Монстр. Маленький изобретатель бесплатное чтение

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении обложки использована иллюстрация:

© Grandfailure / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

Пролог

– Ну почему это должен быть именно ты?

– Мы уже это обсуждали. Я – его единственный преемник, других нет и, скорее всего, не будет ещё очень долго. А война всё ближе! Если я не достигну требуемого уровня силы, мы все можем погибнуть!

Как же сильно сжималось его сердце от мыслей о скорой разлуке. Но все остальные варианты были слишком страшны.

– Ты и так можешь погибнуть! Я нашла описание этого твоего «совершенно безопасного» способа. И ты забыл упомянуть, что успех этого способа пока чисто теоретический? Все, кто его использовал, либо не просыпались вовсе, либо становились жестокими монстрами!

Сердце, и так будто зажатое в тиски, на секунду прекратило свою вечную работу. Он надеялся, что она не станет в это лезть. Естественно, напрасно. Хотя, не было бы это так, они бы сейчас не были вместе. Жестокая ирония, что уж сказать.

Оставался только один способ разрешить эту ситуацию – как-то убедить её в невозможности иного исхода. То, чего он так и не смог сделать за последние пять лет.

– Послушай меня, пожалуйста. Для того, чтобы противостоять врагу, нам нужны трое Мастеров. Но в ближайшие лет двадцать не будет никого, кто бы смог приблизиться даже к моему уровню, не то, что добраться до силы учителя. Только я могу хотя бы попытаться изменить ситуацию.

– Но…

– Не перебивай! – он ненавидел повышать на неё голос, но сейчас это было необходимо. – Никто кроме меня, ты понимаешь? Если я провалюсь или струшу, то всю империю сотрут с карт! Погибнешь ты, твои родители, родственники, друзья – все, кого ты знала или просто встречала на улице! Я не могу взять на себя ответственность за такое количество смертей! Я должен попробовать!

– Но… – она снова попыталась вставить слово, а он схватил её за плечи и тряхнул со всей силы.

– Чёрт побери, выслушай меня! Я должен это сделать, но из всех существующих способов только один занимает годы, а не десятилетия. Пытаться идти другими дорогами – это всё равно что не пытаться вообще! На поиски альтернативных вариантов тоже нет времени! Остаётся лишь один путь. Тот, о котором мы спорим уже не первый год! Я бы отдал всё на свете, чтобы провести с тобой столько времени, сколько возможно. Но мой отказ означает твою смерть и смерти миллиардов других. Я бы выбрал тебя. Если бы можно было спасти твою жизнь ценой всего остального мира, я бы сделал это, но вопрос не стоит так. Он звучит по-другому: шанс на спасение, пусть и крошечный, или неизбежная смерть! Если я провалюсь, это будет наша последняя встреча, так что молю, не дай мне запомнить её такой.

Его руки опустились, он был опустошён, как морально, так и физически. Он знал, что если и сейчас она попросит его остаться, то он так и поступит. И гори оно всё синим пламенем.

– Я буду ждать тебя! – тонкие и изящные руки обвили его шею. Это был, без всяких вариантов, лучший поцелуй в его жизни. Ведь, скорее всего, он был последним.

– Ты готов?

– Да, учитель, – они стояли на платформе лифта, скачущей через червоточины к такому далёкому участку пустоты, что сложно было даже вообразить.

– А как же… – вид смутившегося старика был бы забавным, если бы ситуация не была такой напряженной.

– Она понимает.

– Тебе очень повезло, мой мальчик, – тяжело вздохнул старик.

– Я знаю, учитель, я знаю…

– Помни, когда ты уснёшь, то потеряешь себя. Твой разум, твоя душа, всё твоё существо уже не будут тебе принадлежать. А потому нет никаких способов увеличить шансы успеха, – Мастер, лихорадочно повторяя всё те же слова уже, наверное, в двадцатый раз, крепил к его душе тысячи мельчайших зарядов. Если он провалится, то очнуться просто не успеет. Каким бы сильным он не стал, бомба, способная гасить звезды, взорвавшаяся прямо внутри его души, принесёт смерть. Окончательно и бесповоротно.

– Я помню.

Страха не было. Странно, но вообще ничего не было. Возможно, техника уже начала оказывать своё влияние.

– Слушай, – вдруг старик замер и внимательно посмотрел в глаза своему ученику. Единственному ученику за много-много лет. – Когда ты будешь засыпать, когда от твоего сознания останется лишь крошечная часть, настолько малая, что это будет даже смешно, подумай о той, кого оставил. Подумай о вашем последнем миге, о том, насколько горько и насколько сладко это было. Подумай о том, что она ждёт твоего возвращения, твоего, а не неведомой твари, что родится на свет в случае провала. Подумай о тех годах, что вы не провели вместе сейчас, и о тех, которые проведёте, если тебе удастся. Подумай о детях, которые у вас родятся, о том, как сильно ты будешь любить их и как сильно будешь страдать, если с ними что-то случиться. И подумай о том, насколько пустым станет твоё сердце, если с ней что-то случится. Думай обо всем этом в тот последний миг, и, я уверен, у тебя получится.

Но ответом ему была тишина. Потерявшись в глубине своей собственной памяти, Мастер не заметил, как взгляд его последнего ученика остекленел и затуманился. Его уже не было. Его душа сейчас дробилась, ломалась, перестраивалась, создавая что-то совершенно иное. Волшебный процесс, непонятно каким образом изобретённый одним из великих древних умельцев. И вот, спустя столько лет, этот способ, созданный их теперешними врагами, должен был решить судьбу целой империи. Фортуна порой подкидывала самые поразительные совпадения.

– Спи крепко, мой дорогой ученик, – учитель, словно разом постарев на несколько сотен лет, тяжело опустился рядом с лежащим в пустоте юношей. – Ты ведь думал о ней, я прав? Конечно. Я мог бы промолчать, твои мысли всё равно были бы заняты лишь одним. Время, пространство, материя, вселенная во всём своём многообразии открыта для нас словно книга. Но всё равно осталось нечто, до сих пор непознанное человечеством. И это любовь. Волшебная вещь, единственная, которую мы так и не разгадали. Забавно. Может, это просто мои желания… – старик с силой потёр короткий ёжик волос. – Нет, мне всё-таки кажется, что не только. Назовём это… интуицией? Да, пусть будет интуиция. И она подсказывает мне, что именно любовь сделает тебя, мой дорогой ученик, тем, кто достиг успеха в этом невозможном начинании. Первым во всей вселенной.

Год 1561 от рождества Христова был вполне обычным в истории Земли. Столица Испании была перенесена в Мадрид, началась блокада Нарвы, родился Фрэнсис Бэкон. Интересные, но ничем не выделяющиеся из канвы мировой истории события.

Однако, было и ещё кое-что. В один из дней лета, когда солнечный диск особенно ненавидим горожанами и особенно любим земледельцами, небольшая таверна где-то на окраине Европы стала свидетельницей встречи очень странной компании.

Вопросы подавальщиков они игнорировали, да и, в общем, смотрелись достаточно внушительно, чтобы через какое-то время окружающие благоразумно сделали вид, что не замечают этих людей. Чуть позже в двери вошёл новый посетитель и молча уселся на единственный свободный стул. А ещё через несколько минут каждый, кто находился в таверне, вдруг схватился за сердце и упал замертво.

Умерло девятнадцать человек, стража города долго пыталась понять, что же произошло, но совершенно напрасно. Дело было списано на работу ведьм, тогда бывших едва ли не главным врагом всего цивилизованного человечества. И никому уже не было дела до того, для чего тогда встречались эти восемь человек. Да и даже если бы кто-то выжил и смог пересказать их разговор, вряд ли хоть кто-то смог бы понять, о чём они говорили.

– Я ненавижу эти чёртовы тела! – высокий плечистый мужчина с испещрённым шрамами лицом нервно потирал запястья и почёсывал недельную щетину, словно боялся, что та вдруг исчезнет вместе с лицом.

– Потише, Зверь. Ты же знаешь, что любая встреча в ином виде была бы мгновенно обнаружена, – тонкая, почти женская рука легла воину на запястье. Тот дёрнулся, словно ошпаренный.

– А ну не тронь меня! Мерзость!

– Давайте не будем начинать, особенно перед прибытием Хозяина! Всё-таки мы здесь ради того, чтобы наше предприятие принесло свои плоды, а ради дела стоит потерпеть, не правда ли? – полноватый старичок явно весил меньше, чем навешанные на нём драгоценности. Одних колец, каждое из которых манило окружающих сиянием жёлтого металла, было больше двух десятков.

– Идол, ты же знаешь, что уговоры бесполезны. Зачем вообще стараться? Просто сиди и жди Хозяина-а-ахх… – глубокий зевок прервал и так слишком тихую и невнятную реплику. Мужчина был бос, штаны на нем сидели задом наперёд, а ряд пуговиц на рубашке был смещён на две, из-за чего левый край воротника торчал где-то у уха, а правая пола обметала колени. Да и вообще выглядел он, словно его только-только подняли с постели.

– А ты вообще молчи, Гом! Можно было прийти на встречу с Хозяином в более приличном виде? Бери пример с меня: чистый, опрятный, сияющий! Таким как ты должно быть стыдно даже появляться рядом со мной, не то, что говорить! – стоило отдать говорившему должное, его слова не были простым бахвальством. Натёртый до зеркального блеска панцирь, золотые ножны на поясе, тонкий и изящный обруч в волосах – всё в облике рыцаря свидетельствовало о достоинстве и могуществе.

– Заткнись, Монарх! Хозяину срать, как выглядят эти мешки с костями! – воин, названный Зверем, ткнул в собеседника пальцем.

– Вот-вот, – булькающие звуки донеслись откуда-то из пересечения множества подбородков с толстым и красным носом, – чёрт, почему мы не можем заказать пожрать? – свинячьи глазки жадно забегали по столам других посетителей, а точнее по стоящим на них тарелкам.

– Подумай хоть раз головой, а не желудком, Глотка. Нам в принципе нельзя контактировать с этим миром, мы нарушаем кучу правил, просто находясь здесь. Необходимо свести контакты с людьми до минимума, иначе всё дело может быть поставлено под угрозу, – подзатыльник, усиленный тринадцатью золотыми кольцами, приземлился на лысую, покрытую жировыми складками черепушку. То ли от силы удара, то ли от того, что четыре из этих колец сидели на самом коротком большом пальце, но один перстень с изображением крылатого льва слетел и покатился по столу.

– О, какое красивое колечко, – седьмой, до сих пор молчавший член этого странного сборища, проворно схватил печатку и тут же сунул её куда-то в складки нищенских обносок.

– А ну верни кольцо, дрянь! – старик мгновенно пришёл в бешенство. Даже попытался дотянуться до бродяги через стол, но тот успел отстраниться. В следующую секунду мужчину уже схватили и посадили на место.

– А ну прекращай, Идол! У тебя этих побрякушек не счесть, да и вообще они не твои, а этого мяса! – воин стальной хваткой держал старика за плечо.

– А мне плевать! Оно моё! Пусть вернёт, тварина! Так нравится золото, надо было выбрать кого побогаче!

– Мне нравится не само золото, а то, что оно твоё, – парировал нищий, судя по движениям, пряча перстень ещё дальше.

– Уф, как захватывающе, – мелодичный голос, принадлежащий слащавому молодому человеку в слишком уж открытой одежде, раздался слева от Зверя. Тот опять едва не подскочил на месте.

– Отвали от меня! Мерзость… ну почему мне с ним сидеть? Пусть вон с Гомом сидит, ему-то точно плевать!

– Поздно спорить, – холодный голос раздался у воина за спиной. На этот раз мужчина, и правда, подпрыгнул, после чего резким движением развернулся и встал по стойке смирно, едва не опрокинув стул. Остальные шестеро не сильно от него отстали.

– Хозяин! – в унисон воскликнули они, явно собираясь опуститься на колени, но новоприбывший их остановил.

– Не здесь и не сейчас. Садитесь.

Восемь стульев скрипнули, и на секунду стол погрузился в тишину.

– Как идёт подготовка мира?

– Отлично, Хозяин, – рыцарь в сияющих доспехах с подобострастием поднял на мужчину глаза. – К началу для него будет устроен идеальный плацдарм.

– М? А почему тебе кажется, что это будет мужчина? – на холодном лице промелькнула ледяная улыбка.

– Просто предчувствие, Хозяин, – казалось, рыцарь забыл даже, как дышать.

– Расслабься, я шучу, – на это было нисколько не похоже. – Вообще, да, скорее всего именно мужчина. Что с проблемой Источника?

– Почти решена, остались детали, – потерявший кольцо старик сейчас не смел даже подумать проявлять своё недовольство.

– Хорошо, – мужчина кивнул. – От светлых ничего не слышно?

Повисла небольшая пауза, но затем все семеро отрицательно покачали головами.

– Отлично, – на этот раз улыбка была уже куда шире, правда всё такой же пустой и бесчувственной. – Сколько осталось до начала?

– По разным подсчётам, – рыцарь явно нервничал, – от четырёх до пяти сотен лет.

– Это не очень много, учитывая то, сколько мы уже ждём, – названный Хозяином снова кивнул. – Давайте сойдёмся на четырёх с половиной веках, хочу, чтобы к началу нового тысячелетия всё было готово. Сделаете?

– Да, Хозяин!

– Ну и славно. Тогда новая встреча назначается в двухтысячном году, последний раз проверим, как идут дела. Все свободны.

Из девятнадцати трупов, найденных в тот день, удалось опознать семнадцать. В числе прочих список посетителей местного морга пополнили: местный менестрель; главарь банды из соседнего города; представитель одного из благороднейших родов страны и купец, чьё богатство было сопоставимо только с его же алчностью. Остальные были простыми горожанами. Занимательно было то, что один из трупов не влез в катафалк и для него пришлось использовать телегу. Из двоих неизвестных один был нищим бродягой, без племени и рода, так что его никто особо и не старался опознать. А вот второй заслуживал отдельного внимания.

Кучер, который вёз его тело в морг, через пару недель сильно запил. Друзья не могли понять, в чём дело, ведь работал мужик уже много лет и навидался всякого, так что вряд ли что-то могло выбить его из колеи.

Оказалось, могло. Однажды, налакавшись эля так, что едва из ушей не лилось, он рассказал своим собутыльникам страшную историю. Мол, когда вёз он труп из какой-то таверны, мертвец вдруг дёрнулся, открыл глаза и совершенно холодным, нечеловеческим голосом пробормотал что-то вроде: «Так вот что ты задумал…»

Кучер тогда, был грех, имел мысли ограбить покойника, потому как накануне сильно проигрался в карты, так что принял эти слова на свой счёт. Как добрался до морга, а потом до дома, не помнит, но жена говорит, что был бел, как смерть.

Конечно, ему не поверили. Как бы он не божился, чем бы не клялся, пьяницы вокруг лишь смеялись над ним. Так что через несколько дней он плюнул на всё и убедил сам себя, что ему привиделось. Наверное, оно и к лучшему.

Жизнь Первая.

– Итак, давайте ещё раз всё проверим, – низенький мужчина с начинающей лысеть головой, подбил несколько листочков и, в который уже раз начал читать обозначенную на них информацию.

– Давайте, – тяжёлый вздох и красная от постоянных потираний переносица полностью выдавали состояние его собеседника. Тот, впрочем, особо и не скрывал, что происходящее его, мягко говоря, достало.

– Семён Владимирович Лебедев, тридцать лет, гражданин России…

Всё это продолжалось уже слишком долго, но каждый раз, заполнив очередную графу пыточного листа, мужчина начинал всё заново. Семён уже жалел, что повёлся на заманчивое предложение. Но отступить сейчас – значило, плюнуть на все свои страдания: на два часа тряски по пути сюда, час ожидания в приёмной и эти бесконечные часы в обитой красным деревом допросной.

– Всё верно, – в семнадцатый раз (да, он считал) Семён кивнул, подтверждая правильность данных. Либо его собеседник был полным идиотом, либо слишком сильно переживал за своё место, потому что других объяснений молодой человек не находил.

– Пожалуйста, скажите, какую религию вы исповедуете.

– Я – атеист.

– Жаль, – впервые мужчина показал хоть какие-то эмоции, – господин Борисов очень хотел, чтобы те, кто едет с ним, знали учение о Боге…

На лбу Семена забилась жилка. Он не для того так долго терпел, чтобы провалиться из-за своего неверия в высшие силы.

– Если дело только в знании, то можете не переживать, – перебил он секретаря. Пожалуй, слишком резко и грубо. – Я знаю о богах больше, чем девяносто десять процентов тех, кто в них верит.

– А вот это уже занятно… – дверь, ведущая в соседний кабинет, медленно отворилась.

– Александр Павлович! – мужчина тут же вскочил и подхватил вошедшего под локоть. Стало ясно, что именно от этого человека зависело, будет ли эта повторюшка допрашивать следующего кандидата.

– Я ещё не помер, Миша! Прекрати этот балаган. Не позорь меня перед юношей.

Несмотря на его слова и довольно бодрый голос, старик явно стоял одной ногой в могиле. Кожа ссохлась и обтянула череп, волос не было, даже бровей и ресниц, а через уши была перекинута тонкая трубка, по которой в нос Александра Павловича Борисова поступал не дающий ему задохнуться кислород. Диагноз можно было поставить и без долгой врачебной практики. Старость в запущенной форме, со всеми вытекающими. Хотя, если бы Семён дожил до возраста своего потенциального нанимателя, не факт, что он вообще смог бы ходить. Родись этот человек на пару лет раньше, и у него бы получилось застать живого Чехова.

– Очень рад с вами познакомиться, Александр Павлович, – молодой человек вскочил с места.

– Я тоже рад. Не часто в это время увидишь юношу, увлекающегося религиями. Век технологий, как-никак, – даже эту коротенькую фразу старик говорил долго и с надрывом. Было видно, что ему больно. Но показывать свою слабость Борисов не хотел, так что Семёну только и оставалось сделать вид, что он ничего не заметил. Вежливость – это взаимная ложь, от которой обоим собеседникам только хуже.

– Я, на самом деле, скорее, именно технарь. Инженер-конструктор по образованию. А религии – это что-то вроде хобби. Должно же быть у тридцатилетнего человека занятие на вечер. – Как нестранно старик не выказал ни капельки неудовольствия.

– Это неважно, совсем неважно. Главное – знания, а остальное – так, ерунда. Что у вас написано в дипломе не имеет никакого отношения к тому, что находится в голове. Миша, оформи юношу в нашу небольшую экспедицию, я и так вижу, что в его отношении нам волноваться не о чем.

– Но… – секретарь попытался было возразить, но Семён мысленно уже расслабился. Он тоже умел читать людей и прекрасно понял, что решения старика ничто не изменит.

«Эта поездка точно будет крайне интересной», – пронеслось у него в голове.

– Док!.. – чтобы в стуке двигателя можно было хоть что-то разобрать, Семёну приходилось надрывать горло. Впрочем, за последние три года он уже более-менее привык. Пассажир дюнного вездехода дёрнулся и оторвал взгляд от проплывающих мимо бархан. На вид мужчине можно было дать лет пятьдесят, хотя могло быть и больше, и меньше. Седеющие, но всё ещё густые волосы припорошил песок, а тонкие морщинки у глаз вызывали расположение собеседников.

Он открыл рот, чтобы ответить, но сразу поперхнулся обжигающе горячим воздухом. В пустыне даже дышать нужно было уметь. Семёну пришлось отложить все вопросы на несколько часов. Дальше ехали в молчании, слушая лишь шум мотора. Если втянуться, эта музыка неплохо подходила к окружающим пейзажам.

Три дня назад в Каире большая группа людей, в число которых вошёл и Семён, погрузилась на машины и стройной колонной отправилась прямиком в пустыню. Всё было, как он и думал: после приказа старика Борисова его безо всяких лишних разговоров зачислили участником экспедиции, выдали аванс и сказали подъезжать на место встречи в обозначенный день и час.

В принципе, кроме двух вещей, всё происходящее было для молодого человека рутиной: вот уже три с хвостиком года он занимался тем, что возил богатых туристов на частные экскурсии в пустыню Сахара. Первой странностью был необычно большой гонорар, почти вчетверо превышающий его стандартную ставку. Но никаких подвохов найти не удалось, так что Семён списал всё на сложности, связанные с состоянием старика. Всё-таки возраст, обозначаемый трёхзначными числами – не шутки.

Второй нестыковкой стало то самое дикое собеседование. Обычно всё было быстро и оперативно: он работал не сам по себе, а через контору, так что с доверием к водителю проблем не возникало, а остальное его клиентов почти не интересовало. И уж точно не волновало их, какую религию он исповедует. Вспомнив о странном разговоре с Александром Павловичем, молодой человек не мог сдержать улыбки. Но и это можно было списать на странности клиента.

А потому особенно долго раздумывать не было смысла. Собрался, заправил свою рабочую лошадку, закинул в кузов несколько канистр с топливом, поел-попил, запер квартиру и поехал. С тех пор, как он покинул родину, Семён стал особенно лёгок на подъем.

И вот уже третий день колонна была в пути. Ехали не спеша: выезжали затемно, часам к одиннадцати останавливались, разбивали лагерь, пережидая под тентами в теньке самый солнцепёк, под вечер снова грузились и отправлялись в путь. Ещё несколько часов по постепенно остывающим пескам – и новый, теперь уже ночной, привал.

При других обстоятельствах такая вальяжность Семёна бы не устроила, но одна из машин – здоровенный грузовик на шести широких колёсах, везла в своих недрах не только запас топлива на две недели беспрерывной езды всей колонне, но и много всяких полезных штуковин. А в дальнем углу машины примостился священный Грааль любого бедуина – холодильник. На привалах никто не отказывал себе в удовольствии выудить из него бутылку ледяной воды, бывшей на таком солнцепёке вкуснее любого алкоголя.

Так что ехали с комфортом, к этому нельзя было придраться. Вот только было кое-что, чего Семён никак не мог понять. Куда они ехали? Каир остался за спиной, вот только направление было выбрано так, что ни одна из известных ему достопримечательностей не находилась по пути. Только бескрайняя пустыня до горизонта, а потом граница с Суданом. И что?

Он, конечно, не ради этого нанимался, ты везёшь – тебе платят. Но ему совершенно не хотелось следовать примеру сказочного героя и идти туда, незнамо куда. Но секретарь старика молчал, как партизан, сам Борисов в путешествии вообще не выходил из машины, а все остальные участники экспедиции, включая водителя головной машины, также ничего не знали.

А потому Семён решил расспросить последнего кандидата на обладание информацией. Врач Борисова также был не слишком многословным, сразу по остановке скрываясь в машине старика. Если тебе сто с гаком, так и вози с собой доктора, зачем сажать его в другой автомобиль? Странный, конечно, дедок. Впрочем, у всех свои тараканы, и за столько лет немудрено накопить их слишком много.

Выругавшись про себя, Семён решил плюнуть пока на всё, так и так, до привала он ничего не выяснит.

Сняв с себя теперешнего весь груз ответственности, молодой человек положил локоть на изгиб двери и расфокусировал взгляд. Затормозить в случае чего он успеет, стаж и большое расстояние между машинами сыграют свою роль, а пока можно с головой уйти в себя.

Несмотря на гнетущий зной, становящийся с каждой минутой лишь сильнее, на сухость во рту, от которой не спастись даже литром воды, на текущий под одеждой горячий и липкий пот – несмотря на всё это, главной и единственной ассоциацией, которую вызывали у Семёна окружающие их барханы, было море. Вечный и постоянно меняющийся океан песка затягивал взгляд, манил в свои смертельные объятья. Ему всегда нравилось это зрелище. Пожалуй, сложно найти человека, который бы занимался подобным делом и не испытывал благоговейного трепета перед пустыней. Просто потому, что иначе эта работа превращается в пытку.

Странно, всё-таки. Очень немногие местные жители могут выдержать такое, не считая всяких бедуинов и кочевников. А он, Семён Лебедев, родившийся и проведший большую часть жизни в Москве, где половину года снег с дождём, полюбил пустыню с первого взгляда. Но ему до сих пор не очень-то получалось объяснить, в чём состоит притягательность бесконечных песчаных волн. Единственное, что приходило на ум – фраза из великолепного старого фильма, который Семён пересматривал, наверное, раз пятнадцать, не меньше.

Океан не имеет памяти.

Песчаное море также было лишено этого недостатка. В песчаном океане не имело значения ни то, что с тобой было, ни то, что с тобой будет. Бесконечное вверх-вниз с бархана на бархан словно убаюкивало воспоминания, лишало их силы, лишало значения, лишало влияния на человеческие жизни. А Семёну очень хотелось хоть на чуть-чуть вырваться из их оков.

Привал, как и всегда, разбили, когда дневной зной начал сдавать ночным морозам последние позиции. Машины остановились, на всё ещё тёплый песок попрыгали люди, засуетившись, как муравьишки. Молодой водитель был избавлен от этих хлопот – его главным и единственным делом был автомобиль. Под него он сразу и залез. Причиной того, что сегодня они с доктором не смогли нормально поговорить, был сломанный кондиционер в салоне. И без открытых окон авто превращалось в настоящую скороварку. Сейчас его задачей было разобраться с этим, а ужином займутся те, кто для этого нанимался. Доктор, как и раньше, тут же рванул в машину старика, но Семён знал, что сегодня мужчина вернётся пораньше – он явно был не из забывчивых и, наверняка, держал в голове, что его попутчик хотел что-то спросить. А потому заниматься машиной можно было спокойно.

Минут через сорок неисправность была устранена, и самопровозглашённый механик, вытирая руки спиртовой салфеткой, уселся на тёплый капот. Идти за ужином он не спешил, порцию его всё равно не тронут, так что можно было с чистой совестью ничего не делать. Кстати, между этим занятием и привычным ничегонеделаньем существует огромная разница.

Так прошло ещё полчаса. И только когда живот начал призывно урчать, Семёну пришлось прекратить своё увлекательное занятие. Однако, сегодня, похоже, сходить за ужином ему было не суждено. В свете фонарей показался доктор, несущий в руках две тарелки с чем-то дымящимся. Вряд ли что-то изысканное, но повар у экспедиции был хороший, так что давиться не придётся.

Протянув молодому человеку его порцию, мужчина присел рядом. Они, конечно, уже успели познакомиться. Доктора звали Вайдо Янсонс, так что догадаться о его происхождении было нетрудно. Прибалтика, издревле поставляющая миру янтарь, шпроты и шутки про медленных эстонцев. Впрочем, во всём кроме имени, он был самым обычным русским, так что с Семёном у них нашлось достаточно общих тем для разговоров. По крайней мере в те недолгие моменты, когда врач не страдал от жары и не занимался своим единственным пациентом.

Вот и теперь, в меру культурно поглощая горячую кашу, пара мужчин начала разговор. Банальные вопросы о самочувствии и жалобы на жару, перешли в более серьёзные – про спорт и политику, а когда на тарелках остались только чёрненькие чешуйки, Вайдо уже рассказывал неприличный, но очень смешной анекдот про всё тех же эстонцев. За едой говорить о важном никто не хотел.

Но вот отнесена была обратно к полевой кухне посуда, и на несколько секунд опустилась неловкая пауза.

– Ты о чём-то хотел меня спросить, – не спросил, а констатировал Вайдо.

– Да. Док, вот скажи мне: куда мы едем? Я уже у всех спросил кроме тебя и самого старика, но никто ничего не знает. Я не так чтобы против, просто странно.

– Я тебе тоже ничего дельного не скажу. Максимум – ткну пальцем в горизонт, – мужчина усмехнулся. – Это, кажется, только сам Борисов и знает.

– А кто он вообще такой? Что за птица? – молодой человек задал новый вопрос, интересовавший его с самой первой встречи со стариком.

– Да так, ничего особенного…

– Ага, как же, – Семён усмехнулся. – Денег на такую экспедицию надо не просто много, а непозволительно много. Для братка из девяностых он уже стар. Для приближённого царя слишком молод. Кем он всё-таки был? Личным религиоведом вождя? – молодой человек улыбнулся, ожидая услышать тихий смешок в ответ на не слишком удачную, но в целом неплохую шутку.

Вот только реакция была совсем не такой, как он ожидал. Нет, страха во взгляде Вайдо, конечно, не было, но вся та расслабленность и вальяжность, передавшаяся мужчине от прибалтийских предков, резко исчезла. Он напрягся, выпрямил ссутулившуюся спину и даже пару раз, от чего Семён едва не прыснул со смеху, покрутил головой, видимо, проверяя, не подслушивают ли их.

– Слушай, тебе оно точно надо? – что-то в его голосе настораживало даже больше, чем странное поведение, но от того любопытство разгоралось только сильнее. И молодой водитель не смог удержаться от соблазна.

– Рассказывай, чай, сейчас век свободного слова, – Вайдо явно колебался, но, в конце концов, естественное человеческое желание посплетничать победило.

– Ладно, слушай. Я работаю у него вот уже почти двадцать лет. Я пришёл на эту должность преуспевающим, но не слишком известным врачом, а сейчас на моем счету десятки статей в лучших медицинских журналах Европы. А Александр Павлович каким был, таким и остался, разве что морщин на лице прибавилось, да рак в следующую стадию перешёл. Думаю, что и в год моего рождения он был таким же – неприлично богатым и прилично больным. Если бы он захотел, то купить пару районов того же Каира для него не составило бы труда. И я, если честно, так и не смог хоть примерно понять, откуда у него такие средства, – на этих словах речь доктора превратилась в тихий-тихий шёпот, так что Семёну пришлось наклоняться вперёд, чтобы всё слышать. – Он – не бизнесмен, у него нет каких-то приносящих прибыль предприятий во владении, чёрт, да он основ экономики не знает! Но при этом денег, которые он потратил при мне, выписывая десятки чеков, хватило бы нам с тобой на сотню безбедных жизней.

– Может, он – наследник какого-нибудь рода или что-нибудь вроде того. Сто лет назад в стране такое творилось, что я бы не удивлялся его теперешнему достатку. Золото белых или партии, – изучение религий требовало неплохого знания истории, так что Семён мог сделать пару предположений. Однако, Вайдо, как оказалось, тоже неплохо разбирался в предмете.

– Думаешь, я об этом не думал? Двадцать лет, парень. Я и куда более безумные догадки строил. Вот только не сходится ничего. Я ведь ради интереса целую исследовательскую работу провёл.

– И что? – от всей этой истории так отчётливо пахло тайной, что аж в носу свербело. Конечно, любопытство кошку сгубило, но Семён считал себя умнее усатой-полосатой.

– Ничего, – было видно, что доктор одновременно и крайне недоволен своим провалом, как детектива, и по-мальчишески радуется подобной загадке. – Вернее, как. Ничего не понятно. Он – не дворянин, не сын какого-то высокого члена собрания, даже не из богатой семьи. Судя по документам, он был самым обычным ребёнком в многодетной семье рабочих. Единственное, что его выделяло – незаурядный ум, но и тут нельзя сказать, чтобы он был прямо гением. Получил образование, прошёл войну, ничем особенным не отличившись, а потом просто отгородился от мира. Занимался какими-то исследованиями, непонятно для чего, непонятно для кого. Но именно тогда начал богатеть. Единственное, что приходит на ум – спонсорство от каких-то шишек. Вот только штука в том, что в те годы богатеть было, мягко говоря, вредно. Террор уже прошёл, но и особо разгуляться было невозможно. А старик, тогда ещё парень вроде тебя, грёб ассигнации даже не лопатой – сразу экскаватором.

Шли годы, а он продолжал заниматься своим непонятным делом, всё также купаясь в рублях. На него не влияли ни инфляции, ни обвалы, он всегда оставался вне жизни обычных людей. Отправлял какие-то экспедиции по всему земному шару, я так и не узнал зачем. Но просто список пунктов назначения поражает. Все шесть континентов, едва ли не каждый обитаемый остров Тихого океана, Арктика, складывается ощущение, что он стремился прощупать вообще всю планету. И это при том, что страну окружал железный занавес, шла холодная война, и Союз ненавидела едва ли не половина мира.

Потом Горбачёв закончил семидесятилетний эксперимент большевиков, и сменилось тысячелетие. Где-то между этими событиями я стал его личным врачом. Ещё произошла куча всякого, и вот, судя по всему, его исследования подошли к концу. Потому как впервые за почти семьдесят лет старик лично покинул пределы страны. И сейчас мы с большой вероятностью едем туда, куда его привели десятки лет изысканий.

Семён долго переваривал эту информацию. Рассказывать Вайдо умел, этого было не отнять. Описываемые им картины живо вспыхивали в воображении, и от того личность старика становилась только ещё более загадочной, как будто было куда «ещё больше». Но кое-что всё-таки можно было понять достаточно чётко. Он, Семён, и ещё куча народу направлялись к чёрту на рога по прихоти умирающего. С одной стороны, это всё было настолько занимательно, что больше походило на начало фильма про худшего в мире археолога. С другой же… ну, пожалуй, фраза: «это всё дурно пахнет», – идеально отражала ситуацию.

Дураком молодой человек не был и прекрасно понимал, как устроен этот мир. Законное и мирное исследование в принципе не может привлечь такое внимание, а уж тем более обеспечивать человека миллионами на протяжении десятков лет. Странно, глупо и полностью в духе человечества. Вот только даже его довольно неплохо развитое воображение пасовало перед необходимостью придумать подходящую цель изысканий.

Обменявшись с Вайдо ещё парой дежурных фраз, он пожелал доктору спокойной ночи и залез в машину. Спать Семён предпочитал именно так, убрав верх и наблюдая идеально чистое небо пустыни. Но сегодня звёздам не удалось привлечь внимание молодого человека. Даже засыпая, он не переставал думать о том, что они найдут там, в конечной точке маршрута. Мозг подкидывал какие-то полубезумные догадки и сразу же отбрасывал их как совершенно несовместимые с реальностью. Сон упрямо не шёл.

Утро следующего дня началось обычно. Побудка, завтрак, сборы, и, когда солнце показалось на востоке, колонна уже с полчаса преодолевала барханы. Починенный кондиционер приятно охлаждал лицо. В машине теперь было относительно тихо и не нужно было дышать раскалённым воздухом пустыни. Вайдо в блаженстве откинулся на спинку сиденья, Семён изредка с грустью поглядывал на поднятое стекло.

Правда, теперь время можно было потратить на вещи более приземлённые. То и дело в кабине звучал смех, в дело шли интересные истории из жизни, анекдоты, обсуждения всего и вся. После вчерашнего разговора мужчины сдружились на почве общей тайны. Под хорошую беседу дорога, как известно, тает словно мороженное на солнцепёке, так что следующие два дня прошли совершенно незаметно. На привалах, разобравшись со своими делами, Семён и Вайдо продолжали болтать. Заводить новые знакомства оба не слишком-то хотели, придерживаясь политики: «Хороших друзей не бывает много, а знакомых много и не надо».

Но вот, утром седьмого дня, не проехав и трети обычной дистанции, колонна резко затормозила. Доктор выскочил из кабины и рванул в сторону машины Борисова, потому как, так или иначе, остановка явно была связана именно с ним. Либо старику неожиданно стало плохо, либо…

– Мы на месте, разбиваемся, – высунувшаяся в приоткрытую дверь седая голова Вайдо разъяснила ситуацию.

– На месте? Где? Чем эта пустыня отличается от пустыни километр назад?

– Меня не спрашивай, я всё также ничего не знаю.

– Ладно, вылезаю.

Посреди однообразного пейзажа оперативно развернулся небольшой лагерь. Но на этот раз палатками и походной кухней дело не ограничилось. Из машин были выужены какие-то сложные приборы на треногах, непонятные структуры из зеркал, линз, призм и прочего непонятного оптического оборудования, на раздвижных столиках появились громоздкие компьютеры. Всё явно было очень серьёзно.

Все участники экспедиции, включая Семёна, были приставлены к делу, и компания собралась, мягко говоря, необычная. Ещё в начале путешествия, во время небольшой церемонии знакомства молодой человек заметил, что с ними едут не абы-какие люди. Кроме людей служебных: его самого, доктора, секретаря старика, повара и ещё пяти водителей – присутствовала настоящая группа захвата. Всё как в плохом американском кино: семь крутых парней в камуфляже, при оружии и все в боевых шрамах. К этим ребятам Семён, честно сказать, подходить боялся. Также присутствовало больше десятка докторов наук самых разных областей от геологии до астрономии. В общем-то приятных людей, правда, в отличие от вояк и рабочих они не были русскими. К счастью, с языками у Семена всё было неплохо, так что объясняться с учёной братией он мог достаточно свободно. Всего, включая самого Александра Павловича, в поездке приняли участие двадцать восемь человек.

И сейчас двадцать семь из них копошились, что-то перетаскивая и устанавливая, то и дело сверяясь с подробным планом. План, естественно, составлял Борисов. Жара только-только началась, так что работать можно было без особого напряга, а потому уже через три четверти часа всё было готово. Последний раз сверив всё со схемой, тот самый низенький мужичок, что мучал Семёна на собеседовании, открыл дверь головной машины и протянул внутрь руку.

Старик за эту поездку постарел больше, чем за последний десяток лет. Теперь он, и правда, больше походил на персонажа фильма «Мумия», чем на живого человека. Неделя в пустыне не может пройти бесследно, тем более в таком возрасте. Однако, его взгляд был ясен и чист, а рука, лежащая на плече секретаря, нисколько не тряслась. Дождавшись, пока все замолчат, он начал свою речь.

– Много лет я работал над, казалось бы, невозможным, – голос старика дребезжал, словно неисправный патефон, но в нем буквально сквозила сила. Странное сочетание, но от того оно внушало только большее уважение. – И вот сегодня я, наконец, исполню свою мечту! Вы все не можете себе даже представить, какое это наслаждение – преуспеть после семидесяти лет упорного труда.

Повисла немного неловкая тишина, во время которой Борисов, порывшись во внутренних карманах, выудил оттуда толстенькую записную книжечку. Замусоленная, потёртая – её явно открывали и закрывали несчётное число раз. Однако, в остальном она была вполне…

Семён замер как статуя в музее восковых фигур. Стоило его взгляду сфокусироваться на кожаном корешке, как его сознание словно бы пронзили раскалённым прутом. Ощущение длилось всего мгновение, он даже не успел осознать боль, но воспоминание о произошедшем осталось буквально выжжено в сознании. Откуда-то сбоку раздался сдавленный кашель. Один из вояк с недоумением потирал висок, и почему-то Семён не сомневался: он испытал то же самое. Также как один из учёных, сейчас ошарашенно уставившийся на книжечку. Вот только кроме них троих остальные вроде ничего не заметили.

Но как? Ведь даже теперь, когда с ним всё было в порядке, он продолжал отчётливо ощущать от странного блокнота нечто… Иное. Словно дымка миража закрывала коричневую обложку, не давая рассмотреть её внимательнее. А видел ли сам старик это? Хороший вопрос.

– Здесь собраны плоды моего труда, – он раскрыл книжечку ближе к концу и прищурился, вглядываясь в строки.

А затем началась настоящая чертовщина.

– Abbassiz abbissa imvo… – Семён знал много языков, давались они ему легко, и мёртвый язык врачей, учёных и священников более-менее понимал. Борисов говорил на латыни. Вот только на латыни настолько исковерканной, что смысл понять было практически невозможно. И эти ошибки явно были сделаны намеренно, потому что произношение у старика было великолепным.

Он уже хотел открыть рот и выразить своё недовольство, когда понял, что тело отказывалось слушаться. Словно застрявший в янтаре комар, молодой человек мог лишь едва-едва двигать глазами. И, судя по всему, все вокруг, исключая самого Александра Павловича, оказались точно в такой же ситуации.

«Это ведь глупо!» – так бы Семён крикнул, если бы мог открыть рот. Какие ещё заклинания на том, что так и хотелось назвать тёмной латынью? Они ведь не в фильме ужасов и точно не похожи на участников шабаша на Лысой горе. Вот только он и ещё двадцать шесть живых статуй превращали все аргументы в прах.

Между тем, кроме их неожиданного превращения в доисторических комаров, ничего не происходило. Старик всё также читал свою белиберду, но никаких феноменов, ожидаемых в подобной ситуации, не происходило. Ни молний с неба, ни столбов света, ни появления жутких монстров или тарелки НЛО. Со стороны они, должно быть, выглядели как самый внимательный класс на свете, с упоением слушающий учителя.

Десять секунд, двадцать, сорок. Ничего. Семён не знал, что творится в головах у остальных, но ему постепенно становилось просто дико смешно. Несмотря на всю дикость ситуации, несмотря на потенциальную возможность появления из земли огромных челюстей, ему хотелось хохотать. Но, казалось, его тело перестало даже дышать.

Спустя пять минут на смену приступу смеха пришло безразличие. Всё больше и больше это походило на представление профессионального гипнотизёра. От нечего делать, Семён перевёл взгляд с лица старика, уже красного от напряжения, на его руки…

И тут ему стало по-настоящему страшно. Да, в окружающем мире ничего не происходило, но теперь было понятно, что весь этот бред предназначался не для них, зрителей, а для этой самой потрёпанной книжицы. Марево над ней не просто сгустилось, теперь оно испускало во все стороны лучи мутного, грязно-серого света. И от него ощущалась просто невероятная сила, подавляющая и гнетущая.

С каждой секундой свечение становилось только сильнее, постепенно распространяясь за пределы блокнота. Семён был почти уверен, что теперь его видят уже все присутствующие. Секунды тянулись жутко медленно, сопровождаясь мерным расширением серого ореола. Спустя десять минут грудь старика уже скрылась за мутным сиянием, через двадцать можно было разглядеть только одетые в шлёпанцы ноги.

Когда сфера света коснулась песка, с ней начало происходить новое превращение. Границы сияния начали постепенно становиться чётче, а форма – меняться. Через четверть часа стало понятно, что это человеческая фигура, а потом обрисовались и более тонкие контуры.

Когда посреди лагеря, уже больше часа слышащего лишь монотонное бормотание старика, материализовалась женская фигура в изысканном платье, с Семёна сошёл уже даже не седьмой, а двадцать седьмой пот. От гостьи чувствовалась такая мощь, что хотелось опуститься на колени и вжаться лбом в землю. Правда, уже спустя несколько секунд, ощущение пропало. Как и серое сияние. Как и массовый паралич.

Женщина, появившаяся из того жуткого сияния, не двигалась с места. Кощунством было бы предположить, что она парализована, как были все они мгновение назад. Но в ясных голубых глазах не было ни капельки жизни, словно они принадлежали кукле. Это, впрочем, ничуть не лишало её привлекательности. Даже довольно консервативный наряд не мог скрыть совершенных изгибов её тела, а лицо, сейчас больше похожее на маску, едва ли не светилось красотой.

Во взгляде Борисова сияло торжество. Даже если его задумка пошла не по плану, это всё равно было невероятно. Но Семён, как, скорее всего, и все остальные, прекрасно понимал, что всё прошло идеально и случившееся – лишь начало чего-то куда более масштабного. Вот только они находились не в голливудском фильме и главного героя, который бы успел в последнюю секунду победить злого гения, пока тот произносит победную тираду, среди них не было.

Несмотря на то, что окаменение прошло, никто не спешил бросаться на старика с кулаками, выбивать у него из рук бесовскую книгу или пытаться что-то сделать с непонятной женщиной. Все без исключения, даже бывалые солдаты, попадали на колени от полного истощения. Внутренние ресурсы организма были полностью исчерпаны. Не то, что куда-то бежать, сейчас просто биение сердца выжимало последние силы. Слишком уж жутким был для них последний час.

Старик, тем временем, не стоял на месте. В нём словно открылось второе дыхание, а тело помолодело вдвое: один, без помощи своего секретаря, он бодрым шагом направился к расставленной немного в стороне аппаратуре.

– Зачем? – слова одного из учёных, того, что, как и Семён, заметил странность записной книжки до начала того ритуала, были похожи скорее на хрип, чем на человеческую речь. Но Борисов услышал и понял вопрос.

– Чтобы никто ничего не заподозрил, – он не отвлекался, сухие, сморщенные пальцы летали над клавиатурой, вероятно, снося все системы под ноль. – Моё имя после сегодняшнего дня не должно быть запятнано. Наша экспедиция просто оказалась неудачной. Песчаная буря, нападение боевиков, взрыв топлива. Они придумают, что написать в газеты. Всегда придумывали. А главное, вы все должны были оставаться в неведении до последнего момента, иначе кто-то мог мне помешать. Я, в конце концов, не чемпион мира по борьбе.

Семён не мог винить старика за излишнюю разговорчивость. Если бы его план, вынашиваемый столько лет, наконец, осуществился, он бы тоже не преминул поделиться своими мыслями. Да и, в конце концов, это не было такой уж большой тайной.

– А зачем мы? – другой доктор наук, обливаясь потом, смог произнести не одно, а целых три слова.

– Вы – топливо. Иначе ритуал было не провести. Однако, думаю, на этом наша гостья не остановится и вас ждёт ещё много интересного. – Довольно потирая руки, Борисов кивнул в сторону всё ещё неподвижной женщины. – Но это когда она очнётся, конечно.

– Кто она? – Вайдо был тем, кто задал этот, интересующий всех, вопрос.

– Она? Богиня, конечно, кто же ещё? Я думал, вы умнее, добрый доктор. Единственное истинное божество среди всех существующих божеств всех существующих религий! Я посвятил этому столько лет… вот вы, молодой человек. Вы говорили, что немало знаете о религиях. Скажите всем присутствующим, сколько существует в мире разных верований?

– Тысячи, – выдавил из себя Семён, прокрутив в голове все накопленные знания о культурах разных стран и народов.

– Именно! – старик явно наслаждался происходящим. – Невежественные люди считают, что кроме христианства, ислама, буддизма и ещё нескольких, других массовых верований нет. Но вы сказали совершенно верно, мало того, что каждая из этих огромных религий делится на множество ветвей, так ещё существуют сотни самостоятельных потоков. Хасидизм, хайманот, фарисейство, квакерство, азракиты и суфриты, калам, легизм, шаманизм, инки, сатанизм, тхеравада, лютеранство, майя, нитирэн-сю, греки, сингон, шактизм, вайшешика, бон, баптизм, санкхья, розенкрейцеры, тарикат, зороастризм, езидизм, древние египтяне, синтоизм, австралийские аборигены, хоа-хао, дигамбары, вуду, дин-и иллахи, айтеки, борбориты, нетурей карто, скандинавские язычники, тантризм, шумеры, оккультизм, джаинисты, бурханизм…

Он говорил без остановки, называя в разнобой верования всех эпох и континентов, кажется, даже не переводя дыхание. Семён безо всякого стеснения называл себя человеком, глубоко разбирающимся в проблеме. Но тут нельзя было не признать – шесть лет хобби не могли сравниться с семьюдесятью годами одержимости. Казалось, что внутри старика включилась старая скрипучая грампластинка, настолько быстро и чётко он проговаривал все эти, под час крайне сложные, названия. Несмотря на возраст, память у него была великолепная, где-то на сотой религии Семён сбился, но этот монолог продолжался потом ещё минимум пару минут. Пока, наконец, Борисов не осознал, что, мягко говоря, увлёкся.

– Кхм… да. О чём я? А! Так вот, религий тысячи, и почти все они в чём-то правы, а в чём-то ошибаются. Но я, Я! Я нашёл истину! Благодаря мне этот мир снова увидит свою единственную богиню!

– Верно, старик. И первыми этой чести удостоились вы.

Голос пленительный и чарующий, звучащий словно бы не в головах, а в сердцах человеческих. Не требовалось долго думать, чтобы понять, кто вступил в разговор.

– Госпожа! – старик словно забыл про разваливающееся столетнее тело, устремившись вперёд и рухнув на колени прямо перед божеством.

Да, без прикрас и преувеличений, она была богиней. И причиной была не красота, после пробуждения незнакомки ставшая ещё ослепительней. Семён испытывал нечто похожее лишь раз в своей жизни, когда полгода назад попал в песчаную бурю. Ощущение своей полной ничтожности и беспомощности перед лицом неукротимой стихии. Тогда он уже прощался с жизнью, ощущая, как подёргивается его машина, угрожая оторваться от песка и улететь в небо. Благо, бедствие захватило молодого человека лишь самым своим краешком. Но сейчас он и все присутствующие находились буквально перед ликом живого шторма.

– Ты хорошо поработал, старик, – на её губах промелькнула мимолётная улыбка. Впрочем, Борисову хватило и этого: его глаза тут же увлажнились, а лицо исказила гримаса блаженства. – Посмотрим, что у нас тут…

Ясные голубые глаза окинули толпу замерших от шока и страха людей. В раскалённом воздухе запахло мочой и рвотой, не всем хватило мужества и крепости кишок, чтобы выдержать этот взгляд. Чуть вздёрнутый носик богини сморщился, и те четверо, что продемонстрировали слабость своего нутра, рухнули на песок. Вероятно, мёртвыми.

– Кто из вас смог ощутить меня заранее?

Постановка вопроса была очень странной, пока Семён не вспомнил марево, закрывавшее книжечку Борисова. Он, и правда, увидел его ещё до начала всего этого. Скрываться и врать не было ни сил, ни возможностей, ни желания. Да и вряд ли в этом был бы хоть какой-то смысл. В воздух поднялась его нетвёрдая рука. Спустя пару секунд руки подняли ещё трое. Кроме бойца и учёного, которых молодому человеку удалось вычислить, был ещё один «счастливчик». Вайдо Янсонс, доктор, с которым Семён так сдружился за эти дни.

– Четверо? Как занимательно… – в голубых глазах, и правда, вспыхнули искорки интереса. – Знаете, в честь моего возвращения я хочу одарить одного из вас. Будем считать это, скажем так, приветственным подарком. Встаньте.

Стоило мысли о том, что это невозможно, родиться в сознании, как Семён уже ощутил невероятный прилив сил. Он даже не знал, с чем это можно сравнить. Словно пустыня разом превратилась в колышущийся океан живительной энергии. Он не встал, он вскочил с горячего песка. Хотелось прыгать, бегать, делать что угодно, лишь бы хоть немного уменьшить полыхающее в мышцах пламя.

Он был не один такой. Ещё три фигуры сейчас приплясывали на месте, не в силах сдерживать свои порывы. Вот только что-то подсказывало Семёну, что ничем хорошим это не закончится. Предчувствие его не подвело.

– Я сказала про подарок одному из вас, но кто именно его получит – решать вам, – чарующий голос богини не допускал вариантов. – Приз получит сильнейший, остальных ждёт смерть.

На секунду воцарилась полнейшая тишина, нарушаемая лишь диким биением сердец и шелестом рассыпающегося в труху автомата спецназовца. Ни у кого не возникло даже мысли о том, что эти слова – просто жестокая шутка. В голосе божества был слышен непреодолимый приказ, нарушение которого приравнивалось к страшнейшему из грехов. Семён буквально ощутил, как затрещали его кости, а волосы на голове встали дыбом, когда вся мощь этого указа обрушилась на его смертное тело.

А затем, словно снятое со стоп-кадра кино, мир закружился в бешеном танце.

Учёный, до этого выглядевший пусть взволнованным и испуганным, но не потерявшим достоинства, превратился в едва шевелящийся комок стонов и причитаний. Видимо, он только сейчас понял, что происходящее вокруг – не сон и не розыгрыш.

Боец, напротив, не испытывал никаких сомнений. Наоборот, в его глазах читалась неприкрытая агрессия и жажда чужой крови. Жуткое зрелище, особенно когда у такого человека в руках армейский нож. Лишь война могла столкнуть двух таких непохожих персонажей в таких первобытных обстоятельствах. И не было никаких сомнений, кто выйдет победителем из этой схватки.

Рукоять кинжала с тошнотворным хрустом врезалась в череп доктора наук. Двенадцать дюймов стали к тому моменту уже были внутри его серого вещества. Свернувшееся калачиком тело обмякло и затихло. Этот, наверняка, выдающийся человек уже никогда не сделает ни одного открытия.

Зрелище это было страшным, вот только сейчас Семёна волновало отнюдь не оно. Неуклюжими движениями, покрывая ладони порезами, молодой водитель отмахивался от скальпеля, крепко сжатого в руке Вайдо Янсонса.

В глубоко посаженных глазах доктора горел страх. Похоже, сейчас ему было плевать на все награды и призы. Он просто не хотел умирать. Тот, кто всю свою жизнь спасал людей, перед лицом смерти предал данную когда-то клятву «не навреди». Желание жить – величайшее стремление всего, что этой жизнью обладает, взяло верх над моралью, этикой, товариществом и всем тем, что бережно взращивала в человеке цивилизация. Перед лицом смертельной угрозы показались все те первобытные инстинкты, что обычно мирно спали внутри. По крайней мере так случилось с доктором.

А вот Семён… он был в порядке. Более чем в порядке. И это его пугало куда сильнее, чем искажённое страхом лицо доктора. Два пальца уже перестали ощущаться, по рукам стекала тёплая и липкая кровь. Но Семён продолжал вновь и вновь задавать себе этот вопрос. Почему он в порядке? Учёный, не способный в последнюю секунду перед смертью перестать рыдать и пачкать рубашку слюнями. Солдат, с остервенением покрывающий его труп десятками ударов. Доктор, с диким, болезненным смехом умалишённого пытающийся всадить молодому человеку в горло острое лезвие.

Чем он, простой водитель, неплохой инженер и плохой муж, чем он заслужил эту муку: кристально чистым разумом осознавать чужое безумие? Это не был страх, не отвращение, не пренебрежение… он не испытывал к этим людям ненависти или жалости, не хотел их смерти. Но не хотел и их спасения. Он просто смотрел. Даже не так. Он наблюдал. Как исследователь, постукивающий по стеклу клетки с красноглазыми крысами.

