Эра войны. Эра легенд бесплатное чтение

От автора

И снова добро пожаловать в мир «Легенд Первой империи»! Когда я задумывал этот цикл, я планировал написать трилогию, повествующую о событиях, которые привели к войне между эльфами и людьми. «Эра войны» должна была стать последней книгой серии. В результате, как вы увидите, многие сюжетные линии подойдут к логическому завершению. После прочтения романа вам может показаться, что сага окончена. Однако, перечитав рукопись, я понял, что многое не успел рассказать. Если бы цикл завершился на этой книге, я уверен, вы бы со мной согласились.

Трудность, с которой я столкнулся, заключалась в том, что цикл называется «Легенды Первой империи». Разумеется, я представил вам персонажей – так сказать, поведал легенды, – однако про становление империи не сказал ни слова. Если вы читали «Откровения Рийрии», то уже знаете, кто выиграл войну, однако если бы я остановился на «Эре войны», то не выполнил бы заявленного обещания. К тому же, те, кто не читал «Рийрию», остались бы в недоумении, гадая, чем же все закончилось.

Те, кто читал «Хроники Рийрии» (приквел к серии романов о Ройсе и Адриане), знают, что я стараюсь не просто по-новому описывать уже упоминавшиеся события; я ищу способы сделать истории свежими и достойными внимания. Я раскрываю нерассказанные подробности и, в некоторых случаях, показываю, что некоторых событий, в которые верили читатели, на самом деле не было, – по крайней мере, все было не так, как они думали. Я использовал этот прием и сейчас, чтобы после «Эры войны» перейти к формированию Первой империи, причем использовал так, как никто, включая меня, не ожидал. Я написал еще три романа, чтобы преподнести читателям полноценную развязку. В результате получились две взаимосвязанные трилогии под одним заглавием. Значит, в следующей книге, «Эре легенд», сюжет продолжит развиваться, но немного под другим углом. Не волнуйтесь, он начнется там, где закончится «Эра войны», и вы продолжите путь с прежними персонажами, просто история пойдет еще дальше и глубже. Я горжусь своим решением – мне удалось превратить проблему в возможность. Впрочем, это тема вступления для следующей книги.

Что касается «Эры войны», я пишу вступление отчасти для того, чтобы дать читателям возможность заглянуть за кулисы, посмотреть на писательскую кухню изнутри. Я не настолько тщеславен, чтобы думать, будто эта экскурсия интересна всем, но я знаю: есть читатели, которые будут рады познакомиться с процессом создания книги. Много рассказав об этом романе и о цикле в целом, я еще ни разу не упоминал о том, откуда черпаю вдохновение.

Самое сильное влияние на «Легенды» оказали «Волшебник из страны Оз» и остров потерянных игрушек из рождественского мультфильма «Олененок Рудольф». Некоторые параллели вы уже, наверное, заметили. Многих моих персонажей вряд ли возьмут в спортивную команду. Отверженные, никому не нужные, бесполезные – они словно потерянные игрушки, с каждым годом все больше отчаивающиеся найти свое счастье.

Вы, должно быть, уже обратили внимание, что большая часть главных героев – женщины. На свете не так много произведений классического фэнтези, в которых главные роли (как хорошие, так и плохие) достались женщинам, но самое выдающееся из них – «Волшебник из страны Оз». Прочитав эту книгу (и женившись на талантливой бизнес-леди, работавшей в инженерной области, в которой добиваются успеха в основном мужчины), я понял, каким образом женщины разрешают конфликты. Главные герои-мужчины – в том числе и в моих книгах – имеют склонность проявлять необдуманный героизм, часто в одиночку. А Дороти Гэйл, напротив, собрала команду единомышленников, очень разных по характеру и владеющих редкими умениями, и в результате достигла цели. Мне понравился подход Дороти, и я решил воплотить его в своих книгах. Поэтому я с радостью отдаю должное классикам – снимаю перед ними шляпу.

Так, что еще я должен сказать? Ах да, вот. Если хотите освежить свою память и вспомнить, что же было в предыдущих книгах, вы сможете найти краткое содержание каждого романа в разделе «Дополнительные материалы» на сайте: firstempireseries.com/book-recaps. Вообще, читать эти заметки не обязательно, потому что это просто краткое описание предшествующих событий. Не диссертация, а так, небольшой конспект. Также не забудьте, что в каждой книге есть приложение – словарь названий и имен. Поэтому если вы забыли, кто такой Коннигер, загляните в словарь. Кстати, в этой книге он отличается от словаря из «Эры мифов», потому что пояснения в нем отражают все то, что известно на момент начала «Эры войны», однако в них нет спойлеров, которые могут испортить впечатление от книги. Вы, наверное, обратите внимание, что некоторые имена и названия не попали в словарь, например, имя «Турин». Почему? Да потому что невозможно написать пояснение к нему, не добавив спойлер. Однако если вы заглянете в словарь следующей книги «Эра легенд», вы узнаете, почему это имя имеет большое значение. В общем, если что-то забыли, смотрите в словаре.

Ну вот, кажется, я сказал достаточно. Единственное, что хочу добавить, – я был очень рад получить от вас столько замечательных писем, поэтому пишите мне по адресу: [email protected]. Я не устаю читать письма от читателей – это для меня удовольствие и честь. А сейчас я заканчиваю предисловие и приглашаю вас в мир мифов и легенд, во времена, когда людей называли рхунами, а эльфов считали богами. Добро пожаловать в Эру войны.

Глава 1

Путь к войне

Сотни лет в нашей жизни ничего не менялось. Потом началась война, и все изменилось в один миг.[1]

«Книга Брин»

Сури, мистик, умела разговаривать с деревьями, любила танцевать под музыку ветра, ненавидела купаться, иногда выла на луну. А недавно сровняла с землей гору, в мгновение ока уничтожив древнюю гномью культуру, – от тоски, хотя в какой-то мере и от гнева тоже: гном Гронбах оказался равнодушен к гибели ее лучшей подруги. Мог бы проявить больше сочувствия. Впрочем, потом девочка рассудила, что ей следовало вести себя сдержанней. Наверное, надо было сжечь гнусного негодяя заживо или замуровать. Но на тот момент ни один из этих вариантов не пришел ей в голову, и в результате погибла целая цивилизация.

Неделю спустя Сури проснулась на лугу среди салифана, крестовника и чертополоха. Над холмами медленно поднималось солнце. Золотистые лучи, отражаясь в капельках росы, подсвечивали паутину, сотканную тысячей паучков меж травяных стеблей. После ночи под открытым небом Сури промокла и озябла, однако поцелуй солнца обещал перемены к лучшему. Она подставила лицо теплым лучам и, слушая мерное гудение трудолюбивых шмелей, окинула взглядом луга, раскинувшиеся вокруг далля, что прижался к берегу моря.

Мимо пролетела бабочка, и все рухнуло.

Сури разрыдалась.

Она не стала прятать лицо от солнца. Слезы текли по щекам, капали в траву и смешивались с росой, худенькое тело вздрагивало от рыданий. Девочка плакала, пока слезы не иссякли, но легче ей не стало. Она понуро сидела на лугу, безуспешно пытаясь зарыться пальцами в призрачную шерсть.

После возвращения из-за моря все дни начинались одинаково. По утрам боль как будто стихала, но вскоре возобновлялась с новой силой. Небо казалось не таким голубым, солнце – менее ярким, и даже цветы не вызывали улыбку. Предстояла еще одна утрата: Арион была при смерти.

– Сури!

Девочка не двинулась. Позади зашелестела трава. По торопливым шагам Сури поняла: это может быть только один человек, и это может означать только одно.

– Сури! – снова позвала ее Брин.

Мистик не стала оборачиваться, не желая видеть, не желая знать…

– Она очнулась! – выкрикнула Брин.

Сури подскочила на месте.

– Она открыла глаза.

Брин запыхалась, продираясь сквозь высокую траву. Намокшая от росы юбка прилипла к ногам.

Сури тут же вскочила, словно вспугнутая косуля, и помчалась к дороге, обгоняя Брин. Через несколько мгновений она подбежала к палатке, которую Роан соорудила специально для фрэи. Когда девочка ворвалась внутрь, Арион по-прежнему была на тюфяке, ее веки дрожали. Падера помогала ей сесть и выпить лекарство.

– Пей потихоньку, – ворчала старуха. – Знаю, тебе охота хлебнуть как следует, но поверь, тогда все польется обратно на тебя, да и на меня заодно.

Сури молча замерла у входа, не веря собственным глазам. Она боялась, что это просто сон, и стоит выйти на свет, как иллюзия рассеется, и боль нападет с удвоенной силой. Едва ли ей хватит сил выдержать новый удар.

– Не торчи в дверях! Либо зайди, либо выйди! – Жуя беззубым ртом, старуха зыркнула на Сури одним глазом и заслонила лицо от слепящего света ладонью.

Девочка шагнула внутрь и прикрыла за собой полог. Масляная лампа потухла, но солнечные лучи, проникающие сквозь стены из шерстяной ткани, давали достаточно света. Арион отдыхала, привалившись к плечу Падеры. Старуха держала у губ фрэи глиняную чашку. Заклинательница обвела палатку мутным взглядом и громко отхлебнула.

– Ладно, ладно, хватит с тебя покуда, – буркнула Падера. – Погоди, пусть уляжется. Ежели не взорвешься как вулкан, дам еще. – И она убрала чашку.

Сури молча ждала, когда Арион подаст голос. Чтобы убедиться – это не сон.

Фрэя пыталась что-то произнести. Она извиняющимся жестом указала на свое горло.

– Что с ней? – в страхе спросила Сури.

– Ничего особенного, – буркнула Падера. – Провалялась почти неделю без еды и воды и вся высохла, как прах. Да что там – сама чуть в прах не превратилась. – Старуха взглянула на фрэю и удивленно покачала головой. – Без воды она должна была умереть. Любой человек, кролик или овца давно бы протянули ноги. Правда, она ни то, ни другое, ни третье.

В палатку вновь ворвался солнечный свет, ослепив всех троих. В проходе возникла Брин.

– Не стой в дверях! Зайди или выйди! – хором рявкнули Сури и Падера.

– Извините. – Брин вошла внутрь, опустив за собой полог.

Все смотрели на Арион. Фрэя медленно приподняла голову, сфокусировала взгляд на Сури, улыбнулась и протянула ей дрожащую руку. Этого было достаточно. Сури упала на колени. Хвала богам, у нее еще остались слезы.

– Я пыталась, пыталась, пыталась… – прошептала она, уткнувшись лицом в шею Арион. – Я не понимала, что делаю. Я открыла дверь – за ней была темная река. Я пошла по течению и увидела свет, удивительный и ужасный. Я… я… я старалась вытащить тебя, я хотела все исправить, но… но…

Арион погладила ее по голове.

Сури подняла на нее взгляд.

– Не просто… пыталась, – прохрипела заклинательница. Ее голос звучал, словно скрежет гравия. Одними губами она прошептала: – Получилось.

Сури вытерла слезы.

– Что?

– Ты… спасла… меня, – с усилием произнесла фрэя.

Девочка не могла отвести от нее глаз.

– Уверена?

– Совершенно… уверена.

Рэйт решил не садиться, иначе все подумают, будто он согласен на это безумие. Остальные вожди кланов, называвшие себя Советом кинига, привычно разместились в круге во дворе Далль-Тирре. Добавилось еще четыре сиденья: три для вождей гула-рхунов и красивое кресло с резными ручками – для Персефоны. На прежнем месте Персефоны восседал Гэвин Киллиан, отец многочисленных отпрысков и новый предводитель клана Рэн.

Нифрон тоже был на ногах; он что-то оживленно говорил Персефоне. Когда галант замолк, та кивнула.

Она что, собирается принять его предложение?

Кроме десяти вождей на сходе присутствовали прочие участники совета, за исключением Брин, Хранительницы Уклада. Рэйт видел, как девушка направлялась к палатке Падеры, где лежала Арион. Миралиит уже целую неделю не подавала признаков жизни, и палатку стали называть «домом смерти».

Помимо вождей кланов в совете приняли участие Мойя, бессменный Щит Персефоны, вооруженная своим знаменитым луком, гном Мороз, прибывший вместо Роан с докладом о ходе изготовления оружия, Малькольм – тот вечно путался под ногами, и Нифрон, представляющий интересы фрэев. Именно так Рэйт видел роль Нифрона – голос небольшого боевого отряда. Учитывая, что сам Рэйт представлял только себя и Тэша, он не мог возражать против присутствия командира галантов.

Ну, то есть, мне не следовало бы возражать. Я, по крайней мере, не вношу идиотские предложения, которые навлекут на нас неминуемую гибель.

– Мы должны захватить Алон-Рист, и немедленно, – повторил Нифрон.

Он не спрашивал и не вносил предложений, не советовал и не предлагал возможности на выбор. Фрэй требовал безоговорочного согласия.

Рэйт обычно воздерживался от замечаний. Нифрону, как он думал, тоже следует помалкивать, хотя бы по той причине, что оба они не представляли ничьих интересов. Дьюрийцу не понравилось выражение лица Персефоны: похоже, она серьезно отнеслась к словам Нифрона.

Ни у кого из вождей не хватило духу возражать командиру галантов, и Рэйту все же пришлось вмешаться. В свое время он отказался становиться кинигом, так как рхуны не имели оружия, пригодного для войны с фрэями. Теперь же Нифрон хочет захватить Алон-Рист, не дав им даже времени на подготовку. Персефона привезла из Бэлгрейга секрет изготовления железа, однако чтобы выковать достаточное количество мечей, нужно время.

– Ты ведешь себя безрассудно, вот почему Персефона – киниг, а ты – нет, – громко заявил Рэйт, обращаясь к Нифрону. – Ты – фрэй. Тебе наплевать на жизни рхунов. Ты думаешь лишь о своей победе. Для тебя не имеет значения, сколько крови будет пролито ради достижения твоей цели, ведь это не твоя кровь. Штурмовать Алон-Рист без подготовки и хорошего оружия – самоубийство. Погибнут сотни, а то и тысячи людей. А потом…

– Никто не погибнет, – снисходительно отмахнулся от него Нифрон, словно разговаривал с дурачком.

Рэйт шагнул к нему.

– Попытка захватить одну из самых неприступных крепостей в мире с помощью пахарей, вооруженных мотыгами, непременно приведет к гибели людей. Многих людей. – Рэйт повернулся к вождям. – Вы ведь бывали в Алон-Ристе? – Он указал на Нифрона. – Разве там не полно воинов-фрэев, таких же, как он? Нападать на Алон-Рист – все равно что разворошить осиное гнездо. Только эти осы не просто покусают, они отрубят вам головы очень острыми бронзовыми мечами, укрывшись за толстыми щитами.

Персефона внимательно слушала.

Что ж, уже кое-что.

– Я не прошу никого из вас вступать в битву, – произнес Нифрон, обращаясь скорее к Персефоне, чем к Рэйту. – Вашим людям не придется даже близко подходить к Ристу. Они потребуются мне лишь для видимости, так сказать, в качестве гарнира к основному блюду. – Фрэй прошелся туда-сюда по двору. – Эта крепость – мой дом. Она принадлежит мне. Мой отец был главой племени инстарья, которые веками жили в Алон-Ристе, и верховным командующим всех западных застав. Этот пост обычно переходит от отца к сыну, а значит, я – правитель Риста.

– Но фэйн, вождь твоего народа, победил твоего отца и назначил на этот пост кого-то другого, верно? – спросил Тэган из клана Уоррик.

Спасибо, Тэган. Хорошо, что хоть кто-то слушает.

– Да, верно, – кивнул Нифрон. – Но мои соплеменники недолюбливают того фрэя. Инстарья веками подвергались дурному обращению. Их безвинно сослали на окраины наших земель и сделали изгоями. Им нужен вождь, который понимает их интересы и сможет восстановить справедливость. – Нифрон вздохнул. – Я уже давно вынашиваю этот план. Я знаю, как захватить Алон-Рист, не погубив ни одной жизни.

– Невозможно, – возразил Рэйт. – Нам нужно…

Нифрон закатил глаза.

– Позволь мне объяснить, почему нам следует атаковать немедленно. Я постараюсь говорить простыми предложениями и употреблять только короткие слова. Прямо сейчас фэйн собирает войска. Он лично поведет армию к границе, чтобы вступить с нами в бой. Его лучшие бойцы – мои собратья-инстарья, и они находятся в Алон-Ристе. Инстарья – величайшие воины в мире; без них у фэйна, считай, нет армии. Я намереваюсь украсть его силу, но нам нужно торопиться. Мы не можем позволить Лотиану первым достичь Алон-Риста. – Нифрон подошел ближе к Персефоне. – Я могу вывести из войны всех инстарья от Эрванона до Мэредида, что значительно ослабит фэйна. У него не останется войска, чтобы сражаться с нами.

– Инстарья будут биться за нас? – спросил Сигель.

Нифрон посмотрел на вождя гула-рхунов как на неразумного ребенка.

– Конечно, нет. Фрэям запрещено убивать фрэев, но если вы поступите так, как я скажу, они не станут убивать и рхунов. Без поддержки воинов-инстарья фэйну придется обучить новое войско. А это, – он указал на Рэйта, не удостоив того даже взглядом, – даст нам время, чтобы выковать мечи. Кроме того, за стенами Риста есть то, что поможет нам более эффективно подготовиться к битве. – Нифрон принялся загибать пальцы: – Инструменты и мастерские, кров и еда. Все, что необходимо для организации боевой силы, которой предстоит столкнуться с войском фэйна.

– И как же мы захватим крепость? – поинтересовался Тэган.

– Предоставьте это мне.

– В том-то и загвоздка, – вновь заговорил Рэйт. – Ты хочешь, чтобы мы доверились тебе?

Нифрон устало провел рукой по лицу.

– У тебя нет оснований для опасений. Ни один рхун не пострадает. Вы подойдете к Ристу не ближе чем на четверть мили. Мы с галантами займемся крепостью. Мне просто нужно, чтобы вы находились неподалеку.

– Ты уверен, что рхунам не придется сражаться? – спросила Персефона.

– Уверен. Я хочу, чтобы вы и ваши люди встали вдоль теснины на реке Берн в землях Дьюрии. Разве я многого прошу?

Персефона обернулась к Рэйту.

– Не слушай его, – предостерег ее Рэйт. – Чистой воды безумие. Он не сможет с семью воинами захватить огромную крепость. Либо он заблуждается, либо это ловушка. Давай дождемся оружия. Пусть у нас будет хотя бы тысяча мечей и щитов. – Он повернулся к Морозу. – Сколько это займет времени?

Гном шумно выдохнул и расправил усы и бороду, прежде чем заговорить.

– Мы выбрали дюжину мужчин, которые хотят и могут учиться, но пока не до конца разобрались с методом и системой. Роан внимательно смотрела, как кузнецы делают железный клинок, однако, видимо, упустила некоторые детали. Мы все еще работаем над процессом… и обязательно добьемся результата. Затем двенадцать наших учеников обучат кузнецов в каждой деревне Рхулина. А те кузнецы возьмут себе подмастерьев, и нас станет больше. Когда мы отработаем технологию и обучим людей, изготовление оружия не займет много времени, но сама подготовка – дело небыстрое. – Он потер подбородок. – Думаю, мы сможем вооружить небольшую армию… где-то через год.

– Понятно, – кивнул Рэйт. – А тем временем мы обучим воинов обращаться с…

– К тому времени будет поздно, – перебил его Нифрон. – Фэйн подтянет войска к границе еще до зимы. Это гонка, а мы и так замешкались. Кроме того, в крепости хорошая кузница, и некоторые жители в городе имеют кузнечные горны и инструменты. Кстати, – Нифрон посмотрел Персефоне в глаза, – где люди Рэна проведут зиму? Здесь? Будете укрываться от ледяного ветра под стеной? – Он перевел взгляд на Липита. – У вас есть место для них внутри стен?

Глаза Персефоны потемнели.

Рэйт понял – она отдаляется от него. И что еще хуже, склонна верить фрэю.

– Моя задача – сделать так, чтобы мы могли защитить себя, – объявил он. – На тот случай, если Нифрону не удастся сдержать свои бредовые обещания…

– А моя задача – выиграть войну, – с улыбкой прервал его Нифрон.

Рэйт злобно взглянул на фрэя, однако тот даже не повернулся в его сторону, продолжая смотреть лишь на Персефону.

– Как скоро ты хочешь выдвинуться к Алон-Ристу? – осведомилась она.

– Немедленно, – ответил Нифрон. – Мы и так потратили много времени. – Он обвел рукой далль. – Пока мы тут сидим и болтаем, фэйн готовится к войне.

– Я буду чувствовать себя уверенней с поддержкой Мастера Искусства. – Персефона бросила взгляд на Рэйта. – На всякий случай. Однако Арион слишком слаба, чтобы путешествовать, а Сури ее не оставит.

– Нам не нужен миралиит, чтобы захватить Алон-Рист, и мы не можем ждать, – возразил Нифрон. – Арион скорее умрет, чем выживет, а девочка-мистик толком не владеет Искусством. Если будем ждать смерти Арион, потеряем драгоценное время.

Во двор ворвалась Брин. Она бежала так быстро, что, затормозив, еще несколько мгновений скользила по земле, прежде чем остановиться. Девушка радостно улыбалась.

– Арион очнулась!

Язык не поворачивался назвать эту толпу войском.

Человечество в буквальном смысле слова пошло по новому пути. Людей, двигающихся на север, было не меньше, чем капель в грозовой туче. Сури слабо разбиралась в таких делах, но ей представлялось, что даже в самом захудалом войске воины должны нести оружие. Мимо нее шагали пастухи, землепашцы, кожевники, охотники, резчики по дереву, рыбаки, пивовары и торговцы. Большинство тащили мешки и корзины. Помятые бойцы будущей армии кое-как пытались идти строем. А еще они жаловались на дальний путь, на плохую дорогу, на жаркое солнце – или на его отсутствие, если лил дождь. Женщины остались дома, за исключением женщин из Далль-Рэна, которым негде пережидать зиму и войну. Те, у кого не было маленьких детей, шли рядом с мужчинами, нагруженные свертками с едой и одеждой. Огромная толпа, в хвосте которой плелась повозка с Сури и Арион, брела по дороге, ведущей в Далль-Рэн. Кажется, целая жизнь миновала с тех пор, как они пришли по этой же дороге в Далль-Тирре.

Арион и Сури притулились среди бочонков, мешков, горшков и тюков с шерстью, подпрыгивающих и раскачивающихся на кочках и колдобинах. Фрэя заверила, что готова к путешествию, однако долго идти пешком не могла. Падера и Гиффорд, которые варили еду и приглядывали за Арион, ехали с ней. Эти двое получили место в повозке благодаря желанию Нифрона передвигаться побыстрее.

Сури старалась идти пешком, хотя частенько подсаживалась к Арион в повозку и иногда после полудня дремала среди тюков. Никто ей не препятствовал. С ней вообще почти никто не разговаривал.

О «происшествии», случившемся в краю гномов, ходили разные слухи. На Сури и так всегда косо глядели, потому что она была нездешней и к тому же мистиком, а теперь в глазах людей вместо любопытства и неодобрения появился страх. Многие прибавляли или, наоборот, замедляли шаг, иногда вообще отходили в сторону, лишь бы не находиться рядом с ней. Персефона, Мойя, Роан и гномы были слишком заняты, поэтому Сури могла общаться только с Падерой, Гиффордом и Брин. Все остальные вели себя так, будто она заразная.

«Мне всегда нравилось быть одной, – убеждала себя Сури. – Слишком много народу – неестественно. Так гораздо лучше». Впрочем, она не была одна. Девочка жила с людьми, хотя и не являлась частью их общества. Маргаритка среди нарциссов, муха в козьем молоке, хрупкая бабочка среди толпы.

Сури повернулась и увидела косогор, поросший лесом, – ветви лиственных деревьев переплетались с более темными сосновыми лапами. Она помнила и этот косогор, и эти деревья, и этот изгиб дороги. Чуть дальше – река, а за следующим холмом покажется Серповидный лес.

– Мы вернулись, – произнесла Сури и взглянула на солнце. – К полудню будем на месте. Как ты себя чувствуешь? – обратилась она к Арион. – Можем пройтись, не торопясь. Спешить некуда.

Арион сидела, закутавшись в легкое покрывало. Услышав слова Сури, она удивленно взглянула на нее.

– Разве мы не туда, куда все?

– Нет. Мы отправимся в Долину Боярышника. Домой.

– Но ведь Персефона… Я думала, мы идем в Алон-Рист, – растерялась Арион.

– Она – да, а мы домой, – объявила Сури. – Тебе там понравится. Сад, конечно, весь зарос, но я им займусь. Делать ничего не придется – просто отдыхай и поправляйся. Будем с тобой купаться!

– Сури, надвигается война, – проговорила Арион.

Голос фрэи звучал слабо и тихо.

– Да. – Девочка перевела взгляд на мужчин с кирками и мотыгами. – В долине мы ее даже не заметим. Там безопасно. Все будет как раньше, когда я жила с Турой.

Персефона хотела, чтобы Сури и Арион отправились в крепость фрэев, однако участие в войне представлялось девочке не очень-то приятным занятием. Ей пришла в голову идея получше: они с Арион доедут в повозке до Серповидного леса, а потом спрыгнут и направятся в Долину Боярышника. Арион еще слаба, придется идти медленно и часто останавливаться на отдых. Дорога займет целый день, зато потом Сури покажет Арион самое прекрасное место в мире: маленькую долину, где солнце светит ярче, вода вкуснее и повсюду разносится сладкозвучное пение птиц. Сури не сомневалась, что Арион там понравится. В этом замечательном убежище она наберется сил, а потом…

– Сури? – Арион пристально взглянула на нее. – Ты готова поговорить?

Девочка отвернулась, вглядываясь в знакомые очертания леса, появившегося из-за холма.

– Расскажешь мне, что произошло? – спросила фрэя.

– Ты о чем?

– Последнее, что я помню, – мы были заперты под горой. Мы с тобой заключили сделку. Поскольку я здесь, ты, по-видимому, не выполнила свои обязательства. Мне кажется, пора побеседовать о том, что случилось.

Падера поерзала на месте.

– Тебе нужно отдыхать, – сказала она.

Не обращая на нее внимания, Арион продолжала в упор смотреть на Сури.

Из-за холма показался Серповидный лес, облаченный в темно-зеленый летний покров. Прилегающие к нему ярко-золотые поля были усыпаны оранжевыми, желтыми и лиловыми веснушками. Порхали птички, жужжали пчелы, высоко в небе безмятежно проплывали пушистые облака.

– Ты не хочешь рассказать, что случилось с Минной?

При звуке этого имени Сури оторвала взгляд от красивого вида, однако не повернулась к Арион и не произнесла ни слова.

– Сури, я не идиотка.

– Я и не говорила, что ты идиотка.

– Зачем? Зачем ты это сделала?

Сури опустила голову и упрямо сжала губы. Ей не хотелось говорить о случившемся – ни с Арион, ни с кем-либо другим. Ни сейчас, ни потом.

– Ты любила ее, – проговорила Арион.

– И до сих пор люблю, – вырвалось у Сури.

Слабая, дрожащая рука коснулась ее запястья. Длинные тонкие пальцы фрэи ласково погладили ее кожу.

– Я хотела, чтобы ты убила меня, а не ее.

– Знаю.

– Сури… я не могу пойти вместе с тобой.

Девочка отстранилась, скрестила руки на груди и снова перевела взгляд на лес. На западе все зеленело. «Лес теперь кажется маленьким… Он всегда был таким?» – подумала она, глядя, как деревья неторопливо проплывают мимо.

– И ты не можешь вернуться домой, – добавила Арион. – Сама знаешь. Теперь ты бабочка – во всех смыслах. Время жевать листья прошло. Ты нужна цветам. Твой дом не в Долине Боярышника, Сури; теперь он в небесах. Нельзя вечно прятаться. Тебе пора полететь. Ты должна показать всем красоту своих крыльев.

Сури нахмурилась и спрыгнула с повозки.

– Лучше я пройдусь.

Она постояла на дороге, пропуская повозку вперед, и оказалась в самом хвосте колонны. Шум стих, суета прекратилась. Сури нравилось стоять на знакомой, пусть и сильно утоптанной траве. Все ушли вперед, и все же девочка не была одна. По колее, оставленной колесами повозки, шел Рэйт. Он повязал ли-мору по-летнему – теперь она открывала волосатые руки и ноги (на ум пришло слово «мохнатые»). Рэйт бросил на Сури короткий взгляд, но ничего не сказал, и они оба молча двинулись вперед.

Шли, не говоря ни слова, пока не добрались до развилки, ведущей в Далль-Рэн. Сури и не предполагала, что после гибели Бурой Грин еще раз попадет сюда. Они с Рэйтом замедлили шаг. Оба смотрели на ничем не примечательную тропу в зарослях высокой травы. Вдали виднелись развалины стены, чертога и колодца, знаменующие прошлое.

– Странно получается: выберешь из двух дорог одну, и выбор изменит всю твою жизнь, – произнес Рэйт, словно прочитав мысли Сури. – Наверное, не стоило мне идти по этой дороге.

Отчасти Сури с ним согласилась. Если бы весной она не пошла в Далль-Рэн, Минна была бы жива, и они обе наслаждались бы еще одним летом. Правда, если бы она не пришла сюда, все остальные, скорее всего, погибли бы.

А если бы я не узнала о беде, может, ничего бы и не случилось?

Сури вздохнула. «Интересно, Рэйт говорил со мной или сам с собой?» – подумала она.

– Хуже всего, что я до сих пор не могу понять, стоило оно того или нет, – задумчиво произнесла девочка.

Они обменялись понимающими взглядами и принялись догонять уходящее войско.

– Я хотела бы вернуться домой. – Сури пнула камушек, и тот улетел в высокую траву.

– А я бы домой не хотел, – отозвался Рэйт. – Уверен, твой дом гораздо лучше моего. – Он указал на едущую впереди повозку. – Как Арион?

– Она меня бесит. – Сури ожидала, что Рэйт удивится и спросит, почему, но он только кивнул, как будто все понял. – Я хотела, чтобы она вернулась вместе со мной в лес, в долину, где я жила с Турой. Я думала, ей там будет хорошо, а она хочет участвовать в этой войне.

– Прямо как Персефона.

– Правда?

Рэйт кивнул.

– Она меня не слушает. А вот Нифрона – да, в рот ему смотрит. Мы идем воевать с фрэями, и кто дает ей советы?

– Значит, ты тоже не хочешь идти в этот, как его, Рист?

– Лучше бы мы все отправились в твою долину. – Рэйт вытер пот со лба и сердито взглянул на солнце, будто оно во всем виновато. – Там можно купаться?

Сури улыбнулась.

– Там есть чистое озеро с лебедями.

– А еда найдется?

– Больше, чем достаточно.

– Звучит превосходно.

– Так и есть, – вздохнула Сури.

– Идти вон туда? – Рэйт указал на прогал среди леса.

– Да, – кивнула Сури. – Сначала взобраться на горку, потом налево, затем спуск в долину. Будем там еще до заката. Никто и не заметит, что нас нет.

Они посмотрели на колонну повозок и людей, двигающихся на север. Ни один человек на них не обернулся, но даже если бы кто-то и посмотрел назад, то не заметил бы Сури и Рэйта в клубах дорожной пыли. Ускользнуть незамеченными – проще простого. Война, может, и состоится, только уже без них.

А если бы я не знала о беде, может, ничего бы и не случилось?

Они оба остановились посреди дороги, прислушиваясь к стихающему грохоту повозок.

– Что думаешь? – спросила Сури.

Рэйт вздохнул и покачал головой.

– Мы не можем их бросить. Глупо браться за ум только сейчас.

Сури кивнула.

– Да, ты совершенно прав. Ты самый мудрый в мире…

Она осеклась. Ей сотни раз доводилось произносить те же слова, гуляя вместе с… Девочка заплакала, на душе стало горько и совестно оттого, что она так скоро предала память Минны.

Рэйт молчал рядом с ней.

И тогда Сури обняла его. Без задней мысли, ей просто нужно было кого-то обнять. Она думала, он отшатнется, однако дьюриец, наоборот, ласково обнял ее и прижал к себе. Рэйт не произнес ни слова, и Сури подумала, что на такое способен только настоящий друг.

Глава 2

Перед бронзовыми воротами

Алон-Рист – одна из семи фрэйских крепостей, стоящих у наших границ, – был не просто домом для племени инстарья и гробницей их давно почившего фэйна. Алон-Рист олицетворял собой мощь фрэев и тщетность любой попытки бросить им вызов.

«Книга Брин»

Рэйт втащил Персефону на последний уступ. Она вполне могла бы забраться сама. Вообще-то вождям руку не протягивают, однако Персефона приняла помощь Рэйта. Нужно вести себя покладисто, когда возможно, ведь подобные случаи предоставляются редко, говорила она себе. Впрочем, если бы руку предложил кто-то другой, Персефона отказала бы.

Отважный, ловкий и красивый, молодой дьюриец был частым объектом женских пересудов, но не обращал ни малейшего внимания на заигрывания. Персефона не могла дать ему то, чего он желал. Она хранила верность покойному мужу, хотя и не осознавала, по какой причине; у чувств свой язык, и не всегда его можно облечь в слова.

Рэйт ни капли не походил на прежнего мужа Персефоны. Рэглан, почти на тридцать лет ее старше, был для нее скорее отцом и наставником, а с Рэйтом Персефона чувствовала себя взрослой и умудренной опытом. И, тем не менее, рука дьюрийца дарила ей ощущение надежности – крепкая, теплая, сильная. Персефона – киниг, вождь Десяти Кланов, верховная правительница миллионов рхунов, и все же чего-то ей не хватает. Власть не заменит уважение, поклонение не заменит дружбу, и ничто не заменит тепло любви. Рэйт любил ее, желал ее, и хотя Персефона не могла удовлетворить его желание – по крайней мере, прямо сейчас, – она дорожила его привязанностью к ней. Его любовь – сей драгоценный дар – стала для нее еще одним непереводимым, трудноопределимым чувством. Страсть необузданна, себялюбива, не считается с границами и здравым смыслом, и все же без нее жизнь кажется пустой.

– Как называется это место? – Персефона огляделась.

Они стояли на вершине естественной колонны, возвышающейся на шестьдесят футов над равниной.

– Скала Горестей, – ответил Рэйт.

С отвесного обрыва упал камешек. Персефону замутило.

– Понятно, – отозвалась она. – Хорошее название.

Киниг на дрожащих ногах прошла в центр небольшой площадки. Она понимала – если не делать резких движений, ничего не случится, однако все равно боялась сорваться вниз. Скала была плоская, как стол, и все же Персефона чувствовала себя неуютно. Если не умеешь летать, лучше не спотыкаться.

Она всегда побаивалась высоты. В детстве не лазила по деревьям, а в юности всячески избегала крыть соломой крышу, отговариваясь нездоровьем. Со Скалы Горестей рхулинские кланы выглядели как россыпь лесных орехов. У Персефоны закружилась голова. И как мне хватило смелости прыгнуть в водопад в Серповидном лесу? Казалось, с тех пор прошло не несколько месяцев, а десятки лет.

«Волки, – вспомнила она. – Стая волков, бегущих по пятам. Вот кто помог мне решиться».

Персефона с ужасом наблюдала за Сури – та взбиралась легко и быстро. Девочка совершенно не боялась; наоборот, вид у нее был едва ли не скучающий.

– Ты жил где-то поблизости? – спросила Персефона у Рэйта.

Он указал на северо-восток.

Дьюрия представляла собой иссохшую каменистую пустошь, где изредка встречались иззубренные колонны, вроде той, на вершине которой они стояли. Проследив взглядом за рукой Рэйта, Персефона заметила темное пятно на светлой равнине.

– Моя деревня, Клэмптон, – пояснил Рэйт. – Тридцать семь домов, сорок семей и почти две сотни жителей. – Он смотрел вдаль жестким, суровым взглядом, не мигая.

Персефона гадала, о чем он думает, а потом представила развалины Далль-Рэна, и ей все стало ясно. Она коснулась руки Рэйта. Тот оторвал взгляд от обгоревших руин и через силу улыбнулся.

Все вожди рхулин-рхунов собрались на скале, а вожди гула-рхунов со своими людьми рассредоточились во впадинах и расщелинах Дьюрийской равнины. Прошлым вечером Нифрон показал им места для лагеря, которые не просматриваются со сторожевой башни Алон-Риста. Персефоне пришлось повторить его указания, потому что гула-рхуны отказались принимать приказы от фрэя. Дикие и свирепые, гулы не слишком отличались от стаи хищников – иногда это хорошо, а иногда очень плохо.

Персефона заставила себя подойти поближе к краю, чтобы получше рассмотреть то, что внизу. На северной оконечности желтой равнины темнело глубокое извилистое ущелье, с высоты напоминающее изгиб бровей. По его дну текла река Берн, отделяющая земли рхунов от страны фрэев. От Скалы Горестей к ущелью шла еле заметная тропа. Тонкая линия заканчивалась у белых каменных ступеней: словно стежок, стягивающий открытую рану, мост Грэндфорд был единственной переправой, соединяющей берега Берна. По другую сторону моста находились город и крепость Алон-Рист с огромным куполом и устремленной в небеса сторожевой башней. Заставу окружали неприступные стены, единственный вход защищен несокрушимыми бронзовыми воротами.

Будучи женой Рэглана, Персефона ежегодно ступала по Грэндфорду и каждый раз умирала от страха.

Мы приходили по приглашению фрэев, но мне все равно было страшно.

– Они уже у моста, – объявил Тэган.

Вождь клана Уоррик, темноволосый и бородатый, походил на чересчур высокого гнома. Благодаря пытливому и острому уму он стал одним из ближайших советников Персефоны. Все, кто собрался на Скале Горестей, посмотрели в сторону Грэндфорда.

– Поверить не могу, что мы на это согласились. – Рэйт поднял глаза к небу.

– Нифрон знает, что делает, – возразила Персефона, стараясь говорить уверенно.

Она заставила себя разжать стиснутые кулаки и попыталась немного расслабить плечи.

– А что, если он ошибся? Что, если его убьют? – возразил Рэйт.

– Мои люди к этому не готовы, – отозвался Харкон. – У нас в клане Мэлен из оружия только мотыги и лопаты. Нам нечем сражаться.

– Если его убьют, мы отступим. Мы и так достаточно далеко от крепости, – заверила его Персефона.

– А как же Нифрон? – спросил Харкон. – Если что-то пойдет не так, Нифрон отступит?

– Вряд ли Нифрон или его галанты думают об отступлении, – произнес Тэган. – Они уверены в победе.

– Будем надеяться, у них есть веские основания так думать. – Персефона выпрямилась.

Она все время напоминала себе, что нужно держаться прямо. Мать вечно корила ее за плохую осанку. Никто не будет уважать жену вождя, если она горбится, словно тролль. Мать даже представить себе не могла, что Персефона станет вождем, а тем более кинигом, однако совет был дельным.

– Все когда-то случается впервые, – заметил Круген.

– Значит, нужно молиться, чтобы не в этот раз.

Нифрон сдержал слово и не взял с собой на мост никого из людей. Войско Персефоны, вставшее вдалеке от Берна, едва различалось с крепостной стены. Гула-рхуны раскинули лагерь еще дальше – больше чем за милю от ущелья, на высокогорной равнине. Так хотел Нифрон. Персефона надеялась, что в плане фрэя заложено достаточно времени, чтобы отступить в случае неудачи, однако Тэган прав: галанты даже не рассматривают возможность поражения. По мнению Нифрона, скорее солнце не взойдет, чем он проиграет битву.

С наблюдательного поста на Скале Горестей Персефона видела, как галанты приближаются к Алон-Ристу. Отряд фрэев казался горсткой муравьев. Они подошли к мосту и без колебаний поднялись по каменным ступеням.

Чтобы лучше видеть, Персефона шагнула вперед, на мгновение забыв, что стоит на краю пропасти. Рэйт схватил ее за руку, безмолвно напоминая об опасности и о своей тревоге. Персефона взглянула на него, и он смущенно отпустил ее.

– Вот это храбрецы, – с благоговейным ужасом произнес Харкон, вождь клана Мэлен.

– Скорее безумцы, – пробормотал Круген, который больше красивой одежды ценил разве только сон – вождь клана Мэнахан любил поспать и храпел при этом так громко, что его страсть ни для кого не являлась секретом.

– Почему им никто не препятствует? – спросил Липит.

– Это как кроликов ловить, – ответил Рэйт. – Лучше убедиться, что они надежно попались в силок, прежде чем затянуть его.

Персефона вновь стиснула кулаки и сгорбилась. Мама бы меня не похвалила.

– Кто там? – Круген указал пальцем.

– Видите? – спросил Харкон. – На равнине… на нашей стороне!

– Фрэи, – сказал Рэйт.

Персефона тоже их увидела – две дюжины воинов с бронзовыми мечами, перекрывших Нифрону путь к отступлению.

– Откуда они взялись? – пробормотал Тэган.

