Король гоблинов бесплатное чтение

1. Видения

Глаза, взиравшие на меня из зеркала, не принадлежали мне. Да, они тоже были зелеными, но совершенно другого оттенка: не привычного цвета болотного мха, а неестественно ярко-изумрудного.

Этот насмешливый взгляд, жестокая тонкогубая ухмылка, прямой нос и свежие шрамы на когда-то привлекательном лице были хорошо мне знакомы.

Лидиан смотрел из зеркала, расплываясь в дразнящей улыбке.

Лежавший рядом со мной Сорен, к счастью, крепко спал. Возможно, он и не увидел бы в отражении ничего особенного, но рисковать не хотелось. Не теперь, когда я оказалась лицом к лицу с самым страшным своим кошмаром.

– Оставь меня в покое, – прошептала я, прекрасно осознавая, что Лидиан не выполнит просьбу.

«Но ты не ответила на мой вопрос. – Он не открывал рот, но слова отчетливо раздавались у меня в сознании. – Что случится, когда змей перестанет кусать себя за хвост?»

– А что случится, когда я разобью зеркало вдребезги? Ты уберешься отсюда?

«О, ты же должна понимать, что я никогда не уходил, Яннеке. Ведь осталось столько незавершенных дел».

Ну все, с меня достаточно. Ощутив прилив ослепляющей ярости, я врезала кулаком по зеркалу, и оно осыпалось на пол мелкими осколками. Дух Лидиана исчез, но его голос по-прежнему раздавался в моем сознании.

«Ты не сумеешь избавиться от меня. Ведь осталось столько незавершенных дел».

– Яннеке? – Я резко обернулась, ожидая увидеть за спиной призрак злейшего врага, но встретила недоуменный взгляд Сорена. Его длинные волосы растрепались, а сиреневые глаза сонно моргали. – У тебя все в порядке?

– Я… У меня все замечательно, – с запинкой отозвалась я. – Прости, что разбудила.

– У тебя идет кровь, – заметил Сорен, втянув носом воздух.

Я промолчала. А что следовало ответить? Что мне примерещилось видение его мертвого дяди, который дает загадочные советы, а потому я разбила зеркало? Уверена, это оправдание вызовет массу восторга и понимания.

– Не буду спрашивать, что произошло. – Сорен вздохнул, взял мою поврежденную кисть и слегка прикусил ее, заставив края раны сомкнуться. – Полагаю, ты все мне расскажешь, когда будешь готова.

– Мне постоянно снятся кошмары, – ответила я чистую правду. Конечно, зеркало я разбила вовсе не поэтому, но все же не солгала. Каждый раз, как я закрывала глаза, то видела обернувшегося вокруг мира змея, который только и ждал, чтобы поглотить всю землю. Иногда еще снился корабль с матросами-мертвецами, построенный из ногтей и подплывающий все ближе и ближе. Временами, правда, еще проваливалась в никуда земля, а все население покрывалось настолько страшными ранами и рубцами, настолько страшными, что несчастные могли лишь молить о смерти-избавительнице.

Эти кошмары отражали легенды, на которых я выросла. Змей, вынужденный кусать себя за хвост, чтобы предотвратить поглощение мира, являлся Ермунгандом[2]. Отец обожал пугать дочерей рассказами об огромных челюстях великого чудовища. Корабль из ногтей тоже был частью легенды. Истории о «Нагльфаре»[3] ужасали меня настолько, что я пряталась под одеялом, хотя подобное поведение и считалось недостойным для юной воительницы. Мои предки верили, что на корабль отправлялись души тех, кто умирал не во время сражения, а жизнь прожил достаточно праведную, чтобы оказаться в Хеле. На «Нагльфаре» погибшие тяжко трудились, а их ногти росли быстро-быстро, отнимая силы и причиняя страдания, пока вовсе не отваливались. Твердые, как дерево, и длинные, как ветви, они шли на изготовление корабля, на котором армия, выступающая за конец света, отправится на Рагнерек, финальную битву богов.

Рассказывая эти легенды, отец обнимал меня и уверял, что они являются лишь страшными историями. Но я разговаривала с одной из богинь, а потому постепенно приходила к выводу, что ужасы существуют не только в сказках.

Кроме того, я больше не была ребенком. Да, кошмары я видела и раньше, но никогда они не казались такими яркими и реальными.

Какая-то часть меня верила, что от тяжелых снов не удастся избавиться. Очень многие события прошлого продолжали преследовать меня, и они останутся в памяти навсегда, несмотря на то, что сейчас я находилась в безопасности. Нельзя просто забыть произошедшее. Но у тех кошмаров хотя бы имелся источник, придающий им хоть какой-то смысл. С новыми же видениями я совершенно не представляла, что делать. Страшные сцены всплывали в сознании, не неся в себе особого значения.

– Лидиан? – спросил Сорен, обвивая мои плечи сильной рукой.

– Да, – прошептала я, прижимаясь к нему. – Помимо прочего.

– Он мертв, – поцеловав меня в лоб, заверил возлюбленный. – И не сумеет больше причинить тебе вред. Знаю, ты можешь никогда полностью не оправиться после того, что Лидиан сотворил с тобой, но продолжай повторять: он не в состоянии снова ранить тебя.

Я бросила быстрый взгляд в разбитое зеркало, заметила промелькнувший локон светлых волос, который тут же исчез, и отчаянно пожелала, чтобы слова Сорена оказались правдой. Но снова не смогла признаться ему, боясь показаться сумасшедшей, а также не представляя, как открыть тайну, которую хранила в течение полугода. А потому я еще сильнее прижалась к гоблину, наслаждаясь теплом его тела и размеренным стуком его сердца.

– Возвращайся в постель, – произнес Сорен.

Я забралась к нему под меха, положила голову на грудь и погрузилась в сон под медленный ритм его дыхания и едва слышный звук сердцебиения.

К счастью, кошмары в эту ночь не вернулись.

К тому моменту, как я проснулась, сквозь окно уже просачивался неяркий солнечный свет, заставив меня выругаться. Должно быть, время близилось к полудню. А это значило, что мы с Сореном катастрофически опаздывали.

Обычно я вставала вместе с рассветом, а потом весь следующий час тормошила короля гоблинов, пока тот неохотно не поднимался на ноги. Но сегодня слишком вымоталась из-за переживаний прошлой ночи, чтобы следовать привычному для нас распорядку.

Не прекращая ругаться себе под нос, я растолкала Сорена. Он слегка застонал и прикрыл лицо рукой.

– Эй, соня, вставай! – Я толкнула сильнее, но не слишком усердствуя, чтобы не получить удар по носу в качестве инстинктивной ответной реакции. Быстрые рефлексы гоблинов не всегда можно считать даром богов.

– Еще пять минут, – протянул сонный собеседник и натянул меха на голову.

– Уже почти полдень, Сорен! – воскликнула я, сдергивая с него покрывала. – И мы опаздываем. Ужасно опаздываем. У тебя назначено совещание с темными альвами, а они не любят ждать. Хочешь разозлить Доннара?

При слове «альвы» монарх Пермафроста распахнул глаза и резко сел, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности.

– Дерьмо! – сказал он, потом помотал головой, взглянул на освещенные окна и повторил: – Вот дерьмо!

– Твой обширный словарный запас меня изумляет, – с серьезным выражением лица прокомментировала я, облачаясь в приготовленную на сегодня одежду.

Помещение, которое мы занимали в королевском дворце, было гораздо просторнее, чем обе наши комнаты в поместье Сорена, хотя обстановка казалась почти такой же скудной. По обоюдному согласию мы избавились от большей части украшений и декоративной обивки, когда поселились здесь. Наблюдение молодого лорда о необходимости внести изменения во внешний облик здания, сделанное при нашем первом визите во дворец, соответствовало действительности.

– Кто-то сегодня ведет себя слишком нахально, – фыркнул Сорен, присоединяясь к моим поспешным метаниям по комнате в попытке быстро, но аккуратно собраться. Затем он обернулся к зеркалу, проводя рукой по волосам, и тут же снова выругался, заметив, что оно разбито. – Как смотрится моя прическа?

– Твоя прическа всегда смотрится идеально, – заверила я, бросив испепеляющий взгляд на тщеславного гоблина.

Опаленные концы белых прядей пришлось остричь после сражения с Лидианом, так что теперь они едва закрывали уши Сорена. Длины волос на традиционные косы не хватало, поэтому приходилось заплетать их в одну на макушке. К моему раздражению, он даже после сна выглядел собранным, мне же требовалось как минимум полчаса, чтобы привести себя в порядок и казаться хоть слегка презентабельной.

– День, когда твоя прическа не будет смотреться идеально, – продолжила я, – можно смело объявлять национальным праздником.

– Знаешь, пожалуй, мне бы стоило явиться на заседание, выглядя небрежно, – задумчиво произнес Сорен и нахмурился: – На тот случай, если там будет присутствовать Тибра. Эта ходячая катастрофа просто не умеет держать руки при себе.

– Постарайся никого не убить, – напутствовала я. – Это плохо повлияет на исход переговоров.

– Мне было бы легче справиться с этой задачей, если бы ты пошла со мной, – улыбнулся Сорен натянуто.

– К сожалению, мне приходится учиться контролировать новые способности, – отозвалась я. – Пока я не достигла даже четверти потенциальной мощи. Кроме того, Сату определенно в состоянии предотвратить любые убийства.

– Знаю, знаю, – сдался недовольный король гоблинов. – Отправляйся на тренировку, мой юный олененок. Я же буду держать оборону и постараюсь не давать воли гневу. Но сначала…

Он сгреб меня в объятия и прижался к моим губам своими. Очевидно, предполагалось, что поцелуй продлится всего секунду, но я зарылась пальцами в шелковистые белые волосы и притянула Сорена к себе еще плотнее. Жар его тела и исходивший от него аромат окружили меня, заставляя потеряться в них. Гоблин издал низкий, почти животный рык и приник к моим губам еще более страстно, слегка покусывая их.

Мы так увлеклись процессом, что не услышали, как отворилась дверь и кто-то сдавленно охнул.

– Прошу прощения, – откашлявшись, уже громче сказал непрошеный гость, – но Сорена разыскивает моя мать. Не хотелось бы заставлять ее ждать.

Не слишком счастливый подобным вниманием монарх Пермафроста приоткрыл один глаз и недовольно воззрился поверх моего плеча на Сеппо, а затем вернулся к поцелую, который стал более нежным и прервался спустя пару секунд.

– Иду, иду, – проворчал Сорен, после чего подхватил ножны с мечами, набросил плащ и направился к выходу.

Полукровка, насмешливо приподняв брови, молча проследил взглядом за скрывшимся королем гоблинов и широко ухмыльнулся.

– Неплохая демонстрация доминирования.

– Как поживает твоя матушка? – спросила я, проигнорировав издевку и шагая по коридору в сторону двора, где обычно проходили тренировки.

– Беременна. Снова, – произнес Сеппо тоном, которым чаще всего беседуют о погоде.

Мы ускорили шаг, минуя лабиринт дворцовых тоннелей, за прошедший год усвоив, какой из них заканчивается тупиком, какой ведет в смертельную ловушку, а какой позволяет значительно сократить путь.

– Снова? – переспросила я. – Что, правда?

Сату, мать Сеппо, славилась привычкой заводить романы с человеческими мужчинами и рожать от них полукровок. В Пермафросте подобные существа встречались крайне редко, и большинству из них дала жизнь именно Сату.

– У меня будет новый братик. Или сестренка, – пожал плечами собеседник. – Чем больше, тем веселее.

– И сколько у Сату всего детей?

– Хм, – Сеппо остановился и задумчиво нахмурился. – Погоди, дай вспомнить.

– Это можно делать на ходу, – отозвалась я, не сбавляя темпа.

Во двор мы пришли слишком поздно, но хотя бы не встретив преград по пути. Я вдохнула морозный воздух, который наполнял энергией каждую клеточку тела. На языке, хоть и слегка приглушенно, чувствовались оттенки жизни. Смена листвы на деревьях, копание нор небольшими животными, которые населяли тундру Пермафроста, запахи пота людей и человекообразных существ. А по обледенелой земле тянулись во всех направлениях мерцающие и невесомые следы добычи.

Не успела я насладиться красотой и великолепием картины, как кто-то дернул меня за запястье, увлекая в сторону.

– Эй! – Я гневно уставилась на темноволосую девушку с серьезным лицом и высвободилась.

– Ты опоздала! – заявила Диаваль, чьи голубые глаза искрились негодованием, а сложенные на груди руки намекали на высшую степень недовольства.

– Знаю, – ответила я, потирая запястье, которое до сих пор жгло после прикосновения.

– Сильно опоздала. – Выражение лица собеседницы не изменилось.

– Плохо спала прошлой ночью, так что встала поздно, – объяснила я, незаметно указывая взглядом на спутника-полукровку.

– Эй, Сеппо, – Диаваль явно поняла намек, – Роуз тебя искал. Думаю, он сейчас где-то в конюшне.

Услышав имя своего парня, Сеппо выпрямился и настороженно посмотрел на вестницу, будто ожидая подвоха, но без сомнения радуясь предлогу покинуть двор.

– Что ж, – наконец отозвался полукровка, – пожалуй, следует найти его и помочь. С лошадьми, по всей вероятности. Да, наверняка, ему требуется помощь с лошадьми.

Мы проследили, как Сеппо пытается испариться из поля зрения до того, как станут заметны покрасневшие кончики его ушей.

– Задача оказалась несложной, – прокомментировала Диаваль.

– Используют любой предлог, чтобы уединиться, – я кивнула, затем увидела лицо собеседницы, на котором читалось легкое отвращение, и добавила, ухмыляясь: – Что? Их любовь чиста, как первый снег.