Семён не пытался сделать ничего, что бы изменило ситуацию в ту или иную сторону, лишь по мере сил закрывал шею и лицо от ударов скальпеля. И то не ради выживания, а потому что ему хотелось как можно дольше наблюдать за творящимся безумием. Даже сердце билось ровно и чётко, словно не висела на волоске его жизнь. И это состояние было самой настоящей пыткой. Где-то там, очень глубоко, молодой человек бился в дикой агонии, словно бы со стороны наблюдая за движениями собственных рук. Боль была не физической, но от того казалась в сотни раз страшнее. Ощущение пустоты разрывало его на части, затем собирало по кусочкам и снова дробило миллионами осколков.

Он не знал, сколько это длилось, но, когда пришёл в себя, представшая перед его глазами картина была, мягко говоря, неприятной. Все три тела, включая уже давно мёртвого учёного, растекались по песку неясным кровавым месивом, в котором угадать человека можно было только по обрывкам одежды. Судя по всему, соревнование подошло к концу. Вот только победитель был уж слишком неожиданным.

– Ты мне нравишься, – горячее дыхание обожгло Семёну ухо. Дёрнувшись, словно ужаленный, он на одних рефлексах махнул себе за спину рукой. Однако, кулак, вместо того чтобы встретить сопротивление, прошёл через пустоту. Богиня стояла на том же месте, что и раньше.

– Почему? – сил, ещё недавно бивших через край, теперь хватило только на едва слышный шёпот.

– Ты – единственный, кто сохранил ясность рассудка. Это похвально. Я предпочитаю разум мышцам.

Тонкий женский силуэт сейчас сидел в глубоком кресле с высокой спинкой. Семёну такие всегда очень нравились. В детстве, он это отчётливо помнил, такое стояло в доме его деда. Красивое, чем-то похожее на раскрывшего пасть бегемота, уже тогда очень старое, но от того только более удобное. Не раз и не два отец находил его уснувшим в этом пережитке старинного максимализма. К сожалению, тот дом, а вместе с ним и кресло, исчезли в пожаре. И вот сейчас Она заняла его любимое место. Было ли это простым совпадением, или эти воспоминания были как-то выужены из его головы – он не знал и не хотел знать.

– Нет, – потребность ей возразить поднялась откуда-то из самых глубин его души. – Я потерялся в собственном бездействии. Это не то же самое. Я проиграл.

– Как ты смеешь ставить под сомнение… – Борисов, словно дворецкий, стоявший за плечом богини, попытался вставить свои пять копеек. Старик явно испытывал к этой женщине не страх и благоговение, а самую настоящую любовь.

– Молчать, – её голос был, как и раньше, твёрд и строг. – Я, кажется, сказала, что победителем становится тот, кто выживет. Так что это ты.

– Мне ничего от вас не нужно, – молодой человек сам поразился своей наглости.

– Почему же? Я могу подарить тебе богатство, славу, женщин, вечную жизнь! Всё, о чём мечтают другие может стать твоим, – она не уговаривала, просто констатировала факты. Но именно поэтому его отказ на этот раз был ещё более грубым.

– Нет. Я не хочу заключать сделок ни с богом, ни с дьяволом. Можете превратить меня в подливку для спагетти, как этих бедолаг, но я пас.

– Да уж… – она чуть наклонилась вперёд. – Из них всех ты точно лучший. Знай же, что и это испытание ты прошёл. А теперь – до скорой встречи.

И это были последние слова, что Семён Лебедев услышал в этой жизни.

Глава 1

Пробуждение было… никаким. Сплошная пустота, такая, какой атеисты описывают посмертие. Единственное отличие – полностью рабочее сознание, оказавшееся запертым в клетке без зрения, слуха, осязания… правда, вместе с чувствами пропало и ощущение времени, так что подобное существование не было для Семёна тягостным. Он думал обо всём, что произошло: о богине; о старике Борисове, сейчас, вероятно, всё ещё лижущем этой женщине пятки; о бесславной смерти доброго доктора Вайдо, не перенёсшего страх смерти; об остальных участниках экспедиции, чьи судьбы, вероятно, были ничуть не лучше…

Конечно, он думал и о себе. О том, был ли он сейчас мёртв или жив; о том, как глупо повёлся на большой гонорар, хотя глубоко внутри всегда подозревал, что дело нечисто; о том, что вообще привело его в Каир; о той, что осталась там, на родине. Много мыслей. Пожалуй, даже слишком много. Слишком много для одного сознания, витающего в бесконечном ничто.

Но нет в этом мире абсолютных вещей, и даже вечность имеет привычку заканчиваться. Вначале пришло странное ощущение присутствия. Неопределённого, эфемерного, едва различимого. Ничто с большой буквы исчезло, заменившись тьмой и тишиной, а значит, он сам стал чем-то реальным. Похоже, наградой божества всё-таки была не смерть. Что же, он этого не просил, но пусть будет так.

Вскоре простое ощущение начало разрастаться. Неясные толчки, какие-то покалывания, шевеления где-то на краю восприятия. Затем тьма уступила место цветным пятнам, кругам на черном фоне, непонятным фигурам, слишком аморфным, чтобы можно было их разобрать. Однако сам этот процесс был настолько занимательным, что Семён даже не думал о времени, полностью погрузившись в происходящие с ним перемены. То и дело сознание проваливалось куда-то глубоко, лишая его удовольствия наблюдения за этими почти магическими трансформациями. Вместо этого он видел сны. Очень реалистичные, словно бы кинозаписи чьих-то воспоминаний. Иногда его собственных, иногда принадлежавших другим людям, иногда кому-то совсем непонятному.

А потом он понял. Ему часто снились последние минуты: паралич, богиня, схватка с Вайдо, бессмысленный спор с высшим существом. Чаще всего всплывала в сознании та беспомощность, которую ему довелось испытать. Этот раз не стал исключением. На него падал скальпель. Острая, даже на вид, блестящая хирургическая сталь, вопреки своему предназначению, готовая оборвать чужую жизнь. Обычно Семён не успевал защититься, металл вгрызался в шею, и сон заканчивался. Но теперь что-то изменилось. Что именно, он понял, лишь очнувшись и какое-то время пытаясь повторить ощущение. Ощущение руки. Его руки, выброшенной навстречу смертельному лезвию.

Получилось не сразу, не с первого и даже не с десятого раза. Но, в конце концов, он смог почувствовать её. Собственную правую руку. А затем его разум снова окутал сон, на этот раз – без сновидений.

Он был ребёнком. Вернее, плодом в женской утробе, медленно развивающимся в новый живой организм. Там, на Земле, Семён Лебедев не был полным профаном по части современной литературы и начинал читать пару книжек, в которых главной идеей было перерождение человека в другом теле и, зачастую, мире. Тогда ему не понравилось, слишком уж фантастически выглядела эта концепция, куда невероятнее, чем путешествия во времени или магия. Однако, сейчас всё было иначе.

Даром богини стало новое рождение. Вторая попытка, если так можно выразиться. Действительно, невероятный приз. Вот только заслужил ли он его? Сотни раз он пытался отбросить эти мысли, говоря себе, что уже ничего не исправить и не повернуть назад. Потому что понимал, что, когда ответ будет дан чётко и однозначно, это навсегда изменит его. Но звук втыкаемого в тело армейского ножа и безумные глаза доктора Вайдо Янсонса не позволяли ему оставить это позади.

Он не был святым и честно признавался, что соблазн новой жизни был для него огромен. Ту, старую жизнь, он испортил, и шанс начать всё заново казался настоящим благословением. Вот только достоин ли этого он, Семён Лебедев, тридцатилетний инженер из Москвы?

Сколько времени он провёл в этом самокопании, никто не смог бы сказать. Но в результате ответ всё-таки был найден. И ответом было слово: «Нет». Дело было не в количестве смертей, лежащих на чашах весов. И даже не в том, была ли та, первая его жизнь, хорошей или плохой. Он просто не имел права решать. Не имел полномочий распоряжаться чужими судьбами.

Он думал, что разрешение этой дилеммы даст облегчение, но всё было с точностью до наоборот. Ответственность за чужие жизни легла на его плечи непомерным грузом. Три человека, может быть, не лучших, может быть, совершавших ошибки, может быть, даже заслуживающих наказания. Но точно не заслуживших смерти. Они словно встали за его спиной. Молчаливые, неподвижные, готовые в любую секунду обвинить в неправильном распоряжении их жизнями. И только после того, как он дал самому себе обещание прожить новую жизнь достойно и не допустить старых ошибок, настолько твёрдое, насколько мог представить, стальные тиски, сдавливающие разум, немного ослабли.

Только тогда он смог вернуться к созерцанию поистине магического события: появления новой жизни. Его собственной жизни. Вряд ли существовал в истории другой человек, способный изнутри проследить процесс развития человека от зародыша к новорождённому. Уроки биологии в школе Семён слушал вполуха, да и вряд ли строгая учительница в черепаховых очках стала бы расписывать этапы развития плода. Но кое-что в его мозгу всё-таки осталось. К примеру, то, что сейчас размером он, вероятно, не превышал ноготь. Ведь ему совсем недавно удалось почувствовать собственное тело, а значит, и развивался он ещё совсем недолго.

Отдельного рассмотрения заслуживал вопрос о том, чем же он думал, если нормальные мозги должны были появиться значительно позже. Где хранились воспоминания за тридцать лет? Как он мог формулировать стройные фразы и предложения? Ответ, однако, был столь же очевиден, сколь и невероятен: думало не тело, думала душа. Хотя, с другой стороны, это было достаточно логично. Иначе сам феномен перерождения оказывался полнейшим бредом.

Итак, души существовали, а земные атеисты жестоко ошибались. Впрочем, существовала и эта конкретная богиня, тут ошибались вообще все, кроме старика Борисова. Но сейчас не это должно было его волновать. Он – это душа в оболочке длиной в несколько сантиметров, находящейся внутри женского тела. Такую матрёшку сложно было бы представить даже в самой жуткой психоделике.

Но, с другой стороны, это давало новые идеи для размышлений. К примеру, вот люди, находящиеся в коматозном состоянии, они лишились своей души? Или она в них просто… что? Уснула? И куда попадают души после смерти? Потому как его случай явно следует считать исключением из правила. Означает ли это, что существуют рай и ад, или хотя бы некое их подобие? И может ли он существовать вне тела, как призрак?

Сотни вопросов, никаких ответов. Впрочем, это лишь подогревало его любопытство. С нескрываемым интересом он наблюдал за происходящими изменениями: за улучшением зрения, появлением слуха, осознанием своего организма. Со временем мир, раньше заключённый внутри маленького тельца, стал расширяться. Мерное сердцебиение его матери, розовато-красное марево перед глазами, когда «снаружи» был день и темнота ночью, ощущение верха и низа, скрадываемое окружающей его жидкостью, толчки и покачивания от передвижений женщины, теплота от прикосновений её рук.

Он слышал и другие звуки, неразборчивые из-за преграды плоти: чьи-то разговоры, шум улиц, музыку, очень приятную и мелодичную, хотя фанату рока не хватало басов и ударных, стуки, скрипы, иногда стоны, достаточно откровенные и вполне однозначные.

Его убежище становилось всё меньше и меньше. Вскоре, чтобы просто пошевелить руками, приходилось прикладывать большие усилия. Хотя, конечно, это он сам рос. Вскоре уже должно было подойти время его рождения.

Сказать, что он был в предвкушении – значит, ничего не сказать. Какой будет его новая семья? Будут ли у него братья или сёстры? Был ли мир, в котором он оказался, ещё Землёй или божество обслуживало не только Солнечную систему? Вопросы, вопросы, вопросы… снова эти загнутые палочки в конце фраз. Нигде от них было не спрятаться.

Но когда стенки его, теперь уже, скорее, темницы, в первый раз конвульсивно сжались, он понял, что вскоре сможет получить хоть какие-то ответы.

Говорят, что роды для женщины – один из самых болезненных процессов, какие только бывают на свете. Так вот он теперь мог сказать, что для младенца это тоже не самое приятное действо. Схватки становились всё сильнее, казалось, что его просто раздавит. Когда-то бывшее таким большим и просторным пристанище превратилось в пыточную камеру пострашнее железной девы.

Снаружи было очень шумно. Топот чьих-то ног, строгие и спокойные приказы, видимо, врача, стоны, странно, но почему-то мужские… однако громче всего этого, конечно, были женские крики. Несложно было догадаться, кто их издавал. Он не знал, оставила ли его природа мужчиной, но слушая эти звуки, искренне на это надеялся. Да и жить в женском теле разуму тридцатилетнего мужчины было бы довольно неудобно.

Наконец, ситуация начала меняться. А если точнее, начало меняться его положение. Он уже довольно давно висел вниз головой и, в общем-то, привык к этому, но сейчас дело было в другом. Схватки, наконец, возымели эффект, и маленькое тело толчками отправилось к… выходу.

Свет залил глаза, слишком яркий после месяцев полутьмы. Непроизвольно, скорее всего на чистом рефлексе, он открыл рот, из которого, вместе с немного вязкой жидкостью, вырвался его первый крик. Вокруг раздалось одобряющее кудахтанье акушерок, но почему-то оно очень быстро смолкло.

Но думать о причинах этого не было сил. Свет не давал сосредоточиться, организм, привыкший к существованию в подвешенном состоянии, быстро наливался тяжестью, клонило в сон. И когда его бок ощутил такое знакомое тепло, стало понятно, что дальше бороться с усталостью уже нет сил.

Вокруг мелькали пятна. Размытые, словно бы видимые из-под воды, лишённые насыщенного цвета, какие-то странно ненатуральные и как будто нарисованные. Однако, определить в этих пятнах людей было совсем не сложно. Они ходили медленно, на цыпочках, но всё равно не могли стать совсем бесшумными. Дыхание, шуршание одежды, редкие причмокивания или почёсывания. Для него, совершенно не представляющего, чем занять голодный до информации мозг, такие детали походили на живительную влагу для умирающего от жажды. Теперь, когда он стал настоящим, отдельным человеком, та блаженная расслабленность, что ощущалась в мамином животе, бесследно пропала. Хотелось исследовать мир вокруг, пощупать и потрогать вообще всё, что только можно, а может быть даже обнюхать и облизать.

Единственное, что омрачало предвкушение будущих открытий – навязчивое ощущение, что что-то не так. Он лежал в палате с ещё несколькими новорождёнными, они кричали, приходили взрослые, кажется, кормили малышей, те замолкали. Его самого тоже несколько раз поднимали и на языке ощущалась невероятно приятная сладость грудного молока. Вот только между ним и остальными младенцами была одна разница. Мимо его кроватки люди старались перемещаться как можно медленней и тише.

Нет, конечно, тут вообще никто не бегал и не кричал, но разница всё равно ощущалась. И он лучше многих знал, что означала такая осторожность по отношению к пациенту, не важно, родильного или любого другого отделения. Он и сам когда-то точно также, почти непроизвольно, вдавливал пальцы в подошву тапочек, чтобы их задники не шлёпали по полу и прижимал к груди пакеты, чтобы не так сильно шуршали.

Причина могла быть лишь одна. Болезнь. Не успев появиться на свет, он уже чем-то болел. Однако пока, в новой среде, с кучей раздражителей, было сложно даже нормально ощущать своё тело. К примеру, он так и не смог ощутить боль от перерезанной пуповины, хотя это должна была быть часть его организма, как палец или ухо. А потому понять, что именно не так, было невозможно. Так что оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что в итоге всё образуется.

Внутренние часы в этом маленьком теле работали отвратительно. А с учётом того, что он часто засыпал от усталости и безделья, определить, сколько прошло времени с рождения, было невероятно сложно. Может пара недель, может месяц. Радовало, что пятна постепенно приобретали всё более чёткие очертания, а ручки и ножки начинали хоть как-то слушаться его команд.

Однако, сегодняшнее размеренное существование младенца было прервано. Над его кроваткой сгрудилось сразу много пятен. Они о чём-то возбуждённо и тревожно гудели, язык был совершенно незнакомый и непонятный, хотя и красивый. Какое-то время говорил один человек, судя по всему, мужчина. Но голос был незнакомый.

Его подняли в воздух, совсем непрофессионально, грудь тут же заболела от слишком сильного сжатия. Судя по тому, что ладони были грубыми и большими, это был тот незнакомец. Перед глазами мутнела смесь разных цветов, но одно можно было сказать точно: борода присутствовала. Несколько фраз, оставшихся без ответа, похоже, были адресованы младенцу. Никакого сюсюканья, никаких ути-пути.

А потом тело затопило невыразимо приятное тепло. Словно бы каждую клеточку хорошенько отпарили в бане, а потом напоили вкусным сладким чаем. Невероятное блаженство, ни разу не испытанное в прошлой жизни. Почему-то он был уверен, что это дело рук его нового гостя.

К сожалению, в конце концов, блаженство закончилось, его положили на место, а взрослые пятна вышли из палаты. Судя по его опыту, сейчас должно было происходить объяснение с родственниками, в данном случае, родителями. Естественно, ничего слышно не было, но даже если бы и было, он бы все равно ничего не понял.

Тёплый мужчина приходил ещё трижды, и ещё трижды маленькое тело купалось в наслаждении. А потом визиты прекратились. Судя по тому, что громкость передвижения окружающих так и не изменилась, пользы от этих посещений, кроме, непосредственно, удовольствия, не было никакой.

Где-то неделю назад пятна окончательно превратились в нормальные человеческие силуэты. Странно было видеть настолько огромных людей, но вскоре он привык. Хождение на цыпочках не прекратилось, но перешло в новую стадию. Это он тоже помнил. Когда человек был уже не в силах продолжать искренне переживать о больном, его шаги становились особенно широкими, словно он старался как можно быстрее убраться из запретной зоны.

Лишь три человека продолжали относиться к нему также трепетно и нежно. Первой была престарелая акушерка, женщина, в которой, даже с учётом поправки на габариты «взрослых», всё казалось слишком большим. Высокая, шириной плеч и размером рук больше похожая на профессионального воина, с густо-красным носом, постоянной улыбкой во все тридцать два зуба и раскрытыми, словно в вечном удивлении, глазами. Слух отлично работал с самого рождения, и пусть он не знал языка, выяснить, как её зовут, было несложно. Имя большой акушерки было Таракис, и оно ей невероятно шло. Она единственная из всего персонала продолжала нянчиться с ним не по долгу службы, а потому, что искренне этого хотела.

Вторым был невысокий мужчина с роскошными русыми бакенбардами, смеющимися искорками в глазах и мелодичными переливами в голосе. Этого человека он знал уже очень долго. Именно его голос чаще всего звучал рядом. Пожалуй, стоило бы называть его папой, но на вид молодому человеку было максимум лет двадцать пять, так что на такое обращение просто не поворачивался язык. Всё-таки опыт прожитых лет давал о себе знать.

Однако, был ещё один человек. И вот её называть мамой ему ничто не мешало. Она не была особенно красива. Скорее тут было бы уместно слово «тонкая». Тонкие пальцы, тонкие руки, тонкий стан…, и вся она, от образа до поведения, была преисполнена этой особой тонкости. Той тонкости, с которой старый хирург делал надрез, спасающий жизнь пациенту, а юноша прижимал к себе любимую. Невероятная мягкость и аккуратность, в которых, так глубоко, что почти невозможно заметить, скрывался несгибаемый стержень, основа, без которой всё бы мгновенно развалилось.

Она проводила с ним почти всё время. Если не держала на руках, то сидела у кроватки или стояла где-то неподалёку. Иногда к ней подходили муж или сестра Таракис, что-то говорили, она кивала и пропадала на какое-то время. Видимо, ходила поесть и поспать. Всегда недостаточно, потому как с каждым днём мешки у неё под глазами становились всё больше, а сама она – всё более худой.

Почти физически ощущались те бесконечные любовь, забота, нежность и тепло, что изливались на него от этого человека. И также ощущалось, что его собственное существование, просто тот факт, что он есть на этом свете, наполняло её силой и жизнью подобно маленькому солнцу. Несмотря на то, что на самом деле он вряд ли походил хотя бы на тлеющую лучину.

Теперь он мог сказать, что с его телом, и правда, было что-то не в порядке. Даже для новорождённого оно было слишком слабым. Когда-то, в прошлой жизни, он часто проходил мимо палаты, где на маленьких кушеточках лежали такие же маленькие люди. И они, несмотря на беспомощность и беззащитность, были довольно активны. Ворочались, дёргали своими ручками и ножками, кричали, плакали – в общем, вели себя как нормальные младенцы.

В каком-то смысле, то, что он сам ничего из этого не делал, обуславливалось взрослым разумом. Но никто не мешал ему пробовать, и результаты были неутешительны. Уже от пары вялых движений его тело наливалось свинцом, и исчезало всякое желание продолжать попытки. У него ничего не болело, но эта тяжесть буквально убивала. Казалось, он оказался в тюрьме собственного организма, в личных зыбучих песках, вытягивающих силы и уверенность.

Это была пытка куда изощреннее, чем мог бы придумать самый искусный инквизитор. Понимание того, что всю твою будущую жизнь эта тяжесть будет преследовать тебя. Неотступно, неумолимо, до самой гробовой доски. Потому что он прекрасно понимал: такое не лечится.

Он бы сдался. Плюнул на всё, отказавшись от существования в зыбучем песке. Вот только он уже дал обещание. Эта жизнь не принадлежит ему одному. Три тени, маячившие за спиной, постоянно толкали вперёд, не давая даже замедлить шаг, не то, что остановиться. И ещё, конечно, была его мама.

Сколько всего скрыто в этом простом слове. Тогда, на Земле, он читал статью одного лингвиста, в которой тот рассуждал о сущности слова «мама». Дело было в том, что без каких-либо взаимодействий, очень многие языки мира сходились в его произношении. И этот лингвист предположил, что суть как раз в том, какие звуки первыми проще всего издать младенцу. То есть слово «мама» было придумано не взрослыми, а новорождёнными детьми. Может, поэтому в нем всегда была некая магия, призрачный свет, исходящих откуда-то из глубины самой души.

Мама, своей заботой, вниманием, любовью, не давала ему впасть в отчаяние. Не позволяла махнуть на всё рукой. Именно благодаря ей он решил, что будет бороться до последнего.

Глава 2

Что требуется от человека, желающего как можно скорее оправиться после сложной операции: ампутации или серьёзной травмы? Ответ банален. Упорство. Упорство и пренебрежение болью. Упорство и игнорирование неудач. Упорство, часто приводящее в ужас окружающих. До кровавой рвоты, до помутнения сознания, до окончательного лишения сил.

Что требуется от человека, чья травма – всё тело? Опять же, догадаться не сложно. Упорство в десять раз большее. А если этот человек – грудной младенец?

Сколько раз к нему приходило желание умереть прямо на месте, мгновенно и безболезненно? Сколько раз больные детские лёгкие, не способные снабжать тело достаточным количеством кислорода, жгло адским пламенем? Сколько раз руки и ноги были словно пробиты миллионами игл из-за того, что мышцы отказывались нормально работать? Сколько раз голова почти разваливалась на части, потому что желание заснуть, становившееся почти необоримым, подавлялось волей и тремя тенями, следящими из пустоты?

Но больше всего этого убивало то, что целью всего этого безумия было банальное выживание, а сложнейшие упражнения состояли лишь в нестройных дёрганьях маленького тела. Складывалось впечатление, что он пытался пройти только десяток шагов, при этом затрачивая усилия на десяток кругосветных путешествий. И никто не мог понять или хотя бы увидеть его старания. Но больше ничего сделать было нельзя. Как не существовало лекарства от старости, так не было и искусственного способа сделать тело сильнее. Тем более, такое маленькое тело.

Прогресс… даже если и был, в постоянном самоистязании он этого не замечал. Он лишь знал, что его мама становилась радостнее день ото дня, и краснота на её глазах уступала место счастливой улыбке. Этого было достаточно. Сестра Таракис тоже явно стала куда радостнее, и толстые губы на её круглом лице растягивались всё шире и шире.

А потом к нему пришла новая гостья. Сидящая на руках отца маленькая девочка смотрела на младенца с нескрываемым любопытством. Ей было года четыре. Пухленькая, до невозможности милая, с парой больших бантов над ушами похожая на фарфоровую игрушку. Молочно-белые ладошки потянулись вперёд, к нему, но мужчина тут же одёрнул дочку. Да, сомневаться не приходилось: это его старшая сестра. Ну… как старшая. Биологически всё было верно, вот только этот карапуз вряд ли умел считать даже до десяти. Новая жизнь обещала быть очень странной.

И теперь он был уверен, что его старания не пропадали даром. Потому что такого непредсказуемого посетителя могли пустить лишь к поправляющемуся пациенту. То, что задумывалось как его собственная версия физиотерапевтического массажа, а стало одной из страшнейших пыток, дало свои плоды.

Второе дыхание не открылось, как это часто описывалось в книжках, но и прекращать он не собирался. Только когда он покинет больницу станет понятно, что угроза позади. И пока этого не произошло, адские тренировки, для всех вокруг выглядящие как еле заметные подёргивания, не прекратятся.

– Давай, малыш, это же не сложно. Тётя. Ну же, скажи, порадуй тётю Таракис! Тётя. Тё-тя.

Не то, чтобы ему было жалко, но горло просто отказывалось слушаться. Выходил либо крик, либо неопределённый хрип. Заставить своё тело повиноваться всё ещё было невероятно сложно. С того дня, как больничная палата сменилась детской комнатой в большом доме, прошло уже несколько месяцев. И примерно столько же эта большая женщина работала его няней. Видимо, слишком сильно она прикипела к беззащитному и беспомощному младенцу. Настолько, что ушла с места, где работала много лет.

– Как сегодня мой мальчик? – дверь комнаты отворилась, и он почувствовал тепло, такое родное и нежное. В прошлой жизни он был обделён материнской лаской. Она умерла, когда ему было три, и, конечно, он ничего о ней не помнил. Поэтому в этот раз он наслаждался каждым мгновением.

– Неплохо, госпожа. Правда, говорить у нас пока не получается, но это нестрашно. Уверена, что он вырастет и станет невероятно умным, да, золотко моё? – пухлые пальцы отработанным движением бросились к его животу. Щекотка ему не нравилась, но сестру Таракис это, похоже, не волновало. Да и как бы он смог выказать свой протест?

– Не сомневаюсь в этом, – на смену аккуратным, но грубым и слишком толстым рукам няни пришли мамины – мягкие и тонкие. – Ты точно станешь самым-самым, радость моя.

Как же ему хотелось сказать ей, что он обязательно исполнит все её мечты и чаяния. Но проклятое тело отказывалось слушаться. Организм упорно сопротивлялся его желаниям, отодвигая всё дальше и дальше долгожданный миг. И только разум мог работать на полную, впитывая новую информацию безостановочно и на невероятных скоростях. Иногда ему даже казалось, что это не его мысли, настолько быстрыми и чёткими они были.

Местный язык он начал учить сразу после выписки из больницы, когда больше не требовалось ежедневно умирать от «тренировок», и освоил на разговорном уровне через четыре с половиной месяца. Да, сложных слов он не знал, банально потому, что никто при нём их не произносил. Но понимать окружающих это не мешало. В прошлой жизни Семён знал пять языков, включая арабский и латынь, так что его можно было назвать начинающим полиглотом, но никогда изучение чужой речи, тем более без системы и словарей, не было таким простым.

Однако, определить причину этих изменений не получалось, а потому пришлось списать всё на побочные эффекты от перерождения. Всё-таки, похоже не зря говорят, что дети всё схватывают на лету.

И, конечно, про себя и свою семью он тоже узнал немало.

Лазарис Санктус Морфей. Так его звали. Красивое имя, тут у него не было никаких претензий. Отец был известным художником, мама – преподавательницей этикета в элитном учебном заведении. На самом деле, семья была довольно большой. По отцовской линии у него было ещё два дяди, по материнской – тётя со своими детьми, жившая отдельно. В доме также проживали оба деда и прабабка, единственный человек, который был ближе него к гробовой доске. Плюс множество слуг от дворецкого и повара до прачек и самой сестры Таракис.

По факту прислуга не была особенно необходима: все вышеназванные могли позаботиться о себе сами. Но тут дело было в другом. Статус. Род Морфеев не был особо знатным, но всё равно очень известным, и иметь слуг им полагалось, как, к примеру, серьёзному человеку полагалось знать тот же этикет. Да, он переродился аристократом. А судя по тому, что на Земле дворянство почти исчезло и точно не имело таких привилегий, это всё-таки был иной мир. Что же, так было даже лучше. Не нужно было волноваться, что судьба столкнёт его с кем-то знакомым.

А ещё у него была старшая сестра, та самая фарфоровая куколка с русыми, в отца, волосами. Её звали Ланирис. И после мамы и сестры Таракис именно Лани была самым частым его посетителем. Зрелище появляющейся из-за перил пухлой моськи доставляло огромное удовольствие. Для взрослого разума она была просто маленькой девочкой, милой и забавной. И вспоминал он о том, что она старше только тогда, когда в поле зрения попадали его собственные, тонкие, покрытые вязью венок ручки.

Он отлично помнил, как приехал из роддома, лёжа в переносной люльке. Малютка с улыбкой от уха до уха бросилась вперёд и, опередив предупредительные крики родителей, заглянула внутрь. Раньше, в полутьме палаты, рассмотреть младенца было довольно сложно, но здесь, на свету, его болезненная, отдающая в синеву бледность бросалась в глаза. Даже такая кроха, как Лани, могла понять, что это совсем не норма. Радость на её личике сменилась удивлением, а потом из больших голубых глаз покатились крупные слёзы. В ту секунду ему было невероятно стыдно за самого себя. Совершенно беспричинно, ведь он не был виноват в своём состоянии. Но зрелище тихо плачущей девочки едва не разорвало сердце на части.

К его обещаниям тогда прибавилось ещё одно. Защищать эту малышку ото всего на свете, не важно как, но сделать всё, чтобы она больше никогда ТАК не плакала.

И сейчас, глядя на её счастливую улыбку, он чувствовал то же тепло, что исходило от его мамы.

– Лаз! – даже в четыре года твёрдый звук «Р» упорно отказывался подчиняться Лани, так что полное имя брата было ей не по зубам. Однако, это не мешало ей, с дозволения няни опустив один бортик его кроватки, трещать без умолку обо всем, что только могло прийти в эту маленькую головку. Список, кстати, был довольно нестандартный. Вместо кукол и платьев Ланирис увлекалась рыцарскими сражениями, мечами и, конечно, магией.

Именно из её щебета Лазарис узнал об этом поразительном факте: мир, куда он попал, был оккупирован волшебниками. Магия царила везде, и сильнейшие чародеи были элитой общества ничуть не меньшей, чем потомственные аристократы.

К огромному сожалению, никаких деталей, кроме того, что маги крутые и сильные, Лани не знала. И это стало для Лаза настоящим ударом. Он чувствовал себя Алисой, которая прыгнула за кроликом в бездонную нору, но перед самым приземлением вдруг зависла в воздухе. И ни туда, ни сюда. Дивный новый мир лежал за стенами детской. Мир, наполненный тем, о чём хотя бы раз мечтали все дети Земли. Но чтобы дотянуться до этого мира… на самом деле он должен был быть благодарен судьбе и своему упорству, что ещё дышит. О магии речь шла если не в последнюю, то по крайней мере, в предпоследнюю очередь.

Атмосфера в доме Морфеев была крайне неоднозначной. Редко где можно было встретить такую смесь радости, печали, облегчения и тревоги. Причиной же для подобного стал день рождения самого младшего члена семьи – Лазариса Санктуса Морфея.

С одной стороны, первый и пока что единственный наследник знатной фамилии праздновал год жизни. С другой же, несмотря на совершенно искреннюю поддержку, люди не могли не осознавать, в каком положении находился мальчик. Уже сам факт того, что он протянул этот год можно было назвать настоящим чудом. Многие в глубине души считали, что этот первый день рождения станет для ребёнка и последним.

Естественно, никто не смел произнести нечто подобное вслух. Фелиция Морфей, в девичестве Фелиция Рамуд, при всей своей внешней мягкости и кротости, в определённые моменты могла быть поистине ужасающей. Класс, руководительницей которого она была, ходил перед этой женщиной по струнке вовсе не из-за доброты. И все в доме прекрасно понимали: простая оговорка о возможном будущем её сына определенно станет началом того самого «определенного момента». Так что к празднику готовились обстоятельно и с большим вниманием.

И единственным, кого надвигающееся торжество нисколько не волновало, был сам Лаз. И вовсе не потому, что, как все думали, он пока не понимал самой концепции дня рождения. Его в принципе больше не интересовало количество оставшихся за плечами лет. Просто потому, что для него само понятие возраста настолько исказилось, что стало бессмысленным. Телу – год, разуму – тридцать один. И что считать правдой? Первое? Второе? Среднее арифметическое?

Поэтому вместо того, чтобы думать о своей нелёгкой судьбе или рассуждать на какие-то высокие отвлечённые темы, Лазарис занимался тем, что пытался почувствовать собственную душу.

Полтора месяца назад Лани умудрилась выдать невероятную тайну, прежде скрытую за семью печатями. Магия в этом мире в качестве топлива использовала именно душу волшебника, как огонь использовал дрова, чтобы гореть. Конечно, больше никаких деталей толстощёкий партизан не раскрыл, но сама идея была достаточно простой, чтобы додумать остальное. Если чародей использует заклинания через свою душу, то он должен по крайней мере ощущать её и уметь управлять. Продолжая аналогию, дрова сами собой не загорятся: их нужно правильно сложить, поджечь и следить за поддержанием пламени.

Вот только ничего не получалось. Всё равно что искать черную кошку в темной комнате – не зная даже примерных ориентиров, сделать хоть что-то было невероятно сложно. Что он только не испробовал. Пытался погрузиться в медитативный транс, следовал выученной зачем-то на втором курсе технике осознанных сновидений, доводил себя до полного изнеможения, надеясь, что таким образом на него снизойдёт какое-нибудь просветление. Бесполезно.

Однако, сдаться было бы слишком просто. В груди кипела злость. На самого себя, на болезнь, на богиню, подкинувшую ему такое паршивое перерождение. Почти пятьдесят дней упорных и бесплотных попыток. Он был на пределе.

И именно в этот момент в комнату вошла сестра Таракис, заставив его взорваться потоком брани. Мысленно, разумеется. Нет, Лазу нравилась эта большая женщина с вечной улыбкой на пухлых губах. Но сейчас она была последним человеком, кого он хотел бы видеть. И причина этой неприязни неумолимо приближалась к его животу.

– Ути-пути, моё золотко! Проснулся уже? У тебя ведь сегодня день рождения! Принимай свои первые поздравления… Яй!

Всё случилось так внезапно, что Лаз лишь спустя несколько минут, когда топот тяжёлых шагов давно стих на лестнице, смог осознать произошедшее.

Прикрыв глаза, он постарался максимально подробно воспроизвести в памяти нужный кусочек. Вот пара сарделькоподобных пальцев уже всего в паре сантиметров от его пупка. Вот злость, что копилась последний месяц, наконец, находит выход, изливаясь на ни в чем не повинную, в общем-то, женщину. А потом… потом сестра Таракис резко отдёргивает руку, словно получив хлёсткий удар по ладони.

Нет. Нет-нет-нет… точно было что-то ещё. Между причиной и следствием должен был быть некий процесс, который превратил одно в другое. Он точно ничего не сделал и тем более не сказал. Тогда… подумал? Точно! Это были его мысли.

Он захотел, и произошло нечто, выходящее за рамки нормы. А это могло обозначать только одно.

Магия!

Глава 3

– Здравствуйте, господин Морфей, госпожа Морфей, – гость был высок и худ, а в этих длинных многослойных одеяниях, переливающихся всеми оттенками синего, он казался едва ли не воздушным.

– Мы очень рады вас видеть и благодарим за то, что ответили на наше приглашение, – Санктус поклонился профессору Дома Магии.

Благодаря своему отцу, Кратидасу Морфею, Санктус, отец Лаза, мог смотреть на магов как на равных, но ситуация была необычной. Крупнейшая в стране академия вовсе не была обязана тратить драгоценные кристаллы-оценщики на годовалых детей. Это был скорее визит вежливости в ответ на просьбу Кратидаса. А потому стоило показать гостю их благодарность хотя бы таким образом.

– Не стоит, не стоит, – любезная улыбка растеклась по узкому лицу. – Давайте перейдём к делу. На самом деле, я был сильно заинтригован этим запросом. Приказ поступил от начальства моего начальства и, если честно, мне даже не особо объяснили, в чём, собственно, проблема. Что такого произошло, что вам раньше срока понадобился оценочный камень? Ведь вашей дочери только четыре, до официальной церемонии ещё два года.

– Вы отлично осведомлены, уважаемый. Но дело не в нашей дочери… – супруги неуверенно переглянулись, понимая: то, что они собирались сказать, было полным бредом.

– Тогда что стало причиной моего визита? – любезная улыбка стала вдвое уже.

– Мы бы хотели, чтобы вы проверили нашего… нашего сына.

– Сына? Погодите, это тоже было в отчёте… годовалого ребёнка?! – на вытянутом лице мага отразился гнев, а у виска забилась жила. – На что вы тратите моё время?!

– Подождите, уважаемый, мы бы не позвали вас просто так! – Фелиция Морфей впервые вмешалась в разговор. И было в её голосе что-то такое, что вся раздражённость гостя сразу исчезла.

– Ладно, – помассировав переносицу, волшебник, не дожидаясь приглашения, опустился на широкий диван. – Расскажите мне всё по порядку.

– И вы верите этой женщине? – в голосе мага всё ещё оставался скепсис, но на лице отражался нескрываемый интерес.

– Она была с этим ребёнком с самого рождения, ей нет особого смысла лгать о подобном. И даже так, мы не могли проигнорировать такую невероятную возможность.

Санктус сидел в кресле напротив гостя, явно сильно нервничая. При всём своём влиянии Кратидас не любил использовать своё положение в личных целях. Всё, что он выторговал у Дома Магии – это просто визит. Ни больше, ни меньше. И если им не удастся убедить мага истратить на Лаза оценочный камень, все усилия старого министра окажутся бесполезны.

– Хорошо, – с силой проведя ладонью по лицу, маг встал с дивана. – Если всё окажется лишь воображением престарелой няни, то у меня будут большие проблемы за напрасную трату ценных ресурсов. Но вы правы, пренебрегать подобным было бы куда большим преступлением. В конце концов, маги – будущее страны. Проведите меня к ребёнку.

– Пойдёмте, уважаемый.

Небольшая процессия из трёх человек поднялась по лестнице и остановилась у дверей детской, раскрашенной в оптимистичный оранжевый цвет. С едва заметным скрипом отворив её, Фелиция пропустила мужчин внутрь. Магу пришлось пригнуться, чтобы не удариться о притолоку.

Вопреки весёлым цветам и множеству игрушек, накупленных родителями ещё до рождения сына, атмосфера в комнате царила совсем не радужная. Шторы были плотно задёрнуты, не пропуская внутрь ни лучика дневного света, воздух был сух и жарок, пахло лекарствами и болезнью.

С разрешения Санктуса гость наклонился над кроваткой.

– Милостивый свет…

У мага были жена и дочь. Ей скоро исполнялось одиннадцать, но он прекрасно помнил, какой она была милой, пухленькой, розовощёкой малышкой с ясными глазками и огненно-рыжими, в мать, волосами.

Но этот ребёнок… бледный как смерть, настолько тощий, что можно было пересчитать ребра, с совершенно белой, как у древнего старика, головой и красными, налитыми кровью глазами… Вариант с неправильным обращением исчез также быстро, как и появился, супруги явно очень любили сына. Но оставшиеся возможности были не лучше.

– Что с ним? – в тихом голосе мага сквозила искренняя жалость.

– Никто не знает, – Санктус тяжело опустился на детский стульчик. – С самого рождения он был очень слабым, и мы ничего не могли с этим сделать. Не помогли ни лекарства, ни особое питание, даже вмешательство целителя оказалось бесполезным. Мы благодарим небеса уже за то, что он дожил до этого дня. И тем важнее нам ваша сегодняшняя помощь.

– Я… я вам очень сочувствую, правда.

– Спасибо, это для нас важно.

– Ладно, малыш, – замок на небольшом саквояже со щелчком открылся, и в руке мужчины оказался странного вида аппарат. Вытянутая воронка, покрытая сложной вязью узоров, с широкого конца была закрыта большим матово-серым камнем. Другая сторона заканчивалась небольшим утолщением с мягкой накладкой. – Давай проверим тебя.

– Нам выйти? – с некоторой опаской глядя на агрегат, спросил Санктус.

– Нет, не нужно, можете остаться. Итак, приступим.

Мягкий упругий пятачок определителя магии упёрся Лазу в грудь. Пару секунд ничего не происходило, а затем камень, похожий на выпуклую линзу фонаря, засиял мерным серебристым светом. Приятное, мягкое свечение успокаивало и замедляло мысли. Однако, так было только поначалу.

Через минуту свет, раньше сравнимый с обычной восковой свечкой, стал почти втрое ярче, и аппарат впервые мигнул чисто-белой вспышкой. Маг кивнул.

– Минимальный ранг. И судя по всему, это далеко не предел.

Вскоре аппарат уже освещал всю комнату, пусть и тускло. Последовала новая вспышка, и склонившийся над кроваткой мужчина показал широкую улыбку.

– Средний потенциал, и даже не начал показывать признаков замедления. Вы можете гордиться своим сыном, – на лицах супругов отразилась редкая за последний год радость.

Следующий рубеж был достигнул, когда на камень уже было неприятно смотреть, и маг положил на глаза ребёнка ладонь.

– Высокий! Отлично! Я точно не зря на это решился, – рука Санктуса почувствовала крепкие пальцы жены, впившиеся в кожу.

Однако, даже этим дело не ограничилось. Ещё через пять минут в сиянии камня было невозможно рассмотреть очертаний мебели, а глаза приходилось зажмуривать.

– Высший… неужели? – в голосе мага было легко разобрать невероятное удивление.

Но в следующее мгновение свечение резко затухло, словно кто-то набросил на кристалл тяжёлый полог.

– Поразительно! – мысли в голове Павоса Эраля бежали быстрее курьерских лошадей. Произошедшее было невероятно значимо. Да, может, высшего ранга, ребёнок Морфеев и не достиг, но подобрался к заветному титулу очень близко. В каком-то смысле его даже можно было причислять к высшим, особенно с учётом того, насколько рано проявились способности мальчика.

– Наш сын крайне одарён, это же великолепно! Что тут ещё говорить? – Санктус протянул было к нему руку, но тут же с шипением отдёрнул и уставился на порезанный палец. Маг даже не заметил, как создал вокруг себя область агрессивной энергии.

– Нет-нет-нет, не просто одарён… – Павос немного пришёл в себя, и воздух перестал отсвечивать кромками режущего ветра. – Давайте попробую объяснить вам положение вещей.

– Просим вас, – после такого только идиот бы не понял, что дело, и правда, невероятно важное.

– Хорошо, смотрите, м… – для самого мага такая информация была сама собой разумеющейся. Так что тщательно разжёвывать всё это было почти противно, тем более, с учётом важности момента. Но он должен был удостовериться, что пара перед ним понимала всё до конца. – Начнём с того, что знает почти любой человек. Каждый маг от рождения обладает определенным магическим потенциалом, обуславливаемым силой его души. Чем сильнее она – тем легче тебе будет применять магию. Но у восьмидесяти процентов населения Люпса потенциал, фактически, равен нулю. Это означает, что колдовать таким людям не дано. Вы двое, насколько я знаю, именно такие… Конечно, в этом нет ничего плохого! – поняв, что в пылу сказал довольно обидную вещь, Павос сразу попытался исправиться, хотя получилось довольно неуклюже.

– Всё верно, мы с женой не имеем таланта к волшебству. Но сейчас нас волнует наш сын, так что рассказывайте дальше, пожалуйста, – Морфеев сейчас вообще ничто иное не волновало. И тут маг их прекрасно понимал.

– Да, простите, – смущённо кашлянув, он продолжил. – Так вот. Минимальный потенциал, как у вашей няни означает, что магия будет даваться человеку со скрипом. Даже для небольшого прогресса придётся приложить немало усилий. Из оставшихся двадцати процентов таких людей – девять из десяти.

Дождавшись, пока супруги кивнут, мужчина продолжил.

– Средний потенциал уже считается отличным показателем. Имея его и родство к паре элементов можно поступить почти в любую магическую академию. Из оставшихся, таких – подавляющее большинство. Людей с высоким потенциалом – лишь сотни на всё многомилионное королевство. Максимум тысяча-полторы. Такие маги считаются элитой, где бы не появлялись.

Наконец, на лицах супругов начало проступать понимание. Обычные люди, не имеющие к магии прямого отношения, крайне редко сталкивались с такими материями. Но отец и мать Лаза не были глупы. Они видели произошедшее и не могли не соотнести свечение камня-определителя со словами взволнованного чародея. В принципе, уже сейчас было легко понять масштабы, но Павос собирался закончить свой рассказ.

– Высшим потенциалом в Кристории обладают лишь одиннадцать человек. Они, если не считать тринадцатилетнего паренька, проходящего сейчас сложнейшие курсы подготовки – опора всей Кристории и козыри в любой войне. Ваш сын, к огромному сожалению, не достиг титула высшего. Но дело не только в силе души, – поднявшись с места, Павос подошёл к кроватке. Два красных глаза тут же сфокусировались на нём с цепкостью дикого зверя. Маг непроизвольно вздрогнул. Теперь, зная о силе этого ребёнка, он уже не мог испытывать к нему одну лишь жалость.

Глубоко вздохнув и подавив дрожь в пальцах, он продолжил.

– Каждому профессиональному магу известно, что победа зависит от потенциала далеко не в первую очередь. Куда важнее опыт, мастерство, интуиция, если угодно. Способность мага умело использовать свою энергию намного ценнее большего объёма этой энергии. Признаюсь, поначалу я отнёсся к вашим словам без должного внимания. Не проникся тем, насколько поразителен факт применения заклинания годовалым младенцем. Но теперь я понимаю, что с учётом этого, а также его невероятно высокого потенциала этот мальчик вполне может стать на один уровень с высшими. Стать одним из сильнейших магов континента.

В комнате повисла мёртвая тишина.

– Это… это… – Фелиция Морфей, редчайший случай, не знала, что сказать.

– Как я и сказал, совершенно поразительно, – Павос Эраль кивнул, наконец убедившись, что родители ребёнка в полной мере понимают открывающиеся ему перспективы.

– Вы говорили, что самый юный высший Кристории сейчас где-то тренируется? – неожиданно спросил Санктус. – Ждёт ли это и Лаза?

– Этого я не знаю. Конечно, мне, как магу, также очень хотелось бы, чтобы этот ребёнок использовал свой потенциал на все сто процентов. Но я также понимаю всю сложность подобного из-за… – мужчина замялся, прекрасно понимая, какой щекотливой темы коснулся.

– Его состояния, – закончила Фелиция совершенно холодным безэмоциональным голосом.

– Да. Я не утверждаю, что ваш ребёнок в будущем не сможет добиться невероятных высот, ни в коем случае. Но вы не можете не понимать, что физическое состояние мальчика накладывает большие ограничения на всю его жизнь. И не важно, чем он будет заниматься, с этим придётся считаться.

– Мы понимаем это куда лучше вас, – пожалуй, женщина ответила слишком резко. Но в данный момент Павос просто не имел смелости на это указывать. – Мы не боимся того, что Лаза не возьмут на эти ваши особые курсы, уважаемый. Всё с точностью наоборот. Мы переживаем за него и не хотим подвергать излишнему риску. Особенно после всего, что ему и нам пришлось пережить. – На этом моменте представителю магической ассоциации захотелось провалиться сквозь землю. – Я хочу, чтобы вы передали это своему начальству и всем, кто захочет в будущем затащить Лаза в одно из подобных мест. Пока он не сможет решать сам, хочет ли он того, или нет, я не позволю использовать моего ребёнка в качестве подопытного кролика. Вам всё ясно?

– Да, я понимаю.

На представителя Дома Магии было жалко смотреть. Прибыв в ореоле внушительности и, может, даже пафоса, сейчас он был практически уничтожен короткой речью Фелиции, переживая целый веер самых различных оттенков стыда.

– Тогда, думаю, вам лучше уйти.

– Мы совершенно точно не хотим, чтобы наш сын становился каким-то оружием правительства. Это даже не подлежит обсуждению, – когда Фелиция Морфей хотела, она с лёгкостью пренебрегала этикетом и жёстко вмешивалась в разговор мужчин. И по выражению лица Санктуса, гость в синей мантии понял, что ни одёргивать супругу, ни спорить с ней тот не собирается.

– Предоставить этому ребёнку образование, достойное его способностей, без частного обучения будет очень сложно.

– Мы это понимаем, – Санктус, похоже, окончательно отдал право голоса жене. – Но мы и не хотели, чтобы Лаз рос один, с пелёнок настроенный только на учёбу. У него должны быть друзья, должны быть интересы помимо магии, должно быть детство, в конце концов!

Голос женщины, эхом отдававшийся в совершенно тихом доме, был твёрд и строг, но знающие её люди могли бы услышать где-то там, в глубине, настоящую мольбу.

– Ну что же, в таком случае так и будет.

– То есть как? – похоже, даже Фелиция не ожидала такой быстрой капитуляции собеседника.

– Я сейчас объясню, – поднял руки Павос. – Прежде всего, я должен сказать, что юные дарования вроде Лазариса очень редко когда игнорируются правительством. И будь всё иначе, даже влияния вашего отца не хватило бы, чтобы избавить мальчика от столь нежеланной вами участи. Но с учётом его физического состояния всё значительно меняется. Прошу простить мне мою прямоту, но, насколько я смог выяснить, до сих пор довольно велика вероятность его внезапной смерти.

– Да, это так, – чуть дрожащим голосом подтвердила Фелиция.

– Как бы цинично это не звучало, но это может стать для вас спасением. Во-первых, Кристории нет смысла тратить столько ресурсов на того, кто, возможно, погибнет через пару лет. – Маг аж вспотел, настолько ему было неприятно говорить все эти вещи. Но сказать было необходимо. – Во-вторых, на его обучение наверняка придётся потратить куда больше средств, чем на подготовку здорового ребёнка. А в-третьих, ваш отец достаточно влиятелен, чтобы, в случае принятия решения в обход вас, устроить небольшой ураган в правительстве. Про той же причине я говорю вам всё это сейчас, я просто не имею права скрывать от сына и невестки министра такую информацию. Как я и говорил, при иных обстоятельствах его власти бы не хватило, чтобы уберечь Лазариса. Но с учётом всего вышесказанного, Кристории просто невыгодно настаивать на частном обучении мальчика против вашей воли. В результате было решено, что, если вы будете настаивать на запрете частного обучения, правительство полностью проигнорирует дар Лазариса.

– То есть к нему не будет проявлено никакого излишнего интереса? Никем?

– По сути, да. Естественно, за мальчиком будут наблюдать, надеюсь, вы понимаете, что это неизбежно. Но пока вы не решите изменить своё решение, для всего мира он останется совершенно обычным, пусть и очень одарённым ребёнком. Официально его потенциал будет определён в соответствии с правилами, по достижении шестилетнего возраста. Информация же о проведённых мной измерениях и факте применения магии годовалым ребёнком не будет известна никому кроме тех, кто её уже знает. Вы, я, ваш отец, мой непосредственный начальник, человек, определённо заслуживающий доверия, а ещё…

– Кто?

– Кто… король Кристории, конечно. Также я, как и те, от чьего имени я говорю, настоятельно рекомендуем вам провести с няней, обнаружившей дар мальчика, разъяснительную беседу. Скажите ей, что она ошиблась, можете сослаться на меня. – Мы понимаем… – кивнул Санктус, всё ещё прибывающий в шоке от сказанного.

– Хорошо, – на щеке высокого гостя уже образовалось красное пятно от постоянных волнений. – Ладно, я продолжу. Лазарис будет ходить в обычную школу, потом поступит в академию, я надеюсь заведёт друзей. Если он сам захочет стать на путь магии, я надеюсь, вы не станете ему препятствовать?

– Конечно, нет, – Санктус всё-таки вставил своё слово. – Мы только не хотим, чтобы его подвергали излишней опасности.

– Ну, тогда на этом всё. Позвольте откланяться и ещё раз прошу прощения за то, что мне пришлось сказать.

Трое, тихо обсуждающие в гостиной детали этой задумки, не могли даже представить, что в то же самое время виновник происходящего думал ровно о том же.

Конечно, этого разговора Лаз не слышал и не мог слышать, но вот процесс измерения потенциала, естественно, не прошёл мимо него. В конце концов, огромная воронка, направленная тебе прямо в грудь – вещь достаточно заметная. И суть дальнейших объяснений он понял, пусть и не полностью.

Он – маг, причём потенциально очень сильный маг. Кто-то, кто сможет встать в один ряд с сильнейшими людьми континента. Кого благодарить за такое? Богиню или слепой случай? Почему-то во второе верилось слабо. А вот то, что пославшая его в этот мир всесильная баба кроме семьи аристократов обеспечила ему недюжинный талант к магии, казалось даже закономерным. Правда, если говорить откровенно, Лаз предпочёл бы нормально работающее тело, а не магию. Но, похоже, всего и сразу не бывает.

А что бывает? В прошлой жизни он магическими талантами вроде как не отличался. По крайней мере даже в тридцать бить людей потоками воздуха не умел. Так что же изменилось? Во-первых, что-то, и правда, могла нахимичить сама богиня. Но почему-то ему эта версия казалась маловероятной. Слишком уж велико было пренебрежение в глазах той женщины.

