Тридевятое царство. Нашествие бесплатное чтение

Денис Новожилов
Тридевятое царство. Нашествие

Глава 1
Защитник юной княгини

Трофим в который уже раз изучал паутину в углу, стремясь увидеть ее творца-паука. Охрана княгини – дело скучное. Особенно если в палаты не входит никто из посторонних. Подле Аленушки застыл ее богатырь: уж Колыван-то злодея мимо не пропустит; а на долю остальных стражников остается скука да тоска, разве что паутину рассматривать.

Большой совет Тридевятого царства был в сборе, теперь он выглядел куда солиднее: все же за столом заседали аж три князя, втрое больше, чем в те времена, когда, кроме покойного Даниила Галицкого, из князей в Киеве никто не был представлен. Воеводу Лютополка не звали: хотя указом великой княгини ему и пожаловали княжеский титул, вот только взбунтовавшаяся Галицко-Волынская земля признавать одноглазого выскочку не спешила, сохраняя верность вдове Даниила Марфе. Так что на данный момент Тридевятое царство представляло собой лишь огрызок от себя же самого, растеряв в смуте Черниговское и Галицко-Волынское княжества. Самые сильные и богатые уделы.

Трофим находил весьма примечательным то, что и само Тридевятое царство времен своего рассвета было лишь огрызком от некогда могучего русского царства. У последних поколений плохо получалось не то что приумножать, а даже сберегать наследие предков. И страж знал почему: всему виной забытые заветы да отказ от старой веры в Перуна. Вон теперь каждый в княжеском тереме крестик на груди носит. Трофим тоже нацепил, выделяться в его положении было неразумно, вот только все враги великого Перуна еще пожалеют о том, что отвернулись от учения древнего бога. И он, простой стражник Трофим, тому верная порука.

Властители царства, склонившись над картой, что-то тихо обсуждали промеж собой, до поста у двери ни слова не доносилось, но и так было понятно, о чем идет речь. Дела у Тридевятого царства плохи, это если не использовать словцо покрепче. Степняки высадились на Буяне, стремительно захватывая остров. Мощные стены на узком перешейке не помогли, а флот Буяна где-то оплошал, пропустив высадку. То, что еще недавно казалось невозможным, стало явью – на южных рубежах царства сосредоточивалось огромное войско, и куда они пойдут по весне, было понятно даже юной княгине.

– Да не знаю я, сколько их! – повысив голос, буквально рявкнул боярин Полкан, несменяемый хозяин тайного двора; даже до дверей донеслось. – Только у меня в донесениях пестрят сплошь «нестьчисла» да «несчетно». Может, вы думаете, что у меня в соглядатаях сплошь книжники греческие сидят? Много там степняков, очень много.

Полоцкий князь Рогволд сделал боярину замечание, чтобы тот не кричал так громко, и дальше совещание продолжилось полушепотом. Трофим усмехнулся про себя, насколько верно он угадал тему разговора. Впрочем, это уже не первое и не десятое заседание. В последнее время большой совет Тридевятого царства собирался три раза на неделе. Колыван как-то обмолвился, что при покойном батюшке нынешней княжны такие собрания случались не чаще раза в год, да и то встречи те больше походили на пир. Плохи дела в царстве. Белое королевство отхватило солидный кусок, а теперь еще Смоленск осаждает, в Черниговском княжестве самозваный царь куролесит, Буян пал, Кощей выгнал берендеев с их исконных земель, разбойники между собой бьются, деля наследство покойного Кудеяра. Некогда могучее русское государство катится незнамо куда, и это знание наполняло душу стражника горечью. Он любил и свою страну, и свой народ, ненавидел он только заезжих пророков, что новую веру распространяют, да тех, кто слишком уж легко эту иноземную ложь в себя принимает. Подумать только: бог – один! Глупость же несусветная… Издревле известно, что богов множество, и у каждого народа они свои.

Дворовые девки внесли обед для князей. Кушали властители отменно: тут и поросенок, запеченный в яблоках, и щучьи головы, и супы в горшочках… Ну да что правители не доедят, то и стражникам может перепасть. Должны же быть и светлые стороны в службе? Повара и челядь идут все же ниже княжеской стражи, так что им достанется уже только то, что не доедят стражники. Трофим сглотнул слюну, глядя на княжеские яства, и чуть было не пропустил кое-что неестественное. Девки, принесшие обед, быстро скрылись; все, кроме одной, которая так и осталась стоять возле запеченного поросенка.

Страж с интересом наблюдал за служанкой, которая стояла к нему спиной. Ничего необычного в том, что одна осталась, не было: мало ли там что нужно с едой еще сделать… Вот только эта девка слишком уж заметно нервничала, постоянно теребя свою косу. И тут Трофима как окатили холодной водой. В худенькой ручке блеснул нож. Девка стояла так, что нож мог видеть только он; остальные, склонившись над картой, не обращали на девушку никакого внимания. Мягко, по-кошачьи, Трофим двинулся вперед со своего места. Осторожный шаг, еще один… Заговорщица с ножом, казалось, ничего не слышала и не замечала, вцепившись взглядом в трон и то сжимая в кулак, то разжимая побелевшие пальцы на рукояти ножа.

Стражник, аккуратно подобравшись сзади к девушке, сделал выпад рукой и перехватил нож. Неудавшаяся заговорщица от неожиданности вздрогнула и обернулась, уставившись на поймавшего ее человека с нескрываемым гневом и яростью. Трофим даже опешил поначалу, ожидая увидеть испуг, только вместо этого на него смотрели карие глаза, горящие решимостью и ненавистью. Очень красивые глаза, надо заметить. Да и сама заговорщица была страсть как хороша. Трофим даже растерялся немного, но руки не разжал. Неудавшаяся заговорщица ударила поймавшего ее стражника кулачком в грудь. Удар был женский, слабый, так что девушка только сама поцарапалась о неровные кольца кольчуги.

– Ах же ты, проклятый нелюдь!.. – злобно зашипела несостоявшаяся убийца. – Тоже самозваному богу продался! Предатель! Перун тебя еще покарает!..

– Тихо ты, дура… – Трофим нервно осматривался по сторонам: не заметил ли кто.

Князья и бояре все так же склонялись над столом, что-то жарко обсуждая, а вот богатырь Колыван заметил происшествие и уже двинулся выяснить, что случилось.

Никогда еще Трофим не думал с такой скоростью: что же ему сейчас делать? Спасать эту дуру или отдать ее на расправу? Какая она заговорщица, со столовым-то ножом… Таким даже когда захочешь, кого-то зарезать трудно. А тут еще и богатырь на страже. Вот же бестолковое создание! Он-то свое покушение тщательно готовит, да не один, а эта девка думала, что придет сюда с ножичком и все у нее получится? А все же смелости девчонке не занимать, другие вон за печками дрожат, а эта не испугалась. Схватить ее и вывести? Колывану соврать что-нибудь. Ну, допустим, понравилась ему, Трофиму, девчонка – молодая, красивая… Поймет же по-человечески? Наверняка. Но может и отстранить от княжеской стражи. Тогда прахом пойдет весь его план и все старания, а за них уже не один последователь Перуна жизнь свою положил.

А ведь может быть все еще хитрее. Может так оказаться, что это специальная проверка именно для него. Подобрал хозяин тайного двора или даже сам Колыван красотку да подстроил все так, что только Трофим со своего места мог увидеть, как служанка нож достает. А сейчас они делают вид, что вовсе тут ни при чем, а сами пристально наблюдают – как он себя покажет. Его враги хитры, но и он не глупец. Нельзя ему сейчас рисковать и недоверие вызывать, никак нельзя.

Богатырь подошел к вырывающейся служанке, Трофим мимолетом отметил, что стал Колыван очень правильно: и место собрания хорошо видно, и случись чего – от резкого удара сумеет правой рукой отмахнуться. В последнее время однорукий богатырь много тренировался, ему пришлось буквально переучиваться заново с боя одноручным мечом и щитом под полуторный меч. Обрубок левой руки все реже делал рефлекторные движения блока щитом, теперь и нападал и блокировал богатырь одним лишь клинком, а с его силой и ловкостью даже однорукий калека был опасным противником.

– Чего у тебя тут? – Богатырь не смотрел на девку, ожидая доклада от своего стражника.

– Да ничего такого, – Трофим не решился врать своему начальнику, но попытался все выставить в несерьезном, шутейном виде, – одна дурашка ножиком решила побаловаться. Сейчас я ее выведу, и выпорем на конюшне.

– И зачем тебе нож в княжеских палатах? – Теперь богатырь грозно смотрел на пленницу.

Трофим взмолился про себя: «Скажи: мол, поросенка хотела на ломти порезать или еще что-то такое, только не…»

– Вас хотела зарезать, – бесстрашно выкрикнула богатырю в лицо заговорщица, – изменники, предавшие Перуна!

«Вот же дура!.. Ну какая же глупая… – буквально взвыл про себя Трофим и тут же отметил: – Но какая при этом смелая!..»

– Нас? – Колыван угрожающе усмехнулся. – Это кого же?

Богатырь выуживал из глупышки признание, но она даже не понимала этого. Или ей было уже все равно.

«Скажи, что хотела убить стражника или боярина – и отправляйся в острог. А то и просто плетьми бы отделалась…»

– Тебя, их, – заговорщица мотнула головой в сторону стола, – княгиню вашу, предательницу!

«За покушение на великую княгиню – верная смерть, – угрюмо закончил свою мысль стражник. – Зачем она сама себя на казнь обрекает, неужели не понимает?..»

И тут стражник все осознал. Никакая она не дура, и все эта девушка прекрасно понимает. Только не боится она нисколечко, специально демонстрируя свое презрение к врагам и изменникам. Девица с вызовом смотрела на стоявшего напротив нее богатыря, а Трофим не мог больше думать ни о чем другом, он только восхищенно смотрел на девушку, не понимая, как он раньше не разглядел – насколько же эта бунтарка прекрасна! Где-то глубоко внутри у стражника все замерло, ничего подобного он не ощущал с тех самых пор, как простой деревенский мальчуган Трофимка увидел боярскую дочку, которую отец взял с собой во время объезда окрестных деревень. Тогда все закончилось плохо, и очень долго ему казалось, что хуже в его жизни уже ничего не будет. Похоже, жизнь решила преподнести ему урок.

Глава 2
Совет баюнов

Кот-баюн любил свое семейство: чужих здесь нет, некоторые собравшиеся были одного с ним помета, но если кто-то из них еще хоть раз спросит его!..

– Так когда, ты говоришь, человеков есть будем?

Одноухий баюн с выжиданием уставился на главного в этом месте, а ведь это двоюродный брат как-никак. Правда, одноухий особым умом не славился никогда, да и ухо ему откусил волк, когда он попытался того контролировать, еще будучи молодым котенком. Вдвойне глупо: волк – очень трудная цель, он хищник и потому подчиняется с огромным трудом. Нет, опытный баюн вполне мог контролировать и волка, и даже медведя, хотя это и непросто, но не котенок же… И да, волки совсем невкусные, так что глупость одноухий сделал полнейшую.

– Ты пойми, – в который раз приходилось объяснять очевидное, – как только люди начнут пропадать, их примутся искать. Это никогда не проходит незамеченным, особенно если пропадают человеческие детеныши.

– «Без риска жить хотеть – вкусной дитяткой не хрустеть», – заметил другой двоюродный брат, по другой линии, рыжий и толстый. В данном случае он процитировал весьма популярную баюнскую поговорку, которая регулярно приводила баюнов к печальному концу.

– И когда вас найдут, то всех убьют, и я помочь не смогу.

– Человеки глупые, человеки нас не видят.

– Верно, однако у людей есть богатыри, и вот они вас увидят. Здесь, в Киеве, сейчас аж целых три богатыря, и это ваше счастье, что они на охоту не ходят. Я постараюсь вас предупредить заранее, но все же умоляю: будьте осторожны. Как только вас найдут – это будет конец и вам и мне.

– Я не расслышала: когда, он сказал, мы будем есть человеков?

Это его тетка, старая кошка, должна была бы поумнеть, но…

– Еще раз повторяю: пока мы лишь прячемся и ждем. Охотиться рядом с богатырями слишком опасно. Я же вам организовал и свининку и баранинку, все свежее. Никто же не голодает. Я прошу подождать еще немного, от богатырей можно избавиться: сколько их уже пало в то время, что я рядом с девчонкой, и отнюдь не без моего участия!

– Это невкусное мясо, – заметила тетя, – детишечки вкуснее.

– Чур, девчонку-правительницу я ем! – тут же встрял одноухий.

– Ничего не ты, я ее занял уже давно! – вскипел рыжий.

На самом деле ни единого звука в пещере, выбранной баюнами в качестве логова, не звучало, все переговоры шли путем обмена мысленными образами и даже иногда запахами. Вот и сейчас у всех на виду возник мысленный образ рыжего баюна, к которому неторопливо пристраивается сзади одноухий с недвусмысленными намерениями. Рыжий, не стерпев обиды, очень по-кошачьи мяукнул и кинулся на обидчика. Оба кота мяукали, шипели, кусали и царапали друг друга.

Баюн взвыл и кинулся к дерущимся; он начал мысленно орать так, что передать особенность его мысленных посылов можно попытаться лишь приблизительно:

– Ты, закрой свою пасть, кому швыряешь, а? На чем шатаешься?! Ты на раз не ответишь, так не участвуй вообще! Не держишь за собой! Я вам обоим сейчас быстро вразумлю!

Ошалевшие от такого мощного потока малопонятных, но явно ругательных мыслеобразов, родственники прекратили свою свару.

– Ты чего?.. – растерянно пролепетал рыжий, выплевывая из пасти шерсть обидчика. – Мы же шутя… Хочешь, сам ешь свою девчонку, мы же с пониманием…

– Ты на кого катишь вообще? – продолжал яриться главный баюн; хоть он и не был тут старшим, но его негласное лидерство признавалось всеми. К тому же он обладал самыми сильными способностями, позволявшими ему иногда забивать посылы других родичей. – Человек ты бесконтрольный, ты сюда смотри, сейчас въявлю тебе. Туда хочешь? Отправлю вовсех. Я твою березу шатал, где ты гнездо свой свил!

– Тихо, тихо мой хороший… – сзади подошла мама и нежно лизнула сына языком, – не ярись, мы все поняли. Успокойся. – Мать нежно вылизывала его языком, как в детстве, и он начал успокаиваться, мысли потихоньку приходили в порядок, и ярость улеглась.

– Я же говорю, – снова попытался объяснить он родичам, – нельзя вам сейчас на детенышей людских охотиться, слишком это опасно. Потерпите, пока я от богатырей избавлюсь, и мы людей разводить на корм будем столько, сколько съесть сможем. Об одном я прошу: немного терпения. Это что, так трудно понять?

– Мы все понимаем, мой котик, – нежно мурлыкнула мама, – ты только скажи нам, когда мы человеческих детишечек кушать будем, и всё.

Баюн взвился – даже родная мать его не понимает!.. Больше выносить свою родню он не мог, на сегодня хватит. Оставалось надеяться, что никаких глупостей они не успеют наделать, но контролировать их было так трудно, что у него порой опускались лапы.

– Сидите здесь, ждите, – отрезал он решительно, – мясо пришлю вечером, носильщики будут мной одурманены и ничего не увидят. Носильщиков не есть!

Хорошо хоть родне хватало ума пока не нарушать его прямые указания, только надолго ли… Возможно, они еще пригодятся: там, где он не справится в одиночку, стая поможет. Когда баюн вышел, родичи переглянулись.

– Я не понял до конца, – одноухий нахмурился, – он ответил, когда мы будем человеческих детенышей поедать или нет?

Глава 3
Палач – тоже работа

Первым в подвал спустился стражник в белых доспехах с расправившим крылья орлом на груди. Охранник внимательно оглядел помещение; палач и даже его жертва затихли и молча смотрели на гвардейца. Убедившись, что все в порядке, стражник что-то крикнул наверх, и на верхние ступеньки ступили ноги в дорогих сапогах. Кряхтя и ругаясь, по лестнице спускался сам Сигизмунд, король Белого королевства. Когда-то в прошлом он был знатным воином и статным мужчиной, но сейчас сильно сдал и располнел, так что даже спуск на два десятка ступеней давался ему с трудом. Палач все так же молчал, ожидая, когда властитель изволит к нему обратиться; жертва, висящая на растяжке, тоже молчала; возможно, по причине того, что рот был заткнут кляпом.

Сигизмунд кряхтя плюхнулся на стул и, только отдышавшись, наконец обратился к палачу:

– Ну как ты, Юзеф? Не хвораешь?

– Никак нет, ваше-вашество. – Физиономия палача расплылась в улыбке. – Спина разве что иногда потрескивает, но то от сырости. Да и возраст уже…

– Да, – король грустно нахмурился, – не молодеем. Того и гляди помрем, а?

Жертва молча наблюдала за этим диалогом, и только вытаращенные глаза выдавали, что распятый на растяжке мужчина был еще жив.

– Да как можно! – замахал руками тот, кого король назвал Юзефом, – вы еще нас всех переживете, ваше-вашество!..

– Да нет, старый друг. – Король грустно взглянул на палача. – Вчера опять весь вечер кашлял кровью… Ну да что там говорить, все там будем. Кто-то раньше. – Король кивнул на висящее тело, отчего мужчина задергался на дыбе и замычал, но властитель королевства закончил свою мысль, даже не взглянув на жертву: – Кто-то позже.

– Все в руках божьих, – согласился заплечных дел мастер, – все под ним ходим.

– Это да, – вздохнул король, – ну а как дети?

Жертва снова затряслась, пытаясь что-то сказать, но король делал вид, что не замечает этих порывов.

– Очень неплохо, надо сказать. – Юзеф самодовольно улыбнулся. – Старшего хочу по своим стопам пустить, он уже голову курице сносит одним ударом.

– Да ладно, – улыбнулся Сигизмунд, – он же у тебя кроха совсем; сколько ему, пять?

– Седьмой уже!

– Ничего себе, вот время летит… А и верно, семь, он же родился, как раз когда пан Асторский рокош мне при дворе устроил.

– Чего устроил?..

– Подчиняться перестал; не важно, не забивай голову. Я чего пришел-то… Как тут наши подопечные?

Жертва на растяжке снова задергалась, пытаясь что-то мычать сквозь кляп.

– Ну как, – кивнул палач на задрапированный угол, – того не трогал, как вы и сказали.

– А этого? – Сигизмунд впервые взглянул на жертву; мужчина даже как-то сжался под его пристальным взглядом.

– Все как приказали, – доложил палач обстоятельно, – инструменты показал, объяснил, что можно с их помощью сделать.

– И как наш друг это воспринял?

– Вначале в обморок упал, но я его водичкой студеной окатил, так он теперь старательно слушает. Внимает!

– С пониманием, стало быть, попался, – обрадованно кивнул король, – это хорошо!

Мужчина снова задергался, пытаясь кивать и мычать через кляп. Хотя слов не разобрать, но жестикуляцию и мычание можно было трактовать недвусмысленно. Жертва уверяла, что он не просто с пониманием, а и вовсе пожелай король, нет, его величество король, найти кого-то с бо́льшим пониманием во всей земле – так и не смог бы отыскать такого. Вот с каким пониманием!

– Так скажи мне, дорогой пан Стефан, – король ласково взглянул на жертву, – где мои требушеты?

Жертва взвыла и задергалась, пытаясь что-то объяснить, но сквозь кляп проходило только маловразумительное мычание.

– Да мало ли кто чего думал, – нахмурился король, – требушеты я тебе доверил, а теперь их нет. В болотах так увязли, что и не достать. Так или не так?

Жертва дернулась, поникнув, и промычала что-то односложное.

– Вот только не думай, что твой король какой-то глупец, – обиженно произнес Сигизмунд, – я же понимаю, в какой ситуации ты оказался. Я с войском под Смоленском, ты идешь по дороге, из охраны – пять десятков человек. И тут узнаешь, что как раз в этих краях появился сильный отряд Ильи Муромца. А у Муромца, между прочим, тысяч шесть конницы.

Жертва согласно замычала.

– И что же тебе делать? Оставаться на дороге опасно, очень уж заметный твой обоз. Лакомый кусочек для налета врага. И ты решил врага перехитрить, верно?

Король дождался очередного согласного мычания и продолжил.

– А поскольку местности ты не знаешь, выбрал самого страшного из разбойников, чтобы проводил. Решив, что раз человек разбойник, то он враг русскому государству, а значит, тебе поможет.

Мужчина на дыбе быстро замотал головой и замычал, отчаянно выражая свое несогласие.

– Да-да, – поправился Сигизмунд, – не разбойника, а бунтовщика. – Жертва согласно замычала.

– Надо сказать, задумка не такая уж и дурная, – почесал бороду король, – но видишь ли, мой дорогой пан Стефан, эти русские – они совсем не похожи на тех лубочных русичей, которых вы там изучали у себя в университете. Нет, серьезно: сидите там у себя на кафедре, читаете сказки местные, фольклор разный и думаете, что поняли русских. Глупцы высокомудрые…

Жертва снова съежилась под взглядом короля.

– Хочешь, я тебе расскажу про свою самую первую встречу с русскими?

Шляхтич что-то промычал сквозь кляп, и король тут же истолковал это как согласие.

– Я тогда совсем еще молодой был: мальчишка, чего уж там. Отец меня взял поглядеть на войну. Войны, конечно, не было настоящей, скорее набег. Русские купцы наших выжили с богатого торгового тракта из Царьграда, надо было как-то показать наше недовольство. Вышли мы на тракт и тут же взяли богатый караван в копья. Купцов поубивали и освободили подневольных рабочих, что за гроши тащили на себе тяжелые грузы. И вот один из этих работников подходит к сотнику отцовскому и говорит: так, мол, и так, пан-боярин, дай серебряную монету, и я тебе покажу, где еще один караван стоит, богаче этого.

Король взял с пола какой-то брусок и легонько ткнул висящего человека в бок.

– Следишь за мыслью?

Вслушавшись в мычание жертвы и, судя по всему, удовлетворившись ответом, король продолжил:

– Так вот, дали мы ему серебра и пошли следом. И тут вдруг стрела: бах! – и сотнику прямо в глаз. А следом еще десяток стрел. Троих ратников наповал, остальные отвернули и побежали. В засаду нас завел, поганец. Сходство улавливаешь, а?

Привязанный к дыбе пан снова что-то энергично замычал.

– Но я на самом-то деле не о том тебе сказать хочу; на любой войне попадают в засады, всегда можно нарваться на фанатика, который жизни своей не пожалеет, чтобы тебя убить. Или героем стать захочет. Это в любых местах бывает, и Русь тут не исключение. Меня знаешь, что в той ситуации поразило?

Шляхтич снова что-то промычал сквозь кляп.

– Да прекрати мне поддакивать, – рассердился король, – откуда ты можешь знать, если я про это еще не рассказывал! Вот слушай и на ус мотай, а то в университете своем сказки да песни изучаете, а толком ничего не знаете, что я в первом же набеге понял. Мужик этот, что в засаду нас завел, улизнул, как обстрел начался. Стражника, что его стерег, убили, а другие свою жизнь спасали, так что убег шельмец в суматохе. Я думал, его наградят: ну как же – врага в засаду завел! А его, ты не поверишь, – высекли прилюдно. Он в караван носильщиком нанялся, оказывается, супротив воли князя, который это не разрешал. Вот за то и высекли, чтобы не нарушал княжеские указы. Ну а то, что в засаду завел, оно и так понятно. Любой бы на его месте так же поступил. Понимаешь, как этот народ устроен?

Король поднялся с места и наконец вытащил кляп изо рта жертвы.

– Я все понял… – прошептал тот, с трудом ворочая языком, – простите меня, мой король!..

– Я, конечно, тоже виноват, – Сигизмунд дал команду палачу развязать путы, что связывали жертву, – бросил тебя с недостаточной охраной. Но ведь не со зла и не по глупости, а от неведения. Откуда я мог знать, что Муромец тайно собирает силы именно здесь? Он нам очень много крови попортил; я тебе по секрету скажу – он сына Бронислава убил.

– Ох… – только и мог произнести пан Стефан, разминая затекшие руки.

– Вот только не думай, что твоей вины вовсе и нет, – нахмурился король, – я тебе требушеты доверил? Тебе. А ты их не уберег. Так что спрос с тебя никуда не делся.

Ученый муж весь смешался после этих слов; он снова с опаской взглянул на палача, и тот, поймав его взгляд, лучезарно улыбнулся в ответ, чем напугал шляхтича еще больше.

– Не пугайся пока, – похлопал король недавнюю жертву по плечу, – я строг, но справедлив. Даю тебе шанс искупить свою вину, так что не подведи. Все, иди пока, позже придумаю тебе дело! Прими пока ванну, а то воняет от тебя, как от козла.

Дождавшись, когда стонущий и охающий ученый муж вышел, палач спросил с интересом:

– Может, стоило разок железом прижечь? Ну чтобы лучше понял.

– Да он и так напуган до смерти, – усмехнулся Сигизмунд, – сразу видно, книжник. Книжники читают много своих свитков да рукописей и считают, что на основании этого они знают жизнь. А если уж какую бумагу в своих университетах получат, то всё… чуть ли не лопаются от самолюбования. При этом, как правило, существа поверхностные, облапошить их проще простого, чем часто пройдохи и пользуются. Зачем такие в государстве вообще нужны? – пожал плечами заплечных дел мастер. – Не понимаю.

– Не скажи, – весело усмехнулся король, – к примеру, соберешь таких штук сто или тыщу. Они сидят, что-то там обсуждают в своих университетах, спорят до посинения. И со стороны кажется, что пользы от них ну решительно никакой. Только добро государево тратят. И вот когда уже совсем махнешь на них рукой, один из них придет к тебе и скажет: «Я тут такое устройство придумал… если вот такую штукенцию соединить с такой вот финтифлюшиной, а здесь натянуть и сжать в пружину… вот такая штука будет убивать врагов в десять раз лучше, чем та, что есть у вас сейчас». Или способ придумают, как делать броню крепче или корабли быстрее… И вот тут окрестные короли, которые своих таких же книжников да ученых не завели, начинают об этом очень крупно жалеть. Так что есть и от книжников польза, есть.

Король подошел к огороженной части подвала и отдернул штору. Взору государя и палача предстала еще одна жертва, но вот этот мужчина был связан уже на совесть: три десятка цепей сковывали руки и ноги жертвы, не считая многочисленных веревок.

– А этот как? – поинтересовался король.

– Презрительно молчит, – нахмурился Юзеф, – я бы его разговорил, но вы сами приказали ждать вас.

– Это верно, это хорошо… – задумчиво пробормотал король, явно думая о чем-то другом, – вот говорят, что хороший специалист свою работу любить должен. Так бывает, знаешь, работа – в радость. А я вот считаю, что работа – не для радости. Палач, который любит свою работу, – плохой палач.

– Зачем тогда Янека держите? – Юзеф взглянул на короля обиженно и с легкой долей ревности. – Он же любит людей мучить.

– Янек, брат мой, это не работа, – грустно усмехнулся Сигизмунд. – Янек – это кара! Он, конечно, порой… перегибает палку.

– Да он просто бешеный зверь, – пожаловался Юзеф, – и абсолютно безумный! Я должен быть королевским палачом, а не этот мясник.

– Янеку я отдаю тех, кто должен почувствовать на себе мою ярость, – отрезал Сигизмунд, показывая, что эта тема с соперничеством палачей его сейчас не интересует, – а тебе достается сложная работа, которую тупому мяснику не доверишь. Когда мне нужно кого-то покарать – я отдаю его Янеку, когда мне нужно что-то узнать или в чем-то кого-то убедить – тут ты мне верный помощник. Так что не ворчи, эта работа будет потруднее остальных. Знаешь, кто это?

– Судя по цепям, богатырь, – попытался угадать палач.

– Верно, богатырь. Ставр его зовут. Они вдвоем вышли против моего войска, он и Микула. Про Микулу-то слышал небось?

– Кто про него не слышал… очень старый и сильный богатырь.

– Да. Был. Видишь ли, мой дорогой Юзеф: вдруг во время боя Микула этот стал как обычный человек. Ушла куда-то его богатырская сила, словно и не было.

– Разве так бывает?

– Вот и я думал, что не бывает. Понимаешь теперь свою задачу? Мне позарез нужно понять, как так получилось. Задача государственной важности. Вызнаешь для меня этот секрет, тогда и о должности королевского палача можно будет поговорить.

– А он хотя бы боль чувствует? – засомневался Юзеф. – никогда еще не работал с богатырями.

– Еще как они чувствуют, только болевой порог у них совсем иной. Ты все же осторожно действуй: слыхал я, что в Киеве недавно один из богатырей от ран помер. Там ему, правда, сердце пробили насквозь, раз десять. Но ты все равно будь осторожнее. Торопить тебя не буду, сам понимаю: орешек твердый. Если я помру раньше, чем ты что-то узнаешь, – Брониславу доложи, он поймет.

