Говорящая с призраками. Дитя Ноктурны бесплатное чтение

Нина Линдт
ДИТЯ НОКТУРНЫ

Это абсурд, вранье:

череп, скелет, коса.

«Смерть придет, у нее

будут твои глаза».

И. Бродский.

Натюрморт

ГЛАВА 1

Человек в легком сером пальто взирал на Барселону с горы Тибидабо. Сильный ураганный ветер, нагнавший туч на город, порывами орошал все вокруг холодным, не по-весеннему колючим дождем. Опавшие цветы покрывали смотровую площадку фиолетовым ковром. А полы его сухого пальто не шевелились от ветра, да и сам он, казалось, не замечал бури вокруг.

Тот самый парень, что отдал кулон Избранной Насте, приблизился почтительно сзади, встал рядом так, чтобы его присутствие стало заметно.

— Габриэль наказан, — доложил парень.

— Что он натворил? — раздался тихий ровный голос.

— То же, что и большинство. — Парень опустил голову. — Он старался «сохранять дистанцию» и «не вмешиваться». В результате проявил халатность и допустил появление Ноктурны.

— Не казни его слишком, Рафаэль.

Парень дернулся.

— Я не казнил… ну, самую малость.

— Что ты придумал? — с любопытством спросил его собеседник.

— Забрал его память и оставил ему ровно столько, сколько необходимо, чтобы найти Избранную.

— Хорошо. Нашел?

— Пока нет, он рядом, но еще ничего не понял.

— А поймет? — Собеседник глянул на парня, и тот уловил в мимолетном взгляде смех.

Парень пожал плечами.

— Что ж, мы сделали достаточно, Рафаэль, — мягко успокоил его собеседник. — Теперь понаблюдаем.

Рафаэль некоторое время стоял молча, но потом не выдержал:

— Можно ли мне спросить?

Его собеседник улыбнулся уголком рта, так, чтобы архангел этого не увидел.

— Ты уже спрашиваешь.

— Почему Ты любишь его?

Он не называл имени. Но они оба знали, что речь не о Габриэле.

— Он тот, кого все ненавидят. Кроме тех, кто понимает его. А я понимаю его как никто другой.

— Но ты наказал его вместе с остальными. Отказался от него, свергнул. Не понимаю… Какая разница между ним и остальными?

— Иногда, чтобы научить ребенка плавать, любящие родители бросают его в воду. Когда-нибудь ты все поймешь, Рафаэль.

— Мне его не хватает. — Архангел с грустью посмотрел на город.

— Так кто тебе мешает?

Рафаэль внимательно посмотрел своему собеседнику в глаза.

— Но разве… Разве можно нам…

В почти прозрачных от внутреннего света глазах собеседника он прочел ответ:

— Я никогда не запрещал.

Весь мир, казалось, сошел с ума. Где-то стояла дикая жара, кого-то заливало дождями, бури и смерчи разрушали целые страны, землетрясения и цунами грозили окончательно стереть с лица земли многочисленные населенные пункты. Катастрофы случались одна за другой, предсказать, где произойдет следующее несчастье, было невозможно. Каждый день агенты слушали новости, все больше впадая в уныние: поиски балерины пока ничего не давали. А вот Ноктурна все чаще напоминала о себе.

После того как агенты искали портрет с частью ее силы сначала в Ватикане (и нашли там только призрак папы римского Александра VI, который теперь повсюду ходил за Настей), а затем во Франции, где портрет был найден, но захвачен Ноктурной, ее сила выросла настолько, что одно бедствие следовало за другим.

Единственной зацепкой была дочь Ноктурны, которая предположительно занималась балетом. Ее поисками занималась Итсаску. Граф Виттури надеялся использовать девочку для ослабления силы Ноктурны, если им придется столкнуться с ней еще раз.

Настя усиленно тренировалась вместе с остальными агентами.

Граф Виттури был рядом, но наедине с ним Настя больше не оставалась. Отчасти потому, что сама боялась этого. Она знала, что большего ей не дано. Ведь тот поцелуй она выпросила у него. Вот и довольно. Он пожалел ее, пошел ей навстречу. Просить сверх того, что дано, не нужно. Она — Избранная и должна погибнуть, выполняя свое предназначение — спасти мир. Точка. Ее мнения на этот счет никто не спрашивал. Просто вручили ей медальон. Архангел Михаил дважды пытался его отнять, но Настя теперь научилась прислушиваться к своей интуиции: ни о какой передаче медальона речи быть не может. Это ее ноша.

Помимо шестого чувства Настя начала замечать за собой странную необходимость время от времени бывать на природе. Это было похоже на голод: порой у нее возникало острое желание оказаться в лесу или у моря. Первое время было неудобно просить об этом агентов, но однажды, когда они с Ликой готовили чай на кухне, она покачнулась от слабости, ангел вскрикнула, рассыпав заварку, бросилась к Насте, сползавшей на пол. Это было не головокружение, а просто ощущение отсутствия сил, словно она очень давно не спала и вообще не отдыхала. Граф Виттури оказался рядом. Подхватил ее и крикнул Сержу, что нужна машина.

Они отвезли ее на гору, что совсем рядом с Барселоной, и пока Настя приходила в себя, граф Виттури отчитывал ее сухо и зло:

— Настя, в следующий раз предупреждай, мы будем вывозить тебя в любое время, в любую погоду.

— Но что со мной?

— Ты все больше зависишь от сил природы. — Рука графа мимолетно коснулась ее щеки. — Слишком много затрат эмоциональных и физических. Тебе необходимо пополнять энергию.

Они еще долго сидели с ней там, в лесу, переговариваясь о последних событиях, пытаясь нащупать след Ноктурны во всех происходящих катаклизмах.

Так и повелось. Два-три раза в неделю Настя ездила в горы с Ликой, графом и Сержем. Иногда вместо Сержа был Диего, иногда Габриэль. Итсаску целыми днями копалась в базах данных.

Чем чаще Настя попадала из города на природу, тем больше начинала чувствовать ее иначе.

Прикасаясь к дереву, она чувствовала движение соков внутри, понимала, что от разных деревьев энергия идет разная, где более вязкая, где более легкая. Когда она входила в воду, то тоже ощущала, как вода забирает из нее ненужное, пережитое, переработанное, а взамен будто обновляет ей кровь. Когда касалась земли, чувствовала себя частью ее, словно распадалась на камни, глину, песок…

Это приводило ее в такой восторг, что она даже рассказала об этом графу Виттури. Тот слушал, слегка улыбаясь, внимательно разглядывая ее, убеждаясь снова и снова, что она — иная, как города, что зовут ее к себе. Ни одна земная женщина не могла так спокойно общаться с ним после сближения, и это успокаивало его и в то же время раздражало. Как ангел он восхищался ее стойкостью и контролем перед соблазном, а как демон все больше испытывал желание искусить снова. Ее природа была абсолютно человеческой, но дары Старой Матери раскрывали в ней самые лучшие качества, перерабатывали ее человеческую природу и соединяли с природой куда более древней и мудрой, полной огромной силы и энергии. А ее способность видеть призраков восхищала и вносила сумятицу в повседневную жизнь: было забавно смотреть, как Настя с серьезным видом спорит о чем-то с пустотой или смеется, очевидно, удачным шуткам папы римского, в последнее время призрак и девушка стали друзьями, и это тоже делало ее особенной.

И порой, когда он слышал ее смех, что-то болезненной пружиной срывалось внутри, гадюкой жалила мысль: она умрет. Она, та, что теребит кончик своей косы и прикусывает губы, когда задумывается. Та, что смотрит всегда такими грустными глазами серьезно, открыто и честно. Дитя, которое доверчиво идет к нему, когда больно. И яростная, свирепая волчица, которая мелькает в ней иногда Во время боя или спора. Она умрет.

Вечность тогда представлялась ему еще более мучительной, чем раньше, и он сам не мог понять, почему испытывает ярость и желание крушить все вокруг. И в эти моменты он взвивался в небо, искал бури, которые теперь так легко можно было найти, врывался в самое сердце их, рвал и метал, крушил и разворачивал воздушные потоки, орал от ярости и обиды. И когда он возвращался на землю, то горел ненавистью к Насте, такой сильной, что пару раз от решающего шага его спасало только воспоминание о ее просьбе не убивать ее напрасно. И если бы можно было принести ее в жертву на какой-нибудь алтарь, он бы уже давно приволок ее туда за волосы и перерезал ей горло. Лишь бы решить самому, лишь бы не ждать ее гибели. Но он обещал. Хитрая девчонка как чувствовала его. Знала его лучше, чем он сам. Единственное, что дорого для демона, — это слово, данное им самим.

Премьера балета должна была состояться через неделю. Наташа репетировала как безумная, до кровавых мозолей, до полного бессилия, лишь бы не думать, не вспоминать, не тосковать. После репетиции падала на руки приходившего за ней мужчины. Он оказался реальным, этот мужчина из снов. Появился на пороге ее квартиры сразу после звонка из полиции, до приезда комиссии по делам несовершеннолетних. Сказал, что будет с ней всегда.

Она тогда ничего не могла понять и осознать, все было как в тумане. Смутная надежда, что мама найдется, таяла с каждым днем. Ограбление, убийство брата и похищение матери — это слишком много для одной потерянной девочки. И появление Ролана казалось подарком свыше. Он представлялся всем ее дядей. Нужные документы появлялись у него на руках по первому требованию. Да и особых препятствий чиновники ему не чинили: стоило ему взглянуть на женщин, они становились послушными и ласковыми; печати, бумаги — все было решено в краткие сроки. И он стал ее опекуном. В балетной школе его появление было всякий раз событием: высокий, красивый, широкоплечий, притягательный. Мамочки тайком вздыхали, когда он проходил мимо, преподавательницы таяли, балерины перешептывались и обсуждали.

Он забирал ее, иногда выносил, закинув на плечо, на другом неся сумку. В машине ее всегда ждал заботливо упакованный термос с чаем, фрукты или печенье, чтобы перекусить.

Он был рядом, но был молчалив, задумчив, все время насторожен, словно ждал опасность отовсюду. Она видела: он охранял ее, но от кого — не знала. И, чтобы не думать, тренировалась без устали и надеялась, что в день премьеры случится чудо и мама появится в зале. И все будет хорошо. Но без папы и Саши… Без них… без опоры… как могло быть хорошо?

Ролан крепко обнимал ее, заботился о ней, но больше не приходил ночами, разве что если ей снились кошмары. Тогда сквозь сон она ощущала, как он ложился рядом, прижимал ее к себе, и страшные сны уходили. Оставался только он, его объятие, его такая странная забота.

— Кто ты? — спрашивала она.

— Это не важно, — отвечал он.

— Почему ты заботишься обо мне?

— Потому что у меня нет другого занятия.

Она подозревала, что, пока он ждал ее с репетиции, уступал окружавшим его одиноким женщинам, иногда ревниво замечала легкую небрежность в его одежде. Когда она попыталась возразить, он сухо ответил:

— Это моя природа. Я создан для похоти. Ты — нет.

— А для чего создана я?

— Ты — танец.

И он посмотрел на нее с такой тоской и обожанием, что Наташе нечего было возразить ему. Она и сама подчас переставала чувствовать, что она человек, что у нее могут быть обычные человеческие отношения и жизнь. Семья исчезла, она оказалась одна, и был Ролан, за которого держалась, как за спасательный круг. Подружки не знали, как реагировать на ее горе, на ее успех, и оставили в покое. И был только танец.

Мрачная история Жизели, которая раньше ей не нравилась, теперь обрела новые оттенки. Жизни у обеих практически не было: только танец, которому можно отдать всю страсть, одиночество, отчаяние, боль. И она танцевала ее с каждым днем все лучше, преподаватели говорили, что если раньше сомневались насчет Наташи, потому что не чувствовали в ее подаче Жизели чувств, то теперь она сама была воздушным призраком, продолжающим испытывать человеческие чувства, все еще любящим, несмотря на предательство.

Инкуб глаз не сводил с нее в танце, когда ему разрешали приходить, он посещал все репетиции. Наташа парила над сценой, едва касаясь ее кончиками пальцев, воздушная и неземная. Он преклонялся перед плавностью ее рук, поворотом головы, который выражал отчаяние и боль, смирение или протест. Она словно перевоплощалась или, точнее, теряла плоть, потому он не испытывал влечения к ее телу. Но дать определение тому чувству, что теплилось в нем, вспыхивало при взгляде на нее, заставляло заботиться о ней, он не мог. Инкуб не знал любви, у него просто появилась необходимость заботиться о той, что превращалась в мотылька, птицу, бестелесного призрака, стоило выпустить ее из объятий. Прекрасная, гибкая, все в нем замирало, когда она летела спасать своего любимого, зная, что они не будут вместе.

Он слышал, как шептались балетмейстеры: родится новая звезда балета. И он гордился тем, что внесет лепту в рождение прекрасного, потому что никогда ничего не создавал в своем долгом существовании, которое теперь казалось ему пустым и бессмысленным до того дня, как он проник к ней в спальню.

Одному ему было известно, что стоит за великолепием танца Наташи. Именно он снимал с нее пропитанные кровью пуанты, перебинтовывал ее мозоли, носил на руках, чтобы неземное и воздушное существо, оправившись, снова взлетало с его ладоней и парило по сцене.

И вместе с тем глухая тревога не оставляла его. Словно заноза сидела в душе инкуба мысль: они найдут их. Но кто эти «они», он не знал. Только понимал, что с их появлением произойдет нечто страшное и неотвратимое, что нарушит состояние хрупкого равновесия, которое удалось ему создать для Наташи.

ГЛАВА 2

Настя, зевая, вышла из спальни и застыла, глядя на гостиную, совмещенную с кухней.

Ангел Габриэль жарил яичницу в майке «Не звони мне, звони 666», папа римский смотрел очередную передачу, где публично ссорились, мирились и выясняли отношения какие-то люди. Попутно папа римский читал им нравоучения, назначал количество покаянных молитв или просто шептал:

— В темницу… а на тебя даже яда жалко…

Настя, сонно протирая глаза, прошлепала босиком к плите, налила себе кофе и села за стол. Определенно… ангел, с которым она столкнулась в ином Париже, и призрак папы римского, выпущенный ею на свободу в подземном секретном проходе Ватикана, составляли странную пару соседей по квартире.

— Чем сегодня займешься? — спросил Габриэль, поставив перед ней тарелку с глазуньей.

— У меня свободный день.

— Тогда… — Он замялся, потом поднял на нее взгляд своих синих глаз и попросил: — Может, составишь мне компанию?

— Конечно! А что будем делать?

— Не знаю, заметила ли ты, но у меня по всему телу идет татуировка с нотами. Я хочу узнать, что это за мелодия. Возможно, я как-то связан с Ноктурной, потому что мне казалось, я виновен в произошедшем. Когда мы провалились в ее душу, все в ее доме казалось мне знакомым. Вдруг… знаю, звучит бредово… но вдруг эта татуировка не просто так?

— Знаешь, — задумчиво размешивая молоко в кофе, ответила Настя, — если бы ты сказал мне это где-то полгода назад, я бы посмеялась и ответила, что это бред. Но с тех пор… я словно поселилась в каком-то кошмарном сне, и уже все вокруг не кажется мне бредовым. Поэтому я конечно же займусь разгадкой твоей татуировки. Только вот я не знаю нот.

— Я тоже, — признался ангел. — Но тот продавец в музыкальном магазине может помочь нам, как думаешь?

— Кстати, хорошая идея. Завтракаем и едем. Сейчас напишу сообщение Диего, чтобы нас не потеряли.

— Настя… — Габриэль весь покраснел, как розы на его шее. — Спасибо.

— Да не за что! Спасибо, что доверился мне.

Втроем (призрак увязался с ними) они вошли в магазин. Продавец сразу узнал их, но немного отступил, когда Настя озвучила просьбу расшифровать тату.

Однако уже через несколько минут Габриэль стоял перед ним, обнаженный по пояс, а продавец списывал ноты на лист. Ангел медленно поворачивался, потому что ноты, переплетенные розами, располагались спиралью по его туловищу.

— Определенно это музыкальная композиция, но только понятия не имею откуда. Сейчас попробуем наиграть.

Продавец сел за пианино, Габриэль быстро надел майку, и все они столпились вокруг, умирая от любопытства.

Мелодия зазвучала.

— Похоже на классику, — пробормотал продавец. Он проиграл ее сначала неуверенно, потом повторил более слитно и гармонично, не спотыкаясь.

— Я определенно слышала ее раньше. — Настя ломала голову. — Знаете, у меня папа меломан, узнает любую музыку на слух.

Она позвонила отцу и коротко объяснила, что нужно узнать мелодию. Продавец проиграл ее еще раз. Отец помолчал, а потом ответил довольно уверенно:

— Это из балета «Жизель». Музыка Адана. Уверен почти на девяносто процентов.

— Спасибо, пап.

— Это музыка из балета, — сказала она Габриэлю, завершив вызов.

Они поняли друг друга с полуслова. Габриэль побледнел.

— Но надо убедиться, что это она, — торопливо поправилась Настя.

— И если это так?

— Тогда ты действительно являешься частью головоломки. Как и я. И мы не случайно встретились в Ином городе.

— И возможно, мы найдем ее тоже. Через эту музыку.

— Вы оба бредите, — вмешался папа римский. Он слишком долго хранил молчание, наблюдая за всем процессом. — Но бред интересный, — уступил он, когда Настя посмотрела на него с осуждением.

— Музыкальный, — поправила она.

— Что — музыкальный? — не понял Габриэль.

— Музыкальный бред, — таинственно улыбнулась Настя.

Вечером они вышли из агентства вполне довольными: передали информацию Сержу и Итсаску, которые там дежурили, а сами поехали домой. По дороге Настя почувствовала вдруг жжение в солнечном сплетении, тоску, тягу, словно ее за неведомые нити тянуло к графу Виттури. Перед мысленным взором встал его особняк.

Так вот что ощущал граф, когда она призывала его… Настя решительно направилась к выходу из вагона.

— Нам не здесь выходить, — возмутился Габриэль.

Несмотря на отговоры, ангел и призрак довели ее до дома графа. Настя торопливо вбежала по ступенькам, махнула им на прощание рукой. Дверь ей открыл все тот же молчаливый дворецкий.

Звуки скрипки доносились со второго этажа. Дворецкий просто жестом пригласил ее пройти. И она поднималась по лестнице, ведомая мелодией. Словно скрипка кричала:

— Иди! Иди сюда! Еще шаг и другой!

В этой необыкновенной, прекрасной музыке, которая то замирала, то вновь возникала, то заходилась в плаче, то переливалась трелями, чувствовалась боль, и она царапала душу. Так, наверно, звучит одиночество. При приглушенном свете шаги Насти проглатывал ковер на лестнице. И казалось, нет больше в мире звуков, только скрипка, которая просит ее прийти, подняться, ворваться, потому что дольше терпеть невозможно, потому что сейчас! Ах! Сейчас лопнет струна, рассыплется в прах дерево, не перенеся этих страданий. Настя обернулась: дворецкий исчез. Она была одна.

Рука скользнула по перилам. Она рвалась наверх и не решалась. Но тут скрипка залилась слезами, потом словно прыгнула в пропасть, взвилась вверх, закружилась в ритме безумных переливов. Нужно было быть дьяволом, чтобы так играть.

И, войдя в зал, она увидела графа Виттури в свете горящего камина, по стенам плясали безумные тени, а он играл с закрытыми глазами, сливаясь с инструментом в одну угловатую подвижную тень.

В тот момент он сам был мелодией, где одиночество, боль, отчаяние, сопротивление, ярость, мощь сплетались в клубок, который она едва успевала распутывать, следуя за изменчивыми настроениями инструмента. Прервать его она не решалась. Каденция и возрастание, замирание, острая боль, барокко из торжества… Сражение, сражение, проигрыш, победа, торжество, отчаяние…

Она прижалась спиной к стене у входа, и слезы текли от красоты и боли, которой он делился с ней.

Он то замирал, нежно водя смычком, то весь взвивался, отчаянно ударяя им по струнам. Он всегда будет таким. На грани между добром и злом. Невероятный и прекрасный. Несчастный и такой любимый.

Граф Виттури вдруг вздрогнул и оборвал мелодию, резко повернувшись к ней. Некоторое время он молчал, огонь за его спиной не давал рассмотреть его лицо.

— Ты пришла… — сказал он наконец.

И шагнул навстречу, положив скрипку на столик, и она прикрыла глаза, слушая его шаги. Он коснулся рукой дорожки от слез на ее щеке. Потом ласково вытер их, заключив ее лицо в ладони.

— Не плачь. Не жалей меня.

Она замотала головой. Попыталась рассмеяться. Ткнулась лицом в его грудь.

— Прости меня, — прошептала. — Я всего лишь человек.

Он усмехнулся, обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Я знаю, маленькая.

Настя отстранилась, полная решимости. Он с умилением прочитал в ее глазах, что она собиралась сказать, но не успел остановить.

— Только одна ночь.

Его резануло по сердцу ее отчаяние. Он уже сам не знал, зачем так звал ее, хоть и не надеялся, что она придет. Но теперь она здесь. Он не может лишить ее предназначения ради каприза, Избранная должна быть девой. Да и не хочет он ее на одну ночь. Ему и вечности будет мало.

— Нет. Одной ночи мало.

— Тогда чего ты хочешь? — Она порывисто отвернулась, оскорбленная отказом. Щеки медленно заливались румянцем. Он слышал, как сердце билось учащенно и гулко, раненное его замечанием. Как она нетерпелива и юна! Словно почка на дереве по весне, нежно-зеленая, полная сока торопится раскрыться навстречу солнцу и тянется к нему изо всех сил. Она не знает, что солнце может испепелить и иссушить своим жаром.

Он повернул ее лицо к себе, мягко коснувшись подбородка. Опущенные ресницы вздрогнули и взметнулись вверх, и полные слез глаза обнажили перед ним душу. Голосом тихим, спокойным, даже с толикой грусти он объяснил:

— Путь рук по телу любимой, изгиб бедра под пальцами, жар кожи, распаленной поцелуями, полнота груди в ладони, прохлада ее стопы на твоем бедре… Шелк и запах волос, вкус поцелуев, ее дыхание, голос, смех и слезы… За одну ночь не научиться находить с первого раза ямочки на пояснице, вкладывать в них палец, проводить по окружности впадинки, словно по резному орнаменту. Тело женщины — храм, который надо уметь читать, если хочешь понять, кому и зачем молишься. Если это не похоть, одной ночи всегда мало, запомни. Для этого нужно много ночей. Разных.

— Похоже на песнь песней.

— Эта песня еще не спета, Настя.

И она снова смутилась. Ему нравилось смущать ее. Было в ней что-то такое, что вызывало умиление, похожее на то, что испытывает ребенок к котенку. Он знал, что она в его власти, что ему решать, жить ей или умереть, брать ее или хранить. И оттого хотелось больше всего на свете защитить ее доверчивость как можно дольше. Наивность и чистота дарили ему покой, наслаждение. Он не хотел ломать ее похотью и капризной страстью. Но знал он, что и любить ее ему не дано.

И как у него получалось всегда оставлять ее в дураках? То соблазняет одной ночью, то угрожает потерей души, то отказывает во всем и сразу, да еще так, что после этого остается только либо взять его силой, либо отступиться. И так как демона силой не возьмешь, остается только последнее. Уходить надо с юмором и осторожно. Только глядя ему в глаза, в которых отражался огонь в камине, она видела: он лжет. Желание ощущалось на кончиках его пальцев, в том, как он удерживал ее в своих руках. Не хотел отпускать. И одиночество скрипки снова пронзило ее душу.

— Ты пришла только поэтому?

Она накрыла его руки своими и кивнула:

— Только за этим. И я не уйду.

Это прозвучало как пощечина, как удар под дых. Он искал причины оттолкнуть ее, но не мог найти ни одной.

— Ты еще будешь просить пожалеть тебя. — Голос Демона прожигал насквозь. Опасность, притяжение, терпкость греха. Его пальцы слегка коснулись углубления над ее ключицей, пульс ее жизни с силой бился об них.

— Не стану, — почему-то шепотом упрямо возразила она.

Эта человеческая безбашенность и отвага.

— А я и не пожалею.

Он рывком схватил ее, притянул к себе, губы торопливо нашли ее рот и прижались к нему, даже у демона есть предел, и он перемахнул его разом, и страсть закружила его, ослепляя своей сладостью и оглушая частым биением ее сердца. Настя задохнулась от тянущей боли в теле, от миллиарда ощущений, заполнивших сознание, она словно переставала существовать в его объятиях. Или становилась с ним одним целым. Он так нетерпеливо целовал ее, с такой тоской и силой ласкал лицо, обозначая границы скул и линии бровей, что грань между пыткой и наслаждением была прозрачной и неощутимой. Больно и сладостно. Казалось, чем глубже его пальцы вдавятся в кожу, чем яростнее губы вопьются в ее, чем крепче он обнимет, тем больше будет удовольствия после боли. Он первый остановился, понимая, что почти душит ее. Задыхаясь, больно сжав за плечи, приложив всю силу, он отодвинул ее от себя. Она подалась было снова к нему, но он глухо остановил:

— Нет. Я разрушу тебя.

Она поверила. Его глаза были черны, в них колыхалась черной жижей страсть и угроза. Опасность тысячью зрачков смотрела на нее оттуда, и злость в нем клокотала и вьюжила.