Вторая же причина выглядела куда проще, а потому – вероятней. Лаз не знал, был ли на этой планете свой Оккам, но принцип его должен был работать в любом мире. Дело просто было в том, что его душа была старше. Как взрослый человек весит больше новорождённого, так и душа тридцатилетнего должна была быть больше души младенца. Банально из-за прожитых лет.

А из этого рождался неутешительный вывод: вопреки мнению его матери, отца и того мага, Лаз не был гением или избранным. Он просто получил фору. Да, фору очень большую, но никто не мог сказать, что будет дальше. У всех свои таланты, и с учётом всего вышесказанного могло легко оказаться, что в магии у него не окажется таланта. Всё-таки тут вступала в силу некоторая закостенелость взрослого разума, построенного в определённых условиях и определёнными способами, не подходящими для мира меча и магии.

И тогда, даже приложи он уйму усилий, в итоге его всё равно обгонят, рано или поздно. Решай всё в мире тяжесть твоей дубины – и человечество состояло бы сейчас из сборища перекачанных горилл. Также и здесь, как и говорил тот маг, нужно было не только иметь много магии, но и уметь её применять.

Потому зазнаваться было ещё слишком рано. Строить радужные замки Лаз не думал. Да, магия – вещь, безусловно, крайне занимательная. А в качестве мечты и некоего способа убить время, лёжа в кроватке без возможности даже поднять голову – вообще незаменимая. Но когда это превращается в потенциальное дело всей жизни, и от тебя ещё будут ждать поистине великих свершений, всё сразу переходит в разряд чистой прагматики. Возможно ли это? Сможет ли он это? Нужно ли ему это?

Он прекрасно знал, что разговоры типа: «Нет никакого «не смогу»!» – бред. Паралитик не заберётся на Эверест, а глухонемой не споёт арии, и никакие самовнушения не помогут. Трезво оценивать свои силы – залог успеха. Другой вопрос, что нельзя недооценивать собственные лимиты. Тот факт, что Лаз был до сих пор жив, показывал, что этим грехом он не страдает.

А потому сейчас было жизненно важно решить для себя: действительно ли магия – та вещь, которой он был готов посвятить всю жизнь. Потому что с учётом всего, сойти с этого пути уже вряд ли будет невозможно.

К счастью, дать ответ на этот вопрос ему было невероятно просто.

Глава 4

– Вот, внук, мы и на месте.

– Д-д-да, д-дед-душка, с-сс-спасибо. Тут и…интер-ррр-ресно, – его голос был похож на звук заедающего граммофона, но это в любом случае было лучше, чем ничего. А главное, теперь Лаз мог спросить у других людей что угодно, и это было невероятно приятно.

Благодаря этой возможности и состоялась сегодняшняя поездка, от которой четырёхлетний мальчик ждал очень и очень многого. Началось всё пару недель назад. С того, что он, наконец, добрался в списке своих вопросов до очередного пункта.

Первый дед Лаза, папа его отца, был министром при дворе короля. Однако, это не означало, что другие члены семьи не были влиятельными людьми. Один из дядей мальчика тоже служил в правительстве и сейчас активно пробивался наверх по карьерной лестнице, чем очень радовал Кратидаса Морфея. Прабабка просто была богата на грани неприличного, получив по завещанию от мужа огромные земли на побережье Пустого океана. А второй дедушка Лазариса, отец его мамы, в молодости дослужился до довольно высокого военного чина и теперь являлся одним из самых важных людей в гвардии столицы.

Именно он стал объектом интереса ребёнка. Вернее, не он сам, а странного вида механизм, заменявший старику левую руку. Даже на Земле технологии протезирования не успели достичь таких высот. Мужчина пользовался искусственной конечностью с полной непринуждённостью, словно настоящим живым органом. Семён Лебедев, всё ещё живущий где-то в закоулках памяти, как профессиональный инженер, не мог не восхититься такой тонкой работой.

Этот интерес и стал причиной первого выезда Лаза в город. Мама долго сопротивлялась идее деда, раз за разом повторяя слова о слабом здоровье, риске травм и «этих твоих железяках». Они, по её мнению, только и ждали удобного случая, чтобы упасть сверху на сына. В общем, вполне нормальные материнские опасения, тем более, с учётом состояния Лаза. Однако, аргументы отставного военного, строгие и непоколебимые, как войска на марше, за четыре дня сумели-таки победить инстинктивные страхи. За что мальчик был невероятно благодарен.

Раньше, если он куда-то и выбирался, то только в гости к соседям, где неизменно вызывал волны охов и ахов. В городе, понятно, вряд ли что-то изменится в этом плане, но он по крайней мере будет знать, что страдает не напрасно.

Поездка была не слишком длинной: поместье Морфеев находилось в получасе быстрой езды от стен города. Так что даже идиллический и от того невероятно скучный пейзаж бесконечных полей не успел ему наскучить. Плюс, четвёртая в его жизни поездка в настоящей карете добавляла путешествию определенного шарма и очарования. Когда же вдалеке показались стены Апрада – столицы и по совместительству крупнейшего города на тысячи километров вокруг, последние следы вялости сдуло лихим ветром цивилизации.

Четыре года, проведённые в прослушивании чужих рассказов и чтении редких не детских книг, случайно оказывающихся под рукой, не прошли для Лаза даром. В свою первую дальнюю поездку он отправлялся, имея некоторое представление об окружающем мире. Так, он успел вычитать в отрывке газеты, которую его отец как-то оставил в комнате, что Кристория – его новая родина, имела почти семнадцать миллионов населения и занимала площадь в пять с половиной миллионов квадратных текбайз, что бы это ни значило. Также он знал, что кроме Апрада в стране было ещё два города, по местным стандартам подходящих под местное определение мегаполиса, и что больше половины длины границы занимало побережье бескрайнего Пустого океана.

Однако, такие статистические данные Лаз собирал просто потому, что узнать что-то по-настоящему интересное в четыре года было почти невозможно. О его истинной страсти, магии, детям до шести лет вообще старались не рассказывать.

Кстати, его старшая сестра, Лани, прошла свою церемонию в прошлом году и получила результат «потенциал чуть больше высокого», что являлось невероятным показателем. Праздновали тогда всей семьёй, ведь сильный маг в семье – настоящее благословение. А довольно скоро нанятый мастер магии обрадовал родителей ещё одной замечательной новостью, поведав о невероятном упорстве ученицы. И Лаз знал, в чём дело. С какого-то момента его сестра стала очень серьёзной и собранной и во многом начала проявлять себя скорее, как вторая мама, нежели как сестра. А причина была проста: она по-настоящему поняла, в каком положении он находился. И это было бы даже забавно, если бы не было так грустно. Ведь это он пообещал защищать её от всего на свете, а в результате именно Лани теперь трудилась ради него.

Таким странным способом брат и сестра толкали друг друга вперёд. Лаз, глядя на её усилия, не мог допустить даже мысли о том, чтобы расслабиться и забросить своё рваное самообразование, и читал всё, что только попадалось на глаза: от тех же газет до маркировок на упаковках с продуктами и разных отчётов, которые его дед часто разбирал, сидя у кроватки внука.

Большая часть этих сведений всё ещё была бесполезна, но цепкий мозг ребёнка умудрялся выхватывать из общей кучи мусора крупицы полезных сведений. Из газет – последние новости и редкие статьи из рубрики «бытовая магия», с мешков картошки – названия регионов страны и городов, а из официальных бумаг – сведения о разных родах и их влиянии.

Однако, конечно, ничто из этого не могло сравниться с настоящей поездкой в город.

Апрад заслуживал титула столицы. Занимающий высокий левый берег одноименной реки, он простирался сколько хватало взора. Лаз помнил миллионники его прошлой жизни, но почему-то именно этот казался самым величественным. Может, с непривычки, может, из-за того, что смотрел на мир глазами маленького ребёнка, а может, из-за особенной атмосферы, витающей везде в этом огромном полусредневековом городе.

«Полу-», потому что этот мир лишь отчасти походил на то, каким описывается в учебниках истории век эдак шестнадцатый или семнадцатый. Высокая и низкая аристократия, а также почти бесправные крестьяне и рабочие, отсутствие у людей понятия о том, что такое конвейер, и ещё довольно устойчивая уверенность в том, что именно Солнце вращается вокруг планеты, а не наоборот.

Однако кое в чём Кристория и весь Люпс, так назывался континент, на котором находилось королевство, давно обогнали даже век девятнадцатый. На почти идеально чистых улицах пахло только камнем, деревьями и теми товарами, что продавались в местных лавках. Канализация и водопровод были устроены просто великолепно. Тут и там виднелись механизмы, которые выполняли самые разные функции: от зажигания фонарей до вызова кареты скорой помощи, а на тротуарах можно было заметить людей с металлическими руками, ногами, пальцами и это не вызывало ни удивления, ни ажиотажа.

А причиной того, что этот мир мог похвастаться технологиями, опережающими своё время на века, была всё та же великая и вездесущая магия. Снова и снова, везде и всюду Лаз натыкался на это понятие. Оно словно издевалось над ним, не способным пока даже приблизиться ко всем этим тайнам.

Однако, сегодня всё должно было измениться. Сегодняшнее путешествие для всех вокруг выглядело как простая поездка маленького мальчика на работу к своему деду. Очень мило и ни капельки не странно. Вот только Лаз подготовил настоящую пьесу для своей семьи на ближайшие пару недель. И этот визит лишь открывал первый акт.

Далеко-далеко на юго-востоке от Апрада, фактически, на другом краю мира, стоял другой город. Расположенный на самой границе земли и воды он, тем не менее, не собирался поддаваться стихии и подстраиваться под природные границы суши. Его высокие стены выходили на километры за береговую линию, о непоколебимые волноломы разбивались все ветра и бури, а величественные башни вырастали прямо из морского дна. Назывался он Талитейм, что переводилось с языка древних как «тысяча радуг». Лишь ночью пропадали над ним семицветные мосты и любой человек, посетивший Талитейм хотя бы раз в жизни, навсегда оставит эти фантастические виды в своей памяти.

Но страна, чьей столицей был этот чудесный город, не могла похвастаться миролюбием и сдержанностью. Последние две сотни лет Танильский каганат, крупнейшая держава континента, вёл непрекращающиеся войны со всеми соседями, планомерно увеличивая свои и без того огромные территории. Целью каждого правителя, наследуемой от предшественника, было полное и безоговорочное мировое господство. И ради этой цели ничто не казалось слишком большой жертвой.

В эту самую секунду по коридорам громады дворца, принадлежавшего, как и вся империя, великому кагану, живому богу среди людей, бежал маленький человечек.

Тяжёлые двери тронного зала содрогнулись от удара. За ним последовал ещё один, и ещё, и ещё. На седьмом ударе человечек, едва переводя дыхание, отпустил массивное кольцо и стал ждать разрешения на аудиенцию. Таково было непреложное правило этого места: любой человек был обязан в начале обозначить важность своего визита, а затем каган решал, стоит ли тратить драгоценное время на того или иного просителя. И семь ударов обозначали максимальную важность.

Через тридцать секунд створки, сдвинуть которые было бы не под силу и десяти мужчинам, отворились сами собой. Человечек прошмыгнул внутрь.

– Мой Каган! – его лоб с силой ударился о мрамор пола.

– Говори, в чём дело, – голос мужчины был глубоким и сильным, а в пустоте огромного помещения звучал и вовсе подобно грому. Человечек задрожал, но головы не поднял. Ему не положено было смотреть на апостола бога.

– Мой Каган, ваша дочь сегодня должна была проходить проверку на магический потенциал.

– Айниталия? Верно. И каков же её результат, что ты таким галопом нёсся сюда? Неужели выше семи? – система Каганата отличалась от Кристорской и делилась на десять ступеней, где десятая ступень соответствовала высшему рангу. – Это была бы, и правда, чудесная и долгожданная новость.

– Вы правы, выше…

– Восьмая? Отлично! Я точно устрою огромное празднование в её честь!

– Нет, сир… ещё выше.

– Неужели десятая?! Чтобы в одном человеке императорская кровь объединилась с такой невероятной магией… такого не было за всё время существование Каганата! Эта новость определённо стоит семи ударов.

– Нет, мой Каган, результат вашей дочери не десять… – по спине маленького человечка катился ледяной пот.

– Да говори ты уже! – только невероятным усилием воли человечек сдержал свой мочевой пузырь от опустошения.

– Д… девятнадцать, мой Каган.

Глава 5

Торус Рамуд, бывший армейский офицер, после отставки не сдал позиций и в каком-то смысле стал даже более значимым человеком. А именно, второй дедушка Лазариса был главным тренером гвардейского полка Апрада – лучшего воинского подразделения страны. Именно от него зависело, смогут ли эти воины должным образом исполнить свой долг. Потому как служба в центре страны вовсе не означала, что твоя работа будет состоять в стройном шаге на параде и разгоне пьяных дебоширов. Напротив, король Кристории придерживался мнения, что гвардия должна показывать пример всей остальной армии. Так что часть подопечных Торуса постоянно находилась вдалеке от Апрада, выполняя сложные миссии по устранению бандитских группировок и уничтожению лежбищ особо опасных зверей.

Если на таком задании одному солдату не хватит сил удержать в руках копьё или не достанет терпения дождаться приказа командира, под удар может быть поставлен весь отряд. И именно дед Лаза отвечал за то, чтобы такого не происходило. Под его руководством две с половиной тысячи отборных воинов проходили сложнейшие тренировки, участвовали в боевых учениях и проработках различных опасных ситуаций. Он отвечал даже за то, что бойцы ели и пили, разрешая им расслабляться только во время редких увольнительных.

Однако, несмотря на ежедневную муштру и строгий подход, тренера Рамуда в гвардии очень любили и уважали. Потому что каждый знал: этот высокий суховатый старик гоняет их не ради собственного удовольствия и не ради галочки в отчётах. Всем новичкам, начинающим возмущаться по поводу чрезмерных нагрузок, рассказывали старую историю, случившуюся, когда Торус только-только получил эту должность.

Тогда у одного гвардейца случился день рождения, и он, вместе с десятком ближайших друзей из своего взвода, слёзно выпрашивал у старика внеочередной увольнительный. Тренер дал согласие, но наказал явиться на следующее утро, так как должно было произойти переназначение отрядов. Вояки вернулись в срок, всё было нормально, но жребий, определяющий, кто и на какую миссию будет назначен, не делал скидки на недавние попойки. Четверых из компании, включая именинника, отправили на задание, где те и погибли, прихватив с собой половину отряда, потому как накануне не присутствовали на тренировке и не знали деталей нового построения.

Совпадение? Да, конечно. Череда совпадений, приведшая к смерти десятков хороших ребят. И Торус не был ни в чём виноват. У него даже было право давать отгулы, так что и в этом он не нарушил ни единого закона. Вот только то, что было написано в официальных бумагах очень редко соответствует тому, что происходило в голове. Старик винил во всём себя, много и долго пил, оплатил из своего кармана похороны всем погибшим и пытался давать деньги их семьям, хотя большинство отказалось. Только вмешательство Фелиции, его младшей дочери, смогло вернуть тренера Рамуда в строй. Никто не знал, что именно она ему тогда сказала, но с тех пор Торуса ни разу не видели пьяным. А ещё он больше никогда и никому не делал поблажек. Ни в честь дня рождения, ни в честь свадьбы, ни по любому другому поводу.

История крайне поучительная, но рассказывали её не потому, что пытались привить новеньким чувство долга или отбить тягу к гуляниям. У каждого, тем более, взрослого человека должна быть своя голова на плечах. Моралью этого рассказа всегда была одна фраза: «Если Торус Рамуд что-то говорит – делай, потому как первый, о ком он заботится – это ты».

Именно поэтому, когда карета, запряжённая парой крупных лошадей, въехала под свод штаб-квартиры апрадской гвардии, её встречали приветственные возгласы. Сегодня тренер появился с опозданием почти на полтора часа, да ещё и не пешком, как обычно, но все: от капитана гвардии и до последнего поломойки – знали причину. Через несколько минут эта причина, щурясь после полутьмы кареты, спустилась по особому трапу на тренировочный плац.

Лаз не мог нормально ходить: его недуг, так и не определённый врачами, заставлял его совершать такие выезды в маленьком кресле-каталке. Впрочем, это уже давно перестало смущать мальчика. В конце концов, не было его вины в произошедшем, а значит, и стесняться своей ущербности было бессмысленно. Так что дыхание его перехватило вовсе не поэтому. Просто открывшееся взгляду зрелище было куда величественнее, чем он мог себе представить.

С небольшого помоста, на который выехало кресло, открывался поразительный вид. Сто, двести, пятьсот, тысяча… не менее двух тысяч человек, выстроившихся в идеальный квадрат, стояли у его ног неподвижно, словно каменные изваяния. На отполированных до блеска доспехах играло солнце, пробивающееся через высокие стрельчатые окна, а в прохладном воздухе каменной залы поднималась тонкая дымка, создаваемая теплом тысяч тел.

– ПО-О-ОЛК! – откуда-то слева раздался громоподобный выкрик, и единым движением воины вскинули правые руки к груди, пошатнув стены многоголосым звоном металла.

– Лазарису Морфею, внуку Торуса Рамуда, троекратное ПРИВЕТ!

Конечно, троекратным должно быть другое слово, но Лаз, даже несмотря на своего дедушку, не заслужил пока, чтобы ему кричали «Ура!» А вот приветствие было вполне уместно, пусть и такое экстравагантное. И снова гвардейский полк Апрада сотряс огромную залу слитным рёвом тысяч глоток.

– ПРИВЕТ!

– ПРИВЕТ!!

– ПРИВЕ-Е-ЕТ!!!

– Вот, внук, это моя мастерская, – потратив почти час на разговоры с лучащимися теплом и весельем солдатами, Лаз, наконец, смог попасть куда хотел. – Осмотрись, но ничего не трогай, а то твоя мама нам обоим головы отвинтит.

Улыбнувшись деду, мальчик осторожными движениями направил своё кресло между нагромождениями стеллажей и ящиков.

Потеряв на войне руку, Торус Рамуд, будучи неплохим магом, смог научиться управлять механическим протезом. Последний, вопреки ожиданиям Лаза, не был похож на искусственные конечности земного производства, то есть не обладал ни моторами, ни привязкой к оставшимся мышцам или нервам. Всем управляла магия, насколько смог он понять из бессвязных объяснений Лани – нечто вроде телекинеза.

Однако, это не означало, что руке не требовался уход и обслуживание. В большинстве случаев подобные процедуры пациенты проходили где-то раз в месяц у специальных, квалифицированных кузнецов-механиков. Но дед Лаза не принимал самой мысли о подобных визитах, а потому научился ухаживать за протезом самостоятельно, благо свободного времени и денег на такое занятие у старика хватало.

В последствии, как это нередко бывает, простая необходимость вылилась в настоящий интерес, а потом и в довольно сложное хобби, за которым Торус, бывало, забывал даже поесть. Кто-то бы счёл подобную увлечённость железяками странной или даже ненормальной, но Лаз, лишь раз услышав об этом, твёрдо решил, что тоже хочет этим заниматься. Во-первых, пусть конструирование механических рук и ног не имело прямого отношения к магии, но именно с её помощью протезы приводились в движение. Так что работа должна была проходить в шаге от вожделенного Лазом волшебства. Во-вторых, сам процесс создания чего-то подобного ему, как бывшему инженеру-конструктору, был невероятно интересен. Когда из уравнения можно было убрать такую вещь, как энергозатраты, сразу возникали десятки новых идей. А, в-третьих, Лаз надеялся хотя бы отчасти забыться в этом занятии, променяв жизнь неполноценного калеки на бесконечный полёт фантазии.

Из всего вышесказанного вытекало лишь одно: он должен был получить у родителей разрешение на участие в том, чем они сами боялись заниматься. И уже эта формулировка намекала на то, что добиться своей цели ему будет нереально сложно. Но если Лаз что-то и вынес из безостановочных сражений с собственным телом, так это то, что пословица «вода камень точит» абсолютно верна. Нужно было лишь с чего-то начать.

– Д-ддед-душка, а ч-ч-ччто это т-т-такое? – понятно, что дипломированный инженер не мог не узнать обычную отвёртку, но лучше было начинать с малого. Да и, опять же, терминологию подучить никогда не было лишним.

Следующие полчаса прошли в методичном перебирании всего немаленького инструментария мастерской. Лаз указывал на предмет, а потом с максимально сосредоточенным видом слушал объяснения старика, пытающегося как можно проще рассказать внуку о назначении отвёрток, стамесок, напильников, разного рода ключей, некоторые из которых были в диковинку даже живущему в Лазе инженеру, и ещё десятков других, куда более специализированных инструментов.

Следом пошли рассказы о разных металлах, обрезки и слитки которых валялись тут и там, отливочных формах, шестерёнках, приводах, пластинах и болванках… бедный дедушка был принесён в жертву будущему Лаза. Когда, ближе к вечеру, дед и внук снова садились в карету, чтобы вернуться в поместье Морфеев, Торус Рамуд был выжат как лимон. Даже силовые тренировки с его подопечными не забирали столько сил, сколько потребовал сегодняшний маленький экскурс.

Всю обратную дорогу Лаз продолжал говорить об увиденном в мастерской, стараясь обличать свои мысли в максимально наивную и детскую форму. Дедушка кивал, уже почти машинально, явно слушая ребёнка вполуха, но это было неважно. Главное было сделано: у Торуса, а после его рассказов и у родителей, родится важная мысль, которую Лазарис будет всячески поддерживать и укреплять. Четырёхлетний мальчик являлся настоящим фанатом механизмов.

– Что нам делать с этим ребёнком? – Фелиция Морфей, в который уже раз потирая красную переносицу, откинулась на спинку тонкого кресла. В большом кабинете её свёкра находилось пять человек. Она, её отец, а также Санктус со своим отцом и братом – люди, имевшие в этой семье максимальный вес.

– Мы ему пообещали, – бас Торуса, по-военному громкий, заставил женщину болезненно поморщиться. Последнюю неделю она почти не спала, и голова болела просто нещадно.

– Я сказала это в надежде, что он переключится за что-то другое за этот месяц. Я не могу позволить Лазу заниматься этой чертовщиной.

– Да почему чертовщина-то, дочка? Интересное и важное занятие, для мозгов полезно, руками парень немного поработает.

– Да в том-то и дело, что руками! С-с-с… – резкая боль прострелила висок, крики в таком состоянии точно были лишними. – Мой сын не способен даже ходить самостоятельно, а ты хочешь оставить его наедине с кучей железяк и других непонятных штуковин?

– Это не железяки…

Троица Морфеев молча наблюдала за этой перепалкой. Санктус откровенно клевал носом, не спящая ночами и нервничающая жена – идеальная формула бессонницы. А Кратидас и Салис, младший дядя Лаза, всегда были крайне флегматичными людьми, очень редко проявлявшими эмоции. Однако, решение проблемы предложил именно старший Морфей.

– Хватит. Бесполезный спор, он ни к чему не приведёт, – в отличие от Торуса, голос Кратидаса был высок и резок, словно острый клинок. Они оба словно были созданы для своих профессий: первый – для командования взводами и полками, второй – для дебатов в высших чиновничьих кругах. – Насколько я понимаю, проблема лишь в том, что мальчика нельзя оставлять наедине с небезопасным оборудованием. Это легко решаемо наймом профессионала, желательно, мага, понимающего в проблеме, который будет помогать мальчику в его занятиях. Однако, такой спец – не няня и платить ему нужно будет много. Насколько вообще велика страсть мальчика к конструированию?

– С тех пор, как полтора месяца назад Лаз вернулся вместе с дедом из города, он только об этом и говорит, – Санктус, наконец, подал голос, предварительно пару раз хлопнув себя по щекам. – Механизмы то, механизмы это… я вообще иногда его не понимаю, только тесть способен разобраться. Откуда он вообще такие слова знает, кстати?

– Я научил, – буркнул Торус.

– Ну тогда понятно, – почесав заросший щетиной подбородок, мужчина продолжил. – Мы с Фелицией ему и так, и эдак: мол, это сложное дело, сынок, тебе опасно этим заниматься – но словно в пустоту кричишь. Обычно Лаз не спорит и не капризничает, а тут пару раз чуть до истерики не доходило. Так что Фелиция ему и сказала, что, если через месяц он не оставит эти идеи, мы обсудим всё серьёзно. Месяц истёк позавчера, но энтузиазм в парне не угас ни капельки. Дорогая, – женщина подняла на мужа мутные красные глаза. – Давай сделаем так, как предлагает отец, в конце концов, когда он у нас хоть что-то просил? Да, опасно, но нельзя же его вечно держать в защитном коконе.

– Все против меня, да? – тяжело вздохнув, резюмировала Фелиция. – Ладно, я сдаюсь. Но я лично выберу человека, который будет с ним этим заниматься. Стойте… а где они будут этим заниматься? Не в доме же…

– Да уж, – голос Кратидаса Морфея снова разрезал воздух кабинета. – Это хобби становится всё дороже и дороже. Впрочем, ладно, внук у меня пока один, – на этих словах он укоризненно посмотрел на молчащего до сих пор Салиса, – так что потратить на него даже такие деньги не жалко. Послезавтра у меня выходной, займусь этим вопросом. Фелиция, выбор помощника на тебе, как и говорила. И скажите кто-нибудь мальчику, что его мечта сбудется в ближайшее время.

Глава 6

– Итак, что вы можете рассказать о себе? – когда мать Лаза за что-то бралась, это всегда, пусть немного, но выходило за рамки понятия «норма». Вот и на этот раз то, что должно было стать обычным собеседованием, превратилось в настоящий отбор с подачей резюме, несколькими турами и чем-то, очень напоминающим битву на выбывание.

– Кузнец – я, – широкому и низкому мужику, не мужчине, а именно мужику, очень похожему на тяжёлый молот, висящий у него же на поясе, узенький табурет, на который садились претенденты, был явно мал. – Кузнечил. Как папка мой. И дед. А я, эта, потенциал магический заимел, и эта, расширил наше семейное дело. Сейчас там сын мой, эта, кузнечит. А я на пенсии. Но руки чешутся, эта, заняться чем-то эдаким. И вот увидел ваше, эта, объявление. Детей, эта, я люблю, у самого четверо, так что вы, эта, не волновайтесь, всё с вашим мальчиком будет в поряде…

– Ой, я так люблю детей, так люблю, вы не представляете! – в помещение словно бы разом залетела стая сорок. – Они такие милые, такие забавные, лапочки-лапочки, так бы и затискала всех! Вы, главное, не переживайте, я часто с детьми сижу, так что всё будет вели-ко-лепно! Что? Проектирование механических протезов? А что это…?

– Я? А что вам нужно? Объявление? Да, подавал резюме… С детьми? Работал, конечно, да, было дело, как сейчас помню, вот, двое было, да, точно, двое, мальчик и девочка, да, близнецы… чем занимался? Ну как… помогал с уроками, там, на прогулки, тоже, было дело, мыл… а, мыть не надо? Ну, не так чтобы мыл, так, лицо умывал после еды, ага… Механизмы? Работал, да, у этого… как его… у кузнеца, да, точно, у кузнеца. Что делал? Ну, знаете, там, всякое, то подай, это принеси, всякое такое, всего понемножку… а вам что конкретно нужно? Я могу, да, я могу, какие вопросы…

Как это часто бывает, инициатива наказуема. По объявлению в дом Морфеев, в надежде на тёпленькое и хорошо оплачиваемое местечко потянулся самый разнообразный, зачастую не очень адекватный люд. Так что, когда к усталой Фелиции подошёл отец и предложил своего кандидата, женщина чуть не расцеловала старика. Она прекрасно знала, что плохого человека для своего внука он не посоветует.

– Добрый вечер, госпожа Морфей, рада с вами познакомиться, – женщина Фелиции сразу понравилась. Чем-то она походила на самого Торуса. Может, характером, может, манерой держаться. Да и не удивительно, в резюме чёрным по белому было написано, что кандидатка, также, как и сам Торус – бывшая военная.

– Здравствуйте, мне тоже очень приятно. Присаживайтесь, прошу. Расскажите немного о себе, будьте добры.

– Это несложно, потому как рассказывать почти нечего… что же. Дамия Гаал, тридцать восемь лет, офицер запаса в чине капитана, командовала ротой спецподдержки. В армии с семнадцати до двадцати шести лет, уволена в запас из-за потери ноги, – отработанным движением расстегнув правую штанину вдоль шва, женщина показала Фелиции блестящий металл протеза. – Псионик потенциала между минимальным и средним. После армии хотела заняться чем-нибудь мирным, но всё как-то не клеилось, я ведь, кроме как воевать, ничего не умею. Встретила, правда, мужика, хорошего, доброго, родился у нас сын. И вроде как всё налаживаться начало, но эпидемия шестилетней давности забрала обоих.

Она говорила медленно, размеренно, выверяя каждое слово. При упоминании мужа и ребёнка её голос ни на секунду не дрогнул. Но каким-то особым женским чутьём Фелиция поняла, что Дамия до сих пор скорбела по своей семье и, пусть пришла на встречу в обычной одежде, до сих пор не сняла траур. Однако, времени, чтобы выразить свои соболезнования, женщина Фелиции не дала.

– Маялась долго, пробовала пить, но забыться в пьяном угаре не получалось. Благо, наставник Рамуд меня приютил в гвардии, по старой памяти. Мы с ним давно знакомы, когда его только-только списали, и он ходил, привыкал к руке, я ему помогала с протезом разобраться. Столько лет прошло, а он не забыл. В гвардии работала примерно там же, где и раньше, только в боевых заданиях не участвовала. Но всё равно что-то было не так. А недавно он ко мне приходит, говорит: Дамия, есть у меня для тебя отличная работа. Ну я и пошла, знаю, что он плохого не посоветует. Вот и вся история, госпожа.

– Вы знаете, чем вам предстоит заниматься? – на этом вопросе раньше отсеивалась три четверти всех претендентов. И Фелиция очень надеялась, что на этот раз всё пройдёт гладко.

– Наставник Рамуд сказал лишь, что я идеально подойду. Если вам не сложно, расскажите, пожалуйста, – никакого стеснения или неуверенности. Очень хороший знак. Фелиция уже почти решила, что остановит свой выбор именно на этом кандидате.

– Мой сын, по непонятной мне причине, проявляет интерес к конструированию всякого рода механизмов и, в частности, протезов, как ваш. Мне пришлось дать согласие на это увлечение, но я не могу допустить, чтобы он оставался один среди кучи металла и острых инструментов. А потому нам нужен человек, который бы присмотрел за мальчиком и помог ему в его… хобби, – последнее слово Фелиция едва не выплюнула.

– Слушайте, мне, конечно, очень приятно, что наставник Рамуд меня порекомендовал, но зачем взрослому парню нянька? Пусть бы сам разбирался…

– Лазарис не взрослый, – немного нетерпеливо перебила её Фелиция.

– Из вашего рассказа я поняла, что ему лет четырнадцать. Иначе подобный интерес очень странен, конструирование подобных устройств – крайне сложный и муторный процесс. Нередко приходится пересматривать расчёты по нескольку десятков раз, чтобы всё сошлось. Маленький ребёнок просто не имеет достаточно внимания и терпения.

– Моему сыну четыре, – с каким-то внутренним удовлетворением мама Лаза взглянула на отвалившуюся челюсть Дамии. Да и неудивительно: любой матери приятно, когда о её ребёнке говорят, что он развит не по годам. – И я, скажу честно, очень бы хотела, чтобы он занялся чем-нибудь другим. Но, похоже, в этом вопросе его уже никто не сможет переубедить. За этим здесь вы.

– Четыре? Всемилостивая магия… вы точно уверены, что это не минутный каприз?

– Было бы это так, мой свёкр не строил бы сейчас в дальнем конце имения для Лаза личную лабораторию…

Челюсть кандидатки в няни-механики отпала во второй раз.

– Привет, малыш. Меня зовут Дамия, – аккуратно присев перед кресло-каталкой, женщина протянула руку.

– Л-ллл-лазар-р-рис, – в крепкую, покрытую мозолями ладонь легла тонкая бледная ручка, синеватая от проступающих из-под кожи вен. – М-можно п-пп-пр-росто Л-л-л-лаз. П-прият-тт-тно п-пппознак-к-ккомиться.

– Мне тоже приятно. Ты очень хорошо разговариваешь.

Конечно, имелась в виду не дикция, а сам навык построения предложений. Но Лаз едва удержался от того, чтобы не съязвить по этому поводу. Приходилось поддерживать имидж четырёхлетки, иначе у него могли бы возникнуть куда большие проблемы, чем есть сейчас.

– С-спасибб-бо. Вы буд-дддете со м-мной з-з-занимать-т-ться м-механ-нн-низмами?

– Всё верно. Скажи, ты точно уверен, что этого хочешь? – в глазах этой женщины читались забота и внимание. Она была хорошей.

– Т-тт-точ-ч-ччно. Я х-хоч-хоч-чу быт-ть к-к-аа-ак д-дед-ддушк-ка, – ему нужен был хоть один по-настоящему детский повод. Что же, это было лучше, чем ничего.

– Да, твой дед – отличный мужик, – на лице Дамии появилась улыбка. – Это благодаря ему я сейчас с тобой разговариваю, а то так бы и маялась без дела в оружейной гвардии.

– Я д-д-ддумаю, что с-ссо м-мной в-в-ввам не п-при-придет-тся ск-ску-учать.

– Знаешь, мне тоже так кажется, – заговорщицкое подмигивание было довольно забавным, если держать в голове, что настоящая разница в возрасте между ними была всего в несколько лет, но Лаз улыбнулся не этому.

Просто, похоже, что у него впервые в этой жизни появился настоящий друг.

– Дамия. Дамия!

– А, госпожа Морфей, здравствуйте.

– Здравствуйте… уф… секундочку, – Фелиция, как истинная леди, очень редко бегала, и этот небольшой кросс полностью сбил женщине дыхание.

– Не торопитесь, – рывком сбросив с плеча немаленький ящик, Дамия поставила его на землю и уселась сверху. По сравнению с их первой встречей пару месяцев назад, отставной офицер выглядела куда более бодрой и живой. Фелиция не уставала поражаться этим переменам. Недавняя молчаливая скорбь исчезла бесследно, женщину словно подменили.

– Вот, присаживайтесь.

– Да, спасибо, – короб протестующе скрипнул, но выдержал.

– Вы что-то хотели у меня спросить?

– Ничего конкретного, просто узнать, как идут у вас с Лазарисом дела. Я его почти не вижу. С утра он исчезает из дома, возвращается только на обед, ужин и когда уже пора ложиться спать. И вы точно такая же. Я, конечно, понимаю, что это всё, наверняка, очень интересно, но мне же тоже хочется пообщаться с сыном, – в голосе Фелиции сквозило неприкрытое раздражение. Впервые за четыре года любовь её ребёнка была украден у неё, и кем? Бездушными железяками! И пусть сознание понимало, что это не изменило его чувств к маме, сердце продолжало отчаянно сопротивляться.

– Так пойдёмте со мной! – немного невежливым движением согнав свою нанимательницу с ящика, Дамия вернула ношу на плечо и призывно махнула рукой.

– Нет-нет, как же я пойду, там, наверняка, грязно, да и не хочу я его отвлекать… – конечно, ей хотелось пойти. Но она так долго сопротивлялась желанию сына, что теперь вмешиваться в его увлечение было как-то неудобно и даже немного стыдно.

– Да идёмте, Лаза сейчас нет в лаборатории, он на прогулке. Я настояла, чтобы он иногда выходил на воздух. Так что я смогу вам всё показать по-тихому, а когда он вернётся, вы сможете понаблюдать за нашими занятиями.

Фелиция поняла, что женщина видит её насквозь. Спорить было бессмысленно, так что она лишь благодарно кивнула.

Надо было сказать, что Кратидас Морфей все свои обещания исполнял по высшему разряду. В пустом ранее уголке старого сада теперь стоял небольшой домик, всё ещё поблёскивающий новенькой краской. Если бы не полдюжины толстых труб, торчащих из крыши как грибы, невозможно было бы догадаться, что это место – на самом деле высокотехнологичная лаборатория.

Свёкр Фелиции оказался прав, хобби его внука влетело старику в кругленькую сумму. Но встречая за завтраком, обедом и ужином искрящиеся энтузиазмом глаза Лаза, Кратидас ни о чём не жалел. И сейчас сама Фелиция, впервые переступившая порог домика с момента его постройки, смогла хотя бы от части понять, что так привлекало её сына.

Надо сказать, что Дамия поддерживала лабораторию в идеальной чистоте, привитой армейской выучкой. Однако было видно, что всё в этом месте активно использовалось. По одной стене ровными рядами висели инструменты, вроде бы чистенькие и блестящие, но рукоятки были затёрты, а рабочие поверхности начали стёсываться. У другой стоял длинный верстак, часть которого, специально для мальчика, могла опускаться почти до пола. В ящиках лежали деревянные заготовки разных деталей, другие ящики были заняты слитками металлов, большими и маленькими, третьи – свёрнутыми в трубочки схемами и чертежами, а дальнюю стену, освобождённую от стеллажей, украшали три печных топки разных размеров.

И во всём этом, приложив лишь небольшие усилия, можно было разглядеть нечто большее, чем просто набор оборудования. Стоило просто постоять в этом помещении пару минут, подышать запахом свежей стружки, чернил и горячего железа, как становилось понятно: тут творится настоящая магия. Не та, доступная любому чародею-недоучке, а особенная, никак с первой не связанная. Такая магия жила в старой пекарне, где слуги всегда покупали хлеб к столу, в кабинете Кратидаса, где в полутьме и тишине за тяжёлым дубовым столом он решал чьи-то судьбы. Даже в классе самой Фелиции, где она занималась со своими детьми, тоже витала эта магия. Именно она отличала настоящее от поддельного, показывала, что человек, который здесь работает, находился на своём месте, там, где ему следовало быть с самого рождения.

– Госпожа… – тихий голос Дамии выдернул Фелицию из ступора.

– Да-да, вы правы, здесь очень интересно… – она засуетилась, протянув руку к первому попавшемуся свитку, поднесла ладонь к лицу и замерла.

– Вы плачете, госпожа.

– Мам-ма! Ты п-пришла к-кк нам в г-ггости? – маленькое инвалидное кресло въехало в лабораторию, тихо поскрипывая недостаточно смазанными осями.

– Да, мой хороший. Встретила у дома Дамию, и она пригласила меня в гости, – профессионализма у Фелиции Морфей было не отнять: её голос ничем не выдал недавнего всплеска эмоций. Вот только никакой самоконтроль не мог убрать красноту с глаз.

– Мама, т-тты п-ппла-акала? – маленькая ладошка легла на её руку.

– Нет, дорогой, просто у вас тут было немного дымно, у мамы заслезились глаза. Всё в порядке, – оправдание, конечно, слабое, но ничего другого не придумалось.

– Н-ну ладно. Т-ттебе зд-д-здесь нр-нравится? – к счастью, Лаз, похоже, не обратил на слёзы большого внимания. Проехав между женщинами, он остановился посреди свободного пространства и картинно раскинул руки.

– Очень нравится. Ты ведь мне всё тут покажешь?

– К-кконеч-чч-чно! См-ммот-тр-три…

– Дорогой, а ты знал, что разные материалы по-разному реагируют на магию? К примеру, бронза… – вечером, когда чета Морфеев уже лежала в постели и Санктус только-только принялся за чтение книги, которую недавно откопал в закромах отца, Фелиция неожиданно начала разговор на совершенно новую тему.

Её руки ни на секунду не останавливались, с несколько раздражающим звуком втирая друг в друга один из множества кремов, но при этом она умудрялась вываливать на мужа горы странной и непонятно откуда взявшейся информации. Наконец, книжка была отложена на прикроватную тумбу: Санктус окончательно потерял строчку, на которой читал, и перевёл на Фелицию недоумевающий взгляд.

– Что происходит? Я словно переместился на три месяца назад, только тогда всё это мне говорил мой сын. Он тебя заразил, что ли? Вроде была самой ярой противницей всего этого – и вот на тебе.

– Ох, да, я же не сказала, – ничуть не снижая оборотов, Фелиция переключилась со способов закалки металлов на новую тему. – Я сегодня ходила в его лабораторию на, скажем так, экскурсию. Великий свет, ты бы его видел! Чувствую себя полной дурой, что запрещала ему этим заниматься. Наш сын просто светился от счастья! И знаешь, даже заикаться он стал гораздо меньше! Это всё точно идёт ему на пользу.

– И не ему одному, – усмехнувшись про себя энтузиазму жены, Санктус сполз под одеяло.

– О чём ты?

– Дамия. Она последнее время тоже светится.

– Значит, ты тоже заметил? – закончив ежевечерний ритуал с втиранием крема, Фелиция тоже опустила голову на подушку. – Мне кажется, что общение с Лазом как-то компенсирует, что ли, то время, что она потеряла со своим ребёнком.

– Согласен. Тесть был прав, порекомендовав её.

– Когда ты уже прекратишь называть моего папу «тестем»? – наморщенный женский носик развернулся в сторону мужа.

– А как называть? Папой? Бред. Торус? Он – старший офицер армии, не дорос я называть его по имени. Да и он сам никаких претензий к такому обращению не имеет, специально спрашивал, – несколько крупноватый мужской нос обратился на своего оппонента.

– Ну не знаю… мне странно, когда ты его так называешь.

– Не зацикливайся на этом, дорогая. Лучше расскажи мне ещё что-нибудь про твою сегодняшнюю экскурсию. Ты очень сексуально говоришь: «плавка стали».

– Что, серьёзно?

– Никогда не был так серьёзен.

– Ну, ладно. Плавка стали…

– Ох! В самое сердце!

– Дурак!

– Сама такого выбрала, теперь страдай.

– Хочешь, чтобы я страдала?

– Как тебе сказать… ну, у меня есть пара идей, как сделать страдания невероятно приятными.

– Дурак и извращенец, к тому же. И почему я за тебя вышла?

– Сам не знаю. Иди уже сюда…

Глава 7

День рождения в Кристории – праздник особый.

Официальная религия страны – церковь Великого Света, утверждала, что в годовщину появления человека в этом мире, его душа ненадолго объединялась с самой сущностью вселенной, подпитывая именинника силами и давая настрой на весь следующий год. А потому этот праздник следовало проводить как можно более весело и ярко, чтобы именно такой была твоя жизнь до следующего дня рождения.

Также очень большую роль играла в этих празднованиях цифра три. Круглые даты, вроде десяти или пятидесяти лет тут не играли такой большой роли, как на Земле, а вот третий, шестой, девятый и все последующие кратные трём даты считались очень важными. По древнему верованию, именно каждые третьи именины совпадали с полным обновлением человеческой души.

В связи с этим неудивительным становился тот факт, что к двадцать седьмому дню рождения Фелиции в доме Морфеев начали готовиться почти за два месяца. Торус даже на время забросил свою мастерскую в здании гвардии, мечась по городу в поисках правильных цветов, правильного торта, правильных музыкантов…

Конечно, Лаз тоже не мог не готовиться к празднику. Свои дни рождения он не особо жаловал, но праздник был у его мамы, так что вопрос стоял совершенно иной. А именно: что сделать такого, чтобы поразить её?

И ответ пришёл как-то сам собой. А точнее, с диким звоном влетел в окно лаборатории, разбив стекло, разметав схемы и чертежи по полу и дико перепугав Лаза и Дамию, в тот момент сосредоточенно уставившихся на сложную деревянную модель трёхступенчатой передачи. Только отойдя от шока, они смогли рассмотреть незваного гостя. Большая чёрная птица, истошно клекоча, металась по помещению, разбрызгивая повсюду кровь и перья. Было похоже, что на окружающий мир она не обращала никакого внимания, потому как почти сразу была поймана Дамией и уже почти выкинута на улицу. К счастью для птицы, Лаз оказался чуть более милосердным, чем его старшая подруга.

– П-пподожди! Оставь её, – в ответ на недоумевающий взгляд женщины мальчик сказал лишь: – Она кк-красивая.

С этим было трудно поспорить. Оперение, темнее даже чем у воронов, действительно, смотрелось великолепно. Если бы не красный цвет, щедро покрывающий левый бок, это был бы идеальный ночной хищник, даже клюв птицы был не жёлтого, а иссиня-черного цвета. Фауна этого мира почти не отличалась от земной, Лаз не раз находил в детских книжках изображения львов, медведей, акул и дельфинов. В принципе, это всё было странно, ведь эволюция обуславливалась условиями среды, явно отличными от земных, но после перерождения Лаза уже мало что могло удивить. И узнать во вторженце хищного сокола или кого-то похожего, ему было несложно.

Нарушительницу поместили на верстак, аккуратно удерживая, чтобы она не поранила себя ещё больше. Источник крови нашёлся быстро. Сложный перелом крыла, скрываемый перьями, при детальном осмотре становился виден во всех шокирующих деталях. Дамия с тревогой кинула взгляд на мальчика, готовая сразу убрать от Лаза птицу, если ему станет плохо от вида торчащих из мяса костей, но делать ничего не пришлось. Пожав про себя плечами, женщина вернулась к осмотру: она уже давно привыкла, что этот ребёнок слишком сильно не похож на других.

Как ни странно, пациент вёл себя смирно, лишь вздрагивая от боли каждый раз, когда пальцы невольного доктора касались повреждённых участков. Видимо, птица поняла, что именно от этих людей зависит, будет ли она жить или погибнет.

Через час кости были вправлены на место благодаря тонкой работе магии, а на крыле появился прочный крепёж из формовочной глины с несколькими деревянными щепками в качестве каркаса. Тратить металл Дамия не захотела, а ничего более подходящего в лаборатории не нашлось. Хотя стоило признать, даже из подручных материалов у женщины получилась отличная шина.

– И что ты будешь с ней делать? – вытерев пот со лба, она отодвинула стул от верстака.

– П-поп-опрошу маму, она от-ттнесёт её ко в-вврачу. А т-там пос-ссмотрим, – было видно, мальчик загорелся идеей помочь пернатой. В принципе, Дамия была не против. Не похоже, чтобы птица чем-то болела, скорее просто во что-то врезалась, а забота о ком-то всегда положительно сказывалась на детях, даже таких странных.

На том и порешили. Нежданная гостья под охи и вздохи была отдана Фелиции, а от той попала к городскому ветеринару. И вернувшись домой, мама рассказала Лазу интересную историю.

Увидев птицу, врач пришёл в настоящий восторг.

«Какой шикарный экземпляр!» – слышалось в коридоре ветеринарной клиники, смущая владельцев элитных псов и выставочных коней.

Наконец, подавив восторги, доктор провёл-таки полное обследование и наложил настоящую шину. И Фелиция уже собралась уходить, когда врач чуть ли не упал перед ней на колени: позвольте, мол, изучить птичку повнимательнее. Поначалу женщина собиралась отказаться, но обещание сделать этот приём бесплатным стало слишком большим искушением. Несмотря на отсутствие недостатка в деньгах, Торус всегда учил дочку беречь содержимое кошелька, а услуги ветеринара в Кристории были специфичны и дороги. Так что разрешение было дано, тем более что никакого вреда животному причинять не собирались.

Кабинет закрылся на неопределённый срок, а доктор, убежав куда-то на час, вернулся с полудюжиной серьёзно выглядящих старичков, оказавшихся членами апрадской академии наук. Старички тоже почти мгновенно впали в профессиональный экстаз и едва ли не обнюхали птицу в порыве исследовательской страсти. В результате Фелиция узнала много для себя нового в вопросе орнитологии и познакомилась с интересными людьми, причём абсолютно бесплатно.

Причиной такого ажиотажа был необычный вид птицы – королевский ястреб. И несмотря на сбор небольшого консилиума, никто так и не смог ответить на вопрос: откуда в Кристории, стране, граничащей с вечными льдами, ранней весной появился птенец ястреба. Ведь эта птица была родом с далёкого юга – островов Сотении. Как в семье Морфей узнали в последствии, академия наук проводила даже поиски других таких птиц, правда, безуспешные. Но факт оставался фактом: в домик, в тени которого всё ещё не растаял снег, залетел самый настоящий маленький ястреб с другого конца света. Вернее, ястребица… ястребиха… яст… Лаз даже на русском не мог вспомнить названия для женского рода ястреба, что уж говорить о языке Кристории, который до сих пор учил. Так что решил поступить проще, назвав её Леди-ястреб, как в старом земном фильме о рыцаре и прекрасной даме.

Правда, в языке Кристории не было адекватного аналога слова «леди». Женщин высшего света называли госпожа или просто уважаемая, а особый стиль жизни, на который землянин сказал бы: «ведёт себя как истинная леди», обозначался совершенно по-другому. А потому имя, которое Лаз хотел дать своей подопечной изначально, пришлось заменить. Хотя, не сказать, что новое имя было хуже.

– П-ппринцесса, – звал мальчик, въезжая в свою комнату на первом этаже особняка. В ответ из большой клетки, поставленной в углу, раздавался приветственный клёкот. До того, как ястреб сможет летать, Лазарису сказали держать птицу у себя и не выпускать, чему он даже не думал сопротивляться.

И это странное стечение обстоятельств привело к тому, что за неделю до дня рожденья его мамы и через две недели после появления в его жизни нового друга, Лазарис сидел на балконе дома, наблюдая за медленно уходящим за горизонт солнцем, а клетка с Принцессой стояла рядом, на широких перилах. Сам мальчик был укутан с шеи и до пят в плед: на улице всё ещё было достаточно морозно, а его тело оставалось очень слабым и болезненным. На клетку слуги накинули толстую ткань. Тишина нарушалась лишь едва уловимым журчанием далёкого ручья. Маленький человек и раненая птица прекрасно понимали друг друга и без слов.

Лаз, конечно, решил спасти и выходить птицу не из-за его красивого оперения, и даже не из чувства милосердия. Просто, как бы заезжено это не звучало, он увидел в этом ястребе себя: один в чужом недружелюбном мире, способный на нечто особенное, но лишённый возможности.

Он упирался, преодолевал, раз за разом терпел боль, только чтобы чуть меньше зависеть от других. Вполне понятно, что это не могло просто уходить в пустоту. Только в глупых фильмах и книжках герои продолжали преодолевать трудности раз за разом с улыбкой на лице. Живой человек не был в состоянии нести такой груз в одиночку постоянно. А разделить с кем-то из людей свою ношу Лаз не мог. Слишком уж далеко он ушёл по этому пути. Он уже давно перестал считать, сколько раз тихо плакал в подушку, давя полыхающее в теле пламя, сколько раз улыбался маме сквозь сжатые зубы, сколько раз останавливал руку с ножницами в сантиметре от собственного глаза. Это был бой не столько с болезнью, сколько с самим собой. И Принцесса, безмолвная и всегда готовая выслушать, стала для мальчика настоящей отдушиной.

Он говорил с ней обо всём, часто не замечая, как бегут по щекам солёные капли. Истерически хихикал, переходил на русский, английский, латынь… жаловался на судьбу, а потом, просунув тонкую руку сквозь прутья решётки, аккуратно гладил чернильно-чёрные перья, чувствуя, как растворяются во вселенной напряжение и боль, копившиеся пять долгих лет.

И в тот раз, наблюдая за тем, как играет огонь заката на изящных изгибах птичьего тела, Лаз понял, как-то вдруг и сразу, что именно подарит маме на день рождения.

Он сделает крылья.

Конечно, сказать было куда проще, чем сделать. Грандиозную мысль пришлось отложить до лучших времён, оставив для реальности лишь идею и капельку фантазии. Однако, даже так, эту неделю Лаз с Дамией почти не вылезали из лаборатории. И всё это время, бывший армейский офицер находилась в состоянии перманентного шока: сколько она была знакома с этим мальчиком, и всё равно продолжала поражаться тем идеям, что витали в маленькой голове. Он не рисовал схем, не разрабатывал чертежей, да и за весь технический процесс отвечала Дамия. Вот только женщина не могла не признать: занимайся она тем же самым одна – не добилась бы и половины того, чего они достигли вдвоём.

Будто его взгляд на мир полностью отличался от привычного ей, словно он смотрел на те же вещи под абсолютно иным углом, странным и в то же время поразительно точным. Там, где она заходила в тупик и уже была готова начать всё сначала, Лаз умудрялся разглядеть кончик клубка, и они распутывали сложнейшие головоломки из десятков шестерёнок, поршней, пружин, штифтов…

Дамия не могла даже представить, чем обусловлена такая изобретательность, списывая всё на талант, детскую интуицию и немалую толику гениальности. На деле же всё было куда прозаичнее: Семён Лебедев умел разбирать и создавать чертежи таких устройств, каких этот мир не увидит ещё десятки, если не сотни лет. Ну и детский мозг, невероятно гибкий и податливый, тоже вносил свою лепту. А потому простая заводная игрушка была для него лишь развлечением. Как детский пазл: сложность – один из десяти, лишь некоторая работа мозгов и рук.

Его настоящая цель, до поры скрытая в уголке сознания – вот что действительно ставило Лаза в тупик. А пока нужно было создать для мамы на день рождения красивый подарок.

И вот, долгожданный день наступил. Пожалуй, последний раз, когда дом Морфеев видел такую роскошь, был день встречи счастливых родителей из роддома. К сожалению, в тот раз всё, мягко говоря, не задалось. Прибытие Лаза задержалось почти на полгода, да и даже тогда было совсем не радужным.

Но сегодняшнее празднование ничто не должно было омрачить. Собрались гости, приехали музыканты, весь особняк сверкал чистотой и свежестью, а виновница торжества почти светилась от радости и удовольствия. Что ни говори, а когда тебя круглые сутки поздравляют и желают всего, от крепкого здоровья до шелковистых волос, улыбнётся даже последний мизантроп.

