Хозяйка дома у озера бесплатное чтение

1. Его дом

Дом ему не понравился сразу. Старый, поросший мхом коттедж. Его явно много раз перестраивали, пока не превратили в нечто несуразное. Пристроили пару комнат справа, затем целое крыло слева, добавили террасу… Вместо того, чтобы расти вверх, дом рос вширь, расползаясь по зеленому холму, как серая клякса.

Матвей взвесил в руке ключи и решительно зашагал по дорожке к нелепому сооружению. Это его убежище на ближайший месяц. А может, и дольше. Но так далеко он не загадывал, не видел смысла. Машину мужчина бросил у ворот, решив пройтись по дороге, которую со всех сторон обступали высокие деревья. Под ногами шуршал гравий, ветер что-то шептал в кронах.

«Дом у озера, – вспомнил Матвей слова агента по недвижимости. – Это именно то, что вы искали. Стоит обособлено, съезд с федерального шоссе, поэтому вам даже не обязательно показываться в Алуфьево».

Указатель на Алуфьево, село с небольшой церквушкой, Матвей проехал две минуты назад, но перезвон церковных колоколов доносился до него довольно отчетливо.

«Местные не будут вас беспокоить, скорей всего они даже не узнают, что в доме кто-то живет», – эта фраза агента решила дело.

Матвей подписал договор найма даже не взглянув на дом, о чем сейчас очень сожалел. Он представлял себе небольшой современный коттедж, а не столетнего монстра, сложенного из светлых валунов. Надо сказать, никаких требований ни к возрасту дома, ни к его камням он не предъявлял. Все что ему было нужно – это интернет и возможность заказать пиццу. И тишина. Тишина – была главным условием.

Мужчина остановился перед дубовой дверью, перебрал ключи на связке, нашел самый крупный, украшенный вычурным орнаментом, вставил в замок и пробормотал:

– Какой интернет… Есть ли тут электричество?

Ключ в замке повернулся неожиданно легко и без единого звука. Да и свет в прихожей, стоило Матвею щелкнуть выключателем, зажегся сразу.

– Ладно, – сам себе сказал мужчина, – не так уж все и плохо. – И вздрогнул, когда слова эхом отозвались где-то в глубине дома, несколько раз на разные лады повторив: «охо-охо-охо». Порыв ветра пробежался по коридору. Дубовая дверь захлопнулась, едва не ударив Матвея по затылку. – Все еще хуже, – резюмировал он.

Чтобы обойти свое новое жилище Матвею потребовалось минут десять. Внутри дом оказался привлекательнее, чем снаружи. Просторные комнаты, деревянные полы, вполне современная мебель и даже отопление, которое при желании можно было включить. Хотя летом в этом не было нужды, наоборот толстые каменные стены дарили прохладу и ощущение защищенности. Пару раз он слышал какие-то шорохи. И даже задался вопросом: «Не водятся ли здесь крысы?» Но по здравом размышлении, решил махнуть на это рукой. Месяц рядом с крысами уж как-нибудь выдержит.

Но больше всего его поразила гостиная. Заглянув в комнату, мужчина замер на пороге, а потом медленно подошел к окну и раздвинул створки. Да, дом был старым, а вот стеклопакеты стояли новые. Стеклянные двери выходили на террасу. Матвей вдохнул пахнущий свежестью воздух, посмотрел на спокойную, как зеркало, гладь озера и впервые за много месяцев почувствовал умиротворение, так и хотелось сесть в кресло и закрыть глаза.

– А может, все еще и наладится, – прошептал он, стараясь не думать о том, что случилось две недели назад. Целых две недели… А казалось, только вчера.

Матвей перегнал машину ближе к дому, открыл багажник, но вместо спортивной сумки с вещами, достал пакет с эмблемой супермаркета. Это все, что ему требовалось сегодня. Он запер автомобиль и уже подошел к двери, когда услышал лай и хруст гравия. Обернулся и увидел подбегающего спаниеля. Пес, приветственно махая обрубком хвоста, ткнулся носом в пакет и с любопытством принюхался.

– Не бойтесь, он не кусается, – раздался голос.

Матвей поднял голову, по дорожке медленно шел мужчина в оранжевой куртке.

«Вот тебе и тишина», – с раздражением подумал он, но все же заставил себя улыбнуться незнакомцу. Местный житель? Турист? Нет, наверное, охотник, в руках ружье, собака опять же…

Незнакомец приблизился и Матвей разглядел, что в руках у него не ружье, а лопата, на ногах не охотничьи сапоги, а самые обычные кроссовки.

– Простите, что побеспокоили. – Мужчина переложил лопату из одной руки в другую и, протянув ладонь Матвею, представился: – Владимир.

Матвей почти зеркально повторил его жест, только с пакетом, в котором предательски звякнуло.

– Матвей.

– Не думал, что тут кто-то живет, вот и привык гулять по окрестностям. – Владимир извиняющее развел руками.

– Я только что приехал, еще даже вещи не распаковал, – ответил Матвей, и они оба посмотрели на пакет в его руках. Пес продолжал шумно принюхиваться.

– Что ж… – протянул Владимир, – тогда не будем мешать.

Матвей кивнул и развернулся к двери, хотя, наверное, со стороны это казалось невежливым. Но сейчас ему было плевать на вежливость. Он снял этот дом не для того, чтобы принимать гостей, он приехал сюда, чтобы избавиться от их назойливого внимания. Матвей распахнул дверь и только тогда понял, что Владимир не ушел. Понял, когда услышал нарастающий рык за спиной и обернулся.

– Охо, фу, – скомандовал Владимир.

Но пес продолжал рычать, он не сводил взгляда с дверного проема и дрожал всем телом.

– Да что с тобой? Назад, Охо!

– Охо? – спросил Владимира Матвей. Спросил, просто чтобы не молчать.

– Сокращение от охотника, – пояснил мужчина, оттаскивая пса за ошейник. – Знаю, кличка дурацкая, но он достался мне вместе с ней.

– Понятно. – Матвей переступил с ноги на ногу, в пакете снова звякнуло. – Простите, что не приглашаю, но я еще не готов принимать гостей.

Взгляд Владимира на миг скользнул внутрь дома, но он быстро отвел его, словно увидел что-то непристойное. Спаниель дернулся, и мужчина едва не выронил лопату, она заскребла по гравию, оставляя на камнях рыжую, прилипшую к кромке землю.

– Как устроитесь, заглядывайте в гости, – проговорил Владимир. – Я живу по ту сторону холма, – и неопределенно махнул рукой.

Матвей так же неопределенно кивнул, вошел в дом и закрыл дверь, за которой продолжал рычать пес.

Он решил устроиться в гостиной, раскрыл пакет и выставил на стол несколько бутылок: коньяк, виски, джин – отрава на любой вкус, даже бутылка вина затесалась. Мужчина снял пиджак и бросил его на диван, положил на столик очки, взял бокал, посмотрел на свет. Одного у агента не отнять, как было обещано, перед приездом жильца дом тщательно прибрали, даже посуда сверкала чистотой.

Матвей выпил первый бокал, сидя в кресле и не отрывая взгляда от озера. Потом налил второй. Когда мужчина осушил третий, в доме что-то со стуком упало, но Матвей даже не повернул головы, он был слишком занят, наливая себе четвертую порцию.

Говорят, что если посмотреть на жизнь сквозь донышко стакана, то она покажется не такой паршивой, как есть на самом деле. Врут, потому что даже после пятого все оставалось таким же поганым, хотя и стало чуть расплывчатым.

Матвей не помнил, сколько он выпил, не помнил, как добрался до спальни и как рухнул на постель прямо в одежде. Но помнил, что когда закрывал глаза, ему показалось… или не показалось, что в комнате кто-то есть. Странная фигура появилась рядом с кроватью. По очертаниям женская, хотя и немного нечеткая, ему все сейчас виделось немного смазанным. Мужчина многозначительно хмыкнул, ибо никаких женщин тут быть не могло. Он в доме один. И он запер дверь. Матвей помнил это совершенно четко. Он приподнялся, пытаясь дотронуться, даже схватить видение за край светлого платья, но рука беспрепятственно прошла насквозь. Мужчина тряхнул головой и поднял взгляд. Точно женщина, даже молодая девушка, вон как презрительно морщит носик, глядя на бокал с остатками виски, что он поставил на край комода. Настолько «на край», что, казалось, дунь, и он упадет.

– Какие, однако, занимательные у меня глюки, – пробормотал он. – От переизбытка свежего воздуха не иначе.

Девушка обернулась к окну. По стеклу расплывались первые крупные капли начинающегося дождя. Гладкая поверхность озера подернулась рябью. А потом видение исчезло, рассеялось, как рассеивается туман поутру. Спустя несколько секунд Матвей уже спал, и ничто в ту ночь не нарушало его покой.

2. Ее дом

Ей дом всегда нравился, более того, она любила его. Любила его серые стены, любила играть на плитках террасы и ловить солнечных зайчиков, что разбегались по полу, когда утреннее солнце заглядывало сквозь цветные витражи.

Тех витражей давно уже нет.

Все изменилось. Время неслось вперед, как локомотив поезда, оставляя после себя лишь сизые клубы дыма. Шелк на стенах выцвел, его заменили бумагой, но выцвела и она. Плитки потрескались. Осыпалась черепица, на которой было так приятно сидеть летними вечерами и наблюдать, как аист вьет гнездо и выводит птенцов. Птенцы улетели, а привычка осталась.

В ее доме то и дело стали появляться гости. Они были шумными и надоедливыми, беспардонными и понятия не имеющими о манерах. Они позволяли себе выходить к завтраку в неглиже, они бегали друг к другу в спальни и рылись в чужих шкафах.

Один раз она наблюдала, как черноволосый рабочий, чистивший каминную трубу, вдруг стал простукивать половицы. Ей даже стало любопытно, что он там ищет, и присев рядом, она поинтересовалась:

– Помочь? – и протянула ломик.

Но парень вместо того, чтобы сказать «спасибо», с криком выпрыгнул наружу, по пути снеся окно и последний витраж. Трубу так и не дочистили, а потом и вовсе заложили кирпичом.

Право слово, раньше мужчины были нервами покрепче. Например, когда ее папеньке напророчили, что ведьма, которую тот давеча приказал повесить на тополе у перекрестка, скоро придет по его душу, он хлебнул вина и сказал: «Жду – не дождусь, давненько девок в моей спальне наблюдалось. Успел заскучать». Он даже приготовил любимую плетку. Первую половину ночи отец пил, вторую буйствовал, разнося кабинет. Там его поутру и нашли, среди обломков секретера. Так у него еще остались силы, отходить лакея плеткой.

Она не знала, приходила к нему ведьмочка или нет, но даже если приходила, папенька оказался ей не по зубам. Вряд ли он испугался мертвой ведьмы, если не боялся живой. Даже если она была полупрозрачной… Совсем, как она сейчас.

Она знала что «не жива». И знала давно. Да каждый, кто посмотрел бы в зеркало, понял бы, что-то не так. Если он не слепой и не скорбный умом. Когда твое тело становится прозрачным и пропускает солнечный свет, самое время подумать о причинах этих странностей. И помолиться.

Она знала, что-то случилось. Что-то очень плохое. Но каждый раз, когда она начинала об этом думать, у нее портилось настроение. А когда у нее портилось настроение, дом… Нет об этом она тоже не хотела думать.

Люди приходившие в ее дом были разными. Но всех их объединяло одно – они были живыми. Их волновали какие-то глупости: бумажные ассигнации, лишний вес, правители далеких стран, лишний вес правителей далеких стран, ассигнации правителя далеких стран, чужие беременности, чужие мужья, мужья правителей далеких стран (жены такого ажиотажа не вызывали), и снова ассигнации, и опять лишний вес.

Взять хотя бы этого… Она задумчиво посмотрела на мужчину, что пытался выйти из спальни. Пытался, потому что она, стоило тому приблизиться к двери, в очередной раз дернула плечом, и проем сместился чуть в сторону. Для нее это было, как пошевелить рукой. «Другой» рукой. Это был ее дом, и он ее слушался. Мужчина в очередной раз врезался лбом в косяк и в очередной раз выругался. Сразу видно, такой же пьяница, как и батюшка, прости господи, только нутром слаб, вчера и бутылки не осилил, свалился.

Продолжая бормотать что-то невразумительное, гость взял с комода очки и нацепил на нос. На этот раз стены шалить не стали, и он почти вывалился в коридор. Интересно, кто он? Писарь? Или казначей? Папенькин счетовод тоже таскал на носу пенсне, без которого был слеп, как крот. Она знает, так как однажды спрятала эти стекляшки. Ох и попало же ей, когда пропажа нашлась.

Мужчина между тем добрался до ванны, открыл кран с водой и долго-долго пил воду, а потом снял очки и побрызгал в лицо. Нянька папеньке всегда по утру рассолу наливала или молочка.

Осознав, какие мысли вертятся у нее в голове, девушка на миг закрыла глаза, а открыла их уже в гостиной. Быть «неживой» не всегда так плохо, как пытаются представить проповедники. Это намного хуже.

А этот пьянчуга пусть сам разбирается со своим похмельем. Молочка, вот еще! Перебьется! Хотя если добавить специй… В подполе как раз стояла банка с цианидом, им давеча осиное гнездо залили.

Гость вошел в гостиную спустя несколько минут и снова уставился на озеро, которое так заворожило его вчера. С волос мужчины капала вода, из одежды на нем было лишь полотенце, обернутое вокруг талии.

Вот об этом она и говорила. Никаких понятий о приличиях. А если посыльный со срочным письмом? Али гость с оказией? Да если соседская девка заглянет солью одолжиться?

Она раздраженно фыркнула. И мужчина вдруг обернулся. На миг, ей показалось, что он ее увидел, но этого просто не могло быть. Ее видели только, когда она этого хотела. Через несколько томительных секунд напряженный взгляд мужчины снова стал рассеянным.

– Пить меньше надо, – проговорил гость то, с чем она не могла не согласиться.

А в следующий миг полотенце поехало вниз. Сперва медленно и неохотно, а потом очень быстро, пока не оказалось на полу. Проследившая за его падением девушка подняла взгляд и… Зажмурилась.

Ей не раз доводилось видеть голых людей в своей второй «неживой» жизни. Да и как их не увидеть, если стены для нее больше не являлись преградой? В большинстве случаев мужчины выглядели отвратительно. Волосатые, дрожащие, потные. Брр!!!

Правильно нянька ее учила, что мужа надлежит ждать в спальне с погашенными свечами. А для надежности еще и зажмуриться и ни в коем случае не открывать глаза, пока муж не закончит, то есть, не хрюкнет и не обмякнет. Ох, правильно! Да если бы хоть кто-то приблизился к ней с «этим», цианидом к завтраку не отделался бы.

