На острие бесплатное чтение

Пролог

Свеча выхватывает обрывки картины: похожий на змею дракон в окружении экзотических цветов.

Интересно, такие бывают на самом деле, или художник приукрасил?

Обвожу контур кончиком пальца, едва касаясь, чуть-чуть, на грани, но мужчина вздрагивает. Он ждал чего угодно, но только не того, что я стану любоваться его татуировкой.

Но и мне и хочется… другого.

Гнев, ярость, боль прошлого — они никуда не исчезли, только подернулись пеплом времени, словно догорающие угли. Но пока не остыли, и не стоит торопиться, ведь месть — это блюдо, которое нужно подавать холодным.

Где я услышала эту фразу? Кто знает, но сейчас, стоя за спиной мужчины, снова убеждалась в ее мудрости.

Пламя трепещет, когда я наклоняю свечу. Расплавленный воск расползается по коже кляксой. Мне не нравится форма, приходится добавлять еще, и еще, и еще, пока он не стекает каскадом по вздрагивающей спине.

Отступаю, чтобы полюбоваться.

Дракон уже не кажется таким милым — распахнутую пасть заливает кровь. Ну что поделать, если свеча оказалась из красного воска? Итак хорошо получилось… Правда не так, как если бы это была настоящая кровь…

Такая же, как на полу моей квартиры.

Боль возвращается. И тоска. И отчаяние. Хочется вонзить ногти и содрать кусок кожи, до мышц, а потом уже поливать воском их…

Останавливаю порыв, напоминая себе: месть — это блюдо, которое подают холодным. Оно готовилось слишком долго, выдерживала на льду… Я потратила много времени и терпения, чтобы позволить себе испортить изысканный вкус.

Поэтому просто провожу пальцем вдоль алой полоски, чувствуя тепло воска. И ниже, ниже…

Руки, опутанные веревкой, напрягаются. Я проверяю узлы: идеальные, красивые… Ставлю свечу на пол и отступаю, чтобы полюбоваться картиной целиком.

Мужчина на коленях. Нет, не так. Мой враг — на коленях. Связанный. Беспомощный. И не смеет даже кричать.

Идеально!

— Поверни голову!

Шепот теряется в глубине огромной комнаты. Но он услышал и подчинился.

Даже это простое движение далось ему нелегко: плечи напряглись, словно мужчина пересиливал себя.

— Выше!

Мужчина снова слушается, хотя спина уже деревянная. Чувствую, с каким бы наслаждением он вскочил на ноги и сомкнул пальцы на моей шее. Вон, как вонзил их в собственные предплечья, наверняка останутся синяки.

На миг задумываюсь и прихожу к мысли, что мне это нравится.

И тут же пугаюсь: в кого я превратилась? Я, та, что могла проплакать полдня над мертвой бабочкой, своими руками мучаю человека?

И тут же обрываю неправильную мысль: не человека. Убийцу. Тварь, которая отняла у меня все.

Подхожу тихо-тихо, осторожно ступая босыми ногами. Мужчина услышал и напрягся. Говорят, у слепых обострен слух, может, дело в этом?

Черная повязка на глазах мешает моей жертве видеть. И мне нравится то, как он прислушивается к каждому шороху, как пытается предугадать…

Внизу живота становится тепло. Предвкушение — лучшая из прелюдий, а эту придумываю я сама. И отбрасываю мысль заткнуть мужчине еще и уши. Торопиться некуда, времени достаточно… И не стоит отказывать себе в удовольствии провести своего врага по собственным следам. Он испытает все, что испытала я.

— Тебе нравится? — очередная капля воска падает на середину цветка, добавляя яркости краскам.

— Все что угодно моей госпоже…

Голос… Кажется, я сейчас сойду с ума. Низкий, чуть хрипловатый и прерывающийся… Не от боли или возбуждения. От гнева. Враг вынужден подчиниться, и сдерживает его не шелковый шнур, обвивший тело, а долг.

— Ты же понимаешь? — шепчу в самое ухо.

По спине мужчины пробегает судорога. Он чуть выгибается… и это движение не может меня обмануть.

Обхожу кругом, подношу свечу сначала к лицу, любуюсь на острые скулы, крепко сжатые челюсти, скольжу взглядом по смуглой коже. Грудь пересекают несколько шрамов, но меня интересуют не они и не плоский живот.

— Выпрямись!

И снова эти несколько секунд борьбы с самим собой. Они заводят больше, чем все остальное. И не только меня…

Почему-то хочется, чтобы он почувствовал, куда я сморю. На рвущийся из штанов член.

1

Я столкнулась с ним в дверях кафе, куда мы с подружкой забежали после школы, чтобы слопать по пирожному.

Огромный, на целую голову выше меня, в идеально сидящем костюме из последней коллекции Керуо, которую мы только сегодня рассматривали — Санька притащила в школу журнал, который ей дали почитать «до вечера».

Все это я рассмотрела в один миг, а потом до сознания дошла маленькая, но очень важная деталь: в левой руке этот потрясающий мужчина сжимал меч. Тонкий и чуть изогнутый, с оплеткой на длинной рукояти.

Что саро делает в этой забегаловке, меня уже не интересовало, потому что правая рука потянулась к оружию.

Бежать было чревато, но остаться значило умереть. Я нашла в себе силы и на подгибающихся от ужаса ногах сумела проскользнуть мимо мужчины, едва не вписавшись в стеклянную дверь, и припустила по улице.

Сзади слышался топот. To, что это всего лишь стучит в висках кровь, догадалась не сразу. И решилась оглянуться.

Погони не было. Похоже, саро нашел меня недостойной внимания. Или опешил от такой наглости: какая-то девчонка не только не отступает с дороги, но еще и толкается вместо того, чтобы принести извинения!

Извинения в мире Клана были всем. Нас с детства учили уступать дорогу, опускать взгляд и извиняться. Стоило обидеть кого-то из Высших, и расплатой становилась смерть. Они же не просто так эти свои мечи таскают! Говорят, даже спят с ними, на всякий случай: вдруг придется самоубиться.

Уф, сегодня удача явно на моей стороне и, поправив на плече школьный рюкзак, я нырнула в дыру в заборе, потому что домой не тянуло.

Ну кому в такой солнечный весенний день захочется выслушивать сидеть за уроками? Я их и вечером сделаю, а пока хоть не буду слушать нравоучения. Родители каждый день напоминали, что меньше, чем через год меня ждет Экзамен и нельзя упускать время!

Наверное, они были правы: обучение стоит дорого, не у всех находятся деньги на то, чтобы получить хорошее образование. Мне светил только местный колледж, а после, если повезет, работа на предприятии, одним из крохотных винтиков гигантской машины корпорации. Должности получше оставались для деток богатых и влиятельных семей.

И для выпускников Университета.

Раз в год это учебное заведение устраивало Экзамен, принять участие в котором мог любой желающий от восемнадцати до двадцати одного года. Трое лучших обучались за счет государства и после могли сами выбирать работу — приглашения приходили пачками. Еще десятерых спонсировали корпорации. Они оплачивали учебу и содержание, получая высококлассных специалистов.

Так что конкуренция была огромной и готовиться приходилось серьезно.

Я мыслей родителей о Колледже не разделяла. Конечно, училась хорошо, даже в языковых олимпиадах участвовала, но рискнуть на экзамене? Ну уж нет! Родители могут верить во что угодно, хоть в розовых единорогов, но я себя лучше знаю. Провалю первый же этап! А значит, зачем терять время? Особенно молодость!

Железный прут, обычно подпирающий дверь подвала в полуразрушенной заброшке, стоял, прислоненный к стене. Справа от входа и чуть наискосок. Значит, внутри все свои. Может, и Ларс там?

Он сидел в продавленном кресле, листая бумажную книгу. И где только достал? Пусть потрепанная, с пожелтевшими страницами, с обложкой, заляпанной чем-то жирным, но — редкость.

— Что это? — подскочила сзади, обняла за плечи и шею, вдохнула его запах — сложная смесь городской пыли, табака и чего-то еще, сладко-дурманящего.

— Комикс! — Ларс отстранился, чтобы показать рисунок. — Едва уговорил Роко уступить.

Что-то, а уговаривать он умел. Недаром считался в нашей компании лидером. А еще Ларс был моим парнем! Родителям это очень не нравилось, но кто дал им право вмешиваться в мою жизнь? Мне уже семнадцать, меньше, чем через год я стану совершеннолетней и никто не посмеет указывать, что делать и кого выбирать.

Но пока нужно слушаться. Потом тоже, все-таки я люблю и маму, и папу. Поэтому жечь мосты не собираюсь. Просто поищем компромисс!

— Куда идем? — мне очень хотелось усесться Ларсу на колени, но сейчас он обнимался с новым комиксом, значит, место занято. Поэтому устроилась рядом, на стуле с высокой спинкой.

— Пока никуда, а после — в ночной клуб.

— Нечестно! — возмутилась я. — Меня туда не пустят!

— И правильно сделают! Тебе еще в Колледж поступать, нельзя светиться в этих забегаловках.

Вот почему родители не любят Ларса? У них же даже взгляд на мое будущее совпадает! Колледж не меньше!

— Не пойду на Экзамен!

— Куда ты денешься! — Ларс перевернул страницу. — В наше время нужно иметь стабильную работу, иначе глазом моргнуть не успеешь, как окажешься в Трущобах.

При упоминании о страшном районе, где властвовали саро, тени в углах словно сгустились.

— Не будем о плохом! Может, прогуляемся? — сидеть в полутемном подвале, когда на улице светит солнце, а на небе ни облачка, настоящее преступление! Почти такое же, как отвлекать Ларса от комикса.

— Я хотел поработать! — он кивнул на блокнот и несколько карандашей.

— Ну Ларс!

— Тем, кто не имеет достаточно мозгов, чтобы решиться на Экзамен, приходится пробиваться самостоятельно!

Ларс мечтал стать известным художником комиксов. И, хотя его историй ждал весь район, он считал, что рисует недостаточно хорошо, чтобы принять участие в конкурсе.

— Мозгу нужен кислород! И отдых! Иначе он не сможет работать! — я отняла карандаш и блокнот. — так что идем гулять!

Встреча в кафе совершенно вылетела у меня из головы. Было бы, о чем помнить!

2

День пролетел незаметно. Солнце скрылось за горизонтом, небо потемнело, но на это никто не обратил внимания, потому что город сиял огнями и тут было светло в любое время суток.

— Сгоняем в «Аврал»? — предложил Ларс остальным.

— Говорила же, что нельзя! — возмутилась я.

— А тебя и не зовем, маленькая еще! — Ларс щелкнул по козырьку кепки, натягивая ее мне на нос. — Беги домой, малявка. И учись как следует!

Вот это было обидно!

А ребята уже подходили к ведущим в подвал ступенькам ночного клуба. Охранник скользнул сканером по запястьям, считывая с чипа возраст, и махнул рукой, пропуская. Я осталась снаружи, не зная, обижаться на Ларса, или восхищаться. Решила — второе. Он же хочет, чтобы я поступила в Университет! Сару и Кори не прогнал, об их репутации ему заботиться незачем!

Над головой вспыхнул рекламный экран. Диктор привычно напомнил о комендантском часе для несовершеннолетних — появляться на улице после одиннадцати вечера без сопровождения опекунов не разрешалось. Цифры на заднем плане мигнули, начиная обратный отсчет — у меня осталось чуть больше получаса.

Успею!

Срезая путь через подворотни, ныряя в дырки в заборе удивилась, что за весь вечер никто не позвонил. Ни мама, ни папа. Обычно чуть задержусь, и коммуникатор начинает разрываться от сообщений. Правда, из кафе я написала, что пойду к подружке делать физику, с которой не могла разобраться самостоятельно. Наверное, поверили?

Дом встретил сиянием окон. Снизу было невозможно разглядеть свои, но знала — они мягко светятся, маня в тепло и уют квартиры. Мама, наверное, напекла к ужину печенья, и мы будем говорить обо всем. А потом разойдемся по своим делам: мама заканчивать какой-нибудь срочный заказ, папа — мыть посуду, а я засяду за уроки.

Двери лифта разъехались с легким шипением. Щелкнул замок, среагировав на отпечаток пальца.

В квартире царила тишина. И темнота.

— Я дома!

Отзываясь на звуки голоса, под потолком загорелась лампочка. И я чуть было не выскочила обратно за дверь: по полу рассыпались осколки зеркала вперемешку со всякими мелочами, которые всегда лежали на узкой консоли, ключами, проездными жетонами и стикерами для быстрых записок.

— Мам?

Никто не ответил и я, не разуваясь, сделала первый шаг.

Под ногами захрустело стекло. Так громко, что показалось, слышно даже на улице. Я замерла а потом рванула в комнату.

В огромное — от пола до потолка — окно врывался свет софитов и рекламных щитов. Обычно его отсекали тяжелые занавески, но сейчас они не были задернуты. А на полу…

— Мама? — не поверила собственным глазам. — Пап?

Кровь уже застыла, превратившись в липкое желе. Я долго не решалась наступить в темную лужу, но не подойти к неподвижным телам не смогла.

— Пап? — позвала еще раз, понимая, что он не ответит — через всю спину тянулся длинный порез, перебивший позвоночник.

У мамы было перерезано горло, а в руках она сжимала длинный, тонкий клинок. Точно такой же как носили саро. Откуда он у нее? И что здесь произошло?

Тихие шаги отдались в ушах набатом. Не думая, я выхватила из материнских рук меч и выставила перед собой.

— Кто здесь?

Шаги прекратились, а вспыхнувший свет на мгновение ослепил и меня, и убийцу.

Я пришла в себя первой — все-таки глаза уже привыкли к рекламным софитам, заливающих комнату, а вот преступник вышел из темноты.

Короткая стрижка. Наглый, чуть кошачий прищур темных глаз. Костюм от Керуо. И тонкий клинок в правой руке.

— Ты! — воскликнули одновременно.

Не знаю, почему я успела среагировать первой. Наверное, помог адреналин, говорят же, что в экстремальных ситуациях человек способен на многое. А я боялась, до дрожи в коленях, до невозможности дышать, до…

В общем, я распахнула окно прежде, чем убийца сделал хоть шаг. И замерла, балансируя на краю.

— Не надо!

Тихий, чуть хрипловатый голос утонул в городском шуме.

— Остановись! Я все объясню!

Что объяснишь? Что решил отомстить за тычок в кафе? За то, что не извинилась? Знаю ведь, что у вас и за меньшее пальцы отрезают. Или заставляют вспороть себе живот. Мама всегда говорила, чтобы я не слушала чушь и лучше училась… Мама… Ох, я бы что угодно сейчас отдала, я бы даже в Университет, я бы…

— Отойди от окна! — убийца сказал этот так, словно не сомневался, что послушаюсь. И мне захотелось повиноваться! Сделать шаг вперед, перестать чувствовать пахнущий выхлопами и пылью ветер, закрыть окно, отсекая шум…

— Ну же! — поторопил саро. — Не балуйся, все-таки семьдесят второй этаж!

И я шагнула. Прямо в распахнутые створки окна.

3

Последнее, что услышала — отчаянный крик.

Ветер ударил в спину, помог, прижал к стене и ступни встретились с узким карнизом. Я уже пробегала по таким, даже не замечая. Но не на семьдесят втором этаже!

Признаюсь — мечтала. Скользнуть по стеклянной стене, упереться в бетонный выступ. Два шага вправо и снова — скольжение, наискосок, как следует оттолкнувшись.

Это карниз пошире, стоять на нем безопасно, можно даже осторожно двигаться.

Люди в квартире спрятались за толстыми занавесками. Меня они не увидят, а от саро, который наверняка высматривает сверху, скрывает козырек. И темнота. Черная толстовка на фоне черных окон — попробуй разгляди! И я замерла, чтобы не выдать себя даже легким движением.

Ветер тут сильный, трикотажная ткань не спасает от холода, да и стоять, прижавшись животом к стене неудобно. Ноги затекают, а это опасно. Еще чуть-чуть, и можно сорваться. Наверное, придется рискнуть.

Сантиметр за сантиметром остаются позади. От напряжения болят мышцы, но угол дома все ближе. Там есть несколько вентиляционных отверстий, они четко были обозначены на плане, который я изучала, порываясь в очередной раз сбежать от надоедливого надзора родителей.

Ну что же, мечты сбываются. Только не так, как хотелось.

Усмешка вышла горькой. Я не вижу себя в отражении стекла, но знаю, потому что веселиться не с чего. Хочется плакать, но нельзя — затуманенный взгляд может стоить жизни.

Шажок, еще один…

Шум снизу усиливался. Но его тут же заглушило гудение — я добралась до панелей, прикрывающий воздуховоды. За ними было немного места — как раз чтобы сесть, подтянув ноги к животу.

Пыль въелась в бетон, а еще это место облюбовали голуби. Плевать на загаженный пол, я просто вползла за панель и затихла, обняв колени руками.

Пустота обступила со всех сторон, она давила так, что нельзя было вздохнуть. Лежала, глотая ртом воздух, и не знала, что делать дальше.

Слез не было. Лишь темное, невозможное отчаяние… И неверие.

Неужели это все? Неужели ничего нельзя исправить? Это не сон? Может, в лимонад, которым угощали в схроне, что-то подмешали? Наркотик, или галлюциноген? Знаю, что ребята ими баловались, но Ларс строго следил, чтобы мне ничего такого не предлагали. И сам не употреблял.

И все-таки это казалось лучшим вариантом. Рано или поздно наркотический бред развеется и я приду в себя. На диване в подвале, в больнице или дома, в собственной кровати — неважно. Главное, что мама и папа будут живы, и эта пустота исчезнет…

В попытке проснуться я укусила себя за руку. И взвыла от боли. На коже отпечатались следы зубов. Ровное полукружье с капельками выступившей крови.

Не сон. Это не сон!

Слез не было. Отчаяние выжигало их еще внутри, не позволяя вырваться наружу. Жизнь рушилась, как рушится старая кирпичная стена. А может, это и есть — конец? Нужно просто подойти к краю и боль исчезнет? Ну и что, что вместе со мной? Зато не надо будет снова и снова переживать этот кошмар… Один шаг. В пустоту, где нет спасительного козырька.

Я даже поднялась на ноги и подползла к обрыву.

Внизу творился кошмар. Сверкание проблесковых огней, куча машин, вой сирен… Как будто случилось что-то ужасное.

Да оно и случилось! Моих родителей убили! Но даже сейчас, не понимая, как жить дальше я сообразила: смерть простых граждан не может вызвать такого столпотворения. Полиция, медики, какие-то черные машины… Я даже потянулась к коммуникатору на запястье, чтобы посмотреть новости. Но вместо этого решительно выключила устройство. Наверное, надо бы выкинуть, по нему меня отследить пара пустяков, но рука не поднималась. Это означало окончательно порвать с прошлым. Признать, что все изменилось. Но я пока была не готова.

А может… сигануть в эту пустоту? Представила, как рухну прямо на головы этих суетящихся букашек. Или на машину, отчего она завизжит еще сильнее. Как отпрянет толпа…

Да, правильно. Так и сделаю.

Я высунулась снова, выбирая места, представляя все до мельчайших подробностей.

Стоящий чуть в стороне мужчина поднял голову.

Это невозможно. Такого не бывает!

Я просто не могла его разглядеть с такой высоты, как и он меня.

И тем не менее наши взгляды скрестились, как клинки оскорбленных саро.

Убийца моих родителей стоял там, внизу, и полицейские почтительно обходили его стороной. Я как наяву увидела их подобострастные улыбки.

Саро был частью Кланов. Организаций, которые позволила выжить в войне нашему городу и теперь как щупальца спрута оплетали все структуры.

Главный Клан обычно не вмешивался в обычную жизнь граждан, предпочитая вести свою, малопонятную остальным игру. Вмешивался, только когда саро что-то угрожало, и не обязательно жизни. Кодекс чести, написанный давным-давно, на заре человечества, еще когда не было ни самих саро, ни Кланов, соблюдался свято. Нарушить его означало умереть.

Даже если ты простая девчонка, столкнувшаяся с саро в кафе.

Пустота начала заполняться. Боль отступила, освобождая место ярости.

Меня решили наказать? Лишить всего? Ну, так они узнают, что не только саро умеют мстить! Нужно лишь…

Панель вспыхнула, заставив меня отшатнуться вглубь ниши. Вскоре она осталась единственной защитой от ослепляющего света, залившего фасад дома.

Я понятия не имела, что делать дальше, ясно было одно: пора сматываться. А думать буду потом.

Вариантов спасения оказалась три. Первый — спускаться по стеклянной стене — я отмела сразу: заметят, да и устала так, что могла потерять осторожность. Второй — по вентиляционной шахте. Но огромные отверстия были забраны мощными решетками, отогнуть которые голыми руками не получится.

Оставался третий — через узкую дверцу в стене.

Она открывалась очень редко и только для обслуживания воздуховодов. Оставалось вскрыть замок.

У меня не было смазки, не было отмычек. Но и механизм оказался примитивным! Мы вскрывали такие в заброшках тонкой проволокой. Ее у меня тоже не было, и тут вспомнилось о сломанной собачке на молнии.

Она давно ждала починки, мама ругалась, что я хожу со скрепкой, но толстовка была любимой и расстаться с ней даже на несколько дней, пока у мамы руки дойдут перешить молнию, было выше моих сил.

Пара минут, и отмычка готова! Замок немного клинило, но кого это остановит. Интересно, чтобы сказала мама, увидев дочь, вскрывающую замки, как обыкновенный медвежатник? Мысль скользнула на грани сознания и исчезла. Не время. Думать о родителях буду потом, когда выберусь из западни.

Щелчок показался небесной музыкой. А вот скрип давно не смазываемых петель оглушил. Кажется, теперь вся округа знает, где меня искать.

А, может, суматоха поднялась по другому поводу? Если рассудить здраво, кому сдалась простая девчонка, школьница? Даже саро не настолько мелочны, чтобы бросать на мои поиски всю полицию района.

Ну, мне показалось, что всю.

Но что тогда произошло? Я терялась в догадках и понимала одно: нужно сматываться. Думать буду потом.

Дверь закрывалась медленно, словно нехотя. На ней даже доводчиков не было, пришлось прилагать усилия. Сразу стало темно, но я успела разглядеть бесконечные ступеньки в бездну.

Эхо подхватывало звуки и швыряло на стены. Они отскакивали гулкими мячиками и уносились вниз. Если решат проверить этот проход, я попалась. Но к счастью, это никому и в голову не пришло, так что спустилась я спокойно. Только вот ноги стали подгибаться. Немудрено: сначала этот бешеный спуск по наружной стене, теперь вот — по бесконечным ступенькам…

Ведущую на поземную стоянку дверь решилась открыть не сразу. Долго сидела на полу, приходя в себя и прислушиваясь к тому, что творится снаружи.

Там шумели. Что-то кричали, хлопали дверями авто… Выходить сейчас казалось безумием. Оставалось ждать.

Напряжение, усталость и темнота высасывали силы. Спать было нельзя, я до синяков щипала руки, закусывала губы так, что они покрылись коркой, но все равно проваливалась в подобие бреда, когда не знаешь, сон это, или явь.

За дверью послышались шаги, заставив замереть. Я боялась даже дышать и закусила руку, чтобы не вскрикнуть, когда узкая створка распахнулась, полоснув по глазам лезвием света. В проеме показался темный силуэт — мужской, ошибиться было невозможно. Эхо подхватило стук его каблуков, умчалось куда то за спину, по лестнице, заглушая стук сердца и я не сразу поняла, что даже оно перестало биться от ужаса: передо мной стоял саро.

Тот самый.

Он успел переодеться, сменить костюм на серый. Взгляд скользит по белоснежной рубашке и замирает у воротника — две пуговицы не застегнуты.

Но пугает не это.

Смотреть сейчас в глаза саро значит… умереть. А жить хочется до боли, то тошноты, до тугого узла в животе! У меня она надежда на спасение — мчаться прочь, вверх по лестнице вслед за эхом! Стальная накладка ножен гулко ударяется об пол. А я, зажатая между стеной, саро и мечом, оседаю на пол.

Это… конец?

Видеть, как приближается смерть, не хотелось и я закрываю глаза так сильно, что вижу разноцветные круги.

И чувствую дыхание.

Оно пахнет чем-то сладким. Роза?

От неожиданности открываю глаза.

Он улыбается! Эта сволочь еще и улыбается! Ехидно и чуть снисходительно. А потом тянет руку к лицу.

Прикосновение жжет, словно кислотой плеснули. Хочу смыть его с себя горячей водой, нет, кипятком! И бежать!

А не получается! Я как кролик перед удавом. Его глаза — бездна и я падаю, падаю… Вижу резкий замах и холодный блеск стали, чувствую боль…

4

И просыпаюсь.

Это… сон? Но какой правдоподобный! Даже удар меча почувствовала, бок до сих пор болит.

Осторожные ощупывания показали, что это это край ступеньки впился в тело, пока я спала. Всего лишь неудобная поза, а ощущений от нее — масса. Нет, я так свихнусь, надо выбираться.

Парковка оказалась полупустой. Да она всегда была такой, машины имелись не у всех, жильцы дома предпочитали пользоваться общественным транспортом: метро, монорельсом или фуникулерами. А значит, можно проскочить незамеченной. Главное вспомнить, где здесь камеры.

Ну почему я не изучала их расположение так же тщательно, как схему внутренних коммуникаций? Теперь придется положиться наудачу!

Я выскользнула из коридора, перекатилась за широкую квадратную колонну и поняла, почему никто так и не догадался проверить, что за дверью.

Они ее просто не увидели!

Узкая, выкрашенная в тон основных стен, да еще утопленная в нише, она была незаметной!

Прячась за авто и колоннами, я пробралась к выходу и влилась в людской поток. И… все? Никто не преследует, не хватает за руку с криком «поймал», не указывает пальцем. Неужели получилось?

От счастья даже голова закружилась. Я шла, сама не зная куда, лишь бы подальше от дома, прочь от преследователей и ночного кошмара.

Осознания, что это все на самом деле не было. Казалось, я действительно напилась чего-то запретного и осталась ночевать в подвале. Вот явлюсь, получу от сходящих от беспокойства родителей трепку и пойму: все хорошо.

Ноги сами повернули обратно. Спохватилась, только когда увидела знакомый экран, на котором крутили новости — окна моей комнаты выходили как раз на него, можно было даже телевизор не покупать, а просто раздвинуть шторы и приоткрыть форточку.

Сейчас диктор с озабоченным видом вещала, что этой ночью в одном из домов произошли бандитские разборки. Пострадали ничем не повинные люди и Клан взял это дело под особый контроль.

У погибших была несовершеннолетняя дочь — на экране появилось моя фотография, — всем, кому известно хоть что-то о ее местоположении, нужно позвонить по номеру…

Цифры бежали по нижней части экрана непрерывной строчкой. Никто не обращал на них внимания, впрочем, как и всегда. Люди торопились по своим делам, им было не до бандитских разборок.

Я свернула в небольшой сквер, упала на лавку. От возмущения даже дышать не могла. Надо же, как вывернули! Особый контроль! Так я и поверила после того, как столкнулась с членом этого Клана в собственной квартире!

Стоп! А не слишком ли много шумихи? Ну, убил и убил… Кого касаются дела Клана? Кто посмеет сунуть в них нос?

Голова шла кругом. Но думать не получалось: я слишком устала и почти не соображала, где нахожусь.

Хотелось спать и есть. Я знала только одно место, где можно было спрятаться: заброшка. Там ребята, Ларс… он старше, он умный и он обязательно что-нибудь придумает! И накормит. В подвале всегда был неприкосновенный запас еды: несколько банок консервов, упаковка печенья и минералка. Просто на всякий случай.

Главное, добраться туда без приключений.

Казалось, все вокруг только и делают, что пялятся. От любопытных взглядов даже капюшон не спасал. Я убеждала себя, что это из-за грязной толстовки, что утренние новости ни при чем, но все равно было очень неуютно.

Может, поехать на автобусе? Я даже достала проездную карточку, но тут же спрятала обратно в карман. Она именная, а меня ищет Клан! Наверное, уже все терминалы отслеживают.

Пришлось менять планы. Идти недолго, через полчаса буду на месте. Надеюсь, что Ларс уже там, тогда я окажусь в безопасности.

Предвкушая отдых, даже шаги ускорила и не сразу услышала пиликанье коммуникатора. Это еще кто?

Потянувшись к мерцающему экрану, я четко вспомнила, как нажимала кнопку выключения.

5

Как? Как такое возможно? Может, я включила его случайно? Во сне, например.

Но это было невероятно.

Коммуникатор светился, требуя прочитать сообщение. Темные буквы чуть мерцали:

— Не прячься, тебе ничего не угрожает.

Да, так я и поверила! После того, что Клан устроил у меня дома, показываться им на глаза опасно.

Но и в убежище, получается тоже идти нельзя? Если они сумели задействовать выключенный прибор, то и все мои маршруты знают!

Ой, мамочки! Ребята! Они в опасности?

Первым порывом было мчаться в наш подвал, предупредить… Но я тут же передумала: а что они знают? Только адрес. Клановцы быстро поймут, что от моих друзей им никакой пользы и отстанут. Саро, конечно, те еще мудаки, но просто так, без вины, не убивают, а у ребят достаточно ума, чтобы не нарываться. Скажут правду, и все.

И что теперь делать? Меня найдут везде, разве что от коммуникатора избавиться.

Этого не хотелось. Последний подарок родителей. Не самая новая модель, но популярная: и выход в сеть, и кино посмотреть, и связаться с кем угодно можно…

А жизнь все равно дороже!

Расстегнула пряжку и, зажав крохотный прибор в руке, пошла вдоль припаркованных на обочине машин. Повезло почти сразу: кто-то переезжал и маленький грузовичок стоял с открытым багажником. Никто и не заметил, как туда полетел коммуникатор. Пусть побегают!

А мне в другую сторону.

Об отдыхе нужно забыть. Воспользоваться общественным транспортом невозможно, придется топать своими ногами, а это долго. Но выхода не было.

Запретный район, а попросту «запретка» расположился почти в центре города. Почему его не снесли, загадка. Возможно, оставили, как памятник Последней Войне, а, может, и потому, что так было безопаснее: ходили слухи, что бактериологическое оружие, которое тогда применялось, оказалось настолько серьезным, что последствия не могли расхлебать до сих пор. Сумели только остановить заражение, локализовать его в одном месте.

Вот и стояли за забором с колючей проволокой остатки древнего города, разрушались понемногу и никому не было до этого дела. Даже Клану.

Разумеется, запретку облюбовали те, кому не нашлось места в Городе.

Таких оказалось немного: бомжей рано или поздно вылавливали, остальным тоже нет-нет да и приходилось выбираться из запретной зоны и они попадались в ловушки.

Облав не страшились только мы. И точно знали, что здесь нет никаких чудовищ, что все это истории, которые рассказывают детям, чтобы не лазали, куда не следует. Нет сжирающих все и вся бактерий, нет заразы. Есть только полиция и облавы, от которых легко уйти по обрушивающейся под ногами крыше или балансируя на какой-нибудь ржавой балке метрах в тридцати над землей. Туда за нами не совались.

А еще здесь глохли все высокотехнологичные приборы.

Высокий бурьян принял, как родную, укрыл от чужих глаз, узкой тропкой провел к подъезду, железная дверь которого давным-давно лежала в стороне. Сквозь проржавевшие дыры лезла к солнцу трава, и даже виднелся тонюсенький стволик клена. Если никто не сломает, лет через двадцать его корни и ветви раскрошат бетонную кладку и окончательно разрушат эту стену.

А пока она крепко стояла на мощном фундаменте и исправно удерживала лестничные пролеты. Там, где не рос мох или вездесущий вьюн, виднелись остатки краски, синей и зеленой. Кое-где прилипли разрушенные осиные гнезда — этих тварей выживали быстро, не хватало еще быть покусанным!

На высоте третьего этажа в давно лишившееся рамы окно упиралась стрела подъемного крана — стройка так и не была закончена. Бежать, как обычно, не глядя по сторонам, не решилась — усталость взяла свое. Я перебралась сначала в кабину, а уже оттуда перепрыгнула на железную балку, чуть задержалась, ловя равновесие, и перешла на другую сторону недостроя. Разбег, прыжок, и вот я уже на козырьке, который был когда-то балконом.

Оставалось подняться на крышу и, перепрыгивая с одной на другую, добраться известным маршрутом до дома, боковая стена которого отвалилась давным-давно. Просто отошла, как кусок слоеного пирога и осыпалась на землю грудой кирпича. Теперь она поросла дерном, ходить по которому не рекомендовалось? Осколки еще пробивали зеленые пласты травы.

Поднявшись по ступенькам, я толкнула недавно смазанную дверь и вошла в Логово. Так мы называли эту огромную квартиру, которую трейсеры облюбовали и обжили давным-давно. Вспомнилось, как стояла на пороге впервые, открыв от удивления рот, так что Ларс пошутил про ворону.

Легкая мебель из стальных труб и настоящего дерева сохранилась почти в первозданном виде. Ее изредка подкрашивали, чтобы не ржавела сильно. И даже стекла панорамного окна мылись раз в год — как они остались целы, для меня до сих пор было загадкой. Но думать об этом сейчас сил не осталось. Добраться вон до того дивана и спать! Но сначала — напиться. Вдосталь, как следует, смачивая пересохшее горло. Для этого в шкафу стояла батарея бутылок со свежей водой. Обновлять запасы тоже входило в непреложный закон нашей компании.

Рядом лежала упаковка соленых галет. Но я так устала, что о еде не думала. Спать! Все — потом.

6

Солнце светило прямо в глаза. Я попыталась отвернуться, чтобы поспать еще немножко, но услышала шаги.

Сон как рукой сняло. Миг — я и на ногах, готовая бежать без оглядки.

— Лара! Ты чего?

— Напугал! — я упала обратно на диван. — Напугал…

Паника не прошла, осталась холодом в позвоночнике, напряженными мышцами, обостренным слухом. Казалось, я слышу то, что происходит в соседнем доме.

— Ну, тише, тише! — Ларс уселся рядом, обнял. — Рассказывай, что стряслось. В новостях кошмар, что творится…

И я рассказала. Спокойно, без эмоций, словно книжку читала. Даже плакать не хотелось. Внутри поселилась пустота.

Ларс не перебивал, только крепче прижимал к себе, словно старался укрыть он несчастий.

— Я когда тебя на экранах увидел, думал, с ума сойду. Кинулся к дому, а там полиция, клановцы, врачи. Суетятся, свидетелей ищут. Понял, что тебя не нашли и свалил на всякий случай. Всю ночь просидел в подвале, ждал…

— А я… не пришла.

— Да только утром догадался, что если ты жива, то будешь прорываться в запретку. Ну, и рванул сюда. А с коммуникатором хорошо придумала.

Он обнял меня уже двумя руками. И холод, заставляющий дрожать даже в это жаркое лето, отступил. Зато пришло понимание, что случилось страшное. Что я одна, что никогда больше мама не будет ворчать на не помытую посуду, а папа не подмигнет хитро, подсовывая в рюкзак шоколадку. Что никто не будет заставлять учиться, и не будет семейных ужинов, когда болтаешь обо всем, слушаешь, что произошло за день, рассказываешь о своем, обсуждаешь новый фильм или планируешь совместный поход в парк.

В горле стало больно. Слез не было, вместо них наружу вырвался звериный вой. Я кричала, срывая голос, хотелось, чтобы все оказалось неправдой, не верилось, что это не кошмарный сон.

Ларс крепко стиснул мои плечи, не позволяя упасть. Прижимал к себе, гладил по спине, лицу, шептал что-то, что не получалось разобрать. Но его усилия помогли — пришли слезы.

Рыдала также, в голос. Плакать было больно, в глаза словно песка насыпали, а потом пришло опустошение.

— Ларс? — подняла голову, чтобы заглянуть в его серые глаза.

В них плескалась тревога.

— Прости, я не знаю, чем помочь… — он наклонился к самому лицу, дыхание коснулось моей щеки.

И губ.

Поцелуй пах мятной жвачкой. «Двойная свежесть». Даже летом от этого вкуса кидало в дрожь. А теперь он действовал, как заморозка. Как-то мне вправляли выбитый на трассе сустав, делали анестезию. Правда, руки потом долго не чувствовала.

И теперь было точно так же. Боль ушла. Не совсем, но забилась куда-то в уголок, свернулась клубочком, готовая возвратиться, как только закончится действие лекарства.

И хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось, этот поцелуй со вкусом дешевой жевательной резинки.

Я тянулась в Ларсу, к его губам, пила поцелуи, словно микстуру от всех болезней и мечтала о большем. О том, что заставит забыть о боли навсегда, вернет все на свои места, позволит жить… Что это — я не знала. Но точно связано с Ларсом.

Он отстранился первым:

— Прости, не нужно было…

Стало холодно. Я обхватила себя руками, стараясь согреться хоть немного. На плечи тут же опустился старый, затертый до прозрачности плед. Несмотря на заплатки, натуральная шерсть еще грела, поэтому мы берегли эту роскошь, которую кто-то из группы притащил в Логово. Так давно, что мы уже не помнили, кто именно.

— Вот, — Ларс добыл из рюкзака термос. — Я подумал, тебе понадобиться.

От запаха куриного бульона скрутило желудок. Пришлось подтянуть ноги к животу, так меньше болело.

— Спасибо. Не хочется…

— Ты, вообще, когда ела в последний раз?

На глаза снова навернулись слезы. Теперь — от заботы. Без родителей, конечно, пусто и больно. Но почему я решила, что я — одна? А Ларс?

Единственное, чем могла отблагодарить за заботу — выпить весь бульон.

Желудок угомонился почти сразу. По телу разлилось тепло, потянуло в сон.

— Отдыхай.

— Ты не уйдешь? — получилось слишком жалобно. И не нужно. Ларс из небогатой семьи, школу в прошлом году закончил и теперь вынужден подрабатывать, чтобы сводить концы с концами. Ему некогда сидеть тут и утирать мне слезы!

— Не уйду, — его рука нежно погладила по щеке. — Я никуда не уйду!

Он передвинул кресло так, чтобы быть поближе и достал из рюкзака планшет. Дешевенький, но на какой денег хватило. А я ведь хотела подарить ему на день рождения новый, посовременнее. Даже деньги копила, иногда подрабатывая после школы в кафешках посудомойкой или уборщицей. Теперь счет заморожен, если только кто-то дотошный не нашел коммуникатор раньше полиции и не подсуетился.

Переживания, усталость и сытость сделали свое дело. Я хоть и проспала большую часть ночи, а отрубилась мгновенно. И проснулась глубоко после обеда, когда в Логово стали подтягиваться остальные.

Новости они приносили неутешительные.

Мои фото по-прежнему крутили на всех новостных экранах. Ларс тут же заметил, что, видимо, Клану от меня что-то надо, иначе бы полиция не рыла землю копытом, а потихоньку тянула дело, уповая на случай.

А уж после того, как явившиеся близнецы заявили, что в подвале был обыск и там разнесли все, найдя заначку травки, просто взбесился:

— Какой идиот там эту гадость хранил? Говорил же: курить — курите, а закладки не делать! Опять Ольга с Марком дурили? Или вы?

Близнецы переглянулись. Изредка они набивали кальян марихуаной, но особо не увлекались. И хором запротестовали:

— У нас никто «Зеленого Дракона» не курит.

Ларс сжал кулаки: эта смесь стоила дорого, из наших многим была не по карману. Тем более что основные обитатели подвала — трейсеры, они почти не позволяли себе лишнего, понимая последствия.

— Подкинули? — пискнула я, кутаясь в плед. Несмотря на то, что солнце заливало комнату, меня знобило.

7

— Как пить дать! — близнецы начали разминаться. К ним присоединилось еще человека два.

— Ларс? А ты?

Он покачал головой:

— Сегодня без меня.

Я знала, что это значит — отказаться от бега. От полетов с крыши на крышу, от прыжков и трюков. Больше, чем движение, Ларс любил только рисование. И в глубине души жила надежда, что меня.

— Может, пойдешь?

Он покачал головой:

— Не сегодня. Устал.

Ложь. Милая и такая приятная! А для меня — крохотная искорка хоть чего-то хорошего в пучине безнадеги.

Как только мы остались одни, Ларс достал из рюкзака блокнот и карандаш:

— Попозируешь?

Меня? На бумаге? Он редко позволял себе делать такие наброски, берег для комиксов. И вот… Конечно, я согласилась. Уселась, как велели, чтобы свет падал красиво, чтобы тени лежали как надо. И пусть ноют уставшие мышцы, я останусь неподвижной столько, сколько нужно! Жаль только, мысли одолевают.

Хотя нет. Их не было. Ни одной, лишь пустота. Я так и не смогла поверить, что все это — взаправду.

— Что думаешь делать дальше? — Ларс кинул на меня короткий взгляд и снова уткнулся в блокнот.

— Не знаю. Не думала.

— Понятно, — он оживленно черкал в альбоме, иногда останавливался, закусывал губу и доставал ластик: не нравилось. — Но что-то надо делать…

Действительно. Куда идти? Меня ищут, даже на подработку не устроишься. И в город не выйдешь.

— Подвал перевернули, еще немного, и доберутся до Логова, — Ларс словно читал мысли. — Если уже не…

— Думаешь? — мне было все равно.

— Наверняка сдали, об этом месте многие знают.

Он был прав. Друзей, таких, которые «своих не выдают» у меня было немного. В подвале, да и здесь встречались скорее «по интересам», подчиняясь одному правилу: склоки не затевать, свинарник после себя не оставлять, чужих без разрешения не приводить. Так что…

— Ладно, близнецы не сдадут, мировые ребята. А вот Ольга…

Ларс снова попал в точку. Ольга давно положила на него глаз. Высокий, сильный, лидер — мета любой девчонки. Убрать соперницу легальным способом — этот дурой надо быть, чтобы не воспользоваться.

— Значит, пора уходить. — Мышцы затекли и я встала, чтобы сделать несколько упражнений. А заодно заглянуть через плечо художнику. Ларс этого не любил, но интересно же!

Какая красота! Даже не сразу поняла, что девушка, сидящая на краю крыши — я. Потому что я никогда не была такой красивой.

— Нравится? — Ларс повернул рисунок, чтобы было лучше видно. — Потом еще сделаю и подарю тебе, хочешь?

Разумеется, хочу! Восхищение талантом на мгновение вытеснило даже растерянность. А Ларс уже убирал блокнот в рюкзак:

— Только сначала решим, что дальше. Здесь тебе оставаться нельзя — одной, в темноте, да еще облавы эти… Я же с ума сойду!

— И что делать?

— Искать укромное место. Прыгать сможешь? Разогревайся!

Разминалась через боль. Труднее всего давалась растяжка, но я только крепче стискивала зубы — уже то, что вчера не свернул шею по пути до Логова — чудо.

— Вы куда? — удивились вернувшиеся близнецы.

— Бегать. Ларе нужно отвлечься’

Движение. Оно всегда помогало. И после очередной двойки по математике, и после тяжелого разговора с родителями, когда в наказание на неделю запирали дома.

Прыжок, кувырок через голову, мягко, как кошка. И также ловко вскочить на ноги, чтобы рвануть вперед, пить бьющий в лицо ветер и чувствовать, как он хлещет по глазам, больно, до слез.

Главное, не признаваться даже себе, что ветер тут ни при чем. И бежать дальше, готовясь оттолкнуться и лететь над пропастью, чтобы встретиться на той стороне с бетонной плитой, поросшей кое-где чахлой травой.

— Стой! — Ларс хватает за руку, и бег останавливается.

— Что?

— Совсем рехнулась! — в серых глазах боль и злость. — Жить надоело?

Восторг уходит. Наваливается пустота. И темнота, пусть солнце еще и не думает подплывать к горизонту.

— Что? — кажется, получается слишком грубо.

Вместо ответа Ларс подвел меня к провалу. Мамочки! Я это собиралась перепрыгнуть? Да тут только если крылья отрастить!

— Возвращаемся! — Ларс хрипит, словно что-то мешает говорить. — Перекантуемся в Логове, а там посмотрим.

— Опасно! — я вспомнила его слова. — Если облава…

— Тогда и будем думать. А пока тебе опасно бегать. Возвращаемся! И осторожно!

Путь в Логово показался бесконечным. Восторга больше не было, да и Ларс не позволял выйти за рамки: следил за каждым моим шагом, каждым движением. Дай волю — обвязал бы страховкой и переправил по веревкам.

— Уже? — вся компания была в сборе. Пришли даже те, кто предпочитал бегать в других местах.

— Уже, — Ларс открыл бутылку с водой и долго пил, а потом огляделся: — Лара пока поживет здесь. Узнаю, что кто-то выдал…

И посмотрел так, что все невольно вжали головы в плечи. Поверили. Да и не зря — драться Ларс умел и любил, не раз доказывал правоту кулаками. Потому и не совались к нам другие компании.

— А что она есть будет?

Вопрос снял напряжение. Некоторые полезли в рюкзаки, доставая прихваченные из дома припасы. Не бог весть что: бутерброды, печенье, синтетическая лапша быстрого приготовления, такие же супы…

— Вот это и будет! Где кипяток?

— Сейчас!

Газа и электричества в запретке отродясь не бывало. Каждый выкручивался как мог: кто-то жег костры, кто-то приносил автономные туристические плитки, кто-то разживался солнечными батареями. У нас же имелось несколько баллонов сжиженного газа. Откуда — Ларс молчал, зато в любой момент можно было не только вскипятить воду для чая, но и приготовить поесть. Правда, до такого не доходило, здесь никто никогда не оставался дольше, чем на сутки, а это время можно и на сухомятке посидеть.

В руки мне сунули бутерброд с дешевым сыром и кружку горячего супа. На поверхности плавали кусочки сушеных овощей, в основном морковная ботва и лук. Я выпила залпом. И поскорее зажевала бутербродом — после домашнего бульона есть это было невозможно.

— Ну, насмотрелись? — Ларс явно злился. — Расходимся, дайте человеку отдохнуть.

Ребята послушались. Ободряюще хлопали по плечам, девочки лезли обниматься, отчего становилось только хуже, и ныряли в проем.

— А ты? — спросила, когда мы остались одни.

— Что? — он явно удивился. — Сказал же, что здесь переночую!

— Когда? — я такого не помнила, разве что упоминания вскользь чего-то насчет «перекантуемся». Но обрадовалась: оставаться одной в зарпетке не хотелось. Страшно. Предыдущая ночь была не в счет.

8

Остаток дня просидела, свернувшись клубочком в кресле. Ларс что-то рисовал, уже на планшете и отложил его, только когда стало совсем темно.

— Есть хочешь?

Я не хотела. Я вообще ничего не хотела. Разве что умереть. Лучше — еще до того, как решила пойти в проклятое кафе.

— Какого черта он туда сунулся? — спросила у пустоты.

— Ты о чем?

— О саро. Зачем он пришел в это кафе? Они же предпочитают что-то посолиднее, подороже…

Ларс присел перед креслом на корточки:

— Рассказывай. Что за саро? И что за кафе?

Да, верно. Об этом я умолчала. Но слова рвались наружу и рассказывать было легко.

Ларс мрачнел.

— Действительно… какого. Но ты не виновата! Слышишь? Не виновата ни в чем! Подумаешь, толкнула!

— И прощения не попросила. Почему я этого не сделала, Ларс? Спина бы сломалась от простого поклона?

— Может, — он привстал, чтобы обнять, — потому что была не виновата? И это не ты его толкнула, а он — тебя?

Возможно, так и было. Память отказывалась помогать. Сам момент встречи вылетел из головы. Я помнила только потемневшие глаза, широкий разворот плеч и ладонь, тянущуюся к мечу. Тонкому, длинному, с мэнуки в форме стрекозы.

— Не знаю, — обхватила руками гудящую голову. Ничего не знаю!

— Тсс, — я сама не поняла, как оказалась на коленях у Ларса. Он обнимал, гладил по спине, укачивал, как ребенка. Шептал что-то ласковое… И было так хорошо выплакаться на его надежном плече, а потом заснуть, согреваясь теплом сильных рук.

Проснулась оттого, что луна заглядывала прямо в окна. В ее свете предметы казались чужими, меняли очертания и в тенях таилось что-то жуткое. Захотелось спрятаться под одеяло с головой, зажмуриться, отгораживаясь от страхов.

А потом стало все равно. Чего мне бояться? Самое страшное уже произошло.

Мысли не давали заснуть снова. Крутились в голове бесконечной лентой, завязывались в узел и возвращались к началу. Ларс тихо сопел, подложив под щеку ладони.

Стало стыдно. Верчусь тут, а он, вместо того чтобы провести ночь в своей постели, ютится на продавленном диване. Ему утром на работу, да и дома будут неприятности — несмотря на совершеннолетие, родителям не нравилось, если сын не приходил ночевать.

Осторожно села, нащупала кроссовки и тихо подошла к окну.

Луна казалась огромной. Она заливала бледным светом все вокруг и в стекле отражался беспорядок, царящий в комнате.

Я поняла, что задыхаюсь. Что не могу стоять на месте, тело требовало движения.

Ларс не проснулся, когда я приоткрыла дверь. Пели тщательно смазывались, так что она не скрипела, а ходить бесшумно я научилась давным-давно: если не умеешь владеть телом, в паркуре делать нечего!

Как и сумасшедшие, решившим бегать ночью.

Но мне терять было нечего, а горе требовало выхода в движении. Я чувствовала, что рехнусь, если не подчинюсь безумному желанию и не видела ничего, только тропу, ведущую к луне.

Железная балка, перекинутая от стены к стене. Где-то внизу, невидимые в темноте, торчат пруты арматуры, острые и ржавые, как и почти все вокруг.

Бетонное перекрытие, достаточно широкое для разбега. Крыша другого дома ударяет в плечо, когда я приземляюсь перекатом. Вскочить и мчаться дальше, выше, быстрее. Так, словно от этого зависит моя жизнь.

Перемахиваю покосившиеся перила какого-то балкона, перескакиваю на другой, пониже, карабкаюсь, чтобы тут же скользнуть по наклонной доске… А потом снова вверх, на надрыве, до боли в ногах и легких, до ощущения, что сердце вот-вот вырвется из груди…

Я не видела, куда наступаю. Не замечала, что перепрыгиваю. Смотрела только на цель — самое высокое здание в запретке. Оно торчало осколком гнилого зуба, щерилось металлическими каркасами и перемалывало смельчаков бетонными краями крошащихся плит.

Я не видела этот оскал. Не сегодня. Не сейчас. Главное — луна! И плевать, что сорваны ногти, что одежда в грязи и порвана, что кровоточат руки. Главное — вперед!

Я смогла отдышаться, только стоя на самом верху. Прозрачно-серые пятна на Луне ничуть не уменьшали ее сияния. А вот звезды блекли перед величием ночной госпожи, и даже далекие огни Города казались тусклыми.

Они мерцали вдали и напоминали планктон на поверхности океана. Я никогда не видела, как светится море, но давно умершие авторы любили описывать это явление в своих романах.

Красиво до боли. И также холодно.

И одиноко.

Меня обступала темнота. Свет — он был далеко, слишком далеко, чтобы дотянуться, чтобы стать его частью. А вот мрак казался глубоким и вечным. Он манил не меньше далеких огней, переливающийся, словно драгоценности, которыми высшие саро украшают своих женщин.

Несмотря на теплую ночь, ветерок уже успел нахвататься сырости в заброшенных домах и теперь остужал разгоряченное бегом тело. Меня знобило, но уходить не хотелось, так прекрасен был ночной Город.

И Луна.

Она вставала над ним огромной жемчужиной, светящимся шаром, напоминая о вечности.

Пройдет время и разруха раковой опухолью расползется от запреток к новым пока домам. Разрушит здания, погасит огни. Успокоит вечный шум, не будет ни рева двигателей, ни музыки, ни смеха.

Не останется ничего.

Меня тоже не останется. А главное — утихнет эта ноющая боль! Так, может, и не стоит ждать так долго? Раскинуть руки и сделать один шаг. Оттолкнуться и прыгнуть как можно выше и как можно дальше?

— Стой! — меня откинуло от края. — С дуба рухнула? Идиотка!

Растрепанный Ларс не стеснялся в выражениях. Даже замахнулся пару раз, но ударить не посмел.

А я смотрела на него, лежа на жестком бетоне и чуть не плакала от досады. Не успела! Всего один шаг — и не успела!

— Ты хот понимаешь, что чуть не натворил?

Ларс присел на корточки и наклонился. Его лицо оказалось близко-близко и щеки блестели, словно мокрые.

— Ты… плакал? Почему?

— Ну точно идиотка! — меня рывком подняли на ноги и оттолкнули подальше от края. — Сама не догадываешься?

Я огляделась.

Город все так же мерцал вдалеке мириадами разноцветных огней. Луна по- прежнему висела над головой, а темнота затаилась в углах и между осколками бетона.

Но очарование уже пропало. Это были просто ночь, луна и Город.

На смену восторгу пришла усталость.

— Прости, — наверное, надо было сказать что-то еще, но сил не осталось. — Давай возвращаться.

Движение все так же приносило удовольствие. Но эйфория, которая привела меня на высотку, не вернулась. Оно и к лучшему — безопаснее.

В Логове Ларс толкнул меня на диван и упал сверху. Под спиной жалобно застонали старые пружины.

9

Ларс приподнялся на руках, так, чтобы оказаться лицом к лицу. Резкие тени искажали реальность и глаза казались бездонными:

— Дура, — меня обдало мятным дыханием. — Какая же ты, Ларка, дура! Разве можно вот так просто отказаться от жизни?

Я не боялась того, что должно было случиться. Лежала на диване, парень — сверху. Между нами только одежда, не мешающая чувствовать.

Будь что будет!

От моего прикосновения Ларс дернулся, как от удара. И тут же скатился на пол.

— Извини! — настала его очередь просить прощения. — Я просто очень сильно испугался.

На языке вертелась колкость, но я сдержалась. Он меня хотел, что чувствовалось даже через джинсы. И почему-то это казалось правильным.

— Ларс, — протянула руку, погладила по голове, взъерошила и без того лохматые волосы.

— Не надо, — он отстранился и потянулся к рюкзаку.

Стало страшно, что он сейчас уйдет, оставит одну в темноте, наедине с луной и городскими огнями и чуть не заскулила от ужаса.

Но Ларс просто достал термос, в который еще вечером налил кипяток.

— Наверное, кофе нам обоим не помешает.

Порошок сублимата растворился мгновенно. Сахара не было, да еще Ларс не отмыл термос после бульона. Так что мы пили пахнущую курицей кисловатую бурду и смотрели в окно.

— Зачем ты это сделала? — прервал Ларс тягостную тишину.

— Не знаю, — сказала честно. — Сама не понимаю, что на меня нашло.

— Наверное, это шок.

Мы снова надолго замолчали.

Да, так и есть. Шок. Я грелась, прижавшись к Ларсу, слушая его дыхание, успокаивалась и думала, что последняя дура, если решилась на такое. Наверное, лучше какое-то время никуда не выходить, чтобы снова не поддаться тоске.

— Почему ты остановился?

Он отпил кофе и повернул голову. Лена на миг отразилась в темных глазах и исчезла.

— Потому что это неправильно. Совсем неправильно. Здесь все не так: не пойми где, на старом диване… Ну и не хочу, чтобы ты потом говорила, что я воспользовался ситуацией.

— Знаешь ведь, что не скажу.

— Знаю, — улыбнулся он. — И все-таки… давай подождем.

— Квартиры, хорошей кровати и свежих простыней?

— Хотя бы твоего совершеннолетия! — легкий щелчок пальцем по носу заставил поморщиться. — Я так понимаю, что спать мы сегодня больше не будем? Тогда, может, попозируешь?

— Если только покажешь, что получилось!

Темнота скрыла грязь на одежде и опухшее лицо. Ларс поставил меня к окну и луна с городом превратились в фон.

— Вытянись, как будто пытаешься взлететь!

— Раскинь руки. Шире! Ты хочешь обнять весь мир!

И я послушно тянулась, обнимала, садилась на пол или приподнималась на цыпочки. А потом, когда Ларс разрешил передохнуть, вцепилась в его планшет.

И снова себя не узнала.

Эта девушка на рисунках была кто угодно, но только не я! Тонкая, стремительная, прекрасная…

— Нравится?

— У тебя настоящий талант! Ты будешь знаменитым художником, вот увидишь!

— Твои слова да Богу в уши… — Ларс вздохнул и принялся исправлять рисунок. Там тень лежала не так, как хотелось бы художнику, а здесь линия показалась нечеткой.

— О чем думаешь? — сейчас он казался очень далеким, этот гений.

— Да так… О разном.

— Например?

Я видела, что ему не хочется говорить. Но любопытство оказалось сильнее такта.

— Ну Ла-а-а-арс!

— Ты несовершеннолетняя! — отрезал сердито.

Так вот в чем дело!

Я отскочила к окну, встала так, чтобы луна освещала целиком, как учил Ларс. И одним движением сбросила сначала толстовку, потом футболку.

— Прекрати! — Ларс оказался рядом, схватил за руки, не давая продолжить. — Что ты творишь?

— Сегодня такая безумная ночь… — я понимала, что он прав, но остановиться не могла. — Так дай же побезумствовать!

— Только белье не снимай, — попросил Ларс осипшим голосом. И отступил.

Пришлось подчиниться. Джинсы, кроссовки. Но не трусики, хотя меня смущала скромная ткань — я не любила кружева и носила простой трикотаж без швов. Он не стеснял движений, и сейчас казался таким убогим!

— Замри!

Так и застыла вполоборота к окну, подняв руки, чтобы поправить волосы. Их пора было помыть, но темнота скрыла несовершенства.

Ларс рисовал.

Планшет мягко подсвечивал его лицо, а я была готова вечно любоваться этой линией скул, тонким прямым носом, твердым подбородком, всегда гладко выбритым.

Он был безумно красив, мой Ларс. Не то что я.

Но на его портретах я преображалась. Менялась. Становилась прекрасной.

Нестерпимо захотелось увидеть рисунок.

— Покажи, — бетон холодил ступни, но кого это волнует. Какая разница, замерзну или нет, когда там… такое!

Дыхание перехватило.

— Это…я?

Нет, определенно — нет! Потому что такое просто невозможно!

Огромная луна заглядывала в окно. Не знаю, как Ларс умудрился нарисовать прозрачные стекла, но он там были! Ловили призрачный свет, чтобы серебряным потоком вылить его на… богиню.

Высокая, прекрасная, далекая и… высокомерная в своей порочности. Идеальное тело и длинные волосы не скрывают безупречного изгиба спины. И мне сейчас неважно, что на самом деле ношу короткую стрижку, потому что это… все-таки я.

Недосягаемая звезда. Совершенство.

Неужели он действительно видит меня… такой?

На глаза навернулись слезы. Из груди вырвался всхлип, который заставил Ларса поднять глаза от планшета.

— Что случилось? Лара, ты же вся дрожишь! Руки ледяные. Ну-ка!

Он усадил меня в нагретое им самим кресло, укутал в плед. И притащил горячий кофе, пахнущий куриным бульоном:

— Подостыло уже, чай не заварится. Подожди, я принесу твою одежду!

И от этой заботы становилось сладко и больно, так что я не могла остановиться и плакала, плакала, плакала… А Ларс снова укачивал, как маленького ребенка, целовал в мокрые щеки и называл себя идиотом.

От этого тоже становилось хорошо.

10

Когда небо за окном посветлело, Ларс посмотрел на часы — откуда в логове взялся механический монстр с маятником, не знал никто.

— Я тут подумал… В художке всегда нехватка моделей, а у тебя фигурка — закачаешься. И позируешь как надо. Конечно, не бог весть что, платят копейки, но хоть что-то…

— Спасибо! — еще вчера я не знала, как и на что буду жить, а теперь в безнадеге появился хоть какой-то просвет.

— Главное, там документы не спрашивают.

Это было определяющим. Куда мне сейчас официально оформляться, с лицом, засвеченным на телеканалах.

— А если меня узнают?

— Всем пофиг. Говорю же — хороших моделей нет, рисуем уродцев. Людой поймет, что если сдаст тебя, снова будет пялиться на стариков и жирных телок. Ну? Рискнешь?

— Рискну!

Все равно выхода не было.

— Вот и ладненько. Одевайся, а я сгоняю за завтраком и позвоню родителям, чтобы не волновались. И пойдем жилье искать, иначе с тобой рехнуться можно.

— Тебе же на работу!

— Обойдутся денек, — отмахнулся Ларс. — Знаешь, чувствую себя семейным человеком… уже и квартиру ищу!