Гора подарков занимала отдельную комнату, вторая, чуть меньше, её предстояло раздать гостям – высилась у дверей. Вино, смех, дамы в длинных платьях, кавалеры в разноцветных костюмах… этот день определённо был великолепным.

И даже мерное «Тук-тук» по полу, заставляющее находящихся неподалёку людей удивлённо оборачиваться, прерывая все разговоры, споры и обсуждения, на фоне этого разлива красок не смотрелось ни печальным, ни неуместным. Лазу до сих пор было не обойтись без того маленького инвалидного кресла, слишком уж сложно его телу было поддерживать вертикальное положение. Однако, на некоторое время эта проблема всё-таки была решаема парой таких же маленьких костылей. Их они с Дамией сделали в качестве подарка на его же пятилетие. Максимально лёгкие и эргономичные, они давали мальчику возможность минут десять, пока не кончатся последние силы, побыть чуть ближе к нормальным людям.

На лицах гостей можно было заметить разные эмоции. Жалость, любопытство, удивление, у кого-то даже восхищение. Впрочем, не обошлось и без брезгливости, презрения, отвращения…

Вот только Лазу было плевать как на вторых, так и на первых. Что о нём думают чужие люди, которых он видит впервые в жизни и, возможно, не увидит до следующего подобного праздника, ему было всё равно. Его волновали только те, кого он мог назвать семьёй. Мама, отец, Лани, дедушки и дяди, сестра Таракис, хотя в этом мире, похоже, не существовало понятия «медицинской сестры», Дамия.

А конкретно сейчас его и вовсе интересовал лишь один человек.

– Мама! – разглядев между мельтешащих фигур лёгкое салатовое платье Фелиции, он с удвоенным усилием принялся проталкивать своё тело через толпу. Хотя, в принципе, этого уже и не требовалось: его услышали.

– Лаз, какой ты красивый! – вихрь зелёного и темно-каштанового мелькнул перед глазами, и тонкое тело оказалось сжато в крепких объятьях. С самого утра Фелиция была занята приёмом гостей и даже не успела пожелать детям доброго утра. Побочные эффекты дня рождения такого масштаба.

– Спасибо, – он говорил урывками, изо всех сил стараясь не заикаться. – Это тебе. С Днём Рождения.

Большая сумка, висящая у мальчика на плече, была бережно опущена на пол. Дамия предлагала помочь донести подарок, но Лаз наотрез отказался.

– Ох, спасибо… – Фелиция аккуратно подняла сумку. Для взрослого в ней не было ничего тяжёлого, так что развязать тесёмочки было несложно. На свет показалась аккуратная шестигранная шкатулка из тёмного дерева, покрытая сложной вязью узоров. Разговоры вокруг начали стихать, всем тоже было интересно, что мальчик подарил своей маме.

– Надо н-… – Лазу захотелось грязно выругаться, но снаружи он лишь улыбнулся. – Нажать сюда.

Если не приглядываться, то в хитросплетении линий было почти невозможно заметить маленький выступающий элемент. Под заинтересованными взглядами Фелиция ногтем вдавила деталь в корпус. Пару секунд ничего не происходило, особо едкие натуры уже собрались выразить своё разочарование, но тут внутри шкатулки что-то мягко щёлкнуло.

За щелчком последовал ещё один, потом ещё и ещё. В конце концов, коробочка начала тихо трещать, как будто внутри спрятался кузнечик. А потом крышка откинулась назад, раскрывая поражённым зрителям внутренности таинственного подарка. Они поднимались из небольшого постамента, словно памятник всему изящному, что есть в мире. Пара маленьких крыльев из посеребрённого металла была исполнена настолько детально, что, казалось, можно было разглядеть каждый волосок в каждом пёрышке. Словно готовые сорваться с места в любое мгновение, они выглядели настолько живыми, насколько это вообще было возможно.

А потом шкатулка щёлкнула снова. Пьедестал, служащий основой для композиции, медленно поехал вверх и одновременно крылья стали раскрываться, лишь укрепляя впечатление готовности к полёту. Полностью выдвинувшись из шкатулки, подставка замерла, а крылья, теперь уже полностью распахнутые навстречу несуществующему ветру, сделали ещё два взмаха и только потом затихли.

Лаз очень жалел, что не смог добавить к этой игрушке музыку. Но даже для него впихнуть в такой маленький объём ещё и аппарат наподобие шарманки было невероятно сложно. А увеличивать размер корпуса он не хотел, чтобы не делать шкатулку слишком громоздкой. Из-за несовершенства технологий она и так получилась почти вдвое больше, чем он рассчитывал.

Однако, даже так, заводные крылья произвели настоящий фурор. Гости подходили к Фелиции, чтобы узнать, где купить такие, а получая ответ: «Не могу вам сказать», – раздражались и уходили. Никому и в голову не могло прийти, что идею и большую часть механизма придумал пятилетний мальчик. Нет, конечно, в этом мире были подобные игрушки, были даже куда более сложные. Вот только при отсутствии нормальных инструментов, создавать нечто подобное могли лишь сильные маги, и было несложно понять, что продукты их производства стоили бешеных денег. Цены на подобные предметы взлетали до небес сразу после того, как мастер становился хоть немного известен, и возможность купить нечто похожее подешевле или просто познакомиться со способным магом многого стоила.

Но, естественно, все, кто покусился на автора шкатулки, ушли, не солона хлебавши. Фелиция ни за что бы не выдала своего сына этим стервятникам. Поправив чуть выбившийся воротник Лаза, она отвела его в отдельную комнату и уже там, наедине, выразила всё своё восхищение. В отличие от Дамии, женщина не особенно понимала тонкости процесса и не могла в полной мере осознать всю ту работу, что проделал пятилетний ребёнок. Однако, для неё, как для матери, куда важнее было другое. И это была не шкатулка.

Да, Лаз мог с относительным успехом скрывать от окружающих свой взрослый рассудок, всё-таки это так и так была работа мозга. Но вот чувств своих он скрыть не мог, да и не хотел. А главным чувством между этими двумя людьми была, определенно, любовь. И Фелиция прекрасно почувствовала её, даже не столько в заводной игрушке, сколько в самом Лазе. Именно это было самым ценным. Шкатулка с крыльями заняла почётное место в комнате подарков, и потом – в комнате Фелиции, но Лаз занял своё место в её сердце уже давно.

Глава 8

Календарь Кристории, как и земной, делился на четыре сезона – зиму, весну, лето и осень. Однако, в отличие от привычного для старой жизни Лаза празднования Нового года в середине зимы, тут Новый год наступал с первым днём весны, когда зарождался новый цикл жизни, и природа начинала своё обновление.

В дополнение к этим двум крайне важным событиям, в первую полную неделю весны по всей стране дети, достигшие возраста шести лет, проходили тест на определение магических способностей. В прошлом, когда Кристория только устанавливала свой авторитет и расширяла границы, детей начинали обучать магии уже с трёх, чтобы в будущем они смогли быстрее научиться использовать свой дар на войне. И очень часты были случаи спонтанных возгораний, удушений, смертельных падений и множества других серьёзных увечий.

Позже, когда страна стала одной из сильнейших держав континента и воинствующие короли уступили место более либеральным и дипломатичным, одной из реформ был как раз запрет на магию для маленьких детей. Закономерно, количество смертей резко сократилось. С шестого дня рождения наступала третья триада в жизни ребёнка, и считалось, что в этом возрасте малыш уже может осваивать свои силы с минимальным риском навредить себе и окружающим.

И именно поэтому Лаз так ждал этого Нового года. Его собственный день рождения приходился на самый конец зимы, а значит, к назначенному сроку ему уже будет шесть, и он сможет начать погружаться в этот дивный новый мир магии.

В официальной проверке, такой же, как та, в которой участвовала Лани, он участвовать не должен был. Во-первых, потому, что из-за его недуга отстаивание длиннющей очереди для него было сродни настоящей пытке. Во-вторых, потому что его результат уже был давным-давно известен и тратить на него заряд кристалла-определителя было бы расточительно. Да, в отличие от портативных устройств эти большие и громоздкие кристаллы не разрушались после первого же применения. Но всё равно, их зарядка требовала слишком больших усилий, чтобы использовать вхолостую. И, в-третьих, его родители всё ещё не хотели начала шумихи вокруг Лаза. Не высший потенциал, конечно, но всё равно он был уникумом. Сложно представить, какой ажиотаж возникнет после его оценки. И опять же, его состояние скорее всего лишь ухудшит ситуацию.

Однако, кое-что проверить всё-таки нужно было. Родство к элементам. Насколько Лаз смог понять всё ещё достаточно сумбурные объяснения Лани, у каждого мага могло быть родство к одному из четырёх изначальных элементов. Известные в земной истории и культуре вода, земля, огонь и воздух были актуальны и в ином мире. Правда, здесь у одного человека могло быть родство сразу к нескольким и даже ко всем элементам сразу. И вторая часть проверки была нацелена именно это самое родство.

Лаз очень надеялся, что ему достанется элемент воздуха, и у него были причины так думать. Всё-таки его самое первое заклинание было именно воздушным ударом, и было бы здорово развить тот успех. После случая с сестрой Таракис он ещё не раз пытался повторить свой маленький триумф. Старался воспроизвести в мозгу то же состояние, тот же настрой, те же мысли. Но максимум, на что он был способен – слабые и неконтролируемые удары по пустоте, вряд ли хоть немного превосходящие тот, первый.

Он чувствовал себя первоклассником, открывшим учебник по высшей математике: узнавались циферки, буковки, знаки сложения и вычитания, вот только всё это было совершенно бесполезно на фоне десятков других неизвестных символов и указаний. Между ним и магией лежала непреодолимая пропасть непонимания, перебраться через которую в одиночку было просто нереально.

Тем сильнее Лаз ждал судьбоносного дня и начала своих уроков. Его тест был назначен на первый день первой недели нового года, третий день весны. Проснувшись в четыре часа ночи, он так и не смог заснуть, молча глядя в потолок, слушая тихое шуршание снега за окнами и мерное дыхание Принцессы.

Да, даже после того, как её крыло вновь стало полностью рабочим, леди-ястреб не улетела, а осталась с мальчиком и жила в этой клетке уже почти год. Каждый день Лаз выпускал её полетать и каждый раз, вдоволь нарезвившись, птица возвращалась обратно. Он не знал, было ли это простой благодарностью за спасение или же чем-то иным, но его сердце каждый раз радостно сжималось, видя в небе растущую чёрную точку.

В семь часов его пришли будить, но застали уже одевающимся, когда он медленно и вдумчиво, по-другому руки начинали слишком сильно дрожать, вдевал пуговицы в петельки подготовленного с вечера выходного костюма. Через полчаса он уже сидел за столом в окружении семьи и чувствовал на себе любящие и внимательные взгляды. В другой день это было бы очень приятно, но сегодня Лаз в принципе не мог переключить внимание с предстоящего события и магии.

В путь отправились вчетвером: он, родители и Лани. Сестру Лаз не видел несколько недель – в прошлом, теперь уже, году она поступила в элитную академию для девочек, ту самую, в которой работала Фелиция, и приезжала домой только раз в месяц. Ланирис сильно изменилась за последнее время: стала серьёзнее, собраннее, такой, какой в её понимании должна была быть старшая сестра. К сожалению, Лаз никак не мог донести до неё, что для него куда важнее её смех, чем пунктуальность и знание этикета. А детское: «Я не хочу, чтобы ты менялась», воспринималось Лани скорее, как новый стимул к действию и развитию. Для неё желание помогать Лазу стало смыслом жизни.

Вот и сейчас, сидя рядом с братом в карете, девочка то и дело поворачивала голову, пытаясь угадать, что ему в данную секунду нужно: вода, ещё один плед, может, подушка под голову. Лаз же давно бросил попытки сопротивляться и отнекиваться, поняв, что этим только расстраивало сестру.

Сам тест должен был проходить в городской ратуше, куда ещё с рассвета стекались потоки людей. Несмотря на то, что в первый день проверку проходили только представители высшего сословия: дворянство, семьи магов, старшие военные чины, на площади перед главным зданием стояли и толпы простого люда. Зеваки – неотъемлемая часть любого крупномасштабного события.

Обычно все гости должны были пройти площадь пешком, что как бы показывало равенство всех людей перед магией, но в этот день одна карета всё-таки добралась до бокового входа. Специально для Лаза было сделано исключение: площадь состояла из множества ступеней, так что ни кресло-каталка, ни костыли, для неё не подходили. К тому же на улице, несмотря на начало весны, всё ещё было холодно, и лежал слой снега.

Выкатив из кареты по специальному пандусу кресло-каталку, Фелиция, слегка щурясь, огляделась по сторонам. Им не нужно было следовать за основной толпой, тест магического потенциала Лаз сегодня не проходил. Наоборот, им нужно было обогнуть движущуюся плотным потоком между колоннами человеческую очередь и направиться дальше, в ту часть ратуши, где проводили определение родства. Однако, строилась ратуша совсем не из расчёта на калек, так что обойти толпу можно было лишь спустившись, а потом снова поднявшись по ступеням. И поступать так Морфеи, конечно, не собирались, это было совершенно бессмысленно. А потому Фелиция, глубоко вздохнув, двинулась прямо на толпу, вполне резонно рассчитывая на то, что их просто пропустят, ведь им нужно было совсем в другое место.

Четверо Морфеев протискивались сквозь толпу. Очередей было несколько, и каждая из-за долгого ожидания уже успела довольно сильно размыться. Так что, фактически, они двигались сквозь сплошной поток людей. Фелиция держалась отлично, а вот Санктус нервничал, потел и то и дело смотрел на часы. Лани вежливо улыбалась оставляемым позади аристократам, волнуясь только за то, что они ведут себя не очень вежливо, а Лаз… Лаз старался подавить желание вскочить с коляски и броситься бегом вперёд. Ну, попытаться броситься.

Однако, как это всегда бывает, нашёлся человек, для которого ребёнок в инвалидном кресле не был достаточным аргументом. Высокий и плечистый, одетый в парадную мантию, которая своей мешковатостью только увеличивала его ширину, он попытался показать всем своё превосходство по методу индюков: кто больше, тот и прав.

– В чём дело?! Почему вы лезете без очереди? – дорогу Фелиции перегородил обширный живот.

Похоже, грузный мужчина решил поголосить просто так, потому что в противном случае не было вообще никаких причин для его возмущений.

– Уважаемый, я настоятельно прошу нас пропустить, – в абсолютно спокойном голосе Фелиции было столько металла, что можно было ощутить его острое прикосновение к коже. – Нам вообще не…

– Да пошла ты! – бас индюка накрыл толпу, заставляя женщин морщиться и затыкать детям уши. – Срать я хотел на вас и вашего спиногрыза! Вы кто вообще такие, чтобы лезть передо мной?!

Санктус, до этого бледный и немного рассеянный, резко преобразился, встав рядом со своей женой с каменным выражением на лице. Даже Лани посерьёзнела и насупилась, позабыв о правилах хорошего тона. Вокруг спорящих резко образовалась сфера полной тишины. Прошло пять секунд, десять, а потом случилось то, чего никто не ожидал. Индюк вздрогнул, быстро отошёл в сторону и вежливо поклонился, пропуская Морфеев вперёд.

Легко кивнув оторопевшему мужчине, Фелиция покатила коляску дальше, тихо недоумевая, что стало причиной такой резкой смены поведения. В голове женщины крутилось много вариантов, но ни один из них даже близко не соответствовал истине. Исход этого краткого поединка на самом деле решил тот, о ком все позабыли.

Конечно, Лаз очень хотел пройти тест, и уже за то, что этот момент откладывался, мужчина его откровенно бесил. Но он понимал, насколько велика разница между ним и этим мужчиной, разница в силе их слов и поступков. А потому не сказал ни слова, когда им совершенно без причины преградили дорогу. Однако, оскорбление в адрес его мамы было совсем иным делом. Лаз хотел прожить жизнь достойно, но достойная жизнь ни в коей мере не означает, что ты должен быть со всеми вежливым и обходительным. И вставший перед ними индюк, посмевший разбрасываться подобными словами, вызывал у Лаза лишь одно чувство. Ярость.

Это и увидел индюк в глазах шестилетнего паренька. Нет, не сказать, чтобы этот человек обнаруживал такие эмоции у своего оппонента впервые. Вот только создаваемый возрастом диссонанс был по-настоящему шокирующим. Словно котёнок, издавший тигриный рык, маленький мальчик в инвалидном кресле заставил разум бывалого мага сотрясаться от недопустимых противоречий.

Больше их никто не останавливал.

Проверка родства проводилась индивидуально с каждым ребёнком. Из главного зала ратуши, где стояли камни определения потенциала, те дети, что показали хорошие результаты, отправлялись в дальнее крыло здание, оборудованное множеством отдельных комнат. Вокруг этого места не стояла толпа, потому как результаты теста оставались в секрете, однако в каком-то смысле он был даже важнее определения потенциала.

Небольшая комната, обычно предназначенная для работы каких-нибудь клерков, была быстренько переоборудована под насущные нужды. Всю мебель сдвинули к стенам, а посередине поставили постамент в полметра высотой. На нём было водружено сложное металлическое устройство, состоящее из десятков вложенных друг в друга колец.

– Привет, парень, – перед каталкой Лаза на корточки сел приятного вида молодой человек с роскошными усами и весёлым прищуром темно-серых глаз. – Моё имя Пауль Шинил, очень приятно познакомиться, – к мальчику протянулась твёрдая и суховатая ладонь. Лаз с удовольствием пожал её, как можно сильнее. Такие люди ему нравились. – Ты уже знаешь, что мы тут собираемся проверять?

– Родство к элементам?

– Правильно, но не совсем, – Пауль улыбнулся. – В первую очередь маги делятся не по элементам. Для начала чародей может быть стихийным магом или псионическим, – Пауль рассказывал это сегодня явно не в первый и даже вряд ли в десятый раз, так что, не дожидаясь вопросительного взгляда, тут же пояснил. – Стихийный маг управляет природными элементами. Огнём, водой, воздухом. По его желанию стихии могут отправиться в пляс или стать смертельным оружием.

На этих словах молодой маг сделал странный пасс рукой, и над его ладонью закружился самый настоящий тайфун, только высотой всего в тридцать сантиметров. В небольшой комнатке запахло солью, а воздух явно посвежел, словно все пятеро вдруг оказались на морском берегу. Лани крепко сжала кулаки. Она явно уже не раз видела подобное, и мальчик подозревал, что упорно пыталась повторить. Да и что говорить, зрелище, и правда, было невероятным, как ни посмотри. Для Лаза просто мысль о том, что он сможет нечто подобное, была невероятна. А с учётом его силы души, он явно будет способен на нечто куда большее. Между тем Пауль сжал кулак, и мини-ураган растворился в воздухе.

– Если стихийный маг взывает к несуществующим в обычном мире силам, то маг псионический управляет тем, что находится вокруг него. Он может двигать предметы силой мысли, управлять ими, сделать камень мягким, как суфле, а из воды создать прочнейшее лезвие. К сожалению, я продемонстрировать псионическую магию не смогу, – на лице Пауля появилась чуть извиняющаяся улыбка. Понятно, молодой человек не мог повлиять на свою магию, но всё равно явно испытывал некоторую вину.

Впрочем, Лаз вполне мог это представить. Более того, представить очень чётко. В конце концов, Дамия для создания всех этих механизмов использовала именно псионику. И Лаз видел сам процесс много-много раз.

– Здорово! – Лаз был совершенно искренен. Определённо, какой бы тип магии не был у него – он не будет разочарован.

– Рад, что ты так горишь энтузиазмом, – усмехнулся Пауль. – Однако, скорее всего ты всё-таки стихийник, псионики встречаются достаточно редко. Вот этот аппарат призван определить, к какой стихии у тебя родство.

– У меня родство к воде, земле и воздуху! – встряла Лани, явно полностью удовлетворённая раскрытием секрета. На этот раз мама не стала её поправлять, а только улыбнулась.

– Твоя сестра сильна, у меня только вода и воздух, – молодой маг кивнул. Но потом, состроив загадочную мину и понизив голос до шёпота, продолжил. – Но скажу по секрету, у моего младшего брата родство ко всем четырём стихиям!

Лани понурила голову, явно удручённая тем, что кто-то её превзошёл.

– А какой у него потенциал? – Лаз сделал ставку, рассчитывая на голую статистику. Но лицо Пауля не показало никаких следов разочарования.

– Почти высокий, он – молодец.

– Ага! А у меня больше! – Лани снова улыбалась от уха до уха, явно вернув уверенность в себе. И даже, пока родители не видели, показала Паулю язык. Молодой человек не преминул показать язык в ответ.

– А на что влияют стихии? – Лаз поспешил прервать этот тихий поединок.

– Очевидно, на то, какую магию ты будешь в состоянии применять, – Пауль, как взрослый человек, быстро вернул серьёзный вид. – На самом деле, я тоже могу использовать, к примеру, магию огня. Но это будет в десять раз сложнее, чем с теми стихиями, которые меня любят. Когда ты научишься применять магию более профессионально, твои стихии даже могут превратиться во что-то особенное лично для тебя. К примеру, – в глазах молодого человека вспыхнула мечтательность пополам с искренним почтением. – Ректор академии, в которой я учился, и куда хочу отправиться преподавать, один из одиннадцати высших магов Кристории, объединил стихии огня, воздуха и воды в магию погоды. Ему подчиняются ветра и бури, он может призывать град и молнии! Это просто невероятно!

Было видно, что Пауль по-настоящему восхищался тем, о ком говорил. И, судя по продемонстрированной им самим магии, ставил его себе в образец. И Лаз не мог не признать, возможность контролировать небеса и становиться живым воплощением бога-громовержца – перспектива, мягко говоря, очень привлекательная.

– Ладно, – одёрнув себя, маг подошёл к пьедесталу и показал на небольшую пластинку сбоку. – Надо положить сюда руку. Ох… Тебе помочь? – с некоторым запозданием Пауль вспомнил о находящемся под мальчиком инвалидном кресле.

В глазах молодого мага проскочила жалость. Лани дёрнулась, с её лица пропала улыбка, девочка с тревогой посмотрела на брата, Санктус нервно потёр запястья… И что-то внутри Лаза щёлкнуло, как тогда, при встрече с большим и агрессивным магом. Секунду назад он с улыбкой разговаривал с Паулем, а тут вдруг…

– Давай, дорогой, – Фелиция уже было схватилась за коляску сзади, но раздавшийся в маленькой комнате выкрик словно откинул женщину назад.

– Я сам! – мальчик не имел ничего против Пауля, он был реально хорошим парнем, весёлым, явно очень добрым. Но за сегодня Лаз уже поймал на себе слишком много таких взглядов.

Несмотря на почти полное безразличие к мнению окружающих, он оставался человеком и не мог окончательно закрыться от других. По капельке, медленно, в нём накапливалась злость. Это была не та яркая ненависть, излившаяся на индюка, а скорее поток капелек, в конце концов, перелившийся через края чаши терпения. Ему не нужна была чужая жалость. Жалеть следует тех, кто не может позаботиться о себе сам: вымирающих животных, стариков, идиотов. А он каждый день боролся с собственной участью, уже шесть долгих лет. Для него жалость была насмешкой, оскорблением, издёвкой. Но при этом единственной, кто не испытывал к нему этого чувства, была Принцесса, леди-ястреб, живущая в его комнате.

– Я сам…

Уперев руки в подлокотники, он поднялся из кресла, сопровождаемый немного ошарашенными взглядами. Никто даже не подумал подать мальчику костыли, пристёгнутые сбоку к креслу. Слишком уж неожиданной для взрослых была эта вспышка от шестилетнего ребёнка.

В общем-то, Лаз и сам не до конца понимал, что с ним произошло. Уже не впервые он ловил себя на таких моментах, совсем ему несвойственных в прошлой жизни. Злоба на ни в чём не повинных, в общем-то, людей, жгучая, до боли в груди, зависть к гуляющим по улицам, накатывающее иногда чувство своего предельного превосходства над окружающими из-за его магии и разума, пропадающее только после того, как он опускал глаза и оглядывал тощее, как у скелета, тело…

И сейчас это выплеснулось во что-то совсем неправильное. Он не должен был себя так вести с важными ему людьми, со своей семьёй. С ним явно что-то было не так, вот только вряд ли существовал в этом мире человек, кроме него самого, способный понять, в чём именно дело. А идей просто не было.

Но об этом стоило подумать потом, наедине. Сейчас же перед ним была иная задача. Пусть со скрипом, пусть он перепугал родителей и Лани, но он должен был закончить проверку.

Это было сложно. Костыли помогали перенести вес тела на ничего не чувствующий металл, а когда их не было… ну, рано ему ещё было ходить своими ногами. Однако, на остатках злости, теперь уже направленной на самого себя, Лаз всё-таки сделал необходимые три шага, опёршись рукой о постамент. Правая ладонь легла на пластину.

Пару секунд ничего не происходило, а затем кольца аппарата начали медленно вращаться.

– Кхм… – Пауль, тоже явно не ожидавший такой реакции от ребёнка, собрался и продолжил объяснение. – Специальная магия внутри колец вступает в контакт с твоей душой, она определяет твоё родство и показывает его в виде свечения. Красное – огонь, синее – вода, зелёное – земля, жёлтое – воздух. Если стихий несколько, то свечение будет неоднородным.

И верно, над агрегатом проявился шар, пока мутного серого цвета. Но шли секунды, кольца вращались всё быстрее, и сфера начала становиться чётче. Через минуту сквозь неё уже нельзя было ничего разглядеть, потом кольца резко остановились.

– А что значит чёрно-белое свечение? – Лаз уже знал ответ. И почему-то теперь он ему совсем не нравился.

Пауль как-то разочарованно вздохнул.

– Что ты – псионик.

Глава 9

– Понимаешь, в чём дело, – Дамия, без особых обсуждений, была назначена учителем Лаза по магии псионики. Эти двое были знакомы уже больше полутора лет и нанимать кого-то ещё не требовалось. По крайней мере, в самом начале. – В Кристории отлично знают и умеют применять стихийную магию. – Лаз сидел тихо, внимательно слушая нового-старого преподавателя. – А вот с псионической всё куда сложнее… Как бы тебе объяснить… – Дамия замялась, но потом словно бы о чём-то вспомнила, и дальнейшее объяснение пошло намного проще.

– Стихийная магия, – начала женщина, воодушевлённо размахивая руками, – она крайне гибка и зависит от человека. Два человека с одним потенциалом и родством никогда не будут обладать одинаковой силой. Всё зависит от огромного количества параметров. Понимание, умение, техника, тонкости ощущения стихий и так далее. К тому же, есть такая вещь, как объединение стихий, что в результате даёт ещё больший разброс. Да и сами стихии могут быть очень разными…

Она запнулась, поняв, что слишком уж активно прославляет магию, которую ни она, ни Лаз, никогда использовать не смогут.

– Короче, суть ты, я думаю, понял: стихийная магия многогранна и сложна, а потому она постоянно развивается. Один маг управлял камнем, стал профессионалом, написал книжечку по своей магии. Другой маг управлял, к примеру, песком. Но, прочитав эту книжечку, почерпнул несколько идей для себя, в результате чего при прочих равных смог стать более способным чародеем и написал свою книжечку, уже потолще. У третьего было родство к воде, но он всё равно смог что-то изыскать в этой книжице и так далее. С каждым поколением стихийная магия становится мощнее. Двести лет назад такие вещи, как контроль погоды или создание землетрясений были невозможны. А за двести лет до этого даже магия шторма, сейчас подвластная каждому с необходимым родством, считалась чем-то из ряда вон выходящим.

Женщина взяла небольшой перерыв, чтобы отдышаться и попить воды. А в мозгу Лаза, между тем, проносились видения того, как маги разных поколений учились друг у друга, развивая навыки и оттачивая мастерство.

– А псионика? – наконец, не выдержал он.

– Псионика… – женщина замялась, а потом закатала штанину, обнажив столько раз виденных мальчиком протез. Несколько умелых нажатий, и стальная нога отсоединена от культи. – Псионика, как тебе, наверное, уже рассказали – это магия, направленная на контроль мира вокруг нас. Вот только это накладывает огромное количество ограничений. К примеру, я могу заставить эту мёртвую груду металла двигаться, – на этих словах протез, до этого тихо стоящий на полу, вдруг шевельнулся и сам по себе зашагал по лаборатории, смешно переваливаясь со стороны на сторону.

Несмотря на то, что до этого Лаз сотни раз видел, как Дамия применяет магию, это никогда не было так явно и не выглядело так интересно. Предметы просто двигались сами по себе внутри их работ, и в этом не было ничего особенно магического. Сам процесс не казался странным. И эта демонстрация меняла очень многое. Удивлению мальчика не было предела. И такая магия считалась плохой, вызывая разочарованные взгляды и вздохи?

– Это здорово! – искренне воскликнул он, но женщина лишь покачала головой.

– Может быть, это и здорово. Вот только за последнюю сотню лет псионика не сделала ни единого шага вперёд. Пока стихийная магия летит к новым горизонтам, псионики отстают всё больше и больше. Когда-то два типа магии стояли примерно наравне, но сейчас мы плетёмся в хвосте. Да, псионика одна на всех. Нет такого понятия, как родство и то, что может один псионик, может и другой. Однако, в то же время нет и никакого простора для развития. Эта магия состоит из четырёх основных типов. Телекинез – магия управления материей, то, что я тебе показала на примере своего протеза. Таким же образом работает рука твоего деда и вообще все протезы, – нога Дамии сама вернулась на законное место и пристегнулась к креплению. – Потом есть магия сути, это когда ты можешь управлять состоянием вещества, из твёрдого делать жидкое, из жидкого твёрдое. Очень удобно для таких, как мы с тобой, занимающихся проектированием: можно легко отливать нужные детали и так далее. Кузнецам полезно, архитекторам, ювелирам… в общем, ремесленникам.

Взяв стакан, женщина протянула над ним металлическую болванку. Кусок стали в её руках вдруг стал мягким, на нём отчётливо проступили отпечатки пальцев, затем Дамия уже могла мять его как пластилин. В конце небольшого представления металл комнатной температуры блестящей жидкостью плескался в стакане.

Лаз смотрел на эту демонстрацию с открытым ртом. Технологические части процесса Дамия проводила в одиночестве, так что подобная демонстрация была для него едва ли не первым случаем применения этого типа магии.

– В-третьих, есть магия контроля энергии. Однако, в отличие от стихийников, мы не можем вызывать энергию из ничего. Как и раньше, нам нужен объект. – Женщина встала и подошла к печи, которая горела сейчас ради тепла, а не ради работы: на улице всё ещё было довольно холодно. – Я могу магией, к примеру, затушить, – проглядывающие сквозь щели в заслонке угли из красных резко стали серыми, – или наоборот, разжечь огонь. – Угли вспыхнули ярко-белым светом, самым жарким из всех. – Вот только для этого необходимо то, что горит, я не могу разжечь пламя на ладони, как любой новичок-стихийник.

В голове мальчика крутились десятки вопросов, такое количество, что он ощущал покалывание в висках. Вот только если бы он задал их Дамии, она бы ничего не поняла. Просто потому, что этот мир был иным. Всё больше и больше Лаз понимал, что до всего ему придётся доходить самому.

– Последняя ветвь магии работает в обратную сторону, – женщина снова села на стул. – Я могу почувствовать разные материалы в той же ноге без взгляда на них или, к примеру, понять, что за мной кто-то стоит, даже если он не издаёт ни звука. Да, это полезно, но у каждого типа стихийной магии есть свои способы для восприятия окружающего мира, да к тому же трансформации…

– Что? – Лаз встрепенулся, услышав знакомый термин. Он не знал точно, что за магия скрывается за названием «трансформации», но даже само слово каждый раз заставляло его сердце пропускать удар. Он слышал об этом и раньше, но взрослые всегда отнекивались. И мальчик подумал, что теперь-то ему объяснят.

– Ничего, – Дамия похлопала себя по губам. – Не мне тебя этому учить, это сложная магия вне стандартной системы. Вот поступишь в академию – там расскажут.

– Ну, ладно, – Лаз не настаивал, у него хватало мыслей на ближайшие несколько месяцев, если не лет.

– И вот, – женщина уже въевшимся в её сущность движением потёрла колено железной ноги. – Так и выходит, что псионика – магия без будущего. Ты, извини, что я так в лоб, но чем раньше ты это узнаешь – тем лучше.

Лаз лежал в кровати и смотрел в потолок. Магия без перспектив? Тупик? Не может быть. Не может правая половина всей магии быть морем, а левая – лужей. Так не бывает. И так думать его заставляла не слепая вера.

Он помнил свою прошлую жизнь. Одиннадцать лет школы, пять лет университета, три года работы в конструкторском бюро. Он помнил уроки физики, химии, биологии, хотя последнюю так себе. И он понимал: псионику просто не умели применять.

Уравнение было до смешного простым. Стихийные маги пользовались воображением. Придумывали, фантазировали: как можно использовать воду, ветер, молнию. А потому им не было никакой нужды в фактических знаниях об этом мире. Всё, что было нужно, рождалось у них в голове. И, это логично следовало из дуальности магии, псионика должна была основываться на противоположном. В данном случае – на точной информации об окружающей действительности.

Она ни в коем случае не была хуже своей «сестры». Просто в мире, где миллионы люди искренне верят в то, что болезни насылают злые духи, что солнце ходит по небосводу по воле великого Света, что воздух – это неразделимое вещество, такое же, как вода и камни… В таком мире магия, требующая от чародея понимания и осознания своих действий, обречена на забвение.

Но на лице шестилетнего мальчика играла почти безумная улыбка. Он-то знал! Он знал всё это, знал о микробах, гелиоцентризме, формировании планет, атомной теории… человек из двадцать первого века, попавший в средневековье, не смог бы применить свои многочисленные знания, просто потому что у него не было бы нужных инструментов. Не было микроскопов и телескопов, не было доступа к электричеству, не было возможности хотя бы убедить аборигенов помочь ему, потому что лучшим результатом таких просьб был бы сумасшедший дом, а худшим – костёр.

Но ему не нужна была ничья помощь! У него был инструмент настолько совершенный, что создатели адронного коллайдера удавились бы от зависти. И благодаря его новому рождению этот инструмент мог стать чем-то совершенно невероятным. У него была магия.

Он обладал знаниями, которых не было ни у кого. Да, без учителей и руководств процесс адаптации к псионике всей этой информации, наверняка, будет невероятно сложным. Но теперь он был уверен, что сможет выгнать из чужих взглядов так раздражающую его жалость. Сможет защитить Лани, сможет помочь всем, кто ему дорог, сможет исполнить желание маячащих за плечами теней. И даже мечта, родившаяся почти год назад при взгляде на Принцессу, больше не казалась несбыточной. Он, Лазарис Морфей, сможет летать!

Но для начала нужно было научиться этой самой магии.

– Любая магия, стихийная или псионическая, начинается с одного, – Дамия оказалась очень неплохим преподавателем. Она не забегала вперёд, но при этом не топталась на месте и внимательно следила за прогрессом своего ученика. – Первым делом нужно ощутить собственную душу.

Лаз сидел в своём кресле с закрытыми глазами, внимательно прислушиваясь к ощущениям. Последние несколько недель он занимался именно этим – тренировался погружаться внутрь себя, вслушиваться в глубинные позывы, учился отбрасывать лишние мысли. На Земле это назвали бы медитацией.

Естественно, его прогресс нельзя было даже сравнивать с успехами других детей. И дело было не в силе души или чём-то подобном. Просто какой ребёнок в шесть лет сможет усидеть на одном месте хотя бы десять минут с закрытыми глазами, занимаясь, фактически, ничем? Лани, целеустремлённой девочке, на освоение этой необычной методы потребовалось не несколько недель, а несколько месяцев, и это считалось хорошим результатом. Так что Лаз определённо шёл с опережением графика.

– Наша душа, – продолжала тем временем Дамия, – это нечто эфемерное, что нельзя потрогать, понюхать или увидеть. Она в каждом уголке тела и в то же время – нигде. А потому почувствовать её ты сможешь не сразу. Отбрось всё лишнее, как мы учились, и прислушайся к самому себе. Все видят душу по-разному. Кто-то в виде моря, кто-то в виде дерева, кому-то она кажется туманом, кому-то – твёрдым камнем. Ты не ошибёшься, когда найдёшь её внутри себя, это особое чувство, ни на что не похожее. С учётом твоих предыдущих успехов, – женщина сделала небольшую паузу, бросив на спокойно сидящего мальчика подозрительный взгляд. – Надеюсь, у тебя получится добиться этого месяца за три.

Ему не потребовалось месяца. Даже недели. Четыре дня. Всего за четыре дня он сделал то, на что другие тратили год. Вот только, добившись успеха, он не ощутил ни капли удовлетворения.

«И это… это моя душа?»

В комнате не горела ни одна свеча, шторы были плотно задёрнуты, а закрытые веки окончательно лишали зрение чувствительности. Вот только даже так, он чётко видел ЕЁ.

Тьма словно была живой. Огромной амёбой она колыхалась посреди Ничто его внутреннего мира, то и дело выбрасывая в стороны чернильные ложноножки. В этой тьме терялся взгляд, умирали звуки, пропадали запахи, рушились все координаты и направления. Словно голодный, жадный, злобный монстр, она втягивала в себя всё, до чего могла дотянуться, поглощая даже пустоту.

Ошибиться было невозможно. То самое «особенное» чувство, о котором говорила Дамия, пронизывало его с макушки до пят. Он был сторонним наблюдателем, с первобытным, животным ужасом смотрящий на этот сгусток тьмы. И в то же мгновение он был этой тьмой, мириадами глаз наблюдающей за необычным пришельцем. Подобная дуальность была не просто неправильной, она сводила с ума. Он был и жертвой, и хищником, и человеком, и монстром, и смертным, и богом. Это было невозможно и реально одновременно, настолько дико, что разум отказывался понимать…

И, о, боги, как же это было приятно! Кусочек сознания, попавший туда, где его не должно было быть, почти распадался от страха, а душа корчилась в экстазе, наблюдая за его дрожью. Это была… вседозволенность. Он мог бы быть кем угодно, идти куда угодно, делать что угодно, забирать всё, что хотел, делать всё, что хотел, уничтожать всё, что хотел. Весь мир лежал у его ног, ему не нужно было даже тянуться. Пропасть, разделяющая эти две половины, была не просто непреодолима, она была непознаваема.

Вынырнув из собственной души, Лаз долго лежал без единой мысли в пустой голове, мокрый от ледяного пота. Хотелось заорать: «Что это такое?!» Хотелось схватить ножницы и всё-таки всадить их себе в глаз, чтобы не допустить даже малейшей вероятности, что этот кошмар когда-нибудь вырвется наружу, хотелось… хотелось…

Хотелось.

Только богам известно, каких усилий ему стоило успокоить своё дыхание и привести в относительный порядок мысли. Казалось, даже тени за его спиной отодвинулись подальше, на время отказываясь от своих претензий. Если внутри него сидело ТАКОЕ, то ни о какой достойной жизни не могло быть даже речи.

Море? Дерево? Камень? Серьёзно? Он, конечно, понимал, что его душа будет необычной, но подобное… оно не могло принадлежать человеку, не должно было даже появляться. Сомневаться дальше не было смысла: богиня что-то сделала с его душой. Он уже думал об этом, когда пытался понять, что становится причиной его странных вспышек гнева. А теперь альтернатив просто не осталось.

Однако, это ведь также означало, что он шесть лет удерживал эту штуку, даже не зная о ней. А теперь, когда начнёт заниматься магией, что подразумевало под собой именно способы управления душой, наверное, сможет и лучше её контролировать? Звучало натянуто, но ему так хотелось достичь всего, о чём он мечтал. Защитить свою семью, стать настоящим псиоником, не как эти смешные подобия, взлететь… И теперь, когда он уже видел путь ко всему этому, он спасует? Не рискнёт? Ведь ему же не обязательно сразу управлять всем этим монстром. Достаточно отщипывать кусочки. А если что-то пойдёт не так, и он поймёт, что теряет контроль – всегда успеет всадить себе ножницы, куда придётся…

Да, всё так. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Он смог победить смерть, как-нибудь справится и с этой тварью. В конце концов, это же его собственная душа.

А вот Дамии нужно будет соврать…

Глава 10

Когда ты не ограничен в такой вещи, как энергия, можно соорудить практически всё, что угодно. Это Лаз понимал и до того, как по-настоящему занялся технологиями протезирования псиоников, но теперь данная фраза обретала не формальный, а самый что ни на есть практический смысл.

Механическая рука должна была двигаться и, так или иначе, это достигалось магией. Однако, было два вопроса, которые нужно было продумать заранее. Первое – гибкость. Рука, которая не может держать чашку или клинок, нужна максимум для красоты. А второе – сила. Очевидно, что сталь может сделать много больше, чем плоть. Вот только запасы энергии души у магов не бесконечны, и слишком большие нагрузки быстро её истощали. На решении этих двух проблем и строилась вся работа конструкторов протезов.

И обе они требовали одного и того же подхода. На самом деле, суть любого протеза, использовался ли он Дамией, его дедом или сильнейшим псиоником Кристории, единственным из одиннадцати высших магов, состояла в одной простой идее. Распределение нагрузки. Но даже с тончайшим контролем энергии, позволявшим создавать невероятно маленькие детали, с технической точки зрения протезы Люпса были до смешного примитивны.

– О, боги… – Лаз потёр затылок. Короткий ёжик, который ему обновляли ежемесячно для облегчения веса головы, зашуршал и приятно заколол ладонь. – Мне следовало догадаться, что магия не может быть лишь благословением этого мира.

Это было естественно. Там, где было что-то хорошее, неизменно находилось и что-то плохое. Магия подарила Кристории и всему Люпсу процветание: всегда богатые урожаи, чистые города, безопасность. Вот только, давая людям всё это, магия забрала у них нечто иное, не менее важное. Изобретательность и приспособляемость.

Да, каждый день совершались открытия… но снова в области магии. Человечество до сих пор пользовалось довольно примитивными сельскими инструментами и даже не задумывалось о том, есть ли смысл придумать что-то сложнее плуга и бороны. Человечество вдыхало чистый воздух, в котором не было вони сточных вод, протухшей еды и потных тел и даже не думало заботиться сложными системами подачи и отвода воды. Человечество жило в спокойствии, зная, что любых опасных тварей тут же убьют маги и даже не помышляло о новых типах вооружения. Никто не знал об ирригации, с этим отлично справлялась магия воды, о бурильных установках – чары земли справлялись куда эффективнее, о порохе, который не шёл ни в какое сравнение с магией огня…

– Они даже не знают, что такое червячная передача! – тихий рык разнёсся по комнате, разбудив Принцессу и напугав проходящую мимо двери прачку. Ещё пару дней в доме будут виться сплетни о том, что молодой господин говорит на непонятных языках: Лазарис, чтобы выразить несуществующие в языке Кристории понятия, переходил на русский.

С того дня, как он прошёл тест родства, прошло больше полугода. Деревья стояли в прекрасных красно-жёлтых одеяниях, воздух с каждым днём становился холоднее, а Лаз всё громче и громче ругал кристорских учёных.

Ему было шесть с половиной и, как большому мальчику, ему было позволено пользоваться библиотекой дома. Поначалу он просто сгорал от предвкушения и азарта, уже фантазируя, какие уникальные научные труды сможет прочесть. Всё-таки человеку новейшего времени стоило повторить «пройдённый материал». Вот только, отбросив беллетристику, исторические труды, геральдические списки и магические хроники, Лаз осознал, что почти ничего не осталось.

Они с Дамией, понятно, не занимались проектированием протезов на профессиональном уровне. Вот только ни в одном мало-мальски серьёзном томе он не нашёл ничего такого, что бы они не создавали. Разница была лишь в размерах и КПД системы, но никак не в концепции. А это означало, что вместе с разработкой абсолютно нового типа магии ему придётся ещё и создавать заново простейшую механику.

Лаз тяжело откинулся на спинку своей каталки. За последнее время он довольно сильно подрос, так что инвалидное кресло пришлось сменить. Разум был пуст, как и последняя книга из тех, что подавали хотя бы минимальные надежды. Полгода, если не считать практики контроля души и окончательного избавления от заиканий, не привели фактически ни к чему. А он-то до последнего надеялся, что хоть кто-то в этом магическом мире захочет заняться простой наукой. Похоже, зря.

– Ну и черт с ними… – месяцы сидения в одиночестве библиотеки выработали у него привычку говорить вслух с самим собой. Иначе тишина становилась просто невыносимой. – Не буду тешить себя надеждами, что где-нибудь в содружестве магии скрыты великие труды по физике. – Коллекция его деда была достаточно обширной, чтобы можно было представить себе масштаб невежества местного человечества. – Значит сам… Но для начала, – он с ненавистью посмотрел на осточертевшее инвалидное кресло, – я избавлюсь от этой хреновины.

– Наконец-то, я закончил… – на столе лежала вещь… странная и довольно нелепо выглядящая, однако Лаз всё равно гордился своей работой. В конце концов, он сделал всё меньше чем за месяц, один, ребёнок шести лет. – Хех… – поймал он себя на слове. – Шесть лет, ага…

– Лаз, ты тут? – в дверь лаборатории аккуратно постучали. С какого-то момента Дамия перестала быть обязательным свидетелем всех его занятий тут, чем мальчик активно пользовался, покрывая криво сделанные детали слоями великого и могучего.

– Заходи! – от сестры у него было никаких секретов. Ну, может, кроме того, что включал в себя знание иномирского мата. Щелчком пальцев, так ему было проще сфокусироваться, Лаз откинул крючок. Тот, жалобно звякнув, застрял в косяке двери. Занятия по контролю магии давали свои плоды, но ему ещё определенно было куда стремиться.

– Чем занимаешься? – девочка, осторожно лавируя между коробками с обрезками металла, пробралась к брату. Лаз не умел поддерживать тот порядок, что хранила тут Дамия.

Лани ростом пошла в деда по отцу – Кратидас Морфей славился тем, что умел смотреть на людей сверху-вниз, будучи на голову ниже. А Лаз унаследовал гены Торуса, так что десятилетняя сестра и шестилетний брат смотрели друг на друга с одной высоты. Лаз работал в особом кресле, поддерживающем его тело в вертикальном положении несколькими ремнями.

Они были похожи и непохожи одновременно. Любой, кто видел их вместе, легко мог признать брата и сестру. Но при этом Ланирис дышала жизнью: несмотря на то, что, с головой уходя в учёбу, девочка иногда забывала поспать и поесть, она всё равно была румяной и пухлощёкой, с красивыми, чуть вьющимися волосами цвета ржи и глазами, похожими на окна в море. Лаз же… в семье Морфеев уже очень давно ходила шутка, что брат отдал сестре свою порцию здоровья. Шутка не слишком уместная, но полностью отражающая действительность.

Как бы хорошо он не питался, его тело оставалось больше похожим на мешок с костями, рёбра можно было пересчитать с закрытыми глазами, с бёдер сваливались любые брюки, а рубашки и пиджаки висели как мешки на огородном пугале. Короткий ёжик не мог скрыть абсолютной белизны волос, а всегда полуприкрытые веки – красноты глаз. В Кристории это называлось снежным проклятьем, на Земле – альбинизмом, но суть от этого не менялась. На солнце, даже зимнем, ему можно было находиться считанные минуты, иначе мертвенно-бледную кожу ждал неизбежный ожог.

Сестру, впрочем, это нисколько не смущало, Лани давным-давно перестала замечать изъяны внешности брата, сосредотачиваясь лишь на его достоинствах. И для Лаза такое отношение было дороже любой другой помощи.

С интересом девочка посмотрела на разложенную на верстаке конструкцию.

– Всё свои куриные лапки мастеришь? – Лаз помнил, как его работа обрела это прозвище. В общем-то, он был сам виноват. Когда только чертил наброски, Лани вот также подошла и спросила, что он рисует. Немного раздражённый тем, что его отвлекают, он и выдал: «Куриные лапки». Теперь работа, наконец, завершена, но это название к ним настолько прикипело, что Лаз уже даже не мечтал от него избавиться. Впрочем, со временем он понял, что в этом и нет особого смысла. Как говорится: «Хоть розой назови её, хоть нет…»

– Ага. Только закончил. Будешь первым свидетелем испытания.

В глазах Лани зажегся огонёк искреннего интереса.

– Давай-давай! Здорово! – Лаз усмехнулся. Всё-таки она была ещё ребёнком.

– Помоги мне тогда. Надо сесть на верстак, – стульев в лаборатории не было, мальчик испытывал боль каждый раз, когда его лопатки касались твёрдой спинки, а на табуретке усидеть долго ему было нереально.

Сестра с энтузиазмом его подсадила. Опасности не было: Лани занималась магией уже четвёртый год и в случае чего легко могла наколдовать что-нибудь, что смягчило бы падение с метровой высоты.

– Что дальше?

– А дальше мне надо это на себя надеть, – с некоторым усилием Лаз положил на колени «куриные лапки». Несмотря на то, что он постарался сделать их насколько возможно лёгкими, из-за кучи деталей они всё равно весили килограмм семь. Чуть ли не половина его самого.

– Тебе помочь? – Лани со скепсисом оглядела покрытые непонятными металлическими штуковинами штаны.

– Не надо. Я должен быть в состоянии справляться с этим сам, иначе нет смысла.

Конечно, творение Лаза рядом не стояло по тонкости исполнения с работами той же Дамии, он ещё не так хорошо контролировал магию. Однако, мальчик наотрез отказался от помощи своего учителя, ноги он должен был вернуть себе сам.

С приятным скрипом новой кожи обе штанины раскрылись, давая возможность влезть в них прямо в одежде и без лишней возни. Положив «лапки» на стол, Лаз парой движений сел на них сверху, после чего принялся сосредоточенно затягивать многочисленные ремешки. Он снимал с себя мерки столько раз, что помнил все параметры наизусть, а потому всё село, как влитое. Первая часть была завершена без сучка и задоринки.

Следом шёл пояс, вернее сложное его подобие, прочно крепившееся вокруг талии и на бёдрах, само по себе занимавшее едва ли не треть всей конструкции. Тут всё тоже сошлось почти идеально, «лапки» всё полнее сливались с его телом. Остался последний пункт. С усилием согнув ногу, стараясь всё делать без применения магии, Лаз принялся фиксировать правую стопу в своеобразном ботинке. Для этой части он не ограничился ремешками, просверлив в подошве своих туфлей несколько отверстий под соответственные штифты в «лапках».

Наконец, всё было готово. Ощущение было странным. Больше всего было похоже на то, когда Семён Лебедев ради спортивного интереса надел на себя полную сбрую водолазного костюма, весившего тридцать кило. Тут, правда, всё было немного проще: сделанный ровно под него и отлично смазанный примитивный экзоскелет чувствовался как обволакивающая ноги вода, лишь замедляя каждое движение.

– Помоги встать, – схватившись за протянутую руку Лани, мальчик сполз с верстака и впервые встал на свои новые ноги. Из-за толщины подошв он стал даже выше сестры, но на данный момент Лаза это не особо интересовало.

Сосредоточив всё своё внимание, он потянулся душой ко множеству небольших деталей, расположенных по всему аппарату. Суть была в том, что Лаз пока далеко не идеально контролировал свои силы. Технически, он мог с помощью магии управлять напрямую своими ногами и телом. Таким образом, к примеру, в Кристории работал целый тайный отдел магов-палачей, чьей задачей было пытать неугодных, магией выуживая из них нужную информацию. Однако крайне велик был риск того, что с непривычки он просто переломает себе все кости.

И вот тут в игру вступали блоки. Блок работал по принципу: «Тянешь дольше – силы больше», – а значит, и риск напортачить и вытянуть слишком много почти пропадал. К тому же Лаз использовал не обычные блоки, а куда более совершенный механизм, применявшийся на Земле в подъёмных кранах – полиспаст, блок, не удваивающий и не утраивающий усилие, а удесятеряющий его. Таким образом, чтобы сломать себе ногу, он должен был вообще не следить за «лапками».

– Ну ладно… попробуем…

С едва слышным жужжанием внутри механических штанин закрутилось множество миниатюрных бобин, наматывая на себя тонкие тросики. Левая нога согнулась в колене… и Лаз упал. Ну, почти упал. Лани успела подхватить брата за талию.

– Осторожно! – на её лице читалась тревога и недоверие к непонятному агрегату.

– Нормально, – с новой порцией жужжания нога опустилась на пол, и мальчик встал ровно. – Ты, когда ходить училась, первые разы тоже падала. Попробую ещё раз, страхуй.

И он попробовал ещё раз. И ещё. А потом ещё десять…

– Лани, – маленькая девочка не всегда успевала поймать брата, и сейчас Лаз, потирая ушибленный локоть, решил попробовать другой способ.

– М? – она, похоже, смирилась со своей участью живого костыля.

– Ты можешь медленно походить тут? Прямо очень медленно, чтобы я каждое движение видел.

– Могу… а это поможет?

– Надеюсь, что да. Иначе мне придётся продолжать пробовать этот способ.

– Нет-нет-нет! Не надо. Просто ходить?

– Да. И молча, надо сосредоточиться.

Снова закрыв глаза, Лаз активировал четвёртый тип магии псионики – восприятие. Вот только на этот раз его главной целью были не приводы в «лапках», а ноги сестры. А точнее мышцы, двигавшиеся под кожей. Ведь, как бы он не мудрил, все блоки в его кустарном экзоскелете в итоге повторяли мышцы человеческого тела. Он не имел возможности вслушиваться в своё тело, потому как, не начав двигаться, он не смог уловить движение мускулов, а не уловив их, не смог бы понять последовательность натяжения полиспастов. А вот Лани никакие лапки не нужны были.

