность жизни одним человеческим желанием невозможно, лишь милость свыше влияет на этот срок. Но если человек сам обрывает свою жизнь, это всегда не вовремя. Его миссия не выполнена, результаты перечеркиваются, и целая жизнь потрачена впустую. Кроме того, самовольный выпад из жизни вредит общему ритму и влечет нежелательные последствия во всех сферах.

– Если я верно понял, душа, где бы ни пребывала, несет в себе суммарный жизненный опыт во всех проявлениях, – начал я, – Но если мой результат перечеркнулся, то почему я здесь? Разве я не должен начать все сначала? Какой-нибудь простой неразумной песчинкой в пустыне…

– Надеюсь, ты извлечешь урок: самоубийство – это величайшая ошибка из всех возможных. Если впредь ты будешь бояться этой идеи, она никогда не овладеет твоим сознанием и никогда не возьмет над ним верх. Ты ведь теперь догадываешься, почему переродиться человеком так ценно?

Я подумал о том, что отличает человека от остальных созданий. Человек осознает себя и свое место в мире, он волен в выборе, а спектр его действий так широк, что он вправе даже сменить континент, на котором будет жить. Кроме этого, человек отличается различными эмоциями, он полон чувств, восприимчив к искусству и может его создавать. Он тянется к познанию и стремится к совершенству, движимый верой в светлое будущее. Проще говоря, человек живет не только инстинктами, в отличие от животных. Наша жизнь – это яркая череда обстоятельств, которые никогда не повторяются, это наилучшая комбинация возможностей для воспитания души.

– Верно, – прочел мои мысли старец, – Но еще в человеке заложено умение приспосабливаться. Он может сохранять самообладание вопреки любым внешним угрозам. В страданиях проявляется его внутренняя борьба, благодаря которой нельзя остаться посредственностью. Но самоубийца придает физической жизни слишком большую важность, как бы это странно ни звучало. Именно поэтому ты с такой легкостью расстался с жизнью – слишком большой важностью наделил материальный мир.

Мне вдруг стало любопытно, все ли люди попадают в это место? Или оно существует именно на этом отрезке времени только для меня?

Я чувствовал, как старец, мирно глядя сейчас в мои глаза, видит всю мою необъятную сущность. Понимает ее целостность так явно, как никогда не понимал даже я сам. Между нами возникла связь, единение сознаний, и в этом единстве мы видели события всей моей жизни. Словно эпизоды биографического фильма в обратной перемотке, от смерти и дальше вглубь памяти, в самые ее недра.

Я видел успешного мужчину в деловом костюме, приходящего в пустой неуютный дом, где его никто не ждал. Видел свои первые переговоры с огромной компанией. Блестящее выступление. На лицах присутствующих – восторг и гордость. Я на взлете и кажется, что передо мной открыты любые двери.

А вот и трудоголик, который каждый день задерживается в офисе до ночи и таскает начальству кофе. Работая, я провожу жизнь наиболее продуктивно, тем самым спасаясь от одиночества. Именно здесь мне еще предстоит раскрыть свои таланты и лидерские качества.

Ищу работу. Весьма унизительное время – копаться в объявлениях, обзванивать фирмы. Я с отличием закончил престижный институт не для того, чтобы предлагать свои услуги, как проститутка. Надеюсь, какая-нибудь крупная компания скоро обратит внимание на мою кандидатуру, взглянув на безупречное резюме.

Выпускной. Все парни пришли с подружками и теперь танцуют. Похоже, им весело, пока я сижу в стороне и жалею о том, что нагрубил сестре. Я запретил ей приходить на выпускной, ведь про нас давно распускают слухи. Хотел оградить ее от грязных домыслов этих придурков. Но она так желала присутствовать в момент вручения диплома, ждала этого дня и теперь со слезами швыряет в меня заранее купленное платье…

Студенческие годы пролетают один за другим. Я – лучший ученик и староста группы, проводящий все время над учебниками и конспектами. У меня нет друзей, нет девушки, хотя желающих не мало.

Университетский ивовый парк и очередная студентка, краснея, признается в чувствах. Я часто этим пользуюсь, и столь же часто по моей вине льются девичьи слезы. Что сказать – состою из сплошных недостатков. Самовлюблен, горд, тщеславен. Мое молчаливое сердце начинает трепетать только в моменты общения с сестрой. Каждую ночь мы созваниваемся и болтаем часами напролет. Она знает обо мне всё, видит покрытую копотью душу и все равно продолжает любить. С ней легко, потому что не нужно притворяться. Никто больше не знает меня, и никто не заслуживает.

Первый курс. Я худой прыщавый всезнайка. Девушки иногда хихикают, но это не сильно волнует. Запишусь в спортзал, чтобы однажды посмеяться тоже. Скучаю по сестре. Мы еще никогда не разлучались на такой долгий срок.

Вступительные экзамены, неопределенность, и страх того, что всю жизнь придется сидеть на родительской шее. Родители запретили нам с сестрой подавать заявки в один институт, намеренно желая нас разделить. Они, как и все, видят в наших чувствах угрозу. Почему мы так быстро выросли? Почему любить друг друга вдруг стало неправильно?

Детство – счастливейшая пора! И так крепка вера в то, что в ящике письменного стола живут крошечные гномы, ожившие игрушки защищают сон по ночам, а в каждом шкафу по правде скрывается сказочный мир, населенный забавными добрыми троллями. Родители очень любят нас и радуются тому, как мы дружны. Мы понимаем друг друга с полуслова, заканчиваем друг за другом фразы, у нас общие игрушки и мы никогда из-за них не воюем.

Вот мы играем в бабушкином саду в догонялки. Сестра прячется за деревьями, а я в самом деле боюсь ее не найти. Но всегда нахожу и мы громко смеемся. Воздух детства пропитался нашим смехом и запахом бабушкиных булочек с корицей. Нам подарили новый мяч.

Мы с сестрёнкой в колыбельке. Ее слишком туго запеленали, ей неудобно и она громко плачет. Я смотрю за прутья кроватки, в комнату забежала мама. Она проверяет все ли у нас в порядке, и я хочу ей все объяснить, но язык не слушается. Я злюсь, ведь мысли в голове четко сформированы. От этого я тоже срываюсь в плач. Мама дает нам теплое молоко в бутылочке, это очень вкусно. Мы успокаиваемся и засыпаем, глядя как потолок детской то чуть темнеет, то становится светлее из-за проплывающих за окном облаков.

Меня кладут на что-то очень холодное, я громко плачу. Успокаиваюсь только на маминых руках. Принесли сестренку, мы снова вместе и нам тепло. Хорошо, что рядом мама и папа, я сразу узнал их любящие голоса. Они очень счастливы оттого, что нас двое.

Вокруг холодно. Свет слишком яркий. Сестренку куда-то унесли. Эта разлука тянется вечность. Мне очень больно и страшно, воздух режет грудь, я плачу от смеси незнакомых ощущений.

Мы внутри мамы, счастливые и крохотные. Мы сами выбрали эту семью, стремились попасть именно к ним. К мудрым родителям, способным разбудить совесть и заложить верное понимание жизненных правил. Они даже не догадываются об этом, но уже так любят нас и ждут. Вот мама поет колыбельную. Мы хорошо слышим голоса, особенно мамин. И нам очень нравится, когда папа гладит ей животик. У него большие и горячие ладони. Совсем скоро он будет нас обнимать!

Жаль, что воспоминания со временем меркнут и рассеиваются. От этого жизнь кажется слишком быстротечной. И вот – я снова стою в центре серой площади, колокола стихли, воцарилась тишина. Старец молча глядит ясным взором.

У меня есть время, чтобы подумать об увиденном, по-новому оценить все произошедшее. Смешались воедино скорбь многих потерь, радость многих побед, от глубокого сна пробудились все былые переживания, обиды, восторги, все то, что я ощущал на протяжении долгих лет.

События жизни с этой, недоступной ранее высоты, теперь оценивались иначе. Я постоянно ошибался на счет других людей. Там, где я считал, что требуется помощь, на самом деле царил праздник. Там, где я искал приюта, на самом деле оказалась выжженная степь. Там, где я думал, что все сложно, на самом деле все было элементарно.

Сейчас я был одновременно и зрелым мужчиной, и младенцем. И вдруг понял всё. О том, что это за место, кто такие тени, кем мне приходился старец и что нужно было сделать теперь.

Старец, почувствовав мое прозрение, отошел в сторону и указал рукою туда, куда я собирался пойти. Двинувшись вперед по коридору, образованному тенями, я отметил, что стоило к ним приблизиться – и проявились лица. Теперь это были люди. Все те, кого я когда-либо встречал в жизни.

По левую сторону стояли умершие, по правую – ныне живущие. Все эти люди при жизни вызывали различные эмоции – хорошие и плохие. Теперь открылось иное понимание их действий, поскольку я видел суть их глубоких душ, едва взглянув в глаза. Некоторых из них я знал с незапамятных времен. Мы часто встречались в прошлых воплощениях.

Они окружали меня при жизни, потому что, так или иначе, я нуждался в них. Все они, не сознавая, были моими учителями, а самыми полезными для развития были враги и недоброжелатели. Благодаря их колким словам и скверным поступкам я видел, каким быть нельзя. В то время как добрые искренние люди мне открывали те качества, которые необходимо в себе взращивать.

Они играли эти роли только для меня. В то время как я злился на их резкие высказывания, суждения, доводы, наши души вели усердную работу. Не соглашаясь внутри себя или протестуя открыто, мы имели возможность совершенствоваться и стремиться вперед, избирая собственный уникальный путь, отличный от чужих запыленных дорог.

Теперь я видел, что окружающий мир изменялся только тогда, когда значительные перемены происходили в моем внутреннем мире. Стоило выкарабкаться из неприятности – и я предотвращал все последующие, подобные предыдущей. И жизнь следом преподносила новые проблемы, которые я должен был научиться решать. Иначе неусвоенный урок повторялся и множился в самых разных формах. Но при этом каждое мое решение было верным, поскольку всегда служило уроком. Неудачи стали важной частью понимания сути вещей. Они ломали мое восприятие, заставляя менять мысли и поведение.

Несомненно, мудрость ступает только под руку с опытом, с лично пережитыми моментами судьбы. Она не умножается от количества прочитанных книг, не усваивается на лекциях, если для нее нет необходимой почвы.

Все мы взаимосвязаны и едины, точно огромная семья, в которой никто никого не покинет и не забудет. Никто здесь не был чужим. И невозможно причинить вред другому человеку, не навредив самому себе. Любая агрессия обязательно отражается на агрессоре. А помощь людям влечет цепь благоприятных событий. Это мудрый Вселенский закон, означающий, что все мы равны и живем в справедливом мире. И тот враждебный мир, который окружал меня, был отражением меня самого, враждебного и запутавшегося.

Были времена, когда я пытался воспитать в себе добродетели, поклявшись относиться к каждому человеку так, словно никогда его больше не увижу. Это была одна из многих клятв, но соблюдать ее оказалось сложней всего. Так я думал тогда. Оказывается, куда сложнее – научиться самопрощению. Я возненавидел себя за то, что причинил столько боли другим по глупости, не ведая истины, не зная ничьих мотивов. Ранил снова и снова, не задумываясь. Гнев, злоба, воровство, предательство, тщеславие, алчность, злословие, зависть, вранье – моему багажу достоинств нет равных. Теперь внутренние раны обнажены и мне безумно жаль. Мое мучение – проступки, и самый страшный суд – суд совести.

Я искал глазами сестру, но в числе родных ее не оказалось. Родители, бабушки и дедушки улыбались мне, а я просил прощение за то, что часто заставлял их беспокоиться. За то, что грубил, будучи не в настроении. За то, что не понимал их, обижаясь на то, что они не понимают меня. Они лишь молча кивали и продолжали улыбаться. Между нами теплились энергии симпатии, уважения, братства.

Я ощутил, как разрываются родственные связи. Должно быть, родители – лишь временные спутники для блуждающей одинокой души. Но я всегда буду благодарен за помощь и опыт, приобретенный рядом с такими хорошими людьми.

Дальше стояли воспитатели, учителя, друзья, приятели, недруги и враги… Здесь был каждый из тех, чьего общества я избегал при жизни. Люди, которые раздражали противоположным взглядом на вещи, безответно влюбленные девушки, бесхребетные знакомые, у которых я занимал деньги и не возвращал, неудачники, от которых не было пользы, назойливые болтуны и сплетники, а также все те, кто пытался использовать наше знакомство в собственных целях, именуя это «дружеской помощью», «взаимовыручкой» без взаимности.

Лица этих людей были хмурыми, а взгляд выжидающим. Я видел всякого затаившего обиду, понимая, в чем именно заключалась моя вина. Искренне просил прощения, и они снисходительно давали его. Между нами полностью отсутствовала враждебность благодаря тому, что здесь мы ощущали связь в полной открытости и принятии.

Множество людей пострадало из-за меня. Обиды держали мою душу между землей и небом, как цепи держат измученного узника. Эта печаль надолго омрачила наши души, но сейчас пришел момент очищения. Они поступали не так, как я от них ожидал, и в этом состояла общая вина, от которой мы освобождали друг друга. И сейчас я чувствовал, как возвращается напрасно растраченная когда-то энергия.

Прощание длилось и долго, и коротко, но, в конце концов, коридор кончился. Я простил каждого, но так и не встретился с сестрой.

Почему ее здесь нет?

Я терялся в предположениях, и каждая последующая догадка пугала все сильнее. Если любовь к сестре и была моим величайшим грехом, я желал прямо сейчас принять наказание, только бы узнать, что с ней. В безопасности ли ее душа? Неведение уничтожало хуже самой страшной пытки. Если полная изоляция от сестры – главное наказание, долго ли я смогу выносить эту муку? Быть может, всех близнецов в итоге ждет разлука, чтобы их души обрели, наконец, необходимую целостность?

Освобожденные от тяги обид души исчезли, и площадь снова опустела. Облака развеялись, исчезла гнетущая атмосфера, и в ясном небе засияли звезды. Их приветливый блеск был различим на фоне безмятежного голубого неба.

Разглядывая причудливую звездную россыпь, я обнаружил новое знание. С Земли эти звезды никогда не были видны. Ни один живущий о них не знает, потому что это таинственное мерцание предназначено только для ушедших. Звезды внушали надежду и приглашали к себе, в край глубоких прекрасных сновидений. Нужно только распахнуть крылья, чтобы возвыситься до них.

В образовавшейся тишине остался лишь я и старец-праотец. Я подошел ближе, испытывая любовь, преданность, благодарность и уважение. Когда-то его великий древний дух дал начало нам с сестрой, открыв бесконечное количество возможностей. Я смотрел в его ясные, полные божественной мудрости глаза, и ощущал каждый миг, когда он укрывал собою, защищая от болезни или недоброго слова. Он заботился обо мне, расчищая тернистый путь, но тогда я не мог его видеть и думал, что фортуна – нечто само собой разумеющееся.

Невзирая на мое самомнение, старец продолжал оберегать до того момента, пока я не сдался. Если бы я только знал о своем покровителе, то постыдился бы отпускать жизнь так легко, да и жил бы по-другому, по совести. Заботился бы о красоте собственной души, учил бы этому окружающих. Не натворил бы всего того, за что сейчас молил прощения. Если бы я только знал…

– Путь пройден не напрасно, – сказал старец.

– Я был ужасным человеком! На мне повисло так много грехов, как же это вынести сейчас, когда я прозрел?

– Ты ведь понимаешь, что жил так, как считал нужным и не мог знать того, что знаешь сейчас, освободившись от материальных оков. Человеческий ум затуманен общественными условностями, он слишком далек от чистоты и прозрачности. То, что ты именуешь грехом в действительности – действие, направленное себе во вред и совершенное от незнания. Просвещенный ум не ошибается, не совершает грехов, но такие умы в материальном мире встречаются крайне редко. Поэтому никто не будет тебя винить, ведь каждый шел этой дорогой.

– Каждый? Неужели не существует исключений?

Старец улыбнулся:

– Ты все уже знал, и скоро вновь вспомнишь. Сначала приходится пройти тысячи жизней, чтобы только понять – есть нечто большее, чем еда, борьба или власть. Потом следуют тысячи жизней, чтобы постичь понимание совершенства и любви. А затем следуют еще сотни воплощений, чтобы достичь этого совершенства. Являть его.

Было крайне любопытно, на какой же стадии развития находится моя душа. Наверное, где-то в самом начале…

– Критериев для такой оценки не существует, и существовать не может. Ты не сильнее остальных людей, и не слабее их, поскольку предназначение каждой души в самопознании. Высота духа равна только удовлетворению от него здесь и сейчас. Если ты чувствуешь, что можешь расти выше, постичь больше, овладеть более значительным – то продолжаешь двигаться, без подведения итогов. Приходит понимание, вместе с ним наступает принятие Вселенских законов, осознание их глубины и мудрости. В этом принятии нет привязанности к результатам, есть только наслаждение каждым прожитым мгновением. Истинная радость без ожидания будущего. Поэтому, нужно ценить каждый миг, использовать его по предназначению, стремиться понять самого себя. И того, чей частицей являешься.

Бог наделил людей возможностью мыслить и совершать собственный осознанный выбор. Чего же он ждет от своих непослушных, постоянно ошибающихся частиц? Будучи в материальном мире, мне было бы проще ответить на этот вопрос. Я бы вспомнил религиозные заповеди: не убивай, не воруй, не лги… Вспомнил бы список грехов – чревоугодие, блуд, алчность, гордыня и прочие. Все это было обо мне, включая смертный грех – самоубийство. И все-таки моя душа еще жива. «Мыслю, следовательно, существую», – говорил Декарт. Так какое правило важнее высеченных на скрижалях? На что нужно опираться прежде всего, чтобы стать достойным бога?

– Во всем есть двойственность, земные религии не исключение, – сказал старец, – Любая из них может как приблизить к первозданному свету, так и отдалить от него. Ты встречал много людей, называющих себя религиозными. Они совершали предписанные обряды, постились, ставили свечи в храмах, дома хранили изображения святых, но при этом с другими людьми общались свысока. Они не уважали миропонимание других, считая их глупыми, заблудившимися людьми. Но в итоге заблудились больше остальных. Воздавая хвалу воображаемому идолу и растрачивая колоссальное количество энергии, люди уходят в фантазии, отстраняясь от истины. С каждым заявлением о своей вере окружающим, их дух опустошается. Ведь только недовольный жизнью человек пытается доказать другим, что счастлив. Только трусливый человек стремится доказать, что обладает отвагой. Только нищий старается продемонстрировать каждую мелочь, выдавая ее за богатство. И только слабый духом человек станет выставлять напоказ мнимое величие души и обманную божественную принадлежность. Человек, действительно ощутивший божественное присутствие, испытает безропотное наслаждение. Он никому не расскажет об этом откровении, не попытается выхвалиться или убедить кого-то. Он останется молчаливым и смиренным, сознавая, что каждый может достичь это состояние самостоятельно. Сознавая что рассказы других могут только навредить, дать обратный эффект. По-настоящему приближенных к богу людей не видно ни в толпе, ни наедине. Только подобные им могут ощутить их свет и поделиться своим. Источник ждет от нас только соответствия. Каждый человек должен открыться и впустить его. Не препятствовать, не сопротивляться. Свет должен проходить свободно и легко, не приглушаться внутренней тьмой, и выходить таким же чистым, каким он наполнил дух.

Я погрузился в себя, сосредоточившись на внутренней сути. Во мне находилось не так уж и много хорошего. Но я любил. Правдиво и открыто, мною правили отнюдь не инстинкты! Должно же это означать нечто весомое, оправдывать меня хоть как-то?

– И означает! – во взгляде старца появилось загадочное любопытство, – Означает гораздо больше, чем ты можешь представить. И Высшими силами об этом давно ведутся горячие споры.

– Почему? Разве им не все известно о человеческой жизни? – изумился я.

– Есть множество явлений, о которых им неведомо. Скажу лишь, что ты – удивительное создание и настолько редкое, что наблюдатели до сих пор не разобрались – то ли ты ошибка мироздания, то ли воля самого Творца.

Я сбился с толку, получив вместо ответа новые вопросы. Чем именно я уникальней остальных людей? Разве души прочих – не отражение божественной воли? Или его воля иногда претерпевает изменения? Я понимал, что если хоть на один из этих вопросов старец готов ответить, он сделает это без просьбы с моей стороны.

– Быть может, позже, – сказал праотец, – Когда откроется ясность.

– Но тьма, что живет внутри… Она голодна, я чувствую это.

– Ты несоизмеримо сильнее. Нужно обладать мощным внутренним сиянием, чтобы осветить непроглядный мрак вокруг. Тебе удалось противостоять в одиночку целому океану злобы. Старайся и впредь не кормить тьму, тогда она ослабнет и отпустит тебя.

– Но демоны ведь не примирятся с этим и продолжат расставлять ловушки, так?

– Если зло вернется, это будет означать одно: твой дух стоит того, чтобы за него бороться. Но бороться в таком случае будут обе стороны, только добро борется иначе. Постарайся понять своего врага и не бойся, даже если враг примет устрашающий облик. Хотя, как ты уже успел убедиться, гораздо страшнее может разыграться фантазия. Поэтому никогда не давай ей разогнаться. Старайся подчинить ее и направить в нужное русло, а я всегда окажусь рядом, как только этого потребует момент.

– Но вы меня и не покидали…

– И не покину.

Я прекрасно понимал, что пора проститься, но продолжал глядеть в искрящиеся чистотой и светом глаза старца. Надеялся услышать хотя бы несколько слов о сестре. Спросить вслух я не смел, да и разве была в том необходимость? Мысли о ней бурлили, их невозможно было не услышать. Настолько громкие раздумья уловил бы кто угодно!

– Тебе пора дальше, – спокойно произнес старец, и подтвердилось то, чего я боялся.

Он не скажет о ней ничего. Может быть – сейчас, может быть – никогда.

Я не смел перечить.

Звезды над головой манили ввысь, но какая из этих звезд – моя? Как узнать, чей свет роднее? Ведь не может быть, чтобы все необъятное небо принадлежало мне одному!

– Ничем отныне не скованный, только ты можешь решить, куда следовать дальше, какое направление избрать.

– Но как не ошибиться?

И старец дал ответ, который вселил покой, решительность и уверенность:

– Перед тобой множество дорог. Все верные и все прекрасные.

Должно быть, чтобы куда-то попасть, достаточно одной мысли. Я закрыл глаза и подумал о сестре. Ноги оторвались от земли, дух подбросило вверх, потом унесло в сторону и вниз. Огромные расстояния преодолевались с сумасшедшей скоростью, но мягко, как бы через тонкую пелену тумана.

Тысячи миров на долю секунды.

Резкий рывок и я, ударившись о землю, кувырком проехался по траве лицом вниз.

Глава 5.

То, что окружает –

суть духа отражает.

Кубарем я свалился в мокрую высокую траву. Через каких-то десять шагов начинались густые джунгли. Непроходимые, если бы не узенькая тропинка через заросли. Справа возвышалась невысокая гора, покрытая деревьями.

Из-за слишком большой влажности дышалось трудно, а присмотревшись, я обнаружил, что воздух пронизан крохотными капельками, подвешенными в невесомости.

Куда меня забросили собственные мысли? Что делать дальше? Где сестра?

Зловещая тишина, царившая здесь, не сулила ничего хорошего. Джунгли должны быть наполнены звуками! Но, кроме меня, здесь нет больше ни одной живой души.

Я попробовал куда-то переместиться, но ничего не вышло. Оставшись один на один с возрастающей паникой, я знал, что нужно успокоиться как можно скорее.

Тропинка в темные джунгли не вызывала доверия. Это, конечно, самый логичный вариант пути, но он слишком похож на западню. Можно попробовать подняться на гору, чтобы оценить местность с высоты. Так я и сделал.

Восхождение заняло около часа. На высоте воздух содержал чуть меньше влаги, но от этого было ненамного приятней. Почему-то все время тянуло откашляться, как будто в легкие попадала вода, хотя я прекрасно понимал, что внутренних органов у меня больше нет. Но хуже всего то, что здешний воздух давил с такой силой, что подгибались колени.

И по-прежнему я был абсолютно одинок, так и не встретив ни насекомых, ни птиц, ни зверей. Оставалось только догадываться, какое страшное событие способно опустошить целый лес.

Наконец, изрядно вымотавшись, я оказался на достаточном уровне, чтобы оценить положение с высоты. Окинув взглядом холмы, растворяющиеся на горизонте в синеве небес, на первый взгляд я не увидел ничего подозрительного. Джунгли казались бескрайним зеленым морем без малейшего признака обитаемости. Кроны деревьев спали, и даже ветер их не тревожил. Над ними раскинулась большая и невероятно яркая радуга.

Зрение по-прежнему было исключительным, при желании я мог разглядеть каждую травинку внизу. Однако, темнело быстро и провести здесь ночь мне совсем не хотелось.

«Перед тобой множество дорог. Все верные и все прекрасные» – передразнил я старца. Ничего себе, прекрасная дорога! Какая это хоть планета?! Где все?

Почему он допустил, чтобы я заблудился? Если это снова проверка или испытание, то я понятия не имею, что делать. Да еще и этот постоянный голод никак не проходит! Ну как может голодать душа, у нее ведь нет желудка! Глупость какая-то…

Но чем больше я пытался убедить себя в том, что мне не нужна еда, тем сильнее мучил голод. Наверное, пока я не утратил земные привычки, придется поесть. Окинув взглядом кустарники, я не узнал ни одно из здешних растений. Не хотелось бы испытывать удачу.

– Меня кто-нибудь слышит? – я крикнул проплывающему мимо облаку, – Здесь есть что-то съедобное?!

Ближайший кустарник дернулся, задрожал, и оттуда прямо на моих глазах выросло трубчатое растение с пестрой расцветкой. Заглянув внутрь цветка-сосуда, я увидел, что он наполнен соком. Пахнет восхитительной свежестью! Не уверен, что это безопасно, но делать нечего.

Я аккуратно сорвал жесткий кувшинчик, приложился сухими губами и сделал крохотный глоток. Прохладный сладковатый сок мгновенно взбодрил. Очень вкусно! Жадно выпив все без остатка, я наконец-то почувствовал сытость.

На всякий случай, я попросил то же самое облако подсказать дорогу, но ничего не произошло, как и ожидалось.

Солнце клонилось к горизонту. Небо окрасилось в синие, фиолетовые и оранжевые цвета. Набравшись сил, я решил отправиться прямо в джунгли по той самой тропинке, надеясь, что она приведет к сестре, ведь изначально все должно было сложиться именно так.

Когда я спустился, уже наступила ночь. В этой непроницаемой звенящей тишине звездное небо играло всеми красками, делая происходящее еще более мистическим. Я протер ладонью лицо, на котором скопилась влага, и направился вглубь джунглей.

Вскоре сквозь заросли я разглядел очертания плетеных хижин. Деревня была покинута, но самое странное то, что зола потухших костров еще дымила. В корзинах гнила рыба. На земле разбросана глиняная посуда, кувшины, резные фигурки – жители явно покидали свои дома в спешке.

Спастись, оставаясь в деревне, им не представлялось возможным, и они отправились искать пристанище далеко от этих земель. Может быть, в племени появились разногласия?

Я заглянул внутрь ближайшей хижины: посредине располагался очаг, у стен – спальные места из тряпок и шерсти, в плетеных коробах осталась какая-то утварь, одежда, посуда. У входа брошены копья и луки со стрелами.

В воздухе витало что-то тревожное и даже трагичное.

– Эй! Кому-нибудь нужна помощь? – позвал я, на всякий случай взяв копьё.

Никто не ответил.

У дальних хижин стояли аккуратные стога сухой травы, а за ними, по всей видимости, кладбище. Сжимая копьё, я прошел вдоль свежих могил и деревьев к непонятному серо-желтому возвышению и чуть не вскрикнул от неожиданности: это незахороненные человеческие тела! Точнее то, что от них осталось.

Кости обтянуты кожей, рты открыты. Потухшие испуганные глаза. Все тела в ранах, словно испещренные мелкой дробью.

За шиворот что-то упало и странный холодок защекотал шею. Я попытался ухватить это, но оно скользнуло под рубашку и тело мгновенно пронзила боль. Что-то прогрызало кожу, проникая внутрь!

Я поднял голову – с ветвей отвратительными клубками свисали длинные черви! Почуяв меня, они быстро сползались и шлепались на мои плечи! Боль распространилась по всему телу. Проклятье, здесь же повсюду деревья, даже укрыться негде!

Развернувшись, я побежал к хижинам, на бегу скидывая рубашку, кишащую этими тварями. Черви расползались по рукам, по спине, впивались острыми зубами, пока я вырывал их вместе с плотью. Черви рвались, а их оставшаяся часть заползала внутрь, пожирая меня заживо. Я чувствовал их шевеление повсюду и уже ничего не мог с этим поделать!

По деревне прокатились враждебные крики. За мной охотились.

Сорвавшись с места, я ринулся снова в джунгли. Плевать, что потеряюсь! Угодить в руки дикарей сейчас абсолютно не хотелось. Я несся, спотыкаясь о корни, путаясь в лианах, пока черви продолжали выгрызать меня изнутри. Влажность душила, я задыхался, волоча ноги из последних сил.

Вот, похоже, и всё. Сил не осталось. Содрогаясь от боли, я проковылял к широкому дереву, спрятался в его корнях и зажал рот рукой.

– Он побежал сссюда! Я видел его! – послышалось совсем рядом, а в следующую секунду меня сильно ударили по голове.

Очнувшись на влажном каменном полу, замерзший и изможденный жаждой, я попробовал подняться и взвыл. Кровавые раны неистово болели, голова раскалывалась, а под ребрами, похоже, был сильный ушиб.

Да это же бред какой-то!

Неужели таков мир духов?! Подобные кошмары мне раньше только во снах снились, так от них хотя бы проснуться можно было! А здесь все слишком настоящее! Не может быть, этого просто не может быть!

В воздухе перемешались тошнотворные запахи тухлой рыбы, тины, болота, плесени. По стенам текла зеленая слизь. Она же с потолка капала мне на макушку. Отпрянув от стены, как ошпаренный, я всмотрелся в студеный мрак. Кто-то запер меня в темнице. Какой же я все-таки везунчик…

Из подземелий доносились глухие удары молота, скрежет и сиплые голоса. Подойдя к запертой решетке, я хорошенько ее дернул. Крепкая.

– Я ссслышу какой-то шшшум.

– Пошшшли посссмотрим.

Послышались шаги и вскоре я увидел их сквозь прутья гнутой ржавой решетки. Рептилии, ходящие на двух ногах совсем как люди, приближались. Факелы освещали их перепончатые лапы с кривыми когтями, вытянутые морды и облезлые хвосты!

Осев на пол, я притворился спящим, не придумав ничего умнее. Стражники заглянули сквозь решетку, вращая круглыми глазами. Один из них снял с пояса ключ. Замок щелкнул. Двое ввалились в камеру, схватили меня и поволокли в коридор, а я даже не видел смысла сопротивляться. По крайней мере, сейчас.

– Тяжелый! – зашипел один из стражников, впившись крепче когтями мне в руку.

– Сытный! – пыхтя, заметил второй.

Его скользкий раздвоенный язык задел мое ухо.

Постепенно силы возвращались, но я продолжал делать вид, что все еще без сознания, лишь украдкой приоткрывая глаза.

Ход привел в просторное помещение. Воздух здесь оказался немного свежее и дышать сразу стало гораздо легче. В зале вовсю суетились ящеры. Они сновали туда-сюда, переносили в тощих лапах доспехи, оружие, катили нагруженные телеги, то и дело чем-то звенели да грохотали. Над всем этим беспорядком высилось деревянное сооружение невероятных размеров, а у самого потолка виднелись щелочки-окна. Я мог бы без проблем протиснуться в такое окно.

Спустя несколько метров, я наконец увидел, ЧЕМ являлось деревянное сооружение в сердце зала. Огромная дуга в форме полумесяца, а в ней, как в кошмарной колыбели, покоится исполинское чудовище! К счастью, ящер-переросток, больше похожий на минотавра из-за массивных закрученных рогов на голове, сейчас крепко спал и вся конструкция скрипела под его весом.

К деревянной дуге гигант был прикован многочисленными цепями и привязан толстыми натянутыми канатами. А у самой дуги имелись деревянные колеса, которые только что пришли в движение – группа ящеров медленно катила чудовищную колыбель в противоположную сторону зала.

Счет шел на секунды.

Резко дернув руки, я освободился от зазевавшихся стражников, не ожидавших ничего подобного, и побежал, как никогда в жизни, под истошные крики врагов. Кровь хлынула из ран, оставленных плотоядными червями, но я не думал об этом. Сейчас важно как можно скорее добраться до окна!

Ящеры бросались со всех сторон и хватали меня, а я чудом вырывался. Расталкивая рептилий, перепрыгивая телеги, мешки и прочие препятствия, я пересек зал, взбежал по каменным ступеням и прыгнул на удаляющуюся деревянную дугу, ухватившись за один из канатов.

Здесь я мог оставаться в недосягаемости несколько секунд, не больше. Дернувшись, колыбель остановилась. Чудовище пошатнулось от рывка и недовольно зарычало.

Окно совсем рядом. Без решеток, без стекла! Только отсюда мне никак не допрыгнуть.

Придется потревожить спящего гиганта.

Вымеряя каждый шажок, хватаясь за канаты и цепи, я быстро обогнул тело монстра, пока ящеры карабкались за мной по дуге, приставляли лестницы, пытались сбить длинными палками. Схватившись за рога ящера-минотавра, я наклонился и прыгнул на каменный подоконник.

Высунувшись в окно, я увидел ров с мутной водой. Без раздумий оттолкнулся ногами и бросился вниз, в склизкую воду, напоровшись на какую-то железку.

Вода окрасилась в багровые тона.

Проклятье! В этом мутном водоеме невозможно ничего разглядеть! Сейчас я больше всего боялся того, что эти злобные ящеры живут именно в воде, и вот-вот кто-нибудь из них схватит меня за ногу и не позволит всплыть.

Мои ноги путались в водорослях, в сетях и тине, а руки то и дело нащупывали какой-то мусор. Сверху летели копья и стрелы. Их острия вонзались в воду совсем рядом, едва не задевая. Плыть оказалось слишком тяжело, вязкая вода отнимала последние силы.

Вынырнув, я принялся жадно глотать воздух. Свобода так близка, вот только ров слишком крутой и взобраться наверх, скорей всего, не получится.

Продолжая озираться в попытках отыскать наиболее покатый край, я терял все больше крови. Нервная тряска мешала сосредоточиться. Собрав волю в кулак, я поплыл навстречу единственному шансу спастись.

Впившись пальцами в глинистую землю, я начал карабкаться. Подтянулся на руках, но соскользнул и со шлепком плюхнулся обратно в воду. Вынырнув, я снова попытался ползти. Из башни больше не слышались грозные крики. Наверное, они все бегут сюда! Сейчас они меня схватят, начнут глумиться, а потом скормят чудовищу!

– Ты как сюда попал?! – над головой раздался мужской голос.

Это был человек! Наконец-то человек, а не монстр!

– Не отвечай! Это не важно! Береги силы, я сейчас тебя вытащу! – он опустился на четвереньки и протянул руку, – Хватайся!

Отпустив глинистое месиво, я потянулся к спасителю.

– Поймал! – мужчина изо всех сил начал тащить, – Сейчас-сейчас!

Перепачканные ладони очень скользили, и он ухватился второй рукой. С очередным рывком я, наконец, выбрался на поверхность, повалившись на землю и судорожно глотая ртом воздух.

– Сп… спасибо, – проговорил я, попытавшись подняться, и снова упал.

Незнакомец ухватил за локоть, помогая встать.

– Да уж, в опасное место ты угодил… Да что я рассказываю, ты ведь сам это понял! – внезапно засмеялся он, – Но не бойся, все уже закончилось! Все будет хорошо, понял?! – он перекинул мою руку через плечо, помогая идти, – Давай, идем же!

Его шаги напоминали мерное тиканье часов.

Я думал лишь о том, чтобы не отключиться. Старался оставаться в сознании. Мой спаситель что-то рассказывал, пытался ободрить, но я не слушал его. Закрыв глаза, я из последних сил перебирал ногами. Каждый шаг давался с трудом, боль полностью завладела всем моим телом.

Мне вдруг померещилось, что я снова в родительском доме. Часы на стене отстукивают: тик-так, тик-так, тик-так. Все хорошо, я жив, и рядом родные – отец читает газету, а мама на кухне печет печенье. Втянул носом запах – шоколадное! Сестра вот-вот должна прийти с учебы. Представляю, как она обрадуется – это ее самое любимое печенье…

Провалившись в спутанные мысли, я опомнился только когда звук шагов изменился. Мы больше не шли по земле. Мы шли по камню.

Уютная гостиная растворилась как мираж, вместо нее – стены крепости. Перед нами опускался деревянный мост через ров. Он притащил меня обратно! Человек, такой же, как и я, оказался предателем! Нельзя было доверять незнакомцу в чужом мире!

Я попытался вырваться, но он крепко держал, пока из замка выбегали ящеры. Какой же я дурак!

– Дурак! – шипели ящеры, обступая меня, – Еще какой дурак!

Я вырывался, но ящеры окружили. Их холодные липкие пальцы хватали меня, впивались острыми когтями. Они хрипло смеялись и ликующе улюлюкали. Кто-то кричал… Гипнотизируемый желтыми глазами со зрачками-щелочками, я не сразу осознал, что пронзительный крик раздается из моего рта.

– Да успокойся уже! Все хорошо! – твердил предатель, не выпуская мою руку, – Это все не настоящее! Ты в плену иллюзий!

– Пусти! – бешено орал я, пытаясь высвободиться.

– Пфф! Как пожелаешь! – и он швырнул меня на деревянный мост.

В ту же секунду все, кроме нас двоих, замерли. Злобные ящеры неподвижно стояли в агрессивных позах, и даже не моргали.

– Я позволил себе вмешаться в этот бардак, не возражаешь? – сказал незнакомец.

– Что это было?!!

Человек махнул рукой и боль улетучилась. На моем теле не осталось ни единой раны! Даже грязи не осталось! Неожиданно со мной все в полном порядке, если не считать крайнюю степень испуга…

Пока я нелепо лежал посреди моста, незнакомец ухмылялся, задумчиво поглаживая бороду. Затем его взор скользнул по очерненным рукам, и ухмылка потухла. Он перевел взгляд на застывших ящеров, подошел к одному из них, заглянул прямо в желтый глаз.

– Вполне симпатичные зверушки, чего ты так орал? – спросил он, наградив макушку ящера звонкой оплеухой.

Я никак не мог прийти в себя, трясясь в опасениях, что хладнокровные твари снова оживут.

– Не понимаю… Ничего не понимаю! – выпалил я, поднявшись на ноги.

– Ну я же уже несколько раз сказал – ты угодил в плен иллюзий!

Одет он был скорее по моде ушедших веков: темная рубашка и жилетка с бронзовыми пуговицами; такие же темные штаны и туфли с металлическими пряжками. Поверх накинут зеленый расшитый золотой нитью кафтан, придававший его образу некоторую безуминку. Глядя на него, стало ясно, что в мире духов внешний облик – дело личного предпочтения. Выглядеть здесь можно как душе угодно.

В этот момент из леса выбежал черный доберман и подбежал к нам, довольно виляя хвостом.

– Твой пес? – спросил я.

– Мой друг, – ответил незнакомец, – В здешних лесах обитают опасные твари. Мы с Шухом охотимся на некоторых из них, а после продаем добычу. Тебе повезло, что Шух учуял скопление даргов.

– Кого?

– Это такие крошечные вредители. Они гнездятся в густых лесах и поджидают случайных путников, желательно одиночек. Но теперь весь их рой здесь, – он показал небольшую металлическую коробочку, – Нападая на людей, дарги вынуждают нас материализовывать страхи, чтобы питаться испугом, который мы выделяем. Их нельзя держать в обычной клетке. Видишь эти символы? Они защищают от влияния даргов.

Он повесил коробочку на шею.

