Бабкины сказки бесплатное чтение

Дизайнер обложки Алена Валерьевна Яковлева

© Ольга Ефимовна Потаповцева, 2022

© Алена Валерьевна Яковлева, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-5651-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Домовой (первая история)

– Смотри-ка, опять хулиганит, – сказала бабушка Тоня, когда заскрипело под потолком.

– Кто, кто хулиганит??? – нетерпеливо спросила внучка Надя. Она тоже слышала шаги.

– Хозяин, – улыбнулась бабушка. По многозначительной улыбке Надя поняла, что ее «баба» знает, что-то такое, что ей неведомо. И что вот сейчас с ней этой тайной поделятся.

– Дедушка? – переспросила внучка. Дед в это время пошел во двор проверить скотину перед сном – корова вот-вот должна отелиться. С чего бы ему хулиганить, думала девочка. Да и как то не по рангу ему шутки шутить, дед у Надюшки обстоятельный, чего ему по чердаку то скакать.

– Не, не дедушка, домовой наш, – продолжила бабуля. Наденька сидела на истопленной печи под дедовой овечьей шубой. Ей было тепло и уютно, на стеклах мороз нарисовал узоры, бабушка «творила» тесто для завтрашних пирогов, в печи потрескивали дрова, и через щель в заслонке было видно, как пляшет огонь. А по чердаку кто-то ходил, маленькими шажками.

– Какой такой домовой, – девочка подалась вперед, ей было интересно, потому, что она знала, сейчас будет сказка. Она-то думала, что это Муська котят прячет. Вот и бегает туда-сюда по потолку. Да только кошка лежала здесь с ней на печке…

– Когда-то давным-давно, когда мы с дедом только поженились, и папы твоего еще не было, пришлось мне дружиться с домовым, – начала бабушка свой рассказ.

– Дом наш, пятистенок, купили мы в другой деревне и перевезли сюда. Так он с той поры тут и стоит.

– Как это перевезли, ба? – не понимала внучка, как их большой деревянный дом можно перевезти, не коробок же спичечный, в карман не положишь.

– А вот так внученька, на телеге, – усмехнулась бабушка.

– Целый дом? На телеге? Да ты врешь мне баааа, – не унималась Наденька.

– Можно и дом на телеге перевезти, если его по бревнышку раскатить, – засмеялась бабушка.

– Так вот, дед наш был четвертый по счету хозяин дома этого. Вон и в документах написано. Троих собственников пережил, нам достался, да и нас переживет. Крепкий дом, хороший, – продолжала бабушка.

– Да только не знали мы, молодые, что вместе с жильем перевезли домового… Ох, и пакостил он мне за это потом. Ну да ладно, по порядку расскажу.

Перевезли мы, значит, дом. А старый хозяин рассказывал, что не простая изба это, а уже с хозяином. И кто хозяину не понравится, тому жизни не даст. Я еще тогда молодая была, посмеялась над такими сказками. Уж чай коммунизм на дворе, а он мне про домовых рассказывает. И зря не послушалась, сейчас ругаю себя.

Раз за разом, начала замечать странности. То ухват пропадет, а потом в сенях найдется, а чего бы ему в сенях делать. Где печь, а где сени! То тарелка ночью разобьется без причины. Потом напасть была – молоко кисло, только подоила корову, по крынкам разолью, дня не пройдет, а оно киснет. То скотина заболеет. А был случай еще, сено пропрело, да так, что закупать пришлось, совсем наше-то пропало.

Наденька знала, что сено тяжелым трудом достается. Поутру скоси, а чтобы скосить, надо встать по росе, да еще косы на козле отбить. Потом днем переворачивай его по жаре да не один раз. А если дождик не равен час, вся семья с граблями да вилами бежит убирать, да накрывать. Посушить-то мало, еще надо его в сарай уложить, да умять, чтобы побольше влезло. Уминать Наденька любила, там ходов в нем нарыть можно, да напрыгаться, за то их потом еще и купаться отпускали на черный пруд. Детворе за радость такие дела. Знала внучка, что зимой без сена коровам никак нельзя. И в середине зимы купить его – себе дороже.

– А почему оно пропало то? – заволновалась внучка.

