Ярость драконов бесплатное чтение

Высадка

Королева Тайфа стояла на носу «Таргона», поднятого на берег боевого корабля, и смотрела на резню, развернувшуюся на песке. Все ее корабли опустели. Избранные, мужчины и женщины, уже были на берегу, уже убивали и погибали. Их крики, сливаясь с криками врагов, накатывали на нее волна за волной.

Тайфа посмотрела на солнце. Оно палило высоко в небе, и убийства было не остановить до глубокой ночи. Значит, смертей будет еще много. Сзади послышались знакомые шаги, и она попыталась найти в поступи Циори утешение.

– Моя королева, – произнес он.

Тайфа кивнула, давая ему слово, но не отрывая взгляда от бойни на берегу. Если ее народу суждено погибнуть, она должна это видеть. Хотя бы это было в ее силах.

– Берег мы не удержим, – сообщил Циори. – Нужно отступать и возвращаться на корабли. Нужно снова спустить их на воду.

– Нет, на воду я не вернусь. Весь флот скоро будет здесь.

– Семьи, дети, старые и немощные. Не бойцы. Не Одаренные.

Тайфа не повернула головы. Она не могла смотреть ему в глаза. Пока не могла.

– Здесь красиво, – сказала она ему. – Жарче, чем на Озонте, но красиво. Смотри. – Она указала на горы вдалеке. – Мы высадились на полуостров, который окаймлен горами и разделен ими надвое. Его легко защищать, его можно возделать. Мы можем здесь поселиться. Можем ведь? Создать дом для моего народа.

Она посмотрела ему в глаза. Его присутствие успокаивало ее. Чемпион Циори, сильный и преданный. С ним она чувствовала себя в безопасности, чувствовала себя любимой. И ему желала того же.

Его брови были сдвинуты, бритая голова блестела от пота. Он только что вернулся с передовой. Ей не нравилось, что он лично принимал участие в сражении, но он был ее чемпионом и она не могла просить его остаться на корабле, пока ее люди, его воины, погибают.

Он переступил с ноги на ногу и заговорил. Она не хотела слушать. Довольно докладов, довольно речей о тех странных дарах, которые здешние дикари использовали против ее людей.

– «Малава» прибыла несколько солнечных промежутков назад, – сказала она. – На борту была моя старая няня. Она ушла к Богине прежде, чем корабль достиг суши.

– Санура погибла? Моя королева… Мне так…

– Помнишь, когда я была мала, она рассказывала историю о собаке, которая меня укусила?

– Помню, что вы укусили ее в ответ и не отпускали. Сануре пришлось позвать королевского стражника, чтобы оттащить вас от бедного животного.

Тайфа повернулась обратно к берегу, усеянному тысячами тел мертвых и умирающих.

– Санура отправилась к Богине, находясь на том корабле, так и не узнав, что мы нашли землю, не узнав, что мы спаслись от Отсева. Они не смогли даже должным образом ее сжечь. – Звуки боя стали будто бы громче. – На воду я уже не вернусь.

– Тогда мы умрем на этом берегу.

Момент наступил. Где ей взять смелости, чтобы встретить его взгляд?

– Одаренные, которые вышли с разведчиками, прислали весть. Они заметили Ярость. – Скрепя сердце, Тайфа указала на горизонт, поверх бойни. – Драконы гнездятся в Центральных горах, тех, что делят полуостров, и один из них разродился. Теперь, когда есть детеныш, я создам когорту.

– Нет, – сказал он. – Только не это. Тайфа…

В его голосе она услышала отчаяние. Но она не позволит ему поколебать ее решимость.

– Как мы сможем заключить мир с дикарями, если так с ними поступаем? – сказал Циори, но ее было не переубедить, и он, по-видимому, это почувствовал. – Нам нужно было только преследовать их, – продолжил он. – А если мы используем драконов, мы уничтожим эту землю. Если мы используем драконов, нас найдет Отсев.

От этих слов у нее по спине пробежал холодок. Тайфа отчаянно пыталась забыть то, от чего бежала, однако понимала: проживи она хоть тысячу циклов, она этого не забудет.

– Можешь захватить эту землю для меня, мой чемпион? – спросила она, ненавидя себя за то, что заставляет его почувствовать вину, увидеть свое несовершенство.

– Не могу.

– Тогда, – сказала она, поворачиваясь к нему. – Это сделают драконы.

Циори не смотрел ей в глаза. Так сильно она его задела, так сильно разочаровала.

– Это лишь на время, – сказала она, пытаясь вновь обратить его внимание на себя. – Его будет достаточно для выживания, но недостаточно, чтобы нас заметил Отсев.

– Тайфа…

– Ненадолго. – Она протянула руку и коснулась его лица. – Клянусь моей любовью к тебе. – Он был ей нужен, и она чувствовала себя такой хрупкой, что боялась сломаться, но прежде всего ей необходимо спасти своих людей. – Сумеешь дать нам время, чтобы когорта сделала свое дело?

Циори взял ее руку и поднес к своим губам.

– Ты знаешь, что да.

Чемпион Циори

Циори смотрел на незаконченные карты, разложенные на единственном столе командной палатки. Он старался не терять лица, излучать силу перед военачальниками, что стояли рядом, но все же слегка покачивался, как травинка на легком ветру. Ему нужно было отдохнуть, однако никакого отдыха не предвиделось.

Минуло три дня с тех пор, как он в последний раз ходил к кораблям увидеться с Тайфой. Ему не хотелось думать, что он таким образом ее наказывает. Он убеждал себя, что ему необходимо находиться здесь, где идут самые ожесточенные бои. Она хотела, чтобы он удержал берег и продвинулся вглубь территории, и именно этим он сейчас занимался.

Прибыл последний из двухсот пятидесяти кораблей, и теперь все женщины, мужчины и дети – все оставшиеся Избранные – находились на этой враждебной земле. Большинство кораблей было разобрано на материалы, растащено по кускам, лишь бы помочь омехи выжить. Отступать было некуда. Поражение в войне с дикарями означало бы конец для его народа, а этого Циори допустить не мог.

Последние несколько дней были наполнены тяжелыми сражениями, но его воинам удалось отразить силы местных. Более того, Циори занял берег, продвинулся за линию деревьев, а потом провел основную часть своей армии в глубь полуострова. Он не способен удержать всю территорию, которую удалось отвоевать, но он дал ей время. Он сделал так, как просила его королева.

И все же он не мог не сердиться на нее. Он любил Тайфу, сама Богиня видела, что любил, но она играла со смертью. От того, что они захватят полуостров при помощи драконов, толку будет немного, если они тем самым навлекут на себя Отсев.

– Чемпион! – В командную палатку вошел воин Индлову, прервав поток мрачных мыслей Циори. – Майора Оджоре оттесняют. Он просит прислать подкрепление.

– Скажи ему, чтобы держался. – Циори видел, что молодому воину хотелось что-то добавить, но он не дал ему такой возможности. – Скажи майору Оджоре, чтобы держался.

– Да, чемпион!

Харун сплюнул листья каллы, которые по своему обыкновению жевал.

– Он не удержится, – сообщил полковник Циори и остальным членам Совета Стражи. Мужчины теснились во временной палатке, установленной подальше от берега и горячих песков, под сенью сухих деревьев. – У него кончились стрелы, а дикарей только они и сдерживали, но на этой забытой земле, видит Богиня, деревья слишком ломкие, чтобы изготовить еще стрел.

Циори посмотрел на дюжего полковника через плечо. Харун стоял так близко, что можно было услышать его зловонное дыхание. Повернувшись к нарисованной разведчиками от руки карте полуострова, Циори покачал головой.

– У нас нет подкрепления.

– Вы обрекаете Оджоре и его бойцов на смерть.

Циори сделал паузу, и тут, как он и думал, вмешался полковник Дайо Окелло.

– Харун прав. Оджоре не выстоит, и мы потеряем весь фланг. Вам нужно поговорить с королевой. Переубедить ее. Мы в меньшинстве, а дикари владеют дарами, с которыми мы никогда раньше не сталкивались. Нам не победить.

– Нам и не нужно побеждать, – ответил Циори. – Нам нужно только дать ей время.

– Сколько времени? До тех пор, пока у нас не будет драконов? – спросил Тахир, принявшись расхаживать по палатке. Он больше не был похож на того человека, которого Циори знал прежде. Тахир Óни принадлежал к одной из богатейших семей Избранных и славился умом и пунктуальностью. И он всегда тщательно следил за своим внешним видом.

Раньше, на Озонте, когда бы Циори ни встретил Тахира, полковник был свежевыбрит, его темная кожа блестела от масла, а форма подчеркивала мускулистый торс. Но человек, стоявший перед ним сейчас, не имел ничего общего с этим воспоминанием.

Голова Тахира заросла щетиной, кожа была сухой, а форма висела на изможденном теле. И, что хуже всего, Циори было сложно не смотреть на обрубок правой руки Тахира, которая кровоточила сквозь бинты.

Циори нужно было успокоить людей. Он был их предводителем, их инколели, и им следовало верить в свою миссию и королеву. Он поймал взгляд Тахира и постарался его удержать, заговорив с подчеркнутой уверенностью, но глаза воина бегали, словно у хищного зверя.

– Дикари не устоят против драконов, – сказал Циори. – Мы их одолеем. Как только у нас будет твердая опора, мы сможем отстоять и долину, и весь полуостров.

– Ваши слова да Богине бы в уши, Циори, – пробормотал Тахир, не добавив ни одного из его почетных обращений.

– Если мы сбежали от Отсева, это еще не значит, что мы не погибнем здесь, – сказал Дайо, эхом повторив невысказанную мысль Циори. – Я хочу сказать, что мы можем вернуться на корабли и поискать место более… доступное.

– Какие корабли, Дайо? Их не хватит на всех, и запасов, чтобы плыть дальше, у нас нет. Нам вообще повезло, что драконы привели нас сюда, – заметил Циори. – Это было рискованно – надеяться, что они найдут землю прежде, чем мы помрем с голода. Даже если мы сможем выйти в море без них, шансов у нас нет.

Харун развел руками.

– А это, по-твоему, шанс, Циори?

– Лучше погибнуть в море?

– Лучше вообще не погибать.

Циори видел, к чему ведет Харун, и понимал, что с такими разговорами недалеко до измены. Это были непоколебимые, славные люди, но из-за тягот путешествия они стали такими же ломкими, как древесина на этой странной земле. Он пытался подобрать слова, чтобы их успокоить, когда снаружи палатки послышались крики.

– Что, во имя Богини… – начал Харун, поднимая полог палатки, чтобы посмотреть, что случилось. И даже не успел заметить топор, который отнял у него жизнь. Все произошло слишком быстро.

Тахир выругался, отпрянув, когда перерубленное тело Харуна рухнуло на пол у его ног.

– Мечи к бою! – приказал Циори, вынимая оружие и прорезая заднюю стену палатки.

Циори первым выскочил наружу, щурясь от ослепительного света, пока все вокруг погружалось в хаос. Непостижимым образом крупный отряд дикарей пробрался далеко к ним в тыл и атаковал слабо защищенный командный пункт.

Едва он успел это осознать, как к нему подскочил дикарь с копьем в руке. Циори, инколели войска омехи, чемпион королевы Тайфы, увернулся от удара и с силой вонзил свой меч врагу в шею. Клинок вошел глубоко, и дикарь упал, забрызгав белый песок кровью.

Циори повернулся к своим полковникам.

– Возвращаемся на корабли!

Это был единственный выход. Большинство воинов находилось на передовых, далеко за линией деревьев, но враг разделил Циори и его армию. Часть воинов и Одаренные оставались на берегу, там они разбили лагеря в тени опустевших кораблей, чтобы защищать народ омехи. И если Циори, полковники и те, кто был приписан к командному лагерю, надеялись выжить и отбить нападение из засады, нужно было возвращаться туда.

Циори проклинал свою глупость. Ведь это полковники пожелали установить командную палатку за линией деревьев, чтобы укрыться от палящего солнца, и хотя у него было ощущение, что это неправильно, Циори не смог отговорить их. Линия деревьев проходила далеко от передовых, и он посчитал, что им хватит воинов, чтобы обеспечить себе защиту. И это стало ошибкой.

– Бегите! – закричал Циори, таща Тахира за собой.

Они сделали три шага, прежде чем путь к спасению им преградил очередной дикарь. Тахир потянулся было к мечу, на мгновение забыв, что потерял свою рабочую руку. Он позвал на помощь и дотронулся до клинка левой рукой. Но едва его пальцы коснулись рукояти, как дикарь зарубил его.

Циори выставил меч перед собой и, бросившись к полуголому убийце Тахира, нанизал его на клинок. Затем отступил от пронзенного врага, желая стряхнуть его, но дикарь, с пузырящейся во рту кровью, дотянулся до него костяным кинжалом.

Бронзовая кольчуга Циори приняла удар, и он ухватил нападавшего за запястье, переломив его о колено. Кинжал упал на песок, и Циори заехал лбом в нос противнику, так что у того запрокинулась голова. Циори подался всем телом вперед, чтобы всадить остальную часть меча оглушенному врагу в живот, и тот издал истошный вой, окатив Циори кровью и слизью.

Циори выдернул оружие, сбросив на землю погибающего туземца, и развернулся, чтобы собрать своих людей. Увидел, как Дайо отбивается от пятерых дикарей с помощью одного лишь воина, и побежал к ним, заметив, что из-за деревьев появляются новые враги.

Они были в явном меньшинстве, и, если не отступить, их ждет смерть. Пока он бежал к полковнику, Дайо в бок вошло острие длинного копья, и тот рухнул. Воин, сражавшийся рядом, убил хозяина копья, а Циори на полной скорости врезался сразу в двоих дикарей, повалив их на землю.

Упав на них сверху, он вытащил из-за пояса кинжал и воткнул его в глаз ближайшего дикаря. Второй же, пытаясь выбраться из-под него, потянулся к прижатому телами оружию, но Циори ткнул рукоятью меча ему в горло и придавил своим весом. Он услышал, как хрустнули позвонки дикаря, и тот обмяк.

Циори поднялся на ноги и схватил Дайо:

– Идем!

Тот побрел за ним, истекая кровью.

– Назад к берегу! – приказал Циори воинам. – Назад на корабли!

Циори побежал, оглядываясь и видя, как его люди гибнут. Дикари вовсю применяли свои дары, скрываясь среди бела дня. На бегу Циори отметил, что из пустого, как казалось, пространства среди деревьев появлялось все больше и больше местных. С помощью этого трюка они и переместили атакующие силы с передовой к командной палатке.

Циори подгонял себя. Ему нужно было как можно скорее добраться до резервных сил и успеть отдать приказ занять позиции для обороны. Сердце колотилось у него в груди, но не от бега. Если силы дикарей достаточно велики, они могут перебить в этой внезапной атаке всех.

На передовой у омехи еще оставалась армия, но женщин, мужчин и детей, которых им надлежало защищать, ждала смерть.

Циори услышал галоп за спиной. Ингоньяма со своей Одаренной вдвоем скакали на одной из немногих лошадей, которых они погрузили на корабли при побеге с Озонте. Ингоньяма заметил Циори и направлялся теперь к нему.

– Чемпион, – обратился к Циори мужчина, спрыгивая вместе с Одаренной на землю, – возьмите лошадь. Я помогу остальным бежать.

Циори сел верхом, отдал честь и, прежде чем ускакать прочь, обернулся. Одаренная – это была молодая женщина, почти девочка – закрыла глаза и сосредоточилась, а Ингоньяма стал меняться, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее.

Воин вырос на глазах. Его кожа, и без того очень темная, стала еще чернее, а мышцы зашевелились, будто под плотью извивались миллионы червей, и принялись перестраиваться, уплотняясь и увеличиваясь. Воин омехи, Великий Вельможа, и без того был могуч и смертоносен, но с силами Одаренной превратился в настоящего колосса.

Ингоньяма издал леденящий душу рев и бросился на врагов. Дикари пытались удержать позиции, но даже самый искусный из них не мог бы противостоять Разъяренному Ингоньяме.

Одному Ингоньяма размозжил череп рукоятью меча, а другого рассек лезвием от ключицы до пояса. Затем, схватив третьего дикаря за руку, отбросил его на десяток шагов.

С заметным напряжением, отразившимся на лице, Одаренная делала все, что было в ее силах, чтобы поддерживать превращение Ингоньямы.

– Чемпион приказал отступать! – крикнула она бойцам омехи, которые были поблизости. – Возвращайтесь на корабли!

Девочка – она была слишком молода, чтобы Циори мог думать о ней как-то иначе, – стиснула зубы, вливая энергию в разъяренного воина, который боролся с еще шестью дикарями, обступившими его.

Первый из дикарей отшатнулся – его грудь провалилась внутрь под кулаком Ингоньямы. Второй, третий и четвертый набросились на него все разом с мечами. Циори видел, как Одаренную покачивает с каждым ударом, который принимает ее Ингоньяма. Но она храбро держалась, пока Разъяренный сражался и убивал врагов.

«Довольно, – подумал Циори, – отступай. Довольно».

Ингоньяма не отступал. Они почти никогда не отступали. Колосса окружили, враги теснили его со всех сторон и наносили удар за ударом, чтобы разорвать связь с Одаренной или убить ее.

Когда произошел разрыв, появилось две вспышки света – от Ингоньямы и от Одаренной. На то, что произошло после, смотреть было тяжело. Оставшись без энергии, тело Ингоньямы стало уменьшаться, а сила – угасать. Следующий удар меча рассек его плоть, и уже одного этого было бы достаточно, чтобы он погиб от ранения.

Но дикари ждать не стали. Они разрубили его на куски и бросились к Одаренной. Та вынула из туники нож и перерезала себе горло прежде, чем они подоспели. Однако это их не остановило: они с улюлюканьем набросились на нее и несколько раз пронзили девушку мечами.

Циори хватило этого зрелища – он отвернулся и подстегнул лошадь. Нужно было добраться до кораблей и резервов армии Избранных. Ингоньяма и Одаренная отдали за это свои жизни. И тяжело было думать о том, что оно того стоило.

Из-за деревьев высыпало слишком много дикарей. Они собрали такие силы, что Избранным не устоять. Этой битве суждено стать последней.

Ингоньяма

Королева Тайфа выбежала из главной комнаты своей каюты. Ее визирь, прервавшая встречу с Правящим Советом, уводила ее на носовую палубу. Дикари обошли передовые линии, которые держали Избранные, и атаковали омехи.

Правящий Совет был потрясен новостями. Его члены донимали Тайфу с тех пор, как она обещала им драконов, и она сообщила, что когорта почти готова. Королева напомнила членам Совета, что всегда выполняет свои обещания, втайне надеясь, что не выдаст собственной неуверенности в способности сдержать слово и на этот раз.

И теперь, спеша за своим визирем, Тайфа старалась мысленно подготовиться. Она намеревалась сделать все, что в ее силах, чтобы выиграть битву, но она была неглупа. Если они переживут этот день, совет попытается ограничить ее власть. Вот тогда-то случится настоящая трагедия.

Вероятно, совет прикажет высшим кастам вернуться на оставшиеся на плаву корабли. Они попытаются спастись бегством, бросив Меньших на произвол судьбы.

Такого Тайфа допустить не могла. Это не ее метод, однако в военное время она могла править жестко. Она не была тираном, но хороший правитель не может стоять в стороне и смотреть, как уничтожают ее народ. Хороший правитель не может позволить, чтобы перепуганные дураки обратили свой страх в безумие.

Совету требовалось управление – не обсуждение, не разрешение, не компромисс. Разве не так была устроена армия под началом ее чемпиона? Разве не так выигрывались войны? Разве Избранные не участвовали сейчас в войне?

Размышления напомнили ей о Циори. Если Тайфе придется противостоять Правящему Совету, он будет нужен ей больше, чем когда-либо. Он будет ей нужен, хоть он ни разу не приходил к ней с тех пор, как она объявила о решении собрать когорту.

Ей не хотелось думать, что так он наказывал ее. Она могла приказать ему прийти, но не стала этого делать. Это нарушило бы их негласное правило. Она была его королевой, но он был ее любовником. Она не ждала от него подчинения. Ей нужен был равный. Он не мог быть с ней на равных при людях, но наедине они размывали границы.

Он слишком упрям, думала она, ступая на палубу корабля и размышляя, как он отреагирует, если она распустит совет. Наверняка займет ее сторону, решила она, наверняка…

Королева Избранных Тайфа Омехия не успела закончить мысль. Она увидела, что ее худший кошмар стал явью.

Берег был захвачен, повсюду сновали враги. Она не могла понять – как столько дикарей пробралось за передовую? Не могла… Один из Избранных погиб, когда ему в грудь вошло копье язычника. Она отвернулась от страшного зрелища и увидела двух женщин, ее подданных, – до них тоже добрались туземцы.

– Что случилось? – спросила она.

Ни ее Королевская Стража, ни визирь, ни члены Правящего Совета, следовавшие за ней, – никто не ответил.

Она услышала боевой клич, а затем стук копыт. Звуки доносились со стороны одного из ее разрушенных кораблей, разобранного ради древесины и прочих материалов. Вдоль ребер обглоданного судна мчалась дюжина лошадей – на них восседал отряд Разъяренных Ингоньям. У королевы сердце ушло в пятки.

Во главе отряда скакал Циори. И он тоже был разъярен.

– Нет, – прошептала она.

Ингоньямы врезались в самую гущу битвы и теперь расчищали себе путь среди врагов, словно пробивались с мачете сквозь заросли высокой травы. Дикари рассыпались во все стороны и погибали, но Ингоньям было слишком мало, а их – слишком много.

– Соберите Одаренных, – приказала королева Тайфа одной из своих посыльных. – Мне нужны Ослабляющие. Пусть бьют по дикарям изо всех сил. И приведите ко мне КаЭйд. Нам нужны драконы, сейчас же.

Посыльная – она была Укрепляющей, – вошла в транс и передала приказы.

– О Богиня, – простонала леди Панья, взглянув на сражение. – Мы разбиты.

– Панья, ты член Правящего Совета, – заметила королева Тайфа своей Придворной Вельможе, не отрывая глаз от Циори. – Веди себя подобающе.

Она не могла поверить, что он так с ней поступил. Всякий раз, когда он вступал в бой с врагом, какая-то часть ее умирала. Если он погибнет…

– Где Ослабляющие?! – вскричала она.

– Там, королева Тайфа. – Леди Юми указала своим длинным пальцем, и Тайфа увидела.

Одаренные стояли чересчур плотной группой. Такая позиция снижала их эффективность, но они были молоды и не успели закончить обучение. А опытные в боях Одаренные находились на передовой. Той самой передовой, которую дикари оставили далеко позади.

Тайфа наблюдала, как девушки пытаются рассредоточиться. Приказа атаковать она не слышала – они были слишком далеко. Но у королевы затеплилась надежда, когда она увидела, как девушки с военной точностью взметнули руки вверх. Они хоть и были юны и неопытны, но считать их неподготовленными было бы несправедливо.

Стена из воинов-защитников, окружавших Одаренных, разошлась в стороны, оставив линию между женщинами и врагом открытой. Тайфа даже издалека увидела, как Одаренные напряглись, когда их силы начали проявляться и из их мерцающих пальцев потекла энергия, волна за волной, и врезалась в дикарей.

Язычники помчались в атаку, прямиком на ослабляющую волну. Все, кого она поражала, падали на колени, животы, спины, они становились совершенно беспомощными. Вскоре Одаренные прервали поток, чтобы их воины смогли броситься на дикарей и порубить их на куски. Тайфа наклонилась вперед, наблюдая за гибелью врагов. Она испытывала удовлетворение, в то же время собственная жажда крови вызывала у нее отвращение.

Сразу после высадки берег для Избранных завоевали именно Одаренные, и прежде всего Ослабляющие. Дикари не знали таких даров, как ослабление и разъярение, и не умели с ними бороться.

Но сейчас было иначе. Враги, получившие множество смертельных уроков, быстро схватывали, и теперь одна из их предводительниц разделила своих бойцов на несколько групп и направила их в самую гущу воинов Избранных. Юные Ослабляющие, не искушенные в битвах, перепугались. После первой успешной атаки они принялись пускать волны ослабления во все стороны, но то и дело попадали в своих.

Воины Избранных – те, кого дикари не давили численным преимуществом сразу и кто не выходил из строя из-за ослабления, – сражались храбро и встречали страшную смерть. И уже довольно скоро дикари добрались до Одаренных. Женщины бросились бежать, но их догоняли, и крики разносились над песками и достигали ушей Тайфы, уже едва слышные. Но было понятно, что кричали женщины оглушительно.

У Циори дела шли не лучше. Большинство Ингоньям, примчавшихся с ним, уже погибли, а из зарослей на берег все валили дикари.

– Нужно сдаться, – сказала леди Юми. – Еще, может быть, не поздно.

– Мы Избранные, – ответила ей Тайфа.

– Так нас будут называть, когда мы умрем?

Не удостоив ее взглядом, Тайфа проговорила:

– Стража, возьмите леди Юми под арест. Посадите ее в корабельную тюрьму.

Двое стражников схватили пожилую Придворную Вельможу – та выпучила глаза от удивления.

– Вы с ума сошли? – спросила Юми, пытаясь вырваться из железной хватки стражника. – Королева Тайфа, что же это? Неужели вы желаете своему народу гибели?

– Увести ее, – велела Тайфа стражникам, скользнув взглядом по лицам членов Правящего Совета. Те оставались невозмутимы, но Тайфа видела: посыл они уловили.

Она снова сосредоточилась на битве, и ее накрыло отчаяние, когда появилась новая угроза. Дикари высыпали из-за деревьев верхом на крупных зверях – синекожих, с бивнями и рогами, передвигавшихся на лапах толщиной в три древесных ствола.

– Это что еще за дьявольские отродья? – изумилась леди Панья. Ее лицо было перекошено от страха.

– Не надо, – прошептала Тайфа, обращаясь к людям на поле боя, к Богине, к Циори. – Прошу, не надо.

Циори и оставшиеся Ингоньямы бросились в атаку.

– Королева Тайфа, – выдохнула КаЭйд, предводительница ее Одаренных. Она совсем запыхалась, рядом с ней стояли еще шестнадцать Одаренных. Очевидно, они к ней бежали во весь дух. – Мы готовы.

Тайфа не слушала. Она наблюдала за атакой, за столкновением лошадей и ужасных тварей, Ингоньям и дикарей. В бой вступили и находившиеся ближе всего к ней воины, Ихаше в серой форме и высокие Индлову, одетые во все черное.

Мечи сверкали, рвалась плоть, ломались кости, люди погибали, и их кровь заливала песок этого чужого берега. Несколько Одаренных, стоявших совсем рядом с бойцами, были неопытными Ослабляющими, но делали все, что могли, – овладевали умами шестиногих тварей, оборачивали их против собственных наездников и других дикарей.

Животные становились на дыбы, сбрасывая всадников, бодали и топтали татуированных туземцев. Дикари бросались врассыпную, нарушая боевой порядок и давая Ингоньямам временную передышку. Но врагов были слишком много, и королеве Тайфе оставалось лишь наблюдать, как Циори бьется изо всех сил, а потом принимает сокрушительный удар мечом и падает на песок.

– Драконы, моя королева, – сказала КаЭйд.

– Призывайте их, – приказала ошеломленная Тайфа, посылая свою душу к Исихого и мысленно подхватывая КаЭйд и остальных из ее Гекса. Все как один отправили сигнал бедствия, и через мгновение Тайфа почувствовала: драконы зашевелились и поднялись в воздух.

«Скорее, – думала она про себя. – Скорее».

Циори снова был на ногах. Она жалела, что ей плохо его видно. Скорее. Это что, кровь у него на лице?

Дикарь, который сидел верхом на одном из шестиногих чудищ, метнул в Циори копье с длинным древком из белой кости. Чемпион отбил его и рубанул зверя мечом по передней лапе. Тот вздыбился и сбросил всадника. В этот момент Циори нанесли удар в спину. Тайфа закричала, почти сорвавшись с места, но Ингоньяма, защищавший Циори, отбил атаку и разрубил обидчика пополам.

Скорее. Тайфа чувствовала, как плотный горячий воздух рассекают крылья. Чувствовала пылающий драконий гнев, тревогу и горькую ненависть. Скорее.

В Исихого, где пребывала половина ее сознания, королева увидела тусклое свечение души, скрытой за покровом. Это не был один из ее Одаренных. Это был дикарь, и он черпал энергию, чтобы направить ее на поле боя. Тайфа нашла его своими настоящими глазами. Он стоял сразу за линией деревьев, недалеко от места, где сражался Циори. Варвар выставил руки в сторону сражения, и число дикарей вмиг удвоилось.

Увидев это, один из стражников Тайфы удивленно вскрикнул. И хотя это было недопустимо, Тайфа не могла его винить. Она сама никогда не видела такого мощного дара – создавать новые жизни, новых воинов, готовых броситься на врагов. Битва была проиграна. Им было не победить.

– Там! – крикнул тот же стражник. Тайфа посмотрела туда, куда он указывал. Один из Разъяренных Ингоньям рубил дикарей, которые наседали на него со всех сторон. Его меч рассекал их плавно, словно они состояли из воздуха.

Тайфа закрыла глаза, чтобы видеть лишь душой. Одаренный дикарь был здесь, в Исихого. Он притягивал невероятное количество энергии, и его покров должен был вот-вот разрушиться, но она не могла ждать.

Этого не сумел бы сделать никто в ее Гексе, никто из ее Одаренных, но в жилах Тайфы текла королевская кровь, и ей это было по силам. Она разделила свое сознание натрое: одна часть следила за битвой, другая призывала дракона, а третьей она атаковала дикаря.

Она вобрала в себя побольше энергии, прицелилась и выстрелила вдаль, в мглу Исихого. Стрела прожгла дорожку в тумане темного мира, будто пронесшись кометой сквозь ночное небо. Она попала в дикаря и, прежде чем тот успел отреагировать, изгнала его из Исихого – его связь с энергиями оборвалась.

Вокруг Тайфа услышала изумленные крики и открыла глаза. Иллюзорные женщины и мужчины, созданные одаренным дикарем, исчезли, но врагов из настоящей плоти и крови было по-прежнему слишком много.

Вдали, на песке, Циори что-то крикнул своим воинам. Он призывал отступить, пока их не окружили. Если они доберутся до кораблей, то, возможно, сумеют перестроиться.

Группа дикарей ринулась в атаку. Циори отбивался, все еще выкрикивая приказы, но пропустил удар, другой, еще несколько, а потом сделал то, чего Тайфа не простит ему до конца своих дней. Он оборвал связь со своей Одаренной и лишился разъярения.

Тайфа знала: он сделал это, чтобы спасти Одаренную. Тайфа видела, как на него сыпались удары. Она знала, сколько энергии Одаренной понадобилось бы извлечь из Исихого, чтобы сохранить Циори жизнь. Она знала, что, оборвав связь, Циори спас Одаренной жизнь, но ей было все равно.

Циори в спину вошло копье. Тайфа закричала, когда оно вонзилось в его плоть, и продолжала кричать, когда наконечник копья показался из груди, пробив кожаные доспехи. Тайфа увидела на лице своего любовника удивление, увидела, как оно превратилось в осознание боли: рот раскрылся, хватая воздух, дышать которым его разорванные легкие больше не могли.

Копье вырвали, и он посмотрел – она могла поклясться: он посмотрел точно на нее. А потом Тайфа увидела, как он упал – прямо на неестественно белый песок этого проклятого берега. Чтобы остаться там и умереть.

Тайфа смутно понимала, что все еще кричит, но та часть ее сознания находилась очень далеко в сравнении с всепоглощающим присутствием дракона, появившегося в пределах досягаемости. И она слилась с ним воедино.

Чудовище

Зрение, самосознание и цель Тайфы разделились. Она видела поле боя с воздуха. Женщины и мужчины, гибнущие десятками, казались теперь мелкими и незначительными фигурами.

Она видела две с половиной тысячи кораблей своего народа, большая часть которых отдельными фрагментами лежали на пляже, будто обглоданные жертвы гигантского хищника. Она видела женщин и мужчин омехи, которые спешили из импровизированых укрытий в этих разобранных кораблях на поле боя. А вдали, за ними, она видела бескрайний океан, протянувшийся за горизонт.

Но на самом деле он не был бескрайним. Она сама пересекла его, вместе с оставшимися Избранными Богини. Она спасла свой народ от истребления, и она не позволит ему умереть в песках этой далекой земли. Жертвы ее народа, жертва Циори не станут напрасными, а местным дикарям следует раз и навсегда уяснить, что значит вставать у нее на пути.

Слияние завершилось, и Тайфа ощутила прилив всей силы, всего гнева дракона. Она спешно сплела эти струйки сознания в канаты, которые будут крепко держать ее. Именно в этот момент дикари на берегу заметили дракона, и Тайфа, его глазами, увидела, как они повернули головы и стали показывать пальцами. Она видела их страх, чувствовала его запах и прикоснулась к драконьему гневу – это подпитало его, распалило и обратило жажду мести в неодолимое желание творить насилие.

Существо ринулось вниз и, с помощью своего дара извлекая из Исихого больше, чем способен человек, по спирали приближалось к пляжу. Дракон принимал энергию от Богини и, разжигая свою кровь, нес ее в этот мир. Зверь пылал, и когда жар стал опасным для него самого, он сбросил его, окутав берег пламенем.

Десятка два женщин и мужчин – жителей этой странной земли, которые надеялись защитить от нее свой берег, – вспыхнули в огне первой атаки Тайфы. Она слышала, как они кричат, в муках расставаясь со своими жизнями. Ее дракон, вдвое больше размерами, чем ее же боевой корабль, с чешуей тверже и острее бронзы, чернее дегтя, устремился вниз и схватил еще двоих дикарей. Массивными когтями он разорвал их на куски, а потом опустился на песок. Затем, развернувшись к орде врагов, дракон снова дохнул огнем.

Те, в кого пришелся удар, тотчас сгорели, и это было для них милостью. Женщин и мужчин, оказавшихся по краям огненного облака, обдало жаром так, что плоть их начала пузыриться и отслаиваться от костей. А те, кого огонь не убил сразу, – задыхались в испарениях едкой звериной крови.

Дочери и сыновья белых песков и увядших деревьев, прежде бесстрашные в бою, более не атаковали. Охваченные ужасом, они отступали, но огненная ярость настигала их и в бегстве.

Увещевающие Тайфы, самые могучие из Одаренных, слились с двумя другими драконами, откликнувшимися на зов. Вместе они пылали яростью до того горячей, что Тайфа, находясь в своем теле лишь отчасти, чувствовала жар даже на корабле.

Дикари, которые не погибли и не были ранены, бежали, надеясь укрыться под сенью деревьев, но Тайфа направила своего дракона им вслед. Зверь поднялся выше, преследуя беглецов и сжигая густую листву, под которой скрывались враги. Жар огня обращал белый песок в черное стекло, и там, куда попадало пламя, не оставалось ничего, кроме пепла.

Пока дракон выжигал землю, Тайфа произносила молитвы. Она молилась Ананти, Богине, о двух вещах. Во-первых, о прощении. Молила, зная, что ни у кого из смертных не было столько молитв, чтобы заслужить это прощение, – особенно если учесть, что именно она собиралась сделать с народом этой земли. После мольбы о прощении она попросила сил, чтобы все здесь уничтожить, и воли, чтобы потом на это взглянуть.

– Моя королева, – услышала Тайфа голос КаЭйд сквозь гул слияния. – Они отступают. Мы победили.

Но Циори был мертв, и Тайфа намеревалась почтить его память погребальным костром из вражеских трупов. Она подстегнула дракона. Тайфа убивала снова и снова, пока не погибла большая часть ее Гекса, а на берегу не осталось никого живого.

Изнуренная, под покровом, скрывавшим угасающий свет ее души, королева Тайфа Омехия принесла в жертву еще одну Одаренную, отпустила дракона и вернулась к себе. Дотлевал разоренный пляж, и остатками звериных чувств она чуяла запах смерти и обугленной плоти и вонь впитавшегося в песок страха.

Она посмотрела на небо, когда дракон устремился выше, в безоблачные сумерки, в сторону своего гнезда. Улетая, животное изрыгнуло извивающийся столб яркого, как солнце, пламени и издало скорбный крик, от которого Тайфе самой захотелось расплакаться. Но она не позволила себе пролить ни слезинки. В этот день они победили, и хотя впереди ждало много дел, на одну из ее молитв Богиня уже ответила. И у королевы было достаточно решимости, чтобы сделать то, что нужно.

Пройдя мимо тел Одаренных, которыми она пожертвовала, и не обращая внимания на испуганных членов Правящего Совета, Тайфа повернулась спиной к чужой земле, которой было суждено стать новым домом для ее народа. Она покинула палубу, спустилась по ступенькам, которые увели от света к темноте, и, оказавшись в одиночестве в обманчивом сумраке, положила руку на живот. У нее осталось так мало от Циори, но то, что осталось, – нужно было защитить.

– Пусть думают, что я чудовище, – решила королева Драконов. – Если это нужно, чтобы мы выжили, я буду чудовищем.

Наследник

Сто восемьдесят шесть циклов спустя

Тау споткнулся, пытаясь увернуться от удара Малого Вельможи. Затем попытался восстановить равновесие, но Джабари уже был рядом, и ему пришлось отскочить назад, чтобы избежать атаки соперника, который был выше его ростом.

– Ну же, Тау! Ты не можешь постоянно убегать! – кричал Арен из-за пределов боевого круга, и слова его было едва разобрать из-за грохота океана внизу.

Рабочая рука Тау онемела, и он уже не мог дождаться, когда закончится тренировка.

– Я его заманиваю, – солгал он, когда Джабари вытеснил его к самым скалам. Еще шаг, и Тау вылетел бы из круга, проиграв поединок.

Чтобы удовлетворить Арена и доказать, что он кое-чему научился за этот сезон, Тау предпринял несмелую атаку, нацелившись на ногу Джабари, но тот отбил его меч и, совершив контрвыпад, ухватил Тау за запястье.

Тау вскрикнул и, уже вдоволь натерпевшись, готов был выйти из круга, когда Джабари, замахнувшись на него, прыгнул вперед. Тау отпрянул, надеясь избежать очередного удара, но зацепился каблуком за один из камней, отмечавших границу круга, и упал на землю.

Он лежал на спине, на краю обрыва, и шум океана показался ему таким громким, что у Тау застучали зубы. Он посмотрел вниз и задумался: если он скатится туда и упадет, будет ли он чувствовать боль более сильную, чем уже чувствует из-за мозолей на запястьях и ушибленных ребер? Вода внизу бурлила, словно закипая, и, разбиваясь о скалы, извергала пену. Тау знал: падение в Ревы сулит смерть.

– Вставай, Тау, – сказал Арен.

Тау поднялся на ноги, медленно и нехотя.

– Смотри, – произнес Джабари, указывая на воду.

Тогда Тау увидел. Там была лодка, которую, лежа на земле, не заметил.

– Они с ума сошли? – спросил Джабари.

– Что там? – спросил Арен.

Джабари снова указал пальцем.

– Лодка.

Арен Соларин, отец Тау, отвечавший за подготовку Малого Вельможи Джабари Онаи, подошел к краю обрыва. Трое мужчин наблюдали, как суденышко покачивается в бурлящей воде.

– Им повезет, если не утонут, – заметил Арен.

– Можешь разглядеть, кто это? – спросил Джабари у Тау. Все знали, что у Тау очень острое зрение.

– Похоже, не наши…

Арен тоже присмотрелся.

– Хедени?

– Может быть, – сказал Тау. – Я там никого не вижу. Лодка движется в сторону свалки…

Волны бросили судно о скалы, и оно разбилось вдребезги.

Джабари покачал головой.

– Как мы это сделали?

– Что сделали, нкоси? – спросил Арен, почтительно обращаясь к Малому Вельможе и по-прежнему вглядываясь в обломки судна.

– Переплыли его, – сказал Джабари. – Ни один корабль из тех, что мы строим сейчас, не способен отойти от берега и на пару сотен шагов. Как же мы тогда его весь переплыли?

– Нкоси, вам, пожалуй, лучше спросить об этом у своих наставников, – ответил Арен, все еще пытаясь разглядеть какие-нибудь детали, которые помогли бы понять, их это была лодка или вражеская. – Мое дело – это ваши навыки обращения с мечом. Давайте попробуем еще раз.

Джабари позабыл о лодке и, улыбнувшись, направился к противоположной стороне круга, широко размахивая оружием. Драться ему нравилось, и он не мог дождаться, когда примкнет к войскам.

Арен подошел к Тау, схватился за его портупею и сделал вид, будто поправляет ее.

– Сейчас ты должен выложиться полностью, – сказал он так тихо, что Тау едва его расслышал.

– Зачем? – спросил Тау. – Мне не победить. Я только оттяну поражение, и к концу дня спина будет сильнее болеть.

– Я не прошу тебя победить. Это не от одного тебя зависит, – сказал Арен. – Я прошу, чтобы ты сражался ради победы. Без этого ты заранее проигрываешь битву и признаешь, что заслуживаешь поражение.

Пока Тау потирал запястье, которое уже распухало, Арен, наконец, затянул ему портупею и вышел из боевого круга.

– На изготовку! – скомандовал Арен.

Тау посмотрел на человека, с которым ему надлежало сразиться. Джабари был выше, сильнее, быстрее. Малый Вельможа таким родился, а Тау не видел смысла отдаваться полностью игре, которая, как он знал, была нечестной.

– Помните, вы оба, – сказал Арен, – атакуя, вы вынуждаете соперника обороняться.

Тау не слушал. Он заметил служанку Зури. Она как раз вышла на вершину холма, под ручку со служанкой Аньей, и заметила, что он пялится на ее покачивающиеся бедра. Разрез платья, доходивший до колена, обнажал икры. Тау улыбнулся, и карие глаза Зури засияли, когда она вопросительно подняла на него бровь. Анья сжала руку Зури и хихикнула.

Арен поднял кулак.

– К бою!

Желая впечатлить Зури и вопреки собственной логике, Тау бросился на Джабари. Малый Вельможа несколько удивился такой агрессии, но принял вызов и сам атаковал – но ударил выше, чем нужно, гораздо выше.

Такой шанс выпадал редко, и Тау, поблагодарив Богиню за удачу, ринулся вперед и нанес удар такой силы, которым мог бы разрубить Джабари, бейся они на настоящих мечах, а не на тупых деревянных. Но удар не попал по цели. Джабари выманил его, ожидая безрассудного рывка, только чтобы увернуться и уйти из-под удара.

Рубанув по воздуху, Тау оступился. Он все еще пытался восстановить равновесие, когда Джабари ударил его мечом, выхваченным из-под мышки. От удара Тау еще сильнее пошатнулся, выпустил воздух из легких и завалился под хихиканье служанки Аньи.

Пристыженный, потерпевший разгром Тау поднял глаза на Зури – та не смеялась, но все же прятала под ладонью улыбку. И, что еще хуже, число зрителей выросло: рядом с девушками стоял Высший Жнец.

– Нкоси, – обратился Жнец к Джабари, даже не взглянув на Тау. Этого Жнеца, насколько помнил Тау, звали Берко. Он жил в горном селении под названием Даба, где выращивали картошку, крохотную и бесформенную. – Я пришел из крепости. Тебя ищет умбуси Онаи, как и твои отец и брат.

Джабари состроил гримасу. Он не был близок со своим старшим братом, и Тау понимал почему. Самодовольный и высокомерный Лекан служил лучшим доводом против обычая оставлять наследство первенцу.

– У меня тренировка, – ответил Джабари Жнецу.

– Есть вести из Пальма.

Это привлекло внимание Тау: новости оттуда поступали нечасто.

– Из столицы? – уточнил Джабари.

– Да, нкоси. Насчет королевы… Она… Она умерла.

Анья ахнула, Зури прикрыла рот, а Джабари выглядел ошеломленным. Тау повернулся к отцу, но спокойнее ему от этого не стало.

– И к-кто теперь возглавит Избранных? – спросил Джабари.

Берко, тонкий, как жердь, но с брюшком и седой клочковатой бородой, сделал шаг вперед.

– Принцесса Циора, вторая, будет теперь королевой.

– Значит, Пальму нужно согласовать со всеми ее возвышение, – догадался Джабари.

Тау слышал, что так делается, хотя с его рождения этого не происходило ни разу. Новая королева просит Малых, Великих и Придворных Вельмож признать ее правление. Это было формальностью. Династия Омехия правила еще до того, как наступила эпоха Стражей.

Джабари посмотрел на отца Тау.

– Простите, Арен. Мне нужно идти.

– Конечно. Да укажет тебе путь Богиня, и да примет Она королеву Айянну в Ее славе.

Джабари направился к крепости, и Анья, отчаянно желавшая услышать последние сплетни, бросилась за ним вслед, таща Зури за собой. Тау не успел даже попрощаться.

– Она ведь еще ребенок, – проговорил Берко.

Арен пристально посмотрел на него.

– Что?

– Внучка королевы Айянны. Она ведь ребенок.

– Принцесса Циора достигла совершеннолетия, – заметил отец Тау.

– Рак. – Берко смачно сплюнул на утоптанный грунт боевого круга. – Трудно поверить, что подобное может убить королевскую особу. Он отнял жизнь у матери первой принцессы Циоры, теперь и у ее бабушки. Линия сужается, и принцессе понадобится наследник, иначе Омехия придет конец.

– У нее же есть старший брат, принц Ксолани, – вмешался Тау, – и еще младшая сестра.

– Брат не в счет, а принцесса Эси… ненадежна, – ответил ему Берко. – Добавьте к этому все последние налеты, и получится, что сейчас не лучшее время, чтобы королевой становился ребенок. – Берко понизил голос. – И давайте не будем забывать, что у нас уже давно не было одаренных королев. – Тау пришлось немного наклониться, чтобы услышать конец фразы. – Даже немного странно, что Омехия больше не умеют сами призывать драконов, нэ? – Тау увидел, что его отец напрягся. Берко тоже это заметил. – Я просто говорю, вот и все, – сказал он, поворачиваясь к двум Батракам, которые ждали его под холмом возле телеги с продовольствием. – Один паек Низшего Мирянина и один полный для Арена.

– Я Высший Мирянин, – сказал Тау, раздраженный тем, что приходится его поправлять.

Берко пожал плечами.

– Один паек Высшего Мирянина!

Батрак взял из тележки два мешка и попытался взбежать на горку. Тощему мужчине, чуть ли не в лохмотьях, не хватило сил, и в конце пути он заметно сбросил скорость. Тяжело дыша после короткой пробежки, он поставил мешки у ног Тау и стал ждать, не будет ли у Жнеца других указаний. Взгляд он вперил в землю, и Тау не мог его за это винить. Батрака могли бы избить, если бы он случайно встретился взглядом с кем-то из вышестоящих, и Тау не был уверен, что этот бедолага пережил бы взбучку.

Кожа у Батрака была темная, почти как у самого Тау, а голову венчала копна курчавых волос. Им запрещалось брить головы, как это делали обычные мужчины, а из-за изможденного состояния Батрака Тау не мог определить, к какой из каст Меньших тот принадлежал прежде.

– Тау, – позвал отец.

Тау поднял мешки, сделав вид, будто изучает их содержимое, но, когда Высший Жнец отвернулся, положил пару картофелин у ног Батрака. Тот округлил глаза от неожиданной щедрости и трясущейся рукой схватил их, спрятав в складках своих лохмотьев.

– Иду, – сказал Тау отцу.

Вид у мужчины был измученный. Ему нужно было поесть. Как, впрочем, и самому Тау. Почти каждый день он посвящал тренировкам, а заниматься этим на голодный желудок было тяжело.

Джабари назвал бы его сердобольным. Сказал бы, что человек сам виноват в своей участи. Батраками становились только те Меньшие, которые не попали в действующую армию и не захотели становиться Ихагу.

Выживаемость среди Ихагу, низших, неквалифицированных бойцов, которых в каждой битве отправляли на передовые, была невелика. И все же считалось, что быть Батраком – участь хуже, чем почти верная смерть на службе в качестве Ихагу. Имея выбор, большинство предпочитало сражаться. Как-никак, среди воинов находились счастливчики, попадавшие в тыл, или те, которых приписывали к феодам или городам. Когда Тау проходил с их пайками мимо отца, тот положил руку ему на плечо.

– Правильно поступил, – прошептал Арен: от его внимания мало что ускользало. А потом, уже громче, добавил: – Отнеси еду домой. А мне нужно повидаться с умбуси. После этих новостей из Пальма нам нужно будет больше патрулей.

Тау кивнул и отправился, куда ему было велено. Сделав три шага, он услышал с подножья горы крик Нкиру, второго командира после его отца. Мускулистый воин бежал с целым отрядом феодских Ихагу. Нкиру весь взмок от пота, ножны меча хлопали его по бедру. Это выглядело бы забавно, если бы не его выражение лица. Он был в ужасе.

– Налет! Налет! – вопил он, стараясь перекричать рев океана. – Хедени напали!

Долг

Когда Нкиру добежал до них, Тау подошел поближе к отцу.

– Сигнальный дым, возле Дабы, – выпалил Нкиру, пытаясь отдышаться.

– Дабы? – переспросил Высший Жнец. – Дабы?

Нкиру не обратил на него внимания.

– В сообщении говорилось: «Хедени пересекают поля». Судя по всему, они высадились на берег и взобрались по скалам. Если они уже дошли до полей, значит, скоро будут в селении.

Тау подумал о разбившейся лодке. Это было вражеское судно. Он поразился глупости и отваге людей, решившихся выйти в Ревы. Скольких они потеряли в воде ради того, чтобы совершить налет?

– В сообщении ничего не говорилось о количестве прибывших? – спросил отец Тау.

– Нет, – ответил Нкиру. – Но если они добрались сюда…

– Высылайте людей. Всех высылайте, – взмолился Берко. – Нельзя, чтобы они добрались до Дабы.

Арен раздавал приказы собравшимся:

– Нкиру, Экон, возьмите всех, кто у вас есть, и отправляйтесь в горные казармы. И чтобы там никого не оставалось.

– Да! – воскликнул Берко в волнении. – Я тоже пойду. Мне нужно вернуться.

– Я отправлюсь в крепость, – сказал Арен. – Соберу там людей и попрошу Одаренную прислать подкрепление. Нам нужно призвать военных. Это не просто налет. Если они сюда добрались, значит, это серьезно. Бойцов в горных казармах не хватит.

– Арен… больше никого нет, – ответил Нкиру. – Лекан не позволит страже крепости уйти на защиту Дабы. Я только что от него, и он говорит, что отправлять всех слишком рискованно. Он обеспокоен тем, что хедени могут выслать налетчиков и сюда, в Керем.

Арен прикрыл глаза и медленно выдохнул.

– Лекан тут не прав, – сказал он. – Если хедени переплыли Ревы, чтобы сюда добраться, значит, они пришли напасть разом. Они не станут разделяться. Будут атаковать всеми силами. Они разрушат Дабу.

Он посмотрел с горы вниз, на крепость.

– Я поговорю с Леканом. Нам нужны Одаренные, чтобы призвать военных, и люди – столько, чтобы хватило защитить селение, пока не прибудут войска. Нам недостаточно помощи воинов из горных казарм. Нам нужна крепостная стража.

– Он не… – начал Нкиру, но осекся и стукнул костяшками пальцев по навершию меча. – Лекан уже призвал войско, но он приказал мне передать, чтобы ты возглавил оборону Дабы. Он говорит, что позаботится о крепости… Арен, он не пойдет в Дабу и стражу тоже не отпустит.

Берко смотрел на мужчин, обсуждавших судьбу его родного дома.

– Что это значит? Что мы будем делать? – спросил он.

Арен поднял глаза к небу. День был безоблачный и беспощадно жаркий.

– Будем защищать Дабу, – сказал он. – Вот что.

Встревоженный Нкиру нахмурил лоб, но повернулся к своим и постарался принять решительный вид.

– Вы слышали инколели. Шевелитесь!

Бойцы, Берко и двое Батраков стали взбираться на гору по тропе Таала. Это был самый короткий путь в казармы и в Дабу.

– Иди домой, – велел Арен Тау, кладя руку ему на плечо. – Увидимся, когда все закончится.

Он сжал Тау плечо, похлопал по нему и ушел. Тау стоял, наблюдая, как его отец уходит вслед за остальными, спеша к жителям Дабы, чтобы успеть к ним до того, как там окажутся хедени.

Он давно не видел отца таким обеспокоенным. Это значит, что Арен не рассчитывает удержать Дабу. Это значит, что они все погибнут.

– Нет, – сказал Тау. – Не из-за Лекана. Не из-за этого труса.

Он бросился к ближайшим кустам и спрятал там свой тренировочный меч и мешки с едой. Затем пристегнул заточенный бронзовый клинок, когда-то принадлежавший отцу его отца, и сжал рукоять. Нащупал на ней гравировку, сделанную его дедом: по всей рукоятке, от навершия к гарде, спиралью тянулась его фамилия – «Соларин».

Немного успокоившись, уже готовый к предстоящему, Тау бегом спустился с горы в направлении, противоположном тому, в каком ушел его отец. Он хотел отыскать Джабари. Лекан, может, и малодушен, но Джабари был человеком порядочным, как и положено Вельможе. Он бы помог. Попросил бы свою мать приказать, чтобы стражники отправились в Дабу, и тогда отца Тау не убьют.

Очень скоро впереди показалась крепость Онаи, самое большое строение в Кереме. Двухэтажная, с центральным двором, она была окружена саманной стеной высотой в десять шагов. Гладкий саман свидетельствовал о богатстве Онаи.

– Э-э, тебе чего, Тау? – спросил сверху дребезжащий голос.

Тау посмотрел на самый верх крепостной стены. Там стоял Очиенг, один из Ихагу, приписанных к страже. Очиенг всегда слыл упрямым болваном, он был на целый цикл старше Тау и уже достиг зрелости. Очиенг не прошел испытания, необходимые для вступления в действующую армию, и вернулся из южной столицы с низко опущенной головой и мрачными перспективами.

Ему повезло: отец Тау поручился за него, и, благодаря силе слова Арена, крепостные стражники согласились принять Очиенга в свои ряды. Почти все родные Очиенга либо погибли, либо стали Батраками, и, не заступись за него Арен, Очиенг пошел бы по их стопам. Поэтому Тау считал, что тот перед ним в долгу.

– Открывай ворота, Очиенг. Мне некогда.

– Некогда, говоришь? И куда ты так торопишься?

– Хедени напали, – сообщил Тау, надеясь, что новость побудит стражника к действию.

– Уже слыхал. А ты тут при чем?

– Мне нужно увидеться с Джабари.

– А он знает, что ты здесь?

– А сам как думаешь? – сказал Тау.

– Понятия не имею, что у тебя на уме, – пробормотал Очиенг и исчез за стеной. Мгновение спустя Тау услышал, как на бронзовых воротах сдвинулся тяжелый засов.

– Скорей. Заходи.

– Спасибо, Очиенг.

– Я тебе ничего не открывал. Передавай Арену привет.

Оказавшись за воротами, Тау подошел к развилке крепостных дорожек и остановился. Джабари мог быть где угодно, и, беспокоясь, что сделал неверный выбор, Тау двинулся к его казармам.

Он быстро, опустив голову, чтобы не привлекать внимания служанок и урядчиков, прошел через дворики. Меньшие в крепости были в основном женщинами, а все мужчины принадлежали к касте выше, чем каста Тау. Поэтому он не хотел здесь выделяться, не хотел, чтобы его остановили или, что еще хуже, помешали ему увидеться с Джабари.

Он торопливо шел, глядя себе под ноги, лишь бы поскорее добраться куда надо, и чуть не врезался в спину сводной сестренке.

– Что, во имя Богини… Тау? – произнесле Джелани, не скрывая удивления. – Ты чего здесь делаешь?

– Привет, Джелани.

– Приветливей видали.

– Э-э… как мать?

– Это зависит от того, – ответила Джелани, глядя на Тау так, будто тот был червяком у нее в тарелке, – что именно я ей скажу о твоем визите.

– Я ищу… Джабари хотел меня видеть.

Джелани сощурила глаза.

– Джабари?

– Да, там в горах налет… хедени…

– Он в бане. Найди его и уходи, пока я своей маме не рассказала.

Нашей маме, подумал Тау, склонив голову и торопливо возвращаясь на дорожку. Он явственно ощущал на спине взгляд жукоподобных глаз Джелани. Она ненавидела саму мысль о том, что у нее был полунизший брат. Вот кем она его считала – полунизшим.

Тау хотелось крикнуть, что он самый что ни на есть Высший Мирянин. Статус переходил от женщины, которая дала человеку жизнь, и его фамилия была Тафари, как и у Джелани. Но никакого смысла кричать не было. Джелани знала: их мать не желала иметь ничего общего ни с ним, ни с Ареном.

Гоня сестру прочь из головы, Тау подошел к бане, открыл дверь, и его обдало горячим ароматным паром.

– Джабари? – позвал он, не видя ничего из-за завесы пара. Пройти дальше Тау не отваживался. – Джабари?

– Тау? Ты, что ли? – произнес знакомый голос. – С чем пожаловал?

Убедить Джабари помочь он мог либо сейчас, либо никогда.

– Приближается битва, – сказал Тау, – и если мы ничего не предпримем, погибнут люди, которых твоя семья обязалась защищать.

Тау услышал плеск воды, из облака пара появился совершенно голый Джабари и навис над ним.

– Что это значит?

Лекан не рассказал ему о налете. Тау исправил это, выложив все, что знал, а потом взмолился, чтобы Джабари начал действовать.

– Иди к своей матери, – сказал он. – Она умбуси. Скажи ей, что Даба падет, если туда не выслать людей.

– Тау, я второй сын. Только Лекан распоряжается людьми феода. Она не пойдет против него лишь по моей просьбе.

– Джабари…

– Она не послушает, Тау.

– Мы должны что-то сделать! – воскликнул Тау, стараясь, чтобы его голос не прозвучал неуважительно.

– Знаю, знаю. Скоро битва, и моя семья должна защитить народ Керема. – Джабари хлопнул ладонью Тау по груди. – У меня кое-что есть.

– Что есть?

– План, – ответил Джабари.

Налет

– Вон там, – сказал Тау, указав на мерцающий вдали огонек. – Видишь? – Огонек ярко горел в вечерней темноте, но Тау не знал, как далеко мог видеть Джабари.

– Вижу, – ответил Джабари. – Они сжигают Дабу.

Он ускорил шаг, и Тау, который еще не отдышался после пробежки, приходилось прилагать усилия, чтобы не отставать от друга.

Тау не верилось, что он согласился с планом Джабари, и он старался не думать о том, что они увидят, когда доберутся до селения.

– А что, если не сработает? – спросил Тау. – Что, если они не придут?

– Придут.

Прежде чем покинуть крепость, Джабари зашел в казарму и сказал всем, что отправляется защищать Дабу. Самый высокопоставленный стражник из присутствовавших попытался его образумить, но Джабари был непреклонен.

Это было хитро. Джабари не мог отменить приказ Лекана, но стражники были обязаны оберегать каждого члена семьи Онаи – за ослушание им грозила смерть. Дав им знать, что подвергает себя опасности, Джабари вынудил стражу выделить ему караул. Тау надеялся, что это сработает.

– Мечи к бою! – скомандовал Джабари, когда они поднялись на холм. Тау вынул оружие, посмотрел вниз на селение и застыл на месте.

Даба располагалась на плато с естественными границами. Самая четкая из этих границ достигала в высоту четырехсот шагов. Там плато снова становилось горным, и скала поднималась к облакам. Справа от Тау, шагах в восьмистах, лежал центральный круг селения. За кругом плато заканчивалось рядом крутых утесов, спускавшихся ко дну долины. Слева от Тау были налетчики.

Хедени прибыли по тропам, которые проходили через посевные поля, и половина селения уже была сожжена. Соломенные крыши больших домов были охвачены огнем, и в ночной темноте пламя освещало силуэты женщин, мужчин и детей, живших в Дабе.

Ихагу, воины Арена, сражались поодиночке между тесно ютящимися домами и амбарами. Они были в меньшинстве, теряли позиции и ничего не могли с этим поделать. Хедени вытесняли их к утесам.

Тау не ожидал такого. Все в шрамах, обезображенные, отмеченные проклятием Богини, хедени были вооружены костяными копьями или бронзовыми топорами с костяными рукоятями и рубили Избранных, точно дровосеки. Они не придерживались боевой тактики, не соблюдали порядка, их атаки не подчинялись единому ритму. Но хуже всего то, что Ихагу были вынуждены сражаться с ответной жестокостью. Те и другие буквально кромсали друг друга, и каждые несколько мгновений кто-то падал – мертвый, раненый или изувеченный.

– Что это? – спросил Тау, но слишком тихо, чтобы Джабари его услышал.

– Туда! – крикнул Джабари и, даже не взглянув, следует ли за ним Тау, поспешил вниз.

Тау посмотрел в том направлении, куда отправился Джабари, и увидел, как трое налетчиков нападают на женщину с ребенком. Джабари закричал и побежал быстрее – Тау кинулся за ним.

Когда он достиг жилищ, Джабари уже бился с двумя хедени. Те кружили вокруг него, пытаясь прорваться к женщине с ребенком.

Тау пошел на третью – дикарку. Взмахнул мечом с намерением ее обезглавить, но негодяйка выставила топор, парировав удар. Затем налетчица – у нее была копна сальных волос и покрытая засохшей грязью кожа – сделала выпад вперед, низко вывернув оружие, целясь Тау в бедро.

Страх придал Тау скорости, он быстро отскочил назад, когда лезвие топора просвистело у его колена – на волосок от ноги. Распаленный, отчаянно стремясь переломить ход поединка в свою пользу, Тау пошел в атаку. Он выставил клинок, целясь в сердце и, как его учили, не сводя глаз с соперницы, готовый к ответу, если хедени увернется.

Но когда его меч вонзился в плоть, Тау это удивило. Клинок вошел по самую рукоять, точно в грудь дикарки. Она даже не двинулась с места, чтобы избежать удара.

Тау не мог этого понять. Ведь выпад был очевиден, а удар не был смертельным. Всякий, кто имел хоть какую-то подготовку, легко бы от него уклонился.

Он посмотрел в лицо своей жертве. Большие, широко раскрытые глаза женщины словно глядели куда-то вдаль. Полные губы сложились буквой «О», а на покрытое шрамами лицо упали отталкивающие своей засаленностью волосы.

Тау в отвращении отпрянул, но клинок застрял в теле дикарки. Женщина – или девочка, он не мог понять, – вскрикнула, когда бронза резанула по ее внутренностям.

Она протянула к Тау руку, словно хотела прижать его к себе, надеясь остановить причиняющее движение клинка, и ее окровавленные пальцы коснулись его лица. Она попыталась что-то сказать, на губах выступили капельки слюны, но жизнь покидала ее. Она испустила вздох, и под весом обмякшего тела дикарки Тау повалился на землю.

– Тау! – Голос Джабари донесся откуда-то издалека. – Ты ранен?

– Нет… Я… я ее ранил, кажется, – услышал Тау свой ответ.

– Вставай. Сейчас еще прибудут. Нам нужно пробраться к нашим, – сказал Джабари. – Это твоя кровь?

– Кровь?

– У тебя на лице.

Джабари и женщина с ребенком смотрели на него. Двое хедени, с которыми сражался Малый Вельможа, лежали мертвые.

– Нет, – проговорил Тау. – Не моя.

– Нужно идти, – сказал Джабари.

Тау кивнул, попытался вытащить лезвие из тела женщины-хедени, но, сделав шаг, согнулся пополам в рвотном позыве. Наружу ничего не вышло. Его вывернуло еще раз – и когда он заставил себя снова выпрямиться, желудок так и не успокоился. Ребенок смотрел на него во все глаза. Он вытер рот тыльной стороной ладони, забрызганной кровью.

– Все хорошо, – сказал он. – Я в порядке.

Джабари посмотрел на Тау и двинулся с места.

– Нужно идти.

Тау пошел следом, оглянувшись лишь раз. Женщина, с которой он сражался, лежала на земле, будто сломанная кукла. Он еще никого не убивал. Его всего трясло. Он еще…

– Сюда, – сказал Джабари, когда они вчетвером начали петлять между хижин и строений, старательно избегая мест боев, разгоравшихся вокруг.

Джабари направлялся к баррикадам, которые Ихагу выставили на краю центрального круга селения. Они соорудили их из перевернутых тачек, столов и даже выломанных дверей – в ход шло все, чтобы перекрыть пути, ведущие к кругу. Пока баррикады помогали, но долго они не продержатся. Хедени было слишком много.

– Сюда! – Джабари подтолкнул женщину, и та, взяв ребенка на руки, юркнула в открытую дверь хижины. Он вбежал за ней – и Тау следом.

Хижина была гораздо больше той, в которой Тау жил с отцом. Похоже, она принадлежала Высшему Жнецу. А может, даже Берко, подумал Тау, но в этот момент в проеме показался воин-хедени.

С топором наготове, он бросился к Джабари. Тау он не заметил, и юноша нанес удар, вонзив меч хедени в предплечье. Вскрикнув от боли, налетчик пошатнулся, оперся о ближайшую стену, и Джабари воткнул клинок ему в живот.

Следом в дверях появилась женщина-хедени с копьем. Тау знал, что у хедени женщины сражались наравне с мужчинами. Знал как свои пять пальцев, но все равно, увидев уже вторую женщину-воина, замешкался.

Нужно было атаковать. Но он стоял на месте. Она выбросила вперед копье и попала бы ему в горло, если бы не Джабари, который выбил оружие у нее из рук.

Хедени выхватила кинжал. Тау по-прежнему стоял как вкопанный, заметив только, что женщина сражается без брони. Накидка землистого цвета прикрывала ей грудь и обвивала спину, заправленная в широкие развевающиеся штаны. На ногах сандалии, на руках браслеты – золото зазвенело на тонких запястьях, когда она замахнулась кинжалом, целясь в Джабари.

Джабари отскочил. Она сделала шаг вперед, и Тау увидел, что у него появился шанс. Теперь он был у нее за спиной. Он просто должен был ее убить.

Чувствуя, как подгибаются колени, Тау шагнул вперед и со всей силы взмахнул мечом, обрушив клинок плоской стороной ей на висок, так что она повалилась на пол. Джабари бросился к ней. Он выбил кинжал у хедени из руки и прижал меч к ее шее.

– Говоришь по-эмпирийски? – рявкнул Джабари. – Сколько причалило ваших кораблей? Сколько вас, налетчиков? – У кончика лезвия на ее шее выступила капля крови. – Говори или умрешь!

Она хоть и смотрела испуганно, но плюнула Джабари в лицо, закрыла глаза и забилась в судорогах. Джабари отпрянул, когда ее кожа, и без того вся в шрамах из-за проклятия Богини, начала пузыриться и вспучиваться. Из носа, ушей, рта и глаз хедени хлынула кровь, она закричала, громко и протяжно. А затем жизнь, словно задутая свеча, в ней угасла, сошла на нет.

Меньшая сдавленно всхлипнула и отвернулась, покрепче прижав к себе ребенка. Ребенок плакал. Джабари оставался невозмутим как камень и лишь смотрел на мертвую дикарку, широко распахнув глаза.

Приоткрыв рот и сдвинув брови, он повернулся к Тау.

– Демонова смерть, – сказал он. – Твой отец рассказывал, что они так умеют, если их поймать. Я раньше не верил.

Тау не знал, что на это ответить.

Джабари поднялся на ноги, вытер с лицо плевок и, держась за стену, побрел прочь. Тау и женщина с ребенком двинулись следом. Джабари выбил окно с закрытыми ставнями на задней стороне строения, и все вылезли через него, очутившись в середине круга тесно прижавшихся друг к другу домов.

Прямо перед ними был вход в длинный амбар, а до баррикад Ихагу оставалась еще сотня шагов. Джабари дернул ручку двери в амбар. Они могли пройти через него незамеченными. Если повезет, они выйдут почти рядом с баррикадами, где собрались жители селения. Джабари взломал замок, и они вошли.

Амбар был большой, но внутри оказалось очень тесно, почти все место занимали полупустые полки. Это было плохим признаком. Приближалась Жатва, и, судя по состоянию склада, омехи будет непросто прокормить своих людей.

В амбаре Тау стало трудно дышать.

– Что такое? – спросил Джабари.

Тау ничего не мог с собой поделать – он задыхался и чувствовал головокружение.

– Тут слишком тесно, – сказал он, глядя на полки и стены.

– Что?

Тау зажмурился, но это не помогло – он продолжал задыхаться. Он остановился, не в силах идти дальше. В этот момент чья-то прохладная рука коснулась его.

– Осталось всего несколько шагов, – сказала Меньшая. – Не открывай глаза, я тебя поведу.

Тау кивнул и поплелся за ней.

– Готовы? – спросил Джабари.

Тау, еще не придя в себя, открыл один глаз. Они прошли через склад и уже стояли у выхода.

– Скорей, – сказал он, желая как можно скорее выбраться наружу.

– Даст Богиня, мы сможем прорваться к баррикадам, – проговорил Джабари. – Там мы будем в безопасности.

Но Тау сомневался, что где-либо в Дабе можно чувствовать себя в безопасности. Он ведь видел, сколько там хедени.

– Готовы? – еще раз спросил Джабари.

Женщина, широко распахнув глаза, кивнула.

– Идем! – крикнул Джабари, вышибая ногой дверь.

Тау, желая поскорее покинуть амбар, вырвался наружу и врезался в опешившую хедени. Этим он сбил дикарку с ног, и Джабари заколол упавшую. Рядом было еще четыре или пять налетчиков, но они все сражались с Ихагу. Джабари вступил в бой, и Тау, все еще потрясенный, схватил Меньшую за руку, оттаскивая ее прочь.

Баррикады находились впереди, и Тау направился в их сторону. Женщина, неся ребенка на руках, отставала, и ему уже казалось, что налетчики вот-вот их настигнут. Стиснув зубы, он сжал руку женщины и сильнее потянул ее за собой. Люди за баррикадами увидели, что они приближаются. Тау показалось, что он узнал одного из них, но он не был уверен: на лице мужчины запеклась кровь.

Когда они достигли баррикад, мужчина сдвинул штабель перевернутых стульев, чтобы Тау и его подопечные смогли перебраться через баррикаду.

– Теперь ты! – крикнул Тау, испачканный кровью, Ихагу, когда женщина с ребенком оказались за шаткой преградой.

– Тендаджи? – окликнул Тау.

– Тау? – узнал его Тендаджи. – Ты что тут делаешь? Ладно уже, забирайся!

– Не могу. Джабари еще там.

– Джабари тоже здесь? – Новость явно потрясла Тендаджи.

Тау кивнул и, чувствуя, как от страха сжимается нутро, заставил себя развернуться и кинуться обратно – туда, где шло сражение. Далеко бежать не пришлось: Джабари с воинами уже приближались к нему.

У Джабари по рукаву гамбезона стекала кровь, другие бойцы несли раненого товарища.

– Я в порядке, – сказал Джабари, отмахиваясь от обеспокоенного Тау. – Надо его перенести через баррикаду.

Тау подскочил, чтобы помог нести раненого Ихагу.

– Джабари? – произнес Тендаджи, раскрыв рот от удивления. Хоть Тау и предупредил его, встретить одного из наследников феода в самом пекле боя все равно было слишком необычно.

Тендаджи помог сначала поднять раненого, потом взобраться Тау и Джабари. Как только последний воин оказался за баррикадой, заграждение сдвинули обратно, закрыв проход.

За баррикадой Тау надеялся почувствовать себя в безопасности. Но этого не случилось. Большинство Ихагу были ранены; сражавшихся одолевал враг, а жители селения и вовсе были в ужасе.

Выглянув за баррикаду, Тау увидел, что хедени перегруппировали силы и, наверное, еще сотня их спускалась по тропинкам и выходила на плато. Тау посмотрел на Джабари – обычно заряженный оптимизмом второй сын теперь выглядел озабоченным. Эта битва не из тех, что можно выиграть. Даже караул Джабари – если он доберется до Дабы раньше, чем все здесь погибнут, – сумеет лишь отсрочить неизбежное.

– Отойдите, нкоси, – предостерег Тендаджи, на этот раз использовав почтительное обращение. – Они идут.

– Пусть идут, – ответил Джабари, делая шаг к баррикаде.

Тендаджи посмотрел на него так, будто собирался сказать что-то еще. Но вместо этого лишь подвинулся, пропуская Джабари.

Тау встал по другую сторону от Джабари.

– За королеву, – проговорил он с неуверенностью, которая все нарастала.

– За Богиню, – отозвались хором Джабари и Тендаджи.

Все трое подняли оружие. Баррикадам не выдержать, а им самим не устоять против такого числа наступавших хедени, но они, по крайней мере, могут оставить о себе славную память.

Стражники

Когда первая волна хедени достигла баррикад, наступило настоящее безумие. Тау махал мечом направо-налево и рубил головы и конечности. Он отсек кому-то пальцы, надеясь, что это была рука кого-то из врагов; потом один из налетчиков едва не снял с него скальп; затем ему удалось оттолкнуть дикарку, прежде чем та успела перелезть через баррикады.

Но все было напрасно. Врагов оказалось слишком много. Их всегда было слишком много. Вот почему Богиня наделила Избранных дарами. Вот почему она дала им драконов.

В сотне шагов перед баррикадами вспыхнул огонь, опалив Тау брови. Он отпрянул от жара, бросившись на землю, а как только к нему вернулось зрение – увидел, что Джабари и Тендаджи тоже лежат на земле. Тау попытался заговорить. Во рту у него все пересохло.

– Стража! – прокричал хриплый голос откуда-то издалека. – Стража!

Чувствуя, как все плывет перед глазами, Тау посмотрел вверх и увидел дракона – впервые в жизни так близко. Настоящий исполин, являвший собой массу истинно черных чешуек, которые поглощают свет и вызывают обман зрения, он всем своим телом прорезал воздух. Тау наблюдал, как он летит навстречу хедени, волоча за собой извилистый хвост, которым он рассеивал дым пожаров в зыбкие клочья.

Оказавшись достаточно близко, черный зверь распахнул пасть и осветил вечер извивающимся столбом яркого, как солнце, пламени, толщиной с трех человек. Тау неуверенно поднялся на ноги и вскарабкался на баррикаду, чтобы увидеть, как по земле хлестнет выпущенная драконом огненная цепь. Хедени, которых она задела, превратились в пар, и дракон отлетел от плато Дабы, а затем пошел на следующий круг.

– Тау? – произнес голос, который он узнал бы где угодно.

– Отец, – сказал он, поворачиваясь к Арену.

– Зачем, Тау? – спросил его отец. – Зачем?

Тау открыл и закрыл рот, не произнеся ни слова.

– Я услышал про налет, нашел его и попросил меня сопроводить, – солгал Джабари. – Это мой долг как сына умбуси – сражаться рядом с воинами моей матери. Я знаю, что я еще не Индлову, но это мое селение, и я не мог идти один.

Арен внимательно посмотрел на Джабари и крикнул тем, кто находился поблизости:

– Укрепить баррикады! От Стражи не будет толку, если хедени смешаются с нашими людьми. – Все, кто стоял без дела, бросились выполнять его приказ.

– Джабари, я инколели воинов твоей матери, и мне решать, где тебе быть. Придя сюда, ты подверг свою жизнь риску.

Джабари был вынужден ответить кивком, принимая самый строгий выговор, какой только мог объявить ему Арен. Тау стоял, потупив взгляд. Сказанное относилось и к нему.

– Прошу, Арен, примите мои извинения, – проговорил Джабари. – Я делал лишь то, что, как мне кажется, обязан был делать. – Он поднял голову и слегка выпрямился. – Я заходил в казарму. Стража знает, что я здесь. Они пришлют людей.

– Безрассудно, но хитро, – проворчал Арен. – Спасибо тебе от меня и от моих людей. А сейчас держись подальше от сражения. – И, отходя, чтобы отдать приказы своим воинам, он бросил на ходу: – У меня сердце не выдержит, если придется сказать твоей матери, что ты погиб. – Это также относилось к Тау.

– Ихагу! – крикнул Арен. – Всем построиться и помочь жителям вынести из домов все, что можно. – Воины зашевелились. – Если у Одаренных были причины призвать Стражу, значит, мы должны бежать.

– Бежать? – переспросил у Тау Джабари.

Вместо Тау ему ответил рев сотен чужеземных голосов, и они приподнялись над баррикадой как раз вовремя, чтобы увидеть всю мощь налетчиков хедени, ринувшихся в их сторону.

– Богиня… – произнес Тендаджи, и его голос прозвучал не громче шепота на фоне завывающего шума, что летел им навстречу.

– Прочь от баррикады, – приказал отец Тау. – Бегите. Живо!

Джабари слез с баррикады первым, Тендаджи и Тау – сразу за ним. Местные, которым не требовались распоряжения от Ихагу, побросали все и всех, кроме своих родных, и тоже кинулись бежать.

– Нас оттесняют! – крикнул Джабари. – Когда плато закончится, мы упадем с обрыва. Там нет никаких троп.

Налет был тщательно спланирован. Первая атака была мощной, но не в полную силу. Ихагу и местные жители поверили, что сумеют удержать Дабу, и сами позволили загнать себя к утесам. Тогда хедени атаковали во всю мощь и тем самым оправдали самый большой страх отца Тау. Это был не налет – это было истребление.

Стражники все же изменили ход сражения. Они бы проредили ряды хедени, но, как заметил Арен, если дикари смешаются с Избранными, то дракон должен будет либо сдерживать огонь, либо сжигать тех, кого прилетел спасать. Поняв это, Тау уже знал, что случится дальше.

– Ихагу! – крикнул его отец. – Построиться в боевой порядок.

Это был единственное разумное решение. Ихагу останутся сражаться. Они и задержат хедени, чтобы у местных появился шанс скрыться.

Тау остановился и посмотрел на ужасающую массу вражеской плоти, с ее заточенной бронзой и костью. Тендаджи был рядом, его присутствие удивительно успокаивало. К ним подбежал и отец.

– Джабари, Тау, – сказал он, – мне нужно, чтобы вы сопровождали жителей при спуске с гор. Отведите их туда, где безопасно.

– Вы просите слишком многого, Арен, – ответил Джабари. – Я ничем им там не помогу, и вы не можете уберечь меня от моей участи. Я останусь с теми, кто сражается здесь.

На лице Арена отразились противоречивые чувства. Тау видел, как в нем борются гордость и страх. Он хотел их спасти.

– Мы покажем им, что такое быть Избранными, отец, – сказал Тау, чувствуя, как у него дрожат руки.

– Так тому и быть, – ответил Арен, заглянув Тау прямо в глаза, а потом повернулся, чтобы отдать приказ остальным: – Сомкнуть ряды. Держаться вместе. Помните, те, кто слева от вас, и те, кто справа, – это ваши братья по оружию. Не давайте их в обиду, и они сделают то же самое для вас.

Арен остановился, выжидая нужный момент. И он вскоре наступил.

– За Богиню! – возвестил он.

– За Богиню! – крикнули в ответ воины, когда на них обрушились первые ряды хедени.

Воины

Битва была кошмарным месивом из бронзы и крови. Оружие мелькало у Тау перед глазами; он сражался яростно, кричал, хрипел, потом получил неглубокий, но болезненный порез ноги и был оттянут назад Нкиру, вторым командиром после его отца. Тау попытался его поблагодарить, но старший воин сразу вернулся в бой, рубя мечом хедени.

Заметив отца и Джабари, Тау, действовавший теперь медленно из-за раненой ноги, двинулся обратно на передовую. Поначалу рядом с ним бился Тендаджи, но вскоре ожесточенная схватка их разлучила.

Боясь оказаться отоброшенным от Ихагу, Тау попытался подобраться к отцу, но поскользнулся. Упав, он едва не был раздавлен женщинами и мужчинами, которые пытались перебить друг друга. Привстав на одно колено, он услышал, как мимо уха просвистело копье. Тау махнул мечом, вслепую целясь в того, кто это копье держал. И хотя он не попал, меч прошел достаточно близко, чтобы воин, ругнувшись, убрался обратно в гущу хедени.

Тау поднялся и посмотрел под ноги. На земле лежал Тендаджи с разбитой головой. У Тау скрутило живот, он отшатнулся от тела, врезавшись в одного из людей Арена, который резким движением полоснул его по руке.

Порез был не сильный, но в предплечье все же вспыхнула боль. Тау втянул ртом воздух и задышал учащенно, но это никак не помогло. Зрение тоже словно пропадало – он видел только черные и красные пятна.

В панике, ощущая боль и боясь, что ослепнет, он отошел подальше от гущи сражения. Тау уже готов был бежать, спуститься с горы вместе с жителями, но в этот момент один из хедени нацелился на Ихагу, что находился рядом.

Ихагу боролся с другим налетчиком, вооруженным топором, и не заметил копья, направленного ему в спину. Он бы погиб, даже не поняв этого. Тау хотел крикнуть, предупредить его, но ничего не вышло. У него пропал голос.

Он налетел на дикаря с копьем, и они вместе повалились на землю и стали бороться, сжав челюсти и издавая рев. Затем поверх плеча Тау промелькнуло лезвие меча – и вонзилось хедени в щеку, разрубив его лицо надвое. Хедени забулькал кровью, попытался ухватиться за Тау и обмяк. В следующий миг Арен протянул руку и помог Тау подняться на ноги.

– Назад, – сказал ему отец, волоча меч острием по земле. – Атака стихает.

Тау, весь в крови и грязи, оглянулся в поисках воина, которого пытался спасти. И увидел его неподалеку – тот лежал мертвый. Тау уставился на тело. Все показалось лишенным смысла. Ведь еще минуту назад он был жив.

– Ихаше и Индлову уже здесь, – сообщил ему отец. – Слава Богине.

Тау посмотрел на бушующий вокруг него бой и там, среди дикарей, увидел их – всю мощь войска Избранных.

С хедени бились Ихаше, элитные воины, набранные из каст Меньших, и Индлову, более крупные и мощные воины из каст Знати. Все они сражались яростно, но на самом острие контратаки у Избранных был настоящий великан. На нем были кожаные доспехи с бронзовыми пластинами, выкрашенные в красный и черный цвета. В одной руке он держал щит, в другой – сверкающий бронзовый меч. Это был Разъяренный Ингоньяма.

Ингоньяма был примерно вдвое выше Тау, его руки бугрились мускулами, и он двигался быстрее, чем казалось возможным для человека таких размеров. Он сражался, как бог.

– Держать строй! – приказал Ихагу отец Тау. – Войска прибыли!

Пока Арен это говорил, Ингоньяма прорезал себе путь сквозь целый ряд хедени – он взмахнул мечом с такой силой, что одним ударом сразил двоих человек. Тут же на него напали еще трое – он оттолкнул первого мечом, второго ударил в грудь ногой, а третьему расколол череп рукоятью меча, словно то был гнилой орех.

– Все к Одаренным! Шевелитесь! – крикнул отец Тау, и Ихагу начали поспешно отступать к женщинам в черных одеждах, стоявших группой возле утесов.

– Он невероятный, – проговорил Джабари, указывая на Ингоньяму. – Невероятный.

Детьми они играли в Ингоньям, и Тау не забыл, как расстроился Джабари, когда Лекан, застав их за этим занятием, посмеялся над младшим братом, открыв ему правду. Кровь Джабари, как у всех Малых Вельмож и у всех низших каст, была слишком слаба, чтобы можно было стать Разъяренным.

– Быстрей! – скомандовал Арен, дергая Тау за гамбезон.

Они уже были так близко к Одаренным, что Тау мог их смутно различить. Их было восемь, они стояли в кольце воинов в традиционных угольно-черных развевающихся одеждах. Все Одаренные были в капюшонах, а на их золотых ожерельях отражались мерцающие в селении огни.

Оказавшись в относительной безопасности, люди Арена поддались усталости. Кто-то упал на колени, а один щуплый Ихагу уселся на землю и уставился в пространство отсутствующим взглядом. Воин рядом с ним по-прежнему держал меч прямо перед собой, словно ожидая, что товарищи внезапно обернутся против него.

Тау оглянулся в поисках Ингоньямы. Тот стоял все там же – на руинах Дабы, и уничтожал все, что появлялось перед ним. Его Индлову были рядом и, будто кружась в танце, сеяли вокруг смерть. Вместе это были самые могучие воины Избранных.

Тау посмотрел на Джабари – тот нашел где-то воду и жадно пил, проливая на грудь. Было трудно поверить, что от того, чтобы стать полнокровным Индлову, этого оптимистичного юного Вельможу отделяли только испытание и время. Испытание Джабари предстояло уже скоро, и если он его пройдет, то посвятит свою жизнь цитадели и после трех лет обучения отправится на войну как один из них.

Отец Тау желал ему равносильного пути, доступного Меньшим. Он хотел, чтобы Тау прошел испытание на Ихаше, обучился в ближайшей из двух боевых школ для Меньших и стал служить в армии, в точности как сам Арен. Служба вознесла Арена так высоко, как только мог мечтать Низший Мирянин, – он возглавил Ихагу своего феода.

До того, как родился Тау, его отец обучился на Ихаше, сражался как один из них и отслужил шесть обязательных военных циклов. Как раз на последнем цикле службы он встретил и полюбил Имани Тафари, красивую и своенравную Высшую Мирянку. Он стал за ней ухаживать, а когда его служба подошла к концу, они сбежали в Керем, чтобы избежать гнева ее отца, который осудил бы выбор дочери.

В Кереме оценили то, что Арен служил в Ихаше, и его назначили вторым командиром Ихагу, служивших умбуси Онаи. Его жена добилась большего – она заняла высокое положение в крепости.

Вскоре после этого родился Тау, но уже в первые циклы его жизни Имани надоела жизнь Мирянки. И она ушла от Арена. Бросив и Тау.

Потеряв любимую женщину, Арен посвятил себя двум целям – воспитанию Тау и стремлению стать лучшим воином в феоде. Со временем он встал во главе Ихагу, а когда подрос Джабари, умбуси попросила Арена его обучить.

После того, как Лекан, ее первенец, провалил испытание, она не могла позволить себе нанять для Джабари тренера из числа Индлову. А отец Тау, пусть и значительно уступал Индлову, был лучшим из воинов. Арен принял предложение не раздумывая. Обучение Джабари позволило ему проводить время и с Тау.

Тау знал, что это было лучшее, что Арен мог ему дать, чтобы поставить на путь к светлому будущему, но сейчас, в горящем селении, окруженном мертвыми и умирающими, ему с трудом верилось, что на этом жестоком пути, который заготовил ему отец, было хоть что-то светлое.

Зури цокнула бы языком, закатила бы глаза. С тех пор как она стала Служанкой, у нее становилось все меньше времени и еще меньше терпения, чтобы выносить приступы жалости к себе, что случались у Тау. И все же, закатив глаза, она бы улыбнулась, и все сразу стало бы хорошо. С ней всегда становилось хорошо, думал он, когда над плато раздался звук горна, вырвав его из плена воспоминаний и возвратив в кошмар Дабы.

На дальнем краю селения в горн протрубил хедени. Он дал еще три коротких сигнала и один подлиннее – Тау молился, чтобы это была команда отступать. Но похоже, что-то было не так. А именно – человек, стоявший за горнистом.

– Что это? – спросил Джабари, и Тау вздрогнул. Он не слышал, как тот подошел.

– Там, за тем, который с горном, – сказал Тау. – Мне кажется, это их инколели.

– И на кого похож?

– Он высокий, почти как Малый Вельможа, крепкий. Одежды больше, чем они носят обычно, и у него костяное копье. Он… он обожжен, не просто проклят. Похоже, выжил в пожаре. У него половина лица изуродована.

– Они не уходят.

Джабари был прав. Они не уходили. Они поступали совершенно наоборот.

Хедени, заслышав горн, сгрудились, но не стали бросаться ни на баррикады, ни на войска, что им противостояли. Все как один, они напали на Разъяренного Ингоньяму, не обращая внимания на прочих воинов рядом с ним.

– Останови их, Амара! – сказала ближайшая к Тау Одаренная другой женщине в черном одеянии.

Та, которую звали Амарой, подняла руки, целясь мимо Тау в атакующих хедени.

– Они слишком далеко. Не долетит, – сказала она.

– Давай, чтоб тебя! – крикнула первая Одаренная, и Амара подчинилась.

Из ее пальцев поплыла энергия, словно пульсирующие волны тепла, которые становились гуще, удаляясь. Ослабление, подумал Тау с любопытством, а в следующий миг энергия задела его, и мир исчез.

Победа

Однажды, совсем юным, Тау спускался по утесам Керема на пляж. Он был с другими мальчиками, и один из них сказал ему войти по пояс в океан. Он отказался, и его назвали трусом.

Тогда Тау вошел в воду на четыре шага, и вода окутала его колени, сбив его с ног.

Его затянуло под воду, и океан принялся яростно его избивать. Выжил он только потому, что был отлив и возле берега было неглубоко. Остальные мальчишки взялись за руки, чтобы до него дотянуться, и вытащили из бурлящих волн.

Получив удар от Одаренной, он почувствовал себя так, словно тонет в океане. Будто тело Тау разбилось на куски, и весь мир обернулся вокруг него, вращаясь. Когда же вращение прекратилось, стало еще хуже.

Тау увидел Дабу, но все было по-другому. Цвета стерлись – селение, земля и небо были множеством разных оттенков серого. Тау хлестал неестественный ветер, завывая, заглушая прочие звуки, а все, что находилось дальше чем в двадцати шагах, скрывал непроницаемый туман.

Тау видел, судя по всему, других людей, которые стояли рядом, но то, что он видел, словно не имело смысла. Люди, во всех возможных степенях отчаяния, светились золотом. Тау посмотрел на себя. Он тоже светился, и его свечение привлекло что-то из мглы.

Существо было скрыто покровом и трудно различимо, но Тау видел более чем достаточно. Оно бежало на двух ногах, покачиваясь и удерживая равновесие с помощью двух дубинообразных рук, таких длинных, что доставали до земли. У него было плоское лицо и красные глаза, кожа казалась пораженной болезнью, а изо рта текли слюни.

Гневное чудовище заметило Тау и издало рев. Тау не мог заставить себя сдвинуться с места, и оно ринулось на него – вынырнуло из дымки и потянулось бесформенными руками. У Тау подкосились ноги, он открыл рот, чтобы испустить крик, упал и полетел вниз, сквозь землю, через мглу, туда, где его было не достать.

Втянув воздух, пепел и запах крови, Тау пошатнулся. Он стоял на коленях, и в нем бился страх, не похожий ни на что испытанное ранее. Он чувствовал, как теплая влага пропитала его штаны – он обмочился. Но ему было все равно, он и не мог с этим ничего поделать. Главное, он не рухнул в разворошенную в битве грязь.

Воины рядом с ним пребывали в похожем состоянии, и уголком глаза Тау заметил, что многие хедени тоже распластались на земле.

– Тау? – Это был отец.

– Да? – отозвался Тау.

– Расслабься. Сейчас пройдет. Все пройдет.

У Тау стучало в висках, но он все же взглянул на Одаренных. Амара по-прежнему посылала волну искривленной энергии. Отец вытащил его, и Тау понял, что он успел как раз вовремя. Волна ослабления, направленная Амарой, затащила душу Тау в темный мир, где до него чуть не добрался один из демонов.

В голове у него была каша, но Тау будто бы все понимал. Одаренная стремилась поразить как можно больше хедени, чтобы Ингоньяме удалось бежать. Но ее усилий было недостаточно. Она постоянно промахивалась, и Ингоньяма, истекая кровью из сотни ран, видел, что на месте каждого убитого им появлялось еще двое хедени.

– Я больше не могу убивать, – воскликнула Амара. – Не могу!

– Он должен сбросить разъярение, – ответила другая Одаренная, – не то Нсия умрет.

Одаренные переживали напрасно. Ингоньяма, взревев, убил еще одного и отступил, после чего возникло еще две вспышки света. Первая охватила его тело и исчезла вместе с его яростью. Он съежился, уменьшился ростом и силой.

Вторая вспышка появилась на плато, из полуоткрытого дверного проема одного из брошенных домов. Горнист, словно только этого и ждал, издал два резких звука, и группа хедени ринулась к дому.

Оставшиеся добили Ингоньяму. Закололи его копьями, зарубили топорами. Вскрыли живот, отрезали голову и подняли ее над собой.

У Амары в глазах выступили слезы, а Одаренная, стоявшая рядом, произнесла проклятие и воздела руки к небу. Когда из-под рукавов ее одеяния показались запястья, Тау услышал рев дракона.

Тот облетел круг, Одаренная дернула пальцами, и дракон, дохнув огнем, устремился к хедени, бежавшим к дому. Самые медленные из них погибали в пламени, когда зверь проносился мимо, но некоторые все-таки добежали, вошли в дом и вышли с тем, что искали. Хедени поймали Одаренную.

– Нсия! – вскрикнула Одаренная, связанная с драконом.

Нсию вывели из строения, выпростав что-то блестящее из ее одеяния. Это был нож. Хедени было слишком много, и сопротивляться не имело смысла, но Тау все равно удивился, что она даже не попробовала.

Вместо этого она попыталась схватиться за клинок и вонзить его себе в грудь, но один из врагов оказался быстрее. Он ткнул ей в руку копьем, и нож выпал из онемевших пальцев. Она было открыла рот, чтобы закричать, но один хедени ударил ее в висок, она обмякла и упала на руки хедени.

Когда ее понесли к командиру с обожженным лицом, Тау посмотрел на небо. Дракон выходил на очередной круг над селением, но явно не успевал. Горнист, стоявший рядом с командиром, протрубил последнюю ноту к отступлению. Налет на Дабу завершился еще внезапнее, чем начался.

Несколько Избранных торжествующе закричали. Большинство местных были в безопасности, Ихагу продержались до прихода военных, и Избранные в очередной раз отбились от врага. Ликование почти заглушило звуки удушья.

Это была одна из Одаренных. Не та, которая задела Тау своим ослабляющим ударом, и не та, что направляла дракона. Эта Одаренная тихо стояла в окружении солдат, вдали от сражения. Сейчас она содрогалась в конвульсиях и кашляла кровью, ее кожа покрывалась волдырями, которые тут же лопались. Ее словно разрывало изнутри. Как ту хедени, которую поймал и пытался допросить Джабари.

Один из воинов взял ее за руку и осторожно помог прилечь на землю. Остальные окружили ее плотнее, полностью закрыв от Тау. Но он слышал, что с ней происходило. Она умирала, и Тау было сорвался с места в ее сторону, желая помочь, но ему на плечо легла рука.

– Нет, – сказал ему отец. – Это касается только Одаренных.

– Она умирает.

Звуки, издаваемые Одаренной, стихли.

– Идем, – сказал отец. – Мы победили.

Планы

Тау видел лицо хедени – он переживал мгновение, когда убивал ее. И в его сне она не умирала молча. Она кричала, оглушая его, сокрушая своей ненавистью. Он проснулся около полудня, не уверенный, что вообще спал хоть чуть-чуть.

– Тебе будет не по себе, – сказал ему отец, разжигая костер в их хижине. – Во время боя у тебя вскипает кровь и тело делает все, чтобы ты не останавливался. Когда опасность проходит, оно успокаивается. – Он предложил Тау вареных овощей. Тау отмахнулся.

– Ешь, – сказал Арен. – У тебя сегодня тренировка.

Тау не хотелось на тренировку. Он даже думал, что было бы недурно вообще больше никогда не прикасаться к мечу.

Арен, должно быть, заметил что-то в его лице, потому что отвернулся от Тау и уставился в гущу варева на дне котелка.

– Хотелось бы мне дать тебе больше, – проговорил он. – Хотелось бы… – Его голос надломился, и он провел по губам тыльной стороной ладони, будто вытирая грязь, которой там не было. – Тау… знаешь, мне придется на тебя надавить. У тебя скоро испытание на Ихаше, и я хочу подготовить тебя к этому. Я уже и забыл, насколько все может быть плохо. Забыл, как мало отношения к этому имеют формы мечей, упражнения или приемы.

Арен протянул руку, почти положив ее Тау на плечо. А потом резко опустил и сжал кулак.

– Я учу тебя убивать, – сказал он. – А нужно научить, как быть достаточно хорошим воином, чтобы выжить.

Тау кивнул. Вот чего хотел его отец.

– Отныне и до испытания тренировок будет в два раза больше. К дневным добавим еще утренние. У меня есть свои обязанности, поэтому по утрам ты будешь заниматься с Нкиру и кем-то из хороших мечников. – Арен велел Тау поесть и вышел.

Тау есть не стал. Он должен был встретиться с Джабари, поэтому поднялся, застегнул портупею и взял меч. Перед сном Арен заставил его вычистить оружие, но Тау до сих пор видел это. Видел на нем все пятна крови.

Когда Тау явился на дневную тренировку, Джабари уже дрался в боевом кругу.

– Тау! – тут же воскликнул он.

– Рад встрече, нкоси.

– На меня будто гора свалилась. Еле с кровати встал. Болело даже в тех местах, про которые я вообще не знал. – Малый Вельможа улыбнулся. – Хотя за это я уже мог бы и не переживать, потому что утром надо было встречаться с мамой. Думал, она меня убьет.

– Но не убила? – поинтересовался Тау, вызвав смех.

– Арен уже успел доложить ей. Она была зла, очень зла, но все-таки гордилась мной. Ты бы видел Лекана! Ему пришлось стоять рядом с мамой и слушать, как она меня хвалит. Вид у него был такой, будто вот-вот стошнит. – Джабари просиял. – Я же могу и привыкнуть к этому геройству. Джабари Онаи и Тау Тафари, самые грозные воины Избранных!

– Твои бы слова да Богине в уши, – ответил Тау, поднимая тренировочный меч и входя в боевой круг.

Джабари улыбнулся.

– Вот бы мы всегда были такими молодцами в ее глазах, – проговорил он нараспев и бросился в атаку. – Держись!

Учить их никто не пришел. Арена и его людей ждало несколько дней хлопот, за которые им и всему феоду предстояло оправиться после налета. Арен всегда говорил, что самая тяжелая часть битвы – это та, что начинается после.

Обязанностью инколели было также посещать дома тех, кто ушел к Богине. Тау не хотелось представлять, как он заходит к родным Тендаджи. Как он говорит жене Тендаджи, что та больше никогда не увидит своего мужа.

– Что тебя гложет? – спросил Джабари.

Потные, они сидели на границе боевого круга. Джабари превзошел Тау, и в этом не было ничего необычного. Необычной была легкость, с какой ему удалось это сделать.

– Не могу отойти от вчерашнего, – сказал Тау.

– Ну конечно, не можешь.

– Ты сам вообще спал? – спросил Тау.

– Почти нет, – ответил Джабари. – Все не мог успокоиться. Уже думал разбудить Лекана и поговорить с ним про битву. Можешь себе представить? Лекана!

Тау опустил плечи.

– Не думаю, что он бы это оценил.

Джабари снова рассмеялся.

– И не говори! Я теперь не уверен, что смогу размахивать хоть травинкой. Из крепости больше никуда. Отец предложил матери, чтобы мы с Леканом поучаствовали в восстановлении Дабы. Она согласилась, и мне нужно подумать, когда туда идти.

– Я бы хотел помочь, если ты не против, – сказал Тау.

– Это мило с твоей стороны. Тогда пойдем вместе. – Джабари встал. – Я дам знать, когда мы соберемся.

– Как думаешь… Они вернутся?

– Не знаю. Обычно они не нападают два раза в одном и том же месте, но раньше они и такими большими силами не совершали налетов. Это не очень хорошее начало правления новой королевы. И еще… – Сомнения Джабари были делом необычным. Ведь он всегда излучал уверенность. – Когда Арен докладывал матери о произошедшем, он упомянул, что среди мертвых были хедени из пяти племен, хотя разные племена не совершают налетов вместе. Они вынужденно объединяют силы на Кулаке. Там передовая линия войны. Но для налетов собираются по отдельности. – Джабари покачал головой. – Я этих дикарей никогда не пойму. У них разные расы. Они враждуют друг с другом. Но при этом они могут действовать сообща и… смешиваться. – Последнее слово Джабари произнес с явным отвращением.

Избранные очень удивились, когда узнали, что хедени относятся к разным расам, каждая из которых обладает уникальным даром. И совсем поразились, поняв, что те смешиваются, загрязняя свою кровь и рискуя этими дарами. Кое-кто из жрецов Саха говорил, что Богиня прокляла их из-за подобного нечестивого поведения.

– Так они теперь союзничают, чтобы вместе совершать налеты? – спросил Тау.

– Давай надеяться, что вчерашняя ночь была исключением.

– Твои бы слова… – сказал Тау, и Малый Вельможа одобрительно кивнул.

Джабари потянулся, обхватил Тау за шею и притянул его к себе. Они соприкоснулись лбами.

– Что бы ни случилось, мы с тобой – братья по оружию. Мы пройдем все испытания, как всегда проходили Избранные, и с нами будет острая бронза. – Он отпустил Тау, шутливо шлепнул его по затылку, встал и, насвистывая, отправился в сторону крепости.

Тау тоже собрался уходить. У него болело все тело, но нервная энергия не давала покоя, и насколько его переполняло нежелание «махать мечом», настолько же хотелось и отвлечься от мыслей за тренировкой.

Со стоном он поднялся и вытащил клинок из ножен. Проделал несколько отработанных движений, стараясь выполнять их как можно точнее, и, сморгнув капельки пота, замахал мечом еще быстрее.

Испытания, думал он, постоянно эти испытания. Культура Избранных вращалась вокруг сражений и испытаний, но ему не хотелось тратить целый цикл своей жизни в Южном Ихаше Исиколо на тренировочные бои с пустоголовыми здоровяками. И все ради того, чтобы потом провести десятую часть своей жизни на передовых нескончаемой войны. Ему не хотелось убивать женщин и мужчин, которых он не знал, и, что немаловажно, не хотелось, чтобы они убили его.

Он даже никогда не… Нет, ему не стоит так думать о Зури. Хотя он и думал. Думал иногда по ночам, воображал, как они поженятся, как будут жить подобно другим парам. Тау залился румянцем, ему стало жарко, будто нещадное солнце распалило его.

Только на воображение ему и оставалось надеяться, если он уйдет на войну и пробудет там шесть циклов – да еще потратит один цикл на обучение. После семи циклов разлуки вспомнит ли его Зури? Даже если вспомнит – Ихаше не считались хорошими мужьями, и Тау хватило одной битвы со всеми сопутствующими ей кошмарами, чтобы понять почему. Это не означало, что он был готов простить свою мать за то, что она бросила их с отцом ради миловидного и холеного мужчины из касты Правителей, но и делать вид, будто не понимает, почему она так поступила, он не мог.

Арен и Макена, распрекрасный муж матери Тау, недолюбливали друг друга, но последний действительно сделал ее счастливой, и Тау не мог из-за этого обижаться на мать. Ведь все хотят быть счастливыми. Он сам хотел. И думал, что это возможно, если Зури будет с ним.

Он сильнее взмахнул тупым тренировочным мечом, стараясь при этом не завидовать Макене. Тот стоял на несколько каст выше Тау, и поэтому казалось, что ему все в жизни давалось легко. Ему не надо было сражаться на войне, и его не могли сделать Батраком. Везучий ублюдок прошел испытание на Ихаше, но получил тяжелую травму, и этого хватило, чтобы получить освобождение от службы. Ему позволили вернуться домой и служить управителем вместо того, чтобы воевать.

Арен, конечно, не считал, что дело было в везении. Он говорил, что хромота Макены и его перелом – не из тех, что получают на тренировке или при падении. А из тех – как однажды рассказал подвыпивший Арен, – что получает мужчина, который считает, что покалеченная нога лучше добросовестной службы.

Тау ударил воображаемого противника по шее. Его отец мог презирать все что хотел, но исход не казался Тау таким уж плохим. Макене удалось избежать участия в войне и жениться на любимой женщине. И как Тау ни восхищался отцом, будь у него выбор, он предпочел бы жизнь Макены.

Тау споткнулся и чуть не упал, когда его, словно брошенный камень, настигло понимание: у него ведь в самом деле был выбор. Его лучший друг был вторым сыном умбуси. Его мать и ее муж были главными управителями умбуси. И пока Тау проходил испытание на Ихаше, он выполнял свой долг и не мог сделаться Батраком.

А если случится так, что во время испытания он получит ужасную травму… что ж, будет очень жаль. Ему придется вернуться в Керем, к своей семье… и Зури.

Тау выдохнул, сбрасывая напряжение, которое ощущал так давно, что забыл о нем. Теперь у него появился план, который решал все его проблемы, и мысль об этом наполнила его облегчением и умиротворением. Но ненадолго.

Только что обретенное спокойствие развеялось чувством стыда. Он был сыном Арена Соларина, и уклониться от долга с помощью обмана и в угоду своему эгоизму было ниже его достоинства. Отец воспитывал его не таким. На этом с сомнениями можно было и покончить, но затем ему вспомнилась женщина, которую он убил в Дабе, и стыд отступил.

Он не хотел убивать женщин и мужчин на этой бесконечной войне. Он не хотел участвовать во всеобщем безумии. У Тау был способ этого избежать, и, ей-богине, он готов им воспользоваться.

Он нанес воображаемому врагу смертельный удар, представив, что перед ним – жизнь, которую ему надлежало вести.

– Хватит с меня убийств! – воскликнул он.

– Ты кого-то убил?

– Сик! – выругался он, резко оборачиваясь к еще одному силуэту из своих снов.

Это была Зури.

Смелость

– Зури? Я… я не… – Он склонил голову, и от мыслей, которые его тотчас посетили, у него запылали щеки. – Прошу прощения, – проговорил он.

– Нет, это мне не стоило так тебя пугать, – сказала она, изогнув при этом бровь, будто давая понять, что, испугала она его или нет, сквернословие стало для нее неожиданностью. – Я смотрела, как ты тренируешься. Ты молодец.

– Ты очень добра. – Тау убрал меч в ножны. Ему хотелось добавить, что она так же красива. Но не хватило смелости. – Не такой уж молодец, – проговорил он вместо этого. – Мне просто повезло, что меня отец тренирует. Джабари лучше. – Зачем он так сказал? – Я имею в виду…

Зури подняла руку выше своей головы, будто отмеряя рост кого-то высокого.

– Он Вельможа, – сказала она. – Ты правда кого-то убил?

Тау похолодел внутри.

– Это была хедени. – Ему не хотелось рассказывать больше, но он еще не отошел от шока и не смог сдержаться. – С ней было еще двое. Они пытались ранить женщину с ребенком.

– Мне интересно…

– Ничего. Я… – Тау попытался совладать с чувствами, – убил ее, и все.

– Ты защищал Избранных.

– Мне так не кажется.

– Если бы ты не вступился, она убила бы женщину с ребенком. Разве их смерти стали бы справедливой ценой за чистую совесть?

Это казалось нечестным.

– Ты пришла поспорить? – спросил Тау.

Ее это задело.

– Разве мы спорим? – Она покачала головой. – Я пришла повидать тебя, – сказала она, поднимая подбородок и набирая воздух в грудь. – Я пришла… – Она нервно улыбнулась, уголки ее губ задрожали. – Я пришла…

– Что? – спросил Тау, смятенный.

– Э-э… – Зури будто бы собиралась с духом, но затем потеряла самообладание. – Странно, что Арен не отстегал тебя плеткой, – сказала она.

У Тау не было настроения шутить.

– Это Джабари попросил меня пойти с ним.

Улыбка сползла с ее лица. Он был с ней слишком резок. Вот идиот.

– Я видела Джелани, – сообщила она. – Она сказала мне, что видела тебя вчера перед битвой. Сказала, ты искал Джабари.

– У Джелани слишком большой рот для такого маленького личика.

– Тау, про Джабари можно много что сказать. Он смелый, красивый, высокий…

– Да ну? – спросил Тау.

– Но он не опрометчив. Это я сказала бы скорее про кое-кого другого.

– Так что ты хочешь от меня услышать?

– Ничего я не хочу. Я пришла… Я хотела тебя повидать. – Зури снова странно на него посмотрела. – Хотела убедиться, что с тобой все хорошо. Мне нужно было это знать.

– Со мной все хорошо.

Она приблизилась к нему на шаг, на расстояние вытянутой руки, и руки Тау вдруг показались ему тяжелее валунов. Она неуверенно положила ладонь ему на грудь.

– Но ты бы сказал мне, если бы это было не так?

Лоб Тау вмиг покрылся испариной. Она просто проявляет дружелюбие, твердил он себе. Переживает за давнишнего друга. Он опустил глаза на ее руку, потом поднял взгляд обратно к лицу. Она стояла так близко. Он почти мог…

– В битве м-мы… я думал, у нас нет надежды. – Тау запнулся.

– Ты сражался. Ты защищал нас, – сказала Зури, подойдя еще ближе.

Тау почти касался ее своей грудью.

– Они застали нас врасплох. Их было слишком много. – Он не мог сосредоточиться на том, что говорил. Каждый раз, когда Зури делала вдох, это… отвлекало. – Хедени уже почти нас одолели, когда прибыли войска со Стражами.

У Зури округлились глаза.

