Ключи ушедшего бога бесплатное чтение

Юлия Фирсанова
КЛЮЧИ УШЕДШЕГО БОГА

Моим шкодливым дочуркам Элине и Елене, неизменному источнику тревог, радости и вдохновения, посвящается

ПРОЛОГ

Болело все, кажется, даже волосы в прическе. Или это шпильки впились в кожу? Пахло чем-то знакомым, сильно и тошнотворно сладко. Неужто кровью? Апатия, качавшая Кимею на волнах безразличия, резко схлынула, и стало жутко до одури. Мужества взглянуть и проверить девушка не находила. Память возвращалась яркими картинками и звуками…

— Немедленно! Я желаю прогуляться! — Капризный пронзительный голосок принцессы Симелии перекрывает смущенное бормотание старшего конюха. — Я беру коляску! Живее! Ее вдовствующему величеству заложите другую! Ким, Кирт, Керт, живо, бездельники! Альт, ап!..

Ветер треплет волосы.

— Быстрее, еще быстрее, Тимас! — командует Симелия парнишке-кучеру.

Хриплым басом лает здоровенный пес. Принцесса заливисто смеется. Она всегда так: настроение — качели. То в крик, пунцовеет от гнева, то веселится. Младшей балованной красавице-дочке с золотым водопадом волос король Ламильяна прощает почти все, исполняет любую причуду.

— Еще быстрее! Быстрее! А-а-а-а!..

Колесо подскакивает на выбоине, мелкий камешек вылетает из-под копыт, отскакивает от соседнего и бьет лошадь в нос. Черный жеребец встает на дыбы, задевает другого вороного, постромки рвутся, как бумажные, упряжь рассыпается кусками, будто заколдованная, коляска с разгону устремляется с обрыва вниз.

Грохот, крики и темнота…

Теперь, кажется, посветлело. Только не было сил не то что пошевелиться — даже поднять ресницы. И болело… невыносимо болело все тело, сознание мутилось, уплывало. Старческое хихиканье над головой, в котором сквозили отчетливые нотки безумия, вновь вырвало девушку из полусна-полубреда. Боль с утроенной силой накинулась на израненное тело, терзая плоть алчным зверем.

— Умираешь, деточка, — без сочувствия, скорее оглашая вердикт, снова хихикнул старик. Рассмотреть ничего толком не получалось. Корка то ли слез, то ли крови крепко склеила ресницы. — И мальчики помирают. Остальные-то уже ушли за грань мира. А вы еще цепляетесь, крепенькие. Кровь-то я покуда затворил. Поиграть, что ли? Не зря ж меня зов Ольрэна сюда кружным золотым путем приволок? Может, в том его умысел сокрыт?.. Хочешь жить?

«Хочу ли? Не знаю, если все время будет так больно, то нет», — хотела ответить Кимея, но из горла вырвался лишь невнятный сип.

— Хочешь, — почему-то решил для себя безумный старик. — А вы, ребятки?

Клокочущие хрипы откуда-то слева стали ответом. Сумасшедший тоже услышал и довольно захихикал, шаркая и бормоча под нос:

— Согласие дано, тела еще теплы! Ха-ха-ха! Во славу Ольрэна! Тебе, Переменчивый! Тебе, Ушедший, но не забытый! Из восьми три слепить, метаморфозам быть!..

Какие слова говорил старик дальше, Кимея не поняла, они вообще не походили на слова, скорее на вой ветра, грохот камней, клокотание бурлящей воды. Боль в теле нарастала. На саднящее лицо с размаху шлепнулась теплая тряпка, некая сила вздернула и закрутила девушку в пространстве. Дикая мука накатывала волна за волной, сознание уплывало, но за миг до блаженного небытия всю суть Кимеи прошила новая молния страданий, такая резкая, что глаза широко распахнулись. Всего на миг, отпечатывая жуткое видение.

Хохочущий старый безумец в рваной грязной хламиде, воздевший вверх руки, огненные всполохи, срывающиеся с его пальцев и бьющие в саму Кимею, в пару мужских тел на высоких плитах поодаль и в окровавленную мертвую груду, единым комом сваленную посреди пещеры. Лошади, пес, парнишка-кучер, девичье изломанное тело с кровавой маской вместо лица и водопадом золотых кос… И еще более яркая вспышка, не молния даже, второе солнце, затопившее светом все вокруг, и громовой веселый шепот, раздающийся отовсюду:

— Одобряю, изменяю! Искажаю! На свой лад меняю! Эта кукла скучна, сменим начинку, веселее станет она!

Потом тьма окончательно затопила сознание. Личная горничная принцессы приняла беспамятство как благословение Первоотца и Первоматери, дающее долгожданную свободу от мук. Ее душа легким перышком вылетела из измученного тела и устремилась к манящему свету вечности.

Глава 1
НАЧАЛО И КОНЕЦ, ИЛИ КОНЕЦ И НАЧАЛО

Еще классик утверждал, что тяжелые предметы ни с того ни с сего на голову не падают. Предопределение, судьба, рок — красивые слова, много пафоса. А толку-то? Рассчитываешь, планируешь, работаешь, а в один непрекрасный день — бац! — конечная, слезай. Приехали! Но бывает и по-другому. Случается, по воле одного Шутника (с большой буквы «ша») получаешь вместо места на облаке с арфой или сковороды (хотя на место в горячем цеху я вроде нагрешить не успела) кое-что иное.

Впрочем, обо всем по порядку, чтобы не пришлось десять раз повторяться. Я вообще создание местами ленивое. Нет, была работа — делала, но сама себе занятие отродясь не искала. Даже к пыли дома спокойно относилась. Назначен день уборки — пятница, тогда и вытирала, а в другое время руководствовалась принципом «пыль на своем месте лежит, и я полежу».

То ли дело мать с сестрой. Нет, к родным я привязана, но все портила их прогрессирующая год от года мания чистоты. Умные люди с психологическим образованием называют это акцентуацией на педантизме или вовсе застреванием. Родичей этот «сдвиг по фазе» полностью устраивал. Мне же, как только смогла заработать на съем жилья, пришлось ради сохранения нервных клеток линять из отчего дома, теряя тапки. Только на съемной квартире вздохнула спокойно. Всех тех, кого не устраивал порядок в скромной двушке, ласково посылала лесом на хутор бабочек ловить.

Сама-то я вообще повышенным человеколюбием никогда не страдала. Природу: воду текучую, небо, траву, горы — обожала с детства, любоваться могла до бесконечности, а людей — нет. Наверное, где-то подсознательно в душе жило предощущение собственного жребия. Потому что любить свою работу — это либо извращение, либо везение, выпадающее редкому счастливчику.

Принято считать, что плохая репутация у числа тринадцать. Как по мне, так шестнадцать оказалось похуже. С этой даты — шестнадцатого ноября, через недельку после того, как мне шестнадцать стукнуло, — и полетел привычный мир вверх тормашками. Я научилась не только смотреть, но и по-особому видеть. Откуда взялся дар или проклятие, понятия не имею. Насколько знаю, в роду у меня ни одной самой захудалой ведьмы никогда не было. А тут засада!

Я стала видеть черные и серые следы на людях. Сначала думала, галлюцинации зрительные или книжек перечитала, переутомилась. Потом начала не только видеть, но и понимать смысл темных пятен. Понадобилась мне для этого пара месяцев и несколько о-очень наглядных примеров. Одного парня, вздумавшего перебежать дорогу на красный свет с банкой пива в руках, размазало парой шальных встречных джипов как раз в те самые пятна. Только теперь они стали красными. Спустя три недели соседа, у которого я видела черноту на груди, увезла «скорая» с инфарктом на носилках, накрытого простыней с головой.

Вот тут до меня и дошло: черные следы — это отпечатки смерти. Я не стала тогда истерить. Впрочем, воображать себя мессией и, перекраивая реальность, рваться спасать всех сирых и убогих тоже не ринулась. «Пункт назначения» смотрела, прониклась. Если суждена тебе смерть, то не беги, умрешь уставшим.

Первым делом я, конечно, оглядела своих родных (мать, старшую сестру, папку) и, не найдя черных пятен, сосредоточилась на учебе. Средняя школа, химия, физика, математика — было о чем поволноваться и без отпечатков смерти.

Я жила, как живется, до тех пор, пока не увидела на Лешке, своем однокласснике, у которого собиралась списывать завтрашнюю контрольную, черные метки по всему телу. Тогда я жутко разозлилась на дурня, собирающегося погибнуть, на саму смерть, на глупую ситуацию и даже на саму себя. Взбесило осознание: вижу, а изменить ничего не могу.

Обогнала я Лешку, задержавшегося подымить с приятелями, и пробежала по мостку над котлованом стройки. Взгляд на бетонные блоки с железными штырями на дне заставил меня затормозить у ограждения. Эти штыри и пятна на Лешке… Мостик, который сегодня лежал как-то слишком криво, часть земли с краю осыпалась… Тогда-то у меня в голове щелкнуло! А, была не была! Пойдем против законов, прописанных кинематографом. Я поднатужилась и столкнула мостик вниз. Грохот был, треск, парни-курильщики прибежали, матерились удивленно, а я стояла и смотрела, как исчезают темные пятна на однокласснике. Физику у него сдула на «отлично». Тогда-то и поняла, что темные пятна — это не окончательный приговор, а лишь указание на вероятность конца. Тем же вечером случилась та странная встреча. ОН пришел ко мне, проявившись прямо в зеркале коридорного трюмо.

В преддверии выходных родители с сестрой подались на дачу, оставив меня в квартире одну. Я расчесывала на ночь волосы и думала об оценке за свою честно списанную контрольную. В какой-то миг поняла, что вижу в зеркале не лохматую брюнетку в халате с щеткой наперевес, а его. Невзрачного лысоватого мужичонку в потертом коричневом пиджачке с черными кожаными заплатками на локтях, в несвежей белой рубашке, вытянутых на коленях брюках и со стареньким рыжим портфелем без одной защелки.

Пугаться такого невозможно, поэтому я растерянно ляпнула, тыкнув щеткой в зеркало:

— Ты кто?

— Смерть, — буднично признался мужичонка.

— Не похож, — выпалила я, прежде чем сообразила, что беседа с галлюцинацией не является признаком душевного здоровья. А уж если глюк тебе отвечает, то пора сдаваться в руки специалистов.

— Можно так, — скопировал тип из зеркала мое движение, тыкнув пальцем в зеркальную преграду. Изображение пошло волной.

Лысый дядька на миг обернулся скелетом в импозантном черном плаще с капюшоном, застегнутом на серебряный череп-фибулу. В правой костистой руке лежала сакраментальная коса, зловеще отливающая черным серебром.

— Теперь соответствую имиджу?

Я завороженно кивнула, а ОН снова стал внешне безобидным типчиком со стареньким портфелем.

— Гадаешь, зачем пришел?

— Если Смерть, то, очевидно, за мной. С другой стороны, если до сих пор жива, то, наверное, все-таки чего-то не понимаю.

— Я всегда прихожу познакомиться с заступающими последнюю дорогу, — ответил мужичок. Причем последние три слова сказал так, будто их следовало писать с большой буквы каждое и жирным шрифтом. «Заступающими Последнюю Дорогу» — вот так!

— То есть лично устраняешь? — опасливо уточнила я.

Смерть же с портфелем стоически вздохнула, материализовала себе в Зазеркалье кресло, снаружи нигде не проявившееся, уселась с комфортом и принялась объяснять.

Оказывается, большинство (да что большинство — практически все люди!) изредка чувствуют дыхание Смерти за спиной. Но избежать гибели, если она почти предрешена, зачастую не способны. Своими метаниями они, как в старом анекдоте, наоборот, приближают конец, специально мостят дорогу к могиле. И лишь редкие зверушки-мутанты по прозванию Заступающие Последнюю Дорогу имеют возможность уйти сами и играючи спихнуть с последней дороги других. Они инстинктивно чувствуют, что нужно сделать, чтобы Смерть осталась с носом.

Тут я не утерпела и вылезла с вопросом, зачем Смерти давать инструкции тому, кто у него (или у нее), можно сказать, хлеб отбивает. Оказалось, не все столь однозначно. Заступающие не в силах увидеть метку смерти на тех, чья жизнь без вариантов окончена. Именно такие, однозначно обреченные, — самые удобные клиенты. Остальные же, кто мог жить, но все-таки умер, требуют от Смерти дополнительных телодвижений. А кому нужна лишняя работа? Понятное дело, никому, будь ты хоть обычный человечек, хоть персонифицированное явление. Так что во мне Смерть увидела средство облегчения собственного жребия. Потому и поторопилась явиться с инструкциями, едва я единожды проявила умение.

Далее последовала лекция о том, как лучше видеть обреченных, сталкивать их с пути, ну и тому подобное. Так скучно нам даже физику не объясняли. Только потому я и поверила в происходящее. Снящаяся мистика и галлюцинации настолько занудными быть не способны по определению. Мозги мне лысый с портфелем полоскал больше часа. Под конец я озадачила работодателя личными соображениями:

— Стоило ли мне столько мозги полоскать? Многого все равно сделать не смогу. Мне сейчас вообще никто не поверит. «Онижедети» звучит как заклинание массового отупения. Позже, если о способностях трепаться стану, то или в психушке окажусь, или под колпаком у спецслужб. Ни того ни другого не желаю. Нет, чисто теоретически людей мне жалко, но ломать себе жизнь ради высшего блага?! Это в Хогвартс к ДДД и Потному Гарику.

— Делай то, что можешь. Твой дар будет неосознанно притягивать тех, кто пожелает изменить свой путь. Кроме того, будущее Заступающих Последнюю Дорогу изменчиво. Вместо закрытых путей обычно открываются многие другие… — Впервые за все время беседы Смерть скупо улыбнулась, будто знала обо мне что-то такое, подпадающее под нехорошее словечко «сюрприз». Знала, но делиться не спешила.

— А какие-нибудь бонусы за работу полагаются? — практично уточнила я.

— Я похож на Деда Мороза? — удивился собеседник.

— Одно лицо, только без бороды и красного халата.

— Тогда и глупых вопросов не задавай. Кармой зачтется, — закрыла тему Смерть.

Очередная, на сей раз предвкушающая улыбка странного собеседника мне совсем не понравилась. Что он имел в виду, уточнить не успела. Исчез чудак на заглавную букву «эс» из зеркала вместе с портфелем и креслом.

Насчет притяжения клиентов лысый не соврал. Утром, входя в лифт, увидела бледно-серые пятна на груди у старушки-соседки и ляпнула:

— Теть Тамара, вам бы сердце проверить. Пошаливает небось! — И, раньше чем выслушала череду квохтающих жалоб на сердце, печень и другой ливер, увидела, как бледнеют пятнышки на груди старушки.

Стало быть, несвоевременной смертью бабушка теперь не помрет, только в положенный час. Наверное, после моей рекомендации в больницу отправится, и то хлеб. А то она одна живет, помрет невзначай, заселятся какие-нибудь буяны, и будет музыка по полночи нервы трепать. Нет, такой хоккей нам не нужен, уж лучше тихая бабушка, никогда не включающая телевизор после девяти вечера и не водящая в дом чужих дедушек!

Так и повелось. Пятнышки на людях стали привычны, как дождинки в ливень, и так же привычно я стала подбирать способы их устранения. Частенько получалось, порой нет, стопроцентную гарантию во вселенной дает лишь одна контора. Да-да, та самая, с представителем которой я через зеркало имела честь побеседовать.

Словом, шли годы, я окончила школу, поступила в финансово-экономический на бухгалтера. Причина выбора профессии была элементарной: с черными циферками комфортнее, они никогда не пестрят черными пятнышками — знаками смерти. По знакомству (а что и где у нас делается в стране иначе, если можно решить дело через родного человечка?) устроилась бухгалтером в одно не слишком крупное ЗАО. Жила тихо в своей съемной квартирке, читала вечерами книжки, попивая чай, ликерчик или вино с вкусняшками. Мужчинки приходили и уходили, потому что я не желала подлаживаться под них, а они, те, кто хоть что-нибудь собой представлял, — прогибаться под меня. Одной было удобно и спокойно. Уже подумывала завести ляльку от подходящего кандидата…

И тут случился он. Увы, не роковой тип сногсшибательной наружности с миллиардами за душой, яхтой и личным самолетом, а тот самый «кирпич». Вернее, это был не кирпич, а ветка дерева. Большая.

Очередное штормовое предупреждение, привычно бомбанувшее мобильник, обернулось настоящей репетицией армагеддона. Проливному дождю с сильнейшим ветром угораздило разразиться как раз в тот момент, когда я вылезла из маршрутки за два квартала до дома. Увы и ах, до подъезда у нас только такси возит. Но в такой час его все равно не дождешься — звони, не звони. Не ночевать же на работе!

Сильнейший ветер, при котором зонтик, если хочется поберечь спицы, даже открывать бесполезно, оказался «приятным» бонусом к жесткому массажному душу сверху. Вернее, при таком ветре душ стал душем Шарко. Лил, по-моему, даже снизу, а не только справа, слева, спереди и сзади. Промокший до нитки и замерзший человек — проверено на себе — враз утрачивает способность к критической оценке происходящего. В голове остается одна мысль: скорее домой, скинуть мокрую одежду и в горячую ванну, а внутрь — чаю с коньячком. Или даже просто коньячка!

В чавкающих мокасинах я катером на воздушной подушке рассекала громадную лужу, в которую превратился двор. Говорят, что простота хуже воровства, а сейчас убедилась, что заасфальтированный двор хуже нуждающегося в ремонте. Обычно основная вода скапливалась в выбоинах, оставляя пространство для маневра опытному горожанину. Сейчас же аш-два-о была везде, как первичный океан в первые миллионы лет зарождения жизни на Земле. Зато перед горожанами не стояла проблема выбора пути. Какая разница, где идти, если везде воды выше щиколотки?

Пока я философствовала на бегу, дверь подъезда пиликнула, и из сухого его нутра к газону бросились Макс и Миша. Максу было шесть, Мише — семь лет. Первый являлся здоровенным черным терьером выставочного экстерьера. Второй — мелкий и юркий — дружелюбным до безобразия и страшно общительным соседом-первоклассником.

Кажется, мальчишке в безразмерном дождевике и сапогах по колено оказаться под дождем было в кайф. Завидя меня, пацан разулыбался от уха до уха, замахал свободной от поводка рукой и звонко заорал:

— Привет, теть Кать! А у Макса понос! Съел какую-то дрянь на помойке! Мы уже три раза выбегали!

Враз вымокший Макс, принимая подобающую случаю позу горного орла, обтекал молча и сосредоточенно, как подобает занятому важным делом уважающему себя созданию.

Я неопределенно пристукнула зубами в ответ на радостный возглас Мишани и невольно втянула голову в плечи — прямо над нашими головами полыхнуло и почти сразу грохнуло небо. Очередной резкий порыв ветра заставил громадный тополь во дворе затрещать. Потом я увидела внезапно выступившие черные пятна на пацане, собаке и, вот дура, дальше действовала рефлекторно — бросилась вперед и снесла хлипкое тельце ребенка с газона, собака инстинктивно дернулась следом за мелким хозяином. А я уже не успела. Большая ветка — она тот же кирпич, только тяжелее и другой формы. Зачем я это сделала? Наверное, слишком замерзла и мозг отключился. Дура? Дура! Ой дура…

Мир померк, где-то в отдалении раздался задумчивый и очень знакомый голос:

— Я ж говорил, кармой зачтется…

Пришла в себя я резко, от дикой вони. Кровь, потроха (точно как в деревне у бабки, когда курам по осени головы рубили), жженая кость и еще что-то невообразимо противное составляли аромат, шибающий в нос почище нашатыря. Было темно. Лишь чадящий свет пары догорающих факелов размазывал мрак до насыщенно-серого. Справа отчетливо тянуло сыростью. Слева и впереди едва различались предметы, идентификации не поддающиеся. Я улавливала лишь контуры неровного громадного шара и пары сооружений (ящики? бетонные блоки? саркофаги?) с прямыми линиями, поверх которых валялись какие-то длинные мешки.

Во всем организме ощущалась удивительная… нет, блин, не легкость. Тяжесть и онемение! Как в отлежанной за ночь руке. Только я вся была рукой. Мысленно прикинула — двигаться вроде как могу, но с трудом. Тело воспринималось странно, словно засунули меня в грубый скафандр, а перемещаться в нем не научили. Попытавшись пошевелиться, я лишь едва заметно дернулась и зашипела сквозь зубы от возмущения.

Спустя несколько секунд послышался мужской хриплый голос слева, со стороны «ящиков и мешков»:

— Ким, лапуля, ты никак жива?

В ответ хрипуну никто не отозвался. Я снова злобно запыхтела, пытаясь заставить тело если не сесть, то хотя бы поднять руку. Вместо этого дернулась, будто ей засадил молотком по колену садист-невропатолог, правая нога. По всему телу волной прошлись колкие, мерзкие мурашки. Я умерила запросы и еще раз попыталась шевельнуть уже не рукой, хотя бы большим пальцем на левой руке. Вместо него сжалась в кулак и стукнула по чему-то твердому правая ладонь. Новая волна мурашек-льдинок протопала сквозь тело. Они поселились не только на коже, но и под ней, в нервах, сухожилиях, даже костях. Боли не было, лишь общее неприятное ощущение, дополняемое осознанием полного бессилия. Я словно оказалась участницей шоу «Почувствуй себя перевернутой черепашкой, сто процентов реалистичности погружения в среду гарантировано».

Снова постаралась пошевелить тем же пальцем левой. На сей раз приливная волна мурашек оказалась скромнее, и нужный палец дрогнул, а потом беспорядочно задергался. Будто мозг и организм никак не могли договориться между собой или последний запутался с расшифровкой поступающих сигналов.

От усилий на лбу выступил пот, но я все пробовала и пробовала, злясь от беспомощности, пока наконец сначала правая, а потом и левая руки поочередно не сжались в кулаки, а затем не разжались.

Сердце бухало в груди, как после забега на пять километров, перед глазами плясали стеклянистые червяки и черные точки, но у меня получилось! Я торжествовала: «Ура, заработало! Сейчас полежу еще немного и займусь ногами!»

Пока боролась с собой, мужчина не унимался. Он, видать, тоже собирался с силами и теперь снова звал:

— Ки-и-им!

Теперь к нему присоединился еще один хрипловатый басок, похожий на первый:

— Ки-и-им?

Пока я соображала, где, что, почему и зачем, сбоку заговорили между собой сразу двое.

— Керт, чего лапуля-то молчит? Неужто язык прикусила?

— А я знаю, Кирт?

— Тут такое творилось, кобылу мне в жены, что как мы себе чего не откусили, а может, и откусили — не разобрать, — прохрипел названный Киртом, почему-то приплетая в речь странные пожелания про лошадок. (Может, он так ругался?) — Голова гудит, словно гуляли в «Веселом путнике», пропивая половину десятинного жалованья. Причем все потратили на горячивку, а не на закусь и девок.

Собеседник ответил ему согласным кашлем. Закашлялся и Кирт. То, что я приняла за длинные мешки на ящиках, подергивалось и трепалось, демонстрируя подобие интеллекта. Точно, там валялись двое мужиков! Один из них, тот самый Кирт, прочистив горло, снова заталдычил, вызывая, как радист, базу:

— Эй, Ким, Кимея, жива? Отзовись, лапуля!

— Парни, не знаю, кого вы зовете, но, по ходу дела, здесь только вы и я. Хотя понятия не имею, где это «здесь» и кто вы, — промямлила я, с трудом ворочая тяжелым, как мокрая тряпка, и непослушным языком.

— Уф, живая! Будь, Ким! — облегченно выдохнул Керт странное пожелание бытия. Это у них вместо «здравствуйте», что ли?

— Ага, будь! Напугала-то ты нас, Ким! А что память отшибло — не беда, отлежишься чуток, полегчает, — раздался радостный басок того самого трепача Кирта, только что вешавшего про выпивку, лошадок и девок.

— Лежи покамест, не вставай, — дельно посоветовал первый, прозываемый Кертом.

— Стало быть, мы с тобой, братец, и Ким — тут. Осталось понять, где Тимас и Симелия с Альтом. Песьего бреха не слышно, кучера тоже не слыхать. Если ее высочество где-то визжит, требуя нас, то чем скорее мы найдемся, тем выше шанс не нарваться на штраф, — опять начал вещать разговорчивый Кирт.

— Может, я головой сильно шибанулся, только последнее, что помню, — как коляска принцессы с обрыва летит. Дальше грохот, боль и темнота, — прокашлял Керт.

Пока они беседовали между собой, я гадала, почему эти деятели упрямо принимают меня за какую-то Ким или Кимею?

— Тогда мы с тобой, Керт, в одном месте головой бились, я тоже про обрыв помню, — озадаченно протянул Кирт. — Ким, лапуля, ты чего последнее помнишь?

— Грозу и ветку дерева, которой меня придавило. Кстати, мужики, меня Катерина, Катя зовут, так что по-любому скорее Кэт, чем Ким, — сварливо буркнула я и попыталась поднести пальцы к вискам.

Синхронно обеими руками разом я шевелить еще не пробовала. Этот подвиг отозвался очередным шествием ледяных колких мурашек, в строй к которым беспорядочно затесались их огненные подружки. Голову прошил такой чудовищный болевой разряд, что, кажется, я отключилась ненадолго или заснула. Разбудили меня шорох, буханье подошв, скрежет по камням, стук и почти синхронные матюги. Странные матюги, через слово поминающие мечты о кобыле в жены, экскременты и половые органы некоего отца и чьей-то матери. Послышался ритмичный стук. Потом сразу стало светлее.

Запылали два факела в лапах — руками эти конечности назвать язык не поворачивался — двух здоровенных шатенов. Плечистых, высоких, похожих друг на друга, как отражения в зеркале. Весьма потрепанные, пыльные, грязные и окровавленные отражения. Впрочем, при всей внешней обшарпанности безобидными мужчины не выглядели и на простецких Ванек из техникума не тянули. Слишком четкой лепки черты лица, губы — не лепехи, брови ровные, да и носы не картошки, а вполне четкие. «О, — сообразила, — эта парочка напоминает итальянцев, очень хорошо питавшихся в детстве „Растишкой“, лишенных обычной кудрявости и чернявости».

Едва факел осветил меня, заставив зажмурить глаза, как «двое из ларца» синхронно подались назад и сконфуженно поклонились.

— Ваше высочество Симелия! Будьте! Простите, мы ваш голос с Ким спутали. И платье с прической у вас отчего-то сходны стали, вот и не признали сперва… — торопливо забормотал первый, кажется Кирт. Второй стоял молча.

— Уже сказала, что я не Ким и никак не Симелия, а Катя, — раздраженно огрызнулась я, прикрывая пятерней заслезившиеся от близости факелов глаза.

Рука двигалась как надо. Подбодренная прогрессом, я осторожно оперлась о ложе второй свободной ладонью и попыталась сесть. Медленно и со скрипом, но удалось.