Из окна хорошо было видно, как парень преодолевает маршрут. Неужели он действительно любит? Настолько, что готов поселиться в этой проклятой заброшке, лишь бы уберечь от опасности? И работу почти что нашел, сама бы я ни за что не догадалась.

Теперь можно было зажечь конфорку не боясь, что кто-то увидит отблеск пламени. Вскипятить чайник, достать галеты и вчерашние бутерброды.

Неужели это… навсегда? Вот так прятаться, вздрагивать, подозревать всех и вся?

С чашкой чая я снова подошла к окну.

Небо стремительно светлело, избавляясь от остатков ночи. От понимания, что еще несколько часов назад я хотела покончить с собой, стало жутко. Чтобы отвлечься включила планшет и пролистала рисунки.

У Ларса талант. Для того чтобы брать уроки в убогой художественной школе, он пашет как проклятый. А теперь еще меня готов содержать, а значит, лишать себя чего-то очень важного. Возможно, мечты.

Допустить такого я не могла.

А если повторить ночную вылазку?

От этой мысли стало по-настоящему страшно. Дура! Кто-то разрушил твою жизнь, а теперь уничтожает будущее единственного близкого человека. Покорно проглотить и исчезнуть?

Я перевела взгляд на призрачное отражение в стекле.

— Ты спустишь это ему с рук?

Ну уж нет!

Но чтобы противостоять саро нужны связи. А значит, я просто обязана сдать чертов Экзамен, потому что другой возможности получить престижное образование и выбраться из этой дыры нет.

— Какой Экзамен? — ухмыльнулось отражение. — Ты объявлена в розыск!

— Значит, куплю новые документы.

— На какие шиши? — не унималось мое второе я. — На те, что заработаешь в дыре под названием «художественная школа»?

Все верно. Чтобы исчезнуть и возродиться под другим именем нужны деньги. Много денег. Легально столько не заработать.

— Хватит!

Я подышала на стекло. Отражение пропало, скрывшись за крохотными капельками.

Вот бы так же легко было заставить исчезнуть убийцу!

Горький смех перешел в кашель, но вернувшегося Ларса встретила улыбка:

— Что принес? Я жутко голодная!

Мой любимый парень рассмеялся и поставил на стол пакет с логотипом ближайшей забегаловки. Вредно, но сытно, вкусно и недорого.

— Давай завтракать. День предстоит тяжелый.

11

Мы успели улизнуть до того, как в Логово явились остальные. Впрочем, с утра сюда мало кто приходил, являлись после школы и работы, еще до того, как стемнело, а потом перебирались в заброшку в Городе.

Для меня же он, сияющий, прекрасный и полный жизни, был закрыт.

— Не волнуйся, — вынырнул из очередной дыры Ларс, — дольше месяца мы здесь не задержимся. Все успокоится и вернемся.

От этого «мы» снова хотелось плакать. Не верилось, что я все-таки не одна и в то же время было страшно за Ларса. У человека есть мечта, работа, родители, а он тратит время на какую-то ерунду… На меня. Но протестовать не хотелось, не было ни сил, ни желания. Все-таки это очень приятно, когда о тебе заботятся.

— Давай-ка вон туда заглянем, — указал Ларс на очередные развалины.

В отличие от прошлых, это здание когда-то было двухэтажным. Крыша провалилась, часть стены развалилась, осев на землю грудой кирпича. Но за ней щерилось осколками стекла подвальное окошко. Крохотное, только-только проскользнуть.

Внутри уже кто-то оборудовал жилище, но судя по слою пыли и кучкам песка, давным-давно сюда не заглядывал.

— Отлично! Тут даже плита есть! Притащу газовый баллон, выкинем мусор, занавеску повесим…

Я тоже заразилась энтузиазмом Ларса. Ну и что, что мы здесь только до осени? К тому времени страсти поулягутся, можно будет вернуться, а если еще и работу найду…

Снаружи кто-то выругался. И тут же смолк, словно и эти звуки были лишними. Захрустели под ногами камешки, тихо, сторожко.

Ларс прижал палец к губам и кивнул на стоящий торцом к стене шкаф. Покосившиеся дверцы трогать было нельзя, скрип тут же бы выдал нас, но если втиснуться в угол и присесть, натянув на лицо темный капюшон, можно отсидеться.

Ларс прокрался к окошку. И тут же присел, давая мне знак затаиться.

В поле зрения мелькнули ноги в тяжелых форменных ботинках. Армия или полиция? Неужели… облава?

Время от времени в запретке появлялись служители закона. Они прочесывали все более-менее целые здания, заглядывали в подвалы, искали нарушителей. Обычно довольствовались бомжами и наркоманами, на высоту или в сильно разрушенные дома не совались, так что мы спокойно отсиживались в Логове, как и остальные группы. Просто не тренировались в этот день, да старались не подходить к окнам.

Но сегодня что-то пошло не так.

Люди в форме заглядывали во все дыры, во все щели. Даже пытались карабкаться по выщербленным стенам. Наш подвал спасала груда битого кирпича, но ненадолго.

Ларс жестом указал на что-то у меня за спиной. Клочок тени! Такой густой, что не увидеть собственную вытянутую руку. А от окна прикрывает шкаф!

Снаружи донеслись тихие голоса. Заметили!

Я сжалась в комок, Ларс замер рядом. Мы оба, не мигая, следили за ярким пятном — в окошко светили фонарем.

Он скользнул по стене, выхватил дальний угол, мазнул по полу рядом со шкафом.

— Пусто! — послышалось разочарованное.

— Хорошо проверил? Может, заглянем?

— Если тебе так хочется, лезь сам! Я шею в этих трущобах ломать не намерен!

— Смотри! Если упустим, тебе ее сломает Клан.

Сердце ухало где-то в горле. Казалось, его слышали даже на улице, но, потоптавшись возле окошка, люди ушли.

Мы замерли. Слушали, как ходят за стенкой, как переговариваются. Сквозь щели даже долетел запах табака. Настоящего, а не пропитанной ароматизаторами массы.

Снаружи послышались крики, топот, кто-то упал, выругался, куда-то побежал… Шум отдалился и Ларс схватил меня за руку:

— Скорей!

Трогать дверь с проржавевшими петлями означало громко заявить о себе. И мы выбрались так же, как и зашли — через окошко. Скатились с горы битого кирпича, пересчитав, наверное, каждый. И, пригнувшись, кинулись прочь.

И все-таки нас заметили. Засвистели, закричали вслед. Но мы уже знали, как будем уходить.

Никогда я так не бегала, не прыгала по балкам и не рисковала. Казалось, под ногами огонь разлился, задержись хоть на мгновение, и прожжет толстую подошву кроссовок, опалит ступни.

И я бежала. Задыхалась, хватала ртом воздух и — бежала. А рядом мчался Ларс.

Наконец, преследователи отстали. Им снизу не очень удобно было перепрыгивать завалы, они то и дело теряли нас из виду.

Остановились мы только когда голоса остались позади. Согнулись пополам, ловя ртом воздух, и упали, где стояли.

Несколько минут я слышала только свое сердце и шумное дыхание запыхавшегося Ларса. А потом мы переглянулись и рассмеялись. Радом, в унисон, до болящих ребер, до кашля.

— Вот это была гонка! — Ларс окинул взглядом проделанный нами путь.

— Давно так не бегала, — отозвалась я и осеклась, вспомнив ту ночь и луну. — Ну, не удирала!

Ларс уселся и обхватил руками колени.

— Интересно, чем ты так досадила Клану, что они даже облаву устроили?

Он был прав. Меня искал Клан. И простого столкновения в дверях для такого было недостаточно.

— А, может, это не за мной? Кто знает, кто еще здесь прячется? Может…

Надсадный крик и звук упавшего с высоты тела заставил заткнуться. Мы осторожно выглянули из укрытия.

Люди столпились вокруг распростертого на земле человека. Я хорошо знала этот недостроенный дом. Мы остерегались там бегать: торчащая в фундаменте арматура не оставляла оступившемуся даже шанса.

Но от кого он убегал? Все были внизу.

— Проклятье! — выругался Ларс. — Альпинисты!

Вдоль некоторых стен свисали веревки. Хорошо экипированные люди карабкались наверх, обкладывая убегающих со всех сторон.

— Деру! — скомандовал Ларс. — Должны успеть.

Ух, как мы мчались! Ветер свистел в ушах, заглушая крики.

Альпинисты не добрались до этого места. Они уже поднимались, но чтобы достичь верхних этажей им требовалось время. Мы же просто проскочили опасные участки, пробежали по тонюсеньким балкам и помчались дальше.

Впереди замаячила окружающая запретку стена. Поверху тянулись спирали колючей проволоки, путь выше — провода под высоким напряжением.

А за ними взрывались проблесковыми огнями полицейские машины.

Ларс выругался. А я, утонув в азарте погони, не сразу поняла, что это конец.

12

Они перекрыли все лазы, а крыльев, чтобы перелететь заслон, у нас не было. Сзади догоняли те, кто смог вскарабкаться по веревкам. Прозвучала команда остановиться.

— Вот уж хренушки! — Ларс, схватив меня за руку, рванул вперед.

— Что ты творишь? — разговор сбивал дыхание, но не спросить не могла. — Тебя же просто штрафанут…

— А тебя прихлопнут! — отмахнулся Ларс и резко выкинул руку вправо. Там возвышался древний строительный кран.

Непонятно, почему он еще не упал. Стойки проржавели настолько, что в металле видны были дыры. При малейшем ветерке вся эта конструкция раскачивалась и стонала, как не упокоенный призрак. Или души тех, кто решился на восхождение, забыв о том, что техника безопасности пишется кровью.

В здравой памяти я ни за что бы не решилась на такое. Но длинная стрела ржавым мостом нависала над забором, словно указывая путь к спасению — туда даже полицейские альпинисты, отчаянные головы вряд ли сунутся.

Ржавчина пачкала руки, куски металла цеплялись за одежду, резали ладони. Адреналин не позволял замедлиться и посмотреть, что к чему. Потом, все потом. Сейчас, главное, уйти от погони!

Здесь, наверху, властвовал ветер. Он гудел, раскачивал кран и старался столкнуть в бездну. Люди внизу казались маленькими, как фигурки из настольной игры.

— Что дальше? — голос перехватило, я едва выдавила пару слов.

Ларс вцепился в железку и крутил головой, соображая.

Конец стрелы водило влево вправо, но, что самое страшное, за ним была пустота. Ближайшее высокое строение находилось на приличном расстоянии, не допрыгнуть при всем желании.

— Может, сдадимся? — вот теперь стало страшно по-настоящему.

Ларс зажмурился и замотал головой:

— Я лучше прыгну, чем в камеру.

На миг вернулось ощущение полета. Не то, что приходит, когда перепрыгиваешь с крыши на крышу, а другое, то, которое предвкушаешь, заглянув в пустоту. Я даже ощутила, как мы делаем этот шаг вместе, взявшись за руки.

— Не смей! — прохрипела Ларсу прямо в ухо. — Слышишь? Не смей!

Легкий стрекот прервал истерику. Здесь, на границе запретки техника работала, хотя и с перебоями. Сейчас к крану направлялся примитивный дрон с механической камерой.

— Похоже, они жаждут наших фото! — съязвил Ларс и поглубже натянул капюшон.

Я машинально повторила движение и осмотрелась.

Деваться было некуда, а крылья отращивать я не умела. Оставалось…

— Ларс! Как думаешь, там подвалы соединены?

Он оторвался от стойки и всмотрелся в силуэты домов.

— Скорее всего. Думаешь, успеем?

— Должны!

Опасно бегать по заброшкам, но по вздрагивающему от ударов ветра строительному крану — и вовсе самоубийство.

Но на что не пойдешь, когда у тебя на хвосте полиция! Выбор небольшой: камера для обоих, штраф для Ларса и электрический стул для меня. Так лучше сорваться… или обмануть смерть!

Возле самой стены, почти примыкая к ней, сохранилось старое здание, даже частично обитаемое. По крайней мере, ночами в нем горели электрические лампы, а не свечные огарки. И крышу подновляли, чтобы не текла.

А еще оно было высоким.

Ощущение полета длилось мгновение и не успело захватить. Приземление получилось жестким, подошвы словно электрическим разрядом прошило, пришлось даже перекат делать.

Ларс мягко упал рядом и тут же вскочил, высматривая дальнейший путь.

Но сейчас вела я, ему оставалось только не отставать.

Расчет оказался верным: никто не подумал, что мы сунемся в помещения охраны.

Сейчас они пустовали — всех выгнали на облаву и проскочить здание насквозь оказалось просто. А там — открытое окно, асфальт под ногами и — безумный, выматывающий бег.

Я петляла, как заяц. Неожиданный финт помог обойти полицейских и даже нескольких саро. Но техника работала исправно, тысячи, миллионы камер накрывали Город сетью и негде было укрыться от их черных глаз.

Разве что нырнуть в проулок, такой узкий, что раскинув руки, можно коснуться стен. Добежать до тупика и резко, на пределе сил взлететь по отвесной кладке и приземлиться уже на той стороне, а потом шмыгнуть в ближайший подвал.

Спину обжигает холодом и я спотыкаюсь: нас все-таки увидели. Саро. Высокий, в идеально сидящем костюме, с убранным в ножны мечом…

— Ларка! — шипит Ларс и тянет меня дальше, к другому окошку, а оттуда — в подворотню.

А так хотелось развернуться и вцепиться ногтями в это чисто выбритое лицо, погрузить пальцы в глазницы, вырвать эти безумные, но такие страшные глаза.

— Ларка! — оплеуха приводит в чувство. — Рехнулась? Бежим!

Мы не знали этот район также хорошо, как свой. Но взгляд привычно подмечал упоры для ноги, щели, дыры в подвалах, куда можно нырнуть и спрятаться. Разглядеть бы еще камеры!

Через пару минут к нам присоединились еще бегуны. Мчались чуть впереди, словно показывая дорогу. Знак, понятный всем паркурщикам Города сообщил, что парни просят довериться.

Выхода не было и мы помчались за ними.

Подворотня, щербатая стена, балкон… Громкие и злые крики вслед — кто-то из жильцов остался недоволен, но провожатые даже не замедлились. Еще с четверть часа гонки по незнакомой трассе, и они нырнули в какую-то сараюшку.

— Сюда! — легко отодвинули кресло, под которым оказалась дыра. — Отсидитесь там.

И, оставив нас в темноте, исчезли.

13

— Что дальше? — спросила у Ларса.

Тот напряженно прислушивался к тишине. В какой-то момент она сменилась голосами, топотом ног, грохотом роняемой мебели. Я закусила губу, чтобы не закричать от страха и почувствовала, как пальцы Ларса сжали мою ладонь.

Стало спокойнее.

Над головами заскрежетало — это сдвинули кресло. Не знаю, почему они не увидели закрытый деревяшками лаз, похоже, что-то помешало, потому что шаги простучали к выходу и все стихло.

— Что дальше? — билось в голове, нос казать это даже шепотом я не решалась. Единственной связью с реальностью оставалась рука Ларса, в которую вцепилась, как в соломинку.

Наши пальцы переплелись и страшно, что эта связь прервется. А сильнее прижимаюсь к мужской груди и чувствую напряжение. Невидимое в темноте движение и скорее угадываю, как он смотрит вверх, туда, где деревянный настил отделяет нашу крохотную, примерно два на два метра каморку от охотников за головами.

Хочется шептать, говорить, кричать — что угодно, только не эта глухая тишина, и тут же рука Ларса проводит по голове, спине, плечам, успокаивая. А потом я чувствую на пальцах дыхание и невесомый поцелуй.

Машинально тянусь к лицу Ларса. Он не брился пару дней, губы царапает щетина. Плевать! Подумаешь, нежности какие!

Запах мятной жвачки почти выветрился. Понимаю, что прежде я никогда не ощущала истинного вкуса поцелуев, а он невероятный! Сладковато-свежий, мягкий.

Такой же, как у жасмина, если убрать тычинки и лизнуть желтоватую серединку.

Язык сам тянется ощутить эту сладость, мягкие губы послушно раздвигаются, но проникнуть внутрь не получается: Ларс переходит в наступление.

Его язык сильнее и настойчивее. Зубы закусывают нижнюю губу, тело как разрядом тока прошибает! Воздуха не хватает, но какая разница?

Ларс тяжело дышит, стараясь не издавать громких звуков.

Верно! Нельзя шуметь, никак нельзя! Но целоваться можно и не шевелясь!

Губам горячо, жар разливается по лицу, спускается на грудь, так что приходится расстегнуть толстовку. Жадные руки ту же оказываются под футболкой, ласкают спину, заставляют выгибаться навстречу движениям.

Где я?

Это уже неважно. Темнота усиливает ощущения и когда Ларс касается груди, сдвигая чашечку лифчика, с трудом сдерживаю стон. Почему нельзя шуметь, уже забыла. Но если это условие игры, его нужно выполнять.

Руки скользят по ткани, а хочется ощутить кожу, ее шелковистость, мягкость, почувствовать под пальцами сильные мышцы. Я знаю, какие они — не раз массировала Ларсу плечи и спину. Но сейчас это что-то другое, кончики пальцев зудят от желания прикоснуться. Кажется, между нами вот-вот проскочит яркая, видимая искра.

Ладони скользят по спине, ласкают грудь. Хочу ответить тем же, но Ларс неожиданно поворачивается и пальцы наталкиваются на ткань штанов. Он топорщиться и жар стыда спускается до самого живота, зажигая между ног пламя.

Я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной. Видела не раз, как парни обжимались с девчонками, слышала сладкие стоны. Точно такие, как сдерживаю сейчас.

Но видеть — это не то. Совсем не то. А ощущать — странно.

Смущение длится только миг. Это же Ларс, мой Ларс, чего мне стесняться?

Узел расходится практически сам. Горячая кожа, живот дергается, когда провожу по нему кончиками пальцев, зарываюсь в мягкие волоски. Ларс вздрагивает и отстраняется, но только на миг, а потом в ладонь толкается что-то твердое.

«Что-то». Я прекрасно знаю название, но даже самой себе сказать пока стесняюсь. Но это не мешает наслаждаться прикосновениями. Ну чистый шелк, нежный и гладкий. Экстаз для пальцев. И причина продолжить исследования.

Мне нравится, как вздрагивает Ларс. Пытается отстраниться и тут же прижимается снова. Даже жаль, что лица не видно! Оно всегда такое живое, хочется видеть все эмоции, до единой!

Проклятая темнота!

Слова уже сорвались с губ, как сверху послышался шум.

Мы оба уставились на потолок, и глаза запорошила пыль — человек прошел от одного угла к другому.

Все это время он находился там? Затаился и ждал?

Страх и растерянность неожиданно вытеснила злость. Я задрожала, но не от ужаса, а от возбуждения. Острого, как лезвие бритвы.

Враг наверху? Прекрасно! Пусть ждет! А нам здесь есть чем заняться!

Но Ларс думает по-другому. Желание пропало, я чувствую это ладонью. Тепло и… мягко.

Попытки вернуть ощущения привели к тому, что Ларс просто вытащил мою руку из своих штанов а потом и вовсе отстранился.

Обида, разочарование, злость… Теперь я дрожала не от возбуждения, а от гнева. Хотелось наплевать на условности, подняться наверх и прибить помешавшего нам нахала! Так хорошо было! И Ларсу тоже.

Я же почти забыла, что происходит и даже боль от потери родителей отступила. А теперь — вернулась.

Глаза защипало. Как плохо быть беспомощной! У этого, наверху, есть все: сила, право, дом и семья, даже если он не из Клана, а простой полицейский.

А у меня нету! Ничего не осталось, а теперь лишили еще и Ларса!

Понимание пришло внезапно. Ох, мамочки, что же он обо мне подумает?

Злые слезы сменились жгучим стыдом. Захотелось сквозь землю провалиться, но было некуда даже сбежать.

А охранник наверху походил немного и направился к двери.

Я очень надеялась, что он не вернется. Мы оба надеялись.

14

Темнота скрыла пылающие щеки, а необходимость соблюдать тишину просто спасла — я все равно не могла выдавить ни слова. А тут еще Ларс отодвинулся как можно дальше. Спасибо, руку не выпустил, иначе хоть волком вой, хоть с ума сходи от стыда и ужаса.

Почему я думала, что люблю темноту? Ненавижу! До остановки дыхания — ненавижу! Отныне она всегда будет ассоциироваться с беспомощностью, ведь это невыносимо, сидеть вот так и до звона в ушах прислушиваться к звукам, доносящимся сверху.

Шаги. Не спокойные, как у полицейских, не уверенные, а быстрые и легкие, словно летящие. Шорох, облако пыли и в конуру врывается свет.

Я долго морщилась — слепит. Ларс подхватил, передал наверх, сильные руки приняли, поставили на деревянный пол. Под попой оказалось пыльное кресло.

— Ну вы и даете! — слышится восхищенное.

Глаза уже привыкли и можно оглядеться.

Обычная заброшка, облюбованная местной молодежью из тех, у кого нет денег на клубы по интересам. На стенах — граффити и распечатанные на простой бумаге фотографии, в основном — прыжки или трюки.

Все становится на свои места. Кому, как не трейсерам помогать друг другу? Эти парни наверняка тоже бывали в запретке, скакали по крышам, перелезали с балкона на балкон, исследовали внутренности домов в попытках найти что- то, сохранившееся с древних времен. На черном рынке давали неплохую цену, я сама не брезговала зарабатывать таким образом на карманные расходы, хотя родители регулярно пополняли свет.

Но свое — это свое, кеш нравился мне куда больше.

Потому что дура была.

Ларс уже что-то выяснил у незнакомцев. Я очнулась от резкого окрика одного из них:

— Помалкивай! Твою бабу весь Город разыскивает, так что позвоним в полицию сразу после того, как выведем вас с территории, нам не нужны неприятности. Поэтому чем меньше мы будем знать о тебе, тем меньше сможем рассказать на допросе!

Ларс кивнул — умно.

В руки сунули по бутерброду из ближайшего гипермаркета и по банке сладкой газировки. Достаточно, чтобы не умереть с голоду на слишком мало для того, кто с утра пораньше промчался через всю запретку, а потом долго-долго сидел в темной конуре.

При воспоминании о том, что там случилось, кровь снова прилила к щекам. Мамочки, я же практически предлагала себя Ларсу! Девочка, девочка из приличной семьи, называется! Хорошо, что нас прервали.

Да ни черта не хорошо! Я ведь тогда, в отличие от Ларса, не обрадовалась, так хотелось продолжения.

Да кому вру-то? Испугались оба, но я и не подумала прекращать! Осознание того, что нас могут обнаружить в любой момент, что мы не одни только обостряло ощущения. И убивать я была готова не за то, что прервали, а за то, что оставили одних.

Внизу живота потянуло. Это я так от воспоминаний возбудилась? Ой, мамочки!

Чтобы отвлечься, прислушалась к разговору.

— Не боитесь новой облавы? — Ларс переводил взгляд с одного парня на другого.

— Нет, мы проверили. Полиция давно уехала, только саро…

— Кто? — я чуть банку не уронила, хорошо, не успела открыть.

— Саро. Сидел тут, как таракан в щели, выжидал чего-то. Мы его до границ района проводили, так что точно не вернется.

Значит, все-таки не ошибка. Меня ищет Клан. И желание ребят донести на нас понятно: ради полиции они бы пальцем о палец не ударили, но с правителями Города шутки плохи.

— Мы пойдем, — аппетит пропал. Хлеб, только что казавшийся вкуснее пирожного, теперь напоминал сухую траву.

— Не торопись, еще не стемнело, — отозвался один из парней. Невысокий, коренастый… Как он умудряется бегать с таким телосложением? Еще, небось, и трюкачит?

Зачем я об этом размышляю? Ответ лежал на поверхности: чтобы отвлечься от того, что произошло в подвале. Думать о чем угодно, только не о собственной распущенности! Забыть как страшный сон! Мама ведь предупреждала, а папа только сказал один раз, что голову оторвет… И мне, и ему.

Под «ему» подразумевался Ларс.

Ох, знали бы родители, что именно он остановил непотребное!

— У тебя температура? — прохладная рука легла мне на лоб, смущая еще больше.

— Бежать сможешь?

Я только кивнула, голос мог выдать.

— Тогда — пора.

Парни хорошо знали окрестности. Вели там, где не было ни фонарей, ни, я смела надеяться — камер. Пустынные переулки, балконы темных квартир — их хозяева еще не вернулись с работы, крыши невысоких зданий и широкие карнизы.

— Все, — оба остановились у невидимой глазу границы. — Дальше сами. Через пару часов позвоним в полицию, так что удачи!

Мы могли только поблагодарить и ринуться в неизвестность.

— Куда? — спросила коротко, сохраняя дыхание.

— Ко мне, — Ларс даже приостановился, чтобы ответить. — Мои на работе, до утра перекантуемся. А там видно будет.

Дом! Переночевать в настоящей квартире, помыться и поесть по-человечески! Как мало я ценила такую возможность прежде, а теперь не знала, когда она появиться снова. И, сцепив зубы, мчалась, выплескивая раздражение, злость, стыд в движение.

Эмоции помогли выдержать. Я не сорвалась, не отстала, не сбавила темпа. И мышкой скользнула в пропахший кошачьей мочой подъезд.

Подниматься пришлось по лестнице — в лифте, несмотря на убогость жилища, стояли камеры. На площадках тоже, но мы преодолевали их снаружи, по перилам. Оставалось войти в квартиру Ларса так, чтобы оказаться вне поля зрения техники, реагирующей на движение. Заклеивать глазок было нельзя — во-первых, сразу бы поднялась тревога, а во-вторых, начни саро тайные поиски, именно это стало бы подтверждением его причастности.

15

— Через окно залезешь?

— Конечно!

Двенадцатый этаж, невысоко, да и балконов полно. Быстро вскарабкалась и скользнула в квартиру.

Семья не шиковала, но и с голоду не пухла. Пусть жили в непрестижном доме, зато имели три комнаты и холодильник не пустовал.

— Обедать или мыться? — Ларс кивнул на дверь ванной.

— Конечно, мыться!

Мягкое полотенце легло на руки пушистым зверьком. Сверху Ларс кинул чистую футболку:

— Наденешь пока. Про нормы помнишь?

Воды хватало, чтобы как следует помыться, но долго нежиться под душем не стоило — за перерасход нужно было доплачивать. И все-таки отказать себе в удовольствии несколько минут постоять под горячими струями я не смогла.

Они били по плечам и спине, стекали на грудь и живот, и ниже… Я жмурилась от удовольствия и не сразу услышала шаги: за дверью ходил Ларс.

Преграда из тонкой фанеры — вот и все, что разделяло его и меня. При желании хлипкий шпингалет не станет преградой. И от понимания, что стою голая, и Ларс это знает, внизу живота стало томно. И сладко, как только вспомнились другие шаги. Спокойные, и очень опасные.

Да о чем я думаю! У меня родителей убили, я бездомная, за мной охотится целый Клан!

Выдавила на ладонь шампунь, вспенила. Пока мыла голову, сильно дергала за волосы — спутались без расчески. А огонь между ног не угасал.

Раздраженно сдернула с вешалки мочалку, намылила зло и сильно. Пена покрыла руки до локтя, кинула ее в лицо.

Глаза защипало, а кожу тут же неприятно стянуло. Вот так! Что угодно, лишь бы отвлечься!

Но стоило жесткой мочалке коснуться кожи, как желание вернулось. А когда я начала мыть между ног…

Ладонь мягко скользнула по намыленной коже. Палец прошелся между складочек. Меня даже выгнуло от остроты ощущений. Будь что будет, но в таком состоянии показываться Ларсу на глаза нельзя. Я же со стыда сгорю!

К счастью, душ здесь на гибком шланге и головка легко откручивается. Направляю струю воды между ног, выискиваю самое удачное положение, чтобы она не била, не жалила, а мягко ласкала.

Миг, другой и…

Наверное, виной тому сегодняшний день. Он обострил восприятие, потому что оргазм пришел почти мгновенно. Мощный, сильный, резкий.

Взорвался сотнями раскаленных иголок, выгнул тело, заставил ноги подкоситься. Я едва не упала, спасибо, под рукой оказалась батарея, холодная в это время года.

Зато стало легче. Теперь я могла спокойно дышать и думать хоть о чем-то, помимо шагов за дверью ванной. И тех, других шагов.

Да что это со мной?

Мягкое полотенце уже не радовало. Хотелось жесткого, чтобы сдирало кожу, заставляла ее пылать. Боль — хорошая расплата за такие мысли. Почему-то теперь, когда родителей не было в живых, это казалось особенно грязным, как и все, чего они не одобряли.

К звуку шагов добавился голос. Ларс разговаривал с кем-то по коммуникатору. Я прильнула к двери и прислушалась:

— Что? Реально? Нет, Ларку со вчерашнего дня не видел, как из Логова ушел. Какая погоня? Да не включал я новости, меня вообще в городе не было! Так, понял. Ты вот что, если узнаешь что-то о Ларе, сразу звони, хочу быть в курсе.

Разговор перешел в обычный треп. Я быстро натянула футболку, замотала волосы полотенцем и вышла из ванной.

Ларс запнулся.

— Ладно, пока, — выдохнул в коммуникатор. И скользнул мимо меня в открытую дверь: — Моя очередь. Там, на кухне…

Его выдавал голос. Растерянный, смущенный и… Я закусила губу. Не о том думаю! Кстати, а чего это мне в последнее время так крышу рвет? Вроде никогда нимфоманкой не была. Возбуждалась, конечно, но не настолько, чтобы ни о чем, кроме как о парнях, не думать.

Об одном парне, — поправила себя и пошла в кухню.

На столе ждал нарезанный хлеб, салат из выращенных на гидропонике овощей и котлеты из соево-белковой массы. Если правильно приготовить — очень вкусно, а мама Ларса готовить любила и умела.

Но есть в одиночестве не хотелось. Ларс тоже голодный, нужно подождать.

Он вышел и был так хорош с мокрой после душа шевелюрой, слегка осоловевшими глазами и растерянным выражением лица!

— Нам нужно поговорить, — сообщил, отводя взгляд, и уселся напротив, — Сони звонил.

Это я уже знала. Но что тот поведал такого, что Ларсу пришлось врать напропалую?

— Тебя действительно ищет Клан. Лара, именно тебя! И я хочу знать, почему. Что ты натворила? В какое дерьмо вляпалась?

Самой бы еще это узнать! О единственном грехе я рассказала давным-давно:

— Если бы в дерьмо, а то в саро…

— Да что ты ему сделала? Вот не верю, что только толкнула!

— Только толкнула! — закивала так активно, что развязался тюрбан из полотенца. Сдернула его и кинула на стул. — Ну, и не извинилась.

— И все-таки этого мало, чтобы такую облаву устраивать. Должно быть что-то еще…

— Да не знаю я! — вскочила, уронив табуретку. — Не знаю!

Я стояла полуголая в чужой кухне и изо всех сил старалась не заплакать. Слезы подкатывали к глазам горячей лавой. Ну почему Ларс не верит?

— Успокойся, — он оказался рядом. Обнял.

Сразу стало тепло-тепло. И уютно.

Я подняла глаза.

Ларс смотрел куда-то в сторону, между бровей залегла складка. И рука, поглаживающая по спине, двигалась машинально.

— Поцелуй меня…

Он не услышал шепота. Пришлось повторить:

— Поцелуй меня.

Никакой реакции.

— Ларс!

Он вздрогнул и ожил: — Что?

— Поцелуй меня, — в этот раз попросила почти неслышно.

Дыхание, пахнущее мятой. Мягкие губы едва касаются моих. По телу разливается нежность. Боясь спугнуть невесомое ощущение замираю, не смея даже ответить, хотя хочется спрятаться за поцелуем, как за ширмой, как за броней.

А Ларс не торопится. Его движения осторожны.

Поцелуй. Еще один — в подбородок. И снова — в губы.

По телу пробегает судорога, которая тут же сменяется теплом.

А потом… Ларс отстраняется. И поднимает табуретку:

— Сядь. Сказал же — нам нужно серьезно поговорить.

Разобиженная на весь белый свет я все-таки не могла не восхититься его выдержкой: штаны-то топорщатся, да так, что и слепой увидит.

А еще была благодарна: он снова не воспользовался моей слабостью.

Усаживаюсь, как примерная школьница складываю руки на коленях и киваю: — Давай поговорим.

16

Ларс долго не мог подобрать слов и тишина сгустилась напряжением. Я не выдержала:

— Да говори уж скорее!

— Помнишь, я предлагал тебе пойти в нашу художку натурщицей?

— Да, и что? Завтра вроде собирались все решить?

— Отменяется. Сдадут.

— Но ты же говорил, что будут молчать, чтобы не остаться при толстых бабах и стариках?

— Если бы речь шла о полиции, то да. Но когда вмешивается Клан… Директор первый тебя заложит.

— И что делать?

Я растерялась. Все рушилось. Весь тщательно выстроенный план. Возвращаться в Логово нельзя, оставаться у Ларса — тем более. И если пока тепло, можно помыкаться по подвалам, что делать осенью? А зимой? Без работы я сдохну быстрее, чем попадусь!

— Есть вариант, — голос Ларса звучал глухо. — Правда, я надеялся, что о нем не придется даже рассказывать.

Выражение лица показало: даже очень, просто мечтал, и если бы имелся хоть призрачный шанс избежать этого… В общем, я испугалась.

— Не тяни кота за яйца, — Ларс вздрогнул от этих слов, но быстро понял: я на пределе и заговорил быстро-быстро, как будто боялся передумать.

— В городе есть Клуб Эстетствующих Художников…

— От слова «худо» — не удержалась от древней и плоской шутки. Наверное, все- таки сдали нервы.

От недовольного взгляда Ларса смешок застрял в горле, а он продолжал:

— Да, звучит пафосно, но Клуб этот закрытый, попасть туда нереально. Моделям, кстати, тоже.

— Почему? Извращенцы?

— Хуже! Эстеты!

Я ничего не понимала, пришлось Ларсу объяснять:

— Члены Клуба любят рисовать… порок. С натуры. Обнаженные девушки и парни в откровенных позах, очень провокационных. Связывания там всякие… Ну, и… В общем, если рисуют любовь, то натурщики на самом деле…

— Трахаются? — нахмурилась я. — Ты действительно хочешь, чтобы твою девушку…

— Вот потому я и надеялся, что до этого не дойдет. И, кстати, там правило, возведенное в закон: к натурщикам не прикасаться. Взглядом можно все, но руками

— ни-ни, сразу лишаешься членства. И потом… они хорошо платят. Или берут на полный пансион, с жильем и едой. Тогда, конечно, платят меньше.

— Я лучше курьером…

— Чтобы первый же заказчик сдал тебя Клану? — Ларс сразу понял, о какой работе я говорю.

— А эти… не сдадут?

— Нет. У них запрещено в клубе знакомиться. Все носят маски. И художники, и модели. Только некоторым гостям дозволяется являться с открытыми лицами.

Это было уже что-то. Но все-таки…

— Я могу попробовать договориться, — продолжал Ларс. — Если они согласятся, что не будет совокуплений…

— А что тогда будет?

Вместо ответа он достал планшетник. Древняя машина долго гудела прежде, чем допустить владельца до своих тайн.

— Вот, — курсор на иконке папки, пара кликов… — Решай сама.

На экран взглянула с опаской.

Первый порыв — возмущение. Он мне ВОТ ЭТО предлагает? Второй… А ведь красиво!

Тела переплелись в объятиях. Чувственно, живо… Маски скрывают верхнюю часть лиц, но двое тянутся друг к другу чуть дрожащими губами. Его рука мягко ласкает грудь с острым торчащим соском…

Паутина из темных веревок опутывает девушку. Невесомая юбка задралась, зацепившись за узел. Белья нет, все видно в подробностях. Но как тянется нога к поперечной веревке в попытке опереться, как изгибается бедро… И эта улыбка ярко-алых губ. И кто здесь жертва?

Темные соски островами выглядывают из белой пены. Она разошлась кое-где и прозрачная вода не скрывает ни аккуратную дорожку кудрявых волос, ни алую плоть, ни изящный пальчик, что погрузился в нежные складочки… Верхней части лица не видно, а рот приоткрыт. Губы вздрагивают, чтобы выпустить сладкий стон…

Да что же это такое? Какой стон? Какие дрожания веревки? Какие ласки? Это рисунки! Неподвижные, статичные… живые.

— Ну и как?

Я не знаю, что ответить. Сердце снова сладко замирает, в а животе тугой клубок и хочется в душ.

— Не знаю…

Вру! Знаю! И плевать, что это откровенное порно.

А, может, все-таки эротика? Рисунки прекрасны, натурщицы — восхитительны! Но признаться Ларсу, что это понравилось? Да ни за что на свете! Я еще от стыда после подвальной выходки не отошла!

— Думай. Тут тебе никто не посоветует.

Я спрятала лицо в ладонях. Раньше все было просто: решение принимали родители, теперь же… даже Ларс не мог этого сделать. Все решения — мои собственные, а верные или нет, кто знает.

— Говоришь, не выдают даже Клану?

— Даже. Настоящее имена известны только владельцу Клуба. Раскрывать инкогнито запрещено как членам, так и моделям.

— И платят хорошо?

— Сначала не очень. Но если придешься ко двору, будешь обеспечена всем необходимым. Это даст тебе возможность подготовиться к Экзамену.

Экзамен! Совсем забыла, что решила его сдавать! И что для новых документов нужны деньги.

Тогда… чего тут думать? И мне даже неинтересно, откуда Ларс знает о Клубе так много.

Выслушав, он кивнул:

— Ложись спать в моей комнате. Я схожу в прачечную, надо твои вещи постирать. Ну, и мои тоже.

Стиральные машины в таких домах не предусматривались. Для нужд жильцов в подвале оборудовались прачечные, где за символическую плату можно было постирать и посушить белье.

Белье! Я покраснела: — Может, я сама? Ночь же, глядишь, никто и не узнает?

— В таком виде? — Ларс окинул меня скептическим взглядом, прерывисто вздохнул и отвернулся: — Нет уж! Тем более что ночной тариф дешевле и там полно народу.

Оставалось только молча смотреть, как он сгребает в корзину мою одежду.

— Это на бережной? — ткнул пальцем в лифчик.

Наверное, после того как я позировала только в белье, а потом устроила невесть что в подвале, стесняться было глупо. И я молча кивнула, подтверждая.

— Ложись спать, вернусь поздно — надо насчет Клуба договориться.

Спрашивать ни о чем не стала. Послушно скользнула под одеяло и закрыла глаза.

Кровать. Чистое белье. Душ. Сытный ужин. Много ли человеку надо, чтобы почувствовать себя счастливым?

Много. Потому что главное — чтобы близкие оставались рядом.

Я закрыла глаза в надежде, что засну и не буду думать. В этот раз усталость оказалась союзником: она позволила отключиться прежде, чем пришли воспоминания.

17

Проснулась от настойчивого писка будильника. И чуть не завизжала, услышав невнятное бормотание.

На полу, на самовязанном коврике спал Ларс. Подмял под себя подушку, укутался в плед, спасаясь от утренней прохлады, и сладко сопел. Зуммер заставил его выругаться и перевернуться на другой бок.

— Ларс, — позвала я, а когда не услышала ответа, дотянулась и потрясла за плечо:

— Ларс!

Он подскочил, дико оглядываясь по сторонам:

— Что? Облава?

И успокоился, увидев меня, сжавшуюся на кровати.

— Что такое? Что-то случилось? А, будильник… Вставай, нужно слинять до прихода родителей.

Я понимала такую спешку. Но отказаться от душа не смогла — за эти дни научилась ценить возможность помыться. Тем более что шла на собеседование. Наверняка попросят раздеться!

От волнения меня потряхивало, не спасала даже горячая вода.

Из ступора вывел настойчивый стук в дверь:

— Ты там не утонула?

— Иду! — выключила воду и завернулась в полотенце. На тумбочке лежала чистая одежда.

При мысли, что Ларс стирал мое белье, пусть и в машинке, стало не по себе. Вчера я стыдилась куда меньше! Но, наверное, от этого чувства придется избавляться. В Клубе оно может только помешать.

— Давай скорей! — на столе уже ждал омлет из сублимата. Специи и парочка поджаренных помидорок делали его вполне съедобным. Вот бы такое в Логово! Но хорошие сублимированные продукты стоили дороже лапши, которую почему-то называли бич-пакетами. Тайна названия терялась в веках, но прикипело оно намертво.

— Давай-ка я тебя загримирую, — Ларс со вздохом кинул взгляд на часы. — Не хочется пешком тащиться. Далеко и долго, а мне еще на работу.

Я подчинилась. Хоть какое-то время не решать самой!

А Ларс принес коробку из-под обуви, полную всяких теней, пудры, карандашей для век…

— Я, конечно, не визажист, так что… что получится.

Получилось великолепно! Из зеркала смотрела молодая женщина, лет на пять старше меня настоящей, причем Ларс не накладывал ни тональник, ни пудру. Просто нанес где-то линию, где-то мазок… Он не наносил макияж — рисовал, используя вместо холста лицо.

— Главное, руками не трогай! — он убрал следы «преступления» и настучал на домашнем компьютере записку для родителей. — Все, до вечера меня искать не будут, сказал, что на работе. Готова? Тогда — вперед!

Идти по улице было странно. Спокойно влиться в людской поток, втиснуться в вагон монорельса. За проезд заплатил Ларс, но вышли мы на две остановки раньше, на случай, если решат отследить его передвижения.

— Сюда! — указал он на дверь самого обычного офисного здания. Лифт поднял на тридцать первый этаж и распахнул створки с легким звоном.

Дверь кабинета открыл невысокий подтянутый мужчина в идеально сидящем костюме. Посторонился, пропуская внутрь, и нажал кнопку автоматического замка.

— Нам же не нужны свидетели, не так ли?

От этих тайн стало не по себе и чтобы скрыть волнение, я огляделась.

Обычный офис со стандартной модульной мебелью. Столы, стулья, шкафы… Не вписывался только диван: большой, из черной кожи. А может, заменителя, кто его разберет.

— Это она? — я насторожилась. Все же неприятно, когда о тебе говорят в третьем лице.

Ларс только кивнул в ответ и подтолкнул в спину, заставляя сделать небольшой шаг.

Мужчина наклонил голову:

— Интересный мейкап. Может, умоетесь? — он кивнул на шкаф.

Я послушно распахнула створки и ахнула: за дешевым пластиком, замаскированным под дерево, скрывался шикарный салон красоты!

Большое зеркало с подсветкой, маленькое — увеличивающее. Полочки забиты пробниками брендовой косметики, я о такой даже мечтать не могла!

— Не стесняйтесь, — подбодрил меня мужчина. А я вытащила из стопки ватный диск и застыла, глядя на россыпь сокровищ.

— Попробуйте вот это, — хозяин офиса тут же понял, в чем дело, — а после смойте этим.

Я послушно нанесла средство на диск, провела по лицу… Разве бывают такие чудесные вещи? Словно прикосновение облака! Я физически ощущала, как растворяется жир и грязь, налипшая на лицо, пока мы добирали. Как впитывается увлажняющее средство, и кожа буквально расправляется, становясь сияющей и гладкой.

Через десять минут я любовалась собственным отражением. Какая хорошенькая! И ведь даже без макияжа!

— Прекрасно! — мужчина тоже выглядел довольным. — Так… сколько вам лет, говорите?

— Скоро будет восемнадцать.

— А точнее? — мягкий, сочувственный взгляд проникал в самую душу. Хотелось расплакаться и рассказать этому человеку все, с того страшного момента в кафе и по сегодняшний день.

Но я уже научилась помалкивать.

— В ноябре будет восемнадцать.

Тщательно уложенные брови на миг сошлись к переносице, но через мгновение лицо снова разгладилось:

— Думаю, это не проблема. Вы можете раздеться?

Вот оно! To, чего я боялась больше всего. Даже больше саро!

На помощь, как всегда, пришел Ларс:

— Подожди! Послушайте, прежде, чем вы примете решение, да и, вообще, станете ее осматривать, у нас есть… условие.

— Какое же? — мужчина выглядел заинтересованным.

— Никакого секса.

— Молодой человек, у меня Клуб, а не публичный дом!

— Но это не мешает вашим членам рисовать с натуры некоторые моменты! А она

— девственница!

Взгляд карих глаз стал заинтересованным:

— Вот даже как? Весьма… необычно. А, знаете, что! — он щелкнул пальцами, словно нашел какой-то потрясающий выход из положения, — а пожалуй, в таком случае я внесу в договор пункт о сохранении этой самой девственности. Это так… пикантно!

18

Ничего себе определение!

— Это… странно?

— Понимаете, я же уже говорил, у нас закрытый клуб по интересам, а не публичный дом. Наши гости рисуют с натуры и получают от этого эстетическое удовольствие. Конечно, о моделях ничего не известно, но куда деться от слухов? И кто знает, возможно, кому-то это покажется интересным. Вам ведь рассказывали, что зарплата натурщиков зависит от их популярности? Конечно, какой-то минимум, чтобы не умереть с голоду, получают все, но основной доход зависит от востребованности. Так что ваша милая особенность может привлечь внимание и даже сделать популярной. Увы, невинность в наших кругах нынче так редка! Ну а теперь снимайте с себя одежду.

Я зажмурилась. Одно дело скинуть одежду перед Ларсом, хотя до сих пор не знаю, что на меня нашло, и совсем другое — оказаться голой в присутствии чужого человека. Хотя… в этом моя работа и будет заключаться: раздеваться, чтобы богатенькие эстеты могли лапать меня взглядами. А значит, здесь, считай, и нет никого!

Мужчина терпеливо ждал, а когда я потянула завязки толстовки, одобрительно кивнул.

— Прекрасно! — сообщил он, когда одежда оказалась на стуле. — А теперь повернитесь!

Я послушалась.

— Очаровательно! Какая мускулатура, тонкая, гибкая… Приятно, когда молодые люди следят за своей физической формой. Вы спортсменка?

Вспомнились крыши, балконы, балки, сумасшедший бег, ощущение полета.

— Да.

— Великолепно! Будьте добры прилечь на диван, я должен убедиться, что…

— Стой! — выполнить указание не позволил Ларс. Схватила за руку так, что я вскрикнула от боли. А он моментально снял рубашку и накинул мне на плечи, и повернулся к мужчине.

Не надо быть ясновидящей, чтобы понять: что-то пошло не так. Ласт напружинился, как зверь перед броском, ноздри трепетали от сдерживаемого гнева.

— Какие-то проблемы? — владелец клуба выглядел удивленным.

— Что. Это. Такое? — палец Ларса указал ка дверь, вернее, на угол дверного проема.

Я пригляделась. Там, в щели, замаскированной под естественный изъян, едва заметно блестел глазок видеокамеры.

— Издержки профессии, — пожал плечами хозяин офиса. — Анонимность — альфа и омега нашего сообщества и мне нужны гарантии, что девочки и мальчики не будут болтать лишнего.

— Одевайся, — рыкнул Ларс.

Я замешкалась: снова неудача. За что не возьмусь, хоть в петлю лезь! Но потом натянула трусики. Делать это под взглядами двух мужчин было неуютно, а еще эта камера…

— Вот что, молодой человек, — владелец клуба потерял ко мне интерес и переключился на Ларса, — Вижу, честь подруги для такого, как вы не пустой звук. А как вам предложение стать членом клуба, чтобы вы могли приглядывать за всем самостоятельно?

Желваки на лице Ларса заиграли. Он упрямо мотнул головой, но мне привиделось, что в глубине серых глаз мелькнул интерес.

— Отчего же? — удивление мужчины казалось искренним. — Вероятно, дело в ежегодном взносе?

Ларс уставился на него в упор, но тот не замолкал.

— В виде исключения я могу предоставить вам бессрочное членство без взносов со всеми привилегиями и правами. Скажем, до того момента, как эта особа, — он указал на меня, — не уволится или не потеряет девственность. Ну как, согласны?

Ларс помотал головой. А потом прямо спросил:

— Она вам так приглянулась?

Ответом было легкое пожатие плечами:

— Девственность — штучный товар, тем более в богемной среде. Ей гордятся, ее вставляют напоказ, ей торгуют, в конце концов. Ну а уж натурщица… нет, мне даже не поверят, что такое бывает!

— Вы что, считаете девушек из обычных семей шлюхами? — не выдержала я.

— Упаси боги! — мужчина очень экспрессивно замахал руками. — Просто дело в том, что на эту работу идут, как правило, особы не самого тяжелого поведения. Нет, в обычные художественные студии или школы вполне, но у нас специфика! Так что, естественно, что я хочу удержать найденную жемчужину. И даже готов нанять ей охрану. Да-да, молодой человек, я о вас говорю. Считайте членство в клубе платой за труды, ведь строго приглядывать за своей девушкой та еще задача.

Ларс молчал. Я видела, как ему тяжело. С одной стороны, сменить нищую студию на шикарный клуб, где преподают мастера своего дела. С другой — страх за меня и нежелание быть обязанным.

— Ларс, — позвала тихо.

Он вздрогнул:

— Оделась? Пойдем?

— Соглашайся. Мне будет спокойнее, если ты останешься.

— Уверена? А может?

— Уверена! И хочу, чтобы ты меня защищал!

— Тогда… Я согласен, — обратился Ларс к владельцу клуба. — При условии, что буду подписаны договора!

— Разумеется! — тот чуть не потирал руки в предвкушении. — Как без этого… Кстати, можете звать меня господин Би. А вы… Лара, кажется? Лара, у вас пластика кошки. Думаю, мы сможем на этом сыграть. Если…

— Договора! — Ларс бросил взгляд на коммуникатор и поморщился. Похоже, опаздывает на работу. После вчерашнего выходного это было опасно.

— Пожалуйста! — господин Би вытащил из стола пачку листов. — Это госпоже Ларе, а ваш, господин Ларс, нуждается в доработке. Если вы подождете несколько минут…

С этими словами он достал планшет и начал сосредоточенно печатать. Вскоре принтер мигнул зеленым огоньком и в бумагоприемник выползли несколько листов индивидуального договора.

— Предпочитаете бумагу? — не удержался Ларс.

Я тоже удивилась: традиционно, соглашения заключались в электронном виде, бумага считалась роскошью.

— Разумеется, — не смутился господин Би. — Это — он коснулся пачки договоров,

— не взломать, не нарушить анонимность. И легко уничтожить без следа. Одна спичка, и останется лишь развеять пепел. Никакой мастер не восстановит! К тому же… Госпожа Лара, вы же находитесь в розыске?

Я замерла, не веря своим ушам. Хотя, чего еще можно было ожидать? Вряд ли господин Би не выяснил, кто просится к нему на работу.

— В розыске, — не стала отпираться. Даже дернула за рукав Ларса, чтобы не вмешивался. — Но для вас это вроде бы не помеха?

Господин Би несколько минут смотрел на меня, как на заморскую диковинку, а потом рассмеялся:

— А вам, юная леди, палец в рот не клади! И, знаете, что? Мне это нравится!

— Очень рада! — даже обманывать не пришлось. С плеч словно камень свалился.

— Но вы должны понимать… секреты, да еще такие… они дорогого стоят!

Я оглянулась на Ларса. О чем это он?

— Несомненно, — вмешался тот. — Осталось выяснить, сколько именно.

Пока они торговались, мне оставалось только взгляд с одного на другого переводить. Ларс и так может? Гордость за парня согрела душу.

Наконец, спорщики пришли к единому мнению. В договор вписали цифры и Ларс объяснил:

— Смотри, Лара. Ты работаешь в Клубе на этих условиях только пока девственна. Так что о личной жизни на какое-то время придется… забыть, — тут он запнулся, а я с трудом сдержала желание закрыть лицо руками. — Оплата приличная, грузчики зарабатывают меньше, плюс жилье. Питаешься за свой счет, личные хотелки — тоже, но это справедливо. Сценические костюмы предоставляет клуб, как и салон красоты раз в неделю. Взамен ты сама продумываешь образ, твоя забота, чтобы посетители не заскучали и хотели рисовать.

— И маленькое уточнение, — вмешался господин Би. — В первые два месяца Ларе придется работать бесплатно. Это компенсация за новые документы. Они, как вы сами понимаете, нынче дороги! Конечно, на это время я оплачу питание и гардероб, тебе же понадобится одежда. Но это не благотворительность! Позже вычтется из зарплаты, так что в твоих интересах сделать все правильно.

Спорить было трудно.

— Я согласна. Единственное… я не знаю, что значит «составить образ», никогда этого не делала.

— Ну, милая, на первых порах я помогу! Да и молодой человек не откажется, не так ли? — он сверкнул темным глазом в сторону Ларса. — А пока… Я уже говорил, что у тебя прекрасные мышцы и необычная пластика? И внешность… В роду были представители Азии? Вряд ли ближе прадеда… Внебрачный потомок какого-нибудь сумасшедшего саро?

— Ага, и судя по тому, как меня разыскивают, этот саро глава Клана, не меньше!

Господин Би рассмеялся, потирая руки. А потом протянул с восхищением:

— Вот это характер! Да, я не ошибся, этот образ будет тебе впору.

Он распахнул очередной шкаф и достал коробку. В ней, на темном шелке лежала фарфоровая маска.

— Ну, как тебе?

Я приложила ее к лицу и повернулась к зеркалу.

Плевать на джинсы и толстовку, плевать на современную прическу, вернее, ее отсутствие. Из-за прозрачного стекла на меня смотрело нечеловеческое существо.

Глаза в чуть раскосых прорезях казались бездонными и черными. Белый фарфор рассекали волнистые линии и спирали, алые, как чистая кровь.

Нижний край прихотливо изгибался, оставляя открытой губы и часть лица. Но маска села так хорошо, что не сразу можно было сказать, где заканчивается она, и начинаюсь я.

Кицуне?

Нет, совсем непохоже на легендарную лису. И точно не оками-оборотень. Тогда…

— Кошка? — я не сдержала гримасу отвращения. Надо же, какая банальность!

Отражение повторило движение губ. Я замерла, не веря, что это я, настолько все было изящно и даже аристократично.

Ларка-аристократка. Несовместимость казалась такой сильной, что расхохоталась, от души, обхватив руками живот.

Отражение сделало то же самое, но с такой непередаваемой грацией, что я застыла, не веря уже ничему.

— Вот видишь? Господин Би плохого не посоветует, — он отобрал маску и положил обратно в коробку. — А теперь, раз все документы подписаны, пора заняться делами. Молодой человек, более не задерживаю, понимаю, что у вас свои заботы… У нас с Ларой они тоже есть. Всего хорошего. И не забудьте пропуск! — на стол легла черная с золотым тиснением карточка. — Жду в Клубе в любое время! И да, поскольку вы с Ларой изначально знакомы, нет никакого смысла запрещать ваше общение вне его стен. Но в договоре есть пункт о неразглашении, так что никаких бесед в неположенном месте, даже наедине!

— Разумеется, — Ларс спешил, но оставить меня одну опасался. Мне тоже было не по себе: о каких делах говорил господин Би? Кстати, странное имя. Интересно, это фамилия или прозвище?

— Да не беспокойтесь вы так! Я просто отвезу Лару в салон красоты, нельзя же ее выпускать к художникам в таком виде?

И чем ему мой вид не понравился? Вроде чистая, не прыщавая, даже лицо не обветрено, хотя провожу на улице большую часть дня.

А господин Би продолжал:

— Ну а потом по магазинам, негоже девочку бросать без самого необходимого: шампуней, зубных щеток, пеньюаров.

Упс! А это что за зверь такой? И слово какое… забавное. Иностранное, что ли?

— Так что дел у нас с Ларой невпроворот, а времени мало. Так что прошу вас его не отнимать.

Ларс обнял меня и неуклюже ткнулся губами в щеку: — Вечером увидимся.

— Обязательно! — я изо всех сил старалась скрыть страх. Ларс и так волнуется, а вчера пропустил работу. Как бы не уволили!

Едва за ним закрылась дверь, господин Би улыбнулся так, что зубы сверкнули: — Ну что, милая, за работу?

19

Какую работу? Неизвестность сводила с ума, от страха я даже кивнуть не могла, не то что спрашивать!

Господин Би понял:

— Успокойся, никто не собирается бросать тебя в клетку с тиграми. Надеюсь, дух дней хватит, чтобы понять, что к чему. А там — работа. Так что времени мало, вперед, вперед! — он даже прихлопнул в ладоши, словно придавая ускорение.

— Но меня… ищут.

— И что? — мужчина выглядел удивленным, но не мешало ему настойчиво продвигаться к выходу. Набрал код, открыл дверь и повел в противоположную от лифтов сторону. — Видишь ли, в нашем деле нужно уметь не только выставить себя напоказ, но и прятаться. Или прятать. Прошу!

Стена прямо перед моим носом разошлась. Я присвистнула — вот это техника! Голографическая маскировка! Такое только вино показывают!

Не удержалась, провела рукой. В кожу словно впились тысячи мелких иголочек. Не больно, а так, как будто батарейку к языку приложил. Кисло.

— Насмотрелась? — поторопил господин Би. — Времени мало! У меня сегодня не только ты по плану, так что в темпе, в темпе!

Лифт опустился на подземную стоянку. Тонированные стекла авто скрыли от любопытных взглядов.

Но я тоже не видела, куда едем. Все, что могла — довериться сидящему за рулем господину Би. Полная зависимость от незнакомого мужчины. Ощущения, надо сказать, не из приятных.

Вышли на такой же безликой парковке. Узкий лифт поднял на этаж и я испугалась царящей вокруг суеты. Девушки, женщины, мужчины и молодые люди сновали, как муравьи. Кто с коробками, кто с вешалками, кто-то вез целые стойки с нарядами.

— Нравится? — в голосе господина Би сквозила гордость. — Это салон красоты «Прелестная Кошка», рекомендую.

Ого! Я огляделась, уже понимая, где нахожусь. А потом в немом восхищении уставилась на своего спутника.

«Прелестная Кошка» гремела на весь Город. «Салон красоты» — это не про нее. Огромный концерн, со своими лабораториями и заводами, на которых производили элитную косметику. Цеха, где создавали натуральные ткани. Невероятный штат дизайнеров и ювелиров, работающих на организацию не за страх, а за совесть.

И всю эту империю создал один-единственный человек!

Ужас заполз куда-то под ребра и губы онемели, теперь я не смела даже смотреть на господина Би. Он тут же уловил изменения:

— Что-то случилось?

— При чем здесь Клуб Эстетствующих Художников? Вы… солгали?

Ухоженные брови поползли вверх:

— Почему ты так решила? Милая, у всех людей есть свои прихоти и слабости. Что- то, приносящее удовольствие и независящее от работы. Хобби. Вот у тебя есть хобби?

Никогда не задумывалась. Но перед глазами встал бетонный парапет, стальная балка, высокие перила лестницы… Но какое же это увлечение? Паркур — это жизнь!

Господин Би ждал ответа и я кивнула, скрестив пальцы. Надеюсь, не заметил.

Но он тут же потерял к разговору всякий интерес:

— Идем, нас уже ждут!

У распахнутой двери приветливо улыбалась молодая и невероятно красивая женщина. Словно сошла с обложки бумажного журнала!

— Милочка, — господин Би поцеловал ее в щечку, — оставляю на тебя наше новое сокровище! Приведи в порядок и подбери одежду. Ну, и остальное тоже. А я помчался.

И, развернувшись на каблуках, он заторопился к лифту.

А я, замирая от ужаса и восторга, шагнула в светлую комнату с панорамными окнами.

20

Дверь мгновенно заперли. Женщина, которой меня поручили, велела сесть в кресло и ждать, а сама достала миниатюрную рацию. Говорила на незнакомом языке, но судя по оценивающим взглядам, про меня. Страшно! А вдруг сообщает Клану о моем местоположении?

Но господин Би заверил, что он сумеет меня защитить. Не верить причин не было: такой влиятельный человек знает, что обещает. Да и связи есть. Значит, нужно просто делать то, что от меня требуется.

В дверь проскользнула еще одна женщина, невысокая азиатка с короткой стрижкой и в трикотажном костюме обслуживающего персонала. Та красавица, которой передал меня господин Би тоже носила униформу, просто та была лучше по качеству и напоминала платье, а не трикотажный топ с бриджами.

— Иди с Айми, она знает, что делать.

Азиатка указала на открытую дверь и пошла вперед, ловко лавируя между спешащих людей, двигающихся тележек и стоек с одеждой.

Коридор заканчивался тупиком. Помня о голограмме возле лифта, я ждала чего угодно, но оказалось, это просто замаскированная дверь. Кусок стены отъехал в сторону и из проема потянуло чем-то сладковатым.

Айми жестом велела зайти и нажала на кнопку. Стена вернулась обратно.