– Ты видел драконов?

Драконы. Вот о чем он мог еще рассказать.

– Я никогда не видел их так близко.

– Я их вообще не видела, – сказала Зури.

– Они огромные. Черные, как тени. Я чувствовал их жар. Это… На самом деле нельзя описать. И ими управляли Одаренные…

– Увещевающие.

– Что?

– Те, кто заклинает. Одаренные не управляют Стражами, они их призывают, – пояснила Зури. – Как она это делала?

– Э-э… она подняла руки и стала ими махать, – сказал Тау.

– Она махала руками? – Зури поджала губки, глядя на него.

– Правду говорю.

– Я тебе верю.

– Нет, ты опять надо мной смеешься, – проговорил Тау, стараясь не смотреть на ее рот.

– Ни в коем случае, – ответила Зури, и ее полные губы изогнулись в ясной улыбке, глаза засверкали. – По-моему, это смешно звучит – что Одаренная управляет Стражем, просто размахивая руками.

– Это выглядит не так, как звучит. Там… ты чувствуешь эту силу.

– Продолжай, – сказала Зури, стоя все так же близко.

– Была еще одна Одаренная, она была вместе с Ингоньямой. Хедени схватили ее, когда…

– Что? – Улыбка Зури померкла.

– Они убили Ингоньяму и забрали Одаренную.

Она отступила на шаг.

Зачем было ей это рассказывать? Может, стоило еще и описать, как выглядели мертвые?

– Не надо было мне ничего рассказывать.

– Это я виновата, – проговорила Зури еле слышно. – Я все расспрашиваю, как ребенок, представляю только славу и доблесть, храбрых воинов и чудесных Одаренных. Но это же не так, да?

– Да, – подтвердил Тау. – Не так.

– Не так, – эхом повторила Зури, опуская глаза.

Наступила тишина, и Тау понятия не имел, как ее заполнить.

– Тау, я пришла сюда не просто так. Когда я услышала, что ты ушел в Дабу, я так разволновалась, я… Тау, у нас осталось мало времени перед тем, как ты уйдешь тренироваться на Ихаше, и я не хочу вспоминать прошлое с сожалением. Я лучше поступлю дурно, чем не сделаю ничего и буду всю жизнь гадать о том, что могло бы быть.

Ему стоило сказать ей, что она красива, когда у него была такая возможность.

– Тау?

– Да?

Зури сделала шаг вперед и поцеловала его. Все его тело напряглось от потрясения. Ее губы, сначала нежно прижимавшиеся к его рту, стали настойчивее, и у него застучало в висках так, что начало покалывать кожу головы.

Он не знал, что делать со ртом и руками, а ощущение было такое, будто там, где он касался ее, кожу нагревало пламя. Тау обвил ее руками, прижал к себе и стал молить Богиню, чтобы этот момент продлился бесконечно. Ему захотелось умереть вот так, обнимая ее… Но она оборвала поцелуй.

Он открыл глаза, удивленный тем, что солнце по-прежнему светит в небе. Несколько бесценных мгновений для него не существовало ничего, кроме Зури.

– Мы должны остановиться, – сказала она, понизив голос. – Мы же не хотим зайти слишком далеко.

В голове у Тау была будто одна солома.

– Зури… – промолвил он и сам удивился, каким молящим оказался его голос. Он словно упрашивал ее о чем-то.

У нее в глазах заплясали огоньки.

– Я это сделала, – сказала она. – Хотя не была уверена, что мне хватит смелости. – Ее улыбка показалась ему новым рассветом. – Скоро увидимся, Тау Тафари.

Она выскользнула из его объятий и ушла. Тау смотрел ей вслед – на самое совершенное создание, когда-либо существовавшее на свете.

– У нас еще весь остаток Роста и Жатвы до твоего испытания, – крикнула она ему, прежде чем исчезнуть за склоном.

Тау стоял на месте, пытаясь понять, что произошло. Это никак не укладывалось у него в голове, но все же, кажется, его жизнь налаживалась.

Пути

Следующим утром Тау проснулся до рассвета. Он по-прежнему ощущал боль после битвы, но кошмары уже отступили, и небо прояснилось. Его голову переполняли мысли о Зури.

– Уже встал? – заметил Арен, сидя над миской с холодной чечевицей и картофелем.

– Встал.

Арен наблюдал за ним. Тем же взглядом, каким смотрел на него отец на тренировках, опасаясь, что Тау может пораниться.

– Я в порядке, – сказал Тау.

– Я ничего не говорил.

– Но собирался, – возразил Тау.

– Может быть, но ты никогда не узнаешь.

Арен поднялся, пристегнул меч и вышел, чтобы облегчиться. Тау услышал, как Арен с кем-то здоровается, а потом снаружи окликнули и самого Тау.

– Иду, – сказал Тау, натягивая свои поношенные ботинки и выходя наружу. Там стоял Джабари.

– Рад встрече, Тау.

– Рад встрече, нкоси. – Тау знал, что Джабари не нравилось, когда он использовал почетное обращение Вельможи, но рядом стоял Арен, и Тау мог получить нагоняй за излишнюю фамильярность.

– Я в Дабу. Больше никого со мной. Лекан не пойдет.

– Хорошо, поработаем за троих, – сказал Тау, довольный тем, что Лекана нет. Это позволит ему провести день с Джабари, а значит, он сможеть поделиться с ним своим планом. И попросить у него помощи.

Его отец стоял возле хижины, глядя им вслед. Ему нравилось видеть их вдвоем, и он всегда подбивал Тау проводить больше времени со вторым сыном умбуси. Тау помахал рукой, Арен кивнул ему в ответ. Он держался невозмутимо, но Тау знал: он гордится тем, что они с Джабари решили помочь Дабе.

– Уйдет почти весь сезон на то, чтобы сделать Дабу такой, какая она была, – заметил Джабари по дороге. – Я пробуду там первые несколько дней, но потом придется тренироваться по утрам и после обеда.

– Испытание?

– Оно так скоро, что и глазом моргнуть не успеешь, а отец на меня рассчитывает. – Джабари пнул ногой комок земли. – Ему до сих пор стыдно, что он свое не прошел.

– Твой отец хорошо послужил Керему, – сказал Тау. – К тому же он муж умбуси. А значит, он тоже воин.

– Почетный. Он не тренировался ни дня, а обязательный статус воина не дает ему никаких поблажек. Это значит, что любой, кто служит, даже из Меньших, может вызвать его на кровный поединок. – Джабари покачал головой. – Правящий и Сторожевой Советы дают таким мужчинам, как мой отец, статус воина, чтобы держать их в строю. Это не любезность и не привилегия.

Тау слушал вполуха. Политика его никогда не интересовала, а сейчас он думал только о том, как рассказать Джабари о своем плане. Начать, наверное, стоит со своих чувств к Зури. Это, надеялся Тау, Джабари поймет.

По правде говоря, Тау предпочел бы вообще не вовлекать друга во все это, но ему нужна была его поддержка. Только так Тау мог гарантировать себе место в крепости Онаи после того, как… получит травму.

Джабари взял камешек и принялся перекидывать его из руки в руку.

– И когда Лекана отвергли, лучше тоже не стало, – сказал он, продолжая рассказ о неудачах семьи. – Теперь я последняя надежда. Моя мать умбуси, а войне нужны бойцы. Я должен пройти испытание и стать Индлову. Иначе на службе не останется никого из мужчин семьи Онаи, и на феод будет наложен оброк, который мы не сможем платить.

Джабари вытащил из своего свертка кусок вяленого мяса, и у Тау потекли слюнки.

– Ты попадешь в цитадель, – сказал Тау, стараясь не смотреть на друга.

– Твои бы слова да Богине в уши, – отозвался Джабари, отламывая кусок мяса и предлагая Тау.

– Спасибо, нкоси, – сказал Тау, склонив голову.

– Не зови меня так.

Тау было трудно слушать. Он думал о мясе. В последний раз он ел его очень давно. Нужно было есть медленно, не то желудок начнет трястись, как гигантский плавник. Он откусил немного – на вкус он был словно дар самой Богини.

Джабари откусил от своей половины и, жуя, продолжил говорить:

– Все должно получиться. Я хорошо тренировался. И ты тоже. Ты точно пройдешь на Ихаше.

Тау сглотнул, делая над собой усилие, чтобы сдержать вздох удовольствия. Корни и мягкие овощи – это хорошо, но мясо – совсем другое дело.

– Прошу прощения? – спросил он.

– Ты пройдешь испытание на Ихаше и вступишь в войско.

Тау не позволил этим словам испортить удовольствие от последнего кусочка или поколебать его решимость осуществить задуманное. Он положил мясо в рот и принялся медленно разжевывать, наслаждаясь вкусом и консистенцией. И только когда от мяса ничего не осталось, он произнес:

– Я надеюсь стать Ихаше, – сказал он, – но служить не стану.

– Что? – Джабари, с набитым ртом и поднятыми бровями, повернулся к нему.

Тау заговорил горячо и быстро.

– Я люблю Зури Убу, и я не убийца. Я хочу на ней жениться, но не смогу, если мне придется оставить ее и воевать как Ихаше или Ихагу. А если я откажусь, меня сделают Батраком, и мы никогда не сможем быть вместе.

Джабари наклонил голову, уставившись на Тау. Он замер, двигались только его челюсти. Он продолжал жевать.

– И что теперь? – спросил он.

– Я должен пройти испытание на Ихаше. После этого я должен буду завершить тренировочный процесс. И я… я получу тяжелую травму, и мне придется вернуться.

– Травму? Откуда ты знаешь… – Джабари округлил глаза. – О-о…

– Когда вернусь домой, я, надеюсь, смогу работать в крепости. Это лучше, чем я заслуживаю, но… Джабари, умоляю… Я… – Тау вздохнул. – Ты мне поможешь? Когда я вернусь? Ты замолвишь словечко?

– Да ты шутишь. – Лицо Джабари оставалось бесстрастным, и Тау не мог понять, что тот думает.

– Не шучу, – сказал он.

– Тау, не суди только по Дабе. Это была твоя первая битва, ты не можешь…

– Нкоси, я не убийца.

– Не называй меня нкоси. Мы друзья. Братья по оружию… – Джабари проглотил последний кусок мяса. – Ты это серьезно?

– Да.

– Откуда ты знаешь, что Зури вообще попросит тебя на ней жениться?

– Я… я не знаю, но вчера она ко мне приходила.

Джабари пожал плечами.

– И?

– Она поцеловала меня.

– О… – Он покатал камешек по ладони. Словно забыв, что держит его в руках. – Она настроена серьезно?

– Э-э…

– Она тебя поцеловала? В губы?

Неожиданно для самого себя, Тау расплылся в широкой улыбке.

– Да. Да, в губы.

– Нсику! – выругался Джабари, тоже усмехаясь. – И как оно?

– Джабари…

– Если ты хочешь, чтобы я помог, то расскажи во всех подробностях.

У Тау перехватило дыхание.

– Ты мне поможешь?

– Братья по оружию, я же сказал… даже если ты настолько глуп, что думаешь, твоя жизнь станет лучше без оружия. – Джабари хмыкнул. – В любом случае еще есть время до того, как ты пройдешь испытание и отправишься в Исиколо.

Вот оно что. Значит, Джабари считает, что Тау передумает. По-видимому, он решил, что это лишь из-за поцелуя и в оставшиеся до испытания дни все вернется на круги своя.

– Ты замолвишь за меня словечко, если я приеду обратно? – снова спросил Тау.

– Если ты вернешься и будешь искать работу в нашей маленькой крепости, я буду сожалеть, что так вышло, но я не скажу об этом матери. Я скажу ей, что Тау Тафари – один из лучших, самый усердный Меньший из всех, кого я знаю.

– Спасибо!

– Нсику! Поверить не могу, что Зури Уба тебя поцеловала. – Джабари рассмеялся и двинулся дальше. – Мы же точно о ней говорим? О той симпатичной служанке?

– О самой красивой служанке, – ответил Тау.

Сыновья

Тем же вечером Тау и Джабари вернулись в Керем изнуренные, но довольные. Меньшие в Дабе потеряли многое, но не поддались отчаянию. Селение выстояло.

Подходя к хижине, Тау заметил свет костра. Арен никогда не разжигал его по ночам. Остаток пути Тау пробежал со всех ног. В доме их встретила сонная Зури.

– Тау! – воскликнула она.

– Мой отец…

– Арен в порядке. Это не он. Анья.

– Что такое? – спросил Джабари, протиснувшись в хижину, и тесное и без того пространство будто стало еще меньше.

Зури попыталась подобрать слова.

– Нкоси Джабари, – проговорила она, обращаясь к нему по всей форме, – это друг моего отца … э-э, второй командир Арена… Его обвинили в нападении на Вельможу.

– Нкиру? – спросил Джабари. – О нет. Что случилось?

Зури открыла рот и закрыла, будто не нашла слов.

– Ваш брат… Я хотела сказать, Нкиру ударил его, когда он…

– С чего, во имя Богини, Нкиру… – Джабари осекся. Он тут же все понял, как и Тау.

Но Зури все равно должна была сказать это вслух.

– Лекан взял силой… Простите меня. Нкиру застал нкоси Лекана со своей дочерью, Аньей.

– Сик! – выругался Джабари.

Зури поморщилась.

– Ваш брат желает, чтобы закон был соблюден, но Арен отказался.

Тау привалился к ближайшей стене. Арен ни при каких условиях не допустил бы, чтобы убили Нкиру и его семью.

Джабари принялся, точнее попытался, мерить шагами крошечное жилище.

– Лекан, что за полоумный дурак. – Он вышел наружу. – Идем. С этим нужно разобраться, пока все не стало еще хуже.

Они помчались вниз по склону. Час был поздний, но чем ближе они подбегали к крепости, тем больше встречалось им людей.

Лекан стоял в центральных воротах крепости вместе со стражей семьи. Стражники держали торфяные факелы, освещавшие их встревоженные лица. Среди стражников стоял Очиенг и, как и остальные, выглядел он несчастным. Перед ними собрались люди, которые от пары неосторожных слов могли превратиться в мятежную толпу.

Напротив Лекана стоял отец Тау, несколько человек, что были под его командованием, и Нкиру.

– Отдай его мне, Арен, – приказал Лекан. – И не заставляй меня это повторять.

– Нкоси Лекан, я лишь прошу позволить нам поговорить с умбуси Онаи, – сказал Арен.

– Моя мать отдыхает, и это дело не требует ее внимания, – ответил Лекан. – У тебя есть мой приказ. Выполняй!

Тау, вместе с Зури и Джабари, протиснулся сквозь толпу. Все это время он не сводил глаз с Лекана.

Лекан был выше Джабари и и тяжелее его, но не из-за мышц. Старший сын умбуси был известен своим аппетитом и на земле, где пища была нормирована, выделялся плотным телосложением. Малый Вельможа любил и выпить, и люди шептались, что олу он пил чаще, чем воду.

– Нкоси Лекан, – сказал Арен, – я полагаю, мы можем решить дело без смертей, и взываю к вашему совету, в дополнение к вашей матери.

– В дополнение? Да чтоб тебя, Меньший! Отдавай его мне сюда!

Нкиру выглядел несчастным, Анья стояла рядом, совершенно подавленная. Ее глаза были налиты кровью, на руках даже в свете факелов виднелись синяки. Платье было разорвано. Зури подошла к ней.

– Рад встрече, брат, – поздоровался Джабари, протискиваясь сквозь толпу, чтобы встать рядом с отцом Тау.

Лекан ему не обрадовался.

– Джабари.

– Так в чем дело?

– Мне досадили, – сказал Лекан, поднимая свой квадратный подбородок.

– Досадили? Каким образом?

– Это не следует обсуждать на людях.

– Я уверен, нападение на Вельможу – это как раз то, что следует обсуждать на людях. Если в наказание должна быть уничтожена целая семья, нам нужно знать, в чем дело.

Лекан грозно уставился на брата.

– Мне досадили. Разве слова Вельможи в Кереме больше недостаточно?

Тау заметил, как пальцы Джабари сжались вокруг рукоятки меча. Это было не к добру. В схватке Лекан проиграет, но Нкиру и его семье это только навредит.

– Нкоси, – проговорил Арен, обращаясь к обоим братьям. – Я уже успел допросить обвиняемого.

Тау сообразил, что его отец в лучшем случае мог дать Нкиру чашку-другую масмаса, чтобы тот успокоился.

– Нкиру искал свою дочь, – стал рассказывать Арен. – Он…

– Я не позволю, чтобы мое имя оклеветали! – воскликнул Лекан.

– Когда он нашел ее, то…

– Я тебя предупреждаю, Арен!

– Увидел, что она соблазняет мужчину.

Лекан выпучил глаза и склонил голову набок, будто пытаясь расслышать доносящийся издалека звук. Анья всхлипнула, и Арен изрек ту единственную ложь, которая могла спасти Нкиру, Анью и всю их семью.

– Нкиру был возмущен непристойным поведением дочери, – сказал Арен. – И ударил неизвестного мужчину, а когда его нападение было отражено, он понял свою грубую ошибку. – Арен повысил голос, обращаясь ко всем собравшимся и давая Лекану возможность сделать эту выдумку официальной версией. – Нкиру схватил дочь и с позором увел ее из крепости. Затем он пришел прямо ко мне, чтобы сознаться в своем грехе и искупить вину за то, что опозорил феод.

– Феод опозорен! – вспыхнул Лекан.

– Если это успокоит нкоси, то я вел этого мужчину и его дочь к умбуси Онаи, чтобы попросить у нее разрешения изгнать их.

– Да! – поддержал Лекан. – Стой! Изгнать?

– Да, нкоси Лекан! – ответил Арен. – Мы не можем допустить столь нездорового поведения. Вельможа с Меньшей? С Мирянкой! Отвратительно и неподобающе. Кто бы поверил, что такое возможно, если только эта негодная женщина не обманула вас.

– Да… – Лекан осмысливал небылицу.

– Нкоси Джабари, – сказал Арен, – если вы и ваш старший брат согласитесь с изгнанием, то нет причин доносить это до умбуси Онаи. Все здесь собравшиеся хорошо знают нрав нкоси Лекана. Мы ведь понимаем, каким образом он, скорее всего, оказался в одной комнате с Мирянкой вроде Аньи.

Арен едва не переступил грань, и люди, действительно хорошо знавшие нрав Лекана, зашептались.

– Мы можем себе представить, что произошло, – продолжил Арен. – Так зачем же отнимать время умбуси? Я поклялся, здесь, среди равных мне и стоящих выше, что Нкиру обуял страх за его дочь. С нашей стороны было бы несправедливо наказывать всю семью за поведение ребенка.

– Это не ребенок, – возразил Лекан, косясь на Анью так, словно видел у нее чешую и клыки с ядом.

– Тем лучше, – ответил Джабари, пытаясь поддержать Арена. – Прогоним зло из нашего круга. Я воспользуюсь советом инколели Соларина. Пусть семья будет изгнана из феода. – Джабари выплюнул эти слова, будто гниль, коей они и являлись.

– Я, Вельможа, был оскорблен. – Лекан все равно хотел крови.

– По неведению, – напомнил ему Арен.

– По неведению. – огрызнулся Лекан. – Да, этот дурак, очевидно, не знал, на кого нападает. Если бы знал – он бы не посмел.

– Не посмел бы, – согласился Арен.

– У меня при себе был меч. Если бы он меня разглядел, то сообразил бы, что выступить против меня – значит умереть, – заявил Лекан, обводя взглядом толпу. – Да, изгнать эту мразь! Знайте, – продолжил Лекан, положив руку на сердце, – если я увижу кого-либо из его родственников в пределах Керема после рассвета, я их выпотрошу.

– Что может быть справедливее? – проговорил Арен.

– Что? – спросил Лекан.

– Ваше слово да моя воля, – произнес Арен.

– Слава Богине, – сказал Лекан, разворачиваясь на каблуках и уходя в глубь крепости. Стража с облегчением последовала за ним.

Когда ворота с лязгом закрылись, этот звук будто обрезал невидимые нити, которые удерживали Нкиру на ногах, и он рухнул на землю.

Тау чувствовал себя опустошенным. Нкиру был хорошим человеком. Анья и правда слыла сорвиголовой, но не более того. Она ни за что не стала бы соблазнять Лекана.

– Я поговорю с матерью, – сказал Джабари.

– Уже все решено, – возразил Арен. – Лекан не успокоится, пока Нкиру и его семья остаются в Кереме. Он только что жаждал крови.

– Лекан просто набитый…

– Джабари… – оборвал его Арен, показывая взглядом на собравшихся вокруг, обращая внимание Малого Вельможи на присутствие Меньших.

Джабари прижал пальцы к вискам и принялся их тереть.

– Как скажете. Я не стану препятствовать изгнанию, если вы этого желаете, Арен.

– Нкоси Джабари, – сказал Арен. – Я благодарю вас за помощь. Мне страшно вообразить, что бы случилось, если бы вы не пришли. – Арен положил руку Нкиру на спину. Тот все лежал на земле. – Мы, Меньшие, сделаем то, что теперь нужно сделать. – Арен помог Нкиру подняться на ноги, Зури поддержала Анью, и толпа стала расходиться.

Оставшаяся часть ночи тянулась для Тау еще дольше, чем день. Он пошел в хижину Нкиру вместе с отцом, Зури и Аньей. Там их ждали несколько Ихагу, и все принялись помогать семье собираться. Жена Нкиру, еще кормившая младшего ребенка грудью, держалась храбро, но она не могла скрыть свой страх.

Когда семью проводили, уже почти наступило утро. Они ушли на восток, в Дакур. Пограничный феод часто страдал от налетов, а значит, способному Ихагу там найдется место.

Арен дал Нкиру имена нескольких людей, к которым имело смысл обратиться, и больше не осталось ничего, что можно было сказать или сделать. Зури обняла Анью, крепко прижав к себе и не желая отпускать. Анья выглядела совершенно ошеломленной, и Зури заплакала за них обеих, когда семья побрела прочь.

Арен направился обратно в крепость. Его ждали дела. Начинался новый день.

Тау стоял рядом с Зури, и они наблюдали за тем, как поднимающееся солнце превращает их друзей в силуэты, которые размываются от утреннего зноя. Затем, когда гора поглотила их своими изгибами, силуэты исчезли. Зури взяла Тау за руку и положила голову ему на плечо. И так они стояли, молча, но рядом, и это длилось целую вечность. Все это время она не переставала плакать.

Мужчины

Последующие дни выдались тяжелыми. Зури старалась проводить с Тау все свободное от своих обязанностей время, но мысли о судьбе Аньи ее тяготили. Тау было больно видеть ее такой подавленной, да и его собственные кошмары о налете так и не прекратились. И все же они улучали тихие минуты, чтобы посидеть, поговорить, посмеяться, хотя иногда Зури плакала.

Тау пытался быть для нее опорой, но он заметил, что она приносит ему утешения больше, чем он может принести ей. Она давала ему все, чего он не знал и чего ему не хватало. С мыслями о ней он просыпался по утрам и засыпал по вечерам. Он с трудом мог думать о чем-либо, кроме ее улыбки, ее глаз, ее голоса… кроме нее целиком.

Тем не менее он прилагал все усилия, чтобы оставаться сосредоточенным. Пообещал себе, что отплатит Джабари за то, что тот защитил семью Нкиру и собирается помочь ему обрести счастье с Зури. Больше всего Джабари нуждался сейчас в тщательной подготовке к предстоящему испытанию. Поэтому Тау проводил каждый день в тренировках, занимаясь с другом до тех пор, пока оба они не валились с ног. Так закончились последние дни Роста, и наступили первые дни Жатвы, и пришло время церемонии посвящения в мужчины.

Юношам из касты Меньших, рожденным в том же цикле, что и Тау, надлежало стать мужчинами. На церемонию явился местный жрец Саха, от него несло олу. Он стал говорить об испытаниях, которые проходят все женщины и мужчины, принадлежащие к числу Избранных. Он призвал новоиспеченных мужчин к добродетели и пожелал, чтобы их служба облекла славой их семьи – служба народу омехи, королеве и Богине.

Затем новым мужчинам дали гаум. Тау впервые пробовал эту желтоватую муть из скорпионьего яда. Когда он осушил чашу, напиток опалил ему горло, вспыхнул в ноздрях и прожег до самого затылка. Он задыхался, его тошнило – к радости всех, кто пришел посмотреть, как юноши становятся мужчинами.

Тау не мог понять, зачем пьют такую мерзость, но едва вкус гаума пропал, он заметил, что после него угощение – вареная капуста, соленый картофель и длинные бобы – показались вкуснее обычного. Кроме того, шутки стали смешнее, он перестал ощущать собственные зубы (разве он вообще когда-либо их ощущал?), а всякая женщина, какую он видел, выглядела почти такой же красивой, как Зури.

Он гулял до темноты с остальными юношами, только что прошедшими обряд посвящения. В какой-то момент рядом появился Джабари и подарил Тау новенькую пару ботинок. Тау обнимал его несколько долгих мгновений, затем пригласил Малого Вельможу выпить с ним лучшего напитка на всем полуострове. Джабари с улыбкой отмахнулся от предложенной чаши.

Оставшаяся часть вечера то летела стремглав, то едва ползла. Отец Тау поздравил его и даже немного посидел с ним, прежде чем уйти выполнять очередной долг. Потом пришла Зури, и он назвал ее земной Богиней. Она посмотрела на него, изогнув бровь и уперев руки в бока. Он подумал, что так она выглядит еще милее, и захотел ее поцеловать, но кругом были люди. Но он все равно попытался. Она ему не позволила и сказала, что пришла отвести его домой.

Тау не был готов уходить и попытался попросить Зури с ним потанцевать, но язык у него словно распух. Тогда он все равно взял ее за руку и повел в танцевальный круг. Они танцевали, и это было чудесно, пока у Тау не разбушевался желудок. Он извинился, указав себе на живот и на рот, прежде чем проковылять к ближайшим кустам, чтобы вернуть весь ужин земле.

Там он простоял некоторое время, дивясь тому, как много из него вышло. Закончив, он стал искать Зури, чтобы продолжить танец. Она же считала, что лучше идти домой. Тау решил, что это чепуха, но Зури поразила его своей силой, потащив прочь от гулянья.

Тау кричал, что ему нужно надеть его новые ботинки, но Зури указала, что они у него в руке. Он назвал ее земной Богиней, а она ответила, что он это уже говорил.

Арен ждал их у двери, а потом помог довести Тау до кровати. Хотя Тау помощь не требовалась. Он мог и сам снять штаны. Но стянув штанину с одной ноги, повалился на землю. Закрывая глаза, он думал, что надо бы стянуть и вторую.

Тау разбудил крик. Во рту ощущение было такое, будто он проглотил горсть песка, в животе крутило, а голова гудела, будто находилась внутри барабана, в который снаружи били.

– Где он сейчас? Я его убью! – Это кричал Арен.

Тау вскочил на ноги и тут же упал. Штанина была у него только на одной ноге.

Он услышал, что его отец выскакивает наружу, как он топает тяжело и сердито. Тау натянул штанину, схватил тунику, в которой был накануне, и увидел, что она заляпана рвотой. Нашел другую рубашку, порванную, но пригодную, натянул новые ботинки, схватил тренировочный меч и выскочил из хижины в мучительно яркий новый день.

Рядом с Ареном стоял Экон, высокий жилистый воин, которого отец после изгнания Нкиру сделал вторым командиром. Арен был в гневе.

– Отец? Что происходит? – спросил Тау, щурясь на солнце.

– Возвращайся в дом.

– Что происходит? – не унимался Тау. Он еще никогда не видел отца таким.

– Он их убил!

– Что? Кто?

– Он их убил, этот нсику! – Арен зашагал прочь.

Тау затрусил за ним.

– Кто!

– Лекан, – прорычал Арен.

Тау уже не хотелось знать.

– К-кого… кого он убил?

– Их нашел патруль Экона. Тела сбросили с утеса. Нкиру, его жену, Анью, ее брата… младенца… младенца. – Арен вынул меч и прибавил шаг.

Тау нагнал его.

– Отец, что ты собираешься сделать? – Он схватил Арена за руку, принуждая остановиться. – Отец!

– Я его убью. – Арен высвободился.

– Экон! – позвал Тау. – Сделайте что-нибудь!

Экон, теребя завязки на своей тунике, попытался вразумить Арена.

– Инколели, э-э… Арен, нам… нам следует это обдумать. Мы не знаем наверняка, что это был…

– Не надо! – рявкнул Арен, обрушиваясь на Экона так, что тот поежился. – Знаем мы, кто это сделал. Знаем! Младенца, Экон. Младшую дочку Нкиру!

– Ты не можешь с ним драться, – сказал Тау, становясь рядом с Эконом и преграждая отцу путь.

– Я его убью.

– Он Вельможа, – напомнил Тау.

– Мка! Он умрет не хуже Меньшего, когда мой меч войдет ему в шею.

Экон, повертев головой, огляделся вокруг, желая убедиться, что больше никто этого не услышал.

– Отец… – начал было Тау, но Арен оттолкнул его с дороги.

– Они повесят Тау, если ты его убьешь, – сообщил Экон. – Сначала его, а потом его мать. Они вскроют их тела и оставят гнить на солнце. Арен, они это сделают.

Отец Тау больше никуда не спешил.

– Они повесят Тау, – повторил Экон. – Ты это знаешь.

Арен сел, словно из его тела разом исчезли все кости. Он выронил меч на чахлую траву и обхватил руками голову. Тау приблизился к отцу, Экон за ним. Плечи Арена вздымались и опускались. Он плакал, не издавая ни звука. Тау не помнил, когда его отец плакал в последний раз.

– Да, – проговорил он. – Да. – Тау присел рядом на колени и обхватил его руками.

– Мне жаль, Арен, – проговорил Экон. – Мне жаль. – Он повторял это снова и снова. Словно случившееся было стихийно и неизбежно, словно это не было деянием только одного человека.

– Мы сожжем их тела, как положено, – сказал Арен чуть погодя. – Сделаем это тайно. Лекан не должен узнать, что мы их нашли.

Экон кивнул.

– Тау, Джабари скоро придет тренироваться. Он будет тебя искать.

– Я с вами, – сказал Тау.

– Иди, – сказал Арен, вставая. – И не рассказывай ему об этом.

Тау посмотрел на Экона. Взгляд отца ему не понравился.

– Я ничего не стану делать. Я не могу. – Последнее слово застряло у Арена в горле. – Лекан не воин, Экон прав. Я не могу его убить. Они явятся за моей семьей, за тобой и Имани, за дочкой Имани… Иди тренируйся. Я вернусь домой.

Арен встал, и Экон положил руку Тау на плечо.

– Я останусь с ним, – сказал он. – Останусь столько, сколько нужно.

Когда Тау вошел в боевой круг, Джабари уже почти закончил отрабатывать движения. Он увидел Тау, и его лицо расплылось в широкой ухмылке.

– Ботинки здорово смотрятся!

– Спасибо, – ответил Тау, испытывая тошноту.

– Готов драться? – сказал он.

– Погоди немного, – ответил Тау.

– Ну уж нет. Уже давно идет Складка. Когда осталось так мало времени, нельзя пропускать ни дня. А ты сегодня проспал еще более важные новости.

Тау напряженно посмотрел на Джабари.

– Королева едет, – сообщил Джабари.

– Что?

– Королева! Она едет в Керем. Вернее сказать, проезжает по пути в Кигамбе. Тем не менее сегодня после обеда будет здесь.

Королева посещала северную или южную столицу раз в пять циклов, чтобы лично наградить воинов цитадели. На церемонии также чествовали женщин, которые прошли испытание на Одаренных. Избранные испытывали каждую женщину. Это служило обрядом перехода от девичества к женственности.

И поскольку даром обладала только одна из десяти тысяч, способности делали их частью касты, насчитывавшей менее пятисот человек. Они стояли выше всех, кроме Придворных Вельмож, и были обязаны служить. Тау слышал рассказы о том, как цитадель вылавливала женщин, которые скрывали свои силы, чтобы намеренно провалить испытания. Их клеймили и все равно забирали на службу.

Тау вынул из ножен свой тренировочный меч, жалея, что не может вонзить его лезвие Лекану в пах.

– Думаю, нам лучше поскорее начинать, чтобы успеть закончить и увидеть королеву.

Едва лишь Тау вступил в круг, Джабари сразу начал бой. Первый раунд получился болезненным, второй мучительным, а в третьем Тау пришлось сдаться, чтобы извергнуть свой завтрак.

– Гаум? – спросил Джабари, когда Тау вытер недопереваренные кусочки капусты с губ.

Он не ответил. Тау едва мог разглядеть Джабари, видя только те черты лица своего друга, что напоминали его брата, Лекана.

– Давай еще раз.

Двое мужчин сражались в кругу, проводя поединок за поединком, и Тау удавалось загонять Малого Вельможу в тупик лишь каждый восьмой или девятый раз. Но этого было недостаточно. Тау хотелось преподать Джабари урок, потому что с Леканом такой возможности ему никогда не выпадет.

Он быстро наступал, заставляя Джабари пятиться назад. Потом Тау нанес Джабари скользящий удар в бедро, от которого остался бы рубец, будь меч настоящим. Это придало Тау сил, и он вскинул меч, чтобы обрушить его на Джабари.

Удар был четким и быстрым, но Джабари оказался быстрее. Малый Вельможа ударил Тау мечом по ногам, задев лодыжки и повалив того в грязь.

Тау застонал. Он стукнулся головой о настил боевого круга, и у него поплыло в глазах. В размытом пятне стоял Джабари и прижимал меч к горлу Тау.

– Богиньей милости, – проговорил Тау, признавая поражение.

Джабари отступил.

– Сик! Чуть меня не подловил. Ты быстрее пустынного скорпиона.

Тау был в гневе.

– Я все.

Джабари не обратил внимания на его тон.

– Теперь и я не против перерыва. Ты меня правда вымотал. Слушай, идем в крепость. Я переоденусь к началу королевской процессии. Тау, пойдешь со мной? Будешь моим акондисе на этой обязательной официальной ерунде?

– Твоим акондисе? – переспросил Тау.

Джабари оказывал ему честь, желая сделать его своим самым доверенным лицом. Как акондисе Джабари, Тау получит шанс увидеть королевскую процессию так близко, как только возможно для Меньшего. В любой другой день эта мысль совершенно бы ошеломила Тау.

– Да, конечно… Нкоси.

– Не называй меня так. И ты мне правда нужен. Стоять рядом с Леканом так долго, не имея возможности ни с кем поговорить, это настоящая пытка. – Джабари ухмыльнулся, как идиот. – Придешь?

Тау кивнул, помрачнев.

Обещания

Тау проводил Джабари в крепость. Там уже было полно людей, и все лихорадочно готовились к встрече. Керем не ждал королевского визита, и прибытие передового отряда, потребовавшего обустроить ночлег для королевы и ее свиты, стало сюрпризом.

Джабари ушел мыться и готовиться, а Тау он велел взять у стражника табард, какие носят акондисе. Значит, у Тау было время, чтобы выполнить свое неприятное дело. Он отправился искать Зури.

Та оказалась во дворике крепости, рядом с баней. Вместе с дюжиной других служанок она стирала белье. Увидев Тау, он просияла, подбежала к нему и обняла. Раньше она не делала подобного на людях.

– Я никогда еще не видела такой суматохи, – рассказала она. – Неужели она в самом деле приедет?

Остальные служанки не отрывались от своей работы, но Тау заметил, что во дворе стало тихо, и чувствовал на себе их взгляды.

– Служанка Уба, у меня к вам просьба от инколели Соларина. Могу я поговорить с вами минуту? – спросил он.

– Разумеется, мирянин Тафари, – ответила Зури, приняв эту серьезность за игру.

Когда они остались наедине, она поцеловала его.

Он отдался этому мгновению, стараясь оттянуть то, что должно было случиться.

– Я по тебе скучал, – признался он.

– Ну и денек, – сказала ему Зури, всего в пяди от его лица.

Тау набрал воздуха в грудь. Он должен был ей сказать, но ее взгляд был напряженным.

– Что случилось? – спросил он.

Она коснулась его лица.

– Меня что, так легко прочитать?

Он встревожился.

– Мне назначили день испытания, – сообщила она.

– Уже? О Богиня, когда?

– На новолуние.

– О…

– Ты будешь с Джабари, на его испытании в тот день. Я знаю.

– Боевые круги не так уж далеко. Вечером мы увидимся.

– Конечно.

– Ты будешь женщиной.

– А сейчас я не женщина?

– Ты самая красивая женщина на свете, – сказал Тау.

Зури стукнула его по руке.

– Мирянин Тафари, хороший комплимент должен быть разумным, чтобы ему можно было поверить. – В ее лице снова мелькнуло напряжение.

– Зури?

– Времени почти не осталось, верно? – проговорила она. – Мирянин Тафари… – Она подчеркивала каждое слово. – Скоро будет Ихаше, и так еще семь циклов, пока ты будешь обучаться, а потом воевать.

– А ты хотела бы иного? – спросил он.

– Не дразни меня. Я знаю, что так должно быть.

Тау взял ее руки в свои.

– Не должно, – сказал он. – Мы можем сами сделать выбор. Он невелик, но мы можем попытаться быть счастливыми вместе. – Он не собирался рассказывать всего. – Может быть, мне не придется воевать. Может быть, я смогу стать полезным в чем-то другом.

– Тау…

– Я рад, что твое испытание близко, – сказал он ей. – Я помогу Джабари, а потом приду к тебе – новоиспеченной женщине. – Он выдавил улыбку в надежде на еще одно мгновение счастья и умиротворения. – Может, ты даже сможешь мне это доказать?

Зури рассмеялась в голос, прикрыв рот от такой непристойности.

– Это вряд ли!

– Значит, позже, – сказал он.

Зури склонила голову набок, и Тау не понял, уловила ли она смысл его слов.

– Пройдет семь циклов, – сказала она, стараясь улыбаться, несмотря на слезы из глаз.

– Я к тебе вернусь. – Это было все, что он мог пока обещать.

Ее глаза смотрели на него, зрачки были большие и глубокие. Он мог жить в этом мгновении бесконечно долго, но нужно было рассказать ей о…

– Зури! Зури, ты где? – позвала служанка. – Госпожа Чионе вернется с минуты на минуту. Я не стану делать за тебя всю работу, бессовестная.

– Кто это? – спросил Тау, шагнув вперед.

– Собираешься защитить меня от грозной Кеси? – спросила Зури, блеснув глазами. – Она примерно такого роста, – она показала уровень плеча Тау, – и у нее очень острый язык. Мне нужно идти, пока не дошло до расправы. Если Кеси выйдет против тебя, ты будешь в опасности.

Она помедлила, позволяя силе предыдущего мгновения вернуться.

– До встречи, Тау Тафари, – сказала она ему.

Тау ненавидел себя за собственную слабость. Он ненавидел себя за прилив облегчения от того, что рассказу о семье Нкиру придется еще подождать.

– До встречи, Зури Уба.

– Иду, Кеси! Иду! – Зури поспешила во двор, но по пути украдкой еще раз взглянула на него.

Тау, еще разочарованный собой, улыбнулся ей. Он был трусом. Урвал поцелуй и отмолчался, вместо того чтобы рассказать любимой женщине о смерти подруги. И скоро он будет стоять на расстоянии вытянутой руки от человека, виновного в убийстве, и ничего не сделает. Он просто трус.

Королева

Тысячи людей выстроились вдоль главной дороги к крепости. Ворота были распахнуты, и Онаи, семья Джабари, стояли под стенами, готовые приветствовать свою королеву. Тау был рядом с ними, одетый в выданный ему табард акондисе.

Он стоял в двух шагах от вымытого и сияющего Джабари. Тот, в свою очередь, был в шаге от своих отца и матери, Афии Онаи, умбуси Керемской. Лекан стоял по правую руку от матери, словно зеркально отражая Джабари. Тау старался на него не смотреть, хотя его рука дернулась над пустыми ножнами. Отцу Джабари тоже было не по себе. Страдающий подагрой старик явно нервничал.

Чтобы не наткнуться взглядом на Лекана, Тау смотрел на толпу, протянувшуюся вдаль. За воротами был и Арен, в полном воинском облачении. Вместе со своими людьми он стоял по стойке смирно вдоль дороги. Они должны были удерживать толпу на почтительном расстоянии от королевы, но, как и стражники, расставленные по стенам крепости, это было лишь напоказ. Афия Онаи делала все возможное, чтобы впечатлить монархиню.

Тау заметил, как заклубилась пыль. Королевская процессия достигла последнего холма перед крепостью. Сердце Тау заколотилось, но он сказал себе, что теперь он мужчина, а не ребенок, которого волнуют такие глупости. Облако пыли стало крупнее, показались первые Королевские Стражники, и у Тау участился пульс.

Королевские Стражники были в бордовом, смеси красного и черного – королевских цветов, драконовых цветов. Они шагали в ногу, а за ними следовали самые могущественные люди на полуострове. Королева Циора Омехия, ее чемпион, Предводитель Одаренных и Абаси Одили, нынешний Глава Совета Стражи, приближались к Керему на лошадях.

Тау слышал о лошадях, но не надеялся их увидеть. Звери эти были огромными, хотя дракон все равно мог сожрать любого из них в два приема. Но на драконах люди не ездили, а четверо Избранных сидели на лошадях так, точно этот способ передвижения был самым естественным.

Голоса гремели, и Тау слышал, как народ Керема приветствовал свою новую королеву. Люди напирали на Ихагу Арена, стараясь подобраться поближе, и Тау подумал, что воины выстроились вдоль дороги не только напоказ.

Когда процессия приблизилась, Тау сумел различить детали. Больше всего поражала королева. Совсем юная, со времени испытания ее женственности не могло пройти более одного цикла. Но дело было не в этом. Не в молодости. А в ее красоте.

Кожа у нее была темная, как безлунная ночь, а губы – точно рассвет. Лицо обрамляли изящные скулы, из-под длинных ресниц смотрели глаза в форме миндалин. Платье для езды верхом черного и красного цветов облегало тело и ниспадало вдоль рук и ног. Вырез на шее при этом обнажал достаточно, чтобы по небольшому феоду вроде Керема пошли сплетни. Она глядела на толпу, улыбаясь, будто была рада увидеть старого друга.

– Хвала Богине, – пробормотал Джабари.

Королевская процессия остановилась, и чемпион, Абшир Окар, поднялся на своей лошади. Тау увидел, что чемпион, в доспехах, окрашенных в цвета крови, огня и скорби, стоял ногами на веревочном приспособлении, которое обвивалось вокруг тела лошади, образуя на спине у животного сиденье.

– Королева Циора Омехия, – произнес чемпион Окар голосом, звучным, как горное эхо, – вторая в своей фамилии, первая среди Избранных Богини, и монархиня полуострова Ксидда, ищет гостеприимства Керема.

Окар был уже не молод, но лишь дурак недооценил бы воина, который был словно высечен из камня. Чемпион, как помнил Тау, занимал первые места все три цикла в Цитадели Индлову. А закончив обучение, стал Ингоньямой и сражался в бесчисленных кампаниях. Когда чемпион старой королевы Айянны погиб в бою, она попросила Абшира прийти ему на смену.

Настал черед речи умбуси.

– Я, Афия Онаи, умбуси Керемская и подданная королевы Циоры, предлагаю свой дом и благословленные Богиней земли, если моя королева позволит мне ей услужить.

Для мужчины из числа Избранных не было высшей чести или положения, чем стать чемпионом. Это предполагало доступ к королеве, место в Совете Стражи и прочие привилегии.

Хотя запрета на это не было, но королевы в брак не вступали. Они были венчаны со своим народом и, как говорили, никого не любили больше Богини. Зато королевы очень тщательно выбирали себе чемпионов. Чемпион был не просто военачальником. Он давал семя для следующего поколения королевской семьи и, в идеале, становился настоящим супругом.

Хотя и бывало неловко, когда при воцарении новой королевы старый чемпион оставался на службе. В скором времени королеве Циоре предстояло великодушно отпустить Абшира на покой и выбрать своего чемпиона. Монархам были нужны наследники.

После приветствий процессия проследовала в крепость. Тау стоял достаточно близко, чтобы увидеть, что у Абшира было два кинжала Стражи и меч Стражи, который он получил, служа в цитадели. Оружие из драконьей чешуи было невероятным, особенно меч.

На боку у чемпиона висел черный клинок. Без ножен, он был таким темным, словно изготовлен из обсидиана. Но даже издалека было видно, что в этом оружии присутствует нечто чуждое. Оно поглощало свет, и Тау, как ни всматривался, не мог разглядеть на его поверхности никаких деталей. Точно оружие пряталось на самом видном месте, и он мог различить только его очертания, но не все целиком.

Это напомнило Тау о Страже в Дабе. Драконья чешуя обманывала зрение, заставляя недооценивать положение и скорость зверя. И если эта способность давала преимущество крупному летающему хищнику, то опытному мечнику – тем более.

– Ты видел? – спросил Джабари. – Она… она…

– Совершенство? – подсказал Тау.

– Да! Точно, совершенство.

– Будешь сидеть с ней за ужином? – спросил Тау.

– Не слишком близко, – ответил Джабари, прикусывая губу. – Она будет рядом с матерью и отцом. И Леканом. Я второй сын, буду поодаль.

– Не переживай, я могу ей про тебя рассказать, – пошутил Тау.

Джабари рассмеялся.

– Согласен. Я буду ближе многих. Я просто… Ты же видел?

– Видел.

– Тогда сам понимаешь. – Он проследил взглядом за королевой Циорой, пока та въезжала на своей лошади в крепость. Мирянин, судя по виду, готовый вот-вот обмочиться, провел свиту к спешно возведенным конюшням.

Тау улучил возможность рассмотреть других королевских сопровождающих. КаЭйд, ехавшая рядом с королевой, была предводителем Одаренных и одновременно военным и религиозным советником с полномочиями членов Совета Стражи.

– А что КаЭйд здесь делает? – спросил Тау.

Джабари мотал головой в такт покачивающейся в седле королеве.

– Кто? А, КаЭйд Оро? Она произнесет вступительное слово на церемонии награждения.

– В южной столице?

– Нет, на лодке в океане. Ну конечно, в Кигамбе.

Тау дождался, пока королева исчезнет за поворотом, чтобы задать следующий вопрос.

– А за ними кто ехал, Глава Совета Стражи?

– М-м? – Королевы уже не было видно, но Джабари вытянул шею, надеясь взглянуть на нее в последний раз.

– Это с ними был Абаси Одили?

– Да, – ответил Джабари. – Он будет наблюдать за испытаниями этого цикла.

– Ты мне не говорил, что Глава Совета Стражи будет на испытании. – Тау задумался над этой новостью.

– Я же не все тебе рассказываю, – отозвался Джабари, смирившись с тем, что королева Циора больше не покажется. – Слушай, а ты заметил тех двоих позади него?

– Огромных таких? – переспросил Тау.

– Тот, что крупнее, это Деджен Олуджими. Он охранник Абаси, его личный Ингоньяма.

– О Богиня, – пробормотал Тау. Тот был настоящим исполином. Тау не мог даже вообразить, каким он становился в ярости.

– Он считается лучшим воином на всем полуострове.

– Ты бы с ним справился, – пошутил Тау.

– Влегкую, – ответил Джабари, криво улыбнувшись.

Тау посерьезнел. Он думал о Лекане и о том, что Арен на самом деле намеревался с ним сразиться.

– Джабари, а как именно происходят кровные поединки?

– Кровные поединки? А что?

– Ничего, мой отец… э-э… один из его людей про них упомянул, – сказал Тау.

– Почему?

Тау пожал плечами.

– Они случаются нечасто, но вообще любой полнокровный воин, любой Ихаше, Индлову или Ингоньяма, может вызвать любого другого. Из любой касты.

Тау это показалось нелепым. Средний Вельможа был крупнее, сильнее и быстрее среднего Меньшего. А если Вельможа был воином, это означало, что он был либо Индлову, либо Ингоньяма. И они уничтожили бы любого Ихаше.

– Большинство кровных поединков случаются, когда двое воинов напиваются и одного застают с женщиной другого, – продолжил Джабари. – Разумный мужчина слишком многим рискует, вызывая другого драться на смерть. И среди Придворных Вельмож такого почти никогда не случается.

– У них охранники, – догадался Тау.

– Если вызвать Придворного, он может сначала выставить вместо себя охранника. Отсюда и Деджен. Советник Абаси Одили гордится тем, что у него самый смертоносный охранник в королевстве. Поэтому он и таскает с собой этого зверя, который чуть поменьше. Он за ним ухаживает.

– Кто это?

– Великий Вельможа Келлан Окар. Он выиграл в свой первый цикл в цитадели и получил себе в покровители Одили. А в этом цикле опять стал первым.

– Окар? Он сын чемпиона Абшира Окара? – спросил Тау.

– У чемпиона нет детей. Келлан – его племянник.

– Значит… Келлан – сын труса? – спросил Тау, вспомнив, что Великого Вельможу повесили за измену.

Джабари шикнул на него и огляделся.

Тау наклонился к нему и прошептал:

– Это же его отца повесили?

– Битва при Квабене, – ответил Джабари. – Одно из наших самых тяжелых поражений. Трус Окар был инколели целого Крыла. Он должен был защищать фланг Ярости. Но когда хедени напали, он испугался и бросился бежать. Потом сказал, что силы врага были слишком велики и у него не было выбора.

Тау втянул воздух сквозь зубы.

– Из-за того, что его солдаты бросили поле битвы, хедени прорубили весь оставшийся фланг Ярости. В тот день погибло четыре тысячи воинов и девять Одаренных. Девять Одаренных, Тау.

По мере того, как он это рассказывал, шепот Джабари постепенно сменился рычанием.

– Другой инколели, выступая на суде, под присягой поклялся, что трус Окар солгал. Хедени было в несколько раз меньше, чем он говорил. Потом тот идиот стал спорить, мол, хедени обладали дарами, что они возникли из воздуха и так же исчезли. Он…

– Дарами? – переспросил Тау.

Джабари растопырил пальцы возле паха.

– У него, наверное, бронзовые яйца, если он заявил Совету Стражи такое …

– В Дабе несколько племен действовали сообща. Хотя они так никогда не делают. Что-то изменилось или меняется. Может…

– Не будь дураком. Они…

– Может быть, их дары и правда вернулись, – закончил Тау, не желая, чтобы в такой день его запросто называли дураком.

Джабари сурово посмотрел на Тау.

– Не перебивай меня, – сказал он, сделав значительную паузу, чтобы Тау замолчал. – Богиня ослабила силу даров хедени за их смешение и полностью уничтожила их, когда они решили сражаться против нас.

Тау знал Джабари всю свою жизнь. Он знал, когда Малый Вельможа был на грани гнева, и хорошо умел обратить его недовольство в улыбку или даже смех. Благодаря этому они хорошо ладили.

Однако в то утро, когда был убит Нкиру со своей семьей, Тау не мог играть свою роль. Он покачал головой, показывая, что не согласен с Джабари. Это была мелочь, маленький акт неповиновения. Но лицо его высокого друга помрачнело.

– Ты думаешь, для Вельмож это имеет значение, – проговорил Джабари, – были ли у хедени в тот день чудесные дары или нет? Мы не повесили отца Келлана Окара за ложь. Не это было его преступлением. Мы повесили его за трусость, за то, что он показал себя недостойным того, чтобы считаться мужчиной. – Джабари шагнул ближе и посмотрел на Тау сверху вниз. – Мы повесили его за то, что он вел себя, как Меньший.

Тау почувствовал жар на шее, но он пристально смотрел на Джабари, не желая отступать или отводить взгляд. Его не заботил ни Окар, ни его преступления, однако слышать от Джабари такое сравнение, узнать, что тот столь низко ставит жизнь Меньшего, ему было обидно. Если сам Джабари так считал, то понятно, насколько просто Лекану было убить целую семью Меньших.

– Мы Избранные, – сказал Джабари, по-прежнему стоя слишком близко. – Мы сражаемся, мы не сдаемся, и мы не убегаем. Вельможи пытались научить этому Меньших на протяжении многих поколений.

Тау не смог сдержаться:

– Если Избранные не убегают, то почему мы на Ксидде, а не на Озонте?

Лицо Джабари дернулось, и он сжал правую руку в кулак. Тау приготовился к удару, но его не последовало.

– Я пойду, – сказал Джабари. – Пора переодеваться.

– Разумеется… Нкоси.

– Увидимся завтра на тренировке, Мирянин Тафари. Будь готов. Я больше не смогу тебе поддаваться. Скоро испытание.

Испытание

Королева Циора уехала в Кигамбе на следующий день, но ее красоту обсуждали до конца лунного цикла. Она пленила сердца керемских мужчин и воображение женщин. Тау видел, что Джабари был совершенно ею сражен, но теперь они общались только во время тренировок, лупя и колошматя друг друга, чтобы подготовиться к предстоящему.

Тренировки не оставаляли Тау времени на встречи с Зури, и Арен попросил его не рассказывать ей о семье Нкиру. Тау возразил, что она имеет право знать, но сам почувствовал облегчение от того, что это бремя оказалось с него снято. Но необходимость хранить секрет облегчения не приносило. Чем дольше он был с Зури, тем сильнее ему хотелось все ей рассказать. Тайна, которая могла бы их сблизить, отравляла время, что они проводили вместе, и вынуждала его чувствовать себя виноватым.

Поэтому в утро испытания Джабари, когда они шагали к боевым полям на границе Керема, Тау было не по себе. Он беспокоился об их будущем с Зури, об их дружбе с Джабари и о том, что с ними был Лекан вместо отца Джабари, который из-за приступа подагры остался в Кереме.

В походе на испытание отцу Тау пришлось впервые встретиться с Леканом после того, как стало известно о судьбе семьи Нкиру, и это, наряду со всем остальным, создавало у Тау ощущение, будто он шагает через гнездо хищных муравьев. Его еще не укусили, но это может случиться на каждом шагу.

Тяготясь переживаниями, Тау украдкой посматривал на Джабари. Это он, Малый Вельможа, сейчас должен был чувствовать давление. На испытании в его руках окажется не только меч, но и судьба Керема, сулившая либо процветание, либо бедность.

– Я в порядке, – сказал Джабари, заметив взгляд Тау.

– Скоро ты скрестишь мечи с лучшими Вельможами Юга.

– Знаю, – ответил Джабари. – Я готов. Арен меня подготовил… с твоей помощью.

Это замечание было самым любезным, что произносил Джабари в последние дни, и служило щедрым предложением мира, лучшим, на что мог рассчитывать любой Меньший.

– Ты готов. Я знаю, – ответил Тау, надеясь, что это правда.

Арен поравнялся с ними.

– Как колено?

Накануне на тренировке Тау с Джабари столкнулись, и Джабари упал.

– В порядке, – ответил Джабари. – Уже сдулось. Чувствую себя нормально.

– Моли Богиню, – сказал Арен своему ученику.

– Всегда. Я готов, – повторил Джабари слова Тау и сверкнул улыбкой. – Я не оплошаю.

– Только случай определит, с кем тебе придется сражаться в первых кругах, – сказал ему Арен. – Помни, что я говорил.

Джабари постучал себе по виску.

– Я помню. Если будет Ланре, нужно остерегаться замахов сверху.

– Постарайся. Этот финт выбьет твои красивые зубы щитом, пока ты будешь пялиться на его меч. А дальше?

– Сизве очень быстрый.

– Быстрый? Этот тощий ублюдок… О-о, не хочу проявлять неуважение к Вельможе, но этот тощий ублюдок – иньока, только бьет он в два раза быстрее.

Джабари рассмеялся. Он всегда был смешливым, подумал Тау, но сейчас было не до веселья. Тау посмотрел вверх и вытер едва выступивший пот с бритой головы.

До боевых кругов оставалось еще тысячи шагов по ровным невспаханным полям между Керемом и Мавасом, под солнцем, подступающим к зениту. Испытание должно было начаться в полдень, а уже шла Складка – было слишком жарко, чтобы что-то росло, и слишком жарко, чтобы собирать урожай. Сражаться в такой духоте было невыносимо, но в этом и состоял смысл.

Тау снова услышал смех. Джабари перешучивался с одним из Ихагу. Если все пройдет удачно, то Малый Вельможа через три цикла станет полнокровным Индлову. Тау опасался, что Джабари будет не до смеха после сражений с хедени. Он искренне желал самого лучшего для своего друга-Вельможи, но сам он был рад, что нашел для себя иной путь.

– И голову держи прямо, – наставлял Арен Тау. – Смотри на Джабари и других Вельмож. Это отличная возможность. Ты увидишь испытания перед своим собственным.

Арен положил руку на плечи Тау и прижал его к себе.

– Это важно – видеть, какими отчаянными бывают бои, когда есть ради чего сражаться.

Тау кивнул и повесил нос, уставившись в землю. Узнай Арен, что он задумал, это разбило бы ему сердце.

– У меня уже есть такой опыт, – сказал он, напоминая отцу, что сражался в Дабе.

– Да, наверное, я забыл, что есть… – Наступила пауза. Казалось, Арен хотел сказать что-то еще. – И все равно, – добавил он, – хотя ты сегодня не сражаешься, не прячь свой меч далеко. Разомнись с Джабари и настройся на бой. Передай своему телу те же чувства и мысли. Это поможет, когда настанет твой черед. Поверь мне.

– Всегда верю, – ответил Тау отцу, когда их колонна сбавила шаг и остановилась.

– Испытание, – проговорил Арен. – Мы пришли.

Острие

Внизу, в небольшой долине, среди поросших кустарником холмов тянулись ровные поля, которые Керем делил с Мавасом. Батрак, готовивший боевые круги, проделал превосходную работу. Камни, обрамлявшие каждый из десяти кругов, были утоплены в землю и выкрашены в красный цвет. Они привлекали внимание, но лежали так низко, чтобы их нельзя было зацепить ногой.

В каждом боевом кругу илистая почва здешней местности была присыпана глиной, принесенной из самого Маваса. Эту глину разгладили, разровняли и дали ей затвердеть под ксидданским солнцем. Она стала идеальной поверхностью для боев.

Вдоль залежных полей над песочно-желтыми палатками Цитадели Индлову высились ее черные флаги. Они были прошиты бронзовыми нитями, благодаря чему выглядели так, будто развевались под сильным ветром.

Тау оглядел поля. Многие Вельможи уже были здесь, и Тау знал: Арен предпочел бы тоже прибыть раньше, но влиятельные Вельможи имели привычку не торопиться, и Лекан, потакая своему тщеславию, также замешкался.

Первенец умбуси стоял во главе колонны, упершись руками в бока и оглядывая собравшихся с таким видом, словно все они были Меньшими. Хотя на самом деле Вельможи, пришедшие посмотреть на испытание своих сыновей, были Лекану ровней, а то и вовсе его превосходили. Некоторые из них, вроде Великого Вельможи Табо Огенекаро, мужа умбуси Кигамбе, стояли много выше феода Керема и его Малых Вельмож.

Тем не менее победа, пусть и ничтожно малая, осталась за Леканом. Солнце уже почти достигло зенита – путь был точно рассчитан. Они пришли последними. Даже Огози из Маваса уже был на поле.

– Спускаемся и начинаем, – сказал Лекан. – Где наше место, Арен?

Отец Тау молча указал на оцепленную зону возле центра поля. Четвертью луны раньше Арен выслал нескольких Батраков и двух Ихагу, чтобы занять им место.

Лекан прикрыл глаза ладонью.

– Хорошо. Оттуда будут видны почти все круги.

Колонна двинулась вперед, и Арен повернулся к Джабари.

– Мы пойдем рассаживаться, а Тау позаботится о твоих доспехах и шлеме. Тебе нужно размяться и отработать движения. Только не перестарайся. Люди будут наблюдать за тобой, они поймут, к каким движениям ты склонен. Не показывай им этого, только самое основное.

– Ваша воля, инколели Соларин, – ответил Джабари. Он сузил глаза и прикусил зубами щеку. Тау понял, что теперь Джабари почувствовал весь груз испытания.

Затем все развивалось очень быстро. Батраки и Ихагу остались на своих местах, а Джабари, разогревшись, принялся одеваться. Тау сделал то же самое, и они устроили тренировочный бой. Арен не просто наблюдал за ними, он сверлил их взглядом. Поправлял то в одном, то в другом, хлопоча вокруг них, точно мать вокруг ребенка, который едва научился ходить. Тау старался держать «голову ровно», но энергия полей не давала сосредоточиться.

Туда-сюда сновали Меньшие которые прислуживали своим господам. Ихагу либо стояли на дозоре возле Вельмож, либо искали места, откуда была бы удобно наблюдать за ними. Батраки выкапывали выгребные ямы, разносили еду или предлагали молодым воинам воду, влажную охлаждающую одежду и картофельное пюре для быстрого прилива энергии. Полнокровные Индлову тем временем бродили по полям с таким видом, будто эта земля принадлежала им.

Индлову выглядели настоящими титанами, все до единого. Большинство было головы на полторы выше Тау, каждый обладал такой мускулатурой, о какой Тау даже не мечтал, а некоторые, казалось, могли раздавить камни голыми руками. Он смотрел на них с благоговением.

– Я схожу к твоему брату, – сказал Арен Джабари, не желая использовать почетное обращение. – Он подпишет официальные документы для твоего испытания, и я вернусь. Поединок начнется уже скоро. Будь готов. – Но прежде чем Арен успел повернуться, Лекан сам подошел к ним. С ним был пожилой Вельможа и молодой человек возраста Тау и Джабари.

– Арен, – сказал Лекан. – Есть задание. – Он указал на Вельможу, который стоял рядом. – Это нкоси Изем Окафор и его второй сын, Кагисо.

Несходство между мужчиной и его сыном не могло не броситься в глаза. Изем Окафор был высок и сухощав даже для Вельможи. У него было строгое лицо и длинные пальцы, а кожа хорошо смазана маслом, несмотря на жару. Он весь блестел, но пот у него не выступал, и Тау удивился, как такое возможно.

Однако сын был ненамного выше Тау. Пухлый, с глубоко посаженными глазами и кожей цвета светлого почвенного слоя, а не темно-земляного, как обычно у Избранных.

– Кагисо выпал один из первых поединков, – сообщил Лекан, – но ему не с кем разогреться.

Арен предупреждающе сверкнул глазами.

– Полагаю, – продолжил Лекан, – твой сын мог бы помочь Кагисо в этом.

– Я был бы перед вами в долгу, – сказал Изем Окафор мелодичным голосом – неожиданным для его внешности. – Я желаю предоставить Кагисо все возможное, чтобы он смог преуспеть.

– Не сомневаюсь, – сказал Лекан.

Арен был вне себя. Он это скрывает, думал Тау, но вне себя.

– Тау, разомнись с нкоси Кагисо, – сказал Арен, исполняя приказ, но не ответив Лекану. – Нкоси Джабари, пожалуйста, не прекращайте упражняться. Я вернусь, как только в цитадели зарегистрируют ваши документы.

И отошел, ничего не сказав Лекану и не извинившись, отчего старший Окафор даже приподнял бровь.

Лекан старался сохранить самообладание.

– Да-да. В этих делах вечно такая спешка, – сказал он, будто присутствовал на испытаниях каждый год.

– Пойдемте, Изем?

Изем Окафор наклонил голову, и они отошли. Тау заметил, что Изем не обменялся с сыном ни единым словом.

– Рад встрече, Джабари, – произнес Кагисо, и его голос, как и у его отца, оказался не под стать ожиданиям. При всех своих габаритах Кагисо говорил так, будто у него еще не опустились тестикулы.

– Кагисо… – произнес Джабари, продолжая упражняться.

– Не видел тебя с праздника Роста в Мавасе.

– Неужели прошло столько времени? – ответил Джабари, повернувшись к грузному Вельможе спиной, пока он отрабатывал комбинацию толчка – подсечки – ответного выпада.

– Нам стоит начать, нкоси, – обратился Тау к Кагисо.

Кагисо повернулся к Тау, оглядел его сверху донизу и снова обратился к Джабари.

– Что за ужасное зрелище это испытание. Жизнь Вельможьего сына, да? – Ухмылка Кагисо обнажила ряд зубов, пожелтевших от листьев каллы.

Джабари пробормотал в ответ что-то невнятное.

Кагисо, разочарованный, переключил внимание на Тау.

– Ладно, Меньший, давай уже позанимаемся.

Тау отошел на несколько шагов от того места, где разминался Джабари.

– Нкоси, вам принести ваш тренировочный меч? – спросил он, увидев, что у Кагисо при себе был только заточенный бронзовый.

– Мы просто слегка потренируемся, – ответил Кагисо. – Ходить за ним долго, а мой поединок уже скоро. Начнем.

Тау хотел было возразить, но Кагисо вынул меч и уже атаковал. Тау отпрянул и, опасаясь получить ранение, стал обороняться. Кагисо воспользовался возможностью прибавить темп и принялся напирать сильнее.

Тау старался отвечать достаточно агрессивно, чтобы держать его на расстоянии. Если он пропустит удар, травма будет серьезной. Он хотел еще раз спросить Кагисо, не желает ли тот все-таки взять тренировочный меч, но после пары схваток понял, что Кагисо не умеет обращаться с оружием.

После этого открытия озабоченность Тау сменилась удивлением. Из всех Вельмож он скрещивал мечи только с Джабари и считал, что все остальные столь же умелы. Рубящий стиль Кагисо тотчас развеял это убеждение, и Тау задумался: ему попался слабый противник или Кагисо показывал обычные для Вельмож навыки? Если последнее, то Джабари быстро расправится с теми, кто ему попадется.

Однако более вероятно то, решил Тау, что Кагисо – просто Вельможий сын, который отлынивает от своих обязанностей. Иметь сына, который не отберется в цитадель, было для Изема Окафора тяжко. Кроме того, это уменьшило бы шансы Кагисо на хороший брак.

– Эй, Тау! – крикнул Джабари, через секунду с неохотой добавив: – Кагисо!

Джабари, не прекращая упражнений, кивнул головой в сторону.

– Смотрите, – сказал он, – это Джавьед Айим, он раньше был в Совете Стражи.

Тау поднял глаза. Это был Меньший, облаченный в серые одежды воина Ихаше. Средних лет, высокий и крупный, почти как Вельможа. Тау присвистнул и повернулся обратно к Джабари.

Его друг улыбался, и даже с расстояния в несколько шагов Тау видел его озорной взгляд.

– Как говорит мой отец, он под стать многим Индлову.

Кагисо попался на обманный маневр и усмехнулся.

– Меньший так хорош, что сравнится с Индлову?

– До этого, наверное, слишком далеко, – ответил Джабари, – но судя по тем навыкам владения мечом, что я наблюдал сегодня, он наверняка легко справился бы по крайней мере с некоторыми из нас.

Кагисо поджал губы, и ноздри у него раздулись, как оборка у скальной ящерицы, но Джабари не удостоил его вниманием, обратившись к Тау:

– Когда пройдешь испытание, – сказал он, – сделай все, что сможешь, чтобы Джавьед тебя заметил. Тебе нужно тренироваться у такого, как он… Может, он даже изменит твое мнение насчет Ихаше.

Тау кивнул и еще раз взглянул на бывшего советника, ставшего наставником. У того была квадратная челюсть, густые брови, а выправка выдавала в нем настоящего воина. Нетрудно было представить, как он обращался с мечом.

Рядом с ним стояли двое мужчин покрупнее, и Тау в одно мгновение узнал их, хотя на тех не было формы. Джавьед Айим пришел в компании Деджена Олуджими и Абаси Одили, Главы Совета Стражи.

– Он с Советником Одили и… – начал Тау, перед тем как увернуться от размашистого удара Кагисо.

Чуть не лишившись равновесия, Тау блокировал еще один удар, отбил третий и упал на колени, чтобы увернуться от четвертого, нацеленного ему в шею.

– В пепел с углями! – крикнул Тау, вставая. – Вы с ума сошли… нкоси?

– Внимательнее, Меньший! Ты бьешься с Вельможей.

– Полегче, Кагисо, – сказал Джабари. Он перестал упражняться и теперь наблюдал за их боем. Джабари заметил, как Кагисо замахнулся, целясь Тау в голову. – Это же тренировка. Почему у тебя острый клинок?

Кагисо не ответил. Он продолжал наседать на Тау, размахивая мечом, будто пьяница, пытающийся поймать муху.

– Успокойся! – прошипел Джабари. – Сюда уже идут.

Тау рискнул оглянуться, но тут же едва не остался без носа и был вынужден сосредоточить все свое внимание на Кагисо. Когда здоровяк снова двинулся к Тау, в глазах Кагисо читалась жажда крови, но Тау не собирался рисковать.

Он блокировал удар Малого Вельможи и, шагнув вперед, навалился на него. Кагисо пошатнулся, оступился и упал на землю.

Джабари залился было смехом, но тут же его подавил. Кагисо, сидя на ягодицах, злобно сверкал глазами. Затем его взгляд скользнул Тау за спину, и лицо Вельможи стало безумным. Тау опасался, что ранил Кагисо и ему придется молить о прощении, но тот вскочил на ноги и, выставив вперед наточенное лезвие, бросился на него.

– Да прольется кровь! – вскричал Кагисо.

Тау понятия не имел, что этот идиот задумал, но теперь ему было не до церемоний. Когда Кагисо неуклюже кинулся на него, Тау юркнул в сторону и обрушил свой клинок Вельможе на спину. Кагисо упал и, тяжело коснувшись земли, ударился об нее, будто неудачно брошенный в пруд камень.

– Отсева ради, вы что делаете? – спросил Тау, раскрасневшись от прилива крови и позабыв об извинениях.

Тот простонал, затем поднял голову: из носа у него полилась кровь. Нос Кагисо был сломан, и теперь Тау встревожился. С колотящимся сердцем он обернулся, и его тревога переросла в ужас.

Позади стояли Глава Совета Стражи и охранявший его Ингоньяма, а также Джавьед Айим, Лекан и отец Кагисо. Тау перевел взгляд на Джабари, прося помощи, но тот смотрел на него так, словно он был весь покрыт шрамами проклятия.

Над боевыми полями повисла тишина, никто даже не шевелился, и Тау почувствовал себя так, словно ему снится кошмарный сон. А потом стало еще хуже – Советник зааплодировал.

Довольно

– Что ж, любопытно, – проговорил Абаси Одили, подходя к Кагисо и наклоняясь над лежавшим на земле Вельможей. – Ты кто? – Из-за его пальмского акцента слова, произносимые Советником, слипались вместе, будто были смазаны жиром. Кагисо издал стон, и Одили пнул его ногой. – Отвечай.

– Кагисо, Кагисо Окафор, – выдавил тот.

Тау никогда не видел, чтобы с Вельможей обращались таким образом, и перевел взгляд на отца Кагисо. Тот стоял всего в нескольких шагах от сына, но ближе не подходил. Выпрямившись, он молча наблюдал за юношей, попавшим в сложное положение.

– Кагисо… – повторил Одили, выпрямляясь и поворачиваясь к растущей толпе. – Что ж, нам следует поблагодарить нкоси Кагисо. Он сберег для нас уйму времени.

В толпе забормотали.

– Кагисо, – продолжил Одили, – уступил Меньшему. – Он оглядел Тау своими черными зрачками, сверкавшими на посуровевшем под полуденным солнцем лице. – Низшему Мирянину. – Одили поднял меч Кагисо. – Он сражался отточенной бронзой против тренировочного меча Мирянина. – Одили щелкнул языком и приподнял уголки рта. Это точно не было улыбкой. Ничего общего с улыбкой. – Индлову, мы уходим в Кигамбе. Если этих южных Вельмож могут превзойти Миряне, то для цитадели никто из них не годен.

Одили пошел прочь, и бормотание в толпе сменилось недовольными криками. Тау заметил в толпе отца. Арен был почти в панике. Лекан, стоявший рядом с ним, дрожал от гнева. Тау хотел было броситься к Арену, чтобы объяснить, что произошло с Кагисо, но Джабари раздраженно бросил меч на землю. Все пошло не так, и это из-за Тау.

– Советник Одили! – крикнул Тау, стараясь заглушить гул недовольной толпы и надеясь, что обращается к нему правильно. – Советник Одили, прошу вас. Нкоси…

Арен тотчас оказался рядом с сыном, желая оттащить его прочь. Тау не давался. Он должен был все исправить. Одили остановился. Это был шанс.

По-прежнему стоя спиной к нему, Советник сказал:

– Тебе, Мирянин, повезло, что я тебя не повесил за нападение на Вельможу. Возвращайся в свою грязную дыру, пока я не передумал.

Тау не поверил своим ушам. Не повесил? Нападение на Вельможу? И он позволил отцу увести его.

– Это все из-за твоей снисходительности к этому Низшему Мирянину, – прошипел Лекан Джабари.

Тау не думал – он действовал. Он повернулся к Лекану, человеку, который пытался взять силой Анью, а потом убил всю ее семью.

– Я бился с Кагисо честно, – проговорил он возмущенно, – и, Мирянин я или нет, я оказался лучше. Я лучше, чем вы!

Рука Тау потянулась к рукояти меча, и Лекан, брызнув слюной, сделал шаг назад. Все, кто слышал слова Тау, разом заговорили, закричали, пока Одили не поднял руку, приказывая умолкнуть. Когда установилась тишина, он произнес еще несколько слипающихся слов.

– Келлан, – сказал он, и его голос разнесся в толпе за его спиной, – этот Меньший вбил себе в голову опасную идею, будто он владеет мечом.

Как море перед носом корабля, толпа расступилась, и из нее вышел Келлан Окар. Племянник чемпиона был словно целиком высечен из гранита, и все же гранит в сравнении с ним был слишком мягок.

– Он, похоже, владеет мечом настолько, насколько ему нужно, – проговорил Келлан. – Но разве будущий Батрак стоит нашего времени?

Тау ощетинился – этот выпад попал в цель. Отец сдавил его предплечье так сильно, что мог бы сломать ему кость.

– Ты не понял, – проговорил Одили. – Я не спрашиваю.

Келлан посмотрел на Тау, потом снова на Одили. Сжав челюсть, он встретился с Советником взглядом. А через мгновение отвел глаза. Затем неторопливо обнажил меч и выступил против Тау.

Все казалось Тау нереальным. Начиная с толпы вокруг, с горы мышц перед ним и заканчивая ухмыляющимся лицом Лекана – все. У Тау заколотилось сердце, рука еще крепче сжала тренировочный меч, и он посмотрел на отца. Арен его будто бы не замечал. Он все так же крепко сжимал руку Тау, но смотрел на Одили и Келлана.

– Советник Одили, это мой сын. Он едва успел стать мужчиной и еще не прошел испытания. Я полнокровный Ихаше, у меня статус воина. Я выступлю вместо него.

Арен вытащил меч и оттолкнул Тау в сторону своих Ихагу. Те приняли его и крепко схватили, когда Арен подошел к Келлану Окару.

– Отец! – крикнул Тау, но теперь его удерживало несколько рук.

Одили разжал губы. Казалось, он откажет Арену в просьбе занять место Тау. Но Арен не дал ему такой возможности. Он бросился на Келлана, и они скрестили клинки, зазвенев металлом и рассыпая искрами. Толпа взревела, образовав собой стену из человеческой плоти, и протест Одили угас сам собой, когда воины принялись кружить напротив друг друга.

Келлан был крупнее и гораздо моложе. Однако он был лишь посвященным, то есть прошел только две трети обучения. Тау, как и все, слышал о репутации цитадельских Индлову, но его отец был лучшим воином Керема.

Келлан ударил, стремительно взмахнув мечом по дуге. Арен выставил блок, направив клинки вниз, но атака Келлана оказалась достаточно мощной, чтобы отвести лезвие Арена назад. Ни на одном из воинов не было доспехов, и клинок Арена отскочил, резанув его по боку. Отец Тау ахнул от боли и попятился назад, а Келлан стал напирать, нанося удар за ударом, он колол и рубил, используя такие движения, каких Тау в жизни не видел и не мог даже уловить – до того те были быстры.

Арен уперся спиной в стену людей, и они толкнули его обратно в центр круга. Кровь шла у него из руки, бока и ноги, а Келлан снова бросился на него. Арен получил локтем в лицо и рукоятью в живот, а когда его ударили мечом плашмя, припал на колено.

– Они жульничают. Они используют дары, – сказал Тау, оглядываясь в поисках Одаренных, прячущихся в толпе Разъяряющих.

– Нет, не используют, – ответил один из Ихагу.

– Заканчивай, – проговорил Абаси Одили, и Тау наконец понял. Это был кровный поединок, бой на смерть.

Тау весь дрожал от напряжения, не способный двигаться в руках державших его людей. Он толкался и пихался, пока не удалось вырвать руку. Он дал пощечину одному, а другого боднул головой. Оказавшись на свобод, кинулся к отцу, который в этот самый момент от ударов упал на оба колена.

Тау уже был в трех шагах. Отец смотрел оторопело и истекал кровью, держа меч лезвием вниз. Келлан занес меч и ударил.

– Нет! – вскричал Тау на бегу, видя, как сверкающее лезвие прожигает воздух.

Арен поднял меч, чтобы защититься. Келлан ударил его по запястью, отрубив кисть руки. Тау увидел, как меч отца отлетает в сторону. Все казалось нереальным. Отец закричал и рухнул на землю.

Келлан отступил и объявил толпе:

– Довольно. Я отнял у него все, что делало его мужчиной. Сыновий проступок оплачен сполна.

Не найдя ничего, обо что можно было бы вытереть меч, Келлан держал его на весу, подальше от себя, и направился туда, откуда явился.

– Стой! – воскликнул Тау. Он не помнил, как взял меч отца в руки, но теперь он держался за его красную и липкую рукоять. И стоял, нацелив клинок Келлану в спину.

– Положи его, мальчишка, – раздался голос Джавьеда Айима, бывшего члена Совета Стражи. – Ты угрожаешь Великому Вельможе.

Келлан повернулся к Тау, и тому хватило рассудка, чтобы ощутить страх. Арен уцелевшей рукой вцепился Тау в ногу, пытаясь оттащить его на безопасное расстояние, но было слишком поздно. Советник Одили открыл рот.

– Деджен, – сказал он, призывая своего охранника.

Тот с невозмутимым лицом вынул свой полуночно-черный меч и вошел в круг.

– Пощадите! – взмолился Джабари.

– Здесь я выступаю за феод Керем! – вскричал Лекан. – Советник, я поддерживаю вашу волю.

– Одили, довольно, – сказал Келлан, широко расставив руки.

Одили кивнул головой, и Деджен метнулся вперед, ударив черным мечом так глубоко Арену в грудь, что тот пронзил его насквозь. Арен застыл на месте, открыв рот, и не прошло мгновения, как Ингоньяма вынул лезвие и взмахнул им над Тау, обрызгав ему лицо и одежду отцовской кровью.

– Вот теперь довольно, – сказал Одили.

Храбрый

Меч выскользнул из пальцев Тау, когда он осел на землю рядом с отцом.

– Советник, это зашло слишком далеко! – произнес Джавьед Айим поверх шума толпы.

Тау обхватил Арена, говорил с ним, произносил слова, не имевшие смысла. Говорил только затем, чтобы привлечь его внимание, ведь пока отец его слушал, он оставался с ним.

Взгляд Арена был рассеян. Он то устремлялся на Тау, то ускользал, затем, с явным трудом, возвращался. Он шевельнул губами, но не издал ни звука. Он не мог – только из его груди с каждым вздохом вылетали ужасные хрипы.

– Отец? Отец! Да… – сказал Тау, когда по лежащему в крови телу человека, который всю жизнь заботился о нем, пробежала судорога. – Да! – Но было слишком поздно. Отец Тау ушел и больше ничего не слышал.

Шум боевых полей нахлынул на него всей своей мощью. Казалось, кричали все, а потом сквозь шум прорезался голос Одили.

– Этот Меньший настоящий воин, – произнес он, указывая на мертвого отца Тау, – сразился в кровном поединке за своего сына. Сына, который напал на одного Вельможу, а затем поднял меч на другого.

Суматоха так и не утихала.

– Я вижу, ты не удовлетворен, – продолжил Одили, подходя к Тау с мечом в руке.

Тау наблюдал за ним. Но с места не двигался. Вместо него выдвинулся Джавьед Айим. Он встал рядом с Тау, держа одну руку над мечом, а вторую выставив перед Советником, преградив Одили путь.

– Нкоси… – начал он.

Одили пронесся мимо и нанес смертельный удар. Тау даже не вздрогнул, пока не услышал скрежет металла – лезвие Одили встретилось с мечом Джавьеда.

– Мир, – проговорил Джавьед, с напряжением удерживая мечом оружие Одили подальше от головы Тау.

Тау не заметил, как приблизился охранник Одили, но теперь громила уже прижимал кончик меча к щеке Джавьеда, выпустив из нее яркую капельку крови.

Советник Одили поднял меч и отступил. Деджен чуть глубже вдавил клинок Джавьеду в кожу, вынуждая того отступить.

– Мир, говоришь? Ты что, знаешь только одну ноту, Джавьед? – спросил Одили. – Ты больше не член Совета, и, как бы ты ни прихорашивался, Богиня и все на свете видят, что ты лишь Меньший. Думаешь, далеко упал от яблони? Можешь упасть гораздо дальше.

– Советник Одили желает проявить милосердие, – крикнул Джавьед толпе, не отводя глаз от Одили и не обращая внимания на нависшего над ним Ингоньяму.

Одили рассмеялся, натянув мышцы лица так, чтобы выдавить тусклую улыбку. Затем убрал меч в ножны и дал Деджену знак отступить. Деджен отвел кончик клинка от лица Джавьеда и опустил к его сердцу, но затем отошел.

Одили говорил тихо, обращаясь только к Джавьеду, но Тау все равно его услышал:

– Держи свой мир, Джавьед. – Губы Одили, словно их уголки растянули крючки, расплылись в ухмылке. – Это большее, на что ты можешь рассчитывать. – И, возвысив голос, обратился к толпе: – Просили милосердия, и вот оно. Отец Меньшего был наказан. Мальчика я оставляю его феоду.

Он произнес слова так, будто они должны были вызвать овации у толпы южан. Их не последовало. Одили невозмутимо похлопал Джавьеда по плечу, словно они были величайшими друзьями, и прошептал:

– Ты был паразитом. Старая королева не позволила бы мне тебя прихлопнуть, но теперь она умерла. Еще раз встанешь у меня на пути, и этот шаг будет последним в твоей жизни.

Одили еще раз хлопнул Джавьеда по плечу, рассмеялся с таким видом, точно они обменялись шутками, и отошел. Огромный Деджен, охранник Одили, двинулся за ним. Следом, с отвращением на лице, ушел Келлан Окар.

Тау ничего не понимал. Отец бы ему помог. Он пытался его разбудить. Арен часто глубоко засыпал после тяжелых дней.

Тау на плечо легла рука.

– Он мертв. – Это был Джавьед.

Тау поднял глаза.

– Мой оте… – Тау не ощущал ни земли под ногами, ни зноя от солнца. Он огляделся. Рядом стоял Джабари, чуть дальше Лекан. Тау увидел Кагисо – тот лежал на земле. Пухлый Вельможа, все еще с окровавленным носом, потирал бок, куда его пнул Одили.

Мысль о Советнике подстегнула Тау. Он опустил отца на землю, оставив его в покое, и потянулся за мечом Арена. Сильная рука с грубыми пальцами взяла Тау за запястье.

– Сожалею о твоей потере, – проговорил Джавьед, убирая меч подальше от него. – Твой отец был очень храбрым. Он знал, что если встанет в круг, чтобы сразиться с Келланом, то не уйдет живым. Даже Избранные меркнут в сравнении с ним. – Джавьед подозвал ихагу, служивших Арену. – Идите, заберите вашего человека. Отнесите его домой и сожгите.

Ихагу с готовностью выполнили указание. Тау не хотелось, чтобы они трогали его отца. Ему хотелось выхватить меч у Джавьеда и добраться до Одили, Деджена и Келлана. Но он не сделал ничего.

– Нкоси, – проговорил Джавьед, обращаясь к Лекану, – этот Мирянин из вашего феода? – Он спрашивал о Тау.

– Да. Да, конечно, – ответил Лекан.

– О нем позаботятся?

– Что? Да, да. Можете быть уверены, я о нем позабочусь, – ответил Лекан. – А испытание?

– Нкоси?

– Мой брат, мы все – мы здесь ради испытания.

Джавьед не ответил. Он отдал Тау меч Арена и ушел.

– Что этот проклятый Меньший о себе возомнил? – сказал Лекан керемским мужчинам, окружившим его, достаточно тихо, чтобы Джавьед его не услышал.

Ихагу унесли тело Арена прочь, и Тау остался бы стоять на коленях, пока не зашло солнце, если бы Джабари не увел его за собой.

– Я их убью, – сказал ему Тау сквозь слезы. – Клянусь Ананти и Укуфе, я убью их всех.

Изгнан

Домой возвращались в молчании. Джабари выслал гонцов предупредить, чтобы в крепости уже к ночи готовили ритуальное сожжение. Тау шагал, не замечая, где они идут и сколько еще осталось. Он шагал, когда Джабари шел рядом с ним, и шагал, когда его там не было. Он шагал, когда солнце палило и когда оно скрылось из виду. Они шагали и после заката, одолевая низкие скалы Керемских гор. Но все это не имело значения.

– Напыщенный говнюк, – заметил Лекан, подходя к Джабари. – Разве Одили вообще имеет право отменять испытание? Треклятые пальмские Придворные ведут себя так, будто вышли из золотой щелки самой Богини. – Лекан крякнул собственной шутке, но ни оттенка веселья в этом звуке не было. Пока Джабари не получил места в цитадели, положение семьи Онаи оставалось рискованным. – И что будешь делать? Нам нужно, чтобы ты служил. Мы не можем платить повышенный оброк.

– Пойду на север, – ответил Джабари. – У них испытание еще только будет.

– Когда оно будет? В этом сезоне десятину нужно к…

– Сейчас не время, Лекан.

– Почему нет? Потому что твой Мирянин на побегушках сунулся куда не надо и его отца…

Лекан не закончил. Тау наскочил на него, повалил на землю и ударил в лицо. Затем занес руку, чтобы ударить еще, но Джабари его оттащил. Тау тут же поднялся на ноги, готовый атаковать.

– Убить его! – завопил Лекан с заплывшим левым глазом. Ихагу окружили Тау, оттесняя его от обезумевшего Вельможи.

– Убить его! – кричал Лекан.

– Они этого не сделают, – сказал Джабари.

– Он на меня напал. Я наследник Керема.

– Вставай.

– Он на меня напал. Он сорвал твое испытание. У меня будет…

– Заткнись! – рявкнул Джабари, отчего его брат вздрогнул, а потом повернулся к Тау. – Высший Мирянин Тау Тафари, вы напали на моего брата, Вельможу, и наказание за это преступление – смерть через повешение.

– Ладно, я сам это сделаю! – воскликнул Лекан и потянулся к своему клинку.

– Все здесь знают, что это преступление и какое за него положено наказание, – объявил Джабари Ихагу и Батракам, которые были с ними, и Тау в том числе. – Также мы знаем, чего стоил тебе этот день, и из любви, которую я питал к твоему отцу, я приму это во внимание, когда буду судить тебя.

Тау похолодел. Он знал, что Джабари говорил с ним, но это его не заботило, и ничего поделать с собой он не мог.

– Я не могу игнорировать твое преступление, но как второй сын феода Керема и как непричастный Вельможа, не относящийся к потерпевшей стороне, я смягчаю твой приговор. – Джабари сглотнул и прочистил горло. – Тау Тафари, ты можешь посетить сожжение твоего отца сегодня, но, когда взойдет солнце, в Кереме тебе больше не будет места.

Лекан в нескольких шагах от него вытащил меч из ножен.

– Довольно изгнаний, Джабари. Я совершу свое правосудие.

Джабари встал у брата на пути.

– Еще шаг, и тебе придется совершать его через мой меч.

Тау посмотрел на двоих Вельмож перед собой. Один из них, его друг с самого детства, только что изгнал его из единственного дома, который у него был.

– Ты можешь обжаловать мое решение, изложив суть преступления умбуси Онаи и предложив изменить наказание, – сообщил Джабари Тау, не сводя глаз с Лекана. – Но имей в виду, что она может строже отнестись к тому, что Меньший ударил ее наследника.

– Джабари… – прорычал Лекан хищно, агрессивно, что резко контрастировало с опущенным клинком и явным нежеланием подходить ближе.

– Иди, Тау, – сказал один из ихагу, подчиненных его отца. – Иди.

Тау посмотрел в сторону говорившего, но не смог его найти, и повернулся к Джабари и Лекану спиной, ненавидя обоих так сильно, что у него тряслись руки. Он ненавидел их всех.

– Иди…

Его плеча коснулась рука, побуждая идти дальше, и у Тау все расплылось перед глазами из-за слез. Отец был мертв. Слезы лились сильнее, и, не желая покрывать себя бо´льшим позором, Тау стряхнул руку с плеча и шагнул вперед.

Он двигался рывками, шатаясь, будто перебрал гаума и не мог обрести равновесие. Он думал, что шагавший рядом ихагу протянет руку и поддержит его. Но все отстранились от него, предоставив его самому себе, а Лекан, очевидно, поняв, что его требования останутся невыполненными, держал язык за зубами.

Спустя один или два промежутка Зури нашла его в доме, который больше ему не принадлежал. Тау собирал то немногое, что у него осталось. Она подбежала к нему и обняла.

– Тау, – сказала она, – Мне так жаль. Ей-богине, мне так жаль.

Тау не мог вынести прикосновения, но не решался отстраниться.

– Сегодня мы придем на сожжение, а потом покинем феод, – сказала она. – Мы уйдем из Керема и оставим все это позади.

– Мне нечего тебе дать, – сказал Тау.

– Дать? Я хочу быть с тобой. Я не останусь в Кереме без тебя, и они не заставят меня остаться. – Она говорила торопливо, задыхаясь, широко раскрыв глаза. – Я… я прошла испытание, но это неважно. Тау, они не заслуживают нас. Мы…

– Испытание? – Тау обнаружил, что еще был способен удивляться. – Ты… ты Одаренная?

Она не ответила, в этом не было нужды.

– Если мы уйдем сейчас, если уйдем вместе…

– Одаренная. Я знал, что ты особенная.

– Мы можем…

– Нет, – сказал Тау. – Не можем. Они дойдут до края Ксидды, чтобы тебя вернуть.

Спорить с этим было невозможно. Это была правда.

– Одаренная, – повторил он. Слово казалось таким чужим, словно это был другой язык. Тау отвернулся и закрыл глаза. У него стучало в висках. – Я собираюсь убить их, Зури. Я собираюсь убить тех, кто это сделал.

– Кого? Вельмож?

Тау схватил в охапку последние вещи.

– Тау, если ты убьешь Вельможу, они казнят твоих сестер, твою мать и ее мужа. Проверят, есть ли у тебя двоюродные сестры и братья, тети, дяди, и убьют всех, кого смогут, а потом повесят тебя, вскроют тело и оставят гнить на солнце.

Тау пристегнул к поясу отцовский меч и свой собственный – доставшийся ему от деда. И вышел из крошечной хижины в сумерки.

– Они отнимут и твою жизнь, – сказала Зури.

Он не остановился, и она догнала его, взяла за руку и развернула к себе лицом.

– Не делай этого, – сказала она. – Пойдем со мной на сожжение твоего отца. Тебе… тебе не обязательно быть со мной, – продолжила Зури, – но не отказывайся от своей жизни и от всего, чего ты достиг.

Тау взял Зури за руку. «Одаренная, – подумал он. – Мало было Вельможам истребить семью Нкиру и убить его отца. Они еще и Зури отняли».

– Прощай, леди Одаренная, – произнес он, использовал звание, которое вскоре будет ей дано. Звание, которое относило его любимую к элитной касте, превосходившей всех, кроме Придворных Вельмож. Зури Уба стала для него почти так же недосягаема, как звезды на небе.

Она покачала головой.

– Тау, прошу, не делай этого.

Он покинул ее и зашагал в Дабу. Когда она уйдет, он вернется обратно. Он не хотел, чтобы Зури знала, что он собрался в крепость. Он не хотел, чтобы она знала, что он собирается нанести визит Лекану Онаи.

Лекан Онаи

Лекан был вне себя. День выдался изнурительным, а вечер – и того хуже. Он был вынужден рассказать матери о том, что случилось на испытании. Присутствовавший при этом Джабари поправлял каждое сказанное им слово. Мать была в бешенстве, а мягкосердечный отец, скорбя о потере Арена, ушел готовить сожжение.

Лекан считал, что Меньший не стоил всей этой возни. Арен чересчур осмелел и получил естественное наказание для недостойного человека за неестественную гордыню. Будь Арен поскромнее, его сын тоже не стал бы так подставлять Кагисо. Знай эти Меньшие свое место, утренних неприятностей можно было избежать.

А теперь Лекан получил от матери жестокий выговор. Она заставляла его страдать за чужие ошибки. Нужно найти нового инколели для Ихагу, сказала она, а поскольку Джабари не попал в цитадель, феод уже в достаточно затруднительном положении. Она проклинала глупость мужчин и говорила, что Богиня оставила ее, если послала таких сыновей.

Лекан, зная материнский нрав, стоял молча. Джабари попытался спорить. Она выслала его прочь из комнаты.

Когда они остались вдвоем, мать сказала Лекану единственное, что за весь этот день его порадовало. Она хотела, чтобы во время сожжения он арестовал Тау Тафари и чтобы на следующее утро его повесили за нападение на Вельможу. Вот за такие решения Лекан восхищался матерью. Он знал, что она умела проявлять твердость, когда это было необходимо.

Позже в ту ночь на сожжение пришли сотни женщин и мужчин, многие из которых плакали и рыдали так, будто хоронили военного героя. Лекан тоже был там, вместе с несколькими стражниками, но мальчишка Тафари не появился. Не желая терпеть еще одну неудачу, Лекан выслал людей в хижину Арена. Но и там мальчишку не нашли.

Оставшись ни с чем перед наступлением ночи, Лекан отдал своим людям – тем самым, кто разбирался со шлюхой-Меньшей и ее семьей, – приказ найти Тау. А сам удалился в подвал, где взял кувшин доброго старого олу. Мать крепко его отчитает, если Меньший ускользнет, и это, вкупе со всем пережитым за день, дает ему право на дорогую выпивку.

Он выпил кружку залпом, и пока окружавший его мир не успел проясниться, а боль вокруг глаза, куда его ударил Тау, не отступила, он взял второй кувшин, захватил из кухни миску наполовину созревших авокадо и отнес в свои покои.

Вторая кружка помогла. Понравилось ему и нарезать авокадо, воображая, что он вонзает кинжал в плоть сына Арена. Разгоряченный от олу, с набитым желудком, он завалился на кровать и, не снимая штанов и туники, уснул.

Лекан обычно спал крепко, но этой ночью начался дождь, что случалось не так часто, тем более во время Складки. В любую другую ночь дождь едва ли его бы потревожил. Его покои находились на втором этаже, где он не мог слышать, как капли стучат по земле, а ставни на окнах были достаточно толстыми. Нет, Лекан проспал бы и грозу, но он не мог спать под лившим на него дождем.

Он резко проснулся, прикоснулся к своему влажному лицу. В его покоях шел дождь, и это было совершенно необъяснимо. Затем он увидел, что ставни открыты. Лекан сел. Он хотел закрыть их, встал, но тут в изножье кровати увидел демона.

Он взвизгнул и попятился, собираясь уже позвать стражников, хоть и не знал, что те смогут сделать против демона, но тут фигура вышла из тени на свет. Лекан расслабился, но напряжение тут же вернулось. Это был не демон, однако увидеть у своей кровати Мирянина, что был на побегушках у Джабари, казалось немногим лучше.

– Ты что здесь делаешь? – прошипел Лекан.

– Я пришел убить вас, – ответил ему мерзкий и мокрый Мирянин.

– Убить меня? – отозвался Лекан. – Да ты грязный сик!

– Вот кто мы для вас, нэ? Нсику? Не люди, не мужчины. Поэтому вы так легко отдали моего отца на растерзание?

Тон мальчишки Лекану не понравился, и он присмотрелся, нет ли у того оружия.

– Я безоружен, нкоси. Пока я пришел не за вашей жизнью.

Лекан отважился бросить взгляд на ночной столик рядом с кроватью. Кинжал лежал на месте, его лезвие скрывалось под шкурками авокадо.

– Я пришел рассказать, как вы умрете, – продолжил сын Арена, и у Лекана встали дыбом волоски на руках. – Я вступлю в войско как посвященный Ихаше. Я вложу всю свою душу в изучение искусства убийства и буду ждать, когда вы возглавите феод. Пальм даст вам воинский статус, и вы познаете свое отчаяние.

– Отчаяние? – Лекан выдавил смешок, чуть придвинувшись к столику.

– Каждый день, каждую пору, каждый цикл вы будете жить в страхе, не сможете насладиться вкусом еды, солнечным теплом и ночной прохладой – потому что однажды приду я. И вызову вас на кровный поединок, Малый Вельможа Лекан Онаи, и вы умрете на кончике меча моего отца.

Меньший сошел с ума, понял Лекан, мать была совершенно права на его счет. Сын Арена должен был умолкнуть.

– Я – ваше проклятие, – заявил Меньший. – Я – ваша гибель.

– Да ну? – сказал Лекан, хватая кинжал со стола и делая выпад. Он резанул безумца по лицу и почувствовал, как лезвие разрезает кожу и скользит по кости.

Мирянин вскрикнул и отшатнулся, брызнув кровью на пол пунктирной линией. Лекан бросился на него и повалил на пол. Он весил больше шестнадцати стоунов, а Меньший не тянул и на одиннадцать. Ухватив кинжал обеими руками, Лекан прижал его к залитому кровью лицу глупца, давя на него всем телом.

– Убить меня? Убить меня! – процедил Лекан сквозь зубы, пока негодяй извивался под ним. – Я собираюсь сжечь всю твою семью. А сестры у тебя есть? – выпалил он. – Да? Джелани? Я возьму ее этим же ножом!

У Лекана в паху вспыхнула боль, обожгла его и поднялась к животу. Он резко вдохнул воздух, теряя силы, и сдался перед болью, которую причинило ему колено Мирянина. Тот выбил кинжал у него из руки и, оттолкнув Лекана от себя, вскочил на ноги.

Лекан встал, замахнулся, целясь Меньшему в лицо, но тот увернулся и обхватил его, выбив воздух из легких, и они снова завалились на пол. Они перевернули прикроватный столик, окативший их остатками олу из кружки. И стали бороться под открытым окном, под бушующей снаружи бурей.

Лекан, пользуясь своей силой, бил и колотил Тау. Оказавшись сверху, он ударил Мирянина, высвободился из его хватки и пнул в бедро – он целился в ребра, но не попал.

Тау хотел встать, но Лекан бросился за своим кинжалом. Поднял его с каменного пола, прижался спиной к стене, а когда повернулся – увидел, что Меньший бежит прямо на него. Он выставил вперед руку, чтобы проткнуть тощего мальчишку, но Мирянин споткнулся об упавшую кружку олу и рухнул, и Лекан промахнулся и пропорол грязную тунику Тау вместо того, чтобы вонзить лезвие ему живот.

Они столкнулись и снова сцепились в борьбе. Лекан резанул Тау, но нанести смертельный удар не мог: лезвие застряло в разорванной ткани. Пока он возился с кинжалом, пытаясь его высвободить, пальцы Меньшего обхватили его шею. Лекан приготовился уже кричать, звать стражу, чтобы покончить с этим фарсом, но его ударили головой о стену.

У Лекана в глазах вспыхнули искры, и прежде чем он успел прийти в себя, его голова снова стукнулась о твердый кирпич. Он впился ногтями ублюдку в руку, но его ударили головой в третий раз, и искры превратились в множество солнц.

Вспомнив о кинжале, он попытался вонзить его в Тау, но лезвие все еще удерживала рваная ткань и Лекан не мог как следует ударить. В отчаянии он отскочил от нападавшего, вырвав кинжал. Затем вскинул руку, готовый вонзить клинок Мирянину в сердце, когда его голова снова врезалась в стену, и на этот раз что-то хрустнуло.

У Лекана отнялись ноги, он хотел крикнуть Тау, чтобы тот перестал. Губы не слушались, он ничего не видел левым глазом. Он похлопал ладонью по лицу Тау – та была влажной и липкой. Лекан не понимал, где он и что делает. Он не…

Он снова приложился затылком к стене и увидел лицо матери. Она, еще молодая, наклонилась над ним. Он лежал в своей детской кроватке, она ласково с ним разговаривала. Он потянулся, чтобы коснуться ее, но мать разлетелась на миллионы осколков, время остановилось, и Лекана поглотила боль, какой он не знавал в своей жизни.

Падший

У Тау горело лицо там, где его порезал Лекан. Порез был глубокий и тянулся от переносицы до середины правой щеки. Тау повезло, что глаз остался цел. Повезло, что Лекан его не убил.

Тау посмотрел на тело Малого Вельможи, и у него закрутило в животе. Затылок Лекана был проломлен внутрь. Крови вытекло немного, но он явно был мертв.

Тау запаниковал. Он мог уйти, но тело найдут, и тогда его заподозрят. Тау начнут искать, узнают, что он пропал, и накажут его мать, сестру и сестриного мужа. Единственное, что оставалось, – это бежать всем вместе.

Но далеко они не уйдут. Умбуси устроит за ними погоню. Их найдут и казнят. Он всех уничтожил. Погубил всю свою семью.

Дверь в покои Лекана распахнулась, и ворвался стражник с вытаращенными глазами и мечом наготове.

– Стоять! – приказал стражник. – Тау?

– Очиенг, – проговорил Тау. Его поймал человек, которого устроил в стражу его отец.

– Что ты здесь… Слезы Богини! – воскликнул Очиенг, увидев тело Лекана. – Что ты…

– Я не хотел его убивать. – Тау замолчал. Разве его слова могли теперь помочь?

– Почему я? Почему сегодня? – пробормотал Очиенг. – Почему, Богиня?

Тау опустил голову, и на пол капнула кровь из раны на лице. Сражаться он не собирался – только не с Очиенгом.

– Тогда уходи, – сказал Очиенг.

– Что?

Очиенг показал на окно.

– Уходи. Я за тобой закрою.

– Я… Я не могу. Они узнают, что это был я. Мою семью…

– Не узнают, Тау. Давай, сейчас же, пока я не передумал.

Тау не знал, что сказать, ничего не приходило ему в голову. Он забрался на подоконник, нашел за что ухватиться, и замер, глядя на Очиенга.

– Давай, живо.

Тау кивнул и начал спускаться по стене, а Очиенг тем временем принялся за дело: взял одну из рубашек Лекана, скомкал ее и стал вытирать кровь. Он водил одеждой по полу, смешивая кровь с натекшей в комнату дождевой водой. А потом, когда приблизился к телу, остановился, склонился над Вельможей и смачно плюнул Лекану в лицо.

– Это за Анью, за семью Нкиру и за Арена, бессердечный ты сик, – сказал он.

Спуск шел медленнее, чем подъем, сердце колотилось у Тау в груди. Он опасался, что его увидят, а когда услышал грохот. донесшийся из комнаты Лекана, то чуть не сорвался вниз.

За суматохой послышался голос Очиенга.

– Стража! Стража! Богиня, нет! Он упал с лестницы! Нкоси Лекану нужна помощь, прошу!

Тау задвигался быстрее, и пока ноги не коснулись земли, его сердце бешено билось. Он отступил назад, отвел руку от стены крепости Онаи, где спали его мать, ее муж, сестра Тау и Джабари, и подумал, не стоит ли ему все-таки сдаться.

Он не верил, что уловка Очиенга может сработать, и был уверен, что его убьют, если он сдастся, зато он мог просить пощады для своей семьи. Конечно, эта надежда была по-детски наивной. Очиенга казнят за то, что он пытался обдурить Онаи, а семья Тау имела больше шансов выжить благодаря истории Очиенга, чем милости Вельмож.

Тау закрыл глаза и взмолился, обращаясь к Богине. Он молил, чтобы она пощадила его родных. Молил, чтобы Очиенгу поверили.

Не успел он закончить свою невнятную мольбу, как услышал новые голоса с третьего этажа крепости. Нужно было торопиться – даже неоконченной молитвы могло оказаться достаточно. Бросив последний взгляд на крепость, он запечатлел ее образ в сознании. Может быть, он больше ее не увидит.

В следующее мгновение ночь пронзил крик из-за стены. Голос был женский, хоть и не принадлежал умбуси. Но все равно – времени у Тау не оставалось.

Он оторвал полоску от своей изодранной рубашки и, зашипев от боли, прижал к порезу на лице. Нельзя было оставлять кровавые следы, чтобы не посеять сомнений в истории, которую расскажет Очиенг. Лицо жгло, словно огненной маской, пока Тау, держась в тени, крался прочь, туда, где спрятал свой походный мешок и оружие. Забрав их, он решил отправиться в южную столицу, Кигамбе.

Все случилось не так, как он планировал, однако Лекан был мертв – Малый Вельможа расплатился за свою часть вины в убийстве Арена.

Только это не помогло.

Все случилось слишком быстро, слишком случайно. Лекан не должен был сейчас платить за то зло, которое совершил. По крайней мере, не за все.

Теперь вместо того, чтобы видеть, как балансируют чаши весов, Тау видел только проломленную голову Малого Вельможи. От этого зрелища к горлу подступила желчь. Он сглотнул, загнав ее внутрь вместе с чувством вины. Лекан заслужил то, что с ним случилось. Заслужил гораздо больше, чем та хедени, которую Тау убил в Дабе.

И если Тау не почувствовал себя лучше, то лишь потому, что многое еще предстояло сделать. Нужно было отправиться в Кигамбе и пройти испытание на Ихаше. Потом нужно было получить воинский статус и право вызывать на кровный поединок любого воина из числа Избранных. Этот старый закон был единственной возможностью для Меньшего безнаказанно убить Вельможу.

Тау лихорадочно соображал, мысленно мечась от матери, сестры, Зури и Джабари к своей жизни в Кереме, ко всему, чего лишился, и наконец к Арену, своему отцу. Он чувствовал себя беспомощным, погружаясь в отчание, но смириться с этим не мог.

Он глубоко вдохнул и постарался успокоиться, постепенно, как его учил отец. А потом сделал первые несколько шагов в сторону Кигамбе. Нужно было закончить то, что он начал.

– Келлан Окар, Деджен Олуджими, Абаси Одили, – сказал он себе.

Осталось убить троих.

Кигамбе

Дорога в Кигамбе заняла у Тау почти три дня. Он спустился с гор Керема и прошел по тропе Усебе, что тянулась вдоль океана. По пути он смотрел на Ревы, позволяя бушующей воде занимать его мысли, чтобы не думать о своем.

Но по ночам сознание Тау наполняли сны о смерти убитых им людей. Наихудший кошмар явился во вторую ночь. Ему снилась Даба, снилось, как он протыкал ножом грудь воинственной хедени, и ее лицо превращалось в лицо Зури. Он резко проснулся, потянулся за мечом и уставился во тьму в поисках опасности. Уснуть снова ему удалось только через промежуток.

Днем ему встречались люди, и все они сторонились юноши с двумя мечами и свежей раной поперек лица. На третий день он подивился тому, как все складывалось. Тау родился и вырос в Кереме. Он никогда не был ни в Кигамбе, ни в Пальме, ни в одном из крупных городов в долине полуострова. Он никогда не был на севере, и когда он достиг Кигамбе, у него захватило дыхание.

Южная столица была цвета полированной меди. Саманные строения простирались насколько хватало глаз, окруженные кольцами защитных стен. Они напомнили Тау игрушечные лабиринты, которые продавал Кваку, игрушечник из Маваса.

От печей и очагов сотен тысяч жителей над городом поднимался дым. Клубясь, он рассеивался и исчезал в небе, оставляя город под пеленой тумана и попавшего в ловушку тепла.

За чертой города Тау тоже видел людей, и их было больше, чем, в его представлении, жило во всем мире. Женщины и мужчины из каст Батраков, Мирян, Жнецов и Правителей стекались по дорогам к Кигамбе, многие толпились у бесчисленных рыночных прилавков, цепляясь к ним, точно клещи.

Кигамбе стоял не на берегу – до Ревы было идти три промежутка в сторону, откуда явился Тау, – но из-за постоянного шума множества голосов ему казалось, будто он стоял на утесе, а под ним бушевал океан. Избранных на полуострове было порядка двух миллионов. Тау знал это, и ему казалось, будто все они сейчас находились в городе. Хотя Кигамбе не был даже самым большим городом полуострова. Пальм был крупнее, а в Джирзе, столице севера, как говорили, людей проживало так же много.

Ошеломленный, Тау подошел к внешней стене Кигамбе. Толпа нарастала по мере приближения к городу, Тау слышал запах пота множества людей, сквозь которых он проталкивался. Он улавливал северный и центральный акценты, видел женщин и мужчин, одетых намеренно вычурно, и еще видел калек.