– По дереву постучите, – посоветовал палач, – сплюньте через плечо.

– Да умру я скоро, – отмахнулся Сигизмунд, – это не новость. Знал бы ты, Юзеф, какой гадюшник после меня останется… Как бы прямо на похоронах моих друг другу в глотку не вцепились. Ну да ничего, эту войну я еще выиграю, еще должен успеть. А ты работай, не спеши. Если мы сможем русских богатырей силы лишать, это будет мой подарок нашим потомкам.

Палач поднялся и посмотрел на свою жертву; и богатырь смотрел на будущего мучителя: спокойно и уверенно, без капли страха.

– Будет непросто, – вздохнул заплечных дел мастер, – но мы еще посмотрим, кто кого.

Глава 4
Неотправленные письма

Ратибор приближался к твердыне Святогора неспешно, постоянно оглядываясь и даже порой подумывая о том, чтобы повернуть обратно. Задание, данное ему Марьей Искусницей, казалось простым, всего-то передать богатырю несколько старых писем, вот только любопытный посланник письма эти прочитал. А прочтя их, сразу понял, почему Вольга чуть не взбунтовался, противясь тому, чтобы передавать эти письма Святогору. Богатырь-оборотник даже кричал на Марью, что было событием настолько из ряда вон выходящим, что другого подобного случая Ратибор и припомнить не мог, хотя служил при Марье уже третий десяток лет. Сапоги-скороходы, конечно, на нем, но вот спасут ли они… Кто знает, как поступит старый богатырь, когда узнает правду?

Сам Ратибор был согласен с Вольгой: показывать эти письма нельзя. Вот только Марья утверждала, что четко знает, что делает, а эта лиса думает вперед не на день или два и действия свои продумывает хорошо. Поэтому и плелся посланник Китеж-града, понуро приближаясь к твердыне.

Над крепостью стояла какая-то зловещая тишина. Казалось, что даже птицы затихли. Неужели кто-то смог взять неприступную твердыню? Защитников в крепости было немного, три десятка человек, не больше. Но крепчайшие стены и крутые скалы позволяли легко удерживать крепость хоть против тысячекратно превосходящего врага. Что, кстати, и случалось несколько раз, в былые времена. В этот раз ворота были открыты, часовых на стенах и башнях не видать. Что-то здесь не так… Ратибор, не раз бывавший в твердыне, поежился. Перехватив поудобней шапку-невидимку, китежградец шагнул за ворота. Двор тоже был пуст, лишь в углу, возле груды камней, сидел какой-то человек с окладистой бородой и в окровавленных повязках.

Ратибор внимательно осматривал незнакомца, а тот столь же внимательно глядел на него.

– Добрый день, – поздоровался посланник, медленно двигаясь вперед.

– Не очень, – с сильным горским акцентом отозвался раненый.

– А где все?

Забинтованный человек устало кивнул на груду камней.

– Тут.

На какое-то время Ратибор онемел, только сейчас он понял, что куча камней – это импровизированный курган. И если незнакомец не шутит, а этот мужчина, пожилой и серьезный, на шутника не походил, то всех обитателей крепости убили.

– Кто?

– Святогор говорит – бука.

– Сам-то хозяин жив?

– Не знаю, можно ли это так назвать, – неопределенно ответил горец и снова закрыл глаза. Видно было, что он еще очень слаб и раны дают о себе знать.

– Как же богатырь это допустил?

– Его отвлекли… – помедлил немного горец и нехотя добавил: – Я отвлек.

Марья говорила, что царь был убит, но о том, что чудовище уничтожило всех в крепости, не упомянула. Ратибору сделалось совсем неуютно, захотелось поскорее передать эти проклятые письма владельцу крепости и убраться отсюда как можно дальше. От всей этой ауры смерти, горя и уныния. Пора было выяснить, где богатырь, отдать послание и уходить.

– А где он сам?

Горец неопределенно мотнул головой в сторону входа в главный зал. Ратибор открыл дверь и погрузился в полумрак. Света нет, воздух спертый, в углу сидит гигантская фигура, постоянно тихо то ли рыча, то ли хрипя.

– Святогор, – позвал китежградский посланник.

Гигантская фигура в углу затихла и подняла на него взгляд. Два ярких, горящих во тьме красных глаза с длинными черными вертикальными зрачками, как у кошки или змеи. Глаза хищника. Ратибору стало по-настоящему страшно, он хоть и немало повидал на своем веку и многие чудеса видел, но чудеса эти были в основном рукотворные. А тут в нескольких шагах от него сидело нечто. И это существо было очень зло и смертельно опасно. Все инстинкты кричали об одном – бежать, бежать отсюда как можно быстрей! И все же Ратибор переборол себя, хоть это было и непросто. Как ни в чем не бывало, стараясь, чтобы голос предательски не задрожал, посланник Китежа произнес:

– У меня послание от Марьи.

Существо гулко ухнуло. Голос, раздавшийся из угла, был глухой, но все же без сомнения принадлежал самому Святогору:

– Не бойся, я себя пока контролирую. Что у тебя за послание?

– Письма. – Ратибор достал из сумки связку писем и протянул вперед. – Я зажгу свет; где тут факел или лучина?..

– Нет! – крик из угла раздался излишне резко. – Не надо.

Посланник замер с протянутой рукой, в которой сжимал несколько грамот, свернутых в свитки. Как же можно читать письма в темноте?

– Я теперь и в ночи все хорошо вижу. – в хриплом голосе звучала ирония; рука, которая протянулась за письмами, тоже была нечеловеческая, с длинными когтями и чешуей.

Ратибор тут же отдернул свою руку, испугавшись, чем вызвал очередной смешок-уханье хозяина твердыни. Не желая выказывать страха, китежградец снова собрался с духом и задал вопрос, который напрашивался уже давно:

– Так проходит превращение в черного богатыря?

– Не дождутся!.. – прорычал богатырь и, немного помедлив, развернул первый свиток.

Содержимое Ратибор прочел еще до визита в крепость, вопреки распоряжениям Марьи. На листе бумаги, покрытом замысловатой вязью, в которой буквы походили на чудесных птиц и славянские орнаменты, которой умел писать только один человек во всем царстве – Финист Ясный Сокол, было начертано:

«Мой государь.

Спешу донести до Вас вести, которые сам я нахожу весьма дурными. Вчера вечером ко мне в палатку зашли двое князей: Роман Галицкий и Святослав Черниговский. Разговор был вроде бы ни о чем, но я сумел понять, что оные князья пытались прощупать, возможно ли вовлечь меня в некий заговор, сути которого я пока не понимаю и который представляется мне весьма опасным, учитывая, какие люди в нем состоят. Я ответил неопределенно, пытаясь вызнать подробности, но князья весьма умны и ни на один из моих вопросов не ответили прямо. Роман Галицкий лишь смотрел грозно и изучающе, а Святослав пытался представить все как шутку. В меру своих сил и возможностей я прикинулся простаком, так что пока не могу сказать точно, удалось ли мне произвести впечатление на моих собеседников. Галичане и черниговцы традиционно не ладят, так что действовать сообща их может заставить только какая-то весьма веская причина.

Особое беспокойство вызвала у меня фраза черниговского князя, когда он меня спросил, кому я буду служить, если вдруг царь наш батюшка помрет. Сделав лицо как можно глупее и прилежнее, я ответил, что буду и впредь служить Руси нашей матушке и тем, кто ее представляет в столице. Два князя после этого переглянулись и вскорости распрощались со мной. Возможно, это не последний наш разговор, но я спешу донести его до внимания Вашего Величества как можно скорее.

Уже к вечеру я склонился над картой, и то, что еще недавно казалось странным и необычным, стало обретать зловещие очертания. Месяц назад у селения Ракитовка мы дали бой отряду степняков из третьего тумена. Несмотря на то что я сумел заманить супротивника в ловко организованную засаду, черниговский полк не успел вовремя, что послужило причиной как того, что враг сумел отступить, так и больших потерь в моем первом полку. А две недели назад галицкие полки подошли из тыла и встали у меня за спиной, в одном дневном переходе. Вроде бы ничего необычного, но теперь за спиной, на западе, у меня два галицких полка, а с севера – три черниговских и один переяславский. Пять полков супротив моей дружины – почти втрое больше. Все мои просьбы о помощи в борьбе со степняками князья или игнорируют, или выполняют так, что остается только пожалеть, что попросил. Еще недавно я полагал, что все дело в том, что властители княжеств не хотят нести потери в своих воинствах, но сейчас я больше склоняюсь к мысли, что силы собираются совсем не для этого. На подходе смоленский и туровский полки: не знаю пока, вовлечены ли эти княжества в заговор; по прибытии этих войск будет яснее.

В конце своего письма еще раз спешу напомнить о страшной нехватке зерна в дружине: я уже урезал дневную норму хлеба. Не для себя прошу, а за ратников своих: голодный воин степняка не одолеет, степняк сейчас уже не тот, что раньше: хоть и награбили да сбежать пытаются, но все равно войско у Тугарина Змея отменное. Так что каждая сеча проходит тяжко, без больших потерь одолеть вражину никак не выходит.

Ваш верный воевода Финист Ясный Сокол».

– Зачем мне это? – хмыкнул Святогор, – даже противно читать этого предателя! Хлеба ему мало, видишь ли… Я и так знаю, чем все кончится. Заговор состоится, Финист его возглавит, царя убьют.

– Все не так просто, – вздохнул Ратибор, – прочти остальные письма. Ты же видишь эту вязь, никто так, кроме него, писать не мог и не может.

– Ну-ну… – недоверчиво хмыкнул богатырь, но второе письмо все же развернул.

«Мой государь.

На свое предыдущее послание я так и не дождался ответа, чем несказанно опечален, а меж тем события набирают оборот. Подошли подкрепления из Турова, Смоленска и даже Великого Новгорода. Однако в схватках с врагом никто из них участвовать не спешит, сейчас против всего степного воинства стоит только один полк моей дружины под командованием воеводы Кощея. Нас спасает только то, что кочевники, взяв богатую добычу, не спешат наступать. Даже думать боюсь, что стало бы с нами, будь степняк, как в начале набега, голодный и злой. Впрочем, воинство степи сейчас не главная проблема, набег, очевидно, подходит к концу: по докладам разведки, сам Тугарин Змей уже вернулся в родные края. Главная наша проблема – это заговор, который зреет в княжеских дружинах. Продолжения недавнего разговора с князьями Святославом и Романом не было: видно, прикинуться простаком у меня не вышло. Или князья оказались куда проницательнее, чем я мог предполагать.

Вчера познакомился с наследником Галицко-Волынского князя, княжичем Даниилом, который, признаюсь, произвел на меня впечатление, причем самое неприятное. Юноша, безусловно, умен и на фоне своего невоздержанного в гневе отца выглядит выигрышно, однако какая-то нереальная холодность сквозит в каждом его действии. Безусловно, он один из участников заговора, дважды он пытался переманить моих сотников. Молю Вас, государь, не медлите. Заговор еще можно подавить. Мыслю я так, что надобно нам собрать два или три небольших отряда с богатырями во главе и немедленно взять под стражу галицкого и черниговского князей – галицкого князя непременно с сыном, а также новгородского тысячника Ермила.

Участие в заговоре остальных князей мне неведомо, но стоит исходить из наихудшего варианта. На одного верного Вашему Величеству ратника бунтовщики смогут выставить не меньше троих, а то и пятерых своих. Действовать нужно быстро, ибо промедление в таком деле смерти подобно.

Смиренно ожидающий ответа,

Ваш верный воевода Финист Ясный Сокол».

В этот раз богатырь молчал долго. Лишь тяжелое дыхание слышалось из темного угла.

– Не сходится, – наконец отозвался Святогор, – если Финист Ясный Сокол не состоял в заговоре, то почему после смерти царя он оказался на троне? И еще: как так вышло, что царь не внял предупреждениям и почему он не пытался что-то предпринять? Почему царь Василий отправился в Галицко-Волынское княжество, если Финист его в письме прямо предупреждает, что князь Роман Галицкий – заговорщик? Нет, тут что-то не так.

– Почему Финист оказался на троне – то мне неведомо, – вздохнул Ратибор, – я в те времена был слишком молод, а вот на остальные вопросы ответит следующее письмо.

Посланнику Марьи Искусницы захотелось отбежать куда-нибудь подальше, потому как третье и последнее письмо Финиста было самым опасным. Вольга требовал, чтобы его не показывали Святогору, достаточно и первых двух, но Марья настояла. Читавший письмо Ратибор был согласен с богатырем-оборотником: последнюю весть надо было оставить у себя. Кто знает, как поведет себя старый богатырь, когда узнает часть нелицеприятной правды…

Богатырь, снова недоверчиво хмыкнув, развернул третье послание и принялся читать. Красные глаза с вертикальными зрачками горели во тьме ярко, отбрасывая алые блики на бумагу.

«Мой государь!

Уже третье послание пишу я Вам, но никакого ответа не получаю. Вольга, с которым я отправляю свои письма, утверждает, что Ваше Величество не удостаивает меня ответом, отмахиваясь от моих предостережений. Никак не могу допустить, что богатырь лжет, однако уверяю Вас, мой государь, что опасность более чем реальна. Как воевода воинства Русского царства два дня назад я отдал приказ волынскому полку занять южную дорогу, намереваясь устроить засаду отходящим войскам Великой степи. Однако княжеский полк и не вздумал двинуться с места. На все мои приказы ответ был один – овса нет и гнать лошадей нет никакой возможности. И это несмотря на то, что я точно знаю – со снабжением у галицко-волынского воинства все не просто хорошо, а великолепно. И овса у них в запасе на десяток больших маршей. Князья демонстративно не желают гнать степняков с нашей земли и чего-то ждут. Но это еще не самое плохое. Прибывший из столицы воевода князь Глеб, который возглавил второй полк моей дружины, тоже вышел из подчинения. Открыто дерзит мне, так что я подозреваю, что и он замешан в заговоре. Я знаю, что Глеб родственник вашей дражайшей супруги, и все же войско, где нет подчинения, это уже не войско…»

– Это не тот ли Глеб, что сейчас в Новгороде воеводой? – прервал свое чтение богатырь.

– Он самый.

– Тоже заговорщик?

– Самое забавное, что нет. Здесь Финист ошибся. У нашего дражайшего князя просто дурной и вздорный характер. В заговоре он не участвовал и после смерти царя отправился прямиком в опалу. Но воевода этого не знал, а потому предполагал худшее.

– Неудивительно, – богатырь угрюмо хмыкнул, – изменник на изменнике сидит да изменником погоняет. Взгляд горящих красных глаз снова уставился в бумагу.

«…и все же, если действовать решительно, заговор еще можно подавить. По крайней мере, один верный полк у нас точно есть. Мой авторитет как воеводы распространяется даже на княжеские войска. Если решительно взять под стражу верхушку заговора, простые ратники могут остаться верными трону. Только умоляю, не посылайте обычную стражу. У каждого князя найдется немало верных людей, чтобы легко отбиться от подобных отрядов. Необходимы богатыри: все, какие есть. Мой государь, молю Вас не медлить, ибо промедление смерти подобно. Посылаю свое послание с Вольгой, так что перехватить его враг не сможет.

Всегда Ваш верный воевода Финист Ясный Сокол».

Какое-то время Святогор молчал, из угла раздавались лишь звуки шумного дыхания. Потом вдруг резким выпадом богатырь нанес сильнейший удар в стену кулаком, так что заходила ходуном вся крепость. Богатырь прокричал лишь одно слово:

– Вольга!

Гигантская фигура поднялась из угла, захватив по пути свой огромный меч. Богатырь вышел в боковую дверь, только бросив по пути Ратибору:

– Жди здесь.

Сказать по правде, китежградцу очень уж хотелось исчезнуть поскорее из этого места, настолько сильно провонявшего смертью и отчаянием. Да и то, во что превращался богатырь, его пугало. Он снова вспомнил когтистую лапу и красные глаза с вертикальными зрачками. Ратибор прекрасно понимал, почему Вольга так не хотел, чтобы эти письма попали в руки Святогора, почему оборотник так возражал. Следующая встреча богатырей обещала быть очень непростой. На самом деле Ратибор прекрасно знал, почему Марья Искусница не хотела, чтобы письма воеводы попали к царю. Она была убеждена, что единоличную власть царя необходимо ограничить, после царствования Дабога она еще больше в этом уверилась, так что наличие заговора было ей на руку, а возвышение безвестного воеводы Финиста в ее планы вовсе не входило. Вот только убийство царя спутало все планы хитрой интриганки, и тогда Ратибор впервые увидел, как Марья растерялась. Растерялась настолько, что спрятала Китеж от посторонних глаз, продолжая действовать из тени.

Через непродолжительное время дверь горницы отворилась, гигант спокойно вышел на свет в ярко горящей кольчуге из звездного металла. Святогор выглядел необычно, он как будто даже помолодел, сказывалось отсутствие длинной бороды, которая раньше доставала до пояса. Сейчас же у богатыря бороды вовсе не было, щеки и подбородок покрывала лишь легкая щетина. Никаких когтей, клыков и красных глаз больше не наблюдалось: наоборот, древний воитель выглядел бодро и подтянуто. Если не знать, что это легендарный богатырь, которому уже больше тысячи лет, казалось, что перед тобой мужчина в годах, но еще крепкий, разменявший самое большее пятый или шестой десяток.

Богатырь проверил, как сидит доспех, вынул из ножен и тут же вогнал обратно свой кладенец и двинулся вперед.

– Сколько лет живу, а ума так и не нажил… – вздохнул хозяин крепости. – Пусть я плохо думал о Финисте и оказался к нему несправедлив, что поправить уже не могу, да вот только у него еще осталась внучка и ей может быть нужна моя помощь!

Ратибор в очередной раз поразился, как хорошо Марья разбирается в людях. Все случилось именно так, как она и предсказала. Все шло по ее плану.

Глава 5
Бег

Флот острова Буяна приближался к столице, словно стая побитых собак. Слухи о прорыве степного воинства опережали даже корабли, идущие на веслах с самой большой скоростью, которую могли выжать из себя усталые гребцы. С берега люди кричали оскорбления и призывали на головы моряков всевозможные несчастья. Что уж говорить, заслужили. Настроение на флоте царило подавленное; войск, чтобы сдержать степняков, на острове нет. Коль уж не удержали побережье, то… о дальнейшем думать не хотелось. Не хотелось, но думалось, потому как каждый моряк понимал, что где-то прямо сейчас дикарь насилует его мать или любимую, убивает отца или брата. И остановить их нет никакой возможности. А виновен во всем получается именно флот, заслуженная гордость, щит славного Буяна. И вот сейчас этот щит, всегда казавшийся таким надежным и крепким, треснул и валяется у ног, брошенный и бесполезный.

Соловей Будимирович сам ходил смурнее тучи, все время он искал ответ на вопрос: что можно сделать? – и все яснее понимал, что сделать уже нельзя ничего. Остров пал, всех жителей убьют или угонят в рабство. Оставалось одно – бежать. Спасать тех, кого еще можно спасти, и бежать. Благо у врага нет кораблей для преследования беглецов. В изгнании тоже можно жить. Вон берендеи сколько лет жили в изгнании… Степняки же не заселят их землю. Пограбят, пожгут и уйдут к себе обратно в степь. Но вот сколько народу можно взять на корабли, чтобы спасти? Дай бог, одного из сотни.

В порту стояла непривычная тишина, пост стражи у пирса сиротливо опустел. Никто не вышел встречать флагман, вернувшийся из похода. Флотоводец сошел по трапу на землю, озабоченно оглядываясь. Не могли же степняки за такое короткое время дойти до столицы? Херсонес не был сильно укреплен, издавна полагаясь на мощь своего флота, но все же какая-никакая стража в нем была, с налета не возьмешь. А переправить большое войско и собрать его для похода – это дело не такое быстрое, особенно если отвлекаться на грабеж каждого встреченного поселения.

В доме начальника порта свет горел, так что Соловей Будимирович направился прямо туда; портовый старшина Илья был его старым приятелем, у него можно будет узнать все новости. До столицы корабли шли два дня, вряд ли за это время успело что-то серьезное произойти, и все же сердце щемило.

В главном здании порта царил полнейший разгром, на полу валялись бумаги, грамоты, свитки и пустые амфоры из-под вина. Сам портовый старшина нашелся в углу; Илья лежал под лавкой и был сильно пьян. Разбудить портового начальника составило немалых трудов, но после десятка крепких затрещин тот открыл глаза.

– О! – Илья ткнул пальцем в грудь флотоводца и без всяких предисловий тут же выпалил: – Ты во всем виноват!

– Что происходит в городе? – не стал вступать в спор Соловей Будимирович.

– В гроррраде пррроисходит, – выпивоха еле ворочал языком, слова давались ему с трудом, особенно согласные в них, – полная черрторрровввня.

– Чертовщина?

– Не, – мотнул головой собеседник, – тут просто все-э-эх скоррро перрребьют.

– И ты потому напился?

– А чччто-о делать-то й-й-йеещо… Мне жжжена не разззррреашала пить, а ххххотелось. Вот я и…

– В столице хоть какой-то порядок остался? – нахмурился флотоводец.

– Кккконечно, – снова кивнул Илья, – стррража не пьет. Они даже дддраться собббиррраются. Только их все ррравввно перрребьют.

– А ты тут будешь пьяным валяться?

– Никккогда. Я к тттому вррремммени уже буддду трррезв. Как эти… как их…

Портовый начальник вдруг поднял мутный взгляд на моряка.

– Возззьми меня с собой. А?

– Куда?

– Ддда куда угггодно. Тут все ррравно убббьют. А там, может, и нет.

Пьяница махнул рукой куда-то вдаль, показывая, где, по его мнению, находится это самое «там».

– Ты нне думай. Я заппплачу, золотом. Знаешь же, что у меня есть. Три дочки у меня, и жена, и я. Возьми меня с собой, когда будешь уплывать; я тебя не обижу.

Язык у Ильи, когда он начал говорить о семье, как-то сам собой перестал заплетаться, даже взгляд стал почти трезвый.

– Обещать не буду, – буркнул Соловей, – мне надо с архипастырем Еремой переговорить; что еще он скажет.

Портовый начальник рассмеялся. Язык его снова стал заплетаться, как и раньше:

– Дддурак ты человек. У тебя кккоррабли. Ты теперь главный, а архипастырь – тьфу и рррастереть. Тебе рррешать, кто будет жжжить, а кто – умирррать.

Внешняя стена порта находилась буквально в осаде. Слухи о том, что корабли вернулись, быстро облетели город. Тысячи людей молили взять их с собой, плакали, угрожали, обещали золотые горы. Соловей Будимирович взял с собой десять дюжих матросов, чтобы пробивать себе дорогу через толпу. Слова Ильи никак не шли у него из головы. Испокон веков на Буяне так повелось, что власть принадлежала не гражданским властям, а церковным. Архипастырь и договоры заключал, и законы писал, да и суд вершил, где надо. И флот, и стража, и торговцы, и суды – все подчинялись церковному владыке. Взять все в свои руки? Нет, здесь вам не разбойничья шайка, где без атамана каждый сам за себя. Он, Соловей Будимирович – часть гордого флота славного острова Буяна, а для флотских честь – не пустой звук. И в изгнании люди живут. Живут мыслью о том, чтобы вернуться.

Надо послушать, что скажет архипастырь Ерема, у него наверняка уже и план разработан, надо только пробиться до холма, где стоит главный собор. Толпа поддавалась неохотно, но здоровенные моряки, орудуя локтями и коленями, прокладывали путь сквозь толпу. Со всех сторон раздавались плач, мольбы и проклятия. Слушать их было тяжело, но назвать их несправедливыми язык не поворачивался. Что уж говорить: именно флот пропустил врага на остров. Наконец толпа оказалась позади, охрана проложила себе путь сквозь сгрудившихся отчаявшихся людей, стариков и матерей, потрясающих маленькими детьми в руках и умоляющих взять с собой. Настроение у мореходов было подавленное, даже величественное здание собора Апостола Андрея не внушало обычного благоговения.

В соборе тихо, разве что нищих возле лестницы не видать, да и прихожан совсем не так много. Казалось бы, вот она, беда, на пороге: у кого человеку искать спасения, у бога или у флота? Горожане осаждают порт, а в храме почти никого. Сам флотоводец был человеком верующим, но все же не истово. Праздники справлял вместе со всеми, архипастырю служил верой и правдой, но при выборе того, чем обращаться к супостату – словом божьим или камнем из баллисты, – всегда выбирал надежный камень. Охрану Соловей оставил у входа, в храм к архипастырю пошел один. Кто его знает, как отреагирует владыка на провал, осерчает, поди. Подчиненным этого видеть не следует.

Вопреки ожиданию, Ерема не осерчал. Владыка тихо молился перед иконой богоматери, осеняя себя крестным знамением.

– Вернулся? – только и поинтересовался он.

Флотоводец поцеловал протянутый перстень и поклонился.

– Прощения прошу, не сдержали врага, оплошали.

– Знаю. Сон третьего дня видел. Собака на берегу лаяла на чайку, которая по морю плыла. Большая собака, злая, грязная. А потом как бросится в воду и схватила чайку за крыло. Птица вырывалась, пыталась собаку клюнуть, да куда там.

– Загрызла птицу?

– Загрызла, – вздохнул Ерема, – вот только из-под чайки птенец упорхнул, собака пыталась и его схватить, да только впустую зубами щелкнула в воздухе. Упорхнул тот птенец.

– И куда же он упорхнул?

– На волю, – улыбнулся архипастырь, – а раз птенец упорхнул, значит, еще не конец.

Владыка вдруг нахмурился и стал серьезен.

– Ты на меня больше время не трать. У тебя теперь задача трудная: спасай то, что осталось, собирай на корабли всё: казну, людей, творения искусства. Спасай все что можешь. Беги.

– Куда? В Царьград?

– Нет, про великий город я другой сон видел, туда не ходи. На Русь плывите, вот куда.

– Там же язычники, – опешил флотоводец, – чем они лучше степняков?

– Говорю тебе, на Русь беги, там наше будущее, только там, и нигде более. Собирай все что можно – и туда. Вот тебе мое на то благословение.

– А вы, владыка, как же вы?

– Я свое пожил, стар я уже бежать. Тут помру, тут место хорошее, намоленное. А вы бегите. Вот тебе печать моя: если кто супротив будет выступать, ты ему печать покажи. Ты теперь главный.

Разговаривать дальше архипастырь отказался, он буквально выгнал флотоводца из кельи, вернувшись затем к своей молитве.

У лестницы нового хозяина рушащегося государства дожидались только трое моряков. Флотоводец даже опешил поначалу.

– А где остальные?

– Остальные… – старший из оставшихся моряков замялся, – они как бы ушли.

– Что значит «как бы ушли»? Здесь флот, а не посиделки на лавочке. Тут нельзя «как бы уйти», тут можно дезертировать.

– Они семьи свои возьмут и вернутся, – пробасил чернобородый здоровяк.

– И наши тоже возьмут, – добавил третий, – а мы остались за них службу выполнять. Так что не надо их наказывать, не к добру это будет.

Флотоводец неожиданно для себя осознал, что он один против трех крепких мужиков, каждый из которых, как бы невзначай, положил руку на эфес моряцкой сабли. И дисциплина, которая всегда держалась на осознании неотвратимости наказания, сейчас может дать слабину. А ведь это были вовсе не разбойники и не враги. Это хорошие люди, верные моряки из его команды, но если дать хорошим людям приказ бросить на растерзание врагу свои семьи – кто знает, на что они решатся…

– Ладно, потом разберемся, – сдал назад флотоводец, – свои семьи не бросим.

Матросы выдохнули с облегчением. По правилам, брать на боевой корабль посторонних было запрещено, но какие теперь правила…

По дороге к порту их уже ждали. Человек двадцать в доспехах городских стражников; даже сам Феофан, командир городской стражи, вышел встречать. Соловей Будимирович почему-то почувствовал себя некомфортно, имея с собой всего трех моряков. Хотя даже того десятка, что был изначально, вряд ли бы хватило, случись какая-нибудь стычка со стражниками. Все же у тех и кольчуги и щиты, а у моряков только абордажные сабли. В кольчугах на флоте не ходят: упадешь в воду – не выплывешь.

– Раз вернулся, теперь не взыщи, – улыбнулся главный стражник и нехорошо улыбнулся.

– Не понял… – Флотоводец встал чуть поодаль; на самом деле он не столько понял, сколько почувствовал, что перед ним сейчас вовсе не главный страж города стоит, защитник слабых, а главарь новой банды. Нехорошо смотрел на него Феофан, угрюмо глядели и его люди, двое держали в руках арбалеты, остальные сжимали холодное оружие.

– Вернулся ты зря, – продолжил Феофан, – но, раз уж ты здесь, предлагаю договориться по-хорошему. Ни к чему нам еще и между собой тут склоки устраивать. Я беру пять кораблей, что стоят в северной бухте, – и мы друзья.