Она приоткрыла глаза. Мужчина все еще стоял напротив выхода на террасу, и полотенце все еще валялось у его ног. Нет, она вполне современная девушка и знает, в чем состоит долг матери и жены, а один раз она вообще видела, как привезли кобылу к папенькиному жеребцу. Дворовая девка Гулька тогда еще сказала, что у людей все происходит точно так же, но она ей не поверила. Хотя в последствии, не могла не отметить, что некоторое сходство наличествует.

И почему она вдруг вспомнила о жеребце, глядя на это… на этого…?

Мысли прервала едва слышная безыскусная мелодия, раздавшаяся из туалетной комнаты, что сейчас называли ванной. Гость подхватил полотенце, на ходу наматывая его обратно и прикрывая наготу.

И почему к облегчению, что она почувствовала, примешивалась малая толика разочарования?

Мужчина выскочил в коридор, вернулся в ванную и, порывшись в карманах, небрежно брошенной прямо на пол одежды, достал свою музыкальную шкатулку.

С недавнего времени люди таскали их собой везде и всюду. Она походила скорее не на шкатулку, а на колоду карт, и как в колоде карт, в ней часто сменяли друг друга картинки. Но картинки еще полбеды, а вот когда раздавались голоса… Они говорили, задавали вопросы, что-то требовали. А иногда люди говорили в них что-то сами, что-то требовали или задавали вопросы.

Она до сих пор побаивалась этих шкатулок, которые называли «телефон», почти как патефон. Она еще помнила, как три дня сочиняла письмо кузену, чтобы поведать так много и не признаться ни в чем. А тут взял шкатулку в руки и сказал кому-то прямо в ухо: «Ты дурак», не опасаясь получить оплеуху.

– Оставьте меня в покое, – рявкнул мужчина в шкатулку… то есть в телефон. И нажал на экран.

Маленькие шкатулки были не так опасны, как большие. С большими нельзя было разговаривать, их можно было только слушать. Они показывали людям, что есть, что покупать, как спать и как ходить до ветру. Раньше все это и сами умели, а теперь, видимо, разучились. Она видела все это не раз, в большом и пузатом ящике, а потом плоском и длинном, похожим на натянутый на раму холст художника. Большие болтливые ящики называли «телевизор» или «панель» и торжественно вешали в гостиной, чтобы никто не избежал гласа божьего.

Мужчина выпрямился, несколько минут постоял с закрытыми глазами, а потом уже сам поднес телефон к уху.

– Добрый день, примите заказ, – произнес он спокойным голосом, а потом начал перечислять продукты.

Девушка покачала головой. Мужик на хозяйстве – глупость какая. Завел бы себе приличную кухарку и отдал ей список, или лакею из тех, что порасторопнее.

Гость как раз пытался решить, сколько литров молока ему понадобится. Девушка подошла ближе, наклонилась к телефону и четко проговорила:

– Проси сразу корову. Это и молоко и мясо.

Мужчина дернулся, ударился затылком о дверь ванной и сказал:

– Вот черт! – А затем несколько секунд в панике оглядывал коридор, но конечно, никого не увидел.

– Что? Что вы сказали? Корову? В смысле, говядину? Сколько килограммов?

– Нет, я… – он замялся, еще раз бросил взгляд в коридор, пытаясь придумать объяснение тому, что произошло. Ее всегда поражало это в людях, умение объяснять необъяснимое, иногда даже во вред себе. – Простите, кажется… кажется, к разговору на несколько секунд кто-то подключился, другая линия… наверное. – Он опустил телефон, еще раз огляделся и тихо проговорил: – Пора переходить на джин. Виски плохо влияет на мой организм. – Выдохнул, снова поднял телефон к уху и продолжил перечислять продукты невидимому собеседнику, пусть и с изрядной долей нервозности: – И, пожалуйста, без глютена.

Про глютен она уже не раз слышала. Самый новомодный яд. Она не отказалась бы обзавестись по случаю.

Мужчина отложил телефон, поднес руку к затылку, взъерошив волосы, а потом решительно зашагал к выходу.

И что это все? Он сейчас уйдет? Без одежды?

Нет, конечно, были случаи, когда жильцы ее дома выскакивали наружу в одном исподнем, испуганные и заикающиеся. Но там было с чего, а за этого она еще толком и не бралась.

Прямо так, в одном полотенце, открыл входную дверь и направился к автомобилю. Когда-то давно она столько слышала о них и даже видела, когда папенька возил ее в столицу. Правда, сам он предпочитал добрую четверку лошадей. Но время шло, папенька и кони исчезли, а автомобили остались, и пусть они сильно изменились, но рычали по-прежнему громко.

На этот раз он достал из багажника, сумку и вернулся в дом.

Слава богу, первый посетитель появился, когда мужчина уже был полностью одет и почти трезв. Несколько глотков виски не считаются. Наверное, мужчина думал, что это посыльный из продуктовой лавки, потому что открыл дверь сразу. Открыл и скривился, словно отвара из калины хлебнул.

– Не смей… так… со мной… поступать! – выкрикивала девушка, в паузах тыкая ярко накрашенным ногтем мужчине в грудь. Тому ничего не оставалось, как отступать вглубь дома.

А она наступала, цокая тонкими каблучками.

– Матвей, – взвизгнула гостья.

«Ага, значит, его зовут Матвей, – подумала она. – Вот, считай, и познакомились, а я Анастасия, хотя меня почти все Настей звали».

– Я уже тридцать три года Матвей, и что из этого? – мужчина остановился и сложил руки на груди.

– Ты не можешь так со мной поступить! – выкрикнула напомаженным ртом блондинка.

Да если бы Настя так накрасила губы, папенька бы ее плеткой отходил. Хотя, как-то раз он цветы актриске презентовал, и против ее алой помады, нисколько не возражал.

– Как «так», Алла? – устало спросил Матвей.

– Так! – она покачнулась на высоких каблуках. – Сперва сбегаешь из города, никому не сказав, куда и зачем. Потом не берешь трубку, а теперь и вовсе кричишь, требуя оставить в покое. Ты знаешь, что теперь все говорят?

– Нет. И не хочу.

– Они говорят, что раз сбежал, значит виновен! А каково приходится мне, ты не подумал.

Не знаю, что такого она сказала. Но Матвей вдруг схватил ее за руку и, прижав к стене, ласково спросил:

– Ну, давай расскажи, каково приходится тебе?

– Ты… ты опять пил? – спросила девушка, разом растеряв весь апломб. Один из каблуков застрял между половицами, и она дернула ногой, чтобы освободиться.

Анастасия продолжала рассматривать гостью и пыталась представить, что было бы, надень она такую короткую юбку? Наверняка, ее бы в ней и похоронили, папенька был скор на расправу. Да у нее сорочка, что для первой брачной ночи приготовлена, и та длиннее, а сие неглиже нянька считала верхом неприличия, потому что там икры видно.

Господи, какие худые у этой Аллы ноги, словно цыплячьи. Их кухарка бы залилась слезами от жалости. Настя только раз видела ноги худее, у женщины, что гостила с мужем в доме у озера целое лето. Они не ели мяса. Совсем. Настя так удивилась, что решила подождать пока они помрут сами, без ее помощи. А они взяли не померли. Правда, к концу лета от одного вида проращенных семян и очередного пучка зелени даже ее неживую начало немного подташнивать.

– Как ты узнала, где я? – в свою очередь спросил Матвей у девушки.

– Это неважно. – Она оттолкнула его руку. – Сидишь в этой дыре нажираешься, как свинья!

«А вот это она зря», – подумала Настя.

Когда папенька был вот в таком препоганом настроении, то есть еще не пьян вдрызг, но уже нетрезв и переполнен собственной значимостью, гладить его против шерсти не рекомендовалось. Наоборот, надобно соглашаться со всем, чтобы он не сказал, все равно с утра не вспомнит, а еще лучше кивать для наглядности, да так сильно, чтобы зубы клацали от усердия.

– Смотреть противно!

А вот после таких слов в голову могла полететь и пепельница. Если не бутылка. Этой Алле тоже сейчас достанется. Видать девушка совсем из низов, раз никто не озаботился ее воспитанием.

– Так не смотри, – всего лишь рыкнул Матвей. – Возвращайся к отцу и отчитайся, что я жив, здоров, заливаю за воротник в штатном порядке.

– Откуда ты знаешь, что…

– Что тебя сюда отправил мой отец? – с нехорошей усмешкой спросил Матвей. – Оттуда, что только он знал, этот адрес. А если учесть, что вы двое до этого момента терпеть друг друга не могли… В лесу должно быть что-то сдохло, раз вы объединили усилия.

Настя повернулась к окну и, нахмурившись, посмотрела на кромку подступающего леса. Она очень надеялась, что это не новорожденный лосенок представился, и не беличье семейство, что нашло приют в большом дубе. С чего этот Матвей вообще взял, что в лесу кто-то умер?

– То есть, ты не вернешься? – Алла отступила на шаг. – Ты оставляешь меня одну расхлебывать всю эту кашу? – Матвей ничего не ответил. – Да пошел ты, понял, придурок!? – Она с возмущением стащила с пальца кольцо и швырнула в мужчину. Золотой ободок ударился в грудь, упал на пол и закатился под обувной комод. – Надеюсь, ты допьешься до зеленых чертей и подохнешь. Туда тебе и дорога! – Продолжая кричать, она почти выбежала на улицу, но на пороге обернулась. Наверное, надеясь, что Матвей все-таки последует за ней. И желательно на коленях. И желательно держа в руках то самое брошенное кольцо, умоляя блондинку принять его обратно.

И он ее не разочаровал. Сделал один неуверенный шаг, потом второй, во взгляде появилось что-то похожее на сожаление… Но Насте все это надоело. Нужно было срочно выяснить жив ли лосенок. Поэтому когда блондинка подняла руку, снова выставив свой палец с ярко-алым ногтем, Настя просто захлопнула дверь, как обычно, совершенно не прикасаясь к оной. Хозяйке дома нет нужды махать руками. Ее эти стены слушались и так.

С той стороны двери раздался полный боли крик:

– Ты мне ноготь сломал!

Мужчина, сперва смотревший на дверь с удивлением, развернулся, прижался к дубовой створке спиной, а потом съехал вниз, сев на пол. И почему-то глядя на него, на его грустно опущенную голову, Настя моментально забыла о лосенке. Захотелось сесть рядом, провести рукой по волосам мужчины.

– Урод! – выкрикнула на прощание блондинка, а потом раздался хруст гравия. Алла, выступив на бис, быстро удалялась.

И никакой он не урод. Настя внимательно посмотрела на мужчину. Да в очках, но эта непривычная массивная оправа ему даже шла. Темные слегка волнистые волосы, щетина, наверняка колючая и щекочущая кожу, усталые серые глаза, прямой нос и эта усталая складка у губ, которую так и хотелось стереть.

Что она могла бы ему сказать? Что нужно радоваться? Ведь с такими бедрами девчонка смогла бы родить ему от силы трех… Ой, ну ладно, пятерых детей. На седьмом бы точно померла.

Настя, конечно, и сама была далека от идеала, от той же Гульки, бывшей если не первой красавицей уезда, то второй точно. Она родила кучеру Ваньке девятерых детей. Но Настя, тьфу-тьфу, никогда не походила на святые мощи, что выбежали из ее дома. От таких только по актрискам и ходить.

Она многое могла бы ему сказать, но не стала. Стекло в холле как раз недавно вставили, не хватало только, чтобы еще и этот выпрыгнул.

Через минуту Матвей шумно вздохнул, рывком поднялся и вернулся в гостиную. Почти сразу до Насти донесся звон бокалов. Значит, все идет «в штатном порядке».

Девушка наклонилась и поманила пальцем что-то лежащее под комодом, как подманивает пальцем кухарка провинившегося поваренка, собираясь надрать ему уши. Тихо хрупнуло, и на свет выкатилось колечко.

– Что упало, то пропало, – прошептала девушка, поднимая золотой ободок.

Надо же, а камешек настоящий. Бриллиант, путь и небольшой, но все-таки. Золото высокой пробы, да и орнамент, что шел по внутренней стороне, очень тонко выполнен. Не самое вычурное помолвочное кольцо, но точно и не самое дешевое.

Интересно, можно считать помолвку расторгнутой? Или родители Матвея и этой Аллы должны обсудить детали за партией в покер? Папенька, например, вообще забыл поставить ее в известность о предстоящем замужестве, лишь как-то бросил, чтобы поторопилась заказать венчальное платье. Правда, Настя почему-то не помнила, заказала она его или нет. Чем-то нехорошим пахло от этих спрятавшихся воспоминаний, и когда она попыталась вытащить их на свет…

На чердаке что-то со стуком упало.

Девушка задрала голову, посмотрев на потолок, и приказала себе успокоиться. Сейчас не время будить то, что спало наверху. Ох, не время. Пусть спит.

Настя услышала, как Матвей снова что-то говорит в телефон, и моментально перенеслась в гостиную, что облюбовал гость. Он стоял к ней спиной, продолжая общаться с невидимым собеседником:

– Да, пришли двух девок. – Он сделал глоток. – Нет, часам к восьми, я как раз буду в нужной кондиции. Да. Нет. Мне абсолютно все равно рыжие они будут или черные. Они мне не для снятия скальпов нужны.

Настя даже нахмурилась. Странно этот человек реагирует на потерю невесты. Другой бы сидел и жалел себя, а это прислугу нанимает. Нет, правильно, конечно, давно пора. И действительно, нет разницы, какого цвета будут у кухарки или горничной волосы, если они все равно спрячут их под чепец.

Девушка опустилась в кресло-качалку и даже, забывшись, оттолкнулась ногой, заставив его качнуться. Но Матвей этого не увидел, продолжая отпивать из бокала и говорить по телефону:

– Они должны уметь держать рот открытым и при этом молчать. Все. Жду.

3. Его развлечения

Матвей даже не мог сказать, что в тот день напился. Он очень старался, но погрузиться в алкогольный дурман от чего-то не получалось. Сперва привезли продукты и ему пришлось отставить стакан. Посыльный несколько минут втолковывал ему, как трудно было найти этот дом, потом принялся пересчитывать пачки пельменей, коробки с замороженными ужинами, обедами, завтраками, затем попытался отказаться от чаевых. Напоследок влетел плечом в косяк и сразу же ретировался.

Матвей тоже почему-то стал неуклюжим в этом доме. Но его беспокоило еще кое-что. Он долго не мог понять, что именно, а когда закрывал дверь за посыльным, вдруг вспомнил об Алле. О том, что она кричала. Он сломал ей ноготь дверью. Вот только ему казалось, что двери он тогда не касался.

Матвей тряхнул головой, бог с ней с дверью, по дому гуляют сквозняки.