— Я знаю тебя, — уверенно сказала она, облизнув кровь с губы от его укуса, смело глядя в налитые болью глаза. — Ты сильнее всех. Ты лучше всех. Я не хочу твоей жалости, я хочу тебя.

Стон или рычание пророкотало в темноте, Зверь стоял перед ней, ощетинившись миллиардами острых стрел, она прижалась к нему, зная, что играет со смертью.

— Ты не зло, — горячо шептала она, чувствуя, как кровь с губы стекает по подбородку. — Ты выбор. Ты имеешь право выбирать и даришь это право другим. Я выбрала тебя. Выбираю тебя каждую минуту своей жизни. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Я чувствую тебя. Твоя боль — моя боль. Твое одиночество — моя печаль. Твоя страсть — моя любовь. Твоя похоть — мое желание.

Он медленно собрал языком бегущую по ее шее кровь, нежно прижался к губам, и поцелуй был солоновато-сладким, нежным. Доверие к нему переполняло ее тело, она чувствовала себя невесомой. Как тогда, на балу, во время их первого танца. Ей даже казалось, она слышит ту волшебную музыку. Знает, что впереди будет счастье.

— Настя. — Этот выдох принадлежал графу. Она улыбнулась. Зверь бежал, поджав хвост.

Что она могла сделать для него? Что еще она могла отдать ему, подарить, предложить? Всем телом и душой она хотела согреть его, прогнать тени, мрак, зло. Ведь он был иным.

— Я принесу тебе только боль, маленькая девочка. Уходи.

Схватив его руку, развернула ладонь и поцеловала. И с удивлением увидела, как кровь с губы, что никак не останавливалась, затекла в линии на ладони. У него появились линии судьбы.

— На моих руках твоя кровь, — горько прошептал демон.

Она прижалась к его ладони щекой.

— Это ничего не значит. Я бы отдала больше, только попроси.

Он смотрел на ее светло-русую макушку, не в силах сказать ей, что она умрет, а он ничего не сделает для того, чтобы спасти ее. Он предаст. Чтобы спасти остальных.

Она так доверяла ему… Доверие и любовь двигали этой хрупкой девушкой, чьи зеленые глаза, казалось, всегда грустны. Она росла, становилась мудрее, училась следовать своим путем. Он не имел права теперь столкнуть ее с этой стези. Ему стоило стольких трудов направить ее. А теперь все, чего хотелось: накрыть своими крыльями и не отдавать никому. Даже Ему. Особенно Ему.

— Тогда оставайся, я велю подготовить тебе комнату. Побудь со мной. И всеми моими демонами. Но твоя душа пусть останется с тобой. Не сегодня.

Она кивнула.

Пока они перебирали предметы-воспоминания в его кабинете, где он слушал ее удивленные возгласы или чувствовал, как она замирает от благоговения перед тем, как прикоснуться к вещи, полной истории, пока ужинали вдвоем, сидели у огня, смеялись, он забыл о времени. Не слышно было этого надоедливого пульса секунд, который так часто сводил его с ума в темноте. Она заполнила пустоту рядом с ним. Вечную пустоту, которой, казалось, нет конца. И даже когда она заснула на диване, доверчиво положив голову ему на колени, даже тогда в наступившей тишине он слышал только спокойное биение ее сердца.

ГЛАВА 3

Голоса стали звучать в голове, когда она гуляла по лесу с Ликой и Диего. Это был мужской хор, который растягивал слоги так, что даже непонятно было, на каком языке поют.

— Ты слышишь? — спросила она у Лики.

— Что именно? — спросила ангел.

— Как они поют.

— Птицы?

У Насти было ощущение, что она на службе в соборе, а не в лесу. Она запрокинула голову, чтобы убедиться, что над ней кроны деревьев, своды ветвей и листьев, небо, а не потолок храма. Ну ладно. Поют, и славно. В конце концов, поют прекрасно, пусть это и потусторонние, нездешние голоса. И она пошла дальше, прислушиваясь к пению, проводя в задумчивости рукой по веткам кустарника и стволам деревьев. И вот тут она впервые увидела ее.

Серебристая субстанция при прикосновении к ветвям отделялась от них и тянулась к ее пальцам. Настя остановилась, завороженная зрелищем. Вот она касается плюща, обвившего дуб. И от остроконечных листьев струится потоком, тянется к ней сверкающая, прозрачная, как туман, дымка.

Лика и Диего, думая, что она остановилась подпитаться энергией, сели на ствол упавшего дерева, ангел достала воду, бутерброды, термос с кофе.

— Настя, когда сможешь, приходи к нам! — крикнула Лика.

— Угу. — Настя пыталась понять, что это такое.

Приложив ладонь к сосне, она подержала ее, а потом убрала: из ствола вслед ее руке потянулась ржавого цвета мерцающая дымка.

Мысленно Настя взмолилась Старой Матери: «Что ты еще за муку придумала мне, ведунья?»

— Я лишь награждаю тебя, — послышался голос позади нее.

Настя резко обернулась. Старуха стояла перед ней в образе прекрасной лесной девы в одежде из мха и листьев, с ветвями, вплетенными в волосы, по которым прыгала, тренькая, коричневая птичка.

Но это была Старая Мать, Настя чуяла звериной своей сутью.

— Тебе нужны будут силы, чтобы сопротивляться злу. Ты мой воин, я выбрала тебя из всех жриц: прошлых, настоящих и будущих.

— Ты не выбирала, меня привел демон.

Смех серебристым колокольчиком разнесся по лесу.

— Я знала тебя задолго до того, как о тебе узнали демоны. Задолго до того, как ты заговорила. Я — сама жизнь, Настя, и вынуждена признать, что все это время я приглядывалась к тебе с недоверием. Но ты сильнее, чем думаешь. Только…

— Только что?

На лице Старой Матери отразилось сомнение.

— Только силы зла все сильнее, моя волчица. И боюсь, что всех сил земли не хватит, чтобы противостоять ему. Оно разрушит все, что я создавала, все, что создавал Он. Я только надеюсь, что ты найдешь путь.

— Почему я?

— Так получилось. Разве не приятно на время стать равной богам?

— Демон говорит, я погибну в сражении. Это так?

— Демон во многом прав. Боюсь, что часть тебя погибнет. Но все живое смертно, Настя.

— Тут следует разговор о бессмертии души?

— Я не стану говорить того, что ты поймешь и без меня. Загляни в душу к ангелу — увидишь там мрак, загляни в душу к демону — возможно, увидишь свет… А человеческие души хрупки, непостоянны: умирают сами по себе, растворяются, возрождаются, остаются навеки призрачными. Ты это знаешь и без меня, говорящая с призраками. Ты видишь души мертвых и можешь заглядывать в души живых.

Мороз пробежал по коже Насти. Сколько всего она хотела спросить у Матери, но не решалась, потому что побаивалась ее больше демонов. Было в ней, в этой силе природы что-то безудержное и дикое, совершенно неразумное, чего не было даже в демоне. В каком-то смысле ближе всего к ней стояла Ноктурна, только была ее негативом, разрушительной, не созидающей силой.

— Зачем наделять меня, смертную, такой силой? Почему не выбрала того, кто живет дольше?

— В человеческой хрупкости есть своя красота. Вы же сами создаете прекрасные вещицы, порой очень хрупкие и недолговечные.

Прекрасно… она для богов всего лишь милая хрупкая вещица.

— Ненавижу тебя.

Старая Мать засмеялась. Красивая девица растворилась, и перед Настей снова стояла старуха с бельмом на одном глазу. Второй менял и цвет и форму, становясь то птичьим, то кошачьим, то змеиным, то человеческим. Настоящая Баба-яга.

— Мне все равно, что ты чувствуешь. — Костлявый палец с длинным ногтем ткнулся в грудь Насти. — Мне важно, что ты знаешь, что этот мир надо спасти. И ты сделаешь все для этого.

И она исчезла. Настя закрыла глаза.

Если бы она была богом, разве разрешила бы грызться остальным? Если бы она была природой, разве не сохраняла бы, вместо того чтобы разрушать? Если бы она была ангелом, было бы в ее душе место для зависти? А если была бы демоном — разве стала бы рушить ею не созданное? Но ее место ничтожно, она человек. Такой маленький и потерянный, что хочется остановить всех ангелов, демонов и прочих тварей, заорать на них, чтобы они угомонились уже и перестали вырывать друг у друга несуществующие бразды управления.

— Настя!

Она обернулась. Лика улыбалась ей и махала рукой.

— Иди к нам, а то Диего прикончит твой бутерброд!

Улыбка помимо ее воли появилась на лице. Позабыв о Старой Матери, об энергии леса, Настя пошла к друзьям.

Диего ломал пальцами сухую веточку, пока прислушивался к трепу девчонок. Лика сползла со ствола упавшего дерева и сидела, прислонившись к нему спиной, на опавших листьях и мху. Настя пребывала в глубокой задумчивости, Диего попытался проникнуть глубже в ее мысли и вздрогнул, когда на него прыгнула белая волчица. Не сразу осознал, что это случилось не наяву, что она выгнала его из сознания Насти. Но он все равно знал, что девушка связалась с графом Виттури, что-то между ними определенно происходило. И оборотень был зол на графа из-за этого. Не из-за Насти. А потому что граф запретил ему даже смотреть в сторону Лики.

При одном только взгляде на ангела оборотню становилось тоскливо. Как же Лика живет и не чувствует себя одинокой? Неужели за все время ее земного существования она не влюблялась? Он покосился на вырез ее майки, спустился взглядом до бедер. Это безумие желать ее постоянно, желать ангела. Граф верно говорит, Диего преступен в своем влечении.

Диего был последним, кто заметил опасность. Настя почувствовала, как напряглось тугой стрелой тело белой волчицы, прежде чем осознала, что лес молчит. Лика вдруг переменилась в лице и начала подниматься. В этот момент волчица выскочила из Насти и зарычала. Лика вскрикнула и схватилась за лук и стрелы, но не успела вставить стрелу: повалилась на бок, застонав от боли.

Диего обернулся, увидел шестерых ангелов, приближающихся к ним, и перекинулся. Встав плечом к плечу с белой волчицей, он оскалил зубы и зашипел. Шерсть встала дыбом, когти от напряжения вонзились в сырую землю.

Михаил с лицом, полным презрения, мельком взглянул на животных и перевел взгляд на Настю.

— Время платить долги.

Настя поняла его: в Риме он уступил ее просьбе, оставил с друзьями. Но теперь архангел был настроен решительно. Кулон опять раскалился и жег кожу. Настя знала, что не должна отдавать его Михаилу в руки, но шестеро ангелов запросто искрошат Диего и волчицу, а Лика не могла действовать против них.

Поэтому она расстегнула цепочку и протянула темнеющий от накала кулон Михаилу. Он схватил его, но тут же отдернул руку, кулон упал в траву, и легкий дымок начал клубиться от сухих листьев.

— Подними.

Настя послушно подняла его. Он был горячим, но не настолько, чтобы обжечься.

— Ты пойдешь с нами.

Настя призвала волчицу, и та исчезла. Диего сделал было шаг к ней, но она остановила пантеру:

— Нет, Диего. Останься с Ликой. Предупреди графа.

А сама мысленно призывала его, желая больше всего на свете, чтобы он оказался между ней и Михаилом. И она сделала шаг навстречу архангелу. Потом еще.

Земля почему-то ощущалась вязкой под ногами. Она так сильно зажала в ладони кулон, что ногти и края кулона вонзились болезненно в кожу.

В упор она смотрела на Михаила. В чем его игра? Чего он хочет от нее?

Архангел крепко схватил ее за плечо. Настя обернулась на Диего, который склонился над Ликой.

— Закрой глаза.

Настя послушалась.

— Открой.

Она в ужасе огляделась: они находились уже не в лесу, а посреди лавандового поля, которому, казалось, нет ни конца ни края. Настя решила не задавать вопросов и вообще никак не общаться с архангелом. Она надеялась только, что демон сможет найти ее. И снова обратилась к нему с призывом.

В этот момент Михаил ударил ее прямо в солнечное сплетение.

Диего никогда не видел графа Виттури таким. Когда он материализовался перед ними, оборотень как раз пытался поднять Лику и успокоить ее. Ангел рыдала навзрыд. Сначала граф бросился к Лике, оттолкнул Диего, прижал ее к себе, но почти сразу отпустил: он не мог ей помочь силой, они были разными.

— Все хорошо, все хорошо. — Он вытирал ей слезы.

Лику трясло.

— Я не смогла ничего сделать, я не смогла. Они ее забрали.

— Ничего, ничего.

Диего с завистью смотрел, как пальцы графа вытирают слезы с фарфорового личика ангела. Синие глаза Лики с надеждой и какой-то необыкновенной верой посмотрели на демона.

— Вы же спасете?

— Я все миры переверну, чтобы ее найти. Она позовет меня, я уверен. — В его карих глазах при взгляде на Лику было столько золота, что Диего невольно засмотрелся на демона.

И тут лицо графа стало серым, и он стал медленно оседать. Лика подхватила его и удержала, чтобы он не упал. Диего тоже присоединился к ангелу. Тут уже не до глупой ревности. Ничто не может быть страшнее уязвимого демона. Это внушает ужас.

— Господин граф. — Диего в ужасе смотрел на то, как чернота застилает золотистый свет в глазах графа Виттури. Он взвыл страшным, потусторонним голосом и исчез.

Лика всхлипнула.

— И что теперь?

Диего крепко ее обнял.

— Надо вернуться в агентство, и как можно скорее.

Когда она начала приходить в себя, первое, что поразило, это то, что земля не дает ей силы. Настя так привыкла к этому потоку, который постоянно тек в нее от земли, что осознание того, что она лежит среди кустов лаванды, а сила не идет, заставило очнуться. И тут же вернулась боль. Она закашляла, вытерла рот: он был в крови. Приподнялась на руках. Солнце было ярким, но она не ощущала жары, не пахла земля, не пахла лаванда вокруг. Она провела рукой по головкам цветков: ничего.

Настя была одна посреди бесконечного лавандового поля. Вдруг вспомнив, судорожно разжала руку: кулон был на месте, впечатался в ладонь, оставив багровые следы. Она собралась с силами и повесила его на шею. Попытки вызвать демона только усиливали боль во всем теле. Что они с ней сделали? Где она?

Настя боялась и думать о том, что Михаил каким-то образом прервал ее связь с графом Виттури. Что лишил ее способности брать силу из природы. Было ощущение, что она обнажена и беззащитна. Лавандовое море вокруг взволновалось, но она не чувствовала ветра. Настя заплакала, уткнув голову в колени. Еще никогда она не воспринимала себя такой одинокой.

Голос архангела раздался над ней так неожиданно, что она вздрогнула от страха. Подняв голову, увидела Михаила и от ненависти к нему сжала кулаки.

— Ты будешь делать то, что я прикажу тебе.

— Никогда!

— Тогда ты останешься здесь навсегда. Я вернусь завтра.

Он исчез. Она долго сидела на земле. Потом встала, снова села, сил не было ни на что. Казалось, что лавандовое поле питается ее силами, потому что чем больше она проводила времени на нем, тем слабее была. Вскоре она легла на землю, мечтая о том, чтобы уснуть и никогда не просыпаться. Одиночество было громоздким, огромным, оно давило на нее как пресс, голова была тяжелой.

Ее разбудил голос Михаила.

— Ты будешь делать то, что я прикажу тебе. Тогда мы спасем мир.

Спасем мир! Если бы она могла, то рассмеялась. Но сознание уже мутилось, оставалось только еле разлепить пересохшие губы, чтобы ответить, не открывая глаз, едва слышно:

— Нет!

— Я вернусь еще через сутки. И это будет последний раз.

И снова безмолвие мира, который пожирал ее, уничтожал. Убивал.

Бодрящий холод от металла, прижатого к щеке, вырвал Настю из темноты. Чьи-то пальцы, смоченные в воде, коснулись ее потрескавшихся губ, увлажнили их, и неизвестный голос мелодично произнес:

— Пей, Анастасия.

И горлышко фляги прижалось к ее губам. Настя жадно глотала воду. Такую сладкую, такую прохладную. Ничего не было вкуснее. И силы стали возвращаться. Она еле разлепила глаза.

Не сразу она узнала склонившегося над ней парня. Его лицо было озарено ярким светом, он улыбался ей так нежно и по-доброму, что хотелось расплакаться и уткнуться ему в плечо.

— Не бойся.

Она и не могла его бояться. От него шла волна любви и прощения, невероятно сильная, наполнявшая ее надеждой.

— Пей, Анастасия, пей еще.

Она послушно пила, наполняясь силами, но он по-прежнему поддерживал ее голову.

Потом помог сесть.

— Я знаю тебя. — Ее лицо было совсем близко от его, но он только улыбнулся, и волна тепла и счастья словно опрокинулась на нее, накрыла с головой.

— Конечно. Мы уже встречались.

— Подвеска, — вспомнила она. — Это ты мне ее принес.

Он не ответил, только нежно дотронулся до ее щеки, вглядываясь в нее своими солнечными глазами.

— Да. Я помогу тебе выйти отсюда.

Рафаэль дотронулся до век девушки, и она уснула, обмякнув у него на руках. Он поднял ее с земли, Настя была легкой, как перышко. Еще немного, и он бы опоздал. Живому человеку плохо в междумирье, даже души стараются не задерживаться в нем надолго. Он накрыл ее крыльями и перенесся на крышу дома в Барселоне. Демон стоял напротив него. Рафаэль раскрыл крылья и показал ему спящую Настю.

— Я в долгу перед тобой. — И Рафаэль впервые испытал что-то близкое к ужасу, когда увидел, как Самаэль опускается перед ним на колени. Бунтарь, которого не мог смирить даже Он, тот, кто шел всегда своей дорогой, не обращая внимания на кару и наказания, вопреки им. Потому что считал себя правым, верил в то, во что все уже перестали верить. В людей. Непокорный, мятущийся, гордый… Его сила и воля внушали архангелам трепет и ужас. И вот он опускается перед ним на колени. Потому что Рафаэль держит на руках хрупкую и маленькую жизнь, которая, видимо, слишком много значит для Самаэля, чтобы помнить о гордости. Внутри архангела все сжалось от сочувствия и любви.

— Нет, — остановил он его. — Нет. Не надо, брат.

Самаэль дернулся, будто ему дали пощечину.

— Я не брат тебе, — прорычал он. — Я демон, ты — архангел. Я твой раб, если хочешь.

— Ничего не хочу, Самаэль.

Он осторожно положил Настю перед стоящим на коленях демоном. И сам опустился перед ним на колени.

— Ничего не надо от тебя. Ты не раб, я не хозяин. Мы оба любим то, что перед нами. Этот мир.

И Рафаэль исчез. Демон склонился над Настей. Боль в солнечном сплетении отозвалась глухим пульсом. Все это время он метался по мирам, искал ее, в ужасе ощущая пустоту там, где прежде была связь с ней. Он боялся, что они убили ее. И они почти убили. В отчаянии, когда появился Рафаэль, демон был готов на все, лишь бы Настя снова оказалась рядом. Он уже не помнил, что обещал ему, Рафаэль только кивнул и исчез. И теперь, когда Настя спала перед ним, он все еще не верил, что она жива.

Потому что пустота внутри по-прежнему причиняла боль. Он дотронулся до щеки Насти. Девушка спала глубоко и только вздохнула во сне.

Что он наделал… подставил под удар этого ребенка, человека. Он собирался принести ее в жертву, а сам в свое время остановил другое жертвоприношение, бессмысленное… а теперь? Разве эта жертва имела больший смысл? Разве стоит спасения мир, если ради него надо убить невинное дитя? Он сам, взбунтовавшийся против, павший… Своими руками делает то же самое, против чего восставал. Не в этом ли ирония Отца? Ведь, похоже, именно по его воле тогда, на балу, он был связан с Настей…

Ладонь скользнула с щеки на шею девушки, пальцы остановились на том месте, где ее кровь подавала сигнал жизни. Размеренный, спокойный. Сейчас ее душа пребывает в прекрасном сне, далеко от него. Так далеко, что не хочет возвращаться. Медленно с шеи он провел рукой до ее солнечного сплетения. Возможно, они навсегда потеряли друг друга. И ему будет не хватать ее. Но, может, так лучше для них обоих…

Как глубоко она спит… Он почти может различить тень сновидений на ее веках, загнутые светлые ресницы иногда дрожат, и он завидует ее способности видеть сны. Он склонился к лицу Насти. Имеет ли он право прервать этот сон? Может ли? Но чем ближе наклонялся, тем неодолимей было желание поцеловать ее. И он слегка коснулся ее губ самым чистым из всех поцелуев демона.

Словно плотина прорвалась внутри, впуская золотой поток ее силы, закручивая вновь связь между ними. Он в восторге застонал, ощущая тепло этой связи, ее свет. Рукой подвинул девушку ближе к себе, соединяя их тела на уровне солнечного сплетения, дрожа от силы, с которой вновь прорастала в нем и в ней эта связь. Когда все закончилось, он отпустил ее, зная, что они снова вместе. Она открыла глаза, поморгала, будто не верила, что видит его перед собой.

— Демон, — прошептала она, — ты мне снишься?

Он улыбнулся и провел рукой по ее лицу.

— Земная, я так рад, что ты вернулась.

— Поверить не могу. Михаил мог тебя угробить. — Лика вся дрожала от негодования. — Как он мог так поступить?

— В каждом ангеле живет демон, — сухо ответил граф Виттури.

Он принес Настю в агентство, где уже были все в сборе. Рассказ Насти вызвал бурю эмоций: жестокость Михаила не имела объяснения и оправдания.

— Пока ты проходила ароматерапию в лавандовых полях, я нашла нашу балерину, — вставила наконец в поток бурных обсуждений архангелов свои пять копеек Игсаску.

— Мы уже готовы к поездке, не хватало только тебя. — Серж протянул ей распечатанные билеты.

— «Премьера „Жизели“. Молодежная труппа Большого театра». Ничего себе… эта девочка танцует в Большом?

— Представь себе. Вылет вечером. Я поеду с тобой за вещами. — Ладонь графа Виттури легла на ее руку. Он не отпускал ее ни на шаг от себя, и это не укрылось ни от кого от агентов. Серж добродушно еле сдерживался, чтобы не подмигнуть Итсаску, Джонни пытался скрыть улыбку рукой, которой приглаживал светлую бороду, Цезарь в тревоге наблюдал за каждым движением графа, словно боялся, что он вот-вот съест Настю, Итсаску и Рита делали вид, что ничего не видят. Диего откровенно злился. Анжелика только тревожно следила за Настей, словно если бы та возмутилась, Лика напичкала бы тут же стрелами графа Виттури. Габриэль мрачнел на глазах, а папа римский пообещал Насте очистительную мессу во спасение ее души. Насте было все равно, что думают остальные. Убедившись в том, что с графом по-прежнему есть связь, она расслабилась под его опекой. Пока он рядом, бояться нечего.

— Но что именно мы собираемся делать?

— Для начала поговорить с ней. Мы уже выяснили ее биографию. Ее мать пропала, брат и отец умерли. Она подходит под параметры поиска. Необходимо убедиться, что это именно дочь Ноктурны.

— А потом?

— Потом будет ясно. Порой будущее скрыто от нас в тумане, пока не сделаешь шаг, не увидишь, что там дальше.

Настя кивнула.

ГЛАВА 4

На паспортном контроле аэропорта Шереметьево в Москве таможенник долго и придирчиво изучал паспорт Анастасии. Девушка с ночного рейса из Барселоны выглядела подозрительно: он видел, что, пока она стояла в очереди, то и дело разговаривала сама с собой. Затем поставил с грохотом печать, и девушка прошла. Впрочем, компания, что выстроилась за ней, была еще необычней: высокий черноволосый красивый мужчина шагнул к контролю сразу после нее. Гражданин Италии Виттури. Как таможенник ни пытался придраться, но виза была особенной, дипломатической. Карие глаза мужчины с насмешкой наблюдали за тем, как он изучает его паспорт.

— Проходите, — наконец проштамповал его паспорт таможенник.

Брюнет с ухмылкой забрал паспорт и прошел. Следующей была блондинка с синими глазами, таможенник не удивился, что она оказалась русской. За ней шагнул мужественного вида блондин с бородой и собранными в хвост волосами. Он оказался гражданином Великобритании. И так же как предыдущий иностранец, он насмешливо наблюдал за действиями таможенника одним глазом. Второй был закрыт кожаной повязкой, придававшей ему вид пирата. Вслед проплыла шикарная рыжая ирландка с таким размером груди, что парень поставил штамп, не отрывая взгляда от выреза ее красного платья. Рыжая нахально улыбнулась ему, отчего пограничник покраснел. «Вот ведь ведьма!» — подумал он, пытаясь узреть пятую точку красотки, когда она уходила. Потом был неприятный испанец с зелеными глазами и такой необычной внешностью, что даже смущала. Затем шла пара — испанка и француз, парень добродушно улыбался, а испанка, одетая в какие-то странные тряпки, сверлила пограничника таким взглядом, что могла бы работать на таможне сама. И завершали этот безумный ряд лиц пожилой итальянец и синеглазый синеволосый парень с пирсингом и в татуировках, которого по паспорту звали Габриэлем. Тоже странная парочка. Но к документам было не придраться. Когда вслед за ними оказалась обычная семья с орущими детьми, таможенник даже выдохнул от облегчения. Ну и ночка!

— У тебя и в Москве есть дом? — спросила Настя, когда граф назвал водителям один и тот же адрес и они все расселись по такси.