– Что значит «беру»? Это флот острова Буяна, и он выполняет приказ архипастыря. – Соловей достал печать Еремы и показал стражнику, но символ власти не произвел на того никакого впечатления.

– Старик выжил из ума; кого сейчас волнует, что он приказывает? Он только и делает, что молится в своем соборе. У меня четыре сотни людей, стен нет. Степняки уже в двух днях пути – в двух днях! Их конные разъезды уже видели на тракте, но это разведка. Основные силы тут будут уже завтра, на край – послезавтра. По суше бежать никак нельзя, только морем. Рыбацкие лодки из торговой гавани мои люди еще два дня назад взяли, но это прибрежные суденышки, далеко в море на них ходить опасно. А вот во флоте корабли что надо, до Царьграда доплывем с комфортом.

Флотоводец задумался; глядя на его посуровевшее лицо, стражник сменил тон на чуть более мягкий:

– Ты пойми, дело-то какое, нам деваться некуда: либо мы берем у тебя корабли, силой или по-хорошему, грузим на них добро и свои семьи, либо погибаем все. Терять нам нечего. У тебя людей больше, я понимаю, но это пока.

– Что значит «пока»?

– А ты не знаешь еще? – Феофан опять нехорошо усмехнулся. – «Странница» уже ушла.

– Как ушла?.. Кто приказал?

– Как ушла, я тебе скажу: Кипрос пришел – с семейством своим большим да с золотишком. А у него, сам знаешь, богатств немало, на торговле вином много заработал. Ну и купил всю команду с капитаном вместе. Столько денег дал, что не устояли. Я послал своих людей перехватить, да он и их купил. Так что смотри: как скоро твои капитаны поймут, что место на корабле можно очень хорошо продать, думаешь, они спасать будут тех, про кого ты скажешь? Ну-ну.

Сказать по правде, мне бы проще все эти корабли захватить, вот только мои люди в мореходном деле ничего не смыслят. Как бы потом к рабовладельческим берегам не прибило. Так что давай договоримся. У меня несколько сотен людей есть, у тебя тоже немало наберется. Если мы с тобой сейчас договоримся, против нас просто некому будет выступить. А вот если ты меня не захочешь послушать, степнякам и делать ничего не придется: тут одни мертвецы их встретят. Ты пойми, нам терять совсем нечего, – повторил он.

Соловей Будимирович все понимал. И все же что-то, глубоко в душе, противилось тому, чтобы поступать не по приказу. Феофан сейчас со своими людьми должен занять оборону на окраине городской черты и сдерживать врага, покупая своими жизнями время для эвакуации. А он должен эту эвакуацию обеспечивать и жестоко карать тех, кто пытается протащить родню и знакомых вне очереди. Флотоводец ощутил, что поймал какую-то истину, но она ускользала от него, не давая облечь себя в словесную форму. И все же на излете мысли Соловей сумел сформулировать ее.

«Государство погибает, когда слишком многие в нем забывают о долге». Однажды отец рассказывал ему, как уходили в изгнание берендеи. Две сотни воинов остались стоять, прикрывая бегство своего царя и войска. Две сотни против неисчислимых полчищ мертвяков Кощея. Эти двести воинов полегли все, но своими жизнями они сумели выиграть время для остальных. Поэтому берендеи вернутся, а остров Буян погиб навсегда. Сейчас он, командующий флотом острова Буяна, должен попытаться арестовать стража, забывшего свой долг. И скорее всего, погибнуть в неравном бою против его людей. Флотоводец знал, что долг велит поступить именно так, но он хотел жить. Так же, как хотели жить и сам стражник, и купец Кипрос, что не торгуясь покупал жизни своей родни за немалое богатство. Хотели жить и матросы, которые тащили на корабли свои семьи. Никто не верил, что остров выживет, каждый спасался как мог. То, что еще недавно казалось незыблемым, – государство, охраняемое мощными стенами и лучшим флотом, погибало на его глазах. Он уже решил, что не станет отказывать стражнику, а еще Соловей Будимирович понял, что и приказ архипастыря Еремы он не будет выполнять. Какая, к медведю, Русь – нет ее давно! Одно лишь Тридевятое царство, а в нем – склоки да междоусобицы. Царьград – вот город, что будет стоять целую вечность. Туда надо бежать.

Глава 6
Ненастоящий купец

Главное, это не забывать все время строить несчастное выражение лица и каждому жаловаться на убытки. Именно так и должен себя вести купец из далекой Персии, застрявший в осажденном Смоленске. Кому посреди войны нужны ковры, даже если они созданы руками знаменитых мастеров? Время уходит впустую, не принося с собой ничего, кроме убытков.

– Ну что, Синбэд, опять ничего не продал?

Это местный торговец Митрофан, по-купечески понимает заморского гостя, но и свою выгоду упускать не хочет. А ну как персу надоест все и сбросит он свой товар по цене дешевле некуда? А Митрофан его после войны продаст с огромной выгодой. Стало быть, верит торгаш в победу, не думает, что Смоленск падет.

– Ах, достопочтенный Митрофан, слова ваши – боль моя! Никто во всей город не хотеть мой прекрасный товар!

– Может, стоит понизить цену? – Торговец многозначительно улыбнулся. – Тогда, глядишь, и покупатель сыщется.

– Никак не возможно, никак, – замотал головой купец. – В Королевстве лилий гранд дюк Монселье обещал мне за мой ковер пятьдесят золотых монет. Какой ужасный беда, какой плохой война! Будь проклят король и весь его армий! Тьху!

Для убедительности человек, выдававший себя за купца, даже плюнул на землю. Настоящему Синбэду было уже все равно: и он, и небольшая команда его торгового корабля давно кормили раков в нескольких верстах ниже по течению. Не повезло персам. Зато повезло командиру специального отряда войска Белого королевства Томашу Влачеку и его людям. По уму, конечно, стоит внедрять своих людей заранее, чтобы ни у кого подозрения не вызывали. Только кто мог знать, что Галицко-Волынское княжество со своей своевольной княгиней переметнется на сторону короля? Вот и не насадили в Смоленске своих людей в достаточном количестве. Так что пришлось импровизировать. Будь здесь кто-нибудь толковый, навроде хозяина тайного двора Тридевятого царства, их бы вмиг раскусили. Легенда слеплена буквально наспех. Шутка ли, из двух десятков персидских купцов персидского языка не знает ни один. Знай коверкай русские слова да говори с акцентом: глядишь, и сойдешь за иноземца. Вот только тем, кто обороняет город, сейчас не до того. У них тут полноценная междоусобица назревает. Тысячи полторы новгородцев да чуть меньше тысячи варягов, смотрят друг на друга, как волки, да местное ополчение в тыщи три голов, которое рядом не стоит ни с варягами, ни с новгородцами. Одно слово – ополчение, вчерашние селяне да босяки, наспех вооруженные и не обученные вообще никак. И все это в осажденном городе, окруженном воинством его величества Сигизмунда.

Первое время Томаш думал выбрать удачное время да открыть ворота, но этот план имел массу недостатков. Нет, двух десятков его головорезов вполне могло хватить, чтобы перебить заскучавшую стражу каких-нибудь ворот. Вот только сил у обороняющихся вполне хватит, чтобы подтянуть быстро несколько сотен защитников и выдавить нападающих обратно за городские стены. Так что план не обещал успеха. На голод рассчитывать и вовсе не приходилось: это же надо как удачно варяги заготовили столько мяса из чуда-юда рыбы-кита!.. Еды в городе столько, что хоть продавай ее. С сожалением Томаш отмечал, что дела у его короля были весьма скверны. Стены Смоленска оказались прочны, все попытки разбить их собранными наспех осадными машинами не кончились ничем. Попытки уморить город голодом обречены изначально. А если попытаться пойти на приступ, то это принесет огромные потери с малопонятным результатом. Вот и выходит, что встряло тут королевское воинство крепко: на год, а то и не один.

И вся надежда короля и всего Белого королевства именно на его отряд. Двадцать человек, отборные бойцы, и они не подведут своего короля. С тех пор как после битвы в город прорвался полк новгородцев, перед лазутчиками наконец забрезжил луч надежды. Очень скоро оказалось, что новгородцы и варяги не просто недолюбливают друг друга, а вот прямо на ножах. Хоть сейчас готовы рвать друг другу глотки; стало быть, их просто надо к этому подтолкнуть. И некоторые идеи, как это сделать, у Томаша уже были.

Фальшивые персы заняли целый дом, большинство его людей в город не выходили, чтобы не засветиться раньше времени. За постой платили вовремя, не забывая делать страдальческое выражение лица и постоянно выпрашивать отсрочку да послабление. Денег у ложных купцов на самом деле хватало, Сигизмунд не поскупился, король хорошо понимал, как сильно могут понадобиться деньги лазутчикам. И Томаш и его люди своего короля очень уважали. Сигизмунд был мудр и справедлив, так что все старались, работали на совесть. Смоленск должен пасть, а король должен быть доволен.

– Пил с варягами в корчме на городском рынке, – доложил Миклош, один из его проверенных людей, с которым он дел лихих совершил уже немало, – бахвалятся, что и без новгородцев прекрасно справлялись. И что никому не взять крепость, которую держат варяги.

– У варягов нет крепостей, откуда у них опыт осады? – усмехнулся Ивасик, самый молодой в отряде.

– Зато у варягов огромный опыт бахвальства и хвастовства, – из угла выглянул Казимир, ветеран.

Бойцы специального отряда войска Белого королевства – подразделения, известного под названием «белые мыши», рассмеялись, но Томаш веселья не поддержал:

– Стены у них крепки, и воины они отменные, так что смешного я тут вижу мало. А чтобы вам всем веселое настроение подпортить, скажу новость. Требушеты, что по приказу короля сюда тащили, в болоте утопли. Так что надежды стены разбить теперь совсем мало. А лезть на стены… сами видели все прошлые попытки. А теперь еще и новгородцы в город прорвались, так что защитников прибавилось. И дела у нашего короля, прямо скажем, идут паскудно.

– Если в подпол твой забралась белая мышь, дом твой в большой беде, – усмехнулся Ивасик.

Парень был молодой, Томаш даже не хотел его поначалу брать, но отказаться не получилось. Ивасик приходился родным племянником королевскому ловчему. Обычно такие родственнички в гвардию лезут, в пажи и оруженосцы к знаменитым рыцарям. А вот этот упорно набивался в спецотряд. А ведь тут со славой туго. «Белые мыши» воюют в тени, да и чести рыцарской не знают. Заколоть врага спящим, отравить его колодцы, заразить его скот… Работа грязная, но на войне необходимая. Вот только Ивасик себя показал сразу. Во время бунта против Сигизмунда он лично пробрался к одному из рыцарей ордена, известному тем, что тот любил молоденьких мальчиков. И играл свою роль так хорошо, что рыцарь в него влюбился по уши. Вот только вся переписка с магистром и многие секреты ордена тут же становились известны королю. А потом уже, после подавления восстания, Ивасик лично расправился с любвеобильным рыцарем и двумя его охранниками. Так что «белой мышью» молодой участник был самой настоящей.

– Языком молоть каждый может, – отрезал Томаш, – мысли есть у кого?

– Отравить колодцы не выйдет, – заметил Казимир, – река течет сквозь город. А вот отравить запасы еды – это может сработать.

– Не может, – не согласился командир отряда, – тут в каждом доме запасы из мяса чуда-юда рыбы-кита; ну отравишь ты один склад, это как булавкой в медведя тыкать. Думаем дальше.

– Убить князя. С ним всегда человек пять из дружины, но при желании упокоить его можно.

– Опасно, – не согласился Томаш, – но что еще хуже – не обещает результата. Никакой гарантии, что следующий не окажется еще хуже.

– Открыть ворота! Ночью! Предупредив наших.

– Это уже лучше. Я и сам про такое думал, но вот давай представим, что будет. Допустим, стража зевнула, и мы их всех по-тихому сняли. Человек десять на воротах. Махнули факелом воинам, и те устремились в проем. Сколько успеют войти, прежде чем защитники очухаются?

– Сотни три!

– Навоза поскреби, – грубо ответил в рифму, как он считал, командир. – Как только ты начнешь поднимать решетку на воротах, скрип и грохот тебя выдадут. Все патрули и секреты мы не сможем нейтрализовать. Когда первые наши ратники пролезут в узкую щель между поднимающейся решеткой и землей, к воротам уже будет бежать несколько сотен защитников, а еще пара тысяч – спешно одеваться и облачаться в кольчуги. И это вовсе не только ополчение: половина из них – ветераны, новгородцы или варяги. Они даже спят с оружием. И вот уже человек десять наших ратников прошли за стену, еще пара десятков лезут, и именно в этот момент по нам ударят. И все они прекрасно поймут: либо они нас выдавливают за ворота, либо им конец; так что не жди растерянности. Ох, не верю я в этот план.

– С бунтовщиками под Краковом же получилось…

– Ты не сравнивай ту крепостишку и тридцать человек гарнизона со Смоленском. Смоленск – это серьезная крепость, наглостью тут не возьмешь, тут надо придумать что-то этакое.

– У меня идейка одна есть, – теперь голос подал Ивасик, – не хотите послушать?

– Излагай.

– Не только я один слышал, что между новгородцами и варягами кошка черная пробежала.

– Верно; и ты придумал, как это использовать? Садко и Рерик тоже не глупцы, они своих людей по разным концам города развели.

– А что, если нам вечером прирезать возле рынка, где варяги обычно пьют, несколько варягов? Покричать по-русски что-нибудь типа «это вам за невесту нашего Садко». А возле порта так же убить несколько новгородцев. И по-варяжски что-нибудь грозное проорать. Ну и в других местах по нескольку человек зарезать, чтобы уж каждый понял – началось…

– А интересная идея, – поддержал Казимир, – можно еще местных подключить, капище разрушить, жрецов зарезать. Так можно и ополчение всколыхнуть.

Томаш задумчиво молчал. Идея и вправду была не самая дурная. Будет из этого Ивасика толк, если не помрет раньше от жизни такой залихватской.

– А если они все же не передерутся? – задал вопрос кто-то из воинов.

– Тогда мы, ничего особо не теряя, начнем придумывать новый план, – пожал плечами Ивасик.

– Мы эти планы совместим, – наконец выдал свое решение командир. Вначале подготовим убийства. Казимир, твоя десятка подготовит ликвидацию варягов. Найти новгородскую одежду и доспехи, выучить несколько ругательств на русском. Ивасик берет вторую десятку и делает аналогичные приготовления для убийства новгородцев. Миклош, выбери двоих бойцов, на тебе будет провокация против жрецов. А я продумаю и подготовлю атаку на ворота. Главное, чтобы новгородцы с варягами столкнулись. И вот в этот момент мы ворота и откроем. На подготовку неделю даю, потом будьте готовы в любой момент выступить по моей команде. Все всё поняли?

Воины спецотряда закивали: здесь практически каждый был опытным и проверенным мастером своего дела. Томаш довольно кивнул, план обретал вполне реальные очертания.

– Сигизмунд получит Смоленск, не будь мы «белыми мышами»!

Глава 7
Доказательство верности

Трофим грустно глядел, как пленница уплетает блин с маслом. То, чем кормили в остроге, нормальные люди есть не станут. Заговорщицу-бунтовщицу, которую он недавно поймал, звали Ракитка. Девка родом была из глухой деревни, где Перуна чтили особенно яро. Позже отец ее перебрался чинить телеги в Киев, да и семью прихватил. Так Ракитка оказалась в столице. Во время бунта отец и братья погибли, сражаясь с вошедшими в город галичанами, и девушка осталась совсем одна. Хладнокровно готовиться к покушению девчушка не умела: взяла нож и пошла зарезать княгиню. Дура дурой, но смелая. Да и не такая уж она и глупая, скорее дурная по молодости и недостатку опыта. Если бы все было так просто: пошел и убил царя или князя… Даже такие стражники, как сам Трофим, мало кого пропустят, а уж через богатыря пройти – задачка для одиночки и вовсе не возможная. Сам Трофим уже давно готовил свой удар. С напарниками ему повезло, мужики подобрались серьезные и старательные, так что вероятность успешно осуществить покушение росла с каждым днем. И даже имея двух толковых соратников, возможность хорошо подготовиться и знание службы охраны княгини, Трофим не был до конца уверен в успехе своего замысла. Всегда оставался непредсказуемый фактор – богатырь. Даже однорукий богатырь был смертельно опасен для простых людей. А эта девка надеялась просто прийти и убить княгиню.

– Что смотришь, пес цепной, – вытирая рот рукавом, произнесла заговорщица, – если больше блинов нет, так и вали отсюда!

– Невежливо так разговаривать.

– Еще вежливости ему захотелось, – пленница усмехнулась, – ты мне всю месть испортил! Ничего, помрешь, тебя Перун на костре будет тысячу тысяч лет жечь. А я буду рядом с ним сидеть и смеяться.

– Это вряд ли.

– Вот увидишь, – пообещала бунтовщица, – уже недолго осталось. Нас много, а вас мало, предателей. Тех, кто от веры предков так легко отступились. Всем вам воздастся. Всем.

Красивая и смелая. Трофим только покачал головой; он уже обдумывал все возможности вытащить Ракитку из острога и все их отмел. Спасти-то ее можно, но это окончательно похоронит план настоящего покушения. А ведь он не один. Дома его ждут двое друзей. Пусть он даже имен их не знал, но им это и без надобности, те двое были его настоящими друзьями и соратниками, что жизни своей не жалели на богоугодное дело. А еще по лесам и схронам его успеха ждут тысячи истинно верующих, ждут затаившиеся жрецы Перуна, чтобы поднять новый бунт против изменников. А еще на него сейчас смотрит и сам Перун. Сколь бы ни была хороша девка, а только Трофим не предаст и не подведет тех, кто в него верит.

– Опять здесь, – в острог вошел Колыван, – медом тебе тут, что ли, намазано? Наша стража сейчас по времени.

– Петухи же еще не кукарекнули, успеем.

– Успеем… – проворчал богатырь, – успеем, потому что придем заранее. Собирайся.

Дверь богатырь не закрывал, из чего Трофим сделал вывод, что Аленушка здесь, только в острог не заходит. Колыван от нее отходил очень редко.

– Да готов я, иду.

Стражники вышли на свежий воздух, карета княгини и правда стояла возле частокола тайного двора. Кучер тронул, и эскорт направился к терему, стражники заняли положенное место сзади, направляя своих коней следом за каретой.

– Чего ты все время в остроге-то проводишь – девка, что ли, понравилась?

Трофим только грустно вздохнул. Чтобы не попасться и не выдать себя, нужно врать как можно меньше. Во всем, что не касается непосредственно покушения, надо говорить правду. Нужно быть как на ладони для всех, простым и понятным. Нельзя быть скрытным. Только так можно преуспеть в том нелегком деле, что он задумал.

– Понимаю, – усмехнулся Колыван, – но ты бы не привязывался к ней. Сам понимаешь, за покушение на княгиню голову ей отсекут.

Трофим снова грустно вздохнул.

– А она к тебе как?

– Цепным псом называет.

Какое-то время ехали молча, потом богатырь попытался приободрить стражника:

– Ничего: найдешь другую, какие твои годы!

– Сам-то ты так никого не нашел, – немного грубо ответил стражник, знал, что попадает в больное место, но не удержался.

Богатыри среди девок ценились куда выше заморских принцев, многие витязи этим пользовались, особенно по молодости, большинство потом выбирали себе одну жену, как на Руси исстари повелось, детишек заводили. Только Колыван все время был один.

– Я нашел, – тихо ответил богатырь, глядя куда-то в сторону, – но она выбрала другого.

Большой совет Тридевятого царства теперь собирался чуть ли не ежедневно. Трофим слушал собравшихся вполуха: он и так знал, о чем все говорят. День за днем правители обсуждали только один вопрос – как же все в государстве плохо. Вот и сейчас хозяин тайного двора докладывал о состоянии дел на восточной и западной границах. И там, и там дела шли совсем погано. На это можно было бы не особо обращать внимание, но и в остальных местах дела обстояли не лучше. Трофим давно обратил внимание, что в совете далеко не все равны. Реально что-то решали только полоцкий князь Рогволд и Варвара, бабушка молодой княгини. Переяславский князь Всеволод первое время заседал вместе с другими, но спустя несколько дней уехал к себе, схоронить сына, оставив вместо себя Рогволда. Третий член триумвирата, воевода Ярополк, представлявший Туровскую землю, больше молчал, а во всех решениях держался полоцкого князя. Лютополк, который должен был представлять Галицкое княжество, появился только на первом заседании, где благополучно и уснул, после чего на собраниях совета Трофим его не видел. Так что большинство совещаний проходило одинаково: Варвара и Рогволд выслушивали доклад боярина Полкана, что-то обсуждали, а потом выносили решение, с которым остальные всегда соглашались. Вот и сейчас боярин делал очередной доклад, водя указкой по карте.

– Черниговское княжество контролируется достаточно условно, многие по-прежнему остаются верны княгине Ольге и укрылись по лесам.

– Вы что, втроем не можете доловить остатки черниговского войска? – сердито бросила Варвара полоцкому князю. – Сколько их там осталось-то?

– Осталось их там еще немало, по моим оценкам – до двух полков.

– Не больше одного… – попытался вставить слово Полкан, но Рогволд так на него посмотрел, что боярин тут же смешался и замолчал.

– До двух полков, – продолжил князь после продолжительной паузы, – и все прячутся по лесам. Пока не до них, крупные города мы держим. Я могу бросить туда войско, но тогда мне придется оставить Киев беззащитным. Мне кажется это рискованным, Сигизмунд в любой момент может взять Смоленск.

– Смоленск пока держится, – неуверенно заметила Варвара.

– Да, и это неожиданно. Что бы мы ни думали про Даниила Галицкого, но его действия всегда были разумны, даже те, которые мы не понимали. Пожаловать заезжему главарю варяжской ватаги титул князя… даже мне это казалось безумством. А вот поди ты, уже сколько времени держатся против всего королевского войска!

– Стены в Смоленске крепкие.

– Сигизмунд города брать умеет, раз не взял, значит, не только в стенах дело. И все же я считаю, что нам надо быть готовыми к худшему: королевское войско возьмет Смоленск, и тогда дорога в Тридевятое царство окажется открытой, других крепостей у него на пути просто нет. Дорога до Киева будет легкой прогулкой.

– Пусть только сунется сюда, и мы его разобьем, – пообещала Варвара, – его войско не настолько сильно.

– Всенепременно разобьем, – шутливым тоном согласился Рогволд, – или он нас. Тут как бог решит. У нас людей побольше, а у короля – конницы. А ведь есть еще замечательный богатырь, носящий славное имя Илья. Как он себя чувствует, а, боярин?

– Муромец нападает не только на нас, но и на Сигизмунда. У него около пяти тысяч копий, и все воины – конные.

– Около шести тысяч копий, – ласково поправил хозяина тайного двора князь, демонстрируя хорошую осведомленность. – Тоже проблема. Вот как с ним быть? Наше войско просто не может его догнать, он не вступает в бой, нанося удары там, где хочет сам.

– Мы же знаем, что это войско рода Добрыничей, – подал голос обычно молчащий Ярополк, – можно же взять заложников, потребовать сдачи.

– Нельзя так поступать, – покачала головой Варвара, – пожар междоусобицы нужно тушить, а ты предлагаешь туда сухого хворосту подкинуть.

– И что нам со всем этим делать? На востоке продолжают сопротивляться черниговцы, берендеи не собираются сдаваться, на западе Сигизмунд с Муромцем. И все бы ничего, если бы не степняки. То, что они сотворили с островом Буяном, лично меня пугает очень сильно.

– Вчера кочевники взяли Херсонес, – доложил боярин Полкан. – Всех, кто оставался в городе, предали мечу. Старика-архипастыря вытащили из храма и привязали к лошади. Так и протащили по улицам до порта, где и скинули в воду…

– Ужас!.. – не выдержала Аленушка.

Девочка всегда присутствовала на всех собраниях, но говорила мало, в основном слушаясь бабушку. Тем не менее без нее никогда и ничего не решали. Девочка присутствовала даже на малых советах, когда Рогволд и Варвара собирались с молодой княгиней втроем. Вчетвером, если считать Колывана. Трофима и других стражников на малые советы никогда не пускали, самые важные вопросы решали там. Трофим понимал, что девчушку обучают, и в глубине души смеялся над планами когда-нибудь сделать из Аленки настоящего правителя. Глупцы не понимали, что живет девочка последние дни, пусть даже не надеются, что он промахнется или что-то сделает не так.

– Это действительно ужас, – согласился боярин Полкан, – даже я, уж на что, казалось бы, человек привычный, даже зачерствевший – и то у меня мурашки шли по коже, когда я читал донесения о том, что делали степняки с населением Буяна…

– Избавь нас от подробностей, – отмахнулась Варвара, – если мы не закончим в ближайшее время междоусобицу и не отобьемся от Сигизмунда, все это будет уже у нас, и очень скоро.

– Главная проблема – Сигизмунд, – палец полоцкого князя уткнулся в обозначение Смоленска на карте, – вот тут сейчас решается все. И судьба всего нашего государства зависит от какой-то банды варягов. Если Белое королевство возьмет Смоленск, Сигизмунд захочет большего. Надо попробовать договориться.

– Тогда он себе возьмет Галицко-Волынское княжество, – а этого нельзя допускать. Это же чуть ли не четверть государства, – опешил Ярополк.

– Это если нам повезет, – угрюмо парировал Рогволд, – но на это я бы не рассчитывал.

– Кто-то тут слишком легко разбрасывается государственными землями, – заметила Варвара, – не стоит забывать, что у нас еще вполне боеспособное галицкое войско и претендент на княжение имеется.

– Лютополк-то? – Князь отмахнулся, как от назойливой мухи, от такого смешного предложения. – У него никакой поддержки в княжестве. Посадить на трон его можно только на копьях и мечах Тридевятого царства. Вот только у Сигизмунда тоже копья и мечи имеются. И хорошая система крепостей. Нет, этот кусок уже потерян, советую смириться с этой мыслью. Даже если вообразить невозможное и представить, что под Смоленском королевская армия будет разбита в пух и прах, он сможет отойти к галицко-волынским крепостям и, укрепившись там, удерживать наши осады год-другой. Надо объяснять, что случится за этот год?

– Надо!.. – тихо пискнула Аленушка, но тут же сжалась под тяжелым взглядом бабушки.

Полоцкий князь хотел что-то сказать, даже улыбнулся сам себе, видно придумав хорошую шутку, но спустя мгновение стал предельно серьезен и не кривляясь ответил:

– Степняки остров Буян разорили, до нашего царства им один переход остался. Зимой не пойдут, им обогрев нужен, а коням – корм. По весне ждем вторжения, и не легкого набега, а настоящей беды. Если враг сожжет только половину нашего государства, я буду радоваться и считать, что легко отделались. Понимаешь, милая?

Девочка чувствовала себя неуютно под пристальным взглядом князя, который разговаривал с ней совсем как с взрослой. Юная княгиня бросила быстрый взгляд на бабушку, и та кивнула, соглашаясь со словами полоцкого князя.

– Понимаю, – ответила Аленушка.

– Хорошо, – снова серьезно кивнул князь, – поэтому к войне надо подготовиться как можно лучше. И если со степняками мы ничего не можем сделать, то нам необходимо закончить междоусобицу, и очень бы хотелось замириться с Белым королевством.

– Но ведь войска Белого королевства напали на нас, как можно с ними мириться?

– Сжав зубы так крепко, что трещать будут. Собрать в кулак всю свою обиду и гордость и спрятать их поглубже. Улыбнуться врагу и заключить договор. Позорный и несправедливый. Земли можно будет вернуть, надо, чтобы было кому возвращать. Так что учись, милая, тебе еще не раз такое проделывать придется. Сидеть на троне вовсе не так приятно, как может показаться. Из этой горькой чаши тебе хлебнуть еще придется вдосталь.

– Но ведь все плохое скоро закончится? – Аленушка с надеждой посмотрела на князя и на бабушку.

– Нет, милая, – покачал головой Рогволд, – скоро все станет гораздо хуже. Это все пока цветочки, ягодки впереди.

Трофим стоял на своем месте, лишь слегка покачиваясь на пятках. Ему так хотелось сказать князю, что тот зря учит девчонку государственной мудрости. До весны она не доживет, уж он об этом позаботится. Но заговорщик в очередной раз смолчал.

К предложению стражника Колыван отнесся с большим подозрением. Богатырь прищурил один глаз и с удивлением спросил:

– И на кой оно тебе? Для того, о чем ты просишь, есть совсем другие люди.

– Я поймал, значит, и ответственность моя, – не сдавался Трофим, – дозвольте делом доказать.

– Ладно, брось, – отмахнулся богатырь, – давай по-честному. Зачем тебе лично казнить несостоявшуюся убивицу?