– Так вот, домовой мне так пакостил. Я сначала и понять не могла, что такое твориться. Думала – дом не хороший купили, а потом слова продавца вспомнила. Искала сначала старых хозяев, чтобы узнать, да где там. Переехали, ни адреса, ни связи никакой не оставили. Вроде на север на заработки, а что, куда никто и не знает. Пришлось по старикам идти. Так вот одна бабушка рассказала мне, что это домовой – Хозяин, значит. Она и посоветовала мне, как с ним подружиться. Ты, говорит, ему за печь угощение на ночь оставляй. Молока в блюдце, пирожок, ну или еще какой еды, только помни не забывай, каждый вечер ставь. И еще сказала, что сладкое они любят очень.

Так я и сделала, задабривала его подарками всякими, и на удивление все наладилось.

– А зачем он? – спросила внучка.

– Он за хозяйством следит, царь кастрюль моих и кринок, – пошутила баб Тоня.

Наденька призадумалась.

– И что, каждый вечер?

– Да, каждый вечер за печку, там место его, – подтвердила бабуля.

– Так потихоньку подружились мы с ним. Помогать начал потом.

Наденька притихла. Баба Тоня заглянула на печь, внучка посапывала. Заснула. Ну а кто им еще расскажет, про домовых да кикимор, как не бабка. Всякой сказке надо место оставить в жизни.

Пригрелась Наденька на печке, да и не заметила, как уснула. Сначала корова ей снилась, с большими черными глазами и длинными ресницами. Милка брала шершавым языком с ладошки краюшку хлеба, пытаясь и саму руку в рот затащить. Дышала громко сырым, розовым носом. Знаете, как коровы вздыхают? Шумно так, через ноздри.

Потом Наденька решила, что надо непременно залезть на чердак, домового посмотреть. Прошла по мосту, который со двора в дом ведет. На чердачное окно прямо из сеней вела лестница. Наденька удивилась, ведь во сне она уже дотягивалась до перекладин. Вроде как подросла она, а раньше, когда она была маленькая, на чердак ей путь был заказан. Бабуля ругалась, переживала, что внучка упадет, да и «нечего там делать». Поэтому таинственный чердак был желанным местом, а сегодня еще и домовой там ходит. Надо непременно залезть и посмотреть на него.

Кое-как, забравшись по лестнице, Наденька пролезла в окно и оказалась в пыльном и темном чердаке. Надо было свет включить, с досадой подумала девочка, но после такого трудного подъема ей не хотелось снова спускаться.

Со временем глаза привыкли к темноте. Сколько тут было интересного. Прямо глаза разбегались. Посередине чердака стояла печь, конечно, она не отдельно стояла, а продолжалась из избы и тут переходила в трубу прямо под крышей. Только разница была в том, что в доме она была побелена, а здесь оставили как есть, просто из красных кирпичей.

Здесь увидела Наденька и лукошко с елочными игрушками, и целый чемодан с открытками и письмами. Это целое богатство. Открытки были сложены в стопочки и перевязаны бечевкой. От такого количества находок девочка растерялась, но подумала, что домовой важнее. А она знала, что он непременно тут. Уж откуда – ей было неведомо, но в том, что он тут она была уверена.

Прямо там, где заканчивалась печь, на полу чердака был квадрат света, который падал через небольшое окно. И прямо в этом квадрате девочка увидела какие-то ветхие тряпки. Будто кто специально набросал их сюда, наподобие гнезда.

В середине сидело, что-то темное и волосатое, прямо как бабушкин воротник от пальто. Наденька испугалась и вскрикнула.

– Ты чего шумишь! Напугаешь ведь! – сказало нечто голосом удивительно похожим на дедушкин.

– Кого напугаю? – спросила девочка, и на всякий случай уточнила – ты домовой?

– Домовой-домовой, – недовольно пробухтел воротник. Покряхтел и скатился с гнезда. Там в тряпье лежали малюсенькие котятки. Они недавно родились, поняла Надя, у них вон еще и глазки не открылись.

Наденька потянула к ним ручки, уж очень хотелось их потрогать.

– Шшшшш, – зашипел на нее домовой, не трогай мол.

– Жду вот, покамест, Муська вернется, грею их, чтоб не застыли, – Домовой подхватил воображаемые юбки, оголив кривенькие босые мужские ноги, и как наседка водрузился сверху, котята отсутствия не заметили.

– Муська непутевая кошка, ну это ничего, молодая еще. Скоро нагуляется да за ум возьмется. Где она кстати? – обратился он к Наденьке.