Кстати, на чем таком твердом и холодном я валяюсь? Эдак и почки застудить недолго. Выяснилось, что на серой и очень холодной каменной плите, твердой, понятно, как камень. Как я тут очутилась? Пальцы привычно ринулись взъерошить шапку кудряшек и застряли в толстой косе. Так, стоп… косе? Откуда взялась коса? Перебросив ее через плечо, впилась взглядом, как в змею. Светлая, почти пепельная! Куда делись мои нынешние кудрявые черные волосы? И пальцы… Где мой маникюр со стразами? Тонкие пальчики с ровными розовыми ноготками безо всякого лака нервически затеребили растрепанные блондинистые лохмы. На запястье красовалась татуировка в виде маленькой не то веточки, не то стебелька с мелкими голубенькими цветочками. Я оставила в покое волосы и поднесла запястье с просвечивающими тонкими венками ближе, чтобы разглядеть картинку. Не мои волосы, не мои руки, не моя татушка. Какой вывод? Это вообще не мое тело!

Ничего удивительного, что оно меня слушаться не хочет. Куда я попала? Куда меня этот лысый хр… хороший нечеловек с косой в зачет кармы засунул? Ответов в гудящей голове, если опустить мат, не было. Но я понимала четко одно: все эти «подарочки» от «не Дедушки Мороза» мне категорически не нравились. Только ему, как и сказочному новогоднему старику, все равно не было смысла предъявлять претензии.

Пока я переваривала стрессовые новости, двое крепких молодых мужиков снова шагнули ближе, озадаченно переглянулись и уставились на меня в полном обалдении. Болтун Кирт потер шею сзади, молчун Керт почесал висок. Ага, стало быть, не только молчаливый, еще, возможно, и умный. Дураки, если верить любительскому мнению о жестах, обычно чешут в затылке.

— Лицо принцессы Симелии. А все остальное: голос, волос, знак выпускницы «Кордесса» на руке, тело и одежда — Кимеи, — методом перечисления выдал наконец причину общего замешательства Кирт.

Чтобы рассмотреть меня получше и еще разок во всем убедиться, он снова поднял факел выше. На ногах парочка стояла покачиваясь, но хоть палками с огнем в меня не тыкала и спалить не пыталась.

То ли от света, то ли от резких движений меня накрыло очередной, самой мошной волной боли. В ушах зазвенело, мучительный стон вырвался сам собой. Тяжесть в голове и теле словно взорвалась, выпуская наружу память. Информационный поток-биография юной Кимеи, личной горничной и наперсницы принцессы Симелии, едва не отправил бедную меня в очередной нокаут. Зато сразу стали понятны глумливые слова Смерти о карме.

Эта нехорошая мужеподобная персонификация старушки с косой каким-то образом ухитрилась вытащить и перебросить мое сознание в чужое тело чужого мира, именуемого Фальмиром. Мира, где жили люди, но действовала магия, правили короли, а боги куда более деятельны, чем полагается сданным в архив пыльным мифам далекого прошлого.

Что теперь? Можно, конечно, негодовать, бия себя пяткой в грудь, и требовать все отыграть назад. Но вот вопрос, а осталось ли от меня там, на Земле, что-то целое и функционирующее, куда можно возвращаться? Судя по размерам той ветки — вряд ли. Будь я живой, Смерть банально не смогла бы ничего сделать. Она только на покойниках специализируется.

Я поморщилась, анализируя последние минуты памяти Кимеи, образ сумасшедшего старика, творящего какой-то ритуал, и отклик на творимое безобразие некоей сущности по имени Ольрэн Ушедший. Кажется, в памяти наперсницы принцессы Симелии этот подозрительный тип проходил в качестве ушедшего и полузабытого бога коварных шуток, метаморфоз и почему-то дверей. Дескать, во власти злого шутника Ольрэна было не только извратить любое сущее, но и распахнуть или затворить какие угодно пути или двери. Если быть совсем точной, на здешнем едином языке Ушедший именовался богом не дверей и дорог, а скорее проходов. Это слово вбирало в себя значение «дверь» и «путь» одновременно.

Ха, для сгинувшего с концами Ольрэн чересчур энергичен и деятелен! Хотя, если он отвечал за проходы, что ему стоило как уйти, так и вернуться, не считаясь ни с чьим мнением? И для меня, блин, организовал такой, то ли при содействии, то ли при попустительстве Смерти с Земли.

Вообще, нежданные возвращения — обычное дело для высших сущностей, если судить по книжкам фэнтези. Их я прочла в изобилии в тщетных попытках найти ответ на вопрос: «Со мной ли одной творится разная потусторонняя фигня или нас, „счастливчиков“, много?». Ответ, конечно, не нашелся, но книжки понравились, увлеклась и почитывала под настроение регулярно. Уже не в поисках истины, а исключительно для развлечения и отвлечения от муторной миссии Заступающей Последнюю Дорогу.

В книгах порой тоже встречались бедолаги, работающие на «старушку с косой» или вообще ее подменяющие. Смеялась я тогда до колик. Когда знаешь, о чем речь, со стороны все так забавно выглядит, даже если автор не собирался читателей на «ха-ха» пробивать. Досмеялась, ага, теперь можно и поплакать, когда на мне типичный рояльный метод решения проблемы главного героя — попаданство — использовали. Ну лысый, ну удружил…

От чужой памяти голова раскалывалась, как кокосовый орех под топориком аборигена с тропических пальмовых островов. Я с трудом присела и энергично помассировала виски. Вроде бы тело начало слушаться и уже не напоминало ощущениями древний скафандр водолаза для глубоководных работ. Теперь оно больше походило на новый костюм из грубого льна, не поддающийся глажке, которому еще предстоит обмяться и сесть по фигуре, то есть по душе.

Рядом смирно отсвечивала факелами и неуверенно переминалась с ноги на ногу или пошатывалась парочка мужиков. Кирт и Керт — телохранители с отличными рекомендациями из «Серого щита», специализирующиеся на охране и усмирении буйных порывов вздорной принцесски Симелии. Если сиротку Кимею из древнего нищего рода дрессировали в «Кордессе», пансионе для камеристок, горничных и наперсниц высшей категории, то щитовики тоже числились элитой среди своих, телохранителей-наемников. Выпускников этого учебного заведения разбирали как горячие пирожки представители самых знатных фамилий Фальмира. Если же кто из щитовиков не хотел заключать постоянный контракт, то отлично зарабатывал на разовых. За десяток лет ударно-защитного труда сколачивалось небольшое состояние. Папочка-король Ламильяна покупал для своей балованной младшенькой дочурки самое лучшее из вещей и людей.

Собратья и сестра по присмотру за златовласым несчастьем, Кирт, Керт и Ким, состояли если не в дружеских, то в приятельских отношениях точно. Общие проблемы, знаете ли, сближают сильнее совместных попоек. Трое коллег по нелегкой миссии неплохо знали друг друга. Хорошо, что я врать мужчинам, притворяясь Кимеей или Симелией, не стала. Смену личности те почуяли бы сразу. Я решила и дальше от щитовиков ничего не скрывать. Не открутят же они мне голову только за то, что я — это я, жертва произвола всяких темных сущностей и богов? Никто из пары Кирт-Керт глупостью и жестокостью не отличался. В конце концов, мы в одной лодке, то есть на одном алтаре всяким извращенным экзекуциям подвергались.

Сейчас щитовики всего лишь хотели знать, кто я. Блин, да я, если уж говорить начистоту, и сама бы не отказалась. Судя по всему, старый маг-маразматик, движимый прихотью, вдохновением или личной шизой, нацепил на покалеченную горничную лицо мертвой принцессы. А его не менее гениальный призванный бог добавил в этот кровавый коктейль душу попаданки. Ладно хоть на память отлетевшей души Кимеи кто-то (местный Ольрэн или моя знакомая Смерть) расщедрился. Не придется тыкаться на ощупь в местных реалиях, как слепой котенок в поисках мамкиной титьки.

— Керт, Кирт, повторяю, я не Симелия и не Кимея. На татушку и прочие приметы не смотрите. Когда коляска упала с обрыва, вы все угодили в руки безумного мага, — хрипло прошептала я. — Старик провел ритуал, призывая Ольрэна, ушедшего бога метаморфоз. Тот заглянул на огонек. Не знаю, что он сотворил с вами, но та девочка Ким, которую вы знали, нынче умерла в пещере. На ее искалеченное лицо прилепили физиономию принцессы Симелии. Ее тушка сзади в общей груде валяется, Ким видела. Мою же душу выдернули из умирающего тела в другом мире. Душа Кимеи хотела уйти от мучений и ушла, а память осталась. Такая вот окрошка.

Взгляды темных глаз, в полумраке пещеры казавшихся черными, снова скрестились на мне. Секунда, другая, третья… мужчины снова переглянулись, обернулись назад и подсветили получше указанный ком мертвой плоти. Меня затошнило. Окровавленное девичье тело без лица, изломанные лошади, здоровенный черный пес, похожий на Макса, хрупкий парнишка-кучер, выбранный принцесской за смазливую мордочку и знание лошадей, — инсталляция вкупе с запахами вдохновляла лишь на прочистку желудка.

Помилосердствовав, телохранители описали факелами знак круга, перечеркнутого по косой в нижней трети, — символ Первоотца. Сотворив, таким образом, ритуал прощания с ушедшими, они снова вернулись ко мне, смещая факелы и скрадывая жуткую груду в тенях.

Глава 2
НА ДНЕ, ПОЧТИ ПО КЛАССИКУ. РЕКОГНОСЦИРОВКА

— Как-то вечерком слышал в трактире «У стены» старую песню-легенду. Очень пьяный бард пел о безумном жреце-маге, чьи преступления неисчислимы и смертный приговор которому подписан едва ли не в каждом уголке Фальмира. Служители Первоматери приговорили его к сожжению заживо, блюстители долга Первоотца — к котлу с кипящим маслом, а жрецы-псы Дагонта Законника-Очистителя — к четвертованию. Йорд Седой Отступник, презревший богов нынешних, продавший душу Ольрэну за бессмертие и могущество, — так называл бард того безумца, — припомнил Кирт.

«Надо же, — отметила я памятливость и наблюдательность щитовика. — Небось и сам тогда в дрова пьян был, по трезвяку такие песни не поюти не слушают, а запомнил. Выходит, телохранитель не только языком треплет, но и других слушать умеет».

— Вот, стало быть, в чьи лапы мы угодили к добру или к худу, — задумчиво крякнул Керт.

— К добру? — аж поперхнулся от возмущения Кирт.

— Не появись Отступник здесь, в ущелье лежали бы наши трупы, брат, — резонно пояснил разумник Керт.

— М-да, — крякнув, вынужденно согласился Кирт и сумрачно продолжил мысль напарника: — Не только бедолаги Тимаса и Симелии, но и твой, мой и лапули Ким. А так вот они мы, живехоньки и целы. Я — это точно я, ты — это ты…

— А Ким? — невольно настороженный взгляд Керта метнулся в мою сторону.

Я напряглась. Вдруг меня сейчас в четыре руки убивать станут, как того Йорда?

— Ким не повезло, — философски констатировал Кирт, не предпринимая никаких агрессивных телодвижений, и добавил, сделав еще один знак Первоотца факелом: — Жаль лапулю, пусть идет в светлые объятия Первоматери, как того и желала, но нам-то всем жить.

— Что предлагаешь? — справился о мнении брата Керт, начиная рассуждать вслух: — С одной стороны, тело ее высочества надо бы отцу доставить…

Я же, пользуясь данными из памяти горничной, его перебила:

— Надо драпать, и поскорее!

— Согласен, кобылу мне в жены! — решительно выпалил Кирт со своим обычным ругательным присловьем. — Бежать, и быстро. Смерти Симелии нам не простят, а уж если следы ритуала почуют и найдут, то гореть, плавать или на куски быть разорванными вместо Йорда мне вовсе не мечтается. Никто разбираться не будет, как мы уцелели. Ты с нами, лирта с лицом принцессы, памятью Ким и душой незнакомки?

— Куда ж я с подводной лодки, лирты! Будьте! — согласилась я, припомнив, что бесконечные пожелания бытия — здешний аналог приветствия, а лирт и лирта — обычное обращение к мужчинам и женщинам Фальмира. — Тикать так тикать, только с этого каменного одра слезть помогите, пока совсем не простыла. Апчхи! Меня шатает, как пьяную, и голова болит.

Вопрос о присоединении к компании телохранителей, или по-здешнему щитовиков, для меня вовсе не стоял. Куда я одна, тощая недомога с неотсортированной грудой чужих воспоминаний о чужом мире, подамся? Плохо мне, защитить себя не способна, одна надежда на парней. Подлости от них Кимея не видела, лишь помощь. Доверюсь! Другого выхода все равно нет.

Кирт легонько сдернул меня с плиты и небрежно поддержал, давая ногам привыкнуть к тяжести чужого-своего тела. Кимея, в отличие от моего прежнего тела с приятными округлостями, оказалась тушкой с цыплячьим весом и формами стиральной доски. Похоже, всех достоинств у девчонки, заморенной пансионом и нервной работенкой, и было что светлая, почти пепельная, коса толщиной в руку да серо-голубые глазки с длинными ресничками. Нет, покойница Симелия садистскими наклонностями не страдала, ни разу не подняла руку на компаньонку или слуг, но ее капризы доставали людей почище изощренной пытки.

— Кстати, куда мы будем драпать — раз, и на какие шиши — два? — переадресовала я паре спутников актуальные практические вопросы. — У меня в карманах пусто, даже безделушек на продажу нет. И одежда у нас у всех драная, испачканная в крови.

— Нам скрываться, а Симелии уже все равно, — резюмировал Кирт и, воткнув факел в трещину плиты, двинулся к трупам, не просто сваленным, как теперь виделось четче при новом ракурсе освещения, а словно скатанным в единый рыхлый ком каким-то маньяком. Будто некий великан за неимением снега вздумал поиграть в снежки из мяса. Брр!

— Украшения не трогай, запалить могут, только монеты из кошеля на поясе, — дал профессиональный совет Керт. — Камень поострее подыщи и дыру сделай, все монеты не бери, пару-тройку оставь, будто просыпались.

Я только присвистнула мысленно: это же надо, какое разностороннее обучение у телохранителей в «Сером щите»! Обобрать жертву, чтобы ограбление выглядело натурально, наверное, не каждый сможет. Я бы точно не додумалась. Впрочем, я ни разу в жизни не воровала ничего, кроме яблок у бабкиного соседа в деревне, и трупы тоже обирать не приходилось. Не та эпоха и профессия не та. Бухгалтеры по-другому зарабатывают, если они профи. Правда, мне и на этой ниве до звания мастера еще было пахать и пахать. Видала я таких спецов, что от любой проверки отбиться играючи могли, все данные в голове держали и любой отчет у них цифра к цифре с первого раза сходился.

— Снаружи подожду, — торопливо пробормотала себе под нос, и пока мужчины обирали трупы, я по стеночке, по стеночке, сдерживая рвотные позывы, двинула вперед. В сторону свежего влажного ветерка, долетающего от входа в пещеру. Шла навстречу неумолчному шуму, который способна издавать только текущая вода.

Небольшой коридор выводил за нагромождение камней в ущелье, ловко скрывающих вход. Я присела на один плоский камень и, вытащив гребешок, принялась переплетать растрепавшиеся до состояния мочалки волосы. Руки двигались сами, ловко разбирая пряди, я осматривала окрестности.

По дну ущелья, метрах в трех от валунов входа, мчался резвый поток. Не ручеек, уже речушка, перейти вброд и перескочить с разбегу не получится. Чай, не кенгуру! Взбираться наверх по камням на высоту трехэтажного дома как-то тоже не хотелось. М-да, если это награда за карму, то какая-то очень похожая на наказание. Всей награды — летняя пора попаданства. От холода не загнусь в сугробе. Плюс пара мужиков рядом, которые не рвутся незваную вселенку придушить и с расспросами про другой мир не лезут. Чего лезть-то? К срочным вопрос не относится. А если историю Фальмира вспомнить, все здешние — потомки тех, кто когда-то откуда-то пришел или был приведен богами. О множественности миров тут знают, хотя вроде как последние века про гостей снаружи ничего не слышно. Но это Ким не слышала, она вообще нелюбопытной девчонкой была…

А вот про «не придушить» — уже занятнее. Почему не рвутся? Вдруг я не обычная бедолага-гостья, а могущественный злобный дух, занявший бесхозное тело? Или щитовики — это… агностики? А может, даже демонопоклонники? Правда, Кимея ничего такого припомнить не могла. Вроде братья Первоотцу молились, при мне его символы выписывали. Что ж, если мужики по демонам, то их ждет большое разочарование. На суккуба я точно не тяну, особенно в этой заморенной тушке. И вообще, бухгалтер обычно имеет клиенту только мозг!

Я доплела косу, вернула гребешок в сумочку, а шпильки — в прическу, закрепляя косу корзиночкой сзади. Мысли перескочили на другое. Интересно, где коляска навернулась с обрыва? Там бы тоже пошарить неплохо. Жаль, обломков не видно. Старый безумец неслабым магом оказался, если смог нас всех до пещеры доволочь и следов не оставить.

Шаги сзади прервали размышления и созерцание воды. Увы, последнее никак не способствовало решению проблемы с переправой. Кирт и Керт выбрались наружу с неплохой добычей. Монеты из кошелька принцессы они честно разделили на троих. Я взяла только три серебряных кругляша на всякий случай и спрятала в махонькую сумочку на поясе, с гребешками и заколками. (Кошелек Кимея постоянно при себе не таскала, лишь когда собиралась в лавку или на торг, деньги брала.) Остальные монетки вернула Кирту — трепачу, но более домовитому, чем брат.

Хотя насчет кровных уз… Они пусть и похожи внешне, как близнецы, но приходятся друг другу не родными, а двоюродными. В «Сером щите» из парней специально пару одинаковых с лица и фигуры лепили в интересах заказчиков, преследуя две цели разом: услаждение взора клиента и приведение в замешательство потенциальных врагов.

— У вас целее денежки будут, — обосновала я передачу монет и вопросительно посмотрела на парней. Кажется, собратья по несчастью от меня чего-то ждали.

— Лирта Ким… или Кат… — запнулся и окончательно запутался с именами Кирт, принимаясь ожесточенно чесать шею сзади.

Да уж, «кат». Палачом меня еще не называли, неприятные ассоциации возникают, если вспомнить о проклятом даре Заступающей Последнюю Дорогу. Нет, зваться Кат категорически не желаю!

— Пусть будет не вашим и не нашим — Кит, лирты, — вздохнула я, смешивая имя ушедшей девушки и свое собственное, словно ставила его порогом новой жизни. Жили-были бухгалтер — раз и горничная — два, а потом пришла за ними Смерть, чуток пошутил ушедший бог — и получилась диковинная зверушка под номером три.

Щитовики кивнули (на Фальмире кивки больше походили на наклон головы вбок), сочтя знакомство состоявшимся.

— Плюс давайте без особо вежливых расшаркиваний. Память Ким при мне, я вас отлично помню, будто и впрямь дружила, — вздохнула я, потерев лоб и остро жалея об отсутствии возможности поскрести мозги, закипающие от усваиваемой информации. — Чего хотели-то?

— Кровь мы с одежды и сами замоем, а вот подлатать… У Тимаса нитки с иглой нашлись. Справишься?

— Кто ж его знает? — честно призналась я. Швеей на всю компанию мне горбатиться совсем не улыбалось. Как-то я все больше головой, чем руками, работать привыкла. С другой стороны, щитовики меня не заставляли трупы обыскивать. Там бы я точно не пригодилась. Бу-э-э! Поэтому честно постаралась объяснить причины замешательства: — В своем прежнем теле с иглой обращалась редко, но если мышечная память Ким сохранилась, а она вроде знала, с какого конца иглу держат, можно попробовать.

— Давай, у нас всяко хуже выйдет, — попросил Кирт и неожиданно резко поднял планку требований: — Сделай знак Первоматери.

— Эй-эй, запросы-то поумерьте! — пришлось сразу уйти в отказ. — Вышивать быстро ни я, ни Ким совершенно точно не способны.

— Не иглой, рукой, — поправил брата Керт.

— Так? — Я вытянула указательный палец и естественным для тела жестом изобразила в воздухе не то трезубец, не то вилку, символизирующую трехлепестковый цветок — символ богини.

Лепесточки привычно для Ким и совершенно дико для меня-Кати, не привыкшей к божественным спецэффектам, проблеснули по контуру нежно-розовым. С задержкой пришло и запоздалое понимание: знак Великой матери, именуемой также Первоматерью, светился только у женщин, то есть у всех, так сказать, лиц женского пола. У девочек он беленький, у девушек — розовый, у женщин — лиловый, у старых и бесплодных — фиолетовый. Такая вот цветовая градация. Что интересно, Первоотец, он же Всеотец, в отличие от Великой матери, свой знак — меч-щит (это его недавно парни над трупами рисовали) — подсветкой при каждом применении обеспечить не сподобился. Верным приверженцам он, если верить жрецам и молве, даровал в качестве изъявления милости прилив сил. Но ведь и моды на проверку мужской девственности я ни водной книжке не встречала. Везде дискриминация!

Мужики после розового проблеска облегченно выдохнули. Часть сдерживаемого напряжения из тел ушла, так же как и шаловливые пальчики подальше от пояса с оружием убежали. Это как? Меня все-таки в чем-то подозревали и испытывали? Ну и ладно, доверяй, но проверяй — принцип хороший, выдержавший испытание временем и, как показывает практика, мирами.

Снова устроившись на нагретых за день, поэтому теплых и сухих камнях, подальше от воды, я принялась проверять координирование швейного навыка Ким с задаваемой новой хозяйкой программой действий. Волосы переплести смогла, значит, и с иглой, по идее, должна совладать.

Кирт и Керт, как обещали, занялись стиркой окровавленных вещей. Студеная горная речка для такого подходила идеально, если бы не риск навернуться на мокрых камнях и заработать простуду от низкотемпературных ванн. Однако парочка бывших телохранителей принцессы в себя пришла быстро и теперь скакала ловко, как парочка горных козлов, ничуть не смущаясь ледяной воды и крутизны камней.

Мне повезло — Ким поломало в полете с обрыва удачно, если к подобному вообще применимо слово «удачно». Кровь компаньонов по несчастью ее не замарала, а своя обильно натекла лишь с головы и вся оказалась на плаще. Его телохранители тоже отыскали в груде тел и теперь замывали наравне со своими вещами. Я же, разложив перед собой маленький походный набор кучера из пары игл и одной катушки с нитками трех цветов (белый, серый, черный), медитировала над композицией. Швейный школьный опыт на уровне «четыре в дневник, три в уме» заставил обратиться к моторной памяти Кимеи. У той с иголками в пансионе была полная гармония.

Одним глазом на текущую воду, вторым — на влажную рубашку с полуоторванным рукавом, вдох-выдох. Тук-тук-тук! Ручки, давайте подключайтесь, вас ждет работа, а ты, не в меру умная голова, не мешай! Пальцы потянулись к серой нити, отмотали, продели, ап! Дальше я, как жертва ОРЗ, которой дали средство от запора, замерла и боялась кашлянуть: худенькие пальчики Ким заработали ловчее швейной машинки. Минутка-другая — и рукав снова стал частью рубахи без малейшего намека на заявление о миграции.

Я смерила первую за всю жизнь превосходную штопку — ну не из того места ручки росли, не из того — восхищенным взглядом! Во Кимея дает! Вернее, теперь я, за что доставшемуся телу и рефлексам большое человеческое спасибо. Что тощенькая, так ничего, были бы деньги, откормим! А средства-то есть благодаря мародерке братьев-кроликов… Хм, нет! На кроликов они никак не тянут, на сусликов тоже. До медведей не доросли, козлы — оскорбительно, зато на звание волкодавов и черных терьеров вполне претендовать могут. У Макса соседского порой такой взгляд бывал. Опять же самая телохранительская ассоциация получается!

Я подняла взгляд на стирающую парочку и снова умиленно улыбнулась. Еще один повод для радости: не перевесили всю работу на мелкую девчонку, сами по камням карабкаются! И тут же вся радость пропала, осталась мрачная сосредоточенность, потому что я углядела черные пятна на Керте, и мне на миг даже показалось, что в тот же цвет окрасился камень в паре метров от прачек-любителей. Действовать следовало немедленно.

— Керт, Кирт, срочно подойдите по мне! — почти потребовала я. — Вопрос жизни и смерти!

Братья обменялись непонимающими взглядами, но просьбу исполнили без дополнительной дюжины уточняющих вопросов.

— Кит? — сжал ладонь в кулак и резко раскрыл пальцы в мою сторону Керт, используя местный жест — просьбу объяснения.

— Я вам о том, откуда пришла, ничего рассказать не успела, и вы не спрашивали, не до того нам пока, но одно сказать должна, это важно. У меня талант был там и здесь сохранился — я метки смерти вижу, которую отвести можно.

Мужчины слушали не перебивая, хоть глаза от любопытства раскрылись посильнее, а говорливый Кирт чуть язык себе не прикусил, чтоб не перебить.

— Осторожнее на камнях. Ты, Керт, вот на том угловатом, — я ткнула пальцем в нужном направлении, — мог оскользнуться и очень неудачно упасть. Смертельно неудачно, — объяснила я, передавая мужчине зашитую рубаху.

— Выходит, мы с твоей помощью самого Последнего Гостя обхитрить можем, кобылу мне в жены?! — выпалил пораженный Кирт, хлопнув ладонью по бедру.

— Нет, — опустила я мечтателя с небес на землю. — Лишние жертвы собирать ему самому лень, поэтому порой могу видеть, как избегнуть возможной гибели. Но если смерть за кем наверняка прийти собралась, то меток я не рассмотрю. Так что не расслабляйтесь!

— Спасибо, что сказала, — склонил голову набок в знак признательности Керт.

— Ваше выживание — залог моего, — развела я руками, берясь за вторую рубашку и вновь пытаясь ввести себя в состояние рефлекторной штопки.

Черные пятна на Керте благополучно выцветали, возвращая крохи спокойствия.

Совсем спокойным в моих обстоятельствах смог бы быть, наверное, только йог со стажем или профи-психиатр. Этих товарищей после работы со специфическим контингентом вообще ничем не прошибешь!

В очередной раз оказав услугу Смерти, я продолжила штопку. Мужчины вновь принялись за экстремальную стирку. Через полчаса у нас уже имелись относительно целые и чистые (весьма относительно, потому что мыло, порошок и горячая вода в комплект попаданца не входили) вещи. Заодно из остатков плаща бедолаги Тимаса я сшила заплечную сумку. Ее тут же прибрал к рукам Кирт, чтобы упаковать весь наш нехитрый скарб.

Нацепив подсыхающую одежду (тоненький плащ Ким стирали первым, и он успел просушиться лучше других вещей), наша троица устроила маленькое совещание. Говорить под шум своенравной речушки даже на небольшом расстоянии друг от друга, перекрикивая ее, не слишком удобно. Но орать в ущелье? Не-э, выжить после падения, чтобы затем ненароком спровоцировать обвал, никому не хотелось. Поэтому присели кружком и склонили головы поближе.

Вопрос «куда и как идем?» снова встал на повестке дня ребром. Первым делом разобрались с «куда». Подтвердили, что возвращаться в благословенные земли Ламильянского королевства никто не собирается. Во-первых, дохлую принцессу нам, выжившим, нипочем не простят, даже если мы тут совсем ни при чем. Виноваты уже тем, что выжили, а она умерла. Во-вторых, никто не знает, что именно и как сотворил с нами старый безумный колдун и нет ли на нас отпечатка его забытого и ушедшего (ага, ушел он, как же!) бога Ольрэна. Если есть и его какой-нибудь бдительный служитель Первоматери обнаружит, то с гарантией устроит ритуал принудительного согревания. По той же самой причине двигать в сторону Радильяра, где правит венценосный дальний родственник нашего королька и царит культ Первоотца, не след.