– Честно? – Трофим замялся. – Хочу, чтобы она не мучилась. Кто знает, к какому мяснику она попадет. А я быстро: раз – и все.

– А-а-а… – неопределенно протянул богатырь. По тону было непонятно, поверил он в такое объяснение или нет.

Словно по заказу, в караулку стражи вломился боярин Полкан. Хозяин тайного двора был запыхавшимся и даже немного ошарашенным.

– Пропал… – боярин махнул рукой, пытаясь закончить фразу, но дыхание сбилось, и завершение фразы далось немолодому и тучному человеку с большим трудом, – пророк пропал.

– Проклятье, – выругался Колыван, – как он мог пропасть? У него же в лагере тысячи верующих.

– Хороший вопрос, – угрюмо заметил боярин и внимательно посмотрел на Трофима.

– Да говори при нем, – отмахнулся от намека боярина Колыван, – не такая тайна, чтобы скрывать от ближнего круга.

– Неждан просил беречь пророка. Там пятеро моих людей дежурили, под видом сторонников. И никто ничего не видел. Как корова языком слизнула. Пропал, и всё. Вечером был, а утром нетути.

– Аленка захочет сама посмотреть, – угрюмо заметил Колыван, – надо собираться.

– С чего это княгине самой смотреть на пропажу какого-то пророка?

Полкан и Колыван резко обернулись и оба вперились взглядом в стражника. Трофим даже опешил от такой одинаковой реакции.

– Да я чего, я просто спросил…

– Не твоего это ума дело, – сердито бросил боярин, – не лезь в это.

– Ладно-ладно, – примирительно вступился за подчиненного главный охранник, – уж и спросить нельзя. А вот, кстати, раз уж ты сам пришел; Трофим вызывается лично казнить заговорщицу.

– Какую?

– Ту, что со столовым ножом пришла княгиню резать. Как ее там звали….

– Ракитка, – тихо уточнил Трофим.

– Это еще зачем? – Боярин заметно насторожился. – Палачи за мной числятся, стража казнями не занимается.

– Есть мнение, – Колыван незаметно подмигнул, так, чтобы Трофим не видел, – что просьбу стоит уважить. Тут дело государственной важности, затронута персона сам знаешь чья. Так что я как лицо за охрану этой самой персоны ответственное хочу быть уверен, что все будет сделано как надо.

– Да пущай, если сам хочет, – неожиданно легко сдался Полкан, – а теперь собирайся скорей, в лагерь пророка надо ехать.

В лагере сторонников нового пророка, разбитом возле городских стен, стоял плач и стон. Люди плакали, сидя возле своих простых палаток, какая-то баба натурально в голос выла, мужчины стояли угрюмо. Трофим чувствовал себя некомфортно, проезжая сквозь эту людскую массу. В глубине души он радовался, что его врагам плохо, но, окруженный своими врагами, он все равно то и дело ежился. Главное, не выдать себя, никто из них не знает, ни кто он, ни что он задумал.

– Сам-то не мог куда-то отойти? – в который раз повторил свой вопрос боярин, он уже понял, какой ответ получит, и все же надежда на то, что все можно объяснить каким-то естественным путем, не покидала хозяина тайного двора.

– Никак не мог, – замотал головой еще один из сторонников, – самолично мне сказал: будет вечерняя молитва, готовься. И зашел в свою палатку; больше его не видели.

Трофим оглядел лагерь. Большая палатка черного пророка стояла в самом центре. Действительно, незаметно пропасть из центра многолюдного лагеря было весьма непросто. Единственное, в чем он был уверен: это не дело рук сторонников Перуна. Жрецы запретили причинять вред пророку, боясь, что его смерть только подстегнет распространение чуждого влияния.

Из нестройной толпы людей выдвинулся ладно сложенный мужчина средних лет.

– Вечер добрый, уважаемые, – поздоровался он, – меня зовут Пересвет, я был ближайшим помощником Андрея. Готов ответить на ваши вопросы.

– Где мой… пророк, – Аленушка чуть было не сказала что-то другое, но все же в последний момент успела поправиться.

«Не говорят «мой пророк», – отметил про себя Трофим. – Интересно, что она хотела сказать. Неужто «мой любимый?» Ай да святой человек, а ведь девке еще и тринадцати нет. Ай-ай-ай, какой шалунишка. А и верно, пророк часто приходил в терем, и каждый раз на страже стоял сам Колыван. Других не подпускали. Ничего себе святые люди, ничего себе девочка-припевочка… А богатырь-то тоже хорош, ведь не могло это все без его ведома быть. Не то чтобы это как-то облегчало задачу, но кто знает. Вдруг пригодится».

– Вот этого мы не ведаем, – вздохнул Пересвет, – одно могу сказать точно: пророк похищен, а не сбежал.

– Я по выправке смотрю, ты из ратников, – заметил Колыван.

– Был когда-то, – неохотно ответил Пересвет, – я из войска подменыша, как и многие тут. Но это все в прошлом, теперь я помощник пророка.

– И как же его прямо из вашего лагеря похитили?

– Загадка, – пожал плечами Пересвет, – чужих не было, мешок или что-то большое никто не нес. Кто-нибудь да заметил бы.

– Прям по воздуху улетел, – угрюмо заметил Полкан.

– Возможно, и по воздуху, – согласился Пересвет. – Ну-ка, Тишка, расскажи гостям, что ты слышал.

Вперед вышел мальчонка лет семи.

– Крыльями кто-то хлопал, – заявил малец.

– Как у ворона?

– Нет, большими. Как у орла. И тень взлетела, вот как раз оттуда, где вы стоите. Большая.

– Что за тень?

– Не знаю; большая. Я не рассмотрел. Подумал, что орел. Он крыльями хлопнул и взлетел. В небо. Я рогатку достал, думал, камнем попаду. Но не попал.

– Гигантский орел, ворующий пророков из многолюдного лагеря… дикость какая-то, – отмахнулся Полкан, – должно быть разумное объяснение.

– Вы должны его найти, – всхлипнула Аленка, – найдите его. Пожалуйста.

– Будем искать, – пожал плечами Полкан, – что-то тут странное. В орлов-похитителей я не верю, а вот сигнал с помощью птицы могли подать. Пришлю лучших своих людей, они тут каждый камень осмотрят да обнюхают.

– Найдите его, – уже серьезно заявила Аленушка, – княжеский приказ. Кто мешать будет, мне дайте знать.

– Думаю я, где-то здесь подкоп есть, – выдал первую версию Полкан, – и кто-то из лагеря помогал похитителям. С помощью ворона он сообщникам весть послал, что вечер темный и пророк один. Те через подкоп попали прямо к палатке, схватили пророка и умыкнули. Осталось найти этот лаз да понять, кто помогал, а там уж мы ему язык развяжем.

– А ну как Горыныч, – выдал свою версию Колыван, – помнишь, как Святогор Черниговского князя спасал?

– И эту версию рассмотрим, – пообещал хозяин тайного двора, – но Горыныч уж очень большой. Если бы он над лагерем крыльями махал, тут бы все палатки ветром сдуло. Нет, я думаю, что мы найдем подкоп. А как найдем – посмотрим, куда ведет.

К вечеру подкоп так и не нашли. Загадка исчезновения пророка взбудоражила весь Киев. Полкан доложил, что в шатре пророка обнаружили следы борьбы. Чаша с вином оказалась разлита и лежала на полу. Трофим решил не тянуть с задуманным, пока у всех голова занята другим. Из темницы надо было забрать заговорщицу.

Девица шла впереди, руки у нее связаны, Трофим шагал следом. Не торопился, запоминая каждый миг. Наконец они вышли к окраине города, место было красивое и тихое, что было особенно важно для того, что задумал стражник. Достав нож, он разрезал веревки, что связывали пленницу.

– И чего это ты меня сюда привел? – Ракитка разминала затекшие руки, а также шарила глазами по сторонам, прикидывая, как бы сбежать, – снасильничать решил? Тогда зря развязал, я тебе зенки-то повыцарапаю.

– Видишь, какая она… – Трофим глубоко вздохнул полной грудью и, прикрыв глаза, замер.

Девица огляделась: место было самым обычным; холмик, внизу речка, деревья уже начали сбрасывать листву, под ногами стелился ковер из опавших листьев. Ничего необычного взгляду не попадалось.

– Речка, что ли?

– Родина наша, – ответил Трофим серьезно. – Краше нет места на всей земле, какой бы большой она ни была. Знаешь почему?

– Потому что… – девица замялась, – так вот получилось.

– Получилось везде по-разному, – терпеливо объяснил Трофим, – купец из какой-нибудь дальней страны, окажись он здесь сейчас, сможет с нами поспорить. Пальм нет, песка мало. Или наоборот, океана не видать, островов теплых. Знаешь, бают, есть такие места, где тепло круглый год. Зимы не бывает вовсе, фрукты на деревьях растут: протянул руку и съел.

– Я не понимаю, что ты хочешь сказать, – сдалась Ракитка, – я же девка деревенская, со мной надо понятно говорить.

– Красоту этому месту, Родине нашей, придает не пестрая раскраска, есть в мире и пестрей. Настоящая красота в том, что все наши предки, все какие ни есть, все на эту красоту смотрели, все ею восхищались. И вот смотришь ты на речку эту, на рябину – и это не только ты смотришь, но и отец твой, и дед твой, и прадед. Понимаешь?

– Нет. Но если ты мне сейчас про новую религию заливать будешь, лучше сразу убей.

Трофим тяжело вздохнул.

– А вот на новую религию мой дед не смотрел, и его дед тоже. Все в Перуна верили, каждый.

– Так ты из наших, что ли, – удивилась Ракитка; на лице у девушки забрезжила надежда, – ты меня отпустить решил?

– Когда галичане взяли арсенал, уже всем стало понятно: бунт провалился. Жрецы обещали, что княжеские войска нам придут на помощь, но что-то там изменилось. Тогда меня вызвали к себе старшие жрецы. Сами они с горсткой верных людей в леса отступили да в деревни, где поддержка Перуна еще сильна. А чтобы победителям совсем жизнь медом не казалась, оставили меня. Я должен был притвориться, что остался верным среди всего бунта. Несколько наших даже жизни свои отдали, чтобы все выглядело достоверно, и глупцы поверили. Видишь, даже в стражу княжескую меня взяли.

– Так что же тогда ты эту гадину не убил до сих пор?

– Думаешь, так просто это? Ее богатырь защищает, а мы простые люди, у нас нет ни скорости, ни силы богатырской. Только решимость да воля несгибаемая, а также уверенность в том, что дело наше правое. Так что тварь на троне умрет, которая все это допустила, это я тебе верно обещаю. А там и люди очнутся, народ только нужно пробудить.

– Могу я чем-то помочь?

– Да, к сожалению, можешь, – грустно улыбнулся Трофим и медленно вытащил меч, – надо, чтобы они мне поверили.

Девушка на мгновение отшатнулась в ужасе, но быстро взяла себя в руки.

– Это же ненадолго, правда? Уже скоро мы будем сидеть на пиру возле Перуна.

– Уже скоро, – серьезно кивнул Трофим, – мне после покушения все равно не выжить, так что уже скоро. Ничего, с нашей смертью ничего не закончится. Другие люди все так же будут смотреть на эту речку. И, может быть, они мысленно нас поблагодарят за то, что в годину лихих испытаний мы не дрогнули и не отступили. А нас боги не забудут, верным всегда найдется место подле богов.

– Хорошо, – Ракитка быстро кивнула и мотнула головой, прогоняя слезы, – только сделай все быстро.

– Обещаю.

– Погоди. – Девушка бросилась к стражнику и крепко поцеловала в губы. На мгновение все исчезло: речка, деревья, листья под ногами… Остались только двое, он и она.

Трофим приближался нетвердым шагом. Голова у стражника была поникшая, да и сам он выглядел словно во хмелю. Колыван, сидевший возле княжеского терема, даже привстал от удивления. Таким он своего первого стражника еще не видел.

– Ну как?

– Погано, – честно ответил Трофим, его явно мутило.

– Сделал дело?

Вместо ответа в руки богатырю полетел мешок, пропитанный кровью. Колыван открыл мешок и поднял за волосы лежавшую в нем голову; рассмотрел черты лица и тут же завязал его.

– Гадость какая.

Богатырь немного помолчал и вдруг добавил:

– Я думал, ты ее отпустишь.

– А как же долг? – Трофим посмотрел богатырю прямо в глаза. – Есть вещи, которые человек должен делать. Даже если ему не любо то, что он делает. Даже если омерзительно.

– Ладно, проходи, чего уж там. – Колыван выглядел растерянным и зачем-то снова добавил: – Я был уверен, что ты ее отпустишь.

Трофим уже давно скрылся в княжеском тереме, а Колыван все стоял снаружи. Он не любил оставлять Аленушку одну, но в горницу, где та спала, можно было подняться только по одной лестнице, и он бы даже отсюда услышал, если бы кто-то приблизился к княгине. Все было под контролем, все было в порядке, и все же богатырю было так же нехорошо, как и Трофиму. Хотя, казалось бы, с чего? Казнили заговорщицу, молодую девку. Жалко, по-человечески если. Но разве бывает так, чтобы покушавшемуся на жизнь правителя оставляли жизнь? Нигде такого нет. Разве что когда заговор случился внутри царских или королевских семей. А простолюдинам завсегда головы рубят, какое государство ни возьми.

Боярин Полкан мягко вышел из тени, его шаги Колыван услышал давно, слух у богатырей был острый.

– Я же говорил – Трофим не предатель. – Богатырь кинул боярину окровавленный мешок.

Хозяин тайного двора, ничуть не брезгуя, достал содержимое и внимательно осмотрел.

– Ты, помнится мне, говорил, что он ее отпустит.

– А и отпустил бы – не велика беда. Подумаешь, заговорщица, со столовым ножом пришла княгиню резать… Вот уж угроза государству!

– Покушение на княгиню – серьезная угроза государству, – не согласился Полкан, – ты не знаешь, кто и что за ней стоит, и я не знаю. Возможно, цель не убить нашу юную правительницу, а создать у нее впечатление, что опасность грозит ей отовсюду. Не думал про такое?

– Вы же ее допросили, выяснили, что она одиночка.

– Возможно. А возможно, мы ошиблись. Мы тоже люди. Нет, я тут с тобой категорически не согласен. Того, кто покушается на главу государства, необходимо казнить. Обязательно. Тут в другом дело: чего это стражник в такое дело полез? Понимаешь, из деревни он такой, очень перуновской.

– Хотели его проверить, и проверили. Трофим проверку прошел.

– Одну из проверок прошел. И все равно я ему не верю. Если бы хотел отпустить девку, я бы это понял. Дело молодое. Но он не только сам вызвался казнить заговорщицу, но еще и казнил собственноручно. Что-то здесь не то. Может, он из тех, кто любит это дело… ничего – присмотримся.

– Нельзя же никому не верить. Ты и меня проверяешь постоянно?

– Тебя не нужно, – улыбнулся боярин.

– Нет, это почему же? А вдруг я тайный сторонник Перуна? Я тоже из деревни, где все в него верили. А других деревень у нас и нет. Или, может, я соглядатай Кощея, или тайный псоглавец?

– С вами, богатырями, все куда проще. Если ты измену задумал или злодейство какое, у тебя рога начнут расти или клыки. Или еще что-то подобное.

– Так вот зачем ты со мной в баню ходишь… Я-то думал, мы друзья. А ты следишь, не вырос ли у меня хвост.

– Одно другому не мешает. Мы не друзья, но делаем одно дело, и мы на одной стороне.

– Ну-ну. То-то ты возле Рогволда с Нежданом в последнее время вьешься.

– И князь Рогволд и пастырь Неждан сейчас первые и главные друзья и союзники твоей любимой Аленушки.

– Вот только я уже давно при дворе и хорошо услышал слово «сейчас».

Боярин молча посмотрел в глаза богатырю. Никто долго не отводил взгляд, оба молчали.

– Ты уж лучше последи, чтобы девочка хорошо поняла, кто ее друзья. Новая церковь и триумвират центральных княжеств – ее единственная опора. Сейчас.

Боярин особенно выделил последнее слово, и снова повисла долгая пауза.

– Ладно, – сменил тему Колыван, – ты вот рассказал про рога и клыки. А я ведь очень слабо представляю, как богатырь обращается и почему. По богатырским меркам я еще младенец. Про Идолище Поганое я слышал, а вот Лихо Одноглазое?

– Сам я тому не свидетель, это давно очень было, – развел руками Полкан, – говорю то, что в архивах сохранилось. Баба это была, женщина то есть. Редко, но и женщины становятся богатырями. Один к двадцати примерно, вот в таком соотношении к мужчинам. Не спрашивай меня, почему так – не знаю. И вот во время одной из долгих войн со Степью попал в наш плен один батыр. Ну и втрескалась она в него, что называется, по уши. Побег ему организовала, думала – любовь превыше всего.

– И обратилась?

– Ага. Любовь к родине, видать, повесомее любви к человеку, выходит, в глазах… я уж не знаю кого, богов или природы. Вот и стала чудищем. Батыр от нее отвернулся, кому такое страшило нужно, назад уже не обратишься. Жалко бабу?

– Не жалко. Она родину предала.

– А мне жалко. Ты, поди, не любил никогда. Я вот, не смотри что толстый и уже в летах, но еще помню, как оно бывает. Хотя не оправдываю. Знаешь, наша работа – она не всегда радует. Иногда даже сочувствуешь тем, кого должен истребить. Вот я жреца перуновского поймал в прошлом месяце. Не из последних. Начал выпытывать, кого они в Киеве оставили, наверняка тут не один спрятанный вражина остался. А он только смеялся. Чего только с ним не делали мои мастера, я тебе рассказывать не буду, даже тебя вывернет, мои люди свой хлеб не зря едят. Ничего не сказал. Ни-че-го. Вот такой человек. И, значит, пытаю я его по долгу службы, а сам думаю: вот этот вот жрец мне куда симпатичнее, чем те, кто быстро в новую веру переметнулись, только завидев, чья верх берет. Даже я вот крестик надел. Не то чтобы я во что-то верю, мне что Перун, что милостивый бог – все едино. Просто надо так, а раз надо – и я другой веры стал. А этот – нет, у него стержень внутри, он по-настоящему верит в свои бредни. Я стойкость и верность уважаю, хоть сам и не такой.

– И чего, помогло ему это?

– Нет, помер на дыбе.

– Вот видишь.

– А может, и нет, – хитро усмехнулся боярин, – может быть, я его отпустил. Взял и выпустил, просто так.

– А тело как же? У вас же все под контролем, я знаю.

– Да мало ли мертвяков в столице было после бунта? Пригласил я того, кто его сдал, якобы для награды да зарезал в темной камере. А мертвое тело выдал за погибшего жреца, кто их там сличать-то будет…

– Это ты шутишь так или серьезно?

– Не забивай себе голову, – махнул рукой Полкан, – шучу, конечно. А что, поверил в то, что я так смог бы?

– Поверил. Все мы люди.

– Верно, только ты – богатырь, – боярин ткнул пальцем в грудь Колывану, – запомни это. Когда человек измену задумает, у него рога не вырастут, чешуей он не покроется. Будет выглядеть как обычно, пока не получишь от него свой кинжал в спину или яд в чашу. Помни об этом.

Глава 8
Долгожданное спасение

Сказать по правде, Яков уже очень сильно устал сидеть в темнице Китежа, его деятельная кипучая натура требовала действия. Он был одним из лучших разведчиков тайного двора Тридевятого царства, из каких только передряг ни выпутывался, а тут так попал, что не выбраться никак. Считать дни лазутчик бросил где-то на трехсотом дне, и так ясно, что сидит он уже больше года. Кормили его регулярно, но свободы никакой не давали. В самом начале хозяйка города часто беседовала с ним, но перетянуть на свою сторону не смогла. Женщина она была умная и даже убедительная. Но Яков все ее аргументы слушал вполуха, волновало его одно: придумать план побега да изучить пути отхода. Видать, красавица это хорошо поняла, так что уже давно его из темницы не выпускали, только на прогулку в тесный тюремный дворик. Подкоп никак не копался, здешние стены были слишком крепки, стражники с ним и вовсе не разговаривали. Беда. Так и сидели с кикиморой в камерах напротив друг друга, вот только поговорить не удавалось. День сменял день, и ничего в судьбе узника не менялось, по крайней мере, так было до сегодняшнего вечера.

Скрип и скрежет раздались из дальнего коридора, словно кто-то что-то ломал, но из камеры пленникам происходящего видно не было, оставалось только прильнуть к решетке и постараться что-то услышать. По коридору раздались быстрые шаги, и перед решеткой возник мужчина. По всему видать, бывалый воин: вычурная рукоятка меча, ладные доспехи… «самое малое – князь», – тут же оценил бывалый лазутчик.

– Ага, – обрадовался гость, взглянув на пленника, – тебя-то я и ищу.

– И кто таков ты будешь? Я тебя не знаю.

Находясь в плену, следовало сохранять особую осторожность, уж слишком просто врагам устраивать разные хитрости и издевательства. Хотя появление незнакомого и хорошо вооруженного человека в темнице тайного города уже было крайне необычно и подозрительно.

– Как кто? – удивился воин. – Я богатырь. Зовут меня Вол…одимир.

– Что-то я про таких богатырей не слыхал.

– Потому что я из Тридесятого царства, – не моргнув глазом ответил мужчина, – дальний родственник Вольги. Ты из тайного двора Тридевятого царства, а я из тайного двора Тридесятого. Так что мы с тобой практически одно дело делаем. А поскольку я тайный лазутчик, про меня мало кто знает. Таким, как мы с тобой, лишняя известность ни к чему.

– И откуда же ты знаешь, кто я?

– Чудак ты человек, это же в тюремной книге записано, кто есть кто. Вот я там и прочитал. А прочитав, сразу кинулся тебя спасать.

– И ключ захватил? – Яков кивнул на массивные решетки, но назвавшийся богатырем задорно рассмеялся в ответ.

– Ключи у меня всегда с собой. – Он показал свои руки в перчатках из хорошей кожи.

Самозваный богатырь схватился руками за прутья решетки и, напрягшись, разогнул их. Как бы подозрительно ни выглядела его история, в том, что перед Яковом был действительно богатырь, сомневаться не приходилось.

– А теперь бежим, – мужик показал на выломанную дверь, ведущую в коридор, – пока они не спохватились. Всех я не одолею. Тут знаешь, кто засел?

– Кто?

– Черти!

– Кто?

– Это чудища такие, из новой религии, – смутился богатырь, – проклятье, ты же сидишь давно, не знаешь ничего… Кто князь в Тридевятом царстве?

– Владимир.

– У-у-у, брат… – засмеялся спаситель, – ты немало пропустил. Но сейчас не об этом; доберешься до своих – сам все узнаешь. Бежим.

– Кикимору надо забрать, я без нее не побегу.

– Кикимору? – Богатырь задумался. – Это же нечистая сила. На кой она тебе?

– Эта – со мной.

– Знаешь, во мне все мое богатырское естество протестует против того, чтобы нечисти помогать.

– Тогда беги один, – Яков изобразил равнодушие, – спасибо за помощь, конечно, но кикимора – мой друг, а друга в беде я бросать не приучен.

– Вот же упертый! – рассердился богатырь и ударил кулаком по невидимой преграде, что отделяла камеру, в которой содержалась кикимора. Без какого-либо эффекта.

– Что там?

– Тут волшебство какое-то… – растерянно произнес спаситель, – не поддается.

– Надо придумать что-то, чтобы мою подругу спасти.

«Что-то темнит спаситель мой; видать, крепко надо ему меня вытащить. Зачем? Пока непонятно. Держу ухо востро».

– Нужно волшебство отменить! – зачем-то слишком громко произнес богатырь. Немного подождав, он легко просунул руку в клетку и вытащил кикимору за шкирку наружу.

– Это как же ты?..

– Богатырский секрет, – многозначительно ответил спаситель, – теперь бежим, они скоро спохватятся.

Яшка посадил кикимору за пазуху, и они побежали. По дороге попался лежащий без сознания стражник; крови не было, охранник словно спал или был оглушен.

«А следов борьбы нет. Был неожиданно оглушен сзади? Или притворяется».

– А теперь особое внимание, – богатырь поднял руку, – тут могут быть черти.

Нет тут никаких чертей, захотелось сказать Якову, но он не успел. Из-за угла раздался скрежет и постукивание, и из переулка вышло нечто.

Ничего похожего Яков еще не видел. Глаза у существа горели красным, хвост волочился сзади, позвякивая по мощеной мостовой. Существо шло по улице, вращая головой из стороны в сторону. Отдаленно оно напоминало некую помесь козла с волком, только размером было с медведя и звук издавало такой, словно было железным.

– Тихо, – скомандовал богатырь, – пригнись: у них плохое зрение, если сидеть тихо, он нас не заметит.

Яков не стал задавать лишних вопросов, он пригнулся и спрятался в тени.

– Оно не живое, – шепнула кикимора, – по крайней мере, я его не чувствую живым.

У многих волшебных существ имелись дополнительные чувства, которые не только не встречались среди людей, но даже и названий в человеческом языке не имели.

Существо меж тем продолжало медленно идти по улице, вращая головой из стороны в сторону. Как только оно прошло мимо спрятавшихся беглецов, богатырь проскользнул на другую сторону улицы, прямо за спиной у черта, но тот ничего не заметил. Похоже, они не только плохо видели, но были и глуховаты. И все же когти существа, размером с хороший кинжал, отбивали желание рассмотреть неведомое чудо поближе.

«Давай сюда», – жестами показал спаситель. Яков крадучись, стараясь издавать как можно меньше шума, повторил пробежку богатыря. Только очутившись на другой стороне улицы, он перевел дух.

– Что это такое вообще?

– У, брат, – богатырь многозначительно посмотрел куда-то вдаль, – это враги рода человеческого.

– Откуда они взялись-то, не было раньше на Руси таких тварей.

– Они всегда были, – богатырь снова двинулся по переулку, выбирая одному ему понятный маршрут, – только раньше они прятались. А теперь появился тот, кто их на чистую воду выводит, вот они и проявились.

– Это кто же?

– Пророк. Они его из столицы похитили и теперь хотят в жертву принести.

– Зачем?

– Злые потому что, – буркнул богатырь, – редкие гады. Вон смотри сам.

Яков с богатырем осторожно выглянули из-за угла. Перед ними лежала городская площадь, вся заполненная подобными существами. Посреди площади высился помост, на котором висел привязанный к кресту человек.

– Вот это и есть великий пророк, – пояснил богатырь, – он появился, пока ты в темнице сидел, а теперь вот тут.

– А чего его не казнили до сих пор?

– Им полная луна нужна для своих ритуалов, вот ждут.

Из существ шевелились очень немногие, большинство просто стояли на месте и не двигались.

– А…

– Все, времени мало, – оборвал спаситель, – тут мы не пройдем, ныряй обратно в переулок.

Они снова шли улочками и закоулками, пока не подошли к краю города, отсюда уже было видно озеро и лес.

– Вон туда надо бежать, – показал богатырь на просвет в лесу.

Сзади раздалось уже известное скрежетание. Из соседнего проулка не спеша вышли два черта.

– Беги, – громко крикнул богатырь, – я их задержу!

Он схватил с земли лежавший в куче мусора прут и кинулся на врага. Чудища приближались, сверкая острыми когтями и дребезжа по-железному.

Яков хотел помочь, но богатырь оттолкнул его.

– Тебе с ними не справиться, тут целое войско нужно. Беги, расскажи своим, что видел.

Разведчик тайного двора припустил к лесу что есть мочи; сзади слышались звуки битвы, лязг металла и грохот. Когда от города уже было достаточно далеко, а спасительный лес был совсем рядом, с окраины раздался протяжный вскрик:

– Помни богатыря Володьку!

Через несколько мгновений все затихло. Яков что есть мочи улепетывал в лесную чащу. Даже волки сейчас показались бы ему достаточно милыми существами.

Вольга подошел сзади к замершей на террасе Марье.

– Опять будешь говорить, что я переигрывал.

– Ужасно, – улыбнулась женщина и тут же передразнила: – «Меня зовут Вол… одимир».

– Тебе легко со стороны смотреть, – не обиделся богатырь. – А ты, между прочим, тоже хороша: волшебную защиту с клетки кикиморы вовремя не сняла.

– Да, это я оплошала, – признала Искусница, – но я же быстро поправилась.

– И большую часть железяк на площади не завела, – мстительно продолжал перечислять Вольга, – я ему показываю площадь, а там из тысячи твоих заводных солдат шевелятся штук тридцать.

– Знал бы ты, как муторно их заводить, – огрызнулась Марья, – главное-то сделано. Где город – он знает, что пророк здесь – он видел. Ты уверен, что смог его доставить незаметно?

– Видеть не видели, я же все-таки не какой-то там неумеха. Если уж берусь, то делаю.