Неяркий свет мягко лился с потолка, озаряя большое помещение, разграниченное расписными ширмами. Что на них нарисовано разглядеть не успела, спутница потянула меня дальше и втолкнула в кабинку:

— Раздевайся. Одежду кинь в коробку.

Расставаться с потертыми джинсами, толстовкой и футболкой не хотелось, но Айми не приняла возражений. Указала на вешалку с махровым халатом и велела:

— Переодевайся и выходи. И побыстрее, у нас не так много времени.

Потом меня отправили в душ, снабдив гелем, шампунем и зубной щеткой.

И начался ад.

Это только в кино все прекрасно: богатая дама приходит в салон красоты, там ее делают массаж, ведут в солярий, намазывают все тело масками и, вообще, всячески ухаживают.

А на деле… Я взвыла минут через двадцать. Ну как можно лежать неподвижно? И почему нельзя обойтись одним средством, а после быстренько смыть его в душе, а не снимать полотенцами, вымоченными в каких-то приторно-вонючих лосьонах? Да, про комплексный уход мне было известно, но кто знал, что это так утомительно? А потом еще маникюр, педикюр…

Да как они терпят, да еще с таким выражением блаженства на лице?

Единственное, что понравилось — это баня. Меня уложили в ванну, полную мелкого песка, теплого и белого, как первый снег. Но все хорошее быстро заканчивается, и пытки пошли по второму кругу.

Наконец, меня, вымотанную до предела, усадили в кресло и разрешили отдохнуть за чашкой чая.

Боже! Ничего вкуснее я в жизни не пила! Подумалось даже что он настоящий, а не из красителя с пищевыми добавками. У мамы в шкафчике была заветная баночка, которую доставали только по большим праздникам вроде дня рождения или Нового года.

— Все готово. Можно отправлять к стилисту! — мягко произнесла в Айми в закрепленный на футболке микрофон и приложила руку к уху, выслушивая ответ. После чего мягко мне улыбнулась:

— Мастер освободится через десять минут, можешь пока отдохнуть.

Захотелось запустить чашкой в стену. Или сбежать. Надо мной тут явно издевались, со вкусом и наслаждением! Но воспоминание о контракте и мысль о том, что идти некуда, заставили умерить пыл.

Я улыбнулась в ответ и спокойно отхлебнула чай. С виду — спокойно. Внутри все бурлило и кипело. Хотелось разнести помещение к чертям собачьим, но позволить себе такого я не могла. А после и вспомнила, где нахожусь.

Мне ведь повезло, на самом-то деле. Тысячи человек мечтает оказаться в этом царстве красоты и ежегодная лотерея пользуется бешеной популярностью. Продаются миллионы билетов, притом что победителей всего пять. Пять человек, независимо от пола и возраста получают право на полный комплекс услуг в «Прелестной Кошке».

Да, господин Би может позволить себе рисовать то, что хочет.

А вот я…

Осознание полной зависимости пугало, холодило спину и льдинкой таяло в животе. Понимание, что контракт подписан и назад дороги нет, встало черным туманом. Рука все-таки дрогнула, пришлось поставить фарфоровую и безумно дорогостоящую чашку на блюдечко. Она звякнула слишком громко, привлекая внимание.

Айми тут же оказалась рядом:

— Не бойся. Господин Би хороший человек. Если будешь его слушаться, тебя не обидят.

— А если… не буду?

— Такого здесь не бывает.

Снова эта мягкая улыбка. Теперь она пугала.

Айми вскинула руку к уху и встала:

— Мастер освободился. Тебе пора.

Место, где хозяйничал Мастер напоминало операционную: просторно, светло и чисто. Идеально чисто! На белоснежном полу — ни соринки, зеркала — словно распахнутые двери, стекло просто не видно, а инструменты сияют так, что слепит глаза.

— Вот она, — чуть склонила голову Айми и отступила.

Я оказалась один на один с неведомым мужчиной. Чтобы поднять голову и посмотреть на него, пришлось собрать в кулак всю волю, которая у меня еще осталась.

Высокий, гибкий мужчина с умопомрачительной стрижкой: половина головы выбрита, на другой волосы стоят дыбом, словно иглы дикобраза. Еще и выкрашены в разные цвета.

И вот этому я должна доверить свою голову?

— Прошу! — он театрально указал на круглое возвышение в центре зала, — только босиком!

Мягкие тапочки остались на кафеле. Под ногами спружинил теплый и приятный на ощупь пластик.

— И халат сними!

Я только сильнее вцепилась в полы руками. Отдавать единственную одежду, которую мне оставили? Ни за что на свете!

21

На лице стилиста появилось скучающее выражение. Разве что глаза не закатил:

— Никто на тебя не покушается. Мне просто надо понять, что ты из себя представляешь и подобрать образ. Роковая красотка, или скромница… Это же от телосложения зависит!

В ответ пальцы лишь крепче сжимали махровую ткань.

— О Боги, ну чего я там не видел? Плоская, как доска. Да, высокая, стройная и даже… — он кинул взгляд на мои ноги, — мускулистая. Было бы на что смотреть. Раздевайся!

Снова. Снова снимать одежду перед мужчиной. Только-только оправилась от утреннего унижения, и вот опять. За что мне все это?

Но стилист уже притопывал ногой в нетерпении:

— Долго еще ломаться будешь? Хотя… как хочешь. Мне же лучше, оплата почасовая. Выставлю счет…

При упоминании о деньгах стало плохо. Кто его знает, может, господин Би это все тоже решит вычесть из моей и без того небольшой зарплаты? Говорил же, что за одежду и еду — точно вычтет. Ох, а если он решит взять ее в своем магазине? Да мне тогда всю жизнь придется расплачиваться, еще и должна останусь!

Страх, что цена за промедление будет слишком высока, заставил рвануть пояс, но я только сильнее затянула узел. Распутать его никак не удавалось и стилист громко и жалобно вздохнул, сетуя на тяжелую судьбу. А потом велел:

— Давай помогу. Не дергайся!

Тонкие, как у девушки, пальцы быстро справились с задачей. Руки скользнули выше, к плечам, аккуратно развели полы халата, уронили его к ногам… Я чувствовала, как скользит по коже ткань. Наверное, от шелка другие ощущения? Но и мягкий хлопок был приятен. Словно кошка мурчит.

Я дернулась прикрыться. Ладонями, бедром, да чем угодно, но тут же встала ровно, решив, что чем меньше буду суетиться, тем быстрее все закончится.

Стилист отступил на пару шагов и, не торопясь, осмотрел меня с ног до головы. Во взгляде — какое-то спокойное любопытство, не более. Как у врача.

Да, у врача! Надо представить, что я в больнице! Это же не стыдно — раздеться перед доктором?

Только… почему в больнице я не волновалась? Не чувствовала взгляда? А здесь по коже словно рукой водили. Спокойно, чуточку отстраненно, но очень бережно.

В животе начал скручиваться тугой узел волнения. По позвоночнику прокатился ледяной порыв ветра, чтобы тут же смениться жаром. Даже щеки запылали и я с трудом удержалась, чтобы не прижать к ним вдруг озябшие руки.

— Хорошо, одевайся! — стилист отвернулся.

Облегчение заставило ноги ослабеть. Но, наклоняясь за халатом, я почувствовала сожаление о том, что все закончилось. Почему-то без этого оценивающего взгляда стало… пусто.

Да что же я за извращенка такая! Ладно с Ларсом, но здесь! Впору со стыда сгореть, а я… возбуждаюсь от взгляда чужого мужчины, причем взгляда равнодушного. Мамочки! Как на саму себя в зеркало теперь смотреть-то?

Стилист моих метаний не заметил. Указал на белое кресло, а сам уселся напротив.

— Что ты обычно носишь?

Я пожала плечами:

— Что есть: платья, джинсы, футболки…

— У тебя мальчишеская фигура. И возраст… такой… дерзкий. Так что носи унисекс. Хотя… — стилист заглянул в лежащую на столике тетрадь и задумчиво соединил перед лицом пальцы обеих рук, — забудь. Мой вывод идет вразрез с указаниями господина Би.

Ему это не нравилось. Наверно, он в ярости оттого, что кто-то вмешивается в его работу? Слышала, что творческие люди обидчивы, хотя сомневалась: Ларс-то обычный! Но то Ларс. А этих, из «Прелестной Кошки» кто знает?

— Ладно, — мастер пружинисто вскочил на ноги и кивнул мне на зеркало: — Попробуем сделать то, что требуется и ничего не испортить.

Вращающийся стул чуть качнулся. Больше всего на свете я не любила стричься. Просто ненавидела, когда чужие руки трогали меня за волосы. Поэтому обычно за ножницы бралась мама.

Но мамы больше нет. Я должна сама позаботиться о себе и… отомстить. А значит, давайте сюда хоть десяток стилистов, пусть пялятся, пусть думают, даже на лысо стригут! Я выдержу все.

Но глаза закрыла. Так было легче.

А когда открыла, не сразу поняла, кого вижу в зеркале.

Длинные пряди иссиня-черных волос. Они кажутся еще темнее на фоне фарфоровой белизны лица. И ведь не скажешь, что это слой пудры, даже под софитами не скажешь! Полное ощущение естественности: нежный румянец, мягко сияющие от блеска губы.

Невероятно! Кажется, теперь я начинаю понимать, почему все так рвутся в эту «Кошку»!

— Нравится? — стилист казался довольным. — Немного не вяжется с тем, что я сначала придумал, но тоже отлично! Если забрать волосы вот так, — пальцы коснулись шеи, собирая длинные пряди, — то будет хорошо! Останешься девушкой, даже если не захочешь носить ничего, кроме унисекса!

Я послушно кивала. Волосы выглядели как живые, если бы не знала, что их нарастили…

— Можно? — в дверь заглянула Айми. — Господин Би уже приехал.

— Мы готовы, — милостиво кивнул стилист и отпустил нас величественным жестом.

— Господин Би велел поторопиться, — шепнула Айми, — поэтому я сама подобрала одежду на твой размер. Надеюсь, понравится!

22

Мне понравилось.

Джинсы с умопомрачительным поясом, топ и легкий хлопковый пиджак с закатанными рукавами. Самое то для жаркого дня.

— Ну как тебе новая внешность? — спросил господин Би, как только я уселась в машину.

— Никогда не носила длинных волос, — призналась честно.

Во-первых, с ними было неудобно скакать по подворотням, а во-вторых… во- вторых, мама почему-то была против, раз за разом отправляя упирающуюся дочь в парикмахерскую.

— Тебе идет, — прервал нарастающую тоску господин Би.

Я кивнула и уставилась на дорогу. А потом решилась:

— Можно вопрос? Как вяжется поход в салон красоты с анонимностью, которая прописана в договоре?

— А что не так? — господин Би даже не посмотрел на меня. — Думаешь, ты единственная, кого я в «Кошку» привел? Причин визита может быть множество, и Клуб — последняя из них.

Какое облегчение! В то под конец уже шепотки за спиной слышались. И смешки. Значит, показалось.

— А вот теперь можно поговорить и о секретности. Надевай! — на колени легла знакомая коробка.

Маска частично закрывала обзор, я даже позавидовала встретившей нас девушке

— ее кружевная повязка плотно прилегала к коже.

— Запоминай: никаких имен! Меня здесь называют Хозяин. Простые маски носит персонал: уборщицы, костюмеры, официанты, разнорабочие. Это чтобы отличать. Ляля заботится о нарядах. Ты приготовила, что я просил?

Женщина молча кивнула и повела меня в огромное помещение, где на длинных стойках висела одежда:

— Потом можешь использовать для образа. Первый же — всегда подарок Хозяина новичку. Он никогда не повторяется и копировать его запрещено. Вот, — Ляля выдвинула высокую стойку.

На ней, раскинув длинные рукава-крылья, парило расшитое алыми цветами белое кимоно.

Я такие только на картинках видела! И на экранах, когда транслировали официальные мероприятия с участием членов Клана. Их женщины носили подобное.

Пальцы легко скользнули по ткани. На миг подумалось, что я в этом не разбираюсь, а имитации сейчас такие правдоподобные, но тихий смех Ляли заставил отдернуть руку.

— Натуральный шелк. И ручная вышивка. Нравится?

Еще бы не нравилось! Но представить себя в этом великолепии я не могла. Это же для утонченных барышень, для спутниц саро, вежливых и безмолвных.

— Примеряйте! — господин Би вышел из зала.

Я жаловалась, что чуть не сдохла в салоне красоты? Вот лучше бы тогда, потому что простым «накинуть наряд и завязать пояс» здесь не обошлось. Красота, сияющая с экранов, на самом деле требовала жертв.

Для начала меня заставили снять белье. Все, что разрешили — это белые носочки.

Потом было легкое нижнее кимоно с тонким поясом. Сверху его прикрыли другим, пошире. И только после этого Ляля сняла с вешалки красоту.

И начался ад.

Безразмерное полотно приподнимали, забирали в складки, укорачивая, перехватывали веревочками, снова подворачивали и так до бесконечности, пока оно не укутало меня тугим коконом.

А потом Ляля развернула пояс. Широкий, в полторы моих ладони. Думала, упаду от усталости, пока она накручивала его, подвязывала, формировала высокий бант. В другое время небольшая подушечка, держащая его складки, могла бы и насмешить, но не сейчас.

Напоследок мне выдали высокие сандалии с лаковой деревянной подошвой. Подвешенный спереди колокольчик позвякивал при каждом движении. Интересно, как быстро мне это надоест?

— Подожди, — Ляля закрепила в волосах заколку. Алые и белые лепестки глицинии вплелись в черные пряди. Наверное, это было красиво?

Офигенно!

Пришлось признать, когда меня развернули к закрытому до поры зеркалу.

Спутницы саро меркли перед отразившейся в нем девушкой.

Высокая, с гордо поднятой головой и высокомерным выражением лица. Я подняла руку, чтобы коснуться собственных губ и застыла, увидела, как красавица в зеркале повторила движение.

Это мне рукава мешали, мне тяжело было устоять на высокой подошве, а девушка из зеркала двигалась, словно парила.

— Господин Би оказался прав, — прошептала Ляля. — Я, наверное, впервые вижу, чтобы девушке шло отсутствие груди и попы…

Захотелось развернуться и ударить. Сильно, от души, чтобы маска отлетела в сторону. Но я испугалась, что сама упаду от резкого движения. Поэтому проглотила оскорбление и уточнила:

— Это мой образ для… позирования?

— Он самый! — господин Би, оказывается, стоял у двери. — Рад, что не ошибся. Повернись!

Бубенчики рвано звенели — двигаться плавно не получалось.

— Прелестно! Ну, ты готова? Идем!

23

Куда? Зачем?

Я неловко семенила за господином Би. Тот размашисто шагал по коридору, а потом вызвал лифт.

Створки вежливо распахнулись, выпуская нас на небольшую, выложенную светлым мрамором площадку. На его фоне портьеры цвета спелой вишни казались почти черными.

— Прошу, — господин Би жестом указал на витую лестницу.

Я начала спуск. По сторонам не смотрела, не из-за того, что робела, просто боялась оступиться: передвигаться на ходулях, которыми оказались сандалии, было невозможно.

— Друзья, прошу минуту внимания! — господин Би обогнал меня и первым вышел на середину громадного зала. Эхо подхватило его слова и их отголоски долго летали между высоких колонн.

— Друзья! Позвольте представить вам новую натурщицу! Скромная, элегантная, обаятельная… и одной пикантной особенностью, которая, надеюсь, придется вам по вкусу! Милая, подойди! — он протянул руку.

Подойти? Да мне хотелось бежать куда глаза глядят! Мы так не договаривались! Я не в Клуб ехала, а домой… ну, так обещали.

06 этом я и прошипела господину Би.

А тот расхохотался:

— Прости, милая. Но ты была так невинна и смущена, что я не удержался. Не показать остальным такую прелесть — преступление. Итак, господа, представляю вам Госпожу Кошку!

И он чуть подтолкнул в спину, вынуждая выйти вперед.

Ах, так?

Я вздернула голову и расправила плечи. Здесь не увидят моего страха, а тем более

— слез. И, возвращая обратно оценивающие взгляды, я осмотрелась.

Первое впечатление оказалось верным: зал просто огромный. Бесчисленные колонны различных форм тянулись вдоль стены, образуя полускрытые за занавесями ниши.

Кое-где стояли диваны. На них, не смея изменить позу даже ради знакомства, замерли натурщики. Другие застыли, повиснув на паутине из веревок. Некоторые застыли в таких откровенно-бесстыдных позах, что я почувствовала жар в щеках. Он спускался ниже, к груди, так что оставалось только радоваться маске и толстому слою пудры — в огромных зеркалах на лице Госпожи Кошки, вернее, на нижней его части, не отразилось ничего. Даже глаза казались бездонно-скучающими.

— Хозяин, вы говорили, у этой натурщицы есть какая-то особенность?

— О да! Наша Госпожа Кошка… — он выдержал долгую паузу, — девственница!

По залу прокатился вздох. Даже натурщики на мгновение забыли о необходимости сохранять неподвижность. От странных взглядов толпы хотелось провалиться прямо сквозь сверкающий пол.

— Так сколько же лет Госпоже Кошке? — один из «художников» подошел вплотную. Показалось даже что сейчас он протянет руку, схватит за подбородок и начнет поворачивать туда-сюда, чтобы получше рассмотреть.

Но тот ограничился только взглядом. Бесстыдным, пронзительным. Казалось, он проникает под маску и слой косметики, что для него нет преград и сейчас этот мужчина догадается, узнает и торжествующе вскрикнет, а потом потянется к коммуникатору, чтобы вызвать полицию.

— Что за невежливость! — губы господина Би изогнула улыбка. В ней не было ничего вежливого, скорее, она походила на лезвие острой бритвы. — Милая, не отвечай! Ты ничего не должна рассказывать о себе. Никому, — палец прикоснулся к губам, это напоминало крест, запретную печать. — Есть только Госпожа Кошка. И ее Тайна.

Я была ему благодарна. Пусть и вытащил меня перед всей этой публикой, без подготовки, но и не бросил одну. Стоял рядом, не давая оступиться. И это понимание, вера в то, что я не одна, что есть кто-то, на кого можно опереться, разлилось в груди сладкой истомой.

— Она прелестна в своей робости! — из-за мольберта вышел пожилой мужчина.

На возраст указывала седая, аккуратно подстриженная бородка и такие же ухоженные усы. Верхнюю часть лица скрывала широкая маска, расписанная аистами.

— Я буду ее рисовать! Сегодня же!

Лежащая в ворохе рассыпанных по полу подушек модель тут же встала — ее время истекло. Я же запаниковала, не зная, надо ли занять освободившееся место, или ждать указаний.

Это не укрылось от любопытных взглядов. Бородатый ненадолго отошел за колонны, к длинному ряду столов, уставленных закусками, и вернулся, держа в руках два высоких бокала:

— Видимо, я буду у вас первым, — он ухмыльнулся. Не пошло, а спокойно, как дед над шуткой маленького внука. — Прошу!

Жидкость в протянутом бокале искрилась от пузырьков. Я осторожно понюхала. В нос ударили мелкие брызги. Шампанское?

To, что пили родители по праздникам отличалось. И запахом, и цветом, и даже пузырьками. Какой-то элитный сорт? Наверное, надо выпить, иначе мужчина обидится и я ничего не заработаю.

Обхватив бокал покрепче, осушаю его длинными глотками. Залпом. И тут же потянулась за вторым.

Теперь смеялись уже оба: и художник, и господин Би. Нет, Хозяин. Здесь его так называют.

— Так лучше?

Я киваю, изо всех сил стараясь не чихнуть — пузырьки решили, что в ному им будет лучше, чем в желудке. И тут же спрашиваю:

— Как вас зовут?

Воцаряется нехорошее молчание, спешу исправиться:

— Как мне к вам обращаться?

— Мистер Маска, — он хмыкает в бороду. — Да, не оригинально, но я могу себе это позволить. Ну, вы готовы к сессии?

— Что… нужно делать?

В голове пусто то ли от шампанского, то ли от страха. Губы едва шевелятся, но даже это вызывает у мужчины умильные улыбки.

— Сюда, моя несравненная Госпожа Кошка!

24

Повинуясь указаниям, я замираю напротив мольберта. Мистер Маска меняет на нем листы, рассматривает столик с карандашами, красками и чем-то еще, необходимым художнику. А потом хмурится:

— Ты очень мило стесняешься. Но простого стеснения здесь недостаточно! Повернись чуть-чуть боком, да вот так. И, ради всего святого, сними уж эти жуткие колокольчики, в одних носочках ты кажешься беззащитной. Правую ногу на подушку…

Двигаюсь, как робот. Подчиняться вот так, без возможности отказаться или возразить, было странно. А Мистер Маска продолжал:

— Раздвинь полы кимоно. И второго тоже, да, вот так. Ногу сильнее согни, еще сильнее, чтобы бедро было видно…

Закусываю губу, чтобы скрыть смущение, и тут же получаю замечание. Никогда не думала, что изобразить безмятежность так трудно. В очередной раз поворачиваю голову и… застываю.

Вскрик Мистера Маски, чтобы не смела шевелиться, звучит где-то далеко-далеко. А я встречаюсь взглядом с Госпожой Кошкой.

Она улыбается, немного нервно, но улыбается. Ощущаю это собственными губами. Хочется дотронуться, убедиться, что все взаправду, но не смею даже пошевелиться.

Госпожа Кошка тоже боится. Суть наклонилась к выставленной вперед ноге, коленка острая, но мышцы красивые, зря я что ли, столько паркуром занималась?

Черная прядь падает на глаза, уменьшая обзор. Сразу кажется, что взгляды окружающих устремлены на меня, я кожей ощущаю маслянистые прикосновения. Сердце ухает и думается, что это мужчины подходят, чтобы облапать коленку, содрать одежду и…

Спокойно! Никто меня не тронет! Господин Би обещал! А чтобы видеть, достаточно чуть-чуть наклонить голову, вот так, Мистер Маска и не заметил!

Теперь снова вижу. Никто и не думает меня лапать, все заняты своим делом — рисуют, иногда отходя к столикам, чтобы взять бокал вина или, наполнив тарелку закусками, передохнуть на диване.

Натурщикам тоже нет до меня дела. У каждого своя работа.

Двое на кровати застыли в бесконечном поцелуе. Блестящие складки белья словно обливают тела не столько скрывая, сколько подчеркивая изгибы.

Чуть дальше модель наклонилась и широко раздвинула ноги. Я не вижу ее лица, да и художник рисует совсем не его. Розовые складки мягко поблескивают, точно так же, как коротенькая черная бочка из латекса. Хотя кто сказал, что это юбка? Скорее, широкий пояс.

С дивана слышаться прерывистые вздохи. Я вижу, как приоткрывается ярко- красный рот натурщицы, как она выгибается навстречу партнеру. Что он делает не вижу, скрывает высокая спинка. Но толчки ощущаю явственно.

На этом фоне Госпожа Кошка — само целомудрие. И я снова ищу в зеркале ее взгляд, решаюсь рассмотреть.

Она боится. Очень боится, и, хотя старается не показывать, волны страха ощущаются даже сквозь стекло. Мне это не нравится. Как и полная неподвижность.

Это ново. Подчинение, причем добровольное, без веревок и кандалов. Послушно поворачиваешься, наклоняешься, сдвигаешь мягкую ткань так, чтобы каскад складок удовлетворил придирчивого художника.

Бесит! Настолько, что хочется послать все куда подальше, распрямиться, выгнуться так, чтобы заныли мышцы, почувствовать себя живой…

Вместо этого только строже контролирую руки и ноги. Поворот головы. Наклон корпуса. И смотрю в зеркало. Идеально!

— На сегодня достаточно. Продолжим завтра, — Мистер Маска машет рукой, освобождая меня от невидимых пут.

— Можно? — киваю на мольберт.

Художник отстраняется, позволяя взглянуть.

Девушка на картине очень на меня похожа. Фигурой, движениями, даже взглядом. Испуганный, затравленный… Робкие пальцы придерживают кимоно, оголяя ногу. Белый носочек оттопыривается на тонкой лодыжке.

Беспомощность, невинность и трогательность. И испуг. Вот что увидел во мне художник и ему понравилось.

Даже не знаю, злиться или нет. Хочется сорвать рисунок, разодрать в мелкие клочки, закричать, что я не такая, что я — сильный, уверенный в себе человек. И в то же время где-то в глубине души понимаю: художник не солгал. Я на самом деле всего лишь испуганный подросток.

Это ужасно!

— Думаю, на первый раз хватит, — Господин Би поправил сбившееся кимоно и взял меня за руку. — Пойдем, тебе надо еще кое с кем познакомиться… Ляля, помоги Госпоже Кошке!

Вездесущая костюмерша перехватила нас у лифта и вывела в узкий коридор. Справа и слева тянулись двери, над которыми горели разноцветные лампочки.

— Это гримерки. Если нужно снять маску, например, чтобы поправить макияж, заходишь в любую, главное, чтобы горел зеленый огонек. Красный — она уже занята. И обязательно запирайся! — Ляля толкнула ближайшую дверь.

Каморка три на три. Стойка для одежды. Несколько узких сейфов с замками. Туалетный столик. И еще одна дверь.

— Лифт, — перехватила помощница мой взгляд. — Выход для натурщиков. После работы запираешься в гримерке, переодеваешься, снимаешь маску и выходишь. Он доставит тебя на один из этажей торгового центра. А, еще: свою одежду и ценные вещи складывай в сейф. Так надежнее. Все поняла?

Я только кивала. А Ляля продолжала:

— Сегодня Хозяин тебя сам проводит, но в будущем не надейся на его внимание. Он ко всем относится ровно. Поняла? — она втолкнула меня в просторный зал, — а здесь натурщики отдыхают между сессиями. Чай и кофе — от заведения. Жди! И не снимай маску!

Я огляделась.

На широких диванах, заваленных подушками, отдыхали люди. Кто-то беседовал, кто-то дремал, кто-то просто пил чай. Только что пил. И только что разговаривал. Потому что в зале воцарилась тишина и взгляды устремились ко мне.

25

Тишина напрягала. Захотелось юркнуть обратно в коридор и никогда сюда не возвращаться. Я даже сделала движение к двери, как в тишине прозвучал вопрос:

— Ты реально — девственница?

Слова застряли в горле, так что я только кивнула, стараясь не смотреть на окружающих. Большинство не заморачивались с нарядами, кутаясь полупрозрачные накидки с разрезами, а на некоторых из одежды остались только маски. Видеть одновременно столько голых тел было непривычно. Ладно в зале, где царили художники, но здесь, да еще и по собственной воле? Этого я понять не могла.

— Интересно, — протянула одна из дам. Сидевший рядом парень отшатнулся, словно ожидая удара, когда она опустила ноги на пол.

Встала неспешно, плавно, вальяжно. И также лениво направилась ко мне:

— Очень интересно. Мальчики, проверим?

Я отступала. Ужас путался в ногах, мешал идти. А еще эти сандалии, будь они неладны.

За спиной вальяжной дамы куда сильнее меня похожей на кошку, появились мужчины. Кто-то в одежде, но на некоторых даже трусов не было. Они поигрывали мускулами и улыбались.

Я очень старалась не смотреть на эти оскалы. И на то, что болталось между ног — тоже. Но взгляд сам притягивался. Неожиданно кончики пальцев засвербело — я вспомнила, каким был Ларс… там. Гладким, нежным и очень чувствительным.

Интересно, эти такие же?

— Эй, ты чего?

Я решилась посмотреть на заводилу. Она выглядела… растерянной.

— Ты… чего?

— Что тут происходит?

Я обрадовалась господину Би как родному. А остальные просто рассосались по залу, заинтересовавшись чаем и печеньем.

— Знакомимся.

— Это хорошо. Новеньким надо помогать влиться в коллектив, не так ли? — под его настойчивым взглядом заводила сникла.

— Конечно.

— Надеюсь, вы так и поступите. Госпожа Кошка, за мной!

И, развернувшись на каблуках, господин Би стремительно вышел.

— Будь осторожна. Здесь за подставы вылетают мгновенно, но голь на выдумки хитра. Не поддавайся и не пытайся никого подсидеть — целее будешь. Поняла? — он даже остановился, чтобы убедиться, что его услышали. Я быстро закивала в ответ. Так, что чуть маска не слетела.

— Дуй к Ляле переодеваться. Жду в машине.

И все?

Ляля помогла снять кимоно, расправила его на вешалке. И велела:

— Чего медлишь? Хозяин ждать не любит. Бегом в гримерку!

Я быстро сняла косметику, но заново краситься не стала — и так сойдет. Маску, подумав, завернула в какой-то шарфик и засунула в сумку. Готово! Осталось нажать на кнопку и ринуться в полутемное нутро подошедшего лифта.

В машине Господина Би тоже царил полумрак.

— Держи! — на колени упала коробка с коммуникатором. — Уже настроен. И вот, — две карточки, одну зеленую, другую черную, он передал мне в руки. — Теперь тебя зовут Лара Гроум, тебе восемнадцать с половиной лет и ты воспитанница эстерната, которая только-только начала самостоятельную жизнь. Работаешь помощницей в Торговом Центре Астра. Усвоила?

Это было несложно, а господин Би продолжал:

— Карточка тоже оформлена на твое новое имя. Там есть немного денег на такси, адрес на коммуникаторе, входной ключ там же. Все, ступай. И удачи!

С этими словами он оставил меня на стоянке Торгового Центра.

Коммуникатор высветил адрес — не так уж и далеко, можно и монорельсом добраться. А деньги потратить на что-то более полезное — уже научилась ценить имеющееся и экономить.

В животе заурчало, напоминая, что за весь день в нем побывал только чай и немного печенья. Прикинув сумму, которую Господин Би должен был оставить на карте, я отправилась на фуд-корт.

Запах пиццы, горячих сосисок в хлебе и прочих вредностей кружил голову. Мама не любила эту еду, но время от времени разрешала нам с папой «отравиться». Сама же сидела напротив с листиком какого-то салата и вздыхала, глядя, как мы поглощаем жареную картошку или макаем кусочки булки в соус.

Сейчас я была готова отказаться от фастфуда на всю жизнь. Вообще, согласилась бы питаться только листьями зеленого салата и без дрожжевыми галетами, помоги это вернуть родителей. Но судьба никогда не соглашается на такие обмены, и я просто купила сосиску в хлебе, стакан шипучки и уселась за дальний столик.

To, что раньше было лакомством теперь напоминало картон. Безвкусный, волокнистый… и мокрый от соусов. Но я откусывала и жевала, запивая сладкой газировкой, потому что поесть было просто необходимо. Желудок благодарно заткнулся, но в горле стоял ком, причиняя боль при каждом глотке. Предметы вокруг расплывались — сдержать слезы все-таки не удалось.

— Добрый вечер.

Я не видела, как они подошли — двое полицейских из внутреннего патруля. И с трудом удержала в руке стакан. И кивнула в ответ, надеясь, что моя невежливость их не разозлит.

Один внимательно смотрел на экран своего коммуникатора. Второй вежливо попросил показать документы.

Я, не переставая жевать, вытерла руки о салфетку и протянула фальшивое удостоверение личности. Он сунул его в прорезь служебного идентификатора и удивленно переглянулся с товарищем:

— Где вы работаете?

От страха из головы все повылетало. Господин Би говорил что-то о торговом центре? Кажется, «Астра»? В памяти зазвучали его указания, как будто записанные на носитель.

Выслушав меня, служители закона извинились за беспокойство, вернули удостоверение и ушли, удивленно покачивая головами и о чем-то переговариваясь. А я с трудом заставила себя остаться на месте. Побег мог вызвать подозрения, поэтому спокойно дожевала сосиску, вычерпала кусочком булки соус, допила газировку и только после этого позволила себе спокойно покинуть фуд-корт. Никакой спешки!

По дороге домой меня дважды останавливали — компьютер, считывающий лица, не обмануть макияжем, для этого нужно сделать пластическую операцию, затрагивающую кости. Но документы оказались качественные и полицейские только удивлялись, после чего отпускали восвояси. А я, успокаивая колотящееся сердце, в полной мере оценила совет Господина Би воспользоваться такси.

26

Зато я успокоилась — подделка оказалась качественной. Но нервы эти встречи мне потрепали, а еще работа! Хотелось вымыться. Залезть в ванну, наполненную кипятком и сидеть там до ожогов, чтобы снять въевшуюся грязь вместе с кожей. Пусть меня не трогали, да и не раздевали, ощущение было таким, словно в помоях вымазалась.

Тихо пикнул замок, впуская меня в новое жилище. Крохотная комнатушка, скорее, каморка. Коридор вместе с кухней, санузел тоже совмещенный, и никакой ванны, лишь пластиковый поддон за занавеской.

Шкаф, куча полок, стол-подоконник, вместо кровати — раскладное кресло. Блеск! С другой стороны, мне много не надо, было бы где поспать и подготовиться к экзаменам. Да, экзамены. Нужно добыть учебники, а денег на них пока нет.

Мыль мелькнула и исчезла, спугнутая усталостью. Я еще нашла силы заглянуть в шкаф. В нем стояли коробки лежали пакеты с какой-то одеждой, но я ухватилась за единственную висящую вещь, махровый халат противного розового оттенка. Помыться, переодеться и спать. О проблемах подумаю потом.

Напор воды оказался хорошим, горячая тоже подавалась исправно. Я терлась жесткой мочалкой, до красноты, до боли, до содранной кожи. А потом едва нашла силы разложить кресло. Упала на чистые простыни и отключилась.

Проснулась от настойчивого звонка, который перемежался громким стуком в дверь. Кого там принесла нелегкая?

Еще не проснувшись, прошлепала босыми ногами по ламинированному полу, нажала на кнопку замка… И от резкого удара в грудь впечаталась спиной в стену.

В узком коридоре вдвоем было тесно. Саро, держа одной рукой у моего горла обнаженный меч, второй закрыл дверь. А потом приблизился совсем вплотную. Уголки жестких губ чуть дернулись в улыбке, а в черных глазах полыхнуло пламя:

— Попалась…

Я чувствовала его дыхание. Оно пахло… жасмином? Странный аромат для такого мужчины, а еще страннее то, что я об этом думаю.

Но долго размышлять саро не позволил. Впился в губы, смял, прикусил так, что я вскрикнула. И тут же почувствовала, как острая сталь полоснула по коже. Несильно, но ощутимо:

— Тише. Я не разрешал.

Наверное, так чувствуют себя кролики перед удавом? Крик замер в горле, страх сковал тело не хуже наручников.

Как всегда в моменты опасности чувства обострились. Лезвие у горла. Горячая полоска сбегает по шее, ворот халата уже влажный… А рядом — страшный мужчина. Его язык проходит вверх-вниз по царапине.

— Соленая, — доносится едва слышное. И голос такой довольный, что хочется схватить за шкирку и натыкать носом в сметану, которую этот кот упер со стола.

От нелепого сравнения страх пропадает, но пальцы впиваются в волосы на затылке и заставляют запрокинуть голову.

— Посмеемся вместе?

Кот? Домашний мурлыка? Нет, хищник. Барс, ягуар… или, скорее, тигр. Такая огромная полосатая кошка. Безумно опасная. И настолько же прекрасная.

Ненавижу! Так хочется прошипеть ему это прямо в лицо, но чувство самосохранения берет верх, да еще и неудобно: длинные волосы намотаны на кулак, так что не пошевелиться.

— Ненавижу! — все-таки не выдерживаю, хриплю ему в лицо и получаю в ответ усмешку:

— Мне это нравится.

Меч убран, но только на мгновение. Саро за волосы затаскивает меня в комнату, рывком ставит на колени и так же резко сдирает с плеч халат:

— Некрасиво.

Эстет чертов!

А лезвие начинает свою работу. Ювелирно, я чувствую только легкие укусы, но там, где кожи касается сталь, появляются тонкие порезы. Кровь на них мгновенно засыхает, складываясь в затейливый узор.

В глазах саро — темнота. И удовольствие. Он откровенно любуется!

Неожиданно становится стыдно. Мало мне извращенцев из Клуба, так еще этот… Хотя по поводу убийцы родителей я никогда не сомневалась. А в Клубе хоть руками не лапают.

Саро, впрочем, тоже. Уселся в разобранное кресло, водит клинком и смотрит.

Меня захлестывает злость:

— Что тебе надо?

Он улыбается и молчит. А на коже появляются новые порезы — под правой и левой грудью.

Шиплю от боли и почти теряю голову. Вскочить, вцепиться в горло, и пусть режет! Если впиться зубами в сонную артерию, предсмертные судороги помогут ее прокусить. Да, я умру. Но не одна.

Саро успевает раньше. Свет из окна отражается на клинке, его кончик окрашек алым. Взмах, удар, боль в боку…

И я просыпаюсь.

Мокрая как мышь, халат можно отжимать. Волосы зацепились за ножку кресла, пока распутывала, почувствовала ту же самую боль как во сне.

Но откуда порезы?

Кожа под халатом шелушилась и жутко чесалась: вода оказалась слишком жесткой. Придется покупать бальзам, или менять мыло на гель. Я его не любила, казалось, даже самый сильный не смывает запахи. Мама тоже так считала.

Мама. Папа.

С глаз словно пелена упала. Случившееся предстало ясно и четко, как и понимание, что смерть — это конец.

В груди стало больно, в горле рос и пульсировал какой-то шар, а потом прорвался звериным воем.

Я не плакала — рыдала, скрючившись на полу чужой комнаты. Прошлое исчезало в пелене слез и я точно знала, кто виноват. И пусть мертвых не вернуть, живые должны поплатиться.

А значит, у меня нет времени на сожаления и отдых. Пришла пора действовать.

27

Пакеты в шкафу требовали внимания. Дома я никогда не торопилась заниматься рутиной, даже уборку в комнате делала после хорошего скандала. Но теперь не было никого, кто мог взять на себя неприятную работу.

— Сейчас займусь вами, — пообещала вещам и пошла в кухню, после кошмара в горле пересохло.

На решетке сиротливо ждали две тарелки, глубокая и плоская, блюдце и одна кружка. Струя фильтрованной воды из питьевого крана набиралась в нее целую вечность и оказалась безвкусной. Заодно я решила обследовать еще и холодильник

— Господин Би обещал, что едой обеспечит.

В морозилке лежала пара замороженных куриц и овощные смеси и упаковка сарделек; в самом холодильнике сиротливо стояли банки с томатным соусом, майонезом и горчицей. Там же лежал хлеб и с десяток яиц.

В шкафчике тускло поблескивали две кастрюли и ковшик. Рядом я нашла банки с крупами — рисом, овсянкой, гречкой и горохом. В маленьких емкостях нашлись сублимированное молоко, чай и растворимый кофе. В большой бутылке находилось подсолнечное масло. Дешевое, но свежее и без запаха.

Похоже, готовить тоже придется самой, перекусить «по-быстрому» не получится. Разве что…

Сосиски отправились в микроволновку, потом на сковородку, туда же я вылила пару яиц. Быстро и вкусно. Добавить бы приправ, но кроме соли, ничего не было.

Когда яичница зашковрчала я переложила ее на тарелку и добавила горчицы, а потом отправилась в комнату.

Конечно, смотреть новости на большом экране удобнее, но его в этой каморке не было, пришлось довольствоваться коммуникатором.

Меня — настоящую меня — еще искали. Даже отыскали свидетелей, которые видели, как я входила из квартиры Ларса. Всю семью допросили на детекторе, но родители ничего не знали, а сам Ларс… оставалось только восхищаться его выдержкой. Обмануть технику не всякому под силу, мне, например, никогда этого не удавалось.

— Думай о чем-то приятном и ровном. А главное — верь тому, что говоришь, даже если врешь напропалую! — учил он, но я постоянно сбивалась.

— Да, шпиона из тебя не выйдет, — хохотал Ларс и раз за разом обманывал собранный на коленке детектор. При этом он нес совершенную галиматью, заставляя зрителей покатываться со смеху.

От понимания, что такого больше не повториться, на глаза навернулись слезы. Я зло вытерла их рукавом и выключила коммуникатор. Отвлекает!

Сковородку и тарелку пришлось мыть самой — посудомойки здесь не было. А потом, запив все крепким кофе, принялась разбирать покупки: все-таки на работу сегодня.

Где-то я слышала, что приходить два дня подряд в одном и том же — моветон, это не приветствуется. Боялась только что вещи брендовые и я не смогу за них расплатиться. К счастью, все оказалось из обычных супермаркетов, даже с ценниками. Да и чеки прилагались.

Джинсы, пара юбок, строгий костюм, платье. Штук пять футболок и легких шорт. Универсальная куртка и такая же сумка-мешок. В отдельных коробках лежала обувь: пара черных классических туфель и кроссовки.

Отлично! Одета до осени! А там, надеюсь, заработаю!

Зуммер напоминалки прозвенел, как только я закрыла шкаф. Пора собираться. Сегодня поблажек не будет, отработать придется всю смену. И никаких скидок на несовершеннолетие. Ах да. Я мне же теперь восемнадцать.

Перед выходом на улицу выдохнула, как перед прыжком в воду. Страшновато, но ведь я это уже проходила. Документы сделаны качественно, блюстители порядка придраться не смогли. Значит, и в этот раз все будет хорошо.

До торгового центра добралась без приключений и так же спокойно нажала кнопку в лифте. Красилась долго, сказался недостаток опыта, но, в конце концов, справилась. А потом облачалась в кимоно. Вернее, это делала Лили. Она же и объяснила, что такие одевания ненадолго:

— Одежду скоро снимут. Так что будешь просто накидывать на голое тело, и позировать. Никаких поясов, завязок, многослойности…

Я надеялась, что это случиться не сегодня, но Мистер Маска был другого мнения:

— Распахни одежду.

Едва коснувшись узла шнурка, скрепляющего оби, пальцы онемели. Я уже раздевалась при посторонних, но сделать это вот так, стоя в огромном зале, под взглядами толпы? И что, что людей пока немного, и половина из них сами — полуголые натурщики?

— Ну же? — в голосе Мистера Маски прорезались нотки нетерпения. — Я понимаю, ты стесняешься, но это твоя работа — раздеваться.

— Простите, не могли бы вы уступить модель на этот вечер?

Я сжалась при первых звуках этого голоса, а потом едва сдержалась, чтобы не кинуться навстречу: считалось, что незнакома ни с кем из посетителей клуба.

Ларс выглядел… непривычно. Куда делись бесформенные спортивные штаны и футболки, в которых так удобно лазить по заброшкам и прыгать через препятствия? Передо мой стоял стильный молодо человек, в модных джинсах, чуть подвернутых снизу так, чтобы было видно татуировку на лодыжке, в просторной идеально отглаженной рубашке и чокером из деревянных бусин на шее.

Лицо скрывала сплошная черная маска с ажурным стразовым рисунком на щеке. Достаточно, чтобы остаться неузнанным.

Интересно, откуда взялось тату? Что-то не припомню такого…

— Что скажете?

Вопрос вернул меня на землю. Ларс казался спасителем, но у Мистера Маски было право первого клиента. Я почти перестала дышать, ожидая ответ.

28

Ларс посмотрел на меня, словно спрашивая совета, и тут же отвел глаза. А я почувствовала, как румянец заливает не только щеки, но и шею, грудь… Стало жарко и почему-то… сладко? От мысли, что Ларс будет вглядываться в обнаженное тело, касаться груди, живота и того, что ниже кончиком карандаша, пусть и на бумаге, сердце готово было выпрыгнуть из груди.

И в то же время откуда-то появилось нетерпение. Я вдруг поняла, что его взгляд приятен, что можно уцепиться за него и забыть о другом, более цепком и откровенном — о взгляде Мистера Маски.

Отчаянно захотелось, чтобы Ларс согласился, но ни сказать, ни даже намекнуть не посмела: никто не должен знать о наших отношениях.

— Дело в том, что за двух художников девочке и заплатят больше. Если она вам так нравится, имеет смысл поддержать малышку.

«Малышка». Меня передернуло, надеюсь, не слишком заметно. А Ларс вдруг кивнул:

— Вы правы: это будет интересно.

Его голос почти не дорожал, но слишком хорошо знала своего парня: он умирал от смущения.

Поэтому и ракурс выбрал такой… за спиной, где кимоно полностью скрывало тело.

— Разбираешься! — одобрительно кивнул Мистер Маска и переставил мольберт, — Начнем сеанс? Госпожа Кошка, вы скоро?

Я дергала завязку оби, но только сильнее затянула узел. Мистер Маска щелкнул пальцами и рядом появилась девушка во фривольной одежде и строгой маске работника. Миг — и пояс остался в ее руках, оба кимоно оказались распахнуты и спадали до пола складками.

— Можно зеркало?

Что он еще придумал?

Увидев свое отражение, я покраснела еще сильнее и отвернулась. Судя по усмешке Мистера Маски, он ожидал именно такой реакции.

Стоять полуголой, да еще когда прямо напротив — зеркало, оказалось пыткой. Да еще сальные взгляды со стороны требовали немедленного ответа, спасала сила воли и то, что за спиной Ларс. Стоило взглянуть в зеркало, как я видела его полускрытое за мольбертом лицо.

Вскоре обнаружилось, что если сосредоточиться на нем, не отвлекаясь на собственное отражение, остальное становится неважным. Отодвигается куда-то на границу сознания и неловкость отступает.

Теперь я позировала для Ларса. Вспоминала ту ночь в запретке, огромную луну в окне и немного безумный взгляд.

Точно такой же теперь горел в прорезях маски. Вот Ларс чуть склонил голову, я уверена, он сейчас хмурится, вот что-то поправляет точными движениями карандаша, оглядывается, словно ищет кого-то…

На зов тут же подходит мужчина в алой маске — преподаватель. Он тихо двигался от мольберта к мольберту, давал советы, исправлял, направлял, учил. Для Ларса его указания бесценны, в Клубе не будут держать посредственный персонал. А значит, я вынесу все: и взгляды, и часы неподвижности, и наготу. Не только ради себя, но и ради единственного близкого человека. Ларс должен добиться признания!

— Думаю, нужно сделать перерыв, — Мистер Маска отложил кисть. — Как думаете, коллега?

Ларс сверкнул глазами и нехотя выпустил карандаш из рук.

Я видела его насквозь. Он убивать готов из-за того, что прервали работу.

Но сейчас смирился:

— Наверное, да.

— Тогда… Госпожа Кошка, у вас есть минут пятнадцать, чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть. Небольшой совет: не пейте кофе, следующая сессия будет длиннее.

Я послушно кивнула и запахнула кимоно, подхватив его тонким шнурком от оби — времени и смысла завязывать полный узел не было.

— Я могу… выйти?

— Разумеется! Вы же знаете, где комната натурщиков?

Там же, где и гримерные. Спрятаться бы сейчас там, в одиночестве… Но все лампы горели красным. Сколько же здесь моделей?

Судя по отдыхающим между сеансами — немало.

Парни и девушки вольготно раскинулись на диванах. Как и в прошлый раз, меня встретили лениво-любопытными взглядами, но от комментариев воздержались. Стараясь не смотреть на голые тела, я скользнула к свободному мягкому стулу. Ноги гудели, а в голове царил хаос.

— Это кто тут у нас? — нарочито-слащавый мужской голос заставил вынырнуть из забытья.

Ко мне направлялся парень, сложенный как бог из древних легенд. И одетый точно так же: в короткую набедренную повязку.

По плечам, усыпанным веснушками, вилась настоящая виноградная гроздь, а на голове полыхало пламя.

— Рыжий! — кто-то схватил его за руку, — Дело есть!

Похоже, знакомство откладывается. Я хотела снова погрузиться в небытие, как слуха коснулся шепот:

— Жить надоело? Она же бешеная! Ласка хотела ее ребятами припугнуть…

— И что?

Я тоже навострила уши. Значит, тогда была обычная проверка на вшивость?

— А то! Эта… стояла, ухмылялась и словно ждала продолжения. Чуть не облизывалась. А еще говорят… девственница. Да из нее целка, как из меня… королева красоты.

Не выдержав, взглянула на говорившего и прыснула со смеха. Наряди его в платье, подложи где надо пуш-ап, сделай макияж…

— А ведь это реально… — язык оказался быстрее разума. — Тебе королевой красоты стать…

Парень стушевался, со всех сторон посыпались шуточки.

Зря я так, наверное. Только врагов нажить не хватало.

— Эй, Госпожа Кошка, — в комнату зашла отпущенная отдохнуть натурщица, — тебя там ищут.

Мимо притихших парней проплыла, задрав нос, хотя колени дрожали от страха. Впереди ждало несколько часов полной неподвижности.

29

Тело, привыкшее к другой нагрузке, возмущалось так, что я даже о стеснении забыла. А может, уже привыкла. Но, видя, как увлечен Ларс, сама поддалась азарту. Стало интересно, что же он нарисует? И как это будет отличаться от работы Мистера Маски?

Время пролетело незаметно, и когда разрешили двигаться, я чуть не упала, так затекли мышцы. Ларс оказался рядом, поддержал, и тут же получил выговор от возникшего ниоткуда Господина Би. Вернее, Хозяина:

— Здесь запрещено прикасаться к натурщикам. Вы можете разговаривать с ними, угощать их вином и фруктами, но — не прикасаться! Еще два нарушения, и вас попросят забыть о Клубе Эстетствующих Художников.

— Простите, — смутился Ларс. — Она чуть не упала…

— Только потому, что это было естественное движение джентльмена, готового помочь девушке, я закрою глаза на вашу ошибку. Но впредь будьте внимательнее. Итак, господа, вы же соревновались? Позвольте…

Он развернул сначала один мольберт, потом второй. И я забыла, как дышать.

Художники выбрали разную технику. Мистер Маска писал акварелью. Полупрозрачные мазки, легкие, невесомые. Девушка тонула в складках бело- красного одеяния, которое почти не скрывало наготу. Плавная линия бедра, высокая грудь, чистая кожа… Это было прекрасно и… целомудренно. Казалось, девушка вышла в рассветный сад, чтобы искупаться в утренней росе, и прячет стеснительность за маской белой кошки.

Второй рисунок был совершенно другим.

Ларс выбрал любимый карандаш. Четкие, стремительные линии. Характерно вздернутые плечи, напряженный поворот головы. И — струящаяся мягкость шелка. Контраст. Резкий. Откровенный. Эта девушка не просто смущалась, она боролась со страхом И побеждала.

— Проведем голосование? — Хозяин широким жестом пригласил присутствующих подойти поближе. Всех, даже натурщиков. — Принесите карточки и чаши!

Мне в руки сунули два пластиковых квадратика: красный и белый.

— Итак, кто за «Скромницу», пусть опустит в чашу белую карточку, кому же по душе «Недотрога», отдаст за нее красную!

Хрустальная ваза наполнялась. А я все не могла отвести взгляда от рисунка Ларса и понимала: он — гений. Простым карандашом он смог вытащить наружу все мои страхи, все сомнения… понял все, что происходило в душе. А может просто очень хорошо меня знает?

— Госпожа Кошка?

Я вздрогнула. Окружающие ждали, за кого отдаст свой голос модель.

Вот еще проблема. Обидеть Ларса нельзя. Но и Мистер Маска мог оскорбиться, вон, как напрягся. Небогатый выбор.

— Ну же? Смелее!

Хозяина откровенно наслаждался происходящим. И я решилась.

Напряжение, царившее вокруг, разбил веселый смех Господина Би. К нему присоединилось осторожное хихиканье остальных.

— Госпожа Кошка, вы — чудо!

С души свалился камень и стало легко-легко, словно за спиной крылья выросли. А всего-то надо было кинуть в чашу обе карточки, и красную, и белую. Похоже, моим поступком довольны все, и даже Ларс улыбается. Светло, чисто, не натянуто. А потом спохватывается:

— Простите, мне пора…

— Конечно, конечно, молодой человек, — кивает Хозяин. — Но все же прошу вас задержаться на пару минут. Видите ли, время от времени я устраиваю аукцион. Это огромное мероприятие и туда отбираются только лучшие творения членов Клуба. И мне почему-то кажется, что «Недотрога» будет иметь успех. Думаю, вы сможете заработать… — он взял со стола салфетку и что-то написал.

Я не видела, что именно, но судя по тому, как нервно Ларс облизал губы, сумма была немаленькая. В груди похолодело: накрылся мой подарок на день рождения! Я тут же обругала себя за эгоизм: семья Ларса небогата, кстати любая копейка. Радоваться надо, что появилась возможность подзаработать!

— Простите, но я хотел бы оставить картину у себя.

— Понимаю, — хозяин кинул короткий взгляд в мою сторону, отчего сердце ушло в пятки. — Есть вещи, которые не продаются. Видимо, это одна из них.

Осторожно свернув бумагу, Ларс попрощался. Это сколько времени, что он так поспешно сбежал? Хотелось бы уйти вместе с ним.

Хозяин как будто услышал:

— Вы можете быть свободны, Госпожа Кошка. Хорошая работа. — И добавил тихо, так что только я и услышала: — Не рекомендую сейчас встречаться с вашим молодым человеком. За ним следят.

В это я поверила сразу.

Только, переодеваясь и снимая косметику, спускаясь в лифте и сидя в такси не могла понять: зачем меня ищут?

Как преступницу? Но за какой проступок?

Или… жертву, которой надо помочь?

Эта мысль не давала покоя остаток ночи. До рассвета я не могла понять, правильно ли сделала, сбежав. Ведь даже среди саро бывают преступники.

Конечно, такое не афишируют. Клан сам разбирается с нарушителями закона, но особо этого не скрывает. Кто знает, может, убивший моих родителей — сумасшедший? И Клан пытается загладить его вину, подать руку помощи дочери жертв?

Но… почему я видела его сред полицейских? Тогда, прячась на крыше собственного дома?

И как сумела рассмотреть его с такой высоты? Может, это был обман зрения?

Проклятье!

Я запустила подушку в стену и отправилась заваривать кофе, все равно не засну. Нужно было решить, что делать: сдаваться? Или продолжать скрываться? Если смерть родителей какая-то нелепая ошибка, то клан возьмет на себя всю заботу обо мне, выделит жилье, оплатит Университет, поможет найти хорошую работу… В самом деле, почему я решила, что их убили из-за той встречи в кафе?

А если я права? Тогда нужно исчезнуть. Клуб подходит для этого как нельзя лучше. Накоплю на пластическую операцию, поступлю в Университет… И найду способ отомстить.

Да, верно. Рисковать нельзя. Нужно работать и учиться. А для этого…

Зеркало отразило всклокоченную девчонку с ввалившимися глазами. Кто захочет такую рисовать?

Нужно следить за внешностью. Она — мой пропуск в будущее.

Я вылила кофе и выпила чистой воды. Запекла сардельку и проглотила, не чувствуя вкуса. И отправилась спать. Мама всегда говорила что сон — лучший косметолог на свете. Не верить ей у меня основания не было.

30

Утро наступило по сигналу будильника. Вылезать из-под одеяла не хотелось, но разлеживаться времени не было.

Желая отвоевать у реальности хоть бы несколько минут, я представила предстоящий день. И вспомнила все, что пообещала себе вчера.

Жизнь казалась беспросветной чередой работы.

— Надо купить ежедневник, — пробормотала я, шлепая босиком в душ.

Но даже на это нужны деньги. И сходить в магазин, а я не была уверена, что отыщу время. Поэтому для начала включила коммуникатор и набросала примерный план на сегодня.

Пробежка. Завтрак. Готовка. Если сварить побольше супа, можно будет несколько дней не волноваться насчет еды. И, может быть, поспать на полчасика подольше.

Город проснулся давным-давно и оглушал шумом машин, человеческим гомоном и всегдашней суетой.

Когда-то я ее любила, а сейчас мечтала оказаться где-нибудь подальше от людей, чтобы не вздрагивать от фантомных болей — то и дело казалось, что вижу в толпе знакомые лица. И родителей.

Девчонка в спортивном костюме подозрений ни у кого не вызывала, но я все-таки старалась не попадаться в поле зрения камер. А потом, улучшив момент, свернула в проулок. Там., вдали от чистых красивых улиц, всегда можно найти укрытие.

— Да подожди ты!

Я сбилась с шага, услышав этот голос. Ларс?

А он уже обогнал меня и побежал впереди, показывая дорогу.

Старая баржа щерилась ржавыми бортами. На палубе, там, где в углублениях нанесло пыли, пробивалась трава.

— Давай сюда, — Ларс нырнул внутрь, не задев болтающуюся на одной петле дверь с круглым иллюминатором.

В рубке я чуть не споткнулась о груду хлама, потом влетела в покосившийся стеллаж, не упавший только из-за больших болтов, крепящих его к стене.

— Нашел место.

— Зато здесь никто не увидит! — Ларс скинул с плеч рюкзачок и развернулся, распахивая объятия. — Я соскучился! Ты не представляешь, что это за пытка — смотреть, как эти… лапают тебя взглядами и не дать им в морду!

Я могла представить. Но не хотела.

Ларс был уютным. Домашним. Как проводник в прошлое, когда еще ничего не случилось и мама с папой…

— Лара, ты чего? — он отстранился, а потом осторожно снял слезинку губами.

Его прикосновения не обжигали и не были неприятны. Пропитанные негой, манили закрыть глаза и полностью отдаться на милость течения. Хотелось рыдать… и целоваться.

— Прости, — когда Ларс отстранился, я чуть не закричала от досады. — Не стоило.

Он тяжело дышал, словно бежал марафон. И прятал глаза, как будто сделал что-то нехорошее.

— Ларс?

— Вот, — он суетливо нагнулся, поднимая небольшой тубус. — Я теперь не знаю, что будет, не могу угадать… Это тебе.

Дорогая бумага тихо похрустывала под пальцами.

Испуганная принцесса в цветочном кимоно. To самый портрет.

— Зачем? — выдохнула восхищенно.

— На всякий случай. Вдруг не сумею поздравить на день рождения? Знаю, что заранее нельзя, но…

Ларс замолчал. Я мысленно закончила фразу: вдруг ты исчезнешь.

— Спасибо.

Я действительно была ему благодарна. И за поддержку. И за портрет, продажа которого могла вытащить семью Ларса из нищеты, принесла бы известность.

— Не передумаешь?

— Ни за что! — он подхватил рюкзак. — Все, побежал. А ты будь осторожна!

Я смотрела, как Ларс перепрыгивает узкую серую полоску воды и понимала, что разговора не получилось. А так хотелось рассказать о прошедшем дне, об ощущениях, поплакаться о том, как невыносимо стоять голой перед десятком любопытных глаз. Если бы не Ларс…

Слезы мешали смотреть. Я грубо вытерла их рукавом. Не сейчас. Время, отведенное на пробежку, закончилось, а я почти не тренировалась. Значит, завтра буду двигаться интенсивнее. А теперь — домой. Нужно привести себя в порядок и позавтракать.

Простые дела отвлекли от нехороших мыслей. Дома я готовила нечасто, а здесь еще не привыкла к обстановке кухни, поэтому заняты были не только руки, но и голова. Да и провозилась гораздо дольше, чем рассчитывала. Едва привела себя в порядок, как пора было бежать в Клуб.

Ларс уже был там. Понадеялась, что успел меня «забронировать», но Мистер Маска оказался проворнее. И сегодня не собирался делиться.

Ларсу оставалось только смотреть, как тот ставит меня на колени, лицом к шелковой ширме:

— Раздвинь ноги. Шире. Еще шире! Вот так. Сними кимоно с правого плеча и подними левую руку…

Помещение хорошо отапливалось, но когда теплый воздушный поток коснулся обнаженной груди, сосок затвердел.

Ловкие пальцы помощницы колдовали с кимоно, формирую красивые складки. Они стекали с поднятой руки, оставляя открытой спину и правую ягодицу. Прикосновение воздуха к ней напоминало несмелое касание кисти к холсту. Тот самый миг, когда художник уже решил, что будет писать, но еще несмело примеривается, не осмеливаясь сделать первый мазок.

— Развернись!

Поворачиваю голову и замираю.

Они опять принесли зеркало! Даже два! Стоят напротив друг друга, образуя бесконечный зеркальный коридор. И во всей его длине — я.

Высокая грудь, плавный изгиб бедра… Спина напоминает гитару… или, может быть, скрипку? Да, скрипку, совсем, как у уличного музыканта. Старик выходил на площадь каждый вечер, поправлял бабочку, отряхивал лацканы устаревшего сюртука и начинал играть.

Не за деньги. Просто потому, что не мог по-другому.

Скрипка в его руках то стонала и плакала, то рассыпалась колокольчиками смеха. Ее хозяин касался струн смычком осторожно, словно лица любимой женщины. Даже глаза закрывал, чтобы лучше почувствовать. А когда распахивал морщинистые веки, в зрачках плескалось чудо.