Секунды текли медленно-медленно, в лаборатории царила полнейшая тишина. Ланирис старательно вышагивала, растягивая движения, как могла, а Лаз старался уловить правильный порядок сокращений и растяжений её мышц.

Поначалу ничего не выходило. Мешанина сигналов, посылаемая в его мозг, никак не фильтровалась и воспринималась белым шумом, непонятным и неприятным. Однако, постепенно, аккуратно, он отбрасывал лишние сигналы, расчищал поток информации, и требуемая картинка начала проявляться где-то вдалеке. Одна мышца, другая вместе с ещё четырьмя, потом ещё две, пальцы… секунды сливались в минуты, прошла первая четверть часа, вторая…

Он словно учил позы танца, запоминал, где нужно делать поворот, где подскок, где паузу. А потом, почти не заметив этого, послал сигнал своим собственным ногам. Шаг, второй, Лаз не замечал, что уже шёл сам, медленно, неуверенно, но всё-таки шёл с помощью своих куриных лапок. А потом… он упал.

– Лаз! – Лани, тут же прервав своё странное дефиле, бросилась к нему, только чтобы найти брата, зажимающего кровоточащий нос. Вернее, пытающегося зажимать, у него это никак не получалось. Всё тело мальчика била мелкая дрожь.

Вот только это не был припадок. Лаз задыхался от истерического смеха, рвущегося из груди.

Глава 14

– Дети, вы уже оделись?

– Я да!

– Лаз?! Ты как там?

– Почти справился.

– Тебе точно не нужна помощь?

– Мама, ты же знаешь.

– Знаю… давай, мы тебя ждём.

Единственный праздник в стране, более масштабный, чем Новый год – День Рождения страны и её короля. Вступая на престол, правитель отрекался от своей настоящей даты рождения. Как представитель Кристории, он таким образом окончательно объединял свою судьбу с судьбой государства.

Третью неделю лета страна гуляла. Работали лишь те люди, без которых внутренняя жизнь королевства просто остановилась бы. Города стояли в цветах, разноцветные гирлянды свешивались со всех балконов, а по вечерам в небо взлетали сотни бумажных фонарей. В последний день недели устраивался грандиозный фестиваль, на который ежегодно тратились просто баснословные суммы. А в королевском дворце проходил настоящий бал, куда приглашались все сливки общества: аристократы, маги, известные военные, богатые торговцы, популярные музыканты, художники, поэты…

Для Лаза это был первый такой приём. Дети до шести на подобные мероприятия не допускались, а в прошлом году, сидя в инвалидной коляске, он наотрез отказался куда-либо идти. Однако, на этот раз ситуация была иной. Доработанная за полгода «лапка», которую он снабдил поддержкой для спины, шеи и рук, позволяла имитировать большинство возможностей нормального человеческого тела. А модная сейчас в Кристории мешковатая одежда давала возможность почти полностью скрыть аппарат от чужих взглядов. Только немного угловатые контуры, проглядывающие под тканью, и тёмно-серая пластина, обхватывающая низ головы, давали понять, что что-то не так.

Процесс надевания «лапки» был достаточно долгим и трудным, а Дамия, которая обычно ему помогала, взяла небольшой отпуск на время праздников. И никто иной в доме не мог быть нормальным помощником, потому как все крепежи должны были затягиваться до строго определенного момента, иначе был риск пережать нерв или сосуд. Только на то, чтобы застегнуть подмышками и на груди все ремешки, у него ушло почти пять минут. Весь же магический экзоскелет пришлось на себя натягивать почти полчаса, благо специально ради этого Лаз начал собираться заранее.

– Как я? – парадный костюм ему уже помогала надеть сестра Таракис, что было большой помощью.

– Каждый раз удивляюсь… – Лани подошла к брату и с интересом ткнула пальцем в выпирающую из-под ткани на руке стальную деталь.

– Я тоже, – Фелиция с улыбкой наблюдала за своими детьми. Дочка росла красавицей, умницей и отличным магом, а сын был гением, самостоятельно создавшим для себя невиданное устройство, чтобы избавиться от слабости тела.

– Ну вы как, готовы? – Санктус, заглянувший в дверь прихожей, нарушил всё очарование момента.

– Готовы, отец, – Лаз так и не научился называть этого человека «папой». – Можем идти.

– Отлично, твой дедушка тоже как раз разбирается с последними делами, – Кратидас был тем самым человеком, без которого жизнь в Кристории могла пойти совсем не по плану. Так что ему приходилось работать даже в праздники. – Выходите, мы вас догоним.

Королевский дворец был, без сомнения, самым роскошным зданием в Апраде и, скорее всего, во всей Кристории. Одновременно величественный и воздушный, он вырастал из городских кварталов многоуровневой громадой, каждой из своих многочисленных башенок стремясь проткнуть небо. И сегодня, в самый важный день года, дворец, словно полыхающий от красно-белых кристорских флагов, утопающий в свете и блеске, смотрелся поистине по-королевски.

Лаз с открытым от удивления ртом подъезжал к нему на карете, с открытым ртом входил под его своды и также проходил по коридорам. Красота и изящество этого места поражали воображение: отсутствие в украшениях позолоты, так любимой земными правителями, делало комнаты легче, множество окон – шире, а высокие потолки, немного теряющиеся в полутьме, заставляли почти забыть, что ты находишься в закрытом помещении.

Гул голосов вдалеке всё нарастал. Морфеи, вместе с потоком других гостей, всё ближе и ближе подходили к главной зале. И вот, наконец, последний поворот был преодолён. Самое большое помещение дворца ослепило их блеском мрамора и всполохами бархата. Здесь не горело ни одной свечи, но было светло как днём: в воздухе висели десятки и сотни маленьких огоньков всех оттенков красного, оранжевого и жёлтого. Здесь присутствовали тысячи гостей, но воздух был свеж, чист и лёгок из-за непрекращающегося тихого ветерка, снующего между платьями и костюмами. Здесь у каждого был бокал, полный вина, но не было заметно ни одного официанта: тонкие ручейки бордовой жидкости сами падали гостям в фужеры. Здесь всем заправляла магия.

– Ничего себе… – Лаз впервые видел нечто подобное, и нельзя было не признать: стихийная магия была на порядок зрелищнее псионической.

– Полностью согласен. Это никогда не надоест. В такие моменты я сильнее всего жалею, что не родился магом, – Санктус с детской непосредственностью взирал на окружающее их великолепие.

– Не стойте в проходе! – Фелиция же, как всегда, была куда более прагматичной. – Прежде всего мы должны засвидетельствовать почтение королю, а потом уже всё остальное.

– Король! – Лаз до сих пор не мог окончательно уяснить для себя, что в этом мире такая вещь, как монархия, была в порядке вещей. Земные короли и королевы являлись больше символами власти, чем реальными правителями, здесь же в руках монарха были по-настоящему сосредоточены вся мощь и все ресурсы страны. – Здорово!

Глаза сами нашли нужное направление.

На возвышении стоял причудливый трон кроваво-красного цвета, больше похожий на растение, чем на мёртвый камень. Веточки, листики, почки… всё было исполнено с такой тонкостью и изяществом, что, казалось, это живой организм, выросший прямо из пола. На самом деле, так и было, по крайней мере когда-то. Символ Кристории – красное древо на белом фоне. Никто уже не помнил, был ли трон вырезан по образу этого символа или же, наоборот, стал причиной его появления.

Сейчас, правда, он был пуст: король находился где-то в толпе, обмениваясь любезностями и получая поздравления. Однако кроме него, над толпой стояли также одиннадцать кресел, выполненных в похожем стиле. Заняты были четыре. Нетрудно было догадаться, кем были эти люди. Высшие маги, обладающие максимально возможной в этом мире силой души.

– Смотри, внук, – пока Морфеи в полном составе протискивались через толпу туда, где слышались самые громкие возгласы, к уху Лаза наклонился Кратидас. – Все чудеса, что ты здесь видишь, сотворены этой четвёркой. Сколько я прихожу во дворец и сколько не встречаюсь с высшими магами, меня каждый раз бьёт дрожь, как подумаю, что будет, если они выйдут на поле боя и по-настоящему возьмутся за дело…

Второе слева кресло занимал высокий старик, с интересом бродящий взглядом по толпе. Коротко стриженные седые волосы, гладко выбритое лицо, очень худое и вытянутое, похожее на лисью морду, чуть кривой, явно не раз ломаный нос. Когда Морфеи вошли в зал, его губы изогнулись в секундной улыбке, а потом снова продолжил свой молчаливый осмотр. Савойн Листер, второй по старшинству высший маг и ректор лучшей в стране академии для чародеев. Именно о нём с таким восхищением отзывался Пауль Шинил, и именно этот человек сегодня работал живым кондиционером, гоняя по помещению воздух.

В пятом кресле сидела женщина. Она не была стара и, хотя в тугом пучке волос легко можно было заметить седину, на лице только-только начинали появляться морщины. Правда, маги жили дольше обычных людей, так что ей с лёгкостью могло быть и шестьдесят, и семьдесят лет. Строгое и суховатое лицо было неподвижно, словно маска. Ни один мускул не двигался, магесса была предельно сосредоточена. Летиция Кутом, единственный, на данный момент, наследственный высший маг: её отцу, Фестису Кутому, принадлежало первое кресло, слева от Листера. Она отвечала за безопасность короля.

Седьмое кресло… нет, оно было занято, вот только Мадэс Зува, его хозяин, стоял, облокотившись о высокую спинку. Его работой было освещение зала, так что можно было с лёгкостью понять, каким родством этот мужчина был наделён. Впрочем, это можно было понять и без всякой магии. Он словно воплощал в себе само понятие пламени: рослый, мускулистый, с огненно-рыжими волосами и бородой, с не покидающей лицо улыбкой во все тридцать два зуба, в ярко-красном костюме… казалось, что весь мир вокруг Мадэса начинал двигаться быстрее, нагретый жаром, исходящим от его тела и души. Редчайший случай, когда у высшего мага родство лишь к одному элементу, демонстрировал себя во всей красе.

Последний почётный гость сегодняшнего банкета занимал самое последнее, одиннадцатое кресло. Лассу Нелю, самому молодому высшему магу страны, ещё не исполнилось двадцати. Казалось, что он спал, положив подбородок на руку и прикрыв глаза. Полностью расслабленный, словно не было вокруг тысяч гостей. Однако, продолжающее появляться из воздуха вино показывало, что молодой человек не только не спит, но и поддерживает сложнейшую магию.

– Дедушка, а где остальные? – Лаз дёрнул Кратидаса за рукав.

– Остальные? – отвлёкшийся от внука старик не сразу понял, о ком идёт речь. – А, маги? Они остаются на вверенных им постах: без сдерживающего фактора в лице высшего мага границы Кристории могут быть атакованы. Савойн – ректор и управляющий академии, Леттиция – бессменный телохранитель короля, Мадэс отвечает за охрану территорий вокруг столицы, а Ласс пока не закончил обучение и не получил назначение, так что они могут находиться тут, но и только.

– Понятно. А…

– Потом, – причин, по которой Кратидас Морфей мог так резко одёрнуть внука, было совсем немного.

– Ваше Величество!

– Ваше Величество, предлагаем Вам свои поздравления. С Днём Рождения!

– С Днём Рождения, Ваше Величество!

Короля звали Гатис. Фамилии у него не было, как и дня рождения, возраста, детей, жены, родителей… Король представлял из себя живое воплощение страны. Человеческие атрибуты пришлось отбросить.

Он не был особенно высок, мускулист или статен, широкие щёки делали его лицо каким-то наивным, а плешь, видимая под короной, скрадывала всю внушительность. Однако, было в этом человеке нечто особенное, такое, от чего, и правда, хотелось ему поклониться и с полной искренностью сказать: «Ваше Величество». Гатис не был великим королём, о нём вряд ли будут слагать песни и сказания. Однако, он совершенно точно был очень хорошим королём, почти полностью соответствуя образу живого аватара нации, её воли и мыслей.

– Кратидас! – полноватое лицо короля расплылось в улыбке.

– Ваше Величество, – старик склонился в официальном поклоне. – От своего имени и от имени своей семьи поздравляю Вас с праздником.

– Спасибо большое! – никто уже не мог сказать, в который раз Гатис произносил сегодня эти слова, но они всё ещё звучали искренне. А это уже требовало большого умения. – Можете наслаждаться вечером. Сегодня мы все точно сопьёмся, молодой Ласс явно не знает меры! – довольный своей шуткой, король кивнул Кратидасу и повернул голову к следующему человеку.

– Ваше Величество! – Торус, в отличие от Фелиции, не принадлежал к семье Морфей, пусть и жил в их доме уже больше десяти лет. А значит, и поздравлять правителя Кристории ему нужно было отдельно. – От всего сердца поздравляю Вас с Днём Рождения! – старый офицер явно сильно нервничал. В отличие от второго деда Лаза, он не видел короля каждый день.

– А я Вас помню, вы – отец невестки Кратидаса, – Гатис протянул Торусу руку, которую тот с почтением пожал. – Спасибо за поздравления, можете чувствовать себя, как дома, хе-хе…

– Благодарю!

Они уже собирались уходить, когда взгляд короля приземлился на белую голову, скрывающуюся за спинами взрослых.

– А это ваш внук, Кратидас? Впервые его вижу, хотя слышал, что он показал очень высокий потенциал. Поздравляю с таким выдающимся потомком! И вас тоже, – кивок в сторону Торуса. – Привет, парень! Как твоё имя?

Лаз волей-неволей оказался в центре всеобщего внимания.

– Лазарис Морфей, ваше величество. Я тоже поздравляю Вас с Днём Рождения, – уважительный поклон, как учила мама.

– Ха, а ты – умный ребёнок! Жду от тебя многого!

На этом краткая церемония была-таки закончена. На Лаза бросали заинтересованные и завистливые взгляды, но большинство присутствующих поняло это сцену максимум как королевскую прихоть, может быть, дань некоторого уважения Кратидасу – выдающемуся человеку при дворе.

Вечер проходил великолепно. Музыка, смех, веселье, Лаз давно не чувствовал себя таким живым. Правда, «лапка» не позволяла ему такие сложные движения, какие нужны в танце. Но это его не особо расстраивало. Он просто сидел в уголке на небольшом возвышении, в специально для этих целей поставленном кресле, глубоком и мягком, и наблюдал за людьми, потягивая из бокала сильно разбавленное вино. Экзоскелет можно было отключить, так что не только его тело, но и разум был расслаблен. Ему положительно нравилось такое времяпровождение.

Семья разбрелась по залу, болтая со знакомыми, встречая старых друзей – в общем наслаждаясь праздником. Вон Санктус в компании таких же, как он, художников, воодушевлённо размахивал руками, пытаясь разъяснить какие-то профессиональные тонкости. Вон Фелиция наткнулась на девочек из своего класса и теперь полусерьёзно отчитывала их за слишком фривольное поведение. Вон Торус с жаром рассказывал высокой даме какой-то армейский случай. Вон Лани…

Лани… сердце пропустило удар, а на душе заскребли кошки. Да, он мог просто не найти одиннадцатилетнюю девочку в толпе взрослых, она могла отойти в уборную, могла выйти на широкий балкон, с которого открывался великолепный вид на вечерний Апрад. Вот только, прокрутив в голове последние полчаса, Лаз понял, что сестры не было видно уже давно.

Всю расслабленную дремоту смело, как дым. Вскочив с кресла, мальчик бросился в толпу.

– Мама, ты не видела сестру?

– Нет, не видела. Что ты хотел?

– Отец, не видел Лани?

– М? Нет-нет, не видел.

– Дедушка, где Лани?

– Не видел её с тоста о процветании Кристории.

– Это почти час!

– Да не волнуйся, устала и где-нибудь села.

Лаз понимал их расслабленность. Дворец – самое охраняемое место в стране, здесь присутствовали четверо из одиннадцати высших магов, куча стражи, прислуги, что могло случиться? Вот только напряжение не проходило. Что-то было не так.

– Соберись, тряпка! – хорошая пощёчина, усиленная «лапкой», привела мальчика в чувство. – Что ты можешь сделать? Думай!

Носиться по дворцу, не зная его коридоров, в многотысячной толпе разыскивая одного, пусть и приметного человека – бесполезная трата времени. И никто из взрослых не поверит семилетке, говорящему что-то о «нехорошем предчувствии». Оставался один способ.

Магия.

Глаза закрыты, разум освобождён от лишних мыслей. И вот, постепенно, словно круги от брошенного в воду камня, вокруг него начали проявляться энергетические пятна. Он не только работал над «лапкой». За год, что он изучал магию, Лаз обнаружил много нового в том, что люди считали тупиком. К примеру, то, что не обязательно заранее знать, где какой объект находится, чтобы почувствовать его магией восприятия. Разные материалы испускали разные энергетические импульсы и путём огромного числа проверок и экспериментов он определил общую схему, по которой работал принцип распределения магической энергии в материале. И сейчас было самое время применить на практике результаты этого исследования.

Люди, одежда, мрамор пола, вино, бижутерия, огоньки светильников… он никогда не делал ничего подобного вне лаборатории. Это было ровно противоположное обычному использованию магии восприятия: вместо наблюдения за чем-то конкретным, Лаз пытался найти это конкретное в окружающем мире.

Да, при таком способе использования радиус восприятия значительно увеличивался. Но всё равно, в его разум сейчас втекал настоящий океан информации. В другой момент он бы точно задумался, каким образом умудрялся выдерживать этот поток и продолжать расширять область воздействия, но сейчас было не до того.

– М? – Савойн Листер дёрнулся от странного ощущения. Словно кто-то невидимый смотрел прямо ему в затылок. Противное чувство, непонятно откуда проистекающее. Повернув голову, он с удивлением обнаружил, что трое других высших озираются с точно таким же недоумением на лицах.

А между тем Лаз всё раздвигал и раздвигал границы своей сферы восприятия. Пятьдесят метров, шестьдесят, семьдесят… сто… сто двадцать… сто пятьдесят… из носа мальчика потекла струйка крови, но ему было плевать. Стойкое, непонятно откуда взявшееся понимание того, что, если он не поторопится, то будет слишком поздно, стальной хваткой держало разум.

С безумной скоростью отсеивались лишние энергетические излучения, но масштаб подобной магии всё равно был невероятен для семилетнего мага. К тому же Лаз мог лишь исключить из восприятия определённые контуры – камень, металл, дерево, ткань, другая магия… во все расширяющейся области оказывались десятки и сотни людей, которых он просто не мог игнорировать – они состояли из тех же элементов, что и Лани. А потому нагрузка на мозг росла с пугающей скоростью.

Он уже почти отключился от головной боли, когда, наконец, обнаружил то, что искал. Ни с чем не сравнимый энергетический отпечаток сестры. Её сложение, рост, вес, распределение жидкости в теле, процентное содержание жировых тканей… Обрадованный, Лаз уже хотел рассеять магию, понимая, что ещё максимум пол минуты – и он упадёт в обморок, но тут его внимание привлёк другой контур, находившийся рядом с Лани. Близко к ней. Слишком близко.

– УБЬЮ-У-У! – совершенно нечеловеческий, почти звериный вой на секунду заглушил и толпу, и музыкантов. Десятки магов, находившихся в помещении, вздрогнули от прокатившейся по залу волны энергии.

А в толпе, буквально разбрасывая людей в стороны, неслась маленькая человеческая фигурка.

Полиспасты в «лапке» нужны были для того, чтобы нивелировать несовершенный контроль Лаза над магией. Но это вовсе не означало, что он не мог управлять экзоскелетом напрямую. Просто в обычных обстоятельствах это не требовалось. Вот только сейчас обстоятельства вышли далеко за рамки обычных.

А потому почти самоубийственный процесс был приведён в действие. Лаз ощущал, как рвутся от перенапряжения жилы и вопят от боли мышцы, но ему было всё равно. Лишь бы успеть, лишь бы преодолеть те жалкие три сотни метров, пока не произошло непоправимое.

Первый поворот. Лаз вошёл в него, не снижая скорости. Даже наоборот, резким движением прыгнув на стену, он оттолкнулся от древнего гобелена с батальной сценой и выстрелил собой в боковой коридор. На полотне остались два рваных отпечатка. Второй поворот. Тот же манёвр. С отвратительным хрустом левое колено выгнулось в обратную сторону. Плевать. Одним приказом телекинез вправил всё на место, превращая суставную сумку в кашу. Его ноги всё равно бесполезны, он ходил на железных. Третий поворот, уже не в коридор, а в незаметную дверь подсобного помещения. Выбивать дверь телом не было нужды. Ещё тогда, полгода назад, Лаз мог с лёгкостью заколачивать магией гвозди. Сейчас же, когда он отпустил все тормоза, тонкая деревянная перегородка не создала вообще никакого препятствия, превратившись в веер щепок. Лишь потом он узнает, что одна такая, полуметровая сосновая пика, засела у него в плече.

Глаза, мутные от алкоголя и похоти, с недоумением обернулись в его сторону, а руки непроизвольно потянулись к поясу – заправить в штаны мужское достоинство. Он успел. Едва-едва, но успел. Слова бессмысленны, преступник пойман с поличным, а это значит, что здесь же, на месте, его ждали суд, приговор и кара.

Ещё один телекинетический удар отбросил сотню килограмм костей, мяса и жира в стену. Не сильно. Может быть сломаны пара рёбер, не больше. Сущие пустяки по сравнению с тем, что ждало его дальше. Последний на сегодня прыжок вбил стальные подошвы «лапки» в грудь неудавшегося насильника. Вот теперь парой рёбер он уже не отделается.

Толстяк распластался на полу, его сознание повисло на волоске, уничтожаемое болью. Сопротивляться он даже не пытался, потому как не понимал, что именно происходит, да даже если бы и понял – не смог бы ничего сделать. Пресс магии давил и на ноги в туфлях из козьей кожи, и на руки, унизанные дорогими перстнями. Лаз не собирался давать ему ни малейшего шанса избежать своей участи.

Как и любая вещь, магия может служить разным целям. С помощью огненных чар можно согреть замерзающего, прижечь рану, развести костёр, а можно спалить дотла целый город. Телекинез в этом отношении ничем не отличался. Используя его, Лаз создал поистине чудесное приспособление, облегчившее ему жизнь. Им же он теперь последовательно, по одному, плющил в блины человеческие пальцы.

Гнев сжигал его изнутри, он должен был причинить этой свинье как можно больше боли, иначе его собственные мозги начали бы просто плавиться. Всё было правильно. Перед ним был не человек. Животное, грязное и отвратительное. Люди не могли делать такого, их останавливали совесть и разум. Не смерть, никто не заслуживал смерти, но Лаз позаботится, чтобы мерзкая тварь получила по заслугам.

Пальцы кончились на десятом, но удовлетворение так и не пришло. Да, это была его магия, его воля управляла энергией, но всё равно, это было не то. Он должен был лично убедиться в том, что туша под ним, и правда, будет страдать.

Первый удар пришёлся на кровоточащий от встречи со стеной нос. Второй – сбоку в челюсть, третий – в правый глаз, сразу начавший заплывать огромной гематомой. Усилие, создаваемое «лапкой» и спущенной с цепей магией, превращало руки семилетнего ребёнка в отбойные молотки.

И вот это было тем самым. Ощущение чужой тёплой крови на костяшках пальцев было просто божественно. Кайф, не сравнимый ни с чем в его жизни. За третьим ударом последовал четвёртый, потом – пятый, шестой, десятый, двадцатый… с безумным блеском в глазах Лаз продолжал вколачивать кулаки в то, что осталось от свиного рыла. Снова. И снова. И снова. И снова…

Когда его оттаскивали от распластанного на полу человека, лицо того полностью исчезло в смеси крови, соплей и ошмётков кожи. Он помнил, как вырывался, как кричал, что не закончил, как дико, страшно хохотал… помнил, как последним усилием затухающего сознания направил телекинетический пресс прямо между ног безобразного монстра. И помнил, что этот удар достиг цели.

А потом его разум поглотила тьма.

Первым в небольшую подсобку, щедро залитую красным, вбежал Торус Рамуд. Старый вояка, он понял, что происходило что-то странное уже через пару минут после вопроса внука о сестре. Слишком уж взволнованным был мальчик.

Однако, когда старик всё-таки нашёл Лаза в толпе, было уже слишком поздно. И дикий вопль: «Убью!» – застал Торуса в десятке метров от внука. Когда ещё никто не понял, что происходит, старик уже бежал за мальчиком, запоздало придя к мысли, что ребёнок не может так двигаться.

За вторым поворотом коридора дед всё-таки потерял Лаза и, к сожалению, побежал не в ту сторону. Когда же он понял свою ошибку, вернулся и нашёл нужное место, было уже слишком поздно.

Лазарис был явно не в своём уме, что-то кричал, что именно было не разобрать из-за булькающей в горле крови, смеялся, как безумец, но понять, что именно тут произошло, было несложно.

Вторым в комнатку влетел Савойн Листер. Он, пусть и не знал, что именно произошло в банкетном зале, быстрее всех остальных примчался на место, отследив его по возмущениям энергии. И когда старый маг понял, кто был источником этих возмущений, с трудом смог убедить себя, что не спятил. Он был одним из немногих, кто знал о Лазе с самого начала, с визита Павоса Эраля в дом Морфеев, всё-таки Савойн был начальником мага. Но показанная мальчиком сила выходила за все представимые рамки. Однако, с этим стоило разбираться потом.

Два старика взглянули друг другу в глаза, а потом Торус Рамуд сделал два шага вперёд и опустил пятку тяжёлого ботинка неудачливому насильнику на горло.

– Я сделал, – лающе, отрывисто рявкнул он, понимая, что время поджимает. – Сможете?

– Смогу.

Глава 12

В простом виде один из законов физики, которые Лаз так хотел принести в этот мир, звучал так: «Действие равно противодействию». И он дорого заплатил за то, что забыл об этом.

Глаза смотрели в потолок. Такой знакомый потолок больничной палаты. За те семь лет, что прошли с его рождения, Лаз видел этот потолок очень часто. Простуды, ожоги, растяжения, вывихи, иногда даже переломы: его тело было слишком слабым, и это не изменилось с созданием «лапки». Он просто научился обходить эту слабость, оставлять её за скобками. Вот только то, что он сделал, не могло быть проигнорировано.

Сложный перелом колена, рваная рана плеча, внутреннее кровотечение в брюшной полости, а также десятки мельчайших травм по всему телу, слишком многочисленные даже для внесения в карту пациента. Однако, на этом его увечья не заканчивались, скорее только начинались. Когда хрупкие руки семилетнего ребёнка раз за разом врезаются в чужой череп с силой профессионального воина, хорошо, если от них останется хоть что-то.

Обе кисти были раздроблены не меньше, чем у насильника. Пальцы переломаны, кости ладоней растрескались, как земля в засуху, лучевая и локтевая лопнули на тонкие и острые щепки, глубоко вошедшие в мясо. Спасло его лишь то, что на место происшествия одним из первых прибыл Савойн Листер, второй по силе маг в стране, собственной персоной. В противном случае на месте двух бесформенных кусков мяса, в которых лишь с большим трудом можно было узнать человеческие руки, не было бы вообще ничего.

Впрочем, он нисколько не жалел о содеянном. Вряд ли бы он повторил процесс превращения своих рук в кашу, но о том, что сделал это в первый раз, не жалел ни капли. И причина сидела сейчас у его кровати. Лани спала, устав от постоянных переживаний и самообвинений. Хотя, как это часто бывает, кроме неё самой девочку никто не винил. Расследование, проведённое на месте за несколько минут, показало, что в бокал ей было подсыпано сильное снотворное, коробочку с которым нашли у насильника в кармане.

Личность преступника быстро установили, им оказался средненький аристократишка, остававшийся совершенно незаметным, пока не попытался изнасиловать внучку не того человека. Да, история, ушедшая в народ, сильно отличалась от действительности. По слухам, подтверждаемым королевским двором, насильника убил никто иной, как Торус Рамуд, дедушка девочки. Когда толпа прибыла на место происшествия, то застала старика стоящим над телом преступника с окровавленными кулаками. Савойн Листер, прибывший чуть позже, завершил историю, объявив о снятии с Торуса любых обвинений, какими бы они не были.

На этом всё и закончилось, даже без слов Савойна старику ничего бы не предъявили. Правосудие в Кристории было куда примитивнее, чем на Земле, да и не слишком-то люди жаловали педофилов.

А Лаз… про Лаза никто ничего не знал. Он находился в больнице, вне внимания общественности, да и не мог никто подумать, что семилетний ребёнок мог подобное сотворить. Исчез он с банкета почти мгновенно, если кто и видел промелькнувший силуэт, никаких ассоциаций это не вызывало, а значит, его секрет был сохранен.

Потолок давил своей молчаливой неизбежностью. Даже после вмешательства высшего мага и нескольких профессиональных магов-целителей его ладони больше походили на свиные отбивные. Было понятно, что теперь даже сжатие кулака для него будет невыполнимой задачей. Только выбрался из цепких когтей слабости и беспомощности, как был затянут ещё глубже…

– Ну уж нет… – тихий рык, разнёсшийся по палате, был едва ли не страшнее того, с которого всё началось.

Нет, это были глупые отговорки. В этом мире у него было нечто лучше бесполезных теперь рук. Да, он был прикован к постели минимум на пару месяцев, да, он теперь не сможет нормально писать или есть. Но это не означало, что он стал беспомощным. Произошедшее показало, что магия могла дать ему то, на что не было способно тело, и он не сдастся сейчас, когда уже почувствовал её возможности.

А свинья… свинья получила по заслугам.

– Могу я войти? – дверь больничной палаты тихонько отворилась.

– Конечно, дедушка, – Торус Рамуд с того случая в королевском дворце не навещал его ещё ни разу. И то, как старик дёрнулся, когда мальчик назвал его «дедушкой», только укрепило уверенность Лаза в том, что что-то не так.

Высокая фигура, чуть нагнувшись, прошла в дверной проем. Вместо обычной формы гвардейского полка на нем был длинный плащ в пол.

– Мм… как ты тут? Хорошо… хорошо кормят? – стул под Торусом тихонько звякнул.

– Не жалуюсь. А почему… – он не успел закончить вопрос.

– Твои родители не видели того, что видел я, – в глазах военного офицера блеснула сталь. – Они считают, что ты бросился на ту сволочь и она дала отпор, плюс твой странный костюм… а господин Листер прибыл уже, когда ты лежал без сознания. Выходит, что лишь я один понимаю в полной мере, что именно произошло… и у меня есть один вопрос.

– Спрашивай, конечно.

– Кто ты? – сердце Лаза совершило путешествие в пятки и обратно. Он открыл было рот, но Торус его прервал. – Не говори, я всё равно не поверю. Мой внук не мог сотворить подобное. И не потому, что это требует невероятной магии. Просто потому, что та злоба, что я в тебе почувствовал, не может принадлежать ребёнку. Так что я спрошу ещё раз. Кто ты такой?

– У тебя ведь там меч, да?

– Да.

– Понятно… – Лаз усмехнулся. – Это даже забавно: спасти сестру и быть убитым за это собственным дедом.

– Я – не твой дед, – старик явно начинал злиться. – А ты – не мой внук! Кто ты такой?! Или даже, скорее, что ты такое?

– Ты будешь удовлетворён ответом: «даже если я скажу, ты всё равно не поймёшь и не поверишь»?

– Нет.

– Ну, конечно… хотя это чистая правда, – страха не было. Лазарис знал, что рано или поздно нечто подобное неизбежно. Он даже продержался дольше, чем рассчитывал. – Тогда сделаем по-другому…

С мелодичным звоном короткий кортик вылетел из ножен на поясе старика, разорвав плащ и штанину и повис в воздухе в нескольких метрах от Торуса. Тот лишь с разочарованием посмотрел ему вслед, словно осуждая за бесполезность.

– Меня тоже убьёшь? Чтобы не раскрывать своей тайны? Что ты? Дух? Порождение тьмы?

– Я… честно сказать, я уже не знаю, – у Лаза было время подумать о своих действиях. Когда мандраж спал, а разум перестала застилать пелена боли, он осознал то же, что и Торус: эмоции, что он испытал, не должны были принадлежать человеку. – Но я точно знаю другое.

– Говори.

– Ты – мой дед, отец моей матери. Санктус Кратидас Морфей – мой отец, а Лани – сестра. Вы все – моя семья и кем бы… или чем бы я не оказался, это не изменится. И я буду продолжать вас защищать, чего бы мне это не стоило. Если бы от моей смерти вам стало бы лучше, я бы сам всадил этот клинок себе в грудь. Но это не так. И произошедшее это показало. Я должен жить, чтобы иметь возможность повторить то, что сделал, и мне глубоко плевать, каким именно способом.

Светло-серые глаза встретились с кроваво-красными, и в больничной палате повисла мёртвая тишина.

У маленьких детей есть одна простая, но занимательная игра. Гляделки. Двое неотрывно смотрят друг на друга и проиграет тот, кто первым моргнёт или отведёт взгляд. Вот только участвовать в ней могут не только дети. И даже не только люди. Пожалуй, это самая старая игра во вселенной. Лев, смотрящий в глаза газели, саблезубый тигр, уставившийся на мамонта, тираннозавр, встретивший соперника на территорию… до человека в «гляделки» играли миллионы лет. И сейчас в воздухе между семилетним мальчиком и семидесятилетним стариком шла именно такая борьба.

И Торус проиграл.

Он знал, что проиграет. Потому что, кем бы ни был тот, кто занимал тело Лаза, он не пожалел себя ради спасения его внучки. Потому что в том диком рёве старик услышал не только гнев, но и боль, и тревогу. Потому что Лани проводила у постели брата дни напролёт и ей было всё равно, кем или чем он был на самом деле. Он знал, что не сможет сделать то, на что должен был решиться, ещё когда брал с собой клинок. И именно поэтому проиграл.

– Хорошо, – серые глаза упёрлись в пол. – Я тебе верю. Но тогда ты должен дать клятву, что пока ты жив, с ними ничего не случится.

Лаз кивнул.

Талитейм, безо всяких сомнений, был прекраснейшим городом южной половины континента, а то и всего Люпса. Однако, как это часто бывает, там, где царит красота, легко найдётся место и для уродства.

Чертоги. Внушающее трепет название. Вот только этого района Талитейма боялись не то, что простые горожане, но даже городские стражники. Дед нынешнего кагана был тем, кто дал худшему месту в стране такое имя.

«Если мой город – небесное царство, – сказал он тогда, – тогда это – чертоги дьявола».

Несмотря на то, что в Чертогах происходило девять из десяти преступлений в Талитейме, никто не спешил с ними разбираться. И точно не из-за страха, каган обладал властью стереть неблагополучный район с лица земли за пару суток. Причина была куда прозаичнее: Чертоги сами по себе были самой большой тюрьмой страны. Двадцатиметровые стены, сотни людей, ведущих круглосуточное наблюдение, а главное – невероятный по силе купол подавления магии, раскинутый над всем районом. Выбраться из Чертогов, раз туда попав, было невозможно, кем бы ты ни был и как бы силен и известен не был снаружи.

Люди рождались здесь, жили и умирали, почти все – сильно раньше срока. Талитейму и всем, живущим за стенами Чертогов, было абсолютно плевать на тех, кто существовал внутри. Здесь правил закон джунглей, беспощадный и жестокий, здесь, в мире без магии, было важно лишь то, как крепко ты держишь меч, булаву, кинжал… Здесь появлялись и пропадали в небытии целые преступные кланы, чьи главы часто жили лучше многих аристократов, и здесь же жили люди, ни разу за свою жизнь не видевшие целой и чистой одежды и не евшие свежей еды. Чертоги были миром контраста, абсолютного, почти абсурдного в своей строгости. Ты или тебя. Вверх или вниз. Жизнь или смерть. Поистине, страшное место.

И сейчас по одной из улиц Чертогов шли две фигуры: низкая и высокая. Первой была маленькая девочка лет четырёх-пяти, в аккуратном, избавленном от всех украшений платье. Глубокий капюшон прятал лицо, но различить, как трясутся её губы было несложно: девочка явно очень боялась.

Мужчина был широкоплеч и мускулист, по сравнению со своей маленькой спутницей выглядя настоящей громадой. Длинные чёрные волосы спадали на плечи, сливаясь с меховой оторочкой кроваво-красного плаща, под которым легко угадывались очертания брони. На руках стальные перчатки, на поясе недлинный клинок, на груди эмблема вставшего на дыбы дракона. Лицо его было серьёзным и почти неподвижным, а жёсткий блеск в черных глазах, казалось, мог заглянуть в самую душу.

– Папа… зачем мы здесь? Мне страшно! – на выглядывающих из-под капюшона щёчках показались капельки влаги.

– Не плакать! – голос мужчины был таким же резким, как и его лицо. – Все твои занятия ни к чему не приводят. Ты должна уяснить, что мягкость – удел слабых! Ты должна быть сильной, а сила означает твёрдость! Означает уверенность! Означает, в конце концов, что слёзы под строгим запретом! Не плакать, я сказал!

– Х… хорошо… – подавив очередной всхлип, малютка потянулась к стальной ладони отца. Однако, тот в последнюю секунду отвёл руку в сторону. Девочка остановилась, как вкопанная.

– Что с тобой? Снова страшно? Дави это в себе! Уничтожай! – он почти кричал, и его голос отдавался эхом на тихой улице. Слишком уж тихой для самого опасного района города.

Поняв, что его слова ни к чему не приведут, мужчина сделал неуловимый жест рукой. Какое-то время ничего не происходило, он продолжал идти вперёд, снова и снова одёргивая девочку, когда та хотела что-то сказать.

А потом из бокового тупичка вышло шесть фигур. Разного возраста, от сопляка лет шестнадцати до уже стареющего мужчины. Они были в обносках, но у каждого в руках блестел клинок. Вот только вместо того, чтобы сразу броситься на богато одетую добычу, что было тут в порядке вещей, компания застыла на месте и начала о чём-то шептаться. Разговор был едва слышен, до пары, остановившей свою странную прогулку, доносились только отдельные слова: «Убьёт… помилование… смерть… иного выбора… подавитель… Вперёд».

Решившись, они больше не сомневались. Все шестеро разом бросились в атаку, занося мечи для удара. Они не были особенно хорошо скоординированы, но животные инстинкты, развивающиеся в Чертогах в десять раз быстрее, чем во внешнем мире, сами направили каждого бойца на нужную позицию. Вполне резонно они рассудили, что первым надо было разобраться со взрослым, а потом уже заниматься ребёнком.

Вот только всё было бесполезно. Высокий мужчина в красном плаще не повёл даже бровью. Молниеносным, почти незаметным глазу движением, он выхватил из ножен свой клинок. Он буквально танцевал между шестью нападающими, не давая им дотянуться до себя или хотя бы до краешка его одежды. И вот, совершенно непонятно как, трое из шести уже лежат на земле, не подавая никаких признаков жизни.

Жалобно вскрикнув, самый молодой, получивший длинный и глубокий разрез на руке, рванул в сторону. Но он и не думал бежать. Его цель стояла в стороне от сражения, с совершенно белым от ужаса лицом наблюдая за чужими смертями.

– Брось меч, или я прикончу мелкую! – клинок, острый, нищеброду Чертогов такого было никогда не достать, прижался к шее девочки.

– Теперь ты понимаешь? Слабость – это болезнь! Когда ты слаба, ты не способна выжить! – мужчина обращался явно не к похитителю.

– Бросай меч, гнида! – по бледной коже потекла красная струйка.

– В этом мире выживает сильнейший! – паренька словно не существовало. – Покажи мне, что ты можешь быть сильной!

– Ну всё, ты сам напросился-а-а-А!

Он выронил клинок, ощутив резкую боль в ране на повреждённой руке. Маленькие детские зубки со всей силы впились в мясо, так глубоко, что лишь пару раз встряхнув рукой, парень смог освободиться. А продолжать сражение у него уже не осталось возможности: клинок мужчины вошёл ему ровно промеж глаз. В пару оставшихся оборванцев из темноты прилетели арбалетные болты. На улице снова осталось лишь два живых человека.

– Молодец! – мужчина присел рядом с девочкой и помог ей подняться. – Именно так! Сила не приходит сама, её нужно захотеть!

Однако, его не слушали.

Маленькая Айниталия, дочка самого влиятельного человека на континенте, уставилась в одну точку, и все слова отца были для неё сейчас лишь бессмысленным шумом. Всё её внимание было приковано к собственным губам. Раньше она никогда особенно не обращала на них внимания, но они вдруг стали какими-то не такими. Другой вкус… вкус грязи, налипшей на руки жителя чертогов, солёный привкус его пота, а ещё… железный привкус его крови. Крови человека, что сейчас лежал мёртвый у её ног.

В тишине и темноте пустой улицы раздался оглушительный детский визг, переполненный болью и безумием. А потом Айна потеряла сознание.

Глава 13

– Могу я войти? – в дверь лаборатории аккуратно постучали. Голос заставил Лаза вздрогнуть.

– Да, Дамия, заходи.

Они не виделись больше полугода. После того случая в королевском дворце мальчик отказался от учителя, няни, двух личных служанок, в общем всех, кто окружал его помимо семьи. Этому решению почти никто не сопротивлялся. Родители были дико перепуганы: Фелиция, когда думала, что сын спит и не слышит её, тихо плакала у его кровати, Санктус как-то резко утратил свою чуть детскую наивность, стал серьёзней и тише. И они были готовы исполнить всё, что бы их ребёнок не попросил. Чем Лаз и воспользовался, сравнительно легко организовав себе полную изоляцию.

Отчасти это было продиктовано разговором с Торусом, который теперь смотрел на своего внука словно на привидение, снова и снова напоминая о данной им клятве. Дед явно считал мальчика злым духом или чем-то подобным, и только это обещание удерживало его от принятия немедленных мер. Так что Лаз не хотел, чтобы старик вдруг решил, что он хочет сделать другим людям больно.

С другой стороны, он хотел поставить себя в максимально сложные условия. Чтобы у него не осталось иного выбора, кроме как учиться использовать магию. Его цель была предельно проста, но от того не менее сложна: научиться воспроизводить телекинезом всё то, что человек делал руками. Чистить зубы, писать, есть, одеваться… в отличие от управления «лапкой» такие задачи требовали одновременного применения сразу множества телекинетических векторов, что не было возможно без идеального, почти подсознательного контроля магии. И он понимал: если рядом постоянно будут люди, готовые помочь, покормить с ложечки, застегнуть пуговицы – его самообучение пойдёт куда медленнее, чем нужно.

А ещё Лаз отчасти соглашался с Торусом. И искренне переживал за то, что произошедшее может повториться. Пусть не с таким размахом, пусть причиной будет нечто куда более мелкое: пролитый служанкой ему на брюки чай, нечаянно сломанная Дамией модель, попытка сестры Таракис снова пощекотать ему живот, хотя он уже не одну сотню раз говорил этой женщине, чтобы она прекратила… Может, это не приведёт ни к чему страшнее синяка, но после Лаз уже точно не сможет себя оправдывать. Ни перед Торусом, ни перед собой.

Поэтому после выписки из больницы – всю осень, зиму и часть весны, он провёл в почти полном одиночестве, встречая домашних только за столом. Родители и Лани часто к нему заходили, и им он всегда был рад, но в остальном Лаз старался отрезать себя от людей. Хотя бы до тех пор, пока не научится контролировать свои силы.

Но сейчас, когда его бывший учитель сам пришёл к нему, мальчик, конечно, не мог ей отказать.

Дамия вообще-то не была в восторге от этого визита. Гордую по натуре женщину оскорбило то, что её просто выгнали без лишних слов и обсуждений. Она знала, что решение принял Лаз, и знала, что слова этого странного ребёнка всегда стоит воспринимать серьёзно. Но всё равно, контракт она подписывала не с ним, а с его родителями. И когда ей пришло письмо из дома Морфеев, Дамия всерьёз подумывала о том, чтобы просто сжечь квадратик бумаги, даже не открывая.

Однако, она провела в этом доме почти три года, и воспоминания победили гордыню – письмо она-таки прочла. А дочитав, бросила все дела и знакомой дорогой отправилась в дом семьи Лаза.

«Дорогая Дамия,

Понимаю, что ты не слишком рада этому письму, но, прошу, дочитай его до конца.

Ты должна поговорить с Лазом. Мы с Санктусом – его родители, но мы – не маги и не можем понять много. Я бы не обратилась к тебе, но мой отец почему-то наотрез отказывается что-либо обсуждать с внуком. Случай во дворце короля выбил его из колеи, он постоянно сосредоточенно о чём-то думает, почти перестал улыбаться и охладел к Лазу. Я не могу ничего из него вытянуть, как бы не старалась, так что приходится писать тебе.

Произошедшее оказало влияние на нас всех, но на Лаза – определённо самое большое. И дело не только в разуме. Его руки так и не восстановились. Даже мне было бы невероятно страшно пережить такое, а моему ребёнку только восемь. Сердце замирает, когда представлю, что он испытывает каждый день. Он теперь всё делает магией, я только недавно привыкла к летающим над столом кусочкам хлеба и ложкам с кашей. Но мне кажется, что из-за этого он всё больше удаляется от нас.

Словно углубляясь в магию, он теряет что-то в себе самом. А ещё этот проклятый аппарат! Такое чувство, что Лазу он интереснее нас всех: он проводит часы, просто рассматривая какие-то непонятные мне схемы и чертежи. Я думала, что это только потому, что я – не маг и не разбираюсь в технологиях псионики, но потом я показала пару рисунков отцу, и он тоже почти ничего не понял! Отцу в этом году семьдесят три, а Лазарису восемь! Мне уже немного страшно за сына, я не понимаю, что с ним происходит.

Дорогая Дамия, пожалуйста, молю тебя! Просто сходи к нему, поговори, может, дай какой-нибудь совет, пусть он отказался от тебя, как от учителя, я уверена, ты всё ещё его друг. Я просто не знаю, что делать.

Что бы ты не решила, спасибо, что дочитала до конца.

Фелиция Торус Морфей».

После такого женщина, конечно, не смогла остаться равнодушной. И вот, она стояла за дверью лаборатории и впервые просила разрешения войти. Лёгкое дуновение магии с той стороны открыло засов.

– Да, Дамия, заходи, – за прошедшие полгода Лаз почти не изменился. Может быть, стал чуточку выше, да ещё больше похудел. Хотя, куда уж больше…

– Ммм… спасибо за разрешение, что ли, – не дать себе хотя бы такого удовлетворения женщина не могла. Хотя мальчик, похоже, просто проигнорировал её выпад. В то, что он его не понял, Дамия не верила. – Как ты тут без…?

Колкий вопрос застрял в горле. Лаборатория была в идеальном порядке, такого даже она сама не всегда могла добиться. Сложно было представить, что обычно неряшливый мальчик сможет поддерживать такую чистоту. Однако, в следующую секунду женщина поняла, как ему это удавалось.

– Садись, прошу.

Лаз лишь кивнул. Да и вряд ли это даже относилось к магии. Вот только по помещению прошлась настоящая волна энергии. Сдвигались со своих мест ящики, сворачивались и прятались в стол чертежи, рассыпанные на верстаке кусочки материалов сами по себе прыгали в зев мусоросжигателя, а складной стул, приставленный к стене, как-то неожиданно оказался у Дамии прямо за спиной. При этом выражение лица мальчика оставалось совершенно спокойным, он явно привык к такому.

Женщина, больше от неожиданности, опустилась на предложенное место. Подобные навыки были просто невероятны. Даже ей, магу с многолетним стажем, всё это казалось чем-то феноменальным. Словно в лаборатории вместо них двоих туда-сюда сновали уборщики-невидимки. Хотя нет, люди не способны действовать так слаженно и тщательно. Это было больше похоже на то, будто у Лаза разом выросло несколько десятков новых… рук.

Руки. За всей этой феерией магии Дамия на секунду забыла о самом мальчике. Он стоял у верстака, угловатые очертания под штанами и рубашкой выдавали его «лапку». Однако, руки оставались неподвижны. Более того, словно в смирительной рубашке сумасшедшего, они были пристёгнуты ремнями к телу. Похоже, Лаз полностью отказался от бесполезного органа в пользу магии. Кисти, пострадавшие больше всего, были заключены в толстые черные перчатки.

– Если ты не против, я постою, мне полезно, – его красные глаза были спокойны, слишком спокойны для ребёнка. Дамии стало неуютно. – Моя мама попросила тебя прийти? – женщина дёрнулась. – Точно она. Скажу тебе то же, что и ей: со мной всё в порядке. Если у тебя нет других тем для разговора, кроме моего состояния, то, прошу, уходи.

– Хорошо, парень, давай поговорим о чём-нибудь другом, – нужно было поддержать разговор, иначе её визит был бы бессмысленным. – Что сейчас проектируешь?

– Ничего конкретного. Так, системы контроля, приводы… не думаю, что ты поймёшь, – это было не пренебрежение. И даже не насмешка. Восьмилетний мальчик просто констатировал факт. И именно это задело Дамию больше всего.

– А ну-ка покажи! – она даже вскочила с места, кулаки сжаты, зубы стиснуты. Лазарис, без сомнения, был гением, но и она была профессионалом своего дела. И такие слова звучали настоящим вызовом.

– Пожалуйста, смотри, – без всякой подготовки заклинания и тому подобного на столе развернулись несколько чертежей. С предельно серьёзным лицом женщина склонилась над записями.

Шли секунды, медленно, неспешно. Лаз спокойно стоял рядом, неподвижный, словно уснул с закрытыми глазами. А по лбу Дамии начали медленно стекать капельки пота. Потому что слова мальчика оказались чистой правдой. Она понимала некоторые обозначения, могла определить на схемах детали, какие-то валы, зубчатые колеса, знакомые любому протезисту блоки… вот только помимо этого чертежи состояли из десятков, если не сотен, совершенно неизвестных ей элементов.

Ещё сильнее дело осложняло то, что Лаз, видимо, для ускорения и упрощения записи пользовался какой-то системой условных обозначений, превращавшей обычные буквы кристорского языка, угловатые и стройные, в непонятную мешанину кружков, петелек и волн. Так что даже из текстов не было возможно ничего выяснить. Естественно, Дамия не могла знать, что мальчик, чтобы не создавать для каждой несуществующей на Люпсе детали новое слово, писал на русском. Конечно, она ничего не понимала.

– Ладно, я сдаюсь. Ты хотя бы можешь объяснить, что это такое? – тяжело вздохнув, женщина села обратно.

– Это будет слишком долго… лучше не стоит.

– Признаю свою беспомощность, – она усмехнулась. Теперь его реакция была понятна. Дамия бы и сама не стала расписывать ничего не понимающему человеку тонкости своей работы, если не собиралась долго с ним общаться. – Подумать только, и тебе только восемь…

– Этого всё равно мало, – чёрные перчатки дёрнулись, но через пару секунд снова были неподвижны. Лаз не мог даже сжать кулаки.

– Слушай, ты уже должен был заинтересоваться такой вещью, как трансформация, – зрелище того, как мальчик дёрнулся и уставился на женщину сосредоточенным взглядом, было последней каплей. Дамия больше не собиралась ничего скрывать от мальчика, даже если это была закрытая для широкой публики информация. – Ты ведь наверняка пытался выяснить, что это такое?

– Да, – Лаз кивнул. – Но в книгах об этом есть лишь пара строк. Это какая-то особая магия, не относящаяся к двум основным типам и позволяющая магу превращаться в кого хочет. Однако, мне казалось, что это, мягко говоря, неубедительно.

– Отчасти ты прав. Но суть трансформации не в этом, да и не сможет один человек превращаться в кого хочет. Настоящий смысл этой магии в другом. С её помощью можно перестраивать своё тело, делать его сильнее, быстрее, выносливее. Даже, – женщина сделала недвусмысленный кивок, – восстановить повреждённые руки.

Пару секунд в лаборатории висела гробовая тишина. А потом Лаз просто взорвался.

– Тогда какого чёрта про это так мало известно?! – воздух словно потяжелел, концентрация магической энергии в помещении подскочила до невероятных значений. В ящиках у стен задрожали инструменты и металлические болванки, а огонь в мусоросжигателе взметнулся едва ли не до потолка.

– Потому что это один из козырей Кристории в войнах с другими странами!

Говорить было больно, грудь жгло огнём. Но каким-то шестым чувством женщина поняла, что, если продолжит молчать, то может случиться что-то непоправимое. К счастью, после её слов вихрь магии начал потихоньку стихать. Лаборатория пришла в норму, а Дамия смогла сделать глубокий вдох.

– Извини, – Лаз опустил глаза. – Я пока не могу это полностью контролировать.

– Ничего, – женщина вытерла проступивший на лбу холодный пот. Магические навыки этого ребёнка выходили за грань её понимания. Но теперь это было не важно. – Я бы тоже вспылила на твоём месте. Но я сказала правду: трансформация – это, конечно, не абы-какой секрет, но королевский совет старается удерживать подробности от распространения. Тем более, в письменном виде. Только магическая элита Кристории имеет право изучать и использовать её.

Дамия поймала себя на том, что старается выложить всё сразу и как можно быстрее.

«Я… я что, боюсь его?» – эта мысль была невероятной, но совершенно правдивой. Она, и правда, боялась маленького восьмилетнего калеку. Не разумом, а какими-то внутренними инстинктами. И от этого становилось уже совсем не по себе.

– Вот оно как… – Лаз не обращал на её внутренние терзания никакого внимания, полностью погруженный в свои раздумья. – И где этому можно научиться? Где меня могут научить магии трансформации?

– В любой магической академии высокого класса, – Дамия перевела дыхание. Разговор явно не собирался возвращаться на опасные рельсы. – Вообще ты ещё слишком мал, вначале тебе стоило бы закончить какой-нибудь общеобразовательное заведение…

– Нет. Я не могу терять время. Мне нужно поговорить с родителями, – он направился к двери, но потом вспомнил о своей гостье. – Ты хочешь меня подождать?