Калеки были всюду, и в Кереме жило несколько воинов, вернувшихся искалеченными с передовых линий или с оспариваемых территорий на полуострове, но Тау никогда не видел столько калек одновременно. Он видел, как одноногие ковыляли по своим делам, а люди с обрубками вместо рук носили тяжелые грузы на головах или цепляли тюки за плечи. Слепые тоже здесь работали – слушая предложения продавцов, записывали на пергамент заметки и подсчеты соломенными стержнями, окуная их в чернила.

В Кереме мужчины, побывавшие в бою, получали небольшое жалованье и паек за свою службу, но и только. Считалось, что им и так давали больше, чем остальным. Но в крупных городах, похоже, было заведено иначе. Здесь они, эти Бывалые, работали, как и все остальные.

Это казалось жестоким. Ведь эти мужчины уже настрадались.

– Чего пялишься, деревенский?

Тау встрепенулся. Старик, у которого была только одна рука и один глаз, обращался к нему.

– Это невежливо, – сказал старый Бывалый. – К тому ж парню вроде тебя пялиться стоит меньше других. – Старик провел пальцем над носом и поперек щеки, повторяя очертания пореза на лице Тау.

– Я не хотел вас обидеть, – ответил Тау, прикоснувшись к еще не затянувшейся ране, и зажмурился, когда зацепил пальцем плоть.

– Первый раз в Кигамбе? На испытание пришел?

Тау ничего не ответил.

– По возрасту подходишь и, видно, тебя уже ранили. – Мужчина рассмеялся. – Так что моих царапин не пугайся! – Он поднял свой обрубок. – Нет выше чести, чем сражаться за полуостров против болотных шкур.

– Вас… – сказал Тау, не зная, как спросить.

– Меня схватили после Битвы за Кату. Лишили глаза, – сказал он, указывая обрубком на изуродованную глазницу. – Выжгли и оставили мучиться с этой болью. А потом занялись рукой.

У Тау пересохло во рту.

– Дикари, – проговорил он.

– Так и есть, – ответил старик. – Но не надо их недооценивать. Они отчаянно бьются и еще отчаяннее умирают.

Тау не знал, что на это сказать.

– Скоро начнется Церемония Стражи. Тебе стоит ее увидеть до испытания. Это вдохновляет – видеть лучших Индлову Цитадели. Лучше бы тебе поторопиться, если хочешь занять хорошее место.

– Та церемония, где выступает королева? Это сегодня? – спросил Тау.

– Сегодня, – ответил калека, проведя шершавым языком по пожелтевшим зубам. – И я пойду смотреть. Я всегда хожу. Приятно видеть, как новое поколение отдает свой долг. Мы ведь все должны внести свой вклад, нэ?

– Должны, – пробормотал Тау.

– Иди по Кибве до Эджиро, потом налево. Там увидишь.

– Что?

– Церемонию. Пройдешь по Кибве до Эджиро, повернешь налево и увидишь толпу.

– А, спасибо, – отозвался Тау.

– Может, увидимся.

– Увидимся?

– На испытании.

– Может, – ответил Тау, наклонив голову, и пошел к ближайшим воротам, что, наконец, открывали путь в сам Кигамбе. А когда оглянулся, Бывалый сверкнул ему щербатой улыбкой.

За наружной стеной солнечный жар отражался от саманных строений, а узкие тропы Кигамбе и вовсе превращались в печи под открытым небом. В городе пахло сырой одеждой, засохшим потом, мочой и гнилью, но никто этого словно не замечал. Тау хотелось закрыть нос ладонью, слева и справа его толкали люди, спешившие по тропам. Он бормотал извинения, но ему никто не отвечал.

Избранные Кигамбе казались немыми и с негнущимися шеями. Большинство из них шагали, опустив головы, сомкнув губы и устремив глаза вперед.

– Осторожно, юный воин! – крикнули Тау в ухо.

Тау отпрянул. Перед ним, лицом к лицу, оказался жрец Саха. Одетый в запыленную песком сутану, с волосами до плеч, заплетенными во множество толстых косичек, он был словно в лихорадке.

– Услышьте слово Богини! – пропел он окружающим. – Услышьте сегодня ее слово!

Тау посторонился, уступая ему дорогу.

– Приди, помолись с нами, друг Избранный. Богиня услышит все наши голоса, восславляющие ее.

– Мне нужно идти, – ответил Тау жрецу.

– Все, что тебе нужно, это воля Богини, – заявил жрец, разглядывая порез на его лице. – Что может быть важнее? – Он повысил голос и вернулся к своему пению. – Услышьте слово Богини! Услышьте сегодня ее слово!

Тау отступил, позволяя потоку людей унести себя подальше от жреца, к тому месту, которое описал старый воин. Вскоре он достиг главного круга Кигамбе, где Церемония Стражи уже началась.

Круг был заполнен людьми, на дальней его стене была воздвигнута платформа, на которой находились королева Циора, КаЭйд и члены королевской свиты. Впереди по центру, воздев руки над головой, стояла королева, и в них она держала кинжал.

Тау сощурился, его острое зрение помогло ему различить детали. Лезвие кинжала было из чистой драконьей чешуи, а бронзовую, с золотыми прожилками рукоять обтягивала кожа. Клинок был настоящим произведением искусства.

Королева Циора положила смертоносное оружие на ладони преклонившего колени выпускника Южной Ихаше Исиколо. Лучший воин и южной, и северной школ Ихаше получил кинжал в честь своих успехов по окончании обучения, длившегося целый цикл.

В цитадели Индлову обучение проходило иначе. Вельможи учились три цикла, и после первых двух циклов трое лучших учеников получали кинжалы Стражи. А по завершении трем лучшим выпускникам цитадели дарили меч Стражи.

Смысл был понятен. Каждый цикл воины Индлову получали девять клинков из драконьей чешуи, а Ихаше – только один. Так что легко можно было высчитать ценность воина Ихаше – он стоил десятую часть одного Индлову.

Аплодисменты стихли, и посвященный Ихаше, с кинжалом в руках, отступил. За ним последовали посвященные после первого цикла Индлову. Когда все трое получили по кинжалу, на сцену поднялись победители второго цикла.

Но Тау волновал только третий в этой группе. Это был человек, который отрубил руку его отцу. Келлан Окар.

Кинжалы

Тау стал продвигаться к платформе. Он стоял с краю от толпы, на дальней стороне круга, но собирался подобраться ближе. Женщины и мужчины вокруг толкались, не желая его пропускать, но он не обращал на это внимания.

Келлан Окар стоял перед королевой, преклонив колено. Она поднесла кинжал стражи и положила бесценное оружие убийце в руки. Затем позволила встать, и Келлан Окар принял оказанную королевой честь. Толпа зааплодировала.

Тау все приближался к сцене, расталкивая толпу спрятанным в ножны мечом. Келлан отошел, но Тау следил за ним глазами и видел, как Келлан приблизися к Абаси Одили и встал с ним рядом. Член Совета Стражи, улыбнувшись, хлопнул его по плечу.

Королева продолжила церемонию, одаряя мечами Стражи лучших выпускников цитадели. Трое мужчин, которым она вручила оружие, были словно воплощением насилия. Затем королева уступила сцену женщине, возглавлявшей Одаренных.

КаЭйд выступила вперед, подняла руки и начала молиться. Все замерли, принявшись бормотать знакомые слова. Пробираясь сквозь толпу мимо Меньших, Тау невольно толкнул одну женщину так, что та упала. Стоявший с ней мужчина обругал его, а потом заметил у Тау мечи и выпучил глаза.

– С оружием сюда нельзя, – сообщил он.

Тау оставил их позади и продолжил двигаться дальше, когда КаЭйд закончила молитву и приступила к речи.

– Избранные, – произнесла КаЭйд, обращаясь к толпе, – Богиня, через своих Стражей, вела наших предков, вела королеву Тайфа к этой земле.

Ее голос был густым и звучным, одним из тех голосов, что могли успокоить и утешить. Но Тау не ощущал ни того, ни другого. Он пристально смотрел на Келлана и Одили и желал только подобраться еще ближе.

Понимая, что они его не узнают, он хотел, чтобы его увидели. Хотел, чтобы они посмотрели на него и не обратили внимания, будто он для них не имеет никакого значения, хотя он имел, и самое большое. Пройдет всего цикл с небольшим, и он оборвет их жизни.

– Вон он, – сказал голос.

Тау оглянулся. Это был мужчина, который заметил его мечи. Двое городских стражников рядом с ним, завидев Тау, двинулись к нему сквозь толпу.

Тау проклинал свою глупость. Он не знал, какой закон или правило нарушил, придя с мечами на церемонию, но попадать в руки стражи ему было нельзя. Если нарушение было достаточно серьезным, он мог пропустить испытание.

Тау стал двигаться параллельно Келлану и Абаси, а КаЭйд тем временем развела руками.

– Наш полуостров, – сказала она, – один из величайших даров Богини. Это дом, где нас защищают океан, горы, заклятие и Стражи.

Тау задумался, видела ли она когда-нибудь настоящий налет. В тот день в Дабе не было чувства защищенности. Разве хедени не пришли водами океана-защитника? Разве они не поднялись по горам полуострова? Разве не убили в ту ночь Избранных, спящих у себя в кроватях?

– Ксидда – это наше испытательное поле. Оно сделает нас достаточно сильными, чтобы покончить с величайшим в мире злом. Мы пройдем посланное Богиней испытание и разобьем хедени. А потом, могучие, с триумфом, вернемся на нашу родную землю. Мы вернемся на Озонте и покончим с Отсевом!

Тау не боялся Отсева, не боялся этих мифических бессмертных с серебристой кожей. Он никогда их не видел. И не знал ни одного мужчины, женщины или ребенка, который бы видел. Это была сказка, придуманная, чтобы скрыть настоящее зло, – то, что стояло на сцене перед ним.

– Впереди нас ждут трудные времена, – продолжала КаЭйд. – Хедени снова стали создавать союзы диких племен.

Эта весть расстроила толпу, многие от страха вжались в землю, и Тау стало труднее протискиваться дальше, держась впереди двух преследовавших его стражников.

– Их много! По десятку на каждого из нас, – восклицала КаЭйд. – Но мы им не уступим. Мы – как нерушимый утес, что раскалывает бескрайний океан. – КаЭйд увлекла публику: все притихли, вслушиваясь в каждое слово. – Что есть бесчисленные орды перед лицом веры и праведности? Ничто! Что есть копья и топоры против несгибаемой бронзы величайшего войска, что когда-либо знал мир? Ничто! Кто такие дикари… против ярости драконов?

Толпа взревела, и стоявшие на сцене почетные воины подняли свое оружие из драконьей чешуи в воздух. Пытаясь под оглушительные крики оторваться от стражников, Тау оказался почти у самой платформы. Еще два шага, и он сможет разглядеть капельки пота на лбу у Келлана.

– Я его вижу!

Крик стражника раздался в десяти шагах впереди. Он уже обнажил меч, и рядом с ним стояли двое других. Они были справа, между Тау и платформой, и пытались согласовать действия со стражниками позади Тау, чтобы окружить его со всех сторон.

– Избранные должны сражаться с неверными, – провозглашала КаЭйд толпе. – Избранные должны сражаться с хедени. Мы исполняем волю Богини, а она дает благословение нашей долине, оберегает от проклятия, что охватывает остальную часть Ксидды.

Один из Меньших – судя по виду, из касты Правителей – возмутился грубостью стражников, которые протискивались мимо него, преследуя Тау. В ответ ближайший к нему стражник ударил его по лицу. Правитель согнулся, и другие двое тут же его скрутили, очевидно, посчитав, что горластый Меньший был частью суматохи.

Тау бросил взгляд на платформу. КаЭйд продолжала говорить, и внимание большинства собравшихся было приковано к ней. Келлан, однако, заметил переполох. Тау он не видел, но его глаза изучали толпу, и Тау поежился, инстинктивно желая спрятаться.

– Эй, ты! – крикнул стражник, указывая на Тау. – Стой!

Толпа аплодировала КаЭйд, стражник подбирался ближе, и Тау на шаг отступил. Ему нужно было время подумать, но думать было некогда.

– Стой! – Время истекло. Стражник, уже на расстоянии вытянутой руки, оттолкнул какого-то Мирянина с пути, и потянулся, чтобы схватить Тау.

Тот отскочил, ударил по протянутой руке, развернулся и побежал, пробиваясь себе путь сквозь толпу, прочь от платформы, прочь от Келлана Окара и Абаси Одили.

Он не мог допустить, чтобы его поймали. Не мог лишиться своего шанса на правосудие. Он желал, чтобы Келлан присоединился к его отцу, чтобы трус Окар покрылся позором. Он желал поражения Деджена, чтобы смерть от руки Меньшего обесчестила род Олуджими на многие поколения.

И сильнее всего ему хотелось встретиться лицом к лицу с Абаси Одили и заставить его страдать. Он уже знал – представлял так точно, словно ему поведал об этом провидец, – как окончится их встреча. Он победит его на глазах у толпы Вельмож и Меньших, он будет жесток, он поставит точку, но прежде чем наступит конец, он сломит дух Придворного Вельможи. Одили будет молить о смерти.

Пока Тау отчаянно убегал от городских стражников, только эта мечта имела для него значение. Он еще не готов уничтожить своих врагов, но он подготовится, и первый шаг на пути к возмездию близок. Испытание начиналось утром, и Тау предстояло сразиться, чтобы завоевать себе место среди Ихаше либо умереть.

Поединок

Тау скрылся от стражников в толпе. Затем взобрался на одну из построек – очевидно, это был склад, – и спрятался на крыше, чтобы дождаться, пока они пройдут мимо. Переждав немного, он стал спускаться и подвернул лодыжку на скользком камне. Мелочь, но он начал прихрамывать, пробираясь по бедным кварталам города в поисках ночлега.

Ночь он провел в тупиковой улочке, прислонившись к стене и часто озираясь. Мечи и мешок от положил за спину, надеясь, что никто не рискнет посягнуть на его скудные пожитки. Тау был голоден, но так устал, что даже пустой желудок не помешал ему уснуть сидя.

Когда он проснулся, было еще темно, и он, хоть и понимал, что должен поспать еще, больше не мог заснуть. Он подождал, когда взойдет солнце, собрал вещи и отправился искать знаменитый Круг Героев, где проходило испытание Ихаше.

Он нашел его, следуя за толпой вооруженных парней. Он шагал рядом с ними, пытаясь с ними слиться, но на него все равно оборачивались. Это обеспокоило его, и он подумал, что его могут не допустить только из-за внешнего вида. Он был грязен и отвратительно пах, да и покрывшаяся коркой рана, тянущаяся от носа к щеке, не украшала его. Хотя у каждого Меньшего было право – пусть некоторые и называли его долгом – участвовать в испытании на Ихаше, но Тау не успокоился, пока не увидел других Меньших в таком же жалком состоянии.

В поношенной одежде, с заржавевшим оружием, зачастую босиком – это были Низшие Миряне из самых бедных селений. Они были слабо подготовлены, плохо питались, и шанс на то, что они пройдут испытание, был невелик. С виду Тау сейчас не слишком от них отличался.

Круг Героев был больше того, в котором проходила Церемония Стражи, и его заполняли тысячи людей. Обычно испытание проходил только один из десяти, и это давало ему право обучаться в Ихаше Исиколо. Проигравшие, особенно из числа Низших и Высших Мирян, становились Ихагу или, если отказывались, Батраками.

Ихагу были простыми стражниками, пехотинцами и расходным материалом, часто первыми погибали в бою, и, что важнее всего, не имели официального воинского статуса. Тау воинский статус был нужен, а значит, он должен был оказаться лучше девяти из десятка других парней в кругу.

– Испытуемые! – прокричал грозный Ихаше средних лет. – Построиться. – Он был достаточно стар, чтобы отслужить свой срок на передовых и быть избранным на еще один. Полнокровный Ихаше, воин до мозга костей. – Вам будет присвоен номер и выдана холстина, в которую вы завернете свои тренировочные мечи. И заворачивайте хорошо. Если холстина спадет или вы пустите кровь из-за неприкрытого края – вы будете признаны проигравшим.

Тау и остальные выстроились вокруг, и Ихаше объяснял дальше.

– Правила просты. Бывалые, наблюдающие за вашим боем, будут засчитывать вам очко за каждый нанесенный вами удар, и очко вашему сопернику за каждый полученный вами удар. Вы победите, если ваш соперник попросит Богиньей милости или если вы заработаете больше очков к концу поединка. Поединок длится две сотни дыханий. Присутствующие Бывалые считают удары и дыхания. Поединок не заканчивается, если вы кричите «нет», «сик» или что угодно еще. Вы должны сказать: «Богиньей милости», и тогда все прекращается, нэ?

Тау и остальные согласно забормотали.

– Учтите, никаких ударов по голове. Ударите по голове – проиграете. Выйдете за пределы круга – проиграете. Проиграете в первый день – выбываете. Проиграете во второй – выбываете. Дойдете до третьего – остаетесь и продолжите сражаться.

– На третий день за вами будут наблюдать мастера Исиколо – для вас умквондиси. Они будут искать таланты в свой Чешуй. И поверьте мне, лучше вам попасть в хороший Чешуй.

Все закивали.

– И последнее… Если вы переродившийся Циори и выиграете десять поединков, вы проходите, какой бы это ни был день. – Тут полнокровный улыбнулся, сверкнув всеми зубами, но его веселья никто не разделил. – Поэтому постарайтесь выиграть сегодня десяток поединков, – бросил он через плечо, уходя. – Получайте номера, готовьтесь к бою.

Ихаше знали свое дело, длинные очереди испытуемых были обработаны быстро, и заполненный круг загудел приглушенными голосами и нервной энергией. Это был гул тысяч людей, которые готовились, настраивались, оборачивали тупые тренировочные мечи плотной защитной тканью.

Те, у кого были гамбезоны, надевали их, а остальные облачались в несколько слоев самых тяжелых одежд. Тау испытал благодарность отцу за его старый гамбезон. Он знал, что другие – те, кто одевается в несколько слоев, – не продержатся на солнце двести дыханий. Им нужно будет поскорее разделаться с противником, пока они не получили солнечного удара.

– Пять тысяч сороковой! Пять тысяч сороковой! – выкрикнул Бывалый возле ряда из пяти отдельных боевых кругов, к которому был приписан Тау.

– Готов, – ответил Тау во весь голос.

Он участвовал в первом раунде сегодняшних боев. Другие Бывалые выкрикивали другие номера, и другие мужчины делали шаг вперед. Тау набрал воздуха в грудь, закрыл глаза и очистил разум, как его учил отец. Он искал покой и умиротворение, чтобы расслабиться и вспомнить подготовку. Но не находил.

– Так, ладно, – произнес Бывалый, судья его поединка. – У меня еще много дел, нэ.

Тау сделал шаг вперед, и Бывалый, у которого не было правой ноги ниже колена, вручил ему мятый шлем и бронзовый щит. Края щита были закруглены – не острые, будто бритва, как у военных щитов. Избранные сражались и мечом и щитом, но Тау всегда мучился со щитами. В Дабу он даже не взял щит с собой.

Тау поднял круглый металлический диск и просунул левую руку под ремень. Щит оказался тяжелее, чем тот, который отец давал ему для тренировок. Тау поднял и опустил левую руку, пытаясь привыкнуть, а потом нахлобучил на голову неудобный шлем.

– Пять тысяч девяносто второй! – воскликнул Бывалый, вызывая соперника Тау. – Ты где, чтоб тебя!

– Здесь, здесь. Я здесь.

Соперник оказался одного с Тау роста и, судя по одежде и гордой походке, принадлежал к касте Правителей. Худощавый, он смотрел на Тау, сощурив глаза, а кожа на его тощем лице была так изрыта оспинами, что он напоминал хедени со шрамами проклятия.

Бывалый выдал ему принадлежности и указал на боевой круг. Соперник Тау вбежал в него, выбрав себе место. Тау встал напротив него и понял, почему боец из касты Правителей так спешил. Тау стоял лицом к солнцу.

– Я Тау, – сказал он, представляясь сопернику.

Рябой Правитель его проигнорировал – он разогревался, размахивая мечом из стороны в сторону.

– В бой! – прорычал Бывалый, и Правитель ринулся вперед.

Он быстро преодолел разделявшее их расстояние и тут же замахнулся, целясь Тау в голову. Тау отскочил назад и занес меч, чтобы заблокировать запрещенный удар. И хотя он быстро осознал свою ошибку, было слишком поздно. Его щурившийся противник изловчился, сменил уровень, и ударил Тау под поднятую руку. Тау пошатнулся, от боли чуть не выронив меч.

– Очко! – прокричал Бывалый.

Тау был вынужден защищаться, и ему пришлось уклониться, чтобы избежать удара. Правитель был худощав, но быстр. Следующие его атаки оттеснили Тау к краю круга, едва не заставив из него выйти. В шаге от края Тау отскочил от него в направлении центра, приняв удар по бедру и по корпусу.

– Очко! Очко! – объявил Бывалый.

Тау задыхался, тяжело втягивая воздух. Поединок едва начался, а он только и делал, что бегал. С растущим отчаянием он пустился в атаку.

Он сделал выпад, но Правитель увернулся, избежав удара. Тау рванулся вперед и, сделав боковой замах, хотел обрушить клинок на открытую спину противника, но Правитель извернулся, заблокировав удар, и свободным локтем ткнул Тау в висок.

Тау покачнулся, оглушенный, и бросил взгляд на Бывалого. Тот пожал плечами. Похоже, бить по голове, не используя оружие, было дозволено, хотя очки за это не начислялись.

Правитель вернулся в центр круга, сощурив глаза еще сильнее прежнего.

– Похоже, твой путь здесь и окончится, Батрак.

Тау взмахнул мечом – Правитель отошел, чтобы тот до него не дотянулся.

– Ты не плох, – сказал он. – Просто и не хорош.

– Перерыв, – прокричал Бывалый.

Прошла сотня дыханий, а Тау отставал на три очка. Он ринулся вперед, нанося удары по плечу, по ноге, по руке. Правитель блокировал каждую атаку, двигаясь кругами.

– Зачем драться? – спросил он у Тау. – Мирянам незачем становиться Ихаше.

Тау был уставшим, голодным, его одолевал жар. От удара под мышкой пульсировала боль, и жгучий пот лился в рану на лице. Он проигрывал и не был к этому готов.

Он ждал этого всю жизнь, и, хотя не любил драться, он всегда считал себя достаточно сильным, чтобы пройти испытание. Но сейчас казалось, что он не был достаточно хорош, чтобы справиться с первым же соперником.

Правитель сделал насмешливый выпад в его сторону – Тау отшатнулся назад. Правитель рассмеялся, и Тау это разозлило еще сильнее. Он не мог позволить этому чахлому рябому бездельнику остановить его.

Закричав в гневе и отчаянии, он пошел на Правителя, выписывая одну боевую фигуру за другой, намереваясь сокрушить тощего сика, но Правитель оттанцевал в сторону, уклонившись от одного удара, заблокировав другой, и контратаковал по всем местам, которые открывал Тау.

– Очко! Очко! – выкрикнул Бывалый, и шквал атак Тау увеличил его отставание до пяти очков.

– Ничего, Тау, – проговорил Правитель, растягивая его имя, словно какое-то ругательство. – Твоя мать все равно тебя любит. Просто скажи ей правду. Ты проиграл лучшей человеческой породе.

Он пытался разозлить Тау. Хотел, чтобы он допускал ошибки, и это срабатывало. Тау был в бешенстве, но даже в этом состоянии не мог отрицать: Правитель дрался лучше.

Правила

Едва ли у Тау оставался шанс выиграть, и он уже начал думать, что справедливости можно добиться и не становясь воином. Он твердил себе, что все равно отправится в Цитадель-город. Там он найдет Келлана и всадит нож ему в спину. Потом узнает, где живет Деджен Олуджими и, пока Ингоньяма будет спать, перережет ему горло. Тау сказал себе, что и Абаси Одили мог бы погибнуть схожим образом. Он сказал себе, что это ему поможет, но знал, что это не так.

Тау не мог принести покой душе Арена, перебив этих людей во сне. Нет, он должен был стать Ихаше. Должен был выиграть этот поединок. Он хотел мщения, нуждался в нем и был готов заплатить за него любую цену. Тау решил вести себя как Джабари – который был непревзойденным задирой. Правитель думал, будто знает толк в насмешках, но никто не умел так заставить соперника потерять голову, как это умел Джабари.

– Я расскажу своей семье, – сказал Тау Правителю. – Скажу, что проиграл полукровке, чей настоящий отец, который был хедени, наверное, овладел его матерью в грязи при налете.

– Нсику! – воскликнул Правитель, резко бросаясь на Тау.

Тау попытался отбиться, но проиграл еще очко. Он отставал слишком сильно и опасался, что ему не хватит времени отыграться. Нужно было действовать быстро.

– Твоей матери это понравилось, как думаешь? – произнес Тау, питая отвращение к самому себе, своему поведению и своему плану. – Блудить с дикарем в грязи? Как может мужчина, называющий себя твоим отцом, смотреть на это уродливое лицо и не понимать, что ты принадлежишь роду еретиков?

– Да ты похабный низкомирянский сик! – Правитель застучал по мечу и щиту Тау.

Тау старался защищаться изо всех сил, проиграл еще очко и опустил щит с мечом, чтобы прикрыть нижнюю часть груди и талию. Правитель впал в бешенство, и хотя Тау принимал все удары, тот жаждал причинить ему еще больше боли.

– Да, да! – верещал Тау, изо всех сил стараясь подражать хулигану из своего детства, Чибузо, который был на три цикла старше. – Давай сюда! Всади в меня рябого хедени! – Чибузо-хулиган попал в Южную Ихаше Исиколо. И там умер, во время обучения.

Правитель закричал и яростно замахнулся мечом. Этого замаха Тау и ждал. Он подступил ближе, избегая основной мощи удара, послал мольбу Богине и принял удар головой.

Мир взорвался ослепительным разноцветным светом. Тау оказался на земле. Шлем слетел с его головы и лениво катался рядом. Ошеломленный, он выставил меч в ожидании следующей атаки, но ее не последовало.

– Нет! Нет! – взмолился Правитель. – Я не хотел…

– Поединок окончен, – сказал ему Бывалый. – Победитель определен путем дисквалификации.

– Вы не можете! Он не заслуживает. Вы не можете…

– Это вы не можете – бить противника по голове, – сказал ему Бывалый. – Победитель – пять тысяч сороковой.

Тау победил. Он остался в участниках, и нужно было готовиться к следующему поединку. Он попытался встать. Мир позеленел, перед глазами плыло. Тау зажмурился и усилием воли поднялся. Он мог это сделать. Он должен был.

Когда Тау вышел из боевого круга, он увидел, что поединки идут во всех кругах. Отовсюду доносились звуки, и собственная голова показалась ему огромной. Он слышал, как бронза лязгает о бронзу, как стонут и вопят, как молодым Меньшим Юга, которые дрались за возможность стать убийцами, засчитывают очки.

Правитель все еще спорил с Бывалым, который судил их поединок. Потом двум полнокровным Ихаше пришлось его вывести из круга. Но Тау удовлетворения не почувствовал. Правитель был прав: Тау не заслуживал победы.

В соседнем кругу огромный мужчина – один из самых крупных Меньших, что доводилось видеть Тау, – почти сокрушил противника, но тот спешно воззвал к милосердию Богини. С другой стороны от Тау поединок шел куда спокойнее. Двое воинов рубили друг друга, точно каменотесы. Борьба шла только за счет силы и бахвальства, но никак не техники. Тау не мог предугадать, кто победит, во всяком случае пока видел мир лишь ярко-зеленым.

– Пять тысяч сороковой! – выкрикнул другой Бывалый. Мужчина стоял в двух боевых кругах от Тау и называл его номер. – Пять тысяч сороковой и пять тысяч триста десятый!

Пришла пора драться.

Тау подошел, размахивая мечом и крутя шеей, чтобы ее размять. Его соперник тоже вошел в круг, и Тау постарался не подать виду, что к его горлу подступила тошнота. У босого Низшего Мирянина, вставшего напротив Тау, был грушевидный нос, а вместо гамбезона – несколько тяжелых рубах. Он кивнул Тау – тот ответил тем же. Затем противники вступили в кольцо и подняли мечи.

– Да улыбнется тебе Богиня, – проговорил Низший Мирянин.

– В бой! – приказал Бывалый.

Противник Тау, виляя, бросился в атаку. Тау выставил блок. Его меч зашел под клинок Низшего Мирянина, и Тау поднял его и отвел в сторону, сместив оружие соперника таким образом, чтобы тот не сумел защититься, когда Тау обрушит меч ему на плечо. Мужчина вскрикнул и отпрянул, но Тау успел замахнуться еще раз и ударить его по предплечью.

Низший Мирянин вскрикнул и уронил меч, Тау ударил мечом его в живот. Противник согнулся пополам, упал на землю и свернулся в клубок. Тау отступил, ожидая, что Бывалый объявит конец поединка.

– Еще только двенадцать, – сообщил Бывалый, понуждая Тау добить лежачего.

Тау не двинулся, и Низший Мирянин, хрипя, поднялся на колени и пополз за мечом.

– Он поднимется, и поединок будет длиться до двухсот, – предупредил Бывалый.

– Ну и пусть длится, – сказал Тау.

Низший Мирянин добрался до меча, обхватил рукоять, посмотрел на Тау. И, должно быть, что-то увидел. Он остался в грязи.

– Победитель – пять тысяч сороковой, – прокричал Бывалый.

Низший Мирянин отпустил рукоять, все еще глядя на Тау, и по его широкому лицу расползался стыд. Теперь он должен был стать Ихагу или Батраком. Тау знал это, но был слишком опустошен, чтобы испытать сочувствие, поэтому просто вышел из круга, чтобы найти воды.

Прошел целый солнечный промежуток, прежде чем Тау позвали снова. Его противником оказался Высший Жнец в гамбезоне. Жалкий ублюдок взмолился о Богиньей милости уже после двух ударов.

Четвертый поединок Тау стал настоящей войной, продолжавшейся все две сотни дыханий. Тау и его соперник к концу были залиты потом, и Тау давно потерял счет очкам. Он чуть не плакал, когда Бывалый поднял его руку, объявляя победителем.

Борясь со слезами и усталостью, он вывалился из круга и рухнул на землю. Он знал: если его вызовут еще на один поединок, он проиграет. Он то лежал, то вставал, со страхом ожидая, когда назовут его номер. Но этого так и не произошло, и когда солнце вернулось к земле, Тау услышал бронзовый гонг, возвещавший окончание первого дня испытаний.

Он продержался. Сразился в четырех поединках и все выиграл, хотя первый и получился самым опасным. Рябой Правитель по праву должен был находиться на его месте.

Тау хотел снять с себя гамбезон, но не смог поднять руки. Тогда он сбросил пропитанную потом набивку и поплелся прочь. Нужно было найти какой-нибудь еды и устроиться на ночлег. Следующий день должен быть труднее. Все, кто там будет, тоже выдержали день первый.

Рубка

Второй день выдался жарче. Тау мало спал и совсем не ел. Мышцы у него болели, голова стучала от того удара, что он получил в первый день, а из-за неослабевающей судороги в ноге он был вынужден прихрамывать. Круг Героев был так же забит людом, как накануне. Выбывшие участники сменились зрителями, которые явились посмотреть на «настоящих» воинов. Умквондиси из Северной и Южной Исиколо тоже пришли – искать таланты. Тау заметил Джавьеда и, вспомнив слова Джабари, решил во что бы то ни стало произвести на него впечатление. Он надеялся, что бывший член Совета Стражи увидит его в бою.

– Пять тысяч сороковой!

Тау вошел в боевой круг, но то, что он там увидел, ему не понравилось. Перед ним стоял коренастый мужчина с голой грудью и без щита. На руках, спине и груди у него виднелись следы от ударов, полученных накануне. Он оглядывал Тау сверху вниз, но ничего не говорил. Тау отшвырнул щит за пределы круга – но не в бестолковом стремлении к честности. Он все равно ненавидел драться с этими проклятыми штуковинами.

– В бой! – приказал Бывалый, и они начали.

Полуголый противник не спешил, поэтому Тау сам пошел в быструю атаку, желая закончить бой поскорее. Полуголый оказался быстрее. Сначала он отбил первые два удара Тау, а потом попытался уколоть Тау в живот. Тот парировал, и их мечи скрестились. Коренастый шагнул вперед, схватил Тау за запястье руки, в которой он держал меч, и вывернул его. Тау зеркально отразил это движение, и они, сцепившись, споткнулись и упали в грязь. Далее – схватка, падение меча, удар головой, ругательство, поднятие меча и крепкий пинок, после чего оба снова поднялись и стали кружить друг перед другом.

У Тау заплывал левый глаз, а рваный порез, оставленный Леканом, закровоточил. Голова противника, которой он заехал Тау в лицо, была твердой как камень. Но теперь коренастый по крайней мере не был так уж быстр. Тау со всей силы пнул его в бедро, и полуголый бугай был вынужден ступать осторожно.

Тау поднял меч параллельно земле и нацелил противнику в грудь. Здоровяк ударил его своим клинком, пытаясь отвлечь внимание Тау бессмысленным движением, планируя в это время следующую атаку. Но Тау не предоставил ему такой возможности.

Он двинулся вперед, выставив меч острием вперед и пронзая воздух, словно кусок ткани иголкой. Противник отскочил назад, Тау преследовал его, ведя к границе боевого круга. Когда отступать стало некуда, бой на мечах начался всерьез.

Бугай провопил что-то неразборчивое и бросился в атаку. Тау, оскалившись, пошел на него. Клинки схлестнулись; они сменили позиции, замахнулись друг на друга – блок, ответный выпад, каждый искал малейшее преимущество, малейшую возможность нанести чистый удар.

Бугай крепко стукнул Тау по предплечью, Тау заехал ему в поясницу, и противник, ушибленный, отступил, наклонившись вперед. Тау продолжил наступать, обрушившись на него, и вынудил здоровяка опуститься на колени.

Тау нашел преимущество, но поединок отнял много сил. Он был изнурен и едва чувствовал свои ноги. С этим нужно было кончать, и Тау, взревев, принялся колотить преклонившего колени противника, словно гвоздь забивал. Бах, бах, бах!

Меч выпал у бугая из руки. Бах, бах, бах! Тау не останавливался. Он лупил по рукам и плечам врага, дубасил его по груди. Здоровяк упал, но Тау продолжал его избивать, пока крики Бывалого не донеслись до него сквозь шум в ушах.

– Победа! Победа! Поединок окончен! Поединок окончен! – закричал тот.

Тау отступил. Полуголый хныкал, будто новорожденный. Пять, подумал Тау. Еще пять побед, и он обеспечит себе место среди Ихаше.

Ему хотелось смеяться, но у него не было на это сил. Он только сейчас понял шутку, которая позабавила улыбающегося Ихаше, объяснявшего правила накануне. Тау не мог выиграть все десять боев. Едва ли он был способен выиграть еще хотя бы один.

Он подошел к ближайшему ведру, сложил ладони лодочкой и стал пить, капая в воду кровью из пореза на лице.

– Пять тысяч сороковой! – прокричал голос через несколько боевых кругов от него. – Пять тысяч сороковой.

Тау посмотрел в ту сторону и увидел Бывалого и новый круг. Он мог уйти. Ведь он так устал. Он мог уйти.

– Пять тысяч сороковой!

Тау отошел от окровавленного ведра и направился к кругу. Там стоял огромный Низший Мирянин, который в первый день избивал своего соперника.

– Удуак, – проговорил здоровяк, тыча толстым пальцем себя в грудь.

Тау поднял голову на ласковое лицо с густыми бровями.

– Тау, – проговорил он.

Великан покачал головой.

– Девять, – произнес он, указывая на грудь Тау.

– Девять?

– Девятый бой, – сказал он, вступая в один с Тау круг.

Девять

В одной руке Удуак держал меч почти с Тау высотой. В другой – огромный круглый щит. На нем самом был целый гамбезон, бронзовый шлем блестел на гладко выбритой, в капельках пота голове. Шлем покрывал ее всю до самой шеи, а плотная бронзовая полоска посередине защищала нос.

– Щит, нэ? – спросил Бывалый, как будто хоть что-либо способно было повлиять на исход поединка.

– Да-да, – сказал Тау. Драться со щитом ему не нравилось, но вряд ли можно было устоять после удара огромным мечом Удуака, пусть даже обернутого многими слоями ткани. Вокруг них собиралась толпа, и Тау знал: люди пришли смотреть не на него.

– В бой! – крикнул Бывалый, и Удуак ринулся вперед.

Тау постарался поскорее убраться с его пути, но огромный меч Удуака был слишком длинным, чтобы от него уклониться, и Тау просто выставил перед ним щит. От столкновения Тау развернуло, он уселся на зад и тотчас ощутил боль. Она разлилась по выставленной для блока руке, перетекла в плечо и опустилась по спине.

Он вскочил на ноги, уворачиваясь от Удуака, который уже замахивался на него. Тау отбил два оглушающих удара и больше не мог поднять руку, в которой держал щит. Он сбросил с себя эту ничтожную защиту, позволив щиту соскользнуть на горячий песок. Зрители у него за спиной затараторили, кто подбадривая его, а кто насмехаясь.

– Ему конец, – заметил один.

– Топи его, – крикнул другой.

Удуак пошел в наступление.

В надежде снова почувствовать свою руку Тау отплясал в сторону от очередного замаха громилы, но ему пришлось блокировать удар мечом, отчего меч Тау едва не сломался у него в руке.

– Богиня! – сдавленно воскликнул безликий кретин в толпе, и наполовину пережеванная еда выпала у него изо рта.

Тау нужно было атаковать. Он втянул воздух в легкие, взревел и бросился на Удуака. Толпа возликовала, но Удуак не шелохнулся. Он стоял на месте, высокий как гора, поднимая свой огромный меч.

Тау нырнул под обернутым тряпицей клинком и попытался уколоть великана в живот. Удуак ушел с линии удара и заехал Тау щитом. Тот врезался Тау в пояс, подняв его с земли и отшвырнув прочь. Он тяжело приземлился на песок, воздух вырвался у него из легких. Ошеломленный, превозмогая жжение в груди, он перекатился на колени. Удуак уже двигался к нему.

Тау не мог победить – не такого соперника. Он подумал, не попросить ли милосердия, не покончить ли с этим безумием, прежде чем здоровяк его убьет. Но все-таки поднялся. Толпа обезумела. Люди хотели видеть кровь.

Удуак помедлил, оттягивая момент. Он указал на Тау.

– Девять, – сказал он.

Тау сплюнул, на губах остался медный вкус.

– К сику твои девять.

Удуак замахнулся своим огромным мечом так, что, казалось, несмотря на холстину, он мог бы распотрошить Тау. Но тот нырнул к земле, позволив здоровяку крутануться на пол-оборота, после чего поднялся и сунул меч Удуаку в слабое место под ребром. Его клинок попал точно в цель – продырявил гамбезон и воткнулся в плоть.

Поскольку тряпица вокруг меча осталась нетронутой, неглубокий порез – а Тау пустил зверю кровь – был в рамках правил. Толпа взвыла, и восторг перешел в неистовство, когда Удуак опустил глаза, чтобы увидеть ранение.

– Очко! – засчитал Бывалый, для выразительности взмахнув рукой в воздухе.

Глаза Удуака превратились в щелочки, а пальцы заплясали по рукояти его ужасного меча. Он стукнул лезвием по краю своего щита, сдвинул бронзовый круг подальше от плеча и пошел на Тау.

Тау сжал меч обеими руками. Не то чтобы он собирался сделать таким образом замах, но Удуак был рассержен и достаточно силен, чтобы убить его, если Тау выставит слабый блок одной рукой. Тау подумал сыграть на удержание. Он был на очко впереди, и если будет держаться на расстоянии до конца поединка…

Удуак, должно быть, догадался, о чем думал Тау. Он был рассержен, но достаточно умен, чтобы теперь надвигаться осторожно. Он отрезал все пути для отступления, не оставив Тау места для маневров. А потом приступил к разгрому Тау.

Когда Тау заблокировал первый удар, у него клацнули зубы. Следующий едва не выбил его из круга. Третий он не сумел как следует рассчитать по времени, и скрытый тряпицей клинок Удуака пришелся ему в плечо, порезав в пределах правил и швырнув его на землю. Бывалый засчитал Удуаку очко, и счет в поединке сравнялся.

Тау вскочил на ноги, но Удуак тоже двигался быстро и уже замахивался мечом. Рискуя быть разрубленным пополам, Тау прыгнул навстречу Удуаку и оказался в самой смертоносной дуге его меча. Приняв удар, Тау не был уверен, разрубили его на части или нет.

Удар отбросил его на утрамбованную глину, он кувыркнулся, шлем слетел с его головы, будто испуганное насекомое. Тау застонал и обнаружил, что не может вдохнуть полной грудью.

– Очко! – выкрикнул Бывалый.

Теперь Тау проигрывал, а толпа принялась скандировать гортанное и гадкое:

– Удуак! Удуак! Удуак!

Благодаря одной лишь силе воли Тау поднялся на ноги. Мир пошатнулся, грудь переполняла жгучая боль, и, еще не отдышавшись, Тау поднял меч и направил его на мужчину, которого поддерживала вся толпа.

– К сику твои девять, – произнес Тау, чувствуя, как дрожит рука, в которой он держит меч.

Удуак ухмыльнулся и двинулся вперед. Тау подпустил его поближе, а в последний момент метнулся вправо, прочь от клинка Удуака. Затем, вцепившись в меч, Тау повернулся кругом, надеясь, что усиленный размахом удар вопьется Удуаку в бок, что-нибудь там сломает и противник будет повержен.

Вот только его самоотверженный удар цели не достиг. Он лязгнул о выставленный для блока клинок Удуака, сотрясая Тау до самых тестикул и заставив споткнуться. Удуак высоко поднял меч и опустил щит. Он намеревался покончить с Тау ударом сверху.

Тау ударил Удуака повыше опущенного щита, но был слишком близко, чтобы нанести сильный удар. Меч ткнул Удуака в живот – мягко, как первый поцелуй.

– Очко… – проговорил Бывалый почти вопросительным тоном.

Удуак метнул в Бывалого взгляд, зарычал, схватил меч Тау и вырвал у него из рук. Затем бросил оружие через весь круг, схватил Тау за гамбезон и притянул к себе, оказавшись с ним лицом к лицу.

Тау ударил его кулаком. Удуак будто и не заметил. Тау ударил еще раз. Удуак стукнул его лбом по лицу и спихнул на землю. Из раны Тау хлынула кровь. Твердая как камень голова Удуака содрала с нее всю корку.

Удуак пнул его в бок, и Тау закричал. Он больше не слышал толпы, хотя и видел людей вокруг себя – они все вопили, требуя большей жестокости. Но один человек не кричал, и его лицо было знакомо Тау. Джавьед Айим, бывший член Совета Стражи и умквондиси Ихаше Исиколо, – он тоже следил за поединком.

– У него есть двенадцать дыханий, чтобы встать, – сообщил Бывалый Удуаку, перекрикивая толпу. – Или… ты можешь его добить.

– Он добит, – ответил здоровяк.

Тау остался без оружия, весь избитый. У него не было сил, не было никаких шансов победить мужчину, нависшего над ним. Ему было суждено проиграть, и хотелось только лежать в этой крови, песке и позоре. Хотелось только лежать и умереть.

Удуак склонился над ним.

– Девять, – прорычал он, плюя Тау в лицо, прежде чем отвернуться и победоносно вскинуть руки.

К щеке и шее Тау пристал плотный комок слизи. Он не стал его смахивать, когда встал. И не стал смахивать, когда ринулся на Удуака и вцепился в него.

Здоровяк взвизгнул, когда они повалились на землю. Они перекатились раз – Тау оказался сверху и осыпал градом ударов. Меч и щит Удуака были при нем, но в лежачем положении, в таком ближнем бою, они служили скорее помехой, чем могли помочь.

– Нсику! – выругался Тау Удуаку в лицо. – Нсику! Нсику!

Удуаку нужно было высвободить руку, чтобы побороть Тау, но он не мог убрать щит. Поэтому великан бросил меч и освободившейся рукой схватил Тау за голову. Затем сжал ее и отшвырнул Тау, словно малого ребенка.

Тау приземлился рядом с огромным мечом, поднял его и встал перед Удуаком, у которого остался только его щит. Толпа замерла в молчании.

Удуак уставился на Тау так, словно тот был единственным живым существом на свете.

– Я тебя сейчас убью.

Тау было тяжело держать такой большой меч, и он не нашелся с ответом. Поэтому пошел в атаку. Удуак отвел щит в сторону, предлагая идеальную цель, и Тау ударил его мечом точно в грудь.

Удуак принял удар, схватил Тау за правое запястье – той руки, в которой он держал меч, – и притянул Тау к себе. Если бы клинки были неприкрыты, острые, как настоящие лезвия, – Удуак бы уже погиб. Но клинок не был острым. Он не был неприкрыт. И, конечно, не убил Удуака. Он впился ему в гамбезон, войдя в плоть на целый палец, но Удуак, не выпуская запястья Тау, отбросил оружие.

– Очко! – проверещал Бывалый. – Это очко!

Пока Тау вырывался, Удуак занес свой бронзовый щит в воздухе, стараясь повернуть к нему краем. Тау выпучил глаза, по телу пробежал страх. Он боролся в хватке Удуака, но с таким же успехом можно было пытаться сдвинуть гору. Удуак обрушил свой щит, и Тау закричал еще до того, как тот врезался ему в запястье. А потом закричал еще громче, когда раздробились кости.

Удуак отпустил его, и Тау припал к земле, вцепившись в искалеченную руку. Удуак снова занес щит, теперь целясь Тау в грудь.

– Девять! – проревел Удуак, но Тау не слышал его – он слышал только свою боль.

– Две сотни! Две сотни! Поединок окончен! – прокричал Бывалый, ковыляя к ним изо всех сил на одной ноге и костылях.

Удуак неверяще повернулся к Бывалому, потом снова посмотрел на Тау. Он скривил губы, обнажил зубы, мышцы на руках напряглись от желания впиться в грудь Тау.

– Убьешь его – и будешь исключен! – воскликнул Бывалый.

Удуак разочарованно закричал, отбросил меч в сторону и стукнул Тау ботинком по голове, лишив его сознания.

Чешуй

Тау очнулся на соломенном тюфяке. Была ночь, он лежал в большой комнате, где стояло еще несколько кроватей. В висках стучало, на запястье наложена шина. Когда он простонал, к нему приблизились две тени.

– Где я? – спросил Тау. Горло было сухим, как глаза мертвеца.

– В казарме Ихаше в Кигамбе, – ответил меньший из двух скрытых в тени мужчин. Судя по акценту, он был из касты Высших Правителей. – Нас приняли как посвященных, хотя третьего дня испытаний еще не было.

– Приняли? – переспросил Тау.

– Да, ты правильно спрашиваешь. – Меньший выступил на свет. Он был чуть выше Тау, подтянутым, жилистым и, что нетипично для Меньших, с зелеными глазами. – Меня зовут Хадит, я выиграл десять поединков. А его ты знаешь.

Второй, много крупнее его, тоже вышел на свет. Это был Удуак. Выглядел он так, словно желал завершить начатое в боевом кругу.

– Удуак выбил из тебя все дерьмо, – заметил Хадит. – Потом выиграл еще поединок, а за ним следующий. У него тоже десять побед… и ничья. Поэтому твой случай странный. – Хадит постучал пальцем по нижней губе. – У меня десять побед. У Удуака десять. А у тебя? У тебя пять побед, ничья и сломанная рука. И все же мы все – посвященные Ихаше. Богиня сеет и жнет, пока смертные мечтают, верно?

– Вода есть? – спросил Тау, стараясь, чтобы это не прозвучало мольбой.

– Мы отправимся в Южную Исиколо, как только закончатся состязания, – сообщил ему Хадит. – Удуак боится, что его оставят здесь. Умквондиси сказал, что, если ты умрешь, Удуак потеряет свое место. Он присматривал за тобой, как беспокойная мамочка.

Удуак таращился на Тау, сжимая и разжимая кулаки. Тау старался выдержать его взгляд, но от этого становилось больно.

– Воды? – снова спросил он, но теперь это была мольба.

– Попроси Удуака, – сказал Хадит. – Это ему нужно, чтобы ты остался в живых.

Хадит ушел, а Удуак рыкнул, снова ускользнув в тень. Он явно не сомневался, что Тау выживет и без воды. Тау закрыл глаза и постарался потерять сознание, лишь бы скрыться от боли в запястье. Он не думал, что сумеет уснуть, но когда открыл глаза, было уже утро.

Перед ним стоял умквондиси Джавьед Айим, с едой и водой. Тау, еще в объятиях сна, с настолько пересохшим горлом, что не мог говорить, потянулся сломанной рукой за водой. И от боли тотчас проснулся.

– За день не заживет, – сказал Джавьед. – В остальном ты как?

– Пить хочется, – сказал Тау, глядя на умквондиси, пока тот помогал ему пить.

Довольно высокий для Меньшего, Джавьед был весьма мускулистым, хотя и не шел ни в какое сравнение с Удуаком. Широкоплечий, он сидел с прямой спиной, и хотя у него были темные радужки, глаза его, казалось, сияли. Он излучал силу и, каким-то образом, некую мягкость. Может, это из-за его рта, думал Тау. Он выглядел как человек, который много улыбался.

– Я принял тебя в Ихаше Исиколо, – сообщил ему Джавьед. – Может, я и ошибся, но я редко бываю удивлен, а вчера ты меня удивил. Мы, омехи, – воины, и даже среди нас лишь немногие обладают твоей… решимостью.

Джавьед помог Тау сделать еще глоток. Тау прокашлялся и отпил еще, и Джавьед продолжил:

– Не будь мир так жесток, эта решимость возместила бы всю пропасть в мастерстве между тобой и Удуаком. Но этот мир не такой.

– Наверное, не такой, – отозвался Тау, не зная, что еще сказать.

– Поверь мне, не такой.

– Тогда зачем брать меня? – спросил Тау, чья гордость была уязвлена.

– Я знаю, кто ты, Тау Тафари, – ответил Джавьед. – Я помню тебя по испытанию в цитадели. Хотя тогда у тебя не было этого. – Джавьед провел пальцем в воздухе перед лицом Тау, рядом с порезом, что оставил ему Лекан. – Здесь может быть заражение, знаешь ли. Я попросил жрецов Саха позаботиться об этом, как и о твоих… более свежих ранах. Так что я могу предположить, почему ты оказался здесь и зачем хочешь стать Ихаше.

– Мое имя Тау Соларин, – сказал Тау, не придумав ничего лучше. Он уже зашел дальше, чем следовало.

– Соларин? Это имя твоего отца? – догадался Джавьед. – Значит, ты Низший Мирянин, а не Высший?

– Мое имя Тау Соларин.

Джавьед склонил голову набок, не сводя глаз с лица Тау.

– Значит, да, – сказал он. – Мирянин Соларин, позволь мне объяснить свой интерес, а потом скажешь, насколько он оправдан. Договорились?

Тау кивнул.

– Я пробыл воином почти всю свою жизнь, и за эти годы я изучил немало боевых методов и людей, которые были идеальными убийцами. Другие учителя в Исиколо, помня мою бытность членом Совета Стражи, снисходительны ко мне. Они дали мне Чешуй и позволяют проверять мои теории на людях, что в нем состоят. И я заинтересован в том, чтобы ты стал одним из них.

– Благодарю, – проговорил Тау, не уверенный, что чувствовал при этом именно благодарность.

– Возможно, – сказал Джавьед, загадочно улыбаясь. – Я буду притеснять своих посвященных, подводить их так близко к срыву, насколько возможно, и так изо дня в день. Мы будем практиковаться в насилии, отточим его, овладеем полностью. Я намерен превратить Меньших из своего Чешуя в воинов, по силе сравнимых с Индлову.

При этих словах Тау навострил уши.

– Я занимаюсь этим не из гордости. Я занимаюсь этим, чтобы доказать существование незаурядных методов, которыми можно подготовить незаурядных воинов. Я занимаюсь этим, чтобы эти методы, когда будут обоснованны, смогли стать общепринятыми. Я занимаюсь этим, чтобы наш народ смог выжить. Ты разделишь мою цель? Станешь работать ради нее?

Тау кивнул, на этот раз нисколько не колеблясь. Он подумал о своем отце и представил Келлана, Деджена и Одили. Он был готов к чему угодно, лишь бы предстать перед ними как равный.

– Я так и думал, – продолжил Джавьед. – Я с тобой рискую, Мирянин Соларин. Ты не знаешь, насколько риск велик и можешь никогда не узнать, но если ты пройдешь через горнило, проживешь каждый день подготовки так, как вчера прожил каждое мгновение боя, мы обретем того мужчину, которым ты должен стать. И, наряду с другими в Чешуе Джавьеда, мы покажем и Меньшим, и Вельможам, насколько далеко способен зайти человек.

Джавьед встал.

– Надеюсь, мы положим начало новому войску Избранных, и, если будет на то воля Богини, этого войска хватит, чтобы сберечь всех нас. Завтра мы перейдем в Южную Ихаше Исиколо. Обучение начнется по прибытии.

Тау поколебался, но его тревогу необходимо было озвучить.

– Умквондиси… он сломал мне рабочую руку.

На лице Джавьеда не отразилось никакого сочувствия.

– Хвала Богине, она дала тебе две.

Исиколо

Путь из Кигамбе в Южную Исиколо занял большую часть дня. Тау оказался в числе трех с половиной тысяч новопосвященных, и он был очень счастлив, хотя ни за что не признался бы в этом. Еще ребенком он мечтал об этом дне, и все мужчины, находившиеся вокруг, разделяли ту же мечту. Они смогли. Они стали посвященными Ихаше.

Тау поглядывал на своих новых братьев по оружию. Среди них, конечно, был Удуак, который шагал почти во главе Чешуя, близко к Джавьеду. Хадит шел в середине, жуя вареный корнеплод. Остальные – пятьдесят один мужчина, которых избрал Джавьед, – тоже были Меньшими, но на этом их сходство с Тау заканчивалось.

По физическим данным, воины в Чешуе Джавьеда были самыми похожими на Вельмож Меньшими. Каждый выглядел так, будто ему хватило бы сил добежать до горизонта, вручную вспахать поле, поучаствовать в сражении, а потом пропировать до рассвета. Джавьед явно разбирался в тех, кого взял с собой, но Тау был другого сорта.

Мужчины в других Чешуях больше соответствовали ожиданиям Тау. Там шагали те, кто был похож на него. Но их это не волновало. Они не имели к нему никакого отношения. Это был только первый день, и Чешуй Джавьеда уже выделялся среди других.

Верховенство в Исиколо позволяло Джавьеду отбирать в свой Чешуй прежде, чем у остальные умквондиси приступали к своему отбору. Многих это отступление от обычая раздражало, и недовольство передавалось посвященным. Группу Джавьеда недолюбливали, а судя по тому, как косились на Тау как в Чешуе Джавьеда, так и из других Чешуев, особенно недолюбливали его – посвященного, который не выиграл десяти поединков и не продержался до дня третьего.

– Удвоить скорость! – послышало спереди. Умквондиси один за другим передавали приказ. Колонна ускорилась и побежала по высокой, опаленной солнцем траве, покрывавшей дно долины.

Тау дал мыслям отступить, а сам сосредоточился на беге. Он был изнурен и ранен, больше всего ему хотелось просто остановиться. Но он не позволил себе этого. Он сказал себе, что сможет остановиться, лишь когда будет не в силах сделать еще хоть один шаг. И еще сказал, что всегда сможет сделать еще хоть один шаг.

Так он их и считал, по одному. Один шаг, один шаг, один шаг. Это помогало ему идти, видеть свою задачу в мелочах. Один шаг, один шаг. Когда прозвучал приказ снова перейти на ходьбу, Тау дышал во все легкие, порез на лице у него горел, сломанное запястье пульсировало болью, но он не останавливался, а пробежка привела их к цели путешествия, и Чешуй Джавьеда был впереди колонны.

Это Джавьед приказал сбавить темп. Тау шагал теперь рядом с ним. Удуак и Хадит тоже, они липли к бедрам своего мастера, точно ножны.

Джавьед обвел Чешуй взглядом, но Тау видел его смысл. Их умквондиси не мог скрыть гордости.

– Добро пожаловать в Южную Ихаше Исиколо, – произнес он.

Перед ними раскинулась военная академия. Это был сажистого цвета монолит, который затмевал своей мощью крепость в Кереме. Крупнее крепости Онаи, Исиколо была пятиугольной, а не круглой, с более высокими стенами. Она располагалась в тысячах шагов от океана, построенная на той земле, где чемпион Циори разбил свой первый передовой лагерь после того, как оттеснил хедени от берега. По крайней мере так гласит история. А стены, вдвое толще, чем в Кереме, тяжелые бронзовые ворота и часовые, расставленные по всем углам, делали Исиколо неприступной. Чтобы осадить и захватить ее, потребовались бы огромные силы.

– Внутрь, – крикнул Джавьед.

Всю территорию Исиколо занимали типовые одноэтажные строения. Тау думал, что сможет узнать среди них казарму, но этого ему не удалось. Джавьед передал их Бывалому, который должен был помочь посвященным освоиться на территории крепости.

– Меня зовут Лимбани, – сообщил Чешую Джавьеда одноглазый и однорукий гид с недовольным лицом. – Я вам тут все покажу, вас накормят и уложат спать.

Другие Бывалые подходили к другим Чешуям, представляясь и беря на себя роль проводников. Лимбани повел Тау и остальных за собой.

– Вон там столовая, – сообщил он группе, указывая единственной своей рукой на строение в сто шагов длиной возле центра Исиколо. – Там оружейная; там квартал умквондиси; та дорога ведет к тренировочным площадкам; туалеты там, там и там. И самое главное, вон то здание – лазарет. – Лимбани усмехнулся. – Вам предстоит хорошенько с ним познакомиться.

Несколько мужчин заворчали.

– Идемте в вашу казарму. Там устроитесь со всеми удобствами, нэ?

Казарма Чешуя Джавьеда, продолговатая саманная хижина с тонкими соломенными тюфяками по всей длине, была достаточно велика, чтобы вместить всех пятидесяти четырех отобранных мужчин. Первым застолбил за собой место Удуак – он уселся на ближайшую к двери койку. После этого начался дележ лучших мест, хотя Тау не слишком понимал, в чем между ними разница. Он устроился на койке в глубине казармы, рядом с высоким, но худощавым мужчиной с непрекращающимся резким кашлем.

– Тау, – сказал ему Тау.

Мужчина кашлянул, повернулся спиной и поставил узелок на свою койку.

– Чинеду, – проговорил он.

– Пора есть, – сообщил Лимбани посвященным. – Лучше прийти раньше, чем позже.

– Надо… пойти… поесть, – прокашлял Чинеду и ушел.

Большинство мужчин в Чешуе пошли следом. Тау сложил свои вещи под достававшую до колена койку, теперь принадлежавшую ему, и уселся на нее.

Он подумал о своем отце, Арене Соларине, который заслуживал куда большего, чем получил от жизни. Он откинулся на спину. Быть может, Арен спал на этом же месте, много циклов назад, и мечтал о том, что принесет ему жизнь.

Тау попытался представить свою жизнь такой, какой она могла быть. Но не смог. Минуло всего несколько дней, а он оказался так далеко, что больше не мог вернуться назад.

Он закрыл глаза. Надо было отдохнуть. Утром начнется день первый его цикла обучения. Цикла, за который он научится убивать людей, как Индлову, станет настоящим воином и сможет вершить месть.

Тау нахмурился и ткнул пальцем в незажившую рану на лице. Не такой жизни он хотел. Он представил Зури, вызвал счастливые воспоминания, хотел поразмышлять, был ли у них шанс на что-то большее, но зацепился ногтем за рану и немного содрал ее.

Он зашипел от боли, и по щеке в уголок глаза скатилась капля крови. Он смахнул красную слезу, а с ней и воспоминания. Один цикл.

Обучение

Он проснулся первым. Солнце еще не встало, но в казарме было жарко, как в топке, и воняло потом. Тау натянул одежду, в которой был накануне, собрал вещи и вышел в столовую.

Несколько посвященных и пара умквондиси ели за одним из сотни столов на козлах посреди огромного пространства. Еда стояла в больших подогреваемых горшках вдоль северной и южной стен столовой. Тау зачерпнул горячую кашицу из котелка в глиняную миску и тоже сел за стол.

Он не знал, как называлось то, что он ел, но это было лучше всего, что ему доводилось пробовать, и он с ужасом подумал, что может доесть, а потом вернуться к котелку и взять еще. И желая доказать, что это возможно, в точности так и сделал.

Поев, Тау вышел из столовой, чтобы осмотреться. Людей вокруг становилось все больше. Батраки занимались хозяйственными делами, а к казармам посвященных шли yмквондиси.

– Тау! – позвали его. Это был Джавьед. – Раз уже встал, идем со мной на тренировочное поле. Анан, мой аквондисе, соберет остальных.

Тау зашагал быстро, чтобы не отставать от Джавьеда, который ростом был намного выше его. Они шли к воротам на противоположной стороне Исиколо.

– Поел уже? Хорошо, – сказал Джавьед.

Двое стражников распахнули бронзовые ворота. За ними Тау впервые увидел главное тренировочное поле Исиколо.

Луга были расчищены на тысячу шагов в каждом направлении, образовывая огромный боевой круг, покрытый утрамбованной глиной. Несколько Чешуев уже занимались – делали разминку, выводили боевые фигуры, вели учебные бои. Тау поразился масштабу площадки и пытался представить, как она будет выглядеть, когда ее заполнят посвященные.

К Тау и Джавьеду подошли аквондисе Анан и только что проснувшиеся, растрепанные мужчины из их Чешуя.

– Построиться, – крикнул Анан.

Тау подбежал к остальным, они выполнили приказ. Джавьед встал к ним лицом.

– Вы уже познакомились с аквондисе Ананом, – сказал он. – Он поможет мне сделать из вас мужчин. – Кто-то хихикнул, и Джавьед повернулся к нему: – Может, в твоей крестьянской деревушке ты и был особенным. Талантом среди Меньших, нэ? Умел держать меч и побить большинство мужчин? А теперь прошел испытание, и я тебя выбрал. Это подтверждение. Так ведь? Должно быть, ты и есть особенный. Настоящий воин.

Джавьед завладел их вниманием, а обнаженный им меч вызвал любопытство. Его оружие не было заточенной бронзой или притупленным тренировочным мечом. Он держал в руках деревянный меч.

Джавьед дал знак Удуаку выйти вперед. Удуак подошел и уставился на него. Джавьед велел ему извлечь клинок. Удуак повиновался, и его бронзовый тренировочный меч отразил солнечный свет. Джавьед напал.

– Я был воином Ихаше, был умквондиси Исиколо, будучи инколели, возглавлял Чешуи против хедени на передовых линиях нашей войны, и был советником величайшей военной силы, какую только знавал мир, – Совета Стражи омехи.

Джавьед извернулся, избежав защитного маневра Удуака, и ударил его в висок, поставив великана на колени. Удивленный Удуак кое-как поднялся на ноги.

– Богиня сочла нужным вернуть меня на место умквондиси – место, которое я оставил более двадцати циклов тому назад, – сказал Джавьед, на последнем слове ударив рукояткой своей палки Удуака в грудь и повалив его на землю.

Джавьед отошел от него и махнул следующему посвященному. Это был Чинеду, кашляющий сосед Тау. Чинеду глянул на Удуака, извлек свой тренировочный меч и направился к Джавьеду.

– Всю свою жизнь, – продолжил Джавьед, отбив атаку Чинеду и заехав кулаком ему в лицо, – я считал, что мы не тренируемся наилучшим образом.

Чинеду пошатнулся, из обеих ноздрей у него сочилась кровь. Он провел волосатой рукой по лицу, размазывая кровь по губам и подбородку. Затем сделал шаг вперед, подняв меч и согнув колени, готовый к рывку. Это не помогло. Джавьед атаковал – и через секунду Чинеду без оружия лежал на земле.

Джавьед дал им с Удуаком знак вернуться на место.

– Ихаше способны на большее, – сказал Джавьед, подзывая Хадита.

Хадит уже вынул меч и нашел где-то щит. Он ухмыльнулся деревянному оружию Джавьеда и выставил щит между собой и умквондиси. Джавьед сделал выпад – Хадит его заблокировал.

– На испытаниях вы столкнулись с более быстрым темпом ведения боя, – проговорил Джавьед, ударив Хадита три раза. Хадит заблокировал первые два удара, но третий скользнул между мечом и щитом, угодив ему в живот и согнув пополам. – Поэтому мы и оборачиваем тренировочные мечи тряпицей. – Джавьед замахнулся сверху и треснул Хадита по неприкрытой спине. Хадит осел. – Это делает бои более безопасными, зато вы можете бить сильнее, и это приближает их к реальности.

Следующий мужчина подбежал, не дожидаясь, когда его позовут. Он надеялся застать Джавьеда врасплох. Джавьед уклонился и ударил бегущего в висок, сбив его с ног.

– У вас будут деревянные мечи. – Джавьед подозвал Тау. – Наше обучение будет точно имитировать настоящие бои.

Тау вынул тренировочный меч нерабочей рукой. Она дрожала – он не готовился драться левой. Но все же не желал быть опозоренным человеком вдвое его старше. Он подошел крадучись, стараясь держаться вне досягаемости.

– Если хотите стать великими воинами, – сказал Джавьед, чиркнув мечом по сломанному запястью Тау, и тот отпрянул, едва не выронив оружие, – вы должны практиковаться в бою.

Джавьед двинулся к Тау, и они скрестили мечи – один раз, другой, третий.

– Теоретические фигуры, – продолжил Джавьед, и Тау увидел возможность для удара, – и осторожные тренировочные бои на бронзовых мечах только замедлят ваше обучение.

Тау сменил уровень, нацелившись на грудь Джавьеда.

– Но нам медлить некогда.

Тау уже был в середине рывка, когда почувствовал, что его выпад меняет направление. Джавьед прокрутил свой деревянный меч вокруг клинка Тау и движением запястья оставил Тау без оружия.

– Избранным некогда медлить. – Джавьед протянул руку к согнувшемуся Тау, схватил его за волосы и дернул вперед. Тау споткнулся о выставленную Джавьедом ногу и упал на землю.

– Если помедлите – умрете. – Джавьед встал над Тау. – Если помедлите – мы все умрем.

Джавьед начал прохаживаться взад-вперед, оглядывая свой Чешуй в поисках следующей жертвы.

– Мы сражаемся с врагом, который превосходит нас числом во много раз, – сказал он, подзывая нового посвященного. – Каждый из нас должен стоить нескольких воинов. – Не прерывая речи, он энергично увернулся от удара и оттолкнул соперника плечом.

И, еще не закончив с этим посвященным, подозвал следующего. Теперь было двое на одного. Посвященные действовали разумно: сразу рассредоточились. Джавьед сделал обманный выпад в сторону первого, оттолкнул его, а затем ударил второго в пах плашмя своим деревянным мечом.

Первый взревел и замахнулся так, что мог бы сломать кости противнику. Джавьед склонился в сторону, будто трава, на которую подул ветер, а когда клинок посвященного рассек воздух рядом с ним, он ударил его мечом по ногам. Посвященный повалился на землю, но меч Джавьеда переломился пополам.

– Древесина на Ксидде отвратная, – сказал умквондиси. – Изготавливать оружие – дорого. Но жизни ценятся выше. Великие воины дороже древесины.

Джавьед подманил еще двоих – теперь против него было трое. Он протянул рабочую руку аквондисе Анану – тот вынул собственный деревянный меч и бросил ему. Джавьед поймал палку в воздухе и тут же воспользовался ею, чтобы отходить новенького.

– Когда в руках у вас будет бронза, вы не будете думать ни о фигурах, ни о танцульках.

Осталось еще двое. Джавьед ударил одного по плечу, и посвященный выронил оружие. Второй пошел в атаку, но Джавьед метнулся в сторону, ударил его локтем по голове, а затем, отступив, приложил деревянным мечом по шее. Будь лезвие настоящим, удар оказался бы смертельным.

– Вы будете учиться сражению – в сражении. – Джавьед прокрутился вокруг и посмотрел на человека, которого недавно обезоружил. Посвященный в этот момент нагибался, готовясь поднять оружие. Но почувствовав, как палка Джавьеда прижалась к его лбу, застыл.

– Вы станете более быстрыми, опытными и жестокими, чем те, кто будет вам противостоять. – Джавьед убрал деревянный меч в ножны и отступил.

Павшие стонали, но их заглушили возгласы остальных бойцов Чешуя. Тау с удивлением обнаружил, что ликует вместе со всеми.

– Довольно, довольно, – сказал Джавьед. – Попейте воды. Увидимся через полпромежутка. И начнем всерьез.

Анан приказал им выстроиться в шеренгу. Хадиту пришлось растолкать посвященного, который потерял сознание. Встав на ноги, тот зашатался, и Удуак помог отвести его и поставить в шеренгу.

– Разойтись, – сказал Джавьед своему Чешую, и мужчины, воодушевленно переговариваясь вполголоса, направились кто к ведрам, кто в столовую.

– Мирянин Соларин, задержись, – сказал вдруг Джавьед.

Моменты

– Тебе не нужна вода, – сказал Джавьед.

– Не нужна, нкоси? – спросил Тау.

– Достаточно называть меня умквондиси. Я не Вельможа. – Джавьед направился в глубь тренировочной площадки, и Тау двинулся следом. несколько дыханий они шли молча. Тау наблюдал за другими Чешуями, подмечал, как знакомо те выглядели, когда отрабатывали фигуры, бились на притупленных бронзовых клинках, размахивая ими со скоростью, ничуть не сопоставимой с темпом настоящего боя, и опасались поранить друг друга. Тау уже смотрел на эти тренировки по-новому.

– Чего ты хочешь от Исиколо? – спросил Джавьед.

– Хочу защищать омехи от хедени.

– Разумеется, хочешь.

Тау задумался, что еще ему следует… что еще он желает рассказать Джавьеду.

– Я должен стать одним из величайших воинов среди живущих. Мне нужно работать. Я буду…

Джавьед рассмеялся, но Тау напрягся всем телом.

– Полегче, – осадил его Джавьед. – Я уже впечатлен. Тем более я помню, как сам хотел того же самого. А что насчет Вельмож?

– Что насчет Вельмож?

– Вельможи крупнее, сильнее и быстрее, чем Меньшие.

– Они всего лишь люди.

Джавьед улыбнулся.

– Люди рождаются, имея природные преимущества для ведения боя.

Тау почувствовал, как у него закипает кровь при воспоминании о дне смерти отца.

– Я дрался с Джабари Онаи, – сказал он.

Джавьед со значением посмотрел на него, приподняв бровь.

– Я не говорю, что дрался хорошо, – сказал Тау, возвращаясь к сути и при этом скучая по своему другу. – Но я победил Кагисо Окафора.

– Этот нсику едва может называться Вельможей.

– Но он называется, и я его победил. Я должен стать величайшим из воинов омехи, – сказал Тау, стараясь успокоиться и впиваясь ногтями в ладони. – Вы сможете мне это дать?

Джавьед посерьезнел.

– Я ничего не могу тебе дать. Только ты сам можешь взять, если захочешь.

– Я хочу.

– Это мы посмотрим. Величие дорого стоит.

– Я заплачу любую цену.

– И свою жизнь? – спросил Джавьед, и Тау резко остановился. – Вот какая будет цена. Жизнь – всего лишь моменты времени. Чтобы достичь величия, тебе придется пожертвовать ими. Тебе придется отдать свою жизнь ради этой цели.

– Легко, – отозвался Тау.

Джавьед посмотрел на него.

– Ты говоришь, как юнец, еще не познавший мир. – Он двинулся дальше. – Посмотрим, поведешь ли ты себя так, как говоришь.

Остальная часть утра и середина дня прошла в тренировочных боях. Тау пришлось драться нерабочей рукой, и Джавьед предупредил всех, что за удар по его больному запястью последует наказание. Это не помогло – Тау проиграл все свои поединки. Он сгорал от стыда и опасался, что Джавьед выгонит его из Чешуя.

За ужином он ел мало – беспокойство о судьбе скрадывало голод. Он ни с кем не заговаривал, и никто не заговаривал с ним. Он чувствовал себя несчастным, но обещал себе, что на следующий день проявит себя лучше.

Второй день Тау был заполнен отработкой правильной техники замаха, толчка и выпада. Самыми основами. Джавьед сказал, что не станет учить их традиционным фигурам с длинными последовательностями нападения и защиты. Он утверждал, что эти сложные фигуры делают воинов негибкими. Фигуры не позволяют им выражать свою индивидуальность и использовать личные преимущества.

– Сходств у нас больше, чем различий, – объяснил Джавьед. – Две руки, две ноги, одна голова. – Он тыкал коренастого болтуна по имени Темба в те части тела, которые называл, чтобы заставить того на время умолкнуть. – Хороших способов нападать и защищаться очень много. Я вас им научу, и все. Остальное вы почерпнете, приспосабливаясь к своим личным преимуществам и недостаткам. – Произнося последние слова, Джавьед прикоснулся деревянным мечом к сломанному запястью Тау. – Сходств у нас больше, чем различий, но различия все же есть. Я не могу научить вас тому, что у вас есть. Вы сами их для себя откроете.

И они отрабатывали основы. Потом перешли к тренировочным боям, посвятив им всю вторую половину дня и еще два следующих. Пятый день начался, как и другие, – с основ владения мечом.

– Тычок. Тычок. Тычок, чтоб тебя! – кричал Анан веренице обливающихся потом мужчин.

Тау был раздосадован. Впечатляющее выступление Джавьеда пятидневной давности стало блекнуть, и не верилось, что кто-то способен драться деревянным мечом лучше, чем он. К тому же другие посвященные смеялись над Чешуем Джавьеда, потому что те дрались друг с другом на деревянных мечах, и Тау было трудно приспособиться к жизни в Исиколо.

В их Чешуе постепенно образовывались небольшие группы друзей. Но все они игнорировали Тау, и он, отвечая на их презрение, решил, что не станет обременять себя дружескими связями. Тау пришел в Исиколо, чтобы учиться, чтобы стать лучше, чтобы стать блестящим воином, вот и все. Он считал, что по этому пути следует идти в одиночку.

Но хуже всего были его результаты. Он проигрывал больше сражений, чем выигрывал. Но все же ни разу не просил милосердия во имя Богини, всегда сражался до конца. Тау говорил себе, что это нужно ему для развития. А по ночам размышлял, не потому ли он не сдается, что ему не позволяет гордость.

– Построиться! – рявкнул Анан, когда к площадке подошел Джавьед.

Чешуй образовал шеренгу перед Джавьедом.

– Доброе утро, – сказал он, и все приветствовали его хором.

– Прежде чем мы продолжим, я хотел бы кое-что вам сказать, – сообщил Джавьед. – Я попросил аквондисе Анан ввести дополнительное занятие для всех желающих, на два промежутка раньше обычного. – Темба издал стон, за что бы удостоен колкого взгляда Анана.

– Это необязательно, – сказал Джавьед, – однако затраченное время определяет ценность результата.

Глаза Джавьеда скользнули по лицам стоявших перед ним. Тау почувствовал, что меч мастера слегка задержался, когда проходил мимо него. Было ли оно так или нет, на следующий день Тау собирался явиться пораньше. Если Джавьед считал, что дополнительные занятия помогут, Тау был готов принять эту помощь.

В тот день Тау тренировался с Хадитом, и тот разгромил его.

– Увидимся на утренних занятиях, нэ? – спросил Хадит, вынуждая Тау отступить перед серией быстрых выпадов.

Тау кивнул, изо всех сил стараясь не подпускать Правителя к себе.

– Хорошо, – отозвался Хадит. – Тебе-то они понадобятся, а нам с Удуаком будет весело подраться с тобой в дополнительное время. – Хадит уколол Тау точно в сердце. – Смертельный тычок, победа, – сказал он, возвращаясь в исходное положение.

Тау потер ушибленную грудь. Гамбезон теперь не слишком притуплял удары, хотя точно сказать было нельзя, потому что Тау и так был весь в синяках после пяти дней побоев. Он знал только то, что не был рад провести дополнительное время с Хадитом и Удуаком.

Время

Следующим утром Тау постарался прийти на тренировку раньше всех. Когда он явился на площадку, было еще темно, а день обещал быть не безжалостно-горячим, а теплым. Он стал разминаться перед занятием, а когда закончил, к нему присоединились еще пятеро. Это были Удуак, Хадит, Чинеду, Яу и Дженго.

Первым после Тау пришел Удуак и, встав на разумном расстоянии от него, принялся размахивать своей огромной дубиной, которую оружейники по его просьбе выпилили ему в форме меча.

Следующим был Чинеду. Затем Яу, самый маленький из них – всего на полголовы выше Тау. Он был свирепым бойцом и имел талант направлять свой меч ровно в те места, где он причинит сильнейшую боль. После Яу пришел Дженго – прошагав горделиво, будто Придворный Вельможа из Пальма, и вынув меч с таким видом, точно собирался отдать приказ об атаке. Последним на площадку явился Хадит. Он не стал разогреваться, решив вместо этого отойти в сторону и понаблюдать за остальными.

Пришел Анан и сразу приказал построиться. Затем заставил их обежать площадку и вспотеть, прежде чем разбить по парам. Тау выпало драться с Дженго.

Анан разбил их на пары и принялся ходить вокруг, поправляя и подсказывая. Тау, даже сражаясь нерабочей рукой, достойно противостоял Дженго. Проблема его противника, думал Тау, состояла в том, что он пытался выиграть дуэль одним ударом и из-за этого слишком часто уходил в защиту, позволяя Тау оказывать давление.

Его безжалостные атаки выматывали Дженго и затягивали поединок. Остальные давно закончили свои бои и наблюдали за ними. Все болели за поникшего Дженго.

– Пусти ему кровь! – проревел Удуак.

– В пепел его с углями! – прокашлял Чинеду неоднозначно. – Дженго, сделай что-нибудь!

Дженго, пристыженный товарищами, ринулся в атаку. Тау следовало бы отскочить, дать агрессии Дженго разбиться о его оборону. Но злые комментарии действовали ему на нервы, и он сделал все наоборот – сам устремился на Дженго.

Они скрестили клинки, отвели их, потом замахнулись, будто пьяные, каждый пропустил удар по два раза, а потом Тау опустил меч на шлем Дженго. Тот покачнулся, и Тау ударил его снова, на этот раз сильнее. Дженго припал на колено, и Тау занес над ним меч, готовясь нанести «смертельный» удар. Дженго выставил свой деревянный клинок как раз вовремя, чтобы его заблокировать, а потом откатился в сторону и вскочил на ноги.

Тау не дал ему передышки, и после обмена ударами Дженго уже не смог защититься. Тау обрушил меч ему на плечо, а после, когда Дженго с криком боли отскочил, ударил его по шее. Дженго издал странный высокий звук и упал. Тау двинулся вперед, чтобы добить, вынуждая Анана присудить ему победу.

Разгоряченный, с колотящимся сердцем, но ощущая свой триумф, Тау вскинул руки и закричал, поворачиваясь к зрителям. Лицо залилось краской – это была его первая победа в Исиколо. Вокруг все молчали. Они не собирались поздравлять его с преодолением этой маленькой преграды. Тау опустил руки и с силой вложил меч в ножны. Да станут они пеплом, подумал он. Он победил, сражаясь нерабочей рукой. Он победил.

Анан ответил Тау легким кивком.

– Хадит, теперь ты с Тау. Удуак, ты с Яу. Чинеду, ты с Дженго.

Тау скорчил мину и вышел против Хадита. Его минута славы завершилась так скоро, что он не успел даже утереть пот со лба.

– В бой! – приказал Анан, и Тау подчинился. И в этот день, и в следующий, и в тот, что после, и потом.

Жаркие утра перетекали в раскаленные дни, чтобы раствориться в душных ночах, а тело Тау тем временем превращалось в одну сплошную рану. Случались дни, когда он просыпался таким одеревеневшим, что был вынужден скатываться с койки на пол и лежать там, стараясь расслабить мышцы, чтобы суметь встать на ноги. Зато теперь он в самом деле стал побеждать.

Получалось медленно, и каждый поединок становился для него настоящей битвой, но главное, что Тау начал побеждать остальных и во время регулярных занятий. По утрам же, на дополнительных, у него более-менее получалось выигрывать только у Дженго, но и только. Особенно тяжело было с Удуаком, драться с которым, как Тау был вынужден признать, он просто ненавидел.

А однажды Дженго не явился на утреннее занятие. Как не пришел и на следующее. Остальные четверо косо смотрели на Тау, будто это он был виноват в уходе Дженго.

Спустя один лунный цикл Джавьед пришел посмотреть на их успехи. Он давно уже не посещал и трети регулярных занятий, а на утренних не бывал вовсе. Анан, когда его об этом спросили, ответил, что сначала важно избавиться от вредных привычек и приучить посвященных к новой жизни в боях. А по итогам предварительной работы, считал Джавьед, посвященные должны будут увидеть пользу своей сосредоточенности на занятиях. Поэтому они удивились, увидев его так скоро.

– Чешуй, стройся! – скомандовал Анан. – Умквондиси здесь.

Тау построился вместе с остальными, и Джавьед стал прохаживаться вдоль шеренги, оглядывая их сверху донизу.

– Вы – моя пятерка, – сказал он. – Вы – те воины, которые станут моим величайшим творением. Вы станете Ихаше и будете моим наследием. – Никто не произнес ни слова. – Я многим из вас говорил, что цена величия – это время. Остальные в моем Чешуе тоже отдают свое время. Отдают свой труд. Но вы отдаете больше, вы трудитесь усерднее. Вы станете лучшими. Таков естественный порядок вещей и тайный путь к величию: больше вкладывай – больше получишь.

Джавьед стоял по центру шеренги. Он находился прямо перед Тау, словно обращался к нему одному.

– Однако знайте, ваше место за вами не застолблено, – сказал им Джавьед, сказал Тау. – Вы можете и будете заменены, если вас превзойдут. Но если удержитесь здесь, то узнаете за один цикл в Исиколо столько же, сколько Индлову узнают в цитадели за три. Вы – Меньшие, но вы будете сражаться не хуже Вельмож.

Тау выпустил воздух, который, сам того не заметив, задержал в легких. Это было то, что ему требовалось. Все, чего он хотел.

– Знайте это, – продолжил Джавьед. – Успех приходит лишь благодаря целенаправленным усилиям. Каждый день должен даваться вам тяжело. Дни без боли не дают вам развития. Дни без развития – это дни, когда вас догоняют те, кто позади. Тогда у ваших врагов появляется надежда. Надежда на то, что, когда они встретятся с вами в бою, у них будет достаточно сил, чтобы вас прикончить.

Джавьед вынул свой кинжал Стражи. До этого Тау не замечал, что тот носит его при себе. Лезвие из драконьей чешуи было чернее самой темной ночи. Оно выглядело так, словно кто-то сорвал ткань мироздания и забыл ее заменить, оставив лишь ничто.

Джавьед воздел его над головой.

– В те дни, когда вы не достигаете прогресса, вы открываетесь клинку, что вспорет ваш живот; ножу, что вонзится вам в сердце, и топору или копью, что отнимет вашу жизнь. Только если каждый день будет даваться тяжело, вас минует неудача. Каждый день должен делать вас сильнее. Ибо именно в горниле тяжких дней надежда становится силой.

Джавьед сделал шаг вперед, оказавшись перед Тау на расстоянии вытянутой руки.

– Судьбы ваших войн определятся не их окончанием. Они определятся раньше – величиной ваших усилий и ваших жертв. Они определятся тем выбором, который вы делаете каждый день. Поэтому спросите себя: насколько могучим я хочу стать?

Это прозвучало как заклинание. Никто не осмеливался его нарушить. Все стояли, точно статуи.

Джавьед опустил кинжал и убрал его ножны.

– Сегодня мы не будем тренироваться в нашем Чешуе. Сегодня мы отложим наши деревянные мечи и будем биться с другими. Отправляйтесь в казарму и скажите остальным. Быстро перекусите и берите свою бронзу – клинки и щиты. Вы будете биться как отряд – посмотрим, насколько могучими вы решили быть.

По пути в казарму Чинеду, несмотря на свой дрянной кашель, никак не умолкал:

– Вы видели… кинжал, а? Драконья чешуя, нэ?

Удуак, шагая с поникшей головой, низким, словно из глубины древесных корней, голосом ответил:

– Видали.

Но Чинеду его немногословный ответ не удовлетворил.

– Теперь… будем драться с… другими Чешуями.

– Ты меня с ума сведешь своим кашлем, – не выдержал Хадит.

– К пеплу… тебя, значит, – прокашлял тот. – У меня проблемы с… горлом, понимаешь?

– Это наверняка бой, – заявил Яу, потирая загорелой рукой обгоревшую голову и снимая мертвые чешуйки кожи. Он был бледным, как все омехи, и его медная кожа тяжело переносила ксидданское солнце. Он вечно ходил в пятнах и шелушился, точно иньока, сбрасывающий кожу.

Хадит плюнул на землю и повернулся к Яу.

– Нас готовят к дракам на Утесах против Индлову. Хотят, чтобы мы начали биться друг против друга. Прочувствовали, каково это, когда идет Чешуй на Чешуй.

– Не будем… до Утесов еще целый лунный цикл, – проговорил Чинеду.

– Поэтому это и называется подготовкой, что ты за инкумбе! – сказал Хадит.

Чинеду ощетинился, но отвечать не стал. Хадит хорошо владел мечом и к тому же дружил с Удуаком, который отметелил бы Чинеду уже за один его кашель.

– И как это все устроено? – спросил Тау, и остальные встрепенулись.

– Оно говорит! – воскликнул Хадит.

– А ведь не должно бы, – прорычал Удуак.

Яу сжалился и пояснил:

– Когда мы выйдем против Индлову, нас будет трое на одного. Иногда среди них будут Ослабляющие, иногда нет. Сколько их, вообще не важно. Они всегда нас разбивают. Мы просто должны изображать многочисленных хедени, с которыми Индлову столкнутся на Обшлаге, и все в таком духе.

– Он намекнул на то, что сегодня будет, – проговорил Хадит.

– А ты это как понял? Что это он намекнул, нэ? – спросил Чинеду, вероятно, вставая на защиту Яу, но скорее – лишь пользуясь возможностью осадить Хадита.

Хадит не обратил на него внимания и объяснил Тау:

– Сегодня они будут тянуть соломинки или вытягивать имена, что-то вроде этого. Наш Чешуй выйдет против другого. Когда будем на Утесах, против Индлову, там сделают тренировочные площадки…

– По типу горы, по типу пустыни, даже по типу города, где соорудят как бы хижины, домики и все остальное, – сказал Яу, перебив Хадита.

– Скоро встретимся с Индлову. Через лунный цикл, – произнес Тау, думая о Келлане: будет ли он там и выпадет ли им драться. Он помрачнел, и в нем зародилась тревога. Тау задумался, готов ли он к тому, чтобы снова убивать. Задумался, достаточно ли он хорош, и ответ на этот вопрос ему не понравился.

– Мы проиграем, – сказал Удуак, нарушив взятое себе правило не разговаривать с Тау.

– Ихаше всегда проигрывают Индлову. Вельможам это нравится, – сказал Хадит. – Указывают нам наше место.

Яу улыбнулся.

– На этот раз будет иначе.

Хадит со значением посмотрел на него.

– С чего это?

– Мы с Джавьедом. Он получил кинжал Стражи и знает, как сделать из нас воинов, которые дадут Индлову настоящий бой.

– Думаешь? – спросил Хадит. – Думаешь, мы сможем противостоять Чешую Вельмож?

– Я буду драться, – прорычал Удуак.

– О, я тоже буду, – отозвался Хадит. – В основном потому, что у нас нет выбора. Я не боюсь драки. Я сомневаюсь в победе.

– Мы их убьем, – сказал Тау.

Остальные замолчали, и Хадит посмотрел на него.

– Твои бы слова да Богине в уши, – произнес Хадит, когда все пятеро вошли в казарму, чтобы сообщить своему Чешую, что настало время боя.

Бронза

Снова держать в руках бронзу было непривычно. Тау взял свой тренировочный меч в нерабочую руку, а в правую руку щит – больше для защиты сломанного запястья. Помогал он не слишком и держать его было неудобно, но лучше хоть такая защита, чем вообще ничего.

Он вышел на одно из малых боевых полей Исиколо. Оно было квадратной формы и тянулось на сотню шагов во все стороны, и изголодавшаяся по воде полевая трава поднималась до середины икры, затрудняя бег.

Тау стоял рядом с Яу и Чинеду, неподалеку от переднего ряда их Чешуя, но за Удуаком и Хадитом. Напротив выстроился Чешуй Чизомо. В этом первом испытании пятидесяти четырем посвященным Джавьеда предстояло сразиться с бойцами Чизомо.

Чизомо, новый умквондиси, был полной противоположностью Джавьеда. Много моложе, непреклонный приверженец традиций. Его обучение строилось на фигурах, а вольным тренировочным боям уделялось мало времени. И если Джавьед требовал жесткой дисциплины, то Чизомо считал войну искусством. Его посвященные каждый вечер полировали свои бронзовые мечи и щиты и часами маршировали по площадке, стараясь соблюдать идеальный ритм.

Тау не знал, насколько хорошо Чешуй Чизомо умеет драться. Но был уверен, что тот представлял собой хорошо слаженный коллектив, чего о собственном Чешуе он сказать не мог.

Двое аквондисе встали между Чешуями, чтобы сыграть роли судей. Правила были просты. Боец считался «живым», пока у него не ломалась кость, он не касался земли любой частью тела, кроме ступней и коленей, не терял сознание или не просил милосердия во имя Богини.

Аквондисе должны были наблюдать, чтобы никто не мошенничал, а потом, когда с одной из сторон никого не останется, объявить бой законченным. Все просто – как на настоящей войне; нужно было только продержаться до истребления всех врагов.

– Чешуй Джавьеда, оружие к бою! Чешуй Чизомо, оружие к бою! – приказал один из аквондисе.

По полю пронеслось лязганье бронзовых клинков, вынутых из ножен. Посмотреть первый день стычек пришли многие умквондиси, аквондисе, посвященные, Бывалые и даже несколько Батраков, и Тау, стоя недалеко от края поля, слышал, как они делают ставки. В основном преимущество отдавали Чизомо. Чешуй Джавьеда хоть и состоял из верзил, но, считали многие, им было не сравниться с бойцами строгих правил.

– В бой! – прокричал все тот же аквондисе.

Двое судей отбежали к боковым линиям, и Чешуй Джавьеда с воем кровожадных хищников ринулся вперед. Люди Чизомо не испугались. Они разделились на три равные группы. Тау узнал построение по рассказам отца о войне. Это была стандартная боевая тактика Избранных, которая обычно использовалась целым Крылом, но принципы годились и для меньшей силы.

Крайние зубцы трехглавой атаки нацелились на фланги Чешуя Джавьеда, а в среднем сомкнули щиты и держали линию. Середина была готова принять основную часть грубой атаки, и если бы им удалось выдержать начальный натиск, то крайние зубцы смогли бы быстро расправиться с половиной людей Джавьеда. Предотвратить это можно было лишь одним способом. Чешуй Джавьеда должен был прорваться посередине и высвободиться из окружения.

Хадит увидел то же самое.

– Трехглавая атака! – крикнул он. – Прорывайтесь посередине!

Они врезались в своих противников и оказались в гуще мечей и щитов. Всюду были ощерившиеся лица, мелькающие клинки, металлический лязг промасленной бронзы и запах пропитанных потом гамбезонов. Это было совсем не похоже на тренировку. Скорее напоминало Дабу. Хаос.

Тау увидел, как Удуак сбил с ног бойца из линии обороны Чизомо и последовал за ним в глубь вражеского построения. Хадит попытался его отозвать, но Удуак то ли не слышал, то ли ему не было дела. Чинеду дубасил несчастного посвященного, который мог лишь защищаться, держа щит достаточно высоко, чтобы не получить удар по голове, а Яу уже повалил одного бойца Чизомо и принялся за второго.

Долговязый боец Чизомо столкнулся с Тау лицом к лицу и ткнул его мечом, словно пытался разжечь огонь. Тау отвел его меч в сторону и ударил щитом по лицу так, что тот упал. За павшим вырос высокий посвященный со слезящимися глазами. Посвященный бросил взгляд на своего поверженного товарища и, зарычав, двинулся на Тау – они скрестили клинки.

Тау после долгих занятий с деревом все не мог привыкнуть к тяжелой бронзе, но его противнику приходилось и того хуже. Он двигался так, словно утопал в болотной грязи. Медленно, неимоверно медленно, он пытался вывести фигуру интака – одно из первых боевых движений, которое Тау узнал еще в детстве.

Тау уклонился от первого и от второго взмаха его фигуры, а потом заехал своим мечом ему в бок. Затем стукнул кулаком по носу и ударил щитом в слезящиеся глаза, повалив посвященного на землю и положив конец его участию в стычке.

Потом на Тау бросились двое – но они, похоже, были больше озабочены тем, чтобы не столкнуться друг с другом. Тау занес меч повыше, ожидая, что первый противник выставит блок. Но тот не выставил, и Тау просто стукнул его по шлему, а посвященный растянулся на земле. Второй провизжал боевой клич и замахнулся на Тау. Тот принял удар щитом, запястье пронзила боль, и он отвел щитом меч противника пониже к земле. А потом, убрав щит в сторону, Тау замахнулся мечом сверху. Удар пришелся в цель, и визгун согнулся, но не упал. Тау ударил еще раз. Противник очутился на земле.

Тау поднял глаза, ища взглядом следующего нападающего. Но впереди никого не было. Вместе с Удуаком, Хадитом, Яу и Чинеду они прорвали центр Чешуя Чизомо. Теперь битва велась позади них. Левый и правый фланги противника сражались с остальными бойцами Джавьеда, и там все смешалось в кашу. Дисциплина Чешуя Чизомо буквально растаяла от жара первого контакта.

– Удуак, Тау, со мной на правый фланг, – приказал Хадит. – Яу, Чинеду, помогите на левом.

– Чего это? – спросил Чинеду. – Почему я должен… тебя слушать?

– Давай просто их победим, – ответил ему Тау и двинулся направо.

– Не туда, направо! – крикнул Хадит. – Направо оттуда, где мы впервые с ними столкнулись.

Тау остановился, пожал плечами, не понимая, какое это имело значение, но все же сменил направление.

– Ну ладно, – сказал Яу, увлекая Чинеду за собой.

Сражаться рядом с Удуаком было куда приятнее, чем против него. Тау завалил еще одного бойца и увидел, как Удуак пустил кровь одному, сломал ногу другому, а третьего швырнул на землю. Затем, приспособившись к инерции боя и преодолев трепет перед мощью Удуака, Тау принялся искать следующего противника, но никого не нашел.

Чешуй Чизомо был выкошен до последнего бойца. Чтобы осознать победу, Чешую Джавьеда потребовалось какое-то время, и когда они поняли, то разом заголосили, вскинув мечи и щиты высоко вверх, а со всех сторон поля боя раздались ругательства и ворчание проигравших спорщиков.

Из пятидесяти четырех человек в Чешуе устояло тридцать два. Лицо Яу сияло в улыбке до ушей, когда он похлопал Чинеду по спине. Удуак и Хадит тоже устояли. Хадит был рядом с великаном, что-то говорил ему и указывал на какие-то детали на поле боя. Тау подумал, что тот уже рассуждает, что они сделали правильно, а где могли бы поработать лучше.

Тау отвернулся, пытаясь сохранять угрюмое выражение лица, но сдерживать улыбку было невозможно. Сначала слабая, она поползла по лицу, пока он не стал ухмыляться так, будто слишком долго пробыл на солнце. Он поднял кулак, но не тот кулак – и чуть не свалился от боли. Глаза заслезились, но настроение ничуть не омрачилось. Вся пятерка Джавьеда выдержала бой, состязание закончилось. Его Чешуй победил!

Тау знал, что остаток дня может провести по своему усмотрению. Таково было право устоявших в бою, но он решил не тратить время впустую – тем более после речи Джавьеда.

– Вы хорошо дрались, – сказал Джавьед, обращаясь к Чешую. – Но мы понесли слишком большие потери, и я сам в этом виноват. Я уделял чересчур много внимания индивидуальным боям, думал, что пятьдесят четыре бойца с лучшей подготовкой и так обеспечат победу. Но это не так. Если мы должны быть лучшими, то мы не можем просто быть лучше подготовлены и лучше драться. Мы должны стать лучшим Чешуем. Чизомо переиграл нас на флангах, только его посвященные не смогли воспользоваться преимуществом. Верно? Хорошо, что они указали нам на нашу слабость. Теперь мы знаем, что не так, и можем это исправить. Мы научимся, как стать более слаженными… завтра. Те, кто устоял, распоряжайтесь этим днем, как пожелаете. Кто не устоял – вы сражались хорошо и самоотверженно. Вы можете собой гордиться. И все же вам еще есть чем заняться, и я оставляю вас в умелых руках аквондисе Анана.

У проигравших в бою мужчин был самый что ни на есть безрадостный вид.

– Как думаете, в столовой уже накрыто? – спросил Хадит у Тау и Удуака, вызвав у великана улыбку.

– Надо утолить жажду, – проговорил Удуак.

– Давайте позовем Яу и Чинеду и вместе с этими лодырями выясним, – предложил Хадит.

– Я бы немного потренировался с остальными, – сказал Тау.

Удуак наклонил голову, глянув на него как на чудака или вовсе идиота. Хадит будто хотел что-то ответить, пытался подобрать слова, но в конце концов отвернулся.

– Удуак, – позвал он, – идем, утолим жажду.

Удуак помедлил с одно дыхание, все еще глядя на Тау. А потом, крякнув, зашагал прочь.

– Победили, значит! – прокричал Анан павшей части Чешуя. – Думаете, это была битва? Да вы вообще ничего не видели! Сейчас пробегите два круга, а потом будете драться по-настоящему!

Те, кто не нуждался в лазарете, выглядели уставшими и недовольными, но все равно побежали, и Тау вместе с ними, чувствуя на себе взгляд Джавьеда.

Пусть смотрит, думал Тау, вспоминая его слова: «Дни без боли не дают вам прогресса».

Тау припустил сильнее. Он не был самым крепким, не был самым быстрым, не был самым талантливым – ничего подобного. Он знал это и знал, что не может этого исправить. Но он мог сделать усилие, мог вкладывать больше труда, и тогда его не одолеют.

Он поклялся в этом себе – поклялся душой отца. Если ему скажут пробежать тысячу шагов, он пробежит две тысячи. Если скажут драться три раунда, он будет драться шесть. А если придется драться до просьбы о пощаде, то о ней попросит не он. Он будет драться до тех пор, пока не победит или не погибнет. И теперь – ни дня без боли, поклялся он.

Боевые поля

Джавьед был верен своему слову. Чешуй обучался совместной работе и тактике, что было внове для Тау, для которого понятие координации боевых сил было довольно сложным. Тем не менее это помогало.

Чешуй Джавьеда участвовал еще в двух боях и оба выиграл. Тау выдержал оба. Как и Яу, Чинеду и Хадит. Удуака во второй «убили» – бойцы из Чешуя Тхоко устроили на него охоту.

В том бою несколько бойцов Тхоко окружили Удуака, применив стратегию, которую использовали хедени против Разъяренных Ингоньям. Удуак заставил их за это заплатить. Он сражался, как мифический зверь с Озонте, повалив троих, прежде чем упал сам. У одного из охотников при этом треснул череп.

Пока Удуак стоял на ногах, Тау пытался ему помочь. Он пробился к великану, и они бились спина к спине. Бойцы Тхоко не обращали на Тау внимания, считая, что изрубцованный недоросток его не достоин. Но были вынуждены изменить свое мнение, когда Тау завалил двоих из них. А потом осознали свою ошибку в полной мере, когда Яу, Чинеду и Хадит присоединились к нему, чтобы помочь Чешую Джавьеда выкосить ряды Тхоко.

Остаток того дня Тау провел, тренируясь с проигравшими бойцами Чешуя. Когда они побежали, Удуак бежал бок о бок с Тау. В учебном сражении Удуак был не так жесток.

Тау это заметил, но не придал значения. Все его мысли поглотило обучение. Его приверженность стала абсолютной, а самое тяжелое сражение он вел с самим собой.

Каждый день часть его шептала, что он мог бы отдохнуть, что он и так сделал достаточно, что уже пора взять паузу. Каждый день его преследовал этот лживый шепот, и каждый день Тау заставлял себя вновь переживать миг смерти отца. Это было самоистязание. Но это был единственный способ не дать себе остановиться.

Время плыло незаметно, дни сменяли друг друга, нескончаемая война омехи с хедени не утихала, а посвященный из Чешуя Идову умер у себя на койке. Его нашли утром. У него шла кровь из глаз, носа, ушей и рта, а кожа потрескалась, как мясо, которое слишком долго продержали на вертеле.

Пошли слухи, что это демонова смерть. Возможно, так оно и было. Тау помнил семью из Керема, которая потеряла ребенка, умершего демоновой смертью. Как бы оно ни было, все стали уделять больше внимания утренним и вечерним молитвам.

Примерно в это время запястье Тау наконец зажило, и он мог держать клинок. Но он пока не рисковал и дрался по-прежнему нерабочей рукой. И это имело смысл: он научился управляться левой лучше, чем когда-либо умел правой, и к тому дню, когда они отправились на Утесы смотреть, как другие Чешуи Ихаше дерутся с Индлову, мало кто в Исиколо мог тягаться с Тау.

Они вышли перед рассветом и прибыли на Утесы в середине утра. Джавьед по пути рассказывал своему Чешую о том, что им предстояло увидеть.

– Все это готовит нас к войне. Сражение на Утесах позволяют посвященным Индлову поучаствовать в бою против значительно превосходящего силами противника. Нам и Северной Ихаше Исиколо это дает возможность отработать тактику.

– И посмотреть на наши рассыпанные косточки, – пробормотал Темба, шагавший рядом с Тау.

– Цитадель выставит мужчин всех трех циклов, – продолжил Джавьед, – иногда в боях участвуют Ослабляющие, и такие бои похожи на настоящие. – И выждав мгновение, спросил: – Кто-нибудь из вас испытывал ослабление?

Тау подумал, что лучше ему промолчать, но когда никто не ответил, признался:

– Я.

– В самом деле? – переспросил Джавьед.

– Я сражался вместе с… Я сражался в Дабе.

– В Дабе? Это был самый крупный налет на Юге за последнее время. Так ты там был?

– Был.

– Попал в волну Ослабляющей, нэ? Не желаешь это описать своим братьям по мечу?

Тау не желал, но еще меньше ему хотелось отказывать Джавьеду.

– Вас затягивает в Исихого. Время замедляется, и я увидел… – Он почувствовал себя глупо.

– Ты видел… – подтолкнул его Джавьед.

– Демонов.

Все зашептались, кто-то хмыкнул.

– Это правда, – подтвердил Тау, теперь более резко.

– Видел-видел. Все их видят, – сказал Чешую Джавьед. – Ослабление затягивает душу в Исихого, и тогда являются демоны.

Несколько мужчин сложили руки, изображая крылатого дракона – знак, оберегающий от зла.

– Демоны из Исихого не могут вам навредить, но они заставят вас страдать, – пояснил мастер меча. – А когда ослабят и затянут в темный мир, на вас нападут тамошние твари. – Все слушали Джавьеда внимательно, и даже Чинеду сдерживал свой кашель. – В настоящем бою талантливая Ослабляющая продержит вашу душу в Исихого до тех пор, пока демоны не разорвут ее на кусочки и не вытеснят ее из своего мира обратно в наш. И это даже хуже, чем кажется. Жертва ощущает невыносимые муки демонической атаки, будто все происходит по-настоящему, и полностью выходит из строя. Люди теряют чувства прямо на поле боя, где их легко убивают. От того, правильно ли рассчитана волна ослабления перед тем, как наши силы смешаются с вражескими, может зависеть победа и поражение, жизнь и смерть. Наши Ослабляющие, Разъяряющие, Укрепляющие и Увещевающие играют в защите полуострова ключевую роль.

– Умквондиси? А к нам они будут это применять? – спросил Ойибо, талантливый мускулистый боец с мальчишескими чертами лица. – Они отправят нас к демонам?

Несмотря на мальчишеские черты, Ойибо был обычно спокоен. Тау видел это на занятиях. Но сейчас Ойибо явно встревожился.

– Да, – ответил Джавьед. – Но Одаренные на Утесах – тоже посвященные, они только учатся контролировать свои силы. И они не продержат вас в Исихого слишком долго, им велено не делать этого.

– А они пытались, – прошептал Тау Темба. – Мой старший брат уже учился на Ихаше. И он рассказывал истории, которые ему рассказывал умквондиси. Несколько десятков циклов назад цитадели пришлось спустить своих Ослабляющих, потому что в боях тогда никто не дрался. – Темба фыркнул. – Это нечестно, неприлично – давать чудищам терзать людские души.

– При ослаблении вы увидите Исихого, – сказал Джавьед. – Увидите демонов, овеянных мглой. Они явятся за вами. Но вас выпустят прежде, чем они доберутся до вас.

– Умквондиси? – проговорил Ойибо.

– Ойибо?

– Вчера я слышал от одного Бывалого в столовой – он рассказывал посвященным истории о том, как сам учился в Исиколо. Он не был стар, всего на несколько циклов старше меня. И он сказал, что в одной стычке его схватил демон. С тех пор ему снятся кошмары, каждый раз одни и те же. И в них его всегда терзает демон.

Джавьед ответил не сразу.

– Если они быстрые, то могут успеть, – допустил мастер меча. – В Исихого время идет иначе. Одно дыхание в Умлабе кажется полусотней, а то и сотней в темном мире. Из-за этого посвященным Одаренным трудно рассчитывать время.

Темба наклонил голову к Тау, поразив того своим кислым дыханием.

– Я бы предпочел, чтобы Ослабляющие меня вообще не задели. – Он смачно сплюнул. – Хотя нам будет и полегче, чем приходится хедени. Ослабляющие держат их, пока демоны не вывернут их наизнанку.

После этого Чешуй Джавьеда шагал молча, а к середине утра равнины сменились сыпучей каменистой поверхностью – это значило, что они были уже на подступах к Кулаку. На подъеме шагать стало труднее.

Пока они взбирались, Тау удивлялся, почему Кулак, особенно если сравнивать его с южной грядой, откуда он был родом, не считали обычным большим холмом. Ну или холмом, созданным великаном с кувалдой.

Неровный, сухой Кулак зарос чахлым кустарником с рыхлыми корнями. И все же этот холм, или гора, располагался в удачном месте. Он делил мыс полуострова Избранных и, как и центральная гряда, делил Север и Юг. Кулак был естественной преградой, охранявшей от тяжелых налетов с океана.

Тау никогда не был в Цитадель-городе, но знал, что тот находился недалеко. Место обучения Одаренных и Индлову располагалось у основания горы, дополнительно защищавшей от морских налетов.

Хедени пришлось бы преодолеть океан, перебраться через Кулак, завоевать Цитадель-город и целый день идти в глубь полуострова до столицы и остальных поселений. Для этого требовалась тысяча кораблей, набитых воинами, то есть целая армия, готовая к вторжению. Пришлось бы рисковать их жизнями на воде, чтобы высадиться на берег в количестве, достаточном, чтобы взять Цитадель-город. Это было неразумно. И поэтому никто не пытался.

Вместо этого основные сражения происходили на Обшлаге – мертвой земле, отделявшей сравнительно плодородную часть полуострова Избранных от остальной Ксидды. Туда хедени стремились нескончаемыми волнами. Там же размещалась, жила и сражалась бо´льшая часть воинов омехи. Именно на широких просторах Обшлага была велика сила Стражей, и пески здешней пустыни, как говорили, усеивали обуглившиеся кости миллионов мертвых хедени.

Хедени было столько, что омехи, несмотря на драконов, должны были быть искоренены давным-давно, но они удерживали естественную крепость полуострова уже двести циклов. И подходя к боевым позициям на Утесах, Тау подумал, что они могли продержаться еще сотню.

Утесы, массивное плато мертвой каменистой земли, раскинулось на полпути к вершине горы. Оно делилось на несколько боевых полей, изображавших те условия, с которыми воины омехи сталкивались в ходе своей нескончаемой войны. На западе, где плато уступало место более гористой территории, Исиколо и цитадели отрабатывали тактику защиты и атаки в условиях высокогорья. На самом плато имелся участок протяженностью в тысячу шагов, который снова и снова перепахивали, пока верхний слой почвы не превратился в песок, как в пустыне. Такие условия часто встречались на Обшлаге. Было там и засеянное травой поле, неуместное на такой высоте и напоминавшее большинство равнин полуострова.

Последнее поле боя впечатлило Тау сильнее остальных. Это был мнимый город, который выглядел так, словно Богиня зачерпнула приличный кусок Кигамбе и бросила сюда, на плато. Тау смотрел на этот городской муляж с изумлением. Он понял, почему именно на этом поле проходила Королевская Сеча, состязание между лучшими Чешуями, проводившееся в конце каждого цикла. Стратегические и тактические возможности поля были безграничны, к тому же оно располагалось между двумя естественными возвышениями, в которых были вырезаны сиденья для зрителей. Муляж города, сиденья вокруг – это была настоящая военная арена.