Что остается? Вольные Пустоши, где сидит барон на бароне и никому нет дела до новых искателей удачи, или мирная Валисанта, где поклоняются любому из богов Фальмира. Их, конечно, поменьше, чем баронов на Пустошах, но жрецам все равно приходится быть терпимее друг к другу и прихожанам, чтобы не лишиться паствы.

Вопрос политической целесообразности тут же уравновесился проблемой географической доступности. Попросту: куда мы из этого ущелья сможем выкарабкаться? Два тренированных мужских тела избыточным самомнением, к счастью, не страдали. Какие-никакие, а головы на плечах имелись и откровенно нелепых предложений не выдвигали. Стены ущелья, пусть не вертикальные, вверх забирали чересчур круто даже для опытных альпинистов без набора профессионального туристического снаряжения. Единственное местечко, внушающее осторожный оптимизм, нашлось метрах в пятнадцати левее скрытого зева пещеры.

— Попробуем? Если снять сбрую с лошадей и использовать как веревки… — с сомнением предложил Кирт, меня же передернуло при одной мысли о комке плоти, в котором придется копаться добытчикам.

А потом я взглянула на болтуна, и меня передернуло еще разок. На его теле появились и начали наливаться темнотой пятна. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, чем кончится попытка скалолазания для любителей.

— Нет, пятна проступают, — сразу ткнула я в «очевидное — неблагоприятное» компаньонов по несчастью. — И сбруя та… Уж больно легко она рвалась, не факт, что нас выдержит. Вы, парни, далеко не пушинки.

— Как тогда быть? — снова советуясь, разжал в мою и Киртову сторону пальцы Керт.

— У меня вопрос: как здесь оказался старикашка-колдун? — ответила я вопросом на вопрос.

— Ольрэн его знает, безумного мага, — передернул плечами щитовик, словно пытался закрыть тему возможностей ненормального живодера.

— Он умеет летать, живет в ущелье или где-то есть проход, о котором мы не знаем? — упрямо продолжила я нить рассуждений, перечисляя версии.

Братцы-псы переглянулись, синхронно нахмурились и почесали лоб у левого виска. Хорошо хоть говорить хором или через слово, перехватывая речь один у другого, они не пробовали. А не то б я, невзирая на ужасы грядущего одиночества, отыскала камешки побольше и пустила их в дело в старой как мир попытке братоубийства.

— Я не слышал о том, чтобы Йорд летал, как птица. Даже самые могущественные маги из Края повелителей стихий, если они с рождения не посвящены стихии воздуха на алтаре Вадера, летать не могут. Только прыгают и не на такую громадную высоту. А посвященные ветрам никакой иной магией не владеют, — затарахтел Кирт.

— Вряд ли старик живет в здешнем ущелье. Его порой видят то на одном краю мира, то на другом, как рассказывают бродяги-барды, — вставил пару слов Керт и резюмировал: — Значит, есть проход. Жаль, мы с братом не следопыты.

— Порыскать-то по округе все равно стоит, — загорелся трепач. — Вдруг тут впрямь тайный ход из пещеры на поверхность и клад в придачу.

— Угу, золото, брильянты и груда старинных артефактов лежат, тоскуют и ждут нас. Такой рояль в кустах пришелся бы кстати, — не очень веря в столь меркантильное чудо, согласилась я себе под нос и посетовала, поежившись на ветерке: — Увы, одни совершенно недрагоценные камни вокруг, и кустов вовсе нет, негде спрятаться даже детскому пианино, не то что пакету с нечаянно забытыми неизвестным благодетелем бутербродами.

Хотя на фоне резкой смены тела, мира и вообще всего, вытворенного Смертью, чокнутым жрецом и богом Ольрэном, любые мелкие житейские неурядицы кажутся ерундой. К тому же в совершенно безвыходную ситуацию меня бы засовывать не стали. Значит, есть хороший шанс выбраться, главное — его использовать. Огорчений на сегодня, пожалуй, достаточно. Пора реальности меня порадовать, желательно обнаружением выхода!

И вообще, какой глупец от лишней радости бы отказался? Радость — она такая штука, что лишней никогда не бывает, в отличие от еды. Кстати, снова о ней, пище насущной. С момента раннего завтрака в животе Ким, ныне моем, не было ни крошки, и музыкальные рулады пузика, истомившегося в мечтах о супчике, на худой конец о горбушке хлебушка, становились все громче. Мужчины пока держались стойко; с другой стороны, это тощей девчушке надо еды как котенку, а вот когда проголодается эта пара шкафов с антресолями, придется хреново. Еды, как я уже намекнула, тут никто под камни не положил. Пусть в речке вроде как мелькали рыбьи спинки, но сетей и удочек у нас нет, медвежьей сноровкой для ловли голыми руками не обладаем, острогу сварганить не из чего, а значит, рыба остается лишь соблазнительным элементом пейзажа.

Похоже, аналогичные, в высшей степени здравые мысли пришли в голову не мне одной. Керт и Кирт развили бурную деятельность по поиску тайного лаза в ущелье. Увы, старый безумец почему-то не удосужился намалевать для своих выживших жертв табличку покрупнее с красной стрелкой и надписью: «ВЫХОД ТУТ». Скачки по камням с падениями и шипением сквозь зубы закончились ничем. Хода мы не нашли. Как были на дне ущелья и жизни, так и остались. Почти по классику с противной фамилией.

— Надо еще раз осмотреть пещеру, — внес единственное дельное, пусть и очень неприятное предложение Керт.

Возвращаться к комку из трупов и каменным плитам-алтарям, на которых мы умирали в мучениях, не хотелось никому. Ну на то и лидер, чтобы озвучивать непопулярные решения. На то и народ, чтобы этим решениям вынужденно (пока не сменилась ситуация, лидер или не истощилось терпение) следовать. Мысленно радуясь тому, что мы все равно ничего не ели, поэтому хвалиться обедом не придется, я двинула в пещеру вслед за мужчинами. Факелы, оставленные у входа, вновь запылали благодаря огниву из кисета Керта.

Между прочим, табак здесь знали. Как какую гадость, так люди моментально схватывают. От мира истина не зависящая. Вот только Симелия терпеть не могла запаха курева. Тонкий нюх капризницы чуял аромат даже сквозь сосновую жвачку с мятными листиками, которой щитовики пытались замаскировать грешок. Телохранителям с дурной привычкой пришлось распрощаться, чтобы не расстаться с работой. Ким им тогда немножко посочувствовала, но лишь немножко, потому как резкую вонь здешнего трубочного зелья тоже не жаловала.

Глава 3
ВХОД И ВЫХОД?

При свете пары факелов мы вновь шли к проклятой пещере — началу и концу всего. Я торопливо забивала в ноздри по горошинке ароматических шариков, миниатюрный кожаный мешочек с которыми обнаружила в сумочке на поясе Ким.

Капризница Симелия при внешнем изяществе облика обладала лошадиным здоровьем, но любила разыгрывать из себя томно-хрупкую деву, склонную к обморокам. Особенно в присутствии приглянувшегося кавалера, к которому так приятно плавно опуститься в объятия, чтобы как бы случайно насладиться ощущением крепости мужских рук. Поэтому крохотный мешочек с благовониями всегда был при верной горничной, готовой услужить принцессе, когда госпожа вдосталь натешится вниманием встревоженных поклонников. Впервые ценный запас пригодился по-настоящему!

Старательно пытаясь сосредоточиться на резком цветочном аромате вместо смертной вони, я вместе с щитовиками вступила под своды ритуальной пещеры. Стараясь даже случайно не смотреть в центр залы, занялись осмотром стен.

Отнорков, переходов, кабинок лифта, погребов, ниш, замаскированных дверей в камне не попадалось. Тут не было вообще ничего, кроме распространяющих амбре трупов и трех грубо вытесанных то ли лежаков, то ли алтарных плит, на которых прежде валялись наши тела. Чтобы взгляд не останавливался на комке тел, я буквально уперлась носом в стену и двинулась вдоль нее, пытаясь сосредоточиться на каждой трещинке, каждом выступе, каждой неровности. Смотреть именно туда и больше никуда. Да, тела погибших мне случалось видеть и раньше, но никогда в такой близости и в столь откровенно неприглядном виде. Становилось против воли страшновато и, да простят меня покойные бедолаги, очень неприятно.

Керт и Кирт в обследовании пещеры действовали схожим образом, пусть и подругой причине. И этот большей частью мануальный метод принес плоды. В итоге именно Керт мрачно проронил:

— Здесь обратный треугольник. Знак Ольрэна. Почти не виден, но под пальцами чувствуется. И камень в этом месте кажется на ощупь теплее.

Мы тут же бросили осмотр своих безнадежно пустых участков и сгруппировались у находки щитовика. Керт указывал на стену, где лишь очень внимательный глаз, целенаправленно ищущий нужный узор, был способен обнаружить картинку. Или тот, кто очень голоден, изнывает от безысходности и ищет любой возможный выход.

— Лирты, а пояснить для тех, кто не в теме? — потребовала я, потому как посмурневшие физиономии спутников мне не понравились категорически. Щитовики были похожи на людей, которые готовятся вынужденно спрыгнуть с обрыва, еще не зная, поймают ли их и удастся ли приземлиться на что-нибудь мягкое, но все равно настроены на прыжок, потому что камень утеса, на котором они застряли, плавится под ногами.

— Скорее всего, это лабиринт Ольрэна, лапуля. Именно им путешествовал сумасшедший Йорд, — кратко ответил Керт.

— Но ему-то уже давно все равно, безумнее, чем есть, не станет. А мы… — оборвал продолженное за напарника пояснение Кирт, тоже погружаясь в мрачное молчание.

— У-у-у! — Теперь в стане хмурых жертв божественного произвола прибыло. Я резко выдернула из памяти Кимеи все известное девчонке о путях ушедшего бога.

Если верить совсем дремучим легендам, весь Фальмир, как именовался этот мир, Ольрэн, покровитель шуток и метаморфоз, сотворил в качестве личной игровой площадки. Вроде как для своих забав бог и жрецов себе выбирал таких же, хм, чокнутых, и для них эти самые пути вроде широкополосных магистралей для избранных шизиков создавал. Другие боги, трудившиеся вместе с Ольрэном: Первоматерь, Первоотец, Дагонт и четыре бога-стихийника — считались более вменяемым контингентом. Якобы они не развлекались за чужой счет, а пеклись о людях.

Впрочем, думаю, здесь, как и на Земле, верно утверждение: историю пишет победитель. Поэтому кто из богов плох, кто хорош, чей вклад в общее дело был более весом и полезен, с высоты пролетевших веков не разобрать. Древняя история, ставшая обрывками легенд, слишком туманна. Особенного тумана добавляли последние столетия, прошедшие без непосредственного присутствия злополучного бога-изгоя.

Известно лишь, что у Ольрэна и прочих богов на местном Олимпе случился какой-то крупный конфликт, в результате которого и стал Ушедший Ушедшим. Его, самодура, то ли свергли, то ли прогнали, но не убили. Не смогли или не захотели — о том молчок.

Словом, ныне всем и каждому на Фальмире понятно, что древний ушедший бог — это истинная квинтэссенция безумия, и с ним лучше не связываться, даже лучше ничего о нем не знать и ни в какие дела, хоть краешком связанные, не лезть. По тем же легендам, простые смертные, рискнувшие пройти путями Ольрэна или утащенные туда на забаву его жрецами или адептами, пачками сходили с ума, седели или вовсе пропадали навсегда.

Что случалось чаще — рассказчики во мнениях расходились. Местный аналог холмов фей выдавал непрогнозируемый и непросчитываемый статистически результат. Единственным общим в тех байках был факт: на каждой двери, ведущей в лабиринт Ольрэна, имелся его культовый знак — два треугольника, обратный и прямой, заходящие друг на друга вершинами. Кто-то видел в схематичной картинке изображение песочных часов, кто-то — символ бесконечности, кто-то — скрещенные в безумной битве клинки. Не суть важно. Главное, мы отыскали дверку с меткой и теперь переминались у входа, одолеваемые извечным русским вопросом.

— Что делать? — озвучила я его, нарушая затянувшееся тягостное молчание, и сама же расписала альтернативы: — Варианта три: идем в лабиринт, будем дохнуть с голоду или жрать сырьем конину с собачатиной, пока мясо не стухло окончательно. Дров на готовку не найти.

Кажется, кто-то из мужчин, лишенных моей ароматической защиты, сглотнул и, маскируя приступ тошноты, закашлялся.

— Идем! Для остального мира мы все одно мертвы, — решил Керт и обернулся ко мне: — Как, Кит, на нас пятнышек сейчас не появилось?

— Не-а, но не считай это счастливым билетом. Напоминаю, если смерть гарантирована, то ее касания я не увижу, — повторно растолковала я суть собственного зрения, одним махом снижая градус оптимистичности общества с «ура, пронесет» до «один Ольрэн ведает, пронесет или нет».

— Эх, Кит, не могла соврать? Кобылу мне в жены! — грустно хмыкнул Кирт.

— А смысл? — удивилась я.

— Помирать с верой в лучшее приятнее, — наставительно объяснил болтун.

— Это с какой стороны смотреть. С верой в лучшее или с обманутыми надеждами — все зависит от того, сколько времени отведено на процесс умирания, — пожала я плечами, не желая нести дополнительный груз чужих надежд, тем паче надежд, вполне способных оказаться несбыточными.

— Чего ж ты такая добрая, лапуля?! — проворчал трепач.

— Не я такая, жизнь такая! А уж Смерть, можешь мне поверить, вообще такая добрая, что порой плакать хочется.

Снова передернув плечами при упоминании Последнего Гостя, Керт решительно приложил руку к камню с треугольниками, выбитыми едва заметными линиями. Кажется, щитовик торопился действовать, пока я не ляпнула еще что-нибудь «жизнеутверждающее и веселое».

А я могу! Даже просить не надо! Оно само говорится. Вот такая вот зараза. Это все Смерть — и персонификация, и само событие, по совокупности они меня испортили окончательно. Нет, беленькой пушистенькой я и раньше, конечно, не была, а теперь и вовсе цинично-практичный ужас на тонких ножках. М-да, кстати, снова о насущном: с кормлением организма надо что-то решать, пока по ошибке за тощего цыпленка не приняли и на диетический бульон не отправили.

Пока рассуждала о вреде нелечебного голодания для тельца Кимеи, на месте стены с треугольниками возникло темное завихрение, как водоворот в непогожий денек на реке. Кирт дернулся было рукой изобразить знак Первоотца, но вовремя опомнился. Кто его знает, как лабиринт Ольрэна на символ другого бога среагирует? А ну как молнией? Вместо выписывания в воздухе символа щита с мечом рука потянулась и сжала ладонь родича, тот до хруста стиснул мою вспотевшую и холодную, как лягушонок, ладошку. Свободной конечностью я, как-то само собой получилось, уцепилась за пояс Керта. Так, дружным детсадовским хороводом, мы шагнули в портал-водоворот. Подсознательно я ожидала непроглядного мрака и холода, но ничего подобного не случилось.

Мы перенеслись в просторный высокий коридор. Камень казался монолитом и испускал рассеянный золотистый свет. Вокруг было совершенно пусто. Ни окон, ни дверей, ни предметов, ни живых существ, кроме нас троих. Даже пыли и мусора, хоть какого завалящего фантика, косточки или огрызка, не наблюдалось. Впрочем, отсутствие косточек немножко обнадеживало. Почему немножко? Тут ведь два варианта: либо выход все-таки есть, либо здесь водится кто-то, съедающий гостей с костями.

Гладкий коридор уходил вдаль. Пространство впереди терялось в рассеянном свете, пространство позади поступало аналогичным образом, наглядно иллюстрируя словосочетание «путь из ниоткуда в никуда». Для полного соответствия когда-то услышанной печальной японской мудрости о смысле жизни, гласящей, что наша жизнь — это дорога под дождем из ниоткуда в никуда, не хватало только осадков. Их, по счастью, архитектор местного безобразия добавить не додумался. То ли не сообразил, как технически осуществить процесс с водоотведением, то ли не был поклонником философии Страны восходящего солнца.

— Выхода не видать, — несколько напряженно констатировал очевидное Керт.

— Входа тоже, — поддакнула я, еще разок обернувшись.

Водоворот, возникший при нашем появлении прямо в стене коридора, бесследно исчез. Керт не поленился проверить реальность на ощупь. Потыкал в место входа, постучал кулаком. Звук вышел совершенно нормальный для сплошного камня.

Что дальше? Золотая кишка, хоть и поименованная гордо лабиринтом, была прямой, как извилина дурака, и никаких ответвлений не имела. Или мы их не видели, или пользоваться дорогой бога, сотворенной им для своих чокнутых избранников, не умели. Может, дорога включалась лишь для безумных клиентов? Тогда у нас, как побродим денек-другой, появится шанс свихнуться в достаточной мере для нахождения выхода. Нужен ли он нам тогда?

Я благоразумно прикусила язык и не стала озвучивать рассуждения спутникам, уже успевшим оценить мой оптимизм и позитивный взгляд на бытие.

— Идемте, братец, лапуля? — радостный уже оттого, что жив, цел и ни с кем не сражается, заулыбался Кирт, прянув вперед с резвостью коня.

Я аккуратно вытащила ароматические шарики из носа, спрятала их в мешочек и без возражений припустила следом.

Спустя час-другой даже у щитовиков резвость движения и энтузиазм пошли на убыль. Ноги моего некормленого тельца начали заплетаться гораздо раньше. Хотелось сделать привал и посидеть хоть пяток минут. Нет дивана, стула, табуретки — согласна на голый пол. Ножки у Кимеи к долгим переходам были совершенно не приспособлены, мои родные, впрочем, тоже особой выносливостью прежде не отличались. А уж на голодный желудок и подавно!

То, что случилось в следующий миг, разом сменило усталую апатию на куда более бодрое настроение. Смурной Кирт, о чем-то размышляющий на ходу, в сердцах долбанул кулаком по стенке и мгновенно получил ответку. Стенка в месте удара на несколько секунд стала окном, к которому повернулся, отвлекшись от пролистывания книги, импозантный брюнете редкой красоты льдисто-бирюзовыми глазами. Аристократ брезгливо выгнул бровь и едва уловимым движением запястья отправил в полет кинжал или стилет.

Кирт с шипением шатнулся от опасного окошка, и оно снова стало золотой стеной без окон, без дверей, как огурчик из загадки. Только стук металла о камень мы услышали, и даже увидели торчащий из стены острый кончик. Впрочем, металл быстро втянуло обратно в монолитный камень, скрывая улики. Уж не знаю, назад к владельцу или в закрома хозяина лабиринта. А что, хороший метод пополнения коллекции холодного оружия — рыбалка с наживкой из гостей. Знай себе ловушку заряди жертвами, а потом за уловом раз в сто лет заходи, забирай.

Эх, ну какой красавец холодняком кидался, полюбоваться бы еще хоть разок издали. Нет, от близкого знакомства точно отказалась бы, а как картинку на стенку — хочу-хочу-хочу! Голодный желудок тоже согласно булькнул, напоминая о более насущных хотелках и опуская мечтательницу назад в реальность без пищи. Ладненько. Грезы прочь, вернемся к нашим проблемам, то бишь к их обсуждению с лиртами телохранителями.

— Стало быть, двери тут все-таки есть, — выдохнул Кирт, предусмотрительно держась подальше от стены, способной вероломно трансформироваться в окошко с неприятными сюрпризами.

— Но не все они одинаково полезны, — согласилась я, воспользовавшись цитаткой из рекламы.

— Не касайтесь стен случайно, — посоветовал Керт. — Будем пробовать аккуратно, чтобы выйти куда нужно и уцелеть.

— Как? Тык пальчиком — отскок в сторону, падение плашмя на пол? Разведка по касательной? — озадачилась я.

Недолго думая Кирт тут же ткнул и выругался. Палец, как и кулак, преподнес сюрприз. Он материализовал большое окно в шумную разгульную таверну. Все бы ничего, да только в таверну не здешнего мира. На Фальмире отродясь не водилось типов с крыльями, щупальцами, рогами и фиолетовой кожей, даже в мифологических бестиариях. Нет, в таверне были и вполне нормальные с виду человекообразные типы. К примеру, один медно-рыжий, бородатый, сверкающий бижутерией и горланящий здравицу с парой полных кубков — по одному в каждой могучей руке. Он повернулся к нашему окошку, широко ухмыльнулся и всучил растерявшемуся Кирту кубок с багряной жидкостью.

— На, Рэну привет! — сочно расхохотался здоровяк.

Рефлекторно приняв кубок, экспериментатор отшатнулся, и окно снова стало золотым камнем.

Кирт понюхал жидкость и расплылся в улыбке:

— Доброе винишко! Будешь, лапуля?

— На голодный желудок? Нет, могу, конечно, и выпить, только потом вам меня придется тащить волоком или бросить отсыпаться на полу, — хмыкнула я, трезво оценивая личные способности к распитию спиртного.

Если я. Катя, легко могла водки махнуть с мороза да сальцем закусить, хотя коньячок по такому случаю больше уважала, то Кимея дурела и от трижды разбавленного водицей сладенького винца. И не пьяные песни петь начинала или на мужиков вешаться, нет, девицу самым простецким образом срубало. Так что, как ни хотелось попробовать экзотического напитка, даже язык мочить не стала во избежание. Шить за Ким я смогла, а как получится с «пить за нее» — неизвестно. Вдруг буянить начну, к щитовикам приставать или «Шумел камыш» горланить? Мы, русские, особенно пьяные женщины в чужих телах, такой непредсказуемый народ! Лучше и не проверять. Проверяльщики целее будут. Это вам не цветочек Первоматери в воздухе рисовать.

Кирт пошевелил пальцами (не хочешь — как хочешь!) и честно разделил выпивку с братом. Металлический кубок с простенькой чеканкой по ободу заботливо припрятал в сумку. Керт, выдув свою долю добычи, задумчиво потер висок и констатировал, озвучивая мои собственные мысли насчет окошка в чужой мир:

— Не туда двери открываются, куда нужно. За первым окном свое окошко было с двумя лунами, за вторым — такие твари, которые и в кошмаре не явятся. Боюсь, правы легенды, лабиринт Ольрэна так закружить способен, что навсегда сгинешь. Ким, тьфу, Кит, раз уж ты из одного мира в другой переместиться смогла, может, чего посоветуешь?

Самый первый признак ума — это умение продуктивно пользоваться чужими советами там, где собственного соображения не хватает. Керт сейчас подтвердил мое мнение о своем интеллекте, но что сказать ему в ответ? Я ведь не сама шагала, меня доставили из точки А в точку Б методом мгновенного переноса через убиение.

Помереть мы, конечно, всегда успеем, а наугад по стенкам тыкаться — верный шанс не на очередную пьянку, а на новый кинжал напороться. Или стоит воспользоваться советом из старого доброго фильма про волшебство? Как там было: «Видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий»?

— Может, нам не идти наугад, а четко вслух проговорить, куда именно хотим попасть, и мысленно сосредоточиться на цели? — внесла я перефразированное навигационное предложение из «Чародеев».

— Попробуем, — от безысходности согласился Керт.

И мы начали усиленно думать о том, как желаем попасть в безопасное местечко где-нибудь рядом с тихой деревенькой или малым городком, подальше от тех краев, где будут искать коляску Симелии и ее сгинувших пассажиров.

Брела, думала, мысли погружались в вату усталого безразличия. Мимолетно я подумала о том, как хочу хоть глоток хорошего кофе для прочистки мозга. Апатичное тельце от слабости шатнуло к стенке и прижало раньше, чем любой из спутников успел среагировать, перехватить и дернуть назад.

Рабочий кабинет с мирно жужжащим компьютером и стопкой папок вырвал у меня из груди ностальгический всхлип: «Цивилизация!» Молодой брюнете бадейкой кофе — аромат защекотал нос — обернулся на шум. Зеленые глаза задумчиво блеснули, голова чуть склонилась набок, потом мужчина усмехнулся краешком рта и протянул мне черную бадейку с забавным рыжим котом на боку. Я машинально приняла угощение, ноздри хищно зашевелились от чумового аромата дорогущего кофе. Рот наполнился слюной, я сглотнула. А брюнет по-доброму улыбнулся, видя мой восторг, и сказал почти то же самое, что говорил Кирту рыжий весельчак:

— Угощайся, Рэну привет!

— Спасибо! — растроганно поблагодарила я и, не выпуская горячей кружки из пальцев, отступила назад.

Вскинула голову в надежде продолжить беседу с красавчиком и уперлась взглядом в золотистый камень стены. Окошко исчезло. С сожалением вздохнув (перемещение в объятия цивилизации отменялось!), я отхлебнула черный несладкий кофе, отменно прочищающий мозг, и уверенно предположила:

— Кажется, нас приняли то ли за приятелей, то ли за жрецов Ольрэна.

— Что дали? — Нос любопытного Кирта дернулся от запаха из кружки.

— Кофе. Напиток, популярный в моем мире, хорошо бодрит, только горький на вкус.

Братья на слово верить не стали, кружка пошла по рукам, оба продегустировали и закономерно скривили физиономии от непривычного вкуса экзотики.

— Да, такая гадость точно голову прочищает, — согласился Керт, возвращая мне подаренную бадейку.

— Зато теперь мы легко сконцентрируемся на цели, — подбодрила я компаньонов, делая еще глоток для стимуляции нервных клеток.

Парочка телохранителей синхронно хмыкнула и задумчиво покивала. Не то чтобы им думать было непривычно, скорее привычно было следовать за кем-то и корректировать движения охраняемого объекта, чем лезть вперед.

Еще до меня, как до жирафа анекдот, через искажающую призму восприятия Ким дошло то, о чем следовало подумать в первую очередь: я неверно оценила спутников. Керт и Кирт на деле были лишь чуть старше соплюшки Кимеи, по сути, парни лет двадцати с хвостиком. Да, тренированные, натасканные, как псы на добычу, мускулистые и заросшие темным волосом — что визуально прибавляло им лет, — но еще очень молодые. Потому полагаться на их действия и суждения не стоило. Во всяком случае, полагаться во всем и больше чем на память самой погибшей служанки принцессы. Если, конечно, речь не шла о тех вещах, на которые парней натаскивали.

Вообще, удивительно легко мне дались первые часы попаданства из мира технического в какую-то мрачноватую фэнтезятину. (В веселой обычно не приходишь в себя на алтарях с горой свежих трупов по соседству.) Сначала я была сильно занята освоением управления телом, потом боролась с головной болью, а уж после подсознательно все ждала отходняка, шока, трясучки и приступов тоски по дому. Не дождалась. Во-первых, очень быстро паниковать стало некогда. Во-вторых, давнее знакомство со Смертью сдвинуло мне мозг набекрень в достаточной степени, чтобы все то, к чему привыкли люди на родной Земле, уже давно стало казаться лишь фрагментом одной большой головоломки. Поэтому, наверное, перемещение на другой ее кусочек особенно на меня не повлияло. Другой мир, а пятна те же, миссию облегчения работы «старушке с косой» никто не отменял. Что дальше? Да, парни — не темные властелины, не Гэндальфы и не супергерои, но спину должны прикрыть. Впрочем, и я не хоббит, ножки гладкие, темных артефактов за пазухой для ритуального купания в лаве не таскаю. Будь что будет! А пока идем, выживаем и пытаемся обустроиться.