такое же выражение было сейчас у Мистера Маски. Он вглядывался то в меня, то в зеркало и, наконец, переставил мольберт. Сейчас его интересовало только мое отражение.

31

Мистер Маска не оставил меня в покое ни на следующий день, ни через неделю. Охранял, как любимое сокровище, не позволяя остальным заикнуться о сессии.

— Понимаешь, — объяснял спокойно, без эмоций, — Даже при самой откровенной позе у тебя взгляд наивного, невинного ребенка. В сочетании с порочной маской Госпожи Кошки это смотрится… — он целовал кончики сложенных щепотью пальцев и поправлял помощников, заставляя снова и снова укладывать полы кимоно так, чтобы они смотрелись наиболее выигрышно.

— Этот цикл портретов произведет фурор на аукционе. Как вы думаете, Хозяин?

Господин Би соглашался. А вечером напоминал, чтобы я зашла к Ляле и поискала еще костюмы:

— Кимоно скоро наскучит. Ты должна будешь предложить клиентам что-то еще. Посмотри на остальных, у каждого здесь по три — четыре образа. Дерзай, экспериментируй…

Мыслей на этот счет не было. И я поплыла по течению.

Ларсу оставалось только вздыхать.

Мы встречались на задворках, тайно. Он рассказывал о делах в «большом мире», показывал рисунки.

Его техника улучшилась, это замечала даже я. Линии стали более уверенными, образы — точнее. А еще Ларс придумал сюжет нового комикса.

— Это будет история о дочери саро, лишившейся всего. Она найдет убийц родителей и уничтожит всех своих врагов. Вот, смотри…

Тихое шуршание бумаги сулило сказку. В Клубе Ларса отучили рисовать новое на планшете, подключенном к сети — малейший успех, и никакая защита не поможет. Взломать дешевую технику начинающего художника не проблема даже для неумелого хакера.

Поэтому теперь он покупал бумагу. Дешевую, пористую, чтобы только-только не рвалась под острием карандаша.

Это не мешало персонажам комикса оставаться живыми. Я вглядывалась в лица, иногда находила знакомые черты. А потом Ларс показал наброски главной героини.

Тонкая девушка в кимоно и с двумя катанами. Саро так никогда не ходили, ограничиваясь одним мечом. Но и комикс — не жизнь. Я смотрела на бесконечные стеклянные квадраты окон, на скрещивающиеся лучи мечущихся по стенам фонарей и раз за разом переводила взгляд на хрупкую фигурку на крыше.

Ветер трепал полы кимоно, рвал с плеч одежду, разметал волосы… А девушка стояла, спокойно глядя вниз, и было в ней что-то такое знакомое…

— Это… я?

Ларс тут же забрал рисунок:

— В каком месте?

Я смотрела на его кривую усмешку и понимала: врет. Героиню своего комикса он рисовал именно с меня, чуть изменив внешность.

— А мне нравится.

— Тебе много чего нравится, — буркнул Ларс. — Например, Мистер Маска.

Он был прав. от работ этого художника можно было потерять голову. Сначала я зажималась, старалась не смотреть на окружающих, но вскоре поняла, что втянулась. Позы, которые требовал Мистер Маска уже не вызывали такого смущения, тем более что результат впечатлял: всегда все полуприкрыто, показано полунамеками, никакой порнографии.

Грудь, едва угадывающаяся за тонкой тканью, бедро, выглядывающее из разреза. Широко расставленные ноги, но между ними — водопад красно-белого кимоно.

Мистер Маска призывал зрителя представить, вовлекал в процесс, будил фантазию. Его идеи нравились мне все больше, я даже поймала себя на том, что с нетерпением жду очередной сессии.

В этот раз рядом с мольбертом стоял еще один человек. Его лицо прикрывала стандартная маска персонала, но по нижнему краю свисали тонкие нити, завязанные затейливыми узлами.

Мастер по связыванию. Я не раз наблюдала его работу, видела, какие узоры остаются на коже после того, как с моделей снимали веревки и не горела желанием обзавестись такими же.

Но Мистер Маска был непреклонен:

— Не бойся. Сегодня ничего сверхъестественного. Просто ложись!

Под изящной конструкцией с кольцами и крюками уже раскидали черные подушки. Такого же цвета ширма служила фоном.

— Вытянись.

Сильные пальцы уверенно задрали кимоно до самых бедер и ноги обхватила первая петля.

Гибкая веревка вилась к лодыжкам. Мастер двигался ровно, затягивая узлы отточенными движениями. Иногда он протягивал руку в низкой широкой вазе, чтобы выбрать орхидею. Ее стебли вплетались в веревки, а алая серединка, особо яркая на фоне белых лепестков, напоминала капельку крови.

Рукотворная паутина оплела меня до кончиков пальцев. А потом Мастер продел конец веревки в кольцо и потянул.

Несильно, только чтобы поднять ноги.

Я невольно залюбовалась результатом. На черном фоне цветы картинка выглядела потрясающе. Даже захотелось увидеть, что нарисует Мистер Маска.

Но уже минут через десять ноги затекли. Веревка, удерживающая их, ничуть не помогала, а невозможность двигаться сводила с ума.

Еще через час стало понятно: больше всего на свете я ненавижу связывание.

Чтобы убедить меня в обратном, Мистер Маска просто развернул мольберт. И я застыла, бросив растирать развязанные ноги.

На темном фоне рисунка они казались золотистыми, и словно блестели от масла. Веревки сплетались в дивный орнамент, напоминая цветущие лианы, а бело- красные орхидеи пылали жизнью. Они гирляндой стекали от лодыжек, бутоны распускались, и вскоре было непонятно, то ли это живые растения, то ли оживший рисунок кимоно… Его складки казались цветочной поляной, под которой угадывалось женское тело.

— Нравится?

— Очень. Но вот позировать для такого…

Художник мягко улыбнулся:

— Ты привыкнешь. И полюбишь шибари. Поймешь, как оно прекрасно…

Я перевела взгляд с рисунка на собственные ноги. На коже четко отпечатался след крученой веревки.

Прекрасно?

Возможно. Но… на ком-то другом.

32

Но Мистера Маску словно заклинило. Раз за разом он связывал мне руки, оплетал тело замысловатыми узлами, заставлял висеть в паутине веревок.

Я и простую неподвижность-то с трудом выдерживала, а теперь мне и вовсе выть хотелось, так что при виде Мастера едва сдерживалась, чтобы не кинуться прочь. Вместо этого, я цепляла улыбку и подчинялась: без Клуба мне не выжить. Единственный, кому могла пожаловаться — Ларс.

— Ненавижу эти связывания! Выть хочется, когда меня на подвесе вздергивают, чувствую себя куклой.

— А ощущение такое словно тебе нравится, — Ларс становился все более отстраненным, но я не желала замечать похолодания.

— Как это может понравиться, — фыркнула и тут же потребовала показать, что он там нарисовал.

Комикс про мстительницу неожиданно «взлетел». Тысячи просмотров, сотни комментариев… и предложение от популярного портала выкладывать историю у них.

Ларс даже перестал брать подработку — платили за это куда больше, чем на разгрузке.

— И откуда ты идеи берешь? — вздохнула, читая про очередные приключения.

— Сами приходят… Лар, — он резко развернулся, так что стали видны черточки в серой радужке, — если нужны деньги — не стесняйся!

— Спасибо, — забота была приятна, — но я сейчас неплохо зарабатываю. Представляешь, даже на учебники хватает! Еще немного, и репетитора нанять смогу!

Я рад, — Ларс помолчал, а потом отвел взгляд: — ты извини, теперь не получится так часто приходить. В Клуб буду, если что-то случиться, то тоже прибегу. Но вот на такие посиделки времени не хватает.

Это было, как удар под дых. Я все-таки сдержалась и кивнула, надеюсь, спокойно:

— Понимаю. Спасибо за то, что вообще помогаешь!

— Ну, мы же друзья. Если что-то случиться — дай знать, — Ларс поднялся с видимым облегчением. — До вечера?

— До вечера, — я смотрела ему в след, не веря в происходящее.

Друзья? Всего лишь… друзья?

На работу пришла в расстроенных чувствах. Не понимала, о чем щебечет Лили, что хочет Мистер Маска. Ларс сегодня даже не попытался заполучить меня моделью. Рисовал что-то в стороне, не отпуская от себя преподавателя живописи.

Резкий хлопок перед лицом заставил вздрогнуть.

— Госпожа Коша, соберись!

Мистер Маска казался недовольным.

— Сегодня у нас следующий этап. Ложись на диван!

Черная бархатная обивка выглядела красиво. Я, повинуясь указаниям, закинула ногу на жесткую спинку.

— Отведи голову назад! Сильнее! Отлично!

Мистер Маска судорожно смешивал краски

Я исподтишка наблюдала за его движениями, за лихорадочным блеском глаз. И понимала: на меня смотрит не только он.

Многие желали оказаться на его месте, писать «Госпожу Кошку» стало модным. И мне это… нравилось.

Поймала себя на подобном чувстве и испугалась: как можно? Как могут доставлять удовольствие оценивающие, похотливые взгляды?

Даже не спала несколько ночей. Ворочалась с боку на бок, взбивала кулаками ставшую вдруг жесткой и неудобной подушку, корила себя за разврат… а потом смирилась.

Ну нравиться мне вызывать восхищение!

Оставалось принять это… и использовать.

— Ты изменилась, Госпожа Кошка, — Мистер Маска сам урчал, как довольный кот.

— Эдакая смесь девственной скромности и порочности.

Я посмотрела в зеркало. А ведь он прав! Значит, попробую так, лишь бы не связывал! И я чуть изменила позу, открывая себя взглядам.

Они тут же стали пристальнее, а Господин Би довольно потирал руки:

— Я прикажу сшить еще одно кимоно. Дорогая, ты не представляешь, каким спросом пользуешься! Впору аукцион устраивать.

Оставалось только радоваться: популярность увеличивала зарплату. Удалось купить хорошую косметику и нанять репетитора, с которым занималась все свободное время. Это помогало заглушить тоску и чувство одиночества: Ларс действительно теперь приходил только в Клуб.

И все же иногда колючей волной накатывал ужас: в кого я превратилась? А шлюху, в продажную девку. Пусть тела касался лишь обученный персонал, взглядами мужики трахали почти что осязаемо. И, страшнее всего то, что мне это нравилось.

Я знала, о чем они думают, как проклинают правила клуба… и пользовалась этим вовсю. Дразнила, доводила до умопомрачения… ходила по краю. Если хоть один из художников не выдержит…

Адреналин щекотал нервы, заставляя чувствовать себя живой. И игра продолжалась вплоть до Аукциона.

По странной случайности он совпал с моим днем рождения.

Затянутая в полный комплект нового красно-черного кимоно, в маске и с волосами, в которых покачивались цветы глицинии, я ходила между расставленными по залу мольбертами.

Каждая из картин создавалась на моих глазах. Я помнила, как после минета блевала в туалете Ри, как рыдал Скол, потому что его трахали на протяжении трех часов, с небольшими перерывами — партнеру приходилось горстями глотать средства для потенции и потом ему стало плохо с сердцем.

А картины вышли великолепными. Возбуждающими. Страстными. Эротичными. Но на мой взгляд, лучшими были те, что принадлежали кисти Мистера Маски.

— Не уходи далеко, — послышалось указание Господина Би. — Покупатели захотят увидеть натурщицу!

Они и вправду глазели. В открытую, не смущаясь. И не закрывая лиц — картины, пуст и такого содержания, считались искусством.

Мои товарищи по несчастью обреченно замерли рядом с мольбертами, безропотно снося комментарии зрителей. Я сама едва сдержалась, когда услышала очередное «вот бы вдуть», произнесенное, впрочем, в весьма мягких выражениях. Но какими бы витиеватыми ни были фразы, смысл оставался одинаковым.

Мимо прошел мужчина. Он обласкал взглядом холст, тот самый, с закинутой на спинку дивана ногой. Уголки губ чуть дрогнули, пряча улыбку.

Этот жест его выдал. Ну что же, теперь я знаю, что Мистер Маска импозантный и красивый мужчина. И седина ему очень идет.

Пораженная догадкой, я повнимательнее пригляделась к покупателям. И не ошиблась: среди разодетых в меха и шелка дам и величественных мужчин оказалось много членов Клуба. Наверняка они и сами узнавали друг друга: по жестам, мимике, поворотам головы… Но все свято выполняли закон Клуба: никаких знакомств, и поэтому делали вид, что не знают о пикантном увлечении собеседника.

Становилось интересно.

33

Я слушала, как они на полном серьезе обсуждают достоинства и недостатки картин. технику художника, позы моделей. От лицемерия тошнило так же, как и от взглядов, презрительный от женщин и оценивающих — от мужчин.

— Плечики! Головку! — раздался рядом голос Господина Би. Он оставался в маске, но, подозреваю, все присутствующие прекрасно знали, кто под ней скрывается. Ну, может быть за исключением нескольких случайных посетителей.

— Плечи расправь! — снова прошипел Господин Би, чем разозлил окончательно.

Разве я делала что-то предосудительное? Просто позировала, не позволяя прикасаться к своему телу похотливым кобелям. Да половина сучек здесь ложатся под более-менее толстый кошелек. Ну, или покупают себе тех, кто оттрахает как следует, потому что у мужа уже не стоит.

От таких мыслей стало страшно. В кого я превратилась?

Стыдливость пришлось отбросить — просто права на нее не имела. Здесь, в этом клубе ханжей пришлось научиться смотреть на мир под другим углом, узнать много того, что благовоспитанной девочке из приличной семьи даже в кошмаре не приснится, потому что для этого нужно быть ребенком у очень богатых родителей. Или наделенных властью.

Так что я ничуть их не хуже!

Спина выпрямилась, а плечи расправились сами. Алая глициния качнулась, когда я подняла голову и осмотрела зал.

Она не имела никакого значения. Сейчас вообще ничего значения не имело. Ужас прокатился ледяной волной от затылка до кончиков пальцев, заставив ноги примерзнуть к полу. Я совсем их не чувствовала, как и тела. Все, что могла — смотреть, не отрываясь, на входящего в широко распахнутые двери саро.

Верить не хотелось, но смуглый, черноволосый мужчина по-хозяйски пересек зал и остановился напротив картин, даже не удостоив меня взглядом. Пальцы левой руки побелели о напряжения, с такой силой они сжимали катану.

С такой же, как мои — веер. Я вовремя это заметила и убрала его в складки красного пояса. И опустила глаза, не смея смотреть на высокопоставленного члена Клана.

На его статус указывала и татуировка, выглядывающая из ворота расстегнутой рубашки, и спутники — в них сразу угадывались телохранители. Ну, и одежда: простые члены Клана хоть и не бедствовали, а таких дорогих вещей себе позволить не могли.

— Мне нравится, — кивнул саро, не обращаясь ни к кому конкретно. — Покупаю.

Я застыла, не зная, что делать. И выдохнула от изумления, услышав ответ Господина Би:

— Прошу извинить, но на этом Аукционе действуют строгие правила: купить лот заранее невозможно. Вам придется поторговаться.

Желваки на лице саро заиграли так, что я испугалась за его зубы. Но спорить он не захотел:

— Тогда… начинайте!

— Не раньше, чем через час, — Господин Би остался непреклонным.

Быстрый взмах темных ресниц, мимолетный взгляд на стену с проекцией огромных часов.

У меня дыхание перехватило: как же он красив!

И тут же стало плохо от таких мыслей. О чем я думаю? Он — убийца моих родителей! Захотелось дать себе пощечину. Сильно, до обжигающей боли, до крови.

Остановил меня страх привлечь внимание. Взгляд саро и так блуждал по залу, останавливаясь то на одном человеке, то на другом. По мне скользнул, как по мебели и я вспомнила, как дышать.

To, что передвигаться в кимоно полагалось мелкими шажочками, семеня как можно мельче сейчас оказалось благом — по другому бы и не получилось.

Скользя белыми носочками по мрамору пола, я постаралась убраться подальше от страшного гостя, но яростный взгляд Господина Би заставил сначала замереть, а потом вернуться к картинам. Терять работу было нельзя.

Часы на стене словно замедлили отсчет. Воздух стал густым и горячим, я чувствовала, как мокро под маской, но снять ее и вытереть пот было нельзя. И отойти в гримерку — тоже. Я осторожно оглядывалась в поисках Ларса, но его не было — он сразу сказал, что не придет.

Единственным, кто придавал уверенность — Господин Би. Пусть Хозяин сновал по всему залу, почти не приближаясь к саро и его людям, зато не боялся и мог защитить.

Наконец, цифры на стене мигнули в последний раз и на месте часов возник логотип аукциона — странный цветок, похожий одновременно и на фаллос, и на йони.

Под классическую музыку Господин Би подошел к пюпитру, на котором красовался молоток из красного дерева.

— Приветствую вас в этот прекрасный день на своем аукционе! Я счастлив представить работы таинственных, но безумно талантливых художников. Надеюсь, они будут оценены по достоинству.

Он говорил что-то еще, я не слышала. Вернее, не слушала, изо всех сил стараясь не вглядываться в лицо саро. Боялась, что узнает. Но еще больше опасалась попасть под чары: от него веяло силой и от этого колени начинали предательски дрожать. А ведь мне еще выносить картины на сцену!

Резкий удар молотком о деревянную подставку заставил вздрогнуть и привел в чувство.

Какая еще дрожь в коленях? Передо мной — убийца, враг. Нужно его ненавидеть, а не раскисать от вида красивого, идеально правильного лица. Вот с кого портреты рисовать надо! Откровенные, порочные…

Стоило представить саро в роли модели Клуба, страх исчез. Ну в самом деле, как можно бояться того, кого на твоих глазах трахают сразу двое. Тело блестит от масла и ожившая татуировка отражается в зеркалах… Черные глаза закрыты, на лице…

Сильный толчок приводит в чувство. Ляля отталкивает меня с дороги — по узкому проходу пронесли первый лот:

— Нечего ворон считать. Скоро твоя очередь, готовься!

Я подхватилась, отступая на свое место, и замерла, поняв, что между ног разве что не хлюпает. Захотелось убежать, принять душ, смыть остатки желания.

Но вместо этого пришлось застыть у стены, ожидая сигнала. И наблюдать за другими натурщиками, которые сами носили картины, демонстрируя покупателем.

Мысль, опасная и острая, резанула, как лезвие. Поверить, что судьба наконец-то сжалилась и подарила шанс, было трудно. И все-таки другой возможности могло не предоставиться.

Ларс, я тебя люблю! Жаль, что нельзя сказать этого вслух. Да и бесполезно — не услышит. Воспользовавшись тем, что все увлечены торгами, прошлась по залу. Я хорошо знала, где лежит канцелярия и всякие нужные для рисования вещи. Среди них был и новенький канцелярский нож.

34

— Что ты задумала? — сильные пальцы схватили за запястье.

Нож выскользнул из рук прямо в подставленную ладонь. Господин Би спрятал его в карман и, стараясь не привлекать внимания, уволок меня вглубь зала, за скрытые портьерами колонны:

— Рехнулась?

— Какая теперь разница…

Громкий голос помощницы объявлял очередной лот, модель шла по проходу, покачивая бедрами, затянутыми в узкую юбку, но эта картина ускользала от моего внимания. В голове билось одно: не вышло!

— Не знаю, что там у тебя случилось и на кого ты охотишься, но выбрось это из головы немедленно! Своди счеты где-нибудь в другом месте, а в Клубе подобное неприемлемо!

Мне было уже все равно: жизнь в который раз разлеталась на мелкие осколки.

— Ступай в зал, скоро твоя очередь. Улыбайся и держи марку! О будущем поговорим после аукциона.

О каком будущем? Разве оно у меня есть?

Не знаю, где нашла силы продефилировать по залу, двумя руками держа картину в простой раме: Мистер Маска считал, что обычные деревянные планки подчеркнут изящество рисунка куда сильнее, чем резные завитки. Наверное, он был прав, но думать об этом не хотелось.

К вечеру, несмотря на встроенные в рамы и пол магниты, руки отказывались подниматься. Я, вместе с остальными моделями упала на диван в комнате отдыха, когда прозвучал вызов от Хозяина.

Он всколыхнул все страхи разом, но единственное, о чем я жалела, о неудавшейся попытке отомстить.

— И что это было? — Господин Би, против обыкновения, сидел за столом без маски. И жестом велел мне снять свою: — Что у тебя с этим саро?

Я стояла, уронив руки, и старалась смотреть в одну точку.

— Молчишь? Думаешь, не знаю, что Клан разыскивает единственную выжившую свидетельницу жестокого убийства? И ее описание точно повторяет твою внешность! Так вот… плевать! Когда выправлял документы знал, что не ангелу.

— Он меня убьет!

Господину Би, может, и все равно, а вот саро…

— Думаешь, узнал? Да ни один их Клана на тебя даже не посмотрели, скользили взглядом, как по пустому месту. Так что успокойся. И еще, за сегодняшний аукцион премия полагается, переведу на твой счет.

— Спасибо, — сохранять спокойствие не получалось. — Боюсь, мне придется уехать.

— Куда это? — господин Би уселся за стол и нажал на кнопку. Сканер считал отпечаток пальца и из ящика появился договор. — Вот здесь все прописано…

— Там написано, что я должна сохранять девственность. Но ни слова о том, что нельзя уволиться.

— Верно, — хмыкнул Господин Би. — Но ты забыла, что должна вернуть все потраченное.

— На прошлой недели с моего счета списали последний платеж. Теперь я никому ничего не должна.

Господин Би уже не улыбался. Он хохотал, откинув голову, да так заразно, что я сама не удержалась от улыбки.

— Вот ведь сучка! Дай палец — всю руку оттяпает. Ну, коли хочешь уволиться… Кстати, зачем?

— Уеду. Может, в другом Городе…

— Слушай, ты то ли умная, то ли дура… не соображу. Неужели думаешь, что если Клан захочет кого-то поймать, граница помешает? Запомни: все сильные мира сего общаются между собой также как мы друг с другом, и мелкую просьбу приятеля выполнят не задумываясь.

— Что же делать?

— А что ты собралась делать, если бы твоя затея удалась?

Я пожала плечами: какая разница?

— Умереть.

— Вот как… — взгляд Господина Би затуманился. Он сложил пальцы обеих рук и поднес их к лицу, размышляя. А потом рубанул: — А если тебя спрятать так, чтобы и Клан не нашел?

— Где это? — я сначала спросила, а потом поняла, что ответ может не понравиться.

Так и получилось:

— В Трущобах.

Наверное, если бы он предложил прийти в Клан с повинной, я бы меньше испугалась. Ни один человек в здравом уме не совался в эти забытые Богами кварталы. Их даже полиция обходила стороной, а если возникала нужда обойти улицы, служители закона вооружались до зубов.

Да что там. Даже Клан был бессилен в трущобах.

И, возможно, именно в этом было спасение.

— Наверное, откажусь, — может, я и дура, но точно не сумасшедшая. Для самоубийства есть способы попроще.

— И зря. Я не говорил? У меня там Клуб. Не такой пафосный, как этот, но вполне на уровне.

Я вскинула взгляд, пытаясь понять, в чем подвох. Ну не может же все быть так безоблачно!

— Правда он— что-то среднее между Храмом Искусства и Храмом Любви. Хотя почему — среднее? Любовь это ведь тоже — искусство, не находишь?

Пришлось кивнуть. Это надо же, как Господин Би поэтично обозвал бордель! Только… я туда не пойду.

— Погоди, не отказывайся. Ты пользуешься неплохим спросом, так что я рискну предложить те же самые условия.

— Без постели?

— Без постели. Разумеется, если сама не захочешь.

Это еще что?

— А как же пункт насчет девственности?

— В Трущобах много соблазнов. И если ты решишься — я внакладе не останусь. Ну, что скажешь?

— Можно подумать?

Холл встретил пустотой. Мрамор холодил ступни через тонкий хлопок носочков. Эхо подхватывало шелест одежд и многократно усиливало, так что пришлось юркнуть за ширму. Здесь, на диване, можно было спокойно поразмыслить.

Только эхо угомонилось, как снова встрепенулась, уже от стука каблучков:

— Думаешь эта… кошка действительно — девочка?

— Да врет! Вспомни, как она перед Мистером Маской выгибалась. Вот и правда — кошка гулящая. Даже на саро глаз положила. Бедняга не знал, в какую сторону смотреть, лишь бы не на нее…

— Может, и не смотрел, а картины все купил. Торговался до победного!

Шаги и голоса растворились в переходах, а я отправилась к Ляле. Неужели саро действительно купил все картины Мистера Маски? Он что, извращенец? А может…

От нехорошей догадки по спине пробежал холодок. Похоже, Господин Би прав: прятаться надо там, где искать даже и не подумают.

35

Холодильник встретил пустотой: занятая подготовкой к аукциону, я не стряпала. Растворила в стакане белковый кубик — пусть и попахивает химией, а голод заглушит. Отвратный же привкус можно заесть бананом, который отломала от дозревавшей на полке связки. Один фрукт в день, это закон: организму нужны витамины не только из баночек. Обычно я обходилась кисловатыми яблоками, но теперь могла побаловать себя и экзотикой.

Несмотря на усталость, включила планшет: нужно заниматься, это только кажется, что до Экзамена еще уйма времени.

Монотонный голос объясняющего решение робота подействовал как колыбельная. Заснула прямо на полу, подложив под голову руки.

Мне снился саро. Темные глаза, в которых плещется пламя. Твердые губы. Он улыбается и подходил все ближе, не торопясь, растягивая удовольствие. Каждый шаг отдается болью в груди, а я бьюсь в путах, сплетенная красивыми узлами и подвешенная к перекладине, и ничего не могу поделать.

Пустоту прорезает сверкающий всплеск — катана словно впитала лунный свет и теперь отдавал его темноте. Взмах, поворот… и я просыпаюсь.

Рука онемела. Так вот откуда эта режущая боль! Кожа липкая от пота, а в голове все еще царит ужас. Ненавижу! И все-таки… низ живота сладко тянуло, тело требовало продолжения.

Вода из холодильника помогла остыть. Руки тряслись, так что я намочила футболку. Соски немедленно напряглись и проступили под тонкой тканью.

Проклятый саро! Достал даже во сне!

Но, в конце концов, мне уже восемнадцать, а Господин Би сказал, что если отправлюсь в трущобы, контракт будет переписан. Так, может…

От предвкушения снова потянуло промежность. Сладко. Нетерпеливо. Торопясь и попадая мимо цифр, я набрала код связи.

Долго ждать не пришлось. Встревоженный Ларс примчался сразу же. Я увлекла его вглубь найденного схрона и остановилась, не представляя, с чего начать. В мечтах все это выглядело немного… иначе.

— Что случилось? — Ларс развернул меня к себе. Я невольно зажмурилась, почувствовав на щеке его дыхание. Если чуть-чуть повернуть голову, вот так… то наши губы встретятся.

Поцелуя не получилось: пальцы на плечах мгновенно разжались:

— Просил же не дергать по пустякам!

— И ничего не по пустякам. Знаешь, кто участвовал в аукционе? Саро! Тот самый…

Ларс напрягся:

— Он тебя узнал?

— Думаю, что нет.

— Все равно. Нужно спрятаться, бежать. Куда угодно.

— Господин Би предложил свою помощь.

По мере того как я рассказывала, лицо Ларса каменело:

— И что? Надеюсь, отказалась?

— Еще нет.

Его глаза полыхали безумием. И болью:

— Ларка! Ну нельзя же… так! Ты же в Трущобах ни дня не выдержишь!

Я вспомнила своих «дорогих» коллег. Иглы в поясе, разлитое под ногами масло, натертая чем-то жгучим веревка…

Сверкающий, пафосный Клубу Эстетствующих Художников снаружи был воплощением элегантности. Изнутри же… Трущобы не ограничивались неблагополучными районами.

— Поцелуй меня! — почему-то показалось, что умру без этого. Хотелось увериться, что не одна, что рядом есть защитник и все будет хорошо.

Но Ларс отстранился:

— Извини. Мы же договорились, что останемся просто друзьями.

— В запретке ты так не считал.

— Это было давно. Лара, с тех пор произошло слишком многое. Думаю, твоя мама была права: мы не пара. Но я всегда буду рядом, помогу хоть делом, хоть деньгами. Веришь, сейчас заработок такой, что думаю снять студию… Эй, ты чего? Лара?

Я не слушала. В груди стало горячо, как будто сердце превратилось в огромный котел с бурлящей кровью. Предметы вокруг потеряли четкость, словно глаза запотели от пара.

— Лара? Да пойми, дуреха! Отношения сейчас могут только навредить. Сама же знаешь, что между борделем и нормальной жизнью стоит только твоя… Проклятье. Ларка, ты что, не выдержала?

Это было уже слишком. Я сорвалась с места и помчалась, не разбирая дороги, наплевав на скрытность и маскировку. Они ищут Лару Журавлеву? Ну, пусть попробуют поймать!

Дома долго не могла успокоиться, металась по комнате, как по клетке. Ларс! Кто угодно, но только не…

Движение не помогало успокоиться, я лишь запыхалась и в голове крутились одни и те же мысли. Рука потянулась к коммуникатору: позвонить Господину Би, согласиться…

Нет. Нельзя. Не в таком состоянии.

— Ла-а-арс, — простонала, падая на кровать.

Но перед глазами встало лицо саро.

— Да чтоб тебя приподняло да шлепнуло! — я не выдержала и запустила кружкой в стену. Осколки крупными черепками упали на пол. Пришлось идти за веником и подметать.

Рутинная работа немного охолонила. И решение я принимала на холодную голову, буквально, простояв минуты четыре под ледяным душем. Вылетела синяя и, едва согревшись, нажала на иконку быстрой связи.

— Господин Би? Мы можем сейчас продолжить наш разговор?

Знакомый кабинет. Шуршание принтера. Закорючки подписи на белой бумаге. Набор цифр в подтверждение электронной.

Домой я вернулась только чтобы забрать вещи. И долго смотрела на подаренный Ларсом рисунок, а потом, свернув решительно сунула его в тубус: пусть рядом останется хотя бы он. Мне нужен якорь, чтобы зацепиться в этом бездонном бушующем взрослом и страшном мире.

36

Новое жилье почти ничем не отличалось от старого. Разве что подъездами — в прошлой квартире их не было.

Господин Би лично показал мне комнату и вручил ключи. А потом кивнул на окно, в котором виднелось соседнее задние. Над крыльцом, закрывая нижние окна, растянулся грубо нарисованный плакат. Красотка, одетая лишь в туфли на высоком каблуке, прикрывалась палитрой. Перемазанная краской, с приоткрытым ртом… Неужели это кому-то нравится?

— «Творческий Угар», — прочитала вслух.

— Не обращай внимания, что вывеска неяркая. Клиенты знают, куда идти.

Я еще раз выглянула в окно.

— Вы не забыли наш уговор?

— Обижаешь, девочка! Все в силе. И прихвати вот это!

Он снова подал мне маску кошки. Но если та была настоящей драгоценностью, то эту не тянула даже на жалкую подделку: из пластика, раскрашенная ядовитого цвета краской… жуть!

— Она светится в темноте, так что не испугайся! Ну, удачи тебе на новом месте.

Он повернулся, чтобы уйти. А я машинально схватила его за рукав:

— Подождите, господин Би…

Он остановился, ожидая продолжения.

— Вы… не могли бы вы познакомить меня с коллективом?

— Волнуешься? Ну, это нормально. Ладно, пойдем, все равно хотел заскочить.

Расписанные граффити стены, окурки и плевки на пыльном асфальте. Куда я попала? Но господин Би уверенно преодолел расстояние и взбежал на крыльцо. Кнопка звонка вжалась в стену. Как странно. От таких способов оповещения ушли много — много лет назад, я даже не думала, что вновь увижу подобное.

Вверху что-то сверкнуло: прямо на нас смотрел черный глазок камеры.

Громко щелкнул замок и массивная дверь отъехала в сторону и вернулась на место, как только мы вошли.

— Маску! — велел господин Би и пояснил: — охрана знает всех в лицо, а вот клиентам это необязательно!

В уютном холле нас встретила девушка в короткой юбке, облегающем топе и черной маске, усыпанной стразами. Ее шпильки тонули в высоком ворсе ковра:

— Добро пожаловать, Хозяин, — промурлыкала она и облизнулась.

Почему-то в ее исполнении эта фраза прозвучала не так, как в Клубе. Там прозвище было констатацией факта, здесь же…

— Проводи-ка девочку в зал, пусть полюбуется. И управляющему, чтобы зашел.

Я удостоилась оценивающего взгляда и равнодушного:

— Ну, пойдем, что ли… Работать здесь будешь?

— Да, — все, что могла сказать, войдя в зал.

Длинный и широкий, он казался тесным, настолько был заставлен оббитым алым диванами и креслами. Там и тут виднелись кровати, заваленные подушками. Они же грудами лежали на полу. Вычурные светильники свисали на изящных цепях или напоминали старинные уличные фонари. У некоторых застыли прикованные люди.

На первый взгляд, все было, как в прежнем Клубе: кто-то принимал нужные художнику позы, кто-то трахался, издавая слишком нарочитые стоны, кто-то чавкал в районе промежности партнера…

Но это только на первый взгляд. Главное отличие оказалось в художниках: все они рисовали голыми.

Мужчины и женщины увлеченно возили кисточками по холстам, иногда сладко постанывая — их модели не только позировали.

Молодая женщина, стоя на коленях, довольно жмурилась, облизывая голову напряженного члена. Клиент любовался то на сильно накрашенное лицо, то на рисунок, который он время от времени дополнял неровными линями.

Мускулистый парень покрывал поцелуями обвисшую грудь матроны. Та от рисования не отвлекалась, лишь изредка тыкая кистью, если язык модели начинал работать не очень активно.

Я закрыла глаза и несколько раз вздохнула. А потом порадовалась, что буду здесь на особом положении, без всего… этого. И мысленно поблагодарила Ларса за то, что он не поддался. Девственность действительно стала для меня щитом. Наверное, надо еще раз уточнить все у мистера Би…

На робкий стук раздалось холодное:

— Войдите! — Но, увидев меня, господин Би поменял тон: — Осмотрелась? Тогда знакомься, это господин Управляющий, так его и называй.

Я проследила за его взглядом. На жестком стуле у двери сидел костлявый мужчина с крючковатым носом. Тонкие светлые волосы были зачесаны назад, и когда он чуть склонил голову в приветствии, стала видна намечающаяся лысина.

— Итак, господин Управляющий, позвольте представить вам Госпожу Кошку. Признаюсь, я очень не хотел отправлять ее сюда, но ряд обстоятельств… — господин Би развел руками. — Так что прошу любить и жаловать. А, и еще один нюанс: Госпожа кошка только позирует. Клиентам запрещено к ней прикасаться, мало того, никаких парных… сессий. Вы поняли?

— Разумеется, — серые водянистые глаза сверкнули. — Не беспокойтесь, здесь Госпожа Кошка в полной безопасности.

— И помогите ей освоиться. Девочка никогда не была в Трущобах.

— Всенепременно! — господин Управляющий снова поклонился и вскочил, потому что Хозяин поднялся со своего места.

Приказ исполнили в точности: показали гримерку, гардеробную. Здесь лица скрывали только от клиентов, как и настоящие имена. Меня тут же предупредили:

— Никаких кличек за пределами Клуба. А в Клубе — никаких имен.

Потом парень из охраны проводил меня до дома и посоветовал в первые дни не высовываться:

— Видно же, что чужая. Тут же наживешь неприятностей на свою жопу. Она, кстати, у тебя ничего! — И он схватил меня за ягодицу.

Рука взметнулась на автомате. Охранник увернулся и расхохотался:

— Зубастая! Люблю таких! Ну, увидимся! — и направился обратно.

— Подожди! — на ум пришел пустой холодильник. — Где здесь ближайший магазин?

Парень развернулся и хмыкнул: — Сказал же: одной не выходить. Ладно, пойдем, провожу.

37

Супермаркет располагался недалеко. Глядя на заставленную авто площадку, на яркие вывески, я подумала, что магазины здесь мало отличаются от привычных. Но вооруженная охрана внутри показала, что это мнение ошибочно: в обычных торговых центрах секьюрити не носят пистолеты, да и кассиры не вооружены.

— Купи газовый баллончик, — посоветовал спутник и спорить я не стала.

В корзину полетели не только продукты, но и средства самозащиты, а также кое-что для обустройства дома — плотные шторы, датчики движения, и даже складной нож. Его посоветовал Марк:

— Смотри, если нажать на эту кнопку, лезвие само выскочит. Не бог весть какая защита, но лучше, чем ничего. Пользоваться-то умеешь?

Я умела. Вот где пригодились уроки запретки, когда я раз за разом отрабатывала приемы, учась драться. Так, на всякий случай. Решила ни в чем не уступать Ларсу и тот сдался, признав, что лишним не будет.

При мысли о старом друге стало грустно.

— Что-то случилось? — Марк забрал у меня корзину. — Все хорошо?

— Да. Просто поняла, что выжить в этом месте будет нелегко.

— Ничего, ты под защитой Хозяина, он здесь авторитет. Даже capo побаиваются с ним связываться. Так что веди себя хорошо, и все будет в порядке. Ну, закупилась?

Хмурая кассир просканировала покупки и поднесла к коммуникатору аппарат для снятия денег. На мгновение я похолодела: а друг на счету пусто? Господин Би знает все коды и в случае чего легко заберет деньги. Но раздался тихий писк и на экране зажегся зеленый огонек: оплата прошла.

На обратном пути я вертела головой, стараясь увидеть как можно больше. Внимание привлек плакат, наклеенный на стену прямо поверх граффити. Закутанная в шелка женщина на фоне паутины смотрелась колоритно, но при одном виде веревок мне стало не по себе.

Марк по-своему понял мое замешательство:

— Не вздумай туда пойти!

— Почему? — любопытство оказалось сильнее отвращения.

— Потому! Мастер, кроме оплаты, получает право выбрать любую женщину из зала, на которой будет оттачивать свое мастерство. А потом может или трахнуть ее, или устроить аукцион, продавая это право другому.

Стало противно.

— Спасибо за предупреждение, — я на самом деле была благодарна. Кажется, меня сейчас уберегли от серьезной ошибки.

Остаток дня провела, как обычно, а вот на работу пошла с утра.

Группа парней посвистела вслед, кто-то даже попытался познакомиться. Но меня интересовала только дверь под вывеской, и те несколько минут, пока поворачивалась камера, показались вечностью.

Сейчас, когда внутри царила тишина, можно было следует рассмотреть и зал, и все остальное.

Кричащая роскошь, побитая временем. Потертые диваны, поблекшая позолота. Не настолько, чтобы стать нищетой, но и не блеск алмазов. Контраст со сдержанной элегантностью Клуба Эстетствующих Художников был разительным.

Особенно это ощущалось в костюмерной.

Вешалки тянулись вдоль стен бесконечными рядами. Однотипные платья, юбки, лифы и корсеты. Мишура, перья и блеск. Даже кимоно, к которому я кинулась, как к родному, переливалось от обилия пайеток.

Какой ужас!

Я копалась в одежде, пытаясь подобрать хоть что-то, похожее на мой прошлый наряд, но аляповатые тряпки из дешевой ткани, выбранной, вероятно, за яркость, не подходили.

Мысль, что придется менять образ, приводила в панику. Я уже привыкла к струящемуся шелку кимоно, к широкому поясу, к белым носочкам и высоким деревянным сандалиям на скошенной подошве. Госпожа Кошка стала моим щитом. Там, в Клубе, я смотрелась в зеркало и не видела себя. Там отражалась другая девушка, которой нравились похотливые взгляды, нравилось дразнить мужчин, нравилось сводить их с ума…

Но что делать, если Госпожи Кошки больше нет?

Значит, надо создать другую!

Черное с красным… От банального сочетания тошнило. Под недовольным взглядом костюмера я перебирала одежду и не могла выбрать. И только когда паника почти накрыла с головой поняла, что нашла.

Цвета густого шоколада, атласное, на тонких бретельках, с жестким лифом- корсетом и длинной юбкой. Высокий боковой разрез обрамляла пена тончайших кружев золотистого цвета. Оно так шло к моим глазам! И темной маске.

Найти обувь было проще. Классические туфли без излишеств. Прошлый клуб научил меня, что простые линии говорят о цене куда больше, чем кричащая роскошь разноцветных стекляшек.

— Ты уже здесь? — в костюмерную заглянул Управляющий и поморщился, увидев платье: — Найди что-нибудь другое. Это слишком скромно.

— Если клиентам не понравится — переоденусь.

— Как знаешь. В конце концов, твой заработок. Иди готовься.

И все же я уточнила у него насчет нашего с господином Би уговора. Скривившись так, словно его заставили жевать недозрелый лимон, Управляющий подтвердил: все в силе. Никаких прикосновений. Никакого секса. Никаких излишеств.

Гримерки тут были общими. К счастью, сейфы тоже присутствовали. Спрятав туда вещи, я в последний раз крутанулась перед зеркалом, проверяя, все ли в порядке. Больше всего беспокоила непривычная маска: я боялась, что она может слететь в самый неподходящий момент.

— Да красивая, красивая, иди уже, — кто-то толкнул в спину. От неожиданности я потеряла равновесие и буквально выпала в зал, полный ждущих аукциона мужчин.

38

О нем меня предупредили в последний момент.

Натурщиков в этом клубе было не меньше, чем в прошлом, но и требования к ним предъявляли иные: красоты оказывалось недостаточно. Умения ценились куда выше, и вот за них-то клиенты готовы были платить. А чтобы никого не обидеть, придумали аукцион.

Модели выходили в зал и вставали на небольшое возвышение. А «художники» торговались за право «писать портрет», так здесь называлось то, что видела вчера. Ажиотажа это не вызывало, напротив, на возвышение я поднималась, как на эшафот.

Взгляды собравшихся внезапно стали осязаемыми: скользкое прикосновение масла, острые уколы шила, зудящие буравчики… Прячась за привычной маской, я их почти не ощущала. Но не сегодня. Видимо, из-за того падения.

О, это было феерично! Проехаться на животе по натертому мастикой полу, как по катку!

Зато успех был обеспечен! Мной заинтересовались, а что еще натурщице надо?

Следовало поблагодарить толкнувшего новичка навстречу судьбе: цена росла так стремительно, что можно было заподозрить подставу. Все-таки Управляющий лучше всех знал, чего хотят его гости, и старался заработать. И, хотя чувствовать себя скотиной на торге было неуютно, я могла только восхититься деловой хваткой этого человека.

«Купил» меня мужчина лет сорока. Сначала почудилось — старик, но когда скинул рубашку, под ней оказалось тренированное тело, на мой взгляд — несколько перекаченное.

И все-таки контраст с покрытым морщинами лицом был разительным.

— Сюда, — клиент подвел меня к стене, на которой красовались кольца и крючки разной величины. — Вытяни руки!

Через несколько минут лодыжки и запястья оказались скованными железными кандалами. Между кожей и сталью не было ничего — в прежнем Клубе такого не позволяли, натурщиков берегли от лишних травм.

— Красиво, — мужчина отступил на пару шагов и нахмурился, — и все же чего-то не хватает.

Ему хватило нескольких секунд — бретельки оказались спущены и лиф сдернут так, чтобы обнажилась грудь.

— Да… так.

Он развернул поудобнее мольберт и выдавил на палитру краски.

— Секунду, еде один штрих!

Я понять ничего не успела, как мужчина оказался рядом. И вскрикнула, когда тонкие пальцы выкрутили сосок.

— Что вы…

— Ну разве не прелесть?

Боль, резкая, острая. Я умею терпеть — синяки, царапины, ссадины… Но не так.

Пальцы уже не кажутся красивыми и тонкими. Теперь они похожи на птичью лапу с острыми копями, которые проводят по коже, от самого горла и вниз, между грудей, туда, где их останавливает корсет.

Розовая линия — как росчерк пера. Поверх нее — другая, наискосок. И еще одна, и еще…

— Тебе нравится! — в голосе удовольствие. Напряжение. Предвкушение. — Ты же хочешь, да? Хочешь… меня?

Хочу? Да меня трясет от злости и страха — слишком настойчивы руки, а оковы не позволяют уклониться.

Язык касается груди, обводит сосок раз, другой, третий… Рука лезет под юбку… Белья нет. По правилам, трусики можно надевать только если они — часть наряда.

Пальцы трепят нижние губы, пробуют проникнуть внутрь…

Меня выгибает от боли и ненависти, а мужчина вдруг отступает, удивленно и с обидой глядя в глаза:

— Почему ты до сих пор сухая? Ну, значит, тем хуже…

Как завороженная смотрю, как поблескивает пряжка ремня. Брюки падают, «художник» легко освобождается из штанин.

— Не нравится? — спрашивает и всей пятерней вцепляется мне между ног. — Неужели? Какая стойкая! Посмотри… Хочешь его в себе? Я буду осторожен, но для этого нужно как следует попросить…

— Я не стану с тобой трахаться, — наконец, мне удалось выдавить из себя хоть какой-то звук. Да, грубо. Да, непрофессионально. Но договор подписан — я модель, а не шлюха.

— Вот как? — мужчина смеется так, что остальные начинают оглядываться. Некоторые уже давно наблюдают за нашей перепалкой. Я не обращаю на них внимания — сейчас важнее разобраться с недовольным клиентом. И освободиться от оков.

— Простите, — Марк успел вовремя. — Эта натурщица не оказывает услуги подобного плана. Ее можно только рисовать.

Клиент проследил за указующим перстом Марка. На полускрытом занавеской экране мерцали несколько фото. И фото Госпожи Кошки тоже. Как я поняла, это было предупреждение: «не трахать».

— Только рисовать? — мужчина усмехнулся. — Ну нет, у этих шлюшек есть еще одна функция!

— Я прошу соблюдать правила клуба, — стоял на своем Марк.

— Разумеется! — с ледяной улыбкой заверил клиент и отступил.

Не знаю, насколько он злился, но его член и не собирался опадать: торчал, как указатель на пупок.

— Думаешь, обманула? — в голосе слышалось что-то змеиное. — Только… — мужчина подошел вплотную, — если нельзя в тебя, то можно на тебя… Смотри на меня! Сюда смотри!

Ладонь обхватила член и задвигалась. Розовая головка то выныривала из кулака, то пряталась обратно, напоминая какого-то экзотического и очень пугливого зверька. Не скажу, что мне было неприятно смотреть, но глаза клиента привлекали больше.

Сначала в них полыхала ярость, чуточку смешанная с желанием. А потом чистый, ясный взгляд затуманился, как будто реку накрыла пелена тонкого тумана. Сейчас клиент себя не контролировал, не думал ни о чем… и был готов на многое. Миг, другой… и семя брызнуло тонкой струйкой.

И что самое отвратительное — прямо на меня.

39

Кончив, он довольно упал в ближайшее кресло и потянулся за салфетками.

— Перерыв, — кинул в воздух и рядом материализовался помощник.

До туалета я едва добежала, а потом долго блевала, до потемнения в глазах. А когда, пошатываясь, добралась до гримерки, и услышала жесткое:

— Приведи себя в порядок и марш в зал!

Я яростно терла тело, докрасна, до боли, и все равно, казалось, липкие потеки впитались в кожу. Вышла из душа, только когда в дверь стали ломиться:

— Ты здесь не одна!

Несмотря на духоту, меня трясло и тоненький халатик, в который я куталась не согревал. Нужно было сходить в костюмерную, подобрать новый наряд взамен испачканного платья.

— Да чего копаешься? Бери, что под руку попалось, все равно не заметят, — кастелянша ворчала, помогая перебирать вешалки. А потом отвлеклась на сигнал коммуникатора, так что я смогла вздохнуть свободнее.

Ненадолго — женщина вернулась, передав коротко:

— Тебя ждет господин Управляющий. Так что переодевайся, и вперед!

Мне действительно пришлось хватать первое попавшееся под руку, благо удача была на моей стороне. Белоя, мужского кроя платье-рубашка до середины бедра длиной пришлась кстати. Перехватить тоненьким пояском, водрузить на голову шляпу и дополнить ансамбль туфлями на шпильке.

Проклятье! Все-таки пришлось обувать это пыточное приспособление! Я с тоской вспомнила любимые кроссовки и заторопилась в кабинет начальства.

Управляющий даже не встал из-за стола, только поднял недовольный взгляд:

— Ну и что ты устроила? Подумаешь, полапал бы немного… Так ведь за это и заплатил!

— Он не лапал, он трахать собирался, — было от чего опешить.

— До этого бы не дошло. И еще… слишком большой перерыв. На отдых и переодевание дается пятнадцать минут, потом ты должна вернуться в зал. На первый раз, так уж и быть, обойдемся без штрафа. Усвоила? Тогда бегом! Клиент должен остаться доволен!

На мой взгляд мужик, лишенный возможности трахнуть приглянувшуюся шлюху, доволен быть не может. А я в его глазах и есть — та самая шлюха. Значит, отыграется он по-другому.

Один день плавно перетекал в другой. Клиенты менялись, но каждый раз находились желающие трахнуть «новую девочку». Управляющий на взятки не велся, и тогда предложения посыпались на меня: встретиться за пределами клуба.

— Ну зачем же тебе отдавать кому-то процент? Так все будет твое.

Но я тоже не просто так висела в подвесах, изображала из себя то недотрогу, то распутную девицу, выставляя напоказ все, что требовали ненасытные «художники». Я хорошо усвоила, что в этом мире есть бесценное сокровище — информация, и собирала ее по крупицам, держа открытыми глаза и уши.

Да, Клуб Эстетствующих Художников это заведение напоминало только мольбертами, а вот остальное… Даже клиенты тут были обычными пачкунами холстов и переводчиками красок, которые они с большим удовольствием намазывали прямо на тела натурщиц. В Клубе такое тоже было, но там рисунки хотелось сохранить как можно дольше, а здесь…

И все же в одном этот бордель давал фору любимому детищу господина Би.

Сплетни, слухи, скандалы и сенсации обсуждались здесь без оглядки на моделей. Мы были куклами, антуражем, который не принимали всерьез. И я очень быстро научилась этим пользоваться.

Кто «держит» какой район. К кому обратиться с той или иной проблемой, и кому какой процент заплатить. Кто чей любовник… И много — много полезного.

Слушая все это я сотню, тысячу раз поблагодарила родителей за хорошую память: не пришлось подставляться и записывать опасную информацию. Удручало одно: из-за неимоверной занятости времени на подготовку к Экзамену совсем не оставалось. Разве что в выходные, но их было катастрофически мало, его едва хватало, чтобы убраться в комнате и сбегать за покупками.

Да, улицу я тоже быстро обжила. Даже завоевала небольшое уважение у некоторых компаний своих ровесников. Правда, для этого пришлось пару раз убежать от их облав, но тело еще помнило, что такое паркур. Мало того, летя не разбирая дороги, я вдруг почувствовала, что счастлива несмотря ни на что. И крики преследователей только заставляли быстрее биться сердце и смеяться над их неуклюжими попытками.

В общем, уже потом, подсказав пару приемов, я получила возможность безопасно ходить по своему кварталу. Правда, для этого пришлось еще подраться: одна из «королев» решила, что я положила глаз на ее парня.

Выяснили все быстро, в бою один на один. Я победила, но потом еще долго мазалась заживляющими мазями и прятала синяки под толстым слоем косметики. И заработала штраф: Управляющий заявил, что мое тело принадлежит клубу и я обязано беречь его от травм.

В общем, жизнь понемногу наладилась, и омрачали ее только клиенты, которым доставляло удовольствие ежедневно дрочить и кончать на женское тело.

И все-таки… даже они многому научили. Я вдруг поняла, что мужчины — это не страшно. Примитивные самцы, которым от женщины нужно только одно. Мнят себя хозяевами жизни, но готовы ползти если не за каждой юбкой, то за более-менее приличной задницей. Или большими сиськами.

В этом их слабость.

Только дура отказалась бы воспользоваться полученным знанием. Вскоре я выяснила, чем привлечь и свести клиента с ума. Жаль только Управляющий и господин Би на это не попадались. Последний, вообще, смеялся до слез:

— Ты изменилась, малышка! Двигайся в том же духе и станешь легендой!

А мне было достаточно мести. И я готовилась к ней, как могла.

И все-таки оказалась неготовой.

40

Весна в этом году пришла ранняя и дружная. Снег, вернее, льдисто-грязевая жижа растаяла за неделю и на затоптанных газонах пыталась пробиться молодая травка. Шанса ей не дали, но стены домов украсили граффити вырвиглазых тонов, на асфальте, как подснежники, появились признания в любви, а возле официальных контор высадили в бетонные кольца кустики петуний.

Я, глядя на это, вспоминала, как отмечала в прошлом году День Весны. С утра носилась по заброшкам, рискуя сломать шею, а вечером, после того как папа пришел с работы, наряженная в светло-сиреневое платье с широким белым поясом, отправилась с родителями на концерт.

Потом была кафе с разными вкусностями, и даже шарик настоящего мороженого и натуральным шоколадом! И горячий какао с коровьим молоком.

Воспоминания оказались такими яркими, что во рту появился шоколадный привкус. Настроения не было и выходному я обрадовалась лишь потому, что хотела как следует выспаться.

Но этого не позволили. Перед уходом Управляющий сообщил, что на завтра назначено большое мероприятие, будет сам господин Би, который хочет видеть Госпожу Кошку в качестве модели и пообещал щедрую премию.

Хозяину не отказывают, это я уяснила давным-давно, да и деньги были нужны, так что я не слишком расстроилась.

Утром служебные помещения удивляли непривычной пустотой. Из персонала пришла лишь охрана да пара помощников, все жутко занятые. Что поделать — спецобслуживание есть спецобслуживание. Только почему я не вижу никого из натурщиков?

Ответ получила, едва переступив порог зала.

У дальней стены на спешно возведенной сцене возвышалась перекладина, утыканная всевозможными крючками и кольцами. Рядом сидел, перебирая веревки, полуголый мужчина. Он поднял на меня взгляд, и улыбнулся, поманив к себе.

Вокруг — ни одной женщины. Выражения лиц гостей пугало, на память тут же пришли слова Макса о местных традициях шибари.

Но обратно меня не выпустили: охрана успела захлопнуть дверь перед самым носом. Выбор был невелик: или пройтись к эшафоту с гордо поднятой головой и заставить мужиков вспоминать представление на протяжении оставшейся жизни, или…

Или все равно оказаться в подвесе, но силком и избитой.

Я выбрала первое.

Пока шла по людскому коридору, увидела господина Би. Тот сидел в кресле и довольно щерился. Заметив взгляд, кивнул и поднял большой палец. Сволочь! Ненавижу!

Но на моих губах по-прежнему играла улыбка.

Маска. Она не только закрывает верхнюю часть лица. Она приросла к коже. И сама кожа стала — маской. Улыбающейся клоунской маской.

Тело — не мое. Бедра чуть покачиваются при каждом шаге и цокот каблуков оглушает.

Я — Госпожа Кошка. Дикая и яростная. Я — кукла. Робот. Не человек.

И та, что отражается в высоких зеркалах тоже — не я.

Между мной и Мастером всего две ступени, покрытых алой тканью. Сердце больше не бьется, я окончательно перестаю быть… Я уже там, в том безумном трансе, которому обучилась сама, неподвижно стоя в путах, чувствуя маслянистые прикосновения, жаждущие взгляды… И теперь все равно, что произойдет через мгновение…

— Не трогать!

Тихий голос заглушает звуки, сметает преграды. Мои заслоны рушатся и я поворачиваюсь, вместе с остальными глядя на capo.

Гнев. Ярость. Боль. Эмоции закрутились в безумный водоворот.

Кто просил его вмешиваться? Это capo вечно все уничтожает. Вот так, парой слов он разрушил настрой, без которого мне не вынести предстоящего. А прежде точно так же, походя, разрушил мою жизнь.

Поэтому я с каким-то злобным удовольствием смотрела, как навстречу нежданному гостю поднялся Хозяин:

— Мы рады вашему присутствию, господин. Но вы должны знать правила: Мастер выбрал ту, на ком покажет свои умения. Если же вы сами желаете развлечься сами, то придется принять участие в аукционе. Учитывая, что она девственница, первоначальная ставка высока.

Этого только не хватало! У capo денег куры не клюют!

При мысли, что он поимеет меня у всех на виду, стало плохо. Я бы предпочла поочередно мужчин в зале, только не его!

Но кто спрашивает мнения куклы? Пришлось расправить плечи, чтобы достойно выслушать приговор.

Capo улыбнулся господину Би. Его спокойный голос набатом отозвался в ушах:

— Я знаю правила. Среди них есть еще одно: модель можно заменить на более ценную.

— И кого вы предлагаете? — тут же сделал стойку Хозяин.

— Себя.

41

Никогда не думала, что в заполненном людьми помещении может наступить такая тишина. Capo замер напротив господина Би, а тот удивленно рассматривал его сквозь прорези маски.

Маски… Этот безумец явился сюда без нее! Все, кто пришел на аукцион будут знать, кого свяжет и отымеет Мастер. И, вполне вероятно, в сети появится видео. В Трущобах уважали и боялись Клан. За силу, за умение быстро и четко подавить любое возмущение, не оглядываясь на мифические здесь права человека. Но если предоставлялся способ насолить…

Хотя, какое мне дело до этого capo? С удовольствием посмотрю, как он будет качаться в подвесе, как Мастер загонит свой блестящий член ему в задницу по самые яйца… Буду слушать стоны и видеть закушенную от злости губу… И мне плевать, почему capo предложил этот обмен: воина за шлюху.

— Себя? — протянул господин Би. — Ну, я не знаю, что скажут остальные. Они платили за другое представление. Впрочем, если Мастер не против…

Взгляды устремились к сцене. Мастер отложил веревки и спустился. Мне никогда не забыть исходящий от него жар.

Capo его тоже почувствовал. Это было видно по тому, как напряглись плечи. А Мастер тихо попросил:

— Снимите пиджак… господин.

Последнее слово произносил трудно, катая на языке, как будто пробуя на вкус что- то непривычное.

Capo подчинился.

Рука в переплетении вен провела по груди, огладила плечи, спустилась по спине… а потом пальцы резко сжались на ягодице.

— Годится! Прошу, — Мастер указал на сцену каким-то театральным жестом. И добавил, громко, чтобы все слышали: — Мало кто может похвастаться, что отымел самого помощника Главы Клана.

При этой новости ноги подкосились. Ничего себе! Это с кем я тягаться задумала? Но планов не поменяла. Хоть сам глава Клана — я втопчу тебя в грязь!

Правда, сейчас было дело поважнее.

Господин Би уже опять устроился в своем удобном кресле. Остальные гости расположились на полу, на подушках — так никто никому не мешал.

Я последовала их примеру, усевшись рядом с Хозяином:

— Почему? Вы же обещали?

— Прости, милая, но так было бы лучше для всех. И для тебя тоже.

Вот это новость! Возмущаться бесполезно, нужно быть умнее!

— Чем?

Господин Би ненадолго оторвал взгляд от происходящего на сцене, чтобы посмотреть на меня:

— Неужели не догадываешься? Скажи, сколько раз тебя приходилось отбивать от насильников? А теперь подумай, сколько бы они платили за легальную возможность оттрахать тебя в тепле и удобстве? Поверь, заработок бы повысился значительно. Что там насчет Экзамена? На репетиторов деньги не нужны?

— Пока хватает — я экономна.

— А я нет! Ты можешь принести гораздо больше, чем сейчас. Так что… Милая, это обычный бизнес. Неужели ты считала, что сумеешь остаться целкой в борделе?

А я ведь действительно так думала. Еще утром, потому что вроде все шло по накатанной. Но раз вводные изменились… придется искать другой план выживания.

Одно ясно — с господином Би нужно попрощаться. Он честно сказал, что не остановится, но эту проблему можно решить. А вот другую… Почему capo захотел поменяться со мной местами? Не потому же, что он тайный мазохист, или ему не хватает в жизни острых ощущений!

То, что происходило на сцене подтверждало мою правоту: capo совершенно не нравилось, что вторил Мастер. Зато нравилось мне!

Напряжение плеч. Застывшая спина. Движения — послушные, но через силу. Приказ раздеться — и пальцы тянутся к вороту безупречно выглаженной рубашки. Касаются пуговиц, расстегивают их одну за одной.

Смуглая кожа контрастирует с белоснежной тканью. А потом взрывается брызгами красок: многоцветная татуировка струится по груди, поднимается к плечам, спускается вдоль позвоночника и скользит ниже, к мускулистому бедру…

Оно тоже напряжено. Capo — пружина, закрученная так, что вот-вот распрямиться, сметая все на пути. Или сломается.