– Прости, но меня сейчас стошнит, – Диаваль поморщилась.

– Неужели здоровые отношения настолько невыносимы для тебя?

– Меня не волнуют подобные мелочи, – отмахнулась собеседница, после чего отбросила кожаные полы плаща и опустилась, скрестив ноги, на каменные плиты двора. – Садись и приступим к работе. – С этими словами она положила руки на колени ладонями вверх и соединила кончики пальцев, пока между ними не заискрились голубоватые разряды.

Я приняла такое же положение, однако не сумела извлечь ничего похожего на мерцающую магию наставницы. Как и всегда. Она учила сосредотачиваться на самой сердцевине моего существа, представлять собранную там энергию сил оленя и взывать к ним. Однако мне этот процесс казался блужданием в полной темноте в попытке обнаружить то, чего там, возможно, даже не было.

– Прекрати прорываться туда силой, – проворчала Диаваль. – Так ты ничего не добьешься.

Я вздохнула. Еще и минуты не прошло, как желание швырнуть чем-нибудь в наставницу сделалось непреодолимым. Силы оленя принадлежали мне уже почти год, но практически никак пока не проявлялись, если не считать бессознательного контроля способностей Сорена и нашей связи в качестве короля гоблинов и его источника могущества. Это было невероятно горько осознавать. Чем больше я старалась и терпела поражение, тем чаще казалось, что мне просто не хватает какой-то основополагающей составляющей. Эта судьба никогда по-настоящему не была моей.

«Ах, Яннеке… Снова терзаешься сомнениями?»

– Убирайся из моей головы, – прошептала я под нос и удостоилась вопросительного взгляда от Диаваль.

– Никак не оставит тебя в покое? – спросила она, выгнув тонкую черную бровь.

– С самой ночи. Сначала беспокоили кошмары, потом появился он. В итоге я разбила зеркало, – вздохнула я, подпирая голову руками, чтобы дать отдых напряженной спине.

– Бедный Сорен, – с улыбкой прокомментировала собеседница, но тут же вновь стала серьезной. – Кстати, ты все еще хранишь видения в тайне от него?

– А что прикажешь сказать? – я нахмурилась. – У него и так хватает проблем, чтобы добавлять ему беспокойств новостью про призрак мертвого дядюшки и кошмары о конце света.

– Вы двое неразрывно связаны как олень и король Пермафроста. Но что еще важнее, вы партнеры. Может, я и не состою в отношениях, однако считаю, что доверие – неотъемлемая их часть. – Диаваль провела ладонью по пушистым черным волосам и добавила: – Не менее важно, что твои видения, скорее всего, связаны с силами оленя, так как начались после превращения. Так?

– Кажется, да. – Я пожала плечами. – Прошел где-то месяц среди всей той суматохи. Но раньше я никогда не слышала голоса и не замечала появления призраков. Так что думаю, да, это связано с новыми способностями.

– Ты полагаешь, что все происходящее – галлюцинации? – сощурив глаза, спросила наставница. – Но это не так. Твои видения реальны.

Я не могла принять эту мысль, а потому процедила сквозь сжатые зубы:

– Они. Не. Реальны.

– Отрицание истины еще никому не приносило пользы, знаешь ли, – заметила Диаваль. – Скажи, ты действительно считаешь свои кошмары и видения ничего не значащими? Сомневаюсь. Поверь моему опыту, есть огромная разница между сумасшествием и магическими прозрениями. И тебе требуется не только моя поддержка, чтобы с этим справиться. Поэтому нужно обязательно рассказать обо всем Сорену.

– Вот только я теперь на собственной шкуре убедилась в правдивости его слов: чем дольше хранишь секрет, тем сложнее его поведать, – пробормотала я.

– Вот только наш тщеславный монарх скрывал от тебя тайну больше ста лет, а ты – всего несколько месяцев. Наверняка в этом случае признаться должно быть гораздо легче, – сказала Диаваль с саркастической ноткой в голосе.

Я застонала и закрыла лицо ладонями, ощущая, как в душе разрушительная уверенность в провале расцветает острыми вспышками боли и тревоги. А ведь прошло уже больше года после обретения новых способностей. Неужели они не должны проявляться инстинктивно? Но я по-прежнему не имела ни малейшего представления, что следует делать, почему Лидиан беспокоит меня, а кошмары прерывают ночной отдых. Может, рождение на границе Пермафроста с человеческим миром и наделило меня уникальным даром, недоступным никому другому, благодаря чему олень, символ могущества короля гоблинов, сумел передать мне свои силы после смерти. Но все это не меняло того факта, что я не понимала, где заканчиваются мои собственные способности и начинаются сверхъестественные. И уж тем более не могла контролировать их магию. Она словно находилась за стеклянной стеной в отдельной части мозга, куда никак не удавалось дотянуться.

– Тебе дано невероятное могущество, Яннеке, – тихо произнесла Диаваль, касаясь моего колена. – Оно находится внутри, нужно только поверить в это.

– Что ж, не моя вина, что олень не оставил подробных инструкций, – огрызнулась я и тут же почувствовала раскаяние. В конце концов наставница лишь пыталась помочь. – Прости. Я расстроена.

Диаваль вовсе не выглядела обиженной. Мы сблизились в достаточной степени, чтобы мириться с уникальными особенностями характеров друг друга. Никогда бы не поверила, что сумею ощутить с кем-то в Пермафросте такую же связь, как испытывала по отношению к людям. Само собой, были Сорен и Сеппо, но за первые семнадцать лет жизни среди сестер я привыкла к постоянным пересудам и беседам по душам, хоть и не принимала в них участия. Конечно, никто бы не назвал Диаваль особенно женственной, но зато именно такой подруги мне не хватало в детстве.

Пока я углубилась в мысли, наставница привстала и пристально посмотрела в сторону дворца. Сорен сейчас, должно быть, с головой занят переговорами с темными альвами, обсуждая какие-нибудь важные государственные дела или решая конфликты между подданными. Если все пройдет гладко, эти странные существа не объявят нам войну и не изрекут очередное бессмысленное пророчество, которое разъярит вспыльчивого короля гоблинов настолько, что он примется крушить мебель. В худших случаях альвы могли с удовольствием наблюдать за проявлением гнева собеседника, а потом провозгласить, что предсказание было лишь шуткой. Само собой, окончательно выведя из себя Сорена. Эта картина отчетливо стояла перед глазами, потому что раздражение возлюбленного так и звенело у меня в ушах, будто насекомое. Я вознесла молитвы всем богам, кто готов был прислушаться, чтобы он сумел сдержать свой темперамент. Хотя выдержать общение с альвами являлось тяжелым испытанием для любого. Эти существа были в состоянии свести с ума кого угодно и вызвать практически неконтролируемое желание начать биться головой о стену. Даже для Пермафроста они казались… неестественными.

– Тебе следует спросить совета у Доннара, – наконец задумчиво сказала Диаваль, не отрывая пристального взгляда от дворца, словно могла видеть, что происходит внутри.

– Я с трудом выдержала единственную встречу с альвами и едва не потеряла рассудок. Не думаю, что сумею пережить новое самопознание, которое наверняка порекомендует Доннар. Если ты не в курсе, то беседы с подобными существами обычно до добра не доводят.

– Хоть темные альвы и странные, но обладают невероятными познаниями. И могли бы что-нибудь тебе посоветовать. – Наставница пожала плечами.

«Согласен, – раздался голос Лидиана в моем сознании, – тебе следует с ними пообщаться».

– Только твоего мнения я и не спрашивала, – ядовито проворчала я себе под нос.

Если Диаваль и услышала, то не подала знака, лишь обернулась и уставилась на что-то поверх моего плеча, а затем тяжело вздохнула и пробормотала:

– Только не это.

– Что там?

Она не успела ответить: раздались мужские крики и грохот копыт по брусчатке. По двору мимо нас галопом промчался гнедой скакун. Его поводья свободно болтались. Следом гнались Сеппо с Розамундом, которые орали на лошадь изо всех сил.

Я лишь покачала головой. Как можно не знать, что нельзя гнаться или кричать на животное, которое хочешь поймать?

– Как думаешь, им требуется помощь? – спросила Диаваль, хоть и не слишком охотно.

– Я бы предпочла посмотреть, как они сами выпутаются из ситуации, – отозвалась я.

Так что мы с наставницей принялись наблюдать, как двое гоблинов в течение двадцати минут пытались вернуть лошадь в стойло. Они перепробовали все. Кроме, конечно, правильного варианта: медленно приблизиться к беглянке и успокоить ее тихим голосом. Пару раз Сеппо едва увернулся от удара копытами. Вряд ли подобную рану удалось бы быстро исцелить, даже учитывая ускоренную регенерацию. Рыжие волосы Розамунда выбились из высокой прически, а по лицу текла коричневая жижа. Грязь, как я надеялась. Взмахнув руками, он отпугнул скакуна, направив в сторону Сеппо, но тот тут же отпрыгнул с дороги несущегося на полной скорости животного.

– Мужчины, – прокомментировала я, переглянувшись с Диаваль.

Это объясняло все.

Вздохнув, я поднялась на ноги и отправилась на выручку до того, как лошадь причинила бы кому-то вред. Или сама понесла увечья. С помощью хрупкой, едва осязаемой магии я коснулась сознания скакуна, посылая успокаивающие, мирные мысли, и почувствовала, как его пульс замедляется. Затем осторожно двинулась к беглянке, не глядя в глаза, как поступил бы хищник, и подходила все ближе и ближе, пока одна вытянутая рука не дотронулась до мягкого бархатного носа животного, а вторая не схватила поводья.

– Тише, – прошептала я, гладя шею прекрасного создания. – Все хорошо, все закончилось.

Роуз и Сеппо подошли к нам, к счастью, на этот раз медленно.

– Спасибо, Яннеке. – Рыжий гоблин почесал затылок, явно пытаясь скрыть смущение. – Не стоило беспокоиться. Мы и сами бы поймали беглянку. Рано или поздно.

– Ага, – фыркнула Диаваль из-за спины Розамунда. – Вы же держали ситуацию полностью под контролем.

Услышав комментарий, я улыбнулась. Как же приятно оказалось иметь друга, который понимал и умел правильно использовать сарказм. Оба гоблина в замешательстве посмотрели на собеседницу, прежде чем на их лицах медленно отразилось понимание.

– Неужели так необходимо говорить одно, а иметь в виду совершенно противоположное? – смиренно поинтересовался Роуз.

– Только сарказм не позволяет мне сойти с ума. Так что да, необходимо, – ответила Диаваль.

– Можно мне задать вопрос? – Я обернулась к приятелям, не выпуская из рук поводья. – Каким образом вы умудрились упустить лошадь, но решили помчаться за ней по пятам с криками, как парочка безумцев? Или ответ заставит меня поседеть раньше времени? – Кобыла у меня за спиной укоризненно вздохнула, будто тоже хотела знать, что творится в головах у этих парней.

– Э-э, ну, понимаешь… – начал было Сеппо, обводя взглядом двор, чтобы убедиться: нас никто не подслушивает. Вокруг наблюдались лишь каменные плиты, сквозь которые проросли несколько упорных и опасных побегов. Но в остальном это место ничем не напоминало то, каким оно было во времена правления предыдущего короля. На открытом, пустом и тихом пространстве не скрывалось ни одного гоблина-заговорщика. Не считая парочки нарушителей спокойствия. – Ну, в общем, ты помнишь, что мама снова ждет ребенка. Вот мы и подумали…

– Как? – прервала рассказ Диаваль, удивленно вскинув брови. – Опять?!

– Я тоже так отреагировала, – прокомментировала я.

– Так вот, – укоризненно посмотрев на нас, продолжил Сеппо, – эту лошадь захватили во время недавнего набега, и мы объезжали ее, чтобы преподнести в качестве подарка.

– Не знала, что новорожденные умеют кататься верхом, – усмехнулась Диаваль.

– Конечно, ребенок бы сначала вырос, – пояснил полукровка. – Ну, в смысле, если бы остался в Пермафросте. Существует один шанс из четырех, что дитя человека и гоблина окажется полностью человеком. В таком случае мама бы подкинула отпрыска на порог отца.

– Ты так и не ответил мне, сколько всего у тебя братьев и сестер, – припомнила я нашу предыдущую беседу.

– Точно, я тоже не в курсе, сколько же всего у тебя братьев и сестер, – повернулся к партнеру Розамунд.

– Живых, находящихся сейчас в Пермафросте и тех, о которых мне лично известно? – уточнил Сеппо. – Вроде бы двадцать три. Еще были несколько людей и парочка умерших, учитывая возраст Сату.

– А мне еще казалось, что шесть сестер – это много, – с чувством произнесла я.

«Насколько бы я ни считал беседу занимательной, тебе следует разыскать Доннара», – раздался в сознании голос Лидиана.

Я сжала челюсти, не планируя бросаться к темному альву по первому совету заклятого врага, которому наверняка просто стало неприятно слушать обсуждение количества детей Сату. В конце концов, она предпочла высокородному лорду простых человеческих мужчин. Фу, меня лично до сих пор передергивало при одной мысли, что Лидиан когда-то ухаживал за матерью Сеппо.

«Мне обидно, между прочим».

– Так проваливай прочь!

Остальные замолчали и уставились на меня. Потом Роуз понимающе кивнул:

– Снова Лидиан?

– Он до сих пор от тебя не отвязался? – поинтересовался Сеппо.

– Неужели в курсе моих проблем все, кроме Сорена? – простонала я, чувствуя настоятельную потребность кого-нибудь ударить или что-нибудь разбить.