«Итак, куда нам там надо? Вроде сговорились: относительно спокойное местечко без фанатиков, где в цене будут наши денежки и где особого любопытства мы не вызовем». Проговаривая вслух желаемый результат как мантру, мы чапали вперед, изредка я отхлебывала из быстро пустеющей кружки удивительно ароматный кофе и мысленно благодарила щедрого зеленоглазого мужчину. Пусть у него всегда будет столько кофе, сколько ему надо!

Эх, мне бы к такому отменному кофейку еще бутербродик-другой-третий с колбаской, где хлебушка тонкий ломтик, а колбасы — на два пальца! Тогда жизнь вообще заиграет яркими красками! Я мечтательно улыбнулась и махнула наполовину опустевшей кружкой. Неудачно махнула, от всей широты души.

«Баммм!» — сказала кружка, стукнувшись о стенку.

По обеим сторонам от меня сказали что-то совсем непечатное щитовики.

— Ой! — тихо прижухла я, глядя на очередное разрастающееся окошко в немаленькую, современного вида кухню с громадным, в полстены, холодильником, в чьи недра как раз по пояс зарылся очередной красавец. Тоже, кстати, брюнет, только без рубашки, в одних брюках.

В том, что он красавец, я убедилась, когда исследователь холодильных просторов выбрался наружу с большим батоном колбасы в руке. Зеленые глаза незнакомца с умиротворенной нежностью разглядывали добычу.

Нет, эта золотая бесконечность, по которой мы бродим, — не лабиринт Ольрэна. Наверное, это вариант странного рая для меня! Столько разнообразно-красивых мужчин в жизни не встречала! Пусть не как пачка гурий мусульманского рая для каждого из правоверных, я даже на одного из здешнего комплекта согласна. Только дайте! Правда, которого из кандидатов выбрать, не знаю. Все такие, такие, что просто «ух!» и «ам!».

Между прочим, в мускулистом брюнете отчетливо прослеживалось семейное сходство с более худощавым предыдущим экземпляром-интеллектуалом, дарителем кофе. Было что-то общее в лепке подбородка, очертаниях скул. Хотя насчет глубины интеллекта, обратно пропорциональной объему грудной клетки, я могу ошибаться. Вон на диване у стола гитара лежит, пачка нотной бумаги и ручка. Может, мужественный любитель колбасы не только бицепсы качает, но и музыку сочиняет?

В этот миг мужчина на кухне заметил посторонних наблюдателей, наверное, кожей ощутил наши голодные взгляды на батон колбасы. Он ничуть не удивился, как и предыдущие обитатели заоконных миров. Лишь сочувственно хмыкнул, потер подбородок и протянул добычу нам. А второй рукой прихватил из корзины у холодильника здоровенный длинный батон, похожий на потолстевший багет.

— Спасибо! — хлюпнула носом я, умиляясь нечеловеческой щедрости и передавая добычу напряженно замершим щитовикам, а потом машинально уточнила: — И Рэну привет?

— Кушай, тощенькая, — жалостливо усмехнулся даритель и проворчал: — А Рэну не привет, ухи оборвать надо, если он, балда, своих до такого состояния доводит!

На этой загадочной ноте сеанс связи и волшебной продуктовой помощи неожиданно завершился, ибо моя кружка, пока шел разговор, перестала соприкасаться со стеной. А я уже начала надеяться, что зеленоглазый гитарист заберет наши заблудшие души к себе, в кухонный рай с полным холодильником и музыкой. Не срослось!

— Живем, парни! — обрадовала я собратьев по несчастью. — И пусть нас скопом записали в жрецы Ушедшего, зато накормили! Кто порежет хлебушек и колбаску?

Вопрос веры хорошо обсуждать на сытый желудок. Щитовики это замечательно доказали, не став ругать меня за неосторожное касание и разводить дискуссий о своей непричастности к Ольрэну. Хлеб и колбасу в мгновение ока напластали толстыми ломтями, честно поделили на троих и схарчили.

Хлеб с хрустящей корочкой и мягким мякишем, колбаса, пахнущая настоящим мясом, — уммм! По окончании трапезы осталось только вспомнить сакраментальное Вишневского: «О, как внезапно кончился диван!»

Червячка мы чуток заморили, но от полноценного обеда, ужина, завтрака или всех трех трапез разом вряд ли бы кто сейчас отказался. Я допила последний крошечный глоток кофе и передала кружку на сохранение запасливому Кирту. Тот живо спрятал посудину. После перекуса сосредоточение на поиске выхода пошло веселее.

Первым путь попробовал открыть Керт, хмурящий брови так, словно намеревался не стену потрогать, а свежую лаву из жерла вулкана. Увы, этот блин касания вышел комом. Луна светила местная, память Ким сразу признала, вот только сияло ночное светило над бесконечной водной гладью, соленые брызги долетали в золотой коридор. Ни плота, ни корабля, ни земли на горизонте в окне не появилось. Кидаться и плыть? А в каком направлении берег и сколько до него? Вон даже птиц не видать. С сожалением забраковав живописную марину, Керт отошел от левой стены и решительно впечатал пятерню в правую сторону коридора, решив испытать счастье еще разок.

На сей раз никакой большой воды не появилось. Кисея тумана лукаво скрывала время — утро или вечер, но не скрывала силуэты деревьев «за окном» и шелеста листьев. Ближайшее растение легонько качнуло веткой с забавными серо-зелеными листочками-сердечками, мелкими, как рябиновые. Сталица! Такие деревца повсеместно росли в лесах Фальмира. Протяжным не то стоном, не то уханьем разразилась птица, ей ответила другая, слева послышалось очередное «куру-у-у-ру».

— Место незнакомое, но мир наш, сталицей все поросло. И слышно, как куркуруша кричит. Выходим? — поставил вопрос на голосование Керт, глядя, как постепенно разрастается окно.

По мере того как мы в него вглядывались, небольшой овал трансформировался в дверь.

— Пока в нас чего похуже кинжала не бросили, выходим! Вперед, лапуля! — согласился Кирт и, подхватив меня под локоток, фактически поволок за собой. Керт вцепился в другую руку.

Золотой свет коридора померк, пахнуло еще не развеявшейся утренней прохладой. Так бывает в лесных низинах даже летом, пока солнышко не проснется по-настоящему и не разжарит вовсю, доказывая свою власть над миром.

Мужчины замерли статуями по колено в траве, прислушиваясь, принюхиваясь и зыркая по сторонам. Я, зажатая двумя лапищами так, что ни дернуться, ни вздохнуть, уж съязвить хотела насчет «чего стоим, кого ждем, трамвай тут не ходит!», когда Керт тихо выругался и буркнул:

— Отходим с поляны очень осторожно. Кирт, лучше возьми Кит на руки.

— Учуял что? — уточнил тот, подхватывая меня.

— Перезвон. Вся поляна им заросла.

— Уй-о-о, кобылу мне в жены! — прочувствованно ругнулся Кирт, перехватывая меня половчее.

Я замерла в его руках чутким сусликом. Что такое перезвон, Кимея знала. Так звались очень и очень симпатичные цветочки. С виду милые желтые колокольчики, внутри маленькая коробочка, как у мака, только очень хрупкая и без семян, с мельчайшей пыльцой. Чуть заденешь такую, и все: любой скунс тебе, счастливчику, обзавидуется. Ни на один постоялый двор не пустят, сколько ни сули. Пока двое суток благоухать будешь, спи хоть под кустом, если впечатленные ароматом звери из леса рогатинами не вытурят. Прикасаться-то всяко побрезгуют!

Об особенностях размножения этого милого внешне и ужасного на нюх растения не только люди, а и лесные обитатели превосходно знали и десятой дорогой невинные цветики обходили. А нас вот угораздило. Хотя чего сетовать? Сами загадали — тихое и безопасное, укромное место. Получили точно в соответствии с заказом. Желающих прогуляться по такой полянке добровольно не сыщешь на всем Фальмире! Повезло так повезло! Нет, чуть-чуть все-таки и в самом деле повезло. Коробочки еще не достигли той степени зрелости, когда вонючая пыль высыпается сама лишь под воздействием сколь-нибудь сильного порыва ветра.

На цыпочках, стараясь не потревожить ни один желтенький цветочек, Керт и Кирт, как пара воинов-ниндзя, выходили с полянки. Мне даже показалось, что они временами воспаряли над травой. Эдак вонять не захочешь — летать вмиг научишься и без посвящения Вадеру, исключительно в жажде спастись от неминучего смрада.

Мой носильщик к краю поляны стоял ближе, отступать, — правда, оглядываясь и пытаясь не уронить меня, — ему приходилось очень медленно и осторожно. Но вроде получалось. Керт же, не желая длить томительное ожидание, чреватое сильным порывом ветра, двинул другим путем, левее.

Шаг-другой оставался нашему тандему щитовик-попаданка до кромки леса, когда слева послышалось забавное потрескивание, будто закоротило розетку. Кирт совершил прыжок с места вперед и вверх, сделавший бы честь любому рекордсмену. В полете меня еще умудрились одним броском закинуть на толстую ветку сталицы. Той самой, с листочками-сердечками и крепкими гладкими ветвями. Рефлекторно, как кошка, я вцепилась в насест и замерла, лупая глазами.

Рассказывать долго, однако все происходящее заняло от силы четверть минуты. Потрескивание, прыжок Кирта и заброс меня на ветку совпал по времени с представлением, которое в одиночку разыгрывал Керт.

Он тоже попытался сигануть к краю поляны, но то ли навернулся, то ли оскользнулся… и уже в падении превратился в здоровенного черного пса. Четыре лапы держат лучше двух. Восстановив равновесие, собака сиганула из царства перезвона к сталице и тоже оказалась на ветке соседнего дерева. Увы, в отличие от искусства прыжка, даром древолазания черный пес не обладал. Он растерянно заскреб лапами и скатился к корням сталицы уже человекообразным, перепуганным Кертом.

Глава 4
СТРАННЫЕ НОВОСТИ

— Это что сейчас было, лирты? — цепляясь за ветку, хрипловато уточнила я, интересуясь разом смыслом прыжков и метаморфозами Керта.

— Трескучая погибель в траве пряталась, — промямлил щитовик-оборотень, вяло ворочая языком. Он с изумлением разглядывал пятипалые руки с гладкой кожей, минуту назад бывшие лапами, густо поросшими жесткой черной шерстью.

«Значит, на змею напоролись, оттого и запрыгали кузнечиками. Тут не захочешь, Бубкой подпрыгнешь, чтобы избегнуть встречи с одной из самых ядовитых змей Фальмира», — сообразила я, порывшись в памяти Ким.

Трескучей погибелью звалась небольшая, с локоть длиной, зеленовато-бурая змейка, чьи очертания сложно заметить в траве. Если ее потревожить и не отреагировать немедленно на предупредительный треск, то змейка одаривала побеспокоившего ее растяпу порцией смертельного яда.

— Ты собакой был, — запоздало и хрипло поделился наблюдениями с братом Кирт. — Большой, черной, лохматой, точно как Альт у Симелии.

— Не как! Он и был внешне Альтом, — запоздало отметила я, мысленно представляя себе падающего с ветки пса. — Ухо! На ухе шерсть выстрижена, где лекарь штопал кобеля после драки на псарне.

— Вы хотите сказать, я был не я, а черный улт принцессы? — привалившись к стволу дерева, потряс головой Керт. — Бред!

— Лицо Симелии безумный старик присобачил Ким, а душу в тело Ольрэн Ушедший вообще неизвестно откуда впихнул, чтобы лапуля Кит получилась. Что с нами сделано, про то покуда ничего толком мы не ведаем. В том комке плоти все были, кто в пропасть рухнул. И Альт тоже, — начал уныло припоминать Кирт.

Кажется, молодого щитовика при этом потряхивало. Одно дело выжить в результате некоего жуткого ритуала, другое — стать после этого действа неизвестно кем. Перспективы после особаченного напарника ужасали. Мне в чем-то повезло, сразу понятно, из каких компонентов собирали, что сварганили и как перемешали. А телохранителям принцессы еще предстоит узнать о себе что-нибудь новенькое и, возможно, не шибко приятное. Хотя в качестве пса Керту удалось выкрутиться в той ситуации, где человек мог навсегда на полянке-вонючке остаться.

— Как узнать, кто мы теперь и что? — обхватив голову руками, простонал Керт в тему моих размышлений.

— Помолиться Ольрэну? — ляпнула я на свою беду и заработала в ответ пару негодующих взглядов истовых последователей Первоотца. Тот являлся покровителем мужчин в целом и воинов в частности. — Нет так нет, может, и впрямь не надо. Вдруг кто из нынешних небожителей услышит про Ушедшего — проблем не оберешься.

Некстати мне вспомнился пещерный кошмар, отпечатавшийся в памяти Кимеи, и загадочный возглас безумного старика-жреца: «Из восьми три слепить, метаморфозам быть!»

Парни тогда без памяти валялись, ничего не слыхали. Но я им прямым текстом этот бред цитировать не буду. Лучше пусть сами великим методом научного тыка проверяют. А то у щитовиков и так шок на шоке сидит и шоком погоняет. Съедут еще ребята с катушек, на кого мне, хрупкой девушке, в этом жестоком мире полагаться останется? Они и так в своих догадках на верном пути. Я лишь чуть-чуть намекну.

— Думаю, насчет «кто и что» нам все придется познавать на практике. Как с собакой сейчас вышло. Очень понадобилось, и — бац! — Керт превратился, — оптимистично объявила я. — Исходя из того что применение компонентов принцессы и собаки мы видели, остается проверить, есть ли в коллекции другие образы, и выяснить, как распределяли матрицы. Если, скажем, Керт у нас в собаку превращаться стал, значит ли это, что Кирту псом уж точно не быть?

От моих рассуждений вслух щитовиков явственно передернуло. А я задумалась о настоящем и днях минувших. Сейчас все разумные на Фальмире — просто люди, но когда-то, если верить слухам, выросшим из законопаченных временем легенд, те, кто входил в мир, являлись представителями всевозможных рас. Мир сам перемешивал кровь до относительно однородного состояния. Почему? Ответ не сохранился, вернее, уместился в три слова: «По воле богов». Впрочем, изредка у кого-то кровь предков вспыхивала поярче, да и только. У парнишки Тимаса точно от эльфов что-то оставалось, уж больно смазлив был паренек, тонок в кости и с любой живностью от малой пичуги до лошади запросто ладил.

Личная горничная ее высочества отродясь не мыслила о том, хорошо или плохо вышло, что все пришлые стали людьми, когда кровь в одну смешалась. Да и никто, наверное, в мире за давностью даже не лет — веков, не задумывался, если вообще о таком знал. Зато и расовых войн, о которых я в книжках фэнтези читала, на Фальмире никогда не случалось.

«Фарш невозможно провернуть назад, и мясо из котлет не восстановишь», — как поется в шутливой песенке. Никого уже не волнует, удачным фарш получился или не особо, коль делался по принципу сборной солянки из холодильника, куда элитную ветчину могли загнать вместе с третьесортной колбасой из туалетной бумаги и осетриной второй свежести. А что колбаса, ветчина и рыба вместе не сочетаются — так это мелочи. Наверное, если рыбки добавлено чуть-чуть, а тухлой колбаски в котлетку не перепало, могут появиться такие, как Тим.

Пока щитовики ломали голову над своей тяжкой долей и настороженно переглядывались, опасаясь с минуты на минуту оказаться непарнокопытными, я, убедившись, что змеек вокруг не трещит, не ползает, осторожно сползла с удобного дерева. Сама-то по деревьям в детстве лазила, а вот тельце Ким, правильной городской девочки, ни разу такое не проделывало. Машинально (хорошие рефлексы по уходу остались) оправила задравшуюся юбку и пригладила вставшие одуванчиком волосы. Стоило косу переплетать, если опять на голове воронье гнездо?

— Эй, лирты, натурные эксперименты проводить будем или дорогу в ближайший населенный пункт поищем? — спросила у щитовиков, загруженных новостями по маковку.

Мой вопрос сработал как переключатель, выводя спутников из состояния мучительных раздумий, обыкновенно им не свойственного.

— Там запах дыма был, жилья, — махнул за спину Керт, каким-то собачьим чудом успевший унюхать важное, пока спасался от змейки.

— Значит, и нам туда, — подхватился Кирт. — Со сталиц в низине толком округи не разглядеть, если какое дерево повыше попадется, слазим, проверим. Не хотелось бы в лесу ночевать.

Керт без лишних слов поднялся на ноги. Понятно, что надо идти. А выходить к людям прямо сейчас или нет — будет зависеть от того, куда именно нас занесло лабиринтом Ольрэна. Жаль, ботиночки Ким не слишком для лесных переходов приспособлены. Для прогулки в коляске надевались. Кто ж знал, чем все обернется? Набор туриста в крохотной сумочке горничной не завалялся.

Запах жилья, учуянный нечаянным оборотнем, давал надежду на скорое завершение лесной эскапады. Поэтому двинулись бодро. Дороги или тропинки нам не подстелили, ломились напрямик. Ноги спотыкались на корнях, руки отводили ветки. Хорошо не осень, начало летнего сезона на Фальмире, а то б еще в паутине напрочь запутались. Щитовики помогали: где через ствол упавший переносили, где руку подставляли, подхватывая под локоть, чтобы об корень не запнулась, ветки отодвигали. Без изощрения в галантерейных любезностях — просто потому, что так надо.

— Лошадь бы тут точно ноги переломала, а собакой небось было бы легче, — пропыхтел Кирт, уже с задумчивой завистью покосившись на напарника. Как быстро, однако, меняется общественное мнение под влиянием обстоятельств!

— Ага, а потом шерсть от репьев и клещей кто вычесывать стал бы? — скептически поинтересовалась я, не раз наблюдавшая лохматого пса, от души нагулявшегося на свободе в пампасах. Даже в городской черте, на пустыре за домом, Макс умудрялся собрать на себя столько сора, что Мишаня самоотверженно возился с железной щеткой не один десяток минут. Пока я пыталась примостить ногу так, чтобы она не угодила в капкан двух поросших мхом корней, щитовики задумчиво молчали, не до конца уяснив суть проблемы. Выбравшись из корневой западни, я добила спутников информацией: — У нас расческа одна на троих, женский гребешок. Для густой собачьей шерсти не предназначена в принципе. Кто лохмы руками раздирать будет?..

Так, перебрасываясь отдельными фразами, пробирались мы на своих двоих с полчаса, пока не набрели на тропку, где кусты не стояли сплошняком и сушняка стало ощутимо поменьше. Очевидно, здесь в лес частенько хаживали люди.

Высокое дерево для осмотра местности выискивать не понадобилось. Кромка леса начиналась на холме, с которого открывался вполне пристойный вид на луговину и небольшую деревеньку, залитую солнечным светом позднего утра.

— Черепица красная, беленые стены домов, флюгеры на крышах. Скорее всего, мы в Валисанте или где-то близ ее границ, — наскоро прикинул Кирт. — Деревенька крошечная. Если трактира нет, может, в гостевом доме примут? Жрать охота страсть!

Керт сдернул с плеч аккуратно подштопанный мной плащ и свернул из него подобие заплечного мешка. Хитрая конструкция одежды позволяла такой финт. Кирт хмыкнул, одобряя действия брата. Ясно, с пустыми руками из леса только преступники и голытьба выходит, одной сумки на троих нам маловато для имиджа приличных людей. Приняв облик небогатых странников, мы двинулись вниз по тропинке, ведущей к деревеньке.

На склоне паслось стадо рыжих коз. Паренек-пастушонок при виде нас и ухом не повел. Будто тут каждый день народ пачками из леса вылезает. Лишь метнул быстрый взгляд, закатил глаза и продолжил наигрывать на дудочке что-то занудно-меланхоличное. В такт этому музыкальному шедевру, кажется, даже козы двигали челюстями. Может, потому пацан и боялся отвлечься? Замолчит он, стадо решит, что концерт окончен, пора на променад до ближайшего леса. А там как в поучительной песенке про «рожки-ножки» выйдет. Взрослые же с пастушонка в итоге спустят шкуру!

Мы к музыканту лезть с вопросами не стали и тоже сделали вид, будто по десять раз на дню на экскурсии по деревням из леса выползаем. Благо недолгая прогулка по чащобе и скачки по деревьям не успели придать нашей одежде вид, присущий бездомным бродягам.

К счастью, трактир в деревеньке все-таки имелся, потому как западнее, за небольшой рощицей, пролегал торговый тракт, откуда порой сворачивали в Прилесную желающие передохнуть люди. Да-да, деревня звалась Прилесной без «т» и с первым «и». Название свое она получила не за красоту, а за близость к лесу.

О трактире нам поведала первая же кучка босоногой ребятни, занимающейся прополкой общественных грядок с местным овощем. Насколько помнила Ким, по вкусу он напоминал картошку, только был оранжево-желтым и сладил, как морковка. Да еще не распадался на мелкие клубеньки, а так и рос одним большим целым неопределенной конфигурации. Всплывшее в голове название заставило захихикать. Чудо-овощ звался «репень».

Обнесенный невысоким, по пояс, забором, трактирный двор встретил нас заспанной девицей, выплескивающей помои в корыто поросячьего загона, запахом сбежавшего молока и ленивым вопросом хозяина. Почесывая объемистое брюшко через рубаху, плотный мужичок поздоровался и спросил:

— Будьте! Тоже принца ищете, лирты?

— Будь! А кто ж его не ищет? — находчиво ответил вопросом на вопрос Кирт.

— Так-то оно и есть. Золото лишним не бывает, — кивнул совершенно удовлетворенный владелец заведения общепита.

— И серебро тоже! Решили в исканиях маленький перерыв сделать, — подмигнул трепач, очень своевременно демонстрируя серебряную монетку в пальцах. — Комнат пару, помыться и завтрак-обед-ужин поосновательнее! Мы на денек остановимся. Спроворишь, хозяин?

— За пять серебряных, — с ходу начал торговаться толстопузый.

— Три, — снизил ставку наш трепач и отсчитал уговоренное.

— Идет, — не стал наглеть трактирщик, сцапал монеты и посторонился, пропуская гостей в нутро трактира. Попутно принялся зычно раздавать распоряжения. Какому-то Фиту велено было топить мыльню, а некоей Анис — бросать свиней и принести завтрак для постояльцев.

Горячая вода в мыльне, еда, кровать — о, есть в жизни счастье! — примерно так я думала спустя пару часов, расслабленно валяясь на жестковатом, но чистом и без назойливых кусачих компаньонов, матрасе.

Гуляш с овощами, кружка местного напитка, похожего на квас, краюха хлеба — и мир снова заиграл красками. Я отдыхала. Пусть белый день на дворе, но утомленное тело настойчиво требовало покоя. Не хотелось даже шевелиться. Стук в дверь прервал медитацию на тему «как хорошо на свете жить». Явились щитовики и, бесцеремонно рассевшись на кровати, начали разговор.

— Значит, так, лапуля, я тут с толстым Пакиром за кружкой посидел, — провозгласил Кирт.

— И чего у нас плохого? — Я лениво приоткрыла один глаз.

— Ольрэн с нами шутку знатную сыграл, — почесал макушку трепач. — Трактирщик как случайно обмолвился — я сперва ему не поверил, а все ж выходит, сейчас не цветовод года Стрелка, а цветовод следующего года, Копьеносца.

— То есть нас по лабиринту целый год носило?

Керт угукнул, а Кирт в утешение прибавил:

— Зато все, как загадывали в дороге, сбылось. Нас здесь и сейчас искать никто не должен. К тому же у всей округи новое развлечение. Младший радильярский принц из дома сдернул. Его ищут!

— Хм, Фиилор? — удивленно припомнила я нечто тонкокостное и одухотворенное, комплекцией сходное с покойным парнишкой-конюхом.

Ким видела высочество несколько раз, когда наследник Радильяра гостил в нашем королевстве. Кажется, его собирались со временем поженить с Симелией ради, как это официально говорится, «укрепления добрососедских отношений». А если неофициально, то «надо же куда-то в теплое местечко кровиночку пристроить». С принцессой младшее высочество близко общаться не рвался, лишь поглядывал издалека и передавал через слуг надушенные свитки с неплохими виршами про морковь-любовь и тучки-летучки. Принцесса эти «шыдевры» в отдельной шкатулочке хранила и перечитывала под настроение. Льстило ей внимание и благоговение на расстоянии. Но в разговорах с подружками язычок насчет Фиилора она поточить никогда не забывала.

— Сбежал принц, поговаривают, когда папаша вознамерился устроить его брак с младшей принцессой Валисанты — Марилией, кобылу мне в жены, сразу сбежал! — открыто заржал Кирт.

Эту особу благородных кровей, кстати, Ким тоже помнила по портретам, и даже лесть художника не могла спасти положение. Прекрасной во всех отношениях девы было по-настоящему много. Пяток Симелий в нее вполне поместилось бы вместе с парой-тройкой Фиилоров для комплекта.

— Я бы на его месте тоже в бега подалась, — сочувственно констатировала я. — Жизнь дороже политических выгод. Она ж, корова, его в первую брачную ночь задавила бы.

— Можно и сверху, — не понял проблемы ухмыляющийся Кирт, числящийся еще тем ходоком по женской части.

— Она бы и там задавила, — не согласилась я, отстаивая право худосочного беглеца на жизнь. — Одно неловкое движение, и жених остывает.

— Теперь папаша блудного сына ищет, даже награду за сведения о нем и за доставку во дворец объявил в золоте. Все, кому легкие деньги глаза застят, на поиски ринулись. Но пока без толку. Парень как в воду канул. Может, тоже в лабиринт Ольрэна угодил?

— От такой невестушки куда угодно, хоть в омут с головой кинешься, — согласился Керт, посочувствовав беглому высочеству.

— Но как бы его побег нам боком не вышел. Слишком много ищущих могут случайно найти не только Фиилора, — озаботилась я правилами маскировки и провозгласила: — Значит, лирты, надо принять превентивные меры!

— Например? — склонил голову набок разговорившийся молчун, сжав в кулак и разжав в мои сторону пальцы, испрашивая совета.

— Например, побрить вас налысо!

Это я не из садистских побуждений такое предложила. Ничто так не меняет впечатление от внешности, как прическа. А уж отсутствие оной вообще человека до неузнаваемости переделывает. К тому же на Фальмире бытовал старинный обычай брить голову в знак важного обета. Поклонники старины, мужчины большей частью, им время от времени пользовались. Среди женского пола такой обычай, конечно, не прижился, а вот мужики его практиковали регулярно, убивая одним решением трех зайцев. Кроме публичной демонстрации принесения обета избавляли себя от необходимости мыть голову и расчесывать космы. Милое дело для путешественника! Да и приставать с расспросами о смысле данного богам слова было не принято. Побрил и побрил, значит, так надо!

— Хорошая идея, — одобрил Керт. — Про обет всегда помянуть можно!

— А вот что мне делать? Физиономию Симелии даже с белесыми волосенками Кимеи опознать могут. Пока ее лицо под мою мимику другими морщинками не обомнется, риск есть. В рыжий, что ли, покраситься, как всякая уважающая себя попаданка?! — теперь уже я принялась советоваться с щитовиками.