– Из расщелины. Скалы все испещрены трещинами и изломами. Спрячешься в такую трещину, завернешься в коричневое одеяло, и враг пройдет мимо. Мы все время так делали, – объяснил Рэйт.

– Нифрон знает об этом? – спросил Круген.

– Похоже, не такой уж он и умный, каким себя считает, – раздраженно заявил Рэйт с чувством собственного превосходства.

Персефона понимала, что он злится на Нифрона, и все равно ей казалось, что причина его гнева в ней – ведь она согласилась принять план фрэя. Холодное осуждение Рэйта ее кольнуло, ибо он был прав, а она его не послушала.

– Как думаете, они такое запланировали? – умоляющим тоном спросил Элвард из клана Нэдак, точно собравшиеся на этой скале могли предсказывать будущее и читать мысли.

– Галанты? – недоверчиво переспросил Тэган. – Они никогда ничего не планируют. Как говорится, лишние размышления портят приключение.

Элвард насупился, его плечи поникли.

Персефона сделала еще шаг вперед, и Рэйт снова схватил ее за руку.

В первый раз такую вольность можно спустить, второй раз – уже слишком. Персефона хотела было одернуть его, но, взглянув под ноги, поняла, что стоит в шаге от края обрыва. Судорожно вздохнув, она поспешно отступила.

– Потерять и тебя, и галантов за один день – это чересчур, – произнес Рэйт.

Потерять галантов? Эта мысль неприятно поразила Персефону. Что если их убьют или захватят в плен? Что с ними будет? А что тогда будет с нами?

Персефона обвела взглядом своих людей. Ее немного успокаивало, что Сури здесь. Девочка сровняла гору с землей, уж от нескольких-то сотен фрэев она их сможет защитить. Именно поэтому Персефона настояла, чтобы Сури тоже поднялась на скалу. Правда, она не имела ни малейшего представления, как работает магия и на что способна Сури. К тому же мистик, как и Арион, питала отвращение к убийству. Впрочем, сейчас Персефона уже не была уверена, хорошо ли это.

Она вновь взглянула на темное пятно – остатки деревни, в которой когда-то жило сорок семей, и задумалась. Возможно, она совершила свою первую и последнюю ошибку в качестве кинига Десяти Кланов.

Сжимая в правой руке свернутое знамя, Нифрон повел галантов через Грэндфорд к бронзовым воротам. На них, в сорока футах над входом, были вырезаны скрещенные копья – герб давно покойного фэйна Алон-Риста. Его дьявольски трудно стереть, и тот факт, что Петрагар даже не попытался это сделать, как нельзя лучше демонстрировал различие между Нифроном и нынешним правителем Риста. Одно из многих различий, к тому же. Только Ферролу известно, насколько длинным может быть подобный список, если кому-то вообще придет в голову сравнивать. Нифрон считал, что они с Петрагаром и жуют-то по-разному. Сам он сразу же заменил бы герб прежнего фэйна на свой собственный. У Нифрона пока еще такового не имелось, но он скоро появится – дракон или лев, кто-нибудь свирепый, сильный и благородный. Все великие вожди должны оставить свою метку на лике мира, а он как минимум должен выбить свой герб на этой стене.

– Вам не следовало возвращаться, – произнес Сикар.

Он стоял на противоположном конце моста во главе отряда воинов, закрывшихся щитами, в полном вооружении, словно ожидал неприятностей. На его шлеме появился гребень из красных перьев – после изгнания галантов командир копейщиков был повышен в звании.

– Не могли удержаться, – Тэкчин раскинул руки и послал Сикару воздушный поцелуй. – Мы так по тебе скучали.

Сикар угрюмо покачал головой. Настроение капитана Алон-Риста не располагало к шуткам.

– Дурак ты, Тэкчин. – Он перевел взгляд на Григора, задержавшись на деревянном ящике в руках великана, потом посмотрел на флаг Нифрона. – Вы сдаетесь или просите перемирия?

Немолодой фрэй Элисан, близкий друг и советник отца Нифрона, стоящий справа от Сикара, ответил первым:

– Просят перемирия. Когда ты видел, чтобы галанты сдавались?

Сикар взглянул на Нифрона.

– Вообще-то, когда просят перемирия, машут флагом, прежде чем приблизиться. Правда, в вашем случае без разницы – фэйн объявил вас изгоями. Закон Феррола вас больше не защищает. – В его словах слышалась горечь, а в глазах появилось сожаление.

Нифрон взял это на заметку.

Тэкчин хмыкнул, скрестив руки на груди. Нифрон велел галантам не прикасаться к оружию, и Тэкчин, похоже, не собирался нарушать приказ.

– То есть, ты хочешь сказать, что не вернешь мне карточные долги?

– Это не шутка! – выкрикнул Сикар. – Они хотят…

Раздался звук боевого рога. Ворота отворились.

– Тихо, – велел Тэкчин. – Твой командир идет. Не бойся, я ничего ему не скажу.

Сикар не выглядел уязвленным; он был опечален. Фрэй медленно покачал головой и вздохнул.

– Успокойся, Сикар, – сказал ему Нифрон. – Я вернулся. Я со всем здесь разберусь.

– Они хотят казнить вас… понимаешь ты или нет?

Нифрон только улыбнулся.

Из ворот выбежали воины инстарья, целая когорта. Нифрон не обернулся, он и так знал: отступление перекрыто. Видимо, Петрагар поднял на ноги все Первое копье. Такая демонстрация силы – больше, чем похвала, больше, чем свидетельство трусости Петрагара. Нифрон того и добивался.

Воины выстроились по обеим сторонам моста, заполнив площадь у ворот и перекрыв вход в крепость. Нифрон и не собирался двигаться вперед. Он именно так и планировал – все должно случиться здесь, на том самом камне, где он стоял, и, что еще важнее, на площадке, где собрались инстарья. За долгие века службы Нифрон знал здесь каждое слепое место и каждую выигрышную позицию.

Петрагар вышел последним. Только посмотрите на этого храбреца.

Рядом с ним вразвалку шагал Вертум, ставленник фэйна. Грузный гвидрай ухитрился возвыситься – или, наоборот, впал в немилость – и получил должность в пустошах Эврлина. Вертум сопровождал Петрагара, когда тот приехал в Алон-Рист, чтобы занять пост командующего. Все, что Нифрону о нем было известно, – это он отправил Рэпнагара и других великанов разрушить Далль-Рэн и убить Нифрона, Арион и Рэйта. Трус и хорек – два сапога пара.

– Нифрон, сын Зефирона, – начал Вертум. – Ты совершил…

– Заткнись, – оборвал его Нифрон. – Я проделал долгий путь не для того, чтобы болтать с тобой.

Петрагар выпучил глаза.

– У тебя нет права…

– Я не с тобой разговариваю, сын Тэтлинской ведьмы.

Петрагара явно смутило рхунское ругательство, а также тон Нифрона и… и вообще все. Он оказался не готов к такому повороту событий. Пока новый командующий Алон-Риста оглядывался в поисках подсказки, Нифрон вгляделся в лица своих друзей. Он знал их всех до одного.

Когда дело касалось сына, Зефирон превращался в сущего тирана. Правитель Алон-Риста и верховный командующий всеми западными заставами не давал Нифрону никаких поблажек. Его сын спал в казарме и ел в общей трапезной вместе с остальными воинами. Он месил сапогами грязь, сражался и проливал кровь, как простой солдат. Прежде Нифрона это раздражало, теперь же, стоя на Грэндфордском мосту, он мысленно поблагодарил отца, второй раз в жизни: в первый раз – когда Зефирон погиб во время Ули Вермара.

– Я пришел, чтобы поговорить со своими братьями. – Григор установил ящик на землю, и Нифрон взошел на него. – Инстарья! – обратился он к воинам и взмахнул все еще свернутым флагом, привлекая внимание. – Правитель Алон-Риста вернулся. Я пришел, чтобы освободить вас от власти дураков и трусов.

– Да как ты смеешь! – взвизгнул Петрагар. – Ты…

– Мы долго терпели притеснения и унижения от фэйна, который не уважает, не ценит и не любит нас. – Нифрон с легкостью перекрыл лепет Петрагара. Голос командира галантов как нельзя подходил для речей: громкий, низкий и уверенный.

– Изменник! – крикнул Петрагар. – Сын изменника!

Нифрон решил ответить на обвинение – оно как раз хорошо увязывалось с его речью. Он ни от кого не ждал помощи, тем более от Петрагара, однако грех не воспользоваться преимуществом, когда представляется такая удачная возможность.

– Мой отец отдал жизнь за свой народ. Он служил своим братьям-инстарья, он мечтал прекратить их изгнание, чтобы они больше не прозябали в грязи и крови. Мы сражаемся и умираем, а миралииты, умалины, нилинды, эйливины и гвидрай наслаждаются жизнью, пока мы страдаем ради их благополучия. Даже асендвэйрам позволено жить по ту сторону Нидвальдена. И только инстарья изгнаны из отчего дома. Почему?

– Потому что фэйн так решил, – неуверенно заявил Петрагар.

– Вот именно! – Нифрон был признателен Петрагару за помощь. На фоне сего жалкого труса командир галантов выглядел еще более выигрышно. – Фэйн решил, что мы, несущие и без того самую тяжкую ношу, должны получать в награду лишь презрение и унижения. Те из вас, кто был в Эстрамнадоне и видел гибель моего отца, могут это подтвердить. Разве так поступает благородный фэйн, уважающий свой народ? Или так поступает тиран, чья власть зиждется только на страхе?

– Сикар! – вскричал Петрагар. – Арестуй его! Стащи его с ящика!

Сикар колебался.

Они и правда его ненавидят. Все гораздо легче, чем я предполагал.

– Я хочу рассказать вам, зачем я здесь, – продолжил Нифрон более спокойным тоном. – Я пришел, чтобы принести вам избавление. Алон-Рист – мой родной дом, а инстарья – моя семья. Я хочу спасти вас.

– Ты здесь единственный, кто нуждается в спасении, – прорычал Петрагар, пробиваясь вперед сквозь неподвижный строй солдат.

– Много лет я предупреждал вас, что рхуны способны сражаться так же хорошо, как и фрэи, а мне никто не верил. – Нифрон посмотрел Сикару прямо в глаза. – Мои опасения подтвердились, когда Шэгон пал от руки рхуна у Развилки.

– Шэгон был убит, пока лежал без сознания, – возразил Сикар.

– Неважно. Я сам видел, как воин рхунов убил Гриндала. Одним ударом снес ему голову с плеч. Вы ведь помните Гриндала?

Его слова произвели впечатление на всех, включая Сикара. Тот повернулся и, как многие другие, посмотрел на Петрагара.

– Это правда? – спросил Сикар.

– Мне… мне говорили, что…

– Рхун убил Гриндала, и ты ничего нам не сказал?

– На тот момент Гриндал пребывал в сознании, – заметил Нифрон. – Если вам и этого мало, то я скажу вам, что сам сражался со рхунами, и под Рэном один из них едва не убил меня в поединке. Только вмешательство Сэбека спасло мне жизнь. – Он перевел взгляд на Сэбека, и тот кивнул.

По рядам фрэев пробежал ропот.

– Значит, ты просто растерял свое мастерство, – заявил Петрагар. Он уже пробрался вперед и встал рядом с Сикаром. – Отведи их в дьюрингон или убей прямо тут. Пошевеливайся, иначе будешь обвинен в неповиновении фэйну и казнен вместе с мятежниками.

Сикар скривился от напыщенных речей Петрагара. Потемнев лицом, он вздохнул и потянулся за мечом.

– Тебе ведь самому не по душе такое, – заметил Тэкчин.

– Замолчи. – Сикар с усилием вынул меч из ножен, словно тот весил больше, чем Григор. – Можешь ты хотя бы сейчас не трепать языком?

– Трудно поверить, – заметил Нифрон Сикару, – но на сей раз Тэкчин прав. Убери меч.

– Не могу, – покачал головой Сикар. – Не стоило вам возвращаться.

Сикар – хороший солдат, а значит, соображает не быстро. У него сильные руки, но за ниточки дергает кто-то другой, и сейчас кукловод – Петрагар.

Пора перерезать проклятые нити.

– Прежде чем ты прикажешь моим друзьям убить нас… – Нифрон говорил медленно, четко и громко, разворачивая багряное полотнище флага, – позволь мне показать кое-что, чего ты, возможно, не заметил.

– Хватит устраивать представление. Мы уже видели толпу оборванных рхунов, с которыми ты пришел, – крикнул Сикар.

– Ты видел только тех, кого я захотел тебе показать, – ответил Нифрон. – Позволь представить тебе остальных.

И он взмахнул флагом над головой.

В отдалении затрубили рога.

Нифрон не повернулся, ему и не требовалось. Все, что происходило у него за спиной, отражалось на изумленных лицах воинов, стоящих перед ним. Даже Сикар открыл рот от удивления. Петрагар был близок к обмороку.

– Закрыть ворота! Закрыть ворота! – отчаянно завопил он.

– Я бы на твоем месте не стал, – ухмыльнулся Тэкчин.

– И снова, как ни странно, Тэкчин прав. – Нифрон опустил знамя. – Вы видите перед собой пятитысячную армию гула-рхунов, закаленных в сражениях и вооруженных оружием дхергов. А прежде, чем вам придет в голову, что стены Алон-Риста могут вас защитить, – знайте: у нас есть миралиит.

– Миралиит? – хором переспросили Сикар и Петрагар, и это слово эхом разнеслось по рядам инстарья.

– Я говорю об Арион, наставнице принца.

– Ее же послали арестовать тебя, – заявил Петрагар.

– Она передумала. Даже ей очевидно, что фэйн безумен.

– Фэйн отправил великанов, чтобы те покарали ее за измену.

– Большая ошибка, – хмыкнул Тэкчин.

– Да, с великанами у вас ничего не вышло, – улыбнулся Нифрон. – Они мертвы, а Арион на нашей стороне. Так что можете закрывать ворота, это вам не поможет. Она разнесет их в щепки или просто разрушит стену.

– Ты лжешь, – заявил Петрагар.

Нифрон повернулся к галантам.

– Поклянитесь честью и скажите правду пред лицом своих братьев и нашего бога Феррола. Воистину ли миралиит Арион, бывшая наставница принца, по доброй воле вступила в наши ряды и помогает нам в нашем деле?

– Это так, клянемся честью, – в один голос ответили галанты.

– Вы лжете! – взвыл Петрагар. – Они все лгут!

Выйдя из себя, Элисан повернулся и встал перед ним.

– Они – галанты и не могут обманывать.

– Все равно они лгут! – взвизгнул Петрагар.

– Не смей так говорить, – сквозь зубы процедил Сикар.

– Не смей указывать лорду Петрагару, – вмешался Вертум. – Петрагар – твой командир.

– Вот именно, – кивнул Петрагар. – Я твой командир. А эти… эти галанты – отступники и предатели. Их следует доставить в Эстрамнадон, а если окажут сопротивление – прикончить на месте. Такова воля фэйна. – Он повернулся к Сикару. – Исполняй свой долг.

– Война на пороге, – сказал Нифрон Сикару. – Я не могу позволить этой крепости выстоять, если ее защитники будут против меня.

– Ты не можешь требовать от нас самоубийства. Даже если наш фэйн – плохой правитель, закон Феррола никто не отменял.

– Я ничего от вас не требую. – Нифрон принялся сворачивать знамя. – Более того, я хочу, чтобы вы вообще ничего не делали.

Это был ключ, который Нифрон вставил в замок и приготовился повернуть. Он видел удивление и, более того, живой интерес в глазах Сикара. Тот оказался в ловушке между долгом и честью и не мог решить, что делать.

– Ничего? Я не понима…

– Я сказал, арестуй или убей его! – рявкнул Петрагар.

Стоящий рядом Элисан закатил глаза.

– Я – вождь всех инстарья, – Нифрон говорил Сикару, не обращая внимания на Петрагара. – Я не прошу моих братьев что-то делать. Сам я тоже не буду ничего делать. И закон Феррола я нарушать не собираюсь. Если бы я хотел его нарушить, думаешь, этот был бы жив? – Он указал древком знамени на Петрагара. – Я прошу лишь одного: не стойте у меня на пути. Просто уйдите с дороги. Если потребуется, доложите фэйну, что вас застали врасплох. Скажете, что не было выбора и вам пришлось сдаться, потому что противник во много раз превосходил вас числом, иначе всех фрэев Алон-Риста жестоко убили бы. Что, кстати, чистая правда. Вот зачем я привел сюда рхунов. Они освободят вас, и ваша честь останется незапятнанной.

– Что ты задумал? – с подозрением спросил Сикар.

– Не слушай его! – Петрагар ткнул Сикара в спину.

Все, кто хорошо знал Сикара, поняли – Петрагар совершил большую ошибку. Капитан гвардии, не оборачиваясь, локтем ударил своего командира в челюсть. Тот вскрикнул, согнулся пополам и упал на землю.

– И все-таки, что ты задумал? – вновь обратился Сикар к Нифрону.

– Рхуны взбунтовались. И гула-рхуны, и рхулин-рхуны. Они объединились и избрали кинига.

– Мы знаем, – заметил Элисан, глядя поверх галантов на холмы.

– Войско рхунов станет веским доводом, который поможет переубедить фэйна, – объяснил Нифрон. – Или мечом, чтобы убить его.

– Но… – с тревогой проговорил Сикар. – Мне неприятно соглашаться с Петрагаром, но он прав. Это измена.

– А то, что миралииты сделали с инстарья? Как такое назвать? Мой отец пытался следовать правилам. Он соблюдал закон, и вот что вышло. Думаешь, Феррол, дав нам Рог Гилиндоры, хотел, чтобы одно сословие управляло вечно? Тогда зачем вообще нужен Рог? Миралииты не отдадут власть добровольно, и кто теперь осмелится вызвать кого-нибудь из них на поединок?

Сикар и Элисан обменялись взглядами, и Нифрону показалось, что Элисан еле заметно кивнул.

– Итак, что скажешь? – спросил Нифрон. – Отвернешься от Феррола и станешь поклоняться новым богам – миралиитам? Или поверишь мне, своему брату-инстарья? Мой отец, отдавший жизнь за то, чтобы освободить нас от этих так называемых богов, растил меня, чтобы я руководил нашим народом и привел его к свободе!

– Аф ты убвюдок! Ты опять свомав мне чевюсть! – пробормотал Петрагар.

Он стоял на коленях, держась за лицо и едва не плача от боли.

Сикар повернулся, но даже не взглянул на Петрагара.

– Фэйн приказал нам захватить в плен или убить фрэев, – обратился он к воинам. – Нифрон просит нас ничего не предпринимать. Фэйн – наш правитель, а галанты – наши братья. В этой ситуации я склонен принять сторону своих братьев и признать Нифрона, сына Зефирона, законным властителем Риста.

– Поддерживаю, – согласился Элисан. – Однако это нарушение воли фэйна, поэтому каждый из вас волен сделать свой выбор.

Сикар кивнул и отошел в сторону, освободив галантам проход по мосту.

– Те, кто не хочет идти против фэйна, могут взяться за оружие и исполнять то, что считают своим долгом.

Сикар сделал еще несколько шагов назад и обвел войско взглядом в поисках верных сторонников фэйна.

Петрагар, все еще держась за лицо, тоже огляделся.

– Фзять их! – крикнул он неподвижным воинам. – Это пфиказ фэйна!

Никто не шевельнулся.

После нескольких минут молчания, прерываемого лишь отчаянными выкриками Петрагара, Сикар кивнул.

– Да будет так, – объявил он, поворачиваясь к Нифрону. – Добро пожаловать домой, мой господин.

– И что, по-вашему, сие означает? – спросил Круген, когда большая часть галантов и все защитники Алон-Риста вошли в ворота крепости, а Тэкчин и Григор отправились обратно.

– Их не убили, – сказал Липит. – Добрый знак, верно?

Персефона уже поспешно спускалась по узкой пыльной тропе, стараясь не свалиться. Ей хотелось побыстрее оказаться внизу и узнать, что произошло.

Непонятно, зачем я вообще поднималась наверх.

– Что случилось? – спросила ее Мойя. Ее глаза казались еще больше, чем обычно. – Они сражались? Сури что-то с ними сделала?

Мистик с удивлением посмотрела на нее.

– На оба вопроса ответ «нет», но мы пока не знаем, что там произошло. – Персефона наступила на гладкий камень, поскользнулась, тем не менее устояла, подхваченная под руки Щитами вождей. Все они ждали внизу, потому что Рэйт объяснил: наверху всем не хватит места. – Тэкчин и Григор возвращаются. Надеюсь, они принесут нам добрые вести.

– Тэкчин?

– Да, Мойя, – Персефона закатила глаза. – С твоим приятелем все в порядке.

– Я просто спросила, госпожа киниг, – резко ответила девушка.

– Не называй меня так.

– Все тебя так называют.

– Никто меня так не называет.

Персефона протиснулась между Озом и Эдгером и, подобрав юбку, зашагала по склону по направлению к дороге. Навстречу ей шли два галанта. Позади нее собрались жители Рэна, Тирре и Уоррика, жаждущие узнать новости.

– Госпожа киниг, – с поклоном приветствовал ее Тэкчин.

Персефона скривилась.

– Что произошло?

– Все путем.

– Что ты имеешь в виду?

Тэкчин широким жестом указал на Алон-Рист.

– Добро пожаловать в вашу новую крепость. Думаю, здесь вам понравится больше, чем в Восточных Хлябях.

– Моя крепость?

Тэкчин рассмеялся.

– Госпожа киниг, разве вы не заметили? Вы только что завоевали Алон-Рист.

Глава 3

Алон-Рист

Мы обменяли грязь и бревна на мрамор и стекло.

«Книга Брин»

Прежде, когда Персефоне доводилось бывать в Алон-Ристе, она ни на шаг не отходила от Рэглана и у нее не возникало ни малейшего желания прогуляться. Людям вообще не полагалось разгуливать на землях фрэев, а тем более в сердце их неприступной твердыни, сторожевая башня которой вздымалась в небо точно исполинский часовой. Когда вожди рхунов приезжали в Алон-Рист, на мосту Грэндфорд их встречала вооруженная стража. Мужчин отводили в зал собраний, а женщины, которым было дозволено войти в крепость, ожидали в боковых комнатах. Персефона с удивлением разглядывала светильники, окна, занавеси и мебель. Она не осмеливалась и шагу ступить из маленькой комнаты; ни одна из женщин не решалась на это. Обеда им не полагалось, и только вечером рхуны садились есть все вместе.

Во время второго посещения Алон-Риста Персефона и Гела (Персефона считала ее женой Липита, и только потом узнала, что она не жена, а любовница) набрались храбрости и, поднявшись по ступенькам, выглянули в окно, из которого открывался захватывающий вид на огромный купол, красивый город, раскинувшийся внизу, и невероятно высокую массивную башню.

Никто их не остановил. На них вообще не обратили внимания, и все же Персефона до смерти перепугалась. Им с Гелой хватило духу лишь разок высунуться в окно, но то, что она увидела, навсегда запечатлелось в ее памяти. В своих снах Персефона без страха ходила по мощеным улицам, заглядывала в лавки. Никто ее не видел, и она об этом знала. Она и подумать не могла, что ее сны превратятся в реальность.

Как признанный правитель Алон-Риста, Нифрон в тот же день провел Персефону по крепости, которая должна стать ее новым домом. Застава оказалась совсем не такой большой, как она представляла себе раньше. Возведенная на вершине остроконечной скалы, крепость смотрелась естественным ее продолжением. Внизу раскинулся город. На горных уступах теснились ряды каменных домов, постепенно опускаясь вниз, словно хвост дракона, лежащего на куче золота.

– А вот Миртрелин, – сказал Нифрон, указывая на неприметную дверь в одном из трехэтажных зданий.

– Земля радости?

Нифрон удивленно улыбнулся и кивнул.

– А ты неплохо знаешь фрэйский. Миртрелин – это… – Он в задумчивости остановился посреди улицы. – Не знаю, есть ли у вас такие заведения. Фрэи приходят сюда отдохнуть – выпивают, поют песни, рассказывают истории.

– Мы так же отдыхаем в чертогах.

– Здесь все не так формально. Сюда приходят простые жители, чтобы насладиться отдыхом и повеселиться. Мы с галантами провели тут много долгих вечеров.

– С виду здесь тесновато. Зачем идти сюда, если у вас есть огромный зал, в котором могут разместиться жители всего го- рода?

– Верентенон – место для общих собраний, уменьшенная версия Айрентенона. Командиры Копий здесь обсуждают разные вопросы и дают советы командующему Алон-Риста.

– Понятно, – вежливо улыбнулась Персефона.

– Кажется, ты ни слова не поняла из того, что я сказал.

– Ты сказал, что огромный дом с куполом – ваш чертог, только вы там не пьете.

Нифрон рассмеялся.

– Да, вроде того.

– В Рхулине так не получится, – заметила Персефона. – Если хочешь созвать сход, нужно поставить еду и питье. Иначе никто не придет.

Фрэй снова рассмеялся. «У него приятный смех, – подумала Персефона. – И смеется он часто». Смех и добрая шутка – дар, которым одинаково наслаждаются и даритель, и одаряемый. Персефона считала угрюмых людей скрягами. Почти все, кого она знала, были слишком серьезными, и на их фоне Нифрон представлялся ей лучом света в темном шатре.

Город оказался совсем не таким, как она думала: менее безупречным, зато гораздо более удивительным. Извилистые мощеные улочки, изящные арочные переходы, разноцветные дома в несколько этажей с резными наличниками на высоких окнах, – все поражало воображение. Но не менее поразительными были кучи навоза, битые горшки, бесчувственные пьяницы, спящие прямо на улице, непристойные рисунки на стенах и запах мочи, доносящийся из переулков. Однако для Персефоны самая большая разница между сном и явью заключалась в том, что жители города ее видели. Те, кто набирал воду в фонтане, забывали, зачем пришли, и стояли столбом, таращась на Нифрона и Персефону. Там, где они проходили, разговоры тут же смолкали, двери закрывались, смех стихал. На лицах фрэев отражался страх вперемешку с отвращением и изумлением. Одна фрэя, не таясь, разрыдалась.

Нифрон будто ничего не замечал. Он вел Персефону по городу, оживленно показывая ей достопримечательности.

– Прямо сейчас я тебя туда не поведу, – он махнул в сторону узкой улочки, которая шла в гору и упиралась в мост, соединяющий два трехэтажных здания, – там отличная баня.

– Баня?

– Место, где мылятся, парятся и общаются.

– Не понимаю, как одно связано с другим.

Снова добродушный смех. Кажется, сегодня я настоящая богиня юмора.

– Поверь мне, там здорово. Тебе понравится.

– Не сомневаюсь, – солгала Персефона.

Они возвратились к лестнице, с которой спустились. Прогулка окончилась, но у Персефоны появились вопросы, и она хотела получить на них ответы до того, как вернется к остальным. Она решила воспользоваться возможностью и все прояснить. Нифрон – воин, поэтому должен оценить прямой подход.

– И что дальше? – спросила она.

Нифрон удивленно обернулся.

– Ну, я хотел бы показать тебе крепостные сооружения. На Спайрок мы не пойдем, туда слишком высоко подниматься…

– Я имею в виду, что будет теперь, когда мы захватили Алон-Рист? Что дальше?

– Ты же киниг; вот ты мне и скажи.

– Я не идиотка. Для тебя это огромная победа.

– Для нас обоих.

Персефона закатила глаза.

– Не обращайся со мной, как с ребенком. Ничего не выйдет.

Нифрон посмотрел на нее долгим взглядом и облизнул губы, коснувшись языком зубов.

– Ты все спланировал заранее.

– Конечно. Ты сама присутствовала, когда я…

– Нет. Ты спланировал еще до того, как пришел в Рэн.

Нифрон замер и снова задумчиво посмотрел на нее.

– Ты вынашивал этот замысел несколько месяцев, может быть, даже несколько лет, только не предусмотрел в нем меня. Ты сам хотел стать кинигом Десяти Кланов.

Фрэй ничего не сказал, однако на его лице отразился живой интерес – может быть, впервые за все время их знакомства. Персефоне хотелось думать, что это свидетельствует об уважении, но, скорее всего, она просто выдавала желаемое за действительное.

– Когда вы пришли к нам в Далль-Рэн, ты сказал, что вас объявили вне закона, потому что вы не подчинились приказу фэйна и отказались разрушать наши поселения. Ты яростно осуждал других инстарья за то, что они уничтожили Дьюрию и Нэдак, убив всех рхунов до единого. Но меня не обманешь. Ты помогаешь нам вовсе не из протеста, что убили невинных людей.

Нифрон не перебивал, и Персефона продолжила:

– Я не знаю, может, тебе и вправду противно убивать женщин и детей, а может, убийство для тебя – просто бездумная привычка, и ты лишаешь человека жизни с той же легкостью, с какой Падера сворачивает шею цыпленку. Только я не верю, что ты отказался от своего наследия и бросил все это, – она жестом указала на город, – ради кучки сожженных домов и нескольких убитых младенцев. Такой поступок требует гораздо большего сострадания, чем ты способен испытать. Честно говоря, мне все равно, почему ты это сделал. Меня волнует, что ты собираешься делать сейчас. Каким ты видишь воплощение своего грандиозного плана?

– А ты как думаешь, каким я его вижу?

Персефона подошла к ограждению и взглянула на плоскую крышу дома, где был разбит цветник и пара грядок. Для такого жаркого лета растения хорошо растут.

– Я думаю, бескровная победа и захват твердыни, которую мои люди считали несокрушимой, делают тебя великим героем для Десяти Кланов. Ты завоевал их преданность и уважение. Еще один такой успех – и я стану тебе не нужна. Возможно, ты считаешь, что я уже не нужна. – Персефона оглянулась. – А эта лестница очень крутая.

– Действительно, очень крутая, – отозвался Нифрон и, к ее удивлению, подал ей руку.

Персефона с подозрением взглянула на него.

Он улыбнулся, видя ее сомнение, опустил руку и кивнул.

– Ты еще умнее, чем я думал. Наверное, я не единственный, кто тебя недооценивает. Я мог бы заявить, что ты ошибаешься, и убедить в своей приверженности делу спасения рхунов, но вряд ли мне удастся тебя обмануть. Такой женщине, как ты, трудно солгать.

– Солгать нетрудно, трудно заставить меня поверить. Итак, что дальше? Какие у тебя планы насчет… меня?

Нифрон провел рукой по голове, взъерошил волосы на затылке.

– Что ж, я хотел подобрать для такого разговора более подходящее время и место. – Он огляделся и пожал плечами. – Но раз ты настаиваешь… я надеялся на тебе жениться.

Персефона открыла рот от изумления. Молниеносный и бескровный захват главного оплота фрэев померк по сравнению с этой новостью.

– Жениться?

– Ну да, а что такого? Рхуны ведь вступают в брак?

– Разумеется, рхуны вступают в брак, однако рхуны и фрэи, – она указала пальцем на него и на себя, – нет.

– Почему нет? Только не говори мне, что законы рхунов это запрещают.

Персефона уже собралась возразить, но из всего изобилия возможных ответов не смогла выбрать наиболее подходящий.

– Фрэи вступают в брак в основном по расчету. Так мы улучшаем свое положение в обществе, получаем доступ к определенным кругам, заключаем союзы. Брак по любви – редкость. Именно поэтому я делаю тебе предложение.

Он делает мне предложение?

– Чтобы выиграть войну, нам нужно объединиться. Я должен упрочить свое положение в глазах вождей. Иначе у меня не будет возможности сражаться. А тебе необходима поддержка от инстарья, которую я могу обеспечить. Благодаря моему авторитету все заставы Эврлина перейдут к нам. Наш брак объединит некогда противоборствующие стороны в могучее несокрушимое войско. С тебя – люди, с меня – командование и ресурсы. – Нифрон взмахнул рукой. – Вместе мы – узел, соединяющий две нити, из которых мы совьем веревку, достаточно прочную, чтобы заарканить весь мир.

– Достаточно прочную, чтобы нас на ней повесили.

– Так тоже можно сказать, – улыбнулся Нифрон. В нем чувствовалась внутренняя сила, его дружеская улыбка согревала, обещала нечто приятное…

А вдруг он говорит искренне? По крайней мере, сейчас он не обращается со мной, как с ребенком.

– Тебе не обязательно давать ответ сразу. Не торопись. Я уже говорил, что хотел выбрать более подходящее время и место для этого разговора. Давай все обдумаем, получше узнаем друг друга, а потом вернемся к этой теме.

Потом вернемся к этой теме? Да он само обаяние.

Тем не менее, практический подход Нифрона пришелся Персефоне по душе. Она отклонила ухаживания Рэйта, потому что они произрастали из эгоистичного желания. Он хотел заполучить ее себе, чтобы сбежать вместе с ней и жить долго и счастливо на холме с видом на реку Урум. Однако любовь – удел молодых, невинных и глупых. Персефона не могла себе позволить снова надеть эти шоры. У нее есть дело, которое гораздо важнее ее личного счастья.

Она не питала иллюзий по поводу Нифрона, и он, похоже, тоже видел ее насквозь. Персефоне не хотелось вновь становиться чьей-то женой, а вот стать партнером – равноправным партнером – гораздо лучше.

Персефона оценивающе посмотрела на командира фрэев. Внешне Нифрон чрезвычайно привлекателен: красивый, похожий на бога, однако попытайся он ее поцеловать, она бы, скорее всего, закричала. Он другой расы. Вся идея с женитьбой – абсурд, но в ней есть неопровержимая логика.

– Идем, – сказал Нифрон. – Нам пора возвращаться. Не хочу, чтобы Мойя подстрелила меня из своего здоровенного лука.

– Спасибо, – произнесла Персефона.

Фрэй остановился, удивленный.

– За то, что сказал мне правду, – пояснила она.

Он снова улыбнулся.

У него славная улыбка.

– Вот здесь я жил, – Малькольм указал на красивый домик. Дверь украшали бронзовая ручка и дверной молоток в виде меча, ударяющего о щит.

Рэйт никогда в жизни не видел ничего подобного, а в этом городе все дома были как на подбор. Идеально прямая улица вымощена камнями, так хорошо подогнанными, что между ними не пробивалось ни травинки. Всюду сплошной камень – земля есть лишь в цветочных горшках, где росли овощи и травы.

– Ты здесь жил? – переспросил Тэш.

– Это дом Шэгона. Мы с Мэрилом тут работали. После того как жена ушла от него, ему не требовалось двое слуг, и все же он оставил нас у себя.

– Ты жил здесь и сбежал? – не мог поверить Тэш. – Там что, внутри, – камера пыток?

– Да нет, внутри довольно мило – на стенах нарисован орнамент в виде клевера, все расписано яркими красками.

Тэш молча таращился на него.

Малькольм хмыкнул.

– Я недолго здесь жил. Прежде я служил в крепости.

Они оба подняли глаза на Спайрок: так Малькольм называл высоченную сторожевую башню, соединенную с Кайпом длинным мостом. Увидев башню впервые, Гиффорд заметил, что она похожа на заступ, который Мари воткнула в землю, пропалывая сад.

– Значит, в крепости тебя пытали? – спросил Тэш.

– Никто меня не пытал.

– И даже не били?

– Нет.

– Может, морили голодом?

Малькольм покачал головой и нахмурился.

– С тобой должны были сделать что-то ужасное, раз ты решил сбежать. Многие семьи продали бы своего первенца, лишь бы жить здесь.

Тэш перевел взгляд на Рэйта, и тот кивнул. Дьюриец уже много раз беседовал на эту тему с Малькольмом, потому не был так удивлен, однако между тем, чтó он себе представлял, и реальностью заключается огромная разница. Обычно воображение приукрашивало действительность, только не в этот раз.

Тэш все время таращил глаза, будто считал, что ему снится сон и вот-вот появятся чудовища. Он ходил с таким видом с тех пор, как они перешли Грэндфордский мост. Мальчик словно провалился в яму с ядовитыми змеями и ждал, когда его укусят. Рэйт понимал, что он чувствует. Он и сам чувствовал себя точно так же. Злые боги уничтожили их народ, а теперь они с Тэшем разгуливают по их улицам как у себя дома. Только вот они не у себя дома. Десять Кланов ничем не заслужили право находиться здесь. Фрэи их пригласили. Пауки так же поступают с мухами.

– А сколько семей тут жило? – спросил Тэш.

– Ни одной, – ответил Малькольм. – Шэгон, я и Мэрил. – Бывший раб с недоумением взглянул на дом. – Растения не завяли. Интересно, кто теперь здесь обитает?

– Почему Шэгон покинул крепость? – Рэйт включился в разговор.

– Шэгон никогда не жил в крепости. Он из племени асендвэйр и не состоял в гвардии. Там служат одни инстарья.

– Вроде ты упомянул, что служил в крепости.

– Да, служил, – подтвердил Малькольм. – Тогда у меня был другой хозяин.

– Он продал тебя?

– Нет, он умер.

– Умер?

– Кому как не тебе знать, что фрэи смертны.

– Сколько ему было лет?

Малькольм пожал плечами.

– Пятнадцать, может, шестнадцать.

– Такой молодой?

– Сотен лет. Пятнадцать или шестнадцать сотен лет.

– Ясно. Меня всегда интересовало, сколько они живут.

– Он умер не от старости.

– Несчастный случай? – Рэйт поднял глаза на переход между крепостной стеной и залом собраний. Если свалиться оттуда, мокрого места не останется.

– Его убили в поединке.

Рэйт не мог даже вообразить, кто способен убить фрэя, – кроме него самого, разумеется. Великан, гоблины, дракон? Наверное, какая-нибудь тварь, о которой он даже не слышал. Войдя в Алон-Рист, Рэйт осознал, что почти ничего не знает о мире.

Они остановились на площади у большого колодца с навесом, чтобы защитить тех, кто берет воду, от солнца или дождя.

– И сколько времени понадобилось, чтобы все это построить? – полюбопытствовал Тэш.

Малькольм пожал плечами.

– Тысячи лет.

– Красиво здесь. А где все?

– Прячутся. – Малькольм сунул руку в фонтан и умыл лицо. – В крепость ворвались варвары. Местные жители понятия не имеют, что будет дальше. Такого никогда не было. Конечно, все боятся.

– Боятся? – переспросил Тэш. – Эльфы нас боятся?

– Нас здесь тысячи, а защитники Риста позволяют нам свободно разгуливать по улицам. Разумеется, они перепугались. Фрэям внушали, что мы дикари и не сильно отличаемся от животных. Видимо, они ожидали, что мы будем насиловать, грабить и жечь.

– Что посеешь, то и пожнешь, – отозвался Рэйт.

Он поднялся на бортик фонтана и огляделся вокруг. Здесь и правда красиво, только очень уж аккуратно. Эти дома построены воинами для воинов. Тут вам не цветочки и узкие тропки, как в Рэне. На юге, за оранжевыми черепичными крышами, виднелась расселина. У Грэндфорда Берн тек по дну ущелья, а ниже по течению сливался с рекой Урум в местечке под названием Развилка. Там Рэйт похоронил отца.

– С гула-рхунов станется немного пограбить, – проговорил он.

– Думаю, потому-то Нифрон и попросил их остаться там, где раньше была Дьюрия, – заметил Малькольм.

– Не больно-то по нраву им это пришлось. Жалеют, что битва не состоялась. Многие не прочь перерезать глотки тем, кого раньше считали богами.

– Не могу поверить, что эльфы нас боятся, – задумчиво повторил Тэш.

– Фрэи, – поправил его Рэйт. – Они теперь на нашей стороне. По крайней мере, если верить Нифрону.

– Некоторые вроде не боятся, – сказал Тэш, указывая на дом, в котором раньше жил Малькольм.

Рэйт узнал Мэрила, бывшего сотоварища Малькольма, трусливо сбежавшего с воплями: «Убийца, убийца!» Мэрил вышел из домика, слишком красивого, чтобы быть настоящим, сделал четыре шага и оказался в маленьком дворике, обнесенном декоративной оградой. Он злобно смотрел на них из-за своего крошечного укрытия.

– Мэрил! – радостно проговорил Малькольм и шагнул к нему.

– Убийца! – выкрикнул Мэрил по-фрэйски.

Малькольм замер.

– Но я не убивал…

Рэйт ничего не понял, ведь они говорили на языке фрэев. Ему удалось разобрать лишь слова «кровожадные», «людоеды» и «чудовища», хотя он сомневался, потому что у Мэрила был сильный акцент.

Малькольм пытался утихомирить своего товарища, однако Мэрила оказалось не так-то просто успокоить. Он что-то кричал в ответ и с каждой минутой багровел все сильнее. Вскоре он уже яростно бил рукой по ограде. Открылись двери, в окнах показались бледные лица, семьи фрэев вышли на балконы. С третьего этажа кожевенной лавки раздался дрожащий голос: «Прошу тебя, уходи. Здесь опасно». Некоторые фрэи выходили на крыльцо, и, поджав губы, осуждающе качали головами.

– Пойдем отсюда, – сказал Рэйт. – Давай вернемся и отыщем Мойю и Тэкчина. Или поможем Роан починить повозки.