Мужчина вернулся к оставленному в гостиной стакану, в очередной раз наполнил его и вдруг обернулся. Чужой взгляд буравил спину. Он знал это совершенно точно. Слишком часто ощущал что-то подобное за последние две недели. Когда обнародовали результаты тендера, когда зам попал в больницу, когда Матвея привезли в участок в наручниках, когда его отпустили… Эти взгляды стали его постоянными спутниками, как и шепотки за спиной, как и презрение отца. От этих воспоминании напиться захотелось еще сильнее. Отец не сказал ни одного слова осуждения. Лучше бы наорал, ей богу.

Мужчина чуть не запустил стаканом в стену.

Да, отец молчал. Только смотрел. Так что Матвей знал цену взглядам. Научился отгораживаться от них, стряхивать, как стряхивает собака воду с шерсти. Но не научился не замечать. Он убежал сюда, но ничего не изменилось. Взгляд продолжал буравить спину. Не осуждающий, не боязливый, а скорее насмешливый. И отмахнуться не получалось хотя бы потому, что в комнате никого не было. Не от чего было отмахиваться.

– Черте что, – проговорил мужчина, делая очередной глоток.

Девок привезли даже раньше, чем он велел. И это почему-то вызвало раздражение, хотелось закрыть дверь перед носом парня, что перекатывал во рту жевательную резинку и пакостно улыбался. Но Матвей не сделал ни того, ни другого, он молча протянул парню деньги за три часа… Господи, словно машину арендует.

Девчонки что-то весело щебетали. Та, что повыше, ласково провела пальцем по щеке Матвея. Ему захотелось умыться. И еще выпить. Он вернулся к столу, взялся за спиртное…

– Как же красиво, – выдохнула вошедшая следом за ним в гостиную брюнетка. Он бросил взгляд в окно и так и замер с бутылкой в руке, виски полилось на стол. На террасе стояла девушка в каком-то старомодном бабушкином, или даже прабабушкином платье, ветер трепал ее длинные волосы. Она стояла и смотрела на него.

– Эй! – крикнул он, виски попало на брюки, и Матвей выругался.

– Что такое, милый? – рыженькая скинула с плеч пиджак, под которым был усеянный блестками топик, как минимум на два размера меньше, чем нужно. Брюнетка игриво провела пальцами по плечу подруги.

Он сглотнул и снова посмотрел в окно. Терраса была пуста.

Неужели Алла была права, и он допился до зеленых чертей? Хотя, в его случае до прекрасных дев. И, если видения столь приятны, то может, нет никакого смысла останавливаться?

– Не нальешь нам выпить? – спросила рыженькая, поводя плечами и заставляя внушительный бюст колыхнуться.

– Обслуживайте себя сами, – буркнул он, снова пристально рассматривая террасу и озеро за ней. Показалось или нет? Судя по всему, его гостьи ничего не видели. Не то чтобы они стали возражать, если бы к играм присоединилась третья, но совершенно точно попросили бы прибавку к жалованию.

– Какой бука, – с ноткой восхищения сказала брюнетка, подходя к столику и ловко открывая бутылку вина. – Мне нравится. А тебе Элла? – она повернулась к рыженькой.

Он едва заметно вздрогнул, когда услышал имя. Алла… Элла…

– Мне тоже. Люблю серьезных мужчин. – Она вышла на середину комнаты и поинтересовалась: – А музыки нет?

– Нет. – Он упал в кресло, с каждой минутой все больше сожалея, что вызвал этих девиц.

– А мы и так справимся, – хихикнула брюнетка, отходя от стола и останавливаясь позади рыжей. Бокал, как отметил Матвей остался на столике. Она не отпила из него ни капли.

Рыжая стала тихонько покачиваться, будто в такт одной ей слышной музыке. Девушка подняла руки, и он заметил, что блестящий топ неумело зашит сбоку белой ниткой. Видимо, один раз он уже не выдержал веса столь выдающихся достоинств.

Господи, что за чушь лезет в голову? Нет бы восхититься шикарным бюстом.

Девушка медленно опустила руки, провела по шее, плечам, сжала свою грудь и провокационно ему улыбнулась.

Матвей едва подавил зевок.

Брюнетка, что стояла позади рыжей, стала гладить товарку по плечам, рукам, по полоске голой кожи между короткой юбкой и топом. А потом наклонилась и прижалась губами к ее шее. Они обе победно улыбались. Видимо, это их коронное шоу. Смешно, но он не чувствовал никакого интереса.

Какой там следующий пункт на повестке дня после зеленых чертей? Импотенция?

И все же Матвей не стал противиться, когда рыжая опустилась перед креслом на колени и положила руки ему на бедра. Теперь ему открывался замечательный вид на ее стенобитные орудия, и интерес вдруг проснулся. Девушка провела руками по ногам, потом взялась за молнию на ширинке, расстегнула, наклонила голову, облизывая яркие губы. Матвей откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, предвкушая ласку и быстрое удовлетворение. А потом он их выгонит. И хрен с ними, с этими оплаченными часами.

– Что? – спросила вдруг черненькая, и рыжая замерла, так и не прикоснувшись к нему своим ртом.

Он открыл глаза. Девушки смотрели на него сперва в замешательстве, а потом с испугом. Поправка, не на него, а на что-то за его спиной. Матвей хотел обернуться, но вдруг понял, что не может пошевелиться, словно кто-то или что-то держало его за плечи. Что-то холодное, сильное и кажется мокрое. Он дернулся, но это движение произошло только в его голове, на самом деле он продолжал сидеть, а девки продолжали смотреть. Вот только страх в их глазах сменился ужасом. Глаза резанул блик, луч вечернего солнца отразился то ли от стекол, то ли от гладкой поверхности озера, и Матвея вдруг почувствовал, как по рубашке что-то течет, от подбородка по груди, животу затекает под пояс джинсов в пах.

Рыженькая заорала, подалась назад, толкнула черненькую, та не устояла на каблуках и упала на задницу. Матвей видел все, словно на экране телевизора, словно в вечернем телешоу. Рыжая вскочила на ноги, продолжая голосить, как на пожаре.

Кажется, они несколько отступили от программы вечерних развлечений.

Качнулось плетеное кресло. Ага, тоже от сквозняка… И одно из изогнутых полозьев вдавило руку брюнетки в ковер. Матвей отчетливо услышал треск костей. Теперь кричали уже обе. Рыжая бросилась вон из комнаты, ее визг захлебнулся где-то в коридоре. Черненькая неловко поднялась, покачнулась на каблуках и, задев кресло, выбежала следом, держа на весу кисть, поперек которой шла красная полоса. Пальцы девушки торчали под странным углом.

Матвей вдруг понял, что снова может двигаться, странное онемение исчезло. Он вскочил из кресла, опустил взгляд на рубашку, ткань была залита виски. Он всего лишь опрокинул бокал на себя и даже не понял этого. Какая импотенция? Ему грозит слабоумие. А девки? Они оказались настолько впечатлены чужой неловкостью, что решили сбежать?

Он выскочил в коридор. Стены пошатнулись, и мужчина схватился за косяк, чтобы не упасть. Все-таки успел изрядно набраться.

– Эй! – позвал он. И его крик отскочил от стен раскатистым эхом: е-е-е-й!

Но девки даже не обернулись. Они убегали. И это было неправильно. Повредила руку одна, а убегали обе. Они должны были орать, чтобы он вызвал скорую, в крайнем случае, требовать сутенера. Они должны были потребовать оказать помощь, потребовать денег, в конце концов. Одна девка, как-то обслужила его с вывихнутой лодыжкой, которая наверняка болела, как черт знает что. Они должны были работать, а не убегать.

– Эй! – снова крикнул он и обернулся. Она стояла там. На террасе за стеклом. Стояла и смотрела на него с той самой насмешкой и презрением, которые он чувствовал последние сутки. – Какого черта? – спросил он, и дом ответил ему гудящим: орта-ота-ода-о-да!

Матвей бросился обратно в гостиную. Раздвинул створки и почти вывалился на террасу, на нагретые солнцем за день доски. Не рассчитал, его повело и бросило животом на перила. Он схватился за гладкое дерево, чтобы не упасть. И даже успел с облегчением выдохнуть, обрадовался, что смог устоять и почти смог выпрямиться. Почти… Ветер ударил в спину и мужчина понял, что все это ему лишь показалось. Он не устоял. Он понял, что прямо сейчас летит вниз к такой далекой и такой близкой земле. К кажущейся изумрудной траве.

Он ударился не так сильно и даже не потерял сознания. Он до последнего понимал, что продолжает катиться по склону к озеру, а острые ветки царапали ему лицо и рук. И когда Матвей остановился, распластался на камнях, он даже попытался приподняться на руках. Гладкие озерные камушки оставляли на ладонях следы. На землю потекла кровь. Кап-кап-кааап. Алые капли растекались по камням, становясь похожими на монеты из крови. А потом он услышал какой-то шум, поднял голову, в лицо ткнулся мокрый собачий нос.

– Охо? – успел прошептать он.

Пес стал облизывать ему лоб. И тут силы оставили Матвея, руки задрожали, и мужчина упал, уткнулся носом в камни и в собственную кровь. Последнее что он услышал это громкий собачий лай. Последнее о чем он подумал, что очень обидно умереть вот так с расстегнутой ширинкой.

– Еще немного, – произнес доктор, и бровь в очередной раз дернуло болью. – Всего три стежка. Синяки да шишки, считайте, родились в рубашке.

Матвей опустил голову, щурясь от яркого стерильного света кабинета фельдшера. Штаны, слава богу, уже были застегнуты, правда от рубашки зверски воняло винищем, брюки были мокрыми и грязными. Алкаш в самом расцвете сил.

– Раны на голове самые кровавые и самые коварные. – Фельдшер опустил руки. – Как себя чувствуете? Не тошнит? Голова не кружится?

– Да вроде, нет, – ответил Матвей, стараясь не смотреть в глаза доктору, по виду мальчишке моложе его лет на десять.

– Перед сном выпейте ибупрофен, я скажу Маше, чтобы с собой вам дала. Но не советую сочетать его с алкоголем. Если почувствуете себя хуже, то немедленно вызывайте скорую, или приезжайте сюда. – Доктор стал дезинфицировать только что зашитую рану зеленкой, и Матвей зашипел.

Раздался стук, дверь открылась, заглянувший в кабинет Владимир, виновато посмотрел на Матвея и спросил:

– Доктор, еще долго? Нам с Охо уже пора, а мне еще Матвея отвозить.

– Почти закончил, – проинформировал его фельдшер.

– Тогда… – начала Владимир.

– Не надо, – поднял голову Матвей, которому от чего-то совсем не хотелось смотреть в глаза соседу, что нашел его пьяного с разбитой головой на берегу озера и привез в амбулаторию Алуфьево. – Вы с Охо езжайте, сам доберусь.

– Уверен? – нахмурился Владимир.

– Да, – ответил Матвей и добавил: – Спасибо.

Сосед кивнул, и дверь закрылась.

– Далеко живете? – поинтересовался фельдшер.

– Не очень. В доме у озера.

– Хм, – врач бросил на него внимательный взгляд.

– Вы так смотрите, – Матвей нашел в себе силы криво улыбнуться.

– Как так?

– Многозначительно. – Он слез с медицинской кушетки.

– Это вы еще с местными не общались. – Врач сел за стол и стал заполнять бланк. – Вот кто будет смотреть на вас многозначительно.

– Есть с чего?

– Дом у озера – местная страшилка, почти достопримечательность. Вам столько баек про него расскажут, прямо сейчас вещи собирать побежите.

– И что болтают? – с осторожностью спросил Матвей. – Что там живет…хм, призрак? – последнее слово он произносил почти нехотя, понимая, как глупо оно прозвучит.

– Вы видели призрака? – Фельдшер нахмурившись встал и заглянул Матвею в лицо. – Уверены, что в глазах не двоится? Следите за пальцем. – И поводил указательным пальцем в разные стороны.

– Уверен. Не двоится, – ответил Матвей, следя за пальцем доктора. – Но не просто же так местные болтают.

– Они болтают не о призраке.

– А о ком? О злом духе?

– Увы, они не столь конкретизируют свои суеверия. Говорят, в том доме живет зло. Вот так, в общем. Живет себе и живет, никого не трогает, пока в дом кто-нибудь не приедет.

– А вы в это не верите? – Матвей и сам не понял, почему ответ на этот вопрос так важен для него.

– В мифическое зло? Нет, не верю, только в то, что причиняют друг другу люди. – Доктор вернулся к столу.

– Вам уже приходилось лечить постояльцев этого дома?

– Приходилось.

– И часто они обращаются за помощью?

– Бывает. – Доктор склонился над бумагами.

– Чаще чем местные? – не сдавался Матвей.

– Чаще. – Фельдшер поднял голову.

– И вас это не настораживает?

– Понимаете, Матвей… Можно на «ты»? – спросил врач, мужчина кивнул. – А я тогда Павел, – представился фельдшер и продолжил: – Так вот, представьте, есть дом, который стоит обособлено. Сколько до него? Километров пять?

– Семь.

– Вот стоит себе такой дом, он вроде бы и относится к Алуфьево, а вроде и нет. Дом старый скрипучий, дом с историей. Кто такой купит или снимет?

– Тот, кто не хочет, чтобы его тревожили, – ответил Матвей.

– Верно. В таком месте человек пытается скрыться от проблем, от мыслей, от неудач или несчастной любви. И, уж простите, но в большинстве своем такой человек пьет. Даже если у него нет проблем, он все равно пьет, потому что он на отдыхе. А когда люди пьют, у них нарушается координация, смещаются приоритеты, они начинают казаться себе более смелыми, более ловкими, более значительными, чем есть на самом деле. Отсюда и травмы, падения, несчастные случаи. Посмотрите статистику любого курорта, там травматичность тоже зашкаливает. И никаких злых духов.

Матвей вздохнул. Из уст молодого доктора все это действительно звучало логично. Только вот он видел девушку на террасе, которая потом исчезла. Видел! Что это, если не призрак? А что? «Белая горячка», – тут же ответил внутренний голос.

И еще девки эти… От чего они сбежали? Не от него же. В голове появилась картинка, как кресло – качалка опускалась на руку девушки. Что-то его зацепило, что-то не давало покоя в этом воспоминании.

– А если вы еще сомневаетесь, приведу другой пример, – продолжал рассказывать доктор, следя за ним внимательными черными глазами. – Два года назад в доме у озера отдыхала семья. Муж и жена. Они не пили. Совсем, а еще не ели мяса, бегали по утрам и занимались йогой.

– И что? – хмуро спросил Матвей, словно ему только что поставили в вину чье-то вегетарианство и занятие йогой.

– И ничего. Они ни разу не обращались за медицинской помощью, уехали в конце лета довольные и счастливые. Какое-то избирательное в том доме зло, не находите?

Матвей не находил, а потому и не спешил отвечать. Верить, что он все-таки допился до белочки, очень не хотелось.

– Уверен, что не надо тебя отвезти? – уточнил доктор. – Я через час заканчиваю, и если подождешь, вполне могу прокатиться.