— Конечно. — Он сел на этот раз вместе с ней на заднее сиденье, с другой стороны пристроился Габриэль, а папа римский расположился рядом с водителем. Рукой граф приобнял девушку и привлек к себе, и она со вздохом положила голову на его плечо. — Я долгое время жил в Москве. Как-нибудь я расскажу тебе об этом.

Его голос приятно ласкал слух. Она закрыла глаза, пытаясь расслабиться и подремать еще немного, но мысль о том, что она в Москве, а дома показаться не может, все равно крутилась в голове. Но как же было хорошо, когда демон рядом! Тепло, спокойно и вот это постоянно щекочущее состояние счастья, словно легкое касание перышка… Если бы не Ноктурна и ее угрозы, как было бы здорово и дальше расследовать странные кражи и исчезновения, разгадывать мистические загадки и раскрывать преступления, которые обычно занимали время агентов до того, как началась вся эта история с картинами. Но… Настя могла бы и не попасть тогда в агентство и не познакомиться с графом Виттури. Если бы она не столкнулась тогда с мальчиком-воришкой, никто бы не узнал, что есть такая девушка, для которой что призраки, что живые… Все одно.

Нет. Теперь уже невозможно представить свою жизнь без друзей из агентства, без этих приключений. Без него.

После того как ее похитили ангелы, граф Виттури не скрывал уже своего особого отношения, и очень часто она оказывалась у него под крылом. Вот как сейчас. Он словно боялся отпустить ее лишний раз, чтобы она снова не попала в беду. И Настя, зная, что он лишь оберегает ее, готовя в жертвы, не тешила себя ложными иллюзиями. Но иногда… Иногда она просто давала себе возможность полностью расслабиться, довериться ему, позабыть о своем страшном будущем, о его темной природе… и просто опустить голову ему на плечо. Закрыть глаза…

— Приехали. — Его губы слегка коснулись ее лба.

В свете фонарей двухэтажный особняк казался маленьким. Но внутри был просторный холл, очередной молчаливый дворецкий, чистые и подготовленные к приезду гостей комнаты и быстрый ужин.

Пока агенты проглатывали вкуснейшие канапе и салаты, граф Виттури подошел к окну. На улице под фонарем стоял человек и смотрел прямо на него. Азазелло. Граф Виттури ухмыльнулся. Они всегда рядом. Надо быть настороже.

Московские агенты уже начали слежку за балериной и одновременно незаметно ее охраняли. Но, возможно, Азазелло здесь вовсе не из-за этой девчонки-танцовщицы. Граф посмотрел на Настю. Она нужна Ноктурне. Придется ночью дежурить в спальне у девушек.

Он перевел взгляд на Лику. Ангел о чем-то беспечно болтала с Диего, оборотень пожирал ее глазами. Не к добру это все. Не вовремя.

— Лика, — позвал он.

Ангел подошла к нему совсем близко.

«Глупышка», — подумал граф, глядя в ее доверчивые синие глаза. Такая еще неразумная, несмотря на века жизни.

— Азазелло здесь, — тихо сказал он ей. — Будь начеку. Я приду к вам ночью. Настя должна выспаться, поэтому ничего не говори ей.

Лика кивнула. Потом замялась.

— Спрашивай, — разрешил он.

— Почему Михаил украл Настю?

— Потому что он хочет использовать ее в своих целях. Но не может заставить, ему нужно ее согласие. Думаю, его привлекает роль спасителя мира. Хочет примерить ее на себя за счет одной маленькой смертной.

— А ты? — Лика заметила, как граф посмотрел на Настю. — Разве ты не желаешь того же?

— Я не желаю быть спасителем. Эта роль не из моего репертуара. — Граф перевел взгляд с Насти на Лику. — Но если мы хотим и дальше играть человеческими душами, то придется уничтожить Ноктурну.

— Дело ведь не только в этом?

— Не только. Но какая разница? Путь спасения человечества всегда усеян трупами и залит кровью невинных, Лика. А потом ты смотришь на тех, кто спасся, и не знаешь, достойны ли они совершенных жертв. Как правило, недостойны.

— Ты же знаешь, демон, что не нам решать, кто достоин, а кто нет.

— Да, мой ангел. Ты права.

Он как-то слишком легко уступил ей, Лика с подозрением покосилась на графа. Но тот опустился в кресло, сцепил руки, переплетя пальцы, и замер так в ожидании, когда все разойдутся по комнатам.

— Зачем ты сегодня так провоцировала пограничника? — Локи помог Рите расстегнуть молнию на платье, наслаждаясь тем, как сантиметр за сантиметром обнажалась белая, мерцающая при свете зажженных свечей кожа на ее спине.

Рита засмеялась от вопроса и легкой щекотки, когда борода викинга коснулась спины перед тем, как он поцеловал ее между лопаток.

— Он просто напросился, ревнуешь? — Она повернулась к нему.

— Ведьма моя. — Рита прикрыла глаза, пока Локи ласкал ее лицо, бережно заключая его в ладони, чуть касаясь скул подушечками пальцев. — Ты — само пламя, сама жизнь. Я пьян тобой до беспамятства.

Он запрокинул ей голову, придерживая затылок одной рукой, другой ласкал ей шею, нетерпеливо спускаясь все ниже до так заманчиво выпиравших ключиц, которые делали ее еще более хрупкой. Пальцы Риты вплелись в его светлые волосы, движение, которое неизменно пробуждало в нем вожделение. Он сам не мог понять, как подпал под власть рыжей ведьмы, но был счастлив, что она выбрала его, потому что уже не мог представить свои ночи без ее страсти, такой пылкой, что порой он терялся перед тем сокровищем, которое досталось ему случайно.

Она была озорной, нежной, страстной, сам огонь, который не может гореть ровно, которому надо танцевать на углях, ласкаться и отпрыгивать, маня за собой.

Ее тело было божественным, Локи в нетерпении раздевал ее, чтобы еще раз увидеть, еще раз убедиться, что она есть, что она с ним. Рита чуть прикусила его губу, засмеялась, запустила руки под майку, проведя пальчиками по его широкой мускулистой спине. Викинг зарычал, ведьма озорно улыбнулась, взметнув на него мимолетный красноречивый взгляд. Они понимали друг друга с полуслова, оба готовы были шутить и дурачиться наедине друг с другом, они были детьми, которым доступно волшебство спонтанности без запретов свыше и без контроля взрослых.

Итсаску залпом осушила бокал с кровью, который ей преподнес дворецкий. Ей нравились эти безмолвные слуги демона, ненавязчивые и почти незаметные. Почувствовав, как солоноватая жидкость пузырьками лопается во рту, входя в химическую реакцию с ее слюной, вампирша закрыла глаза от удовольствия.

Она вернула бокал на поднос и подошла к Сержу, который с любопытством разглядывал канапе.

— Ищешь в нем встроенное устройство по отслеживанию вампирш? — спросила она, прижимаясь к нему.

— Нет, — улыбнулся парень, — пытаюсь понять, из чего сделан соус. Чтобы повторить потом дома.

А будет ли это потом? Но Итсаску не задала этого вопроса, просто вытащила у Сержа канапе, положила в рот и проглотила, с наслаждением облизнувшись.

— Хватит играть с едой, — потянула она его из комнаты. — Я хочу сыграть в нечто другое.

Серж последовал за ней покорно, но когда они оказались в темном коридоре, прижал ее к стенке и поцеловал. Это было головокружительно. Им всем необходимо было расслабиться, она чувствовала в нем ту же скрытую ярость и отчаяние, что и в себе. Он все это время тоже думал, что они обречены, но никак не выдавал себя. Но сейчас, в его яростном напоре, Итсаску осознала всю глубину его страха перед будущим. И подчинилась с радостью, вступила в борьбу, они ворвались в свою спальню подобно торнадо, разбросали одежду, дрались, пытаясь пересилить один другого в порыве страсти, пока наконец, обессиленные войной, где нет победителей и побежденных, не уснули, тесно переплетясь друг с другом.

Папа римский вышел из их спальни, просочившись сквозь дверь. У него сегодня был просто праздник, обе пары дали потрясающее представление. Жаль, мавр не добился взаимности у ангела, а то было бы тоже интересно посмотреть. В комнату девушек он не пошел: там сидел в темноте демон и охранял их сон. Призрак долго слонялся по особняку, не в силах успокоиться. Что-то тревожило его душу на этой земле. С того момента, как он сошел с трапа, беспокойство не давало ему покоя. В рассеянности он подошел к окну и обомлел: на улице под фонарем стоял демон с красными глазами, папа римский невольно перекрестился. Страшенный, как само зло: весь покрыт волосами, куриные лапки вместо ног, глаза красные, клыки выпирают из нижней челюсти. А вокруг него вся улица заполнена призраками. Родриго Борджиа аж передернулся от ужаса: если такие твари поджаривают его современников в котлах с кипящим маслом, быть призраком не самое тяжелое наказание. Небеса даже оказались милостивы к нему. Но за говорящую с призраками все-таки страшно. Настя не выдержит и минуты среди такого количества призраков. А они все стояли безмолвно, глядя на окна особняка. И кого тут только не было. Надо предупредить ее завтра же утром. Ей нельзя выходить на улицу.

Но к утру призраки рассеялись. Ребята после завтрака ждали московских агентов на совещание перед премьерой. Настя нашла в библиотеке графа книгу по демонологии и пыталась разобраться в сложной иерархии, но потом нетерпеливо захлопнула ее и положила на стол. Падшие ангелы были главными, это она знала и так. Боги вроде Локи были демонами пониже, но тоже вполне сильными и могущественными. Суккубы и инкубы в основном питались сексуальной энергией людей. Демоны вроде Азазелло были созданиями темными, но не порождениями Люцифера, а, как и мелкие божки, появлялись словно сами по себе, возможно являясь плодом темной стороны природы.

Старая Мать вполне могла сотворить их назло своей второй половине, Отцу, как понимала Настя. Видимо, они создавали этот мир вместе, но потом случился конфликт. И сначала все поклонялись природе, то есть Матери, а потом произошел переход на Бога Отца. Но Старой Матери явно не хочется разрушать этот мир. Она выбрала Настю. Наделила ее силой, зная, что Настя не сможет обладать ею вечно, потому что уязвима и хрупка. Получается, что ее руками Старая Мать пытается вытащить из огня жареные каштаны. А потом что?

Настя обхватила себя за плечи руками. Но тогда как понимать подачу с кулоном от Рафаэля? Получается, бог тоже в игре? И она одновременно является пешкой и для демона, и для Матери, и для бога? Все стараются перехватить ее и сделать ход, даже Михаил. Даже Азазелло. В чем ее сила?

Она обхватила кулон крепче, задумчиво грызла цепочку, прокручивая в голове возможные ходы всех сторон. Но в том-то и проблема, что она всего лишь смертная, всего лишь девушка, куда ей до разборок демонов и богов. И все же… Дело в ней.

— Настя. — Лика вошла в библиотеку, неслышно ступая каблучками по пушистому ковру. Ангел переобулась с утра в туфли-лодочки и надела простое, но элегантное серое платье. — Граф просит всех собраться в столовой.

Первой, кого увидела Настя, была пышная молодая женщина со здоровым румянцем на щеках и толстой косой. Настоящая русская красавица. И имя у нее было подходящее.

— Дуняша, — представилась она, — а это два моих остолопа.

Она показала на мальчиков 12 лет, один был азиатской внешности, а другой совершенно черный, с мелким бесом вьющихся волос.

— Они близнецы, — пояснила Дуняша.

Настя удивленно распахнула глаза.

Дуняша захохотала.

— Ой, ты, должно быть, не в курсе… Мальчики! — строго крикнула она на детей.

«Близнецы» одновременно закрыли ладонями лица, а когда убрали руки, на Настю смотрели два одинаковых рыжих мальчугана с синими глазами и золотистыми веснушками на щеках.

— Как? — только и смогла выговорить Настя.

— О… — Дуняша покраснела. — Дело в том, что они метаморфы. Могут менять внешность без грима и париков. Просто сами по себе.

— А копировать тоже? — Настя спросила Дуняшу, но близнецы ответили ей так же молчаливо: поднесли руки к лицу, а когда убрали, то на Настю смотрели две ее копии. Они даже стали выше.

— Интересный вариант, — усмехнулся граф Виттури, подмигнув Насте.

— Ладно, хватит паясничать, — прервала близнецов мать. — Я в местном агентстве руководитель, работаю в Ленинке, я архиватор.

— Архиватор значит, что она способна вызывать нужную книгу, — пояснил Цезарь.

— В основном, конечно, книги летают по библиотеке по ночам и в случаях нужд агентства, — хохотнула Дуняша. — А это мой муж.

Она показала на высокого широкоплечего мужчину с короткой стрижкой, тот был выше графа Виттури и Локи. Когда он шагнул к Насте, той почудилось, что пол дрогнул. Богатырь был рыжим, с синими глазами и очень каким-то домашним, что ли.

— Толя, — пророкотал он и протянул Насте огромную пятерню.

Она испуганно посмотрела на руку: он ее раздавит, даже если слегка пожмет.

— Не бойся, — пробурчал Толя, — не обижу.

Он пожал ей руку действительно бережно.

— Настя, должен предупредить тебя, что Толя — громовержец. — Цезарь улыбнулся так, как только он один умел: оставаясь абсолютно серьезным. — На случай, если он начнет метать громы и молнии.

Серж присвистнул.

— Теперь понятно, почему близнецы такие одаренные, оба родителя агенты.

— У нас еще работают Марина, Карл и Клара. Но они сейчас приглядывают за объектом, — пояснила Дуняша. — А мы с вами пойдем в театр.

— Честно говоря, — продолжала Дуняша за обедом, — мы все рады, что расследование привело вас в Москву, господин граф, ведь последнее стоящее дело, которое мы раскрыли, было три года назад.

— Что за дело? — поинтересовалась Итсаску.

Дуняша покраснела.

— Вампир-маньяк, который охотился на людей в парках, — ответил за нее Толик. — И как таких тварей земля носит.

— Толя! — шикнула на него Дуняша.

— Ничего страшного, — с абсолютно непроницаемым лицом ответила Итсаску. — Я привыкла.

— Давайте без перехода на личности, — примирительно воззвал Локи. — Нам еще сегодня на балет идти. Это событие требует массу моральных сил, чтобы не заснуть со скуки.

Настя во время этого разговора наблюдала за тем, как граф Виттури задумчиво смотрит на собеседников, но явно не видит их: его мысли были далеко, и, судя по мрачному выражению лица, они были совсем нерадостными.

— Давайте лучше решим вопрос с тем, как пронести оружие в театр. Вряд ли охрана нас пропустит, а гипноз в толпе чреват последствиями, — проговорил он, словно почувствовав на себе взгляд Насти.

— Нас не пропустят. — Дуняша пожала плечами. — Да и зачем нам оно? Мы же просто пытаемся выяснить, является ли эта девочка дочерью Ноктурны, не станем же мы нападать на нее посреди спектакля.

— Я не могу подвергать ни одного своего агента опасности. Ночью наш особняк сторожил Азазелло.

Настя вздрогнула.

— Поэтому, — продолжил граф, обведя всех притихших агентов черным взглядом, — я спрашиваю вас еще раз: как пронести оружие в театр?

— Может, подкупить охрану?

— Проверить, можно ли войти через служебный вход?

— Спрятать на крыше?

— Папа римский, — вдруг сказала посреди всеобщего гвалта Настя.

— Что — папа римский? — Толя захохотал. — Позвоним папе римскому, чтобы он пронес оружие?

Призрак Родриго Борджиа отчаянно пытался остановить Настю. Но та отмахнулась и, глядя в глаза графу Виттури, повторила:

— Если призраки крали картины и кошельки, возможно, у его святейшества получится пронести несколько мечей и пистолетов в театр? Если он не против, конечно.

— Он не против, — ответил за призрака граф Виттури и нехорошо улыбнулся, — он же помнит, у кого его ладанка?

— Гореть тебе в геенне огненной, проклятый дьявол! Еще бы я не помнил, меня повсюду за тобой таскает из-за этой ладанки. Чтоб на тебя обрушились…

— Хватит. — Настя прервала его. — Он все равно вас не слышит, а у меня уже уши свернулись в трубочку от всех проклятий.

Как показал проведенный опыт, папа римский мог заставить исчезнуть мечи, а также мог их возвращать, роняя удивленным зрителям на колени. Мальчишки-метаморфы особенно веселились, им-то не слышно было, как папа римский жалуется на то, что от их воплей его светлая и полная благочестивых дум голова начала раскалываться.

Настя не очень верила в то, что призраки страдают от мигреней. Втайне она знала: Родриго Борджиа рад поучаствовать в операции «Жизель».

ГЛАВА 5

В Москве стояла аномальная жара, поэтому платья для выхода в свет были легкими, а вот мужчинам пришлось нелегко в рубашках. Настя шла под руку с Диего, рядом с ней многозначительно пыхтел и отдувался под бременем ноши папа римский. Габриэль даже в театр не пожелал надеть ничего «приличного», как выразился Цезарь, и держался ближе к Итсаску, которая была второй после него по эксцентричности наряда. Граф Виттури шел с Ликой, о чем-то переговариваясь с ней вполголоса, в какой-то момент он остановился и поправил заколку в прическе ангела. Настя не ревновала: она любовалась каждым его движением.

Локи протянул их с Ритой билеты контролерше, а ведьма прильнула к его спине. Она была в черном платье, глухом спереди и откровенно открытом сзади, так что на нее все время пялились мужчины. Локи усмехнулся в светлую бороду и провел свою ведьму дальше. Ему доставляло удовольствие замечать зависть в глазах мужчин даже больше, чем ловить заинтересованные взгляды женщин на себе. Скандинавский бог был хорош собой, несмотря на пиратскую повязку на глазу, а вместе с Ритой их пара отвлекала на себя внимание окружающих. Тем лучше, те из агентов, которые могли сойти за приличных зрителей, рассеивались по залу, папа римский отдавал каждому оружие, когда видел, что на них никто не смотрит.

К удивлению Насти, Габриэль, граф Виттури, Лика и она оказались в ложе. Сверху она видела Диего, Итсаску и Сержа на балконе, Цезаря и Дуняшу с ее семьей в партере.

— А Рита и Локи? — спросила она, повернувшись к Лике.

— Может, она пудрит носик? — улыбнулась хитро Лика. — Как-то они загадочно шептались перед входом в зал. Искры так и сыпались.

Папа римский положил на колени Насте ее меч.

— Театр — это грешное заведение, — нравоучительно заметил Родриго Борджиа.

— Вам понравится, здесь девушки в коротких юбках, — попыталась соблазнить его Настя.

— После выреза вашей ведьмы, который чуть ли не всю ее задницу оголил, я уже видел все, — парировал призрак.

Прозвенел третий звонок, свет начал гаснуть. Оркестр сыграл увертюру, и занавес открылся.

В темноте Настя нервно сжала руки, ожидая увидеть Жизель, за которой они охотились все это время. Горячая ладонь графа Виттури легла ей на руки, повелевая успокоиться. И она расслабила плечи, только сейчас осознав, как была напряжена.

Лика видела, как граф Виттури взял Настю за руку, но беспокойства их отношения ей не приносили. Она знала, что он не тронет ее, а потому его игры с девушкой были всего лишь прелюдией к ее гибели. Как кот играет с мышью, прежде чем ее придушить. Вот только уже некоторое время она видела, что коту эта игра приносит только боль. Ангел перевела взгляд на сцену.

Жизель, простая деревенская девушка, влюбляется, не зная, что ее возлюбленный — граф. Она живет в наивном мире, не желая слушать предостережение своего друга, влюбленного в нее.

Как только начался балет, Настя на время забыла о спутниках и словно перенеслась на деревенский праздник, куда увлекла любимого Жизель. Во время веселого танца девушке стало плохо: у нее было слабое сердце. Она успокаивает встревоженного графа, но вскоре в деревне появляются вельможи в сопровождении слуг, и среди них — невеста графа. Осознав, что ее обманули, Жизель страдает от разочарования, ее сердце не выдерживает, и она умирает. Так заканчивается первое действие балета.

Ролан сидел в первом ряду партера и плакал. Он тысячу раз видел все эти па и отлаженные движения, но сейчас все преобразилось. Энергия зала была невероятной: он ощущал волны восхищения и сострадания, которыми руководила его Наташа. Его Жизель. Она порхала по сцене, каждое движение было тягой к солнцу и радости; доверие и любовь, казалось, исходили от нее свечением, и в этом обожании купался ее партнер. Но вот Наташа пошатнулась: Жизели стало дурно, сердце не выносит радости и счастья, быстрого танца. Вот она успокаивает метнувшегося к ней влюбленного графа: все хорошо, я посижу, а ты иди, танцуй.

Сердце Ролана сжалось: вот-вот на сцену выйдет барон с дочерью — невестой графа. Прекрасной Жизели предстоит почувствовать всю боль предательства и разочароваться в жизни настолько, чтобы умереть. Последний вздох, последнее «люблю», замершее в прощальном движении девушки. И трагедия происходит. Занавес закрылся, и волна оваций подобно цунами хлынула на сцену. Почти весь зал встал. Его Наташе рукоплескали, вытирая слезы, хватаясь за сердце. Кричали браво, и хлопки сотен ладоней слились в единый рокот обожания. Она родилась, его звезда. Свершилось.

Он долго не мог встать. Казалось, силы покинули его. Было страшно даже представить, что сейчас творится в душе Наташи. Триумф, восторг, нервное напряжение… Закрыв рукой глаза, он сидел, слушая, как настраивают инструменты в оркестровой яме, как гудят взбудораженные зрители. Подпитка была такой сильной, что от нее кружилась голова, как от хмеля, поднесенного Вакхом.

Впервые за все время его существования слеза выкатилась из глаза и пробежала жгучей дорожкой по щеке. Это было невероятно. Она была невероятна. Как может человек быть так прекрасен в танце? Говорить, плакать и смеяться движениями? Он будто слышал слова любви и боли, которые она одним взмахом изящной ножки могла сказать всему залу.

Бог есть, если есть такая красота. И как хорошо, что он смог коснуться этого мотылька, не смяв ему крыльев, не уничтожив его красоту и легкость. Он — самое низкое, самое примитивное и самое пошлое из существ — принял участие в создании шедевра. Какое счастье выйти из темноты ночи, чтобы не только сохранить разожженный кем-то огонь, но и сделать его выше и ярче!

Давно Настя не получала такого удовольствия от балета. Точнее сказать, никогда. Никогда еще ей не приходилось видеть такую балерину, как Наташа: гибкую, легкую, пронзительную. От каждого ее движения и прыжка в восхищении замирало сердце. И по воцарившемуся в ложе молчанию, и по гулу зала она поняла, что ее спутники тоже переживают первый акт балета как нечто особенное.

— Она само воплощение танца, — наконец разомкнул губы граф Виттури. — Я давно не видел Терпсихору. Это лучше танца семи покрывал Саломеи. Это не может быть человек.

— Это человек, — простонал Габриэль.

Настя повернулась к нему и ужаснулась: ангел был бледен, татуированные розы шипами вонзились в его кожу на шее, синяя майка почернела от крови, с пальца правой руки капала на ковер кровь.

Лика бросилась к нему, но Габриэль остановил ее:

— Нет. Не надо. Я заслужил.

— Но твоя кровь… она красная. Как у людей. — Лика непонимающе посмотрела на графа Виттури. — Но я уверена, он — ангел.

— Ты что-то вспомнил, Габриэль?

— Да. Это она. Это дочь Ноктурны.

Габриэль горько заплакал.

— Я думал, я смогу повернуть вспять дьявольский заговор одним словом. Спасти ее мать, не марая рук о ее душу. Я пал так низко.

— Наказан за бездействие, — сурово промолвил граф Виттури.

— Конечно… я же такой гордый был, чистый… белый… — Габриэль выплевывал каждое слово с презрением, а Настя завороженно смотрела, как падают с его раскрытых ладоней густые тугие капли крови. — А теперь кровь убитых Ноктурной на моих руках…

Смотреть, как плачет ангел, было невыносимо.

— Ну что ты, — глотая слезы, сказала Настя, взяв его за руку. — Тебе дали второй шанс. Мы заберем ее, вернем Ноктурне человеческий облик, разрушим зло. И вот увидишь, тебя простят.

— Конечно, простят, — эхом откликнулась Лика.

— Тебя не простят. — Голос демона тяжелой нотой ворвался в уговоры девушек. — Но ты можешь очиститься перед самим собой. Этого у тебя не отнимет никто, Габриэль. Простить самого себя. Если сможешь.

Насте показалось, что граф говорит не об ангеле. А о себе. Так много горечи было в его словах.

Габриэль кивнул.

Антракт подходил к концу, а они так и не вышли из ложи. Один раз к ним заглянул Локи. Демон сидел с мрачным лицом, глядя вниз, в зал, где двигались туда-сюда зрители.

Прозвенел третий звонок. Свет начал гаснуть. Занавес поднялся, и зал перенесся на кладбище, куда приходит друг Жизели оплакать ее смерть. Из тьмы леса появляются вилисы — духи невест, умерших до свадьбы. Они кружат вокруг бедного мужчины в пляске, увлекая его в дикий танец, пока он не падает бездыханным на землю. Вот появляется граф, он тоже пришел на могилу Жизели. Вилисы радостно бросаются на новую жертву, заставляя его плясать до самой гибели. Дикие духи девиц кружат и кружат несчастного юношу, и он уже еле переставляет ноги. И тут появляется призрак Жизели.