Но он крепче, чем кажется. А Мастер — на то и Мастер, чтобы не допустить срыва. Он отдает приказы мягкими движениями, едва касаясь обнаженного тела. Повернуться, показать зрителям татуировку — Дракон, спрятавшийся в цветах — снова повернуться, скрестить руки на груди.

Веревочная петля обхватывает шею, к ней добавляется другая, Мастер работает, и его движения сродни танцу. Он создает магию — узлы сплетаются в строгие узоры

— простые, рельефные. Ничего лишнего, никаких украшательств.

Оказывается, шибари — это красиво. Почему я не поняла раньше? Зато теперь ясно, отчего мужчины сходили с ума, видя меня в подвесе. Интересно, их желание было сильнее моего?

Осознание собственного «хочу» оказалось настолько неожиданным, что перехватило дыхание. Я смотрела на Мастера и дико ему завидовала. Как же хочется туда, на сцену. Ощутить в руках гибкую жесткость веревки, пальцами почувствовать контраст между ней и живой кожей. Прикоснуться к напряженным мышцам…

Capo теперь напоминал струну. Натянутый до предела, противящийся и… послушный. Когда он опустился на колени я с трудом сдержала стон, но когда Мастер шагнул к нему, едва не потеряла голову.

42

Capo потянулся навстречу, потерся щекой о пока застегнутую ширинку. Как щенок, выпрашивающий ласку. Руки Мастера тут же взъерошили волосы, пробежались по затылку, чуть подталкивая навстречу…

Нет, не щенок. Волк, спрятавший зубы. Напряженный, готовый к броску и… смиряющийся.

На мне не было белья. И когда красивые губы capo обхватили вырвавшийся наружу член, и мужские бедра задвигались, задавая темп, ну стало мокро.

Нет, меня заводило не происходящее на сцене — нет ничего красивого в откровенном трахе мужика мужиком. Подобное надоело еще в прошлом клубе. А здесь было… другое.

Capo смирял себя. Сознательно подчинялся правилам, которые мог послать далеко и глубоко. И я вдруг поняла, что хочу увидеть его у своих ног. Не покорного раба, а волка, тигра или барса. Может быть — дракона. Свободного, но — смиряющегося. Видеть, как склоняется к моим ногам темноволосая голова, как напрягается, не желая подчиняться, спина. Как на руках вздуваются мышцы, силясь и не смея порвать путы…

О! Я очень этого хотела. Жажда обладания и мести огнем прокатилась по венам, ударила в голову, заставила щеки полыхать…

— Нравится? — свистящий шепот вырвал меня из рая. — Да, красиво. А теперь представь на его месте себя! Думаю, это был бы шедевр!

— Вряд ли.

Ясно, что Господин Би меня в покое не оставит. И что теперь делать? С одной стороны capo, который может потребовать плату за помощь, с другой — предавший Хозяин. Хоть руки на себя накладывай!

Не дождетесь!

И, улучшив момент, я выскользнула из зала.

Возвращаться домой не хотелось. Да и незачем — квартира перестала быть островком безопасности. Capo при желании легко выяснит, где живет приглянувшаяся шлюха. Тот же господин Би подскажет, если хорошо заплатить. Может быть, меня уже ждут…

Паранойя подкралась мягкими шагами, заполонила мысли. Пока не стало ясно что все это чушь. Засада, облава… зачем так сложно? Нужно просто дождаться, пока я приду на работу.

Значит, туда ходить не надо.

Носить с собой наличку опасно, но остаться без средств к существованию куда хуже. Я обнулила счет. Не разом, а мотаясь от одного банкомата к другому — добыть кеш в Трущобах не так-то легко.

А потом вернулась домой.

Квартира показалась чужой и отделаться от ощущения, что за мной наблюдают, не получалось. Уговаривая себя не паниковать, покидала в сумку кое-какие вещи, туда же отправился тубус с подарком Ларса — оставить портрет здесь я не могла. И, собранная, замерла в коридоре. Стоит переступить порог, и обратного пути не будет. Никто не поможет, никто не протянет руку помощи.

Да и плевать! До сих пор меня только предавали! Даже Ларс… но тот хотя бы пытался… И capo…

Вот о нем думать не хотелось совершенно. Не знаю, почему он вышел на сцену вместо меня, и знать не хочу! Пусть эта тайна сдохнет вместе с ним, и мое дело постараться, чтобы это случилось как можно скорее.

Как я хвалила себя, что не заперлась в четырех стенах, а заводила знакомства. Новые приятели нашли мне и «левый» коммуникатор, и жилье. Оно, правда, больше напоминало хлев, но выкинуть хлам из комнаты в три квадрата недолго. В результате в каморке остался только комод, узенький шкаф и раскладушка. Для старта хватит.

С работой оказалось труднее. У таких, как я было два пути: подыхать с голоду или идти на панель. Первого не хотелось, от второго я только что сбежала. Оставалось искать там, где женщины в принципе не рассматривались. А для этого…

Отросшие волосы — в мусорку. Туда же юбки и платья. Да и женский гардероб. К счастью, я прихватила пару спортивных штанов и футболок унисекс, а купить мужскую одежду несложно, нужно только знать, где можно сделать это недорого.

А дальше… Если держать глаза и уши открытыми, то рано или поздно их коснется нужная информация.

Слухи, если потянуть за правильную ниточку, могут многое рассказать. А если уметь анализировать, то…

Трущобы пугали. И поражали. Становилось ясно, почему даже capo предпочитали подчиниться правилам, а не пользоваться властью: это место могло как уничтожить, так и поднять на самую вершину. А еще оно любило рисковых.

Сухи донесли об одном очень интересном обычае: раз в несколько месяцев большая компания объявляла набор курьеров. В конкурсе мог принять участие любой мужчина от семнадцати до тридцати лет. Собеседования не было. Его заменяло состязание.

Почти все сбережения ушли на новые документы. А я стала мужчиной.

И как же благодарила Ларса и остальных! Вспоминала их манеру речи, движения, привычки. Пару недель выходила из дома только на пробежки, а остальное время проводила перед зеркалом, сживаясь с новой маской. И когда поняла, что время пришло, подала заявку.

На проверку личности потребовалось три дня. Я думала, с ума сойду от радости, когда получила подтверждение на участие. И этого момента моя жизнь превратилась в череду изнурительных тренировок. Я пила и ела только потому, что для них нужны были силы, а спала тогда, когда усталость сбивала с ног.

Но за сутки до соревнований взяла тайм-аут. Позволила себе не белковую кашу с вкусовыми добавками, в кусок настоящей говядины и весь день лежала на кровати, то проваливаясь в сон, то пялясь в потолок.

Это было нелегко, но самым сложным оказалось запретить себе мечтать и строить планы: сейчас все мысли должны были направлены на предстоящее испытание. Мне нужна была эта работа и иного выхода, кроме как победить, не оставалось.

43

Желающих устроиться в компанию «КиО» оказалось немало. Я получила браслет и на экране загорелся номер: сто пятьдесят семь. Но на старт вышли не более двух десятков.

— Впервые здесь? — парень рядом старательно разминался. Я последовала его примеру.

— Да. А почему нас так мало?

— Старт раздельный. Из разных точек города. Смотри на экран, сейчас начнется.

Огромное табло замерцало, выдавая трехмерную проекцию улиц. Между домами зеленой лентой вился маршрут с красными точками контроля.

— Вы должны отметиться на каждой! Тот, кто этого не сделает, считается выбывшим из соревнований.

— Срезать нельзя?

— Можно! Главное — вовремя оказаться в нужной контрольной точке. Последние трое отметившихся снимаются с соревнований.

Так, значит, чем меньше правил тем… сложнее? Разрешение срезать путь ведь не на пустом месте возникло. И это дополнение о снятии участников на каждом контроле…

Я закрыла глаза. Кровь стучала в висках, а сердце билось быстро-быстро. Кажется, еще дрожали колени, но было не до них: я настраивалась на победу, слишком уж высока цена проигрыша.

— Я получу эту работу! — мое бормотание заглушил стартовый сигнал. Вместе со всеми я сорвалась с места и помчалась.

Но вот куда?

Под ногами словно возникла зеленая линия. Она бежала между домами, втягивалась в подворотни и арки, перепрыгивала лестницы… И все послушно мчались туда, куда она вела.

Постепенно бегунов становилось меньше. На отставших я внимания не обращала, а вот другие… Они просто сходили с пути, сворачивали, чтобы продолжить движение по собственному маршруту.

Стало ясно, что если придерживаться заданного направления, выиграть не получиться. Нужно срезать.

Несильно, потому что короткая дорога неизвестна: хорошенько обследовать Трущобы я не успела, на пути мог вырасти как бетонный забор, так и широкий провал, наполненный кипятком. А значит…

Зачем спускаться по ступенькам, когда можно перелететь пролет? Обходить бордюр, когда быстрее — перепрыгнуть? Препятствия оставались позади, я уже не видела соперников, зато впереди замаячила красная точка контрольного пункта. Промчаться мимо, услышав пиканье, замедлиться ровно настолько, чтобы увидеть

— не последняя… и торопиться дальше.

Заставленный машинами двор пересекла по балконам — так оказалось быстрее, чем петлять по земле. А вот через стройку бежать не решилась — не всегда прямой путь — самый быстрый.

Ох, сколько раз я благодарила ребят за наши гонки по запретке. Тело и мозг вспоминали и действовали слаженно, позволяя не отставать.

Второй пункт я снова пересекла не последней. Несколько номеров горели багровым

— сошли с дистанции. Конкуренция уменьшилась, но сделалась жестче.

А после третьего контроля остались лучшие.

И жестокие.

Подсечку я не ожидала, ушла от летящей в ноги палке на автомате. И тут же чуть не получила камнем в лоб.

Ах, так!

Злость придала сил. Внимательности. Ускорила реакцию. Как обычно. Я знала эту свою особенность, а вот мои противники — нет, потому и попались. На предпоследней точке я обошла еще двоих и поняла, что если не поднажму, останусь за бортом: гонку продолжали всего шестеро.

Спину впереди бегущего заметила неожиданно — мы оба решили срезать, пробежав по крыше невысоких зданий. Четвертый этаж — ерунда, зато длинный дом пересекал несколько петель зеленого маршрута, позволяя сильно сократить путь.

Спина, затянутая в серую куртку, служила маяком — бежать за кем-то всегда легче. А вот чтобы обогнать, нужно постараться: если войти в ритм, то изменить его будет непросто.

Бегущий это знал и экономил силы, а когда наши шаги зазвучали в унисон — споткнулся. Нарочно. Чтобы сбить с темпа, уронить… Я с трудом удержала равновесие, но сразу набрать прежнюю скорость не смогла.

Это оказалось спасением: взмах руки, и на крышу между нами падает стеклянный шар. Тонкие стенки взрываются, расплескивая содержимое: темное, вонючее масло.

Бегун поторопился. Еще полминуты — и я бы влетела прямо в скользкое пятно. Удержаться на политой маслом наклонной крыше задача невыполнимая, соперник сознательно шел на убийство.

Ну что же, меня сразу предупредили: в Трущобах есть только один закон: выжить любой ценой. Но такое мне претило.

Справа от пятна — бетонная труба воздуховода. Не замедляться. Собраться. Приготовиться! Прыжок!

Подошва касается серой стены. Оттолкнуться! Как можно сильнее! Ощутить полет… И упасть обратно на крышу, на руки, перекатом. Вскочить — и рвануть наискосок: там дом изгибается под прямым углом. Если рискнуть…

Противник замечает смену направления. Он не дурак, быстро просекает мой план, а значит нужно спешить.

Сил почти не осталось, но упустить этот шанс я не имею права. Сердце бьется у самого горла, глаза застилает пелена, но тело успевает. Прыжок!

Вытянутая рука — толкнуть, скинуть вниз, а асфальт, на припаркованные во дворе машины — проносится слева.

Снова перекат. Неудачно. От боли перехватывает дыхание но на остановку нет времени. Вскочить. Бежать. Быстрее!

Сзади настигает соперник, а чуть левее уже маячит красный огонек финиша.

Я все-таки успела. На полшага опередила! Восторг затопил с головой, когда увидела ярко светящийся номер. Третья! Получилось!

Над площадью, где под крик и свист зрителей приходили в себя победители, разнесся перезвон и мягкий женский голос поздравил победителей.

— Просьба приготовится к финальному забегу, который начнется через двадцать минут! Напоминаем, что на каждом этапе отсеивается два участника. Желаем вам успеха!

На табло один за другим меняли номера. Вот оно что! Я и забыла, что забегов было несколько! Теперь придется соревноваться с победителями.

Проклятье! К такому я была не готова.

44

Воздух вырывался сквозь сжатые зубы. Я физически ощущала, как расправляются легкие, как растягивает их диафрагма.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Спокойно!

«Иногда, чтобы достичь желаемого, нужно быть готовым умереть» — зазвучал в голове голос мамы.

«Умри, но сделай и сделай, и умри — совершенно разные понятия» — возразил папа.

И он был прав: так у меня появлялся шанс.

Вдох, выдох. Длинный, свистящий. И снова вдох, полной грудью, так, чтобы почувствовать, как легкие превращаются в мехи. Или в волынку.

Почему-то это сравнение рассмешило. Ужас и отчаяние сменились каким-то звенящим восторгом. Мышцы напряглись, предчувствуя бег, а душа пела, требуя движения. Хотелось раскинуть и руки и упасть в серое, смоговое небо, прорвать этот вечный покров и взлететь в чистую синеву.

Десять. Девять…

Цифры на табло начали неумолимый отсчет. Зеленый маршрут с красными бусинами контрольных точек. Может, сделать себе такой браслет? Да, так и поступлю. Зайду в магазин для рукоделия — и смастерю. Будет подарок в честь победы.

В ней я не сомневалась.

Даже если судьба готовит провал, сомневаться в себе сейчас уже — проиграть. Шесть. Пять. Четыре…

Пригнуться, чтобы инерция помогла на стартовом рывке… Забыть о тех, кто справа, слева, за спиной… Отключить разум. Оставить лишь слух, зрение и инстинкты — то, что необходимо для бега.

Я не человек. Не робот. Я нечто большее. Я — вихрь, ураган, четкие щелчки метронома… Я — само движение.

Один. Ноль!

Сорваться с места, не видеть и не слышать других, не сбиваться на их темп, держаться своего… Это самое трудное. И самое легкое одновременно.

Быть собой. Быть дорогой под ногами. Вместо рук — крылья, они помогают парить, удерживают равновесие, когда нужен особо сильный прыжок.

Угол? Срезаем! Перелететь с парапета на парапет. Уклониться от вылетевшего невесть откуда камня — похоже, соперники заручились поддержкой друзей.

Не думать об этом! Не сейчас. Честно или нет — у меня нечего им противопоставить. Только скорость и реакция. Только умение бегать. Только…

Эйфория закончилась быстро и больно — ногу свела судорога. Такая сильная, что я не удержалась, прокатилась по асфальту, стесывая ладони и колени — не вынесла даже толстая ткань брюк.

Сразу вскочить не получилось: бегущие следом перескакивали через меня, норовя попасть ногами по животу или голове, чтобы наверняка убрать конкурента.

Гады!

На массаж и растяжку времени не было. Я нащупала в кармане шило, которое носила для самообороны и всадила в икру. Неглубоко, но очень чувствительно.

Одна боль прогнала другую. Бежать стало некомфортно, но не более того — мышца расслабилась и теперь только тихонько ныла, грозя новой судорогой. Обращать на это внимание я не имела права. Потом. Все потом. Сейчас надо наверстать упущенное!

Промелькнул контрольный пункт. Я даже не взглянула на экран — отсев происходил на финише, не стоило тратить время и силы.

Впереди замаячила спина одного из обогнавших. Он бежал ровно, ритмично взмахивая руками. Я провернула тот самый трюк, что проделали со мной на предыдущем этапе: подстроилась под его темп, копировала движения, стараясь слиться с парнем… А потом споткнулась.

Я была готова, выстояла и рванула дальше, перескочив через подкатившееся под ноги тело. Удержалась, чтобы не вернуть пинок — незачем терять секунды.

Следующего обошла на упрямстве, еще одного — срезав путь через стройку. Наперехват кинулась охрана, но куда им до меня! А от дистанционных электрошокеров ушла перекатом. Правду сказать — повезло, сторожа не особо и старались, понимали, что не воришка: о состязаниях знали все.

Вправо-влево, перекат… перепрыгнуть узкое заграждение, вильнуть между сигналящими автомобилями, едва не попасть под колеса… уйти в подземный переход, краем глаза заметить зацепера — одного из соперников. И выскочить наверх — висеть на поручнях мчащегося по подземелью поезда не лучшая идея.

Подсечка оказалась неожиданной.

От удара о землю из легких вышибло воздух, так что через минуту я не понимала, умираю от боли или оттого, что не могу вдохнуть. Валяться не дали: вздернули на ноги, на голову опустился темный мешок и меня куда-то поволокли.

Заурчал мотор, пахнуло бензином — значит, авто не из новых, возможно, даже собранное из древних деталей. Но тогда… тогда оно стоит бешеных денег!

И какому богачу приспичило меня похищать?

Ответ напрашивался сам собой: capo.

Теперь я жалела, что пыталась вздохнуть, а не рассматривала похитителей. Если знать точно, можно спланировать хоть что-то, а так…

Трясти перестало, послышался звук открываемой двери и меня вытащили наружу. Теперь воняло затхлостью, но и этот запах ощущался недолго, сменившись свежестью, какая бывает после грозы. Сквозь озон явственно проступал тонкий аромат спелых яблок.

Свет резанул по глазам, заставив зажмуриться. А потом я увидела людей.

Много мужчин в черных костюмах, с катанами в руках. Они чего-то ждали, не обращая на меня никакого внимания. Мой взгляд скользил по лицам, но не находил ни одного знакомого.

Неизвестность ужасом скрутила нутро. Меня затошнило. Захотелось проснуться. Чтобы все случившееся оказалось сном.

Или потерять сознание и умереть.

Мужчины зашевелились, расступаясь перед кем-то, пока невидимым. Коротко стриженные головы capo склонялись, признавая главенство только что вошедшего в комнату.

Когда он приблизился я поняла: сейчас осуществиться мое второе желание. Только умирать буду в полном сознании и очень долго. И очень больно.

Темные зрачки казались бездонным, но отвести взгляд не получалось.

Тонкие бледные губы растянула холодная улыбка: — Рад первым приветствовать вас, Наследница.

45

— Нас… Нас…

От неожиданности перехватило горло, сказать хоть что-то не получалось. А похититель чуть склонил голову — вроде бы почтительно, и при этом — насмешливо.

— Удивлены? В таком случае я рад, что именно мне довелось донести до вас эту прекрасную весть! А, позвольте представиться: Менети Рокано, помощник главы Второго Клана.

Дальше я не слушала. Информации оказалось слишком много. И слишком мало. Наследница? Что за чушь! Отец явно не принадлежал ни к одному из Кланов, да и мама…

Мама!

Да нет! Ну бред же! Но если подумать… Нет, все равно — бред. К тому же наследовать в Клане может только мужчина. Так что…

— Вы, наверное, ошибаетесь, — голос тек, как тягучий мед, — Я не имею никакого отношения к Клану.

— Скорее, они не афишировали эту принадлежность, — улыбка Рокано напоминала оскал, — Но если вам интересно, я раскрою все секреты вашей семьи.

Ну что же, послушаем!

Но capo тут же отложил разговор:

— Правда, не сейчас. К сожалению, нет времени, но вечером я удовлетворю ваше любопытство. А пока эти люди позаботятся, чтобы вы ни в чем не нуждались. Не стесняйтесь, располагайте ими по своему желанию!

Да что же это такое! Я огляделась почти с ужасом. Вокруг застыла толпа низших capo. Одно неправильное слово, неправильный жест, вздох, взгляд… О последствиях лучше не думать.

— Наследница, — едва стихли шаги Рокано, «статуи» ожили, — пожалуйста, следуйте за мной.

Лица слились в белые пятна. Голова отказывалась думать, я не смогла даже запомнить дорогу до комнаты.

А она была шикарной! Настолько, что все мысли из головы вылетели.

Во-первых, размер! Квартира, в которой мы жили с родителями, была меньше этой спальни. Во-вторых, окна. Огромные, от пола до потолка и такие прозрачные, что, казалось, их и вовсе нет.

Я тут же попыталась высунуть хотя бы голову, но рамы стояли намертво, даже приоткрыть не получилось.

— Они не открываются, — тихий голос заставил буквально подскочить. Я и забыла, что не одна! — Если душно, можно настроить кондиционер, — в руках мужчины появился пульт.

— Нет-нет. Спасибо, — просить о чем-то capo не хотелось, чтобы по счетам платить не заставили. — Можно мне… отдохнуть?

— Разумеется, — мужчина быстро пересек комнату и толкнул незаметную дверь, — Здесь душевая и туалет. А тут гардеробная. Через полчаса подадут обед. У вас есть какие-то пожелания?

Оно было. Неосуществимое. Поэтому я просто улыбнулась и поклонилась, копируя движения женщин Клана. Получилось неловко, но capo воспринял это серьезно, поклонившись в ответ. А потом закрыл за собой дверь.

Итак, у меня есть полчаса. Надеюсь, все получится!

Но сколько бы ни металась, лазейки так и не нашла. Зато увидела крохотные сферы камер — комната просматривалась со всех сторон. Гардеробная тоже. Только в туалете их не было. Ну, и на том спасибо!

Прихватив халат, я захлопнула дверь и включила воду. Шумовая завеса должна была скрыть мои попытки вскрыть окно — высокое и узкое, с тонкими полосками рам.

Не получилось. Пришлось раздеваться и вставать под упругие струи.

Едва я закончила, дверь в комнату открылась и уже знакомый capo вкатил столик под белой скатертью. Металлические колпачки на тарелках сверкали точно также как и приборы: ножи, вилки и ложки. Я тут же запаниковала: в обычной жизни столько не требовалось.

Но память есть память. В голове зазвучал материнский голос, отчитывающий за безобразное поведение за столом. Все встало на место и я безошибочно протянула руки к нужному прибору.

Стоп! Но откуда мама все это знала? Ни у подруг, ни у знакомых-приятелей в семьях не пользовались полным набором! Был необходимый минимум: нож-вилка- ложка, да и все.

Меня же учили по-другому. Только ложек для первого было восемь! Бульонная, для чашки, для крем-супа, для супа-пюре…

Неужели тот черноглазый capo сказал правду и мама действительно — дочь Клана? Но тогда… почему мне ничего об это не известно?

Вопросов становилось больше. И я уже с нетерпением ждала своего похитителя, надеясь узнать то, о чем умолчали родители.

Но все снова получилось не так, как я себе представляла.

Рокано вошел, едва постучавшись, словно указывая, что это его комната и я здесь

— лишь пленница:

— Надеюсь, вы не скучали, — он улыбнулся, намекая на то, что я пыталась сбежать. — Старейшины Клана хотят видеть Наследницу. Приведите себя в порядок. Через полчаса за вами придут.

— Как скажете, — не в моем положении спорить.

Гардероб не порадовал: куча одежды, а выбрать нечего. Только кимоно. Разные: от простой юкаты до тяжелых, парадных одеяний. Неужели женщины Клана даже дома такое носят?

Вот когда я добрым словом вспомнила и Господина Би с его кимоно, и Лялю, что учила меня правильно завязывать оби. И даже рассказала, какой наряд для каких случаев.

Подумав, выбрала самый торжественный, с длинными рукавами. И все отведенное время провозилась с поясом, так что на прическу почти ничего не осталось. Спасли короткие волосы — чуть взбила, заколола непослушную прядь еще раз взглянула в зеркало.

На меня смотрела Госпожа Кошка. Теперь ее лицо не скрывалось за остроухой маской. Захотелось спрятаться за макияжем, но времени хватило только едва тронуть губы блеском и подкрасить ресницы.

Когда в дверь постучали, я была полностью готова.

46

Смотреть на улицы из уютного салона автомобиля было… непривычно. Во-первых, кортеж сопровождали спецмашины, а значит — никаких пробок. Во-вторых… это мало напоминало поездку.

Мягкие сиденья, кондиционер, приглушенная музыка. Создавалось ощущение, что я в каком-то роскошном клубе. Или в кинотеатре, на закрытом показе. Висящий на потолке экран только усиливал сходство.

— Можно выключить, — кивнул на него сопровождающий capo.

— Спасибо, — двигающиеся фигуры отвлекали, мешали сосредоточиться на предстоящем.

Оно оказалось совсем не таким, как я себе представляла.

Лифт поднял нас на верхний этаж небоскреба. Там, под сводами оранжереи располагался один из лучших ресторанов города. Встречающий у входа официант с поклоном испарился: сопровождающие знали дорогу и без него.

Я думала, умру, пока шли по бесконечным анфиладам залов. Спасало кимоно: в нем невозможно ходить быстро и мужчины приноравливались к семенящим шагам.

Деревянные двери распахнулись и я попала в другой мир.

Белые стены и темная мебель. За длинным столом — множество capo. Взгляд выхватил знакомое лицо: Рокано сидел почти во главе, по правую руку от Главы Клана. А тот…

Наверное, это было невежливо. Даже, скорее всего — невежливо. Но я не могла не рассмотреть того, от кого зависела не только моя жизнь, но и судьба множества людей Города.

Нестарый мужчина с приятным лицом. Ровесник папы. Только седины на висках чуть больше. И глаза подслеповато щурятся за стеклами круглых очков.

Я рассматривала Главу, а все остальные — меня. Пауза затянулась.

— Так вот ты какая, — Глава смотрел снизу, а ощущение было, что это я ползаю где-то у ног, и только невероятное любопытство заставило его обратить внимание на мелкое недоразумение.

— Простите, — несмотря на страх, да что там, панический ужас, отвести взгляд не получалось. — Наверное, это какая-то ошибка.

— Надеюсь, что нет. Ты ее знаешь?

Снимок, не обычный электронный, а на глянцевой бумаге, казался белым пятном на темной столешнице.

Девушка, совсем юная, смотрела на меня с каким-то задором в глазах. Казалось, подвески в традиционных заколках покачиваются в такт движению головы, а розовые губы вот-вот раздвинуться в улыбке, обнажая ровные зубы.

— Так что?

Врать смысла не было.

— Это моя мама. Только она никогда так не одевалась

— Ну еще бы! Думаю, подобный наряд вызывал у нее очень неприятные воспоминания. Не каждый день тебя хочет убить собственный отец!

Глава махнул рукой и ближайший к нему capo вскочил, освобождая мне место.

— Я ничего об этом не знала.

— Твоей матери пришлось нелегко. Да и тебе тоже. Внучка Главы Клана жила и воспитывалась в нищете, ничего не зная о славе предков и своем долге. Непростительно!

Страх чуть отступил. Убивать меня не планировали, по крайней мере — сейчас. А значит… можно попробовать кое-что узнать. Кое-что очень важное!

— Я действительно многого не понимаю. Как вы можете быть моим дедушкой!

Глава замер, приоткрыв рот — похоже, такое заявление застало его врасплох. А потом расхохотался. Громко, от души, забыв о статусе. Ближайшие capo тоже посмеивались, пряча глаза.

Ну что же, на эмоции я их развела. Все же полезно выглядеть ничего не понимающей дурочкой!

— Ты решила, что мы родственники? Прости, разочарую. Позволь представиться: Менети Джун, Глава Второго Клана. А ты — дитя Первого.

Вот это новость! Кланы не имели названий, только порядковые номера. Получалось, я Наследница самого главного? И почему дед пытался убить собственную дочь?

Чем больше узнавала, тем больше становилось вопросов.

— Можно спросить? Скажите, господин Менети, а что за дело Второму Клану до семейных разборок Первого?

— Да, собственно, никаких. За исключением того, что у твоего деда нет Наследников. После его смерти в Клане начнется война за место Главы. Это отразится не только на нас, но и на Городе, о жителях которого мы обязаны заботиться. Такой ответ устроит?

— Не совсем. Понимаете…

— Понимаю. Тебе нужно больше времени, чтобы осмыслить произошедшее. Ступай. Мой сын, Менети Рокано, поможет тебе освоиться.

Он тут же встал и, отвесив отцу поклон, направился к двери. Я, повинуясь властному жесту, засеменила следом.

Встреча длилась едва ли больше двадцати минут, и ехать пришлось на другой конец Города. Но это того стоило.

— Хочешь о чем-то спросить? — Рокано дал знак водителю и прозрачная перегородка отрезала того от салона.

— Что будет, если дед меня не признает?

— Ну, — Рокано откинулся на спинку, — скорее всего, так и будет. Только вот междоусобицы никому не нужны, и во главе Кланов не дураки стоят. Ему придется вас признать. Или убить.

По спине пробежал холодок. Но я все-таки спросила:

— Почему он отказался от мамы?

Рокано повернулся, чтобы заглянуть мне в глаза. А потом тихо поинтересовался:

— Уверена, что хочешь это знать?

Я только сейчас поняла, что вцепилась в подол кимоно, словно умирающий — в призрачную возможность выжить. И разжала пальцы. Медленно, один за другим. И только когда ладони аккуратно легли на колени, ответила: — Уверена.

47

И с замиранием сердца слушала о молодости своей мамы.

Она была достойной дочерью Клана. Гордостью отца. Красивая, смелая и… послушная. Глава уже подбирал для нее женихов, когда случилось невозможное: поддавшись внезапному настроению, девушка, почти невеста, решила побродить по Городу в одиночестве. Сумела выскользнуть за порог без охраны и… пропала.

Нет, она явилась домой вовремя, но вечером исчезла снова. Да так ловко, что вся служба безопасности не могла понять, куда делась юная госпожа.

Глава Клана сердился и даже устроил дочери хорошую выволочку. На этом и успокоился, уверенный, что все встало на свои места.

Увы — он ошибся. Единственное его дитя оказалось гораздо упрямее родителя. И отчаянней: девушка заявила, что выйдет замуж только по любви.

Отзвуки того взрыва ощутили на себе все Кланы. Но опальная дочь выстояла. И… исчезла.

— Как ее искали! Рассказывают, Глава даже просил остальных помочь. Бесполезно: беглянка как в воду канула. До нас доходили лишь редкие слухи: вышла замуж… нянчит дитя. Ее отец чуть не свихнулся. Поклялся убить непокорную собственными руками!

— Но… почему? Женщины же не наследуют власть. Разрешил бы ей жить спокойно…

Рокано прыснул, словно я сказала что-то очень смешное:

— Реально дура? Или так удачно притворяешься?

Я надулась; хотела ответить, что сам такой, но сдержалась.

Рокано пояснил:

— Видишь ли, в Кланах рады дочерям куда больше, чем сыновьям.

— Почему? — в патриархальных семьях, придерживающихся строгому укладу, это было странно.

— Да потому что сын — всегда сын, даже если его взгляды расходятся со взглядами родителей. Когда такое случается, Клан может погибнуть.

— И при чем здесь дочери?

— Не догадываешься? Их можно выдать замуж за правильного человека. И передать власть зятю не опасаясь погубить род.

Час от часу не легче. Как же мало мы знаем о Кланах!

— Кажется, для тебя это новость, — Рокано выглядел удивленным. — Мать что, совсем ничего не рассказывала?

— Я только сейчас узнала, что она, вообще, была в Клане.

— Отец прав — тебе придется многому научиться. Я помогу.

Подозрение подняло голову, как растревоженная змея:

— Зачем вам это? Ну, Второму Клану?

— А сама подумай!

Дальше ехали в полной тишине. Но одно я поняла точно: впереди — большая игра. Только правила узнать не у кого. И что самое паршивое, отвертеться от участия не получится.

Несколько дней меня не трогали. День проходил в валянии на кровати, в просмотре телевизора, компьютерных играх и метаниях из угла в угол от скуки. Несколько раз в день в комнату вкатывали заставленный едой стол. Постепенно состав блюд менялся — те, что я ела охотнее, стали готовить чаще.

Мечта, а не жизнь!

Но через неделю от однообразия я едва на стену не лезла, и явившегося вдруг Рокано встретила чуть ли не с восторгом:

— Можно мне погулять?

— Не сейчас. Вечером у тебя важная встреча, так что начинай приводить себя в порядок.

— Какая? С кем?

— Неужели не хочешь познакомиться с дедушкой?

— Что?

Я приготовилась закидывать его вопросами, но Рокано уже исчез, а вместо него в комнату вошли… Проклятье! Вот только модных консультантов из Империи господина Би.

Теперь понятно, благодаря кому меня выследили. Даже захотелось придушить бедного стилиста. Тот улыбался чуть смущено и от самоуверенного лоска и следа не осталось. Парень с разноцветными волосами очень-очень хотел, чтобы его вспомнили.

Почему-то это польстило. И вместо расправы я улыбнулась:

— Давно не виделись!

Он просто расцвел! И это тоже оказалось приятно.

В этот раз его пальцы не были такими смелыми. И косметолог не отходила ни на минуту, вовремя меняя компрессы, маски и притирания. Молчаливая почтительность, какой меня окружили эти люди, отозвалась приятным теплом в животе. Новое ощущение было великолепным. Кажется, у роли Наследницы есть и приятные стороны. И это не дорогие вещи или косметика.

Беспрекословное подчинение. Страх сделать что-то не так. Почти щенячьи взгляды, полные благоговения. Так смотрят на богов. Или на облеченных властью.

Но я ни та, и не другая. Я просто… дочь опальной дочери, и, может быть, к утру обо мне будет помнить только Ларс, если решит пересмотреть свои рисунки. Интересно, как там его комикс? Очередной выпуск пришлось пропустить — сначала я боролась за жизнь, а после сеть была недоступна: Менети строго следили, чтобы их пленница не совалась, куда не надо.

Для визита к Главе Первого Клана меня облачили в бело кимоно с розовыми цветами по подолу и нижней части длинных рукавов. Волосы уложили в замысловатую прическу, украсив шпильками такой искусной работы, что я дышать на них боялась: казалось, тонкая радужная пленочка лепестков лопнет, как мыльный пузырь от малейшего движения.

— Цветы крепче, чем кажутся, — заверил меня стилист с прической, напоминающей оперение попугая. — В этом они похожи на вас.

Нежданная поддержка смутила. А когда мужчина опустился на колени, чтобы помочь обуть деревянные сандалии, вдруг поняла: все будет хорошо. Я выдержу.

Уверенность сохранялась ровно до того момента, как двери зала, где проходило совещание Глав Шести Кланов, распахнулись.

48

Похоже, в Кланах все залы для важных приемов одинаковые: светлые стены с узкими полосками старинных картин, темная мебель. Две ленты столов. Между ними, как бы соединяя, расположился еще один — невысокий, так что устроиться за ним можно только на полу. Но несколько ступенек возвышения заставляли смотреть на сидящего там мужчину снизу вверх.

Я застыла, заметив знакомые черты. Этот разрез глаз, поворот головы, тонкие ноздри… Все это я видела в зеркале. Оттого и старалась туда поменьше заглядывать — говорили, что я похожа на маму.

Рокано, идущий справа и чуть сзади, неслышно опустился на колени. Пола кимоно натянулась — знак, что нужно последовать его примеру.

Точно! Он же все уши прожужжал о необходимости этикета: войти, опуститься на колени, поклониться, выпрямиться. И молчать, пока не спросят. Если спросят — мило улыбаться и все равно молчать. Говорить будут другие.

Пока склоняла голову к самому полу, услышала ровное:

— Уважаемый господин Торая, позвольте вас поздравить: после долгих поисков нам удалось найти вашу внучку.

— Чушь! — старик на возвышении даже подпрыгнул. — У меня нет родственников! Тем более — таких, — и хмыкнул, словно прочищая горло. Смотрел при этом куда угодно, только не на меня.

— Но, господин Торая, — не сдавался Глава Второго Клана, — Как можно допустить, чтобы прервался столь славный род? Мои люди с ног сбились, разыскивая дитя вашей пропавшей дочери. И, признаюсь, я не сразу поверил в успех. Только тест ДНК…

Старик оттолкнул протянутую бумагу:

— Не занимайтесь ерундой? Зачем вы притащили сюда эту… девочку?

— Взгляните на нее, господин! Эта девушка — надежда Первого Клана!

— И, вероятно, Второго тоже? — Глава снова закашлялся. — Сколько раз повторять: у Ридо Торая нет детей! Я лично вычеркнул дочь из семейного реестра, так что она могла наплодить хоть с десяток ублюдков, но ни один из них не имеет никакого отношения к роду Торая! Уберите… это.

Крючковатый палец указал прямо на меня.

Из-за спины Главы — даже в мыслях не получалось назвать его дедом — появился capo. Обогнув стол, он направился ко мне, а я даже пошевелиться не могла.

Тогда, на аукционе, было легче: маска создавала иллюзию защищенности. Там, в Клубе, я была спрятана от ненужных глаз. Здесь же…

Сердце стучит в такт шагам. Эхо оглушает так, что хочется зажать ладонями уши. Но сложенные на коленях руки словно окаменели, невозможно даже пальцем пошевелить.

Убийца приближается. Медленно. Неотвратимо. Расстояние между нами сокращается, а между лезвием катаны и моим сердцем — лишь несколько слоев шелка.

И Рокано.

Он одним движением перетек вперед, прикрывая меня собственным телом. А голос его отца громыхнул, рождая эхо:

— Господин Торая! Наследница Первого Клана находится под моим покровительством. Вы вольны признавать ее своей внучкой или нет, но прошу, отнеситесь к этому ребенку если не с уважением, то хотя бы с жалостью! Зачем ее так пугать?

Мой ночной кошмар отступил. Рокано поклонился Главам и дал знак уходить.

Едва дверь закрылась, я осела на стену, не в силах сделать ни шагу.

— Испугалась? — перед лицом оказался стакан. От него несло чем-то вонючим. И спиртом. — Да, твой дед суров. Но не бойся — причинить вреда моей невесте не посмеет даже он.

Невесте? Этого еще не хватало!

Возмутиться не успела: Рокано поймал меня за руку и потащил к лифту, где передал охране:

— Головой отвечаете за госпожу!

Те только крепче сжали мечи. Со стороны — абсурдная ситуация, но под пиджаками capo прятались кобуры, а по периметру, скрытые от любопытных глаз, затаились вооруженные бойцы, не уступающие спецназовцам.

Мне о них не докладывали, но умение держать открытыми глаза и уши позволило сделать правильные выводы. Да и слухи часто оказываются полезными.

Вскоре я очутилась в знакомой комнате. Вопросы, которые успела задать, повисли в воздухе — отвечать никто не собирался.

Прохладная струя из кондиционера коснулась затылка. Сразу стало холодно. Озноб затряс тело так, что пришлось сесть, чтобы не упасть. Теплое покрывало с кровати не согревало и я кинулась в душ.

Горячая вода ударила по плечам и спине, смывая косметику. Надо было использовать специальные пенки и масла, но я просто намылила мочалку и терла, терла лицо. Хотелось содрать его вместе с кожей, раз уж она не смогла заменить маску.

Наследница Первого Клана? Бред! Да Глава даже смотреть на меня не пожелал, не то что признать!

А еще эта «невеста».

Вспомнились слова Рокано о дочерях и сыновьях. Может, в этом дело? Только почему меня-то не спросили? Тем более что становиться наследницей не хотелось: убить дочь Главы Клана, пусть и опальную, значило пойти против господина. На такое ни один capo не решится. Тем более тот, что приближен к хозяину.

Догадка оказалась страшной. Маму убили по приказу ее собственного отца.

Комок крика застрял в горле, раздирая его изнутри. Но я не издала ни звука, только наклонила голову, чтобы не захлебнуться. Дышать было тяжело, ноги подкашивались… Я не знала, что будет дальше. Одно дело — ненавидеть capo, и совсем другое — мстить Главе Клана. И собственному деду.

Хотя… какой он мне дед? Отрекся от единственной дочери, внучку видеть не желает. И все-таки… Что делать?

Громкий стук в дверь прервал метания:

— Госпожа Лара, вы там? Ответьте, или мы сейчас войдем.

— Все в порядке, — собственный хрип напугал. — Сейчас выйду.

Завернулась в халат и, не вытираясь, прошлепала по кафельному полу, оставляя мокрые следы.

В комнате ждал Рокано.

— Плоховато выглядишь.

— Отвали, — сейчас хотелось одного: чтобы меня оставили в покое.

— Можно и так. Только сначала приведу тебя в порядок. Можно?

— Отвали, сказала, — так хотелось выпихать его за дверь! А потом позвать Ларса. И жаловаться, жаловаться, плакать на его плече…

— Совсем свихнулась, — пробормотал Рокано. — Лара, что ты творишь? — в его руках оказался пульт от кондиционера. Поток холодного воздуха сменился теплым.

— Вон, губы синие. Хочешь простыть?

— А тебе какое дело?

— Как это — какое? — Рокано подошел сзади и я даже пискнуть не успела, как оказалась у него на руках. — Все-таки, ты моя невеста!

— Отпусти! — наверное, так себя чувствует пойманная рыба. Я сопротивлялась, а парень даже не покачнулся. Нес, как пушинку. Я застыла, когда поняла — куда. К застеленной алым покрывалом кровати. Вышитые драконы щерились зубастыми улыбками и словно предвкушали то, что должно было произойти.

49

Мягко спружинил матрац. Мокрые волосы попали за шиворот, прибавляя неуюта. Одеяло спеленало по рукам и ногам, не позволяя пошевелиться. Губы Рокано кривила едва заметная усмешка. Я закрыла глаза, понимая: сопротивляться бесполезно.

— Что случилось? Тебе плохо?

Заполошный шепот заставил испугаться. Прохладная рука коснулась пылающего лба:

— Неужели простыла? Тебе нельзя болеть. Подожди, я сейчас…

Одним прыжком Рокано оказался возле двери. Послышались короткие приказы: привести врача и заварить чай.

— Все в порядке, — я сумела выбраться из кокона и теперь с сожалением смотрела на промокшую подушку.

— Ага, в порядке. Лицо красное. У тебя температура. Дурочка, ну зачем расхаживать босиком по полу и сидеть под кондиционером с мокрой головой!

В руках парня появился фен.

— Повернись!

Теплая струя воздуха коснулась затылка. А потом — и пальцы. Осторожно, мягко.

Они перебирали спутанные пряди, приподнимали их, чтобы волосы лучше просохли, аккуратно массировали кожу.

Постепенно я расслабилась. Перестала ждать удара. Мысли потекли плавно, как густой кисель и стали такими же вязкими. Вскоре я уже плыла по течению на грани сна и яви.

Из блаженного состояния вывел приход врача.

Запищал вставленный в ухо термометр. Руку сдавила манжета тонометра. Анализатор, заглотив капельку крови из пальца, замигал желтыми и зелеными огоньками.

— С госпожой все в порядке, — отчитался врач. Не мне — Рокано. — Небольшой стресс, несерьезный, но лучше поставить капельницу и как следует отдохнуть.

На мои протесты внимания не обратили. Два низших capo ловко приводили комнату в порядок: сменили мокрые подушки, даже принесли сухой халат. К счастью, у мужчин хватило такта выйти, чтобы можно было переодеться.

Вскоре я лежала под мягким одеялом, в руку впилась игла, а рядом, на подносе, стоял чай с какими-то очень дорогими и невероятно целебными травами:

— Если будет клонить в сон, не сопротивляйтесь, — врач, наконец, соизволил обратиться ко мне напрямую. — Он сейчас лучший лекарь. С вашего позволения, я останусь до окончания процедуры.

— Не нужно, — уяснив, что невеста не умирает, Рокано стал прежним. — С капельницей я и сам справлюсь. Благодарю за помощь.

По его знаку capo проводили врача из комнаты. Стало неожиданно тихо.

— И что это было? — Рокано тут же переставил стул поближе к кровати. — На тот свет собралась?

— А зачем так колотить в дверь? Я испугалась!

— Ну, извини, — в голосе парны не слышалось ни капли раскаяния.

— А тебе-то зачем это нужно? — терять мне было нечего.

— Что именно? Возиться с тобой? Так ты вроде бы моя невеста!

— Вот об этом и спрашиваю. Зачем тебе жениться? Дед же сказал, что не признает меня ни за что на свете. Так что войти зятем в Первый Клан не получится.

— А кто сказал, что я хочу стать приемным зятем? — пожал плечами Рокано. — Куда почетнее сделать свой Клан — Первым.

Молчание затянулось. Я долго осмысливала услышанное, а потом поинтересовалась:

— Так можно?

— Конечно. Если не проводить церемонию по переходу в новый род, то семья получится вполне традиционная. А после смерти Ридо Торая Первый Клан распадется — без наследника ему не выжить.

— А я тебе зачем? Если не ошибаюсь, ваш Клан и так следующий в очереди.

— Затем, что твой дед — тот еще жук. У него хватит решимости усыновить кого- нибудь, только чтобы не позволить нам занять свое место. И внучка покойного Главы в качестве жены превратится в крайне весомый аргумент. Остатки Первого Клана расколются изнутри: часть признает права усыновленного, часть будет ратовать за твои… Как говорили древние — разделяй и властвуй.

Почему-то стало все равно. И вопрос задала скорее, чтобы хоть что-то сказать:

— А если я не согласна?

В комнате повисла тишина. Такая густая, что стало тяжело дышать. Тихий голос Рокано прорезал ее острым ножом:

— Тебя, вообще-то, и не спрашивают. Но поверь, внакладе не останешься. Все-таки быть женой Главы Клана — роль очень почетная.

— Как будто мне это нужно.

И вправду. Зачем? Уже то, что Клан развалится, наполняло душу теплом. Жаль только, что его Глава умрет своей смертью. И тот capo…

— Неужели не хочется отомстить за родителей? Уничтожить всех причастных к их смерти?

— Ты сам сказал: после кончины Главы Клан распадется. Нужно только подождать… и примкнуть к тем, кто признает меня Наследницей.

— Вот дура, — выплюнул Рокано. — Твою мать вычеркнули из реестра! А тебя и не вносили! Ты незаконнорожденная, а значит — никто! Подыхать будешь, ни один из capo Первого Клана головы не повернет. И даже не добьет, чтобы в крови не измараться.

— Тогда как же вы…

Головоломка заставила ожить.

— Да просто! Одна ты — ничто. А вот с поддержкой нашего Клана — уже боевая единица. Мы сумеем настоять на исправлении реестра. Так что если хочешь отомстить, соглашайся.

Вот так. На одной чаше весов — месть. На другой — свобода. Голодная, унылая и никому не нужная.

— Только пообещай… Пообещай, что отдашь мне убийцу моих родителей.

— Ты его знаешь? — в глазах Рокано промелькнуло непонятное выражение.

— Да. Тот самый capo, что пытался выставить меня из зала.

— Остани? Кен Остани? — мой жених казался удивленным. А потом улыбнулся: — Разумеется, обещаю!

50

Как только Рокано объявил меня своей невестой, многое изменилось.

Отношение. Теперь capo не пялились вслед, а опускали взгляд, если что-то им говорила. Желания выполнялись с молниеносной скоростью, а главное — я перестала быть затворницей.

Первым делом мне вручили карточку. Золотую, с черным тиснением:

— Можешь не стесняться. Отныне заботиться о тебе — моя обязанность, — отмахнулся Рокано на вялые протесты.

От месячного лимита перехватило дыхание. Некоторые семьи на такую сумму в год живут!

И на что мне это тратить? А главное — когда?

Свободного времени совсем не осталось, как и уединения: ко мне приставили наставницу.

Переступившая порог молодости, но еще не старуха, она появлялась на рассвете и очень возмущалась, если видела меня в кровати:

— Женщины Клана встают на рассвете, дабы подготовить начало дня.

Как оказалось, следовало привести себя в порядок — так, словно я собиралась куда-то выходить, приготовить завтрак мужу и сервировать стол.

— Вам суждено стать женой Наследника. Это нелегкая и очень почетная ноша, примите ее с достоинством!

В общем, мне пришлось учиться готовить.

Привычные макароны и крупы, жареное мясо или запеченная курица отвергались как нечто недостойное:

— Первая Семья Клана — хранители традиций. И именно вам отвечать за их незыблемость. На вас будут устремлены взгляды всех женщин Клана, дабы черпать силы и умения. Жена Главы должна быть безупречны!

Церемонно, словно подносила на блюде весь мир, наставница вручила мне стопку книг. Настоящих, бумажных! Каждая — в ладонь толщиной. Но содержали они только рецепты.

— Нужно уметь все это готовить? — в душу заползало сомнение. Месть местью, но на такое я не подписывалась!

Госпожа Ая пользовалась в Клане уважением. Она безупречно выполняла свои обязанности, воспитала трех сыновей и дочь, на которую не могли нарадоваться в семье мужа. А еще она официально считалась Хранительницей Традиций.

Именно поэтому ей велели обучить невесту Наследника всему необходимому. А еще госпожа Ая оказалась единственной допущенной ко мне женщиной:

— Тебе сейчас лучше особо не высовываться. Ридо Торая тот еще жук. Дед может попытаться убить тебя снова, лишь бы ты не встала между ним и властью. Поэтому если захочешь выйти, предупреди заранее, чтобы отправить охрану.

Но и дома я не оставалась одна. Кроме наставницы, за мной тенью ходил телохранитель. Каждое утро и вечер он осматривал комнату, проверял все помещения, куда я входила. Казалось, Хидеро Року подозревал даже госпожу Аю.

Постепенно паранойя этого немногословного capo передалась и мне. Видеть застывший в углу комнаты силуэт было все труднее.

— Привыкайте, — успокаивала госпожа Ая. — на жену Главы всегда много покушений, она — опора своего супруга. После замужества у вас будет еще больше телохранителей, это, если не считать всех capo Клана. Любой из них с радостью отдаст свою жизнь взамен вашей. Не так ли?

Хидеро Року только кивал в ответ, поэтому когда он вдруг заговорил, это было удивительно.

— Я буду защищать невесту господина любой ценой. Но ей и самой неплохо бы уметь постоять за себя.

— Вы правы, — улыбнулась госпожа Ая, и к занятиям по этикету и кулинарии добавились тренировки по самообороне.

Не махание руками и ногами, нет. Оказалось, этот момент тоже глубоко ритуализирован: женщины Клана защищали свою жизнь и честь с помощью нагинаты.

— Меч — оружие мужчины. Нам же больше подходит Лунный Клинок. Движения с ним мягкие и плавные, походящие на танец.

Я сжимала в руках выданную палку и чувствовала себя неуклюжей мартышкой. Старалась повторить движения госпожи Аи и падала, не удержав равновесия. Это я! Та, что с легкостью перелетала с крыши на крышу, перемахивала высокие заборы и парапеты.

Паркура тоже не хватало. Но о нем велели забыть:

— Оставь это занятие другим. Той, что будет рядом с Главой, не пристало прыгать, словно обезьяне.

Это оказалось тяжелее всего. Ночами, ворочаясь в кровати, я не могла заснуть. Во- первых, от боли в натруженных мышцах, во-вторых — от тоски.

Стоило отдернуть занавеску, и Город врывался в комнату миллиардами огней, манил, звал, заставлял скулить от невозможности влиться в этот нескончаемый поток жизни.

Плакать я не решалась: за дверью прислушивался к каждому звуку Хидеро Року. Кажется, он никогда не спал.

И однажды я не выдержала:

— Послушайте…

Телохранитель бесшумно поднялся с пола, на котором сидел, поджав ноги — то ли медитировал, то ли все же дремал.

— Рокано говорил, что я свободна. Можно… погулять?

— Сейчас?

Мой нерешительный кивок его не смутил:

— Подождите немного. Нужно предупредить господина.

— Нет, — его рука обжигала. — Не надо. Я хочу погулять… одна. Без свидетелей.

Мой тюремщик молча отстранился и бесстрастно доложил:

— Только с разрешения господина.

Неожиданно Рокано согласился:

— Устала сидеть в четырех стенах? Да и от занятий надо хоть иногда отвлекаться. Как вспомню свои, — его передернуло. — Правда, есть условие: я пойду с тобой!

А я-то надеялась побегать! Но с прицепом в виде пусть и ловкого, но не представляющего себе, что такое паркур Наследника это было невозможно.

— Послушай, я все понимаю. Но знаешь, — Рокано понизил голос, почти зашептал,

— ты увидела мой мир. А мне до безумия хочется увидеть твой. Но capo он не покажется.

Любопытство я понимала. Ну что же, позанимаюсь на какой-нибудь площадке, наверняка поблизости есть подходящая. Показать Рокано обычный, живой мир тоже интересно!

— Только катану оставь, иначе ничего не получится.

51

Рокано послушно оставил меч. Но я была уверена: под бесформенной толстовкой, которая сменила идеально сидящий пиджак, скрывается другое, более современное и действенное оружие. Перечить не стала: Рокано виднее.

Город встретил запахом пыли, выхлопных газов, шумом и огнями. Я уже и забыла, как это — просто идти по улице не убегая, не прячась. Рокано шагал рядом, глазея по сторонам так, словно видел все это впервые.

— Неужели никогда не гулял по ночному городу?

— Пару раз, и то — недолго. Обычно сидел в ресторане, а потом летал по дорогам.

Ночные гонки не были редкостью. Ревущие машины клановцев не подчинялись правилам, и горе тем, кто оказывался на их пути. Семьям погибших выплачивалась компенсация, дела быстренько закрывались…

— Теперь не гоняешь?

— Отец выдрал, — Рокано смущенно улыбнулся. — Неделю на животе спать пришлось!

В глубине души шевельнулось уважение к Менети Джуну — надо же! Клановец, думающий о людях!

— Сказал, Наследник не имеет права так рисковать.

Ну вот. Я снова ошиблась.

Словно поняв, Рокано сменил тему:

— Что будем делать?

— Ты ужинал?

— Проголодалась? Давай поедим! — он заозирался в поисках ресторана. Воспоминания об уроках госпожи Аи заставили запротестовать:

— Не туда. Никаких церемоний! Раз уж я показываю тебе Город…

Фуд-корт круглосуточного супермаркета кипел жизнью. Кричащие вывески предлагали гамбургеры, пиццы, шаурму и выпечку всех мастей.

— Что будешь?

Рокано затравленно озирался, но нашел силы улыбнуться:

— На твой вкус! Я же должен знать, что любит моя невеста!

— Тогда ищи свободный столик! — прокричала в самое ухо и рванула к терминалу.

Пончики, посыпанные сахарной пудрой. Горячая сосиска на капустном салате, уложенная в длинную булку и залитая соусом. Конечно, соевая, с ароматизаторами, но после полезной и здоровой еды Клана рот наполнился слюной от одного запаха запретных лакомств. Подумала и добавила к заказу клинышек сырной пиццы. И как завершение пиршества — по два стакана шипучки и по чашке кофе со сливками.

— Что это? — Рокако принюхался. — Это едят?

— Попфоьуй, — я впилась зубами в мягкую булку. Жених с сомнением последовал моему примеру.

— А, знаешь, не так уж и плохо…

Съели все: и сосиски с салатом, и пиццу, и пончики. Кофе оказалось даже слаще пахнущего фруктами лимонада. Его я пила маленькими глотками, растягивая удовольствие.

— Не думаю, что это можно есть каждый день… но время от времени сгодится.

Я счастливо улыбнулась. Вечер, удался! Еще бы побегать!

Но Рокано хотел увидеть ночной город не из салона дорогого авто!

Может, сводить его на крышу? Стоять там, на самом верху — совсем не то, что выглядывать в окно или даже с балкона!

— А хочешь… — я передумала делиться сокровенным в последний момент. Усеянное звездами небо над головой, огромная луна и второе звездное море — под ногами, это только для меня и Ларса. Не для Рокано.

— Чего? — заинтересовался тот.

— Вы поймали меня во время гонки. Хочешь посмотреть, как тренируются паркурщики?

Рокано поскучнел:

— Уже видел.

— Тогда… просто погуляем? Ты стоял на большом Мосту ночью?

— Никогда!

Мы долго шли к реке, рассказывая веселые истории и останавливаясь возле тележек с уличной едой. Рокано смеялся, что завтра ему понадобиться врач, а я наслаждалась мгновениями. И не упустила шанса узнать:

— Меня же господин Би сдал?

Рокано посерьезнел:

— Если захочешь отомстить — не советую. У этого человека достаточно влияния, чтобы…

— Даже и не думаю. Понимаю, что у вас с ним свои дела. Просто хочу знать!

— Чтобы запомнить, что в этом мире нельзя доверять никому?

— Наверное, — я навалилась грудью на перила, глядя вниз, в глубину.

Темная вода скрывалась в темноте. Угадать ее можно было лишь по трепещущим отражениям береговых огней.

— Хочешь покататься на катере? — ушел от ответа Рокано.

— Не сейчас. Потом. — настроение гулять пропало.

— Потом может наступить нескоро. Отец ведет переговоры с Первым Кланом. За спиной твоего деда, разумеется, — он усмехнулся. — Если все будет хорошо, тебе придется встречаться с примкнувшими к нам саро. Они захотят убедиться, что внучку их главы никто не принуждает.

— А это правда?

— Знаешь, — глаза Рокано сверкнули в темноте, — в твоих интересах, чтобы они поверили. Все-таки на кону — целый Клан!

— Ты обещал: Кен Остани — мой.

— Да сколько угодно! Могу даже красиво упаковать, делай с ним что хочешь. Только…

Скрип тормозов заставил его замолчать. Через минуту вокруг нас застыли четыре автомобиля. Двери синхронно раскрылись, отчего машины стали напоминать диковинных жуков. Черных и блестящих.

— Не высовывайся, — по тому, как Рокано толкнул меня за спину, стало ясно: чужаки. — И если получится — беги!

Из машин выходили мужчины. Саро. Их мечи пока еще прятались в ножнах, но напряженные пальцы тянулись к рукояткам. Рокано расстегнул толстовку, демонстрируя свое оружие.

— Вот как? Сын Главы Второго Клана опустился до уровня уличного убийцы?

Голос буравчиком ввинчивается в уши. Как бы я хотела его забыть. Но не получится: память слишком хорошая. Кена Остани я буду помнить до самой смерти.

53

Эти насмешливые интонации…

Рокано задвинул меня за спину:

— А помощник Главы Первого нападает на женщин?

— Кто говорит о нападении? — из-за фонарей на моту светло, видно, как брови Кена ползут вверх. — Я хотел просто поговорить.

— И поэтому прихватил побольше головорезов?

Всю перепалку Рокано старался быть между мной и ими. Закрывал. Защищал.

Я уже и забыла, какого это — когда кто-то берет на себя твои проблемы, позволяя просто плыть по течению.

— Охрана никогда не бывает лишней.

— В этом ты прав.

Я вдруг поняла: Рокано обращается к Кену неформально. Обычно общение саро происходит на пределе вежливости, даже когда они собираются перерезать друг другу глотки. С другой стороны, по положению он выше собеседника, так что это допустимо.

— Но скажи, с чего ты решил, что я не задумывался об опасности?

Взмах рукой, и вокруг людей и машин возникает кольцо.

Черные костюмы с расстегнутыми пуговицами рубашек. Мечи в руках опалово мерцают, отражая холодный свет фонарей.

Кен дает знак и его люди отступают к машинам. Всего на шаг. В кольце вооруженных охран мы остаемся втроем:

— Вам лучше не удерживать девушку силой, — Остани безупречно вежлив. — Мой господин никогда не признает ее внучкой. Отпустите Лару… Пусть живет своей жизнью.

Что? «Своей жизнью»? Говорить такое после того, как он лично уничтожил эту самую жизнь?

Слова вертелись на языке, готовые сорваться ядовитыми колючками. Но ладонь Рокано крепко сжала мою. Успокаивая. Останавливая.

Пришлось сдержаться — пусть мужчины разбираются.

А они и разбирались: фехтовали на словах, как будто те были оружием. И Кен отступил. Прыгнул в машину и кавалькада умчалась, обдав расступившуюся охрану вонючим облаком выхлопа.

— Испугалась? — в голосе Рокано слышалось беспокойство.

— Немного, — говорить не хотелось, окружающие саро нервировали. А еще в глубине глаз слезами закипала обида.

Он меня обманул! Сказал, что можно спокойно погулять, насладиться свободой, а сам…

— Прости, — но, судя по всему, Рокано не чувствовал за собой вины. — Но признай, я оказался прав! Кто знает, на что способны эти бешеные.

— Ты пугаешь куда больше, — я отодвинулась подальше, насколько позволял салон авто, который пригнали прямо на мост.

— Можешь бояться сколько угодно. Главное — не мешай.

Это был уже другой Рокано. Незнакомый. И очень пугающий.