– Уверен, – ответил Матвей. – Мне нужно прогуляться и… – Он чуть не сказал «протрезветь», в последний миг заменив слово, – подумать.

– Подумай, – кивнул врач. – Если что, ты знаешь, где меня найти.

4. Ее развлечения

Настя даже не сразу поверила, что он вернулся. Сидела на перилах крыльца, слушая, как стрекочут в траве цикады, когда вдруг увидела Матвея, бредущего по дорожке к дому. Выглядел он неважно, примерно как папенька, после пяти дней кутежа в нумерах.

Честно говоря, она была уверена, что он не вернется. После такого они никогда не возвращались, по крайней мере, не в сумерках, а белым днем и в сопровождении городового али урядника, чтобы торопливо собрать скарб.

А этот шел. Нога за ногу, но шел. Она бы восхитилась его смелостью, если бы не была столь зла. Вместо прислуги этот греховодник пригласил в ее дом кокоток. Настоящих кокоток в неглиже! Двух! Настя даже сперва опешила, наблюдая, как блудливые девки трясут перед Матвеем грудью, которая не помещалась в вульгарный лиф. А потом когда одна из них полезла в штаны, чтобы достать… чтобы раскрыть свой напомаженный рот и…

Настя всякого насмотрелась в своей «нежизни», а потому давно уже избегала заглядывать в спальни. Она вспомнила, когда в первый раз наблюдала подобное действо. В одну осень, она уже и не помнила какую по счету, в доме остановились молодожены, и когда ночью новобрачная точно таким же жестом потянулась к паху мужчины и открыла рот, Настя грешным делом подумал, что гостья сейчас его откусит. Но она не откусила, а стала облизывать, как купленный на ярмарке леденец. Слава богу, что нянюшка не дожила до подобного. Смысла сего процесса Настя постичь не смогла, тем более, что новоиспеченный муж так стонал, так метался болезный, что будь на месте его жены Настя, сразу бы послала за врачом. Или, как называла эскулапов нянька, за «дохтуром», видимо от слова сдохнуть.

Но Матвей не сдох, даже побывал у «дохтура», где ему зашили многострадальную голову, и теперь шел, лениво попинывая камешки.

С минуту он разглядывал темный дом, старые ступени, перила, на которых она сидела. Насте снова показалось, что он ее видит. Видит, без всякого разрешения с ее стороны! Но мужчина выдохнул, словно перед прыжком в воду, решительно поднялся на крыльцо, распахнул дверь и, заглядывая в прихожую, позвал:

– Эй, ты там?

Настя так удивилась, что заглянула в дом вместе с ним. Но коридор был пуст.

– Ты… ты тут? – снова спросил он, заходя внутрь.

Господи, с кем он там разговаривает? Или повредил голову сильнее, чем сам думает? Тогда ни один «дохтур» не поможет.

– Ау!

Матвей прошел в гостиную нажал на рычажок в стене и в комнате загорелся свет. Мужчина несколько секунд постоял, рассматривая кофту, забытую одной из блудниц. А потом стал переходить из комнаты в комнату, зажигая свет в каждой.

Раньше, чтобы осветить весь дом понадобилась бы сотня свечей. Папеньку удар бы хватил от такого расточительства. А сейчас все просто, нажал на рычажок, и стало светло аки белым днем. Теперь вместо свечей в лампы вкручивались стеклянные шарики, которые горели сами по себе, подчиняясь движению великого настенного рычажка. Люди об этом, конечно не говорили, но Настя думала, что не обошлось без колдовства. Правда, она уже давно не видела, как ведьм вешают на перекрестках. Перевелись что ли?

Матвей тем временем закончил осмотр дома, остановившись в кладовой, в которой давно никто ничего не хранил. Заходить в эту маленькую комнатку без окон, где со стен осуждающе смотрели алые маки, девушке почему-то не хотелось.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – снова спросил мужчина, уже не надеясь на ответ. Настя бы тоже не надеялась, особенно, если бы жила одна. – Мракобесие какое-то, – с досадой сказал он, а девушка с готовностью закивала. Оно самое.

Матвей вернулся в гостиную, покосился на озеро, подсвеченное алым закатным солнцем, взялся за бутылку и вдруг замер, глядя прямо перед собой.

– Если ты существуешь… Если ты здесь… Ответь, иначе я сойду с ума, – тихо произнес он.

– Вы с кем разговариваете? – не выдержав, уточнила Настя.

Матвей дернулся, повернулся и вытаращился на девушку, что стояла в дверях. Прямо как Глашка, когда впервые увидела бородатую женщину на ярмарке. Настя помнила, как та крестилась. Глашка, а не циркачка. Этот, похоже, тоже собирался. Точно…

– Вы неправильно креститесь, надо не слева направо, а справа налево, – подсказала девушка, и Матвей попятился, все еще держа в одной руке бутылку, а второй судорожно доставая телефон. Не глядя, что-то там нажимая.

– Алло… Алло…это я. Мне нужна помощь…

Дальше слушать было неинтересно. Настя и так знала, что он вызовет либо исправника, либо коменданта Алуфьевского. Тому уже поди надоело сюда мотаться, каждый год кто-нибудь названивает и что-то требует.

Настя дернула плечом, и в музыкальной шкатулке, которую продолжал прижимать к уху Матвей, послышалось шипение. Мужчина находился в ее доме, и пока он был здесь, то подчинялся ее законам. Она могла сделать с ним многое. Она могла закрыть все двери так, что прискакавший на выручку урядник и вся его кавалерия не смогли бы ее открыть. Она могла сделать так, чтобы дом «выпал» из этого мира. Выпал, как выпадает бусинка из шкатулки с жемчугом. Вот сейчас он есть, а вот сейчас нет, даже если для всех остальных дом продолжал стоять на склоне у озера. Он был. И его не было. И тогда все эти странные штучки вроде телефонов, телевизоров и самозагорающихся шариков переставали работать.

– Алло, – успел еще раз произнести мужчина, когда в доме погас свет.

Минуту было слышно только его сиплое дыхание, совсем, как у Гришки косого, после того как он пол версты за папенькиной тройкой пробежал. Мужчина быстро моргал, стараясь привыкнуть к темноте, а Настя продолжала разглядывать своего гостя, немного нелепого, немного забавного. Да, именно так. Этот мужчина ее забавлял.

– Ты… ты зло? – вдруг выкрикнул он, глядя куда-то поверх ее плеча.

– Ну, что вы, нет, конечно, – совершенно искренне ответила девушка. – Зло спит на чердаке. Разбудить?

Матвей сдавленно вскрикнул, шарахнулся в сторону, ударил бутылкой о стол, виски выплеснулось на пол, под ноги посыпались осколки. А мужчина вдруг поднял руку с тем, что осталось от бутылки, которую он держал за горлышко, и, взмахнув, заорал:

– Не подходи!

Смешной человек, сам же ее звал. Зачем спрашивается? Чтобы она посмотрела, как он в темноте изображает мельницу? Кстати, о темноте…

Свет зажегся неожиданно для Матвея, и тот замер на месте, дико вращая глазами. Настя не дала ему опомниться, сделала шаг навстречу и сказала:

– Какая претенциозность! А ведь нас даже не представили друг другу…

Она не договорила, потому что мужчина дернулся, поворачиваясь, все еще хлопая глазами, как лесная сова, и … Осколок бутылки вошел девушке в грудь. На бежевом платье из шифона проступила алая кровь. Знала бы модистка, называвшая себя мадам Клозет, что ее творение останется в веках, наверняка гордилась бы. Кстати, за платье два целковых уплачено.

– Нет, – хрипло прошептал Матвей, и телефон выскользнул из его руки и ударился об пол. – Пожалуйста, нет, – незнамо у кого попросил он, выпуская горлышко разбитой бутылки, и та, ударившись об половицы, разлетелась на мелкие осколки.

Настя смотрела на мужчину широко открытыми глазами, а кровь продолжала пропитывать светлое платье. На темном смотрелось бы не так эффектно. Девушка тихо застонала и стала оседать на пол, достаточно медленно, чтобы Матвей, будь у него такое желание, успел подставить руки. И он не разочаровал, подхватил Настю, на миг зажмурился, то ли от ужаса, то ли от восхищения, мокрый лиф облепил грудь чересчур сильно. И вдруг прямо так, с ней на руках кинулся вон из комнаты, а потом и из дома, торопливо повторяя:

– Помогите-помогите-помогите. – Сперва тихо, но с каждым шагом все громче и громче, а когда выскочил на крыльцо, то почти уже орал в голос: – Помогите мне! Кто-нибудь, помогите!

Сбежал с крыльца, не удержал равновесие на последней ступеньке, повалился вперед, едва не придавив Настю, и снова прошептал:

– Помогите.

И все же осмелился посмотреть ей в лицо. Его темно-серые глаза за стеклами очков потемнели почти до черных. Чего в них было больше страха или злости? Вины или сожаления? Трудно сказать. Она не знала, сколько они смотрели друг на друга вот так. Смотрели, пока прозрачная капля не упала мужчине на лоб, а потом вторая. Он поднял голову к небу. Где-то в вышине ветер зашуршал листьями, еще несколько капель упало на землю. Озеро подернулось рябью начинающегося дождя. Насте не нужно было даже видеть его, чтобы знать. Это ощущение походило на щекотку, пока еще легкую, но если она задержится, то скоро это ощущение перейдет в нестерпимый зуд, потом в одержимость, потом в злость, потом… Об этом лучше не думать.

Девушка позволила себе еще один последний взгляд на мужчину, а потом растаяла, оставив в его руках пустоту. Она успела услышать, как он взвыл. Отчаянно и зло. Так воют волки в лесу по весне, когда еды нет, и приходится подбираться к человеческому жилью, в надежде наткнуться на одинокого путника без ружья.

Вой оборвался, Матвей вскочил, бросился к машине. Она услышала далекий рык, ожившего автомобиля, увидела зловещие красные огни, а потом самоходная повозка тронулась с места, разбрасывая из-под колес камушки.

Вот и все. Она снова осталась одна. Она этого и хотела. Тогда почему же так грустно? Почему вспоминаются чужие глаза, полные сожаления? А ведь он не бросил ее, как остальные. Схватил и побежал звать на помощь. Он подумал в первую очередь не о себе, а о ней. Почему?

Дождь забарабанил по крыше и прежде чем погрузиться в сон, Настя щелкнула пальцами. Зажженный во всех комнатах свет разом погас, а входная дверь захлопнулась. Вот так. Не только у людей имеются волшебные рычажки.

5. Изгоняющий дьявола

Матвей проснулся от ломоты в теле. Давненько ему не приходилось ночевать в машине, давненько так не ломило спину, давненько так не раскалывалась голова. Не от похмелья, ставшего почти привычным, а от боли в ране, что вчера обработал фельдшер. А еще от дурацких мыслей, что не давали ему заснуть полночи.

Значит, это не сон и не бред. В доме у озера живет призрак. Настоящий! Господи!

Или он лежит под капельницей в палате с мягкими стенами и наслаждается галлюцинациями? При таком раскладе призрак предпочтительнее.

Почему-то при свете дня вчерашние события уже не казались такими яркими, такими настоящими? Может и вправду, пропитанный алкоголем разум играл с ним в игры? Во что можно верить, а вот что нет? Он снова вспомнил, как кресло-качалка опускалось на кисть проститутки. Вспомнил, как она бежала, придерживая руку, как торчали ее пальцы. Они были сломаны – это точно. И Матвей понял, что его с самого начала смущало. Плетеное кресло-качалка было настолько легким, что он мог бы поднять его одной рукой. Оно просто не могло ничего сломать, если только… Если только в нем не сидел кто-то невидимый.

Может, с кем-то поговорить? Он представил, как звонит отцу и вываливает это на него, представил, что услышит в ответ. Вернее, чего не услышит, и выругался. Он потому и уехал, устав от многозначительного молчания дома. Уехал, чтобы не слышать шепота за спиной, не замечать, как вчерашние знакомые, еще недавно называющие друзьями, завидев его, быстро сворачивают в сторону, только чтобы не здороваться. Его уже вынудили уйти с работы, вынудили уехать из города, покинуть дом… Свой настоящий дом. Неужели все только для того, чтобы его выгнало из дома у озера привидение? Господи, кажется, он и в самом деле начинает верить в это.

– Нет! – неожиданно для себя произнес Матвей. – Хватит. Больше я убегать не буду! Больше не позволю никому вышвыривать меня за порог словно щенка, ясно!

Он с досадой стукнул кулаком по рулю, зашипел от боли, поднял кисть и увидел небольшой порез, на котором давно запеклась кровь. Вспоминать о том, как он вчера махал «розочкой», словно банальный уголовник, совершенно не хотелось. Становилось стыдно даже не перед самими собой, а перед девушкой.

«Стоп, – мысленно скомандовал Матвей. – Не перед девушкой, а перед призраком. Она давно уже мертва».

Он выдохнул и открыл дверь. Да, мертва, а он еще добавил, вогнав «розочку» ей в грудь. Надо сказать, никогда в жизни он так не пугался.

Дождь, начавшийся вчерашним вечером, продолжал идти всю ночь, и пока просвета в серых облаках не намечалось. Ежась от затекающих под воротник прохладных капель, Матвей открыл багажник. Вещи остались в доме, но здесь у него валялась старая куртка, которую он надевал, когда возился с машиной, например, если требовалось заменить колесо. Она была не особо чистая, но это волновало мужчину в последнюю очередь, важнее то, что она была с капюшоном.

Матвей накинул куртку и огляделся. Далеко он вчера не уехал. Остановился на окраине Алуфьего, вытащил дрожащими руками ключ из замка зажигания и несколько минут смотрел, как дождь заливает лобовое стекло. Хорошо, что ключи от машины были в кармане. Ключи и бумажник. Телефон остался там.

Зазвонили колокола, и Матвей поднял голову, рассматривая золотистые купола. А ведь это идея!

Он быстро перебежал через дорогу, прошелся под сенью деревьев великанов, отшатнулся от нищего, который скорее мог бы признать в нем конкурента, нежели прихожанина, и ступил под прохладный свод.

Матвей был крещеным, бабушка в детстве озаботилась. Правда, в церкви он был от силы, раз пять: на трех свадьбах, одних похоронах и одном крещении. Мужчина вздохнул, вытащил руки из карманов и подошел к ближайшей иконе, которая казалась несколько зыбкой из-за пламени поставленных перед ней свечей.

– Вы ведь не наш прихожанин? – спросил кто-то из-за спины и Матвей обернулся. К нему приближался священник в черном одеянии.

– Нет.

– Отец Афанасий, – представился тот.

– Матвей, – сказал мужчина, протянул руку и смутился понятия не имея, как нужно приветствовать священников. Но отец Афанасий спокойно пожал протянутую ладонь и поинтересовался:

– Что привело тебя, сын мой, в эту обитель?