— Не надо, — категорично отмел вариант кардинальной «цветомаскировки» Керт. — Здесь не Край повелителей стихий, рыжих в Валисанте днем с фонарями не отыщешь.

— Может, хватит и того, что мы волосы сбреем? — неуверенно пошевелил пальцами Кирт. — Не тебе же, лапуля, их под корень резать.

— Как вариант. — Я не особо расстроилась. В жизни надо попробовать все, если оно, конечно, не вредит здоровью. За свой тридцатник с копейками я успела побывать всякой, от платиновой блондинки до жгучей брюнетки, с длиной волос тоже экспериментировала — от стрижки каре до длинных локонов.

— Не стоит, — решительно вступился за мою прическу Керт.

— Не стоит так не стоит, — миролюбиво согласилась я со вставшими на защиту моей девичьей прелести мужчинами. — Тогда просто волосы буду по-другому зачесывать, на пробор, это овал лица зрительно поменяет, и в одну высокую косу-колосок соберу. Уши открою. — Они у Ким в верхней части капельку топорщились, как у эльфа недоделанного. — Что еще? О, точно, Симелия веснушек как огня боялась, вечно под шляпкой лицо прятала. Стоило хоть лучику на мордашку упасть — пятнышки моментально высыпали яркие, как оранжевой краской нарисованные. Кимея их притираниями сводила в муках. После сегодняшней лесной прогулки конопушки и так должны выступить, но для подстраховки я на солнышке до вечера посижу.

Щитовики выслушали перечень маскировочных мероприятий и приняли их единогласно. Оставив меня у открытого окошка причесываться и ловить поцелуи светила, братья ушли кардинально менять имидж.

Приятно и легко иметь дело с мужчинами, не тронутыми вирусом метросексуальности. Телохранители принцессы вполне справедливо считали себя справными парнями, за особой красотой не гнались, потому и предложение по маскировке приняли на ура.

Так что местная мыльня после нашей серьезной беседы о методах изменения внешности подверглась вторичному нашествию парочки щитовиков. И что выдумаете, эти сверкающие лысинами, как коленками, бугаи снова явились в комнату хвастаться новыми прическами.

Когда солнышко ушло дальше, я снова принялась валяться, подремывая вполглаза. Утомленное физическими и душевными муками, а также непривычной нагрузкой, хилое тело настойчиво требовало отдыха. Противиться обоснованному желанию организма я смысла не видела, поэтому решила чуть-чуть себя побаловать. Так что парни вторично шлепнулись на кровать.

Все-таки к Ким телохранители относились с вопиющей фамильярностью, считая девушку кем-то средним между забавной зверушкой и младшей родственницей. Болтун Кирт как-то обмолвился наперснице принцессы, что она напоминает им троюродную сестренку, сгоревшую от водянки.

Эта редкая странная хворь начиналась с маленьких прыщиков с бесцветным содержимым по всему телу, заразной не являлась, но и никакому лечению не поддавалась. Подхвативший ее был обречен. Сначала прыщи, потом высокая температура и смерть в бреду. Кажется, мужики пигалицу любили и всю нерастраченную заботу вкупе с подсознательной виной за глупую смерть девочки перенесли на Кимею. Теперь эти чувства, опека и привязанность, как эстафетная палочка, достались мне. Заодно от Ким мне перешла и часть ее безоговорочного доверия щитовикам.

Разлепив очи, сонно ухмыльнулась, оценивая сверкание лысин, присела и звонко похлопала по ним ладошкой. Рассмеялась и похвалила визитеров:

— Красавцы! Ни в сказке сказать, ни пером описать!

Кстати, из-за разной формы черепа и ушей (Керт оказался несколько лопоух) щитовики окончательно перестали походить на близнецов. О чем я им и сообщила.

— Это надо отметить! — провозгласил Кирт и под мое ворчание: «Что, опять нет повода не выпить?» — практически поволок меня вниз, в трактирную залу.

Там жертв, исстрадавшихся на просторах мистических лабиринтов, ждал обильный обед, после которого я вместе с щитовиками прогуливалась у трактира и по деревне ради принятия солнечных ванн. Увы, одежных лавок в Прилесной не было, так что проблема пополнения гардероба осталась нерешенной. А вечером нашу оголодавшую команду ждал обильный ужин.

После вынужденного поста и фактически воскрешения я ничего против лишнего жаренного кусочка мяса на ребрышках не имела. Тушку Ким надлежало откармливать, как рождественского гуся! А уж мужчины… Когда они отказывались от еды и, увы, не от воды, а от выпивки? Нет, беспардонно напиваться щитовики, конечно, не стали, но местное пиво дегустировали от души. Даже я соблазнилась на кружечку. Ничего так, хоть и горчит сильнее, чем малость. Все-таки красное вино и ликеры мне больше по вкусу.

Глава 5
НОВЫЕЛИЦА

Итак, сидели мы такие сытые, двумя третями команды лысые, одной третью веснушчатые. Старались не думать о будущем и потенциальных мутациях, щедро отсыпанных милостью Ольрэна, чтоб ему икалось от наших благодарностей. Короче, просто кушали, когда в трактир заявилась парочка поздних клиентов, ничуть не походящих на местных мужиков, зашедших пропустить кружечку-другую на сон грядущий.

На двор въехала карета, запряженная четверкой явно породистых лошадей. Оттуда, как нам отлично было видно в окно, практически вывалилась тощенькая, изящная девица под вуалью, прикрепленной прямо к высокой прическе. Или к парику? Чтобы так уложить живые волосы и не растрепать их в дороге, надо вылить тонну лака. На Фальмире такого средства нет, только если пивом смачивать, но тогда вся пыль и мошкара тоже в волосах окажутся. Ким прически Симелии делала, знала, насколько хватает самой крепко собранной на шпильки и ленты «башенки». Три часа тряски без подходящей шляпки — предел. На балу подольше можно. Значит, у путешественницы точно парик!

Черноволосая девица в парике выпала на руки типу в серой хламиде с широким черным поясом. Жрец Первоотца — а так на Фальмире одевались только служители его культа — шириной плеч лишь немного уступал моим приятелям Керту и Кирту. Тьфу, надоело повторять, буду звать их Дабл-Кей.

Жрец оказался крепким мужчиной с вполне благообразным лицом и бородкой, напомнивши мне шерифа Ноттингемского из старого фильма о Робин Гуде, где еще звучали песни Высоцкого. Он осторожно поймал и практически внес на себе деву под вуалью через порог. Быстро огляделся и сдержанно потребовал у трактирщика две комнаты, еду и бадью для мытья в номер к высокородной лирге, коей негоже общей мыльней пользоваться.

— Эти что, тоже принца ищут? — мимоходом пошутил Кирт, возвращаясь к выпивке и ужину.

Керт и вовсе промолчал, лишь дернул плечом. Кто знает, может, и ищут. Принц — добыча хорошая. Пусть не женить на себе, так на приданое насобирать под присмотром жреца получится, если изловить и передать обратно в любящие руки отца и невесты.

Бедный Фиилор. Всем-то он нужен. Вернее, награда за него. А нужен ли кому сам тощий романтик без своих политических дивидендов? Ой, вряд ли.

Симелия вон его тоже не слишком жаловала. Изысканные вирши и трепетное внимание высокородного принцессе льстили, а сам тонко-звонкий — дунь — переломится — жених, пожалуй, нет. Принимала как неизбежность и, кажется, если я правильно толковала намеки, оброненные в беседах с наивной глупышкой Ким, всерьез намеревалась завести после замужества любовников. Да-да, именно во множественном числе. Кого-то из дворян уже на примете имела и чуть ли не списочек заблаговременно составляла.

Вот так подумаешь, подумаешь и скажешь, что повезло принцу-романтику невесту до свадьбы схоронить. Огорчений море, зато в душу не плюнули, растоптав клумбу с возвышенными чувствами.

С такими философскими мыслями я укладывалась спать, а проснулась от грохота. Лунный свет от окна без занавесок (кто ж их в затрапезном деревенском трактире вешать будет?) щедро заливал сцену. На пороге комнаты, которую я на ночь, между прочим, запирала на засов, стоял он. Предмет, точнее, объект моих вечерних раздумий, обряженный в девичьи шмотки — кружевную пижаму со штанишками, подвязанными на лодыжках кокетливыми розовыми бантиками, и пеньюар в изобилии таких же бантиков. На сей раз ни вуали, ни парика не было, поэтому тощая фигурка и лицо юного блондина в неподобающих полу и титулу шмотках легко узнавались.

Вот так рояль — его самобеглое высочество лично явилось по мою душу и с порога, идя неровными пятнами яркого румянца, патетично завопило:

— Принцесса! Симелия! Суженая и судьба моя, сами Первоотец и Первомать привели меня к тебе! Наконец-то я отыскал тебя! Я был прав, я не верил в то, что жестокосердная судьба разлучила нас навеки! Пусть ты исхудала в странствиях и волосы твои лишились золотого солнечного блеска, но дивно-совершенные черты твоего лика я узнаю среди тысячи тысяч!

«Влипла, не успела веснушек побольше на морду посадить», — мелькнула в сонной голове единственная заполошная мысль.

— Мальчик мой, ты ошибся, эта девушка не твоя суженая, — вмешался пусть и с запозданием, но все равно вовремя, участливый баритон.

На выручку переодетому принцу прискакала кавалерия в лице жреца Первоотца. Поскольку тишком вытащить из моей комнаты перевозбужденного парня возможным не представлялось, серохламидный вошел внутрь. Купируя разгорающийся скандал, он попытался затворить дверь. Ага, как же! Наконец-то почесались и мои Дабл-Кей. Примчались к шапочному разбору, полуголые (сверху), но зато при оружии.

— Я не мог ошибиться! — уперся всеми копытами переодетый принц. — Неужто не узнал бы я дивного лика своей суженой!

— Скажи правду несчастному, о исчадие Ольрэна, — приказал мне суровый жрец, осенив знаком кружка с черточкой. Ага, помню, щитом и мечом Первоотца.

В пыль, как вампир от кола, я не рассыпалась, огнем не занялась, даже чихать или чесаться не начала. Лишь с готовностью повторила:

— Я не Симелия, меня Кит зовут. Ты обознался, лирт!

Обзываться жрецу не стоило. Будь он полюбезнее, я, может, все как есть и рассказала бы. А так — фигу! Знак Первоматери перед грудью в воздухе нарисовала, чтобы розовеньким подсветило (честная я девушка, ироды полуночные!), и роток на замок.

— Точно так! И мы Первоотцом поклянемся, лирты, что девица эта Симелией никак быть не может, — вставил Кирт, делая знак Всеотца.

Керт отзеркалил движение напарника. Я присоединилась к щитовикам, вторично — лучше перебдеть, чем недобдеть, — засветив перед грудью розовый контур цветочка непорочности Первоматери.

— От исчадий Ольрэновых клятвы — что зеркало кривое, но в этом не солгали вы, — уже менее враждебно нехотя подтвердил жрец специально для принца.

Коллективная демонстрация символов местных богов, после которой не грянул гром и руки у нас не отсохли, благотворно подействовала на мрачного жреца. На шею он нам не кинулся, но настороженности во взглядах, бросаемых на наше трио, поубавилось.

Да уж, работенка служителю Первоотца еще та выпала: в ночи увещевать принца, у которого кукушечка макушечку изрядно продолбила. Вроде нормальные парни в баб не рядятся, если они, конечно, не актеры. Надо бы заранее щитовиков предупредить, чтобы спиной к нему не поворачивались, а то мало ли.

— Но я чувствую… — вконец растерялся Фиилор, зеленые глазки заблестели от навернувшихся слез.

— С чего ты нас всех исчадьями обзываешь, жрец? — встрял с озаботившим и меня вопросом возмущенный Кирт.

— Меткой Ушедшего вы клеймены, умеющий смотреть да увидит! Пусть и не совсем пропащие вы люди, коль способны знаки Всеотца и Первоматери начертать, — угрюмо бросил жрец, понимая патовость ситуации.

С одной стороны, мы находились на относительно свободных землях Валисанты, где поклонение любому богу, даже забытому и неодобряемому, могло вызвать лишь личное неприятие населения и не вело к встрече с душевными людьми при кипящем котле и костерке. С другой — деньги ценились везде и всюду, а беглый принц — это золото на ножках. Если его, конечно, по нужному адресу доставить. Зато в родном королевстве беглеца — Радильяре — поклонников Ольрэна с распростертыми объятиями никто не ждет.

Жрец вздохнул, сунул в карман хламиды круг тонкой колбасы, который сжимал, аки меч карающий, в правой руке (видно, дебош принца отвлек духовное лицо от позднего ужина), и предложил:

— Поговорим начистоту?

Дабл-Кей переглянулись и синхронно сжали ладони в кулак, чтобы затем резко раскрыть пальцы в направлении жреца, демонстрируя готовность к диалогу и предоставляя первое слово служителю Первоотца.

Принц в смятенных чувствах был почти насильно усажен на единственный в комнате стул, щитовики плюхнулись на кровать по обе стороны от меня. Жрец остался стоять. Оглаживая аккуратную бородку, он начал разговор, осторожно избегая имен и титулов:

— Мой подопечный — не самый сильный маг. Но если он заявляет, что ощущает в меченной Ольрэном частицу своей невесты, признанной погибшей, то движет им нечто большее, чем взгляд, затуманенный внешним сходством.

— Так ты маг и дверь мою магией вскрывал?! — не зная, возмущаться или восхищаться, выпалила я.

Фиилору хватило совести смутиться и поковырять пол тапочкой, расшитой бисером, но он тут же снова упрямо вскинул голову в ожидании объяснений.

«Консультация специалиста — а жрец, углядевший метку чужого бога, может считаться таковым — нам бы не повредила…» — задумалась я, не зная, как быть. И хочется, и колется.

Вопрос решился просто: «шериф Ноттингемский», вообще не вдаваясь в подробности, чего они на захолустном постоялом дворе соседней страны, такие загадочные, делают, от себя и принца поклялся. Дал слово хранить доверенные секреты, покуда мы трое блюдем их с принцем инкогнито и зла не умышляем. Клятва, конечно, в свидетели которой призывался Первоотец, оказалась куда как замысловатее, но смысл ее был именно таков.

Керт похмурился, почесал висок и первым, пока Кирт не наболтал лишнего, коротко признался:

— В тот день, когда прогулочная коляска рухнула в ущелье, мы очнулись на алтаре Ольрэна. Безумный его жрец Йорд возносил молитвы Ушедшему над нашими телами. Мы выжили, исцелились, но подняться из ущелья не смогли. Пришлось воспользоваться лабиринтом Ольрэна. Ушли в день катастрофы, вышли вчера днем в соседнем лесочке.

— Алтари Ольрэна, лабиринт Ушедшего, безумный розыгрыш… — неодобрительно, но без ненависти фанатика покачал головой «шериф», огладив бородку.

Из глаз его исчезла большая часть подозрительности и недоверия. Если раньше нас могли подозревать в самых коварных деяниях с неясными мотивами, то теперь просто поставили диагноз или клеймо: «Балбесы, невезучие жертвы обстоятельств». Каким-то образом жрец точно определил правдивость слов Керта, и уровень напряженности в комнате окончательно вернулся к норме.

— Значит, все-таки ты моя суженая! — довольно встрял нетерпеливый принц. В женской пижаме и пеньюаре на бантиках парень смотрелся уморительно. Особого комизма добавляла его пафосная мордаха.

— Это не она! — возмущенным хором объявили Дабл-Кей.

Истовый огонь с примесью сумасшедшинки в очах принца вопли щитовиков и увещевания жреца ничуть не притушили. Блин, пора срочно кое в чем признаться, пока меня без меня не женили, то есть замуж не забрали!

— Сумасшедший жрец лепил меня на алтаре. Искалеченному телу Кимеи досталось лицо Симелии. А Ольрэн вмешался и засунул вместо уходящей души служанки мою собственную, вам незнакомую. Я помню, что помнила Ким, но ничего не знаю о думах и чувствах Симелии, — настала моя очередь откровенничать в попытке достучаться до разума принца.

Все равно скрывать очевидное от жреца Первоотца мне показалось не то что бессмысленным — вредным. По слухам, порой их силы, призываемые молитвой покровителю, были немыслимыми. Кроме того, до зуда хотелось вывести бедолагу Фиилора из состояния влюбленной придури если не физической оплеухой, так хоть словесным пинком.

— Ах вот откуда метка смерти рядом с клеймом Ольрэна, — глубокомысленно покивал «шериф», занося в мою графу еще один небольшой плюсик.

— Возможно, частично, — осторожно согласилась я, не став освещать общую теорию попаданства, панибратские отношения с типом при портфеле (вместо традиционной косы) и поневоле принятую должность с невыносимо пафосным названием Заступающая Последнюю Дорогу.

— Раз уж встретились, была на то воля Первоотца. Потому, думаю, следует вам кое-что знать, — задумчиво промолвил жрец и, не дожидаясь вопросов и уговоров, провел политинформацию.

Обломки коляски, рухнувшей в пропасть, и комок тел, в частице коего с трудом, но таки опознали по платью и волосам принцессу Симелию, нашли спустя несколько суток непрерывных поисков. Работали маги-поисковики со спешно выписанными из-за границы воздушниками Вадера на подхвате. Иным образом в отвесное ущелье проникнуть было невозможно. Маги определили, что в пещере призвали некую силу с неизвестными последствиями. Какую именно и кто, понять не смогли — к нашему счастью, пришли поздно. Самые явные следы успели рассеяться. Обстукивать стены так, как это сделали мы в поисках выхода, дураков не нашлось, поэтому знак Ольрэна остался сокрыт от розыскной команды.

Нас, пару телохранителей и горничную-компаньонку, еще тогда официально признали мертвыми без эксгумации, потому как разбирать комок трупов, слежавшийся после чародейской выходки Йорда и скромного мародерства щитовиков до состояния камня, никто не стал. Смысл? Кто мы были? Пусть доверенные и с отличными рекомендациями, но всего-навсего слуги. Потому коль поисковые заклинания показывали, что в пределах Фальмира никого из отправившихся на злополучную прогулку в живых нет, то нас записали в покойники.

Уф, откровения жреца просто камень с сердца сняли. Дабл-Кей тоже ощутимо расслабились. Одно дело жить, зная, что ты в розыске, и совсем иное — когда считают трупом. Можно и новую жизнь начинать где-нибудь подальше от старой. Не зря головы брили! Впрочем, вернемся к монарху покинутой страны.

Его ламильянское величество, получив окровавленные останки дочери, рвал, метал и искал виновных. Хоть кого-то, на ком мог бы отыграться за свою невозвратную потерю и отцовское горе. Что удивительно, таковые нашлись.

Жизнь порой выкидывает еще более жестокие коленца, чем смерть. Отыскали нескольких заговорщиков, среди которых оказались ближайшие родственники самого короля: его отец, сестра и пара братьев. Нет, родственники венценосца не покушались на корону и возлюбленную деточку. Все было гораздо проще, страшнее и глупее. Ее вдовствующее величество королева Вилерия до печенок достала всех своим сварливым нравом и привычкой гостить, читай сживать со свету капризами родных в их же собственных владениях.

Зная любовь старухи Вилерии к утренним прогулкам в коляске, заговорщики подкупили нужных людишек, чтобы подпортить упряжь. Кто ж ведал, что капризнице Симелии вздумается «угнать» бабкину тачку для собственной прогулки? Словом, катастрофа случилась, да не с той особой королевских кровей, с какой полагалось. Кисмет, то бишь судьба, как говаривали мудрые люди Востока. В чужую ловушку вляпались и люди подневольные: кучер, Дабл-Кей и Кимея. А лошадки с песиком вообще ни за что ни про что пострадали.

Теперь-то все равно нет смысла переживать. Назад время не откатить. Надо пытаться устроить свою жизнь здесь и сейчас. Всех проблем — с загадочными метаморфозами разобраться. А то собака — она, конечно, друг человека, но остаться когда-нибудь навсегда псом самому Керту, уверена, ничуточки не хочется.

Парни поблагодарили рассказчика за информацию. Тот принял признание как должное и сдержанно кивнул. Только тогда вмешалась я с сакраментальным вопросом: «А что делает в бегах принц и почему его прикрывает жрец Первоотца?»

— Я духовник и наставник Фиилора. Знаю его с детства. Не будь он крови владык, возможно, сам бы по стезе служения богам пошел. Порой принц чувствует мир иначе, чем прочие смертные. Дар его в дорогу погнал. Это пламя, а не малодушное желание утишить скорбь и избегнуть противного брака разглядел я, потому и стал соучастником бегства, — серьезно объяснил «шериф».

— То есть принц иной раз делает что-то, чего и сам не до конца понимает, но что оказывается нужным и важным? — переспросила я и, дождавшись согласного кивка (правда, на Фальмире кивали не вперед, а как-то вбок, по-птичьи), ощутила неожиданное сродство с этим худеньким нелепым юношей.

Почти пацан, и такая нелегкая ноша. Как он до сих пор не свихнулся-то окончательно? Небось только духовник и держит своей собственной силой и связью, потому как сам прочно стоит на земле, пусть и имеет выход на бога. В здешних краях жрец — не просто человек, исполняющий определенные ритуалы и берущий за это денежки. Жрецом без благословения самого бога и права на обладание частицей его силы не стать.

— Теперь ты сделал, что должен был? — полюбопытствовала я у Фиилора.

Тот несчастно и немного неуверенно кивнул, вроде как на сто процентов не верил или до конца разобраться не мог.

— Вы назад в Радильяр теперь возвращаться будете или?.. — уточнил Кирт диспозицию.

Принц печально пошевелил пальцами, выдавая местный аналог пожатия плеч. Жрец задумчиво согласился. С одной стороны, он, как лицо, приближенное к богу, мог не слишком опасаться королевского гнева, с другой — от такой стихии наверняка не застрахован никто. Вон хоть только что прозвучавший рассказ про заговор супротив вредной старушки припомнить. Думаю, тогда если не головы полетели, то состояния, а у Первоматери и Первоотца прибавилось подневольных монахов. У монастырей в наших краях стены высокие, так просто за них не выйдешь. Это не воздушнику Вадеру служить, у того и стен-то возле обителей нет, ветер привольно гуляет.

— Поутру в путь, — решил за принца спутник.

А потом случилось то, что обыкновенно случается по закону подлости. На тощем высочестве и импозантном, невзирая на простоту серой хламиды, «шерифе» проступили черные пятна.

Промолчать и концы в воду? Как тогда насчет устной договоренности, благодаря которой я не в земле разлагаюсь, а ножками просторы Фальмира топчу? Признает Смерть сделку расторгнутой, объявит «незачет кармы» — и капец котенку, очередное дерево приголубит. Вздохнув, я объявила, как в прорубь махом кинулась:

— Вам нельзя ехать, погибнете.

— Откуда знаешь, лирта? Будущее пред тобой врата распахивает? — огладил бородку жрец.

— Нет, я другое вижу, — сварливо пояснила я. — Как ты, лирт жрец, метку, так я — знаки вероятной смерти. Вашей с принцем на избранной только что дороге.

— Тогда мы отправимся с вами, — просиял Фиилор, нахально делая выбор, который, вот зараза, заставил черные пятна на телах поблекнуть.

И что прикажете делать? Заявление принца донельзя «обрадовало» всех участников импровизированного ночного совещания. «В восторге» были все, кроме самого принца. Но подписывать смертный приговор своим отказом мы с Дабл-Кей тоже не могли. Подлостей и гадостей от Фиилора мы не видели. Досада, конечно, берет. Никаких тайн насчет смены ипостаси Кирта от таких спутников не сохранить. Или пусть? Жрец он или не жрец? Пусть на имя Ольрэна плюется, но на фанатика «шериф» не похож. Может, какой ценный совет или идею выскажет, если выдавать нас ему не с руки? Смог же сообразить, что не по своей воле мы такие. Вдруг что дельное еще сообщит? Опять же, если он с нами будет, то никакие другие фанатики не страшны. При собственном жреце путешествуем, значит, благонадежны, невзирая на метки.

Что-то вроде моих соображений посетило и парочку щитовиков, поэтому с ходу возражать они не стали, лишь на «шерифа» покосились. Тот задумчиво хмыкнул, видимо оценивая решение подопечного на каких-то своих весах.

— Может, с нами до границы, а дальше в Радильяр к папе? — все-таки спросила я у восторженного тощего парня.

Хотя нашла чью внешность хаять. У самой телосложение проходит по старой поговорке: «Три кости и кружка крови». А Фиилор в принципе милый на мордашку. Блондинчик кудрявый, глазки светло-зеленые, ясные, реснички длинные, лик одухотворенный. Если свои завывания о бессмертной любви оставит, так и вовсе лапочка. Будто из аниме картинка ожившая. Но пока он на меня так жадно смотрит, мне слегка не по себе. Я же не Симелия, нельзя во мне ее черты искать, даже если сумасшедший жрец при попустительстве не менее чокнутого бога и присобачил на изувеченное лицо служанки мордаху вздорной принцессы. Если буду задумываться о том, что я — это не я, так и сама крышей поеду. Буду считать себя прежней, сменившей костюм, и точка! И нечего, принц, меня так глазами кушать, подавишься!

— Нет, в Радильяр я не вернусь никогда. Поеду туда, куда и вы, — упрямо повторил Фиилор, сверкнув светло-зелеными, как листья березы в начале мая, глазищами.

Что удивительно, отправится ли с ним жрец, его высочество даже не поинтересовался. Кажется, такого вопроса для него не стояло. И что еще более занятно, такого вопроса не стояло и перед «шерифом». Во всяком случае, настаивать на своем и возражать он не стал. Смотрела я на них и все более убеждалась, что для жреца Первоотца его подопечный — вроде живого миноискателя, ручку от которого надо крепко в ладони сжимать и водить по сторонам, но не бросать, чтобы ненароком не прослушать нужное «пипип» и не взорваться, к чертям.

— Осталось выяснить, куда пойдем мы, — потер сзади шею Кирт.

— Предлагаю доспать ночь, позавтракать, а потом уж решать, — осторожно проронил Керт, беря паузу на раздумья.

Поскольку мне вообще ничего на Фальмире по собственному опыту, не заимствованному из памяти Ким, не знакомо (ущелье и полянка с гадостями не в счет), я возражать не стала. Сон так сон, завтрак так завтрак. Надеюсь, поутру у трактирщика можно попросить молока и хлеба? А то пиво с мясом с утра — моветон, а кофе тут точно не найдешь. Эх, где ты, мой зеленоглазый герой, щедро дарящий бадейки с напитком богов? Пусть у тебя никогда не виснет «винда» или иная операционка!

Жрец и принц с разумным предложением щитовика согласились и наконец-то оставили мою девичью комнату. Когда за ними закрылась дверь, Керт предостерег:

— Осторожней со жрецом Первоотца, Кит. Не из простых он. Ходили слухи, что бастард брата короля радильярского. Рос как наследник, покуда в браке у того сын зачат не был. Воспитание и обучение получил — иному владыке на зависть. Но потом сплавили парня в монастырь Первоотца. Какая-то мутная история то ли с побегом, то ли со странствиями была. Однако ж не сгинул жрец, вернулся ко двору, уважением в королевском семействе пользуется. Не знаю уж, что его подвигло на помощь беглому принцу. Может, какие свои планы на него имеет или старые счеты сводит.

— Не думаю, — поморщилась я.