Наташа предстала из могилы бледная, почти прозрачная, словно и вправду стала лишь призраком жизнерадостной девушки, которая так наслаждалась каждой минутой жизни в первой части балета.

Перед чистой любовью зло отступило. Вилисы постепенно сдавали свои позиции, а граф получил возможность остановить свой безумный танец и узнал в призраке Жизель.

Настя была так увлечена борьбой добра со злом на сцене, что вздрогнула, когда граф Виттури взял ее за руку.

— Пошли.

— Куда?

Но он лишь сильнее потянул ее за собой. Еще одурманенная музыкой, Настя вышла вслед за ним. У входа в ложу их ждали Лика и Габриэль.

— Берете Настю, Диего, Джонни. Забираете девчонку прямо со сцены как можно скорее. Идете к служебному выходу. Там вас ждут. Театр окружен. Давайте.

Больше вопросов Настя не задавала.

Музыка, казалось, аккомпанировала их мрачному настроению. Вслед за ангелами она прошла в служебные помещения, там к ним присоединились вооруженные и серьезные Диего и Джонни. Парни контрастировали по внешности и вооружению, но, судя по тому, как они проверяли дорогу, переглядывались и делали знаки, сейчас их личные проблемы были отодвинуты в сторону. Они работали слаженно и тихо. Лика вложила стрелу в лук, но тетиву не натягивала, иногда нервно лаская ее кончиками пальцев.

Настя держала руку на мече, но вытаскивать его не спешила: ей не хотелось никого пугать. Свет, и так горевший приглушенно, начал вдруг слабеть.

— Скорее, — прошептала Лика.

Настя видела, как над губой у ангела блестят золотистые капельки пота. Диего открыл дверь, и они вышли в коридор с гримерками. Мимо них пробегали балерины и работники театра, но, опешив, прижимались к стенам при виде странной группы: впереди решительно шел, блестя неестественно зелеными глазами, красивый парень с чертами негроидной расы, но белой кожей. Вслед за ним — с серебряным топориком в руке одноглазый блондин в шикарном костюме, за которым двигалась ангельски красивая девушка в легком платье и с луком в руках, потом еще одна в сарафане цвета хаки с мечом, а за ней окровавленный панк.

Музыка становилась все громче, и Диего наконец увидел сцену.

Он остановился и кивнул Насте:

— Ты идешь первой.

— Прямо так? — Насте казалось страшным преступлением прервать такой балет.

— Можешь выйти на носочках, — предложил Джонни и, схватив ее за плечо, жестко сказал: — Хватай девчонку, мы прикроем. Постарайся успокоить ее.

— Ты совсем? Как я успокою человека, которому ломаю премьеру?

— Тогда бей ее по голове и тащи давай!

Он выпихнул ее на сцену и выбежал следом.

ГЛАВА 6

Появление Насти на сцене Большого театра произвело фурор: это она поняла по гулу в зале, который на несколько мгновений перекрыл музыку. Затем события стали разворачиваться так стремительно, что ослепленная софитами и испуганная от осознания своего вандального поступка Настя не сразу поняла, что именно происходит.

Ее единственной целью, к которой она бежала, была Наташа. Нужно было успеть ее успокоить, прежде чем Диего и Джонни схватят и потащат прочь. Это безумие — похищать ее прямо со сцены. Но она ощущала, что Лика была права: тьма сгущалась вокруг театра. С каждым мгновением волчица внутри напрягалась все больше, готовая к прыжку, а по спине бежали электрическим током покалывания, от которых в крови начинало искрить. Что-то страшное случится, если она не успеет. И поэтому Настя бежала к балерине, обходя испуганных и остановившихся вилисов. Потом поднялся визг.

Кричали зрители и испуганные артистки, Настя слышала, как Диего заорал:

— Джонни, берегись!

Музыка оборвалась, Настя оказалась рядом с испуганной Наташей, как-то не вовремя подумала, что девочку слишком сильно накрасили, но потом, стараясь перекричать грохот, положила руки на ее худенькие плечи и сказала:

— Не бойся…

Но дальше продолжить не смогла. Ее отбросил прочь красивый и элегантно одетый мужчина, который появился на сцене внезапно. От его толчка Настя попятилась назад.

— Не прикасайся к ней!

Глаза мужчины вдруг налились кровью, Настя вытащила меч и выставила его вперед.

— Отойди от нее!

К ее удивлению, Наташа испуганно прижалась к мужчине, как к своей защите, и посмотрела на Настю с ужасом.

— Наташа, я не причиню тебе зла. — Настя пыталась говорить с ней, стараясь перекричать грохот и визг в зале. — Твоя мама…

— Моя мама? Вы знаете, где она? — Девочка заломила в волнении руки, Настя двинулась к ней, но ее спутник встал между ними.

— Не подходи. — Мужчина приподнял верхнюю губу и обнажил звериные клыки. Это был демон, она была уверена. Именно они так невыносимо красивы, даже когда показывают свою сущность. Внезапно рядом с Настей нарисовался Габриэль.

Он бежал вслед за Настей, Диего и Джонни. Настя вырвалась вперед, поэтому не увидела, как две балерины из танцующих вилисов вдруг изменились, их глаза провалились внутрь, рты стали тоже лишь черными дырами, и оба чудовища обрушились на ребят, Диего только успел крикнуть:

— Джонни, берегись! — Как оказался сам под белым и туманным покровом монстра.

Габриэль хотел было помочь, но увидел, как на Настю напал демон, и бросился к ней.

— Театр окружен, дубина, мы пришли ее спасти. Не тормози! — И он набросился на демона. Вместе ангел и демон свалились в оркестровую яму, из которой разбегались музыканты.

Настя снова схватила Наташу за руку и потащила со сцены. Девочка вырывалась и кричала.

— Да успокойся ты!

Настя повернулась к ней, увидела летящее в них огненное нечто, прыгнула на Наташу, повалила ее на сцену и откатилась вместе с ней в сторону. Их обожгло огненным дыханием, затем послышался удар, взрыв, и пламя рвануло на сцену, отрезав им ближайший выход.

— Скорее! — Настя подняла Наташу и потащила к дальней кулисе.

Лика выбежала на сцену последней и оторопела: весь зал кишел самыми разнообразными тварями, среди которых бегали испуганные зрители, в спешке покидающие его. Остальные агенты пытались защитить людей. Лика отстрелила пару тварей, которым удалось залезть на сцену. Затем увидела, как Джонни, уничтожив атаковавшую его тварь, бросился к Диего, к которому присосалась ламия.

Отстреливая тварь за тварью, Лика вылавливала краем глаза сражающихся друзей.

Рита сражалась, сосредоточенно водя в воздухе руками и что-то бормоча: вокруг нее парили кресла и сверкающие ножи, которые она время от времени резко направляла на противника. По ведьме вспыхивали холодные искры, освещая ее фигуру достаточно хорошо. Услышав треск, как от детской погремушки, она развернулась на звук: плавно скользя по сиденьям и огибая тело мертвой женщины, на нее ползла огромная змея.

На одном из балконов вспыхнуло яркое пламя, жидкой лавой стекло в партер на попавшего под него зрителя. Мужчина вспыхнул мгновенно, лава облекла его фигуру ярким огнем с кусками застывшей темной массы, а затем превратилась в Белиала.

Падший ангел увидел Лику, послал ей воздушный поцелуй, с его ладони сорвался огонь, который полетел прямо на нее. Ангел едва успела отскочить в сторону и, подняв голову, увидела, как пламя летит в Настю и Наташу. Она закричала, но Настя успела отпрянуть прочь, увлекая за собой балерину. Лика поднялась и нацелилась в Белиала.

Она пустила в него три стрелы, они вонзились в клокочущее лавой тело демона, но он лишь улыбнулся ангелу, сжал кулаки, и стрелы, объятые пламенем, вышли из него, развернулись и полетели в сторону Лики, а затем вдруг резко разошлись в разные стороны.

Одна из стрел летела в Риту. Ведьма была занята убийством змеи, заметила опасность в последний момент, но успела соединить три парящих кресла вместе, стрела прошила их и застряла в последнем. Лика выдохнула. Вторую стрелу перехватил Толя, наэлектризовал и убил ею, как ножом, волосатую тварь, которая подбиралась в вопящей Дуняше.

Третья стрела вонзилась Диего в спину, и тот, застонав, обрушился на Локи, когда тот помогал ему подняться.

Настя пробежала мимо них, уводя Наташу. На ее лице отразилось желание остановиться, но в этот момент на сцену выскочил Серж, схватил ее за руку и потащил за собой. Свет в театре погас окончательно.

В темноте Настя бежала за Сержем, утаскивая за собой Наташу, которую била дрожь. В темноте был едва слышен слабый, прерывающийся от сбитого дыхания шепот девочки:

— Это сон, просто сон…

— Черт! Черт! Черт! — Серж внезапно остановился.

— Заблудился?

— Где-то у меня был фонарик…

Он отпустил ее и стал рыться в карманах.

Настя прижала к себе балерину.

— Ты не бойся, Наташа! Все будет хорошо!

Волчица в ней зарычала, обнажив клыки. Чернота впереди вдруг стала красной, и перед ними встал огромный демон. Его черные глаза с красными вертикальными зрачками на багровой морде пугали, отчего невозможно было задержать на нем взгляд. Он был уродлив, весь в наростах и шипах, словно из-под кожи выступали зубы проглоченных им звериных черепов. Кожистые крылья упирались в стены коридора, и при малейшем трении сыпались искры. Он протянул руку с длинными когтями, и Настя отступила. На роже демона отразилось нечто похожее на ухмылку. Наташа завизжала.

Серж позади Насти ругнулся по-французски.

— Бежим!

Они побежали прочь от демона в черноту коридора, но впереди тоже покраснело пространство, и навстречу им выползла огненная змея. Она раскрыла пасть и напала на Сержа. Он метнулся в сторону, Настя воспользовалась его маневром, рубанула змею по шее, которая потянулась вслед Сержу. Голова шмякнулась на пол, тут же погасла и рассыпалась в пепел. Отрубленное туловище в агонии взметнулось вверх, а когда опустилось, на Настю смотрели две змеиные головы с мелькающими от раздражения раздвоенными огненными язычками.

Позади раздался скрежет, который, похоже, был хохотом демона.

Настя крепче ухватилась за меч.

— Серж, уведи Наташу. Я его задержу.

— Ты сбрендила? Она тебя грохнет.

— Черта с два она ее грохнет. — Голос Итсаску раздался совсем внезапно. Настя оглянулась.

Вампирша в отсветах пламени была совершенно прекрасна и сама казалась дьяволицей. Она медленно подняла руки с пистолетами.

— Валите, ребятки, пока я тут играю.

И она методично начала стрелять в змею. Та взвилась, напала, но вампирша увернулась. Одна из пуль попала прямо в глотку, змея поперхнулась, и эта голова погасла.

— Валите, сказала! — прикрикнула Итсаску, и Настя побежала назад, к выходу на сцену, иного пути не было, ведь дальше по коридору был демон.

Граф Виттури пытался отрезать полчищу демонов доступ к публике, пока мальчишки-метаморфы, принявшие облик взрослых в форме полицейских, выводили людей. Но тварей было слишком много, они пробивались в толпу, бросались на людей, рвали им горло, откусывали носы, ломали с хрустом позвоночники. Началась паника. Братья испуганно ждали инструкций от графа, завороженные кровавым зрелищем. Ему пришлось встряхнуть их за шкирки.

— Выметайтесь! Всех, кого встретите, на выход, сюда не возвращайтесь.

— Но мама!

— Выполнять приказ! — взревел он, да так, что мальчишки побледнели дуэтом и бросились хватать всех, кто оказался парализован страхом.

Ворвавшись в зал, граф сначала зажег все уцелевшие светильники, чтобы остальным было легче сражаться, и набросился на демонов с новой яростью, подмечая между атаками расположение других агентов. Он увидел, как Настя увела Наташу со сцены, и выдохнул с облегчением. Теперь необходимо было прикрыть остальных. На сцене Лика и Локи склонились над Диего, и сердце демона заледенело. Он видел, как на них движется Белиал.

В ярости он потерял человеческое обличье, став выше и темнее, за спиной его распахнулись крылья. Взревев так, что демоны помельче попрятались под сиденья, он в два взмаха оказался за спиной Белиала.

Его мечи были направлены в спину падшего ангела, туда, где виднелись уродливыми отростками остатки крыльев. Но Белиал словно ждал его. С мерзкой ухмылкой он развернулся: в руке у него был меч. Он замахнулся и ударил по демону.

Лика успела налететь на него сзади, задержать руку, наскочив ему на спину. Белиал в гневе сбросил ее, и она, не удержавшись на краю сцены, свалилась в оркестровую яму. Демону пришлось отскочить от Белиала, теперь он снова наступал. Белиал приставил меч к горлу Диего.

— Твой котенок сдохнет, если сделаешь еще хоть шаг.

Глаза Самаэля от ярости затекли Тьмой, по щекам пошли черные трещины.

Он еле сдерживал себя, хоть и понимал, что Диего все равно умрет. Белиал не отпустит его.

Вспышка справа отвлекла на мгновение обоих, но этого было достаточно. Настя с воспламененным мечом замахнулась и отсекла голову Белиалу. Диего увернулся из-под лезвия, откатился в сторону.

Голова демона в короне упала и покатилась по сцене, тело неуклюже свалилось набок. Настя смотрела на это расширенными от ужаса глазами: кажется, она ожидала немного иного эффекта от своего удара. В это мгновение тело и голова Белиала сгорели, превратившись в лаву, потом в угли, а затем в золу.

— Почему вы еще здесь? И почему вернулись на сцену? Дотанцевать решили? — набросился он на Настю, чтобы вывести ее из ступора. За спиной Насти пряталась Наташа. В глубине души его переполняла гордость за храбрость и отвагу говорящей с призраками, восхищение решительностью той, кого он так долго тренировал и учил драться. Больше всего хотелось обнять Настю и вывести ее из театра, но он чувствовал, что его помощь нужна в другом месте.

Она перевела остекленевший взгляд на графа и моргнула, приходя в себя.

— Там демон покруче этого.

— Берите всех, кого сможете, и пробивайтесь к выходу. Итсаску там? — кивнул он на звук выстрелов.

Настя подтвердила и, когда граф Виттури метнулся в служебный коридор со сцены, хотела помочь Диего подняться, но оборотень ее остановил.

— Я подожду, когда освободится Локи, и попытаюсь регенерировать. Вам меня все равно не вытащить. Бегите!

Теперь Самаэль чувствовал, что Итсаску, справившись с огненной гидрой, пыталась сразиться с кем-то более сильным, перед внутренним взором вдруг предстали барабаны в пистолетах вампирши. Там оставалось только по одной пуле. Он должен успеть.

Он появился вовремя: демон обрушил на вампиршу огненный удар. Самаэль успел обнять Итсаску крыльями и принять удар на себя.

— Помоги Насте, — шепнул он в ее черные волосы и выпустил, разворачиваясь к демону.

Вампирша, на ходу заряжая пистолеты, успела выбежать на сцену и оглядеться, когда случился первый взрыв.

Столкнувшись на сцене, Ролан и Габриэль скатились в оркестровую яму. Там они продолжили свою схватку, но ангел, несмотря на свою явную тщедушность по сравнению с накачанным инкубом, побеждал. Нащупав под рукой металл, он со всего размаха врезал демону по мерзкой роже, один раз и второй, пока не осознал, что держит в руке помятую литавру.

Демон рычал, отбивался всем, что попадалось под руку: обломками инструментов и пюпитрами.

— Я хочу защитить ее! — вопил Габриэль, пытаясь достучаться до демона.

— Видел я, как ты защищал ее мать, тупица! — Ролан пытался сбросить его с себя, кровь, сочившаяся из раны на шее ангела, заливала ему лицо. — Какого хрена ты тут появился?

— Дай мне объяснить.

— Идиоты! Вы только время теряете. — Сильный удар под зад заставил Габриэля остановиться.

Лика стояла над ними, целясь в них из лука.

— Прекращайте! У нас есть проблемы посерьезней! Надо увести девчонок отсюда.

Ролан оттолкнул Габриэля и встал.

— Ролан. — Он отряхнулся, протянул руку Лике.

— Идиот, она ангел, они не водятся…

— Очень приятно. — Лика кивнула, не опуская оружия. — А теперь оба вылезайте. И постарайтесь сделать что-нибудь полезное!

Ролан и Габриэль переглянулись.

Когда они выбрались из оркестровой ямы, Лика помогла Локи поднять раненого Диего, ее тут же подменил Серж, и она снова взяла лук и стрелы.

— Пошли.

Толя, Цезарь и Дуняша пробились к Насте, помогли окружить Наташу в плотное кольцо. Вместе они стали пробиваться к Рите, которая пыталась отбиться от окружавших ее все более тесным кольцом тварей. Их когти то и дело касались тела ведьмы, оставляя глубокие порезы. Рита выдохлась от борьбы и не могла добраться до них.

Оставив остальных, Толя и Настя бросились к ведьме на помощь.

Но в этот момент взрывной волной всех повалило на пол. Кусок сиденья больно ударил Настю в локоть. Боль электрическим разрядом пробила тело, Настя закричала, слезы брызнули из глаз, туманной пеленой закрывая от нее действительность. Сознание на мгновение померкло, а когда она очнулась, рядом были Наташа, Итсаску и Диего с Ликой. Подняв голову, она удостоверилась, что с Ритой все хорошо. Лика залечивала ее руку.

— Ты как?

— Терпимо, — через силу улыбнулась она. На самом деле она была измотана. Все силы, накопленные во время прогулок на природе, были исчерпаны. Сейчас она не могла бы даже выпустить белую волчицу. Ангел помогла ей подняться, но в этот момент ее, ведьму, вампиршу и Диего как языком слизнуло. Настя рассеянно моргнула.

В воздухе под потолком театра стала сгущаться тьма: в зал спускался на крыльях огромный рогатый демон, он смахнул хвостом агентов, чтобы они ему не мешались, ребята упали в другом конце зала. Ему нужна была только эта маленькая девчонка, которую нужно уничтожить, чтобы не мешалась под ногами.

Люцифер надвигался на Настю и Наташу. Насте было страшно, и она понимала, что против него не выстоять и минуты. И он это понимал, она видела торжество в его глазах. Наташа больно вцепилась ей в плечи, спрятала голову за ее спиной и вся тряслась как осиновый лист. «Это даже хорошо, — успела подумать Настя. — Так она не сможет понять, что ее защитница тоже дрожит».

Настя глубоко вдохнула воздух, сердце билось так быстро, что могло разорваться в любую секунду, от этого быстрого ритма голова кружилась. Единственным препятствием между Люцифером и Настей был горящий меч.

Она открыла рот, чтобы сказать что-нибудь язвительное, но остановилась: губы жалко сводило дрожью. Вот Люцифер протянул руку к девушкам. Настя понимала, что ее движения ограничены вцепившейся в нее Наташей. Она не двинулась с места, только перенесла вес тела на другую ногу и выдвинула меч навстречу лапе Люцифера.

Вот, значит, как она умрет. В схватке даже не против Ноктурны. А против того, кому в глаза не хочется смотреть.

Голос, подобный грому, и слова на незнакомом Насте языке отвлекли демона от нее. Настя тоже повернулась, привлеченная голосом, от которого дрожали перепонки.

Навстречу им через обломки и дымящиеся останки демонов и тварей шел Самаэль. Насколько Люцифер был уродлив, настолько Самаэль был невероятно красив. За его спиной колыхались, словно крылья, тени, сверкающие туманности, пространство Вселенной, будто он нацепил кусок звездного неба себе на плечи.

Он был выше привычного, глаза горели светом, и он говорил, говорил и говорил, на ходу доставая свои мечи.

Люцифер нервно ощетинился, а потом приподнялся и развернулся к Самаэлю.

Бросив мимолетный взгляд на девушек, Самаэль сказал только одно слово, которое Настя поняла:

— Бегите.

Два раза просить было не надо, она схватила Наташу за запястье и потащила прочь. Когда два демона схлестнулись в схватке, от столкновения их оружия пошла взрывная волна, которая нагнала беглянок, опрокинула, засыпала мусором. Настя встала, подняла Наташу, и на бегу к ним присоединились Локи и Ролан. Ролан подхватил Наташу на руки, и Настя испытала облегчение: та сильно тормозила ее движение. Едва они поднялись, вторая волна сбила их снова, по полу и стенам пошли трещины.

— Уходим. — Невесть откуда появившийся Цезарь, весь белый от штукатурки и пыли, схватил Настю за шкирку, помогая встать.

Рядом обрушился балкон. Часть агентов вышла из зала, Цезарь и Настя остановились, потому что прямо перед ними грохнулась балка, перекрывая выход.

В следующую секунду их опрокинула на обломки взрывная волна. Настя сильно ударилась боком, дышать стало больно и трудно.

Она еле приподнялась и стряхнула с головы мусор. Повернулась и увидела, что Цезарь лежит рядом лицом вверх, а из его груди торчит обломок арматуры, который прошил тело насквозь со спины.

— Цезарь!

Паника сковала ее железными тисками, боль в ребрах не давала сил вдохнуть глубоко и закричать. Настя шепотом, потому что на большее не было сил, со слезами, бегущими по грязным щекам, пыталась понять, как можно освободить Цезаря.

— Тихо, тихо. — Цезарь лежал, полуприкрыв глаза, и тоже часто и поверхностно дышал. — Все хорошо, Настенька.

— Помогите! — просипела Настя. — Кто-нибудь!

Она понимала, что Цезаря ей отсюда не вытащить. Ее собственные силы были на исходе, а боль свинцовой тяжестью растекалась по телу, парализуя волю и разум. Поэтому, когда она расстегнула рубашку на груди Цезаря и увидела, что все его тело покрыто старыми глубокими шрамами от ножей, она застыла на мгновение, потому что решила, что ей померещилось. Человек не может выжить после таких ранений.

Сквозь стоявшую столбом пыль прошла Лика.

Она охнула, бросилась к Цезарю. Отодвинув Настю, подняла его, вытащила арматуру, провела рукой, закрывая рану и останавливая кровотечение. Потом взялась за Настю. А та смотрела на Цезаря, не двигаясь, словно завороженная.

— Ты говорил, что ты человек, — наконец сказала она.

Взрывная волна заставила их пригнуться, все вокруг пошло трещинами, пол задрожал.

— Скорее! — Лика помогла Насте подняться и перелезть через обломки. — Надо уходить!

Втроем они выбежали в разрушающийся холл. Трещины на мраморном полу, казалось, бежали за ними, преследуя, стараясь поглотить.

Они выскочили к выходу, где падали части портика и колонны с шорохом кривились под готовым обрушиться зданием, сбежали со ступеней, увидели вдалеке, за кордоном пожарных машин друзей и бросились к ним.

Настя обернулась: квадрига Аполлона, наклонившись, спускалась, казалось, с небес в облаке пыли. В следующее мгновение крыша окончательно просела, поднялся столб пыли, и театр исчез из вида. Навсегда.

Цезарь стоял рядом, его лоб был рассечен, кровь тонкой струей стекала по белой, как у статуи, коже.

— Ты говорил… — Настя задохнулась от боли и слез. Ее предал человек, которому она доверяла как отцу.

— Я человек. Правда. Правда, Настя. Но я продал душу, чтобы стать бессмертным. Сейчас не время это выяснять.

Она положила руку на лоб. Как же сложно осознать это все.

— Люди не бывают бессмертными!

— Бывают. — В глазах Цезаря были тоска и боль. — Вот только бессмертие не приносит счастья.

Он хотел взять ее за руку, но она увернулась. Во рту першило от пыли и горечи. Сейчас ей нужно было только одно: ощутить опору хоть в чем-то, хоть в ком-то, почувствовать, что она не так безумно одинока, как сейчас. А еще ей было страшно за графа Виттури.

Он вышел из облака обрушившегося здания. Все еще сжимая в руках мечи. Все еще во власти Тьмы, ненависти и злобы. Его друзья ждали его, он увидел, как Рита радостно вздохнула, как вспыхнули ее магнетические зеленые глаза. Локи потрепал ее слегка по плечу: «Видишь, я же говорил, он справится». Лика от облегчения заплакала. Диего обнял ее, воспользовавшись возможностью. Цезарь зажимал рукой порез на лбу, кровь заливала белые от пыли руки. Он был сейчас словно ожившая статуя.

Плачущая, грязная и растрепанная Настя. Казалось, она стоит на краю мира с пустыми руками, с грузом невыносимой боли на плечах. Наташа вся в порезах и с разодранными коленями рядом, ее белое платье превратилось в серую тряпку. Вокруг них ангелы, инкуб и остальные. Вся его команда, изрядно потрепанная и напуганная. Он отвел глаза, опустил мечи. Они не выдержат испытаний. Отчаяние обнимало их пыльным облаком.

— Демон…

Только она может произносить это слово так, словно оно не проклятие, а имя ветра, свободного и сильного. Настя подошла, хотела коснуться, но он отстранился.

— Мы ведь победили?

— Победили? — Он усмехнулся, находясь в плену злости и отчаяния. — Какая может быть победа, Настя? Посмотри вокруг: погибают смелые и невинные. Зло всегда сильнее.

— Это не так. Иначе не было бы смысла…

— Смысла нет, — перебил он ее.

— Не было бы тебя, — закончила она.

— Что ты хочешь от меня? — зло бросил он ей в лицо. — Я тварь. Демон, зло, грязь. — Слова песком скрипели на зубах.