– Не знаю, заметила ли ты, – осторожно подбирая слова, произнес Розамунд, – учитывая, насколько вы близки, но Сорен бывает слегка… Как бы это сказать? Слегка непонятлив.

– Точнее, у него полностью отсутствует эмоциональная чуткость, – поправила Диаваль.

– Так что ему нужно предельно ясно и четко донести свою мысль, – добавил Сеппо.

Я сжала пальцами переносицу, ощущая приближение головной боли. В том недоступном отделе мозга, который отвечал за способности оленя, чувства Сорена становились все более яркими. Раздражение постепенно перерастало в ярость. Что бы ни происходило на переговорах с темными альвами, король явно не получал от процесса удовольствия. Я зажмурилась, сосредоточилась и постаралась получить визуальные образы вместо неопределенных эмоций. И тут же резко открыла глаза.

– Что случилось? – спросила Диаваль, заметив мое озабоченное выражение лица.

– Нужно остановить Сорена, пока он не прикончил Тибру. Присмотри, пожалуйста, за лошадью.

Не дав времени наставнице ответить, я сорвалась с места и на полной скорости помчалась ко дворцу, надеясь добраться до зала приемов до того, как разозленный монарх на самом деле убьет послов, спровоцировав проклятую всеми богами войну.

2. Мужчина в пещерах

Войну удалось предотвратить, но я едва успела, влетев в тронный зал буквально за секунду до того, как Сорен бросился на Тибру. Та издала визгливый смешок и растворилась в воздухе.

Разъяренный король гоблинов упал на мраморный пол, но тут же вскочил на ноги и прорычал:

– Куда она пропала?

– Вероятно, вернулась в пещеры, – отозвался Доннар, который наблюдал за происходящим с выражением легкой заинтересованности на лице.

– Каким образом? – Сорен оскалился.

– С помощью магии, скорее всего, – пожал плечами альв Темный с удивительной грацией для существа с практически отсутствующей кожей на части спины.

Заметив, что Сорен по-прежнему смотрит на собеседника так, словно собирается его убить здесь и сейчас, я вздохнула и решила вмешаться.

На стенах образовалось несколько новых трещин. А огромный разлом в полу, появившийся после поединка Сорена и Лидиана и спровоцировавший начало Охоты, стал еще шире. По всему залу валялись разбросанные стулья.

Но особенно меня удивил вид чрезвычайно сердитой Сату, которая стояла возле трона.

– Кто-нибудь просветит меня, что произошло? – поинтересовалась я.

– Мы немного повздорили, – Сорен посмотрел на меня, ради приличия изобразив раскаяние.

– Заметно, – отозвалась я, многозначительно обводя взглядом зал.

– Король гоблинов напал на мою супругу, – заявил Даннар.

Повисла долгая пауза. Потом я нахмурилась и решила уточнить:

– Мне казалось, что Тибра приходилась тебе сестрой.

– Сестра, супруга, одно и то же, – снова пожал плечами темный альв.

Мы с Сореном переглянулись, потом посмотрели на Сату. Даже без связи между нами, от монарха Пермафроста волнами отчетливо исходило ощущение, которое говорило: «С этими существами совершенно невозможно общаться».

Я с трудом удерживала глаза открытыми, чтобы подавить подступающую головную боль. Жизнь в качестве оленя имела свои плюсы и минусы. С одной стороны, я теперь являлась одним из самых могущественных созданий в мире, хоть и не слишком хорошо представляла, как получить доступ к новым способностям. С другой стороны, приходилось вести дела с темными альвами.

В Пермафросте все дружно сходились лишь в одном: не приближаться к этим существам.

– Сорен, почему ты счел возможным напасть на Тибру? – поинтересовалась я.

Честно говоря, даже если королю гоблинов мой вопрос показался неуместным, на самом деле я вовсе его не упрекала. И даже сама с удовольствием поколотила любого темного альва. Каждая встреча с ними приводила к сомнениям в собственной вменяемости.

– Она не понимает самой концепции недопустимых прикосновений, – ледяным тоном заявил Сорен, а потом пояснил до того, как я успела прийти в ярость при мысли, что Тибра посмела дотронуться до него где-то в неприличных местах: – И постоянно дергает меня за косу. Что за детское поведение!

– Ну, она и есть ребенок, – произнес темный альв, подергивая хвостом.

– Доннар, ты не слишком помогаешь, – отмахнулась я. Супруга, сестра, а теперь еще и ребенок? – Не могу поверить, что приходится вмешиваться! Вы ведете себя как маленькие! Так, Тибре нужно запретить дергать монарха Пермафроста за волосы, понял, посол темных альвов? А ты, Сорен, не имеешь права убивать дипломатическое лицо лишь потому, что ему вздумалось дернуть тебя за волосы.

После этого выговора мне и самой хотелось повыдергивать на себе волосы. Я отвернулась от пристыженных Доннера и Сорена, приветствуя кивком Сату.

Ближайшая советница короля гоблинов стояла рядом с троном, скрестив руки на груди над животом, который слегка выпирал, хотя я и обратила на это внимание только благодаря комментарию Сеппо. Темные, глубоко посаженные глаза искрились умом. Несмотря на другой оттенок, они сильно напоминали мне о приятеле. Сату казалась почти полной противоположностью сына: пышнотелой, смуглокожей, мускулистой. Но у них были одинаковые смоляные черные волосы, посадка ушей, форма и разрез глаз, а также татуировки в виде лозы, тянущейся от шеи по выбритому сбоку скальпу.

Внешне Сату не выглядела привлекательной, но что-то все же притягивало взгляд. Возможно, дело было в ослепительной улыбке или загадочно мерцающих глазах, которые сглаживали впечатление от суровых черт лица.

– Сеппо рассказал, что вы ожидаете ребенка, – сказала я ей.

– Действительно, с тех пор, как мой род пополнялся, прошло уже немало времени, – с улыбкой кивнула Сату. – Хотя служба советником нового короля мало чем отличается от присмотра за младенцем.

– Я все слышу, – недовольно пробормотал Сорен.

– Отец ребенка – человек, – не обращая внимания, продолжила она. – И у нас уже было раньше совместное потомство, но мальчик оказался редким исключением и не унаследовал черт гоблина. Думаю, это дитя будет иным. Я уже ощущаю его.

– Спасибо, что удержали их от того, чтобы поубивать друг друга, – благодарно кивнула я, обернулась к Сорену с Доннаром, которые молча стояли неподалеку, и спросила у последнего: – Разве тебе не требуется присоединиться к делегации темных альвов? Остальные уже ушли.

– Увы! – откликнулся чудовищный посол. – Мне необходимо переговорить с тобой. – Он выразительно взглянул на Сорена. – Наедине.

Отлично. Теперь мне предстоит выслушать бормотания второго безумца за день.

«Снова ты меня оскорбляешь. Я никогда не бормочу», – прошло почти двадцать минут с тех пор, как Лидиан в последний раз снизошел до общения со мной, и конечно же, он выбрал именно этот момент для нового появления. Во имя клювов воронов Одина, как бы мне хотелось иметь возможность прикончить уже мертвого гоблина!

Но даже если не считать бесед с призраком заклятого врага, я была обязана общаться с любым обитателем Пермафроста в качестве оленя. В отличие от своего предшественника я не умела определять, что происходит с каждым живым существом, хотя и ощущала общее состояние мира.

«Которое находится в упадке, надо отметить». – В этот раз голос в сознании принадлежал не Лидиану, а мне самой, хотя молчаливое согласие призрака тоже чувствовалось.

Поэтому в рамках своих новых обязанностей я должна была побеседовать с Доннаром, как и с любым существом Пермафроста, кто выражал таковое желание. Темные альвы хоть и являлись… ну, темными альвами, однако все же принадлежали к обитателям вверенной мне территории.

– Что ж, – вздохнула я, – внимательно тебя слушаю.

– Мне кажется, я упоминал о необходимости разговора наедине, – произнес Доннар, многозначительно посмотрев на Сату и Сорена, которые по-прежнему стояли рядом.

– Тронный зал вообще-то принадлежит мне, – отозвался король гоблинов, хоть и без особого возражения в голосе. – Ты уверена, что готова его выслушать, Яннеке? Только скажи, и я буду гнать мечом этого альва по всему Пермафросту до самых пещер.

– Уверена, – ответила я, изо всех стараясь прогнать эту чудесную картину из головы.

– Тогда хорошо, – Сорен кивнул. – Я доверяю твоему благоразумию. А позднее мы можем вернуться к тому, на чем нас прервали этим утром.

– Конечно, – почувствовав, как к щекам прилил жар, я понадеялась, что румянец не слишком заметен и не подскажет остальным, какие образы пронеслись в моем сознании.

Должно быть, я все же покраснела, потому что на губах Сорена заиграла коварная ухмылка, с которой он и вышел из зала вслед за Сату, оставив меня вспоминать наш утренний поцелуй.

«Отвратительно. Теперь мне никогда не избавиться от этой жуткой картины», – прокомментировал Лидиан.

– Учитывая, что ты постоянно находишься у меня в голове, это вполне заслуженная расплата.

Я подпрыгнула, когда сзади раздалось клацанье когтей по мраморному полу. Доннар стоял совсем рядом и наверняка слышал, как я говорила сама с собой. Дерьмо. Огромный тронный зал показался слишком пустым. Почувствовав полную беззащитность перед лицом темного альва, я с трудом поборола инстинктивное желание прижаться спиной к стене.

Доннар тоже совершенно не помогал восстановить спокойствие. Он постукивал когтистой ногой по каменным плитам пола и размахивал хвостом из стороны в сторону. Это движение напоминало огромного кота, который готовился к прыжку. В конце концов темный альв обвел пристальным взглядом пустое помещение и устремил на меня взор угольно-черных глаз, которые словно прожигали дыру в самой моей душе.

– И давно это с тобой происходит? – спросил Доннар.

– Мы с Сореном…

– Нет-нет, – собеседник покачал головой. – Я о другом. Давно в твоем сознании поселился призрак?

– Лидиан? – Мой голос оборвался, когда я произнесла имя врага. Неужели было настолько очевидно, что со мной творилось что-то неправильное? – Значит, я не сошла с ума? – Меня постепенно накрыло осознание, что если Доннар увидел…

– Нет, не сошла, – подтвердил темный альв. – Сорен ведь так и не сжег тело целиком? И не устроил достойное погребение?

– Нет, он оставил сердце Лидиана. Где-то во дворце, – отозвалась я, стараясь не думать о бьющемся сердце, которое хранилось в одном из помещений.

Только погибшие, чьи тела после похоронных обрядов возложили на погребальный костер, обретали достойное посмертие и могли возродиться в следующей жизни. В противном случае они навсегда становились пленниками в загробном мире. Никто никогда больше о них не слышал. И только мне не повезло заполучить в качестве собеседника призрак убитого врага.

Как бы там ни было, когда дело касалось Лидиана, мне хватало беспокойств и без образа его до сих пор бьющегося сердца.

– Он не может до конца покинуть этот мир, пока вся плоть не окажется сожжена, – пояснил Доннар. – Кроме того, призрак привязан именно к тебе. Но думаю, ты уже это знаешь.

– Лидиан постоянно твердит что-то непонятное, – возмущенно пожаловалась я. – И насылает образы, как мир рушится, а людей выворачивает наизнанку. Иногда их крики становятся такими невыносимо громкими, что череп едва не лопается изнутри. Повсюду царит смерть. Все взывают о помощи, но я даже не представляю, что происходит!

– Я предупреждал, что в будущем тебя ждет нелегкий путь, – помолчав немного, печальным и сочувственным голосом напомнил Доннар.

– Ты знаешь, что со мной творится? – с отчаянием спросила я его. – Почему возникают эти видения?

«Потому что я теперь являюсь частью тебя, Яннеке».

– Нет! – воскликнула я, не слишком заботясь, что кто-то может услышать. – Замолчи! Я не с тобой разговариваю.

– Но Лидиан действительно является частью всего происходящего, – тихо заметил темный альв.

«Видишь, все сводится к моей персоне. Я знаю то, что тебе неизвестно. Если только…»

– Если только ты не хочешь стать такой, как он, – каким-то образом Доннар завершил предложение Лидиана, хотя слышала призрака только я.

– Мне нужны объяснения, – требовательно произнесла я, стараясь не показывать, как дрожат руки.

Хель всех забери, неужели желание в кои-то веки избавиться от издевательств моего мучителя такая уж большая просьба? Разве тяжело Норнам было сплести нить моей судьбы таким образом, чтобы подарить хоть немного покоя? Почему я обречена на проклятие вечно ощущать присутствие злейшего врага? Он умер. Мертв и закопан в землю и все же сумел вернуться и снова приняться за свое любимое занятие: терзать меня.

– Я не могу рассказать, – ответил темный альв. – Но могу показать.

– Я уже однажды попалась на эту удочку. – Я отступила на шаг, почувствовав прилив страха. – Прости, если больше не испытываю желания подвергаться пыткам, пусть и воображаемым.

Вспомнились и железный нож с рукояткой из оленьего рога, торчавший из груди отца, и заявление, что мы все являемся монстрами, и видение моего собственного тела, покрытого ранами и медленно таявшего в воздухе… Да, показанного Доннаром мне хватит до конца жизни.

– Боюсь, отказаться ты не имеешь права, – он протянул ко мне руку, блеснули острые когти. – Ты обязана увидеть. Обязана.

– Или что?

– Наступит конец света, – одновременно сказали Доннар и Лидиан, и их голоса, гулко отразившись в моей голове и в тронном зале, тяжело повисли в воздухе.

– Не могли подкинуть мне задачку попроще? – язвительно поинтересовалась я.