– Да, это уже что-то, – проговорил Хадит.

– Оно больше, чем вся моя деревня, – добавил Яу.

– Это как бы на случай, если хедени ворвутся в один из наших городов? – спросил Темба. – Как по мне, это уже будет поражение.

Тау уже порядком наслушался от Тембы.

– И что, когда они ворвутся в город, ты просто расслабишься и позволишь им делать все, что они захотят?

Темба собирался ответить, но тут вмешался Хадит:

– А он прав. Как только хедени войдут в город, мы не сможем просто наслать на них Стражей. Драконы выжгут все и перебьют заодно и наших. Если враги войдут в Пальм, Кигамбе или Джирзу, то нам конец.

Темба ухмыльнулся.

– Я и говорю, если до этого дойдет, то мы все, считай, уже мертвецы.

К ним подошел Анан.

– Довольно болтовни. Сложите свои вещи. Мы идем в пустыню смотреть, как Чешуй Нджере бьется с третью Чешуя Обан.

– Пятьдесят четыре посвященных Ихаше против восемнадцати из цитадели? – спросил Тау. Он знал, что те должны были сражаться в меньшинстве, но трети чешуя было слишком мало, и Тау не понимал, как Вельможи собираются выйти здесь победителями.

– У них будет Ослабляющая, – пояснил Анан, словно только этим объяснялось такое соотношение.

– Какое счастье, что мы только смотрим, а не деремся сами, – вставил Темба.

– Поторопитесь, – сказал Анан. – Умквондиси Нджере будет рассказывать о стратегии. Может, план окажется достаточно простым, чтобы и вы чему-нибудь научились. – Анан указал туда, где уже собрался Чешуй Нджере, и двинулся в их сторону, не дожидаясь посвященных.

– Все эти планы тут мало чем помогут.

– Заткнись, Темба. – Хадиту, очевидно, тоже надоело его слушать.

Тау оставил их спорить друг с другом и последовал за Ананом. Меньшие против Вельмож. Это он и хотел увидеть.

Ослабленные

План, насколько мог судить Тау, был хорош. Чешую Нджере предстояло драться на песчаном поле, а значит, это должно было стать настоящим побоищем. На поле было несколько искусственных дюн, но прятаться или совершать маневры было особо негде. Чтобы воспользоваться этим, умквондиси Нджере разделил Чешуй на четыре отряда и планировал натиск грубой силы с одной уловкой.

Все отряды должны были атаковать как один, но каждому также давалось свое направление по компасу. Когда Ослабляющая выбирала цель, отряды должны были бежать каждый в свою сторону. Тау слышал, что Одаренная могла применять свой дар только раз в четверть промежутка или около того, а при таком ограничении нужно было свести к минимуму ее роль в бою, предельно уменьшив число людей, которых она могла поразить.

Инколели Чешуя звали Итембе. Это был сильный воин, происходивший из касты Правителей, уроженец Кигамбе.

– План хорош, – проговорил Удуак, когда Чешуй вышел на поле.

– Хорош, если бьешься в открытой пустыне, – согласился Хадит.

– Все равно без толку, – процедил Темба сквозь зубы.

– Заткнись ты, – шикнул на него Яу.

– Вот увидишь, – отозвался Темба.

Зрители занимали места на земле прямо перед полем. Тау остался стоять. Он всматривался в Утесы, надеясь, молясь, желая увидеть Келлана и не зная, как поступить, если его заметит.

– Тау, ты на нервы действуешь, – сказал Хадит. – Сядь.

Тау не обратил на него внимания.

– Все, сейчас будет! – воскликнул Темба, когда аквондисе протрубил в боевой рог, возвещая начало состязания.

На поле с разных сторон выбежали пятьдесят четыре Меньших Чешуя Нджере и их противники – восемнадцать Вельмож из цитадели с Ослабляющей. Индлову разделились на две группы – каждая направилась к дюнам, достаточно высоким, чтобы скрыть их передвижения. Ослабляющую в привычной темной мантии сопровождали двое охранников.

Нападать на Одаренную было запрещено, это каралось смертью, но для ее «убийства» в схватке было достаточно подойти на расстояние длины меча. Тогда «убитая» Одаренная покидала поле, и ее группа оставалась без ее силы. Охранники же должны были поражать каждого, кто осмелится приблизиться.

– Любопытно, – проговорил Хадит. – У Нджере все четыре отряда побежали к Одаренной.

Удуак крякнул.

– Умно´, – проговорил Хадит. – Если до нее доберутся быстро, то смогут вывести из игры. – Хадит наклонился вперед, и Тау осознал, что делает то же самое, когда Чешуй Нджере устремился по ближнему склону дюны, за которой скрывались только девять Индлову и Одаренная.

Двенадцать самых быстрых воинов достигли вершины, где их встретили трое Индлову. Это не займет много времени, подумал Тау. Мелькнула бронза, и через два дыхания Тау увидел, как четверо Ихаше рухнули на рыхлую землю, один из них был весь в крови.

Трое из цитадели оставались на ногах, к ним присоединилось еще двое. Вельможи вступили в бой с восемью ближайшими Ихаше, пока оставшаяся часть Чешуя Нджере сокращала расстояние. Вельможи снесли восьмерых Меньших со своего пути и сомкнули ряды для встречи со следующими. Тау не мог поверить своим глазам, он думал, что удача отвернулась от Вельмож: бойцы Чешуя Нджере уже были на дюне и атаковали всей силой.

Другая группа Вельмож, завидев, что их братья по мечу отбиваются от всего Чешуя Нджере разом, ринулась к ним на подмогу. Они подходили к противнику с тыла, очевидно намереваясь разделить внимание Меньших надвое. Тогда-то и показалась Одаренная в окружении своих охранников.

Она дождалась, пока атака Чешуя Нджере пройдет, и вскинула руки. Оберегавшие ее Индлову отступили, чтобы их не задело энергией, которую она готовилась извлечь.

Чешуй Нджере, заметив ее, бросился врассыпную. Но вовсе не по направлениям компаса. Все просто разбежались, сбившись в отдельные кучки. Но не успели они уйти далеко, как Одаренная выстрелила.

Тау показалось, будто она выпустила из пальцев жар плотной непрерывной волной, которая, мерцая, пронеслась через все поле боя и сбила с ног каждого, кого коснулась. Среди павших оказался Итембе – с искаженным от ужаса лицом, он опустился на колени. Ослабляющая опустила руки меньше чем на одно дыхание, но никто из пострадавших так и не поднялся.

Несколько рассеянных и обезумевших воинов с выпученными глазами приходили в себя. Они с трудом вставали, держа оружие в руках, но все равно были бессильны – только вертели головами и закатывали глаза, пойманные в ловушку остаточных изображений незримых ужасов. Остальным было еще хуже. Одни лежали ничком, лицом в песке, другие раскачивались на коленях, скуля и всхлипывая.

Сам Итембе уперся в землю руками, взгляд его был устремлен в никуда. Рот у него был открыт, вены на шее вздулись так, что, казалось, готовы были лопнуть. Затем, сгорбившись, Итембе запрокинул голову к небу, еще шире раскрыл рот и издал крик.

Саднящий, неприятный, он вырвался из горла Итембе, словно из открытой раны. От этого воя у Тау по телу пробежала дрожь. И проняла его до самого нутра.

На этом стычка почти закончилась. Пока пострадавшие от силы Одаренной пытались прийти в себя, Вельможи добивали остатки Чешуя Нджере. Когда пораженные Ихаше вставали на ноги, Вельможи легко валили их обратно на землю. В стычке «погибло» всего двое Индлову, а от Чешуя Нджере не осталось никого.

– Хм-м, – проговорил Темба. – У них получилось лучше, чем я ожидал. Аж двух Вельмож завалили.

– Нсику, – выругался Хадит, помрачнев.

Тау глянул на Удуака: здоровяка трясло.

– Нехорошо, – пробурчал Удуак. – Нехорошо.

– Идемте, – приказал Анан. – Поможем раненым уйти с поля.

Тау, сам не понимая почему, направился сразу к Итембе. Он помог посвященному подняться на ноги и увидел у него огромную шишку на голове в месте, где его ударил Вельможа. Итембе словно и не замечал ранения.

Когда Тау подвел его к жрецам Саха, Итембе заговорил. У него заплетался язык.

– Закончилось?

– Закончилось.

– Демоны, они настоящие.

– Я знаю, – сказал Тау.

– Они меня достали. Я не мог их остановить. Они навалились на меня, с когтями и зубами, впились в кожу, выцарапали глаза, но я все равно мог их видеть! Я смотрел, как они вспарывают мне живот, как вытягивают из меня кишки. Я мог их видеть, и боль… – Итембе ухватил Тау за тунику, смяв ветхую ткань судорожными пальцами. – Помоги мне!

– Уже все.

– Тогда почему я до сих пор их вижу?

Тау вырвался из его хватки.

– Что?

– Спокойно, Итембе. – К своему подопечному подоспел умквондиси Нджере. – Спокойно.

Тау наблюдал за Итембе, пока Нджере уводил того в палатку жрецов.

– Итембе здорово досталось, – заметил Хадит, подходя к нему.

– Демоны успели до него добраться.

Хадит почесал себе затылок.

– После такого люди ломаются.

– Меня тоже чуть не достали, – сказал Тау.

– Нэ?

– Тогда, в Дабе, – пояснил Тау. – Когда явились за мной. Мне никогда не было так страшно. Если бы отец не вытащил меня из волны Одаренной, они бы меня схватили.

– Повезло. Но это война. Одаренные продержали бы и хедени, и тебя столько, сколько бы смогли.

– Он меня вытащил…

Хадит похлопал Тау по плечу.

– Твой отец хороший человек.

– Он мертв, – сказал Тау и отошел к остальным товарищам.

Они посмотрели еще одну стычку, на этот раз без Ослабляющих. Индлову возместили отсутствие Одаренной тем, что выставили против Чешуя из Северной Исиколо половину своего. Тау редко встречал северян, и теперь с нетерпением ждал, когда увидит их в бою.

Увидев, как Индлову крушат его собратьев, он уже не ощущал былого воодушевления. Тау понял, в чем состояла суть этих игр. Вельможи были крупнее, сильнее и быстрее Меньших. Да, стычки между ними проводились для подготовки омехи к войне, но и для того, чтобы указать Меньшим на их место.

Северный Чешуй дрался с Вельможами, вдвое уступавшими им числом, на травяном поле. Без поддержки Одаренной, к моменту, когда пал последний Меньший, Индлову потеряли треть своих воинов. Посвященные вокруг Тау вели себя так, словно это был триумф, радовались успехам северных братьев. Но Тау не видел повода для радости. Поражение есть поражение, и побить треть врагов, превосходя их числом вдвое, было жалким итогом.

Джавьед, подумал Тау, красиво рассказывал им об усердии, о превосходной подготовке, о победах, но сейчас реальность была налицо и ее нельзя было отрицать. Вельможи были рождены с преимуществами, и неизвестно, возможно ли их одолеть.

Он надеялся встретиться с Келланом, надеялся принести посвященному цитадели быстрое правосудие. Тау из ночи в ночь представлял свою возможную дуэль с Дедженом, воображал, как убьет Ингоньяму, а потом потребует, чтобы против него вышел Абаси. Эта картина казалась вполне ясной, пока Тау не увидел, как Вельможи бьются с Меньшими.

К нему подошел Джавьед.

– Аж во рту противно, да?

Тау подумал, что да.

– Вы не рассказали нам правду.

– Разве?

– Мы не можем с ними тягаться.

– Пока не можем. У них что в трети, что в половине Чешуя сплошь бойцы со всех трех циклов. Нам нужно готовиться лучше.

– Они же нас в щепки разнесут.

– Я хотел, чтобы вы все увидели это до своей первого боя. Хотя большинство умквондиси предпочитает, чтобы их посвященные дрались вслепую. Каждый Меньший знает, что Индлову невероятны в бою, но считается, что у новых посвященных больше шансов, если они не знают, насколько сильно те их превосходят.

Джавьед покачал головой.

– Но не хочу, чтобы мои люди оставались в неведении. Если сражаетесь за меня, сражайтесь с открытыми глазами. Знайте, каковы ваши шансы, понимайте, как велик вызов. Я укажу вам путь к победе, но добиться ее вам придется самим.

Тау разглагольствования Джавьеда не интересовали.

– Это фарс, – сказал он. – Они устраивают все это, чтобы мы знали свое место. Знают, что мы не выиграем, что мы не можем этого сделать. Они проводят бои, проводят Королевскую Сечу, и нам говорят, что Ихаше и Индлову отбираются по таланту. Вельможи, Меньшие – говорят, что это на войне не имеет значения. – Тау махнул рукой в сторону травянистого поля, откуда до сих пор выводили северян. – А оно имеет. На войне это так же важно, как и везде, и все, что они делают, они делают с тем, чтобы напомнить об этом нам.

– Твои глаза открыты. Ты видишь мир таким, как он есть. Или этого недостаточно? Мира как он есть?

Расстроенный, Тау осмелел перед своим умквондиси. Но смягчил ответ и из уважения потупил взгляд.

– Вы знаете, что нет, – ответил он, желая сказать больше.

– И, наверное, никогда не будет достаточно. Но пока мы дышим, лучшие из нас никогда не перестают пытаться стать лучше, хотя бы ненамного. – Джавьед отвернулся и позвал остальных: – Довольно стычек. Остаток дня – в вашем распоряжении. Я пока отправлюсь в Цитадель-город, хочу посетить друзей, которых давно не видел. Вы, вероятно, слышали, что там есть питейные и рынки, где вы можете потратить свое жалованье. Есть цитадели, Крепость Стражи, и да. Да, да, да. Есть дома уюта. Будьте разумны и осмотрительны, с наступлением темноты мы возвращаемся домой.

Мужчины возликовали от мысли, что увидят знаменитый город, выпьют, посетят женщин из его известных домов уюта и выйдут к Крепости Стражи, средоточию боевой мощи, в котором Совет Стражи решал, где и когда им проводить свои жизни. Тау же ничего этого не хотел.

– Идем. – Удуак приобнял Тау тяжелой рукой, потянув вперед. – Надо утолить жажду.

К ним подошел Темба.

– Какую? Выпивки или женщин? – спросил он, делая непристойное движение.

– Мне это неинтересно, – ответил Удуак своему мелкому собеседнику.

– На тебя глядя, им тоже будет неинтересно. – Темба со смехом умчался прочь, когда Удуак рванулся к нему.

– Сам с наперсток, а язык длинный, – сказал Удуак.

– Он выше меня, – пробормотал Тау.

– Ты тоже с наперсток, – ответил Удуак, снова кладя руку Тау на плечи и толкая его к Утесам, в сторону Цитадель-города – туда, где Вельможи превращались в богов войны, а женщины становились оружием.

Встреча

Цитадель-город оказался не таким, каким Тау ожидал его увидеть. Маленький, в десять раз меньше Кигамбе, он был похож одновременно на военную базу и религиозную миссию. Со стороны Утесов его защищала толстая стена высотой с рост среднего Вельможи. Со стороны Обшлага, где в днях пути велась непрерывная война, стена возвышалась на три вельможьих роста. Сам город, малонаселенный при всем своем величии, был достаточно просторным, и на горизонте виднелись четыре огромных купола, каждый из которых был виден с расстояния в три тысячи шагов.

– Это, должно быть, Цитадель Индлову, – сказал Хадит, указывая на ближайший купол, над которым развевался черный флаг. – Вон та, рядом, видимо, Цитадель Одаренных, за ними обеими – Крепость Стражи, а та, что дальше всех, – Цитадель Саха, дом Богини.

Тау задержал взгляд на Цитадели Одаренных. Ее купола были черными и золотыми, а все, что он видел из-за стен, выглядело красиво и впечатляюще. Он вспомнил о Зури. Задумался, не сбежала ли она от своей судьбы. Он скучал по ней, и когда его разум обращался к болезненным воспоминаниям, он отгонял прошлое и молился за ее благополучие.

– Первый город Избранных, – проговорил Яу приглушенным голосом.

– Первый на Ксидде, – поправил Хадит. – У нас была империя на Озонте. Там нас были многие миллионы.

– Ты правда… в это веришь? – прокашлял Чинеду.

– Верю? Это наша история.

– Отсев тоже называют историей, – заметил Яу, на что Хадит не нашел ответа.

Они вошли в город впятером, вместе с остальными из Чешуя Джавьеда. Местные суетились, сновали по улицам, но сказать, что на дорогах людно, было нельзя. Тау заметил несколько Вельмож, еще больше Меньших, совсем немного Бывалых, но почти не видел Батраков. Последнее было объяснимо: единственные Батраки, которым дозволялось входить в священный город, работали в домах уюта.

Необычно выглядело и то, что здания в городе были в один этаж. Хотя и не все. Цитадели возносились в небо, и самой высокой из них была кроваво-красная Крепость Стражи. Ее венчал не только купол, но и остроконечные шпили, похожие на лезвия.

– Четыре столпа, что оберегают нас, Избранных Богиней, ото всех, кто желает причинить нам вред, – проговорил Хадит. – Цитадели Саха, Индлову, Одаренных и Стражи.

– Четыре? А тогда кто мы? – спросил Яу.

– Мы? – Хадит улыбнулся. – Имеешь в виду Меньших? Мы – корм, который утоляет ненасытный аппетит войска Избранных.

Пока Хадит проповедовал, к ним подкрался Темба.

– Мы отвлекаем хедени, пока погибаем, и Индлову с Одаренными успевают их убивать, – пояснил он.

– Опять ты? – спросил Яу.

Темба обнажил зубы, пожал плечами и побрел прочь.

– Куда сперва? – спросил Чинеду, ни разу не кашлянув.

Удуак указал на одно из длинных зданий за городскими воротами.

– Пить.

Хадит уже шел в нужном направлении.

– Спорить не буду.

Питейная представляла собой грубо сложенный саманный дом, бо´льшая часть помещения которого была открыта с улицы, а не окружена стенами. Внутри было дымно, пол устилала солома. Стоял запах пота, переваренных овощей и безошибочно узнаваемая вонь сброженного масмаса.

Пятерка Джавьеда – вместе с Тембой, который привязался к ним, как блоха, и Ойибо, смотревшим на мир воспаленными глазами, – нашла пустой стол и села за него. К ним тотчас подлетел питейщик с семью кружками масмаса. Выставил их на стол и уже собирался уходить, когда его остановил Хадит.

– У вас есть джирзанский гаум?

Питейщик, с кожей такой темной, словно он был наполовину драконом, оглядел Хадита сверху вниз и кивнул.

– Я буду, – сказал Хадит. Питейщик принюхался, зачерпнул одну из кружек и пошел за напитком для Хадита.

– Гаум? – спросил Тау. Памятуя о своем последнем опыте, он не мог представить, что в этом напитке можно находить удовольствие.

– Он выпендриться хочет, – заявил Темба. – В Джирзе гаум пьют не только на церемонии мужественности. Там еще добавляют пару капель скорпионьего яда, разбавленного теплой водой. От этого он становится достаточно слабым, чтобы его можно было потягивать, будто ты настоящий Вельможа.

Тау покривился.

– Уж лучше сгнившего кактусового молока, – отозвался Хадит, глядя на желтовато-белое варево в кружке Тау.

– Вранье, – заявил Удуак и поднял только что осушенную кружку в воздух, давая питейщику знак принести еще одну.

– За Богиню и за королеву, – произнес Темба, поднимая кружку.

– За Богиню и за королеву, – повторили все, жадно глотая густую тепловатую жидкость.

Тау сделал глоток, закашлялся и рыгнул. Остальные засмеялись. Он сверкнул на товарищей глазами и рыгнул еще раз. Яу хохотнул, выплюнув на стол масмас, как раз тогда, когда питейщик вернулся с разбавленным гаумом Хадита и второй кружкой Удуака. Питейщик многозначительно посмотрел на Яу, испачкавшего ему стол, и Хадит попытался сгладить ситуацию, любезно поблагодарив хозяина. Тот поджал губы, но ушел, ничего не сказав. Не успел он сделать и пяти шагов, как посвященные громко рассмеялись. И Тау тоже. Он ничего не мог с собой поделать, ему просто было весело.

– Пусто, – проговорил Удуак, уставившись в свою кружку с таким видом, словно та его оскорбила.

Тау украдкой глянул на мешочек у себя на поясе. Жалованья ему хватало, чтобы расплатиться за целый круг.

– За мой счет, – сказал он, поднимая руку и поворачиваясь к питейщику.

– Вельможа голубых кровей, не иначе! – воскликнул Хадит, ухмыльнувшись.

Тау это не понравилось, и он уже хотел сказать об этом, но увидел ее. Она шла по улице. У него упала рука, открылся рот, он словно потерял способность двигаться. Должно быть, он замечтался… но она была реальна. Зури была здесь, в Цитадель-городе, в черной мантии Одаренной.

– Заказываешь? – спросил Удуак.

Тау бросил свой мешочек на стол и вышел из питейной.

– Тау? – окликнул его Чинеду.

Темба, должно быть, увидел ее первым.

– Оставь его. Он девушку увидел. Но он оставил деньги, так что, как он сказал, следующий круг за его счет.

Выходя на улицу, Тау услышал Хадита:

– Это не девушка. Это Одаренная.

Это была она. Тау стоял в нескольких шагах позади нее, но не узнать ни ее фигуру, ни походку он не мог. Это была Зури.

Все еще словно во сне, он позвал ее. Зури обернулась, и у него подкосились колени. Воспоминания, история, жизнь, которую он хотел провести с ней, – все хлынуло на него таким потоком, что его едва не сбило с ног.

– Тау?

– Это я, – сказал он, направляясь к девушке, протягивая к ней руку, молясь, чтобы она его не отвергла. Она позволила ему взять ее руки, и мягкая теплая кожа ее ладоней подействовала на него успокаивающе, усмирила гнев быстрее и лучше, чем смогли бы выпивка и шутки товарищей.

– Это ты, – проговорила она. – Правда ты. – А потом причинила ему боль: – Ты… это ты убил его? И хочешь убить их? – В ее голосе послышался страх. – За этим ты здесь?

Тау напрягся и отпустил ее руки.

– Нет, – ответил он. От этого признания ему было не по себе, но он заставил себя пройти через это. – Я здесь не за тем, чтобы их искать. Я… я не готов.

Она кивнула, словно она поняла, словно пыталась понять.

– А Лекан?

Тау не знал, что сказать. Он видел, как она разглядывает его шрам.

– Экон рассказал мне, что Лекан сделал с Аньей и ее семьей, – сказала Зури еле слышно.

Он уже почти забыл о своем шраме. Почти забыл о Лекане.

– Лекан… – Он осекся. Что ему было сказать?

Зури приняла его колебание за ответ.

– Спасибо, – проговорила она. – Спасибо тебе… за это.

Тау не хотелось говорить о Лекане.

– Так ты здесь? – спросил он. – Одаренная? Я думал…

– Я боялась ею становиться. Но сбежать в одиночку, наверное, боялась еще больше.

Он не мог понять, прозвучал ли в ее голосе укор.

– У меня не было…

– Разумеется, – сказала она слишком быстро, отмахиваясь от его незаконченного оправдания.

– Я не знаю этих мест. Здесь где-нибудь есть… я бы хотел поговорить.

– Разумеется, – снова ответила она и потянулась было к его руке. Но потом остановилась, помедлила и, наконец, сказала: – Иди за мной.

Тау последовал за ней. Но далеко они не ушли. Всего в паре улиц от питейной была круглая площадка. В ее центре находился маленький фонтанчик, такой сухой, словно он никогда не видел воды. По периметру, возле саманных зданий, окружавших ее со всех сторон, стояли каменные скамьи. И не считая старого Бывалого, спавшего в самой тени, площадка была пуста.

Зури отвела его к дальней от мужчины скамье. Она села, он – рядом с ней.

– Как будто это все не на самом деле, – сказала она.

– Как будто, – согласился Тау. – Зури. – Он испытал удовольствие, произнеся ее имя. – И давно ты в Цитадель-городе?

– Два лунных цикла. Меня забрали… Я уехала вскоре после тебя. – Она осмотрела его меч и одежду. Он был в синевато-серой форме Исиколо, которую выдавали всем посвященным. – Ты теперь Ихаше?

– Я посвященный, – сказал Тау, не в силах игнорировать ее немой вопрос. – Когда стану Ихаше, я смогу вызвать на поединок Келлана Окара.

– Келлана Окара? – переспросила она, прежде чем догадаться: – Одного из тех, кто…

– Он посвященный Индлову, сейчас на третьем цикле. Я смогу вызвать его на законный поединок. А потом, когда закончу обучение и стану воином, смогу требовать кровного поединка у Абаси Одили.

Зури распахнула глаза.

– Из Совета Стражи? У него же охранник, Ингоньяма. Ты это знал?

От ее вопроса весь план показался безумным, невозможным. Но он не позволил ей заметить, что он начал сомневаеться.

– Знал.

– Тау… – Зури покачала головой, и ее взгляд вновь скользнул к его шраму. Казалось, ее переполняла жалость.

– Они убили моего отца!

– Разве твоя смерть от клинка того же человека его вернет?

– Я должен это сделать.

– Понимаю, – проговорила она, но Тау знал, что это не так.

– А ты как поживаешь? – спросил он, меняя тему. – Как тебе здесь?

Она натянуто улыбнулась.

– Я хорошо. Здесь и лучше, и хуже, чем я ожидала.

Тау попытался поднять ей настроение.

– Ты теперь выше умбуси Онаи.

Ее улыбка стала шире.

– Жду не дождусь, когда снова ее увижу и попрошу постирать мое белье.

Тау рассмеялся. Через силу, но зато напряжение между ними исчезло.

– Ты слышал о Джабари? – спросила она.

Тау не думал, что это имя так сильно его встревожит.

– Джабари? Что случилось? Он в порядке?

– Да, прости. Не хотела тебя испугать. Он прошел испытание на севере.

– Так он в городе?

– Где-то в городе, да.

Двое самых важных людей в его жизни каким-то непостижимым образом очутились в этом странном городе куполов, даров и насилия.

– Ты его видела? – спросил Тау.

– Нет, пока нет.

– Если увидишь, скажешь ему… – Тау понятия не имел, что бы он мог сказать Джабари. – Ладно, неважно.

Взгляд Зури смягчился, она слегка улыбнулась. Из жалости, которой он не хотел.

– Тебя уже заставляют заниматься колдовством? – спросил он, надеясь хоть немного развеять тьму между ними.

Зури захохотала, прикрыла рот и глаза ее засияли.

– Ах ты варвар! Это не колдовство. Дар!

– Ну да, дар. Разумеется.

Теперь она улыбнулась по-настоящему.

– И да, заставляют. Я еще учусь, но получается неплохо. Очень неплохо. – Она гордо приподняла подбородок. – Я одна из самых сильных в своем цикле. Ты это представляешь? Я!

– Могу себе представить, – отозвался Тау.

Она отвела взгляд, довольная и смущенная.

– Я надеялась, что этот день настанет, – сказала она.

Тау, не смевший на это надеяться, кивнул в ответ. Зури потянулась к нему рукой. Он встретил ее на полпути, и их пальцы соприкоснулись. Она посмотрела на него, на ее лице отразился новый вопрос. Он попытался прочитать его, но в этот момент послышались шаги и смех. Зури поспешно убрала руку, когда к площадке подошли трое Индлову, судя по виду, с первого цикла. Они были пьяны. Тау напрягся.

Первым их заметил Индлову, который был на две головы выше Тау и в полтора раза его тяжелее. Черная мантия Зури бросалась в глаза – было видно, что она Одаренная. Вельможа ударил себя кулаком в грудь в знак уважения. Он присмотрелся к Тау.

– Леди Одаренная, – произнес он. – Вы в порядке?

– Спасибо, посвященный, в порядке.

Наступило неловкое молчание. Индлову хотелось сделать что-то еще, что-то сказать, но он не был уверен, что должен продолжать. Поэтому попробовал зайти с другой стороны:

– Мы можем проводить вас домой, моя леди? Если мы достойны?

– Более чем достойны, как и все люди Цитадели Индлову. Однако я сейчас не собираюсь домой, но все же спасибо вам. Доброго вам вечера, и да улыбнется вам Богиня.

Остальные Индлову смотрели на Тау, держа руки возле мечей. Тау боролся с инстинктивным желанием тоже потянуться к оружию.

– И да улыбнется она и вам тоже, – ответил главный Индлову, вновь поворачиваясь к Тау. – Солнце уже садится, юный Меньший. Пора бежать домой.

У Тау зачесались руки. Он представил, как вынимает бронзовый меч и бросается в атаку, но знал, что погибнет прежде, чем ранит хоть одного.

Стараясь выглядеть как можно спокойнее, он согласно кивнул. Этого оказалось мало – Вельможа ждал, и его огромная рука скользила к поясу, где висел меч.

Другого выхода не оставалось. Тау поднялся.

– Уже поздно, нкоси. Спасибо. – Он поклонился Зури. – Леди Одаренная, ваше время и ваш совет – это больше, чем я заслуживаю.

Зури тоже была в напряжении, но вынуждена была подыграть, чтобы избежать насилия.

– Помогать любым возможным образом – это наш долг.

Тау еще раз поклонился и двинулся прочь. Он слышал, как Индлову подходят ближе, уверенный, что они нападут на него, как только Зури перестанет его видеть, но они остановились, и Тау услышал, как Индлову заговорили о приятной прохладе вечера. Они решил остаться с ней, чтобы убедиться, что Тау не вернется.

Но выбор у Тау был невелик, поэтому он стиснул зубы так сильно, что заболели челюсти, и вернулся в питейную. Остальные уже уходили оттуда.

– Тау! – позвал Яу.

Хадит улыбнулся, завидев Тау, и бросил ему что-то издалека. Тау поймал: это был его мешочек, пустой.

– Два круга! – сказал Хадит. – Хватило на два.

– В следующий раз мы платим, – сказал Удуак.

Рядом показался шатающийся Темба.

– Я пьяный.

– Хорошая долгая пробежка – и будешь как новенький, – сказал ему Хадит, и Темба скорчил гримасу.

– Тау? Ты в порядке? – спросил Яу. Ойибо стоял рядом, моргая круглыми мутными глазами.

Тау не был в порядке, но все равно кивнул.

– Да. – И все двинулись из города к условленному месту сбора.

На полпути к Тау приблизился Хадит. Он ждал момента, когда они останутся одни. Тау не хотелось слышать того, что он собирался сказать.

– Ты знал ее раньше. – Это был не вопрос. – Может, она была дорога тебе, но теперь она Одаренная. – Тау словно не слышал его. Хадита это не остановило. – Она должна выйти замуж за одного из них, Придворных Вельмож, рано или поздно. Внести лепту в появление новых Одаренных. – Тау бросил на него грозный взгляд, который только подтвердил слова Хадита. – Ты ее знал, – добавил Хадит, – но больше не знаешь.

Тау прибавил шагу, обогнал Хадита и пошел в начале Чешуя, рядом с Ананом. Тот глянул на него, увидел выражение лица, кивнул и продолжил идти молча.

Тау стиснул зубы так, что ему стало больно. Он не хотел этого слышать. Он хотел только втоптать этих никчемных Индлову в грязь.

Тау поклялся себе тренироваться еще усерднее. Чешуй Джавьеда примет участие в следующем бою, и теперь глаза Тау будут открыты. Джавьед сделал все для этого. Показал Тау, каковы их шансы, показал, что им негде прятаться, но Тау и не хотел прятаться. Он хотел уничтожать.

Симметрия

В последующие дни Тау занимался с пятеркой Джавьеда по утрам, с остальными членами Чешуя днем и с наказанными за проступки по вечерам. Вечерами ему часто составлял компанию Яу. Тому, похоже, нравилось повторять все за Тау, и дополнительные тренировочные бои давали изворотливому бойцу множество возможностей для того, чтобы тыкать, колоть и наносить ранения другим посвященным. Но вечерние занятия утомляли, и Яу их бросил, хотя продолжал рассказывать всем, как усердно тренируется Тау.

Тау не придавал значения этим рассказам. Они завоевали ему уважение среди посвященных, и те уже реже смотрели на него как на изгоя. Он начинал чувствовать себя частью целого, ему хотелось, чтобы и остальные воспринимали его так же, и он решил, что если его боевые успехи вывели его на этот путь, единственный способ стать своим – быть лучшим среди всех.

И как только у него зажило запястье – он стал прилагать еще больше усилий. Тау решил использовать свое преимущество владения мечом обеими руками.

Он пытался вести тренировочные бои со щитами, но те лишь мешали ему. Он использовал небольшие щиты и заметил, что те только немного помогают в обороне и совсем не участвуют в нападении. Поэтому он их оставил, перейдя на массивные мечи, которые нужно было держать обеими руками. Это было ужасно. Ему не хватало ни сил, ни выносливости, и он вернулся к обычным мечам, сосредоточившись на скорости и агрессивном стиле боя. Он стремился сокрушать противников. Это выходило в боях с более слабыми соперниками, но вело к поражениям в поединках против сильнейших бойцов Исиколо, даже когда он мог выиграть. Тау был разочарован и не знал, как улучшить положение.

Но зато он знал другое. Он больше не был правшой. За один сезон в Исиколо он прибавил больше, чем за всю жизнь до этого. Теперь даже самых сильных бойцов Исиколо – Хадита, Итембе, Яу, Рунако, который двигался быстрее жалящего скорпиона, и Удуака, последнего из посвященных, кто до сих пор выигрывал у Тау чаще, чем проигрывал, – Тау мог победить левой, но редко побеждал правой.

Это не давало ему покоя. Он был в числе лучших в Исиколо, но не мог стать еще лучше, его развитие остановилось. И, что хуже всего, он уже несколько дней не дрался с Удуаком, а это означало, что либо Джавьед, либо Анан вскоре поставят их друг против друга.

Бои между ними уже превратились в события, за которыми наблюдали и посвященные других Чешуев. Когда они дрались, зрители, даже умквондиси, азартно делали ставки, и в этих спорах можно было выиграть или проиграть жалованье за целый лунный цикл. Следующий их бой должен был состояться со дня на день, и Тау хотелось победить. Нужно было готовиться еще усерднее.

– Давай еще раунд, – сказал Тау. Он занимался на тренировочном дворе с Ойибо, и они видели друг друга лишь благодаря свету полной луны.

– Уже поздно, – ответил Ойибо, избегая взгляда Тау, которому согласился помочь после того, как Яу перестал ходить на занятия.

– Один, – попросил Тау. – Всего один.

– Ты… ты все время так говоришь…

Тау не хотел отпугнуть Ойибо и постарался скрыть разочарование.

– Только один? – спросил Ойибо.

Тау благодарно кивнул.

– Только один, – подтвердил он, выступая вперед.

Ойибо времени не терял. Он сделал мечом обманный маневр, а потом замахнулся выставленным щитом на Тау. Тот спешно отступил, избежав удара, и контратаковал прямым выпадом. Ойибо отскочил, и деревянный меч Тау рассек воздух на расстоянии кисти от цели.

Бросившись ему вслед, Тау сократил расстояние, и Ойибо, который весь вечер проигрывал, сражаясь осторожно, стал атаковать всерьез. Тау блокировал каждый удар, и, ускоряя шаг, сделал это медленно. Если этому раунду суждено стать последним на нынешней тренировке, Тау постарается продлить его. Реальных атак он не предпринимал, а лишь блокировал и парировал выпады Ойибо.

Тау хотел отработать парирования, ответные удары и потренировать выносливость. Он хотел, чтобы поединок вышел таким долгим, чтобы Ойибо взмолился о пощаде от изнеможения. Он хотел довести Ойибо до предела, а потом сломить, не нанеся ни одного «смертельного» удара.

Однако этот план не работал. Ойибо валился с ног, но, очевидно, понял, что Тау не собирается атаковать всерьез. Посвященный с мальчишеским лицом переключился с мощных атак на более осторожные, нацеленные лишь на то, чтобы не подпускать Тау ближе. Он замедлял темп поединка, чтобы дать себе немного отдохнуть.

Придерживаясь своей стратегии, Тау резко набросился на своего товарища по оружию, вынудив Ойибо встревоженно выпучить глаза и выставить щит. Тау стучал по щиту то с одной стороны, то с другой, пока Ойибо успевал только защищаться и извергать проклятия.

Но Тау по-прежнему придерживался своего плана. Он не наносил прямых ударов, а лишь беззастенчиво колотил по щиту противника.

– Надо было мне уйти спать, – проворчал Ойибо.

Тау рассмеялся, наслаждаясь продолжающимся соперничеством. Он не ожидал подобного, но не мог и перестать. Каждый бой приводил его в возбуждение.

В этом была самая суть, самая основа. Когда Тау дрался на тренировке, для него существовал только его противник. Значение имели только ощущения, навыки, воля и решимость. Весь мир уходил прочь, и оставался только следующий шаг, следующий выпад, следующая атака, следующая победа.

Тау стукнул мечом по щиту Ойибо сверху, надеясь, что тот опустится и можно будет сократить дистанцию и толкнуть соперника плечом, чтобы он упал. Но когда его деревянный меч обрушился на щит, лезвием об обод, половина клинка громыхнула, осыпав их обоих щепками.

На долю дыхания оба застыли в тишине. Тау среагировал первым. Он толкнул Ойибо плечом – тот упал, перекатился и вскочил на ноги. Тау отбежал к краю боевого круга, схватил запасное оружие правой рукой и повернулся, чтобы увидеть, что его брат по оружию летит в новую атаку.

Ойибо занес меч над головой, Тау за ним не успевал. Он дрался в шлеме, а меч у Ойибо был из дерева, но удар обещал быть тяжелым. Если бы он попал в цель, голова Тау раскалывалась бы всю ночь и болела весь следующий день.

Отчаянно, быстрым движением Тау скрестил перед собой оба меча. Удар Ойибо пришелся точно по их пересечению, с такой силой, что у Тау задрожали кости. Тау успел заметить, как у Ойибо отвисла челюсть, и он воспользовался его замешательством, чтобы резко отвести клинок противника влево, лишить его равновесия и успеть вернуться в исходное положение.

Но Ойибо был не промах. Даже потеряв равновесие, он сделал выпад, попытавшись уколоть Тау, будто копьем. Тау рубанул по его оружию сломанным клинком, а другим ударил по шлему Ойибо.

Сломанный меч Тау отразил атаку, и Ойибо, как их учили, следил за доминирующей рукой соперника, за его рабочей рукой. Трудность заключалась в том, что у Тау обе руки были рабочими, и меч в руке, на которую Ойибо не смотрел, ударил тому по голове.

Удар вышел чистым – бронзовый шлем прозвенел, будто колокол, и Ойибо, пошатнувшись, неистово замахал мечом. Увернувшись от первого взмаха и преградив второй обрубком меча в левой руке, Тау продолжил стучать по щиту Ойибо вторым мечом.

Ойибо неуверенно попятился, пытаясь сориентироваться, но Тау был тут как тут – ударил его по бедру одним мечом и по ребрам другим. С удвоенной силой шипя от боли, Ойибо поспешил отступить с ударной дистанции.

Затем оба приняли исходное положение, и Тау понял: он выиграет поединок сейчас или не выиграет никогда. Если Ойибо перехватит инициативу, то он воспользуется тем, что у Тау сломан меч и нет опыта обращения с двумя клинками одновременно.

Думая быстро, действуя импульсивно, Тау вступил в хореографическую серию атак, которую большинство наставников применяли, чтобы обучить новичков самым основным ударам. Такой серии учили детей, чтобы придать им уверенности в обращении с оружием. Она начиналась медленно, но быстро прибавляла и в скорости, и в мощи. Однако она не предназначалась для двух мечей, и чтобы избежать блокирования своих атак, Тау начал серию левой рукой. А потом, после первого взмаха, начал снова, но уже правой.

Ойибо вскинул брови, когда увидел, что Тау продолжает напирать на него с двумя мечами. От удивления он остановился, не предотвратил первый удар и принял его на себя, но успел вовремя предупредить второй. Очевидно, узнав серию, он понял, что правой рукой Тау зеркально повторит то же, что только что сделал левой. Вспоминая эту серию, он предугадывал движения Тау, но никогда не отбивался от двух мечей, а сутью всей этой фигуры – и причиной, по которой ее избрал Тау, – было то, что она, хоть и начиналась медленно, но завершалась настоящим вихрем.

Ойибо предотвратил третий удар, но пропустил четвертый и пятый. Равно как и шестой и седьмой, заставившие его закряхтеть, а потом и взвыть. Восьмой опустил его на колено, девятый обезоружил, а десятый Тау резко прервал: клинок в его правой руке задрожал на расстоянии пальца от макушки Ойибо.

– Богиньей милости, – прошептал Ойибо, покосившись на кончик меч, который оказался к нему слишком близко. – Ты сейчас дрался с…

– Да, кажется, – ответил Тау.

Ойибо выругался словами, от которых даже Тау поморщился.

– Еще раунд? – спросил Тау, стараясь, чтобы это не прозвучало мольбой.

Удары

Прошло несколько дней, и Анан поставил Тау против Удуака. Солнце палило высоко в небе, почти расплавляя металл. Остальные бойцы Чешуя, уже изнемогавшие от вялотекущего дня, отложили оружие и устроились поудобнее, обрадованные возможностью остыть и готовые делать ставки на исход поединка. Весть о нем разнеслась вокруг, и к ним подтянулись посвященные из других Чешуев. Многие умквондиси последовали за своими бойцами, изображая небрежное равнодушие.

Вести бой взялся Анан, а Джавьед отступил в сторону и пожевывал засохшую травинку. Удуак вошел в боевой круг и принялся разогреваться со своим огромным деревянным мечом и щитом. Тау, взяв свое оружие, вошел следом, и зрители вовсю начали делать ставки.

Анан вскинул руку, давая знак о начале поединка, но Тау попросил подождать. Он вышел из круга – Анану и Удуаку сначала показалось, что он потерял рассудок, а потом уже уверились в этом – когда он вернулся со вторым деревянным мечом. Тау размахивал своими двумя мечами, выписывая круги.

Удуак склонил голову набок.

– Два?

Тау перестал махать и встал на изготовку.

Удуак пожал плечами, мол, говоря: неважно, один или два, все равно он сломает того, кто ими дерется. Тау смотрел на Анана, ожидая сигнала.

– В бой! – скомандовал Анан.

Тау пошел в атаку, Удуак вступил в борьбу. Тау хотел отвлечь его вторым мечом. План, который он продумывал ночами после тайных занятий с Ойибо, состоял в том, чтобы с помощью второго меча вынудить Удуака все время держать щит, а самому искать брешь левым клинком, с сильной своей стороны. Поначалу план работал, и он быстро получил два очка.

Но затем Удуак приспособился и стал напирать сильнее. Тау пришлось перейти в оборону, а дополнительное внимание, которого требовало владение двумя мечами, утомляло его. Тау понял, что если продолжит придерживаться плана – отвлекать и выбирать цель, – то проиграет. Поэтому он позволил взять верх инстинктам, выработанным его правой рукой за многие циклы тренировок с отцом. А более сильной левой – применить весь опыт обучения в Исиколо.

Он атаковал в полную силу, каждый его удар мог бы покалечить или убить, будь у него в руках бронза. Эффект проявился мгновенно, и Удуак начал уступать под натиском мечей Тау, обрушивающихся на его меч, щит и тело. Зрители, собравшиеся вокруг, стояли, оставив свое оружие, и в обжигающем воздухе слышался только стук деревянных мечей и тяжелое кряхтенье Удуака, которого все продолжал колотить Тау.

Но Удуак не собирался сдаваться. Он взревел и, разозлившись на шквал атак Тау, стал сам наносить удары – так быстро и так сильно, как мог только он. Но клинки Тау встретили его с равной яростью, большей скоростью и лучшей точностью. Рука Удуака, в которой он держал щит, была избита, шлем съехал на правый бок, и здоровяк никак не мог избавиться от жалящих мечей.

Удуаку пришлось отступать, больше ему ничего не оставалось, тогда как Тау, крутя клинками, продолжил напирать. Тау ударил его по коленям, вынудив Удуака бросить меч и обеими руками ухватиться за свой щербатый и трескающийся деревянный щит. Однако он не сдавался, и Тау, весь разгоряченный, в пылу борьбы, слыша крики зрителей и повинуясь собственным инстинктам, больше не видел перед собой посвященного Исиколо. Больше не видел своего брата по оружию. Не видел Удуака.

Вместо него был сначала Келлан Окар, потом Деджен Олуджими и, наконец, Абаси Одили, и Тау дал своему гневу вылиться в бурю ударов, которые обрушились на щит и тело Удуака, но тот все равно не сдавался. Тау, крича от ярости на соперника, который отказывался проигрывать, и видя все сквозь пелену, красную, как кровь его отца, расколол щит Удуака на две части, сбил шлем с его головы и собирался уже проломить ему череп, когда Джавьед, вмешавшись вместо ошеломленного Анана, объявил, что бой окончен.

– Довольно, – закричал Джавьед, вставая между Тау и Удуаком.

– С дороги, – прорычал Тау, занеся мечи для удара.

– Довольно, Тау.

– Удуак не попросил Богиньей милости, – заметил умквондиси Тхоко.

– И поэтому исход – ничья, – объявил Джавьед собравшимся, чем вызвал всеобщее возмущение. – Это тренировочный бой, а не кровный поединок. Я не горю желанием увидеть, как изувечат хорошего Ихаше. Я поздравляю с успехом обоих бойцов, и Удуак – пример всем вам. Вспомните о его храбрости, когда в следующий раз встретитесь с Индлову на Утесах.

Тхоко фыркнул, получив горсть монет от умквондиси Нджере.

– В следующий раз с Индлову? Это не тот случай. Тау – не Индлову.

– Тхоко, ты можешь проявить хоть немного благодарности? – спросил Нджере. – Если бы не Джавьед, тебе сегодня не на что было бы выпить.

В ответ на это многие посвященные сдавленно рассмеялись.

– Бой закончен, – продолжил Нджере, – и умквондиси Джавьед объявил ничью. Хватит глазеть, возвращайтесь к тренировкам. Можете быть уверены, хедени затачивают свои копья, пока мы сидим тут на солнце, как дремлющие ящерицы. – Посвященные замешкались. – Идите! – приказал Нджере.

Все разошлись кто куда, и Джавьед подошел к Тау, чтобы поговорить с ним один на один.

– Твои мечи подняты, хотя бой уже окончился.

Тау опустил оружие и постарался прийти в себя. Он в самом деле был готов убивать. Сама мысль об этом испугала его, и он взглянул за спину Джавьеда, на Удуака. Здоровяк все еще стоял на коленях и тяжело дышал. Он был весь в ссадинах, по голове стекала кровь.

– Удуак, – сказал Тау.

– В тебе демон, – отозвался здоровяк, не в силах поднять головы.

– Пока с вас хватит, – сказал Джавьед им обоим, а потом повернулся к остальным бойцам Чешуя: – Яу! Хадит! Помогите отвести Удуака в лазарет.

– Я помогу, – сказал Тау, наклоняясь, чтобы взять Удуака под руку.

Удуак вздрогнул и скривился от боли.

– Нет.

Тау не знал, как сгладить ситуацию.

– Прости меня. Я…

– Дай ему немного времени, Тау, – сказал ему Джавьед, когда Яу и Хадит подбежали к ним.

Они положили руки Удуака себе на плечи и подняли его с колен. Здоровяк простонал и повалился на Хадита, едва не сбив Меньшего с ног. Хадит обрел равновесие, сверкнул глазами на Тау, а потом вся троица заковыляла к ближайшему лазарету.

Джавьед проследил за ними взглядом, а после заговорил с Тау.

– Тебе следует продолжать заниматься с двумя клинками. Если будешь тренироваться с такой же самоотдачей, что прежде, то наступит день, когда ни один Меньший во всем полуострове не сумеет тебе противостоять. – Джавьед сделал паузу и шагнул ближе, чтобы никто больше не смог его услышать: – Но Удуак – твой брат по оружию, Тау. Ты бы убил его, не останови я тебя?

Ничья

На следующее утро Хадит остановил Тау на пути к тренировочным полям.

– Тебе стоит повидаться с Удуаком, – сказал он.

Тау совсем не спал. Он лежал и думал о том, что наделал. Но все равно совет Хадита он воспринял как упрек и, возмущенный, попытался проскользнуть мимо.

Хадит взял Тау за предплечье.

– Нужно повидаться, пока не стало слишком поздно. Я говорю тебе как друг.

– А мы разве друзья? – спросил Тау, глядя на руку Хадита.

Тот отпустил его.

– Я думал, мы ими становимся, – сказал он, удаляясь.

Тренировка проходила еще суровее обычного, и Джавьед тоже был там, непрерывно расхаживая по площадке.

– Мы будем драться на Утесах! Мы будем драться с Индлову! Мы будем драться с Ослабляющей! Вы готовы? Это, по-вашему, называется «готовы»? Или вам так кажется?

Тау никогда не видел Джавьеда таким озабоченным, и, возможно, беспокойство умквондиси было оправданно. Чешуй ждало испытание, и его методы окажутся под пристальным вниманием. Ведь Джавьед допускал вольности, поэтому другие умквондиси и их коллеги среди Индлову именно этим тотчас объяснили бы слабое выступление его Чешуя, чтобы его осадить.

Когда на тренировке пришла его очередь драться, Тау колебался, несмотря на подбадривания Джавьеда. Его трясло, но Джавьеду не понравится, если он будет драться вполсилы.

– Думаешь спрятаться у Богини за спиной? – крикнул он Тау так громко, что его услышали все вокруг. – Не позорь себя и всех нас своим чувством вины и жалостью к себе. Боишься, что опять потеряешь над собой контроль? Хорошо, это правильно, что боишься. Ты должен себя контролировать, но не таким образом. Если заставишь себя стать посредственностью, ты увидишь, как гибнут твои братья, увидишь, что твоя жизнь потрачена впустую. Дерись, чтоб тебя!

Тау, который боролся в этот момент с озадаченным Чинеду, ускорил темп и стал работать усерднее.

– Этого недостаточно!

Тау принялся напирать сильнее, вынудив Чинеду отступить.

– Выкладывайтесь полностью, – прокричал Джавьед, обводя взглядом весь Чешуй. – Иначе вы оскорбляете то время, что было нам дано. Иначе вас ждет не борьба за жизнь, а гибель. Деритесь, чтоб аж дым шел!

Тау стрельнул взглядом в Джавьеда, и Чинеду воспользовался моментом. Он сделал выпад, наведя меч на Тау. Тот среагировал быстро как мог. Отвел оружие соперника в сторону, ударил вторым мечом Чинеду по шее и вывернул лезвие блокирующего меча таким образом, чтобы уколоть им Чинеду в бок.

Чинеду, приняв удары сразу с двух сторон, выгнулся так, будто не знал, куда ему падать.

– Акк! Мка! – Чинеду выронил меч и щит, хватаясь за шею, чтобы проверить, не идет ли кровь. – Богиньей милости! Богиньей милости! Пепел с углями! – протараторил он так быстро, что не успел кашлянуть.

Джавьед кивнул Тау.

– Никогда нельзя представлять собой меньше, чем можешь. Чинеду!

– Умквондиси, – проговорил Чинеду, одной рукой почесывая ребра, а другой шею.

– Ты пытался уколоть Тау, когда он отвлекся… Это была истинно благородная и доблестная попытка, но ты при этом опустил щит. Не будь в бою таким мягким, какой ты с женщинами. В следующий раз держи щит выше.

Яу и Хадит, дравшиеся поблизости, хихикнули.

– Да идите вы в Исихого, – прошипел Чинеду. – Сами лучше с ним подеритесь.

– А почему бы и нет? – ответил Хадит, стукнув Яу мечом. – Готов?

И оба двинулись на Тау.

– Двое на одного? – спросил Тау.

– Я вижу в твоих нежных ручках два меча, – ответил Хадит, толкая Яу в одну сторону от Тау, а сам смещаясь в другую.

Тау хотел было возразить, но увидел, что Джавьед кивнул, разрешив бой. И первым пошел в атаку на Яу. Хадит дрался лучше, но Яу был метким мечником, и игнорировать его было чревато. Яу увидел наступление Тау и отскочил назад, заблокировав первый и второй удары Тау, но пропустил третий, самый сильный, который всем весом пришелся на бедро.

– Богиня! – взвизгнул он.

Тау развернулся и скрестил свои два меча как раз вовремя, чтобы остановить удар Хадита, – тот же ход, что он впервые применил против Ойибо. Затем вывернул меч Хадита, заставив того потерять равновесие, освободил меч и ткнул Хадита в грудь.

Тау оттолкнулся, выпрямился и пошел на него, вертя мечами и атакуя с двух углов. Наученный примером Чинеду, Хадит поднял щит повыше, но использовать меч теперь не мог. Он принял тяжелый удар по рабочей руке, потом по шлему, а когда наконец снова занял боевую позицию с мечом, Тау избежал атаки, приложив свой клинок плашмя к подмышке Хадита.

Согнувшись вдвое, Хадит отступил. Продолжая вертеть мечами, Тау замахнулся на Яу, который уже подкрадывался к нему. Яу выпучил глаза, когда понял, что его ждали. Он попытался ударить Тау по лицу, хорошо прицелившись, но Тау оказался быстрее. Он уклонился, крутанулся на месте и обрушил оба клинка в бок Яу.

Яу повалился, выдохнув воздух из легких, и Тау вновь переключился на Хадита, который уже бежал на него, крича во все горло. Их клинки пустились в пляс, пока Тау не увеличил темп до такой степени, которую Хадит не мог поддерживать.

Осознавая неизбежность своего поражения, Хадит отважился на безнадежный удар, который Тау заблокировал, вывернув его меч, после чего обезоружил противника – деревянное оружие Хадита отлетело прочь. Хадит снова поднял щит, но Тау стал наносить удары ниже и сбил его с ног. Затем встал над ним, нацелив меч ему на горло.

– Сдавайся, – сказал ему Тау.

– Спасибо, я лучше дождусь ничьей.

– Что?

– Сейчас объявят.

Джавьед, улыбаясь, подошел к ним.

– Исход боя – ничья.

– Что?! – воскликнул Тау, и Джавьед не смог сдержаться. Он рассмеялся – громко и заразительно. Остальные бойцы Чешуя его поддержали. Тау смотрел то на одного, то на другого, пока не остановил взгляд на Хадите. Тот широко улыбался.

– Раз уж у Удуака получилось… – Хадит протянул руку. Тау взялся за нее, запястьем к запястью, и поднял брата по оружию на ноги.

Джавьед все не унимался.

– Ничья. Пепел с углями, ничья. Дрались вы хорошо, все трое. Хорошо дрались.

Джавьед приказал всем вернуться к занятиям.

– Ничья, – пробормотал он себе, а потом расхохотался, напугав посвященного, оказавшегося рядом.

– Когда навестишь Удуака? – спросил у Тау Хадит.

– Не знаю, хочет ли он меня видеть.

– Есть только один способ узнать, – сказал Хадит.

Тау набрал воздуха в грудь и кивнул. Затем подошел к Джавьеду, который наблюдал за боем Мшинди и Куэнде, двух близнецов.

– Умквондиси Джавьед, разрешите сойти с поля.

– Куда это, Мирянин Соларин?

– В лазарет.

– А-а, разрешаю. Потом возвращайся, мы будем еще здесь.

Тау поклонился и покинул площадку. Ему давно было пора увидеться с великаном.

Братья

Лицо и туловище Удуака были покрыты синяками. На руку, в которой он обычно держал щит, была наложена шина, а левый глаз его заплыл.

– Удуак… – Тау понятия не имел, что сказать.

– Тау.

– Прости меня.

– Нсику.

Тау надулся.

– Нсику.

– Мне уйти?

– Нет, я хочу оскорбить тебя. Нсику! – ответил Удуак.

Тау оглядел палату. Она пустовала, и он не видел ни одной жрицы Саха, только через три койки от них лежал тощий посвященный со сломанной ногой, который наблюдал за ними.

– Может, перестанешь?

– Нсику! – произнес Удуак таким тоном, словно распевал песню у костра.

– Да ты рехнулся.

– А ты-то сам, нэ?

Тау смягчился.

– Ты мой брат по оружию, и я должен был дать тебе все самое лучшее.

Удуак рассмеялся и тут же сморщился.

– Может, лучше было сдохнуть? – Удуак смотрел на Тау единственным глазом, который мог открыть. – Такого никогда не было.

– Чего?

– С тех пор, как я был ребенком. С тех пор, как вырос и отшлепал Малого Вельможу за то, что тот плохо обошелся с моей двоюродной сестрой.

Это было самое длинное предложение, что Тау когда-либо слышал от Удуака.

– Ты отшлепал Вельможу?

– Отшлепал. И хорошенько. – Удуак заморгал. – Меня чуть не повесили. Наверное, он не захотел, чтобы кто-то прознал, что ему пустил кровь Низший Мирянин.

– Ты побил Вельможу… – проговорил Тау.

– И стал потом всех метелить. Хорошо научился. Мне понравилось. Потом ты пришел на испытание, я и тебя отметелил, только ты поднялся. Я тогда подумал и сейчас думаю: в тебе сидит демон. – Удуак на мгновение умолк. Казалось, он колебался. – Не дает тебе остановиться, да?

– Мне еще многое предстоит, – ответил Тау.

– Это я вижу. – Удуак поерзал на койке. – Во мне он тоже есть. Мой, наверное, меньше твоего, но это он подталкивал меня, пока я не остановил того мка вельможного.

– И тогда он от тебя ушел?

Удуак пристально смотрел Тау в глаза. Он больше не моргал.

– Нет. Всегда еще что-то предстоит. – Их веселье словно улетучилось, и обоим стало неуютно. – Никогда меня не били, – сказал он. – Вот так – никогда.

– Два меча. Мало кто против них устоит.

– Меня побили не два меча. А когда я понял, что побит, я не мог сдаться.

– Из-за твоего демона?

– Нет. Ты бы меня убил.

Это испугало Тау.

– Я исправлюсь, – произнес он, не в силах отрицать сказанное Удуаком.

– Ты постараешься.

– Я исправлюсь.

Удуак крякнул.

– Странно не быть самым сильным, – проговорил он, меняя тему. – Когда был так долго.

Тау выдавил улыбку. Он хотел, чтобы это выглядело утешающе, и добавил помягче:

– Немного поработаешь, и, может, снова им будешь.

Удуак несколько дыханий пристально смотрел на него.

– Пока ты жив, не буду.

Улыбка Тау померкла.

– Ничего. Может, теперь мой демон притихнет. – Удуак повернулся к Тау массивной спиной. – Спасибо, что зашел.

Беседа вышла тревожной, но Тау был рад, что его брат по оружию в порядке, что они в порядке. Он кивнул ему и тут же понял, что Удуак не может видеть его спиной.

– Не давай ему совсем уж притихнуть, – сказал Тау. – Мы идем на Утесы. Пора познакомить Вельмож с Чешуем Джавьеда.

Боль

Чешуй Джавьеда прибыл на Утесы без Удуака. Здоровяк хотел присоединиться к братьям, но Джавьед ему запретил, сказав, что ему нужно сначала полностью вылечиться. Отсутствие Удуака было ощутимо, и Хадит делал все что мог, стараясь поддержать боевой дух.

Именно для этого, а равно из своих соображений по части военной стратегии, Джавьед сделал Хадита инколели их Чешуя, и Хадит принял возложенную на него ответственность со всей серьезностью. Пока они шли, Хадит раз за разом обсуждал план боя с Тау, Яу, Чинеду, Ойибо, Рунако, Тембой и Мкивой.

Тау не знал, зачем его к этому привлекли. Его мало интересовали тактики и стратегии, поэтому он сказал Хадиту:

– Покажи мне, с какой стороны драться, и я это сделаю. – Большего ему не было нужно.

Хадит назвал его невеждой и потребовал выслушать и все понять. Тау выслушал. Но не был уверен, что многое понял.

Как можно планировать то, чего еще не случилось? Их действия зависели от того, что сделают Индлову и кого атакует Ослабляющая. Итембе вышел на стычку с тщательно продуманным планом. Тау видел, что из этого получилось.

– Помните, Ойяна – грубиян, – сказал им Джавьед, когда они построились на краю боевого поля. – Его посвященные Индлову будут такими же. Мы находимся на городском поле, и они постараются извлечь из этого все преимущества. Они пойдут жестко и резко, будут стремиться к быстрым убийствам и мгновенной победе. Если сдержите их первый натиск – заставите их сомневаться в себе.

Тау разглядывал площадку перед собой. В проемах между плотно стоящими саманными зданиями он заметил выстроившихся с другой стороны поля Индлову. Все уже держали притупленные тренировочные мечи и щиты и были готовы к бою.

И еще он увидел их Ослабляющую. Она выглядела напуганной. Что забавно, ведь ей единственной предстояло выйти из боя без единой царапины, а ей было не по себе. Скорее всего, для нее это была первая стычка. Впрочем, и для Тау тоже.

Тау оглядел мужчин, что стояли с ним рядом. Хадит был готов рвануть вперед и повести всех за собой по этим мнимым дорожкам мнимого города. Хадит хотел, чтобы они прошли подальше в глубь поля. Хотел, чтобы они добрались до одного из двух больших кругов, копировавших другие, гораздо бо´льшие круги, которые были во всех городах омехи.

Хадит хотел выбраться на просторное боевое пространство, чтобы его превосходящие противника силы смогли возыметь эффект. К кругу, куда он метил, вело три входа – два с противоположных сторон и одна узкая тропа рядом с той, откуда будут наступать Индлову. Хадит хотел, чтобы Тау, Яу, Чинеду и Ойибо защищали эту тропу от Индлову, которые попытаются отколоться от основной группы и подойти к Чешую Джавьеда с фланга.

На той узкой тропе между одноэтажными зданиями плечом к плечу едва ли уместилось бы больше двух Индлову. Это, как надеялся Хадит, обеспечит группе Тау преимущество.

– Когда прозвучит горн, побежим к кругу, – сообщил Хадит всем. – Держитесь плотно. Деритесь как один Чешуй. Без геройства. Мы пришли за победой и добьемся ее, завалим этих ублюдков вместе!

Посвященные заголосили.

– Остерегайтесь Ослабляющей. Только увидите, что эта иньока дернется в нашу сторону, – сразу кричите.

Бойцы передали сообщение дальше, и Тау увидел, что по их лицу пробежал страх. Мысль о том, что их может поразить ослабление, не нравилась никому.

– Приготовьтесь, сейчас протрубит, – сказал Яу, за дыхание до того, как Тау услышал горн. Индлову дали собственный сигнал и выбежали на поле. Хадит выругался.

– Вперед, вперед! – крикнул он своим.

Тау побежал вместе с остальными в путаный лабиринт мнимого города. Дорожки вились и пересекались, и Тау был благодарен Хадиту за то, что заставил его слушать. Здесь было легко свернуть не туда. Яу, маленький и юркий, бежал рядом с Тау, и они мчались вперед плечом к плечу, а прямо за ними бежали Чинеду и Ойибо. Тау слышал кашель Чинеду у себя за спиной, и это придало ему странное ощущение спокойствия.

Свернув еще раз, они вступили в круг. Очутились там первыми. Тау посмотрел вверх на крыши зданий. Там было двое аквондисе, один из Исиколо, другой из Цитадели Индлову. Они следили за тем, чтобы пораженные покидали поле, и засчитывали нарушение, если этого не случалось.

Опустив глаза, Тау увидел троих Индлову – те громыхали по главной дорожке всего в сотне шагов от круга. С ближайшей тропы появился Хадит с дюжиной людей.

– Тау, держи тропу. Круг наш!

Пока Хадит это говорил, в круг вошел еще десяток его братьев по оружию. Тау понадеялся, что этого будет достаточно, и тут две дюжины Меньших вступили в бой против троих Индлову, вставших на тропу, где их не могли окружить.

Не теряя времени, Тау со своей группой ринулся к боковой тропе и добрался туда ровно в то мгновение, что и четверо Индлову с Ослабляющей.

Яу резко остановился.

– Мка!

– На них! – завопил Тау, бросаясь вперед.

– Серьезно? – переспросил Яу и устремился за ним.

– Коснитесь Ослабляющей! Выведем ее из стычки! – прокричал Тау, набрасываясь на первого Индлову.

Их мечи столкнулись. Индлову, крупнее Удуака, был в плотном кожаном гамбезоне, который стоил жалованья Тау за весь цикл в Исиколо. Лицо у Вельможи было плоское, c широким носом, он раздувал ноздри и, оскалив зубы, рычал на Тау.

Разразился шквал атак. Индлову колотил Тау изо всех сил, надеясь похоронить его под весом своей значительно превосходящей мощи. Тау отражал каждый удар, отводя его меч прочь. Вельможа неудовлетворенно зарычал, снова двинувшись на Тау, но тот отскочил назад, и его место занял Яу, изо всех сил ткнув кончиком своего притупленного бронзового меча Вельможе в бок.

– А-ах! – проревел Индлову – его ребро было сломано. Он замахнулся на маленького Яу, но тот ускользнул за пределы досягаемости.

Тау не дал раненому второго шанса: он громыхнул своими мечами ему по шлему, груди, боку и плечу. Индлову выдержал первые удары, но рухнул, когда Тау сильнее обрушил меч на его голову.

Раздался женский крик. Это была Ослабляющая. Она прикрывала рот руками. Казалось, она пришла в ужас при виде насилия, словно не собиралась вырвать их души из тел.

Тау глянул в сторону и увидел, что Ойибо и Чинеду уступали под натиском противника. Щит Ойибо валялся на земле, рука, только что державшая его, висела, а меч дрожал. Чинеду старался как мог, но Индлову, которому он противостоял, отбивал все его атаки.

– Помоги Чинеду, – Тау бросил Яу.

– Еще двое Индлову на подходе.

– Они мои, – сказал Тау.

Яу взглянул на Тау так, будто он потерял разум, но, не видя выбора, подчинился его приказу и ринулся на подмогу Чинеду и Ойибо.

Когда двое Индлову приблизились, Тау им улыбнулся.

– Я принесу вам боль.

Старший Индлову, на голову выше Тау, остановился, покачал головой и рассмеялся.

– Посмотрим, удастся ли мне вправить тебе мозги, Меньший.

И ринулся на него, а Тау оскалился с таким видом, будто солнце застило ему глаза. Индлову, весь в нетерпении, оставил своего напарника позади.

Первый подход остался за Тау – он пригнулся, когда Вельможа попытался стукнуть его по голове, и ударил его в голень острием меча, что держал в сильной руке. Вельможа покачнулся, а Тау развернулся и провел своими клинками сияющую дугу, которая завершилась двумя тяжелыми ударами по спине падающего.

Боец из цитадели приземлился, шумно лязгнув бронзой и выдохнув воздух из легких. Тау пнул его по лицу и приложился мечом слабой руки к его виску. И выпрямился, чтобы встретить следующего Индлову.

– Я принесу тебе боль, – сказал он ему, и на этот раз к его словам отнеслись серьезно.

Индлову сжал меч покрепче и сощурил глаза так, что те превратились в щелочки. Тау бросился вперед, и Индлову отпрянул, удивленный внезапностью его движения. Но Тау с мечами уже был рядом. Он с ненавистью замахнулся ими, ткнув притупленными клинками в туловище и щит Вельможи. А каждый раз, когда Индлову пытался поднять свое оружие, Тау отводил его в сторону и наносил ему удары.

Тогда-то он и услышал снова женский крик.

«Скоро и до тебя доберусь», – подумал он, но тут все вокруг потемнело: она захватила его и всех остальных, кто был на узкой тропе, в поток ослабления.

Тау все еще стоял на тропе, в мнимом городе на Утесах, но в то же время он был не там. Было темно, как ночью, но он мог видеть, хотя и предпочел бы не видеть того, что оказалось перед ним. Там была Ослабляющая, которую окутывали тени, темные, как чешуя дракона. Она была скрыта. А остальные ярко сияли золотистой энергией своих душ – и это привлекало демонов.

Ближайший из них был массой костяных осколков, которые пронзали панцирь, заменявший ему кожу. Глаза у него были выпуклые и красные, а зубы – острые и длинные, как пальцы Тау. Он заковылял к нему, Тау пополз прочь. Зверь не обратил на него внимания и бросился на Индлову, с которым Тау только что дрался. Молодой Вельможа открыл рот, чтобы закричать, но зверь уже сжал челюсти вокруг его лица и оторвал нос, губы и язык. Вельможа упал – вместо рта у него была открытая дыра, он не издавал ни звука, а глаза в ужасе метались из стороны в сторону.

Тау отступил еще на шаг, не надеясь ни спрятаться, ни убежать. Он чувствовал, что Ослабляющая все еще держит его душу, не дает выбраться из этого дьявольского места. Он пытался различить ее в клубящемся тумане.

– Тау! – закричал Яу, голосом тонким и далеким, будто приглушенное эхо. Тау глянул в его сторону. Яу стоял всего в дюжине шагов, пронизанный золотистым свечением. Тау посмотрел на себя: он тоже светился. Он было двинулся навстречу Яу, но застыл. Его брата по оружию заметил демон.

Тварь не имела ничего общего с той, что все еще питалась Индлову. Приземистая, ниже плеча Яу, но мускулистая, словно извращенное подобие Разъяренного Ингоньямы. Она ощерилась на Яу, с толстых губ закапал гной, показались тупые зубы, способные раздробить кость. Яу упал навзничь, призывая на помощь, но его голос был приглушен самим темным миром, и демон двинулся к нему.

Тау воспротивился всем своим импульсам и, отгоняя страх, ринулся прямо в гущу схватки. Занес меч в сильной руке, с удивлением осознав, что тот все еще был при нем, и обрушил его на шею напавшего на Яу демона. Клинок попал в цель – вошел твари в самое мясо. Та завыла, встала на дыбы, выхватила у Тау меч и вцепилась в него когтями, ухватила за плечо и стала сдирать кожу, будто это была бумага.

Боль наступила мгновенно со всей силой. Тау, почти теряя сознание от мучений, отвел руку назад и рубанул демона поперек груди оставшимся мечом. Тот вздыбился, заревел, опустился на четвереньки и ринулся на него. Тау собрался с духом и со всей силы ткнул создание туда, где, как он предполагал, у него находилось сердце. Но оказался сбит с ног, когда демон врезался в него, и оба закувыркались по болотистой жиже Исихого.

Тау выронил оружие и потерял чувство ориентации в пространстве. Попытался пнуть демона, но, будучи схваченным, мало что мог сделать. Тау лишь молился, чтобы тварь погибла от его последнего удара, но глаза демона были сосредоточены на Тау, и он тянулся к его шее.

Тау выставил руку, чтобы его остановить. Демон сжал челюсти вокруг его локтя и вгрызся, сдавливая кожу и кость. Тау ощутил боль, всю ее глубину, и закричал. Зверь задергал из стороны в сторону головой, потом всем туловищем, и от боли Тау едва не лишился рассудка. И когда он уже разрывал изувеченную руку в клочья, в мир вновь вернулся свет.

– Тау! Тау! – Яу стоял над ним.

Тау отполз, ударившись спиной о стену.

– Беги! Он меня схватил! – закричал Тау, глядя на свою руку и ожидая увидеть ее жалкие клочья. Но рука была цела. Он искал боль, от которой только что мучился. Но боль исчезла.

– Тау, слушай меня, мы выбрались, – сказал Яу. – Ты… ты спас меня от него.

Тау кое-как перевел дыхание и выпученными глазами оглядел тропу. Ослабляющая сидела на коленях и плакала. Последний Индлову, с которым дрался Тау, царапал себе лицо руками и что-то бормотал, лежа перед ней на земле. Тот, с которым дрались Ойибо и Чинеду, лежал в позе зародыша, и его тело сотрясала дрожь.

– Что это, во имя Богини, было? – спросил Тау дрожащим голосом.

– Она продержала нас слишком долго, – объяснил Яу.

Тау поднялся и, ощущая слабость в ногах, шагнул к Одаренной, готовый навлечь на себя гнев цитадели, Вельмож и всей школы Исиколо. Он хотел выразить этой бездарной негоднице все свое негодование. Она услышала, что он приближается, и, не поднимаясь с колен, подняла голову. Совсем юная, скорее дитя, чем женщина, она выглядела такой маленькой, потерянной и испуганной. Она была… Низшей Мирянкой, и все проклятия, которые Тау был готов на нее обрушить, ушли в никуда.

– Что ты сделала? – спросил он, но она никак не могла успокоиться.

Когда подошел Яу, Одаренная сквозь слезы увидела его и вскинула руку, словно отгоняя его или, возможно, пытаясь послать еще одну волну ослабляющей энергии. Только было слишком рано. Ее силы еще не могли восстановиться, но Тау все равно в страхе отпрянул.

– Вот уж нет, леди Одаренная, – произнес Яу, прикасаясь пальцами к ее плечу. – Я до вас дотронулся. Вы больше не участвуете, нэ?

Она ничего не сказала, лишь кивнула.

– Братья, – сказал Яу, – давайте вернемся в круг. Поможем остальным, скажем им, что Ослабляющая вышла.

– Не могу, – сказал Ойибо.

– Что? – спросил Яу.

– Ойибо просил Богиньей милости, раньше… перед тем, как случилось все остальное, – пояснил Чинеду. – Этот… – Он указал на дрожащего Индлову. – Он был… тварь его схватила, и она…

У Тау едва нашлись силы.

– Ладно, тогда идем втроем, – сказал он, поднимая свои упавшие мечи.

– Леди Одаренная, – обратился Яу. – Вы присмотрите за Индлову? Позовете аквондисе, когда мы уйдем?

Она сидела крепко зажмурившись и молчала.

– Я позову, – заверил их Ойибо.

– Идем, – повторил Тау, и трое бойцов рысцой побежали по дорожке, навстречу новым боям, той же дорогой, что пришли.

Бой

Сойдя с тропы в резкий свет широкого круга, Тау насчитал семерых Индлову, которые дрались с одиннадцатью его братьями по оружию. Схватки были ожесточенные и шли не лучшим для Чешуя Джавьеда образом. Противники разделились на несколько мелких групп, и шестеро Индлову теперь дрались в парах. Седьмого оттеснили в угол, где он отбивался от троих наседавших на него Меньших. Хадит был на ногах, но на теле инколели виднелись порезы, а лоб сердито наморщился.

– Ослабляющая в пепел! – крикнул Тау, желая подбодрить свой Чешуй. И повернувшись к братьям, прибежавшим с ним, распорядился: – Помогайте, кому можете. Давайте с этим покончим! – сказал он и ринулся на помощь Хадиту.

– За… Богиню! – прогремел Чинеду.

Хадит дрался плечом к плечу с двумя другими Ихаше против двоих Индлову.

– Я буду слева, – сказал Тау, вступая в бой.

Индлову с левой стороны, с толстой бочкообразной шеей, был велик, как гранитная глыба. Его темная кожа блестела от пота – такие люди обычно издавали отвратительный запах.

– Это их инколели, – предупредил Хадит. – Я остаюсь.

– Уйди! – воскликнул Тау. – Добивай второго. Этот мой.

Хадит не уходил.

– Хадит! – Тау стоял на своем.

Хадит покачал головой на Тау, но послушался и отошел, чтобы вступить в бой с другим Индлову и помочь своим двоим братьям.

Инколели, воспользовавшись паузой, перевел дыхание.

– Дурак ты, Меньший, раз идешь против меня один. – Он поднял меч. – Я Зесиро Опио, Высший Вельможа из семьи Опио из Пальма, Индлову второго цикла Цитадели и инколели Чешуя Ойяна.

Тау указал кончиками своих мечей на широкую грудь противника.

– Я Мирянин из Керема, и ты будешь молить меня о пощаде.

– Нсику! – выругался Зесиро, бросаясь в атаку.

Тау не отступил. Не сдал позиций. Он встретил Зесиро Опио в кругу мнимого города на Утесах, он принял бой. Их клинки скрестились и замелькали, быстрее и быстрее, они делали выпады, сталкивались, уклонялись и парировали удары.

Зесиро, как понял Тау, был блестящим бойцом. Он мог бы победить Тау, не сражайся он этим долгим утром под палящим солнцем против превосходивших числом и хорошо обученных бойцов Чешуя Джавьеда.

На тренировках Тау ежедневно доводил себя до предела. Каждый день заходил дальше, чем накануне, становясь чуть сильнее, чуть крепче, чуть быстрее. Меч стал его религией, и Тау, как верный ее приверженец, снова и снова приносил бесконечные жертвы.

И под мелодию металла Тау Соларин и Зесиро Опио прожигали поле боя, будто пламя пожара, и каждый заходил дальше, чем когда-либо прежде. Один дрался, готовый погибнуть. Другой – думая, что не может проиграть. Но одних дум недостаточно, и Тау заметил в Зесиро Опио страх, когда тот понял, что не выигрывает.

Вельможа не мог поддерживать темп, и клинки Тау его доставали. В отчаянии, терпя боль, Зесиро поднял щит, спрятался за ним, не в силах остановить натиск – мечи Тау колотили по его бронзовому диску со всех сторон. Зесиро позвал на помощь, когда Тау, не зная жалости, проник за диск сверху и снизу, треснув по кисти и сломав Вельможе пальцы.

Зесиро взвыл, меч вылетел из его искалеченный руки, но Тау не останавливался. Он только ускорил темп, не давая Богине спасти Вельможу от избиения.

– Зесиро Опио! Высший Вельможа! – проревел Тау, прикладываясь мечом к щечной пластине шлема Высшего Вельможи, ломая кости под ней и врезаясь Индлову в висок. – Имя? Каста? Это не защитит тебя!

Зесиро Опио не кричал от боли, не умолял. Он завалился вперед и, потеряв сознание, свалился на землю. Тау, дрожа, издал победный клич, ища удовлетворения, но не находя его. Затем облизнул губы пересохшим языком и оглянулся в поисках нового врага.

Хадит и двое, что были с ним, повалили своего Индлову. Тот уже стоял на коленях, на голове у него кровоточила рана. Он посмотрел на Тау и дрогнул, когда тот шагнул в его сторону. Тау не обращал на него внимания. Индлову сдался. Он уже был ничем.

Оставалось еще два боевых очага – трое Индлову и девять посвященных Чешуя Джавьеда. Преимущество было на стороне последних, и Хадит указал на двух посвященных, которые боролись с одним Индлову. Все четверо бросились туда, и Вельможа, видя, что против него оказалось уже шестеро, решил сдаться. Шестеро братьев по оружию присоединились к Чинеду, Яу и Рунако, которые проигрывали двоим последним бойцам Чешуя Ойяна.

Они окружили и вынудили двоих Индлову прижаться друг к другу спинами. Тау, слишком уставший, чтобы действовать в полную силу, но не желая поддаваться усталости, двинулся на них.

– Все кончено, – крикнул Хадит Вельможам, прежде чем Тау успел вступить с ними в бой. – Нас девять, вас двое. Ослабляющая вышла из состязания, ваш инколели пал. – Хадит указал на Зесиро Опио, который лежал на земле. Завидев Опио, меньший из Вельмож пал духом. Он явно был готов бросить меч.

– Мы вам не проигрываем! – ответил более крупный, старший Вельможа.

– Обычно нет, – согласился Хадит. – Но сегодня не тот случай. – Он махнул своим девятерым бойцам рукой, и те, выставив мечи, двинулись вперед.

– Я не буду просить милости у Меньших, – заявил Хадиту крупный Индлову.

– И не нужно, – ответил Хадит. – Милость дает лишь Богиня. И я хочу, чтобы вы просили ее.

– Лутало… – предостерег младший Индлову.

– Заткнись, – оборвал Лутало того, что стоял у него за спиной.

– Богиньей милости, – произнес его брат по оружию, опустив меч.

– В пепел тебя, – Лутало выругался на своего товарища. – Да сгнить вам всем в Исихого! – Он занес меч, чтобы вступить в схватку, и круг бойцов, тоже с оружием наготове, подступил к нему. Лутало оглядел их, поморщился и бросил меч на землю.

– Скажи вслух, – потребовал Хадит.

Даже безоружный, Лутало был готов наброситься на Хадита.

– Богиньей милости, – прорычал он, и круг Меньших взорвался радостными возгласами.

Легенда

Тау и остальные посвященные остались смотреть следующий бой. Ободренные успехом своих южных братьев, воины Северной Исиколо старались изо всех сил. Временами казалось, что они сумеют вырвать ничью, пока Ослабляющая сдерживает свои силы в ожидании того, когда северный Чешуй соберется вместе.

Она задела волной шестнадцать человек, и Индлову разбили оставшихся, наказав Ихаше лишь за то, что осмелились думать о возможной победе. Состязание закончилось более серьезными увечьями, чем обычно случались во время стычек.

Тау и его братья по оружию позаботились о северянах – отнесли людей в ближайший лазарет и помогли тем, кто попал в Исихого, скорее восстановиться.

Это поражение вкупе с жестокостью Индлову охладило пыл посвященных, окрыленных победой. Но когда Тау и Хадит несли северного Ихаше, у которого от удара клинком Индлову была сломана нога, огонь зажегся снова.

– Я видел, как вы дрались, – сказал раненый Тау и Хадиту. – Ей-богине, я никогда не испытывал такой гордости за то, что я Меньший.

Хадит улыбнулся так широко, что Тау испугался, как бы у того не разорвалось лицо.

– Я хотел тоже победить. Дрался за победу, – продолжил северянин, – потому что вы показали: мы это можем.

Тау хмыкнул, и посвященный принял это за одобрение. Северянин повысил голос, взывая к мужчинам на поле боя и за его пределами.

– Победа! Ни один враг не устоит перед Яростью Драконов! Где мы бьемся…

Тау подумал, не получил ли северянин удар по голове, но Ихаше, все до последнего, прокричали ответ на древний боевой клич омехи:

– Мир горит!

Индлову, собиравшиеся отправиться в Цитадель-город, смотрели на кричащих Меньших, и на их лицах отражалось недоумение.

– Мир горит! Мир горит! Мир горит!

Когда скандирование сменилось всеобщим улюлюканьем, посвященный со сломанной ногой похлопал Тау по спине.

– Мне наложат шину, и я отпраздную вместе с вами!

– Отпразднуешь? – переспросил Тау.

– Когда придем в Цитадель-город, мы выпьем все, что есть в их питейных!

На лице Хадита снова возникла ухмылка.

– Да, обязательно. Как там Удуак говорит? Надо утолить жажду!

Они оставили северянина в лазарете, дав обещание не уходить без него. Хадит собрал остальных посвященных Чешуя, даже отпиравшегося Анана и не скрывавшего своей гордости Джавьеда. И вместе объединенные силы школ Южной и Северной Исиколо ворвались в Цитадель-город, направившись в самую большую питейную, какую смогли там найти.

Хадит сдержал свое слово и купил выпивку Тау, а Яу рассказывал историю о «Тропе Тау».

– Мы выходим на тропу, думаем удержать ее против Индлову, одного-двух, а эти ублюдки выходят вчетвером, еще и с Ослабляющей! – Яу выдержал паузу, давая слушателям время оценить шансы. – Я сам боец, без сомнения, но тут был готов испачкать штаны. И в этом нет ничего постыдного, когда перед тобой такое. – Яу указал пальцем на Тау, так что его палец оказался всего в пяди от его носа. – А потом вот этот Тау поворачивается к нам и говорит: «Нападайте на них».

Тау не помнил, чтобы говорил такое, но перебивать не стал.

– Он подходит к первому Индлову и показывает свой прием. – Яу взмахнул обеими руками так, будто в них были мечи. – И просто берет и избивает Вельможу до полусмерти. Мы с Чинеду и Ойибо рядом, хорошенько даем второму Индлову. А он тот еще громила, выше Удуака головы на две-три.

Тау не думал, что тот был настолько велик. Но все внимательно слушали Яу – даже Джавьед, который остался выпить с ними, сидел, наклонившись вперед.

– Так вот, мы все заняты этим необхватным, а Тау остался с двумя Индлову и Ослабляющей. Она стоит, задрав нос, думает, ее защитники-Вельможи сейчас сломают Тау пополам. Только вот незадача: кто-то забыл сообщить об этом Тау.

Яу поднял бровь и обвел взглядом зал, привлекая внимание каждого и заставляя каждого почувствовать, будто история рассказывается только для него одного. Кроме голоса Яу и редкого кашля Чинеду, в питейной не раздавалось ни звука.

– Индлову идут на нас с Тау, и, клянусь Богиней и матерью, Тау им говорит, честное слово, говорит: «Я принесу вам боль!»

Одно дыхание все в зале сидели молча, а потом как один взорвались от восторга, загорланив и вскочив на ноги. Яу не мешал ликованию, лишь кивая, словно не ожидал иного и считал это совершенно заслуженным. После чего, знаком призвав к тишине, продолжил:

– «Я принесу тебе боль», – сказал Тау ублюдкам-Вельможам и, на глазах Богини, следуя ее воле, равно как и все живое… сдержал слово!

Зал снова взорвался, кружки застучали по столешницам, ладони захлопали по спинам, пролился масмас.

– Пока мы с Чинеду и Ойибо, как могли, старались сдержать одного Индлову, Тау завалил двоих.

Тау почувствовал, что все взгляды направлены на него, и старался выглядеть спокойно. Он не знал точно, чего от него ждали. Ему хотелось объяснить, что он не дрался с двумя Индлову одновременно и что он сказал это, только желая рассердить их, чтобы они пошли на него по одному. Но кто-то отвлек его, сунув ему в руку кружку масмаса. Теперь у него было по кружке в каждой руке.

– Так она ослабила вас, когда увидела, что ее Индлову пали? – спросил северянин.

От этого вопроса у Яу переменилось настроение. Только что игривый и жизнерадостный, рассказчик помрачнел.

– Тау отвлек от меня демона, – сообщил он.

Теперь в зале затихли все, даже Чинеду.

– Он хотел меня убить, и я ничего не мог поделать. Знаю, на самом деле он не мог… но это было так реально… Он… – Яу осекся.

– Этого не должно было произойти, – вмешался аквондисе Анан, уже с трудом произносивший слова. – Ослабляющая продержала вас слишком долго. Я послал официальную жалобу на цитадель и ее наставницу. Непозволительно выставлять человека, не готового к стычке.

– Она совершила ошибку, – заявил Джавьед.

– Э-э, но что, если из-за нее один из наших людей теперь одержим демонами? В последней стычке Итембе чуть не сломили. По ночам он, бывает… Я хочу сказать, я очень вами горжусь. Давно у нас не случалось таких побед, и… – Анан глянул на Джавьеда, – теперь мечта этого старого солдата снова увидеть Ихаше на Королевской Сече не кажется такой уж пустой.

Джавьед склонил голову, выразив признательность Анану за его слова и то уважение, что он проявлял к истории самого умквондиси и легенде о нем.

– Давно мы не одерживали побед в стычках при Ослабляющей, – произнес Джавьед, прежде чем поднять свою кружку. – За Ихаше, за омехи, за Богиню и за наши мечты.

Они пили, смеялись, отмечали, но Тау никак не мог сосредоточиться, а едва улучив возможность, заговорил с Джавьедом.

– Может быть, этот цикл снова увидит Ихаше в Королевской Сече, – сказал Тау, вместо того чтобы задать вопрос, который на самом деле его волновал.

– Может быть, – Джавьед улыбнулся.

– А часто бывает, что в схватку попадает один и тот же Чешуй из цитадели? Или они каждый год разные?

– Как и почти во всем, – ответил Джавьед, – немногие возвышаются, другие довольно сильны, а основная часть слаба и бесполезна. Так и в цитадели, и те из шестнадцати Чешуев, что доходят до Королевской Сечи, бывают там не один раз.

– Так, значит, одни и те же умквондиси тренируют и выпускают лучших, пусть даже посвященные каждый раз приходят новые?

– Да, – Джавьед хихикнул. – И клянутся Богине, что их результаты – это целиком заслуга их гениальности. Но истина в том, что ранний успех облегчает путь к большему успеху и дает возможность получить больше тех ресурсов, что способствуют победам, и даже дает власть мешать прогрессу тех, кто остается позади.

Джавьед одним большим глотком осушил свою кружку и поставил ее на край стола.

– Одни и те же умквондиси могут готовить и выпускать лучших, но это не потому, что они лучшие наставники. Помнишь, как моя репутация позволила мне обойти правила? Я выбрал себе в Чешуй тех посвященных, каких хотел, еще до того, как другим умквондиси представилась такая возможность.

Тау увидел плоды своего терпения и решил собрать урожай.

– Какие Чешуи, по-вашему, попадут в Сечу? – спросил он.

Джавьед отвел взгляд, задумавшись.

– Хм-м… Я бы немало поставил на то, что туда попадут Чешуи Оджолапе, Оньекачи и Отобонга, но я встану против драконьего огня, если не пройдут Чешуи Осы и Омонди.

Тау кивал после каждого имени, стараясь их запомнить.

– Они все лучшие?

– Лучшие.

– Мы еще лучше, – сказал Тау, не всерьез, а лишь думая завершить этим разговор.

Джавьед рассмеялся. Тау улыбнулся и, чтобы встать и уйти, притворился, будто ему нужно по малой нужде. Он вышел из питейной и стал бродить вокруг, стараясь, чтобы это не выглядело целенаправленным действием. Спустя четверть промежутка он добрался до круглой площадки, куда в первый приход в Цитадель-город его привела Зури. Найти ее оказалось несложно, хотя, шагая туда, он чувствовал себя глупо.

С чего ему было думать, что она окажется там? Будто ей больше нечего делать, кроме как ждать его. Знала ли она вообще, что в сегодняшнем бою дрался его Чешуй? Тау качал головой, советовал себе поворачивать обратно и дальше развлекаться со своими братьями по оружию, но возвращаться ему не хотелось. Во всяком случае, не убедившись окончательно.

Тау вошел на площадку, готовый к разочарованию. Но вместо этого увидел там Зури.

Дары

Она сидела на той же скамье, одна на всей площадке.

– Я не думала, что придешь, – проговорила она, поднимаясь.

Тау подошел к ней, не зная, что ему делать, когда она окажется рядом.

– Можешь меня обнять, – сказала она.

Он обхватил ее руками. Она растворилась в нем, и он расслабленно выдохнул, ощутив ее тело.

– Я думаю о тебе почти так же часто, как об учебе, – сказал Тау.

– Правда? Не стоит, – ответила она, едва сдерживая смех.

– Я… Я думаю об учебе почти все время. Это очень много.

– Не сомневаюсь. – Теперь она рассмеялась и слегка отодвинулась, чтобы они могли посмотреть друг на друга.

Увидев ее вблизи, он почувствовал прилив спокойствия.

– Я слышала, вы победили, – сказала она.

– Да. – Тау не мог сдержать гордости в голосе. – Мы побили Индлову и их Ослабляющую.

– Из-за этого такой шум поднялся. Наставницу Инти отстранили от преподавания. Ее отправляют на передовую, воевать, а посвященной, Намисе, придется проходить уроки для новичков следующие четыре лунных цикла.

Тау совсем не думал об этом – о том, как другая сторона, проигравшая, пострадает от столь драматического поражения.

– Я не рад это слышать, но мы заслужили эту победу. Наши шансы против них были очень малы.

– Вас было втрое больше.

– Они Вельможи, и они выставили посвященных со всех трех циклов. У них была Ослабляющая, – ответил Тау, доказывая свою правоту.

– Намису едва можно так назвать.

– Она знала свое дело достаточно хорошо, чтобы у меня отнял руку демон. – Эти слова поразили Зури, но он добивался не этого.

– Она продержала тебя столько, что демон успел напасть?

– Я видел, как он съел лицо Индлову.

– Она отправила в Исихого Вельможу?

– Многих, и Ихаше, и Индлову. Разве это недопустимо, если Одаренной нужно спастись самой?

– Не в бою, – Зури посерьезнела.

– А-а. – Тау начинал понимать, почему Намису и ее наставницу наказали так строго.

– А я первый раз участвовала в бою несколько дней назад, – сообщила Зури.

– Так ты могла оказаться против нас?

– Тогда был Чешуй из Северной Исиколо.

– Вы победили?

– Разумеется.

– Разумеется, – повторил Тау, вертя слова на языке так, словно они были с гнильцой.

– Ты понимаешь, о чем я, – сказала Зури.

– Каково это? Драться на их стороне?

– Чьей стороне? Омехи?

– Ты понимаешь, о чем я, – ответил Тау.

– Не понимаю. Мы все учимся, чтобы защищать наш народ от хедени.

– Тогда почему стычки устроены так, чтобы Меньшие проигрывали?

– Они так не устроены. Меньшие могут повысить место своего Чешуя, как и цитадельские. И Меньшие могут выиграть Королевскую Сечу.

– И когда такое случалось в последний раз?

Зури высвободилась из объятий Тау.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спросила она.

– Я не хотел, чтобы так все вышло.

– Мне уйти?

– Нет, – ответил он. – Можно я начну сначала?

– Каким образом?

– Как ты вообще? Каково быть Одаренной цитадели? – спросил Тау.

Зури села на скамью, оставив место для него. Он сел рядом.

– Это невероятно. И ужасно, – проговорила она. – Узнавать, что´ я умею, как далеко могу зайти. Я едва могу с этим уснуть. Я боюсь упустить мельчайшую деталь из того, чему нас учат. Но это делает меня соучастницей. Если я приму силу, не обращая внимания на ее цену, то не буду отличаться от худших из них.

– Худших из них?

– Я не хочу об этом говорить.

– Мне-то ты можешь рассказать, – произнес Тау, которому показалось, что ей этого очень хочется.

Она взяла его за руку, но ничего не сказала. Он выскользнул из ее пальцев, обнял ее за плечи и протянул ей другую руку. Она прислонилась к нему, и они сидели так, пока сумерки не сменились вечером.

– Мне нужно идти, – сказал он.

– Знаю.

– Я вернусь.

– Когда будет следующая стычка.

– А ты…

– Разумеется. Я буду ждать.

Тау кивнул. Он не хотел испортить вечер, но ему нужно было кое-что еще.

– Я могу… задать два вопроса?

– Так официально? – Она приподняла бровь.

– Э-э…

– Конечно, давай.

Тау помешкал, не зная, хочет ли он услышать ответ.

– В каком Чешуе состоит Келлан Окар?

Зури пристально посмотрела на него, и ему на миг показалось, что она не скажет.

– В Чешуе Осы, – ответила она.

Тау выдохнул, вспоминая то, что сообщил ему Джавьед: «Я встану против драконьего огня, если не пройдут Чешуи Осы и Омонди». Вот что он сказал.

– Ты еще хочешь задать второй?

– Нэ?

– Ты сказал, у тебя есть два вопроса.

Второй вопрос стал еще важнее, когда Тау узнал, что Келлан состоял в Чешуе Осы.

– Одаренные…

– Что насчет нас? – спросила Зури, подчеркивая последнее слово.

– Как работает ослабление?

Зури вздохнула и подняла голову с его плеча.

– Откуда у тебя этот шрам? Это… Лекан?

– Лекан.

Она повернулась к нему и присмотрелась к шраму. Тау не считал себя самовлюбленным, но ему было неуютно от того, что она изучала отметину, портившую его внешность. Зури поднесла руку к его лицу и коснулась пальцами неровной кожи на его правой щеке. А потом отвела руку и опустила голову.

– Основное ты и так знаешь. Ослабление вытягивает душу из этого мира и переносит в другой. Чтобы понять Одаренных, наши способности, да и ослабление, тебе нужно постичь мир, в который отправляется твоя душа. Тебе нужно постичь Исихого.

– Понимаю, – проговорил Тау.

– Нет, не понимаешь. Исихого – это мир Укуфы и его демонов. Это тюрьма, которую создала для них Богиня.

Тау каждый день зачитывал молитвы, но назвать себя набожным не мог. И все же при упоминании Укуфы сделал знак дракона – защищающий от зла.

Зури заметила его быстрое движение, и уголок ее рта дернулся вверх.

– Так вот, началось все с Ананти, когда Она, желая большего, соткала вселенную. Затем создала солнце, звезды, Умлабу и все, что между ними.

– Я слышал все это еще ребенком.

– Ты сам спросил, – сказала она.

– Об ослаблении.

– Я и рассказываю об ослаблении.

Тау промолчал.

– Ананти создала все. Создала жизнь. Создала все живое, создала расы людей и каждую из них наделила уникальным способом общаться с ней.

– Дарами.

– Дарами. У каждой расы свои уникальные способности, – сказала Зури. – И Ананти продолжила создавать, желая усовершенствовать начатое. Только расы людей оказались воинственными и приносили разрушения. Ананти нужно было навести порядок. Для этого Она устроила для всех рас испытания. Среди них были испытания преданности, чести, воли, чуткости и ума. Они велись целую тысячу циклов, а когда были завершены, Ананти создала порядок.

– Касты.

– И не только. Она назначила омехи Избранными и поставила всех остальных ниже нас. Мы – голос Ананти на Умлабе, но с этим не мог смириться Укуфа.

Укуфа был мужчиной и, как все первые женщины и мужчины, бессмертен. Он сдерживал свою ревность, но с течением эонов его ненависть от того, что он хуже других, не утихала. Тогда он собрал последователей, женщин и мужчин из многих рас, и испортил их своей ложью. Сказал им, что Ананти решила лишить их бессмертия, что Она хотела, чтобы они умерли. Он сказал им, что если они одновременно используют свои дары, то сумеют истощить Ананти, Ее сила перейдет к нему, и он не позволит ей наложить на них проклятие смерти. Порченые женщины и мужчины послушали Укуфу и напали на Ананти. Мы, омехи, увидели нужду Ананти и привели верные расы Ей на помощь. Но не успели вовремя.

Укуфа обрел силу, превосходившую способности других, и разразившаяся битва была столь разрушительна, что земля раскололась на куски суши, разделенные реками, что стали морями, а затем океанами. Небо, прежде единое и чистое, задымилось и воспылало. Поля, плоские и щедрые, иссохли и пошли трещинами, и все расы обуял страх, что Умлаба станет совсем пустынной и на ней нельзя будет жить.

Омехи, вознамерившись предотвратить апокалипсис, собрали все свои силы и напали, вынудив Укуфу и тех, кого он испортил, отступить, но добить их не смогли. Нам грозило поражение. Ананти была слаба, чересчур слаба, но именно Ей выпало положить войне конец. Она одна могла это сделать. И Она сделала. Применив все, что в Ней было, Ананти обвилась вокруг Укуфы и его порченых, взяв их в ловушку. Она использовала энергию своего естества, чтобы образовать тюрьму – новый непроницаемый мир.

Укуфа уже попал в ловушку, но, видя, что поражение неизбежно, все еще мог использовать свои силы. Он выглянул из тюрьмы, прежде чем Ананти успела ее запечатать, и извлек естественную энергию из Умлабы, затянув ее в тюрьму, сколько мог. В этой последней атаке расы людей и потеряли свое бессмертие. Злонамеренные деяния Укуфы сделали ложь правдой.

Страх смерти сломил самых слабых среди нас, и они воззвали к Укуфе. Тюрьма была в считаных дыханиях от того, чтобы затвориться навеки, но тогда Укуфа предложил им бессмертие. Бессмертие в обмен на их души и преданность. Трусы приняли его и поклялись убить нас всех. Они поклялись, что истребят Избранных Ананти и, таким образом, уничтожат Ананти, дав Укуфе сбежать из тюрьмы. Так самые слабые стали сильнейшими, потому что, хоть их и можно убить, они не умирают ни от старости, ни от болезней.

– Ты будто говоришь об Отсеве, – заметил Тау.

– О нем.

Дыхание

– Отсев – это сказка, чтобы пугать детей и заставлять их молиться, – сказал Тау.

– Я рассказываю тебе то, чему нас научили в цитадели.

– Вас учат фантазировать?

– Можно я закончу?

– Дальше тоже будут детские сказки?

– Как хочешь, – ответила Зури, отворачиваясь.

Тау скорчил гримасу.

– Продолжай, прошу.

Зури вздохнула, но повернулась к нему.

– Укуфа украл энергию, что Ананти оставила для нашего мира, и затянул эту энергию в свою тюрьму. Тогда в Умлабе ничего для Ананти не оставалось, и это значит, что наши силы, очевидно, пришли из Исихого. Потому что Ананти – и есть Исихого. Ее естество – одновременно и тот мир, и тот барьер, что Укуфа и его порченые никогда не смогут одолеть. Поэтому, если мы хотим применять Ее дары, мы должны войти в темный мир и совершить это оттуда. Это могут совершать все расы – каждый мужчина, женщина и ребенок способен войти в Исихого.

– Все? Ведь всем, кроме Одаренных, запрещено проходить в темный мир.

– Да, и вас предостерегают не просто так. Ты же сказал, демон отнял твою руку?

– Я… Я с ним дрался, но не мог победить.

– Вот именно, не мог. Счастье, что урон, который они причиняют, не переносится в Умлабу, если только…

Тау расширил глаза.

– Если только?

– Если только ты не черпаешь силу из Исихого.

– Это же могут только Одаренные.

– Нет, это может кто угодно.

– Значит, все Одаренные?

– Я этого не говорила, – ответила Зури.

– Я запутался.

– Кто угодно может войти в Исихого, но порченые, демоны, атакуют все живые души, чтобы отомстить за свое заточение. Физического вреда они не нанесут, пока душа, которую они стремятся уничтожить, не черпает энергию из Исихого. Если черпаешь силу из темного мира – то обретаешь там тело.

– Так вся суть Одаренности – в том, чтобы черпать энергию из Исихого. Почему демоны не убивают Одаренных?

– Они… – Зури оборвала себя. – Если хочешь узнать, что именно делает человека Одаренным, то ответ в том, что Ананти дала нам способность скрываться от демонов.

– Скрываться?.. А-а, кажется, я это видел. Та Ослабляющая…

– Намиса.

– Да! В Исихого мое тело и тела других посвященных были окутаны золотистым светом…

– Свет – это твоя душа. Она привлекает демонов.

– А у Намисы душа не светилась. Она была темной.

– Это отчасти так, – согласилась Зури. – У Намисы есть душа, и она должна тоже сиять в Исихого, но она умеет ее прятать. Это и значит быть Одаренной. Заходить в Исихого и черпать оттуда энергию могут все. Одаренные способны скрывать свет своей души достаточно долго, чтобы успеть использовать энергию.

– Насколько долго? – спросил Тау.

– Что насколько долго? Мы умеем прятаться? По-разному. Это зависит от силы твоего дара.

– А как вы развиваете свой дар?

– Он не… Ты просто с ним рождаешься. Он всегда одинаков.

– И не можешь его развить? Усилить? Зачем вам тогда учиться в цитадели? Слушать истории?

Зури оставалась серьезной.

– Мы учимся использовать силу, которая нам дана.

Тау сдвинул брови и попытался представить это с позиции воина.

– И вы не можете укрепить свой дар?

– Это просто дар, и все.

– Как и мое тело. Я могу его развить, сделать сильнее, быстрее.

– У нас по-другому.

– Наверное, – ответил Тау, и Зури холодно на него посмотрела. – Тогда что произойдет, если вы будете черпать энергию из Исихого и вас заметят демоны?

– Нас убьют.

– Как в Дабе…

– Что?

– В том налете было пять Одаренных с Увещевающей, и она призвала дракона.

Зури изменилась в лице.

– Да… – подтвердила она.

– Демон, похоже, заметил одну из Одаренных. Она умерла без видимой причины, но… она не использовала свою силу. Увещевающая использовала, но та, что умерла, просто стояла на месте.

Зури ничего не ответила. По наступившей паузе Тау понял, что она что-то скрывает. Он подумал надавить на нее, но у него по-прежнему не было того, чего он хотел. Его интересовало ослабление.

– Если я не черпаю силу в Исихого, демоны могут мне что-нибудь сделать?

Зури немного расслабилась.

– Нет, ничего реального, но одержимые ими…

– Те сумасшедшие, которые видят странные вещи?

– Они не сумасшедшие. Просто… после атаки демонов некоторые люди ломаются.

– По ощущениям это реально. Боль, страх – все кажется реальным. – Тау цокнул языком. – А можно научиться прятаться? – спросил он.

– Ты меня вообще не слушал? Способность прятаться, это и есть суть Одаренности. Ты рождаешься либо с ней, либо без нее. Это, как и силу дара, нельзя изменить. И еще среди Избранных Одаренными могут быть только женщины. Поэтому цитадель проводит испытания только среди девочек, когда они становятся женщинами. Нам показывают, как переходить в Исихого и покидать его. Показывают, как себя скрывать. Потом, прежде чем нападут демоны, мы бежим из темного мира, и испытание повторяется много раз – столько, сколько нужно, чтобы убедиться, что у новой женщины есть дар или что у нее его нет.

– Значит, все женщины сталкиваются с демоном? – Тау покачал головой, представляя, как через это проходила его мать. – Но об этом никто не рассказывает.

– Об этом просто не хочется говорить.

– Да, – согласился Тау, припоминая собственный опыт. – Это точно.

– То есть ты сам можешь делать в Исихого все то же, что и я, – продолжила Зури, – только не можешь скрываться.

Тау попытался понять: дразнит его Зури или нет.

– И могу ослаблять?

Зури покачала головой, будто обдумывая вопрос.

– Можешь обучиться технике, можешь сам перенестись в Исихого, можешь взять энергию темного мира, но умрешь раньше, чем успеешь ею воспользоваться.

– Демоны, – проговорил Тау.

– Отчасти. В темном мире время идет иначе. Одно дыхание в Умлабе – это больше пятидесяти в Исихого. А когда ты берешь энергию в Исихого, твоя душа светится ярче. Если не умеешь прятаться, демоны найдут тебя и разорвут на части раньше, чем ты используешь то, что взял. Тау, если когда-нибудь попадешь в Исихого, никогда не бери энергию сам. Никогда.

– Покажи мне.

Зури вздрогнула.

– Что показать?

– Мне нужно знать, как сопротивляться ослаблению. – Тау чувствовал, что Зури уже жалела, что они обо всем этом заговорили, но все равно решил надавить: – Сегодня мне просто повезло. Мы оказались вдали от большой битвы, а Намиса захватила Индлову вместе с моими братьями по оружию. Я не смогу побеждать, если Ослабляющая просто укажет в мою сторону рукой и я паду.

– Сопротивляться ослаблению? – Зури покачала головой. – Если Одаренная тебя поразит, твоя душа перенесется в темный мир, и ты никак не спасешься. Но в боях тебя не должны там держать долго.

– Знаю, но суть не в этом, – сказал Тау. – Даже если меня не продержат до тех пор, пока нападут демоны, у меня все равно будет кружиться голова, когда вернусь.

– Твою душу переносят из одного места в другое. Это так просто не проходит.

– Тогда как у тебя это получается? – спросил он.

– Я… Это происходит по-другому.

– Может быть… или может быть, если испытываешь это слишком часто, то как-то приспосабливаешься. – Она не выглядела уверенной в этом, но Тау продолжил напирать: – Зури, мне нельзя оказаться беспомощным на поле боя. Мне нужно больше опыта в ослаблении. Мне нужно знать, как оно на меня влияет, и нужно научиться быстрее после него восстанавливаться.

– Не думаю, что это возможно, и не стану тебя ослаблять.

– Мне нужно попробовать.

– Тогда иди в Исихого сам, – ответила Зури и махнула рукой, отклоняя его просьбу.

– Как?

Глаза Зури округлились.

– Нет, ты же права, – сказал Тау. – Ты сказала, все это могут. Научи меня, как попасть в Исихого.

– Я это сказала не всерьез.

– Но научить можешь?

Зури облизнула губы и оглядела по-прежнему пустую площадку.

– Ты и так знаешь, как туда попасть. Поэтому мы и молимся – чтобы привязать наши души к этому миру. Ведь некоторых уносит в Исихого, когда мы спим, ослабив свою защиту.

Тау задумался.

– Те, кто погибает, истекая кровью в постели. Те, кто просыпается, потеряв рассудок. Поэтому мы молимся? Чтобы предотвратить подобное?

– Не только поэтому. Мы молимся и чтобы показать свою веру. Чтобы почитать Ананти. Она нас защищает.

– Разумеется, защищает, – сказал Тау, надеясь, что это не прозвучало излишне резко. – Помоги мне, Зури. После ослабления я еле-еле смог опять драться.

– Если на тебя напал демон, ты вообще не должен был драться.

– Помоги мне.

– Ты этого хочешь? Научиться попадать в темный мир? – спросила Зури. – У тебя не будет там силы. За тобой начнут охотиться в тот же миг, когда ты там окажешься.

– Но они же не смогут мне навредить?

Зури невесело рассмеялась.

– Что ты имеешь в виду? Ты ведь это уже испытывал. Они тебе навредят. Разорвут на кусочки, и ты будешь все это чувствовать. Твое физическое тело не пострадает, но кто знает, что случится с твоим разумом?

– Но они не могут меня убить. – Тау стоял на своем.

Зури сжала губы.

– Если не станешь черпать энергию из Исихого.

– Тогда я не буду этого делать.