– Как думаешь, скоро он до столицы доберется?

– Если лошадь найдет, дня за три.

– Хорошо, – кивнула Марья.

– И что будет дальше – ты уверена, что все просчитала?

– Весть достигнет нашей юной княгини. Та будет требовать спасти братца. Князья будут против, но девочка начнет закатывать истерики, и тогда они испугаются того, что Аленка может потерять контроль над собой, а они, в свою очередь, утратят контроль над ситуацией. После этого они согласятся. И вот на исходе месяца, как раз до полной луны, войско Тридевятого царства будет здесь.

– Ты же в курсе, что твои заводные солдаты не могут двигаться дольше чем горит лучина? Если ты думаешь, что я смогу с таким войском победить, то не хочу тебя расстраивать.

– Милый, – ласково улыбнулась Марья, – досмотри до конца, потом ругай. Твоя роль будет яркой и веселой, это я тебе обещаю. Я тут придумала, как сделать, чтобы устройство двигалось дольше. Вот когда воду на костре кипятишь, видел, как крышка подпрыгивает?

– Видел.

– А какая сила эту крышку поднимает?

– Слабая!

– Не скажи, – не согласилась Искусница, – это сила пара. И ее можно использовать. Я даже придумала как. Только все стало еще хуже.

– Еще хуже?

– Ага, – весело кивнула Марья, – если за нагретым паром не следить, он взрывается. А если следить… в каждого такого солдата надо по человеку сажать, а лучше по два.

– Теперь ты построишь войско солдат, у которых внутри будет вода на огне закипать?

– Насмешку в твоем голосе я слышу. Нет, времени недостаточно. Будем распоряжаться тем, что уже есть под рукой.

– А мальчишка этот? Он-то видел, кто его похитил.

– Пророк? – Марья погрустнела. – Его придется убить.

– Хочешь сделать Аленку несчастной?

– Это маленькое зло для большой пользы. Наша жизнь так устроена, что с чистыми руками делать добро можно только немногим. Если хочешь, чтобы лучше стало всем, готовься окропить руки в крови. Нам не впервой.

– Да, – угрюмо кивнул Вольга, – не впервой.

Глава 9
Русские девчонки против всех

Василиса недоверчиво посмотрела на посланника. Паж в цветах Галицко-Волынского княжества стоял перед ней, почтительно склонившись.

– Так и сказала? Марфа Галицкая?

– Точно так, слово в слово: «Прошу ваше величество зайти для приватного разговора», – снова повторил посланник.

Это было необычно. Галицкая княгиня, прибывшая ко двору Сигизмунда, Василисе не понравилась сразу. Было в ней что-то такое, что бывшую княгиню Тривосьмого царства страшно раздражало. Этакое чувство превосходства над другими. И Василису это задевало особенно, потому что превосходство она ощущала не как правительница. Как ни смотри, а у нее все же было собственное царство, пусть оно даже и было не больше, чем галицко-волынские земли, и, надо признать, куда беднее. Да и сейчас, как ни крути, она все же мать наследника, практически на правах принцессы, против какой-то княгини.

Нет, Василису злило и выводило из себя вовсе не это. Марфа превосходила ее как женщина. У галицкой правительницы были любящий муж, достойный сын. И то, что оба уже мертвы, ничуть не облегчало Василисиной зависти. Покойных всегда наделяют чуть большим количеством достоинств, чем то, которым они обладали при жизни в действительности. Ей казалось, что Марфа отвечает ей полной взаимностью, трудно было даже представить двух более непохожих женщин, чем правительница Волыни и Василиса. И вот теперь та сама зовет к себе поговорить. Интересно о чем?

По животу прокатился легкий холодок. Может быть, она знает? Знает, что наследник вовсе не от Казимира, а от малоизвестного рыцаря ордена мечей. Нет, такое никто знать не может. Даже сама Василиса до конца не уверена. Генрих был нежен, Казимир груб и жесток; ей самой хотелось, чтобы сын был от меченосца, но так ли это на самом деле? Нет, ничего она знать не может. Княгиня может знать только о внебрачной связи и угрожать ее раскрыть. За это ее тоже по головке не погладят, но Василиса была уверена, что Сигизмунд, ежели все вскроется, будет первым, кто постарается все замять. Наследник остался только один, и королю совсем не нужны сомнения в его происхождении. Тем более после того как он публично признал ребенка своим наследником. Король даже назвал его сам, не особо советуясь с матерью, Анджеем. Пришлось стерпеть, сама она звала сына Андреем, на русский манер, чем чуточку злила тестя, но не переходя границы; король был ее главным заступником при дворе, и она это понимала. Что же, пойдем послушаем, чего хочет эта самовлюбленная выскочка Марфа.

У шатра стояла стража в голубых цветах Галицко-Волынского княжества, с золотыми львами на щитах. Даже здесь галичанка подчеркивала свой особый статус. Сама Василиса не смогла вызвать из своего царства верных людей, все ее запросы король с Брониславом решительно отвергли. Со всех сторон ее окружали люди короля, слуги короля и, как водится, шпионы короля. А вот Марфу окружали ее люди, и это тоже злило Василису неимоверно. Стража молча расступилась, видно было, что они предупреждены. Ишь, какое самомнение: откуда ты могла знать, что я соглашусь прийти? Захотелось даже, повернувшись, тут же уйти, но это было глупо. Раз уж пришла, надо хотя бы узнать, чего хочет нахалка. Раздвинув полог, Василиса вошла в шатер; княгиня была одна, одета просто и неброско, что сразу приободрило Василису, смотревшуюся на ее фоне гораздо богаче, со всеми этими диадемами и алмазными сережками, что подарил ей король.

Марфа подняла глаза от какой-то грамоты, которую она изучала, и приветливо улыбнулась Василисе.

– Спасибо, что пришли, ваше величество.

– Я не величество, – желание быть холодной и надменной как-то быстро покинуло гостью. Вообще, формально ее статус был – мать наследника, а вовсе не королева, королевой была покойная жена короля, но обращение к ней как более высокой по статусу, безусловно, льстило.

– Это, я думаю, ненадолго. – Марфа встала с места и подошла к серванту. – Вина, может быть? Греческое, хорошее.

Василиса недолго подумала над тем, отказываться или нет; непохоже было, что ей собирались угрожать или что-то подобное. Марфа могла попытаться ее отравить, но это слишком явно. Случись чего – она сразу попадает под подозрение, да и не настолько ценна сама Василиса, чтобы ее травили. Вот наследник – иное дело, но его и охраняют совсем по-другому.

– Разве что чуть-чуть.

– За знакомство. – Марфа разлила вино по бокалам и, чокнувшись со своей гостьей, выпила.

– Вы хотели о чем-то поговорить? – Вино было и вправду хорошим, но даже не стоило надеяться, что бокал-другой ее расслабят и лишат осторожности.

– Хотела, – кивнула Марфа, – давай еще по бокальчику – и к делам.

Женщины опять выпили.

– Да, – взяла в свои руки нить разговора Марфа, – вы видели, как Сигизмунд кашляет?

– Это все видят, король болен.

– Нет, – мотнула головой галичанка, – я спрашиваю: вы видели, как он кашляет?

– Сильно?

– Кровью. Он буквально легкие свои выкашливает.

– Видела, у него платок в крови.

– Именно, – Марфа кивнула, – он умирает, и осталось ему совсем недолго. Я знаю, у меня отец так же умирал. Сырость замков, будь она неладна. Король наш не жилец. И что будет, когда он умрет? А это случится уже скоро.

– Андрей… то есть Анджей взойдет на трон.

– Верно, – снова кивнула Марфа, – других наследников нет, что несколько упрощает расклад, но вот вопрос, кто будет возле мальчика, пока тот взрослеет? Кто будет издавать указы, покуда маленький король играет в игрушки?

Собеседница попала куда нужно. Василиса подспудно боялась, что Бронислав и прочая шляхта ее быстро отодвинут от сына, или, чего доброго, вовсе избавятся от нее. На то, чтобы найти друзей в Белом королевстве, нужны годы, а если король действительно при смерти, то этих лет у нее нет.

– Вот то-то и оно. – Марфа заметила, что ее замечания попали в цель; она снова наполнила бокалы и выпила, пока Василиса думала.

– У меня положение схожее.

– Ты еще можешь поймать войско короля в ловушку, заперев королевское войско здесь.

– Если сил хватит, – усмехнулась княгиня, – королю ведь не надо брать все мои крепости по границе, ему достаточно взять одну. Нет, здесь я сижу на крючке у Сигизмунда куда крепче, чем он на моем. И он это хорошо знает. В Тридевятом царстве меня не простят, но это и не важно, потому что и я не прощу их. Никогда!

Глаза княгини сверкнули, теперь она действительно выглядела грозно.

– Так что у меня дорога одна – как-то находить свое место в Белом королевстве. Что бы дальше ни случилось, а мне назад дороги нет. Понимаете, куда я клоню?

– Слушай, давай на «ты». Мы же почти ровесницы, обе княгини.

Вино ли тому было причиной или нет, но эта Марфа начинала ей нравиться. Оказывается, она так же чувствует себя здесь чужой, как и Василиса.

– Давай. Еще по бокальчику?

– Ага.

Галичанка разлила остатки вина и достала новую бутылку.

– Так я к чему клоню. Сколько я ни думала, а лучше варианта, чем прибиться к тебе, я не нахожу.

– Ко мне?

– Точно. У них много премушств… – Марфа рассмеялась, не выговорив сложное слово, и старательно произнесла: – Преимуществ. А у тебя только одно. Но это одно, если правильно все разыграть, сможет перевесить все что угодно. Ты в карты играешь? Вот у тебя – козырной туз. Ты же наследнику ма-ма. Наследнику! Главное, в начавшейся схватке не дать оттереть тебя совсем от сына. Не вздумай их напугать, играй паиньку-дурочку, со всем соглашайся. Пусть расслабятся. А мы пока будем собирать свою кааалиц… тьху ты, – коалицию.

Василиса задумалась. То, что говорила Марфа, было более чем разумно, да и друзья ей были нужны. Интересно, почему галичанка с первого взгляда ей так не понравилась? Такая же бедная женщина, как и сама Василиса. На чужбине. Вдова. Сына убили, мерзавцы!

Или это вино за нее говорит?

– А я ведь могу не так уж и мало, – подливала масла в огонь княгиня, – за мной далеко не самое бедное княжество. Казна, правда, была у мужа и попала в руки к врагам. Но через год-другой мы ее пополним. Во́йска тоже пока нет, здесь лет пять надо. Но зато у меня есть кое-что очень важное для тебя. То, что можно использовать уже сейчас.

– Важное?

– Еще как! Разведка. Еще наши с Даниилом отцы и деды тщательно выстраивали систему соглядатаев в Белом королевстве. Как-никак, а с таким соседом надо держать ухо востро. Так что властные расклады, кто с кем и против кого дружит, я тебе расскажу. У них ведь не как у нас, где князь – это такой маленький бог на земле. Нет, у них король – это тот, кто следит, чтобы шляхта не перегрызла друг друга. И наш грозный Бронислав – всего лишь самый большой и толстый из пауков в банке, но отнюдь не единственный.

– А тебе что с этого будет?

– Немало. Мне надо свои земли встроить в Белое королевство, и хотелось бы на равных условиях. Да и, если честно, Бронислав мне отказал.

– Чего? – взвилась Василиса. – Ты мне тут соловьем поешь, как мы легко Бронислава ототрем, а сама первая к нему кинулась?

– Ага, – Марфа снова хохотнула, – а он мне отказал. Я даже знаю почему. У него много родни на границе с нами, они надеются потом за наш счет поживиться. Вот только шиш ему с маслом. Еще посмотрим, кто кого.

– Хороша подруга…

– Да ты о чем, мы только сегодня познакомились толком.

– Все равно, мы же русские девчонки в стане инородцев. Надо было сразу ко мне обращаться.

– Теперь-то это понятно, – кивнула Марфа. – Ну что, русские девчонки против всех?

– Против всех! – усмехнулась Василиса.

Женщины чокнулись и, выпив, расхохотались.

Глава 10
Алатырь-камень

Тот-кто-говорит-с-мертвыми беспокойно огляделся. Утлый плот, на котором он плыл, не поражал своей надежностью. Связан наспех, да еще и водяными, а те мастерами не были. Как раз оба водяника и тянули плот вперед. Тот-кто-говорит-с-мертвыми хоть и имел призрачную форму, но воду не любил. Люди называли таких, как он, – злыдня, сам же он не звал себя никак. Сидящий на краю плота баюн тоже с беспокойством поглядывал на воду. Баюн был старый, облезлый и слышал уже плохо, но хозяин зачем-то взял с собой и его. Компания подобралась весьма разношерстная: два водяных, призрак, кот и хозяин. Глава небольшой экспедиции сидел на носу плота, закутавшись в свои крылья, и всматривался в даль, словно пытаясь что-то почуять. Жалкий плот скользил по волнам достаточно быстро, не каждому людскому кораблю такая стремительность под силу; скорость придавали водяные, которые чувствовали себя в воде прекрасно. Даже если бы прямо сейчас на море разразился шторм, вокруг плота всегда была бы ровная водная гладь. Водяники так умели.

Оставался только один вопрос, зачем хозяин взял с собой его? Впрочем, с хозяином особенно не поспоришь. Когда-то таких, как он, было много, они были самыми сильными и могучими из всего волшебного народа, теперь же их практически не осталось. Люди истребили, вернее – богатыри. Сам злыдня богатырей вовсе не боялся. Он умел становиться бестелесным, и никакое людское оружие его не брало. И все же к людям он старался не соваться. Там хватало опасных особей и без богатырей. Жрецы, шаманы, заклинатели. Они умели делать больно. Тот-кто-говорит-с-мертвыми не приближался к лесным поселениям, предпочитая питаться мертвой сущностью животных или кого-то из волшебного народца, погибшего на его территории. Люди сочиняли про злыдней множество небылиц, но по сути своей злыдни были обычными падальщиками, высасывая из мертвецов их воспоминания. Мертвякам воспоминания уже все равно без надобности, а злыдне – обед и ужин. Ну и немножко других волшебных умений, но все они касались только мертвецов.

Разношерстная команда была собрана хозяином наспех. Тот просто приказал явиться всем, кто оказался рядом, и осмелившихся ослушаться не нашлось. Хуже всех приходилось баюну, особь была уже старая, больная, а тут еще и вода кругом, столь нелюбимая любыми котами, будь они волшебные или нет. Кота уже давно перестало тошнить, похоже, что желудок зверя был уже полностью опустошен, и теперь баюн лишь угрюмо смотрел на ненавистную воду. А вот водяным было нормально, хотя соленую морскую воду и они не очень любили. Злыдня почувствовал впереди мертвецов; мертвецов было много, несколько десятков, впереди, на воде. Тот-кто-говорит-с-мертвыми послал сигнал хозяину, тот тут же приказал водяным развернуться и плыть к источнику мертвечины. Дух обрадовался: похоже, предстояло знатное пиршество.

Впереди показался человеческий корабль, он монотонно покачивался на волнах, на палубе не было слышно ни звука. Подчиняясь приказу господина, дух потянулся к кораблю, ощупывая его на свой манер, обыскивая. Мертвые люди, умерли недавно, несколько дней назад, тела еще даже не начали сильно вонять и разлагаться, сказывалась морская соль. Несколько десятков крыс, с корабля не бегут, радуются такому пиршеству. Крысы и стали причиной смерти команды. Они занесли с собой какую-то заразу, которая и убила людей. Хозяин молча вошел в разум духа и смотрел на корабль его глазами; наконец он удовлетворился осмотром. Расправив кожистые крылья, хозяин перелетел с плота на палубу, взяв с собой баюна. Кот с радостью почувствовал под лапами что-то более твердое, чем связанные наспех ветки и бревна, плюхнулся на палубу и растянулся; ему явно надо было отдохнуть. Хозяин скинул вниз веревочную лестницу, чтобы водяные тоже смогли подняться. Затянуть здоровенную тушу водяника он бы не смог, крылья хозяев не были сильны, позволяя перелетать только на очень небольшие расстояния. Зато с их помощью можно было далеко планировать с высоты.

Водяные водили мордами по кораблю, они не могли чуять, как дух или даже как хозяин. Один из них застыл перед табличкой, на которой на человеческом языке было выбито название корабля. Читать водяники не умели, но сами буквы приводили их в некоторый трепет и изумление.

– «Голландец», – подсказал баюн водяному, – этот корабль так называется.

Водяной вопросительно взглянул на баюна и что-то промычал, но кот его понял.

– Да я почем знаю?.. Был бы кто живой на борту – я бы вытянул это из его памяти. К духу обращайся.

Тот-кто-говорит-с-мертвыми не понимал водяных, но после того как баюн озвучил немой вопрос здоровяка, приник к памяти ближайшего мертвеца.

«Голландец», торговое судно острова Буяна, возил в Еуропы вина, специи и другие товары. Бежал от приближающихся степняков, увозя семью видного чиновника и двух купцов в Царьград. По дороге на корабле вспыхнула эпидемия, все погибли. Будь прокляты эти крысы.

Сам дух понял только про крыс, названия людских поселений ему мало что говорили, но он хотя бы мог достать образы из памяти мертвеца. Зачем эта информация была нужна водяному, Тот-кто-говорит-с-мертвыми не понимал, но водное существо, выслушав это описание, довольно кивнуло головой и больше не проявляло интереса ни к табличкам, ни к мертвецам. Хозяин же, наоборот, что-то искал. Он какой-то непонятной, но очень сильной волшбой прочесывал все вокруг себя. Дух тоже получил мысленный приказ: разыскать, где на корабле находится вещь под названием алатырь-камень.

Баюн что-то проворчал, но тоже поднялся и начал искать. Дух потянулся к мертвецам, большинство ничего про подобную вещь не слышало, но мертвец в богатой каюте знал про такую вещицу. Он захватил ее, среди многих других ценных вещей из сокровищницы. Она лежала в трюме, в синем кедровом сундуке.

Хозяин обрадовался настолько, что похвалил духа; обычно такие, как он, только приказывали. Тот-кто-говорит-с-мертвыми даже удивился, что хозяин знает, что такое благодарность. В нетерпении хозяин устремился к сундуку в трюм, дух успел передать ему расположение искомого, прежде чем господин сам бы вломился в его разум и вытянул эту информацию. Злыдня не любил, когда кто-то влезал в его сознание, очень не любил. Он высасывал из мертвецов воспоминания медленно, смакуя удовольствие, а хозяин вламывался грубо и даже мог заставить сделать что-то против воли. Ощущения не из приятных, особенно для духа, так что хозяина лучше не злить.

Тот-кто-говорит-с-мертвыми перенесся сразу к сундуку, а вот водяным пришлось спускаться по лестнице. В узкий люк залезть они не смогли, так что одному из них пришлось расширить лаз. Ну да с их силищей это было нетрудно.

– А я тут полежу, – проворчал баюн, – если никто не возражает. Буквально через мгновение кот вскочил на лапы и проворно поскакал в трюм; видать, хозяин что-то послал ему прямо в голову, в воспитательных целях. Кот старался прятать недовольство, злить мастера было опасно.

Хозяин нетерпеливо распахнул сундук и принялся рыться в содержимом.

– Замок сбит, – заметил баюн.

Перестав рыться в сундуке, хозяин протянул лапу к замку. Два ярко-красных глаза внимательно рассматривали разломанный замок. Не вскрытый, а именно разломанный.

– Не это ищешь?

На лавке сидел улыбающийся человек и подбрасывал на одной руке какой-то массивный круглый предмет багряно-красного цвета. Откуда тут взялся живой? Тот-кто-говорит-с-мертвыми готов был поклясться, что мгновение назад никого живого тут не было. Только мертвецы и крысы.

Хозяин среагировал быстро: оба водяных, подчиняясь мысленным командам, ринулись в атаку на незнакомца. Трудно представить себе кого-то, кто сможет выдержать удар водяного, вполне способного завалить быка или лошадь, но незнакомец даже не покачнулся; что-то сверкнуло – и головы нападающих отлетели в сторону, а обе массивные туши грохнулись на палубу.

– Сам драться не хочешь, да?

Незнакомец приподнялся и перестал подбрасывать круглый предмет. Хозяин протяжно и злобно зарычал.

– О? Ты это искал?

Человек, издеваясь, указал на свою находку. Два красных глаза хозяина с ненавистью буравили нахала, но атаковать господин почему-то не решался. Видно было, что он узнал человека.

– Вольга!

– Ага. Не говори только, что не рад меня видеть. Ну же, тебя ведь давно должна была утомить твоя тайная жизнь в тени. Постоянно прятаться, жить в глуши… Я тебя пришел от такой жизни спасти. Ну не молодец ли я?

Хозяин снова зарычал, человек намеренно дразнил его, но, странное дело, наказания не было.

– Думаешь, я не знаю, что это? Я, брат, много чего знаю. Вас даже можно назвать бессмертными в некотором роде. Дух буки после смерти переходит в такую… штуку – алатырь. Если враг не догадается разрушить алатырь, то спрятавшегося буку можно возродить. А учитывая, что этот алатырь – последний, тут сколько бук прячется?

Тот, кого назвали Вольгой, поднес предмет к уху и встряхнул. Хозяин снова утробно зарычал, буквально сжигая человека своим взглядом, но тот лишь посмеивался, не выказывая никакого страха.

– Все они тут. Все до последнего. Злые. Голодные. Ждут пробуждения. Целое войско. Я знал, что ты за ним придешь. Не сможешь устоять.

– Чего ты хочешь?

– Ты царя убил, – тон человека перестал быть насмешливым, – а он хорошим человеком был. Мне Мстислав нравился, а со мной это не часто бывает, мне мало кто нравится. А ты его убил.

– Тогда чего тянешь? Или тебе что-то нужно?

– Твоя уродливая голова.

Дальнейшие события произошли так быстро, что дух еле успел все заметить. Будь кто-то без волшебного зрения, он бы вообще не понял, что произошло, но Тот-кто-говорит-с-мертвыми сумел все увидеть.

Хозяин бросился вперед, выпуская перед собой какой-то ядовитый туман, его скорость поражала, но противник не уступал нападавшему в скорости. Он бросил алатырь на пол, и ударил по нему сапогом, разбив камень в мелкую крошку. Хозяин взвыл и бросил вперед две каких-то склянки, которые разбились в полете и выпустили облако чего-то желтого. Человек обернулся летучей мышью и взмыл под потолок каюты, но хозяин тут же крикнул что-то за гранью слышимости звука, и летучая мышь, потеряв ориентацию, врезалась в балку и рухнула наземь. Когти хозяина сверкнули и шкрябнули по тому месту, где мгновение назад находилась летучая мышка, но та сумела как-то избежать удара. Мышка дергалась из стороны в сторону, но когти скользили все быстрей; наконец один из ударов когтями достиг своей цели и отсек зверьку лапку. Летучая мышь обернулась какой-то лысой розовой крысой и на трех лапах помчалась прочь из желтого тумана, когти господина заскрежетали следом, но лысая крыса проскользнула мимо когтей и выскочила к чистому воздуху. Тут же странный зверек снова обернулся человеком и, схватив с подставки гарпун, запустил им в своего противника. Господин увернулся и, перехватив гарпун, метнул его обратно. Гарпун вошел глубоко в балку, но человек уклонился.

Противники стояли глаза в глаза, а их разделяло медленно оседавшее облако желтого тумана.

– Неплохо, неплохо, – похвалил человек хозяина, – вот только я полагаю, это был весь твой запас.

Из оторванной ноги хлестала кровь, но Вольга не обращал на это внимания.

– Сейчас осядет – Я и я тебя убью, – пообещал он.

Господин не пытался вступать в переговоры. Из своей сумки он достал какую-то склянку и швырнул в богатыря. Вольга легко отбил склянку, но та разбилась и окатила его каким-то веществом, которое начало разъедать кожу и шипело на одежде.

– Это же ты несерьезно, да? Мне такое – что в медведя стрелять из рогатки. Давай еще чего из запаса, мне самому интересно, чего у тебя там припасено на черный день.

Мастер достал из сумки новую склянку, но эту кинул себе под ноги. Взвилось облако дыма, и хозяин исчез.

– Да брось, – расстроился Вольга, – невидимость? Против меня? И это когда я тебе уже показал, что умею превращаться в летучую мышь? Давай уже дерись всерьез.

Туман понемногу рассеивался, и богатырь снова обратился в летучую мышь, он взмыл под потолок, послал во все стороны какие-то сигналы и тут же обернулся человеком. Без особых усилий он вытащил засевший в балке гарпун и метнул его куда-то в темный угол. Раздался глухой вой, господин снова стал видим. Он хрипел и рычал, пригвожденный к борту. Богатырь припрыгал к нему на одной ноге и склонился над поверженным врагом.

– Вот и все, падаль. Сейчас ты сдохнешь наконец.

Хозяин попытался полоснуть по лицу врага когтями, но богатырь легко перехватил его лапу и с хрустом сжал ее, сломав кость.

Вид умирающего господина потряс духа, он и не думал, что настолько сильное и опасное существо можно убить.

– Извини: я, кажется, последний алатырь раздавил, – ухмыльнулся Вольга. – Так что теперь ты сдохнешь уже окончательно, как и весь твой поганый род. Не думаю, что кто-то будет по вам скучать.

– И все же я твоего паренька выпотрошил, – оскалился бука, – я его убил и голову оторвал. А потом насадил ее на кол, чтобы все знали. Нас можно убить, но сделать своими слугами нельзя.

– Я знаю, – грустно вздохнул Вольга, – я ему говорил, да только он меня не послушал, а этот дурень Святогор его поддержал.

С этими словами богатырь резким ударом кулака раскрошил голову буки.

Чудовище в последний раз дернулось и сдохло. Богатырь поднял с пола свою оторванную ногу и начал приматывать ее, используя доски и тряпки.

– Это у меня быстро заживет, – бормотал он себе под нос, делая перевязку, – кто же мог подумать, что у него такой туман неприятный есть… Интересно, из чего он? Чертополох, смертокорень, боярышник и много чего еще. Хорошо землекоп умеет не дышать, это мне повезло. Взять бы образец да Марье показать, только выветрилось все. Между прочим, этот гад меня чуть не убил только что. Ничего, я ежик колючий, меня так просто не возьмешь.

Дохромав до лавки, богатырь запустил под нее руку и вытащил прятавшегося там баюна.

– Ты же не думал, что я про тебя забыл? Помнишь Большие Телятники? Я тогда очень жалел, что один от меня ушел, но смотри же ты, свиделись-таки!

Ловким движением богатырь сломал баюну шею и отбросил безжизненную тушку в сторону.

Тот-кто-говорит-с-мертвыми напрягся, теперь он остался с богатырем на корабле вдвоем, и, видя, как тот расправился со всеми его спутниками, дух чувствовал себя нехорошо. Конечно, богатырь увидеть его не может и сделать ему что-то – тоже, но все равно лучше из бестелесной формы не выходить.

– А с тобой что мне делать, братец злыдня?

Он меня видит?

– Хоть и зовут вас люди злыднями, но на самом-то деле существа вы безвредные. Даже и не знаю, как с тобой поступить. Вроде как ты нечисть, а вроде и нет. Ладно, живи, питайся. Тут тебе вон сколько пищи осталось. Спалить бы этот корабль, да крыс жалко. Они же не виноваты, что так вышло… то есть виноваты, но неосознанно. Расскажешь потом волшебному народцу, как был убит последний бука. Историческое событие, между прочим, хотя никто и не заметит. Полетел я, не поминай лихом.

Тот-кто-говорит-с-мертвыми проводил тревожным взглядом улетавшего орла, в которого обернулся богатырь. Вокруг и правда было много пищи. Даже больше того, в мертвом хозяине – много волшебства, которое можно использовать на духах погибших. Можно заставить их светиться и даже становиться видимыми на короткое время. Вот только оставался один вопрос. Как ему выбраться с этого корабля?

Медленно дрейфуя, судно под названием «Голландец» плыло в неизведанное. Светящиеся духи матросов сновали по реям, натягивая призрачные паруса. Пир духа начинался.

Глава 11
Сказка, которая ни при чем

Никогда не пейте с евнухами, даже если вам предложат золотые горы, не пейте. И ежели кто-нибудь возьмет в плен вашу родную маму и пообещает отпустить ее, если вы все же согласитесь выпить с евнухом, а если откажетесь, пообещает умертвить, то, сохраняя на лице мужественное выражение, стоит попрощаться с любимой матерью.