– Вы можете освятить дом? – не стал ходить вокруг да около Матвей.

– Да, конечно. Какой дом? Далеко?

– Дом у озера, – ответил Матвей и тут же увидел, как что-то мелькнуло в глазах священника. Увидел и тут же понял. – Вы уже освящали его.

– Три раза, – признался тот. – А мой предшественник раз десять, если не больше.

– Не помогло?

– Смотря от чего. – Священник перекрестился, глядя на икону. – Если от «зла», то нет. А если для самоуспокоения, то вполне.

– А почему не помогло от зла? Разве все это, – он махнул рукой, – не должно помогать от всякой чертовщины.

– Должно, – с улыбкой согласился священник. – А не помогло, потому что в том доме нет зла.

– Нет? А что же там тогда?

– Это вы мне скажите. – С этими словами священник выразительно посмотрел на грязную куртку, на майку, которую мужчина так и не удосужился переодеть. Запах виски до сих пор улавливался без труда.

Матвей опустил взгляд, словно рассматривать кроссовки и край джинс, что выглядывали из-под рясы служителя, было намного увлекательнее, чем отвечать на вопросы. Он уже знал, что сейчас скажет священник об алкоголе, о неправильном образе жизни, словом, повторит на свой лад речь фельдшера. Знал и даже успел пожалеть о своем порыве, который заставил его зайти в церковь.

– Завтра вас устроит? – внезапно спросил отец Афанасий.

– Что? – Матвей поднял голову.

– Я могу освятить дом у озера завтра.

– С-спасибо, – ответил мужчина и вытащил из кармана бумажник. – Сколько я вам…

– Нисколько, – отмахнулся священник. – Поставьте свечку Николаю-чудотворцу, вам точно лишним не будет.

– Я… да, конечно, сейчас.

Священник отошел, а Матвей направился к прилавку, из-за которого к их беседе с интересом прислушивалась пожилая женщина в платке.

– Мне бы свечей…

– Обычных или освященных?

– А в чем разница? – мужчина раскрыл бумажник.

– В том, что они освящены, – сказала продавщица со значением, так обычно в рекламе говорят, что новый батончик теперь стал вдвое вкуснее старого.

– Тогда освященных десяток и еще… – он смотрел на прилавок, на котором были разложены миниатюрные крестики, иконки, какие-то медальоны, книги. Но ни больших распятий, какие он видел в фильме про вампиров, ни осиновых кольев там не продавали. – У вас есть соль?

Он не знал, откуда это взялось, из каких глубин подсознания всплыла уверенность, что призраки боятся соли, возможно, тоже из фильма, но ему было все равно. Он был готов купить что угодно, лишь бы это сработало.

– Соль есть в продуктовом через дорогу. – Поджала губы женщина.

Через пять минут Матвей вышел из церкви, прижимая к боку пластиковую бутыль со святой водой, икону в пластиковом пакете, десяток свечей и серебряную ложку. Мужчина неловко перехватил покупки, направился было к дороге, но остановился, разглядывая висевший на столбе телефонный автомат под красный пластиковым козырьком. Он и не помнил, когда видел такие в последний раз, и думал что с эрой сотовой связи уличные телефоны ушли в прошлое. Как завороженный, он подошел, снял с рычага мокрую и холодную трубку и поднес к уху. Послышался сигнал.

«Надо же работает», – подумал Матвей и так же медленно повесил обратно.

В магазин он ввалился спустя пять минут, все такой же мокрый, грязный и воняющий спиртным, но, слава богу, уже без иконы, которая осталась тосковать в багажнике в компании домкрата и лопаты. Он скинул капюшон и тут же понял, что совершил ошибку, так как все три женщины, включая продавщицу, уставились на него с любопытством.

– Вам чего? – не очень вежливо спросила дородная дама за прилавком.

– Обслужите людей, мне не к спеху, – буркнул он. Магазин был старым, со старыми порядками, где нужно было просить принести, взвесить, показать товар, а не брать самому с полки.

– Да мы тут дождь пережидаем, – махнула рукой похожая на седой одуванчик старушка и добавила: – Маша помоги молодому человеку.

И они снова на него уставились. Черт, ведь именно от этого он и сбежал. От такой «помощи».

– Будьте добры, – Матвей заставил себя говорить вежливо. – Пакет кефира, сайку и пачку соли. – Почудилось или нет, но, кажется, при упоминании соли старушки тихо фыркнули.

– Одну пачку, две, три? – осведомилась дородная Маша.

– Бери три, чтобы два раза не бегать, – посоветовала вторая женщина, у которой из сетки торчало сразу несколько батонов.

– Одну, – дрогнувшим голосом ответил он.

«Ну, давай, еще скажи им, что тебе огурцы солить приспичило», – дал сам себе мысленный совет Матвей, но сдержался. Увидел около кассы пластиковые прямоугольники, приклеенные к стеклу скотчем, и спустя несколько секунд сообразил что это.

– Для таксофона? – спросил Матвей, женщина кивнула. – Тоже пробейте.

И она пробила. В полном молчании, мужчина собрал свои покупки и направился к выходу, а когда дверь уже закрывалась за его спиной, услышал:

– Милиция и скорая – бесплатно, – ехидно заметила продавщица. – Без карточки!

– Спорим, он уедет еще до праздника! – добавила одна из покупательниц.

Покупки он свалил в багажник к иконе и домкрату. Несколько минут раздумывал, вертя в руках таксофонную карточку. Дождь почти прекратился, продолжая лишь изредка накрапывать. Матвей скинул капюшон и решительно направился к автомату, снял трубку и набрал номер.

Ответил ему как всегда автоответчик.

– Отец, – произнес Матвей, дождавшись сигнала записи, и после заминки продолжил: – Я вчера звонил тебе… Не обращай внимания. Был пьян. И… Извини, если потревожил.

Мужчина торопливо повесил трубку. Одним делом меньше. А то мало ли чего подумает отец, когда услышит его вчерашнее бормотание то, как он зовет на помощь. Хорошо хоть отцу позвонил, а не Алле, она у него тоже на быстром наборе стояла.

Матвей уже отвернулся от телефона, когда ему в голову пришла дикая мысль. Дикая, но такая притягательная, что сопротивляться ей он не мог. Снова поднял трубку и набрал номер. Свой собственный, гадая, разбился смартфон или нет. Нет, не разбился, гудки пошли. Первый, второй, третий… десятый. И когда он уже был готов с разочарованием повесить трубку, что-то хрупнуло, раздался треск помех, а потом воцарилась тишина.

– Если… – Он облизнул губы. – Если ты меня слышишь… Если ты существуешь, то знай: я не уеду, поняла? Поняла меня, ты… ты…

Сначала ответом ему была все та же тишина, а потом он услышал смех. Далекий, а потом все более громкий, словно где-то там одна веселая девушка шла по тоннелю в его сторону. Шла и смеялась. Почти бежала. Звук нарастал. Еще миг и она будет рядом…

И он не выдержал, повесил трубку.

Что ж дело сделано. Война объявлена.

Дождь снова полил, когда Матвей уже сел в машину. Открыл кефир и, откусывая свежий и изумительно пахнущий хлеб, стал завтракать. Он не мог припомнить, когда в последний раз получал такое удовольствие от еды. А в ушах все еще стоял тот смех. Звонкий и, кажется, радостный. Господи, да Алла не была столь счастлива, когда он сделал ей предложение.

6. Желающая здравствовать

Когда в доме кто-то жил, что-то менялось, что-то неуловимое. Что-то в стенах, или в окнах, а может, в озере. Возможно, это был новый запах или просто ощущение чужого присутствия.

Настя всегда чувствовала чужаков, чувствовала, как папеньку, от которого пахло лошадьми и хмельным элем. Или управляющего, который пах старой бумагой и мокрым песком. Или его сына Митьку, от которого за версту разило чернилами.

Все были разными, даже этот, что стоял под струями воды, смывая с себя грязь и алкоголь. Итак, он вернулся. Опять. Зашел в дом, пока шел дождь, и снова стал в нем хозяйничать. И теперь она не знала, то ли восхищаться его смелостью, то ли жалеть скорбного разумом.

Настя оглядела гостиную. Бутылки все еще стояли на столе, но были сдвинуты к стене. Матвей собрал осколки, вымыл пол и даже пожарил картошки. Вон, на столе, накрытая крышкой сковорода, от которой идет ровное тепло.

Этот мужчина полон скрытых талантов. Помнится, папенька Настеньки и кухню-то находил не всегда, а только в третий четверг месяца, когда кухарка получала целковые. Конечно, кухня – это же не винный погреб.

А насчет вина это идея… Журчание воды ванной смолкло. Настя, быстро взяла бокал, плеснула в него янтарной жидкости и поставила, рядом со сковородой.

Что такого? Папенька при виде стакана моментально добрел лицом. Он очень уважал тех, кто наливает ему без напоминания и укоризненных взглядов.

Матвей вошел в гостиную, на этот раз его наряд был более приличным, но странным образом казался Насте еще более вызывающим. Вместо полотенца на мужчине были обтягивающие штаны из грубой рабочей ткани. Сейчас все в таких ходят. Нянюшке бы точно поплохело, а вот Гульке бы понравилось, особенно отсутствие рубашки.

Настя же не могла понять, нравится ей или нет. По всему выходило, что не должно. Но отвести взгляд от широкоплечей мужской фигуры получилось с трудом.

Матвей вытер голову, бросил полотенце в кресло, взялся за спинку стула, да так и замер, глядя на бокал с самогоном, который нынче именовали не иначе, как заграничным слово «виски». А потом вдруг метнулся к двери, подхватил с пола пакет и стал торопливо выкладывать на стол предметы.

Икону – «Пресвятая богоматерь Владимирская», красивая, но какая-то безликая. Перевелись богомазы, как и ведьмы.

Бутылку с водой.

Из ближайшего колодца, не иначе.

Свечи.

Ну, вот к чему они ему, когда есть волшебные шарики и рычажок? Свечи, надо сказать тоже разучились делать. Сейчас они все как одна какие-то тощие, неказистые, чадящие и вонючие. Голова так заболит, что точно к праотцам отправишься.

Серебряная ложка. Это еще зачем? Серебра, вон, в буфете навалом.

Соль? И в правду хозяйственный мужик.

– Вернулась? – спросил Матвей, глядя при этом почему-то на дверь. – А то я уже волноваться начал. Пришел, а дома тишина, никто с караваем не встречает. Гадал, куда ты подевалась? – он старался говорить насмешливо, но голос выдавал его волнение. – По магазинам бегала? Или на исповедь?

«По поминальным лавкам, – чуть не сказала она. – По вам панихиду заказывала».

– Это, конечно не кофе в постель, – он коснулся стакана, – но все равно приятно.

Настя мысленно фыркнула, немного раздосадованная его бесцеремонностью. С ней обычно так не разговаривали. Не в прошлой жизни, не в нынешней.

– Только я, пожалуй, откажусь, – мужчина отставил бокал в сторону.

Тут она не удержалась и фыркнула вслух. Он тут же развернулся в ее сторону и добавил:

– Говорят спиртное вредно для растущего организма.

Девушка окинула взглядом его фигуру, словно прикидывая, куда ему еще расти?

Несколько минут они молчали. Матвей с тревогой оглядывал комнату и наверняка гадал, где она сейчас, в который раз задаваясь вопросом, а не чудится ли ему все это?

Они всегда задавались. И ни один еще, ни разу не поверил до конца. Уезжая из дома у озера, они с легкостью убеждали себя, что все это выдумки, что двери хлопали от сквозняков, что кувшин разбился из-за неловкости, а соль в сахарнице оказалась по чистой случайности, а иногда и не только соль. Да, они были разными. С некоторыми она всего лишь играла, как маленькая девочка играет людскими фигурками в кукольном домике, некоторых она сразу выгоняла, а некоторых… Впрочем, таких, как этот Настя давно не встречала.

Не дождавшись никакого ответа с ее стороны, Матвей сел за стол, пододвинул к себе сковородку, одной рукой взялся за вилку, а второй открыл… Хм. Люди называли эту штуку по-разному, то «компутер», то «ноут», то «леттоп», иногда «хреновина» или «бесполезная железяка». Она же называла эти устройства волшебными книжками. Они единственные не говорили, а слушали и отвечали на вопросы. Ей в детстве нянюшка о таких сказки сказывала, но Настенька не верила. А теперь вот, пожалуйста, у каждого второго есть. Правда, в сказках была совсем не книжка, а серебряное блюдечко и управлялось оно не махонькими рычажками-кнопочками, а наливным яблочком. Да и заклинание немного изменилось.

Нужно говорить не «катись, катись, яблочко наливное по серебряному блюдечку», а «Окей, гугл».

Не «покажи мне и города и поля, покажи мне леса, и моря», а «что за черт, опять вайфай отрубился».

Не «покажи мне гор высоту и небес красоту», а «какого черта инет не пашет» или «почему все ссылки битые?»

Страшные слова, заветные. А иногда требовалось постучать кулаком или вылить содержимое бокала на клавиатуру, те самые рычажки-кнопочки. Сложный ритуал. Главное не переборщить, а то волшебная книжка превращалась в обычный болтливый ящик.

Матвей посидел минуту, а потом стал стучать по кнопкам.

«Как избавиться от призрака?» – медленно прочитала Настя.

Первая же страница «волшебной книги» едва не заставила ее рассмеяться.

«Вежливо попросить призрака уйти», – гласил заголовок, а потом коротенько страницы на три расписывалось, какими именно словами нужно разговаривать с усопшим. Девушка даже приготовилась слушать Матвея, но тот хмыкнул и открыл следующую страницу. Вежливость нынче не в почете.

«Сперва убедитесь, что в вашем доме живет именно призрак», далее следовал длинный перечень всевозможной пакости, которую люди часто путают с привидениями. Открывало список умопомешательство, завершало оно же, только называлось «передозировкой лекарств». Помнится, нянюшка перебрала с успокоительными каплями и спокойненько так папеньке все высказала, как он матушку Настину уморил, и как братца евойного по миру пустил. Слава богу, папенька в этот момент спал в кресле, утомившись поднимать стакан, а то осталась бы Настенька без няньки.

Третья страница:

«Усопшего держит в нашем мире незаконченное дело. Завершите его, и призрак уйдет сам».

– Я замуж не успела выйти. Возьмешь за себя? – с интересом спросила девушка вслух.

Мужчина вскочил, схватил со стола бутылку, почти сорвал крышку и с разворота плеснул ей в лицо водой.

«Точно колодезная, глиной отдает», – подумала Настя. А потом охнула, схватилась за облитое лицо, с которого с тихим шипением сползала кожа. Со скулы, шеи, плеча. Потекли губы, оплавились пальцы, которые она прижала к лицу.

– Святая вода? – жалобно спросила девушка.