– Уж давненько ее жду, договор был на полчаса, куда запропастилась?

– А она на печке, – изумилась девочка, – со мной спит.

– А что же и ты спишь, получается? – усмехнулся меховой комок.

– Получается и я, – еще больше удивилась Наденька.

– Так проснись и разбуди ее! Мне еще Миланью смотреть, не равен час взрослые проспят теленка.

Как он корову то нашу – «Миланья» – назвал, отметила про себя девочка, а бабушка все Милкой ее кличет.

– Так, а как же я проснусь, если я сплю, – спросила девочка.

– А вот так, – домовой быстро покатился в сторону девочки и прыгнул ей на коленки.

Наденька испугалась от резкого движения и открыла глазки. Ну, точно, проснулась. Муська рядом мурлычет. На печи она под дедовой шубой. Девочка задумалась, а потом вспомнила сон и начала тормошить кошку.

– Иди, Муська, котята у тебя там, – кошка спросонья посмотрела на девочку, а потом как будто опомнилась и рванула с печи прямо в дырку в подполье. Там она выйдет во двор, а через двор попадет на чердак.

За котят Наденька успокоилась, но ей было жалко такого сна. Домового видала, а спросить ничего не успела. А теперь столько хотелось спросить. Прямо вопросов в голове тьма. Как зовут его, зачем молоко портил бабушке, почему за котятами смотрит, и чего по чердаку бегает. Эх, разве узнаешь теперь, расстраивалась девочка.

За такими мыслями она снова заснула, да так крепко, что снов не запомнила.

Сквозь сон Надя услышала, как скрипят половицы. Как кто-то бегает по чердаку, как звякнуло блюдце за печкой, а напоследок кто-то громко заухал в печную трубу.

– Бужу, бужу, не слышит никто, – домовой сидел на краю печки и смотрел на сонную Наденьку морщинистыми глазами.

– Там Миланья… Телок у нее пошел.

– Куда пошел? – не поняла девочка.

– На свет божий пошел, – ласково сказал воротник.

– Опять попрошу тебя, будить надо, тяжело Миланье, а меня не слышат. Видать старый стал уже, может пора на болота, на покой, – задумчиво сказал домовой.

– Не надо на болота, – Наденьке не хотелось, чтобы он уходил, кто ж за хозяйством смотреть будет.

– Там уже занято, там кикимора, – по мнению девочки это был веский аргумент. Кто ж захочет к кикиморе?

– А, знаю я ее, – махнул рукой домовой.

– Ильинишна, только для детей страшная, а в остальном хорошая женщина.

– Сейчас я разбужу, – заторопилась девочка.

Она спустилась с печки и побежала в бабушкину комнату.

– Баааа, баааа, там корова…

Баба Тоня открыла сонные глаза и пыталась понять, что вообще происходит. Потом, наконец, пришло осмысление, и она спохватилась.

– Федя! Там корова! – громогласно передала информацию бабушка деду.

Тут уж все проснулись, свет зажгли, засуетились. Дед вышел во двор к Милке. Долго его не было.

– Холодно нынче, – сказала бабушка, глядя на морозные окна.

– Надо в дом его определить пока, – она притащила клетушку из кладовой. Это такое деревянное стойло, как загородка с дополнительным дном. Его приладили в угол, к теплой печке, по краям тряпками обложили. Тут и дед внес теленка.

Раньше Наденька никогда телят не видела. Росточком маленький, сырой весь, коленки у него трясутся. Свежеродившийся.

– Слабенький еще, пока не окрепнет, тут будет, – сказала бабушка. Она уже откуда-то взяла бутылку с молоком и приладила к ней детскую соску. Наденька с печки наблюдала, как бабуля расторопно обтерла теленка тряпками и теперь поила молоком из бутылки.

– А как ты узнала? Про корову то? – спросила бабушка.

– Мне домовой сказал, – серьезно ответила внучка. Бабушка улыбнулась.

– Прямо так и сказал? – прищурилась бабуля.

– Да, добудиться вас не мог. Говорит – там теленок идет… Ну, я и пошла вас будить.

– Приснился, наверное, – размышляла баба Тоня, – вчера я тебе рассказывала, вот он и приснился. Его по-настоящему сложно увидеть.

– Я по-настоящему видела, – обиделась девочка.