– Ты полон страхов, поэтому тебя атаковали. Справедливо сказать, что этот зоопарк наколдовал ты сам. И кровоточивые раны, и врагов, и вот этот уродливый замок, – он махнул на каменное сооружение и покривил носом, – Бездарный из тебя архитектор, к слову.

Хорошо, что он не говорил со мной телепатически. Это привнесло бы дополнительную сумятицу в хаос моих мыслей и помешало бы беседе.

Немного успокоившись, я взорвался новыми вопросами:

– Почему из ран сочилась кровь? Почему вода заполняла воображаемые легкие? Почему черви прогрызали несуществующую плоть?

– Сам как думаешь?

– Ну… Я все еще отождествляю себя с жителем материального мира. Наверное, поэтому.

– Вот именно. Здесь всем управляют мысли. Если ты их не умеешь контролировать, мыслеформы вырываются и разрастаются под попустительством фантазии! А тут еще и дарги нарисовались. Ты сегодня их накормил до отвала, настоящий пир устроил.

– Странно, ведь я никогда не блистал фантазией, – буркнул я, представив, каким выглядел дураком.

– Однако ее хватило, чтобы соткать эту фантомную жуткую сказку.

– А вдруг и ты – фантазия? Саркастичная и долгоиграющая. Откуда мне знать?

– Саркастичная, долгоиграющая и дружелюбная, – поправил он, улыбнувшись.

Я стоял на деревянном мосту и смотрел на склизкую воду рва, на уродливый замок, на злобных рептилий. Точное отражение моей внутренней сути. Никакой красоты. Все обнажилось и приобрело форму, смешавшись в безобразный коктейль.

Андрас говорил, что большинство людей, умирая, попадают в свои сны и не могут проснуться. Таков был мой сон. Полный боли, отчаянья, страха, предательства. То, что я в действительности заслуживал. Но этот человек разбудил меня.

– Иларем, – представился он, как будто подслушав мои мысли.

А я своего имени не знаю. То имя, которым назывался в материальном мире, никогда моим и не было.

– Тебе подошло бы «Его Вреднейшество», – засиял Иларем.

Очень смешно.

– Имя знать не обязательно, – добавил он, – В Э́йдоре общение идет напрямую.

– В Эйдоре?

– В мире духов.

Вот как…

– Расскажи мне больше об этом месте! – попросил я, – Какие еще твари тут водятся?

– Идем со мной, – кивнул Иларем.

Шух послушно следовал за нами вглубь леса. Туда, где пустовала небольшая беседка. Внутри нее поместился крохотный фонтан и две скамьи, где мы и расположились.

– Короче, здесь есть всё, на что только способна фантазия, – небрежно сказал Иларем, поглаживая пса.

Все? То есть – кентавры, гномы, единороги, русалки?

– Да. Все есть.

Он все-таки слышит мои мысли! Теперь я был в этом уверен! Но почему Я не могу читать его мысли? Что со мной не так?! В мире духов эмоции ощущаются ярче, контролировать их сложнее, и я готов был расплакаться как маленький ребенок от такой несправедливости.

– Эйдор наполнен тем, что люди когда-то придумали? – поспешил отвлечься я.

– Или наоборот: наша фантазия – лишь память об этом месте, – Иларем пожал плечами, – Сам еще не разобрался.

– Насколько это все реально?

– С тем же вопросом я смотрю на Асперос, мир живых, если так можно выражаться. Мы ведь тоже живы.

– А туда можно отправиться?

– Лучше не спеши с перемещениями между реальностями. Тот слой принадлежит материальному миру. Тебе сначала нужно окрепнуть, адаптироваться к условиям мира духов, стать здесь своим, а там – чужим.

– И какие же тут условия?

– Вопросы становятся все сложней, – усмехнулся Иларем, – На этот случай здесь тоже есть библиотеки. Самая крупная – в Белом дворце, там ты сможешь узнать всё на свете. Это недалеко.

Ему что, лень объяснять?!

– Да не лень, не ругайся! Эйдор поделен на слои. Видимой границы нет, но энергетически чувствуешь. Например, мы не сможем прорваться к сайза́рам, слишком высоко они живут. Но даже если бы смогли, надолго бы не задержались – та среда в лучшем случае вытеснит, в худшем – убьет.

– Сайзары – это ангелы что ли?

– Ну да. А Рохас, мир адских чертогов, нас через какое-то время сплющит под всей тяжестью тамошней тьмы. Каждому слою реальности нужно соответствовать энергетически. Иначе – фаталити, уяснил?

– В целом, логично, конечно, – сказал я, наблюдая как Шух гоняет стайку птичек.

– Забудь логику! Никогда не пытайся логически объяснить то, что видишь. Происходящее в Эйдоре – это вихри и петли. Здесь даже время порой безумствует. Тебе нужно переждать какое-то время, чтобы тело окрепло, а сознание поверило. Не стоит торопиться, иначе можно наделать глупостей. Здесь хватает тварей, предпочитающих легкую добычу, а кто здесь легкая добыча? Ты, новичок!

Новичок…

Хотелось бы узнать свое настоящее имя.

– Истинное имя отражает духовную суть, но для других это скорее условное дополнение. Ведь всё, что представляет собой каждая душа, здесь можно понять на интуитивном уровне. Да и сама интуиция – доминирующее чувство восприятия. Однако, зная настоящее имя духа, можно призвать его к себе на помощь, если он, конечно, захочет помогать. Так что тебе полезно знать моё имя. А вот мне твое, и правда, ни к чему, толку с тебя мало! Годишься разве что в качестве приманки для даргов.

«Прекрати!» – нарочито мысленно отчеканил я. Уверен, что Иларем это услышал.

– Да, я их слышу, – сказал он серьезно, – По правде говоря, даже в Асперосе многие умеют улавливать мысли, это зачатки интуиции. А ты думаешь очень громко, что выдает в тебе новичка с головой. Твои мысли услышал бы любой дух, оказавшийся поблизости. К счастью для тебя, рядом оказался всего лишь я. Сейчас тебе все в новинку, но скоро ты сам начнешь отличать вновь прибывших.

Он бросил короткий взгляд на мои черные руки и тут же отвел его.

– Можешь их очистить? – попросил я.

– Боюсь, этого никто не сможет, – он покачал головой, – Это твоя связь с арха́нтами.

– С демонами?

– «Ангелы» и «демоны» – это человеческие понятия, они носят исключительно религиозный подтекст. В Эйдоре, конечно, звучат все существующие языки, но есть один главный, самый-самый древний, доставшийся нам от богов – арко́нтан. И вот на этом языке любая разумная нехорошая сущность, питающаяся чужой энергией, называется «архант».

– Ты все это где-то прочел?

Иларем рассмеялся, тут же спохватившись:

– Прости, пожалуйста! Нет, не прочел. Каждый дух, спустя какое-то время, начинает его слышать. Это наш естественный язык и куда более родной, чем язык людей или еще каких бы то ни было существ.

– Ясно… А что мне сулит моя связь с архантами?

– Чернота на твоих руках – признак их власти, – осторожно продолжил Иларем, – От тебя веет тьмой. Веет чем-то, от чего лучше держаться подальше. Но не волнуйся, в этом мире правит хаос, и он генерирует куда более мощные энергии. Любые устои могут быть разрушены в одночасье. Энергия хаоса, фа́та-га́ли – безумна и способна стереть из летописи и тьму, и свет. Здесь ничего не предопределено. Ни-че-го.

Как много он мне уже рассказал. И как легко пошел на контакт. Можно ли ему доверять? Инструктаж мне не помешает, но попасться в очередную ловушку я не горел желанием.

– Кстати о ловушках, – выпалил Иларем, – У тебя на хвосте сидел паразит. При моем появлении он скрылся, но, скорее всего, вернется. Я это сообщаю не для того, чтобы ты стал параноиком и боялся всех подряд, у тебя итак с этим проблемы. Но факт есть факт – для кого-то ты очень лакомый кусочек.

Еще одна неприятность. Или все же не стоит ему верить? Что, если это снова тот самый трюк с внушением страхов? Хотя, идея о подосланном паразите не казалась сейчас глупой и беспочвенной, ведь я уже привлек на себя излишнее внимание архантов.

– Обычно все бывает проще. Ты успел здесь что-то попросить?

– Когда бы я это сделал? Я сразу угодил в собственные ожившие кошмары!

– Подумай, – настаивал Иларем.

Его упрямство дико раздражало. Неужели нельзя просто провести вводный инструктаж, снабдить какой-нибудь защитной фигней и оставить в покое?

– Злиться не советую, ты слишком слаб для такой роскоши. Дашь выход гневу – растеряешь те крупицы энергии, которые успел насобирать. Любая оплошность – это риск оказаться в менее благополучных местах. Понимаю, будучи в материальном теле, ты испытывал множество негативных эмоций, и это было совершенно нормально. Перед тобой стояла задача осознать, почему возникла та или иная эмоция, для чего она была нужна. Но в мире духов все иначе. Это не тот случай, когда нужно быть тем, кто ты есть. Здесь необходимо быть ЛУЧШЕ. Поэтому не думай о том, какой я негодяй, думай о том, где и когда ты успел попросить о помощи.

– Никого я ни о чем не просил! – сказал я как можно спокойнее.

Новость о том, что отныне меня будет преследовать какой-то пакостник, которому я задолжал, совсем не радовала.

Но Иларем не сдавался:

– Это могла быть совершенно пустяковая случайная просьба, брошенная не осмысленно, не адресованная кому-то конкретному!

Я стал воскрешать в памяти недавно пережитые события. И ведь точно! Мучаясь от жажды, я действительно выкрикнул в небо просьбу о помощи, после которой выросло странное растение!

– Вот! – Иларем хлопнул в ладоши, – Сам того не сознавая, ты совершил сделку с первым, кто твою просьбу услышал. И это оказалась не самая миролюбивая сущность, хотя и не самая сильная. В следующий раз ты должен быть внимательным к тому, что и как просишь, а главное – у кого!

– И что паразиту нужно?

– Твою просьбу он выполнил. Однажды настанет момент, когда он потребует исполнить свою. И что это будет за просьба – мы знать не можем.

– А если он попросит что-то слишком ценное? Я буду обязан это дать только потому, что когда-то выпил немного сока? Не слишком справедливо получается!

– Ну, ты же не обговаривал условия сделки. Не упоминал о том, что готов за этот сок предложить. Стало быть, требовать он имеет право все, что заблагорассудится. Хотя, думаю, это будет что-то равноценное, поскольку в Эйдоре любые перекосы энергии могут выйти боком.

– А если я откажусь?

– Тогда остается уповать на то, что за этим милым малышом не стоят мощные покровители, которые готовы уничтожить всякого, кто заберет у него конфетку, ничем не поделившись. А если конфетка у него нашлась, следовательно, кто-то ее дал, верно?

Я кивнул, ощущая себя самым беззащитным, самым уязвимым созданием во Вселенной. От Иларема же исходила уверенность и сила, с которой лучше не соревноваться. Наверняка ему не страшны никакие паразиты.

– В моем намерении их нет, поэтому мне они обычно не встречаются. Но даже если я появлюсь там, где соберутся полчища паразитов, они не навредят мне. В Эйдоре только сила мысли определяет положение каждого из нас. Не проворность, не мускулы, не острота закаленного клинка и не меткость выстрела. Малейший трепет обязательно привлечет внимание тех, кто этим питается. А я паразитов не боюсь, слабые они.

– Ты совсем никого не боишься? – восхищенно спросил я.

– Слушай, да всякое бывало, конечно. Арханты – довольно неприятные ребята и среди них бывают очень мощные духи, уж поверь. Встретишь такого и чувствуешь, как он тебя прощупывает, выявляет слабости твои и страхи. Если выявит – начнет давить, а если прогнешься – будет с тебя энергию выкачивать, пока не сожрет.

– Получается, и здесь можно погибнуть?

В беседку вошел Шух с палкой в зубах. Он положил голову на колени Иларема и заскулил.

– Смерти в буквальном смысле не существует, – Иларем взял палку и бросил ее на приличное расстояние. Шух довольно помчался за ней, – Энергия не появляется ниоткуда и не уходит безвозвратно. Каждый когда-либо живший человек записан в хрониках Эйдора. Этот слой называется Эстис. Если отправиться в прошлое на встречу с давно умершим человеком, в хрониках он будет все еще жив, но больше сделанного уже не сделает и судьбу свою уже не перекроит.

– Значит, в хрониках люди бесконечно переживают одну и ту же жизнь, в точности ее повторяя раз за разом?

– Вроде того. Я не особо все это понимаю.

Шух вернул палку, требуя повторить игру. На этот раз палку бросил я, и пес снова удрал за трофеем.

– Финальная точка всех мертвых душ – Асмор. Это слой Эйдора, в котором нет ничего. И выхода нет тоже. В той среде остатки энергии доживают свои последние мгновения, прежде чем раствориться окончательно. Поэтому важно не просто беречь энергию, а накапливать ее.

– Расскажи, как накапливать энергию, – попросил я.

– Как вариант – получать новые знания и трансформировать их в опыт. Правда, арханты могут даже его отобрать. Могут заставить провалиться дух туда, где он утратит способность к развитию и это станет началом конца. Архантов лучше напрасно не злить, понял? – он ткнул пальцем, – Некоторые из них запросто могут тебя проглотить, переварить и выплюнуть то, что пришлось не по нраву. И тогда запись о тебе останется только в хрониках. Твой дух будет жив в прошлом, но не в настоящем. Развитие прекратится. Знаю, это сложно, но ничто не вечно, понимаешь?

Я кивнул, чувствуя, что все негативные эмоции, касающиеся Иларема, покинули меня. Теперь я ощущал благодарность. Какое счастье, что он нашел меня посреди кошмара и подал руку, вызволив из него!

Благодаря ему я в полной мере осознал, что мысль способна и творить чудеса, и разрушать их. Что с духом обязательно произойдет то, на что нацелены его мысли. Именно мысли могут увести человека от беды, а могут и привести к ней. А значит, мысль – это первооснова для всего творящегося в Эйдоре.

Но как научиться полностью их контролировать?

Как Иларем обрел такую силу духа?

Сможет ли он научить тому, что знает сам? И главное – захочет ли?

– Если бы я не хотел помогать другим, то не стал бы тем, кем являюсь, – сказал он, – Но, по правде говоря, я не настолько выше, чтобы подавать руку тебе. Та незначительная высота, на которой нахожусь я, покорится любому желающему без посторонней помощи. Но я хорошо помню чувства, которые испытал, впервые осознавшись в Эйдоре. И я сейчас рядом, потому что понимаю твои переживания. Ты потерян и напуган, но это абсолютно нормально.

– А ты здесь давно? – спросил и я тут же сообразил, насколько глупо задавать вопросы о времени там, где оно не правит, – То есть… Ты помнишь, как пришел сюда?

Иларем задумчиво почесал подбородок.

– Помню, как очнулся посреди поля. Вверху – черное небо, под ногами – бесплодная земля. Надо мной возвышаются гигантские весы с чашами. На одной чаше – насыпь белого песка, и единственный источник света исходил от этих белых песчинок. На другой чаше песок был черный, его было намного больше, чем белого. Черная чаша почти касалась земли… Что я мог подумать в тот момент, зная, что умер?

– Что это отображение совершенных тобой поступков? Черный песок – плохие поступки, белый – хорошие.

– Ага, так я тогда и подумал. Но когда встретился с Высшим духом, он сказал, что весы были частью моей фантазии. Я неосознанно ожидал их увидеть. Тогда я понял, что каждому человеку смерть открывается по-разному. Если человек всю жизнь верил в то, что образ бога – полосатый крылатый слон, то после смерти его действительно встретит полосатый крылатый слон. Лучше бы я всю жизнь верил в такого слона, это было бы гораздо веселее, чем весы, полные черного песка. Но, увы, столь оригинальным мышлением обладают только безумцы.

«Он-то как раз из их числа» – мелькнула мысль, но я поспешно отогнал ее.

– Итак, – вкрадчиво произнес Иларем, – Человеческая душа может находиться всюду после того, как оставит тело. Незавершенные дела, беспокойство за близких, сильная страсть, жажда мести или нереализованные желания могут долгое время держать дух в Асперосе, привязанным к ближайшему ориентиру. Это может быть родной дом, могила на кладбище, больница в которой человек умер или то место, где его убили. Дух долгое время может оставаться рядом с любимым, если опасается за его благополучие. Он будет стараться помочь ему, благотворно повлиять, укрыть от невзгод. Спокойная же душа оставляет привычный мир, легко распутав оковы материальности. Незрелая душа так и не осмыслит, что с ней произошло, но будет испытывать приятную легкость. Более развитые души осознаются, заранее подготовленные к Эйдору. И, обычно, они уже точно знают, чего хотят, и какие дела следует здесь выполнить. Так какие же цели преследуешь ты? Куда направлены твои намерения?

В голове горячо вспыхнули мысли о сестре, которую я должен отыскать. О том ублюдке, по чьей вине она погибла. Я должен ему отомстить, это нельзя забыть или оставить в прошлом!

– Нужно отыскать двух человек. Один, скорее всего, еще находится в физическом мире. Другой человек его покинул раньше меня. Я подумал о нем, чтобы оказаться рядом, но попал сюда.

– Попробуй снова призвать его. Сосредоточься на лице этого человека, на его увлечениях, привычках, манерах. Вспомни его голос, интонацию. Прикосновения. Любая мелочь может помочь, и если он тебя услышит, если ты для него так же важен – он обязательно откликнется и предстанет перед тобой.

Я сосредоточился на семье и убедился, что в Эйдоре действительно царит единение: стоило вспомнить о родителях, пришло стойкое ощущение того, что они всегда близко и стоит их призвать – они окажутся рядом.

Но родители мне пока не нужны, они живут своей жизнью, и я чувствую, что у них все относительно хорошо. Все так, как должно быть. Они потеряли обоих детей, горько страдают, но учатся принимать данность. Находят причины жить дальше, несмотря ни на что, и сейчас в них столько внутренней силы, что уже ничто не способно сломить их дух. Закаленные, они обязательно отыщут счастье, скинув больное физическое тело, как старую изношенную одежду.

Я считал будущую жизнь родителей как невидимую книгу. Мы никогда не были близки, наоборот – мое существование их начинало тяготить. Но этот путь мы все-таки преодолели и теперь можем расстаться, чтобы пойти разными дорогами.

Единственный человек, в обществе которого я нуждался, и единственный недоступный в нынешнем положении дух по какой-то причине не реагировал на мои призывы.

– Я не ощущаю его, – сказал я, – Словно его не существует в этом огромном пространстве вокруг. Как же так?

– Ты хотел сказать «ее»?

– Не провоцируй, – предупредил я, раздражаясь.

Да, чтение мыслей явно не гарантирует их полного понимания, иначе он бы не стал улыбаться сейчас.

– Не волнуйся, – поспешил успокоить тот, – На это может найтись бесконечное множество причин. Позже ты обязательно найдешь ответы на все вопросы и поймешь: все случается в свое время.

– А к живым я могу отправиться, чтобы найти другого интересующего человека? – спросил я, стараясь спрятать мысли о мести подальше, чтобы до них не добрался Иларем (иначе начнутся нравоучения).

– После смерти человек должен отбросить все земное, иначе он останется в плену прошлого.

– И все же я должен отыскать его. Но я не знаю ни его лица, ни имени. Я ничего о нем не знаю, кроме того, что в определенный день и час он был рядом с родственницей.

На лице Иларема отразилась настороженность:

– Я ничего не понял из того беспорядка, который царит в твоих мыслях, но даже рад этому. Месть – не то чувство, у которого стоит идти на поводу. Забудь этого человека. Если он заслуживает наказания – его накажут. Никому не избежать своей участи, но не в нашей власти вершить суд над такими же несовершенными людьми, как мы с тобой.

– Я все равно отправлюсь за ним!

– В таких делах я тебе не помощник, – отрезал Иларем, – Но я чувствую твою непоколебимую решительность, потому ни разубеждать, ни препятствовать не собираюсь.

– Спасибо. О чем нужно знать в первую очередь, отправляясь в Асперос?

Иларем напрягся:

– Ты будешь видеть привычный материальный мир, но так же и то, что его пронизывает. Его темные обитатели принимают самый ужасный облик, который только можно представить. Не показывай им свой страх. Твои мысли они прочесть не смогут, но в чтении мимики им нет равных.

Поблагодарив Иларема, я сосредоточился на зловещем перекрестке, где была сбита сестра. Прохладный ветер прошел сквозь меня. Почувствовав перемену обстановки, я открыл глаза и осмотрелся.

Земной мир предстал отдаленно знакомым и пугающим. И хотя живые люди были повсюду, но кроме них я видел их души, которые находились будто в состоянии сна. Явственно ощущая, как себя чувствует каждый человек, я не мог бы заговорить с ним, но точно знал, что могу пообщаться с его душой.

И пусть материальный мир лишь немного приоткрылся, теперь я видел даже его духовную составляющую. Открылась сама сущность бытия. Это было практическое знание о том, что каждое небесное тело имеет собственную душу, как и все живое, образуя сложную взаимосвязанную систему. Душа Земли, моей родной планеты, была насыщена разнообразными странными сущностями. Решив не заострять на них внимание, я покрутил головой по сторонам перекрестка и замер, не имея ни малейшего понятия, в каком направлении двигаться.

Я видел то место, где лежала сбитая сестра, энергия крови до сих пор окрашивала асфальт в багровые пятна. Но я не мог увидеть того, чего не знал. Ни модель машины, ни ее цвет, ни направления в котором она умчалась. Тем более я не мог увидеть того, кто был за рулем. И, следовательно, не мог переместиться к нему.

Я попытался представить его, смоделировать ситуацию, воскресить в памяти перекрестка тот несчастный случай, но возникающие образы виделись нечеткими и расплывчатыми. Бесполезно дергать нити времени, они сейчас явно недоступны.

Оставался единственный вариант, в который слабо верилось. Двигаться по улице так, как велела интуиция. Неуверенно преодолев пешеходный переход, я повернул влево и, набирая скорость, побежал вперед. В какой-то момент показалось, что я близок к цели, но на следующем перекрестке от уверенности не осталось и следа. Я понятия не имел, куда свернул преступник.

Не получив интуитивных подсказок, я неуверенно побрел прямо, стараясь не обращать внимания на снующие рядом тени, от которых веяло опасностью. После нескольких поворотов я понял, что никогда не бывал в этой части города при жизни. Бетонные дома, возвышающиеся надо мной, вдруг протяжно загудели, издавая низкие звуки и меняясь на глазах.

С оглушающим грохотом они вырывались прямо из земли вместе с фундаментом, и приземлялись в нескольких метрах от того места, где только что стояли. Я застыл в замешательстве, наблюдая творившийся беспорядок.

Через полминуты все стихло, город успокоился, приняв новый облик, а я стоял в тупике образовавшегося лабиринта. Больше всего поражало то, что никаких следов от перестановок не осталось, словно все здесь так и было и дома вовсе не меняли своего расположения.

Безнадежно плутая среди бетонных стен, я не хотел мириться с неудачей, злясь на незнакомые улицы, на Иларема, на праотца. Злясь на всех, кроме себя, хотя прекрасно понимал: только жажда мести привела в ловушку. Как бы я не стремился, сейчас мне не суждено встретиться с убийцей сестры. Но я не собирался забывать о нем!

Раздираемый неведением, я поддался жажде отмщения. Я был готов разорвать душу убийцы, во мне бурлили ярость и гнев, они требовали выплеснуться! Обрушиться, как лавина черного снега, на виновника моих страданий! И где-то глубоко в душе я понимал, что Высшие поставили энергетический барьер для того, чтобы обезопасить убийцу. Но, в свою очередь, это обернулось пыткой для меня. Они грубо перекрыли дорогу, на которой я смог бы получить ответ на самый главный вопрос. Ответ, сулящий душевный покой.

Тревожный интуитивный сигнал оповестил о том, что в лабиринт вошло враждебно настроенное существо. Оно чуяло меня, как зверь, и желало немедленно отыскать, чтобы съесть.

Стараясь не паниковать, я теперь думал только о том, как поскорее выбраться отсюда. Мое воображение продолжало изображать эту часть города на свое усмотрение. Действительность отказывалась поддаваться моей воле, упрямо выстраивая все новые и новые стены, усложняя лабиринт, без того состоящий из одних тупиков.

Присутствие существа ощущалось сильнее, и паника охватила с головой. Если бы я только мог летать, все было бы гораздо проще! Я мог бы взмыть в небо, увидеть лабиринт с высоты…

– Самоубийца!!! – прохрипел низкий голос где-то совсем рядом.

Не оглядываясь, убегая с максимальной скоростью, я обнаружил, что небо затянулось таким же бетоном, как и стены лабиринта, став странным потолком искаженной реальности. Не сбавляя темпа, я пробегал мимо чужих окон. В некоторых горел свет, и бурлила самая обычная мирная жизнь. Кто-то ставил чайник на плиту, кто-то смотрел телевизор… Чужие истории мелькали перед глазами, как вдруг я неожиданно уперся в очередную стену.

Ощущая горячее дыхание зверя за спиной, я подумал о том, какой все-таки нелепый конец у моей истории. Сопротивляться уже бесполезно, бежать некуда, и страх выдавал меня с головой. А ведь Иларем меня предупреждал…

Попытавшись принять участь, я расслабился насколько мог. Ожидание неизбежности прервалось тем, что кто-то схватил за руку.

Неконтролируемый поток мыслей перемешался с сильнейшим испугом, после чего на свет пробралась-таки мысль: я все еще жив! И, вроде бы, даже ничуть не изменился за эти секунды.

Обернувшись, я не поверил глазам: Иларем по-прежнему сидел напротив меня в той самой лесной беседке, словно моего побега в материальный слой планеты и не было вовсе. Невероятно! Он снова вытащил меня из передряги и перенес сюда!

– Можешь не благодарить, – небрежно бросил он.

– Что за чудище за мной гналось? – я буквально фонтанировал эмоциями.

– Рамп, выродок темных. Некто вроде уборщика или чистильщика. Жрет слабых духов, задержавшихся в материальном слое посмертия. Тебе повезло, что он был медленный.

– Медленный?!

– Голодные они куда быстрее, ты бы не сбежал.

– Они вычищают… людей?

– Людей, которые никому не нужны. В которых не осталось ничего ценного ни для сайзаров, ни для архантов. Так, мусор.

Я понял, что мог бы стать этим мусором, если бы ранее Андрас не защитил меня от такого же рампа.

– Неведенье – враг любого из нас, берегись его, – сказал Иларем, – Оно порождает беспорядок в мыслях, а значит, потерю контроля над ними. Не становись приманкой для темных. В Эйдоре всё решают знания, так что владение информацией может сделать тебя всемогущим.

Голова все еще кружилась. Пытаясь трезво соображать, я пустился в рассуждения:

– Но будь на то воля высших – мы бы никогда не встречались с представителями темных сил. Значит, в том, что это происходит, заложен особый смысл.

– Знаешь, если бы я был святошей, то ответил так: смысл в том, сын мой, чтобы полюбить каждую тварь божью, даже самую отвратительную. Увидишь здорового черного таракана – победи брезгливость, возьми его и поцелуй! Но я так отвечать не собираюсь. У нас с тобой есть общая черта – в ближайшем будущем ни я, ни ты искренне полюбить всех на свете не сможем. По разным причинам, но тем не менее. Значит, мы должны уметь им противостоять, пока эти твари не полюбили нас в качестве десерта с вишенкой поверх сливок.

– Ты научишь этому? – спросил я, – Какие существуют способы противостоять архантам?

– Для каждого свой источник силы. Для одних он в святости покровителей, для других – в ощущении любви, для третьих несокрушимая сила кроется в музыке, танцах и пении. Но по мне – это скука смертная. Я предпочитаю махать мечом в боевом запале, да так, чтобы выродки тьмы бросались врассыпную. Конечно, убить их сложно, но прогнать или отбить желание нападать – вполне!

Такой способ борьбы показался предельно понятным, и потому самым заманчивым.

– Здорово, я тоже хочу махать мечом!

– А ты уверен, что созданный твоими мыслями меч не исчезнет в самый неподходящий момент? Случайно вспомнишь, что он раньше был воздухом и – хана! Уверен ли ты, что точно так же не исчезнет железная броня? Ведь то, чего больше всего опасаешься, обязательно случится. Теперь представь, насколько приятно, когда полуметровые когти пронзают насквозь и разрывают на части.

– Научи меня! – выпалил я.

Иларем встал со скамьи и указал рукой сквозь меня. Я поспешно обернулся.

За спиной появились прекрасные белоснежные кони. Их длинные хвосты и гривы серебристыми струями сбегали до самой земли, которую они в нетерпении рыли копытами.

Позади коней стояли две колесницы. Вожжи ожидали, когда их сожмут в крепкой руке. Четверо коней были запряжены в одну колесницу, четверо – в другую. Одна предназначалась для Иларема, другая – для меня.

Повернувшись к Иларему, я одновременно восторженно и вопросительно посмотрел в зеленые смеющиеся глаза.

– Колесницы?!

– Почему бы и нет? – он горделиво выпятил грудь, – Хочешь побороть сомненье – сделай шаг вперед! Хочешь побороть страх – пройди через него! Предлагаю тебе состязание и небольшую тренировку. Я буду устраивать тебе препятствия. А ты силой воли постарайся убрать их с пути. Расшибиться всмятку или проехать дальше – какой вариант выберешь ты? И хватит ли у тебя сил поверить в себя?

Шуху эта идея, по всей видимости, тоже понравилась – и он кружил вприпрыжку возле коней, дожидаясь старта.

Иларем бодрой походкой дошел до колесницы, взобрался внутрь и схватил вожжи. В тот же миг исчезла беседка, и лес расступился перед колесницами, освобождая трассу для предстоящей гонки. Я в нетерпении последовал примеру Иларема.

– Это будет не просто гонка! – крикнул он, – Я гарантирую тебе множество преград и сумасшедшую встряску, пока ты окончательно не закис от тоски!

Щелкнули вожжи и кони, заржав, сорвались с места. Я сделал то же самое, еле устояв при этом на ногах. Копыта били землю, превращаясь в удивительную музыку барабанов.

Или деревянная колесница ожила подо мной, или земля разверзлась – теперь уже было сложно понять. Кони мчались во весь опор, деревья превратились в извивающийся туннель, опасный и будоражащий. Стук копыт упорядочился в особый ритм, который я поймал, поддавшись ему, растворившись в нем. Ветер трепал волосы и одежду, и это было похоже на его поцелуи!

Весь мир сейчас обожал меня, и я обожал весь мир…

– Пусть же победит тот, кто не заиграется! – раздался отдаляющийся голос Иларема и его звонкий смех.

И я засмеялся тоже.

Глава 6.

Пребывающее в океане Памяти – не утерять,

даже если оно погрузилось на самые глубины.

За очередным поворотом ровная дорога сменилась бугристой, усеянной крупными камнями. Мою колесницу бросало во все стороны, я рисковал потерять равновесие и вылететь за борта. Это все, разумеется, проделки Иларема!

Решив, что сбрасывать скорость в гонке непростительно, и что поводья важны только для поворотов и координирования упряжки, я поднял в воздух правую руку и представил, что в ней кнут.

Пальцы сомкнулись на деревянной ручке, и я подхлестнул коней, заставляя их мчаться еще быстрее. Земля содрогалась под копытами белогривых скакунов, колесница взмывала в воздух, каждый раз наезжая на камни. Пора с этим что-то делать.

Глядя прямо перед собой, я игнорировал всякие неровности на дороге, старался не обращать внимания на камни, не замечать их. Я видел впереди пыль, деревья и землю, видел ясное голубое небо. Слышал музыку листвы на ветру, слаженный такт копыт, смех Иларема, лай пса и собственный восторженный клич. Вскоре движение смягчилось и выровнялось, дорога приобрела прежнюю гладь.

Из клубов пыли показался Шух и очертания колесницы соперника. Я неистово подгонял коней, чтобы сравняться.

– Быстро же ты нагнал! – заметил Иларем, перекрикивая шум.

И всего в нескольких метрах впереди выросла каменная стена. Моментально среагировав, я дернул вожжи, и упряжка резко свернула в сторону. Наши колесницы едва не столкнулись. Теперь мы шли вровень.

– Так не пойдет! – хохотал чудак.

Откуда-то сверху хлынула стая то ли птиц, то ли гигантских мотыльков. Я попытался увернуться, но их становилось слишком много. Бархатные трепещущие крылышки били по лицу, закрывая обзор. Я не мог следить за дорогой. Выронив хлыст и отпустив поводья, я размахивал руками, стараясь отогнать кишащую в воздухе живность.

«Пусть они исчезнут! Пусть исчезнут!» – думал я, но их становилось только больше.

То, чего ты боишься – обязательно произойдет. Кажется, так говорил Иларем. Значит, нужно перестать сопротивляться? Как мне удалось убрать валуны с дороги? Я постарался о них не думать, мысленно очистил путь – так и произошло.

Мои кони замедлили ход, и колесница соперника вырвалась вперед. Я должен был совладать с собой, иначе эта гонка окончится поражением.

Сосредоточившись на ощущениях, с которыми начал путь, на чувстве восторга и счастья, я вновь сжал поводья и постарался увести колесницу в центр дороги. Туча насекомых редела и, наконец, осталась позади. Снова соорудив хлыст, яростно подхлестывая коней, я искал глазами противника.

Дух лидерства во мне неутолим, я привык всегда побеждать и сейчас не собирался проигрывать. Пусть я и новичок здесь, но воля к победе была крепка, как и прежде! Что же еще необходимо для выигрыша? И я упорно гнал коней, выжимая все, на что они были способны.

Снова колесница Иларема оказалась близко, и снова мы сравнялись!

Очередной поворот, я был готов ко всему, но дорога была гладкой без единого изъяна. Что-то здесь не ладно, нужно быть начеку! И я оказался прав.

Затрещав, гигантское могучее дерево сильно накренилось, грозясь вот-вот упасть прямо перед моей повозкой. Дорога сужалась, лес становился густым – сворачивать некуда. Иларем резко рванул вперед. Он едва успел проскочить под падающим деревом.

Оно с грохотом рухнуло на землю, подняв с земли облако пыли. Мне ничего не оставалось, как решиться перепрыгнуть через ствол и ветви. Это противоречило здравому смыслу и всякой логике, но, в конце концов, чем этот мир отличался от сновидения? Я просто не верил, что здесь могут существовать хоть какие-то ограничения! А закон земного тяготения казался сейчас чьей-то нелепой выдумкой!

Набрав максимальную скорость, я направил всю волю на прыжок, и кони послушались, взмыв вверх, словно окрыленные!

– Это был не я! Не я свалил дерево!!! – донеслось из клубов коричневой пыли.

И в этот момент я понял, что препятствия могу устроить сам! Расхохотавшись во весь голос, я мысленно смоделировал сети и набросил их прямо на Иларема.

«Такого он не ожидал!» – восторженно подумал я, видя, как соперник старается выпутаться.

Не ожидал и я: сети свалились на меня тоже. Игра становилась опасней! Ярость снова поселилась в мыслях, пульсируя где-то у висков, разливаясь жаром по всему телу.

– Ты думал, я из тех, кто поддается?! – подначивал тот, накидывая еще одну сеть мне на голову.

Я рассвирепел! Безумно захотелось сделать нечто такое, чего он точно не сможет избежать. А значит, не избегу и я, но сейчас этот вариант виделся единственным выходом!

Пытаясь скинуть сети, я сосредоточился на формировании впереди каменной стены, уходящей по обе стороны в лесную гущу. Я понял, что чем сильнее концентрация, тем реальнее преграда. Главное – фокусировка сознания на объекте.

Пусть она стремится к небесам, растет все выше и выше, пусть становится шире и крепче, чтобы ее невозможно было пробить никакой силой!

Последнее, что я увидел, скинув путы, была серая каменная кладка. Кони исчезли, а я полетел прямо в стену, врезавшись в нее с глухим ударом. Повалившись на землю, я закашлялся, глотая поднявшуюся в воздух пыль.

В каменной стене образовалась арка и оттуда высунулся довольный Иларем:

– Это и все, на что ты способен?

Одежда его была перепачкана в грязи.

– Да ты свалился! – догадался я, – Новичок тебя уделал!

– Признаю – твоя воля сильна, – он развел руками, – Но только посмотри – стена-то кривая! Этот шедевр еще уродливее того замка!

Мы рассмеялись.

– Невероятно! – не сдержался я, – Это просто фантастика! Так похоже на магию!

– А ты думал, ее придумали люди? Фата-гали – энергия, идущая из Хаоса, и есть магия в чистом виде. Но не спеши радоваться своим успехам. Поупражняйся на простых идеях. Пойми, как это работает.

Закрыв глаза и глубоко вдохнув всем телом, я почувствовал, что мои умственные способности действовали с удивительной быстротой и ясностью.

Слова, имевшие конкретное значение раньше, в мире духов поменяли смысл. Там, в Асперосе, смерть означала конец, но здесь это точка отсчета. Новое, обнаруженное и заново открытое начало. То, что раньше имело первостепенную важность, теперь не представляло для меня ничего. Я был избавлен от земных привязанностей, не испытывая никакой тяги к прошлому. Откуда-то взялись иные цели и желания, раскрылась внутренняя суть, я наконец-то проснулся. Освобожденный и поразительно легкий. И так захотелось летать…

– Так лети! – сказал Иларем.

– Я не смогу, – проговорил я потухшим голосом, глядя на руки, запечатлевшие смертный грех.

– А ты попробовал хоть раз?

Андрас дал ясно понять, что самоубийцам никогда не узнать чувство полета. Но этот архант подставил меня, вручив свечу! Если же он заставил поверить в чудовищ, значит, и все остальное может оказаться ложью! Удивительно, почему я вообще поверил арханту? Хотя, с другой стороны, он не говорил, что мне НИКОГДА не взлететь…

Я оттолкнулся ногами от земли и… поднялся над ней! Чувство восторга переполнило, я засмеялся и перекрутился в воздухе! Управлять собой не составило никакого труда, как будто я постоянно проделывал это раньше.

Хотя, конечно, я проделывал это раньше! Помнится, будучи мальчишкой я видел короткие сны, в которых летал. То были отголоски утерянной памяти об этом светлом мире!

Теперь я дома!

Снова дома!

Деревья, почувствовав мою радость, расцвели и зазеленились. Взору открылся дивный мир, состоящий из самых чистых красок, отдаленно знакомый пышным великолепием. Именно так мне представлялся рай, а сейчас я мог объять его всем естеством.

То ли от пробуждающегося знания, то ли от природы места, я заведомо знал – где раскинулись цветочные луга, где простирались душистые хвойные леса, где возвысились горные гиганты над гладью лазурных озер. Слышал песню каждого укрытого зарослями водопада, звенящее журчание каждого тоненького ручейка, даже слышал плеск каждой вынырнувшей рыбы, шелест трепещущих крыльев тысячи бабочек!

Я знал, что впереди ждет удивительный розовый каньон, искрящийся на солнце, а справа глубоко в морских водах скрыт коралловый коридор, готовый раскрыть свои удивительные тайны. Внутри меня словно предусмотрительно заложили компас и карту.

Но сейчас все это великолепие интересовало меньше всего.

– Слушай, я прекрасно понимаю твои расстроенные чувства, твою обеспокоенность тем, что ты пока не встретил очень важного человека. Но сейчас постарайся понять, для чего ты попал сюда, поскольку случайностей не бывает. В Эйдоре все взаимосвязано, проследи эти связи, и ты поймешь, почему оказался именно здесь.

– Но я даже не имею понятия, где именно нахожусь, – я пожал плечами, таращась по сторонам в надежде найти подсказки.

– Поскольку рай нам пока не грозит, все, что остается – болтаться между мирами, летать куда вздумается. Эйдор – один из вариантов Земли, один из ее духовных слоев. Трактовать можешь как заблагорассудится. Каждый дух понимает это место по-своему. Но не многие проснувшиеся после физической смерти остаются здесь. Обычно, духи стараются вобрать новое, отправляясь далеко отсюда и посещая иные миры. Или уходят еще дальше, по следам прожитых ранее жизней. А мне просто весело здесь. Так какие у тебя планы?