Он потянул Малькольма за рукав, но бывший раб лишь отмахнулся от него. Рэйт заметил, что кто-то наблюдает за ними со второго этажа дома Мэрила. Он поднял голову, чтобы присмотреться поближе, однако фигура отступила в тень, лишь качнулась занавеска.

Рэйту пришлось схватить Малькольма за запястье и чуть ли не силой заставить его идти за собой.

– Вот идиот, – бормотал Малькольм. – Совершенно забыл о том, кто он такой. Думает, быть рабом – привилегия. Привилегия, представляешь? Мэрил даже отказывается признать, что он человек – или рхун, как он нас уничижительно величает. Узколобый дурак и предатель!

– Ты сам раньше называл нас рхунами.

– Это было до того, как я узнал вас поближе, – Малькольм потряс пальцем у Рэйта перед носом. – Видишь, я способен внять голосу разума. А он – нет. Ах, Мэрил, мелкий ты хорек! Он знает все на свете, – то есть, он так считает, – да только вот не подозревает, что ничем не лучше любого другого. Я вообще не представляю, как он голову свою находит.

Малькольм продолжал кипеть от злости, уже тише.

– Так ты выяснил, кто его новый хозяин?

– Нет у него хозяина, – ответил Малькольм. – Он выносит горшки в Кайпе и чистит камеры в дьюрингоне. Недоволен переменами и винит меня в том, что я очернил его безупречную репутацию. Не понимаю, на что он жалуется. Он по-прежнему живет в одном из лучших домов в городе, причем заграбастал его себе целиком.

– Тогда кто был с ним в доме?

– Мэрил заявил, что живет один и, мол, я виноват в том, что он теперь изгой.

– Я видел кого-то наверху.

Малькольм недоверчиво взглянул на него.

– Точно? Тогда почему Мэрил мне солгал?

Рэйт пожал плечами.

– Обсудишь с ним в следующий раз, ладно? Нифрон привел нас в отличное место; я не хочу, чтобы нас вышвырнули прочь, прежде чем мы отведаем телятины.

Малькольм просиял.

– Телятину здесь готовят отменно, уж поверь мне.

Глава 4

Совет кинига

Я восхищаюсь Персефоной и горжусь тем, что она была моей подругой. Она, можно сказать, заменила мне мать. А еще она была нашим кинигом. Но этот титул ничего не значил, пока она не встала под куполом и мы не услышали рокот ее голоса.

«Книга Брин»

Нифрон созвал собрание.

Персефона решила, что им нужно переговорить с представителями Алон-Риста, а также обсудить планы с остальными вождями. Нифрон и Персефона правили заставой фрэев всего четыре дня, а уже пронесся шепоток о том, что союз кланов вот-вот распадется. Многие считали, что после взятия Алон-Риста дело сделано и войны не будет. Персефона, Нифрон и вожди кланов пользовались всеобщим уважением, однако люди устали от бездействия и хотели вернуться в свои дома, к женам и детям. Они не понимали того, что для Нифрона было очевидно, и Персефоне предстояло открыть им глаза: война не закончилась. Она даже еще не начиналась. Все, что они сделали – просто немного улучшили свои позиции. Первая битва еще впереди.

Персефона думала, что собрание будет похоже на общий сход в чертоге Далль-Рэна: мужчины соберутся у огня, зажарят барана. Они будут рыгать и требовать еще выпивки, а она, сидя на троне, постарается донести до них свою мысль. Будь ее воля, она велела бы прикатить бочонок пива и развести огонь во внутреннем дворе перед воротами, напротив казарм. Однако собрание созывала не она, а Нифрон.

Правитель Алон-Риста, облаченный в непривычно элегантную тунику, синий плащ и золотые наручи, лично проводил Персефону в Верентенон. Вдоль стен, словно внутри огромной чаши, поднимались скамьи, давая возможность сидящим позади смотреть через головы тех, кто занял ряды перед ними. Нифрон подвел Персефону к центральному проходу – спуску на дно чаши. Сквозь окна под куполом лился солнечный свет на помост в центре зала.

Вот почему он так беспокоился о времени. Персефона предлагала устроить собрание на закате, но Нифрон настоял – оно должно начаться ровно в полдень.

Поняв, что Нифрон ведет ее к помосту, Персефона разволновалась. К такому она не привыкла. Раньше ей приходилось обращаться к горстке знакомых людей, а здесь – совершенно другое дело. К тому же на помосте не оказалось трона. Прежде у нее всегда было место, куда можно сесть. Трон – главный символ высокого положения, еще важнее, чем торк. Без него Персефона чувствовала себя меньше, слабее, ведь ей приходилось стоять перед теми, кто сидел на возвышении, как будто она не правитель, отдающий приказы, а преступник на допросе.

В передних рядах восседали вожди всех кланов, включая гула-рхунов, а также несколько преисполненных достоинства фрэев, которых Персефона раньше не видела. Там же была и Мойя с луком в руке – она стояла чуть в стороне и не на виду. Будучи Щитом кинига, только она имела право носить оружие. Когда Персефона проходила мимо, Мойя не произнесла ни слова, однако издала изумленное восклицание, которое, будь они наедине, превратилось бы в отборное ругательство.

Нифрон подошел к помосту, но не поднялся на него. Оставшись в тени, он легонько подтолкнул Персефону вперед, вынуждая шагнуть в ослепительно белый столб света, заливающий помост.

Прижав дрожащие руки к бокам, Персефона преодолела последние пять ступеней. Как только она вышла на свет, зал взорвался хлопками сотен ладоней. Этот звук напугал ее до полусмерти, она едва не бросилась прочь, однако взяла себя в руки, глубоко вздохнула и выпрямилась. Негоже мне сейчас выглядеть как тролль. Дождавшись, пока шум стихнет, Персефона заговорила:

– Я – Персефона, киниг Десяти Кланов. – Она потрясенно замолчала.

Звук ее голоса, словно глас божий, гулко разнесся по залу, перекрыв рукоплескания. Ей никогда не доводилось говорить так громко. В страхе Персефона оглянулась.

– Купол, – подсказал Малькольм из второго ряда, подняв палец.

Персефона послушно посмотрела вверх, улыбнулась и кивнула, одними губами сказав «спасибо». Все собравшиеся смолкли в ожидании ее речи. Кто-то закашлялся, но звук вышел приглушенный, будто из-за стены.

Персефона сглотнула и начала снова.

– Я – Персефона, киниг Десяти Кланов, и я созвала это собрание, чтобы кое-что объяснить и выслушать ваши просьбы и жалобы. – Ее голос слегка дрожал, и она еще раз глубоко вздохнула. – Инстарья из Алон-Риста великодушно согласились помочь нам выстоять против фэйна. Закон фрэев, дарованный их богом Ферролом, запрещает им лишать жизни других фрэев. Поэтому они не будут сражаться на нашей стороне, однако не станут ни угрожать нам, ни препятствовать. – Персефона перевела взгляд на семерых фрэев в первом ряду, и те дружно кивнули.

Она улыбнулась и кивнула им в ответ. Первый шаг сделан.

– Некоторые из вас обратились ко мне с просьбой позволить вернуться домой, чтобы возделывать поля и ухаживать за скотом. Поверьте, мы понимаем ваше желание. Война войной, а обед по распорядку. – Нифрон научил ее этому присловью во время двухдневной подготовки.

Увидев серьезные кивки как со стороны фрэев, так и со стороны гула-рхунов, Персефона поняла, что готовилась не зря. Доверие – вот что важно. Его необходимо завоевать.

– Нам нужно, чтобы вы продолжали возделывать поля. Мне бы очень хотелось, чтобы победа положила конец нашим невзгодам, но это не так. Первая битва еще впереди. Фэйн не простит нам того, что мы вторглись в крепость. Он отправит войско, чтобы уничтожить нас. Не сомневайтесь, его войско будет могучим и целеустремленным. И дабы выдержать натиск, нам понадобится каждый мужчина, каждый меч, каждая крупица воли. Однако… – Персефона сделала паузу, дождавшись пока эхо от ее голоса стихнет. – Мы не знаем, когда этот день настанет. Может быть, через неделю, а может, через год. В любом случае, нельзя оставлять поля без урожая. Вот что я предлагаю. Мне сказали, что в Алон-Ристе есть система сигнальных башен, которые стоят на каждой заставе, начиная отсюда и до Эрванона далеко на севере. Я приказываю построить дополнительные башни от долины Высокое Копье на востоке до Тирре на юге. В таком случае многие из вас смогут поехать домой. Если разведчики доложат о надвигающемся нападении, я прикажу зажечь сигнальные огни, что станет знаком для всех боеспособных воинов вернуться сюда.

На сей раз кивков было меньше, но никто не возразил.

– Правда, домой смогут поехать не все. Нам нужно тренироваться. Нифрон, галанты и некоторые из их собратьев-инстарья вызвались обучить наших людей воинскому искусству.

– Мы и без них знаем, как нужно сражаться! – выкрикнул один из гула-рхунов, однако его голос прозвучал как мышиный писк.

– Они научат нас сражаться еще лучше, – возразила Персефона. – А вы опробуете новое оружие. Моя подруга Роан и обученные ею кузнецы будут работать день и ночь, чтобы выковать для вас мечи из железа – чудесного металла, крепче меди и бронзы. Роан также возьмет на себя руководство изготовлением доспехов, щитов и шлемов.

– А что по поводу луков? – спросил кто-то. – Нас обучат с ними обращаться?

Персефона взглянула на Мойю и улыбнулась.

– Конечно. Нам понадобятся сотни луков и тысячи стрел – еще одна причина, по которой многим придется остаться здесь. Будем соблюдать очередность. Я отправлю домой группу мужчин сроком на один месяц; потом они вернутся, и вместо них поедут другие. Распределим группы таким образом, чтобы в каждой деревне находились мужчины, способные обработать общинные поля. Еще я организую команды, они будут ездить с тележками и собирать еду, соль, дерево и шерсть.

Больше кивков, меньше недовольно скрещенных рук.

– Мы должны работать сообща, чтобы подготовиться, и придерживаться избранного пути. Нам следует доверять друг другу, лишь тогда мы выживем.

Речь Персефоны подошла к концу, и никто, кроме Нифрона, об этом не знал. Повисла неловкая пауза. Раньше Персефона просто садилась на трон, делала глоток из чаши или приступала к еде. Что ей делать теперь? Как полагается уходить с этого помоста?

Нифрон пришел ей на помощь, захлопав в ладоши. Все остальные последовали его примеру.

Глава 5

Великан и гоблинша

Даже сейчас, по прошествии времени, нам не столь уж много известно о Мовиндьюле, и это меня удручает, потому что мне так и не удалось понять, кем он был – героем или злодеем.

«Книга Брин»

Его звали Сайл, и он ни на шаг не отходил от фэйна Лотиана. Мовиндьюле никак не мог запомнить имя второй телохранительницы отца, да в том и не было нужды: оба стража предпочитали не вступать в разговоры. Сайл отличался необычайно огромным ростом. Настоящий урод и, скорее всего, вообще не фрэй. Глубоко посаженные глаза почти терялись под выступающим лбом, подбородок – как лопата, уши круглые, а не благородной каплевидной формы, как у фрэев. Мовиндьюле подозревал, что Сайл – просто грэнмор-недомерок (у него даже был боевой топор) и уж точно не миралиит.

– Сегодня утром Нэнагал закончил осмотр и оценил ущерб, – сообщила Имали, обращаясь к фэйну.

Все пятеро – Лотиан, Мовиндьюле, Имали и оба телохранителя – стояли на ступенях Айрентенона.

– Когда вы сможете возобновить заседания? – спросил Лотиан.

– Он обещает восстановить все за месяц.

– Целый месяц? Может быть, лучше отправить миралиитов… – Фэйн осекся, заметив выражение лица Имали.

Куратор Аквилы, даже с ногой в лубке и рукой на перевязи, способна запугать кого угодно, включая самого Лотиана.

– Понимаю, вы хотите как лучше, – сказала она, – но, учитывая обстоятельства, я полагаю, лучше доверить восстановление здания эйливинам. Мне кажется, Айрентенону и так уже досталось от миралиитов и их Искусства.

– Целый месяц, – повторил Лотиан.

На лестнице и площади перед Айрентеноном до сих пор виднелись следы разрушения. Стены почернели от копоти, а ступени у восточной стороны здания отсутствовали вовсе. Краску, так похожую на кровь, отчистили. Старое дерево, росшее на площади, исчезло, оставшийся от него пень все еще пах свежими опилками. Фонтан в виде оленя тоже требовал ремонта.

Прошло несколько недель со дня восстания. Дни текли один за другим, наполненные тревогой. Мовиндьюле похудел, да и не он один. Имали тоже выглядела бледной и осунувшейся.

– Мы – фрэи, – проговорила она. – Нам не к лицу торопиться.

– Просто я расстроен, – нахмурился фэйн. – Я хотел поскорее все убрать, чтобы мы забыли о сем прискорбном случае и продолжили жить дальше.

Куратор Аквилы натянуто улыбнулась.

– Именно этого мы и боимся, мой фэйн. И члены совета – те, кто выжил, и сословия, которым мы служим. Эти развалины – напоминание нам о том, что миралиитам следует вести себя более сдержанно, потому-то другие фрэи и не хотят, чтобы труп закопали слишком быстро.

Отец Мовиндьюле скривился, тем не менее кивнул.

– Как там внутри? Очень плохо?

Фэйн принялся взбираться по лестнице, и все последовали за ним, включая великана Сайла и вторую телохранительницу – девушку, чье имя Мовиндьюле никак не мог удержать в памяти. Невысокая и страшная. Не такая страшная, как война, конечно, и даже не такая страшная, как рхун, однако достаточно уродливая, чтобы Мовиндьюле не потрудился запомнить, как ее зовут. Судя по всему, она прекрасно владеет Искусством. Про нее говорили «быстрая». Наверное, побывала на площади в день восстания и умудрилась там отличиться.

– Не так плохо, как мы ожидали. – Имали посмотрела на Мовиндьюле.

Фэйн перехватил ее взгляд и сделал вид, что только сейчас заметил сына.

– Ах да, понятно.

Дождавшись, когда отец отвернется, Мовиндьюле насупился и недовольно покачал головой. О девчонке Как-ее-там-зовут болтают по всему Эстрамнадону, а он, Мовиндьюле, сохранивший самое важное здание в городе и спасший жизни большей части членов Аквилы, удостоен лишь краткого: «Ах да, понятно».

Повернувшись, принц заметил, что девушка-телохранитель внимательно на него смотрит.

Мелкая гоблинша все подмечает.

– Есть новости из Рхулина? – спросила Имали.

– Пока нет, – ответил фэйн, осторожно переступая через расколотую ступеньку. – Мне доложили, инстарья собирают силы, чтобы уничтожить орду рхунов, а для этого требуется подготовка. – Он раздраженно махнул рукой. – Похоже, они столь же молниеносно исполняют мои приказы, как эйливины.

Имали кивнула с тем же невозмутимым спокойствием, с каким всегда разговаривала с Лотианом. Мовиндьюле предположил, что куратор Аквилы мысленно показывает его отцу непристойный жест.

– Я слышала, там около миллиона рхунов, – сказала она. – Безмозглые, но опасные твари. Наверное, следовало проредить их полчища еще несколько веков назад, пока не успели расплодиться. Теперь, чтобы истребить их под корень, уйдут годы.

– Мой фэйн! – раздался голос позади.

Мовиндьюле обернулся. У подножия лестницы застыл Вэсек, открыв рот и глядя в одну точку. Указательный палец руки был устремлен в небо. В своих серых одеждах Мастер Тайн напоминал мраморную статую.

– Отпусти его, Синна, – велел Лотиан. – Это мой советник.

– Вот почему он еще жив, ваше великолепие, – объяснила гоблинша.

Синна! Так вот как ее зовут.

– Отпусти его.

– Как пожелаете.

Вэсек споткнулся, вздохнул и поправил ассику, прежде чем продолжить подъем по лестнице.

– Мой фэйн, – он бросил осторожный взгляд на Синну. – У меня новости.

– Какие?

Вэсек посмотрел на остальных и неохотно ответил:

– Плохие, ваша милость.

Лотиан помрачнел.

– Проследи, чтобы здесь все убрали, – со вздохом произнес он, обращаясь к Имали.

Фэйн и Вэсек спустились вниз по лестнице, сопровождаемые Сайлом и Синной – великаном и гоблиншей.

– Как думаешь, что случилось? – спросила Имали у Мовиндьюле.

Тот пожал плечами.

– Наверное, ничего особенного. Вэсек вечно видит опасность там, где ее нет, а в последнее время даже чаще, чем обычно.

– У него есть на то причины, как считаешь? – Имали поправила перевязь на плече.

Возможно, она сделала это намеренно, чтобы подчеркнуть свое предположение, а может, ей просто было неудобно. Мовиндьюле немного опасался Имали, потому что не всегда понимал ее намеки. Зато с ней интересно разговаривать: каждая беседа полна загадок. Иногда, вернувшись домой, он обдумывал слова Имали и приходил к заключению, что с самого начала все понял неправильно.

– Не знаю… наверное. – Мовиндьюле терпеть не мог давать ясные ответы.

Он не любил высказывать свое мнение, потому что боялся ошибиться. Ему случайно удалось произвести хорошее впечатление на куратора Аквилы, весьма известную персону, а еще он был очень рад, что хоть кто-то проявляет к нему уважение. Мовиндьюле не хотел одним неверным ответом все испортить.

– Разве тебе не любопытно? – Имали кивнула в сторону фэйна, решительно шагающего по направлению к Тэлваре.

– Да не особенно.

– Все еще злишься на него?

Мовиндьюле промолчал.

Имали выжидательно смотрела на него.

– Он встал на сторону Видара, – наконец произнес принц, не потому, что не мог уклониться от ответа, а потому, что хотел высказаться.

Он злился и жаждал излить ярость, даже если это могло показаться глупым ребячеством.

– А тебе не кажется, что Видар заслужил компенсацию? Его чуть не казнили за то, чего он не совершал.

– Я спас Айрентенон и всех, кто был внутри, а меня вышвырнули оттуда пинком под зад. Бесит!

– Никто тебя не вышвыривал.

– Ну хорошо, сместили. Смысл не меняется.

– Еще как меняется, сам понимаешь. Кроме того, разве ты хочешь, чтобы Видар снова стал твоим наставником? Скучаешь по должности младшего советника?

Мовиндьюле помотал головой. От одной мысли о Видаре в роли наставника его замутило.

– Вот именно. Для тебя это не служба, а часть обучения, и, смею заметить, ты многому научился. Ты узнал гораздо больше, чем планировал твой отец. Более того, ты расположил к себе членов Аквилы. Они не забудут твой подвиг. Многие из них обязаны тебе жизнью, и когда ты станешь фэйном, то поймешь, что их благоволение бесценно. – Имали уселась на ступеньку, осторожно придерживая больную руку.

Многие фрэи сидели на ступенях, ведущих к Айрентенону, и наслаждались видом на площадь и реку. Некоторые приносили еду или читали лекции ученикам, используя естественный амфитеатр. Тем не менее, Мовиндьюле никак не ожидал, что Имали усядется прямо здесь. Обычно она с трудом вставала и садилась, так что ее поступок совершенно не вязался с ее поведением.

– Если вдуматься, – продолжила она между тем, – твой уход из Аквилы – только к лучшему. В тот день ты обрел друзей и теперь точно не потеряешь их дружбу.

Мовиндьюле уставился на Имали, не зная, что сказать. Во-первых, он и не догадывался, что обрел друзей (за исключением разве что ее самой), хотя даже мысль об этом казалась ему чересчур самонадеянной. Весь следующий день после восстания он просидел в своих покоях, чтобы случайно не встретиться с кем-нибудь. Принц был уверен, что все его ненавидят, он ведь привел туда Макарету. Во-вторых, даже если у него и есть эти призрачные друзья, почему, оставшись в Аквиле, он рискует их лишиться?

Должно быть, Имали поняла, о чем он думает.

– Прямо сейчас ты герой, и все запомнят тебя героем, – добавила она. – Но если бы ты продолжил заседать в Аквиле… При ближайшем рассмотрении герои не такие уж идеальные. В один прекрасный день ты оказался бы не на той стороне, – с каждым такое случается, – и твой легендарный ореол развеялся бы без следа. А так чистый и безупречный образ Мовиндьюле, спасителя Аквилы, навеки останется в памяти фрэев. Чего еще желать будущему фэйну?

Принц улыбнулся и присел рядом с Имали. Пожилая дама умудрилась представить его положение в гораздо более выгодном свете. Мовиндьюле даже испытал к ней сочувствие, заметив, как она сжимает больную руку.

– Я могу попробовать вылечить, – предложил он.

Имали вздрогнула и отшатнулась.

– Нет уж, спасибо. – Она вновь овладела собой и глубоко вздохнула. – То есть, очень великодушно с твоей стороны, но я, скажем так, старомодна. Пусть все идет естественным путем.

– Ты просто боишься.

Имали указала здоровой рукой на развалины, оставшиеся после бунта Серых Плащей.

– Совершенно верно.

– Я предложил вылечить твою руку, а не вызвать на поединок.

– А я тебя ни в чем не упрекаю. Просто тише едешь – дальше будешь.

Они обратили взоры на рынок, раскинувшийся у подножия ступеней. У тех немногих торговцев, кому хватило духу вернуться на свои места, дела шли плохо. Покупатели предпочитали лавочки на Зеленом мосту. После восстания площадь Флорелла опустела. Взгляд Мовиндьюле устремился туда, где когда-то стоял лоток с картинами – приукрашенными видами приграничных земель, бесконечно далекими от реальности.

– Ее нашли? – спросила Имали.

Мовиндьюле продолжал смотреть на пустую площадь, засыпанную щепками и битым камнем.

– Нет. Ничего о ней не знаю.

– А ты сам искал?

– Нет.

– Она тебе нравилась.

– Она всем нравилась. А потом повредилась рассудком и решила убить моего отца. Такое не забудешь.

– Но ты по-прежнему хочешь увидеть ее.

– Она, наверное, мертва. – Произнести это вслух оказалось труднее, чем он думал.

– Тело так и не нашли.

Мовиндьюле наконец поднял взгляд на Имали.

– Миралииты не всегда оставляют тела.

Он ожидал увидеть благоговейный трепет, даже страх, но Имали его ответ как будто позабавил.

– Надо же, ты, оказывается, знаток магических поединков.

– Я был в Рхулине с Гриндалом, когда он сразился с Арион.

Улыбка исчезла с лица Имали, однако пожилая фрэя не выказала ни тени страха.

– Страшно было? – по-матерински обеспокоенно спросила она.

Мовиндьюле едва не рассмеялся.

– Было здорово. Гриндал – настоящий мастер. Мне его не хватает.

Имали ничего на это не сказала.

– И как тебе новый наставник? – поинтересовалась она.

– Что?

– Твой отец говорил, ты должен возобновить занятия. Я думала, ты уже начал.

Мовиндьюле ее слова потрясли – он ничего не знал о новом наставнике.

– Мне пора. – Он поднялся.

– Мовиндьюле… – Имали протянула руку.

Он помог ей встать.

– Спасибо.

Принц развернулся, чтобы уйти, но Имали его удержала.

– Я хотела поблагодарить тебя за все, – тихо сказала фрэя и поцеловала Мовиндьюле в щеку.

Месяц назад он бы отшатнулся. Месяц назад он бы отскреб щеку до крови жесткой щеткой. Да только месяц назад он не служил в Аквиле и не удержал здание Айрентенона, пока вокруг бушевал мятеж. Месяц назад он не снискал уважения одного из самых высокопоставленных должностных лиц в городе. Теперь же, спускаясь по лестнице, Мовиндьюле улыбался.

Он ворвался в восточную галерею дворца, где его отец, а также Вэсек, Видар и Тараней устроили незапланированное совещание. Командир Львиного корпуса стоял навытяжку, держа шлем под мышкой, и внимательно слушал Вэсека.

– Я только что узнал, что у меня будет новый… – Единственное, что успел сказать Мовиндьюле, прежде чем получил сокрушительный удар в спину.

– Синна, это же мой сын! – резко произнес фэйн, однако без гнева или осуждения, что неприятно кольнуло Мовиндьюле. – Вряд ли он явился, чтобы убить меня.

Принц застонал. Полы в Тэлваре были выложены мраморными плитами, и при падении он больно ударился локтем и бедром.

– Ладно тебе, вставай. Это всего лишь ветер, а не молния.

Мовиндьюле кое-как поднялся на ноги и метнул злобный взгляд на Синну, впрочем, тот не достиг цели: стражница потеряла к принцу всякий интерес. Если он вернет удар, девчонка вылетит с галереи прямо в воды Шинары – в лучшем случае. Мовиндьюле как следует обдумал стратегию, даже выбрал звуки и движения, которые вызовут хороший мощный шквал, однако отец повысил голос, и принцу пришлось сосредоточиться на разговоре. Он был неприятно удивлен и даже разозлен, что его сбила с ног какая-то ничтожная гоблинша, о которой он ничего не знал вплоть до восстания Серых Плащей. И вообще, она атаковала нечестно. Без предупреждения. Не дав ему времени, чтобы подготовить защиту. Когда она заморозила Вэсека, вспомнил Мовиндьюле, он тоже ничего не услышал, а ведь все это время Синна стояла у него за спиной.

Да, она действительно быстрая. Быстрая и тихая.

– Созови общий сбор Шахди, – приказал Лотиан Вэсеку. – И скажи Касимеру, что я хочу его видеть.

– Шахди? – переспросил Мовиндьюле, встав подальше от Синны. – Зачем собирать целую армию? У нас же есть инстарья.

– Алон-Рист взят, – ответил фэйн. – Нужно воссоздать Паучий корпус. Давненько миралииты не участвовали в военных действиях.

– Алон-Рист… – Либо Мовиндьюле ослышался, либо отец оговорился. Такое бывает. У стариков часто ум за разум заходит. Они забывают, куда кладут свои вещи, путают имена и, хотя помнят события тысячелетней давности, не в состоянии запомнить, что ели на завтрак. Однажды отец назвал его Трейей, спутав со служанкой.

– Прочисти уши, парень, – прорычал Лотиан. – Рхуны окружили крепость и захватили ее.

– Невозможно. Это всего лишь жалкие рхуны, – возразил Мовиндьюле.

– Подозреваю, ими руководят Нифрон и Арион. – Фэйн взглянул на Вэсека.

Тот кивнул.

– Я получаю все новые сведения. Пока нам известно, что гула-рхуны и рхулин-рхуны нахлынули с юга и окружили Грэндфордский мост. Через несколько часов гарнизон инстарья сдался.

– Инстарья не сдаются, – вставил Мовиндьюле. – Они превыше всего почитают битву.

– Ты только раз к ним съездил и теперь мнишь себя знатоком? – пренебрежительно фыркнул Лотиан.

– Нифрон – сын их вождя, – пояснил Тараней. – Возможно, после долгих лет службы на границе инстарья уже не так верны, как раньше, и теперь скорее склонны поддерживать своего соплеменника, чем вашего отца.

Дверь в конце коридора с грохотом распахнулась и тут же закрылась. Послышались крики боли и неразборчивые проклятия.

– Мой фэйн! – раздался голос Хадераса.

– Впусти их, Синна, – приказал фэйн.

Через мгновение дверь отворилась.

Вошли Хадерас и Ригар. Один дылда, другой коротышка, они держались вместе и проводили время главным образом за выпивкой. Оба не миралииты, а потому Мовиндьюле ничего о них, кроме лиц и имен, не было известно.

– Вы посылали за нами, мой фэйн? – спросил Хадерас, потирая ушибленную щеку.

– Мы столкнулись с препятствием, – сказал фэйн. – Я отдал приказ, чтобы инстарья вторглись в Рхулин и уничтожили рхунов. Однако Нифрон переманил их к себе на службу и точно так же, как с Серыми Плащами, заставил поднять мятеж против меня. Он взял Алон-Рист.

Оба фрэя побледнели и выглядели так, будто понимали через слово. Мовиндьюле ни капельки не удивился – что с них взять, они ведь не миралииты. Видимо, отцу придется рисовать картинки; может, тогда до них лучше дойдет.

– Что от нас требуется, мой фэйн? – спросил Хадерас.

– Сын моего соперника украл мою армию и захватил мою крепость. Подозреваю, он задумал отомстить. Как вы думаете, что от вас требуется? Воевать, дуралеи! Мне нужна моя собственная армия! Хадерас, приводи в боевую готовность Медвежий легион, а ты, Ригар, – Волчий легион.

Оба командира застыли от ужаса.

– Наши воины не сравнятся с инстарья в битве, – пробормотал Хадерас.

– Мы не знаем, решатся ли инстарья нарушить закон Феррола, – вставил Вэсек.

– У Серых Плащей не возникало сомнений на сей счет, – отрезал фэйн, удивив резким тоном даже Мастера Тайн.

Советник кивнул, соглашаясь, однако прибавил:

– Я только хотел сказать, что, как воины, они мечтают после смерти попасть в Элисин. Возможно, это удержит их от богохульного греха.

– Не имеет значения, – отмахнулся фэйн. – Кроме того, я приказываю возродить Паучий корпус. Его возглавит Касимер Дель. – Лотиан подождал ответа от Хадераса и Ригара и, не дождавшись, добавил: – Ваши войска будут использоваться в основном для прикрытия, снабжения и наведения порядка. Всю работу возьмет на себя Паучий корпус.

Военачальники кивнули, хотя вид у них сделался еще более растерянный.

– Эту угрозу необходимо остановить, и чем скорее, тем лучше, – продолжил фэйн. – Я хочу, чтобы все было кончено как можно быстрее. Никаких полумер. Никаких поблажек. К весне мне нужно две тысячи воинов, готовых к походу.

– Две тысячи? – изумленно переспросил Хадерас.

– К весне? – уточнил Тараней.

– А что, есть какие-то сложности? – поинтересовался фэйн.

Тараней с отчаянием взглянул на Вэсека.

– Мы предоставили защиту Эриана сословию инстарья. По эту сторону Нидвальдена у нас есть только Львиный корпус и Шахди. Даже если объединить их силы, будет недостаточно, а обучение новобранцев требует времени.

– До весны полно времени.

– Зачем нам вообще нужна армия? – спросил Мовиндьюле. – Мы же миралииты.

– И что ты предлагаешь, мальчик? Стереть врагов в порошок силой мысли? Ты настолько могуществен? – Лотиан не просто сердился, он пребывал в ярости. – Щелкнешь пальцами и заставишь всех рхунов в сотнях миль отсюда исчезнуть с лица земли? Может, твой кумир Гриндал научил тебя этому чудесному умению во время вашей увеселительной поездки в Рхулин? Не тогда ли ему отрубили голову? Что-то твой совет мне не нравится!

Мовиндьюле не ожидал отповеди. Растерявшись, он попятился и наткнулся на Сайла. Отец никогда раньше не разговаривал с ним в таком тоне. Он вообще редко повышал голос. Мовиндьюле испугался, что Лотиан может потерять самообладание и совершить что-нибудь ужасное.

Фэйн прислонился к перилам и несколько минут смотрел вдаль. Никто не пошевелился и не издал ни звука. Даже птицы, казалось, умолкли, чтобы не навлечь на себя неудовольствие правителя фрэев.

Наконец Лотиан повернулся.

– Тараней.

– Да, мой фэйн, – с готовностью откликнулся военачальник.

– Ты наберешь мне новую армию. Воины из Львиного легиона обучат новобранцев для Медвежьего и Волчьего легионов. Сообщи министру Мэтис, сколько доспехов и оружия тебе понадобится. Скажи ей, что с сегодняшнего дня ее сословие обязано в первоочередном порядке заниматься вооружением войска. К весне у меня должно быть две тысячи обученных и оснащенных воинов, готовых к походу на запад. Понятно?

– Да, мой фэйн, – в один голос ответили все.

– Если повезет, они не понадобятся, однако в последнее время удача не на моей стороне.

Вэсек и командиры поспешно удалились, чтобы поскорее приступить к выполнению приказа – или как можно быстрее убраться с глаз фэйна. Мовиндьюле остался с отцом наедине, если не считать Сайла и Синны. Он предпочел бы, чтобы и они ушли, но, конечно же, его желание никак не могло осуществиться. После нападения Серых Плащей фэйн никуда не ходил без телохранителей.

– Ты все еще здесь? Что тебе нужно?

Мовиндьюле вспомнил о новом наставнике, однако новость уже не казалась ему заслуживающей внимания.

– Я хочу поехать, – выпалил он.

– Куда поехать?

– С тобой. Когда войско будет готово, ты ведь встанешь в его главе, не так ли?

Фэйн прищурился и с удивлением посмотрел на сына, точно тот позеленел или заговорил по-рхунски.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Догадался. Ты послал туда Арион, и она не справилась. Послал нас с Гриндалом, и мы не справились. Послал великанов – и они тоже не справились. Теперь ты сам проследишь, чтобы все прошло успешно.

Лотиан кивнул.

– Я желаю поехать с тобой.

– Зачем?

Мовиндьюле собрался было объяснить, что хочет отомстить за смерть своего кумира, но потом передумал. Лотиан, скорее всего, убежден, что он сам – кумир своего сына. Посему принц изменил тактику.

– Фрэи нечасто воюют. Если однажды я стану фэйном, я должен побывать на войне, чтобы понять, что это такое. Когда ты был молод, твоя мать взяла тебя на битву при Мэдоре. Поэтому ты знаешь, как нужно воевать. Если я не поеду, если пропущу возможность поучаствовать в битве, откуда я узнаю, как подавлять мятежи?

Лотиан взглянул на сына, будто его слова удивили или расстроили его, перевел взгляд на окно, потом вновь посмотрел на Мовиндьюле.

– Похвально. Ты, конечно, понимаешь, что если меня убьют на поле боя, ты станешь фэйном, самым молодым за всю нашу историю, – разумеется, если одержишь победу в поединке с тем, кто осмелится протрубить в рог. Ехать со мной рискованно. Ты можешь погибнуть.

– Я не боюсь.

– Вижу, что не боишься. Ты слишком молод, чтобы бояться смерти. Ты вообще не представляешь, что можешь погибнуть, а если и думаешь о собственной гибели, она видится тебе героическим подвигом, который позволит занять место в истории. – Лотиан потер ладони. – Жизненный путь, Мовиндьюле, похож на подъем в гору. Чем выше поднимаешься, тем дальше видишь. Иногда приходится оглядываться, и с высоты тебе открывается пройденный путь: дороги, которые ты выбрал и которые по глупости отверг; тупики, которые тебе удалось миновать, скорее по счастливому стечению обстоятельств, чем благодаря мудрости и прозорливости. А еще ты видишь тех, кто следует за тобой и принимает те же самые необдуманные решения. С высоты своего положения ты замечаешь их ошибки, которые им не ведомы, потому что они находятся ниже, чем ты. Ты мог бы предупредить их, но они не станут слушать. Они знают, что твой путь привел тебя на вершину, и уверены, что если пойдут тем же путем, то попадут туда же.

Лотиан смотрел Мовиндьюле прямо в глаза, словно ожидая ответа, но принц не мог взять в толк, о чем говорит отец. Пустая старческая болтовня. Старики часто рассуждают о том о сем без всякого смысла. Должно быть, им нравится слушать звук собственного голоса.

– Хорошо, можешь поехать со мной, – разочарованно произнес фэйн. – Хочешь увидеть войну, будь по-твоему.

Мовиндьюле улыбнулся.

– Хотя без должного образования от тебя не будет никакого проку.

Улыбка принца тут же увяла.

– Я записал тебя в Академию Искусства.

Новый наставник – само по себе плохо, но это… это не укладывается ни в какие рамки.

– В Академию? – ошарашенно переспросил Мовиндьюле. – Но она же для… я ведь принц. Я не могу ходить в общественную школу.

– Можешь и должен. – Фэйн шагнул к сыну. – Тебе нужно как следует овладеть Искусством, а прежние наставники не справились с этой задачей.

– Но почему Академия? – Мовиндьюле с ужасом представил, что ему придется практиковаться, выполнять дурацкие задания, да еще и перед всем классом. – Как могу я, твой сын, ходить в школу Искусства? Это… неправильно.

– Неправильно? Ты ведь знаешь, что такое Академия?

Мовиндьюле закатил глаза.

– Я знаю, что это неподходящее место для сына фэйна.

Лотиан засмеялся.

– Тебе известно, как она была создана?

Принц задумался. Конечно, ему следовало бы такое знать, но он почему-то не знал. Судя по тону отца, Мовиндьюле пропустил что-то очень важное.

– Нет, – признался он.

Лотиан испустил легкий вздох, который Мовиндьюле не смог истолковать. Отец не выглядел расстроенным или рассерженным, скорее, неприятно удивленным.

– Школу основал Пиридиан.

Фэйн выжидательно посмотрел на Мовиндьюле, и тот занервничал.

– Ради Феррола, ты что, не знаешь, кто он?

Принц медленно покачал головой. Ему не нравилось, что Сайл и Синна слушают их разговор. На Сайла ему наплевать: болван и солнца от луны не отличит. А вот Синна – другое дело. Мовиндьюле не хотелось выглядеть перед ней дураком, а именно так он сейчас и выглядел.

– Мовиндьюле, – произнес фэйн. – Искусство принадлежит нам.

Похоже, отец просто издевается надо мной.

– Я знаю, что оно принадлежит нам, как и другим фрэям.

– Да нет же! – Лотиан вскинул руку, заставляя сына замолчать. – Оно принадлежит не фрэям, а нам с тобой. – Он указал на себя и на Мовиндьюле. – Наша семья изобрела Искусство. Первой его применила твоя бабушка. Она учила ему других один на один или в маленьких группах. Такое обучение было медленным, несистемным, неэффективным. До Пиридиана никто даже не задумывался о том, чтобы упорядочить процесс. Он построил Академию с помощью Искусства, точно так же, как Фенелия создала Авемпарту. Пиридиан обучил целое поколение фрэев, научил их, как преподавать Искусство, и назначил наставниками в Академии. Гриндал и Арион учились у него.

Мовиндьюле было наплевать на Изменницу, но…

– Он учил Гриндала?

– О да.

– А… я что-то не припомню… я когда-нибудь видел Пиридиана?

Фэйн покачал головой.

– Он умер до твоего рождения. На самом деле, ты появился на свет исключительно из-за его смерти, потому-то я и удивлен, что ты ничего о нем не знаешь.

Мовиндьюле бросил косой взгляд на Синну в уверенности, что отец специально унижает его.

Заметив это, Лотиан снова покачал головой.

– Поверь мне, ты здесь ни при чем. Виноват я сам. Нужно было рассказать тебе раньше.

– Почему? Кто такой этот Пиридиан? – воскликнул Мовиндьюле.

– Твой брат.

Глава 6

На втором месте

Этой зимой были посеяны семена новой жизни. Воины учились воевать, кузнецы учились ковать, люди учились жить в домах, а не в землянках, а я училась писать. Человеческая цивилизация зародилась под снежным покровом за каменными стенами.

«Книга Брин»

Маленькое оконце в двери приоткрылось. Как в прошлый, и в позапрошлый, и в позапозапрошлый разы часовой заученно произнес: «Назови свое дело», а потом, непонятно зачем, повторил то же самое по-фрэйски.

– Я пришел, чтобы поговорить с Персефоной, – сказал Рэйт.

– Назови свое имя и изложи свое дело к госпоже кинигу.

– Мое имя тебе и так известно.

– Отказ отвечать приравнивается…

– Меня зовут Рэйт, и я разговариваю с тобой только потому, что хочу поговорить с ней.

– О чем?

– Тебя не касается.

Окошко вновь затворилось, но Рэйт не уходил. Он ждал.

Проведя в Алон-Ристе восемь месяцев, Рэйт чувствовал себя очень одиноким, хоть и жил в перенаселенном городе. Он и не предполагал прежде, что в одном месте может собраться столько людей. Сначала он винил во всем снег. По узким улочкам было не пройти, жители заперлись в своих домах, общие сходы прекратились. К весне Рэйт понял – снег тут ни при чем.

Что еще хуже, он все время мерз. Для человека, выросшего в убогой хижине, отапливаемой кизяком, высокие мраморные чертоги Риста оказались на удивление холодными. От навоза есть польза, он дает жизнь. А от камня один только холод. Зима, проведенная в Ристе, заставила Рэйта едва ли не с умилением вспоминать юность в Дьюрии. Впервые за долгое время на улице потеплело. Снег почти сошел; его можно было заметить только под мостами или в темных переулках. Вновь запели птицы, на ветвях набухли почки, из-под земли показались первые цветы. Рэйту не нравилось то, как идут дела в Алон-Ристе. Впрочем, его мнение все равно ничего не решало, ведь он оставался вождем лишь для одного человека. Точнее, для двух, если считать Малькольма, но Рэйт намеренно его не учитывал: теперь, когда бывший раб вернулся домой, в Рист, Рэйт сомневался в его преданности. Малькольм ничего особенного не говорил и не делал, однако дьюриец нутром чувствовал, что их отношения изменились.

