Аномалии среди нас. Седовласый херувим. Я жертва бесплатное чтение

Глава 0. Нулевой меридиан

Ночь. Пустынная загородная трасса. Вокруг леса, топкие луга. Ни одного живого огонька. Только август осыпается последним звездопадом.

Я лежу на колючей стерне заболоченного луга, навзничь, смотрю в небо и гадаю: «Сдержит ли мой щит атакующих голодных тварей?»

По поверхности непроницаемого купола на месте их ударов расходятся круги. Утробное рычание прокатывается звуковыми волнами. Пыльный ветер доносит отголоски демонического смрада, забивает носовые пазухи, скрипит на зубах песком, сгоняет тучи. Судя по плотности щита, остатков моего резерва хватит. Гроза заденет по касательной. Твари рассеются. Здесь им поживиться больше нечем.

– Монстр сожрал всю вашу трапезу. – Тело конвульсивно дернулось, отзываясь на сарказм с особым извращенным удовольствием. «Успел», – я подавил издевательский смешок, отстроился от агрессивных призраков острого психоза, возвращаясь к созерцанию карты звездного ночного неба. По астрономическим ориентирам – средняя полоса России. Снова подо мной жесткая, влажная стерня. За контуром бушует ветер, а здесь штиль. Рвано вздрагивает густая темнота. Пульсирует аварийными огнями брошенный на обочине, автомобиль. Я отрешенно провожаю падающие звезды, но вместо мыслей о великом, вечном и прекрасном, отмахиваюсь от глюков и задаюсь риторическим вопросом: «Может ли реальность скрывать изнанку – невидимый духовный мир с его противостоянием добра и зла, куда вхожи сверхъестественные существа да горстка посвященных неудачников, таких как я? Или все это бред моего воображения?»

Я склоняюсь к бреду. Но увы. Дело в том, что я – медиум, и сейчас я в коме…

– Как я стал таким шизофреником?

Еще в юности я бунтовал, пытаясь свергнуть порядок во Вселенной. С возрастом реальность заменяет иллюзии. Но мое иррациональное мышление оказалось доминирующим. Я застрял в мире сверхъестественного, стал медиумом и взял за основу своего существования принцип ментальной диктатуры. Молодой медиум был готов на любые грязные манипуляции и как индивид с незаурядными аномальными способностями без морали и этического кодекса, оказался перспективной вакансией для демонов.

– Тук-тук… Мой мальчик учителя искал? Я – Зверь, – нескромно представился новый суверен, планируя превратить меня из вампира энергетического в фактического монстра.

Кандидат оказался против. Я категорически не собирался становиться марионеткой демона-убийцы. Началась война без правил. Моя – за выживание, для демонов – священная – за мое падение и обращение в послушное оружие.

С тех пор я ношу Зверя в себе. Заключенный в застенках моего сознания, демонический рецидивист рассчитывал быть моим хозяином, а стал узником: опасным, агрессивным, вечным – моим пожизненным проклятием.

За годы жесткого самоконтроля я замуровал монстра в себе, приспособился к раздвоению личности и внутренним диалогам с демоном, существуя в двух мирах: как человек Лука Гордон – авторитарный бизнесмен и социопат, и как преподобный Легион – одержимый медиум.

Я бы мог собой гордиться: выжил тогда, неплохо адаптировался и, угнетая свою сущность серийного убийцы, продумал перспективы неопределенно отведенного мне будущего…

Так было, пока я не увидел ее.

Где-то тревожно ухает сова. Рядом в сухостое шныряют отъевшиеся за щедрое лето, беспечные полевки, стрекочет саранча. За куполом щита – гроза. Безобразные твари огрызаются на голоса. Их тени мельтешат. Горящие глаза-прожектора точечно обшаривают купол в поисках малейшей щели. Мерцает, прокатываясь рябью, защитная стена. Отчетливо видны следы – разрывы аномалий от коридоров, по которым ходят монстры в человеческом обличии. Снаружи роятся блуждающие огоньки и, обтекая контур, слепо мечутся в поисках исчезнувшего маяка…

А в машине, укрытая пологом моего щита, вдали от демонов и настоящего чудовища – меня, спит причина моего существования.

– Ошибка? Насмешка? Наказание? – Нет. Вмешательство свыше в мою судьбу и проклятое настоящее. Я готов отдать ей все, больше – самого себя. Лишь бы чувствовать себя мужчиной. Ее Мужчиной, а не монстром.

Но год назад…

В мой коттеджный поселок переехала семья, и их дочь стала идеальной провокацией для спящего в анабиозе монстра. Юная художница Камилла Бриг отрицала мистику, но принципиальность не сделала ее менее желанной жертвой для представителей демонического мира. Мое тайное, болезненное влечение к ней эволюционировало в зависимость и превратилось в настоящее преследование.

– Эта закрытая южная звезда начисто снесла мои контроль и самообладание, которые вампир строил в себе столько лет! Даже не подозревая о смертельной опасности, заставила «великого ужасного» меня корчиться в агонии… – сейчас я вспоминал те ломки монстра с горьким умилением. – Вампир был готов ее убить, лишь бы освободиться от наваждения. Ее зовущее тепло, запах… – даже в коме моя хищная натура начинала заводиться. Но в тот момент, спятивший от жажды, голода и ненависти, монстр смог остановиться буквально в шаге от ее убийства и, только оказавшись на грани превращения, понял значение своей потенциальной жертвы.

Я видел перед собой удивительные, мерцающие жидким золотом, глаза – серьезные и проницательные не по годам, – и до сих пор не верил: «И это – часть меня?! Часть моего одержимого уродливого естества? Нет! Она – осколок. От души. Того Гордона, человека. Ничтожный, давно утерянный фрагмент, который вобрал в себя все светлое, что предназначалось нам двоим».

Камилла – моя человеческая вторая половина.

Внутри ржавой гадюкой очнулся демон:

– Она – твое недостающее звено! – бессмертный оппонент разразился гневным кашлем. – Не возьмешь ее – ты вымрешь. Семнадцать лет ты вне закона. Беспрецедентно долгий срок. Ты был молод, нестабилен. Но сейчас выстроил свою империю. И у тебя появились явные враги. Скоро они поднимут голову. Вот тогда нужна будет вся сила, весь потенциал, чтобы прогнуть их. Либо ты подчинишь врагов, либо поглотят тебя. Тебе необходима ее кровь! Возьми, убей ее…

Мой «тренер по личностному росту» хоть и не лгал, но был вынужден заткнуться. Помимо внутреннего конфликта и сомнительных моральных принципов с его непокорным симбионтом случилось беспрецедентное или… предопределенное:

– Влюбиться? В свою жертву?! Смертный приговор. И для жертвы, и для самого диктатора. – Зверь возмущался.

Я саботировал и демона, и свои чувства, пока не сдался:

– Да, ее кровь даст мне, как вампиру, неоспоримое аномальное преимущество, а любовь… – Сердце затроило, отдаваясь сбивчивой пульсацией в висках. Я поймал росчерк падающей звезды, по-человечески, беззвучно заклиная запекшимися губами. – А любовь к ней помогает удержаться на зыбкой грани превращения в чудовище и еще оставаться сумасшедшему убийце человеком.

– Ты ей не нужен. Даже как человек не интересен. Вы люди разных поколений. Какие между вами отношения? Только под видом хищничества. Ты – одержимый, она – жертва. У вас нет будущего. – демон презрительно цедил.

Я не спорил. Вампиру следовало быть в тени. В идеале – поступить благородно и уйти. Но выбора мне не оставили. Не я один так реагировал на леди Бриг. Появление соперников ревнивый монстр пережил бы, незаметно избавившись от трупов.

Зверь зло подтвердил:

– Ты обнаружил свое сокровище для теневых адептов и втянул ее в свой мир.

Неизвестный враг – гибрид и его группировка из аномального отребья бросили вызов не только моему криминальному авторитету. Покушение на мою пару ударило по инстинктам, сорвало все предохранители и определило смысл дальнейшего существования серийного убийцы.

Жизнь властного, закостенелого вампира превратилась в квест под названием «Молодая, независимая человеческая половина».

В охранных агентствах и телохранителях я разочаровался. Чтобы обеспечить ей защиту: физически, фантомом – неважно, я должен был сам находиться рядом, а значит, выяснить причину, с чего меня так плющит и выработать иммунитет к ее провокативности.

«Еще та задача», – с леди Бриг прессинг и внушение теряли смысл, мои способности на нее не действовали, мало того – были опасными для нас обоих. Я был вынужден на любое вмешательство иметь хотя бы ее условное согласие. Выход был один – я отказался от ментального влияния, завоевывая ее доверие как человек.

Ржавый эксперт глумился, давая неутешительную и очевидную прогностику:

– Ты же циник, эгоист, садист… Как из темной триады выжать хотя бы друга?

Между нами пропасть: одержимости, жизненного опыта, мировоззрения. Я беспринципен, расчетлив, деспотичен, старше на семнадцать лет, но именно мои аномальные особенности избавляли недоверчивую девочку от негативных эмоций, природу которых мне еще предстояло выяснить.

– На эту загадку твое хищное нутро и реагировало. – демон плевался за двоих, вспоминая, каких трудов мне стоило контролировать натуру монстра. Я терпел. Главное, она тянулась ко мне за облегчением, прощая необоснованную ревность странному соседу по поселку, возомнившему себя ее опекуном. – Ты лжешь ей. Но настолько органичен, что твой завуалированный вампиризм считают рыцарством!

– Да, лгу. Хожу под риском полного разоблачения. – Я запретил себе надежду на взаимность, сблизился с ней на правах друга и, ограждая от нападений, пытался выяснить причину ее опасного магнетизма, обалдело открывая особенности наших отношений: ментальную связь и корреляцию – аналог мгновенной кармы.

– Да ты образец самообладания! – демон высмеивал меня не без основания.

Мой тяжелый характер, наши тайны и ссоры отражались на здоровье обоих. Мы взаимосвязаны. Она страдала от вспышек моей агрессии, я огребал отдачу.

– Я не контролирую себя, потому что люблю до помрачения. Это нормально для мужчины. Но я вампир. – Последний срыв обернулся инфарктом миокарда для меня и угрозой инсульта для нее. Объективно понимая, что неприлично себя переоценил, я уже готов был попрощаться с ней – уйти, но малодушно медлил.

Ночную мглу разрезал стример молнии. Небо возмутилось гневными раскатами. Отзываясь бурлящим чревовещанием, застонала топь. Ветер свирепел. Мир физический реагировал на вторжение чужеродных тварей.

Сам виновник был поленом, но клыки пробили нижнюю губу.

– А ведь у меня были совсем другие планы на сегодня… – Медиум так стремился узнать ее тайну, но когда Камилла неожиданно открылась, словно подорвался на минном поле. Не знаю, что шокировало больше: сама причина, из-за которой к ней все липнут, или осознание, что я оказался банальным паразитом?