Перед моим внутренним взором предстал Лидиан. Светлые волосы растрепались, на лице виднелись следы копоти, а одежда висела клочьями, будто разорванная когтями миллионов хищников. Но улыбка, так напоминавшая его племянника, осталась прежней.

«Что случится, когда змей перестанет кусать себя за хвост?»

Я не знала ответа, но приготовилась к тому, чтобы его получить.

Мир завертелся вокруг меня, проникая в каждую клеточку тела, словно выворачивая наизнанку. Волосы трепал неощутимый ветер. Я стояла на месте, но при этом двигалась вперед, тянулась вверх и одновременно падала. Перед глазами темнота сменялась вспышками света, и тронный зал превратился в холодное и мрачное место. Место, где по стенам с огромной высоты стекала кровавая вода. Те, кто сюда входил, редко выходили либо же теряли рассудок.

Когда вращение и мельтешение прекратились, Доннар выпустил мою руку. По спине побежали мурашки от прохлады и страха. Несмотря на то, что пещера была той самой, где я встретила темных альвов, она выглядела немного по-другому. Появились новые валуны, мох и напластования, разбросанные перья и кости казались более свежими. Воздух дрожал, точно происходившее являлось миражом, иллюзией.

– Что это? – спросила я у Доннара, но тот жестом призвал меня к молчанию и указал вперед.

Возле стены стоял… другой Доннар: гораздо моложе, если судить по едва прикрывавшей ребра коже и не до конца выросшим когтям. Когда темные альвы становятся взрослыми, то шкура на спинах лопается, открывая взглядам мышцы, кости, вены, нервы и сухожилия. Я знаю это в теории, потому что смотреть на их непокрытые тела считается величайшей формой неуважения и оскорбления, так что сильно повезет, если после подобного проступка удастся унести ноги и при этом не оказаться ослепленным.

В пещере эхом отдались чьи-то шаги. Мой спутник поманил меня за собой пальцем, и мы отошли на несколько шагов назад, чтобы увидеть, кто приближался к молодой версии Доннара. Я едва сумела сдержать крик, сжав руки в кулаки так, что ногти вонзились в ладони. По спине пробежал холодок.

Глядя на возникшего передо мной молодого гоблина, я попыталась убедить себя, что происходившее – всего лишь иллюзия и он не может меня видеть.

«Я всегда видел тебя, Яннеке. – Слова Лидиана набатом прогремели в моем сознании. – Даже в воспоминаниях. Всегда».

– Замолчи, – прорычала я, игнорируя нежеланного собеседника и наблюдая за его молодой версией.

Он держался прямо, так как на ноге отсутствовал малейший признак отравления железом, а кожа выглядела безупречной, без намека на многочисленные шрамы. Короткая прическа едва прикрывала уши. Но самыми странными мне показались глаза: они не всматривались во что-то незаметное для остальных, яркая зелень не омрачалась безумием, взгляд оставался ясным и внимательным.

– Ты взыскуешь запретного знания, – вместо приветствия произнес гоблину молодой Доннар. – Однако оно не предназначено для твоего хрупкого разума. – Его голос звучал сочувственно.

– Только я могу сказать, что способен выдержать мой рассудок! – прорычал Лидиан, приближаясь вплотную к темному альву. – И я говорю, что справлюсь! Из поколения в поколение в нашей семье передавался дар предвидения. Им обладали все мои предки. Ты не сумеешь отказать мне в наследии рода!

– Однако ты появился на свет без дара, потому что неспособен принять его, – невозмутимо откликнулся Доннар. – Покинь пещеру, гоблин, здесь ты не найдешь искомых ответов.

– Мой отец обладал предвидением! – Молодому Лидиану явно не пришлось по вкусу услышанное, а потому он взмахнул рукой и оставил когтями красную полосу на щеке темного альва. – Мой брат обладает даром! Как и мой дед, и отец моего деда. Это знание принадлежит мне по праву! По праву кровного наследия. Я не могу быть единственным слепым в семье. Вы, голоспинные пещерные паразиты, обязаны вернуть мне мой дар!

– Значит, ты утверждаешь, что предвидение является твоим семейным наследием? – медленно уточнил Доннар, слизывая каплю крови, упавшую со щеки на губы, а затем недобро сузил глаза.

– Да, – прошипел Лидиан.

– И что же ты планируешь прозревать? Какие знания желаешь получить?

В отличие от молодого высокомерного гоблина я заметила взгляд молодого Доннара. Расчетливое выражение лица вызвало у меня дурное предчувствие.

– Все!

– Быть посему, – расплылся в зловещей ухмылке темный альв.

И молодой Лидиан, который только что стоял и горделиво усмехался, в следующее мгновение уже с воплем покатился по полу, цепляясь пальцами за голову в стремлении выцарапать глаза. Дикие крики отражались от стен пещеры, уносясь ввысь и оглашая горные кряжи. Звуки постоянно искажались, принимая странные формы, и казалось, что в агонии бьется множество гоблинов. Молодой Доннар стоял над гостем и улыбался.

– Они все погибнут! Они гибнут прямо сейчас! – рыдал Лидиан. – Крошечные создания окажутся раздавленными сапогом, а птичка умрет от холода. Я слышу миллионы сердцебиений и вижу миллионы жизней, которые обречены прерваться. Всех. Везде. Один камень будет перевернут, другой бросят в пруд. Но остальные не сдвинутся никогда. Зима приходит и уходит, а затем мир погрузится в огненную геенну. Змей освободится, он воссядет на трон, а она займет место рядом. Из-за них, все из-за них! Что ты со мной сотворил? – задыхаясь, выдавил он. – Прекрати это!

– И что именно ты с ним сотворил? – с трудом отводя взгляд от Лидиана, спросила я у старшей версии Доннара.

– Он хотел знать все, – пожал тот плечами. – Я исполнил его желание.

– Что ты сделал?

– Подарил ему всеведение. Лидиан мог видеть судьбу каждого насекомого, каждого червя. А также понимал причины роста травы, закономерности перемещения воздушных потоков. Знал о смерти и рождении всех живых существ. Слышал все до единого сердцебиения и дыхание. Ему стало известно о каждой секунде от начала мира и до его конца. Лидиан получил, что хотел. – При этих словах мой спутник улыбнулся так же зловеще, как и его молодая версия.

В животе словно образовалась ледяная глыба, и я едва не отшатнулась от Доннара, наблюдая за выражением его лица. Иногда так просто забыть, что, несмотря на окружавших меня любимых людей, в каком-то роде я всегда останусь иной, не такой, как они. Тяжело постоянно напоминать себе, что некоторые из тех, кто мне небезразличен, не умеют воспринимать окружающую действительность подобным мне образом и никогда не смогут испытать эмоции, посочувствовать, выразить заботу. Как бы ни старались. Еще хуже было понимать, что гоблины, темные альвы и другие существа Пермафроста абсолютно не беспокоились о моих переживаниях и спокойно пытались свести меня с ума. Хель неблагая, да Лидиану удалось это сделать даже с того света.

Мир вечной зимы мог быть по-своему прекрасным, а населявшие его создания обладали грацией хищников, но эта красота в первую очередь являлась жестокой, немилосердной, а неправильные слова неправильному собеседнику вполне могли стать причиной мгновенной смерти. Никаких вторых шансов, никакого прощения. Сурово, жестко, бесчеловечно.

– Но всеведение, – медленно произнесла я, выныривая из невеселых размышлений, – вполне в состоянии… Ну, знаешь…

– Свести с ума? – подсказал Доннар. – Такой исход вполне вероятен. Что и произошло. Хотя, без сомнения, Лидиан был нестабилен еще до моего дара.

– Почему ты мне показываешь это воспоминание? – поинтересовалась я. – Как оно поможет мне разобраться с причиной появления призрака Лидиана и кошмаров о конце света?

– Пожалуй, тебе следует спросить у него самой, – посоветовал Доннар.

– Спросить у Лидиана? – поразилась я.

– Ты же обладаешь силами оленя, так что способна взаимодействовать с другими мирами. – Темный альв заметил хмурое выражение моего лица и удивленно приподнял брови. – Только не говори, что ты не знаешь, как это сделать.

– Нет. – Я сжала кулаки, стараясь не показывать крайней степени раздражения.

– Спроси Лидиана, – повторил Доннар. – Я проклял его грузом всеведения. Подобный дар свел бы с ума даже самых сильных гоблинов. Провидцы до самой смерти неспособны связно говорить о том, что узрели. К счастью, твой враг уже погиб. Но это не отменяет его знания всего и обо всем, которое будет терзать его вечно. Однако теперь Лидиан сумеет внятно объяснить тебе грядущие события. Спроси его, и сможешь понять ответ.

С этими словами мир снова закружился, и я оказалась в тронном зале. Голова кружилась, руки тряслись. Несколько секунд сил хватало только на то, чтобы смотреть в одну точку. Не получалось даже думать, что уж говорить о возможности пошевелиться. А когда я наконец пришла в себя и восстановила контроль над собственным телом, то упала на колени и зарыдала.

3. Пылающая стрела

Я сумела взять себя в руки гораздо быстрее, чем ожидала. Пришлось сделать это, чтобы Сорен по возвращении не заметил моего отчаяния и слез.

Доннар стоял рядом и наблюдал за мной с чем-то похожим на сочувствие. Я яростно воззрилась в ответ, не желая, чтобы меня кто-то жалел, и медленно поднялась на ноги.

– Значит, ты намеренно свел Лидиана с ума? – уточнила я.

– Если тебя это утешит, он был сломлен задолго до моего проклятия, – изящно пожал плечами альв. – Кроме того, я с трудом выношу неуважительные комментарии на свой счет. Тебе следует приберечь жалость для кого-то другого.

– Я его не жалею! И ни капли не сочувствую. Ничто не способно заставить меня простить этого монстра, – сквозь зубы процедила я. – Но ты ухудшил ситуацию.

– Да, – признал Доннар. – Надеюсь, ты сумеешь отыскать желанные ответы.

По тронному залу снова пронесся неощутимый вихрь ветра, и собеседник исчез со вспышкой света, заставив меня нахмуриться.

– Мог бы хоть направление поисков указать! – выкрикнула я вслед. – Проклятые темные альвы!

«Похоже, это единственное, по поводу чего мы все втроем сходимся во мнении».

Проигнорировав голос призрака, я постаралась сложить кусочки того, что показал Доннар, в общую картину с уже известной информацией. Очевидно было, что Лидиан спустился в пещеры, чтобы получить тот же дар, которым обладали отец с братом, но слишком грубо общался с темным альвом, который в ответ проклял высокомерного гостя, исполнив желание знать все. И сделал его безумцем. Вернее, еще безумнее.

Но на самом деле это ничего не меняло. Во всяком случае, не с моей точки зрения. Это не меняло того, что сотворил со мной Лидиан. Какую боль причинил. Так что я не хотела с ним беседовать. Не желала слушать. Даже если информация была настолько важна, что призрак врага решил задержаться в мире живых и преследовал меня, спросить у него совета означало бы сдаться, отчасти простить его действия. Возможно, эти обоснования и показались бы кому-то неразумными, импульсивными, но именно так я воспринимала ситуацию.

Но только имелся ли у меня выбор? Что-то в глубине души призывало к действию, побуждало сокрушить невидимую преграду. Обязанности оленя не позволяли поддаваться личным эмоциям. Ни чувства, ни прежние обиды, ни застарелая боль не должны были встать на пути к выполнению высшего предназначения, которое заключалось в поддержании мирового равновесия. А если что-то угрожало нарушить баланс, то следовало отыскать и устранить опасность. Мои желания не имели значения. Только долг. Яннеке-человек могла сколько угодно сопротивляться идее и от души ненавидеть происходившее, но Яннеке-олень обязана была в первую очередь заботиться обо всех обитателях Пермафроста. А значит, придется поступить так, как совсем не хочется.

– Ты в порядке? – Голос Сорена вернул меня к действительности, и я постаралась незаметно вытереть слезы. – Где Доннар?

– Исчез, – ответила я как можно веселее.

– Что он от тебя хотел?

На лице Сорена отчетливо читалась тревога, а потому мне претило обманывать его. Но как рассказать правду, которую я и сама до конца не понимала? Разве можно объяснить то, чего не знаешь сам?

– Сама не представляю, – я покачала головой.

– Ты выглядишь утомленной, – произнес Сорен, подходя ко мне и заглядывая в глаза. – Уверена, что все в порядке?

Мне хотелось ответить, что я чувствую себя так, будто готова разбиться на миллион осколков, будто сейчас утону. Но не сумела подобрать слов. Просто не смогла. Признавать собственные слабости и просить о помощи по-прежнему удавалось с трудом.

– Плохо спала прошлой ночью, – вместо этого произнесла я, решив сказать хотя бы частичную правду.

– Значит, ступай и отдохни, – заботливо предложил Сорен. – Пермафрост продержится какое-то время и без твоего присутствия.

– Напомню, что стоило мне покинуть тебя всего на час, как ты едва не убил Тибру, – фыркнула я. – Хотя мне сложно осуждать подобное желание.

– Обещаю, что буду сохранять спокойствие, – заверил Сорен, заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо. Кончики пальцев нежно скользнули по щеке, и я тут же покраснела. Заметив это, он довольно улыбнулся. – Ты выглядишь так, словно действительно нуждаешься в передышке. Что-то произошло между вами с Доннаром?

– Нет, – отозвалась я, затем перехватила руку Сорена и прижалась щекой к его ладони. – После отдыха мне станет лучше, обещаю. Просто много забот навалилось. – Преуменьшение тысячелетия.

Боги, как же мне хотелось обо всем рассказать любимому, поделиться секретом. Сеппо, Роуз и Диаваль уже знали о происходящем, так почему я так боялась поведать обо всем Сорену? Даже Доннар был в курсе ситуации, хотя в основном потому, что сам и стал причиной проблемы с самого начала.