Оставшуюся часть пути я молчала, вжавшись в угол. Рокано тоже не горел желанием общаться. Он невидяще смотрел в окно и хмурился, погруженный в собственные мысли. Но возле дома очнулся и даже подал руку, помогая выйти.

Телохранители окружили нас плотным кольцом. И пока шли к лифтам, и пока поднимались в верхнюю, жилую часть помещения. Расступились, только когда увидели госпожу Аю и Хидеро Року.

— Отдыхай, — бросил мне Рокано и двери закрылись, унося его обратно вниз.

— Госпожа, — наставница чуть не причитала, и видеть ее в таком состоянии было удивительно. И жутковато.

Но Року напугал еще больше.

Глаза цвета стаи потемнели, стали почти графитовыми, а пальцы стискивали ножны с такой силой, что, казалось, на лакированной поверхности останется отпечаток.

Он молча проводил меня до спальни и замер в дверном проеме, не решаясь ни войти, ни закрыть дверь.

— Что-то случилось?

Мужчина склонил голову:

— Я прошу прощения. Я должен был пойти с вами.

Первым порывом было отмахнуться, но в голосе телохранителя звучали непривычные интонации. Отчаяние?

— Не бери на себя чужую вину — тебе приказали остаться дома!

— Мой долг — охранять невесту молодого господина. Я не справился.

Кажется, у Року начиналась истерика. Почему — понять было невозможно.

На помощь пришла Ая:

— Госпоже надо отдохнуть! Пожалуйста, закройте дверь!

И когда он выполнил приказ, повернулась уже ко мне:

— Испугались? Не бойтесь, вы в безопасности. И не обращайте внимания на Хидеро — ему пойдет на пользу подумать о своем поведении.

Не переставая говорить, наставница ловко сняла с меня обувь и помогла раздеться

— я даже и не заметила, как оказалась в горячей ванне, окутанная ароматным паром — в воду добавили какие-то масла.

— Наверное, следовало бы пригласить массажиста, да молодой господин рассердится.

— Почему? — Я с наслаждением чувствовала, как расслабляются напряженные мышцы. — В прошлый раз Рокано не был против.

— А, вы про тех… женщин, — госпожа Ая вновь спряталась за маской безупречной вежливости. — Я говорю о другом. Вам сейчас нужен иной массаж, целебный.

Стук в дверь прервал ее монолог.

— Госпожа, — послышался голос Року, — молодой господин спрашивает, все ли у вас хорошо.

Наставница выскользнула из ванной, но что она ответила, я не разобрала. Да и не особо хотелось: обида на Рокано еще не прошла.

С одной стороны, понятно, почему он так поступил. И ведь не появись этот чертов Остани, я бы даже и не узнала о тайной охране. С другой… то, что Рокано не предупредил, действовал втихаря, показалось предательством. А еще невестой называет! Замуж позвал. А какая может быть семья без доверия?

— Госпожа, мне разрешили пригласить для вас массажиста, — наставница сообщила это так, словно принесла в подарок на блюде весь мир. А я не понимала, почему для массажа вдруг потребовалось позволение жениха.

Пока не вышла из ванной.

Возле кровати уже стоял раскладной столик с кучей скляночек, баночек, коробочек… А рядом, почтительно глядя в пол, застыл невысокий мужчина. Заметив меня, он низко поклонился и отступил, освобождая проход к кровати.

Госпожа Ая осторожно подтолкнула в спину и попыталась стащить с плеч банный халат. Я судорожно вцепилась в его края: под ним не было ничего.

54

— Ну же! — поторапливала Ая. — Не упрямьтесь, вам понравится!

Я посмотрела на кровать, на мужчину, на закрывшуюся за Року дверь… и позволила халату упасть на пол. Переступила, одновременно снимая тапочки, и улеглась на кровать. Чего мне стыдиться? Особенно, после работы на господина Би.

Массажист пробормотал извинения и положил руку мне на запястье. Осторожно, едва касаясь кончиками пальцев. А потом провел вверх, так, что по коже мурашки пробежали.

Госпожа Ая отступила, давая ему простор, и села в уголочке на стул, как будто собиралась смотреть захватывающий спектакль.

— Что происходит?

— Минуту терпения, — голос мужчины шелестел, как осенний ветер и был таким же бесцветным. — К массажу нужно подготовиться.

На широкое изголовье встали аромалампы. По комнате разлился запах масел, задымились благовонные палочки. От получившегося коктейля закружилась голова, я словно парила, а вокруг плыли белые облака. Захотелось погрузиться в них, закутаться с головой, отрешаясь от проблем.

Что-то теплое коснулась спины. От неожиданности я вздрогнула и оглянулась. От движения круглый камень соскользнул на кровать, оставляя маслянистый сед.

— Не двигайтесь, — пробурчал мужчина.

Я даже не спросила, как его зовут. Почему-то это было неважным: аромат уносил далеко-далеко, а камни, которые располагались на спине, казалось, согревали саму душу.

Дрема накрыла сладкой волной. Сахарная вата — белая и розовая, пахнущая клубникой. Папа всегда ее покупал, когда мы выбирались в парк развлечений. Огромные пушистые шары, намотанные на палочку. Такие воздушные, что, казалось, отпусти — и взмоют в сероватое, вечно затянутое смогом небо.

Воспоминания завертелись, словно разноцветная карусель. Пальцы утонули в песке, и теплые волны коснулись стоп. Мягко, бережно…

Море?

От неожиданности даже сон улетучился. Я никогда не бывала за пределами Города, о бескрайней стихии слышала только от родителей, да видел на проекторах. Еще, когда погружалась в альтернативную реальность, созданную компьютером. Но мама уверяла, что она и близко не напоминает настоящее, живое море.

И ощущения так реальны?

Массажист недовольно зашипел — я мешала ему работать. Сильные пальцы как раз массировали ступни, разминая каждую мышцу. Кто мог подумать, что их там столько! И что это так приятно!

А руки уверенно поднимались все выше и выше, скользили по икрам, бедрам, мягко прошлись по ягодицам, пробежались вдоль позвоночника, уже разогретого камнями…

Почему я раньше такого не испытывала? Ведь не раз брала сеансы массажа. Расслабляюще, приятно, но… не так.

Теперь же мне хотелось стонать. Отдаться на милость этих рук, чувствовать их прикосновение каждой своей частичной, каждой клеточкой… И чтобы блаженство не прекращалось.

И все же мне пришлось вынырнуть из этих ощущений. На мгновение, когда массажист велел перевернуться на спину. Я подчинилась и вдруг осознала, что, в отличие от Клуба и борделя между мной и мужчиной нет ничего: ни маски, скрывающей лицо, ни моей холодной решимости… Самое страшное, это не имело никакого значения! Я хотела продолжения! И, почувствовав прикосновения, с радостью нырнула в мягкие облака.

Они неторопливо плыли, неся над землей, покачивали, баюкали… А потом движение ускорилось, белые вершины заволновались, стали терять очертания, опадали и поднимались.

А с ними опускалась и поднималась я. Все сильнее, быстрее, как на качелях. В животе то скручивался, то исчезал тугой узел, теплый ветер уже не просто ласкал кожу, он хлестал ее горячими потоками. Прикосновения вызывали боль, но как же она была сладка!

Я потеряла счет времени. Не понимала, не помнила, не хотела знать, сколько продолжалась сладкая пытка. Мечтала только чтобы она не прекращалась.

Но ветер думал иначе. Он подхватил ураганом, закружил, вырвал из мягких объятий облаков и кинул высоко-высоко, к бесчисленным звездам. Таким ярким, что оставалось только задохнуться от восторга.

Ощущения возвращались медленно. Сначала послышались тихие шаги. Потом кожи коснулся горячий поток кондиционера.

— Молодой госпоже нужно тепло, — меня тут же укутали в одеяло. Не облачным, а самым обычным.

Я узнала этот бесцветный голос. Но открывать глаза и прислушиваться было так лень. Полет опустошил и все, чего хотела, это спать. Свернуться клубочком, обнять подушку и заснуть в тепле и уюте.

Но голоса продолжали шептать, а жизнь приучила меня прислушиваться даже к самым незначительным звукам. Настороженность вернулась, разметав негу как солнечные лучи — невесомую дымку утреннего тумана.

Разговаривали за дверью: мой телохранитель не пускал в комнату кого-то очень настойчивого. Настолько, что даже наставница поднялась со своего стула, чтобы призвать наглеца к порядку. А когда вернулась, осторожно коснулась моего плеча: — Госпожа, Совет Старших желает вас видеть. Глава просил поторопиться.

55

При мысли, что сейчас придется вылезать из уютного гнезда, облачаться в парадное кимоно, втыкать в волосы шпильки стало нехорошо. Но наставница уже тянула из кровати:

— Быстрее!

— Может, обычно платье? — я готова была на что угодно, лишь бы не облачаться в традиционный наряд.

Но госпожа Ая была непреклонна:

— Разве может невеста Наследника показаться Совету в непотребном виде?

— Да зачем я им понадобилась?

Госпожа Ая молчала — ей тоже не доложили.

Уже знакомый зал казался пустым: приближенный в Главы оказалось не так много. Поклонилась, как учили и опустилась в стороне, на квадратную подушечку, поджав под себя ноги. Какой нормальный человек выдержит такую позу дольше трех минут?

За спиной раздался шепот наставницы:

— Не вздумайте потерять лицо. Терпите!

Я ловила на себе тяжелые взгляды, и не смела поднять свой. «Смотреть не выше плеча» — госпожа Ая хорошо вбила в меня главное правило.

— Вы уверены, что это его внучка?

— Разумеется! — мой будущий свекор передал по кругу подтверждающий его слова документ. — Но и так видно, что девочка его плоть и кровь. Подними голову!

Я воспользовалась моментом, чтобы оглядеться.

Суровые лица без намека на улыбку. Некоторые пересекали шрамы. А еще от мужчин веяло опасностью. Казалось, достаточно неловкого жеста, и люди, сидящие передо мной, превратятся в безжалостных чудовищ.

Так оно и было. Саро не церемонились, если им казалось, что задета их честь. А уж высшие члены Клана…

— Ты боишься?

Вопрос застал врасплох и заставил вздернуть подбородок — опускать голову мне пока не разрешали. Тем лучше!

— Ничуть!

Голос дрогнул, выдавая настоящие чувства. Но мужчины рассмеялись:

— Бойкая! Рокано, ты не боишься оказаться под каблуком?

Тот только усмехнулся в ответ:

— Думаю, мы найдем компромисс. Моей жене некогда будет воевать — дети требуют внимания.

Дети? Какие? У Рокано есть дети?

Смешки указали на ошибку.

Так это он про наших будущих?

Ну уж нет. Одно дело — выйти замуж по обоюдной выгоде, и совсем другое — начинать рожать детей, которых не планировала.

К счастью, в память накрепко врезался приказ госпожи Аи: молчать!

— С этим придется подождать! — смешки тут же стихли. — Прости, Лара, но замуж тебе пока нельзя.

Кажется, все даже дышать перестали, так удивило их это заявление. А Глава, тяжело оглядев соратников, продолжал:

— Я бы и сам рад поскорее женить Рокано. И увидеть его сына. Но сейчас это будет выглядеть так, словно наш Клан бросает вызов Ридо Торая.

— А разве это не так?

— Рано! Для начала мы должны привлечь на свою сторону тех, кто готов пойти за его внучкой. Выдав Лару замуж, мы превратим их во врагов. Непозволительная глупость. Ты согласна?

Он меня спрашивает?

Из всего сказанного я поняла лишь одно: свадьба откладывается и беременность — тоже. Да только за это я была готова расцеловать будущего свекра. Но ограничилась поклонилась:

— Разумеется. Сейчас это самый лучший вариант.

И зевнула, успев прикрыть лицо широким рукавом.

— Утомилась? — голос старшего Менети стал текучим, — У тебя был тяжелый день. Ступай отдохни.

Выходя из зала, я услышала, как он извиняется перед Старшими, объясняя мое поведение испугом после нападения.

Но мне было все равно. Хотелось содрать с себя наряд, стоивший целое состояние, смыть косметику, которая уже напоминала маску и упасть в кровать, под теплое, уютное одеяло — меня знобило, то ли от усталости, то ли действительно, от переживаний.

Отдохнуть не получилось: в коридоре меня нагнал Рокано:

— Прости, что пришлось вызвать на собрание. Понимаю, ты устала, но Старейшины…

— Какие же они Старейшины? — Зевок в этот раз удалось погасить, — моложе твоего отца.

— Высшие Саро. Опора Клана. И дело здесь не в возрасте, — руки Рокано оказались на моих плечах. Отступить не получилось, потому что он почти вдавил меня в стену: — Но они не сумеют помешать нашим планам. Отложить свадьбу? Еще чего! У меня есть идея, как заставить их передумать.

И, не слушая гневных окриков госпожи Аи, Рокано поволок меня по коридору, а потом просто втолкнул в комнату с широкой кроватью.

На нее, не удержавшись на ногах, я и упала.

— Не бойся! Отец никогда не позволит моему первенцу родиться вне брака. Прозвучало это жутко.

— «Не позволить» можно разными способами. Одно движение клинка… Или подножка на лестнице, или…

Рокано замер:

— Рехнулась? Но в любом случае, лично тебе ничего не угрожает: ты внучка этого старика и ты нужна нам. Как и твои дети, причем законные.

— Не прикасайся! — от понимания происходящего перехватило дыхание, вместо слов вырвался невнятный писк.

— Я буду нежен, тебе понравится…

Все, что смогла — отползти. Но Рокано оказался быстрее. Миг — и навалился сверху, удерживая мои запястья одной рукой, а второй зажимая рот:

— Не ори! Все равно никто не услышит.

Самое страшное, что он был прав: здесь, в это части дома, никто мне не поможет. Глава на другом этаже, вместе со Старейшинами обсуждают планы по захвату Первого Клана, а остальные не посмеют заступать Наследнику дорогу.

И, что самое страшное, меня предало собственное тело.

Я сопротивлялась как могла. Но руки и ноги обмякли, не желая слушаться, все вокруг было словно в тумане, а в ушах плыл легкий, но очень навязчивый звон.

— Так-то лучше, — довольно пробормотал Рокано и уже двумя руками рванул полы моего кимоно в разные стороны.

56

Если бы он просто смотрел! Что мне взгляды! Но руки лезли везде: лапали грудь, сжимали бедра так, что, казалось, синяки останутся.

— Молчишь? Вот и правильно. Вот и умница… Тебе понравится. Должно понравиться, ты же будешь моей женой…

Прижимая меня к кровати одной рукой, другой Рокано расстегивал ремень брюк. А я не знала, что делать, не понимала, что, вообще, происходит: никогда не подводившее тело отказалось слушаться.

Но на один рывок сил хватило. Рокано отшатнулся, и тут же рассмеялся:

— Ну, далеко убежала?

Он надвигался и попытки отодвинуться оставались тщетными. Шум, вызванный моим падением с кровати, никого не заинтересовал. Люди если и знали, что происходит за закрытой дверью, не помели перечить сыну Главы Клана.

Все, что мне оставалось, это зажмуриться и принять неизбежное.

Шорох и возмущенный вскрик заставили открыть глаза.

Рокано сидел на полу, привалившись к стене. А между нами припал на колено Року:

— Господин, нельзя!

— Пшел прочь! — взревел Рокано, кидаясь на телохранителя, тот отбросил меч и припал к полу, но не сдвинулся ни на сантиметр.

— Господин, не гневите Главу!

— А ты не гневи меня! — Рокано пнул вжавшегося в пол соперника, который покорно вынес наказание, но переступить через себя не позволил: как только наследник попытался подойти ко мне, вцепился в его ногу обеими руками:

— Нельзя!

— Что здесь происходит?

В комнату ворвался Менети Джун. В наступившей тишине звук его шагов напоминал набат… А я замерла, не зная, чего ждать.

В один миг оценив обстановку, Глава вздернул сына на ноги и от души вмазал ему по лицу. Из носа потекла кровавая струйка, но господин Менети этим не ограничивался.

Еще удар, и еще… пока лицо не превратилось в окровавленную маску. И только спустив пар, Глава разжал руку, прижимающую сына к стене. Тот сполз на пол, склонив голову к самым ногам отца. Просить прощения Рокано не посмел

— Ты цела? — я кивнула, судорожно пытаясь прикрыться ошметками порванного кимоно, почему-то сейчас это казалось важным. — Хорошо. Госпожа Ая, проводите мою невестку в ее покои и поставьте охрану. А ты — бросил сыну, как псу, — за мной!

Тот выскочил из спальни, обдав злобным взглядом собравшихся. Я не сомневалась: Рокано выяснит, кто доложил отцу о происходящем, и этому человеку не позавидуешь. В глубине души шевельнулось сочувствие, заставив замереть: во мне осталось что-то живое?

Я все еще сидела на полу, а наставница развила бурную деятельность. Чтобы скрыть рваную одежду, она накинула на плечи покрывало с кровати, а потом охнула:

— Вы же после массажа!

Услышав это, Року подхватил меня на руки и чуть не бегом кинулся по коридору, встречные саро едва успевали вжиматься в стены. А в комнате бережно опустил на кровать:

— Я рад, что успел.

— Спасибо, — я не знала, как его благодарить, но госпожа Ая уже погнала мужчину прочь.

— Устали? — она присела на край кровати. В руках дымилась чашка с каким-то отваром, и аромат трав и меда кружил голову. — Выпейте!

Но руки по-прежнему не двигались. Наставницу это не удивило и она сама пила меня сладковатым травяным чаем, а потом раздела и укутала в одеяло:

— Отдыхайте.

Оставаться одной было страшно. Да еще этот странный паралич. Я все-таки осмелилась спросить, что произошло.

— Тот массаж очень сильно расслабляет тело. Его нельзя делать часто, только в периоды невыносимого напряжения, чтобы скинуть груз тревог и спокойно заснуть. Увы, господин Рокано воспользовался вашим состоянием. Уверена, его ждет суровое наказание.

Я даже кивнуть не могла. Но подозревала, что моим расслабленным и томным состоянием воспользовался не только наследник Второго Клана. Его Глава тоже в стороне не остался, иначе как расценить его вызов на Совет Старейшин?

Утро пришло неожиданно. Я просто открыла глаза и поняла, что выспалась. И что не зудит под ухом строгая наставница, ругая за лень.

Часы показали, что до ее прихода осталось целых пятнадцать минут.

Энергия выплескивалась через край. Хотелось вскочить, куда-то бежать, что-то делать. Неужели это результат вчерашнего массажа? Но повторять не хотелось. А еще очень не хотелось видеть ни Рокано, ни его отца.

Но надежда отсидеться в комнате растаяла вместе с появлением госпожи Аи.

— Глава желает, чтобы вы присутствовали на церемонии.

— На какой? — мысленно застонав, поинтересовалась я и получила удивленный взгляд.

— Увидите. А сейчас поторопитесь, опаздывать на такие мероприятия недопустимо.

Стены знакомого зала затягивала черная ткань. На ее фоне одежды мужчин казались ослепительно белыми, такими же, как и мое кимоно. Я уже тогда удивилась выбору наставницы, но на вопросы она больше не отвечала, молча помогая мне собраться.

Менети Джун сидел на возвышении. Рокано — поодаль, даже без обязательной квадратной подушки под коленями. Меня порадовали и синяки под глазами, и запекшиеся корки на разбитых губах, и припухший нос — Глава с сыном не церемонился.

По мере того как наставница вела меня между сидящими мужчинами, негромкие разговоры стихали окончательно. Если бы не привычка к откровенным взглядам, я бы давно споткнулась и проехалась лицом по грубому покрытию пола. А так… семенила себе, сжав обеими руками крохотный веер, и думала, как аккуратнее присесть на лежащую напротив Главы подушечку.

К счастью, уроки госпожи Аи пошли на пользу. Я поклонилась, как она учила и застыла, сложив на коленях ладони.

57

Глава говорил тихо и не торопясь, каждое его слово падало застывающим свинцом, но понять, что он просит у меня прощение за поведение сына, было можно. А когда под конец речи господин Джун низко поклонился, движение повторили все присутствующие.

От того, отвечу ли я тем же, зависело многое.

А ведь так и подмывало вскочить и высказать наболевшее. Орать, топать ногами, может быть расшвыривать лежащие на полу подушки. Но вместо этого я подчинилась этикету. Привычно качнулась подвеска на шпильке, и из груди наставницы вырвался едва слышный вздох.

Было отчего волноваться. Госпожа Ая лучше остальных изучила мой характер и боялась, что после случившегося я даже думать не захочу о замужестве с Рокано.

Она оказалась права: думать не хотелось. Каждый день видеть рядом насильника, улыбаться ему, делить с ним постель и рожать ему детей в планы не входило. Но вариантов не было: каждую ночь мне снились родители, их изломанные тела в лужи крови и застывший рядом убийца.

Если для того, чтобы наказать его мне придется пережить изнасилованной, то так тому и быть. Отомстить… Сначала — отомстить. Думать о будущем пока не давала злость и острая, не утихающая боль потери.

На этом церемония принесения извинений была закончена. Но мужчины расходиться не собирались. Они смотрели то на меня, то на Главу, то на замершего в своем углу Рокано, и чего-то ждали.

В душу заполз червячок сомнения. Неужели…

Да нет! Бред! Вчера же еще договорились, что пока все не устаканится, никаких свадеб.

Но страх нашептывал, что после той беседы много чего произошло, планы могли и поменяться. Ну в самом деле, отсрочкой хотели успокоить тех, кто был готов последовать за внучкой своего Главы. Но если он узнают о попытке изнасилования, ничего хорошего из этого не выйдет.

Похоже, я стану женой прежде, чем полностью ощущу себя невестой.

Но Глава не спешил уступать возвышение сыну, как того требовала свадебная церемония. Он молча оглядывал своих людей, и наконец, тихо, но четко позвал: Хидеро Року!

Мой телохранитель вышел вперед и уселся на колени в центре зала.

— Хидеро Року, — продолжал глава., — совершил преступление, наказание за которое — смерть. Знаешь ли ты, что натворил?

— Да, господин. Я поднял руку на наследника Клана и готов понести наказание.

— И в то же время ты оказал нашей семье огромную услугу — не позволил мне нарушить законы чести и потерять лицо. Все мы знаем: за преступлением следует наказание, за верность платят наградой. Твоя смерть будет чистой и честной, а имя, высеченное на черном нефрите, мы поместим в Храме.

Наступившая за этим тишина давила. Я не верила услышанному, а Глава продолжал:

— Ты согласен с таким решением?

И мужчина, кинувшийся на мою защиту, покорно склонил голову:

— Я благодарю Главу за оказанную честь!

В зал внесли ширму. Расстелили белое полотно. На крохотном столике поставили стопку бумажных листов, рядом, на специальном держателе положили нож. Такие носили с собой все члены Клана, даже те, кто не имел права владеть катаной. «Последнее убежище», так его называли. Теперь я поняла почему.

И вскочила на ноги, оттолкнув Аю:

— Как вы можете? Убивать человека только за то, что он спас мне жизнь? Если вы не воспитали собственного сына…

— Замолчи! — казалось, от крика Главы содрогнулись стены. — Сегодня я закрою глаза на твое недостойное поведение, но впредь…

— Недостойно? Защищать невиновного — недостойное поведение? Тогда что вы называете…

— Госпожа, умоляю, не позорьте меня…

По нервам резанул надрывный шепот. Я оглянулась.

Року сидел перед ширмой, готовый к чему-то. На лице — ни капли эмоций, и только в глазах билась отчаянная мольба:

— Умоляю…

И я отступила. Я готова была отстаивать его перед всем миром, но сам он считал это недопустимым. Смерть казалась милее.

— Господин Менети, можно мне уйти?

— Разумеется, — уловив перемену в моем настроении, Глава тут же успокоился. И, хотя глаза еще метали молнии, губы расслабились. — Но все же рекомендую остаться: все-таки Року заслужил честь умереть в вашем присутствии. Не так ли?

Телохранитель мягко склонил голову. И рванул ворот кимоно, обнажая грудь.

Дальше все было как в тумане. Обернутое бумагой лезвие. Прощальные поклоны: сначала Главе, потом мне и третий — собравшимся.

Я не отвернулась, глядя, как кровь пропитывает белую ткань. Не зажмурилась, когда вспорхнул меч и голова упала на подставленный поднос.

Алые капли на белом — ширму аккуратно сложили и унесли. Я слышала, что она останется в главном Храме Клака как напоминание об оказанной чести и представляла этот самый Храм складом, заставленным вот такими ширмами.

А зачем он еще нужен?

После того как тело унесли, молодые саро, еще не получившие права на меч, прошлись вдоль рядом, разливая подогретое рисовое вино в плоские блюдечки на ножках. Подали и мне. Горло свело от горечи и сдерживаемых слез.

— Уведи меня, — попросила у наставницы. Та молча выполнила просьбу.

Куда шла, не видела. Распахивались двери, чтобы через мгновение закрыться, встречные отступали с легкими поклонами… я не обращала внимания. Перед глазами стояла белая ширма и алый мазок, словно художник провел гигантской кистью.

Госпожа Аи заговорила только в комнате:

— Держите себя в руках! Что за концерт вы устроили? Разве можно так разговаривать с Главой? Да еще бедному Хидеро чуть все не испортили.

— Что — не испортила? Смерть?

— Для саро смерть так же важна, как и жизнь. Я несколько раз просила выучить правила, но вы, кажется, их даже не открывали, — в руках наставницы появилась книга. — Ну так и есть — страницы не тронуты. С этого момента будете ежедневно читать правила вслух.

— Как скажете, — мне было все равно. Мазок на ширме тяжелел, мелкие капли оживали, набухали темнотой и сползались в одну большую, уродливую кляксу. А потом она стала пожирать пространство, как горячая вода — снег.

— Госпожа Лара, сосредоточьтесь! — долетало издалека. — Госпожа Лара… Кто- нибудь! Немедленно позовите врача!

Запахло кровью, клякса заполнила все вокруг и стало темно.

58

В голове поселился рой пчел. Или шершней — они гудели и жалили так, что даже думать было больно. Кое-как разлепила веки — по глазам ударил яркий свет.

Послышались странные звуки и сквозь ослепительный туман проступили фигуры.

Госпожа Ая и саро, похоже, новый телохранитель. Смотреть на него не хотелось — я еще помнила, как умер прежний, и к нежеланию перемен примешивался страх: а вдруг и этот… тоже?

Ровные быстрые шаги место наставницы занял мужчина в белом халате. Врач?

— Вы меня слышите? Можете ответить?

Разлепить губы не получилось. To, что они запеклись, а не срослись, поняла не сразу, но страха не было. Вместо него внутри поселилось равнодушие. Хотелось отвернуться и никого не видеть и не слышать.

Но этот, в халате, не отставал. Пришлось кивнуть.

— Вы в больнице. У вас был гипертонический криз. К счастью…

Я не слушала. Криз, инфаркт, что там еще бывает… Какая разница? Зачем откачали?

Покоя хотелось, как никогда в жизни, но заснуть не получилось. To ли выспалась, то ли лекарства такие.

Они капали из большой бутылки прямо в вену, и сиделка время от времени подкалывала что-то из шприца в прозрачную трубку.

Капельница, медсестра да особая кровать. Только они указывали, что я действительно в больнице.

Бежевые стены, мягкие кресла, даже журнальный столик и диванчик в дальнем углу. На нем, погрузившись в планшет, сидел Рокано. Поняв, что я его заметила, он подошел поближе:

— Рад, что с тобой все хорошо. Отец в ярости… но попрощаться разрешил.

Я едва понимала, что он говорит. Почему — попрощаться? Что-то случилось? Пояснила Ая, уже после того, как меня оставили в покое:

— Глава лично наказал сына, отходил палкой, при Совете. А потом отправил у какой-то захолустный филиал помощником. Для того, кому предстоит возглавить Клан, это позор.

Значит, Рокано тоже досталось. Но тогда… что будет со мной?

Думать об этом было лень. Да и какая разница? Душный, полный непонятных образов сон облепил паутиной. Такой муторной и жуткой, что, когда услышала зов, вынырнула с удовольствием.

У кровати сидел Менети Джун.

— Что-нибудь болит?

Я честно прислушалась к себе. Шершни в голове уже не жалили, да и гудели гораздо тише.

— Ты нас очень напугала. К счастью, врачи успели. Теперь нужен только покой.

— Вечный? — не сдержалась.

Глава нахмурился, но тут же растянул губы в холодной улыбке:

— Будем надеяться, что нет. А пока Совет Старейшин решил оградить тебя от ненужных волнений. Завтра ты отправишься в закрытый пансионат, отдыхать и приводить себя в порядок. Все-таки наследнику нужна здоровая, уравновешенная жена.

Он перечеркнул все мечты! Как я смогу отомстить, если буду находиться на закрытой территории? Этими пансионатами даже в Трущобах детей пугали. Не думала, что туда отправят будущую невестку Главы одного из Кланов. А, может, они всегда так делали — есть ли лучший способ без подозрений избавиться ставшего ненужным человека?

С другой стороны, иного выхода нет: справиться с Кланом в одиночку не получиться. Придется подчиниться. А там — действовать по ситуации.

На эту ночь меня оставили в больнице — насторожил гипертонический криз в таком возрасте. И предшествующая ему истерика. Так что накачали уколами и таблетками и велели отдыхать.

Госпожа Ая не ушла и теперь сидя дремала на диванчике, готовая вскочить, если что-то понадобиться. Чтобы не тревожить наставницу и побыть в тишине, я опасалась даже ворочаться, хотя спину уже отлежала.

Крохотный ночник едва рассеивал мрак, и из занятий оставалось только пялилась в потолок, жалея, что никто не догадался привезти плеер — слушать тишину было невыносимо. Поэтому шорох в коридоре показался оглушительным. А полоска света из-за приоткрывшейся двери — ослепительной.

В проеме появился мужчина. Я видела только силуэт, да неестественно длинную правую руку. А потом застыла от страха: падающие с нее капли тяжело ударялись об пол, расползаясь круглыми кляксами.

Перед глазами встало пятно на ширме… Шершни зажужжали громче, крик застрял в горле, а осторожные, едва слышные шаги приближались. Что самое страшное, у мужчины не было лица. Вместо него — темный провал.

Темнота скрыла кровь. Но не силуэт. Сердце то замирало, то пускалось вскачь, норовя пробить грудь, а убийца занес меч. Одно движение, легкое, бесшумное… Я представила, как моя голова покатится по полу, как тишину прорезал отчаянный, какой-то звериный крик.

Госпожа Ая разъяренной кошкой повисла на держащей катану руке. В палате тут же стало светло и очень людно: ее крики переполошили, наверное, всю больницу.

Убийцу окружили, но он резким и ровным движением перехвати оружие и шею пересекла красная полоса.

Суетящиеся врачи тут же заслонили упавшего, а потом споро вывезли его на каталке. Единственное, что я поняла: нижнюю часть его лица закрывала черная маска, наподобие медицинской. Поэтому в темноте и казалось, что он без лица, а из коротких реплик я поняла, что охрану снаружи мастерски ликвидировали: все они получили тяжелые раны.

Вскоре о случившемся напоминали лишь подрагивающие руки наставницы да четверка телохранителей, отказавшаяся покидать палату. Сколько их стояло снаружи, я даже не догадывалась. Но когда в помещение ворвался взъерошенный Менети Джуг, испугалась еще больше.

— Ты сейчас же уезжаешь в пансионат! — с порога заявил он.

— Думаете, там безопаснее?

— Если в этом мире есть место, где Ридо Тора до тебя не доберется, то это там.

— А с чего вы решили, что это он? — почему-то верить не хотелось. — Убийца выжил и во всем признался?

— Нет Оказался слишком быстрым. Умер прежде, чем врачи успели что-либо сделать.

— Тогда… — не сдавалась я, сама удивляясь собственному упрямству.

— Его узнали. Один из телохранителей твоего деда, — господин Менети усмехнулся, — Могу даже личное дело добыть, специально для тебя.

59

Все-таки дед. Удивление не было. Вместо него на душе скребли кошки, как всегда, когда сбываются худшие ожидания.

— Когда, говорите, выезжаем?

— Сейчас. И ничего не бойся, мы сумеем тебя защитить.

To, что госпожа Ая не поехала, стало неприятным сюрпризом. Она проводила меня до авто и низко поклонилась прощаясь. Ну, хоть с кем-то попрощалась.

Я волновалась: мало кто мог похвастаться, что выходил за пределы города. И не потому, что это было запрещено. Просто древняя война еще аукалась зараженными территориями, и чтобы пересечь их требовался особый транспорт.

Поезд показался огромным. Черная, сверкающая игла, разрывающая острием пространство. Такие же зеркальные вагоны. Мы остановились у одного и гладкую поверхность расколола щель. Первым в таинственное нутро заглянул охранник, и только после проверки разрешил войти остальным.

Вагон принадлежал лично Главе Второго Клана и предназначался только для меня и телохранителей. Их отрядили целую армию. Двигаясь по перрону в окружении напряженных саро, сама себе казалась какой-то очень важной персоной, чье лицо не исчезает с экрана. Солнечные очки, которые пришлось надеть, только усиливали сходство.

— Сюда, — телохранитель подал руку, помогая войти в вагон.

Изнутри он не был ни гладким, ни черным, и, вообще, больше напоминал маленькую квартиру.

Я насчитала четыре комнаты. В открытую дверь первой удалось разглядеть крохотную кухоньку с огромным холодильником. Вторая отводилась телохранителям. Третья больше напоминала не слишком просторную гостиную с овальным столом, музыкальным центром, экранов на половину стены и даже имитацией камина.

Я застыла, не смея поверить, что это все — вагон поезда, а телохранитель уже вел дальше, распахивая узкую дверь в, казалось бы, глухой стене:

— Ваша спальня.

Почти все пространство занимала широкая кровать. В изголовье поблескивали хрустальные светильники, а в сторонке жался узкий шкаф. Там нашлось парочка банных халатов и домашние тапочки. А в закутке за ним спрятался душ. Пусть и крохотный, но зато настоящий!

Охранник указал на кнопку экстренного вызова и водрузил на стул чемодан. Свистнула молния, и мужчина, как не в чем не бывало, принялся перекладывать в шкаф женские вещи: джинсы, блузки, даже белье.

Заметив кружевные трусики, я попыталась выгнать помощника, но тот уперся:

— Это моя работа. Отдыхайте.

Пришлось вернуться в «гостиную». На столе уже ждал свежезаваренный чай.

— Нам долго ехать?

— Три дня.

После просторных комнат здесь казалось тесно и я раздвинула шторы. За ними скрывались огромные, почти панорамные окна. Если убрать все портеры, создавалось ощущение, что находишься на движущейся платформе.

Неправильно поняв мой взгляд, охранник поспешил успокоить:

— Стекла очень прочные. И снаружи ничего не видно.

— Да-да, спасибо, — забыв про чай с любимыми пирожными, я наблюдала, как поезд набирает скорость.

Это было… потрясающе. Дома слились в бесконечный поток, а потом мы нырнул в туннель. На темных стенах вились яркими узорами светящиеся граффити, названия станций и просто какие-то рисунки. Когда от их мелькания начала побаливать голова, поезд вынырнул за пределами города.

По телевизору часто показывали такие пейзажи: непролазная чаща, деревья, укутанные мхом, невесомая листва подлеска. Останавливаться и выходить строго запрещалось, потому что к риску подцепить заразу от оружия древних, можно было погибнуть от зубов диких зверей.

Иногда специально установленные камеры выхватывали в ночной темноте то флюоресцирующее сверкание глаз, то улавливали какое-то движение. Но звери, которых удавалось заметить, не принадлежали ни к одному известному виду и могли быть очень опасны. Научные экспедиции без следа исчезали в лесных дебрях, и вскоре прекратились.

Почему-то стало интересно, срабатывали ли ловушки, но встретиться с мутантом лично не хотелось. И я порадовалась, что ученые сумели отыскать покрытие, защищающее и от заразы, и от зверей.

До темноты я просидела у окна, любуясь на пейзажи. Иногда вдали миражами возникали города и уплывали вдаль, кутаясь в облака смога.

Несколько раз мне приносили таблетки и делали уколы. А еще следили, чтобы не забывала поесть. Где в дороге они добыли настоящий и вкусный обед, осталось загадкой.

К вечеру, несмотря на безделье, навалилась усталость. Мелькающие то тут, то там огни не вызывали интереса, а отражение в окнах пугало, поэтому их завесили. Слоняться из угла в угол быстро надоело, и я отправилась спать. Мысли, что это продлится еще два дня, нагоняли тоску.

Но телохранитель не позволил лечь в кровать:

— Мы почти на месте. Лучше подождать.

— Но вы же говорили про три дня…

В ответ я получила дежурную улыбку и поклон, после чего охранник сноровисто сложил вещи обратно в чемодан.

Я молча наблюдала за происходящим. Шпионов они, что ли, боялись?

Пол едва заметно дрогнул и поезд начал сбавлять скорость. Минут через пятнадцать, когда он замер посреди темноты, меня пригласили на выход.

Стоять ночью, в кольце настороженных мужчин и слышать, как из чащи доносятся похожие на стоны страдающих призраков крики, было страшновато. Поезд обдал нас горячим ветром и скрылся во мраке. А я пожалела, что с собой нет даже ножа — хоть какой-то намек на защиту.

60

Вдали что-то сверкнуло, превратилось в отблеск фат и к нам подъехала кавалькада авто. Меня усадили в среднюю, между двух мужчин.

Свет метался, выхватывая то ровную дорогу, то подступающую к ней чащу. В темноте лес казался огромной, шевелящейся массой и отдельные деревья, лишенные красок, выглядели серыми призраками.

Хотелось зажмуриться и не смотреть, но не получалось. Поэтому я повернулась к спутникам:

— Куда мы едем?

— Вас ждет вертолет. Скоро…

Идущий впереди автомобиль вильнул вправо. Я не увидела, что случилось, потому что на дорогу выскочило что-то непонятное и водитель ударил по тормозам. Нас кинуло вперед, ремни безопасности больно вдавились в тело, так что дышать стало почти невозможно.

Сидящие рядом мужчины вцепились в сиденья, напряженные, как натянутая струна. Сзади послышались выстрелы.

— Возвращаемся!

Но обратный путь перегородила машина сопровождения: раскорячилась посреди дороги, а люди в масках проверяли, остался ли в ней кто живой.

Та же участь постигла и съехавшее с дороги авто. А нападающие, выставив перед собой оружие, приближались к нам:

— Не дурите!

Смотреть в направленное прямо на тебя дуло приятного мало.

— Выходим?

Телохранители даже не подумали слушаться, только проверили, хорошо ли заблокированы двери:

— Попробую прорваться, — водитель что-то высматривал, пригнувшись к самой панели.

— Вы… сумасшедшие? — нервы у меня не железные, наблюдать за всем этим.

— Машина бронирована. Пули не…

— А те? — указала на изрешеченные авто. — Они тоже?

— Первое влетело в дерево, позволив нападающим открыть двери. Второе… Эти придурки нарушили технику безопасности — вышли проверить, что случилось. Сами виноваты. Так что, госпожа, вам лучше не высовываться.

Я притихла, до боли в глазах всматриваясь в то, что происходило снаружи. А там, поняв, что добром мы не выйдем, поменяли тактику: откуда-то появились канистры.

Жидкость щедрым потоком полилась на капот, крышу, колеса. Водитель заставил машину рвануться вперед, прямо на окруживших нас людей, но послышался хлопок и ее закружило на дороге. С размаху въехав боком в дерево, автомобиль замер.

— Дьяволы! Они колючки разбросали, — только и успел прохрипеть водитель, как его выдернули из салона.

Задняя дверь тоже распахнулась и лоб охраннику уперся пистолет:

— Не дури. На выход! И ты, — второй телохранитель поспешно уронил нож. Прямо рядом со мной, так, чтобы он упал в лежащую на сиденье толстовку.

Я грабастала и ее, и неожиданный дар. Но, как только оказалась на улице, руки вывернули, отнимая оружие:

— Думали, не заметим?

Выжившие лежали лицами вниз. Над ними возвышались нападающие.

Я их не знала. Но когда из леса вышел еще один, приготовилась дорого продать свою жизнь: эту походку, поворот головы, манеру держать оружие мне и на смертном одре не забыть!

— Тебе не спрятаться за маской, Кен Отани.

— Узнали? — он как-то странно посмотрел на меня, потом на пленников. — Ну что же, значит, подписали им смертный приговор.

Кивок подручным, и меня потащили в чащу. Что происходило на дороге дальше, можно было только представить.

Свет фонарика ложился под ноги ярким пятном. Смотреть удавалось ровно на три шага. А на границе тени и света маячила спина моего врага. Ох, если бы не наручники! Я готова была впиться в шею голыми руками, рвать ногтями, впиваться зубами… И меня бы даже не тошнило от вкуса крови. Но приходилось просто шагать вперед, лелея мечту о мести.

Она помогала не упасть. Не умирать от страха, когда над головой проносились беззвучные тени или жуткие вопли пронзали густой, душный воздух.

— Это звери, — не останавливаясь, пояснил Отани. — И птицы. Не беспокойтесь, здесь нет крупных хищников, а мелкие не опасны.

Зачем он мне все это говорит? Смертников не успокаивают. Значит…

Надежда на будущее заставила поднять голову. Кто знает, что произойдет в следующий момент? Главное — я выжила. Вот только… откуда этот тип так хорошо знает местность? И о зверях? А дорога откуда? Ровная, словно не остаток древней цивилизации, а проложена недавно. Лес совсем ее не тронул.

Вопросов стало еще больше, когда деревья расступились и мы вышли на поляну. В центе, лениво помахивая лопастями, ждал вертолет.

61

Co связанными руками не побегаешь, поэтому я послушно залезла внутрь. Мягкое кресло спружинило, подстраиваясь под тело, щелкнули наручники. Их тут же сменили ремни безопасности, практически обездвижив.

— Летали раньше? — Отани был сама вежливость. — Простите…

Голову обхватил шлем. Звуки исчезли, перед глазами распустилась темнота, но в руку тут же лег продолговатый предмет — пульт. Спасибо и на этом!

Фильмов оказалось достаточно, я выбрала комедию, хотя было не смешно. Но до прилета время скоротала.

Когда кресло перестало трястись, на запястьях вновь щелкнули наручники. Но идти самой мне не позволил — подхватили на руки и куда-то понесли. Шлем тоже не сняли, так что из реальности мне остались только запахи.

Вонь нагретого металла и смазки сменился ароматом раздавленной травы. Ветер коснулся губ, но тут же исчез, когда меня внесли в помещение.

Когда сняли шлем, пришлось зажмуриться и открывать глаза постепенно — с потолка и стен бил яркий свет.

— Позвольте, — Отани расстегнул наручники и спрятал в карман, а я с трудом сдержалась, чтобы не кинуться на него с кулаками.

Остановила ставшая привычной осторожность.

Мужчина спокойно стоял, пока я осматривалась. Просторная комната, занавешенные окна, шкаф и настоящими бумажными книгами. На стене напротив кровати — большой телевизор. Взгляд выцепил и несколько дверей, и еще одного саро. Тот стоял в сторонке, поудобнее перехватив меч.

Бунт придется отложить.

— И что дальше?

Отани вдруг опустился на колени, почти касаясь любом ковра:

— Позвольте приветствовать вас, наследница!

Второй охранник повторил ритуальный поклон.

А я сорвалась с места.

О чем думала? Да ни о чем, просто поддалась инстинктам. Да и двигаться в джинсах куда удобнее, чем в кимоно. Поэтому легко перескочила одну согнутую спину, вторую… Ринулась к окну и замерла.

Вмурованный в раму экран послушно транслировал безмятежный пейзаж: лужайку и ручеек в русле из гладких камешков. Только звуков не хватало. Но, думаю, их тоже можно включить, если поискать пульт.

— Госпожа… — Остани уже поднялся.

Я смотрела на него, его меч и мечтала, чтобы все это скорее закончилось. Вспомнился больничный убийца. Как он ловко полоснул по горлу! Жаль, что нож отобрали. А катану мне не отнять. Разве что разозлить эту бесстрастную тварь так, чтобы он сам снес мне голову!

— Госпожа, разрешите…

— Ты… — в горле стоял ком, говорить было тяжело, я давилась словами, — тварь. Мало тебе всего? Что там еще приказал мой дедуля? Ну? Отвечай!

Отани от напора даже отступил. Оглянулся на товарища: — Да ничего, а… Госпожа, я…

— Для чего меня сюда притащили? Просто убить уже мало? Помучить решили?

Хотелось заплакать, но слез не было. Их выжгла злая ярость.

— Все вам мало. Знаешь, какого это — прийти домой и увидеть, что твои родители убиты? Винить себя в их смерти? Скрываться, прятаться… Выставлять на торги собственное тело, терпеть липкие взгляды, после которых хочется содрать и выкинуть кожу?

— Госпо…

Отани пытался что-то сказать, как-то оправдаться, но я наступала. Сейчас хотелось одного: взмаха клинка. Быстрого. Плавного. Последнего.

— Дня не прошло, чтобы я не представила тебя на своем месте! Каждый час, каждый миг придумывала пытки… И если ты сейчас же, немедленно меня не убьешь, клянусь, я воплощу их в жизнь! Я извернусь, я перестану быть собой, но я это сделаю!

— Согласен!

— Я… Что?

Получилось?

Я ушам своим не верила. Я… победила?

— Госпожа, вы хотите умереть. И жаждете мести. Но наследница Первого Клана должна выжить несмотря ни на что. Поэтому… Кен Отани подчинится любым вашим прихотям, позволит делать с собой все что угодно. А взамен вы перестанете искать смерти.

Саро стоял посреди комнаты, уронив руки, какой-то беззащитный, и перед глазами встала картинка: он же, на коленях, а во рту член Мастера. Тело тут же вспомнило все.

— Думаешь, легко отделался? — прошипела я, понимая, что проиграла.

— Напротив. Надеюсь прожить достаточно долго, чтобы вы воплотили все свои мечты.

От неожиданности я застыла: он что, рехнулся?

И обрадовалась: у меня есть время. И не просто время, а и… О том, что будет после, лучше не думать. Есть только сейчас. Я. Мой враг. И полная свобода действий.

Не раздумывая больше ни о чем, шагнула вперед, занося руку. И отступила, не смея ударить.

62

— Так что же вы, госпожа?

В его голосе не было насмешки. Только сочувствие. И оно разозлило и оскорбило куда больше издевательств.

— Тварь!

Его голова дернулась, а руку обожгло, такой сильной оказалась пощечина. Я подула на ладонь, а потом подняла взгляд.

По смуглой щеке расползалась краснота. Как знак опасности. Как пламя. Как очищающий огонь, как…

Как бушующая в жилах кровь. И моя ярость.

Еще один удар, и еще… Я не жалела руки, она уже полыхала, но куда ярче пылало лицо моего недруга. Следы от ладони казались красивыми. И куда более возбуждающими, чем картины, что рисовали в Клубе Эстетствующих Художников.

И все-таки этого было мало.

— На колени!

Саро бросил взгляд на товарища и выполнил приказ, только когда тот исчез за дверью.

Я едва не задохнулась. Вот как это у него получается? Не бухнулся на пол, не опустился, в просто перетек из положения в положение. Вот только что стоял, а теперь застыл на полу, наблюдая снизу вверх.

В глазах — ни капли покорности. Скорее — огонь, что вот-вот вырвется наружу, обожжет, спалит, не оставив и пепла.

От этого внизу живота еще горячее. Опасность обостряет эмоции, затачивает их почище клинка. И придает жизни новый вкус.

Пряный, с легкой остринкой, покалывающий губы.

Теперь я целовалась с Кеном наяву. И чувствовала его настоящее дыхание, а не то, что подсовывало воображение. Никаких роз или жасмина. Никакого цветника. Имбирь. Освежающий, бьющий в голову, заставляющий задыхаться от жара.

Я. Целуюсь. С врагом!

А и плевать! Он в моей власти, делаю что хочу. А хочу я многого!

Пальцы путаются в пуговицах рубашки. Теряю терпение, и не сразу вспоминаю, что могу приказать:

— Раздевайся! — отстраняюсь, чтобы видеть.

Пуговицы расстегиваются одна за другой, открывая смуглую полоску. Щеки пылают, словно это меня хлестали без жалости.

Пальцы двигаются так медленно! Шиплю от нетерпения и тут же смиряю сама себя: у меня будет время.

А пока нужно успокоиться. И придумать, что дальше. Страсть прекрасна, но месть никто не отменял!

Обхожу Кена сзади. Касаюсь шеи. Он чуть замирает, видно, что борется с желанием обернуться. Но не решается.

Хорошо. Отлично!

Сминаю ворот кожаной куртки, дергаю вниз. Кен замирает. Теперь его руки связаны его же одеждой. А я, наконец-то, добралась до татуировки.

Прочь, сны! Теперь все по-настоящему.

В голову приходит шальная мысль. Оглядываюсь, выхватываю из канделябра свечу, ищу зажигалку…

— В столе, — подсказывает Кен. Пламя перепрыгивает на фитиль, но оно слишком тусклое.

Постепенно свет гаснет, и только живой огонек рассеивает темноту. В предвкушении облизываюсь: не думала я, что месть так сладка.

Расставляю свечи вокруг. Как прекрасен Кен, заключенный в огненное кольцо! Только… почему так жарко?

Мне ли думать о смущении? Одежда отправляется в угол, а я подхожу к пленнику.

— Здесь есть веревки?

Смотрит удивленно, кивает на дверь:

— Спросите у ребят, — а потом стонет: — Госпожа, хотя бы халат!

И ведь прав, зараза! Кто знает, сколько там мужиков?

Оказалось — много. Выйти не дали, но веревки отыскали мгновенно. Конопляные, жесткие… Именно такие любят Мастера.

— Ты знал? — шепчу в сжатые губы. — Готовился?

Аромат имбиря кружит голову.

Не поддаваться!

Куртка и рубашка летят в сторону, за пределы огненной границы.

Повинуясь моему жесту, мужчина скрещивает руки.

— Ты сам согласился.

Виток за витком плету ровный узор. Старательно вяжу узлы — господину Би нравилось, когда модели чему-то учились. Я его не разочаровывала. Как жаль, что это он разочаровал меня. Ну, ничего, придет и его очередь…

Отступаю, любуюсь.

Проклятый мистер Би! Приучил отличать красоту от грубой мазни. И теперь нужно понять, чего же не хватает так старательно созданной картине.

Больше не спрашиваю — ищу сама. В одном из ящиков комода находится шарфик.

Вот оно!

— Подними голову!

По лицу пробегает судорога. Саро не хочет закрывать глаза! Саро желает видеть! Но видеть — значит, контролировать, а такого я не допущу.

— Замри, — шепчу в самое ухо, тихо-тихо, так, что слуха касается не звук, а только дыхание. И отступаю.

Он слышит шаги, но что я делаю — не знает. И как же вкусна его беспомощность!

Теплый воск плавится, покрывая свечу подтеками. Огонек на ее конце пляшет, а вместе с ним пляшут тени. Жуткие и волшебные, под стать настроению.

И все-таки, как мне нравится пленник!

63

Свеча выхватывает обрывки картины: похожий на змею дракон в окружении экзотических цветов.

Интересно, такие бывают на самом деле, или художник приукрасил?

Обвожу контур кончиком пальца, едва касаясь, чуть-чуть, на грани, но мужчина вздрагивает. Он ждал чего угодно, но только не того, что я стану любоваться его татуировкой.

Но и мне и хочется… другого.

Гнев, ярость, боль прошлого — они никуда не исчезли, только подернулись пеплом времени, словно догорающие угли. Но пока не остыли, и не стоит торопиться, ведь месть — это блюдо, которое нужно подавать холодным.

Где я услышала эту фразу? Кто знает, но сейчас, стоя за спиной мужчины, снова убеждалась в ее мудрости.

Пламя трепещет, когда я наклоняю свечу. Расплавленный воск расползается по коже кляксой. Мне не нравится форма, приходится добавлять еще, и еще, и еще, пока он не стекает каскадом по вздрагивающей спине.

Отступаю, чтобы полюбоваться.

Дракон уже не кажется таким милым — распахнутую пасть заливает кровь. Ну что поделать, если свеча оказалась из красного воска? Итак хорошо получилось… Правда не так, как если бы это была настоящая кровь…

Такая же, как на полу моей квартиры.

Боль возвращается. И тоска. И отчаяние. Хочется вонзить ногти и содрать кусок кожи, до мышц, а потом уже поливать воском их…

Останавливаю порыв, напоминая себе: месть — это блюдо, которое подают холодным. Оно готовилось слишком долго, выдерживала на льду… Я потратила много времени и терпения, чтобы позволить себе испортить изысканный вкус.

Поэтому просто провожу пальцем вдоль алой полоски, чувствуя тепло воска. И ниже, ниже…

Руки, опутанные веревкой, напрягаются. Я проверяю узлы: идеальные, красивые… Ставлю свечу на пол и отступаю, чтобы полюбоваться картиной целиком.

Мужчина на коленях. Нет, не так. Мой враг — на коленях. Связанный. Беспомощный. И не смеет даже кричать.

Идеально!

— Поверни голову!

Шепот теряется в глубине огромной комнаты. Но он услышал и подчинился.

Даже это простое движение далось ему нелегко: плечи напряглись, словно мужчина пересиливал себя.

— Выше!

Мужчина снова слушается, хотя спина уже деревянная. Чувствую, с каким бы наслаждением он вскочил на ноги и сомкнул пальцы на моей шее. Вон, как вонзил их в собственные предплечья, наверняка останутся синяки.

На миг задумываюсь и прихожу к мысли, что мне это нравится.

И тут же пугаюсь: в кого я превратилась? Я, та, что могла проплакать полдня над мертвой бабочкой, своими руками мучаю человека?

И тут же обрываю неправильную мысль: не человека. Убийцу. Тварь, которая отняла у меня все.

Подхожу тихо-тихо, осторожно ступая босыми ногами. Мужчина услышал и напрягся. Говорят, у слепых обострен слух, может, дело в этом?

Черная повязка на глазах мешает моей жертве видеть. И мне нравится то, как он прислушивается к каждому шороху, как пытается предугадать…

Внизу живота становится тепло. Предвкушение — лучшая из прелюдий, а эту придумываю я сама. И отбрасываю мысль заткнуть мужчине еще и уши. Торопиться некуда, времени достаточно… И не стоит отказывать себе в удовольствии провести своего врага по собственным следам. Он испытает все, что испытала я.

— Тебе нравится? — очередная капля воска падает на середину цветка, добавляя яркости краскам.

— Все что угодно моей госпоже…

Голос… Кажется, я сейчас сойду с ума. Низкий, чуть хрипловатый и прерывающийся… Не от боли или возбуждения. От гнева. Враг вынужден подчиниться, и сдерживает его не шелковый шнур, обвивший тело, а долг.

— Ты же понимаешь? — шепчу в самое ухо.

По спине мужчины пробегает судорога. Он чуть выгибается… и это движение не может меня обмануть.

Обхожу кругом, подношу свечу сначала к лицу, любуюсь на острые скулы, крепко сжатые челюсти, скольжу взглядом по смуглой коже. Грудь пересекают несколько шрамов, но меня интересуют не они и не плоский живот.

— Выпрямись!

И снова эти несколько секунд борьбы с самим собой. Они заводят больше, чем все остальное. И не только меня…

Почему-то хочется, чтобы он почувствовал, куда я сморю. На рвущийся из штанов член.

Хочу его увидеть!

Пряжка узкого ремня не подается. Или я стала неловкой? Чуть не рычу от нетерпения, но все-таки справляюсь. И отступаю, поняв, что я ни разу не видела Кена в джинсах.

Всегда — брюки. Идеально отглаженные, с ровными стрелками. Пиджак. И ослепительно белая рубашка.

Впрочем, ей он и сейчас не изменил.

Безупречно.

— Тебе нравится? — снова шепчу и по повороту головы, по легкому напряжению мышц вижу — слышит. — Мне продолжать?

— Как пожелает моя госпожа… — полувздох-полувсхлип.

Но я упряма. Я добьюсь!

— А ты сам? Чего хочешь ты сам?

В ответ — молчание, и губы снова сжаты в напряженную полосу. Ну, что же…

Пуговица. Молния. Оттянуть резинку трусов… и дернуть одежду вниз. Чуть-чуть, только, чтобы освободить член — яйца мне пока не нужны.

У основания — темные завитки. Касаюсь их, пальцем выписываю спирали.

Мужчина уже дрожит, я с удовольствием понимаю, что он все ближе к пику — головка выскальзывает из крайней плоти, розовая, влажная. Еще чуть-чуть и…

Он стонет, когда убираю руки. Тянется следом, напряженно вслушивается в шаги… Любуюсь выражением лица. Да, это то, о чем я мечтала. Наслаждение пополам с недоумением.

Что его так удивило?

Возвращаюсь. Спрашиваю. Привычно тихо. И касаюсь языком мочки уха.

Всхлип-стон кажется музыкой. Саро пытается восстановить дыхание и отвечает не сразу:

— Я не ждал такого… наказания.

— А чего ты ждал?

Чтобы он не ушел от ответа, снова трогаю член. Кончиками ногтей, едва-едва, вверх-вниз, вверх-вниз… А еще хочется видеть глаза Кена. Помутневшие от желания, безумные…

Но еще не время. Не сейчас. Сначала я получу все ответы…

Но он молчит. Двигается за рукой, вздрагивает, когда царапаю кожу и — молчит. Хрипло дышит сквозь зубы. И — молчит.

Ах, так?

Щелкаю по головке. Сильно. По розовой, открытой, шелковистой. И тело мужчины сгибается пополам.

Не позволяю!

Рывок — и он снова на коленях, ровный… С каменным выражением лица. Не этого я хотела. Хотя…

Член по-прежнему стоит. Ну, что же…

Распускаю узлы на запястьях. Ровно столько, чтобы Кен смог освободиться:

— Достаточно. Мне… надоело.

И сама снимаю повязку.

Этот взгляд, полный боли, обиды и желания мне не забыть до самой смерти.

64

Но Кен быстро приходит в себя. Слишком быстро.

Поволока желания сменяется ясным выражением. И, кажется, этот гад решил отомстить: одевается не торопясь, словно в собственной спальне. Я могу видеть, что он полностью избавился от моих чар, и почему-то становится больно.

Приведя себя в порядок, саро замирает напротив кровати, сцепив руки за спиной:

— Вы закончили? Или будут еще пожелания!

— Будут! Самоубейся!

— К сожалению, пока не могу. Но если вы согласитесь подождать…

В голосе нарочитое почтение. И только мысль, что эта тварь в человеческом облике специально выводит меня, что издевается, мешает провалиться в пучину ярости.

Теперь злюсь на себя. Слишком много открытий за последний час. И слишком они… странные.

— Госпожа, я делал все, что вы хотели. Теперь моя очередь…

— Убирайся!

Кен даже не попытался увернуться. Подушка ударила его в плечо и упала на пол.

— В следующий раз берите снаряд потяжелее. Или поудобнее, — саро аккуратно вернул ее на место.

А мне захотелось взвыть. Как в тот день, когда нашла родителей.

— Вы устали. Отдыхайте. Если что-то понадобиться, охрана за дверью. И не советую бежать: это единственное, чего они не позволят.

Подхватив меч, Кен вышел. А мне еще долго мерещилась его фигура в центре комнаты. Связанный дракон, подчинившийся по собственной воле.

Убийца стал послушным котенком? Не верилось. Это пугало.

Но еще больше пугало другое.

Я знала, что и зачем делаю с Кеном. От стыда меня давным-давно избавил господин Би. И он же научил, что наслаждение может стать причиной боли. И теперь я использовала это знание.

Гримасы на лице саро приносили удовольствие. Его желание разорвать путы, воспротивиться… было сладко. Я радовалась и наслаждалась каждым его движением, каждым напряжением мышц и перепугалась, когда поняла, что причиной тому — не месть.

Месть осталась позади. А я наслаждалась властью. Самим фактом обладания. Возможностью причинить боль или помиловать.

В Клубе было что-то подобное. Возбудить мужчину, заставить потерять голову… и не позволить дотронуться.

Но там владели мной, пусть так, пусть даже без прикосновений. Теперь же хозяйкой положения была я, и…

И вместо того, чтобы отомстить, я играла!

Упав на кровать, спрятала лицо в ладонях. Хороша! Повелась на мужика, как кошка в период охоты. Как последняя блядь, что теряет разум при виде бугра в мужских штанах.

От отвращения хотелось умереть. Но вместо этого я свернулась калачиком и поливала себя последними словами. А заодно и Кена. Нашелся мазохист доморощенный.