– Боль утраты, отчаяние, вина – опиум для бесов и пища монстров. В том числе и для тебя. – Ее разрушала скорбь, связанная с трагической смертью брата близнеца. Все встало на свои места – и всплески моей жажды, и стихийная активация способностей, и ее роковой магнетизм. Пока я примирялся с правдой, демон перебирал мои триггеры. – Ты испорченный, больной, с извращенными мозгами. И любовь твоя больная. Да и не любовь это вовсе, а зависимость. Ты всего лишь подсел на ее сильные негативные эмоции, вампир, и питаешься ими. Один…

Абстрагируясь от скрытой угрозы и внутреннего конфликта, я рассуждал:

«Зачем-то она демонам нужна. Но через брата – такого же медиума, как я, заполучить ее не удалось. Они выбрали другую тактику – ее ломают, навязывая вину. Самоосуждение – демонический патоген. Своими вспышками агрессии я только подорвал ее сопротивляемость. Она снова начала транслировать информацию внутренней трагедии», – я стиснул зубы, и демон озвучил мои мысли:

– Сломленный дух – ее маяк в духовном мире. С таким бэкграундом малышка смертница… – Зверь ждал роскошной трапезы, а я протестовал, корчась на траве.

«Даже в сухом остатке, исключая тот ажиотаж, который Камилла вызывает в демоническом сообществе, инфицирование виной уже переключилось на органику. Мигрень отражала начало разрушения на уровне физиологии. Дальше последуют аномалии в сосудах с летальным исходом», – разве я мог с этим смириться?

Я должен был заставить ее жить. Любой ценой.

Традиционно, в силовой манере я попытался разрушить это заблуждение, задать ее жизни правильное направление: не замыкаться в скорби, в одиночестве…

Не рассчитал. Непосредственный очевидец иронично комментировал:

– Суровый ты парень, преподобный. Даже по человеческим меркам друзья так не поступают. Не утешил, не поддержал, не позволил ей выплакаться на плече.

Перед глазами стояли ее робко протянутые ко мне руки. В тот момент блуждающий, измотанный скитаниями, хищник находился перед раскрытой дверью родного дома, и меня в нем ждали…

– Нет, я в этом дерьме не участвую. – Тогда я смог победить себя: оттолкнул, развернулся, растворился в темноте. Сейчас я лежал трупом на стерне. Сердце сковало льдом. Во рту растекалась горечь от собственных слов. – Я идиот.

– Нет, преподобный, не идиот. – демон по-отечески отчитывал мятежного адепта. – Ты – варвар.

Монстр не сдержался. Гнев вылился в нечеловеческий протяжный рык, привлек слепых уродцев, но выбил ржавый голос из разума. Снова вздрогнула живая темнота. За куполом – там, где обрывалась переходная полоса к болоту, завозилась голодная рогатая орда. Вылизывая блуждающими языками пламени непроницаемую стену, змеилось призрачное свечение. Морщась от омерзительного ощущения, периферийным зрением я следил за щитами, а на внутреннем экране, прячась от всего мира среди дремучей сосновой чащи, беззвучно плакал мой обманутый, одинокий ангел.

Она закрылась. Память детально воспроизводила, ставший чужим, красивый низкий голос:

– Твоя жалость мне не нужна. Всего два вопроса, господин Гордон: кто ты и почему отказываешься от меня?

Я не ответил, не смог, растерял слова от шока и только обострил ее отчаяние. Камилла разрушила все связи хрупкого доверия и запретила мне любое участие.

Зверь вынырнул из подсознания:

– Ты заставил ее снова проходить через прошлые страдания, вывернул душу и наплевал в нее. Ее боль вырвалась наружу. В духовном измерении для нас она пылает как сигнальная ракета. Но ты не просто унизил ее, ты уничтожил девочку морально. То, что она устояла на ногах – это внешне, привычка достойно держать удар. Но внутри… Сломалась.

Да, теперь, зная причину, жажду я мог контролировать, но что делать с последствиями лично спровоцированного срыва – я не знал.

Демон дожимал:

– Вслушайся в эфир. Нам крупно повезло, что мы на захолустной трассе. Сейчас здесь будет жарко: демоны, паразиты, падальщики. Ты сделал ее объектом демонической атаки и полномасштабного вторжения.

Менялась погода в мире физическом. Темнело. У горизонта клубились не тучи – сюда слетались демоны. Прокладывали маршруты в подпространстве их адепты. Ведомые чутьем, сбивались в стаи тени. Голодные чудовища искали цель.

Их жертва сейчас находилась без сознания. Я же оказался удаленным игроком: под ее запретом, с волчьим билетом и без тормозов.

Монстра ломало: «Я знал, родная, времени у нас мало. Но не думал, что оно закончится так скоро».

Демон уже предвкушал мое долгожданное «воссоединение» с половиной:

– У тебя нет выхода, сынок. Если ты не возьмешь ее, то любой адепт… Тот же гибрид ее убьет. Так соверши акт милосердия – сделай это быстро, безболезненно. Она не будет мучиться. А ты станешь совершенным. Оружием.

Я смотрел на беззащитную спящую девочку, зачарованно следил за пульсом на сонной артерии своей идеальной жертвы, превращался в четырехметровое чудовище, но через хаос жажды, мутации и демонического штурма все больше убеждался, что никогда ее жизнь не оборвется по моей вине.

– Глупец! Мало тебе инфаркта? – Наблюдая, как обнадеженный паразит чертыхается в застенках моего сознания, я бы рассмеялся. Если смог.

Выход был. Сквозь багровую дымку помню, как определил координаты первых материализующихся симбионтов. Встретил фары нескольких машин, две вспышки червоточин, и осатанел: «Гибрид?!»

Медиум взломал ее ментальную броню, поглотил весь негатив, закрыл собой. Сигнал Камиллы исчез с демонических радаров. Вся энергия ушла на щиты. Гибрида и всю его криминальную братию выбил в подпространство. Уже вываливаясь из машины, автоматически регистрировал: задние фонари отъезжающих автомобилей, следы исчезающих туннелей – аномалии закрыты.

Зверь не блефовал. Захватывая цель, я иронично оценил степень разрушения: «Пропал», рухнул на колени, но упорно полз к болоту, чтобы увести их от нее и сгинуть вне.

«Главное, она жива, под моим щитом, недоступна и невидима для демонов и их адептов. А с собой я разберусь… Должен», – успел ухватиться за ускользающую здравую мысль. Подчиняясь инстинкту самосохранения, тело стало раздаваться. Разворачивался протокол мутации. Я боролся… Проиграл.

Свежие порывы ветра. Пустая трасса. Топкая стерня. Заболоченный луг с кустами ивы. Одинокий шершавый ствол. Колючая трава. Голова, как трансформаторная будка. Время остановилось. Кома.

Единственное, что мне удалось на последних секундах гаснущего сознания – блокировать жажду. Последний вдох, и вампира прошило.

– Люк! – На внутренней стороне сетчатки отпечаталось ее напуганное лицо.

Мой узник ржаво предупредил:

– Насчет твоих хищных инстинктов я бы не был так уверен…

Глава 1. Бред

Тучевое небо зависло над сонным жнивьем. На изломе – чернильным монументом реденькая лесополоса. Прохладно. Ветрено. Тревожно. Пахнет сеном, тиной и грозой. Небо озарилось сеткой молний. Грянул гром. Жутковатую идиллию порвал протяжный нечеловеческий вопль…

Я схватилась за телефон, и со следующим ударом сердца осознала свою сиротливость на незнакомой сумеречной трассе: «Абонент недоступен». Без гудков.

– Люк! Где ты? – На пустом шоссе сгущался мрак вечернего безмолвия. Где-то насмешливо ухнула сова. Оглядываясь в поисках малейшего признака движения, я отчаялась и открыла багажник. – Жак! Ли! Где папочка? Ищите!

Два дога сорвались в темноту. Спотыкаясь вслед за ними, я добрела по чавкающей стерне до деревьев, ступила на топкий луг и… добровольно согласилась на шизофрению.

На земле, среди стелющихся колючих зарослей, лежал каменный колосс – бездыханная статуя, без пульса на сонных артериях и реакции расширенных зрачков на свет фонарика. Параллельно мнемонической памятке экстренной реанимации изумленное сознание бомбардировали отголоски паники:

– О, Боже! Какого черта ты забрался практически в болото? Я же не в состоянии тебя тащить. А ты гораздо внушительнее, чем казался!

Несмотря на собачьи завывания, крупную дрожь в руках, слезы и сердечную боль неясного происхождения, я настойчиво волокла одеревеневшее тело на сухую, ровную поверхность. Сражаясь с тремором, чтобы не перепутать последовательность действий, пугало с огромными глазами сосредоточенно твердило:

– Тройной прием – голова, челюсть, рот. Дыхание с интервалом четыре – пять секунд. Компрессия – на два поперечных пальца выше мечевидного отростка, два через тридцать, сто в минуту… – Методичные действия высвобождали сознание из плена хаоса и страха. – Ну, помоги мне! Слушай. Пять, шесть, семь… – Воззвание к ледяному изваянию. Безрезультатно. Признаки жизни отсутствуют. Снова тридцать ритмичных нажатий. Маятник. Компрессия грудной клетки. – Люк! Дыши! Гордон, дыши! – Голова запрокинута. В руках маска истукана. Очередная порция воздуха. – Прошу! Не уходи.

Шок крепчал. Ветер превращался в ураган. Эффект мероприятий оставался прежним – нулевым. Его состояние – клиническим. Компрессия и принудительные вдохи шли на автомате. Сама ситуация казалась беспрецедентной, просто нереальной: «Неужели, вот он – мой Гордон, неизменно волевой, организованный, неуязвимый – здесь, на моих руках, бездыханным телом?! О, Боже, у меня осталось не больше полторы минуты!»

Подавляя панику и дрожь в руках, я призывала на помощь все самообладание. Но рациональность отказала:

– Пульса нет! Не чувствую! Мерзавец, как ты посмел? Последний шанс. Прекардиальный удар. – Вместо дефибриллятора – два пальца на его грудине. Экстренная реанимация. Весь гнев вылился в один единственный удар. – Живи! – Безжизненное тело дернулось в конвульсии. Пульс пробил сонную артерию. Снова массаж сердца и дыхание. – Три, четыре, пять… Работай! Возвращайся! Четырнадцать, пятнадцать… Ты не уйдешь! Двадцать два, три, восемь… Только не снова и не ты… Тридцать… Дыши! – Паника трансформировалась в ярость. Я отшвырнула салфетку – барьер между губами: «К черту формальности!»