Возможно, мне тяжело давалось именно признание? Трое друзей проведали обо всем сами. Диаваль почувствовала присутствие призрака, как и Розамунд, хотя и неясно каким образом. А он потом рассказал Сеппо. И уже все вместе они подступились ко мне, видимо, желая по-гоблински неуклюже выразить поддержку.

Либо причина крылась в том, что они не являлись жертвами жестокости Лидиана, в отличие от нас с Сореном? Они не пострадали от его рук, они не грезили десятилетиями о мести и не просыпались от кошмаров.

Не исключено, что если бы я видела призрак Лидиана, а не слышала лишь его голос в сознании, то сумела бы найти силы признаться Сорену в этом, как рассказала обо всех духах прошлого, настоящих и воображаемых. Но как тогда объяснить кошмары о конце света и поведать о том, что нужно обратиться за советом к единственному гоблину, которого предпочла бы не видеть до самой смерти? Я и сама с трудом пока воспринимала необходимость подобного поступка. Каждая клеточка тела твердила, что следует проигнорировать слова Доннара, которые до сих пор эхом отдавались в мозгу, и продолжать поступать по-своему, без информации врага.

К этому моменту я должна была уже если и не обрести покой, но хотя бы спокойнее относиться к ситуации. В конце концов, злодей умер. Мы с Сореном любили друг друга и находились в безопасности. Как и наши друзья. Я хоть и с трудом, но начала исцеляться, постепенно отпуская ненависть и ярость, которые ощущала.

Вот только Лидиан нашел способ разговаривать со мной даже после смерти. Это казалось настолько несправедливым, что хотелось топать ногами и визжать, как маленький ребенок.

Все должно было сложиться лучше. Я должна была чувствовать себя лучше. Но этого не случилось. Сама идея обратиться за советом к мучителю вселяла отвращение. Хель, я даже не хотела дышать с ним одним воздухом! Хотела навсегда избавиться от воспоминаний о Лидиане, вот только он умудрялся преодолеть все попытки избавиться от его присутствия.

Вот только выбора не оставалось. Вне зависимости от человеческих эмоций мной двигала необходимость предпринять все возможное, чтобы уберечь Пермафрост от гибели. Мной двигал долг оленя, делая неважными личные чувства.

Поэтому я поступила так, как требовалось, несмотря на собственные желания.

– Ты прав, – пробормотала я. – Пожалуй, прилягу ненадолго. Увидимся чуть позже, хорошо?

– Я люблю тебя, – прошептал Сорен, наклоняясь и целуя меня в лоб.

– Я тоже тебя люблю.

Однако я не отправилась в спальню. Сначала требовалось побеседовать с мертвым гоблином. Вот только как это сделать? Создавалось впечатление, что его реплики в моем сознании носили ограниченный характер. Пока поддерживать связный разговор с голосом Лидиана не удавалось. Хотя, честно признаться, я к этому не слишком-то и стремилась изначально. Похоже, следовало создать место, где мы бы могли видеть друг друга, но не имели возможности касаться. Только один гоблин сумел бы в этом помочь.

Диаваль обычно пряталась в каком-нибудь укромном уголке дворца, предпочитая самые опасные. Например, в провале, куда я скинула Алексея при покушении. Или в потайных ходах, построенных много сотен лет назад при возведении здания. Кстати, насчет провала я не преувеличивала. Диаваль как-то спустилась туда и достала останки убитого гоблина, сообщив, что не слишком жаждет наткнуться на его призрак. Я только обрадовалась ее решению. Может, Алексей и вступил в заговор против Сорена, но также стал моей первой жертвой. И первой жертвой на Великой Охоте за оленем. Мысль о достойном погребении мертвеца хотя бы немного облегчила груз вины.

Проверив большинство тайников, где обычно пряталась Диаваль, не считая разлома, я практически сдалась, но наткнулась на нее в одном из заброшенных коридоров. Подруга лежала в небольшой трещине, как в гамаке, и читала книгу.

– Диаваль? – удивленно спросила я.

– Да? – отозвалась собеседница, не поднимая взгляда.

– Только не говори, что тебе удобно. – Я наклонилась, пытаясь рассмотреть название, но разобрала лишь несколько рун, которые были слишком старыми, чтобы я могла понять значение.

– Удобство – для слабаков, – невозмутимо заявила Диаваль.

– Да ты что? – Я иронично изогнула бровь.

– Кроме того, мне нравится терпеть боль. Очень приятно.

Эту фразу я не стала комментировать, чтобы не спровоцировать нападение. Так что просто досчитала до пяти и начала разговор заново:

– Мне нужна твоя помощь.

– Я занята.

– Это был приказ, а не просьба, – сощурившись, сообщила я.

– Уважаю решимость, – Диаваль наконец подняла на меня темные глаза, которые искрились весельем. – И в чем именно требуется моя помощь?

Я выложила ей все: про продемонстрированное Доннаром воспоминание и его предположение, что Лидиан может знать про причину моих видений, а также про план встретиться с врагом на нейтральной территории, где наши проекции сумели бы поговорить. Во время моего рассказа Диаваль сохраняла невозмутимое выражение лица, заставляя меня гадать, было это добрым знаком или наоборот.

– Итак, тебе нужна моя помощь, чтобы попасть в лиминальное пространство?

– Э-э… куда?

– Лиминальное пространство, – снисходительно покачав головой, повторила собеседница. – Пороговое место между настоящим и грядущим. В подобном месте можно свободно общаться с теми, кто не до конца мертв, но и живым не является, как Лидиан. Обычно пограничные земли населяют лиминальные существа, которые контролируют переход и служат проводниками между тем, что есть сейчас, и тем, что только будет. Олень – одно из таких существ.

– Мне кажется, я бы знала, если бы была этой пограничной тварью, – неуверенно заморгала я.

– В твоем случае все находится на бессознательном уровне, – пожала плечами Диаваль. – Ты пока не можешь получить полный доступ к своим способностям, пока бодрствуешь и контролируешь тело. Вспомни, именно этого мы и пытаемся добиться на тренировках. Учитывая текущий прогресс, тебе вряд ли удастся попасть в лиминальное пространство. Думаю, единственный вариант оказаться там – это перенестись, пока сознание будет отключено.

– Значит, ты говоришь, это невозможно. – Я нахмурилась, выслушав очередное напоминание, насколько плохо справляюсь со своими обязанностями в роли оленя.

– Вовсе нет, – Диаваль захлопнула книгу и выбралась из трещины на ровный пол. – Просто тебе потребуется помощь. Как твоя наставница в этой области, я готова это сделать. Но только не сейчас. Встретимся в полночь, когда все обитатели дворца заснут. Совершенно не горю желанием объяснять всем и каждому, чем мы занимаемся. Они просто не поймут.

Я согласно кивнула. Мало кто из гоблинов разбирался в тонкостях магии. Не считая нескольких одаренных чем-то помимо привычного набора умений, они предпочитали уделять внимание боевым и военным искусствам. Благодаря своему статусу оленя я теперь знала, что существа Пермафроста просто не предназначались для занятий волшебством, хоть и могли им управлять при определенных обстоятельствах. Подобно неспособности творить что-то или непереносимости бегущей воды, это являлось еще одним ограничением, призванным чем-то уравновесить силы гоблинов, создать сбалансированную и честную систему.

Так что Диаваль оказалась практически иголкой в стогу сена, и нам повезло ее найти. Хотя поэтому же она стала отщепенцем среди собственного вида. Моя наставница, как и я сама, использовала сарказм и другие фигуры речи, а также чутко воспринимала окружающий мир. Она не слишком заботилась о военной подготовке, но любила демонстрировать физическую силу. И понимала меня лучше, чем кто бы то ни было из гоблинов. Сорен стал моим партнером и возлюбленным, Сеппо и Розамунд – друзьями, но только с Диаваль я могла поговорить откровенно, зная, что она выслушает и посочувствует, а не попытается предложить способы исправить ситуацию. Мы с ней обе являлись чужаками в Пермафросте, хоть и каждая по-своему. А еще нас постоянно недооценивали, хотя мы обе представляли для врагов немалую угрозу.

Я считала Диаваль лучшей подругой, хоть и никогда не думала, что сумею найти ее среди гоблинов. Однако, когда дело касалось моих сложностей с освоением сил оленя, она проявляла нетерпеливость; ведь сама использовала магию так же естественно, как дышала.

– Хорошо, тогда увидимся в полночь, – согласилась я. – Где встречаемся?

– К тому времени двор должен быть пустым и свободным от лошадей, – ухмыльнулась Диаваль. – Лучше проводить обряд снаружи, где особенно сильна связь с природой. А до тех пор постарайся отдохнуть, если получится, договорились?

– Конечно. – Я кивнула.

Похоже, мне все же предстоит воспользоваться советом Сорена. Интересно, удастся ли заснуть без кошмаров о конце света? Оказалось даже сложно вспомнить, когда в последний раз получалось забыться безмятежным сном и как следует отдохнуть. Я скучала по пустоте и абсолютному покою, которые раньше дарили ночи. Теперь же я боялась закрыть глаза, зная, что за этим последует погружение в ужасные видения, что не слишком благоприятно сказывалось на умственном и физическом состоянии, которые и до того находились не на высоте.

Быстрым шагом я проследовала в более оживленную часть королевского дворца. Когда мы только поселились здесь, Сорен постоянно жаловался на чрезмерную помпезность и вычурность отделки, как и во время предыдущего посещения, пока Сеппо не взял на себя труд заняться новым оформлением интерьера. Теперь помещения выглядели гораздо просторнее, строже, а выступающие ледяные и каменные глыбы завершали образ, несмотря на оставшиеся кое-где мраморные стены, украшенные бело-золотыми лозами. Я до сих пор не исследовала дворец целиком, отчасти из-за уверенности, что повсюду по-прежнему существует множество смертельных ловушек. Однако Диаваль и Розамунд изучили здание вдоль и поперек и теперь знали все его переходы как свои пять пальцев.

Пробираясь по пустым коридорам, я заметила, что при новом короле стало гораздо меньше рабов, чем раньше. Обычно для выполнения дел, на которые были неспособны гоблины, во время набегов похищали людей. Именно так в Пермафросте оказалась и я.

Но Сорену и до того редко требовалась помощь рабов. Став королем, он привез из поместья дюжину слуг, занимавшихся пошивом одежды, приготовлением еды, садоводством и прочими хлопотами, связанными с сотворением, на которые сам гоблин был физически не способен. Но мне по-прежнему становилось не по себе, когда я видела спешащих по делам людей, хоть и знала, что Сорен хорошо с ними обращается. Рабство, оно и есть рабство. Подобного обычая придерживались и в человеческом мире, когда набеги совершались на соседний клан. Даже в моей родной деревне заведенный порядок вещей считался естественным. Только попав в плен к гоблинам, я изменила отношение к рабству и теперь поражалась, как раньше могла спокойно принимать подобный образ жизни.

И все же Сорен отпустил всех людей, до этого работавших на прежнего короля, в которых не нуждался. Несколько из них остались в качестве вольнонаемных слуг. Они оказались слишком старыми или слишком привыкшими к Пермафросту, чтобы заново приспосабливаться к человеческому образу жизни. Некоторые из бывших рабов изъявили желание пройти церемонию обращения в гоблинов, так что мне представилась возможность стать свидетелем обряда, которому Сорен планировал подвергнуть меня, взяв с собой на Охоту. Должна признаться, что следить за медленным преображением людских черт во внешность опаснейших хищников Пермафроста было слегка пугающим занятием.

Однако большинство бывших рабов решили покинуть дворец, так что их безопасно доставили в человеческий мир. Иногда я думала, сумели ли они разыскать свои семьи и как приняли похищенных родственники. Радовались ли возвращению? Оставалось надеяться, что да. Несмотря на то, что Сорену удалось оборвать привязывавшие к Пермафросту связи, магия зимней страны сильно влияла на обитателей. Поэтому возвращенных людей зачастую считали монстрами, животными. Я выросла на рассказах отца о подобных существах и в конце концов даже готова была убить их, если встречу.

Но подобные мысли ничуть не помогали обрести покой и успокоиться.

Когда я добралась до нашей с Сореном спальни, то первым делом с облегчением сняла шейное украшение из рогов оленя и аккуратно положила его на столик. Хоть тяжелое ожерелье и не являлось источником моих новых сил, оно усиливало связь с Пермафростом. А также делало громче неумолчный шепот существа, чей жизненный цикл я ощущала от начала и до конца. Они любили, охотились, убегали, умирали. Конечно, я могла слышать их и без шейного украшения, но без него шум становилось гораздо легче игнорировать.

Я упала на спальное возвышение, чувствуя невыносимую усталость. Возможно, Сорен был прав, и отдых действительно пойдет мне на пользу.

Но сон никак не шел. Я ворочалась под меховыми одеялами и безуспешно старалась утихомирить бешено метавшиеся мысли. Но по-прежнему бодрствовала, когда несколько часов спустя в спальню тихо проскользнул Сорен.

– Не можешь уснуть? – спросил он.

– Не могу, – подтвердила я. – Наверное, пора уже смириться и прекратить попытки.

– Но тебе необходимо отдохнуть, – заметил Сорен, снимая перевязь с мечами и вешая на один из стульев, а затем подошел и сел рядом со мной. – Даже у твоих мешков под глазами уже появились мешки.

– Вот спасибо! – пробормотала я. – Как будто я и без этого комментария не сомневалась в собственной привлекательности.

– Ты могла бы быть трехглазой, рогатой и с перепончатыми ногами, но я бы все равно считал тебя самой прекрасной девушкой на свете, – со вздохом ответил Сорен. – Потому что так и есть.