«Шериф» не выглядел ни подлецом, ни записным интриганом, способным сыграть Фиилора втемную. Скорее действительно по-родственному, а не из далеко идущих политических интересов, пекся о юноше. Если и были у него на принца свои планы, то к земной выгоде никакого отношения они не имели.

Жрец на меня положительное впечатление произвел. Не классический красавец, не располагающая к себе смазливая няша вроде Фиилора, но зрелая импозантность, классическое благородство, воспитание и… да, именно одним словом — порода проглядывала в его облике, посадке головы, развороте плеч, в каждом жесте. Этого не скрыть скромному серому цвету и крою жреческой мантии.

Не зеленоглазый даритель кофе, однако ж… Пожалуй, не будь он жрецом, я не отказалась бы пригласить его на ночь в комнату, чтобы рассмотреть получше и пощупать, что прячется под серой хламидой с черным пояском.

Глава 6
НЕ ВСЕ ПЕСНИ ОДИНАКОВО ПОЛЕЗНЫ

Больше в комнату никто не ломился, поэтому выспаться удалось неплохо. К той поре когда Кирт стукнул в дверь, громогласно приглашая завтракать, я уже привела себя в порядок. Волосы снова разделила на пробор и косы заплела так, чтобы открыть топорщащиеся недоэльфийские ушки. Веснушки проступят поярче, и девушку в скромном платье никто с принцессой не спутает даже впотьмах и спьяну!

Внизу было шумно и людно. Вчерашних выпивох не наблюдалось, зато Филя со жрецом и Кертом уже сидели за широким столом. К числу присутствующих прибавилась компания наемников (может, тоже из принцеискателей?) и сизоносый патлатый старике дутаром, мандолиной или иной музыкальной фигней. Короче, в проворных пальцах музыканта, взгромоздившегося на табурет у стойки, бренчало овальное нечто с грифом и струнами. Это нечто сейчас усердно заставляли издавать звуки и выли под аккомпанемент. Наверное, зарабатывали завтрак или отпугивали посетителей. Вдруг в трактире больше нет мест и таким нехитрым способом кабатчик решил проблему с приемом лишних гостей?

Старикан терзал струны, а я под шумок договорилась с теткой-подавальщицей о молоке и хлебе. Все-таки отличная у Кимеи мордашка. Мне-брюнетке так жалобно поморгать ресничками, накручивая на пальчик прядку светлых волосиков, на Земле не светило. А здесь бабища сразу разжалобилась и взяла тощую девицу под крылышко. Притащила все, чего я попросила, даже хлебушек был еще теплый.

Я прихлебывала молоко и хрустела горбушкой, пока мужчины завтракали более основательно. Все. Даже Фиилор в девичьем обличье, при черном парике и кокетливом шарфике на шее, прикрывающем кадык, наворачивал кашу с мясом так, что за ушами трещало. Может, у парня глисты? Невозможно быть таким худым и столько жрать. Нет, конечно, трапезничал принц вполне интеллигентно, но с изрядной скоростью в его красиво очерченном рту исчезали вполне приличные объемы пищи. Или… тут я призадумалась, не в материальных глистах-паразитах дело, а в провидчески-магических талантах парня, которые его силы жрут как не в себя. Неужели и мне с «пятнозрением смертей» потолстеть в ближайшем будущем не светит? Хм, надо будет проверить. И если оно так, утроить калорийность пищи. Я не я буду, а мясо на косточках Кимеи наращу, чтобы кавалеры не оцарапались.

Задумавшись, не сразу сообразила, что старый пропойца у стойки не только играет, а и поет. Причем не в скрипучем стиле несмазанного колеса, а вполне пристойным низким, хрипловатым голосом. Это было что-то вроде баллады со слабыми рифмами. Но едва я уловила смысл — наплевала на художественную ценность и вся обратилась в слух. Да еще от души толканула обоих щитовиков и кивнула в сторону сизоносого певца. Готова поставить свою годовую премию на кон, старикан пел об Ольрэне!

— Богохульник, — змеем прошипел рассерженный «шериф», не поднимая, впрочем, бучи в трактире, чтобы не привлекать внимания к нашей компашке.

Потребуй кто сейчас от принца знак Первоматери изобразить, что он-парень делать будет? Если ты в бегах, то первое правило безопасности за завтраком — сиди и не отсвечивай.

Увы, эту сакраментальную истину Фиилор попрал мгновенно. Едва хлебнув местного аналога кваса, принц, обряженный в девичье платье, закашлялся, его глаза закатились, и с тихим стоном: «Ключи! Они сияют, жгут, ждут!» его радильярское высочество стекло со скамьи. На пол он не прилег только потому, что жрец подхватил и, возведя очи горе, поволок свою ношу обратно в комнаты.

Я торопливо дохлебала молоко и засунула за щеку последний кусочек горбушки. В трактире по-прежнему было спокойно, словно не откалывал коленца переодетый парень и не пел менестрель-выпивоха ничего еретического. Или его никто не слыхал?

— Эй, старик, хватит бренчать, спой чего-нибудь! — в доказательство моих невероятных предположений послышался из угла сиплый заказ от компашки наемников.

Сизоносый угодливо закивал и запел какую-то песню на два притопа, три прихлопа из жизни заказчиков. Дабл-Кей терпеливо дождались окончания похабной песенки и направились к старику. Разговор был тихим, но как отчаянно мотал головой старый хрыч, как крестился, то есть рисовал перед грудью круги с чертой — щит и меч Первоотца, я вполне уловила.

— Не помнит ничего о том, что пел, — хмуро пояснил Керт, досадливо поморщившись на опасливый взгляд менестреля-склеротика. — Не понимаю.

— Может, жрец знает больше? Спросим его. Заодно проверим, не окочурился ли после припадка принц, — предложила я новый план.

Мы вернулись наверх в комнаты. Постучались к высочеству. «Шериф» открыл почти сразу, не мрачный, но какой-то задумчиво-насупленный. Фиилор виновато шмыгал носом. Он сидел на кровати, нахохлившись воробышком, и кутался в одеяло. Сдернутый черный парик валялся на полу.

— Ты как?

— Холодно, — пожаловался принц. — У меня бывает: как накатит, потом полдня знобит, никак согреться не могу.

— Тогда тебе горячего надо поесть, — заметил Кирт.

— Не могу, в горло не лезет ничего, кроме воды, — еще разок шмыгнул носом принц и спрятался в одеяле, отчаянно краснея. А кому приятно выглядеть кисейной барышней, если ты не девица, да еще перед девушкой с лицом собственной невесты?

Мы сели где придется, то есть на лавку у окна и на сундук. Парни доложили про провалы в памяти у менестреля. Жрец только фыркнул, не выказав ни малейшего удивления. Кажется, у него было что сказать по поводу услышанной баллады. Однако захочет ли? Ура, захотел!

Задумчиво поглаживая бородку, «шериф» промолвил:

— Такое случалось и все еще случается на Фальмире. Ольрэн был могущественным богом.

— Разве он умер? — подала я голос, ерзая на жесткой лавке. — Почему «был»?

— Был, потому что покинул наш мир. Не зря его именуют Ушедшим, — нехотя уточнил жрец. — Он ушел, но оставил некое наследство, которое порой всплывает вот так, казалось бы, ненароком — песней, древней книгой, сном, видением… Если верить старым легендам об Указующих Путь, а именно так некогда именовались барды-пророки Ольрэна, странствующие по Фальмиру. Для пробуждения спящего дара барда-пророка должны сойтись в одной точке мира сам Указующий Путь и все вопрошающие, то есть те, для кого должно прозвучать пророчество-указание.

— Кто родился в день воскресный, получает клад чудесный? — сыронизировала я, цитируя старую сказку Гауфа.

— От времени и часа рождения сие не зависит. Умысел Ольрэна не постижим смертными, впрочем, как и замыслы любого бога. Ушедший оставил следы, метки, то, что можно назвать кладами. Их не найдешь случайно. К примеру, я слыхал, если встретятся Указующий Путь, в чьей крови течет кровь бардов Ольрэна, и те, на ком есть его метка, то кровь Указующего пробуждается и появляется песня-указание. Певец ее не вспомнит, как ни проси, а тот, кому она предназначена, сразу поймет важность и запомнит от первого до последнего слова. Знаете, что самое скверное? — завершил краткий рассказ вопросом жрец.

Мы синхронно помотали головами.

— Я, жрец Первоотца, и принц Радильяра ее помним.

Фиилор с готовностью закивал, подтверждая сказанное. Воробышек еще подрагивал, но теперь вдобавок почти выпрыгивал из одеяла-гнездышка, снедаемый любопытством.

— Так и мы помним, — не понял глубины трагедии Кирт.

— На вас метка Ушедшего, а я посвященный Первоотца, — огрызнулся «шериф», расставляя акценты.

— То есть эта историческая баллада — не информация из сферы общих знаний, а некое указание на нужный нам всем объект или вовсе призыв к действию? — присвистнула я, вернее, попыталась присвистнуть. Ким, дурочка, даже этого не умела, поэтому получилось какое-то шипение проткнутого воздушного шарика. Буду тренироваться!

— Зачем нам какие-то ключи? Кобылу мне в жены! — выпалил Кирт. — Это богов касается, мы-то тут при чем? Если этот Указующий должен был путь указать, не мог конкретнее выражаться? А сейчас тот менестрель, пьянь сизоносая, ни слова не помнит о том, что пел, пои его — не пои.

— Он сказал все, что должен, — мрачно проронил жрец и очень неохотно продолжил, словно выдавливал из себя слова против воли или, напротив, не мог удержать их личной волей в себе: — Я читал в закрытых монастырских архивах обрывки легенды о ключах Ушедшего. Дескать, это одна из шуток Ольрэна. Если ей верить — боги не желали чрезмерных отличий среди своей паствы, они смешали кровь всех живых так, чтобы невелики были различия меж ними как внешне, так и в талантах. Ольрэна, обожающего разнообразие, последнее особенно разозлило. Поэтому, уходя, мстительный бог Фальмира выкинул шутку. Он захлопнул дверь в наш мир, закрыв в нем не только людей, но и богов, и сотворил ключи, которые одновременно отворят врата нашего мира и силу разума живых. Если собрать несколько ключей из числа оставленных, то можно изменить самого себя так, как пожелаешь. Только отыскать ключи, по замыслу Ушедшего, способны лишь те, кому они нужны по-настоящему, но не для службы богам, а для самих себя. Условие, изначально невыполнимое.

— Не сказал бы, — проронил Керт, уперев взгляд в собственную руку, которой вчера довелось побывать лапой. Опыт получился пусть и спасительный, но уж больно шокирующий. Хорошо еще Альт был именно псом, а не псицей.

— Вы поведали нам не все, — догадался жрец, прищурившись эдак по-инквизиторски. Эффектно выглядел допросчик наш.

— Безумный жрец Ольрэна что-то сделал с нашими телами, воззвав к силе своего бога. Вчера я не своей волей принял обличье пса. Пусть это спасло мне жизнь, гадать, не стану ли я снова собакой в любой момент, не желаю, — сумрачно ответил щитовик.

— Ага, там еще кучер и лошади были среди мертвяков. Не только пес, — вставил Кирт, передергивая плечами.

— Стало быть, вы — не жрецы и, конечно, не боги — заинтересованы в сборе ключей, — с ходу просек фишку «шериф», снова принимаясь оглаживать бородку.

— Надо проверить. Я сейчас. — Керт поднялся с кровати и исчез за дверью.

О причинах его отсутствия задуматься никто не успел. Может, мужик до ветру вышел. Пиша — она такая коварная штука, не только входа, но и выхода требует! Сама проверяла сколько раз! Но нет, вернулся Керт не с выражением тихого облегчения на лице, а с сизоносым музыкантом под мышкой, фактически внеся старика в комнату.

Тот все продолжал лопотать:

— Лирт, я же уже уверял вас в том, что никаких песен о старинных временах нынче не пел, вам привиделось. Хоть Первоотцом, хоть Первоматерью поклянусь, могу даже гончими Дагонта Законника-Очистителя или всеми четырьмя богами-стихийниками!

— Да хоть богами, хоть своими старыми подштанниками клянись, старик, нам просто надо, чтобы ты нам про ключи-метаморфы рассказал.

— Что про них рассказывать? — шмыгнул носом старый пропойца. — Я все не в силах разглядеть отсель. Одни маячат рядом, иные далече, третьи и вовсе в невообразимых далях. Ближайший — в стене Кретаграта, второй — на площади Ральин, в тюремных стенах Ламильяна ждет третий, трон монарха Валисанты хранит четвертый, пятый венчает жезл Дагонтова псаря, шестой на кладбище Либара искать придется, а седьмой — в дозорной башне Пиковых Окраин. Все, не вижу дальше, хватит и того, коль в путь решишься ты пуститься и не бросят одного…

Не договорив, старик повалился ничком на койку, с которой едва успел прыснуть Фиилор. Бродяга-бард захрапел, точно был мертвецки пьян. Впрочем, свою роль пророк-алкоголик сыграл: едва мы собрались в полном составе и начали спрашивать, раскололся, как орех под щипцами. И пусть он опять ничего помнить не будет, мы-то склерозом не страдаем, даже не наслаждаемся. Захотим — не забудем. Жрец вызвал трактирного служку покрепче, приплатил, и храпящее вместилище откровений вытащили из комнаты. За пару монет чаевых даже оттранспортировали в собственную каморку барда, а не свалили в коридоре подальше от дверей.

— Я иду с вами, — снова вылез Фиилор, когда в комнате не осталось посторонних. — Так надо!

Жрец, оказавшийся в компании почти законченных еретиков, почти беспомощно глянул на своего подопечного и испустил тягостный вздох. Я припомнила недавний пассаж высочества про ключи, спровоцированный песней, и озадачилась:

— Эй, а принц у нас, часом, не Указующий Путь?

— Не в том смысле, как у бардов Ушедшего, — отмазал парня от дурно-еретической профессии «шериф». — В роду королей Радильяра иногда рождались подобные его высочеству. Это не наследие Ольрэна, Фиилор лишь видит нужную ему дорогу и на избранном пути способен на чудо. Он неосознанно открывает двери, способные привести его к цели. Попутные люди, вещи, артефакты видятся принцем слабо и не всегда. Такой у его высочества дар. Принц выбирает путь, которому желает следовать его сердце, и тем счастлив.

— Это все замечательно, но давайте к сути. Если мы каким-то образом сможем раздобыть несколько ключей Ольрэна, из тех, о которых говорил старик, то они смогут повернуть вспять ненужные изменения тела, так?

— Возможно, — развел руками «шериф». — Вас смущает обращение в пса или страшат перспективы иных, пока неизвестных метаморфоз?

— Всё, — честно и хором ответили Дабл-Кей.

— И особенно неуютно от туманных перспектив, — вслух принялась рассуждать я, снова ерзая на лавке. Ходила бы, да комната в трактире не была рассчитана на пятерых и свободу передвижений по совокупности. — У этого Ольрэна чувство юмора уж больно странное, как мне кажется, было и есть. С него тот ритуал, который безумный Йорд проводил, сталось бы вывернуть наизнанку. Если уж он мою душу в чужое тело сунул и чужое лицо к телу приляпал, что ему стоило смешать лошадей с кучером? Да как нечего делать! И будут у нас не телохранители-щитовики, а при новом переключении в критической ситуации — какие-нибудь кентавры. Часть от коней, часть от кучера, и не факт, что первое сзади, а второе спереди. С Ушедшего станется и наоборот начудить.

По мере того как Дабл-Кей внимали моим гаданиям на кофейной гуще, они становились все бледнее и бледнее. При общей смуглости хорошо загорелой кожи это стало очень заметно.

Потом настал черед жреца с его расспросами про превращения. Керт честно описал процесс оборота в пса и еще разок прибавил: хоть этот трюк его и выручил, но по мозгам дал неслабо. Оказывается, мужик еще полдня потом пытался определиться, пес он или человек. Ладно хоть лаять, задирать лапу и грызть косточку не полез, а то бы мы с Киртом заработали пакет незабываемых впечатлений.

Мои рассуждения и описание впечатлений жертвы метаморфизма произвели впечатление и на служителя Первоотца. От натурных экспериментов он отказался. Или решил, коль они с Фиилором в отряд вливаются, наблюдать за щитовиками, так сказать, в естественных условиях?

Глава 7
ПЕРВЫЕ ПРЕПЯТСТВИЯ

Собирались в путь, раз решили ехать вместе, недолго. Даже записывать откровения пьяного менестреля не стали. Зачем, если все его слова отпечатались в памяти типографским шрифтом кегля двадцатого как минимум, да еще и красным цветом?

Играла я когда-то давно в «Дьябло», там таким цветом адские порталы полыхали. Словом, забыть слова про ключи Ольрэна нам не светило. А потому и маршрут сразу определился. Городок Кретаграт на окраине Вольных Пустошей стал первой точкой путешествия, куда каждый из нас стремился за своим «надом».

Бывшие телохранители ее покойного высочества хотели снова быть людьми без всяких превращательных фокусов, Фиилор и жрец Первоотца личных мотивов не раскрывали, а я… Дура, наверное, — размышляла о том, а не удастся ли этими ключами Ольрэна отпереть дорогу домой. Кимея любила Фальмир, спору нет, но я, вооруженная ее памятью, ничего особо примечательного в нем не видела. Слишком много условностей, но маловато комфорта, да и от фанатиков огрести можно. Если не домой, на Землю, то в какой-нибудь другой мир, более приспособленный для жизни слабых девушек с редким даром, я не отказалась бы переместиться. Можно даже к тому зеленоглазому красавчику. Видела его сегодня во сне, и так тепло на душе было от одной мысли о нем, — сама проснулась, как наивная малолетка, с бьющимся сердечком и чуть не треснувшей напополам от улыбки физиономией. Эх, что ж вы, красивые мужики, с девками делаете! Или это не в зеленоглазом незнакомце причина, а в доставшемся мне худеньком тельце горничной? У которой, возможно, впервые за всю жизнь начали просыпаться, стимулируемые мозгом попаданки, не романтические, а плотские интересы.

Нищему собраться — только подпоясаться, лавки одежной, как уже говорила, в деревеньке не имелось, нормальной, хотя бы по местным меркам, одежды прикупить тоже было негде. Мужики еще как-то выкрутились: перетерли с трактирщиком и на смену хоть по паре рубах и штаны получили. Для фитюльки моей комплекции не нашлось ничего, не считая местного аналога сарафана с плеча дочки сердобольной подавальщицы. Вышитые по горловине и рукавам ярко-оранжевые птицы произвели столь неизгладимое впечатление, что я объявила о невозможности лишить ребенка такой красоты и от покупки отказалась.

Хвала худющему Фиилору, проведав о моих затруднениях, добрый парнишка недолго думая предоставил в мое распоряжение весь свой гардероб. Оказывается, не такой уж не от мира сего, как пытался убедить нас жрец, в Радильяре принц вырос. Странноватый, конечно, зато эта его странность нас очень выручила. Высочество не только делами духовными интересовался, но и вполне светским театром. Он даже с успехом играл в дворцовых постановках. Причем играл лиц любого пола. При бегстве, замаскированном под ознакомительную поездку к невесте, Фиилор смог утянуть из дворца не только походный гардероб, прилагающийся к каждому лицу королевских кровей, но и изрядную часть театрального. Комплекцией же мы с высочеством оказались схожи. Поэтому в приличное светло-серое платье из неколючей ткани, представлявшей как раз костюм скромной наперсницы, я переодеться смогла.

Садились мы в карету втроем: я, жрец и Фиилор — «брюнетка под вуалью». Одному из братьев предстояло сменить получившего расчет кучера. Нанятый в соседнем городке, он ничего об истинном облике принца не знал, а если и подозревал, то, довольный расчетом и премией, предпочел оставить подозрения при себе. Второй щитовик собирался составлять компанию напарнику в привычной роли охранителя.

Поэтому оба мужика остались снаружи, разместившись на скамье-облучке. И правильно! Хотя карета особенной теснотой не отличалась, но добавьте в самую просторную коробку на четырех колесах мускулистую орясину, и сразу тесноту почувствуете. Идти по пути, проторенному анекдотом о еврейской семье, ютящейся в однокомнатной квартирке, и следовать методу «продай козла», я не собиралась.

Загрузили мы и несколько объемных корзин с припасами в короб на заду кареты. Тронулись в дорогу еще до обеда вполне благополучно, невзирая на настороженные взгляды, каковыми Кирт с Кертом окидывали четверку пятнистых, будто они собрались маскироваться на местности осенью, кобыл. Скорее всего, телохранители опасались возможности превращения при контакте с животными. Но нет, ничего не произошло. Животные спокойно позволили себя запрячь и на людей смотрели совершенно равнодушно до тех пор, пока у них в руках не появились морковки. Схрупав лакомство, кобылки вернулись к прежнему безразличному состоянию. Телохранители проверку на «братство по разуму» не прошли.

Тракт, шедший вдоль деревеньки и далее к Вольным Пустошам, на асфальтированное шоссе, и тем паче на платную трассу, никоим образом не походил. Счастье, что на Фальмире уже изобретены рессоры. И с ними-то комфорт был минимален, а уж без них я бы и вовсе пешком двинула. Пересесть на лошадь верхом не смогла бы. Кимею немного учили держаться в седле в рамках общего девичьего образования, но скакать быстро она нипочем бы не сумела.

Ехали часа три, не меньше, когда мне срочно потребовалось сойти. Высунув нос из окна, я громко попросила:

— Лирты, зеленая остановка!

— Чего? — натягивая вожжи, озадаченно отозвался Кирт.

Мельком отметила, что в глазах «шерифа» и в больших очах принца понимания тоже ни на грош.

Я не из особо стеснительных, поэтому, раз уж обойтись без подробностей не удалось, повторила более прозаически:

— В кустики мне надо. Это у вас, мужчин, пару раз в сутки позыв бывает, женщинам нужно прогуливаться до зеленых насаждений чаще.

— А-а-а, — закашлялся телохранитель, до которого дошел смысл просьбы.

Фиилор же потупился и покраснел, как помидорка. Такой сорт еще розовым называют. Уй, лапка! Так бы и затискала, да боюсь, от моего мимимишного порыва у него опять романтик-клинч приключится. Не, не буду!

Карета окончательно затормозила, я удалилась за деревья и возвращалась вполне довольная жизнью, пока не разглядела Керта. На лбу его чернело очень характерное пятно. У Кирта пятен было побольше, но серого цвета. Вероятности судьбы еще играли с ним в пятнашки.

— Едем? — на всякий случай уточнил Керт, чуть занервничав от моего пристального взгляда и первым почуяв недоброе.

— Нет, надо разбираться. Опять пятна. У тебя — черное на лбу, у Кирта — серые, но много. Может, засада поблизости? — Я распахнула дверь кареты и изучила спутников. «Шериф» и принц пятнистыми не были, поэтому резюмировала: — Жрец и его высочество не прокрашены. Скорее всего, пока вас будут кончать, успеют среагировать.

— Я на разведку сгоняю, — решительно спрыгнул на дорогу Кирт, и я деловито поощрила добровольца:

— Так держать! Метки смерти светлеют! Ты только не шуми сильно!

— Я буду светлой тенью в неровном сплетении ветвей, — неожиданно поэтично пообещал болтливый телохранитель без обычного трепа про кобылу-невесту.

И, прежде чем ему успел возразить брат, жрец или принц, скользнул в лес, да так тихо, что я рот разинула. И куда делся тот медведь, который вчера ветками трещал? Нет, я и сама на индейскую пластику и сродство с природой не претендовала, но щитовиков в лесовики не готовили, а тут чисто разведчик или эльф, слился с природой и пропал. Пожалуй, такой действительно на разведку сгоняет без проблем: одна нога здесь, вторая там.

Керт глядел вслед брату, приоткрыв рот, потом почесал затылок:

— Когда навостриться успел?

— Не факт, но, может, ему дар от Тимаса достался? Тот как-то про свои прогулки рассказывал, хвастался, что его среди деревьев никто найти не мог, — выудила я из памяти Кимеи нужные данные.

Щитовик мрачно засопел, но хаять ценную метаморфозу не стал. Талант незаметно бродить по лесу куда безобиднее цельного превращения в пса. Смирившись с неизбежным, Керт остался приглядывать за обстановкой. Жрец же тихо отметил, приглядываясь ко мне уже не как к нечаянному исчадию Ольрэна, но как к потенциально выгодному ресурсу:

— Очень полезный у тебя дар, помогает прозревать опасности.

— Очень геморройный, — скривившись, поправила я. — Реагировать постоянно нужно и извилинами шевелить или не шевелить и считать трупы. Кроме того, на себе я пятен не вижу…

— Сложный, но полезный, — поправился в свою очередь жрец, оставшись при своем мнении. Он тоже вышел из кареты и сейчас прохаживался, разминая ноги.

Фиилор вылез, но бегать вокруг не спешил. Только пожаловался жалобно:

— Дорожные туфли мозоль натерли.

— Бывает, — философски согласилась я, давненько перешедшая на балетки и мокасины, чтобы не мучить ноги. Высокие каблуки только в качестве средства охмурения использовала под настроение. Оглядевшись, приметила и сорвала вездесущий подорожнику обочины. — На, разотри в ладонях и на мозоль шлепни. Все лучше, чем ничего.

Пытаясь залепить пятку прямо поверх чулка, Фиилор тихо прокомментировал:

— У вас, женщин, большей частью очень неудобная одежда и обувь. Даже дорожная.

— Точно, согласна с тобой на все сто процентов. — Я не стала спорить с очевидным. И дома-то подобрать одежду так, чтобы она была и красивой, и удобной, стоило немалого труда, а уж здесь, на Фальмире, и подавно! — Выживем, давай собственный модельный дом откроем и будем такую одежду делать, чтоб ее в удовольствие носить было!

— Давай! — загорелся принц, и я, сделавшая подобное предложение в шутку, не нашла в циничной душе сил сказать, что всего-навсего прикололась. Кажется, здесь и сейчас, на захолустной дороге, у принца Радильяра родились цель и смысл жизни. Ну а что? Не всем же стремиться к великим подвигам или к стезе жреца, кому-то и поскромнее деяния суждены. Кто я такая, чтобы хаять мечту? Попаданка — подручная Смерти? Так это не дает права топтать грязными сапогами чужие планы. Главное, чтобы эти планы действительно были настоящей мечтой, а не действием из разряда «все равно куда, что и как, лишь бы с любимой».

Ждали разведчика мы объективно недолго. Хотя когда ждешь, вместо того чтобы действовать, каждая секунда минутой кажется, и вообще время резиной тянется. Вернулся Кирт довольный, будто кот, схарчивший трехлитровую банку сметаны и палку колбасы в одну усатую морду.

— Была засада, — доложил он тоном, до боли напомнившим мне сакраментальное «стреляли» из «Белого солнца пустыни».

— Была? — ухватил самое главное в докладе — прошедшее время — жрец.

— Была. Четверо разбойничков. Деревце подрубили, луки приготовили, ждали-скучали, — пошевелил пальцами Кирт, забираясь на козлы и перекладывая прихваченное с разбойников добро в свою дорожную сумку. Уверена, щитовик забрал с них все, что счел хоть сколько-нибудь полезным.

— Всего-то? Чего так мало? — фыркнул Керт.