Разумно было бы не выдавать секретов и не принимать поспешных решений в компании незнакомца, но меня охватило безграничное доверие. За этот короткий срок, что был здесь, я, похоже, научился отличать светлые души от темных. Это оказалось до элементарного просто. Глядя в глаза необходимо лишь прислушаться к ощущениям, уловить исходящие волны энергии.

От встреченных ранее монстров веяло угрозой, голодом, ненавистью. От Андраса исходила властность, хитрость, возможно коварство и сильное любопытство. Старец-праотец источал родство, всепрощение, понимание.

Иларем же казался добродушным и веселым даже тогда, когда пытался помешать выиграть в гонке. От него не исходило угрозы, когда он набрасывал на меня сети, или когда я сам разозлился на него. Чувствуя мою злость, он, напротив, становился спокойным и терпеливым.

– Я хотел переместиться к любимой, но оказался здесь. Так почему ее нет рядом? Почему ее не было в момент прощания с близкими, хотя среди них были умершие давным-давно бабушка с дедушкой? Я пытаюсь успокоить себя, как будто все нормально. Но в нормальность отсутствия любимой тяжело поверить.

– И правда, странно, – согласился Иларем, – Но только не нужно питать страхом неизвестность! Я чувствую: ты вспоминаешь любимую, как светлого и очень доброго человека. Возможно, она сейчас слишком далеко, среди самых чистых душ. Тогда она тебя слышит, но ей чужда здешняя среда. Птица не может стать рыбой и оказаться в одном с тобой водоеме. Если она спустится сюда – это ее погубит. Правильнее было бы тебе самому научиться летать, чем тянуть легкое создание на дно. Тем более что каждая добрая душа стремится ввысь.

– Архант говорил то же самое, – насторожился я.

– Любопытно, – Иларем нахмурился, – И еще более любопытно, почему же архант тебя отпустил. Ты ему что-то пообещал?

– Нет. Он сказал, что против воли держать не станет.

Иларем снова устремил взгляд на мои черные руки.

– Я еще не видел проклятых здесь, – отстраненно сказал он, – Ты сразу заинтересовал меня, но теперь загадок стало больше. Не представляю, сколько еще тайн ты хранишь, но если архант предпочел тебя отпустить, а не уничтожить – ты действительно редкий экземпляр.

Он в задумчивости цокнул языком, после чего добавил:

– В любом случае, ты вернулся домой. Пройденный этап пусть таким и остается. Оставь его позади. Если хочешь, можем прямо сейчас вместе отправиться в Ярморочный городок, на рынок диковинных вещиц. Я обменяю свежепойманных даргов на что-нибудь приятное, а ты увидишь все многообразие ближайшей барахолки. Что скажешь?

– Звучит классно!

Удовлетворенный ответом Иларем протянул ладонь, чтобы переместить нас на торговую площадь.

– Ты только удивляйся потише, – подмигнул он, прежде чем я взял его за руку, но едва я оказался на оживленном рынке, как само вырвалось: «Охренеть!».

Здесь творилось какое-то красочное безумие, больше похожее на волшебную сказку! Мимо сновали духи в пестрых нарядах, звенели и жужжали побрякушки, на витринах пылали огнями стеклянные шарики, вертелись металлические приборы, вспыхивали свечи в лампах, шуршали ткани и сухоцветы.

То тут, то там играла заводная музыка, в такт которой показывали представления жонглеры и акробаты. Скрипя, по брусчатой дороге проехал фургончик, украшенный цветными колокольчиками.

– Сюда стекаются все, кого прошибла ностальгия по материальному миру, – сказал Иларем, наслаждаясь зрелищем.

– Почему бы просто не вернуться туда?

– А зачем? Здесь же гораздо круче!

Люди вокруг шутили и смеялись, торговались, играли в кости. А из пекарни поблизости доносился чертовски аппетитный запах…

– В этой пекарне ты сможешь попробовать самый вкусный хлеб! – сказал Иларем, – В тесто замешивают орехи, специи, травы, ягоды, цветочные масла, всякие фрукты, мед. Но это потом. Сам попробуешь как-нибудь. А сейчас идем!

Я не знал, в какую сторону смотреть и просто вертел головой туда-сюда.

– Сначала наведаемся к Феленгиру, – Иларем пошел вперед, проходя лавку с живностью.

Из-под прутьев клеток за нами наблюдали огромные желтые кошачьи глаза, вот только сами существа были покрыты блестящей чешуей. Здесь в аквариумах плавали рыбы-хамелеоны, в террариумах копошились шипящие насекомые, а в горшках сидели рогатые светящиеся черепахи.

– Лемроны подавляют тревогу, – вынырнул из-под прилавка торговец, завидев мой интерес.

На моих глазах происходило нечто необычное, от чего мне было и смешно, и радостно. Я прибавил шагу, чтобы не отставать от Иларема.

– Слушай, а как происходит торговля? Здесь тоже есть деньги?

– Денег нет, но есть всякие разные способы – обмен энергиями, заключение контрактов, сделок, благодарность в конце концов…

– Просто благодарность?!

– Ты, конечно, удивишься, но за любое магическое действие нужно платить. Это правило касается и материального мира, и Эйдора. Энергия – это валюта, ею обмениваются как деньгами, ее накапливают и тратят как деньги. И если дух задолжал энергию, с него спросят по полной, уж не сомневайся. От Высших сил не укрыться, их не провести. Фата-гали дана не для развлечения, а для развития. Пользоваться ей нужно осторожно и только с пониманием. А если управлять ею не умеешь – лучше вообще не фокусничать лишний раз. Так можно и жизни лишиться, и своим потомкам жизнь испортить на много лет вперед.

Его перебила красивая девушка с полной корзиной открыток:

– Подсказки-послания на три месяца, возьми любое и проверь эффект!

Я взял из корзины карточку с изображением лавандового поля, на ней тотчас появилась надпись: «Арден ждет тебя».

– И кто такой этот Арден? – спросил я девушку.

– Тебе виднее, красавчик, – лучезарно улыбнулась она.

– Наверняка Арден – какой-нибудь особо злобный архант, – шепнул Иларем, уводя меня в сторону, – Не трать время на ребусы, сейчас найдем тебе сувенир поинтереснее.

– А вот какие-то свитки желаний. «Запиши мечту и наслаждайся эффектом», – зачитал я вывеску над прилавком, засыпанным пергаментом.

– Это все детские фокусы.

– Исцеляющие медовые бальзамы… – не унимался я.

– Заживляют только царапины. Для этого напитка нужен особый мед из пыльцы редчайших цветов. Ты только глянь – сколько здесь бутылок! Мед, который добавляют в этот нектар – самый обыкновенный. Поэтому напиток мутный и эффект от него будет слабый. Да и что тебе исцелять-то?

– Ну так, на будущее…

У лавки курительных трубок художник устроил мастер-класс по их изготовлению: нанося тонким инструментом на глиняной голове кабана небольшие углубления, он достиг имитации короткой шерсти. Когда голова животного приобрела натуралистичный вид, мастер отправил ее к остальным в печь для обжига.

В обожжённые курительные трубки вставлялись лакированные камни. Они сверкали на солнце как настоящие глаза. А венцом композиции был кальян в форме многоглавого змея, из пастей которого шел фиолетовый густой дым с потрясающим ароматом.

– Зачем здесь курят? – спросил я Иларема.

– За тем же, что и всегда. Только здесь это безвредно. В основном. А иногда даже полезно. А вот тут, – он указал на одно из самых больших зданий, – Можно приобрести святую воду, благословенную тем или иным богом. Не то чтобы я кому-то поклоняюсь, но однажды прихворал так, что чуть не помер – пришлось попробовать. Стало легче, почти как от отвара ромашки. Но ромашку я в этом плане все равно уважаю больше.

Мы завернули за угол с посохами, прошли лавку с зельями и ядами, протиснулись между корзинами, доверху наполненными пурпурными специями и мимо сундуков с защитными тканями. Перед лавкой старьевщика меня неожиданно схватила и потянула к себе слепая женщина с повязкой на глазах.

– Ты будешь менять людей, – прошептала она с абсолютно безумным выражением лица, – Да-да! Менять людей!

– Извините, а откуда вы это знаете? – я попятился от нее просто на всякий случай.

– Я отказалась от глаз, чтобы прозреть! Но никто мне больше не верит! – посетовала слепая женщина и расхохоталась во весь голос.

«Неужели я получу какую-то особую силу?» – в возбуждении подумал я, и представил, как взмахиваю рукой, и какой-то абстрактный злой человек вдруг становится добрым. Но потом отмахнулся от этой идеи, так как женщина, похоже, была не в себе.

Пока я догонял Иларема, торговцы завлекали со всех сторон:

– Попробуй фрукты с самого Сазаара! Свежие, сочные, райские!

– Травы для оберегов! Соберем индивидуальный букет!

– Забудь тревоги и печали с нашим чудо-эликсиром! Пей и веселись в таверне Хельны Хельм!

– Таверна здесь что надо, особенно их «жидкое пламя» – огонь! Но мы сюда, – Иларем остановился напротив крошечной неприметной двери, открыл ее, пропуская меня вперед, и вошел следом.

Тесная лавка не отличалась ассортиментом – на единственной полке стояло несколько закупоренных сосудов, большая коробка с побрякушками, четыре фляги и стопка потрепанных книг.

– Какая удача, – увидев нас, сказал мужчина за прилавком, – У меня как раз закончились дарги, а спрос на них, сам знаешь, какой. Много наловил?

– Оцени-ка, – Иларем снял с шеи медальон и бросил торговцу.

– На этот раз тяжелый, – взвесил в руке коробочку тот, – Что хочешь взамен?

– Как обычно, – Иларем протянул руку ладонью вверх, – И оберег для моего помощника.

Феленгир кивнул, крепко сжал ладонь Иларема в своих руках, и, закрыв глаза, начал что-то быстро шептать. Их руки тотчас обволокла серая дымка и через несколько секунд, просочившись между пальцев, впиталась в ладонь Иларема.

Завершив ритуал, Феленгир выпрямился:

– Сейчас принесу нам кое-что вкусненькое. Познакомишь со своим приятелем, – и он скрылся в коморке.

Иларем потёр руку.

– Никак не привыкну, – он повернулся ко мне, – Тебе нужен оберег, приятель. Настоящий, а не то барахло, что предлагают там, – он махнул рукой на дверь, – Тащи сюда вон ту здоровенную коробку.

Снедаемый любопытством, я взял коробку и поставил на прилавок.

– Что за обряд вы только что провели?

– Феленгир умеет ставить печать, благодаря которой можно найти выход из любой ловушки. Без его печати я бы ни отважился ни на одно приключение. Жаль, что использовать ее можно только один раз.

– Я не скряга. Просто навыка на долгосрочную печать не хватает, – Феленгир вернулся с бутылкой и тремя стопками на подносе, – Да и процедура энергоемкая, так что немного поговорим, и я пойду дрыхнуть. Держусь из последних сил, но это поправимо!

Он подмигнул, откупорил бутылку и разлил густой напиток по стопкам. Каждый взял свою порцию и опрокинул содержимое в рот. Жгучий напиток разлился по телу, играя на языке всеми известными ягодными вкусами – от ежевики до спелой вишни.

– Как вы познакомились? – спросил я новых знакомых, вытирая рот рукавом.

– Мы с Иларемом межпланетные скитальцы, – рассмеялся хозяин лавки.

– Путешественники, значит?

– Ага, – Феленгир снова наполнил стопку, – Эйдор – он ведь огромный. Хочется понять, куда ты угодил. Иметь представление об этом мире. В движении мы ощущаем счастье, и оно становится нашим наполнением.

– Ты пустился в лирику какую-то, Фел! – прервал его Иларем, – В общем, арханты везде, где только могли, расставили ловушки. Не только на Земле. В одной из таких ловушек мы и встретились. Я никак не мог найти выход, думал, что уже все… Но к счастью, объявился Феленгир со своей охренительной печатью и освободил нас.

Они принялись вспоминать былые подвиги, опустошая стопку за стопкой, а мне было интересно послушать их чудаковатые истории. Оказывается, здесь столько всего происходит!

– Неужели отсюда можно вот так вот просто отправиться на другие планеты? Марс облететь? Или Юпитер? – поразился я.

Фел с Иларемом разразились хохотом.

– Сгонять на Юпитер – это как к соседям за солью постучаться! – сказал Иларем, – Ты даже не представляешь, сколько всего ждет тебя впереди! Только не спеши пока, не ищи неприятностей. Окрепни.

– Кстати об этом! Пора подобрать парню оберег, – Феленгир подвинул к себе коробку и мановением пальца поднял в воздух содержимое – браслеты, подвески, кольца, кулоны, фрагменты украшений и броши.

– Только не говорите, что мне придется носить серьги, – я разглядывал украшения с разноцветными камнями, золотыми розами и жемчужными бусинами.

– Будет странно, если ты войдешь в резонанс с женским предметом. Но мы осуждать не станем, – и оба прыснули от смеха после очередной порции ягодного пойла, – Сосредоточься. Тебе нужно услышать подходящую вещь.

Как бы странно ни звучало, я постарался прислушаться. Внимание привлек крупный латунный кулон с выгравированным орнаментом. Взяв его, я ощутил тепло. Очень приятное ощущение.

– Бывший владелец кулона – прекрасный человек, верб высшего порядка. Ни один десяток душ сумел очистить и вернуть к полноценному существованию. Периодически он приносит заряженные светлой энергией талисманы, чтобы новички вроде тебя обретали защиту на первых порах.

Уже казалось, что выбор сделан, как вдруг резкое тревожное чувство пронзило меня. Тревожное – потому что одна вещь настойчиво хотела обратить на себя мое внимание.

Серебряный перстень с изумрудом.

Он заставил забыть обо всех прочих амулетах в этой комнате.

Я не мог оторвать взгляд от перстня. На серебре – замысловатые рисунки, или, скорее, слова на неизвестном языке. Круглый изумруд – живой, сильный. Он завораживал, необъяснимой энергией притягивал мою душу. Пришло ощущение, что это очень важная и очень не простая вещица.

– Чувствую конфликт между кулоном и перстнем, это плохо? – спросил я.

– Не обязательно. Просто вещи принадлежат к разным эгрегорам.

– Чего?

– К разным информационным полям.

Отложив кулон, я осторожно взял перстень. Его действие распространилось мощной волной по телу.

– Ты что-то чувствуешь? – встревоженно спросил Феленгир.

– Да, определенно. Этот перстень… как бы… зовет меня.

– Значит, это не случайно, потому что до сей поры он не звал никого.

– Откуда он здесь, Фел? – Иларем взял у меня перстень и принялся изучать узоры.

– О, я хорошо запомнил хозяина этого предмета. Сначала мне показалось, что он не в себе, слегка того. Потому что он все время что-то бубнил себе под нос, будто с кем-то общался. И я отказался забирать перстень, вдруг он помешательство вызывает? Но потом началось такое… Стоило этому человеку прикоснуться до какого-либо предмета, он мог перечислить каждого, кто ранее до него дотрагивался, мог рассказать о мастере, который этот предмет создал и даже о том, где и когда он купил материалы для его изготовления. Он знал историю любого здания, города или даже планеты. Он знал все, но сам того не осознавал. Он был здесь, стоял на этом самом месте. Но как будто не видел меня. Его взгляд был направлен на другую сторону реальности.

– Это, мягко говоря, настораживает, – сказал Иларем, – Но перстень определенно не злой и архантам никогда не принадлежал. Вот только считать свою суть не позволяет.

– Что еще помнишь о бывшем владельце? – спросил я Феленгира.

– Он говорил, что служит некоему божеству. Я мало знаю о богах и религиях, никогда особо не интересовался этой темой. Видел парочку так называемых богов, вот только созданы они были людьми, а не наоборот.

Иларем кивнул:

– Воображение людей, объединенных той или иной верой, их мольбы, обращенные к тем или иным богам, содержат в себе могущественные силы. И чем большее количество людей верит в определенного бога, тем он сильнее, тем реальнее и тем ощутимее его влияние на общество. Но тот человек, похоже, служил иному богу?

– Он говорил, что его бог – существо иной Вселенной. Ему не нужны молитвы и он не требует возложения жертв на алтарь. Он не был привязан ни к одной из планет только потому, что на ней обитает раса существ, верящих в него. И самое главное – это божество обладает абсолютным знанием, и готово им делиться.

– А незнакомец случайно не сказал, где найти этого бога? – заерзал Иларем.

– Знал, что тебя заинтересует эта история, – Феленгир отправил остальные предметы обратно в коробку, – Но стоит ли искать с ним встречи? Лично я, исходя из опыта, не верю, что этому божеству ничего не нужно. А тот чудак… он уже одной ногой был в ином измерении. А как там – никто не знает.

– Почему же он отдал перстень? – спросил я, – Что просил взамен?

– Он называл перстень своей «особой приметой», от которой хотелось избавиться, чтобы слиться с толпой, – ответил Феленгир, – Взял пару оберегов и был таков.

Конечно, я сознавал, что обладать загадочным предметом, о котором ничего не знаешь – риск. Но что-то мне подсказывало, что это верное начало.

– Что ж, теперь нужно выбрать между понятным и неизвестным, – посмотрел на меня Иларем, положив перстень рядом с кулоном.

Наверное, глупо, но для меня выбор был очевиден, и я надел перстень на безымянный палец правой руки. Изумруд слабо замерцал. Интересно, что это значит?

– Предмет закрыт, но я чувствую, что в нем скрыта мощная энергия, – отметил Иларем, – Быть может, однажды он откроется тебе.

Я смотрел на тусклый свет внутри камня. Он неуверенно дрожал, рискуя вот-вот померкнуть.

Феленгир дружественно смерил взглядом, а затем произнес:

– Вижу, что судьба у тебя не простая, иначе арханты не наградили бы тебя своей меткой. Но кем бы ты ни был в прошлом – здесь это не имеет никакого значения. Пускай перстень поможет тебе отыскать кратчайший путь к освобождению от проклятья.

Феленгир протяжно зевнул, так что, поблагодарив его, мы вскоре покинули лавку.

– Теперь можно и к Хельне заглянуть! – Иларем бодро зашагал в сторону таверны.

Когда мы остановились перед дверьми таверны, Иларем повернулся ко мне, гордо выпрямился и торжественным тоном объявил:

– Если ты еще не убедился, в какое классное место попал, то здесь отпадут последние сомнения! Это в физическом мире люди, которые ненавидят готовить, вынуждены работать поварами, чтобы выжить. В Эйдоре готовят только ради удовольствия! Здесь это – творчество! Способ самовыражения для тех, кому по душе это ремесло! Им не нужны деньги, эти бесполезные грязные бумажки. Им важна только наша благодарность за вкусные, насыщающие энергией блюда. И, в свою очередь, наша благодарность питает их! Вот такая утопия наяву.

– Ха! Любители покушать потеряли бы сознание от одного только твоего рассказа!

– Сейчас сознание рискуешь потерять ты, – и он распахнул передо мной двери таверны.

В центре уютно обставленного помещения горел большой каменный очаг. Огонь тихо потрескивал, навевая спокойствие и умиротворение. Пока хозяйка нас не заметила, мы присели за небольшой круглый столик.

– Смотри, с какой любовью она замешивает тесто, – прошептал Иларем, – Сколько света она вкладывает в него, сколько чувств. Поэтому оно получается таким волшебным, тает во рту, словно сотканное из нежнейших утренних облаков.

– Вот ты завернул, – хохотнула Хельна и, обернувшись, помахала нам.

Иларем послал ей воздушный поцелуй.

– А теперь представь – с какими чувствами замешивает тесто бедняга в заводской столовке, которому осточертела работа. Жевать его хлеб будет тоскливо и на вкус он выйдет пресным. Труд должен быть только в радость. А если дело не приносит счастья человеку – значит, не тем он занят. Нужно менять жизнь. Вопреки страхам или обстоятельствам. Но если не прислушается к самому себе – начнутся болезни. А дальше – кто кого доконает.

– Всегда об этом догадывался.

– Не догадывался! Знал! Все знают. Но толку?

К нам подошла хозяйка таверны и приветливо улыбнулась.

– Приятно видеть новые лица, – сказала она, – Сегодня мы угощаем мясными и яблочными пирогами с морозной травой, легким салатом из смирны и меруока, на десерт вас ждет карамелизированный мох, ну а запить всю эту вкуснотищу предлагаю сонной лаской или, если хочется согреться, нашим фирменным жидким пламенем.

– Я попробую всего понемногу, – сказал Иларем.

– Отлично, а ты? – Хельна посмотрела на меня.

– Эээ. Что за меруок?

– Так ты только прибыл… Скажи-ка, дорогой, по какому блюду ты скучаешь больше всего?

– Наверное, по булочкам с корицей, которые пекла бабушка.

– Хорошо. Закрой глаза и вспомни их вкус, их аромат. Представь, как он проникает в тебя настолько точно, насколько сможешь.

Закрыв глаза, я вновь увидел бабушкин деревенский дом, деревянный и уютный. Вспомнил резное крылечко, забор красивого бирюзового цвета. Когда мы приезжали в гости, бабушка с дедушкой, счастливые, встречали нас у калитки в компании суетящихся уток.

Наперегонки с сестрой мы бежали скорее в дом, по пути приветствуя любимый яблоневый сад, и куриц, и кошек, живущих в странном мирном соседстве. Все здесь было другим и особенным.

Мне так нравилось, как скрипели деревянные половицы в доме, как уютно обставлены комнаты, но больше всего, конечно же – как пахло выпечкой, которая готовилась в самой настоящей дровяной печи! Вкуснее булочек я так и не ел.

Когда я открыл глаза, наш стол был заставлен вкусностями. И среди них были булки, точь-в-точь как готовила бабушка! Я хотел выразить свой восторг бурными благодарностями, но хозяйка таверны уже хлопотала у печи.

Радостный, словно мальчишка, я схватил булку и откусил большой кусок. В точности то самое воздушное тесто! Боже, как же вкусно!

– Как ей это удается?! – я запихнул остаток сдобы целиком в рот, потянувшись за добавкой.

– У каждого есть какой-то талант или даже дар, – Иларем занес бутылку с красной жидкостью над моим бокалом, – Вино будешь?

– Нет, спасибо, люблю состояние трезвости.

Такой ответ Иларему явно не понравился:

– Я бы назвал тебя скучным, но чувствую, что ты не так-то прост, – он наполнил свой бокал доверху и принялся за мясной пирог.

– А какой дар у тебя?

– Я фантастически удачлив.

– Удача – это не дар! И не талант!

– Ты прав, – согласился Иларем, уплетая мясной пирог, – Я пока не раскрылся в роли творца. В моей душе живут как будто двое: усталый мудрый старик и ребенок, удивляющийся самым обыденным вещам. И непонятно, где кончается одна сущность и начинается другая. Ребенку еще очень многое предстоит понять и многому нужно научиться. Мое время еще не прошло, и кто знает, что ждет впереди? У меня есть способности, я уверен. Они есть у каждого, только их нужно развивать. А вот дар – это не подарок, а испытание. Подчас жестокое.

– У моей сестры был дар, – сказал я, – Она рисовала потрясающие картины. Когда люди на них смотрели, они ощущали счастье и гармонию. Об этом говорил абсолютно каждый, кто видел ее работы. Я тоже ощущал этот эффект.

– Верю. У нее это проявилось сразу, с рождения?

– Да, и ее никто этому не обучал.

– Тогда точно дар. Его, в отличии от знаний или силы, нельзя наработать, передать или потерять. По сути, дар даже не принадлежит человеку и не человек решает, как его применить. Человека просто ставят перед фактом и ни под каким предлогом он уже не может отказаться. Его заставят исполнять этот дар.

– Но это противоречит свободе выбора, разве нет?

– Помимо свободы выбора есть еще божественная воля.

– Дар – жестокое испытание. Как же верно… Моя сестра обладала удивительным взглядом на жизнь, она была иной. Когда ее дар из спокойного спящего состояния начал полностью раскрываться, общество перестало ее понимать, а она не понимала общество. Если бы меня не было в ее жизни, не представляю, как бы она справилась со всем этим. Нам помогало только уединение.

– Знаю множество трагичных историй об этом. Замечал, что жизнь одаренных людей обычно гораздо короче?

Я кивнул.

– Это происходит чаще всего по двум причинам, – сказал Иларем, – Первая – потому что они быстрее переполняются энергией, чем обычные люди. И вторая – на их долю выпадает больше испытаний, особенно гордыней. Вот почему многие талантливые люди не получают признания при жизни. Мысль «я – особенный» приводит человека на край пропасти, в которую в любой момент может сорваться душа. Падение духа гораздо страшнее смерти физического тела, – заключил он и осушил бокал вина.

В этот момент в таверну вошла девушка с корзиной, полной цветов. Завидев нас, она радостно вскинула брови:

– Иларем! Вот так сюрприз! Думала, после нашей размолвки уже не увижу тебя!

Иларем явно удивился слову «размолвка».

– Роксель, дорогая! Я понял, что не умею правильно выражать эмоции, когда осознал, что люди, к которым я был равнодушен, считали, что я их люблю, а милые сердцу люди думали, что я их ненавижу. Ты – моя милая, запомни это навсегда!

Девушка расплылась в улыбке:

– Ты как всегда обходителен и очарователен. Но в любом случае обещаю – больше никаких сцен ревности! Я жутко соскучилась! – и она обвила руками шею Иларема, глядя на него с обожанием.

Пространство в таверне стало нагреваться. Эти двое явно горели желанием поскорее остаться наедине.

– Я не помешаю вашей беседе? – Роксель обратилась ко мне, все так же ослепительно улыбаясь.

– По правде говоря, мне уже пора.

– Хочешь одиночества, – поняла девушка, – Ну ладно. Отнесу корзину и вернусь, – она подмигнула Иларему и ускользнула на кухню.

– Что ж, – тот посмотрел на меня, – Значит, здесь мы с тобой и расстанемся.

– Да. Пора исследовать этот мир.

– Отличная мысль! Главное – ничего не бойся! И, как говорил один мой приятель: не будь гоним всеми ветрами, подобно сорванному листу.

– Но я и есть сорванный лист! Я не знаю ответа ни на один по-настоящему важный вопрос.

– В жизни много тайн. И если ты оказался в Эйдоре – на то есть веская причина. Освойся, посмотри окрестности, научись принимать данность и уважать ее. Верный ответ найдет тебя сам, когда настанет подходящий момент. Этот мир реальнее Аспероса, потому что он свободен и безграничен. Он предлагает покой и отдых, так прими его щедрый дар. Привыкни быть духом. Вспомни себя. Опустошись окончательно, чтобы вобрать новое.

– Не уверен, что могу наслаждаться жизнью, пока внутри живет беспокойство.

– Отпусти его. В Многомирье все идет своим чередом. Так, как и должно идти.

Как же он не поймет: пока я не знаю, где моя сестра, неведенье будет душить меня изнутри!

– Пойми и ты: когда неподготовленный человек рвется знать правду, он прибегает к самым неправедным путям. Попробуй поменять направление и задаться иными вопросами, обратив внимание на природу вокруг. Зачем капелька дождя паром добирается до неба, но после путешествия возвращается в море? Кому нужен этот процесс и что он обеспечивает? Здесь в каждую мелочь можно вглядываться до бесконечности и каждый раз открывать ее по-новому. Поэтому хотя бы на короткий срок забудь о том, кем был раньше.

– Да, забыться не помешает, – наконец согласился я, чувствуя его правоту.

Зеленые глаза Иларема источали покой и умиротворение. И действительно – так хотелось расслабиться, отдохнуть после всех потрясений. Мне не терпелось увидеть пейзажи, о которых я вспомнил.

Иларем прочитал это желание.

– Мы легко отыщем друг друга, если понадобится, – на прощание сказал он.

* * *

Взмывая в небо, я прогнал все тревоги и сосредоточился только на ощущениях. Они превосходили земные в сотни, даже тысячи раз, от этого казались более реальными. Внизу расстилались искрящиеся светом холмы с густыми лесами, и казалось, будто я лечу над бушующим зеленым океаном, и волны его вздымаются выше и выше.

Природная красота ощущалась не внешним образом, а сутью.

Набирая скорость, я кричал от счастья во весь голос, будучи наедине со всем этим великолепием. Я был един с ним! Весь этот мир – я! Весь этот мир – мой! Но в то же время я никак не мог поверить в то, что достоин пребывать в таком месте. Даже если это ошибка, все, что сейчас оставалось – наслаждаться удивительными мгновениями.

Устремившись к лесной опушке, усыпанной диковинными цветами, я снизился. Меня встретил насыщенный цветочный аромат, все пространство луга пропиталось им. Я купался в этом запахе, описывая в полете смелые виражи.

В Эйдоре все устремления и мечты обретали реальность! Я летел так низко к земле, что ладони касались прохладной травы. Она так приятно щекотала! Я неистово хохотал, вел себя точно ребенок, которому только предстоит разобраться, что за мир его окружает.

А дальше – снова в лес, в самую глубь.

Не смотря на высоту деревьев, света было достаточно, чтобы различать мельчайшие детали. Интуитивно я нашел лесную тропу, и теперь не приходилось облетать каждое дерево, я просто летел прямо, иногда поворачивая вместе с дорогой.

С упоением я озирался по сторонам. Вновь смеялся, проделывая кувырки в воздухе. Я крутился на ветвях как на турниках и качался на лианах, свисающих с деревьев зелеными пушистыми косами.

Вскоре, тропинка ушла под воду, и лес вместе с нею. Деревья уходили корнями в тихую спокойную среду, отражавшую золотое сияние неба. Здесь получилось забыть обо всем на свете, а счастье полета ослабило боль душевных мук.

Я набрал скорость, а затем резко снизился, так, чтобы ступни касались зеркальной глади. Пышные мокрые брызги подпрыгнули до самых колен! Я проделывал это десятки раз, пока одежда не вымокла до нитки.

На речном берегу я заметил в зарослях камыша лодку, а неподалеку – крохотную лачугу. Смотрелось очень гармонично. Мне вдруг показалось, что я видел ее раньше…

Сбавив скорость, я облетел дом, чтобы разглядеть его. Он утопал в цветущих кустах, огромных, как кроны деревьев. Крыша покрыта мхом. На вид дом обветшалый и заброшенный, чуть покосившийся на бок, но настолько очаровательный, что сразу же захотелось здесь поселиться.

Странно, но в интуитивные карты ничего подобного не входило. Или, быть может, я не успел вспомнить. Никаких построек в памяти, только природа.

Спустившись к двери, я принял решение войти внутрь. На всякий случай, постучал, но никто не ответил. Я потянул за ручку, осторожно открывая дверь. Та тихонько скрипнула.

В доме было сыро и темно. Единственное крохотное окно почти не пропускало солнечный свет. Споткнувшись о корзину, я схватился за напольную вешалку без единой вещи. У самого входа висела картина с незамысловатым весенним пейзажем, написанным крупными смелыми мазками.

В центре комнаты на плетеном ковре стоял потерявший форму диван. Сразу за ним – шкаф с открытыми полками, на которых все еще находились цветочные горшки, книги и посуда. Справа от шкафа – большой стол и опрокинутый стул. Хотя краска местами потрескалась и облупилась, в этом таилось особое очарование. Но особый уют этому месту придавал большой камин в глубине комнаты.

Странное ощущение овладевало мной: здесь все казалось отдаленно знакомым. Пустовала ли крохотная лачуга или же в ней кто-то все еще жил?

По правде сказать, я влюбился в этот дом с первого взгляда! О таком тихом местечке мне всегда мечталось, только в мечтах со мною жила сестра. Если бы мы уехали в деревенскую глушь, где никто нас не знает, возможно, мы смогли бы прожить долгую счастливую жизнь.

Мы бы обсуждали интересные книги за завтраком, вместе готовили новые блюда, приобрели бы телескоп, чтобы по вечерам изучать звездное небо. Мне не нужен был брак, не нужны были дети. Истинным счастьем виделась простая забота друг о друге, поддержка и понимание. Но наблюдая за людьми, я понимал, что большинство из них смотрят на жизнь иначе.

Что, если этот дом ждал здесь именно меня? Этим можно объяснить отсутствие личных вещей хозяина. Хотя, вряд ли здесь кто-то действительно нуждается в вещах.

Так или иначе, я решил вернуться позже и проверить свою теорию.

Покидая лачугу у реки, я еще раз поразился, насколько здесь живописно, и отправился дальше. Дорогой мне послужил быстрый ручей да гладкие камни.

Ручей привел меня к колоссальному Белому дворцу.

Здания, что я видел раньше, разом померкли в сравнении с ним. Его величие состояло во всем – начиная от архитектуры, заканчивая несоизмеримой высотой. Наверное, в его создании участвовали сотни архитекторов, и каждый из них вложил какую-то свою тайную мечту.

Дворец возвышался над всем, что было поблизости. Лес рядом с ним смотрелся аккуратным газоном. Его остроконечные купола и многочисленные башни тянулись в безоблачное небо, и растворялись в синеве, украшенной до горизонта разноцветными мерцающими звездами.

Внешнее убранство дворца являло множество таких же гигантских колонн, искусных скульптур, замысловатых арок и даже фонтанов. Вода из них стекала по мраморным ступеням в бассейны парка. Там плавали белоснежные птицы, напоминающие то ли лебедей, то ли павлинов. Здесь же цвели лазурные лотосы.

По парку неспешно гуляли люди, такие же, как я, внешне ничем не отличающиеся от людей из плоти и крови. И хотя правильнее было бы назвать их духами, но здесь и сейчас они воспринимались самыми обыкновенными людьми.

Я возвысился над парком Белого дворца. Присел на край крыши. Отсюда куда интереснее разглядывать людей, взаимодействующих друг с другом и с природой.

Одни предпочитали наслаждаться музыкой, другие исполняли ее, играя на скрипках, роялях, флейтах. Звуки сливались в цельную потрясающую мелодию, а музыканты образовывали слаженный оркестр, к которому спешили присоединиться лесные птицы.

В высоких беседках непередаваемой красоты расположились те, кто позировал художникам, и сами художники с незавершенными полотнами. Люди прогуливались среди мраморных арок, увитых лозой. Не торопясь, держась за руки. Здесь никто не спорил, не отстаивал взгляды, не стремился к превосходству. Если однажды я вернусь в материальный мир, то постараюсь привнести больше спокойствия и безмятежности, чтобы сделать его хотя бы немного похожим на Эйдор.

Некоторые люди кормили больших белых птиц, гладили их, обнимали. Птицы не боялись людей, никуда не улетали, а наоборот ластились. Все наслаждались беззаботным пребыванием, переполненные счастьем, гармонией и светлой любовью.

Однако я не спешил знакомиться с ними, поскольку еще не научился скрывать мысли. И людям не было никакого дела до меня. Они не поднимали головы, не перешептывались, не косились на отстраненного одиночку.

Да, я предусмотрительно появился в рубашке с длинными рукавами, чтобы скрыть черные по локоть руки. Но мне казалось, что никто бы не заострял на этом внимание. Было ощущение, что меня здесь приняли.

Вглядываясь в лица, я отмечал здесь представителей всех земных биотипов. Впервые я почувствовал себя частью сплоченного мирного сообщества, в котором легко быть настоящим и при этом твердо уверенным, что тебя понимают. Я улыбнулся, взмахнул ладонью в знак приветствия и несколько человек, заметив это, помахали с улыбкой в ответ.

Солнце клонилось к закату, свет пронизывал все вокруг. Я дышал, любовался небом, свесив ноги и болтая ими в воздухе. Улыбка не покидала моего лица.

Я все еще ребенок и всегда им был – здесь так приятно это признавать. Несмышленый, во многом избалованный и совсем наивный маленький ребенок. И это ничуть не обидно, не страшно, ведь многому только предстоит научиться, многое только предстоит постичь.

– Угу, – послышалось рядом.

Повернув голову, я увидел сидящего на карнизе черного филина. Он смотрел на меня огромными круглыми глазами, похожими на звездное небо.

– Ты согласен с тем, что я все еще дитя? – смешливо спросил у него я.

– Угу, – повторила птица, не отводя любопытного взгляда.

– «В Белом дворце еще не был?» – раздался в голове низкий мужской голос, явно не мой собственный.

– Это ТЫ со мной говоришь? – я уставился на филина, не скрывая удивления.

– Угу, угу! – фыркнул тот и, расправив крылья, улетел, оставив меня в полнейшем замешательстве.

«Ха, здесь даже животные могут делиться мыслями! Ну и чудеса!» – думал я. Раз птица советует – значит, пора посетить дворец. Спрыгнув с крыши, я полетел вниз.

Интерьеры Белого дворца ничуть не уступали фасаду. Я ахнул, когда влетел в холл, украшенный монументальными колоннами. Какое просторное место! В центре красовалась величественная композиция из лестниц самых необычных форм и высот. Они брали единое начало у подножия, но дальше расходились во всех направлениях. Изгибы и повороты лестниц плавные, некоторые из них напоминали змей, некоторые – лозу, но в целом комплекс принимал форму гигантского белого дерева.

Окна так же отличались внушительными размерами. Украшенные причудливыми витражами, они имели разные, но исключительно геометрически правильные формы. Пол дворца был составлен из мозаики, изображающей диковинный распустившийся цветок. Я поднялся по одной из лестниц и оказался на просторной лоджии.

Отсюда открывался потрясающий вид на горы и леса, теряющиеся в густой сиреневатой дымке заката. Над всем этим великолепием неизменно сияли звезды, галактики и многоцветье туманностей. Я подумал о том, что земным людям лишь отчасти доступны красоты Вселенной. Но даже просто глядя в телескоп, можно смело поверить в Творца.

Красоты Вселенной более чем достаточно для осознания его присутствия среди нас.

– На самом деле, Эйдор очень похож на материальный мир, – облокотившись на балюстраду, вслух рассуждал я, – Но здесь нет забот, связанных с физическим существованием. Поэтому нет необходимости работать, ведь деньги, еда или одежда больше не имеют никакого смысла. Все, что имеет значение – развитие духа.

В духовном отображении Земли вовсю процветала творческая жизнь. И я догадывался, что подобных миров должно быть великое множество.

Обойдя большую часть Белого дворца, я пришел к выводу, что у зданий здешнего мира, похоже, нет прямого назначения. Весь смысл дворца был в архитектурной красоте и фрактальной симметричности, благодаря чему он наделял присутствующих особой энергией прекрасного, энергией искусства. Стоило лишь догадываться, сколько мастеров сообща приложили усилия к созданию этого грандиозного здания. Тысячи просторных залов и потаенных тесных комнатушек уместил он в себе.

Здесь встречались целые галереи. Некоторые картины тянулись на сотни метров, и жирные мазки, казалось, вот-вот задышат своей жизнью, вырвутся в окружающее пространство. Были галереи исключительно с пейзажами или только с портретами. Некоторые хранили работы только одного художника. Но чаще всего встречались смешанные, где картины рассказывали о красоте далеких миров, отображая их удивительную флору и фауну, отличную от Земной. С таких картин, из под чешуйчатого ствола, пытливо выглядывали светлоликие девушки с острыми ушками и кошачьими улыбками. Или ждал своего зрителя крохотный воздушный островок посреди изумрудного заката, светом маяка приглашая в гости.

В некоторых комнатах расположились сады с фонтанными площадями, лабиринты из живых изгородей, разноуровневые клумбы самых причудливых форм. Одна из клумб в форме гигантской бабочки задрожала, ожила и взлетела над прогуливающимися парочками. Описав несколько кругов, она села на прежнее место. На подобные чудеса здесь мало кто обращает внимание. Ведь, при желании, любой может сотворить чудо.

Позже, я попал в огромную круглую комнату, абсолютно пустую, но с крохотным колодцем посередине. Подойдя к нему ближе, я услышал, что вода поет. Ее пение напоминало звук капающей воды в пещерах, и что-то было от течения ручья. Я коснулся пальцем водной глади, и пение стало едва уловимо:

«Войдешь в дом врага против воли – бежать придется. Войдешь из любопытства – обманут будешь. По желанию, из любви войдешь – обретешь искомый покой».

– «А лучше к врагам не ходить совсем», – подумал я и отправился дальше.