Я слабо улыбнулась его словам. Может, меня нельзя было назвать красавицей в общепринятом смысле, но и Сату тоже. А она явно замечательно распоряжалась своей внешностью. И один гоблин явно любил меня несмотря ни на что. Только это и имело значение.

– Ты тоже чудесно выглядишь, – отозвалась я.

– У нас получатся ослепительно прекрасные дети, – ухмыльнулся Сорен с лукавым огоньком в глазах.

– Да что такое, почему все говорят о детях?! – воскликнула я. – Это Сату на тебя так подействовала?

– К сожалению, дар убеждения у нее с сыном одинаковый.

– А разве мы способны завести ребенка? В смысле, будучи королем гоблинов и оленем? – озвучила я всплывшую в голове мысль до того, как успела осознать всю ее смехотворность.

– Я… не уверен на этот счет, – нахмурился Сорен. – Не думаю, что предыдущий монарх Пермафроста и его олень могли завести потомство. Но скорее потому, что один из них являлся животным, хоть и магическим.

Я улыбнулась. Действительно, физически все так и было. Хотя во многих смыслах мой предшественник оказался совсем не оленем. В конце концов, обычные олени не помогают сохранять равновесие в мире.

– Хочешь, расскажу сказку? – предложил Сорен с нежным выражением лица, которое он показывал только мне.

– Сказку? – переспросила я.

– Чтобы помочь тебе заснуть.

– Не думала, что ты знаешь сказки, – удивилась я.

– Ну, наверное, не знаю, – Сорен покраснел, и румянец залил бледную, почти полупрозрачную, с голубовато-серым оттенком кожу на щеках. – Только одну, и то правдивую, так что, может, она и не считается сказкой. Слышал ее от Тани в детстве.

– От Тани, правда? – приподняла бровь я, с трудом представляя, как красноволосая, вечно хмурая и острая на язык целительница рассказывает юному Сорену сказку.

– Ну, знаешь, – гоблин потер шею, – они с мамой были очень близки. Возможно из-за того, что приходились друг другу сводными сестрами, поэтому соперничества не испытывали. При нападении драугра, когда пришлось выбирать между моей жизнью или жизнью моей матери, та уговорила Таню спасти меня и позаботиться обо мне. А затем умерла.

В глазах Сорена стояла грусть о той, кого он никогда не знал. Я хотя бы провела немало времени со своей семьей и была уверена в любви родных, хоть и отстраненной.

– Сочувствую, – тихо произнесла я, прикасаясь к плечу возлюбленного.

– Ничего, я просто объясняю, почему Таня уделяла мне так много внимания. Она любила рассказывать историю про то, как познакомились мои родители. Мне эта история всегда казалась невероятно романтичной.

– Ты, и романтик? – захихикала я.

– Обычно помолвки, а иногда и свадьбы организуют семьи молодоженов. А потому разрыв договоренностей, если нареченные не согласны, происходит не так уж редко. Пожалуй, мне следовало получше обдумать идею присоединиться к группе бывшей невесты вместе с любимой девушкой.

– Да, тут ты явно дал маху, – откликнулась я, но не удержалась от смеха: не из-за того, что оказалась на волосок от гибели от рук отвергнутой Эльвиры, а из-за тона Сорена, который описывал события, словно те были обычной неприятностью, вроде пролитого напитка.

– Так вот, моя мама грубо отвергала все предложения руки и сердца, хотя дед отчаянно жаждал продолжения рода. Таня говорила, что в поклонниках недостатка не было, но ни один из них не тронул сердца ветреной красавицы.

Я представила картинку. Прекрасная женщина, похожая на Сорена, лишь смеялась в лицо высокородным гоблинам, падавшим к ее ногам, и отвергала саму идею, что кто-то из них окажется достаточно хорош для леди.

– Она вызывала претендентов на состязание по собственному выбору и побеждала каждого, одного за другим, – продолжил рассказывать Сорен. – Постепенно это превратилось в некий спектакль, так как гоблины со всего Пермафроста съезжались в поместье на севере, чтобы испытать удачу. Среди них оказались мой отец, Лидиан и их отец.

Силы оленя охватили меня будто невидимым огнем, позволяя заглянуть в прошлое и увидеть образ женщины, которая побеждала всех поклонников. И скромное поместье, предназначенное для приема едва ли десятка гостей, переполненное сотнями претендентов на руку дочери лорда.

– Мой отец был младшим сыном, – голос Сорена вырвал меня из видений прошлого, – а потому изначально планировалось, что за моей матерью станет ухаживать Лидиан. Несмотря… ну, на его состояние. Он бросал вызов за вызовом и продолжал вступать в состязания, надеясь обнаружить слабость. Но, сражаясь днем с моим дядей, мама ночами встречалась с отцом. Таня рассказывала, что они полюбили друг друга с первого взгляда.

Меня снова окружили видения: тайная встреча влюбленной пары, поцелуи под дождем, заливистый смех женщины и глубокий хохот мужчины. Два сердца, которые бьются в унисон.

Мне до боли хотелось поделиться этими впечатлениями с Сореном, но я не представляла, каким образом это сделать. А он тем временем продолжал повествование:

– В конце концов их секрет раскрыли, и отец матери отослал непослушную дочь прочь, объявив, что все претенденты могут пуститься за ней в погоню. Устроил своего рода охоту. – Сорен медленно улыбнулся. – И вот дюжины гоблинов, расталкивая друг друга, устремились вслед за моей матерью, пытаясь найти путь в заснеженной северной пустоши по густому туману. Они блуждали, не видя дальше собственного носа. Все, кроме одного.

Слушая историю, я наклонилась вперед, предвкушая продолжение. Что-то в повествовании казалось знакомым, близким лично мне, хотя я никогда не испытывала ничего подобного. Однако желание матери Сорена поступать по-своему и делать выбор самой за себя было мне понятно.

– В ночь перед отъездом мои родители снова встретились, – завершил рассказ возлюбленный. – Мама сообщила отцу, что нужно смотреть на небо, дабы отыскать ее. Поначалу он думал, что совет заключался в наблюдении за звездами. Однако небесные светила надежно скрыла пелена тумана. Но затем высоко в воздухе промелькнула пылающая стрела, указывая путь. Пока все остальные блуждали в дымке, стараясь отыскать следы на снегу, отец последовал за знаком и нашел суженую.

– Похоже, она была невероятной женщиной, – произнесла я. – Как жаль, что с ней нельзя познакомиться.

– Мне бы тоже этого хотелось. Что-то… сломалось в отце после ее смерти. Не могу сказать, что он возненавидел меня. Просто обычное недоверие между гоблинами разной линии наследования. Таня утверждает, что мы с мамой были очень похожи, не считая того, что ее кожа казалась менее… – Сорен замялся, подбирая верное слово, потом приподнял руку и уставился на нее. – Менее голубой.

– Меня всегда удивляла непохожесть твоей внешности на других гоблинов, – призналась я, тоже разглядывая необычную, бледную почти до прозрачности кожу с голубовато-серым оттенком, глаза сиреневого цвета и слегка голубоватые губы. Их делала такими генетическая мутация, но мне они казались самыми прекрасными на свете. – Спасибо, что рассказал эту историю. Не представляешь, сколько для меня значит подобное доверие.

Я лучше всех знала, насколько болезненно делиться тяжелыми воспоминаниями, и хотя Сорен не имел привычки держать все в секрете, его открытость говорила о многом.

– Не слишком веселая вышла сказка, а? – спросил он, и улыбка стерла следы печали с красивого лица.

– На этот раз прощу тебя.

В глубине сознания снова возник вопрос, почему я не могу ответить возлюбленному тем же. Оказать такое же доверие. Скоро, совсем скоро, пообещала я себе. Как только выясню, что происходит, то сразу же поведаю обо всем Сорену. Попрошу прощения, что скрывала от него свои переживания. Расскажу, что поступила так только из-за опасений ранить. Надеюсь, он сумеет меня простить.

Несмотря на тревогу и страх перед предстоящей ночной встречей с врагом, мягкий, спокойный голос Сорена убаюкивал меня. Он придвинул кресло к кровати, сел и принялся гладить меня по волосам. Веки налились свинцовой тяжестью, и я закрыла их, прислушиваясь к песне возлюбленного, который мурлыкал ее так тихо, что слова стали неразличимыми.

Напев последовал за мной даже во сне.

4. Смертельное знание

В первые за много дней я спала крепко и без сновидений, пока чей-то тычок под ребра не разбудил меня. Однако вскрик тут же заглушила ладонь непрошеного гостя.

– Это я, – прошипела Диаваль. – Ты не явилась в назначенное время, так что пришлось прийти к тебе самой. Осторожнее, или Сорен проснется.

Она кивнула на кресло, в котором дремал король гоблинов. Склонив голову на плечо, он обмяк так, что вот-вот мог свалиться. Я с нежностью покачала головой, поняв, что он не хотел разбудить меня, перебираясь на свое место в кровати.

Все, это стало последней каплей. Обязательно расскажу Сорену обо всем после сегодняшней встречи. Я доверилась ему, поведав о своих чувствах и глубоких душевных ранах. Но что-то удерживало, не давая сообщить о Лидиане и видениях. Наверняка не слишком сдержанный гоблин расстроится или даже разозлится, поняв, что о происходящем знают все, кроме него. Однако нельзя продолжать утаивать от него важные вещи.

Глубоко вздохнув, я прокралась через комнату и выскользнула за дверь. Диаваль жестом велела мне поторопиться и, оказавшись в коридоре, нарочито презрительно фыркнула.

– Неприятно, когда твои бесценные услуги и время настолько не ценят, что предпочитают остаться в постели, знаешь ли, – заявила она, затем щелкнула пальцами, показывая, что на самом деле не обижается. – У бедного Сорена неделю потом спина болеть будет.

– Прости, – вздохнула я. – Он рассказал мне сказку, и я крепко заснула.

– Сказку? – Диаваль изумленно вскинула брови. – Считай, что я впечатлена.

– Если ты и не веришь в способности всех мужчин Пермафроста, это не означает, что остальные разделяют твое мнение. – Настала моя очередь фыркать.

– Ты не права, – возразила собеседница. – Я не верю в способности всего населения Пермафроста в равной степени.

Я решила не углубляться в скользкую тему, чтобы не пришлось потом рвать на себе волосы. И без того придется общаться с тем, кто стал причиной эмоциональной травмы, которая продлилась почти сто лет, да еще удержаться при этом и не вырвать врагу кишки. Так что нельзя трепать себе нервы раньше времени.

Мы с Диаваль направились по коридорам в сторону двора. Удивительно, насколько спокойным дворец оказался ночью. Когда-то белый мрамор сейчас выглядел угольно-черным, не отражая даже лунный свет. Слуг при новом короле осталось мало, поэтому даже днем коридоры не создавали впечатления оживленного места, но сейчас стало так тихо, что можно было расслышать, как падает иголка. Все спали либо готовились ко сну. Интересно, преследовали ли до нашего появления кошмары и страх смерти тех рабов, которые приняли решение превратиться в гоблинов или служить монарху Пермафроста?

Подумав об этом, я вспомнила свою первую ночь в качестве подарка Сорену. Напуганная, окровавленная и страдающая от ран, как физических, так и душевных. Я не осмеливалась сомкнуть глаз даже на минуту, не представляя, чего ожидать от странного гоблина и его слуг. Готовая в любую минуту услышать шаги за дверью, предупреждавшие, что новый хозяин идет поиздеваться над рабыней.

Но этого так и не случилось.

Когда меня переселили из больничной палаты в большую комнату, куда имелся ход только из апартаментов Сорена, я ждала визита и была уверена, что теперь-то молодой лорд наверняка вволю позабавится с новой игрушкой. Тогда я жаждала покончить с собой до того, как снова подвергнусь унижениям. Вот только в новом жилье не нашлось ничего полезного: ни острых предметов, ни подвижных деталей, и даже зеркалом служила полированная медь, которая не раскололась, как бы сильно я ни старалась.

День шел за днем, ночь следовала за ночью, и вскоре я начала привыкать к новой жизни. Но только спустя год поняла, что Сорен поместил меня в смежные комнаты не потому, что хотел сам иметь доступ ко мне, а защищая от любых посягательств. Какому идиоту в голову придет пробраться через апартаменты лорда, зная, что столкнется с ним либо же оставит след?

Однако в те первые ночи, в те первые месяцы я спала только потому, что рыжая целительница поила меня сонными травами, пока лечила раны. Каждое прикосновение Тани жгло, как огонь. Я не хотела, чтобы кто-то когда-то ко мне снова притрагивался.

Мне повезло получить помощь от заботливых людей, даже если я тогда того и не осознавала.

Уверена, что рабы, служившие прежнему королю гоблинов, имели все основания его бояться.

Оставалось молиться, чтобы их не преследовали кошмары хотя бы во сне.

Я налетела на какую-то преграду в темноте, и Диаваль прошипела:

– Смотри, куда идешь!

Мы оказались возле выхода. Снаружи ярко сияли звезды, немного рассеивая царивший вокруг мрак. На секунду я застыла, глядя в небо и отыскивая знакомые скопления, пока спутница не дернула меня за руку.

– Пошевеливайся, если не хочешь провозиться до утра, – прошептала она, таща за собой к выложенному каменными плитами двору. В тусклом свете звезд я с трудом различила нарисованные мелом символы, но до того, как успела хоть что-то сказать, Диаваль подтолкнула меня в центр нарисованного круга. – Садись, закрой глаза и постарайся дотянуться до источника силы, – проинструктировала она меня, а затем добавила: – Только не руками, а сознанием.