— Это ложь! — Она ударила его кулачком в плечо раз, второй, третий. — Ложь!

— Тогда, может, сама дашь мне имя? Потому что я уже не знаю, кто я. — Он схватил ее за ворот и тряхнул, ткань затрещала. Она не сопротивлялась. Мягкая, как кукла. Ее так легко сломать. — Я знаю лишь, что больше не ангел, потому что стремился делиться знанием. И не дьявол, потому что тянусь к свету. Я дарил вам выбор, вы назвали это искушением. Я показывал вам красоту, вы кричали: «Соблазн!» Я давал знания, а вы убивали моих учеников. Я одинок. Я окружен вами. Но я не вы. И я больше не готов на подвиги ради вас. Посмотри на них!

Он показал на зевак, которые снимали на телефоны разрушенное здание театра и пожарных. До ребят даже доносился смех и обрывки обсуждений.

— Людям все равно, и мне должно быть тоже.

— Слушай, я не очень хорошо знаю, как помочь падшему ангелу в депрессии, но мне не все равно. И тебе не все равно, я знаю. И им, — она показала на друзей, — тоже. Разве ради этого не стоит обнажить меч?

— Нас мало.

— И мы умрем в бою? Знаю. Но лучше так, чем от страха и стыда. Ты дал мне волю. И я выбираю битву. — Ее зеленые глаза без страха смотрели в его Тьму.

— Ты подарил мне вторую жизнь, и я выбираю битву, — эхом откликнулась Итсаску, делая шаг вперед.

— Ты стал моим наставником, и я выбираю битву. — Диего встал рядом с вампиршей.

— Ты спас мне жизнь однажды, и я выбираю битву. — Локи поиграл мышцами.

— Ты дал мне силу, и я выбираю битву. — Рита тряхнула рыжими волосами.

Демон смотрел, как один за другим выстраивались перед ним его агенты. Его друзья. Нет, не время сворачивать знамена. Пусть все против них. Они против всех.

Наконец он кивнул.

— Нам осталось мало времени, но мы проведем его весело. Пусть каждый сделает то, что в его силах. Остальное уже не зависит от нас.

И в его темных глазах вспыхнули золотые искры света.

ГЛАВА 7

— Как ты?

Настя обернулась, чтобы ответить, но поняла, что вопрос Лики был обращен к Диего.

— Терпимо, но заживает жутко медленно.

— Это же раны от падшего ангела, конечно, они поболят, но погоди, придем домой, я постараюсь еще подлечить тебя.

Ангел заботливо положила ладонь на спину Диего, и улыбка промелькнула в уголках полных губ оборотня. Настя прищурилась: уж не притворяется ли он, чтобы получить заботу Лики?

Сама она крепче обняла за плечи льнувшую к ней Наташу, но в этот момент Ролан подхватил девочку на руки и понес. Настя не возражала: как только Ролан увидел графа Виттури, он потерял силы к сопротивлению, оставил попытки увести Наташу, и под тяжелым взглядом демона опустился перед ним на колени. Это поклонение произвело на Настю неприятное впечатление. Она словно снова увидела, как пресмыкались мелкие бесы перед старшими демонами в Аду. Мурашки пробежали по коже: Самаэль, падший ангел, перед которым преклонялись агенты, мог повелевать и темными демонами?

Так их команда пополнилась, но Ролан не участвовал в беседах о спасении мира. Его единственной заботой была Наташа. И Габриэль тоже тянулся к девочке, несмотря на сопротивление инкуба. Но именно он привел Лику, оторвав ее от лечения Диего, чтобы она залечила ссадины на балерине. Наташа была в ужасе от всего, что происходило вокруг, не отпускала Ролана, выглядела страшно потерянной, была похожа на сломанную куклу, ярко раскрашенную и в порванном платье. Настя отвела ее в ванную, Итсаску с Сержем отправились в магазин за одеждой. Правда, принесли они все какое-то детское, пока они ходили менять покупки, переругиваясь и перекладывая ответственность за ошибку друг на друга, Настя отправила Наташу в душ, а потом уложила в постель. Девочка уснула тут же, как только Ролан обнял ее. Габриэль остался с ними, несмотря на яростное шипение инкуба, а Настя после душа спустилась вниз.

Все тело болело.

— Локи, Рита, — обратилась она к парочке, которая обнималась в гостиной, — мне нужно на природу.

Рита шагнула к ней, но в этот момент бархатистый голос за спиной мягко приказал:

— Надо уходить из города. Так что собирайтесь.

Настя обернулась, но графа Виттури уже не было.

Локи вздохнул:

— Он сам не свой. В Мексике прошел метеоритный дождь. Ноктурна набирает обороты. Огненная буря пронеслась по Австралии. Практически все выжжено, погибло две трети населения. А в Азии началась эпидемия и довольно быстро распространяется. Надо действовать быстрее.

— Он хочет выманить Ноктурну на природу?

— Подальше от города, — кивнула Рита. — Туда, где ты будешь полна сил.

Цезарь вышел из особняка последним с охапкой оружия, сложил его в набитый провизией багажник машины, сел на пассажирское сиденье рядом с Локи, который был за рулем, позади устроились Ролан, Наташа и Габриэль. Выглянув из окна, Цезарь встретился взглядом с Настей, но девушка быстро отвела глаза. С тех пор как она узнала, что он бессмертен, ученица избегала его. Но он обязательно расскажет ей свою историю. Чтобы она не совершала его ошибок.

Чезаре убивал. Грабил и убивал, но считал свою профессию разбойника благородной и оправданной: в юности его обвинили в конокрадстве, которого он не совершал. Лошадь появилась перед ним одним чудесным вечером, когда золото пшеницы волновалось под легким ветерком и разморенный послеобеденным отдыхом Чезаре возвращался пешком из городка, где жила его любимая. Свадьба была назначена на следующее воскресенье. Лючия была занята подготовкой, но им удалось увидеться через ограду в саду под присмотром ее старшей сестры. Никогда не забыть Чезаре запаха глицинии, что свисала тяжелыми фиолетовыми гроздьями с ограды дома Лючии.

И вот белый конь стоял перед ним, оседланный, но без всадника.

Чезаре подманил его к себе и взял под уздцы. Чей бы ни был конь, его хозяина нигде не было видно. И юноша, сев верхом, продолжил путь домой. Его воображению на миг представилось, что он — полководец огромных войск и на своем белом скакуне въезжает во взятый им город, чтобы взять в невесты самую прекрасную девушку. Мальчишка подбоченился. Он намеревался предупредить власти о пропаже, но его схватили на главных воротах, не слушая оправданий, обвинили в воровстве и убийстве, но так как хозяина коня так и не нашли, за кражу парень отработал два года на каторге. А когда вернулся, его семья бедствовала, Лючия уже давно вышла замуж за другого, а на работу вора никто брать не торопился.

Они считали его отбросом общества. И он превратился в него на самом деле. Чтобы прокормить семью, стал наемником, воевал то на одной стороне, то на другой. Грабил. Время было славное, междоусобных войн предостаточно, а убеждениями Чезаре не страдал. Он уже не верил ни в честь, ни в справедливость, ни в добро, ни в зло. Ни в бога, ни в черта.

Только черт сам его нашел.

Чезаре славно удавались продуманные маневры, он дослужился до командира отряда, а потом ему надоели бесконечные походы, он решил осесть во Флоренции, поступив в охрану к одному знатному горожанину.

А заодно выполнял обязанности наемного убийцы. Его хитроумные планы по устранению противников были такими изощренными, что половина смертей выглядели натуральными, а вторую половину не могли приписать никому, так что хозяин Чезаре становился все более и более влиятельным. А вместе с ним росло влияние Чезаре.

Он купил себе дом, скупал произведения искусства, наслаждался жизнью в роскоши, пока однажды к нему не пришел один странный посетитель.

Чезаре велел провести его в свой кабинет и вошел туда через некоторое время, чтобы посетитель как следует понервничал, ожидая его. Но когда он вошел, то увидел, что тот нисколько не переживал, напротив, он сидел за столом хозяина, положив черные сапоги на столешницу, крутил в руках пресс-папье в виде бюста Цезаря: Чезаре льстило, что с возрастом его все больше сравнивали с великим полководцем.

Возмущению хозяина не было предела, он схватился за рукоять меча, с которым не расставался даже дома. Но одного взгляда посетителя было достаточно, чтобы силы покинули Чезаре, и он почти рухнул на жесткий стул для просителей.

Мужчина, развалившийся в его кресле, был невероятно красив: черные кудрявые волосы блестели из-под бархатного черного берета с соколиным пером и золотой брошью. Черный камзол с золотыми пуговицами контрастировал с белизной рубашки с пышными кружевами. Кисти мужчины были изящны, но при этом в них чувствовалась сила. Гладкое лицо с маленькой бородкой было бледным, в уголках чувственных губ пряталась усмешка, черные глаза сверлили Чезаре, и под этим взглядом наемник вертелся как грешник на раскаленной сковороде.

— Чезаре Антонио Вероньеро Амити. Красивое имя. Подходит для полководца, который въезжает на белом коне в павший перед ним город.

Если Чезаре и собирался возмутиться поведению гостя, то после этой фразы ужас сковал его так сильно, что он едва дышал.

Черная бровь гостя приподнялась, взгляд сделался колючим и недобрым.

— Ты так и остался глупым мальчишкой, Чезаре. Тебе несколько раз давали возможность исправиться. Но ты растратил свой талант напрасно. Посмотри, кем ты стал. Живешь в роскоши, которую заработал на крови других, спишь со шлюхами, которые тебя ненавидят. Потому что ты уже стар, Чезаре. Скоро ты станешь не нужен и умрешь, как он.

Посетитель метнул бюст, Чезаре еле успел пригнуться, и тот разлетелся в мелкую крошку, ударившись о стену.

— Я предлагаю тебе сделку. Работай на меня. Богатства я тебе не дам, шлюх тоже, но ты сможешь распутывать дела посерьезнее, чем до сих пор. Сможешь быть полезным.

Чезаре наконец смог разлепить сомкнутые в оцепенении губы и еле сартикулировать:

— Нет.

— Ничего другого от такого дерьма, как ты, я и не ждал, — с презрением вымолвил посетитель, поднимаясь. — Только знай, что в следующий раз я потребую с тебя самое ценное.

И он исчез.

Дрожь пробрала Чезаре до самых костей. В слезах бросился он в церковь, упал перед распятием и вымаливал прощение, которое, как он понимал, ему не дадут. Но дьявол напугал его до полусмерти, и с тех пор наемник не знал покоя. Он стал вдруг фанатично религиозным, мнительным, не расставался с мечом даже в постели. Разогнал всех любовниц, начал делать большие взносы церкви.

Все кончилось тем, что его же хозяин обеспокоился изменением в поведении своего наемника и испугался, что тот в порыве раскаяния расскажет обо всех их черных делах. И поручил устранить своего верного слугу.

Чезаре зарезали в подворотне, когда он шел с вечернего молебна. Он успел отразить нападение первых двух убийц, но их было семеро. Они искололи его ножами и бросили истекать кровью.

Он чувствовал, как жизнь покидает его, и ужас перед предстоящей вечностью в Аду наваливался на него ледяной глыбой. Чезаре плакал от одиночества и страха. Он ощущал, как чьи-то когти вцепились в его душу и пытаются вырвать ее из тела, слышал мерзкое хихиканье чертей, столпившихся вокруг. Их глаза горели непомерной жадностью, они скалили желтые клыки. И вдруг шерсть на них встала дыбом, и они разбежались кто куда.

— А я предупреждал.

Этот голос он узнал бы из миллиарда других голосов, потому что больше всего на свете хотел сейчас его услышать.

— Я согласен, — прохрипел он.

— Чезаре, Чезаре, — укоризненно промолвил дьявол, наклонившись к нему. — Я усложняю условия сделки: я дам тебе вечную жизнь, но ты отдашь мне душу и станешь моим слугой на веки вечные. Но бессмертие, Чезаре, не сделает тебя счастливым. Как не делает счастливым меня.

— Согласен, — прохрипел умирающий из последних сил.

И дьявол поцеловал его в губы.

Душа Чезаре, его воля и мечты, желания и воспоминания внезапно покинули его тело, раны затянулись, и дьявол помог ему подняться.

— Ты погибнешь только в том случае, если тебе отрежут голову или полностью разрушат твое тело. Все остальные раны не будут смертельны, а яд и огонь не смогут причинить тебе гибели.

— Как мне называть тебя? — прохрипел, ощупывая себя, Чезаре.

— Господин граф.

За века их совместного пути Цезарь узнал дьявола получше. И даже в чем-то преклонялся перед ним. И был благодарен ему за спасение. Он смог применить способности организатора, когда граф поручил ему создать агентство в Барселоне. Распутывал успешно многие преступления и кражи, ревностно следил за агентством. Пусть его покинули желания и личные стремления, но он жил теперь целями своего агентства.

— Ты поймешь, что искупил свою вину, однажды, — сказал ему граф Виттури за несколько лет до появления Насти. — Это будет особая монета, похожая на пятицентовик. Если она попадет тебе в руки, ты будешь знать, что свободен.

И Цезарь собирал пятицентовики, искал ту самую монету, но не находил.

Но потом появилась Настя, и Цезарю стало не до монет. Его обеспокоила с самого начала та сила притяжения, что существовала между демоном и девушкой. Сначала он считал, что граф играет с ней, притягивая к себе. Но потом осознал, что сила, связавшая их, им не подчиняется, и почувствовал, что это предзнаменование крупных бед. И не ошибся.

Настя под воздействием этой силы развивала в себе такие способности, что все меньше верилось, что она всего лишь человек. И демон под ее воздействием менялся и становился уязвимым. Они словно перерабатывали друг друга, а вместе с этим менялся и грозился обрушиться мир вокруг. И как он ни старался их разъединить, все было напрасно. Теперь Настя и вовсе перестанет доверять ему. А ведь он не обманул ее: он человек. Только потерял навеки свою душу, продав ее дьяволу взамен на жизнь. Но что самое страшное: он ни разу об этом не пожалел.

Они припарковались на берегу реки. Настя вышла из машины, спустилась к воде и тут же в изнеможении легла на песок, раскинув руки и ноги.

— Здесь мы остановимся ненадолго. Переночуем и тронемся дальше. — Граф Виттури заставил себя отвести взгляд от лежащей девушки. Ему хотелось подойти и поговорить с ней, но еще не время. А просто так обнять и лечь рядом он не мог. Граф отвернулся и пошел доставать палатки из багажника. Оставалось только завидовать невидимому призраку папы римского: он ведь наверняка сейчас рядом с Настей.

Локи развел костер, повесил котелок, Габриэль начистил картошки с луком и морковью, пока Диего, обернувшись в пантеру, встал в воду и стал охотиться на рыбу. Он стоял, замерев, но потом вдруг молниеносно делал выпад и выбрасывал на берег серебристую рыбину. Лика потрошила добычу, а Рита помешивала варево, куда с таинственным видом побросала какие-то травы и невесть откуда взявшиеся специи. Аромат ухи привлек к костру проголодавшихся агентов. Ели молча, каждый был погружен в свои не слишком веселые мысли.

— Так что с моей мамой? — задала вопрос в наступившей тишине Наташа.

Настя подняла глаза на графа Виттури, ожидая ответ от него, и опешила, когда поняла, что глаза всех агентов смотрят на нее. Демон молча ел уху, не сводя темных глаз с Насти. Только приподнял бровь вопросительно: «Что же ты молчишь?»

Настя поспешила перевести взгляд на Наташу и ответила:

— Давай после еды, это очень трудный разговор.

— Вы прервали спектакль, убили столько невинных людей, разрушили театр… Не думаю, что разговор труднее, чем то, что произошло.

— Наташа, ешь, — вдруг вклинился Ролан. Инкуб приобнял девочку за плечи, казалось, Наташа вот-вот расплачется. Она и в самом деле дрожала, граф молча снял с себя куртку и бросил Ролану. Тот накинул куртку на плечи Наташи и заставил ее вернуться к еде. Настя вздохнула: нет, не получится разговора. Как объяснить девочке, что мать превратилась в монстра и убила ее брата? Разве она поверит?

— Я знала одну девушку-вилиса, — вдруг заговорила тихим грудным голосом Рита. Несмотря на все пережитые испытания, ведьма выглядела просто невероятно красивой в обтягивающих черных брюках и зеленой льняной тунике с многочисленными ожерельями. — Но должна признать, что ты танцевала так, что я готова была поверить в твою призрачность. Ты талантливая девочка, Наташа. А мы постараемся сделать все возможное, чтобы ты снова вернулась в театр. Знаю, что сейчас тебе сложно нам довериться, особенно после того, как мы сорвали спектакль, но силы зла не дремлют: мы появились там как раз вовремя, чтобы они не смогли до тебя добраться.

— Ты не переживай и не бойся, — поддержал Риту один из мальчишек-близнецов. — Мы тебя защитим.

И в подтверждение этих слов мальчишки превратились в двух Наташ, которые улыбались и махали испуганной девочке.

В следующие полчаса агенты по очереди представлялись удивленной балерине, а Локи втихомолку налил себе добавки и на пару с Толей прикончил уху.

Наташа заснула на руках у Ролана, пригревшись у костра. Разговор было решено отложить на завтра.

— Ложитесь спать, — приказал граф. — Я останусь дежурить.

— Разве тебе не нужно тоже поспать? — вырвалось у Насти.

— Зло не дремлет, — отшутился тот. И Настя прикусила язык. Ну чего она о нем волнуется? О себе бы лучше позаботилась.

Диего попросил у Лики еще раз провести сеанс лечения под предлогом, что все еще побаливает спина, но граф Виттури так взглянул на оборотня, что тот в итоге быстро почувствовал себя хорошо и сам отказался от лечения.

Все устало разошлись по палаткам, и вскоре было слышно только кваканье лягушек и пение соловья.

Демон спустился к реке. Ее серебристые в лунном свете воды блестели, сверкая то тут, то там. Дальний берег был лишь темной полосой. Он разулся, закатал брюки и сел ждать. Когда смолкли птицы и лягушки, а вода перестала тихо плескаться у кромки берега, Самаэль поднял взгляд на воду.

Пятна света на воде стали соединяться, словно притягивались одно к другому. Скоро ровная лунная дорожка показалась на реке. Самаэль презрительно прищурился: этот придурок всегда имел слабость к спецэффектам.

Вскоре показался архангел Михаил: в боевых доспехах, сияющий и прекрасный. Демон сжал кулаки: при одной мысли о том, что архангел обманом отнес Настю в междумирье, посмел ее ударить и рисковал жизнью девушки ради своих амбиций, в нем вспыхивала ярость и злоба. И эта тварь еще посмела прийти к нему! Тьма клокотала в душе Самаэля, грозя поглотить его полностью. Лишь усилием воли он утихомирил ее: он обязан сделать все, что от него зависит, чтобы победить Ноктурну. Даже договориться с Михаилом.

Архангел вышагивал по водной глади не торопясь. Белые крылья лучились собственным светом. Лопатки демона зачесались: как же хотелось расправить свои! Но он удержался.

Наконец Михаил решил, что проход по лунному подиуму окончен, и остановился. Демон нехотя поднялся на ноги, и вода у берега забурлила, выдавая его жгучую ненависть к архангелу.

Михаил совсем малость растянул уголки губ.

— Нам никогда не удавалось толком пообщаться. — Демон засунул большие пальцы в карманы брюк, расслабленно разглядывая Михаила.

— Мне не о чем говорить с тобой. Ты знаешь, что она тебе не принадлежит. И продолжаешь удерживать ее возле себя.

— Я ее не держу, — небрежно тряхнул головой демон. — И не хочу быть ее палачом.

— Ты и не будешь. Отдай Настю мне.

— И не жаль убивать невинную? Не больно? — поинтересовался демон.

— Боли нет, Самаэль. У ангелов нет сердца. Рассвет наступит неизбежно. И неизбежно наступит ночь. И человеческая жизнь вспыхнет и погаснет, — монотонно произнес архангел. — Ее кровь дает силу Ноктурне, если убить ее, то та лишится источника.

— Найдет другой, — небрежно возразил демон. — Она была в твоей власти. Что ж ты ее не убил?

И воспользовавшись секундным замешательством Михаила, небрежно раскачиваясь, демон продолжил:

— Ты ее не убил, потому что хотел ее силу сам. Только взять ее ты не можешь в отличие от Ноктурны. Нужно согласие Насти. А девчонка упрямая, своей силой с архангелом делиться не хочет. Разве не прелесть? Каково это? Бегать за смертной, выпрашивая силу?

— Это ты мне расскажешь, — вернул пощечину Михаил. — Каково это? Знать, что можно набраться сил, стать всесильным, подчинить себе силы природы? Или скажешь, что не собираешься этого сделать?

— Не собираюсь. — Демон со злостью сжал кулаки. — Не в пример тебе, я уважаю решение Матери. Хоть и не согласен с ним.

— Решение Матери? Так ты ее называешь теперь? Старуха издевается над нами, а ты перед ней лебезишь? Ты дважды предатель после такого!

— Ниже мне уже не упасть, — усмехнулся демон. — Итак, ты приперся ко мне только с глупой просьбой отдать тебе девчонку или есть предложение поумнее?

— Заставь ее отдать силу мне, я смогу остановить Ноктурну.

— Уверен? — Ярость клокотала с такой силой, что демон еле сдерживался. — Вот мое предложение: присоединяйся к нам с ангелами. Вместе мы сможем ее остановить и разрушить. Настя погибнет, ее сила никому не достанется, вернется к Матери. Но ты сможешь спасти этот мир. Вы мне нужны, — горько признал демон. — Без вас нам не справиться.

— Мы не будем вмешиваться.

— Неужели ты не понял еще? Все погибнет. Все будет растоптано и разрушено. Вы можете сделать потери меньше, если выберете нашу сторону.

— Мы не имеем права. С тобой встать плечом к плечу? С тобой?! Создатель такого не допустит. В последний раз приказываю: вели девчонке уйти со мной. Это единственный шанс спасти мир.

— Ты приказываешь мне? — расхохотался демон. Потом сжал кулаки и смерил горящим взглядом белоснежную фигуру архангела. И спокойно спросил:

— Каково это?

— Что?

— Притворяться, что тебе все равно? Что ты не чувствуешь, не выбираешь, не боишься? Потому что ты боишься, чувствуешь и выбираешь. Ты знаешь, что должен принять сторону. Ты даже выбрал, став проводником Насти. А теперь идешь на попятную. Разве тебе самому от себя не противно?

— Это чувство мне неведомо.

— Так ты еще и лгать умеешь! Все это время, что я спасал их, ты завидовал мне, злился и докладывал Ему. Ты был рад, когда меня изгнали, сместили, чтобы возвысить тебя.

— Это не так!

— Ты не можешь удержать равновесие, ты предвзято судишь, ты недостоин быть архангелом!

— Создатель дает нам возможность к спасению. Мы все его рабы и должны повиноваться его воле.

— Допустим. Но я не обязан повиноваться рабу. Или ты считаешь, что несешь в себе его волю, Михаил? — Он часто дышал, удерживая себя от гнева.

— Из нас двоих архангел именно я.

— Пока что. Не повторяй моих ошибок. И не указывай, что мне делать, раб!

— Ты заплатишь за это!

— Вышли мне счет по голубиной почте.

Михаил взметнул руки, и волна ветра хлынула на демона, но тот, не двигаясь, только взглядом остановил ее.

— И помни, кто сильнее, раб. Сильнее тот, кто свободен, — презрительно произнес демон. — Сделай выбор в пользу жизни. Хоть раз за все время своего существования позабудь о гордыни и встань с нами против зла.

— Никогда ангелы не встанут рядом с тобой, Самаэль! Не быть этому!

Михаил топнул и всколыхнул воды реки, они качнулись единой волной, но демон остановил ее бег у самого берега. Архангел весь засветился от ярости и исчез, а демон с тоской опустился на песок. Без ангелов они все погибнут. И возможно, напрасно.

ГЛАВА 8

— Анастасия! Анастасия! Анастасия! — Настя проснулась от этого частого причитания и, как была, в футболке и шортах от пижамы вылезла из спального мешка и палатки наружу. Ее имя повторялось часто-часто, казалось, это сочный и прохладный ночной воздух шепчет его, но потом она поняла, что это сверчки.

— Анастасия! — Сверчки и впрямь выпиликивали ее имя. Настя зажмурилась и снова открыла глаза. Ничего не поменялось. Тихонько встала и нашла кроссовки, надела их на босые ноги и пошла в сторону леса. Мох и сухие листья пружинили под подошвой, словно она шла по облакам.

И вот закружились в темноте между стволов, смутно отличных от тьмы, золотые огоньки. Светлячки. Спит она, что ли?

Волосы облегали плечи, пряча их от прохлады, а вот ногам было холодно. Настя нерешительно переступила с одной на другую. Надо идти. Светлячки золотой гирляндой переливались впереди. Чтобы подбодрить себя, Настя вызвала волчицу. Шелковистый бок белого зверя тут же коснулся ее голени. Вместе с ней ничего не страшно.

И Настя последовала за огнями.

— Мне надо дать тебе имя, — рассуждала она, поглядывая на волчицу.

Та, казалось, улыбалась, высунув язык, поглядывая то на Настю, то на путь впереди. По ее спокойному виду девушка понимала, что опасности вокруг нет.

— Как же мне тебя назвать? Ведь ты девочка, это я знаю, значит, Снежинка?