Кожа продолжала слезать. Настя знала, что больше всего напоминала сейчас ободранного кролика. А Матвею раньше видеть такую красоту явно не доводилось. Вон как побледнел, словно малахольный, покачнулся и оперся о стол. Кадык ходил по горлу туда-сюда, то ли сказать чего хочет, то ли вывернет сейчас.

Но не вывернуло.

– Больно? – каким-то сдавленным голосом спросил мужчина, бутылка с остатками святой воды выскользнула из пальцев, упала и покатилась по полу.

– Нет, – Настя к его изумлению выпрямилась, и спокойно своим облезлым ртом поинтересовалась: – А тебе?

Несколько секунд мужчина удивленно таращился на нее, а потом они одновременно перевели взгляды на стол, об который опирался Матвей. Думал, что опирался. На самом деле, он положил ладонь на полупустую сковороду, которую она, как заботливая хозяйка успела подогреть. Ну не питаться же гостю остывшей картошкой. Что о ее гостеприимстве подумают люди? Или нелюди… В общем, неважно кто.

Матвей заорал, отдернул руку. Ладонь напоминала кусок говяжьей вырезки, такая же красная и в прожилках. Продолжая кричать, мужчина бросился в ванну, открыл кран и сунул кисть под холодную воду.

– Ну что же ты творишь? – с жалобным стоном спросил он, глядя в зеркало.

– Да пока, собственно, ничего, – ответила она, возвращая себе первоначальный облик и раздумывая, не пустить ли вместо холодной воды, горячую. Но в последний момент почему-то передумала.

– Завтра тебе не поздоровится, – вдруг пообещал он. – Завтра придет священник и…

– Отец Афанасий? – перебила она. Матвей обернулся, посмотрел на стоящую в коридоре девушку. – Вы ему от меня кланяться извольте и передайте пожелание здравствовать.

И тут он не выдержал, снова как-то отчаянно взвыл, выбежал из туалетной комнаты, даже не закрыв кран, а потом появился в коридоре, держа над головой икону.

Ни дать, ни взять инок с крестного ходу. И лицо такое же одухотворенно торжественное, то ли второе пришествие встречать готовится, то ли икону сейчас выронит от натуги.

– Отче наш, сущий на небесах… ежеси на небеси… славяси… караси… – лепетал он, воинственно размахивая иконой, того и гляди, люстру сшибет.

– Ага, а еще иваси, укуси, замеси, запаси, отнеси… Да если бы я так молитвы читала, меня нянька на горох коленями поставила, пока слова не выучу, – сказала Настя, а про себя подумала, что папенька бы даже не заметил, ибо знал молитвы едва ли не хуже, чем Матвей. – Давайте вместе? Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…

– Изыди! – закричал мужчина, даже не дослушав до конца.

Обидно, между прочим, она же для него старалась.

– Как грубо, – попеняла она и серьезно спросила: – А если я попрошу вас удалиться из моего дома, вы удалитесь?

Матвей как-то удивленно посмотрел на Настю и повторил, правда, без прежнего апломба:

– Изыди, а?

Настя пожала плечами, исчезла. И осталась на месте, став для него невидимой.

Матвей уронил икону, хотел запустить руку в волосы, но взвыл от боли и поспешил в ванну. Она на цыпочках подошла к святому лику. Показалось, или непривыкшая к такому обращению богоматерь смотрела на Настю укоризненно?

– Ты ведь здесь, да? – вдруг спросил мужчина, закрывая кран.

– Да, – не сочла нужным отрицать девушка.

Матвей не стал больше ничего спрашивать, не стал читать молитвы или кричать. Он вернулся в гостиную, достал из буфета аптечку и стал наносить на ладонь какую-то мерзко пахнущую мазь.

– Ты бы лучше сметаной намазал, – не удержалась Настя.

– Ага, – беззлобно согласился он. – А чего же не керосином?

– Так вонять будет хуже, чем это, – призналась она, садясь в кресло-качалку.

Матвей закончил обрабатывать ладонь, сел за стол и снова уставился в свою волшебную книжку.

Как избавиться от призрака? Четвертая страница.

«Найдите место захоронения вернувшегося усопшего и сожгите его тело», – значилось в самом верху страницы.

«А это будет очень интересным», – подумала Настя и качнулась в кресле. Матвей даже не повернул головы.

7. Благословляющий дом

Отец Афанасий пришел сразу после завтрака, когда Матвей уже устал кипятить воду, которая почему-то мгновенно остывала, стоило только насыпать в кружку кофе. Старый пузатый чайник, натертый до такого блеска, что в нем можно было разглядеть собственную хмурую физиономию, в очередной раз отправился на плиту. Мужчина едва удержался от того, чтобы не отчитать призрака, как обычного нашкодившего ребенка. Детство какое-то, ей богу. При этом он подозревал, стоит ему схватиться за металлическую ручку без полотенца, как металл тут же раскалится, к гадалке не ходи.

– Премного благодарен, у меня еще правая ладонь не зажила, – пробормотал он, выключая газ и мельком поглядывая на перебинтованную ладонь.

К фельдшеру Матвей не поехал. Зачем? Снова выслушивать нотации на тему: «Алкоголь – зло»? Он это и так знал. Может, ему просто хотелось стать злым?

Мужчина отставил чайник, как раз в тот миг, когда в дверь позвонили.

– Значит, сегодня будем без кофе. – Он отбросил полотенце и пошел открывать.

Спустя пять минут Матвей и священник стояли друг напротив друга в гостиной, на полу между ними находилось пластиковое ведерко с водой, набранное минут пять назад из-под крана.

– Ну, с божьей помощью, – преувеличенно воодушевленно сказал отец Афанасий. Обмакнул в ведерко большую кисть, так похожую на те, которыми подвязывают портьеры в каком-нибудь доме культуры, и с размаху окропил водой все. Стену, на которой остались неаккуратные подтеки, стол с бутылками… Интересно, а виски теперь тоже стало святым? И даже самого и Матвея, который настолько переполнился святостью, что ретировался в коридор под монотонное бормотание священника.

На пороге мужчина оглянулся. Отец Афанасий продолжал разбрызгивать воду, а позади него стояла та самая девушка в немодном легком платьице и, улыбаясь, прижимала руки к сердцу, словно действо, доставляло ей немало удовольствия. Видимо, вода из-под крана не самое действенное средство против призраков.

«А если она сейчас вскипятит воду в этом пластмассовом ведре?» – вдруг подумал Матвей, наблюдая, как священник окунает кисть. Подумал-подумал и показал призраку кулак. Девушка округлила глаза. И в этот момент отец Афанасий, как назло, повернулся к двери, да так и замер с занесенной кисточкой. Девушка беззвучно захихикала.

Черт, священник же ее не видит, только я. И за что такая честь? Словно показавшись мужчине тогда, в самый первый раз, призрак пересек какую-то черту, ну или просто перестал стесняться и теперь появлялся то тут, то там. Появлялась…

Матвей торопливо опустил руку, смущенно улыбнулся и все-таки вернулся в кухню. Даже если призрак надумает что-то натворить, он не сможет никак ей помешать. Эта мысль ввергла его в задумчивость. В самом деле, что он может сделать человеку, который давно мертв? Человеку, с которым уже случилось самое страшное? Чем угрожать? Выходило, что ничем. Матвей пока не нашел никаких рычагов давления и похоже, отца Афанасия тоже пригласил зря. А может, и не зря, вон, как девчонка радуется, когда священник щедро разбрызгивает воду.

Словно услышав его мысли, тот показался на кухне. Стало быть, гостиная уже наполнилась святостью и ее вполне можно осквернить своим присутствием. Матвей кивнул отцу Афанасию и, стараясь не попасть под еще одну очищающую от скверны дозу, выскочил из кухни в коридор. Но не успел сделать и шага, как поскользнулся на мокром полу и…

– Твою… – внес он свою лепту в молитву. Может и не в тему, зато точно от души.

– Не ушиблись? – спросил священник, склоняясь над мужчиной. С другой стороны к нему точно так же наклонялась девушка – призрак. Разница лишь в том, что на лице у отца Афанасия беспокойство, а на ее хорошеньком личике сияла проказливая ухмылка. – Может, к врачу?

Девушка тут же закивала.

– Нет, – сказал Матвей, скорее для призрака. – Не дождешься.

Священник нахмурился, но мужчина уже ухватился за протянутую руку, встал и добавил:

– Все в порядке.

Не хватало ему еще одной лекции о вреде пьянства, неадекватном поведении и рекомендации подлечить сперва голову, а уж потом, если желание не пропадет, освящать дом.

Через час, все комнаты были должным образом обрызганы, молитвы пробормотаны, то есть, прочитаны, призрак пристыжен. Вон сидит на трюмо, ногами болтает.

Заминка вышла только с чердаком. Он был заперт. И сколько не перебирал Матвей ключи на связке, полученной от риелтора, ни один так и не подошел к большому навесному замку.

Отец Афанасий отставил ведро и на пробу потрогал ручку двери, а потом уперся одной рукой в косяк, а второй потянул створку на себя, словно надеясь, что замок сейчас отскочит сам. Вены на руках священника вздулись, и в этот момент позади него появился призрак. Девушка схватила святого отца за талию и тоже потянула, словно в детской сказке: «внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку…»

Отец Афанасий вздрогнул, обернулся и увидел Матвея. Тот от неожиданности выронил ключи и многозначительно произнес:

– Э-э-э… – а потом предложил: – Сходить за ломом?

– Думаю, не стоит, – выдохнул священник и многообещающе произнес: – Матвей, вы…

Неловкость казалась почти осязаемой, от нее хотелось убежать, от нее хотелось спрятаться.

– Может кофе? – отчаянно предложил мужчина. Он совершенно не собирался выслушивать ничего из того, что мог бы ему сказать священник. Он не хотел ни извиняться, ни объяснять. Потому что у него не получится, ни то ни другое.

Он услышал за спиной смешок и с трудом сохранил спокойствие.

– Благодарю, – кивнул отец Афанасий. – Но я, пожалуй, пойду.

– Спасибо, – нашел в себе силы сказать Матвей. – И за то, что пришли, и вообще…

Священник еще раз кивнул, а потом словно нехотя проговорил:

– Надеюсь, вы со всем справитесь. – Слово «всем» он выделил голосом. – И мы будем рады видеть вас на празднике.

Последнее было явным преувеличением, но мужчина, даже не поинтересовавшись, что за праздник, поспешил заверить:

– А я буду рад прийти.

Они оба сказали неправду, но сейчас их она устраивала как нельзя лучше.

Дверь захлопнулась, и Матвей развернулся к девушке, сжимая кулаки.

– Ты…ты… ты что творишь?

– А что? – поинтересовалась она и с обидой добавила: – Я помочь хотела.

– Помогла, – поблагодарил ее Матвей. – Теперь меня считают не только сумасшедшим алкоголиком, но и… и…

– Кем? – она казалась удивленной.

– Тем, – высказался он, мысленно пытаясь подобрать правильное слово, но они все казались ему неподходящими, пустыми, как шелестящий фантик от конфеты. Чтобы он не сказал, она не поймет, потому что… Не поймет и все. И тут память, наконец, ухватила и вытащила свет нужное слово, как козырную карту из колоды. – Мужеложцем.

– Кем? – на этот раз девушка округлила глаза.

– Мужеложцем, потому что иные мужчины не имеют обыкновения хватать друг друга за талию.

– Да не уж то? – кажется, она интересовалась совершенно искренне.

– Не уж то, – исчерпывающе ответил Матвей и направился в гостиную.

– В первый раз вижу настоящего мужеложца, – задумчиво сказала призрак ему в спину. А он еле удержался, чтобы не кинуть в нее чем-нибудь тяжелым, вон, хоть оставленным отцом Афанасием ведром с водой.

«Господи, сделай так, чтобы все это было просто моим сумасшествием», – в отчаянии мысленно попросил Матвей. Но господь, по обыкновению, не ответил.

8. Отказывающая от дома

Настя не соврала, она и вправду никогда не видела мужеложцев. Только слышала, как однажды управляющий доложил батюшке, что булочник с третьей Мукомольной улицы – мужеложец. Папенька распорядился булочника плеткой отходить. Да опоздал, сбег булочник. Может, и вправду любы ему мужчины, а может, плетей отведать не захотел. Пироги он пек вкусные, а остальное Настю волновало постольку поскольку.

Непонятно только с чего Матвей так осерчал? Она же просто интересничала, ведь всем известно, что мужеложцы не заключают помолвок.

И, тем не менее, он как-то разом посмурнел, движения стали резкими, даже злыми. Едва ведро со святой водой не опрокинул, она еле успела отодвинуть. И совсем не потому, что он мог опять упасть, а потому что святая вода еще может пригодиться, особенно, если дверь на чердак все же будет открыта.

Матвей сердито застучал по клавишам волшебной книжки. Эк, разбирает бедолагу, будто она его в казнокрадстве уличила.

Мужчина, словно услышал ее мысли, на минуту закрыл глаза, выдохнул, а потом взялся за волшебную шкатулку и набрал номер, поминутно сверяясь с чем-то на экране.

– Добр… – начал он, замолчал и вдруг пробормотал: – Ненавижу разговаривать с автоответчиками.

Настя не поняла, кому он это сказал, и не поняла кто такой автоответчик, но на всякий случай сделала скорбное лицо. Оно ее еще ни разу не подводило, особенно с нянюшкой. Та истово была уверена, что скоро грядет пришествие анчихриста. Она так и произносила это слово «анчихрист» через «ч», казавшееся маленькой Насте каким-то сухим и ломким, как побелевшие на солнце ветки. Сто лет прошло, а враг рода человеческого до сих пор не явился. Доживи нянюшка, наверняка, была бы раздосадована, столько готовилась, а он такой нерадивый оказался.

– Мне нужен профессиональный экзорцист, – проговорил в телефон Матвей, и девушка видела, как ему неловко, совсем как ей, когда она встретилась с новоявленной женой кузена и та вернула девушке ее письма и попросила больше не беспокоить ее мужа всякими глупостями. – У меня в доме… – Матвей посмотрела на Настю, а та вопросительно подняла брови при слове «у меня», – при… привидение. Его нужно изгнать. У вас на сайте написано: «с гарантией». Так вот, – Матвей твердо взглянул ей в глаза, – мне нужно, чтобы этот призрак исчез с гарантией. И как можно скорее. Доплачу за срочность. Перезвоните… – Мужчина продиктовал телефон, а потом добавил: – Или сразу приезжайте, адрес…

Настя фыркнула и исчезла. Мог бы просто попросить. Исчезнуть – это несложно.

Матвей положил трубку, потер пальцами переносицу и совсем как тогда спросил:

– Ты тут?

Но Настя не ответила. Исчезнуть, так исчезнуть, поручительство выписать не сможет, но слово сдержать сумеет. Ишь ты, гарантию ему окаянному.

– Вот блин, – проговорил он.

Интересно он всегда так расстроено блинков просит? Словно и сам уже не рад, что аппетит проснулся?