— Ты вызвал их на бой и убил?! — восхищенно выпалил Фиилор, хвостом следуя за разведчиком и, сдается мне, вдобавок диверсантом.

— Убил, на бой не вызвал, — отчитался с недоброй усмешкой Кирт и даже сподобился пояснить: — Тому, кто готовился убивать и грабить тишком, незачем рассчитывать на честную дуэль.

— Логично, — поддержала я диверсанта, исполнившего главную задачу — защитить нас. К чему придирки, «каким образом»? От моральных терзаний о ценности жизни мне, ежедневно сталкивавшейся с метками смерти, избавиться пришлось очень рано. Иначе точно рехнулась бы от невозможности быть везде и всюду, чтобы помочь каждому. Я не Красный Крест, всего-навсего нопаданка с редким талантом, а потому склонна в первую очередь беречь жизнь собственную и, пожалуй, спутников, от которых эта самая жизнь и мое личное благополучие зависят. Зовите меня эгоисткой, плевать. Как говаривала моя прабабка, не солнышко, всех не обогреешь. А терзаться от недости

Пролог

Болело все, кажется, даже волосы в прическе. Или это шпильки впились в кожу? Пахло чем-то знакомым, сильно и тошнотворно сладко. Неужто кровью? Апатия, качавшая Кимею на волнах безразличия, резко схлынула, и стало жутко до одури. Мужества взглянуть и проверить девушка не находила. Память возвращалась яркими картинками и звуками…

– Немедленно! Я желаю прогуляться! – Капризный пронзительный голосок принцессы Симелии перекрывает смущенное бормотание старшего конюха. – Я беру коляску! Живее! Ее вдовствующему величеству заложите другую! Ким, Кирт, Керт, живо, бездельники! Альт, ап!..

Ветер треплет волосы.

– Быстрее, еще быстрее, Тимас! – командует Симелия парнишке-кучеру.

Хриплым басом лает здоровенный пес. Принцесса заливисто смеется. Она всегда так: настроение – качели. То в крик, пунцовеет от гнева, то веселится. Младшей балованной красавице-дочке с золотым водопадом волос король Ламильяна прощает почти все, исполняет любую причуду.

– Еще быстрее! Быстрее! А-а-а-а!..

Колесо подскакивает на выбоине, мелкий камешек вылетает из-под копыт, отскакивает от соседнего и бьет лошадь в нос. Черный жеребец встает на дыбы, задевает другого вороного, постромки рвутся, как бумажные, упряжь рассыпается кусками, будто заколдованная, коляска с разгону устремляется с обрыва вниз.

Грохот, крики и темнота…

Теперь, кажется, посветлело. Только не было сил не то что пошевелиться – даже поднять ресницы. И болело… невыносимо болело все тело, сознание мутилось, уплывало. Старческое хихиканье над головой, в котором сквозили отчетливые нотки безумия, вновь вырвало девушку из полусна-полубреда. Боль с утроенной силой накинулась на израненное тело, терзая плоть алчным зверем.

– Умираешь, деточка, – без сочувствия, скорее оглашая вердикт, снова хихикнул старик. Рассмотреть ничего толком не получалось. Корка то ли слез, то ли крови крепко склеила ресницы. – И мальчики помирают. Остальные-то уже ушли за грань мира. А вы еще цепляетесь, крепенькие. Кровь-то я покуда затворил. Поиграть, что ли? Не зря ж меня зов Ольрэна сюда кружным золотым путем приволок? Может, в том его умысел сокрыт?.. Хочешь жить?

«Хочу ли? Не знаю, если все время будет так больно, то нет», – хотела ответить Кимея, но из горла вырвался лишь невнятный сип.

– Хочешь, – почему-то решил для себя безумный старик. – А вы, ребятки?

Клокочущие хрипы откуда-то слева стали ответом. Сумасшедший тоже услышал и довольно захихикал, шаркая и бормоча под нос:

– Согласие дано, тела еще теплы! Ха-ха-ха! Во славу Ольрэна! Тебе, Переменчивый! Тебе, Ушедший, но не забытый! Из восьми три слепить, метаморфозам быть!..

Какие слова говорил старик дальше, Кимея не поняла, они вообще не походили на слова, скорее на вой ветра, грохот камней, клокотание бурлящей воды. Боль в теле нарастала. На саднящее лицо с размаху шлепнулась теплая тряпка, некая сила вздернула и закрутила девушку в пространстве. Дикая мука накатывала волна за волной, сознание уплывало, но за миг до блаженного небытия всю суть Кимеи прошила новая молния страданий, такая резкая, что глаза широко распахнулись. Всего на миг, отпечатывая жуткое видение.

Хохочущий старый безумец в рваной грязной хламиде, воздевший вверх руки, огненные всполохи, срывающиеся с его пальцев и бьющие в саму Кимею, в пару мужских тел на высоких плитах поодаль и в окровавленную мертвую груду, единым комом сваленную посреди пещеры. Лошади, пес, парнишка-кучер, девичье изломанное тело с кровавой маской вместо лица и водопадом золотых кос… И еще более яркая вспышка, не молния даже, второе солнце, затопившее светом все вокруг, и громовой веселый шепот, раздающийся отовсюду:

– Одобряю, изменяю! Искажаю! На свой лад меняю! Эта кукла скучна, сменим начинку, веселее станет она!

Потом тьма окончательно затопила сознание. Личная горничная принцессы приняла беспамятство как благословение Первоотца и Первоматери, дающее долгожданную свободу от мук. Ее душа легким перышком вылетела из измученного тела и устремилась к манящему свету вечности.

Глава 1

Начало и конец, или Конец и начало

Еще классик утверждал, что тяжелые предметы ни с того ни с сего на голову не падают. Предопределение, судьба, рок – красивые слова, много пафоса. А толку-то? Рассчитываешь, планируешь, работаешь, а в один непрекрасный день – бац! – конечная, слезай. Приехали! Но бывает и по-другому. Случается, по воле одного Шутника (с большой буквы «ша») получаешь вместо места на облаке с арфой или сковороды (хотя на место в горячем цеху я вроде нагрешить не успела) кое-что иное.

Впрочем, обо всем по порядку, чтобы не пришлось десять раз повторяться. Я вообще создание местами ленивое. Нет, была работа – делала, но сама себе занятие отродясь не искала. Даже к пыли дома спокойно относилась. Назначен день уборки – пятница, тогда и вытирала, а в другое время руководствовалась принципом «пыль на своем месте лежит, и я полежу».

То ли дело мать с сестрой. Нет, к родным я привязана, но все портила их прогрессирующая год от года мания чистоты. Умные люди с психологическим образованием называют это акцентуацией на педантизме или вовсе застреванием. Родичей этот «сдвиг по фазе» полностью устраивал. Мне же, как только смогла заработать на съем жилья, пришлось ради сохранения нервных клеток линять из отчего дома, теряя тапки. Только на съемной квартире вздохнула спокойно. Всех тех, кого не устраивал порядок в скромной двушке, ласково посылала лесом на хутор бабочек ловить.

Сама-то я вообще повышенным человеколюбием никогда не страдала. Природу: воду текучую, небо, траву, горы – обожала с детства, любоваться могла до бесконечности, а людей – нет. Наверное, где-то подсознательно в душе жило предощущение собственного жребия. Потому что любить свою работу – это либо извращение, либо везение, выпадающее редкому счастливчику.

Принято считать, что плохая репутация у числа тринадцать. Как по мне, так шестнадцать оказалось похуже. С этой даты – шестнадцатого ноября, через недельку после того, как мне шестнадцать стукнуло, – и полетел привычный мир вверх тормашками. Я научилась не только смотреть, но и по-особому видеть. Откуда взялся дар или проклятие, понятия не имею. Насколько знаю, в роду у меня ни одной самой захудалой ведьмы никогда не было. А тут засада!

Я стала видеть черные и серые следы на людях. Сначала думала, галлюцинации зрительные или книжек перечитала, переутомилась. Потом начала не только видеть, но и понимать смысл темных пятен. Понадобилась мне для этого пара месяцев и несколько о-очень наглядных примеров. Одного парня, вздумавшего перебежать дорогу на красный свет с банкой пива в руках, размазало парой шальных встречных джипов как раз в те самые пятна. Только теперь они стали красными. Спустя три недели соседа, у которого я видела черноту на груди, увезла «скорая» с инфарктом на носилках, накрытого простыней с головой.

Вот тут до меня и дошло: черные следы – это отпечатки смерти. Я не стала тогда истерить. Впрочем, воображать себя мессией и, перекраивая реальность, рваться спасать всех сирых и убогих тоже не ринулась. «Пункт назначения» смотрела, прониклась. Если суждена тебе смерть, то не беги, умрешь уставшим.

Первым делом я, конечно, оглядела своих родных (мать, старшую сестру, папку) и, не найдя черных пятен, сосредоточилась на учебе. Средняя школа, химия, физика, математика – было о чем поволноваться и без отпечатков смерти.

Я жила, как живется, до тех пор, пока не увидела на Лешке, своем однокласснике, у которого собиралась списывать завтрашнюю контрольную, черные метки по всему телу. Тогда я жутко разозлилась на дурня, собирающегося погибнуть, на саму смерть, на глупую ситуацию и даже на саму себя. Взбесило осознание: вижу, а изменить ничего не могу.

Обогнала я Лешку, задержавшегося подымить с приятелями, и пробежала по мостку над котлованом стройки. Взгляд на бетонные блоки с железными штырями на дне заставил меня затормозить у ограждения. Эти штыри и пятна на Лешке… Мостик, который сегодня лежал как-то слишком криво, часть земли с краю осыпалась… Тогда-то у меня в голове щелкнуло! А, была не была! Пойдем против законов, прописанных кинематографом. Я поднатужилась и столкнула мостик вниз. Грохот был, треск, парни-курильщики прибежали, матерились удивленно, а я стояла и смотрела, как исчезают темные пятна на однокласснике. Физику у него сдула на «отлично». Тогда-то и поняла, что темные пятна – это не окончательный приговор, а лишь указание на вероятность конца. Тем же вечером случилась та странная встреча. ОН пришел ко мне, проявившись прямо в зеркале коридорного трюмо.

В преддверии выходных родители с сестрой подались на дачу, оставив меня в квартире одну. Я расчесывала на ночь волосы и думала об оценке за свою честно списанную контрольную. В какой-то миг поняла, что вижу в зеркале не лохматую брюнетку в халате с щеткой наперевес, а его. Невзрачного лысоватого мужичонку в потертом коричневом пиджачке с черными кожаными заплатками на локтях, в несвежей белой рубашке, вытянутых на коленях брюках и со стареньким рыжим портфелем без одной защелки.

Пугаться такого невозможно, поэтому я растерянно ляпнула, тыкнув щеткой в зеркало:

– Ты кто?

– Смерть, – буднично признался мужичонка.

– Не похож, – выпалила я, прежде чем сообразила, что беседа с галлюцинацией не является признаком душевного здоровья. А уж если глюк тебе отвечает, то пора сдаваться в руки специалистов.

– Можно так, – скопировал тип из зеркала мое движение, тыкнув пальцем в зеркальную преграду. Изображение пошло волной.

Лысый дядька на миг обернулся скелетом в импозантном черном плаще с капюшоном, застегнутом на серебряный череп-фибулу. В правой костистой руке лежала сакраментальная коса, зловеще отливающая черным серебром.

– Теперь соответствую имиджу?

Я завороженно кивнула, а ОН снова стал внешне безобидным типчиком со стареньким портфелем.

– Гадаешь, зачем пришел?

– Если Смерть, то, очевидно, за мной. С другой стороны, если до сих пор жива, то, наверное, все-таки чего-то не понимаю.

– Я всегда прихожу познакомиться с заступающими последнюю дорогу, – ответил мужичок. Причем последние три слова сказал так, будто их следовало писать с большой буквы каждое и жирным шрифтом. «Заступающими Последнюю Дорогу» – вот так!

– То есть лично устраняешь? – опасливо уточнила я.

Смерть же с портфелем стоически вздохнула, материализовала себе в зазеркалье кресло, снаружи нигде не проявившееся, уселась с комфортом и принялась объяснять.

Оказывается, большинство (да что большинство – практически все люди!) изредка чувствуют дыхание Смерти за спиной. Но избежать гибели, если она почти предрешена, зачастую не способны. Своими метаниями они, как в старом анекдоте, наоборот, приближают конец, специально мостят дорогу к могиле. И лишь редкие зверушки-мутанты по прозванию Заступающие Последнюю Дорогу имеют возможность уйти сами и играючи спихнуть с последней дороги других. Они инстинктивно чувствуют, что нужно сделать, чтобы Смерть осталась с носом.

Тут я не утерпела и вылезла с вопросом, зачем Смерти давать инструкции тому, кто у него (или у нее), можно сказать, хлеб отбивает. Оказалось, не все столь однозначно. Заступающие не в силах увидеть метку смерти на тех, чья жизнь без вариантов окончена. Именно такие, однозначно обреченные, – самые удобные клиенты. Остальные же, кто мог жить, но все-таки умер, требуют от Смерти дополнительных телодвижений. А кому нужна лишняя работа? Понятное дело, никому, будь ты хоть обычный человечек, хоть персонифицированное явление. Так что во мне Смерть увидела средство облегчения собственного жребия. Потому и поторопилась явиться с инструкциями, едва я единожды проявила умение.

Далее последовала лекция о том, как лучше видеть обреченных, сталкивать их с пути, ну и тому подобное. Так скучно нам даже физику не объясняли. Только потому я и поверила в происходящее. Снящаяся мистика и галлюцинации настолько занудными быть не способны по определению. Мозги мне лысый с портфелем полоскал больше часа. Под конец я озадачила работодателя личными соображениями:

– Стоило ли мне столько мозги полоскать? Многого все равно сделать не смогу. Мне сейчас вообще никто не поверит. «Онижедети» звучит как заклинание массового отупения. Позже, если о способностях трепаться стану, то или в психушке окажусь, или под колпаком у спецслужб. Ни того ни другого не желаю. Нет, чисто теоретически людей мне жалко, но ломать себе жизнь ради высшего блага?! Это в Хогвартс к ДДД и Потному Гарику.

– Делай то, что можешь. Твой дар будет неосознанно притягивать тех, кто пожелает изменить свой путь. Кроме того, будущее Заступающих Последнюю Дорогу изменчиво. Вместо закрытых путей обычно открываются многие другие… – Впервые за все время беседы Смерть скупо улыбнулась, будто знала обо мне что-то такое, подпадающее под нехорошее словечко «сюрприз». Знала, но делиться не спешила.

– А какие-нибудь бонусы за работу полагаются? – практично уточнила я.

– Я похож на Деда Мороза? – удивился собеседник.

– Одно лицо, только без бороды и красного халата.

– Тогда и глупых вопросов не задавай. Кармой зачтется, – закрыла тему Смерть.

Очередная, на сей раз предвкушающая улыбка странного собеседника мне совсем не понравилась. Что он имел в виду, уточнить не успела. Исчез чудак на заглавную букву «эс» из зеркала вместе с портфелем и креслом.

Насчет притяжения клиентов лысый не соврал. Утром, входя в лифт, увидела бледно-серые пятна на груди у старушки-соседки и ляпнула:

– Теть Тамара, вам бы сердце проверить. Пошаливает небось! – И, раньше чем выслушала череду квохтающих жалоб на сердце, печень и другой ливер, увидела, как бледнеют пятнышки на груди старушки.

Стало быть, несвоевременной смертью бабушка теперь не помрет, только в положенный час. Наверное, после моей рекомендации в больницу отправится, и то хлеб. А то она одна живет, помрет невзначай, заселятся какие-нибудь буяны, и будет музыка по полночи нервы трепать. Нет, такой хоккей нам не нужен, уж лучше тихая бабушка, никогда не включающая телевизор после девяти вечера и не водящая в дом чужих дедушек!

Так и повелось. Пятнышки на людях стали привычны, как дождинки в ливень, и так же привычно я стала подбирать способы их устранения. Частенько получалось, порой нет, стопроцентную гарантию во вселенной дает лишь одна контора. Да-да, та самая, с представителем которой я через зеркало имела честь побеседовать.

Словом, шли годы, я окончила школу, поступила в финансово-экономический на бухгалтера. Причина выбора профессии была элементарной: с черными циферками комфортнее, они никогда не пестрят черными пятнышками – знаками смерти. По знакомству (а что и где у нас делается в стране иначе, если можно решить дело через родного человечка?) устроилась бухгалтером в одно не слишком крупное ЗАО. Жила тихо в своей съемной квартирке, читала вечерами книжки, попивая чай, ликерчик или вино с вкусняшками. Мужчинки приходили и уходили, потому что я не желала подлаживаться под них, а они, те, кто хоть что-нибудь собой представлял, – прогибаться под меня. Одной было удобно и спокойно. Уже подумывала завести ляльку от подходящего кандидата…

И тут случился он. Увы, не роковой тип сногсшибательной наружности с миллиардами за душой, яхтой и личным самолетом, а тот самый «кирпич». Вернее, это был не кирпич, а ветка дерева. Большая.

Очередное штормовое предупреждение, привычно бомбанувшее мобильник, обернулось настоящей репетицией армагеддона. Проливному дождю с сильнейшим ветром угораздило разразиться как раз в тот момент, когда я вылезла из маршрутки за два квартала до дома. Увы и ах, до подъезда у нас только такси возит. Но в такой час его все равно не дождешься – звони, не звони. Не ночевать же на работе!

Сильнейший ветер, при котором зонтик, если хочется поберечь спицы, даже открывать бесполезно, оказался «приятным» бонусом к жесткому массажному душу сверху. Вернее, при таком ветре душ стал душем Шарко. Лил, по-моему, даже снизу, а не только справа, слева, спереди и сзади. Промокший до нитки и замерзший человек – проверено на себе – враз утрачивает способность к критической оценке происходящего. В голове остается одна мысль: скорее домой, скинуть мокрую одежду и в горячую ванну, а внутрь – чаю с коньячком. Или даже просто коньячка!

В чавкающих мокасинах я катером на воздушной подушке рассекала громадную лужу, в которую превратился двор. Говорят, что простота хуже воровства, а сейчас убедилась, что заасфальтированный двор хуже нуждающегося в ремонте. Обычно основная вода скапливалась в выбоинах, оставляя пространство для маневра опытному горожанину. Сейчас же аш-два-о была везде, как первичный океан в первые миллионы лет зарождения жизни на Земле. Зато перед горожанами не стояла проблема выбора пути. Какая разница, где идти, если везде воды выше щиколотки?

Пока я философствовала на бегу, дверь подъезда пиликнула, и из сухого его нутра к газону бросились Макс и Миша. Максу было шесть, Мише – семь лет. Первый являлся здоровенным черным терьером выставочного экстерьера. Второй – мелкий и юркий – дружелюбным до безобразия и страшно общительным соседом-первоклассником.

Кажется, мальчишке в безразмерном дождевике и сапогах по колено оказаться под дождем было в кайф. Завидя меня, пацан разулыбался от уха до уха, замахал свободной от поводка рукой и звонко заорал:

– Привет, теть Кать! А у Макса понос! Съел какую-то дрянь на помойке! Мы уже три раза выбегали!

Враз вымокший Макс, принимая подобающую случаю позу горного орла, обтекал молча и сосредоточенно, как подобает занятому важным делом уважающему себя созданию.

Я неопределенно пристукнула зубами в ответ на радостный возглас Мишани и невольно втянула голову в плечи – прямо над нашими головами полыхнуло и почти сразу грохнуло небо. Очередной резкий порыв ветра заставил громадный тополь во дворе затрещать. Потом я увидела внезапно выступившие черные пятна на пацане, собаке и, вот дура, дальше действовала рефлекторно – бросилась вперед и снесла хлипкое тельце ребенка с газона, собака инстинктивно дернулась следом за мелким хозяином. А я уже не успела. Большая ветка – она тот же кирпич, только тяжелее и другой формы. Зачем я это сделала? Наверное, слишком замерзла и мозг отключился. Дура? Дура! Ой дура…

Мир померк, где-то в отдалении раздался задумчивый и очень знакомый голос:

– Я ж говорил, кармой зачтется…

Пришла в себя я резко, от дикой вони. Кровь, потроха (точно как в деревне у бабки, когда курам по осени головы рубили), жженая кость и еще что-то невообразимо противное составляли аромат, шибающий в нос почище нашатыря. Было темно. Лишь чадящий свет пары догорающих факелов размазывал мрак до насыщенно-серого. Справа отчетливо тянуло сыростью. Слева и впереди едва различались предметы, идентификации не поддающиеся. Я улавливала лишь контуры неровного громадного шара и пары сооружений (ящики? бетонные блоки? саркофаги?) с прямыми линиями, поверх которых валялись какие-то длинные мешки.

Во всем организме ощущалась удивительная… нет, блин, не легкость. Тяжесть и онемение! Как в отлежанной за ночь руке. Только я вся была рукой. Мысленно прикинула – двигаться вроде как могу, но с трудом. Тело воспринималось странно, словно засунули меня в грубый скафандр, а перемещаться в нем не научили. Попытавшись пошевелиться, я лишь едва заметно дернулась и зашипела сквозь зубы от возмущения.

Спустя несколько секунд послышался мужской хриплый голос слева, со стороны «ящиков и мешков»:

– Ким, лапуля, ты никак жива?

В ответ хрипуну никто не отозвался. Я снова злобно запыхтела, пытаясь заставить тело если не сесть, то хотя бы поднять руку. Вместо этого дернулась, будто ей засадил молотком по колену садист-невропатолог, правая нога. По всему телу волной прошлись колкие, мерзкие мурашки. Я умерила запросы и еще раз попыталась шевельнуть уже не рукой, хотя бы большим пальцем на левой руке. Вместо него сжалась в кулак и стукнула по чему-то твердому правая ладонь. Новая волна мурашек-льдинок протопала сквозь тело. Они поселились не только на коже, но и под ней, в нервах, сухожилиях, даже костях. Боли не было, лишь общее неприятное ощущение, дополняемое осознанием полного бессилия. Я словно оказалась участницей шоу «Почувствуй себя перевернутой черепашкой, сто процентов реалистичности погружения в среду гарантировано».

Снова постаралась пошевелить тем же пальцем левой. На сей раз приливная волна мурашек оказалась скромнее, и нужный палец дрогнул, а потом беспорядочно задергался. Будто мозг и организм никак не могли договориться между собой или последний запутался с расшифровкой поступающих сигналов.

От усилий на лбу выступил пот, но я все пробовала и пробовала, злясь от беспомощности, пока наконец сначала правая, а потом и левая руки поочередно не сжались в кулаки, а затем не разжались.

Сердце бухало в груди, как после забега на пять километров, перед глазами плясали стеклянистые червяки и черные точки, но у меня получилось! Я торжествовала: «Ура, заработало! Сейчас полежу еще немного и займусь ногами!»

Пока боролась с собой, мужчина не унимался. Он, видать, тоже собирался с силами и теперь снова звал:

– Ки-и-им!

Теперь к нему присоединился еще один хрипловатый басок, похожий на первый:

– Ки-и-им?

Пока я соображала, где, что, почему и зачем, сбоку заговорили между собой сразу двое.

– Керт, чего лапуля-то молчит? Неужто язык прикусила?

– А я знаю, Кирт?

– Тут такое творилось, кобылу мне в жены, что как мы себе чего не откусили, а может, и откусили – не разобрать, – прохрипел названный Киртом, почему-то приплетая в речь странные пожелания про лошадок. (Может, он так ругался?) – Голова гудит, словно гуляли в «Веселом путнике», пропивая половину десятинного жалованья. Причем все потратили на горячивку, а не на закусь и девок.

Собеседник ответил ему согласным кашлем. Закашлялся и Кирт. То, что я приняла за длинные мешки на ящиках, подергивалось и трепалось, демонстрируя подобие интеллекта. Точно, там валялись двое мужиков! Один из них, тот самый Кирт, прочистив горло, снова заталдычил, вызывая, как радист, базу:

– Эй, Ким, Кимея, жива? Отзовись, лапуля!

– Парни, не знаю, кого вы зовете, но, по ходу дела, здесь только вы и я. Хотя понятия не имею, где это «здесь» и кто вы, – промямлила я, с трудом ворочая тяжелым, как мокрая тряпка, и непослушным языком.

– Уф, живая! Будь, Ким! – облегченно выдохнул Керт странное пожелание бытия. Это у них вместо «здравствуйте», что ли?

– Ага, будь! Напугала-то ты нас, Ким! А что память отшибло – не беда, отлежишься чуток, полегчает, – раздался радостный басок того самого трепача Кирта, только что вещавшего про выпивку, лошадок и девок.

– Лежи покамест, не вставай, – дельно посоветовал первый, прозываемый Кертом.

– Стало быть, мы с тобой, братец, и Ким – тут. Осталось понять, где Тимас и Симелия с Альтом. Песьего бреха не слышно, кучера тоже не слыхать. Если ее высочество где-то визжит, требуя нас, то чем скорее мы найдемся, тем выше шанс не нарваться на штраф, – опять начал вещать разговорчивый Кирт.

– Может, я головой сильно шибанулся, только последнее, что помню, – как коляска принцессы с обрыва летит. Дальше грохот, боль и темнота, – прокашлял Керт.

Пока они беседовали между собой, я гадала, почему эти деятели упрямо принимают меня за какую-то Ким или Кимею?

– Тогда мы с тобой, Керт, в одном месте головой бились, я тоже про обрыв помню, – озадаченно протянул Кирт. – Ким, лапуля, ты чего последнее помнишь?

– Грозу и ветку дерева, которой меня придавило. Кстати, мужики, меня Катерина, Катя зовут, так что по-любому скорее Кэт, чем Ким, – сварливо буркнула я и попыталась поднести пальцы к вискам.

Синхронно обеими руками разом я шевелить еще не пробовала. Этот подвиг отозвался очередным шествием ледяных колких мурашек, в строй к которым беспорядочно затесались их огненные подружки. Голову прошил такой чудовищный болевой разряд, что, кажется, я отключилась ненадолго или заснула. Разбудили меня шорох, буханье подошв, скрежет по камням, стук и почти синхронные матюги. Странные матюги, через слово поминающие мечты о кобыле в жены, экскременты и половые органы некоего отца и чьей-то матери. Послышался ритмичный стук. Потом сразу стало светлее.

Запылали два факела в лапах – руками эти конечности назвать язык не поворачивался – двух здоровенных шатенов. Плечистых, высоких, похожих друг на друга, как отражения в зеркале. Весьма потрепанные, пыльные, грязные и окровавленные отражения. Впрочем, при всей внешней обшарпанности безобидными мужчины не выглядели и на простецких Ванек из техникума не тянули. Слишком четкой лепки черты лица, губы – не лепехи, брови ровные, да и носы не картошки, а вполне четкие. «О, – сообразила, – эта парочка напоминает итальянцев, очень хорошо питавшихся в детстве «Растишкой», лишенных обычной кудрявости и чернявости».

Едва факел осветил меня, заставив зажмурить глаза, как «двое из ларца» синхронно подались назад и сконфуженно поклонились.

– Ваше высочество Симелия! Будьте! Простите, мы ваш голос с Ким спутали. И платье с прической у вас отчего-то сходны стали, вот и не признали сперва… – торопливо забормотал первый, кажется Кирт. Второй стоял молча.

– Уже сказала, что я не Ким и никак не Симелия, а Катя, – раздраженно огрызнулась я, прикрывая пятерней заслезившиеся от близости факелов глаза.