– Как пожелаешь, – сказала Зури, вставая.

Тау вскочил на ноги, встревоженный, думая только о том, какой же он все-таки глупец.

– Сейчас?

– Разве ты не этого хочешь?

– Э-э… да, разумеется.

– Уверен? – Она изогнула бровь, и Тау вступил в ее игру. Она рассчитывала, что эта внезапность его отпугнет.

– Уверен. – Тау не собирался пугаться.

Зури опустила бровь. Она выглядела усталой, как после очень тяжелого дня.

– Хорошо. Хорошо. Закрой глаза.

– Здесь?

– Если я и могу научить тебя проникать в Исихого, то все равно где. Пятьдесят дыханий там – это только одно здесь. Будет казаться, что ты и не уходил.

– Как скажешь. – Тау закрыл глаза.

– Ты должен знать, как возвращаться. Есть два способа.

Тау увидел за закрытыми веками светлые пятна.

– Наши души воспринимают Исихого, опираясь на наш опыт в Умлабе. Тебе будет казаться, будто у тебя одна голова, две руки, две ноги и все остальное. Станешь думать и вести себя так, будто ты там дышишь.

– Да, – сказал Тау.

– Первый способ вернуться – выпустить все дыхание. Выдохнуть все, пока не окажешься совсем пустым. И дать своему телу, если хочешь это так назвать, побыть пустым. Ты почувствуешь, будто умираешь, будто тебе нужно дышать. Но если не дашь легким наполняться, позволишь наступить этой лже-смерти, Исихого исчезнет, и ты покинешь темный мир.

– И все?

– Мы предназначены для мира живых, а не мира демонов. Покинуть Исихого и не должно быть сложно.

– А второй способ?

– Дать демонам тебя убить.

– А-а, – протянул Тау.

– А-а, – эхом повторила Зури. – Когда демоны разрушат то, что твоя душа воображает твоим телом, ты вынужден будешь покинуть Исихого. – Зури шагнула к Тау и положила прохладную руку ему на предплечье. – Тебе не обязательно это делать.

– Обязательно. Я должен попасть на Королевскую Сечу. Не могу допустить, чтобы Ослабляющая вывела меня из боя. Не могу так рисковать.

Ну вот, он сказал это вслух, всю правду. Он должен был попасть на Сечу. Должен был вытянуть Чешуй Джавьеда туда, чтобы встретиться с Чешуем Осы… встретиться с Келланом. Там каждый цикл гибли люди. Там погибали.

– На Сечу? – спросила Зури. – Это все, что тебя заботит, – шансы твоего Чешуя? Ты знаешь, что Ихаше не проходили туда уже целое поколение?

Он кивнул.

– Сейчас все по-другому.

Зури улыбнулась. Но глаза остались серьезными.

– Как скажешь, – ответила она, беря его за руку. – Ладно, пока у тебя закрыты глаза, думай о волне спокойствия, которая поднимается из земли и проходит через тебя.

Тау закрыл глаза и вслушивался в ее слова.

– Расслабь ступни и позволь напряжению уйти. Расслабь мышцы, пусть эта волна спокойствия поднимется до икр, медленно, потом до бедер. Расслабь их, почувствуй, как эта волна поднимается выше, позволь этому миру ускользнуть прочь.

Тау покачивался на месте.

– Теперь сделай глубокий вдох, потом выдох, снова вдох, выдох… Да, вот так… Каждый вдох поднимает волну выше, каждый выдох отдаляет наш мир все дальше и дальше… Отпусти его, и вот он… наш другой дом…

Демонстрация

Сначала его настиг шум – жуткий порыв ветра, швырнувший песок ему в лицо и на открытые участки тела. Тау ощутил его кожей, услышал, а распахнув глаза – увидел нескончаемые сумерки Исихого.

Он по-прежнему находился на площадке в Цитадель-городе, только теперь это была ее изнанка. Цвета были приглушены, небо – бледным, земля – мягкой, как перегной, и всюду кружила мгла темного мира.

– У тебя получилось. – Голос Зури звучал тихо, точно она обращалась к нему с расстояния в сотню шагов, хотя на самом деле стояла рядом. Тау услышал в ее голосе удивление и посмотрел на нее. Тьма, что скрывала ее, была такой глубокой, что он едва различал ее черты.

– Ты спряталась, – заметил он, с трудом слыша собственный голос.

– Они идут, – предупредила она.

Тау показалось, что она повернула голову, хотя не понимал, где у нее лицо. Он посмотрел в ту сторону, куда, как он считал, она могла смотреть, и действительно их увидел. Его сердце будто замерло, и страх взял его стальной хваткой.

К нему уже бежали двое демонов. Первый, вдвое выше его, с полным ртом зубов и языком, свисавшим ниже шеи, бежал на двух ногах. Второй – на четвереньках, с заостренными ушами, глазами с обеих сторон головы и кожей, как у иньоки.

Тау старался не поддаваться страху, но ничего не выходило. Он посмотрел на свое тело, увидел слепящий свет, исходивший от него, и попытался заслонить его руками, стать незаметным, как Зури.

– Что ты делаешь? – спросила Зури. – Пора. Выдыхай.

Тау не послушался. Он сосредоточился на том, чтобы приглушить свет своей души. Попытался понять, как это могло работать. И в этот момент почувствовал ее – огромную, давящую волну энергии, заполнившей все вокруг. И сильный соблазн ухватиться за нее, втянуть ее частичку в себя.

Не понимая, откуда это узнал, Тау понял: это и была та тюрьма, что сдерживала демонов в Исихого. И поле энергии Ананти, из которого черпали силу Одаренные. Он сопротивлялся побуждению втянуть энергию. Это было смертельно. Вместо этого он всеми силами пытался скрыть свет, приглушить сияние своей души.

– Тау? – крикнула Зури.

Он снова посмотрел на себя и, к своему удивлению, увидел, что светится так же ярко, как прежде. Затем поднял глаза – демоны, ощерившиеся и пускающие слюну, были совсем близко. У него будто переполнился мочевой пузырь, а кровь загустела от страха.

Его злило, что они вызывали у него такой ужас. Его злило, что темный мир, эти создания и этот страх могли вывести его из боя в его мире. Так не могло продолжаться.

Тау сделал вдох, втянув в себе как можно больше темного воздуха подземного мира. Он пришел, чтобы научиться противостоять ослаблению. И не собирался уходить, пока не добьется своего.

Он оскалился перед порождениями зла и положил руки на рукояти мечей, которые перенеслись вместе с ним. Затем вынул их и приготовился дать тварям отпор.

– Что ты делаешь? – прокричала Зури.

– Они мне не навредят! – сказал он ей. – Вы мне не навредите! – рявкнул он демонам. Зури покинула его, а Тау вступил в бой.

Первым на него бросилась тварь на четвереньках, и Тау со всей силы въехал мечом ей в морду. Существо отлетело, повалилось на землю и перекатилось. Но радоваться маленькой победе было некогда. Другой демон, вдвое выше Меньшего, навис над ним и махнул черной когтистой лапой, желая зацепить его кишки. Тау отскочил назад, но недооценил размеры демона: когти резанули его по животу, едва не разорвав его пополам.

Тау упал на мутную землю и почувствовал, как у него вываливаются наружу внутренности. Затем посмотрел на себя и закричал от боли и ужаса. Кишки вылезали наружу из вскрытого кишечника. Он попытался запихнуть их обратно – боль была неописуема. А потом его настиг демон.

Тау хотел было замахнуться мечами, но потерял их при падении. Хотел отбиться от зверя, но тот не обращал на это внимания, пожирая его. Тварь на четвереньках, оправилась от удара и присоединилась к пиршеству, а Тау потерял разум от боли. Он пытался сделать выдох, как учила его Зури, но было слишком поздно. А потом его боль стала сильнее, стала невозможной, невыносимой, пока два демона разрывали Тау на части.

– Гнусный ты сик! – Зури залепила ему пощечину. – Что с тобой такое?

У нее по лицу текли слезы, она сидела, склонившись над Тау, лежавшим на земле все там же, на площадке в Цитадель-городе.

– Ей-богине, это было хуже, чем я представлял, – прошептал Тау. – Намного хуже. Как такое место вообще может существовать?

– Ты в порядке? – спросила Зури, но тут же отпрянула. – Хотя не нужно мне спрашивать. Ты не заслуживаешь того, чтобы за тебя беспокоиться. Как ты мог это сделать? Зачем это было тебе нужно?

– Мне нельзя их бояться. Я не могу дать Одаренной остановить меня в бою. Не могу бояться.

– Ты хочешь стать одержимым демонами?

– Я в порядке.

Зури поднялась, и Тау показалось, что она собирается пнуть его.

– А если бы ты умер? – спросила она.

Тау заставил себя сесть, и, хотя он был невредим, прижал руку к животу.

– Ты же сказала, демоны не могут мне навредить.

– А если я ошибалась?

– Ты не ошибалась. Зури, я чувствовал там энергию. Я мог ее взять, но не стал.

– Ясное дело.

– Я пытался скрыться. – Тау выдавил улыбку. – Не получилось.

– Мужчины омехи не могут быть Одаренными! – прошипела она, подавшись вперед, будто так он должен был уяснить это лучше.

– По-моему, это несправедливо, а?

Зури вскинула руки.

– Зачем я вообще с тобой вожусь?

– Хочешь мне помочь?

– Хватит с меня помощи. Вставай уже.

Тау тяжело поднялся на ноги и поплелся к скамье.

– Я не могу с ними драться.

– Драться?

– Я подумал, может, если я справлюсь с демонами, то смогу выйти из Исихого и буду еще в силах драться. Но это не… У меня не вышло. Я до сих пор чувствую когти. – Тау провел кончиками пальцев по животу – мышцы судорожно сократились, предвидя боль от несуществующих ран.

– Тебе нужно было драться с демонами, чтобы это выяснить?

– Я думал, что смогу победить.

Зури потрясла кулачками в воздухе.

– Ты идиот.

Тау попытался встать, но завалился на скамью. Он был изнурен, все его тело дрожало. Теперь, если оглянуться назад, его план казался безрассудным, как поступок вспыльчивого ребенка. Во вселенной действовали могущественные силы, которых он не понимал.

– Зури, уже темно. Мне нужно уходить из города. Ты мне поможешь? – Тау действительно ощущал слабость, но просил ее помощи не только поэтому. Он не хотел идти в одиночку.

Зури смягчилась – она видела его насквозь.

– Обопрись на меня. Я пройду с тобой, пока тебе не станет лучше.

– Спасибо, – сказал Тау.

– Больше ни слова. Если бы я не чувствовала…

Тау очень хотелось услышать, что она собиралась сказать.

– Что?

– Ничего. Давай. – Она положила руку Тау себе на плечо и помогла ему встать. – Ты стал больше со времен Керема.

– Нас и кормят получше.

– Это из-за мышц.

– Я целыми днями размахиваю мечами.

– M-м, – протянула она, почувствовав на себе его вес.

Тау старался поменьше опираться на нее, но его трясло, и он мог упасть.

– Спасибо, – поблагодарил он снова.

– Ничего не говори, – сказала она, но посмотрела на него с тревогой. Она не возненавидела его, и Тау был благодарен ей уже за это.

Зури довела его до городских ворот, и когда до них оставалось меньше сотни шагов, остановилась.

– Нас не должны увидеть вместе, – сказала она.

– Знаю.

– Сможешь дойти?

– Мне идти намного дольше, чем до этих ворот, – напомнил он.

– Да. – И Зури его поцеловала, так внезапно, что он, еще не отойдя от демонической атаки, чуть не отпрянул. Но прикосновение ее губ расслабило его, успокоило его разум.

– Твой поцелуй исцеляет.

– М-м, – пробормотала она, прикусив нижнюю губу. – Неужели?

– Еще один, и я стану сильнее, и хватит сил на дорогу.

– Нет, ты должен оставаться слабым. Это будет тебе напоминанием о том, что мы все должны расплачиваться за свою глупость.

Уголки его рта поползли вверх.

– А чтобы мне легче было уснуть?

– Прочитай молитву, и будет тебе легче, – отозвалась она, скользнув в его объятия и поцеловав еще раз. – Ты должен идти, – сказала она, отстраняясь. – Возвращайся ко мне.

– Непременно, – ответил он и посмотрел ей вслед, когда она направилась обратно в ту сторону, откуда они пришли.

Когда она скрылась из виду, он вошел в ворота Цитадель-города, где присоединился к братьям по оружию. Он опоздал, но после празднования ждать пришлось не только его одного. Минул промежуток, прежде чем все оказались в сборе и можно было, наконец, выдвигаться в дорогу. Их шатало, некоторые не могли удержать выпитое в себе, а когда у них поднималось настроение, они заводили маршевые песни.

Хадит, Яу, Чинеду и Ойибо нашли Тау и зашагали рядом с ним. Он был рад их компании, но его тревожило, что даже среди братьев по оружию он по-прежнему видел в высокой траве странные тени.

Игры

Тау пришел на тренировочное поле еще до того, как встало солнце. Остальные члены пятерки Джавьеда обнаружили его там уже в поту. Он не спал ночью и теперь наворачивал круги.

Он пытался уснуть. Трижды прочитал вечерние молитвы, чтобы оградить свой и разум от Исихого, но он не знал, были ли его кошмары лишь плодом воображения или же чем-то еще. Как бы то ни было, он пришел на тренировочное поле. Спать было слишком страшно.

Вместе с Хадитом, Яу и Чинеду он увидел Ойибо. Воин с мальчишечьим лицом, боясь поднять на Тау глаза, заговорил с ним:

– Вчера ночью, когда мы шли, Джавьед сказал мне присоединиться к вам.

Он проговорил это так, словно просил у Тау разрешения, и тот, не зная, что ответить, похлопал Ойибо по плечу, как, по его мнению, сделал бы Хадит.

– Добро пожаловать, брат, – сказал он. – Я уж думал, почему Джавьед все не говорит этого.

Ойибо просиял и поднял голову.

– Я вас не подведу.

Тау не понял, почему Ойибо опасался их подвести, но был рад, что его слова придали уверенности брату по оружию. Хадит одобрительно кивнул Тау. «Хорошо, – подумал Тау. – Теперь можно начинать».

Тау стал заниматься с Ойибо и обыграл его: десять касаний против одного

«Странно, – подумал Тау. – Он одновременно и доволен, и расстроен».

– Для меня это честь, – заявил Ойибо, как только их поединок закончился.

Тау повторил жест, который удался ему прежде, – похлопал его по плечу. Ойибо, счастливый, отошел за водой.

Тау, не чувствуя усталости, стал драться с Хадитом.

– Что с ним такое? – спросил он, когда они скрестили клинки.

– Он благоговеет, – пробормотал Хадит между вдохами, отбиваясь от атак Тау.

– Я серьезно, – сказал Тау. Затем обезоружил Хадита и уколол его в грудь.

Хадит потер ушибленное место, затем поднял меч и выпрямил спину.

– И я серьезно. Весь Чешуй думает, что ты перерожденный Циори.

Хадит ткнул щитом Тау в лицо и взмахнул клинком в области талии. Тау выставил один меч против щита, а другим заблокировал удар Хадита и толкнул Хадита ногой, чтобы выиграть немного пространства.

– Только из-за одной стычки? – спросил Тау.

Хадит снова сделал выпад, Тау отступил в сторону, увернувшись, и стукнул Хадита по спине. Тот растянулся на земле.

Хадит сел и, сплюнув на рыхлый грунт, спросил:

– Ты знаешь, насколько я хорош?

– Что?

– Я могу побить почти любого в Чешуе Джавьеда, а Чешуй Джавьеда – лучший в Южной Ихаше Исиколо и, скорее всего, в обеих академиях.

Тау пожал плечами. Они и должны быть в числе лучших посвященных. Ведь они учились усерднее других.

– Тау, – сказал Хадит, – ты можешь убить меня, даже если тебе привяжут одну руку за спиной.

– Я и должен это уметь…

– Как скажешь, но неужели ты не видел лица Ойибо, когда он сейчас с тобой дрался? – спросил Хадит.

Тау помолчал, не думая, что Хадит ожидает от него ответа.

– Он дрался с тобой, будто ты Разъяренный Ингоньяма, будто он надеялся сделать только то, что в его силах, но и не думал победить.

– Он атакует меньше, чем нужно, и ему следует поработать над скоростью.

– Ойибо – наш самый быстрый боец, не считая Рунако. Ей-Богине, почему, ты думаешь, Джавьед предложил ему заниматься с нами? Почему, думаешь, я отправил его с тобой на ту тропу в стычке против Индлову?

Тау задумался над его словами.

– Ойибо – великолепный боец, – продолжил Хадит, – но он дерется с тобой, будто ребенок, который надеется научиться драться у своего отца.

Тау вспомнил, каково ему было заниматься с Ареном. Отец представлялся ему богом, который способен предвидеть, предсказывать его движения, парировать удары – и все с терпеливой улыбкой на лице и всегда готовый его подбодрить.

– Ты не знаешь, каково это, – Хадит поднялся, смахивая землю со своего гамбезона. – Мы все усердно трудимся, но ты встаешь раньше всех и позже всех ложишься. Мы все хотим стать лучше, но нам нужно и другое. Я нахожу время смеяться, играть, выпивать. Я нахожу время… Тау, ты словно живешь только ради этого.

Тау поморщился.

– Это ошибка – думать, что у тебя есть время на остальное.

– А разве нет? Разве у нас нет времени на жизнь? Только на войну?

– Меч, обучение, совершенствование – вот средства для достижения цели.

– Ты так сильно хочешь убивать хедени?

Тау не ответил.

– Или кого-то еще? Ты тренируешься так, будто хочешь стать Ингоньямой.

– Мы не можем, – сказал Тау. – Кровь слишком слаба.

– Значит, Богиня дает нашему врагу надежду. Я на твоей стороне, и меня бросает в дрожь, когда я представляю, что ты становишься Ингоньямой.

– Я буду драться с Ингоньямой, – произнес голос у Тау за спиной. – Я буду со всеми драться.

Тау повернулся и, прежде чем увидел, кто это, его губы начали расплываться в улыбке.

– Большой человек.

– Маленький демон, – парировал Удуак, и Тау поморщился. – Я пришел взять реванш.

Позади Удуака стояли Джавьед и Анан. Они тоже улыбались, хотя Анан выглядел бледным и взгляд у него был мутный. Масмас, выпитый накануне, не прошел даром.

– Как только пожелаешь, – сказал Тау Удуаку и двинулся к нему с распростертыми объятиями.

Удуак, похоже, этому удивился. Тау и сам был удивлен. Удуак больно похлопал его по спине, и оба, слегка смущенные, отошли друг от друга.

– Рад встрече, – сказал Тау.

– Рад встрече, Тау Соларин, – ответил Удуак.

– Если вам двоим нужно уединиться… – прошептал Хадит достаточно громко, чтобы все услышали, и кашель Чинеду смешался со смехом. Яу хихикнул, а Ойибо выглядел растерянным.

– Да-да, рад встрече, – проговорил Джавьед, в уголках его рта играла улыбка. – Давайте начнем.

Пятерка Джавьеда превратилась в шестерку, и они прозанимались все утро, пока к ним не присоединились остальные посвященные Чешуя. Затем тренировка продолжалась до захода солнца.

После ужина Тау вернулся на поле. Ойибо, Яу и Удуак тоже пришли. Хадит остался с остальными, где был самим собой – общался, шутил, был другом, которому можно было доверять.

Он обращался со своими братьями по оружию как хороший предводитель. Тау восхищался этим и думал, что Хадит, возможно, прав. В жизни нужен баланс. И Тау решил поработать над этим.

Но к следующему утру позабыл о своем решении. Каждый промежуток следующего лунного цикла Тау, если не спал, проводил на тренировочном дворе, а каждую ночь – ворочался на койке. Он чувствовал вину за то, что отстранился от остальных. Пытался выбросить демонов из головы и спать спокойно. Но ничего не выходило, и он предпочел сосредоточиться на том, что было впереди, лишь бы не сойти с ума.

В следующей стычке его Чешуй должен был победить. Победа давала им шанс на Королевскую Сечу. Выход туда давал шанс на стычку против Чешуя Осы, Чешуя Келлана, а этого Тау хотелось больше всего на свете.

Если Тау выпадет сразиться с Келланом, он сможет убить его на поле боя и сказать, что это произошло случайно. Омехи сочли бы это трагическим и постыдным концом для столь многообещающего Вельможи – погибнуть от рук Меньшего. Но наказания за это Тау бы не понес. В сече погибали каждый цикл. Каждый цикл.

Тау твердил себе, что именно ради этого старался так усердно. Ради мести. Убеждал себя, что не любит каждый промежуток такой жизни, что в ней нет места радости и удовольствию. Была только ненависть, боль и ярость. Но он любил все это – занятия, тренировки, мечи.

Хадит считал иначе. Он хотел выкраивать время на жизнь, на игры, но их мир находился в состоянии войны, и это значило, что их жизнью был меч. Это значило, что единственной их игрой был бой. И в предстоящей стычке Тау намеревался показать, каким хорошим он был игроком.

Милость

В самый жаркий день за весь цикл дела шли не очень хорошо. Бой продолжался уже дольше обычного, и больше половины Чешуя Джавьеда оставалось в игре, равно как и две трети воинов цитадели. Они сражались на горной площадке, что было на руку Индлову, которые могли использовать каменистую местность, чтобы избегать противостояний более трех к одному.

Шестерка Джавьеда сократилась до четверки – Хадита, Удуака, Ойибо и Тау. Яу сразила первая волна Ослабляющей, и, пока он был без сознания, Индлову выбили его из игры. Чинеду пал несколько мгновений спустя, когда пытался прийти в себя возле узкого прохода, где укрылись несколько Индлову. Стычка превратилась в череду коротких наскоков и отступлений среди крошечных скал, которыми было усеяно поле, и Хадит опасался отправлять своих людей в полномасштабную атаку.

Тау знал: он беспокоился из-за Ослабляющей. Они не сумели ее изолировать, и после ее волны прошло уже более половины промежутка. А значит, она была готова снова применить свой дар.

– Мы не можем торчать тут целый день, – сказал Тау Хадиту, смахивая со лба струйку пота. Они ютились за скальным выступом и выглядывали поверх него. В двадцати шагах несколько Индлову держали позиции в импровизированном бастионе из валунов. Тау не знал наверняка ни сколько их там было, ни была ли с ними Ослабляющая.

– Это понятно, – пробормотал Хадит.

– Нужно что-то сделать.

– Например? Предлагаешь мне выпустить из задницы драконов?

– Спокойно, – прогремел Удуак.

– Она должна быть там, – заявил Хадит. – Иначе быть не может.

– А если нет, и мы войдем… – вмешался Рунако своим тоненьким голосом.

Хадит покачал головой.

– Она там. Я ее чувствую. Приготовьтесь, вы все. Идем в три зубца. Я во главе среднего, Тау слева, Удуак справа.

Это было опасно. Если выпад не удастся, они потеряют слишком много людей и уже не выиграют стычку.

– Да пребудет с вами Богиня, – сказал Хадит.

– Если Она еще не с ними, – прошептал Темба, пока они выстраивались в три зубца.

Ойибо зыркнул на Тембу – в устрашение болтливого посвященного, – а потом взглянул на Тау, ища одобрения. Тау кивнул. От этого обожания было немного неловко, но Ойибо был хорошим бойцом, и Тау был готов простить за это любые неловкости.

Хадит проверил построение трех зубцов. Все стояли на своих местах. Тау в сопровождении восьмерых бойцов предстояло взбежать по левому склону холма, Хадит должен был наступать по центру, а Удуак – справа. План был прост. Тау надеялся, что он сработает.

Хадит глянул на Тау и изогнул бровь. Тау указал пальцем в сторону Индлову. Ему хотелось ринуться в бой.

– Где мы бьемся! – прокричал Хадит.

– Мир горит! – прогремели двадцать семь Меньших, оставшихся от Чешуя Джавьеда, выбираясь из своего редута и устремляясь вверх по холму. Они были достаточно рассредоточены, чтобы Ослабляющая, если она там была, не смогла поразить их всех.

И она там была. Тау увидел ее за одним из больших камней. Она поднимала руку в его сторону.

– Сик! – выругался Тау, когда его поразила волна ослабления, забросив его душу в Исихого.

Вой ветра был оглушительным, небо непроглядным, а когда Тау представил, какие ужасные твари могут скрываться за камнями, у него заледенела кровь. Он оглянулся на своих товарищей. Совокупное свечение остальных восьми бойцов слепило глаза, и их сразу заметили.

Из мглы возникли демоны – ужасные и бесформенные. Они лаяли и завывали – истинные хищники, вышедшие на охоту. Тау услышал, как его товарищи завопили от страха, но их голоса приглушили силы, которые контролировали это место. Многие прижались к земле, кто-то сорвался и пустился наутек, словно отсюда было куда бежать. Тау стиснул зубы, думая: «Раз уж ты в темном мире, не останавливайся». И, вскинув мечи, ринулся вперед. Его сердце колотилось, переполненное ослепляющим страхом.

– Мир горит! – проревел он, врезаясь в демонов и проходя сквозь них, а потом возникая в окружении горького жара, резкого света и божественного благословения – в Умлабе. Он споткнулся, едва не упал, попытался выпрямиться, но мир вращался в головокружительном вихре – когда он заметил и изо всех сил постарался не упустить из виду ошеломленную Ослабляющую, которая стояла всего в нескольких шагах впереди.

Она уже опустила руки и неверяще смотрела на Тау. Он оглянулся туда, откуда пришел. Его клин пребывал в полном разладе – на ногах не осталось никого. Ближе всех находился Ойибо, и тот стоял на коленях, опустив голову и тяжело вздымая грудь.

Волна Ослабляющей получилась особенно краткой. Это была ее обязанность – выпустить их, прежде чем нападут демоны, но она с этим даже перестаралась. Благодаря уроку, полученному от Зури, – когда он узнал, как ускользнуть душой в темный мир, – вынужденный переход стал для Тау менее ошеломляющим. Ослабляющая ослабила его, но не сломила.

Он тряхнул головой, надеясь сорвать последние крюки, которые ощущал на себе из-за путешествия в Исихого. У него путались мысли, но ему хватало собранности, чтобы знать: нужно бежать к Ослабляющей, пусть теперь она съежится от страха. Он сделал несколько шагов и уже почти ее достиг, когда из-за валунов, приветствуя его бронзой, возникли двое Индлову – Вельможи, поставленные ее охранять.

Тау рубанул по ближайшему, но его атака вышла преждевременной и неуклюжей – виной тому было его пребывание в Исихого. Один Индлову его заблокировал, а другой – замахнулся, целясь Тау в голову. Его спасли лишь инстинкты. Тау припал к земле, и меч противника просвистел у него над головой.

Тау ударил нападавшего по икре клинком – тот ему в награду взвизгнул. Тау ударил вперед и вверх, целясь первому в пах, – с таким замахом, что будь у его тренировочного меча хоть какое-нибудь острие, он наверняка бы выпотрошил Индлову. Но тот заблокировал удар, и Тау вскочил на ноги, чтобы продолжить натиск.

Глаза Индлову, посаженные глубоко под тяжелым лбом, сверкали, а сам он ухмылялся. Он находит в этом удовольствие, подумал Тау, заметив, что Ослабляющая отползает прочь. Ему нужно было добраться до нее, и поскорее.

Не теряя времени, он завертел клинками в вихре атак, осыпая себя и ухмыляющегося Вельможу искрами. С лица отбивавшегося Индлову сползла улыбка. Но затем вернулась обратно.

Тау отскочил в сторону. Но не успел. Второй Индлову, который был у него за спиной, треснул его по плечу. Он целился в шею, но разницы не было.

От удара в предплечье разлилась волна боли, меч Тау выпал из сильной руки и полетел вниз по склону, а сам он повалился на землю. Однако на этом Вельможи явно не собирались закончить, и Тау перекатился, чтобы ему в лицо не впечатался ботинок. Но едва он вскочил на ноги, оба противника набросились на него.

Он попытался отстраниться. Попытался воспрянуть. Он остался без меча, был не в себе после Исихого – и вынужден защищаться против двух воспитанников цитадели. Его ждало поражение.

Ухмыляющийся Вельможа сиял, пот стекал у него по лбу, и он высунул язык, чтобы поймать каплю. Второй Вельможа, даже прихрамывая, двигался быстро. Он напоминал ящерицу с вытаращенными глазами и длинным толстым носом.

Тау поклялся себе, что не уступит Потному Лизуну и Лицу Ящерицы, и борьба началась не на шутку. Он избежал удара, грозившего сломать ему руку, однако принял скользящий и болезненный удар в бок. Тау согнулся пополам, стремясь избежать удара, который мог совсем его обезоружить, и получив вместо него сильный толчок.

Выдохнув воздух из легких, Тау отскочил назад и выпрямился. Оба Индлову замахивались на него, и он заблокировал меч, который целил ему в грудь, но принял небрежный удар по шлему. И это оказалось ошибкой.

Удар оглушил Тау, и он пошатнулся, споткнувшись о камни. Нахлынула боль. Дыхание стало прерывистым. Долго ему было не продержаться.

Здравый смысл подсказывал ему бежать. Ослабляющую он уже потерял из виду, а в бой с двумя Индлову он вступил только из-за нее. И все-таки Тау остался на месте. Бежать от Вельмож он не собирался.

Они бросились на него вдвоем, замахиваясь мечами с такой силой, что легко бы его покалечили. Тау отбивался как мог, кричал от злости и досады. Изменить ход боя никак не выходило. Он принял еще два тяжелых удара и вплотную приблизился к поражению.

Атакующие заняли позиции по обе стороны от Тау, и обороняться против них стало невозможно. Теперь они могли обступить его и повалить на землю. Тау зашипел на них, нанося удары то в одну сторону, то в другую. Потный Лизун усмехнулся так, будто вспомнил самую забавную шутку в мире, и они вместе, как один, ринулись вперед.

Тау ударили дважды, чуть не выхватив меч у него из руки, и вдобавок заехали щитом в лицо. Нос при этом не сломался, но кровь все равно хлынула.

Он был готов дать им себя убить – только не просить Богиньей милости.

– Где мы бьемся! – раздалось сзади, отчего Потный Лизун встрепенулся так, будто его схватили. Это был Ойибо.

У Тау появился шанс.

– Мир горит! – крикнул он, вновь обрушивая свой гнев на Лицо Ящнрицы, взвизгнувшего в смятении от того, что ему выпало противостоять Тау один на один.

Лицо Ящерицы был быстр и точен в движениях. Он напоминал Яу, только был крупнее, и Тау отнесся к нему с меньшей любовью, чем к своему брату по оружию.

Он полоснул Индлову по лицу, отскочил назад, чтобы как следует замахнуться из-за плеча, – и обрушил клинок на шлем противника. Лицо Ящерицы рухнул, будто из его тела исчезли все кости.

Тау развернулся, нашел свой второй меч и, схватив его, побежал на помощь Ойибо. Тот лежал на земле, а Потный Лизун нависал над ним с поднятым мечом. Ойибо улыбнулся Тау – он спас его и уравнял шансы в этом противостоянии.

– Богиньей милости, – проговорил Ойибо без стыда в голосе. Тау готов был его прикончить.

Потный Лизун увидел, что Тау приближался к нему, и перевел взгляд на Ойибо.

Улыбка того померкла.

– Милости! – повторил он, и Индлову обрушил на него клинок, разбив его шлем в щепки – и вместе с ним череп. Убив его.

Тау остановился как вкопанный. Он не мог понять, что произошло. Индлову вытащил окровавленный клинок из того, что только что было лицом Ойибо, и наставил оружие на Тау.

– Он просил милости, – сказал Тау, пытаясь это осмыслить. – Он просил милости.

Индлову, все еще стоя над телом, ухмыльнулся, и Тау бросился на него. Он повалил соперника, затем раньше него вскочил на ноги и принялся наносить удар за ударом. Вельможа пытался защищаться, но это была не схватка – это было избиение.

Вскоре улыбчивый Вельможа перестал улыбаться, его ноздри раздулись, как у животного, которое вели на бойню, и он в отчаянии закатил глаза.

– Богиньей милости! Богиньей милости! Хватит, чтоб тебя! Хватит!

Следующим ударом Тау сломал Вельможе руку, а затем врезал ему по голове, сбив шлем, – тот уже почти потерял сознание. Тау наотмашь заехал ему в челюсть рукоятью меча, так что у Индлову лопнула нижняя губа и вылетело несколько зубов. Вельможа пошатнулся, и Тау вонзил клинок ему в ногу, раскрошив бедро и поставив противника на колени.

Тау занес меч, и Вельможа попытался заговорить, изо рта у него лилась кровь.

– Огией йилоти, – сумел выговорить он.

Убийца

– Вот тебе моя милость! – рявкнул Тау и опустил меч, ударив бронзой о бронзу с такой силой, что у него самого дрогнули колени. Удуак стоял рядом с ним – и преградил его смертельный удар своим массивным клинком, буквально на волосок от головы Индлову.

– Уйди! – крикнул Тау на Удуака так яростно, что здоровяк невольно отступил на шаг.

– Нет, – заявил Удуак. – Они тебя убьют.

– Он убил Ойибо! – ответил ему Тау с полными слез глазами. Он не плакал с тех пор, как погиб Арен, и не хотел этого сейчас, но от вида смерти Ойибо у него проснулись старые раны.

– Они тебя убьют, – повторил Удуак, клинком пытаясь отвести Тау в сторону.

– Да. Йилоти!

Удуак стукнул Вельможу в висок, и тот потерял сознание. Тау отшатнулся от поверженного врага. Выронив оба меча, он подошел к Ойибо, сел перед братом по оружию на колени и заплакал.

Вокруг царил хаос. Тау слышал шум, но тот казался чем-то далеким, недосягаемым. Он слышал, что они победили. Клин Удуака легко пробил оборону Индлову. Клин Хадита бился, пока с ним не воссоединились люди Удуака, которые помогли добить остатки защищавшихся.

Нашли они и Ослабляющую – та не успела предпринять третью атаку. Одаренная сдалась, и когда посвященные пришли зачистить последних двух Индлову, ее охранников, то и увидели истинную цену этой стычки.

Дальнейшие события того утра прошли как в тумане. Тело Ойибо забрали с поля и стали готовить к сожжению, а умквондиси из цитадели потребовал казнить Тау или, по крайней мере, выпороть. Во время боев случались и ранения, и смерти, но умквондиси настаивал на том, что Тау следовало лишить всех прав на защиту, потому что он не обратил внимания на просьбы Вельможи о милости.

Джавьед и несколько других умквондиси возражали, даже умоляли этого не делать. Они говорили, что Тау переживал из-за смерти брата по оружию. Говорили, что он не слышал или по крайней мере не понимал просьб потерявшего зубы Вельможи.

Представителям цитадели это не понравилось, зато они перестали называть доводы Джавьеда ложью. И обратили внимание на состояние Индлову: изувеченное лицо, сломанная рука и нога!

Такое случается во время боев, ответил им Джавьед. Кто из присутствующих сам не ломал конечностей и не наживал шишек? Они были воинами, а не земледельцами. К тому же разве не предстояло им сжечь Ихаше в этот день?

Но умквондиси цитадели ответил, словно о песчинках на пляже, что Меньших, Мирян, легко заменить.

Это был воин, который сражался бы за Богиню и омехи против хедени, сказал на это Джавьед, который уже начинал гневаться. Все это проплывало где-то вдалеке от Тау, пока он пытался осознать смерть Ойибо.

Тау уже начал воспринимать мир Исиколо и цитаделей как игру. Драки на тупых мечах, игры в войну. Он позволил себе забыть обо всем, что они делали, желая стать лучше, подготовиться к настоящей войне, научиться по-настоящему убивать. Ойибо старался на него равняться, и Тау, забыв о сущности их мира, позволил Ойибо пасть – как позволил пасть своему отцу.

Джавьед предложил отменить вторую стычку. Умквондиси цитадели отказался. Им и так уступили, согласившись помиловать Меньшего, не выпоров его и не повесив. Поэтому второй Чешуй Ихаше вскоре вступил в бой и проиграл.

Анан предложил отправиться сразу в Исиколо. Второй аквондисе и умквондиси с этим не согласились. Решили, что не стоит нарушать традиции, тем более в такой день.

Они хотели, чтобы посвященные сходили в город и залили свое горе, если захотят. И, может быть, запомнили победу, которую заслужили в этой стычке. Пусть и ее цена – целая человеческая жизнь – была слишком высока.

Тау пребывал в оцепенении. Чешуй Джавьеда собирался остаться с ним на Утесах, но он вспомнил, что его должна была ждать Зури. Он хотел увидеться с ней сильнее, чем когда-либо, и сказал, что им нужно идти в город. Нужно помянуть Ойибо. Так шестерка Джавьеда, снова превратившаяся в пятерку, отправилась с товарищами из обеих Исиколо отпраздновать победу и оплакать своего брата.

Тау выпил одну кружку и ушел. Братья его отпустили. Они знали его склонность к одиночеству. Он подошел к круглой площадке, ожидая, что Зури там не окажется. Было слишком рано, но это и к лучшему. Он мог посидеть и подумать. И может быть, помолиться за душу Ойибо.

Но Зури ждала – более того, беспокойно ходила кругами. Увидев его, она вскрикнула и бросилась ему в объятия.

– Я слышала, кого-то убили. Я думала… Ей-богине, я так испугалась.

– Я в порядке, – пробормотал Тау.

Зури видела, что это не так.

– Ты его знал?

– Это мой брат по оружию. Мы сражались рядом. Я его не спас.

– В этом нет твоей вины.

– Ты говорила то же самое, когда погиб мой отец, и теперь опять. Я жив, а тот, кто пришел мне на помощь, – мертв.

Зури открыла было рот, но ничего не сказала.

– Откуда ты узнала? – спросил Тау.

– От подруги. Маленькая смелая Одаренная, которая всегда знает больше, чем следовало бы. Она бы тебе понравилась. Вот бы вас познакомить… – Зури опустила глаза, и Тау вспомнил об огромной пропасти, которую их мир установил между такими мужчинами, как он, и женщинами, как она. – Она знает о тебе и прибежала рассказать мне, что там… – Зури будто не хотела произносить остального, – что произошло в первой стычке. Что один мужчина ушел к Богине.

– Ушел? Ойибо убили. Он просил милости. Но Вельможа убил его.

– Тау, – проговорила Зури, потянувшись к нему. Ее тонкие пальцы прошлись по грубым мозолям на его ладонях. Она огляделась. Они были на площадке одни, но в этот ранний час кто-нибудь мог прийти в любой момент. Ей хотелось его обнять, он это чувствовал. Но правила приличия не позволяли это сделать.

Тау отбросил правила и обхватил ее руками. Она не стала отпираться – обвила его и притянула поближе к себе.

У Тау выступили слезы. Он ненавидел себя за такую слабость. Тау зажмурился, чтобы перестать плакать, и прижался к Зури, черпая в ней утешение.

– Меньший! – рявкнул мужской голос. – Это, во имя Богини, что такое!

Зури отпрянула. Тау открыл глаза. К ним приближались трое Индлову, судя по виду, с первого цикла.

– Отвали от нее, мерзкий ты нсику! Ты что это о себе…

Индлову не закончил предложения. Тау плавным движением вынул один из своих тренировочных мечей и ударил его в висок. Тот потерял сознание еще до того, как коснулся земли.

– Укуфы язык! – тявкнул второй Индлову, вынимая свой клинок – его острый край свистнул о ножны.

– Перестать! Перестать сейчас же! – приказала Зури.

Третий Индлову взглянул на нее, и Тау достал свой второй тренировочный меч. На этом внутренний спор Вельможи завершился, и, не видя иного выхода, он вынул свой клинок, вполне настоящий, и приготовился к бою.

– Убрать их. Я, Одаренная Зури, вам приказываю.

Оба Индлову замялись в нерешительности. По правилам они должны были ей подчиниться. Но Тау решил за них – он бросился в атаку.

– Тау! – крикнула Зури, но тот уже пустил кровь второму Индлову, повалив его на землю, и принимался за третьего, на которого Тау, по его прикидкам, потребовались бы считаные мгновения.

– Стоять! – крикнул еще один Индлову, появившийся на другой стороне площадки. Тау стукнул Вельможу, с которым дрался, плоской стороной клинка по лицу, и тот зашатался. Расправившись таким образом с третьим, он повернулся, сверкая глазами, к новоприбывшему.

Тау узнал его мгновенно. А как иначе? Не больше чем в дюжине шагов от него стоял Индлову с третьего цикла цитадели, обладатель кинжала Стражи и убийца. Не больше чем в дюжине шагов от него стоял сам Келлан Окар.

Дуэль

Где-то в иной реальности, как казалось Тау, он увидел, что на площадку вбежало еще несколько человек. Услышал, как закричал Хадит, повернул голову и увидел, что там появился и Удуак.

А когда снова посмотрел на Келлана, часть сознания Тау задумалась: как его братья по оружию оказались здесь, но эта часть ушла на второй план. В памяти всплыл день, когда погиб его отец.

Тау вспомнил, как Келлан стоял над его отцом и смотрел на Арена, когда тот, с отсеченной рукой, кричал и корчился от боли, и каждая клеточка в теле Тау взбунтовалась. Ненависть в нем пылала, тело сотрясалось от ярости, а мысли звучали в голове так громко, что заглушали голоса тех, кто стоял вокруг.

«Разорви Келлана, – говорили они. – Сотри этого негодяя с лица земли». – Они приказывали так настойчиво, что Тау не мог не подчиниться.

– Кто это начал? – спросил Келлан. Он был в компании двоих Индлову, и Вельможа, которого Тау ударил мечом, ободренный их присутствием, указал на обидчика.

Тау не обращал внимания ни на него, ни на двух других Индлову. Они казались не более чем призраками. Единственный, кто имел значение, был Окар.

– Как зовут, посвященный? – спросил его Келлан.

– Смерть, – ответил Тау, шагая к человеку, виновному в гибели отца, чтобы его убить.

Тау заметил, что Келлан удивился, и тем поразительнее оказалось следующее дыхание. Келлан вынул меч и заблокировал первые два удара Тау так быстро, что никто не успел моргнуть. Тау продолжил натиск – еще несколько мечей вылетели из ножен, но он услышал, как один из Индлову сказал:

– Стоять. Пусть Келлан сам разберется. Это недолго.

Тау выпустил на волю весь свой гнев, свирепо хлеща Келлана обоими клинками, которые словно превратились в секущие кожу песчинки пустынной бури. Он двигался так быстро, что за ним нельзя было уследить, и каждая атака должна была ранить, калечить и убивать, но каждую атаку преграждал меч Келлана.

Уголком глаза Тау увидел Зури – та убежала с площадки, прикрыв рот рукой, но увидеть больше он не успел: Келлан сделал выпад, сам пойдя в атаку.

Щита у Окара не было. Но это не имело значения – его меч участвовал как в нападении, так и в обороне.

Он рассек Тау руку – хлынула кровь. Келлан дрался не тренировочным мечом, и его лезвие входило в плоть так плавно, словно только что целовало точильный камень. Тау ускорил темп, сфокусировал взгляд, стиснул зубы, но Келлан дал отпор, догнал его и превзошел, пока Тау с изумлением не осознал, что Келлан дерется лучше. Намного лучше.

Тау старался отрабатывать каждое мгновение, каждое движение, но в нем росло беспокойство, увлекавшее его разум вдаль от мечей и вселявшее тревогу. Голоса ненависти затихли, оставив его с мыслью, что он сейчас умрет, а убийцы его отца будут жить дальше. Тревога шептала: правосудия не свершится, и виной тому – то, что он не готов к тому, чтобы его свершить.

Охваченный досадой, Тау закричал. Келлан же выглядел спокойным и свежим, словно был готов драться на такой невозможной скорости целый солнечный промежуток. Силы Тау уже были на пределе его возможностей и даже за ним. Руки налились тяжестью, ноги двигались неуклюже, и уследить за мечущимся клинком Келлана он больше не мог.

Тау отскочил назад, ему позарез нужно было получить немного пространства и улучить момент, чтобы перевести дух. Он огляделся. Площадка заполнялась людьми. Там были не только Индлову, которые пришли с Келланом, но и другие.

И были мужчины из его Чешуя. Хадит держал меч в руке, как и Удуак. Им явно хотелось помочь, но товарищи Келлана тоже обнажили клинки, и обе группы просто стояли друг против друга. Но главное, что все взгляды были прикованы к их с Окаром бою, и Тау видел: на скорбных лицах его братьев отражалось сомнение.

Тау заблокировал три, потом еще четыре, пять атак подряд. Теперь он на порядок отставал от темпа Келлана и не имел ни малейшего шанса атаковать. Близился момент, когда Келлан одолеет его заурядную защиту и убьет его. Тау снова получил немного пространства, подумал позвать на помощь, но сразу отказался от этой идеи. Если ему суждено было умереть – он сделает это как мужчина.

Тогда он увидел, как на площадку вбежала Зури. С ней был Джавьед. Тау ощутил стыд, глубокий стыд, а вместе с ним – благодарность за то, что Зури нашла его и привела с собой. Может быть, Джавьед сумеет это остановить, прежде чем Келлан убьет его.

Но спас его не Джавьед.

– Я сказала перестать! – крикнула Зури, направив руки на Келлана. Тау это заметил и отскочил, когда она окатила Окара ослаблением. Тогда Зури увидел и Келлан – он уставился на нее. А в следующее мгновение очутился на коленах, захваченный Исихого и совершенно беззащитный.

Тау хотел, чтобы все случилось не так, но был согласен и на такой финал. Он подбежал к Келлану и занес меч для удара, который, пусть и притупленный, но снял бы голову Окара с плеч.

– Нет! – раздался голос Зури. Она оборвала свою волну ослабления, Тау обрушил меч, и Келлан невозможным образом выставил свой, заблокировав удар Тау. Индлову на площадке взорвались в негодовании.

– Он пытается его убить!

– Меньший с ума сошел!

– Вздернуть его!

Индлову стали его окружать. Чешуй Джавьеда заступился за Тау, и сам Джавьед вместе со всеми. Он добрался до Тау первым, схватил его за шею и оттащил, сбив с ног.

– Довольно! – проревел он. – Довольно, чтоб вас всех. Довольно!

Индлову жаждали крови, их возмущение сливалось с неверием в происходящее. Мысль о том, что Меньший мог попытаться убить одного из них, разбивало их мировоззрение.

Тау хотел было подняться на ноги, но Джавьед ему не позволял.

– Я сказал: довольно. – Джавьед сжал шею Тау. – Это разве была дуэль? Кровные поединки между посвященными запрещены.

Келлан, по-прежнему на коленях, все еще пытался оправиться после Исихого.

– Разумеется, нет, – ответил он. – Я даже не знаю этого Меньшего.

Услышав это, Тау зарычал, и Джавьед крепче сжал его шею.

– Вы хотите выдвинуть обвинение в нападении? – спросил у Келлана Джавьед.

Зури ахнула, и Вельможи, которые находились достаточно близко, чтобы все услышать, отреагировали хором согласия.

– Что? – спросил Келлан.

– Вы выдвинете обвинения, нкоси? – повторил вопрос Джавьед.

– Не надо. Не делайте этого. – Зури не сводила глаз с Келлана.

Окар посмотрел на нее как на сумасшедшую, но тут же возобладал над своим лицом.

– Вы приказываете мне отказаться от правосудия, леди Одаренная? Чем я заслужил такое сильное оскорбление, что вы напали на меня и лишаете законного права на возмещение ущерба? Скажите мне, что я такого совершил и как могу загладить свою вину?

– Не делайте этого, – повторила Зури, скорее умоляя Келлана, чем приказывая ему.

– Напомните-ка мне, умквондиси, – Келлан обратился к Джавьеду, – чего требует правосудие в данном случае?

Джавьед ответил бесстрастно:

– Меньший, нанесший оскорбление, должен быть повешен, нкоси.

– Понятно, – ответил Келлан Джавьеду, но не сводя глаз с Зури. – В таком случае разбирайтесь с ним, как сами считаете нужным. Хватит с меня сумасшедших на сегодня. – Индлову запротестовали, но Келлан поднял руку, заставляя их умолкнуть. – На этом все? – спросил Келлан.

Джавьед покачал головой.

– Полагаю, что так, нкоси.

Келлан с сомнением посмотрел на Тау, развернулся и неуверенно, со все еще кружащейся после темного мира головой, отвесил поклон Зури.

– Молю вас простить мне всякое оскорбление, что я вам нанес, леди Одаренная. – Затем, снова выпрямив спину, он покинул площадку, и вся его свита последовала за ним.

Остался только один Индлову – он плюнул на землю рядом с Тау.

– Смерть? Смерть? – проговорил Вельможа, припоминая Тау его же слова. – Оставайся же ты, нсику, в той же грязи, где всем вам место.

Тау хотел броситься на него, но Джавьед рывком вернул его на место.

– Прошу вас, нкоси, – сказал Джавьед Вельможе, как бы отмахиваясь, и хотя слова были полны уважения, но в тоне уважения не слышалось.

Индлову усмехнулся и ушел.

Джавьед повернулся к Зури.

– Благодарю вас, леди Одаренная. Мы все вам благодарны. – Он поднял Тау на ноги и вытащил из круга, велев остальным идти за ним.

Как только они свернули за угол, Джавьед прибавил шагу, почти перейдя на бег.

– Чешуй Джавьеда, уходим, сейчас же!

Джавьед Айим

– Не оглядываться, не сбавлять скорость, – приказал Джавьед своим посвященным. Ему не хотелось признаваться в этом даже самому себе, но он был напуган. Он старался, чтобы его голос звучал нейтрально, как если бы он просто жаловался на жару. – Тау, если умквондиси цитадели прознает о дуэли до того, как мы выберемся из города, я не смогу тебя спасти.

– Не нужно меня спасать, – ответил юноша со шрамом, стараясь казаться твердым, но чувствовалось, что он раздражен.

Джавьед сжал его шею еще крепче. Это наверняка было больно, но посвященный держался, шагая с прямой спиной. Джавьеду хотелось усилить хватку, заставить Тау согнуться.

– Дурак ты, – сказал он. – Дурак окаянный!

Джавьед побежал к площадке, как только услышал, что между Меньшими и Вельможами завязалась драка. По пути он почти натолкнулся на Одаренную посвященную. Она искала кого-нибудь из Меньших и, встретив Джавьеда, сказала ему следовать за собой.

Он знал, что после смерти Ойибо многие были очень напряжены, но не ожидал, что все зайдет так далеко. Он пришел в город со своими посвященными вопреки здравому смыслу, потому что сам горел желанием вступить в бой, и это было глупо.

– Ты даже не представляешь, насколько близок к смерти, – сказал он Тау, стараясь говорить спокойным тоном человека, который рассуждал о жаре. – Устроил дуэль с Индлову! Напал на Великого Вельможу!

И Одаренная поразила Келлана Окара волной ослабления. Джавьед не верил своим глазам, а потом Тау еще и попытался убить Вельможу.

– Будь это кто угодно, кроме него, тебя бы уже вздернули, – заявил Джавьед.

– Я убью этого человека.

– Этого человека? Ты знаешь…

– Вы не знаете…

– Знаю! – крикнул он на Тау, теряя терпение и с трудом снова беря себя в руки. – Я в точности знаю, что Окар сделал, и знаю, чего он не сделал. – Джавьед чувствовал, как у него вздулись вены на шее, и Тау высвободился из его цепких пальцев.

– Мой отец…

– Келлан Окар не убивал твоего отца!

– Он напал…

– Повинуясь приказу! Прямому приказу Главы Совета Стражи! Имея все основания его убить. Неужели не понимаешь? Окар сделал все возможное, чтобы исполнить приказ и оставить его в живых.

– Думаете, я с этим смирюсь?

– Сегодня ты сам дрался с Окаром. Ты что, думаешь, если бы он хотел убить твоего отца, то он не умер бы от его руки?

Тау молчал. Джавьед понимал почему. Возможно, ему и не хотелось узнать правду о Келлане, но Тау не мог не понимать, что уже владеет мечом лучше, чем когда-либо владел его отец.

Усердие Тау, не имевшего ни преимуществ по праву рождения, ни природного таланта, позволило ему превзойти равных себе и многих из тех, кто стоял выше. Однако он был вынужден мириться с ограничениями. Тау не смог бы продержаться против Окара слишком долго, а его отец не мог устоять вовсе.

Дерзкий посвященный кипел, как котел, из которого вот-вот хлынет через край, и бурлящие на его лице чувства напомнили Джавьеду о том моменте, когда он узнал его на испытании. Всего через несколько дней с тех пор, как Деджен Олуджими проткнул лезвием грудь отца Тау. Всего несколько дней – и Тау успел измениться.

Мальчишка, обозленный, с незажившей раной, в боевом кругу против Удуака выглядел настоящим дикарем. Джавьед тогда задумался, где Тау умудрился так сильно порезать лицо. Подумал еще, что рана наверняка загноится и мальчишка может от этого умереть. А когда поединок начался, Джавьед подумал, что эта царапина не будет иметь значения, когда Удуак с ним покончит.

Об Удуаке Джавьед услышал еще за полцикла до испытания. Он нарочно за ним наблюдал, и Удуак, как и ожидалось, оказался именно тем, кого Джавьед искал. Джавьед нашел еще несколько подобных ему, но Удуак был первым, кого он выбрал в новый Чешуй. Во время испытания верзила его не разочаровал – он громил всех, кто вставал против него, а потом ему попался Тау.

Мальчишка был щуплый даже для Меньшего, и должна была получиться истинная бойня, но Тау продержался против Удуака все двести дыханий. Это казалось невозможным. Но это случилось, и это настолько не укладывалось в представления Джавьеда, что беспокоило его.

В первые мгновения после поединка подвиг Тау показался Джавьеду неуместным, ему хотелось отрицать случившееся. Но если бы он отрицал реальность лишь потому, что она ему не нравилась, Джавьед уподобился бы Придворным Вельможам Совета Стражи. И выбрал прямо противоположное. Он сделал Тау лучом надежды.

Джавьед подошел к другому умквондиси и заступился за Тау. Пожертвовал важными интересами, чтобы исход поединка признали ничейным и Тау смог попасть в Исиколо. А когда все закончилось, Джавьед, размышляя, не свалял ли он дурака, отправился проведать мальчишку.

Он поговорил с ним и почувствовал в нем сомнения – те отражали его собственные. Но Джавьед скрыл неуверенность и выбрал ободрительный тон. Он хотел, чтобы Тау, этот мальчишка, которому удалось невозможное, потому что он не видел, насколько это было невозможно, продолжил верить в себя, чтобы он знал, что Джавьед верил в него.

Он хотел посмотреть, сможет ли Тау и дальше побеждать вопреки ожиданиям, ведь если Джавьед рассудил правильно, Избранным нужно было увидеть это – и им нужна была лучшая порода воинов. Им нужно было поверить, что побеждать можно и вопреки ожиданиям.

Он дал Тау шанс, и мальчишка – благодаря усиленным тренировкам, но в большей степени своему нечеловеческому усердию – стал тем, кого Джавьед одновременно надеялся и боялся создать. Как драконы, как Одаренные, как Ингоньяма – Тау, Меньший, превратился в живое оружие.

– Ты упрямый интуло! – бранил его Джавьед, когда они, будто преступники, бежали к городским воротам. – Сам задумайся! Хоть на дыхание. Келлан даже не запомнил тебя с того дня, когда погиб твой отец. Ты был для него просто полоумным Меньшим, и он все равно не захотел твоей смерти. Неужели ты этого не понимаешь? Он не кровожадный негодяй, каким ты хочешь его видеть. Иначе он убил бы тебя задолго до моего прихода.

Тау ничего не ответил.

– Да, – продолжил Джавьед, закрепляя уже сказанное. – Ты не настолько глуп, чтобы не понять. – Джавьед обращался к его силе духа. – Я наблюдал за боями Келлана Окара последние два цикла. И почти не сомневаюсь, что он в итоге получит меч Cтражи. И, без сомнения, станет Ингоньямой. Он лучший Индлову, который был в цитадели за последние двадцать-тридцать циклов!

Тау повернул голову, спрятав свое обезображенное лицо.

– Вы нам говорили, что тренировками можно превзойти талант, – проговорил мальчишка. – Вы загоняли нас до полусмерти, обещая, что мы можем стать, как они.

– Что? – ответил Джавьед. – Ты думаешь, Келлан Окар не тренируется? Думаешь, он просыпается в обед, объедается, пялит Вельможных женщин в задницы, а когда выпадет случай, дерется так, как он дерется?

Темба, шагавший за ними, брызнул слюной, стараясь сдержать смех.

– Отвали! – рявкнул Джавьед.

Темба понурил голову, и отбежал к остальным.

– Я только и делаю, что тренируюсь, – сказал Тау. – Отдаю мечу всю свою жизнь. Как вы и сказали. Вот что я делал. Вы мне сказали, я буду с ними на равных. Вы мне сказали…

– Тау, – ответил Джавьед, боясь признать то, что должен. – Келлан… В дне нет столько промежутков, чтобы ты натренировался лучше его. Он Великий Вельможа, но бóльшую часть его жизни другие Вельможи обращались с ним как с изгоем. Он живет вопреки этому, доказывая, что он больше, чем сын «труса Окара». Он проводит на тренировочном дворе цитадели столько же времени, сколько ты проводишь на своем. Тебе нужно понять: он живет свою жизнь, чтобы отринуть наследие своего отца. Это вкупе с тем, что он… – Джавьед осекся.

– Крупнее, сильнее, быстрее, – сказал Тау, завершая невысказанную Джавьедом мысль. – Он Вельможа, а значит, его не превзойти.

Джавьед помедлил с ответом. Порой, если давать человеку слишком много надежды, это не приводит к добру.

– Его не превзойти, – подтвердил он.

– Значит, это все? Я Меньший, и лучшее, на что я способен, помимо того, чтобы отдать свою жизнь мечу, это соревноваться со слабейшими из них?

– Они думают, что ты и на это не способен, – ответил Джавьед. – И если хочешь знать правду, я тоже не был в этом уверен.

– Как вы можете мне это говорить, когда вывели Чешуй Меньших на Королевскую Сечу, чтобы сражаться с лучшими из Вельмож? Как вы можете мне говорить, что есть вершины, на которые мне не взойти, когда вы сами прокладывали этот путь?

– Я не такой, как ты, – сказал Джавьед, сам испугавшись своих слов.

– Вы стараетесь усерднее меня? Вы умнее?

Рядом никого не было и их не подслушивали, а Тау нужно было узнать правду. Это было верным решением, но слова давались тяжело.

– Мой отец был Великим Вельможей, – сказал он.

Тау дернулся, словно его стеганули розгой.

– Что?

– До моего рождения на нашу деревню устроили налет. Когда пришли Индлову, хедени уже снесли бо´льшую часть строений. Начав отступать, они, одними из последних, убили родителей моей матери, и следующей должна была стать она сама. На нее двинулись трое дикарей. Но Великий Вельможа успел раньше. Он их убил, спасая ее. И он посчитал, что ему обязаны. Моя мать еще не была женщиной. Он решил, что ею можно воспользоваться без последствий.

Тау покачал головой, будто все это не имело смысла.

– Нет… Скрещивание Меньших и Вельмож не допускается… Дети рождаются мертвыми.

– Не все, – ответил Джавьед. – Когда моя мать узнала, что беременна, она сказала в деревне, что была с одним из Меньших, который погиб во время налета. А позже, в том же цикле, родился я, живой.

Тау не говорил ни слова. Он молча пялился на Джавьеда, быстро сглотнув комок, вставший в горле.

– Я потратил жизнь на бои и убийства, делал все, чтобы помочь моему народу выжить, – сказал Джавьед, а потом сделал паузу. Он не был готов выложить Тау все и решил рассказать только о том, что тому нужно было знать. – Несколько циклов назад я выяснил кое-что, что может помочь. Я узнал, как распознать помесь Меньших и Вельмож по некоторым чертам.

– Что? Почему?

– Потому что мы проигрываем войну, – ответил Джавьед. – Нам никогда не сравняться с хедени по числу, и единственный способ избежать истребления – это использовать Одаренных и сильных воинов. Но у нас слишком мало Одаренных и слишком мало Вельмож. Наши Меньшие подготовлены лучше хедени, но ненамного. Мы проигрываем.

– Мы проигрываем? Кто об этом знает? – спросил Тау.

– Мало кто, а те, кому следовало бы знать, отказываются в это верить.

– Но вы верите? И поэтому отправляете нас сражаться и погибать на войне, которую нам не выиграть?

– Потому что я считаю, что нашел способ предотвратить нашу гибель, – ответил Джавьед, осторожно раздумывая над тем, как лучше подать дальнейшее. Он не был готов упоминать имя королевы или раскрыть развязку, да и едва ли Тау был к этому готов. – У меня есть надежда, что если мы сумеем продержаться еще несколько циклов, мы сможем найти способ окончить войну и не будем стерты с лица земли.

– А Чешуй Джавьеда? Мы должны сыграть свою роль и увидеть финал?

– Остальные – да, – ответил Джавьед. – Ты никогда не был частью плана.

– Мои братья по оружию… они помесь Меньших с Вельможами?

– Да, – ответил он. – Как только я узнал, что такие дети выживают куда чаще, чем нас заставляли верить, я понял, что они дают нам шанс. – Излагая это, Джавьед переживал настоящий катарсис. Он слишком долго держал все в себе. – Я собрал в своем Чешуе всех полукровок, которых сумел найти. Если я решу подвергнуть сомнению наши идеи и законы о смешении каст, мне нужно доказать, что потомки этих союзов становятся лучшими воинами, чем обычные Меньшие.

Он знал, что ему нужно правильно донести это до Тау, и хотел, чтобы Тау его понял.

– Мне нужно доказать, что мы можем создать новую, необходимую нам касту, касту между Вельможами и Меньшими. Совет Стражи не станет слушать моих предостережений по поводу войны, но, возможно, примет мою помощь. Если они увидят силу и способности воинов-полукровок, то, возможно, позволят нам искать их и готовить отдельно от всех. Если мы сможем делать это свободно, будущие поколения станут сильнее благодаря новой касте. Это моя цель, и, преследуя ее, я нашел тебя, полнокровного Меньшего с непреклонностью Вельможи. – Он слегка улыбнулся. – Ты придал мне надежды. Видишь ли, возможно, мы сможем сделать так, чтобы больше Меньших достигало пределов своего потенциала. И эти Меньшие, вместе с Вельможами, Одаренными и полукровками, помогут нам удержать полуостров до тех пор, пока не закончится война.

Тау слушал Джавьеда, не глядя на него.

– Вы хотите создать новую касту, что-то между Меньшими и Вельможами? Откроете новую школу, что-то между Исиколо и цитаделью?

Тау говорил очень тихо, но, по крайней мере, он его понял.

– Да, – подтвердил Джавьед. – Все верно.

Затем Тау посмотрел на него.

– Значит, Хадит, Яу, Чинеду, Темба, Удуак – они все полукровки?

Джавьед кивнул.

– Да. И когда все это началось, я был совершенно уверен, что моей ценнейшей находкой станет Удуак, но, похоже, я открыл кое-что еще. – Джавьед хотел, чтобы он не просто услышал его слова. Он хотел, чтобы его поняли.

– Я никому не скажу, – заверил Тау, но Джавьед видел, что мальчишка был в сомнениях.

Далее они шли молча, и груз сказанного тяготил их, пока они не вышли за городские ворота и Тау резким тоном не произнес:

– Вы воспитывали меня смелыми словами и идеалами, в которые не верите. Вы не считаете, что Меньшие могут стать великими. Вы только считаете, что те из нас, в ком есть кровь Вельмож, способны на большее.

– И тем не менее я взял тебя в свой Чешуй.

– Тогда зачем, скажите, – спросил Тау.

– Я хотел, чтобы мои посвященные видели, что если есть устремленность, то естественные пределы можно сдвинуть.

– А мне кажется, вы хотели пристыдить их и заставить учиться усерднее, чтобы не проигрывать кому-то вроде меня.

– То, что ты называешь стыдом, для меня – достоинство. Я хотел, чтобы у них появилась та же устремленность и то же достоинство, что есть в тебе. Конечно, тогда я и не представлял, что ты станешь настолько хорош, что сможешь тягаться с Вельможами. Я не думал, что такое возможно.

– Значит, вы немногого ожидали, – сказал Тау.

Джавьед отмахнулся.

– Я только хочу сказать, что ты можешь собой гордиться и твои достижения доказывают: все Меньшие способны достигать большего. – Джавьед улыбнулся. – Нам всем положено свое место, но, может быть, разница между Вельможами и Меньшими не настолько велика, как считают многие. Может быть …

– Нет. После всего, что вы сделали и что видели, вы все равно считаете, что они лучше нас. Вы все равно считаете, что кровь определяет судьбу.

– Хочешь знать, что я считаю? – спросил Джавьед, не в силах сдержать свое раздражение. – Я считаю, особенно после сегодняшнего дня, что Меньшему должно хватать ума, чтобы не думать, будто он может тягаться с Великим Вельможей.

Тау отшатнулся, словно ему залепили пощечину, а потом обрушился на Джавьеда;

– Они говорят мне, что мы выигрываем войну. Это неправда. Они говорят мне, что дети Вельмож и Меньших рождаются мертвыми. Это неправда. Они говорят мне, что мы Меньшие, но я начинаю думать, что это тоже неправда.

– Ты не поможешь своему народу, если не будешь знать своего места.

– Думаю, мне не нравится то место, которое они мне определили.

– Оно основано на том, кто ты есть.

– Они не знают, кто я есть, – ответил Тау, – но вам я могу показать.

Джавьед знал, что сейчас будет, и остановился. Он встал к Тау лицом, посмотрел на него сверху вниз, предоставляя мальчишке его мгновение.

– Будем драться, завтра, – сказал Тау. – Приходите на тренировочный двор перед рассветом.

Словам и убеждениям места не осталось. В этот раз попытка Джавьеда не удалась, но он постарается помочь мальчишке увидеть правду, потому что, если получится, Тау сумеет освятить путь к величию для других Меньших. Его только нужно было поставить на место.

– Я приду, Тау Соларин, – ответил Джавьед, – и мы увидим, кто ты есть.

Пиррихий

На следующий день Тау разминался во дворе, когда его нашел Джавьед. Солнце еще не взошло.

Под глазами старшего темнели круги.

– Утро, Тау. Потренируемся?

В голосе Джавьеда не чувствовалось напряжения – таким тоном спрашивают о погоде. Тау сделал шаг, позволив мышцам расслабиться, и кивнул своему умквондиси.

Джавьед снял тунику и потянулся – его тело было горой мышц и шрамов. Он взял меч, щит и встал на изготовку. Джавьед был выше, сильнее и опытнее Тау. Даже кровь в его венах говорила о его превосходстве.

Тау положил мечи и стянул с себя тунику. Взяв мечи вновь, крутанул их в теплом воздухе. Не говоря ни слова, Джавьед пошел в атаку.

Сначала они двигались плавно, их мечи танцевали. Затем плавность уступила силе и, насколько это было возможно с притупленными мечами, они стали драться так, словно это был бой на смерть. Кружа, атакуя, защищаясь только когда иначе нельзя, они напирали друг на друга, оба стремились вывести соперника за пределы его умений.

Тау сражался с пылом фанатика. Он хотел доказать, что был способен на большее, чем ему положено по праву рождения, как считал Джавьед. И для этого он был готов поддерживать темп до тех пор, пока не победит или пока у него из груди не выскочит сердце. Именно это делало его тем бойцом, которым он был.

Его предел определялся не телом и не кровью. И не дарами. А тем, что он желал обладать мастерством сильнее, чем желал дышать. Тем, что он желал отомстить сильнее, чем желал жить. Тем, что жизнь его отца стоила ничуть не меньше жизней Вельмож, и пусть они сами в это не верили, им предстояло убедиться в этом.

Джавьед уже утомился и стал отталкивать Тау, используя передышки в бою, чтобы перевести дыхание. А потом стал использовать передышки, чтобы восстановить дыхание.

– Мы – народ осажденный, – сказал он Тау высоким от напряжения голосом. – У каждого из нас свои потери.

Джавьед сделал ложный выпад. Тау отбил его, заставив умквондиси споткнуться.

– Моя мать потеряла родителей во время налета, а я так же потерял жену, – сообщил Джавьед.

Тау потери Джавьеда не интересовали, и он продолжал колотить клинками по его щиту и мечу.

– Моя дочь потеряла мать и так и не простила мне, что меня не было рядом. А я был на Обшлаге, воевал. Она ненавидела меня за это. За то, что защищал других и не смог защитить семью.

Жалостливые истории, подумал Тау, сжимая челюсти и переходя от одного базового движения к другому, варьируя их и с каждым разом ускоряясь. Затем устремился вперед, а когда Джавьед потянулся, чтобы его заблокировать, Тау ткнул мечом ему в ребра.

– Акк! – прохрипел Джавьед, и на его лице отразилась боль, когда он попятился назад и продолжил болтать. – Моя дочь Одаренная. Я узнал от соседа. Когда я вернулся, Джамилах уже уехала. Наша лачуга стояла пустая. Даже не попрощались.

Тау ударил его еще раз, заставив снова вскрикнуть от боли.

– Она преуспела как Одаренная. – Джавьед отступал, не в силах выставить твердую оборону. – Теперь она воюет. Призывает драконов на хедени. Она рада… Ай! Сик! – Тау попал ему острием клинка по бедру. – Она… Она рада, что несет им смерть.

Тау увидел возможность для смертельного удара и замахнулся. Джавьед заблокировал, но Тау нанес еще один, на этот раз сильной рукой. Джавьед метнулся влево, в сторону от замаха Тау, покачнувшись от усталости. Тау, ощутив в своих переутомленных легких кровавый привкус, ринулся вперед, снова вступая в схватку.

– Ужасно, – проговорил Джавьед. – Думать о ней… вот так. Гнев, ненависть… сжигают ее живьем.

Тау сделал выпад, попав Джавьеду по руке, которой он держал щит.

Джавьед вскрикнул, поморщился, но не умолк.

– Эта война… она превратила нас в чудовищ. А я не хочу умереть чудовищем. И не хочу этого для Джамилах… Не хочу, чтобы наш народ истребили и запомнили таким.

Тау зарычал и крутанул мечами, целясь Джавьеду в голову.

Джавьед заблокировал удар одного меча, увернулся от другого и, пошатываясь, отбежал назад.

– Я не могу так дальше, – продолжил Джавьед. – Совет Стражи слишком слеп, чтобы это увидеть. Я пытался им показать… анализировал атаки, численность, племена… каждый налет. И знаешь, что обнаружил? – Джавьед подчеркнул свой вопрос ударом щита, который разбил бы Тау лицо.

Тау отскочил, выпрямился и вонзил острия обоих мечей в центр щита. Джавьед крякнул. Теперь у него останется синяк.

– За пределами полуострова, – проговорил он, – хедени еще больше, чем мы думали. Намного больше.

Тау атаковал с расчетом на то, чтобы вынудить противника поднять щит. А когда поднимет – нанести смертельный удар. Джавьед не смог бы скрестить мечи еще три раза. Он был уже мертв.

– Мы не можем их победить! – Джавьед поднял щит, и Тау стукнул по нему снизу, заставив подняться еще выше и открыв сердце умквондиси.

Джавьед даже не пытался выставить блок, и Тау уколол его острием клинка в грудь. Если бы они дрались заостренными лезвиями, Джавьед был бы пронзен насквозь.

Меч Тау проткнул бы его грудь, сердце и вышел бы из спины, как… как у Арена.

Когда все свершилось, Тау почувствовал боль. Он посмотрел вниз. Острие меча Джавьеда глубоко вонзилось ему в бок, пролив кровь. Дерись они заостренными лезвиями, Джавьед бы его выпотрошил.

– Не можем победить, – прокашлял Джавьед. – Не в таком виде, как сейчас. Бойцы-полукровки, если мы даже найдем и обучим их достаточно хорошо, лишь отсрочат неизбежное… Есть только один способ выжить… только один… Мир.

Тау бросил мечи и отвел рукой клинок Джавьеда в сторону.

– И это ваш ответ? После всех разговоров о великих Меньших, о воинах-полукровках, о Вельможах – вы стоите передо мной и молите о мире?

Джавьед опустился на колени, уперся трясущимися руками в землю.

– Наша настоящая война – с Отсевом. – Джавьеда тошнило. – Только Придворные Вельможи и старые королевы это забыли. Теперь же у нас новая королева, и новым предводителям пора вспомнить о том, что действительно важно.

Тау был в бешенстве. Джавьед обратил его победу в ничью, и это его распаляло.

– Вы думаете, королева-дитя, та самая, которая не сделала ничего, когда вас вышвырнули из Совета Стражи, вдруг избавится от нынешних Придворных Вельмож? Думаете, она сделает это только ради того, чтобы сдаться хедени, потому что наши настоящие враги – это сказочные чудовища?

Тау повернулся к Джавьеду спиной и сплюнул на землю.

– Я скорблю и не найду покоя, пока Вельможи, убившие моего отца, еще живы. Как могут омехи или хедени пойти на то, на что не могу пойти я? Когда наша история насчитывает почти две сотни циклов убийств? Вы просите слишком многого, и теперь я понимаю, почему Придворные вас выгнали!

– Придворные Вельможи Совета Стражи не видят ничего, кроме войны и той жизни, которую они построили на ней. Королева другая, она сильна в своей вере. Богиня послала нас сюда не за тем, чтобы мы умерли от костяных копий и топоров людей, которые не являются нашими настоящими врагами.

Тау усмехнулся.

– Королева не могла отменить моей отставки. Она только вступила на трон, но я предан ей, как она предана Богине. Я говорю тебе это, потому что ты можешь стать частью нового мира. Тау, старые Придворные сбились с пути, и омехи вместе с ними, но их время подходит к концу.

– Старые Придворные? Новый мир? – проговорил Тау. – Вы говорите даже не о революции. Вы просто хотите сменить одного хозяина другим. – От всего этого его тошнило. Он поднял мечи и двинулся прочь, держась за ушибленный бок и оставив умквондиси стоять на коленях.

– Тау, – крикнул Джавьед ему вслед. – Поработай с жертвенными выпадами. Даже если твой противник не победит, ты можешь проиграть.

Тау его не слушал. Он думал о том Джавьеде, которого видел в первый день обучения. Том Джавьеде, который говорил Чешую Меньших, что между людьми есть различия, но сходства гораздо больше.

Две руки, две ноги, одно сердце, одна голова. У Вельмож с Меньшими было больше общего, чем разного. Их отличий от Тау было меньше, чем похожих черт, и если кто-то говорил, что это не так, это была ложь.

Пределы возможностей Тау определялись не его происхождением или природой, но его устремленностью и степенью вложенных усилий. Вот во что Тау верил, и это он собирался доказать. Он собирался сделать так, чтобы это увидели все.

Меньший

В день после боя с Джавьедом, и на следующий, и на другой после него Тау спал не более трех промежутков за ночь. Он отдал свою жизнь, словно принес ее в жертву. И все же, когда луна прошла свой цикл, ему запретили участвовать в следующем бою.

Тау возмутился этим решением, потребовал разговора с Джавьедом, который даже не явился, чтобы сообщить ему лично. Аквондисе Анан выдержал гнев Тау стоически, говоря лишь, что не в силах изменить приказ. Весть о дуэли достигла умквондиси цитадели, и хотя Келлан Окар отказался требовать правосудия, Джавьед полагал, что для Тау лучше будет оставаться вне досягаемости.

Пока Чешуй готовился к отходу, Тау отправился к Джавьеду, чтобы выяснить все у него. Тау встретили люди из Чешуя Нджере. Они вели себя вежливо и настаивали, чтобы Тау остался в казарме.

Братья Тау по оружию вернулись на следующий день перед рассветом. Бой прошел почти на равных, но они уступили. Тау, опрокинув свою койку, кричал Хадиту в лицо – тот, стоя в тени угрюмого Удуака, был подготовлен Ананом и молча смирился с гневом Тау.

В тот день, и в следующий, и после него Тау бил и колотил своих братьев по оружию так, будто от этого они станут сильнее или ему самому станет спокойнее. Недостаток сна, перенапряжение и чрезмерная нагрузка сказывались на нем, и как-то ночью Тау проснулся в ознобе. Он поплелся во двор и промаялся там до утренней пробежки, после чего рухнул без сил. Никто не мог заставить его встать, пока не пришел Джавьед.

Тау, вне себя, угрожал своему умквондиси боем. Требовал закончить то, что начато. Джавьед и Анан кое-как затащили его в лазарет, где он два дня метался в лихорадке.

На третий день к нему пришел Джавьед. Он спросил Тау, планирует ли тот убивать себя дальше. Лихорадка уже спала, но Тау говорил так, будто еще оставался в ее власти. Сказал Джавьеду, что ему нужно больше времени, что дни были слишком коротки, а ему еще нужно сделать так много.

– Каждой женщине, мужчине и ребенку, Меньшему и Вельможе, дается равное количество времени каждый день, и не больше того, – ответил Джавьед.

Следующим утром Тау пришел на двор первым и ушел последним. Он избил льняной манекен так, что его помятый шлем теперь вертелся на тонкой голове. В тренировочных боях он не знал устали и, даже ослабленный после лихорадки, изматывал себя сильнее, чем любой другой в их Чешуе.

Когда его братья по оружию уходили со двора, он вел мнимые бои сам с собой, повторяя все, что было за день. Затем, когда усталость становилась неодолимой, садился во дворе, закрывал глаза и мысленно воспроизводил каждый бой, мысленно поправляя ошибки, которые допустил в работе с мечом. Но и этого ему было мало.

Теория Джавьеда состояла в том, что тренировки должны были превратить полукровок в боевой эквивалент Малых Вельмож, но не Меньших в Вельмож. Тем не менее Тау не находил в методах Джавьеда недостатков. Они приносили превосходные результаты, и эти результаты не зависели от происхождения.

Главный способ улучшить навыки владения мечом состоит в том, чтобы приложить больше усилий на занятиях. Чем больше усилий, тем быстрее боец улучшит свои навыки. В этом Джавьед был прав, и Тау старался как мог. Он отдавал все силы, что имел, но все равно не мог уравнять три цикла цитадели с одним в Исиколо.

Времени, которое оставалось до конца обучения Тау, могло не хватить, чтобы достаточно подготовиться и превзойти умениями природные преимущества подготовленного Великого Вельможи. Такой, как Келлан Окар, все равно будет лучше.

Тау бросил мечи на землю и завопил во тьму ночи, испугав стражника на верхушке ближайшей стены Исиколо. Упал на колени, сел в молитвенную позу, но ему было нечего сказать Ананти.

А что было говорить Богине, которая позволила убить его отца и сделала Тау Меньшим, так что о справедливости ему оставалось только мечтать? Как ему было относиться к создательнице, давшей ему волю, но не давшей путь?

Он заметил вспышку молнии, осветившей черное небо, – разветвившись на дюжину отростков, она пронзила воду вдалеке, будто копье. Такое случалось редко. Бури и дожди бывали на Ксидде нечасто. Тау подождал, когда раздастся гром. Тот грянул, прокатившись издалека, – звук донесся до Тау в то же дыхание, когда к нему пришла мысль, которая обещала изменить ход его жизни.

Тау качнулся на каблуках. Он увидел путь, тропу, которая ждала, чтобы по ней прошли, и это испугало Тау сверх всякой меры, потому что он больше не знал, обладает ли он своей волей. Он хотел его забыть, проигнорировать, отвергнуть. Он мог пойти поспать, присоединившись к своим товарищам, потом проснуться утром и вести себя, как все, – тренироваться, смеяться, выпивать и воевать на бесконечной войне против врага, которого, по мнению Джавьеда, было не одолеть. Он мог позволить памяти своего отца померкнуть и стать великим Меньшим, мужчиной, который стоял лишь в нескольких шагах позади Вельмож в марше омехи по страницам истории.

Или мог стать кое-кем бо´льшим.

Не вставая с колен, Тау закрыл глаза, сделал несколько медленных вдохов и позволил Исихого забрать его.

Исихого

Он стоял в тренировочном дворике, но и сам дворик, и луга были затянуты мглой. На смутно различимых стенах Исиколо стражи не было видно, а небо плыло, беспокойное, как Ревы. Тау посмотрел на себя. Он сиял и знал, что это продлится недолго. Он встал, чувствуя облегчение от того, что с ним были его мечи, и вынул их трясущимися руками, ощущая подступающую к горлу желчь. Он сопротивлялся желанию выдохнуть и покинуть это злое место. Тау остался, и тогда явились демоны.

Тот, кто завидел его первым, выглядел чудовищно. Вдвое выше Тау, он был покрыт пятнистым хитином, а две длинные конечности оканчивались клешнями. Тварь неслась к нему на шести шипастых ногах, чирикая круглой пастью, которая безотчетно открывалась и закрывалась, являя кольца зубов, тянущиеся до самой глотки.

Тау крутил мечи с показной смелостью, которой на самом деле в себе не чувствовал.

– Давай! – крикнул он, нападая.

Тварь резко остановилась, клешни замерли в воздухе. Тау воспользовался его замешательством, чтобы нанести первый удар. Клинок врезался чудищу в правую руку и клешню. Тварь завизжала на Тау, отдернула руку и вцепилась второй клешней ему в шею. Тау выставил блок мечом слабой руки, но существо отбило меч и стиснуло его, чуть не зажав в тисках и голову. Тау отступил назад и выпростал меч из хватки твари, чтобы обоими клинками атаковать ее всюду, где, по его разумению, могли оказаться слабые места. Он отколол несколько кусочков от его панциря, но больше ничего добиться не удалось.

Издали, из тумана, донеслось улюлюканье, от которого у Тау волоски на затылке встали дыбом. Он даже не осмеливался оглянуться. Мужество покидало его. Он сосредоточился на схватке, пытаясь обойти чудище, которое было перед ним, чтобы видеть одновременно и его, и то, что приближалось, но чудище с клешнями было непреклонно.

Страх возрастал, угрожая его одолеть. Он не мог драться с демонами один на один, и покидать Исихого, выдохнув весь воздух, было уже поздно. Демоны были готовы разорвать его на куски, прежде чем он успеет это сделать. Закончиться все это могло только одним. Но он знал это, когда сюда шел.

Его ждала страшная смерть, но знать об этом и видеть перед собой – не одно и то же. И в этот момент Исихого стало для Тау по-настоящему опасным. Когда демон сзади приблизился, а тот, который был впереди, бросился на него, Тау больше не мог игнорировать мощнейшую энергию темного мира.

Он ощущал ее повсюду вокруг себя, и зачерпнуть ее было проще простого. Он мог воспользоваться ею, чтобы остановить чудищ, побороть их. С ее помощью он мог разорвать их на куски, убежать, спастись. Энергия была рядом, только протяни руку – когда демон с клешнями ухватил Тау за сильную руку и сломал кость надвое.

Боль и потрясение пронзили Тау одновременно, и он, не раздумывая, потянулся за подношением Исихого. Но второй демон добрался до него раньше, чем он успел его взять. Тварь сомкнула челюсти у него на затылке, расщепив позвоночник и повалив на землю. Тау упал, бессильный и искалеченный, с совершенно разбитым телом и таким же разумом.

Невидимый демон укусил его еще раз, а чудище с клешнями подскочило к нему и, врезавшись панцирной ногой ему в правое бедро, принялось кормиться. Со сломанным позвоночником, Тау не чувствовал ног, не ощущал, как двое демонов вскрыли ему грудную клетку. Однако слышал, как они вышвыривают из него внутренности, и чувствовал, как они толчками сотрясают его тело.

Когда подобрался третий демон, тому оставалось приткнуться только со стороны головы Тау. Существо прокусило ему щеку и челюсть, крепко вонзившись зубами и сорвав кожу с лица. Все это он чувствовал, и боль отдавалась в нем дрожью, раскалывая сознание на тысячи осколков, каждый из которых был бесконечным страданием. Язык Тау, губы и челюсть были разорваны в клочья, но, умирая, он все же смог закричать.

В привычный мир он возвращался по частям. Сначала почувствовал ногу, затем рот, биение сердца, глаза. Собственное тело казалось ему разрозненным, едва согласуемым и, в первые дыхания, неуправляемым. Перемещение из Умлабы в Исихого всегда давалось тяжело. Те, кто не испытывал этого прежде, выходили из строя. Возвращаться же после смерти от рук демонов было бесконечно хуже.

Тау открыл глаза. Он стонал и катался по земле на краю двора. Здесь прошло совсем мало времени, пока он был в темном мире, дрался, чуть не вобрал в себя энергию, едва не подобрался к реальной смерти. Нервы у него бушевали, руки и ноги дрожали, в голове билось отчаяние.

Он попытался сесть, но не смог. Тау лежал, дожидаясь, пока пройдет потрясение. Глинистая земля согревала его щеку и губы. Он обмочился.

И в этом состоянии, в муках и падении, Тау понял: у него было все, чего он хотел. Богиня ответила на его молитвы. Показала ему, как превратить один промежуток в сотню, а один цикл в целую жизнь.

Ее дар был щедрым. Приняв его, он мог стать величайшим воином в истории омехи, и все, что ему нужно, это сражаться и умирать от рук демонов Исихого снова, и снова, и снова.

Счет

– Чем это… Что за запах? – прокашлял Чинеду. – Тау, это ты?

– Это не я, – сказал Тау, вываливаясь из койки с мутными глазами и еще более мутной головой.

– Это ты, и ты еще в постели, – пояснил Чинеду.

Тау подумал, что плохо вымылся накануне ночью. Ведь он очень утомился.

– Просто удивился, – сказал Чинеду. – Первый раз я раньше тебя встал, нэ?

– Я долго был во дворе и устал.

– Я не уверен, насколько… насколько это полезно. – Чинеду поднял руки, выставив перед Тау ладони. – Нет, я ничего не хочу сказать. По тому, как ты дерешься… все видно. Просто мне трудно понять, как это махание мечом вообще помогает, вот и все.

– Думаю, ты прав. Я не буду там пропадать так долго. Главное только, все не проспать.

Чинеду хихикнул.

– Проспать? Еще даже солнце не встало. – Он пристегнул свой пояс. – Я… пошел.

– Я подойду через мгновение, – сказал Тау, оглядывая комнату, полную спящих. Хадит, Удуак и Яу уже ушли. Тау поспешил их догонять, сам пытаясь разобраться, что из событий прошлой ночи было обычными кошмарами, а что – кошмарами, через которые он на самом деле прошел. Он дотронулся до челюсти, до щеки. Все было целое и на месте, хотя от воспоминаний о нападении он ощутил покалывание на коже.

Тау схватил тренировочные мечи, ремень и гамбезон, от которого в самом деле будто пахло навозом. Ему нужно было бежать на утреннюю тренировку и извиняться, а потом снова стирать. И вторую половину дня заниматься без него.

Тау прошагал к двери казармы, заметив демона за мгновение до того, как тот дотянулся до него. Не успев вскрикнуть, он бросился на пол и, перекатившись, вскочил и обнажил мечи – но перед ним были лишь тени и ничего кроме них.

– Сик! Ты что творишь? – изумился еще сонный Мавуто, приподнимаясь в постели. – Тау?

– Ничего, – ответил Тау своему долговязому брату по оружию. Демон пропал. Его там и не было. – Ничего.

– Чем это пахнет?

– Что? Спи давай, Мавуто.

Тот поворчал и улегся, натянув грубое одеяло на голову. Тау вышел из казармы и направился сразу в баню. Занятия могли и подождать – сперва ему нужно было соскрести грязь с себя и с гамбезона. А также нужно было отвлечься на четверть промежутка, чтобы прийти в себя. Ведь ему почудился демон прямо в казарме.

Остаток дня прошел привычным для Тау образом. Он усердно занимался, был хорош в тренировочных боях, поужинал в сумерках и вернулся на двор. По пути туда он дрожал: то, что он собирался сделать, пугало его. Признавать это ему не было стыдно, и по мере того, как сгущалась ночь, он видел на дворе, на лугах тварей – ползучих, с множеством рук и ног. Волоски у него на руках встали дыбом, а кожа покрылась мурашками, как в те ночи Жатвы, когда резко холодало.

Он не должен переусердствовать. Он даже думал вернуться в постель и как следует отдохнуть. Исихого будет ждать его и следующей ночью, и после, если на восстановление ему понадобится два дня.

Тау хотелось верить своим умозаключениям, ведь иначе ему оставалось лишь сидеть в углу тренировочного двора, который находился дальше всех от оборонительных стен Исиколо, там, где начинались луга. Либо же выпрямиться, выровнять дыхание, закрыть глаза и позволить душе выскользнуть из мира, где он родился, и попасть в мир смерти.

Демоны явились. Тау вступил в бой. Его убили. Вернувшись в Умлабу, он изверг свой ужин, согнувшись над травой, тяжело дыша и думая, что сейчас тестикулы вылезут у него изо рта. Горло горело от желчи, он встал и сделал шаг по направлению к казарме, однако ночь еще только начиналась. В Исихого время шло по-другому.

Всхлипывая, обзывая себя трусом, Тау сел в траву, в шаге от своей рвоты, и дал своей душе улететь в тюрьму, которую Ананти создала для Укуфы. Он почувствовал вкус крови – оказалось, в страхе прокусил себе губу.

Они явились. Он выхватил мечи и отбивался до тех пор, пока один его неверный шаг не позволил демону отрубить ему ногу ниже колена. Тау повалился на землю, и на этом все закончилось. Твари окружили его и разорвали.

Он вернулся. Его встретила целая свора, и Тау, потеряв самообладание, отшвырнул мечи и бросился наутек. Его догнали – самый быстрый из демонов остановил Тау, порвав ему сухожилия икры когтями длиной с человеческую кисть. Тау упал, и все накинулись на него. Тау просил и умолял.

– Богиньей милости, – говорил он.

Но слышала Она или нет – разницы не было. Его выпотрошили.

Он вернулся. Его нашел только один. Между ними завязалась битва, как в историях, что старики рассказывают детям, сидя вокруг костра, чтобы не подпускать к себе тьму.

У демона было две руки, и он передвигался на двух ногах. Он вел себя как человек и был Тау понятен. С таким можно было драться. Они рычали друг на друга и дрались ожесточенно, как два полубога, чья битва удерживала судьбу мироздания в равновесии. А потом демон зацепил горло Тау, полоснув его от уха до уха.

Он упал, хватая ртом воздух и ощущая вкус меди. Демон навис над ним и красными глазами наблюдал, как жизненная сила Тау выходит сквозь щель у него в шее.

Голова Тау откинулась назад. Он умирал. Было больно. Так больно, и эту боль он испытывал каждый раз. Кожа вокруг раны горела, он чувствовал, как его сердце бьется в груди, отчаянно пытаясь поддерживать в нем жизнь. «Просто дай мне умереть», – подумал он.

Он закатил глаза перед мордой демона. У того были клыки, а на месте носа зияла щель. Тау не мог говорить, но пытался разозлить тварь, чтобы та избавила его от страданий. Но тварь не двинулась с места – она позволяла ему страдать, лишь наблюдая, как он истекает кровью.

Той ночью Тау выходил еще два раза, а когда понял, что больше не может, поплелся обратно в казарму. Насколько можно было оценить, он пробыл на дворе меньше двух промежутков. Нужно научиться лучше, подумал он. Он терял слишком много времени между смертями. Если после смерти сразу возвращаться обратно, можно будет провести больше боев.

Следующей ночью Тау вернулся и дрался чаще, чем накануне. Он стал вести счет всем боям. И с каждой ночью старался провести в боях все больше времени, не прекращая драться до тех пор, пока не превзойдет прежнее количество схваток. Он никому не рассказывал об этом, однако в Чешуе кое-что заметили.

Пределы

– Яу, Чинеду, Хадит, вы бьетесь с Тау, – приказал Джавьед. Было уже далеко за полдень, и Чешуй занимался на тренировочном дворе.

– Давайте лучше с Удуаком, – попросил Хадит.

– Вас и так трое, вперед.

– Трое против Тау – нет, уж лучше Удуак, – повторил Хадит.

– Удуак, ни с места, – приказал Джавьед. – В бой!

Хадит втянул воздух сквозь зубы, вытащил меч и дал Яу и Чинеду знак подойти. Те послушались, но двигались при этом очень неторопливо.

Тау дождался, пока те не приблизятся на расстояние в три шага. Затем сделал обманный выпад в сторону Яу слабой рукой, а сильной – угодил ему в висок. Яу согнулся, его шлем покатился по двору. Чинеду как следует замахнулся, но Тау мечом отбил удар и рукоятью другого меча заехал Чинеду в спину, рядом с позвоночником. Чинеду упал, рассыпая проклятия, а Тау атаковал уже отступающего Хадита. Тау обезоружил его, поставил подножку и навис сверху, направив острие меча Хадиту на кадык.

– Милости, – пробубнил Хадит.

Тау отступил. В этот раз прошло лучше. Ему уже не чудились братья по оружию с лицами демонов. Хотя в последнее время это случалось все чаще. Он хотел на время бросить Исихого, привести в порядок рассудок, но отмахнулся от этой недостойной мысли. Это говорила его трусость.

– Удуак, – сказал Джавьед, – присоединись к Хадиту, Яу и Чинеду. И постарайтесь не опозориться.

Удуак встал рядом с Хадитом – тот уже поднялся на ноги. Яу подобрал шлем, смахнул с него пыль, размял шею и надел шлем на голову. Чинеду кашлянул.

– В бой! – крикнул Джавьед.

Хадит пал первым, Чинеду за ним, Яу потерял сознание – хотя Тау не хотел, чтобы так вышло, – и остался только Удуак. Огромный, он был демоном, с рогами на голове. Тау пришлось сморгнуть видение, прежде чем они скрестили клинки. Все случилось быстро. Тычок, замах, блок, выпад, отход, удар, удар, удар, и Удуак упал.

– Милости. – Взгляд здоровяка был направлен на Тау.

Тот убрал мечи и отступил. Весь Чешуй наблюдал за ним.

– Невозможно, – пробормотал Анан.

Джавьед молчал, но Тау чувствовал, что умквондиси смотрит на него. Между ними висел вопрос, который он не хотел задавать и на который Тау не хотел отвечать. После того боя их отношения стали напряженными.

– Круг вокруг двора. Вперед! – приказал Джавьед Чешую, и посвященные, застонав, побежали. Тау подчинился вместе со всеми, но заметил, что Анан подошел к Джавьеду, чтобы с ним поговорить.

– Я знаю, ты усердно занимаешься, очень усердно, – сказал Хадит, бежавший рядом с Тау, – но как у тебя это выходит?

– Демон, – проговорил Удуак, отчего Тау аж споткнулся.

Хадит это заметил.

– Тау – демон?

– Внутри, – ответил Удуак.

– Это нелепица, – сказал Хадит. – Но я был бы рад увидеть, как ты испытаешь свой новообретенный дар на Индлову. Если мы выиграем следующий бой, то пройдем на Королевскую Сечу.

– Еще круг! – объявил Анан, вызвав новые стоны.

– Ну и все! – выпалил Темба, подбегая. – Чешуй Ихаше не участвовал в Королевской Сече с тех пор, как наши отцы заделали нас в наших матерей.

– Это уж слишком, – проворчал Удуак.

– Он прав. Мы можем войти в историю, – сказал Хадит.

– И войдем, – сказал Тау.

– Еще один, – крикнул Анан, и в ответ отчетливо послышалась ругань. Аквондисе обвел Чешуй строгим взглядом, а Тау ускорился, оторвавшись от Хадита, Удуака и Тембы. Довольно с него разговоров. До следующего боя оставалось десять дней. Ему нужно тренироваться усерднее, рассуждал он, прогоняя привидевшегося демона, который будто бы стоял в тени ближайшей стены Исиколо.

Последовавшие дни прошли как в тумане. Тау просыпался, дрался, ел, дрался, спал, дрался, ел, дрался, погибал, погибал, погибал. И если он и раньше не был разговорчив, то теперь стал еще молчаливее. Он перестал бриться, оброс щетиной, как Батрак или того хуже – как хедени. Перестал мыться, пока Чинеду не пожаловался и пятерка Джавьеда не затащила его в баню. Тау считал впоследствии это воспоминание о бане настоящим, но он не был уверен.

Кроме того, видения являлись ему все чаще, и он опасался, что теряет рассудок. Но поддаваться этой мысли было нельзя – это был лишь предлог, чтобы не ходить в Исихого. Это был страх, и Тау не мог позволить ему собой управлять.

Час следующего боя наступил, но ничего не случилось. Поединок отложили, потому что воинов Цитадели Индлову и Северной Ихаше Исиколо выслали патрулировать Северные горы. Обычно посвященных не задействовали в реальных боях против хедени, но пришли необычные времена. Хедени нападали часто и большими силами. Вечерами, за ужином, теперь только это и обсуждали. Тау пропускал разговоры о все расширяющейся войне мимо ушей: единственное, что его интересовало, был отложенный бой.

И все же он не был глухим и не мог не слышать о последних поражениях. На Обшлаге вторжение хедени унесло жизни пятисот человек. Это было почти целое крыло, и хедени только благодаря этому прорыву продвинули передовые полуторавековой войны далеко в глубь территории, которую традиционно удерживали омехи.

Они пытались продвинуться и дальше, но генерал Тива, командир Ярости Биси, разделил силы, послав двух Драконов, то есть почти три тысячи человек, на удержание передовой, а сам продолжил сражаться в южных проходах Обшлага.

По столовой ходили слухи о том, что хедени голодают и им необходимо прорваться в полупахотные земли Обшлага, иначе они умрут. Тау это казалось ошибочной версией. Он бы спросил об этом Джавьеда, но того не было рядом.

Мастера срочно вызвал Совет Стражи. Посвященные Чешуя им гордились: их умквондиси понадобился высшим военным силам омехи. Быть может, твердили слухи, Совет Стражи хотел восстановить его в должности постоянного советника.

Тау этого не знал. Подобные вещи казались ничтожными по сравнению с его желанием выиграть следующий бой. Наутро им предстояло отправиться на Утесы, где решится, попадет Чешуй Джавьеда на Королевскую Сечу или нет. Тау нужно было побеждать.

Кровь

Чешуй Джавьеда стоял на первом месте среди других подразделений Южной и Северной Исиколо, и их ожидал бой против Индлову под руководством умквондиси Озиначи. Чешуй Озиначи хорошо себя показывал весь цикл, однако потерпел и пару тяжелых поражений от других Индлову. Как бы то ни было, победитель их боя выходил на Королевскую Сечу, оставляя противников без всяких шансов на нее.

Чешуй Тау стоял на краю пустынной площадки в Утесах. Аквондисе Северной Исиколо поднес к губам боевой горн, дунул в него – и бой начался. Тау вместе со всеми побежал к ближайшей дюне, где можно было найти укрытие. Если они победят Вельмож – окажутся на Королевской Сече. А там он мог снова встретиться с Келланом.

Хадит, сидевший на корточках рядом с ним, выглянул из-за дюны и выругался.

– Пепел и угли!

– Чего? – спросил Яу.

– Их Ослабляющая в центре площадки. Стоит на самой высокой дюне с четырьмя Индлову. Остальных не видно, скрылись.

– Так отправим людей, чтобы ее вывели? – спросил Яу.

– Ага, – проговорил Хадит, растягивая слова. – Именно на это они и надеются.

– Ладно, – сказал Темба, – мы либо уберем ее, либо она в самом начале выведет из игры половину наших.

Тау пропустил горсть песка сквозь пальцы.

– Они убили Ойибо во время стычки.

– Что? – Темба серьезно посмотрел на Тау.

– Это не игра.

Хадит кивнул.

– Мы помним Ойибо, Тау. Но сейчас нам нужно выяснить, где весь остальной Чешуй Озиначи, а потом уже решать, что делать.

– Нет, не нужно, – ответил Тау. – Дай мне отряд. Мы подкрадемся, зайдем к Ослабляющей сзади и нападем. Если атака удастся, ей придется растратить свое Ослабление на нас шестерых.

– Ты что, не слышал? – сказал Темба. – С ней четверо Индлову. Ей не нужно будет на вас ничего тратить. Индлову справятся сами.

Тау свирепо глянул на Тембу.

– Думаешь, они остановят меня?

– А ты думаешь, никто на это не способен? – возразил Темба.

Хадит, пристально посмотрев на Тау, цокнул языком.

– Ладно. Идите. Возьми Удуака, Яу, Мувато, Думу и Тембу.

– Почему меня? – Темба вздрогнул.

– Потому что я хочу увидеть, как ты дерешься с четырьмя Индлову.

– Что-то умирать сегодня не хочется, – ответил Темба, но, как и все, кого Хадит назначил в отряд, шагнул к Тау.

Хадит изложил план.

– Мы ждем, пока отряд Тау проведет свою атаку. Пока мы остаемся в укрытии, Индлову тоже останутся. Когда они увидят, что шестеро наших идут против четверых Индлову, они подумают, что с нашими быстро расправятся. И не станут давать подкрепление, не станут рисковать, раскрывая свои позиции. – Хадит говорил все быстрее и возбужденнее. – Тау, нам нужно, чтобы Ослабляющая ударила по вам, и тогда план сработает. Мы не сможем атаковать, пока она не использует свой дар.

Тау ответил Хадиту кивком. Ему хотелось, чтобы Чешуй почувствовал себя уверенно. Хотелось сказать что-то смелое.

– Будьте наготове. Все произойдет быстро, – проговорил он, прежде чем двинуться к центру площадки.

– Как и всегда, – услышал Тау ворчание Тембы.

Пробираться к центру площадки пришлось четверть промежутка, но им это удалось: отряд Тау оказался рядом с дюной, на которой стояла Ослабляющая. Тау указал вперед, давая понять, что нужно идти дальше, и остальные, кивнув, двинулись к противоположной стороне рукотворного холма.

План предполагал нападение с тыла, с той стороны, которая была ближе к точке старта Индлову. Индлову не ожидали атаки оттуда, и такая неожиданность давала отряду Тау некоторую фору. И эта фора могла сыграть роль – от этого зависело, доберутся они до Ослабляющей или их поразит волной.

Тау дал сигнал приготовиться. Они собирались резко повернуть и, ринувшись бегом по дюне, вступить в бой с Индлову, побить их и вынудить Ослабляющую поразить их своей силой либо сдаться. Что бы она ни предпочла, это выведет ее из боя в самой критичной его стадии. Хадит вместе с остальными тогда сможет атаковать, и это уже будет обычный бой, без применения даров. Равный настолько, насколько может быть равным сражение Меньших против Вельмож. Простой, хороший план – и все же он обратился в пепел.

Тау выполз к трем Индлову, которые, как оказалось, тоже ползли тайком и выглядели не менее удивленными, чем он. Должно быть, у них был похожий план – начать небольшое нападение и форсировать бой с другой стороны. Но судя по тому, как мало они успели проползти, они решились на этот план много позже Хадита.

Ближайший к Тау Индлову вскочил на ноги.

– Да прольется кровь! – прокричал он, вынимая меч из ножен.

Тау сделал то же самое, подумав при этом: странно, что Вельможи используют собственный боевой клич, и даже когда омехи сражаются вместе, эти все равно стремятся выделиться.

Да прольется кровь. Слова закружились у Тау в голове, когда он вращал мечи в руке. Они служили обещанием, данным врагу. Более того, думал он, – напоминанием для Меньших, что Вельможи не такие, как они, что своими поступками они демонстрируют чистоту своей крови и превосходство касты.

Да прольется кровь? Кровь, хотелось сказать Тау, прольется полной рекой, но времени на слова не было. Они с Индлову скрестили мечи.

Вельможа был выше и гораздо крепче Тау, что ставило его в один ряд с небольшим демоном. В сверкающем шлеме, с богато украшенным тренировочным мечом и присыпанным песком щитом, он решительно пошел в атаку, думая в одно дыхание смести Тау, будто травинку порывом ветра. Тау скользнул мимо дуги, по которой Индлову на него замахнулся, и обрушил оба меча ему на шлем. Раздался звук, похожий на удар грома, и Вельможа, остолбенев, упал.

Не успел он растянуться на песке, как Тау уже вступил в схватку со следующим воином цитадели. Тот действовал осторожнее. Когда Тау приблизился на расстояние удара, он выставил щит. Тау взмахнул обоими клинками – те звякнули о металлический круг. Индлову попытался уколоть его из-под щита – хотел вонзить тупое лезвие Тау в живот. Но тот, предвидя его уловку, отвел бронзовое оружие мечом слабой руки, вторым ударив с такой силой, что мог бы сломать Вельможе ногу. Индлову с криком упал, и Тау бросился на третьего, который развернулся и обратился в бегство.

Тау погнался за ним.

– Нет! – крикнул Удуак.

Да прольется кровь. Слова стучали у Тау в голове, пока он преследовал Индлову. Да прольется кровь. Своим клинком он сломит их гордость, будто сухую палку, он… Тау резко остановился. Помимо убегавшего, который внезапно остановился, напротив Тау стояло восемь Индлову. Они обогнули дюну, и к тому времени, как он их увидел, было уже слишком поздно.

Тау поднял взгляд на песчаный холм. Ослабляющая со своей четверкой исчезли. Он оглянулся назад. Удуак, Яу, Темба и Мувато сражались с тремя Индлову.

Тау всех пересчитал. Двое пали, трое сзади, восьмеро впереди. Значит, оставалось еще пятеро Индлову и Ослабляющая, и они наверняка собирались напасть на Хадита. Остановить ее было задачей Тау, но он не справился, и теперь она спокойно могла применить свой дар против всего Чешуя.

Тау опустил мечи и услышал смех. Это был убегавший от него Индлову.

– Мы о тебе слышали, Мирянин, – сказал он. – Слышали, ты забавлялся на мечах с Келланом Окаром. И как прошло? – Он снова издал смешок. – Наверное, лучше, чем будет сейчас.

Восьмерка приближалась, смеющийся Индлову теперь ухмылялся, и по взглядам на их лицах Тау понял, что рассчитывать на Богинью милость ему не придется. У него в голове снова возник их боевой клич – «Да прольется кровь», – и теперь это были не просто слова. Тау поднял мечи, оскалил зубы и сказал восьмерым Индлову правду:

– Я пришел за вами, и я принес Исихого с собой.

Он бросился в атаку. Весельчак находился ближе всех. Он же оказался больше всех к этому готов. Тау сократил расстояние до него, весельчак замахнулся – Тау уклонился от удара, выскочив за пределы дуги его клинка, скрестил свои мечи и наскочил на следующего Индлову.

От столкновения второго Индлову отбросило назад, и мечи Тау обрушились с обеих сторон на его шею, ниже шлема и выше кожаных доспехов. Тау ударил со всей силы, так что тупые лезвия оставили противнику порезы над ключицами. Из шеи Индлову брызнула кровь, и он закричал, бросив оружие и схватившись за горло.

Тау развернулся к следующему, надеясь уложить его прежде, чем оставшиеся семеро Индлову успеют его окружить. Этот Индлову стоял и с отвисшей челюстью пялился на бьющую из шеи его товарища кровь. Тау вонзил в него меч со всей силы. Тренировочное оружие не могло проткнуть толстых кожаных доспехов Индлову, но удар вышел таким сокрушительным, что Тау почувствовал, как у Вельможи сломались ребра. Индлову покачнулся, и Тау, чувствуя опасность, снова развернулся, взмахнув мечом. Подобравшегося сзади весельчака он не задел, зато по инерции заехал в висок Вельможе со сломанными ребрами, отправив его валяться на песке.

Весельчак сменил улыбку на серию тяжелых атак, последовавших с удивительной скоростью. Тау заблокировал три подряд, затем увидел, как тот остановился, и, поняв, что его пытаются отвлечь, пригнулся. Меч просвистел у Тау над головой, и он, попятившись, ткнул незримого нападающего локтями в грудь. Тот захрипел, и Тау, как мог быстро, поднялся во весь рост, стукнув его макушкой в подбородок. Услышал, как у Индлову щелкнули зубы, и на голову Тау упали липкие брызги. Тау оттолкнулся от противника и повернулся к нему лицом, готовый продолжить бой.

Индлову откусил себе кончик языка, и во рту у него теперь было кровавое месиво. Тау двинулся на него, ударив рукоятью меча в кадык. Тот заклокотал, отшатнулся и упал, но Тау в этот момент атаковали сзади.

Тау развернулся. Это был весельчак. Тау уловил его движение, но почувствовал, как от принятого удара ему обожгло спину. Весельчак сделал выпад еще раз – Тау заблокировал удар, но теперь его ударил по шлему другой Индлову. Он покачнулся, затем толкнул ближайшего противника плечом, пытаясь вырваться из окружения. Индлову, в которого он врезался, был тверд, как гора, и оттолкнул Тау обратно.

Оказавшись в безвыходной ситуации, Тау попятился в центр круга, подальше от пятерых Вельмож. Весельчак указал на кого-то у Тау за спиной, а потом дал остальным сигнал к наступлению. Тау развернулся, преградил удар, направленный ему в позвоночник, еще раз развернулся, чтобы отразить удар в голову, и еле успел заблокировать третий, в шею, кончиком меча слабой руки.