Под крышей дворца находились амфитеатры, стены которых украшали скульптуры и деревья, пустившие корни прямо из камня. На ветвях горели свечи, воск сбегал по стволу, а потом возвращался назад. Мягкий, теплый свет свечей создавал особую атмосферу в театрах, и музыка здесь воспринималась иначе.

Принявшись считать органные залы, я сбился со счету. Возможно, для каждого органиста создавался индивидуальный зал, с соответствующим интерьером, убранством, освещением. Но то была лишь не подтвердившаяся догадка. Большую часть этих залов я застал заброшенными, в них не было ни одной живой души. В некоторых же музыка не смолкала, и слушатели стекались отовсюду, чтобы почерпнуть что-то для себя.

Взгляд привлекла надпись над широкой каменной аркой:

«Произнесенное – исчезающий шум. Написанное – сила, правящая вечностью».

Войдя внутрь, я оказался в самой потрясающей библиотеке: стеллажи уходили ввысь настолько, что, теряясь в пестроте, сходились в одной крохотной точке где-то на уровне небес. В зале располагались десятки каменных колонн, поднимающихся до самого верха и окружённых мраморными винтовыми лестницами. Читатели, выбрав интересующие книги, доставали их и поднимались на балконы внутри зала, где усаживались на скамьи и начинали тихо шелестеть страницами.

Прямо передо мной возвышалась статуя седобородого мудреца, держащего в руках свитки. Все его тело было исписано мелкими буквами, складывающимися в предложения. Заметив меня, мудрец произнес:

– Строя лестницу из прочитанных книг, не забывай по ней подниматься, иначе она превратится в стену!

Я улыбнулся ему и прошел вперед.

Рядом с каждой секцией на каменном постаменте стоял обезличенный человеческий бюст со схематичными чертами лица. Как и скульптура седобородого мудреца на входе, бюсты оказались способны к полноценной артикуляции и свободно владели различными языками, отвечая посетителям библиотеки на возникающие вопросы относительно содержания тех или иных книг и помогая в выборе литературы.

– Где здесь секция «Эйдор для чайников»? – спросил я у ближайшего каменного бюста.

– Все о чае – секция тысяча пятьсот сорок два, но разве вас это интересует? – усомнился бюст, -Уточните запрос, чтобы я смог точнее сориентировать вас.

– Да все нормально, не скучай тут, – я махнул рукой и полетел дальше.

Стало быть, у таких «библиотекарей» можно уточнить, книги какого жанра расположены на стеллажах секции и где найти нужную информацию, а прочитанные книги сами возвращались на свое первоначальное место на полках.

Здесь хранились философские, теологические и исторические тексты различных цивилизаций, всевозможные сочинения жителей всех слоев нашей планеты. Я даже набрел на раздел с каменными табличками некоей империи Энасков, неизвестной общей антропологии.

Здесь хранились не только печатные версии книг. Многие, особенно старинные на вид, были написаны от руки с потрясающими детальными иллюстрациями. Без сомнений, здесь содержались произведения на всех возможных языках – современных и мертвых для материального мира. А, возможно, здесь были и книги на будущих языках тоже.

Такой вывод я сделал, попав в раздел ненаписанной литературы. Тексты в этих книгах появлялись сами собой, перечеркивались, исправлялись, как будто автор работал над книгой в этот самый момент. Некоторые из книг в этой секции больше напоминали блокноты для заметок или нечто еще не оформившееся в окончательный сюжет. Некоторые книги были совершенно пусты, часть из них – без авторства. Должно быть, когда придет время, в них проявится чей-то труд.

На одной из полок в секции художественной литературы я увидел автора, чьи произведения любил при жизни в Асперосе. Роман «Черный обелиск» здесь занимал сразу несколько полок – причем все версии книг оказались разные. С изменением стиля, персонажей, сюжетной линии или даже тематики.

То же самое происходило, как оказалось, с остальными известными мне образцами творчества. В некоторых версиях одних и тех же произведений даже авторы были разные. И ни одной одинаковой книги!

Продолжая путешествие по библиотеке, из чистого любопытства я старался бегло познакомиться хотя бы с несколькими книгами из каждой секции. Но довольно быстро осознал – не хватит и недели, чтобы пройти так даже половину зала. Библиотека была поистине всеобъемлюща!

Некоторые книги я бы назвал слегка необычными, некоторые представляли собой полнейшую бессмыслицу, хотя текст легко читался. Некоторые из книг были изданы в материальном мире, некоторым это только предстояло, но большинство книг никогда не увидят живущие в Асперосе.

Путешествие по Белому дворцу могло продолжаться бесконечно. Наступила глубокая ночь, но тьма так и не окутала пространство. Ее отсутствие воспринималось как абсолютно естественное явление. А время текло иначе. Не было ощущения стремительности, скорее напротив – все здесь было спокойно и неспешно.

Считая первое знакомство с миром духов законченным, мне захотелось уединиться. Не успел я подумать о доме у тихой реки, как тотчас перенесся к нему.

– «Так вот каков твой личный рай» – раздался знакомый низкий голос.

Я поискал глазами филина и обнаружил его на крыше лачуги, многозначительно смиряющего взглядом.

– Да, но не уверен, что он заброшен, – отозвался я, мечтательно глядя на обветшалый дом.

– Фрр! – филин словно усмехнулся, нахохлившись.

– «Здесь каждый человек обретает то, в чем нуждается» – вразумила мудрая птица и закатила веки, – «Тем более, это всего лишь дом!»

– Неужели он существует здесь только для меня?

– Угу-угу!

Я захотел ему поверить и поверил. А вместе с доверием пришло странное ощущение того, что скоро мы с сестрой встретимся, и тогда никакая темная сила уже не сможет нас разлучить. Пришло ощущение того, что мои давние мечты готовы исполниться.

Глава 7.

Замкнутая жизнь слаба и одинока.

Поселившись в ветхом доме в самом сердце леса, я наслаждался одиночеством. Перестал мучить уставшее сознание тягостными домыслами. Убедил себя в том, что мы с сестрой скоро обретем друг друга, что это неизбежно и не может быть иначе.

Сидя за столом, подперев голову ладонью, я подумал о том, что неплохо разжечь камин – как тотчас он разыгрался резвым пламенем. В нем не было ни хвороста, ни поленьев, однако, огонь полыхал, задорно потрескивая, наполняя окружающее пространство уютом и теплом. Запах сырости наконец-то улетучился.

Я разжег огонь мыслью, что же я могу сделать еще?

Взглянув на картину, я представил, что вместо пейзажа на ней изображен портрет сестры. Мазки ожили, бегло перемещаясь, как крохотные червячки. Через несколько мгновений уже различались женские контуры. А еще через мгновение – нос, губы, овал лица приобрели ее явные черты.

Затаив дыхание, я смотрел на портрет. Каждая капля краски уже заняла свое место и течение мазков остановилось. Несомненно, это была ОНА. Вот только глаза – чужие. Но что же в них не так? Форма совпадала, и разрез, и цвет радужки. Все те же светлые ресницы, все та же линия века. Только эти глаза мне были незнакомы. Я решил позже свежим взглядом оценить портрет, и быть может, получится выявить ошибку.

Неспешно коротая дни, я постепенно вникал в законы Эйдора. Тело полностью подчинялось моей воле, фибры настроились на нужный лад и теперь звучали в унисон с музыкой здешней природы. Одиночество оказалось необходимо. Оно исцеляло меня и придавало сил.

Раньше я и подумать не мог, и ни за что бы не поверил, что когда-нибудь настанет момент знакомства с новым миром, и я буду вот так наблюдать за его обитателями. Теперь я старался чаще быть в движении и много путешествовал, увлеченно исследуя окрестности.

Поначалу я облетал округу наравне с птицами, поднимаясь над лесами и холмами. Позднее стал углубляться в лесные недра. Меня заинтересовала внутренняя жизнь, скрытая от глаз поверхностного наблюдателя. И в таких путешествиях то и дело встречались удивительные находки.

Как-то посреди непроходимого дрома я наткнулся на потрясающую лужайку с цветущими крохотными деревцами. Их было так много, и росли они так часто, что напоминали пушистые розовые облачка, зависшие над травой. Через лужайку раскинулся деревянный мост с тончайшей кружевной резьбой. Я провел там целый день, наслаждаясь ароматом цветов и нежными красками. Это место было похоже на самый безмятежный сон, настолько волшебным оно казалось.

Конечно, среди диковинных пейзажей встречались и диковинные существа. Жаль, что многие животные оказались пугливы. Я даже не мог приблизиться, чтобы разглядеть их – они моментально скрывались за деревьями. Юркие зайцы с пушистыми беличьими хвостами объединялись в стаи и, завидев меня, бросались врассыпную. А я ведь хотел их только рассмотреть, не то что погладить.

Когда мне встретился прекрасный четырехрогий олень, я пробовал ему мысленно донести, что не представляю опасности, что перед ним – самый дружелюбный человек в мире и он восхищен его красотой. Но олень не поверил и тоже оставил меня в одиночестве. Не легко найти общий язык с животными, когда люди их постоянно обманывают или еще хуже – отнимают жизнь.

Те немногие крупные и сильные звери, что не боялись встречи со мной, были заняты своими делами и не желали вторжения в их жизнь. Поэтому я пролетал мимо.

В многочисленных лесных водоемах я видел созданий похожих на птиц, но полностью покрытых жемчужной чешуей. Они плавали в воде, но словно парили, взмахивая крыльями.

Также я видел и рыб, более привычных человеческому глазу. Но и они были не просто серыми рыбешками – они были яркими, пестрыми, в цветную полоску или пятнистыми, или даже способные менять узоры.

Поначалу было интересно общаться с животными. Я легко улавливал их чувства. Мыслили они упрощенно, без особой смысловой нагрузки, и чаще всего общение содержало приветствие, и какие-то насущные мысли о здоровье и дальнейшем пути.

Оказалось, что растения тоже умеют мыслить и общаться. Их голос был смесью шелеста листьев, треска ветвей, едва уловимого звука сбегающей росы и тихого шуршания. Раньше я бы ни за что не принял этот набор звуков за полноценную речь, а теперь прислушивался.

С чужаками растения предпочитали молчать или посылать отпугивающие сигналы. Они относились к людям с враждебным недоверием, как и животные. Я понимал причину такого отношения – люди не привыкли бережно относиться к природе. Как ни печально это признать – мы живем не в единстве.

Люди расточительно используют природные блага, пагубно влияют на климат, не заботятся о восстановлении шаткого природного баланса и давно зарекомендовали себя в качестве основного врага экосистемы. Жадного и эгоистичного врага, который возомнил себя хозяином мира.

Мне стало стыдно за человечество, на что рослое старое дерево хмуро отозвалось:

– А что делал ты?

Вскоре я оставил затею диалогов с природой, предпочитая только наблюдать, наслаждаясь заливистым пением птиц, яркими пятнышками перелетавшими с ветки на ветку. Их перышки сверкали, отчего то тут, то там среди деревьев мелькали солнечные зайчики.

Однажды у подножия скалистых гор я обнаружил крохотный замаскированный зарослями проход. Любопытство овладело мной, и я решил пробраться внутрь. Приходилось двигаться ползком. Я начинал опасаться, что путь завершится тупиком. Каково же было изумление, когда проход вывел к потрясающе красивой пещере!

Внутри нее раскинулись рощи кристальных деревьев, источающих нежный свет. Их веточки с легким треском иногда изгибались, меняли угол, словно от дуновения ветра, которого в пещере не было. А вот здешняя свежесть воздуха придавала бодрость и необычайно четкую ясность мышления.

Подойдя к ближайшему прозрачному дереву, я дотронулся до ветви-кристалла – она оказалась твердой и холодной, словно состояла из сухого льда. Почувствовав мое прикосновение, прозрачная голубая ветвь хрустнула, повернувшись в другую сторону. Следом за ней кристальное дерево задрожало и изменило форму.

Здесь же, посреди сада, расположилось озеро с пронзительной голубой водой. Из воды медленно показывались тусклые светящиеся шары, напоминавшие миниатюрные луны. Они танцевали над озером какой-то свой, особый танец и, погружаясь назад в воду, подсвечивали ее.

Стены пещеры были неровные, угловатые, точно покрытые битыми на крупные части зеркалами. Увидев свое отражение, я понял, как сильно изменился – с лица исчезла усталость, кожа приобрела здоровый сияющий оттенок. Морщинки пропали, словно их никогда и не было. Взгляд выражал заинтересованность и жажду познания. Даже одежда успела незаметно видоизмениться. Она стала светлее и наряднее. Должен признаться – выглядел я с иголочки. Изменившись внутренне, я изменился и внешне.

– «Для чего тебе мнение о себе?» – вдруг спросило отражение (или, возможно, внутренний голос?).

– Мне стало интересно, какой я теперь, – ответил я.

– «И кто же ты?» – отражение сосредоточенно глядело немигающим взором.

– Свое мнение о себе…

В этот момент я перестал ощущать себя кем-то значимым. Меня даже насмешила прежняя уверенность в собственной важности и в якобы исключительном уме. Только что я оценивал, насколько хорош собою, а сейчас смотрел на отражение и видел обыкновенного человека. Не более красивого, чем остальные люди, не более выдающегося. И уж тем более – никак не особенного.

– «Мысленная тишина позволит понять гораздо больше» – подсказало отражение, – «Садись и отключи диалог с собою».

Я послушно сел напротив отражения, стараясь ни о чем не думать. Тело расслабилось и погрузилось в состояние покоя. Сначала было просто, но спустя какое-то время в сознание вторглись мелкие мыслишки. Я отгонял их, как назойливых мух, но они набрасывались с новой силой, мешая моей медитации.

Мне хотелось контролировать свой беспокойный разум, но он не подчинялся воле. Не смотря на столь умиротворенное место, я продолжал мучиться догадками о том, где может быть сестра и как ее отыскать. Я не смог раствориться в тишине, не смог довериться ей, а возможно, я даже боялся ее. Вот то, что я смог понять, находясь на свидании с самим собою.

Пещера стала дверью в иную реальность. Она очаровала меня, и я провел здесь много времени, прежде чем выбрался на поверхность, так и не достигнув полного безмолвия.

Но помимо приятных событий иногда происходило то, что меня не на шутку тревожило. Через пару дней пребывания в Эйдоре начались странные вещи.

Первый эпизод случился, когда я облетал окрестности возле хижины. Полет прервал голос, раздавшийся в моей голове – ни мужской, ни женский. Тихий, но вкрадчивый. Я прислушался к нему и понял, что речь шла на незнакомом языке. Голос как будто заклинал меня или на что-то настраивал, настолько зловеще он звучал.

Это была не просто телепатия. Никто не посылал мне мысленные сигналы, я уверен. Чужак сидел внутри меня и был моей частью. По телу побежали мурашки, я тогда не на шутку испугался. Думал, что начал сходить с ума. Но через несколько минут голос исчез. С облегчением выдохнув, я молил о том, чтобы такого никогда больше не повторилось.

Иллюзия моей нормальности дала успокоение. До следующего раза.

Второй случай произошел спустя четыре дня. Я задремал в своей хижине, как вдруг прямо над головой раздался смех. Он прозвучал настолько звонко и отчетливо, что я моментально проснулся, вскочив с дивана. С тех пор я так и не решился на подобный отдых и больше не смыкал глаз.

Но безумие того дня не прекратилось.

Несколько раз до меня эхом доносился голос сестры. Она повторяла одно и тоже – «Нас спасет только дерево с золотыми листьями, нас спасет только дерево с золотыми листьями». Я предполагал, что на самом деле это говорила не она, а какая-то сущность… Но твердой уверенности не было.

К вечеру надо мной появилась темная точка и угрожающе повисла в воздухе, перемещаясь вместе со мной. От нее никак нельзя было отделаться – ни убежать, ни улететь. Под водой она также следовала за мной, как бы глубоко я ни погружался. Спустя пару дней она начала затягивать меня внутрь и расширяться. Пришлось собрать всю волю и хорошенько выматериться, чтобы она выпустила меня и захлопнулась.

Еще несколько раз я видел вдалеке гигантские глаза. Они неотрывно следили за мной – равнодушные и холодные. К счастью, от них получалось спасаться бегством.

Мое ожидание повтора одного из тех жутких эпизодов постепенно начало превращаться в паранойю. Не нужно много ума, чтобы понять – такие события не нормальны. Скорей всего, причина в проклятии. Возможно, это служило неким напоминанием о моей косвенной принадлежности к архантам (как будто бы я мог об этом забыть!).

Вот только что меня ожидало в дальнейшем? А если это только начало и дальше симптомы усилятся? Больше всего я боялся превратиться в марионетку архантов, потерять себя, обрести некую темную дуальную личность и утерять контроль над сознанием. Я, как мог, отгонял эти мысли, но, когда тихий голос вернулся в очередной раз, я вдруг с ужасом отметил, что начинаю привыкать к нему.

И тогда я все же решился рассказать обо всех этих случаях Иларему.

– «Со мной ничего подобного не случалось, и я не слышал, чтобы другие сталкивались. Но точно могу сказать – видениям, как и архантам, доверять нельзя!»

– «Это я и сам понимаю».

– «Попробую найти об этом информацию» – мысленно сообщил он, – «Но эта неведомая хрень – не приговор».

– «Предположим, ты прав. Тогда как побороть это раз и навсегда? Было бы гораздо комфортнее без этих видений».

– «Уже говорил: обтачивай дух как обтачивают алмазы для получения бриллиантов» – ответил Иларем таким тоном, словно это нечто само собой разумеющееся, – «Как бы раздражающе это сейчас ни звучало».

– «И как это сделать?»

– «Некоторые созерцают природу или предметы искусства, некоторые развивают творческие навыки – в дальнейшем это становится главной силой. Но есть, конечно, и другие способы. Их много».

– «Ты правда считаешь, что мне пора записаться в балетную секцию?!» – язвительно спросил я.

– «Что тебя так разозлило?»

Он издевается?.. Еще будучи в Асперосе, потеряв сестру, я держался как мог. Никто никогда не сможет понять, каких трудов мне стоило жить после ее смерти. Мое восприятие больше не работало. Многообразие мира превратилось в нагромождение ненужных явлений, он стал карикатурой на самого себя. Вместо солнца в небе висел горячий безжизненный шар. Музыка превратилась в раздражающий шум. Книги стали бессвязным набором символов.

Однажды я наткнулся на статью в журнале о фантомных болях. Оказывается, ампутированные конечности продолжают болеть и боль может быть настолько сильной, что сводит человека с ума. Она не дает ему спать, лишает радости и преследует изо дня в день. Никакие таблетки не могут заставить ее утихнуть, ведь как лечить то, чего больше нет?

Сестра – моя фантомная боль. Оторванная так резко и так болезненно, что никак больше это не исправить. Ее смерть была не событием, а лезвием, разодравшим мое тело.

Но после смерти оказалось, что это ни хрена не конец! Все только усугубилось. Здесь я встретил родителей, знакомых, чертову консьержку, но только не единственно любимого человека. Время идет, а я до сих пор понятия не имею, где она. Ничего по сути не изменилось. Только декорации.

Да, разумеется, я какое-то время испытывал облегчение и восторг от того, что за гранью Аспероса реальность не кончается, а есть новый удивительный мир. Здесь я стал свободен, научился летать, но внутри моей души не выросли розовые цветочки.

Я пытаюсь понять себя, измениться, чтобы соответствовать этому эдемскому саду, столь любезно не отрыгнувшему меня, и честно – меня ломает. Это не то место, где я должен быть. Мое место среди уродливых тварей, потому что я такая же тварь по сути, жаждущая мести, крови, жертв и чего-то более страшного.

– «Зверь сидит внутри меня! Я чувствую его, и ты его чувствуешь. Если я возьму кисть, рисовать будет ОН, потому что ОН сейчас мой полноправный владыка. И то, что он изобразит, доброты в мир явно не прибавит!».

– «Понимаю, что ты пытаешься донести», – сказал Иларем, – «Но все это очень похоже на чувство вины. И пока ты не послал меня в дальние странствия, хочу напомнить, что я желаю тебе только добра».

Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы успокоиться.

– «Не представляю, как можно развивать душу, просто наблюдая и не совершая никакой серьезной работы» – сказал я самым спокойным тоном, на какой был способен.

Я всегда считал, что искусство дано человечеству только для удовольствия, а Иларем утверждает, что оно способно воспитать. Но разве можно понять устройство мироздания, слушая музыку или таращась на чьи-то картины?

– «Понимаю твой настрой. Ты привык думать, что развитие – непременно в ограничениях, в борьбе с самим собой, а все приятное делает человека пассивным и приводит к деградации. Но неужели твоя душа молчит, слушая трели певчих птиц? Неужели не удивляется замысловатой россыпи звезд над головой? Не радуется, когда цветочные бутоны распускаются прямо на глазах? Не испытывает восторга, кружась вольной птицей над шумным водопадом?».

– «А разве бывают люди, которым неведомы эти переживания?» – спросил я.

– «Есть и такие. Разучившиеся удивляться. Они думают, что чудес не бывает и смотрят на мир скучающим взглядом измученного необъяснимой болезнью человека. Живые мертвецы… Не смей становится таким! Скоро я покажу тебе, на что способно творчество! Тогда ты все поймешь!» – пообещал Иларем, и я с нетерпением начал ждать нашей встречи.

По возвращению в хижину я продолжил проверять, на что способны мысли. Взмахнул ладонью и в ней появилась горящая свеча. Доля секунды – и свеча превратилась в зеленое яблоко. Я рискнул откусить кусочек – это было самое настоящее яблоко! Сочное, хрустящее, слегка кисловатое.

С наслаждением уплетая фрукт, я размышлял, что еще можно создать. Картина, свеча и яблоко казались слишком простыми вещами, и я взялся за более масштабную затею. Поспешно вылетев из дома, облетев его со всех сторон, я присматривался, где лучше сделать пристройку. В конце концов, мы будем жить здесь вдвоем.

Придя к выводу, что второй этаж будет очень кстати, я стал размахивать в воздухе руками как дирижер. Со стороны, должно быть, смотрелось просто уморительно. Но плевать на это – я был вдохновлен и творил магию!

Крыша заскрипела, нехотя поддаваясь. С грохотом отвалились несколько гнилых досок, куски травы и мха шлёпнулись рядом на землю. Я сосредоточился сильнее, и вся конструкция с оглушающим шумом рухнула, окружив дом грудой ветхого мусора. Заставить его исчезнуть разом не представлялось возможным, и я занялся расчисткой со вниманием к каждой щепке.

Мелкий мусор исчезал, стоило на него бросить взгляд, крупный же приходилось брать в руки, трясти в воздухе, представляя, что расщепляю его. И чем дольше я этим занимался, тем лучше получалось.

– Зачем рушишь дом? – послышался женский голос.

Обернувшись, я увидел хрупкую русоволосую девушку в легком голубом платье. Склонив голову набок, она изучала меня глазами водянистого цвета. А я изучал ее.

Что-то было не так в ее внешности… На ее лице играла приветливая улыбка, но глаза оставались грустными. Это вызывало странное ощущение поддельности эмоций, хотя я был уверен в ее искренности.

Когда я жил в материальном мире, многое приходилось скрывать, но в Эйдоре ты обнажен перед любым встречным духом. Каждый, при желании, сможет узнать о тебе правду и даже не придется спрашивать тебя самого. Один взгляд – и твоя суть раскрыта.

По началу чувствуешь себя уязвимым, голым, присутствует некое стеснение. Потому что ты привык стыдиться, привык быть осужден за что-то, что выходит за рамки общепринятого. Но потом ты понимаешь, что остальные точно так же открыты и никто ничего не скрывает. И чужие мысли, которые ты улавливаешь, настолько тебе знакомы, настолько понятны, что ты видишь перед собой вот этого человека, видишь его душу как собственную в зеркальном отражении, и в следующее мгновение вы уже улыбаетесь друг другу.

То, что вы могли бы скрыть там, в материальном мире, то, чем побоялись бы поделиться, здесь стало именно тем, что вас роднит. И в каждом человеке улавливается что-то общее.

Поэтому ложь в Эйдоре сродни тяжелой болезни, оскверняющей разум. Здесь ее практически невозможно скрыть. Иларем даже говорил, что в попытке обмануть духа можно жестоко поплатиться, вот почему важно принять себя без прикрас.

А от этой девушки никакой фальши не исходило.

– Решил тут кое-что подправить, – ответил я.

Признаться, ее появлению я не обрадовался. Знаю, без человеческого общества я становился одичалым, но к людям по-прежнему не тянуло. Мне нравилось быть одному.

– Кто ты?

Девушка пригладила развивающиеся волосы, пытаясь прочесть в моих глазах ускользающие мысли, которые я старательно прятал.

– Ответ на такой простой вопрос всегда зависит от того, кто его задает. Но тебе я бы просто назвала свое имя, – и она грустно прибавила, – Если бы его помнила.

Наверное, она, как и я, оставила Асперос совсем недавно.

Девушка неуверенно подошла на шажок ближе, рассматривая мои руки.

– Почему они черные?

– Это вечное напоминание о прошлых ошибках.

– Вечное? – усомнилась она, – Но это не может быть навсегда!

Ее самоуверенный тон поднял во мне волну возмущения. Травила ли она себя снотворным до остановки сердца? Бывала ли в подземельях Рохаса, шла ли наперекор архантам? Уверен, таких заслуг у нее нет. Сомневаюсь, что ее, точно так же как меня, преследуют кошмары и демонические голоса.

– Как много ты об этом знаешь? – спросил ее я.

– Нет ничего вечного. Каждое явление, однажды начавшись, обретает завершение.

– А ты не допускаешь, что возможно, нет ничего конечного?! Ничто не исчезает бесследно и не уходит в пустоту?

Она не решилась возразить. Мой нрав снова одержал победу над желанием стать добрее к людям. Глядя на девушку, я понимал, что напугал ее. Наверное, стоит как-то сгладить неприятную ситуацию…

– «Какой же он красивый» – внезапно донеслось до меня.

Отлично. Я услышал, о чем она подумала. Вот так, значит, духи слышат мысли новичков – против собственного желания. Фразу как будто произнесли вслух, причем громко и отчетливо. Хотелось провалиться под землю от столь неловкой ситуации.

Я лихорадочно соображал, как завершить этот диалог и ничем себя не выдать. Не хотелось ее расстраивать – она казалась довольно милой, но наше знакомство ни к чему не приведет. Если я буду с ней приветлив, она зацепится за это и начнет проявлять еще большую заинтересованность. Захочет подружиться, узнать поближе, влюбится и будет мечтать о взаимности, но в конечном счете я причиню ей лишь боль и горячую обиду. Как всегда и случалось.

– Почему ты постоянно один? – спросила она.

Я опешил.

ПОСТОЯННО один?

То есть, она следила за мной? Что-то мне это все не нравится!

Она замялась, сообразив, что сболтнула лишнего.

– Мне ждать объяснений?! – я впился в девушку взглядом.

– Лучше сам себе объясни, зачем ты привязался к этому месту, – осмелела она, – Тебе принадлежит весь Эйдор со всеми его далекими и близкими мирами, а ты застрял в этой гниющей хижине.

– Это вообще не твое дело!

Внезапно рядом с нами проявилась еще одна фигура.

– Привет, – Иларем помахал нам рукой, – Не помешаю?

Девушка еще больше смутилась и исчезла столь же внезапно, как появилась. Иларем выглядел растерянным.

– Ты не помешал! Как раз вовремя! – я облегченно выдохнул.

– А ты времени зря не терял, – подмигнул приятель.

– Не имею представления, кто она.

– Да я не об этом, – он указал на груду строительного хлама, – Ты смог развалить собственный дом и приобрел эти симпатичные развалины. Не перестаешь удивлять утонченным вкусом.

Мы весело переглянулись.

– А сам чем занимался?

– Каждой поклоннице необходимо внимание, они без него впадают в ярость и крушат города, – отшутился тот, – А если серьезно – такие изменения не каждому новичку под силу. У тебя здорово выходит управлять энергией.

– Я себя больше не ощущаю новичком, – это было чистой правдой, – Вот только измениться не выходит. Только что я нагрубил этой девушке.

– Почему?

– Сам не знаю. Начал раздражаться из-за ерунды. Во мне сидит тьма, я чувствую ее и мне страшно. Такое предчувствие, что надвигается что-то неизбежное… Будто во мне умирает все хорошее.

– Хм… Помнишь, я говорил о силе творчества?

– Ага. Советовал мне приобщиться к искусству или вроде того. Но зачем? Мне это не интересно.

– Почему людей все время волнует этот вопрос? Зачем, зачем, зачем! – он закатил глаза.

– Им задаются, когда не хотят напрасно терять время. Когда не видят смысла в чем-либо.

– В том-то и дело, что смысл виден не сразу. Только по прошествии цепочки событий мы можем оглянуться назад и понять, для чего они предназначались!

– Ладно, – сдался я, – Давай, показывай уже эту грандиозную силу творчества.

В глазах Иларема заплясали безумные огоньки:

– Ну так погнали!

* * *

Мы летели над лесом, стремительно набирая скорость и наслаждаясь виражами. Парили как две большие птицы, и улыбки не сходили с наших лиц. Иногда я поддавался ребячеству и откланялся от курса, улетая чуть в сторону, чтобы разбить облака. Мы мчались мимо деревьев и ручьев, мимо чьих-то жилищ, преодолели ни один луг и ни одну горную цепь, прежде чем оказались там, куда стремились – у бескрайнего синего океана.

Должен отметить, так далеко я еще не забирался.

– Почти добрались, – крикнул Иларем, спускаясь к земле.

Здесь шумели волны и пахло солью, а на берегу расположился сад камней. Там прогуливались люди. Они предвкушали какое-то приятное событие.

Мы с Иларемом мягко опустились на песок. Он оказался теплым и мягким, почти что бархатным. Каждая песчинка – идеально круглый крохотный шарик, блестящий в лучах закатного солнца.

Сад камней представлял собой круглую арену, украшенную различными по размеру, форме и цвету камнями. Квадратные, шаровидные, пирамидальные – они располагались отнюдь не хаотично, а в некоей последовательности, образуя рисунок.

Прибывающие отовсюду люди занимали места возле арены. Кто-то располагался на валунах, кто-то на большие корягах, кто-то садился прямо на прогретый солнцем песок, чуть зарываясь в него ногами. Мы же устроились на большом гладком камне. Похоже, только я не понимал, что сейчас произойдет, поскольку все остальные просто слушали море и ждали.

С моря подул слабый ветерок, поднимая в воздух песчинку за песчинкой. Откуда-то издалека, из самой глубины моря, послышалась чарующая мелодия. Принимая всеобщее внимание, музыка становилась громче, а ветер настойчивей. И вот уже тысячи песчинок закружились в хороводе танцующими воронками. Они сливались и снова разделялись, вытягивались и становились шире, изгибались в самых разнообразных формах и движениях.

– Управлять стихией не трудно, – пояснил Иларем, – Но заставить ветер танцевать, а море петь – это уже искусство!

Как только ветер достиг нужной скорости, а музыка нарастила необходимую мощь, песок в центре арены обрел дыхание. Он вздымался все выше и выше, как грудная клетка великана, и наконец, образовал подобие вулкана. Из самого пика вырвалось облако красного песка, в точности как лава из жерла, и стоило песку обрушится вниз, мы все увидели автора представления.

Он выглядел не так молодо, как мог бы. Глаза закрыты, лицо очертила длинная тонкая борода с проседью. Мужчина держал руки скрещенными на груди и был одет в белое длинное мужское платье, подвязанное черным поясом.

Ветер и музыка затихли. Человек начал очень медленно раскручиваться вокруг своей оси. Его руки стали выпрямляться и наконец, они раскинулись в стороны. Одна ладонь смотрела вверх, другая – вниз. Его кружение ускорялось, и музыка вновь обрела силу. Невидимые барабаны отбивали ритм. Хозяин каменного сада закружил вокруг себя ветер, поймал его в руки и укротил.

Песочный вулкан стал опускаться, и танцор, кружась, принялся перемещаться по арене. Он управлял ветром, как плетьми, и, вращаясь по арене, последовательно поднимал валуны в воздух. Они вращались над головой мужчины, чередуясь между собой и это напоминало скорее странный цветной калейдоскоп, нежели танец.

Я никогда раньше не видел настолько непонятного и одновременно прекрасного зрелища. Стоило об этом подумать, как из ладоней танцора неожиданно заструился красный песок. Он хлынул, как кровь из вен и теперь кружился вместе с валунами, подгоняемый ветром, и волнами осыпаясь на арену, служившую чистым холстом. Красный, затем синий, зеленый, оранжевый, изумрудный! Песок падал, точно краска, образуя причудливый орнамент.

Казалось, это был предел великолепия, но выступающий отпустил ветер и замедлился. Музыка резко переменилась, и теперь в ее нотках зазвучала флейта. Танцор открыл глаза, посмотрел на собравшихся. Его лицо выражало абсолютный покой и умиротворение.

Ветра больше не было. Со спокойной музыкой в движениях танцора появилась неспешность, плавность. Он словно чертил невидимой тростью, поднимая красивым узором белый песок из-под цветных наслоений.

Узор становился причудливее, арена постепенно испещрялась завитками. Музыка медленно стихала, стремясь туда, откуда она пришла – в толщи морских синих вод. Хозяин каменного сада взмахнул руками точно крыльями и весь цветной песок провалился в недра арены, оставив ее без единой лишней краски. Старик откланялся и неспешно зашагал вдоль берега, сцепив руки за спиной.

Едва опомнившись, я ощутил прилив энергии. Насытился до краев, словно осушил полный меда кувшин. Восприняв прекрасное зрелище, я позволил себе напитаться вдохновением, силой и светом. Впервые ощутил теплоту, которую мне бы не смогло подарить одиночество. Здесь и сейчас состоялось мое знакомство с главной божественной силой. И я уже не был тем, кем был до этого зрелища. Я, несомненно, стал лучше.

– Насколько же у него богатая душа, если он способен стольким людям подарить свет, – восхищенно протянул я.

Иларем посмотрел на меня спокойным, ясным взглядом:

– Только переполненным сиянием людям под силу осветить путь другим. Конечно, если другие желают идти к свету, а не задаются вопросом – зачем им это…

Он улыбнулся.

Солнце клонилось к закату. Море убаюкивало, вея свежестью легкого бриза. Люди постепенно расходились и как только солнце село за горизонт, мы остались здесь одни.

– И все-таки, почему творческие способности здесь имеют первостепенное значение? – спросил я, – Почему сила духа измеряется именно фантазией? Я сравниваю Эйдор с материальным миром и никак не могу абстрагироваться. Богатой фантазией нередко обладают безумцы, одержимые самыми разнообразными страстями. Творческим людям тяжелее других контролировать чувства и сдерживать эмоциональные порывы. Они чаще подвержены стрессам, чаще впадают в крайности, не жалея при этом ни себя, ни близких. Сломленные обстоятельствами, становятся зависимыми от наркотиков. Среди творческих людей очень много слабовольных и эгоистичных людей. Неужели после смерти такие люди обладают преимуществами перед остальными?

– Когда даруется одно качество – отнимается другое, – сказал Иларем, – Вся человеческая жизнь –балансирование по натянутому между крайностями канату. Кто-то шагает медленно, боясь потерять равновесие. Кто-то предпочитает бежать как можно быстрее и срывается в пропасть. Ты спрашиваешь, почему именно фантазия играет значительнейшую роль для души? Попробую объяснить так, как понимаю. В основе любого творческого поиска, открытия, инновации находится Хаос. Все новое рождается неожиданно, и только из непредусмотренного беспорядка, в порыве нахлынувшего неудержимого вдохновения. Оно требует спонтанного выражения и убивать его в себе бесполезно. Созидательное действие никогда не родится в упорядоченности. Поскольку деятельность, подчиненная определенному порядку – это конвейер, выпускающий штампованные стандарты.

Да, Иларем явно не сторонник соответствия привычному.

– Мир родился из Хаоса в процессе творения – об этом я слышал и раньше. Но в голове все равно не укладывается.

– Смысл Вселенной – увековечить сознание, а опыт вписать в Вечность. Всем, что существовало, существует и будет существовать, управляет мысль. Она молниеносно преодолевает любые расстояния. Является первопричиной всего и ничто не происходит без ее влияния. Это главная движущая сила во Вселенной. Представь: все, о чем люди когда-либо думали, находит отображение в мире духов. Все, во что люди когда-либо верили или даже боялись верить, было немедленно воплощено их мыслями.

– Но как долго эти случайные мысленные формы существуют? Например, что стало с теми рептилиями, которые появились из-за даргов и моего страха неизвестности?

– Они были тоньше воздуха и совершенно не самостоятельны. Срок их жизни измерялся мгновениями, проведенными рядом с тобой. Так что они давно рассеялись, послужив пищей для более мелких и слабых сущностей, – ответил Иларем.

– Значит, любой творческой форме необходима подпитка извне?

Иларем кивнул:

– Она может исходить напрямую от создателя или от любого неравнодушного духа. Дух может как симпатизировать воплощенной форме, способствуя ее развитию, так и разрушать ее антипатией. Как ты уже догадался, чем выше организован и развит дух, тем большей силой обладают его мысли. Если же устройство духа упрощенное, то его примитивные мысли редко достигают цели, иссякая на полпути. Мысль с низким потенциалом никогда не обретет форму, а мысль с высокой созидательной возможностью рождает новые миры.

Я вглядывался в ночное небо, где дрожали бесчисленные светила и сейчас чувствовал дыхание Творца особенно отчетливо. Но сказанное Иларемом заставило увидеть взаимосвязь или скорее зависимость Творца и его творений.

Творец должен питать своих детей не только для того, чтобы они не погибли без присмотра, но и для того, чтобы они питали его, уберегая тем самым от забвения. Ведь если Абсолют продолжает творить, то именно благодаря каждому, кто задумывается о нем, ищет его, посылает ему вопросы, и главное, верит в него даже тогда, когда ответов нет ни на один из них.

– Но разве само понятие бога не предполагает самодостаточность? Разве он может быть зависим от тех, кого сам сотворил? – спросил я друга.

Иларем достал из кармана трубку и закурил:

– Мы все являемся частью масштабного живого организма, его крохотными клеточками, которые в силу своей природы не могут видеть организм целиком. Мы просто не имеем тех органов чувств, которые для этого необходимы. Но, в свою очередь, и сама Вселенная является такой же крохотной клеточкой в организме Многомирья.

– Для чего же нужны все эти миры?

– Всякому творчеству необходимо лишь одно – воплощение, реализация, трансформация из мысленных идей в постижимую явь. Каждая Вселенная желает пополнить ряды разумных творческих сил, поскольку они являются строителями всего вселенского богатства – галактик, звездных систем, планет и их спутников.

– Наверное, это можно назвать саморазвитием.

– Да.

– Но если творчество обладает такой силой, почему ты сам не развиваешь творческие способности?

– Я не лучший для тебя пример, – засмеялся Иларем, выдыхая густой ароматный дым, – Мой способ развиваться – бешенный, опасный и глупый. Я все время ввязываюсь в авантюры, ищу на задницу приключения, перехожу дорогу архантам. Вызволяю людей из ловушек, защищаю слабых, разгоняю голодных монстров, оставляя их без добычи. Чем опаснее – тем круче. Ничто так не бодрит, как риск, но это – игра с огнем.

Несомненно, он был из тех, кто не смыслил свою жизнь без опасностей. Я и раньше знал таких экстремалов. В их жизни есть одна страсть – жажда острых ощущений, которая зачастую перекрывает инстинкт самосохранения.

Они не боятся оставить жизнь, потому что давно перешли на «ты» со смертью. Потому что не раз видели ее отражение в осколках, в полыхании огня, в бессознательной темноте. Они проделывали трюки наперекор собственной природе, расширяя рамки человеческих возможностей. И каждый раз смерть повсюду следовала за ними, словно самый преданный друг.

– Ты действуешь в одиночку? – спросил я, стараясь не судить о правильности его пути.

– Когда как. Иногда приходится призывать силы более могущественные, но отвечать или нет – это уже их дело. Не нам решать, когда быть услышанными.

– А что, если чужие судьбы предрешены свыше, и вмешиваясь в эти процессы, ты делаешь только хуже? Что, если направлять и указывать верный путь имеют право только боги? Ведь возможно ты видишь картину не полностью или вовсе ошибочно? И в таком случае твое вторжение в жизнь других будет также ошибочным.