– Ну и хорошо, что видела. А то чуть теленка не проспали, – согласилась бабушка, – замерз бы он в хлеву то. Маленький такой.

Телок протяжно мукнул, и улегся на сено. Все в доме потихоньку укладывались.

Утро пришло, как обычно. Наденька проснулась от запаха бабушкиных пирогов. И когда она все успевает? Полночи с теленком занималась, а с утра уже и пироги готовы. Бабушки они такие, десять рук у них, обо всех успевают заботиться.

Наденька спустилась с печки, очень хотелось теленка погладить. Он обсох за ночь, и оказалось, что шерсть у него рыжего цвета и кудрявая.

– Такой хорошенький, маленькие все хорошие… А ты чего как рано встала? Поспи еще – сказала баба Тоня внучке. Она уже накрывала стол к чаю.

– А я выспалась, – ответила Надя.

– Ну, тогда давайте чай пить с пирожками.

Баба Тоня, дедушка Федя и Наденька сели за стол. Пироги с горячим чаем – это самый лучший завтрак, думала девочка. Вот я когда вырасту, всегда буду их по утрам есть, и чего мама с этой кашей пристает…

– Ба, а домовой еще ко мне придет? – воскликнула Надя, вспомнив ночную встречу?

– Да он приснился тебе, девочка моя, – улыбнулась бабушка.

– Домового не так просто увидеть. Говорят, надо найти самый темный угол в доме и с церковной свечкой, когда все на заутреню идут, ждать его в этом углу. Да только те, кто его видел сами не рады… Разум теряют потом.

– Но я же видела! Он котят Муськиных грел, и разум у меня на месте, – возразила внучка.

– Да вроде нет у нее котят-то, милая, – ответила бабушка.

– Есть! На чердаке, за печкой они. Я видела, – обиделась Надя.

– Федя! Только котят нам не хватает! И много их?

– Трое, ну я троих увидала, когда он вставал, – делилась девочка. – Надо их тоже в дом, к печке. Им там холодно, а Муська – непутевая.

Дед глубоко вздохнул, но делать нечего. Покряхтел и полез на чердак.

Каково же было его удивление, когда он действительно их нашел. Бабушка Тоня удивилась, но виду не подала, а выделила корзинку с постилкой, которую поставили тут же, к печке.

Как хорошо, маленькие тепленькие котятки пищат, теленок кудрявый и Наденька с бабушкой и дедушкой. Чай с пирогами, мороз за окнами, хрустящий снег и яркое солнышко.

И домовой, который «ненастоящий» все очень хорошо устроил. Хозяин, одним словом. Наверное, это и есть счастье, решила Наденька.

Таня, мне с тобой холодно (вторая история)

– Ба, расскажи что-нибудь? – попросила внучка, залезая на табурет у стола, поджав под себя одну ногу. Баба Галя катала тесто на пельмени. Их заготавливали раньше впрок. Штук по сто лепили, кто и по двести, а потом уж порциями морозили.

– Ты уж взрослая, а все байки бабкины слушаешь, – засмеялась бабушка.

– Ну, расскажиииии, – шутливо заныла Маша.

Бабушкины рассказы она любила и в детстве, да и сейчас ей было интересно. Про старые времена, про суеверия всякие, про традиции. Девчонки уже на танцы ходят, а она в четырнадцать лет сказки слушает. Узнают-засмеют, ну и пусть.

Когда она была маленькая, всегда спрашивала: «Ба, а ты видела динозавров? Ну, или хотя бы Ленина, про которого в школе рассказывают, что он вождь?»

– Конечно, а как же. Идем мы как-то с Владимиром Ильичем в магазин за хлебом, а по небу птеродактиль летит, – отвечала баба Галя и начинала хохотать. Сейчас Маша и сама бы хохотала, а тогда ее огорчало, что ее старая (как ей казалось) бабушка ничего значимого не видала. Грош цена такой старости, если Ленина не видела – вот как мозги-то промывали в советских школах.

– Ну, раз так, слушай! Когда я поступила в педучилище, мне как иногородней полагалось общежитие. Общежитие – это конечно громко сказано, но выбора не было особо, либо к бабульке какой на квартиру, либо общага. Это сейчас все условия – тут живи, там учись, здесь тебе и душ, и туалет, и машинка стиральная. У нас же тогда в распоряжении были деревянные двухэтажные бараки, которые строились пленными немцами и отапливались дровами. А мыться и стираться мы ходили в студенческую баню, по определенным дням. Одна группа в понедельник – утром мальчики, вечером девочки, другая группа во вторник.