Ледяной рот статуи. Свежий воздух наполнил его легкие. В моих глазах на миг потемнело. Второй вдох, и уши заложило… Гордон самостоятельно вдохнул. Проверила пульс на сонной артерии, температуру тела, зрачки. Он постепенно возвращался к жизни. Дыхание было еще ничтожно слабое. Я заставляла его принудительно дышать:

– Ты справился! Люк, ты – молодец.

Еще выполняя массаж сердца, я чувствовала, как силы иссякали. Мобилизация уступила место головокружению, внутреннему тремору и истощению. Мгновение, и меня накрыло. Почва уезжает из-под ног. Теряю равновесие. В ушах – гул. Я и реальность – существуем порознь. Нервная система не справлялась с непосильной перегрузкой и бессовестно обесточивала прямо на ходу.

На глаза навернулись предательские слезы. Дрожащими ладонями постаралась вытереть лицо, и обнаружила кровотечение из горла и носа. «Врачебная ошибка. Заляпать своей кровью пациента? Эпик фейл! – закашливаясь отповедью и кровью, я потеряла контроль над состоянием и прислонилась к одинокому стволу старой ивы среди заболоченного луга. – Господи, что со мной?»

Собаки повизгивали, но слушались команды.

– Тише, все хорошо. Лежать. – Поразилась своему безжизненному голосу. Дотронулась до его ладони, фиксируя температуру тела и пульс на лучевой артерии. Первую помощь я оказала. Дальнейшая реанимация должна проводиться медицинскими работниками, а я вообще не знала, где мы находимся.

Телефон разрядился. Воздух трещал от электрических разрядов. Над полем выстреливали молнии. Отражая вспышки, болото угрожающе стонало. Дальше машины все очертания сливались со шквальной темнотой. Нагретое дорожное полотно клубилось конденсатом. Дождь стоял сплошной стеной, но не задевая, обтекал нас стороной. Меня укачивало, словно на виражах гигантской карусели. «Надо добраться до машины», – анализируя наше положение, я старалась сохранять глаза открытыми, разум – ясным, но проигрывала и коченела.

По-особенному злой, ураганный порыв ветра перехватил дыхание и, на миг обжигая ледяными градинами, заставил обратить внимание на пациента. Подавляя неприятные предчувствия, пришлось выступать в качестве временной защиты. Сомнений в отрицательной реакции Гордона не было. Авторский императив: «Я в этом не участвую», – был красноречив. Смиряясь с грядущими циничными комментариями, я аккуратно укладывалась на холодной груди, закрывая его собой:

– Дыши. Сейчас станет теплее, – чувствуя, что иррационально уменьшаюсь до беспомощного, слабого комочка, хлюпала носом на его раздающейся груди и, неся бред о своем сожалении, старалась облегчить душевные терзания: «Мало Марка? Теперь Гордон».

Его ладонь теплела и приобретала природную эластичность. Я контролировала пульс. Но в этом уже не было необходимости. Грудь вздымалась увереннее, ритм сердца доносился все отчетливее, температура приходила в норму. Стараясь не бередить свое пошатнувшееся сознание, я на веру приняла и изменения в размерах, которые тоже возвращались к естественным параметрам.

– Я сделала все, на что способна. Прости, у меня нет сил. Выпадаюу-у…

По щекам текли слезы, теплая струйка бежала по подбородку и обагряла шерсть пуловера. Мгновение, и я провалилась в пустоту…

– Возвращайся! Слышишь? – Его далекий рык пробивался через толщу помех. Интонация и непереводимый мат говорили о нервном срыве. – Почему я весь в твоей крови? Что ты сделала перед тем, как потерять сознание? Это важно! Говори!

– Ре-а-ними-ровала. – В ушах стояла акустика, усиленная эхом.

Взволнованный голос пробился через слуховые галлюцинации и стал ближе, в нем сквозило неверие:

– Ре-а… Что?! Да как это?

– Элементарно. Ты был без сознания.

– Был. Да! – он потерял всякое терпение. – Что именно ты сделала?

– Прекардиальный удар, непрямой массаж сердца и… – я силилась закрыть лицо руками, но тело не слушалось, – и искусственная вентиляция легких.

– Ты, – запнулся, – за меня дышала? Рот в рот?! – С досады я закусила губу. Не зря. Меня оглушил рев негодующего зверя. – Никогда! Запомни! Никогда! Без моего согласия никаких контактов! Тем более… Аа-а! Я же мог убить тебя!

– Убить?! Ого! Не думала, что настолько задену твои чувства. – я проглотила истеричный ком и с возмущением обнаружила себя в «удерживающей» хватке собственника. Словно ужаленная, подскочила и абстрагировалась от него горькой усмешкой. – Да не пользовалась я моментом! Это было единственным решением.

Голова снова закружилась. Я прикрыла глаза и получила позорный выговор:

– Зачем ты рисковала? – На запястье сошлись тиски.

– Рисковала? Чем? Вернуть к жизни собственного инквизитора? – Стряхнула его руку, без манер утерлась рукавом, неуклюже поднялась на нетвердые ноги и пробормотала под нос. – Пожалуй, я недооценила свои риски.

Он сорвался так, что заложило уши:

– Собою! Твою мать! Будь моя воля – ты даже в одной реальности со мной не родилась!

Меня повело, но соскользнуть на жнивье не позволил скрученный рулоном скирд сена. «Бежать!» – потрясенная грузом осознания, я еще обходила колкое препятствие. Несколько шагов, и снова наткнулась на тирана. Мой бывший пациент был в абсолютном здравии. В роли пострадавшей теперь выступала я. Медленно, словно боясь спугнуть дикого зверька, Гордон смыкал вокруг меня объятия:

– Иди ко мне. Ты не должна была узнать. А я не справился… – успокаивающий голос с характерным ритмическим рисунком запускал принудительное программирование. Очнулась, а сильные пальцы уже бесцеремонно хозяйничали в волосах и массировали мой затылок. Над ухом продышали. – Смилуйся над моим безумием. Я не пожертвую тобой. Оставь мне эту… тайну.

«Стоп!» – последняя пауза, и все пазлы сложились в комбинацию.

– Тайну? Еще одну? – я отстранилась и оценила реакцию раскрытого резидента, который так правдоподобно умолял о доверии. – Потрясающая актерская игра. Сбрось образ. Вопрос с подкидным дураком решился.

– Ты час была без сознания. И у тебя… – мой психотерапевт занервничал.

– Шизофрения? – я оборвала этот фарс и с презрением выплюнула в лицо лицемера. – О, Бога ради! Перестань! Я подозревала, что тебя наняли родители.

Я была уже у соломенного скирда, но сбежать не удалось. Удав атаковал.

– Стоять! – Гордон схватил меня за локоть в своей силовой манере. Я ощетинилась сиамской фурией в глаза, подсвеченные светоотражающими линзами:

– Не смей! – Выдернула руку. Потеряв опору, пресловутый «акробат» изумленно распахнул глаза и неспортивно отлетел назад. – Я не подопытная крыса.

Гордон тяжело приземлился в траву, скрестил по-турецки ноги и нащупал сухую крепкую жердину. Его маневр спровоцировал мой монолог. Я застрочила:

– Так все было подстроено? Сначала аллея, цветы, эти дикие ситуации с преследованием. Неподдающееся никакой логике насилие. И рыцарь-тамплиер. Ты так втирался в мое доверие? Друг? Просто так?! – задохнулась и, чтобы не заверещать, закрыла рот ладонями. – Даже инфаркт?! Господи, ты выкрутился. «Сбежал из кардиологии»?! И я поверила. Да у меня же все клинические признаки изменения модели мира! Неужели я была настолько очевидна, что они решились на такой извращенный метод терапии?

Он сжал челюсти и покачал головой. Я осознала себя жалкой дурой с психическим расстройством, схватилась за виски и взвыла в голос:

– Ты поместил меня в те жуткие условия. Воспроизвел все, от чего я убегала. Кто рассказал тебе? Кто, кроме них? – События, которые ранее не выдерживали никакой критики, выстраивались в организованной последовательности. Я не успевала за инсайтами. – И ни разу не прокололись. Не спросили…

Перед глазами проносились кадры, когда отец неожиданно менял тему: «И меня это не насторожило?» От остроты эмоций заложило уши.

– Господи, какая я… Нет, не идиотка. Я просто верила тебе, – сдержала слезы, оборвала истерику и в одностороннем порядке расторгла контракт «клиент – терапевт». Взглянула в его глаза, даже в темноте увидела подавленность и поинтересовалась менторским тоном супервизора. – Позволь уточнить – ты хоть запатентовал свой инновационный метод психотерапии? Или проводил клинические испытания на мне? Я даже не спрашиваю, каков твой гонорар. Ты заслужил. Можешь рассчитывать на кейс. Я засвидетельствую, что ты поступал этично и не пользовался ситуацией. Никакого контр-переноса с твоей стороны. Ты не нарушил кодекс психотерапевта. А что до твоего шокового метода – назвать дерьмом…

Сглотнула, но не от оскомины унижения. Все это время он сидел с закрытыми глазами и расчленял сучковатую дубину. Глухой характерный хруст насторожил: «Это пальцы?» – к горлу подступила тошнота.

Из всей моей тирады он выделил концовку:

– Психотерапевт развел тебя на чувства?

Я всмотрелась с подозрительностью в обескровленное лицо. Он даже не поморщился, когда резким рывком вставил суставы.

– Не льсти себе. Ты – профнепригодный, – я пожала плечами и процитировала оппонента. – Мы друзья. Не больше. Да и это благодаря моему трансферу. Чувствам клиента к терапевту. – Аристократка Бриг, дочь Тамары Львовны отработала как леди – с легким наклоном головы. – Благодарю за опыт.

Развернувшись, на одном упрямстве устояла на ногах.

Гроза прошла. В туманной влажной мгле со стороны болота мерцали редкие блуждающие огоньки. Волна ужаса прошлась по коже, поднимая волоски. Я забила на суеверия и растерялась: «И где машина в этой темноте?» Мой четвероногий поводырь тут же подставил холку под руку. Жак тенью пролетел к хозяину. Утирая слезы и сосредотачиваясь на дыхании, обессиленным недоразумением я спотыкалась, но шла за собакой к шоссе. Добралась до автомобиля, захлопнула за Ли багажник, и в затылок зашипели:

– Заблуждение. Одна. Большая. Гребаная-аа… – Я съежилась. Его голос нарастал по экспоненте, пока он не рыкнул. – Ложь!

Меня перехватили, развернули в воздухе и впечатали в каменную грудь. Его губы оказались на расстоянии вдоха:

– Но правда хуже. – Ноздри трепетали. Глаза, как два софита, ослепляли и плотоядно скользили по лицу. – Я не настаиваю. Но вдруг ты хочешь знать? – Ладони порочно кружили по спине, пока не разделились. Одна – спеленала мои пальцы и туго зафиксировала обе кисти за спиной, вторая – захватила затылок, притягивая еще ближе. Я вросла в него. Хищник мстительно ворожил у самых губ, замораживая их своим дыханием. – Хочешь знать всю доказательную базу?