Примерно такие мысли сейчас роились в голове у беглого великого хана Картауса. И дело было не в том, что сидевший напротив него евнух Сирав умел много пить, нет, совсем не в этом. Невольный собутыльник невыносимо ныл, нудил и страдал. А ведь поначалу казалось, что общение будет приятным, евнух целиком разделял взгляд бывшего степного владыки на порочность русских традиций, особенно касающихся рабства. Вот только вместо того чтобы вместе прополоскать косточки русским, евнух то и дело жаловался. Шамаханская царица исчезла самым загадочным образом. Отправилась в княжеские палаты и пропала. Тоже мне задача, сразу стало ясно, что заморская гостья решила вознестись слишком высоко, а защиты никакой не имела вовсе. Картаусу было глубоко наплевать, кто именно ее убил, он бы и сам вонзил ей кинжал в спину с глубочайшим удовольствием. Гораздо больше его занимал другой вопрос: куда делся Петрушка. Тот тоже отправился в княжеские палаты и тоже загадочно исчез. Вот только веселый безродный паренек никому угрожать не мог. А исчезнуть, ничего не сказав хану, – это было на него совсем непохоже.

Картаус уже несколько дней тщетно искал своего маленького друга; без этого сорванца с его острым языком беглому степняку было совсем некомфортно в постылом Тридевятом царстве. И если летом еще куда ни шло, то сейчас, поздней осенью, стало изрядно прохладно, а теплолюбивый степняк к подобным морозам не привык. Наконец уже немного мутный после двух кувшинов медовухи глаз бывшего хана различил в глубине таверны стражника Трофима, ради общения с которым он и явился сегодня в этот зал.

Таверна эта непростая: цены в ней высокие, но и кого попало сюда не пускали. Князья, бояре, заморские гости, ну и персоны, приближенные к трону. Княжеский стражник выпивал в компании двоих мужиков, незнакомых хану, и все же Картаус решил завязать разговор, надеясь, что в этот раз ему повезет больше, чем давеча.

– Вечер добрый вашей честной компании, – радушно поприветствовал троицу бывший хан, – позволите ли угостить вас греческим вином? Поверьте, даже здесь такое достать непросто.

Мужики напряглись и смотрели на степняка враждебно, но тот делал вид, что ничего не происходит, продолжал так же дружелюбно улыбаться и глядеть на Трофима. Стражник только хитро усмехнулся:

– Уважаемый гость с солнечного юга должен знать: княжеской охране запрещено принимать подарки, в любом виде и у кого бы то ни было.

– Какая жалость, – притворно вздохнул степняк и плюхнулся на свободное место, словно его уже пригласили, – мы с уважаемым Сиравом как раз обсуждали, сколь глупы и нелепы традиции на Руси…

– Слышь, дядя, – грубо выразился один из спутников стражника, – тебя, кажется, не приглашали!

– Осади, – одернул Трофим товарища, и по тому, как тот среагировал, стало ясно, что стражник в этой компании не только главный, но и его авторитет непререкаем. – А мне вот интересно: в Степи охранники хана могут брать подарки у кого угодно?

– И попробуй только не подари, – хохотнул Картаус, – тех, кто без подарка к моим стражам является, они ко мне и не допустят даже.

– И хан не боится, что его охрану подкупят?

– Не очень. Обычно охранники у хана – это младшие родичи, племянники, троюродные братья, прочая родня. Если хана вдруг убьют и его место займет какой-то другой хан, всю их компанию просто выгонят. И это если повезет; а то могут и убить. А так твой племянник – это человек, который тебе многим обязан, в том числе и возможностью собирать подарки.

– Интересные у вас в Степи традиции.

– У нас все нормально; чай не дыра, как ваша Русь. Да здесь даже рабов нельзя иметь. Вот это уже…

– Ладно, оставим это, – оборвал речь бывшего хана Трофим, – мы же оба знаем, зачем вы сюда подошли. Спрашивайте.

– Возможно, мне показалось, но, когда я при дворе спрашивал про Петрушку, ваш ответ был неполным, так ли?

Стражник приложился к кружке медовухи, с ответом он не торопился.

– Вот ежели какой охранник княгини, к примеру, вдруг – я не говорю, что это так было, но вдруг – проникся к некоему мальчишке симпатией и пропустил его туда, куда не положено. Что оному стражу будет?

– Да уж, надо понимать, ничего хорошего. Повезет – с поста погонят, а не повезет – так и с палачом можно познакомиться куда ближе, чем хотелось бы. То-то и оно, – Трофим многозначительно поглядел на степняка, – то-то и оно. Любит ли сказки наш степной гость?

– Только те, в которых есть наука.

– Науки в моей сказке нет, – вздохнул стражник, – но информацию полезную из нее получить можно. Если внимательно слушать да на ус мотать.

– Люблю такие.

– Ну так вот. В одном царстве, в лесном государстве жила княгиня-лиса. Рыжий хвост, ушки торчком: красотка, да и молодая. А стерегли ее серые волки. И вот один волк, обходя свой участок леса, заметил маленького волчонка, который рыл подкоп.

– Подкоп?

– Ну не подкоп, просто пытался этот волчонок за забор перелезть. Волк, который стражник, его поймал, конечно. Вот только вместо того чтобы выпороть да прогнать, он его не тронул. А взял и отпустил. Очень уж тот к лисе-княгине рвался. Тянет нас, волков облезлых, да все к лисицам. Не хватает волчьего ума понять: не нашего это поля ягоды.

– Стало быть, волчонок этот все же до терема добрался?

– Добрался. А потом вести разошлись, что пропал тот волчонок. И по всему так выходит, что волк-стражник во всем и виноват. Прогнал бы тогда сорванца – и ничего бы не было. Так что погано теперь тому волку: пьет он, вместо того чтобы делом заниматься.

Трофим снова сделал большой глоток медовухи и поставил свою кружку к двум другим, уже пустым. Рука сама потянулась за следующей порцией хмеля.

– Если этот волчонок хоть немного был похож на моего Петрушку, то он все равно бы не сдался, сколько бы его стражник ни гонял. Да и попробуй такому откажи!.. А что-нибудь еще в этой сказке есть? Может, волк-стражник еще чего-нибудь слышал?

Стражник принялся опустошать следующую кружку.

– Мораль у сей сказки такая. Держись подальше и от волков, и от князей. Если ты жить хочешь, а рвать чужие глотки не готов, то даже не лезь туда; беги, беги сломя голову из этой волчарни. Но ничего, ничего… будет еще и в нашем селе праздник. Мы еще всем…

Один из приятелей Трофима сильно и резко толкнул его локтем, и тот сразу замолчал.

– Правильно, – одобрительно кивнул он своему спутнику, – под хмелем болтать негоже. В следующий раз можешь и по зубам мне дать. Все, переносим пьяные посиделки на дом.

– Спасибо за сказку.

– Какую сказку? О чем речь? Я молчал все это время, не было никаких сказок. И никаких твоих Петрушек я не видел, отстань уже от меня!

Последние слова стражник произнес нарочито громко, чтобы слышали все в таверне. Так что предъявить он никому ничего не сможет. Но самое главное Картаус узнал. Его друг в тот день был в княжеском тереме, был. И пропал он именно там, не по дороге, не где-то еще, а именно там.

Степняк возвращался в свой дом с тяжестью на душе. Ноги еле шли. Иногда быть умным очень плохо. Будь он поглупее – питал бы себя надеждами, но нет. Бывший хан понял все и сразу: мальчонка и правда попал к настоящим волкам. Может, услышал чего не то или увидал кого-то, кого в княжеском тереме быть никак не должно. Это и не суть. Больше он его не увидит. Искать бесполезно. Пытаться дать золота стражникам или в тайный двор, чтобы поискали, тоже ничего не даст. Это сработало бы в случае с обычным душегубцем или злодеем. А Петрушку, его веселого друга, пусть и маленького, но все же настоящего друга – можно сказать, его первого настоящего друга за долгие десятилетия – уже не вернуть. Захотелось напиться, как стражник Трофим. Можно было бы ругаться на него, что пустил, но злиться на Трофима не получалось.

Бывший хан шел к дому, и его душили слезы. Самые настоящие, каких он уже не знал много лет. Странно: когда погиб его родной сын, ему и на десятую часть не было так плохо. Сын… Сын, ну конечно, у него же есть еще сын!

В горницу Картаус буквально влетел. Найдя писчее перо и чернильницу, он склонился над столом. Витиеватым почерком начал выводить:

«Дорогой сынок. Я знаю, что давно не писал тебе, но тому были серьезные обстоятельства. Поверь, к тебе, моему любимому сыночку, устремлены все мои надежды. И не с пустыми руками я к тебе обращаюсь. Сейчас я изложу тебе истинное состояние Тридевятого царства, укажу, где находятся наиболее крупные крепости, распишу количество войск и их состав. Пусть всего я и не знаю, не все такие сведения можно купить за деньги, но те, что я сумел собрать, все отдаю в твои руки. Верю, эта информация поможет тебе в нелегкий час».

Бывший хан писал долго, используя в основном греческий язык, который точно знал его сын. С кем переслать письмо, беглый степняк знал: верный Мага все сделает как нужно. А даже если любопытства ради попытается прочитать, так все равно ничего не поймет. Поздним вечером он закончил свой труд, который занял два десятка листов. Картаус свернул листы в свиток и запечатал его собственной печатью.

– Жги их всех, сынок, – Картаус злобно усмехнулся сам себе, – не жалей никого. Отомсти им за Петрушку!

Глава 12
Переговоры

Варвара устало подняла глаза на вошедшего хозяина тайного двора. Дела в последнее время шли просто паршиво. Сколько продержится Смоленск, было решительно непонятно. Два мощнейших княжества откололись. Галицко-Волынское переметнулось к королю Сигизмунду, в Черниговском царило форменное безвластие. Недобитые отряды царя Мстислава все еще крепко досаждали войску Тридевятого царства, и самым опасным был огромный отряд Ильи Муромца.

Некоторое количество пополнения войску Тридевятого царства сумели собрать под Киевом, только оно было очень пестрым по своему составу. И куда его послать? На помощь Смоленску? Так с юга, того и гляди, ударят степняки. А в том, что степняки ударят, и ударят скоро, уже практически никто не сомневался. И что с ними делать? Даже если игнорировать все донесения разведки, которые не выглядят абсолютно точно достоверными, то степняков пятеро на одного русича. Единственное, что еще давало хоть какую-то надежду, – то, что князья не занялись прямо сейчас дележкой власти. Хоть на это у них ума хватает, так что пока покрутиться еще можно. Сейчас главная задача государства – найти союзников. Хоть каких. И заплатить союзникам пока еще было чем. Главным призом и приманкой была рука внучки. Хоть и рано еще отдавать замуж девочку, ей бы еще в куклы играть, но времена нынче тяжелые. Хочешь не хочешь, а повзрослеть придется рано. Аленка и сама это начала понимать, особенно когда ее чуть не убили во время недавнего бунта.

– Не томи, Полкан, говори уже, – распорядилась Варвара.

– Из Еуроп – три отказа. – Боярин положил на стол три грамоты, но Варвара даже не взглянула на них.

Конечно, надежда на то, что кто-то захочет вонзить кинжал в спину Сигизмунду, была главной ставкой. Не выходит. Уж больно удачно все старик устроил: вначале разгромил орден на западных границах и только после этого ударил на восток. Король мудр, обезопасил себя как мог от предательского удара в спину. Жаль, очень жаль.

– Зато из Царьграда ответ хороший. Базилевс готов породниться с великой княгиней.

Эта новость была уже лучше: Софьяна, родного сына, отдает, а не дальнего родича. Это значит, что базилевс союз рассматривает всерьез. Скорее всего, потом придется повоевать и на его стороне, но это уже позже. Безусловно, Царьград получит больше от этого союза, но потом. Сделка более-менее честная, грустнее было бы, если б и оттуда пришел отказ. Это означало бы, что в победу Тридевятого царства не верит уже никто. Тогда осталось бы только среди варягов искать мужа, но там найти какого-то конунга, у которого за спиной больше двух сотен варягов, практически нереально. А тут все-таки сам Царьград идет на союз. Род древний, уважаемый, хоть и в упадке. Да, давненько хороших новостей у нас не было, пора бы уже!..

– Тут еще портрет прилагается. – Боярин протянул изображение персоны Варваре.

Цесаревич был откровенно некрасив. Толстый, с пухлыми губами и маленькими подслеповатыми глазками. Не такие сводят юных дев с ума.

Варвара поднялась из-за стола и подошла с портретом к трону внучки.

– Глянь, родная: цесаревич руки твоей просит…

Аленушка устало повернула голову к портрету. Глаза были заплаканы: по брату кручинилась. Как его кто-то утащил из лагеря, так и плачет каждый день. Вот же балбес какой: это он сейчас на троне должен был сидеть, а не девочка. Нет же, ему подавай в богов верить. Дурень беспутный, пусть бы его разорвало… «Нехорошо так о внуке-то», – тут же одернула саму себя Варвара. Тяжко ей было без мужчины, всегда дела государства вел вначале муж, затем сын. А она всегда в их тени, советы давала, направляла. А теперь из толковых людей, кто в государственном устройстве что-то понимает, остался только полоцкий князь Рогволд. Больше опереться не на кого. Аленка бросила быстрый взгляд на портрет, на лице все отразилось явственно: не глянулся ей цесаревич. Оно и понятно, но что делать будешь, если этот вариант не только хороший, но и, если честно, единственный. Ничего, убедим, а там, как люди говорят, – стерпится – слюбится.

– Хорошо, – равнодушно ответила Аленка, – я согласна, если так нужно.

Растет девочка, даже как-то быстро. Если сможет прожить ближайшие несколько лет, выйдет из нее толк. «Еще бы, кровь-то в ней какая!» – с гордостью отметила про себя Варвара.

– Да не реви ты – найдется твой… пророк. – Даже здесь, в княжеских палатах, не стоило говорить лишнего. – Загулял, возможно, дело-то молодое. Нежится сейчас в объятиях какой-нибудь девицы из верующих. Знаешь, сколько их вокруг таких, как он, косами метет?

– Нет. Беда случилась, чую я.

– Чует она… – проворчала Варвара. На самом деле она тоже понимала, что это исчезновение – неспроста. И хотя да, вокруг всяких пророков действительно всегда вьется множество девиц, но и она не верила, что дело в этом. Кто-то нанес свой удар, но кто и куда метил – пока непонятно. Возможно, хотят обрушить структуру церкви, которую собирают Рогволд и его друг Неждан. Тем не менее согласие на брак получено, так что хоть что-то полезное сегодня сделать получилось. Надо написать базилевсу письмо, и портрет невесты его сына приложить, выбрать какой получше. Аленка все же хоть и маленькая еще, но то, что будет красоткой, уже понятно. У них в роду некрасивых еще не рождалось. Пусть цесаревич радуется своему счастью.

Тем не менее серьезные дела на сегодня еще не закончились. Ближе к вечеру, когда все уже заканчивали свои хлопоты и собирались расходиться, в дверях появился запыхавшийся и даже несколько ошарашенный стражник и заявил, что к городским воротам явился сам Святогор и просит его принять.

– А это точно он? – Варвара даже не поверила: один из главных зачинщиков мятежа – и вот так вот запросто является в столицу своих противников… Впрочем, один раз он уже являлся и даже сумел убить князя Даниила Галицкого. Да еще и живым ушел.

– Ну так-то не очень похож, – признался стражник, – без бороды. Но рост-то – о-го-го! И доспех сияет.

– Как радуга? – поинтересовался Колыван.

– Ну. То есть да, как она самая. Радуга эта.

– Такой доспех только один, а значит, это Святогор. А зачем он явился?

– Не могу знать. Пришел и говорит: передай в княжеский терем, что явился Святогор, желает поговорить.

– С кем он желает поговорить?

– А вот это я не догадался спросить… – замялся стражник, – я сюда стрелой метнулся. Он такой… знаете, такой силой от него веет – не откажешь.

– Хочет княгиню убить, – предположил богатырь. – Я, говорю сразу, его удар не отобью. Он и меня и все мое сопротивление проломит легко. Так что как главный защитник княгини я выступаю против того, чтобы его к ней подпускать.

– Она и не нужна, я схожу. – Варвара решительно поднялась с места. – Не хочет ли кто компанию составить?

Пожилая женщина так выразительно посмотрела на полоцкого князя, что сразу стало понятно, чьей компании она ищет. Однако Рогволд не спешил с ответом.

– Оно, конечно, сходить стоит. Тем более что я его опознать смогу, как-то на пиру, еще при царе Василии, встречались. Даже рядом сидели. Вот только есть одна загвоздка: Святогор опасный и решительный противник, и я его побаиваюсь. С него станется нас обоих убить и убежать. Ты уж поверь, он умеет мыслить необычно и играть не по правилам. За что его все правители всегда и ценили. Давай так: ты с ним разговор завяжешь, а я издали посмотрю. Если все мирно пойдет, ты мне знак дашь, и я подойду.

– Сразу видно настоящего мужчину, – хмыкнула Варвара, – спрятаться за спину женщины решил… молодец. А говорят, когда-то лихой воин был.

– Лихим воином я был, когда был младшим сыном: помру – так и не жалко. А вот как хворь моего старшего и среднего братьев забрала и вышло так, что княжить мне, с тех пор я осторожный стал. И сколько раз меня это спасало – не счесть. К тому же дело тут не в смелости. Тебя ему не за что убивать, – Рогволд хитро усмехнулся и подмигнул Варваре, – а вот меня есть за что.

Варвара смерила гиганта взглядом; тот стоял у ворот спокойно, не проявляя никакой воинственности. Взгляд хороший, не колкий, умный. Чем-то похож на взгляд покойного мужа, Финиста Ясного Сокола. Таких людей вдова любила, они становятся верными друзьями… или же очень опасными врагами. Стоящий у ворот гигант относился ко вторым. Именно он организовал восстание, и он был близок, очень близок к победе. Столкнись он с соперником чуть менее умным и опасным, чем покойный Даниил, повсюду бы сейчас реяли стяги с царским красным солнышком. Хотя и сейчас судьба восстания не выглядела безнадежно. Против большего по силе, но неповоротливого воинства Тридевятого царства сторонники царя имели два больших конных отряда: Ильи Муромца и берендеев. По предварительным оценкам – десять тысяч копий плюс еще сколько-то недобитых черниговцев, оставшихся верными Ольге. Вот такая напасть. А он зачем-то пришел разговоры разговаривать. Пугать будет? Призывать сдаться? Пусть попытается: может, секрет какой выдаст.

– Здравствуй, гость незваный, – первой начала разговор женщина, – зачем пожаловал?

– И вам здравствовать, – легко поклонился гигант, – мы не знакомы, мое имя Святогор, а вас как зовут-величают?

– Варвара.

– Варвара… – задумался богатырь, и вдруг его осенило: – Ну конечно же: Варвара-краса, длинная коса! Как же, наслышан. Рад познакомиться лично.

– Краса если и была, то давно вышла. – Надо было сразу показать, что она не тот человек, которого лестью взять можно. – Зачем пришел?

– Смотрю, вокруг да около ходить не любите, – усмехнулся гигант, – ну что же, тогда и я буду говорить прямо. К моему глубочайшему сожалению, царь Мстислав погиб, а с ним пресеклась и вся династия царей. А пришел я заключить мир, потому как негожее это дело – русским с русскими воевать.

«Вот это новость! Сердце мятежа мертво, а голова сдаваться пришла. Ущипните меня, люди, – я сплю, должно быть. Так бывает разве?..» Первое время Варвара даже не знала, что ответить; она готовилась отвечать на дерзости, отпускать в ответ колкости, игнорировать призывы сдаться, а тут… Вместо ответа она махнула рукой, подавая условленный знак Рогволду, и тот сразу же вышел из своего укрытия и приблизился.

– Во-первых, это действительно Святогор… – с ходу начал полоцкий князь вместо приветствия.

– Здравству�

Глава 1

Защитник юной княгини

Трофим в который уже раз изучал паутину в углу, стремясь увидеть ее творца-паука. Охрана княгини – дело скучное. Особенно если в палаты не входит никто из посторонних. Подле Аленушки застыл ее богатырь: уж Колыван-то злодея мимо не пропустит; а на долю остальных стражников остается скука да тоска, разве что паутину рассматривать.

Большой совет Тридевятого царства был в сборе, теперь он выглядел куда солиднее: все же за столом заседали аж три князя, втрое больше, чем в те времена, когда, кроме покойного Даниила Галицкого, из князей в Киеве никто не был представлен. Воеводу Лютополка не звали: хотя указом великой княгини ему и пожаловали княжеский титул, вот только взбунтовавшаяся Галицко-Волынская земля признавать одноглазого выскочку не спешила, сохраняя верность вдове Даниила Марфе. Так что на данный момент Тридевятое царство представляло собой лишь огрызок от себя же самого, растеряв в смуте Черниговское и Галицко-Волынское княжества. Самые сильные и богатые уделы.

Трофим находил весьма примечательным то, что и само Тридевятое царство времен своего рассвета было лишь огрызком от некогда могучего русского царства. У последних поколений плохо получалось не то что приумножать, а даже сберегать наследие предков. И страж знал почему: всему виной забытые заветы да отказ от старой веры в Перуна. Вон теперь каждый в княжеском тереме крестик на груди носит. Трофим тоже нацепил, выделяться в его положении было неразумно, вот только все враги великого Перуна еще пожалеют о том, что отвернулись от учения древнего бога. И он, простой стражник Трофим, тому верная порука.

Властители царства, склонившись над картой, что-то тихо обсуждали промеж собой, до поста у двери ни слова не доносилось, но и так было понятно, о чем идет речь. Дела у Тридевятого царства плохи, это если не использовать словцо покрепче. Степняки высадились на Буяне, стремительно захватывая остров. Мощные стены на узком перешейке не помогли, а флот Буяна где-то оплошал, пропустив высадку. То, что еще недавно казалось невозможным, стало явью – на южных рубежах царства сосредоточивалось огромное войско, и куда они пойдут по весне, было понятно даже юной княгине.

– Да не знаю я, сколько их! – повысив голос, буквально рявкнул боярин Полкан, несменяемый хозяин тайного двора; даже до дверей донеслось. – Только у меня в донесениях пестрят сплошь «нестьчисла» да «несчетно». Может, вы думаете, что у меня в соглядатаях сплошь книжники греческие сидят? Много там степняков, очень много.

Полоцкий князь Рогволд сделал боярину замечание, чтобы тот не кричал так громко, и дальше совещание продолжилось полушепотом. Трофим усмехнулся про себя, насколько верно он угадал тему разговора. Впрочем, это уже не первое и не десятое заседание. В последнее время большой совет Тридевятого царства собирался три раза на неделе. Колыван как-то обмолвился, что при покойном батюшке нынешней княжны такие собрания случались не чаще раза в год, да и то встречи те больше походили на пир. Плохи дела в царстве. Белое королевство отхватило солидный кусок, а теперь еще Смоленск осаждает, в Черниговском княжестве самозваный царь куролесит, Буян пал, Кощей выгнал берендеев с их исконных земель, разбойники между собой бьются, деля наследство покойного Кудеяра. Некогда могучее русское государство катится незнамо куда, и это знание наполняло душу стражника горечью. Он любил и свою страну, и свой народ, ненавидел он только заезжих пророков, что новую веру распространяют, да тех, кто слишком уж легко эту иноземную ложь в себя принимает. Подумать только: бог – один! Глупость же несусветная… Издревле известно, что богов множество, и у каждого народа они свои.

Дворовые девки внесли обед для князей. Кушали властители отменно: тут и поросенок, запеченный в яблоках, и щучьи головы, и супы в горшочках… Ну да что правители не доедят, то и стражникам может перепасть. Должны же быть и светлые стороны в службе? Повара и челядь идут все же ниже княжеской стражи, так что им достанется уже только то, что не доедят стражники. Трофим сглотнул слюну, глядя на княжеские яства, и чуть было не пропустил кое-что неестественное. Девки, принесшие обед, быстро скрылись; все, кроме одной, которая так и осталась стоять возле запеченного поросенка.

Страж с интересом наблюдал за служанкой, которая стояла к нему спиной. Ничего необычного в том, что одна осталась, не было: мало ли там что нужно с едой еще сделать… Вот только эта девка слишком уж заметно нервничала, постоянно теребя свою косу. И тут Трофима как окатили холодной водой. В худенькой ручке блеснул нож. Девка стояла так, что нож мог видеть только он; остальные, склонившись над картой, не обращали на девушку никакого внимания. Мягко, по-кошачьи, Трофим двинулся вперед со своего места. Осторожный шаг, еще один… Заговорщица с ножом, казалось, ничего не слышала и не замечала, вцепившись взглядом в трон и то сжимая в кулак, то разжимая побелевшие пальцы на рукояти ножа.

Стражник, аккуратно подобравшись сзади к девушке, сделал выпад рукой и перехватил нож. Неудавшаяся заговорщица от неожиданности вздрогнула и обернулась, уставившись на поймавшего ее человека с нескрываемым гневом и яростью. Трофим даже опешил поначалу, ожидая увидеть испуг, только вместо этого на него смотрели карие глаза, горящие решимостью и ненавистью. Очень красивые глаза, надо заметить. Да и сама заговорщица была страсть как хороша. Трофим даже растерялся немного, но руки не разжал. Неудавшаяся заговорщица ударила поймавшего ее стражника кулачком в грудь. Удар был женский, слабый, так что девушка только сама поцарапалась о неровные кольца кольчуги.

– Ах же ты, проклятый нелюдь!.. – злобно зашипела несостоявшаяся убийца. – Тоже самозваному богу продался! Предатель! Перун тебя еще покарает!..

– Тихо ты, дура… – Трофим нервно осматривался по сторонам: не заметил ли кто.

Князья и бояре все так же склонялись над столом, что-то жарко обсуждая, а вот богатырь Колыван заметил происшествие и уже двинулся выяснить, что случилось.

Никогда еще Трофим не думал с такой скоростью: что же ему сейчас делать? Спасать эту дуру или отдать ее на расправу? Какая она заговорщица, со столовым-то ножом… Таким даже когда захочешь, кого-то зарезать трудно. А тут еще и богатырь на страже. Вот же бестолковое создание! Он-то свое покушение тщательно готовит, да не один, а эта девка думала, что придет сюда с ножичком и все у нее получится? А все же смелости девчонке не занимать, другие вон за печками дрожат, а эта не испугалась. Схватить ее и вывести? Колывану соврать что-нибудь. Ну, допустим, понравилась ему, Трофиму, девчонка – молодая, красивая… Поймет же по-человечески? Наверняка. Но может и отстранить от княжеской стражи. Тогда прахом пойдет весь его план и все старания, а за них уже не один последователь Перуна жизнь свою положил.

А ведь может быть все еще хитрее. Может так оказаться, что это специальная проверка именно для него. Подобрал хозяин тайного двора или даже сам Колыван красотку да подстроил все так, что только Трофим со своего места мог увидеть, как служанка нож достает. А сейчас они делают вид, что вовсе тут ни при чем, а сами пристально наблюдают – как он себя покажет. Его враги хитры, но и он не глупец. Нельзя ему сейчас рисковать и недоверие вызывать, никак нельзя.

Богатырь подошел к вырывающейся служанке, Трофим мимолетом отметил, что стал Колыван очень правильно: и место собрания хорошо видно, и случись чего – от резкого удара сумеет правой рукой отмахнуться. В последнее время однорукий богатырь много тренировался, ему пришлось буквально переучиваться заново с боя одноручным мечом и щитом под полуторный меч. Обрубок левой руки все реже делал рефлекторные движения блока щитом, теперь и нападал и блокировал богатырь одним лишь клинком, а с его силой и ловкостью даже однорукий калека был опасным противником.

– Чего у тебя тут? – Богатырь не смотрел на девку, ожидая доклада от своего стражника.

– Да ничего такого, – Трофим не решился врать своему начальнику, но попытался все выставить в несерьезном, шутейном виде, – одна дурашка ножиком решила побаловаться. Сейчас я ее выведу, и выпорем на конюшне.

– И зачем тебе нож в княжеских палатах? – Теперь богатырь грозно смотрел на пленницу.

Трофим взмолился про себя: «Скажи: мол, поросенка хотела на ломти порезать или еще что-то такое, только не…»

– Вас хотела зарезать, – бесстрашно выкрикнула богатырю в лицо заговорщица, – изменники, предавшие Перуна!

«Вот же дура!.. Ну какая же глупая… – буквально взвыл про себя Трофим и тут же отметил: – Но какая при этом смелая!..»

– Нас? – Колыван угрожающе усмехнулся. – Это кого же?

Богатырь выуживал из глупышки признание, но она даже не понимала этого. Или ей было уже все равно.

«Скажи, что хотела убить стражника или боярина – и отправляйся в острог. А то и просто плетьми бы отделалась…»

– Тебя, их, – заговорщица мотнула головой в сторону стола, – княгиню вашу, предательницу!

«За покушение на великую княгиню – верная смерть, – угрюмо закончил свою мысль стражник. – Зачем она сама себя на казнь обрекает, неужели не понимает?..»