Волчица закрыла пасть и заскулила, повернув голову набок. Ее уши удивленно приподнялись.

— Не нравится, — сделала вывод Настя. — Тогда, может…

— Ее зовут Белая, — раздался женский голос из темноты.

Настя остановилась. Светлячки, до этого летевшие впереди небольшим облачком, распались, и из каждого золотого огонька появилась девушка в белом полупрозрачном одеянии. Они обступили Настю кругом, но она совершенно их не боялась. Более того, девицы поклонились ей, старшая вышла вперед.

— Мир был создан двумя началами. Создатель и Мать работали над ним вместе. И только им под силу спасти его, только когда оба начала вместе и работают сообща, возможна эра благоденствия и сосуществования в гармонии и мире. Но Мать со временем была забыта, обиделась и отвернулась от Него. А Он от Нее. Оттого нет в мире равновесия. А потом случился раздор в войсках Создателя. Мать знает, что Создатель не станет вмешиваться, его ангелы грызутся друг с другом, и потому она выбрала тебя своим воином. Самаэль, самое сильное из всех созданий Отца, был свергнут им на землю. А ты, земная, ходишь по ней и питаешься ее силой. От вас зависит исход этой битвы. Мать отдаст тебе все свои силы для боя, ты уже чувствуешь их прилив и рост. Но не забывай, что ты смертна. Он же раним, если ты обессилена. Так вам дано либо питать друг друга, либо иссушить. Запомни мои слова, земная. Мы встанем с тобой в последней битве. Только позови.

И девицы рассеялись, стало темно. Потом кто-то толкнул Настю, она открыла глаза и проснулась в палатке: за плечо ее трясла Лика.

— Серж яичницу приготовил, вставай, соня, — солнечно улыбнулась ей Анжелика, поправляя сползавшую с одного плеча белую майку.

После завтрака тронулись дальше. Серж нашел гостиницу-ферму среди полей и лесов, и они заняли все номера. Девчонки бросились в душ, ребята обсуждали план дальнейших действий.

После душа и кофе Настя отправилась в поле, чтобы обдумать в одиночестве свой сон или видение.

Граф Виттури видел, как она решительным шагом вышла с территории отеля. Он пошел за ней.

Ветер шевелил выпавшие из косы тонкие пряди, девушка, обняв себя за плечи, стояла среди цветущего разнотравья, которое волнами качалось вокруг нее, он видел пыльцу, падающую с цветов, видел, как ветер поднимает ее золотой пылью вокруг Насти. Она обернулась, почувствовав его. Но, скользнув по нему взглядом, снова отвернулась. Казалось, она сосредоточена на чем-то важном внутри себя. Кисти ее отпустили плечи, руки плетьми упали вниз. Пальцами провела по головкам цветов. Он любил этот мир. Именно тот, что сейчас, возможно, видит она. Мир нетронутый, мир живущий в цикличном равновесии, замкнутый на самом себе. Он не знал, что из звуков вокруг слышит она. Да это и не важно: сейчас Настя была частью этого мира, самым важным его элементом.

Медленно, будто подчиняясь ритму травяного моря, пошла она по полю. Он знал, что шаг скоро станет увереннее, словно зверек, выпущенный на волю, она с недоверием чувствовала почву под ногами, прислушивалась и принюхивалась ко всему вокруг. Но постепенно чувство свободы обновляло ее кровь. Вот-вот шаг ускорится, и, поверив в свои инстинкты, она понесется по полю, легко касаясь ладонями цветов, а когда не хватит дыхания, когда восторг забьется тугим пульсом в груди, она засмеется, упадет в траву и увидит бескрайность, бесконечность пространства над собой. Трава встанет над ней, колокольчики заглянут в лицо, все, что было малым, станет большим. Распустившаяся вконец коса перевьется со стеблями травы. И она будет свободна, по-настоящему свободна. Пока он не придет к ней.

И потому, глядя, как она несется по полю, он кивнул самому себе с усмешкой, повернулся и пошел прочь. Зверей, отпущенных на свободу, нужно оставлять на просторе, чтобы сердце радостно стучало в груди, чтобы глаза горели, чтобы чувствовали шкурой окружающий мир. Нужно отпускать. Нужно уметь вовремя исчезнуть из их жизни. И вовремя в нее вернуться.

Ролан ждал его у ворот.

— Чего тебе? — глухо спросил граф Виттури.

— Я пришел просить, повелитель.

— Знаю. Но ответ — нет.

— Она — смысл моего существования. Единственный свет, а ты хочешь забрать ее. — Ролан стоял, сгорбившись и низко наклонив голову.

— Она может спасти мир.

— Весь мир не стоит того, чтобы потерять ее, повелитель.

Боль в груди на мгновение ослепила графа. Ролан понимал то, чего демон не смог понять вовремя. Как он желал поначалу поскорее избавиться от Насти… Потом хотел противоположного: чтобы ее предназначение, которое он видел ясно написанным на ее челе, оказалось ложным. Потом снова желал убить ее. И вот снова только мысль о том, что он ведет ее как доверчивого ягненка на заклание, вызывала в нем боль и ярость.

— Я уже не решаю ничего, Ролан. Наташа умрет вместе с этим миром, если не постарается вмешаться. Пойми, речь идет о конце всего. Это не борьба за власть. Это борьба за жизнь. Это ты можешь понять?

— Да.

Ролан отступил. Потом помедлил и бросил в спину графу:

— Думаешь, она вспомнит ее, повелитель? Видел ли ты Ноктурну такой, какой видел я? Терзающей своего ребенка ради жажды мощи?

— Я видел ее. Может, она не узнает дочь, может, мы зря втянули в это Наташу. Но скажи мне, Ролан, разве ты не цеплялся бы на моем месте за любую соломинку? Речь идет о гибели всего этого. — Граф развел руками. — Это наш дом. Это все, что у нас есть. Другого не дано. Я использую любой шанс. Так же, как и ты. Другого выхода нет. Мне жаль.

— Вам не жаль. — Ролан с усилием поднял взгляд на графа. — Я всего лишь темная тварь, но я слышал о вас достаточно.

Граф Виттури долго смотрел на него, и золотые искры вспыхивали в его карих глазах.

— Вы отвергли всех, ангелов и демонов. Живете в одиночку, в одиночку вершите один вам известный суд. Вас ненавидят все. И вы ненавидите всех.

— Здесь мой Рай, здесь мой Ад. Здесь я хозяин. Мне плевать на остальных. И ты не представляешь себе, чем я готов пожертвовать ради мира.

И граф отвернулся от него и ушел.

Ролан сжал кулаки. Нет, он что-нибудь придумает. Он спасет Наташу.

С поля Настя возвращалась полной сил и с какой-то золотой, распирающей ее энергией, которая, казалось, морем была разлита над летними травами. Папа римский важно вышагивал рядом, проклиная высокую траву за то, что его сутана и ноги путались в ней.

Ощущать землю под ногами было очень приятно, она словно обнимала ее ступнями, обкатывала кроссовками. Но в коленях появилась слабость, когда она увидела Азазелло, на этот раз уже не страшно одутловатого, а с посеребренной кожей, на фоне которой ярко горели его красные глаза с черными зрачками, и выделялся один клык в легкой ухмылке.

Почему она все время теряется перед ним, как школьница, не выучившая уроки? За рукоять меча схватилась решительно, а достать его и врезать ему — не хочется.

— Зачем пришел? — пошла она в атаку, пока папа римский тщетно пытался отпугнуть демона молитвой.

— К тебе пришел. В гости.

Обалдеть. Настя приподняла брови в изумлении. Но вместо ответа Азазелло взглядом указал ей на свои ноги. Он стоял в длинном плаще, закрывавшем всю его фигуру. Он приподнял полы до колена. Настя вскрикнула и отступила назад: вместо ног у демона были козлиные, покрытые свалявшейся шерстью ноги с раздваивающимися копытцами.

— Ты поняла?

— Не совсем, — неуверенно протянула Настя, не сводя глаз с копыт Азазелло.

Демон в нетерпении закатил красные глаза.

— Твоя волчица меня не хочет растерзать?

— Нет.

— Я тебе траву райскую давал?

— Да.

— Ну?

— Что ну? Антилопа гну! — Настя вдруг разозлилась. — Вы вообще все сговорились, что ли? Один недоговаривает, другой нападает, третий ноги небритые показывает. Ясно выражаться вас не учили?

— Дева, осторожнее! Это порождение геенны огненной опасно! — предупредил призрак Борджиа, но Настю уже несло.

— Все мне что-то про смерть говорите, про гибель, пытаетесь боль причинить и напугать. — Слезы подкатили к горлу, голос дрожал.

— Я с самого начала пытался поговорить с тобой. — Азазелло переступил копытцами, так нервно и как-то по-животному, что Настя сквозь слезы засмеялась. На что демон и вовсе растерялся.

— Женщины! Даже богу вас не понять, не то что демону. А я говорил, говорил с самого начала, чтоб не меня посылали! Послали бы Гесту, она бы нашла подход.

— Кто такая Геста? — всхлипывая и смеясь спросила Настя. — Какой подход?

— Нас постоянно прерывают, Настя. В доме с картиной — твоя подруга-ангел, в аду ты влезла, защищая оборотня, в самую гущу Дикой Охоты, так что попалась в лапы Белиалу, вместо того, чтобы найти то место, которое я тебе хотел показать.

— Какое место?

— Теперь уже не важно. Белиал его уничтожил, а там хранилась информация о падших ангелах.

— Но ты же на стороне Ноктурны, Азазелло.

— Кто тебе это сказал?

— Разве ты сам не нападал на графа Виттури?

— При чем тут Самаэль? Я говорю с тобой! С тобой, земная, говорящая с призраками. Мне плевать на Самаэля. Забудь про него.

— О, так я теперь земная и говорящая с призраками? Помнится, совсем недавно я была пылью и презренной смертной! Так, Азазелло, либо ясно скажи, зачем пришел, либо топай отсюда на своих… копытах.

— Я знаю способ, как обойти судьбу, которую прочел над тобой Самаэль. — Увидев непонимание на лице девушки, Азазелло пояснил: — В какой-то момент над человеком формируется судьба как самый возможный из всех остальных вариантов, его-то и видит демон. Он может явиться и предложить другой вариант, может повернуть судьбу, а может оставить все как есть. Но есть моменты, когда гибкость развития событий может закостенеть, и тогда повернуть события вспять невозможно. Демон знает, что наиболее возможный вариант развития твоей судьбы: погибнуть в сражении с Ноктурной, повергнув ее. Но все может измениться. Оттого Мать и дает тебе силы.

— Ты и про это знаешь?

Но Азазелло в нетерпении отмахнулся и оглянулся на гостиницу.

— Мое время на исходе. Сейчас он придет за тобой. Но помни, ты можешь выжить, если он умрет.

И он растаял в воздухе, а папа римский поплевал на то место, где тот стоял, и еще перекрестил его зачем-то.

— Срань господня, что за жизнь у тебя, дитя мое! Одолели тебя совсем эти порождения сатаны!

Но Настя его причитаний не слышала. Она видела, как к ней через поле идет граф Виттури. На нем была простая черная майка, но она так соблазнительно обтягивала его торс и сильные руки, что сердечный ритм ускорялся бесконтрольно. Выжить, если он умрет? Невозможно! Ведь они одно целое, едины, несмотря на расстояния и совершенно разные жизни. Это не важно, ничто не важно. Ее может и не быть, но он должен существовать всегда.

— Он тебя предаст и глазом не моргнет, — науськивал ее папа римский.

— Азазелло нельзя доверять. Вот он как раз предаст, недорого возьмет. А граф Виттури пожертвует мной только ради всеобщего спасения.

— Наивное чистое дитя! Да они оба — исчадия ада и играют с тобой. Возьми уже свою судьбу в свои руки.

— Я взяла. Давно взяла. К тому же сегодня ночью я видела странный сон. И то, что я узнала в нем, кажется мне более правдивым, чем то, что говорит Азазелло.

— Сон? Ты веришь в какие-то сны? Дитя, да пойми же, нужно избавиться от демонов! Тебе нужно уничтожить и того и другого!

— Да как же вы не поймете, ваше святейшество… я верю в него.

Настя замолчала и тронулась навстречу графу Виттури. Знать бы, что у него на душе… Понять бы его получше. Может, тогда она смогла бы разрешить все загадки, что подкидывают ей высшие силы?

Они встретились на полпути, пыльца золотым облаком взлетела вокруг них, солнце шло к закату, оттого свет его тоже был золотым и нежным.

Он так просто притянул ее к себе, провел большими пальцами по ее скулам так нежно, что она опустила веки. Вслепую скользнула руками на его талию, обняла его, ладонями прижалась к мышцам на широкой спине.

— Как же мне хорошо, когда ты рядом, смертная. Порой думаю, что люди не подозревают о том, как прекрасно мгновение. Вы так боитесь умереть, что не живете вовсе. Хотите быть вечными, любить…

— Навсегда? — Она открыла глаза и взглянула на него. Он, обнимая ее одной рукой, окинул взглядом поле и повернулся к ней с полуулыбкой.

— Не бывает любви навсегда. Мы можем лишь ценить друг друга, любить в этот момент времени. В этот час, минуту, секунду. Эта секунда навсегда, Настя.

— Как это больно, что ничто не вечно. — Она снова уткнулась лицом в его грудь, и сердце демона сжалось от нежности.

— Глупышка, в этом красота мгновения. Закат не может быть вечен, иначе он надоел бы. Осточертел. Но сейчас, смотри, как розовеют лепестки вишни в последних лучах солнца, с какой жадностью бросается в сердцевину цветка пчела, чтобы успеть собрать пыльцу. Смотри, как качаются ветви, они словно кивают и говорят: «Да-да, это так, мы не вечны, но мы прекрасны». Красота — это мгновение, Настя. А вечность — это приговор. Не приговаривай себя. Люби как дышишь…

— Граф… — Настя поколебалась, но все-таки задала давно мучающий ее вопрос. — А я тогда… в театре… убила Белиала?

— Разве ты не видела, как его голова отделилась от туловища и весь он обратился в пепел? — подняв бровь, спросил граф Виттури. В глазах демона плясали искры смеха.

— Но… может, я его просто временно…

— Настя, — вздохнул он и прижал ее к себе сильнее. — Какое же ты еще, в сущности, дитя. Демоны и ангелы бессмертны, но нет ничего вечного. И если ты убиваешь, то они умирают. Возможно, энергия Белиала воплотится во что-то иное, но он никогда уже не станет тем, кем был. Тем более после такого поражения от руки человека.

— Голубки. — Голос Риты заставил ее отпрянуть от графа.

Ведьма шла к ним медленно, улыбаясь. Но Насте показалось, графу было неприятно, что она оборвала их разговор.

— Рита! Что случилось, радость моя?

— Господин граф… Ролан сбежал с Наташей и Габриэлем.

Граф Виттури усмехнулся.

— Что ж… этого я ожидал.

— Как ждали? — Настя с досадой посмотрела на него. — Столько трудов, чтобы достать Наташу, а теперь опять искать ее?

— Они не уйдут далеко, — успокоил он ее. — Зря я, что ли, защиту ставил вокруг. Вернутся затемно, навернув пару кругов по окрестным лесам. Пойдемте, девушки, нам всем надо отдыхать.

И, приобняв их за талии, граф Виттури отправился к гостинице. За ними, пыхтя и отдуваясь, шел папа римский и бурно завидовал «сатане окаянному, бесу козлоногому».

Наташа, ангел и инкуб вернулись под конец ужина. Их встретили молчаливо, только граф Виттури поинтересовался, как прошла прогулка. Лика поднялась и пошла разогреть отложенную для них порцию.

— Еще мы напекли картошки в углях во дворе, — сказал Серж, виновато поправляя очки, — но было так вкусно, что мы все съели.

Дуняша по-матерински обняла Наташу, подсела к ней, что-то зашептала девочке на ухо, и та немного расслабилась. Балерина как чувствовала, что так просто им от этой странной компании не уйти. Она послушно плелась за Роланом, попутно гадая, зачем с ними увязался этот синеволосый с пирсингом, который утверждал, что он ангел.

И ничуть не удивилась, когда они опять пришли к гостинице. Ролан хотел сделать еще одну попытку, но Наташа отказалась: устала и хотела есть. К тому же эта странная команда могла привести ее к маме. Она не собиралась больше убегать.

Габриэль уже рассказал ей в пути, несмотря на сопротивление Ролана, что в ее маму вселился демон и творит нехорошие вещи. Какие именно, ангел назвать не смог, но сказал, что все они очень надеются на то, что, когда она увидит дочь, человеческое в ней проснется и можно будет избавиться от демона внутри нее. Наташа твердо решила, что обязательно попробует вернуть маму. А потому сбегать от этой странной компании больше не собиралась.

ГЛАВА 9

Настя проснулась ночью оттого, что кулон слегка нагрелся. Она беспокойно пошевелилась. Обнаружила руку Лики на своем плече, тихонько убрала ее, села и зевнула. Выбравшись из кровати, подошла к окну.

Стояла такая жара, что все окна были открыты, но движения воздуха не ощущалось. Ее сильно беспокоило, что кулон жег кожу. Надо найти графа Виттури. Но сначала надо сменить ночную рубашку на брюки и майку. Выходить к графу в полупрозрачной сорочке было верхом легкомыслия. Не из-за него, он не станет на нее покушаться. Скорее из-за себя самой. Чем больше между ними преград, тем спокойнее. Слишком приятны даже мимолетные касания демона к коже. А душной томительной ночью даже его голос будет ласкать тело. Настя сделала глубокий вдох и медленный выдох. Она уже не знала, кому молиться о том, чтобы быть сильной. И поэтому просто понадеялась на саму себя и предпринятые меры.

В коридоре гостиницы было пусто. В общем зале тоже. Она знала, что графу комнаты не досталось, поэтому надеялась найти его здесь. Приоткрыв дверь, она вышла на крыльцо. Он сидел на деревянных ступенях и смотрел на луну.

Она присела рядом и тихо сказала:

— Кулон нагрелся. Он обычно такой, когда архангел рядом.

— Тогда нам стоит всех разбудить, как считаешь? — Он повернулся к ней.

— Вы серьезно спрашиваете о моем мнении?

— Как официально, — улыбнулся он. — Ты выросла, Анастасия. И мне интересно, что ты думаешь.

Он встал, помог ей подняться и, вместо того чтобы отпустить, притянул к себе. Она покорно прижалась щекой к его груди, и демон крепко обнял ее. Какая худенькая, хрупкая, как только Матери удается вкладывать нечеловеческую мощь в это тело? И почему его так тянет к ней, так сильно, что от желания хочется раскрыть крылья и унести ее далеко отсюда?

— А знаешь, что я собираюсь с тобой сделать, земная?

Близость его отправила сердце вскачь. Пока он шептал, его дыхание касалось лица будто легкие крылья бабочки. Волна желания всколыхнулась во всем теле, и она прильнула к нему подобно тому, как ласковая волна накатывает на берег. Что она там думала о защите? Настя забыла, на смену осторожности и сдержанности пришла адреналиновая волна, снося все преграды на своем пути.

— Наверно, ничего хорошего…

Его горячие ладони залезли ей под майку и легли на талию. Ей хотелось застонать от удовольствия, но она сдержалась, задержав дыхание. Кажется, сердце тоже остановилось… Да что же с ней такое? Почему он так легко лишает ее обороны?

— Это как посмотреть… в этом мире все относительно.

Она еле вспоминала о том, что надо дышать. Интуитивно понимала, что он играет с ней, но игра демона, его прикосновения, голос, улыбка — все разжигало в ней желание.

— И что же?

— То, что еще не делал.

Она изнывала, пока он легкими поцелуями покрывал ее лицо, а потом лизнул в губы. Он нужен ей. Нужда ворочалась в теле огненной змеей, причиняла боль и удовольствие одновременно. Она сейчас умрет, если не получит его всего, если не растворится в нем…

— Вы отъявленный мерзавец и негодяй, граф Виттури, — чуть дыша прошептала она. А хотелось лепетать и умолять о ласках. Боги, где же взять силы? Пусть это будет только его игрой…

— Все намного хуже, милая. Я — демон.

Он притянул ее ближе к себе, его ладонь медленно сползла ниже талии и прижала ее бедра к нему, их дыхание смешалось, и на мгновение она испугалась, что он совсем не играет, что сейчас действительно продолжит и она не сможет устоять.

— Настя…

Зов и стон, на который ее тело не могло не откликнуться. Она прильнула к нему, он целовал ее шею, заводил руки за спину. Настя сама не поняла, как оказалась полностью под его контролем. Попыталась мягко освободиться, но он лишь сильнее сжал ее запястья и прижал к двери.

— Отпусти! — простонала Настя. Она задыхалась теперь от желания. Ей казалось, страсть маленькими язычками пламени пожирает каждую пору ее кожи.

— Ты действительно этого хочешь? — Она услышала улыбку в его голосе.

Настя не ответила, потому что до слез хотела продолжать эту игру, но кулон раскалялся все больше, и она отчаянно понимала, что нужно выбирать между желанием и долгом. Оба тяжело дышали, как после бега. Он впился ей в губы, а она, собрав всю свою волю в кулак, врезала ему между ног.

— Черт бы тебя побрал… — простонал он сквозь зубы, отпуская ее. — В этом не было необходимости.

— Я стала сильнее, — мстительно ответила Настя. Ее колотило от ярости и обиды на него, а еще от желания, переполнявшего все ее тело. Он все время играет с ней, ходит по тонкой грани между притворством и настоящим влечением. Она устала гадать, где игра, а где настоящее.

— Ни одна женщина не смогла бы такое сделать! — Он, похоже, искренне восхищался ею, несмотря на боль.

— Всегда есть первый раз, даже у демона, — мстительно бросила она и пошла поднимать друзей.

Все еще согнувшись, он рассмеялся ей вслед.

Через десять минут все были одеты, а кулон жег так сильно, что причинял боль. Но, если не считать этого, вокруг все было спокойно.

Даже волчица не тревожилась. Настя начала жалеть, что они разбудили агентов зря. Духота ночи постепенно сменялась прохладой: льняные занавески сначала легко колыхались, а потом, с усилением ветра, оторвались от стены, словно потянулись белыми руками в полумрак комнаты.

Рита сидела перед зажженной свечой и, не отрываясь, смотрела на танцующее пламя. Она призывала все силы: если появятся ангелы, она не упустит возможности отомстить за смерть отца.

Локи расчесал пальцами волосы и, стащив с запястья резинку, затянул их в хвост. Дуняша подремывала на груди у Толи, мальчишек и Наташу оставили под присмотром Ролана и Габриэля с Сержем.

Итсаску перезаряжала пистолеты. Лика сидела, закрыв глаза, и, судя по виду, молилась. Диего ходил из угла в угол.

Ветер стал сильнее, вдалеке прогремел первый глухой рокот приближавшейся бури.

— Они уже рядом, — подал голос граф Виттури. Он оттолкнулся от стены, слившись с которой, стоял все это время, наблюдая за агентами в полутьме.

Настя стряхнула с себя дрему и вышла вслед за ним на улицу. Свежий ветер снял остатки сна, точнее, сорвал их, порывами налетая на агентов.

Волчица выскочила из Насти и зарычала на грозовое облако, стремительно приближавшееся к ним. Настя призвала остальных волчиц как раз вовремя: гроза обрушилась на них всей своей мощью.

Тяжелые облака выдвинулись с двух сторон и, почти клубясь по земле, взяли агентов в кольцо.

Молнии сверкали угрожающе близко, а внутри центрального облака перекатывалось что-то мощное и пугающее. Порывы ветра пытались разбросать агентов, стоять твердо на ногах было трудно.

Рита произносила заклинание, пока ветер трепал ее волосы. Жалкие попытки остановить королеву! Ведьма развела руки в стороны, завертелась словно юла и подняла встречное движение воздуха. Оно воронкой разошлось от нее в стороны, защищая всех от порывов ветра, и как молнии ни пытались рассечь воздушный поток Риты, у них ничего не получалось.

Толя, выдвинув ладони вперед, расставив для устойчивости ноги, послал в центр облака сотню ярких ослепляющих вспышек.

И тяжелые облака распались, обнаружив белоснежную армию ангелов под предводительством Михаила. Настя при виде архангела зарычала от ненависти. Животная реакция ее совсем не удивила: силы природы в ее теле будто провоцировали ее на это. Дрожа от негодования и жажды мести, она вдруг захотела, чтобы все, что могло, пришло им на помощь, чтобы обрушилось на этих ослепительных воинов с такой же силой, с какой она ненавидела архангела.

Самаэль же, воспользовавшись появлением ангелов, обратился к ним с воззванием присоединиться к нему в битве с Ноктурной во имя спасения Земли. Он видел, что многие из них пришли сюда не по своей воле, и пользовался тем, что в них еще живо было иерархическое чувство повиновения, которым воспользовался Михаил и которым теперь пользовался он. Архангел, сам того не понимая, услужил ему: иначе он с ангелами помельче и не встретился бы. Он провоцировал его на это во время предыдущей встречи и был рад, что тот так легко клюнул на приманку.

Пока Рита удерживала бурю, он использовал все свое красноречие. Михаил не учел того, что, несмотря на свержение, Самаэль продолжал обладать властью и силой, а должен был догадаться, когда на реке он так легко и играючи остановил его нападение.