Онемевшая, я едва смогла кивнуть, и его перекосило. Вся мощь демонического обаяния просела. Руки потеряли хватку. В глазах промелькнула обреченность и тоска. Провокатор переиграл себя и, не ожидая того сам, был вынужден признаться:

– Я умираю.

Я была готова услышать любой треш. Но не эту альтернативу: «Его нет». Все тщательно выстроенные стены из обиды и отчуждения рухнули перед уродливой перспективой – потерять его. Реальность настолько оказалась беспощадной, что в панике я ухватилась за его плечи.

– Умираешь?! Нет! – Глаза застелили беспомощные слезы. Инфаркт, эти его «приступы» – все было очевидно. Задыхаясь от избытка противоречивых чувств, я бредила: «Только не это. Мы справимся, придумаем. Лекарства, исследования…». Он молча покачал головой, и я разрыдалась. – Ну должно же быть хоть что-то! Люк!

Он обхватил мое лицо ладонями, жадно ловя каждую обнаженную эмоцию:

– Процесс необратим. – Я прижалась к его торсу с таким отчаянием, словно пыталась поддержать уставшего под бременем Атланта. В его груди нарастал рокот. Глаза горели решимостью. Я зажмурилась, закрываясь в скорби, и он обрушил спасительную правду. – Я умираю без тебя.

«Вдох через нос, выдох через рот», – пока я сосредотачивалась на дыхании, в какой-то нечеловеческой ломке, у самых губ он проглотил мой воздух:

– Чистая. Невинная. Бросилась спасать чудовище. И заякорила. Помоги же тебе Бог! — С болезненной нуждой он ласкался о мое лицо, осыпал поцелуями волосы, дышал на ушные раковины и шею. Обездвиженная им и деморализованная, я покрывалась мурашками потрясения, а удав нашептывал знакомым рокочущим баритоном. – Теперь я знаю, каковы на вкус… Твои эмоции. Кровь. Слезы и…

Хищник в наваждении потянулся к моему лицу, легко надавил на подбородок, коснулся пальцем приоткрытых губ, молниеносно наклонился и… лизнул. Холодный язык на миг скользнул в рот, и меня закоротило. Физически, на уровне органов чувств. Хищник взвыл:

– Что же я делаю? У меня нет сил! – Сгреб меня в объятия, продолжая рычать в ключицу. – За что ей это? За что ей я? Бред! Что я несу? Не слушай меня, девочка, не слушай. Я не в себе. Да наплевать! Я… Без тебя… С ума схожу!

Нервы оголились. В попытках вдохнуть, я хватала ртом воздух. Все эмоции сплелись в единую проекцию и вылились в агонию. Он бережно прижал к себе мое дрожащее тело:

– Тише, Ангел мой, дыши. Ты! Причина. Моего. Существования. – Гордон заглянул в глаза, и я растворилась во взгляде, полном обожания. – Я люблю тебя. Это единственная правда, что я могу себе позволить. Все остальное ложь.

Его образ отпечатался в сознании с фотографической точностью. Но сейчас передо мной оказался незнакомец. Боль в его глазах была настолько острой, что пальцы сами потянулись к суровому лицу. Как завороженная я разглаживала заломы гордеца на упрямой переносице, очерчивала контуры хмуро сдвинутых надбровий, перешла на скулы под дневной щетиной, спастически сжатые челюсти, волевой подбородок. Но едва коснулась скульптурных губ, он захватил ртом мои пальцы. Мягко. Благоговейно. Ледяной язык чувственно прошелся по подушечкам…

«И снова. Искровой разряд», – я дернулась в конвульсии, и мир перевернулся. Буквально. Одно неуловимое движение, и я прижата спиной к капоту в горизонтальном положении. Его глаза – два приглушенных лазерных диода жадно исследовали каждую черту моего лица и требовали ответа:

– Одно твое слово, и я уйду. Сегодня же. – Все эмоции покинули его голос. Хищник завис над жертвой и напряженно ждал.

Я всматривалась в бесстрастное лицо: «Я решительно ничего не понимаю. Не обнадеживаю. Не обещаю». В сердце разгоралась уже знакомая щемящая боль. Взгляд удава сосредоточился на моих глазах. Рациональные доводы разума уступили место интуиции: «Только чувствую…».

– Что чувствуешь? – Его зрачки мгновенно увеличились в размерах. Делая выбор, я впервые запустила пальцы в седые волны и вдруг осознала, что вслух не произнесла ни слова, но доверилась его аномальному чутью: «Ты – мой».

Хищник рыкнул, ревниво смял добычу и припал губами к пульсирующей жилке на ключице:

– Мне большего не надо.

Сердца успокаивались и бились в унисон. Дыхание восстановилось. Голос Гордона приобрел знакомый хрипловатый тембр:

– Я к вашим услугам, моя королева. Позвольте вас отвезти домой. – Хищник безоговорочно подхватил добычу на руки и открыл дверцу машины.

На часах – почти двенадцать ночи. Автомобиль несется по пустынной трассе. Собаки дремлют. В ушах шорох шин по мокрому асфальту, встречный ветер и убаюкивающее урчание двигателя. За рулем – сосредоточенная статуя. Я обратила внимание на электронное табло спидометра. Скорость неуклонно приближалась к ста восьмидесяти. Гордон торопится. Очевидно, наши исповеди сорвали его планы. Сдерживая нервный смешок, закусила губу. Мой телепат нахмурился:

– Поспи, мой Ангел. Тебе надо отдохнуть. – Он виртуозно управлял машиной одной рукой, ни на миг не выпуская мои пальцы, словно нуждался в постоянном физическом контакте. – Или моя королева заскучала?

– Да я только отмылась и отдышалась. – На этот раз скрыть ироничную усмешку не удалось. Гордон бросил на меня изумленный взгляд, затем перевел его на испорченный кровавыми разводами, пуловер, промокшие вещи, скользнул по заляпанным высоким жокейским сапогам и виновато покачал головой. Я ободряюще погладила его по предплечью и отвернулась к окну.

Смущения за свой нелепый вид «землекопа» я не испытывала. Меня терзали два вопроса. Первый – однозначно сверхъестественный подтекст всего, что связано с Гордоном. Второй – природа моей пугающей реакции на его откровенность. До недавнего времени мой механизм психологической защиты представлял собой процесс изоляции аффекта. Он надежно защищал сознание от чрезмерного поглощения эмоциями. Но в данном случае, очевидные ответы на поставленные два вопроса противоречили моей личной философии. Категоричный запрет на мистику был краеугольным камнем моего мировоззрения.

Измученная нервным истощением после летних бурных событий, я не стала утомлять себя анализом вмешательства Гордона – неоднозначного, закрытого мужчины с хищными повадками и своеобразным благородством. Отношения развивались, а подозрения росли. Я играла в поддавки. Его присутствие приносило реальное облегчение моему отравленному виною сердцу. Поэтому я успешно занималась фальсификацией неопровержимых фактов причастности Гордона к мистике. Вот и сейчас, у меня была возможность оправдать, неподдающиеся логике, вещи собственным психическим расстройством, параноидальной подозрительностью и невероятным стечением обстоятельств.

Сегодня компромисс с совестью достиг точки невозврата. Я набиралась решимости положить конец двойным стандартам.

Вдали показались первые огни пригорода. Характерный дух промышленной зоны жестким контрастом привел в чувства. Я взглянула на благородный профиль живой античной скульптуры, и сердце дрогнуло. Ни стресс, ни нервный срыв, ни даже самообвинение – ничто не могло объяснить реакцию на его слова: «Скажи, и я уйду». От потрясения закружилась голова.

– Душно. Люк, пожалуйста, опусти стекло.

Кондиционера не хватало. Я задыхалась от напряжения.

– Тебе плохо? Снова? – Обеспокоенный Гордон круто подался в мою сторону.

– Нет-нет, просто укачало. Сейчас подышу, и все пройдет. – Я принципиально избегала смотреть ему в глаза. Казалось, что он видит меня насквозь. Подобная перспектива совершенно не входила в планы. Впереди маячила фундаментальная потеря ориентации и крушение жизненной философии.

Все еще в горьких раздумьях, нащупала какой-то мусор под ногой и заглянула под сиденье: «Шприцы? Мои анальгетики?! Да здесь весь арсенал аптечки первой помощи», – перевела на него круглые глаза.

Пожал плечами:

– У тебя был кризис. Ты не просыпалась.

Действуя на эмоциях, я приподняла ладонь со своего колена, прижала к щеке и вдохнула знакомый запах кожи. Сердце откликнулось уже типичной щемящей болью. Сгорая от стыда за истерику, с благодарностью поцеловала крепкую ладонь и примирилась с правдой: «Он не иллюзия. Он мой. Значит заслуживает шанса».

– Что ты сказала? – Я была уверена, что, как и на поле, не обронила вслух ни звука. Но на меня смотрели взволнованные глаза. – Ты прощаешься со мной?

Ответить не успела. Дальний свет со встречной полосы упал на его глаза, и те снова полыхнули светоотражающим эффектом. Я зажмурилась от яркой вспышки:

– Зачем ты носишь линзы?

– Мм… Линзы? Не думал. Тебе не нравятся мои глаза? – Меня тряхнуло. Обернулась – острый хищный взгляд. В глубине глаз затеплились синие лазерные диоды. Инстинктивно вжалась в кресло. Тиран вернулся – мрачно оценил мой жест и, играя желваками, процедил. – Что-то не так?

Скрывая панику, я покачала головой и мягко высвободила руку.

В гнетущем молчании мы подъехали к дому. Деликатный свет ночника освещал только гостиную. Невесело усмехнулась: «Внешний антураж», – родители торчали у темных окон спальни, выходящих на подъездную дорожку, и отслеживали каждое движение, собирая факты для разоблачения Гордона.

Мой провокатор не оправдал надежд ни двух сердитых детективов, ни моих.

Гордон открыл багажник и выгрузил вещи у гаража. Лика с Жаком разминали затекшие лапы на лужайке перед домом, родители подергивали шторы и нетерпеливо приближали кульминацию. Невозмутимо садясь в машину, Гордон задержался у открытой дверцы и прохладно информировал:

– Признаю, вот сегодня – занесло. Я – мужчина. С острой формой высокого либидо. Гормоны, и мыслю в одной плоскости. Обычно с этим нет проблем. А тут без разрядки целый день… Стояк и готов был оттрахать даже дерево. Всякое могло быть. Тебе чудом повезло. Я оказался трезвым, за рулем. Но если пьян, не рискуй, в каком бы состоянии я ни был, беги! Иначе поймаю и, – порочно усмехнувшись, зашипел в мои глаза, – и я не психотерапевт. Наоборот. Родителям ни слова.