Затем скакнул вперед, на весельчака, и полоснул ублюдка по щеке, прежде чем тот успел отскочить. Крутанулся, чтобы перейти к следующему, но получил удар в спину и по икре. Пятеро Индлову поочередно делали выпады либо защищались, избегая ранений, но удерживая Тау в ловушке.

Он ревел, мечась из стороны в сторону, скрещивая мечи с каждым, кто подбирался ближе, принимая удары по рукам и ногам, истекая кровью. Нанести разящий удар они не могли, но надежно заперли его, и финал был лишь вопросом времени.

Весельчак, по лицу которого стекали ручьи крови и пота, расплылся в улыбке.

– Убить его, – приказал он, и все пятеро пошли в атаку.

История

Не имея шансов перебить всех, Тау пошел на весельчака. Вельможа попытался ему препятствовать, но оказался недостаточно быстр, и меч Тау впился ему в запястье руки, державшей щит, сломав его и обратив ухмылку в бесконтрольный вопль.

Тау продолжил атаку, махнув вторым мечом – тот попал весельчаку в уже порезанную щеку и на этот раз рассек ее, будто раскрыл створки палатки. Вельможа упал, и Тау, наконец, обрел путь к выходу. Но едва он сделал шаг, как его ударили в затылок. Он увидел звезды и понял, что упал на колени. Попытался встать, но его пнули, повалив в песок. Он перекатился, снова получил пинок, а потом ему в бок врезался тупой клинок.

Охваченный вспышкой боли, Тау хотел отползти. Один из мечей он потерял. Тот лежал на виду – всего в нескольких шагах. Голова у Тау раскалывалась – соображать было тяжело. Меч был ему нужен, и он двинулся в ту сторону, но его снова пнули.

Ощутив вкус меди на языке, он перекатился на спину и взглянул на безоблачное небо – больше ему ничего не оставалось. Горячий песок обжигал его через дыры в гамбезоне, и он лежал, тяжело дыша, но все же нашел в себе силы повернуть голову и сплюнуть кровь, когда силуэты четверых Индлову нависли над ним.

Он сощурился, пытаясь разглядеть против яркого света их лица. Потянулся к мечу – того уже не было.

И все равно он дрался хорошо, подумал Тау. Сначала их было восемь – восемь Индлову в кожаных доспехах. А тот, который остался без кончика языка, больше никогда не сможет нормально разговаривать.

– Убить его! – рявкнул весельчак откуда-то из-за спин четверых Индлову. – Убить его!

– Да идите вы в Отсев, – проговорил Тау, но его слова прозвучали невнятно, и он подумал, что удар в голову оказался сильнее, чем ему показалось. Он увидел занесенный над ним меч, но закрывать глаза не стал – Тау продолжал смотреть. Умирать ему приходилось и прежде, думал он, стараясь убедить себя, что этот последний раз ничем не отличается.

– Мир горит! – послышались голоса, и меч, который завис над ним, перешел в защитную позицию.

Четыре силуэта сомкнулись вокруг Тау, и он попытался сесть, посмотреть, что происходит. Но пошевелиться он не мог – его пульсирующий череп словно раскалывался на куски. Он повернул голову и увидел пропадающие послеобразы, увидел шаркающие ноги Индлову, увидел их пятки. Они повернулись к нему спинами.

Тау услышал лязг мечей, и один из Индлову споткнулся и повалился на него. От веса Вельможи Тау стало трудно дышать. Он хотел сдвинуть его, но не смог: сил больше не осталось. Еще один Индлову упал рядом. Взгляд у него был остекленевший, глаза ничего не видели.

– Богиньей милости! Богиньей милости! – выкрикнул Вельможа сдавленным голосом. Перед лицом Тау мельтешили его ноги, но когда он моргнул, те превратились в подошвы кожаных ботинок. Вельможа опустился на колени и выронил меч. Тау моргнул еще раз – и тот ткнулся лицом в песок, совсем рядом.

– Я вам головы оторву! – послышался крик, голос принадлежал весельчаку.

Тау повернул голову в его сторону, перед глазами у него замелькало – в такт пульсации в висках. Весельчак противостоял Удуаку, Хадиту, Куэнде и Мшинди.

Тау присмотрелся к Куэнде и Мшинди. Неудивительно. Эти двое вышли из одной утробы и дрались так, словно умели читать мысли друг друга, а из оружия предпочитали до нелепости длинные мечи, которые всегда привлекали внимание противника. И все же, подумал Тау, зря весельчак сосредоточился на близнецах, а не на Удуаке или Хадите.

Хадит ударил весельчака щитом по спине, оттолкнув его к Удуаку, который тяжело стукнул Индлову, повалив его на землю.

– Да… прольется кровь, – проговорил Тау невнятно, теперь слова показались ему забавными. Кое-как, но они победили. Побили Индлову и прошли на Королевскую Сечу – и все благодаря Хадиту. Тау же, насколько он понимал из своего лежачего положения, в этот раз был в основном бит. Ему захотелось смеяться, он начал растягивать губы, но в этот момент его поглотила тьма.

– Никогда не видел ничего подобного, – услышал Тау голос. – Их было восемь. Восемь! Я стоял далековато, но хорошо видел: он их всех сдерживал. – Тау узнал голос: говорил Анан.

Тау с трудом открыл глаза и тут же сощурился. Был день, все заливал яркий свет, но неба не было. Хотя нет, не так. Небо было. Но Тау лежал в палатке.

– Я не видел. Я смотрел, как Хадит расправлялся с группой Одаренной. – Это был голос Джавьеда.

Из всех палаток на Утесах, думал Тау, такой большой мог быть только лазарет. Их было две для Меньших и одна, еще больше и лучше оборудованная, – для Вельмож.

– Глупо было с их стороны, – продолжил Анан, – отправлять пятерых Индлову против сорока девяти наших.

Палатка была открыта с двух сторон. Тау чувствовал это, не поворачивая головы. Но внутри все равно было жарко. Просто кошмарно жарко.

– Если честно, мне казалось, это разумно, – возразил Джавьед. – Это сработало бы с любым другим Чешуем Ихаше. Сколько человек ты взял бы атаковать Одаренную, если бы увидел, что с ней четверо Индлову?

Тау закрыл глаза. Голова все еще болела, было ощущение, будто она опухла и стала вдвое большего прежнего.

– Думаешь, они ожидали, что мы отошлем к ней еще несколько человек? – Анан хмыкнул.

– Ты бы отослал, – ответил Джавьед. – И я бы отослал. Но Хадит нет – Хадит отослал Тау, Удуака и еще четверых.

Анан усмехнулся.

– Видит Богиня, клянусь, я бы дал жрецу Саха отрезать мне яйца, лишь бы посмотреть на лица тех пяти Индлову, когда они обошли дюну и наткнулись на сорок девять Ихаше!

– Пока они туда ползли, наверняка думали, как им там будет легко, – сказал Джавьед. – Они бы выскочили, Одаренная бы поразила столько, сколько могла, и потом пятеро Индлову разобрались с теми, кого она не задела. Потом они бы вернулись и помогли тем, кто остался в засаде.

– Восемь Индлову, – проговорил Анан с благоговейным трепетом. – Он погнался за их инколели и еще семерыми. И поборол их!

Джавьед хихикнул.

– Ты так говоришь, будто он их победил.

– Ты этого не видел, Джавьед. Да, мы наблюдали за ним на тренировках. Что он творит… Что он… Там было восемь Индлову, слышишь, восемь… И он заставил меня поверить, что справится с ними. Один Вельможа остался почти без языка. Другой до сих пор не очнулся после того, как Тау его вырубил… а их инколели? Богиня прослезилась, да у этого идиота глотка видна сквозь дыру в щеке.

– Тау исключительный боец, я согласен, хоть и он не Ингоньяма. И хватило же ему глупости вступить в бой с восемью, зато повезло выйти из него всего лишь с несколькими царапинами и просто демонической раной головы. В этот раз он оправится, но будь у Индлову на три дыхания больше, сегодня у нас был бы не праздник, а сожжение.

– Акк, у иньоки и то кровь теплее, – ругнулся Анан, – я хоть тебя и хорошо знаю, но ни разу не видел, чтобы ты гордился.

Последовала пауза. Достаточно долгая, чтобы Тау успел подумать, не настало ли самое время сообщить им, что он очнулся.

– Я, может, никогда и не гордился, – проговорил Джавьед.

Видимо, еще было рано, подумал Тау, но тут же услышал шаги, и Джавьед с Ананом повернулись к вошедшим.

– Умквондиси. Аквондисе. – Это был голос Хадита.

– Хадит, Удуак, Чинеду, Яу, рад встрече, – поздоровался Джавьед.

– Проснулся? – спросил Удуак.

– Еще нет.

– Почему у него голова перевязана? – спросил Яу. – Череп треснул?

Вот почему, понял Тау, голова казалась ему такой тяжелой. Из-за бинтов.

– Ничего не сломано, – ответил Анан. – Перевязали, чтобы остановить кровотечение и отек. Из порезов на голове кровь хлещет, как из женщины в лунный цикл.

Тау надоело слушать, как все его обсуждают, и он повернул голову на голоса.

– Я проснулся, – просипел он. – Не могу спать, когда Удуак гремит у меня над ухом.

– Я к тебе и близко не подходил, – пророкотал Удуак.

– Тау! – воскликнул Чинеду, кашлянув. – У нас… получилось!

Тау все понял, но хотел все равно услышать.

– Что?

– Королевская Сеча! – ответил Яу, взметнув кулак в воздух. – Королевская Сеча! Мы вышли!

– Впервые за… – начал Хадит. – Сколько там циклов? – Тау был уверен, что Хадит и так это знал задолго до нынешнего дня.

– Для Меньших это впервые за двадцать три цикла, – сообщил Джавьед. – И Ихаше никогда не занимали там призовых мест. Никогда.

– Пришло время новых традиций, – сказал Хадит.

– Мир горит, – проговорил Яу.

– Так и будет, – пообещал Тау, и все ответили широкими улыбками – все, кроме Джавьеда, который лишь отвел взгляд.

– Видит Богиня, Тау, – сказал Яу. – Зачем ты пошел на восьмерых Индлову?

– Я гнался за одним, – объяснил Тау. – Не знал, что у него там друзья.

Братья по оружию рассмеялись.

– Рад слышать, что ты не совсем свихнулся, – ответил Хадит.

Яу от души ухмыльнулся.

– Я буду рассказывать по-другому. В моей истории ты видишь всех восьмерых и идешь на них! Я же сам там был, верно? Кто скажет, что там было не так?

Хадит покачал головой.

– Все ты со своими историями. – Он повернулся к здоровяку. – Удуак?

– Надо утолить жажду. – Здоровяк кивнул.

Хадит погладил подбородок.

– Пожалуй, ты прав.

– Есть только один способ… утолить, – проговорил Чинеду с кашлем и ухмылкой.

– Только один способ, – эхом повторил Яу.

Хадит посмотрел на Тау.

– Отметить в питейной! Мы достигли такого, что, может, и не обеспечит нам отдельной страницы в книге по истории, но уж точно потянет на сноску! Тау, если сможешь стоять, значит, сможешь и пить.

– За дуэль тебе ничего не грозит, – сообщил Джавьед. – Келлан Окар не искал возмещения урона, и срок, когда он мог это сделать, уже закончился. Но не делай ошибок, если пойдешь в город. И хотя мне не стоило бы тебя отпускать, просто будь осторожен.

Тау задумался. Ему нужно было увидеться с Зури, но упоминание Джавьеда о Келлане Окаре навело его на мысли о местах более темных. Он вспомнил о том, как его побил весельчак с семерыми Индлову. Они намеревались убить его, и он не мог их остановить. Ему нужно было еще потренироваться в Исихого.

– Не уверен, что смогу состязаться с вами, пьянчугами, – сообщил Тау братьям.

Те исполнились разочарованием, но Хадит не был готов сдаться. Он попытался зайти с другой стороны:

– Тау, поступай как считаешь нужным. Ты заслужил. Времени у нас предостаточно. До Сечи еще два лунных цикла.

– Да. – Анан кивнул. – Сегодня ты обеспечил нам выход. Это значит, что мы больше не будем участвовать в боях до самой Сечи. Это хорошо. Мы можем сосредоточиться на тренировках, заниматься усердно и осторожно. И прийти готовыми, свеженькими и без травм.

– На Сечу придут все – и Северная, и Южная Исиколо, и цитадели, – сказал Джавьед. – Это самое большое собрание посвященных за весь цикл. Будет Совет Стражи, и даже королева придет наблюдать. Это будет трудное состязание, но я рад, что мы идем туда как участники, а не как зрители.

Тау принял решение.

– Аквондисе Анан, кто-нибудь из других Чешуев возвращается в Исиколо? – спросил он.

Анан замешкал, очевидно, считая, что Тау следует отпраздновать вместе с остальными.

– Некоторые из тех, кто приходил смотреть, скоро уходят. Второй бой скоро закончится, и они, полагаю, сразу отправятся.

– Могу я вернуться с ними? Я хочу отдохнуть и как можно скорее вернуться к тренировкам.

Джавьед кивнул, и Хадит, лишившись шанса уговорить Тау, выдохнул воздух сквозь зубы. Тау был благодарен братьям по оружию за то, что они хотели, чтобы он был с ним. Но ему нужно было возвращаться. Нужно было успеть подготовиться, если на Королевской Сече он собирался убить Келлана Окара.

Заключенные

После победы Чешуя Джавьеда над Чешуем Озиначи прошел лунный цикл, и Чешуй Чизомо, воодушевленный достижением своих товарищей, покинул Южную Исиколо, чтобы сразиться за одно из последних мест на Королевской Сече. Исиколо проводила их, а несколько Чешуев отправились с ними на Утесы, надеясь снова увидеть, как будет вершиться история.

Чешуй Джавьеда, застолбивший за собой место, остался тренироваться. Джавьед и Анан согласились в том, что их людям сейчас не до боев. Тау был этому только рад. Времени оставалось слишком мало, чтобы тратить его впустую, даже если последний лунный цикл не прошел зря.

Каждую ночь Исихого и его демоны искушали Тау, предлагая исполнить его величайшее желание в обмен на агонию. Каждую ночь он принимал их предложение, и они жестоко его убивали. Ужасы бесчисленных смертей тяготили его, и каждый день он боролся за свой рассудок. Но когда солнце садилось за горизонт, Тау снова отдавался безумию. Битвы с чудовищами были необходимостью.

Королевская Сеча уже была близко, и Тау Соларин, Мирянин омехи, среднего роста и способностей, рожденный без особой одаренности воина, в процессе подготовки выносил муки темного мира и его демонов. Этот путь имел свою цену, но Тау прошел по нему, развив интуицию в бою, которая оставляла позади даже инстинкты. Тау пришел к демонам человеком, но под их влиянием преобразился.

В самые трудные ночи, когда темный мир был готов сломить его, он вспоминал об этом. А однажды, за лунный цикл до Сечи, ему пришлось твердить это себе множество раз.

Вечер выдался изнурительный. Демоны охотились стаями, и его смерти выходили самыми мучительными. Тау трясло, но с мучениями на этот день он покончил и теперь стоял возле казармы, готовый завалиться на койку, надеясь, что ночью ему ничего не приснится. Совершенно изможденный, он позволил твари в главном дворе Исиколо приблизиться к нему.

Тау заметил ее слишком поздно, но все же успел схватиться за рукояти мечей и собирался их вытащить, когда тварь заговорила человеческим голосом.

– Тау? Я тебя искал, – сказал аквондисе Фанака. – Тебя вызывают в квартал умквондиси.

Слова показались сущей нелепицей, и, прежде чем ответить, Тау закрыл глаза, чтобы не видеть демонического лица, которое чудилось ему вместо физиономии Фанаки.

– Вызывают?

– Тебя ждут в сановных покоях.

Тау до этого не слышал, что там есть сановные покои, и хотя он знал, где находился квартал умквондиси, он ни разу там не бывал. Это было место, где спали, ели и мылись мастера Исиколо.

Тау заставил себя посмотреть на сверкающие желтые глаза Фанаки, его хищную морду и длинные, как кинжалы, зубы.

– Я не знаю, где это, – ответил Тау, стараясь не выдать в голосе своего отвращения.

– Иди в квартал. Сановные покои будут в третьем строении справа.

– Спасибо, аквондисе.

– Тау? – обратился к нему Фанака, делая шаг навстречу, отчего Тау на целую пядь обнажил свою бронзу. Фанака, выпучив глаза, отступил, выставив вперед ладони. – Ты в порядке?

С последнего боя, где участвовал Чешуй Джавьеда, репутация Тау зажила собственной жизнью. Свой вклад в это внесли и истории Яу, так что теперь казалось, что даже аквондисе было неуютно рядом с Тау. Он вернул меч обратно в ножны.

– Простите, аквондисе. Простите. Просто ночь вышла… утомительная.

– Разумеется, – ответил Фанака. – Ты усиленно тренируешься, я понимаю.

Тау склонил голову набок.

– Уже поздно. Меня ожидают сегодня?

– Да, – сказал Фанака, покосившись на спрятанный в ножны меч Тау.

– Спасибо, аквондисе, за ваше сообщение и совет. – Тау сложил ладони и коснулся пальцами лба в знак уважения. Необходимости в этом не было, но он надеялся, что лишнее проявление уважения возместит обиду, которую могло причинить его странное поведение. Фанака медленно моргнул, признавая его жест, и ушел. Тау подумал, что держать себя в руках становится все сложнее.

Квартал умквондиси был скрыт от взглядов стеной с воротами. Проход был открыт, стражи не оказалось, да в ней и не было нужды. Посвященные не стали бы заходить без приглашения.

Внутри квартал был ухожен, только что тесноват. Покосившиеся строения обеспечивали жилье для всех умквондиси и аквондисе. Тау шел и считал дома, которые оставались позади. Третий справа выглядел крупнее остальных, и вела в него бронзовая дверь, на которой была изображена карта полуострова, который расширялся у основания двери и сужался кверху.

Металл наглядно показывал, как Северные и Южные горы отделяли сушу от Ревы. Участки двери, на месте которых располагались Центральные горы и Кулак, были приподняты. На месте Пальма висело дверное кольцо.

Вся эта картина должна была производить иное впечатление, но Тау она только напомнила его разговор с Джавьедом, который считал, что число хедени значительно превосходит предполагаемое. Она напомнила, что спустя почти две сотни циклов омехи по-прежнему не имели представления о том, что лежит за пределами их полуострова. Дверь воплощала собой их дом. А еще – очерчивала границы их тюрьмы.

Тау постучал. И услышал шаги. Легкие. Засовы сдвинулись, и дверь открылась без единого шума. «Наверное, хорошо смазали», – подумал Тау за мгновение до того, как увидеть Зури.

Без оков

Зури выглядела еще прекраснее, чем когда-либо, и Тау почувствовал, как его сердце воспарило.

– Почему ты здесь?

Она напряглась и резко махнула рукой в направлении то ли его лица, то ли шеи. «У нее может быть оружие», – подумал Тау и увернулся от удара. Но мечи вынимать не стал: для них было слишком мало места. Вместо мечей он достал кинжал, который носил на поясе. Атака Зури – она пыталась залепить ему ладонью пощечину – пришлась в никуда. Когда Тау понял, что оружия у нее нет, он уже затолкал ее в комнату, прижал к ближайшей стене и приставил кинжал к мягкой коже ее шеи.

Она собиралась было закричать. Тау убрал кинжал и спрятал его обратно за пояс.

– Зури, – проговорил он, отстраняясь в ужасе. – Прости! Я думал… – Она дрожала, сжав губы и не отрывая взгляда от его лица. – Зури?

Она вскинула руки. Тау мог сократить расстояние, мог лишить ее сознания. Но остался стоять, позволяя ей послать волну ослабляющей энергии, вихрем перенесшей его душу в Исихого. Очутившись там, он уже держал мечи наготове, и клинки отражали его золотое свечение.

Он увидел Зури – та стояла в двух шагах, окутанная мраком. Он услышал, как слева от него взревел демон, принял боевую позицию, а потом Зури исчезла, и он вместе с ней – они вернулись в Умлабу.

– Зури, прошу, – сказал он, легко перенося смену реальности. Она смотрела на него так, словно он вернулся из мертвых. Ее реакция сначала вызвала у него недоумение, но затем он понял: она ожидала, что после перехода в Исихого и обратно ему нужно будет время, чтобы прийти в себя.

– Тау, что ты наделал? – проговорила она сдавленным голосом.

– То, что был должен, – ответил он.

Она прикрыла рот ладонью.

– Что ты наделал?

На это он уже дал ответ.

– Почему ты на меня напала?

– Напала на тебя? Напала на тебя? Ты сам приставил мне нож к горлу. Ты что, с ума сошел?

Тау ничего не понимал. Она атаковала первой, а он лишь защищался. А потом она применила против него свой дар. Это она нападала. Он хотел ей об этом сказать, но что-то внутри предостерегало его. Он придержал язык.

Зури продолжила сама:

– Ты меня бросил! Бросил после того, как напал на Великого Вельможу в Цитадель-городе. Как можно сделать подобное, а потом ускользнуть прочь… как иньока в траве! – Она оглядела его с ног до головы, будто видела иньоку, которая обвивала его тело. – Я думала, Окар тебя убьет. Думала, Индлову тебя повесят. Ты избежал и того, и другого, а я оказалась настолько глупа, чтобы испытать облегчение. – Она ткнула его в грудь. – В ту ночь я молилась Богине, благодарная за то, что Она пощадила мужчину, которого я… которого… – Она сжала кулаки, ударила его в грудь, и из ее горла вырвался странный звук. Затем сверкнула на него глазами. – А ты стал меня избегать!

– Это не так…

– Ты был мне нужен. Я искала тебя после боя, прождала на той площадке всю ночь, как дура. А потом, не усвоив урока, вернулась после того боя, что последовал за первым. Я слышала, вы выиграли? Все так об этом говорят, будто да. Говорят о Тау, который может быть перерожденным Циори. Об Удуаке, сокрушителе Индлову. О Хадите, военном мыслителе, который достоин Совета Стражи. Все говорят так, будто вы выиграли. Но я не знаю точно. Я тебя не видела и не слышала из твоих уст.

– У меня были причины, – сказал он. – На первый бой, после поединка, мне не разрешили…

– Ты был мне нужен. – Зури оттолкнула его к стене, а сама прошла мимо и села на стул. И это был самый красивый стул, что Тау видел во всей Исиколо.

Она сменила тему.

– То, чему меня учат, что заставляют делать… я опасаюсь, что больше не могу отличить правильное от неправильного. – И затем опять сменила тему: – Я думала, что значу для тебя что-то. Я думала, мы поможем друг другу найти выход. Я держалась за эту мысль, но оказалось, я ничего не значу, и от этого все получается много хуже.

Тау понял, что настала его очередь говорить. Но не знал, что сказать. Ему было жаль, что причинил ей боль. Он совершенно об этом не думал. Он мог сказать об этом, но сомневался, что это сейчас было нужно – говорить, что он о ней не думал.

Зури подняла голову и заговорила, когда Тау только открыл рот. Он упустил свой шанс.

– Поверить не могу, что все еще о тебе думаю, – призналась она. – Я хотела тебе сказать, что мне разрешено сходить домой два раза за три цикла обучения, и в один из этих походов я намеренно зашла в эту Богиней забытую Исиколо. Зашла, чтобы увидеть тебя и сказать, что ненавижу тебя.

Это прозвучало так больно, что Тау упал перед ней на колени.

– Зури…

– Ненавижу за то, что заставил меня все это чувствовать, – закончила она, и на глазах у нее выступили слезы.

Тау понятия не имел, что ему с этим делать. Он хотел прикоснуться к ней, но не хотел расстраивать еще сильнее. Он придвинулся ближе, но тянуть рук не стал.

– Зури… – проговорил он снова, полагая, что ничем не рискует, просто произнеся ее имя.

– Чтоб тебя, Тау. Я уже плачу. Ты мог хотя бы меня обнять, хладнокровный ты мерзавец.

Придя в еще большее недоумение, Тау склонился к ней и, обхватив руками, прижал к себе.

Она уткнулась в него носом.

– Ей-богине, я тебя ненавижу, – сказала она, обвила руками его шею и притянула ближе к себе.

– Ты ошибаешься…

– Что? – Ее голос, хоть и сдавленный, прозвучал резко.

– Э-э… ты значишь. Очень много. Больше, чем… – Он чуть не сказал «почти все остальное», но передумал и закончил: – Ты значишь больше, чем все остальное.

Она еще сильнее прижалась к его тунике.

– Это все, что ты хочешь сказать?

– Да? Э-э… нет. – Тау запнулся. – Я не хотел, чтобы так вышло. – Он не был к этому готов. – Я хотел другой жизни… для нас.

Зури посмотрела на него.

– Нас?

– Я мог работать в крепости Онаи. Наши жизни могли сложиться по-другому. – Его заполонила боль. – Ты заслуживаешь лучшего, чем я.

– Нет. Не тебе за меня решать. Ты не можешь мне говорить, кто достоин моей… Я сама чувствую, что я чувствую, и все.

– Сейчас слишком поздно, верно? – сказал он. – Теперь мы оба обручены с войной.

– Ты что, стал поэтом? Зачем вообще кому-то обручаться с войной?

– Затем, что вся жизнь только… Просто самое большее, на что мы способны, это сделать так, чтобы стало немного лучше, немного справедливее или безопаснее.

Зури снова положила голову ему на плечо.

– Справедливее? Безопаснее? Я вообще не уверена, что мы воюем за это, а если и так, то не уверена, что мы этого заслуживаем.

– А почему нет? – спросил Тау, имея в виду их двоих.

– Из-за того, что мы делаем.

Тау показалось, что она знала, чем он занимался в Исихого, и имела в виду именно это.

– Мы те, кем должны быть, – сказал он. – Если хотим сделать этот мир чуть-чуть лучше.

– Разве темный путь может вывести к лучшему миру?

Тау думал, что его рассудку угрожало время, которое он проводил в Исихого, но сейчас он пробыл с Зури меньше четверти промежутка и уже лишился всех якорей.

– Утром я отправлюсь дальше на юг, – сообщила она, и от ее внезапного переключения темы у него закружилась голова. – Моих сопровождающих поселили в соседнем строении.

– О-о, – проговорил Тау, сожалея о том, что ее визит продлится лишь эту ночь, но благодарный тому, что их разговор перешел на более твердую почву.

– Ты зачем это отрастил?

– Что?

– Бороду. У тебя одни клочки на лице.

– Э-х… Я много занимался, не было времени.

– Вижу. Слишком занят был, чтобы бриться… и мыться.

Это была неправда. Тау мылся только накануне… или пару дней назад.

Она рассмеялась. Ее смех зазвучал как музыка.

– Идем.

– Куда?

– В этих покоях есть купальня. Тебе нужно вымыться и побриться. Я тебе помогу.

И твердая почва разом исчезла, провалившись в бездну.

– Купальня? Бриться? Мне не нужно…

– Тау, я далека от того, чтобы говорить другим, что им нужно или что им не нужно, но в этот раз я сделаю исключение. Идем.

– В купальню? – У Тау надломился голос. Он прочистил горло и понизил голос. – В купальню?

Она взяла его за руку и повела в соседнюю комнату.

Запретное

Он пошел за Зури. Он словно плыл по воздуху, невольно раздумывая, не использует ли она какой-то удивительный дар, чтобы он так себя чувствовал.

Комната сияла роскошью. Здесь была мягкая мебель, высокая большая кровать и ковер на полу. Если бы он увидел все это богатство в спальне умбуси Онаи, это вызвало бы у него отвращение, но сейчас оно напомнило Тау о новом положении Зури.

Ей же, похоже, его реакция доставляла удовольствие.

– Это преимущество быть Одаренной, – заметила Зури, одаривая его своей улыбкой – одной из тех, что умели обращать ночь в день.

Она отвела его в следующую комнату. Там стояла личная ванна, и сама мысль об этом показалась Тау чуждой. Кому в Умлабе это могло быть нужно?

– Собственная купальня… – пробормотал Тау, пялясь на бронзовую ванну, вмонтированную в пол.

– В Цитадели Одаренных у нас тоже такие, как и у большинства Придворных Вельмож в Пальме тоже.

– Так она такая не одна?

– Смотри сюда, – сказала Зури, поворачивая ручку в изголовье ванны – или в изножье, Тау не знал, что это была за сторона. Когда ручка повернулась, из присоединенного к ней носика полилась вода. – Она идет из колодца Исиколо.

Изумленный, Тау подошел ближе. Он поднес руку к воде, и почувствовал, как та льется по его пальцам. Вода была прохладная.

– Забирайся.

– Я не разделся.

Зури поджала губы.

– Да, это проблема.

Тау вскинул брови.

– Леди Одаренная!

– Именно, леди Одаренная! Это приказ, посвященный. Мы не позволяем немытым находиться в нашем присутствии. А вы как раз оказались решительно немытым и решительно в нашем присутствии. – Зури взмахнула руками, указав на его одежду, и Тау посмотрел на себя: не заставила ли Одаренная чудесным образом ее исчезнуть?

– Снимай, – сказала она, приближаясь, чтобы ему помочь.

Видя ее непреклонность, Тау разделся как можно скорее и шагнул в прохладную воду, присев, чтобы скрыться, насколько это было возможно. Он заметил, что Зури разглядывала его.

– Хорошо, – сказала она. – Я принесу мыла.

– Мыла?

Зури взяла с соседней полки ржавого цвета кирпич. Затем села рядом с ванной и, окунув его в воду рядом с бедром Тау, подержала там, задев рукой его ногу. У Тау вспыхнуло лицо, когда он почувствовал, что его тело стало откликаться. Зури наверняка тоже это заметила, но ничего не сказала, а только принялась водить влажным кирпичом по его телу. Оказалось, что это был не кирпич. Когда она проводила им по его коже, от него поднималась пена, которая пахла высушенной на солнце травой.

Мыло было меньше ее руки, поэтому когда Зури вела им по его телу, она касалась Тау пальцами, лаская его кожу. Тау положил руки на низ живота и верхнюю часть бедер, пытаясь прикрыть выдающее его тело.

Зури медленно водила мыло кругами по его груди.

– Столько синяков. Столько порезов. – Она отложила мыло в чашу у ванны и подошла к другой полке. Затем вернулась с крошечным бронзовым кинжалом. – Сначала лицо, – сказала она, протягивая руку к его шее.

Тау ухватил ее за запястье.

– Тау…

Он попытался расслабить пальцы, но те не слушались. Он забылся в воспоминаниях. Сначала о демоне, у которого были длинные, с человеческую руку, когти, которыми он разодрал ему горло. Тот превратился в демона с колючим хвостом, который вскрыл ему грудь одними зубами. Потом ему привиделся следующий – четвероногое воплощение кошмара, которое задушило его, источая зловонное дыхание ему, умирающему, в лицо.

– Тау?

Руки тряслись, сознание никак не прояснялось из-за тумана воспоминаний, но ему чудом удалось разжать пальцы. Зури стала двигаться осторожно, чтобы он во всех деталях видел, как она подносит кинжал к его лицу. Когда она к нему прикоснулась, он дернулся.

– Полегче! Я не хочу тебя порезать.

Он закрыл глаза, дыша слишком часто и вздрагивая каждый раз, когда кинжал целовал его плоть. Зури управлялась нежно и быстро. Она смачивала ему кожу водой и соскребала щетину. А чтобы сохранять равновесие, перегибаясь через край ванны, она держалась рукой за его плечо.

Глаза он по-прежнему не открывал – иначе не смог бы игнорировать нож, находившийся так близко от его лица, – но его тело снова откликнулось на ее прикосновения. Закончив с лицом и шеей, она перешла к щетине на голове, а ее рука скользнула ему на грудь. Пока она его брила, ее пальцы рисовали узоры на коже, и желание в его теле перешло от возбуждения к неотступной нужде. Он неудовлетворенно застонал, заерзал в ванне, надеясь найти положение, в котором испытает облегчение, и даже не заметил, когда Зури закончила.

Она подошла к краю ванны и потянулась к нему, и пальцы ее правой руки сперва коснулись, а затем обхватили его мужское достоинство. От ее ласки он подскочил, расплескав воду из ванны и распахнув глаза.

– Тау… – проговорила Зури, и в ее лице была такая же решимость, как в тот день, когда они впервые поцеловались. Ее большие глаза были слегка прикрыты, налитые губы слегка раздвинуты. Тау хотел что-то сказать, но ее рука стала водить вверх-вниз, так что для него перестало существовать все вокруг, кроме ее пальцев.

Зури сбросила тапочки и опустилась в воду, прямо в своей черной мантии Одаренной. Она придвинулась к нему, забралась ему на колени. Ее одежда всплыла на поверхность вокруг них, и он почувствовал обнаженную кожу ее бедер. Левую руку она закинула ему на шею, а правой продолжала его ласкать. Она наклонилась к нему, прикрыв глаза, и поцеловала в губы.

Ее губы, ее тело касались его. Пальцы ее то поднимающейся, то опускающейся руки, которых прежде как раз хватало, чтобы его обхватить, теперь казались слишком маленькими. Тау сам скользнул руками к бедрам Зури, и она приподнялась на колени, не отпуская руки, чтобы подвести его к себе.

– Мы не можем, – сказал Тау, зная, что остановиться должна она, потому что он не мог. – Это запрещено.

Она поцеловала его в лоб, в щеку, в губы, а потом, поначалу неловко, помогла ему войти в нее.

– Богиня… Ей-богине… – промолвил Тау, чувствуя, как она обхватывает его.

– Разве это так уж неправильно? – Она говорила с придыханием. – Почему это… А-а! – Она закрыла глаза, откинув голову назад. – Почему это…

Они нашли ритм, и, если бы все демоны Исихого разом напали на них в этой ванне, Тау бы не остановился. Они двигались в такт, целовали друг друга, ласкаемые прохладной водой и забывшись в экстазе. Затем Тау ощутил, что это было еще не все.

Его словно накрыло лавиной, набиравшей силу и скорость. Зури поддерживала ритм. Нет, она сама его задавала.

– Да, – прошептала она, почти прижимаясь губами к его ушам. – Да, Тау. Да!

Ее голос, ее желание подействовали на Тау. Лавина превратилась в наводнение, и он, крепко зажмурившись, испытал удовольствие, наслаждение и боль. Его страсть достигла предела. Эта страсть затягивала его в нее до тех пор, пока напряжение, словно у утопающего, вынырнувшего на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, вдруг не спало, даровав освобождение.

– Богиня прослезилась, – простонал Тау, заглядывая в горящие глаза Зури. Он был совершенно опустошен, но при этом ощущал себя целым. – Зури… – Ее имя, оно теперь обрело новое значение – значение, которое ему хотелось понять. Он вынул руку из воды и коснулся ее лица, желая, чтобы все на свете исчезло, оставив им двоим ту жизнь, которой они желали, и ничего больше.

– Тау, – проговорила Зури. – Тау, ты не можешь сейчас остановиться. – Зури продолжала двигаться.

– Нэ?

– Тау, мне нужно… – Она схватила его за подбородок, заставляя смотреть на себя. – Не останавливайся!

Его желание пропадало с поразительной быстротой.

– Тау? Тау! – воскликнула Зури.

Он опустил руку в воду, взял ее за бедра и задвигался, снова входя с ней в один ритм.

– Да! – сказала она. – Вот так! Вот так! Вот… О-о! О, Тау!

Она впилась ногтями ему в шею, изогнула спину и вжалась коленями в его бока. Он чувствовал ее тело, оно облекало его полностью, с силой прижимаясь. Потом она откинула голову, вскричав так громко, что он едва удержался от того, чтобы поднести палец к ее губам, давая знак замолчать. Затем, с последней судорогой, она, вся дрожа, обмякла на нем. Тау хотел было проверить, все ли с ней хорошо, но тут она поцеловала его грудь.

– Можешь еще? – спросила она, щекоча губами его ключицу.

– Я… Дай мне пару дыханий!

– Да, пару дыханий. Теперь на кровати.

– На кровати?

– Да, я хочу попробовать там.

Тау кивнул, и Зури поднялась, выпуская его. Она встала в ванне и выскользнула из мантии, позволив той упасть. У Зури была гладкая смуглая кожа, а груди – округлые, упругие и такие же совершенные, как и все остальное. Сама Ананти не могла быть прекраснее.

– Я готов… в кровать, – сказал Тау.

Зури выбралась из ванны и направилась в спальню.

– Так идем, – сказала она, и он последовал за ней.

Выживание

Несколько промежутков спустя, разгоряченный, вспотевший, но более умиротворенный, чем когда-либо за последнее время, Тау прижимал Зури к себе, лежа на чрезмерно большой кровати.

– Почему из таких мгновений не может состоять вся жизнь?

Она рассмеялась.

– Подожди еще промежуток-другой. Ты проголодаешься и будешь хотеть только еды.

– Чтобы выжить, мне нужна только ты, – сказал он ей.

Она закатила глаза и стукнула его по предплечью.

– Глупенький.

Он притянул ее к себе, поцеловал раз, затем другой, наслаждаясь ее близостью.

– Я чувствую себя счастливым.

– Почему это у тебя звучит, будто вопрос?

Тау потер бритую голову.

– Это может длиться вечно?

– Ничто не длится вечно. Но у нас есть наши несколько дыханий. – Ее взгляд блуждал по его лицу. – Ты ходишь в Исихого?

Он кивнул, подтверждая ее догадку.

– Тау, ты хоть представляешь, насколько это опасно? Если демоны тебя найдут, они нападут и не отступят, пока твоя душа не посчитает, что умерла.

– Я с ними дерусь.

– Ты не можешь их убить, они бессмертны. Они…

– Нет, я не говорил, что могу. Но я хожу в Исихого, чтобы с ними драться.

– Что? – Зури села в кровати.

Он тоже сел.

– Там время идет по-другому …

– Да, спасибо, это я тебе рассказала…

– Мне нужно больше времени на…

– На что, Тау? На что?

– На обучение, на подготовку, чтобы стать лучше, чем могу за то время, что мне дается в жизни.

– Ты дерешься с демонами? Их можно… их можно убить?

– Нет. Я не знаю, бессмертны они или они неуязвимы к атакам, или… я не могу их побороть, но … – Он осекся.

– Они тебя убивают, – сказала она. – Каждый раз, как ты ходишь?

Он кивнул.

– И ты все равно это продолжаешь?

Он кивнул.

– Сколько раз?

Он покачал головой.

– Ты не знаешь? Сбился со счета? О, Богиня. – Она протянула руку, коснулась его плеча. – Тау, если в тебе еще остался здравый ум, ты должен остановиться. Это опасно.

– Я справлюсь.

– Нет, не справишься.

– Я в порядке, – солгал он.

– Когда я хотела тебя побрить в ванной…

– Я в порядке, – снова сказал он.

– И сколько еще ты будешь это делать?

– Столько, сколько потребуется! – воскликнул он таким тоном, что она отпрянула.

Она внимательно посмотрела на него.

– Омехи не заслуживают твоей жертвы.

– Ты меня переоцениваешь.

– Значит, это ради мести? Ради нее ты дашь сгореть своей душе? Если так, значит, ты сам – такое же зло, которому хочешь отомстить.

– Это ради справедливости, и ради нее я готов терпеть любые муки.

– Тау…

– Ты думаешь, мир, в котором мы живем, так уж хорош? Тот самый мир, в котором мы никогда не можем быть вместе? Тебя отдадут Придворному Вельможе. Он заставит тебя… – Тау постарался сдержать себя. – Ему нужно будет сохранить чистоту крови, чтобы производить Одаренных.

– Прошу тебя…

– А что мне делать, когда это произойдет? Нужно ли мне приносить подношение в честь детей, которых ты родишь?

Она молча смотрела на него.

– Мы достойны большего, – сказал он.

Зури обхватила его лицо.

– Но ведь сейчас я здесь, с тобой, разве нет? – проговорила она.

– А тебе это разрешено?

– Я здесь.

– Надолго ли?

– На эти дыхания.

– Этого мало! – Тау затряс головой. – Я хочу большего. Я хочу жениться на женщине, которую люблю, иметь от нее детей, смотреть, как они растут… и чтобы мой отец был рядом.

– Тау…

– Если я могу быть сильнее их, то и любой из нас может. Вельможи? Они сильны только потому, что мы стоим на коленях. Вот и все. А я предпочитаю стоять во весь рост.

Она опустила голову, глаза ее были закрыты.

– А что, если все, что нам положено, Меньшим и Вельможам, это только эти дыхания? Что, если Отсев случился не просто так, и Ксидда – это не испытание, которое мы должны пройти?

– Как ты можешь такое говорить?

Зури открыла глаза.

– Потому что я была в цитадели.

Тау молча ждал, пока тишина вынудит ее продолжить.

– Одаренная… – проговорила она. – Одаренные рождаются со способностью скрывать себя в Исихого. Самые слабые среди нас умеют ослаблять, забирая энергию и быстро ее выпуская. Самые сильные владеют разъярением, они берут энергию из тюрьмы Ананти и используют ее, чтобы придать больше силы человеку, если в его жилах течет кровь Великого или Придворного Вельможи. Другие могут посылать сообщения на большую дальность через тьму Исихого, когда в Умлабе это занимает несколько дней. Но самые могущественные из нас умеют увещевать, взывая к любым живым созданиям, которые обладают разумом. Поэтому хедени не приводят на войну с нами зверей и поэтому когда-то они дотла сожгли нашу долину. Они стремились убить как можно больше нас и как можно больше животных.

– Хедени сожгли полуостров?

– Да, полностью. Поэтому у нас почти ничего не осталось, кроме насекомых, рептилий и немногих лошадей и млекопитающих, которых Придворные Вельможи сохранили для разведения.

– А вы можете увещевать людей? – спросил Тау. Из всего, что она рассказала, это обеспокоило его сильнее всего. Даже произносить эти слова казалось неправильным, будто он мог дать цитадели новую извращенную идею.

– Это возможно, – ответила Зури. – Но нет. Увещевание вскрывает душу. Оно соединяет Увещевающую и увещеваемого. Создания с развитым умом, женщины и даже мужчины, могут бороться с этой связью или удерживать ее.

– Бороться? Удерживать?

– Если бы я тебя увещевала, я бы оказалась наполовину здесь, а наполовину в Исихого. Мне пришлось бы черпать силу из темного мира столько, сколько требовалось бы, чтобы удерживать тебя.

– Так поэтому нужно быть такой могущественной? Тебе нужно все это время скрываться от демонов.

– Да, но на самом деле это еще опаснее. Если бы я тебя увещевала, ты мог бы затянуть меня в Исихого так же, как я тебя. И мог бы продержать меня, пока я не потеряю способность скрываться там.

– И тогда тебя найдут демоны?

– Да, – ответила Зури. – Да. И… поэтому одна из нас погибает каждый раз, когда призывают дракона.

– Что? – Тау встрепенулся.

Зури облизнула губы, не отводя взгляда от его лица.

– Одаренные держат молодого дракона в плену под Крепостью Стражи.

– Что они делают?!

– Детеныш сидит на цепи, в маске, и его ослабляет группа Одаренных, которая называется когортой. Крепость Стражи и Цитадель Одаренных соединены туннелями. Эти туннели дают нам постоянный доступ к детенышу. Мы можем сменять друг друга, когда Одаренные устают. Так мы держим детеныша в непрерывном ослаблении.

– Зачем? – едва вымолвил Тау.

– Чтобы контролировать Стражей. Мы думаем, они могли первоначально явиться в наш мир через Исихого.

– Они демоны? – спросил Тау.

– Разве мы не верим, что наш мир создала Ананти?

– Я… Я верил, что они помогали нам по своей воле, а не потому, что мы держим в плену одного из их детей.

Зури поморщилась, не находя возражения.

– Увещевающая может входить в Исихого и имитировать крик детеныша Стражей. Все Увещевающие этому учатся. Когда Стражи слышат крик, они летят искать свое пропавшее дитя. Как только дракон оказывается достаточно близко, мы увещеваем его, а он, пойманный, сам удерживает нас.

– Нас?

– Мы не можем допустить, чтобы самые могущественные из нас погибали каждый раз, когда нам требуются Стражи. Увещевающие действуют с пятью другими Одаренными, и вместе они составляют Гекс. Каждая в Гексе достаточно могущественна, чтобы самой быть Увещевающей, и когда призывают Стража, они увещевают друг друга.

– Они связывают души?

– В некотором смысле. Это делается затем, чтобы смогли вступиться остальные Одаренные Гекса, когда Страж пронзит покров Одаренной, которая его увещевает.

– Чтобы его побороть?

– Нет. Стражей, как и демонов, нельзя убить, пока они в Исихого. Гекс вступается, чтобы спасти Увещевающую, и Страж забирает одну из пятерых Одаренных Гекса вместо нее. Мы называем это ответом.

– И что происходит с Одаренной, которая попадает в ответ? Если она увещевает остальных в Гексе, она должна использовать энергию Исихого.

– Верно.

– Значит, когда ее убивают в Исихого… – продолжил Тау.

Зури кивнула.

– Вот почему… Вот почему та Одаренная в Дабе была вся в крови? Это была демонова смерть.

Зури кивнула.

– А как дракон решает, кого из Гекса забрать в Исихого? Почему не убивает всех?

– Пятеро в Гексе связаны друг с другом. Страж видит их как единую душу, и они сражаются между собой, выжимая энергию из Исихого и используя друг против друга, пока с одной из них не спадет покров. Когда первый покров падает, остальные Одаренные направляют всю свою энергию на душу павшей.

– Чтобы павшая Одаренная засветилась ярче.

– Как солнце.

– И тогда нападают демоны.

– Каждый раз, когда призывают дракона, кто-то погибает.

– Богиня прослезилась, – промолвил Тау почти шепотом. – И мы держим их детеныша, чтобы они приходили на наш зов?

– Именно.

– Это значит, что мы держали у себя их дитя около двух сотен циклов?

– Именно.

– Это ужас.

– Это то, что дает нам выжить, – ответила Зури. – Тау, Цитадель Одаренных полупуста. Мы не можем заменить всех, кого теряем на этой бесконечной войне и кто погибает при ответах. С каждым циклом на испытаниях Одаренных все меньше, и с каждым циклом хедени нападают все чаще и все бóльшими силами. В последнее время защита Стражей бывает нужна даже во время налетов.

– Скажи, что тебя не могут…

– Я сильная.

– Скажи…

– Когда мое обучение завершится, мне суждено стать Увещевающей. Меня уже начали к этому готовить.

– Нет.

– В первом своем бою я буду Разъяряющей. Овладеть увещеванием тяжело, но у меня еще есть время.

– Время до чего? До того, как тебя свяжут в Гексе? Чтобы ты сражалась с женщинами, с которыми вместе учишься, чтобы питать драконий гнев?

– Я сильная.

– А насколько сильны остальные?

Ответом ему была лишь печальная улыбка Зури. После этого они сидели, молча обнимая друг друга. Потом Зури уснула. Но Тау нет.

Проснувшись, он увидел солнце; по устланному ковру крадущимися демонами ползли тени. Его братья по оружию уже должны были заниматься во дворе. И гадать, куда он пропал. Ему пора было уходить, хотя и не хотелось. Он поцеловал Зури.

– Уже? – спросила она.

– Уже.

– После окончания поста мы выйдем в Керем, – сказала она, – но на Сечу я буду на Утесах, вместе с остальными посвященными и наставницами. Береги себя. После найди меня в городе.

– Найду, – пообещал он.

И поцеловав ее, собрался уходить, но задержался у двери спальни – хотел запечатлеть ее образ в своем сознании. Она была куда лучше, чем он заслуживал. Затем он шагнул за дверь.

– Тау. – Тревога в ее голосе заставила его остановиться. – Будь осторожен. Грядет расплата за то, что мы совершили.

Совещание

Зури ушла несколько дней назад, но ее образ, ощущение ее кожи, ее запах все еще оставались с Тау. Когда он шагал с братьями по оружию в столовую, возвращаясь с утренней тренировки, она то и дело возникала у него в голове, отвлекая и мешая сосредоточиться.

Хадит говорил о стратегии на Королевскую Сечу. Он беспокоился о выступлении и пытался определить наилучшую тактику для состязания, которое правилами так же отличалось от обычных стычек, как те отличались от настоящей войны.

Сеча была высшим испытанием лучших мужчин омехи, и поэтому Одаренные в нем не участвовали. Их отсутствие играло бы на руку Меньшим, но это было не единственное существенное отличие.

Каждый Чешуй начинал Сечу в полном составе. Тау и его братьям по оружию не нужно было сражаться с Одаренными, зато им предстояло выйти пятьюдесятью четырьмя Меньшими против пятидесяти четырех Вельмож. В последний раз Меньшие участвовали в Сече двадцать три цикла назад. Джавьед был инколели того Чешуя, и их разбили. Семеро товарищей Джавьеда погибли, а тринадцать получили такие раны, что после не служили ни дня. Они заняли шестнадцатое место из шестнадцати возможных.

Тау даже не представлял, как выступит его Чешуй. Он не знал, погибнут ли его товарищи, хотя предполагал, что кто-то должен, и было глупо ожидать, что они займут призовое место, то есть станут по меньшей мере третьими из двенадцати. Зато он точно знал, что не позволит Чешую Джавьеда вылететь, пока у него не появится возможность встретиться в бою с Келланом Окаром. А когда он разберется с Келланом, после Королевской Сечи, посвященные Чешуя Джавьеда получат статус воинов омехи. Тогда Тау вызовет на бой и Абаси Одили. Он будет готов.

Об этом Тау размышлял, пока шел по центральному двору Южной Ихаше Исиколо. Об этом он размышлял, когда открылись главные ворота академии и в них вошли восемнадцать полнокровных Индлову под началом Деджена Олуджими, охранника и конвоира Главы Совета Стражи, Абаси Одили.

Одили выглядел так же, как его запомнил Тау: хорош собой, статен и достаточно тверд, чтобы контролировать и себя, и свое окружение. Он совершенно не изменился. Прекрасно сохранившийся, золотой идол вельможной злобы.

Когда Тау его увидел, ему неудержимо захотелось его убить. Его руки скользнули к рукоятям тренировочных мечей.

– Тау! – Голос Удуака звучал словно издалека.

– Что он делает? – услышал он Хадита.

Запястье Тау схватила тяжелая рука. Он повернулся, едва сумев понять, что это был Удуак.

Здоровяк переменился в лице, когда заметил взгляд Тау.

– Нет, – проговорил он, крепче сжимая запястье.

Тау сжал челюсти так, что те затрещали. На плечо ему упала рука. Он резко повернул голову. Это был Хадит.

– Уйди сейчас же, – сказал Хадит. – Уйди.

– Те… люди, – проговорил Тау, видя демонов на месте Абаси и Деджена.

– Уйди, – повторил Хадит.

– Еда, – сказал Удуак, оттаскивая Тау прочь.

Тау позволил своим братьям по оружию затащить его в столовую. Мысли у него путались, всюду мерещились демоны, точно Исихого и Умлаба слились воедино. Его усадили за длинный стол. Поднесли еды. И стали смотреть, как он ест.

– Что это такое было? – спросил Хадит. – Ты будто хотел поубивать всех этих Вельмож.

– Только двоих.

Хадит чуть не выронил ложку.

– Погоди! Ты правда думал на них напасть?

– Не спрашивай, – ответил Тау.

– Это вряд ли, – сказал Хадит. – Полагаю, ты должен объясниться.

– Он убил моего отца.

– Нэ? Кто убил? – спросил Хадит.

– Член Совета Стражи, Абаси Одили. Он приказал своему охраннику заколоть моего отца в сердце на испытании в цитадели.

– Почему? – спросил Удуак.

– Я тренировался с Вельможей и победил его.

Удуак склонил голову набок, очевидно, пытаясь припомнить рассказы Тау о его прежней жизни.

– Джабари?

– Нет. Джабари был… Джабари мой друг. То был бездарь по имени Кагисо Окафор. Он дрался отвратительно. Пытался ранить меня, но я его остановил.

– Вельможи посчитали это оскорблением? – спросил Хадит.

– Одили назначил мне кровный поединок с Келланом Окаром. Советник хотел, чтобы я умер за то, что надрал зад беспомощному нсику.

– И отец вышел вместо тебя, – догадался Хадит.

Тау стало тяжело сделать вдох, и он закрыл глаза.

– Окар отрубил ему руку. Охранник Одили вонзил бронзу ему в грудь.

– И что теперь? – спросил Удуак. – Месть? Тебя же убьют. И твоих родных тоже.

– Сеча, – сказал Удуаку Хадит. – Потом выпуск. И кровный поединок.

Хадит все понял. Удуак, еще пытаясь осмыслить, посмотрел на него вопросительно.

– Келлан Окар дерется на Сече, – сказал Хадит. – И может там погибнуть. Вельможи каждый цикл там погибают. После Сечи мы станем полнокровными. А полнокровные могут вызвать на кровный поединок любого воина, даже Главу Совета Стражи.

Удуак издал сдавленный звук.

Тау не поднимал глаз от своей тарелки.

– Они убили моего отца.

– Убили, – беспристрастно согласился Хадит.

– А я убью их.

– Послушай, – сказал Хадит, – тебе придется отступить на несколько шагов, но вот что мы можем сделать…

– Мы? – переспросил Тау.

– Да, мы, – подтвердил Хадит. – Мы братья. И мы ничего не станем делать. Пока. Оставь члена Совета Стражи. Тебя поймают, и все, у кого с тобой общая кровь, умрут. Тау, я кое-что тебе пообещаю. Позволь нам, всему Чешую, разобраться с Окаром. Если мы встретимся с ним на Сече, мы накажем его за причастность к смерти твоего отца.

– Мне не нужна ваша помощь.

– Неужели? А то, как по мне, это выглядит, что нужна. – Хадит положил руку на плечо Тау. – Ты не можешь в самом деле считать, что правила, которые Вельможи придумали, чтобы защищать себя, защитят и тебя. Что, по-твоему, произойдет, если ты на Сече зарежешь Окара? Что, по-твоему, в самом деле произойдет, если ты, как полнокровный, вызовешь Главу Совета Стражи на смертный бой?

Хадит повысил голос, Удуак шикнул на него, и он умолк, переводя дыхание.

– Дай нам помочь. Я что-нибудь придумаю. Мы можем по меньшей мере наказать Келлана.

– По меньшей мере? – переспросил Тау.

– Успокойся пока что. Дай мне подумать. Согласен?

Тау сидел натянутый как струна, его поза и сжатые губы отчетливо выражали предостережение.

Но Хадита было не запугать.

– Поклянись, Тау, – сказал он. – Мы здесь тоже рискуем. Поклянись своим отцом и поверь, что у меня тоже есть свои причины ненавидеть Вельмож.

Хадит Бухари, нарочно отобранный в Чешуй Джавьеда, – Тау мог догадаться, что это были за причины. Как и остальные, он был полукровкой, значит, какой-то Вельможа, вероятно, изнасиловал его мать. Хадит, как подумал Тау, считал это своей темной тайной, постыдным фактом. Хадит считал, что ненавидит тех, чья кровь в нем течет, но он не знал, что такое настоящая ненависть. Зато Тау мог ему в этом помочь. Он мог стать для него ярким примером.

– Я не стану ничего предпринимать, пока Одили в стенах Исиколо, – заявил он.

– Ты поклялся отцом, – напомнил ему Хадит.

Тау кивнул и, встав из-за стола, вышел. Когда он развернулся, то услышал, как шаркнул стул и раздались тяжелые шаги Удуака: здоровяк последовал за ним. Не став заходить в центральный двор, чтобы не встретить Индлову, Тау вернулся на тренировочную площадку.

Удуаку не нужно было за ним присматривать. Тау держал слово. Пока Одили находился в стенах Исиколо, с ним бы ничего не случилось, потому что Тау знал: Придворный Вельможа вроде него не станет ночевать среди Меньших. Он уйдет в этот же день, и Тау последует за ним.

Камни

Джавьеда целый день не было на занятиях, а вечером по столовой распространился и стал разрастаться, как древесные корни, слух. Говорили, что Глава Совета Стражи беседовал с Джавьедом. И что Джавьед уйдет с ним, когда тот покинет Исиколо.

Многие в Чешуе возгордились, счастливые видеть, что их наставника так уважали, что он понадобился командованию. Но Тау не был рад. Если слухи были верны, это значило, что Джавьед будет с Одили, когда Тау последует за ним.

С приходом сумерек Индлову стали готовиться к выступлению. И Джавьед вместе с ними. Посвященные, завершив свои занятия, вернулись в казарму. Тау тоже вернулся, а потом собрал мечи и вышел, пока Хадит шутил и выпивал с остальными. В этом не было ничего необычного: Тау всегда тренировался по вечерам.

По пути к выходу из казармы Тау заметил, что Удуак следит за ним. Удуак видел, что Тау вставил в ножны настоящие мечи. На одном бедре у Тау висел острый, как бритва, клинок отца, а на другом – меч его деда. Взгляд Удуака задержался на оружии, а потом их с Тау глаза встретились. Удуак ничего не сказал, но, ступая в жаркую ночь, Тау чувствовал, что здоровяк пялится ему в спину.

Тау ждал на лугах за тренировочными дворами, пока не услышал поступь конвоя Индлову. Они выходили из Исиколо, гремя снаряжением, доспехами и оружием, и Тау, убедившись, что поблизости нет демонов, двинулся за ними следом.

Индлову направились на север. Тау держался от них на почтительном расстоянии. Спрятаться на лугах было нельзя, его могли увидеть, а рисковать он не мог. Через пару промежутков он понял, что Вельможи двигаются в сторону Утесов и Цитадель-города. Слухи оказались верны. Одили собирался вернуть Джавьеда в Совет Стражи.

Это усложняло ситуацию. Тау нужно было проникнуть в город тайком, хотя ему уже сейчас было трудно держать голову прямо. Ему не терпелось. Это была первая ночь, когда он не пошел в Исихого, и, потерявшись в размышлениях о том, как ему хочется пойти и испытать страдания, он едва не выдал себя.

Добравшись до подножия Утесов, Индлову остановились. Тау неосторожно к ним приблизился, и один из Вельмож обернулся в его сторону. Тау присел в высокой траве, скрывшись из виду и моля Богиню, чтобы его не заметили.

Минуло дыхание, в которое Тау опасался, что его раскроют, но Вельможа отвернулся, переключив внимание. Тогда-то Тау услышал: кто-то спешил к ним, разнося эхо над каменистой землей. Тау подкрался ближе, но то, что он увидел, ему не понравилось.

К Индлову присоединился еще отряд – и его охраняли двое на лошадях. Тау всмотрелся сквозь сумерки и с удивлением обнаружил, что всадники были ему знакомы. На лошадях восседали чемпион королевы и КаЭйд Цитадели Одаренных. За ними шагали три Одаренных в капюшонах и двое мужчин в темных кожаных доспехах Ингоньямы.

Тау поразмыслил, не стоит ли ему убраться прочь. Там происходило нечто, от чего он был крайне далек, и ему стало не по себе от мысли, что Избранные, за которыми он следил, вместе с этими Одаренными представляли силу, достаточную, чтобы сразить четыре Чешуя Ихаше.

Лошадь чемпиона издала носом звук, от которого Тау едва не подскочил в своем укрытии. Он опасался, что животное поймет, что он там, но больше никто встревоженным не выглядел. Тау заставил себя успокоиться и остался на месте, наблюдая за чемпионом: не догадался ли он по поведению лошади о присутствии Тау.

Чемпион Абшир Окар был в точности таким, каким Тау его запомнил: высоким и сильным. Его бритую макушку обрамляла седая щетина, словно мерцающая в тусклом лунном свете, и на бедре у него висел меч Стражи. КаЭйд, одного возраста с чемпионом, выглядела изящной и привлекательной, пусть и казалась суровой. Лица Одаренных в капюшонах Тау не видел и опасался, что среди них может быть Зури, но отверг эту мысль. Она должна была еще находиться в Кереме, а здесь собрались самые важные люди во всем полуострове. Одаренные, сопровождавшие КаЭйд, должны были быть полнокровными, а не посвященными, как Зури.

После краткой беседы, которой Тау не слышал, восемнадцать Индлову остались сторожить лошадей и снаряжение, а Джавьед, Одили, чемпион королевы и КаЭйд принялись взбираться на Утесы с тремя Одаренными и тремя Ингоньямами. Они разделились, и лошади, чьих способностей Тау не знал, остались на месте. Тау подумал, не вернуться ли ему обратно, но отказался от этой мысли. Ему нужно было быть осторожным, чрезвычайно осторожным, и он собирался продержаться эту ночь до конца.

Одили со своей группой пошел по легкой и широкой тропе, что вела на Утесы. Тау не мог идти следом по ней же: его бы увидели Индлову, охранявшие лошадей. Нужно было пятиться назад и обходить Утесы в поисках участка, где сможет взобраться незамеченным. Тропы там не было, но восхождение на Утесы не сулило сложностей человеку, который родился и вырос в Южных горах.

Группа Одили взбиралась вверх вдоль боевых полей, к самому Кулаку. Было уже далеко за полночь, и Тау не мог избавиться от ощущения, будто что-то не так. И это чувство усилилось, когда он заметил движение выше по склону. Это был человек, и он петлял среди больших камней.

Сперва Тау подумал, у группы, за которой он следил, был разведчик. Хотя это и не имело смысла. Как бы разведчик ушел так далеко вперед? К тому же он, похоже, вглядывался вниз, на группу Одили, вместо того чтобы смотреть выше, защищая их от посторонних.

Тау ускорил шаг, обогнав Одили и подобравшись ближе к месту, где видел разведчика в последний раз. При этом старался издавать как можно меньше шума. Лазил он неплохо, но горцем не был и понимал: если его заметят – он мертв.

Он вскарабкался на большую скалу и хотел уже перебраться на еще одну, побольше, когда услышал, как из-под ноги разведчика покатился вниз камень. Женщина выругалась, и Тау застыл на месте. Он не сумел понять ее речи.

Он мотнул головой в ее сторону и, не веря своим глазам, скользнул за скалу, скрывшись из виду. Он услышал еще голоса – кто-то поднимался в гору. Их он уже понимал – говорили по-эмпирийски.

Группа Одили, подойдя ближе, направилась к поляне под скалой, за которой спрятался Тау. Поляна поднималась к гребню, и группа подходила к ней снизу. В отличие от Тау, они не видели того, что находилось за возвышением. В отличие от Тау, они не видели разведчицы хедени и отряда налетчиков.

Урод

У Тау заколотилось сердце. Нужно было предупредить Джавьеда. Ей-богине, нужно было предупредить Одили. Он ругнулся себе под нос. Даже если он всех спасет, его все равно повесят за то, что оказался здесь. Времени было в обрез, хедени стояли всего в нескольких шагах, и их было больше, чем людей Одили. У Одили была Одаренная и Ингоньяма. Это имело значение, хотя и не слишком бы помогло, если группа попала бы в засаду. Тау принял решение и потянулся за бронзой: первым он собирался убить разведчика.

– Мы здесь, – крикнул Абшир Окар, чемпион королевы, когда мечи Тау наполовину показались из ножен.

– Вы здесь, – последовал ответ от человека, стоявшего впереди отряда налетчиков. Он говорил на ломаном эмпирийском.

Тау замер, надеясь, что разведчица не услышала, как его бронза прошептала по ножнам. За камнем, где та пряталась, было тихо. Хороший знак. Тау взглянул на поляну. Дядя Келлана вышел на середину.

– Мы пришли сюда с добрыми намерениями, – сказал чемпион Окар.

Похоже, они знали о хедени.

– Это мы посмотрим, – ответил хедени, также шагая на поляну.

Тау вздрогнул. Это был тот обожженный, который возглавлял налет в Дабе.

– Вождь Ачак, – сказал чемпион Окар.

– Вижу тебя, чемпион королевы Огненного Демона, – проговорил Ачак, и несколько его людей поднялись на возвышение.

С вождем Ачаком, как назвал обожженного Абшир, было более шестидесяти воинов – только тех, кого видел Тау. И женщины, и мужчины держали зловещего вида копья с зазубренными бронзовыми наконечниками.

Абшир остановился в нескольких шагах от центра поляны. Ачак вышел к нему навстречу. Вождь хедени был в кожаной одежде, но в отличие от доспехов Индлову она была без защитных пластин из бронзы. У него не было шлема, и он держал копье, как настоящий боец.

– Моя королева принимает условия и сроки, – заявил Абшир достаточно громко, чтобы его услышал и вождь, и его люди, и Ингоньяма с Одаренной. – Она соберет военное руководство, чтобы устроить сокращение наших сил. Мы заключим мир с ксиддинами.

Тау сглотнул ком в горле, чуть не подавившись слюной.

Чемпион, прочистив горло, продолжил:

– Как условлено, при заключении мира королева Циора провозгласит Кану, сына вождя Ачака, правителем полуострова Ксидда. Он разделит власть с королевой Циорой при слиянии омехи и ксиддинов. – Вождь кивнул. – Тогда королева Циора поклянется на верность шулу, который принесет ответную присягу, в присутствии всего Конклава, защищать и хранить всех Избранных, всех омехи.

Затем наступила пауза – вождь ожидал продолжения.

– После заключения мира и обещания безопасности Избранных, – сказал чемпион Абшир, – Стражи покинут Ксидду.

Тау сел на корточки, прислонившись спиной к камню, чтобы не упасть.

Затем заговорил вождь, его акцент сильно искажал эмпирийские слова, и их было тяжело понимать.

– Величайший на памяти Конклав собран. Все ксиддины встанут как один, чтобы увидеть мир или гибель врагов. Вы, в своей малой долине, не сосчитаете людей, которые стоят против вас. Людей, которых больше, чем песчинок, что касаются бескрайней воды.

Абшир не реагировал. Тау понял, что подобной речи он и ожидал.

– Знайте, – продолжил вождь, и его голос гремел, как падающие камни, – Огненные демоны должны уйти. Иначе мира не будет.

Тау потребовалось дыхание, чтобы понять, что под эмпирийским словом, обозначавшим демонов, обожженный подразумевал драконов.

У Абшира Окара было на уме кое-что еще.

– Королева требует подтверждения ваших обещаний.

Вождь дал знак своим, и к нему подошел тощий хедени, сопровождаемый воином. Воин был хорошо сложен, всего на голову ниже Вельможи омехи. Он выглядел знакомо, был похож на вождя, но без ожогов, с меньшим числом шрамов и гораздо моложе.

Это был Кана, сын вождя, его Тау тоже видел в Дабе, когда он поймал Одаренную. Ту Одаренную, которую он сейчас вывел на поляну, в оковах и с повязкой на глазах.

У Тау скрутило живот, едва он ее увидел. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не кинуться прочь с поляны. Одаренную пытали. У нее не было руки, она волокла ногу при ходьбе, а когда с нее сняли повязку, Тау увидел, что один глаз у нее был выжжен. Волосы были грязными, спутанными, и она горбилась так, словно ее спину сгибал не только страх. Тау перебрал в уме весь цикл, прошедший с тех пор, как он видел ее в Дабе. Вспомнил обо всем, что происходило с ним за все эти дни, и понял, что ей пришлось много хуже. Он страдал в Исихого, но он возвращался, и боль пропадала. А она жила с болью все время.

– Грязные хеденские нсику, – выругалась КаЭйд на вождя, тоже вступая на поляну. – Проклятия Богини для вас мало!

Ачак напрягся, обожженная сторона его лица задрожала.

– Придержи демона-шлюху, – сказал он Абширу.

КаЭйд сделала еще шаг.

– Ты думаешь, мужчина сможет меня удержать? Ты думаешь, тебе ничто не грозит?

Абшир выставил перед ней ладонь, прося о спокойствии. Она не обратила на него внимания и подступала к вождю, намереваясь пересечь центр поляны.

Кана, сын вождя, держал в руке копье, и несколько ксиддинских воинов шагнули вперед. Сам Ачак не проявил ни малейшего беспокойства. Тау по своему опыту знал: он ждет повода для расправы.

– Тайя, – сказал КаЭйд член Совета Стражи Абаси Одили, – здесь не место и не время.

Абаси был Главой Совета Стражи, и, хоть Тау и имел ограниченные познания в военной политике, он знал: Одили не мог приказывать КаЭйд. Тем не менее она прислушалась к его призыву. Она остановилась и посмотрела на изувеченную Одаренную, и ее лицо смягчилось. Тогда сын вождя опустил копье, а остальные воины, выступившие на поляну, вернулись на свои места.

– Чемпион, – проговорил вождь, – у меня есть подтверждение. Вы узрите его и передадите вашей молодой королеве, расскажете о нем холодным от страха языком. И я заставлю ваших демонов-шлюх тоже доказать, что они чего-то стоят. – Вождь махнул рукой на изувеченную женщину, стоявшую у него за спиной. – С этой больше нечего взять.

А потом вождь, все еще стоя лицом к Абширу, словно готовый вступить в бой, как заметил Тау, повернул голову к сыну и тощему хедени. Вождь кивнул им.

Тощий, с обнаженной грудью, с тонким, как прут, телом, поднял руки, зазвенев золотыми браслетами на запястьях. Он указал на сына вождя, Кана, и запел на своем дикарском языке. Не прошло и дыхания, как Кана начал меняться. Мышцы стали расти, кости лица увеличились, затвердели и выступили вперед, растянув до предела кожу. Тощий запел громче, а Кана застонал, когда разъярение скрутило его тело. Когда его позвоночник выпрямился, Тау был готов поклясться, что тот хрустнул, вытянувшись на две-три пяди.

Омехи, бывшие на поляне, попятились назад, но не из-за Каны. Они поняли природу разъяренного и отпрянули от тощего, владевшего даром дикаря. Он был отвратителен.

Абшир не смог сдержать ужас, проступивший на его мужественном лице. КаЭйд выглядела и того хуже: смотрела, не веря своим глазам, словно ребенок, чей страшнейший кошмар явился в этот мир.

– Богиня прослезилась, – проговорил один из Ингоньям, скрестив большие пальцы и растопырив остальные в знаке дракона. Если религиозный защитный символ и имел какую-то силу, то сейчас, на поляне, это было незаметно. Превращение Каны завершилось, он стал поистине чудовищным. Он возвышался над всеми, пульсируя взбугрившимися мышцами.

Тау услышал плач. Это была изувеченная Одаренная.

– Видите, – заговорил Ачак. – Мы нашли способ вернуть ньюмба-я-мизиму. Ксиддины снова могут прикоснуться к миру духов!

Условия

КаЭйд едва могла говорить.

– Сколько всего…

– Мы можем уничтожить вас. Теперь вы видите, – произнес вождь, обращаясь к чемпиону Абширу, не глядя на КаЭйд. – Отправьте нам ту, что научит магии, заставляющей воинов преклонять колени.

– То, что вы сделали, против закона природы, – сказала КаЭйд Оро. Ачак оставил ее слова без внимания, и это распалило КаЭйд. – Вы готовы, хедени? – спросила она. – Вы готовы к тому, что мы дадим?

КаЭйд дала знак одной из Одаренных. Та сбросила капюшон и вступила на поляну. Тау показалось знакомым ее лицо: женщина, немногим старше его, напоминала Джавьеда. Должно быть, это была его дочь, Джамилах.

Тау отвел от нее взгляд и повернулся к Джавьеду, стоявшему у края поляны. Мастер выглядел так, словно его душили, словно он сейчас сорвется и выбежит на поляну вслед за ней. Пока на Джамилах был капюшон, он не мог знать, что его дочь сопровождает КаЭйд. И Джамилах ничего не сказала отцу, которого так много циклов не видела.

Джамилах, в черной мантии Одаренной стоя рядом с КаЭйд, без излишеств и предупреждений подняла руки и поразила всех стоявших перед ней хедени мощной волной ослабления. Все, кроме тощего Одаренного, упали, точно сраженные мечом.

Никто не успел и моргнуть, когда Джамилах отвела волну. Тощий Одаренный, уже бывший наполовину в Исихого, был единственным из дикарей, кто остался на ногах. Даже разъяренный Кана упал без сил. Вождь, припав на одно колено, пытался вернуть контроль над собой. Он был в бешенстве.

– Нам стоило всех вас убить, – прошипел он.

КаЭйд встала на изготовку. Ей тоже хотелось крови. Абшир шагнул вперед, сурово на нее взглянув, прежде чем опуститься на землю перед вождем. Оба стояли на коленях.

– Нас просили о мире. О мире! – произнес Абшир.

Вождь, шатаясь, поднялся на ноги. Казалось, он собирается ударить чемпиона. Абшир не двинулся с места. Он подождал дыхание, оставаясь на коленях, будто признавая силу и достоинство противника.

– Чемпион королевы, – проговорил вождь дрожащим голосом. – Будь я шулом и веди я свой народ, я бы пропитал почву этой долины кровью каждого захватчика, какого найду.

Яд в словах вождя встревожил Абшира, и он поднялся.

– Будете ли вы чтить мир?

И тогда Тау увидел. Вождь этого не хотел. Он хотел уничтожить омехи. Он пришел на встречу не по своей воле.

– Ксиддин соблюдет условия, – заверил Абшира вождь и посмотрел на КаЭйд и на дочь Джавьеда. – Мы предлагаем это потому, что мы – не зло. – Он расправил плечи, стряхивая последние отголоски Исихого. – Шул желает закончить войну. Он желает, чтобы огненные демоны, которые отравляют нашу землю и обращают наш духовный мир в хаос, ушли. Он желает, чтобы Ксидда стала такой, как была.

Абшир склонил голову набок.

– Тогда исполним волю наших предводителей.

Ачак махнул рукой своему шаману – тот освободил покалеченную Одаренную и толкнул ее вперед. Женщина споткнулась и оглянулась на него, не веря тому, что происходит.

– Идем, Нсия, – позвала КаЭйд, лицо ее было встревожено. – Идем домой. – Нсия не двинулась с места. – Идем домой, дитя мое.

Нсия еще раз взглянула на своих похитителей и, словно боясь, что ее остановят, захромала к КаЭйд так быстро, как только могла. Она плакала, и ее плач едва ли походил на человеческий.

Дойдя до КаЭйд, она упала в ее объятия, и Тайя Оро прижала ее к себе. Ее лицо было скрыто за грязными волосами Нсии, но Тау видел, что плечи могучей женщины дрожали. КаЭйд плакала.

Засмотревшись на Одаренных, Тау и не заметил, что Кана пересек поляну вместе с Нсией.

– Шул удостоил меня чести, – произнес вождь Ачак тоном, говорящим об обратном. – Он избрал Кану, чтобы окончательно согласовать условия с вашей королевой. Он избрал моего сына, чтобы он вместе с ней правил вашим народом. – Ачак говорил так, будто зачитывал неприятный ему, но выученный урок. – Посвященный богам, шул провозгласил, что мирное единение наших народов станет ксандува моего первенца, его пожизненным долгом. Мой сын присоединится к вашему народу и делом, и кровью. Он женится на вашей королеве. – Говоря, Ачак задыхался, словно пробежал в состязании. – Да благословят боги их союз.

Ингоньяма, который до этого изображал знак дракона, повторил жест, когда Ачак кощунственно упомянул богов. Чемпион Абшир Окар невозмутимо ответил вождю кивком. Джавьед, похоже, пребывал в совершенном ужасе, неотрывно глядя на Джамилах. КаЭйд, прижимая к себе Нсию, словно хотела оградить ее от окружающего мира, с ненавистью взирала на хедени.

Тау, наблюдая за всем происходящим, не мог отделаться от мысли, что Хадит бы, наверное, пришел в восхищение от ксиддинского шула. Из слов вождя было понятно, что власть шула не была абсолютной. Чтобы договориться о мире, правителю хедени нужно было, чтобы Ачак встал на его сторону, хотя самому Ачаку хотелось истребить Избранных. И чтобы добиться этого мира, шул сделал так, чтобы Ачаку он тоже стал нужен, и таким образом правитель обратил вождя в свои союзники.

Устроив брак Каны и королевы Циоры, шул одним ходом нашел способ и оказать честь сыну вождя, и посрамить омехи, осквернив их королевскую родословную, и свести на нет желание Ачака противостоять заключения мира – поскольку судьба Каны зависела от его успеха.

Абшир, несомненно, видя это и многое другое, был милостив.

– Все это предложено и принято, – заявил он Ачаку. – Шул получит этот брак, и сегодня вам будет дана одна из самых сильных Одаренных. Она научит вас всему, что умеет.

При этих словах дочь Джавьеда перешла на сторону ксиддинов. Джавьед двинулся за ней.

– Стоять! – приказал Абшир, и ближайший Ингоньяма, схватив Джавьеда, остановил его.

– Мы заключаем мир, Джавьед, – сказал Абаси Одили, скривив рот и обнажив зубы. – Разве не этого ты хотел?

Джавьед, сдерживаемый Ингоньямой, не имея возможности подобраться к дочери, перебегал глазами с одного человека на другого в надежде на помощь. Но не найдя ее, повернулся к источнику своего горя и позвал ее:

– Джамилах!

Джамилах шагнула дальше.

Вождь не спускал с Джавьеда глаз и продолжал.

– Услышьте меня, – произнес он, – ваша королева решает снова отсрочить мир до полной луны. Она говорит, что должна согласовать условия со своими советами. Но время не может не иметь цены.

Тау посчитал дни. Мир наступит через четверть луны после завершения Сечи.

– Знайте, нападения на ваш народ, ваши деревни, ваших воинов не прекратятся, пока не будет заключен мир, – продолжил вождь. – Мир ждет только вашей королевы, и каждый, кто погибнет отныне, погибнет из-за ее промедления.

– Джамилах! – взмолился Джавьед. – Джамилах!

Абаси Одили презрительно усмехнулся. Джавьед был слишком расстроен, чтобы это заметить. Джамилах пересекла поляну и встала рядом с тощим Одаренным, который все еще держал в руках поводок и оковы Нсии.

– Если мы прорвем вашу оборону, то не будет и мира, и ваша сделка будет отклонена, – предостерег Ачак.

На это, понял Тау, вождь Ачак возлагал тайную надежду. Королева Циора должна вести дела, согласуясь с Правящим Советом, и вынужденная отсрочка была последним шансом вождя убить их всех. Поэтому хедени в последние несколько лун атаковали с такой силой.

Это было уступкой шула своему властному политическому сопернику. Пока мир не был заключен, Ачак мог вести войну, и, если он покорит омехи, они погибнут.

– Знайте, – отметил Ачак, – если моему сыну будет причинен вред, то мы не дадим вам мира, не примем вашу капитуляцию. Мы утопим вас в крови за то, что вы, ваши демоны-шлюхи и огненные демоны сделали с Ксиддой. Мы…

– Джамилах! – крикнул Джавьед.

– Заткни ты его, – приказал Абаси Одили Ингоньяме, державшему Джавьеда.

Ингоньяма занес кулак.

– Не тронь, – скомандовал Абшир.

Ингоньяма сдержал удар, но заставил Джавьеда опуститься на колени.

– КаЭйд Оро, – произнес чемпион Абшир Окар.

КаЭйд громко обратилась к вождю и Одаренному хедени.

– Нашей Одаренной, как и Кане, не должен быть нанесен вред. Она будет содействовать добровольно.

– С демоном-шлюхой будут обращаться хорошо. До тех пор, пока она будет учить.

– Она научит вас всей нашей силе, – заверила Ачака КаЭйд. – Мы увидим, что почерпнут хедени.

Вождь безрадостно улыбнулся.

– Вы так и не понимаете, кто мы такие. – И сказав это, развернулся и направился прочь с поляны. Тощий завязал Джамилах глаза, привязал за руки и шею, накрыл голову мешком и увел за собой. Остальные ксиддины также исчезли за гребнем. Джавьед, стоя на коленях, застонал и закрыл лицо ладонями.

– Держись, Джавьед, – сказал ему чемпион. – Все это ради мира.

– А ты думал, я тебе не друг, – проговорил советник Одили, – когда я столько сделал, чтобы осуществить твою мечту.

Джавьед с трудом поднялся и потянулся к мечу. Деджен Олуджими, охранник Одили, тотчас вынул свой и прижал к шее Джавьеда прежде, чем тот успел вытащить бронзу даже на пядь.

– Одили! – предостерег чемпион.

Советник Абаси Одили не сводил глаз с Джавьеда.

– Вы что-то хотели, Мирянин Джавьед Айим?

Джавьед отпустил рукоять меча.

– Хватит, Деджен, – приказал чемпион королевы, и лезвие Деджена со скоростью мысли исчезло в ножнах.

– Не забывай, ты сам этого хотел, – сказал Джавьеду Одили, уходя. Деджен двинулся следом.

Джавьед смотрел вслед ушедшим ксиддинам. Затем стал взбираться на гребень.

– Нет, – отрезал Абшир. – Если они тебя увидят, то перережут горло, и мир станет невозможен. Джамилах сама выбрала этот долг.

Джавьед покачал головой, не в силах это принять.

– Ей предложили, и она сделала выбор, – сказал Абшир. – Ее не вынуждали. Ей не приказывали. Она рискует собой ради мира.

– Нет… Только не так.

Чемпион положил руку Джавьеду на плечо.

– Она делает это ради всех нас, – сказал он, уводя несчастного брата по оружию с поляны обратно в сторону Утесов.

Тау дождался, пока все уйдут, пытаясь осмыслить все, что видел, но находил мысль о мире совершенно невозможной. Омехи и ксиддины враждовали, и это продолжалось многие поколения. Кровь, пролитая с каждой из сторон, была…

Один камень стукнулся о другой, когда кто-то подобрался к нему сзади. Тау качнулся влево, чтобы избежать возможного удара копья, развернулся, выставив перед собой меч, и оказался лицом к лицу с ксиддинской разведчицей.

Благословленный

Ни Тау, ни ксиддинская разведчица не двигались с места. Она была выше его и стройнее, ее можно было бы назвать красивой, если бы не воспаленная рана, съевшая кожу на правой стороне ее шеи. Ее глаза были широко раскрыты, а острие копья опущено вниз, древко она небрежно сжимала пальцами. Она явно не ожидала его увидеть.

Тау мог ее убить, но она успеет позвать на помощь. Услышав ее крик, ксиддины и Избранные вернутся на поляну. Что станет с их договором, если он убьет эту женщину? В любом случае Вельможи его повесят.

Тау пожалел, что не был умен, как Хадит, который повертел бы эту задачку со всех сторон, обдумал и уже бы решил, как действовать. Он подумал, не заговорить ли ему с этой женщиной, но не знал, поймет ли она его.

Пока он раздумывал, она робко шагнула назад и замерла в ожидании. Поняв ее намерение, Тау тоже шагнул назад. Она сделала еще шаг. И он тоже. Они отдалились настолько, что оказались вне досягаемости друг для друга. Она ему кивнула. Он ответил тем же. Она исчезла.

Тау оставался на месте, держа мечи наготове и напрягая слух: нет ли сигнала тревоги. Ничего не было слышно. Спустя некоторое время он расслабился, убрал мечи и направился обратно в Исиколо, размышляя над странностями этой ночи, в которую ему не пришлось ни убивать, ни быть убитым. Это вселяло в него тревогу: заметь его свои же, он был бы обречен.

Тау прибыл в Южную Исиколо с рассветом. Долгий путь ничуть его не успокоил. Омехи почти заключили мир с ксиддинами, – мир, в котором правитель из хедени должен был вступить в брак с королевой Циорой и разделить с ней власть.

Такой мир, думал Тау, больше напоминал капитуляцию. Он не мог понять, как Вельможи, королевская семья и королева могли это принять.

Очевидно, Джавьед был прав. Ксиддин нельзя было одолеть, и дальнейшая война приведет к уничтожению Избранных. Тау вертел эту мысль в голове, но все время приходил к тому, что объединение могло другим путем привести к тому же итогу. Через два поколения, от силы три, сыны и дочери тех, кто был омехи, станут молиться множеству богов, которых почитают ксиддины? Исчезнут ли их дары, уникальные среди всех рас Умлабы, из-за неподобающего смешения?

И что случится с армией омехи? Если считать Ихагу, Ихаше и Индлову, выходит, что каждый шестой мужчина у Избранных был воином. Все их общество построено на армии, на обороне и выживании. А когда наступит мир, кем станут эти люди?

Кем станут Вельможи? Насколько знал Тау, у хедени каст не было. Когда наступит мир, будут ли Придворные Вельможи жить по тем же правилам, иметь те же возможности и ограничения, что и Низшие Миряне?

Мир уничтожит омехи, подумал Тау.

– Это ты, Тау? – спросил Чакс, зоркий Бывалый, служивший часовым на вершине стены Исиколо.

– Я.

– Ты что там делаешь?

– Занимался. Можешь открыть ворота?

– Занимался? – Чакс повертел слово на языке, будто незнакомую пищу.

– Чакс, – сказал Тау, думая, что стражей ворот, должно быть, намеренно обучают как можно сильнее раздражать людей, – можешь открыть ворота?

Чакс крякнул, оглядел сухие луга и, не увидев больше никого, скомандовал тем, кто находился внизу. Бронзовые створки скрипнули и приоткрылись достаточно, чтобы Тау смог войти. Тау кивнул привратникам и прошел мимо Батраков, других посвященных, Бывалых, аквондисе и умквондиси. Направился к тренировочному двору, где его Чешуй уже тренировался перед Сечей. Заметил, что Хадит неотрывно смотрит на него, но не стал обращать внимания.

– Ты где был? – спросил Хадит, когда Тау подошел.

– Голову была тяжелая, решил прогуляться.

– Что ты сделал? Мне нужно переживать?

Удуак был рядом – он ничего не говорил, но слушал. Тау покачал головой, не став Хадиту ничего рассказывать.

– Значит ли это, что мне не нужно переживать, потому что ты ничего не сделал? Или мне не нужно переживать, потому что ты наивно считаешь, что тебя не поймают?

– У меня не было возможности совершить то, что хотел.

– Понятно, – ответил Хадит, не сводя с него глаз.

Тау, до сих пор не пришедший в себя после ночных событий, увидел, что к ним приближался Темба, и сменил тему:

– Джавьеда нет. Как сегодня тренируемся?

– Анан хочет, чтобы мы учились действовать сообща всем Чешуем, – ответил Хадит, тоже завидев Тембу. – Он попросил помощи от Чизомо, Табанси и Ходари. Их чешуи будут тренироваться против наших, а мастера разрешили нам использовать квартал умквондиси как городское поле.

– Как городское поле? – переспросил Темба с улыбкой. – А они правда хотят дать нам все возможное.

– Мы единственные Меньшие на Сече, – заметил Удуак.

– Жаль, Чешуй Чизомо вылетел, – вмешался Темба и усмехнулся. – Эх, интересно, что Вельможи сделают, если кто-нибудь из нас окажется в первой шестерке.

– Дадут меч Стражи, – сказал Удуак.

– Тебе все мечи да мечи, – ответил Темба.

– Попадешь в шестерку по убийствам – и ты Ингоньяма, – сказал Удуак.

– Чтобы стать Ингоньямой, нужно быть Великим Вельможей, – сказал Тау, изо всех сил стараясь говорить и вести себя обычно.

– Нет, – возразил Хадит. – Нет никакого правила, где об этом бы говорилось. Восемь циклов назад Малый Вельможа побил на Сече четырнадцать человек. Он вошел в первую шестерку и стал Ингоньямой. На него нельзя было наложить разъярение, но его все равно приняли.

– Ингоньяма должен быть либо назначен цитаделью, либо попасть в первую шестерку на Сече. Умквондиси выбирают только Великих Вельмож, но они никак не могут повлиять на то, кто попадет на Сечу и кто больше всех там убьет. – Хадит со значением посмотрел на Тау.

– Меня не интересуют ни красивые мечи, ни церемонии, – сказал Тау.

– Лучшие воины, – проговорил Удуак.

– Удуак прав, – заметил Тау Хадит. – Ингоньяма против среднего Индлову – это как Индлову против среднего Ихаше, и ими командует чемпион королевы.

– Абшир, – уточнил Тау.

– Вы с чемпионом Окаром что, близкие друзья? – спросил Темба. Тау никак не отреагировал, но это никогда не останавливало Тембу. – Я и сам постараюсь убить побольше. Я не прочь стать Ингоньямой. А то и следующим чемпионом. Королеве Циоре же нужен новый. Со старым Абширом ей не очень-то было бы ложиться?

Темба широко ухмыльнулся, показав кривые зубы.

– Или это мог быть ты, – сказал он, указывая на Удуака. – Чемпион Удуак, – Темба перешел на низкий фальцет, – вы не поможете вашей госпоже раздеться? А то я никак не дотянусь до шнуровки на корсете.

Удуак вскинул брови.

– Тау, дорогой, у меня что-то чешется там, внизу… – прошептал Темба, указывая пальцем на свой пах.

– Ты что, на солнце перегрелся? – спросил Тау. – Чтобы наша королева, королева Циора Омехия, была с Меньшим? Вельможи тогда разорвут полуостров на части. – И сам подумал: они скорее готовы увидеть ее с князьком хедени.

Темба фыркнул.

– Думай что хочешь, а я на Сече постараюсь убить больше всех. Представьте себе: Темба Чикелу, чемпион королевы. Темба Чикелу, королевский любовник.

Удуак махнул на Тембу рукой, покачал головой и ушел, не в силах больше терпеть Тембу и быть героем его фантазий.

– Не убегай, Удуак. Сам знаешь, что будешь теперь думать про ее мягкую кожу весь остаток дня… и ночи!

– Вряд ли, – усомнился Хадит. – Мы не такие, как ты. Оставь его.

– Таких мужчин полезно чуток подразнить. А то он слишком серьезный. Ведь это только у него и у Тау есть шанс войти в первую шестерку.

– Я этого не хочу, – сказал Тау.

– Нужно только убивать и сеять хаос. – Темба ухмыльнулся.

– Полегче, – сказал Тау.

– Так, может, с меня и начнешь, нэ?

– Довольно, Темба. – Хадит отвернулся от него и поднял голос, чтобы услышал весь Чешуй. – Аквондисе Анан будет здесь в любое дыхание. Стройтесь. Я не знаю, какой Чешуй придет сегодня, но он будет ожидать своего поражения, и я не хочу его разочаровывать.

Раздался смех, и все принялись строиться в шеренгу, вставая по стойке смирно. И Тау вместе с ними.

Сначала им выпало драться с Чешуем Ходари. Вышла настоящая бойня. После боя они пообедали и пошли драться в квартале умквондиси с Чешуем Табанси. Тау завалил пятнадцать человек и был вынужден сдерживаться, чтобы никого не ранить.

– Ты благословлен самой Богиней, – заявил ему умквондиси Табанси после боя. – Едва ли я видел в жизни мужчину, который так владел бы клинком. Это настоящий новый дар.

Темба в этот момент находился достаточно близко, чтобы слышать похвалу Табанси, и подмигнул Тау. Тот ничем не ответил – он вовсе не считал себя Одаренным. Как и не был уверен в том, что Табанси счел бы его таковым, узнай он, как именно Тау приобретал и совершенствовал свои навыки.

После третьей и последней стычки, тоже превратившейся в бойню, посвященные поужинали и отправились отдыхать. Тау пошел на тренировочный двор. Там он прозанимался до темноты, выжимая из себя все что можно, пока почти вся Исиколо спала.

Он поднял глаза к безоблачному небу. Во всю ширь творения Богини сверху светили бесчисленные звезды. Именно по ночам, оставаясь один, он больше всего скучал по отцу, скучал так сильно, что, казалось, всей Умлабе стоило бы остановиться и взглянуть на него. Но мир двигался только быстрее, предвещая перемены, и времени, когда Тау мог воспользоваться его старыми правилами, чтобы все исправить, оставалось все меньше.

Он опустился на колени, закрыл глаза. И вышел в Исихого, к его демонам, где промежутки длились дольше, а страдание служило очищением. Пришло время сразиться на Королевской Сече. Пусть позже и настанет мир, но сначала трое должны умереть. Пришло время убивать.

Сеча

Первый бой Королевской Сечи получился сумбурным. Чешуй Джавьеда поставили против Вельмож Чешуя Озиома. Дрались они на горной площадке и, хотя другие участвующие Чешуи туда не допускали, чтобы они не смогли подсмотреть стратегии своих противников, Тау никогда не видел, чтобы на Утесах было столько людей.

Открыл Сечу брат королевы, принц Ксолани Омехия, в присутствии обеих цитаделей. Все посвященные из опустевших Северной и Южной Исиколо втиснулись в ту зону Утесов, которая отводилась для Меньших. Пришли смотреть на Сечу и полнокровные Индлову, и Ихаше, и простые горожане, и всем им прислуживала бесчисленная орда Батраков. Когда стало известно, что на игры прибудет королева Циора, Утесы загудели от напряжения.

Королева собиралась посетить последний день Сечи, и, с горечью подумал Тау, она наверняка воспользуется случаем встретиться с Советом Стражи, не вызвав лишних подозрений. Она покинет Пальм, обсудив условия мира с Правящим Советом, а потом приедет в Цитадель-город, чтобы завершить дело с военным руководством. Она приедет, чтобы положить начало концу омехи.

За последний лунный цикл подобные мысли терзали Тау не меньше видений о демонах, и успокоиться он мог только в драке. Когда Тау дрался, размышлять ему было некогда.

– Удуак, нужно, чтобы твой отряд прорвал ту группу Индлову на гребне, пока они не обошли нас с фланга! – крикнул Хадит, и здоровяк, крякнув, повел своих людей. – Тау, они опять на нас пойдут. Мы должны прорваться.

Тау не нужно было обладать стратегическим мышлением, чтобы понимать: Хадит прав. Чешуй Джавьеда стоял спиной к неприступному участку площадки. Индлову загнали их туда, будто безмозглых жатвенных зверей из старых сказок. Хадит несколько раз приказывал вступать в серьезный бой, но все они прошли не очень хорошо. Чешую Джавьеда было непривычно сражаться против равного числа Вельмож. В сочетании с общим напряжением, давлением публики и силой Чешуя Озиомы это подавляло их.

Хадит стремился уменьшить возможные потери. Он избегал неблагоприятных противостояний и берег людей – поскольку это было критично на Королевской Сече, где победивший Чешуй выходил в следующий раунд с тем числом посвященных, что остались на ногах к концу предыдущего боя.

Участники Сечи начинали турнир с пятьюдесятью четырьмя бойцами. Если Чешуй терял в первом раунде десятерых, то следующий начинал с сорока четырьмя. Если во втором раунде этот Чешуй терял еще восемнадцать, то в третий раунд он выходил с двадцатью шестью посвященными.

Джавьед (который вернулся в Чешуй, но держался отстраненно), Анан и Хадит разработали несколько стратегий, которые позволяли извлечь преимущества из правил Сечи. Главная из них заключалась в том, чтобы «пожертвовать» Удуаком, вторым по силе бойцом в Чешуе, и его отрядом, чтобы укрепить слабую линию. Отряд Удуака служил запасной оборонительной силой, которая могла ворваться в провальную битву и спасти Чешуй. Кого именно «убивали» в каждом бою, не имело значения. Важно было только количество человек. Удуак мог «погибнуть» в первом раунде и все равно участвовать во втором – пока число выставленных бойцов превышало число павших.

Поэтому Тау нужно было побеждать. Если он пройдет в турнире достаточно далеко, то однозначно встретится с Келланом. Окар был самым сильным в Чешуе Осы, и его умквондиси должен был выпускать его в каждой стычке.

– Нет, Тау! Стой! – окликнул его Хадит. – Назад!

Тау хотелось что-то ударить, или, возможно, кого-то – хоть самого Хадита.

– Нам больше некуда бежать!

– Мы здесь не бьемся. Земля благоволит Вельможам.

– Ты говоришь это весь последний промежуток, – возразил Тау.

– Ты хочешь выиграть или нет? Нам нужно действовать умнее. Мы не можем одолеть их, если будем выходить один к одному, и как только пойдем в бой в меньшинстве – нам конец.

– Мы уже потеряли людей, а сами никого не уложили!

– Четверых за промежуток? Это победа, Тау.

– Победа будет только когда мы уложим их всех, – ответил Тау, и им вдруг пришлось отбиваться от атаки.

– Индлову! – прокричал Утибе. Он наткнулся на отряд Индлову, ходивших кругами перед Чешуем Джавьеда, и теперь спешно отступал, стараясь не попасть под меч своих преследователей.

Хадит принялся раздавать приказы.

– Так, сейчас! Они разделились натрое, но неправильно рассчитали время. Главный отряд еще в сотне шагов, а остальных Удуак задержал на гребне. – Хадит указал на Вельмож, которые гнались за Утибе, и крикнул своим: – Не бежать! Нас больше. Всеми силами, убьем!

Тау только этих слов и ждал. Он поднял мечи и ринулся на врага. Пронесся мимо отступающего Утибе и напал на ближайшего Вельможу.

Тау услышал боевой клич своего Чешуя в то мгновение, когда взметнулся в воздух и, сведя вместе свои притупленные клинки для стычек, шумно обрушил их на шлем Вельможи с обеих сторон. Индлову, тотчас потеряв сознание, по инерции сделал еще несколько шагов, прежде чем рухнуть, а Тау к тому времени уже находился в самой гуще событий.

Эти Индлову никогда не дрались с Чешуем Джавьеда. Они, может, и слышали о Тау – как и большинство людей в цитадели. Может, даже смеялись над историями о нем, потешаясь над своими братьями-Вельможами, которые пали от его клинков. Может быть, даже говорили друг другу, что все будет иначе, когда они сами столкнутся с мирянским отбросом. И может быть, смеялись в уюте и безопасности Цитадели Индлову, но теперь они попали на Сечу, и Тау был среди них и сеял только боль.

Тау носился между ними, словно ветер. Где он оказывался – там ломались кости, храбрецы превращались в трусов, и постоянно, непрерывно раздавались крики страждущих, мольбы жертв, забывших о том, каково это, когда на тебя охотятся. Мир изменился в тот день, когда Вельможи Чешуя Озиомы разбегались перед новым ужасным созданием, рожденным в Умлабе, но выросшем в Исихого.

Когда подоспели остатки Чешуя Озиома, собиравшиеся зажать последних Меньших в тисках своих лучших воинов, они не обнаружили такой возможности. Основной отряд Озиомы сражался храбро и отчаянно – омехи редко дрались иначе, – но сейчас несли тяжелые потери и даже не понимали природы Тау.

– Идите за ним! Защищайте его! Идите, бесхребетные вы иньока! – криками направлял своих людей Хадит, следуя за Тау и увлекая остальных за собой, сражаясь с Индлову.

В битве ему чуть не размозжили голову – и размозжили бы, если бы не Яу. Тау все равно был в трех-четырех шагах впереди.

– В бой! В бой, чтоб вас! – вопил своим Хадит.

Глаза Тау застилала пелена насилия. Он не видел людей перед собой. Он видел демонов, только эти демоны могли пасть, и это было благо, дарованное самой Богиней. Он хлестал их своими мечами, точно бронзовыми прутьями. Клинки были притуплены, но жестокость, с какой он управлялся с ними, превращала его в настоящего мясника. Он врезался в мясо с легкостью, с какой врезаются в давно мертвую плоть.

– Милости! Ей-богине, парень. Милости! – Этот демон применил новую уловку. Он умел говорить человечьим голосом. Тау поднял мечи, лицо у него перекосилось. Его было не обмануть.

– Тау! – позвал Хадит. – Тау!

Пелена рассеялась, и Тау увидел перед собой Вельможу. Тот стоял на коленях, отбросив щит и меч.

– Богиньей милости! – Он поднял руки над головой, ладонями вперед, повернув голову в сторону, зажмурив глаза. Он ждал, что его сейчас убьют – так же, как один из них убил Ойибо.

Тау опустил мечи, переводя дух, и широко распахнул глаза в попытке увидеть реальное вместо иллюзии. Он увидел Хадита, услышал стоны раненых. Тот стоял среди страдающих болью – Индлову лежали на земле, все до одного.

– Все, Тау. Мы выиграли, – сообщил Хадит.

– Выиграли?

– Да.

Тау моргнул, спрятал мечи в ножны и, понурив голову, направился прочь с площадки. Он не побил демонов. Это было никому не под силу, и, словно в насмешку, в этот миг демон показался ему среди шатров. Он стоял в тени, но возвышался над толпой, сверля красными глазами череп Тау. Тау заморгал в надежде, что тот исчезнет, но проверить побоялся и только отвел глаза, чтобы больше его не видеть.

Он двинулся к шатру, отведенному Чешую Джавьеда. Остальные должны были тоже подтянуться туда, когда смогут. Он осознавал, что должен быть с ними, на площадке, помогать раненым братьям по оружию, отводить их в лазарет. Он осознавал, но не мог. Он слишком устал.

Людей вокруг площадки было множество, но толпа уже таяла на глазах. На восточной стороне Утесов стояли Меньшие, и Тау чувствовал их взгляды. Было странно, что столько людей вели себя так тихо.

Один из них проковылял вперед – Бывалый, Низший Мирянин, с изможденным лицом, без глаза и без ноги. Он ничего не сказал, но сунул костыль под мышку, чтобы сложить ладони и растопырить пальцы. Затем поднес руки ко лбу, удостоив Тау поклона, который мог быть отвешен инколели Крыла или даже Дракона. Тау стало не по себе, ему захотелось ответить тем же, но он передумал и кивнул.

Затем это повторилось. На этот раз это был полнокровный Ихаше, который, судя по виду, до вступления в армию был либо Жнецом, либо Правителем. Он отдал Тау честь. Тау кивнул ему и ускорил шаг, желая поскорее скрыться в шатре своего Чешуя.

Пока он шел, его приветствовало все больше и больше людей. Все происходило в молчании, никто из них не сказал ни слова, но когда Тау встал перед входом в шатер, ему показалось, будто его приветствовали все вокруг.

Но оглядываться не хотелось. Он приказал себе войти, забыв обо всем, но не мог с собой ничего поделать. И оглянулся.

Целая толпа, все, кто был здесь, отдавали ему честь. Тау замер, не зная, что делать. Затем почувствовал облегчение, когда из толпы вышел Хадит. Но облегчение было недолгим.

Хадит встал рядом с Тау, но на шаг позади, и прошептал:

– Где мы бьемся…

– Что? – прошипел Тау.

– Скажи.

– Не скажу.

– Они ждут.

– Чего? – спросил Тау.

– Ждут. Просто они сами не знают.

– Нет.

– Ты поступаешь с ними несправедливо, крадешь этот момент.

– Какой момент?

– Осчастливь их.

– Да чтоб тебя… – процедил Тау, прежде чем поднять голову и воскликнуть: – Где мы бьемся!

Толпа ответила разом, и ответ эхом прокатился над Утесами.

– Мир горит! Мир горит! Мир горит! – Еще, еще и еще.

Тау, раздувая ноздри, с колотящимся сердцем, спросил тихо, чтобы его слышал только Хадит:

– Теперь что? Они не остановятся.

– Подожди четыре дыхания. Я уйду в шатер первым. Потом заходи за мной.

– Надо было тебя придушить.

– Придушишь, когда досчитаешь до четырех.

Хадит исчез за пологом шатра. Тау простоял четыре дыхания, скандирование толпы достигло апогея. Тогда он кивнул им и проследовал за Хадитом в шатер. Меньшие продолжали сотрясать Утесы мощью своих голосов:

– Мир горит!

Выслушать

Тау подошел к ближайшей койке и рухнул на нее, закрыв глаза.

– Тау, – пробасил Хадит.

Тау закряхтел, ему хотелось остаться одному.

– Молодец.

– Что я такого сделал?

– Ты напомнил им, что они чего-то стоят. Что они способны достигать невероятного. Что они не просто пушечное мясо в этой бесконечной войне.

– Мы всегда стоили больше, чем думают Вельможи.

– Наверное, но большинство не верило в это – до сегодняшнего дня.

Тау снова крякнул.

– Скоро здесь соберется весь Чешуй, – сказал Хадит. – И Джавьед с Ананом тоже придут. Ты бы хоть умылся.

Тау протер глаза. Хадит стоял над ним.

– Зачем? – спросил Тау.

– Ты весь в крови.

– Не в своей же.

– Знаю. Мы все знаем.

– Как дела у отряда Удуака?

– Хорошо. Они сдержали Индлову на гребне, но потеряли людей. Всего у нас вылетело семнадцать человек. Восемь сдались, остальные получили травмы. Счастье, что самому Удуаку хватило ума сдаться, пока его не ранили. И он сможет драться завтра вместо кого-нибудь другого.

– Пусть выходит вместо Утибе, – сказал Тау.

– Утибе?

– Он сбежал.

– Перед ним был целый отряд Индлову.

– Он сбежал.

– Большинство сочли бы его решение благоразумным, – ответил Хадит.

Тау перевернулся, повернувшись к Хадиту спиной. Спорить было бессмысленно.

– Ты на первом месте по числу побед, – сообщил Хадит.

Тау обернулся через плечо.

– Это только первый день.

– Они ведут текущий счет. Продолжай в том же духе и станешь первым Меньшим Ингоньямой в истории. – Хадит улыбнулся так, словно говорил не всерьез. – Но в следующий раз не заходи так далеко к врагу. А то мы не сможем тебя защитить.

Он сказал это добродушно, как брат брату. Но Тау был не в настроении.

– Вы меня не защитите.

Хадит перестал улыбаться.

– Может, и так, но все равно делай, что говорю, потому что это приказ. Ведение боя вдали от своих подвергает опасности не только тебя, но и остальных.

– Да, инколели, – ответил Тау, отворачиваясь. У него больше не было сил.

Их шатер снаружи охранял Бывалый из Северной Исиколо. Чешуй Джавьеда держали в изоляции, пока все поединки дня не завершились. Они не могли наблюдать за тактикой других участников, подмечать их сильные и слабые стороны, а слышали только одобрительный рев толпы и, временами, разочарованное аханье. Джавьед и Анан были со своим Чешуем, сдержанно отмечали историческую победу и обдумывали стратегию на следующий бой.

Когда наступил закат, Бывалый вошел в шатер сообщить Джавьеду и Анану, что для будущего поединка им в соперники определен Чешуй Оджолапе. Тау выругался. Не Чешуй Осы, не Келлан. Когда же Джавьед сообщил остальное, он выругался еще громче.

Чешуй Оджолапе потерял всего десятерых и значительно превосходил их числом. Бой назначен на утро на луговой площадке.

Тау со свистом выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Луга использовались для воспроизведения проигрышной ситуации для омехи, которые никогда не могли сравниться с хедени числом. Там дрались, чтобы научить будущих инколели тому, что боев на открытом пространстве меньшим числом следовало избегать.

– Луга? – спросил Хадит, так чтобы все слышали. – Хорошо, ублюдкам негде будет прятаться.

Все затопали ногами, одобряя храбрые слова инколели, но лица говорили о другом. Их отправили на бойню. Только дурак не увидел бы этого.

– Изоляция окончена, – сообщил Джавьед. – Можете выйти из шатра, размять ноги, подышать воздухом, который не испорчен вонью ваших братьев. Идите, только не валяйте дурака. Завтра встанем до рассвета и обсудим стратегию против людей Оджолапе.

Тау поднялся. Он хотел немного прогуляться, а когда наступит ночь – войти в Исихого.

– Тау, – позвал его Джавьед.

Тау постарался сделать беспристрастное лицо. Он не хотел разговаривать с человеком, помогавшим составить план капитуляции своего народа.

– Умквондиси.

– Минутку, если позволишь. – Джавьед указал Тау на угол шатра, где их не могли бы услышать.

У Тау не было причин для беспокойства, но он все равно встревожился. Вдруг Джавьед заметил его на встрече омехи и ксиддинов? Ничто в поведении умквондиси с того дня об этом не говорило, но он держался отстраненно после того, как его дочь ушла с хедени, так что сказать наверняка было трудно.

– Я бы сказал, что ты сегодня был хорош, – начал Джавьед, – но это настолько далеко от истины, что кажется смешным. В самых смелых предположениях я не ожидал, что мой Чешуй окажется здесь, в шатре участника Королевской Сечи.

– Этим мы обязаны вашему руководству, – ответил Тау.

Джавьед улыбнулся.

– Я сделал все, что мог, чтобы каждый из вас показал себя как можно лучше. Но то, что делаешь ты… что ты… Как?

Прозвучав из уст Джавьеда, вопрос рассердил Тау.

– Стремление и отдача. Я стремлюсь обрести способность защищать то, что мне дорого, и отдам все ради этого. К этому я пришел благодаря вашим методам. Вы научили нас, что для лучшего результата нужно прилагать бо´льшие усилия.

Тау наклонился поближе к Джавьеду, но не чтобы поделиться с ним секретом, а чтобы сразить силой своих слов.

– Вы спрашиваете меня как? Я вам скажу. Я решил не сдаваться, как бы малы ни были шансы, потому что пока мы бьемся – исход не предрешен. Пока мы бьемся – у нас есть шанс.

Тау наклонился совсем близко, но Джавьед не отодвинулся. Они стояли нос к носу.

– Я пробыл солдатом бо´льшую часть жизни и получил не один тяжелый урок. Когда сражаешься слишком долго, то теряешь из виду то, ради чего все это начинал. Когда сражаешься слишком долго – ты проигрываешь все равно.

Тау усмехнулся.