Иларем немного помолчал, а затем произнес:

– Имеет ли право хирург трансплантировать новое сердце тому, кто должен был умереть? Имеет ли право мечтающая о детях семья, но не способная к воспроизводству, усыновить брошенного малыша? Имеет ли право инженер конструировать протез для безногого? Имеет ли право богатый бизнесмен жертвовать в фонд по борьбе с раковыми заболеваниями?..

– Но что, если новое сердце не приживется, а семья, занявшая крупную сумму для операции, не только потеряет близкого человека, но и в довесок окажется в тяжелом материальном положении? Что, если мечтающей о детях паре не суждено иметь детей, потому что их отношения изначально были обречены на крах? Что, если, не освоив новый протез, инвалид случайно упадет с лестницы и сломает шею? А все, что делает фонд по борьбе с раком – так это оттягивает невыносимые мучения смертельно больных?

– И, тем не менее, вероятность успеха существует всегда, – настаивал Иларем, – Пытаться привнести пользу – уже польза. Нет более жалких людей, чем те, кто даже не стремится привнести в мир добро, а сидит сложа руки и лишь критикует окружающих.

– Наверное, ты прав: если в человеке заложена возможность свободного выбора, то выбор помогать другим достоин как минимум уважения.

– Мы должны помогать другим.

– Знаешь, я все пытаюсь понять, что же такое энергия… Фата-гали – нечто очень ценное, нужное каждому духу. Это божественная сила, источник жизни, наша пища, но при этом она здесь всегда в дефиците. А Хаос состоит из этой энергии! Рождаясь там, фата-гали едва проникает в Эйдор… Это как недостаточное тепло от звезды – хочется подлететь поближе, чтобы согреться. Если бы мы нашли способ проникнуть в измерение Хаоса, туда, где энергия в избытке, мы бы смогли все что угодно! Одолеть архантов, помочь нуждающимся, повлиять на историю человечества. Ни для тебя, ни для меня не осталось бы загадок. Мы бы стали богами…

– Осторожней! – оборвал Иларем, – Фата-гали может быть опасна. Был такой человек – Мерхин или как-то так. Он обнаружил червоточину из самого Хаоса, начал ее исследовать, эксперименты ставить, нашел сторонников и открыл там школу. В итоге он все-таки пробрался в Хаос и свихнулся. Из-за его опытов баланс между измерениями нарушился, и червоточина взорвалась. В Эйдор выбросило гигантское количество фата-гали. Многие погибли. Тогда Высшие вмешались и закрыли школу. Точнее то, что от нее осталось.

– А что стало с Мерхином?

– Сгинул в своем обожаемом Хаосе. Жаль, что не раньше. Его любопытство сыграло с ним злую шутку, а фата-гали обратилась против. Сейчас от Мерхина осталась только легенда, суть которой: не ищи знаний, к которым ты не готов.

– А я бы хотел учиться в подобной школе.

– Даже после такого жуткого рассказа?

– Ага. Может, добрее бы стал или от проклятья избавился.

Докурив, Иларем убрал трубку и сказал:

– Смерть не делает людей равными и безразличных к человечеству сюда не пускают. Хоть ты считаешь себя монстром, оказавшимся здесь по ошибке – ты там, где должен быть. И в душе твоей живет боль за других, не только за самого себя. Осознай свою истинную природу. Как только ты это сделаешь, в тебе не останется сомнений.

Я был очень благодарен ему за эти слова.

– Раньше я и подумать не мог о том, что ждет после смерти. Точнее, был уверен, что все закончится. Теперь я здесь и этот мир так похож на рай. Но… – я запнулся, пряча мысли о сестре в самый дальний угол сознания.

– Человеку всегда чего-то не хватает, – сказал Иларем, – Но к счастью, здесь практически нет ограничений, – он протянул руку, чтобы поймать взявшееся из ниоткуда яблоко, откусил его и подмигнул, – Творческие способности даже смерть не посмеет отнять, потому что это означало бы пойти против воли бога.

Теперь я понимал, что чем выше развитие человека, тем содержательнее его дальнейшая жизнь в мире духов. «Здесь нет ограничений» – повторил я, и во мне зародилась безумная идея, которую поскорее хотелось воплотить в реальность.

Глава 8.

Отпуская мечту – не прощайся.

После разговора с Иларемом, я погрузился в раздумья, сидя дома у камина. Если во мне и было что-то хорошее – так это любовь. И я должен питать это чувство, должен погрузиться в него без остатка ради того, чтобы стать лучше. Но как это возможно, если сестра потерялась среди миров?

Какой абсурд – знать местоположение каждой песчинки в этом мире, но не знать, где отыскать нужного для счастья человека.

Избавив дом от лишних досок, расчистив участок, я принялся отстраивать запланированную комнату на втором этаже. Интересно, почему дом изначально был тесен, уж если он дожидался меня? Вероятно, тем самым он призывал развиваться, коротая время до появления сестры.

Я верил, что она обязательно появится – сияющая и счастливая. Представлял, как она входит в дом, где все будет кричать о том, как сильно я ее ждал. Каждая стена будет увешана от пола до потолка ее портретами, что ей, конечно же, не понравится. Она начнет снимать картины, приобретая статус полноправной хозяйки. Хозяйки, в которой нуждались мы оба – и дом, и я сам.

Ведя затворнический образ жизни, я теперь много рисовал. Каждая картина – портрет любимой, только раз за разом она становилась менее узнаваемой. Память как будто постепенно стирала ее лицо, а глаза изображенной девушки получались и вовсе чужими. Но сдаваться я не собирался, внушив себе, что вскоре обязательно получится уловить ту черту, что отличает глаза любимой от всех остальных глаз, не значащих для меня ничего.

В детстве я пробовал рисовать вместе с ней. В голове возникали интересные образы и идеи, но, когда я пробовал перенести их на бумагу, руки не слушались. Получалось откровенно плохо и я перечеркивал свое творчество, ни разу так и не завершив ни один из рисунков.

Сестра уверяла, что нужно больше практики, что будет подсказывать мне и помогать. Но ее ведь никто не обучал и у нее всегда здорово получалось. Она сразу умела рисовать, как только ей дали в руки карандаши. В четыре года, пока остальные дети просто малевали в альбомах, сестра изображала вполне узнаваемых цыплят, лошадок, собак и кошек, нашу семью. Мама, наверное, до сих пор хранит ее детские рисунки. А я после ряда неудачных попыток бросил и уже не возвращался к этому занятию.

В мире духов переносить идеи на холст оказалось значительно проще. Самое главное – четко сформировать образ и сосредоточиться на результате. А если что-то пошло не так – всегда можно было «передвинуть» мазки или вовсе стереть неудачный фрагмент.

Увлеченный процессом я перестал выбираться из дома и только творил, творил, творил. Моя техника стала лучше, портреты становились объемней, но прекрасные незнакомые глаза неизменно отражали тоску. И тогда я спрашивал у этих глаз – что могло бы их осчастливить? А они только смотрели с многочисленных портретов, и в этом молчании было что-то опустошающее.

Иларем давно не навещал меня, но я был этому даже рад: не хотелось лишних расспросов. Это слишком личное. Никто не должен знать, что для тебя по-настоящему важно, иначе, это попытаются отнять. Даже лучшие побуждения негативно сказываются на попытках достичь счастье, так что лучше действовать одному. По крайней мере, больше некого будет обвинить в неудачах.

А неудачи преследовали меня.

В разгар одного из особо солнечных дней вдруг резко потемнело и раздавшийся грохот сотряс стены ветхого жилища. Отложив кисть и подойдя к окну, я увидел, как черный туман падает на траву и застилает реку, наполняя все мрачными оттенками. Густой едкий туман, который однажды я уже видел в адских чертогах Рохаса.

Небо трескалось, рвалось на лоскуты, осыпаясь черными хлопьями. Это было не просто зловещее видение. Это было реально!

– Я нашел тебя… – послышался леденящий душу шепот, – Нашел…

Некто пробирался сквозь черноту. Я чувствовал пульсирующий дух незваного гостя – он был голоден.

– Лжец, лжец! Он врал нам!

Я попытался куда-то переместиться, но не вышло. Добежав до двери, заперся, понимая, что это не лучшее укрытие. Если получится мысленно возвести защиту, нечто вроде щита вокруг жилища, то ветхие стены защитят меня. А если нет – придется спасаться бегством.

– Врал, что забрал тебя! Врал, что сожрал тебя, – шептал пришедший, скребясь о стены.

Я сконцентрировался на защите: никто сюда не войдет против моей воли, никто не причинит мне вреда! Запертая на засов дверь дернулась и начала прогибаться под натиском силы с обратной стороны. Доски затрещали. Сквозь щель просочилась черная дымка. Клубясь, она обволакивала мои ноги, поднимаясь по телу.

– «Иларем!» – позвал я, но мысль ударилась о прочие мысли. Что-то мешало ей добраться к другу. Он не выручит. Придется выпутываться самому.

«Никто сюда не войдет! Никто не войдет!» – я продолжал рисовать образ воздушного пузыря, внутри которого стоял этот крошечный деревянный дом, – «Я в безопасности, все хорошо».

– Вижу черные руки! Печать проклятья! – голос за дверью стал громче.

– Пошел прочь!

Стены дома затряслись, мебель загрохотала, картины попадали на пол одна за другой. Я приготовился встретиться с чужаком лицом к лицу.

– Тебе здесь не место, самоубийца! Не место! – голос взревел так, что дом чуть не развалился.

А затем все стихло. Туман развеялся, и комната вновь посветлела от солнечного света. Сегодня мне удалось сдержать враждебную сущность, но надолго ли она отступила? Сомневаюсь.

Этот случай выбил меня из колеи.

По началу я пробовал проанализировать услышанное. Кто-то врал, что уничтожил меня, но на самом деле отпустил. А теперь меня выследили и… что-то грядет. Кем же мог быть этот «кто-то»? Андрас? Или, может, какой-то другой дух, про существование которого я даже не знаю?

Чуть позже начало казаться, что произошедшее – очередная игра моего разума, новый эпизод, еще более реальный и устрашающий, чем те, что случались раньше. Что-то во мне снова переменилось и больше не хотелось заниматься живописью. Отныне десятки испорченных полотен казались напрасной тратой сил, которые никак не восполнялись. Я стал раздраженным. Вдохновение иссякло.

Я мечтал увидеть сестру, и мечта эта перерастала в жажду. Мое святое одиночество в постоянном ожидании и слепой надежде разъедало душу. В один из дней в голову пришла безумная идея – а если создать… её?

Ведь я могу создавать силой воображения предметы, огонь, пищу… Пускай на короткое время, но они появляются по моей воле! Выдуманное мною яблоко было даже вкуснее настоящего. Оно было таким, каким могло бы мне понравиться.

Так если я могу создать абсолютно все, чего пожелаю, почему же я не могу придумать себе приятную компанию? И почему я не додумался до этого раньше?! Да, идея казалась сложнее, чем все предыдущие, и куда безрассуднее, но теперь я не мог от нее избавиться. Такой замысел уже не выкинуть из головы.

Сутки я провел в беспокойстве. Насколько это правильно – придумать и соткать из воздуха точную копию сестры?

Правильность всегда казалась мне спорным понятием. Это некая мораль, принятая обществом в определенный отрезок времени. Наиболее показательны в данном случае обычаи древности. Например, существовало множество племен, в которых девочек лишали девственности с каменным изваянием или с животным. Древние отнимали младенцев у матерей и резали на алтаре в качестве жертвоприношения богам.

Когда-то считалось правильным иметь рабов – это являлось индикатором богатства и статуса. В средние века люди свято верили, что мыться вредно. Якобы чистое тело плохо сопротивляется болезням и становится слабее. Тогда же правильно было сжигать красавиц на костре, потому что эти «ведьмы» пробуждали в мужчинах похоть.

В Китае еще недавно уродовали женские ступни – ломали кости, сгибали и перебинтовывали, чтобы нога казалась меньше. Это считалось красивым, несмотря на то, что изувеченная женщина больше не могла ходить.

Правильно было лечить кашель героином, простуду – морфием, беременным врачи прописывали курить табак, а маленьким детям давать ложку алкоголя на ночь. Известно, что радиоактивные элементы входили в состав всевозможной косметики.

Даже сейчас в одних культурах что-то правильно, в других – нет, например, многоженство или вегетарианство. Где-то легализованы наркотики, а где-то за две порции марихуаны предусмотрена смертная казнь. В некоторых тропических странах все местное население чуть ли не с младенчества жует какую-то траву с наркотическим эффектом, они всегда и везде под кайфом и для них это нормально.

В общем, над правильностью я решил больше не размышлять. Но меня мучили и другие не менее философские вопросы. Если мной движет простое любопытство – стоит ли начинать? К чему это может привести? В какой-то момент стало не так уж и важно. Я нашел возможность снова увидеть любимую, так как же я мог теперь ее упустить?

Конечно, это будет подделка, но она будет РЯДОМ.

Встав посреди комнаты, я зажмурился и представил, что сестра вошла в дом. Тихие шаги. Она напротив меня и очень хочет обнять. Я визуализировал это раз за разом, неподвижно стоя на месте и не смея открыть глаза. Дни сменяли друг друга, а я все проигрывал желанный сценарий. За закрытыми веками я встречал рассветы и закаты. Она вошла в дом. Неспешно прошла вперед, чуть скрипя половицами. А прямо сейчас смотрит на меня и ждет нашей встречи.

Я чувствую ее дыхание. Она здесь. И теперь это не просто моя фантазия.

Медленно открываю глаза.

Что-то получилось: напротив стоит продолговатое мутное пятно бежевого цвета. Силуэт не обозначен – сейчас это не женщина и не мужчина.

Стоило ослабить воображение и пятно начало исчезать, став почти прозрачным. Значит, внимание не должно колыхаться, ведь то же самое происходит с моим созданием. Расслабляешь внимание – и силуэт развеивается на глазах.

Чтобы сделать его более реальным, нужно приложить больше времени и больше сил. Я продолжил напитывать его энергией мысли и как можно более четко воспроизводить образ сестры. С каждой минутой силуэт становился плотнее, приобретая женские черты.

Создание даже не смело пошевелиться. Вытянувшись передо мной, оно жадно поглощало все, что я готов был предложить. А я готов был делиться всем. Концентрируясь на нем, я пытался сделать его форму более женственной. Чтобы удерживать и закреплять изменения, я сосредотачивался все более напряженно, но всякий раз, когда волнение переполняло, силуэт вновь грубел, теряя плавные очертания. Я приложил все свои силы, лишь бы только получилось!

Процесс напоминал лепку из глины – из цельного куска мастер постепенно получал нужную форму.

Наконец, стали вырисовываться очертания женской фигуры. Страх сменился восторгом. Зачем же я потратил столько времени на ожидания, на творение картин, когда мог попытаться сотворить нечто более прекрасное?

Я сосредоточенно отдавал энергию этому созданию, а оно, в свою очередь, с каждым глотком приобретало более плотную структуру. Окрасилось в нежнейший цвет человеческой кожи, впервые вдохнув.

Существо протянуло ко мне дрожащую руку. Сначала я смутился, заметив, что на пальцах все еще не хватает ногтей, но стоило их коснуться и человеческое тепло растворило все вопросы. Я даже предположить не мог, что воплощение моих мыслей способно выделять тепло! Но это именно так! Я держал женскую руку и ощущал прилив безграничного счастья.

Мгновение сладкого обмана. Ощущения настолько реальные, что погружаешься в них без остатка. Здесь и сейчас начиналось долгожданное свидание! Она становилась совсем похожа на сестру… На щеках заиграл румянец, одна за одной высыпали веснушки, бледные губы налились цветом, а на плечи спустились густые пряди русых волос.

Она была точно такой, какой я ее помнил.

Красавица открыла глаза.

Следовало догадаться – как и на портретах, глаза пугающе незнакомы. Они выдавали искусственную природу создания. В них нет любви, в них нет абсолютно никаких чувств. Они пустые и лишенные искры жизни. Наверное, их сможет повторить только бог…

Девушка сделала шаг ко мне, становясь прозрачнее и рискуя навсегда исчезнуть. Я должен сейчас же решить – принять свое творение или отказаться от него. Если отпущу – усилия окажутся напрасными, я только впустую потратил энергию.

Создание сделало еще один неуверенный шажок, протягивая тоненькую ручку. По щекам несчастной девушки побежали слезы. Скатываясь до подбородка, они ударялись об пол. Как странно: ее глаза плакали, но это невозможно было бы понять, если бы не слезы.

Я завороженно смотрел на воплощение собственного одиночества. Обессилев, женское тельце легонько опустилось на колени, сотрясаясь в беззвучных рыданиях.

Внутри все сжалось.

Я трижды пожалел о своем поступке.

Может быть от жалости, может от неуверенности, но я упал перед этой копией на четвереньки. Она почувствовала, что я открылся и, подняв голову, посмотрела на меня. Ее взгляд больше не пугал. В конце концов, не могло же все получиться идеально. Я ведь даже не был уверен, что получится создать хоть что-то, напоминающее человека.

Она улыбалась самой красивой улыбкой на свете, обнаженная и благодарная. Не было ни малейшей преграды. Опьянев, я притянул ее ближе и жадно впился в ее губы. Девушка покорно ответила, прильнув всем телом, пышущим жаром.

Я обвивал ее своими руками, она обвивала меня. Большего наслаждения я еще не испытывал… Мир сузился в одну крохотную точку, и этой точкой были мы. Она жаждала меня, а я – ее.

И уже ничто не могло нас остановить.

* * *

Меня разбудило жжение в руке. Перстень раскалился, изумруд горел золотым огнем. Я хотел его снять, но сил не хватило даже поднять руку.

Мое прекрасное безмолвное создание, прижавшись сзади, обнимало с такой силой, что становилось тяжело дышать. Ее руки впились в живот и меня пробрала дрожь – такое земное чувство, даже удивительно.

Я попытался подняться, но девушка еще плотнее прижалась, как будто я превратился в крошечную беззащитную мышку в смыкающихся кольцах гигантского питона. Стало очевидно, что в девушке теперь куда больше сил, чем во мне.

И тут до меня дошел смысл того, что же я наделал.

Смерть в Эйдоре – отсутствие круговорота энергии. Я не получал подпитки извне и больше не отдавал энергию вышестоящим системам, жертвуя всего себя собственной иллюзии. Эта тварь перекрыла мою связь с Источником, и я растратил потенциал в самого себя. Вот, что такое вырождение.

Прямо сейчас паразит в образе сестры поглощал мою душу. Сил сопротивляться почти не осталось. Чем настойчивей я пытался освободиться от смертоносных объятий, тем больше тратил энергии, а ей, в свою очередь, и питается эта тварь.

Ничего не оставалось, как снова обратиться к Иларему.

– «Слушай, я тут упражнялся в создании всякого…» – начал я мысленный разговор, чувствуя себя последним дураком, – «А потом решил попробовать воплотить образ человека. Только не спрашивай зачем».

– «Что?! Ты создал человеческую форму? Неужели оно выглядит как человек, двигается и выделяет тепло?»

– «Ага. Знаю, что сглупил. Теперь эта тварь вцепилась и отбирает мою жизнь».

– «Ну даешь! Как это вообще возможно?! Ты хоть представляешь, сколько на это нужно энергии? Откуда ты ее взял?»

– «Эээ, наверное, просто была».

– «Просто была? Так не бывает! Ты же в Эйдоре всего две недели, а на создание подобных Идей уходят десятилетия!»

– «Ну я же об этом не знал».

– «Ты меня, конечно, еще в первую встречу удивил способностями. Но теперь-то я уверен – тебе благоволит сама фата-гали!»

– «Супер. Так ты поможешь отодрать от меня эту дрянь?»

– Да я уже здесь, – Иларем постучал в дверь, – Только войти не могу. Ты блок поставил.

– Что делать-то?

– Попробуй забрать у нее свою энергию, вытяни из нее жизнь! Она слабее тебя, потому что ненастоящая!

Двойник сестры еще крепче стиснул объятия. Вскрикнув от боли, я всеми силами старался снять защиту с хижины и удержаться в сознании. Голова закружилась, картинка поплыла, и я понял, что теряю контроль. А в следующее мгновение меня накрыла тьма.

* * *

Придя в сознание, я увидел мужские руки над моим лицом. Картинка перед глазами все еще была размытой, но утраченные силы понемногу возвращались.

– Долго я был в отключке?

– Не дольше минуты, – ответил Иларем, – Этого как раз хватило на снятие защиты с лачуги и уничтожение твоей прекрасной Идеи.

Чувствуя себя гораздо лучше, я встал с дивана и потер лоб.

– Спасибо. В очередной раз.

Было очень неловко перед Иларемом.

– В произошедшем есть и моя вина, – на его лице появилось обеспокоенное выражение, – Я сам натолкнул тебя на мысль, что здесь можно создать все, чего не хватает. Но я ж не думал, что ты… Нет, ну неужели ты действительно поверил, что создать предмет и попытаться сотворить живое существо – одно и то же? Да еще и человека! Это даже Высшим духам не под силу! Если ты забыл – людям дарован иной способ размножения, а не вот это вот…

– Понимаю, как это выглядело. Но я сотворил девушку не потому, что хотел плотских удовольствий, – оправдывался я, – В момент создания Идеи во мне не было похоти.

– Думаешь, тобой двигала любовь? Тогда стремись догнать любимую, а не бросайся рисовать двойников из пустоты! Твоя Идея впилась как пиявка и сосала энергию – и это стандартный сценарий такого хода событий!

– Самое страшное в том, что мне это нравилось, – признался я.

– Идеи лучше всего умеют внушать создателю удовольствие. В редких случаях этим паразитам хватает сознательности оставлять хозяина на грани жизни и смерти, но чаще они не могут остановиться и выпивают его душу без остатка. А вскоре погибают сами.

– Разумны ли они?

– Они лишены души, но обладают временной концентрацией волевого заряда. Полностью сознательными существами их назвать нельзя, но в них присутствует непреодолимое стремление получать энергию. Поэтому иногда для достижения цели они и правда ведут себя, будто наделены разумом или даже чувствами.

Я прошел мимо сложенных на полу картин и посмотрел в окно – сегодня стояла прекрасная погода. Больше всего мне нравилось в Илареме то, что он никогда не выведывал тайн, не расспрашивал о прошлом, не придавал значения моей скрытности. Видя десятки портретов с изображением моей сестры, он ни обронил по этому поводу ни слова.

У всех должна быть тайна или хотя бы вера в ее возможность. То, что я хочу скрыть – скрыто. Хотя, возможно, Иларем еще мог проникать в недра моих самых потаенных мыслей, но он хотя бы не подавал вида.

– Ты, наверное, уже боишься оставлять меня одного, – сказал я, – Думаешь, что я дурак или мазохист, ведь каждый раз мне удается найти новые способы погибнуть.

– Может составить для тебя список того, что нельзя делать в Эйдоре новичку? – тепло улыбнулся тот.

– Пункт первый – ничего не делать без согласования Иларема.

– Это лишнее. Благодаря сегодняшнему опыту, ты теперь понимаешь куда и как следует тратить энергию. А с энергией у тебя полный порядок, ведь то, что вытворяешь ты, новичкам не под силу. Не желая никого впускать, ты оградил свое жилище от вмешательства посторонних, сумев поставить настоящий блок. При всем моем желании помочь, я не мог войти в дом, пока эта тварь убивала тебя. Блок оказался настолько мощным, что сдерживал все мои попытки пробиться. А я здесь гораздо дольше тебя нахожусь, на минуточку.

– Не совсем понимаю особенность всего этого.

– Ты даже представить не можешь, какая сила кроется внутри тебя! Едва оказавшись в мире духов, ты сумел не только сотворить человеческую копию, но и поставить такую преграду, что мне только и осталось дожидаться, когда ты потеряешь сознание. В тебе заложен огромный потенциал, но ты обязан контролировать чувства. Укроти их, пока не стал заложником собственной силы! А мечта… Мечта сама по себе ничего не дает. Побеждай свои недостатки, наполни смыслом существование, помогай другим, и вы обязательно встретитесь.

– Не знаю, получится ли…

Иларем не выдержал:

– Как думаешь, почему у тебя получилось летать?!

– Потому что… Я не раздумывал, возможно ли это. Просто поднялся ввысь намерением. Вот и всё.

– Выбор своей судьбы осуществляется не желанием, а твердой установкой на достижение цели. Без рассуждений и грёз, а в действии!

Похоже, легких путей искать не стоит – их не существует. Мне нужно подняться туда, где сейчас ждет сестра. Для этого я должен стать лучшей версией себя, избавиться от зла, что скрывается внутри и отыскать способ избавления от проклятья. Но главное – я не должен фанатично питать свои иллюзии впредь. Прошлое нужно оставлять в прошлом.

– Ну что, глупить больше не будешь? – спросил Иларем.

– Идеи создавать точно не стану!

– Сейчас тебе необходимо набраться сил и восстановиться. Моя энергия лишь временно тебя напитала, но скоро дух начнет ее отторгать, как чужеродную.

– У меня уже есть некоторые планы. Хочу наведаться в библиотеку Белого дворца и узнать больше об Эйдоре.

– Прекрасные планы! Скоро ты окрепнешь, и я возьму тебя с собой за пределы Земли, покажу свои самые любимые планеты.

– Начнем с Юпитера? – меня всегда очаровывал этот газовый гигант.

– Конечно! – Иларем направился к выходу, – Если понадоблюсь – зови! И помни о том, что смысл воплощать идеи появляется лишь у тех, чьи идеи истинно прекрасны.

Я глядел ему в след с бесконечной благодарностью. Он снова спас мою душу.

* * *

Прогулявшись вдоль реки, насладившись пением птиц и шелестом листвы, теперь я чувствовал себя просто превосходно. Природа – самое доступное и самое действенное средство исцеления.

К наступлению вечера я отправился в библиотеку Белого дворца. Снова поразившись масштабами здания, я без промедления поспешил в святая святых – книжный храм. У ближайшего каменного изваяния я узнал, где содержится литература о проклятых и черноруких и через несколько минут уже сидел за столом с кипой старинных книг.

Открыв самый увесистый фолиант, я поспешно перелистал страницы до нужного раздела – «Меченные тьмой». Не обращая внимания на жуткие иллюстрации, я принялся вчитываться в чернильные буквы, аккуратно выведенные пером.

«Наша планета представляет собой сложнейший организм со своим особым климатом – как в мире материи, так и в более тонкой его структуре – мире духов. Земля, подобно луковице, включает в себя планы и подпланы различных уровней – от физических до энергетических. Эта многомерная реальность вобрала в себя слои самой разнообразной жизни.

Амаи – райские сады Эйдора, уровень блаженства и спокойствия, обитель ангельских сущностей и светлых духов сайзаров. Ни одна нейтральная душа не сможет проникнуть в Амаи, поскольку он скрыт от глаз непосвященных и находится на недоступной для простых духов высоте.

По той же причине светлые духи сайзары не могут увидеть духов с низкочастотным энергетическим диапазоном – в информационном поле сайзаров их не существует. Ведь если уровни друг от друга расположены слишком далеко – они не соприкасаются, как и их обитатели.

Только работая с высшими центрами, повышая уровень чистоты и чувствуя касание света, можно открыть завесу в Амаи. Свет – единственный ориентир в кромешной тьме. Плывя в потоке к истине, духу постепенно раскрываются новые возможности и более высокие сущности для контакта.

Нейтральный уровень Эйдора населен разнородными духами, которые находятся в процессе становления и накопления энергии. Здесь формируются и светлые и темные души, в зависимости от выбора, веры и активации природных способностей. И здесь же начинается путь всех осознавшихся после смерти людей. Такие души, как правило, не выстроены, не структурированы, их психика неустойчива. Они хотят кому-то отомстить, кого-то наказать, кому-то навредить и зачастую всех осуждают. Войти в ровное состояние им помогут более опытные духи или очередной виток перерождения.

На посмертие люди влияют издавна. Свои способы творить закон они переносят в мир духов, наделяя низших богов правом их судить. Это объясняется желанием людей пребывать в посмертном пространстве по привычным принципам, а не полагаться сугубо на законы природы.

Но свобода Эйдора предусматривает возможность отказа от прежнего мировоззрения и выбор жизни по замыслу Адвенов, то есть по первоначальным природным законам Высших сил.

Но всякий дух может пойти дальше и создать свой обособленный мир. Так, предводитель архантов и прочей нечисти, верховный демон Древиан Смоур сотворил одно из крупнейших подпространств в Эйдоре – Рохас.

Смоур объединил самые ужасные людские представления о загробных мирах, выстроив свое царство зла, в котором не сможет выжить ни одна светлая душа. Рохас служит пристанищем для падших душ, прибывающим с одной целью – служить Древиану Смоуру, прародителю всех падших.

В чем заключался его замысел?

Некогда Древиан Смоур решил отрезать себя от Творца, чтобы сохранить свою индивидуальность. Он не хотел быть инструментом в руках Высших и играть по заложенным в системе правилам. С тех пор он больше не мог питаться от Источника, то есть естественным способом.

Он собрал единомышленников, подключил их к своему эгрегору и повел за собой.

Поскольку на выработку энергии арханты не способны, их деятельность свелась к одному принципу – если система несправедлива, ее нужно обворовать. Поскольку окружающая среда непрерывно вытягивала из них энергию, они начали отбирать ее у других.

Проще всего атаковать того, кто врага даже не видит. Так, арханты заполонили Асперос, атакуя живущих в материальном мире. Темные научились вселяться в живых людей, выводить их на эмоции, которыми они подкачивали свою жизнь и продлевали существование.

Жизнь в непрекращающемся голоде и нужда постоянно подпитываться за счет других, побудила Смоура к творению собственного правосудия. Он решил судить людей так же, как когда-то осуждали его. Ему было необходимо выстроить новые темные законы и вписать их во все возможные реалии мира духов, иначе он и все его подданные рисковали сгинуть.

По праву сильного Древиан Смоур забирал себе всех неугодных и вскоре Рохас наполнился убийцами, насильниками и другими порочными образцами человечества. Приобретая все больше сторонников, наращивая свою армию, он безжалостно расправлялся с противниками.

Он научил свою свиту идти на добровольные сделки с людьми. Но что могут предложить арханты человеку, если сами страдают от нехватки энергии и вынуждены ее выкачивать?

Чтобы впечатлить человека и заполучить его доверие, арханты научились пользоваться информацией, идя на всевозможные уловки и ухищрения. Они помогали людям в достижении определенных целей, но ровно до тех пор, пока человек либо стоял на коленях, либо клал жертвы на черный алтарь.

С помощью умения выстраивать взаимосвязи, арханты пополнили свои ряды до немыслимых масштабов. На сегодняшний день уже нет счета добровольно проданным человеческим душам.

Каждая такая душа, попадая в Эйдор и будучи проклятой, получает метку Древиана Смоура – черные по локоть руки. Это в некотором роде печать верховного демона, с этих пор дух человека находится в его собственности.

Чернорукие, также именуемые меченными тьмой – марионетки в руках темных сущностей, они подвержены внушению и всяческим манипуляциям с их стороны. Именно поэтому общество проклятых может быть опасно для нейтральных и светлых духов.

Примечательно, что причинить вред высшим архантам чернорукие не могут, поскольку те вольны в любой момент взять их разум под контроль.

Проклятых постепенно перестает питать фата-гали и они разрушаются изнутри. Процесс распада духа может долгое время протекать незаметно для меченных тьмой, особенно если дух развивается и находится под защитой светлых покровителей. Однако активное применение светлых энергий не сможет изменить участь проклятых, лишь оттянуть на неопределенное время.

Единственный способ выжить проклятому духу – примкнуть к армии Смоура через обряд посвящения и принести верховному демону клятву верности».

Я захлопнул книгу и швырнул ее куда подальше.

Взял следующую.

«…проклятый постепенно становится услужником темных сил».

Бегло прочитав страницу, я убедился, что в этой книге смысл текста оказался точно таким же, как в предыдущей. И в следующей книге меня ждало то же самое. Источник перестает меня питать, я становлюсь архантом, бла бла бла…

А ведь Андрас пытался сказать то же самое. Тьма породила меня и однажды я вернусь, чтобы примкнуть к ним.

Перебирая том за томом, я пытался найти способ исцеления, но ничего так и не нашел.

– «Ты знал о том, что я умираю?» – спросил я Иларема.

– «Да» – отозвался друг.

– «Почему не рассказывал?»

– «Не хотел, чтобы ты отчаялся и сдался. Мы найдем выход! Что-нибудь придумаем!».

Захлопнув последнюю книгу, я решил, что на сегодня достаточно и переместился в лесную хижину, чтобы отдохнуть и переварить полученную информацию. Но дома меня поджидал непрошенный гость.

Сначала я не поверил глазам – в кресле, закинув ногу на ногу сидел… я сам, облаченный во все черное, с точно такими же черными глазами. От гостя веяло темной энергией, а кривая усмешка выдавала его мотивы.

Приготовившись к атаке, я представил в руке острый меч – он сразу появился в зажатой ладони.

– Я могу проглотить тебя вместе с ним, – и архант разразился смехом.

– Попробуй, – сквозь зубы процедил я.

– Как нелюбезно ты встречаешь свое будущее!

– Хочешь сказать, ты – это я?!

Архант молчал, все так же невозмутимо развалившись на стуле и криво улыбаясь.

– Ты очередной мой страх! Если бы я не начитался библиотечных книг, тебя бы здесь не было!

– Могу принять другой облик, – равнодушно сказал архант и комнату наполнил черный туман.

Оттуда вырисовалась оскаленная звериная морда с крошечными блестящими глазами, рылом вепря и скрученными рогами. Едва я замахнулся мечом, как зверь отскочил назад и тут же набросился справа.

– Ты проклят, самоубийца! – рявкнул зверь, по-кошачьи прыгая вокруг и раззадориваясь.

Занося меч, я едва не отсек ему облезлый хвост, но он в последний момент проскользнул мимо. Бросившись вперед, я сумел-таки ранить лапу зверя. Он разразился лающим хохотом.

– Считаешь, что в силах отказаться от своей природы? – сквозь смех ревел монстр, кружась в диком танце, – Цепляешься за свою любовь, но это только вожделение! Похоть к собственной сестре!

– Здесь она не сестра мне! Мы – родные души!

– Посмотри на себя: ты же все забыл! Это мы подослали тебя в Асперос в одну с ней утробу, чтобы ты мог совратить ангельское создание, затуманить ее мысли, возбудить похотливые желания! – шипел зверь, обнажая желтые клыки в ехидном оскале, – Ты должен был сделать ее несчастной, должен был заставить ее отказаться от света, отвернуться от бога и у тебя это пр-р-ревосходно получилось!

– Замолчи! – взревел я, ударив арханта по хребту, но меч с металлическим звоном отскочил.

Черная дымка мигом окутала оружие и поглотила, растворив его. Зверь остановился, внимательно глядя на меня. Его клыки вот-вот грозили сомкнуться на моей шее, но он не спешил нападать.

– Она так влюбилась, что эта любовь свела ее с ума! Ангел предпочел демона в обличье родного брата!

– Ложь! – оборвал я, обезоруженный и прижатый к стене.

Зверь подошел вплотную, дыша горячим паром:

– Теперь твоя дорогая сестренка гниет среди проклятых, а ты здесь, наслаждаешься свободой.

– Я не верю тебе!

– Так давай устроим экскурсию в ад! Почувствуешь себя как дома, тебе понравится! Можем прямо сейчас обсудить условия сделки.

– Не думаю, что ты пришел уговаривать, – отчеканил я, пытаясь переместиться в любое другое место, но никак не выходило. Присутствие арханта блокировало эту возможность, – Я перед тобой, чего же ты ждешь?

– Заметь – зачинщик атаки был не я.

– Ты сказал, что проглотишь меня вместе с мечом!

– Я сказал, что могу это сделать. И могу гораздо больше, чем причинить вред, но тебе не стоит беспокоиться, – зверь выгнул спину, вальяжно развернулся и начал расхаживать по комнате, осматривая жилище, – Зачем же я буду лишать нас добычи? Ты все равно станешь одним из нас и для тебя это больше не новость. Какая разница – сегодня или завтра? Только не думай, что сможешь найти способ избавиться от проклятья – его не существует. Лучше потрать оставшееся время с удовольствием и оставь жалкие попытки оттянуть неизбежное.

– Тогда зачем ты пришел?!

– Просто посмотреть. Личный интерес, – лукаво ответил архант.

– Посмотрел – проваливай!

Я указал на дверь.

– К сестренке, значит, отправиться не надумал? Жаль, она так ждет тебя, рыдает, зовет. Уже устал от ее воплей, – издевательски-жалостливым тоном протянул архант.

Уж я-то понял: он хитростью через мое согласие желает затащить меня в Рохас и сгноить там.

– Не верю ни единому твоему слову! Она не может быть в аду, она была лучшим человеком на Земле!

– Что ж, настанет момент, и ты будешь умолять, но я останусь глух к мольбам, – вкрадчиво сказал архант, – Путь к ней тебе придется искать самому, но, даже найдя его, ты окажешься перед закрытой дверью. А единственный ключ от этой двери хранится у меня.

– Дешевый трюк, – сказал я, мысленно признавая, что ему удалось поселить сомнение.

– Признайся, ты же чувствуешь: что-то не так! Она должна была встретить тебя здесь, в Эйдоре, но ее до сих пор нет рядом! Ее не было в момент прощания среди родственников и знакомых, хотя в толпе оказалась даже училка начальных классов, которую ты давно забыл! Твоя обожаемая сестренка ни разу не ответила на мысленные призывы! Никто не знает, где ее найти! Только я дал прямую наводку! Более того – я мог бы доставить к ней, и даже не прошу за свою услугу плату.

– Архант предлагает помочь без выгоды для себя. Ну-ну, – скептически усмехнулся я.

– Ради карьерного продвижения, если выражаться грубо, – промурлыкал зверь.

– Если выражаться грубо: вали отсюда на хрен!

– Задел-таки гордость, – развернулся тот, дернул хвостом и в два прыжка преодолел расстояние до двери, – Я запомню.

Оставшись один, я пытался перевести дух и сообразить, что же это было?!

Зверь пытался внушить мне чувство вины. Возможно, он очень искусный лжец, потому что мне показалось, будто он говорил правду… Но тогда почему другой архант, назвавшийся Андрасом, ничего не упомянул о сестре, если она на самом деле в Рохасе?! Почему сказал, что она должна быть в высших мирах?!

Могу ли я неосознанно быть с ними заодно? Кто моя истинная семья – сестра или арханты?! Разве это возможно, чтобы я хотел причинить любимой вред?! Целенаправленно воплотился ее братом, чтобы пагубно влиять на ее душу? Она любила меня, но желала ли? И грех ли это по меркам Эйдора?!

Мои руки черны, поскольку меня осудили за самоубийство, но не за любовь. А сейчас адский посланник сказал, что мои чувства – всего лишь похоть. Правда ли это? Может быть все, чего я хотел – добиться инцеста?! Может ли быть такое, что после этого я утратил бы к ней интерес, как обычно происходило с другими женщинами?

Я хотел бы ответить твердым «нет», но не знал правды. Я вообще ничего не знал о себе. Просто когда-то утратил память, или кто-то умышленно ее стер, и теперь я будто бы передвигался в полной темноте на ощупь, мечтая вновь обрести принадлежащие мне воспоминания. Смутные обрывки периодически вспыхивали в голове, тут же исчезая. Даже зацепиться не за что.

Такое впечатление, что все вокруг знают обо мне гораздо больше. И вот они приходят, что-то рассказывают, ожидают какой-то реакции. Но видя недоумение на моем лице, они вздыхают и выдают нечто такое: «А, ты все еще ничего не вспомнил. Что ж, зайду позже».

Это дико раздражало.

В мире духов мои представления о себе и о жизни постоянно переворачивались с ног на голову. Там, среди живых, мне казалось, все, чего я хочу – просто быть с нею рядом. Но стоило увидеть ее двойника в Эйдоре, как я сразу сорвался и вступил с девушкой в интимную связь…

Я даже не задумывался о последствиях, о морали. Отключил мысли и наслаждался. Мне это нравилось, хотя о каких чувствах здесь может идти речь?! Я любил сестру, но не любил ее двойника. При этом все равно в момент, когда наши тела слились, был счастлив.