Я смотрела на него в оцепенении и открывала для себя сексуального маньяка. С удовлетворенной мстительностью он выпрямился, оценил мой вид и обронил:

– С реанимацией ты вовремя. Но мы ничем друг другу не обязаны. Поняла?

– Боюсь, твоя кома не прошла бесследно. – Не знаю, что больше ранило: его мелочное тщеславие или прилично воняющий цинизм. Я собралась и призвала сарказм во имя спасения от истерики. – Судя по твоей речи, я опоздала, и патологические процессы были запущены.

– Серьезно?

– Констатирую – дегенеративные изменения все-таки затронули твой мозг.

Взвалила на плечо этюдник и уверенными шагами направилась в дом. В ушах еще долго резонировал его инородный, чуждый, словно вьюга летом, мрачный хохот. Резкая боль пробила солнечное сплетение. Цепляясь за стены мастерской, обессиленное, перепачканное пугало со спутанной копной волос смеялось сквозь слезы: «Шанс? Выплюнули в лицо твой шанс! Моего херувима не существует!»

Глава 2. Компенсация

Золотая осень подобно мне, сдала позиции, посчитавшись с гордостью, сбросила нарядные одежды и предалась дождливому забвению. Сыро. Неуютно. Холодно. У меня нет никакой необходимости выбираться из теплой постели. Все отключилось. Даже слетела прошивка смартфона. Три бессонных ночи. Перед рассветом – полузабытье. Иррациональное видение.

Яркая безветренная ночь. Бегу. Опять бегу. Несусь по безлюдным улочкам города мастеров и узнаю в них Пизу. Я в Италии. Выскакиваю на Площадь чудес, тяжело дышу, но оставляю за собой Кафедральный собор, Баптистерий, Пизанскую башню. Бегу на север. На Кладбище Кампо-Санто. Влетаю в некрополь и застываю статуей. Под сводами арочной галереи играет кольцами удав необычного голубоватого окраса. Нет, не играет – готовится атаковать.

– Уходи!

Словно удовлетворяя требование, змея теряет к жертве интерес, вытягивается вдоль глухих аркад. Вхожу под свод. Шаг, два, еще немного. Чудовище не двигается. Жмусь к стене и пробираюсь к арке, почти добираюсь до внутреннего дворика, цепляюсь взглядом за купол часовни…

Атака.

Успеваю вскинуть руки, и челюсти смыкаются.

Шок следует не на укус, а на его отсутствие. Кисть покоится в пасти гигантской анаконды. Я не ощущаю ни боли, ни клыков, только скользкий холод. Змея возвышается, чего-то ждет. Решаюсь посмотреть на монстра, поднимаю взгляд и впечатываюсь в неоновую синеву – глаза Гордона…

Тело отреагировало рефлекторно. В лицо ударил «его» узнаваемый бальзамический древесный аромат, и напуганным кроликом я уже озиралась в центре комнаты. Недолго. Трое суток личных инквизиций и голодания сказались общим истощением. Тяжело осела на пол. Снизу донесся взволнованный голос:

– Девочка? Я слышала, ты встала?

Я с трудом справилась с поясом шелкового кимоно, распахнула дверь. Теплый аромат меда, корицы и поджаренных орехов удивил.

«Мамина пахлава. Родителей достал мой сплин», – я брала приступом каждую ступень, пока меня не вывел из прострации желудочный спазм. Мама суетилась на кухне и не скрывала ликования. Я только обозрела меню на холодильнике и заподозрила неладное:

– Ты сегодня дома? – Скрывая тремор, дрожащими руками налила грейпфрутовый сок, уселась на высокий стул и, придерживаясь образа беспечной девицы, потянулась за аппетитной румяной корочкой. – Есть повод?

– Детка, тебя ждет заслуженная компенсация грязевых ванн и болотных испытаний… – мама напевала романс из их совместного с отцом репертуара, а я покрывалась пунцовыми рваными пятнами от предчувствия. Тамара Львовна отвлеклась от плиты и просияла. – Ванечка летит вечерним рейсом!

– О! – Преодолевая внезапный приступ гипоксии, я молилась, чтобы не подавиться орехом. – Чудесно! Я помогу с праздничным столом.

– Продумай сервировку и порадуй жениха аперитивами, – мама распорядилась уже в спину.

Борясь с острой дыхательной недостаточностью, я пыталась привести в порядок растрепанные уже не волосы, а мысли. После такого саботажа мне требовалось время для восстановления, чтобы хотя бы типично выглядеть и не вызывать подозрений у родителей. Неуместный визит Ивана Княжина со всеми возможными последствиями грозил вообще сорвать и без того нестабильную психику.

Звонок со второго телефона напугал:

– Иван?! – Растерянная сирена причитала, вымещая на косах всю безысходность. – Как все не вовремя! Я одна! Гордона нет… – я осеклась и застыла с расческой в волосах, напоминая крашеную афганскую борзую с репейниками в свалявшейся шерсти. Пока ошарашенно оценивала свою подсознательную зависимость от Гордона, бестактный Иван продолжал добиваться видеосвязи.

Машинально обернулась к зеркалу:

– Ого! Вот это пугало! Ах ты, имиджмейкер! Своей гормональной патологией ты основательно меня деморализовал! – я заходилась в хохоте, а достоинство уже реабилитировалось к жизни. Ему на помощь стремилась независимость. – «Я умираю без тебя». Да у парня выраженный некроз мозговых клеток! – Я так смеялась над собственной наивностью, что дошла до икоты. – «Никакого телесного контакта!» Ой, больно-ой! И это у меня-то навязчивый страх прикосновений? – Запив водой истеричную икоту, со звенящей трезвостью вынесла вердикт. – Я не сломалась без Марка. И Гордон – не повод.

Экс-отмороженная леди открыла окна и устроила глобальный сквозняк в эркере. Пронизывающий ветер каплями дождя остужал лицо. Я вдыхала свежий влажный воздух, выдворяя запах Гордона из комнаты, памяти и телефона.

Погода совсем зациклилась на мокрой теме. Конкуренцию ливням составляли, разве что, порывы ветра. Но матушкино меню для отъявленного чревоугодника вынудило навестить двухэтажный супермаркет. В ушах наушники, громкость на максимуме. Ни консультантов, ни покупателей. Изучая этикетки на благородных винах, я потянулась за шотландским виски и… вздрогнула.

Несмотря на бледность, пугающее выражение лица и мутные глаза, застывший напротив молодой человек не был лишен респектабельности.

– Стас! – Я избавилась от наушников. – Рада тебя видеть. Как твои дела?

Напряженный сосед по поселку хмуро кивнул. Я не видела его с того самого инцидента и страшно неловко себя чувствовала. О прежних непосредственных отношениях можно было не вспоминать. Выступая номинальным приятелем, Стас Шульгин до этого никогда не позволял себе подобных пьяных сцен. Участие Гордона в этой неприятной истории делало наши отношения еще более натянутыми.

Не ошиблась. Опуская формальное приветствие, от меня потребовали:

– Ты без своего конвоя?

– Пожалуй, мне пора. Рада, что у тебя все хорошо, – я уже разворачивалась, но меня остановили самым бесцеремонным образом:

– Так ты одна?! И у тебя праздник? А я помогу! – Стас преобразился. Глаза заблестели, на гипсовое лицо наползла широкая улыбка. Пока я проявляла чудеса сообразительности и косилась на его корзинку, меня уже подхватили под руку. Мой легкий плащ распахнулся, Стас застыл с открытым ртом. Алкогольного душка я не уловила, но нездоровый огонек в его глазах заставил насторожиться. Подтверждая мои опасения, Шульгин наклонился и прошептал елейным голосом. – Теперь-то я тебя не упущу. Едем, волшебница. Я на колесах.

Сосед выхватил из моих рук тележку, сложил в нее свою практически пустую корзину и уже правил к кассам. В его действиях сквозило отчаянное сумасшествие. Учитывая неблагополучный опыт отношений, обострять ситуацию не имело смысла. Я постаралась придать голосу добродушный оттенок:

– Нет. Извини, Стас. Я не могу. Мне, правда, жаль…

Он резко остановился и сбросил услужливую маску кавалера.

– Знаю, сеньорита принимает меня за перепившего шута. Но я хочу реабилитироваться. Удели мне хотя бы полчаса. Мы должны поговорить. Это важно.

– О чем?

– О твоем вампире.

Эмоции я подавила, но от щемящей боли в сердце пульс зачастил. Не стала спорить. Несмотря на бурю внутри, голос звучал хладнокровно:

– Стас, как твое здоровье?

– Здоровье?! – он закатил глаза, злорадно расхохотался. – Отчаянная сеньорита с юга! Даже намека нет на суеверный страх!

Мы стояли в длинной очереди. Шульгин не умолкал с помпезными комплиментами, раздевающими взглядами и самое отвратительное, придвигался ко мне все ближе. Тележка уже перестала справляться с функцией барьера между мною и экзальтированным поклонником. Прятаться за инвентарь было унизительно. Внутри поднималось жуткое негодование на контуженого пажа. Нервоз достиг своего пика, когда на телефон пришло анонимное сообщение – «Домой!»

Шульгин внезапно ощетинился:

– Кто? Он? Преподобный за тобой следит?

– Родители волнуются, – сохраняя невозмутимый тон, соврала и продумывала пути для отступления. Парень преградил дорогу:

– Едем. Скорее. От него подальше.

– Я никуда. И ни с кем. Не собираюсь.

Шульгин уперто наступал, а я топтала носки туфель грузной дамы в нелепой расшитой шляпке, пока не вздрогнула от следующего сигнала – «Такси у входа. Беги!»

Шульгин взбеленился еще больше, но на этот раз отпрянул:

– Кто?

– Такси ждет у входа.

– Отпусти. Ты едешь со мной, – развернул к себе, грубо схватил за локоть. Свирепея, я прошипела в блаженные глаза спятившего соседа:

– Держи дистанцию. Мы не друзья.

– Какая темпераментная! А с ним ты тоже так царапалась? Теперь понятно, почему до сих пор жива. Преподобный растягивает удовольствие. Ты же восхитительная, сводящая с ума. И я хочу вкусить тебяа-а… – Шульгин разошелся и начал проявлять признаки агрессии. Я уже освобождалась от злосчастной тележки, а он бесцеремонно обхватил меня за талию и притянул к себе. – У меня мало времени. – Я брыкалась, но была абсолютно обездвижена в его хватке. Покупатели и охрана предпочли нас не замечать. Стас шипел над ухом. – Ты ничего не понимаешь. Считаешь, я тебя ломаю. Наоборот. Спасаю жизнь. Ценой своей. Я рискую. Ради тебя рискую. Он убьет меня. Как убил других. Ты должна мне верить.