Обида захлестывала, так что я не сразу поняла, почему это словосочетание так резануло.

Кен не был мазохистом. Он послушно терпел от, но, подчиняясь, ломал себя чуть ли не через колено. А то возбуждение… причин для него множество.

Лежать я больше не могла. Заметалась из угла в угол, пытаясь понять, зачем Кену понадобилось играть в покорность.

Он — правая рука деда. Но тот отрекся еще от собственной дочери! Так что признать меня Наследницей не может ни один из саро. Рокано и его отец правы — тут нужна поддержка другого, не менее сильного клана.

Так, может, в этом все дело? Дед просто не хочет поддаваться на шантаж? Но тогда почему я еще жива? Для саро жизнь простых людей — капля в океане вечности, убрать помеху можно взмахом меча. Я такое уже видела.

Или Кен ведет собственную игру? Он занимает высокое положение в Клане, правая рука Главы. Наверняка, у этого ублюдка есть силы и возможности плести интриги. Так почему бы не воспользоваться? Второй Клан же попробовал.

И проиграл.

Или нет?

Мысль, что я только что наткнулась на прекрасный способ отомстить, не давала покоя. Зачем уничтожать клинок, если можно отсечь державшую его руку?

Зачем мстить Кену, если можно нанести удар тому, кто отдал приказ?

Разворошить осиное гнездо, уничтожить Первый Клан… да еще их собственными руками! Что может быть желаннее?

Идея захватила целиком.

Нет, я не переоценивала свои способности, опыта подковерных игр не было никакого. С другой стороны, враги тоже так думают, и их вера станет хорошим союзником. А риск… да я все время на грани, иду по натянутой струне, под которой

— пропасть.

Нужно было обдумать стратегию, выработать план, но в голове метались ошметки мыслей. Вот я уничтожаю Клан, вот наказываю деда — как, не знаю, но что наказала — свершившийся факт, а вот — великодушно извиняю приползших за прощением Менети, все-таки они старались мне помочь.

Как всегда в таких случаях, тело требовало движения. Несмотря на усталость, энергия била через край, хотелось бега и полета.

Вместо этого меня ждали банальные отжимания, планка, упражнения на пресс и растяжку. А после — душ и постель. Голод пытался приподнять голову, но я заглушила его водой — есть на ночь вредно.

Уже засыпая, вспомнила древнюю примету и прошептала:

— Сплю на новом месте, приснись жених невесте.

Ночью я бежала по темным коридорам, а за спиной слышались шаги. Кто-то огромный и страшный неотвратимо приближался, и когда за очередным поворотом меня встретил тупик, ужас заставил сползти по стене.

И в тот момент, когда тусклая лампа мигнула, превратив тени в пляшущие чудовища, наперерез преследователю кинулся мужчина. Я не видела лица, но татуировка на спине не позволила ошибиться: Кен Отани.

Клинок столкнулся со сгустком тьмы, раздался скрежет… и я проснулась.

65

Подушка и одеяло промокли от пота. Волосы липли ко лбу, а во рту пересохло так, словно я полдня провела на пыльной жаре.

В графине воды не оказалось — ее и было то немного. Идти на поклон к тюремщикам не хотелось, благо, к спальне примыкал санузел.

Я подставила руки под ледяную струю и прежде, чем сделать глоток, кинула в лицо пригоршню. Дышать стало легче.

Утолив жажду, встала под душ — пот высох, стянув кожу неприятной пленкой. Да и согреться хотелось — несмотря на лето, в помещениях было холодно.

Горячие струи прогнали не только озноб. Колючими ударами они выбивали из сознания ужас кошмара. Надвигающаяся тень уже не казалась страшной, а вот Кен…

— Какого хрена он лезет в мои сны? Защитничек, — я завернулась в найденный тут же халат и босиком прошлепала к кровати. Часы в изголовье показывали поздний день, а на заменявшем окно экране все так же бежал ручеек.

Почему-то он раздражал. И безмятежный пейзаж, и это негромкое журчание. Я нашла кнопку на раме и жала, жала ее до бесконечности, ища, чем заменить треклятую картинку.

Хвойный лес, березовая роща, луна, отражающаяся в спокойных водах океана… Да простой черный квадрат, и тот лучше!

Раздражение не проходило. Оно заставило метаться по комнате, требовало хоть какого-то занятия… Но в окне, которое служило и телевизором, не было ни одного фильма, а коммуникатор у меня отобрали.

Поняв, что сойду с ума, ринулась к двери.

Трое мужчин подскочили и синхронно поклонились. А я уставилась на тарелки с едой. Вот, значит как. Пируют! А я вынуждена пить воду из-под крана!

— Есть хочу! — почему-то вышло обиженно — капризно, но на охранников произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Они заметались, доставая что-то из шкафчиков, включая агрегаты, которыми было заставлено помещение.

— Простите, госпожа, мы не знаем, что вы предпочитаете…

Я привалилась спиной к захлопнутой двери. Неужели это все происходит наяву? Да нет. Бред.

Хотя какой бред… После заведений господина Би можно поверить во что угодно.

Дверь толкнули снаружи, заставив отступить. Охранник внес в комнату заставленный тарелками поднос. Аромат от них шел умопомрачительный! И, забыв обо всем, я принялась за еду.

Курица оказалась «из упаковки», а салат выращен на гидропонике. Второй Клан наследницу получше кормил!

Но еда есть еда, тем более что так питается большая часть жителей Города, а в Трущобах это тянуло на небольшой пир. Зато кофе оказался настоящий! Крепкий, с пенкой и сахаром! Не заменителем, после которого во рту оставался химический привкус, а нормальный сахаром!

Пока ела, охранник сноровисто сменил постельное белье и застелил все покрывалом. Да так ловко, словно каждый день этим занимается!

Вопросов задавать не стала, не хотелось нарушать молчание, а когда мужчина вышел, вздохнула с облегчением: одиночество казалось благом.

Но ненадолго.

Взгляд постоянно возвращался к центру комнаты, туда, где вчера стоял на коленях Кен.

Сильное, красивое тело. Свет от свечи играет на татуировках, оживляя дракона… Алый воск — как кровь…

Забытый кофе остывает. А я прислушиваюсь к тому, как мое собственное тело отозвалось на воспоминания.

Это не жажда мести. Это не возбуждение от власти. Это — иное.

Я. Его. Хочу. До скрежета зубовного, до боли, до горячей пульсации внизу живота.

И мне страшно.

Как можно хотеть того, кого ненавидишь больше всего на свете?

Как я, сохранившая девственность в притоне господина Би, могу думать о сексе с человеком, которого готова убить собственными руками?

Хотя… почему именно с ним? Я взрослая женщина, со своими потребностями, со своими желаниями. И я хочу мужчину. Просто — мужчину. А Кен всего лишь оказался рядом, вот тело на него и среагировало.

Да, так и есть! Мне просто надо отвлечься. Или… еще раз сходить в душ, сбросить напряжение? Потому что долго с такой дрожью во всем теле я не выдержу.

Рука, потянувшаяся переключить воду на холодную, так и не коснулась синего сенсора. Но палец застыл на красном — мерзнуть не хотелось, и от этого раздражение на Кена только увеличилось: опять он доставлял неприятности.

С другой стороны… почему я должна отказывать себе в удовольствии?

Пар заполнил кабинку, осев на стекле белым туманом. Капельки прокладывали прозрачные дорожки, переплетали их, сливались в одну… А у меня перед глазами снова встала смуглая кожа, на которую такими же струйками лился расплавленный воск.

— Черт бы тебя побрал, Кен Отани! — пошипела я, срывая с держателя душ. Гибкий шланг обжег, но не привел в чувство.

— Черт бы тебя побрал!

Рычаг передвинут, теперь вода вырывается сплошной струей. Кипяток, на грани терпимого, обжигает низ живота, лоно, бедра. А кажется — это жаркие поцелуи. Пытаюсь не думать ни о чем, сосредоточиться на ощущениях, получить удовольствие лишь от того, что происходит здесь и сейчас…

И сдаюсь. Прикосновения горячих рук ощущаются почти наяву.

Будь ты проклят, Кен Отани! У тебя ничего не выйдет!

Но блондин, образ которого старательно рисую, превращается в брюнета. Длинные волосы укорачиваются, а светлая кожа смуглеет. Сквозь нее медленно проступает рисунок: дракон в окружении пионов.

Чешуйчатый хвост спускается по ягодице, обвивает бедро, теряясь в цветочной гирлянды.

Я ненавижу тебя, Кен Отани.

Но сейчас ты… победил.

Тело сводит судорога. Сладкая и болезненная одновременно. Настолько сильная, что колени подкашиваются.

Чтобы не упасть, опираюсь на стену. Она горячая от воды, но почему мне кажется, что это мужская грудь? И руки обвивают тело, не позволяя упасть.

Будь ты проклят, Кен Отани. Клянусь, я найду способ выкинуть тебя из головы. И из сердца.

66

Меня хватило до утра.

Смятые простыни, жаркие сны, после которых я просыпалась, чуть не воя от тоски и тягучей, ноющей боли внизу живота, а потом снова проваливалась в такое же небытие. Холодная вода, что не приносила облегчения. Я пила так жадно, что она стекала по подбородку на грудь, ненадолго охлаждая разгоряченную кожу.

Как же мучителен этот контраст!

Будь ты проклят, Кен Отани. Вместе с дедом. Из-за вас я потеряла не только родителей, но и собственный покой. Потеряла себя.

Дед далеко, но ты ответишь сполна! Я утолю свою жажду, чего бы мне это ни стоило!

— Где Отани? — первое, что услышал вошедший в комнату охранник.

Поставив поднос с завтраком на стол, он поклонился:

— Помощник Главы будет к вечеру. Если у госпожи имеются какие-то пожелания…

Пожелания были. Много. Но озвучивать их простому саро я не собиралась. Ограничилась капризным:

— Мне скучно!

Через пару минут на стол легла электронная книга и флешка:

— Здесь несколько тысяч фильмов, надеюсь, вы найдете интересные.

— А если нет?

— Скажите, что желаете посмотреть, мы достанем.

Охранник держался с ледяной предупредительностью. Ни слова лишнего, ни жеста, даже придраться не к чему.

Холодная ярость клокотала груди, но я берегла ей для Отани и не была уверена, что выдержу до вечера. Но попробовать стоило:

— Вы знаете Ларса? Он рисует комиксы…

Не дослушав, охранник испарился.

Ну а чего я ждала? Что передо мной тут плясать будут?

Я успела начать смотреть и выключить четыре фильма, когда вернулся саро. С поклоном подал планшет:

— Госпожа, здесь все выпуски, включая последний, еще не вышедший. Если понадобится что-то еще…

Махнула рукой, вцепившись в подарок. Все выпуски! Сколько же я их пропустила? Во Втором Клаке было не до Ларса, да и госпожа Ая считала подобное развлечение неподобающим для невесты наследника, поэтому любая попытка посмотреть, что там придумал мой бывший друг, пресекалась на корню.

Я не ошибалась в Ларсе. Ни тогда, ни сейчас. Он действительно оказался гением. Его графическая новелла «Мстящая» недаром взлетела во всех рейтингах и успела завоевать множество наград.

История увлекла. Вскоре я не отделяла себя от героини, тем более что Ларс уже, не скрываясь, рисовал именно меня. И пусть фигура утрирована, а черты лица слегка изменены, ошибки быть не могло: поворот головы, то, как девушка на рисунке поправляла волосы, улыбка… я не раз видела это в зеркале.

Но вот приключения героини новеллы мои напоминали лишь в самом начале. До того момента, как мы с Ларсом расстались.

И я до сих пор не понимала — почему? Что заставило друга отдалиться? Жажда славы, или что-то иное? Тем более судя по рисункам, Ларс тоже скучал.

Я это видела в каждом штрихе, в каждой линии. Ларс мог успешно врать, глядя прямо в глаза, но не в рисунках. В них он был откровенен и тем, кто знал его манеру, все было предельно ясно. А я изучила ее лучше других.

Встретимся ли мы снова?

Воспоминания разожгли ярость. Теперь я боялась, что мой враг придет раньше времени — убивать его было рано. И чтобы не думать о Ларсе, я снова погрузилась в комикс.

Иногда в истории проглядывали знакомые картины: любимое кафе, запретка, огромная луна над развалинами… Неужели Ларс тоже скучал?

Это было приятно. Показалось даже что между нами снова натянулась когда-то оборванная нить.

Пока я не открыла последнюю новеллу.

Героиня наконец-то узнала правду. О Клане. О деде, отказавшемся и от дочери и от нерожденной еще внучки… О другом Клане, который пожелал сохранить порядок… О помолвке и даже о покушении…

Я смотрела на рисунок: девушку обступили телохранители, а вокруг носились черные машины, выхватывая из темноты кусты, деревья и бесцветный асфальт.

Перелистнуть страницу не получалось. Я проводила пальцем по экрану, но планшет завис, показалось даже что эта картинка — последняя. А потом раздался легкий шелест, имитирующий перелистывание бумажной страницы, и изображение сменилось.

Темные кляксы крови, тела, похожие на изломанные тени. И девушка, пронзенная мечом, таким ярким, словно в нем луна отражалась. Белое кимоно залито алым — единственное цветное пятно на черно-белой странице. И громадные буквы: «Конец».

В тишине я слышала, как бьется мое собственное сердце. Оно ухало куда-то вниз, а потом подскакивало к горлу, мешая дышать.

Ларс знал слишком много. Но… откуда?

— Я слышал, вы интересовались…

Кен Отани не договорил — в него полетел планшет. Прямо в голову.

Саро даже не попытался увернуться. Острый край пришелся в висок и по щеке потекла кровавая струйка.

— Госпожа, — Кен мельком взглянул на экран прежде, чем положить планшет на стол. — не стоит так нервничать, это небезопасно.

— Боишься? — я не знала, чего хотела больше: прогнать Кена с глаз долой, или выместить на нем обиду.

— Мне незачем бояться своей госпожи. Для чего бы она ни подняла руку — для похвалы или наказания — я не отстранюсь.

— Похвалы захотелось? — я подскочила к столу и нажала кнопку, заставляя экран планшета вспыхнуть, — тогда скажи, откуда Ларс узнал вот об этом? Он шпион? Твоих рук дело? Чего молчишь?

Вместо ответа, Кен опустился на колени. На лице застыла маска безграничного терпения.

— Значит, не скажешь?

— Я не знаю. Но коли госпоже угодно, выясню уже завтра. Хотя, если вы желаете услышать мое мнение…

Голос бархатисто касался слуха, успокаивал, дразнил… И эта поза — на коленях, меч впереди, рукоятью влево — так, чтобы господину было удобно схватить его в любой момент…

Кен Отани снова отдавал себя мне, готовый на все.

Чтобы опомниться пришлось закрыть глаза и сосчитать до двадцати. Туда и обратно. И собраться с духом, чтобы прервать наступившую тишину: — Рассказывай!

67

Он заговорил, все так же не поднимая головы:

— Вы тогда очень ловко ушли от слежки, а потом и от облавы… Прыжок был фееричен. Если честно, я испугался, когда увидел, как вы рискуете. Испугался, что разобьетесь…

— Мы сейчас говорим обо мне? Или о Ларсе?

— Простите, — Кен почти уткнулся лицом в сложенные на полу ладони, — я отвлекся. Выяснить, кто вас сопровождал, было легко. А потом, когда в сети стали появляться его рисунки, я догадался, что Ларс и вы близки. Они были слишком… откровенные.

Кто бы спорил.

— И тогда ты нашел Ларса и надавил на него?

— Нет. Я просто наблюдал. Знал, где вы, чем занимаетесь… Даже вступил в тот клуб художников-извращенцев…

— Зачем ты купил картину? — спросила совсем не то, что хотела.

Кен вздрогнул. Но не сбился:

— Нельзя, чтобы портрет наследницы Первого Клана оказался в чужих руках.

— Значит, остальные картины тебя не смутили. Куда ты ее дел? Отдал Главе?

Кен яростно замотал головой:

— Спрятал.

— И на том спасибо, — представилось, как вредный старик, для которого не существует родственных связей стучит тростью об пол, браня дошедшую до самого дна внучку. О, если бы «дно» было именно тогда!

— А Ларс?

— Я следил за ним, но постоянно оказывался на полшага позади. Второй Клан всегда опережал, успевал первым. Кроме одного раза. Тогда я узнал, что владелец известного борделя выставил на аукцион девственность модели. Едва успел вмешаться.

Никогда не забуду, как это произошло. Кен на коленях, смиряющийся, готовый на все… To, как терся щекой о пах Мастера, прикрыв глаза, сводило с ума.

Кровь ударила в голову. Стало жарко. Сердце стучало, как бешеное, а в груди полыхал пожар.

— Зачем ты это сделал? Знаешь ведь что я не наследница, что Глава твоего клана отказался от меня еще до моего рождения.

— Это не так, — ответ прозвучал едва слышно.

И на смену тихой тоске пришла ярость. Миг, и я стою на коленях напротив саро. Волосы оказались слишком короткими, чтобы вздернуть его голову, но, словно поняв мое желание, Кен сам поднял взгляд.

— А как? Дедушка вспомнил, что у него есть внучка, только когда о ней заявил Второй Клан? Не захотел отдавать козырь в чужие руки? Это я понимаю. Не пойму только одного: почему он не убил меня также как убил моих родителей. Решил использовать?

В темных глазах плескалась боль. Но мне было плевать.

Хотят подчинения? Знаю, что наследница должна оставаться непорочной. Женщина саро обязана поддерживать высочайшие стандарты и тупые обычаи Клана.

Дудки! Я уже заглядывала лицо смерти, и плевать, что случиться дальше. Может быть, отомстить не получиться, но попортить жизнь снобам я смогу. Тем более что для этого нужно только следовать собственным желаниям.

Тугой узел внизу живота пульсировал тянущей болью. Лгать самой себе я не собиралась: я хотела не просто мужчину, а конкретного, вот этого гада, испортившего всю мою жизнь.

Так почему нельзя просто взять желаемое? Похоть — не любовь. Получить свое и выбросить, как использованную салфетку. А заодно насолить деду, который вдруг решил вспомнить, что у него есть внучка.

— Раздевайся.

Отани не удивился. Лишь привстал на коленях, чтобы стянуть куртку и рубашку. Как всегда — белую.

И снова голова закружилась от контраста со смуглой кожей. Проклятый Би! Он научил меня не стыдиться взглядов, заставил понять саму себя, а еще привил вкус к прекрасному, эстет чертов!

— Хозяин еще жив? — у Клана, что у Первого, что у Второго хватило бы сил разделать того в фарш за неуважение в женщине саро.

Кен только кивнул в ответ. Он старался смотреть под ноги, но взгляд то и дело взлетал вверх, к моему лицу, и тогда в глубине зрачков что-то вспыхивало.

Крылья тонкого носа трепетали, заставляя Кена казаться живым. Руки, перевитые толстыми венами, коснулись ремня.

Звякает расстегнутая пряжка, и я приказываю: — Стой!

Кен замирает. Все также, на коленях — кажется, он всегда в этой позе. И мне это нравится.

Касаюсь высокого лба, спускаюсь по переносице, обвожу четко очерченные губы. Чуть надавливаю…

Рот послушно открывается, язык мягко касается пальца.

Кен смотрит прямо, в упор. В глазах — вопрос.

Да, мне нравится. И его покорность, и это взгляд — потому что Отани не сдался. Он ведет свою игру, но уступать я не намерена.

Вторая рука скользит по шее, плечу, груди. Мышцы напрягаются, когда пальцы пробегают по животу и ниже, к пока не расстегнутой пуговице.

Джинсовая ткань такая грубая! Контраст с гладкой, теплой кожей доставляет особое удовольствие. Сдвигаю ладонь ниже, чуть сжимаю набухший холм…

Кен напряжен. Его язык старательно ласкает мои пальцы, во рту влажно и жарко. Не выдерживаю, наклоняюсь к самому уху, шепчу:

— Ты помнишь, что было на аукционе?

Чуть вздрагивают ресницы. Медленный кивок. И взгляд, полный ожидания.

— Тебе понравилось?

Кен напрягается, застывает, даже язык замирает.

— А мне — очень.

— Я рад, — для того, чтобы сказать это, Кен на мгновение выпускает изо рта мой палец.

А я продолжаю:

— Знаешь, о чем я жалела тогда, и жалею сейчас?

Отстраняюсь. Хочу видеть его лицо, когда он услышит. И договариваю:

— Что я не мужчина. У меня нет члена. И я не могу трахнуть тебя в рот. В твой горячий, влажный, красивый рот…

68

Почему мне кажется, что под ногами туго натянутая над пропастью струна? И в руках острые ножи, которыми нужно жонглировать. И…

В темном взгляде больше нет ожидания или напряжения. Теперь в нем — жажда. И опасность.

Кен срывается с места, и через мгновение я лежу на кровати с бесстыдно раздвинутыми ногами. Трусики остались где-то там, на полу…Даже не помню, когда он сорвал их.

Кен нависает, запах имбиря слишком сильный, слишком будоражит нервы, адреналин бурлит в крови… Этот раунд за Отани, но игра не закончена.

— Не можете трахнуть в рот, — в глазах — безумие. — Но кто мешает вам в него кончить?

Он впивается между ног. Горячий, сильный. Язык скользит вверх-вниз, ныряет вглубь и вырывается наружу, чтобы заставить застонать от наслаждения.

Не поддаюсь. Толкаюсь навстречу губам, заставляю прижиматься сильнее… Язык движется все быстрее, но главный здесь не он.

Жаркий, жадный рот впивается в плоть, горячие волны бегут по венам, тело выгибается, когда меня накрывает с головой…

Водоворот успокаивается. Комната слегка кружится перед глазами, а Кен, приподнявшись на локтях, смотрит выжидательно.

Он был снизу. Но почему не проходит чувство, что подчинили меня?

Мысли метались, как канарейки, напуганные прыжком кошки. Отани и не подумал отстраниться, а пнуть его значило признать поражение.

Пришлось просто выскользнуть и отбежать от кровати. Как можно дальше.

В голове ударами крови в ушах билось непонимание. Что мне теперь делать?

Взгляд зацепился за планшет.

Вот оно, мое спасение!

На загоревшемся экране — кусок новеллы Ларса: смятые машины, люди-тени, пронзенная мечом я…

— Твоих рук дело?

Вместо ответа, Кен берет со стола упаковку влажных салфеток и опускается на колени. Холодные прикосновения неприятны, но и стоять мокрой — не дело. Пусть. И я чуть раздвинула ноги, позволяя.

— Он увидел то, что мы оставили в том месте. — Кен сосредоточенно протирает бедра, лоно, аккуратно откладывая в сторону использованные салфетки. — Я обязательно выясню, кто дал Ларсу фото, и зачем.

— Будь так добр, — прятаться за деловым разговором, оказывается, так удобно! А Кен, закончив, осторожно поправил на моих плечах бившийся халат, заново завязал пояс.

Аккуратные, невесомые прикосновения. И очень привычные, словно Кену не впервые вот так… заботиться.

— Ты часто это делаешь? — спрашиваю совсем не то, что хотела.

— Что именно?

— Ну… приводишь девушек в порядок после секса?

Что я несу? И откуда смущение? Казалось, оно осталось в борделе господина Би.

— Я был личным помощником Главы. Помочь женщине повелителя входит в круг обязанностей.

— А своей женщине?

Его руки на мгновение замирают, а после как ни в чем не бывало продолжают поправлять одежду:

— Вы не моя женщина.

— Но и не Главы. И не наследница, чего бы ты там не говорил.

Кен отступает. В глазах, там, где только что полыхала буря страсти — пустота.

— У меня перед госпожой долг крови. Я буду делать все, что она захочет.

— Даже так? — смотреть в темные глаза очень тяжело. Но я выдерживаю эту пытку.

— Все, что не идет вразрез с интересами моего Клана.

— Ступай, — силы закончились.

Кен поклонился и, подхватив рубашку, направился к двери. А я упала на кровать — смятую, еще не остывшую после секса.

— Что это было? — все, что смогла простонать в подушку.

Связного ответа я не нашла.

Я проиграла. Проиграла, несмотря на то, что победитель признавал мою власть. Вот как такое возможно?

Хотелось плакать. Уткнуться в подушку и реветь в голос. Останавливало присутствие охраны за стеной — вдруг услышат? Хватит с меня унижений!

И этот чертов Кен Отани, глаза бы на него не смотрели. Может, ну его, этого деда? Полоснуть ножом по горлу убийцы и будь что будет?

Мысли прервал короткий стук. Кен вернулся, даже не спросив разрешения войти.

— Ларса сейчас проверяют. А это, — мне на колени легла бумажная тетрадь, явно вручную прошитая суровой ниткой, — доказательство того, что вы все-таки наследница.

Реестр! Кен принес мне семейный реестр Главы первого Клана!

— Он тебя не убьет?

Вместо ответа Отани открыл толстую тетрадь где-то посередине. На последней исписанной странице аккуратным почерком было выведено мое имя:

— Глава признал вас. Госпожа внесена в Реестр. Правда… — Кен замялся, — это сделано тайно.

— Почему?

Избавиться от подозрений не так-то просто, особенно когда все, кого ты считаешь союзником, норовят подставить подножку.

— Второй Клан давно пытается занять наше место. Глава старается помешать, но с каждым днем это все труднее…

— И поэтому убил мою мать? За то, что посмела полюбить?

Отани опустил взгляд:

— Эта боль никогда вас не покинет. Но что мне сделать, чтобы вы перестали злиться на Главу? Молю, обратите гнев на меня…

— Самоубейся, — кажется, я уже говорила что-то подобное.

— Когда все закончится, я с радостью выполню ваше приказание. А сейчас переоденьтесь — вас перевезут в другое место, здесь стало опасно.

Спорить смысла не было. Я молча достала из шкафа джинсы и футболку, но Кен указал на кимоно.

— Издеваешься?

Место ответа Кен разложил наряд на кровати:

— Я помогу.

Мне очень захотелось запустить в него чем-то тяжелым. Но мысль о том, месть близка — а на это указывал семейный реестр, заставила передумать.

Кимоно так кимоно. В конце-концов, теперь я второй человек в клане, а значит, подобраться к Главе станет легче.

— Помогай! Часа я с этими завязками в жизни не справлюсь! И, кстати, почему кимоно такое официальное?

— Прежде чем признать вас официально, Глава хочет лично убедиться, что его внучка достойна титула.

Вот это поворот! Выхода два: или немедленно трахнуть Кена по-настоящему, чтобы порушить все матримониальные планы деда, или… подчиниться и подобраться к нему поближе.

Вопрос, что эффективнее?

69

И все-таки бросаться в омут интриг вот так, без подготовки было страшно. Одно дело помечтать, воплотить — совсем другое.

Но и сидеть сложа руки нельзя.

Так что я теряю?

— Одно условие: мы встретимся с ним наедине.

Кен только кивнул в ответ. И попросил:

— Пообещайте, что не попытаетесь бежать.

— Ты ставишь мне условия?

Продавить не получилось. В его взгляде читалась стальная решимость и ни капли раскаяния.

Спорить не стала — какой смысл в побеге? Менять шило на мыло? Бунт поднять всегда успею. Хотя будет жалко, если Кен уйдет от моей мести, не хотелось бы умереть раньше него.

Дверь распахнулась. Миновав комнату охранников, я оказалась у выхода на улицу. Но Кен кивнул на лестницу.

Глава Клана… здесь?

Сквозь высокое узкое окно в дом проникали лучи солнца. Они падали на пол, наискось перечеркивая ступеньки. Я даже шаги замедлила, подставляя лицо теплому свету, но Кен поторопил:

— Глава ждет.

Он сидел на полу, на большой плоской подушке. На столике дымился чайник, рядом стояли две глиняные чашки. Выглядели они так, словно лепил ребенок.

Кланяться не стала. Просто пересекла устланную циновками комнату и уселась напротив.

Кен бесшумно опустился на пол у двери. Даже не глядя, я могла сказать, в какой позе: на коленях, руки сложены, меч под левой рукой, клинком к владельцу.

Но сейчас было не до саро — предстояла схватка потруднее.

Глава молча смотрел на меня. На лице — словно каменная маска, в глазах ни одной эмоции. Молча разлил чай, вежливо — двумя руками — протянул.

Я приняла так же — обеими руками. И только, почувствовав, теплый бок чашки поняла, как же нервничаю. Но виду подавать нельзя!

Чай мы пили с полчаса. Молча. Сидели друг напротив друга и синхронно подносили к губам трогательные в своем несовершенстве чашки. Они были единственными, кому дозволялось несовершенство.

Люди же вели путанную игру.

Спина — прямая. И пусть затекли поджатые ноги, а поясницу ломит от неудобной позы! Пусть челюсти сводит от терпкой вязкости горького чая, на губах должна играть вежливая улыбка.

Бесшумно трепещет под старинным чайником огонек свечи, сохраняя воду горячей. С легким журчанием наполняются опустевшие чашки.

Прямая спина. Безмятежная улыбка. Плавные движения.

И напряжение, настолько сильное, что невозможно дышать.

Первым сдается Глава. А может просто решил начать свою игру. Кривит губы в усмешке:

— И как тебе твой должник?

Темный взгляд указывает мне за спину. Там замер в предписанной позе саро. И тишину прорезает ответ:

— Не люблю размениваться на мелочь. У меня есть должник покрупнее.

Вот и все. Вызов брошен. Сейчас я или умру, или…

Закрываю глаза, пряча страх за очередным глотком.

Хрипловатый смех наполняет комнату. И от этого становится еще страшнее.

— Ты так похожа на мать! — отсмеявшись, Глава вытер заслезившиеся глаза. Та тоже на своем настаивала. Боялась до смерти, но не отступала.

— И поэтому вы ее убили.

Я прикусила язык, но было поздно — глаза, в которых появились проблески эмоций, снова потемнели:

— Не тебе об этом судить.

Между нами повисла тишина. И опять первым ее нарушил Глава:

— Что будешь делать дальше?

Вот что ответить? Что планирую убить его и, если получится, разнести этот клан ко всем чертям, чтобы и памяти о нем не осталось? Так ведь не успею.

— Сама не знаешь? — он понял молчание по-своему. — Тогда, может, выслушаешь мое предложение?

Я отставила чашку, что было принято за согласие.

— После официального признания тебя наследницей Первого Клана ты выйдешь замуж и постараешься как можно скорее родить.

— Зачем мне это делать?

— Ты последняя в семье. Если с тобой что-то случиться… Клан погибнет.

— Почему вы не подумали об этом раньше? Когда отдали приказ убить свою дочь?

Темные глаза потемнели еще сильнее. Я нарывалась, но отступать было некуда. Смерти уже не боялась, тем более что она станет началом конца для тех, кого я ненавижу?

— Не тебе судить, — повторил он. И после небольшой паузы добавил: — Ты же согласилась стать женой наследника Второго Клана! Почему же отказываешься от моего предложения.

— Может быть, потому, что там меня хотя бы спросили?

— Спрашиваю сейчас: ты согласна?

— Нет! — резко, как удар нагинаты.

— Тогда объясни! Ты готова была пойти в чужой клан бесправной женой, но стать хозяйкой родного не желаешь?

— Первый Клан мне неродной! — еще один взмах клинка. — Просто приданное обещали хорошее — ваш крах.

Тишина повисла такая, что уши заложило. Ее расколол хриплый, как крик ворона, смех:

— Ты слишком низко себя ценишь, дитя! Хочешь мести? Изволь! — Глава наклонился над столом и его глаза оказались напротив моих: — Стань хозяйкой Первого Клана! Отомсти сама, не полагаясь на других.

Я подалась навстречу:

— И как же это сделать? Ты сам только что грозился выдать меня замуж.

Дед даже не заметил, что я перешла на ты. Уселся обратно и довольно прищурился:

— Видимо, твои друзья не рассказали, чем отличается жена наследника от самой наследницы?

— Лишь тем, что во втором случае девушка остается в своей семье?

В этот раз я даже не вздрогнула, когда снова раздалось карканье.

— Не знаю, послушаешь или нет, но мой тебе совет: не позволяй ненависти застить глаза. Собралась мстить — мсти. Но делай это достойно, не разрешай другим манипулировать твоими чувствами.

— Я запомню, — кивнула серьезно.

Тонкие, бескровные губы тронула тень улыбки.

— Ступай, внучка. Я рад, что сумел поговорить с тобой вот так… без лишних свидетелей.

Грациозно подняться с колен, когда затекли ноги непросто. Но я справилась. Но на выходе не обернулась, хотя чувствовала взгляд Главы.

Прошуршала закрываемая дверь, отрезая меня от деда, Кен протянул руку, приглашая вернуться в комнату в подвале. Но когда он захотел уйти, остановила: — Нам нужно поговорить, Кен Отани, правая рука Главы Первого Клана.

70

В ответ он снова опустился на колени. Не покаянно, не покорно, а соблюдая древний ритуал; даже интересно стало, зачем.

Ждала чего угодно, но не такого:

— Госпожа, вы только что сильно обидели Главу.

— И что с того? — мне действительно было плевать, но официальный вид Кена заставил насторожиться.

— Он Глава. Он хозяин Клана. С ним нельзя так себя вести.

— Мне плевать, — ответила сущую правду.

— Господин снес все оскорбления, но больше такого не будет. Прошу, если вы злитесь, выместите свой гнев на мне. Мстите мне, а не господину.

— Ты уже признал, что мой должник, что снесешь любое наказание, что готов на все… Хочешь под эту же лавочку и Главу прикрыть? Не выйдет! Я не успокоюсь, пока Первый Клан не забудут.

— Вы не знаете всей правды…

Меня как ледяной водой обдало, даже дыхание перехватило. Медленно, потому как кимоно не позволяло делать широкие шаги, приблизилась к Отани. Присела так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Он тут же склонил голову, но я вздернула ее, схватив Кена за подбородок:

— Какой правды? Той, что по приказу Главы убита моя мать? Той, что мой отец оказался для нее неподходящей партией, и поэтому тоже убит? Ты забываешь: я собственными ушами слышала, как твой Глава назвал меня помехой.

— Господин передумал. Он сделал вас наследницей!

— Плевать’ — я сорвалась на крик. Выпрямилась и повторила: — Плевать.

Злости не было. Вместо пришло какое-то ледяное равнодушие.

И усталость.

Не обращая внимания на Кена, улеглась в кровать. И что с того, что в кимоно неудобно. Зато, наверное, со стороны красиво. Эти чертовы эстеты саро недаром были частыми посетителями аукционов, которые проводил господин Би. Не трущобных, а других, с картинами.

— Госпожа?

Голос Кена звучал тихо, словно он сомневался в своем праве говорить. Отвечать не хотелось. Я просто закрыла глаза. Вот бы все прекратилось. Как угодно, любой ценой. Только бы меня оставили в покое.

Здесь, в подвальной комнате время остановило свой бег. Лишь менялись цифры на табло электронных часов. Я не смотрела на них — жалела себя.

Тоска, затмевающая само отчаяние. И нежелание.

Я не хотела ничего: ни есть, ни пить, даже жажда мести отступила.

Вместо нее пришли слезы. Беззвучные, тихие, они скатывались по вискам и впитывались в подушку, и было все равно, заметит ли их Отани.

Даже то, что он не двинулся с места, не имело значения.

Я просто лежала, но напряжение и усталость взяли верх, и сон ненадолго заставил отступить горе.

Казалось, я только моргнула, но цифры на экране сообщили, что прошло больше двух часов. Высохшие слезы неприятно стягивали кожу лица, глаза словно песком припорошили, пришлось даже потереть.

— Госпожа?

Отани не сдвинулся с места. Стоял на коленях, опустив руки на бедра — традиционная поза саро. Мелькнула мысль о затекших ногах, но я ее отогнала: какая разница, что он чувствует?

— Почему ты не ушел?

— Вы не отпускали.

От удивления я даже привстала: кажется, наши отношения перешли на следующий уровень.

— Почему?

— Господин велел позаботиться о наследнице.

Я снова откинулась на подушку: надоело. Как же это все надоело!

— Сколько можно повторять, что не желаю даже слышать такое!

— Госпожа, — голос Отани звучал ровно, а на лице читалось бесконечное терпение: — Позвольте все-таки объяснит разницу в статусах жены наследника, и наследницы.

— А она есть? Что там, что там женщина — придаток мужа.

— Не всегда. Госпожа, если вы станете супругой наследника, вам придется стремиться быть идеалом. Ваша судьба будет зависеть от мужа, от его желаний и возможностей. Он — глава семьи.

— И?

Усталость никуда не делась. Хотелось выгнать Кена и продолжать себя алеть. Слушала я его лишь по давно укоренившейся привычке собирать всю доступную информацию.

— Муж наследницы становится Главой Клана, это закон. Но хозяйка в семье — она. Именно ее дети, в свою очередь, станут наследниками.

Скучно. Хотя и необычно.

— А если ребенок не от мужа?

— Без разницы. Важна только кровь. Госпожа может иметь столько мужчин, сколько захочет, но ее супругу нельзя даже взглянуть на другую женщину — он глава только пока состоит в браке.

Я не ответила. Подождав немного, Кен осторожно спросил:

— Во Втором Клане вам этого не сказали?

В груди начала закипать злость. Ведь я чуть не попалась! Если бы не похищение… Чтобы отвлечься, поинтересовалась:

— Значит, выйдя замуж за того, кого мне укажет дед, я останусь свободной в своих желаниях?

— Именно. Господин выберет того, кто сможет вывести нас из кризиса. Вы же останетесь свободны в своих предпочтениях. Ни один саро, будь он высших или низший, не посмеет взглянуть на вас косо. Вы — Госпожа.

Я смотрела на застывшего Кена и представляла, как напряжены его мышцы. Идеально сидящий костюм скрывал все, кроме потрясающей фигуры. Не выдержав, встала с кровати:

— Значит, моему мужу без надобности целомудрие жены?

Отани сглотнул. Кадык дернулся, приковывая взгляд к шее. Из-под расстегнутого ворота рубашки виднелся край татуировки. Сейчас она напоминала яркий леденец, из тех, что покупают детям на праздники. Мне покупали обязательно.

Мысль о родителях обожгла:

— Моя мама не была дурой. Скажи, — я присела перед Кеном и почувствовала, что все это уже было, — почему она все-таки сбежала? И почему мой дед приказал ее убить, если для продолжения рода все равно, кто отец ребенка?

71

Он отвернулся. Немного. Чуть-чуть. Не проявляя неуважения, но мешая смотреть в глаза. И напомнил:

— Вы готовы к переезду?

Ах да. Он же говорил, что я буду жить в другом месте. Встреча с дедом заставила забыть обо всем.

— Почему ты вспомнил об этом только сейчас?

— Господин должен был покинуть этот дом первым. Да и вы выглядели потерянной. Вам требовалось время успокоиться.

Какой заботливый! Захотелось с размаху влепить ему пощечину: вечно прикрывается моими нуждами!

Остановило лишь то, что Кен примет этот удар со смирением. Еще и поблагодарит, зараза! Облегчать ему муки совести? Да ни за что!

В этот раз глаза не завязывали. Только окружили плотно-плотно, так, что из-за мужских спин невозможно было разглядеть даже дорожку, по которой шли. А они еще и зонты раскрыли — большие, черные.

Под их заслоном я нырнула в машину, а когда отъезжали заметила, как в дом завели девушку, одетую в точно такое же кимоно.

Авто рвануло вперед, и подробностей увидеть не удалось.

— Куда мы едем? — Кен сидел рядом, то и дело поглядывая на свой коммуникатор.

— На побережье. Там есть участок, принадлежащий Первому Клану.

От неожиданности я даже задохнулась. Нетерпение отдалось дрожью, я металась от окна к окну, стараясь скорее разглядеть море.

О нем не говорил разве что ленивый. Об огромном количестве воды, набегающем на сушу. О его красоте и величии.

Правда, купаться в море было опасно, заражение не прошло бесследно даже для это стихии. Но поэты по-прежнему воспевали океан в стихах, а художники изображали на картинах. Только в отличие от древних, вдохновляли их визоры и панорамы, то и дело транслирующиеся с камер облетавших окрестности дронов.

А у кланов, оказывается, дома на побережье!

— Участки скрыты от камер, они под «зонтом» — так называлась специальная маскирующая система. — Вы будете в полной безопасности.

Мы ехали и ехали, а моря все не было. И я перегорела. Скучно!

— Кен, мы можем продолжить разговор?

Вместо ответа, он нажал на кнопку, и салон автомобиля от водителя отрезала глухая непроницаемая стена:

— Теперь можем. Но мне бы хотелось отложить.

— Нет.

Я начинала закипать. Вечно стоит на коленях, готов снести любое унижение, согласен на все… но только не отвечать на вопросы!

— В чем подвох? Почему мама предпочла сбежать? Ведь если ты говоришь правду, деду было все равно, с кем она спит.

Отани отвернулся к окну. Кажется, он решил уйти от ответа.

Не получится!

Ладонь царапнула щетина — Кен не успел побриться. Я за подбородок развернула его к себе.

Лицо ничего не выражало, словно Отани смотрел на пустое место.

— Так почему?

Попытка освободиться разозлила. Пульс зачастил, эхом отзываясь в ушах.

— Я. Тебя. Спросила.

Медленно, проговаривая каждое слово. Лицом к лицу. Глаза в глаза.

В этот раз он не отвернулся.

В темных зрачках загоралась ярость. Если бы взгляд мог убивать, вместо меня на кожаном диване уже давно лежала бы кучка пепла.

Но я злилась не меньше!

Воздух уплотнился. Пейзаж за окном застыл, словно остановилось само время. В ушах бухало, но кроме своего сердца, я слышала удары, доносящиеся из груди Кена. Им в такт пульсировала синяя жилка на его виске.

В машине стало жарко настолько, что я почувствовала, как по шее стекает капля пота.

Кен поднял руку, не торопясь, словно на замедленном воспроизведении и рванул ворот рубашки. Мелкие пуговицы полетели вниз, белыми шариками отскочили от сиденья и усыпали пол. Из-под тонкой ткани рубашки выглянул оскаливший пасть дракон.

Нервы на пределе. Звук удара слишком громкий. Кен вздрагивает, переводя взгляд на плечо.

— Лара?

Почему… он назвал меня по имени? Не госпожа, не наследница, а — Лара?

— Я не разрешала…

— Прости, — губы изгибаются в улыбке. — Чем тебе помешала тату?

— Нечего тут пасть разевать!

Смех заполнил салон.

— О да, строгая госпожа, в этом мире никто не смеет относиться к тебе неуважительно!

От пощечины горит рука. Зато заткнулся! И улыбка превращается в гримасу.

Наверное, я ударила слишком сильно — нижняя губа кровит.

Кен замирает, ледяной глыбой:

— Простите, госпожа. Я забылся.

И, поняв что-то, сползает на пол.

В деревянных гэта неудобно ходить. Зато очень приятно вдавить твердые подошвы в подставленную спину. Тихий стон заставляет дрожать в предвкушении, но удовольствия не доставляет: я не добилась желаемого.

— Хватит придуряться, — жестом велю Кену занять свое место. — Отвечай!

— Может, мне лучше обратно?

Он явно издевается. Или нарывается, стараясь отвлечь.

Не выйдет!

Вдох. Выдох. Снова вдох. Раз, два, три…

Считаю до десяти и поворачиваюсь к своему врагу:

— Думаешь, у тебя получиться?

— Саро умеют терпеть боль, госпожа.

— И предавать.

Что? В глазах, где только что плескалась насмешка, теперь горит ненависть? Я… права?

Среагировать не успеваю — резкий писк заставляет Кена вскинуть руку. Сейчас коммуникатор для него важнее целого мира.

Миг, другой. Отани бледнеет так, что впервые пугаюсь за его здоровье. Палец, которым он давит на кнопку, дрожит и срывается.

— Что случилось? — мне страшно. До тошноты, до визга.

Кен не отвечает. Он просто игнорирует меня. И отдает приказ кортежу остановиться.

72

Что происходит?

Меня игнорируют. Кен просто вышел, и на его место тут же уселся другой телохранитель. А Кен — я видела — нырнул в машину сопровождения. Через мгновения она развернулась и помчала в обратную сторону.

Это уже не шутки. Кажется, случилось что-то по-настоящему серьезное. Может, с дедом беда?

Но телохранитель, хотя и держался почтительно, на вопросы не отвечал. Только кивал, как болванчик. Даже старался улыбнуться — выходило плохо, и эти потуги лишь усиливали тревогу.

— Что, так и будешь в молчанку играть? — спросила, уже почти сдавшись. Дождусь Кена и спаси его боги, если он решит отмолчаться.

Телохранитель продолжал улыбаться. А потом резко вздернул руку с платком к носу. Мне же в лицо ударила вонючая струя.

Очнулась в небольшой комнате. Голова болела, словно я пила всю ночь, во рту тоже — как будто после попойки. Что произошло?

Попытка вспомнить отозвалась тошнотой, но встать, чтобы добраться до туалета, не получилось. Зато появился тазик. Я с трудом посмотрела на помощника: лицо незнакомого саро не выражало никаких эмоций.

— Где Кен?

Это мой голос? Как гвоздем по стеклу.

Вместо ответа, мне сунули стакан воды. Какой же она оказалась вкусной!

Напившись, я откинулась на подушку и переспросила:

— Где Кен?

Саро не ответил. Отошел к двери и замер живой статуей. Снова пленница? Ну, только появись, Кен Отани! Я тебе устрою!

Что делать, решить не успела. Коммуникатор саро пискнул и в комнату вошли двое.

Вот только бывшего жениха с его отцом и не хватало!

Стоп! Почему Менети здесь? Или…

Меня снова похитили!

Чувствовать себя переходящим кубком было неприятно. Но сил на истерику не осталось.

— Рад, что с вами все в порядке, — Джун придвинул стул вплотную к кровати. Рокано остался стоять.

Отвечать не хотелось. Хотелось умереть. Но эти двое считали по другому:

— Признаться, я огорчился, — продолжил Глава Второго Клана, — когда пришла весть о том, что моя невестка погибла. Что касается Рокано, то он был в отчаянии!

Бывший жених все это время старательно делал счастливое лицо. Еще бы! Со мной захватить власть над Кланами куда проще! Только… почему-то этого уже не хотелось.

Нет, мечты отомстить никуда не делись. Но другим способом. Тем более что эти двое каким-то образом давили на Ларса. Как — пока не знала, но выясню обязательно.

— Когда вы вернулись, — господин Джун предпочел умолчать, каким образом, — мы немедленно собрали совет и решили, что свадьбу больше нельзя откладывать. Не беспокойтесь, госпожа Лара, все будет согласно законам и традициям, подготовка в самом разгаре. Церемония назначена на сегодняшний вечер.

Я не желала ни слышать такие новости, ни видеть тех, кто их принес. Но все, что смогла, это закрыть глаза.

— Госпожа Лара, вы слышите?

— Пожалуйста, не так громко. Боюсь, сегодня не выйдет — я на ногах не стою.

— Ну, сидеть-то вы сможете, — жестко ответил старший Менети и стало ясно, что он не за здорово живешь так долго удерживал власть.

— Нет. Тошнит!

И я наклонилась к тазу.

Мужчины смотрели в сторону. Когда смогла дышать, господин Джун вздохнул:

— Придется потерпеть. Конечно, мы сделаем все возможное, чтобы облегчить состояние, но…

Я лежала с закрытыми глазами, но шорох этих шагов услышала бы где угодно: в комнату вошла госпожа Ая.

Я обрадовалась. Может быть, он прогонит этих балаболов, каждое слово которых отдается в голове жуткой болью? И найдет какое-нибудь лекарство, чтобы меня уже перестало выворачивать при малейшем движении!

Госпожа Ая остановилась возле кровати и только поклонилась, когда уходящие мужчины велели:

— Приведи ее в порядок. Чтобы никто ничего не заподозрил!

Вот теперь я испугалась по-настоящему. До этого муть в голове и боль не позволяли оценить последствия похищения.

— Нужно вывести токсины. Я поставлю капельницу.

От бутылки с лекарством к моей руке протянулась прозрачная трубка. Постепенно марь перед глазами рассеивалась и боль отступила.

— Вот и хорошо, — госпожа Ая измерила мне давление. — Вот и отлично. Еще немного, и можно будет начинать.

Но как раз «начинать» не хотелось. Не знаю, почему сбежала мама, но до того, как выясню, не буду идти на поводу ни у Первого, ни у Второго Клана!

— Госпожа Ая, вы можете рассказать, что случилось?

Наставница поправила капельницу и покачала головой:

— Знаю только что вас привезли без чувств.

— Но зачем так со свадьбой торопиться? Я и встать-то не могу.

— И не нужно. До зала вас донесут, а после придется только сидеть и выполнять то, что скажет распорядитель. А пока вам лучше не разговаривать: набирайтесь сил, коли есть возможность.

Она не оставила меня одну: уселась на стул и внимательно следила за тем, чтобы не заканчивалось лекарство.

Из-за плотно занавешенных окон было невозможно понять, где я нахожусь: в Городе, или в одном из тех домов, что так тщательно скрывались от его жителей. Как бы это выяснить…

Выходит замуж не хотелось. Категорически. Ни за Рокано, ни за того, кого мне там мой собственный дедуля пророчит. Быть пешкой в чужих руках надоело!

К Кену Отани это относилось не в последнюю очередь.

73

Надо бежать! Как — это другой вопрос.

Через полчаса я уже могла сделать несколько шагов. Разумеется, к окну. Но госпожа Ая тут же перехватила:

— Не стоит. Дом охраняется, но мало ли, вас заметят. Для вашей же собственной безопасности — не подходите к окнам!

Еще через час, когда тошнота совсем прошла, началась подготовка.

Ванна напоминала небольшой бассейн. На поверхности воды плавала мыльная пена, похожая на невесомое безе. В воздухе витал сладковатый аромат розы.

Меня снова замутило.

— Придется потерпеть! Вы станете женой наследника клана и должны уметь держать себя в руках.

О, этим искусством я овладела в совершенстве, так что нацепить маску удовольствия и счастья было просто. Но, улыбаясь ставшей тюремщицей наставнице, я лихорадочно искала пути спасения.

Увы, на ум ничего не приходило, и от отчаяния воображение стало рисовать совсем уж невероятные картины.

Снаружи слышатся выстрелы. Громкие голоса. Хлопают двери. Они распахиваются и в ванную врывается Отани. Застывает на миг, а потом прыгает в воду прямо в одежде, чтобы вынести меня на руках.

Простынь в этих мечтах не присутствовала.

Или мы с Рокано едем в машине, чтобы Совет мог лично услышать брачные клятвы. И тут поперек дороги падает дерево, а потом еще одно — позади кортежа. Из леса вырываются люди Кена, после чего он увозит меня прочь…

И почему-то я ни разу не подумала, что справлюсь самостоятельно. Только Отани. Только Кен.

И это бесило неимоверно!

Белые одежды. Белые украшения в волосах. Белая обувь. И — белое покрывало, скрывающее верхнюю половину лица. Быстрый взгляд в зеркало заставил вздрогнуть: я стала призраком. Или вампиром, о чем свидетельствовали ярко накрашенные алой помадой губы.

Но зеркало помогло взять себя в руки. Из глубин на свет вышла Госпожа Кошка. Она заставила выпрямить спину, вздернуть подбородок и отказаться от сделанных из стула носилок.

Так и шла в окружении телохранителей по бесконечным переходам, анфиладам и галереям.

Госпожа Ая семенила впереди, высоко подняв большой белый веер, украшенный иероглифом, который обозначал счастливую семейную жизнь, и встречные саро вжимались в стены, склоняли головы и замирали, боясь даже жестом оскорбить невесту своего наследника.

А я старалась подобраться поближе к окнам. Конечно, бегать в многослойном кимоно тяжко, но я смогу. А нет, так лучше сломать шею, чем вот так… как овце на бойню.

Но Менети предусмотрели все: у каждого окна и у каждой двери застыли телохранители, готовые к тому, что от невесты можно ожидать чего угодно.

Мечты тоже остались мечтами: никто не врывался в дом, Отани не спешил освобождать ту, которую не раз называл наследницей Первого Клана. Все с ними понятно, с этими саро. Только слова, не более.

Усаживаясь перед Советом Старейшин Второго Клана, я знала: брачной ночи не будет. Как и свадьбы. Я найду способ умереть до того, как пригублю ритуальную чашу с вином.

Рокано уже сидел на возвышении. От его улыбки веяло морозным холодом. Глава, сидящий за столом Старейшин, выглядел довольным. Семейству Менети было все равно, что я чувствую. Им было плевать на мои желания. Они хотели одного: подмять под себя первый Клан.

Еще недавно я разделяла эти стремления. Но не теперь. И не потому, что мое отношение изменилось. Да, лишиться Отани было бы… очень больно, почти невозможно. Но я бы выдержала.

Дело в другом: Второй Клан ничем от Первого не отличался. Точно так же шел по головам, оставляя после себя дорожку из трупов. Их тайны воняли точно также, и становиться частью всего этого гадюшника не хотелось.

Мести такой ценой я не желала. И, к тому же… Отани и дед должны быть наказаны. А значит — мучиться от осознания собственных ошибок. Глава Первого Клана обязан увидеть, как рушится дело всей его жизни, как его люди рассеиваются в небытие. А Кен…

От мыслей, что я с ним сделаю, в животе сладко ныло. Этот тугой, горячий клубок заставлял забыть обо всем.

Да, я действовала опрометчиво. Ну, так и заплачу за свои ошибки тоже… сама. И пусть пауки разбираются, кто в этой банке главный! Игла, утащенная у Госпожи Аи, мирно ждала своего часа в широком поясе. Как ее использовать, я еще не решила. Может, проглочу, а, может, воткну в висок. Дойдет до мозга и все, нету меня! А, может, лучше проколоть сонную артерию? Крови, конечно, много будет, но тем эффектнее!

Я представила опешивших Менети, Совет и саро и на душе стало так хорошо’ Раз уж в жизни ничего не добилась, умереть стоит красиво и ярко!

Оставалось выбрать момент.

И все-таки, несмотря на решимость, умирать не хотелось. И я внимательно вслушивалась в слова Главы Клана, а потом в наставления, которыми одарял жениха и невесту каждый из старейшин.

Время шло, и вот уже к возвышению подошел священник. Его желтый наряд ярко выделялся на фоне черных костюмов саро, а бритая голова блестела в холодном свет ламп. Бубенчики, прикрепленные к посоху, позвякивали в такт неторопливым шагам.

Гости расслабились — пришло время насладиться красивой церемонией. А я провела рукой по поясу. Иголка царапнула ладонь. Наверное, если воткнуть в шею, это будет еще больнее? Но времени на страх не осталось. Пришла пора действовать.

74

Бубенчики позвякивали уже возле стола Главы. Кажется, церемония начинается с благословения родителей? Я не помнила, да и не думала: куда важнее было вытащить иголку и воткнуть в… а куда? В висок? В шею? Или… проглотить?

Гортанный вскрик, какое-то движение и…

Посох священника скрывал длинный нож. Насколько помню — ритуальный, с его помощью саро отрезали себе пальцы и вспарывали животы. И теперь лезвие оказалось у шеи старшего Менети:

— Ни с места, иначе…

Присутствующие послушно замерли. Я тоже.

— Что тебе надо? — в дело вступил Рокано.

— Отпустите госпожу Лару. Она…

— Ах, вот оно что! — жених расслабился, а потом одним прыжком оказался за моей спиной. — А вот у меня другое предложение.

Чувствовать, как кожу холодит сталь, не очень приятно. А вот священник показался знакомым. Вспомнилось заключение и телохранители. Он приносил мне еду!

Значит, Кен где-то рядом.

Но где?

Мужчины грозно раздували ноздри и пытались предугадать действия противника. Первым не выдержал «священник»:

— Вы не посмеете! Она ваша невеста!

— Что с того? Кому нужна ее жизнь? Запись к родовой книге может быть сделана и после смерти. А потом мы расскажем, как свихнувшйися от неразделенной любви святоша ворвался на церемонию и убил счастливую невесту. Красивая получится сказка. Только грустная. Так что бросай нож! Все равно ничего не выйдет.

Значит, моя смерть не препятствие для свадьбы? Я чуть подалась вперед, слегка, но кожу оцарапало и по ней потекло что-то теплое. Кровь.

— Стой, дура! А то действительно прирежу.

— Какой занимательный разговор! — послышалось от двери.

На пороге, в окружении обнаживших мечи саро стоял Кен. В правой руке, так, чтобы видели все присутствующие, он держал какой-то жетон.

— Рокако! Отпусти ее, — прохрипел Глава Второго Клана.

— Но…

— У него Знак Большого Совета, болван. Смирись пока. Чуть позже мы…

— Ах да… — Кен вежливо поклонился собравшимся, — забыл сказать: спасибо за шоу! Большой Совет получил удовольствие, наблюдая за этим фарсом!

И ткнул пальцем в пуговицу на одежде священника.

— Сволочь! Ты все снимал!

— Хуже, — Кен одним прыжком взлетел на возвышение и заставил Рокано убрать оружие. — Я вел прямую трансляцию.

— Сволочь.

Отани пожал плечами и повернулся ко мне:

— Госпожа, вам нужно покинуть это место. Большой Совет назначил расследование по поводу вашего похищения и…

— Лучше бы он назначил расследование по поводу смерти ее матери!

Менети Джун усмехнулся и одним глотком осушил рюмку с чем-то прозрачным. И налил еще.

— Думаешь, хорошо будет девчонке в доме того, кто убил собственную дочь?

— Ты… — прошипел Кен, но между ним и Главой выросли телохранители.

Отани тащил меня к двери, а вслед летел хриплый смех, и было непонятно, чего в нем больше: страха, или злорадства.

— Стой! — я, наконец, сумела вырвать руку из захвата. — Объясни, что происходит!

— Потом! Сейчас надо убираться отсюда!

И он снова поволок меня по бесконечным коридорам.

— Не пойду! — упираться было бесполезно, но я старалась. Наконец, Отани не выдержал, распахнул ближайшую дверь и толкнул меня внутрь.

— О чем вы желаете поговорить, моя госпожа?

Но я уже забыла. Ярость, так и не выплеснувшись, свернулась клубочком и замурчала, как пушистый котенок.

В комнате не было ничего, кроме глубокого кресла и огромного, во всю стену окна.

— Нас не увидят, здесь стекла односторонние, — по-своему понял Кен.

Но мне было не до «увидят — не увидят».

За окном, играя миллиардами солнечных бликов, дышало волнами море. Накатывалось на песчаный берег и отступало, чтобы через мгновение снова ластится к земле с поцелуями. Я его даже слышала! Ровный, мерный плеск волн. Крики белых птиц, что боролись с ветром над самой водой. И понимала, почему в книгах океан называли… стихией.

— Никогда не видела моря? — кажется, Кен удивился.

— Откуда звук? — спросила, досадуя, что Отани лезет с разговорами.

— Динамики. Это не запись.

— Можно… выйти?

До боли, до стона захотелось очутиться на берегу, утонуть ногами в горячем песке, почувствовать прохладу воды. Интересно, она на самом деле соленая?

— На берег — нет. Пока неизвестно, насколько опасен океан. Это одна большая запретка. Мы можем только любоваться.

В голосе Отани слышалось сожаление. Он… тоже хочет туда?

— Тогда… позволь просто посмотреть, — я осторожно, боясь спугнуть момент, опустилась в кресло.

— Нужно уходить, — голос дрогнул. Кен не уверен?

— Совсем немного!

— Хорошо. Только недолго.

— Чуть-чуть, — отвечаю одними губами, растворяясь в пронзительной синеве неба, в слепящем солнце и шорохе переменчивого моря. У берега оно серое, с белыми бурунчиками на волнах, но чем дальше, тем глубже синева, иногда прорезаемая зеленью таких чистых оттенков, что хочется взять в руки кисть.

Я жалею, что не художник. Всего миг, но — жалею.

Но тут же приходят воспоминания.

И уже море не шепчет о любви, нет. Оно стонет от наслаждения и шорох песка ему

— ответом. Мерные, ровные движения, полные страсти.

Я чувствую, как по телу прокатывается жаркая волна. Я сама — берег. Горячий от поцелуев солнца, распаленный и… ждущий. Я — земля, жаждущая океана. Я — женщина, желающая мужчину.

Именно так. Не наслаждения болью и покорностью, но — сильного, страстного и…

Додумать страшно. Страшно услышать то, что кажется если не преступлением, то — грехом. Я осознаю это потом, а пока…

Лишь мгновение требуется Кену, чтобы понять мое желание. И миг, чтобы его исполнить.