– Нет-нет, я пойду, – после произошедшего Дамия не хотела задерживаться здесь дольше, чем нужно. – Рада, что смогла дать тебе новую цель.

– Ага. Прощай.

Лазу хотелось что-нибудь сломать, желательно что-нибудь очень большое. Восемь лет! Восемь лет он жил и не знал, что способ получить нормальное тело – вот, лишь руку протяни. И он не собирался упускать такую возможность, чего бы это не стоило. Ему было плевать на все государственные и военные тайны, плевать на короля и правительство. Шанс жить без необходимости постоянно ходить в уже осточертевшей «лапке» не мог быть упущен.

Проводив Дамию и спрятав схему сборки газотурбинного двигателя в стол, он прямой дорогой отправился в дом. К счастью, сегодня был выходной, и вся семья была на месте.

– Лазарис, что случилось? Почему ты сегодня так рано? – Фелиция, сидевшая в кресле у камина и читавшая очередной любовный роман, с тревогой взглянула на сына.

– Я хочу поступить в магическую академию, – ни «привет», ни «как дела». У него не было на это времени.

– Что? Академию? Зачем тебе это? – женщина не могла понять, что происходит с её сыном. То он сидит затворником в своей лаборатории полгода, то вдруг такое. Однако, мысль о том, кто надоумил мальчика на эту идею, пришла очень быстро. – Тебе Дамия что-то сказала?

– Это не имеет значения. Я должен поступить в такую академию, – в глазах Лаза полыхало нетерпение.

– Что тут происходит? – в гостиную вошёл Санктус. Для него мальчик ещё раз повторил своё требование.

– Сынок, а не рановато? Ты бы для начала отучился в обычной школе, как Лани, – мужчина присел перед Лазом.

– Мне там нечего делать. Всё, что там преподают, я знаю и так.

– Серьёзно? Твоя сестра уже третий год учится, неужели ты считаешь себя умнее её?

«Вот зря ты это спросил, отец», – промелькнуло у него в голове. Сейчас, будучи на взводе, Лаз совершенно не сдерживал свой язык.

– Умнее, и намного.

– Лазарис Санктус Морфей, не говори таких вещей о своей сестре! – мама, как всегда… но сегодня был не тот день, когда он бы просто извинился и закрыл вопрос.

– Фелиция Торус Морфей! – женщина дёрнулась, как от пощёчины. – Я хочу себе нормальное тело! Я жил так восемь лет, и я не намерен тратить ещё четыре года на чушь, преподающуюся в этих школах!

В комнате повисла гнетущая тишина. У дверей уже стояли другие домашние, но войти никто не решался. Кратидас не знал слова «выходной» и был во дворце, Торус просто не собирался вмешиваться, а больше никто не имел голоса в споре этих троих.

– Ладно, посмотрим! – Санктус в гневе бросился из гостиной, чтобы через минуту вернуться с книгой. – Если не ответишь хоть на один вопрос, то извинишься перед матерью, забудешь пока об академии и как хороший послушный мальчик поступишь в следующем году в школу. Понял меня?!?!

– У тебя не получается внушительный тон, отец, – мужчина аж поперхнулся. Кашлянув, он сделал вид, что не заметил этих слов, и открыл большой справочник мировой истории.

Конечно, Лаз не сделал ни единой ошибки. Книги были пищей для его мозгов, он прочитал всё содержимое библиотеки минимум дважды, а податливые детские мозги зафиксировали в памяти каждую строчку, каждую страницу, каждую главу. То же было, когда Санктус взял сборник литературы, учебник арифметики, даже книжечку по геральдике мальчик знал назубок. В конце концов, мужчина не выдержал и схватил уже совсем специфическую литературу, в которой сам понимал далеко не все: «Руководство по прикладной магии», которую перестали прятать от Лаза после шестилетия. Стоит ли говорить, что именно эти страницы мальчик изучал тщательней всего остального.

– Доволен? Скажу ещё раз: я хочу поступить в магическую академию! – он не испытывал ни гордости, ни удовлетворения от победы. Всё это было не важно сейчас.

– Да уж… – Санктус, растрёпанный и красный, плюхнулся в кресло напротив жены. Та уже давно забыла про то, как Лаз её назвал, смотря на сына круглыми от удивления глазами. Она и представить не могла, что мальчика интересует что-то кроме его механизмов.

– Так что? – ему казалось, что с каждой секундой его руки становятся всё тяжелее и тяжелее.

– Ты победил, я согласен записать тебя в академию. Но ты опоздал месяца на полтора. Занятия уже давно идут, а заявку на зачисление надо подавать заранее. Теперь только в следующем году.

Санктус говорил тихо, откинув голову на спинку, словно общаясь с потолком. Мужчина был выжат, как лимон.

– Ясно… – Лаз, тоже устал. Теперь, когда согласие было дано и больше ничего сделать было нельзя, он, наконец, это понял. У камина сидели уже трое.

– Может, это и к лучшему, – Фелиция подала голос. – Лани заканчивает среднее образование в этом году, мы как раз хотели отдать её в такую же академию. Поступишь вместе с сестрой, что скажешь?

– Я не против.

– Она ведь тебе рассказала о трансформации?

– Да. Я очень хочу вернуть себе руки и избавиться от костылей.

– Тогда ладно. Я бы тоже, наверняка, был не в себе на твоём месте.

– Спасибо, отец.

– Ничего страшного, сын. И прости, что не рассказывали тебе об этом сами раньше. Мы не хотели водить у тебя перед носом такой далёкой мечтой. Кто же знал, что ты мог бы добиться желаемого куда раньше, чем все думали.

– Иронично… и простите, что сорвался. Я, и правда, был не в себе.

«Вот только я, как раз, был очень даже в себе. Куда больше, чем сейчас», – но этого он вслух, конечно, не сказал.

Глава 14

– Господин, можно войти? – кабинет ректора находился под самой крышей здания. Хорошо, что можно было использовать магию, чтобы сюда подниматься, а то это стало бы совершенно невыносимым – с двадцатью-то этажами.

– А, Пауль! Проходи-проходи, конечно. Хочешь чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо большое. Я по делу.

– А, ну тогда ладно. Ты последнее время совсем не приходишь ко мне просто так. Старика это огорчает, – лицо Пауля скривилось, словно он целиком зажевал лимон.

– Это ведь вы назначили меня преподавателем сразу двух предметов. Так что теперь не жалуйтесь.

– Хех… ладно-ладно, признаю, грешен. Но ты же знаешь, что наша дорогая Роам – в декретном отпуске, а специально искать ей замену на год – это полный идиотизм, – эту фразу, слово в слово, молодой человек слышал уже, наверное, в двадцатый раз.

– Да-да, а я – единственный преподаватель, достаточно разбирающийся в трансформациях… мы это уже обсуждали, и я согласился. Так что давайте перейдём к делу более важному, чем наши с вами чаевничания.

– Хорошо. Внимательно слушаю вас, Пауль Шинил, – старик, наконец, уселся за свой стол и с максимально невинным видом поднёс к губам чашку с дымящимся напитком.

– Мне пришло письмо от семьи Морфеев. – Добрая треть чашки оказалась на столе. В душе Пауль громко расхохотался. Но показывать высшему магу своё злорадство не посмел. – Мальчик загорелся идеей поступления в магическую академию. – Собрав магией капельки влаги и отправив в открытое окно, Савойн отставил чашку и впервые серьёзно посмотрел на молодого гостя.

– Сколько ему? Девять?

– Будет к началу занятий в следующем году.

– А как же школа? Почему вдруг такой скачок через четыре года обучения?

– Его отец пишет, что ребёнок смог ответить на все вопросы материала среднего образования и даже больше. Тело мальчика подвело, но на разуме это, слава Свету, не сказалось.

– Да уж… не сказалось, – бурчание ректора едва можно было расслышать.

– Что-то не так, господин?

– Нет-нет, всё в порядке. Просто кое-что вспомнилось. Ответил на все вопросы, говоришь?

– История, арифметика, литература, теория магии – всё, – Пауль сам не до конца верил в эту информацию, но Морфеи не стали бы писать просто так.

– Занимательно. В восемь лет… эх… был бы он стихийником…

– Но вы же сами говорили…

– Говорил! И от своих слов я не отказываюсь: псионика может показать нечто выдающееся. Но я-то стихийный маг и любые достижения псионики для меня лично не имеют ценности… Короче! Нельзя старику помечтать? – Савойн сложил руки на груди и скорчил обиженную мину. Молодой маг благополучно это проигнорировал: уже знал, что поддаваться на такое нельзя ни в коем случае.

– Так, что будем делать? – вздохнув, старик снова стал серьёзен.

– Что-что? Он должен учиться у меня, этот не обсуждается. На этом настоял король, это в интересах страны, да и я не прощу себе, если ребёнок с таким талантом будет чьим-то чужим студентом.

– Морфеи бы хотели, чтобы он учился вместе с сестрой. Она в этом году как раз оканчивает среднее образование.

Пару секунд в почти пустом кабинете: только стол, шкаф и пара кресел – висела тишина. Савойн обдумывал варианты. Когда было нужно, Пауль это прекрасно знал, старик мог быть предельно сосредоточенным. Но, похоже, что однозначного решения принять у высшего мага не получилось.

– Что по магии?

– Три родства, высокий с небольшим, – лоб Савойна разгладился, он явно предполагал что-то куда худшее.

– Ну, это же отлично! Я таким студентам только рад.

– Согласен.

– Остался только один вопрос: оставить ли выбор академии на них или как-то подтолкнуть… – Пауль знал эту улыбочку.

– Вы опять?

– Что? – оставалось только закатить глаза и промолчать.

– А… ничего. Всё равно ведь сделаете, как решите. Чего я распинаюсь…

– Именно! А ты, оказывается, умный парень, Пауль.

– Спасибо… – чувство лимонной цедры во рту вернулось, даже несмотря на то, что старик явно шутил.

– Это вся официальная часть?

– Да.

– Может, тогда всё-таки чаю?

– Нет.

– Ну тогда иди, мне надо подумать.

– До свидания.

– Ага-ага… – дождавшись, пока за молодым магом закроется дверь, Савойн крикнул в пространство, – Оливия!

– Да, господин? – из боковой двери выглянула растрёпанная голова в толстых очках.

– Никого ко мне не пускай сегодня больше.

– Что-то случилось?

– Надо подумать.

– Хорошо, господин.

Кабинет был пуст, а окно распахнуто.

Савойн Листер сидел на пологой крыше академии, где предусмотрительно был расстелен небольшой коврик. Его лицо выражало то тревогу, то радость, то сосредоточение мыслей. Ректору лучшей в Кристории академии магии в этом году исполнялось восемьдесят девять, и если его нельзя было назвать самым сильным магом страны, то самым знающим – легко. И теперь ему предстояло весь объем своих знаний использовать для одной-единственной цели: понять, стоит ли свеч та азартная игра, в которую он уже почти начал играть. Ведь, он знал, цена проигрыша была невероятно велика.

«Мне точно не показалось… Великая магия… могу ли я взять на себя такую ответственность? Высокий потенциал? Не смешите, этот мальчик – настоящий монстр! Показать подобную силу в таком возрасте… это даже не высший, он куда сильнее. Раза в два так точно, а то и в три. К тому же такой ум… Девять лет. К окончанию академии ему будет четырнадцать. И он будет сильнее большинства учителей. Единственная фора взрослых – опыт, но с его мозгами… может, даже хорошо, что он – псионик?

Чёрт! Малыш, если бы не твоя выходка на приёме – я бы ни секунды не раздумывал! Хотя, без неё я бы и не узнал о тебе ничего… но такая ярость… если ты сорвёшься, а меня или кого-то из старших не будет рядом, тебя же никто не удержит! Хех… девятилетка ставит меня в такое положение! И смешно, и страшно.

С другой стороны, он ведь тогда сестру защищал. Не на абы-кого кинулся. А если её вдруг на тренировке ранят?

Ох, за что мне на старости лет такая напасть? Десятый десяток скоро, мне бы мирно доживать век и дописывать работу по магии погоды, но нет! Найдётся мелкая сопля и перевернёт спокойные дни старого Савойна с ног на голову…

Ещё одного высшего что ли попросить помочь? Ласс вроде своё обучение почти закончил, а значит, одну позицию можно будет снять…

Тогда кого? Фестис сразу нет – не хочу в своей академии быть младшим… дочка его не согласится от короля отойти. Знал бы ты, Гатис, что в тебя втрескался высший маг! Да уж, любовь – штука непредсказуемая…

Погодите, а что я особо думаю? За псиоником псионик и должен следить! За одно глядишь, малец чему-нибудь научится. Душа-душой, а шестьдесят лет опыта – это не хухры-мухры. Тогда решено, поговорю с Там-Тамом на приёме в этом году, он как раз обещал быть…

А ещё…

Наверное, нехорошо будет, если он будет расти совсем без соперников?»

– Ваше Величество, – тронный зал дворца Кристории предназначался лишь для торжественных мероприятий и приёмов иностранных делегаций. Обычные вопросы король решал в своём личном кабинете, достаточно богато убранном, но все-таки довольно блеклом на фоне трона кровавого древа и других прелестей.

– Савойн, – Гатис явно был удивлён и не слишком обрадован неожиданному визиту, но, тем не менее, отложил очки. – Прошу, заходи. Что тебя привело ко мне?

– Просьба и предложение, Ваше Величество, – высший маг мог не соблюдать весь протокол при общении с королём, но старик предпочитал формальный стиль, что было очень странно, учитывая его характер.

– Прошу, говори.

– В следующем году мне исполняется девяносто, Ваше Величество. И я предлагаю в честь этого события организовать крупнейший набор в мою академию за последние несколько десятков лет.

– Зачем тебе это? – король прищуренными глазами наблюдал за магом. Савойн был хитрым лисом и никогда не делал ничего просто так, Гатис прекрасно об этом знал.

– Блажь старика, ничего более. В мою академию собирается поступать один заинтересовавший меня парнишка, хочу сделать всё поинтереснее.

– Парнишка? – король встрепенулся. – Высший? Почему я не знаю?

– Нет-нет, он – не высший. Официальное измерение показало потенциал, немного не дотягивающий до высшего, – Савойн почти что ощущал тонкое лезвие под ногами. Он сейчас, и правда, балансировал на самом краю. Формально он не врал, но в реальности подобное утаивание информации легко могло быть сочтено изменой.

– Чем же он тебя так заинтересовал? Интересное родство?

– Псионик.

– Тогда совсем не понимаю.

– Помните, лет семь назад был случай, когда годовалый малыш смог применить магию? Но из-за его болезни и сопротивления родителей было решено пустить всё на самотёк.

– Хм… да, что-то такое было. Погоди, хочешь сказать, что ему сейчас… восемь?

– Точно так, Ваше Величество. Будет девять.

– И он поступает в Дом Магии?

– Именно.

– Действительно, очень интересно, – Гатис задумался.

Король ещё подозревал, что Савойн что-то недоговаривает, но посчитал, что большую часть маг всё-таки выложил. А к тому, что старик постоянно что-то чудит, монарх уже привык. Савойн Листер был на сто процентов верен Кристории и никогда бы не пошёл против короля, так что Гатис прощал ему подобные «шалости». В конце концов, ректор Дома Магии был высшим, а им многое сходило с рук.

– Хорошо, даю тебе карт-бланш. Можешь проводить любые мероприятия, какие хочешь, но оплачиваешь сам.

– Разумеется, Ваше Величество.

– Что-то ещё?

– Да, Ваше величество. Разрешите Базилу оставить свой пост на пять лет. Ласс со всем справится, парень очень смышлёный, а Там-Там, – король поморщился, ему не нравилось, когда при нем высших магов называли так фамильярно. Савойн, заметив изменение лица Гатиса, поправился. – Базил будет мне очень полезен. Всё-таки с таким большим набором, боюсь, один не справлюсь.

– Ладно, – Гатис махнул рукой. – Если он сам будет не против, то я не буду встревать. Ласс справится с его постом.

– Благодарю, Ваше Величество.

– Это всё?

– Да.

– Тогда можешь идти.

– Доброго вечера, Ваше Величество.

Старый маг покинул кабинет короля. А Гатис, тяжело вздохнув, откинулся в кресле. Понимание того, что Савойн что-то задумал, было таким же чётким, как и то, что сегодня ему не закончить работы с бумагами до ночи. И при этом ректор Дома Магии оставался самым исполнительным, внимательным и вежливым из всех высших магов Кристории. Эта странная двойственность характера: с одной стороны – чёткость и строгость, с другой – хитрость и даже какая-то игривость – делала Савойна Листера одновременно и идеальным, и невыносимым подчинённым.

Комната, находившаяся в одном из дальних крыльев дворца Талитейма, была погружена в серую полутьму. Не горели светильники на стенах, не блестела тысячами отблесков люстра под потолком, даже сквозь окна пробивались лишь сумрачные лучи пасмурного утра. Лишь одно место оставалось ярким и живым в этом нейтрально-пустом мире.

Айниталия лежала в кровати, разглядывая пожирающее кусочки дерева пламя. Она могла одним движением превратить этот огонь в яростный пожар, а могла затушить появившейся из ничего водой. Существование этого очага было полностью в её власти, но маленькую девочку это не интересовало. Как и снующие туда-сюда служанки, как и настойчивый стук снаружи, на который девушки не обращали никакого внимания.

Наконец, терпение её отца лопнуло. Да, это был он, больше никому не хватило бы смелости так тарабанить в дверь принцессы. Резким ударом магии засов был вырван из креплений и в комнату вошёл высокий мужчина в кроваво-алом плаще.

– Снова всех слуг зачаровала?! – оглушительный рёв Кагана отразился от стен, заставил вибрировать хрустальную люстру и вывел из оцепенения некоторых прислужниц. Девушки, слабо помотав головами, наконец, смогли сфокусировать внимание и поняли, что происходит.

– Мой Каган! – самый глубокий поклон из возможных. А уже потом – зажать рану на кисти, из которой на пол капала красная жидкость.

– Заберите всех, кто ещё без сознания, и проваливайте, – ему сейчас было не до разборок с дворцовыми служками.

– Да, мой Каган… – приказание было исполнено с максимальной расторопностью, благо тупо уставившиеся в пустоту жертвы магии не сопротивлялись попыткам их увести. Некоторые уже потеряли так много крови, что едва держались на ногах.

– Что ты устроила? – каган говорил спокойно, но на виске у него отчётливо проступила пульсирующая жилка.

– Они исполняли свою работу… – ей было неинтересно спорить.

С какого-то момента ей вообще ничего не было интересно. Айна пыталась вспомнить, почему вдруг мир вокруг стал серым и блёклым, но каждый раз, когда она закрывала глаза и погружалась в воспоминания, сознание заливало бордовым сиянием. Она точно знала, что это было. Кровь. Единственное, что ещё её взволновало. Вид человеческой крови будоражил, щекотал нервы, оживлял мир вокруг неё. Пламя ей было неинтересно, как и все вокруг. Только рубиновые капельки на полу притягивали взгляд.

– Их работа – убираться здесь, а не разбрызгиваться кровью!

Каган уже давно понял, что тот визит в Чертоги был, мягко говоря, лишним. Что-то в его дочери сломалось, и мужчина понятия не имел, как это исправить. Лучшие целители страны, даже десятого ранга, лишь разводили руками. С телом принцессы всё было в порядке, проблема лежала куда глубже.

Может быть, даже в самой душе, но познания современных магов в этой проблеме были очень скудными. К тому же, появлялось куда более сложное препятствие: чародей не может напрямую влиять магией на что-то, имеющее более плотную энергетическую структуру, чем его собственная душа. Да, первый ранг мог поранить десятый, но это будет травма тела. Влиять на чужую душу, условно говоря «снизу вверх», было невозможно. А с потенциалом Айниталии никому в целом свете не было дано повлиять на её душу.

Либо же дело было в разуме, но тут уже врачи разводили руками. В медицине Люпса ещё не было знаний о болезнях сознания. А обращаться с самим разумом напрямую могла во всей стране лишь сама Айна.

Да, её «особое родство», наконец, проявило себя. Сила влиять на волю, сознание и эмоции других людей – каган дрожал от предвкушения каждый раз, когда думал о возможных перспективах использования такой способности. Ведь тот, кто управляет желаниями окружающих, может стать величайшим правителем за всю историю человеческой расы.

Вот только цена этой магии оказалась слишком большой. Единственным цветом в мире Айниталии стал красный, а её собственные эмоции словно бы умерли. Нет, она продолжала усердно заниматься, даже усерднее, чем раньше. Её успехам не могли нарадоваться учителя, а прогресс магических способностей девочки превышал все прогнозы.

Но Каган понимал, что правитель не может быть таким. Безразличным ко всему, кроме человеческой крови.

– Ты должна быть на занятии по огненной магии, – выдавил из себя мужчина, резко растеряв всю злобу. Это было бесполезно – злиться на человека, который не почувствует ни страха, ни вины, ни раскаяния.

– Хорошо, уже иду.

Маленький силуэт скрылся за сломанной дверью, а Каган ещё долго смотрел ей вслед. А потом кулак в латной перчатке сжался так, что едва выдержали сочленения доспеха.

«Если ты не можешь стать величайшим правителем, то сделаешь им меня!»

Глава 15

Конец 3672 года мировой истории в Кристории был ознаменован грандиозным по масштабу событием. Савойну Листеру, второму высшему магу королевства и ректору крупнейшей и известнейшей магической академии, исполнялось девяносто лет. На Люпсе круглым датам не придавали такого большого значения, как на Земле, но используемая десятеричная система счета обязывала выказывать некоторое уважение таким числам. Тем более, когда это десять раз по девять лет – к тройкам и девяткам здесь было особое отношение.

Но не сам день рождения так взбудоражил Кристорию. Савойн объявил, что в этот год любой человек, имеющий желание научиться магии и отвечающий определенным требованиям, сможет поступить в возглавляемое им учреждение. Следовало понимать, что обычно уже только плата за обучение отметала львиную долю всех претендентов. Из-за большого разрушительного потенциала магии академия тратила огромные суммы только на ремонт помещений и полигонов. А ведь ещё было необходимо оплачивать услуги медицинских работников и целителей, учителей, поставщиков всего, от еды до тех же строительных материалов… Потому обычно принимать бесплатно было возможно лишь десяток человек ежегодно.

Но на этот раз принять обещали вообще всех, кто захочет. Единственное требование для прохождения вступительных испытаний было даже слишком простым: всего лишь иметь потенциал выше минимального. В результате в последний месяц уходящего года в Апрад со всех концов страны потянулись тысячи и даже десятки тысяч молодых людей, юношей и девушек, решивших попытать удачу в, скорее всего, единственный в жизни раз.

Не обошлось без жуликов. Желающие попасть куда-то или сделать что-то задарма будут всегда и везде. Да, информация о магических данных каждого человека записывалась и сохранялась, но бумажки можно было подделать, тем более, с помощью магии. Так что верить им на сто процентов было нельзя.

А потому в содружестве магии на тридцать дней раньше заработали определители потенциала и родства. Конечно, были и такие, что пытались обмануть и эти, проверенные годами, аппараты, причём, зачастую совершенно идиотскими методами. Так, один мужчина пришёл в панцире большой морской черепахи, почему-то считая, что это поможет. А другой уникум измазал ладонь, которую нужно было класть на контактную пластину мочой льва, непонятно откуда взявшуюся в холодной Кристории. Ещё были такие, что, не до конца понимая принцип магического потенциала, считали, что за прошедшие годы он у них вырос, а может, просто надеялись на удачу.

В итоге, несмотря на предупреждение о минимальных требованиях отбора, почти треть претендентов была отбракована. Однако, это было лишь началом. Следующим этапом шёл тест родства, и вот тут процент отсева был уже куда большим. У многих людей банально не было связи с природными элементами, так что, несмотря на потенциал, нормально колдовать им было не дано. А к псионикам были куда более жёсткие требования по потенциалу, потому что именно от силы души у них зависело почти всё.

Когда уставшие и вымотанные проверяющие закрыли, наконец, этот этап, последний человек значился под номером 2651. Дальше испытуемых ждали личные собеседования, на которых внимание уделялось возрасту, интеллекту, уже имеющемуся прогрессу в магии и прочим личностным качествам. Кто-то слышал «Нет» за то, что был глуп, кто-то – за то, что был лентяем, кто-то – за излишнюю жестокость, а кто-то – за то, что решил начать обучаться магии только в семьдесят.

Савойн, получивший финальный список прошедших, увидел на последней странице уже куда меньшую цифру 216. Оставался лишь один шаг – личный разговор с самим ректором. Юбиляр задавал свои, зачастую очень странные вопросы, что-то обдумывал, помечал в блокнотике, а параллельно слушал пульс собеседника. С определёнными навыками это было несложно. В свою академию он не мог допустить шпионов или тех, кто не гнушался продавать врагу ценную информацию.

В результате из десятков тысяч осталось чуть меньше сотни. Вместе с такими людьми, как Лаз с сестрой, которые получили особое приглашение и не нуждались в проверках, новый курс академии насчитывал сто восемьдесят пять человек против обычных сорока-пятидесяти.

– Думается мне, что даже без нашего маленького уникума это будут нескучные пять лет, – подытожил Савойн, ставя последнюю подпись на приказе о зачислении.

– Ух ты…! – лучшая академия Кристории, Дом Магии, находилась значительно севернее Апрада, всего в сотне километров от побережья Пустого океана. А потому, выехав из заснеженной столицы на север и попав в мир лесов и трав, Лаз не мог не удивиться.

Они словно проехали сквозь невидимую стену, отделяющую белый цвет от зелёного, холод от тепла, зиму от лета. Подобная атмосфера не создавалась искусственно, никто специально не растапливал снег и не сажал клёны, дубы, осины, ели, сосны и ещё десятки разных деревьев, как знакомых, так и совершенно неизвестных. Просто природа любила магию. Энергия, используемая чародеями, лишь частично тратилась на заклинания, остаток уходил в окружающий мир, питая его и насыщая силой. И когда в одном месте одновременно собирались сотни сильных магов и ежедневно творили чары, природа просто не могла не буйствовать, даже если вокруг все было ещё в снегу.

Академия Савойна Листера, впрочем, поражала не только окружающей зеленью. Великолепное здание, выстроенное в тени невысокой скалы, сияло чистотой. Нежный беж стен, мягкий аквамарин крыш, благородный и уважаемый серый камень фундамента – всё это в совокупности создавало просто невероятный вид. А высаженная везде, где только возможно зелень и протекающая у подножия здания река завершали картину, идеально объединяя академию с окружающей природой.

Когда Морфеи подъезжали к месту, Лаз и Лани чуть не вывалились из окон, разглядывая своё новое место учёбы. Дороги, ведущие к Дому Магии, тоже заслуживали особого внимания. Это были настоящие мосты, протянутые над лесной зеленью, напоминающие Лазарису римские виадуки. Появляясь в недрах академии, белые ниточки пересекали речку и, извиваясь между самыми высокими деревьями, исчезали где-то вдали, ведя к главным городам страны.

На берегу были разбиты сады, били фонтаны, вдалеке виднелись возделываемые поля… академия была похожа на сказку, на воплощённую мечту безумного и гениального архитектора, на кукольный домик, ставший вдруг настоящим… Лазарис не мог подобрать слов. Королевский дворец Апрада поражал великолепием царственным, но искусственным, Дом Магии казался естественной частью рельефа, словно он вырос сам по себе.

К сожалению, рассмотреть внутреннее убранство академии на этот раз Лазу не удалось. Проехав здание насквозь, они вышли из кареты, отдали слугам свои вещи, и влились в общий поток. Место назначения показалось довольно скоро: широкая площадь была уже заполнена людьми. Кто-то сидел прямо на камнях, другие болтали, третьи уплетали взятые с собой бутерброды. Было понятно, что многие прибыли сильно заранее, чтобы занять лучшие места для обзора.

А посмотреть было на что. Церемонию приветствия вёл лично Савойн Листер и, как и каждый год, в конце выступления высший маг неизменно показывал нечто невероятное. В этом, юбилейном для старика году, зрелище обещало быть поистине волшебным.

Морфеи, к сожалению, оказались одними из последних. Однако, Лаз не расстраивался. Куда больше предстоящего действа его волновал сам факт присутствия в Доме Магии. Он ждал этого момента почти год и теперь не мог сдержать дрожь в теле.

– Я приветствую всех вас! – голос Савойна разлетался над толпой, усиленный магией, сильный и радостный. – В этом году у нас небывалый набор на направление магии, количество первокурсников превышает норму почти в четыре раза. Плюс много народу перевелось к нам из других учебных заведений, чему я не могу не радоваться, поскольку теперь смогу ещё несколько лет подтрунивать над ректорами этих академий, – по толпе пронёсся сдержанный смешок. Савойн улыбнулся. – Согласен, не лучшая моя шутка. Я не намерен говорить долгих речей об истории этой академии и бла-бла-бла. Вы все знаете, зачем вы здесь и чего вы хотите. Скажу лишь, что рад видеть вас всех и рассчитываю, что буду удивляться вашим успехам каждый день. Добро пожаловать!

Под восторженный гул толпы юбиляр вскинул руки к небу. Пару секунд ничего не происходило, но затем площадь начала погружаться во тьму. Редкие облачка сгущались, собирались воедино, чернели, и вот над академией уже висела настоящая грозовая туча, посверкивая молниями.

– Так это сила высшего мага? – Лаз тихо вздохнул.

Словно дожидаясь этих слов, с неба хлынул поток воды. Вот только ни один человек не промок, стена дождя остановилась ровно на границе площади, заключая людей в самую странную тюрьму в их жизни. А затем ударила первая молния. Огромный столб света, напугавший людей оглушительным громом, настоящая сила стихии, могучая и грандиозная. Тот факт, что живой человек смог покорить её, казался просто невероятным.

Молнии падали сверху, прямо над толпой, лишь в последнюю секунду уходя в сторону и ударяя в стальные штыри по краям площади. Представление было одновременно страшным и захватывающим, ничего подобного Лаз не испытывал в этой жизни. Да и в прошлой, если не считать встречи с богиней, тоже не случалось ничего, хоть отдалённо похожего. Правда, взглянув на Савойна, мальчик понял, каких усилий требует подобная магия. Старик был весь мокрый, и не от воды, а от пота, его лицо покраснело, руки дрожали – мощь природы была невероятно тяжёлым бременем для одного-единственного мага, пусть даже высшего.

Потому уже через минуту представление прекратилось. Однако, толпа, наблюдающая, как быстро рассасывается туча, всё равно разразилась громом аплодисментов и одобрительных выкриков. Такое зрелище стоило увидеть, даже если оно было столь кратким.

А дальше потянулась обычная рутина: распрощавшись с родителями, Лаз и Лани оказались в очередной толпе, уже куда меньшей, состоящей исключительно из студентов-первокурсников. Старшие, уже осведомлённые о месте своего проживания и других тонкостях работы академии, быстро разошлись, чтобы не мешать распределению.

Несмотря на название, Дом Магии учил не только чародеев. Всё-таки, пусть общество опиралось на магов, оно не состояло только из них. Академия готовила элитные кадры для армии, чиновников, врачей, кузнецов, были даже небольшие отделения, занимающиеся подготовкой профессиональных егерей и следопытов. На старших курсах эта система снова ветвилась, разделяя, к примеру, военную кафедру на отделения стратегов, снабженцев, техников и ещё с полдюжины направлений. Магов тоже ждало нечто подобное, но там система была сложнее, и сейчас Лаз не собирался забивать себе этим голову.

Из всего вышесказанного вытекало одно: те сто восемьдесят пять человек, что были зачислены по результатам грандиозного отбора, составляли лишь часть от всех присутствующих студентов, и часть не самую большую.

И сейчас должно было пройти разделение. Перед сценой, с которой вещал Савойн, выстроилось в общей сложности девять профессоров, каждый из которых заведовал своим направлением. На лице крайнего слева, главы магической кафедры, застыло кислое выражение предельного недовольства. В конце концов, ему предстояло вчетверо больше работы, чем обычно.

Новички подходили к деканам, называли имя и, дождавшись, когда их найдут в списке, вставали рядышком. Парочка Морфеев оказалась где-то в середине очереди. На Лаза смотрели круглыми глазами, тыкали в его сторону пальцами, кто-то даже крикнул в пространство: «Кто потерял ребёнка?!» Ему было всё равно. Цель была всё ближе, и позволить окружающим смутить его разум означало упасть на предпоследней ступени.

– А ты кто будешь? – голос профессора был раздражённым, но Лазарис понимал, что к нему лично это не имеет никакого отношения. А потому ответил достаточно вежливо.

– Здравствуйте, моё имя Лазарис Санктус Морфей.

– А ты точно ничего не перепутал, малыш… – слова застряли у мужчины в горле, когда он увидел названное имя в самом верху списка. Савойн вписал его туда почти год назад, так что не удивительно, что Лаз был первым. Более того, рядом с именем значился возраст, и цифра «9» не допускала ошибок. – Неожиданно увидеть здесь столь… ну, ладно, – лоб мага разгладился, а губы изогнулись в чём-то похожем на улыбку. – Проходи.

По толпе прокатился удивлённый шепоток. Лаз был не просто маленьким, с большой вероятностью он был самым младшим учеником Дома Магии с момента основания. Более того, крайне худощавое телосложение, пристёгнутые к телу руки и ёжик белоснежных волос делали мальчика внешне ещё меньше, так что по сравнению с некоторыми первокурсниками он смотрелся настоящим карликом. Однако, слова декана не подлежали оспариванию: этот карлик, и правда, был их однокурсником.

Распределение закончилось довольно быстро, и вскоре девять групп разного размера были составлены окончательно, после чего профессора повели студентов каждый в свою сторону. Место назначения группы Лаза было по-своему уникальным. Пройдя по мосту над водопадом, они оказались в отдельном здании, стоящим вплотную к естественной каменной стене, укрывающей академию. Кроме внешней части тут было очень много помещений, находившихся непосредственно внутри скалы, так что всем студентам нового набора места должно было хватить. Туда они и направились.

Остановившись посреди большой круглой залы, декан магического факультета остановил с восторгом озирающихся по сторонам первокурсников.

– Несмотря на то, что вы все стали студентами факультета магии, – его голос эхом отражался от стен, доносясь до каждого так, словно мужчина говорил прямо над ухом. – Мы не можем оставить вас в одной группе. Кто-то из вас более талантлив, кто-то менее и обучать всех одновременно было бы напрасной тратой ресурсов и времени. К тому же такое количество студентов одновременно чему-то научить почти нереально. Таким образом, вы будете разделены на четыре класса: низкий, средний, высокий и высший. Система похожа на ту, какой пользуются при определении потенциала, но тут учитывается ещё много параметров, так что для вас вполне реально перейти в более сильную группу или, наоборот, скатиться вниз. Сейчас я…

– Господин Ситаль! – громкий оклик прервал рассказ декана. Тот поморщился и обернулся на звук, уже собираясь сказать что-то нелицеприятное, но в ту же секунду изменился в лице и поперхнулся.

– З-здравствуйте, господин Бадис! – поклон декана факультета магии был адресован серьёзного вида пожилому мужчине с короткими чёрными волосами, крупным горбатым носом и прикрытыми, словно в полудрёме, серыми глазами. Он, в сопровождении ещё четырёх человек, как раз выходил из бокового коридора.

Лаз уже слышал эту фамилию, и услужливая память быстро подсказала, где именно. Базил Бадис был четвертым по старшинству высшим магом Кристории и единственным псиоником в их рядах. Судя по отношению декана, перед ними был именно этот Бадис.

– Не стоит, господин Ситаль, не стоит, – улыбка высшего мага была широкой, но насквозь фальшивой. – Мои новые коллеги как раз показывали мне, что у вас там есть на факультете.

– Это очень хорошо, я рад, – отношения между этими двумя были невероятно гладкими, но не из-за взаимной симпатии или старого знакомства. Просто один испытывал по отношению ко второму искренний страх, а другой столь же искреннее презрение. – А я вот, рассказываю первокурсникам о классах.

– Здравствуйте, ребята, – голос Базила резко потеплел, а глаза сощурились ещё больше, превратившись в тонкие щёлочки. Вот эта улыбка была настоящей.

– Здравствуйте, господин Бадис! – кто не знал личности стоящего перед ними человека, уже был проинформирован соседями, так что все сто восемьдесят четыре человека поклонились, как могли глубоко.

Один Лаз лишь коротко кивнул. В Базиле Бадисе, сильнейшем псионике страны, он видел не столько высшего мага с семидесятилетним стажем, сколько цель и соперника. А соперникам не кланяются в пояс.

Конечно, высший маг это заметил. Заметил и улыбнулся ещё сильнее. Савойн уже успел рассказать ему об этом ребёнке и его таланте. Не всё, конечно. О том, что потенциал мальчика, вероятно, выходит далеко за рамки всех представлений о норме, ректор умолчал. За раскрытие этой тайны Савойна вполне могли обвинить в измене, так что, несмотря на давнюю дружбу между двумя магами, старый лис решил перестраховаться. Однако, Базил всё равно не испытывал ни малейшего недовольства из-за такого поведения мальчика. Несмотря на рост цивилизации, в этом мире в полную силу действовал закон сильного. Единственный высший псионик Кристории верил в этот закон больше, чем кто бы то ни было. И нежелание кланяться для Базила не было неуважением, скорее уж вызовом.

Но такую точку зрения понимали и разделяли далеко не все.

– Маленький крысёныш, что ты творишь?! А ну поклонись господину Бадису как положено! – декан факультета магии замахнулся для удара. К сожалению, Лаз стоял к нему ближе всех. Самому маленькому студенту разрешили там стоять, чтобы он мог видеть говорившего мужчину.

Среагировать на замах смогли шестеро. И четверо профессоров уже собирались остановить декана, но краткий знак высшего мага заставил их прерваться. Мотивов Базила они не знали, но всё-таки прервали уже готовые сорваться в полёт заклинания.

Последним, кто вовремя заметил занесённую для пощёчины руку был сам Лаз. После случая в королевском дворце он понял, что псионику можно использовать как своеобразный эхолот. На то, чтобы научиться мониторить область вокруг себя с помощью магии в пассивном режиме, не тратя на это всю концентрацию, он потратил больше года. Однако, результат стоил того: теперь для Лаза область радиусом в пять метров во все стороны была словно на ладони. Он ощущал всё, что происходит вокруг, даже если стоял с закрытыми глазами и зажатыми ушами.

И, конечно, лишённую магии, простую пощёчину от не слишком натренированного человека он не заметить не мог.

Гнева не было. Даже какого-то раздражения он не ощущал. Лёгкое движение магии произвело небольшой телекинетический толчок сбоку в левую ногу декана. Не ожидая такого, мужчина потерял равновесие и распластался на полу, больно ударившись о камень плечом. Никто ничего даже не заметил, по рядам первокурсников прошлась волна сдерживаемых смешков, но на этом всё. Девяносто процентов присутствующих решило, что декан просто поскользнулся.

Зелёный от унижения и злости Райнис вскочил, открыл было рот, чтобы снова крикнуть что-нибудь в духе: «Все заткнулись!», но поймав на себе презрительный взгляд Базила и не менее презрительный Лаза, пробормотал что-то неразборчивое и скрылся в одном из коридоров.

– Картина маслом, – вырвалось у Лаза.

– Кхм… ну, раз господин Ситаль оказался там, – Базил Бадис оперативно взял на себя обязанности декана, – я продолжу там, где он закончил. Вы будете разделены на четыре группы, это вы уже слышали. Эти четверо, – он указал себе за спину, где стояли немного ошарашенные профессора. – Будут кураторами там. Сейчас они будут называть ваши имена и, там… кхм… те, кого они назовут, пожалуйста, подходите и оставайтесь там. Всё ясно?

Увидев подтверждающие кивки, высший маг улыбнулся и отошёл в сторонку, закрыв глаза.

Как водится, начали с самой слабой и многочисленной группы.

– Натан Дунт! – полненький паренёк, ещё секунду назад светящийся предвкушением, с понурым лицом отправился к низенькому старичку с пустым левым рукавом. К сожалению, стихийные маги были лишены возможности носить технологические протезы.

– Лидамия Рашу! – прыщавая девочка лет семнадцати, судя по одежде явно из бедной семьи, с грехом пополам прошедшая отбор, напротив, улыбалась от уха до уха. Для неё даже низкая группа в Доме Магии была несбыточной мечтой, вдруг осуществившейся по прихоти старого высшего мага.

– Диола… дочка, не могу разобрать фамилию, – подслеповато щурясь, старик вглядывался в список.

– Диола Кшантим… – раздался из толпы глухой бас. – Парень – я. Придушу когда-нибудь батю… – К профессору подошёл шкаф метр на два, лысый и с мордой профессионального убийцы.

В общем счёте в низкий класс отправилось почти семьдесят человек. Кто-то радовался, кто-то возмущался, но на итог это никак не повлияло. Самая большая группа, распрощавшись с другими профессорами и Базилом, исчезла за поворотом.

А вот в среднюю группу, улыбаясь, шли почти все, особенно парни. Причины было две. Во-первых, не оказаться на дне рейтинга в лучшей академии страны уже было серьёзным достижением. Второй же причиной был сам куратор группы. Несмотря на то, что одета она была в стандартную строгую профессорскую форму, скрыть притягательных изгибов тела женщина так и не смогла. Скорее такая одежда даже подчёркивала сочные формы, заставляя парней едва не вывешивать на плечо языки. Стеснительность же, с которой она ловила на себе раздевающие взгляды, ещё больше усиливала витающее в воздухе напряжение. Лаз точно знал, чем будет заниматься по вечерам минимум половина средней группы.

Высокому классу с этим повезло намного, намного меньше. Больше всего их куратор походил на смесь женщины, медведя и гранитного кирпича. Квадратное лицо с густыми усиками над верхней губой и сросшимися бровями обрамляло нечто, в оригинале явно претендовавшее на название «каре», но превратившееся в итоге в кривое «под горшок». В маленьких свиных глазках блестело вечное недовольство, а широкие квадратные же ноздри то и дело раздувались, словно вынюхивая, кто и где нарушает правила академии. Лаз понимал, что его не определят в иную группу кроме высшей, но очень переживал, что эта мегера заграбастает его сестру. К счастью, всё обошлось, она осталась вместе с ним до конца.

– Ну, а мне, похоже, уже нет смысла проводить перекличку. Пойдёмте, ребята. До свидания, господин Бадис.

Их куратор оказался, пожалуй, самым колоритным персонажем из всех. Несмотря на то, что на вид ему можно было дать лет восемьдесят, не меньше, старик держал спину идеально ровно, а в светло-голубых глазах легко читались твёрдость и уверенность. Волосы его были почти такого же цвета, как у Лаза, только в отличие от страдающего альбинизмом мальчика, у мага это был цвет возраста и опыта. И вообще он выглядел как престарелый, потасканный временем и драками, но ещё готовый к схватке тигр.

Попрощавшись с Базилом, группа отправилась в свой коридор. Их было совсем немного, всего девять, не считая куратора. По сравнению с низким классом – просто небо и земля. С другой стороны, от них и ждали куда большего.

– Господин, могу я поинтересоваться, как вас зовут? – высокий парень, идущий рядом с Лазом, догнал старика, однако реакции никакой не дождался. Только после аккуратного касания плеча маг дёрнулся и повернул голову.

– Ты что-то спросил? – он явно не слышал вопроса.

– Да, господин, я хотел узнать ваше имя.

– А, это не сложно, – он остановился и развернулся к группе. – Ребята, меня зовут Дизаль Монтак. С вами чуть позже познакомимся, потому как у нас есть ещё один студент, который ждёт в аудитории. И, на будущее, лучше подходите ко мне слева. – С этими словами маг убрал волосы с другой стороны лица и взглядам ошеломлённых студентов открылся вид на пластину, покрытую бежевой краской, красующуюся на месте ушной раковины. – Боевая рана, ничего не поделаешь.

«Да уж, это точно будет очень интересно», – улыбнулся про себя Лаз.

Глава 16

Декан Райнис Ситаль получил своё место несколько лет назад за отличные организационные способности, изворотливость и хитрость. При потенциале чуть выше среднего и родстве всего с одним элементом, на факультете магии он был бесталанной белой вороной, но смирился с этим, понимая, что ради тёплого местечка можно и потерпеть.

Всё было отлично: он жил припеваючи, а к внушительной зарплате изредка присовокупляя некоторые серые доходы. Пока его заместителем на целых пять лет не был назначен высший маг. Узнав об этом, Райнис чуть не упал в обморок со страху. Пять лет над ним будет нависать фантомная фигура одного из сильнейших людей современности, наблюдая за каждым движением и готовая покарать за малейшую ошибку. Тот факт, что Базилу было откровенно плевать на дела академии и он согласился занять это место только по просьбе Савойна, Райнису сообщить никто не подумал.

И после прибытия высшего декан из кожи вон лез, чтобы ему угодить, из-за чего упал в глазах последнего ниже плинтуса. Гордый и уважающий лишь силу, неважно, где она проявлялась, в магии или в разуме, Базил большего всего в мире не терпел лизоблюдов и подхалимов. Не просто слабых, но тех, кто выпячивают свою слабость перед сильными, стараясь выклянчить себе что-нибудь с их стола. Но об этом декану тоже никто не рассказал. И его попытка выслужиться перед высшим путём насилия над ребёнком стала худшим решением из возможных.

– Чёртов мальчишка! Он выставил меня дураком! – Райнис широкими шагами мерил свой кабинет.

– Что ты так кипятишься?

– Потому что! И в академии я для тебя господин Ситаль!

– Ладно-ладно, господин. Если бы не ВЫ, я бы сейчас до сих пор был карманником на рынке Апрада, так что заслуженно, – его собеседник сидел в кресле самого Райниса, с ехидной улыбкой наблюдая за деканом. Очевидно, что к последнему он не испытывал ни малейшего уважения.

– То-то же. Ты мне поможешь разобраться с пацаном?

– Конечно, помогу. Но что ты хочешь сделать?

– Пока не знаю, но что-нибудь… – дверь в кабинет вдруг отворилась, и двое заговорщиков с удивлением и страхом увидели стоящего за ней Базила Бадиса.

– Ничего ты там не придумаешь.

– Господин Бадис?! Что вы… э-э-э… я не имел в виду ничего… – Райнис задрожал, словно осиновый лист. За подобные слова, фактически угрозы в адрес ученика, его точно ждало увольнение, если не тюрьма.

– Не стоит. Я слушал вас всё это время, можете не отпираться. И ты никуда не убежишь. – собеседник декана, уже собиравшийся выпрыгнуть в окно, застыл на месте, будто попавший в янтарь комар.

– Я… я…

– Коррупция, кумовство, мошенничество – я мог это там терпеть, в конце концов, мне не интересны всякие там подковёрные делишки. Но злоумышление против студента академии я уже не прощу.

Райнис Ситаль схватился за грудь, упав на колени и с трудом хватая ртом воздух. Его напарник, так и не сдвинувшийся с места ни на сантиметр, покраснел и попытался промычать что-то, но Базил никак не отреагировал.

– Ч… что это?! Что происходит?!

– Ничего особенного. Я тебя убиваю. Не кричи, будь там добр. Там, внизу, дети.

– Сестрёнка?! – голос одного из первокурсников разнёсся в почти пустом кабинете.

– Привет, – девушка, сидящая на первой парте, встала и обняла брата. – Я хотела сделать тебе сюрприз, так что родителей попросила молчать.

– Но ты же уже закончила первый курс в академии Батаса, – парень, разорвав объятья, с недоверием посмотрел на сестру. – Зачем тебе учиться заново?

– Я хотела перевестись сюда в высший класс, а для второго курса моих данных не хватало. Так что вот, – она развела руками. – Не страшно, вместе веселее. Да, всем привет! – она помахала вошедшим.

Эта встреча как-то разрядила обстановку. Осознав, что в высшей группе будут учиться такие же, как они, люди, все выдохнули.

– Полностью согласен, – Дизаль встал за учительским столом и обвёл взглядом класс. Брат и сестра сразу замолчали, хотя им явно ещё было что друг другу сказать. – Давайте теперь все познакомимся, и я расскажу, как будет проходить ваше обучение. – Теперь уже десять учеников высшей группы расселись по партам. – Как большинство уже знает, меня зовут Дизаль Монтак, мне восемьдесят три, не считая ректора и ещё пары профессоров, я – самый старый в академии. Высокий потенциал, родство к воде. Участник трех войн, после контузии и потери уха был отправлен в отставку и стал преподавателем магии. Господин Савойн взял меня к себе семнадцать лет назад, за что я очень ему благодарен. Не люблю, когда меня перебивают и когда говорят про моё ухо, люблю сливы и когда задают умные вопросы. Прошу, чтобы ваше представление было в том же ключе, чтобы я быстрее вас запомнил.

Пару секунд в аудитории царила гробовая тишина. Услышать такое от профессора было… странно. Однако, этот суровый на вид старик сразу стал как-то ближе. Так что ребята, даже младшие, уже не боялись выходить и рассказывать о себе. Лаз улыбнулся, этот Дизаль ему очень нравился.

Первой вышла та самая девушка, что ждала их в классе. Курносый носик, копна светло-рыжих волос, россыпь веснушек… про таких на Земле говорили: «Солнцем поцелованная».

– Моё имя Жарди Шинил, – Лаз дёрнулся, вспомнив молодого мага, проводившего его определение родства. В отличие от Земли, тут фамилии и имена повторялись довольно редко, так что вряд ли это было простое совпадение. К тому же общий для них обоих рыжий цвет волос был дополнительным индикатором. – Мне пятнадцать, я перевелась из другой академии, где уже отучилась один год, но думаю, что тут будет ещё интереснее, потому что со мной будет брат учиться, а второй брат тут преподаёт, – Лаз кивнул сам себе. Точно. Тот самый Пауль. Всё-таки мир очень тесен, а мир магов ещё теснее. – Вот… Потенциал чуть больше высокого, родство к воздуху. Люблю сладкое, много-много сладкого! Не люблю, когда мальчишки дразнятся. Как-то так. Спасибо за внимание.

Очаровательно улыбнувшись, она уселась на место, послышались смущённые аплодисменты. И тут у Лаза в голове что-то щёлкнуло. Им же вместе учиться пять лет. Может дать всем прозвища? Должно быть забавно. Для Жарди имя придумалось почти сразу. Рыжик.

– Ну… всем привет… меня зовут Клод Шинил, это вот моя старшая сестра… мне четырнадцать, потенциал между средним и высоким, родство ко всем четырём элементам… вот… люблю спорт, не люблю выскочек… всё.

– Лаз, это же про него тот экзаменатор говорил? – тихий шёпот Лани на ухо. Теперь и она поняла связь между Шинилами.

Кстати, парень, в отличие от старших брата и сестры, не был рыжим, скорее темно-русым, да и разрез глаз был совсем иным. Возможно, у них были разные матери. Никакого прозвища в связи с внешностью или характером не придумывалось, так что Лаз решил оттолкнуться от редкого полного родства элементов. Мультики из прошлой жизни ещё не выветрились из памяти, так что нужное слово нашлось само. Аватар.

– Ну, допустим, – Дизаль, похоже, рассчитывал на нечто большее, но заставлять парня не стал. – Кто следующий?

– Давайте я, – вперёд вышел высокий молодой человек, тот, что первым подошёл к старику. Чуть вьющиеся чёрные волосы, прямой нос, благородные черты лица… Лазу подумалось, что в академии он, наверняка, станет причиной множества разбитых сердец. – Моё имя Лазарг Симон, – мальчик усмехнулся, схожесть имён была забавной деталью. – Мне двадцать один, и попасть сюда я смог только из-за господина Листера, устроившего такое невероятное мероприятие, за что я буду вечно ему благодарен. Родился в небольшой деревне неподалёку от великих озёр. Потенциал чуть больше высокого, родство к воздуху и огню. Я невероятно рад быть здесь и надеюсь стать для всех вас другом. Можете обращаться ко мне с любой проблемой – я обязательно постараюсь помочь. Мне нравится, когда близкие мне люди счастливы и не нравятся те, кто хочет причинить им вред.

Он говорил совершенно искренне, в его словах не чувствовалось ни грамма фальши. Несмотря на то, что парень был рождён в простой крестьянской семье, в нём чувствовался дух истинного рыцаря, такого, каким он должен быть: щедрым, отзывчивым, честным, мужественным, самоотверженным. «Пусть и будет Рыцарем», – Лаз долго не думал.

– Ну тогда и я выйду, чтобы сразу, – голос был настолько низкий, что отдавался вибрацией в груди.

Даже не глядя, можно было догадаться, кто это сказал. Среди них был только один человек, способный говорить таким голосом. Вперёд вышел настоящий великан. На что был здоровым парень с женским именем из низкого класса, но даже он проигрывал их новому одногруппнику. Пожалуй, именно так бы выглядел какой-нибудь древнерусский богатырь после нескольких лет жизни в лесу. Ростом точно за два десять, бугрящиеся под кожей мышцы, криво постриженные патлы светлых волос, всклокоченная борода… уже сейчас, даже без представления, Лаз знал, как его назовёт. Варвар начал свой рассказ.

– Джи Даз. Из Апрада, сюда отец запихал. Восемнадцать, высокий, огонь и земля. Люблю подраться. Не люблю хлюпиков. Всё, – стул под ним жалобно скрипнул.

– Оригинально, – Дизаль усмехнулся. – Дальше?

– Давайте я, не всё же мальчикам выступать.