– Ты меня совсем глупой считаешь? – укорила я наставницу. – Хоть притворись, что веришь в меня.

Она лишь тихо усмехнулась в ответ и принялась нараспев произносить слова на незнакомом языке. В отличие от древнего наречия гоблинов, которое использовали для принесения присяги королю, речитатив Диаваль звучал плавно, чуть ли не мелодично, и струился как поток. Голова стала казаться легкой, а тело невесомым, словно перышко. Глаза сами собой сомкнулись.

Я постаралась представить поляну, на которой видела сотворение мира и рождение оленя, где получила его силы. Сосредоточилась на образе межпространственного места, как бы невозможно это ни казалось. Вообразила огромное дерево, чьи корни оплетают и объединяют все реальности.

Я старалась, на самом деле старалась. Но в итоге лишь просидела с закрытыми глазами неизвестно сколько времени, безуспешно пытаясь дотянуться до той части сознания, которая принадлежала оленю, но та оставалась по-прежнему недостижимой. И чем отчаяннее старалась, чем сильнее желала проникнуть в отгороженный участок мозга, тем больше злилась на неудачу и тем самым только отдаляла поставленную цель.

– Ничего не выходит! – наконец сдалась я, упав духом.

– Значит, настало время для запасного плана, – Диаваль вздохнула.

– У тебя есть запасной план? – переспросила я, поворачиваясь к наставнице, которая разминала пальцы, похрустывая костяшками.

– Ага. Лучше вернись в исходное положение, если не хочешь получить здоровенный синяк. – С ее пальцев начали срываться синие разряды, и я выполнила указание.

– Что ты собираешься… – Я не успела закончить вопрос, так как почувствовала удар ребром ладони по затылку и упала лицом вниз на брусчатку.

Однако не ощутила боли. Вообще ничего не ощутила.

С бешено бьющимся сердцем я повернулась к Диаваль и увидела, как она склонилась над моим обмякшим телом. Телом, которое больше не было связано с душой. Это открытие совершенно никак не повлияло на ускоренный пульс, однако поднятая вверх рука оказалась полупрозрачной.

– Что ты со мной сделала? – спросила я, но слова тут же унес неосязаемый ветер этого странного междумирья.

– Возвращайся в тело как можно скорее, Яннеке, – тем временем инструктировала Диаваль мою безжизненную оболочку. – Я не знаю, как долго смогу удерживать связь.

Теперь я почувствовала какое-то притяжение, исходившее из центра живота. Словно кто-то подцепил на крючок внутренности и теперь медленно сматывал удочку, подтаскивая в нужном направлении, не оставив места для возражений или раздумий. Сделав шаг в ту сторону, я ощутила, как мир перевернулся, и оказалась в совершенно другом месте. Птицы плавали среди деревьев, ветви которых пускали корни. Мое же тело зависло в воздухе правым боком вверх.

«Сконцентрируй внутреннюю энергию», – словно наяву раздался голос Лидиана, и несмотря на отчаянное желание поступить наперекор совету, я все же сосредоточилась, вновь представив поляну, где произошло рождение мира.

Открыв глаза, я наконец увидела заклятого врага.

И первое, что я сделала, – врезала ему по лицу кулаком.

Не знаю, кто из нас удивился больше: я, ожидавшая пронзить насквозь бестелесный дух мучителя, или он, ожидавший… Хотя неизвестно, чего мог ожидать такой странный гоблин, как Лидиан.

– Больно, – протянул он, прижав ладонь к разбитому носу, а потом с интересом принялся рассматривать кровь.

Я снова нанесла удар, на этот раз в челюсть, и злобно прокомментировала:

– Это за мою деревню и семью. – Затем врезала коленом в живот врага, который не успел прийти в себя после нападения, и тут же со всего размаха опустила локоть на его согнувшуюся спину, с удовлетворением различив болезненный стон. – А это за Рекке. – Воспоминания о юной девушке, вынужденной сражаться на Охоте и жестоко выпотрошенной рукой Лидиана, до сих пор преследовали меня, наполняя яростью и печалью. Мы не успели стать подругами, но я точно знала, что Рекке не заслуживала подобной участи. – Невинное дитя, которое ты лишил жизни во время Охоты, – процедила я сквозь зубы, заметив непонимающее выражение на лице убийцы, а следом опять ударила его коленом, на этот раз в пах. – Это за то, что сотворил со мной. – Выпустив негодяя и с мрачной радостью наблюдая, как тот корчился на земле и подвывал от боли, я напоследок пнула его по ребрам. – А это просто ради удовольствия.

Лидиан остался лежать, сотрясаясь от судорог. Вернее, мне так казалось, пока не удалось различить едва слышный смех. Он веселился! Избитый, окровавленный, поверженный, этот подонок умудрялся хохотать. В голове невольно всплыли слова Доннара: «Если тебя это утешит, он был ненормальным задолго до моего проклятия».

И да, я постепенно начинала понимать, что альв был прав.

Отчаянным усилием воли я подавила ослеплявший меня гнев и прислушалась к тихому шепоту в сознании, на этот раз исходившему от сил оленя. Они казались чужими, но в то же время принадлежащими мне, и вибрировали, словно беззвучный голос, безо всяких слов сообщая, что следовало сохранять спокойствие, несмотря на всю предосудительность поступков Лидиана. Если бы это было так просто сделать!

– Ладно, – наконец сказала я, обращаясь к до сих пор смеявшемуся телу под ногами. – Я здесь. Говори.

Лидиан поднялся на ноги. Из разбитого носа по-прежнему сочилась кровь и стекала по шее. Поэтому вид клыков напоминал скорее не улыбку, а звериный оскал.

– Долго же ты собиралась.

– Говори, что должен, и убирайся прочь, чтобы я тебя больше не видела! – прорычала я, сжимая руки в кулаки.

– Хм, к видениям-то все и сводится, не так ли? – протянул зловещий собеседник, снова принимая свой обычный отрешенный облик.

Отлично, сейчас опять начнет нести околесицу. Вот повезло-то! А ведь я хотела как можно скорее со всем разобраться и закончить встречу. Необходимость стоять так близко от монстра – а Лидиан, вне всякого сомнения, являлся монстром – заставляла меня дрожать от ярости и отвращения.

Однако его глаза снова стали ясными и хищно впились в меня. Я отказалась сдаваться и, не дрогнув, вернула взгляд, вызвав еще одну клыкастую улыбку у заклятого врага.

– Должен признаться, что восхищен твоей смелостью. Не каждый отважится оказаться в этом месте.

– Я тебе уже говорила, Лидиан. Ты больше не имеешь власти надо мной.

– И все же сердце твое стучит, как у перепуганного кролика, – возразил он.

– А твое сердце заперто в шкатулке где-то во дворце нового короля гоблинов, – парировала я. – Да и ты сам заперт здесь. Возможно, если будешь хорошо себя вести, я подумаю о том, чтобы похоронить останки и позволить тебе насладиться посмертным покоем. – Нельзя позволять мерзавцу контролировать ситуацию. Я здесь диктую условия. Это мне принадлежали силы и власть. Это я имела право сыпать угрозами. Лидиан мог сколько угодно пытаться повернуть все в свою пользу, но положение дел не изменится.

– Я никогда не смогу насладиться посмертным покоем, – наконец отозвался он, принимаясь лихорадочно метаться из стороны в сторону. – Не тогда, когда позволил случиться тому, что не должно было произойти. Не тогда, когда узнал ужасные новости. Не тогда, когда мир начал разваливаться на куски.

– Хватит загадок! – воскликнула я. – Просто скажи, что ты имеешь в виду.

– Ты уверена, что хочешь знать? – спросил Лидиан и после моего кивка добавил с мрачным выражением лица: – Что ж, отлично.

Поляна вокруг нас пошла рябью и сместилась, превращаясь в совершенно иное место. Под ногами возникли все девять миров. Каким-то образом мы стояли вне их и одновременно находились внутри. Иггдрасиль, великое дерево, удерживало реальности воедино, однако его корни подтачивал гигантский змей с мерцающими алыми глазами, который обвился вокруг ствола. Я недоверчиво уставилась на одну из вечных загадок Лидиана.

«Что случится, когда змей перестанет кусать себя за хвост?»

– Он начнет выгрызать мир изнутри, – невольно прошептала я, выпалив ответ еще до того, как успела подумать, словно он пришел извне.

А ведь именно моей задачей являлось сохранение равновесия, защита реальности! И теперь мой мир, мои миры оказались под угрозой уничтожения гигантским змеем. В душе, в той странной части сознания, которая только отчасти принадлежала мне, вспыхнуло чувство, подобное материнской ярости при виде того, как кто-то вредит ребенку. Несмотря на то, что у меня самой детей не имелось, вместо них выступали девять реальностей. И они разрушались.

– Я же тебе говорил, – прорычал Лидиан. – Пытался предупредить. Во всем виновата ты. И мой дражайший племянничек. Вам было предначертано погубить мир.

Зрелище огромного дерева померкло, и мы снова оказались на поляне. Я обернулась к собеседнику, который уже протоптал в траве тропинку, вышагивая взад и вперед. Гоблин заламывал руки, царапая когтями кожу.

– Мы с Сореном не имеем отношение к гибели мира, – резко заявила я.

– Нет? – Лидиан остановился и поднял на меня взгляд. – Ты хорошо помнишь законы зимы, девчонка?

Последнее слово заклятый враг выплюнул с отвращением, демонстрируя, что для него я всегда являлась лишь жалкой человеческой девчонкой, с которой можно было поступить как вздумается и потом избавиться. Вот только теперь я обладала властью и способностями, пусть и не знала, как ими воспользоваться. Нельзя позволить Лидиану разозлить меня. Не тогда, когда нужно получить от него ответы. Лучше выместить свой гнев потом, когда я очнусь от того состояния, в котором сейчас нахожусь. Но сейчас следовало найти общий язык.

– Конечно, – сухо отозвалась я.

Существовало одиннадцать законов, определявших жизнь Пермафроста. Несмотря на то, что гоблины забыли часть из них с течением времени, будучи оленем, я помнила все.

Слово короля – закон.

Королем может быть лишь сильнейший из гоблинов.

Произнесенные клятвы – нерушимы перед землей, морем и небом, если иначе не решат как дающий клятву, так и принимающий ее.

Олень является источником жизненной силы Пермафроста.

Нельзя использовать преподнесенный дар противно его предназначению, если только сущность его не изменится целиком и полностью.

Именно этот закон не позволял Сорену освободить меня, пока я не начну превращаться в гоблина. А все потому, что изначально Лидиан преподнес меня в качестве подарка.

Все долги необходимо возвращать.

Любой, кто отведает нектар, останется навсегда привязан к землям Пермафроста.

В случае, если двое вступают в поединок, по законам зимы они ограждаются на время сражения от любых противоправных действий, а победитель получает силы и имущество побежденного.

Железо запрещено в Пермафросте под страхом смерти, за исключением случаев, когда его использовал победитель поединка.

Магию нельзя применять для влияния на ход времени.

Все эти законы я прекрасно помнила. Последний и самый древний из них касался собственно передачи сил новому оленю. Эти полузабытые правила определяли жизни всех существ Пермафроста, включая меня. Я обрела предназначение в этой зимней стране. И изменилась навсегда.

– Нет, ты помнишь не все, – Лидиан усмехнулся и продолжил до того, как я успела возразить: – Ты когда-нибудь задумывалась, почему титул монарха не наследуется, а берется в бою? Так происходит потому, что кровь первого короля Пермафроста в сочетании с жертвой оленя скрепила реальности и заставила мирового змея заснуть. Но повторное смешение крови потомков станет причиной его пробуждения, и тогда он примется подтачивать корни Иггдрасиля, чтобы спровоцировать Рагнарек.

При последних словах Лидиана в сознании забрезжила смутная тревога, хотя я пока не могла определить, что ее вызвало. А он тем временем продолжал:

– По этой причине прямые потомки первого короля Пермафроста подверглись полному уничтожению. Однако женщины часто не замечают, когда дело касается линии престолонаследования, так что нескольким удалось сбежать. И ни они, ни их дети, ни дети их детей никогда не участвовали в Охоте, так как знание о запрете передавалось из поколения в поколение. – Гоблин прекратил метаться по поляне, хотя по-прежнему нервно сжимал руки, оставляя следы когтей на коже. – Этот секрет тщательно охранялся. Но мне известно абсолютно все. Все тайны, все мысли. Каждый вздох и каждый шаг, каждое сердцебиение и каждое движение.

Лидиан безумно расхохотался, а потом горько заметил:

– Но конечно же, я не мог никому ничего рассказать. Проклятый темный альв запечатал мои уста. И какой смысл во всеведении, если им не с кем поделиться? А затем я увидел ее, последнюю из рода первого короля, и тотчас узнал, что ее сын встретится с другим ребенком, и эти двое неразумных детей станут причиной гибели мира. А потому я убил источник опасности. Вот только отпрыск ее выжил. Пришлось захватить тебя, чтобы понять, каким образом вы планируете уничтожить реальности. Эта информация была единственным слепым пятном в моем всеведении. Ведь как можно видеть судьбу той, кто живет, но при этом является мертвой? Пограничного, потустороннего, лиминального существа? Теперь, после путешествия в это междумирье, я знаю, куда смотреть, но тогда… О, тогда приходилось спрашивать. Вот только ты не желала отвечать на мои вопросы. И настало время устранить угрозу. Однако все планы нарушились из-за проклятого ранения железом. А затем… Затем ты и сама стала свидетелем дальнейший событий.