– И что теперь? Сдаваться? Таков ваш ответ? Сдаваться, когда бороться становится тяжело?

– Нет. Бороться за то, что правильно, но никогда не забывать, что бороться можно без насилия. Это возможно уже сейчас, с помощью слов, идеалов и людей, ищущих лучший путь вместе. – Джавьед положил руки Тау на плечи. – Ты не можешь представить мир, где мы так же усердно устраиваем нашу жизнь, как сейчас занимаемся войной?

Тау отступил назад, и руки Джавьеда свободно упали.

– Я не могу представить мир, где мужчина с мечом в руках не имеет последнего слова над мужчиной без меча. Если ты не готов драться, то подставляешь себя и все, что тебе дорого, под клинки других и молишься, чтобы они не зарубили тебя. Я уже знаком с милосердием мужчин с оружием, и больше я не останусь перед ними беспомощным.

Джавьед вздохнул.

– Тогда ты останешься в мире пепла и углей.

– Но останусь.

– Как скажешь. – Джавьед поднял руку к переносице и, прикрыв глаза, ущипнул ее. – У Хадита есть план боя. Он пришел с ним ко мне, потому что план слишком рискованный, и ему нужно было мое благословение. Если он сработает, то Чешуй устоит на лугах против превосходящих сил Индлову и Меньшие впервые попадут в полуфинал Королевской Сечи. План Хадита построен на тебе, Тау Соларин.

Джавьед отнял руку от лица и посмотрел Тау в глаза так, словно мог заглянуть сквозь них ему в самую душу.

– Ты выслушаешь?

Гордость

Солнце терзало землю, и его жар отражался от земли мерцающими волнами, преломлявшими свет. Палило нестерпимо, но люди все равно пришли. Они пришли на состязание, чтобы стать частью новой легенды. Они пришли смотреть, как Меньшие Чешуя Джавьеда сражаются против Вельмож Оджолапе.

Был второй день Королевской Сечи, четвертьфиналы, и в турнире оставалось еще восемь из шестнадцати Чешуев. Тау, чей Чешуй дрался первым, стоял на краю луговой площадки вместе с тридцатью шестью братьями по оружию. В пяти сотнях шагов впереди стояли сорок четыре посвященных цитадели – Вельмож Оджолапе.

Луга зрители любили больше других площадок. Там негде было прятаться, не было никаких препятствий, которые давали бы преимущества или позволяли использовать разные тактики. Это было поле смерти. Мужчины сражались. Мужчины погибали. И это звучало приговором для выходящих в меньшинстве Ихаше.

– Хадит, – сказал Яу. – Не хочу показаться трусом, но я правда надеюсь, что твой план сработает.

Хадит улыбнулся. Но Тау заметил, как у него дернулся уголок рта. Он знал своего инколели достаточно хорошо, чтобы понимать: тот нервничает.

– Сработает, – заверил Хадит. – Вельможи так горды собой, что сами войдут в этот океан.

Прозвучал боевой горн – Вельможи, уверенные в своей победе, вскинули мечи. Зрители завопили, и обе стороны двинулись друг на друга. Бежать смысла не было – расстояние между ними было слишком велико. Два Чешуя шли, с каждым шагом усиливая напряжение этого утра.

Когда между восемью десятками мужчин осталось двести шагов, толпа смолкла. Затем еще сотня – и Утесы погрузились в такую тишину, что можно было услышать, как ящерицы снуют по потрескавшимся камням, давшим плато его название.

Чинеду кашлянул – громко, с присвистом, – разрушив чары и заставив многих в толпе встрепенуться. Женщина упала в обморок, то ли от солнца, то ли от чувств – Тау этого не знал. Затем Хадит поднял к небу кулак – час настал.

Чешуй Джавьеда остановился, и Хадит выступил вперед, отделившись от остальных. Затем крикнул вдаль, чтобы все вокруг услышали:

– Инколели Маюмбу Опейеми из Чешуя Оджолапе, я слышал, вы – Великий Вельможа, которому предназначено стать Ингоньямой. Я слышал, ваш ум и поступки делают честь касте Вельмож, но я бы хотел убедиться в этом.

Маюмбу Опейеми приказал остановиться, и, подобно Хадиту, выступил вперед. Он был невысок для Великого Вельможи – всего на полголовы выше Удуака, но шире в плечах и в груди, а шея его толщиной не уступала предплечью Тау.

Лысая голова Маюмбу блестела от пота, кожа была темной, как обугленное молнией дерево. Он хрустнул шеей и ответил Хадиту голосом, резким, как скорпионье жало.

– Не успеет окончиться утро, как ты убедишься в этом, Меньший.

– И все же у меня есть предложение, которое вас может заинтересовать.

– У драконов и иньока нет общих интересов.

– В самом деле? Даже если я предлагаю саму Королевскую Сечу?

Маюмбу сощурился.

– Я не буду больше тратить на тебя свои слова.

– Я говорю то, что говорю, инколели. Я предлагаю вам Сечу сегодня. Вы примете?

– Она не твоя, чтобы ее предлагать. А будь твоя – я бы ее у тебя вырвал.

– Может, и так, инколели. Я видел, какие принимаются ставки, и слышал, какие у кого шансы. Маюмбу и его людей ставят вторыми после величайшего из посвященных Вельмож, что когда-либо ступал за ворота цитадели, – инколели Келлана Окара из Чешуя Осы.

– Я убью тебя, недомерок, а потом раздавлю Окара.

– И скольких людей это будет стоить вам сегодня? Сколько вы привели с собой на поле? Сорок четыре? Я из касты Правителей. Что мы умеем хорошо – так это считать. И, по последним подсчетам, Окар во вчерашнем бою потерял пятерых. Сегодня он встречается с Чешуем Онгани под инколели Мукука Олумиде…

Даже с сотни шагов Тау видел отвращение на лице Маюмбу. Чешуй Онгани был самым слабым из попавших на Сечу, но ему чудом удалось выдержать первый день. Потеряв в первом бою сорок два человека, Мукука мог выставить против Чешуя Осы не больше двенадцати. Келлан бы их уничтожил.

– Нас изолируют. У нас не будет возможности увидеть славную битву между Онгани и Осой, – произнес Хадит, вызвав смешок, прокатившийся по толпе, – но я, пожалуй, уверен в ее исходе.

– Ближе к делу, – сказал Маюмбу.

– Оса выйдет в полуфинал, и, пока получается, существует двадцатипятипроцентная вероятность, что один из нас встретится с ними…

– Двадцатипятипроцентная вероятность, что я с ними встречусь!

– Вот… вот и я о чем. Тем не менее, – продолжил Хадит, – вы думаете, что победите нас сейчас, потеряете еще больше людей и сможете одержать верх над Окаром? Нет, Маюмбу. Ваш путь окончится здесь, на этом поле. Завтрашний день будет просто формальностью…

– Это мы посмотрим!

– Если только… – Хадит изобразил свою лучшую ухмылку.

Маюмбу облизнул губы, готовый отдать приказ об атаке.

– Если только что?

– Если только мы не найдем иной выход.

– Какой выход, глупец?

– Зачем рисковать всеми нашими людьми? Зачем рисковать нашими шансами на полуфинал? Зачем вообще рисковать? Вот мое предложение, инколели Опейеми: мы, как предводители наших Чешуев, поклянемся перед умквондиси, Одаренными и публикой, что устроим поединок на победу. Потом Чешуй проигравшего, все до последнего воина, попросит Богиньей милости, предоставив Чешую победившего выйти на завтрашний бой с уцелевшими людьми. Этим поединком мы дадим себе истинный шанс на победу перед королевой и страной.

Маюмбу сделал вдох. Только с этим вдохом он уловил суть предложения. Он попался на крюк Хадита – и Тау знал, что Маюмбу уже представлял себя перед королевой Циорой в последний день Сечи.

– И я сражусь с тобой за победу? – спросил Маюмбу, превратив глаза в щелочки.

Хадит фыркнул.

– Нет. При таком раскладе мне можно было бы уже сейчас просить пощады. Мы выставим лучшего из нас, а вы – лучшего из вас.

Маюмбу усмехнулся.

– Ты имеешь в виду – того чудака с двумя мечами против меня.

– Возможно. Я выбираю одного, вы выбираете одного. Это необязательно должны быть вы, инколели. Если не верите, что победите, выставьте другого. – Хадит широко развел руки. – Это мое предложение.

Маюмбу указал на Тау.

– Думаешь, твой кудливе побьет меня? – Он рассмеялся. – Дайте ему хоть три меча, я все равно убью его.

И все. У Хадита получилось. Тау наблюдал, как тот поворачивается к толпе.

– Вы слышали мое предложение. И слышали, как Великий Вельможа и инколели, Маюмбу из Чешуя Оджолапе, заявил, что сможет победить нашего лучшего посвященного один на один. Это будет поединок до мольбы о милости или до смерти, и проигравший примет исход и сдаст бой. Женщины и мужчины полуострова, вы даете нам свое благословение?

Толпа ответила одобрительным громом десятка тысяч голосов, угрожавших обрушить гору всем на головы.

Нужно было отдать должное выдержке Маюмбу. Тау видел: инколели понимал, в какую ловушку вступает. Особенно впечатляло то, как быстро Маюмбу приспособился к реальности, приняв новый путь, возникший там, где прежде его не было.

Маюмбу осторожно шагнул на этот путь, оценивая его возможности.

– Это допустимо? – крикнул он группе умквондиси, следивших за поединком. Те сгрудились, посовещались, и главный, мускулистый, жилистый умквондиси, ответил Маюмбу кивком.

Накануне вечером, когда Джавьед обрисовал план Хадита, он пояснил, что правила Сечи это не запрещали. И если Маюмбу примет условия, то все получится. И конечно, также объяснил Джавьед, поражение в поединке никоим образом не связывало остальную часть Чешуя никакими обязательствами.

Чешуй Оджолапе мог все равно атаковать, разбить Ихаше и пройти дальше. Но скорее всего, они об этом не знали. А если и знали, то в случае поражения их инколели честь заставит их сдержать обещание и сдать бой.

Это был хороший, простой план. Хадит сделал свое дело. Теперь была очередь Тау.

– Чешуй Джавьеда призывает Тау Соларина, Мирянина из Керема, Меньшего из Избранных, – объявил Хадит, воздев обе руки в воздух, точно жрец, произносивший священное оглашение. Тау вынул мечи и встал рядом с Хадитом. Утесы наблюдали в безмолвии.

В сотне шагов впереди предводители отряда Маюмбу пытались взять слово, возможно, прося выставить другого воина или предлагая свой совет. Но что бы они ни советовали, Тау их не слышал, а Маюмбу не слушал. Он был в бешенстве. Опять же: план Хадита работал.

Объявив Тау и как Мирянина, и как Меньшего, он подначивал Маюмбу, давая зрителям понять: исход поединка столь же очевиден, как восход солнца. Великий Вельможа в поединке с Мирянином? Что за нелепица, что за номер!

На Маюмбу давил груз чести – он сражался от имени своего Чешуя, цитадели и касты Вельмож. Если он не разобьет Тау в пух и прах, поединок будет провален.

– Ну давай, Мирянин из Керема, – проговорил Маюмбу, вынув меч, выставив щит и двинувшись навстречу. – Давай с этим покончим и избавимся от зловония Меньших, удалив их с этой Сечи.

Тау ничего не ответил. Только покрутил мечами, расслабляя запястья, и пустился рысцой вперед. Маюмбу оскалился и тоже побежал, выкрикнув вельможий боевой клич:

– Да прольется кровь!

Мирянин

Утесы нарушили молчание, и по всему склону эхом разнеслись кровожадные крики женщин и мужчин. Тау представил, какое, должно быть, недоумение в этот момент испытывали воины изолированных Чешуев. Тогда он сосредоточился: пора было браться за дело.

Маюмбу, более крупный, с более длинным мечом, первым подошел на расстояние удара и грозно замахнулся Тау в шею. Его меч, двигаясь быстрее, чем мог проследить неподготовленный глаз, с пронзительным свистом рассек воздух. Тау отклонился, а потом подскочил и ударил рукоятью меча сильной руки Маюмбу в запястье, сломав его. Затем, используя инерцию, свою и противника, он вонзил притупленное острие своего клинка в кожаную броню, закрывавшую живот Маюмбу. Удар пришелся в цель: Тау попал в промежуток между двумя бронзовыми пластинами, проткнув дорогую звериную шкуру, тельник под ней и живот Маюмбу.

Маюмбу был крепок. От столкновения Тау отбросило на шаг, и не прошло дыхания, как они крепко сцепились.

Маюмбу, возвышаясь над Тау, схватил его за шею и ударил рукой, в которой держал меч, Тау по спине. Тау смотрел ему в лицо. Он ждал момента, когда Маюмбу поймет, что бой окончен.

Это случилось сразу после того, как Маюмбу коснулся лопатки Тау сломанным запястьем. Сразу после того, как он попытался сделать вдох и почувствовал боль от бронзы, вошедшей ему в живот на две пяди. Тогда Маюмбу понял, что ему конец. Тогда он закричал, переполняемый болью, которая уносила его далеко оттуда.

Тау убрал руку Вельможи со своей шеи и отступил. Его клинок освободился в тот же момент, выскользнув из Маюмбу с таким звуком, будто из грязи вытащили палку. Маюмбу упал на колени, задыхаясь и выпучив глаза.

Его охватил страх. Тау видел это в его глазах и, хотя это нельзя было счесть милосердием, избавил его от страха. Он ударил краем своего тупого клинка Маюмбу по голове, оставив вмятину на шлеме над виском и повалив обмякшего противника на траву.

Тау остался стоять над телом, впиваясь взглядом в остальных Индлову, призывая сделать что угодно, кроме выполнения обещанного. Утесы снова затихли, даже немногие дымчатые облачка в небе не двигались с места.

– Богиньей милости, – произнес первый Индлову, опускаясь на колено.

– Богиньей милости, – произнес следующий, а потом еще и еще. Их просьбы потекли так быстро, как вода из крана в ванной в квартале умквондиси.

– Победитель боя – Чешуй Джавьеда, – объявил дрожащий голос жилистого умквондиси из цитадели. – Чешуй Джавьеда выходит в полуфинал.

Вода из крана хлынула сильнее, и к потоку присоединилась толпа зрителей – они наводнили плато волной криков и возгласов, выражавших триумф и опустошение.

Чешуй Джавьеда бросился к Тау, его быстро окружили, радуясь его и их общей победе, но он никого не слышал и ничего не чувствовал. Он смотрел на кровь Маюмбу, которая стекала по траве и просачивалась в землю. Она была темной, артериальной, и не выглядела такой уж благородной.

Тау никогда не видел, чтобы люди вели себя так возбужденно без масмаса или гаума. Не знай он наверняка, мог бы поклясться, что Богиня обратила их воду в олу. Они собрались в своем шатре, где плясали и улюлюкали. Азима стучал в барабаны, которые всюду таскал с собой: он зажал их между ног и колотил по ним неистово, а порой и ритмично. Анан промок до нитки: воины Чешуя облили его водой из питьевых ведер.

– Полуфинал! – ликовал Яу, волоча за собой Тау по кругу, словно они танцевали на фестивале Жатвы. – Полуфинал! – воскликнул он, кружась прочь, чтобы найти нового партнера.

Удуак уловил взгляд Тау, поднял кружку с водой и выпил из нее. Тау ответил тем же.

– Не стоило тебе соглашаться, Тау! – проговорил Хадит, лавируя между воинами, будто пьяный. – План давал тебе завалить только одного. Ты выпал из списка ведущих по победам, кому будет дано стать Ингоньямой.

– Будет еще завтра, – сказал Тау.

– Будет-будет! – подтвердил Хадит. – За завтра! – крикнул он и поднял чашку высоко вверх, расплескав содержимое на Тау и еще нескольких человек.

– За завтра! – раздались голоса почти шести десятков братьев, когда полог шатра был отброшен и внутрь шагнул Джавьед, своим появлением заставив всех притихнуть.

– Нам назначили бой, – сказал им Джавьед. – В полуфинале мы будем драться на городской площадке. Наши соперники сегодня не потеряли ни одного человека, мы встретимся с ними на закате. Завтра мы будем драться с Чешуем Осы.

Все зашептались, не зная, как на это реагировать. Один Тау просиял.

– Келлан.

Оса

Все пошло не так. Удуак со своим отрядом вылетел, отряда Яу не было видно уже полпромежутка, а Тау оказался заперт в разрушающемся здании, окруженный двадцатью семью Индлову.

Сначала бой шел неторопливо. Обе стороны вели себя осторожно, понемногу захватывая территорию загроможденной городской площадки. Чтобы подначить Чешуй Осы и исполнить данное Тау обещание, Хадит дал ему троих человек в специальную группу убийц.

Тау, вместе с Рунако и близнецами Куэнде и Мшинде, были все равно что жнецами на жатве. Где бы ни появлялись Индлову, не занятые в схватке и не примкнувшие к группе, Тау и его отряд находил их и выводил из боя. Все шло хорошо, пока Келлан не перестроился. Понеся слишком большие потери, он собрал своих людей вместе.

Хадит, несмотря на это, хотел разделить Чешуй Джавьеда на обычные для Избранных три отряда. Он чувствовал, что благодаря маневренности этих отрядов у них появлялось больше возможностей, чем у сплоченного Чешуя Келлана. Возможно, так и было бы, если бы отряд Удуака не оказался отрезан. Или если бы отряд Яу не оказался заблокирован и не мог вступить в бой.

У Келлана оставался тридцать один Индлову против девяти Ихаше Удуака. Тау требовал идти в наступление. Хадит отказывался. Без отряда Яу они многого бы не добились и разделили бы судьбу Удуака. Тау знал, что Хадит прав, но толку от этого не было.

Пока они стояли в стороне, Хадит дикими глазами смотрел на ход сражения, на Удуака, который пал последним. Здоровяк не просил милости. Индлову забили его до потери сознания, прежде чем он успел произнести слова. А потом продолжили бить дальше.

Ближайшим из наблюдателей был умквондиси цитадели, и в его обязанности входило исключать павших из боя. Но когда Удуак упал, он отвернулся спиной, дав Вельможам возможность делать все, что им вздумается.

Хадит, потеряв голову, побежал на них, крича имя Удуака. Это вынудило Тау и остальных тоже вступить в бой. Девятеро Меньших против Вельмож, втрое превосходивших их числом. Здесь было не победить.

Рунако, Куэнде и Мшинде пали, и Тау в суете приказал отступать. И когда все побежали назад, Тау пришлось оттаскивать Хадита прочь. Индлову их преследовали, но шестеро Меньших все же ушли, найдя укрытие в постройках.

Пока они сновали по пустым муляжам зданий, отчаянно стремясь не попадаться на глаза охотящимся на них Индлову, Темба едко высказался об истерике Хадита. Тогда Тау схватил Темба за гамбезон и сказал, что, напав на Индлову, они спасли Удуаку жизнь.

Благодаря атаке Хадита Индлову отстали от здоровяка, и когда бой продолжился, умквондиси-наблюдатель был вынужден объявить Удуака и остальных бойцов его отряда выбывшими из состязания. Удуак вынесли с площадки. Тау не знал наверняка, но надеялся, что Удуак остался жив. Ему оставалось лишь верить в это.

Темба умолк, ничего не сказав в ответ, а потом они вшестером услышали звуки боя. Это был отряд Яу. Но звуки быстро стихли, и это встревожило Тау.

Несколько мгновений спустя Чинеду указал на фигуры Индлову в доспехах, крадущиеся вокруг саманных построек, где они прятались. Индлову шли гуськом, пригибаясь под окнами, чтобы их не заметили. Тау видел, как они проходят мимо; ряд их сгорбленных спин напомнил ему истории, которые в детстве ему рассказывала мать, – истории о змееподобных морских чудищах, которые охотятся в открытых водах Ревы.

Тау не верил в рассказы об огромных морских змеях, но чудища существовали на самом деле. Целых двадцать семь таких чудищ сейчас подступали к нему и пятерым воинам рядом с ним. А то и четверым. Он не был уверен, что в бою они могут рассчитывать на Хадита. Инколели стал сам не свой с тех пор, как увидел, что Индлову пытаются убить Удуака.

Тау молча водил пальцами по рукоятям своих бронзовых тренировочных мечей. Надежды не оставалось. Нужно было это признать.

Он зашел так далеко, столько всего сделал, но так и не встретился с Келланом. Инколели Чешуя Осы был хорошо защищен, и Тау до него было не добраться. Это приводило его в бешенство, особенно когда он увидел, как Великий Вельможа, этот убийца, руководил избиением Удуака. Келлан стоял рядом, отдельно от всех, с таким презрением на лице, словно считал себя слишком благородным, чтобы пачкать руки.

Когда Хадит потерял контроль над собой, Тау был только рад ринуться вперед. Они пошли спасать Удуака. Так Тау сказал Тембе, но спасение Удуака было целью Хадита. Тау, как бы ему ни было стыдно от этой мысли, не был уверен, что тоже хотел именно этого. Он хотел встретиться с Келланом.

Но Индлову быстро сомкнули ряды. Они преградили ему путь, и Келлан подозвал подкрепление. В надежде добраться до Окара Тау стал увеличивать свой счет в этой стычке: с пяти до шести, потом семи, восьми, девяти.

Он расправлялся с Индлову, пока его снова не остановили действия Келлана. Инколели Чешуя Осы скомандовал воинам перед Тау навалиться на него разом и окружить его. Тау никак не мог прорваться, Индлову почти его дожали. В бою он остался лишь благодаря Чинеду.

Как только они увидели, что Удуака унесли с поля, Чинеду и остальные воины отряда бросились Тау на помощь.

С друзьями плечом к плечу, Тау удалось сбежать, вытащив за собой и Хадита. Они вступили в бой вдевятером, а вышли вшестером, но учитывая обстоятельства, им впору было считать, будто на них снизошло благословление.

Однако все это не имело значения. Они загнали себя в ловушку, когда укрылись в покосившихся строениях. Индлову не могли знать точно, где они находились, но они продолжали поиски, и петля постепенно затягивалась.

– Все кончено! – крикнул Келлан снаружи. – Вы окружены, и вы в меньшинстве. Выходите, просите Богиньей милости и положите этому конец с честью.

– Скажи что-нибудь, чтоб тебя! – Темба толкнул Хадита.

Хадит посмотрел на него мрачно и отстраненно, но, исполнив свой голос надежды, прокричал:

– Хотите с честью, значит?

Келлан рассмеялся.

– Я не стану ни выслушивать, ни принимать от вас предложения, инколели Бухари. Мы выиграли этот день. Вы можете принять безболезненный путь, предложенный мной, или мы войдем и…

– Хотите штурмовать здания? – спросил Хадит. – Пожалуйста. Нас шестнадцать против ваших двадцати семи. Мы дадим бой и положим конец вашим шансам на финал.

– Разве Мирянин из Керема уже стоит десятерых? – отозвался Келлан. – Вас всего шестеро.

– Вы думаете? Заходите, посчитаете.

Ответа не последовало.

Тау, с трясущимися руками, прорычал Хадиту:

– Чем дольше мы ждем…

Хадит покачал головой, понемногу приходя в себя.

– Он думает, что победил, но ему нужно добить нас и сохранить побольше людей к завтрашнему финалу. Наш шанс – в промежутке между тем, где Келлан находится сейчас, и тем, где ему следует быть.

Темба уставился на Хадита с таким видом, будто тот начал есть землю.

– Шанс? Нас шестеро Ихаше против двадцати семи Индлову…

– Если мы дождемся Яу… – проговорил Хадит.

Темба выдохнул воздух сквозь зубы.

– Хадит, очнись! Мы же слышали, как шел бой. Яу и его людей уже нет.

– Бой закончился слишком быстро, – возразил Хадит. – У Келлана не было времени вывести всех. Я думаю, Яу сбежал, как и мы.

– Ты думаешь? – Тау раздосадованно отвел взгляд и увидел их. В темных углах постройки ютились три демона, направив желтые глаза на него и сверкая во мраке острыми зубами.

– Тау? – спросил Чинеду.

Тау покачал головой, моргая, чтобы не видеть демонов.

– Я в порядке, но ненадолго. И никто из нас не будет в порядке, если мы останемся здесь и позволим Келлану нас захватить.

– Он этого не сделает, – сказал Хадит. – Эти строения примыкают друг к другу, и звук разносится между ними. Он не знает, где именно мы находимся. Ему придется разделить своих людей, чтобы не дать нам уйти. А если они разделятся, то они рискуют потерять слишком многих. Поэтому он и заговорил. Он ищет лучших вариантов. Если Яу там и мы его дождемся, то сможем напасть вместе.

– И это твой план? – сказал Тау.

– У тебя есть лучше?

– Мирянин из Керема! – крикнул Келлан. – Тау Соларин, я устал. Выходи, раз остальные не хотят. Выходи, закончим то, что начали в Цитадель-городе. Мои люди не будут вмешиваться.

Мечи Тау оказались у него в руках, а сам он вскочил на ноги.

Хадит схватил его за запястье и потянул на себя.

– Сядь, глупец!

– Я жду, Тау, – продолжил Келлан. – Ты останешься там и будешь от меня прятаться? После всего, что сделал, всего, чего достиг, неужели ты остался все тем же мальчишкой? Трусом, за которого пришлось драться его отцу? Я ожидал от тебя большего, помня храбрость твоего отца. Помня, каким человеком твой отец… был.

Тау вырвался из хватки Хадита.

– Тау! – крикнул Хадит. – Ты приведешь их к нам!

Тау взялся за ручку двери.

– Он помог убить моего отца, – сказал он, открывая ее и выходя наружу.

Келлан Окар

Келлан Окар увидел, как Мирянин из Керема, по его зову, выходит из самой южной из четырех построек, которые он приказал окружить. Мирянин был таким же, каким его запомнил Келлан, темным, как ночь, хорошо сложенным, невысокого роста. Покрытое шрамами лицо было бы совершенно неприметным, если бы не его глаза. Они были карими, что вполне типично, но горели редкостным огнем.

Келлан дал своим знак нападать. На Меньшем не было ни кожаных доспехов, ни брони. Он носил только сизые брюки, выдававшие в нем Ихаше, и грязный, сшитый из лоскутов гамбезон. Держа по мечу в каждой руке, он выставил их перед собой, думая, что Индлову Келлана ринулись к нему. Но нет – они сделали так, как сказал Келлан. Они пробежали мимо Тау и ворвались в открытую дверь, из которой он явился.

Последним пробежавшим мимо Тау был Вельможа, который говорил, что знает его. Его звали Джабари Онаи. Он обладал сильной волей, но, как и большинство Малых Вельмож, был ограничен природным талантом и пал в первый день Сечи. Келлан поставил его в сегодняшний бой, оставив многих, кто был лучше его, из-за знакомства Онаи с Мирянином. Хадит Бухари, думал Келлан, был не единственным инколели, который соображал в уловках.

Мирянин наблюдал за Индлову, вбегавшими в постройки, без сомнения, понимая, что не только выдал, где находятся воины Чешуя Джавьеда, но и бросил своих братьев по оружию. А потом он увидел Джабари Онаи и изменился в лице.

Келлан не прогадал, выставив Малого Вельможу. Тау потрясла эта встреча.

– Я здесь, Тау Соларин, – сказал Келлан, привлекая внимание Мирянина к себе, – и твой отец в этот раз тебя не спасет.

Когда Келлан впервые услышал о нечеловечески сильном Ихаше, он не связал их с посвященным, с которым дрался в Цитадель-городе. Это случилось позже, когда он узнал, что Меньший дрался двумя мечами. Но даже тогда Келлан не придавал рассказам значения. Ему было некогда тратить время на думы о каком-то необычайно талантливом Ихаше.

Позднее, за считаные дни до Сечи, его только что назначенная Одаренная, могущественная посвященная по имени Зури, вызвала его в Цитадель Одаренных. Это была их первая официальная встреча, но он сразу ее узнал. Это была та же Одаренная, которая ослабила его, когда он дрался со странным Мирянином.

И без того нервничая перед встречей, он выбросил происшествие из головы и подошел, чтобы ее поприветствовать. Но он не сделал и трех шагов, как она обвинила его в убийстве.

Она сказала ему, что не будет иметь с ним никаких дел и что если его действительно назначат Ингоньямой, она откажется выполнять свой долг в качестве его Одаренной, чем подвергнет его статус угрозе. Она не станет разъярять и наделять силой такого человека, как он.

Келлан растерялся. Он никого не убивал, а она угрожала всему, ради чего он трудился. Он попытался ее успокоить, взмолился, чтобы она объяснила свои обвинения. Когда она все рассказала, случай с безумным Мирянином стал обретать смысл. Келлан объяснился, утешил Одаренную и счел дело исчерпанным. Однако Богиня так не считала.

В ночь после того, как Мирянин победил Маюмбу, к Келлану пришел его покровитель – член Совета Стражи Абаси Одили. Советник сообщил, что Чешую Осы предстоит бой с Чешуем Джавьеда. Он хотел, чтобы Келлан позаботился о Меньшем, который дрался двумя мечами.

Одили, как понял Келлан, не знал, что Тау Соларин был сыном мужчины, которого он приказал Деджену убить в этом цикле. В этом не было ничего личного. Придворные вельможи просто не желали больше видеть Чешуй Джавьеда и его небывалый успех. Одили хотел, чтобы Чешуй был уничтожен, а сам Тау – погиб.

Келлан хотел отказаться. Но не стал. Он не мог лишиться покровительства советника. Пока не мог.

Все было бы иначе, не будь его отец заклеймен как предатель и повешен. Все было бы иначе, если бы потеря любимого не сломила его мать, или если бы его сестра была достаточно взрослой, чтобы распоряжаться делами семьи, или если бы дядя Келлана, видя всю постигшую их трагедию, пришел своему родственнику на помощь. Все было бы иначе, если бы желания сбывались сами собой, но это было не так, поэтому Келлану пришлось рассчитывать только на себя, чтобы спасти свою семью.

Одили по-прежнему был ему нужен, нужны были его деньги и влияние. Обойтись без этого он не мог – потому что должен был стать Ингоньямой. Это был единственный способ избавиться от контроля Одили, расплатиться с долгами семьи, преодолеть презрение дяди и позор трусости своего отца.

Стать Ингоньямой было единственным стремлением Келлана, единственным, чего он хотел, пока на Церемонии Стражи не увидел королеву Циору. Он видел ее и прежде, когда они оба были юны, а она и вовсе еще маленькой девочкой, но больше ее нельзя было так назвать. С тех пор, как он получил от нее кинжал Стражи, он думал о королеве чаще, чем какому бы то ни было мужчине следовало бы думать о ком-либо. Ему казалось даром судьбы, что служба, какую он должен был нести ради своего народа, была его же величайшей радостью.

Дядя Келлана никогда не был настоящим чемпионом королевы Циоры, и вскоре ей предстояло выбрать себе другого. А значит, у Келлана появлялся шанс. Его имя уже произносилось с тем же придыханием, что и имена многих легендарных воинов омехи, и он слышал, что в Пальме о нем шептались как о вероятном претенденте. Он страшился мыслей об этом, но все же едва был способен думать о чем-либо другом. Он жаждал видеть Циору Омехию не только в своих снах.

Все, чего желал Келлан, было в пределах досягаемости, но один шаг в неверную сторону мог сжечь все его надежды дотла. Поэтому он ответил Одили, что сделает это и, уже во второй раз, причинит боль семье Соларин.

Келлан выпустил воздух из легких, и ему показалось, что даже его дыхание обдает жаром. Он вынул меч из ножен и, готовый вершить насилие, успел подумать, что ему хотелось бы иного. Он сыграл свою роль в смерти отца Мирянина, и теперь было не уйти ни от этого, ни от того скверного дела, которое он намеревался совершить.

И все же ему хотелось сказать Тау, что ему жаль и что все это несправедливо. Но он не мог, как не мог отказать Одили. На карту было поставлено гораздо больше, чем судьба одного Меньшего.

Поэтому через расстояние, отделявшее его от Мирянина из Керема, он, желая задеть Тау, выкрикнул то, что узнал от Одаренной.

– Этот день был предопределен судьбой, – сказал он достаточно громко, чтобы было слышно на трибунах возле площадки. Он собирался устроить Одили его представление. – Мы встречались дважды. В первый раз за тебя отдал жизнь твой отец. Во второй – Одаренная пожелала твоей пощады. Сегодня здесь только мы двое, и я всю свою жизнь тренировался для того, чтобы убивать таких, как ты.

Весь мир погрузился в безмолвие, чтобы легче было услышать странные слова, которые Мирянин произнес перед атакой.

– Ты не прав, Окар, – сказал он. – Таких, как я, больше нет.

Их клинки встретились с металлическим лязгом. Келлан, гораздо крупнее и почти вдвое тяжелее Мирянина, предполагал справиться с ним за счет роста, силы и скорости. Он хотел устроить из этого спектакль для наблюдавших за боем Вельмож, он хотел поставить Меньшего в неловкое положение. А потом, спустя некоторое время – изобразить ложный убийственный удар, который, с благословения Богини, только раскроит мальчишке череп.

Это было жестоко, но ничего иного Келлан сделать не мог, ведь Абаси Одили хотел, чтобы Мирянин погиб. Потом Келлан сказал бы своему покровителю, что посчитал удар достаточно сильным, чтобы убить Тау. И свалил бы вину на свое притупленное оружие.

Келлан отвел свой меч от клинка, который был у Тау в правой, без сомнения, более сильной руке, и выставил щит, чтобы закрыть ему обзор. Затем он взмахнул лезвием, целясь Мирянину в руку или в бок. Но ударить не смог.

Меч в левой руке Мирянина двинулся быстрее, чем Келлан считал возможным, ударив его по шлему. Голова дернулась вбок, и он споткнулся, когда часть мышц шеи сдвинулась с места.

Чувствуя звон в ушах и жжение на шее, Келлан выпрямился и сразу попал под новую атаку. Он прикрылся щитом, но получил удар из-под него. Он взмахнул мечом, целясь в Тау, но только рассек воздух, сам получив сокрушительный удар в ногу – меч Тау прорезал кожаную штанину и полоснул ему по ноге.

Он отшатнулся и, сильно раскачиваясь, захромал назад. Мирянин, сверкая глазами, двинулся к нему, чтобы вновь оказаться на расстоянии удара.

У Келлана колотилось сердце, дыхание прерывалось. Все же он пошел в атаку, но Тау ее парировал. Он снова замахнулся, но Тау преградил и отбил удар. Келлан тяжело отступил назад, стремясь получить немного пространства и услышал топот бегущих ног.

Оглянулся на шум, и у него упало сердце. Это был отряд Меньших, которых он не успел добить. Теперь они пришли, чтобы добить его.

Их было восемь, от силы девять. Слишком много, чтобы справиться в одиночку. Но Мирянин указал им на строение. Келлан не смел надеяться, что те послушают, и чуть не заплакал, когда они в самом деле побежали внутрь, чтобы помочь своим братьям по оружию.

Это было невозможно, подумал Келлан. Ведь он отправил туда двадцать семь Индлову. Меньшие не имели против них никаких шансов.

Он усмехнулся. Значит, на этом все. Весь Чешуй Джавьеда собрался вместе, все сражались против его людей. Меньшим было не устоять. А значит, теперь оставалось уладить лишь одно. И это было за ним – устранить Мирянина из Керема.

– Да прольется кровь! – закричал он, направляя удар Тау в грудь. Меньший увернулся, Келлан скорректировал направление, сместив клинок в другую сторону, но все равно не попал. Он восстановил равновесие, пригнувшись и выставив щит как оружие – с тем, чтобы сломать Тау голени. Но не дотянулся и поэтому сместился, готовясь к новому удару, но внезапно повалился на землю: Тау ударил его плашмя двумя мечами.

У Келлана перехватило дыхание. Боль была невыносимой, на одно дыхание он подумал, что у него сломана спина. Это оказалось не так, но когда в его тело вернулись чувства, Келлану показалось, будто его кожа осыпана горящими углями. Он попытался сделать вдох, но пламя, пронизавшее его бока, не позволило ему вдохнуть как следует.

– Поднимайтесь, нкоси Келлан, – произнес Мирянин резким голосом. – Я с вами еще не закончил.

Келлан сплюнул, ощутив вкус крови, и заставил себя встать на ноги. Он был ранен, но пошатнулся, делая вид, будто ему еще хуже, а потом ринулся на Тау. Забыв о желании оставить Меньшего невредимым, он устремил меч прямо в горло Тау. Меньший отскочил в сторону, словно видел подобные атаки не меньше тысячи раз, и Келлан пронесся мимо, сначала поежившись, а потом рухнув от боли и тяжести удара, который Мирянин нанес ему рукоятью в плечо.

– Поднимайтесь, нкоси, – сказал Мирянин. – Мужчине должно умирать, стоя на ногах.

Именно тогда Келлан понял, что Мирянин играл с ним. Именно тогда он ощутил страх – тот вцепился ему в шею каменными руками, заполнил мочевой пузырь и подогнул ноги. Мирянину нужна была его жизнь. Мирянин… Келлан напряг каждый мускул, готовя их к делу. Он не был лакеем Одили и не был трусом, как его отец. Он был Келланом Окаром, лучшим Индлову, когда-либо выходившим из цитадели, и его судьбой было стать чемпионом Королевы. Его жизнь было не взять так дешево.

Он рванул вперед, выставив меч и крича непристойности, но Мирянин отразил его атаку и ударил в предплечье. Келлан едва не выронил меч от боли, но был атакован снова и, отшатнувшись, отчаянно попытался парировать удар. Этого оказалось мало – Келлан ощутил, как у него прорвалась броня и лопнула кожа, когда он принял удар в грудь, и каждое движение теперь сопровождалось муками.

Мирянин сделал выпад. Келлан метнулся, чтобы встретить его щитом, но промахнулся, и лезвие Тау вошло между защитных пластин у него на груди. Бронза пронзила ему грудную мышцу на целую пядь. Он с криком отшатнулся и не успел моргнуть, как мерзавец выбросил второй меч, воткнув его на пядь в левое бедро. Затем клинок Меньшего пронзил его бок и вырвался наружу, прихватив с собой лоскут кожи и немного брони.

Келлан с воплем упал. Липкая влага, которая стекала по его поясу, говорила, что шрам останется на всю жизнь.

– Поднимайтесь, Келлан Окар. – Невозможное возвышалось теперь над ним. – Время умирать.

Пепел

Тау ждал, пока Окар встанет. Вельможа уронил меч и продолжал сидеть. Он тяжело дышал, прижимая одну руку к ране, которую Тау оставил у него в боку.

– Подожди! – сказал Келлан, выставив перед собой свободную руку.

– Великий Вельможа? Вот кем ты должен быть? – проскрипел Тау, чувствуя, как в голове у него стучит яростная боль, сужая глаза до узких щелочек. – Ты меньше чем ничтожество, насекомое, которое легко раздавить.

Тау почувствовал подступающие слезы и смахнул их тыльной стороной ладони. Он ждал этого момента слишком долго. Этого демона он мог убить.

Он услышал громкие шаги и обернулся через плечо. Из строения показалось еще несколько демонов. Тау зарычал и сморгнул видение. Это были воины Чешуя Осы.

Значит, все кончено. Они побили Хадита и Яу. Чешуй Джавьеда потерпел поражение, и виноват в этом был Тау.

– Ударь его и умрешь, мелкий отброс! – крикнул первый Вельможа, выбравшийся из проема.

Тау посмотрел на Келлана. Индлову снова стоял на ногах, держа меч в окровавленной руке.

– Взять его! – приказал Келлан. – В атаку, чтоб вы горели!

Воины Чешуя Осы ринулись на Тау, тот на Келлана, а Келлан побежал прочь, чтобы выиграть немного пространства и, описав круг, оказаться под защитой своих людей. Тау не мог вовремя догнать Келлана, а убить его тупыми мечами раньше, чем его успеет остановить Чешуй Осы, было трудно. Чтобы добраться до Келлана, Тау нужно было сначала перебить их всех.

Он бросился в драку, кружа мечами, и ближайший противник с ходу получил тупым клинком в лицо и остался с разбитой глазницей. Второй Индлову был удачливее. Ему достался удар ногой в грудь – Тау оттолкнул его, освобождая место, чтобы обрушить меч слабой руки на локоть третьего. Рука того издала звук, похожий на удар грома, и повисла – кости, соединявшие плечо и предплечье, были раздроблены.

Остальные – их было тринадцать, считая Келлана и того, которого Тау пнул, – рассредоточились вокруг.

– Моли меня! – закричал Келлан, будто обезумев. Он все еще клонился на бок, с которого Тау содрал ему кожу. – Моли меня о пощаде!

Тау пошел в атаку и поначалу побеждал, его меч щелкал, будто драконьи челюсти. Одному Индлову он отрезал четыре пальца, и с падением Вельможи кровь брызнула в горячий ксидданский воздух. Другого Тау ударил кулаком и рукоятью по горлу, и тот рухнул, не успев возразить. Оставалось одиннадцать. Слишком много. Тау атаковал.

Клинки резали его со всех сторон. Один из них отсек Тау левую мочку уха. Другой просвистел мимо коленного сухожилия, но оторвал кусок плоти от икры.

Пока они наседали, Тау проводил глазами по кольцу врагов, высматривая лицо Келлана. Если ему было суждено здесь умереть, то он собирался захватить этого нсику с собой, но Келлан отстранился. Он стоял за пределами круга и смотрел, опустив меч.

– Окар, дерись со мной! – закричал Тау. – Великий Вельможа? Что это ты прячешься за своими людьми, боишься Меньшего и Мирянина?

Тау ударили сзади. Он откатился, уменьшив урон и увернувшись от другого острия, грозившего его проткнуть. Ощерившись на окруживших его ублюдков, он выпрямился, заблокировал одну атаку, другую, а затем получил плоской стороной меча в живот так, что согнулся пополам.

Не желая падать, он зашатался, размахивая клинками, отпугивая всех, кто хотел приблизиться.

– Никто из вас не достоин того, чтобы нас вести! – кипел он, не унимаясь и не подпуская Индлову.

– Богиня тебе судья! – прикрикнул чересчур рьяный Индлову, подскакивая к Тау. Но Тау уклонился от его меча и обрушил свой Вельможе на загривок, сломав ему шею. Вельможа пал на землю в неестественной позе, заскулив, а Тау делал ложные выпады то в одну сторону, то в другую.

– Держать круг, – кричал один из Индлову. – Держать, и убьем его.

Тау выставил клинки по обе стороны от себя, поворачиваясь против Индлову, которые кружились вокруг него. Оскалившись, он был готов дальше ломать кости, больше проливать крови, и в этот момент увидел Джабари.

– Джабари… – проговорил Тау, не зная, чего при этом ожидал, но его старый друг не ответил. Малый Вельможа лишь поджал губы и не сводил глаз с меча Тау, избегая смотреть ему в глаза.

Значит, все. Тау приготовился. Он бросится на Джабари, и, возможно, ему удастся прорваться. Если Джабари и те, кто стоит по бокам от него, удержатся на месте, он резанет Индлову слева от Джабари и развернется, чтобы остановить тех, кто сзади. Дальше все будет зависеть от реакции врагов.

План был простой. Такие ему нравились больше всего. А еще этот план был безнадежный. Тау усмехнулся Вельможам и собрался с духом. Против него их было одиннадцать. Когда он погибнет, их останется меньше.

– От имени Чешуя Джавьеда, мы сдаемся перед Чешуем Осы! Мы сдаемся. Отступить! Отступить! – Джавьед выбежал на площадку с серым флагом Ихаше в руках.

– Нет! Я не сдаюсь! – Тау махал мечами перед Индлову. – Я не сдаюсь!

Вместе с Джавьедом на поле выбежало двое наблюдателей. Умквондиси Ихаше с Джавьедом бежали со всех ног, позади плелся умквондиси из цитадели. Он явно предпочел бы подождать и посмотреть, чем все закончится.

– Это не Меньшему решать, – сказал Джавьед Индлову, окружившим Тау. – Я умквондиси, и я сдаю бой. Если кому-то сейчас будет причинен вред, напавший будет лишен защиты Королевской Сечи.

– Да-да, – пробормотал умквондиси цитадели. – Отойдите, все кончено. Чешуй Осы побеждает и выходит в финал. Чешуй Джавьеда вылетает.

Индлову, не опуская мечей, попятились. Тау смотрел на них, продолжая кружиться в ожидании атаки в любой момент. Последний, к кому он повернулся, был Джабари – и он по-прежнему избегал смотреть Тау в глаза.

– Ты хорошо дрался, Тау, – проговорил Келлан издалека.

– В пепел тебя! – выпалил Тау.

– Можешь мне не верить, но мне жаль, что так вышло. Жаль твоего отца. Я не хотел в этом участвовать. – Келлан убрал меч в ножны и присоединился к своим людям, которые уже покидали площадку.

– Не смей говорить о нем! – крикнул Тау Келлану в спину. – Я убью тебя, Окар. Я могу убить тебя сегодня! Кинжал Стражи? Будущий Ингоньяма? Иди-иди на свой погребальный костер и знай, что я лучше тебя!

– Спокойно, Тау, – произнес Джавьед ему на ухо. – Спокойно.

В рядах Чешуя Осы раздались неуверенные возгласы. Они победили. Но зрители, пришедшие, чтобы увидеть, как вершится насилие, были безмолвны, как заходящее в небе солнце.

Вельможи на трибунах сидели молча. Их охватила тревога. Меньшие на трибунах сидели молча. Они были в ярости. Чешуй Джавьеда вылетел, и турнирный день был окончен, но кровопролитие еще только начиналось.

Тайны

Тау был ранен, но вместо того, чтобы отвести его в лазарет для Меньших, Джавьед и Анан привели Тау в один из небольших шатров, служивших на Сече покоями умквондиси. Придя туда, они послали за жрицей Саха, чтобы та осмотрела Тау и перевязала ему раны. Джавьед объяснил это тем, что Тау лучше было убрать с виду, пока страсти на Утесах не улягутся. Между Меньшими и Вельможами уже произошла пара драк. Двое Меньших, один из касты Правителей, были повешены.

Тау хотел спросить, почему это случилось. Но не спросил. Он невероятно устал, нога болела в месте пореза, ухо горело, спина будто превратилась в огромный рубец.

Жрица Саха, невысокая, но пышная женщина из касты Правителей, перевязала ему раны, втерла в спину дурно пахнущую мазь, проверила, нет ли повреждений на голове, и помахала рукой у него перед глазами. Затем сказала Джавьеду, что с Тау все будет хорошо и ему нужен только отдых. Джавьед поблагодарил ее, а когда он повернулся к Анану, врач наклонилась к Тау.

– Ты открыл нам истину, – прошептала она. – Мы больше нашей касты. Богиня благословила всех одинаково. – Она похлопала его по плечу, как когда-то делала его мать, и покинула шатер.

– Что она сказала? – спросил Джавьед, дождавшись, пока она выйдет.

Тау сидел на койке и немигающим взглядом смотрел в землю.

– Она сказала, что Богиня благословила нас одинаково. Что мы больше нашей касты.

– Демоны во мгле! – выругался Джавьед, заставив Тау поморщиться. – Теперь еще и жрецы?

– А почему нет, Джавьед? – отозвался Анан почти шепотом. – Они смотрели Сечу так же, как и мы.

– Сейчас не время.

– Потому что сейчас война? – спросил Анан.

Джавьед отвел взгляд.

– У нас всегда война.

– Ладно, Анан, идем. Тау нужен отдых. – Джавьед поднял полог шатра, и они вышли наружу.

Тау откинулся на спину и закрыл глаза, но почувствовал слишком сильную боль и был вынужден перекатиться на бок. Он попытался забыться во сне, но тот не шел, гонимый мыслями, которые преследовали Тау. Он думал о том, как замешкался. Как остановился, когда мог убить Келлана.

Шатер зашуршал. Тау подскочил, схватив ближайший меч. Это был Хадит.

– Положи, – сказал Хадит, будто они все еще были на площадке и он все еще мог отдавать приказы, которые Тау был обязан выполнять.

Тау нашел компромисс, опустив клинок, но не отложив его совсем.

– Как Удуак?

Хадит поморщился.

– Будет жить, поправится. Он уже очнулся и ходит, слава Богине. Но я здесь не поэтому.

– Тогда почему? – спросил Тау, теребя меч в руке.

– Убери меч. Все и так знают, что драться ты умеешь. – Хадит шагнул вперед, остановившись на расстоянии пяди от лица Тау. – Я хочу узнать, умеешь ли ты думать.

Тау оттолкнул его.

– Оставь меня.

– Ты самодовольный сик, мы ведь могли все изменить. Оно было у нас в руках, а ты взял и все бросил. Ты бросил всех нас ради своей мелкой мести.

– Мелкой? Мка!

– Нсику! Думаешь, если у тебя погиб отец, это делает тебя особенным? Сколько отцов погибло на этой войне? Сколько еще погибнет из-за того, что Вельможи используют Меньших как волнолом против орды хедени? Сколько еще погибнет, прежде чем Меньшие выскажутся по поводу того, как тратятся их жизни?

– Выскажутся? Выскажутся? Мы Меньшие. И ты, та жрица и все остальные, кто думает, что я это делаю, ради чего оно все? Чтобы отвергнуть деление на касты?

– Жрица?

– Неважно, – сказал Тау.

– Так зачем ты это делаешь?

– Чтобы заставить их почувствовать хоть часть боли, которую я испытываю! Чтобы заставить увидеть, что моя жизнь, жизнь моего отца стоит больше, чем их капризы.

– Мы бьемся за одно и то же. Так почему ты стремишься делать все в одиночку?

Тау ощутил себя загнанным в тупик, и ему это не понравилось.

– Я не стараюсь изменить Избранных, – ответил он.

– И все равно перемены придут.

– Значит, они придут слишком поздно.

Хадит сощурил глаза.

– Что это значит?

– Ты родился слишком поздно, чтобы что-то изменить. Как и все мы.

– Что это значит? – Хадит неотрывно смотрел на Тау.

Полог шатра шелестнул, и внутрь вошла Зури.

– Тау! Я пришла, как… Ты не один…

– Леди Одаренная. – Хадит отошел от Тау и поклонился Зури.

– Я зайду позднее, – сказала она.

– Прошу вас, леди. Я уже уходил. – Хадит вышел из шатра.

Зури будто забыла о нем, едва Хадит скрылся из виду.

– Богиня, Тау! Ты в порядке?

– Привет, Зури.

Она бросилась к нему и крепко обняла, заставив поморщиться, когда задела рубцы у него на спине. И тут же отпустила.

– Ты ранен?

– Я в порядке. А как ты?.. Ты смотрела?

– Почти вся Цитадель Одаренных смотрела. Это было ужасно.

– Я его не убил.

– Слава Богине.

Тау бросил на нее острый взгляд.

– Тау… мне нужно кое-что тебе сказать. Я не хочу, чтобы между нами были тайны.

Тау ничего не ответил, предчувствуя, что этот день сейчас станет еще хуже, и недоумевая, как это все еще возможно. Что бы сейчас ни последовало, он был готов встретить это вместе с Зури, без тайн, ничего не скрывая.

Он решил, что расскажет ей о том, как проследил за Одили до встречи с ксиддинами. Он решил рассказать ей о капитуляции. Она должна знать. Он хотел, чтобы она знала.

– Довольно тайн, – сказал он.

Она явно нервничала. Он взял ее руки в свои, и она рассказала:

– Несколько дней назад, перед Сечей, в Цитадели Одаренных стало известно, что королева намерена встретиться с руководством Одаренных и Совета Стражи. Она встретится с ними послезавтра, после того, как объявит победителя Сечи.

– Так скоро? – сказал Тау, удивив ее.

– Ты тоже об этом слышал? – спросила она. – Королева созовет своих военных командиров в Крепость Стражи. – Она вжалась в руки Тау. – Я думаю, они планируют масштабную атаку. Думаю, они постараются пораньше выпустить посвященных Ихаше, Индлову и Одаренных. И думаю, они возьмут нас вместе с остальными воинами, чтобы сражаться с хедени.

– Ты… ты что? Нет.

– Все признаки налицо. Тау, меня уже призвали на настоящую службу. Я буду Разъяряющей. Разъяряющей для Келлана Окара.

Вон оно что!

– Разъяряющей? Для Келлана Окара? – Его голос нарастал с каждым словом, он высвободил пальцы из ее руки и сжал кулак.

– Я не могла это сделать. Я не собиралась. После всего, что ты мне рассказал. Я выступила против него. Я вызвала его к себе и выступила против. Я обвинила его в убийстве Арена. Я рассказала ему, что это был ты на площадке в Цитадель-городе.

– Что ты сделала?!

– Келлан не был виноват…

– Что ты сделала?!

– Это все Одили, он хотел, чтобы Келлан тебя убил, а когда твой отец заступился, он захотел, чтобы погиб Арен. Келлан посчитал, что единственный способ сохранить Арену жизнь – это отнять ему руку. Увечье – это был предлог. Он воспользовался этим, чтобы объявить, что отнял у Арена все, что делало его мужчиной. Тау, он получил приказ от члена Совета Стражи, приказ убить тебя и твоего отца. Он пытался спасти вас обоих.

У Тау тряслись руки, он видел демонов. Двое стояли позади Зури, а еще один, он слышал, пускал слюни у него за спиной. Он закрыл глаза и попытался успокоиться, но когда он их снова открыл, демоны по-прежнему были в шатре.

– Уходи, – сказал он дрожащим от напряжения голосом.

– Отца Келлана казнили за измену несколько циклов назад. Его семья заклеймена позором. Одили стал его покровителем, когда заметил, как хорошо Келлан занимался в Цитадели. Келлан знает о репутации Одили, но только его покровительство спасает мать и сестер Келлана от бедности. – Зури пыталась прочитать по лицу Тау, удается ли ей до него достучаться. – Ему было тяжело мне об этом рассказывать, Тау. Я не думаю, что он тот человек, каким ты его считаешь.

– Ты предала меня, – заявил Тау. – Ты предала меня и дала этому негодяю оружие, чтобы поразить меня и моих братьев.

– Это не так. Я не…

– Уходи!

– Нет, я не уйду! – крикнула Зури. – Ты не слушаешь. Ты все переворачиваешь.

– Переворачиваю? Ты сама ко мне пришла и говоришь, что якшаешься с…

– Якшаюсь?

– Ты плетешь байки о каких-то атаках, прячешься за ложью, чтобы скрыть, что будешь связана с человеком, который помог убить моего отца.

– Он пытался тебя спасти! Вас обоих!

Двое демонов стояли прямо у нее за спиной. Ухмылялись поверх ее плеч. Один показывал зубы, длинные, как кисти Тау.

– Уходи!

– Нет!

Тау встал и достал мечи.

– Я не могу это вынести, всю эту грязь и ложь, что ты выплескиваешь изо рта. – Он подошел ко входу в шатер, мимо демонов, и затем остановился. – Довольно тайн, значит? – проговорил он. – Я знаю, зачем королева созывает военное командование. Не затем, чтобы вести войну. Она созывает их, чтобы обсудить нашу капитуляцию.

– Что? Нет… Нет, это не так…

Если она и сказала что-то еще, Тау этого не слышал. Он оставил Зури с ее ложью в шатре, полном демонов. Он отправился искать Джавьеда. Довольно тайн.

Горны

Джавьед был в шатре своего Чешуя. Он сидел на земляном полу с Ананом. Они склонили головы друг к другу и разговаривали. Тау прошел через шатер, не обращая внимания на взгляды братьев по оружию. Он направился прямиком к Джавьеду.

– Умквондиси, я хотел бы с вами говорить.

– Тау? Тебе следует отдыхать и, более того, тебе не следует находиться здесь. По половине Утесов, где расположились Меньшие, весь вечер ходят вооруженные полнокровные Индлову. Я не сомневаюсь, что они были бы рады встретиться с тобой.

– Это важно.

– Давай отложим до утра. Пусть сперва у всех остынет кровь.

– Умквондиси. – Тау не унимался.

Джавьед вздохнул.

– Садись к нам.

– При всем уважении, дело личное.

Анан изогнул бровь, но смирился.

– Общайтесь.

– Умквондиси, здесь не подходящее место.

– М-м… – протянул Джавьед. – А шатер, который мы тебе оставили?

– Нужно куда-нибудь еще.

– Сегодня и так был странный день, но легче он не становится. Идем за мной.

Они вышли из шатра и взобрались выше по Утесам. Ни один не произнес ни слова, пока они не оставили огни и шум Сечевого лагеря позади.

– В чем дело? – спросил Джавьед.

– Я следил за вами с Одили на Утесах.

Джавьед поднес руку к лицу, потерев левую сторону рта, будто та зудела.

– Ты покинул Исиколо, чтобы проследить за мной и членом Совета Стражи на Утесах? Сколько раз ты хочешь, чтобы тебя повесили, Тау?

Тау не ответил.

– А сегодня ты бросил братьев, чтобы убить племянника чемпиона королевы.

– Вы знаете почему.

– Неужели ты ничему не научился, кроме как махать мечом?

– Когда я впервые пришел к вам, я пришел потому, что таков был мой путь к справедливости.

– Разве ты не слышал, что я говорил тебе после Цитадель-города? Окар – Великий Вельможа, и ты знаешь, как я их не люблю, но он не плохой человек.

– Вы второй, кто мне об этом сегодня говорит, и это я нахожу странным, поскольку я не спрашивал ничьего мнения на этот счет.

– А ты доверяешь тому человеку? Тому, кто поручился за Окара? – спросил Джавьед.

– Раньше думал, что да.

– Пока тебе не стали говорить то, чего ты не хотел слышать.

– Я знаю, кто он такой.

– Нет, не знаешь, – возразил Джавьед. – Ты знаешь, кто я. Знаешь, наверное, кто тот, поручившийся за Окара. Доверяешь тем, кого знаешь. Доверяешь тем, кому не безразлично твое благополучие.

Тау покачал головой.

– Я попросил встречи с вами не поэтому.

– Мне тоже так кажется.

– Мы не можем сдаться. Мы Избранные, – заявил Тау.

– Если мы проиграем войну, никаких Избранных не останется.

Тау взмахнул руками.

– А что, по-вашему, случится, если мы сдадимся? Сколько всего мы сдадим? – Он указал на Джавьеда пальцем. – Вашу дочь уже отдали ни за что. Я видел это. Я видел лицо Одили. Я знаю, что он участвовал в этой сделке. Он хотел, чтобы вы страдали.

– Мне сложно это отрицать, – ответил Джавьед, смотря Тау в глаза. – Когда договор между нашей королевой и ксиддинским шулом будет заключен, Абаси Одили потеряет все. Он хотел отплатить мне за тот малый вклад, что я сделал в пользу мира. – Джавьед помолчал, сделал вдох и только потом продолжил: – Когда я состоял в Совете Стражи, я не мог убедить их, что война уже проиграна, но королева Циора попросила меня поговорить с ней наедине. И поверила мне. Она не считает, что нам нужно воевать с ксиддинами.

– Одили исключил вас из Совета после того, как вы с ней поговорили, так? – спросил Тау.

– Королева еще только вступила на трон и не могла меня защитить, но до того, как я ушел, она попросила меня ей довериться, что бы ни случилось, и я доверился. И сейчас верю. – Джавьед улыбнулся. – И она это сделала. Она идет на мир, и я вижу это своими глазами. Это должны были быть величайшие дни моей жизни, но Одили не мог этого допустить.

– Джамилах.

Джавьед кивнул.

– Я удивлен, что КаЭйд на это пошла. Она любит власть не меньше, чем он. Мне трудно представить, что она отдала бы ксиддинам любую из Одаренных, а что она сможет отпустить мою дочь, я вовсе считал невозможным.

– Ваша дочь такая сильная, – признал Тау. – Я был рядом с линией огня, когда она поразила ксиддинов ослаблением, и я почувствовал силу того, что она сделала.

На кону стояло так много, Джамилах находилась среди врагов, но в голосе Джавьеда все равно звучала гордость, когда он говорил о ней.

– Ослаблением? Джамилах – одна из самых сильных Разъяряющих, Укрепляющих и Увещевающих во всей Цитадели. – Он опустил глаза. – И ее отдали. Я думал, КаЭйд играла с бóльшими ставками. Или, может быть, в преддверии того, что приносил им мир, Придворным Вельможам только и осталось, что делать мелкие подлости.

Джавьед неотрывно смотрел на Тау.

– Тау, я отдал бы все на свете, чтобы дочь была рядом, но я хочу, чтобы мой народ жил без войны. Если Одили настолько ничтожен, что захотел отправить мое дитя в драконью пасть, то я молю, чтобы дракон счел Джамилах слишком прекрасной, чтобы ее съесть. Одили ничем не может вынудить меня отказаться от нашего шанса на мир.

– Но могут его результаты.

– Не буду лгать, что все останется по-старому, но условия нашего соглашения нацелены на защиту большей части народа омехи. Они защитят Меньших, чтобы их больше не посылали на смерть в горячие пески Обшлага, защитят от ночных налетов хедени, от голодной смерти в циклы плохого урожая. Это война многого нас лишила, а мир может даровать лучшую жизнь.

– Если это так, то почему мы не говорим только о мире? Почему его надо было столько ждать?

– Потому что от этого проиграют Вельможи. Они попадут под власть ксиддинского шула, а он не допускает каст. Вельможи будут возделывать землю, как Жнецы, работать, как Правители, работать, как Миряне.

– Возможно, – допустил Тау. – Или мы сложим оружие, и они убьют нас всех. Или мы, Меньшие, сменим одних господ на других.

– Ксиддины устали от войны. Они хотят мира и хотят, чтобы не было Стражей, чтобы земля могла исцелиться.

– Земля?

– У нас есть Одаренные, у ксиддинов – шаманы. Их шаманы верят, что Стражи переливают зло из Исихого в наш мир. Они думают, что драконы отравляют Ксидду, что они служат причиной их проклятия.

– Это же нелепо. Это мы живем ближе всех к драконам, и проклятие начинается от края нашей долины.

– Драконы посылают свою ядовитую энергию из гнезд. Мы защищены от проклятия как раз потому, что живем с ними рядом. Ты никогда не задумывался, как мы переплыли Ревы? Океан не всегда был такой, как сейчас. Иначе и не могло быть. Его было бы невозможно преодолеть.

Тау засомневался.

– Так это Стражи создали Ревы?

– Да. Непреднамеренно, но да. Они кочуют. И передвигаясь, никогда не разрушают одно и то же место.

– Но у них была причина, несмотря на свою природу, оставаться на Ксидде, с нами, – заметил Тау, думая о тайнах, наслаивающихся одна на другую.

– Они есть и были нашим лучшим инструментом для переговоров. Королева и ее Правящий Совет надавили на ксиддинов, насколько смогли. Стражи уйдут, и мы получим многое вместо них. Мы заключаем мир, а не сдаемся.

– Мир…

– Да, спустя почти двести циклов, мир. – Джавьед показался Тау стариком. Возможно, он всегда так выглядел. – Нам пора возвращаться, – сказал он. – Никому об этом не рассказывай. Мы дождемся окончательного соглашения с ксиддинами. Сейчас положение слишком хрупкое.

– Я никому не скажу, – сказал Тау, беспокоясь о том, что выдал все Зури. Он надеялся, что она не распространит это дальше. И хотел, чтобы их последняя встреча прошла по-другому.

– Спасибо тебе, Тау.

Тау не знал, что сказать, не знал, что он чувствовал. Мир…

– Я надеюсь, что в грядущие дни мы обсудим это открыто, – сказал Джавьед. – Что у нас будет лучшее будущее, и у нашего…

Прозвучали боевые горны, вмиг оборвав надежды Джавьеда. Тау никогда не слышал, чтобы трубило так много горнов. Они забрались высоко на Кулак, их призывы нарушали безмолвие ночи. Горны зазывали всех омехи к оружию, и Джавьед побледнел.

– Богиня, – сказал он. – Это вторжение. На нас напали!

Джавьед побежал вниз, Тау последовал за ним.

Мир

На Утесах царил хаос. Всюду метались люди, тьму рассеивали сигнальные огни, и полнокровные воины, Ихаше и Индлову, снаряжались в бой.

– Нам нужно собрать Чешуй, – объявил Джавьед. – Одевайтесь и не забудьте взять воды. Воины, не привыкшие к бою, всегда забывают воду.

Чешуй Джавьеда уже собрался возле шатра. Анан раздавал приказы, готовя бойцов убивать и погибать. Когда появился Джавьед, на лице Анана проявилось облегчение, хотя он попытался это скрыть.

– Умквондиси на месте! – прокричал он, и посвященные встали по стойке смирно. Тау занял место в шеренге.

– Чешуй, – обратился к ним Джавьед, – на этот момент я знаю не больше вашего, но горны призывают нас оборонять полуостров от вторжения. – По шеренге прошел шепоток. – Похоже, ваше обучение заканчивается преждевременно, потому что каждый мужчина, которому сегодня предстоит сразиться, более не будет драться как посвященный. Каждый будет драться как полнокровный воин омехи! – Несколько человек восприняли это с энтузиазмом. Остальным, включая Тау, стало до ужаса не по себе.

– Следите за своими братьями, – сказал Джавьед. – Не давайте их в обиду. Они ответят вам тем же. Сражайтесь изо всех сил. Сдавшегося ждут лишь объятия смерти, и я бы попросил вас держать ее поодаль как можно дольше. – Джавьед провел взглядом по шеренге, стараясь заглянуть в глаза каждому. – Следуйте за мной. Мы услышим приказы и исполним их.

Все щелкнули каблуками, выпрямились, отдали честь своему умквондиси, которому в настоящей битве надлежало стать их инколели. Джавьед развернулся и повел их к той части Утесов, где размещались Вельможи.

Хадит шагал рядом с Удуаком, и Тау примкнул к ним. У Удуака была перевязана голова и рука, в которой он обычно держал меч. Лицо распухло от множества синяков, а нос выглядел так, будто был сломан. Он подмигнул Тау. Яу тоже был там, рядом с Удуаком. Чинеду, вероятно, шел ближе к концу Чешуя.

– Ей-богине, повезло нам, – заметил Хадит Удуаку и Яу. С Тау, похоже, он больше не желал разговаривать.

– Повезло? – спросил Тау, не обращая внимания на поведение Хадита.

– Сам подумай, – ответил тот, постучав себе пальцем по лбу. – Хедени начали большое вторжение с океана. Видимо, надеются преодолеть Кулак, а потом дойти до Пальма. Они хотят обойти наши войска с воды. Хотят занять середину нашей долины и осадить столицу, прежде чем наши силы в Обшлаге успеют среагировать. И если у них достаточно воинов, они могли бы сделать это в считаные дни при любых других обстоятельствах.

Хадит ударил себя кулаком по ладони.

– Они выбрали для вторжения самое худшее время. Направились в середину долины, когда здесь на Королевской Сече собрались все посвященные и больше двух Драконов полнокровных. Они начали вторжение, а мы, по благословению Богини, собрали здесь целую армию, чтобы преградить им путь.

– Повезло… – проговорил Тау, задумавшись об этом странном совпадении.

– Невероятно. На четверть бы луны раньше или позже, и хедени прочно обосновались бы в нашей долине. Потом получили бы подкрепление и смели бы нас за одну луну.

Значит, это должно было стать не заключением мира, а уничтожением, подумал Тау. И взялся за рукояти своих мечей – они успокаивали. Это был короткий, пусть и приятный сон. Настало время просыпаться.

– Ты, – заявил полнокровный Индлову Джавьеду. – Бери свой Чешуй и подходи туда. – И указал на скопление людей, где были Индлову и Ихаше. – Мы формируем несколько Когтей, чтобы пойти на Кулак. Мы дадим отпор хедени.

– Нкоси, а что говорят Укрепляющие? – спросил Джавьед.

Упоминание об Одаренных навело Тау на мысли о Зури. Он оглядел толпу, увидел Одаренных среди Индлову. Зури он не нашел, но заметить ее среди сотен людей было непросто. Не видел он и Келлана с бойцами его Чешуя. Зури могла уже быть с ним, а Келлан мог направляться к сражению. И это обеспокоило Тау.

– Укрепляющие ничего хорошего не говорят, – ответил Индлову. – Хедени идут через горы с севера и с юга, уже атакуют через Обшлаг.

– Это правда? Они начали вторжение? – спросил Джавьед. Он, казалось, был сбит с толку, и Тау понимал его. Джавьед знал, как близко они подошли к миру. Вельможа, однако, счел тон Джавьеда боязливым.

– Хедени! – воскликнул Вельможа. – Можно подумать, двести циклов борьбы против нас их чему-то научили. Но сегодня они усвоят урок!

Это должно было прозвучать решительно и агрессивно, поднять их боевой дух. Но у Чешуя Джавьеда слова не вызвали такой реакции. События этой ночи выдались слишком странными, и после вызванного боем раздора между кастами прошло слишком мало времени.

Индлову сверкнул на них глазами, готовый съязвить по поводу их храбрости или нрава. Но, к своей чести, сдержался. Перед нависшей над ними войной он не мог не понимать, что многим из стоявших здесь мужчин не суждено увидеть рассвет.

– Я останусь с этим Крылом, – пробормотал он. – Оно полностью укомплектовано и сможет удержать Утесы. А вам нужно найти себе место вон в том, и да пребудет с вами Богиня. Воистину. Под командованием Придворного Вельможи, только что прибывшего из Пальма, они собираются направиться в Кулак, чтобы встретить хедени на их пути.

Джавьед указал на Крыло полнокровных, которые уже собирались двинуться в путь.

– А эти что?

– Эти? Они идут в город. Будут защищать людей, если хедени прорвутся через горы.

Джавьед сощурил глаза.

– Даже так?

– Так. Выдвигайтесь!

Тау оглядел оборонительное Крыло. Он быстро понял, что именно задело Джавьеда. Хотя войска омехи были так же поделены на касты, как и все в мире омехи, боевые группы обычно объединяли Меньших и Вельмож, но в этом Крыле Тау не заметил ни единого Меньшего.

– Вы слышали приказ. Вперед! – крикнул Анан, не давая Тау времени на размышления.

– Так кто вы, значит? – спросил высокий инколели их нового Крыла, когда Джавьед подошел к нему, ведя Чешуй за собой.

– Джавьед и Чешуй Джавьеда.

Инколели был молод, подумал Тау, и настолько хорош собой, что наверняка лучше чувствовал себя рядом с женскими юбками, чем в бою. Тау заметил, что имя Джавьеда оказалось ему знакомо, и надеялся, что Вельможа знает и об опыте его умквондиси.

– Вы Джавьед Айим, бывший член Совета Стражи?

– Да.

– И вы со своим Чешуем? Да, да, вижу. И вижу Мирянина из Керема. Его выдает шрам. Очень хорошо. Рад, что вы здесь. Мы пойдем на Кулак. Это может быть неплохой бой.

– Может быть, – согласился Джавьед.

– Да, да. Я инколели Олучи. Мы делим Крыло на три Когтя. Мы взойдем на Кулак, построившись клином. Наверху здесь плоскогорье. Если будем идти быстро, если будем поспевать друг за другом и если застанем хедени на том плоскогорье, то сможем их там зажать и разбить.

– Слишком много «если», – прошептал Хадит.

– Джавьед, мы, ваши люди и я, и мои Индлову. Мы образуем центральный клин. За нами закреплена Одаренная. – Тау прислушался. – Она сильная. Ослабляющая, с опытом. Видела битву в Обшлаге.

Тау выдохнул. Это была не Зури. Хуже было, что инколели их Крыла не тянул даже на новичка. Видимо, только поступил в одну из академий для Придворных Вельмож в Пальме. Наверняка еще не видел настоящего сражения, даже в бою не бывал.

– Час настал! – произнес Олучи, взбираясь на небольшое возвышение, откуда его видело все Крыло, неосознанно продолжая оттуда, где окончилась речь другого Индлову. – Мы омехи, Избранные Богиней. То, что мы сделаем этой ночью, потрясет историю. Мы встретим неверных хедени, и где их встретим, там они и падут. Где они нас встретят, там их ждет смерть! Следуйте за мной! Следуйте за мной к славе и победе!

Олучи зашагал в сторону Кулака. Крыло двинулось следом, и на протяжении следующего промежутка были слышны только дружные мужские шаги.

– Неплохо, – заметил Удуак.

– Что именно? – спросил Хадит.

– Речь, – пояснил Удуак.

Тау был погружен в свои мысли, но на замечание Удуака ему захотелось ответить.

– Это было больше промежутка назад.

– Неплохо, – повторил здоровяк.

– Он хочет нас всех погубить, – посетовал Яу.

– Не меня, – сказал Хадит. – Я проделал весь этот путь не затем, чтобы умереть из-за голубокровного, только что оторвавшегося от пальмового соска.

– Потише там, – осадил Анан. Он проскочил мимо них, обгоняя с тыла, чтобы догнать Джавьеда. Все зашептались, Чинеду кашлянул, весь Чешуй Джавьеда шел на войну – сражаться, убивать и погибать. И Тау понял, что не может справиться с чувствами. Всего несколько промежутков назад для него не существовало ничего важнее Сечи, встречи с Келланом Окаром, а теперь…

– Мечи к бою! – провизжал их инколели, и за его криком последовало лязганье бронзы: весь Коготь, сто шестьдесят два человека, вынул оружие из ножен.

– Я омехи! Я омехи! – произнес голос сверху.

– В чем дело? – спросил Тау. Он был слишком близко к середине колонны.

Ему ответил Удуак, самый высокий среди Меньших.

– Индлову. В крови. Много.

– Что происходит? – с вызовом спросил Олучи. – Кто вы?

– Я из Чешуя Осы, Келлана Окара. Мы были с Крылом Инколели Одихамбо. И с принцем Ксолани.

– С принцем? Где? – спросил Олучи.

– Была засада. У хедени, наверное, целый Дракон воинов. Одихамбо погиб… Пол-Крыла полегло. Вы должны помочь!

Разгром

– Вам нужно идти сейчас, – взмолился раненый Индлову из Чешуя Осы. – Они погибают, все до единого. Крыло разбито в клочья. Только Чешуй Осы держался. Инколели Окара разъярила его Одаренная, и он бился, но этого мало.

Тау, пробиравшийся в начало колонны, услышав об участии Чешуя Осы, быстро оказался в первом ряду.

– Келлан, – проговорил он. – Это ваш инколели? Как выглядела та Одаренная, которая его разъярила?

Джавьед встал рядом с ним.

– Отойди, – прошипел он.

– Кто, пепел и… – начал было Олучи. – О, Мирянин из Керема.

Окровавленный Индлову из Осы словно совсем не удивился. Он был потрясен.

– Вам нужно идти. Мой Чешуй… принц, они без вас погибнут.

Тау в отчаянии повернулся к Джавьеду.

Джавьед кивнул, сжав губы в строгую линию.

– Со всем уважением, инколели Олучи, помочь принцу – наш долг.

– Да, да! Принц в опасности. А сейчас идемте скорее. Пора убивать струпчатых! Эй, ты! – Олучи указал на полнокровного Индлову. – Выбери шестерых человек. Трое пусть бегут к Когтю на юге, а трое – к Когтю на севере. Скажи им, чтобы не шли на плоскогорье. Есть новый приказ. Пусть примкнут к нам и помогут отбить хедени, которые убили нашего брата Одихамбо.

Олучи сунул руку за пояс и протянул Джавьеду две восковые печати с выгравированным именем семьи Олучи.

– Теперь идите. – Олучи повернулся к Крылу. – Мы шли слишком долго, теперь побежим. Побежим, чтобы защитить наше королевство и нашего принца!

Полнокровный Индлову из Осы повел Крыло за собой, и все побежали по неровной местности в темноте, спеша спасти своих братьев от коварных дикарей, от неверных хедени. Но не ушли далеко, наткнувшись на остатки Крыла Одихамбо, которые перешли в отступление.

– Инколели, – обратился к нему Джавьед, – мы можем удерживать позицию здесь. Мы можем построиться и использовать это возвышение как прикрытие. – Джавьед указал на склон впереди. Они приближались к большому оврагу, созданному на склоне эрозией, временем и древним пересохшим ручьем. Джавьед пояснил смысл своей стратегии: – Мы дождемся здесь хедени, чтобы переломить ситуацию.

Тау не был намерен ждать. Зури могла быть сразу за этим холмом. И могла сейчас бороться за жизнь. Он ждать не собирался.

– Нет, Джавьед, – возразил Олучи. – Наш принц может быть там. Мы дадим хедени бой. Они разбегутся перед нами! – Олучи взмахнул рукой, давая Крылу знак идти вперед. – Вверх, через склон! Утолим жажду наших мечей кровью хедени!

Олучи и его Чешуй ринулись вверх по склону.

– Прижгите кто-нибудь ему язык, – возмутился Джавьед, приказывая своему Чешую следовать за ним.

Индлову, более высокие и длинноногие, выбрались наверх раньше, чем Чешуй Джавьеда. Когда там оказался Тау, они уже были рядом с двумя тысячами женщин и мужчин, которые бились и погибали на тропе, ведущей через этот неглубокий овраг.

Воины из Чешуя Олучи выбежали прямо навстречу схватки, обогнав своего инколели, который замер на месте и просто смотрел на открывшуюся картину.

– Богиня прослезилась, – проговорил Олучи. – Что это такое?

На поле боя царил полный хаос. Не было ни линий боя, ни четкого разделения между ксиддинами и омехи. Овраг превратился в сотню островков мелких стычек, в каждой из которых группа омехи, в явном меньшинстве, была на грани окружения и уничтожения.

– Проиграно, – прорычал Удуак рядом с Тау. – Уже проиграно.

Тау не слушал. Он вглядывался в суматоху, безнадежно ища Зури. Он не находил ее. У него не было на это шансов.

– Вон, – заметил Удуак, указывая на середину оврага. Группа из двадцати Индлову прижалась спинами к валуну, окруженная превосходящей их силой ксиддинов.

Тау посмотрел туда. И испытал облегчение. Зури была там. Она была жива. Иначе быть не могло. Кто бы еще сохранял Келлана Окара разъяренным?

– Там Окар, – крикнул Тау Джавьеду.

Джавьед сразу оценил ситуацию.

– Он пытается удержать центр оврага и дать остаткам Крыла время на отступление. Он там погибнет.

– Он продержится, чтобы успеть спасти большую часть людей в овраге, – предположил Хадит. – Они удерживают самую короткую тропу. Хедени нужно пройти через линию Окара, чтобы добить все Крыло.

– Долго он не выстоит, а если мы спустимся туда, то погибнем точно так же, – возразил Джавьед. – Смотрите.

Джавьед указал на противоположную сторону оврага. Там, наверху, собиралась огромная сила ксиддинских воинов, которые готовились ринуться вниз. Многие из хедени сидели верхом на созданиях, которых Тау никогда не видел.

Это были ящерицы высотой Меньшему по плечи, а от узды на морде до шипастого кончика хвоста было два человеческих роста. Животные щелкали языками в воздухе, чувствуя вкус крови, и их глаза сверкали, излучая слабый свет. Сидевшие верхом ксиддины держали в руках копья, гораздо длиннее тех, какими они пользовались в рукопашном бою. Тау взглянул на Хадита и Удуака, чтобы убедиться, видели ли его друзья то же.

– Большие ящеры, – заметил Удуак.

– Хедени в овраге – это их авангард, – сообщил Джавьед, оставляя без внимания странных тварей. – Остальная часть армии еще только собирается. – Он указал на Ксиддинов, стоявших на дальнем гребне. – Они видели наш Коготь и просто ждут. Когда мы двинемся вперед, они тоже спустятся. А когда они вступят в бой, кровавая баня обернется резней.

Резней. Зури. Тау знал, что ему следовало быть рассудительней, но думать было некогда. Он бросился в овраг.

– Тау! – крикнул Джавьед.

Тау потребовалось всего двадцать шагов, чтобы очутиться в гуще битвы. Ксиддин попытался уколоть его копьем, но он отбил неловкий удар и вонзил острое лезвие бронзового меча ему в грудь. Мужчина раскрыл рот, и жизнь его покинула. Тау выдернул клинок, ощутил вкус желчи, проглотил ее и побежал дальше.

На него налетели еще двое хедени. Один держал подобранный меч, а другой была женщина, потерявшая свое копье и оставшаяся с одним кинжалом. Она увидела приближающегося Тау; он попытался обойти ее, но она с криком ринулась на него. И погибла, не успев коснуться земли.

Ее напарник, с краденым мечом, замахнулся им, будто ребенок. Ответный выпад Тау разорвал ему горло, и пока Тау бежал мимо, умирающий дикарь хватался за шею, но хлынувший красный поток уже было не остановить.

Тау сделал еще два шага – погибли еще двое ксиддинов. Не желая задерживаться, он огибал участок бойни, где омехи гибли под натиском хедени и их копий. А потом, ей-Богине, она нашлась. Зури.

В сотне шагов от него она прижималась спиной к валуну, который эоны назад обрушила на дно оврага лавина. Группе Келлана повезло. Павший камень образовывал для них стену, о которую они могли опереться и которая спасала их жизни дважды. Во-первых, не позволяла ксиддинам их окружить, а во‑вторых – защищала Зури, разъярявшую Келлана.

В полном разъярении, Келлан был на голову выше Удуака и, наверное, весил раза в три больше Тау. C его меча капала кровь, он ревел при каждом взмахе меча, и клинок с равной плавностью рассекал воздух и тела всех, кто встречался ему на пути.

Не желая мириться с поражением, люди Келлана продолжали биться. Они удерживали наступление Ксиддинов, то ввязываясь в бой, то выходя из него, чтобы поддержать своего разъяренного инколели, не давая ксиддинам собраться толпой, способной уничтожить его.

Тау с неохотой оценил храбрость и тактику Индлову, но все их старания не могли изменить исход. Воинов цитадели было слишком мало, и с каждым дыханием в овраг вливалось все больше хедени. И уже приближались наездники на ящерах – они неслись вниз по склону на спинах своих чудовищ.

Казалось, среди ксиддинов были умы не хуже Хадита. Они не бросились из океана сразу в Цитадель-город, а проделали долгий путь вокруг Кулака, миновав плато, где Олучи намеревался вступить с ними в бой.

Это было явное невезение. Учитывая присутствие принца, Крыло Одихамбо надеялось послужить арьергардом Крыла Олучи. Они не были готовы драться в таких условиях. Тау приближался, готовый с боем пробиваться мимо ксиддинов к бившимся Индлову.

– Тау!

Крутанувшись на месте, он увидел разгневанного Джавьеда. Анан, Удуак, Хадит, Яу, Чинеду, Темба и весь его Чешуй следовал за ним.

– Джавьед.

– Нсику! Ты что удумал?

– Мне нужно добраться до Зури, – ответил он, указывая на нее.

Джавьед увидел ее, и гнев исчез с его лица. Тау понадобилось всего одно дыхание, чтобы понять: Зури была немногим моложе дочери Джавьеда.

– Забирай ее, и уходим, – сказал Джавьед. Он приказал своим воинам образовать боевой строй. – Мы прорвемся, поддержим линии Индлову, но не устоим. Овраг мы потеряли. Это уже ясно. Не ясно только, скольким из нас придется здесь погибнуть.

Тау кивнул и двинулся вперед, не оглядываясь на Чешуй Джавьеда. Убил хедени, подобрался к линии Индлову, заблокировал чрезмерно усердный выпад испуганного посвященного из цитадели, крикнул полоумному, что сражается на его стороне, и направился к рядам Чешуя Осы.

Зури увидела его, и сквозь усилие, прикладываемое для разъярения Келлана, проступило удивление. Тау попытался улыбнуться, чтобы ее подбодрить. Но, очевидно, это не помогло.

Келлан и его окровавленный меч мелькнули в поле зрения Тау. Окар делал все, что было возможно в сложившихся обстоятельствах. И принимал на себя такие удары, которые обычного человека вывели бы из строя или вовсе убили.

Его поддерживало разъярение, но оно имело свою цену. Каждый удар, который принимал Келлан, ослаблял поток проходившей через него энергии, и Зури была вынуждена черпать ее из Исихого. Но чем больше она черпала, тем тяжелее ей становилось сохранять свой покров. С побледневшим лицом и затуманенным взором, она уже покачивалась. Долго ей было не продержаться.

Тау нужно было вытащить Зури, и единственный верный способ это сделать заключался в том, чтобы заставить Келлана отступить. Овраг был заполнен ксиддинами, а у Чешуя Джавьеда не было столько людей, чтобы покинуть поле боя без посторонней помощи. Тау нужны были эти Индлову, а они подчинялись только Окару. Тау нашел относительно свободный путь к Окару и направился к нему.

Крыло Одихамбо совсем не ожидало боя, а биться ему пришлось со всей силой ксиддинского вторжения. Битва в овраге с самого начала была проиграна. Тау это знал, как знал и то, что ксиддин прямо перед ним готовил маневр, чтобы уколоть его в грудь. Он знал это точно и отклонился от еще не нанесенного удара. А когда копье было пущено в ход, Тау воздел меч вверх и вонзил его хедене под мышку и в сердце, убив его.

Келлан был рядом, но у Тау на пути вновь возник ксиддин. Это была женщина-воин с полными губами, карамельной кожей и ошеломительными зелеными глазами. Она двигалась, словно океанская буря, ее лезвие отбрасывало блики. Он отрубил ей кисть, и она вытаращилась на него, будто спрашивая, зачем он это сделал. Ему хотелось ответить, что он и сам точно не знает, но его бронза вошла ей в грудь по рукоять и уже нельзя было сказать ничего, что имело бы хоть какое-то значение.

– Ты! – крикнул Окар на Тау.

Тау не терял времени.

– Битва проиграна. Приказывай отступать.

Окар врезался краем щита в череп ксиддину.

– Нет.

– Мы не удержим позицию.

– Они убили его, – процедил Окар сквозь зубы, выбрасывая меч то в одну, то в другую сторону, вынуждая всех, кто был поблизости, отскакивать прочь или погибать.

– Кого?

– Принца!

– Принца Ксолани? – спросил Тау, не в силах представить, чтобы член королевской семьи омехи был убит в бою. Это не укладывалось в голове.

Окар состроил такую гримасу, будто лично был в этом виноват.

– Он мертв.

– Наша смерть его не вернет.

– Зато остальные смогут бежать, – проворчал Келлан, продолжая размахивать мечом.

Это было не так. Хотя, впрочем, так, но на самом деле Келланом двигало другое. Он хотел там умереть, и Тау не терпелось его в этом обвинить. Только Зури это бы не помогло.

– Ты сделал все, что можешь. А сейчас уходи, либо погибнут и остальные твои люди. Погибнет твоя Одаренная.

Келлан размахивал мечом, расчищая путь к напиравшим спереди врагам. Он скосил глаза на Тау, а потом посмотрел на битву, которая уже давно превратилась в разгром.

– Инколели Окар, – Тау попробовал зайти с другой стороны, – нужно спасти тех, кто находится под вашей опекой.

Это сработало.

– Отступаем! – закричал Келлан. – Отступаем! – Но было слишком поздно.

Неподалеку от них ксиддины расступились, чтобы явить ужас, который скрывали за спинами. Чинеду находился к нему ближе всех, и Тау выкрикнул имя своего брата по оружию, не зная, услышал ли его Чинеду или заметил это сам. Как бы то ни было, Чинеду развернулся и увидел громадного разъяренного ксиддинского воина.

Чинеду замер на месте, кашлянул. А потом отважно выставил меч перед собой. Но Тау знал, что это не поможет.

Даасо, отнимающая головы

Даасо, Отнимающая головы из племени таонга, не боялась мужчин, не боялась никого с тех пор, как избила до крови своего отца. Даасо тогда была молода, ее отец напился допьяна, а мать оказалась у него на пути. Отец ударил мать, а Даасо ударила отца, несколько раз. После этого между ними произошла драка, которая и установила навсегда порядок в доме. Даасо, еще не ставшая женщиной, встала во главе, и отец ей подчинился.

Это было необычно даже для таонга, которые особенно ценили силу, но Даасо сама выделялась среди других. Она была крупнее всех, кого знала, и сильнее их. Она проигрывала борцовские поединки – но только однажды одному и тому же сопернику. Она проигрывала и поединки на копьях – но только однажды одному и тому же воину, будь то мужчина или женщина.

Повзрослев, Даасо стала великим воином племени таонга. Каждый слышал ее имя, а кто не слышал – знал о ее деяниях. Она сражалась в пустыне огненного демона против захватчиков и их ведьм в черных мантиях. Она сходилась в бою с их мелкими воинами, облаченными в серое, и убивала их десятками. И она дралась с мужчинами в коже и бронзе. Они были сильнее и быстрее и управлялись с мечами так, будто с ними родились. Но она убивала и их.

Даасо пользовалась славой, какой хватило бы и на две жизни, у нее был красивый муж и дочери-близнецы, и каждая из них могла стать свирепым копьеносцем. Даасо была благословленной, и ее благословление стало еще сильнее, когда Конклав избрал ее для работы с шаманом, который изучал магию захватчиков. Так они стали заниматься с шаманом, и когда магия пролилась на Даасо, она, и без того жившая в лучах славы, узнала, каково быть в числе богов. Ее сделали сильнее, крупнее и быстрее, чем имел право быть смертный.

Даасо, Отнимающая головы из племени таонга, не боялась мужчин, а благодаря шаману почти сравнялась с богами. Это представлялось ей вполне уместным, поскольку она собиралась свершить божью месть за то зло, которое захватчики обрушили на ее родную землю. Она собиралась прорубить себе путь сквозь украденную ими долину и изгнать этих мерзких людишек с земли, отравленной их пребыванием.

Даасо занесла копье. У нее на пути оказался один из мелких. Худощавый, скуластый, с близко посаженными глазами, он кашлял так, будто был болен. Казалось, он удивился, увидев Даасо. Захватчики не ожидали, что у племен есть своя магия, к тому же они всегда мешкали, если против них выступала женщина.

Захватчик поднял меч, его движения были быстрее и вывереннее, чем у большинства мелких в серой одежде. Но это не играло роли. Даасо ринулась на кашляющего с божественной силой, отбросив его меч в сторону и тем же движением снеся ему голову с плеч. Дурацкое удивление так и осталось у него на лице, когда голова завертелась в воздухе.

Кто-то закричал и побежал к Даасо. Как глупо бежать на защиту того, кто уже мертв, подумала она. Как глупо выступать против Даасо, Отнимающей головы, подумала она.

Даасо замахнулась на бегущего, такого же мелкого, копьем, но, к ее удивлению, тот, с мечом, пригнулся и бросился в атаку. Вот, наконец, хоть какой-то вызов. Даасо отпрыгнула назад, избежав выпада мелкого, снова замахнулась копьем, держа его у кончика, и ударила древком противника. Она сломала ему ребра, и захватчик отлетел, стукнувшись о землю. Даасо подошла, чтобы его прикончить, но услышала, как кто-то другой крикнул тому, кого она собиралась убить:

– Джай-эд!

Даасо обернулась на того, кто кричал. Это был еще один мелкий. Он стоял рядом с захватчиком, на котором, как на Даасо, применили магию, но этот мелкий, в отличие от магического и от всех прочих, держал в руках два меча.

Даже через расстояние и ту агонию, что их разделяла, Даасо почувствовала ненависть, которую испытывал Двумечник. Она была осязаема. Даасо заставила себя выдержать взгляд мелкого захватчика. Затем улыбнулась Двумечнику. Даасо не боялась мужчин, и если Двумечнику был дорог Джай-эд, то Двумечнику стоило посмотреть, как он умрет. Даасо чуть перехватила копье и продолжила уже начатое благое дело.

Тот, которого звали Джай-эдом, поднялся на ноги. Он клонился набок, не в силах выпрямиться из-за сломанных ребер. Он был старше, поняла Даасо, и держался храбро. Даасо могла признать это, хоть он и был захватчиком.

Даасо пошла в атаку – раненый выставил блок, сам покачнувшись под тяжестью ее сокрушительного удара. Даасо пыталась попасть в него копьем, но никак не могла поразить его. Мужчина был хорош, лучше всех серых мелких, с кем приходилось драться Даасо. Он отбил первые две атаки Даасо мечом, принял щитом третий и ответил прямым выпадом, который попал Даасо в плечо.

На какой-то миг Даасо зобеспокоилась, что магия захватчиков не подействует так, как рассказывал ей шаман. Она боялась, что клинок Джай-эда войдет ей в плечо и омертвит всю руку, но магия действовала, и кожа Даасо осталась тверда как камень. Лезвие воина впилось Даасо в плоть, но вместо того, чтобы потерять возможность двигать рукой, Отнимающая головы получила лишь небольшой порез.

И она усвоила урок. К этому мелкому стоило относиться всерьез, а шаман предупреждал Даасо, чтобы она старалась не принимать ударов. Каждый раз, когда Даасо получала удар, шаман слабел.

Даасо замахнулась на Джай-эда с такой силой, что могла бы снести ему голову. Мелкий отскочил назад и оказался вне досягаемости. Даасо снова и снова тыкала его копьем, но он каждый раз уворачивался либо отводил его в сторону. Бой между ними длился слишком долго, и Даасо бросилась вперед, выставив копье перед собой. Мелкий скользнул в сторону, но Даасо протянула свою длинную руку и ухватила его за тунику, так что он больше не мог бегать от нее, будто ящерица по горячим камням.

Не выпуская мелкого, Даасо вонзила свое зазубренное копье ему в ногу, проткнув плоть. Мелкий, с поразительной быстротой, обрушил меч ей на предплечье. Такой удар, по справедливости, должен был отсечь Даасо руку, но благодаря магии, струившейся по ее телу, лезвие оставило на ней лишь синяк.

Не желая испытывать шамана и границы его возможностей, Даасо вырвала копье из ноги мужчины, устроив кровавый фонтан. Захватчик стряхнул руку Даасо со своей туники и сделал шаг назад, но это оказалось ошибкой. Когда он перенес вес на ногу, из которой была вырвана часть мышц бедра, нога подогнулась.

Мужчина упал, и на его лице отразился страх, смешанный с болью. Однако он не кричал. Ни когда копье Даасо впилось ему в ногу, ни когда падал. Даасо отнеслась к этому с уважением, но она знала, что скоро захватчик все же закричит.

Даасо высоко занесла копье, и со всей силой и скоростью, что давала ей магия, вонзила острие воину в живот – оно пронзило его насквозь и воткнулось в землю.

Мужчина закричал, выронил меч и скорчился, протянув руки к пронзившему его копью. Даасо выдернула оружие – и зазубрины причинили еще больше вреда. Мужчина ахнул, откинулся на спину, и его вырвало кровью.

Даасо не захотела отнимать ему голову. Оставить его так было куда хуже. Он не умрет сразу и будет страдать, как и должно. Жестоко, но они заслуживали худшего.

Даасо отступила и повернулась в ту сторону, где видела Двумечника. Тот приближался. Даасо знала, что он придет. Ей как раз хватало времени, чтобы превратить его в кровавую массу. Она убьет Двумечника и уйдет в сторону, предоставив остальных шаману.

Вот только между ними было слишком много ксиддинов. Двумечнику никак было не преодолеть это расстояние, не получив в спину пару копий. Даасо думала сама пойти к Двумечнику. Они могли двигаться навстречу друг другу, как в старинных мифах, а потом уладить вражду оружием, но магический захватчик уже был рядом, а Даасо принесла клятву.

Все ксиддинские воины, которые избрали магию захватчиков, поклялись вождю Ачаку, что не будут биться с магическими захватчиками. Поскольку ксиддинов, которые обучались тому, чтобы к ним применялась магия, было слишком мало, вождь не желал, чтобы они погибали, решив испытать свою честь.

Даасо испытала досаду. Она не боялась магического захватчика. Она была готова убить его так же, как и сотни других. Но она принесла клятву, а ее слово было твердым, как кость.

Даасо отдалилась от передовой, готовая на время покинуть бой. Ей хотелось убить Двумечника, но ждать его не имело смысла. Мелкому было не преодолеть и половины пути, не получив дыры в теле от копья.

Нет, Даасо нужно было уходить, предоставив шаману делать все, что ему требовалось. Ей нужно было выпить воды и вернуться, чтобы обезглавить других захватчиков. Она уже приняла решение, когда Двумечник разрубил копейщика пополам и воззвал к ней.

Даасо хихикнула. Мелкий был силен духом, и она осталась, чтобы подстегнуть глупца и увидеть, как он погибнет.

Двумечник пробился мимо нескольких копий и убил троих воинов так быстро, что Даасо лишь успевала их считать. Захватчик приближался, не обращая внимания на мертвых и умирающих. Даасо моргнула – пал еще один. Творилось нечто странное, и Даасо, впервые проникшись неуютным чувством, крепче сжала копье.

Между ними было слишком много ксиддинов, чтобы надеяться, будто боги даруют Двумечнику славную смерть от руки Даасо, но Даасо была словно зачарована. Она смотрела, как против Двумечника вышла Макара, одна из лучших копейщиц племени таонга. О копье Макары слагали легенды, а бок о бок с ней было еще две таонганки.

Она двинулась на Двумечника сбоку, без предупреждения. Она всегда была быстра и агрессивна. Но Двумечник ее заметил. Он качнулся в сторону и ринулся на Макару. Потом крутанулся, выбросив другой меч во вторую копейщицу, подобравшуюся слишком близко. Затем Двумечник небрежно повернулся к Макаре спиной и убил третью копейщицу, вонзив меч в шею. Даасо не понимала, чего ждала Макара. Захватчик стоял к ней спиной. Он был беззащитен.

А потом Макара упала на колени, и спина ее туники была пропитана кровью. Она рухнула замертво. Даасо даже не видела удара, отнявшего ее жизнь, и теперь Двумечник снова приближался.

Молодой копейщик, который был не настолько молод, чтобы действовать так безрассудно, бросился на мелкого захватчика с боевым кличем. Двумечник убил глупца, не замедлившись ни на шаг. И, снова найдя Даасо в мешанине тел, ринулся к ней бегом.

Он неистово кричал. Даасо понятия не имела, что именно, но шум привлек внимание находившихся поблизости копейщиков и копейщиц. Двумечник убил ближайших четырех быстрее, чем сердце Даасо совершило удар. Отправив последних к богам, Двумечник подобрался близко, и Даасо увидела его глаза, увидела его демонический взгляд.

Захватчик снова крикнул Даасо, и хотя слова были ей непонятны, значение угадывалось безошибочно. Это был вызов. Вызов на бой, который должен был разрешить их вражду.

Даасо ощутила в себе магию. Ту, от которой ее кожа становилась твердой как камень, которая приумножала силу и повышала скорость, делала втрое крупнее и тяжелее мелких, и Даасо, Отнимающая головы племени таонга, которая не боялась мужчин под волей богов, перехватила копье, сделала глубокий вдох через нос, развернулась и бросилась бежать.

Мелкий с досады закричал Даасо в спину. Последовать за ней Двумечник не мог. Продвинуться дальше в глубь войска ксиддинов и прочь от своих было равно гибели.

Даасо была в безопасности. Но она бежала не останавливаясь. Даасо, Отнимающая головы, не боялась мужчин, но она увидела истину. Двумечник не был мужчиной, он не был человеком.

Конклав

Тау кричал на хедени, проткнувшую Джавьеда, и не мог поверить, что женщина-воин решила сбежать. Ксиддины впереди, казалось, удивились не меньше, и на миг бой вовсе прекратился. Но Тау этого не замечал. Он был словно в оцепенении. Это случилось снова. Дорогой ему человек оказался ранен, и несмотря на все, что делал Тау, ничего не изменилось. Он все равно не мог этого остановить.

Ксиддинский воин первым возобновил бой, попытался ударить Тау. Но он убил мужчину и отступил на шаг. Еще одного ксиддина, который сражался с Индлову, оттеснили слишком близко. Тау пронзил его и сделал еще шаг. Он мог это сделать. Мог погнаться за женщиной-воином. Мог…

– Мирянин из Керема, нет! – приказал Келлан Окар сзади.

– Не называй меня так, – сказал Тау, стараясь держать себя в руках.

– Ты умрешь ни за что. Иди к своему умквондиси. Он умирает, а мы не удержимся.

– Джавьед…

– Он еще жив. Разве ты позволишь ему покинуть этот мир в одиночестве?

Тау сверкнул на Келлана глазами, но покинул передовую, побежав к месту, где пал Джавьед. Он нашел наставника – тот лежал с пепельным лицом и полуприкрытыми глазами. Тау опустился на колени и взял его за руку.

– Джавьед.

– Тау?

– Это я.

– Я думал… Я думал, это возможно. Мир.

Тау мысленно вернулся в тот день, когда погиб его отец.

– Боритесь, умквондиси. Не сдавайтесь. Мы отнесем вас на Утесы, и жрица Саха все исправит.

– Возьми… Возь… – Джавьед сунул что-то Тау в руку. Это был его кинжал Стражи.

– Нет, он понадобится вам, когда вам станет лучше, – сказал Тау.

– Уводи Чешуй… отсюда. – Джавьед сжал пальцы Тау вокруг рукояти редкого оружия.

– Простой план, мне такие всегда нравились. Мы уходим, все вместе.

Джавьед его не слушал, его взгляд скользнул мимо Тау. Тау не слышал, чтобы кто-то приближался, но взгляд Джавьед был таким сосредоточенным, что Тау пришлось проверить.

Прорванная линия передовой придвинулась ближе, но за плечом у Тау никого не было. Он посмотрел на умквондиси. Взгляд Джавьеда был ясен и сосредоточен.

– Джамилах? – спросил он. – Ты уже здесь? – Он попытался сделать вдох и не смог, но ему хотелось сказать что-то еще. – Джамилах, – вымолвил он. Имя его дочери. Его последнее слово. И Джавьед умер, лежа на земле.

Тау услышал тяжелую поступь. Резко обернулся и увидел Келлана. Великий Вельможа больше не был разъярен, рядом с ним была Зури. Битва сказалась и на ней. Она выглядела предельно вымотанной и будто пораженной болезнью. И все же он ощутил ее заботу и любовь, она была готова разделить его боль.

Она подошла к Тау и обняла его. Она не знала Джавьеда, но видела, что он значил для Тау. Ее жалость уничтожила последние крупицы самоконтроля Тау, и у него хлынули слезы.

– Он мертв, – произнес он безжизненным голосом.

– Наши боевые линии разрушены, – сообщил ему Келлан. – Уходим сейчас или никогда.

Зури разомкнула объятия, и Тау сунул кинжал Джавьеда себе за пояс, после чего обхватил рукой тело своего мастера меча.

– Он не сможет идти, – сказал Келлан.

– Я не оставлю его с ними, – заявил Тау, указывая свободной рукой в сторону хедени.

– Тау, нам придется бежать, – сказал Келлан. – Прежде чем это кончится, еще много наших погибнет. Если понесешь тело, ты будешь рисковать и собой, и теми, кто не захочет оставлять тебя позади. – При последних словах Келлан покосился на Зури.

Тау вытер лицо, смахнув слезы, и выпрямил спину.

– Где мой Чешуй?

– Расчищает нам путь отсюда, – ответил Келлан. – И даже если у них получится, он будет открыт недолго.

Тау кивнул, закрыл глаза и взмолился Богине. Затем взял Зури за руку. Келлан будто хотел что-то сказать по этому поводу, но, очевидно, передумал. Вместо этого Великий Вельможа прокричал еще бившимся Индлову приказ об отступлении. Индлову, дисциплинированные даже при поражении, побежали от распадающихся передовых, прочь от ксиддинов.

Они бежали, оставив овраг, мимо Инколели Олучи, погибшего среди тел дюжины своих людей. Они бежали прочь от места, где Джавьед Айим и почти два Крыла Избранных сделали свой последний вдох, и не останавливались, пока не очутились в тысяче шагов.

Они догнали оставшихся из Чешуя Джавьеда, Чешуя Осы и последних воинов Чешуя Отиено – третьего Чешуя, составлявшего Крыло Олучи. К своему облегчению, Тау увидел Хадита, Яу и Удуака. У Яу слабая рука была от запястья до плеча перевязана грязной тряпицей с запекшейся кровью, но все же его друзьям повезло.

– Тау! – воскликнул Удуак, подходя к нему.

– Чинеду и Джавьед, – проговорил Тау, и когда он произносил эти имена, у него сжалось горло.

Удуак отшатнулся и не подошел ближе. Яу отвернулся, зажмурив глаза, а Темба, находившийся достаточно близко, чтобы все слышать, словно лишился дара речи.

Хадит выступил вперед и, скорее в землю, чем для тех, кто стоял рядом, добавил:

– Анан тоже. Он меня спас.

– Рунако и Мавуто нет, – сказал Темба.

Мшинди, близнец, шагнул вперед.

– Куэнде погиб. Я порезал мка, который его убил, но мой брат погиб.

– Ты отомстил за него, – сказал Яу.

– Я должен был его спасти. А теперь он там, лежит в грязи, брат мой. Я никогда с ним не разлучался. Мы с ним вместе пришли в этот мир. – Мшинди отвернулся и, будто сам себе, добавил: – Всегда думал, что вместе и уйдем.

– Они приближаются, – сообщил Келлан, указывая туда, откуда они пришли. Руку он держал на рукояти своего меча.

Тау присмотрелся. Ночь стояла темная, но тропа была длинная и ровная, а он родился с острыми глазами. Тау видел их.

Ксиддины перестраивались. И они шагали. Впереди колонны была группа наездников на ящерах.

Хадит прижался лбом к Мшинди, утешая несчастного брата. И после этого повернулся к группе.

– Нам нужно оставаться впереди них.

Келлан стоял рядом.

– Да, и если на Утесах кто-то еще остался, нам нужно их предупредить, а если нет, то предупредить Цитадель-город. Они должны знать, что защитить Кулак мы не смогли.

Хадит громко обратился к обоим Крылам:

– Помогите раненым, никто не останется здесь, но знайте: идти медленно мы не можем. Судьба Цитадель-города зависит от нас.

Келлан пристально посмотрел на Хадита, не уверенный, как поступить с заносчивостью Меньшего.

– Оставь, – сказала Зури. Келлан хмыкнул, но ничего не сказал, и бойцы, Ихаше и Индлову, спешно двинулись вниз по склону.

– Тау, – сказала Зури, – значит, мира не будет?

– Мира? – разом переспросили Келлан и Хадит.

Тау обратился к Келлану:

– Ты племянник чемпиона.

– И? – отозвался Келлан.

Тау замешкался. Ему было неловко выдавать тайну, но еще более неловко – думать, будто теперь она чего-то стоит.

– Перед Сечей я проследил за Джавьедом и Одили. К ним присоединились чемпион королевы, КаЭйд, несколько Одаренных и Ингоньяма. Они поднялись на Утесы и встретились на Кулаке с группой ксиддинов.

– С кем они встретились? – переспросил Келлан.

– Ты правда думаешь, мы поверим, будто ты не знал, что твой дядя вел мирные переговоры? – спросил Тау.

Хадит чуть не поперхнулся.

– Мирные переговоры?

– Я не знал, – ответил Келлан. – Абшир – прежде всего чемпион королевы, а потом уже мой дядя. Он отказался прийти на похороны моего отца. Сказал, что совесть не позволила ему присутствовать на сожжении труса.

Тау слышал горечь в словах Келлана.

– Я не знал ничего такого, чего не было положено знать другим посвященным Индлову, – заверил Келлан.

– Что произошло на Утесах? – спросила Зури.

– Я знаю только то, что смог расслышать, – сказал Тау.

– Тогда расскажи нам это.

– Хедени пришли на встречу с плененной Одаренной, это была Разъяряющая. Она пробыла в плену почти полный цикл. Ее пытали. Они заставили ее учить их разъярению.

– Это невозможно, – сказал Келлан. – Расы людей не могут учиться дарам друг друга. К тому же Богиня выжгла дары ксиддинов, когда прокляла их.

Тау продолжил сдавленным голосом:

– Разъяренная хедени, которая убила Чинеду и Джавьеда, могла бы поспорить на этот счет. – На это Келлан не нашелся с ответом, и Тау рассказал им остальное. – На той встрече хедени вернули нам Одаренную. Сын их вождя тоже был там. Он должен был устроить нашу военную капитуляцию, и с этого должно было начаться заключение мира. Мы, в свою очередь, должны были отдать им Ослабляющую, чтобы она обучила их своему дару. А потом, в довершение мирных условий, драконы должны были покинуть Ксидду, а королева Циора – выйти замуж за сына вождя.

– Нет, она не может! – вспыхнул Келлан. – С чего нам было на это соглашаться?

– Джавьед считает… считал, что войну было не выиграть, и пытался убедить в этом Совет Стражи. За это его и вывели из состава Совета и лишили полномочий.

– Если они сочли это недостойным внимания, то как мы пришли к мирным переговорам? – спросил Келлан.

– Твой дядя входит в Совет. Он слышал, что говорил Джавьед. И, наверное, сказал королеве.

– Ты хочешь сказать, что переданное через третьих лиц мнение убедило нашу королеву принять мир? – проговорил Келлан медленно, делая ударение на каждом слове.

– Джавьед говорил с ней лично, и он думал, что королева уже понимала, что мы проигрываем. И возможно, его заявления в Совете, вместе с чем-то еще, что было ей известно, и привели ее к тому, чтобы принять соглашение.