О, она была красива. Даже очень красива. Пожалуй, она могла бы составить конкуренцию даже куратору средней группы. И, в отличие от стеснительного профессора, точно знала, как этой красотой воспользоваться. Наряд, не слишком откровенный, отлично подчёркивал и высокую грудь, и тонкую талию, и всё остальное, что должно было быть подчёркнуто. Идеальные черты лица притягивали взгляд, полные губы обещали сладкие поцелуи, а рыжие, не светлые, как у Жарди, а огненно-рыжие волосы добавляли образу какой-то взрывной дикости, делавшей девушку ещё привлекательнее. «Экая… Штучка», – промелькнуло в мозгу Лаза.

– Хо-хо, прекрасная леди, прошу, прошу, – даже Дизаль заулыбался, её очарование действовало на всех представителей сильной половины человечества.

– Благодарю. Меня зовут Мари Эраль, невероятно приятно со всеми вами познакомиться. Надеюсь, – на этих словах она наклонилась вперёд, открывая куда лучший вид в разрезе кофты, – на то, что мы подружимся. Мне девятнадцать, потенциал больше высокого, родство к огню. Не люблю, когда людей оскорбляют, люблю сильных мужчин. Спасибо за внимание.

Призывно качая бёдрами, она вернулась на место.

– Кто следующий? Давайте, мы не кусаемся.

– Ну… ну давайте я… – робкий голосок, тоненький и слабый. Девочка, глядя в пол и перебирая пальчиками подол платья, вышла к столу Дизаля. – Меня зовут Алексис… Алексис Вуч. Мне одиннадцать, потенциал между высоким и высшим, я – псионик. Приятно со всеми познакомиться… эм… я люблю плюшевые игрушки… не люблю острое. Спасибо.

Лаз улыбнулся. Ей было явно сложно вот так встать и выйти рассказать о себе перед всеми. Не считая его самого, она была самой младшей. Худенькая, низенькая, самая низкая, тут уже без оговорок, с большими густо-синими глазами и длинными волосами до колен цвета спелого каштана. Она была словно ожившая куколка и прозвище не заставило себя долго ждать. Малютка.

– Кхм… ну, девушки говорят, так что и я скажу, – парень, высокий и тощий. Прямые светлые волосы до плеч, тонкие черты лица, ярко-зелёные глаза. Ему бы лук в руки и заострённые уши – и вперёд, покорять Средиземье в компании хоббитов. Так что «Эльф» закрепилось сразу и прочно. – Сариф Дохит, очень приятно. Мне четырнадцать, высокий потенциал, родство земли, воды и воздуха. Мне нравится писать стихи и не нравится, когда плачут девушки… ой, – Штучка прыснула в кулачок, такие детали явно пришлись ей по душе. – Да… в общем, ещё раз приятно познакомиться…

Опустив голову, парень вернулся на место. Его выступление, начавшееся с бравады, окончилось достаточно странно и неуклюже. Ну, первый блин комом, как говорится.

– Я хочу, я! – Лани вскочила с места и рванулась вперёд. – Всем привет, я – Ланирис Морфей, мне двенадцать, потенциал чуть больше высокого, земля, вода, воздух, и я тоже не люблю плакать! – Лаз просто всем телом ощутил, как Эльф на задних рядах дёрнулся и вскинул голову. Сама того не понимая, его сестра только что нашла себе преданного почитателя.

Через пару месяцев после того случая в королевском дворце Лани претерпела очередную метаморфозу. Лаз не знал, что именно щёлкнуло в её мозгу, но, похоже, сидя там, у его больничной койки, девочка осознала, что в их паре брата-сестры именно она всегда будет ведомой. Что её старания защитить Лаза бессмысленны просто потому, что именно ему предстоит роль защитника. Это не было плохо и, к огромному счастью их обоих, Лани это поняла.

Поняла и решила, что будет заботиться о брате по-другому. Будет не стеной между ним и невзгодами, а, наоборот, встанет позади, чтобы помочь и поддержать, где словом, где делом. И Лаз полностью одобрял такую её позицию. Несмотря на то, что мог перевязывать свои руки с помощью того же телекинеза, он всегда дожидался прихода сестры и тихо сидел, наблюдая, как она аккуратно наматывает на исковерканные пальцы бинты. Он знал, что это зрелище для неё неприятно, что прикасаться к изломанным из-за неё рукам для девочки едва ли не пытка, но также понимал, что это ей необходимо. Необходимо чувствовать себя нужной.

Со временем, когда его состояние окончательно стабилизировалось, Лани начала помогать в чём-то ещё. И Лаз всегда оставлял для сестры какое-нибудь дело, лично для неё, чтобы она ощущала свою важность в его жизни.

А потом, постепенно, вернулись и её детская весёлость, и задорный смех, и игривость характера. Словно рушилась стена, что девочка возвела в своём сознании. И, видя, какую радость доставляет брату своей жизнерадостностью, Ланирис лишь сильнее убеждалась в том, что всё делает правильно. Фактически, несмотря на то что она была старше почти на четыре года, она уже давно и окончательно стала для Лаза младшей сестрой.

И сейчас он с искренней улыбкой наблюдал, как Лани ходит по рядам и здоровается со всеми за ручку. Сарифа она даже обняла, за что явно получила в сердце подростка совершенно уникальное место.

– Всем привет, меня зовут Тиммилини Кальцир, мне тринадцать.

Парень с самым сложным именем из всех, что Лаз слышал сегодня, был следующим. Окажись он в земных нулевых, никто бы даже не удивился его внешности. Вылитый гот. Тёмная одежда, черные волосы, даже ногти покрашены в черный. Макияж в Кристории, правда, был не слишком популярен даже у женщин, так что лицо осталось нетронутым, но на общем тёмном фоне оно смотрелось землисто-серым. Семён Лебедев, ещё заставший этих кладбищенских панков и относившийся к подобному имиджу с пренебрежением и иронией, дал парню безобидное прозвище «Черныш».

– Потенциал высокий, а также я и стихийник с родством к воде, и псионик, – Лаз с интересом присмотрелся к магическому амбидекстру. Оказывается, в мире и такое бывает. – Люблю музыку, не люблю, когда меня достают по пустякам.

Лаз огляделся. Похоже, остался только он один. Встав с места, он подошёл к преподавательскому столу. Дизаль с интересом посмотрел на мальчика, но ничего не сказал.

– Привет, моё имя Лазарис Морфей, мне девять лет, – по классу прокатилась уже знакомая Лазу волна шепотков, правда, из-за малочисленности группы, весьма вялая. – Потенциал чуть ниже высшего, псионик. Люблю магию и всё, что с ней связано, не люблю, когда люди беспричинно считают себя лучше других. Будем знакомы.

Глава 17

– Ну вот и отлично, все представились, думаю в такой небольшой группе мы быстро друг друга запомним, – Дизаль взял слово. – А теперь я расскажу про то, как будет протекать учебный процесс.

На первом и втором курсах все студенты были привязаны к своим факультетам. Только потом, получив чуть больше свободы, можно было записаться на лекции в других направлениях. Однако, это не означало, что помимо основных занятий в Доме Магии было нечего делать. Кроме обучения теории магии в академии проводили практические занятия, курсы по тактике магического боя, для стихийников существовали уроки по взаимодействию с элементами, для псиоников – по контролю материи. Предмет «Технологическое протезирование» начинался только со второго курса, но Лаз не питал особых надежд. Вряд ли в этом магическом мире найдётся что-то неизвестное ему о механизмах. Однако, в названном Дизалем списке значились три предмета, о которых он не знал почти ничего. «Техника создания образов», «Теория энергии души» и тот самый, вожделенный «Курс начальной трансформации».

До начала занятий ещё было три дня, а пока у студентов оставалось время погулять по академии, обвыкнуться с ней, найти себе место по душе и разобраться в не слишком простой схеме расположения аудиторий.

Проводив ребят до жилого крыла, расположенного у первокурсников в самой глубине горы, Дизаль распрощался с группой и отправился по своим делам. Компания из десяти человек осталась предоставлена самой себе.

– Кто со мной на разведку? – Лани, как всегда, выскочила вперёд первой.

– Я пойду… – Сариф думал не долго. Похоже, Лаз даже недооценил образовавшейся в его голове привязанности.

– Я тоже хочу! – Малютка, мило вскинув вверх ручку, присоединилась к компании.

– Пойду, – слушать низкий голос Варвара было в каком-то смысле даже приятно.

– Ну, тогда и я с вами, за таким сильным мужчиной я точно буду как за каменной стеной. – Штучку ждало разочарование. Её обольстительные приёмы отскакивали от Джи, как резиновые мячики.

– Пойдём, братик?

– Не-е-ет…

– Ну, давай! Я обижусь, если ты снова завалишься в кровать на весь день.

– И зачем ты только приехала?

– Как зачем? Чтобы ты мхом не оброс! Дома вон, целыми днями лежишь…

– Ладно-ладно, я пойду, только прекращай нудеть! Сбежал от мамы, называется… – Забавные перепалки этих двоих тоже было очень интересно наблюдать.

– Ну раз столь прекрасные дамы идут, я не могу себе позволить отсиживаться в стороне, – Рыцарь, похоже, не состоял только из праведных помыслов. В его улыбке, направленной на Штучку, легко читалось вполне приземлённое желание. Впрочем, по мнению Лаза, так было даже лучше. С закоренелым блюстителем благочестия общаться было бы просто скучно.

– Спасибо за комплимент, – Мари, похоже, тоже увидела этот чуть хищный взгляд молодого человека. – Обещаю, я тебя не разочарую…

– А я не пойду. Удачи, – Черныш уже было хотел скрыться в двери жилой комнаты, но какая-то сила захлопнула створку прямо у него под носом.

– Нехорошо отбиваться от коллектива, – Лаз, а это был он, развернул парня в сторону выхода. Тот хотел уже что-то сказать, но потом передумал и только махнул рукой.

Высший класс первого курса факультета магии в полном составе отправился на прогулку.

Голоса были слышны даже из-за поворота. Поначалу Лаз не хотел туда соваться, но ладони под чёрными перчатками начали так сильно чесаться, что стало понятно: ему это нужно. Он ведь ещё помнил, как месил ту свинью, и помнил, как это было приятно. Как бы сильно ему не хотелось этого не замечать, но Лаз давно осознал простую истину. Ему нравилось это чувство. Когда слышно, как трескаются и ломаются под пальцами кости врага. И ему не терпелось испытать, каково это – когда твой враг ещё и сопротивляется.

– Ребята, давайте не будем горячиться, я ведь всего лишь в карты проиграл, зачем крайние меры?

– Чтобы не повадно было! – жертва явно собиралась получить за дело. Но, с другой стороны, очень редко, когда причины вообще не существовало. – Вали его!

– Помогите!

– Стоять! – как ни странно, первым в уже почти начавшееся избиение встрял Варвар. Хотя, он же говорил, что любит подраться. Его громовой бас, наверняка, как минимум притормозил атакующих, а через пару секунд группа факультета магии уже вышла из-за угла.

К стене был прижат парень на вид лет семнадцати. Всклокоченные волосы, кровь под носом, разорванный воротник рубашки. Но вроде как они успели вовремя. До откровенного избиения дело пока не дошло. Перед жертвой стояло почти полтора десятка крупных ребят, больше похожих на какую-то спортивную сборную: все подтянутые, рослые, мускулистые.

– А вам чего надо…? Вы вообще кто такие…? Что за зоопарк…? – на компанию Лаза полился поток брани. Замечание про зоопарк, кстати, было довольно интересным. Если задуматься, высшая группа первого курса факультета магии и правда получилась очень разношёрстной.

– Мы не любим драк четырнадцать против одного! – Рыцарь бесстрашно выступил вперёд.

– А нас это волновать должно?

– Проваливайте, пока целы!

– Только рыжую красотку оставьте!

– Девочки, может, погуляете потом с нами?

Да уж, чего-то примерно такого Лаз и ожидал. Когда несколько обделённых большим умом индивидуумов собирались вместе, личностное сознание в них просто отключалось, оставляя лишь волю толпы. И особой изысканностью манер эта воля не отличалась.

– А ну… а ну, извинись! – Эльф выступил вперёд, загораживая собой Лани. Лаз тихо улыбнулся, парень нравился ему всё больше и больше. Но эту скучную перепалку стоило заканчивать.

– Предлагаю уделать их и пойти поесть, – негромкий голос девятилетнего ребёнка погрузил окружающий мир в гробовую тишину.

– Пацан, не говори такого, если не хочешь лишиться своих молочных зубиков раньше срока, – главарь сборной по спортивному избиению сделал шаг к мальчику, красный от гнева. – Вы ведь первогодки?

– Да, мы с факультета магии, высшая группа, – Лаз его не боялся. Ни капельки. Глупо бояться того, кто через минуту будет лежать мордой в брусчатку.

– Высшая? И чё? Открою тебе секрет, малец: один хороший маг стоит сотни рыцарей, но один настоящий рыцарь стоит десятка плохих магов. А мы все, – он обвёл свою кодлу рукой, как думал, внушительным жестом, – с пятого курса военного факультета. Серьёзно думаете, что сможете нас уделать и потом… пойти поесть? – тринадцать «рыцарей» синхронно загоготали.

– Что думать, – Варвар отодвинул Лаза чуть в сторону и навис над противником горой мускулов. – Надо проверить.

В принципе, старшекурсник был прав. Для начинающего мага победить тренированного воина, умеющего управлять своей энергией, пусть не для колдовства, но для защиты от чужой магии, было очень сложно. Все-таки настоящие заклинания – это вещь очень тонкая, требующая концентрации, времени на создание, точной настройки. Понятно, что кулак долетит до твоего лица куда быстрее, чем ты успеешь применить магию.

Но это всё были усреднённые данные. Тому же Савойну, к примеру, не нужно было и десятой доли секунды на то, чтобы сотворить поистине смертельное заклинание. И пусть Лазу до старого высшего было ещё очень и очень далеко, для него магия давно стала в буквальном смысле руками и ногами. Он применял её с той же непринуждённостью, с которой обычные люди резали хлеб или бросали в мусорное ведро огрызок яблока.

А потому ещё до того, как главарь шайки понял, что происходит, его левая нога резко ушла вверх, заставляя старшекурсника воспроизвести балетный гранд батман. Калечить Лаз никого не собирался, всё-таки он тут не ради этого. Но достаточно очевидно, что стоять ровно после такого было нереально. Получив собственной ногой по лицу, главарь импровизированной шайки растянулся на земле, держась одной рукой за кровоточащий нос, а другой за пах. Так резко растягивать мышцы было не слишком приятно.

На этот раз тишина длилась на несколько секунд дольше.

– Бей магов! – выкрик из толпы студентов военного факультета начал первую, но далеко не последнюю драку за время жизни Лаза в Доме Магии.

А воинственный рёв Варвара:

– Бей воинов! – которому вдруг вторили не только мальчишки, но даже девочки, положил начало крепкой и настоящей дружбы между всеми из высшей группы первого курса факультета магии.

Между двумя сторонами конфликта было одно критическое отличие. Старшекурсники бились потому, что хотели победить. А компания Лаза потому, что хотела подраться. Для них это было развлечением, с первой и до последней секунды. На сам процесс драки отношение, конечно, не слишком влияло, но разница легко читалась на лицах. Шайка пятикурсников дралась с перекошенными гневом физиономиями, а маги от души хохотали, даже получая увесистыми кулаками по носу.

Конечно, в первых рядах стояли парни, но и прекрасная половина класса не отставала. Да и вообще, совершенно неожиданно, вся компания отнеслась к драке с невероятным энтузиазмом. Даже явно крайне меланхоличный Черныш и лентяй Аватар прониклись духом момента, посылая в противников заклинания и не давая врагу добраться до стоявших в тылу девушек. Которые, в свою очередь, с улыбками от уха до уха, создавали одни чары за другими, пока была энергия. Даже Малютка, в первые секунды боя успевшая неслабо перетрусить, потом, увидев, как другие стараются, взяла себя в руки и попыталась внести свой вклад. Конечно, для неё телекинез не был так прост, как для Лаза. Но помешать врагу, то и дело толкать атакующих в спину, заставляя их терять равновесие и отводить в сторону удары, у неё получалось.

Варвар был одним из трёх представителей факультета магии, кто предпочёл не использовать обычные заклинания, а пойти в ближний бой. Здоровяк явно не слишком жаловал магию, так что единственными чарами, что он применил, было покрывшее кулаки пламя. Однако, даже так, от его ударов тренированные вояки шатались и кряхтели, словно получив удар не от человека, а от настоящего медведя.

Вторым человеком был Рыцарь. Что удивительно, с учётом его происхождения, двигался парень очень умело и технично, в отличие от Джи, который просто крушил всё подряд. Магию он не использовал, но лишь потому, что пока банально не умел. Времени на то, чтобы освоить хотя бы базовые заклинания у него не было.

И третьим был, конечно, Лаз. После того, как стало известно о возможности восстановить руки, он перестал игнорировать бесполезные пока конечности, вернув в «лапку» соответствующие части и добавив в чёрные перчатки стальные пластины для предотвращения повторных травм. И сейчас это было как нельзя кстати.

Он носился между противниками как маленький белый метеор, нанося удар за ударом в колени, солнечные сплетения, затылки, кадыки… Чтобы не перенапрягать организм ему приходилось снижать нагрузки, так что даже с телекинезом его физические показатели не были на уровне старшекурсников. Но удары металлических кастетов, вшитых в ткань перчаток, всё равно были крайне болезненными, а с помощью телекинеза он умудрялся поспевать везде и всюду, при этом не давая достать себя даже вскользь.

И всё это время он искренне смеялся, лёгким, свободным смехом, таким, какого не слышал от себя уже много-много лет.

Они почти проиграли, когда Лаз, наконец, перестал баловаться и взялся за дело серьёзно. Телекинез был идеален тем, что его действие нельзя было предугадать, не обладая глубокими познаниями в магии. А разница в плотности энергии между его заклинаниями и защитным покровом старшекурсников была слишком большой, чтобы они могли сопротивляться воздействию.

Так что, когда челюсти всех семи оставшихся стоять на ногах старшекурсников резко ушли в сторону, словно от удара невидимого кулака, что-то понять смог только главарь шайки. Да и то, уже падая на землю. Четырнадцать тел распластались по камню брусчатки в самых оригинальных позах.

Однако, и команда магов вышла из боя не без потерь. Черныш и Аватар лежали рядышком, подавая признаки жизни лишь неровным дыханием и стонами. Лазарг привалился к стене, не решаясь покинуть прочную опору, юноше сильно прилетело по голове, и сейчас в его глазах всё кружилось и вращалось. Эльф с трудом сдерживал слёзы, глядя на свою руку, покрасневшую и уже начавшую распухать, вероятнее всего это был перелом. Один только Варвар держался на ногах, но безостановочно шипел и плевался, перемежая эти действия многоэтажной бранью. За что Лазу действительно нравился язык Кристории – так это за крайне оригинальную и витиеватую ругань. Не великий и могучий, конечно, но всё равно, очень недурно.

Девочкам, понятное дело, досталось куда меньше. Только Штучка получила небольшую травму плеча, когда один особенно дерзкий парень попытался разорвать на девушке платье. Нахал мгновенно был отправлен в нокаут Лазаргом, и именно потому, что молодой человек отвлёкся, ему и смогли нанести тот удар, из-за которого он сейчас был вынужден подпирать стену. Остальные девочки отделались испугом и крайним истощением.

Лаз оглядел поле битвы. Вывороченные булыжники, одежда некоторых старшекурсников, словно порезанная ножами, подпалины на стенах корпуса… всё-таки стихийная магия – штука довольно разрушительная. Особенно, если учесть, что чародеи-новички пока не могли управлять напрямую окружающим миром, как это делал Савойн, вызывая лишь подобие настоящих природных явлений с помощью своей энергии. Будь на их месте хотя бы студенты третьего-четвёртого курсов, могли пострадать даже окружающие здания. Легко было понять, почему академия тратила такие огромные деньги на ремонтные работы.

– Все целы? – Рыцарь, сам ещё не до конца придя в норму, попытался-таки встать, за что тут же и поплатился, больно стукнувшись коленями о мостовую.

– Дурачок, куда же ты лезешь! – Мари подскочила к молодому человеку и помогла подняться, перекинув его руку себе через здоровое плечо.

– Зачем мы вообще это начали? – подала голос Малютка, оглядываясь с каким-то недоумением в глазах.

– Три причины, – Лаз был единственным, кто не чувствовал особой усталости. – Во-первых, они хотели драки, а мы оказались не в том месте, не в то время, – говорить, что сам хотел влезть в неприятности он, конечно, не стал. – Во-вторых, они оказались слишком наглыми, чтобы это терпеть. А третья причина сейчас собирается по-тихому слинять.

Молодой студент военного факультета, на цыпочках продвигающийся мимо кучи тел, дёрнулся, пару секунд постоял, видимо, соображая, стоит ли бежать или лучше всё-таки остаться. Но потом резко развернулся и с распростёртыми объятьями поспешил к магам.

– Ребята! Вы – мои спасители! Если что-то понадобится в академии… – договорить ему не дали.

– Ничего не надо! – рявкнул Варвар, уже севший на землю и стягивающий рубашку с покрытого синяками тела. – Не за тебя дрались. Ты – причина. Вали.

– Тогда… тогда просто спасибо вам огромное, – парень как-то резко посерьёзнел, с его лица исчезла угодливая улыбочка, а из движений глупые ужимки. – Я постараюсь больше не встревать в неприятности. Всего вам доброго, надеюсь ещё увидимся при более мирных обстоятельствах.

Не дожидаясь ответа, он скрылся за углом здания.

– И ты врёшь, – Джи Даз ткнул волосатым пальцем в Лаза. – Была ещё причина. Ты. Ты спровоцировал их и нас. Всё ограничилось бы грызней. Я дрался, я знаю. Зачем тебе это?

В воздухе повисла тишина.

Глава 18

– Я хотел узнать, что могу сам и что можете вы, – Лаз пожал плечами. Отнекиваться было поздно, да и глупо, если так посмотреть.

Ответ был совершенно не детским. Будь он дома, никогда бы не сказал ничего подобного. Вот только от академии до Апрада было несколько сот километров. Здесь, кроме Лани, которая доверяла брату даже больше, чем себе, не было никого, кто его знал. Так что Лаз решил, что плюнет на предосторожности. Ему надоело прикидываться ребёнком, надоело задавать наивные вопросы и с удивлёнными глазами слушать на них ответы, надоела круглосуточная опека и внимание.

Больше он не будет особенно скрывать свой взрослый рассудок. Да, тыкать этим людям в нос было глупо, но и прятать он больше ничего специально не будет. Пусть его считают странным, пусть обходят стороной, пусть тычут пальцем – ему с такими людьми всё равно не по пути. Только те, кто смогут принять его настоящего, заслуживают внимания и дружбы. И сейчас должно было определиться, к какой из двух категорий относятся его новые одногруппники.

Однако, реакция была даже лучше, чем он мог ожидать.

– АХА-ХА! – если голос Варвара был похож на медвежий рёв, то его смех вообще нельзя было ни с чем сравнивать. Показательно было уже то, что Малютка зажала руками уши, а Черныш с Клодом дёрнулись, даже находясь без сознания. – Малыш, ты мне нравишься! Девять… – тут Джи Даз на секунду замолчал. – Да, потому что девять! Думал, будет скука, но теперь благодарен отцу!

– Проверял нас, да? – Аватар, очнувшийся то ли от хохота Варвара, то ли из-за важности момента, приподнялся на локтях. – Жестковато, не считаешь?

Слова были серьёзными, вот только на лице парня играла задорная улыбка. Лаз осмотрел всех своих одногруппников. Не считая Черныша, всё ещё лежащего в отрубе, все они улыбались, с интересом разглядывая странного ребёнка. А когда Малютка, поначалу пытавшаяся сохранять на лице обиженную мину, звонко рассмеялась, за ней засмеялись уже все, каждый на свой лад.

Говорят, что смех без причины – это нехороший показатель. Но, с другой стороны, только такой, рождённый не чем-то внешним, а появившийся глубоко в душе, смех, и можно считать по-настоящему искренним. И Лаз рассмеялся в ответ. Сначала Лани, потом Дамия, потом Принцесса, сейчас сидящая в клетке в жилом крыле, и вот, он разом заполучил столько новых друзей.

– Ты, конечно, молодец, – Штучка, отсмеявшись погрозила мальчику пальцем. – Но мы не забудем, что ты нас на такое подбил.

– Да он… – Лазаргу всё ещё было трудно разговаривать, голова раскалывалась от боли, а перед глазами порхали чёрные мошки. – он – просто маленький дьяволёнок!

– Прозвища, да? – Лаз улыбнулся. – Ну, у меня для вас тоже есть парочка.

После стычки со старшекурсниками компания отправилась прямиком в медцентр, благо, у Черныша оказалась с собой карта академии. Получив от магов-лекарей по заряду целительной энергии и выслушав длинную лекцию о правилах поведения в Доме Магии, ребята направились, наконец, поесть.

– Надеюсь на этот раз по дороге в столовую мы не наткнёмся на очередную банду агрессивных парней. – Непонятно, чего в голосе Штучки было больше: юмора или реальной насторожённости.

– Обещаю больше не нарываться на неприятности самостоятельно, – Лаз широко улыбнулся. – Если они нас сами найдут, то это уже не моя вина. Меня больше беспокоит, не накажут ли нас за драку…

– Не накажут, – Варвар потёр кустистую бороду. – Уже все забыли.

Всё-таки этот мир отличался от Земли, какую Лаз помнил. И дело было не только в возможности управлять стихиями, отсталости науки или иной географии. Тут у людей был иной менталитет. Более прямой, более гордый, более упрямый. Люди быстрее вспыхивали и быстрее успокаивались, могли начать ссору из-за простого пустяка и стать хорошими друзьями, просто выпив вместе пива, могли начать кровопролитную войну из-за смерти какого-то мелкого аристократа и заключить мир просто потому, что в этом году особенно удачный урожай яблок. Может быть, дело было в исторической эпохе, может, во влиянии этой самой магии, а может, в чем-то, о чем Лаз даже не имел понятия.

Но драка в академии, тем более, когда никто сильно не покалечился, была слишком банальной вещью, чтобы даже упоминаться в каких-то отчётах. А потому компания могла со спокойной душой поглощать вкуснейшие отбивные, запивая, кто фруктовым морсом, кто чем-то покрепче. Кстати, подачу алкоголя в учебном заведении тут тоже считали совершенно нормальной. Для достаточно взрослых студентов, естественно.

Вокруг все тоже праздновали, всё-таки сегодня был день официального зачисления, и все, от первого до пятого курсов, отмечали это событие как могли. Слышались тосты, удары кружек с пивом и вином, и Лаз сотоварищи не собирались сдавать позиции.

– За Дьяволёнка!

– За Варвара!

– За Рыжика!

Придуманные Лазом имена приняли даже с энтузиазмом. Слова же Рыцаря стали прозвищем уже для самого Лаза. Одна Лани осталась без прозвища, но этот вопрос решили оставить на будущее.

Домой вернулись затемно, в начале весны день ещё не был слишком долгим. Варвар и Рыцарь что-то фальшиво пели, обнявшись за плечи и переваливаясь из стороны в сторону. Парни хорошо напились, особенно Джи, заливший в себя точно больше трёх литров не самого слабого алкоголя. Штучка держалась лучше, но периодически икала и каждый раз извинялась заплетающимся языком, чем очень веселила окружающих. Остальные, если и пили вино, то только в небольших количествах, отхлёбывая у старших из бокалов, так что были не пьяными, просто сильно уставшими.

Проводив всех спать, Лаз отправился, наконец, к себе. Как ни странно, у него сна не было ни в одном глазу, видимо, в крови ещё не до конца улёгся азарт сегодняшней схватки. Хотя… можно ли это было назвать схваткой? Он ведь понимал, что в итоге всё-таки победит, даже несмотря на то, что эти ребята были не самыми лёгкими противниками.

– А нужно ли мне это, Принцесса? – они сидели на крыше утыкающегося в скалу здания. С парой трюков телекинеза аккуратно открыть задвижку на двери чердака было раз плюнуть. – Я хочу защитить дорогих мне людей, это да. Но нужен ли мне этот адреналин в обычное время? И нравится ли мне сам бой или чувство превосходства? Буду ли я испытывать то же самое, встретившись с равным, а может, превосходящим меня по силе противником?

Леди-ястреб дёрнулась и вспорхнула с его плеча.

– Не спится, молодой человек? – немного скрипящий, но твёрдый и задорный голос раздался прямо у Лаза за спиной.

– Что?! – он ведь постоянно держал активированной сферу обнаружения, к нему нельзя было подкрасться незаметно. Но, обернувшись, он понял, почему проморгал вторженца. – Господин ректор! – Лаз вскочил и склонился в формальном приветствии. Савойн Листер был главой всей академии, и они были наедине, не стоило начинать знакомство с той же бравады, что была при появлении Базила Бадиса.

– Полно-полно, – Савойн помахал рукой, словно отгоняя муху. – Там-Таму ты не кланялся, чем же я заслужил такое обращение?

Пару секунд Лаз пытался понять, о ком идёт речь. А потом говор высшего псионика сам собой всплыл в сознании, и мальчик не смог сдержать улыбки. Старик, оказывается, тоже баловался раздачей кличек. А ещё Лаз понял, что Савойна не получится обмануть так, как он делал это с родителями. Лисьи глаза видели куда больше, чем ему бы хотелось. А потому, как и со своими новыми друзьями, Лаз решил и не стараться что-то особо прятать.

– И то верно, – он выпрямился, постоял пару секунд, а потом лёг на своё место. Савойн заулыбался, после чего уселся рядом.

– Наглость – второе счастье. Слышал, вы сегодня наваляли ребятам с военного факультета.

– Было такое.

– И как они тебе?

– А из какой они были группы? – каждый курс каждого факультета делился на четыре группы в соответствии со способностями учеников.

– Из низкой.

– Если это была только низкая группа, то обучение в Доме Магии определённо находится на высоте. Будь их больше, мы бы, наверное, не смогли ничего поделать.

– Интересно… – старик улыбнулся одними губами. – Будь на твоём месте кто-то другой, я бы точно решил, что это высокомерие или детская заносчивость, но в твоём случае уже так не кажется.

– Что Вы имеете в виду? – Лаз с удивлением посмотрел на Савойна. Знать о его перерождённой душе старик просто не мог, но тогда было непонятно, о чём тот говорил.

Савойн вздохнул.

– Только то, что ты очень умён для своих лет.

– Спасибо. В любом случае мне нужно ещё очень многому научиться.

– Твоя правда, – ректор поднялся, и мальчик встал следом. – Что же, хорошего тебе учебного года.

Кивнув ещё раз, Савойн поднялся в воздух и исчез в темноте.

– Спасибо… – бросил Лаз в никуда.

К чему всё это было, он так и не понял.

– Добро пожаловать на вашу первую лекцию по технике создания образов, – серые глаза Савойна пробежались по толпе. – Я расскажу вам о том, без чего невозможен ни один настоящий маг. Если есть какие-либо вопросы, можете спросить сейчас, пока я не начал.

В небо взметнулась рука студента средней группы.

– Господин ректор, что такое образ?

Окружающие уставились на парня как на полного идиота, но Савойн ответил максимально терпеливо:

– Это я как раз и собираюсь рассказывать в ближайший час. Вопросы кроме этого? – пару секунд подождав, старик продолжил. – Как стихийники, так и псионики, все мы используем для заклинаний собственную душу. Немного по-разному, но всё-таки.

Принцип псионики таков: прикажи миру, и он подчинится. Принцип же стихийной магии: попроси мир, и он исполнит просьбу. Оба подхода имеют свои плюсы и минусы, но сейчас мы об этом не будем. Нам важно понять, что чем чётче вы выражаете свои мысли, тем эффективнее будет в итоге заклинание. Именно правильности составления этих самых приказов и желаний мы и будем учиться.

Лаз с интересом осмотрел своих одногруппников. Большинство, те, кто раньше уже учился магии, как его сестра, Штучка или Варвар, кивали головами, как бы подтверждая слова Савойна. Однако, Рыцарь, Эльф и Малютка явно совершенно не понимали, о чём речь. Впрочем, ректор Дома Магии точно должен был быть достаточно хорошим учителем, и за новых друзей Лаз не слишком волновался. Между тем, Савойн продолжал.

– Вторая половина этого курса немного сложнее и ценна больше для стихийных магов. Хотя псионики тоже могут почерпнуть в этом что-то для себя. Зайду немного со стороны. Идея в том, что всё в нашем мире имеет свой уникальный энергетический рисунок. Люди, камни, деревья, огонь – всё это обладает собственным отпечатком, присущим именно этому конкретному человеку, камню, дереву или пламени. А магия, по своей сути – процесс подражания этим отпечаткам. Чародей, используя энергию своей души, как бы пытается скопировать нужный рисунок и в результате, если всё сделано успешно, получается заклинание. И чем точнее подражание, тем сильнее будет магия.

Наблюдая чуть отсутствующий взгляд на лицах некоторых студентов, старик зажёг на ладони двухметровый язык пламени.

– Это несколько сложновато, поэтому я покажу на примере. Вот заклинание огня, простейшее, самое банальное, все здесь, кто обладает нужным родством, смогут его повторить если не прямо сейчас, то через пару месяцев точно. Ну, разве что в чуть меньших масштабах, – в толпе раздались тихие шепотки. Палец ректора уткнулся в четыре толстых металлических листа, установленных в паре десятков метров. Занятие проходило на открытом воздухе в небольшом каменном амфитеатре, так что риска возгорания почти не было. – И вот что будет, если я попробую использовать обычное заклинание, лишённое каких-либо образов кроме образа самого пламени.

Взмах руки отправил огненный сгусток в полёт. Однако, уже через пару метров стало видно, что заклинание начинает терять силу. До металла добрался небольшой огонёк, оставивший на полированной поверхности лишь копоть.

– Не впечатляет, согласитесь, – Савойн улыбнулся. – Идём дальше. Это заклинание с использованием базового образа или образа формы. – Над ладонью старика снова зажглось пламя, но оно было значительно меньше, более сконцентрированным и напоминало скорее красно-жёлтый мыльный пузырь, чем нормальный огонь. Лаз без труда узнал такой популярный в книгах и играх Земли фаэрбол. – Это заклинание использует ровно столько же энергии, что и предыдущее. Однако из-за использования образа шара в его создании, структура стала куда прочнее. Проверим его в деле.

Как и следовало ожидать, фаэрбол долетел до мишени почти целым. Стальная плита дёрнулась и, когда пламя пропало, стал виден проплавленный на несколько сантиметров участок в центре плиты. Из толпы послышались одобряющие выкрики и аплодисменты.

– Как вы видите, образ сильно помог, – заулыбался Савойн, ему явно нравился процесс. – Дальше идёт продвинутый или предметный образ. Я буду использовать образ иглы.

На этот раз пламя было ярко-жёлтым, сжатым в подобие короткого копья, висящего над рукой ректора в опасной близости от его волос. Созданное из его же души заклинание не могло навредить Савойну, но смотрелось это опасно.

И не только смотрелось. В металлической плите осталась проплавленная дыра диаметром в десяток сантиметров. И если бы маг вовремя не развеял чары, пострадала бы ещё и стена за пластинами. Аплодисменты на этот раз были куда громче, ведь если фаэрбол некоторые могли создать, то подобное было пока для первокурсников лишь мечтой.

– Некоторые маги, к сожалению, всю жизнь не могут продвинуться дальше предметного образа, – Савойн картинно вздохнул. – Это не вопрос потенциала, но лишь понимания, так что я надеюсь, что среди вас таких не будет. Потому что следующий тип образов самый мощный и самый красивый. Они называются предельными или живыми. И для их использования нужно очень и очень постараться.

На секунду старика окутало светло-серое сияние, в котором не было обычной магии. Когда всё прекратилось, Савойн нисколько не изменился внешне, но вот его энергетический отпечаток, считываемый Лазом на протяжении всей лекции, резко перестроился. Стал сильнее и ярче. В мозгу Лаза провернулись шестерёнки – похоже именно это и называлось магией трансформации. Его первое занятие по этому предмету было через два дня, но от того любопытство становилось лишь сильнее.

Савойн, тем временем, протянул руку к студентам.

– Смотрите внимательно.

Поначалу ничего не происходило, но через несколько секунд из ладони старика словно что-то высунулось. Поначалу неопределимое, маленькое, оно, тем не менее, быстро росло и вскоре уже было видно: это миниатюрная птичка. Длинные ножки, хохолок на голове, тонкая шейка. Вроде журавля или аиста, но более нарядная. Слишком большой она не стала, остановившись на высоте ладони. Вот только Савойн был прав. Она была по-настоящему живой. А ещё она вся целиком состояла из пламени.

Огненный журавлик забавно крутил головой, чистил пёрышки, переминался с ноги на ногу, полностью игнорируя окружающий мир.

– Живой образ, – старик говорил тихо, явно сосредоточенный на своём маленьком питомце, – несмотря на название, не обязательно должен брать за основу какое-то животное или вообще что-то живое. Это может быть дерево, океан, наполненный людьми город. Можно даже использовать в качестве образа обычный булыжник, если достанет мастерства. Разница между этим типом образов и другими в том, что магия из подражания превращается в создание. Эта малютка – не подобие реальной птицы, это моё личное творение, частичка моей души, превратившаяся в нечто почти самостоятельное. И такая магия – наиболее сильна.

Журавлик сорвался с ладони Савойна и неспешно полетел к мишени. Это смотрелось мило, даже забавно, птичка не выглядела опасной, вот только Лаз мог чувствовать невероятно сконцентрированную энергию, скрытую внутри маленького огненного существа. Как сказал ректор, заклинание, основывающееся на живом образе, являлось самым настоящим кусочком души мага, а значит и плотность энергии внутри него равнялась плотности души чародея.

И частица души высшего мага при столкновении с мишенью произвела поистине катастрофический эффект. Стальную плиту смело, как щепку, в земле образовался трёхметровый кратер, а до рядов студентов долетела волна обжигающего пламени, настолько горячего, что было невозможно держать открытыми глаза.

Представить, что вот ЭТО и то пламя, что Савойн создал первым, содержало одно и то же количество энергии, было очень сложно.

На этот раз сцена потонула в громе оваций. Аплодировали даже псионики, которым повторить подобное вроде как было не суждено. Только Лаз сидел тихо, размышляя над тем, о чём пока что не мог подумать ни один присутствующий студент.

Да, псионики не могли использовать такие вот живые заклинания. Но ведь, как он решил сам для себя, две половины магии должны иметь равные перспективы и возможности. А тогда…

Что он сам мог сделать с частичкой собственной души?

Глава 19

Курс начальной трансформации. Эти три слова снились Лазу последний год каждую ночь. И вот, он, наконец, здесь.

Так как на этом занятии не предполагалась практика или демонстрация разрушительной магии, аудитория находилась под крышей. А ещё этот курс был недоступен для студентов низкой группы, так что мест занято было на треть меньше, чем на занятии Савойна.

– Садитесь! – громкий голос разнёсся над головами. Студенты оперативно заняли места и воцарилась почти полная тишина.

На этот раз преподавателем была женщина. Высокая, пожалуй, даже выше Лазарга, спортивного телосложения, с коротким ёжиком чёрных волос и колючим взглядом ярко-синих глаз, она бы не затерялась ни в одной толпе.

– Здравствуйте, студенты, – голос её был под стать внешности: сильный, резкий, почти острый. – Меня зовут Роам Зин, и я буду вашим преподавателем курсов трансформации, начального на первом и втором году, продвинутого на третьем и четвёртом и высшего на пятом. И я уверена, что никто из вас пока не знает, чему я буду вас учить. Причина такой строгости в том, что, в отличие от всех остальных курсов в этой академии, трансформация считается козырной картой всей нашей страны. И потому, думаю, мне не надо объяснять, насколько ценна любая информация об этой магии. Наказание за распространение подобной информации – в лучшем случае тюрьма. Каждый из вас прошёл личное собеседование с ректором нашей академии, господином Листером, но скажу это сейчас и буду повторять ещё много раз. Никому и никогда не рассказывайте о том, чему я буду вас учить.

Эта тирада отдавалась эхом в идеальной тишине аудитории. Только теперь студенты поняли, как серьёзно их теперешнее положение.

– Профессор Зин! А можно вопрос?! – с дальних рядов поднялась девочка.

– Говори.

– Нам вообще ничего нельзя рассказывать? Я не могу сказать маме, чему меня тут учат? – Лаз заметил, что уголок рта женщины изогнулся в подобии улыбки.

– Можешь, конечно. То, что ты изучаешь трансформации, и то, что это такое – на самом деле не секрет для тех, кто, и правда, захочет это узнать. И как бы прискорбно это ни было, большая часть того, что ты могла бы рассказать маме, иностранной разведке уже давным-давно известна. Тем более, когда речь идёт о материале всего лишь первого курса. Да и не думаю, что твоя мама расскажет об этом кому не следует. Но всё-таки старайтесь держать в голове, что лучше о трансформациях вне этого кабинета говорить как можно меньше, а я буду вам об этом периодически напоминать. Договорились? – услышав утвердительный ответ от аудитории, профессор снова вернулась к холодно-бесстрастному состоянию. – Ещё вопросы, пока мы не начали? Отлично.

Лаз чуть ли не лёг на парту, весь обратившись в слух. И послушать было что.

– Вы, конечно, уже знаете, что в нашем мире есть физический слой, то есть всё то, что нас окружает: стены, дерево столов, вы сами и ваши однокурсники, воздух вокруг вас, огонь свечей… словом, материальная часть. Также у всего этого есть другая часть, состоящая из магической энергии. Обычно два слоя напрямую не взаимодействуют, а вмешательство энергетического мира в мир физический как раз называется магией. Однако, также существует ещё один тип энергии. И её можно поглотить.

Ответом профессору была недоумевающая тишина.

– Давайте я продемонстрирую.

Одним отработанным движением она отщёлкнула застёжки на преподавательской мантии, оставшись в странном облачении, состоящем из полос ткани разной толщины. Больше всего её наряд походил на облачение египетских мумий. Бинты оборачивали тело женщины от колен до груди, оставляя свободными руки ниже локтей и шею. Крайне странная одежда, но уже через несколько секунд стало понятно, зачем она нужна.

Фигура профессора Зин окуталась густым синим туманом. Кроме цвета он отличался от того, что использовал Савойн, ещё и куда большей плотностью. Но даже сквозь почти непроглядную дымовую завесу было видно, как тело профессора начало меняться.

Укорачивались ноги, удлинялись руки, всё тело становилось массивней и крепче, а на том месте, где раньше было лицо, стремительно вырастала скалящаяся звериная пасть. За четверть минуты женщина превратилась в нечто среднее между псом и гориллой, и пусть стала ниже почти на голову, в весе явно прибавила не меньше тридцати килограммов. Вот тут и пригодилась странная одёжка: обычная ткань, в отличие от тянущихся бинтов, уже давно порвалась бы на разросшихся мускулах.

Если бы находящиеся в аудитории студенты не видели процесса трансформации, то точно бросились бы наутёк. Но даже так, многие девочки оглушительно завизжали, а парни, кто постарше, начали грубо материться, стараясь руганью подавить страх. К счастью, Роам держала эту форму лишь несколько секунд, после чего снова вернулась в человеческий облик и надела обратно мантию.

На лицах большинства студентов читались… сложные эмоции. Страх, отвращение, непонимание – смешивались в разных пропорциях, превращая лица ребят в странные маски. И только один человек во всей аудитории пребывал в полнейшем восторге. Конечно, это был Лаз. Ему было плевать на длинные когти, острые зубы и раздвоенный язык. Он смотрел дальше и понимал, что нашёл свой личный священный Грааль. Нашёл способ получить нормальное тело. А клыки… скорее всего это опциональная функция. Но даже если нет – ему было всё равно.

– То, что вы видели, называется формой Зверя, – вернувшись в свой обычный облик, профессор как ни в чем не бывало продолжила лекцию. – Она не обязательно выглядит так, как моя, в большинстве случаев маги используют куда более простые версии, никак внешне не проявляющиеся, – женщина осмотрела аудиторию, уловив несколько вздохов облегчения. Вся ситуация была вполне стандартной, привычной для Роам. Кроме работы преподавателя она сотрудничала и с армией, и не только дети, но и бывалые вояки реагировали на её превращение подобным образом. Всё в рамках нормы. Правда, был один мальчик, в глазах которого вместо страха или недоумения читался искренний восторг, что определённо было странным. Настолько странным, что профессор на секунду даже забыла, о чём начала говорить. – Кхем… да. Форма Зверя. Соответственно, энергия, использующаяся для её создания, называется энергией Зверя.

Суть, на самом деле, довольно проста. Поглотив часть этой энергии, её можно смешать с собственной душой, после чего получить возможность создать форму Зверя. Ваша душа напрямую связана с вашим же телом, так что, используя смесь двух энергий можно влиять на организм мага через его душу. Чем больше энергии поглощено – тем больше изменений можно внести. Такие маги, как я, использующие для магии трансформации почти всю свою душу, так и называются: Зверями. Это даёт множество преимуществ, о которых я расскажу позже, но как плата моя магия, несмотря на высокий потенциал, едва сильнее вашей.

Обычные же маги используют форму Зверя для лучшего контроля магии. Дело в том…

Лаз сидел в своей комнате перед распахнутым окном и пытался почувствовать в окружающем мире ту фантомную энергию, о которой им сегодня рассказывала профессор Зин. По её словам, это было как услышать водопад, прожив рядом с ним всю жизнь – мозг должен начать замечать то, что научился отфильтровывать с самого рождения. «Она всюду, проходит сквозь вас, а вы даже не замечаете», – объясняла женщина. Нужно было сделать прямо противоположное тому, что требовалось при управлении обычной энергией. Не погрузиться в своё Я, а наоборот, вывести восприятие вовне, ощутить все вокруг себя, попытаться «коснуться» каждого предмета вокруг, даже самого воздуха. И если найдётся такая субстанция, с которой не получится вступить в контакт обычным способом, значит, успех достигнут.

И уж в чём – в чём, а в обнаружении Лаз был профессионалом. Сфера контроля сжалась до минимума, чтобы повысить чувствительность, и мальчик замер, вслушиваясь в мир вокруг себя.

Это… не потребовало вообще никаких усилий. Он думал, что тут-то будет подвох, что по закону подлости именно он и не сможет почувствовать таинственную энергию Зверя, но всё прошло в прямом смысле идеально. Уже через полчаса сфера контроля стабильно фиксировала нахождение в окружающем мире некой субстанции, непознаваемой с помощью обычной магии. В отличие от классической энергии, нейтральной и бесцветной, эта была какой-то непокорной и имела во внутреннем видении Лаза темно-красный оттенок. Ещё через час ему удалось, особым образом используя энергию собственной души, коснуться крохи этой субстанции. А ещё через пятнадцать минут эта кроха уже стабильно, пусть и медленно, двигалась в его сторону, готовая исчезнуть в чёрной кляксе души.

Чёрная амёба заглотила капельку энергии Зверя с какой-то животной жадностью. И сразу Лаз почувствовал, что небольшой кусочек его души, совсем крохотный, но всё-таки вполне ощутимый, стал немного иным. Во тьме проступили красные пятнышки, а сам этот кусочек словно бы отделился от основной кляксы. Он больше не мог его использовать, чтобы влиять на окружающий мир, чёрная с красными вкраплениями частичка банально не отвечала на команды.

Однако, ему это было и не нужно. Наоборот, это означало, что всё прошло по плану, и маленький осколок энергии Зверя успешно поглощён. Дико обрадованный тем, что его мечта о нормальном человеческом теле превратилась во вполне осуществимую цель, Лаз продолжил выхватывать из окружающего мира эти крошечные красные частички, даже не замечая, что почти половина энергии из собираемых им крох просто бесследно исчезает в черноте.

– Что читаете, молодой человек? – Дизаль заглянул через спинку мягкого кресла.

Библиотека Дома Магии, бесспорно, была на порядок лучше домашней коллекции дома Морфеев, так что немалую часть свободного времени он проводил именно здесь. Как оказалось, мир Люпса был всё-таки не таким пропащим в плане наук, как ему казалось изначально. Магия, конечно, приводила к неизбежному появлению некоторой лени на этом поприще, но людей, искренне увлечённых изучением законов мироздания тут тоже хватало. В конце концов, магию по-хорошему могли применять от силы два-три процента населения, не могло быть так, что среди оставшихся не находилось светлых умов.

Среди местных трудов можно было отыскать работы по механике и физике, анатомии и биологии, космологии и даже химии, хотя в этой конкретной теме жители Люпса пошли по какому-то совсем уж неправильному пути. А с учётом того, что в прошлой жизни Семён Лебедев вовсе не был вундеркиндом и разбирался далеко не во всех областях знаний, даже книги по околосредневековой науке под час были очень полезны. Конечно, некоторые факты приходилось отбраковывать. Как, к примеру, то, что болезни вызываются загрязнением энергии внутри тела, но всё равно чтение было занятием очень захватывающим. И о хобби своего прошлого воплощения Лаз тоже не забыл.

– Здравствуйте, профессор Монтак. Вот, – он прикрыл книгу, чтобы профессору было удобнее читать название, – «Религии народов Люпса».

– И как, интересно? – Дизаль с улыбкой посмотрел на мальчика.

– Довольно интересно. Хотя, если честно, я думал, что религий в этом мире будет больше.

– Почему?

– Ну, как сказал один очень умный человек: «Каждому нужно во что-то верить», – Лаз пожал плечами. – Странно, что при таком большом количестве стран и народов, существовавших в прошлом, до нас дошли лишь несколько самых крупных верований.

– Почему же странно? – парировал Дизаль. – Религии тех стран, что проиграли и были захвачены либо уничтожались, либо поглощались победителем. Это закономерный процесс, тебе не кажется?

– Это правильно, конечно… – Лаз тяжело задумался. Объяснять свои выводы, сделанные на основе опыта прошлой жизни, было довольно сложно. – Но всё-таки мне кажется, что их должно было быть больше.

– Могу предположить лишь, что в эту книгу вошли не все существовавшие религии. – Дизаль в задумчивости начал дёргать себя за бороду. – О каких-то автор мог просто не знать, какие-то счесть слишком мелкими, а какие-то не включить в итоговый вариант по иным, не связанным с объективной оценкой действительности, причинам.

– Логично, – мальчик кивнул, с благодарностью взглянув на старика.

– Ладно, не буду отвлекать, приятного чтения.

– Спасибо, профессор.

Кивнув, Дизаль скрылся между рядами книжных шкафов.

За это их куратор нравился Лазу больше всего. Старик всегда старался найти ответ на любой, даже не высказанный вопрос. И тот факт, что его собеседник был в десять раз младше, Дизаля нисколько не смущал. Раз приняв, что Лаз мог общаться и поддерживать разговор на уровне взрослых, он уже никогда не общался с ним, как с ребёнком. За что мальчик был старику очень благодарен.

Раскрыв книгу на заложенном месте, Лаз продолжил чтение. Религии Люпса, и правда, не отличались разнообразием. Конечно, это был всего один континент, а не целая планета, так что исторический культурный обмен был заметен куда чётче, но память землянина говорила всё-таки о совсем иных цифрах. Фактически, на данный момент, на всём континенте существовало лишь пять крупных религий, если говорить о национальных верованиях и не брать в расчёт всякие секты и культы. Причём лишь две из этих пяти религий были приняты в более чем одной стране.

Северная Лакния, четвёртая по территории страна континента, исповедовала что-то напоминающее верования индейцев Северной Америки. Шаманизм, тотемные животные, культ почитания предков и вера во вполне реальное существование духов самых разных родов, от призраков умерших до неких «мировых сущностей», о которых автор книги упоминал очень поверхностно и неполно.

В Сотении, расположенной на крупных островах в Южном море, верили в пантеон морских богов-чудовищ, вроде осьминога с сотней щупалец или пятиглавой акулы. Но кроме довольно странного выбора форм для своих идолов, островитяне, по сути, повторяли похожие верования греков или египтян.

Танильский каганат, крупнейшее и, скорее всего, сильнейшее государство на континенте, расположенное также на юге, проповедовало веру в единого бога-дракона. Вроде как в местной религии были и другие божества, но они выступали лишь в качестве слуг Великого Тенгри, максимум как его наложницы или доверенные подчинённые. При этом правитель, каган, был условным апостолом этого самого Тенгри, и потому считался существом, вознёсшимся высоко над обычными смертными, что наверняка очень способствовало укреплению власти.

В Озёрной империи, второй по силе и размеру стране континента, а также в нескольких соседних странах существовало нечто похожее, но в куда менее агрессивной форме. Там правитель был уже не апостолом, а лишь наместником бога, что позволяло соседям сосуществовать без религиозных конфликтов. Сам же бог, отождествлявшийся с природой, если верить книге, представал намного более миролюбивым, чем Тенгри.

Весь остальной Люпс, включая Кристорию, исповедовал религию Великого Света – веру не в конкретное божество, а скорее в некую светлую силу, помогающую праведникам и наказывающую грешных. По своим канонам это была, пожалуй, самая близкая к привычному Семёну Лебедеву христианству религия. И в каком-то смысле Лаз даже был рад, что родился в стране, где исповедовали именно эту веру, хотя сам он верующим никогда не был.

Ещё, правда, был Башдрак. Военное королевство, как они себя называли, наряду с каганатом, империей и Кристорией являвшийся одним из четырёх гегемонов континента. Но там религия была вне закона примерно, как в земном Союзе, так что, понятное дело, о Башдраке в книге не было сказано ни слова.