Он прислонился к бронзовой двери, ведущей во внутренние помещения Кайпа, и тут же отшатнулся – металл слишком нагрелся от солнца. Рэйт прошел на другой конец арочного моста и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз. Высоко отсюда падать. Далеко внизу виднелись красные черепичные крыши, похожие на россыпь спелой клюквы. Взглянув на восток, Рэйт увидел каменистое нагорье и Долину Высокое Копье, где полегли его братья. На юге – Развилка, там похоронен его отец. До родной деревни рукой подать, но огромный купол закрыл Рэйту обзор, и он не смог разглядеть место, где погибли его мать и сестра. Почти со всех сторон его окружала смерть.

Вернувшись к двери, Рэйт снова постучал.

Оконце отворилось.

– Чего надо?

– Я жду.

– Тебе назначено?

– Просто скажи Персефоне, что я здесь, ясно?

– Какое ей дело до тебя?

– Я ее друг.

– И что?

– Что значит «и что»? – переспросил Рэйт.

– Ровно то и значит. Госпожа киниг очень занята. Если я не узнаю, какова цель твоего визита, я вообще не буду ей докладывать.

– Что еще за визит? Я просто хочу с ней поговорить.

– Как раз визит и есть. Хочешь узнать о безопасности Алон-Риста и поэтому отказываешься изложить мне суть дела? Если так, то я могу тебя заверить: руководство цитадели наделило меня всеми полномочиями, так что можешь смело раскрыть мне эту информацию.

Большую часть слов Рэйт не понял, хотя стражник говорил по-рхунски.

– Слушай, я просто… просто хочу поздороваться.

– Если у тебя все, то я ей передам. Для этого нет необходимости беспокоить кинига.

– А еще я хочу спросить, как у нее дела.

– А, значит визит вежливости?

– Ну… видимо, да.

– Прошу подождать.

Окошко захлопнулось.

Рэйт отошел от раскаленной двери. Интересно, внутри так же жарко? Если да, то все ясно: у стражника просто мозги спеклись.

Рэйт снова вышел на мост, но на сей раз посмотрел вверх. Кайп представлял собой массивное каменное здание такой же высоты, как и Верентенон. Внутрь вела всего одна дверь, а окон не имелось вовсе, за исключением узких бойниц на самом верху. Кайп считался наиболее защищенным местом в крепости. Тем, кто возжелает захватить его, придется пересечь мост Грэндфорд, пробить огромные ворота, миновать нижний внутренний двор, подняться на холм, а потом вступить в ближний бой на узких городских улочках. И только после всего этого атакующие смогут подобраться к самой крепости, которую защищает еще одна стена и еще одни бронзовые ворота. За ними – верхний внутренний двор с казармами, тренировочными площадками, кожевенными мастерскими, кухнями, кузницами и конюшнями. Оттуда начинается узкая крутая лестница, ведущая к Верентенону. Захватчикам придется преодолеть смертельно опасный подъем, покружить по террасам и галереям Верентенона, чтобы добраться до длинного моста, на котором стоял Рэйт. А еще дальше, позади Кайпа, за очередным мостом находится легендарный Спайрок – невероятно высокая сторожевая башня из камня и стекла, самое неприступное здание во всем Алон-Ристе. После восьми месяцев неудачных попыток Рэйту ни разу не удалось зайти дальше того места, где он стоял сейчас. Он не мог проникнуть в Кайп, не мог пройти через бронзовые ворота.

Окошко снова отворилось.

– Госпожа киниг не может тебя принять.

Прежде чем Рэйт успел вымолвить хоть слово, окошко захлопнулось. Послышался лязг металлической задвижки.

На лугу, покрытом пятнами засохшей грязи, полсотни мужчин колотили друг друга палками. Нескольким счастливчикам, проявившим способности к обучению, позволили тренироваться настоящим оружием, но большая часть воинов была вооружена деревянными мечами. Новобранцы постепенно приобретали нужные навыки: еще пару недель назад здесь слышались в основном шлепки от ударов палкой по телу, перемежаемые вскриками и проклятиями. Этим утром над тренировочным полем раздавался сухой треск дерева о дерево, изредка прерываемый торжествующими возгласами.

– Видел ее? – спросил Малькольм, приметив Рэйта, спускающегося по ступеням.

– Похоже, она принимает ванну.

Малькольм и Сури нежились на солнышке, полулежа у лестницы, точно пара ящериц, греющихся на камне. Запрокинув голову, Малькольм покосился на Рэйта.

– Тебе что, опять дали от ворот поворот? Ты сказал, что ты вождь?

– Можно подумать, никто не знает. – Рэйт уселся на нагретое солнцем пятно напротив Сури.

Как приятно купаться в теплых лучах. Некоторые вещи начинаешь ценить по-настоящему, только когда их лишишься.

– Ты уверен?

Рэйт кивнул, не сводя глаз с тренировочного поля. Ближе всех к нему были земледелец Вэдон и молодой гула-рхун. Гордость не позволяла взрослым северянам учиться воинскому искусству у фрэев; тем не менее они отправили на обучение мальчиков и юношей, а те показывали старшим приемы, заученные на тренировках. На взмокших от пота новобранцах были одни лишь набедренные повязки. Лучших бойцов выделяло количество травы, прилипшей к спинам их соперников.

– Он нарочно это делает, – мрачно произнес дьюриец.

– Кто?

– Нифрон, – ответила за Рэйта Сури.

Она лежала как мертвая, закрыв глаза и скрестив руки на груди.

Малькольм взглянул на девочку, потом на Рэйта.

– Нифрон был там?

– Нет… вряд ли. Я видел только глаза и нос. Но я точно знаю, стражник не пускает меня по его приказу. Он хочет убрать меня с дороги. Боится соперничества.

– Думаешь, он?.. Думаешь, Нифрон неравнодушен к Персефоне?

Рэйт скривился.

– Разве не ты говорил мне, что фрэи не так уж сильно отличаются от людей?

– Я не говорил, что такое невозможно. Мне просто непонятно, с чего ты взял, что он интересуется Персефоной.

– Потому что у Нифрона шерсть встает дыбом при виде Рэйта, – опять вмешалась Сури.

– Шерсть встает дыбом? – хмыкнул Малькольм.

– Как у барсука на охоте. Он принимает защитную стойку и пытается напугать каждого, кто к нему сунется. – Малькольм снова хмыкнул, и Сури добавила: – Я бы не стала смеяться над барсуком. Они вообще шуток не понимают, уж поверьте.

– Каждый раз, когда я вижу Персефону, этот фрэй ошивается поблизости. Я не могу и минуту побыть с ней наедине. Они сидят вместе на каждом пиру и на каждом собрании совета.

– В последнее время он стал заканчивать за нее предложения, ты заметил? – спросила Сури, открыв глаза и заслоняя их ладонью от солнца.

Рэйт такого не припомнил. Он уже давно не видел Персефону. В Кайп допускались очень немногие. Среди избранных были личные помощники Персефоны – Мойя, Падера и Брин. У Сури тоже имелась в Кайпе своя комната, которую она делила с Арион. А Рэйту оставалось видеть Персефону только в Верентеноне, на многолюдных шумных собраниях совета, которые в последнее время проводились все реже и реже.

– Он держит ее взаперти и охраняет, как дракон свое сокровище.

– Она просто занята, – возразил Малькольм. – Не забывай, она ведь киниг Десяти Кланов. Добавь еще инстарья, и получается, что она правит всеми приграничными землями. Я слышал, что Персефона с утра до поздней ночи принимает посетителей.

– Кого, например?

– Много кого: представителей от горожан, которые по-прежнему боятся рхунов; гонцов из рхунских деревень; фрэйских командиров, которые докладывают ей о положении дел на всех заставах, даже в Эрваноне.

– Что такое Эрванон?

– Крепость вроде этой, только далеко на севере. Все заставы нынче подчиняются Персефоне, потому что признали Нифрона главой инстарья и законным правителем Алон-Риста, а он признал Персефону кинигом.

Малькольм указал на наставников-фрэев, расхаживающих между новобранцами и выкрикивающих команды, похвалы и оскорбления.

– И эти ребята тоже. Они докладывают Персефоне, как проходит подготовка воинов. А еще доставщики продовольствия – они рассказывают, сколько полей засеяно и какой ожидается урожай. А кроме них – фрэи, которые занимаются снабжением самого Риста. Я слышал, что колодцы обмелели. И еще, конечно, ей приходится выслушивать жалобы в высоком суде Кэрола.

– У меня есть жалоба, – сказал Рэйт.

Малькольм сорвал травинку, росшую у нижней ступеньки.

– Твоя жалоба не касается общественного дела. Я говорю о жалобах на новые порядки или несправедливое обращение.

– Со мной обращаются несправедливо! Она – мой друг; мне не нужно никакое «общественное дело». Раньше я мог просто подойти и поговорить с ней.

Малькольм пожал плечами и снисходительно развел руками.

– Времена меняются.

– Я ведь уже говорила, что могу провести тебя внутрь, – напомнила Сури Рэйту.

Тот взглянул на нее, и она улыбнулась. Эта улыбка сулила гораздо больше, чем просто проход сквозь ворота. Сури намекала на нечто более значительное.

Девочка рассказала ему о путешествии в страну гномов. Не все, конечно; Рэйт понимал, что есть вещи, о которых ей больно вспоминать. Сам он точно так же предпочитал молчать о своей семье и о жизни в Дьюрии. Они старательно обходили некоторые темы, ограничиваясь намеками, – не потому, что не доверяли друг другу, а чтобы не тревожить старые могилы. Тем не менее, Сури дала ему понять: если ей захочется, она может сровнять Кайп с землей или расплавить бронзовую дверь, превратив ее в жалкую лужицу. Именно это и сулила ее улыбка, а загадочный блеск в глазах добавлял – ей будет только в радость сотворить нечто подобное, если такое пойдет Рэйту на пользу.

Дьюриец покачал головой.

– Если бы я на самом деле захотел войти, я бы вошел. Мороз или Потоп срезали бы петли с проклятой двери, либо я попросил бы Мойю или Брин устроить мне аудиенцию.

– Я знаю способ повеселее. – Сури приподняла бровь.

– Арион это не понравится, – заметил Рэйт. – Она будет недовольна.

– Я все потом починю, – заверила его девочка.

Рэйт понятия не имел, что она собирается чинить, – должно быть, дверь. Судя по ее улыбке, речь могла идти о крепостной стене.

– Так почему ты не попросишь их устроить тебе аудиенцию? – спросил его Малькольм.

– Потому что мне не нужна аудиенция у кинига. Я просто хочу увидеть Сеф, а еще… зачем мне встречаться с ней, если она не хочет меня видеть? – Он вздохнул. – За зиму я раз двадцать приходил к этим воротам. Все знают. Я уверен, и она знает, но даже если и нет, почему сама не попыталась найти меня? И не говорите мне, что она занята. Нельзя быть настолько занятой.

Стук палок стих; новобранцы прекратили тренировки. Всеобщее внимание было приковано к вытоптанному кругу в центре поля, где два бойца готовились к поединку.

– Что происходит? – спросил Рэйт.

– Тэш и Сэбек, – ответил Малькольм.

– Опять?

– Упрямства парню не занимать.

Рэйт поднялся выше по ступеням, чтобы видеть поверх голов потных мужчин, тесным кольцом окруживших Сэбека и Тэша. Оба – с боевым оружием и без щитов, оба обнажены до пояса, как и все остальные. Сэбек, по обыкновению, вооружился парными клинками, Нэгоном и Тибором. У Тэша – пара коротких железных мечей работы Роан.

За восемь месяцев Тэш добился заметных успехов во владении оружием. Парень, недавно отметивший шестнадцатилетие, всецело погрузился в изучение воинского искусства. Он вставал до рассвета и ложился за полночь, засыпая мертвецким сном, едва касаясь головой тюфяка. Пару раз он вообще не доходил до кровати, уснув прямо на полу или за столом рядом с недоеденным ужином. Тренировки и обильная пища превратили щуплого подростка в крепкого сильного парня. Все еще худой и малорослый, Тэш семимильными шагами продвигался к своей цели – сравняться с галантами во владении мечом.

– Хочешь опять взбучку получить? – ухмыльнулся Сэбек, крепко сжимая Тибор.

Тэш не ответил. Не сводя глаз с Сэбека, он встал в боевую стойку и взял мечи наизготовку.

Никто, кроме Тэша, не решался сразиться с Сэбеком. Фрэй не учил ратному делу, он издевался. А еще наносил раны. Сэбек мастерски владел мечом и мог провести поединок, не поранив противника, однако его бесило, что все соперники слишком слабы для него. Свое разочарование он выказывал, проливая чужую кровь. Во время одного из учебных поединков какой-то пахарь из Мэнахана заплакал от страха, и Сэбек в назидание отрубил ему мизинец. После такого никто не решался выходить с ним на бой – никто, кроме Тэша. Паренек отчаянно пытался победить мастера. Это желание превратилось в наваждение.

Тэш махнул Сэбеку, приглашая начать поединок. Фрэй двинулся на него, вращая мечами, и казалось, что у него их не два, а десять. Клинки двигались так быстро, что их невозможно было различить. Когда Тэш скрестил оружие с Сэбеком, раздался лязг железа, полетели искры. Рэйт раньше не видел, чтобы во время боя от мечей летели искры. Он видел, как сражаются галанты. Ворат и Тэкчин часто устраивали учебные поединки, но тогда – никаких искр. Когда же Тэш выходил против Сэбека, их поединок впечатлял до глубины души.

Мальчик, как и много раз до этого, упал на спину. Натиск Сэбека был подобен мощному шквалу, которому невозможно дать отпор. Рэйт вспомнил тот единственный случай, когда ему довелось сражаться с Сэбеком – тогда все было совсем по-другому. Фрэй расчетливо прощупал Рэйта, а потом разоружил голыми руками. Тэш отчаянно старался победить. Он ухитрялся отбивать незаметные выпады, отражал удары в спину, уворачивался от рубящих ударов. Парень как будто читал мысли Сэбека, и все равно фрэй брал верх, просчитывая на три хода вперед, предугадывая оборонительную тактику Тэша. Сэбек организовывал нападение, предвосхищая действия противника, которые тот еще сам не успел обдумать.

Полсотни мужчин с замиранием сердца наблюдали за самым волнующим поединком, который им доводилось видеть. Они вздрагивали, ахали и съеживались от страха через пару мгновений после того как Тэш чудом избегал смертельного удара. Схватка проходила столь стремительно, что зрители не успевали реагировать вовремя.

Клянусь Мари, парень действительно хорош. Удивительно, каких успехов он добился всего лишь за год. Нет, не просто за год. Он же дьюриец. Малыш сражается всю свою жизнь, с самого рождения. Рэйт вспомнил, как Тэш размахивал кинжалом в день их знакомства, как этот тощий мальчишка сбивал его с ног во время тренировок в Далль-Тирре. Тогда Рэйту казалось, что Тэш просто развлекается. Он и не предполагал, на что способен паренек.

Даже тогда он мог легко убить меня. Я играл с львенком, а теперь львенок вырос и стал сильнее меня.

Все случилось слишком быстро; Рэйт не успел ничего заметить. Раздался необычный звук – «звяк» вместо «дзинь», и один из мечей Тэша вылетел у него из руки.

Сэбек не остановился; наоборот, напал с удвоенной яростью. Тэшу оказалось не по силам отражать удары двух мечей. Мальчик блокировал первый удар, но за ним последовал второй – в незащищенный бок. Сэбек собирался располосовать Тэшу грудь, оставив на ней знак, дабы противник не забыл этот бой. И не смог. Тэш отразил клинок пустой рукой.

Он проделал такое трижды, прежде чем Сэбек остановился и опустил мечи.

– Уже лучше, – кивнул он.

Толпа взопревших мужчин разразилась восторженными криками. Сэбек остался непобежденным; результат не тянул даже на ничью. Он разоружил Тэша, а парню не удалось провести ни одного нападения за весь поединок. Но Тэш не сдался, и для зрителей это равнялось безоговорочной победе.

Сэбек поддел ногой меч Тэша, подкинул его в воздух и резким ударом клинка швырнул мальчику. Тот поймал меч за рукоять и убрал оружие в ножны.

– Молодец, Тэчлиор, – похвалил Сэбек.

Схватка ознаменовала окончание тренировочного дня. Все бросились к Тэшу, чтобы поздравить и похлопать по плечу.

– Что это значит? – спросил Рэйт у Малькольма. – Как Сэбек назвал Тэша?

– «Тэчлиор», – ответил Малькольм. – Быстрая рука.

– Отлично, – проворчал Рэйт. – Вот теперь-то он задерет нос.

Малькольм кивнул.

– Может и так, но вообще-то тебе крупно повезло. У тебя лучший Щит в Алон-Ристе. Лучше только у Нифрона.

Рэйт нахмурился.

– Похоже, теперь я вечно буду вторым после Нифрона.

Глава 7

Грезы и кошмары

Я начала писать, чтобы прогнать демонов и сохранить память о близких. Прошли годы, но в этом отношении для меня ничего не изменилось.

«Книга Брин»

Брин хотела позвать на помощь, но влажная ладонь зажала ей рот. Когтистые пальцы стиснули запястья. Ее куда-то поволокли, лишь пятки бессильно стучали о холодный камень.

– Спокойно, не трепыхайся, – проскрежетал ей на ухо рэйо. – Ты теперь моя. Верну тебя обратно в кучу.

Обратно в кучу!

Брин не могла ни крикнуть, ни шевельнуться; она и дышала-то с трудом. Девушка попыталась лягнуть рэйо ногой, однако это ни к чему не привело. Превозмогая отвращение, она решила укусить руку, зажимавшую ей рот, но не смогла даже разомкнуть губы.

Мерзкая тварь продолжала что-то успокаивающе нашептывать ей на ухо. Впрочем, рэйо разговаривал вовсе не с Брин.

– Вот и славно, вот и славно. Ты теперь с нами. Вернем тебя обратно, обратно в кучу. Сейчас вернемся, я поем и наконец-то посплю.

Рэйо лизнул ее в щеку.

– Какое милое личико…

Брин проснулась. Сердце едва не выпрыгивало из груди. Что-то лежало на лице, затрудняя дыхание. Подушка!

Брин швырнула ее на пол.

– Глупость какая, – прошептала она в темноту, вся дрожа.

Приподнявшись на локтях, она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Рэйо давно мертв, а она лежит в своей постели, в симпатичном домике на улице Львиного Зева, в Малом Рэне. В окно лился лунный свет, освещая пол, стену и две кровати. Кровать Роан опять пустовала. Внизу громко храпела Падера.

Ночная рубашка намокла от пота. Брин передернуло, она поплотнее закуталась в одеяло.

«Это просто сон, – сказала бы мама. – Ложись-ка спать».

Но Брин твердо знала: если она уснет, рэйо вернется. Он всегда возвращается. Тварь поселилась в ее снах и убиралась прочь лишь с приходом утра. Целую неделю Брин прожила без кошмаров, а вот сегодня чудовище вернулось… Девушка перегнулась через край кровати и ткнула пальцем в упавшую подушку.

– Это все ты виновата.

Брин не привыкла к подушкам, ведь раньше она вообще не знала, что это такое: мешок, наполненный перьями, который полагается класть под голову, чтобы удобнее лежалось. Девушка вздохнула, нахмурилась и сложила руки на груди. В любом случае, глаз она больше не сомкнет. Поутру ей будет муторно, хотя тут уж ничего не поделаешь.

Брин спустила было ноги на пол, однако в последний миг передумала. Она перевернулась на живот и осторожно заглянула сперва под свою кровать, потом под кровать Роан. Никого. На нее нахлынули одновременно и раздражение, и облегчение. Вроде бы не маленькая уже, чтобы бояться темноты. Девушка встала и пошарила в поисках кожаного ранца. Она сама его сделала: обернула кусок козьей шкуры вокруг свитков пергамента и закрепила ремнями. На маленьком столике у кровати лежал пучок перьев. Поначалу Брин корябала значки на пергаменте, макая в чернила тростинку, потом обнаружила, что перья гораздо удобнее. Сотни людей занимались ощипыванием птиц, чтобы сделать оперение для стрел, и теперь по всему Алон-Ристу обрезанные перья валялись целыми кучами. Перо внутри полое и гораздо более прочное, чем тростинка. Благодаря Мойе у Брин были сотни таких перьев.

Девушка разложила пергаменты, перья и чернила на большом столе у окна. После долгой зимы у нее набралась внушительная стопка пергаментов. Примерно половину из них занял подробный перевод текстов с табличек, найденных в камере Древнего в Нэйте. Брин по-прежнему работала над их расшифровкой, однако, закончив переводить тексты о металлургии, необходимые для Роан, решила прерваться и записать недавние события, пока те не стерлись из памяти.

Получилось много.

Сперва Брин написала о своем детстве в Далль-Рэне – в основном, о родителях. Потом описала путешествие Персефоны в Нэйт. Она потратила много сил и вдохновения на то, чтобы изобличить гнома Гронбаха, изобразить его истинным воплощением зла и навеки запечатлеть историю его предательства. Затем приступила к описанию жизни в Алон-Ристе. Фрэи и рхуны уживались вместе как кошка с собакой, то же самое можно было сказать и про гула-рхунов с рхулин-рхунами. Периодически вспыхивали стычки, в результате которых уже погибло несколько человек. Персефона решила, пока не начались бунты, разделить племена. Наступившая зима немного охладила пыл враждующих сторон, но теперь, с приходом весны, страсти постепенно накалялись.

Брин собралась записать еще кое-что, раз уже все равно спать не придется, однако, прежде чем приступить к работе, подумала, что неплохо бы перечитать любимую запись – о том, как Гиларэбривн сожрал рэйо. Ночь выдалась холодной, поэтому девушка взяла с кровати одеяло и потянулась за лампой, как вдруг снаружи до нее донеслись голоса.

Кто это бродит тут посреди ночи?

Брин подошла к окну и прислушалась.

– Нет! Я запрещаю. Тебе вообще не следует здесь находиться, – тихо говорил кто-то по-рхунски.

– Есть хочу! – раздался хриплый шепот, прямо как из ночного кошмара.

Брин вздрогнула и отшатнулась.

– Я все устрою, как и раньше, с Джадой. Доверься мне. Разве я о тебе не заботился? Потерпи немного.

– Я и так долго жду. Я устал и хочу спать.

– Мы же договорились! Весна пришла, близится время. Но пока оно не настало, ты должен прятаться.

– Я их чую… их много. Дует южный ветер. Это с ума меня сводит!

– Осталось недолго, обещаю. Скоро сможешь убивать. А теперь возвращайся и не высовывайся, иначе нас обоих казнят.

Собрав всю свою храбрость, Брин приоткрыла окно и выглянула наружу. В бледном свете луны ей удалось увидеть лишь пару теней, исчезающих за углом. Содрогнувшись, девушка плотнее закуталась в одеяло.

Ранним утром Брин вышла на улицу. Двухэтажный беленый домик, в котором она жила, явно принадлежал не воину. Резная дверь, изразцы, полированные перила и клумбы, в которых уже проклюнулись первоцветы, – все говорило о том, что за домом некогда тщательно ухаживали. Брин было совестно здесь находиться, и за восемь месяцев она даже мебель не стала передвигать.

Персефона утверждала – они не завоеватели Алон-Риста, а союзники. Нифрон употреблял слово «освободители». И все же многие фрэи собрали вещи и ушли. Персефона не стала их удерживать. Холм Хухана, одно из самых красивых мест в городе, обезлюдел первым, и Персефона заполнила пустующие дома беженцами из Далль-Рэна; район получил название Малый Рэн.

Дом, в котором обитали Падера, Роан и Брин, считался одним из лучших на их улице. Другие дома были больше и красивее, но этот оказался уютнее всех. Брин не сомневалась, что они поселились там не случайно. Конечно, Персефона устроила бы их у себя в Кайпе, если бы того требовали дела или если бы она пожелала. Однако никому, включая саму Персефону, не нравилась холодная крепость, полная воинов-инстарья, настроенных недоброжелательно. В городе проживали в основном фрэйские женщины; рхунов они не привечали, но, по крайней мере, не проявляли свою неприязнь открыто.

За зиму Малый Рэн стал напоминать Далль-Рэн – словно тот умер и попал в Элисин. У колодца в центре площади собирались Арлина, пекарша Вив, Осень и другие женщины, а их мужья, как и все трудоспособные мужчины, учились обращаться с оружием и жили в крепости. Гиффорд остался в Малом Рэне, как и Тресса, Хэбет и Матиас Хэггер – слишком старый, чтобы подняться на холм. Падера первая назвала эту часть города Малым Рэном, вслед за ней удачное название подхватили все, включая Брин. Однако сегодня утром тихая улица показалась Брин зловещей.

Те двое стояли прямо здесь.

Девушка огляделась, пытаясь определить точное место, откуда слышались голоса ночных прохожих.

Они говорили не как люди.

Брин представила парочку рэйо под окном, и тут же поспешила избавиться от этой мысли.

А еще они говорили по-рхунски, а не по-фрэйски.

На цветочной клумбе, разбитой как раз под окном, недавно проклюнулись четыре слабых ростка. Теперь они оказались смяты и втоптаны в грязь. Брин наклонилась, чтобы получше разглядеть след, оставленный на почве.

– Что-то потеряла? – раздался у нее за спиной голос.

Девушка вздрогнула от неожиданности и, споткнувшись, едва не упала. Кто-то схватил ее за руку. Она в ужасе отшатнулась, еле удержавшись, чтобы не вскрикнуть. Ей показалось, рэйо пришел за ней.

– Прости, не хотел тебя напугать, – произнес молодой человек, выпуская ее руку.

– Нечего подкрадываться сзади, – огрызнулась Брин, и тут же пожалела о сказанном.

Она впервые заметила этого юношу на тренировочном дворе, мимо которого ходила каждый день с обедом для Роан. Роан вечно забывала поесть, поэтому Падера и Брин носили ей еду. Новобранцы практиковались в верхнем дворе перед кузницей, и парень был там всегда, и в снег, и дождь. В теплые деньки он снимал рубашку, и Брин радовалась, что он слишком увлечен своим занятием и не замечает, как она его разглядывает. Он был гибкий и мускулистый, но больше всего Брин привлекала его улыбка. Когда он бился со своим соперником, то все время улыбался, как будто готовился победить великана или дракона. В его широкой улыбке таилось нечто необузданное и дикое. Таким же был и Рэйт, когда первый раз появился в Далль-Рэне. Эти двое совершенно не походили на пахарей, пастухов или лесорубов.

Когда Брин впервые заметила юношу, он показался ей знакомым. В Тирре с Рэйтом и Малькольмом жил худосочный подросток, очень на него похожий. Один из немногих ее ровесников, потому-то Брин его и приметила. Еще он приходил вместе с Рэйтом на совет вождей. Однако парень, за которым Брин наблюдала на тренировочном дворе и который только что взял ее за руку, имел рост повыше, выглядел сильнее и шире в плечах. У него были буйная шевелюра, красивые темные глаза и молодая поросль на щеках и подбородке. На мальчике, которого она знала в Тирре, болтались грязные обноски. А этот юный воин носил длинную рубаху, туго перетянутую кожаным поясом с двумя мечами.

Постепенно нудная обязанность превратилась для Брин в вожделенное развлечение. Передав Роан ее обед, она задерживалась во дворе рядом с кузницей и наблюдала. Каждый день она надеялась, что юноша обратит на нее внимание, но он ни разу даже не взглянул в ее сторону. Возвращаясь домой, Брин грезила о том, как в один прекрасный день они встретятся. В ее мечтах парень совершал какую-нибудь нелепость, например, падал. Он вел себя глупо и неловко, а она улыбалась и великодушно прощала его промах, говоря, что такое могло случиться с каждым. Потом он приглашал ее прогуляться, и они не спеша шли в какой-нибудь приятный лесок, хотя до ближайшего леса – не меньше двух дней пути. Она рассказывала ему о своей книге, о языке, о письме, о том, как обнаружила таблички Древнего; молодого героя так поражал ее рассказ, что он тут же влюблялся в нее. Они играли свадьбу, у них появлялись дети, потом внуки и в конце концов они умирали в объятиях друг друга, дожив до глубокой старости.

Реальность оказалась совершенно иной.

– Я не подкрадывался. Я просто…

– Что-то я не слышала, чтобы ты объявил о своем появлении. – Брин и сама не знала, зачем это сказала.

Она была смущена и напугана, и гневные слова вырвались сами собой.

– Ну, я… – Парень переступил с ноги на ногу, потом взглянул на дом. – Я ищу Роан, главную по металлу. Слышал, она живет здесь.

– Да, живет. – Брин смерила его подозрительным взглядом. – Что тебе от нее нужно?

– Хочу, чтобы она сняла с меня мерку для доспехов.

– Вот оно что… – произнесла Брин, чувствуя себя полной дурой. Юноша по-прежнему стоял очень близко, так что его легко можно было поцеловать. При мысли о поцелуе у нее все в голове перемешалось. Подумав, что, наверное, выглядит как идиотка, она моргнула. – Роан работает в крепости в верхнем дворе. Живет-то она здесь, но все время проводит там.

– Да, я знаю, – ответил юноша. Брин видела лишь губы, темные глаза и рубашку с открытым воротом. – Я только что был там, и…

– И что?

Он пожал плечами.

– И не нашел ее, поэтому подумал, что она вернулась сюда. А потом увидел, что ты стоишь на четвереньках и копаешься в земле, так что…

– Я не стояла на четвереньках! И в земле не копалась!

Парень примирительно поднял руки.

– Ладно, ладно, я не понял, что ты там делаешь.

– Если хочешь знать, я ищу следы. – Об этих словах Брин тоже пожалела.

Разговор идет совсем не так, как я себе представляла.

Парень прищурился.

– Что ты делала?

– Неважно. Роан здесь нет.

Он поколебался, наконец кивнул, развернулся и пошел прочь.

«Полная идиотка! – мысленно пожурила себя Брин. – Ничего не скажешь, умеешь ты себя подать. Лучше бы действительно ела землю. Тогда бы у тебя был полный рот земли, и ты не…»

– А зачем ты искала следы? – Юноша снова повернулся к ней.

– Ночью у меня под окном разговаривали какие-то люди. Мне… стало интересно, кто они.

– И ты решила, что можешь выяснить это по следам? – Он поднял ногу и внимательно осмотрел подошву. – Ты что, следопыт?

Брин глянула на него исподлобья. Он, похоже, издевается. Считает меня круглой дурой! Прекрасно.

– Нет. – У нее упало сердце. – Пожалуйста, иди по своим делам. – Брин почувствовала, что вот-вот заплачет, и ей не хотелось, чтобы он это видел.

Парень собрался было уходить, однако передумал.

– Слушай, расскажи-ка мне все, а то я потом до конца дня буду об этом думать. Зачем ты разглядывала следы? Как они помогут тебе понять, что это за люди?

Все идет наперекосяк.

Брин медлила с ответом, опасаясь опять сболтнуть лишнего и надеясь, что, если будет молчать, настырный парень уйдет. А он и не собирался уходить. Чувствуя себя дурой – нет, не просто дурой, а окончательной и бесповоротной дурой, – она вздохнула.

У меня нет ни единого шанса. О чем я только думала? Да я вообще не думала, просто витала в облаках. Посмотри на него! Красивый, сильный, смелый, а какие у него глаза – ох, какие глаза! И я – бледная замухрышка, сирота, которая проводит жизнь, царапая всякую ерунду перьями на коже. Он на меня и не взглянет. В пекло мои глупые мечты!

– Я… я искала не человеческие следы.

– Разве следы фрэев так сильно отличаются от наших?

– Фрэи тут ни при чем.

Взгляд у юноши стал озадаченным.

– Ты хочешь сказать… ты имеешь в виду собаку или какое-то животное?

Брин покачала головой.

– Собаки не умеют говорить.

Он внимательно смотрел на нее.

– Тогда… кто же был под твоим окном?

Не говори ему. Молчи. Ничего не говори.

Юноша подошел ближе. Он смотрел на нее точь-в-точь как в ее мечтах, когда она рассказывала ему о своих литературных достижениях, а он готов уже был влюбиться в нее по уши. Только в настоящей жизни такому не бывать никогда.

– Рэйо, – со вздохом призналась Брин.

Балда ты, Брин. Я же сказала, не надо ему говорить. Тупица. Идиотка.

Сейчас он рассмеется. Нет, спросит, кто такой рэйо и, выслушав объяснение, не поверит ни единому слову. Придется рассказать, как рэйо едва не отгрыз ей лицо, и потом униженно принять его недоверие. Он сразу решит, что от нее лучше держаться подальше. Он увидит, какая она на самом деле. Совсем не такая, как в мечтах.

– Что, правда? – спросил он.

Брин не знала, что ответить. Она взглянула парню в глаза, ожидая увидеть в них насмешку, – однако тот оставался невозмутим.

– Ты… ты мне веришь?

Юноша кивнул и положил руку на рукоять меча. Этот простой жест выглядел так мужественно, что у Брин запылали щеки.

– Мама рассказывала мне о рэйо – духах непогребенных мертвецов и тех, кто при жизни творил дурные дела, например, предал друга. Погоди-ка, ты ведь Брин, да?

– Ты… – У Брин перехватило дыхание. Она откашлялась. – Ты меня знаешь?

– Ну… – Парень хмыкнул.

– Что? – Ее сердце замерло.

Он указал на дом.

– Мне сказали, здесь живут Роан, Падера и Брин. Роан я уже видел. – Он снова хмыкнул. – Вряд ли ты Падера.

– Да уж, – Брин засмеялась. – Нет, я точно не она.

– Ага, я слышал, ей пара сотен лет и у нее нет ни одного зуба.

Брин кивнула.

– Меня зовут Тэш. – Он протянул ей руку.

Брин редко приходилось пожимать кому-то руку. Ее мать и подруги предпочитали обниматься. Она неуверенно вытянула руку ему навстречу, и Тэш пожал ее. Ладонь у него оказалась жесткая и мозолистая, рукопожатие – крепким, но не болезненным. Парень осторожно сжал ее пальцы, три раза тряхнул и отпустил.

– Приятно познакомиться, – пробормотала Брин и тут же усомнилась в правильности своих слов. Да, так полагается говорить, однако прозвучало как-то слишком церемонно и…

– С чего ты взяла, что здесь был рэйо? – уточнил Тэш, разглядывая клумбу.

Брин пожала плечами. Ее ладонь все еще хранила тепло его пальцев.

– Сложно объяснить. Они говорили, как…

– Рэйо умеют говорить?

– Да, умеют. Хотя, может быть, рэйо только один, а второй… Я не уверена, кто он такой. Но я точно знаю, что один из них был именно рэйо.

– Как ты его узнала?

– По голосу. Он как…

Глаза Тэша загорелись.

– Ты ведь Брин.

– Ну да, мы это уже выяснили.

– Я имею в виду – та самая Брин. Роан о тебе рассказывала. Что под горой дхергов тебя утащил рэйо и едва не отъел тебе лицо.

Ну спасибо тебе, Роан. Теперь мне остается только умереть от стыда.

– Это тот самый рэйо? Он тебя преследует? – Тэш огляделся, как будто чудовище могло выпрыгнуть на него из-за изгороди.

– Нет, – сказала Брин. – Тот, который напал на меня в Нэйте, убит.

– Тогда почему этот охотится за тобой? Думаешь, он знает о том, убитом?

«За мной? – Мысль обрушилась на Брин, словно удар молота. – Неужели? Ну да, он ведь был прямо под моим окном».

– Я и не подумала о таком. Теперь я точно не смогу уснуть.

– Извини. – Тэш смутился, отчего стал еще краше. – Что он говорил? Что ты услышала?

– Рэйо сказал, что хочет есть, а второй велел подождать, мол, пока опасно. Он обещал принести рэйо еды. Что он все устроит.

– Устроит?

– Да, как с Джадой.

– Кто это – Джада?

– Понятия не имею.

– А второй тоже рэйо?

– Не знаю. Только у одного был такой же голос, как я слышала в Нэйте. Но вдруг рэйо разговаривают на разные голоса.

– И как он говорил?

– Хриплым шепотом.

В глазах Тэша появилась тень сомнения.

– Может, это был просто какой-нибудь простуженный старик?

Брин покачала головой.

– Я лишь подумал… – Он снова огляделся. – Чтó здесь может делать рэйо? Они живут в укромных местах, где легко спрятать кучу костей. Они ведь спят только на куче костей. Так мне мама рассказывала. Рэйо бродят по округе в поисках жертвы, потому что не могут уснуть, пока не поедят и не положат кости в свою кучу. Откуда такой твари здесь взяться? Где тогда постель из костей? Ее бы обязательно заметили.

– Ну, – задумчиво произнесла Брин. – Может, кто-то его укрывает.

– Кто-то укрывает рэйо? – с сомнением переспросил Тэш.

– Похоже, что так.

– Звучит неправдоподобно. Как может ягненок укрывать льва? Почему рэйо не сожрет того, кто его прячет?

– Не знаю.

Тэш почесал в затылке.

– Или второй – фрэй. Может, рэйо не едят фрэев.

Брин покачала головой.

– Они говорили по-рхунски.

Тэш смотрел на нее с недоверием. Брин пожала плечами.

– Или все-таки простуженный старик.

Юноша перевел взгляд на дом.

– Наверное, тебе нужно крепко-накрепко запереть окна и двери.

– Да уж, – проговорила Брин.

Оба неловко замолчали. Наконец Брин произнесла:

– Ладно, если я увижу Роан, скажу, что ты ее искал.

– Спасибо. А я еще раз загляну в кузницу.

– Хороший план, – отозвалась Брин.

Ее буквально разрывало на две части. С одной стороны, ей не хотелось, чтобы он уходил, с другой – она не желала больше испытывать стыд и унижение.

Девушка смотрела, как юноша удаляется, затем поворачивает за угол.

«Тэш, – подумала она. – Неплохое имя».

Впрочем, ей казалось, ему бы больше пошло имя Спенсер или Стэнтон, а может…

– Брин!

Тэш вернулся и поманил ее к себе. Брин поспешно подбежала. На свежевскопанной клумбе отпечатались две пары следов. Одна пара была оставлена обыкновенными сандалиями. А вторая – босыми ногами… с тремя пальцами и длинными острыми когтями.

Глава 8

Тэтлинская ведьма

Мне кажется, мы слишком легко верим тем, кого любим. Нет, я не имею в виду, что родные и близкие лгут нам, просто они не знают всей правды.

«Книга Брин»

Гиффорд примостился в углу на маленьком табурете. Он всегда сидел там, когда приходил к Роан. У нее под началом трудилось больше двадцати кузнецов, и калеке не следовало путаться у них под ногами. Гиффорд смотрел, как Роан работает, и надеялся, что ему удастся побыть с ней, когда она сядет передохнуть и съесть обед, приготовленный Падерой. Денек выдался хороший, и молодой гончар даже тешил себя мечтами о том, как уговорит Роан перекусить на свежем воздухе. По здравом размышлении он пришел к выводу, что убедить Роан выйти на улицу – все равно что обогнать Брин. Но мечтать-то ему никто не запретит.

Прислонившись к стене кузницы, он наблюдал, как Роан высекает искры из раскаленного шара. Девушка била по нему не сильно, с частыми перерывами, но каждый удар наносила целеустремленно и со смыслом. Обрабатывая металл, Роан была напористой, решительной и уверенной в себе. В этом она превосходила самого Нифрона, произносящего речи на общем сходе. Ее указаниям подчинялись даже трое гномов.

Выяснилось, что ковать железные мечи гораздо труднее, чем казалось поначалу. Первые попытки обернулись неудачей. Наблюдать за процессом – совершенно не то же самое, что воспроизводить его. Роан горько сокрушалась и корила себя за то, что упустила множество мелких деталей, о которых даже не подозревала: сколько именно воздуха необходимо, в какой момент следует начинать качать мехи, на какое время и при какой температуре оставлять клинок в горне, каким должно быть соотношение угля и железа, как часто требуется закалять металл. Первый железный меч появился позже первого снега – уродливый, тяжелый и тупой.

Гиффорд ожидал, что от гномов будет больше проку, на деле же ни один из них ничего не смыслил в металлургии. Правда, Мороз и Потоп, осмотрев кузницы фрэев, построили в крепости и в городе кузнечные горны и мастерские. В результате количество кузниц в Алон-Ристе выросло втрое. А еще гномы обучали жителей каждого клана, чтобы те вернулись домой и открыли там свои кузницы. Пока Мороз и Потоп занимались строительством, Дождь во главе бригады шахтеров добывал руду, необходимую для нового оружия. Вскоре в Алон-Рист потекли вереницы телег, груженных железом и углем. Эта помощь была бесценна, однако никто, кроме Роан, не мог раскрыть тайну обработки металла и создания непобедимых мечей.