– Как скажешь, – ответил Келлан, искоса глядя на Тау.

– Переговоры, которые я подслушал, были не первыми. Королева Циора уже поручила своему чемпиону, главе Совета и КаЭйд выяснить, возможен ли мир. Оказалось, что возможен, и, как чуть ранее в тот вечер мне сказала Зури, королева собиралась встретиться с Советом Стражи после Сечи. – Тау оглядел лица тех, кто его окружал. – Мне кажется, целью той встречи было сообщить Совету, что условия мира будут приняты. Если королева знала, что война с ксиддинами закончится нашим уничтожением, то должна была это остановить.

– Остановить войну? – вмешался Темба. – Сдаться, ты имеешь в виду.

Слова Тембы, так похожие на те, что Тау говорил Джавьеду, сейчас, когда остатки их боевой силы мчались по горам в сердце королевства, спасаясь от армии непобедимых захватчиков, прозвучали особенно наивно.

– Думаешь, самому Джавьеду легко было настаивать на мире? – спросил Тау. – Он посвятил всю жизнь борьбе с хедени. Он пожертвовал всем, а под конец Вельможи отняли у него больше, чем когда-либо забирали ксиддины. Чтобы его ранить, Одили и КаЭйд воспользовались Джамилах. Они отдали его единственное дитя в лапы врага! – Тау повысил голос. Когда заговорила Зури, он ее не услышал.

– Нет, – сказала она. – Богиня, нет. – Зури остановилась на месте.

– Леди Одаренная, мы не можем задерживаться, – заметил ей Келлан.

– Мы отдали им Джамилах? Джамилах – дочь Джавьеда?

Что-то в ее тоне заставило остановиться и остальных.

– Она не просто Ослабляющая, – сказала Зури. – Джамилах – одна из самых могущественных из нас. Она Увещевающая.

– Нам действительно нужно идти, – сказал Яу, оглядываясь. Хедени не было видно на извилистых тропах Утесов, но они не могли быть слишком далеко.

– Джавьед сказал, что она умела призывать Стражей, – сообщил Тау, – но не могла бы этого сделать. Ей завязали глаза, а потом накрыли голову, прежде чем привести ее на территорию ксиддинов, на собрание, которое называют Конклавом. Она не сможет направить туда драконов. Она не будет знать, где находится, и она одна, без Гекса.

Зури дышала учащенно, будто после пробежки.

– Так это и работает, – сказала она. – Помни, Тау, Увещевающие отправляют детенышу крик бедствия. Увещевающей не нужно знать, где она находится. Драконы приходят к ней.

– Стражи могут чувствовать, где находится Одаренная? – спросил Хадит.

– Да, – ответила Зури. – Да.

– Нужно идти, – сказал Удуак, кладя огромную руку на спины Зури и Тау, подталкивая их вперед.

– Ее отправили одну, – сказал Тау, снова начиная идти. – Ей нужен Гекс, чтобы призвать Стража.

– Только если она хочет выжить, – уточнила Зури.

– Погоди, то есть план состоял в том, чтобы Джамилах призвала Стража, чтобы он атаковал Конклав? – спросил Келлан.

– Почему она не может выжить? – спросил Хадит.

Зури повернулась к нему.

– Если Джамилах призовет Стража на Конклав, он нападет, а когда поймет, что кричал не их детеныш, он унесет душу Джамилах в Исихого, где она будет жива до тех пор, пока у нее не иссякнет способность скрываться от демонов. Когда это произойдет, демоны найдут ее и убьют.

– О-о… – проговорил Хадит.

– Нет. Я не могу этого принять, – сказал остальным Келлан. – Это означает, что мой дядя вел переговоры нечестно. Он мог сделать что угодно, но он никогда бы не стал участвовать в лживых переговорах. Ни о войне, ни о мире, ни о капитуляции.

– Он не знает, – объяснила Зури. – Неужели ты не понимаешь? Это переворот.

– Переворот? – Келлан покачал головой. – Леди Одаренная, эта тропинка слишком извилиста.

– И все же она права… – проговорил Хадит. – Когда королева избрала мир, она пошла против Придворных Вельмож. Мир положил бы конец не только ее правлению – он покончит и с ними.

– Ты думаешь, Придворные Вельможи устроили заговор, чтобы не дать завершиться войне, в которой мы обречены? – Келлан обратился к Хадиту. – Зачем? Чтобы зацепиться за свои привилегии? Власть? Какой от этого прок, если они мертвы? Нет здесь ни переворота, ни заговора. Для этого Придворные Вельможи должны были бы верить в нашу победу.

– Они и верят, – сказал Тау.

Келлан набросился на Тау:

– Так, может, они и правы!

– Нет, – стоял на своем Тау. – Джавьед был уверен. Королева уверена. Хедени слишком много, а теперь у них есть и наши дары.

– Так значит, – проговорил Темба, – нам остается надеяться только на мир, а хедени устраивают вторжение… Печально.

– Нечего нам обсуждать перевороты и заговоры, – сказал Келлан. – На войне простой ответ часто оказывается верным. Дикари усыпили нас надеждами на мир и внезапно напали, когда мы были наиболее уязвимы.

Зури схватила Тау и Келлана за запястья, крепко их сжав, и от ее резкого движения Удуак вынул свой клинок.

– Зури? – спросил Тау.

– Она это сделала, – проговорила Зури.

Келлан выдернул запястье из ее руки.

– При всем уважении, леди Одаренная…

– Хедени… Они ударили не первыми. Мы тоже на них напали.

Келлан вскинул руки и отошел прочь.

– Страж напал на Конклав, – проговорила Зури ему вслед. – Он его уничтожил, и Джамилах погибла.

Келлан повернулся к ней и неверяще посмотрел в глаза. Он собирался было что-то сказать, но Тау уже не слушал. Слова Зури довершили картину, которую он пытался воссоздать, и теперь он наконец видел все полностью.

Он увидел, как ловко Одили и КаЭйд все спланировали. Увидел, как терпеливо Джамилах ждала нужного часа. Джамилах должна была учить ксиддин ослаблению, потому что они никогда не сумели бы применить его против Избранных. Она учила бы шаманов до самой Королевской Сечи. А потом, во время нее, когда Северная и Южная Исиколо, Цитадель и бóльшая часть войска омехи была на Утесах, Джамилах призвала бы дракона.

Значит, это был единственный путь. Только во время Сечи можно было собрать на Утесах и в Цитадель-городе достаточно войск, не вызвав подозрения у чемпиона или королевы.

Тау все понял. И увидел весь ужас этой картины. Увидел мысленным взором исполинского черного дракона, которого призвала Джамилах, и увидел, как он пикирует с неба, выдыхая перед собой огонь. Увидел, как кипит земля и миллионы душ обращаются в пепел и угли.

Келлан вопросительно посмотрел на Зури.

– Ты это чувствуешь? Дракона? Джамилах?

– Нет, – ответила Зури, – но хедени напали из-за него. Мы сожгли их Конклав и превратили всех в пепел. Это мы нарушили мир.

Они стояли на Утесах, неподалеку от обрыва, и смотрели на Цитадель-город вдали. Там, в центре, сияя массивными куполами, стояла твердыня королевы – Крепость Стражи. Купола мерцали отблесками сотен факелов, которые держали в руках люди вокруг ее стен.

– И где же сейчас королева? – спросил Хадит, не сводя глаз с этой картины.

– В крепости, да? – предположил Тау.

Келлан пристально смотрел на город. Он был похож на человека с головой в петле.

– Она в крепости, – произнес он.

Крепость была окружена – ее осаждала армия Индлову.

– Это переворот, – заключил Келлан.

Детеныш

Келлан приказал всем идти в Цитадель-город. К раненым, чтобы они не отставали, приставили несколько стражей и приказали сойти с тропы, чтобы их не заметили ксиддины. Остальные двинулись бегом. Тау был рядом с Зури, утомленной Исихого и не привыкшей к таким переходам.

Бегом они быстро достигли Цитадель-города, где нашли ворота и стены под охраной полнокровных Индлову. Один из них поднес к губам боевой горн, готовый поднять тревогу. Поняв, что перед ним омехи, страж опустил его.

– Я Келлан Окар, посвященный третьего цикла Цитадели Индлову. Мы сражались против вторженцев-хедени на Кулаке. Я требую впустить моих людей и моих раненых. У нас есть весть для Совета Стражи.

Тау отметил, что Келлан не упомянул ни чемпиона, ни королеву.

Индлову с горном посмотрел на них сверху вниз.

– Рад встрече, Окар, – сказал он, делая ударение на фамилии Келлана. – Оборону города взяли на себя воины омехи под прямым командованием Инколели Одили. Вы можете войти, но вам придется отправиться сразу в Цитадель Индлову. Это единственное место, где мы можем гарантировать вашу безопасность.

– При всем уважении, нкоси, – отозвался Келлан, – я сегодня уже бился с врагом. Я не нуждаюсь в защите. Мне нужно встретиться с членами Совета Стражи либо лично с Одили, чтобы передать ему весть о битве и о том, как она была проиграна.

– Проиграна?

– Хедени устроили большое вторжение.

– В самом деле?

– Нкоси, мы теряем время, а у меня важные сведения…

– У инколели есть все сведения, которые ему необходимы. Я отправлю сопровождение, чтобы вас провели в цитадель.

– Я знаю дорогу.

– Вы меня расстраиваете, Окар. Я забочусь о вашей безопасности.

Келлан раздражался все сильнее.

– Нас преследуют вторженцы, и они идут в большом количестве.

– Богиня улыбается своим Избранным. У нас в городе много полнокровных военных и Одаренных.

– Я их не вижу.

– Увидите, – сказал Индлову.

– Когда мы спускались с Утесов, я видел, что в городе пожар.

– В самом деле? – Индлову сощурил глаза.

– Мне показалось, он был в центре. Мы атакованы?

– Я не хотел беспокоить вас, нкоси Келлан, но мятежники временно заняли Крепость Стражи. Эти изменники требуют, чтобы мы сдались вторженцам, когда они прибудут сюда.

– Понятно…

– Но пусть они вас не тревожат. Это кучка глупцов и предателей. Инколели Одили сожжет их всех.

Тау хотел было что-то сказать, но Зури это заметила и ткнула его локтем, призывая к молчанию.

– Нкоси, – проговорил Индлову с улыбкой, – вам следует пройти в цитадель.

– Благодарю, – сказал Келлан. – Только можно один вопрос, последний? Нам известны имена и личности тех предателей?

Улыбка воина помрачнела.

– Разве это имеет значение? Они предатели. Их поймают и повесят. Мы – омехи, избранные Богиней. Мы не сдаемся.

Келлан замешкался.

– Ваши бы слова да Богине в уши, – сказал он.

Индлову кивнул и дал отмашку, чтобы открыли ворота. Посвященные вошли в город, где отблески далеких огней придавали странное ощущение тепла этой темной ночи. Главный Индлову отправил с ними троих полнокровных и приказал следовать сразу в Цитадель Индлову и никуда больше. Таково было распоряжение самого инколели Одили: никому не дозволялось находиться на улицах Цитадель-города до тех пор, пока силы подступающего к воротам врага не будут отражены.

Полнокровные заняли позиции спереди, в середине и в хвосте их группы.

– И во что ты сейчас веришь, Окар? – прошептал Тау, подчеркивая фамилию Келлана так же, как это делал Индлову у ворот.

– Я признаю, Меньший, – сказал Келлан. – Одили хочет свергнуть королеву Циору.

– Он заполнил город воинами, которые преданы только ему, – заметил Хадит.

– Но это еще не все, – сказал Келлан.

– Не все? – переспросил Темба. – А похоже, что все.

– Нет, – подтвердил Хадит. – Крыло Одили все еще осаждает крепость, а значит, королева жива. Они не стали бы тратить там время, будь это не так. Только убив ее, Одили может захватить власть в королевстве. Но ему придется действовать быстро.

– Хедени, – проговорил Темба.

Хадит кивнул.

– Одили нужно убить Циору как можно скорее. Ему нужно закончить осаду и отправить своих людей на защиту города.

Тау сомневался, что это прибавило бы им шансов.

– Разве Одили настолько глуп? Ксиддин вторглись всеми силами. Он не остановит их парой флангов полнокровных.

– Это не все силы, что у него есть, – заметила Зури. – С ним будет КаЭйд. Как только королева погибнет, она возьмется командовать Одаренными и призовет нам на защиту Стражей. Одили нужно только удержать хедени, пока не прибудут драконы.

– Значит, мы все умрем не сегодня, а завтра либо послезавтра, – сказал Тау. – Если Джавьед был прав, нам не победить ксиддинов в тотальной войне.

– Нам нужно спасти королеву, – сказал Келлан, оглядывая всех по очереди. – Мы ей нужны.

– Келлан прав, – сказала Зури. – Королева Циора за мир, но ее предали те же женщины и мужчины, которые предали хедени. Если она сумеет убедить их шула и вождей, что она не причастна к нападению на Конклав, то мир еще может состояться.

– Опять «если». – Хадит нахмурился.

Тау был с ним согласен.

– И это вся наша надежда? Станем ли мы чтить мир, если ксиддины разрушат Пальм или Кигамбе? Простим ли мы их, если они убьют всех женщин, мужчин и детей в Кереме? – Вопрос прозвучал жестоко, потому что ответить на него было слишком легко. Омехи не простят.

– Королева – вот наша надежда, – ответила ему Зури.

– Я буду биться, – заявил Келлан. – Я приду к ней на помощь.

Тау не верил своим ушам.

– С кем биться? И чем? Индлову окружили крепость.

– У королевы есть своя стража. У королевы есть мой дядя, – напомнил Келлан.

Тау ненавидел себя за то, что чувствовал себя беспомощным, но такова была действительность.

– Они не продержатся против Крыла полнокровных. Нам никак не прорвать осаду, и мы не доберемся до королевы.

– Нет, – возразила Зури, – еще есть детеныш.

Тау не нравилось, к чему это вело.

– Детеныш под Крепостью Стражи?

– В крепости есть Стражи? – Келлан выглядел растерянным.

Зури кивнула.

– Зачем они там? – спросил он.

Зури на это не ответила.

– У нас есть тоннели детеныша. Мы можем проводить воинов в крепость через Цитадель Одаренных.

– Простите, леди Одаренная, – вступил Яу, – но мы не пойдем в Цитадель Одаренных.

Удуак крякнул, вынул меч и, прыгнув на спину полнокровному, который их вел, повалил его на землю. Полнокровный закричал, и Удуак ударил его, лишив сознания. Полнокровный, который шел в середине, вытащил меч из ножен, но у большинства посвященных Чешуя Джавьеда оружие уже было наготове. Он посмотрел на острую бронзу, нацеленную ему в грудь, и бросил клинок.

Чешуй Осы, шедший позади, не сразу понял, в чем дело, но полнокровный, замыкавший колонну, увидел достаточно и бросился бежать.

– Он расскажет тем, кто на воротах! – воскликнул Яу.

– Неважно, – ответил Хадит, указывая на лежащего без сознания Индлову. – Когда Удуак ударил этого, мы сделали свой выбор.

– И правильный выбор. – Удуак отряхнулся.

– Биться за королеву с Придворным Вельможей – это правильный выбор? – изумился Темба.

– Нам нужно торопиться, – сказала Зури. – Мы не знаем, сколько у королевы осталось времени. Если Одили ее убьет, все будет напрасно.

– Э-э, а еще нас повесят за измену, не забывай об этом, – напомнил Темба.

– Темба, – процедил Хадит, – ты у нас всегда зришь в корень.

– Просто хотел удостовериться, что все понимают масштаб проблемы, – ответил на это Темба.

– Келлан! – Один из посвященных Чешуя Осы, массивный детина с огромной челюстью, проложил себе путь сквозь Чешуй Джавьеда и вышел в начало колонны. – Что все это значит? – Он указал на лежащего без сознания Индлову. – Ты теперь тоже изменник?

– Чидубем, эти полнокровные заодно с Одили, а он хочет свергнуть королеву, – сообщил Келлан своему брату по оружию.

– Ты имеешь в виду члена Совета Стражи Одили? – спросил Чидубем.

– Они осаждают Крепость Стражи. Нам нужно добраться до королевы прежде, чем Одили сможет…

– Нет! Я не хочу этого слышать.

– Они устроили переворот!

– Это дело Придворных Вельмож.

– Да вы шутите! – воскликнул Келлан, когда остальные воины Чешуя Осы и Чешуя Отиено приблизились, чтобы его расслышать. Тогда он, возвысив голос, обратился ко всем: – Одили хочет убить нашу королеву. Эта Одаренная знает путь, который приведет нас ей на помощь. Братья, вы сейчас нужны, вы призваны, чтобы…

– Заткнись, Окар! – Чидубем заглушил его. – Я не буду биться против Одили и полнокровных ни по твоей прихоти, ни по прихоти Меньших. Кто знает, почему Одили решил осадить крепость?

– Королева…

– Мы это слышали, – вмешался умквондиси Отиено, проталкиваясь к ним и останавливаясь рядом. – Она хочет сдаться. – А потом, подняв голос, указал на Чидубема. – Послушайте меня! Как и этот посвященный, я не стану биться против своих. Но и не стану препятствовать Окару или этим Меньшим. Идите своим путем, а я пойду своим, вместе с моим Чешуем.

Келлан предпринял новую попытку.

– Кто присоединится ко мне? Кто будет биться за королеву?

– Избранные не сдаются, – донесся голос из толпы.

– Я на стороне Цитадели Индлову, – Отиено отошел прочь, – как мне было приказано Главой Совета Стражи.

И ушел, а с ним и остальные Индлову. Все, кроме одного. Джабари Онаи задержался и попытался образумить оставшихся:

– Тау, не делай этого, – сказал он. – Это безумие. Келлан, пойдем с нами. Это не наше дело.

Тау ничего не ответил, но ему было не по себе от того, как переменился Джабари. Он все еще был выше Тау. И останется выше всегда. Просто больше он таковым не казался.

Ему ответил Келлан:

– Это как раз таки мое дело. Я ценю свою жизнь и честь и поступаю так, как считаю верным.

– Значит, решено? – проговорил Джабари.

– Решено.

Джабари вздохнул.

– Я не буду Вельможей, если оставлю своего инколели одного в таком деле.

Джабари примкнул к ним, хотя явно не был этому рад.

– Вельможи, – напомнил Хадит, – бросили вас. Такие они преданные.

Келлан отвернулся и опустил глаза. Тау смотрел на него и понимал, что он чувствует. Это были те же люди, кем Келлан командовал весь цикл, те же, кого он вел на Сечу.

– Мы уверены, что поступаем правильно? – спросил Джабари.

На этот раз ответил Тау:

– Я иду, – заявил он. – Мне нужно поговорить с Одили о моем отце.

– Очень патриотично, – заметил Хадит. – Я тоже иду. Не из мести, но чтобы попробовать спасти свой народ от истребления. – Он повернулся к тем, кто остался от Чешуя Джавьеда, их было менее тридцати. – Цитадель Индлову в той стороне, – объявил он, указывая рукой. – Я пойду с Тау, этой прекрасной леди Одаренной, моим близким другом нкоси Келланом Окаром и этим посвященным Индлову. Я иду биться вместе с ними, потому что, несмотря на наши различия, мы все хотим положить конец этой войне, отнявшей у нас матерей, сестер, отцов и братьев. Мы идем, чтобы спасти нашу королеву и королевство от тирана, который с радостью отправил бы нас на смерть, лишь бы побыть Придворным Вельможей лишние пару лун. Вот что я выбираю, потому что это – правое дело, и потому что этого хотел бы сейчас Джавьед.

Хадит положил руку на рукоять своего меча и вынул его из ножен. Затем поднял его и оглядел лезвие – на нем еще оставалась кровь. Он кивнул клинку, как бы говоря ему, что он еще сослужит службу, и направился в сторону Цитадели Одаренных. Тау, Зури, Удуак, Яу, Келлан, Темба и Джабари двинулись следом. А за ними – все, кто остался от Чешуя Джавьеда.

Крепость

Город соблюдал установленный Одили комендантский час. По дороге они не увидели ни души, а во всех окнах были плотно закрыты ставни. Жители Цитадель-города ютились в страхе по домам. Ксиддины подступали к воротам, а Одили был готов спалить полгорода, чтобы покончить с королевой.

– Почти пришли, – сообщила Зури. – Подождите здесь, я зайду за угол и попрошу, чтобы нас впустили. Когда откроют ворота, сразу бегите внутрь. И постарайтесь никого не убить.

– Уж постараемся, – ответил Темба.

– Я серьезно, – заявила она. – Там все наши люди.

Зури зашла за угол, и Тау услышал, как она с кем-то заговорила. Ей ответили грубым мужским голосом – это был Индлову. Без сомнения, один из людей Одили, и это означало, что в Цитадели Одаренных уже были расставлены их воины. Тау мысленно прикинул, скольких сумеет одолеть их маленький отряд и сумеет ли вообще.

Затем послышался скрип ворот. Вот оно, время! Хадит, который командовал отрядом, так как в подавляющем большинстве тот состоял из Меньших, дал отмашку, и все ринулись к воротам.

Келлан, Джабари и Удуак большими шагами достигли их первыми. Тау, Хадит, Яу и Темба – сразу за ними. Одинокий Индлову, открывший бронзовые ворота, успел только вскрикнуть, когда Келлан треснул его по голове, и Чешуй проник в цитадель.

Тау ожидал, что Цитадель Одаренных будет выглядеть, как Исиколо. Но это оказалось не так. Ее саманные здания были выкрашены в черный цвет и ночью походили больше на тени, чем на строения. Многие были двухэтажными и венчались куполами. Большинство строений, очевидно, были соединены между собой, и Тау предположил, что посвященные могли перемещаться почти по всей цитадели, даже не выходя наружу.

– Убрать оружие! – прошипел Келлан четверым Индлову, которые стояли на страже.

– Это что значит? – спросил один из них.

– При всем уважении, нкоси, у нас нет времени на объяснения. Мы здесь по приказу Абаси Одили, – ответил Хадит. – Осада слишком затянулась, и нам велено подключиться к атаке. Мы воспользуемся тоннелями, которые ведут из этой цитадели в крепость.

Индлову посмотрел на Хадита, но обратился к Келлану:

– С нами теперь Меньшие?

– Да, – ответил Келлан.

– А зачем нам еще люди? Зачем вы ударили Алинафе? – Индлову так и не опускал меч. – И вы сказали, что разговаривали с инколели? Одили уже ушел по тоннелям.

Удуак посмотрел на Тау. Тау кивнул. Они бросились в атаку. Тау сбил с ног двоих, включая говорившего, а Удуак, Келлан, Хадит и Темба – двух других.

– Я их не убил, – сказал Тау Зури, когда схватка закончилась.

Она посмотрела на остальных. Все кивнули, только Темба посмотрел на лежащего у его ног Вельможу и пожал плечами.

Зури на одно дыхание закрыла глаза.

– Сюда, – сказала она.

– Закройте ворота и останьтесь впятером здесь, – приказал Хадит нескольким воинам Чешуя Джавьеда. – Мы не можем оставить цитадель совсем без защиты. И одному из вас нужно будет пойти с нами, пока мы не найдем эти тоннели. Если цитадель захватят, соберите как можно больше Одаренных и отведите их по тоннелям в крепость. Надеюсь, она устоит.

Наметив план, он двинулись вперед. Зури повела их вглубь цитадели, к небольшой круглой площадке. Строения вокруг нее были похожи друг на друга как две капли воды. В каждом было множество дверей, и от круга к ним вели несколько дорожек. Зури выбрала одну из дверей, и они вошли внутрь.

Тау никогда не видел ничего подобного. Снаружи ему казалось, что здания двухэтажные, но он ошибся. Этаж был один, но высота у него была двойная. От этого Тау становилось не по себе, ему казалось, будто все может рухнуть в один момент.

Кроме того, в таких огромных комнатах ему еще не приходилось бывать. Они очутились в ротонде, вдоль стен которой шли колонны и откуда коридоры уводили во тьму. Внутри не было никакого убранства, пол был девственно чист. Зато внимание привлекали статуи.

В центре ротонды стояла статуя знакомой красивой женщины в черной мантии. Над ней, вытянувшись головой к куполу, венчавшему строение, возвышался дракон. Отлитые из бронзы, статуи почти казались живыми, только женщина была вдвое выше среднего Вельможи, а Страж, несомненно, стесненный стенами строения, в разы уступал размерам настоящего дракона. И все же и женщина, и дракон обладали идеальными пропорциями.

Конечно, запечатлеть необыкновенный эффект драконьей чешуи было невозможно, но скульптор создал замечательное их подобие, причудливо изогнув бронзу и с мельчайшим шагом. Это, должно быть, заняло у него целую вечность, но результат того стоил. Свет падал на статую дракона, отражаясь под тысячами углов, и от красоты и величия зверя у Тау перехватило дыхание.

– Богиня? – спросил Яу шепотом.

– Нет, это королева Тайфа и Страж, который сжег хедени, когда мы высадились на полуостров, – объяснила Зури. – А теперь поторопитесь: если они ожидают нападения хедени, то наставницы и посвященные цитадели должны быть в этой сети зданий. Они могут услышать нас и прийти…

– Ведите, леди Одаренная, – сказал Хадит. – Я не жажду встречи с рассерженными Одаренными, которые выкосили бы весь Чешуй.

Зури провела их через ротонду к тяжелой двери.

– Деревянная? – спросил Тау, прикасаясь к двери и тут же одергивая руку. Она действительно оказалась деревянной, но не похожей ни на что знакомое ему. Дверь была тяжелая, темная и твердая.

Зури вытащила из мантии ожерелье.

– Это дерево с «Таргона», боевого корабля королевы Тайфы. Оно росло на Озонте.

Тау снова положил руку на дверь, прижал к ней пальцы и почувствовал ее тепло. Дерево с Озонте, подумал он, с их родины.

Зури тем временем, ловко управившись с безделушкой на конце золотого ожерелья, какие носили все Одаренные, извлекла из нее ключ. Тот скользнул в замок на двери, и когда Зури его повернула, за дверью открылся темный проход с уходившими в землю ступенями.

– Отсюда мы попадем в тоннели, а из них – в Крепость Стражи, – сказала она.

Келлан протолкался вперед.

– Идемте, мы нужны королеве.

– Я отведу вас к тоннелям, которые поднимаются в крепость, и там мы расстанемся, – сообщила Зури.

– Что? Нет! – возразил Тау.

– Вам нужно пробраться к королеве как можно скорее. Если она погибнет, остальное будет неважно. Но даже если вы ее спасете, нам не удержать крепость против Индлову, которые служат Одили.

– Вот и я об этом думаю, – вклинился Темба. – Вот только об этом, и все.

– Крепость падет перед людьми Одили, а если нет – ее возьмут хедени. Нам нужно, чтобы у нас было достаточно времени на переговоры с хедени, нужно успеть сказать им, что мы невиновны в предательстве Одили.

– И наши шансы не изменятся, если ты будешь с нами, – сказал Тау. – Оставайся.

– Изменятся. Я пойду к когорте. Там достаточно Одаренных, чтобы сформировать Гекс. И достаточно, чтобы призвать Стражей.

– Гекс? – переспросил Тау. – Я не знал, что Гекс можно создать, если его участницы не обучались этому вместе.

– Когда это необходимо, мы делаем то, что должны.

– Что за когорта? – спросил Келлан.

– Они ухаживают за детенышем под Крепостью Стражи, – ответила Зури. – Детеныш – это связующее звено между нами и Стражами.

– Наш Страж не взрослый? – спросил Келлан, пристально глядя на нее. – Леди Одаренная, детеныша держат в плену?

– Да. – Зури отвела взгляд.

– Зачем? Драконы – наши защитники.

– Не по своей воле, – сказала она.

– Как это поможет нам справиться с Одили и его Индлову? – спросил Хадит. – Стражи гнездятся в Центральных горах. Они не успеют вовремя сюда добраться.

Отведя взгляд от Келлана, Зури избегала смотреть и на остальных. Вместо этого она уставилась вперед, в темноту тоннелей.

– Иногда Страж в полете оказывается ближе, чем в Центральных горах. Мы находим и увещеваем самого ближнего. И призываем его к нашей цели. Иначе это сделать невозможно.

– Она права, – поддержал Келлан. – Мы не удержим крепость половиной Чешуя Ихаше и остатками королевской стражи.

Тау глянул на Хадита, надеясь, что у его брата по оружию имелся другой план или возражение на этот счет. Хадит поднял руки ладонями вверх. У него ничего не было.

– Зури, пообещай, что сама будешь увещевать, – сказал Тау. – Ты не можешь просто быть в Гексе. Обещай.

– Тау…

– Обещай.

– Обещаю, Тау. Обещаю.

Тау кивнул.

– Королева, – проговорил Удуак, и все принялись спускаться.

Идти по тоннелям оказалось тяжелее, чем мог представить Тау. Ширины прохода едва хватало, чтобы по нему можно было пройти вдвоем, пол был земляным, потолок – низким, а стены – грубыми, из неокрашенного самана.

Через каждую дюжину шагов горели факелы. Они освещали путь, но не могли развеять весь мрак, и в мерцающем свете сознание Тау превращало колышущиеся тени в крадущихся демонов.

– Сколько еще идти? – спросил он, испытывая растущее беспокойство на глубине под землей. Ему казалось, что стены смыкались, ограничивая пространство и затрудняя дыхание. – Сколько еще? – повторил он, начиная задыхаться.

– Почти пришли, – ответила Зури и взяла его за руку. – Сосредоточься на своем дыхании. С некоторыми такое бывает.

– Что бывает? – спросил Темба, глядя на Тау.

– В тоннелях некоторым становится не по себе.

– Я в порядке, – заявил Тау, стараясь не дать полу накрениться и не позволяя дрожать рукам.

– Тс-с-с! – шикнул Хадит. – Голоса.

– Индлову, – сказал Келлан. – За поворотом.

Тау глянул вперед. Тоннель действительно изгибался: он видел только на тридцать шагов, а дальше факелы исчезали.

– Одили шел по тоннелям со своими людьми, – вспомнил Хадит. – Он знал, что осада займет слишком много времени. И использовал тоннели для подстраховки.

Голоса Индлову стали громче, и Келлан перешел на рысцу.

– Скорее! Возможно, мы опоздали!

Тау отпустил руку Зури и побежал вслед за Хадитом, спотыкаясь, будто пьяный. Ему нужно было срочно выбраться из этого проклятого Богиней тоннеля. Чешуй бежал вместе с ним, они не издавали боевого клича, но лязга двадцати пяти воинов в доспехах и с оружием было более чем достаточно, чтобы Индлову насторожились.

Завернув за угол, они оказались лицом к лицу с шестерыми людьми Одили. Но численное преимущество в таком узком тоннеле мало что значило. Драться здесь можно было только вдвоем против двоих.

Первый Индлову был одним из самых толстых, что доводилось видеть Тау. У него были блестящие жучиные глаза, которые его лицо, казалось, пыталось проглотить, и рот с толстыми губами, которые кривились так, будто он съел что-то кислое.

– Стоять на месте! – приказал он.

Келлан протолкнулся вперед, мимо Хадита и Тау.

– Свершилось предательство. Член Совета Стражи Одили намеревается убить королеву. Отойдите.

– Циору, которая сдается? Она не настоящая королева. Если вы преданы Избранным, возвращайтесь туда, откуда явились.

Тау не выдержал. Ему нужно было срочно выбраться из тоннеля.

– С дороги! – рявкнул он, бросаясь на толстяка.

Земля под ногами будто сдвинулась с места, и он едва не упал, но обрел равновесие как раз перед тем, как толстый Вельможа замахнулся, целясь ему в шею. Тау уклонился в сторону, ударился о стену тоннеля и повалился на спину. Затем услышал скрежет бронзы о саман, ему скрутило желудок, и он быстро пополз прочь от Индлову. Он почувствовал, как его схватили за плечи, и уже хотел замахнуться мечом, когда услышал крик Яу, который оттащил его подальше от боя, в который вступили Удуак и Келлан.

– Что с тобой такое? – с вызовом спросил Хадит, нависнув над ним.

– Это из-за тоннелей, – пояснила Зури. – От их тесноты может стать плохо.

– От тесноты? – спросил Хадит.

– Когда поднимемся на поверхность, с ним все будет нормально.

У Тау начался сухой рвотный кашель, затряслись руки. Как тогда в Дабе, когда он вошел в амбар. Как при первых встречах с демонами в Исихого – страх, напряжение. Он попытался привыкнуть. Не выходило. Он не знал, как с этим справиться, и от осознания этого становилось только хуже.

– Все чисто! – крикнул Келлан. – Идемте.

Тау поставили на ноги, положив его руки на плечи Хадиту и Яу. Его наполовину вынесли, наполовину вытащили из тоннеля. Он не мог держать голову прямо, и, опустив ее, увидел толстого Индлову. Тот лежал мертвый, с пронзенной грудью. Когда они пробежали еще несколько шагов, Тау споткнулся о землю – они поднимались вверх.

– Здесь я вас оставлю, – услышал Тау слова Зури. – Но мне нужны несколько воинов, которые убедят когорту следовать моему плану.

– Разумеется, нужны. – Хадит выбрал пятерых человек ей в сопровождение.

– Острая бронза – это хороший довод, – заметил Темба.

– Идите дальше по этому тоннелю, – сказала им Зури. – По нему выйдете на поверхность.

Зури подошла к Тау. Хадит и Яу отступили, освободив ей место.

– Скоро тебе станет лучше. Будь осторожен, Тау. – Она обняла его. – Я люблю тебя, – сказала она. – И всегда любила.

Тау простонал. Он услышал ее. Ему хотелось сказать ей, чтобы она осталась. Он научился всему, чему должен был, и теперь мог это сделать. Он обнял ее крепко, попытался прижать к себе, дать понять, что ей нужно остаться. Он должен был ее защитить.

– Идем, – сказал Хадит.

Зури поцеловала Тау, коснулась его лица и повторила одними губами:

– Я люблю тебя. – Затем высвободилась из его объятий, вытерла глаза. – Да пребудет с тобой Богиня, – сказала она. – Да пребудет Она со всеми вами.

– И с вами, леди Одаренная, – ответил Келлан.

– Помоги мне с ним, – сказал Хадит Яу. – Идем!

Тау с трудом сумел повернуть голову в сторону Зури. Не отводя от него глаз, она улыбнулась и исчезла за поворотом. Тау опустил веки. Она сказала ему, что любит его. Сама сказала. Он попытался сосредоточиться, но мир закружился перед глазами.

Через несколько шагов они остановились. Тау не открывал глаз, но слышал треск древесины. Он подумал, не сделана ли дверь с этой стороны тоже из дерева с Озонте.

– Вышли, – сообщил Хадит. – Можешь открыть глаза.

Тау открыл глаза, опустился на колени, и его вырвало. Он слышал звуки боя.

Хадит присел на корточки рядом.

– Возьми себя в руки. Мы на месте.

Тау поднял голову, втянув сладкий аромат свежего воздуха, распахнул глаза и вдохнул воздух ртом. Они находились в конце коридора. Наклонный пол был выложен мозаикой, а гладкие саманные стены, выкрашенные в яркие цвета, возвышались на высоту четырех этажей. Прежде Тау считал роскошными сановные покои в Южной Исиколо, но в сравнении с интерьером Крепости Стражи те комнаты казались не лучше его керемской хижины.

Тау с трудом поднялся на ноги, мысли в голове путались.

– Зури…

– Она ушла, чтобы привести нам драконов, – сказал Хадит. – Молись, чтобы получилось, не то никому из нас больше не увидеть солнца.

– Бой идет там! – крикнул Келлан, бросаясь к выходу мимо висящих на стене гобеленов.

– Драться сможешь? – спросил у Тау Удуак. Рядом со здоровяком стоял Яу, и вид у него был встревоженный.

– Должен смочь, – проговорил Темба. – Нас и так мало.

Тау кивнул.

– Верно, – сказал Хадит, взвешивая меч в руке. – Идем заключим мир.

Статуя

Коридор выходил в огромный зал крепости. Открывшееся круглое пространство со всех сторон окружал балкон на уровне третьего этажа. К нему вели две широкие лестницы вдоль изогнутых стен. Поддерживали балкон толстые лепные колонны, вокруг которых бились насмерть разрозненные группки людей.

Большинство сражающихся было сосредоточено возле выхода в коридор на дальней стороне зала. Там Тау и увидел бордовые кожаные доспехи Королевской Стражи. Абшир Окар, чемпион королевы, командовал обороной, и стража пыталась защитить коридор от нескольких отрядов полнокровных Индлову.

Абшир был невероятен. Бросался то в одну сторону, то в другую, его меч со свистом рассекал воздух, плоть и кости, пока он выкрикивал команды, выкашивая тех, кто становился против него. Тау был впечатлен и взволнован. Чемпион был блестящим воином, но и этого казалось мало в такой битве. Королевская Стража теряла двоих за каждого убитого.

Келлан, увидев дядю, ринулся в бой.

– За ним! – приказал Хадит. – Спасти королеву!

Тау никакой королевы не видел, зато он видел врага, и этого ему хватило. Он тряхнул головой, надеясь, что туман тоннелей покинет его, и, вынув меч, побежал за остальными.

Чтобы добраться до чемпиона Абшира Окара, Тау нужно было пробиться через группу Индлову, которые дрались с разрозненными членами Королевской Стражи возле фонтана в центре зала. Тау подбежал к ним, готовясь вступить в бой, но не мог не обратить внимания на высокую бронзовую статую Циори посреди фонтана.

Это должен был быть Циори. Чемпион и любовник королевы Тайфы. Высотой почти доставая до балкона на третьем этаже, он был облачен в доспехи, выполненные с поразительной детальностью и замысловатостью. Лицо статуи было обращено к куполу и небу над ним. Меч, который Циори держал обеими руками, направлялся острием вниз, в кроваво-красные воды фонтана.

Сначала Тау подумал, что в фонтан, должно быть, свалился один из мертвых, отчего вода и испортилась. Но подобравшись ближе, понял, что это не так. Вода, окрашенная в цвет крови, стекала по мечу Циори вдоль рукояти и собиралась в чаше фонтана. Как это жутко, подумал Тау, уклоняясь от меча Индлову и всаживая свой ему в грудь, – оставить память о Циори, стоящем посреди вечно наливающейся лужи крови.

Впереди Келлан прорубил себе путь сквозь людей Одили и устремился к коридору, который защищал его дядя. Чешуй Джавьеда предпочел драться с Индлову возле фонтана. Прийти на помощь чемпиону все вместе они не могли. Индлову, которые оставались позади, зажали бы их в тиски. С другой стороны, если бы Тау позволил Келлану уйти одному, Индлову у входа в коридор точно бы его зарубили.

Не зная, что делать, Тау скрестил мечи с ощерившимся полнокровным. Индлову дрался хорошо. Его щит обладал сверхъестественным чутьем, зная, где ему нужно оказаться, а меч двигался словно был извивающейся цепью, а не твердым бронзовым клинком. Полнокровный напирал, ничуть не страшась Меньшего в серой форме Ихаше.

Тау уклонился от первых двух ударов, потом сам сделал выпад, но попал только в одну из бронзовых пластин. Он думал прикончить Вельможу, но был вынужден увиливать, чтобы следующий удар противника не попал в цель. Индлову был быстр.

– Тау, иди к Келлану! – крикнул Хадит, разрешая спор Тау с самим собой.

Тау ускорил темп, заставляя Индлову отступить и уже собираясь с ним покончить, когда в бой с криком ворвался Джабари. Полнокровный рубанул по клинку Джабари, выбив оружие у него из рук. И, увидев шанс убить Малого Вельможу, полнокровный сделал выпад.

Тау бросился вперед, потеряв равновесие, зато угодив в цель. Его меч слабой руки нашел клинок Индлову и отвел его от сердца Джабари, а оружие в сильной руке вонзилось полнокровному в шею, выйдя с противоположной стороны с фонтаном крови. Джабари отшатнулся, широко раскрыв глаза в осознании того, насколько близко был от смерти.

– Меч держи! – бросил ему Тау, разворачиваясь и убегая на помощь Келлану. Сзади он услышал шаги и приготовился защищаться. Это был Джабари, теперь с оружием наготове. Тау зарычал, увидев его. Он не был уверен, поможет ли присутствие Джабари или, наоборот, помешает, но спорить в любом случае было некогда. Добежав до Келлана, он тотчас был вынужден остановить меч, нацеленный Вельможе в позвоночник.

А затем отразил смертельный выпад острием клинка ровно в тот момент, когда Келлан принял удар щитом.

– Очень вовремя! – воскликнул Келлан.

– Глупец! – выругался Тау. – Побежал в эту драку!

– Мой дядя, – проговорил Келлан, вонзая меч в живот Индлову, который пытался его убить.

Тау оглянулся на свой Чешуй. Бой вокруг фонтана обострился, и помощи оттуда в ближайшее время ждать не следовало.

– Джабари, пригнись! – крикнул Келлан, поднимая щит, чтобы преградить удар, который размозжил бы Малому Вельможе голову.

Джабари хватал ртом воздух, будто пойманная рыба.

– Их слишком много.

– Держись рядом, – сказал Тау, пронзая мечом глаз одного врага и пригибаясь, чтобы всадить меч в пах другому. Двое упали, но на их месте тут же возникли еще трое.

– Дядя! – позвал Келлан.

– Слева. Прорви их ряд, – крикнул Келлану Абшир. – Справа, – приказал он своим людям.

Келлан сместился влево. Между ним и Королевской Стражей с той стороны оставалось всего несколько человек, и, следуя приказу Абшира, стражники направились им на помощь. Тау двинулся следом, отбиваясь от троих Индлову и не давая убить Джабари, хотя его бывший друг, казалось, был полон решимости напороться на каждое лезвие, которое оказывалось поблизости.

– Держись рядом! – снова сказал ему Тау.

– Я… рядом!

– Скорее! – воскликнул Абшир. – Пробирайтесь.

И они вот так, в один миг объединились с Королевской Стражей. Тау посмотрел сквозь мешанину тел, щитов и клинков. Сзади Тау увидел, что Хадита с остатками Чешуя оттеснили от фонтана. В зале прибывало еще людей Одили – они вбегали из других коридоров. Шансы Чешуя Джавьеда и верных королеве воинов падали.

– Где королева? – спросил Келлан у дяди.

– За нами, но есть и другие входы. Келлан, держись здесь. Я должен уйти к ней.

Келлан кивнул, его дядя отступил, и полнокровные Одили тут же заполнили освободившееся пространство и несколько клинков потянулись к лицу и корпусу Абшира. Он отбил пару из них в сторону, и Келлан шагнул вперед, чтобы удержать ряд. Один Индлову сделал выпад и, с горящим взглядом, ткнул мечом в Абшира. Келлан раскроил ему череп, но Абшир с криком упал.

Увидев, что чемпион упал, Индлову Одили воодушевились. Они всей своей мощью навалились на Королевскую Стражу, оттеснив линию защиты назад и в коридор. Стражников было слишком мало, и они держались только потому, что стоять единой силой им позволял вход в коридор. Но натиск Индлову угрожал лишить их этого преимущества. Тау вонзал свои клинки во все места, где, по его мнению, они могли нанести урон, но такой бой был ему не по нраву. Он сражался словно против стены щитов.

– Унеси его, – крикнул ему Келлан.

Тау позвал Джабари на помощь. Вместе они схватили чемпиона и оттащили от линии обороны. Абшир был ранен чуть ниже подмышки, и рана была глубокой.

– С вами все будет хорошо, – заверил его Тау. Затем встал, намереваясь вернуться в бой, но Абшир вцепился ему в запястье и притянул к себе.

– Ихаше, королеву нужно защитить! – сказал он Тау. – В дальнем конце этого зала дверь в комнату, известную как Выбор Богини. Скажи Келлану, это золотая дверь. Он должен найти ее раньше, чем Одили. Скажи Келлану!

– Одили?

– Иди!

Тау встал.

– Я сейчас, – сказал Джабари.

Тау его не слушал.

– Келлан, – сказал он в спину сражающемуся Вельможе. – Твой дядя ранен, но я знаю, где королева.

– Иди к ней! – крикнул ему Келлан через плечо. – Я их сдержу.

– Чемпион просил тебя.

– Он думает, что я лучший воин, – проговорил Келлан между выпадами, блоками и контрвыпадами, – он думает, что я могу стать ее чемпионом вместо него. Но он не прав. Ты лучше. Спаси королеву!

Тау не следовало идти. Он знал это. И он не думал о королеве. Он думал об Абаси Одили. Он не был тем человеком, кто должен это сделать.

– Идем! – позвал Джабари, кладя руку Тау на плечо. – Мы не можем спустить Одили все это с рук.

Тау отвернулся от Келлана, от места сражения и посмотрел вдоль длинного коридора.

– Он никуда не денется, – сказал Тау.

Разъяренный

Тау и Джабари бежали по коридору мимо портретов королев омехи, которые правили на Озонте, а потом и на Ксидде. Они миновали изображение королевы Тайфы, королевы драконов. Миновали изображение ее дочери, королевы Циоры I, а затем и остальных королев, чьих имен Тау не знал. И вбежали в комнату, известную как Выбор Богини.

– Куда теперь? – спросил Джабари, поворачиваясь кругом.

Они очутились в восьмиугольной комнате; в каждом углу была дверь, окрашенная своим цветом.

– Золотая, – заметил Тау.

Золотая дверь вела в другой коридор, который выходил в небольшой дворик с откидными креслами, столами, растениями и цветами. Это был оазис, убежище от города, жары и всего мира.

Тау услышал, как кто-то рубит древесину. А затем голоса, но внимание его привлек пол прямо перед ним. На нем был изображен полуостров. Художник воссоздал всю их долину. На карте было все – от океана Ревы до Обшлага. Были крупнейшие города полуострова, и в каждом из них были изображены самые важные его строения. Тау увидел Кигамбе, Джирзу, Пальм и Цитадель-город.

– Тау, – прошипел Джабари.

Тау понимал, почему смотрит на карту. Понимал, почему оттягивает момент, когда заметил их.

– Тау, что ты делаешь?

Тау поднял глаза и увидел Одили, Деджена, КаЭйд и двух полнокровных Индлову.

– Они прорубают дверь, – сказал Джабари. – Королева, должно быть, внутри.

– Да, – согласился Тау, выступая вперед.

– Их там четверо и еще КаЭйд. Тау…

Тау больше не слушал. Он приближался к своей жертве, будто иньока, скользящий в высокой траве. Он не покажется, пока не придет время удара, время убивать. Они даже не узнают, что он рядом, пока не станет слишком поздно.

– Абаси Одили! – крикнул Тау с расстояния в двадцать шагов. Они повернулись к нему. – Ты убил моего отца и разрушил мою жизнь. Я здесь, чтобы выровнять чаши весов.

Абаси Одили выглядел озадаченным. Затем, немного придя в себя, ответил:

– Мирянин, я убил много отцов и разрушил много жизней. Тебе следует быть конкретнее.

И махнув рукой, Одили направил на Тау одного из полнокровных. Деджен с безразличием отвернулся и, вместе с другим полнокровным, продолжил рубить дверь.

Когда Индлову приблизился, Джабари встал рядом с Тау. Индлову поднял меч.

– Я Абиодан Оньякачи из…

Тау сделал выпад, Абиодан дернул мечом, чтобы выставить блок, но Тау резко опустился и рассек ему икру своим лезвием. Индлову завалился, и пока он падал, Тау вонзил меч сильной руки ему в череп. Индлову замертво рухнул на выложенный плиткой пол. Тау выдернул клинок и двинулся дальше. Джабари больше не было с ним рядом – он во все глаза смотрел на мертвого Вельможу.

– Абаси Одили! – позвал Тау.

– Довольно! – воскликнула КаЭйд. – Абаси, пусть их убьют, и покончим уже с Циорой.

Деджен среагировал первым. Он пнул толстую расщепленную дверь так, что та чуть не провалилась, и направил меч на Тау.

– Тау… – проговорил Джабари.

– Как тебя зовут, Вельможа? – Одили спросил у Джабари, вынимая оружие из ножен. – И что ты делаешь с этим Мирянином? Ты предаешь своих? – Одили отступил на шаг от Деджена, призывая последнего Индлову к себе и выставляя чудовищного Ингоньяму между ними и Тау.

КаЭйд подняла руки, и ее зрачки сузились до маленьких щелочек.

– Тау… – проговорил Джабари.

Тау был готов. Он был готов преодолеть ее ослабление, уничтожить Деджена, убить ее, потом Индлову и оставить Одили напоследок. Он сорвет плоть с его костей, выдавит глаза, отрежет язык и вставит острие своего клинка в щель его члена.

Но КаЭйд Оро не попыталась ослабить Тау. Вероятно, что-то подсказало ей, что она не достигнет желаемого эффекта. Возможно, ей хотелось продлить их страдания, увидеть на их лицах осознание своей обреченности. Тау не знал, что ею двигало, и удивился, когда Оро применила свой дар, чтобы разъярить Деджена, превратив одного из самых грозных воинов омехи в поистине смертоносную силу.

Деджен издал рев, его мышцы искривились, растянулись и сложились, уплотнившись и умножившись. Его свободные доспехи из черной кожи с пластинами натянулись, обнажив красные участки, которые оставались скрытыми, когда Ингоньяма не был разъярен. Деджен вообще не был привлекателен на вид, а когда КаЭйд обратила на него свой дар, стал вовсе уродливым, зловещего вида великаном.

Всего два дыхания – и Деджен стоял перед всеми чудовищем. Он выдохнул воздух из ноздрей, широких, как ладони Тау, поднял щит, стоявший рядом с деревянной дверью, и трижды ударил его ребром о дверь. Скорость, с какой двигался Ингоньяма, застала Тау врасплох. Когда Тау понял, что Деджен бьет по двери, та рухнула, воспламенившись под его сверхъестественно мощным натиском. Из комнаты донесся женский крик.

Деджен снова фыркнул и повернулся к Тау, который застыл как вкопанный с того мгновения, как началось превращение Великого Вельможи.

– Иногда чаши весов бывают слишком разными, и их нельзя уравновесить, серый, – произнес Одили, переступая через разрушенную дверь и входя в комнату, где пряталась королева.

Тау отвлекся на слова Одили – и эта ошибка едва не стоила ему жизни. Деджен бросился вперед, рисуя мечом дугу. Джабари закричал, а Тау больше почувствовал, чем увидел атаку. Он отклонился в сторону, услышал, как рядом просвистела бронза Ингоньямы, и ощутил запах промасленного металла, когда лезвие рассекло воздух всего в пяди от того, чтобы отсечь ему лицо от черепа.

Тау рухнул на землю, перекатился и снова встал на ноги.

– Королева… – только и успел он сказать Джабари, прежде чем меч Деджена снова пригрозил его убить.

Тау увернулся от этого удара и от следующих двух. Метнул взгляд в сторону Джабари. Тот, высоко подняв меч, пробирался по обломкам двери в комнату, что была за ней.

Тау полностью переключился на Разъяренного Ингоньяму.

– Помнишь испытание Индлову на Юге? – спросил Тау. – Помнишь мужчину, которого ты там убил?

Деджен, крякнув, замахнулся на Тау. Тот отступил и использовал в бою местность: схватил маленький столик, на котором стоял пустой горшок из-под раббы, и метнул его в Деджена – тот отбил его на лету.

– Помнишь мужчину, которого ты там убил? Должен помнить, ведь именно поэтому сегодняшняя ночь – последняя в твоей жизни.

Деджен, топоча по плиточному полу, бросился вперед и замахнулся мечом. Тау уклонился, но он не ожидал, что Ингоньяма применит щит. Деджен поднял его горизонтально и нанес Тау яростный удар наотмашь. Тау не сумел увернуться и не выставил блок мечом слабой руки. Приняв удар, он почувствовал, как тот отдается по всему его телу, и понял, что его поднимают в воздух и бросают через весь двор, а при падении стукнулся плечом.

Не теряя времени, Тау вскочил на ноги и бросился в сторону, чтобы избежать пронзающего удара Деджена. Потом восстановил равновесие, увернулся от следующего выпада Деджена, подобрался к нему и ударил со всей силы. Он попал Ингоньяме по бронзовым пластинам, но Тау тут же пришлось упасть и перекатиться, чтобы избежать удара щитом. Поднявшись, он бросился на Деджена и резанул его по животу. Почувствовал, как его острая бронза царапнула о пластину, доспехи и, наконец, о кожу. Обычного человека таким ударом разрезало бы надвое, но сила КаЭйд сделала плоть Деджена твердой, как камень. Тау отскочил, чтобы оказаться вне досягаемости.

Разъяренный Ингоньяма посмотрел на живот. Доспехи были порваны в клочья, из пореза сочилась тонкая струйка крови.

– Убить его! – завопила КаЭйд, и в ее голосе было слышно напряжение – разъярение требовало сил.

Деджен, не обращая на нее внимания, впервые заговорил с Тау.

– Я помню Мирянина на испытании. Он погиб так же, как все Меньшие живут, – на коленях. – Деджен ринулся вперед, и Тау устремился ему навстречу.

Деджен замахнулся, целясь Тау в грудь, не давая своей вертлявой жертве возможности пригнуться или отскочить назад. Но Тау не собирался делать ни того, ни другого. Он сам наскочил на Деджена, направив острия своих мечей в шею Ингоньямы. Прыгнув, Тау оказался слишком близко, чтобы клинок Деджена мог нанести ему ущерб, но Ингоньяма ударил его в бок рукоятью и гардой, и Тау услышал, как у него треснули ребра. Но боли не почувствовал. Единственным, что он почувствовал, была ярость, когда острия его мечей впились Ингоньяме в шею, чуть ниже челюсти.

– Умри! – прокричал Тау демону в лицо, когда меч слабой руки раскололся надвое, не войдя в плоть Ингоньямы. – Умри! – повторил он, когда его меч сильной руки проткнул кожу Деджена, скользнул по более крепким мышцам под ней и, найдя опору в лопатке Разъяренного, вырвался из руки Тау, и они оба упали на пол.

Деджен ухватил Тау за гамбезон, и Тау вонзил меч слабой руки, меч своего отца, ему в лицо.

– Умри! – прокричал Тау, когда зазубренное бронзовое лезвие вошло на глубину ногтя Деджену в губу, щеку и глаз, так что последний лопнул, брызнув кровью и сукровицей.

Деджен, вскричав, одной рукой отбросил Тау на пятнадцать шагов, отправив его в кувырок, будто соломенную куклу. Тау прилетел прямо на карту полуострова – приземлился на бугорок Центральных гор тем же боком, где до этого трещали ребра, и на этот раз почувствовал боль. Опалив его со всей силой, боль выжгла все мысли из его головы на несколько дыханий.

– Поднимайся, Деджен! – услышал Тау крик КаЭйд.

Тау заставил себя сесть, но тут же рухнул от боли. Затем, стиснув зубы, перекатился на здоровый бок. КаЭйд, похоже, вливала в Деджена всю доступную ей энергию, когда тот взялся на сломанный меч Тау и стал вытягивать его из своего лица.

Ингоньяма взревел, когда бронза вышла наружу, вырвав остатки глаза и половину нижней губы. Деджен кое-как поднялся на ноги и поднес руку к изуродованному лицу. Он тяжело дышал и весь пропитался кровью.

– Тау! – донесся отчаянный крик Джабари из комнаты.

Тау бросил взгляд в ту сторону. Деджен тоже посмотрел туда единственным оставшимся глазом. Тау, шатаясь, поднялся на ноги. Джабари проигрывал свой бой. Против него дрались полнокровный и Одили. Придворные Вельможи, такие как Одили, не слишком искусно владели мечом, но все же были неплохо обучены, то есть двое были против одного. Тау был нужен там, но Деджен бросился в атаку, выставив меч перед собой, а Тау остался без оружия.

Он отскочил, швырнул в Ингоньяму горшки с растениями, несколько маленьких статуэток и даже почерневшую от огня жаровню. Затем, рискуя жизнью, переметнулся на слепую для Деджена сторону, бросившись мимо него к своим упавшим мечам. Но поднять оба он не успевал, поэтому схватил дедовский клинок и выпрямился, блокируя неизбежный удар Деджена, едва не выронив оружие под тяжестью обрушившейся на него силы.

Он отшатнулся, поставил ногу на сломанный клинок отца и подтянул его к себе. Получив достаточно пространства, чтобы взять его, не погибнув, он схватил оружие, крякнув от боли, прокатившейся от его помятых ребер.

– Тау! Тау! Тау! – кричал Джабари.

И Тау пошел на Деджена, делая выпады и замахи, стремительно обрушивая мечи на великана и целясь в последний глаз Великого Вельможи. Его атаки всполошили Деджена, и Разъяренный впервые был вынужден обороняться, боясь потерять зрение окончательно.

Тау засыпал его неумолимым шквалом ударов, которые хоть и не могли нанести Деджену глубоких ран, но преследовали иную цель.

– Да проклянет тебя Богиня, Деджен! Убей его! – выла КаЭйд, пока Тау продолжал натиск, нанося удары, которые вынуждали КаЭйд черпать все больше энергии, чтобы поддерживать разъярение Деджена.

– Отпусти меня! – требовала КаЭйд, тревога в ее голосе достигла предела. – Отпусти меня!

Тау понял, что ее покровы спали. Приближались демоны. Тау усилил давление, хотя его ребра сопротивлялись каждому движению, но воля гнала вперед.

– Ты заплатишь, Деджен! – подначивал Тау. – Ты умрешь, Деджен! Ты будешь гореть в Исихого вместе с Укуфой целую вечность, Деджен!

– Отпусти меня! – КаЭйд, спотыкаясь, двинулась в их сторону. – Дай мне выйти, глупец!

Деджен не слушал ее. Тау видел в его глазах страх. Деджен знал, что, лишившись разъярения, он лишится и жизни – потому что Тау был готов ее отнять.

И Деджен делал все что мог, чтобы переломить ход боя. Пытался использовать всю силу, скорость, хитрость и умения, чтобы оттеснить раненого Тау подальше. Он нанес Тау неприятный скользящий удар по бедру и едва не попал ему по запястью, но Тау вывернул отцовский меч как раз вовремя, чтобы подставить вместо запястья рукоять. Это спасло его от потери кисти, но сломало три пальца.

Деджен продолжил напирать, Деджен был в отчаянии, но у Деджена вышло время.

КаЭйд закричала так надрывно, что оба воина отскочили друг от друга. Она упала на колени и ухватила себя за шею, когда кровь хлынула у нее из ушей, рта, носа и глаз. Она забилась в конвульсиях, кожа на ее лице покрылась волдырями и полопалась. Крики переросли в бульканье, и КаЭйд захлебывалась собственными телесными жидкостями, она вся затряслась из стороны в сторону, осыпая обоих мужчин смрадными брызгами. Она разодрала себе лицо ногтями, так что лоскуты плоти повисли на нем, свернувшись завитками. КаЭйд широко распахнула рот, словно собиралась им родить, и извергла поток отвратительной желчи. Руки расслабились, она упала на пол и, более не похожая на человека, умерла.

Тау снова накинулся на Деджена. Ингоньяма теперь не был разъярен. Черные кожаные доспехи снова висели свободно, а сам он горбил спину от множественных ранений.

– Ты убил моего отца, – сказал ему Тау.

– Это все из-за того, что какой-то Меньший умер? – огрызнулся Деджен, еле выговаривая слова изувеченными губами. – Он был ничтожен. И ты тоже ничтожество!

Деджен ринулся в атаку, выставив меч вперед. Тау увернулся от смертоносного тычка и вонзил сломанный клинок своего отца Великому Вельможе в грудь, прямо в его вельможье сердце.

– Может быть, – прошептал Тау, чувствуя, как у Деджена бьется пульс, передаваясь от его раны пальцам Тау, переходя к его руке, – а ты мертв.

Деджен хватал ртом воздух. Его взгляд был сосредоточен на лице Тау. Тау положил руку Ингоньяме на плечо и притянул его к себе, вонзая лезвие еще глубже. Деджен дернул губами, но ничего не сказал. И уже не мог сказать никогда.

– Тау! – снова закричал Джабари.

Тау выдернул отцовский меч из тела Деджена. Вельможа рухнул на пол. Перешагнув через мертвого, Тау заковылял в комнату, где Джабари сражался в смертельном бою и где от смерти скрывалась королева. Тау пошел туда, чтобы убить Абаси Одили.

Побег

Тау ворвался в комнату. Первыми он увидел Джабари и Индлову. Они сражались лицом к лицу, и Индлову двигался так, будто был пьян. Джабари истекал кровью в нескольких местах и с трудом держал меч. Королева тоже была здесь. Циора, в белейшем платье, с прямой спиной, стояла, прислонившись к стене рядом с роскошной кроватью, заваленной высокими подушками и шелковыми одеялами. Она находилась там не одна, а с женщиной средних лет. Женщина со строгим, но привлекательным лицом тянула руки к Индлову. Но опустила их, как только увидела Тау.

Она была Одаренной и ослабляла полнокровного. Только благодаря этому Джабари до сих пор был жив. Тау двинулся на полнокровного, но в этот момент услышал шум у себя за спиной. Резко развернулся, выставив меч, и разбил глиняный кувшин, который метнул в него Абаси Одили.

Абаси стоял в противоположном углу комнаты, держась как можно дальше от Одаренной и сражающихся мужчин. В это же дыхание член Совета Стражи и созидатель вельможьего заговора выбежал из комнаты. Тау побежал за ним, но услышал, как Джабари вскричал от боли.

Уже у двери Тау оглянулся. Королева смотрела на него, не отводя глаз, а Одаренная мрачно поджала губы. Она не смогла бы продержаться, черпая энергию из Исихого, и четверти промежутка. У нее не было никакой защиты. Но еще хуже приходилось Джабари. По его лицу от лба до подбородка тянулся порез, чудом не задевший глаз. Пол был липким от крови, и пока Тау наблюдал за боем, Индлову уколол Джабари в предплечье руки, в которой тот держал щит.

– Тау! – закричал Джабари, падая на пол.

Тау выглянул за дверь. Абаси удалялся, но Тау еще мог его поймать. Он сделал шаг в его сторону, в последний раз заглянув в комнату. Его взгляд упал на королеву, которая была старше его от силы на один-два цикла.

Думать, что она возглавит весь народ, казалось безумием. Как казалось безумием и связывать их выживание со способностью этой девушки восстановить мир с ксиддинами. Никакие усилия не могли дать результата, зато Тау по-прежнему мог догнать Абаси. Он по-прежнему мог…

Тау закричал от досады и устремился в бой. Индлову, заслышав его приближение, выставил меч, и они скрестили клинки. Тау сделал ложный выпад сломанным мечом и нанес удар снизу сильной рукой – ребра все это время горели от боли. Индлову дрался без щита. Он заблокировал атаку сверху, но был пронзен вторым клинком.

И все же воин оказался силен духом. Свободной рукой он снял кинжал с пояса и нацелился на грудь Тау. Держа меч, всаженный в живот Вельможи, Тау протащил Индлову полукругом, избежав его атаки – смертельный удар обернулся скользящей раной.

При повороте Индлову попытался восстановить равновесие, но вскричал от боли. Он широко раскрыл рот и выпятил губы – к зубам его липла кровавая слюна. Тау выбросил вперед левую руку, воткнув сломанный меч мужчине в ключицу. Индлову выдохнул воздух из легких, и на этом бой был окончен.

Джабари, весь истекая кровью, прижался спиной к стене и соскользнул на пол. Вытер лицо, размазав кровь, и лицо стало походить на ужасную маску.

– Ты сражаешься за королевство? – спросила королева Циора, дрожа.

Тау не ответил. Ему нужно было поймать Одили. Он побежал к двери, но наткнулся на троих мужчин. Отскочил назад, выставив меч.

– Тау, полегче, – сказал Келлан. – Это я.

– Где Одили?

– Одили? Мы его не видели.

Келлан был с Хадитом и Удуаком.

– Моя королева. – Келлан опустился перед ней на колено. Хадит и Удуак последовали его примеру. – Мы явились, как только смогли, – сказал ей Келлан.

– Мы удержали крепость? – первой заговорила Одаренная со строгим лицом. – Королева в безопасности?

– Как Абшир? – спросила королева Циора.

Келлан поднял голову.

– Моя королева… – Он выдержал паузу, раз или два открыв и закрыв рот. – Чемпион Окар был убит, сражаясь за вас, – сообщил он. – Я его племянник, Келлан Окар, посвященный третьего цикла Цитадели Индлову.

– Абшир погиб? – спросила Циора, все еще дрожа, но крепко сжимая ладони, словно пытаясь взять себя в руки. – Он был твоим дядей? Мне жаль.

Одаренная подошла к Келлану, переключая его внимание на себя.

– Нападение подавлено?

– Визирь Нья, – произнес Келлан, обращаясь к женщине, – Королевская Стража удерживает крепость, но она находится под осадой Индлову Одили.

– Моя королева, – сказала визирь, – нам необходимо вернуться к Страже. Нам необходимо позаботиться об обороне крепости и удостовериться, что сын вождя в безопасности. Одили раскрылся и теперь будет наказан, но если мы потеряем сына вождя, если Кана погибнет…

– Как это вы его не видели? – спросил Тау преклонившего колено Келлана.

– Меньший, – обратилась к нему визирь, – в присутствии Ее Величества…

– Он не мог уйти далеко, – продолжал Тау. – Я должен найти…

– Меньший! – крикнула на него визирь.

– Тау, на колено, – прошипел Келлан.

Тау не послушал. Одним прыжком он подскочил к визирю.

– Еще раз назови меня Меньшим!

Визирь, казалось, не верила своим глазам. Она сглотнула ком в горле, открыла рот, но закрыла обратно.

– Я пойду искать Одили, – сказал Тау Келлану.

– Нья права, Ихаше, – сказала Тау королева. – Нам необходимо подняться на стену. Люди должны знать, что мы живы и им еще есть за что сражаться. Мы едва ли сумеем сделать это сами. Ты сопроводишь нас? Защитишь свою королеву?

– Он защитит, моя королева, – заверил Келлан.

Тау не мог позволить Одили сбежать.

– Мы можем узнать твое имя? – спросила королева Циора.

Ему не хотелось этого признавать, но каждый раз, когда она с ним заговаривала, он испытывал потрясение.

– Имя? Мое… Тау. Тау Соларин.

– Пойдешь с нами, Тау Соларин?

Пульс Тау бешено бился в висках. Он подобрался так близко. Но упустил свою возможность. И кивнул своей королеве.

– Благодарим вас, – сказала она. – Поднимись, Келлан Окар. Поднимитесь, мужчины, пришедшие с ним. Мы просим вас отвести нас на стену нашей крепости. Там мы увидим, как этот переворот будет подавлен.

Ворота

Они прошли мимо тел павших Индлову, Деджена и КаЭйд. Королева при этом закрыла глаза, позволив визирю вести себя. Сама Нья будто не могла поверить в то, что было перед ней.

– КаЭйд погибла демоновой смертью, – проговорила Нья, описывая увиденное королеве. – Ингоньяма Олуджими, похоже, был разъярен, но он… кажется, он убит мечом. – Нья повернулась к Тау. – Он был разъярен, а ты дрался один. Как это случилось?

– КаЭйд лишилась покрова. Она первая погибла. Деджен уже не был разъярен, когда лезвие вошло ему в грудь, – сообщил Тау.

– Не был разъярен, когда вошло лезвие, но… ты сражался с Разъяренным Ингоньямой, пока его Одаренная не лишилась покрова? Это ты пытаешься сказать?

Она подчеркнула слово «покров», будто отмечая, что Тау произнес его первым. Тау не сказал больше ничего, но он чувствовал на себе взгляд визиря, и от этого у него зачесалась спина.

Пока они спешили к стене, Келлан рассказал королеве и ее визирю все, что им было известно. Он рассказал о Джамилах и о том, что, по их мнению, произошло с Конклавом ксиддинов. Услышав такие вести, визирь словно состарилась на глазах. Королева Циора держалась более стойко, но и она не могла скрыть своей тревоги.

– Абаси и Тайя обрекли нас, – заявила визирь. – Они нас всех погубили.

– Мы скажем ксиддинам, что нас предали, – сказала королева Циора, когда они вышли в центральный двор крепости.

Тау не был уверен, что им стоило беспокоиться на этот счет. По всему двору шли разрозненные бои. Королевская Стража побеждала, и это должно было придать надежду. Но нет. Тяжелые бронзовые ворота сотрясались через каждые несколько дыханий.

– Это таран, – сказал Келлан.

– Нужно подняться. – Хадит указал на стену крепости.

Там шла схватка. Несколько Индлову взобрались с внешней стороны, и Королевская Стража, сражаясь бок о бок с сыном вождя, изо всех сил старалась отправить их туда, откуда те явились.

– Кана, – проговорила королева.

– Ей-богиня! – воскликнула визирь. – Если дикарь там убьется…

– Им нужно помочь, – заявил Келлан.

– Оставайся с королевой, – предложил ему Хадит, посмотрев на Тау и Удуака. Удуак крякнул, выражая согласие, и все трое взбежали по каменным ступенькам на вершину зубчатой стены. Раненый бок Тау приносил ему муки с каждым шагом.

На вершине Тау выглянул вниз. Там всюду были люди Одили. Крепость была окружена, и Индлову собирались вот-вот проникнуть внутрь. Целый их рой с помощью канатов с крюками взбирался по стенам, и еще две группы Индлову у ворот управляли тараном с бронзовым наконечником.

Позади воинов, управлявших тараном, несколько сотен Индлову стояли в ожидании, их оружие мерцало в отраженном свете факелов. Жаркая ночь пахла горячей смолой, кожей, потом и кровью.

Тау ринулся к стене и стал резать один из канатов, однако тот был толстым и натянулся от тяжести взбирающихся по нему. Перерезать его было непросто, и пришлось оставить попытку.

– Бросай это! – крикнул Хадит. – Иди к ксиддину.

Кана едва держался. Тау, терпя боль, проковылял ему на помощь, по пути разбив лицо одному из Индлову.

Удуак подоспел первым. Он встал лицом к лицу с полнокровным, и они колотили друг друга по щитам. Хадит вступил в бой и, низко пригнувшись, вонзил меч в пах соперника Удуака. Индлову упал, вскрикнув от боли.

Рядом с Хадитом погиб королевский стражник, и Кана, человек, которого они пытались защитить, заступил на его место.

– Назад! – приказал Хадит.

Кана покачал головой, его длинные косы развевались по плечам, будто сердитые змеи. В следующий момент на него замахнулся один из Индлову Одили. Тау находился недостаточно близко, а Кана стоял к нападающему лицом.

– Осторожно! – крикнул Тау, и Кана пригнулся, лишившись косы, но не головы. Кана ткнул в Индлову коротким копьем – тот выставил щит, но Тау вонзил клинок ему в горло.

Тау, Удуак, Хадит и Кана вчетвером вместе с несколькими королевскими стражниками удерживали свой участок стены, убивая тех Индлову, которым удавалось на нее взобраться. Удуак даже дошел до того, что обезоружил одного и сбросил со стены на другого взбирающегося, избавившись тем самым от них обоих. Перебив Вельмож, они обрубили и канаты, чтобы ими больше никто не воспользовался.

– Участок чист! – прокричал Хадит Келлану.

Спустя три дыхания они воссоединились. Королева стояла на внутренней стороне ближайшей к крепости стены. Ее стража внизу тоже победила в противостоянии.

Королева Циора взглянула на бойню, которая разворачивалась на камнях дворика. И застыла, будто статуя, с высоко поднятым подбородком. Казалось, она позировала для художника. Тау не понимал, что она делает. Но затем один из королевских стражников увидел ее и восторженно закричал. Остальные воины, находившиеся во дворе и на стенах, подняли головы. Все увидели свою королеву, ту самую, за которую сражались, и самые преданные ей издали приветственные крики. Циора властно подняла руку и помахала им, точно благословляя, и разрозненные крики стали громче.

Яу вбежал по ступенькам с Тембой.

– Братья!

– Яу, Темба, – сказал Хадит. – Рад видеть, что вы живы.

– Ненадолго, – проговорил Темба, глядя на Индлову за стенами.

Яу, завидев королеву, вздрогнул. Затем его голова дернулась вверх и вниз, будто плавучая коряга в Ревах, а потом упал на колени, потянув Тембу за собой.

– Ты можешь встать, – сказала Циора. Когда они поднялись, она обратилась к Келлану: – Кто сейчас возглавляет наших людей?

Келлан указал на группу воинов за воротами крепости.

– Моя королева, самый старший по званию офицер Королевской Стражи, вероятнее всего, находится там. Когда ворота сломаются, там будет самый тяжелый бой.

– А ты посвященный третьего цикла?

– Да, моя королева. Инколели Чешуя Осы. Я обучался на Ингоньяму, чтобы затем получить ваше королевское одобрение.

– Мы понимаем. Теперь ты Ингоньяма, Келлан Окар. У тебя есть королевское одобрение. Ты возглавишь людей на стенах.

Окар просиял от гордости.

– Я превознесу ваше имя, моя королева.

– Келлан Окар, Ингоньяма, мы можем защитить эту крепость? – спросила она. – Сможем мы ее удержать, если будем действовать разумно и окажемся удачливы?

У Окара вытянулось лицо. Он не хотел или не мог лгать своей королеве, поэтому ничего не сказал.

– Мы понимаем, – проговорила Циора, и на краткий миг Тау увидел в ней испуганную молодую женщину, на которую взвалили слишком большую ответственность. – Перед нами серьезный вызов, – сказала она. – Значит, мы приказываем преданным королеве действовать особенно разумно и быть удивительно удачливыми.

Хадит хихикнул, но, боясь оскорбить этим королеву, притворился, будто это был кашель. Королева Циора улыбнулась ему, озорно сверкнув глазами. Хадит перестал кашлять и тоже улыбнулся.

Тау не мог в это поверить. Всего несколько слов и улыбка – и эта юная королева очаровала Меньшего, который прожужжал Тау все уши разговорами об вельможьем угнетении.

– Измена? – спросил Кана по-эмпирийски с заметным акцентом.

– Да, – ответила королева Циора. – Нас предали высокопоставленные Вельможи.

– Вельможи… – проговорил Кана.

Удуак указал вдаль, на низкие стены города.

– Смотрите!

– Ксиддины? – спросил Кана, нахмурив брови. – Мой отец идет.

Кана был прав. Силы вторжения достигли Цитадель-города, а Одили не успел ни взять крепость, ни убить королеву. План члена Совета Стражи рушился, а вместе с ним – и шансы Избранных на мир.

– Почему… мой отец здесь? – спросил Кана.

– Нам сообщили, что предательство Вельмож распространилось за наши пределы, – сказала ему королева. Кана ждал, что она скажет больше, и Циора, собравшись с духом, продолжила: – Вероятно, Одаренная, которую отправили к вам, тоже участвовала в заговоре. Она была… призывающей огненных демонов.

Кана помрачнел.

– Она была вся скрыта и под маской. – Он посмотрел ей в лицо, и Тау понял, что он теперь не успокоится. – Конклав?

Циора посмотрела ему в глаза.

– Нам сообщили, что появление твоего отца может быть ответом на то, что там произошло.

Кана склонил голову, и на его суровом лице отразилось недоверие.

– Огненный демон сжег Конклав? – Он напрягся всем телом, и Тау приготовился к бою на случай, если ксиддин решит напасть на королеву.

– Мой отец всех вас убьет, – сказал Кана.

– Мы скажем ему, что нас предали, – заявила Циора. – Мы…

– Королева, – перебил ее Кана, и визирь Нья зарычала на него. – Нет. Ачак, отец, он убьет всех, всех Избранных.

Пока Кана это говорил, Тау услышал скрежет бронзы. Этот звук, будто живые, издали ворота, срываясь с креплений и опрокидываясь на землю.

Хадит выругался, Удуак замялся на месте, а королева ухватилась за зубцы стены с такой силой, что могла бы раздавить саман. Ворота пали, и Индлову Одили, словно полчище саранчи, ворвались в Крепость Стражи.

Гекс

Оставшиеся во дворе королевские стражники погибли. Когда проливать кровь внизу больше было некому, один из Индлову заметил королеву – ее безукоризненно белое платье выделялось в темноте, – и многие, отделившись от основного войска, ринулись по ступенькам на стену. Келлан приказал своим людям держать лестницу, а Кану попросил прикрыть сзади. Тау двинулся было выполнять приказ, но королева взяла его за запястье. Ее кожа была мягкая и теплая, словно пепел недавно остывшего костра.

– Ты останешься с нами, Тау Соларин?

– Моя королева, – сказал он, поколебавшись лишь дыхание.

Она не отпускала его руки.

– Мы благодарим.

Ощущая себя натянутым, будто струна коры, Тау стоял на месте, пока Келлан и его братья по оружию пытались удержать лестницу от движущейся массы полнокровных Индлову. Он вздрагивал и напрягался с каждым ударом, который принимали его братья. А когда Яу получил мечом по раненому плечу и повалился на пол, Тау испытал на себе твердость хватки королевы. Та оказалась сильной, и он остался на месте.

Он взглянул на нее, желая, чтобы она поняла его. Она посмотрела ему в глаза и перевела взгляд обратно в сторону сражения, происходившего на лестнице. Ее лицо выглядело спокойным, но грудь вздымалась тяжело, а пальцы были крепко сжаты.

– Моя королева, – проговорила Нья, – вам следует покинуть это место. Долго здесь не продержаться.

Тау подумал то же самое. Долго не продержаться.

– Дорогая Нья, – ответила королева Циора ровным голосом, – идти больше некуда.

Голова визиря вертелась, будто флюгер на ветру. Она увидела людей Одили за стенами, увидела во дворе, что они пробиваются и на лестницу. Королева была права.

– Тау Соларин, если придет время, мы попросим вас об услуге, – сказала Циора.

– Моя королева, – ответил он, желая лишь присоединиться к своим братьям.

– Когда надежда будет утеряна, не позвольте нам попасть в руки врага.

– Циора! – воскликнула Нья. – Королева Циора, нет!

Королева оборвала визиря, подняв перед ней палец.

– Тау Соларин, вы поможете нам в этом?

Кана наблюдал за ними, будто за помешанными. Он послушался Келлана и не вступил в бой, хотя его копье было направлено в сторону места сражения. Королева ждала ответа Тау.

– Я не смогу этого сделать, – ответил ей Тау.

– Не сможешь? – спросила она.

– Я погибну прежде.

Она помолчала, удивленная, но не отказалась от своего.

– И оставишь нас, чтобы нами попользовались и убили те, кто желает нам зла? Мы ведь попадем во власть Одили и его людей.

Тау чувствовал, что она дрожит. Ее хватка оставалась крепкой, но ее трясло.

– Я не позволю им заполучить вас, – пообещал он. – Я их остановлю.

Это вряд ли подействует. Всякий здравомыслящий человек мог предвидеть исход этой ночи, и все же слова Тау принесли ей спокойствие.

– В нас осталась вера, – сказала она, – в Богиню и в тех, кто нам предан.

Нья тихо захныкала. Кана вертел копье в руках. Келлан и остальные отступали. Удуак тащил за собой Яу. Лестница была захвачена, и Тау ненавидел себя за то, что дал обещание, которое было невозможно выполнить.

Конец близился, и его было не избежать. Тау размышлял о том, что не был настолько могуч, когда земля под ногами всколыхнулась и ночь прорезал звук сотни громовых раскатов.

От сотрясения Индлову сбросило с лестницы, а королевские стражники попа´дали с зубчатых стен. Тау оттащил королеву от края, заставив ее лечь на пол. Грохот стоял такой, словно они очутились посреди спускающейся лавины. Тау доводилось видеть лавины в горах, но сейчас они были в долине и, лежа на полу, он не мог выглянуть, чтобы узнать, что вызвало весь этот фурор. Зато он слышал крики. Голоса людей внизу были пронизаны ужасом.

Затем небо осветил поток огня – столб извивающегося пламени. И даже через толстые зубчатые стены от его обжигающего жара у Тау волосы на загривке встали дыбом.

– Богиня! – взвыла Нья.

– Огненный демон! – проговорил Кана, лежа на полу рядом с Тау и королевой.

Тау встал сам и помог подняться королеве. Затем посмотрел вниз на двор и увидел: один из участков двора провалился в расплавленную воронку, из которой выполз драконий детеныш.

Само же создание повергало в трепет и вызывало жалость. Оно было огромным, но не доставало и до половины размеров дракона, который спалил хедени в Дабе. По всему телу у него были открытые раны, и во многих местах не хватало черных чешуек. Крылья были ободраны по краям, а на длинной извилистой шее болтался ошейник, но бронзовая цепь, которая удерживала его в заключении, разорвалась надвое при побеге.

Детеныш проревел в небо и обратил злобный взгляд на вторгшихся во двор Индлову, которые ошеломленно замерли на месте. Затем он раскрыл пасть и изрыгнул поток пламени, испепелив три десятка человек. Тау пришлось закрыть глаза ладонью – настолько ярким был огонь, – а когда сожженные затихли, Тау увидел, что Индлову Одили атаковали зверя. Глупость и храбрость их поступка заставили Тау поверить, что Избранные, вероятно, были величайшей боевой силой в Умлабе.

Однако мнение Тау ничуть не повлияло на детеныша, который зажал мужчину челюстями, разорвал его пополам, затем схватил другого когтистыми кончиками передней лапы и швырнул его, будто камешек, размозжив о стену крепости. Дракон снова взревел, и Индлову, при всей своей храбрости, отшатнулись. Они понимали, что последует далее. Но это знание их не спасло. Детеныш дохнул огнем, превратив двор в преисподнюю.

– Никто не должен управлять таким. Никто, – проговорил Кана, когда Тау заметил, кто контролировал детеныша.

– Зури, – прошептал он.

Зури вытянула руки к дракону, растопырив пальцы, и даже за сотню метров Тау видел, как напряжено ее лицо.

– Что ты наделала? – сказал Тау. – Что ты наделала?..

Келлан, Хадит и Удуак подползли к нему. За Яу присматривал один из королевских стражников – с плечом было совсем плохо.

– Это не Страж с Центральных гор, – заявил Хадит.

– Она освободила детеныша, – добавил Келлан.

– Когорта, – сказал Тау. – Где ее Гекс?

Удуак увидел их первым.

– Там.

Тау проследил за его рукой. Когорту охраняли пятеро людей, которых Хадит отправил с Зури.

– Они не черпают энергию из Исихого, – догадался Тау.

– Откуда знаешь? – спросил Хадит.

– Они не выглядят сосредоточенными, – ответил Келлан.

– А-а, – протянул Хадит, переводя взгляд с Зури на когорту и, без сомнения, понимая разницу. – Но без Гекса… – Хадит сделал паузу, осознавая, в чем дело. – Она знала. Привести Стражей с Центральных гор не было времени. Она знала с самого начала.

– Что ты наделала?.. – прошептал Тау, когда детеныш полыхнул огнем на отступающих Индлову Одили, и Зури пошатнулась, едва устояв на ногах.

Зури повернула зверя к лестнице, и детеныш выжег оказавшихся там Индлову, оставив от них лишь горстки пепла. Королевские стражники возликовали, и в их голосах появилась надежда, а дракон тем временем замотал головой, ища невидимого нападающего.

Детеныш прорвался через Индлову и теперь, когда его ничто не отвлекало, стал бороться с властью Зури, ослабляя ее хватку и вынуждая вытягивать из Исихого больше энергии. Она теряла свой покров.

– Это Одили! – крикнул Келлан.

Негодяй появился вместе с четырьмя Индлову из одного из коридоров, ведущих во двор. Но между ним и разрушенными воротами находился детеныш. Одили был пойман в ловушку.

– Келлан Окар, – обратилась королева Циора, – мы желаем, чтобы предатель был схвачен либо убит.

– Моя королева! – Келлан дал знак людям Чешуя Джавьеда, и те направились к лестнице.

Тау видел Одили, но ему было все равно. У Зури пошла кровь – из глаз, из ушей, из носа, изо рта.

– Что ты наделала? – произнес Тау, припадая к земле, изгоняя из головы все мысли и уносясь в Исихого.

Вытеснение

Детеныш был там, и его крылья были целыми, а все чешуйки блестели на своих местах. Детеныш выглядел сильным и несокрушимым. Зури стояла перед ним, вытянув вперед руки. Казалось невозможным, что столь крошечное создание способно управлять столь могущественным существом. И все же дракон ей подчинялся, но это не могло длиться долго.

Покров Зури казался дымом на ветру – он истончался и пропадал, пока не исчез совсем. Пока она не предстала сама – прекрасная и сияющая, как рассветное солнце, теплая и исполненная жизни. Тау никогда не видел ее в Исихого без покрова. Она была самым чистым, самым превосходным из творений Богини, и ее свет притягивал толпы демонов.

Тау побежал к ней сквозь порывы ветра, пересекая серую местность. Подбежав, он выхватил мечи и приготовился к бою.

– Уходи! – сказал он Зури, изо всех сил стараясь перекричать неутихающую бурю темного мира.

Зури продолжала бороться за власть над драконом.

– Не могу, – ответила она, кивая на детеныша. – Он меня не отпустит.

– Они идут.

– Я знаю. Прости.

Первый демон явился из мглы. Он примчался на шести суставчатых ногах. Его туловище делилось на две части – брюхо и грудина, а голова торчала оттуда, где у человека находилась бы грудь. Пять его глаз были сосредоточены на Зури, а рот – зияющая дыра, окаймленная похожими на кости клешнями, – распахнулся во всю ширь. Он бросился к Зури, и Тау его оттеснил.

– Прости, – снова проговорила Зури.

Тау кричал на демона, снова и снова рубя его мечом, пока следующее чудище, на этот раз ползучее, будто огромный червь, не подоспело с атакой. Он рубанул новую тварь по голове, но она уклонилась от лезвия и напал в ответ. Тау увернулся и с силой обрушил меч сильной руки ей на спину. Тварь завопила и отступила, предоставив Тау возможность переключиться на шестиногого урода.

– Прости, – снова сказала Зури, и ее сияющее золотом лицо было исполнено печали и страха. – Я не могу… Я надеюсь…

– Нет! Держись, – крикнул Тау, откатываясь с пути третьего демона, который стоял на ногах, как человек, но был покрыт спутанным мехом и имел когти вместо рук. Этот схватил Тау и вгрызся ему в правое предплечье, оторвав крупные, в палец длиной, лоскуты плоти. Тогда четвертый демон завыл во мгле, втянул воздух и ринулся на четырех ногах к Зури.

Тау это было не по силам. Как бы он ни дрался, он не мог защитить от демонов их обоих. Поэтому сделал так, чтобы они захотели его сильнее. И потянулся в Исихого.

– Тау! – в ужасе закричала Зури.

Тау вытянул из тюрьмы Ананти столько энергии, сколько смог. Наполнил себя ею так, что был готов лопнуть. Он жадно глотал ее, пока она не загрозила прожечь его насквозь, пока он не засиял ярче полуденного солнца.

Демоны остановились как вкопанные, Зури их больше не интересовала. Тау услышал вой, рев и шипение сотни других тварей во мгле и отступил от нее, призывая их.

– Я здесь, весь во плоти. Идите, идите, если не боитесь!

Они пришли.

Тау поднял мечи, и они вспыхнули силой темного мира, словно их окунули в смолу и подожгли факелом, и с этими огненными клинками пошел на невольников Укуфы.

Он кружился, делал выпады, махал оружием, двигался так быстро, как мог, ударяя со всей силой, на какую был способен. Клинки обжигали тварей, и они съеживались от его ударов.

Тау ощутил триумф. Тау ощутил силу. Тау ощутил, что может убить этих демонов своими насыщенными даром мечами, и если это могло спасти Зури, то он должен был это сделать.

Он отсек руку одному демону, отрубил ноги другому. И все смеясь. Вот каково это – быть богом. Он замахнулся снова, отскочил назад, шагнул вперед, когда демон, которого он не видел, проткнул ему спину сразу несколькими из дюжины своих острых, как копья, наростов.

Боль накрыла Тау, как цунами. Завладела им, и когда тварь, которой он не видел, вырвала из него свою зазубренную конечность, боль заполонила все его чувства. Тау отшатнулся, отчаянно размахивая мечами. Сквозь пелену боли он увидел Зури – она была все там же, все так же сияла. Дракон так и не отпустил ее.

Он посмотрел на свою рану. Демон вскрыл его от живота до паха. Тау махал мечами вокруг, чтобы не подпускать чудовищ ближе. Он попытался крикнуть Зури, но сил уже не было. Ноги немели, руки казались тяжелыми, как камни, дышалось с трудом. Конец был близок, из мглы уже явился новый демон.

Он был вдвое выше Тау и с головы до ног усеян шипами. У зверя не было глаз, голову венчали рога. И хотя он не мог видеть, он точно знал, где находился Тау. Зверь его выследил. Тау заставил себя поднять руки, его мечи сверкнули.

– В тебе течет кровь? – Он брызнул слюной, произнося дерзкие слова слабым голосом. – Может, узнаем?

Шатаясь, Тау направился к шипастому демону, навстречу своей смерти. Демон взревел. Тау проревел в ответ, и тогда вспышка осветила весь Исихого, на миг осветив его мглу и явив ужасы и чудищ страшнее самых жутких кошмаров Тау. Орды демонов тянулись вдаль без конца, а когда свет померк, рядом с Тау стояла Одаренная, скрытая самым плотным покровом, что он когда-либо видел.

– Тау Соларин, – проговорила его королева. – Ты так погибнешь.

– Циора? – пролепетал Тау, забыв о ее почетном титуле.

– Линия Омехия всегда обладала даром. – Она подняла руку и окутала его волной, напоминающей ослабление, только с обратным действием. Оно высосало из Тау все нутро и вытянуло его из Исихого.

– Зури! – закричал он.

– Мы попытаемся спасти твою подругу, – сказала королева Циора и увеличила силу заряда, вынув его из темного мира.

Пределы

– Зури! – Тау почему-то лежал на земле. Но когда он сел, его пронзила боль. К нему поспешила Нья, чтобы удержать его на месте.

– Не шевелись. Ты ранен, – сказала она.

Тау провел дрожащей рукой по телу, но нащупать ран не смог.

– Он ходил в мир духов! Он был в ньюмба-я-мизиму, в Отражении, – сказал Кана.

– Он зачерпнул энергию, и его ранил демон, – сообщила Нья.

– Как выжил? – спросил Кана. – Шаман? Я думал, у вас только женщины имеют такую силу.

– У него нет дара. Он просто глупец, который подверг опасности нашу королеву.

Королева Циора стояла на коленях рядом с Тау. И хотя ее глаза были открыты, она ничего не видела: взгляд был устремлен в Исихого.

– Столько лжи, – проговорил Кана. – Вы сказали нам, что ваши королевы потеряли свою силу в Отражении.

У Тау не было времени. Он должен был защитить Зури. Он снова попытался встать, но упал без сил.

– Перестань! – воскликнула Нья. – Ты ранен демоном. Ты же брал энергию, разве нет? Вред, который демон нанес тебе в Исихого, перешел в этот мир.

Тау снова ощупал живот – ничего.

– Этот вред умственный. Его нельзя увидеть, но он может тебя убить.

– Помоги мне, – сказал Тау, протягивая руку к визирю.

Нья отшатнулась.

– Помоги ему, ведьма, – сказал Кана и, желая помочь Тау, ухватил его за запястья. Нья яростно сверкнула на них глазами, но помогла. Вместе они подняли стонущего Тау на ноги и подвели к краю стены.

За спиной у Тау Циора издала глубокий вздох. Нья оставила Тау, и он упал бы, не поддержи его Кана.

– Моя королева! – воскликнула визирь.

– Мы в порядке, – проговорила Циора. – Нам нужно предупредить всех, чтобы отошли от детеныша. Он больше не Увещеваем. Он теперь свободен.

Она была жива, Тау это видел. Она стояла на четвереньках во дворе, на изможденном лице отпечатались кровавые слезы, но все же Зури была жива.

Неподалеку от нее Келлан и те, кто остался от Чешуя Джавьеда, бежали поперек двора к Одили, стараясь держаться подальше от детеныша. Зверь выглядел растерянным: он втянул ноздрями воздух и двигал головой взад-вперед, словно искал пропажу.

Тау понял, что дракон все еще был сосредоточен на Исихого. Он искал Зури, но не мог ее найти. Ее душа целиком находилась в Умлабе.

Одили был растерян не меньше, чем детеныш. Он искал выход из той петли, которая затягивалась вокруг его изменнической шеи, но Келлан с Чешуем Джавьеда приближались, а он оставался в ловушке. Но Тау было все равно. Да чтоб его, подумал он, когда Зури с трудом встала, посмотрела на него и криво улыбнулась. Ему нужно было спуститься к ней.

Тау шагнул к ступенькам, подавил крик боли и привалился к зубцу саманной стены.

– Ты ранен, – заявил Кана в тот же момент, когда Одили принялся выкрикивать приказы своим людям.

– Что? – спросил Тау, не желая верить собственным ушам. – Что он сказал?

Люди Одили заколебались в нерешительности, но его приказы были их единственным шансом спастись, и они подчинились.

– Он… он велел им напасть на огненного демона, – понял Кана, когда Индлову Одили пошли на детеныша с мечами.

Реакция создания была мгновенной. Он покинул Исихого, вновь обретя чувства в этом мире, и дал отпор, разодрав насмерть одного из людей Одили когтями. Затем, вздыбившись, он изверг пламя в небо, а когда опустился обратно, люди Одили уже отступили. Они бежали к выбитым воротам, и сам Одили бежал далеко впереди них.

Келлан с Чешуем Джавьеда бросились его догонять. Ему было не уйти: они находились ближе к воротам. Дракон взревел и, увидев множество бегущих, полыхнул огнем.

Келлан бежал впереди. Он предвидел, что сейчас случится, криком предупредил Чешуй и метнулся в сторону. Удуак бежал рядом с Хадитом и Тембой, все трое были сосредоточены на Одили и не видели извивающихся струй пламени, которые устремились к ним. Зато видел Джабари, который бежал позади них и был выше ростом. Он повалив их всех на землю.

Остальным бойцам Чешуя не повезло. Выпущенная детенышем струя взрывом обрушилась сразу на дюжину братьев Тау по оружию, убив их мгновенно. Тау увидел, как объятого пламенем Мшинди разорвало на части, а другой, охваченный огнем только наполовину, с криками заметался вокруг. Тау понадобилось целое дыхание, чтобы осознать: этим обожженным был Джабари. Он упал на Удуака, Хадита и Тембу сверху, и драконий огонь задел его по касательной.

Детеныш взревел, готовя вторую струю пламени, чтобы добить выживших. Зури закричала, чтобы отвлечь его внимание на себя. Детеныш мотнул головой в ее сторону, и она подняла руки, так что рукава ее черной мантии Одаренной спали до локтей. Зури вернулась в Исихого, зачерпнула энергию, и детеныш застыл, словно удерживаемый нитями кукловода. Второй струи не последовало.

– Слишком рано, – прошептал Тау, и так и оказалось.

В Умлабе Зури закричала, когда демоны в Исихого стали ее раздирать, отвлекая внимание и обрывая невидимые нити, которые удерживали детеныша в плену. Дракон высвободился, нашел свою мучительницу и больше не колебался. Он полыхнул огнем в Зури, и она даже не успела вздрогнуть. В одно дыхание она была жива, стояла, вытянув руки, ее мантия развевалась перед надвигающимся жаром, кожа сияла, отражая свет, глаза сверкали, она была безмерно красива. А в следующее – драконье пламя настигло ее, стерев с лица земли.

У Тау подкосились ноги. Кана не мог его удержать, и Тау рухнул на пол, дрожа всем телом. И, сам того не осознавая, завыл, стремясь избавить свое тело и душу от страданий, которых свалилось так быстро и так много.

– Нья, мы должны связать детеныша, – заявил голос, который Тау должен был, но не смог узнать.

– Моя королева, вам не следует. Ваш покров… У нас нет Гекса.

– Когорта во дворе. Приведите их к нам. Мы продержим дракона, пока они здесь. Нья, мы в Исихого.

– Циора! Нет!

И Тау завыл.

– Мой отец, вождь, он придет, а предатель сбежит со своими людьми.

– У нас есть дракон. Мы им управляем.

– Моя королева, вы не сумеете его удержать.

– Мы удержим, сколько нужно. Поспеши, Нья. Когорта!

И Тау завыл.

– Вождь! Услышьте нас. Нам, королеве Избранных, нужно обратиться!

Тогда издалека донесся крик:

– Демон-шлюха! Я сожгу этот город, а потом и все ваши города. Я вырежу каждое сердце, которое бьется в вашей мерзкой крови!

– Сдержите ваших воинов снаружи, Вождь. Мы молим о мире и не желаем, чтобы наш дракон окончил эту мольбу пламенем. Мы желаем рассказать о том, что нас предали.

– Отец! Королева омехи говорит правду. Ее предали.

И Тау завыл, но его рот накрыла тяжелая грязная рука, от которой пахло землей и пеплом. Горячее дыхание, у самого уха, призвало его замолчать.

– Кана, сын мой, они тебе рассказали, что сделали? Что наслали огненного демона на Конклав? Он убил сотню тысяч, Кана! Женщин, детей, наших людей. Они погибли, все до одного, и их погребальный костер был втрое больше этого города.

Тау снова увидел, как Зури исчезает в пламени, как она сгорает дотла.

– Шул мертв! – донесся издалека голос, – и я принесу месть за наш народ! Я дочиста зачищу Ксидду!

– Келлан Окар, мы требуем, чтобы ты взял Кану под стражу.

Рядом зашаркали ноги.

Послышался голос, но произносимые им слова было трудно различить из-за акцента.

– Циора? Опять измена? Думаешь, тебе удастся остановить моего отца?

– Вождь, у нас ваш сын, и мы предлагаем сделку. Его жизнь и свобода в обмен на сезон мира.

– Ведьма! Я сам перережу тебе глотку!

– Но прежде мой солдат перережет глотку ему. Тогда лунный цикл. Отступите из нашей долины. Дайте нам лунный цикл в обмен на жизнь вашего сына. В эти ночи и так пролито немало крови. В этой крепости мы держим дракона, и ярость последует вскоре. Один лунный цикл, вождь ксиддинов.

Тау всхлипнул, сотрясаясь от скорби, и здоровяк, все еще прикрывая ему рот, шикнул и прижал его к себе.

– Поклянитесь, вождь. Один лунный цикл мира, и Кана ваш.

– Королева-демон! Я вырежу язык из твоего лживого рта!

– Поклянитесь. Мы не можем удерживать нашего дракона слишком долго. Поклянитесь, либо первым он сожжет Кану!

– Клянусь, ведьма! Один цикл луны. Клянусь. Отдай мне сына! Я клянусь, и клянусь, что я еще приду сюда. Я приду со всеми до одного ксиддинскими воинами, и мы сотрем ваш несущий порчу народ с лица земли.

Тау открыл глаза. Он прижимался к земле, и его слезы омывали камень под ним, отчего тот стал похож на работу художника. Он попытался остановить всхлипы и унять слезы. Но ни то, ни другое не вышло.

– Мы связали себя клятвой перед нашими и вашими воинами. Келлан Окар, Инколели Чешуя Осы, отведи сына вождя к нему.

Шаги, затем голос с акцентом, постепенно удаляющийся:

– Циора! Я поговорю с отцом. Я постараюсь вразумить вождя. Циора, не отказывайся от мира!

– Вождь Ачак, случившееся с Конклавом – дело не наших рук. Виновный в этом человек – предатель, который желал нашей смерти. Он бежал от нас, но вы получите его голову. Это мы обещаем, именем Богини.

– Голову предателя? Демон-шлюха, я сам возьму все головы, как только придет время.

Тау вытер глаза от слез, и Удуак убрал руку от его рта.

– Тау? – прошептал Удуак.

Тау увидел королеву. Она стояла, расправив плечи и заложив руки за спину, и разглядывала вождя и его армию, вставшую перед ее крепостью. Она выглядела властной, но это была грандиозная иллюзия, потому что Тау видел, как у нее панически дрожали руки.

– Они уходят, – выдохнула Нья. – Моя королева, слава Богине, они уходят.

Но не без последнего слова.

– Мы знаем, вы, ведьмы, умираете, – прокричал вождь так, что едва было слышно. – Мы знаем и то, что в будущих циклах вас останется слишком мало, чтобы призывать огненных демонов. И зная это, предлагали вам мир. Вы посчитали это слабостью и отплатили кровью наших невинных. Королева демонов, вы видели не слабость, а доброту. И теперь, королева демонов, вы увидите месть, с праведным мотивом и нечестивым свершением.

Если вождь и говорил что-то еще, Тау этого уже не слышал.

– Когорта подходит. – Это был голос Хадита.

– Мы не можем держать детеныша, – сказала королева Циора. – Скорее, его нужно связать, пока не стало слишком поздно.

Тау позволил сломанным мечам выпасть из рук. Они были одинаково бесполезны что на полу, что у него в руках. Люди, которых он любил, погибали все равно.

Циора Омехия

– Он сломлен, моя королева, – сообщила ей Нья. – Одержим демонами, как говорят жрицы Саха. Он пробыл в той комнате с тех пор, как мы провели сожжение тех, кого утратили.

Циора отвернулась от визиря и посмотрела на закрытую дверь.

– Воины, его братья по оружию, навещали его?

Нья, женщина, которой Циора доверяла больше всех, та, которая рисковала своей жизнью, тайно обучая ее применять свои дары, ответила ей:

– Мужчины, его братья по оружию, приходили. Но он больше не говорил ни с ними, ни с кем-либо еще. И не ходил навестить Малого Вельможу, который выжил после того, как его поразило драконье пламя.

– Как Малый Вельможа?

– Мучается, моя королева, мучается. – Нья закрыла глаза, будто пытаясь прогнать жуткий образ. – Моя королева, вы слишком рискуете. Вы ведь видели, что он сделал с Ингоньямой Одили. Видели, как он дерется. Он животное, и это было до того, как детеныш убил ту женщину. В нем не осталось ничего, к чему можно призвать.

– Мы не согласны. Ты не видела, как он сражался с демонами в Исихого, чтобы спасти Одаренную. Он принял энергию, чтобы оттеснить их от нее. И дрался с демонами, пока ее удерживал… Он… – Она не знала, как его назвать. – Нья, он потерял любимых. И потеря лишила его надежды. Мы должны вернуть ему надежду, если хотим, чтобы он стал полезен.

– Как ваш визирь, я прошу вас пересмотреть свое решение.

Циора не желала ее слушать. Она уже приняла решение.

– Тогда позвольте мне отправить с вами стражу, – сказала Нья. – Мы не знаем, какой будет реакция этого человека. Он неустойчив и опасен.

Циора не хотела этого признавать, но на самом деле боялась оказаться с ним, Мирянином из Керема, в одной комнате. И не могла позволить себе это показать. Если она и могла добиться своего, то только если они оба будут доверять друг другу.

– Ты же видела его в бою, Нья. Неужели ты знаешь стражей, которых он не смог бы убить?

Нья выглядела беспомощно и казалась сконфуженной. В юности Циора любила так поступать с женщиной, но с тех пор, как Циора стала королевой, сконфуженный вид визиря часто означал, что Циора собиралась сделать редкостную глупость.

Не желая ждать и переживать, Циора потянулась к кожаному свертку, который держала в руках визирь.

– Подожди нас здесь, – сказала она, принимая сверток и открывая дверь в комнату Тау Соларина в Крепости Стражи.

Он стоял рядом с кроватью. Голова и лицо заросли щетиной. Он был в просторной тунике, не скрывающей огромных мышц, в пепельно-серых штанах и босиком. Он смотрел в окно на рабочих, которые восстанавливали крепость. Ворота были подняты, но больше всего времени требовалось, чтобы восстановить ущерб, который был нанесен двору.

Циора положила сверток на кровать – тот был легче, чем она ожидала. Ей было странно видеть этого мужчину без мечей. В ночь, когда ее пытался убить Одили, клинки Мирянина казались продолжением его тела.

– Тау Соларин, нам нужна твоя помощь, – проговорила она ему в спину.

Странный Меньший не ответил. Циора подошла ближе. Она увидела, что было за окном. Она поняла, на что он смотрел. На то место во дворе, где дракон убил Одаренную, которая была ему дорога.

– Тау Соларин, – сказала Циора, поднимая руку над его плечом, а затем, осмелев, кладя ее ему на плечо. Он никак не отреагировал. – Абаси Одили в Пальме. Город теперь в его власти, и большинство Придворных Вельмож поклялись в верности нашей младшей сестре. Как утверждается, наша дорогая сестра по собственной воле увидела праведную природу поступков Одили. Она объявила его своим чемпионом, а себя – истинной королевой Избранных. Королевой Эси. Звучит довольно невинно, как думаешь?

Он не отвечал.

– Мы пришли с предложением.

– Как вы это сделали?

Она вздрогнула от металла в его голосе.

– Как вы вытащили меня из Исихого?

Циора задумалась над вопросом, не зная, что ему сказать.

– В нас течет королевская кровь. Королевская кровь ближе всех к Богине. У нас самые сильные дары, сильнее всех остальных. Когда мы увидели, что ты в опасности, мы применили нечто подобное ослаблению. Королева Тайфа, хотя она не была первой, кто применил этот особый дар, назвала его «вытеснением». С его помощью мы умеем насильно перемещать из Исихого кого угодно, даже того, кто использует энергию.

– Значит, вы могли ее спасти, – прорычал он, испугав ее, пусть она и не желала этого признавать. – Вы могли вытащить ее, она могла уйти. Ей не нужно было там оказываться. Ей не нужно было пытаться…

– Мы не могли, – ответила Циора. – Драконью хватку нельзя расцепить. Если бы мы применили вытеснение на Одаренной Зури, это не помогло бы. Нам нужно было ждать, пока детеныш сам ее не выпустит.

– Тогда вы должны были позволить мне ее спасти!

– Ты бы не смог этого сделать и погиб.

Он повернулся к ней – темные глаза и покрытое шрамами лицо испугали ее своей выразительностью. Циоре захотелось отступить назад. Но она встретила его взгляд.

– Нам нужна твоя помощь, Тау Соларин.

– Я не могу вам помочь.

Он сказал это не потому, что винил ее в смерти Одаренной. Посвященная сама принесла себя в жертву, и никто из них не мог предотвратить этого. Циора почувствовала его жалость к самому себе. Он весь отдался своему горю и плыл по его течению. Но она решила поставить его на якорь.

– Тау Соларин, королевство расколото надвое, и менее чем через лунный цикл вождь вернется, чтобы истребить наш народ. Вельможи, ведомые нашими Придворными, избрали наихудшее время, чтобы расколоть Избранных. Этого нельзя допустить. Богиня сделала нас единым народом, и теперь, чтобы выжить, нам нужно действовать в единстве. Чтобы достичь этого, чтобы воссоединить Вельмож и Меньших, нам нужен такой человек, как ты. Нам нужен мужчина, который сражался с Индлову, с Ингоньямой, ксиддинами, демонами и драконами, чтобы стать нашим чемпионом. Нам нужен герой, который поможет восстановить то, что было разрушено.

– Я не герой.

– Для Меньших – герой. Ты герой для тех людей, которые еще сражаются за нас.

– Я не герой.

– Тогда стань оружием. – Голос Циоры теперь звучал более жестко.

Это его удивило. Она видела это по его грубому лицу.

– Первым заданием нашего чемпиона будет месть. Наш чемпион поведет своих ближайших людей и армию, которая осталась нам предана, к стенам Пальма. Он подавит восстание и вызволит нашу сестру. Он исправит то зло, которое предатель причинил нашему народу и ксиддинам. Наш чемпион убьет Абаси Одили, во имя королевы, во имя нас.

Она дала ему всего одно дыхание, чтобы все это впитать, и, не в силах скрывать, что это значило для королевства и для нее самой, задала тот вопрос, ради которого пришла:

– Тау Соларин, ты станешь нашим чемпионом?

И, чтобы не оставить ему шанса возразить, подошла к кровати и взяла продолговатый кожаный сверток и передала его Тау. Без всякого любопытства он открыл его и увидел мечи Стражи, которые она для него изготовила. Она услышала его вдох, когда он увидел оружие, и, не в силах сдержаться, протянул обе руки и провел ими по лезвию из драконьей чешуи.

Его пальцы остановились у рукояток – они были взяты от мечей его отца и деда. Странный и свирепый Меньший принял идеально сбалансированные, невероятно острые клинки с благоговением. Покрутил их в руке так, что у Циоры в голове мелькнула мысль: он может ее убить прежде, чем она успеет вскрикнуть.

Не опуская мечей, он подошел ближе – настолько, что она почувствовала исходящее от его тела тепло. Когда его глаза впились в ее, Циора заметила, что они одного роста. Она облизнула пересохшие губы. И ей хотелось узнать, почему она не может оторвать от него глаз, почему ее околдовывает горящий в них огонь.

– Я убью Абаси Одили, – сказал он ей.

То, как он это произнес, ее испугало, но она не дрогнула.

– Мы будем считать, что это означает «да», чемпион Тау Соларин.

Пути назад не было. Дракон призван, и кто-то должен умереть.