В самой бане было разделение на помывочную и прачечную. Еще надо было воды с колодца натаскать, для себя. Обычно два-три ведра холодной воды и еще одно ведро на нагрев, но греть больше одного ведра не давали. Иначе растопленной печи на всех не хватит.

Вот так и жили. Бараки наши – общежития находились на улице с романтичным таким названием «Алмазная». Только алмазами там и не пахло. Чтобы добраться до училища в чистом виде надевали резиновые сапоги, чем выше – тем лучше. А у учебного здания уже переодевались в туфельки. На улицах лежали дощечки, которые слабо спасали от жижи. Идешь так поутру на учебу, а под ногами хлюпает. Остановишься и слышишь, как кто-то хлюпает навстречу тебе. Только зимой было хорошо, все покрывалось снегом, а из печных труб шел дым, как на картинке.

В общем, жили мы дружно, несмотря на то, что условия были спартанские. Внутри барак был чистенький, мы по очереди прибирались в нашем маленьком подъезде, дежурили, полы мыли. На первом этаже у входа перед лестницей было небольшое помещение – там обувь оставляли уличную. И не боялся никто, что украдут – вот какие были времена, правда пару раз я уходила в своем и чужом сапоге, потому что лампочка постоянно перегорала, а в темноте-то на ошшупь и не поймешь. Ну, это ничего все просто решалось. Как-то Любка забегает на лекцию, мол, Галя, без меня не уходи, сапог мне твой мал, меняться будем. Ой, смеялись, конечно.

Так вот, общежитие у нас было наподобие коммунальных квартир: на первом этаже две – в обе стороны, и на втором. По три комнаты с общей кухней. На первом этаже одна комната была для воспитателей оставлена. Нам хоть и по 16—17 лет, а без родителей догляд нужен, да и мало ли что. Вот они там по очереди жили-ночевали.

Мы дружили все, нас в комнате было трое, плюс еще в двух соседних комнатах по трое. Питались в столовой, а в кухне по вечерам собирались чаи гонять. Сами не готовили, потому что газа не было, плитки запрещены были – нельзя, весь дом деревянный. Вот тот, кто раньше с учебы приходит, ставит чайник на печь. Много ли девчонкам надо, стол поставили, кто чем богат, то и достали. Кто сухофрукты, кто конфеты, кто мед.

Другой раз соберемся выкройки обсуждать, купить-то особо не купишь одежду, городишко маленький, да и в дефиците все. А вот с тканью-то полегче было. Нам стипендию небольшую давали, вот купишь ткани и с девчонками кроишь. Были у нас там старшекурсницы, всегда посоветуют как лучше, помогут.

Как-то год, сдали мы зимнюю сессию, кому далеко, те оставались на весь учебный год. Вот набралось нас со всего общежития, человек восемь, ну и решили мы, раз Рождество прошло, то можно и погадать до Крещения.

Любка где-то вычитала, что можно вызвать духа. Надо на бумаге начертить круг, да по нему буквы написать с цифрами. Мы-то все по старинке заборы обнимали, да валенки кидали. А еще мужиков на улице ловили и спрашивали – как первого встречного зовут, так и мужа будут звать. А тут что-то такое новомодное, в общем, решили попробовать.

У учителки – контролерши попросили бумагу, а она: «Вам на что?» Пришлось и ей рассказать, а она – «я с вами хочу». Ну, а что, она тогда и не намного нас старше была. Понятен ее интерес, чем одной с книжкой куковать, лучше с нами. Да и опять же, надо было свечи зажечь, а тут контроль нужен на всякий случай.

В общем, помогла она нам с бумагой, от каких-то чертежей осталось. Сначала большой круг нарисовали, по нему буквы распределили, в середине поменьше – под блюдечко, а на блюдце стрелку сделали помадой.

Уж и не помню почему, но надо было в двенадцать ночи начинать. Собрались, свечи зажгли, свет везде выключили. Хором стали слова говорить специальные: «Дух приди, дух приди, дух приди». Все в круге положили на перевернутое блюдце мизинцы.

Главное условие, мизинцы не убирать, пока гостя не проводим. Проводы потустороннего гостя были обязательны, иначе он тут останется. Гадали в нашей комнате, а таких сожителей нам не надо.