Серьезный прорыв случился после того как Брин расшифровала весь текст с табличек из Нэйта. Когда она читала свой перевод, Роан слушала, открыв рот от изумления, а потом сказала, что Брин – гений. Девушка рассмеялась и ответила, что понятия не имеет, о чем прочитала, однако Роан, без сомнения, многое поняла. Она продолжила свои попытки, и скоро в кузнице выросла целая гора неудачных образцов, которую гномы невозмутимо переплавили, превратив в сырье для новых опытов. Впрочем, Роан беспокоил не только способ изготовления металла. Ей не хватало сил орудовать тяжелым кузнечным молотом, поэтому она сделала молот поменьше, как раз себе по руке, и дело пошло гораздо быстрее.

И самое главное – Роан считала, что в формулах Древнего есть ошибка. Может, Брин что-то неправильно перевела, а может, узник Агавы кое-что утаил, только Роан была уверена – она сумеет сделать лучше. Даже первый успех не принес ей удовлетворения. Она все время искала чего-то большего. Повинуясь прямому приказу Персефоны, Роан выработала технологию, которую показала всем остальным, хотя и не была до конца ею довольна. К середине зимы люди во всем Рхулине уже ковали железные мечи, а Роан все продолжала искать секрет создания идеального металла. Гиффорд понимал это по ее лицу – глаза Роан словно высматривали ответы на вопросы, которые никому и в голову не приходили. Она видела то, чего не видели другие, слышала музыку, к которой остальные были глухи, и созданное ею железо казалось ей недостаточно хорошим.

Итак, в тот весенний день Гиффорд сидел в углу, наблюдая, как Роан, напрягаясь всем телом, поднимает и опускает свой маленький молот. Ее волосы, коротко подстриженные, чтобы не мешали, все равно падали на лицо. На кончике носа, как всегда, висела капля пота, а в глазах пылал огонь, еще более жаркий, чем пламя кузнечного горна. Так пылает одержимость.

У нее своя война.

Гиффорд все гадал, счастлива ли Роан. Ей нравилось работать и приносить пользу, однако Персефоне требовалось десять тысяч мечей, щитов и шлемов из крепкого металла. Сотни кузнецов по всему Рхулину трудились днем и ночью. Для Роан выполнить приказ Персефоны стало делом чести, подвигом, который нужно совершить несмотря ни на что. Она, словно верный пес, готова погибнуть ради хозяйки. Что для преданной собаки собственная гибель – трагедия или свободный выбор?

Роан отложила молот, поместила раскаленный шар обратно в огонь и вытерла пот со лба.

– Хочешь поесть, Фоан?

Услышав свое имя, девушка обернулась. Ее лицо раскраснелось от жара и тяжелой работы.

– Ты давно здесь? – удивленно спросила она.

– С самого утфа, – ответил Гиффорд.

– Надо же, – задумчиво произнесла Роан. – А я и не заметила, как ты вошел.

Гиффорд поднял с пола холщовый мешок.

– Бфин очень стафалась. Она пфинесла это тебе. Если не съешь, пфопадет зфя.

Роан терпеть не могла, когда что-то пропадало зря.

– Попозже, – ответила она. – Хочу до полудня управиться кое с чем.

Гиффорд едва не рассмеялся.

– Фоан, дело уже к вечефу.

– К вечеру?

Он кивнул.

Роан выглянула из окна.

– Да, похоже, ты прав. – Она смущенно посмотрела на него. – И ты здесь с самого утра? Прости. Я просто…

– Не нужно объяснять. Я знаю, ты занята. Все человечество зависит от взмаха твоего молота, но тебе нужно поесть.

– Да, наверное… – Роан оглянулась на ящики с железной рудой и значительно уменьшившуюся кучу угля.

Во двор въехала очередная телега. Опять привезли оружие. Девушка выбежала из кузницы.

– Откуда это? – донесся снаружи ее голос.

Ответом было перечисление деревень, о которых Гиффорд и слыхом не слыхивал. А Роан, похоже, знала каждую. Наверное, у нее в голове целый список, в котором она мысленно ставит галочки.

– Щитов достаточно, а мечей почему так мало?

Гиффорд не расслышал ответа: низкий мужской голос звучал не так звонко, как голос Роан.

Девушка оставалась во дворе, пока оружие не было полностью выгружено, а повозка не уехала. Только после этого она вернулась в кузницу, вытирая руки о фартук, и тут же направилась к горну.

– Фоан, тебе нужно поесть, – напомнил ей Гиффорд.

– Ты еще здесь?

– Да, Фоан, я здесь. А тебе все-таки нужно поесть. Ну… ты ведь знаешь, что такое еда? Это как топливо для очага. Если топливо не подкладывать в огонь, тот погаснет. Мы ведь не хотим, чтобы твой огонь погас, пфавда?

Роан усмехнулась.

Гиффорд опять потряс мешком с едой.

– Пахнет вкусно. Кажется, это жафеная куфица.

Девушка снова утерла пот со лба и неохотно отошла от горна.

– Давай поедим на воздухе, – предложил Гиффорд.

– Зачем? – Роан прожгла его проницательным взглядом.

Те, кто плохо знал ее, могли счесть этот взгляд подозрительным или обвиняющим, Гиффорду же он представлялся ясным лучом сосредоточенного ума, способного видеть сквозь тьму. Роан всегда пыталась дознаться до причины всех вещей.

– Хочу, чтобы ты повидалась со стафым дфугом, – ответил Гиффорд. – Тебе понфавится. Он тихий, но очень пфиятный, кфасивый и ослепительно яфкий.

Роан снова усмехнулась.

– Солнце?

Гиффорд улыбнулся в ответ.

– Снаружи очень хофошо. Я бы сказал, замечательно.

Роан, словно мать, вынужденная оставить младенца на попечение нерадивой няньки, оглянулась на руду, мерцающую в отсветах пламени. Гиффорд плотно сжал губы, представив, как однажды у Роан появятся дети, – скорее всего, на них она будет смотреть точно так же. Гиффорд не станет их отцом. Даже понянчить их не сможет; Роан не доверит ребенка жалкому калеке. От этой мысли ему стало больно, будто его ударили в живот, а горло сдавило так, что не вздохнуть.

– Что с тобой? – спросила Роан, остановив на Гиффорде яркий луч пытливого взгляда.

– Ничего, – выдавил он.

– Тебе нехорошо? Как ты себя чувствуешь?

Гиффорд приложил руку к груди.

– Немного солнца, и все пфойдет.

Они вышли из кузницы на залитый солнечным светом двор. До них доносились крики и звон железа – мужчины обучались ратному делу. «Жадный скупердяй, вот кто я такой, – корил себя Гиффорд. – Я должен радоваться, что она вообще со мной разговаривает. Если бы Ивер так ее не мучил, она бы со мной даже за стол не села. Давно бы вышла замуж за одного из сыновей Тоупа, и никто бы ей не позволил беседовать с увечным гоблином-горшечником».

Мысль была вполне благонамеренная, да только боль, пожирающая Гиффорда изнутри, от этого не уменьшилась. Когда появится более достойный мужчина – то есть практически любой другой, – он потеряет Роан. Нет, не любой другой. И не я. Ей нужен мужчина, чье прикосновение она сможет выдержать. Тот, кто заключит ее в объятия, и она не вскрикнет от ужаса. Гиффорд не сомневался, что такой день наступит. Обязательно наступит. Он неустанно молился Мари, чтобы та исцелила Роан и позволила ей жить обычной жизнью. Гиффорд верил, что его молитва будет услышана, и когда этот день придет, он будет радоваться за Роан, несмотря на то, что его сердце разобьется на мелкие кусочки, а счастье навсегда исчезнет из его жизни.

– Может, пфисядем здесь? – предложил он, указывая на нагретый солнцем уголок, поросший густой травой, – подальше от кузницы, чтобы удары молотов не потревожили их беседу.

– Погоди, – сказала Роан. – Почва еще влажная. – И она положила свой кожаный фартук на землю.

Гиффорд улыбнулся.

– Что?

– Ничего, – он покачал головой. – Пфосто это очень в твоем духе.

– Что в моем духе?

Просто я люблю тебя, вот и все; каждый мой вздох, каждая мысль, каждое биение сердца – для тебя, потому что ты – больше, чем человек; ты – целый мир, богатый, яркий, удивительный, волшебный, и я хотел бы до конца своих дней исследовать его леса, поля и ручьи.

– Обо всем думаешь.

Роан посмотрела на кусок кожи и пожала плечами.

– Просто не хочу, чтобы мы перепачкались в грязи.

Гиффорд открыл мешок с едой, и лицо Роан расплылось в улыбке.

– Ой, куриные ножки! – воскликнула она. – Обожаю куриные ножки! Я возьму одну, а ты бери вторую.

– Они обе для тебя.

– Нет, нет! – Она затрясла головой, вцепившись зубами в куриное мясо.

– Это не моя еда. Я пфосто посмотфю, как ты ешь.

– Поешь со мной. Очень вкусно. – Роан вытерла куриный жир с подбородка, взяла вторую ножку и протянула Гиффорду.

– Ну если только кусочек.

– Ой, тут еще желтый сыр! – восхитилась Роан, развернув тряпичный сверток.

Гиффорд смотрел, как она жадно поглощает свой обед. На тренировочной площадке воины отрабатывали удары; оттуда доносились отрывистые команды наставника-фрэя. Из кузнечной трубы поднимался дым, и весенний ветерок уносил его на восток. Роан все-таки заставила Гиффорда съесть немного курицы, прежде чем прикончила все до последней крошки.

– Славно здесь, пфавда? – Гиффорд улегся, опершись на локти. Руки съехали с кожаного фартука, и рукава намокли. – Давай так обедать каждый день. Что скажешь?

Не переставая жевать, Роан огляделась и кивнула, хотя Гиффорд так и не понял, на какой именно вопрос она отвечает.

– Если хочешь, можем пфойтись, – робко предложил он.

– Не могу. – Роан указала на кузницу. – У меня много работы.

– По словам Пефсефоны, ты и так пофазительно многого добилась.

– И все равно недостаточно.

– Кто говофит?

– Я.

– Но я пфосто пфошу…

– Не могу, – отрезала Роан.

Гиффорд был разочарован и даже немного рассержен. Он слишком мало ее видел и поэтому маялся от тоски.

– Можно подумать, старый Ивеф все еще жив, – вырвалось у него.

Роан взглянула на Гиффорда так, словно он ударил ее кузнечным молотом. Затем принялась ошеломленно разглядывать еду, холщовую торбу, свои пальцы, испачканные жиром.

– Ты что, говорил с Падерой?

Гиффорд не понимал, к чему она клонит.

– Я часто с ней фазговафиваю.

Роан затрясло. У Гиффорда сердце упало.

– Что не так, Фоан?

– Я ее не виню. Это не… – Роан расплакалась.

Гиффорд возненавидел самого себя. Он совершил тяжелейший грех на свете – обидел Роан. Хотел бы он все исправить, но не знал – как, потому что не понимал, что именно сделал неправильно.

– Фоан? Что случилось?

Девушка убежала в кузницу, забыв фартук, прочь от Гиффорда и теплого солнца.

Старуха хлопотала на кухне, нарезая тонкими ломтиками грибы. Над очагом кипел котел.

– Чего тебе? – спросила она, едва завидев Гиффорда.

– Я только что обедал с Фоан, – похоронным голосом сообщил тот.

– Сомневаюсь, что ты только что обедал с Роан. – Падера бросила пригоршню грибов в котел. – Если ты и правда с ней обедал, значит, ты был в кузнице, а чтобы вернуться сюда, тебе понадобилось несколько часов, учитывая твою неслыханную расторопность. Или ты прилетел на крыльях любви?

Гиффорд собирался вести себя вежливо, ведь Падера очень старая, а старость надо уважать. Он хотел спокойно поговорить с ней и, не торопясь, подвести к сути дела, но Падера вела себя как обычно – то есть как сущая ведьма, – и Гиффорд сорвался.

– Ты убила Ивефа?

Он додумался до этого, пока возвращался из крепости, а обратный путь, как верно подметила Падера, занял уйму времени. Зато у него была возможность хорошенько поразмыслить, почему Роан так расстроилась. Ее мучила совесть. Она себя винила за смерть Ивера, потому что Падера убила его ради нее.

Старуха отвернулась от Гиффорда и уставилась в огонь; ее сгорбленную фигуру скрывали несколько слоев старой шерстяной одежды.

– Под Ивефом ты подразумеваешь Ивера-резчика?

Гиффорд исподлобья взглянул Падере в спину. Она отлично понимает, о ком он.

– Да.

– С чего ты взял? – спокойным, даже безмятежным тоном осведомилась старуха.

Она не удивилась, не рассердилась и не рассмеялась. Она даже не спросила, не шучу ли я. Почему?

– Я же сказал, я только что обедал с Фоан. В фезультате она фасплакалась.

– Ну, неудивительно, она же обедала с тобой.

– Это ведь ты его убила. – Гиффорд, хромая, подошел к столу и взглянул на горку грибов. – Все очень удивились, когда он умеф. Пфосто лег спать и не пфоснулся. Ты его отфавила?

Падера молча поворошила угли в очаге.

– Где ты взяла эти гфибы? – спросил Гиффорд. – Эти места нам незнакомы, а ты умудфилась найти здесь гфибы… некотофые могут быть ядовитыми.

Падера развернулась и уставилась на него одним глазом.

– Ты к чему клонишь?

– Я хочу знать твой возфаст.

– Твой возраст, – поправила она.

– Ты же знаешь, я не могу сказать пфавильно.

– Если не можешь говорить нормально, держи язык за зубами.

– Я хочу знать твой возфаст. Сколько тебе лет? – настойчиво повторил Гиффорд.

– Не знаю, сбилась со счета.

– Ага, как же. Ты всегда так говофишь.

– Какое тебе дело до моего возраста?

– Ты стафше всех в Далль-Фэне.

– И что с того, мальчик-калека? – срывающимся голосом спросила Падера.

– Может быть, ты вообще не из Далль-Фэна. Может, ты пфосто пфишла откуда-то издалека и пефежила всех, кто помнил о том, что ты чужая.

Падера уселась за стол, на котором лежали грибы.

– По-твоему выходит, моего мужа Мэлвина и наших сыновей не существовало?

– Может, и так. Я не видел ни Мэлвина, ни твоих сыновей.

– Потому что ты слишком молод и не застал их.

– Обычно дети живут дольше своих фодителей.

– Не всегда. – Голос Падеры звучал печально, однако по лицу, похожему на печеное яблоко, невозможно было прочесть ее мысли. – Просто я жила слишком долго. Обычно люди столько не живут.

– Я думаю, никто столько не живет.

Старуха внимательно взглянула на него.

– К чему ты клонишь, калека?

– К тому, что ты, похоже, не только выглядишь и ведешь себя как ведьма.

Падера изменилась в лице, едва уловимо – слова Гиффорда задели ее за живое.

– Когда люди пфоклинают дфуг дфуга, они часто поминают одно имя. Обычное имя, не имя бога, так что гфеха в том нет. А что если это не обычное имя? Что если эта ведьма действительно существует?

Сморщенные губы Падеры сложились в улыбку.

– Значит, ты не просто обвиняешь меня в том, что я ведьма. Ты хочешь сказать, что я та самая ведьма?

– Все легенды откуда-то бефут начало.

– Какие такие легенды?

– Сама знаешь. Все, кто живет на лике Элан, знают это имя, но никто не знает, что оно означает. А я думаю, тебе это известно.

Старуха кивнула.

– Да, известно.

Гиффорд удивился. Несмотря на показную уверенность, он и сам не понимал толком, что ищет. Хорошо, что Брин здесь нет. Он хотел поговорить с Падерой наедине. Хотя, если его подозрения оправданы, зря он пошел в ведьмино логово в одиночку. Никто не знает, что он здесь.

– Значит, Ивеф умеф от отфавы? – спросил он.

– Да. – Падера взяла в руку нож. – Ивер был очень дурной человек. Никто об этом и не догадывался, кроме меня и, конечно, Роан. Он бил ее, но ты и без меня это знаешь.

– Все в Далль-Фэне это знают.

– Нет. Люди подозревали, но никто не знал наверняка. Даже мне не все известно. – Падера снова прожгла его взглядом. – Тебе ведомо, что он убил мать Роан?

– Фоан сказала, ее мать умефла так же, как и моя, пфи фодах.

– Если ты хочешь сказать «при родах» – да, Роан всем так говорит. Наверное, она уже и себя в этом убедила.

Раньше пронизывающие взгляды Падеры казались Гиффорду одной из ее странностей, а вот теперь ему стало страшно. Вдруг порчу на меня наведет?

– Они обе были его рабынями, – продолжала старуха. – И Роан, и ее мать Рианна. Все думали, что Ивер – хороший человек, один из самых уважаемых людей нашей общины, а он лишь проявлял осторожность и вершил свои дурные дела тайком, не вынося сор из избы. Я жила по соседству и слышала крики, доносящиеся из дома Ивера. Меня не обмануть глупыми отговорками, я-то знала, что там творилось. Видела уже таких, как он. Так вот, Рианна попыталась сбежать. Роан тогда было лет девять, а Рианна опять ждала ребенка от Ивера. Может, она не хотела его рожать, а может, Роан к тому времени подросла и стала больше походить на женщину, а Рианна знала, что это означает. Поэтому она схватила Роан в охапку и попыталась сбежать из Рэна, однако понятия не имела, куда идти и что делать. Рианна была единственной рабыней в Рэне. Ивер купил ее на торжище в Дьюрии. Родом-то она из гула-рхунов, и дьюрийцы захватили ее в плен.

Падера пососала отвисшую губу.

– Рианна принадлежала Иверу, и тот мог делать с ней все, что пожелает. Ей и в голову не приходило, что кто-то может ей помочь. Если бы она обратилась ко мне, все сложилось бы по-другому, однако бедняжка была до смерти запугана и ни за что бы не решилась довериться мне. Как я уже сказала, я жила по соседству, а Ивер, не будучи дураком, заявил Рианне, что я ведьма и скорее съем ее заживо, чем стану помогать.

Старуха смерила Гиффорда укоризненным взглядом.

– Ивер поймал их и забил Рианну до смерти, а Роан заставил смотреть. Он избавился от тела и забрал девочку с собой. Когда они вернулись, Ивер рассказал всем, что Рианна умерла при родах. Все ему сочувствовали, а он делал вид, будто ему все равно, потому что она всего лишь рабыня. Люди думали, он таким образом пытается скрыть свое горе. Они ошибались.

Гиффорд оперся о стол, стараясь сохранять спокойствие. Она просто пытается задурить мне голову.

– Так ты пфавда та самая ведьма?

– Та самая ведьма?

– Ты знаешь, что я имею в виду. – Он не мог заставить себя произнести имя, хотя в нем не было звука «р».

– Ты хочешь знать, действительно ли я – Тэтлинская ведьма?

Он кивнул.

– Если да, то что? Что ты сделаешь?

Гиффорд промолчал. Он понятия не имел, что делать, если это правда.

– Закричишь? Позовешь соседей? Потребуешь, чтобы меня привязали к поленнице и сожгли заживо?

Гиффорд продолжал молчать. Падера никогда ему не нравилась. С ним она обращалась жестоко, хотя к другим проявляла доброту, и это его больно ранило. Если бы она ко всем относилась одинаково, ему было бы легче. Как-то раз она сказала, что таким извращенным способом проявляет свою любовь. Тогда он почувствовал себя виноватым в смерти матери. Раньше он верил Падере, а теперь понятия не имел, что и думать. Если она действительно ведьма, кто знает, на что способна. Все же Гиффорд не желал ей смерти, даже не хотел причинять ей боль. Если уж быть честным до конца, он начал уважать старую женщину, хоть ему и неприятно признавать такое. Он не осуждал ее за убийство Ивера. Если бы он знал, каков старый резчик на самом деле, то прикончил бы его собственными руками.

– Тебе же известно, как поступают с ведьмами. – Падера вновь принялась нарезать грибы.

Не зная, что сказать, Гиффорд молча смотрел, как старуха ловко управляется с ножом.

– Ты хочешь узнать про Тэтлинскую ведьму, так я расскажу тебе. Однажды наступил мор, на людей напала ужасная зараза, – заговорила Падера, опустив голову и сосредоточившись на своем занятии. – Люди умирали тысячами, целые деревни опустели. Одна женщина, которая научилась искусству лечения травами у своей матери, а та – у своей, и так далее, – нашла способ бороться с болезнью. Только она не была ни вождем, ни мужчиной, ни матерью, поэтому никто ее не послушал, никто ей не поверил. Когда в деревню Тэтлин пришла чума, погибли все, кроме нее. Тогда женщина стала ходить по деревням, пытаясь научить людей, как победить заразу. Никто ее не слушал, а в каждое поселение, где она появлялась, вскоре приходила чума. Люди вбили себе в голову, что та женщина не пытается остановить болезнь, а, наоборот, приносит ее с собой. Ее объявили ведьмой и повесили в лесу, где бедняжка пыталась спрятаться.

Падера горестно покачала головой.

– Вот, мой мальчик, настоящая история Тэтлинской ведьмы. Не такая захватывающая, как те байки, что рассказывают в чертоге за кружкой пива. И, конечно, на этом дело не закончилось, потому что Тэтлинская ведьма оказалась не единственной. Тех женщин, кто не желал подчиняться правилам, вел себя не так, как полагается, раздражал власть имущих своими познаниями и мудростью, – каждую объявляли Тэтлинской ведьмой. А все мы знаем, что Тэтлинская ведьма – это зло. Иногда несчастных просто изгоняли, иногда – как ту знахарку из деревни Тэтлин – убивали. Многие женщины пострадали и до сих пор страдают лишь потому, что знают и умеют то, что другим неведомо. Так что Тэтлинская ведьма бродит повсюду, и она – во всех своих обличьях – настоящая чума.

Падера закончила резать грибы и, собрав их в горсть, взглянула на Гиффорда уже обоими глазами.

– Так что да, Гиффорд, я – Тэтлинская ведьма. Так же как Рианна, Роан, Мойя, Брин, Персефона и Сури. А кроме них, есть еще множество других женщин. Или зови толпу, чтобы прикончить меня, или уходи и оставь меня в покое. У меня нет времени выслушивать твои глупости.

Гиффорд обитал в Приюте Пропащих в конце мощеного переулка, через площадь от домика, где жила Роан, – точнее, считалось, что она там живет, на самом же деле она редко там бывала. Приют Пропащих получил свое название из-за того, что там обретались Гиффорд, Хэбет, Матиас и Гэлстон. Калека, Тугодум, Старик и Неудачник. Гиффорд сам выбрал название для их пристанища, зная по опыту – лучше первому посмеяться над собой и найти себе прозвище, чем дожидаться, пока это сделают другие. Вряд ли люди придумают что-нибудь хуже, но Гиффорд понимал – пустишь дело на самотек, и все насмешки достанутся тебе одному. А так – пусть смеются, шутка хотя бы его.

Хромая, он вошел в переулок и заметил на пороге Трессу.

Тресса частенько заглядывала в Приют Пропащих. Будь вдова Коннигера мужчиной, сразу бы стала полноправным членом маленького отряда отверженных, получив прозвище «Ненавистная».

– Как у него дела? – спросил Гиффорд.

Тресса прижала к груди глиняный кувшин. Ее нечесаные волосы висели сальными прядями, рукава платья пестрели въевшимися бурыми пятнами. Она кисло улыбнулась. Улыбка у нее была как у Падеры, но с зубами.

– Не знаю. – Тресса говорила хриплым, изношенным голосом, под стать ее облику. – Иногда ему вроде лучше. Только я начинаю надеяться, что старому хрычу полегчало, как на другой день… – Она сплюнула себе под ноги.

Плевать у нее получалось здорово, лучше, чем у Гиффорда. Он восхищался этим ее умением. Гиффорд старался в каждом человеке видеть что-нибудь достойное восхищения. Когда для тебя самого просто стоять прямо – уже достижение, находить у других таланты не так уж и трудно.

– И сегодня как фаз «дфугой день»?

Тресса невесело усмехнулась.

– Старый хрыч меня даже не узнал. Пялился, будто в первый раз увидел.

– Я думал, ты помогаешь Гэлстону как фаз из-за того, что он не может вспомнить, кто ты такая.

Тресса неохотно кивнула.

– Я прихожу сюда каждый день. Кормлю его, купаю, стираю ему одежду, подтираю задницу… А еще мы разговариваем. Так, о всякой ерунде – о шляпах, о снежинках и о том, за что боги нас так ненавидят. Иногда он улыбается, когда видит меня, а вчера… – Тресса нервно вздохнула, потом медленно выдохнула. – Вчера он подбежал ко мне и обнял. Крепко так обнял, как будто любит меня. В общем, сам знаешь, как оно бывает. – Она взглянула на Гиффорда и покачала головой. – Ладно, может, ты и не знаешь, но было здорово. По-настоящему здорово. Никаких там ухаживаний, нет, просто радость и любовь. Меня давно так никто не обнимал… – Она шмыгнула носом. – А сегодня… сегодня он вел себя так, будто ничего не было. Я снова для него чужая.

Тресса сунула палец в кувшин и поднесла к губам.

– Хочешь попробовать? – Ее дыхание отдавало перебродившей рожью.

– Нет, спасибо.

– Это помогает. Поверь мне.

– Спасибо, но нет.

Тресса кивнула, вытерла губы и тайком смахнула слезы, повисшие на ресницах. Гиффорд притворился, что не заметил.

– Твой пикник удался?

Он кивнул.

Тресса не сводила с него взгляда.

– Что-то пошло не так, верно?

– Да.

– Другой на твоем месте давно бы опустил руки.

– Если бы я был тем дфугим, я тоже опустил бы фуки.

Тресса рассмеялась.

– Вот как ты на это смотришь? Думаешь, Роан – желанная добыча? Да ей самое место здесь, в Приюте Пропащих. Я понимаю, ты ее любишь, да только, откровенно говоря, девчонка совершенно чокнутая. Она не позволит тебе прикоснуться к ней, и никому не позволит. Допустим, ты каким-то чудом уговоришь ее выйти за тебя замуж. Что это будет за брак, если ты не сможешь даже пальцем дотронуться до своей жены? Ты ведь и за руку ее взять не смеешь, так?

– Не смею. Иначе Фоан закфичит.

Тресса снова протянула ему кувшин.

– Точно не хочешь?

Гиффорд помотал головой.

– У Фоан есть на то свои пфичины.

– У нас у всех свои причины. – Тресса опять сунула палец в кувшин. – Видит Мари, у нас у всех свои причины.

Глава 9

Гончар

Герои – те, кто отказался убивать или быть убитым. Тогда я этого не понимала, а теперь знаю точно: мне довелось жить среди героев. Мне кажется, они окружают каждого из нас.

«Книга Брин»

Сури стояла на перилах балюстрады на самой вершине Спайрока, широко разведя руки и представляя, что летит. Под ней раскинулся огромный мир. От резкого пронизывающего ветра слезились глаза. Впервые в жизни девочка пожалела, что у нее слишком короткие волосы, – были бы длинные, красиво развевались бы на ветру.

– Развлекаешься? – спросила Арион, но Сури услышала: «Ты с ума сошла? Я до смерти перепугалась!»

Сури всегда получала послания от Элан, от деревьев, погоды и животных. То, что она раньше считала талантом мистика, оказалось Искусством. Интуиция, предчувствия, единение с миром – все это было результатом ее дара слышать язык мироздания. Большинство людей хоть раз в жизни слышали его зов. Необъяснимый ужас за миг до трагедии, чудесные совпадения или вещие сны – слабые сигналы, поступающие от Элан. Не бывает людей, полностью глухих к ее голосу, однако понять ее речь способны немногие, а поддержать беседу могут лишь считанные единицы.

Тура была не столь одарена, как Сури, но и у нее имелся талант к Искусству. Все мистики и провидцы могут слышать шепот мира. К несчастью, Тура умерла, так и не узнав истинной природы своей силы. Если бы она знала, то наверняка научилась бы сосредоточиваться и тренировать внутренний слух. Сури провела целую зиму, обучаясь этому умению, и теперь вместо неясного шепота ветра слышала мысли других людей. По крайней мере, ей так казалось. Арион говорила, что улавливать сильные переживания – примерно то же самое, что чувствовать изменение температуры воздуха. Благодаря своему таланту Сури читала по лицам так же хорошо, как по костям.

И сейчас она могла с уверенностью сказать, что Арион напугана.

Девочка не придала этому значения. Она была слишком увлечена полетом. Вытянув руки, она почувствовала, как ладони поймали ветер, словно крылья. Жаль, что я не родилась птицей.

– Мы можем летать? – спросила Сури, перекрикивая вой ветра.

– Нет, – напряженно ответила Арион.

– Я имею в виду, с помощью Искусства.

– Я поняла, что ты имеешь в виду. Нет, не можем, – поспешно добавила фрэя, словно боялась, что Сури действительно попытается взлететь.

– Ты говорила, мы можем все.

– Я сказала, тебе будет казаться, что ты можешь все. Это иллюзия. Нельзя сделать то, что противно твоей природе. Нельзя стать невидимкой или превратиться в лягушку. Нельзя созидать жизнь, воскрешать мертвых или…

Сури повернулась к ней, с удовольствием ощущая себя совой, которая выслеживает мышь.

– Я же вернула тебя к жизни.

– Я не была мертва.

– Уверена?

– Совершенно уверена.

– И летать я не смогу?

– Не сможешь.

Сури со вздохом спрыгнула на балюстраду и тут же почувствовала исходящую от Арион волну облегчения. Фрэя выглядела гораздо лучше. От ее раны остался лишь белый шрам, хорошо заметный на свежевыбритой голове.

К Арион вернулись многие умения и привычки.

Тогда, в шерстяной палатке Падеры, Сури совершила невозможное. Она открыла дверь из мира живых в мир духов, проникла в загробное царство Пайра и добралась до длинной реки, по которой души умерших направляются к месту своего последнего упокоения. В том темном потоке она нашла Арион – та отчаянно плыла против течения, понемногу теряя силы. Каждый, кто попадал туда, рано или поздно покорялся реке, однако Сури сохранила связь с миром живых, и эта связь, словно якорь, не позволила им уплыть в бескрайние дали Пайра. Вытащив Арион из реки, Сури не просто вернула фрэю к жизни, она починила ее. В корабле ее тела зияла пробоина, хорошо заметная из царства мертвых – как дыра в одеяле, если посмотреть на свет. Девочка заштопала дыру и вывела Арион в мир живых. Когда стало ясно, что фрэе ничего не угрожает, Сури от изнеможения лишилась чувств. Только позже она поняла, как близко подошла к гибели. Живым не следует погружаться в реку, по которой плывут души умерших. Если бы она задержалась в воде, течение увлекло бы ее за собой и прервало нить ее жизни. Тогда бы они обе остались в Пайре навеки.

После этого Арион еще несколько дней пролежала без сознания. Та неделя была худшей в жизни Сури. Она потеряла Минну, и даже несмотря на то, что ей удалось вытащить Арион из Пайра, фрэя не подавала признаков жизни. Когда же она очнулась, девочка хлопотала вокруг нее точно мать вокруг младенца. Наконец к Арион вернулись силы, и выяснилось, что она не просто жива.

Она вновь обрела способность владеть Искусством.

– Обидно, – продолжила Сури. – Я не могу стать невидимкой. Я не могу жить вечно. Я не могу сотворить себе животных. Я не могу заставить хищников есть траву. Я не могу поменять звезды местами или добавить новое время года. Даже летать, и то не могу.

Арион приподняла маленькую глиняную чашечку, которую держала в руках. Фрэя питала слабость к поразительно невкусному чаю из местной лавочки. Он ей очень напоминал тот, который она пила в Эстрамнадоне.

– Зато ты можешь рисовать картины из светлячков. – Она всегда приводила этот пример. – Действительно потрясающе, никогда не видела ничего подобного. До сих пор не понимаю, как тебе удается создавать таких реалистичных медведей и кроликов из светящихся жуков.

– Жукам все равно, где летать. – Сури вернулась в башню, уйдя с пронизывающего ветра. Теперь они могли спокойно разговаривать. – Итак, что тебя тревожит? Персефона по-прежнему отказывается отправлять послание фэйну?

– С чего ты взяла, что меня что-то тревожит? – С деланно невинным видом спросила Арион. – Ты что-то чувствуешь?

– Тут много ума не надо. Ты забралась на самую вершину Спайрока. Вряд ли только для того, чтобы рассказать мне, что я не могу летать.

Арион улыбнулась.

– Что смешного?

– Да нет, просто… ты быстро взрослеешь. Мыслишь, как настоящий миралиит.

– Это хорошо?

Фрэя крепче сжала чашку в ладонях.

– Думаю, да.

– Так я права? Она не хочет слать птицу к фэйну?

Арион кивнула.

– Киниг по-прежнему держит сторону Нифрона. Инстарья, как в свое время и Рэпнагар, не могут поверить в то, что рхуны способны владеть Искусством. Это отчасти подтверждает мое предположение, что принц так и не сообщил Лотиану о тебе. Учитывая данные обстоятельства, Нифрон собирается скрывать тебя и твой дар как можно дольше. По его мнению, эффект неожиданности принесет нам больше пользы, чем правда о твоем существовании. Лотиан уверен, что я не нарушу закон Феррола, и значит, он единственный, у кого есть мастера Искусства, способные причинить вред фрэям. Нифрон хочет сделать тебя нашим тайным оружием.

– А что ты сама думаешь об этом?

Арион заглянула в чашку.

Печаль. Нерешительность. Сури прочла это так: «Сколько лет я прожила, так ничему и не научилась».

– Наверное, я возлагала слишком большие надежды на то, что Лотиан станет лучше относиться к твоему народу, узнав, что рхуны способны владеть Искусством. Теперь, когда мы взяли Алон-Рист, боюсь, дело зашло слишком далеко. Фэйн ничего не забудет и не простит.

– Но ты по-прежнему хочешь отправить к нему птицу?

Арион кивнула.

– Война неизбежна, но однажды, когда обе стороны пресытятся кровопролитием, правда о тебе поможет им найти достойный предлог для ее прекращения. Ужасно, что многим людям придется погибнуть, чтобы их вожди наконец поняли очевидное.

– Выходит, я превратилась в бабочку, но это не помогло спасти мир.

Арион погрустнела.

– Не могу объяснить… может быть, у тебя лучше получится. Искусство говорит мне, что ты – ключ к спасению наших народов. Я думала, нам удастся восстановить мир, если мы докажем родство рхунов и фрэев. Тогда закон Феррола распространится и на рхунов. Это казалось мне самым разумным решением, однако, когда идет война, противоборствующие стороны редко прислушиваются к голосу разума. И все же я по-прежнему ощущаю тонкую ниточку, связывающую тебя и наступление мира. Когда я смотрю на тебя, во мне просыпается надежда. Ты – луч света во тьме, и с каждым днем этот луч становится все ярче.

Фрэя задумчиво покрутила чашку в руках.

Сури пристально посмотрела на Арион. Есть еще какая-то причина, почему она пришла сюда. Она не смогла прочесть мысли заклинательницы, зато увидела ключ к разгадке.

– Зачем ты принесла эту чашку? Почему все время таскаешь ее с собой? Чай давно уже остыл.

Арион кивнула и приподняла чашку.

– Да, именно за этим я и пришла.

– За чаем?

Фрэя отрицательно покачала головой.

– Ты знаешь слово «Цензлиор»?

Сури немного подумала.

– Думать быстро?

– Если точно, то «Стремительный ум». Так меня называла Фенелия. У тебя тоже стремительный ум. За всю свою жизнь я не видела более одаренных мастеров Искусства, а прожила я немало. Так вот, я получила это имя, когда мне было полторы тысячи лет. Когда Фенелия умерла, мне вдруг стало ясно, что я – единственная, кому она дала прозвище. Она выделила меня из всех; возможно, она знала, что именно я найду тебя. Фенелия хотела, чтобы я стала преподавателем Искусства. Так и случилось – теперь я твоя наставница. Раньше я думала, что она хочет сделать меня наставницей принца, но теперь мне кажется, что она чувствовала важность моей жизни так же, как я чувствую важность твоей, – разрозненными обрывками: какие-то видны совершенно ясно, а какие-то невозможно постичь, потому что они еще не произошли.

Арион облокотилась о перила и устремила взгляд на восток. В спину ей светило закатное солнце, и казалось, что с вершины башни видно до самого края мира. Внизу тонким волоском извивалась река Берн, а гора Мэдор была не больше шишки. Вдалеке раскинулось море деревьев – Арион сказала, что это Харвудский лес. За ним текла река под названием Нидвальден: Сури поверила фрэе на слово, потому что за деревьями реку не видать. А за рекой простиралось голубоватое марево, которое Арион называла своим домом.

– У нас есть всего одна неделя, – еле слышно произнесла заклинательница. – Одна неделя и целая вечность, – продолжила она уже громче. – Нифрон и Персефона хотят, чтобы мы нашли других мастеров Искусства, Стремительных умов, Цензлиоров. Они считают, что фэйн пошлет против нас отряд миралиитов – Паучий корпус. Эти миралииты обучены переплетать защиту и нападение, как пауки. Понимаешь?

Сури закатила глаза.

– Ты только что сама сказала, что у меня стремительный ум.

– Ах да, извини.

– Значит, Персефона хочет создать собственный Паучий корпус?

– Что-то вроде того. Как следует из названия, в нем должно быть куда больше двух мастеров.

– И как мы их найдем? Будем искать тех, кто умеет быстро разводить огонь?

– Увы, не все так просто. Далеко не у всех способности к Искусству проявляются так ярко, как у тебя. Обычно они выражаются в склонности к творчеству. Миралииты часто начинают как простые художники, скульпторы или даже плотники. Чем более искусны творения мастера, тем больше вероятность, что у него есть дар к Искусству.

Арион приподняла изящную чашечку.

– Ты случайно не знаешь, кто ее сделал?

К тому времени как они добрались до маленького домика в Малом Рэне, уже стемнело. Сури большую часть жизни провела под светом звезд, поэтому не боялась темноты. Перебравшись в Далль-Рэн, она чувствовала себя неуютно – ее слепил свет факелов и очагов. То же самое и в городе фрэев, только здесь вместо факелов горят масляные лампы: их свет порождает тени, и вокруг становится еще темнее. С людьми то же самое, думала Сури, пока они с Арион шли по узкому переулку. В отличие от прочих живых существ, люди не способны жить в гармонии с природой; они вечно пытаются заставить ее подстроиться под них. Может быть, именно поэтому боги и духи так жестоки к людям – они просто хотят сказать им: «Прекратите!»

Сури и Арион подошли с маленькой деревянной хижине, притулившейся в конце переулка. В прежние времена это был сарай или домик слуги. По сравнению с большими красивыми домами, стоящими вокруг, жалкая лачуга казалась еще более убогой. На пороге сидели мужчина и женщина. Женщину звали Тресса. Ее никто не любил, но Сури не знала, почему. Пауков тоже почему-то никто не любит. Девочка уже давно оставила попытки разобраться, что творится в головах у людей, предпочитающих жить внутри стен. Рядом с Трессой сидел гончар Гиффорд. Между ними стоял кувшин.

Они о чем-то беседовали, однако, заметив Сури и Арион, тут же замолчали.

Тресса положила руку на кувшин и придвинула его ближе к себе.

– И зачем вы сюда пожаловали?

– За ним. – Сури ткнула пальцем в Гиффорда.

Тот удивленно поднял брови.

– Что он такого сделал? – возмутилась Тресса. – Оставьте его в покое. Гиффорд сам по себе ходячее несчастье, еще вас ему не хватало.

– Мы не собираемся доставлять ему неприятности, – заверила Арион. – Просто хотим поговорить.

– Да неужели? – Тресса подозрительно прищурилась. – И о чем же?

Арион показала ей чашку.

– Вот о чем. Ты сделал эту чашку? – обратилась она к Гиффорду.

Тот кивнул.

– И что с того? – с вызовом поинтересовалась Тресса. – Тебя не устраивает, что калека зарабатывает своим трудом на хлеб?

Арион взглянула на Трессу.

– Можно мы поговорим с Гиффордом наедине?

– Чтобы ты навела на него порчу? – взвилась та. – Вот что я вам скажу: идите-ка вы отсюда подобру-поздорову. Возвращайтесь в свою неприступную каменную крепость, к одноглазым ящерицам, котлам и летучим мышам. Оставьте нас в покое. Если вас не затруднит, конечно.

– Никогда не видела одноглазых ящериц, – заметила Сури. – Хотя уж в ящерицах-то я неплохо разбираюсь.

– Еще бы. Ты с ними, небось, на короткой ноге.

Сури кивнула.

– Конечно. Ящерицы очень дружелюбные.

На это Тресса не нашлась что ответить и нерешительно взглянула на Гиффорда.

– Гиффорд, – сказала Арион, крутя его чашку в руках. – Я считаю, ты замечательный мастер. Просто изумительно. Фарфор такой тонкий, что даже просвечивает.

– Все дело в глине – подойдет только белая и мягкая, а еще в гончафном кфуге и в хофошем обжиге. Нужно обжигать долго-долго.