Лидиан замолчал, но все же завершил свой рассказ:

– Никто не оценил мои попытки спасти мир, так что я решил прекратить сопротивляться судьбе и подарил тебя племяннику. Подумал, что он и его гордыня сами совершат то, чего не добился я. Однако просчитался. Когда же попробовал исправить ошибку и все же уберечь разрушение вселенной двумя глупыми детьми, ты воспротивилась и победила. Теперь же реальности оказались под угрозой. И все по твоей вине!

5. Признание сумасшедшего

Лидиан снова хохотал и хохотал, пока смех не перешел в надрывный кашель, а затем снова разразился истеричным хихиканьем, не сводя с меня внимательного взгляда ядовито-зеленых глаз.

Я глубоко вдохнула воздух, который в этом странном месте между мирами казался одновременно и холодным, и теплым. Меня поразили вовсе не слова Лидиана, нет. Пока он говорил, перед мысленным взором разворачивались образы, похожие на сновидения. Они сменялись так быстро, что я едва успевала их различать, но обрывались всегда на одном и том же моменте: Сорен восседает на троне, а я стою рядом, и в каштановых прядях моих волос видны белые пятна, как у молодого олененка. После этого мировое древо ломалось и падало, а вселенная растворялась в черной пустоте.

Нет, тревогу и дурноту вызвало вовсе не признание сумасшедшего гоблина и не его извращенная правота, отчасти объяснявшая жестокие поступки. Но на самом деле ничто не могло их объяснить. Да и само слово «правота» намекало, что он находился на стороне добра, на правильной стороне. Скорее, можно сказать, что этот безумец говорил правду насчет гибели миров и нашей с Сореном роли в этом.

Причиной тревоги стало понимание, что нити судьбы в любом случае бы сплелись в полотно, вне зависимости от обстоятельств. Это подтверждали мелькавшие перед глазами образы разных сценариев развития событий, всегда заканчивавшиеся одинаково.

Миру было предначертано погибнуть.

И мы с Сореном должны были стать тому причиной, стараясь его спасти.

Так что в каком-то извращенном, больном смысле Лидиан делал то, что считал правильным. Не только потому, что обязан был послужить злодеем в финальном сценарии, хотя и поэтому тоже, но и потому, что по мере сил пытался уберечь мир от разрушения. Однако эти попытки включали ужасные, кошмарные поступки.

Тревога и дурнота отступили, когда я решила, что все это больше не имело значения. Что нельзя больше было думать о прошлом. Что постоянные мысли о пережитом обязательно сломали бы меня. А я не могла позволить Лидиану себя сломать.

Приняв решение, я заметила, что по привычке успела сгорбиться, и выпрямилась, вперив тяжелый взгляд в собеседника. Он тут же прекратил хохотать, перевел дыхание и с интересом склонил голову набок, напомнив мне этим движением племянника и заставив неуютно поежиться.

Значит, Лидиан понял, что означает мой взгляд.

– Мы с Сореном станем причиной гибели мира, так? – ровным голосом спросила я. Безумный гоблин быстро и резко кивнул. – Полагаю, у тебя есть предложение, как этому помешать? – бесстрастно уточнила я, стараясь сосредоточиться на том, чтобы дышать спокойно и не выдать переполнявшие меня эмоции.

– Думаю, да, – отозвался он.

– Ты думаешь? – позволила я себе язвительный комментарий.

– До того, как наступит Рагнарек, воцарится Фимбульветр.

– Знаю. – Я кивнула, подтверждая, что помню легенду. В детстве отец часто пугал меня историями о трехлетней зиме, когда лед и холода захватят всю землю, а солнце перестанет светить. Все посевы и животные погибнут, а остальные существа ослабнут от голода, так что воины мертвецов, которые прибудут для сражения, с легкостью одержат победу. Раньше я считала эти рассказы выдуманными. Но с тех пор поселилась в Пермафросте, говорила с богами и убила драугра, а сама стала лиминальным созданием. Так что не удивлюсь, если каждая легенда окажется правдивой.

– Начало Фимбульветра должен трижды провозгласить Фьялар[4], – продолжил рассказ Лидиан. – Его крик разобьет цепи, удерживающие паруса «Нагльфара», и армия мертвых двинется к месту сражения.

Эти имена казались такими древними, но такими знакомыми! Фьялар, гигантская птица, чей клич сумеет освободить от оков ужасный корабль, построенный из отросших ногтей погибших и несущий воинство непогребенных мертвецов, которые не заслужили достойного погребения.

Хотя план так и не прозвучал, но я поняла, к чему клонит Лидиан.

– Если убить Фьялара до того, как он прокричит и разобьет цепи «Нагльфара», то мы сможем предотвратить Рагнарек, – медленно сказала я. – И если повезет, то гигантский змей снова впадет в спячку.

На губах собеседника заиграла улыбка. Каким-то образом из-за этого он стал выглядеть даже более зловеще, чем когда бредил.

– Умная девочка, – кивнул он, проигнорировав мое недовольство словом «девочка». – Вот только проблема заключается в том, что Фьялар является лиминальным существом. А выследить того, кто находится одновременно где-то и нигде, довольно затруднительно.

– Если только кто-то другой не покажет путь в междумирье, – закончила я мысль.

Улыбка Лидиана превратилась в полноценную ухмылку. Я же усилием воли сохранила нейтральное выражение лица, помня о своем статусе оленя.

– Ты хорошо справляешься с новостями, – заметил гоблин, не спуская с меня заинтересованного взгляда.

– Не думай, что твои прошлые проступки прощены, забыты или оправданы, – резко сказала я. – Не воображай себя героем, вынужденным совершать зло ради высшей цели. Я встречала достаточно как монстров, так и монстроподобных героев, чтобы видеть между ними отличия. Ты всегда, всегда будешь монстром. – От моего ледяного тона в воздухе появились снежинки, а вокруг стало холодно, будто вся вода разом замерзла. – Ни одно из твоих деяний не было оправдано стремлением к высшей цели. И ни один из поступков не предназначался для блага всего мира или спасения его обитателей. Ничего подобного! Боль, которую ты причинил, страдания и ужасные дела, которые я даже озвучивать не хочу… Ничто этого не изменит.

Я сделала шаг вперед по промерзшей насквозь траве. Как и его племянник, Лидиан был выше меня по меньшей мере на две головы. Но в этом пространстве между мирами я сумела каким-то образом посмотреть врагу прямо в лицо, встретить его взгляд на равных. И только ощутив похрустывание под ногами, поняла, что это кристаллики льда, сформированные магией, приподняли меня на один уровень с ненавистным собеседником.

– Пока ты полезен, – продолжила я. – Но эта польза никогда не перевесит совершенных преступлений и не заставит их забыть. Ты – всего лишь инструмент. А когда перестанешь приносить пользу… – Я пожала плечами и опустилась обратно на землю. – Что ж, ты и сам знаешь, что происходит со сломанными вещами.

Внезапно в самой глубине сознания меня позвал по имени едва слышный голос. Затем что-то резко дернуло меня, словно за повод, тянущийся из центра живота.

– Полагаю, отведенное нам время истекло, – прокомментировал Лидиан. – Да и я сам, боюсь, не сумею долго сохранять ясность ума. И без того это потребовало огромных усилий. Но похоже, мы пришли к некоему соглашению.

– Похоже на то, – ответила я, выдавая настолько холодную и злобную усмешку, что даже Сорен бы ею гордился.

– Передавай племяннику от меня привет.

Дерг! И мир вокруг меня раскололся, а меня потянуло прочь с поляны по воздуху, по земле, через реки и моря, пока я не оказалась в собственном теле, задыхаясь и моргая.

Диаваль тоже тяжело дышала. С ее пальцев по-прежнему сыпались голубые искры, а темные глаза неестественно ярко мерцали. Но в остальном вокруг нас царила полная тишина. Двор был пуст. Я дождалась, пока наставница успокоится, а ее глаза снова станут обычными.

– Прости, – она бросила на меня извиняющийся взгляд. – Я смогла продержать тебя там только двадцать минут. Надеюсь, этого времени было достаточно.

– Да, вполне, – отозвалась я, протягивая руку и помогая подруге подняться. Она пошатнулась, но устояла на ногах. – Спасибо, Диаваль.

– Что удалось выяснить? – спросила она, опираясь на меня, так как без поддержки ощутимо покачивалась, будто от невидимого ветра.

Я вздохнула. Из всех, кому я собиралась рассказать о плане Лидиана, наставница по магии должна принять новость с наименьшим осуждением. Но скоро придется поведать обо всем и Сорену. Ведь если его безумный дядя был прав, мы обязаны исправить ситуацию, которую сами же и спровоцировали.

Эта мысль не слишком меня расстроила, так как я до сих пор находилась под влиянием другой своей стороны. Олень приглушал эмоции, которые помешали бы исполнению долга, а потому я ощущала их словно из-за толстого стекла. Интересно, Сорен тоже испытывал нечто подобное?

Рассказывая Диаваль об услышанном от Лидиана, я наблюдала за выражением ее лица. Она оставалась практически бесстрастной, лишь пару раз кивнула, словно получив подтверждение собственным соображениям. Непонятно было, следовало этому радоваться или огорчаться.

– Что ж, это… усложняет ситуацию, – наконец подвела Диаваль итог моим словам.

– Думаешь? – саркастически фыркнула я.

– Сорен наверняка закатит истерику.

– Спасибо за поддержку, – отозвалась я, но болезненно зажмурилась, признавая правоту собеседницы. Как бы ни проходил разговор, закончится все плохо. – Я как раз собиралась поведать ему о ситуации этим утром.

– Ты кажешься довольно спокойной, учитывая все происходящее.

– Думаю, это распределение обязанностей так влияет, – кивнула я и отряхнула штаны от невидимой грязи. – Олень отвечает за следование долгу перед Пермафростом, а потому не допускает сильных эмоций. Как только человеческая часть перехватит контроль, я почти наверняка превращусь в рыдающую размазню, похороненную глубоко в душевных переживаниях.

Последние слова прозвучали едко, но были очень близки к истине. Неизвестно, когда именно более рациональная половина уступит бразды правления, но как только это произойдет, я почти гарантированно стану возмущаться и переживать по поводу того, что необходимо сделать во имя спасения мира.

Хотя даже уравновешенное мышление оленя не могло приглушить отвращение к присутствию Лидиана. Отвращение как по отношению к нему, так и к самой себе. Я по-прежнему просыпалась от кошмаров из-за того, что безумный мучитель сотворил со мной. Казалось бы, после его смерти дурные воспоминания должны исчезнуть, побледнеть и больше не беспокоить меня, но этого не произошло. Теперь я и сама понимала, как глупо было на это надеяться. Душевные раны, которые нанес этот монстр, до сих пор кровоточили, а шрамы, оставленные им на теле, причиняли боль как физически, так и морально. И это не считая преследовавших меня снов, когда родители укоризненно взирали на ставшую оленем дочь. Или еще более невыносимых, когда я возвращалась в деревню и жила как обычная девушка. Даже если все случившееся со мной в Пермафросте и было ненастоящим, мне не хотелось просыпаться.

Диаваль стояла рядом, нерешительно занеся руку над моим плечом, точно не в состоянии определить, утешит это прикосновение или спровоцирует вспышку гнева. Я кивнула, и подруга обняла меня.

– Если это поможет, я обязательно тебя поддержу. Как и Сеппо с Розамундом. Мы можем поговорить с Сореном вместе.

– Нет, спасибо, – я покачала головой, ощущая, как тревожно сжимается сердце. – Он и так расстроится, что вы все узнали про Лидиана раньше него. Так что мне нужно побеседовать с Сореном наедине. Только так я сумею заставить его выслушать и понять.

Я подняла глаза на небо. Полночь давно прошла, но было по-прежнему темно, хотя звезды уже стало трудно различить. Сорен скоро проснется в неудобном кресле, поймет, что меня нет рядом, и наверняка начнет волноваться, так как очень серьезно относился к исполнению роли заботливого партнера.

Забавно, что многие подданные называли его ледяным королем и заявляли, что сердце у него каменное и не ведает сострадания. Само собой, упомянутые качества считались необходимыми для монарха и правильными по гоблинским стандартам. И только несколько близких друзей знали, что под холодным обликом скрывалась добрая и сострадательная душа.

Сорен обязательно поймет, почему я хранила от него секрет. Должен понять.

Когда я вошла в спальню, на прикроватном столике горела свеча, а Сорен сидел рядом, не отводя взгляда от трепещущего огонька.

– Ты в курсе, что если долго смотреть на пламя, то начинаются галлюцинации? – произнесла я.

– Я занимался прозрением. Вернее, пытался. – Сорен встал, резко отодвинув кресло.

– Не знала, что ты увлекаешься экспериментами с магией, – отозвалась я. – Может, следует предупредить Диаваль?

– Ты была с ней, правильно? – Я лишь кивнула в ответ. – Так я и подумал. В комнате остался ее запах. А он очень отличается от других гоблинов.

Острое обоняние являлось еще одной вещью, которую мы с ним воспринимали по-разному. Пожалуй, я была этому только рада. Не хотелось бы ощущать еще и исходившие от всех окружающих уникальные запахи. От Сорена исходил приятный терпкий аромат, и этого мне вполне хватало.

– И нет, – продолжил он, – не надо ничего говорить Диаваль. Я просто хотел попробовать увидеть в огне, где ты находишься. Король гоблинов технически должен уметь так делать, но ничего не вышло.

– Если тебя утешит, то я тоже не в состоянии воспользоваться нашей связью. И вообще с треском провалила выполнение своих обязанностей в качестве оленя.

– Не говори так, – с легким раздражением в голосе попросил Сорен. – Ты первый и единственный человек, кто стал источником жизненных сил всего Пермафроста. Конечно, будет непросто сразу овладеть новыми способностями. А пока ты собираешься рассказать мне, куда отлучалась, или придется умолять поделиться информацией?