– Прекрати. – Мы застряли в самой узкой части прохода между двумя длинными прилавками кассы. Он выхватил несколько упаковок презервативов из стойки, бросил в тележку, распаляясь с еще большим жаром:

– Забывчивая южная звезда. Он не способен ни на что. Только жрать и убивать. И ты опять умрешь. Я видел. А я буду ублажать. Я не убийца. Мы уедем далеко. На острова. Он не найдет тебя. И сдохнет… – Я застыла с открытым ртом. По коже побежали мурашки. Его лицо все приближалось. – Камиллаа-а… Я смогу тебя спасти. Ты станешь моей греческой богиней. Изнываю по тебе. Выбери меня…

В ладони зашелся телефон. Наваждение разрушено. Вывернувшись из-под руки сумасшедшего Шульгина, я решительно оттолкнула от себя тележку, выбежала на крыльцо и… влетела в распахнутую дверцу желтого Volkswagen Polo под шашками.

– Сударыня, уже минут пятнадцать, как вас жду.

Нервы не выдержали стрессового накала. Меня трясло:

– Ч-что? Вы, вероятно, меня с кем-то спутали?

– Не-а. Я за вами. – Машина тут же тронулась. Меня окатило стойким перегаром. Я зажала нос, рассматривая водителя. Виртуозно совершая маневр между прибывающими автомобилями, он увидел мое напуганное выражение лица и виновато пожал плечами. – Прежний клиент. Он только вышел. Уж извините.

Не вникая в смысл, я заметила на стоянке Honda CR-V Шульгина. Стас рванул было за мной, но тут же с перекошенным лицом попятился обратно в супермаркет.

Подъезжая к дому, я никак не могла выдумать причину своего фола, в отчаянии посмотрела на телефон и выдохнула. Звонок:

– Возвращайся, детка, скользкие дороги. Жди медведя. Боюсь только, рейс задержат из-за непогоды. Я уже в магазине. Что мама наказала? – Отец ждал гостя с воодушевлением. Проглотив обреченность, я отчиталась деревянным голосом.

Стол был накрыт. Разнообразное меню, деликатесные закуски, сервировка, свечи, музыка, укомплектованный бар под разнообразные коктейли, млеющие в предвкушении родители, и сама виновница – роскошная пантера: с натянутой вымученной улыбкой, на пороге истерики и обморочного состояния.

– Детка, ты побледнела. – родители заметили мою напряженность.

– Голова немного беспокоит. Переволновалась перед встречей, – я бессовестно слукавила перед отцом и тут же получила срочную замену игрока. Взвинченная сирена удалилась к себе, закрыла дверь на ключ и бросилась на кровать.

В голове нарастал шум, грозящий перейти в адскую боль. Память проигрывала обрывки параноидальных воплей Шульгина, циничные оскорбления Гордона, фрагменты безумных зомби в клубе, похотливые взгляды бомжей, визг раненой собаки, эпизодами – истекающие кровью лапы Ли и корчащийся в рвоте Стас на гостевой парковке. Но лейтмотивом – последняя ночь с Марком. Стеклянные глаза, истошные крики и его перерезанные вены. Сознание выхватило постаревших за одну ночь родителей…

Под рукой вибрация. «Телефон?» – трясущимися руками проверила номер и радовалась, что не заработала инфаркт.

– Звездочка, погода – мрак! Как ты здесь дышишь? – На другом конце уже балагурил беззаботный Вантуз Княжин. – Но я компенсирую издержки – на этот раз заберу с собой любимую подругу. Я заслужил с тобою месяц.

– Месяц?! Ох. Опасаюсь аллергии, – отбиваясь безобидными издевками, я только успевала переваривать шокирующую информацию, щедро приправленную колоритными шутками южного медведя. Иван басил без остановки:

– С профилактикой моей непереносимости ты опоздала. Я бронировал билеты. Так что не обессудь, закидывайся антигистаминами. Улетаем через день. – Самобытная детина чем-то закусила, мне удалось вставить коротенькое слово:

– Подожди. А сам ты где? – Формальная часть препирательств была закончена. Я еле выдержала беззаботный тон. Насмеявшись, Иван перешел к делу:

– Спускайся. Я на кухне.

– Ты уже приехал?! – Вскочила на ноги, пытаясь сориентироваться в полной темноте закрытых наглухо жалюзи. Непосредственное чудо выразительно икнуло:

– Привет от пахлавы Тамары Львовны. Кароч. Самолет. Такси. Я оперативно.

– Оперативность – твое второе имя. Раз занял комнату для гостей с видом на холодильник, теперь займи ванную. Отдохни. – Я старалась выиграть время.

– Ванную? Не думал. Но как же заманчиво звучит… – Иван впадал в блаженную иллюзию. – Ванна с пеной, всю ночь у жаркого камина, твои горячие…

– Иван?! – В моем опасном состоянии не хватало только Ивана с его романтическими фантазиями. – Отправишься немедленно в аэропорт! – я закашлялась. Княжин снисходительно хохотнул:

– Твои горячие аперитивы. Брейк, звездочка. Я только приехал. О костылях пока не узнавал. Будь милосердной к ик… жениху. Выходи скорее, у меня глюк-ик-и… – икающий медведь басил, а я стояла у зеркала и критично оценивала свою спину, открытую нескромным вырезом платья. Сексапильный внешний вид в сочетании с глазами на мокром месте могли произвести неизгладимое впечатление на истосковавшегося гостя. «Второе экзальтированное чудо, но на этот раз, при полной боевой экипировке НАЗа за один только вечер?! Да я не переживу».

– Дыши ровно, Княжин! Сиди на месте! – отрезала. Телефон полетел в подушки. Печальные мысли притаились за мигренью и отступили до ночных кошмаров. Я судорожно соображала над сменой образа. Необходим был компромисс, чтобы не задеть чувств взыскательной Тамары Львовны и не контузить Ваню. Уставилась на эксклюзивный гардероб и вздрогнула от стука в дверь:

– И где ты? Молнию заело? Уже идуу-у… – он притворно заголосил под дверью, и мое терпение стало стремительно сдавать позиции. Я представила блаженных родителей, грядущие свадебные перспективы и зарычала:

– Иди, пожуй чего, только не двигайся! – Получив газетой по носу, колоритный жених ретировался к пищеблоку, но продолжал отвлекать от напряженных и безуспешных поисков звонками. Я была похожа на прилавок бутика модной одежды в зените сезонной распродажи. Самообладание было подорвано. Заваленная лучшими экземплярами гардероба, нащупала вопящий телефон под грудой вещей, и, не дожидаясь подколов, принялась отчитывать энтузиаста в камуфляже:

– Фальстарт, Княжин! Уймись! И дай мне, если не одеться, то хотя бы отдышаться. – Вместо взрыва хохота мне продемонстрировали громкое учащенное пыхтение. Эта издевательская имитация загнанного зверя оказалась последней каплей. – Если ты не прекратишь эти домогательства, то не получишь от меня ни то, что месяц! Несчастные два дня! Ты обещал «любить-беречь-заботиться», а не рассматривать перспективы моей насильственной смерти. И не смей злоупотреблять доверием моих родителей, размахивая нашими билетами. Даже если они и предоставили тебе такой удобный случай и оставили нас наедине…

Моя отповедь захлебнулась в нечеловеческом раскатистом рычании:

– Уубью урр-ро-да!

Пораженная, я сбросила звонок и обреченно взглянула на неизвестный номер:

– Гордон?! Я оказала себе неоценимую услугу. Компромат от первого лица. – Отчаянно пытаясь выбраться из плачевного положения, затравленная сирена сидела на краешке кровати и боялась посмотреть на выключенный телефон: «Что? Ну что же я ему скажу?» Голова раскалывалась, желудок свело тошнотворным спазмом, руки било мелкой дрожью. Взгляд упал в зеркало. В памяти восстало утреннее приведение и слова его ваятеля: «Я – мужчина…».

Я вернула образу достойный вид и безразлично включила телефон.

Звонок раздался через три секунды:

– Девочка…

– Чем обязана, господин Гордон?

– Больше не могу. Я умираюу-у…

– Какая очаровательная привычка! Но попахивает извращением. Ты всех так девушек пугаешь? Драматический экстрим, для остроты ощущений? Или же только для доверчивой меня приготовил свой криминальный образ?

Меня перебил осипший баритон:

– Помоги, родная…

– С реанимацией ты не по адресу. Как и с гормональной дисфункцией, тоже. Обратись с проблемами к специалисту. Или воспользуйся традиционным методом – найди очередную пассию и умирай в ее присутствии, – учтивым тоном я проговаривала каждое слово, пока меня не оглушило:

– Черт тебя дери! Я должен быть у тебя. Сейчас же! Не противься!

– В моем «дерьме» ты не участвуешь, «родной». – я оборвала грубые пьяные ругательства и равнодушно сбросила звонок, но спокойствие было лишь видимым. Замирая от потрясения, сердце бунтовало против репрессий в адрес своего кумира. Я кусала губы, немилосердно закидывая вещи обратно в нишу. – Нет! Ты не будешь размазней! Тебя предали, надругались над доверием. А ты все такая же мечтательная дура? Он – варвар! Признай же наконец!

На глаза навернулись слезы пережитого унижения. Я схватила надрывающийся телефон, гнев вылился в три коротких слова:

– Я. Существую. Параллельно.

Гордон взял себя в руки и удивил лаконичной речью, лишенной эмоций:

– Неприемлемо. С кем ты?

– Ты – не единственный мужчина с острой формой высокого либидо.

– Представь нас. Я буду вести себя… п-прилично. – Хрипловатый голос приобрел металлические ноты диктатора. Мои слезы высохли.

– Представить тебя?! В качестве кого?

– Друга.

– Ты уволен.

Задохнулся. Уже через помехи связи я услышала зуммер и оглушительный звон разлетающегося вдребезги стекла. Несколько минут гнетущей неизвестности, и моя гордость испустила дух. Я испуганно вцепилась в телефон:

– Где ты?

Ответил не сразу. Сердце откликнулось знакомой болью на дрожащий шепот:

– Убей меня. Сама. Своей руко… – Связь оборвалась вместе с сердцем.

Как в тумане, незамеченной я преодолела лестничный пролет. Ваня и родители были заняты увлекательной демонстрацией морских презентов к отцовскому юбилею. На столешнице возвышался внушительный осетр. Громила задабривал отца печенью и балыком катрана, матушку – живыми устрицами. Меня ожидало ассорти ракообразных. Однако сам юбиляр, хотя и был признателен, но рьяно охранял мой покой. Я рассеянно наблюдала семейную идиллию и холодела.

Где-то на бульваре прорезался почти мотоциклетный рев незнакомого движка. Я интуитивно сорвалась. Скинула на ступенях туфли на высоченном каблуке, на носочках прошмыгнула мимо кухни, приоткрыла дверь и в изумлении застыла на пороге: «Как он попал за закрытые ворота?» На меня летела хищная ракета. Голодный взгляд на жертве, невероятная скорость, минимум движений, секунда до столкновения… Хватка на моем безвольном теле.