– Очень искусная работа, и дело не в одном мастерстве, а также в творческом подходе. Форма чашечки, как у цветка, и этот завиток на ручке…

– Спасибо.

– Ты что, пришла сюда, чтобы похвалить его работу? – с сомнением спросила Тресса.

– Отчасти, – ответила Арион. – Но у меня есть еще несколько вопросов. Гиффорд, ты умеешь петь?

– Ха! – Тресса хлопнула себя по колену. – Да он поет как простуженная жаба!

Гиффорд нахмурился.

– У меня не очень хофошо получается говофить, а петь еще тфуднее. Губы и язык плохо фаботают, и звуки выходят непфавильно.

– Ну, может быть, не петь, а напевать без слов? Ты напеваешь, когда работаешь?

Гиффорд подумал, потом кивнул.

– Да, пожалуй.

Арион, улыбнувшись, посмотрела на Сури.

– Ну напевает он, и дальше что? – проворчала Тресса. – Это что, преступление? Я тоже иногда напеваю. Твое-то какое дело?

Арион не обратила не нее внимания.

– А у тебя бывало когда-нибудь предчувствие, что скоро пойдет дождь, а на небе в это время ни облачка? Или, может быть, ты чувствовал, что зима будет ранняя или, наоборот, поздняя?

Гиффорд пожал плечами.

– Не знаю. Может, и было такое.

– А ты умеешь разжигать огонь, хлопнув в ладоши? – спросила Сури.

– Нет, – удивленно ответил Гиффорд.

– Сури имеет в виду, бывало ли так, что ты очень чего-то хочешь, и это происходит? Случались в твоей жизни счастливые совпадения – например, когда ищешь что-то и сразу же находишь, или дождь начинается только когда ты дошел до дома?

– Такое вряд ли.

Тресса расхохоталась.

– Этот парень едва ли может считать себя мастером счастливых совпадений. Скорее наоборот, – добавила она, хлопнув Гиффорда по плечу, – такое ощущение, будто боги, когда создавали его, маялись похмельем. – Она сплюнула, вытерла подбородок и покачала головой. – Ты что, считаешь его колдуном, потому что он лепит из глины красивую посуду?

– Возможно, – ответила Арион. – Сделай мне одолжение, Гиффорд. Я хочу, чтобы ты пошевелил пальцами вот так. – Фрэя как будто пощипала струны арфы. – Так, правильно. А теперь посмотри на мои ладони и подумай об огне. Представь, что мои руки пылают. Представь, как они плавятся, а потом превращаются в пепел. Сосредоточься. Закрой глаза, если так тебе будет легче.

Гиффорд уставился на руки Арион, и Сури забеспокоилась – а вдруг у гончара действительно получится поджечь фрэю? Конечно, Арион знает, что делает, тем не менее Сури приготовилась погасить даже самый слабый огонек, если он вдруг появится.

После путешествия в Нэйт Сури заметно улучшила свои навыки в использовании Искусства. Последние восемь месяцев она занималась с Арион в основном техникой. Девочке казалось, что они, как в прежние времена в Далль-Рэне, играют с веревочкой и учат рхунский и фрэйский. Арион показывала простое плетение, а Сури перенимала его и усложняла. Фрэя улыбалась, часто смеялась или качала головой и говорила: «Почему никто не додумался до этого раньше?» Сури не сомневалась, что сможет защитить Арион от всего, что способен натворить Гиффорд, и все равно тревожилась.

После смерти Туры, гибели Минны и избрания Персефоны кинигом Сури осталась совсем одна. Вокруг – полно людей, но ни единой родственной души. Запертая в холодной темной ловушке Алон-Риста, девочка тосковала так сильно, что перестала есть. Рэйт и Арион помогли ей прийти в себя, но понесенные утраты были еще свежи, и теперь она стала тревожной и подозрительной.

Гиффорд долго смотрел на руки Арион, насупив брови.

– Ой! – фрэя отдернула ладонь. – Достаточно, хватит. Хватит. ХВАТИТ!

– Я сделал тебе больно? – потрясенно спросил Гиффорд.

Арион потерла руку.

– Немного.

Сури с недоумением смотрела на ее ладонь. Она ничего не почувствовала, хотя использование Искусства не могло остаться для нее незамеченным.

Тресса, со страхом глядя на гончара, отодвинулась подальше, по-прежнему прижимая к себе кувшин.

– Тебе пфавда было больно? – спросил Гиффорд. – Я сделал тебе гофячо, пфосто подумав об этом?

Арион все еще терла ладонь.

– Не очень больно. Как будто… как будто я держала камень, нагретый на солнце.

– Но я… я… – Гиффорд растерянно переводил взгляд то на Арион, то на Сури, потом пристыженно посмотрел на Трессу.

– Люди, склонные к творчеству, более восприимчивы к силам природы. Они слышат шепот мироздания, и это помогает им двигаться в правильном направлении. Часто внутренний голос подсказывает нам, что нужно идти налево, или нам просто кажется, что направо идти не стоит. Некоторые называют это чутьем или интуицией, но на самом деле мироздание говорит с нами на древнем языке, который ты почти понимаешь. Животные свободно владеют им: когда приходит осень, птицы улетают на юг, белки начинают делать запасы, а медведи ложатся в берлогу. Деревья тоже понимают шепот мира: так они узнают, когда сбрасывать листья и когда просыпаться после зимнего сна. Каждый способен слышать голос Элан, потому что она говорит с нами на нашем родном языке – языке сотворения. Так был создан мир, так были созданы все мы. Заново научиться говорить на языке мироздания, получать и использовать его силу – это и есть Искусство. Не каждый может вступать в связь с мирозданием, и совсем немногие способны применять силу по своему желанию.

– Ты думаешь, я способен?

Арион снова потерла ладонь.

– Да, – ответила она. – Думаю, способен.

Пока они с Арион выходили из переулка, Сури не произнесла ни слова. Она несколько раз взглянула на фрэю, однако не стала ни о чем спрашивать. Наверное, меня это не касается. Впрочем, Арион сама нарушила молчание.

– Ты хочешь знать, почему я солгала, – проговорила она.

Не только Сури умела читать мысли. Девочка ничего не ответила, ожидая объяснений.

– Потому что я считаю, у него и правда есть способности. – Арион подошла к фонарю, висящему у колодца. – Большинству из нас просто не хватает уверенности. Сомнения лишают нас успеха. Считается, что магия – нечто невозможное, а все из-за того, что никто даже не хочет попробовать, а если кто-то и попробует, то вполсилы, ибо уверен в глубине души, что не способен. Иногда для раскрытия таланта требуется лишь немного поддержки: нужно, чтобы хоть кто-нибудь в него поверил. Достаточно одного маленького камушка, чтобы обрушить огромную лавину. Чудеса совершаются от сильного желания, которое по случайности было облечено в слова.

Они стояли на площади неподалеку от дома Брин и Падеры. Весна уже пришла, хотя по ночам все еще было холодно. Сури поплотнее запахнула ассику.

– Гиффорд будет думать о том, что я сказала. Будет размышлять, вертеть эту мысль то так, то эдак. В нем зародится зерно сомнения, опровергающее иллюзорную реальность, и однажды он тайком попытается совершить невозможное – попробует вслушаться в шепот мироздания. Я сказала ему, что это сработало, и поэтому он будет пытаться вновь, хотя в других обстоятельствах сразу бы сдался. Иногда упорство творит чудеса.

– А почему для меня это так легко? – спросила Сури.

– Все мы очень разные. Может быть, когда-то ты сильно пострадала.

– Пострадала?

Арион остановилась у колодца и кивнула.

– Когда люди счастливы, они глухи. Я не знаю, почему, но это правда. Горе помогает нам лучше слышать. Когда нам больно, мы становимся более восприимчивыми – как к красоте, так и к страданиям других. С тех пор как ты вернула меня к жизни, каждый восход солнца кажется мне ярче, каждый порыв ветра для меня наслаждение. Я считаю, люди, пережившие трагедию, проходят не только через боль, но и через очищение. Из их ушей выпадает воск, с глаз спадает пелена. Стена между ними и мирозданием становится тоньше или исчезает вообще.

– Так ты думаешь, я когда-то сильно пострадала?

– Возможно.

– Но я умела призывать огонь с самого детства.

– Значит, в раннем детстве с тобой произошло что-то важное. Мне кажется, чем в более раннем возрасте испытываешь боль, тем сильнее ее влияние. А потому Гиффорд – весьма вероятный кандидат. Глядя на него, сразу понимаешь, что он страдает уже давно.

Они двинулись дальше. Сури погрузилась в раздумья. Страдала ли она в детстве? Все ее несчастья появились год назад, после смерти Туры. До того ее жизнь была замечательной, полной прекрасных переживаний… по крайней мере, сколько она себя помнила.

«Когда я нашла тебя, ты вопила так, что деревья дрожали», – сказала Тура.

А потом, в Далль-Рэне, Персефона однажды произнесла: «Некоторых детей, нежеланных детей, иногда оставляют в лесу на милость богов».

Даже Гиффорда не кинули в лесу, не избавились от него, как от ненужного мусора, не обрекли на верную смерть. Отец любил его, он вырос в деревне, среди людей. А для нее, несчастного младенца, брошенного на милость природы и изо всех сил цепляющегося за жизнь, насколько тонкой должна быть преграда между мирами?

Ты вопила так, что деревья дрожали.

Они завернули за угол симпатичного домика, в котором жили Брин и Роан. Внезапно Сури стало холодно, да так, что ее пробрал озноб.

– Чувствуешь? – спросила Арион.

Девочка кивнула.

– Что-то холодное и липкое. Как будто за шиворот сунули дохлую рыбу.

Фрэя кивнула.

– Я думала, мне показалось.

– Привыкай доверять воображению – оно у тебя гораздо зорче, чем зрение обычных людей. – Арион подошла к дому и прижала ладонь к камню.

– Что это?

– Не знаю, – ответила фрэя. – Похоже, послание.

– Послание?

– Предупреждение. Как медведь писает на деревья.

Сури улыбнулась; обычно объяснения Арион были туманны или построены на примерах, которые она не понимала. На сей раз она выразилась предельно ясно.

– Кто-то метит свою территорию с помощью Искусства?

– Возможно. Или просто оставляет след. Довольно сильный, иначе я бы не заметила. Я не очень хорошо владею вторым зрением. Думаю, у тебя этот навык лучше развит. Ты чувствуешь что-нибудь еще? Я ощущаю холод. Холод и угрозу.

Сури кивнула.

– Да, очень холодно – как смерть, только сырая и липкая. А еще…

– Что еще?

– Голод… сильный голод. Изнеможение. Отчаяние.

– Ты видишь его? Ты знаешь, кто это?

Сури покачала головой. Она ощущала лишь обрывки переживаний, витающих в воздухе, словно запах.

– Что это означает?

Арион пожала плечами.

– Может быть, именно здесь кто-то совершил что-то дурное.

– Не думаю, – ответила Сури, тоже коснувшись стены.

– Что ты чувствуешь?

– Мне кажется, здесь пока ничего дурного не совершилось, но скоро совершится. И его совершит не кто-то, а что-то.

Глава 10

Правитель Риста

Кайп – огромное каменное здание, заполненное комнатами, лестницами и коридорами. Здесь жили правители Алон-Риста. На первом этаже располагался Кэрол, небольшой зал, где киниг выслушивала жалобы и выносила решения. Персефона называла его камерой пыток: каждый день палачи были разные, а жертва – одна и та же.

«Книга Брин»

Персефона быстро поняла, что быть кинигом – то еще удовольствие. Привилегии за это полагались весьма сомнительные – вечный недосып, невозможность побыть одной и постоянные насмешки. Все ее решения подвергались осуждению, ее обвиняли в кумовстве с людьми, которых она в глаза не видела, и упрекали за то, что она знает слишком мало или, наоборот, слишком много. Некоторые всерьез считали ее помешанной. «Женщине такая ноша не под силу», – говорили всякий раз, когда она выносила непопулярное решение. У людей короткая память, зато они вспыльчивы и часто ведут себя как дети.

Ярким тому примером стал случай с Эрдо, вождем клана Эрлинг. Тот пришел в Кэрол с просьбой отпустить весь его клан домой, чтобы засеять поля. В словах Эрдо была правда, однако требовалось чем-то жертвовать, и на сей раз не повезло именно клану Эрлинг.

– Мне очень жаль, – сказала Персефона, опустив глаза. Она старалась говорить сочувственно, но после сотен отказов трудно сохранять искренность. – Мы не можем отпустить столько мужчин за раз.

– Мои люди будут голодать! – Эрдо в ярости ударил кулаком по бронзовым перилам, разделяющим верхнюю и нижнюю части зала.

Послышался звон металла.

– Клан Эрлинг будет получать зерно с юга до тех пор, пока…

– Нам не нужны подачки!

– Это не подачки. Это плата за то, что вы стоите на страже наших границ.

– Ты отдаешь нас, гула-рхунов, на милость рхулин-рхунов. Вот как это называется! Затягиваешь петлю у нас на шее!

Эрго стал вождем клана Эрлинг после гибели Адгара, убитого Мойей на поединке. Персефона опасалась, что северные кланы не признают ее кинигом, но гула-рхуны свято чтили суд поединком, поскольку сражения составляли основную часть их жизни. Гулы беспрекословно приняли правление Персефоны и выполняли ее приказы, хотя им и не всегда удавалось удерживать своих людей в узде. За зиму Персефона рассмотрела восемь дел об убийствах; большую часть из них совершили гула-рхуны, однако и рхулин-рхуны были не безгрешны. На территориях, где племенам приходилось тесно общаться между собой, убийств случалось еще больше. Персефона предоставила разбирать эти дела местным старейшинам, надеясь, что те примут мудрые решения.

Никого из фрэев не обвиняли в убийствах. Убитых фрэев тоже не оказалось.

Эрдо, недавно заступивший на свой пост, был самым шумным из вождей гула-рхунов. Он далеко не в первый раз являлся в Кэрол. Большинство вождей излагали свои жалобы на ежемесячных собраниях совета, из-за чего собрания затягивались допоздна. Эрдо не намеревался ждать целый месяц.

– Южные территории лучше подходят для земледелия, – объяснила Персефона. – Почва там более плодородная, лето долгое, а поля находятся гораздо дальше от врага, и потому их вряд ли сожгут. Твоим людям не придется голодать, это я тебе обещаю. Но они нужны здесь.

– Чушь собачья, – заявил Эрдо. – Мы только сиднем сидим и больше ничего. Тебе-то хорошо, ты в тепле и довольстве за каменной стеной. А мы торчим в полях, на холоде, в жалких палатках. Нам тут делать нечего. Мы уже целых два сезона потеряли впустую. Фрэи нас и так боятся. Все это ожидание никому не нужно. Отправь нас либо в бой, либо домой!

Персефона взглянула на Нифрона, восседавшего по левую руку от нее.

– Сколько раз Алон-Рист нападал на гула-рхунов зимой? – спросил тот, подавшись вперед.

Эрдо покачал головой.

– Не помню.

– Тогда позволь тебе напомнить – ни одного. Мы ходим в военные походы только в теплую погоду. Если ты выглянешь в окно, то увидишь, что снег сошел. Враги уже на пути к нам. Скоро они будут здесь, и на твоем месте я бы не рвался в бой. А теперь ступай, нам нужно выслушать других просителей.

И он махнул рукой, давая знать Эрдо, что тот может идти.

Персефона поежилась.

Эрдо гневно взглянул на Нифрона. Его губы сжались в жесткую линию. Он развернулся и твердым шагом пошел прочь.

– Не следовало тебе так делать, – прошептала Персефона Нифрону.

Командир фрэев непонимающе взглянул на нее.

– У тебя нет власти приказывать ему…

– Ах, да, – кивнул Нифрон. – Совсем забыл. Приношу свои извинения. – Он проводил взглядом уходящего Эрдо. – Просто… мне не нравится, как они с тобой разговаривают, особенно эти гула-рхуны. Они не проявляют уважения. Ни один инстарья не станет так обращаться со старшим по званию.

– Неужели? – вмешалась Мойя, вместив в одно-единственное слово целое море сарказма. – А Тэкчин мне другое говорил. – Она улыбнулась Нифрону.

Для Мойи поставили кресло, однако она предпочитала стоять по правую руку от Персефоны, опираясь на свой лук. Девушка часто сетовала на то, что бронзовой загородки и четырех ступенек недостаточно, чтобы отделить многочисленных просителей от кинига, ведь люди, приходящие с жалобами, склонны впадать в ярость. Персефону это не тревожило: Мойя выпустит три стрелы быстрее, чем нападающий успеет перепрыгнуть через загородку. Благодаря победе над Адгаром и выдающемуся мастерству в обращении с луком Мойя пользовалась всеобщим почтением. Люди считали ее легендарной героиней, иначе у них в голове просто не укладывалось, что эта красивая девушка может быть смертельно опасной. Даже фрэи относились к ней… ну, если не с уважением, то, по крайней мере, с осторожностью, ибо не до конца понимали, на что она способна. Мойя раскрывала секрет обращения с луком всем, кто желал учиться, но по-прежнему оставалась непревзойденным мастером и одним лишь своим видом вселяла в просителей больше страха, чем двадцать вооруженных воинов.

Дверь в Кэрол отворилась. Ввели Петрагара и Вертума.

– Интересно, что скажут эти двое об уважении, которое инстарья питают к своим вождям? – усмехнулась Мойя.

– Я не говорил «вождям». Я сказал – «старшим по званию», – подмигнул ей Нифрон.

Кэрол отлично подходил для рассмотрения жалоб. Расположенный в основании Кайпа, он был недоступен для основной части жителей Алон-Риста и потому внушал трепет и уважение. Небольшие размеры зала создавали подходящую обстановку для обсуждения деликатных вопросов, в то же время судей от просителей отделяла бронзовая загородка. Здесь не имелось ни одного окна, зато сразу две двери: в одну входили просители, в другую – судьи. Кэрол напоминал Персефоне чертог в Далль-Рэне, только гораздо более строгий и даже зловещий. Особенно ей не хватало окон. Весной двери чертога всегда открывали, чтобы внутрь проникало солнце, а тут Персефона чувствовала себя запертой в полутемной пещере. Она выслушивала бесконечные жалобы на свое правление, и почти каждый уходил недовольным.

– Мы провели… – начал Петрагар по-фрэйски и осекся. Он взглянул на Вертума, и тот что-то зашептал ему на ухо. – Мы провели больше восьми месяцев в заточении. Я – фрэй благородного происхождения и поэтому требую, чтобы меня немедленно отпустили.

Излагая свою просьбу, Петрагар даже не взглянул на Персефону: он не сводил глаз с Нифрона. И хотя Персефоне это не понравилось, Нифрон ответил ему от ее имени:

– Ты послал отряд грэнморов, чтобы убить меня. Благодари Феррола, что ты фрэй, иначе давно был бы мертв.

– Уровень цивилизации определяют по отношению к пленникам, – вмешался Вертум, обращаясь к Персефоне, а потом добавил, уже Нифрону: – Если ты вернешь нас фэйну, возможно, он передумает насчет тебя.

– Нам не нужно, чтобы он передумывал, – ответил Нифрон. – У вас была возможность решить дело миром. Теперь наш черед отплатить вам той же монетой.

– Удерживая нас здесь, вы ничего не добьетесь, – заявил Петрагар. – Вы просто зря тратите на нас свои запасы.

– Хорошо сказано. – Нифрон повернулся к Персефоне. – Я согласен с Петрагаром. Прикажи немедленно казнить их. Что толку переводить на них вкусную овсянку?

На лицах пленных фрэев отразился ужас.

Персефоне ни разу не доводилось выносить смертный приговор; от одной мысли об этом к горлу подступила тошнота. Киниг обладает властью казнить и миловать. Рэглан приговаривал людей к смерти, однако принимать такое решение было нелегко и редко имело смысл. Клан нуждался в рабочих руках, чтобы выжить. Казнь считалась самым последним средством, но иногда к нему приходилось прибегать. Только не в этот раз.

– Проводите их до Грэндфордского моста, – приказала Персефона по-фрэйски. – Дайте им еды и воды, чтобы они могли добраться до Эриана, и отпустите.

Пленники просияли.

– Ты ведешь себя глупо, – тихо сказал ей Нифрон по-рхунски. – Проявляешь слабость. Слабые не способны управлять страной.

– Я не управляю страной. Я веду войну.

– Тем паче. Тебе нужно быть решительной и менее податливой.

– Тебе легко советовать, ведь ты у себя дома. А я не забыла, что живу в стане врага. За нами постоянно наблюдают. Может, ты этого не замечаешь, но фрэи в городе смотрят на нас с отвращением. Падера готовит мне еду, потому что повара-фрэи отказываются. Роан и ее кузнецы изготавливают оружие в кузницах Алон-Риста, местные им не помогают. Они не умеют делать железо, но не хотят учиться у рхунов. Фрэи, которые решили остаться, ждут не дождутся нашего провала. Они надеются, что мы сдадимся и отправимся восвояси, а они отскребут свои дома дочиста, чтобы избавиться от нашего запаха, и вернутся к прежней жизни.

– И какое это имеет отношение к…

– До сегодняшего дня от руки рхунов погибли только Шэгон и Гриндал. Пока я киниг, ни один фрэй не лишился жизни. Если я казню двух высокопоставленных фрэев, если они погибнут от рук людей, терпение остальных может лопнуть. У меня и так одна война на пороге. Мне не нужна вторая война внутри крепости.

– Сила держится на страхе, а не на сострадании. Страх перед фэйном сплотил рхунов и сделал тебя кинигом. Страх перед кинигом будет объединять рхунов и фрэев, даже когда угроза нападения фэйна минует.

– Я не хочу, чтобы мои люди меня боялись. Я хочу, чтобы они вообще ничего не боялись. В этом все и дело.

– Красивый идеал, который следует повторять на публике при любой возможности.

Персефона нахмурилась. Ей не хотелось в очередной раз возвращаться к старому разговору. Тем паче, что она все больше склонялась к мысли, что Нифрон прав.

Блестящий правитель фрэев пугал ее поначалу, однако за прошедший год она привыкла во многом полагаться на него. В отличие от вождей кланов, Нифрон, как и другие фрэи, спокойно относился к тому, что военной кампанией руководит женщина. До недавнего времени фрэями правила женщина по имени Фенелия, и она выиграла войну с дхергами. Нифрон оказывал Персефоне всестороннюю поддержку. Как ни странно, с представителем другой расы она чувствовала себя гораздо спокойнее и свободнее, чем с собственным мужем, и поэтому ей было трудно отклонять советы Нифрона.

– Сколько узников содержится в темнице?

– Ты меняешь тему, – с упреком заметил Нифрон.

– Хочет, и меняет; она ведь киниг, – с невинной улыбкой встряла Мойя.

Персефона не сомневалась: только ее Щит способна убивать одним взглядом.

– Мне казалось, хорошему Щиту полагается молчать, – парировал Нифрон.

Год назад эта фраза привела бы их обеих в ужас, теперь же Персефона приготовилась услышать неизбежный ответ. Мойя никогда за словом в карман не лезла.

– А мне казалось, что фрэи – боги, – пренебрежительно произнесла девушка. – Какое разочарование.

Ну и язык у нее! Они провели вместе бок о бок целую зиму, планируя и организовывая жизнь в Алон-Ристе и подготовку к грядущей войне. Сперва Персефона опасалась, что Мойя навлечет на них обеих неминуемую гибель. Она любила девушку всей душой, однако та умела сделать трудную ситуацию совершенно невыносимой. Когда выпал первый снег, стало ясно, что Нифрон, наоборот, приветствует ее нападки. Похоже, ему нравилось препираться с Мойей. К середине зимы они регулярно обменивались колкостями. Чтобы не ударить в грязь лицом, Мойя даже заставила Тэкчина научить ее фрэйским ругательствам.

– Так сколько всего узников? – повторила Персефона.

Нифрон смерил Мойю долгим взглядом, потом вернулся к разговору.

– Чуть больше сотни.

– Больше сотни? Так много?

– А мне казалось, инстарья никогда не перечат старшим по званию, – не унималась воительница.

Мойя!

К счастью, на сей раз Нифрон пропустил ее слова мимо ушей.

– Петрагар и Вертум были единственными фрэями, которые содержались под стражей.

– Ты держишь там людей? – возмущенно воскликнула Персефона.

– Нет, конечно, – ответил Нифрон так, будто она задала смешной вопрос.

– Значит, гномов?

– Зачем нам держать в тюрьме гномов?

– Я просто не знаю, кто еще там может быть.

– Мы используем дьюрингон в основном как загон для животных. Патрули иногда захватывают в плен гоблинов, вэлов или бэнкоров. У нас как-то даже был эрифэйс, а еще несколько лет жил белый медведь, мы назвали его Алпола в честь снежного великана, в которого верят грэнморы.

Персефона понятия не имела, о ком он говорит, однако воображение тут же услужливо нарисовало ей целую толпу сказочных существ и кошмарных чудовищ, находящихся у нее под ногами.

– Что вы с ними делаете?

– В основном, наблюдаем. Изучаем их сильные и слабые стороны, привычки, повадки и язык.

– Мы закончили? – встряла Мойя.

В середине дня она обучала стрельбе из лука сотню будущих лучников.

– Похоже на то. – Персефона кивнула стражу у дверей, и тот закрыл зал с другой стороны.

– Тогда пойду немного поиздеваюсь над кучкой слабаков и хилятиков.

– И как у них дела? – поинтересовался Нифрон, направляясь к выходу для судей.

– Весьма неплохо, только им не говори. Многие из той же группы, что я тренировала осенью. Они здорово продвинулись, и меня это радует.

– Есть среди них достойные внимания? – Нифрон открыл дверь и пропустил женщин вперед.

Мойя кивнула.

– Парень по имени Тэш. Обожает меряться со мной силой.

Нифрон кивнул.

– Сэбек говорит о нем то же самое.

– Он одаренный и в нем полно задора. Я видела, как он упражняется в стрельбе на таком зверском холоде, что даже камни насквозь промерзают. Сделал себе перчатки без пальцев, чтобы лучше чувствовать струну. И он единственный, кроме меня, кто способен удержать пять стрел в руке, натягивающей тетиву. Остальные держат стрелы той же рукой, что и лук, и оттого стреляют медленнее. Тэш недостаточно меток, зато может выпустить три стрелы быстрее, чем ты успеешь произнести свое имя.

– Он просил себе доспехи. – Нифрон закрыл за ними двери. – Хочет привыкнуть к их весу. Ему говорят, что он еще не вырос, но упрямец никак не унимается.

– Неудивительно, он же дьюриец, – заметила Мойя.

Они вошли в главный зал Кайпа. Сюда не проникало ни единого лучика солнца. Будучи крепостью внутри крепости, он располагал единственными окнами, точнее, узкими бойницами, четырьмя этажами выше.

– Именно поэтому Рэйт назначил его своим Щитом, – продолжила Мойя. – Кстати, весьма предусмотрительно: однажды паренек станет первоклассным убийцей.

Персефона взяла себе за правило хотя бы раз в день подниматься на вершину Спайрока. Ей хотелось смотреть на белый свет, а оттуда открывался самый лучший вид. К тому же она стремилась, пусть и ненадолго, сбросить с себя оковы обязанностей кинига. Всего на час, но ей удавалось побыть одной из птиц, кружащих вокруг башни. С недавних пор Нифрон стал составлять ей компанию, что Персефону поначалу раздражало – она привыкла посвящать это время только себе. Киниг поднималась по тысяче ступенек, которые умела считать пятью разными способами, чтобы побыть в одиночестве. Нифрон вторгался в ее тайный мир, но при этом вел себя… очаровательно. Слово не совсем подходящее, другого же Персефона не смогла подобрать. Как еще назвать мужчину, который приноравливается к ее небыстрому шагу, делая вид, что ему нужно отдохнуть?

Они поднялись на вершину Спайрока и обратили взоры на восток. Закатное солнце освещало все на многие мили вокруг, заливая землю золотистым светом. Дул ветер. Здесь всегда дул ветер. Персефона ухватилась за ледяной каменный выступ и подставила лицо холодным порывам, приятно охлаждающим после долгого подъема. Сверху открывался великолепный вид; трудно поверить, что из этих чудесных земель им навстречу идет смерть.

– Как думаешь, уже скоро? – спросила киниг.

– Да, – ответил Нифрон. – За зиму фэйн собрал армию, так же, как и мы. Думаю, они уже вышли в поход.

– И сколько у нас времени?

– Время есть. Войско, даже прекрасно обученное, движется мучительно медленно. Им придется наладить доставку провианта – ей-то мы и займемся после первой битвы. Уничтожить снабжение противника – все равно что отравить колодец в деревне.

– Ты сражался во многих битвах?

Нифрон кивнул со скромной улыбкой.

– Все эти горы, леса, реки и пещеры отлично мне знакомы, – сказал он. – Я исследовал каждый утес, каждую расселину, каждый укромный угол. Те, кто был со мной, стали легендой. – Он устремил задумчивый взгляд на пурпурно-золотые вершины далеких гор и вздохнул.

Персефона заметила грусть и его глазах и решила, что он вспомнил о павших товарищах.

– Ты потерял много галантов за все эти годы?

Нифрон удивленно покачал головой.

– Всего двоих.

– Мэдака и Страйкера? – Персефона запоздало упрекнула себя за то, что так и не выразила соболезнования.

– Страйкер не был галантом, – пренебрежительно фыркнул Нифрон. – Он был гоблином, одним из гостей дьюрингона. Я вытащил его из темницы в надежде, что он может нам пригодиться.

– А Григор? Он галант?

Нифрон пожал плечами.

– В некотором роде. Мы захватили его несколько веков назад в Хэнтлине во время ссоры кланов…

– Он такой старый?

– Грэнморы живут столько же, сколько деревья. И ведут себя почти так же. Некоторые могут спать годами, особенно большие. Говорят, Фургенрок, правитель могущественного клана Рок, спал так долго, что на нем выросла трава и на лице у него паслись овцы. Легенда гласит, что однажды какой-то ягненок дернул его за ресницу; гора Фург, стоявшая с незапамятных времен, вдруг поднялась, и оказалось, что это Фургенрок собственной персоной.

Персефона улыбнулась, представив, как гора встает и стряхивает с себя землю и овец.

– Мой отец был вождем племени инстарья, а значит – правителем Алон-Риста и командующим всеми приграничными войсками. Благодаря этому я имел определенные привилегии, хотя и не так много, как мог бы, ведь отец осуждал кумовство. Я получил право самому набрать себе отряд. Выбрал немногих, однако больше мне и не требовалось, ведь со мной сражались лучшие из лучших. – Нифрон облокотился о перила и заглянул вниз. – Ну и жизнь у нас была! – Он снова вздохнул. – К сожалению, мне уже не пятьсот лет. Рано или поздно наступает пора взросления.

Он повернулся к Персефоне и, заглянув ей в глаза, спросил:

– Было ли у тебя время обдумать мое предложение? Признаюсь, я почти ничего не знаю о брачных обычаях рхунов, потому заранее прошу прощения, если слишком тороплю события.

– Более полугода ожидания вряд ли можно назвать «торопить события».

– Ну, тогда хорошо, – кивнул Нифрон.

– Если честно, я не думала об этом всерьез, – взволнованно произнесла Персефона. – Мы с тобой почти каждый день проводим вместе, и ты никогда… я хочу сказать… я полагала, ты сделал мне предложение просто так и уже передумал.

– Вовсе нет. Я хотел дать тебе достаточно времени, чтобы ты могла принять взвешенное решение.

Да уж, «очаровательный» и правда не вполне подходящее слово.

За зиму Персефона неоднократно думала о брачном предложении Нифрона. Отчасти потому-то она и отказывалась встречаться с Рэйтом, хотя тот множество раз пытался увидеться с ней. Во время собраний совета, на котором присутствовали все вожди, Персефона старалась избегать молодого дьюрийца. Она не могла позволить себе остаться с ним наедине, даже на секунду.

После нескольких месяцев напряженных раздумий Персефона пришла к выводу, что Нифрон прав. Их союз не просто сулит выгоду – он жизненно необходим. Еще ей стало ясно: она любит Рэйта, несмотря ни на что. Кажется, я влюбилась в него с первого взгляда. Однако память о Рэглане тогда еще была свежа, а жизнь полна невзгод. Я постоянно придумывала отговорки: он слишком молод; он не верит в меня; он не верит в то, что нам нужно сражаться; он во власти детских, себялюбивых мечтаний. Тем не менее Рэйт, даже зная, что не сможет победить, вызвался драться за нее с вождем гула-рхунов. И он по-прежнему был здесь, по-прежнему обучал воинов в Алон-Ристе. Он не видел ее долгие месяцы, но не ушел. У меня больше нет отговорок. Персефона тосковала по нему всем сердцем. Странно, когда Рэйт был рядом, я о нем почти не думала, а теперь он не выходит у меня из головы. Мысли о любви всегда казались ей ненужной и недоступной роскошью, однако сейчас пришло время как следует подумать. Требуется принять решение, а значит, сравнить двух мужчин. Нифрон привел свои доводы, хоть и разумные, однако холодные и пустые. Рэйт ничего не мог сказать в свою защиту; зато не мог и разрушить приязнь, расцветавшую на благодатной почве воспоминаний, а на фоне практичных рассуждений Нифрона – еще более притягательную. Все выгоды от брака с фрэем бледнели перед сильным влечением к Рэйту, которое не только не сошло на нет, как надеялась Персефона, но в последнее время только усилилось.

Сперва она была ужасно занята, а теперь не осмеливалась даже взглянуть на Рэйта, остаться с ним наедине. Зима ослабила ее. Персефона понимала, что ее решение не должно быть продиктовано личными мотивами. Она не юная девушка, а взрослая женщина, к тому же киниг. Нельзя ставить собственное счастье превыше общего дела.

– Я… я хотя бы тебе нравлюсь? – спросила она Нифрона, озабоченно наморщив лоб.

Фрэй удивленно вздернул подбородок.

– А что, это важно?

– Думаю, да. Я не говорю, что ты должен быть влюблен в меня. Фрэйские женщины очень красивы; по сравнению с ними я, скорее всего, кажусь тебе уродливой и нескладной. И все же я уверена – для успешного брака необходима искренняя симпатия.

Нифрон задумчиво кивнул.

– Могу честно сказать, что твое общество мне приятно.

– Ну что ж… замечательно. Надеюсь, ты не сильно перенапрягся, признавшись мне в этом.

Персефона отошла в дальний конец балкона и устремила взор вдаль, на долину между реками Берн и Урум. Раньше, когда она приходила сюда одна, было гораздо лучше.

– Кажется, ты расстроилась.

– Я? Вовсе нет. – Персефона подчеркнуто отвернулась от Нифрона.

Его спокойный, безмятежный взгляд приводил ее в бешенство.

Почему я так злюсь на него?

Правитель Алон-Риста поступил открыто и честно, предложив ей разумный союз, который выгоден практически всем. Насколько Персефоне было известно, фрэи никогда не заключали браков с рхунами. Подобный брак положит начало к устранению недопонимания и установлению уважительных отношений между расами. Это настоящая битва, настоящая война, которую еще предстоит выиграть.

Тогда почему мне так больно?

Персефона вспомнила, как впервые поднялась на Спайрок вместе с Нифроном. Они преодолели тысячу ступеней, однако не смогли открыть дверь на балкон из-за вьюги, поэтому просто сидели на самом верху лестницы, проклиная богов, и смеялись. Она вспомнила, как Нифрон заботливо набросил ей на плечи свой плащ, подхватил под локоть, когда она поскользнулась на льду, и держал ее за руку, пока они шли по мосту на общее собрание, чтобы произнести речь. Рука у него была теплая и приятная, как будто…

Мне казалось… мне казалось, он…

– Тебе нужно время, чтобы принять решение? – спросил Нифрон.

– Да, – ответила Персефона и, закусив губу, судорожно вздохнула.

Обычно весна – время обновления, любви и возрождения. На сей раз она стала временем ожидания: смерть была уже в пути.

Глава 11

Чудовища во тьме

Ему – красивому, храброму и сильному – было шестнадцать лет. Мы не понимали, что делаем, даже не задумывались об этом.

«Книга Брин»

Тэш вытер с глаз пот. Сэбек вновь одолел его, однако в этот раз победа далась ему с трудом. В ходе поединка Тэш едва не лишился руки: чем лучше у него получалось, тем сильнее злился Сэбек.

– Ты все время следишь за моими мечами, Тэчлиор. – Фрэй не то что не вспотел, даже не запыхался. – Нужно смотреть в глаза.

– Твои глаза лгут.

– Ага, заметил? – усмехнулся Сэбек.

– Чуть руки из-за этого не лишился.

Губы фрэя искривились, но во взгляде мелькнуло озорство.

– Да уж, точно.

Несмотря на успех Тэша, больше никто не решался тренироваться в паре с Сэбеком – тот явно того и добивался. Без учеников он целыми днями угощался горячительными напитками на солнышке и выкрикивал оскорбления, высмеивая жалкие попытки новичков. Он начинал ругаться на рхунском, потом, постепенно напиваясь, переходил на фрэйский, а к концу дня обыкновенно принимался швыряться чем-нибудь в новобранцев.

Сэбек, без сомнения, был самым лучшим воином из ныне живущих. Поучившись у всех галантов, Тэш точно знал, – это правда. Эресу нет равных в обращении с копьем, Тэкчин бесподобен с длинным тонким мечом. Каждый из них – мастер своего дела, но если случится великая битва, в которой будут участвовать все воины, ходящие по лику Элан, последним, кто останется в живых, окажется Сэбек. И дело не в паре коротких клинков, не в горе мышц и не в отточенной технике. Сэбек – прирожденный убийца. Вид крови его радует. Даже другие галанты не решались бросить ему вызов.

А Тэш сделал это своей привычкой.

Он неустанно донимал Сэбека. Сперва фрэй смеялся над глупым мальчишкой, которому не терпится отправиться на тот свет. Однако Тэш не отставал, и Сэбек преподал ему урок. Тэш получил ранение, но урок усвоил. Сэбек глазам не поверил, когда упрямый мальчишка вновь вызвал его на бой. После нескольких коротких поединков, неизменно заканчивающихся поражением Тэша, фрэй заинтересовался молокососом, который учится на собственных ошибках. Когда Тэш отразил удар пустой рукой, Сэбек перестал называть его глупым. Он даже перестал называть его мальчишкой. Тэш получил новое имя – Тэчлиор, Стремительная рука. Юноша не сомневался, что Сэбек не знает его настоящего имени, – скорее всего, фрэю было все равно. Как и самому Тэшу. Он желал лишь одного – взять от Сэбека все, чему тот может его научить. Стать лучшим.

– Он просто хочет тебя напугать, Тэчлиор, – сказал Эрес.

Галант растянулся на траве, закинув руки за голову и подставив солнцу обнаженную грудь. Все галанты, за исключением Нифрона, собрались во дворе. Фрэи, как и новобранцы, с удовольствием наблюдали за поединками между Сэбеком и Тэшем. Сэбеку льстило всеобщее внимание, стоило ему объявить, что он собирается «опять проучить Тэчлиора», как все тут же приходили посмотреть.

– Он и должен бояться, – отозвался Сэбек, убирая мечи в ножны.

– Дай парню передохнуть, – вступился за Тэша Григор. Великан сидел, прислонившись к стене казармы, и зашивал дыру в рукаве. – Мальчишка тренируется и днем и ночью.

– Будь у нас сотня таких, как он, – заметил Сикар, – мы без труда захватили бы Эриан.

– Не больно-то он и хорош, – возразил Сэбек.

– Он лучший из всех рхунов, которых я видел, – сказал Сикар.

Сэбек пренебрежительно взглянул на Сикара.

– Мне не нужен лучший из рхунов. Какой с него толк?

Сикар встал и стряхнул землю с коленей.

– Я вот что хочу сказать: парень еще зеленый совсем, тренируется меньше года, но уже опасен. Только представь – если бы он был в Нэдаке или Дьюрии, когда их сожгли? – Сикар осекся и перевел взгляд на Тэша. – Погоди, ты ведь дьюриец, верно? Где ты был, когда на вас напали? Ушел на охоту?

Тэш не ответил. Он увидел Брин, сидящую у фонарного столба перед кузницей с неизменным ранцем на коленях, и весь просиял.

– Извините, нет времени рассказывать. У меня есть дело поважнее. – Юноша торжествующе улыбнулся, подхватил рубашку и ушел.

Он ожидал, что Сэбек пошлет ему вслед какую-нибудь колкость про пагубное пристрастие к женщинам или просто обругает, однако тот промолчал. Бойцы из отряда отпустили в его адрес пару беззлобных шуток, но Тэш не счел нужным отвечать на их подначки.

Тэш считал Брин самой красивой девушкой в Алон-Ристе. Впрочем, ничего удивительного: здесь проживало не больше полусотни рхунских женщин, в основном – дряхлые старухи или замужние матроны. Правда, некоторые были очень ничего, например, наставница по стрельбе из лука, однако Тэш даже не осмеливался смотреть в ее сторону: Мойя пугала его больше, чем Сэбек.