Архангел пытался вмешаться, но и он сам был ниже Самаэля по рангу. Началось волнение в рядах. Лика осветилась, раскрыв свою сущность, и ангелы увидели, что один из них стоит рядом с демоном.

Михаил приказывал им напасть, Самаэль останавливал и уговаривал присоединиться к борьбе со злом.

Воздушные потоки ангелов и ведьмы между тем столкнулись и начали заворачиваться в воронки посреди сверкающих молний и грома, небесное воинство раскололось, кто-то набросился на агентов, а кто-то предпочел отступить, выбрав, как это свойственно ангелам, позицию невмешательства.

В тот момент, когда вся сила ангелов обрушилась на жалкое войско демона, из лесов и полей прихлынули силы, вызванные Настей. Невероятной красоты олени с ветвями вместо рогов, лоси, обвитые цветущим плющом, медведь с короной, волки, хищные птицы, странные, покрытые мхом существа с огромными глазами, похожие на ленивцев, духи в виде деревьев… Все они были сущностями природы, которые пришли по зову земной, и сама она представляла сейчас собой грозную валькирию: коса расплелась, по ногам ее взобрался плющ и стал броней, а когда Настя достала меч, он вспыхнул пламенем.

Демон прорывался к Михаилу, кося своих противников: тот был единственным виновником этой битвы, падет он, и ангелы отступят. Рита тоже рвалась к нему, отпустив воздушные потоки, она собрала всю силу и обрушила на архангела мелкие и острые самоцветы. Они больно резали его, отскакивали от золотых доспехов, оставляя в них вмятины. Архангел метнул в нее молнию, Локи едва успел снести Риту, налетев на нее: на том месте, где стояла только что ведьма, все вспыхнуло, и черная земля провалилась в яму.

Локи вскочил и отразил удары напавшего на них ангела своим топориком, а потом, улучив момент, снес ангелу полголовы. Рита поднималась на ноги, оглядываясь в поисках Насти. Она увидела ее на спине прекрасного оленя, сквозь шерсть которого пробивались лесные цветы. Девушка одной рукой держалась за его рога, а другой вполне успешно сражалась с ангелом.

Лика прицелилась. Она не была уверена в том, что делает. Может ли ее стрела сразить архангела? Она задержала дыхание. Но в этот момент архангела загородил граф Виттури, пришлось ослабить натяжение.

Настя никогда не сидела раньше на оленях. Она и на лошади-то ездила один раз в жизни. Но в тот момент только часть ее сознания оставалась Настей сомневающейся, слабой и пугливой. Большая часть сознания была занята абсолютным восторгом от силы, плескавшейся в ее теле. Эта сила облегала ее тело броней, эта же сила несла ее в виде оленя на противника, и эта же сила полыхала гневом на клинке меча. И не было в тот момент ничего невозможного для этой земной девочки. Когда она убила первого своего ангела, он ослепил ее ярким светом, сгорая и исчезая, она не отрезвела, нет.

Она направила оленя на другого ангела одной только силой желания. Она видела, как кругом сражаются лесные духи и сестры-волчицы. Битва пьянила. Сразив третьего своего соперника, она скорее почуяла Михаила, чем подумала о нем. Зарычав, в гневе, что не вспомнила о нем раньше, она огляделась вокруг и заметила архангела, сцепившегося с демоном. Кулон раскалился добела, но не причинял уже боли. Напротив, даже тянул ее к архангелу, побуждая уничтожить угрозу.

Михаил был опытным воином, нападения Самаэля он отражал, но при этом явно терял преимущество. Самаэль наступал. Михаил чуть поддался, воспользовался близкой дистанцией, обезоружил демона и ударил его мечом, но в последний момент его опускающийся на голову Самаэля клинок скрестился с мечом Насти. Земная была верхом на олене, поэтому его меч все равно соскочил с ее клинка, но этого замешательства длиной в доли секунды хватило, чтобы демон вывернулся, откатился в сторону и встал.

Зато Настя оказалась близко, Михаил поднял меч, одновременно прикрываясь от ее очередного удара, скользнул по горящему клинку вперед, чтобы прикончить строптивую девчонку. Но олень переступил в сторону, клинок ткнул пустоту, а Настя, с силой ударив по нему, оттолкнула меч еще больше в сторону и тут же рубанула Михаила по голове. Золотой шлем уберег его от гибели, но архангел не думал сдаваться. Взмахнув своими гигантскими белыми крыльями, он поднялся над девушкой. В этот момент стрела Лики пронзила одно из крыльев, на него прыгнул со спины Самаэль, схватил под локти, возвращая на землю и открывая его грудь земной, а Настя с выражением неумолимой Немезиды проткнула незащищенного архангела в шею.

Белая вспышка ослепила всех присутствующих, остававшиеся ангелы предпочли ретироваться, забирая раненых товарищей, истекающих золотой кровью.

Пошел снег, как показалось Насте, но то был белый пух.

Михаил хрипел, заливая золотой кровью графа Виттури, тянул руку к белому от жара кулону стоявшей перед ним всадницы.

И последнее, что услышал архангел, был шепот Самаэля:

— Ты свободен, раб. Ты наконец-то свободен…

Михаил умер и растворился в воздухе. Белый пух накрывал кругом землю и взлетал от шагов зверей и существ вокруг.

Настя слезла с оленя, и живая броня покинула ее, уползая в землю, а духи леса, молча понюхав ей по очереди лицо, ушли.

Она повернулась с пылающим мечом к Самаэлю, который в тот момент стоял на коленях, глядя на свои руки, в которых только что лежал Михаил.

Словно на самом деле услышала она голос Азазелло: «Ты можешь выжить, если он умрет». Казалось, убить его сейчас проще простого. Он безоружен перед ней. Искушение было велико. Он поднял на нее глаза, и она почувствовала, что демон знает, о чем она думает. Но он ничего не делал. Она чуть отвела меч в сторону, замахиваясь. Самаэль не двигался. Пожалуй, он даже рад такому исходу. Черные кудри падали на его лоб. Он ждал, не сводя с нее карих глаз с золотыми искрами. Настя протянула ему руку, помогая встать.

Последняя запись в дневнике Насти:

«Я могла его убить. Могла изменить судьбу. Но мне это казалось неправильным. Я люблю его. Люблю того, кто пробивается золотыми искрами в его глазах, того, кто стоит за его словами и поступками. Я люблю ангела в нем. И люблю демона. Он вечен, может, несмотря на линии судьбы, чуть заметные на его ладонях, я бы и не смогла этого сделать. Но он ждал покорно моего выбора. И я выбрала его. Снова.

Я не знаю, что ждет нас в будущем. Мы решили вернуться в Москву на пару дней: Ноктурна не спешила появляться, а тем временем сюда слетались все агенты. Может, это мои последние дни. Но я бы ничего не поменяла. Я бы все равно убила архангела и помогла подняться демону».

ГЛАВА 10

— Говорят, когда гибнет архангел, небеса плачут, — прошептала Лика на ухо Насте, когда они ехали по шоссе в Москву.

Что ж… небеса рыдали. Из-под колес встречных машин расходились грязные волны. Все было размыто в серой мгле. Как раз под настроение.

В особняк графа они вернулись не все: Дуняша и ее семейство поехали домой, а Ролан отпросился забрать и привезти Наташе кое-какие вещи. Девочка захотела остаться с Габриэлем и Настей. В особняке было уютно и тепло, подали обед.

— Я давно хотела спросить тебя, — подошла Настя к графу после обеда, когда он в задумчивости точил свои мечи, — кто все эти молчаливые слуги?

— Мои рабы, — невесело усмехнулся он. — Не всем, знаешь ли, так везет, как тебе. Иногда я забираю души. И если они совсем никуда не годятся, то становятся просто слугами.

— Ясно. — Настя потопталась и ушла, теребя в задумчивости кончик косы.

Демон усмехнулся и вернулся к мечам.

Она вернулась.

— А зеркала?

— Какие зеркала? — не сразу понял он.

— Те, что у тебя в подвале, в Венеции.

Он молчал, обжигая ее взглядом. Настя терпела: любопытство было сильнее. Наконец он, поборов желание посадить ее к себе на колени, взглянул на меч. В отражении стали он поймал ее губы, чуть приоткрытые, словно просящие того же, чего жаждет он. Демон снова и снова спрашивал себя: когда, в какой момент искуситель стал искушаем сам?

— Есть вещи, которые тебе лучше не знать, Настя.

Она опустила глаза и смиренно кивнула. И опять выплыла из комнаты.

Он отложил мечи. Заниматься оружием не хотелось. Перед глазами снова встало поле боя и Настя с пламенеющим мечом. Белый пух падал на ее распущенные и разбросанные по плечам волосы, лицо измазано в земле, а зеленые глаза смотрели на него пристально, взвешивая его уязвимость. А он был уязвим в тот момент. Рядом с ней он всегда чуть более смертен, чем обычно. Существовала надежда, что Ноктурна тоже.

— Господин граф…

О да, похоже, к нему сегодня паломничество блондинок…

Самаэль жестом пригласил Лику сесть в кресло рядом. Ангел села. Она нервничала. Он вздохнул и улыбнулся.

— Что ты хотела спросить, Лика?

— Настю накажут за убийство Михаила?

— Не думаю. Наказывать некому. Ты же знаешь… Он давно уже не интересуется тем, что делают ангелы.

— Но архангел! Это же архангел! — Лика потрясла головой. — Он может и покарать ее.

— Забыла? Он в игре, потому что прислал ей кулон, Лика. Он не отдал его Михаилу. Он знал заранее, что Михаил захочет ею обладать. Он знал, что я этого не позволю. — Наклонившись к ней, он слегка прикрыл ее сцепленные вместе кисти своими широкими ладонями. — Не бойся за нее, мой ангел.

— Как ты можешь оставаться таким… спокойным? Где берешь силы? — Слезы потекли по ее лицу, и она наклонила голову.

— Там же, где и все. В своем упрямстве. Эй, — он приподнял ее лицо, — не плачь, мой ангел, ведь пока все идет неплохо. Мы избавились от Михаила, и, возможно, кто-то из ангелов захочет помочь нам. У нас на одного врага меньше и, может, на пару воинов больше. Настю никто не покарает. Если нужно, я возьму гибель Михаила на себя. Ведь это я держал архангела, пока она его убивала.

Лика содрогнулась. Она смотрела прямо в глаза демону, они сидели очень близко, наклонившись друг к другу, а пальцами он ласково вытирал ее слезы, держа лицо в ладонях.

— Я не помешаю?

Ангел и демон одновременно повернулись к Диего. Глаза оборотня метали молнии, но, казалось, этого никто и не заметил.

— Спасибо, господин граф. Дам вам поговорить. — Лика вышла из комнаты.

— Давай присаживайся. — Граф Виттури указал Диего с усмешкой на ее место. — У меня, похоже, сегодня вечер задушевных бесед.

Но Диего не торопился слушаться. Он был страшно зол, поэтому говорил, едва сдерживая гневный тон:

— Звонила Дуняша. В московском агентстве кто-то побывал, офис разорен. Карл и Клара уже едут к нам.

Граф Виттури встал.

— Тогда нам с тобой надо подняться на крышу.

— На крышу? — не понял Диего.

— Именно, — мимолетно улыбнулся демон. — Следуй за мной.

Выход из мансарды на крышу дался Диего нелегко: было скользко, дождь здесь, наверху, казалось, бил сильнее, а серая мгла над городом, который еще недавно изнывал от жары, казалась вечной и вводила в уныние. А вот графу Виттури и покатая крыша, и дождь были нипочем. Он легким шагом подошел к самому краю.

Диего вытер мокрое лицо и хищно уставился ему в спину. Мало того что он Настю соблазняет, теперь ему и Лику подавай? Только что увиденная сцена еще стояла перед глазами.

Граф Виттури повернулся к нему и ус

Глава 1

Человек в легком сером пальто взирал на Барселону с горы Тибидабо. Сильный ураганный ветер, нагнавший туч на город, порывами орошал все вокруг холодным, не по-весеннему колючим дождем. Опавшие цветы покрывали смотровую площадку фиолетовым ковром. А полы его сухого пальто не шевелились от ветра, да и сам он, казалось, не замечал бури вокруг.

Тот самый парень, что отдал кулон Избранной Насте, приблизился почтительно сзади, встал рядом так, чтобы его присутствие стало заметно.

– Габриэль наказан, – доложил парень.

– Что он натворил? – раздался тихий ровный голос.

– То же, что и большинство. – Парень опустил голову. – Он старался «сохранять дистанцию» и «не вмешиваться». В результате проявил халатность и допустил появление Ноктурны.

– Не казни его слишком, Рафаэль.

Парень дернулся.

– Я не казнил… ну, самую малость.

– Что ты придумал? – с любопытством спросил его собеседник.

– Забрал его память и оставил ему ровно столько, сколько необходимо, чтобы найти Избранную.

– Хорошо. Нашел?

– Пока нет, он рядом, но еще ничего не понял.

– А поймет? – Собеседник глянул на парня, и тот уловил в мимолетном взгляде смех.

Парень пожал плечами.

– Что ж, мы сделали достаточно, Рафаэль, – мягко успокоил его собеседник. – Теперь понаблюдаем.

Рафаэль некоторое время стоял молча, но потом не выдержал:

– Можно ли мне спросить?

Его собеседник улыбнулся уголком рта, так, чтобы архангел этого не увидел.

– Ты уже спрашиваешь.

– Почему Ты любишь его?

Он не называл имени. Но они оба знали, что речь не о Габриэле.

– Он тот, кого все ненавидят. Кроме тех, кто понимает его. А я понимаю его как никто другой.

– Но ты наказал его вместе с остальными. Отказался от него, свергнул. Не понимаю… Какая разница между ним и остальными?

– Иногда, чтобы научить ребенка плавать, любящие родители бросают его в воду. Когда-нибудь ты все поймешь, Рафаэль.

– Мне его не хватает. – Архангел с грустью посмотрел на город.

– Так кто тебе мешает?

Рафаэль внимательно посмотрел своему собеседнику в глаза.

– Но разве… Разве можно нам…

В почти прозрачных от внутреннего света глазах собеседника он прочел ответ:

– Я никогда не запрещал.

Весь мир, казалось, сошел с ума. Где-то стояла дикая жара, кого-то заливало дождями, бури и смерчи разрушали целые страны, землетрясения и цунами грозили окончательно стереть с лица земли многочисленные населенные пункты. Катастрофы случались одна за другой, предсказать, где произойдет следующее несчастье, было невозможно. Каждый день агенты слушали новости, все больше впадая в уныние: поиски балерины пока ничего не давали. А вот Ноктурна все чаще напоминала о себе.

После того как агенты искали портрет с частью ее силы сначала в Ватикане (и нашли там только призрак папы римского Александра VI, который теперь повсюду ходил за Настей), а затем во Франции, где портрет был найден, но захвачен Ноктурной, ее сила выросла настолько, что одно бедствие следовало за другим.

Единственной зацепкой была дочь Ноктурны, которая предположительно занималась балетом. Ее поисками занималась Итсаску. Граф Виттури надеялся использовать девочку для ослабления силы Ноктурны, если им придется столкнуться с ней еще раз.

Настя усиленно тренировалась вместе с остальными агентами.

Граф Виттури был рядом, но наедине с ним Настя больше не оставалась. Отчасти потому, что сама боялась этого. Она знала, что большего ей не дано. Ведь тот поцелуй она выпросила у него. Вот и довольно. Он пожалел ее, пошел ей навстречу. Просить сверх того, что дано, не нужно. Она – Избранная и должна погибнуть, выполняя свое предназначение – спасти мир. Точка. Ее мнения на этот счет никто не спрашивал. Просто вручили ей медальон. Архангел Михаил дважды пытался его отнять, но Настя теперь научилась прислушиваться к своей интуиции: ни о какой передаче медальона речи быть не может. Это ее ноша.

Помимо шестого чувства Настя начала замечать за собой странную необходимость время от времени бывать на природе. Это было похоже на голод: порой у нее возникало острое желание оказаться в лесу или у моря. Первое время было неудобно просить об этом агентов, но однажды, когда они с Ликой готовили чай на кухне, она покачнулась от слабости, ангел вскрикнула, рассыпав заварку, бросилась к Насте, сползавшей на пол. Это было не головокружение, а просто ощущение отсутствия сил, словно она очень давно не спала и вообще не отдыхала. Граф Виттури оказался рядом. Подхватил ее и крикнул Сержу, что нужна машина.

Они отвезли ее на гору, что совсем рядом с Барселоной, и пока Настя приходила в себя, граф Виттури отчитывал ее сухо и зло:

– Настя, в следующий раз предупреждай, мы будем вывозить тебя в любое время, в любую погоду.

– Но что со мной?

– Ты все больше зависишь от сил природы. – Рука графа мимолетно коснулась ее щеки. – Слишком много затрат эмоциональных и физических. Тебе необходимо пополнять энергию.

Они еще долго сидели с ней там, в лесу, переговариваясь о последних событиях, пытаясь нащупать след Ноктурны во всех происходящих катаклизмах.

Так и повелось. Два-три раза в неделю Настя ездила в горы с Ликой, графом и Сержем. Иногда вместо Сержа был Диего, иногда Габриэль. Итсаску целыми днями копалась в базах данных.

Чем чаще Настя попадала из города на природу, тем больше начинала чувствовать ее иначе.

Прикасаясь к дереву, она чувствовала движение соков внутри, понимала, что от разных деревьев энергия идет разная, где более вязкая, где более легкая. Когда она входила в воду, то тоже ощущала, как вода забирает из нее ненужное, пережитое, переработанное, а взамен будто обновляет ей кровь. Когда касалась земли, чувствовала себя частью ее, словно распадалась на камни, глину, песок…

Это приводило ее в такой восторг, что она даже рассказала об этом графу Виттури. Тот слушал, слегка улыбаясь, внимательно разглядывая ее, убеждаясь снова и снова, что она – иная, как города, что зовут ее к себе. Ни одна земная женщина не могла так спокойно общаться с ним после сближения, и это успокаивало его и в то же время раздражало. Как ангел он восхищался ее стойкостью и контролем перед соблазном, а как демон все больше испытывал желание искусить снова. Ее природа была абсолютно человеческой, но дары Старой Матери раскрывали в ней самые лучшие качества, перерабатывали ее человеческую природу и соединяли с природой куда более древней и мудрой, полной огромной силы и энергии. А ее способность видеть призраков восхищала и вносила сумятицу в повседневную жизнь: было забавно смотреть, как Настя с серьезным видом спорит о чем-то с пустотой или смеется, очевидно, удачным шуткам папы римского, в последнее время призрак и девушка стали друзьями, и это тоже делало ее особенной.

И порой, когда он слышал ее смех, что-то болезненной пружиной срывалось внутри, гадюкой жалила мысль: она умрет. Она, та, что теребит кончик своей косы и прикусывает губы, когда задумывается. Та, что смотрит всегда такими грустными глазами серьезно, открыто и честно. Дитя, которое доверчиво идет к нему, когда больно. И яростная, свирепая волчица, которая мелькает в ней иногда во время боя или спора. Она умрет.

Вечность тогда представлялась ему еще более мучительной, чем раньше, и он сам не мог понять, почему испытывает ярость и желание крушить все вокруг. И в эти моменты он взвивался в небо, искал бури, которые теперь так легко можно было найти, врывался в самое сердце их, рвал и метал, крушил и разворачивал воздушные потоки, орал от ярости и обиды. И когда он возвращался на землю, то горел ненавистью к Насте, такой сильной, что пару раз от решающего шага его спасало только воспоминание о ее просьбе не убивать ее напрасно. И если бы можно было принести ее в жертву на какой-нибудь алтарь, он бы уже давно приволок ее туда за волосы и перерезал ей горло. Лишь бы решить самому, лишь бы не ждать ее гибели. Но он обещал. Хитрая девчонка как чувствовала его. Знала его лучше, чем он сам. Единственное, что дорого для демона, – это слово, данное им самим.

Премьера балета должна была состояться через неделю. Наташа репетировала как безумная, до кровавых мозолей, до полного бессилия, лишь бы не думать, не вспоминать, не тосковать. После репетиции падала на руки приходившего за ней мужчины. Он оказался реальным, этот мужчина из снов. Появился на пороге ее квартиры сразу после звонка из полиции, до приезда комиссии по делам несовершеннолетних. Сказал, что будет с ней всегда.

Она тогда ничего не могла понять и осознать, все было как в тумане. Смутная надежда, что мама найдется, таяла с каждым днем. Ограбление, убийство брата и похищение матери – это слишком много для одной потерянной девочки. И появление Ролана казалось подарком свыше. Он представлялся всем ее дядей. Нужные документы появлялись у него на руках по первому требованию. Да и особых препятствий чиновники ему не чинили: стоило ему взглянуть на женщин, они становились послушными и ласковыми; печати, бумаги – все было решено в краткие сроки. И он стал ее опекуном. В балетной школе его появление было всякий раз событием: высокий, красивый, широкоплечий, притягательный. Мамочки тайком вздыхали, когда он проходил мимо, преподавательницы таяли, балерины перешептывались и обсуждали.

Он забирал ее, иногда выносил, закинув на плечо, на другом неся сумку. В машине ее всегда ждал заботливо упакованный термос с чаем, фрукты или печенье, чтобы перекусить.

Он был рядом, но был молчалив, задумчив, все время насторожен, словно ждал опасность отовсюду. Она видела: он охранял ее, но от кого – не знала. И, чтобы не думать, тренировалась без устали и надеялась, что в день премьеры случится чудо и мама появится в зале. И все будет хорошо. Но без папы и Саши… Без них… без опоры… как могло быть хорошо?

Ролан крепко обнимал ее, заботился о ней, но больше не приходил ночами, разве что если ей снились кошмары. Тогда сквозь сон она ощущала, как он ложился рядом, прижимал ее к себе, и страшные сны уходили. Оставался только он, его объятие, его такая странная забота.

– Кто ты? – спрашивала она.

– Это не важно, – отвечал он.

– Почему ты заботишься обо мне?

– Потому что у меня нет другого занятия.

Она подозревала, что, пока он ждал ее с репетиции, уступал окружавшим его одиноким женщинам, иногда ревниво замечала легкую небрежность в его одежде. Когда она попыталась возразить, он сухо ответил:

– Это моя природа. Я создан для похоти. Ты – нет.

– А для чего создана я?

– Ты – танец.

И он посмотрел на нее с такой тоской и обожанием, что Наташе нечего было возразить ему. Она и сама подчас переставала чувствовать, что она человек, что у нее могут быть обычные человеческие отношения и жизнь. Семья исчезла, она оказалась одна, и был Ролан, за которого держалась, как за спасательный круг. Подружки не знали, как реагировать на ее горе, на ее успех, и оставили в покое. И был только танец.

Мрачная история Жизели, которая раньше ей не нравилась, теперь обрела новые оттенки. Жизни у обеих практически не было: только танец, которому можно отдать всю страсть, одиночество, отчаяние, боль. И она танцевала ее с каждым днем все лучше, преподаватели говорили, что если раньше сомневались насчет Наташи, потому что не чувствовали в ее подаче Жизели чувств, то теперь она сама была воздушным призраком, продолжающим испытывать человеческие чувства, все еще любящим, несмотря на предательство.

Инкуб глаз не сводил с нее в танце, когда ему разрешали приходить, он посещал все репетиции. Наташа парила над сценой, едва касаясь ее кончиками пальцев, воздушная и неземная. Он преклонялся перед плавностью ее рук, поворотом головы, который выражал отчаяние и боль, смирение или протест. Она словно перевоплощалась или, точнее, теряла плоть, потому он не испытывал влечения к ее телу. Но дать определение тому чувству, что теплилось в нем, вспыхивало при взгляде на нее, заставляло заботиться о ней, он не мог. Инкуб не знал любви, у него просто появилась необходимость заботиться о той, что превращалась в мотылька, птицу, бестелесного призрака, стоило выпустить ее из объятий. Прекрасная, гибкая, все в нем замирало, когда она летела спасать своего любимого, зная, что они не будут вместе.

Он слышал, как шептались балетмейстеры: родится новая звезда балета. И он гордился тем, что внесет лепту в рождение прекрасного, потому что никогда ничего не создавал в своем долгом существовании, которое теперь казалось ему пустым и бессмысленным до того дня, как он проник к ней в спальню.

Одному ему было известно, что стоит за великолепием танца Наташи. Именно он снимал с нее пропитанные кровью пуанты, перебинтовывал ее мозоли, носил на руках, чтобы неземное и воздушное существо, оправившись, снова взлетало с его ладоней и парило по сцене.

И вместе с тем глухая тревога не оставляла его. Словно заноза сидела в душе инкуба мысль: они найдут их. Но кто эти «они», он не знал. Только понимал, что с их появлением произойдет нечто страшное и неотвратимое, что нарушит состояние хрупкого равновесия, которое удалось ему создать для Наташи.

Глава 2

Настя, зевая, вышла из спальни и застыла, глядя на гостиную, совмещенную с кухней.

Ангел Габриэль жарил яичницу в майке «Не звони мне, звони 666», папа римский смотрел очередную передачу, где публично ссорились, мирились и выясняли отношения какие-то люди. Попутно папа римский читал им нравоучения, назначал количество покаянных молитв или просто шептал:

– В темницу… а на тебя даже яда жалко…

Настя, сонно протирая глаза, прошлепала босиком к плите, налила себе кофе и села за стол. Определенно… ангел, с которым она столкнулась в ином Париже, и призрак папы римского, выпущенный ею на свободу в подземном секретном проходе Ватикана, составляли странную пару соседей по квартире.