Она молчала до самого вечера. Иногда Матвей озирался, словно ища ее взглядом, не находил и возвращался к волшебному ноуту. Она даже позволила ему вскипятить воду в чайнике, но, судя по тому, как долго Матвей стоял на кухне, не решаясь плеснуть в кружку кипятка, это похоже расстроило его еще больше.

– Послушай, – позвал мужчина, после того, как обошел весь дом и снова чуть не сшиб ведро о святой водой.

«Послушать» она была не против, а вот «появиться» не давала «гарантия», хотя нянюшка называла это упрямством, а зачастую и дуростью.

– Послушай… ты… вы… Господи!

Так он к господу обращается? Не к ней? Вот и пусть ждет явления Христа народу. Хотя сын божий тоже не отличался радением и не спешил явить лик верующим. Может потому, что нянюшка ждала его отнюдь не так рьяно, как анчихриста?

В дверь снова позвонили и Матвей, все еще продолжая оглядываться, пошел открывать.

– Добрый день, – поздоровался кто-то с фальшивой душевностью. Совсем, как мясник Прошка, подзывающий откормленного барашка перед сочельником. – Разрешишь мне войти?

Матвей буркнул что-то недовольное и вместе с тем утвердительное. Настя оказалась в коридоре, по-прежнему незримая и неосязаемая.

– А более глухой угол найти не смог? – иронично спросил некто более похожий даже не на мясника, а на сборщика налогов. Спрашивать спрашивает, а сам глазами по сторонам так и зыкает, туда-сюда, туда-сюда. Такому только наводчиком у лихих людишек подвизаться.

– В следующий раз озабочусь, – хмуро ответил Матвей. – Только ради того, чтобы тебя не видеть. Андрей, говори, зачем прислали, и выметайся.

– Как был грубияном так и остался. – Мужчина с небольшим саквояжем прошелся по коридору, огляделся и свернул в гостиную. – Я что не могу так, по старой памяти, заглянуть к другу, которого бросила невеста, и утешить? – Он выразительно посмотрел на ряд выстроившихся у стены бутылок. – Нальешь?

– Ты мне не друг. – Матвей взял стакан. – Ты мальчик на побегушках у моего отца. Мальчик, который все еще надеется, что отец перепишет завещание и оставит родного сына с носом. – Мужчина подал гостю бокал.

– Выпьешь со мной? – нисколько не смутился Андрей.

– Воздержусь. Говори, с чем пожаловал.

– Вот с этим. – Сделав глоток, гость открыл свой саквояж и достал несколько бумажек.

Интересно, что там? То самое завещание? Опись имущества, где указаны трое порток и железный конь? Или купчая? А может, залоговая расписка, по которой те самые портки отходят Андрею?

Гость бросил на стол пяток скрепленных между собой листков.

– Подпиши и я исчезну. – Он снова взялся за бокал и отпил сразу половину.

– Ради этого я готов на что угод… – Матвей не договорил, прочитал несколько строк и замолчал.

– Это, конечно, не завещание…

– Вы что там совсем ополоумели? – хрипло спросил Матвей, и Настя подалась вперед. Что-то ей совсем не нравились ни гость, ни то, что он принес с собой. Словно грязи с сапог натряс.

– А ты что хотел? – нарочито небрежно пожал плечами Андрей. – Медаль, за то, что профукал тендер на учебники?

– Я его не профукал! – Матвей смял бумаги в кулаке.

– Ох, прости. Ты слил конкурентам коммерческую информацию, и они выиграли тендер. Вот скажи мне, что стало бы с любым другим сотрудником, не сыном владельца издательского холдинга? Как минимум, суд и выплата неустойки в таком размере, что этому самому сотруднику проще сразу удавиться. А тебя всего лишь увольняют. – Гость снова глотнул. – И заметь, по собственному желанию.

– Задним числом. – Матвей швырнул бумаги на стол. – Идиоты, словно я вообще там не работал, когда началась вся эта возня с тендером.

– Это ты идиот. Старик хочет прикрыть твою задницу. Это наш главный козырь, раз уж ты не работал, то и разгласить ничего не мог. Соображай быстрее.

– Это и выглядит как прикрывание задницы. Только я в этом не нуждаюсь, понял. Как только Сашка придет в себя…

– Если придет, – хмыкнул гость. – Многие до сих пор уверены, что именно ты отоварил своего заместителя по голове, чтобы, значит, концы в воду.

– Я не буду это подписывать. Хотите увольнять – увольняйте. – Матвей встал напротив Андрея. Голова опущена, руки в карманах, а сам едва заметно покачивается с носков на пятки – не дать не взять петух с птичьего двора завидевший конкурента.

– Я понял, что ты идиот, не зря тебя Алла бросила, – гость отставил стакан.

– А откуда ты знаешь, что бросила? – Матвей паскудно улыбнулся. – Сама сказала? Хотя, вряд ли, ты для нее слишком мелкая добыча, а эта девочка на мелочи не разменивается. Скорее по обыкновению подслушал, когда она к старику прибегала жаловаться. Что-то она к нему зачастила… Скажи, он ее утешил?

– Ах ты, паскуда!

Все произошло очень быстро. Гость схватил Матвея за майку, а тот словно только этого и ждал, несильно размахнулся и ударил кулаком мужчину в бок. Андрей согнулся пополам, глотая воздух.

– Получил, папашин прихвост…

Настя не знала, что сильнее не понравилось гостю: прозвище или удар в бок, но тот неожиданно выпрямился, и каким-то иноземным и совершенно изуверским способом схватил Матвея за руку и нагнул над столом. От резкого движения звякнули бутылки.

– Давно пора было поучить тебя уму-разуму, – молвил гость и ткнул Матвея лицом в стол.

Кто ж так уму разуму учит?

Настя покачала головой. Без хворостины, без цитат из библии, из тех, что пожалостливее, чтобы на слезу прошибло? Это не учение, а кабацкая драка, когда хочется душеньку отвести. У них в имении Прошка был очень охоч до таких, завсегда был готов кулачищи почесать.

Матвей взвыл, силясь вырваться, затрещала ткань майки, одна из бутылок от его движения опрокинулась и резко-пахнущая прозрачная жидкость разлилась по столу.

– Чертов прихвостень!

Матвей все-таки вывернулся, выпрямился и оттолкнул от себя гостя. Сильно оттолкнул, от всей широкой русской груди… Вернее души, далась ей его широкая грудь. И силушки не пожалел. Ударил так, что Андрей отступил на несколько шагов, наткнулся на плетеное кресло-качалку, не устоял на ногах и грохнулся на пол. Кресло, прутья, которого собирал, вымачивал и сушил еще дядька Егор – муж нянюшки, жалобно скрипнуло и завалилось на бок.

Эх, Насте бы сейчас кухаркин ухват или, на худой конец, кочергу, вот уж она бы этого Андрея отходила по хребтине, совсем как, прачка своего муженька – гуляку.

– Я предпочитаю обращение референт, а еще лучше Андрей Иванович, – сказал гость, поднялся, снова задел кресло. И вдруг разозлившись, схватил его и швырнул в окно. Чужое негодование очень напоминало мешок с зерном, в котором обнаружилась прореха. Вроде бы только что он держал себя в руках, и мешок казался целым, и вот уже тонкий ручеек овса посыпался на землю. А гость обрушил свою немилость на мебель, на дом. На ее дом.

Кресло ударилось о стекло, по которому тут же зазмеилась тоненькая трещина.

– Не дорос ты еще до Ивановича, прихвостень…

– Я прошу вас больше ничего не ломать, – сказала Настя, появляясь рядом с выходом на террасу. Само явление девушки народу гость пропустил, сосредоточившись на противнике. А вот от голоса вздрогнули оба драчуна. – В противном случае, буду вынуждена отказать вам от дома. – Настя провела рукой по трещине, эту рану она ощущала, как царапину на коже. Не смертельно, но саднит.

– Ты уже нашел себе новую подстилку? – Гость оглядел ее с головы до ног. – Интересно, что на это скажет Алла?

– Раз интересно, так просвети ее. Можешь даже рассказать, что застал нас в постели. – Матвей скрестил руки на груди.

Мышцы на плечах были напряжены, он словно боялся, что не устоит и снова бросится на гостя.

– И как она в постели? – Андрей насмешливо посмотрел на Настю. – Мордашка красивая, а говор и платьишко, как я понимаю, местного деревенского разлива? Хоть бы манерам ее поучил, чтобы не вмешивалась, пока мужчины разговаривают.

Настин папенька тоже как-то говорил нечто подобное, правда нянюшка только хмыкала. Но про постелю гость напрасно заговорил. Почти так же напрасно, как и про манеры. Да ее манерам гувернантка-француженка обучала, папенька раскошелился, надеясь выгодно сбыть дочь замуж.

– Про постелю вы за порогом можете потолковать, – Настя посмотрела на Андрея, – друг с другом.

– Не понял, твоя девка меня выгоняет?

– Тебя выгоняю я. Забирай бумаги и выметайся. Ничего подписывать не буду. Я ничего не сделал. И я работал в издательстве, когда разыграли тендер, но не я разгласил информацию, и не я ударил Сашку. Понял. На этом все.

– Если бы ты знал, насколько я рад, что ты такой упрямый, – продолжая паскудно улыбаться, Андрей стал торопливо собирать бумаги. – Сядешь и я, наконец, выйду из твоей тени.

– Не выйдешь. Потому что эта тень в твоей голове и больше нигде.

– Да пошел ты, – в голосе Андрея снова послышалась злость. – Сиди тут со своей…

– Прошу вас больше не утомлять меня своим присутствием, – сказала Настя.

– Да ладно, живешь с мужиком, а все барышню – крестьянку из себя строишь. Лучше бы платье приличное у него выпросила.

Если бы Настя могла, она бы смутилась. Она и покраснела, пусть только, как сказал Матвей, в своей голове, но это уже не имело значения. Подачки у мужчин выпрашивают только содержанки. А она всего лишь умерла, а никак не опустилась до подобного.

Мужчина закрыл саквояж и вышел в коридор. До входной двери было с десяток локтей или даже меньше, ширина коридора около трех. Но всего через несколько шагов гость задел стену сперва одним плечом, а потом вторым. Остановился, в недоумении оглянулся на стоящую в коридоре Настю, на вышедшего из гостиной Матвея. Коснулся ладонью темно-бордовых обоев, тряхнул головой и решительно сделал еще шаг. А вот со следующим вышла заминка. Чтобы пройти дальше, ему бы пришлось повернуться боком, как соседском мальчишке, что лазал в сад сквозь дыру в заборе и воровал яблоки. Еще несколько минут назад бывший широким коридор, стал вдруг напоминать узкий лаз.

– Что происходит? – спросил Андрей, и Настя впервые уловила в его голосе страх. И он ей понравился.

Гость снова оглянулся. На этот раз в его глазах не было превосходства, лишь стремительно разрастающаяся паника.

– А что происходит? – вежливо переспросила девушка, становясь полупрозрачной. Становясь тем, кем она была. Призраком. И сейчас даже слепой не перепутал бы ее с обычным человеком.

– Я… – Гость подавился словами, пялясь на нее широко открытыми глазами, совсем как мельник на новые жернова. – Я…

Он продолжал отступать назад, а стены продолжали сужаться, медленно и почти незаметно человеческому глазу, вот только развернуться в коридоре уже стало очень трудно. Казалось, еще несколько минут и коридор будет напоминать собачью будку.

– Вы… ты что-то подсыпал мне в напиток! – вскричал вдруг Андрей, когда его разум нашел единственно верное объяснение происходящему. Правильное объяснение, а не то, которое заставляет людей усомниться в собственном здравомыслии. – Ты налил мне выпить, а сам… сам не отпил ни капли, урод! – Гость просто взвыл и стал яростно протискиваться к двери. – Я выйду отсюда, а потом напишу заявление в полицию, мало тебе одного дела? Будет еще.

– Выйдите? – спросила Настя. – А как вы выйдите, если здесь нет двери?

Андрей в панике повернулся к двери. К тому месту, где раньше она находилась. Дверь через которую он совсем недавно вошел в этот дом. Сейчас на этом месте была ровная стена, обклеенная все теми же бордовыми обоями

– Но… но… ахррр, – гость начал что-то говорить, но вместо слов получались лишь сдавленные звуки. Он давно уже бросил портфель и теперь судорожно шарил по карманам костюма, который потерял всю презентабельность, вместе с уверенностью хозяина, в поисках телефона. Нашел и даже попытался потыкать пальцем в экран. Волшебная шкатулка услужливо замигала, но, вот беда – кручинушка, связи не было.

Андрей взвыл как-то уж совсем отчаянно, отбросил телефон и снова стал шарить руками по стене, как слепой. И как бесноватый повторял:

– Я выберусь, я выберусь…

– Отпусти его, – услышала Настя голос Матвея, но не сочла нужным даже поворачиваться. Она и так знала, что мужчина стоит позади нее. Знала, что он смотрит на ее прозрачный силуэт. Знала и улавливала волны страха, что исходили от него. Они были похожи на щекотку.

– Это все не по-настоящему, он опоил меня…

– Он не умеет просить, – добавил Матвей. – А я вполне. Отпусти его, прошу.

– И это после всего, что он здесь устроил? – насмешливо спросила она. – Разве тебе не хочется отыграться?

– Нет. Мне не доставляют удовольствия чужие страдания. А тебе? – в свою очередь спросил мужчина и, кажется, придвинулся еще ближе. Настя знала, что если повернет голову, то встретиться с ним взглядом, чувствовала на шее его дыхание, похожее на прикосновение невесомых крыльев бабочки в теплую ночь… Здрасти, приехали! Какое дыхание? Она же утратила плоть и кровь давным-давно, и пусть могла на краткое время возвращать себе былую телесность, сейчас Настя была полупрозрачна, сейчас ее платье не смог поколебать и ураган. А вот его дыхание смогло.

– Отпусти, – по-своему расценил ее молчание Матвей. – И считай, я твой должник.

Должников у нее никогда не было, да и что может предложить живой мертвому?

Настя в раздражении дернула плечом. И рука Андрея, все еще продолжавшего ползать у двери, вдруг провалилась в пустоту. На казавшейся целой стене медленно проступал силуэт распахнутой двери. Коридор снова стал широким, солнце заглянуло в дом, сквозь проем, хотя еще минуту назад казалось, что наступил вечер.

– Аааа! – всхлипнул гость и даже не стал подниматься с колен, а просто быстро пополз, как отхвативший сапогом батюшкин стряпчий.

Он почти свалился с крыльца на траву и несколько минут смотрел в высокое голубое небо. А потом вскочил, совсем некультурно погрозил кулаком дому и побежал к оставленному на подъездной дорожке автомобилю, забыв и про саквояж и про телефон.

– Ты мой должник, – прошептала Настя и исчезла. Ей нужно было о многом подумать.