Кроме Брин, в городе была еще одна девушка того же возраста, что и Тэш. Ее звали Никси, она жила вместе с матерью рядом с загоном для коз. Как-то Тэш попытался заговорить с Никси, и ее мать тут же прогнала его прочь. «Нечего тебе якшаться с этим дьюрийцем», – услышал он. В ее устах слово «дьюриец» звучало как ругательство. Брин красивее и дружелюбнее, чем Никси, и родителей у нее нет. Тэш тоже остался сиротой, и ему казалось, что между ними есть связь, вроде как знак свыше. Он приметил Брин еще в Далль-Тирре, когда жил под шерстяным навесом вместе с Рэйтом и Малькольмом. В Тирре было много девушек, и почти все хорошенькие, но они совсем из другого теста – носили сандалии и одевались в платья из крашеного льна.

Брин отличалась и от дьюрийских девушек, и от девушек из Тирре. Тэшу сразу приглянулись ее длинные каштановые волосы, миловидное личико, высокие скулы и сияющие глаза. Когда потеплело, он стал чаще замечать Брин на тренировочном дворе. Все обращали на нее внимание, даже старики. Стоило ей усесться на траву и раскрыть свой неизменный ранец, как новобранцы тут же принимались тыкать друг друга в бок и показывать пальцем – сначала на нее, затем на Тэша, а потом старались убраться подальше, чтобы не вставать с ним в пару. Он очень старался произвести впечатление на Брин, а это могло плохо кончиться для его соперника.

Будучи далеко не робкого десятка, Тэш, однако, призвал всю свою храбрость, чтобы явиться к дому Брин якобы в поисках Роан. Но дело пошло совсем не так, как он рассчитывал. Рэйо, следы и ночные голоса – неподходящая тема для непринужденной беседы. Сперва Тэш решил, что Брин его разыгрывает, но потом, обнаружив на клумбе когтистый след, воспринял ее слова всерьез. С тех пор он завел привычку по ночам дежурить у ее дома. Он делал обход, а потом усаживался в тени у колодца и ждал, не появится ли кто-нибудь, однако никто не появлялся. Ближе к утру, продрогнув до костей, Тэш возвращался в казарму. Он не знал точно, кого ждет, он даже не знал, как выглядит рэйо, но в одном был уверен твердо: если какая-то тварь захочет навредить Брин, ей крепко не поздоровится.

После их первой встречи Тэш, закончив тренировку, каждый день подходил к ней поговорить. В последние четыре раза Брин даже позволила ему взять себя за руку. Тэш надеялся, что сегодня ему удастся поцеловать ее. При мысли об этом сердце колотилось быстрее. Девушка, по обыкновению, рисовала с помощью остро отточенного пера какие-то черные значки на тонком куске кожи. Обычно, заметив приближение Тэша, она бросала свое занятие, однако на сей раз даже не подняла голову: брови нахмурены, кончик языка высунут наружу. Если верить Мойе, Тэш выглядел точно так же, когда упражнялся с луком. Еще один знак… Наверное, это судьба.

– И снова привет, – сказал он.

Брин даже не взглянула на него. Занятия по боевой подготовке не включали в себя уроки красноречия. Тэш умел ругаться на трех языках, но вряд ли Брин будет польщена, если он назовет ее шлюхой по-грэнморски или по-фрэйски.

Наконец девушка взглянула на него, хотя так и не произнесла ни слова.

Наверное, я ей надоел… хочет, чтобы я поскорее убрался отсюда. Нечего якшаться с этим дьюрийцем.

Все мышцы Тэша напряглись, его прошиб пот. Не стой столбом, скажи что-нибудь. В конце концов, впервые с момента их знакомства, он задал ей вопрос:

– Что ты делаешь?

Брин смотрела на него еще несколько секунд отсутствующим взглядом, а потом, словно спохватившись, опустила глаза.

– Я… я пишу.

– Пишешь?

– Ну да. Я – Хранитель Уклада рхулинских кланов, так что…

– Ты – Хранитель Уклада? – непроизвольно вырвалось у Тэша.

Он не мог в это поверить, думал, все Хранители Уклада – старые, как Падера. По крайней мере, Хранительница в Дьюрии была дряхлой каргой. Тэш и представить себе не мог, чтобы такая молоденькая девушка, как Брин, оказалась Хранителем. Правда, Брин – не обычная девушка. Она сирота, но все равно живет в Алон-Ристе. Все другие женщины в городе были женами или дочерьми воинов. Большинство рхунских женщин остались дома, в деревнях, чтобы ухаживать за детьми и скотом. Если Брин живет здесь, в Ристе, значит, она особенная.

– Я думала, ты знаешь, – сказала Брин.

Тэш покачал головой.

– Мне не так уж много известно о Хранителях Уклада, но я думал, они знают все на свете.

– Ты путаешь Хранителей с богами. Я знаю только историю кланов.

– Это уже само по себе непросто, правда? – Тэш очень хотел сказать ей что-нибудь приятное, однако не мог придумать ничего путного.

Все равно что в первом же поединке отразить удар в спину пустой рукой. Он надеялся, у него получилось лучше.

– Мне пришлось слово в слово запомнить древние сказания, которые мне пересказывала прежняя Хранительница, Мэйв.

– И сколько времени на это ушло?

– Много лет. Я начала слушать, когда была еще совсем маленькая. В пять лет я пересказала своими словами «Песнь Устья». После этого Мэйв начала по-настоящему учить меня, хотя все равно есть вещи, которые я так и не успела узнать. Вот поэтому я и пишу, – Брин положила руку на стопку исписанных листов. – Я хочу оставить записи о прошлом и настоящем, чтобы каждый мог их прочесть.

Тэш опустился на одно колено и вгляделся в завитки и линии, нанесенные на пергамент.

– Это что, магия?

Он слышал, что кинигу помогают маги, и что они – сплошь женщины.

– Нет. Каждый значок обозначает один из звуков, которые мы произносим. Если понимать, какой значок какому звуку соответствует, то можно их читать.

– Вот оно что. – Тэш понимающе кивнул, хотя не понял ни слова. Да ему это было и не важно. Единственное, что его волновало, – лишь бы Брин не прогоняла его. – Так о чем ты пишешь?

– Я хотела назвать это «Мои записки соком книжной сосны», но получилось слишком длинно. Мойя предложила просто – «Книга Брин», и мне кажется, в самый раз. Смысла меньше, зато проще запомнить. Это будет история целого мира – со дня сотворения до наших дней.

– Поскольку ты родом из Рэна, то, наверное, напишешь, что мир создала Мари.

– Нет. Его создал Эреб.

Тэш не разбирался в богах. В Дьюрии чтили Миноган, трех богов войны, клан Нэдак поклонялся Бакракару, богу охоты, а в Рэне молились богине Мари. У каждого клана имелся свой бог, но про Эреба Тэш ничего не слышал.

– Эреб – отец всех богов. У него было четверо детей – Феррол, Дром, Мари и Мьюриэл.

– Я так и знал, что без Мари не обойдется, – улыбнулся Тэш.

Боги его не очень интересовали, и он уже хотел перескочить на другую тему – например, не желает ли Брин прогуляться. Разговаривать с ней у всех на виду было мучительно неловко. Унижение легче переносить вдали от посторонних глаз.

– Дхерги называют себя бэлгрейглангреанами, но изначально они звались дромейцами.

Тэш кивнул.

– Я хотел узнать, как насчет…

– Ты понимаешь, что это означает?

Тэш почти не слушал, о чем она говорила, так что вопрос застал его врасплох. Он смущенно улыбнулся, надеясь, что улыбка сойдет за обаятельную, и покачал головой.

– Феррол звучит почти как «фрэй», а Дром – как «дромеец». Значит, фрэйский и бэлгрейглангреанский произошли из общего древнего языка. Понятия не имею, как так получилось. Наш язык тоже им сродни. Взять хотя бы Мари… – Брин выжидательно посмотрела на Тэша.

Тот пребывал в замешательстве. Не надо было спрашивать, что она делает. Теперь она думает, что я полный…

Брин улыбнулась.

Да нет, кажется, ничего страшного. Это что-то вроде шутки; она и не ожидает, что я знаю ответ.

– Мужская форма от слова «Мари» – «Марод». Чувствуешь связь? – К счастью, девушка не стала дожидаться ответа и тут же пояснила: – «Марод» звучит почти как «народ» – ну, то есть люди, понимаешь?

Брин пришла в восторг от своего открытия. Глаза ее сияли словно звезды. Тэш понимал – для нее это очень важно и она ждет, что он разделит ее энтузиазм. Однако он мог думать лишь о поцелуе.

– Ладно, может, это и не столь очевидно, – продолжила девушка, не дождавшись от Тэша ответа. – Даже Роан не увидела связи. Но ты просто вдумайся: Феррол – бог фрэев, Дром – бог дромейцев, то есть дхергов, а Мари – богиня народа, то есть людей. В табличках, которые я нашла в Нэйте, так и сказано: «И явились в мир рожденные Ферролом, рожденные Дромом и рожденные Мари». Видишь, мы – рожденные Мари, дети Мари, дочери Эреба. Только вот… – Брин растерянно замолчала.

– Только что?

– Есть нестыковка. Допустим, у этого Эреба четверо детей. Но от кого? От Элан? Мы называем ее Великой Праматерью всего сущего, так что, наверное, от нее. Тогда кто был мужем Мари и на ком были женаты Феррол и Дром? Кстати, бэлгрейглангреане называют гору над Нэйтом Дом-горой. Интересно, от имени Дром или нет? А что с Мьюриэл? У нее имелись дети? Может, она создала растения и животных. Я этого не знаю, но кто-то ведь должен знать, верно? И откуда взялся сам Эреб? У него были родители? Ведь должны же они быть. А они от кого произошли? – Брин вздохнула. – Я-то думала, что со всем разобралась: есть отец богов, у него трое детей, от которых произошли фрэи, дхерги и люди. Оказывается, не все так просто. Это все равно что разговаривать с Роан: она задает столько вопросов, что в конце концов хочется плюнуть и сбежать от нее.

Тэш не нашелся, что сказать.

– Хочешь прогуляться? – поинтересовалась Брин.

– Что?.. Ах, да, конечно.

– Здорово. – Девушка убрала пергамент и чернильницу в ранец.

– Куда пойдем? – спросил Тэш.

Ему хотелось найти уединенное место, но куда идти – он понятия не имел.

– Я люблю гулять в лесу, только здесь леса нет. Ты когда-нибудь был в Верентеноне?

– Пару раз.

Брин улыбнулась.

– Пойдем, я тебе его покажу.

Тэш усмехнулся.

– Буду только рад. – Он взял ее за руку, и они пошли прочь.

Брин надеялась, что в Верентеноне Тэшу понравится. Приходить туда не запрещалось, однако здание было предназначено для «официальных собраний» и часто пустовало. Брин присутствовала почти на всех собраниях, а в плохую погоду ходила туда поработать над своими записями.

– Хочу тебе кое-что показать. – Она заставила Тэша подняться по ступеням на помост, с которого Персефона и Нифрон произносили речи.

Сквозь окна лился солнечный свет, однако полдень уже давно миновал, и помост не был освещен. Брин заставила Тэша встать в самый центр и шепнула ему на ухо:

– Скажи что-нибудь.

От близости ее губ сердце Тэша яростно заколотилось.

– Что-нибудь, – произнес он и вздрогнул от громового раската собственного голоса. – Как ты это сделала? – Эхо повторило его слова.

Юноша заозирался в поисках того, кто передразнивает его. Потом все понял и улыбнулся. Брин улыбнулась ему в ответ.

– Вот здесь сидят все самые важные люди, – сказала девушка, указывая на ряды скамеек. Взяв Тэша за руку, она подвела его к двери в конце зала. – Тут полно коридоров и переходов, я почти все обошла. Большинство дверей открыты, но есть и запертые. За некоторыми я слышала шум. Наверное, там какие-то загоны – может быть, для коз или свиней. Я сама не видела, но мне кажется, это интересно. Пойдем, я тебе покажу.

Тэш и Брин, пригнувшись, прошли под аркой, спустились по лестнице и оказались в узком извилистом проходе. Верхняя часть стен была сложена из кирпича, а нижняя – из натурального камня. Проход уходил вниз, под скалу; Тэшу стало немного не по себе, но он отбросил тревожные мысли. Ему наконец-то удалось остаться с Брин наедине – чего еще желать?

– Тебе уже сделали доспехи? – поинтересовалась девушка.

Она сняла со стены факел и направилась вниз по лестнице.

– Нет.

– Ты так и не смог найти Роан?

– Да нет, нашел. Говорят, нужно подождать. Не знаю, почему.

На самом деле Тэш знал. Роан объяснила, что через несколько месяцев они ему станут малы. Он – единственный, кто способен сражаться с Сэбеком, они провели уже двенадцать поединков, но почему-то считается, что Тэш еще слишком молод для доспехов. Рассказывать такое Брин ему было неловко.

– Ты спускалась сюда одна? Не страшно?

Брин пожала плечами.

– Бывало и страшнее. Я ходила с Персефоной в Нэйт, и должна тебе сказать, гномы умеют глубоко копать. Так что это подземелье – ерунда.

– Да, точно, ты ведь сражалась с рэйо. После такого прогулка по подземелью – сущие пустяки.

Брин, взмахнув факелом, подожгла комок паутины.

– Честно говоря, было немножко страшно, но сейчас-то я не одна, со мной Тэчлиор, который двенадцать раз выходил на бой против Сэбека и получил лишь одну царапину.

Она наблюдала за мной!

– Кстати про страхи, – вспомнил Тэш. – Рэйо больше не приходил?

– Нет, только в тот раз.

Брин остановилась в конце узкого коридора перед открытой дверью, за ней оказалась маленькая комнатка. На земляном полу лежала сухая солома. Брин смотрела на нее так, словно пыталась собраться с мыслями.

У Тэша возникла идея. Не так много мест в городе, где двое молодых людей могут побыть наедине.

Он вошел в комнату.

– Ничего страшного здесь нет. Не о чем волноваться, видишь?

Брин стояла в коридоре и тревожно смотрела на него, закусив нижнюю губу.

Тэш потрогал рукой стену.

– Камень сухой. – Он принюхался. – Плесенью не пахнет. Здесь гораздо лучше, чем у меня дома в Дьюрии.

Брин вставила факел в зажим на стене и мелкими шажками вошла в комнату.

Дыхание Тэша участилось. Он положил руки ей на бедра и притянул к себе. Она вся дрожала; он тоже. Ее губы оказались в дюйме от его губ. Тэш обнял ее крепче. Брин закрыла глаза, и когда их губы соприкоснулись, подалась вперед, прижавшись к нему.

Тэш никогда раньше не целовался с девушкой. От прикосновения ее губ все мысли куда-то улетучились.

Наставники по воинскому искусству учили его жить текущим мгновением, не думать ни о прошлом, ни о будущем. Как оказалось, не такое уж простое дело. Слишком многое осталось в прошлом, слишком многое грядет в будущем, и запретить себе думать об этом так же трудно, как забыть о собственном существовании. Тэш не верил, что ему когда-нибудь удастся достичь нужного состояния, – до поцелуя с Брин. На один безупречный миг он забыл обо всем на свете. Он мог бы провести так час или день, целуя ее, наслаждаясь запахом ее кожи и волос.

Не верю, что это не сон.

Их ноги подкосились, и они опустились на солому. Тэш запоздало удивился, как ему хватает воздуха, чтобы дышать, но мысль мелькнула и улетучилась, невесомая, словно паутинка.

Внезапно все изменилось.

Брин прервала поцелуй и оттолкнула его.

Что я сделал не так? Она подумала, я нарочно заставил ее лечь на пол? Она решила, что я…

– Я не хотел… – принялся извиняться Тэш, но, заметив ужас на ее лице, осекся.

Брин была до смерти напугана, однако причиной ее страха оказался вовсе не он.

Девушка подбежала к двери, вынула факел из зажима и осветила пол.

– Смотри.

От их движений солома на полу немного сдвинулась. В мерцающем свете Тэш и Брин отчетливо увидели знакомый трехпалый след когтистой лапы.

Глава 12

Свидетель

Алон-Рист был четвертым фэйном, первым из племени инстарья и первым мужчиной, который правил Эрианом. Он пришел к власти во время Дхергской войны, после того как фэйн Гхика из асендвэйр погибла в первом же сражении, и в течение пяти темных лет вел изнурительную войну против дхергов. Алон-Рист – единственный фэйн, похороненный западнее реки Нидвальден. Крепость, носящая его имя, стала его гробницей.

«Книга Брин»

С каждым шагом в воздух поднимались клубы пыли. Не летучая желтая пыль Дьюрии: ассику Сури покрывал белесый налет, делающий все вокруг тусклым и серым. В этих краях грязь светлая, а воздух – спертый. Даже свежий весенний ветерок не приносил Сури облегчения. Девочку снедала черная тоска, и причиной тому была вовсе не погода.

За несколько месяцев обучения у Арион Сури приоткрыла множество дверей, которых прежде не видела. Рука об руку, они вместе исследовали тайники, скрытые за этими дверями, и с каждым новым открытием познания Сури об Искусстве возрастали. Однако чем больше она постигала, тем яснее видела, как скудны ее знания. Раньше Сури пропускала множество важных деталей, лежащих на поверхности; она не то чтобы их не замечала, просто не обращала внимания. Таковы люди: настолько поглощены собой и своими делами, что не замечают цветы у собственных ног. Этой весной мир открылся перед Сури в новом свете. Она научилась не только смотреть, но и видеть. И многое из того, что она увидела, ей не понравилось.

В огромном, поразительно пустом сером небе парили семь стервятников.

– Почему здесь нет деревьев? – Сури похлопала себя по бокам, подняв в воздух струйки желтой пыли.

– Вон дерево. – Рэйт указал на старый пень; его иссохшие корни напоминали мертвые костлявые пальцы, сжимающие горсть камней.

– Это не дерево.

– Раньше было дерево.

Сури огляделась по сторонам, разглядывая плоскую равнину.

– Что случилось? Люди вырубили все деревья?

Рэйт покачал головой.

– Было бы что вырубать. Вряд ли здесь когда-нибудь росли деревья.

Они вышли из Алон-Риста рано утром. Без плана, без предварительных договоренностей. Сури проснулась, ощущая в ногах зуд, который можно было унять лишь хорошей прогулкой по незнакомой местности. У переправы она обнаружила Рэйта – тот стоял на мосту и смотрел вниз, в ущелье, по дну которого текла река.

Сури двинулась дальше, и Рэйт, не говоря ни слова, пошел рядом с ней. Так происходило уже не первый раз. Скорее всего, Рэйт считал их встречи случайным совпадением, но Сури, вооруженная новыми знаниями, понимала: здесь кроется нечто большее. Выражаясь терминами Искусства – то есть, говоря на языке Элан, – она чувствовала, что их с Рэйтом связывает золотая нить, такая же, как та, что пролегает между ней и Арион. Эта крепнущая связь говорит о важности их отношений: они не случайно каждый раз встречаются в нужное время в нужном месте. Если бы Сури знала об этом раньше, то наверняка разглядела бы точно такую же нить, связывающую ее с Мэйв. Она не имела представления, что означают эти связи между людьми, однако именно так работает «второе зрение»: что-то вроде мозаики, состоящей из разрозненных кусочков, видений и обрывков разговоров. Сури любила загадки, но когда кусочки мозаики вставали на свое место, картина получалась зачастую безрадостная.

– Как же вы жили здесь без… – Сури покачала головой. – Да тут не только в деревьях дело. Здесь вообще нет зелени, одни камни.

– Зато теперь ты понимаешь, почему мы с отцом осмелились перейти Берн. Смотри. – Рэйт указал на юго-запад, где серая бесплодная равнина сменялась яркой зеленью. – Фрэи называют это место Эврлин.

– Зеленые холмы, – перевела Сури.

– Ага. – Рэйт с тоской взглянул на зеленый пейзаж. – У себя в деревне я каждый день видел эту красоту – вон она, рукой подать. Но нам туда был ход заказан, ведь там живут боги. – Он перевел взгляд на каменистую пустошь. – Фрэи говорили: вот здесь место, дарованное вам свыше. Лучшего вы и не заслуживаете. – Рэйт пнул подвернувшийся камень. – В каком-то смысле они были правы. Эта земля действительно нам подходит: сухая, бесплодная, устойчивая к жаре и холодам. Но я все думаю… – Он взглянул на Сури. – Может, наоборот? Может, как раз эта земля сделала нас такими, какие мы есть? Если бы мы жили в твоих краях, то, наверное, были бы другими. Или нет?

– Какая разница? – спросила Сури. – Не важно, где ты родился, жизнь все равно тебя изломает.

Рэйт удивленно посмотрел на нее.

– Ну ладно, может, и не совсем изломает, но прежним ты уже не станешь.

Девочка шла по краю ущелья, пытаясь найти спуск. Всю зиму она провела, запертая внутри крепостных стен. Несколько месяцев назад они с Рэйтом попытались перейти Грэндфордский мост, однако суровый зимний ветер заставил их вернуться в крепость, и с тех пор они гуляли только по городу, защищенному от ветра толстыми стенами. Иногда к ним присоединялись Тэш или Малькольм, но в основном они бродили вдвоем. Весь город пронизывали кривые улочки, и Сури исследовала каждый переулок, чтобы не сойти с ума. После долгих месяцев, проведенных взаперти, крепость казалась ей каменной клеткой, и теперь, когда им с Рэйтом наконец-то удалось выбраться оттуда, они оба – пусть всего лишь на краткий миг – ощутили себя свободными. С приходом весны их заточение подошло к концу. День стоял жаркий, и Сури собиралась искупаться. Оставалось найти способ спуститься к реке.

– Здесь спуска нет, – заметил Рэйт.

Девочка нахмурилась.

– Все равно ничего не выйдет, – продолжил он. – Это в Серповидном лесу в середине лета хорошо купаться. А здесь вода страсть какая холодная, по опыту знаю.

Сури не упоминала, что собирается купаться. За утро они с Рэйтом не обменялись ни словечком, а он все равно догадался. Прежде у нее была одна-единственная подруга, с которой она ощущала такое же единение душ, когда нет нужды ни в вопросах, ни в ответах. Сури почувствовала укол совести.

– Чем ниже по течению, тем река старше, – пояснила она. – Мне Тура об этом рассказывала. Река рождается крошечным ручейком, потом, в юности, бурлит и во весь опор несется вперед, как этот поток, а затем постепенно утихает. Иногда на ее пути встречаются пороги или даже водопад, но чем ниже по течению, тем спокойнее ее нрав. Она плавно струится вокруг камней, ее жизнь замедляется. Наконец она разливается, течение утихает, и река впадает в море, становясь частью чего-то большего.

Взгляд Рэйта застыл. Стиснув зубы, он вытер слезы. Сури впервые увидела его расстроенным.

– Прости, – сказал Рэйт. – Ты напомнила мне мою сестру. Она была твоего возраста и часто говорила всякое в таком духе. – Он уставился себе под ноги. – По отцу и братьям я ни капельки не скучаю, а вот по ней тоскую. Она вечно смешила меня, даже холодными ночами, когда живот от голода подводило. Уже не помню, когда я смеялся в последний раз. Если начистоту, мне немного совестно, будто я предал ее память. Знаю, звучит глупо, но…

– Вовсе не глупо, – ответила Сури. – Ты мне тоже кое-кого напоминаешь.

– Кого?

Девочка улыбнулась.

– Мою сестру.

Рэйт удивленно взглянул на нее, потом довольно хмыкнул и кивнул.

– Наверное, из-за шерсти. – Он взъерошил свои густые волосы. – Ну так что, чем займемся? Снова поиграем в твои камни?

– Можем взять камушки и пожонглировать. В прошлый раз у тебя не очень-то хорошо получалось. Тебе нужно больше тренироваться. Да, еще у меня есть веревочка! Сядем вон там, на солнышке, и я покажу тебе, как сделать плетение из четырех…

Сури указала на ровное место, одно из немногих, где росла трава. Пока она размышляла, мягко ли там будет сидеть, на нее внезапно нахлынула волна отчаяния.

– Сури, что с тобой? – обеспокоенно произнес Рэйт.

– Камни, – ответила она.

– Камни?

– Кучи камней.

– Не вижу ни одной.

– Здесь кругом горе и невосполнимые утраты.

– Чего ты хочешь? Это же Дьюрия.

Сури почувствовала, как ее затопляет скорбь, уволакивая на дно глубокого омута. Ей снова стало нечем дышать. Рэйт подхватил ее, не давая упасть. Колени у девочки подогнулись, и она разрыдалась.

– Здесь столько страданий… – всхлипнула она.

Рэйт поднял ее на руки и понес обратно к мосту.

– Думаю, на сегодня свежего воздуха достаточно.

– Нет, нет! – воскликнула Сури. – Не хочу возвращаться!

Она попыталась вырваться у него из рук, и он поставил ее на ноги. Девочка вытерла глаза и судорожно вздохнула.

– Ты как?

– Лучше. – Она сделала еще несколько вздохов и побрела к мосту.

Ей хотелось оказаться подальше от зловещей лужайки.

– Что случилось?

– Я почувствовала нечто ужасное.

– Это все твое Искусство, да?

Сури кивнула, хотя и не была полностью в этом уверена. Она толком не понимала, что произошло. Это ощущение напоминало замогильный холод, который они с Арион почувствовали в городе, только гораздо мощнее и ближе.

– А ты ничего не почувствовал?

– Что я должен был почувствовать?

– Да ничего. Наверное, просто воображение разыгралось.

Привыкай доверять воображению – оно у тебя гораздо зорче, чем зрение обычных людей.

Сури не понравилась эта мысль. Лучше бы воображение сейчас ее подвело. Точно так же, как в прошлый раз, в городе, ей показалось, что она почувствовала не ужас из прошлого, а зло, которому еще предстоит свершиться.

Ей хотелось спрятаться от источника страха в беззаботных мыслях, и она направилась к старому пню.

– Давай посидим здесь немного.

– Хорошо, как хочешь. – Рэйт оглядел равнину и вдруг спросил: – Сури… а ты правда умеешь…

– Что?

– Ты правда умеешь двигать горы?

Девочка нахмурилась.

– Да, но это был несчастный случай.

– Несчастный случай?

– Мне тогда было очень плохо.

Рэйт застыл на месте.

– Тебе и сейчас очень плохо. – Он поднял руки в притворном ужасе. – Мне стоит беспокоиться?

Сури улыбнулась и пошевелила пальцами, как будто наводя порчу.

– Еще как стоит.

– Вот это да! – Рэйт усмехнулся. – Превратишь меня в лягушку?

– Нет. – Сури подошла к пню. – Что за радость быть лягушкой? А в кого ты хотел бы превратиться?

– Не знаю. Наверное, в кого-нибудь, кто умеет летать.

Сури кивнула.

– Я тоже.

Нифрон вошел в Верхнюю Твердыню – большое жилое помещение на седьмом этаже Кайпа; инстарья называли это место Обителью. Покои, украшенные гобеленами и статуями и обставленные мебелью из красного дерева, предназначались для правителей Алон-Риста. На самом деле здесь жил всего один правитель, и то очень недолго. После смерти фэйна Риста его покои в течение нескольких тысяч лет оставались пустыми, хотя распоряжений на этот счет не было никаких. Комнаты неукоснительно поддерживались в идеальной чистоте, но обстановка ни на волосок не изменилась. На краю каминной полки стоял золотой кубок: по легенде, Рист собственноручно поставил его туда – последнее, что он сделал перед тем, как отправиться на смерть. Нифрон много раз приходил сюда, смотрел на кубок и размышлял о том, что многие поколения фрэев совершенно незаслуженно почитают этот незначительный поступок, словно великий подвиг. По его мнению, легендарному правителю Алон-Риста подобало перед смертью совершить что-то более существенное, нежели поставить кубок на полку.

– И что же такое стряслось, что ты хочешь обсудить наедине? – спросил он.

Сэбек, не говоря ни слова, плотно запер дверь.

– Да ладно тебе, – Нифрон скрестил руки на груди. – Выкладывай.

– Тэчлиор, – одними губами прошептал Сэбек.

– Этот мальчишка? Что с ним такое?

Сэбек быстро обошел Обитель, открывая двери в боковые комнаты и заглядывая внутрь. Нифрон терпеливо ждал. Сэбек всегда был немного неуравновешенным и странным. Впрочем, талант и безумие часто ходят рука об руку.

Нифрон знал Сэбека уже тысячу лет. Друзьями их не назвать, однако слово «друг» можно понимать по-разному. Если говорить откровенно, у Нифрона никогда не было настоящего друга, – любящего товарища и единомышленника, на которого он мог бы положиться и которому мог бы полностью доверять. Сэбек являл собою, скорее, его противоположность. Холодный и отстраненный, он любил лишь свои мечи; его единственным интересом была страсть к убийству, в чем он преуспел. Его не привлекали ни власть, ни почести, ни богатство, только жажда крови. Сэбеку не нравилось много думать. Размышления на темы, не связанные с битвой, казались ему пустой тратой времени. Беседовать с Сэбеком все равно что с камнем, зато воин из него превосходный.

– Ну так что? – спросил Нифрон, усаживаясь на позолоченную скамью, обтянутую красной парчой.

– Мне кажется, Тэчлиор знает.

– О чем?

Раздался стук в дверь, и Сэбек схватился за мечи.

– Кто там? – спросил Нифрон.

Беспокойство Сэбека передалось и ему. Когда лучший воин в мире проверяет двери, шепчет загадочные предостережения и при малейшем шорохе хватается за оружие, стоит насторожиться.

– Ваш покорный слуга, – донесся до него ответ.

Нифрон взглянул на Сэбека.

– Малькольму можно войти?

Сэбек открыл дверь.

– Кто-нибудь видел, что ты идешь сюда?

– Может, и видел, да кому какое дело?

Малькольм вошел внутрь, по-прежнему одетый в дурацкую рхунскую шерстяную одежду не по погоде. Сэбек еще раз выглянул в коридор и запер дверь.

– Что случилось?

– Я думал, ты знаешь, – сказал Нифрон.

– Сэбек велел мне прийти сюда, – растерянно пожал плечами Малькольм.

Сэбек еще раз подергал дверь.

– Тэчлиор – дьюриец.

Малькольм и Нифрон переглянулись.

– Ну да, дьюриец. Для тебя это новость?

– Он был там.

Нифрон подался вперед.

– Что значит «там»?

Сэбек отошел от двери; деревянные половицы скрипнули под его весом. Точно так же они скрипели и под ногами Алон-Риста; возможно, они скрипели и в тот момент, когда тот ставил на полку свой кубок.

– Парень был в одной из деревень, которые мы сожгли. Он жил там.

Нифрон покачал головой.

– Нет, невозможно. Мы все проверили, никто не выжил. – Он ткнул пальцем в Сэбека. – Это была твоя задача, не оставлять свидетелей.

Сэбек застыл у каминной полки, рядом с памятным кубком.

– Вероятно, он спрятался.

– Он вас видел? – Малькольм перевел взгляд с одного фрэя на другого. – Если видел, тогда…

– Он нас не видел, – отрезал Нифрон, желая, чтобы это было правдой.

Иногда ему казалось, что он действительно способен делать свои желания явью. Как во время битвы, так и в обычной жизни целеустремленность и сила воли способны творить чудеса. Если чего-то очень сильно захотеть, твое желание сбудется. Часто такие способности свидетельствуют о даре миралиита. Поскольку для Нифрона не существовало ничего более отвратительного, чем миралииты, он изо всех сил пожелал, чтобы в его случае это оказалось не так.

– С чего ты решил, что он был там?

– Рэйт и Тэш – единственные дьюрийцы, оставшиеся в живых, – пояснил Сэбек. – Рэйт выжил, потому что бродил по лесам с Малькольмом. Тэчлиор же почти ребенок. Зачем ему было уходить из дома одному?

– И это все?

– Когда я его спросил, где он был и как избежал смерти, он не ответил. Ушел и даже не взглянул на меня.

– Тэш обязательно бы выдал себя, – заверил Нифрон. – Если он действительно был там, значит, видел, что мы убили его семью и уничтожили весь его клан. Думаешь, он стал бы учиться у тебя в таком случае?

– Он жаждет мести, – задумчиво произнес Малькольм, словно размышляя вслух. Тощий человечек присел на резную скамеечку для ног. – Когда мы только познакомились с ним, Тэш хотел, чтобы его звали «Фрэйхиндия».

Сэбек вытаращил глаза.

– Тогда понятно, почему он так старается. Учится убивать нас. – Он прошелся взад-вперед по комнате и повернулся к Нифрону. – Думаю, он начнет с тебя.

– Все это… – Нифрон покачал головой. Сэбек думает гораздо медленнее, чем обращается с мечами. – Он что-нибудь говорил? Он упоминал, что видел нас?

– Нет, – ответил Сэбек.

Нифрон перевел взгляд на Малькольма.

– Не смотри на меня, я сам только что узнал. Если он кому что и говорил, то лишь Рэйту. Они оба дьюрийцы, а Рэйт – его вождь.

– Так он ему говорил?

Малькольм пожал плечами.

– Мы же не все время вместе. У них имелась масса поводов пообщаться и без меня.

– Вот еще одна причина держать Рэйта подальше от Персефоны. Если она узнает… – Нифрон положил подбородок на сложенные руки.

– Думаешь, она ему поверит? – спросил Малькольм. – Дело зашло слишком далеко. Между вами уже установилось доверие и взаимопонимание…

– Она – человек, – огрызнулся Нифрон, – а люди не способны мыслить разумно.

Малькольм недоуменно приподнял брови и склонил голову.

– Прошу прощения, я не понял.

– Все ты понял. Ты ведь уже почти фрэй.

Малькольм усмехнулся.

– Буду считать за комплимент.

– Даже если Тэчлиор ничего никому не сказал, он все равно представляет угрозу, – заявил Сэбек, продолжая расхаживать по комнате.

Нифрона раздражало, что Сэбек постоянно в движении. Ему необходимо двигаться, сражаться, убивать. Наверное, в кошмарах снится, будто боги превратили его в стоячий пруд после смерти.

– Ему всего шестнадцать лет. Шестнадцать! Каков же он будет через десять лет? – продолжал рассуждать Сэбек.

– Что, парень действительно так хорош?

Сэбек ухмыльнулся.

– А каков ты был в шестнадцать лет? Не в сто шестьдесят, не в пятьдесят – в шестнадцать!

В столь юном возрасте Нифрон вообще не прикасался к оружию. Для инстарья первые сто лет считаются детским возрастом, а первое десятилетие – беззаботным младенчеством, полным игр и открытий.

– Ну, мы-то – совсем другое дело.

– Этот мальчишка всего за один год научился тому, что большинство инстарья постигают к ста годам. Я прозвал его Тэчлиором не для того, чтобы потешить его гордость. Уже сейчас он способен победить любого фрэя в Эриане, а ведь ему всего лишь шестнадцать.

Нифрон отогнал эту мысль.

– В учебном бою – возможно, да только между учебным боем и настоящим поединком огромная разница. Мальчишка растеряется. У него нет опыта.

– Он дьюриец, – напомнил ему Малькольм. – А дьюрийцев нельзя назвать слабаками.

– Пусть даже и так, и все равно это не одно и то же. – Нифрон взглянул на Сэбека в поисках поддержки.

Тот покачал головой.

– Тэчлиор опасен. Если он уже сейчас так хорош и продолжит улучшать свои навыки, каков он будет, когда опробует свои силы в бою? Каким он будет через десять, двадцать, пятьдесят лет, после того как наловчится убивать фрэев?

– Старым, – ответил Нифрон. – А скорее всего – мертвым. Не забывай, он ведь рхун.

– Он быстро учится, даже слишком быстро. Впитывает все, чему мы его учим. А лук! – Сэбек закатил глаза и поднял руки. – Мойя пыталась нас научить. У Эреса неплохо получается, однако по сравнению с Тэшем он просто младенец. Этот парень может все. А теперь он просит себе доспехи. Железные доспехи!

– Все хотят себе доспехи.

Сэбек покачал головой.

– Ты что, не понимаешь? Это станет последней каплей. Как только Тэчлиор получит доспехи, он будет готов. Ты едва не погиб, сражаясь с Рэйтом, разве не…

– Неправда! – помрачнел Нифрон. – Ты же знаешь.

Сэбек улыбнулся.

– Знаю. Я сразился с ним, чтобы убедиться, насколько он хорош. Но мне приятно, что ты сам признался.

Нифрон взглянул на Малькольма – тот смотрел на него с загадочным выражением лица.

– Все должны были поверить, что рхун может победить фрэя в честном поединке, – даже галанты.

– А знаешь что? – спросил Сэбек. – Тебе уже нет нужды притворяться. Через пять или десять лет Тэчлиор действительно сможет победить тебя в честном поединке, правда, что-то мне подсказывает, что вряд ли он выберет честный поединок. – Сэбек указал на кубок, стоящий на полке. – Представь: однажды ты вернешься в свои покои и обнаружишь там рхуна в железных доспехах и с двумя мечами. Он набросится на тебя из темноты, как раз в тот момент, когда ты присядешь над ночным горшком. Может быть, горшок так и останется стоять в неприкосновенности на видном месте в твоей обители, чтобы потомки приходили на него посмотреть.

Нифрон взглянул на кубок и кивнул. У него большие планы, и он не позволит какому-то мстительному идиоту их разрушить. Какое разочарование! Если Сэбек прав, Тэш мог бы стать первым рхуном-галантом. Может быть, секрет рхунов в том, что они живут меньше, зато горят ярче.

– Убей его, – вздохнул Нифрон. – Пусть это будет похоже на несчастный случай, но ничего из ряда вон выдающегося. Парень этого заслуживает. Я даже не могу толком ненавидеть его – ведь он хочет отомстить за то, что мы убили его близких.

Сэбек достал меч и пристально вгляделся в лезвие, словно ждал ответа от клинка.

– Я убью его в учебном поединке. Скажу, что Тэчлиор был слишком хорош, заставил меня сделать неверный удар.

Нифрон кивнул.

– Хорошая эпитафия. Он станет героем легенд: рхун, вынудивший Сэбека ошибиться.

– Он этого заслуживает. В один прекрасный день он действительно мог бы такое сделать.

Глава 13

Авемпарта

Авемпарта для фрэев – то же самое, что Друминдор для дхергов. Для нас же это был огромный валун, преграждавший нам путь.

«Книга Брин»

Фенелия называла Авемпарту «мельничным колесом магии». Только Фенелии дозволялось называть Искусство магией, но ей дозволялось и многое другое. Она ходила с длинными волосами, даровала дхергам прощение после ужасной войны и имела обыкновение плакать по ночам в Саду, пока ее не уводили во дворец. Никто не видел, чтобы она пила что-нибудь крепче яблочного сока, однако до Мовиндьюле доходили иные слухи.

Принц почти не помнил свою бабку. Он видел ее лишь на официальных собраниях. К тому времени как он появился на свет, Фенелия уже так одряхлела, что могла только слюни пускать и нести всякую чушь. Она дожила до глубокой старости – ей миновало три тысячи сто двадцать семь лет. Многие считали Фенелию бессмертной. Ее сыну Лотиану пришлось ждать целую вечность, чтобы стать фэйном. Мовиндьюле думал, что отец, наверное, каждый вечер перед сном предавался мечтам, как придушит старуху подушкой. Однако он этого не сделал; Лотиану пришлось многие годы провести в тени великой правительницы, которую все боготворили и желали долгих лет жизни. Такое благоговение вполне понятно: Фенелия стала первым фэйном из сословия миралиитов, к тому же спасительницей фрэев. Впрочем, Мовиндьюле ею ни капли не восторгался. Он терпеть не мог старость, а Фенелия была не просто старой, а по-настоящему древней. Кроме того, перед ней преклонялась Арион-изменница, и из-за этого принц еще сильнее проникся к бабке неприязнью. Однако, впервые увидев Авемпарту, он едва не переменил свое мнение.

Цитадель по праву считалась вершиной достижений миралиитов. С помощью Искусства Фенелия возвела сооружение, которое не под силу создать ни одному архитектору. Авемпарта стояла посреди реки Нидвальден на вершине Парталоренских водопадов. Ее стены вздымались вверх, словно фонтан, замерзший в наивысшей точке. Высоко над рокочущим водопадом каменные брызги разлетались в воздухе, но так и не падали вниз. Мовиндьюле никогда не видел ничего подобного. Башня не просто поражала великолепием; она являлась зримым доказательством того, чего можно добиться с помощью Искусства при наличии достаточных навыков, силы и таланта. Авемпарта была самым впечатляющим зданием из всех, когда-либо возведенных фрэями, – подлинным храмом Искусства.

Ее построила Фенелия. Всего за три дня.

Когда Мовиндьюле впервые увидел Авемпарту, он тут же подумал о дряхлой сморщенной старухе, пускающей слюни. Как ей удалось сотворить такое чудо? Увидев башню во второй раз, он подумал о том же.