Вместо этого автор давал описание многих исчезнувших или слишком маленьких верований, о которых также было очень интересно читать. Вообще, книга была хорошая, с плавным слогом и без так ненавистной Лазу академщины, так что он даже не заметил, что на улице начало темнеть. Воображение рисовало картины далёких стран, лики местных богов и портреты правителей на тронах. Впервые, казалось, с самого его рождения, Лаз мог вот так, без тревог и лишних мыслей, погрузиться в полёт фантазии. В его жизни определённо началась белая полоса. Одногруппники, с которыми за прошедший с начала учёбы месяц Лаз успел познакомиться куда ближе и по-настоящему подружиться. Магия трансформации, благодаря которой в совсем недалёком будущем он сможет забыть о своём слабом и больном теле. И сама магия в целом, такая чарующая и невероятная, воплощённое детское мечтание, которому его, Лаза, собирались научить.

Жизнь определённо налаживалась.

Глава 20

Год на Люпсе, как и год на Земле, делился на четыре сезона и двенадцать месяцев, но начинался с первым днём весны. Также, в отличие от привычного Семёну Лебедеву февраля, местный месяц очищения, последний месяц зимы, длился не двадцать восемь, а целых тридцать пять дней, собрав в себя все «лишние» числа года. В остальном же календарь Кристории ничем не отличался от земного.

И семнадцатого числа месяца гроз, аналога земного мая, высшая группа факультета магии праздновала день рождения одной из своих студенток.

– Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!

– Ура-а-а! С Днём Рожденья, Лани!

Ланирис Морфей исполнялось тринадцать лет. Возраст, который на Земле назвали бы подростковым. На Люпсе, правда, таких терминов не было, но суть наступающего в жизни девушки периода от этого не менялась. Да, теперь Лани уже безо всяких скидок можно было называть не девочкой, а девушкой, тем более что и внешне старшая сестра Лаза на ребёнка не походила. Длинные волосы цвета пшеницы, которыми она пошла в отца, уже начавшая проступать сквозь кукольные черты взрослая красота, да и фигурой природа Лани наградила в меру изящной и в меру притягательной. Конечно, до Штучки с её изгибами имениннице было ещё очень и очень далеко, к тому же Лани была низенькой и полненькой, и, скорее всего, эта полнота останется с ней навсегда. Но Лаз не сомневался, что в будущем у его сестры появится немало воздыхателей, и это была не простая беспочвенная уверенность любящего брата.

Вообще, к вопросу взросления Лани он старался относиться философски. Прекрасно помня свои поздние школьные, а потом университетские годы, Лаз, не без внутренних споров, но всё-таки смирился с простым фактом: «У каждого человека обязательно будут вещи, о которых он никогда не расскажет родителям». Банальный тезис, который, тем не менее, если не превращался в конфликт поколений, то точно становился причиной для множества неловкостей. Конечно, истоки подобного также очевидны: конфликт взрослых, умудрённых опытом и знаниями прожитых лет и молодых, которым эти знания ещё только предстоит заработать.

Лаз точно знал, что, как взрослый в уме человек, он будет смотреть на сестру именно так, с позиции опыта старшего. И, возможно, даже захочет сделать всё то, из-за чего ссорился с собственными родителями. Но пообещал себе сдерживать подобные порывы, насколько хватит сил. В конце концов, опыт на пустом месте не появляется, и Лани должна была сама пережить все сложности и совершить все ошибки. А он будет просто страховкой на разные… непредвиденные случаи.

Впрочем, о таких невесёлых вещах сейчас думать не хотелось. Всё-таки праздник. Хотя, по-настоящему большое торжество устроить не получилось. Учёба ещё не закончилась, и всем надо было ходить на занятия, включая именинницу. Тем более невозможно было уехать в Апрад для празднования, ведь академия находилась довольно далеко от столицы. Однако пришедшее вместе с прочей почтой поздравление родителей, подкреплённое отличным подарком в виде профессионального художественного мольберта, успело вовремя, что не могло не радовать. Подарком Лани осталась очень довольна. С таким отцом девушка просто не могла не заинтересоваться рисованием и уже успела подарить каждому из группы по парочке портретов.

Подарки от брата и друзей тоже оказались очень приятными. Варвар, воспользовавшись тем фактом, что его семья являлась одной из старейших аристократических фамилий страны, через отца заказал для девушки по-настоящему шикарное платье. И это было вдвойне удивительно, если вспомнить не слишком приветливый характер Джи. Мари подарила один из флаконов своих духов, Рыцарь – выменянную у знакомого студента изящную заколку, сам Лаз с помощью магии из найденных в скалах у академии полудрагоценных камушков создал пару изящных серёжек.

Однако, самый странный и одновременно лучший, по словам самой Лани, подарок, сделал Сариф. Лаз об этом подарке знал заранее, так как именно через него парень узнавал разные детали, но для остальных это стало полной неожиданностью.

Когда вместо хлебного кругляша-каравая, который в Кристории традиционно преподносили имениннику, Эльф вынес чан с чем-то дымящимся, первой реакцией было недоумение. Но когда на лице унюхавшей знакомый запах Лани появилось выражение полнейшего восторга, стало понятно, что Сариф не прогадал с подарком. Саат, что-то вроде острого мясного рагу, народное кушанье Нерии, соседнего с Кристорией королевства. До недавнего времени в доме Морфеев он был украшением любого праздничного стола и любимым блюдом сегодняшней именинницы. Прабабушка Лани и Лаза, сама родом из Нерии, привезла этот рецепт с собой и, пока хватало здоровья, готовила для своих домашних, никого не подпуская к своему рецепту. Однако, в последние пару лет Патилис Морфей начало окончательно подводить здоровье, так что любимого блюда Лани не пробовала уже очень долго и сильно по нему скучала.

Об этом она как-то обмолвилась при Сарифе, парень это запомнил, и, когда пришла пора думать над подарком для девушки, вспомнил о саате. После были довольно долгие переговоры с бабушкой Морфей, никак не желавшей раскрывать секрет приготовления своего мяса, ведшиеся через Лаза. А также больше десятка тренировочных попыток, которые Эльф проводил на кухне столовой академии, договорившись с поварихами. И к решающему дню Сариф набил руку достаточно, чтобы его саат был почти идентичен саату бабушки Лани.

Надо ли говорить, что девушка была в полном восторге, буквально зацеловав парня, от чего Эльф стал краснее рака и на несколько минут фактически онемел, не в силах вымолвить ни слова. В подобные моменты понять чувства, испытываемые им к девушке, было ещё проще, чем обычно. Хотя на самом деле об этом уже знали, кажется, все, кроме самой Лани. Обычно совсем неглупая девушка почему-то проявляла просто чудеса тугодумия, когда речь заходила о Сарифе, и в упор не замечала его эмоций. Уже даже Клод, которого точно нельзя было назвать внимательным человеком, всё понял, а Лани оставалась также слепа.

И Лаз не стремился облегчить Эльфу жизнь. По его мнению, парень, если реально хотел получить внимание его сестры, должен был взять себя в руки и сделать первый шаг самостоятельно. Лаз даже специально попросил друзей не помогать Сарифу и не намекать ни на что Лани, из-за чего стеснительный парень последние два месяца провёл словно на иголках.

Но даже у самого неуверенного в себе человека рано или поздно внутри что-то щёлкает. И Лаз очень надеялся, что этот самый саат станет для Эльфа «первым шагом первого шага». Конечно, он не был против Сарифа, даже наоборот. Парень был очень умным, довольно привлекательным, внимательным, верным, когда необходимо – храбрым, что отлично доказал в той, самой первой драке, а также в нескольких последующих. Стеснительность, конечно, была минусом. Но сложно представить четырнадцатилетнего подростка, который был бы совершенно лишён этого недостатка, у Эльфа её просто было больше, чем у других. Кто не без греха. К тому же его чувства к Лани точно были совершенно искренни, а это, в конце концов, самое важное. Так что мысленно Лаз, без сомнений, желал парню преуспеть в этом начинании. Вопрос только в том, не будет ли Сариф тянуть так долго, что Лани начнёт встречаться с кем-то ещё.

Однако, это уже было делом будущего. Сейчас же, после того как котелок саата был вычищен до донышка, а все остальные подарки распакованы, пришло время вечеринки. Месяц назад, четырнадцатого числа месяца глубоких вод, в день рождения Мари, ребята устроили пикник в окружающем академию парке. Но на этот раз занятия у всех затянулись как-то неожиданно надолго и для пикника уже было поздновато. Так что решено было отмечать под крышей. Долго думали, пойти ли в главную столовую академии и отметить там, или набрать всяких вкусностей и остаться дома. В конце концов, сошлись на втором.

Факультет магии, как профильный в академии, мог похвастаться собственным зданием общежития. А высшие группы факультета, как самые престижные, получали дополнительные привилегии в виде личных комнат для каждого студента и большой гостиной. По идее сюда без приглашения остальным студентам нельзя было даже заходить. Хотя, конечно, это правило постоянно нарушалось. Но в целом гостиная высших групп факультета магии была всё-таки достаточно приватным местом.

Когда компания вернулась сюда из столовой, в помещении можно было увидеть лишь полдюжины человек. С учётом буднего дня и близящихся экзаменов немногим было интересно праздное ничегонеделанье. Кто-то сидел с книгой у камина, кто-то играл в карты, кто-то просто болтал. Правда, с появлением шумной компании всё внимание переключилось именно на них.

– Мы тут собираемся День Рождения праздновать, – начал Рыцарь, за эти два месяца уже прочно закрепившийся в роли лидера компании. – Если кто-то хочет – присоединяйтесь, если нет – извините за шум.

Трое студентов сразу поднялись с мест и, поздравив Лани с праздником, разошлись по своим комнатам. Ещё один, бросив слегка недовольный взгляд на компанию, молча вернулся к книге.

– А мы к вам, если не против, – девушка лет семнадцати с короткой стрижкой каштановых волос, встав, двинулась к ребятам, потянув за собой явно не слишком довольного таким раскладом парня.

– Да, конечно, мы же пригласили, – Мари вышла чуть вперёд. – Иния, правильно?

– О, ты меня знаешь?

– Сложно не знать внучку нашего ректора.

Лаз с удивлением глянул сначала на Штучку, а потом на Инию. Внучка Савойна была похожа на деда разве что цветом глаз. Очень светлые, с определённого ракурса или издалека они могли создать впечатление, что радужки нет вовсе, и выглядеть это могло даже жутковато. Но, что Савойну, что Инии это шло и довольно быстро переставало привлекать внимание.

– Действительно. Если бы я кому-нибудь говорила свою фамилию.

С лица девушки резко пропала улыбка, и в воздухе повисло неприятное напряжение. К счастью, Мари тут же разъяснила причину своей осведомлённости.

– Я знаю о тебе от своего отца, он работал на господина Листера. Мари Эраль, очень приятно.

– Дядя Павос? – Иния тут же расслабилась. – Он говорил, что у него дочь, но я даже не думала, что ты тоже здесь учишься.

– Ага. Первый курс.

– Первый? – девушка обвела компанию взглядом, словно видела впервые. – Но ты же…

– Слишком старая для первого курса? – усмехнулась Мари, подтягивая к себе и приобнимая Малютку. – Так получилось.

Почему Лазарг поступил на первый курс в двадцать один, было понятно. Для его семьи было невозможно оплатить обучение, и лишь организованный Савойном всеобщий набор дал молодому человеку шанс. Почему Джи поступил в восемнадцать, тоже все знали. Несмотря на отличный потенциал, парня прочили на место наследника торговой компании семьи Даз и, опять же, его отец отправил сына в академию магии только из-за уникальности случая. А вот почему Штучка так поздно пошла учиться, было непонятно. Но раскрывать правду девушка не спешила.

Очередную паузу прервала Лани.

– Приятно познакомиться, меня зовут Ланирис, – со своей всегдашней непосредственностью она протянула Инии руку. – Сегодня у меня День Рождения.

– Мне тоже очень приятно, – улыбнулась девушка, явно обрадованная возможностью соскользнуть с неловкой темы. – Я, как уже сказали, Иния, это, – она показала на своего спутника, – Ксанис. Поздравляю с праздником.

– Всем привет, – кивнул молодой человек. – С Днём Рожденья.

А дальше всё пошло уже куда свободнее. Иния убежала на пару минут и вернулась с красивым шарфом Лани в подарок. Ксанис, сходивший за гиммой, местным аналогом гитары, прекрасно поставленным голосом спел для именинницы несколько лирических песен. Запасы принесённых из столовой угощений и напитков стабильно уменьшались, а градус веселья, наоборот, не прекращая рос. Где-то через час тот студент, что остался сидеть в кресле и читать, встал и, выразив своё неудовольствие, удалился, но это стало причиной лишь для очередной порции смеха.

С подачи Лаза ребята приобщились к земным шарадам, крокодилу и сломанному телефону, оставшиеся от ушедших старшекурсников карты также были пущены в ход. Рассказывались истории и анекдоты, а потом начались и танцы, для чего с середины комнаты к стенам были сдвинуты все диваны и кресла. Ксанис и Черныш, прекрасно игравший на чём-то вроде флейты, выступили в роли музыкантов, а Жарди, у которой оказался очень красивый и глубокий голос, стала дивой вечера.

Лаз, несмотря на свою нелюбовь к танцам, не устоял и был вытянут на «танцпол». Один раз с Мари, один с Алексис и один, естественно, с Лани. Правда, «лапка» не была рассчитана на очень сложные движения, так что выходил Лаз только на условные медляки, чему девушки явно не были рады, но он сам в эти моменты даже благодарил ограничения конструкции своего детища. Потому что, даже несмотря на то, что двигала его тело магия, за три танца Лаз успел порядком устать и в конце просто плюхнулся в одно из кресел, тяжело дыша и утирая выступивший на лбу пот. Всё-таки его тело было слишком слабым, даже для таких нагрузок.

Между тем праздник лишь приближался к апогею. Быстрые и энергичные мелодии звучали всё чаще, к ним пару раз даже приходили с жалобами, но обезоруживающее обаяние Мари и строгая вежливость Лазарга каждый раз спасали ситуацию. В конце концов, Лаз даже начал грешить мыслями о том, что стоит, пожалуй, попробовать осилить ещё один танец, но в этот момент в соседнее кресло опустился Аватар.

– Классно! – раскрасневшийся парень горящими глазами провожал кружащихся по «танцполу» девушек.

– Согласен, – Лаз кивнул. – Твоя сестра замечательно поёт.

– На всех праздниках её заставляют что-то петь. Жарди, спой, ты же не хочешь расстроить тётушку? Затюкали в конец, – в голосе Клода проскочило раздражение, а судя по резко изменившейся интонации, он передразнивал кого-то из своей семьи. – Я, если честно, очень удивился, что сегодня она сама вызвалась.

Несмотря на то, что матери у этих двоих были разные, их отношения были почти такими же крепкими, как и у Лаза с Лани, и за сестру парень был готов порвать кого угодно.

– Значит, этот праздник ей важнее, – подал голос Лаз.

– Похоже. А может, дело просто в том, что тут нет тётушки Трук.

– Что, такая противная тётушка?

– Жутко противная! – кивнул Клод, картинно передёргивая плечами. – Толстая, потная, руки всегда липкие из-за того, что она постоянно что-то сладкое ест… брр-р! А ещё здоровенная такая волосатая бородавка под глазом! – Парень продемонстрировал размер бородавки и, если верить ему на слово, тётушку Трук должно было постоянно тянуть в сторону.

– Должно быть, жабу поцеловать пыталась.

– При чем тут жаба?

Лаз вздохнул. До сих пор не получалось привыкнуть до конца, что он был в другом мире.

– Ну есть такое, что, если жабу в руках подержать, потом на руках будут бородавки. А если попытаться её поцеловать и промахнуться…

– Это какого же размера должна быть жаба, чтобы от неё такие бородавки появлялись?! – в притворном ужасе воскликнул Аватар, задирая голову к потолку, словно пытался охватить взглядом гигантское земноводное. – А может быть, она сама жаба?! Это бы многое объяснило…

Лаз не выдержал и расхохотался.

– Если твоя тётя – жаба, то ты, получается, тоже. Ничего не хочешь мне рассказать?

– Да она – не тётя, а бабушка. Не родная, к тому же. Чья-то там жена, не помню, чья.

– Ну смотри… Хотя то, что ты состоишь с жабой лишь в дальнем родстве, не сильно улучшает ситуацию.

– Да? А твои родственники кто? Богомолы?

– Почему богомолы? – теперь уже Лаз не понял шутку.

– Ну из-за рук, – Клод подтянул руки к груди, изобразив постоянно сложенные лапки насекомого.

До Лаза дошло. Из-за того, что его руки, по факту, были совершенно бесполезны после случая в королевском дворце, раньше он пристёгивал их ремнями к телу, словно ходил в смирительной рубашке. Но после того, как узнал про трансформации, и то, что возможно вернуть себе работающие конечности, он решил снова начать пользоваться руками, пусть даже травмированными. Просто чтобы окончательно не забыть, как ими управлять. Однако, из-за того, что кисти приходилось держать в плотных перчатках, а сжимать пальцы у него всё ещё не получалось, со стороны он, должно быть, иногда и правда походил на богомола или тираннозавра.

Глянув на Клода, Лаз снова громко рассмеялся. Этим Аватар ему и нравился – своей абсолютной непосредственностью. Ведь парень уже был вполне взрослым и прекрасно понимал, что его слова могут быть, мягко говоря, неуместными. Девяносто девять процентов людей не решились бы даже просто упоминать столь щекотливую тему, а Клод ещё и шутить умудрялся. И делал он это не со зла и не потому, что не понимал неоднозначности своих шуток, даже наоборот. Просто за те два месяца, что они были знакомы, Аватар успел достаточно хорошо изучить характер своего маленького друга, чтобы понимать: с ним на такие темы шутить не возбранялось, и скорее всего Лазу даже понравится.

Больше всего Лаз не терпел в окружающих жалость к себе. «Хождение на цыпочках», словно вокруг умирающего. С самого первого дня знакомства он постарался поставить себя так, чтобы новые друзья воспринимали его как полноценного человека, а не как калеку. И Клод зашёл в этом плане дальше всех, без опаски шутя на запретные, казалось бы, темы.

– А богомолы дружат с жабами? – спросил Лаз, отсмеявшись.

– Чёрт знает, если честно.

– Ну давай тогда считать, что дружат.

– Давай, – Аватар со смехом протянул ладонь для рукопожатия.

Праздник закончился в первом часу. Закончился бы и позже, но разгонять ребят пришёл уже лично Дизаль Монтак, с которым спорить уже никто не решился. К тому же на носу были экзамены, и пусть этот факт редко когда останавливал молодёжь в стремлении к безделью, лучше было всё-таки не нарушать режим сна.

Так что, распрощавшись, все разошлись по комнатам и, уставшие и довольные, улеглись спать.

Глава 21

Курс теории энергии души вёл единственный человек в академии, способный назвать Савойна Листера младшим. Профессору Атраксу Сатовалю через пару лет должно было стукнуть сто. И несмотря на свой, мягко говоря, преклонный возраст, он всё ещё довольно бойко вёл лекции, иногда шутил, причём вполне удачно, заигрывал со студентками и даже порывался пить со студентами. Хотя по личному распоряжению ректора старичку ни в одной столовой академии не наливали ничего крепче виноградного морса.

И, конечно, его лекции были горячо любимы всеми курсами, потому что, во-первых, профессор Сатоваль по-настоящему интересно рассказывал, а во-вторых, всегда был не против отложить основную тему занятия и просто поговорить со студентами почти на любые отвлечённые темы. По академии до сих пор ходила история о том, как семь или восемь лет назад с занятия профессора Сатоваля, стоявшего последним в расписании, студенты разошлись только под утро, когда надо было идти на новые лекции, так заслушались рассказами старичка о делах давно минувших дней.

Однако, чтобы отвлечь старичка от основной темы занятия, нужен был определенный навык. И среди первокурсников этим навыком лучше всех владел именно Лаз.

– Профессор! – его звонкий голос сбил Атракса с мысли, чуть поморщившись, он обернулся к мальчику. – Вы верите в какого-нибудь бога?

– Бога? Знаете, молодой человек, это, и правда, интересный вопрос, – по рядам прошлась волна разочарованных вздохов: те, кто ставил на то, что Лаз на этот раз провалится, расставались с деньгами. Никто не понимал, как именно девятилетний ребёнок каждый раз задевал своими наглыми вопросами тонкие ниточки воспоминаний в голове Атракса, но у него получалось минимум четыре раза из пяти. – Как-то в молодости я проходил стажировку в Нерии и там встретил одного крайне занимательного персонажа…

Нет, конечно, Лаз не срывал каждое занятие профессора Сатоваля, хотя бы потому, что ему было интересно то, о чём тот рассказывал. Но в такой день, когда за окном в зените стояло жаркое солнце, пробивая воздух аудитории столбами мельчайших пылинок, когда всего через полторы недели должны были начаться летние каникулы, вторые по длине в году, когда все промежуточные экзамены уже сданы – в такой дело было бы настоящим упущением просидеть больше часа, слушая о тонкостях взаимодействия души с твёрдыми материалами.

– Старичок, как всегда, на высоте! – Аватар, улыбаясь от уха до уха, спрыгнул с верхних уровней аудитории прямо перед Лазом и остальными.

– Ты чего так светишься? – Рыжик настороженно уставилась на брата.

– Ну… – Клод выдержал достаточно долгую паузу, победоносным взглядом обводя друзей. – Я закрыл последние долги! Теперь я свободный человек до начала занятий!

– Супер! – Штучка подошла последней, теперь высшая группа первого курса факультета магии была в полном составе. – Кто-то ещё остался должником?

– Клод был последним, – Лаз покачал головой. – Даже Варвар всё сдал ещё неделю назад.

– «Даже»? – Джи хотел было возмутиться, но потом осознал невозможность нахождения хотя бы одного аргумента в свою защиту. – Ладно. Да, даже я.

– Так теперь мы все можем со спокойной душой отправляться на каникулы?! – Рыжик едва не подскакивала от возбуждения.

– Именно так. И у меня есть отличное предложение, куда отправиться, – Рыцарь взял слово. – Давайте поедем в мою деревню. Она находится между великими озёрами. Прекрасная природа, свежесть, всегда есть где искупаться – отдохнём недельку-другую, а там может куда-нибудь ещё двинем.

– Я за! – Лани радостно закивала, и Сариф, увидев это, поспешил кивнуть следом.

– Я тоже!

– Ага.

– Вперёд купаться и загорать! – Штучка, чья одежда с повышением дневной температуры всё меньше и меньше соответствовала дресс-коду академии, пожалуй, прекрасно могла бы достаточно равномерно загореть даже в таком виде. Но, похоже, девушка хотела раздеться ещё больше, чему никто из парней, естественно, даже не думал сопротивляться.

– Надо у родителей спросить, но, думаю, мне тоже разрешат.

– Отца спрашивать не стану, – буркнул, как всегда, немногословный Варвар. – Хватит, что не последним отстрелялся.

– Нас тоже должны отпустить.

– Вы, как всегда, всё решили без меня, да? – Тиммилини, всё в том же чёрном наряде, несмотря на жару, недовольно покосился на друзей.

– Ладно тебе, Черныш, в итоге всё ведь получается отлично!

– Это как в первый раз, когда я потерял сознание от удара в челюсть, или как во второй, когда чуть не свалился с обрыва, или как в третий, когда за нами гонялась стая волков?!

Лаз, явно не ожидавший такого в ответ на свои слова, немного смущённо пожал плечами.

– Могу тебя заверить, что в этот раз все будет нормально. Рыцарь же не просто так нас туда зовёт, у него, наверняка, всё продуманно.

– Дьяволёнок прав. Тим, это самое спокойное место во всей стране.

– Ладно уж…

– Отлично! Мы едем купаться!

В путь компания выдвинулась спустя несколько дней, когда все разрешения получены. В назначенный день у ворот академии, выходящих на один из мостов-виадуков, ребят уже ждал вместительный экипаж. Отец Варвара был настолько обрадован тем, что сын, наконец, взялся за что-то всерьёз и с отдачей, что организовал транспорт для всех десятерых. А с учётом богатства семьи Даз, ехали ребята с максимальным комфортом. Правда, за пару сотен километров до цели нормальные дороги кончились и ехать пришлось практически по бездорожью. Если бы транспорт тащили обычные лошади, возможно они бы и застряли где-то на полпути. Однако, двигался экипаж благодаря силе четверых магов, так что неровная поверхность лишь снизила их скорость, никак не сказавшись на комфорте поездки.

И встреча высшей группы первого курса факультета магии тоже прошла на уровне. Конечно, ни о какой аристократической роскоши речь не шла, но деревенские брали искренностью и радушием. Местные жили одной сплочённой семьёй, так что успех Рыцаря на вступительных испытаниях этой зимой праздновали всей деревней, а друзья Лазарга автоматически стали друзьями каждого жителя.

Гости получили маленькие, но уютные домики, праздничный стол из всего, что могли предложить окружающие деревню леса и поля, а также бесконечное количество тепла и внимания. В первый день, правда, ребята никуда особо не успели. Приехали они уже во второй половине дня, и пока встреча, пока разборка вещей, пока знакомство – уже начало темнеть. Так что осмотр достопримечательностей было решено отложить на завтра. Впрочем, по этому поводу никто сильно не расстраивался, у них было больше двух недель в этом месте и всё, что было запланировано, за это время наверняка будет воплощено в жизнь.

Так что компания осталась за праздничным столом и разошлась уже затемно.

– Почему не спишь? – Лазарг, немного пошатываясь, подошёл сел на ступеньки террасы. Молодой человек, как хозяин вечера, выпил довольно много.

– Любуюсь небом, – Лаз сидел в кресле-качалке, сплетённом из ивняка, закутанный в несколько пледов. Несмотря на летнюю пору, по ночам на улице его слабому организму всё-таки требовалась перестраховка.

– Да, небо здесь невероятное, – кивнул Рыцарь, окончательно ложась на ступени и закидывая руки за голову. – В академии и, тем более, в Апраде такого не увидишь. Ты знаешь какие-нибудь созвездия?

– Некоторые, – кивнул Лаз одновременно собеседнику и самому себе.

Небо Люпса было одновременно похожим и непохожим на земное. Узор лунных кратеров, если Лаз помнил правильно, сильно отличался от такового на спутнике его родного мира. И звёзды, пусть и были всё также прекрасны, складывались в совсем иные очертания. Созвездия Охотника, Водопада, Копья, Гиммы, и многие другие небесные узоры в который уже раз подтверждали: он в совершенно ином мире. И это было одновременно поразительно и страшно.

Лазарг прервал поток его мыслей.

– Запоминай побольше, потом с девушками пригодится.

– А ты что, пользовался такими приёмами? – усмехнулся Лаз, глядя на друга, который странным образом был одновременно и вдвое старше, и вдвое младше него самого.

– Бывало… – Рыцарь попытался кивнуть, но лишь сполз вниз по ступенькам. Выругавшись про себя, молодой человек вернулся на место и продолжил говорить. – Девушки, они, знаешь… – он запнулся, захмелевший мозг отказывался подбирать нужные слова.

– Девушки любят ушами.

– Точно-точно! Молодец, хорошо сказал. Любят ушами… всё правильно. И не только то, что ты говоришь, но и как говоришь…

– А ты Мари уже что-нибудь говорил? – Лаз с улыбкой посмотрел на резко обернувшегося к нему друга.

То, что между этими двумя существовала какая-то химия, было заметно практически с самого начала учёбы. После того, как Рыцарь схлопотал по голове, защищая платье девушки от незавидной участи, она явно начала смотреть на молодого человека в особенном ключе. А сам Лазарг глядел на Штучку с придыханием ещё с самой первой минуты знакомства. Однако, что он, что она, так и не сделали ни единого шага навстречу друг другу, хотя уже успели завести в академии отношения, у обоих не слишком удачные. И Лазу было интересно, почему всё так.

– Не знаю даже… – тому, что девятилетний пацан способен заметить напряжение между ним и Мари, Рыцарь уже даже не думал удивляться. За четыре месяца с начала учёбы в сознание каждого из их группы прочно въелось осознание: Лаз знает и понимает куда больше, чем доступно любому обычному ребёнку. – Думаю, мы оба боимся, что если что-то начнётся и закончится неудачно, то вернуть всё, как сейчас, не получится, и всё станет слишком сложно и непонятно, и не только между нами, но и в нашей компании вообще… ну, то есть… Понимаешь?

– Ну, примерно, – длинные предложения Лазаргу сейчас давались с немалым трудом.

– Ну и вот, – Рыцарь вздохнул и с забавным хрустом потёр отросшую щетину. – Пусть уж лучше всё остаётся так.

– Лучше для кого? – усмехнулся Лаз, вдруг почувствовав себя каким-то старым. – Я, конечно, понимаю, о чём ты, но на твоём месте я бы потратил эти каникулы с пользой.

Поймав на себе теперь уже по-настоящему удивлённый взгляд Лазарга, он широко улыбнулся, после чего встал из кресла и медленно потащил своё тело в дом. «Лапку» он снял, чтобы не отвлекала, так что перемещаться нужно было аккуратно, чтобы ничего себе не повредить.

– Ты куда?

– Спать. Становится слишком холодно, мёрзну.

– Эм… – видеть подобное недоумение на лице молодого человека было очень забавно и Лазу стоило большого труда не рассмеяться. – Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Озеро Анм, расположенное к северу от Апрада, было самым крупный пресноводным водоёмом в стране и одним из самых популярных мест отдыха. Люди приезжали сюда, чтобы сбежать от городской суеты, купаясь в кристально чистых водах, сидя на берегу с удочкой или просто проводя дни в праздном безделье.

Два меньших брата Анма, озёра Тарис и Илис, названные в честь величайших королей прошлого, были куда спокойнее. Причиной тому был непосредственный указ дворца, изданный почти сто пятьдесят лет назад: объявить местность вокруг этих водоёмов заповедной зоной, дабы почтить память предков.

В результате Тарис и Илис окружали только редкие деревеньки, в которых проживали коренные жители этого района. Одна из таких деревенек и была родиной Лазарга.

– Ух, хорошо! – Штучка была бы шикарна даже в нищенском рубище, так что купальник, пусть и закрытый, смотрелся на девушке просто божественно. – Дьяволёнок, точно не хочешь искупаться? Снимай свою эту лапку и давай к нам!

– А потом все оставшиеся каникулы лежать в доме с ожогами? – альбинизм, кроме специфичного цвета глаз и волос, одарил Лаза крайней чувствительностью к солнечному свету. Тем более, такому жаркому. – Нет, спасибо. Мне и отсюда открываются великолепные виды.

– Маленький проказник! – красавица надулась и сложила руки под идеальной грудью. – Нет, так не пойдёт. Лани, плесни-ка в него!

– С удовольствием!

За эти месяцы они научились очень многому. Отчасти в этом была заслуга самого Лаза: видя, с каким старанием занимается девятилетний ребёнок, остальные просто не могли себе позволить отлынивать. Столкнись сейчас их компания с теми старшекурсниками – победила бы, даже не вспотев. Так что для Лани, которой не так давно исполнилось тринадцать, провернуть нечто подобное было довольно просто. В разлёгшегося на шезлонге мальчика отправилась большая капля размером с человеческую голову.

Вот только сам Лаз продвинулся куда дальше. Водяной сгусток, уверенным курсом летевший к цели, в метре от лежака словно наткнулся на невидимую стену, лопнув красочным фонтаном брызг.

– Нечестно! Я тоже так хочу! Как ты это делаешь? – Малютка застучала по мелким волнам кулачками.

– Уже тысячу раз тебе объяснял, – Лаз лениво закрыл глаза, а в воздух из озера поднялась точная копия капли Лани. – Представь, что ты создаёшь из телекинеза форму для жидкости.

– А я тебя в тысячный раз спрашиваю: какой это образ? Я могу представить колбу с жидкостью, но ведь ты с этой водой можешь делать, что хочешь. Не понимаю, как!

– Могу, – с хитрой улыбочкой на лице и так и не открыв глаза, Лаз поочерёдно придал капле формы кролика, ключа, акулы, потом написал воздухе слово «Могу», а под конец, когда этого никто не ожидал, отправил воду прямо сестре в голову.

– Дьяволёнок, прекращай издеваться над девочками! – Рыцарь, тяжело дыша, плюхнулся на соседний шезлонг. Он с остальными парнями только что закончил партию в игру, отдалённо напоминающую земное водное поло.

– Вот-вот! А то мы на тебя обидимся! – Рыжик, бывшая у ребят судьёй, погрозила ему пальчиком.

В ответ Лаз только улыбнулся ещё шире и снова закрыл глаза. Сознание, разморённое теплом, весельем и покоем, отключилось, и он погрузился в крепкий сон.

Глава 22

Он бежал. Во сне всегда так – нет начала, непонятно, что там, позади, от чего или куда бежишь.

Ещё было устойчивое ощущение, что если он не поторопится, то будет очень плохо. Правда, кому плохо? от чего?

Вокруг была пустота, почти такая, какую он помнил по существованию без нервной системы, тогда, в качестве души. Но постепенно ничто начало приобретать цвет. Сангрия, бордовый, сольферино, красный, алый…

Алый. Всё вокруг окрасилось цветом свежей артериальной крови.

А потом… он проснулся.

Закат над тихим горным озером был поистине прекрасен. Полное безветрие превратило водную гладь в идеально ровное зеркало, повторяющее до последней детали деревья, небо, облака… казалось, что это не вода, а окно в другой мир, очень похожий на этот, но чуть-чуть лучше. Там, в отражении, люди были добрее, судьба – благосклоннее, а жизнь – прекраснее. И желание прыгнуть в этот мир зазеркалья, повторив подвиг Алисы, было невероятно сильно.

Лаз не знал, как долго созерцал этот идиллический пейзаж. Минуту? Десять? Больше? Ему было бы всё равно мало. Но потом в просыпающемся сознании что-то щёлкнуло. Не было слышно голосов друзей.

– Ох… ещё сон этот… – поднявшись на локтях, мальчик огляделся по сторонам. Никого. Ни богатырских выкриков Варвара, ни задорного щебетания Лани, ни вечно сонного голоса Черныша. Он был один на берегу. – Забыли они про меня, что ли?

Быстро застегнув телекинезом все защёлки на «лапке», Лаз быстрым шагом двинулся в сторону деревни. Всего минут через пятнадцать он должен оказаться на месте.

А вот и знакомая опушка…

Сердце пропустило удар. Что-то было не так. Что-то невероятно важное, настолько, что невозможно было не заметить… что-то…

На одних рефлексах Лаз откинул себя магией в сторону, но всё равно, бок обожгло дикой болью. Лёгкая летняя рубаха сразу потяжелела от пропитавшей ткань крови, тело в месте ранения сразу начало неметь.

Пожалуй, именно так земной фольклор представлял оборотней. Длинная свалявшаяся шерсть, отблёскивающие сталью когти, острые клыки, наполняющие ощеренную пасть и пара сияющих как фонари глаз. Тварь стояла на четвереньках, но даже так была ростом с Лаза. Думать, какой высоты она будет, если встанет на задние лапы, совсем не хотелось. Изучающе оглядывая мальчика, видимо, удивлённый тем, что он всё ещё жив, монстр, тем не менее, продолжал двигаться, обходя свою жертву по широкой дуге.

«Отрезает путь к деревне», – подумалось Лазу, а потом, как-то сразу, пришло осознание: это существо разумно. Уже почти рефлекторно он открыл энергетическое видение и на лбу выступил холодный пот. Тварь почти светилась от переполнявшей её энергии, особенной, ни на что больше не похожей, той самой, что он сам так старательно поглощал последние полгода.

Перед ним был Зверь. Настоящий маг-трансформ, идеальная машина войны, стоившая на поле боя сотни обученных солдат. И этот маг нападал на него с одной-единственной целью. Убить.

Первой мыслью был побег, и, словно прочитав это в его глазах, Зверь снова бросился в атаку.

Телекинез поднял в воздух столб пыли, закрывая магу обзор, но на этот раз противником Лаза был не обрюзгший боров и не сборище воинов-недоучек. Лишённый зрения, оборотень всё равно с лёгкостью определил местоположение мальчика, может быть, на слух, а может, как настоящий волк, с помощью нюха, и нанёс новый удар.

Кровотечение было тут же остановлено, но этого явно было мало. Магия могла зажать рану, не давая вытекать лишней крови, но убрать само повреждение – совсем другое дело. Болевой шок, травмы внутренних органов, трещины в костях. Если всё так и продолжится, то он не долго сможет находиться в сознании.

В ход пошли камешки, мелкие ветки, опавшая хвоя, в лесу этого добра было навалом. Ему нужно было всего-ничего – замедлить противника, дать себе шанс скрыться. Шрапнель из подручных материалов сработала лучше, чем просто пыль, Зверь, морду которого бомбардировал природный мусор, затряс головой и недовольно зарычал.

Вот только маг-трансформ оставался магом. Лаз почувствовал знакомые колебания энергии и уже через секунду все снаряды, оказавшиеся в полуметре от головы оборотня, начали просто сгорать в пламени. А на ноге мальчика появилась очередная рваная рана.

К счастью, главным преимуществом «лапки» было то, что с её помощью Лаз мог двигаться, пока оставался в сознании. Никакие травмы не влияли на скорость или манёвренность, просто потому что само тело было лишь вынужденным балластом. Ему могли даже сломать позвоночник, парализовав весь организм, но пока разум не погрузится во тьму, он сможет продолжать.

В голову пришла ещё одна идея и в следующую секунду под опорной ногой Зверя появилась глубокая яма. Телекинез, всё-таки, был универсальной магией. К сожалению, тело мага-трансформа, напитанное энергией под завязку, снижало влияние любой магии, иначе Лаз мог бы попытаться просто обездвижить оборотня.

Но даже так, у него получилось сильно замедлить монстра. Пока Зверь вытаскивал ногу из дыры, мальчик успел унести своё тело магией на добрых полсотни метров.

И вот оно, казалось, спасение… а потом Лаз, полностью сконцентрировавший внимание на оборотне у себя за спиной, обо что-то споткнулся и полетел вверх тормашками.

Клод Шинил, Аватар, раздолбай и отличный друг, лежал на земле бесформенной грудой. Всё его тело было изломано, шея свёрнута на бок, левая рука отсутствовала, живот превратился в кровавое месиво из крови, кишок и их содержимого. В глазах четырнадцатилетнего парня застыли боль и страх.

Лаза, осознавшего, ЧТО стало причиной его падения, вырвало желчью, едкой, липкой, отвратительной. Неуклюже перебирая ногами, он отполз подальше от того, что осталось от его друга и прижался спиной к дереву. Разум начал погружаться в пустоту. Такое уже было, там, в пустыне африканского континента, когда на него с диким взглядом шёл добрый доктор Вайдо Янсонс, размахивая скальпелем. И вот, сейчас повторялось вновь. А затем под древесным сводом раздался тихий, ни на что не похожий звук. Словно кашляли разом десяток больных. Это смеялся Зверь.

– Вот что бывает с теми, кто меня злит, – его голос был сиплым, слова давались нечеловеческой глотке с большим трудом. Когтистый палец указал на небольшой порез у оборотня подмышкой – Он был единственным из той компашки, кто смог меня ранить. За что и поплатился.

Лаз не реагировал.

– Ты меня слышишь? – Зверю явно не нравилось, что его игнорировали. – Твои друзья, а я уверен, что они – твои друзья, сейчас лежат там, подальше, без сознания. Я буду убивать их по одному, медленно, мучительно, за то, что сделал этот пацан. Всех порешу, оставлю напоследок только красотку, она должна будет смотреть, как умирают её друзья. Потом я отымею её, плачущую, кричащую, а потом откушу ей голову. Хочешь на это посмотреть, или мне тебя отпустить?

Ноль реакции.

– Ты слышишь, что я тебе говорю?! – рёв оборотня разнёсся по лесу. – Мне не интересно убивать тех, кто молчит в процессе! Давай, моли о пощаде, вопи, вой, кричи! – маленькое тело поднялось в воздух и огненно-жёлтые глаза встретились с кроваво-красными. – Давай же! Говори хоть что-то! Скажи, почему я не должен тебя убивать!

Три тени, стояли у него за спиной.

Три человека. Учёный, солдат и доктор. Они стояли там молчаливыми судьями, наблюдая за его, Лаза, жизнью. Они хотели, чтобы он прожил достойную жизнь: честную, мирную, праведную. Когда-то очень давно он пообещал им и самому себе, что так и поступит. И первым пунктом этого обещания значилось, что он не будет решать чужие судьбы. Не будет, как эта богиня, выбирать, кому жить, а кому умирать.

Он обернулся. Три тени с непониманием взглянули в его глаза.

«Простите, – он говорил, но не чувствовал раскаяния. Потому что это обещание было невыполнимо. – Вы ошибались, и я ошибался. В этом мире есть люди, заслужившие смерть».

Турбас Дайло был уже довольно стар. Он не знал точно, сколько ему лет, потому как в каменных клетках Лакнии время определить невозможно, но ему точно было больше шестидесяти. Сегодня был странный день. Вначале он наткнулся на группу малолеток, но, когда уже собирался их всех порезать и отправляться дальше в глубь Кристории, один парень ранил его магией воздуха. Мелкий пацан, годящийся Зверю во внуки. Конечно, это его разозлило. А потом другой, ещё более мелкий мальчишка, умудрился почти сбежать от него, к счастью, наткнулся на труп приятеля и впал в ступор.

Его переполняла злость. Может, на эту компашку, а может, на самого себя за то, что стареет и теряет хватку. А ещё он не чувствовал вкуса человеческой крови с самого Карбаша, поэтому и решил немного отвести душу. Ему всегда нравилось слушать, как его жертвы кричат от боли и ужаса.

В какой же момент всё пошло не по плану?

Паренька, которого он крепко держал за горло, вдруг окружила взвесь иссиня-чёрного, с красными искорками тумана. Турбас прекрасно знал, что это означало. Форма Зверя.

В принципе, он бы и не удивился. Судя по навыкам этой компании, они были учениками какой-то академии. Так что знание о магии трансформации не было чем-то странным. Вот только было одно «но». Визуальный эффект от применения формы Зверя почти всегда имел тот же цвет, что и душа, какой она виделась магу. Это было чем-то подсознательным, основывающимся на самовосприятии и тому подобном.

Турбас видел много Зверей и ещё больше магов-трансформов. Но ещё никогда в жизни он не видел, чтобы магический туман был хотя бы тёмным. А у мальчишки он был чернильно-чёрным. Либо этот пацан каким-то образом специально изменил его цвет, либо…

Тупая боль резко охватила всю правую половину волчьей морды. Турбас пошатнулся и схватился за едва не вывихнутую челюсть. Мальчишки-мага в его руке уже давно не было. Инстинкты во всю глотку вопили об опасности, оборотень дёрнулся, желая принять удобную и выгодную низкую стойку, но опоздал. В грудь слева врезалось что-то тяжёлое и твёрдое, ломая рёбра и выбивая из тела воздух.

Парень уже стоял в нескольких метрах от Зверя, всё такой же маленький и щуплый, но, как профессиональный маг-трансформ, Турбас мог заметить разницу. Кожа мальчишки посерела, став такой, какой не бывает даже у смертельно больных, черты лица заострились, а красные от снежного проклятья глаза теперь излучали неясный кровавый свет. Не такой, как у оборотня, яркий и резкий, но от того не менее пугающий.

Взревев, Зверь рванулся в бой. Ему нужно было прикончить паренька, свидетелей оставлять было нельзя. Да и слишком странным был этот пацан. Однако, сделав пару шагов, Турбас понял, что его что-то держит. Он рванулся раз, другой, но вырваться так и не смог. Отводить от противника глаза было глупо, но давление становилось всё сильнее, Зверь уже чувствовал боль в правой ноге, так что пришлось извернуться всем телом, чтобы понять причину.

На секунду ему показалось, что вокруг лодыжки обвилась громадная змея, но правда была ещё более невероятной. Толстенный корень, словно живой, держал Зверя за ногу, всё сильней и сильней сдавливая плоть. Взревев, Турбас ударил деревяшку когтями пару раз, но даже отрубленный корень продолжал давить, явно намереваясь сломать оборотню кости.

И разорвав растение в клочья, оборотень понял, что это ему удалось. Щиколотка стремительно опухала и дико болела. Правая нога, фактически, пришла в негодность. Однако, на этом ничего не закончилось.

Не успел Турбас разобраться с корнем-змеёй, как в глаза ударил яркий свет. Заклинание, которое он поставил от мелкого мусора, что мальчишка в него швырял, всё ещё было активно, и именно оно и стало причиной вспышки. А потом левая половина мира погрузилась в вечный мрак. Взвыв, оборотень схватился за глазницу, только чтобы найти в ней оплавленный кусок камня. Череп снаряд не пробил, лишившись почти всей скорости и импульса, но глаз уже было не восстановить, ни в этой, ни в человеческой формах.

– Мелкий гадёныш! – рёв Зверя, оглушительный и страшный, разнёсся по стремительно темнеющем лесу.

Турбас, не помня себя от злости, рванулся туда, где чувствовал знакомый запах ненавистного мальчишки. Но взгляд оборотня всё ещё был нечётким, и когти воткнулись в ствол дерева, пройдя лишь сквозь тонкую ткань окровавленной рубашки. А потом его грудь, там, куда пришёлся самый первый удар, обожгло адским огнём. Он клацнул зубами, не глядя, вниз, туда, где должна была быть голова проклятого мальчишки. И да, ощутил на зубах приятный до одури вкус человеческой крови, но боль в груди стала лишь сильнее.

Когда Турбас, сжимая клыками кусок плоти, опустил свой, теперь единственный глаз вниз, на Лаза, вбившего свою, теперь единственную руку оборотню в район сердца, на морде Зверя читалось лишь искреннее удивление. Он не умер. Доведённая до предела выносливость формы Зверя позволила Турбасу Дайло жить даже с дырой в груди. Вот только он прекрасно понимал: стоит пацану сделать короткое движение, и его сердце будет разорвано. Никто, даже Зверь, не выживет после такого.

– Пож-к-ках… – рот наполнился кровью, не дав закончить просьбу о пощаде.

Он не хотел умирать. Никогда не хотел. Он боялся смерти. Чувствовать себя выше других было невероятно приятно, но именно страх был движущей силой всей его жизни. Турбас сбежал от пьяницы-отца, грозившего прикончить сынка за неуспеваемость в академии, сбежал из армии, когда стало понятно, что из следующего боя он может не вернуться, сбежал из Кристории, когда на розыскных листах с его портретом вместо слов «Доставить живым» появилось «Живым или мёртвым». А потом сбежал и из Лакнии, когда тюремщики, наконец, поняли, что он не сможет им ничего рассказать. Страх всегда придавал ему сил. Он ведь столько раз ускользал из цепких лап смерти. Может быть, удастся и сейчас?

А потом Дьяволёнок заговорил.

– Мы сыграем в игру, – в красных глазах Лаза полыхало алое пламя безумия. – Ты назовёшь причину, почему я не должен тебя убивать. Даже нет, я буду более великодушным и дам тебе не одну, а три попытки. Давай! Моли, кричи, вой, вопи! Я хочу знать, зачем оставлять тебя в живых!

Оборотня пробила мелкая дрожь. Это ведь были его слова, сказанные буквально минуту назад. Похоже, прав был его детский учитель истории – всё в этом мире имеет свою цену.

– Я… кха-х! не хочу умирать! – Турбас сказал это и сразу понял, что точь-в-точь повторяет слова собственных жертв. Ощущать себя с другой стороны смертоносного клинка было ужасно. Ответ не заставил себя долго ждать.

– Аватар тоже не хотел, – Зверь почувствовал, как сдвинулась в его груди маленькая ручка, ещё немного приблизившись к дрожащему сердцу. – Один.

– Я могу… могу дать тебе де… кха-кха…! Денег!

– Не интересно. Два.

– Ты ведь не убийца!

– Я… – ладонь мальчика немного расслабилась, и Турбас уже почувствовал лёгкий ветерок свободы. Всё верно, ведь для девятилетнего парня убийство – это нечто невероятное… – Я им не был.

В пустоте ночного леса эхом разнеслось короткое слово:

– Три.

Эпилог

Похороны в Кристории сильно отличались от земных. Не было чёрных цветов траура, не было торжественного погребения, не было заупокойных молитв. В местной религии вообще не существовало стройного понимания того, что ждало человека после смерти. Люди просто думали, что душа растворяется в мире, также как рассеявшееся заклинание.

Однако, будь то Люпс, Земля или любой другой мир, печаль и скорбь везде были одинаковы. На церемонии присутствовали все студенты высшей группы первого курса магического факультета академии. Ну, как все… Клод Шинил присутствовал лишь как призрак, витающий над головами живых. Девочки плакали, парни – старались не плакать. Лаз, впервые за несколько лет снова попавший в инвалидную коляску, отсутствующим взглядом смотрел куда-то в даль.

Кроме погибшего Аватара и самого Лаза больше никто серьёзно не пострадал. Ребята отделались порезами и синяками. Правда, Варвар получил сотрясение мозга, ударившись головой о дерево, когда Зверь отшвырнул тело великана в сторону. Но для Джи это было вполне обычным делом.

Самый же маленький студент Дома Магии теперь стал ещё меньше. Левый рукав Лаза висел плетью, пустующий от локтя и ниже. Искромсанная клыками оборотня, его рука уже тогда не подлежала восстановлению, тем более что от деревни Рыцаря до Апрада было больше суток езды. За это время в тканях, конечно, произошли необратимые изменения.

Однако, ему было плевать. С возвращения прошло уже больше недели, но Лаз до сих пор не сказал никому ни единого слова. Ни друзьям, ни родителям, ни сестре. Никто и не старался его растормошить, не имея возможности понять, что творится у мальчика в голове.

А творилось очень многое. Он думал о таком количестве вещей за эту неделю, что в другой момент, наверняка, спятил бы. Раз за разом прокручивая в голове его бой со Зверем, первый настоящий бой в его жизни, Лаз с каждым повтором всё чётче понимал три вещи.

Во-первых, он всё сделал правильно. Турбас Дайло, а именно так звали убитого им мага-трансформа, заслуживал того, что с ним произошло.

Во-вторых, он был слишком слаб. Да, он смог убить Зверя, невероятного противника, на поле боя способного раскидывать обычных бойцов как щепки. Вот только это было не прямое столкновение. Лишь трюки и финты, да, продуманные и приведшие в итоге к желаемому результату и да, победителей не судят, но этого было всё равно мало. Он должен получить силу не просто побеждать таких врагов, но побеждать их, не ставя под угрозу своих близких. Он не винил себя за то, что не успел вовремя, это была воля судьбы и случая. Вполне возможно, что не засни он на берегу и отправься в деревню вместе с друзьями, сейчас в Апраде проводилось бы на девять похорон больше. Но он винил себя за то, что едва не проиграл. Ведь, не вспыхни в нём та дикая ярость, он бы не смог вырваться из липких лап страха.

А в-третьих, Лаз с полной ясностью понимал, что ему, несмотря на весь ужас ситуации, понравилось то, что он испытал. Понравился адреналин, клокочущий в крови, понравилось находиться на грани, когда одна ошибка решает, будешь ты жить или умрёшь. Ведь тогда, в последнюю секунду, он вскинул левую руку вверх на удачу. Турбас мог попытаться достать его когтями в бок, и тогда именно Зверь бы победил. А ещё ему нравилось ощущать на своих пальцах кровь. Сколько бы он не держал ладонь под потоком ледяной воды, она всё равно чувствовала тепло вытекающей из живого тела жизни. Это было невероятно приятное ощущение.

И, как бы ему не хотелось, Лаз понимал, что с этой иглы ему не соскочить.

Никогда.

Домой они приехали уже затемно. Кресло-каталка проскрипела плохо смазанными осями на балкон дома, там Лаз после возвращения проводил большую часть своего времени. Родители, тяжело вздохнув, отправились к себе, а Лани села в комнате брата. Ей было больно и страшно, особенно теперь, когда Лаз вот так ушёл в себя и даже не реагировал на её присутствие. Девочке просто хотелось немного побыть здесь.

Клетка Принцессы пустовала, после возвращения компании ястреба отдали в питомник. В комнате было темно и неправильно тихо. Глубокое кресло, купленное по просьбе самого Лаза, стояло развёрнутое к стене, кровать не расстилалась уже несколько дней, а на столе лежал толстый слой пыли. Вернувшись домой, мальчик так ни разу за него и не сел, хотя раньше Лани, открывая дверь, девять раз из десяти видела белую голову, склонённую над какими-то чертежами.

Поднявшись, девочка подошла к рабочему месту брата. Столешница вся была в кляксах чернил, в порезах, каких-то точечках, оставленных, судя по всему, циркулем, когда Лаз втыкал инструмент в схему… верхний правый ящик был немного приоткрыт.

В другой день она бы так никогда не сделала, но сейчас Лани больше всего на свете хотелось ощутить себя ближе к брату, хоть как-нибудь. С тихим скрипом ящик был выдвинут. Свёрнутая в трубочку бумага. Снова какие-то чертежи.

– Странно… – протянула девочка, уже увереннее протягивая вперёд руку. Маленький изобретатель никогда не прятал своих работ, оставляя их прямо на столе. Да это и не было нужно, с какого-то момента домашние просто перестали их понимать.

– Ланирис! – сзади раздался громкий голос Лаза, но было уже поздно.

С большого белого листа на Лани смотрела страшная морда неизвестной твари. Горящие огнём глаза, ощеренная тонкими, словно иглы, зубами пасть, торчащие изо лба острые рога…

– Лаз… что это? – монстр был по-настоящему страшным, девочка почувствовала, как дрожат руки, сжимающие тонкую бумагу.

Мальчик до белых костяшек сжал оставшейся рукой подлокотник кресла, но всё-таки поднял на сестру глаза.

– Это Дьявол, Лани.