Неужели архант говорил правду? Я не хотел ему верить, но он хотя бы ГОВОРИЛ о сестре, пока весь остальной мир молча наблюдал.

Все это время я пытался позвать старца-праотца. Посылал ему вопросы о сестре, о том, куда двигаться дальше. Все они каждый раз оставались без ответа. Я кричал от горя, но он не слышал. Высшим богам – плевать. Получается, я страдаю сам для себя. Отдаю силы и ничего не получаю взамен.

«Она предпочла демона в обличье родного брата!» – диктовала память, – «Ты же чувствуешь: что-то не так!»

Не так было ВСЁ, и я не мог найти себе места.

* * *

В мире, где каждая травинка источает свет, иногда не хватает темноты, в которой можно было бы укрыться. Я продвигался все глубже и глубже в тенистый лес, надеясь заблудиться, потеряться для всех. Воздух стал прохладнее, и свежесть так кстати пронизывала душу. Вскоре яркая лесная зелень уступила нежно-голубым оттенкам, под ногами захрустел снег, а на деревьях острыми шипами разрастался иней. Лес предстал таким, каким я его еще не видел.

Следы позади меня заметало.

Радость, что я недавно испытал, разом обрушилась в пропасть отчаянья. Этот вечный каприз фатума, вечная привычка судьбы – разубеждать.

Стоит во что-то поверить, как жизнь тут же заставляет изменить направленность мыслей. Стоит испытать радость, как моментально срабатывают механизмы двойственности и отбирают ее. Стоит почувствовать твердую почву под ногами и расслабиться, как мир переворачивается, белое внезапно сменяется черным и тебе снова пора в бой.

Ветер то стихал, то вновь завывал страшным зверем. Я брел, куда глаза глядят, сквозь снег и ледяной ветер, пропуская сквозь себя комья снежных хлопьев.

Деревья в этом лесу клонились к земле, спасаясь от северных ветров. Каждая веточка была покрыта слоем льда, переливающимся в небесном сиянии, словно хрусталь. С наступлением ночи в этом отрезке мира правили только холодные оттенки синего и голубого. А быть может, мир преобразился специально для меня.

Хотелось зарыться в снег и отключить мысли, а проснуться уже по весне, когда все тревоги будут забыты и все плохое останется позади. Я упал на колени, впившись ладонями в снежную корку, и она с треском надломилась. Стал зарываться, загребая руками снежные массы, образуя холм, который сумел укрыть меня, как пуховое одеяло. Не смотря на холод, я не замерзал, хотя был совсем не против. Все, что оставалось, это вдыхать зиму и чувствовать каждый морозный вдох.

Высоко в небе изумрудными переливами разливалось северное сияние. Я впервые наблюдал это ни с чем не сравнимое зрелище.

Стараясь ни о чем не думать, выкорчевывая из сознания каждую пагубную мысль, я просто любовался удивительным природным явлением. Время потеряло ко мне дорогу, и я забыл о его существовании. Забыл, кем являлся, как мыслил, кого любил, словно всегда жил не своей, а чужой жизнью.

Сквозь сновиденческое ничто до меня донесся голос:

– Это не самое лучшее место для восстановления. Зима здесь никогда не встречает весну.

Я открыл глаза и обомлел – на меня смотрело чудное и прехорошенькое личико. Ушки слегка заостренные, почти эльфийские. Янтарного цвета раскосые глаза вопросительно моргнули:

– Разве можно довериться вечному снегу? Эти деревья больше никогда не расцветут, сколько бы тепла им не дарили. Ты вслушивался? Здесь звенящая тишина, деревья мертвы! А ведь они поначалу тоже спали! Как и ты! – тоненьким голосом проворковала лесная девушка.

Она была самой странной из всех человеческих созданий. Фигурка, казалось, состояла сплошь из веточек. Оттуда росли самые настоящие листья, а запястья были настолько тонкие, что казалось, вот-вот переломятся. Светлая кожа девушки приобрела салатовый оттенок и местами казалась прозрачной.

Ее зеленые волосы струились до самых пят, а одета она была в нечто напоминавшее мешковину, кое-как перевязанную лозой. И к этому нехитрому наряду вдобавок пришиты кусочки коры и мох.

– Кто ты? – спросил я, в изумлении глядя на девушку.

– Клодери, – пропищала она, не поняв суть вопроса.

Мне же хотелось знать, что она за существо и как очутилась в мире духов. Она как будто никогда не приходила из Аспероса, а выросла из почвы как цветок. Цветок, в который сам лес вложил человеческую душу.

– Ты замерз, – она заметила, что я дрожу, – Пожалуйста, пойдем со мной.

Я был не против. Мы переместились в крохотный шалаш из бамбука, ветвей и прутьев. Благодаря картине, открывающейся через многочисленные расщелины между ветвями, стало понятно, что он расположен над землей. Скорее всего, на дереве. Причем – посреди тропического леса, судя по растительности, влажности и заливистому пению птиц и цикад.

Только в Эйдоре за секунду можно перенестись из северного полюса в тропики без какой-либо акклиматизации.

Лесное создание подлетело ко мне с пиалой, из которой обильно валил пар:

– Выпей, это полезно!

И она сунула в руки теплую пиалу, наблюдая за моими действиями. Я повиновался, поднес к губам глиняную емкость и сделал один большой глоток. Живительное тепло разлилось внутри. У отвара был насыщенный травяной вкус с легкой горчинкой. Я мгновенно ощутил прилив бодрости и согрелся.

Клодери пронизывала взглядом ребенка и хлопала светло-салатовыми ресничками. Я молча отвел взор, сделав еще несколько глотков.

– Счастливые люди снежным одеялом не укрываются, – ее голос напомнил щебетание весенних птиц.

Допив отвар и поставив пиалу на стол, я размышлял, как поступить. С одной стороны, выслушивать нравоучения или отчитываться перед ней не хотелось. С другой – я был бы не прочь узнать, что готова рассказать она сама о себе.

Поймав мое любопытство, Клодери уселась на пол, вытянув худенькие ножки.

– Я не общаюсь с людьми. Ты мой первый гость, – она волнительно перебирала соцветия на своем платьице, – Мне нравится общаться только с растениями.

– Это немного странно, не находишь?

– Ничуть. Моя душа, как и духи моих предков, принадлежит к ордену друидов. Наша магия творится при помощи природных стихий – воды, огня, воздуха, земли, солнца, звезд и считается одной из самых сильных. Лес питает меня силой, любит и защищает меня.

– Так ты, выходит, многое умеешь?

– Еще нет. Друиды передавали свои знания из уст в уста, от отца к сыну, и никогда не использовали письменность. Они не оставили потомкам ни книг, ни свитков. Со временем традиции забылись, остались только поверья. Иногда я возвращаюсь в прошлое, чтобы подсмотреть какие-то обряды, но чаще всего мне подсказывают деревья. Растения умнее людей и никогда не причиняют боль, – заключила она.

Я усмехнулся:

– На счет боли ты права, но чем же они умнее?

– Оттого и умнее! – сказала лесная девушка, – Они сплочены! Они не делят сообщество на низших и высших, а живут в гармонии!

– Тем не менее, они проще людей и находятся ниже нас в иерархии, – напомнил я.

– А я бы сказала, что они выпадают из нее! Образуя свой собственный мир, без всяких мерил, слоев и ступеней!

Я решил с ней не спорить, чтобы ненароком не обидеть. Ее ревностное отношение к растительному царству по-своему трогательно и заслуживает уважения. Я миролюбиво улыбнулся, и она расслабилась.

– Когда растение чувствует мое отношение, оно отвечает, тянется ко мне. Цветы распускаются, трава разрастается так густо, а деревья стремятся выше! Полная взаимность и любовь. Люди так не умеют.

– Давно ты здесь живешь? – спросил я, разглядывая ее жилище.

– Странный вопрос! – хихикнула она, – Давно ли… Здесь за временем не слишком уследишь! Но мне хочется быть среди леса всегда и больше ничего не нужно. Здесь я обрела счастье и покой! Здесь все могут обрести счастье, а ты почему-то грустишь…

Она говорила так загадочно, словно знала какой-то секрет, неведомый больше никому.

– Но я не стану спрашивать, что тебя так печалит, – добавила Клодери, – Скажу лишь, что когда мне становится грустно, я стараюсь поменять угол зрения. И всегда нахожу дополнительный смысл.

– А почему грустишь ты? Только что же сказала, что счастлива, – подловил ее я и тут же пожалел об этом.

Лесная девушка опустила голову и предалась каким-то переживаниям, не собираясь ими делиться. В ее огромных глазах заблестели слезы.

– Я узнал, что рожден тьмой и скоро стану архантом, – выпалил я, словно исповедуясь.

Клодери снова посмотрела на меня:

– Однажды я пролетала над выжженной землей и заметила среди черных углей яркое пятно, – сказала она, – Это был крохотный зеленый росток. Он проснулся посреди безжизненной земли, и казалось, что у него нет ни единого шанса. Но каким-то образом росток нашел силы пробиться через холод и мрак, нашел силы стремиться вверх! Я часто его навещала. На моих глазах крохотное растение превращалось в высокое могучее дерево. Его корни простирались глубоко и далеко, давая рождение новым деревьям. Подобно фениксу, возрождающемуся из пепла, природа победила смерть.

– Да, но причем здесь я?

Девушка удивленно распахнула глаза.

– Какая разница, каково твое происхождение и что тебе предвещают, если в каждого из нас вложили свободу выбора? – звонко ответила она, – Задумайся, ведь ты – такой же росток! Даже если тебя породила тьма, даже если она окружила со всех сторон… ты все еще можешь стремиться к свету!

Глава 9.

Радуешься ты или печалишься –

истина отстранена и спокойна.

Если человек боится глупости и ненавидит глупость – он глуп. Если человек считает, что он прав – он не прав. Если человек боится совершить ошибку – он ее совершает. А чтобы перестать совершать ошибки, нужно научиться признавать их, мучиться угрызениями совести, страдать, испытывать вину. И в конце концов смертельно устать ошибаться.

Я смотрел, как горит моя хижина, а вместе с ней и все мои картины. Было здорово жить здесь, в глубине леса, но я больше не планировал сюда возвращаться. Я оставляю этот жизненный этап со всеми его ошибками позади. Настало время прочувствовать свободу, пока не поздно.

Хижина догорела и пепел развеялся над водной гладью. Все происходило настолько стремительно, насколько было мне нужно, и спустя полчаса ничто не указывало на то, что когда-то здесь жил человек.

Исчез и дом, и лодка, и аккуратные кустарники, высаженные вокруг них. Земля очистилась от лишнего материала, представ только диким лесом сразу за кромкой мокрого оранжевого песка.

Я присел на берегу реки, чтобы решить, куда стоит двигаться дальше. Вокруг меня простиралась бескрайняя Вселенная, но у меня нет планов ни на один из предложенных ею миров. Я понятия не имел, что делать дальше и откуда черпать энергию для существования в Эйдоре. Боялся новых ошибок, боялся угодить по глупости в очередную ловушку. Уж глупости мне точно не занимать.

Теперь у меня нет родного уголка, где можно было бы спрятаться от этого огромного мира, от враждебных существ, обитающих поблизости. Я свободен настолько, что даже слишком. И когда я смотрел в небеса, понимая сколько там планет, это ставило в еще больший тупик.

Мою беспомощность можно было бы даже потрогать – настолько я казался растерянным. Я словно повис в пустоте, без прошлого, без будущего. Только настоящее, в котором нет ничего важного.

Треск веток и шелест листвы прервал мои раздумья и заставил обернуться. Ко мне снова пришла та странная девушка с глазами цвета чистой воды. Ничто не выдавало ее эмоций. Она миролюбиво поприветствовала и села рядом, подобрав под себя ноги.

– Луксиана, – тихо сказала она, – Мое имя.

Вспомнила, значит.

– Знаю, что помешала твоему священному одиночеству, уж прости. Но мне очень важно хотя бы еще раз тебя увидеть.

– Почему?

– Прокрутила в голове тысячу монологов, но сейчас сижу рядом и понимаю, что все пойдет иначе. Это сложно объяснить и еще сложнее понять, – она покачала головой, заправив за ухо прядь непослушных волос.

Что-то терзало ее изнутри, но меньше всего сейчас хотелось выслушивать о чужих проблемах, или пытаться их решить. То, что для нее имеет величайшее значение, мне абсолютно безынтересно.

– Зачем ты преследуешь меня? – спросил я.

– Чтобы объясниться, мне придется начать издалека. Ты должен узнать, что я чувствовала до нашей случайной встречи. Только тогда ты, возможно, поймешь, кем стал для меня. Но выслушай до конца, ладно? – вежливо попросила она.

Я согласился, опасаясь, что Лукс – одна из моих бывших девушек, безнадежно влюбленная или особенно обиженная, но никак не мог ее вспомнить.

– В Асперосе мы жили в одном городе. К моменту нашей первой встречи я через многое прошла. Только не думай, что я сейчас пытаюсь вызвать твое сострадание. Просто иначе передать не могу… Я, девочка из неблагополучной семьи, даже сбежав оттуда, понимала, что кошмары никогда не покинут мой разум. С каждым днем я растворялась в собственном больном подсознании, и с течением дней провалилась туда.

– Как это?

– Это когда находишься в помещении, но все равно не в нем, а в себе. Когда смотришь в окно на деревья и дома, но видишь только пустоту в собственной душе. Это когда перед тобой толпа людей, а ты по-прежнему замкнут на том, что внутри. Это когда вращаешься в общем мире, а ощущаешь только свой – истощенный, болезненный и умирающий. Я жила среди ночи, не знала, куда ползти, не видела ни солнца, ни света. Такому состоянию даже название придумали – депрессия. Таблетками лечить пробуют.

– Если бы все было настолько просто, – горько усмехнулся я.

– Я ненавидела себя за это состояние! Потеряла веру в людей. Больше всего хотелось стать беспечной и научиться смеяться вместе с другими. Я пробовала менять работу, вступала в волонтёрские организации, занималась благотворительностью, спасала бездомных животных, выдумывала интересы, чтобы вращаться в разных кругах. Умело копируя эмоции и жесты, я казалась окружающим очень заинтересованной счастливой оптимисткой. Однажды меня научили такой маскировке на тренинге: улыбайтесь и прикидывайтесь успешным – и вы непременно им станете, – она издала грустный смешок, – Мне казалось, что если я изменю всю свою жизнь, от прически до окружения, то изменится и мое отношение к жизни. Но этого не произошло. Фальшивость происходящего и нулевой эффект от всех усилий лишь усугубляли ситуацию. Я гналась за постоянно ускользающим счастьем, и вера в его обретение в конце концов пропала. Поиски лучшей жизни завершились утерей смысла в существовании, депрессией и обострившейся бессонницей. А даже если мне удавалось уснуть, то кошмары вскоре будили меня, и остаток ночи я лежала, глядя в потолок и тщетно старалась понять, как же дошла до такого…

Лукс поежилась, скользнула неуверенным взглядом и, опустив голову, продолжила:

– По ночам я иногда подходила к окну и смотрела на спящий город, пытаясь поймать хотя бы крупицу чужого умиротворения. Поздней ночью настает особая идиллия. Я никогда не нарушала ее светом в своем окне. А в ту особенную ночь из-за спустившегося тумана город был похож на долгожданный безмятежный сон. И только в окне дома напротив все еще горел свет. Единственное светлое пятно на черном холсте. Впервые в предрассветный час кто-то не спал вместе со мной. Отчасти я наделила это событие сакральным смыслом, будто во тьме моего существования внезапно появился просвет. И сама же посмеялась над такой сентиментальностью, отправившись в кровать, чтобы возобновить попытки уснуть.

Лукс закрыла лицо, дрожа от волнения. Она обнажала какую-то тайну, но я все еще ничего не понимал. А я ненавижу ничего не понимать!

– Продолжай, – попросил я девушку.

– Закономерности внезапны и следующей ночью свет в том окне снова был зажжен, – сказала она, – Заинтересовавшись, я стала специально подходить по ночам к окну, чтобы убедиться – спит ли этот кто-то? И, похоже, ночное бодрствование у него тоже вошло в привычку. А вскоре я увидела в том окне силуэт мужчины.

– И тем силуэтом был я…

– В тот момент я испытала очень яркие эмоции. Мне хотелось, чтобы ты смотрел именно на мое окно, хотя я по-прежнему не осмеливалась включать свет. Представилось, что мы с тобой родные, просто потерявшиеся души. Ведь так бывает.

– Людям свойственно теряться, – я кивнул, – Иногда люди теряются в разных странах. Иногда они теряются, даже если живут по соседству. А иногда теряются в разных реальностях.

Теперь не трудно понять, что происходило дальше. Конечно же, глядя в окно, она все время гадала – кто же этот человек, страдающий бессонницей и наслаждающийся вынужденным одиночеством, в точности как она сама. Должно быть, у нее с ним много общего. А может быть, отсутствие здорового сна – это единственное, что их роднило.

– Мне было не важно, что мы незнакомы. Главное состояло в том, что я могу разделить с тобой еще одну тихую ночь, – продолжила Лукс, – А дальше… я дала волю фантазии, наделяя тебя самыми невообразимыми чертами. Представляла, как ты вырезаешь деревянные фигурки, как читаешь в тусклом свете фантастические книги, или смотришь тот же фильм, что и я, и точно так же смеешься над нелепыми сценами. Захотелось узнать, какая у тебя любимая еда, какую музыку ты предпочитаешь слушать, какой у тебя голос и какой персонаж из кино тебе наиболее близок. Я сильно заигралась, выдумав о тебе все, кроме включенного в ночи света.

– И постепенно влюбилась в сложившийся образ, ведь так?

– О, я прекрасно знала, насколько это глупо! Как знала и то, что стала зависима от проклятого окна. Приходя с работы, я бросалась скорее убедиться, зажжена ли лампа в твоей квартире. Если нет – то утешала себя тем, что еще не стемнело и скоро окно загорится спасительным маяком. А когда оно загоралось, ничто уже не могло расстроить. Я погружалась в фантазии, больше не чувствуя тоску.

– А если окно оставалось темным?

– Я молилась, чтобы тебе было хорошо. Лишь бы ничего страшного не случилось, лишь бы ты оставался жив. Чтобы завтра свет, который роднит нас в этом холодном мире, снова горел.

Прикованный вниманием к этой отчаянной девушке, я был не в силах оторвать взгляд. От нее исходила такая мощная сила, что я невольно подчинялся ей.

– Ты представляла меня с другой?

– Да.

– А нас вместе? Ты хотела бы этого тогда?

– Видишь ли, я не верила в любовь, не верила в семью, в верность. Горький опыт и понимание человеческой сути служило отличным напоминанием того, что за всякой романтикой и тем более за всякой страстью следует разочарование, разлад и неизбежное расставание. Это могло ожидать и нас с тобой. Поэтому тогда я предпочитала довольствоваться тем, что уже имела. Я была не готова к отношениям и света в окне казалось достаточно. А кратковременная интрижка с тобой – худшее, что я могла вообразить. Ты был слишком дорог.

– Но что-то изменилось, так?

– Да, со временем появилась ревность, – сказала Лукс, – Я стала винить себя за то, что однажды обратила внимание на твое окно, что проявила любопытство, что нашла тайное предназначение и стала этим одержима. Глаза винила в том, что они разглядывали тебя. Сердце винила в том, что оно верило в придуманный образ и желало тебя. Ты превратился в мой смысл. И, естественно, я ощущала себя полнейшей дурочкой.

– Что ж ты не проследила за мной, не устроила «случайную» встречу? Кто же так борется за счастье?

– Я собиралась, – Лукс напряглась, – Но стала одержима страхом, я ведь ничего о тебе не знала. Ты мог оказаться слишком умным, и тебе просто было бы не интересно со мной. Мог оказаться уже влюбленным, и не замечал бы меня. Мы могли бы не сойтись характерами, ведь такое случается с людьми постоянно. Но хуже всего было бы то, что, узнав меня, ты бы разочаровался.

– Если бы люди все знали наперед, они экономили бы кучу времени, – улыбнулся я, – Но человек ничего не может знать наперед. Именно поэтому ошибаться – нормально.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты ошибся со мной! – Лукс смело посмотрела мне в глаза, – Больше всего на свете я бы хотела подружиться с тобой, стать собеседником, стать сокровенной тайной, пусть на короткое время. Я бы хотела вместе с тобой смеяться и плакать, словом – чувствовать! Твой силуэт вернул меня к жизни, так что же могла подарить настоящая встреча? Пусть однажды ты бы предпочел навсегда забыть меня, перешагнуть как пройденный этап и пойти дальше. Но я хотя бы оставила себе воспоминания…

Только я отобрал этот шанс и ушел раньше, оставив ее совершенно одинокую и растерянную в ночной беспросветности – подытожил я про себя.

Как же мне относиться к таким откровениям? Понять бедняжку можно – ей всего лишь хотелось ощутить любовь, окружить кого-нибудь заботой. Но зря она посчитала, что это необходимо мне. И зря нашла меня в Эйдоре. Я никогда не смогу ее полюбить, потому что люблю другую.

– Теперь я здесь, рядом с тобой, – прошептала Лукс и взяла меня за руку, – Скажи хоть что-нибудь!

Она боялась, что разочарует меня. Но подумала ли она хотя бы раз о том, что это я могу разочаровать ее? Вряд ли.

– Я способен причинять только боль.

– Без тебя больнее! Даже если бы ты был ледяным океаном, я бы прыгнула в твои воды. Без раздумья! – она еще крепче сжала мою ладонь, – Любовь придала мне смелости и ради мечты я сделала шаг в пропасть. Туда, где обитают страхи. Я летела им на встречу, летела на встречу тебе и осталось только два варианта: разбиться или научиться летать. Любовь окрылила меня, и я стала птицей. А птицы не разбиваются.

Быть может, эта девушка послана мне в искушение. Ведь силы света не вовлекают в добродетель, но силы тьмы неустанно затягивают в грех. И сейчас Лукс пробуждает то, с чем я до сих пор пытался бороться.

– Позволь узнать тебя. Я верю, что наша встреча не случайна, я чувствую это! Я проснулась, благодаря тебе. Я понимаю тебя, я знаю тебя…

– Что ты можешь обо мне знать? – я одернул руку и вскочил на ноги, решив, что лучше поскорее убраться прочь.

Ранее я поклялся, что не стану устанавливать в мире духов дружеские связи с женщинами. В конце концов, мне это не дано свыше. Так в чем же толк их обнадеживать? Внезапно вспыхнувшая злость завладела остальными чувствами, погасила жалость к несчастной, и я покорно покатился по наклонной, отдаваясь во власть темной природы.

– Не понимаю, как ты оказалась тут, будучи полной психичкой, – я поднял на девушку ледяной взгляд.

– За что ты обжигаешь меня этой ненавистью? – девушка поднялась следом.

– Безразличием, – поправил я, – А ты ожидала, что я брошусь в объятия после этого бреда? Найди себе того, кто будет любить и ценить тебя. Того, кому будут нужны твои чувства. А меня оставь в покое, потому что я не твой счастливый билет в идеальную сказку.

– Важен только ты, – из ее глаз потекли слезы.

Только этого не хватало!

– Больше не желаю тебя видеть, – отчеканил я каждое слово.

Позволив жестокости вырваться на свободу, я ощущал прилив великой побуждающей силы. Она жаркими потоками разливалась по телу, доставляя мне наивысшее удовольствие.

– Ты слишком жесток, – прошептала Лукс, не веря своим ушам.

– Вот так новость! – я расхохотался.

Сила тьмы опьянила меня. Впитывая эмоции девушки и наслаждаясь их вкусом, я рисковал утратить самоконтроль. Сейчас я был как никогда на грани, потакая безудержному выражению стихийных импульсов зла. К счастью, акт вампиризма прервал Иларем, появившийся, как обычно, без предупреждения.

Лукс тотчас исчезла, оставив нас вдвоем. Нашу встречу можно смело считать ошибочной, а не успевшую начаться дружбу – оконченной.

– Опять? Серьезно?! – Иларем озадаченно огляделся, – Что я ей сделал?!

– Не бери в голову, она не в себе.

Я не стал рассказывать подробности, не смея выдавать ее тайну.

– А куда делась трухлявая лачуга? – спросил Иларем.

– Она мне больше не нужна.

– Вот так дааа, – протянул Иларем, – Все в порядке?

– Да. Если не считать надвигающуюся участь, – я показал черные руки.

– Как раз хотел обсудить твою участь.

– Давай только не здесь, – попросил я, опасаясь быть подслушанным.

Мы переместились туда, где зеленый холм завершался резким обрывом. Внизу – непроглядный туман. Из него то и дело выныривали разноцветные птицы. Пока одни птицы скрывались в белых клубах, над туманом поднимались другие. Это место вполне могло бы называться краем мира. Природа здесь словно погружалась в сон, и в медленном танце вальсировали осколки радуги.

– Итак, – Иларем покачал головой, – Ты обидел эту девочку. Арханты только и ждут от тебя подобного поведения.

– Я согласен с тобой во всем, но давай пропустим нравоучения, – я многозначительно посмотрел на друга.

Понятно же, что все это время он развлекался с женщинами. Тоже мне, блюститель порядка. Любитель тех, с кем можно переспать или же сразиться, хочет прочесть лекцию о достойном поведении.

– Очнись! – вспыхнул тот, – Арханты только и выжидают, когда ты оставишь сторону добра и вернешься к ним по собственной воле. Но то, что предложат они – совсем не то, о чем ты мечтаешь. На темной стороне нет права выбора, ведь зло действует по велению жесткой программы. Это у нас сторонники, а у них – только слуги!

Иларем моментально подавил мой всплеск агрессии. В его наставлениях не чувствовалось враждебности, но отрезвляющая речь заставила задуматься о том, кто я есть и кем хочу быть.

Почему же в этом мире, где каждый сам по себе, он поддерживает меня? Просто так здесь людей не выбирают. Должна быть причина. Но если я спрошу его напрямую, он ответит, что помогает всем, кому может. Я уже изучил его.

Позади нас послышался собачий лай.

– Шух, ко мне, мальчик! – Иларем побежал навстречу псу, раскинув руки.

Черный доберман мчался вприпрыжку. Встретившись с Иларемом, он принялся скакать кругами и радостно лаять.

– Привет, Шух, – я помахал псу.

– Я ведь тебе еще не рассказывал, – Иларем почесал пса за ухом и похлопал по спине, – Но Шух когда-то был халгером, архантовским псом.

– Чего?! – изумился я, отпрянув от добермана, счастливо виляющего хвостом.

– Не волнуйся, он больше им не служит, – засмеялся Иларем, бросая псу взявшийся из ниоткуда фрисби.

С нескрываемым любопытством я наблюдал, как пес рванул за игрушкой, подпрыгнул, схватил ее зубами и принялся носиться с ней по всему лугу.

– Он совсем не похож на прислужника зла, – произнес я, все еще ошеломленный, – Это же самый обычный добрый пес!

– Когда-то его подослали арханты, чтобы навредить мне, – Иларем снова бросил фрисби, – Шух устраивал западни, пакостил по-всякому. Провоцировал меня на злость с целью вытянуть энергию. Его творческий подход всегда удивлял: он каждый раз изобретал все более интересные и сложные варианты ловушек. Я даже расстраивался, когда выпутывался из передряг слишком быстро. И когда халгер появлялся поблизости, я встречал его с восторгом, словно в ожидании подарка. Во мне кипел азарт, я желал пройти новые испытания и вот как-то так, постепенно, мы подружились.

– Хочешь сказать, благодаря тебе он из адского слуги превратился в милого песика?

– Это длинная история, – Иларем жестом предложил устроиться у края обрыва.

Через мгновение мы сидели, свесив ноги и любуясь простирающимся перед нами красотами. Мир лежал у наших ног, открытый и отзывчивый.

– Неосознанно мы с Шухом постоянно оказывали влияние друг на друга, – рассказывал Иларем, поглаживая пса, – Я впервые попробовал отбирать чужую энергию только потому, что Шух поселил во мне любопытство. Стоило ему оказаться рядом, и я ощущал несравненное удовольствие, которое он испытывал от энергетического воровства. А в удовольствиях я себе никогда не мог отказать. Однажды интерес и жажда новых ощущений взяли верх. Я начал регулярно спускаться в Асперос и паразитировать на слабых людях, каждый раз оправдывая это тем, что они виноваты сами. Поглощать энергию таким способом оказалось невероятно приятно! Ощущаешь себя как никогда сильным, даже всемогущим! Всё подчиняется твоей воле. Едва завидев тебя, духи расступаются, чуя опасность. И при этом они хотят угодить тебе. Это невозможно передать словами… Выше удовольствия я никогда еще не испытывал, и не уверен, что это возможно.

Невероятно! Всегда правильный и рассудительный Иларем занимался столь отвратительными вещами? Паразитировал на людях, подобно самым жалким, мерзким, презренным существам! Это не ложь и не дурацкая шутка, иначе я распознал бы. Он говорил искренне, а значит, имел схожий со мной опыт. И не так уж идеален внутри.

Иларем продолжал:

– Пока Шух наблюдал за человеческими качествами и учился у меня, я наслаждался властью тьмы. Во мне пробуждались великие силы, о которых я даже не подозревал. Они отзывались на малейшую жажду и требовали скорее напитаться отобранной у людей энергией. А ее мне требовалось с каждым днем все больше. Я высасывал слабых людей, и останавливался лишь тогда, когда их сердце рисковало навсегда остановиться, еле трепыхаясь.

– Неужели арханты спокойно терпели конкурента? – изумился я, – И даже не пытались прогнать новоявленного претендента на чужой обед?

– Пока во мне оставался свет, они боялись получить отпор. Им было куда проще и безопаснее тихо отступить и поискать новую жертву. Но вскоре меня выследил некто посильнее. Он появился с черным туманом в образе уродливого гигантского кота, в один прыжок оказался рядом и вцепился зубами в горло, не давая взлететь.

– Судя по описанию, я тоже встречался с этим архантом. Чего же он хотел?

– Он потребовал назвать имя того, кто посвятил меня, – ответил Иларем, – Но тут же понял, что я действую самостоятельно. Сказал, чтобы я ожидал владыку темных и предупредил – скрываться бесполезно. А потом набросился на меня и расцарапал живот, поставив черную метку. С этой меткой я больше не мог взлететь, а каждый шаг стоил неимоверных усилий. Она тянула к земле, колола сотней раскаленных игл. Никакими способами я не мог от нее избавиться. Шух нашел меня почти сразу, он хотел мне помочь.

– «Только архант может забрать черную метку» – передал мне мысль доберман, преданно глядя на Иларема.

– Шух ощущал причастность к произошедшему, поэтому решил помочь тому, кто никогда не воспринимал его враждебно, – Иларем потрепал пса по загривку, – Он лег рядом и не отходил, пока полностью не впитал черную метку. Ему тогда пришлось несладко, он чуть не погиб. Я поддерживал в нем силы как мог, напитывал своей энергией. Так, после этого жеста доброй воли, из слуги он превратился в свободного духа и теперь сам волен решать, как добывать энергию.

– Интересно, его спасла удача или так проявилась сила самопожертвования?

Иларем пожал плечами.

– А этот владыка темных отыскал тебя? Или без печати он не смог выйти на след?

– Ты не представляешь, какими силами обладают высокоранговые арханты! Черной меткой меня наградили только для того, чтобы я испытывал боль и отдавал накопленную энергию тем, кому она должна была достаться. А владыка – древнее могущественное существо. Его глаза немигающим взором следят за каждым из нас, где бы мы ни находились. Он все знает наперед, улавливает даже не зародившиеся мысли, предвидит все возможные действия. И, разумеется, он пришел ко мне.

– Вот это да!

Я даже представить не мог, что Иларем встречался лицом к лицу с одним из самых влиятельных архантов, возможно даже с самим Древианом Смоуром! Почему-то казалось, что никакой дух не пережил бы подобную встречу. Но Иларем остался после этого жив и даже свободен! Сколько же времени прошло, если он так легко об этом рассказывает?

– Его глаза пылали огнем, – вспоминал Иларем, – От его голоса цепенеешь. Не было и толики сомнения в его величии. Он… Он никогда не был человеком, это было исчадие ада!

– Что он говорил тебе?

Некоторое время Иларем потерянно смотрел вдаль, прежде чем ответить:

– Я не помню… Но до сих пор чувствую пламя, что испепеляло меня целую вечность. Я сходил с ума от боли. Время от времени мне показывали образы о том, какого величия я смог бы достичь, пройдя черное причастие. Соблазн переметнуться на сторону архантов был очень велик, но отказываясь, я снова горел в языках пламени. Думал, что это не кончится никогда, – он встрепенулся, – До сих пор не верю, что довел себя до такого состояния. Нет ничего опаснее слабой воли! Я заживо горел в дьявольском огне, но благодаря этому теперь мой дух закален. Теперь я не допущу, чтобы это повторилось! Именно поэтому я хочу, чтобы ты был внимателен к тому, что делаешь, и не вырабатывал привычки, способные погубить тебя.

– Так если у Шуха получилось освободиться от темных сил, может, и у меня есть шанс?

– А я о чем?! Ну не верю я, что от проклятья нельзя избавиться! И буду искать способы до тех пор, пока твои руки не очистятся от метки Смоура. Твоя душа не принадлежит ему. Она только твоя!

Я с благодарностью смотрел на друга и на забавного пса Шуха, который сумел отвоевать свободу для них обоих. И думал о том, что пока все идет хорошо. Я справляюсь с новой жизнью, все еще могу действовать самостоятельно, учиться новому и мечтать о большем.

– Знаешь, я недавно пробовал улетать за пределы Земли, – вспомнил я, – Облетел соседние планеты. Наблюдал издалека за Сатурном и его кольцами, любовался ураганами на Юпитере. Попробовал спуститься на Венеру, но она чуть не поджарила меня, а Марс как будто оттолкнул, и я больше не стал думать о прогулках по чужим планетам. Один раз перебросило на какой-то астероид. Я пробежался по нему – ничего интересного. Гигантская холодная металлическая глыба.

Иларем потер подбородок:

– Похоже, твое сознание все еще очень привязано к Земле. Не удивлюсь, если тот астероид как-то связан с нашей планетой. Так ты все еще хочешь увидеть другие миры?

– Сегодня я всерьез задумался о большом путешествии.

– Ну наконец-то! – обрадовался друг, – Чтобы достичь более глубокого понимания самого себя, человечества и Вселенной, следует рассматривать не только родную планету. Незнакомые далекие миры кардинально отличаются от привычной нам действительности. Их важно посещать не только ради того, чтобы удивляться и проводить сравнения, но и для того, чтобы научиться принимать иное. Прочувствовать родство и выявить общность даже там, где ее, казалось бы, нет. А еще – чтобы убедиться в том, что в космосе все гармонично и взаимосвязано.

– Ты поможешь мне попасть на другие планеты?

– Конечно! – Иларем был в восторге от моей заинтересованности, – Возьми за руку лучшего гида во Вселенной и готовься удивляться, дружище!

И как только я коснулся ее, нас увлекли множественные пространства Многомирья.

* * *

Некоторые люди рассуждают: если до сих пор мы не получали доказательства существования инопланетян, если они все еще не вышли на контакт, значит их попросту не существует. В противном случае они бы каждый день посылали нам сигналы.

Таково человеческое высокомерие.

Я опущу сейчас техническую сторону вопроса, не стану высмеивать наши способы передачи сигналов и язык сообщений. Не буду рассуждать о временных промежутках и о том, что вся история человечества – мгновение по космическим меркам. Сегодня мы есть – завтра от нас не осталось даже пыли. Также я умолчу о космических расстояниях и скоростях, с которыми идет информация из точки А в точку Б. Интересующиеся люди все это знают и без меня.

Но что касается философской стороны вопроса – тут просто смех. Люди представляют, будто высокоразвитым цивилизациям с далеких планет очень интересно познакомиться с человечеством. Но что человечество должно из себя представлять в их глазах? Недалеко ушедшие от приматов существа, истребляющие друг друга ради того, что можно поделить поровну. Существа, убивающие ради клочков бумаги, которые сами же производят. Существа, которым очень нравится думать, будто они уникальны.

Для высокоразвитых существ мы примитивны. Им нет нужды налаживать с нами связь. Нам нечего им сообщить и прислушаться к ним мы не готовы. Но я всегда верил, что мы не одни во Вселенной.

Время растягивалось и сужалось, деформируя гиперпространство, искажая его, превращая в петли, зигзаги, выкручивая в тоннели, выворачивая их наизнанку.

Иларем предупредил, что для каждого мира необходимо качественно соответствовать, иначе он просто раздавит. Сейчас мы посетим только те миры, из которых моя душа не может быть вытеснена чуждой энергетикой. Все они будут приближены к Земле, но позже я смогу посещать и более сложные планеты.

Мимо нас проносились галактические скопления, многоцветные туманности и блуждающие во тьме остывшие звезды. Невероятные масштабы сознание отказывалось оценивать по достоинству и в какой-то момент я понял, что потерялся.

Находясь несоизмеримо далеко от Земли, я все еще чувствовал связь с ней. Стоит захотеть – и я легко вернусь обратно.

Когда-то казалось, что если человек однажды столкнется с внеземной жизнью, то очень нескоро, и мне не суждено будет стать свидетелем этой встречи. А теперь я плавал в мягких теплых облаках, пропуская сквозь тело розовые лучи чужой звезды.

– Это самый красочный мир, что я видел, – сказал Иларем, описывая в небе пируэты, – Только посмотри: какие цвета!

Я не мог поверить глазам – здесь все состояло из красок! Пышные леса пропитались яркими оттенками всех возможных цветов, реки и озера переливались и искрились, словно переполненные радугой. Мерцания оттенков ослепляли, щедро одаривая блаженством.

Пролетая над лесом, я отметил, что мы словно маленькие мотыльки, порхающие над палитрой художника. Чарующие деревья виделись отсюда скорее жирными мазками масляных красок.

Пролетев над удивительным водопадом очищающего света, я радостно воскликнул, обнаружив, что здешние деревья – с дымкой вместо листвы. Я подхватил ее ладонями и пролетел сквозь, почувствовав свежее цветочное благоухание.

Как же я благодарен другу за то, что он поделился этим миром со мной!

– Ты можешь пить цвет! – сказал Иларем, черпая ароматную сиреневую дымку с древесных крон, – У него божественный вкус!

Последовав его примеру, я набрал полные ладони цвета и выпил его. Согревающие дымные пары проникли вглубь, наполнив нутро восхитительным ароматом. Внутри будто распускались весенние первоцветы. Вот это да! Захотелось распробовать все здешние цвета, настолько новыми оказались вкусовые ощущения!

Спустившись на поверхность планеты, мы понаблюдали за здешней фауной. Эти экзотические жизненные формы питались цветом, а поскольку недостатка в цвете здесь нет, голод им был неведом.

Хотел бы я задержаться здесь дольше. Но поскольку я не знал, сколько смогу протянуть, учитывая воздействие проклятья и незавидные прогнозы, моей целью было успеть посмотреть как можно больше.

Здешние создания воспринимали нас с трогательной нежностью, и когда мы решили отправиться дальше, они провожали с надеждой, что вскоре мы снова встретимся. И я надеялся, что так и будет.

Настоящим открытием для меня стал тот факт, что во Вселенной относительно мало планет, населенных материальными существами. Оказалось, что в космосе преобладает жизнь духовная. Эйдор кишел разумными формами, в то время как Асперос казался для внешнего наблюдателя пустым и безжизненным.

Неизведанные и загадочные фантастические реальности увлекали невероятными виражами, цветными звуками, глубинными ощущениями, эмоциональным накалом. В какую бы часть космоса нас не занесло, везде кипела жизнь. Естественная и разумеющаяся, обязательная и непременная, и бурлящие потоки ее пронизывали каждый Вселенский слой.