Рука двигалась как надо. Подбодренная прогрессом, я осторожно оперлась о ложе второй свободной ладонью и попыталась сесть. Медленно и со скрипом, но удалось.

Кстати, на чем таком твердом и холодном я валяюсь? Эдак и почки застудить недолго. Выяснилось, что на серой и очень холодной каменной плите, твердой, понятно, как камень. Как я тут очутилась? Пальцы привычно ринулись взъерошить шапку кудряшек и застряли в толстой косе. Так, стоп… косе? Откуда взялась коса? Перебросив ее через плечо, впилась взглядом, как в змею. Светлая, почти пепельная! Куда делись мои нынешние кудрявые черные волосы? И пальцы… Где мой маникюр со стразами? Тонкие пальчики с ровными розовыми ноготками безо всякого лака нервически затеребили растрепанные блондинистые лохмы. На запястье красовалась татуировка в виде маленькой не то веточки, не то стебелька с мелкими голубенькими цветочками. Я оставила в покое волосы и поднесла запястье с просвечивающими тонкими ве́нками ближе, чтобы разглядеть картинку. Не мои волосы, не мои руки, не моя татушка. Какой вывод? Это вообще не мое тело!

Ничего удивительного, что оно меня слушаться не хочет. Куда я попала? Куда меня этот лысый хр… хороший нечеловек с косой в зачет кармы засунул? Ответов в гудящей голове, если опустить мат, не было. Но я понимала четко одно: все эти «подарочки» от «не Дедушки Мороза» мне категорически не нравились. Только ему, как и сказочному новогоднему старику, все равно не было смысла предъявлять претензии.

Пока я переваривала стрессовые новости, двое крепких молодых мужиков снова шагнули ближе, озадаченно переглянулись и уставились на меня в полном обалдении. Болтун Кирт потер шею сзади, молчун Керт почесал висок. Ага, стало быть, не только молчаливый, еще, возможно, и умный. Дураки, если верить любительскому мнению о жестах, обычно чешут в затылке.

– Лицо принцессы Симелии. А все остальное: голос, волос, знак выпускницы «Кордесса» на руке, тело и одежда – Кимеи, – методом перечисления выдал наконец причину общего замешательства Кирт.

Чтобы рассмотреть меня получше и еще разок во всем убедиться, он снова поднял факел выше. На ногах парочка стояла покачиваясь, но хоть палками с огнем в меня не тыкала и спалить не пыталась.

То ли от света, то ли от резких движений меня накрыло очередной, самой мощной волной боли. В ушах зазвенело, мучительный стон вырвался сам собой. Тяжесть в голове и теле словно взорвалась, выпуская наружу память. Информационный поток-биография юной Кимеи, личной горничной и наперсницы принцессы Симелии, едва не отправил бедную меня в очередной нокаут. Зато сразу стали понятны глумливые слова Смерти о карме.

Эта нехорошая мужеподобная персонификация старушки с косой каким-то образом ухитрилась вытащить и перебросить мое сознание в чужое тело чужого мира, именуемого Фальмиром. Мира, где жили люди, но действовала магия, правили короли, а боги куда более деятельны, чем полагается сданным в архив пыльным мифам далекого прошлого.

Что теперь? Можно, конечно, негодовать, бия себя пяткой в грудь, и требовать все отыграть назад. Но вот вопрос, а осталось ли от меня там, на Земле, что-то целое и функционирующее, куда можно возвращаться? Судя по размерам той ветки – вряд ли. Будь я живой, Смерть банально не смогла бы ничего сделать. Она только на покойниках специализируется.

Я поморщилась, анализируя последние минуты памяти Кимеи, образ сумасшедшего старика, творящего какой-то ритуал, и отклик на творимое безобразие некоей сущности по имени Ольрэн Ушедший. Кажется, в памяти наперсницы принцессы Симелии этот подозрительный тип проходил в качестве ушедшего и полузабытого бога коварных шуток, метаморфоз и почему-то дверей. Дескать, во власти злого шутника Ольрэна было не только извратить любое сущее, но и распахнуть или затворить какие угодно пути или двери. Если быть совсем точной, на здешнем едином языке Ушедший именовался богом не дверей и дорог, а скорее проходов. Это слово вбирало в себя значение «дверь» и «путь» одновременно.

Ха, для сгинувшего с концами Ольрэн чересчур энергичен и деятелен! Хотя, если он отвечал за проходы, что ему стоило как уйти, так и вернуться, не считаясь ни с чьим мнением? И для меня, блин, организовал такой, то ли при содействии, то ли при попустительстве Смерти с Земли.

Вообще, нежданные возвращения – обычное дело для высших сущностей, если судить по книжкам фэнтези. Их я прочла в изобилии в тщетных попытках найти ответ на вопрос: «Со мной ли одной творится разная потусторонняя фигня или нас, «счастливчиков», много?». Ответ, конечно, не нашелся, но книжки понравились, увлеклась и почитывала под настроение регулярно. Уже не в поисках истины, а исключительно для развлечения и отвлечения от муторной миссии Заступающей Последнюю Дорогу.

В книгах порой тоже встречались бедолаги, работающие на «старушку с косой» или вообще ее подменяющие. Смеялась я тогда до колик. Когда знаешь, о чем речь, со стороны все так забавно выглядит, даже если автор не собирался читателей на «ха-ха» пробивать. Досмеялась, ага, теперь можно и поплакать, когда на мне типичный рояльный метод решения проблемы главного героя – попаданство – использовали. Ну лысый, ну удружил…

От чужой памяти голова раскалывалась, как кокосовый орех под топориком аборигена с тропических пальмовых островов. Я с трудом присела и энергично помассировала виски. Вроде бы тело начало слушаться и уже не напоминало ощущениями древний скафандр водолаза для глубоководных работ. Теперь оно больше походило на новый костюм из грубого льна, не поддающийся глажке, которому еще предстоит обмяться и сесть по фигуре, то есть по душе.

Рядом смирно отсвечивала факелами и неуверенно переминалась с ноги на ногу или пошатывалась парочка мужиков. Кирт и Керт – телохранители с отличными рекомендациями из «Серого щита», специализирующиеся на охране и усмирении буйных порывов вздорной принцесски Симелии. Если сиротку Кимею из древнего нищего рода дрессировали в «Кордессе», пансионе для камеристок, горничных и наперсниц высшей категории, то щитовики тоже числились элитой среди своих, телохранителей-наемников. Выпускников этого учебного заведения разбирали как горячие пирожки представители самых знатных фамилий Фальмира. Если же кто из щитовиков не хотел заключать постоянный контракт, то отлично зарабатывал на разовых. За десяток лет ударно-защитного труда сколачивалось небольшое состояние. Папочка-король Ламильяна покупал для своей балованной младшенькой дочурки самое лучшее из вещей и людей.

Собратья и сестра по присмотру за златовласым несчастьем, Кирт, Керт и Ким, состояли если не в дружеских, то в приятельских отношениях точно. Общие проблемы, знаете ли, сближают сильнее совместных попоек. Трое коллег по нелегкой миссии неплохо знали друг друга. Хорошо, что я врать мужчинам, притворяясь Кимеей или Симелией, не стала. Смену личности те почуяли бы сразу. Я решила и дальше от щитовиков ничего не скрывать. Не открутят же они мне голову только за то, что я – это я, жертва произвола всяких темных сущностей и богов? Никто из пары Кирт-Керт глупостью и жестокостью не отличался. В конце концов, мы в одной лодке, то есть на одном алтаре всяким извращенным экзекуциям подвергались.

Сейчас щитовики всего лишь хотели знать, кто я. Блин, да я, если уж говорить начистоту, и сама бы не отказалась. Судя по всему, старый маг-маразматик, движимый прихотью, вдохновением или личной шизой, нацепил на покалеченную горничную лицо мертвой принцессы. А его не менее гениальный призванный бог добавил в этот кровавый коктейль душу попаданки. Ладно хоть на память отлетевшей души Кимеи кто-то (местный Ольрэн или моя знакомая Смерть) расщедрился. Не придется тыкаться на ощупь в местных реалиях, как слепой котенок в поисках мамкиной титьки.

– Керт, Кирт, повторяю, я не Симелия и не Кимея. На татушку и прочие приметы не смотрите. Когда коляска упала с обрыва, вы все угодили в руки безумного мага, – хрипло прошептала я. – Старик провел ритуал, призывая Ольрэна, ушедшего бога метаморфоз. Тот заглянул на огонек. Не знаю, что он сотворил с вами, но та девочка Ким, которую вы знали, нынче умерла в пещере. На ее искалеченное лицо прилепили физиономию принцессы Симелии. Ее тушка сзади в общей груде валяется, Ким видела. Мою же душу выдернули из умирающего тела в другом мире. Душа Кимеи хотела уйти от мучений и ушла, а память осталась. Такая вот окрошка.

Взгляды темных глаз, в полумраке пещеры казавшихся черными, снова скрестились на мне. Секунда, другая, третья… мужчины снова переглянулись, обернулись назад и подсветили получше указанный ком мертвой плоти. Меня затошнило. Окровавленное девичье тело без лица, изломанные лошади, здоровенный черный пес, похожий на Макса, хрупкий парнишка-кучер, выбранный принцесской за смазливую мордочку и знание лошадей, – инсталляция вкупе с запахами вдохновляла лишь на прочистку желудка.

Помилосердствовав, телохранители описали факелами знак круга, перечеркнутого по косой в нижней трети, – символ Первоотца. Сотворив, таким образом, ритуал прощания с ушедшими, они снова вернулись ко мне, смещая факелы и скрадывая жуткую груду в тенях.

Глава 2

На дне, почти по классику. Рекогносцировка

– Как-то вечерком слышал в трактире «У стены» старую песню-легенду. Очень пьяный бард пел о безумном жреце-маге, чьи преступления неисчислимы и смертный приговор которому подписан едва ли не в каждом уголке Фальмира. Служители Первоматери приговорили его к сожжению заживо, блюстители долга Первоотца – к котлу с кипящим маслом, а жрецы-псы Дагонта Законника-Очистителя – к четвертованию. Йорд Седой Отступник, презревший богов нынешних, продавший душу Ольрэну за бессмертие и могущество, – так называл бард того безумца, – припомнил Кирт.

«Надо же, – отметила я памятливость и наблюдательность щитовика. – Небось и сам тогда в дрова пьян был, по трезвяку такие песни не поют и не слушают, а запомнил. Выходит, телохранитель не только языком треплет, но и других слушать умеет».

– Вот, стало быть, в чьи лапы мы угодили к добру или к худу, – задумчиво крякнул Керт.

– К добру? – аж поперхнулся от возмущения Кирт.

– Не появись Отступник здесь, в ущелье лежали бы наши трупы, брат, – резонно пояснил разумник Керт.

– М-да, – крякнув, вынужденно согласился Кирт и сумрачно продолжил мысль напарника: – Не только бедолаги Тимаса и Симелии, но и твой, мой и лапули Ким. А так вот они мы, живехоньки и целы. Я – это точно я, ты – это ты…

– А Ким? – невольно настороженный взгляд Керта метнулся в мою сторону.

Я напряглась. Вдруг меня сейчас в четыре руки убивать станут, как того Йорда?

– Ким не повезло, – философски констатировал Кирт, не предпринимая никаких агрессивных телодвижений, и добавил, сделав еще один знак Первоотца факелом: – Жаль лапулю, пусть идет в светлые объятия Первоматери, как того и желала, но нам-то всем жить.

– Что предлагаешь? – справился о мнении брата Керт, начиная рассуждать вслух: – С одной стороны, тело ее высочества надо бы отцу доставить…

Я же, пользуясь данными из памяти горничной, его перебила:

– Надо драпать, и поскорее!

– Согласен, кобылу мне в жены! – решительно выпалил Кирт со своим обычным ругательным присловьем. – Бежать, и быстро. Смерти Симелии нам не простят, а уж если следы ритуала почуют и найдут, то гореть, плавать или на куски быть разорванными вместо Йорда мне вовсе не мечтается. Никто разбираться не будет, как мы уцелели. Ты с нами, лирта с лицом принцессы, памятью Ким и душой незнакомки?

– Куда ж я с подводной лодки, лирты! Будьте! – согласилась я, припомнив, что бесконечные пожелания бытия – здешний аналог приветствия, а лирт и лирта – обычное обращение к мужчинам и женщинам Фальмира. – Тикать так тикать, только с этого каменного одра слезть помогите, пока совсем не простыла. Апчхи! Меня шатает, как пьяную, и голова болит.

Вопрос о присоединении к компании телохранителей, или по-здешнему щитовиков, для меня вовсе не стоял. Куда я одна, тощая недомога с неотсортированной грудой чужих воспоминаний о чужом мире, подамся? Плохо мне, защитить себя не способна, одна надежда на парней. Подлости от них Кимея не видела, лишь помощь. Доверюсь! Другого выхода все равно нет.

Кирт легонько сдернул меня с плиты и небрежно поддержал, давая ногам привыкнуть к тяжести чужого-своего тела. Кимея, в отличие от моего прежнего тела с приятными округлостями, оказалась тушкой с цыплячьим весом и формами стиральной доски. Похоже, всех достоинств у девчонки, заморенной пансионом и нервной работенкой, и было что светлая, почти пепельная, коса толщиной в руку да серо-голубые глазки с длинными ресничками. Нет, покойница Симелия садистскими наклонностями не страдала, ни разу не подняла руку на компаньонку или слуг, но ее капризы доставали людей почище изощренной пытки.

– Кстати, куда мы будем драпать – раз, и на какие шиши – два? – переадресовала я паре спутников актуальные практические вопросы. – У меня в карманах пусто, даже безделушек на продажу нет. И одежда у нас у всех драная, испачканная в крови.

– Нам скрываться, а Симелии уже все равно, – резюмировал Кирт и, воткнув факел в трещину плиты, двинулся к трупам, не просто сваленным, как теперь виделось четче при новом ракурсе освещения, а словно скатанным в единый рыхлый ком каким-то маньяком. Будто некий великан за неимением снега вздумал поиграть в снежки из мяса. Брр!

– Украшения не трогай, запалить могут, только монеты из кошеля на поясе, – дал профессиональный совет Керт. – Камень поострее подыщи и дыру сделай, все монеты не бери, пару-тройку оставь, будто просыпались.

Я только присвистнула мысленно: это же надо, какое разностороннее обучение у телохранителей в «Сером щите»! Обобрать жертву, чтобы ограбление выглядело натурально, наверное, не каждый сможет. Я бы точно не додумалась. Впрочем, я ни разу в жизни не воровала ничего, кроме яблок у бабкиного соседа в деревне, и трупы тоже обирать не приходилось. Не та эпоха и профессия не та. Бухгалтеры по-другому зарабатывают, если они профи. Правда, мне и на этой ниве до звания мастера еще было пахать и пахать. Видала я таких спецов, что от любой проверки отбиться играючи могли, все данные в голове держали и любой отчет у них цифра к цифре с первого раза сходился.

– Снаружи подожду, – торопливо пробормотала себе под нос, и пока мужчины обирали трупы, я по стеночке, по стеночке, сдерживая рвотные позывы, двинула вперед. В сторону свежего влажного ветерка, долетающего от входа в пещеру. Шла навстречу неумолчному шуму, который способна издавать только текущая вода.

Небольшой коридор выводил за нагромождение камней в ущелье, ловко скрывающих вход. Я присела на один плоский камень и, вытащив гребешок, принялась переплетать растрепавшиеся до состояния мочалки волосы. Руки двигались сами, ловко разбирая пряди, я осматривала окрестности.

По дну ущелья, метрах в трех от валунов входа, мчался резвый поток. Не ручеек, уже речушка, перейти вброд и перескочить с разбегу не получится. Чай, не кенгуру! Взбираться наверх по камням на высоту трехэтажного дома как-то тоже не хотелось. М-да, если это награда за карму, то какая-то очень похожая на наказание. Всей награды – летняя пора попаданства. От холода не загнусь в сугробе. Плюс пара мужиков рядом, которые не рвутся незваную вселенку придушить и с расспросами про другой мир не лезут. Чего лезть-то? К срочным вопрос не относится. А если историю Фальмира вспомнить, все здешние – потомки тех, кто когда-то откуда-то пришел или был приведен богами. О множественности миров тут знают, хотя вроде как последние века про гостей снаружи ничего не слышно. Но это Ким не слышала, она вообще нелюбопытной девчонкой была…

А вот про «не придушить» – уже занятнее. Почему не рвутся? Вдруг я не обычная бедолага-гостья, а могущественный злобный дух, занявший бесхозное тело? Или щитовики – это… агностики? А может, даже демонопоклонники? Правда, Кимея ничего такого припомнить не могла. Вроде братья Первоотцу молились, при мне его символы выписывали. Что ж, если мужики по демонам, то их ждет большое разочарование. На суккуба я точно не тяну, особенно в этой заморенной тушке. И вообще, бухгалтер обычно имеет клиенту только мозг!

Я доплела косу, вернула гребешок в сумочку, а шпильки – в прическу, закрепляя косу корзиночкой сзади. Мысли перескочили на другое. Интересно, где коляска навернулась с обрыва? Там бы тоже пошарить неплохо. Жаль, обломков не видно. Старый безумец неслабым магом оказался, если смог нас всех до пещеры доволочь и следов не оставить.

Шаги сзади прервали размышления и созерцание воды. Увы, последнее никак не способствовало решению проблемы с переправой. Кирт и Керт выбрались наружу с неплохой добычей. Монеты из кошелька принцессы они честно разделили на троих. Я взяла только три серебряных кругляша на всякий случай и спрятала в махонькую сумочку на поясе, с гребешками и заколками. (Кошелек Кимея постоянно при себе не таскала, лишь когда собиралась в лавку или на торг, деньги брала.) Остальные монетки вернула Кирту – трепачу, но более домовитому, чем брат.

Хотя насчет кровных уз… Они пусть и похожи внешне, как близнецы, но приходятся друг другу не родными, а двоюродными. В «Сером щите» из парней специально пару одинаковых с лица и фигуры лепили в интересах заказчиков, преследуя две цели разом: услаждение взора клиента и приведение в замешательство потенциальных врагов.

– У вас целее денежки будут, – обосновала я передачу монет и вопросительно посмотрела на парней. Кажется, собратья по несчастью от меня чего-то ждали.

– Лирта Ким… или Кат… – запнулся и окончательно запутался с именами Кирт, принимаясь ожесточенно чесать шею сзади.

Да уж, «кат». Палачом меня еще не называли, неприятные ассоциации возникают, если вспомнить о проклятом даре Заступающей Последнюю Дорогу. Нет, зваться Кат категорически не желаю!

– Пусть будет не вашим и не нашим – Кит, лирты, – вздохнула я, смешивая имя ушедшей девушки и свое собственное, словно ставила его порогом новой жизни. Жили-были бухгалтер – раз и горничная – два, а потом пришла за ними Смерть, чуток пошутил ушедший бог – и получилась диковинная зверушка под номером три.

Щитовики кивнули (на Фальмире кивки больше походили на наклон головы вбок), сочтя знакомство состоявшимся.

– Плюс давайте без особо вежливых расшаркиваний. Память Ким при мне, я вас отлично помню, будто и впрямь дружила, – вздохнула я, потерев лоб и остро жалея об отсутствии возможности поскрести мозги, закипающие от усваиваемой информации. – Чего хотели-то?

– Кровь мы с одежды и сами замоем, а вот подлатать… У Тимаса нитки с иглой нашлись. Справишься?

– Кто ж его знает? – честно призналась я. Швеей на всю компанию мне горбатиться совсем не улыбалось. Как-то я все больше головой, чем руками, работать привыкла. С другой стороны, щитовики меня не заставляли трупы обыскивать. Там бы я точно не пригодилась. Бу-э-э! Поэтому честно постаралась объяснить причины замешательства: – В своем прежнем теле с иглой обращалась редко, но если мышечная память Ким сохранилась, а она вроде знала, с какого конца иглу держат, можно попробовать.

– Давай, у нас всяко хуже выйдет, – попросил Кирт и неожиданно резко поднял планку требований: – Сделай знак Первоматери.

– Эй-эй, запросы-то поумерьте! – пришлось сразу уйти в отказ. – Вышивать быстро ни я, ни Ким совершенно точно не способны.

– Не иглой, рукой, – поправил брата Керт.

– Так? – Я вытянула указательный палец и естественным для тела жестом изобразила в воздухе не то трезубец, не то вилку, символизирующую трехлепестковый цветок – символ богини.

Лепесточки привычно для Ким и совершенно дико для меня-Кати, не привыкшей к божественным спецэффектам, проблеснули по контуру нежно-розовым. С задержкой пришло и запоздалое понимание: знак Великой матери, именуемой также Первоматерью, светился только у женщин, то есть у всех, так сказать, лиц женского пола. У девочек он беленький, у девушек – розовый, у женщин – лиловый, у старых и бесплодных – фиолетовый. Такая вот цветовая градация. Что интересно, Первоотец, он же Всеотец, в отличие от Великой матери, свой знак – меч-щит (это его недавно парни над трупами рисовали) – подсветкой при каждом применении обеспечить не сподобился. Верным приверженцам он, если верить жрецам и молве, даровал в качестве изъявления милости прилив сил. Но ведь и моды на проверку мужской девственности я ни в одной книжке не встречала. Везде дискриминация!

Мужики после розового проблеска облегченно выдохнули. Часть сдерживаемого напряжения из тел ушла, так же как и шаловливые пальчики подальше от пояса с оружием убежали. Это как? Меня все-таки в чем-то подозревали и испытывали? Ну и ладно, доверяй, но проверяй – принцип хороший, выдержавший испытание временем и, как показывает практика, мирами.

Снова устроившись на нагретых за день, поэтому теплых и сухих камнях, подальше от воды, я принялась проверять координирование швейного навыка Ким с задаваемой новой хозяйкой программой действий. Волосы переплести смогла, значит, и с иглой, по идее, должна совладать.

Кирт и Керт, как обещали, занялись стиркой окровавленных вещей. Студеная горная речка для такого подходила идеально, если бы не риск навернуться на мокрых камнях и заработать простуду от низкотемпературных ванн. Однако парочка бывших телохранителей принцессы в себя пришла быстро и теперь скакала ловко, как парочка горных козлов, ничуть не смущаясь ледяной воды и крутизны камней.

Мне повезло – Ким поломало в полете с обрыва удачно, если к подобному вообще применимо слово «удачно». Кровь компаньонов по несчастью ее не замарала, а своя обильно натекла лишь с головы и вся оказалась на плаще. Его телохранители тоже отыскали в груде тел и теперь замывали наравне со своими вещами. Я же, разложив перед собой маленький походный набор кучера из пары игл и одной катушки с нитками трех цветов (белый, серый, черный), медитировала над композицией. Швейный школьный опыт на уровне «четыре в дневник, три в уме» заставил обратиться к моторной памяти Кимеи. У той с иголками в пансионе была полная гармония.

Одним глазом на текущую воду, вторым – на влажную рубашку с полуоторванным рукавом, вдох-выдох. Тук-тук-тук! Ручки, давайте подключайтесь, вас ждет работа, а ты, не в меру умная голова, не мешай! Пальцы потянулись к серой нити, отмотали, продели, ап! Дальше я, как жертва ОРЗ, которой дали средство от запора, замерла и боялась кашлянуть: худенькие пальчики Ким заработали ловчее швейной машинки. Минутка-другая – и рукав снова стал частью рубахи без малейшего намека на заявление о миграции.

Я смерила первую за всю жизнь превосходную штопку – ну не из того места ручки росли, не из того – восхищенным взглядом! Во Кимея дает! Вернее, теперь я, за что доставшемуся телу и рефлексам большое человеческое спасибо. Что тощенькая, так ничего, были бы деньги, откормим! А средства-то есть благодаря мародерке братьев-кроликов… Хм, нет! На кроликов они никак не тянут, на сусликов тоже. До медведей не доросли, козлы – оскорбительно, зато на звание волкодавов и черных терьеров вполне претендовать могут. У Макса соседского порой такой взгляд бывал. Опять же самая телохранительская ассоциация получается!

Я подняла взгляд на стирающую парочку и снова умиленно улыбнулась. Еще один повод для радости: не перевесили всю работу на мелкую девчонку, сами по камням карабкаются! И тут же вся радость пропала, осталась мрачная сосредоточенность, потому что я углядела черные пятна на Керте, и мне на миг даже показалось, что в тот же цвет окрасился камень в паре метров от прачек-любителей. Действовать следовало немедленно.

– Керт, Кирт, срочно подойдите по мне! – почти потребовала я. – Вопрос жизни и смерти!

Братья обменялись непонимающими взглядами, но просьбу исполнили без дополнительной дюжины уточняющих вопросов.

– Кит? – сжал ладонь в кулак и резко раскрыл пальцы в мою сторону Керт, используя местный жест – просьбу объяснения.

– Я вам о том, откуда пришла, ничего рассказать не успела, и вы не спрашивали, не до того нам пока, но одно сказать должна, это важно. У меня талант был там и здесь сохранился – я метки смерти вижу, которую отвести можно.

Мужчины слушали не перебивая, хоть глаза от любопытства раскрылись посильнее, а говорливый Кирт чуть язык себе не прикусил, чтоб не перебить.

– Осторожнее на камнях. Ты, Керт, вот на том угловатом, – я ткнула пальцем в нужном направлении, – мог оскользнуться и очень неудачно упасть. Смертельно неудачно, – объяснила я, передавая мужчине зашитую рубаху.

– Выходит, мы с твоей помощью самого Последнего Гостя обхитрить можем, кобылу мне в жены?! – выпалил пораженный Кирт, хлопнув ладонью по бедру.

– Нет, – опустила я мечтателя с небес на землю. – Лишние жертвы собирать ему самому лень, поэтому порой могу видеть, как избегнуть возможной гибели. Но если смерть за кем наверняка прийти собралась, то меток я не рассмотрю. Так что не расслабляйтесь!

– Спасибо, что сказала, – склонил голову набок в знак признательности Керт.

– Ваше выживание – залог моего, – развела я руками, берясь за вторую рубашку и вновь пытаясь ввести себя в состояние рефлекторной штопки.

Черные пятна на Керте благополучно выцветали, возвращая крохи спокойствия.

Совсем спокойным в моих обстоятельствах смог бы быть, наверное, только йог со стажем или профи-психиатр. Этих товарищей после работы со специфическим контингентом вообще ничем не прошибешь!

В очередной раз оказав услугу Смерти, я продолжила штопку. Мужчины вновь принялись за экстремальную стирку. Через полчаса у нас уже имелись относительно целые и чистые (весьма относительно, потому что мыло, порошок и горячая вода в комплект попаданца не входили) вещи. Заодно из остатков плаща бедолаги Тимаса я сшила заплечную сумку. Ее тут же прибрал к рукам Кирт, чтобы упаковать весь наш нехитрый скарб.

Нацепив подсыхающую одежду (тоненький плащ Ким стирали первым, и он успел просушиться лучше других вещей), наша троица устроила маленькое совещание. Говорить под шум своенравной речушки даже на небольшом расстоянии друг от друга, перекрикивая ее, не слишком удобно. Но орать в ущелье? Не-э, выжить после падения, чтобы затем ненароком спровоцировать обвал, никому не хотелось. Поэтому присели кружком и склонили головы поближе.