При входе в цитадель Мовиндьюле охватил трепет. Фенелия построила Авемпарту в качестве усилителя, собирающего и направляющего энергию падающей воды. Войдя внутрь, принц тут же ощутил мощный прилив силы. Он покачнулся и едва не упал. Охранники не из миралиитов с недоумением посмотрели на него.

Неужели они ничего не чувствуют?

Год назад Мовиндьюле приехал в Авемпарту вместе с Гриндалом. Первый министр поведал ему, что миралииты – не фрэи, а новые боги, и принц, переполненный новообретенной силой, не нашел в его теории никаких изъянов. То, первое посещение Авемпарты в обществе Гриндала было преисполнено радости, восторга и ожиданий.

На этот раз все оказалось по-другому.

– Ты берешь с собой сына? – удивился Джерид, глядя на Мовиндьюле так, будто тот был пятном на полу.

– Он сам напросился, и я решил, что ему пойдет на пользу, – ответил Лотиан. – В один прекрасный день он станет фэйном. Пусть хоть чему-нибудь научится.

Как всегда, отец на моей стороне.

– Лучше оставь его здесь. Я сам научу этого юношу чему-нибудь полезному.

При мысли, что ему придется остаться здесь со старым кэлом, Мовиндьюле скривился. Хранитель Авемпарты был настолько дряхл, что только чудом еще не пускал слюни. Он даже голову не брил, и вокруг естественной лысины колыхался венчик белой поросли. Мовиндьюле пообещал себе, что совершит самоубийство, прежде чем состарится. Нельзя жить так долго; должен же быть какой-то разумный предел.

– Он посещает Академию Искусства в Эстрамнадоне, – сказал Лотиан. – Правда, всего два семестра; думаю, и азы-то еще не до конца освоил. Вряд ли он способен понять твои уроки.

– Академия? – произнес Джерид таким голосом, будто говорил о чем-то неприятном. – Там его загубят. Ох уж эти наставники с их правилами и планом учебы. Держат все под контролем, боятся делать ошибки. Нас с тобой учили по-другому. Твоя мать заставляла нас ошибаться. Она считала, что это единственный способ чему-нибудь научиться. Помнишь?

Лотиан кивнул.

– Может быть, на обратном пути он задержится у тебя.

От этого замечания Мовиндьюле передернуло. Лучше уж пасть в битве. Тогда он избежит и рабства у Джерида, и отвратительной старости. Место его героической гибели будут почитать как священное, совсем как два камня на берегу реки, на которых стояла Фенелия, создавая Авемпарту.

Кэл Джерид, фэйн Лотиан, Мовиндьюле, Вэсек и Тараней – все разместились за столом на втором этаже в кабинете Джерида. Кроме Сайла и Синны – те остались на ногах рядом с фэйном. Для Сайла, вероятно, не нашлось достаточно большого кресла, а Синна просто не могла усидеть спокойно. На столе был кувшин вина, однако Мовиндьюле не предложили кубок, а отец этого даже не заметил. Оскорбленный таким невниманием, принц выразил недовольство тем, что встал из-за стола и подошел к окну. Протест оказался незамеченным, что, впрочем, Мовиндьюле особо и не волновало.

В неверном свете луны было видно, как войско фрэев переходит мост через реку Нидвальден. Переправу по приказу фэйна создали миралииты из Авемпарты. Как только армия перейдет на другой берег, мост исчезнет.

– Вряд ли война продлится долго, – сказал Лотиан. – У нас почти две тысячи воинов и около полусотни миралиитов. Когда мы доберемся до места, подавить мятеж и захватить Алон-Рист будет делом одного дня. Я даже не стану задерживаться, чтобы искоренить рхунов всех до единого. Предоставлю это новому правителю Риста. – Он кивнул в сторону Таранея и добавил, обращаясь к Джериду: – Я вернусь через несколько дней. Тогда и займешься Мовиндьюле.

– Вот и прекрасно. Мальчику давно пора выбраться из Эстрамнадона, там у вас настоящий гадюшник. – И чуть громче прибавил: – Я слышал, ты связался с дурной компанией.

Дурная компания. Перед внутренним взором Мовиндьюле возник мост и лицо Макареты, залитое волшебным светом, – он запомнил девушку именно такой. Наверное, она погибла. Принцу было больно думать о Макарете. Он так и не узнал, что с ней стало, и оттого чувствовал себя скверно. Девушка использовала его, пыталась убить его отца, погубила десятки достойных фрэев, но он все равно вспоминал, как она была прекрасна и как ему было хорошо с ней. Безупречный, непогрешимый образ Макареты навеки запечатлелся в его памяти. С ней Мовиндьюле впервые осознал смысл собственного существования. Дни, проведенные с этой девушкой, казались ему ярким лучом света. Теперь же будущее представлялось принцу тусклым и безрадостным. Ему так ни разу и не удалось поцеловать Макарету, и, несмотря ни на что, он по-прежнему грезил о том, каков был бы их поцелуй.

Молчание затянулось. Мовиндьюле понял, что Джерид обращался к нему. Он повернулся. Все глядели на него и ждали ответа, а кэл Джерид смотрел в упор, и вид у него был чересчур самодовольный.

– С дурной компанией? Возможно. Единственное, что я могу сказать, – меня пригласили люди достаточно тактичные, чтобы не пить в моем присутствии.

Фэйн помрачнел.

– Мовиндьюле, прояви уважение к кэлу.

– Конечно, отец. Я ни в коей мере не хотел оскорбить столь мудрого и учтивого фрэя. – Принц не сводил с Джерида глаз. – Я слышал, вы тоже недавно связались с дурной компанией великанов… Ах да, и примите мои поздравления – вам удалось убить Арион. Должно быть, пришлось нелегко.

– Мовиндьюле! – прикрикнул Лотиан.

Джерид поднял руку, останавливая его.

– Ничего страшного. У мальчика буйный нрав, я это исправлю. Мовиндьюле, может быть, в Тэлваре ты и принц, но здесь ты просто ребенок. Если хочешь виноградного сока, сделай себе сам. Ты ведь миралиит.

– Искусство не позволяет создавать жизнь, – возразил Мовиндьюле.

– Неужели? – Джерид развел руками, указывая на стены. – А это что?

– Фенелия преобразовала камень. Она не создавала его.

– Ты уверен? Потрогай стену. Как думаешь, что это за камень? Гранит? Известняк?

– Я не эйливин, в камнях не разбираюсь.

– Ты много в чем не разбираешься. – Джерид щелкнул пальцами, и на подоконнике появился кубок. Правда, наполненный не вином, а клубникой. – Вот, попробуй, ягоды превосходные. Невозможно найти настоящие ягоды на пике спелости. А если и найдешь, они будут то слишком маленькие, то слишком большие, то слишком кислые, то слишком сладкие. Должен признаться, я горжусь своей клубникой: она действительно хороша.

Мовиндьюле потрясенно уставился на кубок с ягодами. Гриндал никогда не творил.

Пробовать клубнику было боязно, однако его терзало любопытство. Неужели настоящая? Принц осторожно взял одну ягодку и откусил кусочек. Превосходно.

Кэл Авемпарты улыбнулся.

– Ты все еще думаешь, что я ничему не могу тебя научить?

– Я не говорил…

– Тебе и не нужно говорить. Даже без Искусства тебя можно читать как открытую книгу. Мовиндьюле, ты – наследник Лесного Трона, но ты не станешь фэйном, пока не выиграешь поединок. Если поединок случится прямо сейчас, – допустим, твой отец сию же минуту упадет мертвым, и Имали принесет мне Рог Гилиндоры, – кто, по-твоему, победит? Мальчишка, хнычущий из-за того, что ему не налили вина, или старый фрэй, умеющий создавать клубнику? Если хочешь вина или еще чего-нибудь – сделай себе сам или обойдись без этого. Привыкай полагаться только на себя.

Мовиндьюле проснулся рано и вышел на южный балкон. Когда он был здесь в прошлый раз, Гриндал показал ему кое-что интересное.

Первый министр разбудил принца от глубокого сна. Мовиндьюле не привык вставать раньше полудня, а подниматься до рассвета считал вообще немыслимым делом, но Гриндал шепотом велел ему идти с ним. Шепот привлек внимание принца. Шепот означает тайну. Может быть, Гриндал хочет поделиться с ним чем-то личным, подумал Мовиндьюле. Так оно и было.

Тем утром, год назад, принц вместе с Гриндалом встречал рассвет, занимающийся над Парталоренскими водопадами. Солнечные лучи освещали край водопада, и в водяных брызгах рождались маленькие радуги. Стоя на влажном от росы балконе, Мовиндьюле с восторгом взирал на мир, который виделся ему еще более волшебным, чем раньше.

Сегодняшним утром вид казался уже не столь захватывающим. Принцу хотелось заново пережить те мгновения, когда они с Гриндалом стояли на этом же самом балконе и наблюдали величественное зрелище – пробуждение мира. Одно из его самых любимых, чистых воспоминаний. Но во второй раз очарование пропало; тогда Мовиндьюле был взволнован и потрясен, а сейчас чувствовал себя опустошенным и одиноким. Гриндал мертв, и даже Авемпарта кажется меньше, чем раньше.

– Правда красиво?

Мовиндьюле резко обернулся. У входа на балкон стоял Джерид. Дряхлый фрэй кутался в тяжелый плащ, костлявыми руками прижимая ворот к сморщенной шее.

Что он здесь делает?

Фенелия справедливо предположила, что многие захотят полюбоваться водопадами, поэтому при создании Авемпарты сделала не меньше сотни балконов. Мовиндьюле, как до этого Гриндал, выбрал самый удаленный, однако там, как назло, оказался Джерид.

Кэл улыбнулся и покачал головой.

– Плохая осведомленность об окружающей обстановке.

– Как это понимать? – Мовиндьюле прижался спиной к перилам.

Он почувствовал себя загнанным в ловушку. Перед ним злобно ухмылялся гнусный старикашка; позади грозно рокотал водопад, и если стоять к нему спиной, рокот звучал еще страшнее. Хилый Джерид, преградивший выход, показался принцу опасным.

Он упал, мой фэйн. Такое случается. Мы оба знаем, ваш сын звезд с неба не хватал.

Да уж, Мовиндьюле всегда меня разочаровывал. Не будем больше вспоминать о нем. Как насчет вина? Может, еще клубники?

– Твои познания в Искусстве весьма невелики, – произнес Джерид. – Если бы ты был моим учеником, – а ты им станешь, – то заранее знал бы о моем появлении.

– Значит, вы и будущее предсказывать умеете?

Он нарочно перекрыл мне выход. Придется отпихнуть его, чтобы пройти. Я буду вынужден прикоснуться к нему. Мовиндьюле не имел ни малейшего желания находиться рядом с Джеридом, еще меньше ему хотелось дотрагиваться до старика. Он провел рукой по стене. Может, мне удастся слезть. Однако влажный от тумана камень был гладко отполирован: карабкаться по нему все равно что по льду.

– Я много чего умею, как и Гриндал. Ты знал, что он мог видеть происходящее в сотне миль? Это называется «ясновидение». Даже Фенелия так не умела.

– Неудивительно. Гриндал был намного могущественнее, чем…

– Даже не думай о том, чтобы закончить эту фразу. – Джерид предостерегающе поднял руку и шагнул вперед.

Мовиндьюле вспомнил, как Гриндал щелчком пальцев заставил рхунов лопнуть, и застыл от ужаса.

– У Гриндала имелись хорошие задатки и даже талант, но он был чересчур высокомерен. Много лет назад я отказался от него.

– Отказались?

– Я обучил его Искусству.

– Вы? Отец сказал, он посещал Академию и учился у моего брата.

Джерид улыбнулся.

– В твоей жизни будет много наставников, Мовиндьюле. Как и у Гриндала. Он действительно ходил в школу Искусства, но я предложил ему учиться у меня, – так же, как и тебе. Ты не так умен, как он: Гриндал был благодарен мне за такую возможность. Когда я отказался от него, он нашел себе нового наставника.

– Кого?

– Того, кто учил Фенелию.

Мовиндьюле сощурился. Фенелию никто не учил. Она сама изобрела Искусство, так говорил отец. Джерид просто хвастается, хочет казаться важной персоной.

Старый кэл покачал головой.

– Ты такой же, как Гриндал. Я вижу на тебе отпечаток его личности, только не понимаю, почему. Он использовал тебя для своих целей?

– Гриндал был моим наставником.

Джерид рассмеялся.

– Гриндал не собирался никого ничему учить. Его интересовало только могущество. Поэтому он пришел ко мне и по этой же причине оставил меня и перешел к тому, кого посчитал лучшим наставником. Его единственной целью была власть, а ты ему требовался для ее достижения. Правда, я не понимаю, каким образом. – Кэл вздохнул. – Впрочем, уже не важно. Гриндал мертв, погиб из-за собственной спеси, и его планы погибли вместе с ним. Моя задача – исправить в тебе то, что испорчено. В других обстоятельствах я не стал бы трудиться, – Джерид сделал пренебрежительный жест в сторону Мовиндьюле, – задатки у тебя скудные, работать почти не с чем, но ты – принц, что дает тебе право на трон. Происхождение – твоя единственная заслуга, тем не менее у тебя все же есть шанс стать фэйном. Ради Феррола и нашего народа я должен попытаться сделать из тебя достойного фрэя.

– Ничего во мне не испорчено.

– Испорчено, и еще как. К счастью, у тебя впереди сотни лет, чтобы наверстать упущенное.

– И вы собираетесь учить меня?

Джерид улыбнулся.

– Ты думаешь, я буду учить тебя всяким скучным вещам вроде тех, которыми тебе докучали в школе. Что скажешь, если мы начнем урок прямо сейчас?

Мовиндьюле почувствовал в его словах скрытую угрозу. Урок первый: я перекину тебя через перила, и ты поучишься летать!

– Прошу прощения, отец говорил, мы утром выступаем. Он рвется кое-кого убить, а я хочу на это посмотреть.

Джерид кивнул и еще шире растянул в улыбке сморщенные губы.

– А что ты скажешь на то, чтобы не только смотреть? По словам твоего отца, ты терпеть не мог предыдущую наставницу. Она не позволила тебе свершить правосудие после смерти Гриндала. Ты, наверное, мечтаешь казнить ее за это, не так ли?

– Она изменница и должна умереть. Таков закон.

– Да-да, закон, конечно. Но что ты скажешь о том, чтобы самому привести закон в исполнение? Чтобы самому казнить ее?

Мовиндьюле пристально посмотрел на старика. Порыв ветра взметнул вверх полы его плаща, раздул жидкий пух на голове.

– О чем вы говорите?

– Вчера вечером ты сказал правду. Мне не удалось выполнить приказ твоего отца и уничтожить ее. Я не повторю свою ошибку, однако я слишком стар для долгого путешествия. – Джерид указал на башню. – Как ты уже почувствовал, Авемпарта – мощный источник силы. Отсюда я могу атаковать Алон-Рист, если пожелаю.

– В прошлый раз с Арион это не сработало.

– Да, не сработало. Есть ограничения. Авемпарта позволяет мне видеть, слышать и направлять Искусство на большие расстояния, но не все одновременно. Мне удалось найти ее, но потом пришлось переключиться и наносить удар вслепую. Когда она поняла, что происходит, искать ее стало гораздо труднее. Вот если бы у меня был кто-то на земле, в самой гуще событий, кто мог бы сообщать мне обстановку и направлять мои удары, – тогда я с легкостью бы победил Арион. Мне нужен тот, через кого я смогу работать… например, ты.

– Как я смогу такое сделать?

– Вот это и будет урок. Самая нудная его часть.

– У меня нет времени учиться…

– Гриндал мог видеть на расстоянии, а я могу переносить свой голос на многие мили. Сейчас я научу тебя, как слышать меня, а потом продолжу твое обучение, пока ты движешься к Алон-Ристу. К тому времени как вы прибудете на место, ты будешь знать достаточно, чтобы помочь мне выследить Арион. С твоей помощью я исправлю свою ошибку, а ты получишь отмщение. Когда вернешься, я научу тебя всему, что следует знать новому фэйну, – я дам тебе умения, которые сделают тебя непобедимым на арене Карфрэйн.

Сам того не ожидая, принц кивнул.

– Красивый рассвет, правда? – осведомился Джерид.

С этим Мовиндьюле не мог не согласиться.

Глава 14

Дом костей

Странная штука жизнь: в ней смешиваются добро и зло, взлеты и падения, радости и горести, крики радости и вопли, преследующие человека до конца его дней, из-за которых он никогда не сможет спокойно спать в комнате с окнами. Впрочем, это я о себе.

«Книга Брин»

Брин шла по арочному мосту, соединяющему Верентенон и Кайп. Несмотря на прекрасное весеннее утро, девушка тревожно озиралась по сторонам. От воспоминаний о влажной руке, зажимающей рот, ее каждый раз пробирал холодный пот.

Расслабься. Не дергайся.

Ей нужно с кем-то поговорить.

Она прибежала бы к маме, если бы могла. Мама бы обняла ее и сказала: «Все образуется». У мамы всегда получалось ее успокоить. Только нет больше мамы.

Теперь ты моя.

Брин замолотила кулаками в дверь Кайпа. Открылось маленькое оконце.

– Мне нужно увидеть Персефону.

Дверь отворилась. Брин здесь знали в лицо. Она была Хранителем Уклада и по приказу кинига могла беспрепятственно проходить в крепость.

– Она наверху, – сказал ей Элисан, ткнув пальцем в потолок.

Фрэй закрыл бронзовую дверь и запер ее на засов, прогнав солнце прочь.

По идее, за закрытыми дверями Брин должна была почувствовать себя в безопасности, однако тревога никуда не делась.

Верну тебя на свою кучу.

– Брин, это ты!

Девушка заглянула в зал заседаний, и, завидев ее, Персефона вся просияла. Киниг сидела за столом вместе с вождями кланов и фрэями. Все с озабоченным видом. Это не было собранием совета – их проводят в Верентеноне, однако Персефона выглядела такой же измученной.

– Я не хотела вам мешать…

Персефона подняла руку, останавливая Брин, и обратилась к сидящим за столом:

– Прошу прощения, я отойду на минуту. Липит, продолжай. Я сейчас вернусь.

С этими словами она взяла Брин за руку и вышла с ней в коридор. Потом закрыла дверь, прислонилась к стене и, стиснув зубы, ударилась головой о стену.

– Сеф! – ахнула Брин. – Прости, я не хотела…

– Нет, ты тут ни при чем. Честное слово, я расцеловать тебя готова за то, что ты вытащила меня оттуда. Всей душой ненавижу эти совещания. Гула-рхуны думают, что я хочу поработить их кланы, поставив их в зависимость от рхулинского продовольствия; вожди рхулин-рхунов напуганы, потому что я отправляю их людей на поля, а гула-рхуны тем временем вооружаются и учатся воинскому искусству. Наши люди уверены, что гула-рхуны пойдут против нас войной. Каждый день поступают донесения о стычках, оскорблениях и драках между фрэями и рхунами.

Брин улыбнулась.

– Хорошо, что я все пропустила. Все твои совещания проходят одинаково, даже писать не о чем. На собраниях совета все говорят об одном и том же.

Персефона глубоко вздохнула.

– Правильно Рэйт отказался от звания кинига. Ты встречаешь его хоть иногда?

Брин удивленно взглянула на нее.

– А разве он не здесь?

– Нет, вожди кланов приходят сюда, чтобы изложить свои жалобы, а у него жалоб нет. Он даже на собраниях совета больше не появляется. Но я не про это спрашивала. Я имела в виду обычные встречи, не по «официальному делу». Ты с ним разговаривала?

– Да, случалось.

– Как он? Все у него хорошо?

– Вроде да.

– Чем занимается?

– Не знаю. – Брин пожала плечами. – В основном, тренирует юношей во дворе. А еще они с Сури много гуляют. Им не нравится в городе. Почему ты сама его не спросишь?

– Мне просто интересно, – улыбнулась Персефона. – Забудь. Тебе что-то нужно или ты пришла спасти меня от безумия?

Брин прикусила губу, не решаясь ответить. В глазах Персефоны появилась тревога.

– Что такое? Что случилось?

– Мне кажется, у нас завелся рэйо.

– Рэйо? – переспросил Рэйт. – Здесь, в Алон-Ристе?

Тэш кивнул.

Они стояли на парапете над главными воротами, откуда открывался великолепный вид на Грэндфордский мост и равнинные пустоши Дьюрии. Тэш не сомневался, что найдет Рэйта здесь. Парапет – одно из немногих мест, откуда можно смотреть на родные края, не забираясь на высокие стены. А еще Тэш знал, что Рэйт часто приходит сюда на закате. Возможно, вид родной Дьюрии напоминает его вождю о том, как далеко он зашел, – хотя если мерить расстояние шагами, то не так уж и далеко. Рэйт вынул меч и протер клинок промасленной тряпкой. Роан всем велела делать так время от времени, потому что иначе металл «испортится». Что там может испортиться? Это же не мясо. Рэйт смазывал меч каждый день. Носится с ним, как мать с новорожденным младенцем.

Меч Рэйта был сделан не руками Роан или ее учеников: его выковали гномы. Персефона привезла этот клинок из Нэйта, и о нем уже сложили легенды. Рассказывали, что он разрушил гору, сделал Персефону кинигом и убил дракона. Многие верили, что начертанные на лезвии значки – волшебные.

– Рэйо не живут в городах и тем более в крепостях, – возразил Рэйт.

– Брин уверена, что это рэйо, – настаивал Тэш. – Ей виднее. Она говорит, ночью он приходил к ней под окно. Мы видели его след рядом с ее домом, и потом еще один в лабиринте под Верентеноном.

– Погоди-ка. Вы с Брин?.. Всеблагая Мари, что вы двое там делали?

Тэш смущенно переступил с ноги на ногу. Он не то чтобы хотел избежать вопроса, просто пытался найти подходящий ответ. Неловко признаваться, что Брин сама его туда привела.

Рэйт нахмурился.

– Тэш, девочке всего четырнадцать!

– Четырнадцать? Нет, что ты, ей уже шестнадцать, пару месяцев назад она справляла именины.

– А у тебя что?

– У меня тоже недавно были.

Рэйт закатил глаза.

– Я знаю, сколько тебе лет! Я спрашиваю, что у тебя есть? Где твой дом? Где твой двор, твой урожай, твои меха, твои поля, твои силки? Как ты собираешься заботиться о ней? Как ты будешь заботиться о ребенке?

– О ребенке? Что, дети и от поцелуев бывают?

Рэйт улыбнулся.

– Ладно, забудь. Так что ты там говорил про рэйо?

Тэш внимательно наблюдал за тем, как вождь аккуратно убирает волшебный клинок в неказистые ножны.

– Мы думаем, кто-то его укрывает. Кормит, заботится о нем.

– Как о домашнем животном?

– Ну да, вроде того.

– Никто не станет держать рэйо у себя дома. Кому такое в голову придет?

– У меня под окном разговаривали двое, – сказала Брин. – Один – человек, второй – рэйо. Теперь я в этом уверена. Я распознала их по голосам. – Она пристально посмотрела на Персефону – убедиться, что та все поняла. Еще одна причина, по которой Брин хотела поговорить с ней: не нужно долго объяснять. – Не могу выкинуть их разговор из головы. Тот человек упомянул что-то про уговор.

– Уговор?

Брин кивнула.

– Похоже, он укрывает у себя рэйо и кормит его. Он назвал имя «Джада». Может, он заманил этого Джаду к рэйо.

Персефона недоверчиво покачала головой.

– Зачем кому-то держать у себя рэйо? И где?

– Под Верентеноном есть множество комнат. В одной из них я видела его след.

– Это место называется «дьюрингон», – пояснила Персефона. – Темница. Вряд ли в ней держат людей. Нифрон говорил, что они изучают там разных тварей. Не следовало тебе ходить туда.

– Честное слово, больше ни ногой. Но что если там действительно был рэйо, и кто-то выпустил его наружу?

Персефона задумчиво провела языком по зубам.

– Кто мог такое сделать? И зачем?

– Не знаю, но мне кажется, это рхун.

– Как может рхун пробраться в темницу к рэйо? Только фрэй мог бы сделать это, они единственные знают про дьюрингон.

Брин покачала головой.

– Я-то ведь нашла это место. Может, кто-то еще его обнаружил. Ночью у меня под окном говорили по-рхунски.

– Нифрон тоже знает наш язык… в крепости полно фрэев, которые говорят на рхунском.

– Но не между собой же! Может быть, рэйо понимает только по-рхунски. Но тот, второй, говорил не как фрэй, а как человек.

Персефона с сомнением покачала головой.

– Тебе до сих пор снятся кошмары?

– Нет, кошмары тут ни при чем. Понимаю, это звучит…

– Брин, прошло совсем мало времени. Я до сих пор просыпаюсь в холодном поту, а ведь рэйо утащил не меня…

– Он действительно существует.

– Ну хорошо, допустим, ты права. Но откуда кому-то из рхунов знать, что в темнице под Верентеноном держат рэйо? И зачем ему прятать эту тварь?

– Помнишь дом, мимо которого мы проходили в самый первый день? – спросил Рэйт, спускаясь по лестнице. – Тот, в котором раньше жил Малькольм?

– Это когда он чуть не подрался с тем дерганым парнем? – уточнил Тэш.

Рэйт кивнул. Учуяв запах жареного мяса, они с Тэшем тут же спустились с парапета и направились к полевой кухне, развернутой рядом с тренировочным двором. Когда наступает время ужина, все дела отходят на второй план.

– Да. Мэрил сказал, что живет один, но я видел, что на втором этаже кто-то есть.

– Помню-помню, ты тогда еще сказал об этом, но я никого не заметил.

У Тэша заурчало в животе. Он просто умирал с голоду. Целый день наматывал круги по тренировочному двору, проходил полосу препятствий и сражался в учебных поединках, и теперь от запаха еды у него потекли слюнки.

– Там точно кто-то был. Увидел, что я смотрю на него, и тут же отошел от окна.

– Думаешь, рэйо?

Дьюриец пожал плечами.

– Тогда почему Мэрил соврал нам?

– Может, там была женщина? Фрэйская женщина?

– Я тоже сначала так подумал, только зачем ему ее прятать? Какая ему разница, что мы подумаем? Малькольм тоже удивился, что Мэрил нам наврал. Та история до сих пор не выходит у меня из головы. Зачем ему лгать?

Брин рассталась с Персефоной в полной уверенности, что она ей не поверила. Иначе обязательно бы что-то предприняла. Однако киниг лишь ласково уговорила Брин остаться и поесть, так что девочке стало ясно – она решила, что ей всего-навсего приснился дурной сон.

Конечно, Брин чувствовала обиду из-за того, что ее не приняли всерьез, но ей действительно пора было поесть. За обедом Персефона забросала ее незначительными вопросами, никак не связанными с рэйо и бессонными ночами. Они поговорили о Роан – та на износ работает в кузнице, пытаясь создать идеальный металл, и о гномах, ставших ее преданными рабами. Обсудили покрывало, сшитое Падерой из кусочков ткани: на нем были изображены события прошедшего года, в том числе сражение с Бэлгаргаратом. Идея воплотить историю в картинках принадлежала Брин, только она постеснялась признаться в этом во всеуслышание.

Еще они много говорили о «Книге Брин». Девушка расшифровала тридцать табличек, повествующих о происхождении богов, о том, как Феррол, Дром и Мари создали фрэев, гномов и людей и как появился на свет Проклятый по имени Уберлин, после чего дети Эреба свергли своего отца. Разбираться в тексте – нелегкое занятие. Иногда значки Древнего невозможно было разобрать, а иногда он изъяснялся столь туманно, что смысл ускользал. История богов стала первой полностью завершенной частью «Книги Брин», не считая формулы металла, которую Брин расшифровала специально для Роан. Девушка завернула пергаменты в овечью кожу и положила в сундук. Она объяснила Персефоне, что решила хранить отдельные части книги порознь, чтобы труд ее жизни не погиб в результате какого-нибудь несчастного случая, например, пожара. Потом, когда книга будет полностью закончена, она сделает с нее копию и объединит все части в один большой том.

К концу обеда Брин почти забыла о рэйо – на что, Персефона, видимо, и рассчитывала, когда просила ее остаться. Будь то ночной кошмар, девушке бы полегчало от вкусной еды и приятной беседы. Однако легче ей не стало. Когда Брин вышла из Кайпа, солнце уже клонилось к закату, и тревога ее лишь усилилась.

Я не успею добраться домой до темноты.

Брин принялась спускаться по лестнице, ведущей в город, как вдруг сзади раздался знакомый голос:

– Эй, Брин!

Тэш. Он поспешно догонял ее, перепрыгивая через три ступеньки. Девушка остановилась, чтобы подождать его, прижимая ранец к груди и изо всех сил сдерживая улыбку. Я ему нравлюсь!

– Провожу тебя до дома, ладно?

Тэш весь запыхался от бега. Он отбросил волосы, упавшие на глаза, и вытер пот со лба. Вечернее солнце осветило его лицо, подчеркнув молодую бородку, опушившую щеки и подбородок.

Какой же ты красивый.

– Боишься, чтобы со мной чего не случилось?

– Ну да, вроде того.

Брин говорила в шутку и не ожидала, что он скажет «да». Оказывается, Тэш здесь не для того, чтобы заигрывать с ней; он пришел ее защищать. Его забота тронула и одновременно напугала девушку.

– Правда? Что сказал Рэйт?

– Он не считает нас чокнутыми. Более того, он припомнил одного парня по имени Мэрил с холма Иоланды. Тот утверждал, что живет один, но Рэйт заметил, что в его доме был кто-то еще.

– Думаешь, это он укрывает рэйо?

– Не уверен. Мы знаем только, что он нам наврал и что он кого-то прячет. Рэйт собирается поговорить с Малькольмом, потому что тот когда-то жил вместе с Мэрилом. А что сказала Персефона?

– Похоже, не поверила. Она считает, мне приснился кошмар. Зато я узнала, чтó там за помещения под Верентеноном. Это дьюрингон, темница. Персефона говорит, галанты держат в камерах разных тварей, чтобы изучать их повадки. Может быть, среди них был и рэйо.

– Я все-таки не понимаю, как можно приручить его.

– Значит, и ты мне не веришь?! – сомнения Тэша стали для Брин последней каплей.

– Я этого не говорил. Я тебе верю. Мне просто интересно, кому под силу приручить такую тварь.

– А, ну хорошо, – уже спокойнее отозвалась Брин.

– Моя мама говорила, рэйо способны уничтожить целую деревню. Они делают курганы из костей загубленных ими людей. Предположить, что кто-то держит у себя в доме рэйо… все равно что заявить – мышь держит у себя дома кота, понимаешь? Ерунда какая-то.

– Тот человек – то есть мышь, говоря твоими словами, – сказал, что у него с рэйо уговор.

– О чем мышь будет договариваться с котом? Тем более – с голодным котом? У него что, есть какое-то волшебное оружие или, например, ошейник, который сдерживает рэйо?

Глаза Брин загорелись, однако она тут же с сомнением покачала головой.

– Как ты додумался до… ладно, неважно. Нет, вряд ли у него есть волшебный медальон или что-то подобное. Но если рэйо сидел в темнице, как он оттуда выбрался? Может быть, именно тогда они и договорились. Вроде как «ты мне, я тебе».

– Мышь освободила кота, а тот пообещал ее не есть?

– Думаю, мышь хотела большего. Иначе зачем ей вообще выпускать кота из дьюрингона? Нет, этой мыши нужно что-то еще.

– Что, например?

– То, на что рэйо точно согласится. То, что рэйо сделает и так.

– То есть убьет множество других мышей?

– В ту ночь тот, второй, предлагал дождаться весны. Нифрон считает, фрэи нападут именно весной. Совпадение?

– Весна уже пришла, – сказал Тэш. – Разве ты не заметила?

Они шли по извилистой мощеной улочке. В домах горел свет, окна занавешены. Там жили фрэи, и Брин казалось, что они тайком подглядывают за ними из-за занавесок. Чем они занимаются? Что они думают о рхунах, разгуливающих по их улицам?

– Ты сказал, Мэрил живет на холме Иоланды?

Тэш кивнул.

– Значит, он фрэй?

– Нет, человек. Он был рабом, так же как и Малькольм. Похоже, после смерти Шэгона унаследовал его дом.

– Ясно, – со вздохом протянула Брин.

– Что не так?

– Просто если бы Мэрил был фрэем, тогда понятно, почему он хочет натравить рэйо на людей, когда придет войско эльфов. Отлично придумано – рхунов пожирает неведомое чудовище. Но человек, тем более раб, такого замыслить не может. Мэрил на нашей стороне.

– Не уверен, – возразил Тэш. – Кажется, Мэрилу нравилось быть рабом. По словам Малькольма, Мэрил возомнил себя равным фрэям. Только вот настоящие фрэи – по крайней мере, те, которые не инстарья, – собрали вещи и сбежали, а рхуну-рабу бежать некуда.

– Правда? – Брин задумчиво прикусила губу. – Тогда начинает кое-что вырисовываться.

– Ты о чем?

– Мне кажется, Мэрил и правда мог замыслить убийство и договориться с рэйо. Только как убедить в этом Персефону?

– Нам нужны доказательства, – заявил Тэш. – Я знаю, где живет Мэрил. Схожу и проверю. Прямо сейчас.

– Пойдем вместе.

Тэш серьезно посмотрел на девушку.

– Нет, я пойду один. Если ты права, это может быть опасно.

Брин хмуро кивнула.

– Знаю, уж поверь мне. Именно поэтому я тебя одного не отпущу. – Она взглянула на два клинка у Тэша на поясе и вспомнила учебные поединки во дворе. – Как думаешь, сможешь справиться с рэйо? Не позвать ли нам…

Тэш выпрямился и положил ладони на рукояти мечей.

– С ними я сильнее всех, кроме Сэбека. Я вполне способен справиться с одним-единственным рэйо.

– Тогда почему бы мне не пойти с тобой?

– Ладно, – сдался Тэш. – Пойдем заглянем к господину Мэрилу и проверим, есть ли у него гости.

Брин совсем не знала эту часть города. Тэш несколько раз останавливался и поворачивал обратно. Улицы в Алон-Ристе напоминали запутанный лабиринт, дома стояли тесно и на разных уровнях – иногда Тэш смотрел вниз на нужную улицу, но не знал, как на нее попасть. Брин уже начала волноваться, что они не доберутся до цели, когда Тэш вдруг остановился.

– Здесь, – произнес он, указывая на дом с дверным молотком в виде меча и щита.

– Мы два раза мимо него проходили, – заметила Брин.

– Да, но мы шли с другой стороны, – сказал Тэш, однако Брин не сочла это достойным объяснением.

К тому времени во всех окнах уже зажглись огни. Только в доме Мэрила было темно.

– Думаешь, дом заброшен? – спросила Брин.

Тэш показал на цветочные клумбы.

– Нет. Кто-то ухаживает за цветами.

– Тогда почему так темно?

– Мне кажется, окна завешены одеялами.

– Фрэи называют их занавесками, – объяснила Брин. – В моем доме они тоже есть. Смотрится очень мило. Правда, они все равно пропускают свет. Если внутри горит свеча, снаружи ее видно. Может, никого нет дома?

– Вряд ли Мэрил выводит эту тварь на прогулку. Кто знает, вдруг ему просто нравится сидеть в потемках. Рэйо нужен свет?

– Вряд ли. Тот, который меня похитил, света не зажигал. Я думаю, они хорошо видят в темноте. – Брин снова покосилась на мечи Тэша. – От оружия, наверное, проку немного, если ничего не видишь.

– Зря ты меня недооцениваешь, – усмехнулся Тэш.

Его слова несколько приободрили Брин, однако в ее памяти тут же всплыло воспоминание о прикосновении холодной влажной руки к лицу: длинные костлявые пальцы сдавливали щеки, острые когти царапали кожу.

– Правда? Ты настолько хорош?

– Ради тебя я готов сражаться с рэйо даже в полной темноте.

Брин покраснела. Хорошо, что вокруг темно.

– Так что будем делать? – спросил Тэш.

– Может, постучим в дверь?

Юноша удивленно приподнял брови.

– Зачем? Неожиданность – залог победы.

– Мы же не на поле битвы. Наверное, надо сначала поговорить с этим Мэрилом. Вызовем его на разговор, попросим пустить нас в дом. Если он откажется или станет вести себя подозрительно, тогда вернемся к Персефоне и все ей расскажем.

Тэш пожал плечами.

– Пусть будет по-твоему. – И постучал в дверь.

Где-то на улице послышались голоса. Говорили по-фрэйски. Странно, подумала Брин, ночью все звуки не такие, как днем. Она почти не видела и не слышала фрэев, живущих в городе. У них отлично получается прятаться. Они выходят по ночам, когда улицы пустеют. Лучше видят в темноте и двигаются гораздо проворнее, чем люди. Как-то раз Брин показалось, что у нее за спиной прошмыгнул фрэй, а когда обернулась, увидела лишь колеблющуюся тень. Эльфы казались ей призраками, духами, вроде тех, что пугают людей по ночам. Брин представила, как с приходом темноты они являются в Малый Рэн и сетуют, что рхуны испоганили их город. От этой мысли фрэи стали представляться ей сродни рэйо.

Брин пришло в голову, что им не следует находиться в этой части города поздно вечером.

«Наверное, я схожу с ума, – подумала она. – Ничего удивительного».

С тех пор, как на нее напал рэйо, прошло почти девять месяцев, но ей до сих пор снились кошмары. Рэйо не причинил вреда ее телу, зато ранил душу. В детстве Брин боялась темноты, и мама оставляла зажженную лампу, – дорогостоящий способ прогнать детские страхи. Однажды Брин заставила себя взглянуть в лицо тьме – всю ночь пролежала без сна под одеялом, вздрагивая от каждого скрипа, шороха, дуновения ветра, ожидая неизвестно чего. Наутро ее страх исчез, и она почувствовала себя свободной. Брин надеялась, что нечто подобное произойдет и с рэйо: она соберет волю в кулак, встретится с ним лицом к лицу и наконец освободится от своего страха. И все равно она никогда бы не вошла в этот дом одна. Может, я и ненормальная, только не тупая. Разговаривая с Тэшем, Брин сделала вид, что ничего не понимает в оружии и схватках, однако это было не совсем так. Она всю зиму наблюдала, как он тренируется, и точно знала: Тэш – первоклассный воин. О лучшем защитнике нельзя и мечтать. И все-таки…

В прошлый раз, чтобы победить рэйо, понадобился дракон… нет, не просто дракон, а Гиларэбривн.

На стук никто не ответил. Тэш постучал снова. Они подождали. Ничего.

Брин вздохнула.

– Наверное, нам нужно вернуться…

– Подожди здесь, – велел ей Тэш.

– Подождать? Зачем?

– Так будет безопаснее. – Юноша обнажил меч, взялся за дверную ручку и рывком открыл дверь.

– Тебе туда нельзя!

– Никого нет дома.

– Я знаю. Именно потому и нельзя.

Тэш с недоумением посмотрел на нее.

– Возможно, эта тварь тебя слышит.

Брин тут же замолчала.

Рэйо пожирает людей начиная с лица.

Тэш переступил через порог и исчез в темноте, а Брин, трясясь от ужаса, осталась ждать снаружи.

Она не отрываясь смотрела в черный дверной проем, ведущий в зловещую пустоту. Тэш вошел прямо в логово чудовища.

Брин казалось, прошло несколько месяцев, и за это время она не шевельнулась, не вздохнула. Она готова была поспорить на годовой урожай пшеницы, что ее сердце ни разу не стукнуло. Девушка напряженно стояла на пороге, вглядываясь во тьму. Тэш был тих и проворен, как фрэй, но все равно до нее доносились какие-то звуки. Слабый шорох, скрип половицы.

Она ждала.

Звуки стихли.

Тишина – это хорошо. Я услышу шум схватки, если рэйо нападет… а вдруг он набросится на Тэша сзади? Рэйо умеет выслеживать добычу. Может, он уже схватил его, зажал ему рот, чтобы Тэш не мог крикнуть…

Наконец ее сердце забилось. Как она могла не заметить его бешеный стук?

Я не могу просто стоять и ждать.

Брин шагнула через порог, но замерла, заметив внутри луч света. Через мгновение из темноты показался Тэш со свечой.

– Пусто, – доложил он.

– Совсем никого?

Юноша кивнул.

– Ты… ты поднимался наверх?

Тэш усмехнулся.

– Конечно, поднимался.

– Ты нашел что-нибудь… необычное?

Он поманил ее пальцем.

– Если ничего не нашел, это хорошо. Можешь не показывать, я тебе верю.

– Думаю, тебе стоит взглянуть. Поверь мне, здесь безопасно. Тут никого нет – ни Мэрила, ни рэйо.

Брин вздрогнула. Ее прилив храбрости уже иссяк, ведь Тэш вне опасности и рэйо не собирается отъесть ему лицо. Ей не хотелось заходить внутрь; все ее инстинкты приказывали держаться подальше от этого места. Вломились в дом без спроса, здесь темно… а еще какая-то вонь.