Живые существа ошеломляли многообразием форм, и, хотя они кардинально отличались от людей, я ощущал родство. Они были понятны, и осознание одинаковой сути дало облегчение и спокойствие. Вселенские поселения постепенно стали восприниматься как само собой разумеющееся.

– Жизнь, духовная или физическая, всегда развивается по одним и тем же автономным законам, – объяснял Иларем, – И авторство не принадлежит ни одному известному богу. Эти законы берут начало из непостижимого для нас Источника. Сколько бы я ни пытался отследить начало начал, мне это не удавалось.

– Значит, ты перестал искать ответ?

– Не думай, что я сдался. Просто я обыкновенный человек в бескрайней Вселенной, и не хочу назойливо стучаться в дверь, которую никогда никому не открывали. Это бесполезно, расточительно и непочтительно по отношению к себе и к тем, кто по ту сторону двери. Нас не хотят туда пускать, а значит, время еще не пришло.

– Возможно, ответ уже был дан, но мы не смогли его понять, – предположил я, – Или наши вопросы даже не доходят до Источника.

– Мы лишь крошечные букашки. Нас не видно и не слышно в космическом организме. А представь, если весь этот космос – и сам букашка для смотрящего извне…

Я испытывал бесконечное восхищение, когда мы находили жизнь в самых неожиданных условиях. Будь то оледенелые удаленные от звезд планеты, или наоборот – недра вулканических жерл.

На планете горящего льда мы встретили существ без ног, без головы, но зато с длинными руками-лопатами, приспособленными для быстрого разрывания твердой почвы. Внешне они напоминали кротов с единственным крошечным глазом в груди. Чувствуя наше приближение, они зарывались в землю и прятались по норам. Очень забавно было наблюдать за их копошением.

Дальше Иларем показал мне подводные города, скрытые под километровой ледяной толщей. Не смотря на удаленность от звезд, водная среда здесь оказалась комфортной – тепло поддерживалось активностью планетарного ядра.

Благодаря люминесцентным коралловым лесам и водорослям в глубинах этого бесконечного океана было очень светло и красиво. Обитателям здешнего водного мира действительно повезло с планетой.

Играя на контрастах, в следующей галактике Иларем захотел мне показать города под землей, купола которых выходили на поверхность огромными гладкими сферами. Там, в пещерах, роились колонии развитых насекомых. Одни из них – легкие и маневренные, с длинными тонкими хитиновыми конечностями. Другие – массивные с прочной костной броней и рогами.

Они выстраивали сложные подземные лабиринты, в которых обнаружились и склады, и храмы, и пастбища, и школы. Подземный мир выглядел строго, но в то же время симметрично и по-своему красиво.

– В их обществе не существует понятия равенства, – сказал Иларем, – Только классовость и дисциплина. Неподчинение ей равнозначно погибели в изгнании. Отнять чью-то жизнь без веской причины для них проще простого. Отнять жизнь слабого или больного – само собой разумеющееся.

Огромные фасеточные глаза этих насекомых не выражали чувств, взгляд холодный и беспристрастный. Они бы точно не вызвали у вас симпатий. Но здесь жестокость и требовательность – несомненная благодетель.

Возможно, когда-то эмоции имели место в их жизнедеятельности, но теперь атрофировались за ненадобностью. В условиях выживания и четкого распределения труда, любая эмоция означала слабину и считалась злом. И как всякая сила, находящаяся не в приоритете, она была преодолена и забыта.

Несколько часов на этой планете показались слишком долгими – настолько отчужденной и неуютной она была. Но все-таки это ценный опыт.

Нам встречались и кочующие цивилизации. Первая – пересекала космические дали на планете, оборудовав ее в совершенный корабль. Там мы познакомились с удивительными полупрозрачными «медузами», неторопливо парящими в воздухе благодаря своим щупальцам. Галактическая политика их никак не волновала, и при всем понимании Вселенских законов, они никак не пытались повлиять на менее развитых сородичей.

Другие кочевники бороздили космос на гигантских центрифугах со своими городами, полями, заводами и даже морями. Как перелетные птицы, они постоянно перемещались, ни к чему не привязывались, жили свободой и возможностью выбора любого из миллиарда существующих направлений.

А на одной из туманных газовых планет нам открылось нечто вроде фабрики чистых душ нового поколения. Совершенные создания спали в колыбелях из тепла и света. Меня наполнило умиротворенное знание того, что это – дети новой эры, и скоро для них вспыхнет яркая белая звезда.

Теперь я воочию убедился, что форма живых существ во многом зависит от внешней среды, а их мышление – от этих обоих факторов. Но всегда и на всех уровнях определяющим фактором был уровень развития каждой отдельной души.

А еще я научился отличить живую планету от искусственной. Небесные тела-помощники располагались почти в каждой звездной системе, если в ней была планета-носитель биологической жизни. Работа искусственных космических тел слажена как часовой механизм, призванный поддерживать физическую жизнь на ведущей планете.

Я убедился, что существуют благословенные миры, где результатом разумной активности стала утопия. Но есть и такие, где ни у кого не оставалось надежды на ее достижение.

Иларем показал мне воинствующую цивилизацию, колонизирующую соседние планеты. Технологии все еще не позволяли разогнаться их кораблям быстрее скорости света. Преодоление космических расстояний являлось для них большой проблемой, и я понял, что это к лучшему. Дело в том, что цель этих высокоразвитых воинов – вовсе не природные ресурсы. Подчиняя новые формы жизни, они содержали их как фермерский скот, используя органику в производстве.

В противовес этому ужасу Иларем показал несколько планетарных союзов, в которые вражески настроенные силы даже не смели вторгаться.

Но настоящее изумление у меня вызвали временные фокусы: в одних мирах время замедлялось настолько, что биологическое тело могло прослужить тысячу лет. Другими же мирами овладели шальные скорости, и всего за несколько часов человек мог бы появиться на свет и умереть от старости.

После трудоемкого, но информативного путешествия по космическим просторам, я ощутил некоторое беспристрастие к человеческому роду. Сознание претерпело трансформации, расширилось и вышло за пределы земного мира. Моя связь со Вселенной укрепилась, а значит она укрепилась и с Высшими силами.

А главное – я очень соскучился по Земле, по тем энергиям, что она выделяет для нас, своих детей. После стольких скитаний мне, наконец, захотелось вернуться. Благодаря новым знаниям, я пришел к выводу, что Земля – далеко не худший из миров, и, безусловно, один из самых красивых.

Редкая планета могла бы похвастаться таким многообразием растений и животных, таким разнообразием пейзажей. От гладких красных каньонов до вечнозеленых тропических лесов, от песчаных пустынных барханов до высокогорных озер с идеальной зеркальной гладью, от радужных гейзеров до синих северных ледников… Земля смогла всё сочетать и преобразовать в слаженную гармоничную симфонию.

Настала пора завершать вводную экскурсию по чужим мирам и вернуться назад. Любовь к родной планете переполняла меня, и я со счастливой улыбкой отправился в свой драгоценный Солнечный дом.

Глава 10.

Если возложить на высшие силы собственные трудности,

в итоге это будет их победа.

С духовным слоем планеты, в котором обитают только души, я уже достаточно познакомился. Понял общие принципы, налюбовался природой, и главное – осознал цену свободы. И поскольку я уже не был наивным новичком, то и действовать не боялся.

Я решил отправиться на уровень Эйдора, пронизывающий материальный мир. Во-первых – интересно взглянуть на привычное новыми глазами. Мир «живых» помнился мне странным, враждебным, лживым местом, откуда я вынес устойчивое убеждение, что люди всегда оставались дикарями. Хотелось бы проверить, насколько изменит мое отношение взгляд через призму полученного опыта.

Во-вторых – я намеревался понять, как именно духи влияют на материальный мир и на людей. Уверен, что это приведет меня к более глубокому пониманию врага. Возможно, я даже получу подсказку как избавиться от проклятья.

Однако, самой главной оставалась третья причина – там осталось незавершенное дело. Убийца моей сестры, скорей всего, еще разгуливает на свободе и упивается безнаказанностью.

Итак, я готов.

Плоскость материального мира моментально откликнулась на намерение посетить ее, вовлекая в знакомые пространства.

Я оказался в своей детской комнате. Теперь ее сложно узнать – обстановка изменилась, стены перекрашены, заменены окно и дверь. Мебель мне никогда не нравилась, она была старая и скрипучая. Но вот содержимое книжной полки – другое дело. У меня была хорошая коллекция литературы, я гордился ей. А в этой комнате книг больше не было.

В родных стенах нахлынули воспоминания о некогда счастливой семье, о маме и папе. Я совершенно не помнил их лица. Захотелось встретиться с ними. Я чувствовал, что они где-то совсем близко, наверное, в другой комнате.

Вышел в тускло освещенный коридор. На мгновение показалось, что я случайно угодил в чужую квартиру. Вместо белых обоев, которые так нравились маме, наклеены ярко-зеленые. Странно. Родители решили затеять ремонт и таким способом заглушить воспоминания о нас?

Проскользнув в гостиную, я убедился, что и здесь все не так, как раньше. Комната пустовала. На полу только несколько картонных коробок и пара ведер с краской.

Закрались тревожные подозрения.

Наверное, если бы родители сейчас вспоминали обо мне, я бы услышал это и без труда оказался рядом. Но в слышимом многоголосье я не улавливал их голоса. Попробовал переместиться к ним – ничего не вышло. Как все-таки раздражает невозможность находить тех, кто важен! Эйдор будто насмехается надо мной!

Вспомнив, что над обеденным столом всегда висели семейные фотографии в рамках, я поспешил на кухню. Пусть они будут на месте! Нужно увидеть лица родителей и тогда, вспомнив как они выглядят, я точно смогу их найти.

Но кухня также изменилась до неузнаваемости. Черно-белая плитка превратила семейную уютную кухню в строгую и совсем не радушную. Как так? Маме всегда нравились нежно-персиковые оттенки. Эта комната пережила три ремонта, и каждый раз цветовая гамма оставалась неизменной!

Маме было спокойно и приятно готовить в окружении домашних светлых стен, она ни за что не согласилась бы на такие мрачные тона!

И тут до меня дошло – они здесь больше не живут. И семейных фотографий в этой квартире я больше не найду. К черту обои, мебель и все остальное, но как же я сейчас был зол! Нашей семьи как будто никогда не существовало!

Сжав кулаки, я постарался утихомирить сознание. Нужно сдерживать негативные эмоции. Раньше бы я и сам, въехав в новую квартиру, первым делом начал избавляться от хлама прежних жильцов. Все, что осталось от их жизнедеятельности, встречалось бы с мусорной корзиной вне очереди.

Но сейчас я так нуждался в изображениях семьи! Я видел в них последний вектор, направляющий к маме и папе… Стало стыдно за то, что я до сих пор не пытался их найти и был слишком занят собой.

Мое расстройство преобразовалось в яростный порыв, снабжая тело опасной разрушительной энергией. Лампочка в потолке звонко треснула.

Зло щедро наделяло силой, откликаясь на родственные чувства. Сейчас я легко мог бы навредить новым жильцам, наслать болезнь или напугать, воспользовавшись банальными фокусами из мира духов. Стоило всего лишь похлопать дверьми, побить посуду, и панический ужас смертных обеспечен.

Но можно действовать таинственно: периодически топать, дышать в затылок, завывать по углам. Чтобы они гадали – сквозняк ли это или же неугомонный призрак притаился где-то в стенах квартиры. По ночам они бы покрывались мурашками, кутаясь с головой в одеяло. И страх бы накапливался, постепенно нарастая.

А в одно прекрасное утро они бы рванули за священником. О, как бы я забавлялся, наблюдая за ним! Я представил, как он машет кадилом и приговаривает заученные стишки, ходит со свечкой в трясущихся от страха руках. А потом я бы задул ее. Он бы снова зажег ее, и я бы снова задул. И ничего бы он не сделал мне – я же не вшивый бес, а человек какой-никакой.

Но на счастье нынешних жильцов, они отсутствовали, и дожидаться их прихода в мои планы не входило. Шутки – шутками, но я пришел в мир живых, чтобы стать лучше.

– Совесть вам судья, – буркнул я, вылетая через окно на улицу.

Я пролетел мимо покосившейся скамейки, мимо вечно разбитого фонаря, который продолжают игнорировать, словно его не существует. Мимо обшарпанных серых домов. Газетный киоск заколотили досками после очередного поджога, а место под ним, единогласно признанное свалкой, завалили мусором. Люди по-прежнему швыряют мусор, где попало, хотя стоит его убрать – на том месте вырастут цветы. Природа всегда благодарит за бережность.

А вот автобусную остановку облагородили – обшили пластиком, лавочки попрочнее привинтили, чтоб хотя бы пару сезонов простояли. Интересно, сколько веков должно пройти, чтобы люди перестали гадить там, где живут?

В районе сердца что-то кольнуло, и я остановился. Взгляд встретился с аптекой. В одной из таких я приобретал снотворное.

Теперь я сомневался, что поступил правильно. И хотя жизнь в материальном мире все так же казалась чем-то вроде адского наказания за самые непростительные грехи, лучше бы я остался жить в Асперосе. Мой дух оставался бы свободным. Ему бы ничто не угрожало, потому что его бы питал и защищал Источник.

А теперь я против воли постепенно превращаюсь в арханта и не могу найти семью. Возможно, это все взаимосвязано. Я уже думал об этом раньше… Ведь так убедительно звучит догадка – проклятые никогда не встречают любимых в мире духов.

Одного желания их увидеть мне недостаточно. Что-то мешает.

А, может, они и правда отреклись от меня, решили оборвать все связующие нас нити. Там, на серой площади под звон колоколов мы простили друг друга, а затем они предпочли больше никогда и нигде, ни в одной из следующих жизней, не встречаться со мной.

Или я снова надумываю?..

Внутренний голос шептал, что не стоит искать родителей, опираясь только на обрывки памяти и не чувствуя уверенности. Это не обернется ничем хорошим.

Собравшись с мыслями, я пошел дальше, напомнив себе о том, что я прибыл в здешнюю плоскость прежде всего ради наблюдений. Стараясь прислушаться к интуиции, я медленно последовал вперед по широкой дороге.

Я прекрасно помнил, какие голодные чудища могут скрываться в переулках, поэтому был начеку. Да, у меня есть защитный перстень и я неплохо управляюсь с фата-гали, но лучше не нарываться на неприятности.

– Эй, погоди! – окликнул кто-то.

Развернувшись, я увидел растерянного мужчину в рваном перепачканном тряпье.

– Чего тебе?

– Нет больше сил питаться объедками, – он развел руками, – У тебя есть еда? Хоть кусок хлеба, а?

Похоже, он не понимает, что умер, не смотря на все происходящие странности. Его даже не смущало, что мы общались, зависнув над тротуаром. Он не замечал этого, как не замечал и других духов, то и дело пролетающих мимо.

– Я не бездомный какой-то. У меня есть работа, семья, все как у всех. Просто домой попасть не могу, – выпалил он, торопясь изложить суть, – Не соображу даже, где нахожусь. Ни денег, ни документов… А люди только мимо проходят, никто из них даже не остановился! Короче, мне нужно обратно, мужик, понимаешь?

– Я услышал тебя. Вот только ни деньги, ни документы тебе уже не пригодятся.

– Как это? – он уставился на меня.

– Тебе это все приснилось, а сейчас ты проснулся, понял?

Тот ошарашенно что-то пробубнил, почесал затылок и в следующий миг брови его взлетели вверх от прозрения.

– Я что, умер?

– Мертвым ты был, – я похлопал его по плечу.

И тут он расплылся в блаженной улыбке. Кинулся пожимать руку с благодарностями, а потом увидел, что мы парим. В его взгляде заблестел восторг:

– Я ж не понимал, хотя мог бы и догадаться! Но вот не разглядел сразу, ходил туда-сюда, милостыню просил! Всю жизнь представлял, что здесь встречают у золоченых ворот высокие фигуры, что-то спрашивают, за что-то осуждают, в общем – знать дают, что уже того… А тут вон как хитро устроено! Ясно мыслишь, чувствуешь, слышишь, двигаешься и говоришь, как раньше! Как же я мог понять, что мертв, когда оставался жив?

И он в голос рассмеялся.

– Если бы меня сейчас врачи оживили, я бы очень расстроился, – сквозь смех говорил он, – Долгов нажил, кредитов нахватал, все меня дергали, требовали что-то, кровь пили, сволочи! Дом разваливался, машина ломалась, родня с постоянными заморочками. Это ж все такая херня! И главное – смерти не боюсь больше! Всю жизнь боялся, а теперь нет страха! Свободен! – он сделал кувырок прямо в воздухе, – Рвану-ка я на Байкал, ведь всю жизнь мечтал, но как-то не сложилось, не до того было. Во дурак! Все, мужик, давай! Спасибо еще раз!

И он исчез. А мимо сновали такие же потерянные, как он, но все еще принадлежащие материальному миру.

В нескольких метрах от меня уверенной походкой вышагивали две подружки.

– О нет, семью вообще не хочу! Я не для этого родилась! Зачем мне штопать чужие носки да борщи наваривать, когда можно жить для себя, получать подарки от успешных мужчин и оставаться свободной? – тараторила стройная девушка в откровенном наряде, и подружка поддакивала ей.

Ощутив чужеродный прилив зависти, я повернулся и увидел сморщенную старуху с бородавкой на лице. Она копошилась в урне, провожая девиц недобрым взглядом.

– Бляди малолетние, – ругнулась старуха, извлекая пивную бутылку, – Разгуливают полуголые! Постыдились бы кого, – она допила остатки выдохшегося пива и положила бутылку в пакет.

Проходивший мимо мужчина в деловом костюме брезгливо глянул на старуху и продолжил разговор по мобильному:

– Да говорю же, целыми днями! Маникюры, пилинги, солярии без конца! Золото, телефоны, шмотки! Рехнуться можно, сколько денег уходит на эту принцессу. Да я ж не против содержать женщину, если она мозги не трахает! А тут она заявляет – «разводись», представляешь? Ну да, бросил, а зачем нужна такая? Других полно.

Его проводил грустным взглядом седовласый старичок на скамейке. Я почувствовал в нем желание поскорее дожить эту нелегкую жизнь. Сейчас он вспоминал, как спорят внуки и как пытаются разделить его крохотную квартиру, соревнуясь в том, кто больше помогал деду. Борьба за наследство разворачивалась прямо на глазах этого старика. Но он ведь еще жив.

Пока я шел вдоль улицы, мне встречались самые разные обитатели мира духов. Некоторые торопливо прятались, ощущая во мне обжигающую темную энергию. Другие изучали с любопытством, предпочитая осторожно глядеть со стороны.

Этот слой реальности никогда не принадлежал живым всецело. Его также населяли жители Эйдора, а еще он служил пристанищем для недавно умерших людей. Их я сразу отличал от прочих духов. Почти во всех случаях они не осознавали своей смерти, как человек не осознает момент засыпания. Потому они не сразу разрывали привязки с материальностью.

Такие души не замечали ничего вокруг, пребывая в полудреме, выхватывая лишь случайные фрагменты окружающего их беспокойства. Они не воспринимали происходящее и тем более не страдали.

Добрые люди после смерти чаще всего были окружены знакомыми образами – отчий дом, сад, в котором собирался урожай, берег моря во время долгожданного отпуска. Человек погружался в те воспоминания, в которых был спокоен и счастлив. Наша память не умирает, она навечно остается с нами, как и образы духовного мира всегда живут в нашем уме.

Таким способом Эйдор заботился о душах, помогая легче преодолеть переход из материального мира в духовный, который осуществлялся в течение несколько дней.

Но часто встречались и неспокойные человеческие души, покинутые последними частицами разума. Они выглядели как мертвецы с проявляющимися признаками разложения и бродили месяцами там, где жили до смерти.

От них несло гнилью, а в сочившихся гноем язвах копошились черви. Мертвые вращали бесцветными глазами, поворачивая головы в мою сторону. Я видел их пустые глазницы и слышал хриплое дыхание, от которого шевелились волосы на голове. Некоторые из них безобидно ковыляли следом и вскоре отставали.

Какое бы количество сознания не оставалось у этих существ, оно уже не имело ничего общего с человеческим. Голодные и уставшие, они были одержимы одной мыслью – протянуть в привычной среде еще немного.

Наверное, если бы они вовремя отпустили обрывок инстинкта самосохранения, расставшись со страхом навсегда исчезнуть, то отправились бы дальше – к звездам или в новое перерождение.

Люди всегда соседствовали с духами. Они – неотъемлемая часть на протяжении всей человеческой жизни. Их не положено видеть по одной простой причине: таинство смерти должно оставаться загадкой. Важно поддерживать страх перед ней, чтобы люди дорожили своей жизнью. Такой несовершенной, сложной, наполненной страданиями, но, возможно, единственной. Люди должны преодолевать трудности и даже не надеяться на то, что после смерти будет возможность начать с нуля, исправить прошлые ошибки или перекроить судьбу.

Таким как я, осознавшимся после смерти грубой телесной оболочки и сохраняющим память о прожитой жизни, постоянно необходима энергетическая подпитка. И тем, кто не видел причин прорабатывать духовные аспекты, интересовался делами сугубо насущными, всю жизнь жадно копил имущество, любил много и сытно поесть, поваляться перед телевизором, транслирующим развлекательные передачи, в Эйдоре приходилось несладко.

Материальные блага важны лишь тогда, когда помогают человеку развиваться, в подавляющем же большинстве случаев они этому препятствуют. Скупость затмевает людям свет истины, а привычные источники жизненной силы больше не работают на них, поскольку утеряли важность.

На этом пласте Эйдора духов зачастую держат ценности, принадлежавшие им при жизни, но после смерти перешедшие другим. Они отказываются понимать, что деньги здесь не стоят ни гроша. Эгоизм, невосприимчивость к искусству, равнодушие к природе, к религиям, постепенно превращает их в голодных уродливых архантов. И они скитаются по улицам, норовя отобрать чужую энергию всеми доступными методами.

Завидев меня, они принимают самые отвратительные формы. Шипят и плюются, тянут тощие покрытые струпьями руки, стараясь всеми силами внушить страх. Я помнил, что лучшее оружие против них – уверенность и агрессия, поэтому их попытки произвести на меня впечатление не возымели никакого эффекта. Я знал, что гораздо сильнее и легко дам отпор любому из них.

Но если поддаться на эти уловки, начнет выделяться энергия страха, и новоиспеченные арханты начнут ее пожирать. Такая энергия – грубая, черствая, едва насыщающая, но они не отторгают ее, а полностью усваивают. Чистой и свежей энергией прекрасного им питаться невыносимо. Зато различать привкус чьего-то ужаса на серых склизких губах они умеют лучше всех.

Слабых людей они чуют носом.

И я чуял слабину в живых людях, выраженную через недовольство жизнью, через мутную пелену у глаз, как признак не замечать новое и существенное. Слабые люди проживают всю жизнь в погоне за призрачными удовольствиями, поглощенные материальностью. Они пытаются заработать деньги, посвящая этому все свое время, затрачивая колоссальное количество энергии, одурманенные и загипнотизированные сказками о достижении благополучия, а потом спускают все деньги на вещи, не имеющие никакого смысла. Это самая ошибочная, самая чудовищная галлюцинация мира живых.

Работать до седьмого пота, чтобы захламить квартиру мебелью, техникой, коврами, шкафы набить нарядами, полки заставить сувенирами, журналами, вазами, посудой, цветочными горшками, коллекциями марок и значков, чтобы после смерти поскорее стряхнуть это, как осточертевшую пыль и отправиться туда, где все это барахло не имеет абсолютно никакой важности.

Хватило всего каких-то полчаса в Асперосе, чтобы понять всю трагическую комичность хваленого человеческого разума. При тысячелетней истории, приправленной войнами, расцветами и падениями цивилизаций, людьми неизменно управляют эмоции. Проявляемые или скрытые, но обыкновенно не взвешенные эмоции не подвергаются сомнению, принимаются за истину. На эмоциях и через эмоции люди делают умозаключения обо всем, что их окружает.

Люди хотят и требуют от других правду, но зачастую она им приходится не по вкусу, и тогда они интерпретируют ее на свое усмотрение, продолжая существовать с непоколебимой картиной мира. И картина эта не терпит чужого мнения, ведь иначе ее односложные краски перемешаются между собой, вырвутся за грани холста и разобрать изображение будет чересчур сложно или вовсе невозможно. Потому что угол зрения останется прежним, потому что шею больно повернуть, потому что лицо впритык к полотну, а отойти на пару шагов назад что-то постоянно мешает.

Это даже и не картина в сущности, а крошечный фрагмент с установленными пределами. А попыток увидеть пейзаж целиком в объеме и многоцветии люди предпочитают не предпринимать вовсе.

С годами они начинают мнить себя мудрецами, принимая радикулит за груз богатого жизненного опыта, но в действительности их опыт сводится к тому, что они испытывали, что ощущали, и что думали при этом. Считая переживаемые эмоции сугубо личными, а возникающие в голове мысли никем не навязанными.

Люди, будучи слепыми, верят в личную свободу и неприкосновенность, верят в интимное одиночество. Они убеждены, что в их головы никто и никогда не заберется, и что сущность их так и останется для остальных тайной за семью печатями. Никто не узнает их истинные мотивы и чувства, не узнает об их пороках, предательствах, распускаемых сплетнях, интрижках на стороне.

Как бы ни так!

Я смеялся в голос над живыми, потому что каждый из них в любую секунду мог лечь передо мной раскрытой книгой. Или черно-белой раскраской с пометкой от трех до шести лет.

Без особого труда, при желании, я мог бы забраться в голову любому из людей. Подсмотреть за каждым из них в ванной, подслушать сокровенные беседы, выведать любые тайны, или еще больше – я бы мог внушить собственные мысли, которые жертва, конечно же, примет за родные.

Я пытался разглядеть в этой толпе хотя бы одного доброго человека. Но как же их должно быть мало… С таким численным недовесом они не смогут исцелить человечество. Скорее человечество их задавит, уничтожит, свергнет. Как бы я ни приглядывался – в большинстве людей я по-прежнему не видел ничего стоящего.

Эта обиженная на жизнь толпа переполнилась претензиями ко всем и вся. Но больше всего раздражало слушать, как люди переоценивают себя. «Работа будет выполнена к завтрашнему утру», «Буду через полчаса», «Я легко заработаю эти деньги и верну долги». Уверенность в себе на пустом месте – не героизм, а позор! «Какая гениальная книга бы получилась, какой шедевр родился бы, если бы можно было в один момент перенести образы из моей головы в реальность!» – так рассуждает каждый ленивый, бездарный, самонадеянный глупец.

Люди неустанно критикуют других, косвенно нахваливая себя. И какое же плачевное зрелище, когда неудачник критикует человека, достигшего несоизмеримо большего. Придирки к более успешным людям – визитная карточка дураков.

Люди в основной своей массе – жестоки, лживы, и бесконечно ленивы. Они хотят веселиться, сытно есть и не перетруждаться. Они издеваются над себе подобными, любят ощущать превосходство и тешить самолюбие, самоутверждаясь за чужой счет.

При этом они умудряются рассуждать о жизни за чашкой чая в обеденный перерыв. Я слышал каждого из тех, кто якобы обрел «жизненный опыт» – такой универсальный козырь, означающий, что человек автоматически становится прав в любой дискуссии только потому, что он дольше прожил.

«Познавшие» жизнь, они постоянно выражают к ней пренебрежение. Они отказываются работать над собой, потому что считают, что всему уже научились, и ничего их больше не сможет удивить. Я постоянно видел набивающих шишки об одни и те же преграды, но ошибок не признающих и упорно считающих, что живут с умом.

С завидным упорством люди продолжают творить хрень. Отобрали бутылку с алкоголем – и человек пошел, купил новую и нажрался в хлам. Курящие мамаши, сидя на лавочке, все так же дымят в коляски. Наркоманы, считая жизнь поганой и тусклой, возвращаются в мир дурмана. Женщины продают тела за новую модель телефона. Дети хулиганят, поджигая газеты в почтовых ящиках, разрисовывая ларьки, разбивая лампочки в фонарях и злостно радуясь нанесенному ущербу. Богачи бездумно сорят деньгами, заказывая ланч равный по стоимости прожиточному минимуму, в то время как многодетные семьи едва сводят концы с концами.

Пролетая мимо окон, я слышал вопли, глухие удары и звон бьющейся посуды.

Право свободной воли для людей оборачивается трагедией…

Те редкие благие поступки, которые люди иногда совершают, вскоре оглашаются и выставляются напоказ. Если они совершают нечто хорошее, то с первичным желанием того, чтобы об этом узнали другие. Они могут не рассказывать всем подряд о своем благородстве, а рассказать нескольким нужным людям, зная, что те разнесут новости дальше. Тем самым они наслаждаются ощущением внутренне богатой натуры.

Как бы я хотел, чтобы люди остановились, прекратили фарс и все эти нелепые попытки доказать каждому свое превосходство. Как бы я хотел, чтобы люди перестали навязывать окружающим некую правильность и перестали играть на публику. Ведь вся эта шелуха от того, что человек заблудился. Единственный способ стряхнуть ее – признать, но признать собственную неправоту для них чересчур.

В появлении архантов и в укреплении Древиана Смоура на этой планете люди виноваты сами. То количество злобы, агрессии, ненависти, которые они ежесекундно выплескивают друг на друга, перешло все мыслимые пределы и открыло гигантскую воронку, через которую из самых нижних слоев Эйдора сюда сползаются враждебные твари. Не удивительно, что арханты постепенно становятся полноправными хозяевами человечества.

Я смотрел на людей, как на самую легкую добычу, и внутренняя тьма шептала – бери их, бери! Вовремя вспомнив рассказ Иларема, я резко одернул себя. Должно быть, для Высшего наблюдателя я точно так же кажусь ничего не понимающим слепцом. Ведь, при всем желании, я не могу видеть события такими, какими они в действительности являются.

В том, что я вижу несколько больше, чем живущие в материальном мире, нет моей заслуги. Это естественный ход вещей. Поэтому мне не следует оценивать поступки и мысли других. Нужно принимать происходящее беспристрастно, таким, какое оно есть. Я никому не судья. Просто наблюдатель.

Если то или иное случается в мире – это не обязательно хорошо или плохо, правильно или неправильно. Я должен усвоить то, что каждая частность имеет право на существование.

Любое отношение выше или ниже ровного провоцирует энергетические колебания и соответствующую реакцию окружающей среды. Я должен относиться ко всему ровно и отстраненно, не придавая происходящему никакой эмоциональной окраски, и тогда ничто не выбьет меня из состояния покоя.

Всякое осуждение, неприятие и непонимание должны прекратиться в моей душе, и тогда утихнет внутренняя война. Утихнут разногласия между моими представлениями о жизни и самой жизнью. Я должен оставаться спокойным, наблюдая повсеместную несправедливость и жестокость, нетерпимость и отвращение одних людей к другим.

Ведь разве можно ненавидеть незрелые души за то, что они только попали в мир и пытаются к нему привыкнуть, совершая первые шаги? Разве можно судить об их ошибках с пренебрежением? Разве можно критиковать их предпочтения, зная, что сначала они должны познакомиться с простым, чтобы приступить к сложному?

Им нужно помогать, а не смеяться, когда они падают.

Если относиться к ребенку с неприязнью, как к нежелательному подкидышу, можно только усугубить ситуацию и помешать развитию. Незрелая душа легко улавливает пренебрежение. Именно оно порождает безропотность и уничтожает естественное желание работать над собой.

Мудрецы говорили – важна не дорога, а движение.

Путь одного человека может пролегать через родники, цветущие сады, озера. И всегда будет вдоволь еды и воды, и будет ласковое солнце над головой и приятная прохлада в тени раскидистых деревьев.

Однажды он может встретить другого человека, который начнет рассказывать ему о колких сухих растениях, о бескрайнем песке, раскаленном на палящем солнце. Об изнуряющей, доводящей до безумия жаре, о ценности каждой дождевой капли. Но первый ничего не поймет, и скажет: это твои ноги вели тебя в направлении пустыни. Ты мог бы свернуть в самом начале, и мы бы встретились гораздо раньше. И не знал бы ты тех проблем, о которых говоришь сейчас.

Тем самым, он косвенно нахваливал бы себя, намекая на недальновидность второго путника, на его глупость и неправильный выбор. Даже не задумываясь над тем, что их дороги во всем различны: у них разное начало, разная протяженность, разные изгибы, разная высота, и уводят они в совершенно разные уголки, за исключением короткого момента, когда они пересеклись.

Каждый из нас идет уникальным путем, каким еще никто никогда не ходил. Все результаты – как достижения, так и поражения – тоже получаются уникальные. И вот человек идет своей дорогой. Ее он знает хорошо. Видит некоторые соседние – их может понять уже отчасти. А чтобы разглядеть дальние -зрения не хватает.

Уже не раз я убеждался – как только начинаешь вовлекаться в ситуацию и оценивать ее, сразу же нарушается гармония и некая сила уравновешивает происходящее. К примеру, если встречаешь человека и радуешься тому, насколько он положительный, происходит какое-то событие, в результате которого он выкидывает что-то неприятное и представление о нем резко меняется. Поэтому я пообещал впредь не придавать никакой эмоциональной окраски увиденному и больше не осуждать ни единого человека.

В сущности – мы все находимся на начальном уровне развития. Как можно эмоционировать из-за проблем в ясельной группе? Со стороны Высших богов, должно быть, наши истерики выглядят, как плач ребенка из-за лопнувшего воздушного шарика. Даже смешно… Как только я напомнил себе об этих очевидных вещах, моя темная половина погрузилась в сон, и я смог продолжить наблюдения.

Вмешательство в мир живых со стороны духов происходит регулярно и повсеместно. Арханты пользуются людьми, подчиняют и употребляют их, а сайзары помогают тем, кому симпатизируют или если им поручили это свыше.

Но содействие духов не выглядит как удивительный необъяснимый феномен. Жизнь – не фантастическое кино, где с главными героями случаются чудеса, левитируют предметы, в телефоне раздаются загробные голоса, а одержимые бесами гуляют по потолку.

Духи могут влиять на материю, но строго в пределах действия физических законов. Даже самый мощный древний дух не сможет отключить гравитацию, обратить время материального мира вспять или трансформировать одно вещество в другое.

Обычно влияние духов на Асперос воспринимается людьми как обыкновенная случайность. Через интуитивный голос духи предостерегают от опасностей и роковых ошибок, если человек готов прислушаться. Духи организуют встречи, посылая в мысли людей наводку пройтись определенным маршрутом. Духи привлекают внимание к мелочам, которые положат начало судьбоносным изменениям. Но они не могут нарушить правило свободной воли, потому люди всегда уверены, что действуют самостоятельно.

Материальность превратила людей в слепышей и это пришлось на руку темным обитателям Эйдора. Я видел целые полчища примитивных, но, тем не менее, вредоносных сущностей, состоящих из негативных эмоций. Их проявления черным шлейфом тянулись почти за каждым живым человеком.

Будучи вблизи такого шлейфа, я узнавал, чем его заслужил обладатель. Это было сборище обид, брани, случайных или умышленных проклятий, дурные пожелания каждого, кто искренне недолюбливал несчастного. Очередная темная волна пронеслась рядом, и я услышал шепот, исходящий от нее:

– Чтоб ты провалился… ненавижу… будь проклят!

Эти фразы принадлежали не колдунам, не ведьмам, а самым обыкновенным людям. В гневе они бросались словами, не догадываясь, что награждают человека отметинами, которые в дальнейшем скажутся на его здоровье и делах.

Но опаснее всего то, что энергия такого рода приманивала архантов, многочисленных и разнообразных. Они варьировались от мелких пакостников до организованных сущностей, интеллектуально развитых и даже превосходящих людей.

Их сгорбленные фигуры следовали за живыми людьми, и я отметил некую особенность. Все те, кого выбирали эти существа, выплескивали эмоции. Кто-то плакал, кто-то ругался, кто-то грубил другим, тем самым напитывая архантов энергией.

Люди становились несчастными, а присосавшиеся к ним твари – сытыми. Если жертва никак не могла успокоиться, их скапливалось все больше и больше, и она только глубже погружалась в проблемы, концентрируясь на самом плохом.

Арханты способны управлять как марионеткой каждым, чья воля недостаточно сильна, чтобы противостоять. А когда человек погружен в череду неудач, вскоре наступает уверенность, что черная полоса никогда не закончится. Его воображение рисует новые неприятности – и они сбываются.

Если не получается перестроить мышление, если человек продолжает придавать огромное значение плохим событиям, он сам перечеркивает вариант избавления от них. Любая опасность становится реальной, когда начинаешь ее бояться.

Люди сетуют на болезни тела и психики, но даже не догадываются, что причина заболеваний чаще всего кроется в том, что человек просто не владеет собственной энергией. Не управляет эмоциями, не сдерживает негативные мысли, не подчиняет лень, не контролирует желания.

Обычно в чреде неудач суеверные люди начинают думать, что их кто-то сглазил. Этим убеждением они сами навлекают нежелательное внимание архантов, вследствие чего неприятности происходят еще чаще, и человек только укрепляется в догадке, находя повсюду ее подтверждение.

Когда человек убежден, что на него наслали порчу, к нему со всех сторон Эйдора как по проторенной дорожке тянутся арханты:

– Думаешь, тебя сглазили? Как пожелаешь!

Важно понимать, что порчи работают только тогда, когда есть за что зацепиться. А дальше события развиваются по стандартной схеме. Удивительным образом человеку все чаще попадаются на глаза статьи о ведуньях, знакомые рассказывают о чудесных магических обрядах, которые помогают избавиться от сглаза, а по телевизору транслируются передачи с экстрасенсами в пятом поколении.

В этом процессе задействованы многие участники, и все они дают наводку, где найти такого целителя. Экстрасенсы чего только не умеют! Они предсказывают будущее, помогают обрести любовь, возвращают мужей в семью, наказывают обидчиков, словом – разбираются со всеми неурядицами при помощи обрядов, заговоров или напрямую взаимодействуя с иными силами. Экстрасенсы никогда не дают гарантий, но их бизнес процветает, потому что благополучие воспринимается людьми как обыкновенный товар, за который можно заплатить.

Отчаявшиеся люди несутся в ловушку, точно безмолвные рыбы, проглотившие наживку. И если они отдают деньги самозванцу, который ничего не умеет – это не худший исход. Куда страшнее, если человек действительно наделен магическими способностями и пользуется своим даром в корыстных целях.

Иногда жертвы, сами того не сознавая, обращаются за помощью именно к тому, от кого пострадали. Они платят немалые деньги, чтобы ведьма избавила их от своей же порчи. А когда результат проходит, они возвращаются и платят снова, наивно веря в то, что недуг их больше не коснется. Но разве можно отпускать своего лучшего донора?

Конечно, маг демонстрирует настоящие чудеса, которые никак нельзя объяснить логикой: рассказывает события вашей жизни – прошлые и будущие, читает мысли, а то, что он обещает – сбывается. Это ли не чудо? Он ведь связан с потусторонними силами, а значит умеет гораздо больше врачей и психологов.

Но кто же наделил его способностями? Вы удивитесь, насколько легко разоблачать магов, если отстраненно посмотреть на обстоятельства.

Если у человека есть дар, на котором он зарабатывает – дар этот достался от архантов благодаря взаимовыгодной сделке: ты мне – поток клиентов и способности, а я тебе – их согласие на проведение обрядов, а вместе с этим их энергию.

Но мудрый целитель, наделенный божественной силой, никогда не станет брать деньги с тех, кто обращается к нему за помощью. Его благословили Адвены – Высшие духи. И они каждодневно заботятся о том, чтобы этот человек ни в чем не имел нужды. Они благоволят ему, и самое главное – он это прекрасно знает. Как знает и то, что Высшие отнимут дар, если он попытается на нем нажиться.

Поэтому светлый маг соблюдает таинство и ни в коем случае не просит за свою помощь денег. Он не рекламирует себя, нигде не выступает, не дает объявлений. Ему без надобности привлекать к себе внимание, поскольку Высшие сами приводят к нему тех, кому необходимо помочь. Такие люди лишь в редких случаях принимают благодарность исцеленных, и строго не в денежном эквиваленте.

Это такая простая истина, но при этом не очевидная для многих людей. Людям бывает куда проще заплатить первому встречному магу, чем остановиться и задуматься: нельзя ли справиться как-то иначе?