– Чем сегодня займешься? – спросил Габриэль, поставив перед ней тарелку с глазуньей.

– У меня свободный день.

– Тогда… – Он замялся, потом поднял на нее взгляд своих синих глаз и попросил: – Может, составишь мне компанию?

– Конечно! А что будем делать?

– Не знаю, заметила ли ты, но у меня по всему телу идет татуировка с нотами. Я хочу узнать, что это за мелодия. Возможно, я как-то связан с Ноктурной, потому что мне казалось, я виновен в произошедшем. Когда мы провалились в ее душу, все в ее доме казалось мне знакомым. Вдруг… знаю, звучит бредово… но вдруг эта татуировка не просто так?

– Знаешь, – задумчиво размешивая молоко в кофе, ответила Настя, – если бы ты сказал мне это где-то полгода назад, я бы посмеялась и ответила, что это бред. Но с тех пор… я словно поселилась в каком-то кошмарном сне, и уже все вокруг не кажется мне бредовым. Поэтому я конечно же займусь разгадкой твоей татуировки. Только вот я не знаю нот.

– Я тоже, – признался ангел. – Но тот продавец в музыкальном магазине может помочь нам, как думаешь?

– Кстати, хорошая идея. Завтракаем и едем. Сейчас напишу сообщение Диего, чтобы нас не потеряли.

– Настя… – Габриэль весь покраснел, как розы на его шее. – Спасибо.

– Да не за что! Спасибо, что доверился мне.

Втроем (призрак увязался с ними) они вошли в магазин. Продавец сразу узнал их, но немного отступил, когда Настя озвучила просьбу расшифровать тату.

Однако уже через несколько минут Габриэль стоял перед ним, обнаженный по пояс, а продавец списывал ноты на лист. Ангел медленно поворачивался, потому что ноты, переплетенные розами, располагались спиралью по его туловищу.

– Определенно это музыкальная композиция, но только понятия не имею откуда. Сейчас попробуем наиграть.

Продавец сел за пианино, Габриэль быстро надел майку, и все они столпились вокруг, умирая от любопытства.

Мелодия зазвучала.

– Похоже на классику, – пробормотал продавец. Он проиграл ее сначала неуверенно, потом повторил более слитно и гармонично, не спотыкаясь.

– Я определенно слышала ее раньше. – Настя ломала голову. – Знаете, у меня папа меломан, узнает любую музыку на слух.

Она позвонила отцу и коротко объяснила, что нужно узнать мелодию. Продавец проиграл ее еще раз. Отец помолчал, а потом ответил довольно уверенно:

– Это из балета «Жизель». Музыка Адана. Уверен почти на девяносто процентов.

– Спасибо, пап.

– Это музыка из балета, – сказала она Габриэлю, завершив вызов.

Они поняли друг друга с полуслова. Габриэль побледнел.

– Но надо убедиться, что это она, – торопливо поправилась Настя.

– И если это так?

– Тогда ты действительно являешься частью головоломки. Как и я. И мы не случайно встретились в Ином городе.

– И возможно, мы найдем ее тоже. Через эту музыку.

– Вы оба бредите, – вмешался папа римский. Он слишком долго хранил молчание, наблюдая за всем процессом. – Но бред интересный, – уступил он, когда Настя посмотрела на него с осуждением.

– Музыкальный, – поправила она.

– Что – музыкальный? – не понял Габриэль.

– Музыкальный бред, – таинственно улыбнулась Настя.

Вечером они вышли из агентства вполне довольными: передали информацию Сержу и Итсаску, которые там дежурили, а сами поехали домой. По дороге Настя почувствовала вдруг жжение в солнечном сплетении, тоску, тягу, словно ее за неведомые нити тянуло к графу Виттури. Перед мысленным взором встал его особняк.

Так вот что ощущал граф, когда она призывала его… Настя решительно направилась к выходу из вагона.

– Нам не здесь выходить, – возмутился Габриэль.

Несмотря на отговоры, ангел и призрак довели ее до дома графа. Настя торопливо вбежала по ступенькам, махнула им на прощание рукой. Дверь ей открыл все тот же молчаливый дворецкий.

Звуки скрипки доносились со второго этажа. Дворецкий просто жестом пригласил ее пройти. И она поднималась по лестнице, ведомая мелодией. Словно скрипка кричала:

– Иди! Иди сюда! Еще шаг и другой!

В этой необыкновенной, прекрасной музыке, которая то замирала, то вновь возникала, то заходилась в плаче, то переливалась трелями, чувствовалась боль, и она царапала душу. Так, наверно, звучит одиночество. При приглушенном свете шаги Насти проглатывал ковер на лестнице. И казалось, нет больше в мире звуков, только скрипка, которая просит ее прийти, подняться, ворваться, потому что дольше терпеть невозможно, потому что сейчас! Ах! Сейчас лопнет струна, рассыплется в прах дерево, не перенеся этих страданий. Настя обернулась: дворецкий исчез. Она была одна.

Рука скользнула по перилам. Она рвалась наверх и не решалась. Но тут скрипка залилась слезами, потом словно прыгнула в пропасть, взвилась вверх, закружилась в ритме безумных переливов. Нужно было быть дьяволом, чтобы так играть.

И, войдя в зал, она увидела графа Виттури в свете горящего камина, по стенам плясали безумные тени, а он играл с закрытыми глазами, сливаясь с инструментом в одну угловатую подвижную тень.

В тот момент он сам был мелодией, где одиночество, боль, отчаяние, сопротивление, ярость, мощь сплетались в клубок, который она едва успевала распутывать, следуя за изменчивыми настроениями инструмента. Прервать его она не решалась. Каденция и возрастание, замирание, острая боль, барокко из торжества…. Сражение, сражение, проигрыш, победа, торжество, отчаяние…

Она прижалась спиной к стене у входа, и слезы текли от красоты и боли, которой он делился с ней.

Он то замирал, нежно водя смычком, то весь взвивался, отчаянно ударяя им по струнам. Он всегда будет таким. На грани между добром и злом. Невероятный и прекрасный. Несчастный и такой любимый.

Граф Виттури вдруг вздрогнул и оборвал мелодию, резко повернувшись к ней. Некоторое время он молчал, огонь за его спиной не давал рассмотреть его лицо.

– Ты пришла… – сказал он наконец.

И шагнул навстречу, положив скрипку на столик, и она прикрыла глаза, слушая его шаги. Он коснулся рукой дорожки от слез на ее щеке. Потом ласково вытер их, заключив ее лицо в ладони.

– Не плачь. Не жалей меня.

Она замотала головой. Попыталась рассмеяться. Ткнулась лицом в его грудь.

– Прости меня, – прошептала. – Я всего лишь человек.

Он усмехнулся, обнял ее за плечи и прижал к себе.

– Я знаю, маленькая.

Настя отстранилась, полная решимости. Он с умилением прочитал в ее глазах, что она собиралась сказать, но не успел остановить.

– Только одна ночь.

Его резануло по сердцу ее отчаяние. Он уже сам не знал, зачем так звал ее, хоть и не надеялся, что она придет. Но теперь она здесь. Он не может лишить ее предназначения ради каприза, Избранная должна быть девой. Да и не хочет он ее на одну ночь. Ему и вечности будет мало.

– Нет. Одной ночи мало.

– Тогда чего ты хочешь? – Она порывисто отвернулась, оскорбленная отказом. Щеки медленно заливались румянцем. Он слышал, как сердце билось учащенно и гулко, раненное его замечанием. Как она нетерпелива и юна! Словно почка на дереве по весне, нежно-зеленая, полная сока торопится раскрыться навстречу солнцу и тянется к нему изо всех сил. Она не знает, что солнце может испепелить и иссушить своим жаром.

Он повернул ее лицо к себе, мягко коснувшись подбородка. Опущенные ресницы вздрогнули и взметнулись вверх, и полные слез глаза обнажили перед ним душу. Голосом тихим, спокойным, даже с толикой грусти он объяснил:

– Путь рук по телу любимой, изгиб бедра под пальцами, жар кожи, распаленной поцелуями, полнота груди в ладони, прохлада ее стопы на твоем бедре… Шелк и запах волос, вкус поцелуев, ее дыхание, голос, смех и слезы… За одну ночь не научиться находить с первого раза ямочки на пояснице, вкладывать в них палец, проводить по окружности впадинки, словно по резному орнаменту. Тело женщины – храм, который надо уметь читать, если хочешь понять, кому и зачем молишься. Если это не похоть, одной ночи всегда мало, запомни. Для этого нужно много ночей. Разных.

– Похоже на песнь песней.

– Эта песня еще не спета, Настя.

И она снова смутилась. Ему нравилось смущать ее. Было в ней что-то такое, что вызывало умиление, похожее на то, что испытывает ребенок к котенку. Он знал, что она в его власти, что ему решать, жить ей или умереть, брать ее или хранить. И оттого хотелось больше всего на свете защитить ее доверчивость как можно дольше. Наивность и чистота дарили ему покой, наслаждение. Он не хотел ломать ее похотью и капризной страстью. Но знал он, что и любить ее ему не дано.

И как у него получалось всегда оставлять ее в дураках? То соблазняет одной ночью, то угрожает потерей души, то отказывает во всем и сразу, да еще так, что после этого остается только либо взять его силой, либо отступиться. И так как демона силой не возьмешь, остается только последнее. Уходить надо с юмором и осторожно. Только глядя ему в глаза, в которых отражался огонь в камине, она видела: он лжет. Желание ощущалось на кончиках его пальцев, в том, как он удерживал ее в своих руках. Не хотел отпускать. И одиночество скрипки снова пронзило ее душу.

– Ты пришла только поэтому?

Она накрыла его руки своими и кивнула:

– Только за этим. И я не уйду.

Это прозвучало как пощечина, как удар под дых. Он искал причины оттолкнуть ее, но не мог найти ни одной.

– Ты еще будешь просить пожалеть тебя. – Голос Демона прожигал насквозь. Опасность, притяжение, терпкость греха. Его пальцы слегка коснулись углубления над ее ключицей, пульс ее жизни с силой бился об них.

– Не стану, – почему-то шепотом упрямо возразила она.

Эта человеческая безбашенность и отвага.

– А я и не пожалею.

Он рывком схватил ее, притянул к себе, губы торопливо нашли ее рот и прижались к нему, даже у демона есть предел, и он перемахнул его разом, и страсть закружила его, ослепляя своей сладостью и оглушая частым биением ее сердца. Настя задохнулась от тянущей боли в теле, от миллиарда ощущений, заполнивших сознание, она словно переставала существовать в его объятиях. Или становилась с ним одним целым. Он так нетерпеливо целовал ее, с такой тоской и силой ласкал лицо, обозначая границы скул и линии бровей, что грань между пыткой и наслаждением была прозрачной и неощутимой. Больно и сладостно. Казалось, чем глубже его пальцы вдавятся в кожу, чем яростнее губы вопьются в ее, чем крепче он обнимет, тем больше будет удовольствия после боли. Он первый остановился, понимая, что почти душит ее. Задыхаясь, больно сжав за плечи, приложив всю силу, он отодвинул ее от себя. Она подалась было снова к нему, но он глухо остановил:

– Нет. Я разрушу тебя.

Она поверила. Его глаза были черны, в них колыхалась черной жижей страсть и угроза. Опасность тысячью зрачков смотрела на нее оттуда, и злость в нем клокотала и вьюжила.

– Я знаю тебя, – уверенно сказала она, облизнув кровь с губы от его укуса, смело глядя в налитые болью глаза. – Ты сильнее всех. Ты лучше всех. Я не хочу твоей жалости, я хочу тебя.

Стон или рычание пророкотало в темноте, Зверь стоял перед ней, ощетинившись миллиардами острых стрел, она прижалась к нему, зная, что играет со смертью.

– Ты не зло, – горячо шептала она, чувствуя, как кровь с губы стекает по подбородку. – Ты выбор. Ты имеешь право выбирать и даришь это право другим. Я выбрала тебя. Выбираю тебя каждую минуту своей жизни. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Я чувствую тебя. Твоя боль – моя боль. Твое одиночество – моя печаль. Твоя страсть – моя любовь. Твоя похоть – мое желание.

Он медленно собрал языком бегущую по ее шее кровь, нежно прижался к губам, и поцелуй был солоновато-сладким, нежным. Доверие к нему переполняло ее тело, она чувствовала себя невесомой. Как тогда, на балу, во время их первого танца. Ей даже казалось, она слышит ту волшебную музыку. Знает, что впереди будет счастье.

– Настя. – Этот выдох принадлежал графу. Она улыбнулась. Зверь бежал, поджав хвост.

Что она могла сделать для него? Что еще она могла отдать ему, подарить, предложить? Всем телом и душой она хотела согреть его, прогнать тени, мрак, зло. Ведь он был иным.

– Я принесу тебе только боль, маленькая девочка. Уходи.

Схватив его руку, развернула ладонь и поцеловала. И с удивлением увидела, как кровь с губы, что никак не останавливалась, затекла в линии на ладони. У него появились линии судьбы.

– На моих руках твоя кровь, – горько прошептал демон.

Она прижалась к его ладони щекой.

– Это ничего не значит. Я бы отдала больше, только попроси.

Он смотрел на ее светло-русую макушку, не в силах сказать ей, что она умрет, а он ничего не сделает для того, чтобы спасти ее. Он предаст. Чтобы спасти остальных.

Она так доверяла ему… Доверие и любовь двигали этой хрупкой девушкой, чьи зеленые глаза, казалось, всегда грустны. Она росла, становилась мудрее, училась следовать своим путем. Он не имел права теперь столкнуть ее с этой стези. Ему стоило стольких трудов направить ее. А теперь все, чего хотелось: накрыть своими крыльями и не отдавать никому. Даже Ему. Особенно Ему.

– Тогда оставайся, я велю подготовить тебе комнату. Побудь со мной. И всеми моими демонами. Но твоя душа пусть останется с тобой. Не сегодня.

Она кивнула.

Пока они перебирали предметы-воспоминания в его кабинете, где он слушал ее удивленные возгласы или чувствовал, как она замирает от благоговения перед тем, как прикоснуться к вещи, полной истории, пока ужинали вдвоем, сидели у огня, смеялись, он забыл о времени. Не слышно было этого надоедливого пульса секунд, который так часто сводил его с ума в темноте. Она заполнила пустоту рядом с ним. Вечную пустоту, которой, казалось, нет конца. И даже когда она заснула на диване, доверчиво положив голову ему на колени, даже тогда в наступившей тишине он слышал только спокойное биение ее сердца.

Глава 3

Голоса стали звучать в голове, когда она гуляла по лесу с Ликой и Диего. Это был мужской хор, который растягивал слоги так, что даже непонятно было, на каком языке поют.

– Ты слышишь? – спросила она у Лики.

– Что именно? – спросила ангел.

– Как они поют.

– Птицы?

У Насти было ощущение, что она на службе в соборе, а не в лесу. Она запрокинула голову, чтобы убедиться, что над ней кроны деревьев, своды ветвей и листьев, небо, а не потолок храма. Ну ладно. Поют, и славно. В конце концов, поют прекрасно, пусть это и потусторонние, нездешние голоса. И она пошла дальше, прислушиваясь к пению, проводя в задумчивости рукой по веткам кустарника и стволам деревьев. И вот тут она впервые увидела ее.

Серебристая субстанция при прикосновении к ветвям отделялась от них и тянулась к ее пальцам. Настя остановилась, завороженная зрелищем. Вот она касается плюща, обвившего дуб. И от остроконечных листьев струится потоком, тянется к ней сверкающая, прозрачная, как туман, дымка.

Лика и Диего, думая, что она остановилась подпитаться энергией, сели на ствол упавшего дерева, ангел достала воду, бутерброды, термос с кофе.

– Настя, когда сможешь, приходи к нам! – крикнула Лика.

– Угу. – Настя пыталась понять, что это такое.

Приложив ладонь к сосне, она подержала ее, а потом убрала: из ствола вслед ее руке потянулась ржавого цвета мерцающая дымка.

Мысленно Настя взмолилась Старой Матери: «Что ты еще за муку придумала мне, ведунья?»

– Я лишь награждаю тебя, – послышался голос позади нее.

Настя резко обернулась. Старуха стояла перед ней в образе прекрасной лесной девы в одежде из мха и листьев, с ветвями, вплетенными в волосы, по которым прыгала, тренькая, коричневая птичка.

Но это была Старая Мать, Настя чуяла звериной своей сутью.

– Тебе нужны будут силы, чтобы сопротивляться злу. Ты мой воин, я выбрала тебя из всех жриц: прошлых, настоящих и будущих.

– Ты не выбирала, меня привел демон.

Смех серебристым колокольчиком разнесся по лесу.

– Я знала тебя задолго до того, как о тебе узнали демоны. Задолго до того, как ты заговорила. Я – сама жизнь, Настя, и вынуждена признать, что все это время я приглядывалась к тебе с недоверием. Но ты сильнее, чем думаешь. Только…

– Только что?

На лице Старой Матери отразилось сомнение.

– Только силы зла все сильнее, моя волчица. И боюсь, что всех сил земли не хватит, чтобы противостоять ему. Оно разрушит все, что я создавала, все, что создавал Он. Я только надеюсь, что ты найдешь путь.

– Почему я?

– Так получилось. Разве не приятно на время стать равной богам?

– Демон говорит, я погибну в сражении. Это так?

– Демон во многом прав. Боюсь, что часть тебя погибнет. Но все живое смертно, Настя.

– Тут следует разговор о бессмертии души?

– Я не стану говорить того, что ты поймешь и без меня. Загляни в душу к ангелу – увидишь там мрак, загляни в душу к демону – возможно, увидишь свет… А человеческие души хрупки, непостоянны: умирают сами по себе, растворяются, возрождаются, остаются навеки призрачными. Ты это знаешь и без меня, говорящая с призраками. Ты видишь души мертвых и можешь заглядывать в души живых.

Мороз пробежал по коже Насти. Сколько всего она хотела спросить у Матери, но не решалась, потому что побаивалась ее больше демонов. Было в ней, в этой силе природы что-то безудержное и дикое, совершенно неразумное, чего не было даже в демоне. В каком-то смысле ближе всего к ней стояла Ноктурна, только была ее негативом, разрушительной, не созидающей силой.

– Зачем наделять меня, смертную, такой силой? Почему не выбрала того, кто живет дольше?

– В человеческой хрупкости есть своя красота. Вы же сами создаете прекрасные вещицы, порой очень хрупкие и недолговечные.

Прекрасно… она для богов всего лишь милая хрупкая вещица.

– Ненавижу тебя.

Старая Мать засмеялась. Красивая девица растворилась, и перед Настей снова стояла старуха с бельмом на одном глазу. Второй менял и цвет и форму, становясь то птичьим, то кошачьим, то змеиным, то человеческим. Настоящая Баба-яга.

– Мне все равно, что ты чувствуешь. – Костлявый палец с длинным ногтем ткнулся в грудь Насти. – Мне важно, что ты знаешь, что этот мир надо спасти. И ты сделаешь все для этого.

И она исчезла. Настя закрыла глаза.

Если бы она была богом, разве разрешила бы грызться остальным? Если бы она была природой, разве не сохраняла бы, вместо того чтобы разрушать? Если бы она была ангелом, было бы в ее душе место для зависти? А если была бы демоном – разве стала бы рушить ею не созданное? Но ее место ничтожно, она человек. Такой маленький и потерянный, что хочется остановить всех ангелов, демонов и прочих тварей, заорать на них, чтобы они угомонились уже и перестали вырывать друг у друга несуществующие бразды управления.

– Настя!

Она обернулась. Лика улыбалась ей и махала рукой.

– Иди к нам, а то Диего прикончит твой бутерброд!

Улыбка помимо ее воли появилась на лице. Позабыв о Старой Матери, об энергии леса, Настя пошла к друзьям.

Диего ломал пальцами сухую веточку, пока прислушивался к трепу девчонок. Лика сползла со ствола упавшего дерева и сидела, прислонившись к нему спиной, на опавших листьях и мху. Настя пребывала в глубокой задумчивости, Диего попытался проникнуть глубже в ее мысли и вздрогнул, когда на него прыгнула белая волчица. Не сразу осознал, что это случилось не наяву, что она выгнала его из сознания Насти. Но он все равно знал, что девушка связалась с графом Виттури, что-то между ними определенно происходило. И оборотень был зол на графа из-за этого. Не из-за Насти. А потому что граф запретил ему даже смотреть в сторону Лики.

При одном только взгляде на ангела оборотню становилось тоскливо. Как же Лика живет и не чувствует себя одинокой? Неужели за все время ее земного существования она не влюблялась? Он покосился на вырез ее майки, спустился взглядом до бедер. Это безумие желать ее постоянно, желать ангела. Граф верно говорит, Диего преступен в своем влечении.

Диего был последним, кто заметил опасность. Настя почувствовала, как напряглось тугой стрелой тело белой волчицы, прежде чем осознала, что лес молчит. Лика вдруг переменилась в лице и начала подниматься. В этот момент волчица выскочила из Насти и зарычала. Лика вскрикнула и схватилась за лук и стрелы, но не успела вставить стрелу: повалилась на бок, застонав от боли.

Диего обернулся, увидел шестерых ангелов, приближающихся к ним, и перекинулся. Встав плечом к плечу с белой волчицей, он оскалил зубы и зашипел. Шерсть встала дыбом, когти от напряжения вонзились в сырую землю.

Михаил с лицом, полным презрения, мельком взглянул на животных и перевел взгляд на Настю.

– Время платить долги.

Настя поняла его: в Риме он уступил ее просьбе, оставил с друзьями. Но теперь архангел был настроен решительно. Кулон опять раскалился и жег кожу. Настя знала, что не должна отдавать его Михаилу в руки, но шестеро ангелов запросто искрошат Диего и волчицу, а Лика не могла действовать против них.

Поэтому она расстегнула цепочку и протянула темнеющий от накала кулон Михаилу. Он схватил его, но тут же отдернул руку, кулон упал в траву, и легкий дымок начал клубиться от сухих листьев.

– Подними.

Настя послушно подняла его. Он был горячим, но не настолько, чтобы обжечься.

– Ты пойдешь с нами.

Настя призвала волчицу, и та исчезла. Диего сделал было шаг к ней, но она остановила пантеру:

– Нет, Диего. Останься с Ликой. Предупреди графа.

А сама мысленно призывала его, желая больше всего на свете, чтобы он оказался между ней и Михаилом. И она сделала шаг навстречу архангелу. Потом еще.

Земля почему-то ощущалась вязкой под ногами. Она так сильно зажала в ладони кулон, что ногти и края кулона вонзились болезненно в кожу.

В упор она смотрела на Михаила. В чем его игра? Чего он хочет от нее?

Архангел крепко схватил ее за плечо. Настя обернулась на Диего, который склонился над Ликой.

– Закрой глаза.

Настя послушалась.

– Открой.

Она в ужасе огляделась: они находились уже не в лесу, а посреди лавандового поля, которому, казалось, нет ни конца ни края. Настя решила не задавать вопросов и вообще никак не общаться с архангелом. Она надеялась только, что демон сможет найти ее. И снова обратилась к нему с призывом.

В этот момент Михаил ударил ее прямо в солнечное сплетение.

Диего никогда не видел графа Виттури таким. Когда он материализовался перед ними, оборотень как раз пытался поднять Лику и успокоить ее. Ангел рыдала навзрыд. Сначала граф бросился к Лике, оттолкнул Диего, прижал ее к себе, но почти сразу отпустил: он не мог ей помочь силой, они были разными.

– Все хорошо, все хорошо. – Он вытирал ей слезы.

Лику трясло.

– Я не смогла ничего сделать, я не смогла. Они ее забрали.

– Ничего, ничего.

Диего с завистью смотрел, как пальцы графа вытирают слезы с фарфорового личика ангела. Синие глаза Лики с надеждой и какой-то необыкновенной верой посмотрели на демона.

– Вы же спасете?

– Я все миры переверну, чтобы ее найти. Она позовет меня, я уверен. – В его карих глазах при взгляде на Лику было столько золота, что Диего невольно засмотрелся на демона.

И тут лицо графа стало серым, и он стал медленно оседать. Лика подхватила его и удержала, чтобы он не упал. Диего тоже присоединился к ангелу. Тут уже не до глупой ревности. Ничто не может быть страшнее уязвимого демона. Это внушает ужас.

– Господин граф. – Диего в ужасе смотрел на то, как чернота застилает золотистый свет в глазах графа Виттури. Он взвыл страшным, потусторонним голосом и исчез.

Лика всхлипнула.

– И что теперь?

Диего крепко ее обнял.

– Надо вернуться в агентство, и как можно скорее.

Когда она начала приходить в себя, первое, что поразило, это то, что земля не дает ей силы. Настя так привыкла к этому потоку, который постоянно тек в нее от земли, что осознание того, что она лежит среди кустов лаванды, а сила не идет, заставило очнуться. И тут же вернулась боль. Она закашляла, вытерла рот: он был в крови. Приподнялась на руках. Солнце было ярким, но она не ощущала жары, не пахла земля, не пахла лаванда вокруг. Она провела рукой по головкам цветков: ничего.

Настя была одна посреди бесконечного лавандового поля. Вдруг вспомнив, судорожно разжала руку: кулон был на месте, впечатался в ладонь, оставив багровые следы. Она собралась с силами и повесила его на шею. Попытки вызвать демона только усиливали боль во всем теле. Что они с ней сделали? Где она?