И тут стражник все осознал. Никакая она не дура, и все эта девушка прекрасно понимает. Только не боится она нисколечко, специально демонстрируя свое презрение к врагам и изменникам. Девица с вызовом смотрела на стоявшего напротив нее богатыря, а Трофим не мог больше думать ни о чем другом, он только восхищенно смотрел на девушку, не понимая, как он раньше не разглядел – насколько же эта бунтарка прекрасна! Где-то глубоко внутри у стражника все замерло, ничего подобного он не ощущал с тех самых пор, как простой деревенский мальчуган Трофимка увидел боярскую дочку, которую отец взял с собой во время объезда окрестных деревень. Тогда все закончилось плохо, и очень долго ему казалось, что хуже в его жизни уже ничего не будет. Похоже, жизнь решила преподнести ему урок.

Глава 2

Совет баюнов

Кот-баюн любил свое семейство: чужих здесь нет, некоторые собравшиеся были одного с ним помета, но если кто-то из них еще хоть раз спросит его!..

– Так когда, ты говоришь, человеков есть будем?

Одноухий баюн с выжиданием уставился на главного в этом месте, а ведь это двоюродный брат как-никак. Правда, одноухий особым умом не славился никогда, да и ухо ему откусил волк, когда он попытался того контролировать, еще будучи молодым котенком. Вдвойне глупо: волк – очень трудная цель, он хищник и потому подчиняется с огромным трудом. Нет, опытный баюн вполне мог контролировать и волка, и даже медведя, хотя это и непросто, но не котенок же… И да, волки совсем невкусные, так что глупость одноухий сделал полнейшую.

– Ты пойми, – в который раз приходилось объяснять очевидное, – как только люди начнут пропадать, их примутся искать. Это никогда не проходит незамеченным, особенно если пропадают человеческие детеныши.

– «Без риска жить хотеть – вкусной дитяткой не хрустеть», – заметил другой двоюродный брат, по другой линии, рыжий и толстый. В данном случае он процитировал весьма популярную баюнскую поговорку, которая регулярно приводила баюнов к печальному концу.

– И когда вас найдут, то всех убьют, и я помочь не смогу.

– Человеки глупые, человеки нас не видят.

– Верно, однако у людей есть богатыри, и вот они вас увидят. Здесь, в Киеве, сейчас аж целых три богатыря, и это ваше счастье, что они на охоту не ходят. Я постараюсь вас предупредить заранее, но все же умоляю: будьте осторожны. Как только вас найдут – это будет конец и вам и мне.

– Я не расслышала: когда, он сказал, мы будем есть человеков?

Это его тетка, старая кошка, должна была бы поумнеть, но…

– Еще раз повторяю: пока мы лишь прячемся и ждем. Охотиться рядом с богатырями слишком опасно. Я же вам организовал и свининку и баранинку, все свежее. Никто же не голодает. Я прошу подождать еще немного, от богатырей можно избавиться: сколько их уже пало в то время, что я рядом с девчонкой, и отнюдь не без моего участия!

– Это невкусное мясо, – заметила тетя, – детишечки вкуснее.

– Чур, девчонку-правительницу я ем! – тут же встрял одноухий.

– Ничего не ты, я ее занял уже давно! – вскипел рыжий.

На самом деле ни единого звука в пещере, выбранной баюнами в качестве логова, не звучало, все переговоры шли путем обмена мысленными образами и даже иногда запахами. Вот и сейчас у всех на виду возник мысленный образ рыжего баюна, к которому неторопливо пристраивается сзади одноухий с недвусмысленными намерениями. Рыжий, не стерпев обиды, очень по-кошачьи мяукнул и кинулся на обидчика. Оба кота мяукали, шипели, кусали и царапали друг друга.

Баюн взвыл и кинулся к дерущимся; он начал мысленно орать так, что передать особенность его мысленных посылов можно попытаться лишь приблизительно:

– Ты, закрой свою пасть, кому швыряешь, а? На чем шатаешься?! Ты на раз не ответишь, так не участвуй вообще! Не держишь за собой! Я вам обоим сейчас быстро вразумлю!

Ошалевшие от такого мощного потока малопонятных, но явно ругательных мыслеобразов, родственники прекратили свою свару.

– Ты чего?.. – растерянно пролепетал рыжий, выплевывая из пасти шерсть обидчика. – Мы же шутя… Хочешь, сам ешь свою девчонку, мы же с пониманием…

– Ты на кого катишь вообще? – продолжал яриться главный баюн; хоть он и не был тут старшим, но его негласное лидерство признавалось всеми. К тому же он обладал самыми сильными способностями, позволявшими ему иногда забивать посылы других родичей. – Человек ты бесконтрольный, ты сюда смотри, сейчас въявлю тебе. Туда хочешь? Отправлю вовсех. Я твою березу шатал, где ты гнездо свой свил!

– Тихо, тихо мой хороший… – сзади подошла мама и нежно лизнула сына языком, – не ярись, мы все поняли. Успокойся. – Мать нежно вылизывала его языком, как в детстве, и он начал успокаиваться, мысли потихоньку приходили в порядок, и ярость улеглась.

– Я же говорю, – снова попытался объяснить он родичам, – нельзя вам сейчас на детенышей людских охотиться, слишком это опасно. Потерпите, пока я от богатырей избавлюсь, и мы людей разводить на корм будем столько, сколько съесть сможем. Об одном я прошу: немного терпения. Это что, так трудно понять?

– Мы все понимаем, мой котик, – нежно мурлыкнула мама, – ты только скажи нам, когда мы человеческих детишечек кушать будем, и всё.

Баюн взвился – даже родная мать его не понимает!.. Больше выносить свою родню он не мог, на сегодня хватит. Оставалось надеяться, что никаких глупостей они не успеют наделать, но контролировать их было так трудно, что у него порой опускались лапы.

– Сидите здесь, ждите, – отрезал он решительно, – мясо пришлю вечером, носильщики будут мной одурманены и ничего не увидят. Носильщиков не есть!

Хорошо хоть родне хватало ума пока не нарушать его прямые указания, только надолго ли… Возможно, они еще пригодятся: там, где он не справится в одиночку, стая поможет. Когда баюн вышел, родичи переглянулись.

– Я не понял до конца, – одноухий нахмурился, – он ответил, когда мы будем человеческих детенышей поедать или нет?

Глава 3

Палач – тоже работа

Первым в подвал спустился стражник в белых доспехах с расправившим крылья орлом на груди. Охранник внимательно оглядел помещение; палач и даже его жертва затихли и молча смотрели на гвардейца. Убедившись, что все в порядке, стражник что-то крикнул наверх, и на верхние ступеньки ступили ноги в дорогих сапогах. Кряхтя и ругаясь, по лестнице спускался сам Сигизмунд, король Белого королевства. Когда-то в прошлом он был знатным воином и статным мужчиной, но сейчас сильно сдал и располнел, так что даже спуск на два десятка ступеней давался ему с трудом. Палач все так же молчал, ожидая, когда властитель изволит к нему обратиться; жертва, висящая на растяжке, тоже молчала; возможно, по причине того, что рот был заткнут кляпом.

Сигизмунд кряхтя плюхнулся на стул и, только отдышавшись, наконец обратился к палачу:

– Ну как ты, Юзеф? Не хвораешь?

– Никак нет, ваше-вашество. – Физиономия палача расплылась в улыбке. – Спина разве что иногда потрескивает, но то от сырости. Да и возраст уже…

– Да, – король грустно нахмурился, – не молодеем. Того и гляди помрем, а?

Жертва молча наблюдала за этим диалогом, и только вытаращенные глаза выдавали, что распятый на растяжке мужчина был еще жив.

– Да как можно! – замахал руками тот, кого король назвал Юзефом, – вы еще нас всех переживете, ваше-вашество!..

– Да нет, старый друг. – Король грустно взглянул на палача. – Вчера опять весь вечер кашлял кровью… Ну да что там говорить, все там будем. Кто-то раньше. – Король кивнул на висящее тело, отчего мужчина задергался на дыбе и замычал, но властитель королевства закончил свою мысль, даже не взглянув на жертву: – Кто-то позже.

– Все в руках божьих, – согласился заплечных дел мастер, – все под ним ходим.

– Это да, – вздохнул король, – ну а как дети?

Жертва снова затряслась, пытаясь что-то сказать, но король делал вид, что не замечает этих порывов.

– Очень неплохо, надо сказать. – Юзеф самодовольно улыбнулся. – Старшего хочу по своим стопам пустить, он уже голову курице сносит одним ударом.

– Да ладно, – улыбнулся Сигизмунд, – он же у тебя кроха совсем; сколько ему, пять?

– Седьмой уже!

– Ничего себе, вот время летит… А и верно, семь, он же родился, как раз когда пан Асторский рокош мне при дворе устроил.

– Чего устроил?..

– Подчиняться перестал; не важно, не забивай голову. Я чего пришел-то… Как тут наши подопечные?

Жертва на растяжке снова задергалась, пытаясь что-то мычать сквозь кляп.

– Ну как, – кивнул палач на задрапированный угол, – того не трогал, как вы и сказали.

– А этого? – Сигизмунд впервые взглянул на жертву; мужчина даже как-то сжался под его пристальным взглядом.

– Все как приказали, – доложил палач обстоятельно, – инструменты показал, объяснил, что можно с их помощью сделать.

– И как наш друг это воспринял?

– Вначале в обморок упал, но я его водичкой студеной окатил, так он теперь старательно слушает. Внимает!

– С пониманием, стало быть, попался, – обрадованно кивнул король, – это хорошо!

Мужчина снова задергался, пытаясь кивать и мычать через кляп. Хотя слов не разобрать, но жестикуляцию и мычание можно было трактовать недвусмысленно. Жертва уверяла, что он не просто с пониманием, а и вовсе пожелай король, нет, его величество король, найти кого-то с бо́льшим пониманием во всей земле – так и не смог бы отыскать такого. Вот с каким пониманием!

– Так скажи мне, дорогой пан Стефан, – король ласково взглянул на жертву, – где мои требушеты?

Жертва взвыла и задергалась, пытаясь что-то объяснить, но сквозь кляп проходило только маловразумительное мычание.

– Да мало ли кто чего думал, – нахмурился король, – требушеты я тебе доверил, а теперь их нет. В болотах так увязли, что и не достать. Так или не так?

Жертва дернулась, поникнув, и промычала что-то односложное.

– Вот только не думай, что твой король какой-то глупец, – обиженно произнес Сигизмунд, – я же понимаю, в какой ситуации ты оказался. Я с войском под Смоленском, ты идешь по дороге, из охраны – пять десятков человек. И тут узнаешь, что как раз в этих краях появился сильный отряд Ильи Муромца. А у Муромца, между прочим, тысяч шесть конницы.

Жертва согласно замычала.

– И что же тебе делать? Оставаться на дороге опасно, очень уж заметный твой обоз. Лакомый кусочек для налета врага. И ты решил врага перехитрить, верно?

Король дождался очередного согласного мычания и продолжил.

– А поскольку местности ты не знаешь, выбрал самого страшного из разбойников, чтобы проводил. Решив, что раз человек разбойник, то он враг русскому государству, а значит, тебе поможет.

Мужчина на дыбе быстро замотал головой и замычал, отчаянно выражая свое несогласие.

– Да-да, – поправился Сигизмунд, – не разбойника, а бунтовщика. – Жертва согласно замычала.

– Надо сказать, задумка не такая уж и дурная, – почесал бороду король, – но видишь ли, мой дорогой пан Стефан, эти русские – они совсем не похожи на тех лубочных русичей, которых вы там изучали у себя в университете. Нет, серьезно: сидите там у себя на кафедре, читаете сказки местные, фольклор разный и думаете, что поняли русских. Глупцы высокомудрые…

Жертва снова съежилась под взглядом короля.

– Хочешь, я тебе расскажу про свою самую первую встречу с русскими?

Шляхтич что-то промычал сквозь кляп, и король тут же истолковал это как согласие.

– Я тогда совсем еще молодой был: мальчишка, чего уж там. Отец меня взял поглядеть на войну. Войны, конечно, не было настоящей, скорее набег. Русские купцы наших выжили с богатого торгового тракта из Царьграда, надо было как-то показать наше недовольство. Вышли мы на тракт и тут же взяли богатый караван в копья. Купцов поубивали и освободили подневольных рабочих, что за гроши тащили на себе тяжелые грузы. И вот один из этих работников подходит к сотнику отцовскому и говорит: так, мол, и так, пан-боярин, дай серебряную монету, и я тебе покажу, где еще один караван стоит, богаче этого.

Король взял с пола какой-то брусок и легонько ткнул висящего человека в бок.

– Следишь за мыслью?

Вслушавшись в мычание жертвы и, судя по всему, удовлетворившись ответом, король продолжил:

– Так вот, дали мы ему серебра и пошли следом. И тут вдруг стрела: бах! – и сотнику прямо в глаз. А следом еще десяток стрел. Троих ратников наповал, остальные отвернули и побежали. В засаду нас завел, поганец. Сходство улавливаешь, а?

Привязанный к дыбе пан снова что-то энергично замычал.

– Но я на самом-то деле не о том тебе сказать хочу; на любой войне попадают в засады, всегда можно нарваться на фанатика, который жизни своей не пожалеет, чтобы тебя убить. Или героем стать захочет. Это в любых местах бывает, и Русь тут не исключение. Меня знаешь, что в той ситуации поразило?

Шляхтич снова что-то промычал сквозь кляп.

– Да прекрати мне поддакивать, – рассердился король, – откуда ты можешь знать, если я про это еще не рассказывал! Вот слушай и на ус мотай, а то в университете своем сказки да песни изучаете, а толком ничего не знаете, что я в первом же набеге понял. Мужик этот, что в засаду нас завел, улизнул, как обстрел начался. Стражника, что его стерег, убили, а другие свою жизнь спасали, так что убег шельмец в суматохе. Я думал, его наградят: ну как же – врага в засаду завел! А его, ты не поверишь, – высекли прилюдно. Он в караван носильщиком нанялся, оказывается, супротив воли князя, который это не разрешал. Вот за то и высекли, чтобы не нарушал княжеские указы. Ну а то, что в засаду завел, оно и так понятно. Любой бы на его месте так же поступил. Понимаешь, как этот народ устроен?

Король поднялся с места и наконец вытащил кляп изо рта жертвы.

– Я все понял… – прошептал тот, с трудом ворочая языком, – простите меня, мой король!..

– Я, конечно, тоже виноват, – Сигизмунд дал команду палачу развязать путы, что связывали жертву, – бросил тебя с недостаточной охраной. Но ведь не со зла и не по глупости, а от неведения. Откуда я мог знать, что Муромец тайно собирает силы именно здесь? Он нам очень много крови попортил; я тебе по секрету скажу – он сына Бронислава убил.

– Ох… – только и мог произнести пан Стефан, разминая затекшие руки.

– Вот только не думай, что твоей вины вовсе и нет, – нахмурился король, – я тебе требушеты доверил? Тебе. А ты их не уберег. Так что спрос с тебя никуда не делся.

Ученый муж весь смешался после этих слов; он снова с опаской взглянул на палача, и тот, поймав его взгляд, лучезарно улыбнулся в ответ, чем напугал шляхтича еще больше.

– Не пугайся пока, – похлопал король недавнюю жертву по плечу, – я строг, но справедлив. Даю тебе шанс искупить свою вину, так что не подведи. Все, иди пока, позже придумаю тебе дело! Прими пока ванну, а то воняет от тебя, как от козла.

Дождавшись, когда стонущий и охающий ученый муж вышел, палач спросил с интересом:

– Может, стоило разок железом прижечь? Ну чтобы лучше понял.

– Да он и так напуган до смерти, – усмехнулся Сигизмунд, – сразу видно, книжник. Книжники читают много своих свитков да рукописей и считают, что на основании этого они знают жизнь. А если уж какую бумагу в своих университетах получат, то всё… чуть ли не лопаются от самолюбования. При этом, как правило, существа поверхностные, облапошить их проще простого, чем часто пройдохи и пользуются. Зачем такие в государстве вообще нужны? – пожал плечами заплечных дел мастер. – Не понимаю.

– Не скажи, – весело усмехнулся король, – к примеру, соберешь таких штук сто или тыщу. Они сидят, что-то там обсуждают в своих университетах, спорят до посинения. И со стороны кажется, что пользы от них ну решительно никакой. Только добро государево тратят. И вот когда уже совсем махнешь на них рукой, один из них придет к тебе и скажет: «Я тут такое устройство придумал… если вот такую штукенцию соединить с такой вот финтифлюшиной, а здесь натянуть и сжать в пружину… вот такая штука будет убивать врагов в десять раз лучше, чем та, что есть у вас сейчас». Или способ придумают, как делать броню крепче или корабли быстрее… И вот тут окрестные короли, которые своих таких же книжников да ученых не завели, начинают об этом очень крупно жалеть. Так что есть и от книжников польза, есть.

Король подошел к огороженной части подвала и отдернул штору. Взору государя и палача предстала еще одна жертва, но вот этот мужчина был связан уже на совесть: три десятка цепей сковывали руки и ноги жертвы, не считая многочисленных веревок.

– А этот как? – поинтересовался король.

– Презрительно молчит, – нахмурился Юзеф, – я бы его разговорил, но вы сами приказали ждать вас.

– Это верно, это хорошо… – задумчиво пробормотал король, явно думая о чем-то другом, – вот говорят, что хороший специалист свою работу любить должен. Так бывает, знаешь, работа – в радость. А я вот считаю, что работа – не для радости. Палач, который любит свою работу, – плохой палач.

– Зачем тогда Янека держите? – Юзеф взглянул на короля обиженно и с легкой долей ревности. – Он же любит людей мучить.

– Янек, брат мой, это не работа, – грустно усмехнулся Сигизмунд. – Янек – это кара! Он, конечно, порой… перегибает палку.

– Да он просто бешеный зверь, – пожаловался Юзеф, – и абсолютно безумный! Я должен быть королевским палачом, а не этот мясник.

– Янеку я отдаю тех, кто должен почувствовать на себе мою ярость, – отрезал Сигизмунд, показывая, что эта тема с соперничеством палачей его сейчас не интересует, – а тебе достается сложная работа, которую тупому мяснику не доверишь. Когда мне нужно кого-то покарать – я отдаю его Янеку, когда мне нужно что-то узнать или в чем-то кого-то убедить – тут ты мне верный помощник. Так что не ворчи, эта работа будет потруднее остальных. Знаешь, кто это?

– Судя по цепям, богатырь, – попытался угадать палач.

– Верно, богатырь. Ставр его зовут. Они вдвоем вышли против моего войска, он и Микула. Про Микулу-то слышал небось?

– Кто про него не слышал… очень старый и сильный богатырь.

– Да. Был. Видишь ли, мой дорогой Юзеф: вдруг во время боя Микула этот стал как обычный человек. Ушла куда-то его богатырская сила, словно и не было.

– Разве так бывает?

– Вот и я думал, что не бывает. Понимаешь теперь свою задачу? Мне позарез нужно понять, как так получилось. Задача государственной важности. Вызнаешь для меня этот секрет, тогда и о должности королевского палача можно будет поговорить.

– А он хотя бы боль чувствует? – засомневался Юзеф. – никогда еще не работал с богатырями.

– Еще как они чувствуют, только болевой порог у них совсем иной. Ты все же осторожно действуй: слыхал я, что в Киеве недавно один из богатырей от ран помер. Там ему, правда, сердце пробили насквозь, раз десять. Но ты все равно будь осторожнее. Торопить тебя не буду, сам понимаю: орешек твердый. Если я помру раньше, чем ты что-то узнаешь, – Брониславу доложи, он поймет.

– По дереву постучите, – посоветовал палач, – сплюньте через плечо.

– Да умру я скоро, – отмахнулся Сигизмунд, – это не новость. Знал бы ты, Юзеф, какой гадюшник после меня останется… Как бы прямо на похоронах моих друг другу в глотку не вцепились. Ну да ничего, эту войну я еще выиграю, еще должен успеть. А ты работай, не спеши. Если мы сможем русских богатырей силы лишать, это будет мой подарок нашим потомкам.

Палач поднялся и посмотрел на свою жертву; и богатырь смотрел на будущего мучителя: спокойно и уверенно, без капли страха.

– Будет непросто, – вздохнул заплечных дел мастер, – но мы еще посмотрим, кто кого.

Глава 4

Неотправленные письма

Ратибор приближался к твердыне Святогора неспешно, постоянно оглядываясь и даже порой подумывая о том, чтобы повернуть обратно. Задание, данное ему Марьей Искусницей, казалось простым, всего-то передать богатырю несколько старых писем, вот только любопытный посланник письма эти прочитал. А прочтя их, сразу понял, почему Вольга чуть не взбунтовался, противясь тому, чтобы передавать эти письма Святогору. Богатырь-оборотник даже кричал на Марью, что было событием настолько из ряда вон выходящим, что другого подобного случая Ратибор и припомнить не мог, хотя служил при Марье уже третий десяток лет. Сапоги-скороходы, конечно, на нем, но вот спасут ли они… Кто знает, как поступит старый богатырь, когда узнает правду?

Сам Ратибор был согласен с Вольгой: показывать эти письма нельзя. Вот только Марья утверждала, что четко знает, что делает, а эта лиса думает вперед не на день или два и действия свои продумывает хорошо. Поэтому и плелся посланник Китеж-града, понуро приближаясь к твердыне.

Над крепостью стояла какая-то зловещая тишина. Казалось, что даже птицы затихли. Неужели кто-то смог взять неприступную твердыню? Защитников в крепости было немного, три десятка человек, не больше. Но крепчайшие стены и крутые скалы позволяли легко удерживать крепость хоть против тысячекратно превосходящего врага. Что, кстати, и случалось несколько раз, в былые времена. В этот раз ворота были открыты, часовых на стенах и башнях не видать. Что-то здесь не так… Ратибор, не раз бывавший в твердыне, поежился. Перехватив поудобней шапку-невидимку, китежградец шагнул за ворота. Двор тоже был пуст, лишь в углу, возле груды камней, сидел какой-то человек с окладистой бородой и в окровавленных повязках.

Ратибор внимательно осматривал незнакомца, а тот столь же внимательно глядел на него.

– Добрый день, – поздоровался посланник, медленно двигаясь вперед.

– Не очень, – с сильным горским акцентом отозвался раненый.

– А где все?

Забинтованный человек устало кивнул на груду камней.

– Тут.

На какое-то время Ратибор онемел, только сейчас он понял, что куча камней – это импровизированный курган. И если незнакомец не шутит, а этот мужчина, пожилой и серьезный, на шутника не походил, то всех обитателей крепости убили.

– Кто?

– Святогор говорит – бука.

– Сам-то хозяин жив?

– Не знаю, можно ли это так назвать, – неопределенно ответил горец и снова закрыл глаза. Видно было, что он еще очень слаб и раны дают о себе знать.

– Как же богатырь это допустил?

– Его отвлекли… – помедлил немного горец и нехотя добавил: – Я отвлек.

Марья говорила, что царь был убит, но о том, что чудовище уничтожило всех в крепости, не упомянула. Ратибору сделалось совсем неуютно, захотелось поскорее передать эти проклятые письма владельцу крепости и убраться отсюда как можно дальше. От всей этой ауры смерти, горя и уныния. Пора было выяснить, где богатырь, отдать послание и уходить.

– А где он сам?

Горец неопределенно мотнул головой в сторону входа в главный зал. Ратибор открыл дверь и погрузился в полумрак. Света нет, воздух спертый, в углу сидит гигантская фигура, постоянно тихо то ли рыча, то ли хрипя.

– Святогор, – позвал китежградский посланник.

Гигантская фигура в углу затихла и подняла на него взгляд. Два ярких, горящих во тьме красных глаза с длинными черными вертикальными зрачками, как у кошки или змеи. Глаза хищника. Ратибору стало по-настоящему страшно, он хоть и немало повидал на своем веку и многие чудеса видел, но чудеса эти были в основном рукотворные. А тут в нескольких шагах от него сидело нечто. И это существо было очень зло и смертельно опасно. Все инстинкты кричали об одном – бежать, бежать отсюда как можно быстрей! И все же Ратибор переборол себя, хоть это было и непросто. Как ни в чем не бывало, стараясь, чтобы голос предательски не задрожал, посланник Китежа произнес:

– У меня послание от Марьи.

Существо гулко ухнуло. Голос, раздавшийся из угла, был глухой, но все же без сомнения принадлежал самому Святогору:

– Не бойся, я себя пока контролирую. Что у тебя за послание?

– Письма. – Ратибор достал из сумки связку писем и протянул вперед. – Я зажгу свет; где тут факел или лучина?..

– Нет! – крик из угла раздался излишне резко. – Не надо.

Посланник замер с протянутой рукой, в которой сжимал несколько грамот, свернутых в свитки. Как же можно читать письма в темноте?

– Я теперь и в ночи все хорошо вижу. – в хриплом голосе звучала ирония; рука, которая протянулась за письмами, тоже была нечеловеческая, с длинными когтями и чешуей.

Ратибор тут же отдернул свою руку, испугавшись, чем вызвал очередной смешок-уханье хозяина твердыни. Не желая выказывать страха, китежградец снова собрался с духом и задал вопрос, который напрашивался уже давно:

– Так проходит превращение в черного богатыря?

– Не дождутся!.. – прорычал богатырь и, немного помедлив, развернул первый свиток.

Содержимое Ратибор прочел еще до визита в крепость, вопреки распоряжениям Марьи. На листе бумаги, покрытом замысловатой вязью, в которой буквы походили на чудесных птиц и славянские орнаменты, которой умел писать только один человек во всем царстве – Финист Ясный Сокол, было начертано:

«Мой государь.

Спешу донести до Вас вести, которые сам я нахожу весьма дурными. Вчера вечером ко мне в палатку зашли двое князей: Роман Галицкий и Святослав Черниговский. Разговор был вроде бы ни о чем, но я сумел понять, что оные князья пытались прощупать, возможно ли вовлечь меня в некий заговор, сути которого я пока не понимаю и который представляется мне весьма опасным, учитывая, какие люди в нем состоят. Я ответил неопределенно, пытаясь вызнать подробности, но князья весьма умны и ни на один из моих вопросов не ответили прямо. Роман Галицкий лишь смотрел грозно и изучающе, а Святослав пытался представить все как шутку. В меру своих сил и возможностей я прикинулся простаком, так что пока не могу сказать точно, удалось ли мне произвести впечатление на моих собеседников. Галичане и черниговцы традиционно не ладят, так что действовать сообща их может заставить только какая-то весьма веская причина.

Особое беспокойство вызвала у меня фраза черниговского князя, когда он меня спросил, кому я буду служить, если вдруг царь наш батюшка помрет. Сделав лицо как можно глупее и прилежнее, я ответил, что буду и впредь служить Руси нашей матушке и тем, кто ее представляет в столице. Два князя после этого переглянулись и вскорости распрощались со мной. Возможно, это не последний наш разговор, но я спешу донести его до внимания Вашего Величества как можно скорее.

Уже к вечеру я склонился над картой, и то, что еще недавно казалось странным и необычным, стало обретать зловещие очертания. Месяц назад у селения Ракитовка мы дали бой отряду степняков из третьего тумена. Несмотря на то что я сумел заманить супротивника в ловко организованную засаду, черниговский полк не успел вовремя, что послужило причиной как того, что враг сумел отступить, так и больших потерь в моем первом полку. А две недели назад галицкие полки подошли из тыла и встали у меня за спиной, в одном дневном переходе. Вроде бы ничего необычного, но теперь за спиной, на западе, у меня два галицких полка, а с севера – три черниговских и один переяславский. Пять полков супротив моей дружины – почти втрое больше. Все мои просьбы о помощи в борьбе со степняками князья или игнорируют, или выполняют так, что остается только пожалеть, что попросил. Еще недавно я полагал, что все дело в том, что властители княжеств не хотят нести потери в своих воинствах, но сейчас я больше склоняюсь к мысли, что силы собираются совсем не для этого. На подходе смоленский и туровский полки: не знаю пока, вовлечены ли эти княжества в заговор; по прибытии этих войск будет яснее.

В конце своего письма еще раз спешу напомнить о страшной нехватке зерна в дружине: я уже урезал дневную норму хлеба. Не для себя прошу, а за ратников своих: голодный воин степняка не одолеет, степняк сейчас уже не тот, что раньше: хоть и награбили да сбежать пытаются, но все равно войско у Тугарина Змея отменное. Так что каждая сеча проходит тяжко, без больших потерь одолеть вражину никак не выходит.

Ваш верный воевода Финист Ясный Сокол».

– Зачем мне это? – хмыкнул Святогор, – даже противно читать этого предателя! Хлеба ему мало, видишь ли… Я и так знаю, чем все кончится. Заговор состоится, Финист его возглавит, царя убьют.

– Все не так просто, – вздохнул Ратибор, – прочти остальные письма. Ты же видишь эту вязь, никто так, кроме него, писать не мог и не может.

– Ну-ну… – недоверчиво хмыкнул богатырь, но второе письмо все же развернул.