– Гордон? – Растворяясь в темноте влажного тумана, дом исчезал из виду. Лика галопировала следом. Не замедляясь, похититель скомандовал: «Вперед!» Калитка распахнулась. Ли беспрекословно запрыгнула в открытый багажник безобразно забрызганного грязью внедорожника, меня пристегнули ремнем безопасности к переднему сидению. Я еще изучала карбоновую сложную приборную панель, мужской интерьер в военном стиле, а тяжелая махина уже разогналась до ста и едва не снесла шлагбаум. Глаза заслезились от паров спирта, разлитого по салону.

– Что происходит?

– Не сейчас, Любовь моя. – Он гнал в неизвестном направлении.

Сосредоточенно дыша, я поджимала колени к подбородку, пытаясь натянуть на бедра подол своего коктейльного футляра, слишком миниатюрного, даже для «черного маленького платья». К мраморной статуе обращаться больше не рисковала. Ли являла собой аналогичное изваяние. В плотном тумане внезапно выросли бетонные колоссы. Автомобиль остро осадили тормоза.

– Ли, место! – Властный рык. Я в руках Гордона.

Портик, балюстрада, сводчатая арка на уровне трех метров от земли. «Да где мы вообще?» – светлые очертания размывались в темноте. Под ноги спланировала его куртка. Варварски расправляясь с пуговицами, хищник раздевался дальше:

– Моя! – он сорвал с себя рубаху, и я всхлипнула, попятилась, умоляюще прикрываясь руками. Мгновенно среагировал. – Что ты, воробушек? Не бойся меня.

Гордон заботливо укутывал меня в свою рубашку и боялся сделать лишнее движение. Перегар и пот перебивали его запах. Дремучая щетина. Такого Гордона я видела впервые. Зрелище жуткое. Я давно потеряла надежду понять смысл его слов, но его состояние, даже через испуг, не оставило меня равнодушной:

– Что с тобой? – Зубы еще стучали, а пальцы уже запутались во влажных волнах. Я старалась заглянуть в его глаза, но не могла.

– Не гони. Не могу сопротивляться. – Кающийся грешник медленно оседал на бетонные плиты, беспомощно уклоняясь от моих рук. – Не смотри. Нельзя.

Меня колотило крупной дрожью. Я поймала его лицо в ладони: «Лука?»

– Я вырождаюсь. Погибаю без тебя. – он поднял веки, и я с трудом устояла на ногах: «Не верю. Не могу!» Чужие, мертвые глаза слепорожденного в обугленных глазницах. Он взмолился. – Ну, пожалуйста, не надо! Не смотри!

Изможденная гипсовая маска истукана выскользнула из моих рук. Сердце вынесло приговор для оскорбленной гордости: «Кто я такая, чтобы судить его?» Я прозревала, а Гордон свидетельствовал против себя, не поднимая головы:

– Ты боялась меня. Я видел – искала повод. И я дал тебе уйти. Сам подтолкнул. Любовь моя. Я виноват. Прости-и… – Мой вид давно был далек от совершенства: в помятом платье, необутая, растрепанная, обескураженная. Он уткнулся лбом в мои бедра и ревел. – Сгораю без тебя. Не уходи. Не уходи-и!

Я набрала в грудь воздуха, и меня окончательно деморализовало.

«Ох! Его язык! Да что же с ним такое? – он вылизывал мои колени под ажурными чулками с какой-то слепой, животной ненасытностью. – Да откуда ж эта обездоленность одичавшей псины?»

– Люк? – я звала, но он меня не слышал.

– Маленькая моя, беззащитная. Всех вырежу. Каждого подвешу за муды! – грязно сквернословя, маньяк со всеми признаками абстиненции дошел до моих лодыжек и совсем распластался на полу. Гора несокрушимых мускулов без разумной составляющей. – Аа… Только слово. Скажи мне слово… Вытащи меня…

Осипший баритон сломался. Начинался пароксизм. Я судорожно соображала. На ум приходил только клинический гипноз: «Слово?! Какое же кодовое слово?» Когда он начал задыхаться, моя рациональность отказала. Выкрикнула интуитивно:

– Ты – мой! – Его язык застыл на моей правой щиколотке. С трепетом дотянулась до поникших, обнаженных плеч и приласкала. – Слышишь? Мой.

Невменяемый зверь дернулся в конвульсии и оказался на коленях:

– Умру, но не отдам тебя! – Свирепый рык эхом отразился от сводов арки. «Угадала?!» – я взяла драгоценное лицо в ладони и, отвлекая себя от нервного срыва, продолжила возвращать человеческие черты буйному душевнобольному:

– Не надо умирать. Живи. Я здесь. Твоя. – едва касаясь, я целовала сомкнутые наглухо веки, античный лоб, напряженные надбровья, переносицу, серебристые виски, заросшие щетиной, скулы и шептала. – Вернись ко мне. Открой глаза.

Он ухватился за мысль, но воевал с ветряными мельницами:

– Хищник усмирен. Я обуздал свой гнев. Теперь могу находиться рядом и не навредить. И я про… – Я поглаживала его брови и дышала: «Говори, говори со мной». Под закрытыми веками шла борьба. Глаза горели. Ресницы трепетали. Мышцы век непрерывно сокращались. Хриплый баритон еще доказывал, срываясь до рычания. – Нет, не прошу. Не заслужил. Ты, ты позволь остаться рядом. Просто, быть. Вне статуса, без причин, не нарушая твоих принципов. Только… твоей тенью.

– Не тенью. У тебя другая категория. – я сделала акцент, и он распахнул ясные глаза. Синие королевские сапфиры без всякого намека на безумие мерцали в свете Луны и говорили о здравости ума. Вопросительный взгляд хищника сосредоточился на мне: «Другая категория?»

Я позволила себе маленькую месть, наблюдая его легкую контузию:

– Разочарован?

– Да. Нет. Мм… Стоп! Ты возвращаешь мне легальный доступ?! – Гордон уже демонстрировал чудеса твердой памяти. – А ведь я… так и не знаю свою категорию.

«Кто я?» – в глаза хищника вернулось потустороннее голубоватое свечение. Смиряясь с этой странностью, я приоткрыла завесу своего святая святых:

– Мой седовласый Херувим.

Его лицо исказила страдальческая гримаса. Горько усмехнулся:

– Я – падший.

У меня начинался откат. Дрожащими пальцами я прикоснулась к его губам:

– Это уже неважно.

– Уже? Неважно?! – он совсем охрип и перестал дышать.

– Ты существуешь. И кем бы ни был, должен знать. – Силы истощились. Чтобы не оказаться на полу в обмороке, обняла его за шею. – Я люблю тебя.

– Любишь?! – Реакция оказалась непредсказуемой. Среди мрачного мертвого пантеона восстал античный бог. Я – на его руках высоко под потолком. Он удерживал меня одной рукой, другую поместил под голову, крепко прижал к себе, благоговейно прильнул ко лбу губами и… взвыл. Горько, глубоко, из сердца. Тучи закрыли единственный источник света. Вибрация его голоса, кромешная темнота и мое подвешенное состояние совершено дезориентировали. Когда под сводами осталось только эхо его гулкого пульса, я прошептала:

– Любимый, и что это за реквием?

Исполин расхохотался:

– По себе. – Со светлой грустью продышал мне в губы. – Плач души.

На бедре, под кружевной резинкой опомнился мой телефон. Гордон ревниво прищурился, а я оживала под фанатичным радиоактивным взглядом, уговаривала себя: «Это просто спазм глазных сосудов», и чувствовала прилив сил:

– Извини. Я должна ответить.

– Звездочка? Ты где? Пахлава закончилась, а тебя все нет. – Княжин до сих пор икал. Я приглушила ладонью источник не прошедшего цензуру, непереводимого рычания и мягко ответила в предельно лаконичной форме:

– Жди. Уже иду.

– Кто это? – Ощетинившийся хищник следил за каждым моим вздохом.

– Мне надо возвращаться. – Я надеялась, он помнил о нашем разговоре, но Гордон глухо выругался и только крепче сомкнул и без того тесные объятия: «Не отдам!» Я запаниковала, но вслух твердо приказала. – Люк? Без. Вариантов.

– Кто он? Которого из Княжиных ты отпевала по телефону?

– Я знаю одного. Ивана. Он мой… – запнулась, и меня нелюбезно оборвали:

– Жених, – хищник с трудом сглотнул и ядовито прошипел, – фиктивный.

Сердце пребывало в тотальной эйфории, когда с самой счастливой улыбкой я появилась в столовой перед щедро сервированным столом. Повисла пауза. Отец вздохнул. Мама рассеянно крутила в пальцах гроздь черной «Изабеллы». Княжин громко сглотнул вместо приветствия. Я приостыла, вспомнив о нескромном обаянии, нашедшем невинную жертву, и смущенно спрятала за стулом еще влажные колени. Не сдержалась. Залилась смехом на глазах у изумленной публики.

– Ты из параллельной Вселенной? – Вопрос мамы был справедливым. Я вовсе не походила на прошлое загримированное приведение. Теперь я дышала и смеялась. Сухие, скучные сценарии были заброшены. Я больше не утомляла себя академической игрой. Я с удовольствием импровизировала. Меня уже распирало озорство. Брови взлетели с намеком на двусмысленность:

– Я должна была подготовиться перед приятной встречей. – Картинно протягивая руки навстречу старому другу, комедийная актриса уже дефилировала к застывшему медведю. Не дошла. Меня заграбастали в объятия, клюнули носом в висок и не отпустили. Я прочистила горло. – Ваня?

Камуфляжный «милитарист» был труднее всех: не мигал, не издавал ни звука, и похоже, был претендентом на искусственную вентиляцию легких. «Ну, уж нет! Дышите, мой хороший. Такой чести удостоился только Гордон, и то не без последствий!» Пришлось брать инициативу в свои руки:

– Ну, Ваня, наконец-то!

Громила с трудом очнулся, отстранился и вспомнил о неуклюжей пародии на светские манеры:

– Вау! Круто выглядишь! – склонился над моей протянутой рукой. В другой моей руке, заметно перетягивая центр тяжести, уже покоился увесистый букет пожарно-красных роз. «Репрессии мне гарантированы», – позиция млеющих родителей крайне настораживала. Зарывшись носом в розы, я незаметно указала Ване в сторону экзальтированных Бригов. Естественно, на оперативную реакцию и не надеялась. Иван стойко придерживался амплуа медведя-тугодума и не выпадал из образа. Я почти отчаялась, ожидая, пока этот ретранслятор начнет прием. Через четверть часа после уничтожения половины закусок под аперитивы Княжин откликнулся. В своей манере.

– Ээ… Может, в рестик сходим, ну, типа, потусим?