В самом начале Любка нам все-все правила рассказала, чтобы не дай бог кто не нарушил по незнанию- руки с блюдца не убирать, что бы не случилось, из круга не вставать, не смеяться.

Ну, значит, сели мы, глаза закрыли, шепчем сидим – духа зовем. Сначала вроде смешно как-то было, потому что никто к нам не шел. Блюдце стояло не шелохнувшись.

Полчаса посидели, подождали. Потом Люба говорит:

– Может кого-то конкретного надо звать?

Тут споры поднялись, с кем бы нам хотелось побеседовать: можно из родственников позвать, своих умерших. Так вроде остальным не интересно будет, потому что все мы не знакомы с родней друг друга. Все с разных деревень и городов. Решили, что надо кого-то известного всем. Остановились на Гоголе. Он и к мистике поближе был, чего только «Вечера на хуторе близ Диканьки» стоят. Ну и заново значит, начали:

– Дух Гоголя, приди! Дух Гоголя приди!

Блюдце дернулось. Все напряглись. Каждый про себя подумал, что кто-то специально шевелит его, чтобы напугать остальных.

– Дух ты здесь, – трясущимся от страха голоском спросила Любка.

К нашему всеобщему удивлению блюдце стало медленно скользить по бумаге, а мы, следуя за стрелкой, читали буквы:

– Д-а.

– Здравствуй Николай Васильевич, – с сарказмом сказала Тоня.

– З-д-о-р-о-в-ь-я-ж-и-в-ы-м-ж-е-л-а-ю-т.

Все напряглись, и только сейчас начало до нас доходить, что это не шутка. Мы изначально не верили в успех всего этого мероприятия, все кто был в комнате, родились уже в стране советов. Верили только в партию… Какие духи.

И вот сидела я тогда и думала над абсурдностью ситуации: восемь относительно взрослых девок плюс учительница Нина Сергеевна (тоже только после института), в то время как наши товарищи строят «светлое будущее» мы сидим и гадаем. Это хорошо, что среди нас идейных не было тогда, а то бы посадили за какие-нибудь «антисоветские настроения».

– Николай Васильевич, а почему вы второй том «Душ» сожгли? – вступила в разговор Нина Сергеевна. Она, как истинный литератор хотела раскрытия тайны.

– Я-Н-Е-Ж-Е-Г – ответил дух с помощью блюдца.

– Ну как же, нам рассказывают, что Гоголь сжег рукопись второго тома… – растерялась учительница.

– Я-Н-Е-Г-О-Г-О-Л-Ь – вывело блюдце.

Мы, конечно, были в шоке. Столько вопросов заранее придумывали, а сейчас из головы все повылетело, мы звали конкретного человека, а пришел кто-то другой. Всем стало не по себе, повисло молчание.

– А кто ты? – спросила Любка. Она боевая девка, из сибирской деревни, ее так просто не испугаешь.

Про Любку отдельная история, у нее было тогда две младших сестры и брат. Мать померла, рожая последнего братика, когда девчонке было семь лет. И с этого времени перешли на нее все домашние обязанности. Отец в лесу пропитание добывал, работал в лесхозе, а Любка готовила, стирала, убирала, за малышами следила, печь топила, за скотом ухаживала. Была у них коровенка, ее тоже накормить, подоить. Чуть повзрослев, добавилось к ее обязанностям еще колка дров и ношение воды с колодца – не всякий мужик с такой работой справится, не то, что девчонка малолетняя. Ну что ж делать они всей семьей выживали как могли.

Отец очень жалел Любку, жалел потому, что она мать видела и помнила, в отличие от остальных деток. И самому ему тяжело было, но детей не бросил, в интернат не сдал (хотя предлагали). Летом из леса старался ягодок принести, зверя бил на мясо, рыбу ловил. Когда себе лишку было – Любка по соседям носила, продавала. Ее сиротку тетки жалели, кто пряником угостит, кто одежду какую подарит, а как-то раз бусики красные дали впридачу к деньгам. Она про них часто вспоминала – рассказывала.

А Любка – чистая душа, все домой несет, чтобы с сестренками и братишкой поделится, если что вкусненькое дали. Отец деньги откладывал, чтобы ее учиться отправить и на житье-бытье в чужом городе дать.