75

Он дразнит меня, медленно снимая пиджак, а после не спеша расстегивает пуговицы как всегда белоснежной рубашки. Рка срывается и одна белая жемчужина катится по полу, подпрыгивая и постукивая. В такт морю. Ветру. Волнам.

От контраста меня снова сносит. Я не хочу ждать. Я хочу… его! В себе! Желаю подтвердить, что этот мужчина — мой!

И мысль, горячая и страшная: нельзя! Можно использовать. Но подпускать ближе — нельзя.

Но эти волны… Этот шепот… И гладкая кожа под ладонями. Татуировка скрывает шрамы, но кончики пальцев чувствуют их, как никогда остро.

Горячие губы скользят по бедру… Белье мокрое, неприятно, хочется сорвать его и никогда не надевать это кружевное безумие. Белое как снег. Как свадебное кимоно. Нет, как пена на вздыбленных волках…

— Ну же! — то ли хриплю, то ли кричу…

Кен не торопится. Покрывает поцелуями сначала одно бедро, потом второе… Они обжигают мягкую кожу, дыхание касается тонкой кружевной полоски, заставляя выгнуться навстречу языку…

Проклятый Отани! Что ты со мной делаешь!

Или это… море?

Оно уносит по волнам, качает, баюкает, поднося к высшей степени блаженства…

Водоворот кружит, вертит, захлестывает с головой, да так, что не вдохнуть, ни выдохнуть. Мягкое кресло не позволяет упасть, и волны долго бьются в виски, постепенно превращаясь в легкий шум на грани, едва ощущаемый шепот океана в витой раковине.

И только после этого приходит понимание, где я и кто я. Но почему-то ничуть не стыдно. Люди Кена стоят возле двери, никого к ней не подпуская, а если в комнате есть камеры… Да плевать! Делаю что хочу! До той поры, пока не обнажу клинок. Смерть Отани не будет легкой.

Сам он по-прежнему на коленях. Смотрит в пол, а грудь вздымает хриплое дыхание.

— Госпожа… довольна?

— Госпожа торопится!

Эти слова подбросили его на ноги. Миг, и пиджак застегнут, скрывая недостачу пуговиц на рубашке. Убедившись, что я могу встать, распахивает дверь:

— Прошу!

На лицах охраны — полное равнодушие. А ведь они понимали, зачем мы закрылись в этой странной комнате! И там не менее… Наверное, это очень полезно — иметь таких вот безмолвных людей рядом. Можно делать что угодно, не боясь осуждения.

В машине Кен тоже садится на заднее сиденье, сразу опуская перегородку между салоном и водителем.

— Я узнал о Ларсе.

Только вот я ничего не хочу слышать! Так боюсь разочароваться, что готова оставаться в неведении. Но только по поводу Ларса! Не Кена.

— Куда ты ушел? Почему бросил меня, когда обещал защищать?

— Оправдываться не буду. Скажу только что Глава заболел. Пришлось мчаться к нему.

Ну а чего я хотела? Мой дед для Отани — главная святыня.

— Господин просил вас прийти, как только вы вернетесь.

Вот чего мне сейчас хотелось меньше всего, так это говорить о деде! Пришлось менять тему:

— Так что там с Ларсом?

Отани снова протянул пластиковую папку. В ней, скрепленные скрепками, лежали распечатки и фотографии.

— Вижу, в Кланах очень любят бумагу…

— Бумага — это статус. Госпожа, привыкайте, вы — наследница, вы не можете позволить себе…

— Никакая я не наследница. Не хочу. И не будут! — я вырвала папку из его рук и погрузилась в чтение.

Ларс все-таки меня предал. Не сразу, и словно нехотя, но — предал.

Его долго подкупали, он держался, но когда пообещали дать дорогу его новеллам…

Теперь стало понятно его нежелание общаться: Ларсу было стыдно.

— Что вы желаете с ним сделать? Убить?

Говорить не хотелось. Хотелось плакать. Но я загнала горе в самый дальний уголок души и когда повернулась к Кену, глаза остались сухими:

— Зачем же так сразу?

— Простите. Я забыл, что вы не любитель прямых путей… Испортит ему жизнь? Уничтожить как художника?

Я долго молчала, смотрела в окно, думала. Ненависть к деду и Кену выжгла душу настолько, что на другую злости совсем не осталось.

— Не надо. Просто сообщите, что Лара Журавлева умерла.

— И… все?

Отвечать не стала. Прикрыла глаза и вспоминала. Как росли, как он учил меня бегать, как впервые привел в запретку… И ту ночь после убийства родителей…

И ничего не чувствовала. Словно и не со мной все это было. Словно прочитала давным-давно в книжке и вот теперь обрывки истории сами собой всплыли в памяти.

Ну что же… Известие о смерти подруги обрубит все концы. Пусть Ларс живет с этим. Если сможет.

— Госпожа? — Кен все-таки решился отвлечь. — Госпожа, мы приехали.

76

Глава 16

Нас встречали. У входа выстроился коридор из саро. Идеальная линия, синхронный, словно отрепетированный поклон.

Они так и стояли, согнувшись, пока мы шли от машины до двери. Интересно, это Кена приветствуют, или меня? Наверняка слухи о скандале разлетелись по всем кланам. Кстати, а что это за Великий Совет?

Спросила у Кена. Пусть объясняет, раз уж заварил эту кашу.

— Общий совет всех кланов. Высшая инстанция. Прошу!

Уши привычно заложило — я уже отвыкла от скоростных лифтов, городскому шуму и суете. Даже соскучилась. Но отдыхать времени не было — двери распахнулись, впуская нас в святая-святых здания — личные покои самого могущественного человека Города — Главы Первого Клана.

Он совсем терялся в своей огромной кровати. Сухощавое тело опутывали разноцветные трубки и провода. Шумное дыхание заглушалось гудением множества аппаратов, поддерживающих его жизнь. Трость стояла рядом, но высохшая рука лишилась силы.

Все, что сумел Глава — пошевелить пальцами, подзывая нас поближе. В водянистых глаза стояли слезы, а рот кривился в несмелой улыбке.

Глава пытался что-то сказать, но удалось не сразу:

— Я… должен… просить прощения за…

Отани ринулся помочь, перевести, сказать за него, но злой взгляд заставил его заткнуться. А я поняла, как этот старик умудрялся держать в узде своих головорезов: его воля оказалась сильнее тела, и даже в таком состоянии старик внушал трепет.

— … за все, что ты перенесла… За забвение… За нищету… За бесправие… Дочь моего рода… не получила того, что ей…

Слова с трудом слетали с губ старика, перемежались хриплым дыханием и надсадным кашлем. Но Глава не позволял остальным помочь, рассказать за него:

— Ты вправе… ненавидеть… И задавать вопросы…

— Он у меня только один: за что убили моих родителей? Они спокойно жили, ни на что не претендовали, мечтали лишь о тихой судьбе. За что? — последние слова я прокричала, не в силах сдержаться.

Наверное, нельзя кричать на стариков, тем более — на умирающих. Но мне было все равно: в кои-то веки я стояла лицом к лицу с главным своим врагом. С тем, кто превратил мою жизнь в ад.

— Прости… не успел… спасти…

Силы у старика закончились. Приборы вокруг запищали. призывая врачей. Но Глава смотрел не на них — его взор приковала простая деревянная шкатулка на прикроватном столике.

— Тебе, — выдохнул он, теряя сознание.

Врачи засуетились, а я смотрела на простой деревянный ящик, который Отани протягивал двумя руками. Взять решилась не сразу — казалось, внутри таится что- то ужасное, страшное и очень опасное, вроде ядовитой змеи.

Но стоять в центре людского водоворота, мешая врачам, было глупо. И я забрала шкатулку.

— Госпожа, — Отани жестом указал на выход.

Здесь, в главном доме Первого Клана мне отвели очень простую, но при этом просторную комнату. Кровать, туалетный столик, полукруглый диван в зоне отдыха… И пустая гардеробная. В ванной я нашла полотенце и халат.

— Простите, но пока вы не имеете официального статуса, — Отани с непонятным выражением лица осмотрел комнату, задержав взгляд на кровати. — Поэтому прошу не выходить без причины. Если что-то понадобиться, скажите охране.

За дверью замерли четверо саро. Телохранители. Стражи. Тюремщики. Снова плен! Но чего ждать от судьбы в этот раз, я не представляла.

— Скоро придет горничная, она принесет одежду и ужин. Отдохните как следует, госпожа. Завтра с утра на Совете вы должны быть прекрасны!

— Подожди! — остановила я Отани. — Если ты мне понадобишься…

— Скажите охране. Я приду, — не колебался тот не секунды. — И… не советую бежать через окно. Здесь нет спасительных карнизов.

Зря он это сказал. Напомнил о прошлом…

Но я изменилась. Стала другой.

Больше не побегу. Встречу судьбу лицом к лицу, и пусть попробует подложить мне свинью!

Взгляд упал на шкатулку. Что же там такое, если дед… то есть Глава, считал важным отдать это даже умирая? Подошла к столику, и зеркало отразило мое движение.

Какой ужас! Бледная, с потекшей косметикой, в мятой одежде… да еще свадебной! И я в таком виде разгуливала по Городу? Хорошо, что большую часть времени провела в машине. Но почему-то стало неприятно, что Отани видел.

Шкатулка подождет! Сначала — душ!

Белила смешивались с водой, делая ее похожей на молоко. Я снова и снова наносила на лицо средство для снятия макияжа, но косметика въелась в кожу, хоть мочалкой три!

— Попробуйте, — я не сразу поняла, что это не вода шумит так причудливо.

Рядом стояла девушка чуть старше меня самой. Одной рукой она обнимала ворох полотенец, а второй протягивала какое-то средство.

— Простите, — она сильно смущалась, я не должна была, но… — вот, — положив полотенца на тумбочку, она выскочила из ванной.

А я взяла отставленный ей бутылек.

Жидкость пахла маслом. И немного фиалкой. Невесомо пенилась в ладонях и мягко прикасалась к коже. А еще — полностью смыла эти проклятые белила.

Приведя себя в порядок, я закуталась в халат и вышла из ванной. Надежды, что горничная еще в комнате, не сбылись. Девушка расправила кровать и подала ужин, после чего испарилась.

А еще на вешалке ждал строгий бежевый костюм, а рядом, на стуле, стояли туфли, сумочка и лежала шляпка с невесомой вуалеткой. Какая прелесть!

Шкатулка была там, где ее оставил Отани. Но голод оказался сильнее. К тому же я решила, что все, что так важно для Главы и Клана подождет. Сначала — мои собственные потребности.

Но любопытство никуда не делось. Как ни хотелось мне насладиться изысканной едой, проглотила ее, не почувствовав вкуса. А потом открыла шкатулку.

77

Стопка тетрадей. Бумажных — невероятная редкость. Снизу — в дорогой обложке, с золотыми тиснением. Мерцающими ручейками линии растекались по кожаному переплету и складывались в хорошо знакомый рисунок — герб Первого Клана.

Эти тетради выглядели самыми старыми, слишком уж были потрепанными.

Сверху лежали попроще.

Картонные обложки украшали посыпанные блеском рисунки: бабочки, котята, щенки. Не самое дешевое удовольствие, но одна-две таких тетрадки можно было найти в каждом доме, их покупали для особенных записей, для которых коммуникатор казался слишком простым. Даже у нас они были… Стоп!

Вот эта, с синей бабочкой — точно мамина! Давным-давно я пролила на обложку сок, вывести пятно не получилось, и теперь оно проступало сквозь цветной картон грязно-розовой кляксой.

Когда я ее открывала, руки дрожали.

Мелкие, ровные буквы. Идеальный почерк. Мама даже меня заставляла учиться: добыла где-то стальное перо, чернила и я часами переписывала алфавит на специальном куске пластика. В день требовалось повторить упражнение десять раз. Кажется, маме приходилось куда тяжелее.

Слезы застилали глаза, мешая читать. Обычный дневник, такие многие ведут. Но… почему он здесь? Ах да, Отани. Наверное, обыскал квартиру. Нашел, принес добычу Главе… А тот отдал мне.

Зачем? Явно не просто так?

Ночь не принесла желанного отдыха. Она погрузила в воспоминания. Пожелтевшие страницы уносили в прошлое, когда мама была совсем юной девушкой…

Я знала, что ее вынудили бежать, это было единственной альтернативой смерти.

Тетради рассказали совсем другую историю.

Я листала страницу за страницей, вглядываясь в выцветающие строчки. Смеялась, когда мама писала о чем-то веселом, плакала, когда она перечисляла свои обиды. И замирала, когда она рассказала о знакомстве с папой.

Страх оказался слишком силен. Я огляделась: на кровати разложены тетради, подушки даже не смяты, а в окно врывается рассвет.

Не успела! Надо было читать именно с этого места!

И, в страхе опоздать, я снова нырнула в мамино прошлое.

Во Втором Клане все рассказывали совсем по-другому.

Мама выбирала слова, но в них все чаще проскальзывала тревога: в Клане что-то происходило. Пока незаметно, исподволь, но перемены казались неотвратимыми и… страшными.

Написать о них она решилась, лишь, когда покинула дом. Она действительно бежала. И действительно от ненавистного замужества. Вот только жениха ее нашел не отец. Тот, наоборот, был против объединения со Вторым Кланом. Но его силы оказалось недостаточно, чтобы спасти дочь: враг вовсю запустил щупальца в казавшуюся непоколебимой организацию.

Понимая, что наследница — единственная надежда Первого Клана возродиться, он вычеркнул ее из семейного реестра и помог бежать. А перед этим благословил на замужество. Мама все-таки вышла замуж за любимого.

Папа поклялся оберегать и жену, и ребенка, если он родится. И держал слово.

Так вот почему мы так часто переезжали! Я плохо помню прошлые квартиры, была слишком маленькой, и не успевала привязаться ни к одно из них.

Так было до моих восьми лет. Тогда родителям показалось, что они сумели спрятаться от преследователей. И честно не давали знать о себе даже друзьям. А с отцом связалась только когда поняла, что их раскрыли.

Тревога была в каждом слове, в каждой букве. Мама ждала помощи. Увы — она опоздала. Теперь я понимала, что делал Отани в нашей квартире. Меня ждал.

Только… почему молчал? Почему не сказал сразу? Почему позволил ненавидеть себя и деда?

— Потому что вы мне не доверяли. Что бы я ни сказал, вы бы не поверили.

Я смотрела на стоящего напротив саро и знала: он прав.

Боль потери и ненависть лишили меня разума. Я не понимала, что творю. Видела лишь то, что показывали кукловоды.

От этого стало так больно…

И я заплакала.

Навзрыд.

Как ребенок.

Впервые по-настоящему, и из-за родителей, и из-за жалости к себе…

Кен оказался рядом. Обнял за плечи, позволил уткнуться лицом в грудь. И долго гладил по спине.

Тепло. Уютно. Спокойно.

Как давно я не чувствовала себя в безопасности. Но не сейчас. Сейчас была уверенность — Кен разорвет любого, кто посмеет причинить мне вред.

А я… Я так виновата. Бедный, чего он только не вынес. Но почему-то мне совсем не стыдно за те ночи, когда Отани стоял на коленях голый, с завязанными глазами, или…

Сердце бьется сильнее. В животе пустота, тронь — взорвется горячим фейерверком…

Тянусь вверх, к плотно сжатым губам. Ммм… имбирь. Терпкий, пряный…

Кен не сразу отвечает на поцелуй, только когда я пытаюсь засунуть язык в его рот. Разрешает, но лишь на мгновение. И вот уже его язык блуждает по моему небу и губам. Эта ласка кажется такой интимной… гораздо интимнее той, что была в прошлый раз, и до этого…

И ее мало. Хочется большего.

Руки сами развязывают поясок. Халат падает на пол сразу, а не скользит по спине, как шелковое кимоно. Мне без разницы. Главное, что губы Кена теперь могут гулять по обнаженной коже. По шее, плечам, груди… Особенно груди!

Соски напряглись так, что больно. И эта боль проходит только когда Отани берет их в рот, ласкает языком, посасывает… Тот миг, когда он оставляет один, чтобы добраться до другого, кажется вечностью. Это раздражает! Так же, как и эта треклятая рубашка. Хочу чувствовать не ткань, а тело. Горячее, сильное тело!

78

Оно отвечает на ласку, мышцы напрягаются от прикосновений, и чувствовать их под шелковистой кожей — приятно.

Быстрая дорожка поцелуев снизу вверх заставляет стонать от предвкушения… Но пока рано. Очень рано. А еще…

Тяну Кена на кровать. Он подчиняется безропотно, спокойно — как всегда. Только в замутненном желанием взгляде вопрос и капелька опасений.

— Не бойся. Сегодня ничего не бойся… — шепчу в ухо, ловлю губы, и не слышу — чувствую ответный шепот:

— Не буду.

Но тело говорит о другом. Слишком напряжена спина. И плечи застыли в ожидании. Тонкие ноздри трепещут, словно у зверя, что пытается учуять опасность. Сегодня ее нет. Я открыта — так же как и Кен в прошлом. И мне мало губ, языка, пальцев. Хочу большего. Всего!

Кен знает, что делает. На миг просыпается ревность — он слишком опытен! Слишком… Но вихрь поцелуев уносит мысли о его прошлых женщинах. Это было прежде. Сейчас же есть только я. И мои желания!

Отани плавится от ласк. В глазах — безумие, но оно отступает, стоит Кену понять, чего я хочу.

— Нельзя! — откатывается на край постели.

— Почему?

— Вы наследница, и…

— И что? Ты же сам говорил, что всем плевать, с кем я буду спать. Главное — родить сына.

— Вы еще не замужем. Господин еще не выбрал наследнице супруга, с которым она проведет первую брачную ночь.

Не выдерживаю. От собственного хохота закладывает уши:

— Плевать на деда! И на остальных! В конце концов, я работала в борделе. Кто будет дать невинности от шлюхи?

— Госпожа! — вот теперь узнаю Кена. В темных глазах — пламя страсти, огонь желания, гнев и… надежда.

— Кен Отани! Ты клялся мне в преданности! — голос звенит, как натянутая струна, и тут же превращается в шепот: — Обещал, что выполнишь любое, даже самое безумное желание!

Он очень старался, чтобы мне не было тяжело. Но эта тяжесть вызывала новое удовольствие. Хотелось впитать его без остатка, чувствовать каждой клеточкой, слиться в одно целое.

— Ты уверена?

— Да.

Мягкое движение и я не могу сдержать шипения. Возбуждение не исчезло, но саднящая боль отрезвила.

— Лара…

— Не останавливайся!

Расслабиться так трудно! Но за свои действия надо отвечать. Тем более что потом будет хорошо.

Больно! Как же больно! Ожидания не оправдались, реальность оказалась неприглядной.

Но мне нравится. Нравится смотреть на обезумевшего Кена и понимать — сейчас он полностью в моей власти. Даже больше чем тогда… связанный.

— Госпожа, — тихий полустон, и он откатывается в сторону.

Губы ловят воздух, грудь вздымается, а набухший член пульсирует, выкидывая белесые струйки.

— Сдержался… зачем?

— Нельзя, — Отани хрипит, в подушку, не смея поднять взгляд. Ему стыдно?

— Мне понравилось, — даже не вру. Действительно… понравилось, особенно его вид во время оргазма.

— Но вы… вам надо… — руки тянутся ко мне как к чему-то спасительному и прежде, чем понимаю, Кен прячет лицо на моей груди. Плечи судорожной вздрагивают и не сразу понимаю, что он плачет.

Тихо глажу по спине, ерошу короткий ежик волос. Слова сейчас лишние — страшно, когда мужчина плачет. Единственное, что можно — это вот так побыть рядом, подставить плечо, позволить ненадолго стать слабым.

Но Отани не желает помощи. Встает, молча одевается и стремительно выходит, оставив меня одну.

Подушка летит в закрывающуюся за ни дверь:

Сволочь!

Теперь моя очередь плакать.

Заснула, обнимая подушку. От слез побаливала голова и сны были какие-то тревожные.

Пробуждение оказалось таким же:

— Наследница!

Я едва успела прикрыться одеялом. В комнату заглянул охранник:

— Наследница, пришло сообщение, что Глава впал в кому. Вам нужно быть рядом. Завтрак заботливо накрыли, пока я принимала душ. Но на еду времени не

оставалось. Светлый костюм плохо подходил для визита к умирающему, но другого не имелось.

Единственное, с чем пришлось повозиться — макияж. Еще будучи Госпожой

Кошкой я привыкла прятаться за косметикой, и не видела причины изменять устоявшейся традиции.

В коридорах царило оживление. Встречные жались к стенам, кланялись чуть не до земли… или же делали вид, что не замечают меня. Я же искала среди мужчин Кена. Он стоял возле кровати, на которой хрипел опутанный трубками Глава Первого Клана.

Там же находился Председатель Верховного Совета и оба Менети. А я-то думала, они под стражей!

Мысль мелькнула и пропала. Сейчас меня больше всех на свете занимал Отани. А он не обращал на меня внимания, суета врачей волновала его куда больше.

Я решительно двинулась сквозь толпу, и, к моему удивлению, охрана оказалась чуть впереди: мужчины аккуратно раздвигали мешающих пройти людей. Послышались шепотки — все знали, кто я такая, но я не знала почти никого. Да и ладно!

Аппараты мерно пищали, и, несмотря на усилия медиков, назойливый звук не становился тише. Я остановилась напротив Отани. Теперь нас разделяла только высокая больничная кровать.

Помощник Главы вежливо поклонился и словно забыл о моем присутствии. А я перевела взгляд на деда.

За это время он сдал. Очень сильно. На подушках лежал дряхлый старик, напоминающий скелет. Прозрачная маска на его лице запотевала от дыхания, а кожа приобрела синеватый оттенок.

И все-таки он боролся! Словно почувствовал, что я рядом!

Дрогнули веки и зеленая кривая, пляшущая по экрану, успокоилась. Ее зубцы стали одинаковыми, словно близнецы.

— Состояние Главы стабилизировалось, — доложил Кену врач, — но мы ничего не можем обещать.

Я слушала людей в белых халатах и вдруг осознала: они тоже — часть Клана. Клан

— это не только саро со своими клинками. Это еще и люди. Врачи, спортсмены, солдаты, чиновники. Мужчины и женщины. Дети. И их судьба зависит от этого старика, у которого и дышать силы уже не осталось.

А он, наплевав на врачебный вердикт, открыл глаза. Темные, словно оконное стекло ночью, они уставились на меня. Палец правой руки пошевелился: дед велел подойти.

79

Он что-то говорил, но запотевшая маска мешала разобрать слова. Дед досадливо поморщился и Отани поторопился убрать помеху.

— Девочка… — сорвалось с губ тихим дыханием, — Внучка… Все… тебе…

Разговор забрал остатки сил. Снова заверещали аппараты, замигали красными огоньками, и врачи вытеснили всех из палаты. Подчинились даже члены Верховного Совета.

Люди смотрели сочувственно и с любопытством, а я не понимала, чем грозят последние слова умирающего дела — в то, что он очнется, не верилось.

Косые взгляды продолжались. Похоже, клановцы тоже не знали, чего ждать от появившейся из ниоткуда наследницы и как себя вести. Выбрали вежливый нейтралитет.

Меня это устроило. Как и решение Верховного Совета дождаться кончины Главы.

— Вряд ли он доживет до завтра.

Значит, у меня осталось меньше суток — полагаться на милость других больше не собираюсь.

— Нам нужно поговорить!

Отани склонил голову:

— Приду как только освобожусь.

Хотелось бы сейчас, но у него действительно забот полно — все-таки весь клан на себе тащит. Оставалось ждать.

Кен явился после обеда. Остановился напротив, изображая скалу. На лице — ни одной эмоции. Даже обидно!

И при этом я видела, что скрывается за маской: боль, усталость и… страх. Захотелось подойти, успокоить. Прижаться всем телом, сорвать этот чертов пиджак и свою одежду, а там хоть трава не расти.

Но нельзя. Сейчас не время потакать своим желаниям. Я указала Отани на кресло:

— Ты обедал?

— Некогда. Госпожа, если у вас какое-то дело, не будем тратить время зря.

Ну вот, а я-то его покормить хотела.

— Что там происходит? Кен, что будет со мной после смерти Главы? Он же назначил меня наследницей?

— Но не назвал преемника. Это плохо, — Отани прикрыл глаза ладонью. — Но не волнуйтесь — я помню про долг крови.

— О чем ты говоришь? Ты же не убивал моих родителей. Или…

Подозрение начало закрадываться в душу густым черным дымом. Отани вскинулся:

— Хуже. Я не смог их спасти. Я не сберег дочь Главы… и чуть не уничтожил его внучку.

Всего лишь чувство вины. Какое облегчение! Знать бы еще, что творится в его голове, что за мысли рождает этот разум?

— Теперь ты свободен от клятвы.

Он молча навис надо мной. Уперся руками в ручки кресла, наклонился низко-низко, глаза в глаза.

— Ты гонишь меня, Лара?

«Ты». И по имени. Что-то новенькое, но сейчас мне нужен союзник, а не послушный раб.

— Конечно, нет! Просто не хочу пользоваться своим положением и…

— Тебе придется им пользоваться. Ты — наследница Клана. Тебе даже твой муж ни слова сказать не посмеет.

— Вот не надо… о муже. Сейчас меня больше интересует, что будет дальше.

Кен уже успокоился и уселся обратно в кресло:

— Если Глава… умрет, — это слово далось ему нелегко, — опеку над вами возьмет Верховный Совет. И выберет мужа.

— To есть, решит не только мою судьбу, но и судьбу Клана. Верно?

Перед глазами снова встали врачи. И те парни, что охраняли дверь. У них есть жены, дети, матери и сестры. Те, за кого отвечает Глава. Или наследник.

— Кстати, я думала, Менети арестовали.

— Это не так просто. Совет — это межклановая политика. Каждый тянет одеяло на себя, пытается урвать кусочек побольше. Менети еще попортят нам нервы, тем более что в нашем клане полно их людей.

— Это я уже поняла. Что делать будешь?

— Ничего, — Кен тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла, на миг став собой.

— Я первый помощник, но не Глава. Все мои полномочия закончатся с его смертью.

Катастрофа! Я останусь без защиты. А Кен продолжал:

— Есть вероятность, что Совет прикажет завершить свадебный обряд с Рокано.

Только не это! Хватит с меня этого садиста!

— Не хочу! — перебила я. — Не хочу замуж за подсунутого Совет от мужика! Я хочу сама распоряжаться своей жизнью!

Кен спрятал лицо в ладонях:

— Теперь это невозможно.

Тишина в комнате показалась оглушающей. Стук крови в ушах заставил успокоится, подумать. Все-таки бордель — хорошая школа. Выкрутилась там, выкручусь и здесь. Никому не позволю распоряжаться ни кланом, ни своей жизнью!

Подумала, и сама себе удивилась: с чего это я беспокоюсь о клане? С другой стороны… почему нет? Стать полноправной хозяйкой мощнейшей организации…

— Кен, — позвала, еще не до конца поняв, что же скажу. — А если я уже буду замужем? По всем правилам?

— Тогда… управление кланом окажется в руках вашего супруга, а вы… неприкосновенны.

— Давай поженимся?

80

Кен уставился на меня широко распахнутыми глазами.

— Что?

— Говорю, давай поженимся’ Раз уж оба не хотим быть игрушками в руках Совета.

— Невозможно, — от словно обмяк, сдался. — Все будут в ярости.

— «Все» это кто? Совет? Менети?

— Все разом, — Отани нахмурился. — И, потом, Глава…

— Глава хорошо, если доживет до вечера. Мы должны успеть.

Почему он не соглашается? Обоим же выгодно. Хотя, кажется, понимаю. Сама при малейшем упоминании о замужестве убивать готова, а Кен что, должен смириться?

— Госпожа, может быть, поищем другую возможность?

— Прости. Зря я это предложила. Извини, что навязываюсь. Наверное, у тебя есть девушка?

— Нет, — ответил он машинально. И тут же пояснил: — Даже если бы и была… пока я рядом с вами, пока нужен вам… ни о каких других женщинах речи быть не может.

Ну вот, как ледяной водой окатил.

— Попросила же прощения! Обязательно напоминать?

Я завелась, хотя самой было противно. Разумеется, у него никого нет! Жизнь саро

— служение. Подчинение старшему. А сейчас выше меня только Глава. Ну, и еще Совет, наверное. А Кен еще и долг крови выплачивал.

— Договорились же — ты больше ничего не должен. Тем более, жениться или хранить верность.

Кен молчал, и я продолжила:

— Еще раз извини. Больше не потревожу.

— Что? — Кен словно проснулся. — Прогоняешь? Я больше… не нужен?

Снова «ты». И почему так больно? Почему срывается дыхание и так тянет в груди? Это «не нужен» полоснуло острым лезвием лунно мерцающего меча. Да лучше бы ударил.

— Нужен, Кен. Очень. Просто не хочу заставлять.

Он шумно выдыхает. А потом хватается за голову:

— Лара! Что же ты делаешь? Что творишь?

Растерянное лицо, ужас в глазах. И, кажется, от этого я сама впадаю в панику.

— Да что мне делать-то?

Крик приводит в чувство обоих. Кен наконец-то вырывается из объятий мягкого кресла, подходит близко-близко. Кажется, сейчас скажет что-то очень важное, очень… личное. Такое, что захватит дух, закружит в водовороте безумия.

Жду чуда, и оттого не сразу понимаю:

— Госпожа, ради вас я готов на все. Но только не оскорбить Главу. Он сам должен выбрать вам мужа.

— Как? — вместо слов или слез из груди вырывается рычание. — Дедушка уже сказал: все — мне. Разве в это «все» не входит право решать самой?

— Глава еще жив!

— Когда умрет, будет поздно!

Ору ему в лицо и вдруг понимаю абсурдность происходящего: это Отани должен умолять меня спасти Клан. Любой ценой. Уговаривать, приводить доводы, а вместо этого…

— Что мы творим? — хватается он за голову. В глазах плещется ужас.

А я не могу говорить от смеха. Истерика рвется наружу, сгибает пополам, заставляет упасть на кровать и корчиться в судорогах нескончаемого хохота.

— Кен! Скажи… что для тебя Совет? Ты готов пожертвовать кланом по его приказу?

Он пережидает, опустившись на пол рядом с кроватью. И вздыхает:

— Я все отдам за клан. И за вас, моя госпожа!

С истерикой справилась, теперь бы отдышаться. А тут горько прозвучал вопрос:

— Почему вы предложили это именно мне?

— Да потому что люблю тебя, идиот!

В наступившей тишине не слышно даже дыхания. Она давит на виски, она ошеломляет, сводит с ума. И выдох Кена кажется оглушительным:

— Что вы сказали, госпожа?

Ох, как не хочется повторять! От стыда бы не сгореть. Но у Отани уже приступ самобичевания. Ох уж эти саро! С подчиненными прут напролом, не сомневаясь в собственном величии, а с вышестоящими готовы под землю уйти, лишь бы не оскорбить, не показаться наглыми.

— Госпожа, я недостоин такой милости. Я буду рядом с вами, пока не прогоните. Буду служить до последнего дня, до последнего вздоха. Но стать вашим мужем не могу.

— Тебе не плевать, что скажут остальные?

— Не в этом дело. Ради вас я брошу вызов любому, даже Верховному Совету. Но свадьба без одобрения Главы невозможна.

— Хватит уже, а? Сколько лет ты тащишь на себе весь клан, позволяя Главе играть роль марионетки? Кому, как не тебе дед может доверить своих людей? И свою внучку?

— Лара, вы ничего не знаете!

— Я знаю достаточно. Вот! — вытащить шкатулку с дневниками мамы оказалось делом минуты. Черная с золотом тетрадь лежит сверху, словно нарочно. — Вот здесь, — я сунула ее Кену в руки. — Мама много писала о своей семье. И о Рике Сантар. Знаешь, она так радовалась ее свадьбе. И рождению малыша. Даже сама связала для него одеяльце.

Кен отвернулся. Плечи напряглись, руки сжались в кулаки.

— Она здорова?

— Мама умерла, — глухо ответил Отани. — Но всю жизнь вспоминала наследницу и жалела, что не могла с ней увидеться.

— А ее младший брат? Тэдо Сантар?

— При чем тут дядя? — Кен стремительно обернулся.

— Хотя бы притом что именно его готовили в мужья наследнице. Ты что, не знал?

Отани покачал головой.

— А теперь скажи, если дед был готов выдать свою дочь за брата Рико, то разве свадьба внучки с ее сыном его разозлит?

Кен с видимым усилием разжал кулаки:

— Если вы не против, лучше посоветоваться с дядей.

— Конечно. Мне тоже хочется с ним поговорить. Интересно, какой была мама в молодости?

Оказалось — такой же, как и ее дочь: своевольной и отчаянной. В глазах господина Сантара слились давняя боль, горечь потери и тихая, светлая радость. Казалось, он был счастлив, что нашелся ребенок его обожаемой невесты.

А еще горячо поддержал идею со свадьбой:

— Великолепный план! Госпожа, не слушайте этого охламона, его дело — радоваться, что выбрали именно его. Только нужно провернуть все как можно скорее.

— И по правилам.

— И по правилам. Я соберу Совет Клана. Конечно, если вы не передумали.

Я не передумала.

81

Снова белое кимоно невесты, сложная прическа и безразмерный головной убор, скрывающий волосы и верхнюю часть лица. Высокие деревянные сандалии со скошенной подошвой заставляли косолапить, но в этот раз я не жаловалась: нельзя ныть, если ведешь войну.

А я ее вела. Со всеми: с Кланом, и Первым, и Вторым, с Верховным Советом, с семейством Менети, а главное — с Кеном Отани. Он, хоть и подчинился, смириться не мог.

Я шла по анфиладе внутренних покоев, куда не пускали никого, кто не был бы членом Клана, если у него не имелось особого приглашения. Как сказал Кен, в этих комнатах поверили все, нашли немало жучков, но уничтожать не стали — просто перепрограммировали, и камеры теперь передавали благостные картинки снующих туда-сюда саро, а микрофоны — спокойные разговоры «ни о чем».

— Чтобы подозрений не было.

Я не представляла, какую работу пришлось проделать, чтобы осуществить это за одну ночь. Но то, что смогли — радовало. Значит, люди готовы сражаться за клан.

Оставался сущий пустяк — сделать их своими. Как, пока не знала, и решила начать с малого: думать только о свадьбе.

Совет Клана уже ждал. Меня усадили на возвышение, рядом устроился Кен. Священник в желтой безразмерной одежде начал церемонию, едва все заняли свои места, я даже не успела оглядеться. А потом стало некогда.

Едва прозвучали последние слова ритуала, грянул хор голосов — Старейшины поздравляли нас с Кеном, а его дядя хитро поглядывал то на одного, то на другого. Интересно, чего ему стоило так быстро поменять мнение этих людей — еще вчера многие не желали меня признавать даже внучкой Главы, не то что наследницей.

Большого пира не было — Кен признался, что Совет беспокоился об утечке информации. Я предоставила решать ему — все же муж лучше знает, что нужно клану, недаром столько лет умудрялся скрывать от врагов истинное положение дел.

Но и дед хорош! В нем умер великий актер — так изображать марионетку, послушную воле Второго Клана, лишь бы выиграть время для укрепления своего! Все-таки таким родственником можно гордиться!

А еще… еще у меня появилась новая причина жить: Клан. Мама столько вынесла ради Клана. Да и папу впутала, хотя он знал, на что шел. Теперь сдаться, значит, предать родителей, ради их памяти я обязана одержать победу.

А для этого нужно было слушаться мужа, потому, когда он дал знак к окончанию праздника, я покорно поднялась и направилась за ним к выходу.

Но едва мы переступили порог зала и оказались в личных покоях, Кен отстал на полшага:

— Я всего лишь муж наследницы. Привыкайте, на некоторых церемониях впереди будете вы.

— Зачем так официально? — готовая ко всему, я все-таки удивилась.

— Потому что вы — внучка Главы Клана. Кем бы я ни стал, я наследую Господину только пока остаюсь вашим мужем.

Ох, сколько заморочек! И ко всем придется привыкать. И, наверное, изучать церемонии. Нельзя же ударить лицом в грязь. По поведению наследницы будут судить и остальных.

Но поделиться размышлениями с мужем не успела: в дверь постучали. Пряча глаза, саро доложил, что госпожу хотят видеть посланцы Верховного Совета.

— Они в приемной.

Ох, с какой скоростью я переодевалась! И ругалась, смывая с лица толстый слой белил. Заново краситься не стала, просто нацепила розовый костюм, натянула шляпку, прикрывая обычный пучок и, нырнув в туфли-лодочки, рванула по коридору.

Саро кинулись следом, но не для того, чтобы удержать — они ненавязчиво указывали дорогу, умудряясь не обогнать ни на полшага. Признали? Или всего- навсего проявляют уважение жене Отани? Ладно, потом разберусь! Сейчас важнее узнать, что нужно Совету.

Стоило войти, мужчины встали. Я остановилась в дверях, уже понимая: что-то случилось.

— Госпожа Лара, примите глубокие соболезнования от Верховного Совета. Ваш дедушка, глава Первого Клана, скончался два с половиной часа назад.

Ноги подкосились. Если бы не подставивший руку саро, я бы съехала на пол.

В голове билась одна мысль: успели!

Гости поняли мою слабость по-своему. Переглянулись и принялись утешать. А потом заявили:

— Вы нехорошо себя чувствуете, отдохните. Заседание Верховного Совета назначено на завтра. Явятся все Главы и наследники. Надеюсь, вы будете в состоянии выслушать решение о своей дальнейшей судьбе.

Не помню, как бормотала благодарности и уверения, что завтра в полдень буду готова ко всему. А когда гости ушли, рухнула в кресло.

Застывший у стены саро ожил и через минуту ка столике стоял запотевший стакан воды.

Вот не помню, чтобы раньше мои потребности удовлетворяли с такой скоростью!

В приемную стремительно ворвался Кен. Кажется, он был неподалеку, в какой-то комнате, откуда было прекрасно видно и слышно все, что здесь происходило. Он уже знал.

— Лара… — голос дрожал от сдерживаемых слез. — Примите мои соболезнования.

— Да нет, это вы примите мои соболезнования, Глава, — прервала я его и отвернулась.

Странно. Я совершенно ничего не чувствовала. Да, дед был незримой опорой всему, но— грусти не было. Завтрашнее действо занимало меня куда сильнее. Выдержу ли?

— Кен, — отвлекла мужа от его мыслей. — Можно попросить?

— О чем угодно, — он обвел рукой помещение, — в этом здании все принадлежит вам. И стены, и вещи, и люди. И даже я, — добавил одними губами.

Вот только шуток сейчас не хватало!

— Кен, помнишь маску, в которой Господин Би показывал меня в своем салоне?

— Госпожу кошку? Да кто же ее забудет.

— Ты можешь достать такую же? И кимоно. Белое. С алыми цветами.

— Лара, завтра наследнице надлежит быть в трауре…

— Этого все и ждут. Кен, я хочу нанести внезапный удар. Ты… поможешь?

Отани подошел к креслу, положил руки на подлокотники. Я снова почувствовала аромат имбиря.

— Разве я не клялся, что принадлежу тебе? Разве не обещал поддержать тебя в любом деле? Действуй, как считаешь нужным и помни: наследница Главы Первого Клана, жена Главы Первого Клана всегда права, чего бы она ни натворила.

82

Я не спала. Из-за Кена. Он сказал, что до утра нужно многое успеть и умчался.

Было немного обидно, все-таки брачная ночь, но возражать казалось глупым — из- за меня же старается. Не переиграем Верховный Совет, и Клан будет уничтожен. Но, что еще важнее, уничтожена буду я. Может, меня просто убьют, способ устранения неугодных здесь стар, как мир, а может, признают брак недействительным и найдут другого мужа. Тогда уж лучше первое — я не согласна на клетку, даже и золотую. С Кеном у меня хотя бы обоюдно выгодный договор. Вон, как светился после того, как получил власть над кланом. Он для него — вся жизнь, и именно поэтому я приложу все усилия. Я не хочу видеть погасший взгляд мужа.

Потому, что говорила правду: я его люблю. Люблю этого немного безумного саро, этого чокнутого, этого…

Эпитетов было много, произнести мне все не позволили: в дверь постучали и, дождавшись ответа, в спальню вошел посыльный — невысокий молодой человек в строгом костюме. Рядом с ним напряженной пружиной застыл мой телохранитель.

— Госпожа, господин Отани просил передать это вам, — на столик легла большая коробка, еще недавно перевязанная алым бантом.

Поймав мой взгляд, телохранитель смущенно пояснил:

— Мы не сумели завязать точно так же, а посыльный сказал, это срочно.

— Это действительно срочно, — я приподняла крышку. — Спасибо. Можете идти.

Они послушались? Ничего себе!

В коробке, переложенное тончайшей бумагой, лежало аккуратно свернутое кимоно. Белое, с алыми цветами. А еще — маска Госпожи Кошки. Та самая.

Я узнала ее по едва заметной царапине с внутренней стороны. Повторить такой зигзаг специально просто невозможно!

И это тоже было проявлением если не любви, то вежливого почтения. Но я обрадовалась другому: именно в этой маске я впервые познакомилась с Госпожой Кошкой. Она защищала меня тогда, защитит и сейчас. Она справится с этим куда лучше, чем ее бездушная копия.

Завязывать кимоно я не стала, да и не справилась бы сама со сложным поясом. А вот маску закрепила на лице, как и раньше — чтобы не сползла ни на сантиметр, и подошла к зеркалу.

Оно отразило статную женщину с горделивой посадкой головы и прямой спиной.

Госпожу Кошку.

На мгновение захотелось заявиться на Совет прямо в маске. Прятаться за ней всегда было легко, так, может, и в этот раз эта женщина решит мои проблемы?

Но — нельзя. За своего мужа я должна биться сама. А еще… за себя. Клан, может, и пойдет за госпожой Кошкой, но тогда моим не станет.

Значит…

За маской скрывалась испуганная девчонка.

Я заставила ее вздернуть подбородок. Расправить плечи. И улыбнуться. Немного нахально и с невероятной уверенностью в собственной неотразимости.

— Что скажешь? — спросила я у Госпожи Кошки.

Та промолчала, но в раскосых глазах застыла насмешка.

Я аккуратно положила маску на стол. Я еще не раз попрошу Госпожу Кошку поделиться со мной уверенностью. Но не сегодня. И не завтра.

На совет пойду я, а не призрачная красавица из художественного салона господина Би. Поэтому нужна другая одежда.

Телохранители напоминали ожившие статуи. Вот только что стояли, застывшими скульптурами, но стоило открыть дверь, как они задвигались, поворачиваясь.

— Мне нужно траурное кимоно. Часа хватит?

Часа хватило. И то, что саро послушались мгновенно, не могло не радовать.

Кен вернулся на рассвете.

И упал в кресло, закрыв глаза. Ровно пять минут тишину спальни нарушало только его хрипловатое дыхание.

— Устал?

— Смертельно. Но отдыхать пока нельзя. Лара, — он впервые назвал меня по имени, — ты даже не представляешь, какое осиное гнездо разворошила!

— Как раз представляю, — я не лукавила. Времени, чтобы уяснить реалии Кланов было предостаточно.

— У тебя есть еще пара часов, поспи.

Но я только вертелась в кровати. Одеяло казалось жарким, подушка — жесткой и матрас словно состоял из сплошных кочек.

Так что я встала и отправилась в ванную: лучше взбодрить себя контрастным душем, чем проворочаться несколько часов и выглядеть, как вареная курица.

83

Одеваться мне помогал Кен.

Я едва сдержалась, чтобы не толкнуть его на кровать, из-за нервов меня потряхивало, и секс казался хорошим способом успокоиться.

Но Отани выглядел таким серьезным, что я не решилась.

Из-за траура он запретил делать сложный узел на широком поясе. Но на макияже я настоять сумела.

Белила, капелька киновари на губах, длинные ресницы. Прическа без заколок — они тоже показались неуместными.

Из зеркала на меня смотрела… я. Очень взрослая, с серьезным взглядом и уверенная в себе. Хорошо. Потому что внутри все сжималось от страха, да так, что ноги подкашивались.

Маска лежала на столе. Я бросила на нее короткий взгляд и вышла из спальни.

Шестеро саро расступились, пропуская меня вперед. На полшага позади шел Кен, церемонно неся на бамбуковом подносе толстую книгу. Уберечь ее от загребущих ручек Менети было сложнее всего, но Отани справился.

Стены огромного зала скрывали черные драпировки. На длинных лентах белели символы Первого Клана и имя покойного Главы. Гроб с телом утопал в алых и белых цветах.

Напротив, за длинным низким столом ждали члены Верховного Совета. Напротив расположились члены Первого Клана. Главы и наследники остальных занимали строго отведенные места. Я заметила довольную ухмылку Рокано. Его отец остался бесстрастным.

Повинуясь тихим указаниям Кена, я опустилась перед гробом на колени, почувствовав любом гладкую прохладу пола.

Чтобы дойти до Совета, пришлось миновать глав. Тишину нарушал только шорох кимоно.

Для меня приготовили квадратную подушку. Телохранители опустились на полу справа и слева, положив мечи так, чтобы в любой момент выхватить их из ножен.

— Полукровка нам не доверяет?

В тишине вопрос прозвучал слишком громко, даже показалось, что его подхватило эхо и донесло до каждого пришедшего на похороны.

Кен едва слышно зашипел, но я и без того поняла, что меня только что оскорбили.

Не знаю, чего хотел добиться Глава Пятого Клана, но позволить испортить игру я могла.

Легкий поворот головы стал Кену сигналом: мы проговаривали алгоритмы ни раз, и не два.

Почтительно склонившись перед Верховным Советом, Кен подал им Родовую Книгу.

Послышалось шуршание бумажных страниц.

Головы мужчин качнулись, записи передавались из рук в руки, до меня долетали едва слышные фразы — Совет выяснял, чья печать стоит под моим именем.

Наконец, пришли к выводу, что раз Печать Клана у них, то в родовую Книгу меня внес сам Глава. О чем всем и объявили.

После этого все приготовились услышать о судьбе наследницы Первого Клана. Как донесли Кену, было решено закончить свадебную церемонию с Рокано, раз уж он получил одобрение от моего деда. Но, поскольку наследник успел себя дискредитировать, условия переиграли: Рокано становился лишь мужем наследницы.

Его это не радовало, но отец ясно дал понять своевольному сынку, что возмущаться не в его интересах.

Я же вообще не желала связываться с этой семейкой.

Кроме того, мне только что подкинули еще одну проблему, решить которую нужно было прямо сейчас.

— Прошу простить, что прерываю, — улучшила я момент, чтобы вклиниться в торжественную речь, — но только что, в присутствии Совета и Глав Кланом меня назвали ублюдком.

Я нарочно использовала грубую форму. Кен умел говорить тихо и емко, и он только что велел затеять ссору. Такую, чтобы оскорбившая сторона не смогла отделаться извинениями.

Ох, как я благодарила в этот миг госпожу Аю и семейство Менети! Они так старательно натаскивали меня в обычаях и законах сильных мира сего!

Поэтому слово «ублюдок» было уместно.

А дальше… Состроить невинно и смертельно оскорбленную оказалось делом техники. Сердце колотилось о ребра так, что было больно.

А еще я смертельно боялась. Не за себя — за Кена. Именно ему предстояло принять основной улар. Он мог стоить ему жизни, но другой возможности отстоять клан нам не оставили.

Верховный Совет попытался решить дело миром. Но у меня нашлись помощники: главы Третьего и Восьмого Кланов. Пусть они не вмешивались в игры Менети, но их укрепления не желали. И заключили какое-то соглашение с Кеном. И теперь оба подыграли мгновенно!

— Внучку оскорбили, не дав даже остыть телу Главы. В его присутствии! — все повернулись к гробу.

Совет замешкался, дав возможность нанести решающий удар:

— Я требую поединка на мечах!

— Совет думает, что это справедливо. Но наследница — женщина. Нам необходимо назначить того, кто будет представлять ее интересы. Лучше всего это сделает, муж, поэтому…

— Поэтому я прошу своего мужа, Кена Отани, наказать того, кто оскорбил его жену!

Кажется, они не сразу поняли. Удивленные взгляды сменились шепотом. Он усиливался, словно звук приближающейся грозы, и вскоре все кричали: кто возмущался, кто заявлял, что я нарушила закон, а кто-то справедливо считал, что над замужней наследницей не властен даже Верховный Совет.

Особенно злился Рокано.

— Я требую, чтобы этот брак был признан недействительным! — заявил он, вскочив на ноги.

Отани смерил его взглядом:

— Можешь высказать претензии на Суде Мечей!

— Я согласен!

84

Рокано не пожелал сдаваться, но отец зло прошипел:

— Смирись! Если думаешь, что Отани не просчитал каждый свой шаг и не получил поддержку от других Глав, то ты просто дурак.

Я незаметно выдохнула — даже, если без поединка не обойтись, я предпочту уменьшить их количество: становиться вдовой не хотелось.

Председатель Верховного Совета хлопнул в ладоши, призывая к тишине. Не сразу, но мужчины угомонились и заняли свои места.

— Совет пришел к мнению, что покойный Глава Первого Клана, заслуживший уважение всех присутствующих, имел право отказать семейству Менети в завершении свадебной церемонии. Когда решалась судьба наследницы, он еще не знал всей правды.

— Но, вступив в брак без одобрения Верховного Совета, наследница пошла против правил!

Я чуть развернулась, чтобы сидеть к говорившему в пол оборота:

— В чем же? Все клятвы и подписи на брачных документах были поставлены до смерти дедушки. Когда я выходила замуж, Глава Клана был еще жив!

— Все мы знаем, как прошли его последние дни! Он себя-то не помнил, где уж решать судьбы других!

Я улыбнулась. Очень надеюсь, что получилось безмятежно:

— Дедушка знал, что болен. Поэтому назначил Отани своим заместителем. Об этом знают все: мой муж вел от его имени все дела Клана. А, значит, его решение о свадьбе не подлежит обсуждению: все происходило с одобрения Главы!

— Отани воспользовался положением и…

— Вы желаете оспорить его решение на Суде Мечей?

Ох, как прав был Кен, когда уверял, что большинство Глав постараются уклониться от этого! Стоило им понять, что любой вопрос будет решаться поединком, и желающих возражать не нашлось.

И все-таки каждый раз у меня сердце заходилось, норовя выскочить через горло. Я верила мужу, и при этом смертельно боялась, что найдется тот, кто не побоится принять вызов.

К счастью, единственным отчаянным оказался Рокано. Но его осадил отец — идти против Главы не смеет даже наследник.

И все-таки Совету удалось «уговорить» меня отказаться от дуэли, стоило им признать Кена законным мужем наследницы. И, поскольку вопрос с Кланом был решен, ему торжественно вручили Печать Клана, а мне — родовую книгу, ибо только мои дети могли быть в нее вписаны.

Кажется, многие вздохнули с облегчением: переделки сфер влияния не произошло, все осталось на своих местах, а значит, была стабильность.

И все-таки я не расслаблялась.

Похороны прошли как в тумане. Я чувствовала, что Кен стоит за левым плечом, готовый поддержать, подхватить, не дать оступиться. Но госпожа Ая оказалась хорошим учителем: все необходимое всплывало в памяти ровно в нужный момент, не раньше, ни позже.

А потом надо было возвращаться.

Я шла по анфиладам внутренних покоев и не могла поверить, что все это — мое. И этот огромный небоскреб, и сотни других, да что там, добрая четверть Города принадлежит Первому Клану, а значит — мне.

Но, кроме недвижимости, было еще кое-что.

Люди.

Саро опускались на колени, впервые приветствуя меня и Кена по всем правилам. Я смотрела на согнутые спины, на лежащие на полу мечи и понимала: за них я тоже в ответе. Отныне эти люди будут черпать уверенность не только в новом Главе, но и в его жене, а потому не шла — семенила, как предписывал этикет.

Вздернутый подбородок. Прямая спина. Расправленные плечи. Взгляд — прямо вперед, никаких поворотов головы, это особая милость, которую пока следует приберечь.

Но, если мне запрещалось рассматривать саро, то им меня — нет. Они поднимали головы, и взгляды вливались в спину сотнями иголок.

Я даже виду не подала, как устала. Эти люди готовы умереть за меня. И будут умирать, если понадобиться, радостно и без слова упрека. И поэтому: вздернутый подбородок. Прямая спина. Расправленные плечи. Неторопливый, уверенный шаг. Наследнице, жене Главы Первого Клана, некуда спешить: весь мир будет ждать, когда ей захочется обратить на него свое внимание.

И все-таки я спешила.

Не кусать губы, когда необходимо сдерживаться, очень трудно. Но еще труднее не схватить за руку идущего рядом мужа. Чувствовать его дыхание, слышать голос и… не прикоснуться.

Кен лично открыл передо мной дверь спальни, но сам не вошел — его ждали кое- какие дела.

Я скинула неудобную обувь. Ступни ощутили ковер райским облаком, но ноги не держали. Все, что смогла — добраться до кровати и опуститься на пол, привалившись к ней спиной.

Наверное, я задремала, потому что очнулась от тихого смеха.

Кен сидел рядом.

— Мы справились.

— Знал бы, чего мне это стоило! — теперь можно и покапризничать.

— Я не был ни в чем уверен. Ни в чем, кроме одного: моя жена сможет все! Что ей Верховный Совет, когда она справилась даже с господином Би!

Смотреть на смеющегося Кена — одно удовольствие. Но какое же неудобное парадное кимоно! Мало того, что узкое, так еще многослойное! Ну вот что делать- то?

И все-таки выход найден. Пока муж разглагольствует, распахнуть полы верхней одежды, потом нижней, приподняться на коленях и… удобно оседлать его бедра.

Паршивец! Он только делает вид, что не смотрит! А сам…

Член рвется наружу сквозь тонкую ткань церемониальной одежды, будь она неладна! Мне бы стыдиться, краснеть и стесняться, но… я очень испорченное существо. И, кажется, нашла точно такого же мужа!

Его руки скользят по бедрам, заставляя приподняться в поисках ласки. Пальцы натыкаются на фуросики, которую сам же Кен с помогал намотать с утра. Как я тогда сдержалась, не знаю,

— Наконец-то! — выдыхает, — Думал, не дождусь!

Ага, значит, ему тоже было паршиво! Тогда… поиграем?

85

Проклятые штаны! И Кен даже не думает избавляться от этого проклятого предмета своего гардероба.

Ему-то хорошо — сунул руки под кимоно и вот, пальцы легко забрались под набедренную повязку.

А дудки!

Приподнимаюсь на коленях, чуть отстраняюсь и… пересаживаюсь ближе, прямо на вздутый бугор.

Ага’ Проняло! И пусть муженек пытается держать лицо, этот замутненный взгляд — бесценен!

Чуть ерзаю, выбирая удобное положение. В промежности сладко, хочется большего, но умолять не стану! Я готова уступить Отани Клан, но не кровать!

И он соглашается.

— Лара… я могу попросить кое о чем?

— Если прекратить, то нет.

— О боги, ты считаешь меня идиотом? Какой мужчина откажется от… такого. Но я давно хотел…

Ответом на мое движение — прерывистый вздох. Кен замолкает и действует.

Миг — и я стою перед зеркалом. И то, что я вижу в отражении, мне очень нравится.

Раскрасневшаяся, чуть взъерошенная, с мутным взглядом… А за спиной — обезумевший от желания мужчина. Он хочет меня! Это видно в каждом движении, в каждом взгляде, в трепетании ноздрей, в изгибе безумно желанных губ… И в прикосновениях.

Пояс падает на пол. Следом по телу скользит шелк кимоно. А на лицо опускается фарфоровая маска.

Кен отступает. Его пальцы подрагивают, а в глазах пляшет безумие.

— Ты не представляешь, насколько прекрасна.

На мне — лишь тонкая набедренная повязка и белые носочки. И — маска Госпожи Кошки.

Память возвращает в Клуб Эстетствующих Художников. Там у мужчин были такие же взгляды.

Мне нравилось дразнить посетителей, но дразнить собственного мужа приятнее в тысячу раз!

Разворачиваюсь, изгибаясь в пояснице. Кидаю взгляд за спину:

— Значит, ты мечтал не обо мне? Тебе нужна Госпожа Кошка?

В ответном вздохе смешивается и грусть, и желание, и сотни эмоций:

— Ты и есть — Госпожа Кошка. Лара, ты бы видела себя на Совете. Гордая, сильная, наглая… И на тебе не было маски! Я сгорал от желания, я готов был убить каждого мужчину в зале только за то, что они смели смотреть на тебя. И как я жалел, что ты отказалась от поединка!

— Хотелось крови?

— Хотелось, чтобы ты увидела меня в бою. Увидела, что я достоин тебя, что…

— Раздевайся!

Клинок с легким шелестом покидает ножны. Они сползают с него медленно, сантиметр за сантиметром открывая лунно мерцающую сталь.

Я совершала преступление: обнажить меч саро не смеет даже его жена! Только он сам. Или его господин…

Но я наследница. Здесь, в спальне, даже Глава Первого Клана, мой муж, ниже по статусу. И ему это нравится!

Сталь холодит бедро. Я вижу испуганный взгляд, но останавливаться не собираюсь

— возиться с завязками фуросики нет ни сил, ни терпения. Миг, и я остаюсь лишь в маски и носочках. Одно гибкое движение — стол даже не покачнулся, — и Кен не может оторвать взгляда от широко разведенных ног.

— Хочешь? — голос отказывается повиноваться, но хрип выходит таким чувственным! Я слышу это сама, а уж Кен…

Он подается вперед. Гибкий, сильный… Мышцы напрягаются под кожей, оживляя татуированного зверя. Он рычит, готовый взвиться из зарослей пионов, в которых прячет свою ярость.

Его останавливает сталь. Опалово мерцающему клинку уютно на моих бедрах. Он едва не мурчит, ласкаясь, но при этом острие хищно щерится в сторону Кена.

Он понимает.

Его член, и без того напряженный донельзя, теперь полыхает. Вены набухают, оплетая ствол толстой сеткой, а кожа, кажется, лопнет от малейшего прикосновения.

Шаг.

Второй.

Лезвие упирается в живот, но разве оно может остановить жаждущего саро? Кого другого — возможно. Но не Отани.

Царапина — пока не порез — пересекает низ живота. Но Кену все равно. Он двигает бедрами, наплевав на опасность, на боль, на все…

Отани врывается в меня с таким напором, что клинок едва не выскальзывает из враз ослабевших рук.

Крепкие руки на ягодицах. Глубокие, сильные толчки… Я едва могу контролировать меч, чтобы красные полосы на коже не превратились в глубокие раны. А Кену, кажется, все равно! Он двигается, забыв обо всем на свете. Все, что для него существует — это точка, в которой соединяются наши тела.

Для меня тоже. И, что самое интересное, совесть меня не гложет. Я — дитя Клана. Я — хозяйка Клана, а у саро свои отношения со смертью. Траур — не причина отказаться от радостей жизни, ибо живое — живым. А мертвым все равно. Главное, их должны помнить.

— Кен?

Не слышит. Повышаю голос, заставляя мужа вырваться из урагана удовольствия. И от этого мое собственное — только острее, ибо что пьянит больше, чем власть? Особенно — власть над мужчиной?

— Какие у нас планы на будущее?

Взгляд с трудом фокусируется на мне:

— Я бы послушал, чего хочет… наследница… первого… Клана. Но если… ты спрашиваешь… обо мне… Для… начала… разберусь… с одним… очень наглым… типом. Ты его знаешь… Господин Би…

О, как мне это нравится! И это обещание отомстить, и то, что давая его, Кен не переставал двигаться. Напротив, с каждым словом он все сильнее вонзался в меня, наполняя целиком.

— А еще? — не застонать тяжело. Но вести такие разговоры оказалось интереснее.

Я ошибалась: возбуждает не только власть над мужчиной. Решение судеб мира во время секса столь же остро!

— Собью спесь с Менети. Второе место для их клана слишком высоко. На какое сместить? Третье? Пятое?

— Думаю, седьмое подойдет лучше, — вспоминаю нежданных союзников.

— Значит, седьмое. Но сначала укреплю собственный Клан…

Вот зачем он заговорил об этом? Я вспоминаю собственные обязанности:

— Почему-то мне кажется, что с рождением наследника эта проблема сама рассосется…

— Думаешь? — в черных глазах заплясали чертенята. — Тогда… начнем прямо сейчас?

Я все-таки роняю этот проклятый меч. В тот самый момент, как тело сводит сладкая судорога. Невозможно думать о чем-то другом…, когда для тебя зажигают звезды, разве что о том, как красив мой муж во время оргазма.

Конец