– Ой, что ты, мой хороший! Такой богатый стол. Я для тебя старалась. – Коварная кокетка уже хлебосольно нагружала огромную тарелку растерянного гостя.

– Но детка, стол подождет. – матушка попыталась вернуть свидание в правильное русло, но восторженная сирена не унималась:

– Ванюша, дорогой, а я приготовила для тебя бесподобные коктейли. Под стать моему оригинальному предложению… – я прыснула, вспоминая инициатора столь многообещающей перспективы нашего «романтического свидания» и сразила присутствующих уже не только умопомрачительной внешностью и гостеприимством, но и пошатнувшимся рассудком. – Устроим домашний игорный дом!

В этот вечер отец был лоялен к моим причудам. Видимо, коктейли давали мне определенные преимущества. Тамара Львовна страдала головной болью, прибывая в полном смятении чувств по поводу безрассудств ее доченьки. Но в одном Бриги были солидарны. Такого телефонного обвала они не могли припомнить за всю мою жизнь: звонки, мессенджеры. Пришлось отключить звук на телефоне.

– О, извините! Это срочно. – Я выглядела слишком интригующе. Блеск в глазах, закушенные губы, голос, срывающийся на томный шепот и дежурные фразы, диссонирующие с тайным смыслом. На виду у подозрительных родителей я не смогла бы сохранять бесстрастный вид. Поэтому в целях своей же безопасности, покидала обозреваемую позицию, чтобы отдаться чувствам.

– Любовь моя, ты не скучаешь? Чем вы занимаетесь? – Гордон искренне беспокоился, снедаемый чувством вины за то, что испортил мне вечер.

– Шахматами. – тоном, подтверждающим причастность к заговору, двадцать третий раз я отчитывалась перед своим опекуном о состоянии текущих дел.

– Иван держится?

– Запивает свое горе коктейлями из виски, джина и абсента.

Официальная часть была исчерпана, и трезвость покидала чат.

– Сгораю без тебя. Я. Не могу. Дышать… – Зависший на телефоне ревнивый зверь с надсадным рыком склонял симптомы своей ломки. – Еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться. Не выкрасть тебя из дома. Черт! Убеди! Успокой меня! Сейчас…

– Любимый. – я задыхалась от переполнявших меня эмоций. Он требовал:

– Скажи еще. Еще! Мне мало. Хочу услышать снова…

Я пребывала не в лучшем состоянии, являя собой классический пример медиума на сеансе автоматического письма в состоянии транса:

– Люблю тебя, люблю… – Рука по памяти выводила его глаза угольным карандашом на тонированной бумаге. Когда я очертила его губы, мой диктатор уже тяжело дышал:

– Да что же это? Черт! Ты заставляешь хищника делать противоестественные вещи – делить тебя с другим. Я требую компенсации. Скажи, что ты принадлежишь мне!

– Только тебе, любимый… – Щеки пылали, я чудом уловила шаги за дверью. – Дорогой собственник, я вас покидаю. Гости обеспокоены моим отсутствием.

Услышав его досадливое стон-проклятие-рычание, я не смогла сдержать смущенного смешка, чем и навлекла на себя справедливые Ванины подозрения:

– Хм, принцесса цирка, я тебя не узнаю! Не могу поверить, что ты так лучишься из-за моего приезда. Ты подсела на наркотики? Бриги поэтому меня срочно выцепили? Или… ты всегда такая… – Ореховые глаза придирчиво следили за моими ювелирными движениями, пока я наливала в стакан воду из хрустального кувшина. Я насупилась. Иван вдруг восхищенно выдохнул. – Такая ослепительная! – Я вздрогнула. Ваня тоскливо уставился на проливной дождь, меняя тему. – Ну и что за клоунада? Почему мы остались у Бригов на виду?

Иван избавил меня от необходимости придумывать изящное алиби. Я посмотрела в окно и поежилась:

– Ненавижу дождь, слякоть, сырость.

– Так мы же возвращаемся! Я все устроил. Бриги мне доверяют. Я позабочусь о тебе. – Княжин развернулся с таким воодушевлением, что абсолютно не соответствовало его неуклюжему образу. Я виновато покачала головой, очень сожалея о его печали. Ну, разве, его душевное спокойствие было в моей власти, если мое сердце реанимировал другой герой? «Я ведь честно не давала тебе авансов. За исключением этого случайного маскарада», – с грустью взглянула в окно и захлебнулась водой. Не я одна рассматривала себя в отражении мокрого стекла. – Ну, я попытался. – Пока я откашливалась, Иван примирительно заметал следы. – Завтра тоже будет дождь. Чем займемся? Будем играть в карты?

Я абсолютно не представляла себя в обществе Ивана промозглым вечером в полинялом флегматичном городе. Вовсе не дождь был этому причиной:

– А почему бы и нет? – прищурилась и бросила Ивану вызов. – Покер?

– Чего?! Нет, ты серьезно? Я-то так, вбросил… – От подозрительности он встал ко мне в анфас и, чтобы убедиться либо в своем заблуждении, либо удостовериться в моем окончательном помешательстве, осторожно прощупывал почву. – Тогда контрпредложение. Что ты думаешь насчет еще одного игрока?

Видя в его глазах азартный блеск, я вздохнула с облегчением:

– Ваня? Неужели ты, наконец-то, встретил девушку? Порадовал! Я, лично – «за», но не посчитают ли мои родители себя законченными анахронизмами, став свидетелями наших свободных отношений? Тем более, накануне твоего отъезда.

Медведь проглотил пилюлю, насмешливо скривился и почесал затылок:

– Я о своем кузене. Он давно хочет быть представлен лично. – Бестактная детина еще и усмехнулась своим мыслям. – А не пасти тебя. Кароч, решил палиться.

– Ты хочешь привести в мой дом осведомителя, который собирал на меня досье? Чтобы представить его лично? Ты вообще, что ли, идиот? – Я повела себя форменной неврастеничкой, склонной к немотивированной агрессии.

Иван икнул уже не от переедания, а от испуга:

– Не-е… не подумал.

– Это твое кредо. Простодушие, граничащее с бестактностью. Да я лучше болота обследовать пойду без репеллентов, чем принимать у себя этого маньяка!

– О чем вы спорите? – Привлеченная моими децибелами, под аркой появилась матушка. Вид этой особы свидетельствовал о ее категоричной позиции заинтересованного адвоката Ивана Княжина. Медведь уже спешил отчитаться перед своей покровительницей:

– Мы не спорим. Просто обсуждаем планы на завтра. Покер в домашнем кругу.

– А по какому поводу мы такие недовольные? – Я отметила слишком выраженный энтузиазм в ее голосе, но с угрюмыми пояснениями не успела. Мой недалекий приятель уже виновато шаркал ножкой циклопического размера:

– Ну, я хотел предложить еще одного игрока – моего кузена. – Такой неосмотрительный шаг перед гостеприимной матушкой был противопоказанным:

– О! Будем рады познакомиться с будущим двоюродным деверем! Непременно. Непременно ждем! – строго глядя в мою сторону, мама сказала, как отрезала. Я стоически перенесла все время, пока Тамара Львовна мило ворковала с гостем. Она скрылась из виду, и злопамятная фурия фыркнула:

– У меня тоже будет для тебя контрпредложение или, точнее, контрудар!

На такой романтической ноте с легким оттенком надвигающейся вендетты и закончилось наше конфетно-букетное свидание. Стараясь не усугублять и без того натянутые отношения, Ванька отказался останавливаться в комнате для гостей, сославшись на недовольных соскучившихся родственников. Не дожидаясь, пока от дома отъедет такси, я бросилась к себе в комнату, закрыла дверь на ключ и тут же выдохлась. Безысходность подступила к горлу беззвучными рыданиями. Я присела на край кровати, скинула туфли и дернулась от телефонной трели.

– Что с тобой?

Как я мечтала спрятаться под крыло своего дракона, оплакивая ущемление личной свободы… Соблазн был велик, но я не стала рисковать здоровьем Княжина.

– Все в порядке, милый. – С эмоциями я не справилась и, доставая из шкафа плечики с практичным кожаным костюмом, нечаянно выронила телефон. Подняла и вздрогнула от категоричного приказа:

– Открой окно. – «Окно?» – рассеянно подошла к окну, повернула ручку, и… меня снес вихрь. В себя приходила в хищных тисках: «Как это вообще возможно?» Изумление отошло на задний план. Мой сталкер сузил сапфировые глаза и потребовал холодным тоном. – Что произошло?

Я уткнулась в его грудь, пряча слезы:

– У меня завтра еще один незваный гость. На этот раз – персона нон грата.

– Кто?

– Кузен Ивана.

– Не доедет. – хищник отрезал, словно тесаком. Я постаралась не паниковать:

– Он приглашен официально. – Гордон рыкнул: «Кем?» Я вздохнула. – Мамой.

– Ах ты сучара… – Мышцы напряглись под джемпером. Я чуть не задохнулась в стальных объятиях, но хищник тут же ослабил хватку, снова пряча меня в теплом гнездышке из голубого мериноса. Разделять с Гордоном перспективы возмездия я не собиралась. Однако этот мужчина уже выстроил свою стратегию: подавил гнев и сосредоточился. – Доверь это мне. Я сам справлюсь.

– Ты?! Люк, нет… – я отстранилась от его груди, и за дверью полились настойчивые нравоучительные сентенции:

– Вы с Ванечкой поссорились? Понимаю, ты мечтала побыть с ним наедине. Но ревновать его к друзьям, а тем более к братьям, недальновидно… – дипломатично не нарушая моего уединения, тоном детского психолога Тамара Львовна продолжала увещевать непутевую невесту. – У Ивана нет братьев. Его кузен будет заявлен шафером на свадьбе. Рассматривай завтрашний вечер как возможность произвести впечатление достойной партии.

Через пару минут матушка уже стучала в дверь, а я промокала стыдливую испарину. Исчезая за органзой, усмехающийся плут бросал вполголоса:

– Жду в машине. Поторопись! Иначе я заберу тебя с вещами. Или без них. – Я только зажмурилась, представив, как он спрыгнул со второго этажа и, не веря, сорвалась к окну: «Это его паркур?!» Через кирпичную высокую ограду легко перемахнула тень. До меня донесся хриплый баритон. – Мм… Берегись. Я голодный!

Мы остановились под тем же куполом, оказавшимся холлом недостроенного особняка, по размерам похожего на замок. Тот факт, что сейчас дом был частично освещен, не делал его привлекательнее.

Оценивая эти зловещие декорации, я невольно передернула плечами:

– Люк, а что мы тут делаем?

– Выгуливаем собак. – Снова в образе обольстительного негодяя, дурачась, Гордон опроверг подозрения о его специфичной романтике и уклончиво пояснил. – В поселке ведутся срочные работы. По охранному периметру. Не будем отвлекать.