9. Ищущий истину

Матвей перевернул страницу толстого фолианта и с тоской посмотрел в окно. На улице было так же хмуро, как и у него на душе. А пустой зал местной краеведческой библиотеки, так и вовсе мог вогнать в уныние кого угодно.

Во-первых, что при слове «компьютеры» старый библиотекарь, отчего-то напоминавший Матвею гриб-поганку, лишь вытаращил глаза, а потом прочел долгую и нудную лекцию о том, что мир катится в пропасть как раз из-за компьютеров. Именно из-за них все сидят на диетах и не читают бумажных книг. Какая связь между диетами и книгами, мужчина не уловил, но больше крамольных слов в святой тишине читального зала не озвучивал, а лишь листал по старинке пыльные книги.

– Господи, – едва слышно прошептал он, – прямо как в студенческие времена.

А во-вторых, он понятия не имел, что ищет. И поэтому смотрел все подряд. Поправка, смотрел то, что счел нужным принести ему гриб – библиотекарь, кутающийся в вытянутую старую кофту. Вот сейчас, например, он просматривал толстенный том «Истории Алуфьево в очерках и фотографиях», написанный, каким-то местным энтузиастом. Желтые шершавые страницы, зернистые снимки, мелкий убористый текст и… Ни намека на то, что ему нужно. Ни одной фотографии «дома у озера», ни одного упоминания о призраке. Боги, он даже не знал, как ее зовут и когда она умерла. Ну, не спрашивать же ее на самом деле? Или спрашивать?

Кстати, после того, как выгнала из дома Андрея, девушка больше не появлялась. Двери и окна перестали перемещаться, а вода в чайнике закипала, как и положено приличной воде, но…

Но Матвей так и не понял рад или огорчен фактом исчезновения призрака. Он очень хорошо помнил, как отцовский референт ползал в коридоре и пытался найти дверь. Но еще сильнее ему врезался в память собственный страх. Чтобы он делал, если бы она не послушалась? Продолжал просить? Или стоял бы и смотрел, как корчится на полу человек? Драться с бестелесным духом занятие непродуктивное.

А если бы она решила убить?

Матвей поморщился от заданного самому себе вопроса. Он ему не нравился, но не задать его он не мог. Если бы она все-таки решила убить кого-либо, смог бы он ей помешать?

Ему невольно приходила на ум вывернутая кисть той девчонки. Значит, призрак отнюдь не безобиден. Значит, он может причинить вред человеку. Не довести до сумасшествия, а нанести реальную травму. А значит, он может и убивать. В теории.

Поэтому ему нужно срочно найти какое-то средство воздействия на девушку. Или уехать.

Но вопреки всякой логике, уезжать совершенно не хотелось. Впервые, после случившегося с ним, после утечки информации, проигранного тендера и нападения на его зама, мысли Матвея занимала не загубленная карьера и не уголовное дело. Их занимала девушка с длинными чуть вьющимися темными волосами. Мертвая девушка. Наверное, он все-таки допился до белой горячки.

Полазав в интернете весь вечер, Матвей не нашел ничего более стоящего, чем совет одного «бывалого» заклинателя. То есть, найти кости и сжечь. И тогда то, что привязывало дух к этому миру, должно исчезнуть. И девушка отправится в… В общем, туда, куда принято отправляться мертвым.

Это нужно было сделать. Призрак опасен. И все. Точка.

Раздались шаркающие шаги, и Матвей поднял голову от старого фолианта. Старик – библиотекарь тащил ему еще один точно такой же, только в темно-бордовом переплете.

– Эх, милок, сказал бы ты мне, что на самом деле ищешь. История Алуфьево она, ить, знаешь какая.. Ого-го. – Он положил толстую книгу на стол. – Мы ж вотчина графа Агронского. Поди и не слышал про такого.

Матвей покачал головой, чем полностью удовлетворил старика.

– Вот-вот, – попенял тот. – А все у вас «тырнеты» да «гад-же-ты». – Последнее слово старик произнес по слогам, видимо боясь ошибиться. – Все для какой-то «стограмм» фотографии нужно сделать, пока остальные не сделали. Все бегом, скачком. Нет бы сесть и рассказать, что на самом деле надобно.

– Историю постройки Алуфьево, – раз в пятый проговорил Матвей. – Можно начать с церкви…

«А где церковь, там и кладбище», – мысленно закончил он.

Матвей и так и эдак пытался прикинуть, когда могла жить и умереть эта девушка. Все, что у него было – это платье и прическа… Правда, он не специалист по женским штучкам и не мог сказать, чем отличается ридикюль от реглана и не видел особой разницы между фиолетовым и сиреневым цветом. Помнится, Алла чуть его не убила, когда … Нет, об этом он вспоминать не хотел.

– Ну, раз церковь, то эта, – старик ткнул пальцем с узловатыми суставами в бордовый фолиант, – тебе не к чему.

– А что там? – тут же проявил интерес Матвей скорее из духа противоречия.

– Там, милок, история становления советской власти в поселении городского типа Алуфево, там про возрождение добычи щебня и песка, про ударные пятилетки и про выполнение плана. Васька Соловьев накалякал, уроженец местный. Говорят, помер недавно. Или уже лет пять как? – Матвей посмотрел на обложку, где золотым по красному было выведено проф. Василий Соловьев. – Уж такого насочинял, словно мы красных прям с караваем встречали и ни слова о том, что белогвардейский выкормыш Митька Меченый лет пять партизанил и народному комиссару жизни не давал. Много чего насочинял, но хорошо насочинял стервец, зачитаешься. Не то, что Тихоновский, – старик указал на книгу, что листал Матвей. – Вот уж кто придерживался одних фактов и голой правды. Настолько голой, что скулы сведет от скуки. Так чего тебе надобно-то, городской человек? – снова спросил старик. И Матвей, вздохнув, сдался:

– Дом у озера, – тихо проговорил он.

– Вот видишь, совсем несложно сказать правду, – улыбнулся библиотекарь.

– Вы знали, – констатировал Матвей.

– Где ты живешь? Конечно, знал. Бабы всем растрепали, да и описали тебя довольно точно и шевелюру и очки.

– Так почему вы…

– Потому что я, мил человек, за просто так в душу не лезу. Сказал: «историю Алуфьево» – получай историю Алуфьево. А раз сказал: «дом у озера»…

– Получу историю дома у озера? – спросил, сняв очки, Матвей.

– Хм, с этим сложнее. Смотря, что тебя интересует. В этих книгах о доме точно ничего нет, ни в этой, ни в той. Помнится, к семидесятилетию советской власти профком набор открыток выпустил. На них, уж как водится, секретарь местный вместе с замом бревна таскают, а потом детей целуют, потом баб обнимают, а потом в трактор не опохмелившись залазят, работнички серпа и молота, романтики с большого съезда. Карьер еще фотографировали, здание профкома. Ну и несколько нормальных фотографий затесалось. И лес, и обрыв, что с той стороны озера и … дом этот. Наша типография печатала, но тираж сам понимаешь, аховый. – Библиотекарь внимательно посмотрел, как Матвей записывает в блокнот его слова и добавил: – Хотя, чего тебе та открытка, поди, налюбовался уже. Дом и дом, там же никаких сведений не печатали. Только год, имя фотографа, да «Слава КПСС».

– Значит, неизвестно, кто построил этот дом?

– Почему неизвестно, – удивился старик. – Промышленник Завгородний в позапрошлом веке построил.

От неожиданности Матвей выронил ручку, та скатилась с блокнота.

– А нельзя поподробнее про промышленника?

– Отчего же нельзя? – удивился старик, оглянулся, словно силясь что-то вспомнить. – Погоди, мил, человек, я сейчас. – Он пошаркал к своему столу, скрытому от зала стеллажом с книгами.

Матвей даже вытянул шею, пытаясь разглядеть, что он там делает. Наверняка, сейчас принесет книгу. Какую-нибудь старинную и жутко ценную, в которой…

Тут фантазия мужчины истощилась. Ну что такого важного может быть написано в книге? Что дом у озера – это зло и нужно сровнять его с землей? Смешно, право слово. Или там полное жизнеописание призрака до смерти и после? Господи, что за чушь лезет в голову?

И, тем не менее, он волновался словно мальчишка первоклассник в ожидании букваря.

«Чего он там копается?» – мысленно подгонял старика Матвей.

И тот словно услышал, покашлял и зашаркал в обратном направлении. Вот только в дрожащих старческих руках он нес не книгу. Он нес большую лупу. Такие еще имеют обыкновение показывать в каждом приличном детективе. Бронзовая ручка, отполированная бесчисленными прикосновениями, выпуклое стекло диаметром с его ладонь.

«А ведь она бы совсем неплохо смотрелась на письменном столе в доме у озера», – пришла в голову непрошеная мысль, и Матвей постарался отогнать ее.

– Я тут подумал, – старик, наконец, дошаркал обратно, – может, чайку попьем?

– Да-да, конечно, – закивал Матвей. Он бы согласился, предложи ему библиотекарь продегустировать Тройной одеколон и оценить богатство вкуса этилового спирта и вышибающий слезу аромат гвоздики. – Но вы хотели рассказать про промышленника, что построил дом у озера.

– И расскажу, – пообещал библиотекарь, – Ну-кась.

Он стал почти вплотную к Матвею и принялся перелистывать страницы книги, которую тот так и не осилил.

– Вы же говорили, что ни в одной из этих книг ничего нет про дом у озера?

– Про дом нет. – Старик продолжал листать страницы узловатыми пальцами. – А про промышленника Завгородного есть. Он в наших краях личность известная. Вот, – старик коснулся пальцем одной из фотографий занимавшей почти всю страницу.

«Какая-то местная ярмарка», – понял Матвей. Круглая площадь, украшенная флажками. Лотки с лентами, прилавки с петушками на палочках и рогаликами. У одного из зазывал открыт рот, словно он пытается перекричать толпу, нахваливая свой товар. Много нарядных людей, светлые платья женщин, темные сюртуки мужчин…

– Иван Александрович Завгородний, – с каким-то странным уважением произнес библиотекарь и ткнул пальцем в широкоскулого мужчину, смотрящего прямо в объектив.

Но Матвей уже все видел сам. Он замер всматриваясь в старое нечеткое фото, потому что рядом с промышленником, построившим дом у озера, стояла она. Стояла вполоборота и, кажется, кому-то улыбалась. И пусть фото было старым с плохим разрешением, он узнал эту улыбку тот час. Узнал вьющиеся волосы, которые на фото взметнул ветер, наверное, поэтому девушка придерживала рукой шляпку.

– Он построил дом в одна тысяча восемьсот восемьдесят пятом году, в аккурат, когда начал разрабатывать песчаный карьер… – начал рассказывать библиотекарь и замолчал на полуслове, когда Матвей совершенно невежливо вырвал из его рук лупу и поднес к желтоватому листку бумаги. – Ну, мил человек, смотри пока, а я за чаем схожу.

– Да-да, спасибо, – крикнул ему в спину мужчина, продолжая разглядывать такое знакомое и такое незнакомое лицо девушки. А внутри все подрагивало от странного чувства предвкушения. Он нашел! Черт! Он и в самом деле нашел ее! На девушке было светлое платье, хотя саму фигуру от объектива загораживала пожилая особа. И, похоже, нарочно загораживала, словно не от камеры, а от прицела пистолета.

Перед девушкой стояла невысокая чуть полноватая женщина, в темном вдовьем чепце. Сурово стиснутые губы, наглухо застегнутое платье, скрепленное овальной брошью у горла и тяжелый взгляд, как у сторожевого пса, которого Матвей видел однажды. Он, казалось, говорил: «только подойди, только посмей, и я разорву тебя на куски».

Мужчина торопливо опустил лупу, взял телефон и сделал несколько фотоснимков. Вот и все, теперь ее изображение навсегда останется у него в облаке.

Он отвел глаза от фотографии и сосредоточился на тексте.

Промышленник Завгородный… песчаный карьер… кирпичный завод… гончарное производство… вклад в развитие Алуфьево… на его деньги построена приходская школа и больница…

И ни одного упоминания о семье. Как назло ни одного женского имени рядом с его. Кем была эта девушка? Случайная прохожая, запечатленная фотографом? Вряд ли, иначе ей нечего делать в его доме. Тогда кто? Дочь? Жена? Воспитанница? Батрачка? Нет, последнее вряд ли. Батрачки держат себя иначе, у них другая осанка, другой взгляд.

Он вернулся к фотографии и снова услышал шаркающие шаги библиотекаря. Старик поставил на стол пузатый чайник и снова удалился.

И тут ему в глаза бросилась одна странность. На странице, где рассказывалось о промышленнике, была указана только дата рождения, и не было даты смерти. Представить, что человек прожил более ста шестидесяти лет, конечно, можно, но вот поверить в это, вряд ли.

– А почему нет даты смерти? – спросил он у библиотекаря, который вернулся с двумя чашками.

– А потому, мил человек, что Тихоновский, как я тебе уже говорил, придерживался фактов, а где и когда умер Иван Александрович Завгородний до сих пор доподлинно неизвестно. Он навсегда покинул Алуфьево в одна тысяча девятьсот третьем. И все. – Старик сел за стол и развел руками. – Больше мы о нем ничего не знаем.

– А дом у озера? – спросил Матвей.

– А дом продал. – Библиотекарь стал разливать чай по чашкам. – Правда, новый хозяин бывал в нем редко, а потом грянула революция, и здание конфисковали, устроили там сперва склад, а потом вообще забросили, слишком далеко стоит, из Алуфьево не набегаешься. После войны его прибрал к рукам какой-то партийный работник, вроде как дача там у него была.

– А семья? – перебил старика Матвей. – У Завгороднего была семья? Они уехали вместе с ним?

– Кхм, – старик странно крякнул, поставил чайник на стол, достал из кармана очки, нацепил на кончик носа и посмотрел на фотографию в книге, а потом снова на Матвея. – Семьи к тому времени у него уже не осталось. Жена умерла родами. Год точно не помню, но поговаривали, что она так хотела подарить мужу наследника, что пренебрегла советами врача. У нее уже было три выкидыша…

– Кто говорит? – нахмурился Матвей. – Неужели, кто-то еще жив?

– Это вряд ли, – рассмеялся библиотекарь. – Но знаешь, мил человек, как это в маленьких селах бывает, у нас память долгая. Вот ты, к примеру, завтра уедешь, а бабка Сима и лет через десять тебя описать сможет, если доживет. – Он снял очки, но в карман не убрал, стал вертеть в подрагивающих руках. – Я говорил с фельдшером, не с тем, что сейчас работает, а с Дмитрием Васильевичем, его предшественником. Вот он мне и рассказал, а ему в свою очередь учитель, Никанор Павлович. Тот практику в Алуфьево почитай лет двадцать держал, даже в революцию его не тронули. Врачи, они, знаешь ли, всем нужны.