Зачастую все, что нужно для победы над паразитами – запретить им вторгаться в ваше личное пространство. Абсолютно каждый человек может возвести вокруг себя защиту, отгородившись от дурного мысленной преградой. Она может быть в виде каменной стены, металлического щита или эластичного пузыря, сквозь который не смогут просочиться вредоносные сущности.

Многие люди применяют такую методику, и не зря! Видя преграду, арханты даже не предпринимают попыток напасть. Они просто переключаются на других. Ведь зачем терять силы, разбирать кирпичик за кирпичиком, если большинство людей разгуливают без малейшей, самой элементарной защиты и так соблазнительно уязвимы?

Обязательный фактор данного метода – вера в себя. Нужно иметь крепкую волю, чтобы защита действовала. Волю, позволяющую утверждать – «да будет так, ибо на сие воля моя».

Важно соблюдать самодисциплину и придерживаться такого распорядка дня, чтобы он проходил с максимальной пользой. Быть твердым и решительным и никогда никому не лгать, в том числе самому себе. Если вы останетесь лживы – на энергетическом плане сказанное вами не будет иметь значимость. Слова будут просто звуками. Запомните – даже самая крошечная безобидная ложь уничтожает силу ваших слов, а боги прислушиваются только к честным. Когда человек полностью перестает врать, все что он говорит – истина. И тогда сказанное начнет сбываться.

Но для полной победы над архантами веры в себя недостаточно. Если вы будете дрожать при одной лишь мысли, что людей постоянно окружают невидимые сущности, никакая защита вам не поможет. Нужно перестать испытывать страх. Причем любой.

Необходимо научиться расслабляться, чтобы стать менее восприимчивым к влиянию архантов. Сосредоточиться на приятных вещах, заняться любимым делом. Чаще включать классическую музыку – арханты не терпят ее великой красоты. Им будет невыносимо находиться рядом с вами, если вы будете источать только позитивные эмоции, иначе они рискуют отравиться ими.

Конечно же, как только человеку удается избавиться от подселенцев, они без труда находят новую жертву. Люди сами способствуют паразитам, когда лгут, ругаются и злословят – подобные действия воспринимаются паразитами слаще самого вкусного нектара. А если человек будет абсолютно глух к голосу совести, союз с архантами может стать долговременным. Темные даже умеют продлевать своему человеку жизнь.

Ничего не подозревающий человек даже не почувствует момент закрепления паразита. Но чем больше проходит времени, тем сильнее становится подселенец и тем сильнее душа носителя покрывается черными язвами. Паразит растет, ему требуется все больше питательной негативной энергии, ведь только ее он способен усвоить.

На первых порах архант блокирует канал, через который Вселенная снабжает человека живительной энергией. Божественная энергия исцеляет, дарует бодрость и настраивает на оптимизм, но для подселенца она равнозначна яду.

Проходит некоторое время и изменения дают о себе знать. Если раньше паразит был слаб и вел себя сдержанно, поглощая то, что ему давал хозяин, теперь же он вынужден добывать пищу через жесткий контроль и коррекцию мыслей хозяина. В привычной жизни человека происходит разлад, его раздражает все, что он видит.

Окружающих людей он шокирует всплесками необоснованной агрессии, неадекватными жестокими суждениями и поступками. Он начинает регулярно проявлять сильные эмоции, тем самым резонируя с каждым, кто находится поблизости. Рядом с таким человеком у людей начинает мгновенно болеть голова, портиться настроение, уходит радость жизни.

Одержимый архантами человек постоянно накидывается на окружающих без причины, говорит гадости всем подряд – родным, знакомым, соседям, продавцам, даже собственным детям. Он даже не упускает возможности поскандалить со случайным прохожим, если чувствует острую необходимость сорваться. Если люди начинают выплескивать эмоции в ответ, провокатор расцветает на глазах.

А дальше судьба одержимого человека зависит исключительно от арханта, присосавшегося к нему.

Если носитель паразита, перекачивая через себя слишком мощные потоки энергии, мучается от плохого самочувствия – это плохой знак. Человеку больше не хватает сил для нормального существования, он слаб и сонлив, постоянные головные боли сводят с ума. Как грибы после дождя появляются болезни, лечению организм поддается с большим трудом. В конце концов, жизнь начинает казаться ему невыносимой.

Развивающийся паразит тем временем уже распробовал новый вид пищи – страдания хозяина. Поэтому он пресекает естественное человеческое желание быть здоровым и подавляет его инстинкт самосохранения. Человек должен отпустить идею борьбы за полноценную жизнь, должен забыть о том, как жил раньше.

И чтобы остальные люди не пытались ему помочь, не подавали пример и не подбадривали лишний раз, паразит приказывает «хозяину» отгородиться от общества. Разорвать связующие нити, особенно с родственниками и друзьями. Максимально испортить отношения с каждым, чтобы не возникало даже мысли о примирении.

Сложившееся одиночество душит человека. Теперь он уже не хозяин для паразита, а его раб. Противостоять вредоносному духу становится слишком сложно, и человек больше не верит в то, что сумеет выкарабкаться.

Появляется большой риск сойти с ума. Голос арханта заглушает собственные мысли. И когда человек признает поражение – он подписывает себе смертный приговор. На этой стадии человека уже невозможно спасти.

– Зачем же ты довел его до ранней смерти? – спросил я как-то одного из таких расточительных архантов, – Ведь гораздо проще тихо сидеть за спиной человека, потихоньку подпитываться и еще лет двадцать не волноваться о поиске новой жертвы. А ты теперь мечешься в голодном приступе и ищешь, к кому бы присосаться.

– Для чего осторожничать с тем, кто надоел?! – ответил архант, – Так не интересно!

Но некоторые паразитические духи, живущие сытно и весело, не видят никакого смысла отбирать энергию у хозяина. Архант радуется вкусной пище в виде чужого страха, гнева или обид, и посылает благодарности хозяину – отлаживает работу внутренних органов, следит за обменными процессами, нормализует сон.

В подобном «содружестве» с архантами конфликтные люди доживают до глубокой старости, и в свои восемьдесят лет могут быть очень резвы и даже выглядеть на шестьдесят. Вот только взгляд у таких людей тяжелый, мутный, мистический. Как будто это не человек смотрит, а кто-то другой, а человек – это только оболочка.

Благодаря таким внушаемым людям темные сущности провоцируют даже волевых людей на агрессию. Как только арханты нащупывают чужие слабые стороны, то давят на них через подверженных влиянию людей из окружения сильной личности.

Внушаемый человек начинает характерно нападать, придумывает издевки, сводит разговор в такое русло, чтобы побольнее уколоть крепкого духом человека. Все болевые точки нашептывает архант, дожидаясь, когда сильный человек разозлится и откроет нужный канал. Тогда мощная негативная энергия начнет поступать прямо в голодный рот арханта. Мощь такой энергии насыщает лучше, чем еле заметная энергия слабовольного человека.

Арханты могут воздействовать и через жалость к другим. Люди, находясь под их влиянием, рассказывают о своих болезнях с душераздирающими подробностями, а тем временем арханты за их спинами тихонько наслаждаются испытываемыми из сострадания эмоциями.

Наблюдая за людьми, я убедился, что самой лучшей защитой от духов служит только чистосердечная доброта. Если в мыслях человека не рождается ни одной злобной мысли, даже самой крохотной, арханты, не обнаруживая родственных волн, переключают внимание на других людей, которым негативные эмоции присущи.

Темные духи получают подпитку только в том случае, когда могут энергетически резонировать с жертвой. Если человек не откликается на провокации зла, злое намерение извне отскочит с той же силой обратно к тому, кто его направил. Это значит, что архант может понести ущерб с самыми неприятными последствиями. Поэтому, если в человеке отсутствуют негативные мысли, арханты вряд ли решатся нападать.

Не удивительно, что самой легкой добычей архантов являются уже зависимые люди – алкоголики и наркоманы. Они уходят от проблем и не обладают самоконтролем, выставляя на показ свою абсолютную безвольность.

Кроме того, находясь под действием психотропных веществ, они насильно открывают дверь в мир духов. То, что они принимают за галлюцинации, на самом деле – проявления низших тварей, снующих неподалеку. В наркотическом дурмане люди спокойно наблюдают чудовищ Эйдора, пока те отнимают их жизненную энергию. Светлый дух не покажется наркоману, хотя я часто встречал архантов, представляющихся ангелами по самым различным причинам.

Искажать свои возможности, следовать наперекор природе и силой врываться в Эйдор под психотропами – все равно, что оказаться в открытом космосе без скафандра. Даже осознать ничего не успеешь.

Взаимодействие с духами не является природным для человека в материальном мире. Таким образом, Высшие берегут ваш рассудок и вашу жизнь. Но если вам удалось открыть окно в иной мир, оно уже не захлопнется по вашему желанию. Остается энергетический след, по которому потянутся сущности, с которыми вы меньше всего хотите общаться.

Любой подверженный зависимостям человек слаб, чем непременно пользуются арханты. Насколько бы он ни был талантлив, как бы хорошо о нем не думали другие, дурными привычками он неизбежно сокращает себе жизнь, накапливая болезни. Его физическое состояние ухудшается, поскольку он собирает и кормит темных сущностей вокруг себя.

Пристрастие к алкоголю, как и к любому наркотику, спутывает сознание и заставляет людей совершать непоправимые ошибки. Прибегнув к алкогольной горечи, люди не находят успокоения, но еще сильнее угнетают рассудок. Юные люди под градусом лезут в петлю из-за несчастной любви или плохих оценок. Крошечное сиюминутное страдание они раздувают до размера всемирной катастрофы и им очень хочется вызвать чувство вины у обидчика.

Сиюминутный порыв помутненного разума – и любящий жизнь человек оказывается в петле. Он хочет жить, никогда не думал о смерти, не собирался умирать. Алкоголь заставил его забыться. И вот – он хрипит, пытаясь ослабить веревку, но даже кричать не может. Полез в петлю на пьяную голову и в ней остался. А затем их, черноруких, забирают арханты, чтобы использовать в своих целях.

Примечательно, что низшие арханты заботятся только о том, чтобы отобрать чужую энергию и насытиться, а высшие – атакуют человеческие души с целью получить на выходе как можно больше сторонников и черноруких рабов. Таким образом, они пополняют свой послужной список и продвигаются по иерархической лестнице.

Однажды я увидел в теле молодой девушки дух высохшего, обтянутого желтой кожей старикашки. Он наполовину вывалился, потеснив ее собственную душу. Считав его историю, я узнал, что он умер юным парнем от передозировки наркотиков, но Эйдор отобразил истинный лик его души.

Старик уставился на меня бесцветными глазами.

– Оставь меня, – прохрипел он, – не подходи, не трогай!

В этот момент я увидел воспоминания девушки, когда она впервые заметила подселенца. Это случилось в душе. Она терлась мочалкой и случайно боковым зрением на долю секунды увидела, что из молодого стройного тела торчит отвратительный морщинистый старик.

Услышав отголоски ее крика в тот вечер, меня пробрал ужас от понимания, что девушка его ощущает, слышит и даже иногда видит. Нужно ли объяснять, какой стресс испытывала бедняжка?

Я схватил чернорукого старика и выдернул его, швырнув на пол. Не скрывая отвращения, я наблюдал, как он глотает воздух и ворочает гнилым языком, изрекая ругательства. Сотрясаясь на полу не в силах подняться, он был переполнен ненавистью ко всему живому. Из его рта хлыстала грязная пена.

Как бы он не хотел вернуться в Асперос, эта возможность навсегда была потеряна с тех самых пор, когда он решился силой отнять живое тело у невинной девушки.

– «Попытка вытеснить дух из человеческого тела, подменив собственным – одно из самых непростительных деяний», – объяснил мне Иларем, – «Это не просто, но возможно, когда физический организм ослаблен болезнью или стрессом. Очень мало сущностей рискуют внедряться таким способом, поскольку всегда приходит наказание. Им не дается второй шанс».

Иногда мне попадались разного рода преступники. Их было по-своему жаль. Прежде всего за испорченное представление о жизни, ценностях и деньгах. Я невольно вспоминал себя, глядя как низко поступают люди ради того, чтобы урвать лучший кусок.

Никогда не забуду того мальчишку четырнадцати лет, связавшегося с плохой компанией, толкающей наркоту. Его выследили копы, зафиксировали передачу наркотиков, попытались арестовать, но мальчик достал из кармана куртки пистолет, угрожая тем расправой. Один из них произвел выстрел, попав в грудь парню. Тот замертво упал, а позже оказалось, что пистолет был игрушечный.

– Вызовете скорую, придурки, я еще не умер! – кричал он, будучи уже по ту сторону материального мира.

– Зачем пистолетом угрожал? – спросил я, но он не услышал.

Да я и сам знал зачем. Как знал и то, что полицейских затаскают по судам. СМИ будут перемывать им косточки, обвиняя в поспешных действиях. Убитый парень в глазах общественности будет всего лишь невинным ребенком, который и пожить-то не успел.

Нигде не всплывет информация, что этот «ребенок» успел посадить на иглу полсотни подростков, переломав им всю оставшуюся жизнь. Общественность не узнает, что он грабил стариков, пользуясь их рассеянностью и доверчивостью. Никто не увидит, как он колотил ногами мать, чтобы та дала деньги.

Это был жестокий безбашенный отморозок, который мог без сожаления убить за долги и изнасиловать только потому, что захотелось. Вероятность, что он бы одумался и встал на истинный путь – ничтожная. Но для общества виновными останутся полицейские, добросовестно выполнявшие долг, охранявшие спокойствие и мир в своем городе.

Гонения и травля со стороны толпы – мелочь по сравнению с чувством вины, которую они будут испытывать всю оставшуюся жизнь. Сколько бы их ни судили, ни обвиняли, самыми верными палачами они останутся сами для себя. Их совесть сильнее недоброй славы. Она горит пламенем внутри, сжигая все остальные чувства.

Но даже добрая известность и всеобщее обожание могут пойти во вред популярному человеку, если он не самодостаточен. Особенно, если он стремился прославиться и добивался этого в погоне за чувством бессмертия. Лишь бы слышать собственное имя на устах у миллионов. Пытаться вписать свое имя в историю людского рода, существовать которому отведено лишь несколько мгновений по меркам Вселенной – что может быть более бессмысленным?

Если человек зависим от чужого мнения, боится остаться с собой наедине, не чувствует себя в безмолвном одиночестве полноценным, если ему регулярно необходимо внимание и лишившись его он теряет смысл жизни, значит, дух такого человека слаб. Богатство души, ровно, как и успешность человека, измеряется не нажитым имуществом, не количеством статей, не выпусками телепередач, не регулярным мельканием в заголовках или упоминанием в новостях. Достойнейших духовно зрелых людей можно обнаружить повсюду, в независимости от прослойки общества.

Наверное, каждый человек хоть раз грезил о карьере известного актера или музыканта. Такая жизнь кажется красивее и насыщенней, чем жизнь простого строителя, пожарного или фермера. Но если человек делает нужное дело, приносит пользу и при этом счастлив – то он на верном пути.

Любой человек хочет быть счастливым. Но разница в том, что одни люди сосредоточены на обретении счастья в будущем, а другие ощущают его в настоящем. И в то время как у первых опыт счастья случается редко, внезапно и непродолжительно, у вторых это стойкое, постоянное ощущение. Первые привыкли за счастье бороться, не веря в легкость его достижения. Вторые уверены в себе и продолжают развиваться, не сомневаясь в счастливом настоящем и будущем.

Для Высших нет ни популярных людей, ни знаменитых. Есть подцепившие эту болезнь. Их жизни столь пусты, что они пытаются их приукрасить таким незаурядным способом, приняв пустяки вроде славы, социального положения и богатства за жизненный смысл. Люди, привыкшие день за днем гнаться за славой, точно так же проводят всю жизнь. Они думают, что жизнь длинная, даже несмотря на то, что, оглядываясь назад, ужасаются от ее скоротечности. И чем больше дней проживают впустую, тем больший ущерб наносят сами себе, проигрывая жизнь, как ставку в азартной игре.

Но смерть неизбежно разоблачает каждого из нас. Сдирает маски вместе с кожей, выворачивает сущность наизнанку. Каждый человек являет Эйдору того, кем стал. И тогда аукается ему потерянное время, лень, празднество, потраченные на побрякушки деньги. И упущенные возможности превращаются в оглушительный гул.

* * *

Знакомясь с этой стороной земной жизни, иногда я слышал людские просьбы.

– Прошу, если ты меня слышишь… пожалуйста, помоги, – донеслось эхом из Аспероса, и я поспешил на женский голос.

Мольба исходила от новых жильцов небольшого частного дома в пригороде. Спустившись на порог, я ощутил целую палитру негативных эмоций. Им было дискомфортно в этом доме. Они плохо спали по ночам и в течение дня были обессилены. Постоянное чувство усталости привело к стрессу, потере работоспособности и болезням.

Психическая энергия, производимая людьми – динамична и не стабильна. Неся определенный заряд, она может принимать различные формы, впитываться в предметы, наделяя их благоприятными или вредоносными свойствами. Даже стены домов и квартир запоминают, накапливают и концентрируют в себе ту информацию, с которой соприкасаются.

В этом доме было явно что-то не так… Войдя внутрь, с опаской двигаясь по коридору, я чувствовал, как чужой страх здесь перемешивается с болью, ненависть с завистью, а стены пронизывает энергия гниения.

Несчастную семью я нашел в спальне. Женщина плакала у детской кроватки и говорила о том, что хочет уехать. Муж ответил, что сейчас нет такой возможности, и нужно постараться найти другой выход. Пытается казаться сильным, но в действительности напуган ничуть не меньше.

Я подошел к женщине, чтобы побеседовать с ее духом, как вдруг случилось удивительное. Ребенок привстал в кроватке, одной ручкой держась за бортик, а другой указывая на меня.

– Он что-то видит! – в ужасе воскликнула женщина.

В тот момент я не знал, нормально ли это. Но позже выяснил, что некоторые младенцы могут видеть духов. Их часто навещают дедушки и бабушки. Особенно те, которые не успели дождаться появления внука на свет. Я видел таких стариков постоянно. Они пытались связаться с близкими, не хотели покидать семью, скучали по детям и сожалели о том, что редко проявляли любовь. Но, в конце концов, понимали, что быть рядом с живыми, которые их больше никогда не услышат, слишком тягостно и вскоре покидали Асперос.

Но малыши могут не только видеть обитателей Эйдора. Оказалось, что у них встречается еще одна способность: иногда они помнят прошлые воплощения. Такие дети отличаются осознанным взглядом – словно они прожили много лет и многое повидали. А еще они редко плачут. Но приблизительно к пяти годам все воспоминания стираются, и они становятся обыкновенными детьми. Разве что чуточку мудрее остальных.

Не помнить собственное прошлое – это подарок, поскольку вытерпеть травмы многих жизней – непосильная ноша. В страшных войнах побывали все без исключения, и каждый человек на планете окружен бывшими предателями, убийцами, врагами. Если бы люди продолжали это помнить, они были бы озабочены жаждой мести. Но, воплощаясь в новом теле, история личности начинается с чистого листа для того, чтобы дать себе и окружающим новый шанс, не взирая на обиды прошлого.

– Расскажи, что вас тревожит, – попросил я душу женщины.

Она словно только что меня увидела и смотрела грустными глазами.

– Нас с мужем мучают странные сны, – в полусне ответила она, – Образы не ясные… Не связанные между собой, но очень тяжелые и болезненные. Они запоминаются и не отпускают, превращаясь в наваждение. В желание сбежать отсюда.

По ее щекам потекли слезы. Я ощутил, что женщина плачет и в материальном мире.

– Вчера я проснулась посреди ночи и почувствовала, как что-то сидит сверху, сдавливая грудную клетку всем своим весом, – прошептала она дрожащим голосом.

В этом доме определенно пребывал прежний хозяин, но где же он прячется? Выйдя из спальни, я пошел на запах гнилой плоти. Он где-то рядом, я чувствую его хриплое дыхание…

– Ты здесь много страдал! Неужели тебе не хочется проститься с этим местом?

Над потолком послышался гул. Я переместился на чердак и обнаружил его источник – в углу чердака в неестественной позе скрючился высокий и невероятно худой мужчина. Он стоял в липкой кровавой луже. Кровь сочилась из каждой поры на его теле, причиняя неимоверную боль.

– Я хочу помочь тебе, – медленно приближаясь, проговорил я. Тот не отводил огромных черных глаз, – Разрешишь?

Мужчина чуть дернулся. Капля крови упала с его лба с характерным звуком. Он судорожно вздохнул, продолжая наблюдать из темного угла.

– Мучения могли бы давно окончиться, – от шагов чуть скрипели половицы, – Ты ведь уже мертв.

– Ну и что?! – он снова дернулся от резкой боли.

– Боль мешает освобождению, – я осторожно протянул руку и коснулся его плеча, – Я приму ее на себя.

Мужчина не доверял мне, но выбор сводился к тому, чтобы рискнуть. Принимая чужую агонию, я старался не выпускать ее из внимания и не позволять ей расползаться по телу. В моих руках появился черный шар – сначала небольшой и легкий, но быстро разрастающийся и тяжелеющий с каждой секундой. Он вертелся на огромной скорости и бешено пульсировал, но я удерживал его под контролем.

С каждой секундой этому человеку становилось легче. Он перестал потеть кровью, кожа очистилась, липкая лужа заметно уменьшилась, а когда он выпрямился, его лицо покинула печать невыносимой муки.

– Болезнь больше не вернется, – сказал я, сужая в ладонях принятую энергию в крошечный шарик, и намерением изменяя его полярность с отрицательного (болезнь) на положительный (помощь), нейтрализуя его.

– Ты же ангел! Почему сразу не сказал? – мужчина озадаченно глядел мне за спину.

Я улыбнулся и помог ему отправиться туда, где уставшие души обретают покой.

Духу, осознавшему себя в полной мере, не ведом страх, поскольку все заключено в нем самом. Он не печалится по утраченному, потому что утраченного в действительности не существует. Такой дух свободно оставляет Асперос и летит к свету.

Но некоторые спящие души после гибели физического тела видят и чувствуют лишь то, во что могут поверить. Этот мужчина прекрасно проиллюстрировал, насколько губительны наши страхи. Он сам перенес в Эйдор уже пережитую болезнь. Сам себе доставлял мучения, не в силах отвыкнуть от боли. Но стоило поверить в то, что его исцелили, боль тут же оставила беднягу, а я обрел в его глазах ангельские крылья. На этом примере я снова убедился в том, что движение всегда начинается изнутри, а не извне.

Иногда освободившиеся от материальных тел души не могут покинуть Асперос по вине других людей, чрезмерно их оплакивающих. Родственники и близкие, не сдерживаясь ни в мыслях, ни в чувствах, проявляют самую эгоистическую жалость.

Оставшись без важного в их жизни человека, они сокрушаются, обливаясь слезами, тем самым, не пуская усталую душу в необходимое дальнейшее путешествие, задерживая ее в Асперосе непозволительно долгий срок. Душа вынуждена испытывать сожаление, чувствовать вину за свой уход.

Пребывая в трауре, люди отказываются верить в то, что душа усопшего достойна лучших миров. Даже более того – чрезмерной скорбью они демонстрируют тотальное неверие в существование духовного мира. Для убитых горем слепцов отсутствие человека в материальном мире равнозначно отсутствию его в вечности. Такое мышление – верх неуважения к душе умершего человека, и он страдает между мирами гораздо больше, чем живые.

Память об ушедшем в иной мир дорогом человеке должна быть только светлой и не омраченной слезами да сожалениями. Говорить о нем важно с теплотой и любовью, с искренними добрыми пожеланиями. Тогда ушедшему человеку будет польза от близких в духовном мире. Он спокойно покинет земной план реальности, чтобы в дальнейшем очиститься и обрести гармонию.

Мне понравилось помогать людям, тем более это получилось довольно легко. И последующие дни я решил предоставить себя человечеству.

Чаще всего я приходил к тем, кто боялся покинуть физическое тело и не хотел умирать, не смотря на ужасные муки. Люди, которые очень любят жизнь, обычно даже перед лицом смерти отчаянно борются за каждый вдох.

Когда я пришел к такой женщине, она сразу все поняла. В ее глазах застыл ужас, хоть она и знала, что я желаю ей исключительно добра.

– «Ты пришел, чтобы забрать меня…» – догадалась женщина.

– Вы готовы?

– «Нет! Разве я могу?! Моя семья нуждается во мне! Я хочу видеть, как растут внуки! Мой сын переживает трудный период, как я могу уйти? Прошу, дайте мне времени! Еще немного времени!»

Ее тело разлагалось изнутри, комнату наполнял запах гнилой плоти.

– Так нельзя, я не вправе. Ваше тело изношено, оно не сможет больше подняться. Желудок больше не принимает пищу, лёгкие устали. Время исчерпано, и это тело больше не может считаться живым. Даже ваш разум уже не там, а здесь. Родственники видят вашу агонию, слышат ваш бессвязный бред, для них это тоже пытка. Им больно видеть ваш тяжелый взгляд, они устали от бессонных ночей, и как бы они ни желали продлить свое время с вами, вас с ними больше нет. Пора идти дальше и, наконец, заглянуть за ту грань, которая вас всегда манила.

– «Но я даже не успела попрощаться», – взмолилась женщина, переживая глубочайшее потрясение.

– У вас больше нет на это сил, – как можно мягче объяснил я.

– «Тогда помоги мне, умоляю!»

Правильно это или нет, но я дал ей немного своей энергии.

– Вам хватит сил только на несколько слов. Подумайте, что хотите сказать. Хорошо подумайте. Завтра в три часа дня я вернусь за вами.

Утром женщина вернулась в сознание, рядом дежурил сын. Она подбирала слова. Слова не прощания, нет. Прощаться горько и больно. Она хотела дать родственникам понять, что это не конец, что она будет ждать их в ином мире, мире духов.

– В три часа, – наконец, произнесла она и вскоре мы встретились снова.

Также я мог являться людям в сновидениях. Помогал заблудившимся, давал ответы на мучавшие вопросы, если они готовы были слушать. Я мог избавить живых людей от страхов, посылая сны, помогающие их преодолеть. Нет ничего удивительного в том, что погибшие в прошлой жизни из-за падения с высоты, больше всего ее и боялись. И я посылал им светлые сны, в которых они могли парить над зелеными долинами, ощущая приливы радости.

Но страхи не всегда связаны с прошлым. Они могут постепенно прилипать к сознанию. Причиной мог послужить какой-то жизненный эпизод, или чужой страх, которым кто-то поделился в детстве. Одним из самых распространенных страхов оказался ужас перед насекомыми. И когда человек засыпал, я брал его с собой в тропические джунгли и предлагал перевернуть бревно или камень.

– Нет, я знаю, что там! – кричал человек, – Я боюсь!

– Именно поэтому их и нужно переворачивать, – говорил я, поднимая первый камень, под которым оказывался сюрприз в виде золотой монетки.

Я говорил, что под большей частью камней спрятаны подарки, а под остальными копошатся жуки и черви. Спящий человек, в конце концов, пересиливал страх. Хотя он не мог забрать в реальность найденные сокровища, он всегда возвращался в хорошем настроении и избавленный от страхов.

К маленьким детям я приходил в образе ангела. Пока их лихорадило, пока они испытывали болевой шок или лежали на операционном столе, я предлагал им настоящее космическое путешествие. Мы отправлялись в небо и облетали земной шар. И каждый раз я испытывал колоссальный восторг наравне с детьми от великолепия нашей удивительной планеты. Когда же дети возвращались обратно, им больше не было страшно.

За время пребывания в Асперосе в качестве духа, у меня накопилось множество историй. Я наблюдал за душами работяг, которые с каждым восходом солнца отправлялись работать на завод, или в шахты, воссозданные своей же памятью. В их жизни тяжелый труд всегда был настолько естественным и значимым, что не было ничего существеннее и после смерти.

Проследив несколько таких историй, оказалось, что судьба не раз предлагала им счастливый случай все изменить, но эти люди не хотели верить в то, что стоит поменять угол зрения, и жизнь переменится сама по себе. Родители их учили бороться с миром. Они были запуганы трудностями, которые с ними никогда бы не случились. Эти люди усиленно гребли против течения, фактически оставаясь на месте.

В своей борьбе они напоминали больше затравленных зверенышей, чем людей, и мне приходилось копаться в их памяти, возрождать воспоминания и растолковывать с новой стороны, чтобы они, наконец, отказались от идеи враждебной Вселенной.

Изучая эту грань реальности, я воочию убеждался в том, что каждая душа обязана пропустить через себя абсолютно все отрицательные качества, существующие в этом мире. На начальных этапах развития человеку действительно многое прощается, но ровно до того момента, пока он не осознает истинное назначение своих поступков.

В процессе развития личность должна демонстрировать осторожность и разборчивость. Как только человек начинает понимать, какие качества разрушают его дух, он обязан от них отказаться и сделать шаг к более высокому духовному совершенствованию.

Если в решающий момент человек не сможет отказаться от своей темной природы – его дух переходит во власть Древиана Смоура. И наоборот – если личность пересиливает присущие ей отрицательные черты, побеждает внутреннюю тьму, она переходит под покровительство сил света и арханты никакой власти над ней уже не возымеют.

Наедине с собой, каждый из нас чувствует то, чего должен достичь в жизни и какие способности раскрыть. Только вы знаете, что в вашей жизни правильно и хорошо. Что вдохновляет, развивает и заставляет двигаться вперед.

Общество постоянно норовит сбить с курса, навязать ошибочные идеалы, ложную правильность. Общество изобретает причины, почему человек должен отказаться от мечты. Но звук чужих голосов не должен перекрывать голос интуиции. Нужно всегда верить в себя и свои силы, а не существовать чужими идеалами, такими блеклыми и серыми.

Доверие к самому себе – важнейшее условие в обретении счастья и в понимании ценности желаний. Человек, прислушивающийся к себе, ведом Вселенной. Он не отказывается от намеченной цели, следует ей даже если другие считают ее недостижимой и смеются.

Духовно зрелые люди обладают общими чертами, отличающими их от прочих. Они доверяют себе, чувствуют происходящее, а их настрою не способны помешать невежды. Они имеют невероятную внутреннюю силу. Сохраняют в себе доброту, пронося ее через будничные тернии и все зло мира.

Мудрые люди терпимы к окружающим в силу понимания, никогда не теряют самообладание, не критикуют и ни в коем случае не судят других, не делают поспешных выводов. В их глазах никогда не прочитаешь зависть, злобу или корысть. Они не стремятся разбогатеть, нажить как можно больше имущества. Для них это не имеет никакого значения. И живут они просто.

Они верят не только в себя, но и в других. Радуются чужому успеху, как собственному. И это, пожалуй, самое сильное их качество.

Мудрые люди ценят жизнь и стараются привнести в нее еще больше прекрасного. Они уважают себя, но при этом не эгоистичны. К ним можно смело обращаться за помощью, зная – не подведут. Ведь их интересы никогда не превосходят просьбы тех, кто им дорог. Потому что они уважают других как самих себя.

Духовно зрелые люди видят в жизненных трудностях ценные уроки и не уклоняются от них, выдерживая неприятные повороты судьбы с благодарностью к Высшим. Удары фатума они выносят с честью и ровной осанкой, и вскоре находят достойное решение проблемы. Они искренне любят жизнь, готовы всегда чему-то учиться, не стоят на месте, смело мечтают, и все их желания постепенно сбываются.

Своим примером они могут научить мечтать других.

Это особенные люди. С ними постоянно хочется улыбаться, за спиной вырастают крылья, просыпается вера в человечество. Они преподносят людям новые знания, меняют их мировоззрение, делают их жизнь полнее. В некотором роде они кажутся чудаками из-за своей отстраненности от общественных правил. Их стремление делиться лучшим неизменно, не подвержено влиянию извне, не зависит от погодных условий и от чужого мнения. И жизнь любит их в ответ.

Я встречал таких людей, но, к сожалению, их очень мало. Они сияют среди серой толпы, как путеводные звезды. Это скромные герои настоящего, с которых необходимо каждому брать пример.

Такой же была и моя сестра. Но несмотря на это ее убили.

Настала пора отыскать врага.

Я чувствовал, что готов.

Сквозь энергетическую толщу пробилась тонкая золотая нить, указывающая направление. В голове звенела пульсирующая вибрация – предзнаменование судьбоносного события.

Я молниеносно ринулся вперед, огибая планетарную орбиту.

Связующие нас двоих невидимые узы помогали ориентироваться в пространстве и преодолевать преграды. На безумной скорости, подчиняясь жажде мести, я летел сквозь стены домов, сквозь жильцов, напрямик, напролом, чтобы как можно скорее оказаться перед негодяем и взглянуть в ненавистные глаза.

Губами чувствуя тепло его крови, я влетел в нужный подъезд. Лестничный пролет, еще один, и вот – та самая дверь. Удерживая в руках черный смертельный сгусток фата-гали, я шагнул сквозь дверь в квартиру убийцы.

Он стоял над раковиной, намывая детский горшок. Детьми меня не разжалобить!

У нас тоже была семья!

Я неотрывно смотрел на мужчину, сосредотачивая темную энергию в руках и наращивая ее мощь. Специально оттягивал момент возмездия. Этот человек виновен в том, что сестры не стало. И сейчас я с несравненным удовольствием предвкушал его будущую агонию.

Он не заслуживает жить на этом свете!

Возрождая в голове кровавое месиво на мокрой дороге, вспоминая похороны и невыносимую жизнь без нее, я переполнил энергетический шар концентрированной ненавистью и запустил его в самое сердце врага.

Детский горшочек ударился о край ванны и покатился по полу. Мужчина схватился за сердце, его глаза округлились. Глотая ртом воздух, он медленно опустился на четвереньки и пополз по коридору.

Я слышал его сердце. Жить ему осталось считанные минуты.

Медленно двигаясь по квартире вслед за врагом, я заглянул в комнату – из детского манежа выглядывал годовалый малыш. Рядом в кубики играла девочка постарше. Лицо отца блестело от слез, он все еще пытался дотянуться до телефона.

Раздался последний стук сердца. Тело мужчины обмякло, и он повалился на пол.

Дух начал отделяться от тела.

– Убийца! – взревел я, схватив его.

Не имея полномочий расправляться с душами, я жаждал наказать ублюдка, разорвать его в клочья и не важно, перед кем предстоит отвечать за содеянное. По его вине у меня УЖЕ черные руки! По его вине моя душа УЖЕ обречена!

– Прошу, уничтожь меня, оборви мучения, – тихо сказал он.

Столкнувшись взглядами, я прочел в его глазах всё… Год назад его любимая женщина скончалась при родах. Жизнь троих детей и парализованного деда теперь зависела только от него. Мужчина устроился на третью работу, а забота о младших легла на плечи старшего сына. Он только перешел во второй класс, но пареньку пришлось рано повзрослеть. В восемь лет он справлялся лучше любой няньки, пока отец зарабатывал деньги.

Я видел, как перемены изменили его внешность. Волосы выпадали, образовывая залысины. Он недоедал и спал несколько часов в сутки. И вот однажды, возвращаясь со смены, отключился прямо за рулем.

Глухой удар, разбитое стекло…

Очнувшись, он понял, что произошло. Девушка лежала в луже крови протягивая руку, словно что-то хотела сказать.

Он выскочил из машины, ошарашенно глядя на нее. Трясущимися пальцами разблокировал телефон, едва не выронив. Если вызовет скорую – тюрьмы не избежать. Дети отправятся в приют, их разлучат, но кто о них позаботится? Никто их не полюбит, они станут никому не нужны в этом жестоком мире. Если с малышами будут плохо обращаться, что же с них вырастет? Какое будущее их ждет?

Девушка испустила последний дух и скончалась. Все кончено. Ее не вернуть. Скорая не успела бы приехать.

Лучше скрыться с места происшествия, ведь, похоже, свидетелей нет. Бедняжка даже не вскрикнула. А дома ждут два сыночка и доченька.

Потрясенный, я отпустил его и пошатнулся. Только что я убил единственного кормильца семьи.

– Я виноват, – рыдал мужчина, – Как же я виноват…

Я смотрел на него, переосмысливая увиденное. Пропуская его воспоминания через себя. В этот момент в квартиру зашел мальчонка с ранцем за спиной. Увидев отца лежащим на полу, он скинул рюкзак и прямо в обуви, оставляя грязные разводы, подбежал к отцу. Пощупав пульс, мальчик начал делать непрямой массаж сердца изо всех сил, на какие был способен.

– Папочка, не оставляй нас! – кричал он, наваливаясь всем весом на грудную клетку, – Очнись!

Дух покойного перевел вопросительный взгляд с сына на меня.

– Это была твоя сестра…

Я молча наблюдал как мальчик заливается слезами, пытаясь оживить отца.

– Я готов принять наказание, – твердо сказал мужчина.

Но я больше не был уверен, что хочу наказать его. Он был далеко не самым плохим человеком. Наоборот – жил по совести. Он не крал и не лгал людям, никого не предавал и не отвечал злобой на злобу. Не мстил и не злословил, не судил других, а просто делал свое дело, усердно работал и заботился о родных. А я позволил гневу разрушить эту семью, в которой все так привязаны друг к другу.

Хотя возможно он еще может вернуться…

Я должен попробовать забрать смертельное проклятие, приняв его на себя. Ничем хорошим для меня это не обернется, но теперь я не мог позволить мужчине умереть. Время летит с бешеной скоростью. Нужно действовать, пока не поздно.

Я вытянул руки и сосредоточившись на черной сфере, принялся ее впитывать. Темная энергия какое-то время колебалась в теле мужчины, но затем перекинулась на кончики моих пальцев и медленно поплыла по рукам. Как только ты прощаешь того, кого проклял, смертельная метка ложится на тебя самого – это еще один непреложный закон мира духов.

Смертоносный огонь разливался по телу, вытесняя жизненную силу.

– Папочка, очнись, умоляю! – плакал мальчик, с еще большим усердием заставляя сердце запуститься.

– Я прощаю тебя. Возвращайся к семье, заботься о ней, воспитывай детей. Ты их единственная опора, поэтому дорожи здоровьем и отпусти прошлое.

– Я запомню нашу встречу? – спросил он.

– Нет, но тебе станет легче, – ответил я, продолжая поглощать остатки проклятья, пока мужчину затягивало обратно в тело.

Воспоминания о смерти всегда стираются, чтобы человек продолжил свою миссию и получил тот опыт, который ему был предназначен. Чтобы не обезумел, забыв прежнюю жизнь. Чтобы не стращал других, не придумывал больше пережитого и не пытался этим прославиться. Чтобы не увяз в служении ложным богам, не потратил жизнь в перечитывании святых писаний, не паломничал по миру с целью прикоснуться к мощам, не ушел в отшельничество.

Смерть должна оставаться загадкой. Ничто не должно влиять на выбор человека, а в жизни обязательно должно присутствовать сомнение.

Жизнь этого мужчины наполнена любовью. Она проявляется к детям, к отцу, к покойной жене, которая ее обязательно чувствует. И это верное течение судьбы. Ничему большему, ничему лучшему никакая вера не научит. И, в сущности, кроме любви к родным, он больше ничего не сможет захватить с собой по окончанию пути.

– Спасибо… – только и успел произнести дух.

Мужчина очнулся и кинулся обнимать сына, а тот лишь рыдал, но теперь уже от счастья.

Проклятие до последней капли покинуло его тело, поселившись во мне и активизировавшись. С каждой секундой я становился слабее. Воспоминания одно за другим покидали разум. Я превращался в ничто, без истории, без пережитых мгновений, забывая кто я есть и кем был когда-то.

Чувствуя только холод и ничего кроме него, я думал о том, что снова совершил ошибку, растерял крупицы человечности, открывшись неутоленной жестокости, так отчаянно просившей выражения. Но все-таки в последний момент я сумел исправить свою ошибку.

Я столько раз бывал на грани смерти… и быть может снова вернусь.

Перстень накалился и изумруд выпустил золотой огонь. Пламя окутало меня горячим мягким облаком. Осталась только надежда.

Быть может,

я все-таки

выживу…