«Мой государь.

На свое предыдущее послание я так и не дождался ответа, чем несказанно опечален, а меж тем события набирают оборот. Подошли подкрепления из Турова, Смоленска и даже Великого Новгорода. Однако в схватках с врагом никто из них участвовать не спешит, сейчас против всего степного воинства стоит только один полк моей дружины под командованием воеводы Кощея. Нас спасает только то, что кочевники, взяв богатую добычу, не спешат наступать. Даже думать боюсь, что стало бы с нами, будь степняк, как в начале набега, голодный и злой. Впрочем, воинство степи сейчас не главная проблема, набег, очевидно, подходит к концу: по докладам разведки, сам Тугарин Змей уже вернулся в родные края. Главная наша проблема – это заговор, который зреет в княжеских дружинах. Продолжения недавнего разговора с князьями Святославом и Романом не было: видно, прикинуться простаком у меня не вышло. Или князья оказались куда проницательнее, чем я мог предполагать.

Вчера познакомился с наследником Галицко-Волынского князя, княжичем Даниилом, который, признаюсь, произвел на меня впечатление, причем самое неприятное. Юноша, безусловно, умен и на фоне своего невоздержанного в гневе отца выглядит выигрышно, однако какая-то нереальная холодность сквозит в каждом его действии. Безусловно, он один из участников заговора, дважды он пытался переманить моих сотников. Молю Вас, государь, не медлите. Заговор еще можно подавить. Мыслю я так, что надобно нам собрать два или три небольших отряда с богатырями во главе и немедленно взять под стражу галицкого и черниговского князей – галицкого князя непременно с сыном, а также новгородского тысячника Ермила.

Участие в заговоре остальных князей мне неведомо, но стоит исходить из наихудшего варианта. На одного верного Вашему Величеству ратника бунтовщики смогут выставить не меньше троих, а то и пятерых своих. Действовать нужно быстро, ибо промедление в таком деле смерти подобно.

Смиренно ожидающий ответа,

Ваш верный воевода Финист Ясный Сокол».

В этот раз богатырь молчал долго. Лишь тяжелое дыхание слышалось из темного угла.

– Не сходится, – наконец отозвался Святогор, – если Финист Ясный Сокол не состоял в заговоре, то почему после смерти царя он оказался на троне? И еще: как так вышло, что царь не внял предупреждениям и почему он не пытался что-то предпринять? Почему царь Василий отправился в Галицко-Волынское княжество, если Финист его в письме прямо предупреждает, что князь Роман Галицкий – заговорщик? Нет, тут что-то не так.

– Почему Финист оказался на троне – то мне неведомо, – вздохнул Ратибор, – я в те времена был слишком молод, а вот на остальные вопросы ответит следующее письмо.

Посланнику Марьи Искусницы захотелось отбежать куда-нибудь подальше, потому как третье и последнее письмо Финиста было самым опасным. Вольга требовал, чтобы его не показывали Святогору, достаточно и первых двух, но Марья настояла. Читавший письмо Ратибор был согласен с богатырем-оборотником: последнюю весть надо было оставить у себя. Кто знает, как поведет себя старый богатырь, когда узнает часть нелицеприятной правды…

Богатырь, снова недоверчиво хмыкнув, развернул третье послание и принялся читать. Красные глаза с вертикальными зрачками горели во тьме ярко, отбрасывая алые блики на бумагу.

«Мой государь!

Уже третье послание пишу я Вам, но никакого ответа не получаю. Вольга, с которым я отправляю свои письма, утверждает, что Ваше Величество не удостаивает меня ответом, отмахиваясь от моих предостережений. Никак не могу допустить, что богатырь лжет, однако уверяю Вас, мой государь, что опасность более чем реальна. Как воевода воинства Русского царства два дня назад я отдал приказ волынскому полку занять южную дорогу, намереваясь устроить засаду отходящим войскам Великой степи. Однако княжеский полк и не вздумал двинуться с места. На все мои приказы ответ был один – овса нет и гнать лошадей нет никакой возможности. И это несмотря на то, что я точно знаю – со снабжением у галицко-волынского воинства все не просто хорошо, а великолепно. И овса у них в запасе на десяток больших маршей. Князья демонстративно не желают гнать степняков с нашей земли и чего-то ждут. Но это еще не самое плохое. Прибывший из столицы воевода князь Глеб, который возглавил второй полк моей дружины, тоже вышел из подчинения. Открыто дерзит мне, так что я подозреваю, что и он замешан в заговоре. Я знаю, что Глеб родственник вашей дражайшей супруги, и все же войско, где нет подчинения, это уже не войско…»

– Это не тот ли Глеб, что сейчас в Новгороде воеводой? – прервал свое чтение богатырь.

– Он самый.

– Тоже заговорщик?

– Самое забавное, что нет. Здесь Финист ошибся. У нашего дражайшего князя просто дурной и вздорный характер. В заговоре он не участвовал и после смерти царя отправился прямиком в опалу. Но воевода этого не знал, а потому предполагал худшее.

– Неудивительно, – богатырь угрюмо хмыкнул, – изменник на изменнике сидит да изменником погоняет. Взгляд горящих красных глаз снова уставился в бумагу.

«…и все же, если действовать решительно, заговор еще можно подавить. По крайней мере, один верный полк у нас точно есть. Мой авторитет как воеводы распространяется даже на княжеские войска. Если решительно взять под стражу верхушку заговора, простые ратники могут остаться верными трону. Только умоляю, не посылайте обычную стражу. У каждого князя найдется немало верных людей, чтобы легко отбиться от подобных отрядов. Необходимы богатыри: все, какие есть. Мой государь, молю Вас не медлить, ибо промедление смерти подобно. Посылаю свое послание с Вольгой, так что перехватить его враг не сможет.

Всегда Ваш верный воевода Финист Ясный Сокол».

Какое-то время Святогор молчал, из угла раздавались лишь звуки шумного дыхания. Потом вдруг резким выпадом богатырь нанес сильнейший удар в стену кулаком, так что заходила ходуном вся крепость. Богатырь прокричал лишь одно слово:

– Вольга!

Гигантская фигура поднялась из угла, захватив по пути свой огромный меч. Богатырь вышел в боковую дверь, только бросив по пути Ратибору:

– Жди здесь.

Сказать по правде, китежградцу очень уж хотелось исчезнуть поскорее из этого места, настолько сильно провонявшего смертью и отчаянием. Да и то, во что превращался богатырь, его пугало. Он снова вспомнил когтистую лапу и красные глаза с вертикальными зрачками. Ратибор прекрасно понимал, почему Вольга так не хотел, чтобы эти письма попали в руки Святогора, почему оборотник так возражал. Следующая встреча богатырей обещала быть очень непростой. На самом деле Ратибор прекрасно знал, почему Марья Искусница не хотела, чтобы письма воеводы попали к царю. Она была убеждена, что единоличную власть царя необходимо ограничить, после царствования Дабога она еще больше в этом уверилась, так что наличие заговора было ей на руку, а возвышение безвестного воеводы Финиста в ее планы вовсе не входило. Вот только убийство царя спутало все планы хитрой интриганки, и тогда Ратибор впервые увидел, как Марья растерялась. Растерялась настолько, что спрятала Китеж от посторонних глаз, продолжая действовать из тени.

Через непродолжительное время дверь горницы отворилась, гигант спокойно вышел на свет в ярко горящей кольчуге из звездного металла. Святогор выглядел необычно, он как будто даже помолодел, сказывалось отсутствие длинной бороды, которая раньше доставала до пояса. Сейчас же у богатыря бороды вовсе не было, щеки и подбородок покрывала лишь легкая щетина. Никаких когтей, клыков и красных глаз больше не наблюдалось: наоборот, древний воитель выглядел бодро и подтянуто. Если не знать, что это легендарный богатырь, которому уже больше тысячи лет, казалось, что перед тобой мужчина в годах, но еще крепкий, разменявший самое большее пятый или шестой десяток.

Богатырь проверил, как сидит доспех, вынул из ножен и тут же вогнал обратно свой кладенец и двинулся вперед.

– Сколько лет живу, а ума так и не нажил… – вздохнул хозяин крепости. – Пусть я плохо думал о Финисте и оказался к нему несправедлив, что поправить уже не могу, да вот только у него еще осталась внучка и ей может быть нужна моя помощь!

Ратибор в очередной раз поразился, как хорошо Марья разбирается в людях. Все случилось именно так, как она и предсказала. Все шло по ее плану.

Глава 5

Бег

Флот острова Буяна приближался к столице, словно стая побитых собак. Слухи о прорыве степного воинства опережали даже корабли, идущие на веслах с самой большой скоростью, которую могли выжать из себя усталые гребцы. С берега люди кричали оскорбления и призывали на головы моряков всевозможные несчастья. Что уж говорить, заслужили. Настроение на флоте царило подавленное; войск, чтобы сдержать степняков, на острове нет. Коль уж не удержали побережье, то… о дальнейшем думать не хотелось. Не хотелось, но думалось, потому как каждый моряк понимал, что где-то прямо сейчас дикарь насилует его мать или любимую, убивает отца или брата. И остановить их нет никакой возможности. А виновен во всем получается именно флот, заслуженная гордость, щит славного Буяна. И вот сейчас этот щит, всегда казавшийся таким надежным и крепким, треснул и валяется у ног, брошенный и бесполезный.

Соловей Будимирович сам ходил смурнее тучи, все время он искал ответ на вопрос: что можно сделать? – и все яснее понимал, что сделать уже нельзя ничего. Остров пал, всех жителей убьют или угонят в рабство. Оставалось одно – бежать. Спасать тех, кого еще можно спасти, и бежать. Благо у врага нет кораблей для преследования беглецов. В изгнании тоже можно жить. Вон берендеи сколько лет жили в изгнании… Степняки же не заселят их землю. Пограбят, пожгут и уйдут к себе обратно в степь. Но вот сколько народу можно взять на корабли, чтобы спасти? Дай бог, одного из сотни.

В порту стояла непривычная тишина, пост стражи у пирса сиротливо опустел. Никто не вышел встречать флагман, вернувшийся из похода. Флотоводец сошел по трапу на землю, озабоченно оглядываясь. Не могли же степняки за такое короткое время дойти до столицы? Херсонес не был сильно укреплен, издавна полагаясь на мощь своего флота, но все же какая-никакая стража в нем была, с налета не возьмешь. А переправить большое войско и собрать его для похода – это дело не такое быстрое, особенно если отвлекаться на грабеж каждого встреченного поселения.

В доме начальника порта свет горел, так что Соловей Будимирович направился прямо туда; портовый старшина Илья был его старым приятелем, у него можно будет узнать все новости. До столицы корабли шли два дня, вряд ли за это время успело что-то серьезное произойти, и все же сердце щемило.

В главном здании порта царил полнейший разгром, на полу валялись бумаги, грамоты, свитки и пустые амфоры из-под вина. Сам портовый старшина нашелся в углу; Илья лежал под лавкой и был сильно пьян. Разбудить портового начальника составило немалых трудов, но после десятка крепких затрещин тот открыл глаза.

– О! – Илья ткнул пальцем в грудь флотоводца и без всяких предисловий тут же выпалил: – Ты во всем виноват!

– Что происходит в городе? – не стал вступать в спор Соловей Будимирович.

– В гроррраде пррроисходит, – выпивоха еле ворочал языком, слова давались ему с трудом, особенно согласные в них, – полная черрторрровввня.

– Чертовщина?

– Не, – мотнул головой собеседник, – тут просто все-э-эх скоррро перрребьют.

– И ты потому напился?

– А чччто-о делать-то й-й-йеещо… Мне жжжена не разззррреашала пить, а ххххотелось. Вот я и…

– В столице хоть какой-то порядок остался? – нахмурился флотоводец.

– Кккконечно, – снова кивнул Илья, – стррража не пьет. Они даже дддраться собббиррраются. Только их все ррравввно перрребьют.

– А ты тут будешь пьяным валяться?

– Никккогда. Я к тттому вррремммени уже буддду трррезв. Как эти… как их…

Портовый начальник вдруг поднял мутный взгляд на моряка.

– Возззьми меня с собой. А?

– Куда?

– Ддда куда угггодно. Тут все ррравно убббьют. А там, может, и нет.

Пьяница махнул рукой куда-то вдаль, показывая, где, по его мнению, находится это самое «там».

– Ты нне думай. Я заппплачу, золотом. Знаешь же, что у меня есть. Три дочки у меня, и жена, и я. Возьми меня с собой, когда будешь уплывать; я тебя не обижу.

Язык у Ильи, когда он начал говорить о семье, как-то сам собой перестал заплетаться, даже взгляд стал почти трезвый.

– Обещать не буду, – буркнул Соловей, – мне надо с архипастырем Еремой переговорить; что еще он скажет.

Портовый начальник рассмеялся. Язык его снова стал заплетаться, как и раньше:

– Дддурак ты человек. У тебя кккоррабли. Ты теперь главный, а архипастырь – тьфу и рррастереть. Тебе рррешать, кто будет жжжить, а кто – умирррать.

Внешняя стена порта находилась буквально в осаде. Слухи о том, что корабли вернулись, быстро облетели город. Тысячи людей молили взять их с собой, плакали, угрожали, обещали золотые горы. Соловей Будимирович взял с собой десять дюжих матросов, чтобы пробивать себе дорогу через толпу. Слова Ильи никак не шли у него из головы. Испокон веков на Буяне так повелось, что власть принадлежала не гражданским властям, а церковным. Архипастырь и договоры заключал, и законы писал, да и суд вершил, где надо. И флот, и стража, и торговцы, и суды – все подчинялись церковному владыке. Взять все в свои руки? Нет, здесь вам не разбойничья шайка, где без атамана каждый сам за себя. Он, Соловей Будимирович – часть гордого флота славного острова Буяна, а для флотских честь – не пустой звук. И в изгнании люди живут. Живут мыслью о том, чтобы вернуться.

Надо послушать, что скажет архипастырь Ерема, у него наверняка уже и план разработан, надо только пробиться до холма, где стоит главный собор. Толпа поддавалась неохотно, но здоровенные моряки, орудуя локтями и коленями, прокладывали путь сквозь толпу. Со всех сторон раздавались плач, мольбы и проклятия. Слушать их было тяжело, но назвать их несправедливыми язык не поворачивался. Что уж говорить: именно флот пропустил врага на остров. Наконец толпа оказалась позади, охрана проложила себе путь сквозь сгрудившихся отчаявшихся людей, стариков и матерей, потрясающих маленькими детьми в руках и умоляющих взять с собой. Настроение у мореходов было подавленное, даже величественное здание собора Апостола Андрея не внушало обычного благоговения.

В соборе тихо, разве что нищих возле лестницы не видать, да и прихожан совсем не так много. Казалось бы, вот она, беда, на пороге: у кого человеку искать спасения, у бога или у флота? Горожане осаждают порт, а в храме почти никого. Сам флотоводец был человеком верующим, но все же не истово. Праздники справлял вместе со всеми, архипастырю служил верой и правдой, но при выборе того, чем обращаться к супостату – словом божьим или камнем из баллисты, – всегда выбирал надежный камень. Охрану Соловей оставил у входа, в храм к архипастырю пошел один. Кто его знает, как отреагирует владыка на провал, осерчает, поди. Подчиненным этого видеть не следует.

Вопреки ожиданию, Ерема не осерчал. Владыка тихо молился перед иконой богоматери, осеняя себя крестным знамением.

– Вернулся? – только и поинтересовался он.

Флотоводец поцеловал протянутый перстень и поклонился.

– Прощения прошу, не сдержали врага, оплошали.

– Знаю. Сон третьего дня видел. Собака на берегу лаяла на чайку, которая по морю плыла. Большая собака, злая, грязная. А потом как бросится в воду и схватила чайку за крыло. Птица вырывалась, пыталась собаку клюнуть, да куда там.

– Загрызла птицу?

– Загрызла, – вздохнул Ерема, – вот только из-под чайки птенец упорхнул, собака пыталась и его схватить, да только впустую зубами щелкнула в воздухе. Упорхнул тот птенец.

– И куда же он упорхнул?

– На волю, – улыбнулся архипастырь, – а раз птенец упорхнул, значит, еще не конец.

Владыка вдруг нахмурился и стал серьезен.

– Ты на меня больше время не трать. У тебя теперь задача трудная: спасай то, что осталось, собирай на корабли всё: казну, людей, творения искусства. Спасай все что можешь. Беги.

– Куда? В Царьград?

– Нет, про великий город я другой сон видел, туда не ходи. На Русь плывите, вот куда.

– Там же язычники, – опешил флотоводец, – чем они лучше степняков?

– Говорю тебе, на Русь беги, там наше будущее, только там, и нигде более. Собирай все что можно – и туда. Вот тебе мое на то благословение.

– А вы, владыка, как же вы?

– Я свое пожил, стар я уже бежать. Тут помру, тут место хорошее, намоленное. А вы бегите. Вот тебе печать моя: если кто супротив будет выступать, ты ему печать покажи. Ты теперь главный.

Разговаривать дальше архипастырь отказался, он буквально выгнал флотоводца из кельи, вернувшись затем к своей молитве.

У лестницы нового хозяина рушащегося государства дожидались только трое моряков. Флотоводец даже опешил поначалу.

– А где остальные?

– Остальные… – старший из оставшихся моряков замялся, – они как бы ушли.

– Что значит «как бы ушли»? Здесь флот, а не посиделки на лавочке. Тут нельзя «как бы уйти», тут можно дезертировать.

– Они семьи свои возьмут и вернутся, – пробасил чернобородый здоровяк.

– И наши тоже возьмут, – добавил третий, – а мы остались за них службу выполнять. Так что не надо их наказывать, не к добру это будет.

Флотоводец неожиданно для себя осознал, что он один против трех крепких мужиков, каждый из которых, как бы невзначай, положил руку на эфес моряцкой сабли. И дисциплина, которая всегда держалась на осознании неотвратимости наказания, сейчас может дать слабину. А ведь это были вовсе не разбойники и не враги. Это хорошие люди, верные моряки из его команды, но если дать хорошим людям приказ бросить на растерзание врагу свои семьи – кто знает, на что они решатся…

– Ладно, потом разберемся, – сдал назад флотоводец, – свои семьи не бросим.

Матросы выдохнули с облегчением. По правилам, брать на боевой корабль посторонних было запрещено, но какие теперь правила…

По дороге к порту их уже ждали. Человек двадцать в доспехах городских стражников; даже сам Феофан, командир городской стражи, вышел встречать. Соловей Будимирович почему-то почувствовал себя некомфортно, имея с собой всего трех моряков. Хотя даже того десятка, что был изначально, вряд ли бы хватило, случись какая-нибудь стычка со стражниками. Все же у тех и кольчуги и щиты, а у моряков только абордажные сабли. В кольчугах на флоте не ходят: упадешь в воду – не выплывешь.

– Раз вернулся, теперь не взыщи, – улыбнулся главный стражник и нехорошо улыбнулся.

– Не понял… – Флотоводец встал чуть поодаль; на самом деле он не столько понял, сколько почувствовал, что перед ним сейчас вовсе не главный страж города стоит, защитник слабых, а главарь новой банды. Нехорошо смотрел на него Феофан, угрюмо глядели и его люди, двое держали в руках арбалеты, остальные сжимали холодное оружие.

– Вернулся ты зря, – продолжил Феофан, – но, раз уж ты здесь, предлагаю договориться по-хорошему. Ни к чему нам еще и между собой тут склоки устраивать. Я беру пять кораблей, что стоят в северной бухте, – и мы друзья.

– Что значит «беру»? Это флот острова Буяна, и он выполняет приказ архипастыря. – Соловей достал печать Еремы и показал стражнику, но символ власти не произвел на того никакого впечатления.

– Старик выжил из ума; кого сейчас волнует, что он приказывает? Он только и делает, что молится в своем соборе. У меня четыре сотни людей, стен нет. Степняки уже в двух днях пути – в двух днях! Их конные разъезды уже видели на тракте, но это разведка. Основные силы тут будут уже завтра, на край – послезавтра. По суше бежать никак нельзя, только морем. Рыбацкие лодки из торговой гавани мои люди еще два дня назад взяли, но это прибрежные суденышки, далеко в море на них ходить опасно. А вот во флоте корабли что надо, до Царьграда доплывем с комфортом.

Флотоводец задумался; глядя на его посуровевшее лицо, стражник сменил тон на чуть более мягкий:

– Ты пойми, дело-то какое, нам деваться некуда: либо мы берем у тебя корабли, силой или по-хорошему, грузим на них добро и свои семьи, либо погибаем все. Терять нам нечего. У тебя людей больше, я понимаю, но это пока.

– Что значит «пока»?

– А ты не знаешь еще? – Феофан опять нехорошо усмехнулся. – «Странница» уже ушла.

– Как ушла?.. Кто приказал?

– Как ушла, я тебе скажу: Кипрос пришел – с семейством своим большим да с золотишком. А у него, сам знаешь, богатств немало, на торговле вином много заработал. Ну и купил всю команду с капитаном вместе. Столько денег дал, что не устояли. Я послал своих людей перехватить, да он и их купил. Так что смотри: как скоро твои капитаны поймут, что место на корабле можно очень хорошо продать, думаешь, они спасать будут тех, про кого ты скажешь? Ну-ну.

Сказать по правде, мне бы проще все эти корабли захватить, вот только мои люди в мореходном деле ничего не смыслят. Как бы потом к рабовладельческим берегам не прибило. Так что давай договоримся. У меня несколько сотен людей есть, у тебя тоже немало наберется. Если мы с тобой сейчас договоримся, против нас просто некому будет выступить. А вот если ты меня не захочешь послушать, степнякам и делать ничего не придется: тут одни мертвецы их встретят. Ты пойми, нам терять совсем нечего, – повторил он.

Соловей Будимирович все понимал. И все же что-то, глубоко в душе, противилось тому, чтобы поступать не по приказу. Феофан сейчас со своими людьми должен занять оборону на окраине городской черты и сдерживать врага, покупая своими жизнями время для эвакуации. А он должен эту эвакуацию обеспечивать и жестоко карать тех, кто пытается протащить родню и знакомых вне очереди. Флотоводец ощутил, что поймал какую-то истину, но она ускользала от него, не давая облечь себя в словесную форму. И все же на излете мысли Соловей сумел сформулировать ее.

«Государство погибает, когда слишком многие в нем забывают о долге». Однажды отец рассказывал ему, как уходили в изгнание берендеи. Две сотни воинов остались стоять, прикрывая бегство своего царя и войска. Две сотни против неисчислимых полчищ мертвяков Кощея. Эти двести воинов полегли все, но своими жизнями они сумели выиграть время для остальных. Поэтому берендеи вернутся, а остров Буян погиб навсегда. Сейчас он, командующий флотом острова Буяна, должен попытаться арестовать стража, забывшего свой долг. И скорее всего, погибнуть в неравном бою против его людей. Флотоводец знал, что долг велит поступить именно так, но он хотел жить. Так же, как хотели жить и сам стражник, и купец Кипрос, что не торгуясь покупал жизни своей родни за немалое богатство. Хотели жить и матросы, которые тащили на корабли свои семьи. Никто не верил, что остров выживет, каждый спасался как мог. То, что еще недавно казалось незыблемым, – государство, охраняемое мощными стенами и лучшим флотом, погибало на его глазах. Он уже решил, что не станет отказывать стражнику, а еще Соловей Будимирович понял, что и приказ архипастыря Еремы он не будет выполнять. Какая, к медведю, Русь – нет ее давно! Одно лишь Тридевятое царство, а в нем – склоки да междоусобицы. Царьград – вот город, что будет стоять целую вечность. Туда надо бежать.

Глава 6

Ненастоящий купец

Главное, это не забывать все время строить несчастное выражение лица и каждому жаловаться на убытки. Именно так и должен себя вести купец из далекой Персии, застрявший в осажденном Смоленске. Кому посреди войны нужны ковры, даже если они созданы руками знаменитых мастеров? Время уходит впустую, не принося с собой ничего, кроме убытков.

– Ну что, Синбэд, опять ничего не продал?

Это местный торговец Митрофан, по-купечески понимает заморского гостя, но и свою выгоду упускать не хочет. А ну как персу надоест все и сбросит он свой товар по цене дешевле некуда? А Митрофан его после войны продаст с огромной выгодой. Стало быть, верит торгаш в победу, не думает, что Смоленск падет.

– Ах, достопочтенный Митрофан, слова ваши – боль моя! Никто во всей город не хотеть мой прекрасный товар!

– Может, стоит понизить цену? – Торговец многозначительно улыбнулся. – Тогда, глядишь, и покупатель сыщется.

– Никак не возможно, никак, – замотал головой купец. – В Королевстве лилий гранд дюк Монселье обещал мне за мой ковер пятьдесят золотых монет. Какой ужасный беда, какой плохой война! Будь проклят король и весь его армий! Тьху!

Для убедительности человек, выдававший себя за купца, даже плюнул на землю. Настоящему Синбэду было уже все равно: и он, и небольшая команда его торгового корабля давно кормили раков в нескольких верстах ниже по течению. Не повезло персам. Зато повезло командиру специального отряда войска Белого королевства Томашу Влачеку и его людям. По уму, конечно, стоит внедрять своих людей заранее, чтобы ни у кого подозрения не вызывали. Только кто мог знать, что Галицко-Волынское княжество со своей своевольной княгиней переметнется на сторону короля? Вот и не насадили в Смоленске своих людей в достаточном количестве. Так что пришлось импровизировать. Будь здесь кто-нибудь толковый, навроде хозяина тайного двора Тридевятого царства, их бы вмиг раскусили. Легенда слеплена буквально наспех. Шутка ли, из двух десятков персидских купцов персидского языка не знает ни один. Знай коверкай русские слова да говори с акцентом: глядишь, и сойдешь за иноземца. Вот только тем, кто обороняет город, сейчас не до того. У них тут полноценная междоусобица назревает. Тысячи полторы новгородцев да чуть меньше тысячи варягов, смотрят друг на друга, как волки, да местное ополчение в тыщи три голов, которое рядом не стоит ни с варягами, ни с новгородцами. Одно слово – ополчение, вчерашние селяне да босяки, наспех вооруженные и не обученные вообще никак. И все это в осажденном городе, окруженном воинством его величества Сигизмунда.

Первое время Томаш думал выбрать удачное время да открыть ворота, но этот план имел массу недостатков. Нет, двух десятков его головорезов вполне могло хватить, чтобы перебить заскучавшую стражу каких-нибудь ворот. Вот только сил у обороняющихся вполне хватит, чтобы подтянуть быстро несколько сотен защитников и выдавить нападающих обратно за городские стены. Так что план не обещал успеха. На голод рассчитывать и вовсе не приходилось: это же надо как удачно варяги заготовили столько мяса из чуда-юда рыбы-кита!.. Еды в городе столько, что хоть продавай ее. С сожалением Томаш отмечал, что дела у его короля были весьма скверны. Стены Смоленска оказались прочны, все попытки разбить их собранными наспех осадными машинами не кончились ничем. Попытки уморить город голодом обречены изначально. А если попытаться пойти на приступ, то это принесет огромные потери с малопонятным результатом. Вот и выходит, что встряло тут королевское воинство крепко: на год, а то и не один.

И вся надежда короля и всего Белого королевства именно на его отряд. Двадцать человек, отборные бойцы, и они не подведут своего короля. С тех пор как после битвы в город прорвался полк новгородцев, перед лазутчиками наконец забрезжил луч надежды. Очень скоро оказалось, что новгородцы и варяги не просто недолюбливают друг друга, а вот прямо на ножах. Хоть сейчас готовы рвать друг другу глотки; стало быть, их просто надо к этому подтолкнуть. И некоторые идеи, как это сделать, у Томаша уже были.

Фальшивые персы заняли целый дом, большинство его людей в город не выходили, чтобы не засветиться раньше времени. За постой платили вовремя, не забывая делать страдальческое выражение лица и постоянно выпрашивать отсрочку да послабление. Денег у ложных купцов на самом деле хватало, Сигизмунд не поскупился, король хорошо понимал, как сильно могут понадобиться деньги лазутчикам. И Томаш и его люди своего короля очень уважали. Сигизмунд был мудр и справедлив, так что все старались, работали на совесть. Смоленск должен пасть, а король должен быть доволен.

– Пил с варягами в корчме на городском рынке, – доложил Миклош, один из его проверенных людей, с которым он дел лихих совершил уже немало, – бахвалятся, что и без новгородцев прекрасно справлялись. И что никому не взять крепость, которую держат варяги.

– У варягов нет крепостей, откуда у них опыт осады? – усмехнулся Ивасик, самый молодой в отряде.

– Зато у варягов огромный опыт бахвальства и хвастовства, – из угла выглянул Казимир, ветеран.

Бойцы специального отряда войска Белого королевства – подразделения, известного под названием «белые мыши», рассмеялись, но Томаш веселья не поддержал: