Вы не авторизовались

Ладья бесплатное чтение

Скачать книгу

Daniel O’Malley

The Rook

* * *

Моему отцу, Биллу О’Мэлли, который читал мне перед сном,
и моей матери, Джин О’Мэлли, которая читала мне все остальное время

1

Дорогая ты!

Тело, в котором ты сейчас находишься, раньше было моим. Шрам на внутренней стороне левого бедра появился после того, как я в девять лет упала с дерева и проткнула ногу. Пломба в верхней левой восьмерке – результат того, что я четыре года избегала зубного. Но вряд ли тебя слишком волнует прошлое этого тела. Как-никак, я пишу это письмо, чтобы ты прочитала его в будущем. Наверное, тебе интересно, зачем это вообще кому-то понадобилось делать. Ответ на этот вопрос одновременно и простой, и сложный. Простой – потому что я знала, что это необходимо.

Сложный требует чуть больше времени.

Ты знаешь, как зовут тело, в котором ты находишься? Мифани. Мифани Элис Томас. Я бы сказала, что это мое имя, но раз уж теперь в этом теле ты, полагаю, тебе его и носить. Люди часто произносят его неправильно, и мне бы хотелось, чтобы ты знала, как оно должно звучать. Я не разбираюсь в традиционном валлийском произношении, поэтому для меня здесь все просто. Ми-фа-ни. Легче некуда. Сейчас мне даже пришло в голову, что оно хорошо рифмуется с Тиффани.

Прежде чем я введу тебя в курс дела, тебе следует знать еще кое-что. Во-первых, у тебя смертельная аллергия на пчелиные укусы. Если тебя ужалят, и ты не примешь срочных мер – умрешь. Я всегда держу поблизости маленькие шприцы-ручки с эпинефрином, так что и ты обзаведись такой, пока еще не понадобилось. Одну нужно держать в кошельке, одну – в бардачке машины и еще по одной – во всех куртках, которые носишь. Если ужалят, сними колпачок, воткни себе в бедро и вводи. Тогда все будет хорошо. То есть будешь чувствовать себя дерьмово, но не умрешь.

В остальном же у тебя нет никаких диетических ограничений, аллергий, и вообще ты в приличной форме. В роду есть склонность к раку толстой кишки, и тебе следует регулярно проверяться, но пока признаков замечено не было. Ах да, у тебя ужасно болит голова от алкоголя. Хотя, наверное, пока тебе не нужно об этом знать. Тебе и без того есть о чем беспокоиться.

Надеюсь, к тебе попадет мой кошелек со всеми пластиковыми карточками, необходимыми для выживания в нынешнем электронном мире. Водительские права, кредитки, карта Национальной службы здравоохранения, библиотечная карта – все на имя Мифани Томас. Кроме трех. И именно сейчас эти три – важнее всех. Отдельно я спрятала банковскую карту, кредитку и водительское удостоверение на имя Энн Райан – имя, которое с тобой никто не свяжет. Персональный идентификационный номер для всех трех – 230500. Это число и месяц моего рождения и твой возраст на данный момент. Ты же новорожденная! Сейчас я бы посоветовала тебе немедленно снять немного денег со счета Энн Райан, отправиться в гостиницу и заселиться под ее именем.

О следующем, вероятно, ты уже в курсе, потому что если читаешь это, значит, пережила несколько прямых угроз, но все еще находишься в опасности. Только то, что ты не я, еще ни о чем не говорит. Вместе с этим телом ты получила ряд проблем и обязанностей. Найди безопасное место, а потом открывай второе письмо.

Искренне твоя,

Она дрожала под дождем, наблюдая, как расплываются буквы на бумаге. С волос капало, на губах чувствовалась соль, все тело ныло от боли. Стоя в тусклом свете фонарного столба, она всего лишь покопалась в карманах куртки, желая получить хоть какую-нибудь подсказку о том, кто она такая, где находится и что вообще происходит. И нашла во внутреннем кармане два письма. Первый конверт был подписан просто: «Тебе». На втором стояла лишь цифра «2».

Раздраженно покачав головой, она подняла взгляд на мрачное небо – его рассекла молния. Затем порылась в другом кармане и нащупала какой-то увесистый предмет. Вытащив его, рассмотрела узкую продолговатую картонную коробочку – та размокала и теряла свою форму. На сигнатуре был напечатан какой-то длинный химический термин и имя Мифани Томас. Сдавив коробочку пальцами, она поняла, что внутри находится твердый пластмассовый автоинъектор, и сунула ее обратно в карман.

«Значит, это я и есть, – горько подумала она. – Мне не дано даже не знать свое имя. Не дано начать новую жизнь. Кем бы ни была эта Мифани Томас, ей удалось втянуть меня в кучу неприятностей».

Фыркнув, она утерла нос рукавом. Осмотрелась вокруг. Это был какой-то парк. Ивы тянули к земле свои длинные ветви, окружая поляну, а она стояла в месте, которое когда-то было лужайкой, но теперь стремительно превращалось в грязную рытвину. Наконец набравшись решимости, она вытянула ноги из трясины и осторожно перешагнула через кольцо сосредоточенных вокруг нее тел. Все они лежали неподвижно, и все были в латексных перчатках.

К тому моменту, когда парк остался позади, она промокла насквозь и теперь шла, обхватив себя руками. Помня о предупреждении из письма, она шла осторожно и выглядывала, не затаился ли среди деревьев кто-нибудь, кто собирается на нее напасть. В небе прогремел гром, заставив ее вздрогнуть. Тропинка вывела ее из парка, и она осмотрела открывшуюся картину. Парк, очевидно, находился посреди какого-то жилого района – перед ней предстал ряд домов в викторианском стиле. Они выглядели вполне симпатично, мрачно подумала она, но оценивать их сейчас подробнее не было настроения. Ни в одном из окон свет не горел, а снаружи дул холодный ветер. Но она, зажмурившись, дошла до конца тропинки и оттуда смогла различить неоновое свечение, говорившее о близости какого-то торгового центра. Она вздохнула с облегчением и, зажав руки под мышками, чтобы те перестали трястись, двинулась в его направлении.

Посещение банкомата и звонок из довольно потрепанной телефонной будки – и она уже сидела в такси, которое везло ее в пятизвездочную гостиницу. Несколько раз она оглянулась, проверяя, нет ли за ней слежки, и даже попросила водителя сделать пару разворотов на сто восемьдесят градусов. Ничего подозрительного при этом не произошло – только таксист пару раз лукаво посмотрел на нее в зеркало. Когда они наконец доехали до гостиницы, она пробормотала что-то о парне, который ее преследовал, и водитель, заглянув ей в глаза, понимающе кивнул. Студенты, которые изучали гостиничное дело и в ночную смену исполняли обязанности швейцаров, соответствовали своей подготовке, а потому и глазом не моргнули, распахнув дверь перед промокшей насквозь женщиной. Она прошла по великолепному фойе, оставив на плитке мокрые следы.

Безупречно одетый и причесанный администратор (в три часа утра! Что за чудовищным роботом была эта женщина?) вежливо подавила зевок и едва заметно расширила глаза, когда посетительница, неуверенно представившаяся как Энн Райан, заселилась без бронирования и без багажа. Мальчик-посыльный почти засыпал на ходу, но все же смог проводить ее в номер и открыть дверь с помощью карточки-ключа. Она не позаботилась о том, чтобы дать ему чаевых, но предположила, что ее растрепанный внешний вид давал основания ей это простить.

Раздевшись, она решила не принимать ванну – опасалась, что может уснуть в воде и утонуть в цветочном забвении. Вместо этого приняла душ. Заметила огромные синяки, покрывающие ее тело. Ахнула от боли, когда наклонилась поднять мыло. Закончив, завернулась в большое пушистое полотенце и проковыляла в спальню. Краем глаза уловила движение и уставилась на незнакомку в зеркале.

Она непроизвольно посмотрела в лицо, на котором сильно выделялись два неприятных черных глаза. «Вот черт, – подумала она. – Неудивительно, что таксист поверил в мою историю о грубо обращающемся со мной парне». Кажется, ее дважды мощно ударили по глазам, а белки налились кровью от слез. Губы же были красными от ран и щипали, когда она их облизывала.

– Кто-то пытался выбить из тебя все дерьмо, – сказала она девушке в зеркале.

Смотревшее на нее узкое лицо нельзя было назвать красивым, но и уродливым оно тоже не было. «Я обычная, – подумала она. – Невзрачное лицо и темные волосы до плеч. Хм-м». Она распахнула халат и оценивающе посмотрела на тело.

В голове возник целый поток характеристик.

«Коротконогая. Костлявая. Маленькая грудь. Ободранные колени (хотя это, пожалуй, временно)».

Вспомнив что-то из письма, она ощупала внутреннюю сторону левого бедра. Там оказался небольшой рубец. Шрам на внутренней стороне левого бедра появился после того, как я упала с дерева и проткнула ногу, когда мне было девять. Само тело назвать подтянутым было нельзя, зато оно пользовалось благословенной свободой от целлюлита. Ноги побриты. Умеренная восковая депиляция в зоне бикини, явно недавняя. Еще несколько синяков по всему телу, но они не скрывали того факта, что тело было лишено особой сексуальности.

«Пожалуй, могло быть и лучше, – подумала она. – На Красотку я не тяну, но на Милашку могу претендовать. При наличии достаточного бюджета. Или для начала хотя бы приличной косметики».

Она перевела взгляд с тела на отражение помещения позади него. Огромная кровать с большими пышными подушками, очень мягким на вид одеялом и белыми простынями, такими свежими, что из них можно что-нибудь вылепить. Практически все, чего ей хотелось. Если бы тут еще был… и он был! Мятный леденец на подушке! О да, раз уж ей положили леденец, это стоило того, чтобы добраться до кровати по этому широкому ковру. Тот был мягким, и она легко могла завалиться прямо на него, но мысль о леденце заставляла двигаться вперед. Волоча ноги, она доковыляла до своей цели и даже сумела уснуть, не подавившись леденцом.

Сны, которые она видела ночью, только запутали ее, и потом, проснувшись, она не знала, было ли это лишь оттого, что людей, которые ей приснились, она знала еще до потери памяти. Но она ощущала замешательство еще до пробуждения. Она с кем-то целовалась – но не видела с кем. Только чувствовала – и содрогалась. А когда его язык забрался ей в горло – ничуть не испугалась.

Затем она сидела за послеобеденным чаем в выложенной черно-белой плиткой комнате, полной папоротников. Воздух стоял горячий и влажный, а напротив нее сидела одетая в викторианском стиле пожилая женщина, которая с глубокомысленным видом попивала из своей чашки и смотрела на нее холодным взглядом карих глаз.

– Добрый вечер, Мифани. Прошу простить меня, что потревожила твой сон, но я не могла не поблагодарить тебя.

– Поблагодарить меня?

– Мифани, не думай, будто я не понимаю, что ты для меня сделала, – холодно проговорила женщина. – Мне не по душе быть перед тобой в долгу, но это благодаря тебе угроза теперь отведена от меня и моих родных. Если я когда-либо сумею отплатить тебе за это, полагаю, я буду обязана это сделать, как бы затруднительно это ни было. Чаю? – Она налила Мифани чашку и отхлебнула из своей. Мифани тоже неуверенно сделала глоток и нашла его вкус приятным.

– Очень вкусно, – учтиво заметила она.

– Спасибо, – чуть рассеянно ответила женщина, глядя с любопытством. – С тобой все нормально? Как-то странно… – Она осеклась и внимательно присмотрелась к Мифани. – Твои мысли стали другими. С тобой что-то случилось, как будто… – Она резко встала, опрокинув стул, который тут же растворился в воздухе, и отступила от стола. Папоротники вокруг нее начали извиваться.

– Кто ты такая? Я не понимаю. Ты не ладья Томас, и в то же время ты – это она!

– Мифани Томас лишилась памяти, – ответила молодая женщина спокойным тоном, с тем странным отрешением, которое бывает во снах. – И я очнулась вместо нее.

– Ты в ее теле, – медленно проговорила ее собеседница.

– Да, – с неохотой подтвердила Мифани.

– Как неловко, – вздохнула пожилая женщина. – Ладья, которая не помнит, кто она такая. – И, помолчав, добавила: – Вот неприятность.

– Простите, – произнесла Мифани и тут же почувствовала, насколько нелепо сейчас прозвучало ее извинение.

– Ладно, дай мне минуту подумать. – Пожилая женщина принялась шагать по комнате, периодически останавливаясь, чтобы понюхать цветы. – К сожалению, милочка, мне некогда обдумывать все факторы. Мне хватает и собственных проблем, и я не могу в полной мере тебе помочь, ни здесь, ни в мире наяву. Любое мое нехарактерное передвижение может поставить под угрозу нас обеих.

– Разве вы не в долгу передо мной? – спросила Мифани. – Томас вам помогла.

– Ты не Томас! – раздраженно воскликнула женщина.

– Не думаю, что она вернется за расплатой, – сухо заметила Мифани.

Пожилая женщина смягчилась.

– Тут не поспоришь. Но лучшее, что я могу сделать, это сохранить твою тайну. Я не буду тебе препятствовать и никому не расскажу, что с тобой случилось. Все остальное – зависит от тебя.

– И это все? – спросила Мифани с недоверием.

– Это больше, чем тебе кажется, и может кардинально все изменить. А сейчас мне пора уходить, а тебе лучше проснуться.

Папоротники вокруг снова взвились и стали отдаляться. Со стеклянного потолка спускалась тьма.

– Подождите секунду, – попросила Мифани, и женщина встрепенулась. Она изогнула бровь, и тьма вдруг застыла над ними. – Так вы больше ничем не поможете?

– Нет, – чуть удивленно ответила пожилая женщина. Теперь она снова сидела за столом. – Ты определенно не Мифани Томас, – заявила она, наливая себе новую чашку чая. – Добрый вечер.

– Добрый вечер, – проговорила Мифани. Женщина снова приподняла бровь, и Мифани почувствовала, что заливается румянцем. От нее явно ждали продолжения, и в сознании всплыла смутная догадка – крошечный обрывок затухающего воспоминания.

– Добрый вечер… моя леди? – Женщина одобрительно кивнула.

– Что ж, похоже, ты забыла не все.

Проснувшись, она пошарила рукой в поисках выключателя. Часы показывали семь утра. Несмотря на усталость, уснуть снова она бы не смогла. В голове проносилось слишком много вопросов. Что это за сны такие? Стоит ли ей воспринимать их всерьез?

Казалось, было бы нелепо придавать большее значение приснившемуся разговору с женщиной, чем предыдущему сну о поцелуе с языком. Тем не менее сон о разговоре был чрезвычайно ярким. Верила ли она в то, что сны это на самом деле подсознательные сообщения? Она была скорее склонна не обращать на них внимания, объясняя тем, что, пока она спит, ее мозг просто отсеивает мусор из мыслей. Но уверенности у нее не было.

И кем все-таки была эта Мифани Томас? Ладьей? Это что, какая-то лодка? Сну очевидно не стоило придавать значения – ну какая из нее лодка? И отсутствие весел, иронично подумала она, служило лишь одним из признаков. А вообще она не знала ничего. Сколько ей было лет? Была ли она замужем? Никаких колец у нее не было, следов от них на пальцах тоже. Работала ли где-нибудь? До сих пор не приходило в голову проверить, сколько денег у нее на счету. Все ее мысли были заняты тем, как бы не замерзнуть насмерть. Была ли у нее семья? Друзья? Вздохнув и пару раз прокряхтев от боли, она выбралась из своей удобной постели и робко потащилась к столу, где бросила куртку. Ободранные колени болели при сгибе, а грудь ныла при слишком глубоком дыхании. Она уже собиралась вывернуть карманы, когда ее взгляд упал на телефон и меню, находившиеся на столе.

– Алло, это номер пятьсот пятьдесят три.

– Да, доброе утро, мисс Райан, – отозвался отточенный и, к счастью, без нотки веселья голос. – Чем могу помочь?

– Э-э, я хотела бы заказать завтрак. Можете принести мне кофейник, блинчики с черникой, апельсиновый сок, тосты, мармелад и два сырых стейка?

Как ни удивительно, изумленной паузы не последовало: голос на другом конце провода бодро пообещал принести все, что она просила.

– Стейки мне нужны, чтобы положить на глаза. У меня были неприятности. – Она почувствовала, будто это необходимо пояснить.

– Конечно, мисс Райан, скоро все будет.

Она также спросила, не могли бы в гостинице быстро выстирать ее единственный комплект одежды, и голос обещал немедленно прислать человека, который ее заберет.

– Спасибо, – произнесла она, глядя в окно. Буря за ночь закончилась, и теперь на небе не было ни облачка. Через несколько минут она подошла к двери, ведущей на балкон. Она как раз собиралась ее открыть, как в дверь осторожно постучали.

«Не забывай, – подумала она, – кто-то тебя уже избил и все еще преследует».

Выглянув в глазок, она увидела, что это был робкий парень в гостиничной форме и с пустым мешком для грязного белья. Проследив взглядом за смятым влажным следом из одежды, тянувшимся до ванной, она отринула свою паранойю.

«Ради чистой одежды придется рискнуть».

Открыв дверь, она поблагодарила парня и, заливаясь краской, спешно собрала свою забрызганную грязью одежду и сунула ее в мешок. Затем, чувствуя себя виноватой перед носильщиком, которого ночью оставила без чаевых, щедро ему переплатила сейчас.

Она смотрела утренние новости, удивляясь, почему в них не было ни слова о трупах в парке, когда принесли завтрак и бережно поставили перед ней, побуждая снова оставить несоразмерные чаевые. Она села и, порывшись в карманах куртки, вынула конверт с аккуратной двойкой на лицевой стороне. И лишь взглянув на него, почувствовала, как в ней растет раздражение в адрес женщины, написавшей это письмо, – женщины, втянувшей ее в эту ситуацию.

«Гляну через секунду, – решила она. – Только кофе выпью».

Она отложила конверт в сторону, достала кошелек и, откусив кусочек тоста, стала перебирать лежавшие в нем карточки. Два водительских удостоверения, одно из которых подтверждало, что она действительно Мифани Элис Томас. Указанный в нем адрес не вызывал никаких воспоминаний, однако ей показалось любопытным, что, судя по нему, она жила не в квартире, а в доме. Ей был тридцать один год. Каштановые волосы, голубые глаза. На фото она смотрела с неприязнью. Простые черты лица, бледная кожа, независимые брови.

Кроме того, в кошельке оказалось несколько кредиток и банковских карт, а также написанная от руки записка со словами: Я ценю то, что ты пытаешься сделать, но ты не из тех людей, кто носит в кошельке свое сердце.

– Очень смешно, – заметила она. – Похоже, я считала себя очень забавной до того, как потеряла память.

Проверив остальные карманы, она обнаружила: пачку салфеток, телефон с разряженной батареей и карточку-пропуск на скрепке. Последний предмет она безуспешно изучала несколько минут – по толщине карточка была как четыре кредитки и содержала только угрюмого вида фотографию и штриховой код. Затем она наконец отложила куртку в сторону и сделала большой глоток отличного кофе. Лучшего момента, чем сейчас, чтобы прочитать письмо от самой себя, нельзя было и представить. Оставалось только надеяться, что оно прольет больше света на ситуацию, чем предыдущее. Что ж, это письмо хотя бы было печатным, в отличие от первого.

Дорогая ты!

Заметила, что я не называю тебя Мифани? На это есть две причины. Во-первых, мне кажется, это было бы грубо – навязывать тебе свое имя, а во-вторых, ну, это просто странно. Кстати о странном: ты, наверное, задаешься вопросом, почему я вообще решила написать эти письма, и откуда узнала, что они будут необходимы.

Ты гадаешь, откуда мне известно будущее.

Что ж, у меня для тебя плохие новости. Я не ясновидящая. Я не вижу, что будет дальше. Не могу предсказывать результаты лотерей, и очень жаль, ведь это было бы чрезвычайно полезно. Но за последний год ко мне обращались люди, уверявшие, что видели мое будущее. Случайные незнакомцы. Некоторые знали, что у них периодически случаются вещие моменты, другие – не могли даже объяснить, почему решили подойти ко мне на улице. Им являются сны, видения, озарения. Поначалу я принимала их за обычных психов, но это так долго продолжалось, что мне стало трудно их игнорировать.

Так что мне еще некоторое время назад стало известно, что ты придешь в себя, стоя под дождем и не помня ничего о том, кто ты такая. Я знала, что тебя будут окружать трупы людей в перчатках. Знала, что ты будешь лежать на земле, «грубо поваленная», как сообщила мне одна особенно поехавшая старуха на улице в Ливерпуле.

Мне интересно, состоишь ли ты из частей меня? Или ты совершенно новая личность? Ты не знаешь, кто ты, в этом я точно уверена, но чего еще в тебе не стало? Наверняка ты не догадываешься, что моя самая нелюбимая книга – это «Джейн Эйр». А любимые – те, что написала Джорджетт Хейер[1]. Я люблю апельсины. И выпечку.

– А блинчики любишь? – поинтересовалась она, откусывая черничную сладость, которую ей подали в гостинице. – Я вот очень. Лучше бы ты об этом упомянула.

Честно говоря, я нахожу все это довольно тревожным. У меня достойная, комфортная жизнь. Но это – немного выходит за рамки, впрочем, кое-как приспособиться мне удалось. И все, что я могу теперь сделать, это собрать картину по кусочкам из того, что выяснила.

1. Я знаю, что ты забудешь все, что знаю я. Почему – понятия не имею, но я постараюсь подготовиться и сделать так, чтобы тебе все это далось как можно легче.

2. Я знаю, что на меня или на тебя нападут, но кто-то из нас отобьется. Ставлю на то, что последнее – твоя заслуга. Я хороший организатор, но не боец. Значит, синяки, наверное, мои. Во всяком случае мне так кажется.

3. Я знаю, что люди, которые на меня нападут, носят латексные перчатки, и это очень важно. Понимаю, звучит будто это пустяк или какое-нибудь случайное извращение. Ты не считаешь это значимым, но я считаю и, если хочешь, могу пояснить. Пока тебе нужно знать только то, что кое-кто, кому я должна была доверять, решил, что меня следует устранить. Я не знаю, кто именно. Не знаю почему. Может быть, из-за того, чего я еще даже не совершила.

Я не могу быть абсолютно уверенной, что ты прочитаешь это письмо. Не могу быть уверенной даже, что ты прочитала первое. Я просто положила по копии во все свои пальто и куртки, чтобы ты наверняка смогла их найти, когда они тебе понадобятся. Мне остается лишь надеяться, что мое ограниченное знание будущего принесет тебе пользу и ты раздобудешь кое-какую информацию сама.

И что я буду в пальто, когда это случится.

Как бы то ни было, нам следует смотреть фактам в глаза. Ты должна будешь сделать выбор, я не сделаю его за тебя. Ты можешь отказаться от моей жизни и создать свою, новую. В таком случае тебе придется покинуть страну, зато к этому телу прилагается большая сумма денег – больше, чем нужно для комфортной жизни. Я оставила тебе инструкцию, как создать новую личность, а также списки имен и фактов, которые ты можешь использовать, чтобы себя защитить. Абсолютной безопасности это тебе никогда не принесет, но, по крайней мере, ты будешь защищена не хуже моего. А я подготовлена сама и помогу в этом тебе.

Либо ты можешь принять мою жизнь как свою собственную. Можешь выяснить, почему тебя предали. Я уже говорила, что у меня довольно хорошая жизнь, и это правда. Тело, в котором ты сейчас, обладает богатством, властью и знаниями, лежащими за пределами мечтаний обычных людей. Ты тоже можешь всем этим обладать, но этот выбор влечет за собой опасность. По некоторой причине с нами обеими обошлись несправедливо. Несправедливость против тебя состоит в том, что ты ничего не сделала, а против меня – в том, что я поверить не могу, будто совершу хоть что-либо, чтобы заслужить такое.

Вот такой перед тобой есть выбор. Нечестно? Несомненно. Но ты все равно должна его сделать. В конверте лежат два ключа, и оба предназначены для ячеек в Мансел-банк на Бассингтуэйт-стрит в Сити. В 1011-A лежат все материалы, которые понадобятся тебе, чтобы уйти, в 1011-Б – чтобы войти в мою жизнь. Я буду уважать твой выбор в любом случае.

Я желаю тебе только лучшего. Что бы ты ни сделала, будь осторожна, пока не откроешь ячейку. Помни, они хотят тебя убить.

С уважением,

Мифани Томас

Она положила письмо на стол и, взяв чашку кофе, подошла к двери на балкон. Затем, минуту поколебавшись, отбросила страхи.

«За мной никто не следил, – подумала она. – Там не может быть снайперов, поджидающих меня. Возьми уже себя в руки».

Открыв дверь, она вышла навстречу утру. Стояла приятная погода. Вокруг находились другие номера, в которых постояльцы ели примерно то же, что и она, и балконы, где так же наслаждались позднезимним солнцем и смотрели на тот же пар, что поднимался от бассейна с подогревом (сейчас полностью заброшенного). Но едва ли кому-то, кроме нее, сейчас предстояло решить, кем быть.

«Что ж, мисс Томас, ваша история весьма убедительна, – рассуждала она. – Вы намеренно пытаетесь заставить меня отправиться за некой справедливостью. Не даете никаких подробностей о жизни, которую я унаследую. Хотите пробудить мое любопытство. И хотя я до сих пор понятия не имею, кто я такая, мне кажется, будто я склонна к интригам.

Не знаю, досталась ли мне эта склонность от вас, – продолжала думать она, – но мне хватает ума понять, что эта ваша миссия – глупая затея. И меня ничуть не интересует ваше обещание “богатства, власти и знаний, лежащих за пределами мечтаний обычных людей”. Слышите ли вы меня где-нибудь на задворках своего сознания? Если да, то услышьте вот что: не льстите себе, дорогуша; ваша жизнь не имеет ко мне совершенно никакого отношения».

Она смотрела на облака и не могла вспомнить, чтобы смотрела на них когда-либо прежде. Она пила кофе и, хотя знала, что он был хорошим и что она любила его с молоком и сахаром, не могла вспомнить, чтобы пила его до этого. Она помнила движения, которые нужно совершать, чтобы плыть баттерфляем, но не помнила, чтобы когда-нибудь заходила в бассейн. Ей предстояло вспомнить еще много такого, что, знала она, будет приносить ей удовольствие.

«Если кто-то попытается меня убить, я хочу оказаться далеко отсюда и потратить как можно больше тех денег, что ты мне завещала. Там, где у тебя не хватило смелости, я восполню здравым смыслом». Она вернулась в номер, взяла ручку и твердо обвела: «1011-A».

Она лежала на кровати, положив на глаза по стейку и размышляя о том, что предпринять дальше. Ей требовалось разрешить несколько вопросов. Во-первых, как попасть в банк, не привлекая внимание (а, следовательно, и не нарываясь на кулаки) какого-нибудь психа с фетишем на хирургические перчатки? Во-вторых, когда она откроет дверь в новую жизнь, куда ей пойти? Первая проблема казалась относительно простой. Прошлой ночью она судорожно обналичила довольно существенную сумму. Определенно достаточную, чтобы взять такси и доехать до банка. Что же до второй, то стоило отметить, что мисс Мифани Томас, при всех ее очевидных недостатках, лгуньей не была. Поэтому она рассчитывала действительно обнаружить в ячейке 1011-A все необходимое. Томас сказала, что там лежат инструкции и советы для создания новой жизни. Конечно, оставался вопрос, почему Мифани Томас не предпочла сама забрать это богатство, которым якобы располагала, и не сбежала из страны, прежде чем потерять память. Она ведь могла предотвратить свою амнезию и загорать сейчас в Борнео, если бы набралась достаточно смелости. Так что же ее остановило?

«Возможно, – думала она, – ей сделали сразу несколько предсказаний. Но кто станет верить случайным “ясновидцам” с улицы? И если уж Томас была уверена, что на нее нападут, значит, она точно знала и что я смогу избежать ее жизни. Томас была слишком боязлива, чтобы изменить свою судьбу, но я не повторю ее ошибки!»

Исполненная внезапной уверенности, она осторожно сняла стейки с глаз и оценила результат в зеркале. Припухлость спала, но синяки оставались темными и насыщенными. Они должны были продержаться еще несколько дней и вдобавок болели. Затем она направилась в ванную смыть мясной сок с лица и волос, остановившись лишь затем, чтобы достать «Тоблерон»[2] из мини-бара.

Через сорок пять минут она села в поджидавшую ее машину и поехала в Сити. Одежда ее была выстирана, волосы сильнее пахли цветами, чем стейками, а все мысли занимало то, что ей делать со своей жизнью. Не возникало сомнений, что они с Томас были разными людьми. Конечно, она была благодарна последней за то, что та ей оставила, но девушка, ранее жившая в ее теле, теперь могла покоиться с миром.

Повинуясь внезапной прихоти, она попросила водителя проехать мимо некоторых достопримечательностей Лондона. Проезжая рядом с Трафальгарской площадью и Собором Святого Павла, она щурила глаза, чтобы получше их разглядеть. Эти места были ей знакомы, но так, будто она только читала о них или видела на фотографиях.

Длинный черный автомобиль плавно остановился перед банком, и когда она попросила водителя подождать ее, тот согласно кивнул.

«Интересно, Томас имела такой же вкус к роскоши? Жаль, если нет – ведь она могла ее себе позволить». После завтрака она спустилась к банкомату в гостинице, чтобы проверить баланс на счетах своих карт, и пришла в трепет, увидев, сколько там отобразилось нулей. Если это было то самое богатство, о котором Томас упоминала в своем письме, то ее действительно ждала весьма комфортная жизнь. Если там было больше, то жизнь обещала стать даже чересчур хорошей.

Она выбралась из машины и поднялась по ступенькам, едва заметно оглядываясь по сторонам в поисках малейших признаков слежки. Но не увидев ни перчаток, ни просто смотревших в ее сторону людей, успокоилась и вошла в здание.

«Наверное, мне придется придумать имя. Я ведь не могу остаться Мифани Томас, если отказываюсь от ее прошлого. И я не в восторге от идеи быть Энн Райан. Пожалуй, сейчас опасно принимать решения, прежде чем я узнаю, что задумала Томас. Там может быть паспорт или что-то подобное. Хотя мне всегда нравилось имя Джин. По крайней мере, мне кажется, что нравилось».

Все еще рассуждая, она следовала по указателям, спустилась на лифте к ячейкам, открыла тяжелую деревянную дверь и подошла к администратору.

– Доброе утро, меня зовут Энн Райан, – поздоровалась она, доставая водительское удостоверение.

Администратор, поднявшись, кивнула. На руках у нее были латексные перчатки. И прежде чем женщина, ранее известная как Мифани Томас, успела произнести хоть слово, администратор дернулась и ударила ее по лицу.

Она отлетела назад, в глазах вспыхнула боль, из груди вырвался крик, похожий на свист поезда. Сквозь застлавшие взор звезды она увидела, как в помещение вошли трое мужчин и закрыли за собой дверь. Ее окружили, и один из мужчин наклонился над ней со шприцем в руке. Охваченная внезапной яростью, она ударила его между ног. Тот, взвизгнув, согнулся пополам, и она зарядила ему кулаком по подбородку. Он пошатнулся, упав на одного из своих товарищей, и она вскочила на ноги, оскалив зубы. Тут ее охватила паника: она совсем не умела драться. И все же кое-что было очевидным. Она толкнула мужчину, которого ударила до этого, прибив его вместе с товарищем к стене. Оставшийся третий и женщина стояли поодаль, будто опасаясь к ней прикасаться. Она заметила, что мужчины тоже были в латексных перчатках. Женщина бросила вопросительный взгляд на того, кто еще стоял на ногах.

Воспользовавшись этим, она подскочила к женщине, рассудив, что та окажется более легкой целью. Похоже, они не были вооружены, а женщина, казалось, единственная проявляла желание на нее напасть. Но вместо того чтобы сбить свою цель с ног, она внезапно оказалась поднята в воздух, а потом взята в какой-то болевой захват руки.

«Прости, Томас. Похоже, ты меня переоценила».

Один из мужчин подошел к ней и с силой влепил пощечину. Ее пронзила боль, и она дернулась в захвате женщины. Эта сука выжимала ее руку так, что несколько костей, казалось, уже исчерпывали свой предел прочности. Затем ее ударили кулаком.

– Ублюдки! – крикнула она.

Первый мужчина проковылял к ней, держа шприц. Боль внутри нее нарастала, а когда женщина снова дернула ее руку, вовсе взорвалась. Она зажмурилась и закричала. На всем свете не осталось ничего, кроме этого крика, заглушившего все остальное, даже саму боль. Выпустив весь воздух из легких, она осознала, что слышит только свой голос. А когда снова открыла глаза и сделала вдох – увидела, что ее больше никто не держал. Теперь четыре человека лежали на земле и неистово дергались.

«Что это, черт возьми, было? Что я сделала?»

Она пошатнулась, задыхаясь, но не упала. Осмотрелась, ожидая, что набегут еще люди, но никто не появился.

«Даже банковского персонала нет?» – мелькнула смутная мысль.

Судя по всему, дверь здесь была слишком толстой и заглушила звуки борьбы. Первым ее желанием было сбежать, но теперь ее охватила твердая решимость. До сих пор ее существование было чем-то невероятным, но она принимала решения, основываясь на фактах, которыми располагала. Теперь же ничему из того, что она якобы понимала, доверять было нельзя. Все ее смутные предположения о том, кем была Мифани Томас и что с ней произошло, рассыпались в прах. Здесь было нечто гораздо большее, и ей захотелось узнать все.

Мифани аккуратно обыскала карманы администратора, изо всех сил стараясь не обращать внимания на ее ослабевающие судороги. Ничего не нашлось. Бегло осмотрев стол, она заметила ящик с пронумерованными ключами, каждый из которых лежал в отдельном отсеке. Она нашла ключи, соответствующие тем, что у нее уже были, и, переступив через людей на полу, прошла в помещение, где находились ячейки. И ахнула, заметив лежащую без сознания женщину с бейджем, который указывал, что та была настоящим администратором.

«Должно быть, ее оглушили, – смутно подумала Мифани. – Как они могли меня найти? Да еще так быстро сюда добраться?!»

Перешагнув через банковскую служащую, она оглядела ряды ячеек, нашла нужные и вставила два ключа в замки. Какое-то мгновение ее искушала мысль изменить решение, но, обернувшись через плечо на валяющиеся тела, девушка отбросила ее. Затем стиснула зубы и открыла ячейку 1011-Б.

Внутри лежало два чемодана. Открыв первый, она увидела несколько предметов, завернутых в пузырчатую пленку. Затем открыла второй и в изумлении отпрянула назад. Чемодан оказался наполнен стопками конвертов, каждый из которых был пронумерован легко узнаваемым почерком Мифани Томас.

2

Первоначальное разочарование от того, что чемодан оказался набит бумагами, а не высокотехнологичными гаджетами или золотыми монетами, сменилось любопытством. Она не знала, что именно найдет, и думала, что от писем толку было не больше, чем от любой другой ерунды. Но надеялась, что Мифани Томас оставила указания для такого положения, в каком она оказалась сейчас. Но было ли у нее время их читать? Рискнув обернуться через плечо, она увидела, что четверо нападавших так и не встали и не направляются к ней, а напротив – перестали дергаться и лежали теперь неподвижно. Администратор, похоже, тоже не собиралась приходить в сознание. Какое-то мгновение она помедлила, взвешивая возможные варианты, но затем разум возобладал над любопытством.

«К черту, почитаю в машине».

Она сунула первый конверт (на нем стояла цифра «3») в задний карман, достала из ячейки два чемодана – те оказались значительно тяжелее, чем она ожидала, – и, поставив их на пол, выкатила из хранилища. Затем осторожно объехала лежащие тела и нашла лифт, который доставил ее к вестибюлю.

«Спокойно, – сказала она себе. – Спокойно. Не все, кто работает в банке, носят латексные перчатки».

И действительно: перчаток ни у кого не было, и никто не обращал на нее внимания.

«Что ж, это до тех пор, пока кто-нибудь не дойдет до ячеек», – подумала она и заторопилась к выходу.

Лестница, по которой ей нужно было спуститься, представляла некоторые проблемы, но водитель заметил, что она испытывает трудности, и помог перенести багаж к машине. Мифани поблагодарила его и скользнула на заднее сиденье.

– Поезжайте, – сказала она. – Прошу, езжайте. – Она слабо откинулась назад и сосредоточилась на том, чтобы выровнять дыхание и не свалиться с сердечным приступом.

«Так, ты в безопасности, – сказала она себе. – Что дальше?»

Она достала конверт из кармана и вскрыла его.

Дорогая ты!

Шансы на то, что ты это прочтешь, близки к нулю. Кто предпочтет новой жизни в богатстве и роскоши неопределенность со смутными предостережениями? Могу лишь предположить, что ты находилась в состоянии сильного стресса, коснулась чьей-то кожи, и этих людей парализовало. Или ослепило. Или лишило способности говорить. Или они обгадились. Или это произвело на них какой-нибудь из других эффектов, которые я не стану сейчас перечислять. Как бы то ни было, я знаю, каково это, когда такое случается в первый раз. Будто открываешь дверь внутри себя, да? Будто тебя сбил грузовик. Не обращать на такое внимание не получается. Даже если бы ты предпочла открыть другую ячейку (в коем случае ты, кстати, прожила бы остаток жизни под именем Джин Сито). Но я рада, что ты сделала именно такой выбор.

Возьми оба чемодана с собой и отправляйся по адресу, который указан ниже. Ключ в этом конверте поможет тебе попасть внутрь, и тогда ты окажешься в безопасности. Официально это место никак со мной не связано. Когда устроишься, открывай следующий конверт. И смотри, чтобы за тобой не следили.

Подписи внизу не было, и на ключе, который лежал в конверте, тоже не оказалось опознавательных знаков. Адрес отличался от тех, что стояли на обратной стороне обоих ее водительских удостоверений, и указывал на некую квартиру. Она спрятала письмо и ключ в карман и назвала водителю следующий пункт назначения, попросив при этом постараться уйти от возможной слежки. Водитель кивнул и принялся следовать по указанному курсу, но со столькими разворотами и резкими сменами направления, что она уже не сомневалась, что никто не мог за ними следить незаметно. Когда она выразила эту мысль вслух, водитель слабо улыбнулся.

– Я к такому привык, мисс. За многими моими клиентами охотятся папарацци.

Задумчиво кивнув, Мифани вынула из кармана ключ и стала вертеть его в руках, глядя в окно. К этому времени они уже выехали из Сити и двигались вдоль очень красивой Темзы, с курсирующими по ней экскурсионными судами. Вскоре они ушли в сторону, сменив полосу и завернув в жилые кварталы. И только когда машина, попетляв, направилась на восток, в Доклендс, случившееся в банке начало укладываться в голове.

Наконец, машина остановилась перед многоквартирным жилым зданием. Водитель отнес ее чемоданы в подъезд. Она, наградив его щедрой надбавкой за превосходное вождение, потащила чемоданы к лифту. На девятом этаже нашлась нужная квартира, и она открыла дверь.

Было заметно, что в ней никого не было несколько недель, а то и месяцев. Занавески были задернуты, но немного света все равно просачивалось внутрь. Она щелкнула выключателем. Все вокруг пахло забвением. Стояла такая тишина, что становилось даже жутко. Она сделала несколько неуверенных шагов, чувствуя, будто вторгается в чужое жилище.

Мифани вошла в гостиную. Мебель стояла в чехлах от пыли, картин на стенах не было. Справа находилась кухня. Открыв холодильник, она обнаружила несколько блоков по шесть бутылок с водой и банок с прохладительными напитками. В морозилке оказались различные полуфабрикаты и пластиковые лотки с замороженным мясом. В одном из ящиков она нашла столовые приборы, а в шкафу – посуду. Переместившись в гостиную, она стянула чехлы с мебели и увидела перед собой большой мягкий диван и темно-бордовые стулья. На стене висел большой телевизор.

«Какой минимализм», – заметила она про себя.

Спальня выглядела так же безлико: большая кровать и еще один пыльный чехол. Стянув его, она обнаружила, что под ним уже имелись мягкие на вид одеяла. От кровати исходил неожиданно приятный запах, и откинув одеяло, она увидела несколько пакетов лаванды. В ванной ее ждали мыло, шампунь и полотенца. Несколько свежих зубных щеток, еще не распакованных, и зубная паста с жидкостью для полоскания рта в шкафу над раковиной. Косметики не было, зато нашлась расческа и, к ее удивлению, пара флаконов краски для волос.

«Только не говорите, что я уже седею в свой тридцать один! – подумала она в ужасе, но тут же заметила, что краски были не ее оттенка. – Наверное, для маскировки».

Также на полке она обнаружила большую аптечку.

Вторая спальня была переделана в некое подобие кабинета с большим компьютером и мудреного вида принтером, также покрытых чехлами. На низкой полке лежали какие-то папки, и она взяла одну наугад и открыла. Внутри оказались документы, похоже, касающиеся аренды квартиры, где она находилась. Вдруг ее осенило, и она вернулась в первую спальню и открыла платяной шкаф.

Внутри было несколько чрезвычайно безвкусных нарядов, в основном черных и серых. Несколько белых блуз, пара костюмов, юбка, две пары джинсов. Все было аккуратно развешено и, очевидно, предназначалось для того, чтобы не привлекать внимания к тому, кто будет их носить.

«Да-а, похоже, вкус у меня напрочь отсутствовал», – подумала она, изумленная невзрачностью предложенной одежды.

Мифани передернуло: что-то тревожное было в том, что эта одежда сидела на ее теле в отсутствие ее нынешнего сознания. Впрочем, прощупывая вещи, она заметила, что на всех сохранились бирки с указанием цены. Она осторожно закрыла дверь шкафа и вышла в гостиную, где раздвинула занавески, впустив больше света.

Из огромных окон открывался вид на реку с ее бурным движением. Мебель вдруг показалась гораздо более уютной, и теперь стало заметно, что все здесь было расположено в наиболее подходящих местах.

«Томас устроила здесь все с умом, – подумала она. – Сделала не просто убежище, а место, где будет комфортно жить».

Она почувствовала прилив симпатии к женщине, жившей в ее теле. Тот, кто приложил все усилия, чтобы ты чувствовал себя как дома, не может не нравиться.

«К тому же, она единственная, кого я знаю», – мелькнула дикая мысль в голове.

Она затащила чемоданы в гостиную и открыла один, в котором были не письма, а предметы в пузырчатой пленке. Она достала один и взвесила в руке. Он был тяжелый, с этикеткой, на которой стояла надпись: «НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ». Она аккуратно размотала клейкую ленту, сняла пленку и изумленно ахнула. В руках у нее оказался маленький, но зловещий на вид пистолет-пулемет. Она настороженно посмотрела на чемодан – не завалялось ли в нем еще какое-нибудь оружие, – а потом осторожно замотала пистолет и положила обратно, накрыв крышкой.

Тогда она переключила внимание на другой чемодан и достала следующее письмо. Оно было намного толще предыдущих и написано забавными фиолетовыми чернилами. Сбросив туфли, она села на диван – тот оказался невероятно удобным, просто идеальным для дремы.

Дорогая ты!

Могу только предположить, что сейчас ты находишься там, где должна быть. Не буду строить расплывчатых догадок относительно того, где еще ты можешь находиться. И все же лучше тебе быть в квартире, которую я для тебя приготовила, потому что это отняло у меня немало времени. В ней есть все, чем я хотела тебя обеспечить, а сделать это так, чтобы никто не заметил, было чрезвычайно трудно. Я (а думаю, теперь и ты) живу под определенным наблюдением. Поэтому обустройство этого тайного убежища, где я сижу на правой стороне дивана и пишу тебе, стало тем еще достижением.

Она посмотрела на ту сторону дивана, где сидела она прежняя. Это создавало какое-то компанейское ощущение, пусть даже никакой компании не было.

Мне нужно многое тебе объяснить, но при этом я должна тщательно расставить приоритеты. Прежде чем я смогу рассказать тебе, кто я, чем занимаюсь и тому подобное, тебе следует узнать кое-что более срочное. В последнем письме я упомянула, что ты до кого-то дотронулась и этот кто-то потерял контроль над собственным телом. Я буду упоминать об этом и дальше, потому что это, на мой взгляд, единственная причина, по которой ты могла выбрать ту ячейку, которую выбрала. Также замечу, мне на самом деле тебя жаль – ты, должно быть, испытала сильную боль, раз применила дар бессознательно. И все же я надеюсь, у тебя ничего не сломано и не повреждено, потому что в противном случае это было бы весьма неудобно. Но нет, я решила, что не буду углубляться в области всевозможных «если». Ты в квартире и тебе ничего не угрожает.

Со мной это впервые случилось, когда мне было девять и я залезла на дерево. Я тогда как-то умудрилась упасть, и мне в ногу впилась острая ветка. Я заревела от боли, и родители затолкали меня в машину и отвезли в больницу. Я тогда была в спортивном костюме, и, думаю, именно благодаря этому получилось так, что они всю дорогу не прикасались к моей коже. Однако сама поездка выдалась ужасной для всех: для меня – потому что у меня хлестала кровь, а я ее страшно боюсь, и для родителей – потому что я все это время рыдала, не замолкая.

Наконец, мы приехали в больницу, и то ли там не было очереди, то ли мои крики провели меня в ее начало, но меня быстро доставили к доктору, который аккуратно отрезал нижние части моих штанин (к тому времени они уже прилипли к моей ноге). Когда он задел мою кожу рукой, то вдруг упал и начал кричать. Оказалось, он перестал чувствовать свои ноги. Какая-то другая сотрудница больницы вбежала в кабинет и попыталась помочь и мне, и доктору. Но когда прикоснулась ко мне, лишилась зрения.

Уже три человека кричали и трепыхались, хотя я к этому времени была так всем этим измучена, что вела себя уже гораздо тише и издавала лишь редкие всхлипы. Третьему медику хватило ума (или просто он оказался более удачлив) заняться другими вместо меня. А следующий, кто ко мне прикоснулся, оказался еще прозорливее и был в перчатках, так что мне наложили швы и перевязали ногу. Когда же я проснулась, до меня можно было дотронуться без вреда для себя.

Но я знала, что создала хаос и, если захочу, могу сделать это снова. Покопайся у себя в голове, постарайся вспомнить и поймешь, что ты тоже знаешь, как это сделать. И если ты этого еще не сделала (этого предположения я избежать не могу, так как это слишком важно), то тебе необходимо заново активизировать свои силы. В одном из чемоданов лежит красная папка, и в ней ты найдешь полезные сведения по этой теме.

«Она, должно быть, шутит», – с недоверием подумала женщина на диване, после чего на минуту отложила письмо и покопалась в чемодане, пока не нашла в нем красную папку. Внутри оказались подробные описания того, как лучше всего подвести свою руку или ногу к пределу прочности (не превышая его) и как вызвать ряд других, ужасных с виду, но не оставляющих следов повреждений.

– Невероятно, – пробормотала она.

Происшествие в банке тоже было не из приятных, но не могло сравниться ни с чем подобным.

Первое время после того странного дня никаких последствий не было. В суд на нас не подавали, и родители никак не обсуждали со мной случившееся. Но кто-то где-то, должно быть, об этом упомянул, и слухи в конечном итоге дошли до некой чрезвычайно заинтересованной стороны. Позднее я выяснила, что спустя три месяца после моего посещения больницы мой отец получил письмо от одного секретного государственного органа. Мне хочется думать, что он обсудил это с мамой, но в итоге это привело к тому, что мы с папой поехали в старый каменный дом в Сити и меня представили леди Линде Фарриер и сэру Генри Уоттлмену из организации под названием Шахи.

Нас с отцом провели в какую-то гостиную, где было полно всяких книг и журналов. Мы осторожно сели в кресла, и нам принесли чай с печеньем, а потом к нам вышли сэр Уоттлмен и леди Фарриер, которые объяснили отцу, насколько необходимо и законно сейчас было забрать меня из семьи и оставить на попечение Шахов. Я не особо их тогда слушала, потому что мне было всего девять с половиной и я не могла отвести глаз от леди Фарриер, которая казалась мне странно знакомой.

Она была немолода, но очень стройна, с собранными сзади волосами. Глаза у нее были темно-карими, и говорила она очень спокойным тоном. Казалось, ничто не может удивить ее – даже когда я умудрилась уронить свою чашку на пол, разбив ее на миллион осколков и расплескав чай по всей комнате. Она и не моргнула, тогда как голова сэра Уоттлмена тревожно дернулась и мне чуть не показалось, что он собирается кого-то ударить.

Помню, отец возражал против того, чтобы меня забрали, но как-то нерешительно, будто уже знал, что в итоге уступит. Леди Фарриер с предельной снисходительностью повторяла какие-то строки из закона, которые цитировала до этого, и в ее голосе не было ни оттенка сострадания, тогда как сэр Уоттлмен, казалось, проявлял бо́льшую жалость. В этом присутствует некоторая ирония, поскольку позже я узнала, что он был одним из опаснейших людей в стране, ответственным за огромное число убийств – большинство которых совершил лично. Тем не менее в тот момент он вел себя гораздо человечнее своей коллеги и изо всех сил старался утешить моего отца. Даже похлопал его по плечу.

Мне становилось все труднее следить за разговором – я была слишком заворожена леди Фарриер, которая не обращала на меня ни малейшего внимания. А когда мой отец наконец склонил голову и согласился уехать без меня, я вспомнила, откуда ее знала. Мой разум вскружился, когда я в последний раз поцеловала и обняла отца, и сейчас я уже не помню, какими были наши прощальные слова. Он уехал вместе с сэром Уоттлменом, и я встала, машинально утирая отцовские слезы со своей щеки и пристально глядя на женщину, которую, по непонятным причинам, узнавала.

Похоже ли, что я ужасный ребенок из-за того, что ничего не сделала, когда отец встал и ушел из моей жизни? Оглядываясь назад, я съеживаюсь от досады и изумления. Я не была зациклена на себе. Я обожала свою семью, у меня были младшая сестра и старший брат – самые любимые люди во всем мире. В будущем мне предстояло растворяться в слезах каждый раз при мысли о них. Но в ту минуту для меня не существовало ничего, кроме нее.

На протяжении двух месяцев перед этим она каждую ночь мне снилась. Я сидела с ней в комнате с черно-белой плиткой и все ей рассказывала. Она держалась строго и формально, но я почему-то ею восхищалась. На столах появлялась еда, и она аккуратно выуживала из меня каждую подробность, касающуюся моей жизни. Особенно ее интересовал тот день в больнице, но она выслушивала описания того, какие при мне тогда были вещи и что я делала. Думаю, эта ее терпеливость меня и завораживала. Как у девятилетнего ребенка могла появиться настолько увлеченная слушательница? Как бы то ни было, она все это слушала, а теперь я очутилась перед ней лицом к лицу.

Она на минуту отложила письмо и задумчиво посмотрела в потолок. Эта женщина, Фарриер, странным образом походила на пожилую даму из ее собственного сна. И комната, которую описала Томас, выглядела так же. Даже название Шахи вызывало у нее мурашки по коже. Неужели память возвращалась? Хоть немного? Она вернулась к письму.

– Что ж, мисс Мифани, – глубокомысленно обратилась леди Фарриер. – Вот мы и встретились снова. – Словно онемев, я согласно кивнула, пораженная настолько, что не могла произнести ни слова. – И похоже, теперь ты будешь жить с нами, – добавила она, со значением глядя на меня.

Тогда-то я все поняла и начала шмыгать носом. Наверное, я ожидала, что она, как добрая тетушка, поспешит утешить меня, но она лишь продолжала отпивать по глотку из своей чашки. Когда же я перешла на всхлипы, она просто откусила от своей оладьи и стала ждать, пока я успокоюсь. Затем вошел сэр Генри и сел на свой стул, но тоже ничего не сделал. Хотя он казался растроганным горем взрослого мужчины, плач маленькой девочки никакого отклика у него не вызвал. Наконец, мне удалось овладеть собой, и я, утерев нос рукавом, стала задумчиво присматриваться к подносу с печеньем. Леди Фарриер легонько кивнула, и я схватила с него что-то любопытно-шоколадное.

Таково было начало моего сотрудничества с Шахами, которое продолжается по сей день. Я была нужна им из-за моих – а теперь и твоих – способностей. Надеюсь, какие-то мои навыки у тебя остались, потому что мне, чтобы достичь моего уровня мастерства, понадобилось много лет. Сейчас я могу с помощью прикосновения получить контроль над организмом человека. Могу лишить любого одного или всех чувств сразу, обездвижить, заставить ощущать что захочу.

Шахи думали, я могу оказаться каким-нибудь ультрашпионом, путешествующим по миру, и, например, вынуждать людей бросаться под машины и тому подобное. К сожалению, по крайней мере для Шахов, я не из тех, кто может быть шпионом. Я не агрессивна, не выношу самолетов и очень застенчива. Правление было разочаровано, но меня считали слишком ценной, чтобы просто так от меня отказаться. Вместо этого меня сделали штатным клерком. Выяснилось, что я чрезвычайно способный администратор и очень хорошо работаю с числами. И свою силу применяю лишь в редких случаях. Так что пока другие члены организации добивались высоких позиций благодаря замечательным достижениям на практике, я стала членом Правления, просто занимаясь аппаратной работой.

Звучит ущербно? Зато я очень, очень хороша. Официальных сроков карьерного роста для попадания в Правление не существует. Большинство на самом деле туда вообще не доходят. А я сейчас здесь самая молодая. Попала сюда уже после десяти лет работы в администрации. Следующий за мной по возрасту сотрудник попал в Правление после шестнадцати лет чрезвычайно опасной оперативной работы. Так что вот какой я хороший администратор.

– Вот повернутая, – вздохнула она.

И тряхнув головой, положила письмо и вышла на кухню, где достала из холодильника бутылку воды. Всю ее выпила и потянулась за следующей. В голове мелькали тысячи вопросов. Что это за власть над другими, которую она унаследовала? Томас утверждала, что для этого требовался контакт «кожа к коже», но в банке ей удалось воздействовать на четверых человек в перчатках, причем к троим она вовсе не прикасалась. И что это за Шахи? Они искали людей, обладавших некими способностями. Ими руководила женщина, которая умела вторгаться в сны. Они имели законное право забирать детей из их семей. И Томас была частью всего этого.

Она неспешно вернулась к дивану.

Полагаю, тебе не терпится узнать, что такое Шахи. Обрати внимание, что ударение ставится на первый слог. Так уж сложилось, а может, оно просто исказилось за поколения сотрудников, которые произносили его неправильно. Не переживай, если тебе это название ни о чем не говорит. Большинство людей вообще ничего не слышали об этой организации, хотя она существует много веков. Она тесно сотрудничала с Йорками, потом игнорировала Тюдоров и вновь продолжила свою деятельность со Стюартами. Тем не менее, не очень важно, кто находится на престоле, – с самого начала организация хранила верность не отдельному правителю, а самой Британии. Когда Оливер Кромвель стал лордом-протектором, четверо руководителей Братства Шахов (напыщенное и неточное название, которое когда-то использовалось) ждали этого момента, чтобы предложить ему свои услуги. Можно подумать, что Кромвель, убежденный – даже самый убежденный – пуританин, не позволил бы такой организации вообще существовать, не говоря уже о том, чтобы нанять этих людей. В записях, которые я видела, говорится о выставке, которую руководители устроили для лорда-протектора, и в результате Братство продолжило свое существование. Мы переживаем все веяния истории, приветствуя новых правителей и преклоняя колени перед стоящими у власти, кем бы те ни были. Мы – орудие нации, достояние Британских островов. Те, кто работает в Шахах, умеют то, чего не умеют другие, и являются, таким образом, тайной рукой королевства.

Если кажется, будто я горжусь, что вхожу в их число, то это потому, что так и есть. Каждый день возникают угрозы, о которых обычные люди даже не догадываются. И Шахи – это те, кто их защищает, пусть о них мало кому известно. И хотя я не занимаюсь оперативной работой, я знаю, что являюсь неотъемлемым звеном защиты обычных людей. Я люблю свою работу, и по этой причине все эти предсказания доставляют мне такую боль. Не знаю, кто из членов Правления выступит против меня, но если такое произойдет, это будет означать, что в самом сердце организации возникла гниль и, следовательно, все окажутся в опасности.

Шахи насчитывают сотни человек. Некоторые такие, как я, – обладают способностями, недоступными рядовому населению. Те члены, у которых их нет, просто снимают сливки в своих соответствующих сферах. Но не стоит думать, что я ими не восхищаюсь. В отличие от большинства членов Правления, я не считаю неодаренных менее значимыми. Возможно, это от того, что мне самой не хватает смелости выйти и столкнуться с тем, с чем они имеют дело, но, как бы то ни было, я знаю, что они ничуть не хуже меня. Тем не менее, согласно давней традиции и устоявшимся правилам, неодаренные не могут становиться членами Правления – то есть входить в правящий круг. Правление подчиняется только высшим лицам на земле, и то не всегда.

Тех же из нас, кто наделен способностями, Шахи отыскивают с помощью множества различных средств, а законное право забирать при желании любых граждан они застолбили за собой давным-давно. Родителей принуждают или вводят в заблуждение, чтобы те отпустили своих детей, иногда при этом выплачиваются значительные отступные. Взрослых заманивают обещаниями власти, богатства и возможности послужить своей стране. Процесс инициации сочетает в себе черты древних клятв и современных контрактов, заключенных в соответствии с официальными и неофициальными правительственными актами. К тому времени, как человек становится полноправным членом организации, его связывает уже миллион различных ограничений. Представляешь теперь, что тогда означает из нее выйти?

Я слышала лишь о трех людях, пытавшихся выйти из Шахов, а я знаю историю от и до. Первым из них трех был одаренный член организации, известный под именем Бреннан Непримиримый, который решил сбежать в 1679 году. Он уже собирался пересечь Ла-Манш и оказаться во Франции, куда его заманило ее правительство, но его взяли под арест. А потом распяли на скале в Дувре.

Вторым был солдат, которого в 1802 году свело с ума нечто, увиденное в убежище в Джон-О’Гротсе. Он сбежал домой к родителям, но его заботливо вернули в бастион Шахов, а потом похоронили заживо на кладбище в его деревне.

Третьей была женщина, умевшая выращивать щупальца из спины и выделять некий токсин из кончиков пальцев. В 1875 году она сбежала в Буэнос-Айрес и смогла прожить там три месяца, прежде чем до нее дотянулась рука Шахов. Ее чучело сейчас выставлено на всеобщее обозрение в одном из лондонских отделений. На бронзовой табличке под ним написано, что она прожила еще полгода после того, как ее поймали.

Видишь, как Шахи обращаются с теми, кто пытается их покинуть? Они любят ставить такие случаи в пример и делают это весьма изобретательно. И я, кажется, не упоминала, что никто из тех, кто убегал, не был членом Правления? Можешь представить, какую изобретательность они проявят, если убежишь ты и они тебя поймают? Но не волнуйся, ты бы убежала без последствий. Как только я поняла, что со мной случится, я принялась объединять все свои ресурсы и знания, чтобы создать средства для твоей защиты.

Тебе не нужно знать всех подробностей, но достаточно того, что я создала серию нештатных ситуаций, которые, если их активировать, одновременно подрывают возможности Шахов выследить тебя и нарушают обычное функционирование организации таким образом, что у нее не остается свободных людей и ресурсов на то, чтобы искать Мифани Томас – особенно Мифани Томас, которая перенесла пластическую операцию и существенно повредила записи, содержавшие ее личные данные.

«Как?» – я практически слышу твой вопрос. Ну, для этого потребовалось несколько вещей.

1. Очень-очень много изысканий, начавшихся как попытка выяснить, у кого имелись причины нападать на меня, и закончившихся тем, что я значительно лучше стала понимать, как устроена организация и как от нее можно ускользнуть. Это также позволило мне собрать несколько весьма подробных досье на различных членов Правления. В некоторые из этих досье попала, так скажем, их опрометчивость. Это не те преступления, которые могут привести к правительственному скандалу, но достаточно серьезны, и если о них узнают некоторые высокопоставленные люди, то это повлечет ряд довольно неудобных разбирательств, способных отнять у Правления немало времени.

2. Систематические изменения данных, содержащих мои характеристики, включая отпечатки пальцев и ДНК. По крайней мере, хранящихся на бумажном носителе. Также я использовала свое положение и компьютерные навыки, чтобы написать программу для повреждения электронных копий.

3. Внедрение в компьютерные системы вируса, который, если его запустить, затруднит выполнение даже самой обыденной работы. Повседневную деятельность Шахи все равно смогут выполнять, но с куда меньшей эффективностью, чем обычно. Следующая из этого неразбериха даст тебе достаточно времени, чтобы покинуть страну, сделать новое лицо и позаботиться о ряде других вещей.

Если бы ты решила уехать, я бы заставила тебя остановиться в автоматизированном внешнем офисе Шахов на станции Ватерлоо, войти в терминал и отправить по электронной почте ключевые слова в их центральный компьютер. Сразу после активации этих «непредвиденностей», ты технически стала бы ответственной за совершение измены против страны в виде (временного) ослабления ее обороноспособности. Поэтому в некоторых отношениях остаться и принять мою жизнь – более безопасно. Хотя, признаюсь, и очень сложно.

Если же это как-то тебя утешит, я рада, что ты выбрала именно этот вариант.

А пока я не знаю, кто именно сейчас пытается тебя убить, кандидатов у меня семеро – это остальные члены Правления. Это подтвердил один из экстрасенсов.

Но прежде чем я перейду к подробностям, посмотри на часы и узнай, какой сейчас день недели. Если будний, то, полагаю, ты пропустила работу. Звонить и говорить, что заболела, уже поздно?

Она машинально сверилась с часами: оказалось, была суббота. Она призадумалась.

Да, ты ходишь на работу. Да, на работу, где кто-то хочет тебя убить. Ты сама выбрала не уходить, а это – единственный способ остаться. В чемодане с письмами лежит толстая фиолетовая папка. Толстая она потому, что в ней – полное описание Шахов и твоей работы у них. Скорее всего, тебе придется ее изучать. Если сейчас будний день, позвони и сообщи, что заболела. Инструкция, как это сделать, находится вверху первой страницы. Или же тебе придется выбрать деловой костюм для первого дня на работе. Если сейчас выходной, читай дальше.

Когда мы в последний раз оставили нашу героиню (то есть нас), ей было девять лет и она набивала себе рот шоколадом. Насколько я помню, мы тогда уже закончили пить чай, но ни леди Фарриер, ни сэр Уоттлмен не обращались ко мне напрямую. Помню, что меня это несколько раздражало, но не настолько, чтобы это удержало меня от поедания всей выпечки, лежащей на подносе. А потом леди Фарриер отправила меня в Имение.

Письмо на этом не закончилось, но она слишком устала, чтобы читать дальше. Страницы упали ей на колени, и вскоре она уснула на диване – том самом, что был выбран за его чрезвычайную уютность.

Если ей что-то и снилось, она этого не запомнила.

3

– Меня зовут Мифани, – проговорила она, обеспокоенная тем, как неуверенно звучит ее голос. Лицо, которое она видела в зеркале, могло действительно принадлежать кому-то по имени Мифани, но требовалось некоторое время на осознание, что это она сама. А женщину, которая прежде жила в ее теле, она про себя называла Томас.

– Я Мифани, – снова сказала она, на этот раз чуть убедительнее.

– Ты была жаворонком, Томас? – поинтересовалась она вслух, выбираясь из постели. Бо́льшую часть предыдущего дня она провела, отсыпаясь и читая документы, которые оставила ей эта женщина. Она уснула около полуночи, прикрыв лицо статьей о дипломатических отношениях Шахов с Большим Барьерным рифом. Сейчас было пять утра понедельника, и она проснулась взвинченной, испугавшись, что опаздывает.

Мгновение она раздумывала, не позвонить ли, прикинувшись больной, но множество факторов вынудило ее отказаться от этой идеи. Прежде всего, складывалось впечатление, что автор письма с неохотой предполагала даже возможность пропуска работы. К тому же перспектива остаться одной в этой искусственной квартире еще на день представлялась жутковатой. Нет, сейчас определенно была пора выходить на работу и разбираться, что там, черт возьми, творится. Она проковыляла в душ, а потом стала перебирать в уме многочисленные варианты одежды и в итоге остановилась на костюме. По крайней мере, всю эту одежду купила сама Мифани Томас, а значит, ей не следовало беспокоиться, что выяснится, что она выглядит не так, как Мифани Томас.

Накануне утром она заметила, что на кухне оказалось на удивление мало еды для завтрака.

«Ошибочка вышла, а, Томас? Что это за “чрезвычайно способный администратор”, которая не позаботилась оставить завтрак для женщины, что будет обитать в ее теле, когда она сама потеряет память? Ни печенья с начинкой, ни замороженных круассанов! Ну как так?»

Тем не менее она отыскала кофе в зернах и кофемолку и вскоре уже сидела за чашкой кофе и листала толстую фиолетовую папку.

«Томас, похоже, почетная дама, но она всего лишь расфуфыренная канцелярская крыса, – подумала она с сожалением. – Даже если она работает в этой паранормальной версии МИ5, она наверняка занимается всякой скукотищей. “Боже! Какой-то оборотень пожирает королеву! Принесите формы и попросите ее заполнить их в трех экземплярах, и мы найдем возможность ей помочь в следующем квартале”».

Фыркнув, Мифани открыла папку и стала читать инструкции, которые оставила ей Томас для подготовки к работе в офисе.

Через полчаса на ней уже сидел один из безобразных костюмов, которые висели в шкафу, и она беспокойно объясняла какому-то мужчине по телефону, что ей нужна машина как можно скорее и да, она торопится, да, ей действительно стоило предусмотреть все заранее. Следующие пятнадцать минут она провела в фойе своего дома, высматривая машину. Когда та, наконец, появилась, она назвала адрес крайне неряшливому водителю и только тогда была вынуждена признать, что не знает, где находится.

Пока водитель изучал свою карту, она просматривала фиолетовую папку. Она успела прочитать лишь короткую сводку, которая показалась ей невероятно сложной. В кабинете своей квартиры она нашла несколько стикеров, которые решила клеить на все страницы, что считала важными. В результате отмеченными оказались все страницы, причем некоторые по три раза. Томас, видимо, не нашла необходимости в указателе, хотя оглавление, пусть и нечеткое, но сделала.

– Так вы, значит, не знаете, где находится этот дом? – спросил водитель. Он был пожилого возраста и носил старомодную плоскую кепку.

– Нет, – призналась она, переворачивая страницу и с ужасом обнаруживая там совершенно новую для себя тему.

– А чей тогда это дом?

– Мой, – отвлеченно ответила она, поглощенная чтением и не замечая его удивленного взгляда. Она вообще всю дорогу не отрывалась от своих бумаг, и даже когда они приехали, понятия не имела, где находится дом. Поблагодарив водителя, она подняла взгляд на здание, перед которым они остановились, и пришла в изумление.

«Черт возьми! Я что, наклюкалась?»

– Значит, большой у вас дом, – заметил таксист.

– Да, похоже на то, – согласилась она.

– И со вкусом, – добавил он. – Я бы сказал, середина девятнадцатого века.

– Да?

– Да. Видите, элементы вокруг окон и фронтонов не дадут соврать, – объяснил он.

– И еще над дверью год выгравирован: 1841-й.

– На другом конце дорожки стоит «Роллс-Ройс» с водителем в фиолетовом костюме, – указал он.

– Да, это, наверное, за мной, – сказала она и, закрыв папку и расплатившись с таксистом, выбралась из машины.

– Если вам когда-нибудь понадобится такси с водителем, которому захочется отстегнуть приличных чаевых, попросите диспетчера назначить Хуригана, – крикнул он ей вслед. – Я даже могу надеть фиолетовую рубашку, если хотите.

– Спасибо, – бросила она через плечо.

Водитель «Роллс-Ройса» вышел из своего автомобиля, и она внимательно его оглядела. На этот счет в папке была специальная заметка.

Служащие

Система званий в Шахах достаточно сложна, это результат многовековых традиций и действий руководителей, считавших отсутствие изменений свидетельством культурной стабильности.

Но проще говоря, если ты обладаешь даром и не состоишь в Правлении, то ты пешка. Если ты не одарена, то в Правление никогда не попадешь и будешь служащим.

Конечно, в этих рамках существует множество различных уровней. Пешки не всегда стоят выше служащих – по крайней мере, сейчас. Пешка и служащий могут находиться на одном уровне полномочий; и тот, и другой могут быть руководителями низшего звена и заведующими теми или иными подразделениями. Служащий может иметь пешек в качестве подчиненных и наоборот. При этом все же сохраняются некоторые предрассудки. Так, если стоит выбор между пешкой и служащим, то в большинстве случаев предпочтение будет отдано пешке. Но все равно служащих больше, чем пешек.

Служащие привлекаются из разных источников. Разумеется, мы набираем людей из правительства, армии и духовенства. У нас есть агенты-рекруты, которые работают в университетах и наблюдают за теми, кто обладает способностями и умеет проявлять осмотрительность. За лучших и самых толковых всегда приходится бороться, но мы обладаем исключительным бюджетом, а наши люди способны обнаруживать таланты на самых ранних стадиях. Кроме того, мы принимаем людей из частного сектора.

Служащие играют в Шахах крайне важную роль. Они работают в администрации, разведке, безопасности, медицине – везде. Существует лишь несколько подразделений Шахов, куда служащие не могут быть приняты, и все это – должности, где ключевым является обладание даром.

Одна из групп служащих, о которых тебе следует знать, это личные помощники членов Правления. В нее входят секретари, водители, телохранители и прочие. Телохранители сопровождают членов Правления во время торжественных мероприятий и в период повышенной боевой готовности. Так что да, в твое распоряжение попадет несколько человек, которые периодически будут тебя защищать, но когда я потеряла память, их, скорее всего, рядом не оказалось. Отличить личных помощников от обычных служащих можно по фиолетовой одежде – она с давних времен считается их традиционной формой. В конце этой папки я прилагаю список твоих помощников с их фотографиями.

Служащие связаны с Шахами различными средствами. Контрактами, религиозными обетами, клятвами верности, законными и незаконными наказаниями за разглашение государственной тайны, всевозможными угрозами страшной мести. Люди не знают настоящих секретов Шахов, пока сами не становятся их частью и не лишаются возможности отсюда уйти. Хотя у них, конечно, и причин уходить не бывает. Они делают свою работу и получают хорошие деньги, а мы предоставляем им высокопрофессиональных и понимающих психологов.

– Доброе утро, ладья Томас, – поздоровался мужчина в фиолетовом, открывая для нее дверцу машины.

– Доброе утро, – ответила она неуверенно.

– В Ладейную?

– Э-э, ну да. То есть, раз сегодня понедельник, значит, мне надо в Ладейную, верно? – она попыталась обратить свое сомнение в шутку.

– Как и в любой день с понедельника по пятницу, – сочувственно уточнил водитель.

– Такова цена этой работы, пожалуй.

Он улыбнулся, хоть и немного удивленно.

«Отлично, я уже не вписываюсь», – подумала она мрачно.

– Что ж, пора нам ехать.

Раньше Мифани уже листала кое-какие материалы о Ладейной, но теперь почувствовала, что с ними следует ознакомиться подробнее. С некоторым волнением она просмотрела оглавление и нашла то, что было нужно.

Ладейная

Самая заметная и самая скрываемая из всех цитаделей Шахов. Расположенное в Сити здание компании «Хаммерстром» было приобретено несколько лет назад с подачи тогдашнего ладьи Конрада Грантчестера. Оно служит штаб-квартирой для операций внутри страны и бараками для баргестов, а также вмещает временные камеры для содержания под стражей и допросов. Кроме того, в нем располагается арсенал Шахов и альтернативные квартиры ладей для использования при чрезвычайных ситуациях или в случаях, когда мы остаемся на работе допоздна и не ночуем дома. И то, и другое случается с удручающей регулярностью. Во внешнем мире известно лишь то, что здание используется несколькими юридическими и бухгалтерскими фирмами, но на самом деле каждая из них обслуживает исключительно членов Шахов. В открытых для общественности секциях находятся банк, ресторан и паб. Ресторан отвратный, не ходи туда.

На то, чтобы привести здесь все в соответствие с заданием Грантчестера, потребовались годы. Было устроено множество потайных ходов, проложена особая проводка, добавлены скрытые защитные укрепления. Также Грантчестер был ответственен за удивительно безвкусную отделку в твоей секретной квартире. Если ты спросишь, насколько безвкусную, то я, пожалуй, не стану портить сюрприз. Все равно сама увидишь. Но какого черта – меня ждут предательство, покушение на жизнь и перспектива стирания всей моей личности, так неужели мне нельзя довольствоваться хотя бы малым? Ведь там реально кошмар. Просто холостяцкая берлога, возведенная в абсолют. Самое большое внимание уделено звуковой системе, а ковер такой толстый и густой, что попасть в ванную можно только с помощью мачете. Ее обставили так специально, чтобы заставлять женщин ложиться в постель к здешнему жильцу.

Эта квартира во многих отношениях – худшая часть твоей новой жизни. На фоне ее дизайна то обстоятельство, что кто-то пытается тебя убить, кажется почти терпимым. Всего в здании две такие квартиры, и мне просто повезло получить ту, чей прежний жилец не умер, а вырос до второго по значимости человека в группе и моего непосредственного руководителя. Он спрашивает об этой квартире каждый раз, как мы видимся, а это случается не меньше трех раз в неделю. Так что поменять в ней что-либо существенное я не могу.

Тем не менее ты как ладья – одна из главных в Ладейной. Следовательно, имеешь доступ ко всем зонам и знаешь все потайные ходы, а другие люди обязаны выполнять твои приказы. Все потайные ходы отмечены в электронном органайзере, который лежит в ящике стола в твоем кабинете, а также на схемах в папке. Открываются они с помощью твоих отпечатков пальцев или ладоней и ключей доступа, которые я указала в первом письме. Официально эти ходы предназначены для обеспечения секретности и безопасности ладей, но лично я убеждена, что на самом деле их сделали потому, что Грантчестер за годы оперативной работы стал настоящим параноиком. И еще потому, что он любил уединяться где-нибудь с женщинами.

Такая вот Ладейная. Скрытая от посторонних глаз, она служит тайной крепостью, защищая обычных людей вопреки их неведению. Это к слову о том, насколько люди готовы игнорировать очевидное.

– Ладья Томас, вам к парадному входу или в гараж? – спросил водитель.

– О, сегодня такой приятный день, – ответила она. – Давайте к парадному.

Машина притормозила, и Мифани подняла взгляд в предвкушении увидеть этот бастион скрытой власти. У нее округлились глаза, когда она заметила, что перед зданием был разбит лагерь. На тротуаре ютились небольшие палатки, а перед дверью пикетировали неряшливо одетые люди с плакатами, пестрившими красными восклицательными знаками.

«ХВАТИТ ЗАГОВОРОВ! – пылал один из них в руках у мужчины с пышной бородой. – ТРЕБУЕМ ПРАВДЫ!»

«МЫ ЗНАЕМ ПРАВДУ!» – возвещало сразу несколько плакатов у маленьких детей.

Протестующие скандировали какой-то рифмованный лозунг, в котором не был выдержан размер, но из которого становилось понятно, что здание компании «Хаммерстром» – это тайная штаб-квартира правительственного ведомства по сверхъестественным делам.

– Поверить не могу, – пробормотала она сама себе, ошеломленно наблюдая, как жители делового района проходят мимо протестующих, отводя глаза. Она посочувствовала и тем, и другим. Казалось, от такого здания, как это, меньше всего следует ожидать, что внутри находится что-то интересное. Около девяти этажей в высоту, сложенное из невзрачного серого камня, здание компании «Хаммерстром» действительно выглядело, как место, в котором самые скучные фирмы вели свои самые скучные дела. Ни скульптур, ни украшений, ничего такого, что могло бы дать хоть какое-то представление о том, что находится внутри. Чтобы это узнать, пришлось бы заходить внутрь. Но кто станет это делать, если есть дела поважнее?

Водитель открыл дверцу, и она, вдруг встрепенувшись, поняла, что ей пора выходить из машины. Поблагодарив его, она приняла его руку и сделала несколько нерешительных шагов навстречу парадному входу. Протестующие, завидев низенькую женщину, осматривающуюся с широко раскрытыми глазами, подумали, что она могла быть здесь новенькой, и сгрудились вокруг нее.

– Мисс! Мисс! – раздалась какофония голосов, пока, наконец, в роли их представителя не утвердился бородатый мужчина.

– Мисс, возможно, это вас шокирует, но знайте: в этом здании устроен один из величайших заговоров в истории! – заявил он.

– Да ну? – слабо отозвалась она.

– В этом здании правительство скрывает от нас правду! – пояснил он.

– Правду?

– Да! – ответил он и умолк, выдерживая драматическую паузу.

– Насчет чего? – не выдержала Мифани.

– Прошу прощения?

– Правду насчет чего? – уточнила она вяло.

– Да насчет всего, что они скрывают! Вы в курсе, что британское правительство уже двадцать лет скрывает свидетельства высадки пришельцев?

– В самом деле скрывает?

«В самом деле скрываем?» Она решила поискать что-нибудь о пришельцах в бумагах, что оставила ей Томас.

– Да! И это не все! У них есть люди, которые участвуют в тайных операциях по всей стране. Мы не знаем точно, что они делают, но требуем, чтобы нам рассказали! Подпишете нашу петицию? Можем также включить вас в список рассылки.

Одной рукой он сунул ей под нос свой планшет, а другой махнул в воздухе стопкой брошюр.

В итоге она подписала петицию. От рассылки отказалась, но приняла несколько самодельных брошюр, вложив их в свой портфель. А затем, к ужасу протестующих, прошла прямо в здание, минуя видавшие виды вращающиеся двери.

Она очутилась в маленьком спокойном вестибюле с крупным спокойным охранником за столом. Лифтов было три, а в указателе перечислялся целый ряд фирм, каждая из которых, как она знала, была вымышленной. Осмотревшись, она заметила, что охранник спешно поднялся и поправил галстук.

– Доброе утро, ладья Томас, – проговорил он, отводя взгляд от ее синяков и глядя на ее туфли. – Как прошли выходные?

– Хорошо, – ответила Мифани, слегка застигнутая врасплох. – Да, очень, очень… хорошо, – добавила она, не сумев придумать никаких уточнений.

Возникла неловкая пауза, но, к ее тайному удовольствию, крупный охранник выглядел куда менее непринужденным, чем она.

– Да-да, заходите, если желаете, – выдавил он и, протянув руку под стол, нажал на кнопку, с жужжанием пропустив ее сквозь дверь из матированного стекла.

Она шагнула вперед, поблагодарив его, и очутилась в до боли ярком коридоре, который вел (если она не ошибалась) в обход лифтов, через арку металлоискателя, в другой вестибюль, чуть более крупный и обстоятельный, чем тот, из которого она пришла. Когда она оказалась там, из-за стола поднялся чуть более крупный и обстоятельный охранник.

– Доброе утро, ладья Томас, – начал он.

– Доброе. Выходные у меня выдались дерьмовые и самые длинные на моей памяти, – призналась она совершенно честно.

– Ох, да, выглядит ужасно, – проговорил он неловко, очевидно, имея в виду ее синяки. – Ну, если желаете, проведите там пропуском и проходите, – добавил охранник, указывая на вращающиеся двери в стене. Створки состояли из металлических пластин, соединенных тяжелыми арматурными стержнями. Она осторожно провела пропуском по небольшой черной панели и услышала череду звуковых сигналов, а затем глухой металлический лязг. Двери начали вращаться, и она, наконец, прошла сквозь них.

И это безусловно был уже настоящий вестибюль. Высокий потолок изящно изгибался над головой. Вдоль стены тянулись двери лифтов, и Мифани вспомнила, что какие-то из них вели в подземный гараж, а какие-то – на верхние этажи. Они специально находились только здесь, чтобы все, кто попадал в здание, были вынуждены проходить многоуровневую защиту с особенно крупными и хорошо вооруженными охранниками, что сидели за столами посреди вестибюля. Это было красивое помещение, и здесь повсюду мельтешили люди, наполняя его своей суетой.

Ее каблуки застучали по мраморному полу, и у Мифани перехватило дыхание, когда все присутствующие замолчали и расступились перед ней, открывая путь к особому лифту. Все взгляды были устремлены на нее, и она думала только о забрызганных грязью туфлях и синяках под глазами. Она выпрямила спину и аккуратно прошла к двери. Было ли это только в ее воображении, или та женщина, Томас, в самом деле ощутила ревность? Мифани, не сбавляя шаг, осторожно кивнула. Один мужчина слегка ей поклонился, а какой-то пожилой джентльмен в твидовом костюме отсалютовал коротким, быстрым движением. Как ей следовало на это ответить? Повинуясь внезапному импульсу, она остановилась перед пожилым джентльменом и улыбнулась. Взгляд она устремила прямо перед собой.

– Да, ладья Томас?

Она удивилась тому, с какой почтительностью этот мужчина, по меньшей мере на двадцать лет старше ее, обратился к ней.

– Ой, э-э… вы сейчас заняты? – спросила она неловко, совершенно не зная, что говорить.

– Не занят, если нужен вам, мэм, – ответил он, по-прежнему смотря перед собой.

– Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет. Я хотела бы узнать ваши мысли по поводу проекта, над которым вы работаете.

Сказав это, она начала двигаться к лифту. Делать это, решила она, следовало с дерзким видом. Пока мужчина не ответил ей, выдав страх и проявив почтение, она не оценивала в полной мере ту власть, что получила вместе с телом Мифани Томас. Он не просто боялся того, что она могла с ним сделать, – дело было еще и в авторитете, который она имела благодаря своему званию.

Когда двери лифта захлопнулись, она ощутила, насколько неудобно ему было ее сопровождать. Она намеренно встала сзади, чтобы ему пришлось нажимать на кнопку и выбирать этаж, потому что забыла, на каком находится ее кабинет. Он вытянулся по струнке и всеми силами старался не смотреть ей в глаза.

– Так… – начала она, но он тут же ее перебил.

– Да, ладья Томас?

– Да-а, – медленно проговорила она. – Над чем вы сейчас работаете?

– Мой отдел погружен в зачистку после вспышки чумы на станции «Слон и замок». Все тела тщательно расчленяют, ведется работа со свидетелями.

– О, хорошо, – слабо ответила она. – Значит, все идет хорошо?

– Да, вполне.

– Превосходно. Это очень… радует. – И после продолжительной паузы добавила: – У вас есть какие-либо… наблюдения? Или… предложения?

То, что началось с краткого испытания ее авторитета, превращалось в унизительный опрос, в котором ни одна сторона не знала, что говорить.

– Нет, нет, мы следуем стандартной процедуре, – поспешно заверил он.

– Хм-м, – протянула она, словно найдя искусный способ не говорить ничего. Последовала еще одна кошмарная пауза.

– Однако… – начал он.

– Да? – Она ухватилась за начало новой фразы, будто за мятный леденец на подушке.

– Должен признаться, только прошу не сочтите это за критику группы, но я думаю, что процесс идет не так эффективно, как мог бы.

– В самом деле? – спросила она, задыхаясь так, будто только что спустилась с горы Синай с массой новых сведений[3]. – Давайте устроим встречу, и вы изложите свои мысли подробно. Пройдемте в мой кабинет, и вы согласуете время у моего ассистента.

В этот момент дверь лифта открылась, и она, не зная, куда идти, дальновидно пропустила его вперед.

Ее помощница, которую, если верить папке, звали Ингрид Вудхаус, выглядела точь-в-точь как на фотографии. Видная женщина в фиолетовом, она поднялась и вежливо поприветствовала свою начальницу.

– Доброе утро, ладья Томас, – поздоровалась секретарь. – Как вы?

– Отлично, спасибо. У этого джентльмена есть ряд идей, которые я желала бы услышать, так что если найдешь в графике время, когда мы оба окажемся свободны, будет превосходно.

Пока Ингрид и мужчина, чьего имени ей не удалось узнать, определяли время встречи, Мифани с любопытством осматривалась вокруг.

«Да, пожалуй, оно того стоило, – подумала она. – Сама бы я этот кабинет никак бы не нашла. К тому же этот бедняга, похоже, в самом деле думает, что у него могут быть какие-то интересные идеи».

Она формально улыбнулась вспотевшему мужчине (которого Ингрид называла полковником) на прощание, и тот вышел с заметным облегчением, а Мифани переключила внимание на свою помощницу.

– Как провела выходные? – спросила она, чтобы пресечь всякие расспросы о случившемся с ней самой.

– О, хорошо, – ответила Ингрид. – Помните, я рассказывала, что на этих выходных ко мне из Йорка приезжает дочь, Эми?

– Ах, да. Значит, хорошо провели время?

– Да, очень мило, – сказала Ингрид. – Вот отчет о текущей ситуации, – сказала она, передавая Мифани кожаную папку. – Вам принести кофе?

– Да, кофе было бы чудесно. Сделай, пожалуйста, – сказала Мифани, неуверенно проходя в кабинет.

Остановившись на мгновение, она осмотрелась, пытаясь вобрать дух своей предшественницы. Просторное, красиво обставленное помещение. Две из четырех стен представляли собой толстые стеклянные листы, сквозь которые открывался вид на Сити. На остальных двух висела целая коллекция портретов. В углу на массивном столе стояла ваза с композицией из роз. Много места занимал старинный стол, по бокам от которого находилась зона отдыха с диванами и кофейным столиком. Она несмело уселась за свой стол и с некоторым беспокойством посмотрела на многочисленные стопки бумаг, разложенные перед ней. Все они выглядели строго и важно. Мифани осторожно расчистила место на столе и открыла папку, которую ей дала Ингрид.

В ней тоже упоминалась чума на станции «Слон и замок» и приводились краткие итоги этого случая. Также за выходные произошло три инцидента, ни один из которых не требовал участия коммандос баргестов (что бы это ни значило), а на это утро было запланировано нападение на олений культ при участии Э. Гештальт. Под наблюдением находилось семеро человек на территории Большого Лондона и тридцать четыре на Британских островах в целом. Началась подготовка к ежегодному анализу работы.

«Что ж, все идет очень хорошо, – подумала она. – Если бы я в этом больше понимала, наверняка пришла бы в восторг. Вроде бы все под контролем, так что можно перейти к тому, что там у меня запланировано».

Мифани с любопытством осматривала ящики стола, когда вошла Ингрид с чашкой кофе и ежедневником, который выглядел таким толстым, что им, наверное, можно было забить корову. Мифани задумчиво сделала долгий глоток, и секретарь принялась излагать ей расписание.

– Ингрид? – сказала она.

– Да, ладья Томас?

– Э-эм, прости, что перебиваю, но можно мне добавить сливок и сахара в кофе, пожалуйста? – Секретарь непонимающе посмотрела на нее. – Мне захотелось чего-нибудь новенького. – Мифани почувствовала необходимость объяснить резкую смену привычки, которая (насколько она знала) установилась много лет назад. – Это потому что…

«Почему? Потому что хочу набрать вес? Потому что мне сказали, что нужно употреблять больше сахара?»

– …потому что не выспалась. Нужно разбавить кофеин, но не отказываться от него полностью. Чтобы голова не болела.

Ингрид посмотрела на нее чуть удивленно, в чем Мифани, конечно, никак не могла ее винить, но кофе забрала и вышла его совершенствовать.

«Боже, кто бы знал, что будет так сложно притворяться собой?» – подумала она и открыла папку Мифани.

Убийство членов Правления

Одна из причин, по которой мне так сложно разгадать этот заговор, состоит в том, что в истории Шахов членов Правления убивали сравнительно редко. Учитывая, что это силовая структура с многовековой историей, функционирующая под покровом тайны с обилием традиций в стиле барокко (и иногда рококо) и на принципах бюрократии, а также что большинство ее членов обучены убивать и обладают сверхъестественными способностями, а члены Правления обладают авторитетом, сочетающимся с воистину пугающей свободой действий, следовало бы ожидать, что убийства внутри организации должны происходить чаще.

Но нет.

Известны, однако, убийства, совершенные сторонними организациями (сверхъестественными и не только – как когда у лорда Палмерстон застрелили слона), а также множество смертельных случаев во время операций, но незаконных убийств членов Правления, совершенных другими его членами, насколько мне известно, было всего четыре. Кроме этого, конечно, имели место официальные казни, в том числе величайшее побоище 1788 года, которое лишь впоследствии было признано правомерным. Как бы то ни было, четыре незаконных случая были следующими:

1. В 1678 году лорд Чарльз Хаксли был брошен в колодец по приказу своей жены, леди Аделии Хаксли.

2. В 1679 году леди Аделию Хаксли забил до смерти чайником любовник ее мужа, слон Роджер Торвилл.

3. В 1845 году ладья Анжелина Корфекс была сбита коляской. Позднее выяснилось, что сделать это приказал ее контр-партнер, ладья Кассандра Бартлетт.

4. В 1951 году слона Дональда Монтгомери задушила собственным галстуком ладья Джунипер Констебл.

Естественно, убийство одного члена Шахов другим лежит вне закона – не только потому, что это убийство, но и потому что ослабляет защищенность Британских островов. В трех из четырех вышеперечисленных случаев виновных быстро выследили, быстро допросили и затем, уже совсем не так быстро, казнили. Исключение составила ладья Кассандра Бартлетт, которой удалось успешно скрыть свою причастность к гибели Корфекс: об этом стало известно лишь после ее смерти из ее дневников. Видимо, она была чертовым гением, раз смогла провести Шахов с их выдающимися возможностями слежки.

Я хочу сказать, это еще не сделано.

И уж точно не сделано в отношении меня.

Кто бы ни пытался меня убить, кому бы ни удалось стереть мне память, эти люди подвергают себя огромной опасности. И я не могу даже представить, что они попытаются сделать это в Ладейной.

Поэтому одна из моих первых мыслей – тебе следует запросить себе постоянного телохранителя. Только нужно как-то это обосновать и быть готовой к тому, что затем последуют разного рода предположения насчет тебя. И тогда кто-то всегда будет рядом с тобой, хотя мы, честно говоря, не хотели бы привлекать к тебе столько внимания. Я сама не запросила телохранителя как раз потому, что знала: пользы от этого не будет.

– Ладья Томас, мне только что позвонила помощница вашего контр-партнера и сказала, что на выходных все тела находились за городом на разных заданиях и в ближайшие несколько часов ни одно не будет на месте, поэтому вашу встречу, запланированную на утро понедельника, придется отложить, – сообщила Ингрид, входя с обновленным кофе.

– Моего контр-партнера? Да… – проговорила Мифани, сначала с вопросительной интонацией, но затем якобы переводя фразу в задумчивое утверждение. После чего смогла выдавить из себя лишь констатацию очевидного: – Так, значит, встреча откладывается.

– Верно, – подтвердила Ингрид. – Весь ладья Гештальт должен успеть вернуться после вашей встречи с директрисой Имения, кроме, может быть, Элизы – это зависит от того, как пройдет штурм оленьего культа.

– О, хорошо, – проговорила Мифани, пытаясь осмыслить услышанное.

«Кажется, я начинаю понимать, – подумала она. – Одна из двух ладей. Ладей же две. Как в шахматах. Я одна, а вторая – мой контр-партнер. Ладья Гештальт».

Это имело толику смысла. У нее было лишь смутное понятие о том, что делать дальше, но сейчас ее беспокоило не только это.

«Что значит “весь ладья Гештальт”?»

– В полдесятого у вас встреча с бухгалтерами Верхнего дома по вопросам бюджета операции на станции «Слон и замок», – продолжила Ингрид, очевидно, решив не замечать, что ее начальница испытывает проблемы с пониманием английской речи.

– Это там, где чума? – оживившись, спросила Мифани, довольная, что ей удалось вспомнить.

– Да. В десять-пятнадцать у вас получасовая встреча с главой Имения, а потом, в одиннадцать – с ладьей Гештальт. Встречу с министром обороны я отменю.

– А в этом нет ничего страшного? – спросила она, пораженная тем, с какой легкостью ее секретарь готова пренебречь министром обороны.

– Конечно.

– Ну ладно, – проговорила Мифани с сомнением. – И, надеюсь, у меня сегодня будет немного времени просмотреть кое-какую статистику.

«И заодно получше узнать организацию, которой я, кажется, руковожу».

– Если появится свободное время, я постараюсь ничем его не заполнять, – пообещала Ингрид.

– Буду тебе признательна.

– Да, – продолжила секретарь. – Раз уж вы ничего не заказали на обед, может быть, я выберу что-нибудь, что вы сможете поесть в кабинете?

– Нет, я бы хотела куда-нибудь сходить, – сказала Мифани. – Посмотри, получится ли забронировать для меня столик в каком-нибудь месте с классной кухней.

– Хорошо, – ответила Ингрид, немного удивленно. – В «Кристифаро»? – Мифани кивнула. – Я распоряжусь, чтобы вам подали машину. После обеда приедет начальник службы безопасности Кловис из Верхнего дома, а потом у вас будет ужин с леди Фарриер.

– Хорошо. Так по какому поводу будут эти встречи? – спросила она, беря ручку и готовясь сделать себе пометки.

– Директриса Имения желает пройтись по списку возможных приобретений, а встречу с начальником службы безопасности вы назначили сами, и, боюсь, я не знаю, для чего.

– Ох, ладно, я уверена, что смогу вспомнить, – проговорила Мифани.

– Ужин у вас запланирован в «Симпсонс», – сказала Ингрид. – Я сообщу вам, когда подадут машину.

Мифани согласно кивнула, и Ингрид выплыла из ее кабинета, словно клиппер на всех парусах.

«Думаю, мне стоит подучить матчасть об устройстве этой организации».

Как на самом деле устроена эта организация

Существует непрерывный поток информации, поступающей к нам от гражданских служб. Неестественные явления не ограничиваются только лишь кладбищами, моргами и штабами неприглядных культов. Не пойми меня неправильно, многие из них происходят именно в таких местах, но еще больше – случается в совершенно обыденных обстоятельствах, и это делает их куда более печальными. Люди скорее смирятся с появлением ожившего трупа на кладбище, чем в кафе-мороженом или примерочной модного бутика. На кладбище они ему тоже не обрадуются, но это их не так сильно возмутит.

Для того чтобы выявить все, что касается нас, мы получаем весь этот поток информации, бо́льшая часть которого не имеет совершенно никакого значения. Стопки отчетов, страницы графических данных, тонны различных сведений. У нас есть команда аналитиков, которые просеивают все это, и интеллект, который, основываясь на всевозможных деталях и мелочах, выявляет тенденции, показывающие, например, что рынком пшеницы манипулирует вампир.

Кроме того, мы соединены с государственными структурами посредством Панических линий. С различными высокопоставленными чиновниками из всех ветвей власти, национальных и местных, проводятся тайные совещания, которые организуются таким образом, чтобы казаться одновременно и конкретными, и расплывчатыми. Мы не говорим им остерегаться гремлинов или желчных бурь, но показываем какие-нибудь продуманные презентации, в которых часто используется слово «неестественный», чтобы они наверняка уловили смысл. В результате мы получаем панические звонки от шефов полиции, министров правительства, представителей аристократии, офицеров вооруженных сил, советников, агентов разведки, священнослужителей, хирургов, дипломатов, главврачей и прочих. Также у нас есть свои люди во всех ключевых организациях, которые держат нас в курсе наиболее значительных событий.

Тем не менее, несмотря на все эти связи, мы остаемся в тайне. Наше имя не может появиться ни на одном клочке бумаги за пределами организации. Более того, лишь немногие за ее пределами знают, что мы существуем. Люди получают телефонный номер, по которому могут звонить, и информация поступает к нам по своим извилистым каналам. Наша компьютерная сеть не соединена с внешней системой. Если кто-нибудь попытается нас выследить, у него ничего не получится, а вот мы его найдем.

Встречи с бухгалтерами показались Мифани чрезвычайно скучными, несмотря на то, что из них она узнала, насколько дешево можно втайне от всех удалить зараженные чумой тела и расчленить их. Заслуга в экономической эффективности этой работы лежала на вежливом джентльмене, которого она заставила подняться с ней на лифте (его звали полковник Холл). Поэтому она сделала себе в уме пометку как-нибудь его вознаградить. Несмотря на свою скуку, Мифани постаралась быть милой с бухгалтерами, которые тревожно ерзали на стульях и словно побаивались ее.

«Похоже, Томас обладала тем еще авторитетом, – задумчиво проговорила Мифани. – Жаль, что ей приходилось контролировать этих зануд».

– Ладья Томас? – позвала Ингрид.

Она тихонько вошла в кабинет, оказавшись за спинами несчастных бухгалтеров, и ее голос напугал Мифани до полусмерти.

– Да, Ингрид? – отозвалась Мифани, оторвав взгляд от цифр, которые, как выяснилось, оказались на удивление полны смысла. Томас говорила, что была способным администратором, и какая-то часть этого таланта, очевидно, передалась и ей.

– Директриса Имения уже здесь.

Заметив реакцию бухгалтеров, Мифани заключила, что эта личность представлялась им слишком внушительной и пугающей, поэтому вежливо предложила им удалиться и приготовилась встречать директрису. Точнее, попыталась это сделать, но Ингрид настояла на том, чтобы встать в дверном проеме и громко объявить гостью.

– Фрау Блюмен, главная инструктрикс Имения! – прокричала она в кабинет.

– Да, спасибо, Ингрид, – поблагодарила Мифани и встала, чтобы поприветствовать полную женщину, которая вплыла в комнату, слегка покачиваясь. Фрау Блюмен была почти идеально круглой и могла влезть в проем только боком и втянув грудь. Ее светлые волосы составляли замысловатую фигуру с завитками и косами, и, войдя, она всей своей массой двинулась к Мифани с распростертыми руками.

– Маленькая Миффи! Моя Liebchen[4]! Что случилось с твоими глазами? – прогорланила она с сильным немецким акцентом. Она была первой, кто осмелился прокомментировать фингалы, все еще украшавшие лицо Мифани. И прежде чем та успела ответить, директриса заключила несчастную ладью в мощные объятия и крепко прижала к себе.

– Рада вас видеть, фрау Блюмен, – проговорила Мифани, задыхаясь.

Ее сжали еще сильнее, а потом отпустили.

– Фрау Блюмен? – переспросила она. – К чему этот официоз, Мифани? Нет уж, мы же договорились, когда ты доросла до Правления, что будешь называть меня Штеффи. Ты же не дралась, верно? Разумеется, не дралась! Ты это дело с детства ненавидела, а сейчас что с тобой случилось? Да я же вижу, что-то не так.

Заметная симпатия этой женщины грела душу, но ее привычка задавать вопросы и тут же самостоятельно на них отвечать слегка сбивала с толку.

– Меня, э-э, кое-кто попытался ограбить.

– Вот идиоты несчастные! – хихикнула женщина.

Мифани мялась в нерешительности. Женщина явно ее очень любила, но пока Мифани не знала, кем именно та была, ей нельзя было слишком раскрываться, так что она просто пожала плечами.

– Ты такая спокойная! Я бы ожидала, что ты будешь тут дрожать вся в слезах. Ладно, дай мне на тебя посмотреть. – Она схватила Мифани за плечи и притянула ее лицо прямо к своим глазам. – Хм-м, тебя ударили… сколько, два дня назад? Или, может, чуть больше? Ой, бедная моя Миффи! Это, конечно, были обычные преступники? Ничего сверхъестественного? Все-таки твоя сила – это не секрет. В сообществе-то таких дураков нет. А сейчас я бы выпила горячего шоколада. Будь добра, попроси секретаря принести мне… ах! Чудесно. Спасибо огромное. Так, Миффи, бери кофе и садись со мной на диванчик поудобнее, поговорим, не спеша и с удовольствием.

Она проводила Мифани к дивану и поместила свою мощную массу на лежавшие на нем подушки.

– Штеффи… – начала Мифани, запинаясь. – Что ты имеешь в виду насчет того, что моя сила это не секрет? В смысле, я как член Правления…

Ее спешно прервали.

– Liebchen, даже если бы ты не работала в Правлении, все знали бы о твоих способностях. Господи, ты же лучшая за последние десятилетия! Мы все знали о твоем потенциале. Учителя у нас в Имении всем о тебе разболтали! – Она сделала долгий глоток горячего шоколада и подвигала челюстями. – И конечно, я всегда знала о твоих умственных способностях. Ты бы доросла до Правления, даже не будь у тебя дара.

Интерес Мифани вспыхнул еще сильнее. По письмам можно было сделать вывод о скромности ее предшественницы, но сейчас она имела возможность услышать мнение о себе от другого человека.

– В последнее время я много об этом думаю, Штеффи. Мне хотелось бы узнать, как ты оцениваешь мой потенциал.

Фрау Блюмен удивленно изогнула бровь.

– Что ж, рада слышать, что ты стала больше задумываться о своей карьере. – Мифани опустила глаза, пытаясь изобразить скромного, но способного администратора. Такого, который не потерял память и не пытается теперь собрать по крупицам любую доступную информацию. – Это очень хорошо. Когда тебя привели ко мне в Имение, ты вцепилась водителю в руку, сама вся в шоколаде, в глазах одни слезы. Моя бедненькая Liebchen. Ты держалась за него так, будто он был надувным матрацем, а тебя уносило в Черное море. В тот момент у тебя во всем мире оставалась только Фарриер, и когда ты поняла, что она к тебе не благосклонна, я увидела, как последняя надежда затухает в твоих глазах. Вот глупая женщина! Ты была от нее без ума, но она из-за слишком большого самомнения этого не увидела. И все равно, еще до того, как ты к нам попала, мы слышали о твоих способностях, поэтому были весьма осторожны. Я прочитала все отчеты о тебе и пришла к выводу, что твои способности были чем-то совершенно новым и не похожим ни на что, что встречалось во всех Британских островах прежде. И естественно, мы хотели узнать их предел, только опасались на тебя давить. Большинство детей, которые к нам попадают, сюда приводят гораздо более искусным образом, чем привели тебя. Вот что случается, когда руководителям доводится делать то, чего они не умеют. Она может являться в сновидениях, он перебил кучу нацистов голышом – и за это мы готовы им кланяться до земли, – но что же до общения с людьми, то, скажу я тебе, их умения далеки от совершенства.

Штеффи покачала головой в ответ на глупость вышестоящих, а затем поинтересовалась, нельзя ли ей угоститься печеньем. Мифани ответила, что можно, и отдала распоряжение Ингрид, которая вошла с невозмутимым видом и тарелкой, полной маленьких лакомств.

– Превосходно! Спасибо, Ингрид. В общем, как только мы услышали о твоем даре, то сразу сообщили об этом Фарриер и Уоттлмену. Так уж заведено, что мы сообщаем Правлению обо всех, кто подает надежды. Я и сегодня утром приехала из-за этого! Но они почувствовали наш восторг и захотели сами увидеть тебя первой, чтобы наладить связь и сделать так, чтобы ты стала им предана. Но власть и авторитет помутили не только мысли твоего отца, но и совершенно ошеломили тебя, маленького ребенка. Поэтому к нам ты попала с травмой, которую, к моему большому огорчению, ты так полностью и не залечила.

Мифани сидела, сжимая свой кофе в руках. Она отчетливо видела то, о чем рассказывала Штеффи, хотя воспоминаний на этот счет к ней определенно не возвращалось. Просто все складывалось в цельную картину. Письма, которые она прочитала, действительно создавали впечатление, что Мифани Томас пережила некоторое расстройство.

– Продолжай, – тихо попросила она.

– Так вот, Миффи, не хочу, чтобы ты думала, будто я тобой не горжусь, но потенциал твоего дара, несомненно, был гораздо больше, чем ты когда-либо использовала. Ты просто должна это знать. И все же ты никогда особенно не любила его применять. Ты достигала ровно столько, сколько тебе было нужно, никогда не перебирая меру, и уж точно не собиралась стать хорошим оперативником. Господи! Да ты могла облажаться, если бы на тебя кто-нибудь стал кричать. А можешь представить, что случилось бы, окажись у тебя пистолет? – Штеффи улыбнулась и издала невеселый смешок. – Нет, было очевидно, что тебя нельзя посылать, например, в канализацию, лес или дом, где решил поселиться какой-нибудь монстр. У тебя была хорошая память, быстрый ум, и ты так погрузилась в организацию, что не было и речи о том, чтобы выпускать тебя куда-нибудь. Поэтому мы предоставили тебе возможность продвигаться в администрации. Пусть и не без доли сожаления.

– Хм-м, – протянула Мифани. Она уже собиралась спросить, насколько мощным был потенциал Томас, но в кабинет вошла ее секретарь.

– Простите, что прерываю, ладья Томас, но ладья Гештальт прибудет встретиться с вами через пятнадцать минут.

– Сюда? – удивилась Штеффи. – Скажи мне, Ингрид, в котором из тел сегодня Гештальт?

«В котором из тел?» – изумилась Мифани.

– Сегодня будут близнецы, фрау Блюмен, – ответила Ингрид.

– Ох, в таком случае мне лучше вас оставить, – проговорила дородная женщина, содрогнувшись. – Если ты беспокоишься, что не раскрыла всех своих сил, Миффи, то посмотри на это. Выдающийся воин, мастер сверхъестественного и, по моему мнению, полный провал как личность. – Она покачала головой. – В любом случае скоро мы встретимся еще. Мы так увлеклись воспоминаниями, что не успели пройтись по кандидатам на поступление в Имение.

Блюмен положила папку с делами на кофейный столик, похлопала старую ученицу по щеке и вышла из кабинета. Оставшись одна, Мифани подошла к своему столу и добавила несколько пометок к списку названий и имен, которые ей следовало поискать. Правление. Имение. Штеффи Блюмен. Уоттлмен (который убивал нацистов голышом?). Фарриер. Но чтобы разобраться с ближайшим будущим, она вернулась к дивану и торопливо открыла раздел, посвященный Гештальту.

Ладья Гештальт

За девять лет до моего рождения одна несчастная женщина родила четверню. Троих мальчиков и одну девочку. Двое мальчиков оказались копиями друг друга. Но это было еще не самое странное. Самое странное было то, что когда все четыре пары глаз открылись, из них смотрело лишь одно сознание. Это был Гештальт.

Гештальт немного сбивает с толку, потому что оно/он/она/они состоит/состоят из четырех тел. Люди стараются не называть Гештальт никак иначе, так как путаются в построении грамматики. Однако, каждый раз писать «Гештальт» вместо того, чтобы использовать местоимение, довольно утомительно. Поэтому, если мне понадобится в этом описании применить местоимение, я буду называть Гештальт «оно». Хотя в обычной речи этого не делаю – это было бы грубо.

Его родители по понятным причинам были весьма огорчены своим диковинным отпрыском. Думаю, что когда у тебя четверо детей и все они делают одно и то же одновременно или один делает что-то, пока остальные трое без чувств лежат на полу, это чертовски пугает. К тому же, восстановление после родов четверни тоже не проходит легко. В общем, когда на четвертый день рождения этих детей появились Шахи и предложили родителям забрать их себе, облегчению последних не было предела. К сожалению, такое случается часто, когда речь идет о детях, которых принимают к себе Шахи. Все это странные дети, которые имеют странные потребности.

Гештальт приспособилось к Шахам, будто четыре необычных, сплоченных общим разумом утенка – к воде. Или, может быть, один необычный разум, населяющих сразу четырех утят. Черт его подери!

Вот почему работать с Гештальтом так раздражает.

В общем, Шахи привели Гештальта в Имение. Обучили его и вырастили в такой любящей среде, какую только можно создать в подобном месте. Оно росло с другими детьми, которые тоже были необычными. С мальчиками с бивнями. С девочками-подростками, которые могли общаться с облаками и получать вразумительные ответы. С несчастными юношами, имевшими психический контроль над фламинго. Если говорить об обитателях Имения, то расти там неплохо, особенно если ты отличаешься от других и имеешь способности, лежащие за пределами понимания простых смертных. Но в случае с Гештальтом что-то не срослось.

Во-первых, у него было совсем мало друзей. Ты, наверное, думаешь: «Но их же было трое братьев и сестра, кто им еще нужен», но в этом ты ошибаешься. Нельзя забывать, что Гештальт – это одна личность с восемью глазами. Это распространенная ошибка – считать его четырьмя разными людьми. Гештальт пользуется этим как преимуществом. Его тела говорят разными голосами, а также имеют разные манеры. Тела не двигаются в унисон и не сидят неподвижно, пока оно не решит, что хочет этого. Оно – превосходный актер, способный заставить свои тела общаться или даже спорить между собой. Причем так живо, что становится легко забыть, что все это лишь один разум, управляющий своими марионетками.

Другие дети в Имении забывали, что Гештальт обладает общим разумом. Они просто считали его братьев и сестру снобами. Я-то знаю, потому что сама все видела. Мы провели вместе в Имении всего год, а потом Гештальту исполнилось девятнадцать, и оно выпустилось. И заметь, я тогда была крайне застенчивой девятилетней девочкой, а Гештальт – четырьмя поразительно красивыми блондинами, которые считались претендентами на то, чтобы стать следующими звездами Шахов. Я безумно влюбилась в одного из братьев – того, который не был близнецом. И пока я наблюдала за ними, мне стало понятно, что Гештальт определенно не был обычным человеком. И даже не был четырьмя слегка необычными людьми. Но это была чрезвычайно сильная личность, и все это понимали.

Я читала о Гештальте, и, пока я училась, оно добилось больших успехов. Оно обладало превосходной памятью, очень живо соображало (не забывай: четыре мозга вместо одного), быстро и легко усваивало информацию. Обычное образование давалось ему мгновенно, а тщательный надзор преподавателей позволил ему в совершенстве овладеть своим даром.

К девяти годам Гештальт могло контролировать различные сочетания своих тел, вести несколько бесед одновременно и координировать причудливые турниры, где его тела сражались друг с другом.

К двенадцати было подтверждено, что Гештальт могло бодрствовать непрерывно. Оно могло спать одним из тел, тогда как остальные были начеку. Таким образом оно держалось пять месяцев.

К пятнадцати тела осторожно путешествовали по планете, чтобы выяснить, насколько велико может быть расстояние, на котором оно сможет безопасно существовать. Оказалось, что его можно беспрепятственно поместить на разных сторонах земного шара.

Гештальт вышел из Имения и тут же стал заниматься оперативной работой. Вскоре за выдающиеся успехи оно получило статус ладьи. Четыре его тела составляли одну команду. За шестнадцать лет такой работы оно успешно выполнило целый ряд заданий, казавшихся невыполнимыми, величайшим из которых было уничтожение 488-летнего вампира, который на протяжении 252-х из них тайно контролировал пшеничную промышленность.

При этом представь, что в эпизоде, случившемся в 1980 году, на то, чтобы убить шестидесятилетнего вампира, понадобилось сорок пять солдат.

Гештальт сурово.

Ладьей оно стало пять лет назад, и мне приходилось работать с ним во множестве операций. Я вижусь с ним каждый день и встречаюсь лично каждый понедельник, среду и пятницу в девять утра. Как правило, из-за этой своей множественности по меньшей мере два тела Гештальта всегда находятся на местах и руководят операциями. Обычно ладью не вызывают, если проблема не особенно серьезна, но Гештальт любит надирать задницы и, должна признать, отлично умеет координировать действия во время операций. С другой стороны, как минимум одно из тел всегда остается где-нибудь в офисе. И все же это лучше, чем если бы там оставались все четверо, особенно учитывая, что ни одно из них, похоже, не умеет как следует работать с документами.

Если окажется, что убить тебя хочет именно Гештальт, то тебе следует быть очень осторожной.

– Ладья Томас? – тихо проговорила Ингрид.

Мифани, вздрогнув, подняла глаза.

– Ладья Гештальт здесь.

4

– Что? А, ладья Гештальт? Это… здорово, – пробормотала Мифани. – Дай мне секунду, чтобы мурашки перестали по коже бегать. – Ей показалось или во взгляде ее секретаря возник оттенок сочувствия? – Да, все нормально, Ингрид. Пригласите ладью Гештальта сюда.

Она поднялась и, просеменив к столу, сделала выражение лица, соответствующее ее авторитету.

Какое-то мгновение Мифани раздумывала, успеет ли привести прическу в более официальный вид – сейчас ее волосы были просто собраны сзади и заколоты. Но было слишком поздно.

«К тому же, – рассудила она, – фингалы сводят на нет любые намеки на деловой внешний вид. И, кто знает, в каком виде обычно ходила Томас?»

Когда вошла Ингрид, чтобы звенящим голосом объявить о прибытии ладьи Гештальта, Мифани мысленно пожала плечами и отбросила свои осторожности.

«Все равно здесь никто никого толком не знает».

– Ладьи Гештальт, собственными персонами! – воскликнула Мифани с видимым восторгом. Два идентичных блондина изумленно посмотрели на нее. – Джентльмены, прошу, присаживайтесь. – Она указала на стулья, стоявшие перед ее столом, а потом добавила: – Вы оба отлично выглядите.

– Благодарю, – произнес один из них.

Стоило признать, это была правда. Как бы ни выглядели остальные тела, эти два были великолепны. Густые светлые волосы, голубые глаза, бронзовая загоревшая кожа.

«Они вообще в Британии были на выходных? Как им, во имя всего святого, это удается? Неужели их странная генетика позволяет еще и загорать без солнца?»

Они явно были близнецами, но приняли некоторые меры, чтобы отличаться друг от друга. У близнеца справа были более короткие волосы, искусно взъерошенные гелем, тогда как у близнеца слева – более стандартная аккуратная прическа. Костюмы на них были разные. Один близнец сразу развалился в кресле, второй – сидел сосредоточенно, хотя ни один из них, казалось, не ощущал себя комфортно. И один смотрел задумчиво, а второй – уделял все внимание тому, чтобы разгладить свои брюки. Про себя она окрестила их Дерзким и Опрятным.

Мифани стало откровенно не по себе, когда она вспомнила, что эти две головы делили общий разум. И потом даже больше не по себе, когда вспомнила, что где-то еще странствуют два тела, управляемые им же.

«Сохраняй спокойствие, – думала она, – и постарайся не пугаться того, что говоришь с коллективным разумом, кто пугает всех в Шахах. И не думай сразу, будто это оно стоит за нападением на Томас. А если даже и так, в твоем кабинете оно вряд ли станет что-либо предпринимать».

– Мы только что вернулись с операции в Эссексе, – рассказал Дерзкий. – Ты выглядишь, э-э, немного иначе, Мифани.

– Это из-за фингалов, – предположил второй близнец.

– Нет, – возразил его брат. – Дело не в этом.

Мифани старалась выглядеть загадочно, но, похоже, у нее не вышло. Она видела, как близнецы ерзают на своих стульях.

– Так что случилось с твоими глазами? – спросил Опрятный.

– О, э-э, кто-то пытался меня ограбить, – ответила она.

– Но ты же в порядке? – продолжил он.

– В порядке, – заверила Мифани. – Немного побаливает, но в целом ничего.

– Любопытно… – проговорил Дерзкий.

«Черт, это не очень в духе кроткой и мягкой Мифани Томас», – поняла Мифани. Она думала притвориться, будто получила более тяжелые травмы, чем на самом деле, но вместо этого выбрала неверное направление.

– Так куда направились ваши брат с сестрой? – спросила она. Среди записей Томас не оказалось их фотографий, но ей было интересно посмотреть на брата, в которого была влюблена их предшественница.

– Элиза в Абердине, руководит группой, которая занимается оленьим культом, – сообщил один из близнецов снисходительно. – Роберт уже вернулся в кабинет.

– Что ж, надеюсь, у них все хорошо, – проговорила она любезно.

«А Гештальт и вправду хорош, – подумала она. – Будто в самом деле трое братьев и сестра».

Мифани заметила, что один из близнецов что-то говорил, а она все прослушала.

– Прошу прощения, что вы сказали?

– Алекс как раз рассказывал, что мы знаем, что у них все хорошо, – объяснил Опрятный.

– А, конечно, конечно, – поспешно согласилась Мифани, вдруг почувствовав раздражение из-за его покровительственного тона. – У них все хорошо. И у вас хорошо. У меня хорошо. У нас у всех все хорошо. Не желаете ли чего-нибудь выпить? – предложила она. Один попросил кофе, второй – апельсиновый сок. – Без проблем. Ингрид? – Секретарь, которая, должно быть, все слышала через открытую дверь, чудесным образом возникла с подносом. – Спасибо.

– Как я понимаю, ты сегодня утром немного опоздала, – произнес Дерзкий.

– Что? – удивилась Мифани.

– Ну, обычно вы приходите в Ладейную второй, после вашей помощницы, – пояснил Опрятный.

– Да? – переспросила Мифани.

«Эти ребята что, следят за тем, когда я прихожу и ухожу?»

– Ну, у меня… была назначена встреча. – Они смотрели на нее выжидающе, и ей вдруг захотелось заставить эти надменные взгляды исчезнуть с их лиц. – Я была у гинеколога. – Она победоносно улыбнулась близнецам и добавила: – Нужно было проверить вагину.

Они одновременно кивнули и – к ее удовольствию, которого она, конечно, не выдала, – вроде слегка растерялись.

«Ну конечно, у них тоже есть женское тело, – вспомнила она, немного огорчившись. – Вряд ли их можно испугать женскими делами».

– И… она… по-прежнему на месте. Все нормально.

– Это… хорошо, – проговорил Опрятный.

– Да, но давайте перейдем к делам. – К счастью, Томас оставила ей план встречи с Гештальтом, и Мифани могла теперь пройтись по списку. – Так, посмотрим… – Она покопалась в бумагах.

– Я полагаю, у вас есть кое-какие документы, которые нам нужно подписать, – сказал Дерзкий.

– Ага, – коротко подтвердила она и нашла стопку именно там, где ту для нее оставили. – Так, э-э, вам нужно подписать эти… бумаги… которые я сама, кажется, уже подписала. – Она быстро их пролистала и увидела подписи Мифани Томас. – Да, я уже подписала, теперь вы. Так, а вот это письмо… премьер-министру… Великобритании, где говорится, что у нас нет никакой информации, которую ему следовало бы знать.

Мифани передала документы близнецам, и те принялись их подписывать. Она завороженно наблюдала, как они одновременно выводили одинаковые подписи, один левой рукой, другой – правой.

– Ты здесь пропустила, – заметил Опрятный, вручая ей контракт.

Она приняла его, и ее охватил ужас от осознания своего положения.

«Черт. Правда надо подписать. Какая же была подпись у Томас?»

Она видела ее минуту назад, и эта же подпись стояла по меньшей мере на одном письме Томас к ней, но она не особенно ее рассматривала и не пыталась запомнить. Теперь это представлялось серьезной ошибкой.

«О боже».

Сделав глубокий вдох, она заметила, что Опрятный не сводит с нее глаз. Она натянуто улыбнулась и вывела подпись.

«Вроде так? Выглядит похоже».

Но ни одного из близнецов, похоже, не интересовала ее подпись. Ни один не пытался сравнивать ее со старыми.

– Хорошо, спасибо. Я возьму эти бумаги и отнесу… куда полагается. А теперь, – продолжила Мифани, – посмотрим план на неделю. Так, похоже, у меня будет довольно много встреч с бухгалтерами по поводу… Вы в порядке? – спросила она. Оба близнеца Гештальта пустыми взглядами уставились в никуда.

«Выглядит жутко».

– Я собираюсь войти в штаб культа, – хором сообщили близнецы. – Хочешь, будем комментировать?

– Э-э, да, конечно, – ответила Мифани. – Мне записывать?

– Необязательно, – ответил Гештальт сразу двумя ртами. – У отрядов есть записывающие устройства. Мы собираемся у двери, и пешка Киркман заглядывает сквозь нее. Дает сигнал: с той стороны трое, и они вооружены. «Купер, как только Мени выбьет дверь, бросай светошумовую гранату».

Мифани удивленно подняла глаза – голоса близнецов изменились, стали выше и напряженнее. Она поняла, что это был голос их сестры, которая отдавала приказ.

– Начинаю отсчет. Три! Два! Один!

Левые руки близнецов слегка дернулись, очевидно, отзеркаливая движения сестры, находящейся на расстоянии двухсот миль от них.

– Мени выбил дверь, и мы отступили, чтобы нас не контузило. Уже заходим, передо мной пятеро. Они прикрывали фойе и… «взять его! Взять!». Так, один, с рогами, убит. «Первая группа, держите фойе. Вторая и третья – заходите дальше. Только, народ, помните: нам не нужно много смертей. Старайтесь их оглушать». Киркман сканирует ближайшие комнаты. «Вы четверо – охраняйте эту комнату. Двигаемся дальше».

И следующие сорок пять минут Мифани внимательно слушала, как Гештальт руководило штурмом. Солдаты получали указания, раздавались команды, культистов задерживали или отпускали (в зависимости от степени их преданности делу). Ей предоставили подробнейший отчет – о том, как женщина-Гештальт встретила неожиданное нападение, как ее охранников проткнули зубцами верховные жрецы. Мифани наблюдала, как напрягались мышцы близнецов, когда их сестра пнула что-то ногой, крутанулась и взмахнула кулаком, издавая при этом резкие возгласы. Наконец, после пронзительного «киЙЯЯ!», они откинулись на спинки, тяжело дыша, и объяснили, что Элиза только что сломала шею лидеру оленьего культа и весь комплекс оказался под контролем Шахов.

– Вау, круто, – проговорила Мифани. – Отлично проделано.

– Хм-м, – проговорил Опрятный рассеянно. – У Элизы кровь на ботинках.

– Это чудесно, Гештальт, – сказала Мифани, стараясь сохранять самообладание. – Еще кофе? И апельсинового сока? Нет? Тогда я, пожалуй, попрошу Ингрид принести вам пару влажных салфеток.

Как только близнецы ушли (все еще немного покачиваясь при ходьбе), Мифани села за стол и попыталась уложить все увиденное у себя в голове. После того как прокомментировали штурм, близнецы не могли сосредоточиться на оставшихся вопросах встречи и согласились отложить их обсуждение на потом. Видя, как они были довольны ходом атаки, и слыша репортаж их сестры, Мифани и сама ощущала в мышцах напряжение. Синяки на ее теле болели, и было легко вообразить, будто близнецы ее избивали, а их глаза горели в пылу насилия.

«Я не могу встречаться с каждым членом Правления и каждый раз предполагать, что это и есть тот самый предатель, – решила она. – Вполне возможно, что Гештальт не приказывал нападать на Томас и что я всю эту встречу обливалась потом по пустякам. Но кто же отдал приказ?»

Мифани откинулась в кресле и запустила пальцы в волосы.

«Слишком много вопросов. И я к тому же не знаю всего, что знала Томас. Пока что. Но скоро узнаю».

Она потянулась к фиолетовой папке.

Ладьи

Первые несколько столетий существования Шахов ладьи исполняли роль военачальников. То есть руководили всеми военными действиями. Традиционно занимаемая представителями дворянского сословия, эта должность требовала энциклопедических знаний тактики и стратегии, а также кое-чего еще. И если пешки были клинком, что заносили Шахи, то ладьи – были рукоятью.

Старые руководители Шахов видели в ладьях оружие и ничего более. Это были сущие охотничьи псы, и будь они даже во главе стаи – они оставались всего лишь псами. В 1702 году именно ладьи возглавили нападение на Бригадун и сожгли там все строения. Некоторые жители были казнены, остальные – высланы в Уэльс, где их принудили добывать свинец. Особенности свинцовых шахт не давали никому из этих удивительных людей шансов на бегство, и все они погибли в плену. (В конце 1960-х, однако, появился некто, объявивший себя «последним сыном Бригадуна» и посеявший хаос, воцарившийся на несколько лет, пока не был полностью подавлен.)

Одного печально известного ладью, Руперта Чемберлена, продержали скованным цепью в склепе под Белой башней, пока в нем имелась необходимость, а потом перевели в клетку в соответствующее место и спустили на несчастную жертву, определенную руководством. И за время такой службы он уничтожил: герцога Нортумберленда, послов Франции и Италии, архидиакона и одного из своих коллег-ладей.

Позднее, в 1788 году, положение кардинально изменилось. Радикальное перераспределение власти привело к тому, что ладьи получили новый статус. Вместо того чтобы быть военными генералами, они были поставлены руководить внутренними делами. Ладьи стали стражами тыла Соединенного Королевства. И теперь, если на Британских островах случается что-нибудь странное, с этим разбираются ладьи. Мы – управленцы, и хотя до сих пор время от времени применяем силу, то делаем это посредством делегирования. Мы не пачкаем руки, если сами того не хотим. Я, к примеру, предпочитаю работать у себя в кабинете, хотя ладья Гештальт, похоже, больше любит участвовать в операциях.

Твоя главная забота будет состоять в том, чтобы освоить управление внутренними силами Шахов. Ты будешь проводить встречи и координировать команды пешек, выполняющих различные задания на местах. А также будешь руководить Ладейной в тесном взаимодействии с Гештальтом.

«Ох, как это будет весело», – подумала Мифани.

И еще регулярно встречаться с другими членами Правления, чтобы координировать передвижения Шахов.

Хотя все это, по сути, и так понятно.

«Ой, спасибо тебе огромное, Томас, – горько подумала Мифани. – Звучит так, будто я – министр обороны от привидений и гоблинов, но поскольку “все это, по сути, и так понятно”, не сомневаюсь, что у меня получится. Даже если страну заполонят домовые и говорящие деревья, то ничего страшного, ведь всегда есть Австралия! – Вскипев от возмущения, Мифани отбросила фиолетовую папку и вскоре осознала, что грызет ногти. – Прекрасно, похоже, у меня появилась новая привычка. Не думаю, чтобы ладья Томас, непревзойденный администратор, тоже грызла ногти. Должно быть, во мне наконец стала формироваться собственная личность».

Мифани с кислой физиономией глядела на портреты ладей и размышляла, каких же субъектов им приходилось сажать на цепь в Лондонском Тауэре, когда в кабинет суетливо впорхнула Ингрид.

– Ладья Томас, я отменила ваш обед в «Кристифаро», – сообщила она.

– Зачем? – спросила Мифани обеспокоенно. – Это было единственное, чего мне хотелось сегодня дождаться!

– Случилось ЧП, и вас с ладьей Гештальтом вызывают туда, – спокойно ответила секретарь.

– А-а, хорошо. – Мифани опустила взгляд на свой стол, подумала с минуту, а потом вновь подняла глаза. – Там мы будем допрашивать или нас самих? – спросила она.

Ингрид выразила некоторое удивление, но затем объяснила, что требовалось допросить какого-то прощелыгу, пойманного Шахами. Судя по всему, сам допрос должен был проводить какой-то конкретный сотрудник, а Мифани и Гештальту следовало присутствовать в качестве слушателей.

– Так что, мне ничего не нужно делать?

– Не нужно, мэм.

– Как думаешь, мне стоит что-нибудь взять с собой?

– Что, например? Что-нибудь перекусить? – спросила ее секретарь.

– Я возьму блокнот, – решила Мифани. – И ручку.

– У них там работают стенографы, как вы знаете. И еще видеокамеры, – указала Ингрид.

– Да, знаю, – колко ответила Мифани. – Но я хочу вести собственные записи.

– Прекрасно, мэм.

– Да. А сейчас ты не сопроводишь меня в комнату для допросов… в допросную? Я бы послушала о твоих наблюдениях. – Она ведь не может спрашивать напрямую, куда ей идти, верно?

– Разумеется, мэм. После вас. – Ингрид отступила в сторону, пропуская Мифани вперед.

– Нет-нет, – спохватилась Мифани. – Ты первая.

– Но так не принято, ладья Томас, – заметила Ингрид.

– Уж сделай милость, – ответила Мифани.

– Как пожелаете.

Две женщины быстро шагали по коридорам, а люди, что попадались у них на пути, старались прижиматься к стенам, чтобы ладья и ее секретарь могли беспрепятственно пройти. Коридоры были размечены тяжелыми деревянными дверьми. Каждый раз, когда они проходили мимо открытого проема, Мифани сбавляла шаг и заглядывала внутрь. В одной комнате трое мужчин разглядывали карту и кричали друг на друга, будто разгневанные библиотекари. В другой пожилой пакистанец с моноклем размахивал тростью перед носом пухлого коротышки, одетого в кафтан. Из третьей двери открывалась комната, заставленная книжными шкафами. За массивным деревянным столом в ней сидел кучерявый мужчина и увлеченно читал толстую учетную книгу, бессознательно поглаживая голову крупного кондора, сидевшего у него на запястье. Когда Мифани проходила мимо, мужчина поднял глаза и те аж выпучились от удивления.

Наконец, они подошли к паре массивных железных дверей с вделанной в них металлической пластиной. Ингрид отступила в сторону и выжидающе взглянула на Мифани. К счастью, Мифани кое-как сумела вспомнить, что нужно делать. Она выступила вперед и приложила руки к пластине. Металл нагрелся от ее ладоней, и двери, скрежеща зубчатым механизмом, медленно открылись. Но за ними, к некоторому разочарованию Мифани, оказались еще одни – и тут же разъехались в стороны. Как выяснилось, это был лифт.

Они спустились на много этажей вниз, пока не стало очевидно, что они находились глубоко под землей. Ехали молча, но Мифани использовала возможность разглядеть в настенных зеркалах своего секретаря. Ингрид была высокой, под пятьдесят, с безупречно уложенными каштановыми волосами. Стройная и подтянутая, будто каждый день играла в теннис. Носила несколько неброских золотых украшений, включая обручальное кольцо. Мифани втянула носом воздух и почувствовала запах хороших духов Ингрид. Деловой костюм, который носила секретарь, был светло-фиолетового цвета и выглядел довольно изысканно.

Затем Мифани посмотрела в зеркало и на себя. Волосы, которые она собрала сзади, были готовы распуститься, а ее костюм (пусть и гораздо более дорогой, чем у Ингрид) оказался изрядно помят. От макияжа она полностью отказалась и из-за своих проклятых фингалов напоминала енота. Енота, которому залепили по морде. После того, как он всю жизнь прострадал от недоедания.

Тишина нарушалась лишь гудением лифта, и это создавало неловкое ощущение.

– Итак, Ингрид, – непринужденно проговорила Мифани. – Тебе не надоел фиолетовый?

Секретарь обратила на свою начальницу изумленный взгляд, и, прежде, чем успела ответить, двери распахнулись.

5

Дорогая ты!

У меня нет биполярного расстройства, мне просто навязали биполярную жизнь.

Моя частная жизнь состоит из того, что я прихожу домой, сажусь на диван с миской попкорна и начинаю шерстить большие и скучные дела.

Моя профессиональная жизнь состоит из того, что я долгими часами выполняю задачи, вызываемые… вот, например, сегодня вечером мне пришлось разбираться с представителем аргентинского правительства, которая приехала с визитом и нечаянно проявила способность создавать животных из эктоплазмы. Проблема заключалась в том, что она не умела этими животными управлять, а появились они в самом центре Ливерпуля.

Сначала я узнала об этом по миганию лампочек у себя в кабинете. Я не знаю точно, кто придумал установить их в кабинете ладьи и помещениях, связанных с Паническими линиями, но у меня от этого появилась привычка резко вздрагивать, когда лампочка перестает работать. Хотя сейчас, строго говоря, в ней нет нужды, потому что если случается что-то серьезное, мой настольный телефон загорается красным и звонит особенно пронзительно. Тогда же звонит и мобильный, тоже пронзительно, но по-другому, а на обоих мониторах всплывают сообщения.

И все это случилось сегодня вечером.

Затем мне прислали подробности. Четыре жертвы среди гражданских. Несколько тысяч фунтов ущерба. У аргентинки, вероятно, произошел нервный срыв, и никто не мог к ней подобраться, так как она была вся окружена зелеными перуанскими оленями-призраками, ягуарами и ламами.

В этот момент у меня взмокли ладони, но разум оставался совершенно холодным. Я хорошо справляюсь с критическими ситуациями, но это не от того, что я не чувствую страха. Я всегда боюсь. Нервничаю так сильно, что меня аж тошнит. Впрочем, я достойно с этим справляюсь за счет того, что очень-очень тщательно готовлюсь. Стараюсь прикрыть каждый угол, предусмотреть все возможные варианты.

Хотя ты, наверное, уже и сама это поняла.

Но вернемся к новосозданной ливерпульской фауне. Мужчина на другом конце провода был начальником смены Кризисного офиса, расположенного в Лондоне.

– Наши войска мобилизованы? – спросила я.

– Ливерпульские отряды либо на выезде, либо еще в пути к месту происшествия, но, похоже, проблема там серьезная, – доложил он, и я расслышала в его голосе тревогу, которую я сочла очень дурным знаком. Кризисными офицерами обычно ставят самых спокойных людей во всей организации. А может, и на всей планете. Если уже такой человек выказывал тревогу, то я готова представить, что на следующее утро никакого Ливерпуля в помине не будет. – Я уверен, они смогут это урегулировать, – заключил он.

Я открыла таблицу и стала просматривать, пока не нашла того, что искала.

– Отряд выпускного курса Имения отрабатывает скрытые маневры в получасе от черты города, – сообщила я. – Мы отправим их на подмогу.

– Это законно?

– Да. Согласно уставу школы. Одну секунду. – Я отвела трубку подальше и крикнула Ингрид, чтобы та сообщила фрау Блюмен. И тут же вернулась к разговору с начальником смены. – Какая ситуация с прессой?

– Пока ничего, – натянуто ответил он. На заднем фоне было слышно, как люди усиленно над чем-то трудятся. – Были некоторые сообщения, но мы быстро с ними сработали.

Я взвесила ситуацию и, сделав глубокий вдох, приказала:

– Отключите связь в городе.

– Простите? – ошарашенно переспросил начальник смены.

– Выполняйте и отзвонитесь, когда закончите. Погодите, Льюис! Вы меня слышите?

– Да, ладья Томас.

– Насколько у вас темно? – спросила я.

– Что?

– Насколько у вас темно? У нас десять минут седьмого и уже темно. Ливерпуль западнее нас, значит, солнце у вас садится позднее. Так насколько темно? – Кто-то рядом с Льюисом ответил неразборчиво. – Что он сказал?

– Сказал, что темно. Так же, как здесь.

– Ладно тогда… нам придется отключить все электричество. Устроить блэкаут, – сказала я, содрогаясь при мысли о том, к каким проблемам это может привести. – Сейчас же.

– А мы это можем? – усомнился он.

– Техники Ладейной открыли себе аварийный доступ к электростанциям шестнадцати крупнейших городов Великобритании. – Это я раскрыла существование проекта, который сама инициировала девять месяцев назад.

– Никогда об этом не слышал, – признался начальник смены.

– Эта информация… закрыта. – На самом деле, об этом знали только члены Правления и техники, которые этим непосредственно занимались. – Я распоряжусь, и мы их отключим.

– Весь город? – неуверенно спросил он.

– По возможности – всю соответствующую территорию. Весь город – при необходимости. Но связь отключить обязательно: мне нужно, чтобы прессе было сложно выяснять подробности, а записать что-либо – еще сложнее, а то и вообще невозможно.

– Да, хорошо, я сообщу отрядам. – И мы одновременно повесили трубки.

Затем я позвонила в отдел информационных технологий и повергла Ливерпуль во тьму.

– Ингрид, наш субъект из Аргентины? – крикнула я сквозь дверь.

– Да.

– Мне нужно поговорить с кем-нибудь из коней. Соедини меня с тем, кто сейчас на связи. И зачем мне звонил Гештальт?

– Экхарт в Париже, Габбинс на первой линии, Гештальт на второй, – спокойно ответила секретарь.

Я схватила трубку и вышла на первую линию.

– Гарри?

– Секундочку, Мифани. – Я услышала, как он взял телефон и стал разговаривать с кем-то еще. – Да, министр, выяснилось, что самолет разбился в результате действия загадочной силы. Да. Да. Что это было? Мы называем это гравитацией. – Он вздохнул и взял трубку, чтобы говорить со мной. – Видите, ладья Томас, вот почему мы храним свои дела в секрете. Люди ищут даже самые нелепые оправдания. Неудивительно, что век разума[5] удостоился такой теплой встречи. Ведь он наконец позволил сверхъестественному передохнуть.

– М-м, как очаровательно, – проговорила я, просматривая высланные мне на электронную почту подробности о происшествии. – Послушай, в Ливерпуле у представителя аргентинского правительства неожиданно возникла критическая ситуация. Возможно, нам придется вытаскивать ее. Прочти письмо, которое я тебе пересылаю, и подумай, какие будут последствия, если мы ее убьем, и готовься.

– Господи боже! – воскликнул он и повесил трубку. Я включила вторую линию.

– Гештальт? Где твои тела?

– Одно в Вулверхэмптоне, одно в Ноттингеме, оба уже едут в Ливерпуль. Сам я в Ладейной у себя в кабинете.

– Хорошо. Мы отключили связь в городе. Сможешь успокоить людей?

– Да.

– Нам нужно с этим покончить как можно скорее, – сообщила я и повесила трубку.

– Льюис на первой линии, – крикнула Ингрид.

– Льюис? Электричество отключили? – спросила я.

– Да, но… – Он запнулся.

– Но что?

– Но там где-то остались телерепортеры, и мы не можем их найти.

– Вот черт!

Я оборвала звонок и набрала по внутреннему номеру департамент сокрытия от медиа.

– Это ладья Томас. Я слышала, по центру Ливерпуля разъезжают телерепортеры – объясните, почему?

– Там в центре расположена телестанция, – сухо ответил Каспар Драгошлевич, начальник департамента сокрытия от медиа.

– И мы дали на это разрешение?

– Удивительно, но у меня нет сверхъестественных способностей, чтобы влиять на размещение баз телевизионщиков. Зато у нас есть свой человек на станции, который мгновенно дает нам знать, что они сняли, и тогда мы сможем что-то с этим сделать.

– Удачи с этим, – фыркнула я. – Если они снимут то, что я думаю, то они станут защищать это ценой своих жизней. Что есть у твоих Врунов?

– Я не хотел бы, что вы так их называли. – Драгошлевич вздохнул. – Вы говорите о секторе тактической дезинформации.

– Каспар, нам придется сказать что-нибудь людям, а эта аргентинка, отхаркивающая эктоплазму, превращающуюся в зверей, нападающих на людей… ну, в общем, это та информация, которую нам следует всеми силами не разглашать.

– Знаете, ладья Томас, с вашими-то языковыми навыками очень удивительно, что вы работаете не в моем департаменте.

– Уж сделайте что-нибудь, пожалуйста, – сказала я и повесила трубку. Новый звонок раздался почти мгновенно. – Да?

– Это Льюис… у нас еще трое погибших и еще две команды репортеров.

– Как дела с военными? Мне посылать баргестов?

– Не думаю, они оцепляют цель. Подождите… она мертва, – сообщил Льюис.

– Мертва? – спросила я напряженно.

– Да, подтверждено.

– А животные?

– Они испаряются сами, – сказал он с облегчением, и это чувство мгновенно передалось и мне.

– Ладно, заберите тело женщины и постарайтесь замести все следы. Мы включим свет и телефонную связь через десять минут.

– Да, мэм.

Отдав необходимые распоряжения, я посмотрела на часы и с изумлением увидела, что прошла всего лишь тридцать одна минута. Мы сработали очень здорово. Но затем позвонила Ингрид и сказала, что мы получаем звонки от взволнованных должностных лиц Министерства внутренних дел, Министерства окружающей среды, продовольствия и сельского хозяйства, Ливерпульского городского совета, Ливерпульской полиции, энергетической компании и Королевского общества защиты животных от жестокого обращения.

– Ладно, соединяй меня с ними по очереди.

После этого мне пришлось выдержать общение с разгневанными министрами (премьером и другими) и членами моей собственной организации. Хотя сам инцидент продлился всего полчаса, а электричество было отключено всего пятнадцать минут, устранять его последствия пришлось более полутора часов. И пока я проговаривала общие фразы, я смотрела сразу три телевизора, с волнением ожидая появления репортажа.

– Ингрид, – позвала я, закончив беседу со слоном Грантчестером, одним из моих непосредственных руководителей, – позвони Каспару Драгошлевичу и выясни, что мы, черт возьми, собираемся объявлять людям. – Я открыла ящик стола и взяла несколько таблеток аспирина. Телефон зазвенел, заставив меня вздрогнуть.

– Ладья Томас слушает.

– Это Каспар.

– Так что там у нас? – спросила я устало.

– У меня чрезвычайно хорошие новости, ладья Томас, – заявил Драгошлевич. – Благодаря отсутствию электричества и потоку людей, пытавшихся выехать из города, телевизионщикам не удалось проехать к эпицентру события. Они оказались только на подступах, к тому же, как выяснилось, камеры не записали созданных зверей – эктоплазма не проявлялась ни на пленке, ни на цифре.

– Слава богу, – выдохнула я. – Вы уже придумали правдоподобное объяснение?

– Есть несколько идей, не слишком оригинальных и связанных с бежавшими животными с грузового судна, с отключением электричества и, как следствие, грабежами, – сообщил он.

– Звучит запутанно. Насколько мне стоит беспокоиться, что люди начнут сообщать о стадах животных-призраков? – спросила я.

– Это деловой район, шесть часов вечера, середина недели, так что все не так плохо, как могло бы быть. Но все равно людей было немало. Они поверят тому, что скажут в новостях, особенно если мы выпустим несколько зверей и позволим снять их на камеры, – сказал Каспар.

Он сам проработал на телевидении двадцать три года, прежде чем я привела его в организацию. И я не сомневалась в его способности оценивать реакцию общественности. Я хотела еще спросить, каких именно животных и где он собирался выпустить, но решила, что без этих знаний моя жизнь будет легче.

– Что ж, отлично… Просто постарайся не переусердствовать, – сказала я. – Моему начальству не понравится, если мы убьем еще больше гражданских, если спустим на них каких-нибудь буйволов.

Сказав это, я в последний раз в этот вечер повесила трубку.

Сейчас я изнурена, но необходимость быть готовой к твоему приходу в сочетании с привычкой работать допоздна, возникшей у меня еще в годы обучения, привела к тому, что я все еще сижу в кабинете, хотя на часах одиннадцать вечера. Объяснение Врунов было показано несколько часов назад, и хотя позже неизбежно возникнут вопросы, а зачистка будет представлять определенную сложность, катастрофа была в очередной раз предотвращена. И все же я до сих пор за столом, изучаю прошлое, чтобы подготовить тебя к будущему.

Причесываю старые дела, ищу что-то – хоть малейшие несоответствия, – чтобы выяснить, кто пытается меня уничтожить, но пока мало в этом преуспела. Хотя мне помогает то, что когда люди поступают на службу к Шахам, практически все, что они когда-либо делали, заносится в их дела. Вообще же этим нужно заниматься, как в старину занимались детективы, но у меня нет на это ни времени, ни желания. Я не могу все бросить и следить за этими людьми, поэтому переживаю, что могу не успеть.

У меня случаются неловкие эпизоды, когда не удается сдержать слез. Быть ладьей – это изнурительная работа, и эта угроза ничуть не сделала мою жизнь легче. К счастью, эти слезные приступы обычно случаются в кабинете, и я могу просто подняться к себе в квартиру и прореветься. Потом я умываю лицо и возвращаюсь за стол. Когда секретарь входит, чтобы объявить об очередной встрече или принести новую стопку бумаг, я гадаю, заметила ли она что-нибудь.

Я рада, что мне приходится писать эти письма. По крайней мере, так я могу хоть кому-нибудь признаться в своих страхах, пусть даже нам никогда не доведется с тобой встретиться, а ты не узнаешь, через что я прошла, пока этого не случится.

Изнуренно твоя,

6

Мифани и Ингрид очутились в просторной и на удивление роскошно обставленной комнате. Пол устилал толстый ковер, на стенах висели картины. Буфет слева предлагал выбор сыров и фруктов, а справа находился богато украшенный бар с графинами и бутылками. С потолка свисала люстра, и по всей его поверхности тянулись витые узоры. В дальнем конце комнаты перед завешанной тяжелыми красными шторами стеной располагалось несколько кресел. Возле буфета топтались люди в костюмах.

– Ладья Томас?

Рядом с Мифани возник мужчина, одетый, как дворецкий. Она, встрепенувшись, повернулась к нему.

– Да? – спросила она.

– Могу я предложить вам выпить? – Он указал жестом на бар.

– О, это было бы чудесно. Не могли бы вы принести мне кофе? Ингрид, а ты что хочешь?

Секретарь и дворецкий немного растерялись, но быстро сошлись на том, что Ингрид тоже выпьет чашку кофе. По их застывшим лицам Мифани поняла, что в Шахах людям в фиолетовом не разносили напитки – им самим полагалось их разносить. Пожав плечами, Мифани направилась к буфету и положила себе на тарелку клубники и сыра.

– Ах, ладья Томас! – воскликнул один из стоявших там мужчин.

Грузный и громкий, с огромными зубами и красным лицом, он подобрался к ней, напоминая своим видом здоровенный грузовик. Мифани, вежливо улыбнувшись, уставилась на него, но с места не сдвинулась, а только сунула клубнику в рот. Он остановился и посмотрел слегка озадаченно, будто ожидал, что она отступит или поежится, но затем приблизился еще, пока не подошел почти вплотную. Ей пришлось отвести голову чуть назад, чтобы можно было смотреть на него.

– Добрый день, – поздоровалась она прохладно.

«Кто это такой, и как с ним себя вести – сделать ли реверанс или это он должен отвесить поклон?»

Казалось, он ожидал от нее некоторой нерешительности, но не увидев этого, не показал, что уязвлен, а лишь выглядел удивленным.

«Наверное, привык к чересчур застенчивой Томас, – подумала она. – Ладье, которая боится повысить голос».

– Как неудобно, что пришлось расчистить наш график из-за этой процедуры, да? – проговорил он, и напыщенности в его голосе теперь слышалось меньше, чем прежде. Под ее невозмутимым взглядом он словно поник, пусть и старался искупить это громкостью и, очевидно, выразительностью.

– Вы на меня плюетесь, – холодно проговорила Мифани.

Он запнулся, когда она стала вытирать лицо салфеткой. Не отводя от него глаз, она увидела, как его взгляд лихорадочно перескочил куда-то за ее спину. Он отступил назад и вежливо кивнул подошедшему.

– Ладья Гештальт, – проговорил он уважительно. – Добрый день.

«Ах, вот оно как устроено, – догадалась Мифани. – Гештальт обеспечивает защиту, а Томас занимается счетоводством».

Она быстро обернулась – и в замешательстве отпрянула. Из лифта вышли не близнецы – но гораздо более высокий и крепко сложенный мужчина. Она поняла, что это, видимо, было третье из тел Гештальта, и с интересом его осмотрела.

«Ох, Томас! Недурной у тебя вкус», – подумала она.

Роберт Гештальт был красив и могуч на вид. В обыденных штанах цвета хаки и футболке с короткими рукавами, он, буквально источая уверенность, двинулся вперед.

– Добрый день, Перри, – спокойно поздоровался Гештальт, после чего обратил внимание на нее. – Мифани, отлично выглядишь, – произнес он с еще бо́льшим очарованием. Выдавали его лишь глаза.

«Не забывай, – напомнила она себе, – у тебя только что закончилась встреча с этим человеком и ты слышала, как он убил кучу людей. Пусть он и в другом обличье, но это все равно он».

– Мне ужасно жаль, что это произошло, – заметил он ей. – Знаю, как ты не любишь эти допросы. Но нам нужно просто это выдержать и все.

Он предложил Мифани руку, чтобы повести ее к креслам, и она нерешительно ее приняла.

Когда их кожа соприкоснулась, она испытала шок.

Будто она прыгнула в бассейн с холодной водой, и ее тут же окутали течения. Каждый поток шел отдельно от остальных. Она чувствовала, будто может протянуть руку и нарушить ход этого движения – перенаправить его, исказить или полностью остановить. Все это выглядело сложно, ужасно сложно, и Мифани понимала, что система охватила все физическое тело Гештальта.

«О боже!»

Она разом обрела контроль над этим человеком – и не насильственным образом, а просто силой собственного разума. Она более не была беззащитна – она была опасна.

«Томас, теперь я понимаю, почему ты не могла решиться, но бояться этого тебе не стоило!»

Ошеломленная, она позволила сопроводить себя к одному из кресел посередине, и там ей подали чашку кофе. Она с интересом посмотрела на Гештальта – на его симпатичном лице была самодовольная ухмылка.

«Думаешь, у меня голова вскружилась, потому что это ты такой красавчик? Да это потому, что я могу раздавить тебя на месте».

Оглядевшись вокруг, она увидела, что остальные тоже усаживались в кресла. Два ряда в форме подковы, причем внутренний был расположен немного ниже, чтобы не загораживать обзор сидящим сзади. Будто в очень дорогой приватной ложе на подпольном футбольном матче. Возле штор стоял представительный джентльмен в костюме. Он неловко прочистил горло.

– Уважаемые ладьи, леди и джентльмены, – начал он, – мы ведем наблюдение за этим человеком уже три дня, с тех пор, как он прибыл в страну. Он пользуется голландским паспортом на имя Питера Ван Сьока и, согласно легенде, приехал в командировку по заданию своего работодателя, то есть «Рыболовной компании Зейконинг». С момента его прибытия в Хитроу из Амстердама внимание наших агентов привлекли определенные признаки, и в соответствии с процедурами, утвержденными ладьей Томас, за ним было начато скрытое наблюдение. Наши люди вошли в его номер в мини-гостинице и установили прослушивающие устройства и видеокамеры. Агенты Шахов, наблюдающие за мистером Ван Сьоком, отметили, что в ходе своих передвижений по городу он несколько раз проехал мимо Ладейной и уделил некоторое внимание ее зданию. Вчера вечером он снял проститутку, заплатив ей, чтобы она провела в его номере всю ночь. Сегодня утром субъект прибегнул к нечеловеческим способностям, совершил убийство и, полагаем, начал поедание проститутки. Тогда-то пешки и сделали ход. Когда они появились, субъект продемонстрировал еще бо́льшие способности, разрушив часть мини-гостиницы, и только после этого его удалось задержать. – Мужчина говорил осторожно и сухо, совершенно не выдавая эмоций, но из-за его приглушенного тона вся речь казалась нелепой. – Затем его сразу же перевели в Ладейную.

«Черт возьми, – подумала Мифани. – Это жестко».

Она обернулась в поисках Ингрид и увидела, что ее секретарь сидит сразу же за ней. Ингрид явно чувствовала себя не в своей тарелке, но держалась с достоинством. Мифани улыбнулась ей, и Ингрид, удивившись, улыбнулась в ответ. Когда Мифани повернулась обратно к шторам, то почувствовала, как под ней что-то смялось – словно она сидела на чем-то бумажном. Пошарив там рукой, она достала аккуратно сложенный пакет из вощеной бумаги.

– Гештальт? – обратилась она к телу, сидевшему рядом. – Что это?

– Мифани! – воскликнул он. – Ты же всегда носишь с собой бумажный пакет. Сама ведь знаешь, что не переносишь этих допросов, – ответил он мягко, стараясь ее успокоить, но ей его тон показался, скорее, покровительственным.

– А, ну конечно. Просто не ожидала найти его под собой, – ответила Мифани, кладя пакет на колени.

«Неужели Томас от этого тошнило?»

Ей едва удавалось представить робкую особу в этом тельце, которую тошнит на глазах у всех этих людей. Если не считать Ингрид, которую Мифани сама пригласила спонтанно, она была единственной женщиной в комнате.

«Бедная Томас, – подумала она. – Как ей, наверное, было неловко. – И с сомнением посмотрев на шторы, спросила себя: – Интересно, что сейчас будет?»

Шторы колыхнулись и раздвинулись. Когда красные ткани отъехали в стороны, свет в комнате потускнел.

«И правда: будто это театр, а мы в частной ложе», – мелькнула тревожная мысль.

Перед зрителями оказалось толстое стекло, а за ним – комната, облицованная бледно-голубой плиткой. С потолка струился мягкий свет ламп. В воображении Мифани всплыла каменная плита, к которой цепями прикован какой-нибудь бедолага, но вместо этого она увидела нечто, больше напоминающее обложенное толстыми подушками стоматологическое кресло. На нем сидел мужчина, глаза его были закрыты. Рукава его рубашки были аккуратно обрезаны, штанины закатаны. Лоскутами ткани на запястьях, талии и лодыжках он был привязан к стулу и не шевелился. Что-то в клинической прагматичности этой обстановки вселяло трепет больший, чем всплывшие у Мифани в памяти картины ужасов средневековья.

– О боже, – пробормотала она и жалостливо взглянула на Гештальта.

В комнату вошел человек, и Мифани напряглась. На нем были очки, врачебная форма и хирургическая маска. Мифани поискала взглядом его инструменты – на каком-нибудь подносе или тележке, – но ничего не заметила. Напряжение внутри нее росло. Если никакого оборудования не было, то как тогда члены Шахов добывали информацию? Неужели сейчас будет какая-нибудь сюрреалистичная пытка, неужели плоть и кости этого мужчины разорвутся сами собой? Или, может, телепат станет вытягивать мысли из его мозга? Что же настолько ужасало Томас, что ее то и дело тошнило во время подобных мероприятий? Мифани сжала пальцами подлокотники, впилась ими в мягкую ткань. А когда допросчик натянул латексные перчатки и протянул руки к мужчине, она заерзала на подушках. Сидевший рядом Гештальт сосредоточенно наклонился вперед, и в комнате воцарилась тишина.

Положив руки мужчине на голову, допросчик начал ощупывать ее пальцами и водить ими вдоль границы волос. Затем слегка откинулся назад и быстро заговорил в свисавший с потолка микрофон.

– Почти все его предки – выходцы из Западной Европы, за исключением только прадеда-поляка, – произнес он.

Шумный мужчина, пытавшийся запугать Мифани, фыркнул, и допросчик остановился. И несколько мгновений сердито побарабанив пальцами по голове субъекта, продолжил:

– Предрасположен к таланту в музыке и математике, но вместе с тем склонен и к неуверенности в себе. Обладает выдающимся мужеством и практически лишен чувства юмора. И не испытывает угрызений совести по поводу убийства.

Допросчик осторожно провел пальцами вдоль руки мужчины и остановился на запястье. Мифани, сощурив глаза, увидела, что он, прикрыв глаза, слегка надавил.

– Ему тридцать два года, второй ребенок в семье. День рождения в июне. Перенес ряд тяжелых операций, имеет несколько имплантатов. Помимо прочего, заменены почки и легкие. – Наступила долгая пауза, и допросчик наклонил голову, будто к чему-то прислушиваясь. – Эта операция проведена четыре года назад. Еще он правша. И имеет аллергию на молочное.

Допросчик взял кисть мужчины, так чтобы рассмотреть его ладонь. Затем опустился на одно колено и наклонился ближе к подлокотникам кресла, внимательно вглядевшись в рассекавшие ладонь линии.

– Он родился в Брюсселе, и его отец умер, когда ему было четыре. В университете познакомился с высокой брюнеткой. Но ничего не вышло. Научился печатать на машинке. Потом несколько лет перебивался случайными заработками. Занимался преимущественно ручным трудом. И много путешествовал. Затем, в двадцать пять лет поступил на армейскую службу. Обучался боевым искусствам. Путешествовал еще. Потом много насилия. И бо́льшую его часть совершал он сам.

Допросчик встал и подошел к раковине, находившейся в углу комнаты. Смочил бумажное полотенце, аккуратно вытер им кисть мужчины. Затем взял увеличительное стекло и протер его. Снова присмотрелся к ладони.

– После двух лет службы его жизнь круто изменилась.

– Доктор Крисп, что же ее изменило? – выкрикнул шумный мужчина.

Допросчик раздраженно поднял на него глаза.

– Точно сказать не могу, – проговорил он сердито. – Что-то профессиональное, но кардинальное.

– А вы откуда знаете? – спросил шумный мужчина. Его крупный сосед попытался его утихомирить. – Перри, пожалуйста, не начинай, – услышала Мифани, как шумный шепнул крупному.

– Потому что у него удалены отпечатки пальцев, – ответил допросчик.

Мифани набросала заметку себе в блокнот. Гештальт едва заметно попытался подсмотреть, но она прикрыла запись ладонью.

– Что еще вы видите, доктор Крисп? – спросила она.

Тот снял очки и, сощурившись, наклонился к ладони мужчины еще ближе.

– Еще больше путешествий, а потом он встретил невысокую белокурую особу, которую очень хорошо знал до этого. Похоже, нашел настоящую любовь. И у них родилось трое детей. Один из которых умер. Дважды.

– Дважды? – воскликнул Перри. – А это вы как поняли? – Допросчик раздраженно отбросил свое увеличительное стекло.

– Так, хватит, кто это спрашивает? – спросил Крисп.

– А что, вы не узнаете по голосу? – усмехнулся Перри.

– Голоса же искажены, дурень ты этакий! Но позволь я угадаю… это кто-то, чья старшая дочь до сих пор не замужем и никогда не выйдет?

– Это пока не замужем! Кем вообще надо быть, чтобы сказать, что восемнадцатилетняя девушка никогда не выйдет замуж? – Перри вскочил и стукнул кулаком по стеклу.

– Тем, кто говорит правду! – крикнул Крисп, тоже подходя к стеклу. Сорвав с лица маску, он показал всем усы и эспаньолку.

– Да как ты смеешь, негодяй? Это бессовестная ложь!

– Мои способности неоспоримы! – продолжил Крисп, в гневе заплевывая стекло. К сожалению, видеть сквозь него он не мог и стоял прямо перед Мифани, сосредоточив взгляд на некой воображаемой точке.

– А я их оспариваю! – крикнул Перри в ответ. – Ты оклеветал мою дочь своими рассказами! Какой скотиной надо быть, чтобы вылизать девушке всю руку на рождественской вечеринке, а потом лгать о ее будущем?

– Начнем с того, что ты сам сказал ей обратиться ко мне. А я не сказал ей ничего такого, что не было бы очевидно даже последнему дураку, задай она ему такой вопрос! В ней ума столько же, сколько у подставки под пиво!

Теперь по стеклу стучали они оба, а крики переросли в нечленораздельный поток взаимных оскорблений.

«Это немыслимо», – подумала Мифани.

Все вокруг завороженно наблюдали за происходящим, и она почувствовала, что должна что-то предпринять.

«Я, как-никак, ладья. А Гештальт, похоже, встревать не собирается».

Она тайком глянула на своего контр-партнера – тот смотрел и, казалось, наслаждался зрелищем.

– Джентльмены, – произнесла Мифани спокойным тоном, но безрезультатно, потому что теперь на ноги встали и остальные мужчины и присоединились к всеобщему шуму. – Джентльмены, – повторила она, на этот раз чуть громче. Ответа по-прежнему не было.

«Ну ладно!» – подумала она раздраженно. Ее терпение кончилось.

– Джентльмены! – наконец, закричала она, и ее голос прорезал шум, словно коса прошлась сквозь тельце маленького песика. Повисло гробовое молчание, и все ошеломленно уставились на нее. – Вам всем сейчас нужно заткнуться и сосредоточиться на деле. Доктор Крисп, вернитесь к допросу и приведите субъект в чувство.

Все взгляды вновь сосредоточились на человеке в кресле, некоторые растерянно прочистили горло. Все тут же расселись по местам – кроме доктора Криспа, который натянул свою хирургическую маску и прошагал обратно к креслу.

Вошла медсестра, в руках у нее был блестящий поднос, на котором лежал шприц, наполненный сине-фиолетовой жидкостью. Крисп осторожно взял шприц, благодарно кивнул медсестре и ввел жидкость субъекту в предплечье. Веки мужчины дернулись, и Крисп использовал наступившую паузу, чтобы сменить перчатки. Затем заключенный наконец очнулся и, растерянный, осмотрелся по сторонам.

– Доброе утро, – проговорил доктор Крисп, стараясь казаться спокойным и собранным.

– Уже день, – сухо поправил его Перри.

– Заткнись! – воскликнул Крисп, сверкнув злобным взглядом в сторону стекла. – Сейчас, – он вновь повернулся к субъекту, – я задам несколько вопросов, а ты на них честно ответишь. Если соврешь, я об этом узнаю и тогда ничего хорошего тебя не ждет. – Мужчина уставился на него немигающим взглядом. – Уверен, ты меня понимаешь. – Доктор мягко взял руку мужчины за запястье, нащупав пальцами пульс. – Давай начнем.

Мифани, глядя сквозь стекло, чувствовала себя неудобно. Несколько минут назад, когда Крисп считывал линии на ладонях субъекта, она успела немного расслабиться – физический осмотр проходил пассивно и без агрессии. Но сейчас она видела: скоро будет и боль, и насилие. Она сидела смирно и ощущала на себе взгляд Гештальта. Сердце у нее заколотилось сильнее.

– Как тебя зовут? – спросил Крисп.

– Питер Ван Сьок, – ответил субъект.

У него был сильный голландский акцент, и, хотя говорил он спокойно, глаза его были широко распахнуты и он смотрел на стекло. Мифани знала, что сквозь него он не видит, но все равно тревожно поерзала в кресле.

– Правда, – согласился Крисп. – А на кого ты работаешь?

– На «Рыболовную компанию Зейконинг», – ответил Ван Сьок.

Последовала пауза.

– Это правда в лучшем случае только отчасти, – заключил наконец Крисп. – Как видите, я чувствую разницу между правдой и ложью, поэтому спрашиваю еще раз: на кого ты работаешь?

– Я уже сказал: на «Рыболовную компанию Зейконинг»! – воскликнул Ван Сьок.

Крисп негромко, будто с сожалением, цокнул скрытыми под маской зубами. Держа одну руку на запястье Ван Сьока, он взялся второй за его кончики пальцев. Затем аккуратно расставил каждый из этих пальцев, и Мифани увидела, как руки доктора на мгновение напряглись. Ван Сьок дернулся и резко втянул ртом воздух.

– На кого ты работаешь?

В ответ – только испуганный взгляд. Крисп вздохнул и надавил еще раз. Ван Сьок вскрикнул и, наконец, что-то забормотал. Мифани внимательно прислушалась: его речь казалась ей случайным набором каких-то слогов, но все присутствующие в комнате мужчины ахнули от изумления. Она огляделась вокруг. Начальники подразделений побледнели, даже Гештальт был совершенно ошарашен. Будто они только что получили подтверждение информации о том, что в страну прибыл Сатана и прямо сейчас пожирал Глазго.

– Хм-м, – протянула она, будто поняв всю значимость слов Ван Сьока. Это можно потом спросить у Ингрид. Но сейчас Крисп готовился задать следующий вопрос, и Мифани по напряженным взглядам остальных чувствовала, что он будет по-настоящему важным.

– Зачем ты сюда приехал? – спросил Крисп с предельно сосредоточенным видом.

Он надавил пальцами на самые чувствительные точки кисти Ван Сьока, и стало видно, что боль субъекта усилилась.

– Чем они занимаются? – продолжил напирать доктор.

Мышцы лица субъекта напряглись. Челюсти были крепко сжаты, глаза выпучены. Но он все равно не отвечал. Гештальт кашлянул, и доктор отпустил руку пленника. Затем подошел к стеклу и, вытянув руки по швам, посмотрел перед собой.

– Да, сэр? – спросил он.

Гештальт сцепил пальцы, будто задумавшись, и уставился на ссутулившегося в кресле мужчину. Затем, наконец, Перри набрался наглости и нарушил молчание.

– Ладья Гештальт, нам в самом деле необходимо узнать, что там происходит.

Гештальт ответил молчаливым согласием.

– Извлеките информацию, доктор Крисп. Ладьи предоставили вам такое право, – сказал он.

– Прошу прощения, – не подумав, вмешалась Мифани, удивленная тем, что ее не спросили, но встретила лишь вопросительный взгляд своего контр-партнера.

– То есть возражений у вас нет, ладья Томас? – спросил Гештальт немного озадаченно.

Все присутствующие снова изумленно уставились на нее.

– Эм-м, нет. Полагаю, возражений нет, – сказала она. – Пожалуйста, продолжайте, доктор Крисп.

Допросчик быстро поклонился и вернулся к человеку в кресле. Затем осторожно сел позади Ван Сьока и, широко расставив пальцы, охватил ими череп своей жертвы. И хорошенько надавил.

– Зачем ты сюда приехал?

Ван Сьок начал корчиться на своем месте, задергал конечностями. Его рубашка стала странно вспучиваться – будто наружу пытались вырваться внутренние органы. Послышался странный стук – его тут же жутким эхом подхватили микрофоны. Какое-то мгновение Мифани не видела источника звука, но потом поняла: это были дрожащие в своих лунках зубы Ван Сьока. Внутри нее разлился ужас, по коже забегали мурашки.

«Что им нужно?»

Агония пленника теперь была ощутима. И действительно, Мифани почти казалось, что она видела – да, именно видела – его ощущения. Они трепетали прямо перед ней, словно горящие ленточки.

– Зачем ты сюда приехал?

Стараясь сосредоточиться на самом Ван Сьоке, а не на его муках, Мифани тряхнула головой. Исполнившись отчаяния, она повернулась, чтобы посмотреть на других, и изумилась тому, что увидела. Вокруг каждого теперь дрожала аура ощущений – концентрические круги, которые наслаивались один на другой. Она вдруг подумала, что могла бы повалить всех присутствующих на пол, повергнуть их в кому. Но затем ее внимание вновь вернулось к Ван Сьоку и той боли, что он испытывал. Его чувства вновь вспыхнули перед ее мысленным взором, и она будто пошатнулась. Желудок забурлил. Она проглотила поднявшуюся в нем желчь.

«Так вот почему Томас все время было плохо», – поняла она.

Она смотрела на субъект, и ее переполняла жалость.

Мифани мысленно протянулась к пленнику. Неуверенно, не вполне осознавая, что собирается сделать, она словно прикоснулась к самому яркому потоку – и отключила его боль.

– Зачем ты сюда приехал?

Тело Ван Сьока продолжало корчиться от воздействия Криспа, но Мифани видела, что его сознание этого больше не чувствовало. Даже несмотря на то, что у него вздулись вены на шее и были выпучены глаза, как если бы он искал объяснение происходящему.

Но объяснение заключалось в том, что Мифани, сидя по другую сторону стекла, установила с телом Ван Сьока некий контакт.

«Поразительно, – думала она, изучая его нервную систему. – Значит, так можно управлять болью. – Затем переключила внимание на другой участок его тела. – А это сплетение соединяется с глазами… Но что вот это? Такого ведь быть не может».

Изучая его аномалии, она хмурила брови. Почти вся система Ван Сьока казалась ей очевидной и не требующей объяснений, однако в ней были и такие участки, которых она вовсе не понимала. Затем тело пленника запульсировало – в результате вмешательств доктора Криспа. Мифани не без труда отвела свое внимание: допросчик явно ощущал, что что-то не так, и поэтому обильно потел.

– Что им нужно?

Крисп вонзился глубже и нащупал самые чувствительные нервные узлы. Мифани ощущала его усилия через стекло, ощущала, как он разрушает выставленные ею барьеры. Приходилось признать, что это было все, что она могла противопоставить его усилиям. Его воздействие переливалось поверх возведенных ею стен, а потом наконец обрушивалось на субъект с невообразимой силой.

– Зачем ты сюда приехал?

Ван Сьок закричал – протяжным, пробирающим до дрожи воплем. Его рот открывался и закрывался, губы дико дрожали, он боролся сам с собой.

«Он что-то говорит? – думала Мифани. – Это ответ?»

В этот момент откуда-то донеслось сердитое жужжание, и оно становилось все громче. Все заозирались – все, кроме Криспа, который был полностью сосредоточен на своем деле. Затем раздался влажный хлопок, и доктор, выпустив пациента, с криком от него отскочил. Когда Крисп, обронив ругательство, встряхнул руками, Перри издал короткий смешок.

– Не веди себя, как идиот, Перри, – резко выговорила ему Мифани. – Посмотри на тело!

– Тело… – эхом повторил Гештальт.

Все уставились на Ван Сьока. Тот сидел в кресле неподвижно, по-прежнему крепко связанный. Однако это спокойствие вселяло тревогу.

Над телом – над тем, что осталось от Питера Ван Сьока, – теперь поднимались едва заметные клубы дыма.

– Что это, черт возьми, было, Крисп? – вскричал Гештальт.

Доктора вывели в смотровую и теперь он стоял под осуждающими взглядами членов Правления и одного рассерженного ладьи. Мифани и Ингрид оставались сидеть, но мужчины встали и выстроились в одну линию.

– Ты сказал, что можешь расколоть кого угодно, можешь дать любую информацию, которую мы захотим!

– Ладья Гештальт, вы знаете, моя репутация безупречна, – проговорил доктор Крисп, вперив взгляд в пол.

Держа руки по швам, он сжимал кулаки, но, насколько могла судить Мифани, в его напряженности читался скорее страх, нежели гнев. Конечно, когда перед ним в гневе стоял Гештальт, этот страх был объясним, но Мифани видела и некоторое замешательство доктора.

– Раз она так уж безупречна, почему у тебя субъект умер? – с вызовом спросил Гештальт.

Тут открылись двери лифта, и все увидели близнецов – те были одинаково сердиты. Когда они вошли, все, кто находился в комнате, отступили на шаг.

– Я сам точно не знаю, – проговорил Крисп, запинаясь. – Он был чрезвычайно вынослив, и от человека с такой подготовкой, как у него, ожидать подобного я не мог. Я надавил на него гораздо сильнее обычной нормы, но, честно говоря, он должен был расколоться намного быстрее.

– И умер? – рявкнул Опрятный.

– Это должно было произойти намного быстрее, Крисп? – спросил Дерзкий, гневно сжимая пальцы.

– Нам нужны ответы, Крисп! – вскричал симпатичный Гештальт. – Мне нужны ответы, но теперь, благодаря тебе, мы не знаем, как их получим!

– Сэр, простите, я честно не понимаю, – ответил Крисп, истекая потом.

– Не понимаешь? – переспросили все три брата одновременно. – Возможно, я смогу тебе в этом помочь. – И, выпростав руки, обвил их вокруг шеи Криспа. Общими усилиями братья оторвали доктора от земли. – Это ты понимаешь?

– Гештальт, – вмешалась Мифани испуганно.

«Неужели Гештальт собирается убить его на глазах у всех? – подумала она. – Неужели это нормально? Что это, черт побери, за организация такая?»

– Прекрати. – Все внимание переключилось на нее. Она ощущала на себе эти три пары красивых, но безумных и озверевших голубых глаз. – Хотя я не сомневаюсь в таланте доктора Криспа, мне кажется, он едва ли сумел бы заставить этого человека самовозгореться. Верно ведь, доктор Крисп? – Мужчина, извивавшийся в хватке державшей его за горло руки, поспешно кивнул. – На него подействовало что-то, чего мы не видим. Поэтому давайте будем вести себя разумно и поставим доктора на землю.

«Ты псих!»

Мифани увидела, что во все три лица вернулось самообладание. Криспа отпустили.

– Есть у кого-нибудь оригинальные предположения? – спросило тело-Роберт неожиданно спокойным тоном.

Близнецы развернулись и зашагали назад к лифту. Доктор Крисп лежал на полу, пытаясь восстановить дыхание, а все остальные выжидающе смотрели на Мифани. Вероятно, они считали, что ее, случись что, Гештальту захочется придушить меньше всех.

– Итак, ладья Томас, что вы предлагаете?

– Есть у меня пара мыслей, – протянула она как могла медленно, чтобы успеть придумать что-нибудь на ходу. Затем открыла свой блокнот и пролистала несколько страниц, слегка сдвинув брови, будто искала некую информацию. А потом вдруг что-то вспомнила. – Мне интересно, что Ван Сьок закричал в конце. Доктор Крисп, вы согласны с тем, что наш субъект был принужден вам отвечать?

Доктор еще сидел на полу, втягивая ртом воздух, но сумел-таки кивнуть.

– Да, ладья Томас, – проговорил он хрипло. – Что бы он ни пытался сказать, он не лгал. Я бы это понял.

– В таком случае… – начала она, но была перебита Перри, который, похоже, смотрел на все это весьма скептически.

– Кхм. Я не сомневаюсь, что мы ценим предположение Мифани, но слишком хвататься за эту идею – опасно. Ведь всем, кто обладает опытом в подобных операциях, ясно, что этот человек… – он указал на обмякшее тело Ван Сьока за стеклом, – попросту реагировал на острую боль. Я понимаю, почему вас это могло испугать, – сказал он Мифани, похлопав ее по плечу, – но можете быть уверены: в таких обстоятельствах это совершенно нормально. – Его покровительственный тон действовал Мифани на нервы.

– И в самом деле, – ответила ладья, не сводя с Перри глаз. – Хвала небесам, у нас есть вы, чтобы сообщить нам, когда слушать ваше начальство, а когда игнорировать. – Она увидела, как у него вспыхнули щеки и округлились глаза. – Вынуждена признаться, Перри, я не припоминаю, чтобы среди ваших полномочий было подобное, но вы, похоже, занимаетесь этим бесплатно на благо общества.

Теперь внимание присутствующих было направлено на него. В этот момент Перри так загорелся красным, что с легкостью остановил бы движение на перекрестке.

– В любом случае, – она снисходительно махнула рукой, – следовало бы выяснить, что этот Ван Сьок пытался сказать.

Краешком глаза она заметила, что дворецкий повернулся к пешке и выслал его прочь, вероятно, чтобы привести какого-нибудь эксперта.

«Как обнадеживающе», – подумала она про себя и сделала приличный глоток кофе.

– Также мне хотелось бы знать, почему тело дымится. Доктор Крисп, почему вы тогда одернули руку? – спросила она, изо всех сил стараясь не замечать отвисших челюстей вокруг себя. Крисп к этому времени уже смог подняться и пятился подальше от Гештальта.

– Э-э, мэм, я почувствовал, будто меня укусили. Будто что-то ухватило меня за пальцы, – проговорил он извиняющимся тоном.

– Позвольте мне взглянуть на ваши пальцы, – сказала Мифани, и он вытянул руки перед собой.

На них все еще были латексные перчатки, и она повернула его кисти ладонями вверх, чтобы хорошенько их рассмотреть. Пальцы у него были необычайно длинные, с крупными костяшками и суставами.

– Доктор Крисп, у вас на кончиках пальцев перчаток видны мелкие следы ожогов. Снимите их, пожалуйста.

Он снял перчатки, показал пальцы – те оказались похожи на какой-то розовый бамбук. Мифани потянулась к ним, но он одернул руку.

– Не глупите, я не собираюсь причинять вам боль, – заверила она, аккуратно обхватывая его руку своей. Его кисти оказались мягкими на ощупь и слегка присыпанными тальком из перчаток. Тем не менее она заметила на его пальцах крошечные следы сажи. – Удивительно! Нам стоит проанализировать и ваши перчатки, и руки. И конечно, покойного мистера Ван Сьока также понадобится осмотреть. Тщательным образом. – Оглянувшись, она увидела, что никто даже не шевелился. Все были слишком увлечены наблюдением за ней. Тогда она несколько раз щелкнула пальцами, и все разом встрепенулись. – Так, народ, давайте! Начинайте уже думать и дайте ладьям знать, когда что-нибудь придумаете. Ингрид, пойдем уже?

Секретарь поднялась с места, и они вдвоем направились к лифту.

– Ну и ну! – выдохнула Мифани с досадой, как только закрылись двери лифта. – Что это, черт возьми, было?

– Вероятно… – начала Ингрид, но тут же была прервана целой тирадой Мифани.

– Ну то есть, этот кретин Перри вдруг подваливает ко мне, а потом плюется мне в лицо! – воскликнула она, вновь утирая щеку, на этот раз рукавом. – А Гештальт – как он задирает нос! «Ой, вот твой девчачий бумажный пакетик, чтобы тебя могло элегантно вытошнить, если захочешь». И сам все смотрит на меня, будто ждет, когда мне станет плохо.

– Вообще хотя… – попыталась вставить Ингрид, но Мифани уже разошлась по полной и остановить ее было совершенно невозможно.

– Наверное, мне надо было просто молча на это смотреть, как все. Они-то так хорошо это умеют – это было видно, когда Гештальт стал душить Криспа.

Мифани размахивала в воздухе руками и так яростно трясла головой, что у нее совсем растрепались волосы. Ингрид вытянула руку и сняла с них повисшую заколку.

– Наглые недоумки! Спасибо, Ингрид. Кем они себя возомнили? – закончила Мифани.

– Ну, вообще они мнили себя руководителями отделов Ладейной, элитой, наиболее доверенными и способными среди всего персонала, – сухо ответила Ингрид. – Но вы, похоже, вывели их из этого заблуждения.

– Неважно, – сказала Мифани.

Ее пыл иссяк, и она, упершись рукой в стену, подалась вперед. Тяжело дыша и склонив голову, Мифани будто бы замерла в раздумьях.

– Конечно, это не совсем уж неожиданность, – тихо проговорила Ингрид.

Мифани, не меняя позы, подняла на нее взгляд.

– Прошу прощения?

Секретарь смотрела прямо перед собой, стараясь избегать зрительного контакта.

– Ладья Томас, вы же знаете, я никогда не комментировала ваше поведение, – начала Ингрид.

– О-о… э-э, да. Я всегда это ценила, – проговорила Мифани, пытаясь скрыть, что понятия не имела, насколько это правда.

– И конечно, вам известно, что я крайне высоко оцениваю ваши профессиональные умения. Поэтому прошу, не обижайтесь… – Ингрид сделала паузу, Мифани выжидающе молчала. – Прошу, не обижайтесь, если я скажу, что вы никогда не играли доминирующей роли в руководстве Шахами.

– О, только и всего? Боже, на это я уж точно не стану обижаться, – пренебрежительно ответила Мифани, когда открылись двери лифта.

– Вы уверены? – спросила Ингрид.

«Она что, думает – будто я сейчас свернусь калачиком на полу?» – подумала Мифани.

– Да, абсолютно. Так, что у нас еще на сегодня? – Вдруг она почувствовала себя готовой вновь ворваться в бой. Будто выпила сразу шесть чашек кофе. Ингрид смотрела на нее с удивлением. – Что? Ну ладно! Встречи, все такое. Разве у меня не назначена встреча с шефом… по безопасности?

– До трех ничего нет, – ответила Ингрид. – А вы уже не хотите сходить на обед? Мне пришлось отменить вашу бронь, но возможно, у них есть свободное место.

– Нет, я поела сыра с клубникой на допросе. А ты сейчас что делаешь?

– Я? – удивленно переспросила Ингрид.

– Да, я хотела бы услышать твои мысли по поводу того, что мы только что увидели, – проговорила Мифани с воодушевлением. – Или ты думала, я взяла тебя с собой ради забавы? Получилась прямо классическая встреча, с перекусом и шоу, а теперь я ожидаю, что ты оправдаешь свое участие там. Закажем чая, и ты выскажешь мне свои замечания.

«И надеюсь, я пойму, что, черт возьми, такого из себя выдавил тот бедолага, от чего все ахнули так, будто выяснилось, что он какой-нибудь тайный наследник престола».

– Да, с удовольствием, – ответила Ингрид. – Дайте мне несколько минут, и я все устрою.

– Отлично, – сказала Мифани, когда они зашли в кабинет. – У меня тоже есть пара дел.

Ей хотелось еще кое-что почитать, к тому же, если она не ошибалась, в столе у нее имелся мини-холодильник.

«Надеюсь, Томас хватило ума держать в мини-баре что-нибудь про запас».

Через двадцать минут Мифани, оторвавшись от чтения, с довольным видом разглядывала коробку «Тоблерона», когда к ней с извиняющимся видом вошла Ингрид.

– К вам пришел ладья Гештальт, мэм, – сообщила Ингрид.

– Ой, ладно, погоди минуточку, – проговорила Мифани, вдруг пав духом. Она взяла себя в руки, убрала волосы с лица, поправила жакет. – Я нормально выгляжу? Профессионально?

Ингрид с сомнением кивнула и повернулась, чтобы встретить Гештальта. Мифани зафиксировала на лице маску спокойствия, а затем быстро достала из стола шоколад. Близнецы прошли в кабинет и сели на то, что (судя по тому, как они неловко на них заерзали) Мифани считала специально сделанными неудобными стульями.

– Гештальт. Приветствую. – Наступила еще одна долгая выжидательная пауза. – «Тоблерон»? – предложила она.

7

Дорогая ты!

Я уже описывала, как Фарриер и Уоттлмен забрали меня от родителей. Они просто выпроводили крайне потрясенного мистера Томаса из здания и оказались перед девочкой, обильно измазанной слезами и шоколадом. Когда с утренним чаепитием было покончено, Фарриер с Уоттлменом принялись рассказывать мне о том, какие они важные и почему мне следует изо всех сил стараться, чтобы они мной гордились и были довольны, и какой будет моя жизнь в этой школе. Оставленная ими в результате событий предыдущего часа, я лишь ошеломленно кивала, а потом позволила вывести себя на улицу и посадить на заднее сиденье машины, которая увезла меня на много миль от Лондона.

Переезд казался мне бесконечным. Помню, как беспомощно озиралась по сторонам. Все, что я знала, исчезло, и меня просто увозили в неизвестность. Сидя одна на заднем сиденье лимузина, я распустила нюни и хныкала, пока водитель не сжалился и не пересадил меня вперед рядом с собой. В конце концов я уснула, неловко растянувшись поперек рычага переключения передач. Голову я положила водителю на колено и прилипла к его брюкам лицом, вымазанным противной смесью шоколада, слюны и соплей.

Когда машина прибыла в Имение, меня разбудила и приветствовала крупная женщина, говорившая со странным акцентом. Обстоятельства моего путешествия повергли ее в ужас. Закончив наконец осуждать беспечность своего начальства, она представилась фрау Блюмен, директрисой моей новой школы.

Фрау Блюмен была весела и ласкова, ладила с детьми и излучала такое спокойствие, что, казалось, на нее можно было лечь и уснуть. Однако я теперь со всеми держалась донельзя настороженно. Едва я вышла из машины, водитель, у которого я проспала на коленях, уехал, даже не попрощавшись. Я чувствовала, что не могу ни на кого положиться, не могу никому доверять.

И это убеждение оставалось со мной очень долго.

Фрау Блюмен отправила меня прямиком в постель, где я тут же отключилась, измотанная всем, что случилось за день.

Следующим утром я проснулась в новой жизни, уже не той девочкой, которой была накануне. Сейчас немного странно думать, что ты испытываешь примерно то же – и сколько вообще людей это переносят? Мне интересно, запомнишь ли ты каждое мгновение своего первого нового дня? Я свой запомнила.

Это был самый неясный, самый утомительный день в моей жизни.

Меня разбудил петушиный крик. На улице было еще темно, но в комнате уже ворочались люди и постепенно загорался свет. Было очевидно, что мне не остается ничего, кроме как выбраться из постели – особенно после того, как я почувствовала, что меня кто-то неуверенно тыкает в голень. Когда мне наконец удалось разомкнуть веки, я увидела девочку-китаянку моего возраста – она выжидающе смотрела на меня.

– Доброе утро! – прощебетала она. – Я Мэри, и я тебе тут все покажу! Сейчас уже пора вставать!

Все, что она говорила, озарялось радостным восклицанием, а сама она оказалась из числа людей того типа, что всегда пребывают в хорошем настроении.

Однако даже в том возрасте мне казалось неестественным, что здесь всем было по силам просто так выпрыгнуть из кровати уже совершенно бодрыми. Я тогда не знала, что все учащиеся в Имении проходили всестороннее обучение и подготовку, направленную на то, чтобы сделать из них максимально эффективных людей. В том числе «жаворонков». Усугубляло ситуацию то, что все, кто был на моем курсе, жили в Имении еще с младенчества. Четкого времени, когда у людей проявляются силы, не существует – это может произойти на любом этапе жизни, – но чаще всего это случается ранее подросткового возраста, что для Шахов вполне удобно, так как тогда их гораздо легче обучать. Я была единственной в своей возрастной группе, чьи способности не обнаружились еще в материнской утробе. Остальные почти не разлучались друг с другом на протяжении всех восьми лет своей жизни и были здоровее самых профессиональных спортсменов, сдержаннее самих самураев – это была крепкая, сплоченная компания друзей.

И в нее бросили Мифани Томас, которая еще не успела свыкнуться с мыслью, что никогда не вернется домой, и тревожилась из-за смутного, но гнетущего повеления вызывать гордость леди Фарриер и сэра Уоттлмена. Давило на меня и кое-что еще – то, от чего вся ситуация становилась даже более удручающей. Эта ночь была первой за многие месяцы, когда Фарриер не явилась ко мне во сне. Ни предупреждений, ни объяснений – она меня попросту бросила.

Когда я встала, меня саму одели в темно-синюю форму, а руки пропитали увлажнителем и скрыли латексными перчатками, после чего вывели во двор. Там мы, размявшись, приступили сначала к серии высокоэффективных упражнений по аэробике, а затем занялись йогой, направленной на улучшение пластики.

В конце занятий нам позволили пять минут пролежать на спине, притворяясь мертвыми, и это были лучшие минуты этого дня. Последовавший же за этим забег на две мили был худшим.

На протяжении всего этого испытания Мэри постоянно меня подбадривала, но я понимала, что ей хотелось присоединиться к остальной группе, которая пробежала всю дистанцию почти молниеносно. А за время, что понадобилось мне, чтобы завершить задание (то есть взобраться на крутой холм, пересечь песчаную полосу и перейти ручей), нас обогнали пять старших групп, которые, похоже, начинали забеги с интервалами. Затем последовала долгая заминка – сначала воодушевленные сверстники растягивали ей ноги, а потом она надела купальник и прошла вместе со всеми через длинный ряд душей с разными температурами, рассчитанными таким образом, чтобы не допустить разрыва мышц.

После этого они отправились в часовню на милосердно бодрую проповедь о долге и патриотизме, а потом сели завтракать – по крайней мере, для остальных это было завтраком. Мне же Мэри извиняющимся (хотя и радостным) тоном объяснила, что надо мной доктора собирались провести кое-какие тесты. Поэтому есть мне пока было нельзя и пришлось просто наблюдать, как заполнившие всю столовую люди заглатывали пищу, разработанную специально, чтобы дать им максимальную энергию, способствовать здоровому росту, снабдить всеми ценными питательными веществами, обеспечить блеск волос и хорошее пищеварение. Усугубляло ситуацию то, какой аппетитной казалась вся эта пища на вид и какие она испускала запахи. Я сидела посреди группы девочек и мальчиков, которые болтали без умолку, ссылаясь на вещи, о которых я никогда не слышала, бросая шутки, которые я не понимала (что было неудивительно, учитывая, что они читали на уровне детей старше меня лет на пять и, вроде бы, свободно говорили на двух иностранных языках). Они пытались вовлечь меня в разговор, но я была изнурена, растеряна и умирала от голода.

К концу завтрака восход еще только загорелся. Позднее я выяснила, что петушиный крик, который нас разбудил, на самом деле воспроизводился по записи как наиболее архетипичный звук, задевающий самую примитивную часть нашего мозга и запускающий его работу так же, как это происходило у наших предков.

Вот такая жизнь была у нас в Имении. Каждый ее аспект был тщательно выверен и направлен на достижение максимальной эффективности. Поэтому мы и сами были максимально эффективны.

После завтрака мы перешли в класс, где у нас были уроки классической литературы, химии и разборка трех разных типов штурмовых винтовок. Обед выглядел так же вкусно, но вместо него мне дали только какие-то таблетки, которые, как при этом сказали, должны были помочь «промыть» меня перед тестами. Я понятия не имела, что под этим подразумевалось до следующего занятия, когда была вынуждена внезапно покинуть класс посреди лекции о методах наблюдений. Также мне пришлось выйти на своем первом уроке французского языка (что стало для меня некоторым облегчением, поскольку там меня окружали трехлетки). И во время занятия по дзюдо. И на информатике. К концу пения я уже чувствовала себя опустошенной – и эмоционально, и внутренне.

Когда все наконец ушли тренировать свои способности, меня направили в санаторий, где бригада медиков в успокаивающих желтых халатах и латексных перчатках начала череду тестов и обследований, которые не оставили ни один участок моего тела неосмотренным, несоскобленным, неощупанным или непроанализированным. Меня фотографировали, просвечивали рентгеном, расспрашивали. Взяли образцы всех жидкостей моего тела, равно как и некоторые твердые фракции. Взяли отпечатки пальцев рук и ног, ладоней, отсканировали сетчатку, голос, записали мое дыхание. Сделали мне новую прическу (волосы до плеч были неприемлемы для наших «приключений»), поставили пломбы, надели очки, предписали пройти лазерную хирургию глаза и поставить брекеты, когда я достигну подходящего возраста, а еще назначили специальный режим силовых упражнений, который должен был в максимально короткий срок вывести меня на уровень своей возрастной группы.

Меня проверили на наличие аллергий – оказалось, я не выношу пчел. Проверили на фобии – оказалось, боюсь замкнутых пространств, темных открытых пространств, змей, пауков, выступлений на публике. Меня приписали к психиатру и назначили курс терапии. К моменту, когда я вышла из санатория, у них собралось уже столько сведений о моем физическом, умственном и душевном состоянии, что ими можно было захламить целый кабинет. И это было только начало.

Оттуда меня отправили через лужайку к прочному на вид зданию, где размещалась кафедра, занимавшаяся специальными особенностями учащихся – теми самыми преимуществами, благодаря которым они и попали в Имение. Я прошла мимо практических классов, где дети песнями убивали зверушек, поднимали холодильники выше собственных голов, вели глубокомысленные беседы с соснами. Затем я наконец добралась до кабинета заведующей кафедрой, где та добрых два часа подробно расспрашивала о том, что случилось в день, когда я упала с дерева.

В моей памяти этот опрос стоит особняком – как одно из наиболее мучительных переживаний мучительного в целом дня, и оно также прерывалось моими частыми посещениями туалета. Но в итоге мы пришли к мнению, что при желании я смогу повторить свой трюк. Хотя тогда я не задумывалась, что произошло бы, реши я, что не смогу. Годы спустя я узнала, что в Имении в таких случаях поступали как-то по принципу: «птицы, которые умеют петь и не поют, должны быть к этому принуждены».

Я стала посещать занятия, втянулась в рутину, и если в первые пару недель испытывала адскую боль, то такова была цена того, чтобы прийти в форму. Эти люди точно знали, до какой степени нас можно изматывать. Это не было похоже ни на балетную школу, фанатично стремящуюся не допускать взросления своих учеников, ни на подготовительную, чьи ученики накладывали на себя руки, если не поступали в желаемый университет. Имение очень старалось не загонять нас слишком сильно. Как-никак, это лежало в интересах администраторов – сделать из нас людей выдающихся, поэтому давить на наши хрупкие кости и психику было ни к чему.

И все-таки выходило, что дети могли выдерживать давление гораздо большее, чем на них традиционно оказывается. Комплекс медицинских тестов проводился ежемесячно и был для всех учащихся стандартным явлением. В Имении все были помешаны на том, чтобы определить источник сверхъестественных способностей, и полное отсутствие какого-либо успеха в этом едва ли их останавливало. Один мальчик был неким образом связан с атмосферными явлениями в Исландии, но на таком глубоком и сложном уровне, что никто толком не понимал, какой именно была эта связь. Другой мог лишь попытаться объяснить, как ему удавалось подключаться к эмоциональному состоянию всех левшей на планете. Все это приводило к массовой потере волос среди медицинских работников, которые рвали их на себе и страдали от того, что те выпадали от стресса. Но персонал все равно собирал показания, проводил анализы, накапливал информацию, лелея смутную надежду, что в будущем у Шахов появится технология или метод, который позволит им понять эти данные.

Друзей я так и не завела. Первые несколько недель я неистово пыталась приспособиться к распорядку дня, к здешним условиям. А ко времени, когда расслабилась достаточно, чтобы замечать людей вокруг себя, я обнаружила, что мне тяжело с ними общаться, а поскольку сами они общались друг с другом непрерывно, то никто и не замечал, что я все время молчала. Я не имела шансов тягаться с ними в беге, потому что была не в форме (хотя потом набрала ее с запасом), но они, благодаря своим годам тренировок, были невероятно спортивными. Что же касалось успеваемости, я находилась в лучшей десятке, но во второй ее половине. По-настоящему одной из них я так и не стала.

Работа, которую мои инструкторы проделывали с моими способностями, тоже потихоньку продвигалась, хотя, думаю, и не так, как им хотелось бы. Обучать человека со сверхъестественными способностями – дело изначально сложное. Существует огромное разнообразие типов этих способностей, и обучать их применению очень трудно, если не владеешь этим сам. Но в Имении учащимся, по крайней мере, с ранних лет прививали усердие, побуждая исследовать границы своих способностей, и они действительно хотели этому учиться.

Но я – нет.

Я ассоциировала свою силу с кровью, болью и врачами, кричащими и размахивающими руками. В то же время я понимала, что именно из-за этих сил меня так внезапно забрали из семьи. Вдобавок – новая настороженность других, и вот вам ребенок, опасающийся вообще прикасаться к людям, не говоря уже о том, чтобы пытаться установить связь с их нервной системой.

Хорошо хоть, что пусть я испытала немалую боль и стресс, когда впервые открыла свой дар, теперь я применяла его достаточно легко. Но хоть я и могла его использовать – я не хотела этого делать. Я не хотела протягивать руку через стол и касаться пальцем голой руки лаборантки. Не хотела знать, смогу ли заставить ее стиснуть кулак. Не хотела расширять свое восприятие через эту связь, не хотела исследовать ее тело. Не хотела находиться рядом с людьми и уж точно не хотела пытаться поместить в них свой разум.

Но в итоге я, конечно, поддалась. Прогресс шел мучительно медленно, но после месяцев, после лет тренировок я обрела силу прикасаться к людям и получать мгновенный контроль над их телами. Я могла заставить их двигаться так, как мне вздумается. Могла считывать их физическое состояние, обнаруживать беременность, рак, наполненный мочевой пузырь. Со временем я научилась устанавливать куда более четкий контроль, привносящий в восприятие людей новые ощущения или активизирующий их особые силы без их ведома.

Это было ужасно, и я такое ненавидела.

Вдобавок о моих способностях и их ограничениях знало все Имение. Люди буквально обходили меня стороной, стараясь избегать физического контакта. Не скажу, что это так уж ошеломляло – они держались достаточно приветливо, никто меня не обижал, но когда я проходила по коридорам, они расступались. Мне оставляли больше пространства, чем близнецам, которые могли своим прикосновением сделать любого дальтоником, или девочке, которая могла ошпарить правой рукой. Фактически все телесные контакты происходили у меня только в клинических условиях. И это меня вполне устраивало.

К моменту выпуска из Имения я обладала способностью, которая считалась уникальной в известной истории. И я наполнилась глубоким отвращением к ее использованию. И еще у меня сложилось мнение, что мои силы не развились настолько, насколько надеялись развить их Шахи.

8

– Нет, никто из нас не хочет «Тоблерон», – заявил Опрятный.

Мифани на мгновение прикинула, не отведать ли ей шоколада самой прямо у них на глазах, но Дерзкий уже деловито распахнул папку и Опрятный начал говорить дальше.

– Судя по всему, Мифани, твои подозрения оказались верны. Отдел дознания, как ты и предложила, уже изучает все записи и расшифровки. Похоже, ты внушила им страх ладьи Томас, приличную такую его часть.

Сказав это, Опрятный откинулся на спинку, и Дерзкий, закончив копаться в документах, продолжил:

– Доктор Крисп приказал им уделить особенное внимание последним секундам допроса, предсмертным крикам. И техники почти сразу же пришли к заключению, что это действительно была связная речь. А как только переводчики выяснили, что именно говорилось, они отправили к тебе бегуна. – Близнец сделал паузу. – В коридоре бегун столкнулся со мной, и я ему сказал, что сам тебе сообщу. – Мифани изо всех сил старалась выглядеть спокойной, но на самом деле внутри у нее кипело негодование.

«Как он посмел читать мою почту?» – возмущало ее.

Когда Гештальт предложил ей взять записку, она практически вырвала ее у него из рук. Не обращая внимания на хмурые взгляды обоих лиц, Мифани торопливо пробежала по сообщению глазами. При этом ее ничуть не удивило, что у доктора Криспа оказался такой ужасный почерк. Тем не менее она смогла разобрать, какими были последние, с надрывом произнесенные слова Ван Сьока.

«Я ищу возможность вторжения… мы убьем вас всех».

– Вторжения, – выдохнула она. Подняв взгляд на близнецов, она поняла, что гримасы на их лицах были вызваны не раздражением, а страхом. – Гештальт, нам нужно больше информации.

– Несомненно, – ответил Опрятный. – Но нужно доложить об этом Правлению как можно скорее, и эта информация требует чересчур большой осмотрительности, чтобы доверять ее лишним передатчикам. Ты согласна?

– Согласна, – серьезно ответила Мифани.

– Ингрид, – позвал Дерзкий. Женщина в фиолетовом вошла через мгновение. – Сколько еще времени до заката?

– Приблизительно три с половиной часа, ладья Гештальт, – без запинки ответила секретарь.

– Дни становятся длиннее, – проговорил Опрятный возмущенно. – Свяжись с Верхним домом и скажи, что Правлению необходимо как можно скорее собраться. Встречу надо провести сегодня вечером, как только сядет солнце. – Ингрид кивнула и быстро вышла из кабинета. – Что ж, ладья Томас, похоже, нам сегодня придется задержаться. Я бы посоветовал вам пока вздремнуть и поужинать раньше обычного.

Мифани уставилась на него, словно не веря, что он отдавал ей приказы подобным образом. Кроме того, она была не в восторге от тона, каким он разговаривал с Ингрид. Близнецы под ее пристальным взглядом сконфуженно прочистили горло.

– Ладья Томас, я также хотел бы извиниться, что вспылил во время допроса, когда субъект упомянул о Правщиках. Вы же знаете, какие истории ходят в Имении.

– Да, – с хмурым видом согласилась Мифани, не имевшая понятия, что Гештальт имел в виду.

– Я, э-э, беседовал с Криспом, и он согласился, что инцидент исчерпан, – продолжил Опрятный, со значением глядя на нее.

После некоторой паузы Мифани кивнула.

«Что это за Правщики, которые бесят Гештальта настолько, что он готов кого-нибудь задушить?»

Близнецы с облегченным видом поднялись с места.

– Спасибо большое, ладья Томас… это, э-э, такой шок, сама понимаешь. Должен сказать, ты восприняла это очень достойно. Намного лучше, чем я ожидал, – признался Опрятный.

Сказав это, близнецы вышли из кабинета.

Мифани записала себе: «Правщики», и к ней вошла Ингрид.

Леди Линда Фарриер беспокойно заворочалась во сне, и черты ее лица на мгновение исказились в тревоге. Слабо задвигались веки, она сосредоточенно прикусила нижнюю губу. Высокая худощавая женщина лежала на тахте в римском стиле – лицом вниз, положив одну руку под голову, а вторую высвободив так, что кончики пальцев дотягивались до пола. Время от времени она издавала вполне себе женственный храп.

Круглую комнату заливал тусклый свет. Окон в ней не было, стены выходили на смотровую галерею, которая тянулась по всему периметру комнаты. На этой галерее было выставлено несколько человек, все вооруженные до зубов. Стояли они неподвижно, будто гаргульи, одетые в фиолетовое.

Затем женщина открыла глаза и, зажмурившись, перекатилась на спину. Широко зевнув, села. Невысокий человечек в фиолетовом, сидевший у двери, встал и подошел к ней.

– Харрисон, сообщи, пожалуйста, в Министерство иностранных дел и Министерство по делам колоний, что китайского посла вот-вот поменяют. Он слишком жаден до денег, чтобы сопротивляться искушению. А в Милтон-Кинсе появился молодой джентльмен, который очень быстро теряет рассудок и начинает представлять опасность. Я не знаю его имени, но он живет в белом доме номер пятьдесят семь, на какой-то там лейн. У него голубой почтовый ящик, на лужайке перед домом растет ива. Сам он рыжий и необрезанный.

Секретарь послушно кивнул и сделал необходимые записи в электронном органайзере.

– Моя леди, ладьи созвали экстренное заседание Правления. Они попросили перенести его с пятницы.

– Оба ладьи? – спросила она удивленно.

– Да, мэм.

– Любопытно. Так когда оно будет? – спросила она, поправляя жакет.

– Сегодня через пятнадцать минут после заката, – робко ответил секретарь.

– О, разумеется. Это нам следует учесть, верно? – она раздраженно вздохнула.

– Так точно, мэм.

– Ладно. Передай в офис ладьи Томас, что я все равно желаю с ней отужинать. Просто перенеси дату.

– Да, мэм, – ответил Харрисон.

– А пока я еще посплю, – сообщила она, укладываясь обратно. – Посмотрю, не спит ли кто-нибудь интересный в Америке.

– Это звучит как логическое противоречие, мэм.

– Господи, ну какой же ты сноб!

Конь Еретик Габбинс (для друзей просто Гарри) раздраженно пялился в свой компьютер. Чертова машина застыла с двенадцатью несохраненными страницами распоряжений на экране, и теперь он пытался выяснить, как ее перезагрузить, не потеряв всего, что напечатано. Он задумчиво облизывал губы, взвешивая все возможности. Затем, наконец, хорошенько стукнул по компьютеру ладонью.

Ничего не произошло.

– Вот же кусок дерьма! – воскликнул он.

Затем набрал в грудь побольше воздуха, попытался успокоиться. Глубокий вдох. Медленный выдох. Затем еще раз хорошенько стукнул по компьютеру.

Ничего не произошло.

– Невероятно! – В кабинет вошел его секретарь. – Позови кого-нибудь из техподдержки или ту женщину, которая говорит, что умеет общаться с компьютерами, и пусть починят эту хреновину. – Он перевел взгляд на компьютер, а потом обратно на секретаря. – Что?

– Вы балансируете на одной руке, сэр, – ответил секретарь. – И оставляете следы ногами на потолке. Уборщики опять будут жаловаться.

– Ой, ну да.

Габбинс спрыгнул вниз, и секретарь закатил глаза.

– В любом случае, сэр, заседание Правления перенесено. Оно состоится сегодня после заката, в экстренном порядке.

– Ладно, – вздохнул Габбинс и оторвал одну ногу от пола. Затем поднялся весь, оставшись стоять лишь на одном пальце руки. – Вот же дерьмо, а не компьютер!

– А поэтому, министр, вам и нельзя в Австралию! – рявкнул Конрад Грантчестер. – Вы там погибнете, и это случится на людях, в беспорядке, на глазах у всех репортеров. – Он нажал на кнопку, и на большом проекционном экране появился следующий слайд. На нем было много красного, но внимание министра привлекли зеленые точечки. – Вы нажили себе врагов среди весьма влиятельных людей. И этих тварей они держат как домашних животных. Видите эти острые частички? Видите? Так вот, они должны войти в эти мягкие частички, чтобы мягкие частички вышли наружу, а уже мягкие частички, министр, не должны были выйти из вашего желудка. – И, не обращая внимания на слезы, Грантчестер продолжил: – Правительство, народ и Шахи желают, чтобы мягкие частички остались в вашем желудке. И поэтому вы не полетите в Австралию.

С этими словами он поднялся и, преследуемый сгустками чернильного тумана, торопливо зашагал прочь из темного зала совещаний.

– Ему нужно еще несколько минут, – сказал Грантчестер помощникам министра, с неловким видом стоявшим в коридоре. – Джоан! – позвал он секретаря, которая сидела позади них. – Отправь кого-нибудь вытереть рвоту, пожалуйста. И кто там следующий?

Джошуа Экхарт шагал по длинному тусклому туннелю. На плитку капала вода, пол зарос толстым слоем плесени. Резиновые галоши хлюпали, погружаясь в воду по щиколотку. Сверху мигали люминесцентные светильники, точнее, то, что от них осталось. За Экхартом тащилась миниатюрная женщина в фиолетовых бахилах и фиолетовом же дождевике. Она с угрюмым видом несла папку, завернутую в пищевую пленку. За ней шагало двое мужчин в фиолетовом, которые держали обтянутые пленкой пистолеты.

Наконец, они подошли к массивной двери, связанной полосками из латуни, свинца и меди. Экхарт надавил руками на пластину по центру и почувствовал, как она нагрелась под его ладонью. Вокруг его пальцев на металле появились маленькие пузырьки. Раздался шум гидравлических механизмов. Дверь распахнулась, вжавшись обеими половинками в стену. Экхарт уже собирался шагнуть вперед, когда секретарь похлопала его по плечу.

– Ладьи созвали экстренное заседание Правления, сэр, – сообщила она, держа водонепроницаемый мобильный телефон. – Пятнадцать минут после заката.

– Хорошо, – вздохнул он.

Затем все-таки шагнул в дверь, и свита последовала за ним. Раздался жуткий скрежет, лязг множества цепей и наполненное бессильной злобой шлепанье огромных резиновых конечностей друг о дружку. А затем голос Экхарта.

– Добрый день, ваше высочество. Я смотрю, у вас все без изменений. Пожалуй, нам с вами пора уже поговорить о вашей стране. Ваши субъекты очень уязвимы без единственной защиты, что вы можете им дать. И поэтому вы сделаете так, как мы вам скажем.

В ответ раздался бешеный вопль.

– Нет? Ну, это мы еще посмотрим. Джентльмены, пожалуйста, пристрелите его высочество. На этот раз, пожалуй, в левую голову.

Это была старая комната в старом здании, оформленная в весьма специфическом стиле, по которому было видно, что оформителям не хватало не только воображения, но и второй X-хромосомы. Краска, изначально не бывшая яркой, теперь и вовсе выцвела, став удручающе бежевой. Ковер, однако, обладал достаточной мягкостью, и время, похоже, никак на него не действовало. Свет, проникавший сквозь окна, казался бледным, словно старался соответствовать обстановке.

В кожаных креслах сидели пожилые полные мужчины. Правда, не все они обладали только что перечисленными характеристиками. Мужчинами были все без исключения, а вот полнота и возраст (или и то, и другое) были приоритетны, но не обязательны.

Они жевали сигары, посасывали трубки, нюхали табак. Одно крыло было занято группой людей, чьи имена могли быть известны разве что особенно увлеченным эрудитам или скучным политикам из негласных правительственных ведомств. Но все они были наделены властью.

Сэр Генри Уоттлмен сидел среди этих людей и раздумывал, не получится ли притвориться, будто его хватил какой-нибудь приступ. После нескольких часов разговора даже старые скучные люди могут утомиться от компании старых скучных людей. Он задумчиво кивнул, когда кто-то, ответственный за некий загадочный минерал, разглагольствовал о том, каким важным тот (а следовательно, и он сам) был. Затем подошел официант с беспроводным телефоном на подносе. Устав клуба запрещал членам проносить в здание мобильные, что было не такой уж великой жертвой, учитывая, что лишь немногие из них умели ими пользоваться.

– Сэр Генри, вас к телефону.

– Благодарю, – сказал он, выкрикивая в душе троекратное «ура». – Алло?

– Сэр Генри, это Мэрилин, – проговорила его секретарь из фойе клуба, дальше которого ей не позволяли пройти ввиду того, что она не обладала ни одним из качеств, необходимых для членства. Она говорила, что могла бы вернуться в офис и исполнять свои обязанности оттуда, но в клубе считалось показателем статусности, если тебя ждет помощница, готовая прислужить тебе в любой момент. – Ладьи созвали экстренное заседание Правления. Вам нужно приехать в Верхний дом сразу после заката.

– Понял. Буду там сейчас же, – отозвался Уоттлмен с заметным, но притворным сожалением.

– Нет-нет, сэр. У вас еще есть несколько часов.

– Да, несомненно. Машина уже готова, – ответил Уоттлмен. – Джентльмены, мне ужасно жаль, но, похоже, я нужен в другом месте. Служба зовет. Прямо сейчас.

«Тоблерон», как оказалось, стоил того, чтобы дождаться момента, когда им можно как следует насладиться, и Ингрид застенчиво согласилась съесть несколько его маленьких горок. Они сидели на диване вдвоем – одна, в фиолетовом, в безупречной позе, вторая откинувшись на подушки и забросив ноги на кофейный столик.

– Итак, Ингрид, как тебе допрос? – спросила Мифани.

– Очень любопытно, – ответила Ингрид.

– О, неужели? Знаешь, Ингрид, я не думаю, что «любопытно» – это ответ, достойный умного человека. Это означает: «Я ничего не понимаю, но знаю, что надо что-нибудь сказать». – Она посмотрела на секретаря: у той вспыхнули щеки. – Давай будем чуть конкретнее: что ты думаешь по поводу сказанного несчастным мистером Ван Сьоком?

Ингрид набрала воздуха в грудь и взглянула на свои руки.

– Что ж, ладья Томас, полагаю, самой неожиданной новостью стало то, что Правщики снова отправляют своих агентов на Британские острова. Второй неожиданной новостью – что Правщики до сих пор существуют. До этого я полагала, что их организация распалась, а руководителей несколько веков назад казнили.

– Да, Правщики, – произнесла Мифани задумчиво. – Меня это тоже поразило. – Она тайком подчеркнула свою заметку в блокноте.

– Хотя… – засомневалась Ингрид.

– Что? – быстро спросила Мифани, будто стремясь ухватиться за новую информацию.

– Я не вполне уверена, что остальные слушатели были так же удивлены. – Ингрид сделала паузу, и Мифани дала ей знак продолжать свою мысль. – Я имею в виду, они тоже были потрясены, но ту реакцию, которую я бы ожидала, показал только ладья Гештальт.

– Ты ожидала, что он станет душить доктора Криспа? – спросила Мифани.

– Ну нет, – ответила Ингрид, содрогнувшись. – Хотя это меня как раз не удивило. В смысле, вы же знаете, как горяч бывает Гештальт, и, как помните, женщина-Гештальт только этим утром участвовала в бою. Его секретарь сообщила мне, что все тела до сих пор в достаточно напряженном состоянии. – Мифани кивнула, думая о шаткой походке близнецов, когда они выходили из ее кабинета после рейда на олений культ. – К тому же, как вы сами знаете, Правщики – это кто-то вроде страшилки для выпускников Имения.

– Хм-м, – протянула Мифани, совершенно растерявшись. – Соглашусь с тобой.

Она почти почувствовала облегчение, когда зазвонил телефон, и Ингрид встала, чтобы ответить.

– Офис ладьи Томас, Ингрид слушает. Да? Конечно. Я сейчас же сообщу об этом ладье. До свидания. – Ингрид что-то записала и затем посмотрела на Мифани. – Леди Фарриер попросила вас все равно отужинать с ней перед заседанием в Верхнем доме. Возможно, вам стоит переодеться.

– Зачем? – спросила Мифани. – Это же дизайнерский костюм.

– О, он вполне представителен, – смущенно сказала Ингрид, – но вы ведь знаете, какие наряды для ужина любит леди Фарриер.

– Да, разумеется. Леди Фарриер и ее требования к одежде, – ответила Мифани. – Думаю, тебе нужно заказать машину, чтобы отвезти меня домой.

– А вы не воспользуетесь квартирой? – удивленно спросила Ингрид, показывая на массивные портреты на стене.

– О, эм-м, да, хорошая мысль, – пробормотала Мифани. – Просто не пришло в голову, что там найдется что-то подходящее к ужину, но сейчас, когда ты сказала, думаю, найдется. Пойду проверю. Может, заодно и вздремну. Спасибо, Ингрид.

– Не забудьте, в три у вас назначена встреча с начальником службы безопасности. Написать вам сообщение, когда он придет?

– Да, пожалуйста.

Мифани дождалась, пока Ингрид покинет кабинет, затем взяла блокнот и фиолетовую папку и прошла к стене, увешанной портретами. Там попыталась заглянуть под первый из них. Ничего. При этом она едва не смахнула картину, отчего была вынуждена резко ухватить ее руками, чтобы не оказаться придавленной. Ей чуть не пришлось звать на помощь, но в итоге удалось кое-как вернуть огромную картину на место. К остальным портретам она подходила более осторожно и вскоре заметила, что у одного из них сбоку имелись петли. Отойдя на шаг, она на минуту задумалась.

Это был портрет высокого симпатичного брюнета со сверкающими черными глазами. Фон был стилизован густыми разводами черной краски. На маленькой медной табличке было написано: «КОНРАД ГРАНТЧЕСТЕР, ЛАДЬЯ». Когда она прикоснулась к портрету, тот качнулся в сторону, явив тяжелую металлическую дверь с уже знакомой металлической пластиной, которая нагрелась под ее ладонью. Дверь открылась, и за ней показались покрытые ковром ступеньки.

«Как драматично, – подумала она. – Интересно, а за чьим портретом спрятана дверь в туалет?»

Перехватив тяжелую папку, она нерешительно зашагала вверх по лестнице. Пройдя три марша, Мифани вдруг очутилась в просторной, залитой светом комнате. Большие окна с видом на лондонский Сити заодно освещали и внутреннее оформление, выбранное лично Конрадом Грантчестером, ладьей.

– О-о, – протянула она вслух. – Теперь я понимаю, что Томас имела в виду.

«Наверное, он считал себя величайшим сутенером в мире».

Квартира явно была оформлена лет двадцать назад специально таким образом, чтобы соблазнять девушек. Их тайно сюда привозили, они воздыхали над черной кожей и темными деревянными панелями, а потом занимались сексом на роскошном фиолетовом ковре перед камином. Их отражения появлялись на многочисленных латунных элементах мебели, а из массивных усилителей гремели новейшие музыкальные треки. Мифани изо всех сил старалась не захихикать, но в итоге от души рассмеялась. Чтобы успокоиться, она даже была вынуждена сесть, уронив папку на пол.

Наконец, она встала и принялась прохаживаться по квартире. При этом ей приходилось так часто изгибать левую бровь, что та вскоре начала болеть. Она увидела огромную золотую ванну в форме раковины и оранжевый бильярдный стол. Рельсовые светильники отбрасывали свет на абстрактные картины и скульптуры.

«О, я просто должна увидеть спальню. Интересно, есть ли там…»

Есть. Круглая кровать и на потолке над ней – зеркало.

«Как, черт возьми, Томас вообще могла смотреть ему в лицо?»

Кабинет, к счастью, выглядел вполне по-деловому, современно. Полки были завалены справочными изданиями, многие из которых оказались учебниками по анатомии. Мифани догадалась, что они принадлежали Томас, и решила просмотреть их позже, чтобы более полно ознакомиться с тем, как устроены люди.

«Ладно, пора подучиться».

9

Правщики

Правщики, или Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen[6], ведут свою историю с пятнадцатого столетия. Насколько мне сейчас удалось выяснить, в те времена по Бельгии странствовало немало алхимиков. Ну или по той территории, которая в итоге стала Бельгией. В любом случае я уверена, ты сама можешь представить, что за людьми были эти алхимики. В основном – чокнутые коротышки, которые постоянно торчали в подвалах за довольно безуспешными занятиями с ртутью и навозом, стремясь расширить знания всего человечества. Было, однако, в их братстве и несколько таких людей, которые происходили из знати – чрезвычайно богатые, с немалыми доходами.

Лично мне трудно поверить, что кто-то всерьез считал, что эти мелкие кроты научатся превращать в золото свинец, тунец или над чем там они корпели. Но герцог Того-то и граф Сего-то полагали, что это стоящее вложение и выделяли на финансирование Братства огромные деньги. И это вызвало бы у меня досаду – мысль, что столько богатства расточалось на совершенно бесполезные усилия, – если бы не один забавный факт.

У них получилось.

Конечно, свинец в золото эти угрюмые, бредящие ученые не превратили, но они достигли кое-чего не менее полезного. Они каким-то образом овладели искусством создания плоти и радикального изменения свойств человеческого тела. Это братство средневековых гиков умело придавать форму человеческому сырью. Они умели разжижать плоть и кости, лепить из них что-то иное. Умели приживлять новые конечности. Умели создавать новых существ.

Сейчас мне нравится думать, что эти чумазые алхимики руководствовались лишь лучшими намерениями. Надеюсь даже, они хотели таким образом восстанавливать покалеченных крестьян или увеличивать какие-нибудь части тела… Но у богатых инвесторов были другие идеи. Оценив возможности, которые открывали им эти новые умения, члены братства оказались в идеальном положении, чтобы захватить власть. В любой другой стране тут же вспыхнула бы массовая кровавая война. По земле стал бы бродить ужас, на полях стали бы сражаться нечестивые соединения плоти, а ночи порождали бы все новые, невообразимые кошмары.

Но к счастью, это случилось в Бельгии.

Вместо того чтобы создать армию чудовищ, которые зашагали по зеленым полям, сметая обычных солдат, богатые спонсоры встретились с тогдашним правителем и очень вежливо и цивилизованно с ним побеседовали. Может быть, даже за тарелкой какого-нибудь сливочного супа. И в результате этой беседы братство официально объединилось с правительством. Я никоим образом не пытаюсь очернить Бельгию или ее предшественников, но это был пятнадцатый век. Время, когда нигде не было нормального порядка.

Следующие пару столетий Правщики не имели особого влияния ни в Бельгии, ни где-либо еще. Они получили солидную сумму денег на дальнейшие исследования, к которым приступили с удивительным рвением – тем более если учесть, что на землях, где они жили, несколько раз менялись правители и государственные границы. К счастью, новые правители, судя по всему, не знали о деятельности Правщиков, а Правщики не интересовались политикой, иначе там наверняка появились бы габсбургские Правщики, испанские Правщики и, может даже, Правщики Имперского аббатства Ставло-Мальмеди.

Вместо этого Правщики использовали выделяемые средства, чтобы совершенствовать и оттачивать свои методы. Шахи мельком слышали об их работе, но не считали ее достаточно существенной. Будем честны: это были просто бельгийские чудаки, которые сидели в подвалах и издевались над свиньями. Никому не было до них дела. Но к началу семнадцатого века Правщики уже умели создавать настоящие машины для убийств, которые оказались настолько эффективными, что агент Шахов, увидевший их в действии, в панике написал тридцатистраничный отчет, обильно заляпанный слезами и рвотой. После чего вовсе ударился в религию.

После этого отчета Шахи начали уделять Правщикам больше внимания. Тогдашняя алебастровая леди, Маргарет Джонс, отправила в Бельгию семерых агентов, чтобы те установили за Правщиками наблюдение. Это задание осложнялось тем, что Правщики выстроили себе несколько отдельных поместий, которые тщательно охранялись и патрулировались крупными хитиновыми созданиями с обонянием ищеек и гостеприимностью акул. Тем не менее Шахи сумели найти способ собрать кое-какие важные сведения. Один агент, проводивший наблюдения в обличье чайки, подтвердил, что там имелся целый полк увеличенных в размерах солдат, и все они были верхом на громадных существах, описанных, как «помесь пауков и клейдесдалей[7]». С тех пор Правщики стали серьезной международной проблемой.

Печально, что когда Шахи поняли, что Правщики представляли угрозу, те тоже это поняли. Они вдруг осознали свою выдающуюся, чудовищную силу и пришли в возбуждение от возникших перед ними перспектив. Они робко обратились к главе тогдашнего правительства, который оказался весьма впечатлен и увидел в Правщиках великие возможности для личного продвижения во власти. И, соответственно, не стал рассказывать о них своему шефу, королю Испании, а лишь призвал братство оценить свой потенциал. Единственной проблемой было то, что они жили в весьма богобоязненное время и существовало некоторое беспокойство относительно реакции общественности в случае если они выпустят созданий, которые выглядели так, будто вылезли из задницы самой Преисподней. Видишь ли, при всех своих умениях создавать силу и выносливость, Правщики были совершенно лишены чувства эстетики. Я видела угольные наброски и масляные картины созданий из того поместья, и вид их действительно повергал в ужас.

Таким образом, использовать их следовало осмотрительно. Правщикам нужна была относительно небольшая, ограниченная арена для испытания их продуктов. Я не знаю, что за гений выбирал место, но надеюсь, он страдал каким-нибудь мучительным геморроем, потому что в качестве идеальной предварительной цели он предложил остров Уайт[8] – и предложение было принято.

В 1677 году чудовища вышли из воды, и на британской земле началась сверхъестественная война. Шахи в ответ выпустили пешек под прямым командованием ладей. Бои продолжались три недели, в их ходе погибли сотни гражданских. Мы постепенно оттеснили захватчиков, но каждое создание Правщиков стоило десятков жизней солдат Шахов.

Двенадцать наших отрядов – последние антропофаги Британских островов – окружили и убили семнадцать чудовищ. В ходе этой битвы целая деревня сровнялась с землей, а поля в том районе были отравлены. Пешка Хемиш Макнил, прокаженный, заразил Правщиков аномальным заболеванием, которое привело к тому, что их тела стали просто распадаться на части от собственных мышечных усилий.

Наконец, из всех захватчиков остался один генерал, могучий воин, оказавшийся неуязвимым для всех видов атак, что могли провести Шахи. В конце концов один из моих – твоих – предшественников пошел на крайнюю меру. Алый ладья Джон Перри, единственный выживший из ладей, подключил свой разум к разуму генерала Правщиков и выстрелил себе в голову, убив их обоих.

Таков был конец вторжения Правщиков в Англию. Затем, насколько мне известно, английский правитель того времени, Карл II, не придумал ничего лучше, чем вторгнуться в Бельгию (тогда она называлась как-то иначе, но сейчас вся та территория принадлежит Бельгии, поэтому, чтобы не путаться, я так и буду ее называть), Шахи проявили (как показалось) свое превосходство. Их лорды и леди, однако, тактично указали, что при этом не только была ослаблена наша мощь, но и погибли наиболее способные военачальники. Примечательно, что король увидел это и вступил в переговоры с бельгийским правителем. Шахи предприняли усилия, чтобы не дать Правщикам узнать об их шатком положении, и, к счастью для нас, был заключен мирный договор.

По его условиям, бельгийский правитель согласился распустить Правщиков. Все их средства были отозваны, все опыты прекращены, а поместья и имущество – конфискованы. И если это похоже на серьезные уступки, то так и было. Но бельгийцы знали только, что мощь Шахов была готова обрушиться на них и сеять непостижимый ужас. Поэтому они согласились.

Теперь по данным Шахов (и не только их), Правщики угрозы не представляли. Под бдительным надзором коней Шахов весь проект был свернут. Существовали подробные записи того, как их руководители были казнены в присутствии десятков высокопоставленных свидетелей, а останки этих Правщиков были уничтожены. Ученые были тайно убиты солдатами Шахов и скормлены свиньям, после чего эти свиньи были также убиты и сожжены. Все производственные сооружения и бараки спалили, а поместья отдали церкви. Все обработанные существа и люди в том числе – убиты, причем этот процесс занял несколько месяцев, и не из-за количества (хотя их было немало), а из-за живучести тварей. Все слуги и клерки получили настойчивые рекомендации забыть обо всем, что знали, и найти себе новую работу.

Не было ни таинственных исчезновений (кроме тех, что устроили сами Шахи), ни пропавших без вести членов. Не было оснований подозревать, что от Правщиков еще что-то осталось. Они стали лишь любопытной главой в истории сверхъестественного. Кто-то жалел об утере их революционных знаний, но большинство сходилось во мнении, что их уход – это благо для всех.

Большинство Шахов считают, что на этом история Правщиков закончилась. Они были истреблены, заплатили ужасную цену за свои деяния, а весь инцидент теперь ставится в пример того, насколько Шахи значимы и могущественны. Во веки веков.

Аминь.

Однако.

Однако элита знала больше. Во время Первой мировой войны наши агенты регулярно собирали тела на нейтральной полосе между траншеями. Это было мрачное время, страна пребывала в отчаянии, и обе стороны прибегали к тайным ухищрениям. Тогда существовал некий проект среди наиболее темных формирований Шахов, которому требовались трупы, и если они поставлялись с поля боя, а не из самой Англии, это вызывало меньше вопросов. Проект в итоге оказался провальным, и о нем было приказано забыть. Мне же удалось о нем узнать лишь проведя наиболее тщательное исследование.

Так вот, в процессе работы с трупами ученые обнаружили некий тревожный феномен. Они поняли, что эти аномалии могли быть лишь делом рук Правщиков. А значит, Правщики не только продолжали существовать, но и заметно развили свои навыки со времен, когда Бельгия находилась в расцвете своих сил.

Естественно, организацию следовало проинформировать. Правщики – одна из наиболее опасных угроз, что знали Шахи, да и вообще вся нация, – были в деле. Однако руководители этого проекта опасались заявить в Правление о чем-то большем, чем простое утверждение, что трупы, предположительно, находились на поздних стадиях разложения. Все-таки они были учеными и решили сначала собрать больше информации.

Для расследования на фронт отправили двух пешек. Один, Томас Райан, был опытным солдатом, который обладал телескопическим зрением и видел сквозь человеческую кожу. Другая, Шарлотта Тейлор, могла сварить человека изнутри. Они тайком проникли в Ипр[9], где были найдены те подозрительные тела.

Райан регулярно отправлял руководству проекта сообщения, держа их в курсе всех событий. Он передавал истории, которыми делились друг с другом в траншеях солдаты. Ребята рассказывали о существах, что скитались по ничейным землям, слоняясь среди кратеров и дыша грязью и кровью. Они рассказывали о замеченных в ночи странных людях, которые бесшумно бродили между тел и перескакивали через колючую проволоку с нечеловеческим изяществом. Можно было увидеть их лица – на мгновение, смеющимися и глотающими ядовитый газ, перед тем, как вновь скрыться в тумане. Можно было в них стрелять – но никаких тел потом не находили.

Райан и Тейлор относились с большим почтением к солдатам – молодым парням, которым почти наверняка было суждено погибнуть. В траншеях и без того хватало страха, и агенты не хотели его усиливать. Тем не менее они выведали у них немало сведений, после чего решили, что им стоит зайти дальше.

Однажды ночью, когда была буря, пешки осторожно выбрались из траншеи и проникли на нейтральную полосу. Шел ливень, затапливая почву и превращая ее в грязь. На небе сверкала молния, которую к тому же усиливали вспышки взрывов. Гремел гром, стрекотали пулеметы. Не могу представить, как они продвигались по такой территории, но знаю, что им приходилось перешагивать через тела своих соотечественников и пробираться по трясине, в которой вязли по колено. Насколько далеко они прошли, в записях не отражено, но рано или поздно они обнаружили то, что искали.

Они набрели на кошмар.

Сообщение Тейлор было кратким и строго по делу:

Потеряла ботинки в трясине, Райана при взрыве и глаз из-за когтей чего-то неестественного. Необходимые вам доказательства собраны и находятся в пути.

Образцов, которые прислала Тейлор, было вполне достаточно, чтобы подтвердить: Правщики по-прежнему были в деле. Правление пришло в панику, убежденное, что те собирались обрушиться на них, и отправили на фронт больше пешек. Но за несколько месяцев прочесывания самых опасных и подозрительных участков они так ничего и не нашли.

Война закончилась, но никаких сведений о Правщиках больше не всплывало. Как не было о них вестей и во время Второй мировой. После этого Шахи позволили себе немного расслабиться. Хотя они знали, что их враги где-то таятся, никаких конкретных шагов не предпринималось. Наверное, члены Правления убедили себя в том, что Правщики не стремятся сводить старые счеты. Наверное, они посвящают себя исключительно новым неясным, а то и тревожным исследованиям. Наверное, можно позволить себе о них не думать.

Наверное.

В следующие десятилетия причин для беспокойств не возникало. И в мирное время, и при беспорядках Правщики никак себя не проявляли. Сомнения остаются до сих пор, но пока Правщики не привлекают большего внимания, Шахи стараются сосредотачиваться на других задачах. Правление посчитало, что память о вторжении все еще вызывает у Шахов слишком сильный страх, и решило, что доказательства их существования следует подвергнуть широкому распространению. В итоге учащиеся в Имении теперь пересказывают байки о Правщиках, чтобы попугать друг друга.

Правщики остаются для Шахов одними из страшнейших врагов, с которыми нам когда-либо доводилось сталкиваться. Если они вновь проявят свою силу, это обернется катастрофой.

«Поразительно», – подумала Мифани, недоверчиво качая головой. Томас приложила несколько фотокопий старых рисунков, и хотя те были нечеткими и размытыми, на них усматривались детали, от которых выворачивало наизнанку желудок. Сверкающие панцири, зазубренные усики…

«Какого же эти твари были размера?»

Она посмотрела на подпись.

«Неужели в 1677 году у них были лошади размером с вездеход? Ну, то есть звери, похожие на лошадей… лошадей с чешуей и клыками. Будь я проклята!»

Затем она снова подумала о том, что открылось на допросе.

«И эти люди хотят нас захватить?»

Она пролистнула несколько снимков, самых последних из тех, что лежали в папке. И, прикусив губу, стала просматривать заметки.

«Ну да, мы в дерьме. А мне еще надо на ужин с леди Линдой Фарриер. Нас скоро захватят бельгийские плоторезы, а мне даже надеть нечего».

Мифани хмуро оглядела содержимое гардероба.

«Томас что, кроме черного и серого ничего не носила? – спросила она себя. – Ведь здесь штук тридцать приличных костюмов, и ни одного хоть с какой-нибудь индивидуальностью. Ни одной юбки выше колена, ни одной не белой блузки».

Она провела кончиками пальцев по ряду пальто и, вдруг осененная какой-то мыслью, скользнула рукой во внутренний карман одного из них. Оттуда вынула два конверта, аккуратно подписанных, как «Тебе» и «2». В остальных пальто лежали точно такие же конверты, и она сложила их все неустойчивой стопкой на полу.

«Нужно проверить все пальто, что у меня есть, и уничтожить эти конверты».

Затем заглянула в другой шкаф и нашла в нем много платьев – все в том же стиле, что и костюмы.

«Очередные подношения из Дома пуританского бреда».

Тем не менее она постаралась выбрать лучшее из худшего и составила наряд, который выглядел элегантно и в то же время говорил: «Я управляю тайной правительственной организацией».

Встреча с главой службы безопасности прошла не так тяжело, как она ожидала. Сначала Мифани побаивалась этой встречи, ведь ее назначила ее предшественница, но, к счастью, глава заговорил по делу сам, и она вскоре поняла, почему снаружи здания стоит палаточный городок группы фанатиков. Как выяснилось, они были убеждены, что Ладейная служила правительственной базой, скрывающей сверхъестественных агентов.

– Я понимаю, что это может прозвучать слегка наивно, но разве это неправда? – спросила она, немного растерянно. – В смысле, мы же здесь этим и занимаемся, верно?

– О, да, – согласился глава службы безопасности, высокий мужчина суданского происхождения по имени Кловис. Она узнала его: он присутствовал на допросе – тихо стоял в сторонке и наблюдал. – Они совершенно правы. – И довольно улыбнулся.

– А вы не обеспокоены тем, что через всю нашу сложную завесу, через все предосторожности, которые должны сбивать с толку общественность и скрывать наше существование, сумела проникнуть какая-нибудь группка головастых компьютерщиков и любителей теорий заговора? – спросила она. – То есть наши лучшие умы приложили массу усилий, чтобы мы могли спокойно себе работать в секретном режиме?

– Это правда, – признал он, кивнув.

– И у них ничего не вышло.

– Да. На самом деле та группа делает все возможное, чтобы рассказать прохожим о характере нашей деятельности.

– А мы пытаемся что-нибудь предпринять по этому поводу? – спросила она.

– Нет, – ответил он спокойно.

Мифани вздохнула. Она мгновенно почувствовала симпатию к Кловису и решила, что не станет усаживать его на неудобный стул. И, взволнованно запустив пальцы себе в волосы, сказала:

– Хорошо, Кловис… можно я буду называть тебя Кловис?

– Конечно, ладья Томас, – ответил он.

– А ты, между нами, можешь называть меня Мифани, – предложила она спонтанно.

– Спасибо.

– А сейчас объясни мне, почему мы просто не разберемся с этими людьми.

– Мифани…

– Этими людьми, которые построили целый палаточный городок перед входом в наше здание, – уточнила она, решительно постучав пальцами по кофейному столику.

– Да, но…

– Этими людьми, – продолжила она, – которые трубят о правде каждому встречному. – Она сделала вдох и пристально посмотрела на него окруженными фингалами глазами. – Объясни мне это, пожалуйста, Кловис.

– Никто не обращает внимания на головастых компьютерщиков и любителей теорий заговора, – любезно ответил он.

– Прости, что? – переспросила она, удивившись.

– Мифани, – мягко проговорил он. – Никто не обращает внимания на протестующих. Даже защитников окружающей среды постоянно игнорируют, хотя их доводы и заслуживают внимания. А представь, о чем говорят эти, и поймешь, что ни один разумный человек, проходящий по финансовому району, не станет к ним прислушиваться. Никто им даже денег не подаст из жалости.

– Ты уверен? – спросила она. – Как по мне, это смахивает на брешь в нашей системе безопасности.

– У тебя умоляю, – сказал Кловис. – Эти фанаты «Секретных материалов» роют яму сами себе. Ты видела, как они одеты?

– Ну, если ты уверен… – ответила Мифани.

– Вполне, – заявил Кловис. – Но тут есть еще один вопрос.

– Да ну?

– Да, и я полагаю, это уже крайне серьезно для нашей национальной безопасности, – проговорил он зловещим тоном.

«Вот черт, – подумала она. – Многовато как для первого дня на работе».

– Кто-то тебя гуглил.

– Меня… Что?

– Кто-то вбил твое имя в Гугл, – пояснил Кловис, наклоняясь к ней с таким видом, словно сообщая новость о том, что премьер-министр подорвался на бомбе.

– Боже, – проговорила Мифани. – То есть, э-э, а вы уверены, что это была я?

– Что?

– Ну, в смысле Мифани это же валлийское имя – оно ведь не только у меня. Да и Томас довольно распространенная фамилия. Наверняка в мире есть несколько человек с именем Мифани Томас.

– Нам известно о двенадцати, – сообщил Кловис серьезно. – Девять живут в Великобритании, одна в Австралии, одна в США и одна в Новой Зеландии.

«У них есть список людей с моим именем? – подумала Мифани. – Так вот на что идут наши налоги».

– Однако, – продолжил Кловис, – ты единственная Мифани Элис Томас. К тому же твою дату рождения тоже вбивали.

– О-о, – протянула Мифани.

– Да.

– Погоди, а откуда мы знаем, что кто-то меня гуглил? – спросила Мифани.

«Нам ведь не принадлежит “Гугл”, верно?»

– Мы добавили имена всех членов Правления в список отслеживания, – объяснил Кловис. – Различные организации, с которыми у нас заключены договора, сообщают нам, если эти имена где-то всплывают.

– Ясно, – сказала Мифани.

«Не думаю, что это Правщики. Они же и так знают, где находится Ладейная, ведь Ван Сьок за ней наблюдал. И что-то мне кажется, у них в распоряжении есть ресурсы помощнее Гугла».

– А мы знаем, кто это был?

– Этим утром он находился в Лондоне, – сказал Кловис. – В интернет-кафе. Расплатился наличкой.

«Кому могло понадобиться искать обо мне информацию? – задумалась Мифани. – Кроме меня самой, конечно».

– Но они же ничего не могли найти, верно? – спросила она.

– Нет, в интернете о тебе ничего нет, – ответил Кловис. – Мы, разумеется, очень тщательно следим за тем, чтобы о сотрудниках Шахов ничего не всплывало в Сети. Но может, у тебя есть какие-нибудь предположения насчет того, кто мог тебя искать? Кто-то вне организации? Кто еще знает о вашем существовании?

«Ты что, шутишь? – подумала Мифани. – Я сама еще пару дней назад не знала, что существую».

– Понятия не имею, – ответила она.

– Что ж, это очень странно, – сказал Кловис. – Но мы продолжим следить, не будет ли это повторяться.

Мифани собиралась спросить, возможно ли выследить ее как-либо еще, но в этот момент вошла Ингрид.

– Простите, ладья Томас, но вам уже подали машину, – сообщила она.

– Машину? – переспросила Мифани.

– Вам пора на ужин с леди Фарриер.

– Вот черт, – вздохнула она, но тут же заметила ошеломленное лицо Кловиса. – Ну то есть, о, хорошо, это будет прелестно.

10

Леди Линда Фарриер

Вызывает трепет у всех сотрудников Шахов. И не только потому что она главная. Или потому, что она настоящая аристократка из старинной семьи, находящейся в близкой дружбе с монархом нашей страны. И даже не потому, что может явиться в твой разум во сне.

А потому, что излучает власть. И смотрит на тебя так, будто знает все, о чем ты думаешь, и все, что когда-либо сделал неправильно. От ее взгляда хочется вытянуться по струнке и в то же время написать под себя.

Степень ее силы и влияния не вполне определена. Хотя все в Шахах знают, что леди Фарриер способна входить в ваши сны и управлять ими, бытуют слухи и об иных ее способностях. О том, что она умеет внедрять в разум свои гипнотические повеления (некоторые утверждают, что она разыграла «Манчжурского кандидата»[10] на нескольких ключевых членах парламента). О том, что она может навечно заключить вас во сне. О том, что ей по силам свести вас с ума.

Я вот думаю: если она может входить в чужие сны, как сама пожелает, то, вероятно, она и есть предатель? Может, это она залезет мне в голову, пока я буду спать, и уничтожит воспоминания?

Если так, то тебе кранты.

11

Почему Томас так боялась использовать свои способности? Пока машина увозила Мифани из Ладейной в гораздо более гастрономический квартал, она была вся погружена в размышления. Теперь Мифани прекрасно осознавала свою силу. Даже глядя сквозь дымчатое стекло на покрытую фиолетовой фуражкой голову водителя, она понимала, что может легко его вырубить. Но, конечно, это привело бы к тому, что машина бы врезалась в защитное ограждение. Однако суть была в том, что это зависело только от ее воли. Ей не нужно было к нему прикасаться, как следовало из письма Томас. Похоже, ее предшественница просто недооценивала силу своего дара.

Тем не менее было очевидно, что годы обучения в Имении позволяли Томас управлять ими куда ловчее, чем удавалось Мифани сейчас. В своих письмах Томас сообщала о таком мастерстве, какого Мифани понятия не имела, как добиться. Пока же она чувствовала, что способна повлиять только на самые основные функции организма. Но в отличие от предшественницы Мифани жаждала познать свою силу.

«Если бы только засесть с кем-нибудь на несколько часов и просто прочитать весь его организм, то я бы многое поняла».

Но как это устроить, она, к сожалению, не могла придумать. Разве что прибегнув к услугам проститутки.

«Что было бы совсем уж не в ее духе».

Мифани все еще рассуждала, когда ее подвезли ко входу в «Симпсонс». Вся модная молодежь была одета официально, насколько им позволяли кошельки; пожилые власть имущие носили то же, что и обычно. Обаятельный метрдотель провел ее сквозь толпу (ее фингалы привлекли несколько любопытных взглядов) к столу, где со всей своей важностью восседала леди Линда Фарриер.

– Добрый вечер, моя леди, – поздоровалась Мифани, подумав, не сделать ли ей реверанс. Это была женщина из ее сна – сомнений в этом не оставалось. Эти глаза, эта глубокая сосредоточенность и непоколебимая осанка, излучавшая власть. Когда они разговаривали в последний раз, они обе спали, причем Мифани тогда было всего несколько часов от роду.

Наступила пауза: Фарриер смотрела на нее, не сводя глаз, а затем дала рукой знак сесть. Мифани, смущенная ее взглядом, заняла себя тем, что стала поправлять юбку и изучать столовые приборы.

– Ты знаешь, кто я? – спросила наконец леди.

– Вы леди Линда Фарриер, глава Шахов, – ответила Мифани без запинки.

– А знаешь, кто ты?

– В определенной степени.

– Неужели? – ответила Фарриер. – Когда мы общались в последний раз, ты не знала, ни кто я, ни кто ты. Уж хотя бы эта проблема разрешилась.

– Да, мэм.

– И ты сумела в понедельник выйти в Ладейную и приступить к делам. Весьма впечатляюще. Уйти-то ты все равно не могла. Все-таки я знала, что ты потеряла память, но сомневаюсь, что в это смог бы поверить кто-либо еще. И, конечно, никто не уходит из Шахов. Мифани Томас имела допуск к государственным тайнам высочайшего уровня. Даже если у тебя не сохранилось тех воспоминаний, то просто показавшись сегодня на работе, ты узнала такое, чего не может знать никто за пределами нашей организации. Ты представляешь ужасающий риск для нашей безопасности. И все же я имела смутную надежду придумать для тебя какое-нибудь соглашение. Может быть, какой-нибудь секвестированный выход на пенсию.

– И все? – спросила Мифани. – Разве у вас не осталось долга перед Мифани Томас?

«И помнится, мне еще предстоит выяснить, что это за долг», – подумала она про себя.

– Молодая леди, не знаю, какими вы представляете себе мои отношения с Мифани Томас, но подругами мы с ней не были. Во многих отношениях она по-своему мне противостояла. Мы были с ней любезны, а это было нелегко. То, что я храню твой секрет, – а это, между прочим, секрет, имеющий огромные последствия, – и что я позволила тебе жить этой жизнью, и есть возвращение того долга.

– А если бы меня убили? У меня ведь есть враги, это очевидно. Вы не можете просто позволить кому-то жить без всяких воспоминаний о прошлой жизни! – Она не знала, что сделала Фарриер, но бросать ее на произвол судьбы казалось не слишком большой услугой.

– Конечно, могу. И мне очень жаль, но если бы тебя убили, это просто устранило бы неудобства, – проговорила Фарриер спокойно и сделала глоток вина.

– Неудобства, – повторила Мифани.

– Как назвать ладью, которая не помнит, кто она такая? В лучшем случае обузой, в худшем – опасностью. К счастью, ты показала гораздо бо́льшую стойкость, чем я ожидала, – сообщила Фарриер с некоторым удовлетворением.

– Да ну?

– Разумеется. Ты ничего не знала, а сейчас, всего два дня спустя, я вижу, что ты хорошо устроилась в Ладейной, успешно проводишь встречи с самыми влиятельными людьми в стране и управляешься с делами, которые не только совершенно секретны, но и способны привести в ужас! Ты не находишь все это странным?

– Леди Фарриер, это не самое странное, что мне довелось сегодня услышать. Даже в первую десятку не попадает, – ответила Мифани невозмутимо.

– Да, наверное, не попадает, – согласилась Фарриер, слегка улыбаясь. – Это вообще наша профессиональная проблема. Вряд ли есть что-то, что может показаться нам неправдоподобным.

Подошел официант и, почувствовав напряжение между двумя женщинами, принял заказы с заметной тревогой.

– Однако удивить нас все-таки можно. И ты – одно из самых удивительных зрелищ среди всех, что я видела за долгое время. Мне интересно, как ты узнала, кто ты и что ты?

Мифани пристально посмотрела на нее и в какое-то мгновение чуть не поддалась соблазну. Можно ли ей было рассказывать, что Томас знала о том, что грядет, – знала и подготовилась к этому? Фарриер была наделена властью и могла быть ценным союзником.

«К тому же, – подумала она про себя, – справиться со всем этим в одиночку тяжело. Я провела на работе всего день и уже узнала так много ужасных вещей. На страну вот-вот обрушится армия чудовищ. Кто-то в Правлении хочет меня убить, а я до сих пор не знаю почему. В мои обязанности входит все это уладить, а я даже не помню своего второго имени! Как же хочется кому-нибудь это рассказать!»

Но как бы эта мысль ее ни манила, Мифани знала, что не может этого сделать. Если она унаследовала силы Томас, значит, ей перепали и ее враги. Была ли Фарриер настоящим врагом или нет – подругой она ей точно не приходилась.

– Видимо, я быстро учусь, – сказала Мифани и сделала большой глоток воды из своего стакана.

– А можно я задам личный вопрос? – спросила Фарриер.

– Пожалуйста, – позволила Мифани.

– Это может прозвучать странно, но кем ты себя считаешь? Думаешь, ты Мифани Томас, ладья Шахов? Или просто кто-то в ее теле? Помнишь что-нибудь о том, кем ты была?

– Хороший вопрос, – произнесла Мифани, слегка улыбнувшись. – Я пока еще не решила, как на него ответить.

– Но…

– Но я не она. Она моргнула, а когда открыла глаза, это был уже другой человек.

Алрич проснулся.

– Можно я кое-что спрошу? – сказала Мифани.

– Полагаю, да, – нерешительно ответила леди Фарриер.

– Какой была Томас? – спросила Мифани, получив в ответ изумленный взгляд.

– О, э-э, да господи, – забормотала Фарриер, отчего-то застигнутая врасплох. – Она была… милой.

– Милой? Она была милой?

– Пойми, мне как-то неловко рассказывать тебе, что я думаю о Мифани Томас, – указала Фарриер, и ее действительно можно было понять.

– Разумеется, но я не спрашиваю вас, доверили бы вы ей свой «бентли» или нет. Я просто хочу узнать, какой она была.

– Ладно, дай мне минутку, – сказала Фарриер. Она посмотрела тем же отсутствующим взглядом, какой был у нее три ночи назад, когда она удивилась, находясь у Мифани во сне. – Томас одновременно была и огромным разочарованием, и удивительно ценным агентом. Когда мы привели ее ребенком, это был невероятный успех. Абсолютно новый талант без явных слабостей и деформаций. Ты знаешь, какая это редкость? На таком-то маленьком острове? Организация внимательно за ней наблюдала. Если захочешь, ты, наверное, сможешь найти в Имении записи о том, что она ела на ужин каждый вечер на протяжении трех месяцев между тем, как она проявила свою силу и как ее забрали к нам. Я несколько недель смотрела сны этой девочки и расписывала их поминутно, во всех подробностях, искала признаки любых психических расстройств. Расспрашивала ее, старалась устроить так, чтобы каждый сон происходил в месте, где можно было ее испытать… – Фарриер осеклась.

– И? – сказала Мифани.

– И все было хорошо. Она была здорова умственно и физически, она была довольна. Она была наша.

В комнату Алрича привели привлекательного молодого человека, и глаза Алрича засияли.

– А почему тогда она стала разочарованием? – спросила Мифани, уже отчасти зная ответ, но желая услышать, что по этому поводу думает Фарриер.

– Возникло одно из обстоятельств, которые нельзя предвидеть. Она была смышленой девочкой, вроде бы вполне стойкой, но переезд переживала не очень хорошо. Да, многие дети сталкиваются с проблемами, когда их забирают из семей, но Имение устроено таким образом, чтобы свести потрясение к минимуму. Его цель – быстро принять учеников, устроить их удобно и с любовью и обучить эффективному применению их способностей. Но Мифани Томас ушла в себя. Она казалась почти патологически застенчивой. Где-то, полагаю, это и было приемлемо. Но когда ее талант был связан исключительно с физическим контактом, это было катастрофой. И мы возлагали большие надежды на тебя… то есть на нее. – Фарриер остановилась и глубокомысленно посмотрела на женщину, сидящую напротив нее.

«Я знаю, о чем вы думаете, леди Фарриер. Вы думаете, передались ли мне способности Томас вместе с телом. Вы думаете: “Хм-м, раз все эти мозговые клетки испустили дух и Томас освободила место, значит, и те дольки, которые позволяли управлять чужими телами, тоже перестали работать?” Вот почему вы не стали пожимать мне руку».

– Так вот, у нас появилась девочка, которая, в дополнение к умению контролировать других, вроде бы, могла вырастить вокруг себя непроницаемый эмоциональный и социальный щит. О том же, чтобы отпустить ее, не было и речи, потому что из Шахов не уходит никто.

– Даже дети? – тихо спросила Мифани.

– Даже дети, – подтвердила Фарриер. – С ней мы никак не двигались дальше и постоянно видели нереализованный потенциал. Но не думай, что мы просто сдались и признали неудачу! Персонал и учителя Имения потратили целые годы на твое обучение. Такое разочарование. – Фарриер покачала головой.

«Вы забываете, на минуточку, что я не она, – подумала Мифани, когда леди Фарриер обвела взглядом комнату. – У нее что, остаточное чувство вины? Должно бы быть».

Алрич сидел за своим столом, внимательно читая отчеты и вытирая губы, а парень храпел на диване позади него.

– Когда стало ясно, что силы Мифани Томас так и останутся ограниченными, Правление решило не уделять особого внимания ее обучению, – продолжила Фарриер. – Она спокойно себе училась, получая, к слову, первоклассное образование, а потом попала работать в Шахи.

«Она жила неприметной жизнью, а вы засунули ее на какую-то трудную маленькую должность в относительно неважном подразделении, – продолжали всплывать субтитры в сознании Мифани.

– А потом, слава богу, она себя оправдала. Проявила себя весьма способной. Даже более чем… она была потрясающа. При ее стараниях администрация Шахов преобразилась, а сама она выросла до ладьи.

«Да, и готова поспорить, вы были от этого просто в восторге. Неудача, которую вы надеялись смести куда-нибудь в угол, теперь сидела прямо посреди комнаты».

– Она стала одной из самых способных управленцев в истории Шахов, организации, просуществовавшей несколько столетий и объединявшей лучшие умы страны. Совершенно не допуская ошибок, Мифани Томас и стала ладьей, – сказала Фарриер.

На собрание в Верхнем доме Мифани и Фарриер отправились в отдельных машинах. В записях Томас говорилось, что у Шахов есть здания по всей стране, но три основных – это Ладейная, Флигель, где базируются подразделения, занимающиеся международными операциями, и это место – Верхний дом – самая главная штаб-квартира. Когда машина подъехала, Мифани с любопытством оглядела большое здание в форме полумесяца. Вид у него был примечательный – с колоннами и не слишком вычурными украшениями вокруг окон. Мифани бегло просмотрела его описание. Оно служило базой лорда и леди, а также слонов и большей части юридического и финансового аппарата организации. А также было местом, где все Правление Шахов собиралось каждую пятницу, чтобы координировать деятельность подразделений.

«Ну что у меня за день? – отчаянно подумала Мифани, пролистывая папку. – Я не знаю, с кем встречаюсь и чем они занимаются. Вот черт, черт, черт. Ты же была администратором, Томас. Неужели не могла вложить какие-нибудь шпаргалки?»

Мифани была уже не в себе, когда наконец наткнулась на раздел под названием:

Правление

Правление Шахов – это исполнительный совет, уполномоченный контролировать всю организацию. А поскольку на Британских островах достаточно распространены шахматы, то иерархия Шахов основана на названиях шахматных фигур.

И эта система ужасна.

Проблемы

Шахи – это правительственная организация в стране, где установлена монархия. Нельзя, чтобы люди называли себя королем и королевой, если только они не настоящие король и королева. Особенно если они наделены сверхъестественными силами и управляют личной армией. Настоящие король или королева неизбежно об этом узнают, и им это не понравится. Поэтому, после нескольких напряженных бесед звания глав Шахов были изменены на лорда и леди, что отступает от шахматного принципа, но все равно остается достаточно неуместным. Впрочем, могло быть и хуже.

Звания лорда и леди имеют гендерные различия, отчего бывает неудобно, когда появляется вакансия, а у наиболее квалифицированного сотрудника оказываются не те гениталии. Вследствие этого на протяжении 1920-х организацией руководил леди Ричард Констебль, бородатый здоровяк, однажды откусивший голову одержимому ирландскому волкодаву. Он сменил в должности леди Клэр Голсуорси и из своей совершенной неуступчивости отказался изменять звание. И даже когда умер лорд, Констебль не стал забирать его звание себе.

Хотя Шахи, как вы видите, иногда отклонялись от шахматной темы, они все же были привержены идее, что в каждом звании должно находиться по двое человек. (Правда, технически, их должно бы быть по четверо, но это совсем другая история.) Мы делим обязанности в своей сфере компетенции с контр-партнерами, и разграничение этих полномочий весьма размыто. С точки зрения логистики это сущий кошмар. Например, предполагается, что ладьи должны консультироваться и взаимодействовать по всем внутригосударственным вопросам. В некоторых случаях это работает хорошо. Мы с ладьей Гештальтом дополняем друг друга: я делаю всю бумажную работу, а Гештальт – всю оперативную. Однако история знает и менее удачные примеры сотрудничества. В одном памятном эпизоде в 1967 году ладьи случайно провели одинаковые, но совершенно обособленные удары по одному и тому же гнезду горгон – просто потому, что не разговаривали друг с другом.

Слоны на самом деле не ездят на слонах.

Кони – не кавалерия.

Звания запрещено упоминать при гражданских, и это периодически приводит к неловким ситуациям.

Некоторые считают, что звание пешки имеет пренебрежительный подтекст. Нам с детства привито понимание того, что мы можем быть в любой момент принесены в жертву ради всеобщего блага, однако мысль, что нас могут пожертвовать легко и без всяких раздумий, порой приводит в уныние.

Однако не все сотрудники организации имеют шахматные звания. Если у вас нет способностей, то вы становитесь не пешкой, а служащим. Но обособленность значительной доли нашего штата от остальных не слишком способствует корпоративному моральному духу.

Время от времени кто-нибудь указывает на эти недостатки и пытается инициировать изменения, но его тут же одергивают. И причины этого одергивания следующие:

Если ты состоишь в Правлении, то у тебя солидное звание и тебе не хочется менять его на что-то непримечательное.

Традиции

Все здесь должно напоминать нам о важности стратегии и порядка.

Это круто.

И все же, вот сведения о членах Правления, сокращенные до самого минимума – только имена и месторасположение. В верхнем ящике твоего стола лежат карточки с ними.

Ладьи (ответственные за внутренние операции; расположены в Ладейной)

1. Гештальт (Алекс, Тедди, Роберт и Элиза)

2. Мифани Томас (это ты)

«Ага, спасибо тебе», – раздраженно подумала Мифани.

Кони (ответственные за международные операции; расположены во Флигеле)

1. Майор Джошуа Экхарт

2. Еретик Габбинс

Слоны (инспектура Шахов, помощники глав; расположены в Верхнем доме)

1. Алрич

2. Конрад Грантчестер

Лорд и леди (главы Шахов; расположены в Верхнем доме)

1. Достопочтенная Линда Виконтесса Фарриер

2. Сэр Генри Уоттлмен

К сожалению, ни фотографий, ни хотя бы зарисовок приложено не было.

«Видимо, придется импровизировать, – подумала Мифани. – Пока что у меня это неплохо получалось».

Когда автомобиль остановился, она подняла глаза. От здания, казалось, так и пахло старинными деньгами и тайной властью. Дверцу машины ей открыл самый толстый человек, какого ей доводилось видеть, – весь в фиолетовом, он напоминал оранжерейную сливу.

– Добрый вечер, ладья Томас. Могу ли я отнести это в зал заседаний? – спросил он, указывая на ее фиолетовую папку и портфель.

– Не нужно, благодарю, – ответила она рассеянно, уставившись на большие колонны, обозначавшие вход в дом.

– Хотя! – воскликнула она, подумав.

«Раз уж я понятия не имею, куда идти…»

– Если отнесете, это было бы чудесно.

Она проследовала за мужчиной, вразвалку проковылявшим сначала к лифту, а затем по просторным коридорам. При этом воспользовалась возможностью прочитать его организм. По сравнению с радикально измененным Ван Сьоком, биология нормального человека была гармоничной и даже элегантной. Сосредоточившись, она отслеживала импульсы каждого движения. Ее завораживала игра мышц и нейронов, то сложное многообразие, что требовал каждый шаг, каждый поворот головы. В качестве эксперимента она послала мысль – его рука раскрылась, и портфель упал на пол.

– Пожалуйста, простите меня, ладья Томас, – проговорил служащий, изумленно нагибаясь за ним. – Я такой растяпа.

– Не волнуйтесь, – ответила она с легкой улыбкой.

Они двинулись дальше, и она погрузилась в бешеную энергию его тела, почувствовала, как туда-сюда проносятся сообщения между его мозгом и всем остальным. Это было самое красивое, что она когда-либо видела.

– Ладья Томас? – донесся голос будто издалека.

– М-м?

– Э-э, мы пришли, – проговорил толстый служащий, осторожно передавая ей вещи. Она втянула мысли обратно в себя и приняла портфель и папку.

– Простите, – сказала Мифани.

«Нужно быть осторожнее, – подумала она. – Хотя уже получается получше».

С каждым разом, когда она применяла на ком-нибудь свои силы, к ней приходило все большее понимание того, как устроены люди, и интуитивное ощущение их сочленений.

Служащий открыл дверь, она вошла в зал заседаний и сразу слегка опешила. После всего, что она слышала о Правлении, после внушительности своего собственного кабинета, она ожидала увидеть что-то совсем уж поразительное. Думала, зал будет в традиционном стиле, с полированным деревом, либо в стиле хай-тек, с обилием стекла и металла. Но уж не полупустое помещение, нуждавшееся в свежей покраске. По центру находился побитого вида стол, по каждую из четырех его сторон сидело по двое. Двумя из четверых был Гештальт. Близнецы.

– Ладья Томас, – провозгласил один из них, не Гештальт, вставая, чтобы с ней поздороваться.

Он был высок и худощав, за пятьдесят, и весьма симпатичен. Волнистые черные волосы слегка седели у висков, но серо-голубые глаза завораживали. И то ли в ее воображении, то ли на самом деле над его плечами поднимались тонкие завитки черного дыма? Он смутно казался знакомым, но вспомнить, где она его видела, Мифани не удавалось.

– Добрый вечер, – ответила она, сверкнув мимолетной улыбкой.

Несмотря на разницу в возрасте, Мифани почувствовала тепло от его пылкого взгляда и слегка покраснела, когда он взял ее за руку.

– Полагаю, вы не собираетесь рассказать нам, почему заседание перенесли на сегодня?

– Э-э, я думаю, нам следует дождаться, пока все соберутся, – сказала Мифани.

– Что ж, разумно, – ответил он, улыбаясь. – Как там квартира? Дизайн продолжает радовать глаз? – спросил он.

«О! Ха-ха-ха! Это же Конрад Грантчестер, человек с портрета, человек с круглой кроватью, – поняла вдруг Мифани и снова залилась румянцем от возникших в голове образов. – Бьюсь об заклад, круглым матрацем он попользовался вдоволь», – подумала она, решив, что по возможности не будет на нем спать.

– Да, слон Грантчестер, дизайн продолжает продолжать, – любезно ответила Мифани, сдерживая совсем не женское фырканье.

Она перевела взгляд на второго незнакомца, также вставшего с ней поздороваться. У того на голове сидела целая копна густых каштановых кудрей и пышные моржовые усы, бровей не было. Он был не особенно привлекателен с виду, но взгляд излучал доброту.

– Ладья Томас, я рад вас видеть, – сказал он с явно искренней улыбкой. Мужчина сразу ей понравился. – Что же произошло с вашими глазами?

– Грабители, как ни странно, – ответила она, отчаянно стараясь догадаться, кем же он был. – Двое набросились на меня и пытались выхватить кошелек.

– Господи боже! – воскликнул он встревоженно. – Но вы-то в порядке?

– О да, – ответила Мифани. – Знаете ли, всякому, кто нападает на кого-нибудь из наших, приходится потом пожалеть.

– Да, конечно, – ответил мужчина. – Я знаю нескольких человек, которые буквально грезят, чтобы им выпала возможность поколотить каких-нибудь негодяев. Один мой бухгалтер специально ошивается в грязных районах, надеясь, что на него нападут. Но всегда остается разочарованным, бедняга. Похоже, никому не хочется связываться с человеком, похожим на Колосса Родосского, – добавил он, рассеянно отрывая одну ногу от земли и сворачивая ее в клубок у поясницы.

– Да, в любом случае похоже, как будто вы… ну-у, – прокомментировала она, стараясь не дать своим глазам вылезти из орбит.

Он качнулся на второй ноге, но в итоге нашел равновесие, встав на пятку.

– А что нового у вас в офисе?

К счастью, дальнейшая беседа оказалась прервана прибытием Фарриер. Она шла под ручку с высоким, угрюмого вида пожилым джентльменом, и все уважительно склонили перед ними головы.

«Сэр Генри Уоттлмен», – догадалась Мифани.

Лорд и леди приветствовали каждого по имени, и Мифани поняла, что кудрявым ловкачом был Еретик Габбинс, один из двух коней.

Когда лорд и леди здоровались с Мифани, она изобразила на лице самую свою очаровательную улыбку и сделала едва заметный реверанс, получив одобрительный взгляд Уоттлмена и ничего не выражающий – Фарриер, которая могла уловить веселость, с коей Мифани все это проделывала.

Как только они расселись, в зал торопливо явился еще один мужчина, куривший сигарету и тараторивший что-то по мобильному телефону. Он кивнул каждому из сидящих и продолжил раздавать указания в трубку.

– Нет, нет, нет. Пусть она сойдет с самолета, пусть пройдет таможню. А потом скажите, что у нее проблемы с визой, и отведите в допросную, которую приготовили. – Затем пауза. – Еды не давать, в туалет отпускать только в сопровождении, а все, что из нее выйдет, – собрать. И держите ее подальше от любых труб, подключенных к более крупным системам. Воду давать можно. На ее вопросы не отвечать. – От отключил связь и поздоровался с присутствующими в зале. – Всем добрый вечер. Прошу извинить за опоздание. Я что, последний? А, нет, конечно, ждем еще Алрича, да?

«Значит, это Экхарт», – поняла Мифани.

Он сел напротив Мифани и быстро прикурил новую сигарету от старой. Мифани взглянула на него с интересом. У Джошуа Экхарта были редеющие светлые волосы и решительный взгляд. По загару было заметно, что он провел немало времени на солнце, явно за оперативной работой. Армейская выправка, настороженный взгляд. Когда он поднес сигарету к губам, Мифани заметила на его руках множество шрамов.

Затем вошел слон Алрич, и у Мифани перехватило дыхание.

Алрич был высоким, с белой кожей и светлыми веснушками. С угловатыми, андрогинными, идеальными чертами лица. Кроваво-красные волосы опускались до поясницы, и одет он был в изысканный темно-синий костюм.

– Простите, что заставил ждать. Поскольку работаю в ночную смену, сейчас самое загруженное время. – Алрич говорил хриплым, рычащим голосом, никак не сочетающимся с его внешней гладкостью и плавностью. – Ладья Томас, вы как-то изменились.

– Да, из меня недавно повыбивали дерьмо, – отозвалась она.

– Ах, вот оно что, – произнес Алрич и, извиваясь при движении, уселся на стул рядом с ней. – Так что за срочность потребовала перенести заседание?

– Правщики, – спокойно ответила Мифани.

«Шоу будет заправлять Гештальт, поэтому мне лучше вставлять хоть что-нибудь где смогу».

Она осмотрелась, подмечая, как остальные члены Правления отреагировали на сообщение. Реакции варьировались от сощуренных глаз Экхарта и Грантчестера до готовности Еретика Габбинса стошнить прямо на стол. Она также отметила, что поведение Алрича при этом никак не изменилось.

– Этим утром агент Правщиков Питер Ван Сьок был задержан в чудной мини-гостинице в Харроу. При последовавшем допросе мы узнали, что он был послан сюда бельгийцами. Гештальт?

Опрятный удивленно поднял глаза и принялся копаться в своих бумагах.

– Э-э, спасибо, ладья Томас. Во-первых, хочу сообщить, что мы только что получили запись задержания. Хотя ни я, ни ладья Томас пока ее не смотрели, я полагаю, она должна быть достаточно наглядной.

Свет приглушили, и позади Мифани и Алрича с потолка опустился экран. Когда он зажегся, все повернулись к нему и стали смотреть.

Это была ну очень милая мини-гостиница. Несомненно, Правщики работали с хорошим турагентом, потому что кровать выглядела удобной, а комната была оформлена со вкусом. Ван Сьок явно чувствовал там себя весьма вольготно, судя по тому, как слонялся по комнате. Мифани было немного дико наблюдать за мужчиной, которого несколькими часами ранее у нее на глазах держали связанным и подвергали пыткам. Тогда от его тела поднимался дым, а теперь она смотрела, как он заглядывает в мини-бар и ест арахис.

Вся картина казалась Мифани несколько нелепой: секретные силы страны смотрят видео, как мужчина сидит на кровати, медленно жует, надевает носки, затем туфли. Время, казалось, тянулось бесконечно. Ван Сьок завязал галстук и посмотрел на свою прическу в зеркале. Все это время Джошуа Экхарт без конца курил свои сигареты, а Еретик Габбинс извивал свое тело в пугающе замысловатые формы. Все уже ерзали на стульях – кроме Алрича, сидевшего ровно и неподвижно, будто скульптура Донателло. Мифани успела пожалеть, что у нее нет при себе попкорна или книжки, когда на экране из ванной появилась женщина, застегивавшая лиф своего платья.

– Она там все время находилась? – спросил сэр Генри. – Она тоже из Правщиков? – Он явно не читал доклад.

– Это шлюха, – ледяным тоном заметила леди Фарриер, и всех передернуло.

– Ну, – произнесла женщина на записи. – Если еще что-нибудь захочешь, мой номер у тебя есть.

– Есть еще кое-что, – сказал Ван Сьок, и женщина как будто удивилась.

Он протянул к ней руку.

«Ой-ей, не бери его руку», – подумала Мифани, съеживаясь от страха.

Но женщина взяла, слегка улыбнувшись. На лице Ван Сьока была такая же улыбка, которая лишь немного натянулась, когда он плавным движением прижал ее к себе. Мифани завороженно смотрела, как женщина закружилась, будто танцовщица, ему в объятия. Какое-то мгновение они выглядели, как звезды Золотого века Голливуда: он обхватил рукой ее подбородок, ее глаза повернулись к нему, а потом он напрягся и оторвал ее лицо.

Руки Мифани сначала сцепились вместе у нее на коленях, а затем в ужасе прижались ко рту, чтобы сдержать крик. Она быстро задышала и почувствовала, что ее сердце вот-вот вырвется из груди.

«Ох ты ж, мать твою, что это у меня теперь за работа?»

Пока Ван Сьок небрежно ломал женщине шею, Мифани оглядела сидевших за столом и почувствовала легкое облегчение, когда увидела, что в ужасе пребывали все. Даже Алрич, поразивший ее своей невозмутимостью, от удивления расширил глаза.

На экране Ван Сьок вытянул губы, будто готовясь к поцелую, но в этот момент раздался оглушительный стук в дверь, заставив всех зрителей вздрогнуть. Ван Сьок тоже дернулся, бросив и тело, и лицо на пол – от хлюпающего звука, который при этом послышался, члены Правления поморщились.

– Минуточку, – сказал Ван Сьок, украдкой потянувшись к своему чемодану и вынимая пистолет.

– Мистер Ван Сьок? – донесся робкий и любезный женский голос.

– Да? – отозвался он, проделывая что-то, необходимое, чтобы подготовить свои хитроумные механизмы к стрельбе.

– Это Луиза, с ресепшена. Простите, что беспокою, но у нас возникли некоторые проблемы с вашими документами. – Ван Сьок не стал опускать пистолет – только отступил назад, подальше от двери. – Поэтому, – продолжила Луиза, – если бы вы вышли, мы бы, наверное, смогли их решить.

– Да, простите, я только что из душа, – соврал Ван Сьок, наставляя пистолет точно на дверь. – Может быть, я спущусь к вам, когда закончу?

– О да, разумеется. Простите за беспокойство.

И дверь резко влетела в комнату.

Мифани подпрыгнула в кресле и тихонько пискнула. К счастью, так же среагировал и Габбинс, поэтому она не почувствовала себя совсем уж нелепо. Они обменялись смущенными взглядами. Остальные же не сводили глаз с экрана.

В дверной проем повалил дым, и верхняя часть рамы, почти оторванная от потолка, опасно повисла. Ван Сьок не подпрыгнул и не пискнул – он стоял совершенно неподвижно, направив дуло пистолета на проем. Но сквозь дым ничего не было видно. Возникло напряжение – его почувствовали даже зрители за столом. В следующий момент из дыма выскочило трое мужчин с большими пистолетами. Они были в черных бронежилетах, громоздких шлемах и очках со зловещими зелеными огоньками. Мифани они напомнили жуков-самураев.

– Ни с места, ублюдок! – крикнул один из солдат. – Брось п… – Он не договорил: Ван Сьок прострелил ему очки. Раздался оглушительный грохот, спешно приглушенный на записи, – потоки свинца полились из двух чрезвычайно огромных пистолетов и вонзились в туловище Ван Сьока. Он дернулся и упал на землю.

«Вау, – подумала Мифани. – Ну и скорости. Мне интересно, как…»

Ее мысль оборвалась, когда Ван Сьок сел и двумя случайными выстрелами убил двоих тяжеловооруженных солдат Шахов.

Мифани исполнилась гордостью за то, что не издала писк еще раз. Гештальт сказал что-то о бронебойных пулях. Но у нее отпала челюсть, когда Ван Сьок вскочил на ноги и пули стали выходить из его плоти. Затем из дыма возникла девушка, и Мифани с изумлением заметила, что у той не было ни бронежилета, ни оружия, но она была в спортивном костюме, а поперек груди у нее висел патронташ из каких-то мешочков. На руках у нее были пухлые мягкие рукавицы из матового черного материала.

Ван Сьок также оказался застигнут этим врасплох, но Мифани была вынуждена отдать ему должное: он выстрелил в женщину без лишних раздумий. Ее руки на видео потеряли четкость – она подняла их и поймала пули прямо на лету. Мифани расслышала лишь глухие хлопки, когда пули достигли рукавиц. Ван Сьок выглядел ошеломленным, но, как настоящий профессионал, выпрямился и принял более прочную стойку. В какой-то момент его тело содрогнулось, а затем стали увеличиваться в размерах мускулы на руках. Бугорки силы, будто гроздья винограда, повскакивали вдоль обоих предплечий. И то ли у Мифани взыграло воображение, то ли она в самом деле услышала, как плоть Ван Сьока управляла собой.

А потом его лицо начало менять форму. Лоб раздулся, брови набухли, кожа вокруг глаз взбугрилась, чтобы обеспечить им защиту. Шея расширилась, став сначала как голова, потом еще шире. Казалось, будто верхняя часть туловища попросту сузилась. Нос поднялся кверху и вдался в голову, оставив лишь два маленьких отверстия.

Мифани пришла от этого зрелища в ужас – теперь волосы Ван Сьока на ее глазах втянулись внутрь обтягивавшей голову кожи. Она прикусила нижнюю губу и посмотрела на Алрича – его взгляд был прикован к экрану.

– У вас нет бумажного пакета? – тихо спросила она.

Он посмотрел на нее и медленно, будто бы извиняясь, покачал головой. Но к счастью, превращение к этому времени успело завершиться. В комнату вошел другой пешка – средних лет мужчина, одетый, как профессор-историк, с залатанными лоскутами кожи рукавами и рюкзаком за спиной. Ван Сьок бросился навстречу женщине – та отшвырнула рукавицы прочь и побежала к нему с такой же большой, словно в ускоренной перемотке, скоростью. Она ударила его по шее и по плечам, поразив какие-то особые болевые точки. Но ее руки отскочили от шеи, будто та состояла из некого упругого губчатого материала. Ван Сьок ухватил ее за плечи и с силой швырнул в стену. Ее руки вновь потеряли четкость – на этот раз возле его лица, – но он, не обращая внимания, продолжал буквально выдавливать ее сквозь штукатурку в коридор.

Пешка-профессор в ужасе наблюдал за происходящим, явно не зная, что ему делать. Было очевидно, что он не обладал достаточной силой, чтобы вырубить Ван Сьока. Он залез в рюкзак и быстрым движением вынул длинный тонкий хлыст. Ударил им, обвив туловище Ван Сьока, и со всей силы потянул на себя, выведя того из равновесия. Чудовище неуклюже повернулось в недавно образовавшемся проеме, и глаза в глубоких впадинах на его лице сощурились. Оно бездумно вышвырнуло женщину в коридор и шагнуло обратно в комнату, крепко ухватившись за кнут. Пешка, поняв, что в этом перетягивании ему едва удастся победить, отпустил кнут и, сунув в рюкзак обе руки, вынул еще два таких же.

– Сколько же их он с собой носит? – спросил Экхарт, не вынимая сигареты изо рта.

Все наблюдали, как пешка ловко опутал ноги Ван Сьока и хорошенько за них дернул. Затем еще раз взмахнул руками, и кнуты обхватили шею его противника. За спиной Ван Сьока вновь появилась пешка-женщина, выглядевшая изрядно потрепанной после прохождения сквозь стену, и, проворно опустившись над Правщиком, зафиксировала его так, что голова того оказалась между лодыжек. Однако он продолжал размахивать своими ручищами, ударяя по всему, что находилось в пределах его досягаемости. Еще два удара – и пешки прижали его к земле и обездвижили руки, связав их толстым плетеным кабелем. После этого женщина достала из своего патронташа огромный шприц и аккуратно вонзила его чудовищу за ухо. Еще какое-то время Ван Сьок продолжал сопротивляться, но затем его движения стали замедляться, пока он наконец не замер совсем. Его мускулы сжались, и пешки затянули узлы чуть сильнее. Ван Сьок лежал без сознания.

– Мне нужно выпить, – устало сказала женщина, проверяя пульс мертвых солдат.

– Мне нужен лейкопластырь, – сказал мужчина, ощупывая голову.

Вдруг связанный Ван Сьок начал извиваться всем телом.

– Боже! Я-то думал, эта штука даже слона должна вырубить!

– Именно для этого она и предназначена. Это слоновий транквилизатор, – выкрикнула в ответ женщина, прижимая руку к своему уху. – Пока мы его зафиксировали, но пошлите за пешкой Депью. – Посмотрев на Ван Сьока, она увидела, что тот старался сильнее натянуть кнуты, и вздохнула.

– Он их не порвет?

Профессор (как прозвала его Мифани) несколько мгновений смотрел на корчащегося на полу убийцу, а потом, обреченно кивнув, вынул из рюкзака еще несколько шнуров и принялся обвивать ими тело Ван Сьока.

– Господи, да он и эти порвать может. Зовите Депью сейчас же!

В проеме возник пожилой мужчина с тростью. Его сопровождала женщина в форме медсестры. Он кое-как прохромал к извивающейся на полу массе веревок, склонился над лицом Правщика и резко на него выдохнул. Ван Сьок тотчас обмяк, и Депью, развернувшись, захромал прочь.

– Ладно, – вздохнула пешка-женщина. – Надо нам его перенести. Накройте его простынями, прикатите тележки, и начнем тут уборку.

– Ван Сьок был перевезен в Ладейную, – сообщил Гештальт, – где его поместили в систему сдерживания, которая не позволяла ему активировать имплантаты. Затем доктор Крисп разбудил его после успокоения и начал допрос в присутствии ладей и некоторых заведующих отделами. Мы выяснили, что он был агентом Правщиков и что они имеют конкретные намерения.

Он сделал паузу, и Мифани ухватилась за возможность продолжить рассказ.

– Во время допроса Ван Сьок скончался, обстоятельства еще выясняются. Имеется предположение, что в нем сработал некий механизм самоуничтожения. Однако кое-какие детали все же были извлечены. Установлено, что Ван Сьок был разведчиком и занимался подготовкой вторжения Правщиков.

Гештальт при этом серьезно кивнул, но остальные смотрели с недоверием.

«Наверное, это для них слишком сложно. Это как сказать, что в Англию возвращаются норманны».

Тут Уоттлмен, наконец, вышел из своего транса и обратился к коням – Экхарту и Габбинсу.

– Джентльмены, вы отвечаете за международные операции. Имелось ли у вас хоть малейшее предположение, что такое может случиться?

Мифани вдруг стало жаль коней, один из которых выкуривал сигарету за сигаретой, а второй заплетал куда-то свои руки.

– Ну, сэр Генри, вы наверняка понимаете, что мы не ведем наблюдение за всем миром сразу, – указал Экхарт кротко. – Будь это так, нам требовался бы гораздо больший бюджет.

– Если страну вот-вот собираются захватить, мне не кажется необоснованным ожидать, что вы должны быть в курсе этого, – заметила леди Фарриер.

– Полагаю, что так, – ответил Экхарт, – но мы в самом деле не проводим углубленный шпионаж. Мы – оружие. Нас направляют и применяют. В правительстве есть и другие ветви, которые работают с данными международной разведки. Они сообщают нам, что представляет угрозу, а мы уже принимаем меры.

– Что ж, сейчас ваши внутренние коллеги очертили проблему, а вы теперь принимайте меры, – холодно проговорил Уоттлмен.

– Прошу меня извинить, – вмешался Конрад Грантчестер, – но не могли бы вы кто-нибудь освежить мою память насчет этих Правщиков?

Все выжидающе повернулись к Мифани, и она неподвижно замерла.

«М-да, похоже, я здесь за ботаншу. Хвала небесам, я сегодня сделала домашку».

– Правщики – это Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen, что примерно переводится как «Научное братство ученых», – начала она.

– Легко запомнить, – прокомментировал Экхарт.

Она изложила краткую сводку, и Фарриер одобрительно (и несколько удивленно) кивнула.

– Что ж, – сказал Грантчестер, – кому будем об этом сообщать?

– Во дворец, – ответил Фарриер.

– Премьер-министру, – сказал Уоттлмен.

– Министру обороны, – добавил Экхарт.

– Главам спецслужб? – предложил Габбинс.

– Господи, это так уж необходимо? – устало спросил Грантчестер. – С ними всегда столько мороки, когда мы рассказываем им что-то им незнакомое, и даже от чего-то едва смутного сразу нервничают. Вы можете себе представить, что с ними будет, если они увидят эту запись? Это же такой позор, когда шпионы начинают плакать.

– Насколько мы обязаны им рассказывать? – спросил Габбинс, хрустя шеей от того, что выкрутил голову значительно сильнее, чем смог бы обычный человек.

– Вы все помните, что когда после бомбардировок Лондона установили систему реагирования на серьезные инциденты, Шахам предоставили дополнительные ресурсы, – заметил Экхарт. – Мы сможем повысить безопасность аэропортов и переправ и отслеживать прибывающих с континента. А то они даже багаж не проверяют.

– Чем это нам поможет? – спросил Грантчестер. – Все самое важное они способны проносить внутри себя. И полагаю, их технические возможности позволяют не показывать подобные средства на металлодетекторах.

– Это правда, – признала Мифани. – Но их выявляют ищейки. Они обратили внимание на Ван Сьока, и это стало одной из причин, почему мы его заметили. В аэропорту обыскали его вещи, осмотрели внутренние полости организма. Когда служба безопасности аэропорта не смогла выяснить, чем он обеспокоил собак, об этом доложили Шахам.

– А Ван Сьок сам как-нибудь объяснил интерес собак к себе? – спросил Алрич.

– Сказал, что прилетел из Амстердама, где занимался вещами, которые там легальны, а здесь запрещены, – ответила Мифани.

– Умно, – сказал сэр Генри. – И вполне похоже на правду.

– Однако одна из кинологов была нашим агентом, – продолжила Мифани. Пока она говорила, у нее зрела новая мысль. – У нее самой были повышенные способности, и она не чувствовала от него запаха наркотиков. Как не чувствовала вообще ничего необычного. Поэтому я думаю, нам следует обращать внимание на всех, к кому собаки проявят особый интерес, и обыскивать их. Если наркотиков при них не обнаружится, значит, это подозреваемые для Шахов. Так мы сумеем выявить Правщиков, не сообщая остальным структурам, что у нас возникла серьезная проблема.

– Очень умно, ладья Томас, – благосклонно заметил Уоттлмен.

– Знаю, – согласилась она, вызвав на себя несколько изумленных взглядов.

– Но как лучше всего это реализовать, не привлекая внимания? – задумчиво проговорила Фарриер. – Без всяких официальных заявлений, которые сразу вызовут слишком много вопросов, на которые мы не хотим отвечать.

– А вы в курсе, что не все прибывающие с континента автоматически подвергаются проверке? – спросил Алрич.

– Черт побери этот ЕС! – воскликнул Уоттлмен. – Это, конечно, хорошо, что у них есть вкусные дешевые сыры, но неужели никто не задумывается, что европейский континент связан с другими, которые не всегда так же… так же…

– Дружественны? – подсказала Мифани.

– Безопасны? – предложил Экхарт.

– Имеют вкусные дешевые сыры? – сказал Габбинс.

Фарриер бросила на Габбинса неодобрительный взгляд.

– А если осторожно применять эту новую процедуру только к соответствующим людям? – предположил Грантчестер.

– Да, отличная мысль! Могу предложить это министру внутренних дел, когда будем с ним в клубе, – с воодушевлением согласился сэр Уоттлмен. – Он знает, как это устроить. В общем, решено. Так, каково наше следующее действие?

– Но откуда мы знаем, что они не начнут вторжение сегодня? – спросил Габбинс. – Я имею в виду, где-нибудь в небе ведь уже могут прыгать с парашютом чудовища. А каких-нибудь недотеп в деревнях – прямо сейчас поедать заживо.

– Сомневаюсь, – ответил Экхарт. – Если с утра собираешься вторгнуться в страну, ты не посылаешь туда разведчиков собирать предварительные сведения.

– Да, верное замечание, – согласился Грантчестер. – Звучит логично.

– А мы можем быть уверены, что он был единственным разведчиком? – спросила Фарриер.

– Абсолютно, – твердо заявил Экхарт. – Если его смогли задержать трое пешек, это значит, что он не занимал высокой позиции среди Правщиков.

– К тому же, – заметил Опрятный, – он сам говорил это во время допроса.

– У нас до сих пор мало информации, чтобы спланировать свой следующий ход, – заметила Мифани.

«Не все из нас даже знают, кто наши враги».

– Нам нужно узнать больше, – добавила она.

– Превосходно! Хорошо мыслите, ладья Томас! – радостно заметил Уоттлмен. – Ладьи и кони вместе проработают вопрос и представят свое заключение слонам завтра вечером. Если, конечно, нас не захватят сегодня. В противном случае можете нас всех разбудить. Ха-ха-ха.

Больше никто не засмеялся. Уоттлмен и Фарриер встали и прошли к двери. Грантчестер кивнул и слабо всем улыбнулся – улыбкой человека, от которого не требовалось отвечать за происходящее. С этим он тоже вышел из комнаты, оставив за собой лишь дымный след.

Ладьи и кони остались с Алричем, который просто продолжил сидеть на месте.

«Боже, он превосходен, – думала Мифани. – Только бы он время от времени моргал. Или просто шевелился. А то даже жутко».

Остальных слон Алрич, похоже, пугал не меньше. Габбинс чуть ли не вывихивал себе пальцы от страха, а Экхарт уделял своей сигарете больше внимания, чем та требовала.

– Я вам не завидую, – проговорил Алрич, внезапно вставая из-за стола до жути плавным движением. – Тем не менее я вполне уверен, что вы найдете верные решения. – И с этим ушел.

Четверо оставшихся членов Правления (или пятеро, если считать Гештальта за двоих, но Мифани так не считала) переглянулись между собой.

– Рассказать об этом в клубе? – начал Габбинс. – Что он там скажет? Ах, как хорошо поиграли в нарды, Чамзи. Хочешь еще бренди? Ах да, кстати, тут такая неприятность приключилась. Какое-то тайное общество мутантов из Бельгии, которое пыталось завоевать нас пару веков назад, возвращается завершить свое дело. Ох уж эти иностранцы, а? Так, где тут у нас спортивная колонка в «Таймс»? Невероятно. – Он встал, вытянул ноги к потолку и принялся балансировать на столе на локтях.

– Можете прекратить, пожалуйста? – спросила Мифани. – На это просто неприятно смотреть.

– Простите, – сказал Габбинс, вновь опускаясь на ноги.

– А сейчас, – вступил Экхарт, – что нам делать?

– Обезопасить страну, – произнес Дерзкий, как если бы это было что-то само собой разумеющееся.

– Ну конечно! Всего-то двенадцать тысяч четыреста двадцать девять километров береговой линии, – ответил Экхарт с издевкой. – Может быть, стоит мобилизовать смотрителей маяков и рыбаков.

– Может быть, стоит привести войска в повышенную боеготовность, – медленно произнес Габбинс.

– Тогда придется рассказать им, почему, – указала Мифани.

– А потом еще и сообщить американцам, – добавил Экхарт.

Такая перспектива никому не была по душе.

– Подождите минуту, давайте подумаем, – призвала Мифани. – Мы сейчас знаем больше, чем кто-либо. Кто-нибудь из вас заметил что-нибудь, указывающее на нависшее над нами вторжение? – Все покачали головами. – Значит, у нас есть, по крайней мере, немного времени. Напасть на Великобританию – это недюжинное дело, – задумчиво продолжила она. – Нам необходимо собрать больше сведений о Правщиках. Об их активности за границей, об их активности здесь. Нужно направить наши группы. Пока у нас одна зацепка – Ван Сьок. Сейчас в Ладейной проводят его вскрытие, так что скоро мы будем иметь представление о нынешних возможностях Правщиков. Разумно звучит? – Никто не ответил, но Габбинс сумел подняться и кивнуть, и затем Мифани продолжила: – Потребуется направить еще одну группу, чтобы отследить его передвижения и выяснить, откуда именно он прибыл. Ладейная раздаст всю касающуюся него информацию. Джентльмены, – она указала на Габбинса и Экхарта, – у вас должны быть агенты на континенте, которым вы сможете это поручить. Нужно приказать им разыскать Правщиков. Завтра утром мы еще раз встретимся и согласуем действия.

Мифани встала.

– Вообще у меня сегодня выдался тяжелый день, голова раскалывается, и я хочу домой.

Когда она двинулась к выходу, остальные последовали за ней.

Ее машина завелась первой и повезла ее к дому Мифани Томас.

12

Дорогая ты!

Я сейчас поняла, что так и не рассказала тебе, как узнала, что потеряю память. То есть я упоминала, что это случилось из-за ясновидцев, – но я рассказала не все. Прости меня.

Ясновидцы обычно не пользуются большим уважением среди Шахов. Знаю, кажется, что это должно быть самой распространенной и полезной способностью из всех. Ведь у каждого есть бабушка, которая умеет гадать по чайным листьям. А что для Шахов может быть лучше, чем знать, о чем кто-то там думает или что произойдет в будущем? К тому же это было бы чрезвычайно полезно и в сфере финансового обеспечения. Однако настоящие ясновидцы встречаются крайне редко и их особенно сложно обнаружить.

«Я представляю… что вы думаете об… ЭТОМ! Я прав? Нет? Ну, а ЭТО вам о чем-нибудь говорит? Да, говорит? Понятно, я ясновидец!»

Еще хуже – смутные предсказания и пророчества, которые, как кажется, могут сбыться. Особенно если предсказатель при этом сощурит глаза.

На самом деле самые способные ясновидцы – это те, кто не догадывается о своем даре, а живет превосходной жизнью, последовательно принимая верные решения. Их дар направляет их сквозь жизненные преграды без их ведома. И одна из крупнейших преград – это как раз Шахи. Лучшие ясновидцы возникают на нашем радаре сразу после смерти, когда их силы перестают скрывать их из нашего поля зрения.

Однако вокруг встречается так много умелых обманщиков, а сам этот дар настолько не определен, что Шахи сохраняют к ним весьма скептическую позицию. (Это отчасти служит следствием сумасшедших двух недель при предыдущем лорде, на протяжении которых членам всей организации было приказано задерживать каждого высокого темного незнакомца, что им встречался.) Сейчас мы скорее поверим, что субъект может иметь способность превращать людей в подставки для ног, чем что он умеет читать мысли или предсказывать будущее. Самое близкое к этому, что нам может быть доступно, это гадание по рукам, которое проводит доктор Крисп, и то он читает только прошлое. Поэтому когда я стала получать предостережения от разных людей, меня одолевали сомнения.

Первое предсказание мне сделали на обеденном перерыве – в один из редких дней, когда у меня не было запланировано встреч на это время и не нужно было обедать у себя в кабинете. Сейчас обстоятельства этого кажутся несколько странными. Это был последний день, когда мне приходилось беспокоиться лишь об управлении крупным правительственным ведомством и координации тайных операций со сверхъестественным. Это был последний день, когда я проснулась, не ощущая тревоги.

Поскольку день выдался погожий, я решила выйти в Сити и пообедать в знакомом маленьком пабе. Время от времени вообще приятно гулять где-нибудь среди обычных людей. Конечно, при этом, когда смотришь на прохожих, все равно невольно выискиваешь любые признаки, которые указывали бы на их необычность. Обучение, которое мы проходим, настолько сурово, что даже офисный планктон, работающий в Шахах, постоянно высматривает чересчур идеальный маникюр, выдающий самозатачивающиеся выдвижные когти, или искусно скроенный костюм, скрывающий кожу, напоминающую терку для сыра. Статистика Шахов говорит, что у пятнадцати процентов всех мужчин под котелками скрываются рога. Но ходить на обед все равно занятие вполне приятное.

Так вот, я прогуливалась по улице, наслаждаясь ощущением солнца на лице и не думая ни о чем, кроме того, какой сэндвич мне хочется больше всего. Тротуар был полон людей, и хотя мне приходилось прилагать усилия, чтобы не врезаться в обычных людей, что меня окружали, чувство слияния с толпой мне, скорее, нравилось. Я как раз подходила к «Айви энд Краун», когда услышала кое-что, что привлекло мое внимание.

– Латня.

Я оглянулась и заметила бездомного джентльмена, сидевшего на корточках у стены. Перед ним лежала шляпа, в которой валялось несколько монет, а сам он пристально смотрел на меня.

– Это вы мне? – спросила я.

Он поднял руку и направил на меня палец, увенчанный грязным ногтем.

– Тебе, – ответил он. – Ты потеряешь память. Они отнимут у тебя все, – все, что делает тебя такой, какая ты есть. Отнимут навсегда. Ты сбежишь в парк, и там, под дождем, некто новый откроет глаза, прежде бывшие твоими. – Он говорил надтреснутым голосом, и я в ужасе смотрела на него. – Они откроют твои глаза, с синяками, а вокруг будут трупы. Трупы в перчатках.

– Я… я прошу прощения? – переспросила я.

– Ты меня слышала, – проговорил он, опуская руку.

– Денег я вам не дам, – ответила я тихо.

– Хорошо, – сказал он.

В этот момент я поняла, что, в отличие от самых мучительных допросов, при которых я присутствовала, сейчас я могла просто уйти. И я отвернулась от бездомного сумасшедшего и направилась в паб.

Современный Лондон – это большой город, в котором полно бездомных сумасшедших. И я допускаю, что я – не специалист по их поведению. Но кое-что в этом человеке все же меня поразило. Например, то, что он не просил денег (пусть я все равно бы их ему не дала). Или то, что он выделил из всей толпы только меня. Но поскольку он не превратился затем в стаю ворон и не призвал какой-нибудь град, я сочла это не более чем неприятной встречей, не имеющей никакого отношения к деятельности Шахов, и решила какое-то время больше на обед не ходить.

Затем я отобедала жареным сэндвичем с бараниной, и это вполне меня успокоило.

Но происшествие продолжало меня мучить.

На следующий день мы с Гештальтом собирались в Имение в качестве школьных управляющих. Мы не произносим речей перед выпускниками – это делают исключительно лорд и леди, – однако мы обязаны посещать школу четыре раза в год, чтобы убедиться, что ученики еще учатся, а школьная территория не превратилась в дымящийся кратер. Это довольно утомительно и отнимает много времени, к тому же проводить по несколько часов в машине с одним из тел Гештальта – что само по себе тяжкое бремя. Чаще всего он усыпляет свое тело, а потом занимается другими делами с остальными тремя.

В этот раз со мной оказалось женское тело, Элиза. Она полная моя противоположность: высокая, светлая, изящная, с большой грудью. Я внезапно осознала, что не виделась с Элизой несколько месяцев, и с тайным удовольствием отметила, что она немного прибавила в весе. Но еще приятнее мне стало, когда она вытянула свои длинные ноги на сиденье и, вздохнув, прикрыла глаза и оставила меня с моими отчетами.

Я пыталась просматривать записи о зачислении в школу, но никак не могла сосредоточиться. В голове снова и снова возникал тот бездомный. Он явно испытывал какие-то проблемы, и одна из них как раз привела его на улицу. Я же не была вполне уверена, но он тогда будто бы сказал мне: «Ладья». Прозвучало это скорее как «латня» или даже «латья». С той же вероятностью могло быть, что он хотел рассказать о предстоящей потере памяти какому-нибудь парню по имени Лэд. Как бы то ни было, вскоре стало совершенно ясно, что далеко в чтении своих бумаг я не продвинусь, поэтому я решила просто смотреть в окно на скользящий мимо пейзаж.

Имение само по себе прекрасно. Оно расположено на острове на северо-восточном побережье Англии. Вплоть до 1950-х юные ученики проходили обучение, чередуясь по системе «мастер – подмастерье». Именно по ней учился Уоттлмен. Каждый год его приписывали к новому наставнику, который обучал его целому ряду дисциплин. Учитель забирал его к себе домой и обучал всему от дипломатичности до ее отсутствия. Конечно, Шахи также пытались классифицировать и изучать различные способности, но те заводят в тупик даже современных ученых, так что можешь себе представить, насколько тщетными были подобные попытки в прежние времена.

После Второй мировой, однако, один из слонов привел кое-какие оценки. Бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, как не что иное, показали, насколько далеко зашла наука. Впервые в истории созданное человеком средство превзошло наивысшую силу, что когда-либо была доступна сотруднику Шахов. Этот факт вызвал у всех тревогу, но вместе с тем было любопытно, на что еще способна наука. Может ли она, например, объяснить сущность агентов Шахов и их сил? Для этого, вероятно, требовался более строгий режим испытаний.

Кроме того, стало очевидно, что не все наставники Шахов обладали необходимыми навыками, чтобы быть учителями. Выпускаемые ими агенты проявляли недостатки в определенных областях. Поэтому слон Бастин приступил к разработке учебной программы в лучших традициях государственной службы (будь то естественной или сверхъестественной): он создал комитет.

Но в отличие от большинства комитетов этот был предназначен для реального решения задач. Состоял он из университетских преподавателей и профессоров, военных генералов и сержантов, а также множества ученых (было даже несколько с немецким акцентом и весьма оригинальными идеями, но без родных домов). В результате всего этого и появилось Имение.

Но вернемся к нашей поездке. Вскоре мы с Элизой остановились в одной деревеньке и сели на паром Шахов до острова Киррин, где находится школа. Высадившись на причале, мы встретились с Штеффи Блюмен, которая пожала нам обеим руки, а меня еще и поцеловала. Причем Элизе заметила, что та поправилась (да!) и выглядит уставшей (еще раз да! Если это делает меня стервой, то и пусть).

Мы подошли к школе – это было скопление приятных на вид строений с красными крышами, садов, тиров, спортзалов и всевозможных размеченных участков, предназначенных для специализированных занятий. Здесь также имеются скалы, специально созданные болота и крупные оранжереи с мини-джунглями и тропическими лесами. Я снова увидела общежитие, в котором когда-то жила, и хорошо укрепленный медицинский центр, в котором каждый месяц подвергалась куче тестов.

Мы ходили по классам и молча сидели на некоторых занятиях, где ученики искоса на нас поглядывали. Я лишь посылала благодарность звездам, что сейчас было не одно из тех посещений, когда от нас требовалось проводить встречи с учениками, и по усталой походке Элизы я видела, что она испытывала те же чувства.

– Вы выглядите немного напряженной, ладья Гештальт, – заметила Штеффи. – Пожалуй, нам стоит пойти в какое-нибудь более спокойное место.

Она открыла дверь и провела нас в мягко освещенную комнату.

Там я осмотрелась с интересом – ведь здесь содержались одни из ценнейших ресурсов организации – девять младенцев, свезенных со всех частей Соединенного Королевства. Накануне вечером я читала их дела и могла назвать каждого по имени. Два мальчика имели индейские корни. Одна девочка из Африки. Три крошечных англосакса. Два британских араба. И прекрасная девочка-японка с тоненькими серебристыми рожками, торчащими, закручиваясь, из висков.

– Шури Цукахара, – пробормотала я. – Представляю, в каких муках она рождалась.

– Матери делали кесарево, конечно, – сказала Штеффи. – Операцию проводили хирурги Шахов, чтобы обеспечить максимальную безопасность и матери, и ребенку. Мы готовились и следили за его развитием еще с первого УЗИ.

– Она красивая, – заметила я. – Какая была легенда?

– Осложнения, – ответила Штеффи. – Под это слово много что подпадает, и, спасибо усилиям наших хирургов, мать выжила и сможет родить еще.

Мы стояли в яслях, глядя на будущее и вдыхая легкий младенческий запах. Это был особенно удачный год, и аж девятеро детей представляли для Шахов существенное пополнение. А со временем к ним присоединятся и другие – те, чьи способности не успели проявиться в утробе.

В девятнадцатом веке, когда вовсю обсуждалась теория эволюции, возникло опасение, что одаренные члены Шахов могут оказаться исчезающим видом. Обладающие сверхъестественными способностями редко рожали таких же детей, и пока члены Шахов были лишь поверхностно знакомы с трудами Менделя, а к работе Дарвина относились со значительной долей скепсиса, принципы селекции были им хорошо известны. Однако немного покопавшись в архивах и проведя подсчеты, оказалось, что численность сотрудников Шахов оставалась сравнительно стабильной по отношению к численности населения Британии и, что даже более интересно, сравнительно стабильной по отношению к количеству возникающих угроз. Как правило. Объясняй это как хочешь.

В любом случае видеть малышей было крайне приятно – до того, как один из них заворочался и начал реветь. Тогда вошла нянька и, нежно взяв маленькую арабку на руки, отнесла ее к креслу-качалке. Затем расстегнула рубашку и приложила ребенка к груди. Вспыхнув румянцем, я резко отвернулась – и с удивлением заметила, что Элиза сделала то же самое. У нее было столько тел – я бы и не подумала, что она так стыдлива. В этот момент у нее зазвонил телефон. Она ответила – я стала внимательно прислушиваться.

– Верно, – сказала она. – Понимаю. Оставайся на линии. – Элиза приложила телефон к груди и повернулась к нам. – Штеффи, возникли кое-какие дела. Здесь есть комната, где я могла бы поговорить?

– Конечно, – ответила Штеффи, выводя ее из яслей в пустой класс.

– Я могу чем-то помочь? – спросила я.

– Нет, тут кое-что, с чем могу справиться только я, – ответила Элиза. – Лучше продолжай осмотр, а я догоню.

– Дальше по плану у нас санаторий, – сообщила Штеффи. – Если мы закончим там раньше тебя, просто позвони Миффи.

Оставив Элизу разговаривать, мы двинулись по коридору.

– Что ж, как удобно, – отметила она. – Наконец мы с тобой можем приятно прогуляться без нее.

И мы вошли в санаторий.

Говорят, из всех чувств с памятью теснее всего связано обоняние. Я подтвердить этого не могу, но если тебе когда-либо доведется побывать в Имении, загляни в санаторий, открой дверь, вдохни побольше воздуха через нос и сама увидишь, что будет. Я говорю это тебе потому, что если в яслях я никогда раньше не была, то санаторий был мне прекрасно знаком. Конечно, во времена обучения в Имении меня не раз отправляли туда с приступами гриппа, ночными кошмарами, истериками, ободранными коленями, нервной диареей, стресс-индуцированной тошнотой, тревожным кровотечением из носа, вывихнутыми лодыжками и воздействием среды из-за того, что я потерялась во время похода. А в один памятный день меня отправили туда после того, как выловили со дна бассейна, где я чуть не утонула. Поэтому когда я туда вошла, мне стало немного не по себе.

Какой-то медработник тут же увел Штеффи обсудить восстановление ребенка, повредившего паутинную бородавку во время бега по полосе препятствий, и я, претерпевая неловкости, осталась одна. Я стояла и настороженно смотрела на больных детей, а они на меня. Проблемы у них были самые разные – от спортивных травм и множественного аппендицита до воспаления миндалин и тяжелых случаев воспаления копыт.

Они, конечно, знали, кто я такая, и хотя знали о широких полномочиях ладей, а также о потенциале моего сверхъестественного дара, о котором ходили легенды, я не сомневалась, что ученики в общежитии передавали друг дружке анекдоты о позорных происшествиях моей юности. Однако мне даже немного придало бодрости, когда я увидела, как они передо мной дрогнули. Наконец, простояв молча несколько минут, я почувствовала, что должна подойти к ребенку, который смотрел на меня самыми безумными глазами.

Это был Мартин Хейер, девятилетний мальчик, от прикосновений которого в буквальном смысле сворачивалась кровь. Он был милым ребенком с грязными светлыми волосами и в детских латексных перчатках, которые Шахи выдают ученикам, еще не овладевшим своими «прикосновенческими» способностями. Мне самой приходилось носить их первые несколько недель в Имении. Вызвав в памяти дело Мартина, я вспомнила, что он любил футбол и науку и был прислан сюда для исследований. Но сейчас у него, похоже, была пневмония.

– Привет, – поздоровалась я нерешительно. – Меня зовут…

– Я знаю, вы ладья Мифани, – просипел он. – Я видел вас прошлой ночью во сне.

– Неужели? – удивилась я. – И что же это был за сон?

– Мне приснилось, что какой-то член Правления дал приказ другому человеку, – прошептал он, – и этот человек забрал вашу память.

Он в ужасе посмотрел на меня. Я посмотрела на него, совершенно ошеломленная.

– Что? – прошептала я.

– Вы не будете знать, кто вы, – сказал он и начал глубоко, с надрывом втягивать в грудь воздух. Зрачки его расширились до предела, а глаза страшно заблестели. Я с тревогой заметила, что его лицо стало постепенно синеть.

У меня зазвонил мобильный, я огляделась вокруг. Остальные дети, ничуть не обеспокоенные очевидным недомоганием товарища, пялились в свои книги, портативные электронные игрушки или плееры.

– Я пытался вам сказать, – прошептал Мартин, – но вы не знали, кто вы. Мы просто стояли на месте, и у вас были синяки.

В этот момент подошла медсестра.

– О-ой, милый, нам что, стало плохо? – спросила она у задыхающегося мальчика. Затем быстро сняла с подставки у кровати кислородную маску и поднесла к его рту. – Так, сладкий, дыши глубоко.

Маска скрыла ему почти все лицо, оставив лишь огромные глаза.

Мой телефон все еще звонил в сумке.

– Ладья Томас слушает, – наконец ответила я.

У меня закружился разум, я пыталась припомнить, говорилось ли в деле маленького Мартина хоть что-нибудь о склонности к предсказанию будущего.

Звонил мне главный юрист Ладейной – чтобы дать мне краткую справку по одному мелкому процессуальному вопросу. На каждое его утверждение я отвечала неопределенным кивком, что, вероятно, несколько сбивало его с толку, так как разговор мы вели по телефону.

Но сейчас я была в панике. Видишь ли, я уже начинала рассматривать возможность того, что Мартин и бездомный действительно что-то знали. Я даже стала весьма в этом убеждена. Оба они говорили крайне уверенно, и их предсказания точно совпадали. Не говоря уже о мизерности шанса того, что они действовали сообща.

Оставшуюся часть осмотра я провела погруженной в свои мысли. Когда в небе раздавался гром, мне показывали новые крытые полигоны и мы осматривали границы территории. Затем меня представили новым хирургам, и где-то тут к нам подоспела Элиза Гештальт. Все это происходило будто в тумане. Мы сели на паром, и сквозь шторм и непогоду вернулись на большую землю. Когда опустилась ночь, в небе сверкали молнии. Бо́льшую часть обратного пути в Лондон шел дождь, и мы ехали в полном молчании.

«Все, что делает тебя такой, какая ты есть». Вот что сказал мне тот бездомный, и эта фраза снова и снова звучала у меня в голове. «Отнимут навсегда».

Все, что делает меня такой, какая я есть. Мои воспоминания. Мою личность. Мою душу. Отнимут навсегда. Уничтожат. Это хуже, чем просто убили бы.

Я попросила водителя остановиться и выпустить меня, не доезжая до Ладейной, – мы были еще в Ист-Энде. Я вышла, и машина уехала дальше. Тогда-то я не сдержалась. Стоя одна на темной улице, я заплакала. И простояла так полчаса – рыдая, рыдая, рыдая.

Выплакав наконец все слезы, я двинулась куда-то по улице. Что-то в этой тьме меня манило. Мое отрицание и печаль уступали место безразличию. Я забрела в самый паршивый паб, какой только сумела найти, и обнаружила, что не помню ни одного названия коктейля. Но попросила бармена сделать мне что-нибудь, что сможет унять боль и на вкус не будет напоминать мочу. Тот задумчиво на меня посмотрел, а затем дал мне напиток с пугающе большим количеством слоев. Я отрешенно его приняла, хорошенько отпила через изогнутую трубочку и крутанулась на стуле, оторвав ноги от земли и обратившись лицом к залу.

Мне было интересно наблюдать за поведением обычных людей. Они сидели и беседовали друг с другом, намного громче, чем те, кто работал в Шахах. Они не осматривали помещение на предмет угроз, и едва ли кто-то из них старался занимать места так, чтобы хорошо видеть все входы и выходы. Они не рассаживались так, чтобы контролировать важнейшие линии огня. И я была готова поспорить, что никто из них не заказывал выпивку, чтобы совладать со знанием о своем предстоящем забвении.

Сделав еще несколько глотков, я заметила, что две блондинки-кокни[11] неподалеку от меня довольно откровенно отзывались об обществе в целом и о посетителях этого паба в частности. Одна была высокой и стройной, вторая – обычной. Обе сидели, прислонившись к стойке, и осматривали помещение.

В Имении в нас развивают самые продвинутые навыки наблюдения и оценивания, но настолько тщательный анализ, который проводили эти девицы на посетителях «Восьми колоколов», впечатлял даже меня.

– Парень в голубом – гей.

– Гей и не знает об этом.

– Телка в шляпе – из Восточной Европы.

– И имеет доступ в хорошие магазины одежды только на два дня.

– А эта коротышка в костюме у бара…

– Скоро потеряет память, я знаю! – крикнула им я. – Я в курсе. Господи!

Я выбросила свою трубочку и, запрокинув голову, осушила бокал, после чего зашагала прочь из заведения.

Вот так я узнала, что потеряю память, и в итоге пришла к убеждению, что это правда. Когда я наконец добралась до дома и стала отпирать дверь, мне вспомнилось еще кое-что из слов бездомного.

«Некто новый откроет глаза, прежде бывшие твоими».

В моем теле окажется кто-то новый. А маленький Мартин сказал, что она не будет знать, кто она. Я не сразу с этим смирилась – на это потребовалось много больше времени, – но именно мысль об этом новом, о тебе, о ком-то даже более одиноком, чем я, – именно эта мысль позволила мне пережить ту ночь и привела к тому, чтобы взяться за все эти письма.

Наутро я узнала, что ночью маленький Мартин умер от осложнений.

13

Мифани проснулась в потрясающе удобной кровати Томас. Посмотрела на часы – было еще рано. Очевидно, она была жаворонком. По крайней мере, у нее оставалось еще несколько минут пообнимать подушки и поразмышлять, прежде чем начинать новый день.

«Моя проблема в том, что я понятия не имею, как выдавать себя за Мифани Томас. Все расходятся во мнениях о том, какой она была. Ужасно застенчивая, но решительная в делах. Тихая и замкнутая, но доросшая до Правления. А то, как я взяла дело в свои руки прошлой ночью, определенно стало для всех неожиданностью. Рискую ли я разрушить свою тайну? Они не могут сказать, что я не Мифани Томас, потому что я действительно Мифани Томас. Они могут сделать всякие тесты, если захотят, и я их пройду. И если ладья Томас начинает вести себя по-другому, значит, она может делать то, что хочет – главное, чтобы делала свою работу. Так что все, что мне нужно, – это делать свою работу».

Мифани выбралась из постели и принялась изучать обстановку. Накануне ночью, после заседания, машина привезла ее к дому. Она вошла, отключила сигнализацию (все тот же пароль 230500) и, сонно поднявшись по лестнице, добрела до комнаты с кроватью. Насколько она знала, это вполне могла быть и гостевая комната. Но судя по прикроватному столику с чашей, наполненной монетами и квитанциями, скорее всего, это была комната Томас. А значит, ей принадлежали и шкафчики, что стояли здесь. Мифани открыла сначала один, затем другой, но испытала разочарование, увидев, что одежда, которую она хранила дома, была такой же скучной, как та, что была и в квартире, и в ее комнате в офисе.

Сам же дом, в отличие от гардероба, был прекрасен. Красиво оформленный и украшенный множеством любопытных вещиц. Вдоль стен высились книжные шкафы, забитые книгами.

Войдя на кухню, она обнаружила на столе записку.

Мисс Томас,

Мне позвонила ваша секретарь, поэтому я не остаюсь. Я знаю, вы желали сходить поужинать, поэтому на всякий случай оставила вам еду в холодильнике, а также сменила лоток Вольфгангу. Если иных распоряжений не будет, то до встречи завтра после обеда.

Вэл

«Так, значит, у меня есть домработница», – поняла Мифани.

Осмотрев холодильник, она нашла хороший выбор аппетитного вида мяса, сыров и овощей.

«И она готовит! А еще у меня есть кот! По имени Вольфганг».

Набрав горсть мелкой морковки, Мифани отправилась бродить по дому.

– Вольфганг?

Ни мяуканья, ни звука шажков маленьких лап. Она проверила дверь – кошачьей дверцы там не оказалось.

«О боже, лучше пусть это будет кот. Потому что если здесь бродит что-нибудь странное и шерстяное…»

– Вольфганг?

Что-то быстро проскользнуло в проем – и Мифани увидела кролика с чрезвычайно длинными отвисшими ушами.

– Ого! У меня есть кролик! – Мифани села на колени и протянула руку. Вольфганг пристально смотрел на нее, но позволил осторожно себя погладить и принял морковку. – Как делишки, Вольфганг?

Не получив ответа, она решила, что это просто обычный кролик, и вернулась к мыслям о делах.

Было очевидно, что проблему Правщиков необходимо решить – особенно если они отправили еще кого-то из своих агентов. Уоттлмена, похоже, гневила сама мысль, что хоть один Правщик может ступить на британскую землю. Еще немного, и он был готов плеваться пулями. Но и текущую работу Ладейной остановить было нельзя, а для этого Мифани предстояло узнать о ней все. К тому же она по-прежнему не имела понятия, кто из Правления отдал приказ напасть на Томас.

Мифани вернулась в спальню, чтобы одеться. На день было назначено совещание ладей и коней, и ей следовало получше узнать, с кем она имеет дело. Накануне вечером они все, вроде бы, были в порядке, хотя разве кто-то способен показать себя с лучшей стороны, когда на него обрушивается новость о готовящемся вторжении в страну? Ей понравился Еретик Габбинс, хотя она и испытывала почти непреодолимое желание достать карандаш для бровей и подправить его безбровое лицо. Еще ее впечатлило невероятное число сигарет, которые умудрился выкурить Экхарт. Также Мифани не могла не признать, что Грантчестер выглядел чертовски привлекательно, пусть и был на пару десятков лет ее старше, но над ним так и висел образ его навороченной квартиры. Гештальт же производил просто дезориентирующее впечатление. А что можно было сказать об Алриче? На вид он был восхитителен, но вместе с тем его присутствие порождало у Мифани странное внутреннее ощущение – и оно было не из приятных. Но пора было снова заглянуть в фиолетовую папку.

Майор Джошуа Экхарт, конь

Родился в Йорке в неблагополучной семье. Имей в виду, что, насколько я помню, моя собственная семья тоже была ничем не примечательной, но мои родители были порядочными людьми, и мы вместе ужинали, я их любила. А Джоши Экхарт, как я не без оснований полагаю, своих родителей не любил. Они были чуть ли не самыми мерзкими людьми, что когда-либо жили в Великобритании, и мне даже кажется чудом, что когда они встретились, то не поубивали друг друга, а решили жениться и завести ребенка. Конечно, их взаимное убийство стало бы для остального мира благом, поэтому я полагаю, случившееся вполне укладывается в типичное поведение мистера и миссис Экхарт – они просто в очередной раз одурачили человечество.

Знаешь, на своей работе я узнала много печальных фактов, но мало что печалит меня сильнее, чем то, что родители коня Экхарта не умерли, а до сих пор живут вместе в Йорке и получают от Шахов тайное пособие. Единственное, что о них можно сказать хорошего, это то, что у них родился ребенок и его у них забрали.

Экхарт-старший, отец Джошуа, принимал участие во множестве стереотипных преступных деяний. Не будем, однако, приписывать ему обаяние или наличие каких-либо талантов. Мы говорим не о каком-нибудь умелом домушнике и даже не о ловком карманнике. Его карьера ограничивалась менее изощренными преступлениями. Он занимался всем, что не требовало ни умений, ни морали. По сути, это было единственное, на что он шел. Он был тупым и жестоким и находил наслаждение в том, чтобы разбивать окна, бутылки и челюсть своего шестилетнего сына.

Миссис Экхарт была лишь немногим лучше. Единственной причиной, почему она не организовывала доставку побоев за деньги, было то, что ей не хватало для этого сил. А еще то, что она обычно отрывалась от бутылки только для того, чтобы заработать на еще одну.

Отчеты социальной работницы, бывшей у Экхартов дома, читаются так, как если бы Стивен Кинг писал для «Хаус энд Гарден»[12]. Женщина, осматривавшая место, использовала куда больше восклицательных знаков, чем считается нормой для официального отчета, а также была укушена бульдогом и самим Джошуа. В результате своего небрежного воспитания мальчик рос грязным, голодающим и диким. Спал под кроватью и воровал еду где-нибудь поблизости, а его знания английского во многом основывались на тех разговорах, которые он подслушивал у родителей. Он и сейчас сохраняет большой словарный запас ругательств, пусть и не применяет его в повседневном общении.

Но когда Джошуа забрали в систему нашего ведомства, он расцвел. Даже тогда несчастный ребенок никогда не покидал приюта, зато ему повезло попасть под опеку хороших людей. И впервые в жизни Джошуа стали любить и ценить. Он проявил себя умным и любезным – по крайней мере, оказавшись там, он сразу же перестал кусаться.

Благодаря похвалам и одобрению, которые Джошуа получал от учителей и опекунов, он получил полную стипендию в университете и закончил его со степенью по военной истории. Оттуда поступил в армию, где в скором времени проявил себя как отличный солдат. Там же на него возложили немало обязанностей, а к тридцати пяти годам его уже отправляли по всему миру выполнять самые важные задания. Таким образом, еще до прихода в Шахи Джошуа Экхарт как следует ознакомился со всеми тонкостями, касающимися национальной безопасности.

В отличие от большинства сотрудников Шахов, способности Экхарта проявились только во взрослом возрасте. Во время задания в Джакарте он вызвал негодование местных карманников тем, что имел привычку хватать воров за руки, пока те шарили у него в карманах. После этого он громко указывал на это окружающим, чем ввергал неудачливых грабителей в еще большее замешательство. В конце концов на него решили напасть с ножами, и в нормальном мире он бы уже скончался от семи колотых ран.

То есть скончался бы, если бы ножи действительно его закололи. Но этого не случилось. Вместо этого семь ножей оплавились о тело Джошуа, и металл стек по его рубашке.

И неизвестно, кто сильнее этому удивился – воры или сам Экхарт.

Слухи распространялись быстро, и по улицам Джакарты уже вскоре шептались, что Джошуа Экхарт – ведьмак. Через три дня его попытались обезглавить садовыми ножницами. Нападавшие потерпели неудачу, а когда захотели сбежать, то обнаружили, что их машина сжалась, приняв форму куба. Шахи тут же вышли на Экхарта и предложили помощь в изучении его новых способностей. При этом они также намекнули, какие награды и какое удовлетворение может принести работа в самых удивительных структурах правительства.

Экхарт тут же вернулся в Англию и оказался в Имении. Там, среди необычных детей Соединенного Королевства, он стал испытывать свои силы. Он покинул школу за два года до моего появления там, но я слышала, что у других учеников он вызывал восхищение. Кроме него, в Имении было и несколько других взрослых учеников, а к детям Экхарт всегда был чрезвычайно добр. Инструкторы всегда стараются создать для детей воспитательную среду, но место родителей они намеренно не занимают. Экхарту же не требовалось соблюдать все эти предосторожности, и в результате он стал – и остается до сих пор – крайне популярным среди пешек.

Поступив в Имение, он уже был женат и имел детей. В этом отношении он ничем не отличался от обычных людей. Вообще с тех пор, как Шахи начали систематически забирать к себе одаренных детей, в их рядах появилось несколько наделенных различными способностями агентов, у которых были свои семьи. Мы же проходим такое суровое обучение и наша преданность миссии так глубока, что попадающие в Имение дети, по сути, лишены возможности вести личную жизнь.

Признаю – хотя открыться в этом я могу только тебе, – что я представляю собой крайнее последствие этого. Мне попросту неприятна мысль о… близости. И проблемы по этой части испытывают даже самые контактные и общительные из пешек. Встречаться с кем-то затруднительно даже внутри организации, особенно учитывая, что мы все вместе росли. Но это, думаю, только к лучшему.

Читая это, Мифани прониклась тоскливым сожалением.

Вот почему Шахи такие преданные, сосредоточенные и не обременены ничем лишним.

Но у Экхарта семья была, и они были близки. Я удивлялась, как ему вообще удалось пройти все обучение, но затем выяснила, что он просто приезжал домой каждые выходные. Жена и дети при этом знали только, что он работает по особому правительственному заданию. Что по большому счету было правдой. И все же я представляю себе, как это происходило. По утрам Экхарт сидел между девочкой, состоящей из пара, и братьями Гештальт и постигал таинства мира, в котором жил. Днем же с командой учеников и учителей испытывал границы своих способностей.

Экхарт умеет управлять металлом. После его прикосновений металл становится жидким и податливым и принимает любую форму, какую Экхарт пожелает ему придать. Это не магнетизм. Он не умеет его притягивать или отталкивать. Он может лепить из металла – собирать его в сверкающие горстки и формировать из них что угодно. С помощью своих наставников Экхарт разработал совершенно оригинальную боевую технику. У него появилось оружие, меняющее форму в зависимости от ситуации, и теперь не было недостатка в пулях. Если выяснится, что Экхарт предатель, тебе надо будет оглушить его битой для крикета, если он не убьет тебя прежде. И, если что, у тебя на столе есть тяжелое мраморное пресс-папье.

Покинув Имение, Экхарт был поставлен командовать семью пешками, которые занимались устранением различных инцидентов по всему миру. Если где-то возникала ситуация, в которой не могла справиться обычная группа, тогда подключали Экхарта и его команду.

В Греции они спасли троих британских граждан, одержимых призраками Спарты.

На Северной территории Австралии усмирили пласт разумного опала, который похоронил под собой целый район.

В Германии возглавили батальон пешек в пятимесячной кампании против Пехоты Ночи.

В Тоскане исполнили роль телохранителей чародея, который переметнулся на сторону Шахов. И, если не учитывать, что один из пешек непреднамеренно раздавил его любимую игуану редкого и дорогого вида, операция имела успех.

Эта невероятная карьера продолжалась несколько лет, пока Экхарт наконец не попал в Правление. Это случилось в том же году, когда я выпустилась из Имения. Он стал конем и занялся международными задачами организации.

Сейчас он является членом Правления уже семь лет и остается тем, к кому все идут со всякими военными вопросами. Экхарт не только блестящий боец, но и, пожалуй, самый искусный тактик во всем Правлении. Армейский опыт и университетское образование дали ему поистине энциклопедические знания для военного применения. За годы своей службы Экхарт руководил операциями всех уровней.

Он внушает верность и привязанность, кажется действительно хорошим человеком. Мне очень жаль, что мы не пересеклись с ним в Имении. Это могло бы все изменить.

Мифани вздрогнула от стука в дверь. Взглянув на часы, она отложила папку.

– Ладья Томас? Это ваш водитель, – робко произнес мужчина.

– Да, секундочку, – отозвалась она.

Она собрала вещи и попрощалась с Вольфгангом.

– Доброе утро, Ингрид. Что-нибудь пугающе странное происходило?

– Не более обычного, ладья Томас, – ответила секретарь. – В кабинете вас ждет доктор Крисп, а потом остальную часть вашего утра, наверное, займет это совещание ладей и коней. Прочие встречи я перенесла. После обеда у вас будут в основном встречи с теми, кто ожидал увидеть вас утром. – Она передала Мифани чашку кофе и большую папку. – А вот последние отчеты со всех островов.

– Спасибо. Сколько еще до собрания? Ой, а мы проведем его здесь? – спросила Мифани, рассеянно пролистывая отчеты.

– Да, здесь. Через полчаса.

Кивнув, Мифани прошагала в свой кабинет, где доктор Крисп нескладно сидел на заведомо неудобном стуле.

– Доброе утро, доктор Крисп, – живо поздоровалась она.

– Ладья Томас, я вынужден забрать назад свои извинения, – уверенно произнес он.

– А-а? – удивилась она.

Это прозвучало так, будто она была совершенной дурой, но Крисп был так сосредоточен на том, чтобы сказать то, что должен, что, наверное, не заметил бы, начнись у нее приступ эпилепсии.

– Да, простите.

– Простить, что берете назад извинения? – спросила она смущенно.

– Я не убивал Ван Сьока, – заявил Крисп.

– Хорошо, – ответила Мифани.

Она вдруг почувствовала вину за то, что вмешалась в ход допроса, но другого способа остановить происходящую у нее на глазах пытку не было. Вдруг она со странным ощущением в животе подумала: не ее ли вмешательство стало причиной смерти Ван Сьока?

– Ладья Томас, я ценю ваше доверие. То, что вы заступились за меня перед ладьей Гештальтом после допроса, было для меня чрезвычайно важно, хотя сам я в себе сомневался. Я подумал, что совершил ошибку, сделал что-то непреднамеренное, но… – И здесь он сделал паузу, прежде чем сказать самое приятное из всего, что доводилось слышать Мифани за всю ее короткую жизнь. – Но смерть этого человека наступила изнутри. Никакая посторонняя сила не могла убить его таким образом.

– Что? – переспросила она дрожащим голосом.

– Ладья Томас, я не уверен, что вы знакомы со всеми особенностями моей работы, – проговорил Крисп осторожно.

– Доктор Крисп, мне жаль это признавать, но я практически ничего не знаю о вашей работе, – сказала Мифани. – Однако должна признаться, что прямо сейчас мне хотелось бы, чтобы вы мне о ней рассказали.

– О! – воскликнул он с воодушевлением. – Ну, прежде всего, я не причиняю боль.

– Причиняете, – возразила Мифани.

– Нет, не причиняю.

– Причиняете, – повторила она. – Я сама видела.

– О, вы имеете в виду реакцию субъекта? – спросил он. – Стучащие зубы, эти высыпания на теле? Нет-нет, это не я. Нет. Я бы этого никогда не сделал. – По его телу пробежала дрожь. – Нет, это все имплантаты Правщиков.

– Но доктор Крисп, я же видела боль. Я видела, как она проходит по телу, – возразила Мифани. – С помощью моих способностей.

– Господи боже, неужели? – переспросил он оживленно. – Это удивительно. Но, если позволите, ладья Томас, то, что вы видели, не было болью. Это было побуждение.

– Что?

– Я побуждаю. Под действием моих пальцев они хотят говорить. Хотят отвечать. Вот что я делаю. Я не причиняю боль ни телу, ни разуму.

– Но что тогда случилось?

– Начнем с того, что Правщики выбрали себе в агенты удивительного человека. Я никогда не встречал кого-либо, кто мог бы так сильно сопротивляться побуждению.

– А это побуждение не причиняет им боль? – спросила Мифани. Этот вопрос ей хотелось четко прояснить.

– Они просто хотят и все. Физической боли нет, совсем нет. Они просто хотят ответить, рассказать правду. Ван Сьок, наверное, был образцом самодисциплины. Но тоже хотел. Он не мог держать все в себе.

– Но что тогда произошло? Отчего он умер?

– Правщики зашли очень далеко, ладья Томас, – сообщил Крисп. – Их умения потрясающи. Тело Ван Сьока было пронизано различными волокнами и устройствами. Но мы с нашей командой выяснили, что он не контролировал эти свои дополнения полностью.

Мифани слушала молча и рассуждала. А полностью ли контролировала свои силы она сама? Но доктор Крисп продолжал говорить, и она вынуждена была к нему прислушаться.

– Боюсь, его глазами допросную видел не только сам Ван Сьок.

– Правщики, – в ужасе выдохнула она.

– Да. Когда возникла вероятность, что Ван Сьок заговорит, его имплантаты настроились против него. А когда он наконец в самом деле заговорил, командиры Ван Сьока приказали его телу его уничтожить. Его мозг был приведен к сбою. Несколько органов сократилось и разорвалось, после чего по телу распространилось электричество.

– Вот почему вам обожгло пальцы, – поняла Мифани.

– Да.

– Доктор Крисп, я должна перед вами извиниться. И кое в чем сознаться. Я вмешалась в ваш допрос.

Он на мгновение сморщил лоб, а затем стал внимательно слушать подробности, что она принялась ему рассказывать.

– Джентльмены, средства Ван Сьока являются высокотехнологичными и при этом обладают очарованием Старого Света, – объявила Мифани, глядя на троих мужчин за столом.

Гештальта этим утром представлял только Опрятный, которого Мифани наконец идентифицировала как Тедди. Габбинс загибал пальцы, стараясь дотянуться ими до запястья, а Экхарт все так же много курил. На какое-то мгновение ее взгляд задержался на Экхарте. Она из любопытства открыла на компьютере его дело и увидела, как он выглядел в детстве. По фотографиям можно было проследить, как он, несчастный и истощавший, когда его взяли под опеку, рос и превращался в здорового молодого человека. Сейчас, находясь в среднем возрасте, он объединял в себе строгие черты солдата и управленца. Глядя на него, она не могла не улыбаться, а он, сжимая в зубах сигарету, улыбался ей в ответ.

Она заглянула в свои записи.

– Имплантаты, как оказалось, выполняли куда больше функций, чем считалось изначально. Прежде всего, установлено, что его позвоночник весь покрыт слоем кремнезема.

– Для чего? – спросил Габбинс.

– Вроде брони? – предположил Экхарт.

– Доктор Крисп и его команда это еще выясняют, – осторожно ответила Мифани, наблюдая за реакцией Гештальта. Тот задумчиво сощурил глаза еще когда она начала свою речь – он явно понял, что она получила информацию, какой не было у него. Мифани убедилась, что ей следует заняться этой маленькой внутриведомственной проблемой. – Но для брони этот слой слишком тонок. МРТ показала на нем следы от кисти, которые остались после того, как Правщики наносили материал на кость. Есть подозрение, что он играет роль некой антенны. Также он имеет любопытные пьезоэлектрические свойства и связан с мозгом.

– Так этот человек был ходячим мобильным телефоном, – понял Габбинс, покручивая усы. – Удивительно!

– И цифровой камерой, – добавила Мифани. – Ван Сьок мог передавать с ним почти все что вздумается.

– А зачем тогда компьютер? – спросил Экхарт.

– А? – переспросила Мифани, не понимая.

– У него в комнате стоял ноутбук, – напомнил ей Экхарт. – Подключенный к интернету. Зачем беспокоиться, если у тебя есть мобильный, который будет работать везде, куда бы ты ни пошел?

– Причин может быть сколько угодно. Может, это какая-то особая линия, – предположил Габбинс. – Или ей можно воспользоваться только раз.

– Мы не обнаружили никаких указаний на этот счет, – сообщила Мифани. – Ребята-компьютерщики обшарили весь ноутбук, но выяснили лишь, что он писал имейлы своим родным. – Она сделала глубокий вдох и вернулась к своей сводке. – Судя по всему, в его скелете имелась всего одна модификация. Что же касается мускулатуры, там совсем другая история. Вы, вероятно, заметили, что он кое-что с собой сделал.

– Да, у него вздулась голова и сместились плечи, – уточнил Габбинс.

– Я полагаю, это было сделано, чтобы защитить его глаза и нос, – сказала она. – И придать ему сил пробить стену. Что всегда может пригодиться.

– Это все очень интересно, но мы и так наслышаны о способностях Правщиков, – холодно проговорил Гештальт, нервно барабаня пальцами по столу.

– Да, ладья Гештальт, но эти детали важны, поскольку они отражают радикальные изменения в методах Правщиков, – так же холодно ответила Мифани. – Традиционно они всегда прибегали к сложным изменениям. У Ван Сьока не было никаких дополнений, которые придавали бы ему какие-нибудь способности. В его скелете не скрывалось никакого оружия. Как не было и особо впечатляющих модификаций. Последний раз, когда Правщик оказывался на британской земле, он был размером с тяглового коня и выглядел так, будто его мать была каким-нибудь морским ежом. Утонченностью они никогда не славились, а самообладание, которое показал этот модифицированный человек, вселяет немалую тревогу.

– Согласен, – сказал Экхарт. – Впрочем, ладья Томас, я бы заметил, что они, возможно, всего лишь пробуют новую тактику. Ведь куда разумнее выглядит отправить сюда тайных шпионов.

– То есть вы думаете, есть еще? – спросил Габбинс. – Еще бельгийцы с разбухающими головами, которые будут делать снимки глазами и отправлять их в Брюссель через свои позвонки?

– Не знаю, – ответила Мифани. – Ван Сьока в аэропорту наши люди вычислили сразу же. Вряд ли другие могли проскользнуть незамеченными.

– Мне с трудом верится, что они действительно попытаются на нас напасть, – продолжил Экхарт. – В последний раз у них были ресурсы всей страны, а они попытались захватить только один тот остров. Сейчас у них нет ничего, а мы боимся, что они попытаются захватить всю Британию? Ну что за вздор! – Экхарт резко умолк, когда Габбинс хрустнул костяшками пальцев. Потом запястьями. Потом локтями. Потом плечами.

– Простите, – извинился Габбинс, когда все обратили на него свои взгляды.

– У нас слишком много предположений, – заметила Мифани. – Мы ничего не знаем наверняка. – Она рискнула посмотреть на Гештальта. Тедди откинулся на спинку стула, но выглядел уже немного спокойнее. – Еретик, вы с Джошуа слышали о каких-либо недавних разработках, которые могли бы привести нас ко всему этому? – Они покачали головами. – Ничего? Ни необычных смертей, ни исчезновений?

– Ничего более необычного, чем обычно, – ответил Габбинс, криво усмехнувшись. – Если бы у нас было хоть малейшее подозрение насчет Правщиков, мы бы давно доложили об этом всему Правлению.

– И что тогда? – спросила Мифани с досадой. – Я соглашусь с вероятностью существования секретной сверхъестественной группы, которая обладает определенной властью, но сама остается в тени. Я вынуждена с этим согласиться, потому что мы сами состоим в такой группе. Но существует предел того, насколько большую тайну можно скрыть. Только подумайте, какими огромными и сильными они должны быть, чтобы завоевать нас. Джошуа, как думаешь, может ли существовать армия, которая готовится к вторжению? Сила, которая способна захватить всю нашу страну?

Экхарт игрался с монеткой. Пока Мифани смотрела на него, он перевернул ее на костяшках, и металл расплавился и стал стекать между пальцев в кулак. А когда он разжал кулак, то на ладони у него оказалась целая монета.

– Нет, – наконец отрезал Экхарт. – Мы бы знали. Нет никакой армии. И быть не может.

– Значит, это что-то другое, – проговорил Габбинс. – Что-то, чего мы не видим.

Остальная часть совещания не содержала ничего ценного, за исключением принятого решения отправить по этому делу всех доступных разведчиков и в дальнейшем проводить такие встречи на регулярной основе. Экхарт и Габбинс руководили особыми группами своих оперативников за рубежом. Гештальт без особого воодушевления предложил возглавить розыск внутри страны.

– Ладья Томас, вы, если желаете, можете вести надзор за текущими операциями в стране.

Если у Мифани и был выбор, то она о нем не знала. По ее разумению это была стандартная оперативная процедура.

– Да, хорошо, Гештальт.

– Я понимаю, обычно ты не принимаешь столь прямого участия в оперативной работе и тебя не вызывают в случае различных ситуаций, – проговорил Тедди, – но я уверен, тебе хватит для этого энтузиазма.

«Или, может быть, я отключу тебе контроль над мочевым пузырем, – хотелось ей сказать. – Да, пожалуй, я найду способ сделать это».

Но она сдержалась и показала ему улыбку, в которой открылось намного больше зубов, чем обычно.

– Нужно, чтобы кто-то доложил слонам, – заметил Габбинс. – Но я не могу, потому что нужно разобраться с ситуацией в Китае.

– Да, ситуация требует внимания обоих коней, – поспешно добавил Экхарт.

«Тонко, мальчики. Очень тонко», – подумала Мифани.

И прежде чем Гештальт успел найти какую-нибудь отговорку, вызвалась сама.

– Я доложу, но ожидаю уступок и от каждого из вас.

«Поверить не могу, что этим людям вверена безопасность страны!»

Она проследила за тем, как они уходят, а затем невесело задумалась об очередном вечере под тягостными взглядами слонов.

– …таковы наши выводы, джентльмены, – заключила она.

Два слона, сидевшие напротив, немного отвлекали ее своим видом, но она не могла ничего с этим поделать. Хотя оба были довольно привлекательны, они отличались друг от друга настолько, насколько это возможно. Дело было не только в том, что Алрич выглядел лет на пять моложе самой Мифани, тогда как Грантчестеру было за пятьдесят: казалось, все в них представляло две противоположные крайности.

В красоте слона Алрича было что-то инопланетное и гипнотическое. Его черты казались почти нежными. Красные губы блестели в свете ламп. Он встречался взглядом с Мифани и задерживался на ней. И в этом глубоком блестящем взгляде Мифани улавливала нечто одновременно завораживающее и пугающее.

С усилием отведя от него глаза, она посмотрела на Конрада Грантчестера, который быстро делал какие-то записи на своем электронном органайзере. И если Алрич выглядел существом бесполым, то у этого человека были определенно маскулинные черты. Создавалось впечатление, что утонченность в нем в равной степени смешивалась с вожделением, а в насмешливой манере ощущалась некая загадочность.

И на протяжении всей встречи они вдвоем напоминали Мифани скульптуру и скульптора.

Когда она закончила, молчание воцарилось по меньшей мере на минуту, на протяжении которого Алрич ни разу не моргнул. Она опустила взгляд на свой блокнот и украдкой попыталась посмотреть на Алрича – но тот лишь продолжал на нее пялиться. Разглядываемая этими двумя симпатичными слонами, она так и терялась в своих записях и обдумывала всякие неуместные сценарии.

– В общем, я предлагаю поручить отдельным оценочным экспертам Верхнего дома провести высокоприоритетный стратегический анализ рисков, – сказал Грантчестер, отрывая взгляд от своего стилуса и карманного компьютера. – Такой анализ поможет нам идентифицировать потенциальные цели и принять соответствующие меры безопасности. Также, ладья Томас, нужно будет сообщать слонам всю информацию, касающуюся Правщиков, как только она начнет поступать при проведении изучения тела Ван Сьока или расследования коней и ладьи Гештальта. Таким образом мы сможем передавать ее нашим аналитикам, – продолжил Грантчестер.

Мифани кивнула и сделала себе пометку.

– Значит, на данный момент, – спокойно проговорил слон, – мы просто позволим событиям развиваться. Все прибывающие в страну будут проходить строгий досмотр. Оба коня и тела ладьи Гештальта займутся выявлением дополнительного разума. Я убежден, что беспокоиться нам сейчас не о чем. Во всяком случае пока. – Все это прозвучало так, будто он репетировал свой доклад лорду и леди. – Спасибо, ладья Томас.

Грантчестер встал и вышел из помещения. Мифани повернулась к Алричу, но с изумлением заметила, что его уже не было на своем месте. Ну и жуть. Ее, очевидно, тоже отпустили. Она взглянула на часы: начало девятого. Что ж, на все про все ушло меньше времени, чем она ожидала. Возможно, еще получится посмотреть на ночь какое-нибудь реалити-шоу по телевизору.

14

Слон Конрад Грантчестер

Если Гештальт попал в Правление из-за своих солдатских умений, а Экхарт – гения тактика, то Грантчестер пришел во власть благодаря своим навыкам финансиста и дипломата. Как-никак, Шахи – это не только армия, школа, тюрьма или исследовательский центр: организация включает это все и не только. И кому-то нужно за этим следить, чтобы все работало и все счета оплачивались.

Вот где находят свое применение люди вроде Грантчестера и меня.

Конрад Грантчестер попал в Шахи после тридцати. Родившись в Лондоне в состоятельной семье верхнего среднего класса, он сначала учился в Итоне, а потом поступил в Женевский университет. Там снискал популярность, хотя и не участвовал ни в какой внеклассной деятельности, кроме привлечения внимания довольно обширного круга своих сверстниц. В университете же он отличался своими успехами в изучении права и финансов.

После выпуска Грантчестера пытались завербовать многие спецслужбы (и Шахи в том числе), но ему это было неинтересно. Все отчеты о нем сходились в том, что он был достаточно целеустремлен и не придерживался никакой политической идеологии, к которой его можно было бы воззвать. Вместо этого Грантчестер вступил в мир денег и наживы.

Его работа в инвестиционной фирме показала, что Грантчестер, не будучи падок на женщин с длинными волосами и короткими юбками, получил весьма хорошее образование. Его работодатели отправляли его разъезжать по всему миру, где он получал солидные деньги и приобретал полезные контакты. Сосредоточенный и энергичный, он уже к тридцати годам стоил нескольких миллионов. И хотя он был все так же популярен у женщин, в тридцать два Грантчестер женился на Каролине Марш, происходившей из очень приличной семьи, и вошел таким образом во все необходимые круги.

В свои тридцать три Грантчестер начал ощущать жжение на определенных участках кожи. С этим он, разумеется, пошел к лучшим докторам страны, чьи тщательные исследования принесли крайне любопытные результаты, которые затем и попали к нам.

Конрад обладает способностью производить в своем теле различные химические соединения, а затем выпускать их сквозь поры в виде тонких облачков. По свойствам эти соединения варьируются от смертельных токсинов и слезоточивых газов до спреев, не оказывающих вообще никакого воздействия на человека. Однако все эти газы возникают в виде темной дымки, застилающей всю окружающую местность.

Однако несмотря на свою очевидную пригодность к службе в Шахах, заполучить Грантчестера оказалось чрезвычайно трудно. Как я упоминала ранее, его уже пытались заманить, когда он только окончил университет, так что он выработал некоторый иммунитет к правительственным вербовщикам. Он и так зарабатывал невероятно большие деньги, и подкупить его было непросто.

Но в конце концов его привлекла возможность путешествовать и развивать интеллектуальные способности и свой дар, так что он к нам присоединился.

А также получил внушительный компенсационный пакет.

Грантчестер прошел несколько курсов в Имении, приспособился к новому миру, в котором очутился, а затем поступил в отдел международных отношений. Путешествуя по всему миру, он показал, что не все сверхъестественные проблемы следует решать при помощи креста, кола или дробовика. Многие улаживались путем тонкого дипломатического маневрирования и некоторых мелких уступок. А также кое-каких предусмотрительных обхаживаний – не только подвешенный язык и дальновидность сделали Грантчестера столь ценным сотрудником. Не менее полезными, как выяснилось, оказались его миловидное лицо и превосходные манеры.

Он устроил нам заключение договора с Сиренами Средиземного моря (при этом заниматься дипломатией отчасти приходилось в положении стоя), курировал тактичное низвержение диктатора в Антарктике и способствовал установлению власти одного тирана в маленькой африканской стране. Все понимали, что он войдет в Правление, но каким же было удивление, когда он получил должность не коня, а ладьи.

В этом качестве он провел большую работу по консолидации и упорядочению внутренних финансов Шахов. У меня была возможность оценить, какой была ситуация до того, как он за нее взялся: это был настоящий гордиев узел из трастов, счетов, наследств, дискреционных фондов и имущества. Существенных потерь мы тогда не несли, но имела место некая прогрессирующая утечка. И Грантчестер ее заделал.

Кроме того, он показал, что очень, очень хорошо умеет поручать людям задания, к которым те приспособлены лучше всего, – он превосходно находил у подчиненных сильные и слабые стороны. Важное корпоративное умение. Он устроил несколько неординарных повышений, которые многим представлялись сомнительными, но в итоге оказывались просто гениальными. Также его опыт в бизнесе сделал его эффективным рекрутером, и он по-прежнему привлекает в ряды Шахов только людей с исключительными умениями.

Он курировал проектирование и реконструкцию Ладейной, что дополнительно характеризует и его самого – солидного снаружи и скрытного внутри. Грантчестер любит быть готовым – чтобы были учтены все непредвиденные обстоятельства и все сложено в красивую и стройную систему. Он не совсем боец, хотя и не испытывает проблем с приказами об убийствах. Причем отдает их только исчерпав все возможности для переговоров.

Прослужив ладьей восемь лет, Грантчестер стал слоном и принялся курировать деятельность всей организации. Теперь он углубился в изучение еще бо́льшей финансовой структуры, и та оказалась еще более запутанной и дырявой, чем сами внутренние операции. Но Грантчестер закатал рукава и сделал нас прибыльными.

Лично я его чертовски уважаю. Он способен сделать блестящий бизнес из чего угодно, и в нашей организации его административные нововведения совершили революцию. Я унаследовала его должность и холостяцкое жилье (хотя он, между прочим, не был холостяком, когда его обустраивал). Сейчас он – верный кандидат на то, чтобы возглавить Шахи, когда Уоттлмен или Фарриер сложат полномочия (если сложат), поэтому я ожидаю, что какое-то время мне придется работать под его руководством.

И я уже упоминала, какой он симпатичный?

Дополнительно стоит отметить, что он не ограничивается в своих любовных интрижках со сторонними влиятельными дамами, а также успел переспать с немалым числом сотрудниц Шахов. Я, поспешу добавить, в их число не вхожу, и по этому поводу у меня смешанные чувства. Его похождения всегда находились под строжайшей тайной, однако мне удалось обнаружить несколько его связей, когда я проводила исследование для пополнения своего запаса компрометирующих материалов. Незаконнорожденных детей у него нет, однако одна девушка, весьма популярная сотрудница Шахов, покончила собой после того, как он разорвал с ней отношения. Ее самоубийство сотрясло всю организацию, но о его причине знали только я и Грантчестер.

15

– Ладья Томас? – Ингрид осторожно вошла в ее кабинет.

Мифани, вздрогнув, оторвала взгляд от отчетов, над которыми сидела.

«Поразительно, – подумала она. – Такой взволнованной я ее, кажется, еще не видела».

Секретарь аж покрылась потом.

– Ингрид, у тебя все хорошо? Ты вся красная. Это не… – Она смущенно осеклась. Все-таки Ингрид не была юной дамой.

– Нет, это не это! – воскликнула Ингрид. – Мне только что прислали уведомление, что к нам едут американцы!

– Все американцы? – спросила Мифани.

– Знаете ли, не очень разумно язвить вашему секретарю-референту, – заметила Ингрид строго. – Не американский народ, а американские слоны.

«А что, бывают американские слоны? – удивилась Мифани. – В Америке есть “Шахи”?»

Ответ на это наверняка содержался где-то в фиолетовой папке, но за прошедшие два дня Мифани так занимала текущая работа, что у нее было не так много времени ее изучать. На то, чтобы следить за каждой мелочью и обеспечивать, чтобы все хорошо работало, требовались огромные усилия. А тот талант, которым когда-то обладала Томас, похоже, сохранился. Раз или два она даже забывала, что не была той же Мифани Томас, которой ее все считали. Она больше не беспокоилась о том, что все, что она скажет или сделает, будет противоречить мысленному образу ладьи Томас. И еще поняла, что если она немного выдаст свое неведение, ее тайну это автоматически не раскроет. Теперь она наконец оценила всю власть, что получила, став членом Правления.

– Ладно, значит, едут американские слоны, – проговорила Мифани. – Полагаю, они едут к Конраду и Алричу. Все старые дипломаты собираются у камина с бокалами бренди, болтают о том о сем и решают судьбы народов за закусками, так ведь? – Она шутливо изогнула бровь.

– Нет, ладья Томас, – ответила Ингрид. – Они хотят увидеть вас.

– Меня? – переспросила Мифани с недоверием.

– Вас, – уверенно повторила Ингрид.

Они пристально посмотрели друг на друга.

– Это за то, что я съязвила насчет американцев? – спросила наконец Мифани.

– Нет, – ответила Ингрид. – Хотя определенно это компенсирует.

– Ладно, когда они приедут? – спросила Мифани.

– Через сорок пять минут.

– Сорок пять минут! Сорок пять долбаных минут! – Мифани вскочила из-за стола и принялась лихорадочно на нем прибирать. Тарелка с печеньем отправилась в ящик стола, бумаги были поспешно собраны в стопку. – Знаешь, я могла бы заказать пиццу и тогда у меня останется больше времени, чтобы приготовиться. – Она критически осмотрела, во что была одета. Не совсем пятничный наряд, но она же не ожидала, что в этот день ей придется участвовать в заседаниях. – Почему они хотят говорить именно со мной? – спросила она в отчаянии.

– Потому что это вы написали отчет, ладья Томас.

– Какой отчет?

– Отчет о Правщиках, вы написали его после совещания ладей и коней.

– Он засекречен! – воскликнула Мифани. – Только для служебного пользования Шахов!

Она снова сложила бумаги в стопки.

– Правщики включены в Список, и об их субъектах оповещается автоматически, – объяснила Ингрид. – Некоторая информация автоматически распространяется по всему сообществу.

– Ну ладно, но если бы я знала, что это прочитают другие, я бы…

– Что?

– Не знаю! Лучше бы его вычитала! – То ли Мифани показалось, то ли Ингрид действительно находила все это забавным. – Ладно, значит, они будут здесь через сорок пять минут. Будет какая-то церемония приема или вроде того?

– Главы Шахов проведут официальное собрание с гостями завтра вечером. Так задумано для того, чтобы к тому времени они успели привыкнуть к разнице в часовых поясах. Но на сегодня, согласно давно устоявшейся традиции, я выполняю священную отмену остальных ваших встреч и делаю заказы в великом храме итальянской кухни. – Мифани с недоверием покосилась на своего секретаря. Ингрид в последнее время становилась все более и более изобретательной. А потом заговорила, будто была ее мамой: – Ладья Томас, вам не стоит паниковать. Отправляйтесь в квартиру, переоденьтесь, приготовьтесь, а я дам вам знать, как только они будут здесь.

Послушно кивнув, Мифани открыла скрытую портретом дверь и вышла в холостяцкое жилище.

Американцы

Когда англичане прибыли в Новый Свет, Шахи тоже там были. Вторым, кто сошел с корабля в Джеймстауне, был агент Шахов, проводивший бо́льшую часть своего времени сжимаясь от страха перед теми ужасами, что творили остальные колонисты, и тайком рукоплеская, когда они уступили тонким магическим приемам коренного населения. В Англию он вернулся с новообретенной любовью к кукурузе и горячим желанием никогда больше не посещать колоний. Он убедил Правление в том, что для оценки сверхъестественного потенциала материка необходимо принять более эффективные (и лучше профинансированные) меры. Они прислушались и отправили в Новый Свет сразу нескольких агентов.

Самым важным среди них был Ричард Суонси, который столкнулся с весьма трудной задачей – быть тайным паранормальным агентом правительства в Плимутской колонии[13]. Его письма в Англию читаются крайне увлекательно, особенно учитывая, что бедняга так и не принял религии своих соседей.

Окруженный кислолицыми фанатиками, Суонси был вынужден играть блестящий спектакль: если бы соседи обнаружили в его доме какие-либо из его записей, его бы несомненно вздернули на виселицу. Однако благодаря своим добрым общественным делам и, как казалось, пылкой богоугодности, он слыл местным героем и пользовался даже бо́льшим почтением, чем старейшины колонии. Ни один человек не одевался более рассудительно и не осуждал распущенность других скорее, чем он. Бедняга, наверное, жил в настоящем аду.

До этого, в Лондоне, Ричард Суонси наслаждался жизнью в замечательном упадке. Дитя успешной мадам, Суонси рос, свободно блуждая между двумя мирами. Половину своего времени он проводил шляясь по улицам без присмотра, а вторую – знакомясь с многочисленными первоклассными клиентами… конюшни его матери. Одним из этих клиентов оказался высокопоставленный член Шахов, и поскольку среди способностей Суонси было изменение цвета кожи, регенерация конечностей и гиперпластичность, его забрали в организацию, как только ему исполнилось двенадцать.

На протяжении всего периода обучения Суонси восхищался учителями и пользовался почтением своих товарищей. А закончив учиться – стал виднейшим агентом в организации. Многочисленные контакты Суонси в светском обществе и глубокие знания теневого мира позволили ему провести ряд самых выдающихся операций своего времени. И соответственно, когда появилась возможность создать первый крупный аванпост Шахов в Америке, туда отправили лучшего из пешек.

Я могу лишь представить его разочарование, когда он стал расхаживать в шляпе с пряжкой и с хмурым видом носить свой мушкетон. Некогда истинный денди, любимец лондонских шлюх, джентльмен, одинаково легко чувствовавший себя в залах высшего общества и в канализации под ними, был обречен на жизнь в скучном захолустье, заселенном одними религиозными фанатиками, которые видели удовольствие лишь в его отсутствии.

Если бы не безграничная преданность Шахам, Суонси отступил бы в сторону, приветствуя любых чудовищ, которые забредали бы в этот Плимут. Черт, да он, наверное, сам бы предоставил им подробные карты, а потом наслаждался зрелищем, когда те принялись бы пожирать пилигримов.

Как я полагаю, он покинул колонию только раз, когда предпринял дальнюю экспедицию на необжитые территории, где сумел хорошо поладить с местными. Он постарался предупредить их об опасности, которую представляли его соотечественники, и настоятельно рекомендовал жителям племен переехать дальше. Те любезно кивали, показывали ему секреты своей земли и совершенно игнорировали его предостережения. Он же наблюдал за дальнейшим исходом с печалью, но без подлинного удивления.

Следующие сто семь лет Суонси занимался созданием прочной структуры, находившейся в тесной связи с головной организацией. Эти американские Шахи, получившие известность под названием Кроатоан, вскоре распространились по всем колониям. Ее члены часто встречались с невообразимо трудными задачами. Технически они отвечали за учет всех сверхъестественных существ и событий Нового Света. Если возникала угроза, им полагалось ее отвести и, по возможности, переслать живьем в Англию, для изучения. Они старались следовать этим наказам, но ограниченность в ресурсах и суровая реальность зачастую вынуждали их просто уничтожать любые угрозы. Каждая колония служила крошечным аванпостом, а вся организация – тонким архипелагом, раскинувшимся посреди океана безлюдности.

В каждой колонии имелось свое отделение Кроатоана, но не думай об организации как о чем-то большем, чем она была. Ей не хватало столь богатых людских ресурсов, каких могли привлекать Шахи, поэтому силы Кроатоана состояли из скопища любых одаренных людей, которых членам организации удавалось заполучить. Суонси обращался за новобранцами к коренным племенам – он видел, что у них одаренные рождались гораздо чаще. Но ему вежливо отказывали. Очевидно, там считали, что тысячелетний опыт и так позволял им справиться с любой опасностью, которой могла быть подвержена их земля. Ему же они искренне желали удачи.

Суонси сталкивался с серьезными проблемами. Из-за набожности и независимости колоний Кроатоану не приходилось рассчитывать, что забирать к себе детей им поможет авторитет правительства. Если колонистов возмущали даже налоги на чай, то перспектива отдавать своих отпрысков понравилась бы им и того меньше. А сам Суонси лучше всех знал, насколько опасно развивать сверхъестественные способности у детей в пуританском обществе. Тогда он задумался о ловушках. И таким образом, был вынужден прибегнуть к чрезвычайным мерам, чтобы создать силу, которая сумеет защитить население.

Они начали забирать детей. Те дети, чьи семьи желали отдать их в учение видным местным «торговцам», становились агентами без особенной суеты. Дети же с менее сговорчивыми родителями, э-э, похищались. Суонси и его соратники хватали таких детей на улицах или просто вытаскивали из кроватей, после чего высылали в другие колонии. Там они обретали новые имена и узнавали о важности миссии Шахов, пусть и осуществляемой Кроатоаном. Они получали образование, узнавали, как торговать и как защищать свое сообщество.

Взрослых тоже заманивали. К тому же Шахи время от времени присылали людей в подкрепление, и их принимали с восторгом. Ну и сам Суонси делал все что мог. Моряков, по иронии судьбы, сбрасывали с их судов. А если взрослые проявляли свои способности, то возникала довольно высокая вероятность, что их казнят (хотя стоит отметить, что, например, в Салеме Суонси так и не обнаружил никаких способностей ни у взрослых, ни у детей). Как бы то ни было, Кроатоан спас немало таких «ведьм» и по-своему их воспитал. Харизма и преданность делу Суонси существенно помогла ему в преображении этих поздних гениев. Пополнялись ряды организации и рабами – их тщательно проверяли и выкупали. Причем когда они попадали в Кроатоан, им даровали свободу. Некоторые агенты высказывали свое возмущение тем, что рабы становились вольными людьми и служили в Кроатоане наравне с остальными. Но их протесты быстро сошли на нет, когда общий уровень умений среди африканцев превзошел уровень остальных агентов.

Над колониями нависало немало угроз – причем они возрастали с тревожным постоянством, – и Кроатоан стремился их отвести. При наличии возможности колонии выделяли подкрепление, чтобы помочь терпящим бедствие соседям. Это единство и позволило им вынести революцию. Единство и, возможно, то, что члены Кроатоана были освобождены от уплаты налогов (тут я должна добавить, что британские Шахи такой привилегии никогда не имели. Ты даже не поверишь, как много я их плачу!) и что представители Шахов, наносившие им визиты, всегда относились к ним с глубоким уважением. Тем не менее они были реалистами и осознавали, что их миссия состояла не только в защите народа, но и – в той же степени – верности трону.

Во время войны за независимость агенты Кроатоана ни на одной из сторон не воевали. Массовая бойня и хаос сражений возбуждали и более экзотические местные формы жизни, по причине чего агенты были заняты усмирением гигантских моллюсков, которые повадились нападать на изолированные фермы и лакомиться их хозяевами. К концу войны Кроатоан понес тяжелые потери, вызванные безрассудными операциями и побочным ущербом от военных действий, и численность сотрудников сократилась вдвое.

Тогда-то оставшиеся силы Кроатоана обнаружили себя в неудобном положении. Ведь они были агентами того правительства, которое решительно попросили покинуть страну. Покажись они Джорджу, Бену, Томасу и остальной шайке, им бы наверняка приказали проваливать. Или же им досталась бы старая добрая виселица. Джефферсон и Франклин, предположительно, были лишены предрассудков, но некоторые из старейших членов Кроатоана опасались раскрываться и тогда. Пусть даже страна принадлежала им в той же мере, что и другим. При этом было очевидно, что в новом, все еще смятенном правительстве никто не был близок к пониманию тех сверхъестественных ужасов, что разбредались по ночам, не говоря уже о том, чтобы с ними бороться. Растерянные и измученные, остатки Кроатоана продолжали защищать своих соседей и направлять Шахам вежливо-отчаянные письма, в которых просили дальнейших указаний.

Тем временем члены Правления Шахов в Англии страдали от собственных проблем. В Корнуолле выродилось нечто неприятное, и чтобы его приструнить, требовалось внимание всего Правления. 3 сентября 1783 года, в день подписания и ратификации Парижского мира[14], Шахи еще восстанавливались, хоронили погибших и только начинали обращать внимание на какие-то иные места, кроме Корнуолла. А когда прибыли письма из Кроатоана, Алый лорд, находясь прямо в церкви, закричал: «Какого хрена, мать вашу!»

Хотя Кроатоан служил на благо всего человечества, Шахи решили, что не имеют оснований просить у короля Георга финансовой поддержки своих американских контр-партнеров по бизнесу. А к правительству новой страны еще требовалось искать подход и делать это осторожно. Кроатоан собрался отправить кого-то одного в новое правительство, чтобы этот человек объяснил их миссию и предложил услуги всей организации. Этот кто-то должен был обладать способностями достаточно яркими, чтобы впечатлить ими власти. И мог легко сбежать, если новоизбранный президент резко потянется за мушкетом. Пока они не были уверены, что правительство их примет, Кроатоан был вынужден не высовываться и вести себя хорошо.

В качестве своего представителя они избрали слона, бывшего раба по имени Шадрак. Его появление в доме Джорджа Вашингтона вышло бы очень кстати необъяснимым и произвело бы на президента огромное впечатление, если бы он его застал. К сожалению, Вашингтон предпочел в тот день выехать на осмотр войск. К счастью, явление Шадрака из облака мотыльков и его безупречные манеры так ошеломили Марту Вашингтон, что она позволила ему остаться до тех пор, пока ее муж не вернулся домой. Тогда первая леди и бывший раб несколько часов просидели в комнате отдыха, и Шадрак рассказал все о Кроатоане и его миссии. Марта выявилась человеком удивительно широких взглядов, к тому же достаточно разумным, чтобы понять, что Кроатоан мог стать большим благом для молодой нации.

За чашкой не облагаемого налогом чая Марта и Шадрак выработали условия внедрения Кроатоана в правительство. Переговоры оказались такими запутанными, что в сверхъестественном сообществе до сих пор не утихают споры о том, кому в них больше повезло. Так или иначе, когда Джордж Вашингтон вернулся домой, он обнаружил себя во власти тайного сверхъестественного агентства.

Историки отмечали, что Джордж Вашингтон был тем еще мастером шпионажа и значительную часть своего бюджета тратил именно на разведку. Что ж, я и сама могу сказать, что ощутимая доля этих средств приходилась на финансирование Кроатоана, который во многом стал зеркальным двойником Шахов. Он также получал до абсурда завышенный бюджет и имел иерархическую структуру, несмотря на возражения Марты о том, что возложение всех руководящих полномочий на Правление не соответствует новым идеалам нации. Шадрак, однако, был весьма тверд. Но в отличие от Шахов, Кроатоану было отказано в праве принудительно изымать одаренных детей у их родителей. Причем Марта была на это согласна, но президент остался по этому вопросу непреклонен. Вместо этого члены Кроатоана были вынуждены заманивать своих агентов бурными взываниями к чувствам долга и ответственности, что было почти так же действенно, как применение силы. Зато они имели преимущество над Шахами в том, что не прибегали к вопиющим нарушениям конституции.

В конце концов – и это очень важно – договорились о том, что Кроатоан, так же, как Шахи, не станет вмешиваться в дела, не связанные со сверхъестественным. Его полномочия были строго ограничены сферой неестественного.

Нация разрасталась, и вместе с ней рос Кроатоан. Впрочем, росли они разными темпами. По какой-то причине в США рождалось гораздо меньше одаренных детей, чем в Соединенном Королевстве. Это было бы поводом для беспокойства, но вместе с тем и сверхъестественных угроз возникало гораздо меньше. Но это не означало, что проблем у них не было. Именно в Америке возникли созданные математически Иррегулярности, которые искривляли само время и пространство, тем временем тайно управляя индустрией немого кино. Культ отчуждения. Всадник голодомора. Грохочущий бог. Все они внушали ужас, однако, если говорить об их числе, то сверхъестественные угрозы в США не представляли слишком большой проблемы.

Ричард Суонси, прежде чем умереть от повторного обезглавливания отвергнутым (и крайне сбитым с толку) любовником, заметил эту особенность, и впоследствии в его дневниках нашли одно из возможных объяснений. Тесная дружба Суонси с коренными американцами позволила ему наблюдать их обычаи и обряды. Он предполагал, что индейцы зарыли некие обереги и вплели их в саму ткань земли. Так что даже с уменьшением численности племен их действие продолжалось и материк оставался относительно свободен от проявлений паранормального.

Несмотря на вызванное политическими изменениями разделение на две организации, Кроатоан и Шахи все равно поддерживали замечательные отношения. Официальных договоренностей у них в первое время не было, но связь осуществлялась постоянно. Не проходило и десятилетия, чтобы член одного Правления посещал Правление по другую сторону океана. В 1850 году первое соглашение было, наконец, заключено – Сестринский пакт, установивший многие дружеские узы между двумя группами. Среди его положений было создание Списка, принятие обязательства выдавать преступников, а также торжественное и обязывающее обещание, что ни одна из организаций не могла участвовать в войне против страны своих коллег. Список представлял собой каталог угроз, которые каждая из групп считала наиболее опасными. О любых изменениях, касающихся включенных в него угроз, надлежит незамедлительно сообщать.

Имело место даже несколько случаев совместных действий. Во время Гражданской войны в США Кроатоан запросил подкрепление, когда взволнованные насилием гигантские моллюски снова восстали и выбрались на сушу. В 1903 году Шахи прибегли к помощи американских коллег, когда в Гонконге открылся канал, по которому в сообщество стали проникать демоны. В 1989 году обе группы взаимодействовали при подавлении ожившего мертвеца на Гавайях – в штате, лишенном таинственного иммунитета, коим обладали его материковые собратья. Успех всех этих кампаний способствовал укреплению связей и товарищества.

Сегодня члены Кроатоана – наши самые верные союзники. Они посвящены в тайны, о которых не ведают даже наши сограждане. Их меньше, чем нас, однако они защищают территорию, многократно бо́льшую, чем у нас. Лично я питаю к ним лишь величайшее уважение.

«Что ж, это все хорошо, – подумала Мифани. – Но ты когда-нибудь с ними встречалась? Мне нужно знать какие-нибудь особенные шуточки? Нужно спрашивать, как поживают их дети?»

Мифани бессильно пролистала папку, но ничто в ней не привлекло ее внимания. Она посмотрела на часы и поняла, что у нее осталось совсем мало времени, чтобы переодеться. Но к счастью, единственным, чего ей хватало вдоволь, были как раз подходящие деловые костюмы. К тому времени, когда Ингрид вошла объявить о прибытии американцев, она успела перерыть свой гардероб и вернуться в кабинет в достаточно официальном виде.

16

– Ладья Шахов Мифани Томас, я представляю вам слона Кроатоана Шонте Петоски, – звенящим голосом объявила Ингрид.

«Она что, брала уроки ораторского искусства?» – думала Мифани, неистово краснея.

Пока эхо громко расходилось по помещению, слон Петоски вошла в дверь и Мифани открыла глаза, которые перед этим сконфуженно зажмурила из-за шума. Когда же она посмотрела на Петоски, ее глаза распахнулись еще шире. Кого бы она ни ожидала увидеть, Шонте Петоски оказалась не такой.

Женщина выглядела лет на пять старше нее и казалась довольно милой. Стройная и очень высокая брюнетка. Одетая во что-то, что могло быть и ужасно дорогим, и удручающе дешевым, но на ней смотрелось совершенно великолепно.

«Пожалуйста, пусть окажется, что она получила свое место через постель, – подумала Мифани. – Никто не заслуживает быть одновременно такой красивой и умной».

Выражение лица у Петоски было такое, будто она изо всех сил старалась не рассмеяться.

– Да, спасибо за твое прелестное объявление, Ингрид, – поблагодарила Мифани.

– Такова традиция, – спокойно объяснила Ингрид.

– Да, конечно, так и есть, – подтвердила Мифани. – Слон Петоски, – обратилась она к гостье, странно ей кивая, будто желала проявить и деловитость, и радушие, но выглядело это, скорее, просто нелепо.

– Ладья Томас, я очень рада с вами познакомиться, – сообщила Петоски. – И пожалуйста, называйте меня Шонте.

– А вы меня – Мифани, – ответила она.

«Ох, слава богу, мы никогда не встречались!» – подумала она с облегчением.

Она осторожно заглянула за плечо Шонте, но лишь увидела, как Ингрид возвращалась к своему столу.

– Прошу прощения, но Ингрид, вроде бы, говорила мне, что приедут оба слона.

– Слону Моралес не здоровится, поэтому она осталась в гостинице.

– О, надеюсь, ничего серьезного, – сказала Мифани.

– Это из-за дороги. Она устала, – объяснила Шонте. – На нашу встречу она не смогла прийти.

– Ничего страшного. Сорок пять минут назад я вообще не знала, что у нас будет встреча, так что это ерунда.

«Поверить не могу, что сказала это».

– Поверить не могу, что ты сказала это, – произнесла Шонте. Повисла короткая напряженная пауза, в течение которой Мифани готовилась к объявлению войны. Но Шонте широко улыбнулась. – Ты намного смешнее, чем мне рассказывали.

Она подмигнула, и Мифани улыбнулась в ответ, проникшись симпатией к этой женщине. Тут до нее дошло, что они все еще стояли.

– Дико извиняюсь, – проговорила Мифани. – Давай присядем. Не сюда! – Она остановила Шонте, попытавшуюся сесть на заведомо неудобный стул. – Вон туда, садись на диван. Хочешь чего-нибудь горяченького?

Вскоре они уже уютно устроились на диване, и Ингрид принесла им по чашечке кофе.

– Так вот, Шонте! – сказала Мифани, откидываясь назад и позволяя подушкам себя поглотить.

– Да, Мифани? – отозвалась Шонте, достигая той же степени удобства и удовольствия.

– Что так внезапно привело тебя в Англию? Только не подумай, что мы вам здесь не рады.

– О, конечно. Во-первых, все наше Правление весьма впечатлено твоим отчетом, – проговорила слон, аккуратно расправляя вокруг себя подол платья. – И, как оказалось, он пришел удивительно своевременно.

– Да?

– Да. Четыре часа назад команда наших пешек задержала женщину, прибывшую в страну через аэропорт Лос-Анджелес. Ее тщательно осмотрели и выявили ряд очень специфичных имплантатов. – Шонте сделала многозначительную паузу. – Это был не силикон.

– Дай угадаю, – сухо проговорила Мифани. – Примочки Правщиков? – Шонте мрачно кивнула. – Черт, – вздохнула Мифани. – Вам собаки помогли их обнаружить?

– Нет, – ответила Шонте. – У нас пока нет собак.

– Что, правда?

– Да, мы проследили за ней потому, что она из Бельгии, – объяснила Шонте.

– Интересно, – слабо проговорила Мифани. – Не знаю, получится ли у нас такое здесь. Так ей что, просто сорвало башню в аэропорту?

– Ну, есть версия, что она могла испугаться трех альбиносов, которые шли за ней, – ответила слон. – Но они вели себя довольно сдержанно. Серьезно, она просто взорвалась безо всяких провокаций.

– Да, это внушает тревогу.

– Весьма. И как только нам сообщили, мы со слоном Моралес договорились, чтобы приехать сюда.

«И это случилось два часа назад, – восхищенно подумала Мифани. – Лучше мне, наверное, не спрашивать».

– Правщики представляют реальную опасность для обеих наших стран, – продолжила Шонте. – Появление одного из них – уже достаточная причина для беспокойства, но двое в столь короткий промежуток… это еще более тревожно.

– Субъект жив? – спросила Мифани.

– Да, хотя задержать ее оказалось непросто, – мрачно ответила Шонте. – Ей удалось убить в аэропорту тринадцать человек.

– Не гражданских?

– Четверых гражданских и девять пешек.

– О боже. Мне очень жаль, – проговорила Мифани. – И это предали огласке?

– Когда что-то подобное происходит в аэропорту, это невозможно скрыть. Нам удалось сохранить в тайне только самые странные обстоятельства. Хорошо хоть никто из наших пешек не применил свои способности на публике.

– Тогда как… – начала Мифани.

– Снайперы, – коротко ответила Шонте.

– Правда? Наш-то парень оказался в бронежилете.

– А мы стреляли не пулями.

– А-а. Прошу, прими мои глубочайшие соболезнования, от меня и от всех Шахов, по поводу этой трагедии.

Шонте кивнула.

– Вашим коням в течение часа придет официальное сообщение, но мы хотели прибыть сюда, чтобы непременно провести совещание.

– Верно. Прости, но ты сказала, что субъект еще жив. Вы уже начали допрос?

– Здесь нам не повезло. Мы заперли ее у себя в Неваде, но она ввела себя в состояние вроде комы и мы пока не знаем, как ее разбудить.

– У одной нашей пешки получилось разбудить Ван Сьока, – сообщила Мифани, вспоминая осторожные манипуляции доктора Криспа. – Я уверена, мы могли бы как-то договориться на этот счет. Доктор Крисп у нас главный по извлечению информации. Он читает по руке и гадает по внутренностям, так что может узнать все о человеке изнутри и снаружи. Сейчас он по локти копается в нашем Правщике, но из живого наверняка сможет добыть больше, чем из мертвого.

– А если не сможет, у нас есть женщина, которая очень неплохо работает с мертвыми, – сказала Шонте. – И не хочу показаться грубой, но разве доктор Крисп не убил последний субъект во время допроса?

Мифани немного помолчала.

– Нет, доктор Крисп не убивал Ван Сьока. Его убили Правщики. – И выложила все, что тот ей рассказал.

– Господи! – воскликнула Шонте. – Значит, женщина, которая у нас под арестом… ей могут приказать себя уничтожить?

– Для этого даже не нужен приказ, – ответила Мифани. – Они могут ее уничтожить сами.

– Еще хуже, – проговорила Шонте. – Я позвоню и спрошу, можно ли как-то проверить, проходит ли там какой-либо сигнал.

– Хорошая мысль. Только не расстраивайся, если ничего не получится. Мы-то держали Ван Сьока на пятом этаже под землей. Я попрошу доктора Криспа с ними поговорить, может, он что-то придумает.

Следующие несколько мгновений две женщины не обращали друг на друга внимание, когда Шонте делала срочный звонок по мобильному, а Мифани объясняла ситуацию Ингрид. Затем, раздав указания, они снова повернулись друг к другу.

– Обед? – предложила Мифани.

– С удовольствием, – ответила Шонте.

Дорогая ты!

Я нахожу поиски – даже если ищу того, кто хочет меня убить, – довольно умиротворяющим занятием. Как-никак иметь дело с большими объемами информации – это и есть моя работа. Бо́льшая часть информации доступна посредством нашей корпоративной компьютерной системы. Это закрытая сеть, поэтому ни один компьютер, содержащий какие-либо упоминания о Шахах, к Всемирной Паутине не подключен. Электронные письма между отделами проходят по нашим собственным спутникам, поэтому вероятность, что какой-нибудь назойливый подросток из Америки с запасом лишнего свободного времени взломает нашу систему, – исключена. Никаких кроссоверов у нас нет, и если ты думаешь, что устроить подобное слишком дорого, то ты просто ничего в этом не смыслишь.

Как бы то ни было, я могу утащить к себе на компьютер бо́льшую часть всей информации, и должность ладьи дает мне право доступа практически ко всему. Вот я и просматриваю файлы за файлами. Время от времени мне становится нужно что-то, чего в компьютеры не вносилось. Если материал имеется в Ладейной, я спускаюсь в архив, это весьма симпатичная часть здания. Темно-зеленые ковры, большие дубовые шкафы, тихие сотрудники – мне там нравится. Люблю выискивать информацию, бродить от полки к полке, минуя стеклянные колпаки, содержащие почтенных мертвых существ, и, проходя, наконец, сквозь металлическую дверь, попадать в хранилища.

В хранилищах полно коридоров, причем некоторые – тайные. Высокие шкафы с блестящими деревянными ящиками. Папки, скрепленные восковыми печатями. Ящики с аккуратными стопками бумаг. И я прохожу мимо этих комнат, надеваю пальто и выхожу в прохладную камеру, где тяжелые стальные шкафы хранят все сведения в деталях.

В деталях есть все.

Некоторых вещей, однако, не найти ни в сети, ни в Ладейной, и если они есть в каком-нибудь из других наших лондонских зданий, я иду туда в выходной и копаюсь в стопках бумаг во Флигеле или Верхнем доме. Если записи хранятся еще дальше, то я их заказываю и вскоре у меня на столе появляются потрепанные папки, упакованные в полиэтиленовую пленку и заставленные всякими печатями. Я люблю смотреть, откуда они прибывают. Бат, Стерлинг, Оркнейские острова, Мэн, Манчестер, Портсмут, Эдинбург, Уитби, Эксетер. Мы – повсюду.

И сейчас я просматриваю финансовые отчеты длиной не в сотни, а в тысячи страниц. Старые финансовые методы и системы Шахов были до ужаса запутанными, да и новые договоренности крайне сложны – как и следовало ожидать от квазинезависимой гигантской правительственной структуры, ведущей секретную деятельность по всему миру. Цифры мелькают перед глазами – номера счетов, номера транзакций, коды сотрудников, номера разрешений, номера назначений. Я помочила ноги в фондах для взяток, посомневалась в чистоте доверительных фондов, позадавала узкие вопросы о дискреционных фондах.

Почему я копаюсь в этих финансовых бумагах? Да потому что за годы своей деятельности я обнаружила, что даже в этом тайном мире сил, мистики и сокрытых чудес все как правило сводится к деньгам. Еще я думаю, не связано ли то, что я со своими способностями к числам сочетаю доступ к записям Шахов, с тем, что кто-то в Правлении скоро попытается меня убить. Наверное, кто-то боится, что я раскрою его финансовые злодеяния.

Что, как оказалось, я, похоже, уже сделала. Ничего такого крупного, но судя по всему финансовое положение сэра Генри и Гештальта несколько… неординарны. Может быть, это просто следствие того, что оба они ведут весьма специфическую жизнь. Сэр Генри, наслаждающийся благом увеличенной продолжительности жизни, работал под парой разных имен и личностей, и здесь возникают некоторые вопросы – деньги-то списаны. Гештальт тем временем получает зарплату за четверых, но не очень ясно, за скольких он платит налоги.

Дело в том, что во всем этом нет конкретики. Доподлинно мне не известно, совершил ли кто-то из них мошенничество. Чтобы подтвердить подобное деяние, нужно прошерстить их финансы, а на это у меня нет времени. Однако того, что я уже нашла, будет достаточно, чтобы инициировать масштабное расследование. Вот почему это служит частью моего плана шантажа на случай непредвиденных обстоятельств.

Но не думаю, что финансовые нарушения кого-либо из них могли бы оправдать мое убийство. Должно быть что-то еще, что приведет к этому предательству. Поэтому каждый вечер, каждое утро, каждую поездку на машине, каждый обеденный перерыв (в редкие дни, когда он у меня случается), когда я не копаюсь в данных о персонале Правления, я просматриваю финансовые отчеты. Конечно, активы Шахов огромны и многообразны и всего я сосчитать не могу, зато, будучи действующей ладьей, я заказала двойной аудит основных хранилищ. При этом, чтобы исключить всякое покрывательство, назначила проводить его двум соперничающим отделам. Тем временем финансовую часть крупнейших проектов я пересматриваю лично. Они довольно сложные, поэтому в них легко проводить всяческие финансовые махинации.

А изучать их – черт голову сломит.

Прямо сейчас я погрязла в ежегодном финансировании Имения и могу точно сказать: денег туда выделяется ну очень много. Но так и должно быть. Каждый, кто выпускается оттуда в свои девятнадцать, обладает подготовкой, равносильной той, что дает хороший университет и суровая военная служба, и вдобавок к этому он получает как можно более полное умение управлять своим даром. Бюджет должен предусматривать содержание объектов лучшей государственной школы страны, оборудования для диагностики и испытания широкого спектра сверхчеловеческих способностей, жилья для учащихся – генетически нестабильных людей, зарплату для самых квалифицированных и самых прогрессивных учителей в мире, а также для охраны, следящей за тем, чтобы все хранилось в секрете. Не говоря уже о курсах психотерапии для всех нуждающихся.

Я рассказываю это тебе потому, что после многих недель въедливого изучения прохождения денежных средств я нашла еще одно нарушение. И на этот раз достаточно крупное, чтобы оправдать мое убийство.

И как только приму аспирин, я собираюсь его расследовать.

Твоя страдающая от головной боли

– Что ж, здесь будет получше домашнего сэндвича, который я принесла себе на работу, – заметила Мифани после того, как их отвезли в самый престижный ресторан в Сити и посадили в солнечный бассейн.

– Шонте – интересное имя. Оно сокращенное от чего-то?

– Насколько я знаю, нет, – ответила американка. – А твое сокращенное?

– Мифани? От чего оно может быть сокращенным?

– Да бог его знает. Имена бывают такие странные. Особенно выдуманные.

– А твое выдуманное? – спросила Мифани с любопытством.

– Нет, – ответила Шонте.

– Тогда что это за имя такое?

– Ну, Шонте пришло из французского, – ответила американка, принимая бокал вина у угодливого официанта.

– А что насчет Петоски? На польку ты не похожа.

– На языке чиппева это значит «восходящее солнце». Но ничего, моя фамилия всех путает.

– Ты по крайней мере можешь быть более-менее уверена, что правильно ее произносишь.

– Ага, а Мифани из какого языка пришло? Это что-то шотландское?

– Валлийское.

– Правда? Я ничего не знаю по-валлийски, – непринужденно сказала Шонте.

– Нет, я тоже.

– А родители тебе ничего не рассказывали о твоем происхождении? – отвлеченно спросила американка, снова подманивая к себе официанта. – Мои постоянно рассказывают мне всякие культурные и этнические традиции. Вообще мы лучше возьмем целую бутылку. – Последнее она сказала официанту, который сегодня уже явно наработал на чаевые.

– Я своих родителей толком не знаю, – ответила Мифани, аккуратно поправляя солнечные очки.

Терраса этого ресторана была единственным местом в Лондоне, где можно было отобедать на таком солнце. Воздух здесь был прохладный, но работали весьма изысканного вида обогреватели. Обычно, чтобы получить здесь столик, требовалось быть кем-то известным, но Ингрид каким-то образом удалось установить прекрасные отношения со всеми рестораторами в Сити. Когда Мифани и Шонте сюда пришли – одна с кредиткой, которая выглядела так, будто сделана из настоящего золота, а вторая похожая на нубийскую богиню, – их быстро посадили на удобное место, прямо перед шумной группой кинозвезд, которые, судя по всему, ждали официанта уже минут десять.

– Ты не знала своих родителей? – повторила Шонте.

– Нет, меня забрали у них, когда мне было девять, – проговорила Мифани, дерзнув попробовать вина.

– Боже, я и забыла. Тогда ведь ты сюда и попала, верно? – спросила Шонте в ужасе.

– Угу, – подтвердила Мифани.

– Знаешь ли, не хочу показаться грубой, – осторожно начала Шонте, – но у меня как-то в голове не укладывается, что вы забираете детей у их родителей.

– Такова традиция, – ответила Мифани, останавливая выбор на блюде с длинным, подробным описанием в меню. Раз уж она собиралась израсходовать солидную сумму со счета Шахов, то ей хотелось, чтобы шеф-повару пришлось потрудиться. – Люди вроде нас считаются собственностью народа.

– Ну, у нас в Штатах была похожая традиция. Люди были собственностью. Но потом случилась небольшая войнушка, и традиция закончилась.

– Конечно, – проговорила Мифани.

В этот момент появился официант и принял у них заказы – это заняло больше времени, чем обычно, потому что и Мифани, и Шонте решили прочитать вслух все описания блюд целиком.

– Так значит, родителей ты не помнишь? – спросила Шонте, как только официант проковылял прочь, нагруженный их кулинарными характеристиками.

– Нет, совсем, – проговорила Мифани, ничуть не соврав.

– И тебя это не беспокоит? – спросила Шонте.

– Не особенно, – ответила Мифани, пожимая плечами. Она немного задумалась, что по этому поводу чувствовала Томас. – А ты как оказалась в Кроатоане?

– Я рано прошла испытание. В Штатах есть целая программа, очень продуманная. Ведь у нас обнаруживают так мало одаренных, что нельзя упускать любые возможности. В общем, мои родители оказались во Флинте, Мичиган. Бывала там? – вдруг спросила она.

– Вроде слышала, – ответила Мифани. – Это не там в прошлом году видели единорога?

– Не-а, это был Ист-Лансинг, – небрежно сказала Шонте. – В общем, когда я была маленькой, родителям со мной туго приходилось, особенно учитывая, что в семье было трое детей.

– Нас, кажется, тоже было трое, – вспомнила Мифани.

– Да ну? И какой ты была – старшей, младшей?

– Точно помню, что была средним ребенком, – ответила она.

– А я была старшей, – сказала Шонте. – Хотя мы и не голодали, особого достатка тоже не чувствовали. И тут родители вдруг получают вполне себе официальное письмо.

– Из правительства?

– Нет, из какой-то очень дорогой школы-интерната в Нью-Гэмпшире, которая предлагала бесплатное проживание, обучение и питание.

– Ну, неплохо, – сказала Мифани. – Хвала небесам за добропорядочность сверхъестественного департамента американского правительства. – Она словно использовала беззлобный сарказм в качестве тупого инструмента. – Но чем эта система этичнее нашей?

– Тем, что у моих родителей был выбор. У твоих, насколько я поняла, не было.

– Да, хотя и у нашего подхода есть определенные преимущества. Или у вас есть еще какие-то льготы?

– Я ездила домой на каникулы, – ответила Шонте.

– Ну да, здесь ты меня уделала, – признала Мифани.

Еда оказалась восхитительной. После десерта они обсудили тонкости организационных мер безопасности своих стран, а потом их повезли обратно в Ладейную.

– Ладья Томас, – проговорил водитель, – похоже, протестующие решили установить баррикаду перед входом на парковку. Наша охрана сейчас пытается ее отодвинуть, но это может занять некоторое время.

– Тогда просто высади нас перед входом, – сказала Мифани, натягивая перчатки. – Спасибо, Мартин.

Выбравшись из машины, две женщины брезгливо оглядели протестующих.

– А вы не думали натравить на них полицию? – спросила Шонте.

– Мне кажется, это только привлечет сюда прессу, – ответила Мифани, приметив на другой стороне улицы девушку, которая показалась ей знакомой.

– Может, можно обвинить их в участии в какой-нибудь бандитской войне?

– Это Лондон, а не Лос-Анджелес, – сказала Мифани. – К тому же это финансовый район.

Их разговор оборвался, когда знакомая на вид девушка перешла улицу и приблизилась к ним.

– Прошу прощения, – проговорила та. – Простите, что прерываю.

– Да? – спросила Мифани.

«И вправду кажется знакомой. Она из Шахов?»

– Это… вы Мивваньи Томас?

– Вроде того, – проговорила Мифани. – Простите, мы знакомы?

– Меня зовут Бронвин. – Девушка посмотрела на нее неуверенно, точно ожидала какой-то реакции. – Бронвин Томас. Я ваша сестра.

17

Они пристально смотрели друг на друга – назвавшаяся сестрой Бронвин выжидающе, а Мифани – совершенно ошеломленно. Даже то, как Гештальт душил доктора Криспа, не поразило ее так сильно, как это открытие. Она смотрела на девушку и узнавала в ее лице собственные черты, пусть и гораздо более миловидные – даже восхитительные, чем уж там, это нужно признать. Еще она была выше ростом, и у нее были длинные светлые волосы с модно акцентированными прядями.

«Вот почему она показалась знакомой», – подумала Мифани, не в силах оправиться.

Она заметила, как ахнула Шонте, но все звуки в мире сейчас, казалось, были приглушены. Осталась только одна Бронвин, и Мифани чувствовала с ней связь, будто они были с ней близки. Будто эта девушка идеально вписалась в ее жизнь, заполнив в ней дыру, как раз имевшую форму сестры.

«Что же это? Это вообще возможно? – думала она, глядя в глаза точь-в-точь как у нее. – Это действительно моя сестра? Так, нужно что-то сказать, уже минута прошла».

– Боже мой, – выдавила она, но больше ничего придумать не смогла. – Привет.

Она поколебалась, а потом протянула руку. Девушка, назвавшаяся Бронвин, немного встрепенулась, но затем, улыбнувшись, робко ее пожала.

– Должно быть, это колоссальный шок, – сказала Бронвин. – Я же возникла из ниоткуда.

– Просто это самое поразительное, что со мной когда-либо случалось, – объяснила Мифани. – Самое поразительное… – Она осеклась, все еще пристально глядя на Бронвин и сжимая ее руку.

– Я Шонте. Мы с Мифани вместе работаем, – представилась Шонте, делая шаг вперед. – Она, кажется, немного в шоке.

– Привет, – поздоровалась Бронвин.

– Знаешь, мне ужасно жаль вас прерывать, – продолжила Шонте, – но у нас сейчас есть очень важное дело. Оно просто не может ждать.

«Разве у нас есть какое-то дело?» – слабо подумала Мифани.

– Бронвин, оставь мне свои контакты. Адрес и прочее, – сказала она. – А я оставлю тебе свои, и мы встретимся.

Она неохотно отпустила руку Бронвин и опустила взгляд.

«У нее такие же руки, как у меня, – подумала она смутно. – Боже, я даже перчатку не сняла, когда мы пожимали руки!»

Она поморщилась.

– Заходи ко мне домой, познакомимся поближе, – торопливо проговорила она. Но еще пока слова слетали с ее губ, она понимала, сколько осложнений это вызовет.

Они обменялись данными и договорились встретиться вечером. Мифани сказала, что позвонит ей позже и они назначат точное время. После неловкого прощания Шонте увела ее в Ладейную.

– Да-а, – проговорила Шонте, как только они очутились в лифте, – вот это было неожиданно.

– Ага. – Мифани шмыгнула носом. Шонте дала ей салфетку. – Когда мы пожимали руки, я была в перчатках, – беспокойно вспомнила Мифани. – Я была так ошарашена, что даже об этом не подумала.

– И слава богу! – воскликнула Шонте. – Ух, если бы она попыталась поцеловаться или пойти на контакт «кожа к коже», я бы ей прямо там на улице стукнула по черепу.

– Что?

– Ты серьезно? Какая-то девка подходит к тебе на улице, и ты не знаешь, кто она такая! Черт, да она могла работать на Правщиков!

– Я знаю, что у меня есть сестра, а эта девушка выглядит прямо как я – ну, точнее, местами, – поправилась Мифани, вспомнив ее длинные ноги.

– Ой, пожалуйста, не надо, ты же сама знаешь, на что способны Правщики, – сказала Шонте. – Конечно, она правда на тебя довольно похожа, но мы же сейчас боремся с людьми, которые прекрасно разбираются в пластической хирургии и чудно́м биологическом оружии. Черт, да ей и прикасаться к тебе не нужно – если бы она на тебя хоть попыталась дыхнуть, я бы уже вмешалась.

– Шонте, – сказала Мифани, – если бы эта девушка хотела меня убить, ей бы не понадобилось оружие Правщиков. У того чувака в мини-гостинице был пистолет. – При этой мысли ее уколола тревога.

– Точно! – воскликнула Шонте. – Ей повезло, что она не превратилась в безголовый труп прямо на улице.

– Да, это вызвало бы кое-какие проблемы, – согласилась Мифани. – Но насчет этой девицы ты права. Я о ней ничего не знаю. Стоит ее проверить, прежде чем впускать к себе домой. Нужны будут все дела по Бронвин Томас, с фотографиями, биографией, историей перемещений, местом жительства. Настоящая Бронвин Томас сейчас может находиться где-нибудь в Австралии…

– Ты в порядке? – спросила Шонте. – Я помогу тебе с проверкой. С этим мы справимся.

– Да, просто… хотелось бы, чтобы это была настоящая она и это не вызвало бы проблем. Было бы здорово иметь сестру.

– Возможно, она и правда твоя сестра, – сказала Шонте. – Мы все проверим, и если все сойдется, то уже сегодня вечером вы будете вместе что-нибудь распивать. Только в этом случае у тебя появится куча других проблем.

– Например?

– Например, когда тебе придется рассказать, где ты все это время пропадала.

Мифани сидела на диване у себя дома, поставив босые ноги на скамеечку и запрокинув голову назад. Несмотря на полный стакан бренди в руке и безмятежного Вольфганга на коленях, ей было не по себе – все думала о перспективе визита Бронвин.

Вторую половину дня они с Шонте провели за бурной проверкой всех возможных данных. Мифани решительно не хотела, чтобы кто-либо – даже Ингрид – знал, что она ищет сведения о родной сестре. В этом случае ей стали бы задавать вопросы, и Шахи, возможно, запретили бы им видеться. А если эта Бронвин действительно была ее сестрой, то Мифани просто обязана была узнать ее получше.

Если же нет – ну, что ж, надо было что-то предпринять.

Поэтому Мифани приказала Ингрид отменить все ее послеобеденные встречи, которые были в расписании, и заперлась с Шонте у себя в кабинете. Там они постарались выяснить все, что могли, о Бронвин Лауре Томас. Должность ладьи давала практически безграничный доступ к информации обо всех гражданах, а сосредоточенность ее предшественницы на расследованиях и приготовлениях позволяла проводить их почти полностью из кабинета.

Бронвин Лаура Томас не жила в Австралии. Она жила в Лондоне, в квартире неподалеку от Мраморной арки. Ее зачислили в Лондонский университет искусств. Судимостей не имела. Страну никогда не покидала, в Бельгии не была. Интернетом пользовалась обыденно – даже удручающе обыденно. Никакой электронной переписки с бельгийцами или кем-нибудь подозрительным. Проверять каждого, с кем она переписывалась последние полгода, времени не было, но случайная выборка ничего подозрительного не показала. Номер мобильного был тот же, что она дала Мифани.

Девушка на найденных фотографиях была той же, с кем они разговаривали.

– Ну, вроде как все нормально, – заключила Шонте. – Может, и впрямь она.

– Да, думаю, это она, – сказала Мифани. – Правда так кажется.

– Так что будешь делать?

Мифани сидела и кусала губу. С тех пор как она начала эту новую жизнь, мало что приносило ей подлинное удовольствие. Счет в банке. Блюдо, которое она съела за ужином с леди Фарриер. Спонтанная дружба с Шонте. Перспектива познакомиться – и вообще иметь – сестру казалась чудесной. Она устала быть сиротой. Хотелось быть с родными. Или хотя бы иметь больше, чем одну подругу.

– Я ей позвоню, – решила Мифани и потянулась к телефону.

– Подожди, – сказала Шонте. – Не звони на мобильный, позвони ей домой.

– Она не давала мне домашний, – заметила Мифани, но до нее тут же дошел смысл совета. – Ладно, хорошо.

Она набрала домашний номер – трубку взяла Бронвин Томас, которая уже ждала ее звонка. Они немного поболтали и договорились, что Мифани пришлет за Бронвин машину. Пришлет через пять минут. Вэл, домработница, с которой она наконец увиделась, пришла в восторг, узнав, что сейчас приедет сестра Мифани.

– Вы же знаете, я всегда за вас переживала, мисс Томас, – проговорила она с сильным северным акцентом. – Вы слишком замкнуты в себе. Это нехорошо для молодой женщины – целый день работать, а потом засыпать на диване. Я очень рада, что к вам приедет сестра. Может, хоть она заставит вас одуматься. – И Вэл настояла на том, чтобы приготовить им огромный поднос с едой. – Вы давно не виделись?

– Много лет, – ответила Мифани осторожно.

– Лет! Это же совсем кошмар! И так типично для вас, карьеристок. Получаете работу и просто забываете обо всем остальном. Вы знаете, что я сейчас вообще в первый раз слышу о ваших родных?

Познакомившись с Вэл, Мифани поняла, что Томас наняла ее по двум причинам. Во-первых, ей хотелось кем-то в своей жизни командовать, а во-вторых – Вэл была великолепной кухаркой и домработницей. Боясь обидеть ее, Мифани смиренно согласилась на все, что предложила Вэл. Даже на бренди.

– Обычно я не приветствую выпивку, – сказала Вэл. – Но я еще никогда не видела, чтобы вы так сильно нервничали. – Вэл наполнила стакан Мифани и сказала ей сесть и расслабиться. – Я впущу вашу сестру, а сама поеду домой.

Но к бренди Мифани не притронулась, а просто сидела и гладила шерстку Вольфганга. Она пыталась одновременно оставаться начеку и расслабить ноющие мышцы. Чертовы туфли, которые она была вынуждена носить, чтобы соответствовать своей роли ладьи, ужасно натирали ей ноги. Она так сосредоточенно разглядывала потолок, что не услышала ни звонка, ни как Вэл открыла входную дверь, а потом и не заметила, что Бронвин вошла в комнату.

– Мифани? – позвала Бронвин робко.

Мифани встрепенулась и растерянно осмотрелась вокруг.

– Привет! Заходи. Я бы встала, но у меня тут Вольфганг, а он не любит, когда его тревожат, – объяснила она, беспомощно указывая на кролика, дремавшего с вполне довольным видом. Бронвин просияла и подошла погладить зверька.

– Какой милый! – воскликнула девушка. – Сколько ему уже?

– Ой, даже не знаю, – честно призналась Мифани. – Хочешь взять? – Бронвин подсела к ней на диван, и она осторожно передала Вольфганга. – Так вот, – с волнением проговорила Мифани.

– Так вот.

– Я о тебе ничего не знаю, – сказала Мифани, – и когда я проснулась сегодня утром, ничего подобного я и ожидать не могла. Как же тебе удалось меня найти?

– Это было нелегко, – призналась Бронвин. – Я сидела в кафе в Сити, лазила в инете, и знаешь, как бывает, когда вбиваешь в поиск саму себя? Я так сделала, а потом, чисто из любопытства, набрала твое имя. Хотелось посмотреть, что из этого выйдет.

«Так вот что это был за таинственный гуглер, – мелькнуло в голове у Мифани. – Значит, одно дело уже можно закрывать».

– Никаких результатов я не получила, кроме какой-то девицы из Новой Зеландии, которая вяжет и валяет шерстяные груши и продает их в интернете. Но мне стало любопытно, где же ты, и я стала искать дальше. Я искала свидетельство о смерти – знаешь же, они есть в открытых источниках, – но ничего не нашлось.

– Я этого не знала, – призналась Мифани.

«Наверняка Шахи удалили бы оттуда подобную информацию».

– О, да, есть. Так что я поняла, что ты жива, а у меня есть друг, который работает в налоговой. Сначала он не хотел мне помогать, но потом все-таки выяснил, что есть такая Мифани Элис Томас, и она живет здесь. Ты единственная Мифани Элис Томас во всей Великобритании.

«Ну конечно, – подумала Мифани. – Смерть и налоги. От них никуда не спрячешься».

– Это впечатляет, – сказала она вслух.

– Я всегда умела искать то, что хотела, – скромно заявила Бронвин.

«О, это нас объединяет, – подумала Мифани, – только тебе не перепал дар заставлять людей накладывать себе в штаны. Тебе следует благодарить генетику за то, что она так склонна к случайностям».

– Но я еще не была уверена, что это ты. Я пришла по этому адресу, попыталась набраться смелости, чтобы подняться и позвонить в ворота. Но потом увидела тебя – ты оказалась так похожа на маму. Так что я проследила за тобой до того здания в Сити. Зашла внутрь, но в указателе тебя не было. Знаю, это смахивает на преследование, – продолжила Бронвин, – но я стала слоняться у здания. Думала, если ты не выйдешь через передний вход, я просто вернусь сюда и попробую все-таки позвонить в ворота. А потом ты оказалась там, прямо через улицу от меня.

Она тряхнула головой в изумлении, и Мифани поняла, что Бронвин раздумывает, как бы теперь расспросить ее обо всем. И решила ее опередить.

– Бронвин, тебе же двадцать пять, правильно?

– Да, мне было всего три, когда ты… ушла. Поэтому я совсем тебя не запомнила, – виновато добавила она.

«Я тоже!» – отметила про себя Мифани, тем временем думая, что бы еще сказать. Получилась неловкая пауза, а потом Бронвин наконец удалось перевести тему простейшей начальной фразой:

– Мне очень нравится твой дом. Давно здесь живешь?

– Ну-у… пару лет, – проговорила Мифани неуверенно. Проведя бо́льшую часть дня за поиском информации о Бронвин, она не успела приготовить убедительную историю для себя. – Меня повысили, и я купила этот дом. А потом очень долго занималась ремонтом.

– Очень мило. Так чем ты занимаешься?

– Работаю на госслужбе, – ответила Мифани. – Специалист по внутренним делам. – Она увидела, как затухает любопытство в глазах Бронвин, чего она и добивалась. – Делаю всякую административную работу. Много сверхурочных, мало социальной жизни, но мне нравится. – И она поняла, что это была правда. Ей нравилось не просто командовать, хотя получалось у нее хорошо. Ей нравилось все в целом.

– Ладно, но я должна спросить, – сказала Бронвин. – Что случилось? Джонатан сказал мне, что у нас была сестра, и у нас были твои фотографии, но мама с папой о тебе никогда не говорили. Я все это время думала, что ты умерла или вроде того.

– Джонатан – это наш брат, да? – спросила Мифани нерешительно. Ей следовало быть осторожной, но в то же время ее разбирало любопытство.

– А ты не помнишь? – удивилась Бронвин.

– Не слишком, – ответила Мифани. – Я была маленькой, когда уехала, а потом столько всего случилось.

– Чего именно?

– Ну, это сложно. Что твой… наш… папа тебе рассказал? Или наша мама? – спросила Мифани, опасаясь сказать что-то противоречащее уже имеющимся историям.

– Ничего они не рассказали. Когда мы с Джонатаном пытались о тебе расспросить, они просто отказывались отвечать. Особенно папа – он сказал, чтобы мы больше никогда об этом не спрашивали. Сказал, что тебя больше нет и нам нужно постараться забыть тебя и жить своей жизнью. – Говоря это, она смотрела строго на Вольфганга, и Мифани показалось, что в их семье, похоже, на эту тему велись горячие споры. Крики, тишина и обиды. Детей отправляли спать без ужина. Мифани почувствовала себя виноватой.

– У меня были проблемы со здоровьем, – заявила она. – И очень серьезные – шансы на то, что я выживу, были очень малы. – Бронвин озабоченно посмотрела на нее. – Сейчас-то со мной все хорошо, – заверила Мифани, – но тогда была на грани. Бо́льшую часть времени я находилась под лекарствами, вся не в себе, или в закрытых палатах. – Она сочиняла на ходу. – Поэтому вы и не могли ко мне приходить, – продолжила Мифани. – Наши родители знали, что я умираю, и не могли меня видеть. Поэтому им, наверное, было легче просто обо мне не думать.

– Что с тобой было? – робко спросила Бронвин.

– Это сложно, очень редкая штука, – ответила Мифани смутно. – Но не беспокойся, генетически это не передается. Но я не хотела бы говорить об этом.

– Так тебе потом стало лучше?

– Года четыре назад придумали систему лечения, которая позволила моему организму функционировать. Но все равно нужно было еще восстановиться. Я годами была на препаратах, и у меня развилась довольно серьезная зависимость от них, – объяснила Мифани, сама слегка удивившись, как легко ей давалась эта ложь.

– Вот ужас! – воскликнула Бронвин. – А ты никогда не думала попробовать связаться с нами? – Было видно, что она не хотела обидеть Мифани, но при этом испытывала некоторую боль. Бронвин было непонятно, почему ее сестра не попыталась сразу же разыскать семью.

– У меня тогда все так быстро происходило, – продолжила Мифани. – Под этими препаратами я жила будто в тумане. Мне помогли найти жилье, работу. Я так привыкла сосредотачиваться исключительно на одном, что, казалось, не могла думать ни о чем, кроме работы и избавления от зависимости. Я до сих пор с трудом вхожу в реальный мир. Постоянно нервничаю. – Она пристально посмотрела на Бронвин, не желая ее расстраивать. – И о вас я помню очень смутно. Как будто все это было во сне.

Бронвин, потрясенная, кивнула. Ведь выяснилось, что ее сестра боролась с зависимостью от препаратов и агорафобией.

– Не знаю, что сказать, – выдавила Бронвин. – Надо обдумать. Тебе, наверное, было очень тяжело.

– О да, – признала Мифани, слегка пожимая плечами. – Что было, то было, но я рада тому, как все сложилось.

– Ага, – согласилась Бронвин, глядя на свои руки, которыми гладила Вольфганга.

– Ты в порядке? – спросила Мифани с сомнением.

– Да, просто это впечатляло бы, даже если бы мне об этом рассказывала какая-нибудь приятельница, а ты ведь моя сестра, – проговорила Бронвин, по-прежнему не поднимая взгляда. Она глубоко вздохнула. – У меня ощущение, как будто я должна и так об этом все знать, как будто это часть нашего прошлого, а наша семья просто так тебя отпустила. Ты, наверное, думаешь, что нам было все равно. – Она посмотрела на Мифани, и та увидела у нее в глазах слезы. – Понимаю, у тебя нет причин чувствовать что-либо ко мне, но я хочу, чтобы ты знала, что пусть я тебя и не помню, а ты, может быть, не помнишь меня, я все равно рада, что тебя нашла. И я правда хочу, чтобы ты стала мне настоящей сестрой.

Мифани ощущала своим сердцем то же самое.

– И я хочу, – сказала она.

Затем подалась вперед, и они с Бронвин обняли друг друга, рыдая и в то же время смеясь. Когда девушка оказалась в ее объятиях, Мифани почувствовала, как в ней разгорается ее сила, как если бы кто-то плеснул бензина в огонь. Она также ощущала генетическую связь с Бронвин, – ощущала, насколько совпадают, до определенной степени, их коды. Мифани осторожно отстранилась, внимательно посмотрела на Бронвин с расстояния вытянутой руки, а потом, еще раз рассмеявшись, вновь приникла к ней.

«До этого все, что у меня есть, было частью жизни Томас, – подумала Мифани. – Досталось мне по наследству. Но это – в той же степени мое, в какой могло быть ее. Эта девушка приходится сестрой этому телу, а оно столько же мое, сколько Томас».

И с этой мыслью она наконец облегченно почувствовала, что стала сама собой.

– А сейчас, – продолжила Мифани, когда они успокоились и вытерли слезы. – Расскажи мне о себе все. И о нашей семье.

– О боже. Мне… жаль об этом сообщать, но наши родители умерли, – печально проговорила Бронвин.

Сюрприза в этом не было: Мифани уже об этом читала. Но сейчас, когда об этом сообщила сестра, она почувствовала, как ее охватил шок. Теперь эта новость показалась ей более реальной, более ощутимой. Это были не просто родители тела, которое ей досталось, – это были ее родители. Она почувствовала укол сожаления, почувствовала, как это отразилось на ее лице.

– Они погибли восемь лет назад в автокатастрофе, – продолжила сестра. – Пьяный водитель. Я тогда переехала в Лондон и стала жить с Джонатаном. Он работает в банке, ему сейчас тридцать три. Когда мама с папой погибли, он стал моим официальным опекуном. Это было нелегко – новая школа и все остальное. Я ее еле закончила. Потом пару лет слонялась там и сям, работала на всяких грязных работенках. Потом Джонатан сказал, что я уже должна была со всем смириться, так что теперь я учусь. У нас, Томасов, получается лучше, когда у нас есть своя миссия. Но это ты, наверное, уже и сама поняла. – Они улыбнулись друг другу, и Мифани испытала очень странное ощущение. Видеть собственные черты на лице другого человека – это почему-то производило успокаивающее действие.

– Мы верили, что ты жива, – призналась Бронвин тихонько. – Мы с Джонатаном просмотрели все их бумаги и нашли кое-какие документы.

«Господи, неужели я только что выдала такую блестящую ложь, чтобы меня сразу же разоблачили? – подумала Мифани в ужасе. – Что же они там нашли?»

– Это были финансовые бумаги. Мама с папой получали регулярные платежи. Джонатан проверил их у себя на работе и выяснил, что они поступали от правительства. Из какого-то непонятного департамента. Мы пытались найти по ним тебя, но погрязли в бюрократии. И мы понятия не имели, ни где ты находишься, ни что вообще происходило. Получилось так, что проще было тоже об этом не думать. Однако деньги продолжали приходить. Им оплачивается мое обучение в университете, – призналась Бронвин смущенно.

«Компенсация от Шахов, – подумала Мифани. – Интересно, во сколько я им обходилась».

– А на кого ты учишься? – спросила она.

– На модельера, – ответила Бронвин.

– Ух ты, здорово! Можешь, и меня чему-нибудь научишь, – сказала Мифани. – Я в моде вообще ничего не понимаю.

– Что? Да ты посмотри на свой костюм!

Мифани оглядела себя.

– Да ну?

Это был не такой костюм, который кричал бы: «Посмотри на меня!» Напротив, он предпочел бы, чтобы на него не смотрели вообще.

– Ну, он очень хорошего качества, – объяснила Бронвин, оценивающе указывая на ткань. – И стоит больше, чем я заработала бы официанткой за три месяца.

– Да, просто обычно я рассчитываю так, что если покупаю наряд за запредельную сумму, то люди будут снисходительно относиться к тому, что на мне он плохо сидит, – заявила Мифани.

Они просидели допоздна, и Мифани узнала множество фактов о жизни сестры. Она до сих пор жила с Джонатаном. К Мифани она не взяла его только потому, что тот уехал в командировку в Японию на несколько недель. Бронвин хотела быть дизайнером, но сомневалась, есть ли у нее к этому талант и удастся ли потом найти работу. С тех пор, как переехала в Лондон, она завела лишь считаных друзей; парня у нее не было.

– Уж я-то понимаю, как это бывает, – сказала Мифани. – У меня парня вообще никогда не было.

«И даже времени подумать его завести», – подумала она удрученно.

Объяснение отсутствия социальной жизни, приведенное в письме Томас, было коротким, чуть печальным и неуклюжим. Как и сама она в представлении Мифани. Весь этот аспект ее жизни наводил на определенные размышления. В ящике прикроватного столика она нашла некий прибор на батарейках, но воспользоваться им что-то опасалась.

«Он в принципе мой. И использовался только на моем теле. Правда, не мной. Да-а, об этой стороне потери памяти обычно не говорят».

Проведя Бронвин в гостевую спальню, Мифани спустилась обратно в гостиную и допила бренди. Наклонившись, взяла Вольфганга и положила его в клетку на ночь. Затем приподняла подушку на своей стороне дивана, достала оттуда пистолет и заперла его в ящике стола.

18

Дорогая ты!

В общем, я откопала кое-что серьезное. Знаешь, ФБР неспроста нанимает бухгалтеров и компьютерных гениев. Причина всегда кроется в деньгах. А электронная революция доставила массу хлопот всем склонным к противоправным действиям. Раньше можно было просто захапать горсть дублонов и тратить их по своему усмотрению. Отследить эти дублоны власти уже не могли. Сейчас же след остается всегда. Особенно если имеешь дело с крупными суммами. Я еще не упоминала об этой иррегулярности? Да, в общем, здесь денег оказалось много. И я выяснила, куда их перенаправили.

Отслеживать пропавшие деньги было даже весело, особенно по сравнению с просмотром всех тех записей о переводах с корпоративных кредиток. Та еще была нудятина. Да, сериала «C.S.I.: Судебная бухгалтерия» не существует не просто так. Зато я теперь знаю Шахов очень, очень хорошо, изнутри и снаружи. И знаю, куда делись пропавшие деньги.

На фоне общего бюджета организации сумма, исчезавшая со счетов на протяжении нескольких лет, выглядит не столь уж внушительной, но ее было достаточно, чтобы купить здоровенный участок в южном Уэльсе, отгрохать несколько зданий и создать небольшую армию супердетей.

Короче: существует второе Имение.

Может быть, тебя это не так сильно удивляет, но я была поражена не меньше, чем если бы узнала, что существует вторая королевская семья, которая прячется в этом захолустье рядом со вторым Имением. Вот насколько это было серьезно. Первое Имение – это, по сути, сердце Шахов. Наши агенты считаются лучшими в мире не из-за паранормальных способностей – хотя те, конечно, дают им преимущество. Они лучшие потому, что с ранних лет проходят системное обучение. Вот почему Шахи остаются такими могущественными, а кошмары так и сидят под кроватями и не рискуют оттуда высовываться. А тут оказывается, что есть еще одно Имение, и кто бы им ни управлял, он обладает чрезвычайно опасным оружием.

Мне никак в это не верилось, и я заставила себя туда съездить. У меня были выходные, и я могла либо устроить себе короткий отпуск в Уэльсе, либо остаться дома и шерстить документы. Так что в пятницу вечером я погрузила вещи в машину, посадила Вольфганга в переноску, села за руль и поехала.

Вообще я люблю водить. Одно из преимуществ моей работы состоит в том, что не нужно беспокоиться о штрафах за превышение скорости, а еще у меня достаточно денег, чтобы позволить себе хорошую шуструю машинку с приличной стереосистемой. Мы неслись по дороге, и я пела громко, под стать нашей скорости, – но не так быстро, чтобы Вольфганг не смог бы подняться и не упасть.

Ах, Уэльс! Земля моих предков! Наших предков! Ты же частично валлийка, ты это знала? Я имею в виду, наша семья уехала из Уэльса несколько поколений назад, и хотя у нас наверняка где-то там есть родственники, не припоминаю, чтобы мы с ними встречались.

С тех пор как я узнала, что в ближайшем будущем один из моих соотечественников попытается меня убить, у меня немного разыгралась паранойя. И если честно, это кажется мне вполне оправданным. Поэтому я предпочла не останавливаться в мини-отеле и заночевала под открытым небом в спальном мешке.

Я не спала так несколько лет – со времен обучения в дикой местности в Имении. Боже, как я ненавидела те занятия! И мало того, что ненавидела всю свою группу, так мне не становилось легче и от того, что делить палатку приходилось с Эмми – девочкой, которая выпускала изо рта насекомых. Однако в этот раз ночевка под открытым небом показалась мне очень умиротворяющей. Сжавшись в своем новом спальном мешке, я смотрела на звезды и слушала, как Вольфганг шуршит в своей переноске. Луны в ту ночь не было, и я находилась в зловещей валлийской глуши, так что небо не засвечивалось. Надо мной сияли лишь пятьсот миллионов звезд.

На следующий день я поехала в глубь Уэльса, в какую-то маленькую деревушку, где стала очень осторожно расспрашивать местных. Поначалу мне было боязно заговаривать с незнакомцами. Я беспокоилась, что они поправят произношение моего имени. Имя ведь редкое, мало ли как оно читается по-валлийски? К тому же я всерьез опасалась, что мне станут выговаривать за то, что сую нос в чужие дела, но на деле все оказалось довольно легко. Как выяснилось, обычные люди только рады рассказать о своих жизнях, а пожилые дамы в парикмахерских – и вовсе кладезь информации.

По сведениям жителей деревни, тайное имение – это некая военная база, где занимаются особо секретными делами. По крайней мере, так я их поняла. Ведь они все говорили с сильным акцентом. Но приятно, что меня хотя бы удачно подстригли.

В деревню никто из Имения не ездит. По утрам по главной улице проезжают грузовики, полные припасов, но их водители никогда не останавливаются, чтобы купить сигарет. Само Имение расположено в небольшой долине с крутыми стенками. Туда ведет только одна дорога, и проходит она через лес, который рос, наверное, еще до римлян. Я заметила несколько малолеток, которые ошивались возле паба в надежде раздобыть выпивку, и расспросила их. Забавно: плохиши из моего детства проявляли бунтарство, пытаясь улизнуть с секретной военной базы, а эти – всеми путями старались туда попасть.

По информации Даррена, Люси, Рикки и Мэйзи: «Там есть место, где забор проходит над оврагом, и под ним можно пролезть. Можно засесть под деревом с пивком и биноклем и просто смотреть шоу. А оно, конечно, поражает».

Секретность этого имения, вероятно, подразумевалась из-за странных объектов, что видели в небе над ним. В ночи проносятся некие формы, облака отражают яркий свет, а по полям бродят люди, выполняющие необычные гимнастические упражнения. Для скучающих подростков деревушки это было все равно что жить по соседству с аэробатической командой и «Цирком дю Солей». Все как дома.

Так, давай поясню. Имение есть только одно. Это не тот случай, когда нужно раскладывать яйца по разным корзинам, – здесь главное сохранить свои ценности в безопасности. А речь идет обо всем генетическом потенциале Британских островов, огромном ресурсе сил и богатств. Собрав их всех вместе, мы гарантируем себе, что они сработаются. Пешки так хороши в своих делах именно потому, что получают одно и то же образование в одном и том же месте.

Как-то раз я смотрела документалку о пистолетах. Что меня реально поразило, это как все изменилось в момент, когда их части стали заменяемыми. Можно было взять ударник из одного пистолета и вставить в другой – и он бы работал. То есть пистолеты более не были уникальными и их стало легко чинить. То же и с пешками. Большинство из них, несмотря на гигантское многообразие сверхъестественных способностей, можно без проблем включать в новые и новые команды.

Как ни иронично это звучит, в Правление обычно попадают те, кто не годится для другой работы. Никто из нас не относится к стандартным Шахам. Мы странные даже среди необычных.

Как бы то ни было, секретное имение требовало дальнейшего расследования, а доверять кому-либо я больше не могла, поэтому решила выяснить все сама. Ребята пояснили мне, что охрана периодически выезжает на своих «мегакрутых квадроциклах с фарами», но их легко заметить загодя и спрятаться. Меры безопасности этой школы меня, конечно, не впечатлили. В настоящем Имении, если спрятаться в лесу – от охраны не защитишься. И если уж на то пошло, там и старинной деревушки поблизости не было. Тем не менее объект финансировался (уж я-то знала), а главной его защитой служила его секретность.

В общем, в ту ночь я надела свой костюм для тайных проникновений. Весь черный и с балаклавой, под которой я потела, как золотая рыбка в котелке. Но самое главное – перчатки. Я прорезала в них дыры, чтобы открыты были только самые кончики пальцев.

Войдя в лес, я оцепенела от страха. Накануне ночью мне было так спокойно. Сейчас же каждый шорох приводил меня в ужас. При полном отсутствии какого-либо света мне мерещилось, будто из чащи выбирается какой-то огромный зверь с зари времен и утаскивает меня в свою укромную лощину. Не то чтобы у меня было настолько богатое воображение – просто я знаю, что там может скрываться. Но слава богу, посреди леса тянулся овраг, вдоль которого я могла идти – иначе мгновенно бы заблудилась. Я шла и не сводила с него глаз, так что вскоре буквально врезалась в забор. К счастью, нашему маленькому хозяйству не хватило средств на колючую проволоку, не то я бы наверняка там и осталась.

Когда я пролазила под забором, у меня колотилось сердце, но это оказалось не так трудно, как я ожидала. Помню, в детстве учителя вытаскивали нас из кроватей играть полуночные игры, и я это ненавидела. Я была в неплохой форме, но никак не могла вынести мысли, что люди, с которыми я жила и училась, могут выскочить из темноты и схватить меня. Я терпеть не могла тот шок, который испытывала, когда они внезапно свисали с дерева или выпрыгивали из кучи листьев и с ликованием приковывали меня к земле. Знаю, они делали это не со зла. Это просто было частью игры. Но все равно меня каждый раз ловили первой. Я просто не могла нападать сама.

За забором деревья были меньше и росли реже. Никаких признаков охраны я не заметила, поэтому стала спокойно пробираться к краю леса. Хотела увидеть, что же за объект здесь находится.

Прежде всего замечу: он был уродлив. Кто бы ни устроил все это, он решил построить здесь первоклассную недвижимость. Но само место было таким красивым и то, что какой-то никчемный архитектор придумал застроить эти поляны блочными строениями, казалось безобразием. Что еще привлекло мое внимание, так это полное отсутствие окон на всех зданиях.

Кроме того, он был довольно мал. Всего три или четыре строения и какие-то жалкие сооружения. Даже крикетного поля не было. С той стороны, откуда я пришла, правда, было еще стрельбище.

Затем я долго прождала у опушки, а когда приблизился один из охранников – вся вжалась в заросли. Тут мне вспомнились годы в Имении и преподаватель, который обучал нас скрытным движениям на открытой местности. Он служил в Особой воздушной службе и облазил все возможные виды местности, которые только известны человеку. Я для него всегда была разочарованием, но он умело скрывал свою неприязнь. А если бы он увидел, как эти охранники проверяли периметр, он бы их выпорол. Может быть, они просто расслабились, довольствуясь своей секретностью. Или, может быть, это место не могло позволить себе лучшего.

Когда охранник ушел, я осторожно рванула поперек поляны к одному из строений. У них не оказалось даже прожекторов! В своем черном костюме я хорошо сливалась с местностью, но наивной не была – знала, что не невидима. На здании работало несколько фиксированных камер безопасности, но даже я их все обнаружила с легкостью.

Проскользнув между камерами, я прижалась к стене возле какого-то куста. Присев за ним, хорошенько скрылась из виду. Там я сделала несколько протяжных глубоких вдохов, постаралась успокоиться. Сердце рвалось наружу, волнение зашкаливало. Мой план действительно работал. Я уже собиралась проверить дверь ближайшего здания, когда услышала звук – и застыла.

Легкий металлический звук, и загорелся огонек – мужчина поджег сигарету не более чем в паре метров от меня!

Ох. Ты. Ж. Мать. Твою.

Даже сейчас, когда я об этом вспоминаю, меня тошнит. Этот парень с пушкой вышел наружу покурить. А я уже чуть было не появилась из-за угла и не наткнулась прямо на него. Меня не трясло. Просто пригвоздило к месту, где я застыла, и от этого то, что произошло дальше, кажется еще более неожиданным.

Я протянула руку за угол, коснулась кончиками пальцев его запястья. Между нами заструилось электричество – и, да, ты знаешь, как это бывает.

Только ты это и знаешь.

Касание было самым легоньким, но я совершила его изнутри и не позволила ему никоим образом меня заметить. А ты знала, что так умеешь? У всех на глазах есть слепые пятна, а я создала еще одно, за которым скрыла себя. Вообще это было не просто слепое пятно. Я полностью вырезала себя из его восприятия. Я могла бы стоять прямо перед ним и кричать, но покуда я сохраняла этот контакт, он бы не знал, что я рядом. Это требовало концентрации, но тем не менее у меня получилось.

Затем я могла бы принудить его войти в здание, но заставить человека, находящегося в сознании, сделать что-то без его ведома было крайне тяжело. А я не хотела, чтобы он заметил что-либо странное. Поэтому мы просто постояли так несколько минут: он курил, а я обливалась потом.

Я использовала возможность хорошенько его изучить. Он был одет в зеленую форму без опознавательных знаков. Впрочем, он носил бирку с фамилией: ГУСТАВСОН. Вскоре он, наконец, выбросил сигарету, повернулся и вошел в дверь. Я осторожно сместила руку с его запястья к загривку и двинулась следом.

Мы шли по длинному и скучному коридору. Дизайнеры интерьера этого имения, очевидно, учились там же, где и архитектор, потому что им вздумалось окрасить шлакобетонные стены краской желчного цвета. Стены тошнотворно блестели под жужжащими люминесцентными лампами, и мне казалось, будто я шагаю по чьей-то хорошо освещенной толстой кишке. Если у тебя вдруг появится свободная минута и захочется себя немного испытать, то попробуй вот что. Найди кого-нибудь выше тебя ростом (это будет нетрудно), коснись пальцами задней части его шеи, а потом старайся следовать, когда он куда-нибудь пойдет. И помни, что прерывать с ним контакт нельзя, а наступать ему на пятки – не лучшая идея. Вот так я, неуклюже семеня на цыпочках, ходила вслед за Густавсоном.

Мы проходили мимо дверных проемов, но людей там, к счастью, не было. Если бы были, мне пришлось бы заставить Гуса их пристрелить и тотчас резко изменить свои планы. Вместо этого Гус зашел в свой кабинет, который являлся чем-то вроде центра безопасности. Там стояло несколько мониторов, и на какое-то ужасное мгновение я встревожилась, что где-нибудь могла сработать сигнализация или я пропустила какую-нибудь камеру. Но все виды, отображавшиеся на мониторах, были в числе тех, что я тщательно избегала. Никакой сигнализации не было слышно. Система безопасности объекта нравилась мне все меньше и меньше. Мой охранник уселся на стул, властно проговорил в рацию: «Все чисто», и принялся без особого интереса пялиться в мониторы. Все это дало мне не так много информации, поэтому я коснулась его разума и ввела его в глубокий сон.

После этого я смогла получше осмотреться вокруг. На мониторах были видны стрельбище, подъездная дорога и вертолетная площадка. Было и несколько видов с камер в помещениях – они-то и интересовали меня больше всего. Там везде горел свет, и создавалось ощущение вопиющего перерасхода электричества, но это, видимо, было необходимо из-за отсутствия окон. Я увидела гараж с какими-то машинами и грузовиками – все скучного коричневого цвета. И просторное помещение, похожее на удручающе дешевое сочетание столовой и спортзала.

Было две раздевалки с душевыми, явно задуманные таким образом, чтобы моющиеся в них не чувствовали никакого уединения. Ни барьеров, ни перегородок – просто ряд душевых головок. А тот факт, что там были развешены камеры, и вовсе бросал меня в дрожь. Это были душевые для учащихся? В Имении-то мне приходилось делить свою только с соседкой по комнате. В том, что подростки лишаются личного пространства, нет ничего хорошего – особенно при том, что среди них есть существенные генетические отличия. Еще и этот спартанский вид помещения: ни плитки, ни краски – голый бетон. Самым заметным «украшением» здесь был ряд крюков вдоль стены. Хорошо хоть мальчики и девочки жили отдельно, если только это не был случай, когда приходилось селить детей с чудны́ми физическими особенностями в одной комнате, а без них – в другой.

Потом я увидела общежитие. Две комнаты, в одной ряд из шести кроватей, в другой – из восьми. Они также были освещены, но их обитатели, похоже, спали довольно безмятежно. Никаких реальных удобств здесь тоже не было. Ни шкафов для одежды, ни занавесок на кроватях, которые предоставили бы им хоть немного свободы. Как в тюрьме. Я благодарила бога, что не попала сюда ребенком.

Это уже давало мне кое-какое представление о данном месте, но нужно было узнать больше. Здесь должны были быть какие-то кабинеты, классы. Судя по всему, наблюдение велось только за учащимися и прилегающей территорией, хотя комплекс включал еще несколько других зданий. Где-то ведь им надо хранить свои записи. На стене висела схематичная карта со светящимися лампочками, которыми, как я поняла, обозначались камеры и датчики сигнализации. Немного сориентировавшись, я поняла, что находилась в месте, которое на карте скромно именовалось администрацией. Остальные здания были подписаны как: жилой модуль, учебный корпус и хозяйственная часть – но самым большим, причем с большим отрывом, был медблок. Поскольку проверять остальные здания у меня не было времени, я вышла прогуляться вокруг администрации. К тому же меня как бюрократа всегда тянуло к канцелярским шкафам.

Дальнейшие исследования открыли мне складские помещения, мини-кухню и, наконец, офисы. Я даже удивилась, когда обнаружила, что при всей примитивности системы наблюдения запереть двери они не забыли. Видимо, опасались, что здесь будут слоняться ученики. Однако запертая дверь не была для меня препятствием, ведь нас основательно учили «изящному искусству взлома и проникновения», как называл это наш преподаватель. Я сняла свои шерстяные перчатки с обрезанными кончиками пальцев и натянула латексные. Отпечатки, сама понимаешь. Немного повозившись с отмычкой, я очутилась в одном из офисов. Компьютеры, кофе-машины, увядающие растения. Я осторожно прикрыла за собой дверь – не хотела, чтобы сюда вошел кто-нибудь из друзей Гуса.

Из каких-то заметок на одном из столов следовало, что вся эта база носит название Лагерь Гай, что, по-моему, звучит так, словно может одновременно относиться и к вооруженным силам, и к сфере отдыха. Как место, куда можно отправить разжиревших римских легионеров в летний отпуск. Шкафы с документами выглядели так, будто обладали величайшим потенциалом для хранения полезной информации. Компьютеры компьютерами, но их замки я так легко, как на дверях, не взломаю. Поэтому я дала поработать пальцам. И обнаружила несколько любопытных фактов, пусть они и касались только финансовых дел и сведений об учениках. Остальная информация, очевидно, хранилась в архиве или каком-то другом офисе.

Самым ранним записям об этом лагере, которые я нашла, было двадцать лет. Я просмотрела финансовые отчеты. Нужно было только найти подтверждение того, что недостающие средства поступали именно сюда. И я его нашла. Достаточно было взглянуть на те чертовы номера счетов (которые я к тому времени выучила наизусть, потому что просматривала записи слишком часто). Также мне было любопытно узнать, на что эти деньги тратились, поскольку ни на какую роскошь здесь не было и намека. Оказалось, значительная часть средств приходилась на плату за обучение и хирургическое оборудование. Не знаю, кого в этом лагере нанимают преподавать, но получают эти люди больше, чем учителя настоящего Имения, а там у нас работают лучшие. Хирурги же зарабатывают и того больше. Я выписала себе несколько имен преподавателей и врачей, а потом глянула на часы.

В запасе оставалось еще полчаса, а потом следовало оттуда выбираться.

Что дальше? Я обратилась к делам учеников. Судя по всему, в этой школе ребят держали дольше, чем в Имении. Они не покидали ее до двадцати трех лет, когда их направляли в какое-то место, которое называлось Альбионом. Вот только выяснить, где этот Альбион мог находиться, мне никак не удавалось. Но где бы он ни находился, людей там явно было немного. Лагерь Гай выпускал всего около пятнадцати человек в год. И это совсем не укладывалось в голове. То есть если сейчас у них было только четырнадцать учеников… Но потом я узнала, сколько здесь умирало. Совсем немало. Причем в большинстве случаев – на занятиях, чаще всего от ножевых ранений.

Что во всем этом действительно вводило в ступор – это что здесь нигде не упоминался никто из Правления. Я представить себе не могла, чтобы подобную операцию можно было провернуть без кураторства кого-нибудь из элиты. Ведь только мы ввосьмером обладаем необходимой для этого властью. Доступом к финансам. Правом приобретения детей. Никто в Шахах больше не имеет полномочий в столь многих сферах. Я листала страницы за страницами, но нигде не находила упоминаний ни о ком из нас. Все доклады предназначались для некоего Основателя, но кем этот Основатель был – не пояснялось.

Меня также заинтересовали нынешние ученики. Кем они были? Как их сюда забрали? Ответы на эти вопросы могли дать мне какие-нибудь наводки и привести к вдохновителю. В углу кабинета я заметила копир и решила рискнуть. Гус должен был проснуться еще нескоро, а если бы я сделала копии первых страниц каждого дела, то получила бы все основные сведения. Я пробралась туда и робко включила устройство. Оно работало с шумом, но все же захватывало бумагу, которую я туда загружала, и выдавало копии. Как только я закончила раскладывать последние дела обратно по ящичкам, кто-то дернул за дверную ручку. Я замерла.

Не паникуй, сказала я себе. Это просто кто-то из дружков Гуса делает обход. Но означало ли это, что он обнаружил Гуса и не смог его разбудить? Или он всего лишь возвращался в командный центр и проверял по пути двери? Никакой сигнализации я не слышала. Все эти мысли быстро промелькнули у меня в мозгу, а потом я услышала звук ключа, поворачивающегося в замке.

Мои мысли захватил совершенный страх, и они принудили мое тело сделать три быстрых шага и спрятаться за дверью. Та распахнулась, и в помещение вошел охранник. Он бегло огляделся вокруг. Это был не Гус – я знала это и заранее, но все равно почувствовала облегчение. Этот был выше и моложе. Пистолета в руке он не держал – и это тоже придало мне немного уверенности. И только он повернулся уходить, как загудел копир. Он резко развернулся и потянулся к пистолету, но я сорвала с руки перчатку и прикоснулась к нему.

Я заглушила его голос.

Я обездвижила его тело.

Я наполнила чувством его нутро.

Он так и не увидел меня – я просто перегрузила его систему. Он упал на колени, дернулся и затих. Я никого так не поражала с самых ранних лет в Имении, еще до того, как научилась контролировать свои силы. Он был полностью оглушен. Он не шелохнулся бы, даже если бы в помещении сейчас заиграл Лондонский симфонический оркестр. И даже если бы перед ним стали танцевать канкан, он бы об этом и не узнал.

А потом я совсем повалила его с ног. Он согнулся и растянулся на полу, а я, опустившись на колени, прикрыла глаза. Теперь он мог проснуться не раньше чем через час с ужасной головной болью. И испачканными штанами. И главное – никаких доказательств моего прихода и ухода. По крайней мере, не считая этого ублюдка, лежащего на полу. Потом он, может быть, объяснил бы это каким-нибудь приступом. Я поспешила выключить копир, предварительно снова надев перчатки, а потом вышла. Рискнув заглянуть в офис, нашла там Гуса, развалившегося в кресле – в той же позе, как я его оставила. Тогда я на секунду остановилась, а потом вошла к нему. Я посчитала, что это покажется подозрительным, если двоих охранников найдут лежащими без сознания по неизвестной причине.

Аккуратно прикоснувшись пальцами к вискам Гуса, я с помощью своей силы пробудила его. Он со вздохом распахнул глаза, но информацию его мозг еще не воспринимал. Он уже не был в том трансе, куда я его ввела, – просто в обычном сонном состоянии, таком легком, что мог выйти из него, даже не заметив, что был в отключке. Я тихо шмыгнула прочь из помещения.

Выбраться оттуда было так же легко, как и забраться. Когда я наконец залезла в машину, Вольфганг странно посмотрел на меня, но я была слишком занята тем, чтобы вывезти нас подальше к чертям, и не могла уделить ему внимание. И только когда мы проехали семьдесят миль и я съехала на обочину, чтобы сходить в туалет, – только тогда я осознала, что ухмыляюсь, как чокнутая, и напеваю про себя увертюру «1812 год».

Сколько пищи для размышлений!

С любовью,

19

Мифани нерешительно постучала в дверь гостевой комнаты, осторожно держа две чашки чая. Накануне вечером они с Бронвин договорились, что поскольку они обе достаточно напились и засиделись допоздна, сестра останется у нее ночевать.

– Бронвин? – Из-за двери донеслись звуки чрезвычайно тяжелого пробуждения и страдания от похмелья. – Я принесла чай. – Она услышала что-то невнятное, что разобрала, как «входите», и вошла. Сестра терялась в толстых покрывалах на большой кровати, но масса светлых волос помогла Мифани определить ее местонахождение.

Она осторожно села на край кровати. Рядом возникла рука и бережно приняла чай. Наконец, Бронвин удалось заставить себя сесть и обхватить чашку руками.

– Вкусный, – проговорила она.

– Это Вэл приготовила, – призналась Мифани.

– Кто такая Вэл?

– Моя домработница.

– У тебя есть домработница? – изумилась Бронвин.

– Она еще и готовит, – сказала Мифани. – У меня был выбор: либо нанять ее, либо умереть от голода в ужасном беспорядке.

– Сейчас же еще дикая рань, – заметила Бронвин с осуждением.

– Знаю, но мне надо уходить на работу и я хотела попрощаться, – Мифани сделала паузу, отхлебнула чая. – А у тебя какие сегодня планы?

– В десять у меня занятия, – мрачно ответила Бронвин. – Так что мне нужно домой переодеться и забрать конспекты и всякие вещи. А потом в школу. А тебе?

– Помнишь мою подругу Шонте? Я встречаюсь с ней утром, а потом весь день буду ковыряться в бумажках. Вечером, наверное, будет официальный ужин с начальством моего ведомства – будем обсуждать какие-то новые совместные проекты с американцами. Скукотища. Но без этого никак. – Она вздохнула. – Вэл там печет вафли, вот я и подумала, что мы можем позавтракать, а потом я вызову машину и водитель отвезет тебя домой.

– Поверить не могу, что у тебя есть водитель, – изумилась Бронвин. – Ты, наверное, реально шаришь в том, чем занимаешься.

– Ну да, настоящий гений бумажной работы, – ответила Мифани небрежно. – Но мне правда хотелось бы проводить с тобой побольше времени. В смысле, раз уж мы нашли друг друга… – Она неловко осеклась. – Наверное, это довольно неожиданно так заявлять, что хочу, чтобы мы были семьей. Но хотя бы друзьями? – Она смущенно посмотрела на сестру.

– Обязательно. Жду не дождусь, когда ты познакомишься с Джонатаном! Я напишу ему имейл. А через две недели он возвращается. Или может, ты хочешь написать ему сама? – спросила Бронвин.

– Боже, я и не знаю, как написать что-то подобное, – проговорила Мифани бессильно. – Наверное, лучше уж ты. – Бронвин кивнула. – А сейчас, если мы не спустимся, Вэл меня убьет.

– Доброе утро, ладья Томас.

– Доброе утро, слон Петоски, – поздоровалась Мифани с Шонте, когда вошла в приемную своего кабинета. – А вы рано. Надеюсь, Ингрид угостила вас кофе с печеньем?

– Да, ладья Томас, – подтвердила Ингрид немного обозленно. Ингрид была известна тем, что приходит в Ладейную раньше всех сотрудников, но в этот день Мифани слышала от водителя, что Шонте прибыла даже раньше нее.

– Наш офис прислал новый отчет по той девице из Правщиков, – сообщила Шонте. – А мини-бар у меня в гостинице таинственным образом опустел.

– Не иначе как неведомые силы, лежащие за пределами людского понимания, постарались? – спросила Мифани, пролистывая бумаги в своем лотке для входящих документов. Это был вопрос того толка, способность задавать который приобретаешь автоматически, как только начинаешь работать в Шахах.

– Нет, я сама, – призналась Шонте, ничуть не смутившись.

– А, понятно. Ингрид, какие у нас новости за сегодня?

– Инциденты в Бате и Эксетере, – зачитала Ингрид из своего списка. – Городские группы высланы туда, как только это произошло, и сейчас они все улаживают. Группа на «Слоне и замке» рассчитывает представить окончательные результаты сегодня после обеда. И еще все Правление собирается с представителями Кроатоана вечером.

– На ужин? – спросила Мифани.

– Да, именно, – подтвердила Ингрид. – Повара Верхнего дома уже за работой.

– Превосходно. Что ж, в таком случае, слон Петоски, вы зайдете? – спросила Мифани, скрывая улыбку.

– Конечно, спасибо, ладья Томас, с удовольствием, – отозвалась Шонте, подмигнув.

Как только они закрыли за собой дверь, Мифани разразилась смехом.

– Господи, зачем ты явилась сюда в такую рань, Шонте? Кроме того, чтобы побесить моего секретаря?

– Скучно стало, – небрежно ответила Шонте. – Слон Моралес еще спит, а по телику в номере смотреть нечего. Ты говорила, что всегда приходишь рано, а мне хотелось услышать, как все прошло с твоей сестрой.

– Ладно, давай поднимемся в мое жилище, – предложила Мифани, открывая портрет.

– У тебя что, есть собственная квартира? – изумилась Шонте.

– Ну, только мне приходится делить ее с Призраком пошлого прошлого, – предупредила Мифани.

– Так значит, с Правщиками она никак не связана? – спросила Шонте после того, как Мифани описала предыдущий вечер в подробностях, с которыми, по мнению мужчин, женщины обычно пересказывают свои свидания. – Лицо у нее точно настоящее?

– Единственное врачебное вмешательство, которое у нее было, это когда ей удалили зубы мудрости, – сказала Мифани. – Когда мы обнялись, я узнала о ней все изнутри и снаружи. Она моя сестра – я практически считала всю ее ДНК. Мы соединились, как магниты.

– Так у нее есть способности наподобие твоих? – спросила Шонте, изогнув бровь.

– Нет, она совершенно нормальная. Ни необычных примочек, ни сверхъестественных способностей нет.

– Что ж, это хорошо. Ты, наверное, в восторге.

– О да, – призналась Мифани, – но и нервничаю тоже. А вдруг они с братом решат, что я им не нравлюсь?

– Куда они денутся! – ответила Шонте. – Это один из плюсов обладания семьей.

Они сидели, развалившись на каком-то предмете интерьера из кожи, проволоки и хрома, и просматривали отчеты из Штатов. Поскольку доктор Крисп в Америку еще не прилетел, они содержали в основном физические характеристики агента Правщиков и подробности ее прибытия в Лос-Анджелес.

– Так ты собираешься встретиться с братом? – спросила Шонте, лениво отбросив дело и соскользнув со своего стула на медвежью шкуру, в которой уже проглядывали тревожные проплешины. Мифани на нее ни за что бы не улеглась: она-то знала, кому прежде принадлежало это жилище.

– Да, и это будет бесконечно тяжелее. Бронвин было три, когда я ушла. Но Джонатану было одиннадцать, и, думаю, мы с ним наверняка были близки. Сейчас даже не представляю, что ему скажу, – призналась Мифани. – Я мало что помню из своей жизни до Шахов. А ты что думаешь?

– Можешь сказать ему, что годы, проведенные под препаратами, затуманили твою память, – предложила Шонте. – Или что когда ты поступила на госслужбу, тебе пришлось пройти тяжелые процедуры промывки мозгов. Или что тебя стукнули крикетной битой и у тебя случилась амнезия.

– О да, – проговорила Мифани. – Амнезия это очень правдоподобно. На это он точно купится. Браво! – Она саркастично захлопала в ладоши, а в следующее мгновение они обе удивленно подняли головы, когда секция стены сдвинулась и открыла за собой хорошо укомплектованный бар с множеством зеркал. – Хах, активируется по хлопку, как я понимаю.

– Вообще знаешь, что во всем этом самое тревожное? – сказала Шонте.

– Что?

– Что ты, похоже, все эти годы неправильно произносила свое имя.

– Ну спасибо, – сухо ответила Мифани. – Тем не менее я не собираюсь менять… – В этот момент моргнул свет, и она изумленно вскинула взгляд. Затрещал телефон, она сняла трубку. – В чем дело, Ингрид?

– Ладья Томас, – послышался голос секретаря. – Простите за беспокойство, но в Бате чрезвычайная ситуация. Происшествие, о котором я упоминала ранее, имеет беспрецедентный характер. У местных проблемы, туда уже отправили группу баргестов, но им нужно, чтобы на месте присутствовала ладья.

– Хорошо-о, – медленно протянула Мифани.

Перспектива отправиться на место реального происшествия не вызывала у нее никакого восторга. Она уже достаточно начиталась отчетов и понимала, что оперативники Шахов довольно часто погибали там от того, что их разрывало на куски. Сотрудникам организации выплачивали превосходные пенсии, но едва ли хоть кто-нибудь до них доживал.

– А разве этим обычно занимается не Гештальт? – спросила она с надеждой.

– Ладья Гештальт сосредоточен на расследовании по делу Правщиков, – напомнила Ингрид.

– У ладьи Гештальта четыре тела. И ни одно не может поехать в Бат?

– Близнецы в северной Шотландии, Роберт в Ирландии, а Элиза в Йорке, – доложила Ингрид.

– Ладно, – проговорила Мифани. – Как я туда доберусь?

– Через несколько минут на крышу подадут вертолет. Вы можете воспользоваться личным лифтом.

– Мне нужны резиновые сапоги или что-то вроде того? Что-то не припоминаю, чтобы занималась подобным раньше, – сказала она.

– Нет, то, в чем вы сейчас, подойдет, – заверила ее Ингрид. – Вы все-таки будете там просто наблюдать.

– Супер, – кисло проговорила Мифани, вставая с дивана. – Ну, если что, звони мне на мобильный.

– Что случилось? – поинтересовалась Шонте.

– Происшествие в Бате, нужно проконтролировать операцию.

– О как интересно. Можно с тобой? – спросила Шонте.

– Почему бы и нет. Поехали! – воскликнула она. Затем они потратили семь минут на то, чтобы найти личный лифт – Мифани объяснила это тем, что раньше никогда им не пользовалась. Оказалось, тот был за дверью, которую Мифани считала стенным шкафом.

Вертолет нетерпеливо шумел на крыше, и человек в фиолетовом придержал для них дверцу. Они удобно расположились в кожаных сиденьях и увидели в окнах, как город плавно ускользает от них прочь, будто огромный альбатрос, заметивший аппетитную сардину. У Мифани зазвонил телефон, и она ответила:

– Томас.

– Ладья Томас, это Ингрид. В Ладейную стала приходить информация о происшествии в Бате. Сейчас сброшу ее вам на телефон.

– Спасибо, – ответила Мифани и, открыв вложение, принялась внимательно читать.

РАСШИФРОВКА ТЕЛЕФОННОГО РАЗГОВОРА ЭКСТРЕННОЙ СЛУЖБЫ ГОРОДА БАТ,

01:35–01:37

ОПЕРАТОР: Экстренная служба.

ЗАЯВИТЕЛЬ: Да, здрасьте. Слушайте, я прошу прощения за поздний звонок, но тут в доме напротив… Сейчас сколько, полвторого ночи? У них в окнах мелькают эти странные фиолетовые огоньки, шторы не завешены, и там какие-то люди – они то ли поют, то ли стонут, и мне, если честно, даже неудобно жаловаться. В смысле, я не могу уснуть, хотя у меня завтра экзамен, а вообще все это как-то странно, понимаете?

О: Да, мы вышлем машину во всем разобраться, только назовите вашу фамилию и адрес дома, на который жалуетесь.

З: Ах да. Эм-м, меня зовут Ровена Лиллиуайт, я живу на Беннетт-стрит, тридцать семь, жалуюсь на жильцов Беннетт-стрит, тридцать четыре.

О: Хорошо, мисс Лиллиуайт, уже высылаю машину.

З: Спасибо вам большое.

(Конец расшифровки)

Мифани задумалась, не говорит ли ей о чем-нибудь упоминание о фиолетовом свете и странном то-ли-пении-то-ли-стонах. Она провела немало времени за чтением папки Томас и записей Шахов, но ничего подобного вспомнить не могла. Она прогнала те пустячные ощущения, которые первыми всплыли в ее сознании. Ощущение хаоса и паники.

Затем тайком взглянула на Шонте, чтобы выяснить, заметила ли та что-нибудь. Шонте сидела на своем месте спокойно, проверяя сообщения на телефоне. Мифани тряхнула головой и сделала глубокий вдох. Это было ей по силам. Она перевела взгляд обратно на свой телефон и пролистала до следующего сообщения, которое начиналось с комментария Ингрид.

Ладья Томас, вот рабочая сводка, которую составил Махеш Поппат, глава группы реагирования в Бате. Она основана на нескольких источниках, но представление о ситуации по ней получить можно.

1:55. Констебли О’Хара и Паркер прибыли на Беннетт-стрит, 34. Постучали, дверь оказалась открытой, вошли внутрь.

1:59. Ровена Лиллиуайт позвонила еще раз, встревоженная криками, которые стали доноситься от соседей. Во время звонка крики прекратились, и она сообщила диспетчеру, что в доме продолжили петь.

2:02. Ричард Дрейк, дежурный экстренной службы, уведомил Александра Джефферсона, шефа полиции Бата, о том, что происходит что-то «странное». Следуя устоявшейся инструкции, Джефферсон связался с нашим офисом в Бате, после чего была мобилизована местная группа.

«Так вот как оно устроено, – поняла Мифани. – Интересно, все ли эти происшествия начинаются с того, что с кем-то случается что-то ужасное?»

Следующая часть сообщения оказалась поспешно напечатанным отчетом Махеша Поппата. Сказать с уверенностью было трудно, но что-то в нем указывало на отчаянное желание не сердить ладью.

«Наверное, он ожидал Гештальта, – подумала она. – Судя по тому, что я видела в последний раз, когда Гештальт пытался разозлиться, это желание, пожалуй, объяснимо».

Поппат описывал предпринятые меры – как перекрыл улицу, оцепил периметр. Использовал очень много ссылок на «стандартную оперативную процедуру», вероятно, желая упредить административное удушение. Все шло как обычно, пока не оказалось, что пешки, которые вошли в дом, не вернулись. По крайней мере, в какой-либо из различимых форм. Затем снова замелькали фиолетовые огоньки, раздались крики, и из одного окна выплеснулась вязкая мясистая жидкость. Теперь эту жидкость анализировали на предмет содержания в ней кого-либо из сотрудников.

К большому удивлению Мифани, это не придало инциденту статус чрезвычайного автоматически. Старая добрая стандартная оперативная процедура требовала отправить еще одну группу пешек, более многочисленную и оснащенную камерами и находящуюся в непрерывной связи по радио. Но камеры ничего не стали показывать, радиосвязь оборвалась, послышались крики, выплеснулась жидкость, продолжилось пение. Теперь Поппат (следуя инструкциям самым тщательным образом, в чем не преминул заверить читателя) связался с Ладейной. На место была выслана спецгруппа баргестов, о чем уведомили ладью Томас.

«И вот я лечу в Бат проследить за поющим домом, пожирающим людей».

Одно слово в сводке привлекло ее внимание, и она открыла фиолетовую папку и пролистала ее, пока не дошла до нужного раздела.

Баргесты

В теории, каждый сотрудник Шахов хорошо разбирается в искусстве «надирания» задниц и может быть эффективным солдатом. Неотъемлемой частью обучения в Имении служат боевые искусства и стрелковая подготовка – они так же важны, как алгебра (в которой я хороша) и музыка (где мне не повезло: мне досталась валторна). Но разумеется, не всем дано быть бойцами. И те ученики, у которых нет заскоков по поводу выяснения отношений, иногда просто оказываются более способными к выполнению каких-нибудь других функций внутри организации.

Тем не менее подавляющее большинство сотрудников Шахов – бойцы, и очень хорошие. Причем я хочу заметить, что средний боец из Шахов ценился бы высоко, если бы служил даже в международном спецназе. Определялись они в юности, так что преподаватели имели уникальную возможность сделать из них воинов. С раннего возраста они проходят такую подготовку, какую получают взрослые солдаты. Изучают множество боевых стилей, овладевают различными видами оружия, приобретают навыки выживания, стратегии и противодействия терроризму. И к тому же – имеют сверхчеловеческие способности. Они готовы к войне с неведомыми чудовищами.

А лучшие из лучших становятся баргестами.

Мое исследование привело к выводу, что баргесты – это те, в кого вырастают Шахи. Элитный отряд сверхъестественных солдат, способных сразиться с худшими из кошмаров. Сегодня среди Шахов нет людей, которые по звонку готовы отложить ручки, взять оружие и выступить во тьму. Когда мы предложили свои услуги Кромвелю, мы были просто бойцами. А за последующие столетия выросли в ту организацию, которой являемся сейчас. Однако баргесты служат воплощением того, кто мы есть. Они не занимаются расследованиями, администрированием или делопроизводством. Они не телохранители. Они не полиция. Они воины.

Всего есть десять действующих групп баргестов: шесть разбросаны по миру, четыре – базируются в Соединенном Королевстве. Шесть международных групп находятся в подчинении коней: две группы в Канаде, одна в Новой Зеландии, две в Индии и одна в Австралии. Четыре британские группы подчиняются ладьям и используются как правило для поддержки в особо тяжелых случаях. Когда где-нибудь в Британии какая-то дрянь выходит из-под контроля и местные не могут это урегулировать – вот тогда-то и зовут баргестов.

Но хотя в теории я и обладаю властью над ними, на самом деле прямое командование ими осуществляет Гештальт, тогда как я не слишком с ними знакома. Раз в три месяца мне все же приходится проводить всякие смотры, когда они выстраиваются в ряд, наряженные в свою убийственную форму. Мы с Гештальтом авторитетно прохаживаемся вдоль них, и это на самом деле дает очень неуютное ощущение. Я же знаю, на что они способны, а сами они, глядя прямо перед собой и сверкая стальными мускулами, буквально источают ощущение своей чрезвычайной способности. Честно говоря, я их даже немного побаиваюсь.

Я уж молчу о том, что каждому в Шахах хорошо известно о моей некомпетентности в любых вопросах ведения боя. У нас небольшой коллектив, а в числе баргестов есть люди, которые знакомы мне еще со времен Имения. И перед ними я не могу не чувствовать себя глупо. Мне никогда не хватало духу остановиться и, присмотревшись к форме баргеста, заявить ему, что та где-нибудь запятнана или помята, а он по той или иной причине не соответствует званию идеального солдата.

Тем не менее я согласовываю их принятие на должность, рассматриваю их дела и забочусь об их обеспечении. Учитывая всю подготовку, что они проходят, и внушительные средства, которые мы на них тратим, думаю, можно с уверенностью полагать, что баргесты умеют справляться с любыми задачами, которые перед ними возникают.

Когда Шонте и Мифани прибыли в аэропорт, их уже ждала машина, так что они сразу поехали по городу вместе с застенчивым водителем в фиолетовой одежде.

– Нужно будет набрать воды, – сказала Шонте, листая путеводитель, валявшийся на сиденье.

– М-м? – переспросила Мифани, уже открывшая в своей папке страницу, посвященную Бату.

Согласно сведениям Томас, этот город некогда был настоящим очагом происшествий, который каждый колдун, буньип, голем, гоблин, пики, пикси, демон, тилацин, горгона, морона, культист, отброс, мумия, румия, морра, сфинкс, минкс, муза, флагеллант, дива, грабитель, ткач, потрошитель, гном, карлик, лилипут, лепрекон, болотник, тотем, лгун, правдун, шляпник, хатифнатт, бесенок, фавн, человек-мотылек, шаман, человекочервь, чернокнижник, морлок, полтергейст, цайтгайст, элементаль, банши, манши, ликантроп, личинтроп, спрайт, уайт, гарпия, силки, келпи, клепто, спектр, мутант, киборг, балрог, тролль, огр, кот в сапогах, пес в шляпе, медиум и тот, кто себя им мнит, сочли своим долгом посетить.

Более того, Томас обнаружила сведения, позволяющие предположить, что именно в Бате были основаны Шахи – в ответ на непрерывный поток странных происшествий. Согласно старинным отчетам, здесь было практически невозможно прогуляться по темной аллее, не наткнувшись на нечто имеющее больше конечностей, чем положено. На протяжении столетий Бат служил крупнейшим источником сверхъестественных агентов в стране. Затем, примерно двадцать два года назад, частота происшествий в городе стала заметно снижаться. Местное отделение, самое большое в Соединенном Королевстве после лондонского, сократилось до того, что стало представлять собой не более чем символическую силу. Теперь это было местом, куда отправляли новых пешек, чтобы те набирались опыта, и где оставались работать лишь наименее способные.

Поэтому нынешнее происшествие получилось исключительно исключительным.

– Нужно будет набрать воды, – повторила Шонте.

– Это что, какая-то американская привычка, которую я пропустила, пока смотрела ситкомы? – рассеянно спросила Мифани. – Или просто странный эвфемизм?

– Нет, это как раз английская привычка, – ответила Шонте. – Когда разберемся с этим инцидентом, выпьем позднего чая, а потом наберем воды. Здесь же есть природные источники, известные с давних времен.

– Звучит прекрасно. А ты прямо настоящий турист.

– Ну, я хочу проникнуться всем английским по полной. Поздний чай, наблюдение за инцидентами, набор воды, посещение «Хэрродс»[15], обсуждение возможных международных заговоров.

Когда автомобиль прибыл по месту назначения, дверь открыл мужчина индийского происхождения, одетый в камуфляжную форму. Вид у него был встревоженный.

– Ладья Томас, как я рад вас снова встретить! Уже сколько лет не виделись!

Он был примерно одного возраста с Мифани. Она немного помолчала, точно пытаясь придумать, как к нему относиться. Ожидая встретить высокомерие, она сначала приняла то выражение холодной решительности, которое было так кстати во время того допроса. Но этот бедолага так нервничал, что стращать его казалось излишним – и может, даже жестоким.

– Махеш, и я рада тебя видеть! – воскликнула она, широко улыбнувшись и принимая его руку, чтобы вылезти из машины. – Сколько же прошло? – спросила она.

– Не думаю, что мы виделись с тех пор, как выпустились из Имения, – ответил Поппат.

– Ах да, Имение. Славные времена, – проговорила Мифани тоном, предполагавшим, что хотя времена и были славными, в качестве темы нынешнего разговора они не годились. Когда из машины выбралась Шонте, Мифани продолжила: – Махеш, это слон Петоски из Кроатоана. Она здесь как наблюдатель. – Это встревожило пешку еще сильнее. – Слон Петоски, это пешка Поппат.

– Пешка Поппат. Очень приятно, – проговорила Шонте. Мифани взглянула на нее с упреком.

– Для меня это честь, мэм, – напряженно выдавил Поппат, отвешивая легкий поклон.

Мифани осмотрелась по сторонам. Они находились на совершенно нормальной с виду улице с рядом аккуратных приличных домов, но при этом здесь царила такая атмосфера неестественного спокойствия, будто сами дома не могли толком поверить в то, что происходит. На каждом конце улицы стояли большие грузовики, блокирующие движение. И всюду расходился чрезвычайно раздражающий звук, отражавшийся у Мифани в лобной доле.

Пение гудело громко, но неровно, сменяясь от почти григорианских хоралов до искаженного йодля, будто кто-то наехал катком на хор швейцарцев.

«Если это продолжается уже всю ночь, то странно, почему остальные соседи не жаловались», – подумала Мифани.

– Так, какая у нас ситуация? – спросила она, когда Поппат повел их к огромному бронированному грузовику.

Грузовик словно состоял из двух больших трейлеров, соединенных «гармошкой». Они залезли на него с одного конца и стали пробираться по узкому проходу. Там с обеих сторон на низких скамьях сидели баргесты, и Мифани с тайным любопытством глянула на них. Солдаты были одеты в серые доспехи, похожие на какой-то тусклый твердый пластик. Все серьезные, они источали то смертоносное уравновешенное спокойствие, какое может исходить разве что из открытого медвежьего капкана. Некоторые держали в руках крупные пушки, у других же не было ничего. Пока Мифани со своими спутниками проходила мимо, баргесты почтительно им кивали.

Они миновали короткую секцию с запертыми сетчатыми дверцами. За некоторыми из них находились стеллажи с огнестрельным оружием, тогда как другие были пусты и, вероятно, играли роль временных клетей для задержания. Затем прошли через медицинский блок, где пешка в халате стерилизовал свои скальпелеподобные ногти. Далее последовала «гармошка», после чего Поппат наконец открыл дверь с табличкой «ПОСТ УПРАВЛЕНИЯ». Там Мифани увидела множество мерцающих мониторов, эргономичные мягкие кресла и яйцеголовых пешек, пялящихся в экраны, стучащих по клавиатуре и одного даже усердно облизывающего монитор.

Поппат крутился вокруг Мифани и Шонте, словно наседка, – желал убедиться, что они расположились удобно и никто из пешек им не мешает. Они поблагодарили его и согласились на кофе, которое им принесли из бортовой кухни, находившейся за еще одной дверью. Мифани не могла не заметить, что пешки метали в них – особенно в нее – косые тревожные взгляды. Будто ожидали, что она укокошит их, если те попытаются нажать на Backspace.

– Ладно, пешка Поппат, – сказала Мифани, когда Шонте тихонько хохотнула. – Пожалуйста, введите нас в курс дела.

Поппат немного смущенно кивнул и обвел рукой многочисленные мониторы.

– Ну, мы можем быть практически уверены, что все члены первых двух групп погибли, – заявил он чуть неровным голосом. Мифани вспомнила, что погибшие были его подчиненными, теми, с кем он общался каждый день. – Согласно стандартной оперативной процедуре…

«Ну вот опять», – подумала Мифани.

– …мы эвакуировали улицу и с помощью местной полиции сохранили все в тайне.

– Как вы это объяснили? – спросила Шонте с любопытством.

– Мы сказали полиции, что члены религиозного культа повредили газопровод и что эту информацию нельзя выносить общественности, – спокойно ответил Поппат. – А соседям сказали, что в асбестовом доме случилась утечка газа.

– Стандартная оперативная процедура, – добавила Мифани.

– Именно, – подтвердил Поппат, как будто успокоившийся, услышав волшебные слова. – Все члены первой группы были оснащены мониторами жизненно важных функций и имели полное снаряжение. Когда они вошли в парадную дверь, Кэсси, руководитель группы, доложила, что изнутри все было покрыто некими комковатыми наростами фиолетового гриба. Группа также подтвердила, что воздух был пригоден для дыхания и не содержал токсинов. А потом мы потеряли связь.

– Она просто оборвалась? – спросила Мифани.

– Будто кто-то перекрыл радиоволны, – вмешалась одна яйцеголовая из-за компьютера, пухлая девица с маленькими пучками листьев вместо волос и бровей. – Но на этот раз такого не случится, – довольно добавила она.

– Да ну? – удивленно и чуть прохладно ответила Мифани.

Она все еще пыталась строить из себя правдоподобную ладью и полагала, что ладье должно быть непривычно, когда ее перебивают.

– Ага, – подтвердила девушка. – Эту группу отправят с камерами, и они будут передавать данные и по беспроводной связи, и по проводам, которые будут разматывать за собой. Также мы оставим кого-нибудь у двери, чтобы она не закрывалась.

– Гениально, – сухо заметила Мифани.

«Хвала небесам, что у нас только самые передовые технологии. Надо будет посмотреть, не получится ли еще выделить бюджет на пару кирпичей, чтобы придерживать дверь».

– Нам нужно отправлять группу уже очень скоро, – сообщил Поппат торопливо. – Лидия, – обратился он к пухлой яйцеголовой, – свяжись с баргестом Фицпатриком, и спроси, готовы ли они.

Пешка за компьютером кивнула, и в листве, покрывавшей ее голову, блеснул свет.

– Лидия – наш специалист по связи, – тихо объяснил Поппат Мифани и Шонте. – Очень квалифицированный кадр.

– Надеюсь, что так и есть, с таким-то подходом, – шепнула Шонте Мифани.

– Пешка Поппат, – позвала Лидия. – Фицпатрик говорит, что баргесты готовы.

– Превосходно. Переключи канал на динамик, пожалуйста.

Вдруг помещение наполнилось приглушенными звуками профессиональных бойцов. Контролируемое дыхание, тихий скрип бронежилета, воздух, проходящий у кого-то сквозь зубы. Затем из динамика раздался звучный голос.

– Баргест Фицпатрик ожидает приказа.

Наступила пауза; Мифани и Шонте завороженно посмотрели на мониторы, где внезапно возникли изображения со всех камер баргестов. Затем до Мифани дошло, что ничего не происходит.

– Ладья Томас, вы старшая по званию, – сказал Поппат, словно извиняясь. – Нужен ваш приказ.

– Ой! Хорошо! – крикнула Мифани, смущенно покраснев и стараясь не замечать фырканья Лидии. – Приступайте к операции.

Свет в трейлере потускнел, залившись красным, как на подводной лодке в боевом режиме. Яйцеголовые напряженно приникли к своим рабочим станциям.

– Вас понял, – донесся голос Фицпатрика. – Баргесты, вперед.

Когда изображения на экранах изменились, переключилось и освещение в трейлере.

Группа пробежала снаружи в направлении дома. Это сбивало с толку – если смотреть на одно и то же с разных перспектив. Мифани зажмурилась, ощутив легкую тошноту. Отхлебнула кофе и нашла его отвратительным. Еще и этот проклятый йодль, которые теперь звучал из динамиков. Она повернулась обратно к экранам и увидела, что группа уже заходила в дом. Как только они открыли дверь, пение стало слышно громче и все в трейлере поморщились.

– Я приглушу, – сказала Лидия.

Звук стал менее пронзительным, но все равно присутствовал раздражающим фоном.

– Ты можешь его проанализировать? – спросила Шонте.

– Он уже передается в лабораторию Ладейной, – ответила Лидия, не отрываясь от экрана. – Они сообщат, как только что-нибудь выяснят.

– Лоза, ты держишь дверь, – услышали они Фицпатрика.

– Есть, сэр.

Когда вся группа очутилась в доме, в командном центре потемнело. В доме никакого света не было – окна были завешены какими-то фиолетовыми простынями. Мифани сощурилась, пытаясь хоть что-нибудь различить.

– Переключаю камеры в режим ночного видения, – предупредил яйцеголовый с сильным акцентом кокни.

Картинка на мониторах позеленела, и прежде смутные очертания вдруг стали резкими. Насколько различала Мифани, перед ними была обычная гостиная, обставленная лампами, мягкими креслами и всем прочим и устланная грязным лохматым ковром.

– Что видишь, Фицпатрик? – спросил Поппат напряженно.

– Что-то фиолетовое, под ногами будто резина. Пахнет, как… что скажешь, Тёрнер?

– Как грибы, – подсказал пешка сиплым голосом. – Похоже на Aspergillus fumigatus[16], а с какой-то примесью, которую я не узнаю. Но это не синтетика.

– Кто такой этот Тёрнер? – шепнула Мифани Поппату.

Один из яйцеголовых быстро что-то настучал на клавиатуре, и на мониторе всплыло личное дело Тёрнера. Мифани невольно глянула на графу «Преимущества» и увидела, что Тёрнер обладал повышенным обонянием и эйдетической памятью[17].

– Фицпатрик, видишь следы предыдущей группы? – спросил Поппат.

– Нет, сэр, здесь у входа ничего.

– Ладно, проходите дальше, только выдерживайте расстояние. – Поппат повернулся к Мифани и Шонте: – Они распределяются по площади, так чтобы пара караульных всегда находилась в пределах видимости предыдущей пары.

Мифани кивнула. Пожалуй, это было умно́.

Пешки осторожно распределились по первому этажу, расставив караульных у стратегических углов и проемов. Провода, которые они разматывали, блестели на фоне покрывавшего все вокруг гриба. Остальные помещения производили то же впечатление – будто все, что было здесь живого, спешно затянуло толстым слоем плесени. На кухонном столе стояла даже ваза с цветами, и каждый лепесток покрывала комковатая фиолетовая корка.

– Сэр, здесь нет следов ни предыдущих групп, ни кого-либо еще, – сообщил Фицпатрик.

Мифани подумала о том, как поющий фон, должно быть, раздражал нервы пешек. Хотя Лидия его приглушила в трейлере, даже от того, что она слышала теперь, было не по себе.

– Фицпатрик, это ладья Томас. Откуда идет звук?

– Сверху, ладья, – ответил Фицпатрик. – Нам идти туда?

– Первый этаж весь проверили? – спросил Поппат.

– Да, сэр.

– Тогда отзывай всех, кроме тех, кто должен обеспечивать видимость маршрута до входной двери. И проходите дальше.

– Да, сэр.

Пешки поднялись по лестнице, оставив по паре человек у ее основания и у вершины.

Лидия прочистила горло.

– Ладейная обнаружила перемену в пении; они анализируют и проводят сравнения, – сказала она, все так же не отрываясь от монитора перед собой.

– Я ничего не заметила, – шепнула Мифани Шонте. – А ты?

Американка покачала головой. Группа пешек подошла к первой двери – та была приоткрыта. Как только Фицпатрик стал наклоняться, чтобы толкнуть ее своей винтовкой, одновременно произошло несколько событий.

Монитор, показывавший пешку у входной двери, вспыхнул, и ее затянуло внутрь.

Остальные изображения также быстро сместились, когда пешки обернулись на крик Лозы. Затем целая волна вещества поднялась с пола и залепила камеры.

Последовала недолгая суматоха с криками и выстрелами.

Входная дверь захлопнулась, отрезав кабели, которые принесли с собой пешки.

«Твою ж мать, – подумала Мифани в ужасе. – Мать твою ж за ногу».

Воцарилось ошеломленное молчание, Мифани сделала глубокий вдох.

«Ты ладья, так что сохраняй спокойствие».

– Есть идеи? – спросила она, обращаясь ко всем, чувствуя, как бешено колотится ее сердце.

В доме раздались крики, а в следующее мгновение оборвалась беспроводная связь. Яйцеголовые пешки неистово запечатали, зализали мониторы и затараторили в гарнитуры и мобильные. Было очевидно, что никто не знал, что случилось и что делать, так что Мифани спокойно откинулась на спинку и стала ждать от них ответов. Некоторые бросали на нее тревожные взгляды через плечо, но она притворялась, что не замечает этого.

– Есть мысли, слон Петоски? – тихо спросила она у Шонте, сплетая пальцы, чтобы не дрожали.

– Э-э, ну, такого я точно никогда не видела, – ответила Шонте с легким восхищением. – У нас подобные инциденты очень редки.

– Да, думаю, это и для нас довольно нетипично, – сказала Мифани донельзя обыденным тоном.

– Так что вы будете делать? – спросила Шонте.

– О, я не сомневаюсь, пешка Поппат будет следовать своей любимой стандартной оперативной процедуре, – ответила она, бросая взгляд на пешку, который действительно очень суетился и явно был занят поиском решений. – Не хочу его донимать. И так тяжело, наверное, разбираться с нештатной ситуацией на глазах у шефа. Не хватало еще, чтобы шеф требовал себя развлечь.

Но Поппат сам спешил к ней.

– Ладья Томас, стандартная оперативная процедура предписывает, чтобы мы сейчас уничтожили дом либо взрывчаткой, либо кольцом… – Возбужденный крик с другого конца командного центра резко оборвал его.

– Они живы! – крикнул один из технопешек.

Все замерли и всмотрелись в мониторы, на которые он вывел жизненные показатели членов группы. Мифани вспомнила, что уже видела их, когда Поппат рассказывал, что у каждого баргеста под броней имеется продвинутое контрольное оборудование.

– Все живы? – сосредоточенно спросила Мифани.

«Это хорошо или плохо?»

– Да, мэм, – ответил техник. – Все баргесты. Согласно индикаторам, их организмы не были поражены, однако они довольно возбуждены – учащенный пульс и так далее. Но вреда им не нанесено.

– Как досадно, – заметил пешка Поппат.

– Досадно? – переспросила Мифани.

– Ну да, – подтвердил пешка Поппат. – Ведь нам все равно придется уничтожить место… – Он осекся. Мифани повернулась к технопешке.

– Они… двигаются? – спросила она осторожно.

– Нет, мэм.

«Черт».

– Они в сознании? – спросила она.

– Да, мэм.

«Еще раз черт».

– Ох, – Мифани поджала губы и повернулась к Поппату. – Знаешь, Махеш, я что-то сомневаюсь, что нам следует стирать это здание с лица земли, пока в нем живы наши люди.

– Я это понимаю, ладья Томас, – начал Поппат, – но стандартная оператив…

– Что? – перебила она, вскинув брови.

– Ну, она достаточно ясна, и ладья Гештальт никогда не сомневался…

– Да, достаточно.

Повисло неловкое молчание, которое милосердно, но нерешительно прервала Лидия.

– Ладья Томас, Ладейная прислала обновленный анализ пения.

– Что-нибудь важное? – спросила она.

«Неужели я должна подписать смертный приговор четырнадцати своим людям?»

– Полагаю, вам нужно его послушать, – сказала Лидия.

– Хорошо, – вздохнула Мифани.

Лидия выкрутила ручку какого-то переключателя. Пение стало громче, но какая-то его часть теперь звучала усиленно. И поверх гула был различим сдавленный голос, настойчиво повторявший одно и то же:

– Отправьте ладью… Отправьте ладью… Отправьте ладью… Отправьте ладью…

– Вот так всегда, – горько проговорила Мифани.

20

Дорогая ты!

Шесть девочек. Восемь мальчиков. Именно столько детей сейчас обучается в Лагере Гай, и вместе они представляют собой кучку сорванцов возрастом от одиннадцати до двадцати двух. Скопированные страницы предоставили мне все основные сведения, но содержали только начало раздела об их способностях. Тем не менее у меня сложилось впечатление, что эти ребята не обладали никакими естественными силами, а проходили чрезвычайное количество хирургических вмешательств, направленных на привитие им способностей. И это самое отвратительное, о чем мне когда-либо доводилось слышать.

Все это предприятие совершенно не вяжется с принципами Шахов и, насколько я понимаю, вся его деятельность практически невозможна. Я даже не знаю, как именно они выбирают этих детей. Видишь ли, у учеников, кажется, нет ничего общего. Они поступают из разных частей страны, из семей разных классов и окружений. Я изучала эти семьи, просматривала записи Национальной службы здравоохранения, искала все, что можно, но так и не смогла выяснить причин, почему их забрали из их домов.

Давай будем говорить начистоту. Если хочешь посмотреть на это максимально отстраненно, то становится очевидно: детей, которых можно с легкостью забрать себе, – немало. Сироты. Дети улиц. Черт, да их можно привезти из-за границы. А если учесть, сколько уже просуществовал Лагерь Гай, их, наверное, можно даже нарожать. Но этих детей забирали из семей Великобритании – то есть сотрудники Лагеря Гай сами себе доставляли огромные хлопоты, не имея на то очевидных причин. Ведь подобные задачи даются с немалым трудом даже Шахам, так что я просто этого не понимаю.

Время от времени я откидываюсь на спинку и поражаюсь тому, что вытворяет наша организация. Насколько я помню свою жизнь с родителями, мы были довольно близки. Они были хорошо образованы, сравнительно обеспечены, независимы. И все же дрогнули, когда Уоттлмен и Фарриер сказали им, что меня забирают Шахи. Казалось бы, можно было ожидать, что они станут бороться. Как-то возразят. И даже подадут иск в суд. Или хотя бы сообщат прессе. Когда правительство приходит и забирает твоего ребенка, тебе хочется об этом рассказать. Может быть, заручиться какой-никакой поддержкой. Но семьи сохраняют все в тайне. Почему?

Да, многие учащиеся в Имении ненормальны. Вспомни хотя бы Гештальта. Ты хотела, чтобы такое жило у тебя в доме? Вот родители и чувствуют облегчение, когда этих детей у них уводят. Более того, некоторые даже готовы за это приплатить. Да, в тех семьях, которые не хотели отдавать детей, получается менее красиво, но Шахи занимаются своим делом очень давно и стали в нем очень хороши. Они лгут, угрожают, дают обещания. И закон – на их стороне. Я по сей день точно не знаю, какую именно историю в тот день Уоттлмен и Фарриер рассказали моему отцу. Сама я тогда не слишком их слушала.

Используя все эти инструменты, они могут принудить людей к сотрудничеству или полностью их обмануть. Родителям внушают, что их дети смертельно больны, имеют ужасающие проблемы с психикой, переносят заразу и так далее. В конце концов они понимают, что больше не могут жить со своими детьми и будет лучше, если о них позаботится правительство. В итоге удручающее число семей остается во мнении, что они совершили благо.

Как бы то ни было, я продолжаю разбираться с Лагерем Гай.

С уважением,

21

– Ладья Томас, вам необходимо как минимум дождаться, пока из Ладейной прибудет вторая группа баргестов, – взмолился Поппат.

– Нет, – отрезала Мифани, разглядывая форму, которую ей уже кто-то вручил. Наряд, в котором она пришла утром на работу, был не очень уместен: ей явно не следовало входить в проклятый дом в юбке и на каблуках.

– Но я просто не могу позволить члену Правления заходить на место происшествия без сопровождения, а все местные группы… – Он осекся.

– Все местные группы превращены в жидкость, – закончила за него Мифани. – Я все равно не уверена, что сопровождение будет мне чем-либо полезно. А если у меня есть хоть малейший шанс спасти наших людей, что ж… – она сделала глубокий вдох, – значит, нужно это сделать.

Поппат в отчаянии ухватил ее за руку.

– Мифани, мы оба знаем, что это не ваша задача. Я не могу отпустить вас одну.

– Нет, – раздался твердый голос где-то сзади.

Они обернулись и увидели, что Шонте уже застегивала на себе молнию боевой формы. Скрутив волосы у затылка, она внезапно стала выглядеть куда опаснее.

– Она не пойдет одна. Я пойду с ней.

– Это исключено, – заявила Мифани. – У нас и так могут возникнуть проблемы из-за того, что ты приехала сюда наблюдателем, а представь, какие будут последствия, если слон Кроатоана получит повреждение во время операции Шахов?

– Да, но ты в таком случае тоже, скорее всего, погибнешь, так что это будут не твои проблемы.

– Ну ладно, – сказала Мифани. – Как будто это не доставит мне неудобств.

– Одну я тебя туда не пущу.

– Тебя и не спрашивают, – заявила Мифани раздраженно. – Да если бы и спрашивали, голос же не зовет американского слона, он зовет ладью.

– Да хрен с ним, с тем голосом! – воскликнула Шонте. – Я уверена, ребята, которые туда пошли, все хороши, но я могу сама о себе позаботиться, а тебе нужно, чтобы тебя кто-то прикрыл. – Мифани засомневалась, и Шонте, ощутив преимущество, продолжила давить: – Милая, ты не обижайся, но мы живем в тесном мирке. Новости расходятся повсюду, и наши досье на вас не менее подробны, чем ваши на нас. Так что я знаю, что это – не твоя сильная сторона. Тебе нужна крепкая рука рядом, и эта рука будет моей.

«Может, это и не была сильная сторона Томас, – подумала Мифани, – но у меня-то есть в запасе пара приемов».

И все же ей не хотелось заходить в тот дом в одиночку.

– Хорошо, – уступила она наконец. – Можешь идти.

– Как будто это не было неизбежно, – хмыкнула Шонте, вытягивая чрезмерно огромный пистолет и проверяя его.

– Прошу прощения, но что это, черт возьми, такое? – спросила Мифани.

– Что?

– Да хренова пушка у тебя в руке!

– Это мой пистолет, – невинно заявила Шонте.

– Где же вы его взяли? – спросил Поппат. – У нас в арсенале нет ничего подобного.

– Он был у меня в сумочке.

– В сумочке? – повторила Мифани. – И как тебя в аэропорту с ним пропустили?

– В аэропорту? Милая, мы прибыли в посольство. Почему, по-твоему, слон Моралес так утомилась? Ей пришлось шагнуть между городами.

– О-о, – протянула Мифани, на мгновение ошеломленная чудаковатостью мира, в котором жила.

– А ты какой пистолет возьмешь? – спросила Шонте.

– Я не буду брать пистолет.

– Ты будешь брать пистолет.

– Это что, уже факт, Грязный Гарри? – спросила Мифани, всматриваясь в оружие Шонте.

– Милая, я могу пробить кулаком танк, если захочу, и я все равно беру пистолет.

– Ладно, я возьму. Но не такой, чтобы весил больше меня самой.

Поппат попытался настоять на том, чтобы пойти с ними, но Шонте указала, что с его стороны было бы бессмысленной жестокостью оставить всю ответственность на какого-нибудь несчастного тупицу-заместителя.

– На самом деле, несчастный тупица-заместитель это я, – признался Поппат. – Шеф отделения в Бате, пешка Гоблет, вчера заболел. Грипп.

– Давай, расскажи мне, как тебе не повезло, что это случилось именно сегодня, – отозвалась Шонте.

Американка по-солдатски, с хрустом разминала костяшки пальцев и шею. Мифани же с трудом сгибала руки: жилет, что ей выдали, был хоть и ее размера, но изготовлен из кевлара, кожи и пластмассы, а по ощущениям и вовсе казался высеченным из дерева.

– Знаешь, я уже давненько подобным не занималась, – заметила Шонте.

Они с Мифани уже стояли на пороге дома, техники проводили последние проверки их оборудования.

– Да ну? – Мифани все пыталась выяснить, как Шонте удалось так внезапно достать два ножа и здоровенный пистолет. – И сколько же?

– Полтора года, – призналась Шонте.

– Правда? – удивилась Мифани. – А это что?

– Перцовый баллончик. Может, наденешь пару перчаток?

– Нет. А это что?

– Электрошокер, – сказала Шонте.

– Поразительно. Что ж, думаю, нам пора за работу, – проговорила Мифани с заметным недостатком энтузиазма. И, положив ладонь на дверную ручку, повернула ее, и они вошли внутрь.

– Очаровательно, – сказала она и тут же заметила, что Шонте как-то странно на нее смотрит. – Ну, не считая этого толстого грибкового слоя повсюду. А так-то домик со вкусом. – Шонте смотрела все так же. – Ой, да ну тебя. Видишь какие-нибудь следы баргестов?

– Нет, – ответила Шонте сценическим шепотом. При этом она держала пистолет наготове и настороженно осматривалась вокруг.

– Да что с тобой такое? – шепнула ей Мифани. – Как будто только и ждешь, что тебя сейчас схватят за задницу!

– Если бы это был хотя бы человек, я бы так не переживала, – прошептала Шонте. – А когда на тебя лезет сам интерьер, это меня беспокоит. – И продолжила глядеть по сторонам.

Воздух был горячий и влажный, словно они очутились в легких какой-нибудь гигантской твари из джунглей. Барочные изогнутые формы гриба вздымались от пола и опускались с потолка так, что Мифани и не могла различить, выползла ли эта масса из подвала или стекла с верхних этажей. Местами плесень представляла собой ровное гладкое одеяло, плотно облепившее стены. А местами была зазубренной и комковатой, точно ее налепили, как штукатурку. И еще здесь были толстые деревянистые ветви, вьющиеся сверху и странно висящие в воздухе.

Тут до Мифани дошло:

– Почему мы говорим шепотом?

– Потому что я опасаюсь, что сверхъестественные силы сдерут с меня лицо, – ответила Шонте. – И я не хочу никого потревожить.

– А-а. Ну ладно. – Мифани осмотрелась по сторонам. – Так мне тоже шептаться?

– Не хочешь – не надо, – ответила Шонте раздраженно.

– Да нет, мне нетрудно. Ладно, пойдем наверх? – предложила Мифани. – Это же оттуда идет долбаное пение. Хотя нет, подожди секунду, – спохватилась она, осененная новой идеей.

Мифани присела на одно колено и голыми пальцами коснулась пола.

– Какого черта ты делаешь? – спросила Шонте в ужасе. – Не трогай!

– Доверься мне, – шепнула Мифани. – Мне кажется, это сработает.

С того момента, как они вошли в дом, она чувствовала, как он весь звенит. Она слышала, как по всему помещению гудит что-то живое, но смутно, как только что задетая гитарная струна. Сосредоточиться на этом ей не удавалось, но ноющий звук никак не унимался. Поэтому она просто приложила ладонь к полу и подключилась к нему сама.

И ее чувства тотчас же встали на место. Ощущение стало более резким, более определенным.

– Я поняла, в чем проблема, – проговорила она.

Она пыталась найти какую-нибудь единую форму, но видела лишь множество образов, слившихся в нечто целое. Как если бы дюжину прозрачных слоев наложили один на другой. Они дополняли друг друга, но не очень сочетались.

Почти как… хорал.

– Какого черта ты делаешь? – вспылила Шонте, от страха забыв о своем намерении говорить только шепотом.

Мифани на мгновение зажмурилась, а потом попыталась всмотреться в пол своими обычными глазами. Из-под ладони по плесени расходилась слабая рябь.

– Прости. – Она встала и вытерла руку о штаны. – Я почувствовала очень странные вибрации.

– И на что похоже? – спросила Шонте.

– Как будто много голосов звучат одновременно.

– Голосов? – с сомнением переспросила Шонте.

– Звук явно человеческий, но что-то к нему все же примешано.

– Прекрасно, – мрачно проговорила Шонте.

– А у тебя стакан всегда наполовину пуст, верно? – заметила Мифани.

– Я просто исхожу из опыта, – ответила Шонте. – В таких случаях стакан и правда всегда наполовину пуст.

– Всегда?

– Всегда, – подтвердила слон. – Если только не наполнится какой-нибудь спектральной кровью, из которой потом вырастет демоническая сущность.

– Да, хорошо, что я пошла работать в администрацию, – отозвалась Мифани. – Так что, идем наверх?

– Да, идем.

Они говорили вполне будничным тоном, но сами тревожно осматривались по сторонам. Шонте в одной руке держала поднятый пистолет, а на другой растопырила пальцы. Мифани почувствовала, что скрежещет зубами. Дойдя до лестницы, обе остановились в ожидании, что начнет подниматься другая. Мифани двинулась вперед первой, ступенька за ступенькой, чуть утопая ботинками в вязком грибном слое. Тусклый фиолетовый свет жутковато отражался у них на лицах. Мифани посмотрела на свои руки и опешила: те стали похожи на руки мертвеца. Они шли медленно, под несмолкающее пение, и Мифани заметила, что его звук воздействует на нее, будто гипноз.

– Мифани, – услышала она голос Шонте из-за спины, выходя из своего забытья.

Мифани тихонько вскрикнула и ухватилась за грибок, покрывавший перила, – тот, оторвавшись, остался у нее в руках.

– Что? Что? – встревожилась слон, бешено озираясь, уже готовая стрелять в какую-нибудь сверхъестественную жуть.

– Ничего! Просто… не делай так! – раздраженно гаркнула на нее Мифани.

– Делать как?

– Не надо выкрикивать так мое имя, когда я стараюсь сосредоточиться на том, чтобы не умереть.

– Ну прости, – сказала Шонте совсем не извиняющимся тоном.

– Так чего хотела? – спросила Мифани.

– У меня очень плохое предчувствие насчет этого места. У меня от него мурашки по коже, а я побывала во многих жутких местах.

– Да, тебе здесь не нравится? – отозвалась Мифани. – Вообще-то это я иду первой по лестнице! Ты же бывала во всех своих операциях. Так что случилось с той чувихой, которая всегда готова надрать кому-то задницу?

– Это было до того, как мы вошли в дом, который пахнет, как гигантский белый гриб. И откуда мы знаем, что пол не проглотит нас так же, как тех пешек?

– Оно звало ладью. Ты хочешь, чтобы я его предупредила? – И Мифани выкрикнула вперед, в направлении верхнего этажа: – Эй! Ты звало ладью! Так вот я здесь, поэтому давай без своих штучек! – Она повернулась обратно к Шонте. – Довольна? Чего так смотришь?

Мифани проследила за взглядом Шонте – на стену, где грибок сам по себе перестроился. Там, где до этого находилась неровная поверхность с буграми, окаймлявшими рамки картин, что там висели и были поглощены, теперь появились сотни новых наростов. Каждый был вдвое длиннее указательного пальца и оканчивался черным шариком – несомненно, глазом, пронизывающе глядящим на них.

– Мне в них выстрелить? – прошептала Шонте уголком рта.

– Это у тебя ко всему такой подход? – спросила ее Мифани, тоже уголком рта.

– Практически. Может быть, поэтому у нас в Штатах мало инцидентов.

– Может быть, – ответила Мифани. – Давай просто пойдем дальше.

Повернуться к сотням этих улиткиных глаз спиной было одним из самых трудных решений в ее короткой жизни. Но Шонте следовала за ней, и теперь они двигались быстрее прежнего. Наверху лестницы начинался длинный коридор, по обе стороны которого тянулись ряды дверей. Каждая из них была открыта, и оттуда в коридор проливался фиолетовый свет. В тусклых лучах летали споры и пылинки. Пение теперь стало вовсе гнетущим. Мифани и Шонте буквально чувствовали, как оно, будто молотом, выстукивает в воздухе.

Осторожно, почти на цыпочках они подошли к первой двери и, выставив перед собой оружие, заглянули в комнату. Там все пространство занимал такой же гриб, только, казалось, более насыщенного цвета, будто находился ближе к корню всего этого существа. Он был даже не столько фиолетовым, сколько баклажановым, и по поверхности тянулись багровые прожилки. Гриб чуть ли не блестел, испуская густой гной, от которого распространялась вонь гниющего мяса.

Вся мебель в комнате была затянута грибком так же, как и на первом этаже. Но выглядело это так, будто перед случившимся извержением плесени кто-то сложил все в дальнем углу комнаты так, чтобы оставить посередине много свободного места. Там в два ряда, подобрав колени к груди, лежали люди в позе эмбриона – и, также покрытые грибком, издавали монотонные звуки.

Мифани и Шонте обернулись на дверь, а потом обменялись тревожными взглядами.

– Как тут все запущено, – высказалась Шонте. – Видишь их лица?

– Только частично – где нет этой массы. Они как будто завернуты в балахоны из какой-то грязи. – Мифани содрогнулась. – Как думаешь, что нам делать?

– Ну, я не думаю, что тебя звали эти ребята, – проговорила Шонте задумчиво. – Они вообще, кажется, не понимают, что поют. И вообще ничего не понимают.

– Значит, это кто-то другой?

– Проверим другие комнаты.

Они двинулись дальше по коридору. В каждой комнате встречалось по группе людей, поющих в унисон и смотрящих отсутствующими взглядами. Среди них были мужчины и женщины всех возрастов – и все уложены аккуратными рядами. Даже в ванной оказалось четверо, с лицами, покрытыми пушистыми корками мха. Мифани осторожно шагнула туда и медленно приблизилась к лежащим. Не обращая внимания на упреждающий шепот Шонте, она наклонилась над ближайшим певцом.

Это был мальчик. Подросток. С пухлыми щеками и размазанными под носом усиками – очевидно, пытался выдать себя за совершеннолетнего, но потерпел неудачу. Взгляд его был устремлен к чему-то несуществующему, зрачки – сужены до булавочных головок.

– Шонте, ему от силы лет четырнадцать. Боже мой, я даже сейчас слышу, как у него голос ломается! – Она с отвращением поднялась и оглядела остальных. – Да они тут все такие юные, что им и счет в банке не открыли бы.

– Зато стать одержимыми – запросто, – заметила Шонте.

Мифани протянула руку к лицу мальчика, медленно набрала в грудь побольше воздуха и наконец коснулась указательным пальцем его переносицы.

Она выплыла в океане ощущений – в основе естества бедного мальчика. Но там, где она ожидала сложного потока образов, вкусов, звуков – все оказалось заглушено. Вокруг перемещались лишь слабые токи, позволявшие ощутить смутное осязание температуры в ванной, отдаленный стук ботинок Шонте, запах дезодоранта Мифани. Но все это, относящееся к окружающему миру, он лишь едва замечал.

Взамен – всепоглощающее присутствие пения, расходящееся эхом и грохочущее со всех сторон, будто гром. Оно притягивало к себе всё и вся. Через него Мифани ощущала пульсы поющих, каждого по отдельности. Каждый, кто находился в доме и пел, был соединен с остальными. Она ощущала призыв – он давил на нее, ее пытались притянуть к себе. Мифани сделала усилие и высвободилась.

– Вот черт! – выпалила она, распростершись лежа на спине. Шонте сидела перед ней на коленях и вытирала лицо Мифани рукавом. – Что это сейчас было? – спросила Мифани.

– Ты отключилась минут на двадцать, а у меня развилась новая боязнь грибков. Я семь раз измерила тебе пульс, ответила на звонок Поппата. Потом пение чуть разладилось, и ты завалилась на пол, – доложила Шонте, загибая палец при каждом происшествии.

– Что Поппат рассказал? – слабо спросила Мифани.

– Просто проверил, как мы. Я опрометчиво честно сказала ему, что ты лежишь в трансе, и потом пришлось пять минут убеждать его, чтобы не уничтожил тут все вместе с нами. Я рассказала про этих певцов и еще сказала, что ты перезвонишь.

– Ага, отлично, – ответила Мифани без особого воодушевления.

– Ты как, нормально?

– Да, но у этого пацана в нервной системе творится что-то странное. Наверное, они все проходят через одно и то же. Помоги мне встать, и мы выясним, кто тут дергает за ниточки. А если выживем – позвоню Поппату.

Шонте подняла ее на ноги, и они отряхнули друг друга. Оставалось заглянуть всего в несколько дверей, но теперь они подходили к ним еще осторожнее – зная, что там неизбежно должен ждать какой-нибудь малоприятный сюрприз.

Он нашелся быстрее, чем предполагала Мифани. Сложившаяся практика и законы кошмарных происшествий предписывали, что подлинный ужас должен таиться за последней дверью. И пока они шли по коридору, Мифани напрягалась все сильнее и не сводила глаз с крайней в ряду.

Так они чуть не прошли мимо предпоследней двери и лишь в последний момент заметили в комнате безумного вида мужчину. За этим последовало удивление с обеих сторон, и вот они уже стояли в проеме. Мужчина был одет в костюм, явно видавший лучшие времена. Царивший в доме грибок сказался как на его одежде, так и на лице. Грязь, пот и споры запятнали его всего, и от него несло мшистым бревном вперемешку с запахом тела. Он быстро перемещался от певца к певцу, наклоняясь к каждому, чтобы шепнуть что-то на ухо. Какое воздействие это имело, Мифани сказать не могла, но он не останавливался даже после того, как их заметил.

Он не отводил глаз от заросших грибком людей, но использовал паузы между своими шептаниями, чтобы выкрикивать обрывки фраз в сторону двери. Так после серии таких выкриков Мифани и Шонте получили целое сообщение.

– Слава богу, вы пришли!.. Они начали две ночи назад и не предупредили!.. В смысле я-то приказ не давал… а потом все как заросло!

Он присел на корточки перед особенно полной женщиной и пристально посмотрел ей в глаза.

– Я приехал вчера утром проверить, как идет собрание, какие успехи… и да, они добились охренительных успехов! В доме звучало заклинание… то есть соседи все равно бы его услышали, а после заката увидели бы и свет. Мне пришлось позвонить в отделение и сказать, что заболел, и вот с тех пор я пытаюсь уладить все здесь. Я бы позвонил вам напрямую, но когда позвонил на работу, я положил телефон на стол, и теперь он зарос. А потом я не мог выйти, и ситуация стала критическая. Когда появились Шахи, я решил, что единственное, что мне оставалось… позволить собранию запустить свой механизм самозащиты. Я знал, что вас вызовут, когда сожрут вторую группу. Господи! Вы понимаете, что эти люди, кого мне пришлось превратить в жидкость… это мои люди? Мои люди!

Мифани метнула в Шонте исполненный ужаса взгляд – та озадаченно посмотрела в ответ.

«Неужели он вправду может быть шефом батского отделения Шахов?»

Со всей осторожностью, она мысленно вторглась в его разум и проследила за его ощущениями.

«А если так, то почему он это делает? Ему это явно не Шахи приказали – иначе не стал бы превращать пешек в жидкость. И если не Шахи, то почему он говорит с нами так, будто мы точно знаем, что происходит?»

– Но я хотя бы не дал им убить третью команду – баргестов, да? – Он не оставил паузы для ответа. – Тут я не понимаю! Они не должны были начинать так скоро, но если мы ничего не предпримем, оно будет только распространяться. На мои указания они еле отвечают. Сам я могу получить сообщение только если застрелить какого-нибудь певца и быстро подключиться к системе вместо него. Нам нужен кто-то еще, чтобы меня прочистить. Во мне еще осталось немного этой гадости. В любом случае я знаю, что вы бы услышали сообщение. Слава богу, вы крикнули и предупредили меня – а то я через органы чувств этой твари так слабо вижу, что был уже готов завернуть вас в кокон.

Мифани содрогнулась от такой мысли, а потом задумалась, где могли сейчас находиться баргесты. Но мужчина продолжал говорить.

– …понятия не имею, как их остановить. Я проверяю все аварийные коды, но ничего не работает. Вы знаете какой-нибудь секретный способ все это вырубить? – Он развернулся, ожидая ответ, и вдруг застыл, когда их увидел. – Вы не Гештальт! – воскликнул он в крайнем изумлении.

«Ага, – подумала Мифани. – Вот все и встало на свои места».

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, а потом Мифани вдруг отрезала его от этого мира.

«Как-никак я даже не знаю, на что этот мужик способен. Но уж наверняка ему по силам заставить мою селезенку сожрать саму себя. Так что лучше не давать ему такого шанса».

– Не беспокойся, Шонте, он у меня под контролем, – заверила она.

– Точно? – с опаской спросила американка.

Она подалась вперед, а потом слегка расслабилась, когда увидела, что человек в костюме так и застыл на корточках – часто дыша, с блеском в глазах и с выражением полной растерянности на лице. Сейчас, когда Мифани выпала возможность хорошенько его рассмотреть, этот мужчина показался ей смутно знакомым.

«Наверное, я читала его дело среди сотен других».

Шонте помахала рукой у мужчины перед глазами, но тот ничего не заметил. Осторожно наклонилась и щелкнула его по уху – ноль реакции.

– Очень недурно, – похвалила она. – И как ты это сделала?

– Только что научилась, – ответила Мифани, неуверенно глядя на певцов, которые продолжали издавать гул.

– Так что, я сошла с ума или этот парень взаправду один из ваших? – спросила Шонте.

– Кажется, его фамилия Гоблет, – предположила Мифани.

Вдруг мужчина самостоятельно вывел себя из транса и ударил Шонте снизу. Американка пошатнулась и упала на одного из культистов. Тот, окутанный грибком, продолжил безмятежное пение.

– Как ты, черт возьми, это сделал? – спросила его Мифани.

Гоблет, встав, оскалился ей – и в этот миг по всему его телу выступили шипы. Мифани аж тихонько пискнула, когда его волосы удлинились и окрепли, превратившись в скопище колючек. Кости-иголки попротыкали его одежду, и некогда приличный костюм стал не более чем дырявым куском шерсти.

Шонте, перекатившись, встала и потерла челюсть. Оказавшись на ногах, она вперила в человека-дикобраза взгляд, полный абсолютной ненависти.

– Не двигайся, мать твою, – бросила она, наставляя на него свой огромный пистолет. – Это было больно. Ты же вроде сказала, что он у тебя под контролем, – строго заметила она Мифани.

– Я так думала.

– А еще раз так сможешь?

– Наверное.

Пока Гоблет стоял и пускал слюни посреди комнаты, Мифани мысленно прикоснулась к нему.

«Как, черт возьми, он смог вырваться? Я же отключила ему позвоночник здесь и здесь, значит, он не мог… о-о. Ну ладно, это впечатляет».

Мифани отступила и посмотрела на Шонте.

– Не выйдет: у него штук семь лишних позвоночников, и все сплетены в единую сеть. Я не могу контролировать их все одновременно – импульсы между ними прерываются.

Мужчина мотал головой то в одну сторону, то в другую, следя за их диалогом, но затем наконец остановился на Мифани.

– Ладья Томас, я и подумать не мог, что вам хватит духу выглянуть из своего кабинетика и запачкать ручонки, – проговорил он с крайним презрением, и ногти на его руках вытянулись, превратившись в грубые колючие когти. Тогда он двинулся на нее.

– Ах, ну получай, – крикнула Шонте и выстрелила Гоблету в спину.

Он на мгновение качнулся, но потом выровнялся, развернулся и тыльной стороной руки прижал Шонте к стене. Его шипы врезались слону в лицо, и Шонте ударилась головой о слой грибка.

– Да, не думал я, что мы падем так низко. Уже принимаем американцев в баргесты? Впрочем, это ведь то же Правление, которое назначило вас ладьей, – выплюнул он с отвращением. – Бестолковую девчонку, которая плачет по углам и возится со своими книжками.

– Уж конечно, вместо нее им следовало выбрать мерзкого изменника, который умеет выпячивать шипы из задницы, – съязвила Мифани, копаясь у себя в жилете в поисках пистолета и чуть не роняя его в процессе.

– Изменника? – возмутился он. – Да это все во благо Шахов и, если смотреть шире – на благо всей нации!

– Так вот почему ты не посчитал нужным проинформировать Правление о своих делишках, Гоблет? – спросила она.

– Хах! Правление к этому не готово! По крайней мере пока.

Он шагнул навстречу Мифани, она отступила назад к двери – та бесшумно закрылась у нее за спиной. Певцы вокруг них самозабвенно продолжали свое пение.

– Так значит, ты чувствуешь на себе ответственность за все это? – спросила она, продвигаясь боком вокруг культиста, так чтобы между ней и Гоблетом оставалось препятствие. Украдкой она возилась с пистолетом, пытаясь сообразить, как снять предохранитель. Томас-то наверняка выучила это еще в свои первые дни в Имении, но эти знания, увы, ей не передались. Не помогало и то, что она не могла оторвать глаз от Гоблета – потому что боялась, что тот их ей выколет.

– А-а, ладья Томас. Какой вы дилетант в оперативной работе! Пытаетесь выудить какую-то информацию! – Гоблет ухмыльнулся, обнажив пилообразные зубы. – Может, мне все сразу и выложить, как враг Джеймса Бонда? А потом так же окажется, что твои часы умеют резать металл, как циркулярная пила?

– Я не ношу часов, – заметила Мифани.

– Оно и к лучшему, – ответил Гоблет. – Тогда мне не придется отрывать вам руки, прежде чем приступать к нашей небольшой процедуре. Я вообще люблю, когда руки остаются до самого конца. – При этих словах Мифани невольно вздрогнула, и это не ускользнуло от внимания Гоблета. – О да, ладья Томас, мы сейчас повеселимся на славу. Правда, вы умрете, так и не узнав, что за чертовщина тут творится.

– Гоблет, я все узнаю. И ты сам мне расскажешь.

– Да ну? – Гоблет вскинул бровь и несколько игл. – И с чего это вы взяли…

Он осекся, скосил глаза и повалился на землю – позади него оказалась Шонте в блестящих металлических рукавицах. Даже нет, не в рукавицах. Ее кулаки словно покрывал безупречно отполированный серебристый металл. Его безупречность нарушали лишь пятнышки крови и обломки игл, приставшие после того, как она стукнула Гоблета по затылку.

– Вот заноза, – заметила американка.

Она смахнула несколько иголок с костяшек пальцев, и серебро втопилось обратно в ее кожу, оставив лишь несколько участков, принявших вид колец и браслетов.

– Как удобно! – с восхищением проговорила Мифани. – Хотела бы и я уметь выращивать на себе аксессуары.

– Серьезно? А я бы хотела заставлять мужчин затыкаться, – отозвалась Шонте. – Может, поменяемся на время?

– Заманчиво, – сказала Мифани, – но я только что научилась заставлять людей обильно потеть и мне хочется этим попользоваться.

– Понимаю.

– Но вообще нам нужно придумать, как остановить все это. – Мифани неопределенно указала на окружавшую их сцену: плесень, лежащего человека-дикобраза и исступленно поющих культистов. – Гоблет, похоже, думал, что многие из них выходят из-под контроля.

– Так нам нужно позвать ваших ребят из трейлеров?

– А их не затянет в это дерьмо? – спросила Мифани.

– Не факт, Гоблет же больше ничего не сделает.

– В этом я не уверена. Насколько мы знаем, он просто не давал нас сожрать и переварить группу, которая пришла раньше, – сказала Мифани. Она с тревогой осмотрелась вокруг, но увидев, что грибок не приближался самостоятельно к ее ботинкам, немного расслабилась. – Думаю, пока у нас все нормально. Поэтому решать проблемы нужно быстрее.

– Хорошо. Я могу пробить им всем головы, если надо, – предложила Шонте, сверкнув украшениями в подтверждение готовности к неописуемому насилию.

– Я не совсем в восторге от идеи избиения британских граждан.

– Ну ладно, а что ты предлагаешь?

Вместо ответа Мифани села на колени перед ближайшим певцом – ужасающе худой женщиной, которая выглядела так, словно пыталась выжить исключительно за счет фотосинтеза. Облекавший ее лицо грибок, воспаленного пунцового цвета, немного свисал во все стороны. Мифани протянула руку и растопырила пальцы над лицом женщины. Взгляд Мифани застыл – она предельно сосредоточилась.

Наступила благоговейная пауза, Шонте выжидающе наблюдала.

Потом она стала наблюдать уже не так выжидающе.

Потом посмотрела на часы.

Потом посмотрела на свои ногти и шустро прошлась по одному из них пилочкой, которую достала из сумки.

Потом подошла к Гоблету и для верности хорошенько пнула его в живот.

Потом проверила сообщения в телефоне, напряженно вслушиваясь в них сквозь пение.

Потом еще раз посмотрела на часы.

Потом напела несколько строк из популярной песенки и как следует рассмотрела каждого поющего.

Потом у нее зазвонил телефон.

– Ты никогда не задумывалась, что для этого требуется некоторая концентрация? – раздраженно рявкнула Мифани, выводя себя из транса. – Неужели по моей драматической позе и сосредоточенному взгляду это не понятно?

– Прости, – извинилась Шонте, – но я не могу отключить телефон. Я все-таки слон Кроатоана. Вдруг там аварийная ситуация?

– А здесь не аварийная ситуация? – холодно спросила Мифани. Шонте посмотрела на имя звонившего и стыдливо повесила телефон обратно на пояс. – И что?

– Ладно, в данном конкретном случае это не аварийная ситуация, – признала Шонте.

– Кто это был?

– Моя мама.

– Боже мой, – пробормотала Мифани, возвращаясь назад в транс.

Шонте вздохнула и осмотрелась по сторонам. Через некоторое время она заметила, что у Мифани пошла кровь носом, а руки и ноги стали трястись.

– Вот черт! – воскликнула она, упав на колени и поднеся рукав к носу ладьи.

Она позвала Мифани по имени, но та не ответила. Только пение стало чуть громче, и кровь продолжила течь из носа Мифани. Затем Шонте заметила румянец вдоль линии ее подбородка. Присмотрелась получше и увидела, что это было скопление спор. И оно расширялось буквально на глазах, стремительно превращаясь в пушистое напыление, тянущееся вниз по шее и вверх к волосам.

– Ой боже, боже, боже, – забормотала Шонте, отчаянно пытаясь вычесать наросты из волос ладьи.

Ее пальцы снова стали серебряными, поверх ухоженных ногтей выступил металл, и она принялась скрести камуфляжные рукава Мифани, сдирая крошечные грибы, которые внезапно стали там прорастать. Затем, спохватившись, поднесла кусок собственного рукава к истекающим кровью ноздрям Мифани.

– Мифани, милая, тебе нужно очнуться! – крикнула она в затянутое грибком ухо.

Сзади послышался шорох, и Шонте, обернувшись, увидела, что Гоблет стал слабо подергиваться. Очевидно, он обладал некоторой способностью к восстановлению. Либо это, либо иглы делали его более живучим, чем она предполагала. Взглянув на свои серебряные ногти, она потешила себя мыслью впиться ими в его яремную вену. Но вместо этого неуклюже крутанулась вокруг себя – к этому времени она уже держала Мифани на руках – и пнула мужчину ботинком. Пятка соприкоснулась с лишенной иголок челюстью, и на миг создалось впечатление, что это точно того стоило.

Но потом у Мифани начались судороги, и, трясясь, она стукнула Шонте головой по лицу.

– Ай! Вот черт! – вскрикнула американка, схватившись за нос и уронив Мифани на пол.

Пение стало громче и беспокойнее, и Шонте не заметила, что грибковое напыление на ее руках начало светиться.

22

Дорогая ты!

В общем, прошло полтора дня. Сейчас я еду в лимузине из Уитби с конем Габбинсом. Слон Алрич и сэр Генри возвращаются на вертолете, поскольку заведенный у Шахов порядок предписывает, что более двух членов Правления не могут находиться в одном транспорте. Но меня гложет чувство, что после сегодняшнего фиаско с пожиранием денег (и людей) брать второй вертолет было бы слишком расточительно.

Начался день рано – и именно такие субботы мне не нравятся. Я люблю подольше поспать, поесть приготовленный мне завтрак, посидеть у горящего камина, иногда прошвырнуться по магазинам, а потом отправляться в офис. Но в эту субботу мне пришлось встать в четыре утра, чтобы быть готовой, когда за мной заедут без четверти пять. Когда я вышла, мой сегодняшний телохранитель, Энтони, уже ждал меня у двери, и я виновато задумалась, сколько он так простоял под холодным зимним ветром. Он принес в лимузин мой портфель, сумку для одежды и наплечную сумку и убедился, что я удобно устроилась, прежде чем взгромоздить свою массивную тушу на переднее пассажирское сиденье. Едва очутившись в машине, я уснула и проснулась только когда мы подобрали Габбинса, оказавшегося в ужасающе веселом расположении духа.

– Доброе утро, Мифани, – возвестил Габбинс, вырывая меня из сна, когда забрался в салон. Я к тому времени изрядно напускала слюней на подлокотник. – Божечки, ну и морозец! Но все равно будет весело, а?

Его телохранитель, анорексичного вида чернокожий мужчина, молча уселся рядом с ним.

– О да, – отозвалась я. Очень весело, особенно учитывая, что ты этого вообще не планировала.

– Вынужден признать, я не вполне владею деталями… Был в Бразилии, когда пришло уведомление.

– Вылупление из яйца.

– Ну конечно. – Он закатил глаза. – Где бы ни случилось что-то сверхъестественное, там всегда будет яйцо.

– В нашем деле яйца встречаются довольно большие, – проговорила я, зевая. – В общем, там есть ученик из Имения, семнадцать лет. Ноэл какой-то, у меня где-то записано. Не слишком прям одаренный – ладит с животными или типа того… зато увлечен историей и всякими исследованиями.

– Толковый? – спросил Габбинс.

– Ему не дали бы шанса, не будь он толковым, – ответила я. – Или ты думаешь, фрау Блюмен снизила свои требования?

– Это исключено, – хмыкнул он.

– В общем, этому парню дали особый доступ к архивам, и он, пока копался в каких-то рукописях, наткнулся на упоминание чего-то чрезвычайно любопытного.

Я порылась в сумочке и достала термос с кофе. Предложила Габбинсу – тот вежливо покачал головой.

– Так и что это такое любопытное?

– Не поверишь, – предупредила я.

– Я же работаю в Шахах, – сказал он. – Мне платят, чтобы я верил в то, во что никто не верит.

– Дракон, – пресно сообщила я.

– Ты шутишь, – сказал он.

– Я же предупреждала. Я тоже не поверила. Ведь драконов не видели уже сотни лет, да и до того они показывались только в районах необъяснимого похолодания. Здесь они в последний раз были в начале малого ледникового периода.

Я старалась не смотреть на то, как Габбинс делал какие-то диковинные изометрические упражнения. Он был похож на йога под кислотой. Я налила себе кофе и вперила взгляд в собственные руки.

– Однако, судя по всему, некоторые особенно плодовитые самки драконов решили отложить яйца на севере Йоркшира. Тот район пользовался немалой популярностью среди драконов.

– Да ну? – удивился Габбинс.

– Ага, драконов и птеродактилей. Что-то в этом месте привлекало летающих рептилий на протяжении миллионов лет. Там находили целые скелеты птеродактилей и некоторые драконьи кости, которых тоже считали подвидом птеродактилей. Один наш агент, Ив Тайерман, наблюдал откладывание яиц и описал его. Его отчет был принят Правлением в Лондоне и подшит в дело, после чего его не доставали оттуда несколько сотен лет.

– Полагаю, бюрократия какая была, такая и осталась, – беспечно заметил Габбинс.

– Ну, благодаря исследованию Ноэла, или чем он там занимался, это драконье яйцо таки заметили. Чтобы эти штуки вылупились, должны пройти сотни лет, но наш парень, просто до придури внимательный, рассчитал точную дату его вылупления.

– Точную дату? – усомнился Габбинс.

– Не смотри на меня, – ответила я. – Я не спец по драконам, но они, похоже, довольно пунктуальны в таких делах. Наш юный пророк провел кое-какие расчеты, заставил своего многострадального наставника в Имении отвезти его туда, и его дар подсказал ему, что дракон в яйце жив и вылупится сегодня вечером. Нам с тобой теперь предстоит проследить, чтобы все было готово. Поэтому мы и встали так рано.

– И это все случилось на днях?

– Нет, примерно полгода назад, – ответила я устало. – Но мне нужно было еще дать разрешение на сканирование грунта и раскопки.

– Раскопки?

– Драконы зарывают свои яйца очень глубоко, – объяснила я. – Поэтому пришлось провести секретные археологические раскопки.

– И мы будем наблюдать вылупление дракона?

– Ага. Но не просто вылупление. Этот парень… – Я порылась в бумагах. – Его зовут Ноэл Биттнер. Так вот, он утверждает, что когда дракон вылупится, он сможет установить с ним какого-то рода психический контакт. Говорит, что уже соприкоснулся с ним сознаниями и готов наладить связь.

– Невероятно, – сказал Габбинс.

– Ну да, – отозвалась я без всякого воодушевления. – Поэтому естественно, что нам придется собрать половину Правления, чтобы за этим понаблюдать. Ладья, конь, слон и лорд. Еще вспомогательный персонал и сам Биттнер.

– А где слон и лорд? – спросил Габбинс.

– Слон Алрич прибудет после заката вместе с сэром Генри, – горько ответила я. – Они прилетят на вертолете.

Габбинс хмуро кивнул, и мы уставились каждый в свой ноутбук и занялись многочисленными бумажками, без которых попросту невозможно обойтись, если руководишь правительственным ведомством.

Ко времени, когда мы прибыли на место, я изнывала от голода, а Габбинс – от тяжелой формы клаустрофобии. Ты думаешь, от столь гибкого человека стоило бы ожидать, что ему будет нипочем тесное пространство. Я тем более точно знаю, что он способен поместиться в чемодан и просидеть в нем семь часов. Сама видела. Но в сравнительно просторном салоне «Роллс-Ройса» он умудрился довести чуть ли не до безумия нас обоих.

Лишь безупречные манеры (которые мы оба с мучениями приобрели в Имении) и тот факт, что он был моим любимым членом Правления, позволили нам удержаться от резких выражений. А так мы просто выскочили из машины в снег с такой радостью, что повергли встречавшую нас пешку в изумление. Телохранитель Габбинса выбирался дольше, но с еще более безумным взглядом. Энтони, сидевший с водителем, по сравнению с ним выглядел и вовсе нерасторопным.

– Ладья Томас, конь Габбинс, добро пожаловать в Инкубаторий, – вяло поприветствовала пешка.

– Спасибо, пешка Кэхилл, – сказала я, поднимая на нее взгляд.

Она была высокой, одета в обычную одежду, в которой можно было бы с легкостью кого-то убить и не привлечь внимания прохожих. Хаки в этом смысле – то, что надо.

– Габбинс, это пешка Бриши Кэхилл. Она курирует проект с тех пор, как Биттнер обратил на него наше внимание.

При упоминании последнего имени ее передернуло. Судя по тому, что я слышала, Биттнер считал свои открытия основанием того, что теперь он – главная звезда всего этого шоу. Для пешки Кэхилл, которая была вынуждена одновременно усмирять его эго и руководить операцией с участием тридцати человек, это оказалось той еще задачкой.

– Рад знакомству, пешка Кэхилл, – заявил Габбинс, истинный джентльмен. – Насколько я понимаю, вы работаете при тяжелых обстоятельствах, но я слышал о вашей работе только хорошие отзывы. – Она залилась румянцем. – Благодарю, что встретили нас, – продолжил он. – Час еще ранний.

– Зато эти шесть месяцев, чрезвычайно долгих месяцев, подходят к концу, – ответила она с улыбкой.

Я изумилась тому, как она расцвела от его похвалы. При этом она не то чтобы отмахнулась от меня, но взгляд ее словно соскальзывал с меня к нему. Меня игнорировали, и это раздражало. Раньше я не придавала этому значения, но с тех пор, как узнала о своем будущем – узнала о тебе, – стала внимательнее наблюдать за собой. Люди не обращают на меня внимания. Они будто смотрят сквозь меня, и это происходит потому, что я не… не такая, какой они представляют себе лидера.

Я прислушалась к их разговору. Кэхилл рассказывала об установленном здесь оборудовании. Я слышала и мысленно ставила галочки напротив расходов, которые сама согласовала. Работники архива Шахов с камерами. Ученые с сенсорным оборудованием. Огромная передвижная холодильная установка, чтобы поместить туда дракона, когда он вылупится. Спутник, специально выведенный на геосинхронную орбиту над нами. Удобства для раскопщиков. Сравнительно роскошный командный центр. Буфет. Все это обошлось в немалую сумму, но вундеркинд Биттнер все равно не был доволен. Он хотел, чтобы яйцо и все это хозяйство перевезли в Стоунхендж. Когда в этом отказали, он захотел, чтобы где-нибудь в другом месте построили новый Стоунхендж. Мои наблюдатели докладывали, что он приходил в гнев и от ряда других моих отказов. Знал бы он, что я порой согласовывала – его ярость вообще не знала бы границ.

– …а если пройдете к фермерскому дому, там вас будет ждать завтрак, – закончила Кэхилл.

– Фермерскому дому? – переспросил Габбинс.

– Да, этот участок раньше относился к частной ферме, – пояснила она. – Мы приобрели его за приличную сумму.

Я слушала молча, но про себя отметила, что это я наложила вето на предложение заплатить фермеру жалкие гроши и использовать государственное влияние, чтобы «напугать его до чертиков», как предлагал Биттнер в одной из своих многочисленных служебок. Памятуя о том, как Шахи мерзко обошлись с моим отцом, сама я предпочитала отчуждать частную собственность по-доброму. Мы хорошо заплатили фермеру и рассказали легенду, которая не вызывала лишней тревоги и отбивала дальнейший интерес.

Пешка Кэхилл любезно провела нас по комплексу временных строений к фермерскому дому, где был установлен роскошный буфет. Может, я где-нибудь и поскупилась, но в Имении учителя хорошо вбили мне в голову, что армия марширует, пока полон желудок[18]. Поэтому я всегда следила за тем, чтобы на долгосрочных операциях работали хорошие повара.

Мы с Габбинсом и телохранителями набрали полные тарелки выпечки и горячих блюд и налили до краев кофе, чтобы заправиться на весь предстоящий день. Когда мы только удобно устроились, то вдруг шумно распахнулась дверь. Энтони, будто из подмышек, вынул пару пистолетов-пулеметов, а скелетоподобный телохранитель Габбинса (его звали Джонас), как оказалось, прятал у себя в мантии обрез. (Я же упоминала, что он был в мантии? В общем, был. В ярко-фиолетовой мантии.)

– Стойте, – тихо приказала я телохранителям.

Вошедший демонстративно их игнорировал.

– Так вы, значит, ладья Томас, – громко заявил он.

Я мгновенно узнала в нем Ноэла Биттнера – его выдала ужасно раздражающая заносчивость и вид человека, который не смог бы легально купить алкоголь. И эти очки.

– Я смирился с вашим узколобым урезанием финансирования. Понимаю, что не все способны оценить поразительные возможности, которые здесь перед нами открываются. Те уникальные силы, которые явятся сегодня, дадут шанс возвратить на острова величие, гордость и волшебство!

Он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, и Габбинс шепнул мне уголком рта:

– Может, пусть они его пристрелят?

Я покачала головой.

– Похоже, он нужен, чтобы установить связь с драконом, – шепнула я в ответ.

Габбинс собрался было что-то ответить, но Биттнер, запасшись еще бо́льшим возмущением, уже начал следующую тираду.

– Я предполагал, что ладья Шахов разделит восхищение этим событием и не станет отказывать в создании надлежащих условий для прихода дракона в наш мир. До меня доходили слухи о вас, но я не мог поверить, что вы окажетесь столь безразличны к этому чуду. И что теперь? Теперь я узнаю, что вы дали солдатам приказ не охранять детеныша, а в случае чего застрелить его. – Биттнер склонился над столом и говорил мне прямо в лицо. Я инстинктивно подалась назад и с отвращением заметила, что его слюни брызгали мне в тарелку. – Я требую, чтобы вы убрали военных! Мы с драконом уже установили связь, и он может почувствовать страх, который чувствую я. Я не могу обещать, что смогу его усмирить даже с моими эмпатическими способностями. – Он сверлил меня взглядом.

Стоявший за моей спиной Энтони напрягся, готовый вдавить мальчика в землю, и я, чувствуя его присутствие, постаралась набраться храбрости.

– Ноэл, – начала я спокойно.

– Я бы предпочел, чтобы ко мне обращались как к адепту Биттнеру, – заявил он.

Габбинс приподнял свои отсутствующие брови, но воздержался от указания на то, что такого звания не существует.

– Адепт Биттнер, – сказала я. – Я понимаю ваше беспокойство. – Он стал разбухать от праведного гнева, и я быстро продолжила: – Однако и вы должны понять, что не все могут легко разобраться в том, что происходит здесь. Это нетипичная ситуация даже для Шахов. – Я умела искажать смысл слов не хуже многих, а этот парень явно был из тех, кто начитался определенного типа книжек. Его разбухание от праведного гнева плавно сменилось гордым пыхтением. – Это люди находятся здесь не из-за самого дракона, а чтобы успокоить посетителей, чрезвычайно важных, как и подобает случаю.

Биттнер неохотно кивнул.

– Понимаю. Дело тут не в том, что пули могут навредить дракону; меня возмутило именно неуважительное отношение.

– Будьте уверены, – заявила я, – мы все высоко ценим то, что здесь происходит. – Он довольно кивнул, вероятно, полагая, что со стороны выглядит почтенно и мудро. Я сделала глубокий вдох. – Адепт Биттнер, вы не присоединитесь к нам за завтраком? – Габбинс за моей спиной аж отпрянул от такой перспективы.

– Нет, – ответил Биттнер, невольно бросая взгляд на буфетную стойку. – Я не могу есть из-за подготовки к вечеру. Сейчас мне нужно проведать яйцо и пообщаться с драконом.

Ноэл Биттнер удалился, и я нетвердой рукой отодвинула от себя тарелку. Он не внушал никакого страха, но я не любила, когда на меня кричали.

– Мифани, – сказал Габбинс. – Я поверить не могу, что ты позволила этому мелкому говнюку так с тобой разговаривать. Мне без разницы, насколько там он талантлив, но ты член Правления Шахов, а он просто ученик из Имения. – Габбинс всерьез разозлился – и не только на Биттнера, но и на меня. Я набрала в грудь побольше воздуха.

– Конь Габбинс, – проговорила я, – это единственный человек, который умеет общаться с драконом. Если мы можем сделать так, чтобы он не поступил, как обычно поступают драконы, например, не начал сжигать дома и пожирать людей на пути к северу, – то это будет хорошо. Если сможем взять его под контроль Шахов – вообще отлично. Ради этого я готова мириться практически с чем угодно.

Габбинс успокоился, но я видела, что он все равно недоволен. Я молча встала и взяла себе новую тарелку.

Остальную часть дня мы руководили подготовкой к вылуплению. Была зима, и хотя яйцо подняли из ямы, занести его в помещение было нельзя. Драконы любят холод. Очень, очень сильный холод. Поэтому несмотря на минусовую температуру, нам пришлось установить здоровенную холодильную установку. Также понадобились особые удобства для того, чтобы люди могли наблюдать с близкого расстояния, не замерзнув насмерть и не погибнув, если у новорожденного дракона случится приступ ярости. Поэтому вокруг яйца устроили кольцо смотровых камер, обставленных удобными стульями, обогревателями, бренди, театральными биноклями и защищенных пуленепробиваемым стеклом. И с большим количеством снайперов на крыше. Все было роскошно, как дома.

Ко времени, когда прибыл вертолет, уже стемнело и я успела принять душ в фермерском доме и надеть что-то более официальное. Не каждый день все-таки присутствуешь при рождении дракона. Нас с Габбинсом поставили у входа в павильон – встречать последних гостей из Правления.

– Добрый вечер, сэр Генри, – чинно поздоровалась я. – Добро пожаловать.

Лорд прохрустел по снегу, благосклонно кивнул и поспешил в натопленную комнату, по пути снимая с себя тяжелое пальто. Габбинс проследовал за ним, чтобы поухаживать, а меня оставил встречать выступившего из тьмы Алрича. Охранники едва заметно напряглись. Всем было холодно, и потихоньку падал снег, сияя в отблесках огней, но Алрич приблизился плавно и бесшумно. Отпечатков на снегу он не оставлял, а пар изо рта у него не шел. Зато его волосы мерцали, будто жгучая кровь, и одет он был в тонкий черный шелк. Я же, дожидаясь его, продрогла даже несмотря на тепло, поступающее через дверь за моей спиной.

– Слон Алрич, – шепнула я.

Он улыбнулся и еле заметно кивнул. Я уже думала, он проскользнет мимо меня, но он предложил свою руку, и я, проглотив комок в горле, приняла ее. Когда стеклянная дверь закрылась позади нас, я стала понемногу вновь чувствовать свои ступни. Габбинс в это время представлял сэру Генри ключевых участников мероприятия.

– …а это Ноэл Биттнер, – закончил он.

Биттнер стрелой метнулся вперед, при этом наступив мне на ногу. Он был одет в какую-то мантию с капюшоном, который сейчас был опущен. Сэр Генри посмотрел на него с дружелюбной улыбкой, а когда Биттнер отвесил глубокий поклон, улыбнулся еще шире. Мне хотелось закатить глаза, но стоило признать, что мы все имели обыкновение раскланиваться перед главами Шахов. Правда, обычно при этом не били себя кулаками в грудь и не припадали на одно колено.

– Так значит, это тот молодой человек, который раскопал и историю о яйце, и само яйцо, – проговорил сэр Генри одобрительно.

Я заметила, как пешку Кэхилл передернуло, но ничего говорить она не стала.

– На самом деле, сэр Генри, раскопками руководила пешка Кэхилл, – заметила я вкрадчиво, и Биттнер стрельнул в меня недобрым взглядом.

– Ах да, конечно, – ласково проговорил сэр Генри, мягко пожав ей руку. – Чертовски впечатлен тем, как здесь все устроено. Ладья Томас присылала мне отчеты, и, насколько могу судить, операция проведена по первому классу.

Она просияла; Биттнер сделал кислую мину.

– Ноэл, – сказала я, – это слон Алрич. – И мелкий хам чуть отступил назад.

Его тянуло к могуществу сэра Генри, но Алрич его отпугнул. Настолько, что он даже не стал поправлять меня, когда я обратилась к нему, не назвав по его вымышленному титулу. Он поклонился, вновь довольно хореографично, но уже не так глубоко. Алрич, к моей радости, ничего не ответил и лишь слегка кивнул. Биттнер неуверенно поднялся и посмотрел на часы.

– Сэр Генри, время вылупления уже почти подошло, – проговорил он. – Я с вашего позволения отойду?

Сэр Генри кивнул, и Биттнер зашагал прочь. Открыл дверь, ведущую во дворик, где находилось яйцо, и я вздрогнула от задувшего внутрь ветра.

Днем до этого я успела осмотреть яйцо. Темно-синее, с мелкозернистой поверхностью и запачканное многовековой грязью, оно было вдвое выше меня, а чтобы обхватить его вокруг, понадобилось бы четыре или пять таких, как я. Чуть присыпанное снегом, оно находилось в покое, и от этого мне было не по себе. Биттнер предлагал мне его потрогать, но я, опасаясь возможной активации своего дара, сложила руки за спиной и отказалась. Он ответил надменной ухмылкой.

Теперь яйцо освещалось прожекторами, а снег вокруг него растаял. К нему вел деревянный проход, и по этому проходу шагал Ноэл Биттнер, его мантия развевалась на ветру. С окружающих яйцо галерей за всем внимательно следили техники, биологи, историки и съемочная группа. На крыше располагались кольцом вооруженные стрелки Шахов. В исторических текстах об убийстве дракона упоминалось расплывчато, поскольку никому в летописной истории этого не удавалось. Мы в своей секции откинулись на просторных креслах и приняли напитки, принесенные официантом. Свет, падающий сверху, был притушен, а во дворике – включен на полную, так что мы все ясно видели.

Биттнер имел при себе гарнитуру, и каждая его реакция или замечание записывалось для потомков. Он глубоко дышал – я думаю, намеренно. И позу принял, как по мне, излишне драматичную – расправил руки в стороны и позволил своему тонкому одеянию развеваться на ветру. Наверное, думал, это будет выглядеть впечатляюще на таком ледяном холоде, но после появления Алрича произвести эффект можно было разве что раздевшись донага. К тому же я никогда не выносила притворщиков.

– Я уже чувствую его тепло, – еле дыша, проговорил Биттнер по радио. – Думаю, осталась всего пара минут.

Далее раздался голос одного из ученых:

– Уважаемые зрители, наденьте ваши защитные очки и спорраны[19]. – Тут подошел официант с подносом окуляров, похожих на старинные мотоциклетные очки, и заполненных свинцом чехольчиков, которые мы повесили себе на колени.

– Одну минуту, – проговорил Биттнер.

Я тревожно пригладила юбку, потом повесила свинцовый спорран заново. Остальные зрители тоже выглядели напряженно, только Алрич, как всегда, сохранял предельное спокойствие и сидел неподвижно, будто и не дыша. Все мы смотрели на белые руки Биттнера, положенные на яйцо, и слушали его голос по радио.

– Оно шевелится. Я ощущаю его движения. Мышцы под скорлупой напрягаются.

Он извлекал из происходящего все, что только мог. А почему бы и нет? Как-никак с события такого масштаба он мог начать карьеру в Шахах.

К тому же я и сама теперь это почувствовала.

Он был там и слабо зудел на границе моего восприятия. Я осмотрелась, желая понять, ощущали ли это другие, но они направили все внимание на малолетнего пророка, который общался с пробуждающимся чудовищем. Тут меня одолел приступ последнего сомнения. Раньше драконы терзали Европу, истребляли неисчислимые количества людей. Перед нами находился последний представитель рода, угасшего еще до четырнадцатого столетия. И когда эта история уже практически ушла в небытие, мы вдруг стали наблюдать за их возрождением.

Я ощутила движение под скорлупой. Он давил на нее, напрягая мускулы, и мои мускулы тоже напрягались в непроизвольном сопереживании. В животе у меня поднималась паника. Обычно, чтобы применить свой дар, мне нужно к кому-то прикоснуться. Реже, если кто-то находится под сильным физическим или психологическим давлением, – я получаю от этого человека сигналы. Но сейчас было иначе. Мои пальцы будто превратились в когти, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы не выпустить их. Мне хотелось расправить крылья и закричать во все горло.

Биттнер умолк, но мы все видели, что яйцо стало слабо покачиваться. Затем скорлупу прорезал коготь – проколол ее, будто стилет. Он резал точно и аккуратно, снимая куски скорлупы, которая, как оказалось, достигала шести дюймов в толщину. Спустя поразительно короткое время яйцо отпало, и мы лицезрели кучку бурых чешуек. Биттнер расправил руки, и дракон распрямился, выпростав конечности. Вытянулась змеиная шея, вскинулись к небу мощные веерообразные крылья. Мы смотрели завороженно.

– Бог ты мой, – прошептал Алрич.

Биттнер дышал прерывисто. Мы услышали по радио, как он набрал в грудь воздуха за мгновение до того, как дракон откинул голову назад и прокричал в ночь. Легкие возрастом в сотни лет впервые пропустили через себя воздух. Глаза распахнулись и впервые увидели свет. И я тоже все это ощущала. Он прокричал еще раз, еще громче, и мы все прижали руки к ушам.

– Ладья Томас? – неуверенно спросила Кэхилл, и я увидела, что она была уже готова отдать приказ снайперам.

– Нет! – крикнул Биттнер, крутанувшись, чтобы оказаться к нам лицом. – Ни в коем случае! Мы с драконом создаем связь! У нас с ним одно еди… – И он резко осекся, когда дракон протянул лапу и срезал ему голову.

Я прикрыла рот рукой, но глаз не отвела. Все вокруг реагировали на случившееся. Одни повскакивали с мест, перевернув кресла. Другие кричали. Одного или двоих тошнило. Алрич хохотал. Энтони положил руку мне на плечо, будто собираясь меня увести, а Кэхилл отдавала по радио приказ стрелять. Когда солдаты открыли огонь, дворик перед нами озарили вспышки света. Стекло, защищавшее нас, стало прогибаться: пули отскакивали от дракона и попадали в него. Я заказала самое прочное стекло, наподобие того, за каким возили папу римского. Впереди все заволокло дымом, и дракон пропал из поля зрения. Тогда его хвост вдруг ударил по стеклу, а затем исчез в облаках. И в следующий момент и дым, и снег осветил мощный поток огня.

– Доложите ситуацию! – прокричала Кэхилл.

Ответа не было, но дым медленно рассеивался. Дракон, весь невредимый, медленно поднимался на задних лапах и расправлял крылья. По дворику были разбросаны тела солдат. Некоторые остались лежать на крыше, сгоревшие. Те, что на земле, были разорваны. Один повис напротив нашего окна, выпотрошенный, с ярко-красными внутренностями.

– Вот… черт, – проговорил Энтони у меня за спиной.

Дракон вытянул лапу, оторвал полтела несчастного и принялся неряшливо его пожирать. Ослабевшими пальцами я взяла свой мобильный и набрала номер.

– Это ладья Томас. Ты меня слышишь, Моника?

– Да, мэм, – послышался голос.

На заднем фоне свистел ветер, и я представила ее съежившейся на холоде, с собранными сзади волосами, как она глядит на звезды, совсем одна в терпеливом ожидании. Драконья голова качнулась за стеклом и, хотя оно было зеркальным, он нас заметил. Я ощутила, как он напряг мышцы и пошевелил когтями.

– Все плохо. Начинай прямо сейчас. – Я испытала гордость за то, что мой голос не дрогнул.

– Да, мэм.

Моника отключилась, и я повернулась к пешке Кэхилл – та ошеломленно смотрела на части тел военных.

– Пешка Кэхилл, закройте, пожалуйста, жалюзи. – Она уставилась на меня, явно ничего не соображая, и я схватила ее руку. – Закройте жалюзи!

По ее телу прошла дрожь, она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и вернула себе контроль. Снизу поднялись тяжелые железные шторы, и дракон пропал из нашего вида.

– Томас, что за чертовщина здесь творится? – с вызовом спросил сэр Генри, грубо хватая меня за плечо и разворачивая к себе. – Я требую, чтобы вы сказали мне…

Он умолк, и вообще все замерли, потому что услышали, что сейчас происходило. Сверху доносился пронзительный звук, и он постепенно становился громче и интенсивнее. Он нарастал и нарастал, а мы сбились в кучу, чувствуя, как этот звук проникает в наши головы и сотрясает наши кости. Затем, с резонирующим треском, он достиг пика. Раздалась ударная волна, от которой сотряслись жалюзи и потрескалось, хоть и не разбилось, стекло. После этого наступила тишина.

Я дотянулась до кнопки, на которую нажимала Кэхилл, и жалюзи опустились обратно. Прожекторы во дворике уже не работали, но мы видели тело дракона – он лежал на земле. Его голова была аккуратно отделена от тела, а между ними по стойке «смирно» стояла пешка Моника Джарвис-Рид, покрытая дымящимися драконьими внутренностями. Она только что спустилась с четырехмильной высоты, вооруженная лишь своим неуничтожаемым телом и легко отстирываемой одеждой.

После этого, сама представляешь, вечер быстро подошел к концу, а я, с твоего позволения, сейчас отключусь от усталости.

С любовью,

23

Две женщины лежали на полу и тупо смотрели перед собой, позволяя пыли беспрепятственно оседать на глазах. Их одежда затвердела от плесени, а культисты вокруг продолжали петь. Чуть поодаль лежал Гоблет, человек-дикобраз, и по его виду было понятно, что в ближайшее время он никуда не уйдет и ничего делать не будет. Под пушистым слоем грибка звонил телефон Шонте, тихо игравший тему из «Семейки Аддамс».

Мифани резко вдохнула и села. Она набрала полные легкие заплесневелого воздуха и зацарапала пальцами по полу, когда все ее тело пыталось накачать кислорода туда, где тот был необходим. Она пошарила рукой, ища флягу на поясе, а потом еще долго полоскала горло и сплевывала, выкашливая все, что мешало ее организму. Наконец, ей удалось осмотреться и ответить на звонок.

– Алло? – хрипло проговорила она.

– Мифани? – донесся голос Поппата, тот находился в таком отчаянии, что совсем забыл о протоколе. – Слава богу! Мы уже были готовы сровнять весь дом с землей и выжечь участок! Уже сорок пять минут вам звоним!

– Да неужели? – рассеянно отозвалась Мифани. – Ладно, ничего пока не делайте с домом, я нашла в чем проблема.

– Прекрасно, – сказал Поппат. – Слон Петоски в порядке?

– Да, в порядке, – ответила Мифани, наклоняясь к распростертой на полу подруге. – Придет в себя через минуту-другую, а вся ситуация разрешится где-то через полчаса.

Она огляделась вокруг: комнату все так же покрывала плесень. Но пока она лежала без сознания, из стен проросли новые ветви грибка, которые заслонили дверной проем и перегородили окна.

– Да, полчаса… или около того.

– Может, мне хотя бы группу направить? – спросил пешка.

– Пожалуй, не стоит, – ответила она, глядя, как с потолка медленно тянется еще одна новая ветвь. – Я позвоню, когда со всем разберусь.

– Вы уверены, что у вас там все в порядке?

– Ага. Позже перезвоню.

– А что если… – начал было он, но она отключилась.

– Милый парень, но ему в самом деле стоит удалить это руководство из толстой кишки, – заметила она своим унылым певцам. – У вас, ребята, конечно, тоже есть свои недостатки, но вы хотя бы не следуете стандартным оперативным процедурам.

Вздохнув, она презрительно посмотрела на грибок, покрывавший ее кожу и одежду. Она зудела и состояла будто из равных долей черной плесени и каких-то ядовитых оранжево-красных спор.

Мифани вызвала в памяти образ системы, которую наметила себе, когда подключалась к культистам. Как только она поняла, как та работает, то все оказалось… ну, в общем, все оказалось невообразимо сложным. Но теперь она хотя бы понимала. Умственным усилием она прервала все мелкие связи, которые делали эти споры частью чего-то большего. Подула на свою кожу, и мертвые крошечные хлопья взметнулись в воздух.

Затем Мифани, потянувшись, коснулась руки Шонте. От этого прикосновения по коже американки разлились серебристые спирали, которые, утолщаясь, стали соединяться, пока все ее тело не покрылось металлом. Волосы издавали слабое шипение и треск, когда металл стал облекать десятки ее косичек, будто превращая ее в скульптуру, выполненную самым искусным и дотошным мастером в мире. Металл соскреб плесень, что покрывала кожу, и Шонте заблестела в почти кромешной темноте.

Мифани изумленно уставилась на подругу – точно фотомодель, залитая ртутью. Ее собственный палец, приставленный к руке Шонте, казался неопрятным в сравнении с блестящей безупречностью этой руки. Но она не поддалась желанию убрать его и вместо этого отправила телу Шонте еще одно сообщение. Американка содрогнулась, будто через нее пропустили электрический ток. Один раз, другой, затем села и открыла глаза. И если кожа ее была серебристой, то глаза выглядели твердыми и блестящими, словно черные драгоценные камни.

– Вставай, просыпайся, – проговорила Мифани. – Кофе и чая, уж прости, у нас нет, но такое случается, когда ты решаешь вздремнуть посреди места происшествия.

– А вот это вообще не смешно, – хрипло отозвалась Шонте. – У меня такое чувство, будто я зубы черствым хлебом почистила.

– Да ладно, не волнуйся, – ответила Мифани, вздохнув. – Я поняла, в чем дело.

– И знаешь, как все это прекратить?

– Конечно. Легко, как вот это. – И она подмигнула.

Пение прекратилось.

– Так что именно ты сделала? – спросила Шонте.

Они сидели в вестибюле молодежного хостела и ждали, когда за ними приедет машина. Вокруг была кучка студентов-туристов из Австралии и Америки. Обе женщины настояли на том, чтобы принять душ после того, как вышли из дома, но отделение Шахов в Бате было переполнено пешками, солдатами и врачами, каждый из которых пытался сделать по пятьдесят вещей одновременно. Несомненно, они бы уступили старшей по званию Мифани, но их нужда была сильнее. Свободных мест не оказалось ни в одной из гостиниц («Сейчас в городе проходит какой-то съезд, ладья Томас. Мне ужасно жаль»), поэтому выбор стоял только между молодежным хостелом и отказом от душа. Похоже, римских бань здесь больше не предлагали даже ладьям.

– Это трудно описать, но оно связано с прерыванием инструкций от грибка-паразита к хозяевам. Самое главное, что мне удалось их заткнуть и открыть те маленькие стручки в подвале, где они держали наших ребят, – сказала Мифани.

– А мы знаем, какая у них была цель? – спросила Шонте. – В смысле кроме того, что хотели вырастить что-то похожее на заднюю стенку моего холодильника?

– Ну, наш игольчатый друг говорил же, что обеспокоен тем, что оно распространялось? Может, оно собиралось съесть Бат или вроде того. Оно росло. И не собиралось останавливаться.

– Плесневая бомба? – спросила Шонте, раздраженно обернувшись на задевшего ее студента – тот нес на себе рюкзак вдвое больше нее.

– Наверное. Но я беспокоюсь не из-за этого, – ответила Мифани. И задумавшись, нахмурила брови. – Есть еще кое-что забавное, что касается Гоблета.

– То, что он высокопоставленный член вашей организации и вдруг оказался изменником?

– Ну, я признаю, это немного странно, – согласилась Мифани. – Но дело не в этом.

– Может, в том, что он заявил о причастности к заговору твоего контр-партнера перед важным представителем правительства другой страны?

– Ну, не только этом, – сказала Мифани чуть раздраженно.

– А как тебе то, что нам пора возвращаться в Лондон на тот ужин, а ты выглядишь, как развалина?

– Знаешь, с тобой мне легче не становится. О, машина уже здесь. Слава богу.

– Так что, – сказала Шонте, – за водой не заедем?

Норман Гоблет

Гоблет был принят в Имение в период перемен. Изначально учебный курс и философия школы представляли собой сочетание послевоенного мышления и традиций Шахов – такой себе гибрид лагеря и палаты гильдий. Это был явный шаг вперед по сравнению с прежним принципом «мастер – подмастерье», но по прошествии лет Шахи решили, что нужна новая система. И приняли ряд кардинальных изменений. С реформацией Имения и его методов возникли некоторые дефекты, которые следовало устранить, и самым существенным из этих дефектов, по моему мнению, был Норман Гоблет.

То есть, считай, самым дефектным.

Приобретенный в возрасте двенадцати лет, Норман Гоблет был любимчиком учителей. Новая инкарнация Имения основывалась на модели классической школы-интерната, поэтому оно оказалось переделано во что-то вроде Итона с щупальцами. В любом случае в любой подобной академии всегда есть один ученик, который все делает как положено, которого избирают главой факультета (да, тогда были факультеты. Слава богу, пару десятилетий назад от них избавились), который получает оценки достаточно хорошие, чтобы удержаться выше отстающих, но не настолько, чтобы прослыть заучкой, и так прилежно сосет у директора, что у того остается только высушенный стручок. Вот какой был Гоблет в юности. Его умение надирать задницы могло сравниться лишь с умением их целовать. Властолюбивый и напыщенный, он стал бы идеальным членом Правления. Поэтому никто не удивился, когда его назначили капитаном школы и стали прочить великую карьеру в Шахах.

Но его сверстники получили немалое удовлетворение, когда эти ожидания не оправдались. После ряда ничем не выдающихся деяний во Флигеле его перевели в Бат, бывший тогда регионом с самой высокой активностью в стране. Полагаю, его назначили по рекомендации старого директора, жаждавшего видеть успех своего золотого мальчика. Но успеха он не добился, оставшись в Бате даже когда количество сверхъестественных проявлений там снизилось. В конце концов его сделали главой региона, отчасти по причине полного замешательства Шахов, отчасти – по причине того, что там он не принес бы серьезных проблем, даже если бы все испортил.

Я встречаюсь с Гоблетом два раза в год: один раз во время ежегодного обзорного заседания, когда в Ладейную приезжают все главы региональных отделений, и один – на рождественской вечеринке. Если быть до конца честным, то он не кажется мне особенно примечательным. И, что немного горько, я могу это понять. Ему прочили место в Правлении, но этого так и не случилось. Что благо для страны и вместе с тем – большая печаль для самого Гоблета.

– Ингрид, все тела Гештальта приедут сегодня на прием? – спросила Мифани, держа мобильный подбородком, пока пролистывала свою фиолетовую папку. Они с Шонте летели обратно в Лондон, и она пыталась найти место, где говорилось о наказаниях за измену. Просматривая раздел, в какой-то момент она смутно припоминала, что где-то был длинный список наказаний, кульминирующий ритуальным затаптыванием виновного лица до смерти жителями деревни Эйвбери, что казалось неправдоподобным или, по крайней мере, трудным в организации.

Еще в плесневом доме она потратила несколько минут на то, чтобы придумать, как сделать так, чтобы шипы Гоблета втянулись обратно в тело. Затем накинула ему на голову его пальто и вывела из здания за руку, позаботившись о том, чтобы он дошел до трейлера никем не узнанный. Мифани не хотелось, чтобы все знали, что ответственным за случившееся был высокопоставленный член Шахов. Поэтому распорядилась, чтобы Гоблета отправили в Ладейную и заключили там, где ему будет неудобно. А так складывалось впечатление, что суть инцидента вполне соответствовала предположениям пешек. Угроз, с которыми не могли бы справиться баргесты, не возникало уже лет сорок. А теперь эта щуплая ладья – помнишь, Томас, ту тощую девку, которая однажды заблевала бассейн в Имении? Так вот, она вошла после того, как ударную группу сожрали, а потом вышла и говорит, мол, хочу в душ и коробку шоколада.

Оказавшись в трейлере, Мифани нашла своих людей встревоженными, разгоряченными и жаждущими исполнять приказы. Группа ученых из стерильного отсека трейлера, когда убедилась, что их никто не проглотит, вооружилась скальпелями и осторожно вошла в дом. Пешка с бензопилой спустился в подвал, где полчаса расправлялся со стручками, о которых рассказала ему Мифани. Внутри оказались баргесты, все в объяснимо дурном расположении духа. Культистов бережно отделили от погибших и постарались выяснить, кем они были на самом деле. Также из дома взяли образцы всего, что там было, чтобы изучить это под микроскопом. А само здание оградили от людей большими пластиковыми листами, исписанными строгими предупреждениями, где говорилось что-то про асбест.

– Да, ладья Томас, – тихо сказала Ингрид по телефону. – Лорд и леди любят, когда собираются все четверо, да и сами они очень хотят впечатлить американцев. И от вас они ожидают, что вы наденете что-нибудь официальное. Могу ли я предложить вам малиновое платье? То, которое вас заставила купить там гречанка?

Наступила долгая неловкая пауза – Мифани совершенно не имела понятия, о чем говорила ее помощница. Малиновое платье? Как нетипично. Насколько ей было известно, в гардеробе у Томас висели только черные, серые или белые вещи.

Ингрид вздохнула.

– Вэл сказала мне, что оно в гардеробе вашей гостевой комнаты, вместе со всей остальной одеждой, которую вас заставила купить гречанка и которую вы никогда не носите. Я вышлю вам инструкцию, как его надевать.

– Боже мой, – сказала Мифани, которая до этого уделяла разговору лишь частичное внимание, но теперь полностью отвлеклась от своих бумаг. – Я думала, это будет не слишком пышное мероприятие.

– Ну, придут только члены Правления и их сопровождающие, – ответила Ингрид. – И послы Кроатоана со своими сопровождающими.

– Погоди секунду, – сказала Мифани, поворачиваясь к Шонте, которая была занята проверкой своей электронной почты. – Шон, у тебя есть сопровождающие?

– Э-э, да, – ответила Шонте с таким видом, будто ее спрашивали, есть ли у нее позвоночник, нос или что-нибудь еще, что обычно принимают как само собой разумеющееся.

– И кто это? – осведомилась Мифани. – Почему они не с тобой? И не принимай это на свой счет, но почему они тебя не развлекают, чтобы тебе не приходилось ездить на места происшествий?

– Они должны были полететь с нами, но все еще устраиваются в гостинице.

– Понятно, – сказала Мифани. – Ингрид, а… мои сопровождающие будут готовы? – спросила она неуверенно. С того дня, как она приняла эту жизнь, она и не слышала, что у нее должны быть сопровождающие как таковые. Может, Томас предпочла от них отказаться.

– Я иду к парикмахеру через час, – ответила Ингрид, – и я направила им указания по поводу вашей прически, так что они будут готовы, когда вы прибудете. И еще, Энтони подойдет вам в качестве телохранителя?

– Да, звучит отлично, – сказала Мифани.

«Значит, мои сопровождающие – Ингрид и Энтони».

– Превосходно, тогда мы будем у вашего дома за полчаса до рассвета.

– Идет, – ответила Мифани.

«Похоже, это будет что-то вроде бала в старшей школе».

– Я не могу это надеть! – в ужасе воскликнула Мифани.

Вэл прибежала в гостевую комнату и остановилась как вкопанная, когда увидела платье, которое держала в руках Мифани.

– Вы не можете это надеть! – воскликнула домработница.

– Да, я знаю! – сказала Мифани, содрогаясь всем телом в своем нижнем белье, но все равно отказываясь от имеющейся альтернативы.

– Как будто весь материал, которой должен быть сверху, переместился вниз, – заметила Вэл.

– Да, я знаю! – сказала Мифани, задумчиво оглядывая свою грудь и гадая, как платье должно было на ней держаться. Как могла Томас описывать себя скромной и неприметной и при этом иметь платье, которое постеснялась бы надеть даже венецианская куртизанка? Дело было не столько в том, что оно выглядело неприлично, сколько в том, что требовало от нее недюжинной самоуверенности. Броское и кричаще нетрадиционное, оно поразило бы всех в любом случае, но надень его Томас – и вовсе повергло бы в шок.

Вообще все наряды в гардеробе гостевой комнаты указывали на резкий сдвиг в модных пристрастиях Томас. Мифани открыла дверь и отступила на несколько шагов назад, ошеломленная видом одежды, которую там обнаружила. Внутри цвел целый сад разных цветов. Полный набор платьев и нарядов, прекрасно сшитых и буквально кричащих, чтобы привлечь внимание.

– Так что это у вас за вечеринка намечается? – поинтересовалась Вэл.

– По работе, – сокрушенно ответила Мифани.

– Официальная?

– До определенной степени.

– Понятно. Шлейфы в последнее время мало где увидишь, разве что на свадьбах, что проводят на природе.

«Если бы невеста появилась на свадьбе в таком платье, ее бы сочли чертовски распущенной, – подумала Мифани. – И еще бы медовый месяц начался прямо у алтаря».

– Мы встречаемся с американцами, – пояснила Мифани.

– О-о! – оживилась Вэл, явно над чем-то задумываясь.

– Как думаешь, я смогу его натянуть?

– Как мне кажется, его любой прохожий сможет и стянуть, если дернет вот здесь, – хмуро проговорила Вэл. – Зато у вас милая прическа, а с парочкой украшений вы будете и вовсе выглядеть особенной.

Узнав, что мероприятие будет международным, Вэл, похоже, отнесла его к той же категории, что и церемония вручения «Оскара» или, может быть, Вторая мировая война. Она принялась суетиться вокруг Мифани, будто та была ее дочкой и собиралась на выпускной бал. Несомненно лучше, чем Мифани, ориентирующаяся в доме, Вэл взяла шкатулку с украшениями и достала оттуда внушительных размеров ожерелье, которым можно было прикрыть как раз то место, где не хватало материала платья. А в случае необходимости его можно было использовать, чтобы забить кого-нибудь насмерть ради канапе.

Вместе им постепенно удалось разобраться, как Мифани должна была влезть в платье и как застегнуть все бретельки. Когда Мифани наконец встала в нем перед зеркалом, у обеих женщин перехватило дыхание.

– Хорошо, – выдавила Вэл. – Хорошо.

Платье было великолепным, даже внеземным. Мифани выглядела так, словно купалась в крови целого десятка модных дизайнеров. В парикмахерском салоне стилисты точно знали, какая прическа и макияж подойдут под платье, и сделали ей все необходимое. Все, что нужно было прикрыть, было прикрыто. Наряд, где надо, плотно облекал ее тело, а где надо – развевался вокруг. Хотя Мифани совсем не хотелось этого признавать, выглядела она ошеломительно. Это было платье, специально предназначенное, чтобы привлекать внимание.

– Вы похожи на Золушку, – восторженно произнесла Вэл.

– Да, как будто она в рабстве и вместо крестной у нее – Кристиан Диор.

– Вот бы еще с вами был мужчина, который вас повел бы, – заметила Вэл с грустью, возвращаясь к интонации озабоченной матери.

– Я рада хотя бы тому, что в этом платье нет ни металла, ни кожи, – сказала Мифани.

«И шипов».

Они разглядывали платье еще какое-то время, пока звонок в дверь не вырвал их из забытья.

– Приехали! Ваша машина, – сказала Вэл. – Так, вы все взяли?

– Кроме кевлара и пистолета, – отозвалась Мифани, в своих беспокойных сборах успевшая на время забыть, что узнала об измене Гештальта.

– Что?

– Да шучу я.

24

С наступлением ночи прожекторы окрашивали парадные колонны различными яркими цветами, и Верхний дом походил на сказочный дворец. Когда автомобиль Мифани подъехал к крыльцу, сумерки как раз заканчивались. Ее телохранитель на этот вечер, Энтони, оказался жирнющим японцем, говорившим с сильным шотландским акцентом и одетым в традиционную шотландскую одежду. Его килт можно было использовать как клетчатый чехол на диван, а спорран был таким здоровенным, будто чтобы его поднять, требовалось несколько человек. Тем не менее Мифани хватило духу сделать комплимент его внешнему виду.

Он ответил непостижимым потоком звуков. Мифани не могла определить, был ли это японский, гэльский или помесь того и другого. Но все равно вежливо улыбнулась в ответ.

Они немного задержались на крыльце, пока Ингрид суетилась над одеянием Мифани, чтобы убедиться, что ничего не помялось. Фиолетовое платье самой Ингрид тоже выглядело вполне недурно, пусть и было далеко не таким экзотичным, как у Мифани.

– Я так рада, что вы надели это платье, ладья Томас. Для вас это настоящий шаг вперед, но вам очень идет.

– Думаешь?

– Несомненно. На вас определенно будут оборачиваться.

– О-о… замечательно.

Когда они шли по коридорам, пешки и служащие повсюду расступались, слегка кланяясь. И то ли Мифани так казалось, то ли на самом деле мужчины старались использовать всякую возможность взглянуть на верхнюю часть ее платья. Судя по реакциям женщин, новость о ее наряде быстро разнеслась по сплетницким магистралям. В сочетании с ее деяниями в Бате, это свидетельствовало о том, что ее образ в глазах сотрудников претерпел существенные изменения. Справа за Мифани с невозмутимой деловитостью на лице плыла Ингрид. Слева неуклюже тащился Энтони. Когда они вошли в парадную, слоны и кони уже были там со своими служащими, и все выглядели ярко и эффектно.

Слон Грантчестер был одет в классический смокинг, а его руки и плечи изящно оплетали пряди чернильного тумана, и когда он передвигался по комнате, они следовали за ним. Конь Экхарт пришел в военной форме. Конь Габбинс тоже был в смокинге, только довольно помятом. Казалось, он изо всех сил старался не скрючиться в какую-нибудь неподобающую позу.

Но кто заставил челюсть Мифани отвиснуть, так это слон Алрич. Тот явился в кимоно из черного шелка, причудливо расшитого темно-красными нитями. Оно было настолько длинным, что тянулось за ним по полу, пусть и не могло сравниться в этом с платьем Мифани. Одеяние излучало причудливую и декадентскую элегантность. Из плеч Алрича, выгибаясь, будто лезвия, торчали крупные лопатки. Волосы были завязаны сзади в небрежный каштановый хвостик. Заметив взгляд Мифани, он слабо ей улыбнулся и хорошенько рассмотрел ее наряд. И, судя по всему, одобрил его, потому что улыбка стала шире.

Приехал Гештальт – все четыре тела вальяжно вплыли в комнату. И как бы не хотелось Мифани это признавать, выглядели они впечатляюще. Его разум решил воспользоваться преимуществом их поразительного сходства и одел всех в одинаковые темно-синие ливреи. Мифани наконец рассмотрела Элизу – его женское тело, единственное, которое она еще не видела. Она выглядела мило с причудливо завитыми на затылке волосами. Когда все четверо повернулись к ней, Мифани невольно напряглась, но ничего не произошло.

Когда прибыли лорд и леди, их приняли со всеми почестями. Он блистал в военной форме с таким количеством медалей, что они практически сливались в броню, она – в классическом вечернем платье. Все вокруг любезно переговаривались, и никто не пялился на наряд Мифани так, чтобы это можно было расценить как грубость. Служащие осторожно сновали по залу, стараясь не натыкаться ни на кого, кто мог случайно их уничтожить. Одеяния Алрича и Мифани при этом приносили особенные неудобства, поскольку выдавались порой весьма неожиданным образом. Наконец, объявили о приезде послов из Кроатоана.

Первой вошла слон Моралес, сопровождаемая двумя мужчинами, по всей вероятности ее телохранителями. Маленькая старушка мексиканского происхождения, она передвигалась с тростью и была одета в нечто черное и дорогое. Мифани вызвали представить слона главам Шахов. Фарриер и Уоттлмен официально ее приветствовали, после чего представились остальные члены Правления. Затем вошла Шонте; она выглядела чудесно, как и стоило ожидать, учитывая ее доступ к бутикам на Родео-драйв[20] и фигурку, за которую, если верить некоторым данным из архива Шахов, люди буквально продавали свои души.

Пока все обменивались любезностями, сквозь толпу проплывали официанты. Мифани слегка беспокоилась, что бальный зал будет обставлен так же пресно, как тот ужасный зал заседаний. Однако здесь было много свободного пространства среди сверкающих люстр, изящно вылепленных колонн и объемных композиций из цветов. Идеальное место для вечеринок.

– Мы перейдем к ужину примерно через пятнадцать минут, ладья Томас, – шепнула ей Ингрид.

Мифани благодарно кивнула и продолжила слушать то, что рассказывал один из служащих Экхарта. Затем втянулась в беседу между Шонте, Габбинсом, Уоттлменом и Робертом Гештальтом. Это была до тошноты вежливая болтовня, все участники которой избегали темы Правщиков, вместо этого вели речи о чем-нибудь совершенно пустом, что ей вполне можно было пропустить мимо ушей. Обсуждение ситуации с Правщиками должно было последовать на следующий день, с официальной повесткой дня и под протокол. Поэтому Мифани бо́льшую часть времени осторожно разглядывала брата Гештальт, раздумывая, как лучше всего выявить его измену. Она решила наутро поручить Ингрид назначить ей встречу с Фарриер и Уоттлменом, как вдруг Габбинс принялся щебетать о событиях прошедшего дня.

– Итак, слон Петоски, как я понимаю, вам сегодня выпали те еще приключения на месте одного из наших происшествий, где вы помогали ладье Томас. – Шонте быстро глянула на Мифани, немного встревоженно, будто не была достаточно уверена, что ей отвечать. – Разумеется, все было совершенно законно, сэр Генри, – заверил лорда Габбинс. – В соответствии с условиями Сестринского пакта нашим американским кузенам разрешается посещать места происшествий.

– Да, действительно, – согласился Уоттлмен, не слишком, однако, довольный этой новостью. – И где именно вы побывали, слон Петоски?

– Ой, – запнулась Шонте, бывшая здесь единственной, кроме Мифани, кто знал о несомненном предательстве Гештальта. – Ну, это был, эм-м…

– Бат, верно? – подсказал Габбинс.

– Что? – спросил вдруг Гештальт, сощурившись на Шонте и Мифани.

– О да, – весело продолжил Габбинс, не замечая повисшего в воздухе напряжения. – Там был какой-то дом, набитый людьми, из которых разрастался грибок, да? Я просто всегда люблю слушать радио, когда на место выезжают баргесты.

Гештальт застыл на месте, а потом медленно скользнул одной рукой под ливрею. Мифани мысленно прикоснулась к нему, осторожно прочитала его чувства и поняла, что ладья держится за пистолет. Набрав в грудь побольше воздуха, она выступила вперед.

– Ладья Гештальт, я обвиняю вас в измене Шахам и Соединенному Королевству!

Весь зал погрузился в молчание: беседы оборвались, и резко повернулись головы. Гештальт с молниеносной скоростью вынул пистолет и направил ей в лицо. Она увидела в его глазах готовность к убийству и на мгновение постигла истинное удовлетворение, когда он, к своему замешательству, понял, что не может спустить курок.

«Ой, да, наверное, это я делаю».

Она приподняла брови, а потом сосредоточилась и заставила его отбросить пистолет в дальний угол комнаты.

Еще через мгновение она заставила его и самого отскочить в противоположную сторону – прямиком в один из больших цветов.

На секунду все замерли – даже остальные тела Гештальта стояли и потрясенно смотрели. А потом случился будто целый взрыв событий. В другой стороне комнаты Гештальт-близнец ударил леди Фарриер и толкнул одного из ее служащих в официанта. Поднос с закусками взлетел в воздух. Остальные два тела вынули пистолеты и пару опасного вида боевых ножей, и Элиза выстрелила в женщину, разливавшую напитки. Все три тела раскрыли рты и выкрикнули команды. Мифани слишком отвлеклась на падающих замертво официантов и не услышала всех слов, хотя среди них явно были «восстать» и «взять их».

Реакцией на команды стало то, что несколько служащих, рассредоточенных по всему залу, достали оружие и начали с угрожающим видом надвигаться на членов Правления. Трое из них бросились на Конрада Грантчестера. Слон выпустил из своих пор струю чернильного дыма, и тот угол комнаты резко погрузился в темноту. Ингрид и Энтони оказались охвачены туманом, и Мифани успела лишь мельком уловить, что на них напали двое других в фиолетовом. Она слышала, как кто-то кашлял, как люди врезались друг в друга, как сыпались ругательства – несомненно, это Джошуа Экхарт подтверждал, что сохранил весь словарный запас, накопленный за годы жизни с неблагополучными родителями. Затем раздался дикий грохот выстрелов – и все припали к земле.

Слон Моралес схватила обоих своих служащих за руки и исчезла с такой быстротой, что у Мифани до боли запестрило в глазах.

Брат Гештальт, которого Мифани отправила в огромную вазу, уже поднимался на колени. С него капала вода, а с плеч падали листики декоративного папоротника.

«О нет, – подумала Мифани, – уж ты-то туда не полезешь».

Она мысленно отшвырнула его – он растянулся на земле. Затем она, все так же силой мысли, пригвоздила его тело, зафиксировав на месте каждый сустав.

Служащие Шонте были убиты – их одного за другим застрелили близнецы Гештальт, и Мифани, к своему ужасу, увидела, что некоторые служащие Шахов всерьез ополчились против своих членов Правления. Один из секретарей Габбинса обхватил шею своего начальника проволочной гарротой и начал его душить. Телохранитель Фарриер пнул ее по ребрам и уже нависал над ней с ножом. По всему залу люди пытались поубивать друг друга. К счастью, к самой Мифани пока никто не приближался, и она сумела немного отступить.

Элиза Гештальт попыталась поднять пистолет и нацелить его на Уоттлмена, и Мифани тотчас, отпустив Роберта, силой мысли схватила женщину-Гештальта и заставила ее застыть на месте. Ее брат позади Мифани встал и вступил в рукопашный бой с одним из телохранителей Уоттлмена. Мифани почувствовала, как Гештальт пытается вырваться, и сжала ладью-предателя мысленными тисками. Картинка перед ее взором покачнулась, когда она взглянула на мир глазами Элизы.

Следующие несколько секунд Мифани могла читать Элизино тело. Чувствовала напряжение мышц, незнакомое огрубение кожи рук и неприятное ощущение месячных. Затем впитала еще больше информации. Недавно Элиза сделала восковую депиляцию ног, а в трещинах ее задних зубов застряли кусочки закуски. Мифани почувствовала следы давнишних повреждений: белые линии на костяшках пальцев и тыльных сторонах ладоней, одна вдоль живота и еще шрамы, оставленные когтями, пронзившими когда-то ее спину.

Мифани удерживала тело, пока один из служащих Грантчестера не ударил ее сзади по коленям. От этого она упала на пол, и ее хватка на Элизе дрогнула. Служащий наступил ей на лодыжки, и она, закричав, невольно выпустила Гештальта.

Элиза несколько раз моргнула, а потом повернулась к задыхающемуся Уоттлмену и выстрелила ему в голову. Старик согнулся и рухнул на руки ошарашенной Шонте. В считаных метрах от них Габбинс боролся с гарротой, которую так и сжимал его служащий. Мифани оглянулась на того, кто сбил ее с ног, и увидела, что он вынимает из своего жакета длинный нож. Тогда, превозмогая боль, пульсировавшую у нее в ногах, она залезла в его сознание и заставила вонзить этот нож себе в бедро и провернуть лезвие.

Наступила анархия: члены Правления и служащие бросались друг на друга, куда ни глянь. Габбинс сдвинул шею назад, одновременно выскользнув из гарроты и ударив нападавшего в нос.

Элиза переключилась на Шонте – начала яростно стрелять в американку и старика, которого та держала в руках. К сожалению для Гештальта, Шонте нарастила сверкающую броню и обхватила Уоттлмена, защитив его. Пули отскакивали от нее со шквалом искр. Когда патроны закончились, Элиза взглянула на металлическую женщину и, очевидно, решила поискать цель, которую могла поразить ножом – и которая сама не сложила бы ее пополам. И нацелилась на верного служащего, защищавшего леди Фарриер.

«Не бывать этому», – слабо подумала Мифани и уже была готова обездвижить ее ноги и повалить на пол, когда почувствовала, что вокруг ее шеи сомкнулись чьи-то руки. Служащий-изменник, ранивший себя ножом, хоть и не смог вытащить его из бедра, но сквозь боль заставил себя подняться и, похоже, оказался достаточно полон сил, чтобы задушить ее.

«Вот нахал!» – мелькнуло в голове у Мифани, и она, поддавшись волнению, заморозила его полностью.

Вместе с обхватившими ее горло руками.

«Ну прекрасно».

«Ладно, без паники, – подумала она. – Дышать-то ты кое-как можешь. Так, вспомни, как заставила того толстяка выпустить чемодан?»

Она тщательно проследила по маршрутам его нервной системы и обнаружила, что та существенно отличалась от стандарта.

«Что за черт? Ничего не понимаю. Если я где-нибудь ошибусь, то могу и сама себя задушить».

Еле дыша, совсем поверхностно, она начала кропотливо следовать в уме по его нервам, стараясь не сделать так, чтобы он сжал пальцы еще крепче.

Пока она осторожно ослабляла его хватку, Габбинс бросился на одного из близнецов Гештальта и затеял чудовищно искаженный бой. Тогда подключился второй близнец, и Мифани внезапно поняла, как Гештальт повысился до ладьи. Мифани завороженно наблюдала, как один разум, управляя двумя телами, вел безупречный рукопашный бой. Затем присоединился и третий брат, нанося удары с молниеносной скоростью, и все трое стали атаковать одновременно. Мифани видела, что Габбинсу приходилось туго, даже при том, что он выгибал свое тело в самые невозможные позы. Он ударил наотмашь одного брата, но тут же получил кулаком в живот. Изгибаясь, Габбинс стоял то на одной ноге, то на двух руках, превращался в размытое пятно, отчаянно раздавая удары телам своего коллеги по Правлению.

Тедди Гештальт сделал выпад и ухватил коня за лацканы его смокинга. Габбинс обхватил руками запястье и локоть обидчика и резко крутанулся вокруг собственного позвоночника, взметнув Гештальт в воздух. Тут Мифани заметила, как Алекс Гештальт не глядя вытянул руку, и двое братьев ухватились друг за друга, после чего Алекс, будто воздушный гимнаст, поймал Тедди в воздухе. Сделав сальто, Тедди мягко приземлился на землю, развернулся и снова ринулся на Габбинса.

Конь ударил с ноги, и Тедди кувыркнулся в воздухе над ним, сумев при этом отвлечь Габбинса достаточно, чтобы остальные братья схватили его и всадили по кулаку ему в живот. Конь поник, и братья принялись забивать его до смерти.

Три кулака, точно три молота, били одновременно, превращая череп Габбинса в крошащееся месиво.

Позади них раздался рев: из толпы нападавших, разбрызгивая капельки крови, вырвался Алрич. Его кимоно было изорвано в клочья, руки ужасно изранены, сам он выглядел, как ангел-мститель в разгар бойни. Ощерившись, слон двинулся в сторону рукопашной, и его длинные конические пальцы сами собой загнулись в когти.

Тогда Гештальт проявил потрясающую сообразительность и предпочел обратиться в бегство.

В четырех разных направлениях.

– Они разбегаются! – закричала Шонте, все так же не выпуская Уоттлмена.

– Не то слово, – прохрипела Мифани.

Ей наконец удалось отодрать пальцы мужчины от своей шеи и вдохнуть полной грудью. Сделав это, она изо всех сил запустила свои мысли, чтобы поймать всех четверых. От приложенного усилия у нее в голове вспыхнула мигрень, но она их удержала. Четыре тела споткнулись на бегу, хотя она и чувствовала, как с ней пытался бороться их единый разум. Она затянула свою паутину, и на ее лице возникла легкая довольная улыбка. Гештальт был в ее власти. Она его поймала, и сбежать он не мог никак: больше не было тел, в которых он бы скрылся, и не было других братьев и сестер, которые могли бы заступиться за своего.

Но в следующий миг разум внезапно исчез – как будто испарился. Умственная активность просто взяла и прекратилась.

– Чего? – выкрикнула Мифани, пораженно ослабляя свою хватку.

Она лихорадочно окинула территорию мысленным взором, но не обнаружила ни малейшего следа предательской ладьи. У братьев были перекручены ноги, но теперь они вдруг вправились на место. Куда бы ни пропал разум Гештальта, он вернулся и тела прямо сейчас сбегали. Мифани изо всех вытянула щупальца своей психики и – уловила одного из близнецов. И взяв его в объятия своего разума, вывернула его чувства, исказив восприятие таким образом, чтобы он врезался прямо в стену и потерял сознание.

«Выкуси, урод».

Служащие тоже разбегались, и остальные тела Гештальта потерялись в толпе. Но только до тех пор, пока Алрич не пустился невероятным образом через весь зал, сбивая людей, словно кегли. При этом слон зацепил одного брата за плечо, рванул вверх, крутанул и со страшной силой стукнул о пол. Второй близнец споткнулся о мертвого секретаря, но все же сумел добраться до двери. И исчез вместе с Элизой, а служащие-изменники – те немногие, кого не сразил Алрич, – заблокировали проход, не дав никому погнаться за бежавшей ладьей.

Мифани, воздействовав на ноги служащих, оттеснила их в сторону, и Алрич сумел выглянуть из-за двери.

– Они ушли, – сообщил он сухо.

– Черт! – выругалась Мифани, осев на землю. И тяжело вздохнув, спросила: – Кто-нибудь может снять с меня этого чувака?

– В общем, слон Моралес вернулась в Майами, она в безопасности, – сообщила Шонте, складывая свой мобильный. – Начальство говорит мне завтра улетать в Штаты и доложить о решениях, которые вы примете сегодня. – Она опустилась на диван рядом с Мифани и сбросила с ног туфли. К ним тактично приблизился официант. – Я буду джин-мул, – сказала американка. Официант любезно поклонился и перевел взгляд на Мифани.

– Да, я тоже, – проговорила Мифани, стараясь не замечать доктора, хлопотавшего над ее лодыжками.

Сразу после того, как наступил хаос, она задумалась, не следует ли отправить глав Шахов в безопасное укрытие. Не стоит ли доложить премьер-министру? Но Фарриер отмела ее предложения («до тех пор, пока мы не решим, что именно говорить») и вместо этого все перебрались в соседнюю приемную, похожую на бальный зал, но отличавшуюся отсутствием крови и трупов. Сейчас в этой комнате находилось десять человек из числа участников ужина и четыре врача, которые теперь за ними ухаживали.

В бою выжило всего трое верных служащих. Ингрид и одна из секретарей Габбинса мялись у стены, отказываясь от многократных предложений разных членов Правления присесть. Леди Фарриер сидела рядом с телохранителем Уоттлмена, высоким рыжеволосым мужчиной, и у обоих был синяк под глазом. В руках они держали одинаковые коктейли и выглядели одинаково недовольными.

– Просто не могу поверить, что на официальном мероприятии Шахов погибло больше двадцати пяти человек! – кипел Уоттлмен. Старик справился с ранением в голову и теперь словно был раздражен тем, что остальные не сделали того же. – Такой бойни на территории Шахов не случалось со времен… времен… – Он посмотрел на Мифани, ожидая подсказки.

«Я тут что, еще и за историка?» – подумала она гневно.

Она покопалась в памяти, пытаясь найти какую-нибудь подходящую информацию, но ничего на ум не пришло.

– Очень давно, сэр, – твердо ответила она.

– Именно! – воскликнул он. – Очень давно! И это в то время, когда мы принимали таких уважаемых гостей!

Мифани поразилась тому, что его сердило не столько покушение на членов Правления, сколько то, что Гештальт и его люди повели себя неподобающе во время фуршета. Еще и перед американцами.

– Да, они оказались удивительно безразличны к соблюдению законов гостеприимства и этого королевства, – проговорил Экхарт презрительно. Во время боя Мифани видела, как он схватил металлический поднос с напитками, расплавил его в руках и слепил кинжал, а теперь он проворно вставлял кусочки металла в наручи у себя на запястьях. – Как-никак, Томас поэтому и обвинила Гештальта в измене.

– Да, – тихо подтвердил слон Грантчестер с мягкого дивана. Попивая мартини, в своем помятом смокинге он выглядел зловеще спокойным. – Это, кстати, интересное замечание, и здесь мы должны следовать протоколу. Ладья Томас, какие у вас были основания для обвинения?

– Мои основания? – недоверчивым эхом отозвалась Мифани. – Вы что, думаете, я обвинила невиновного? И что этот невиновный поднял стихийный мятеж посреди коктейльного часа? С оружием, которое у них всех вдруг оказалось под рукой? Да, у меня есть доказательство измены Гештальта, но если мы так хотим придерживаться протокола, я что-то не припомню традиции, по которой глава организации ест закуски, пока я выступаю с докладом. – Закончив свою речь, она поняла, что успела перейти на крик и все теперь пялились на нее.

– Похоже, у ладьи Томас отросли зубы, пока она была в этом платье, – сухо заметил слон Алрич.

– Или в том, что от него осталось, – чопорно заметила Фарриер. – Тем не менее они оба говорят правильные вещи. Ладья Томас, вы не на суде. Но все же нам всем хотелось бы знать, что именно вытворил Гештальт, кроме того, что завербовал моих секретарей и унизил нас перед гостями.

– И убил члена Правления, – добавил Экхарт. – Или вы забыли, что мой товарищ-конь лежит в соседней комнате мертвый? – Все на время замолчали, подумав об избитом теле Габбинса, которое пока просто накрыли окровавленной скатертью.

Мифани пришлось думать быстро. Ей нужно было дать им хоть какую-то сводку, но рискнуть поделиться определенными фактами она просто не могла. Поэтому просто пересказала все, что произошло в Бате, упомянув и о нападении на нее саму неделей ранее, после которого у нее остались фингалы. Точно утверждать, что эти два события связаны, она не могла, но это в самом деле выглядело подозрительно.

Также она намеренно избежала любых упоминаний о своей потере памяти.

– И ты думаешь, это был Гештальт? – воскликнул Уоттлмен. – Члены моего Правления пытаются убить друг друга?

– Причем успешно, – горько указал Алрич. – Габбинс мертв, и почти все служащие в той комнате либо убиты, либо оказались изменниками. Либо и то, и другое.

Слон печально глядел на свою изорванную одежду, но даже не позаботился смыть запекшуюся на коже кровь. И еще отказался от выпивки.

– Да! Как насчет этого? – сказала Фарриер. – Я крайне обеспокоена тем, сколько служащих проявили такое сильное желание меня убить. Боже, найдись такой хотя бы один – это уже было бы тревожно. Но столько! Может, оставшихся служащих нужно отсюда вывести?

– Леди Фарриер, тот факт, что эти люди проявили готовность пожертвовать собой, чтобы защитить нас, должен служить свидетельством их преданности, – с нажимом проговорила Мифани. Она никому не позволила бы разлучить себя с Ингрид. Они обе нашли Энтони лежащим лицом вниз, погибшим от двух с лишним десятков ножевых ранений, с той же нелепой фиолетовой шотландкой, почти дочерна пропитанной собственной кровью. Тогда Мифани и Ингрид вместе поплакали, а потом, держась за руки, перебрались в соседнюю комнату.

– Пожалуй, – согласилась Фарриер неуверенно. – Их ведь обыскали на предмет оружия, верно?

– Сейчас бесполезно обыскивать, – сказал Алрич. – К тому же, некоторые прячут оружие внутри себя. Я заметил как минимум троих служащих, которые вынули ножи из мешочков в коже, и ощутил пару их ударов на себе. Ни один нормальный человек не смог бы нанести их с такой силой. – Мифани вспомнила необычную структуру мышц своего душителя, но решила не делиться этим наблюдением, так как не желала привлекать чьего-либо внимания к своей новой готовности применять дар.

– Но вы же тщательно отбираете ваших служащих? – вмешалась Шонте. – Ведь система Кроатоана основана на вашей. У служащих не бывает сверхъестественных способностей.

– Разумеется, тщательно! – гаркнул Экхарт. – Проверяем от и до. Смотрим все, что только можем.

– А это значит чертовски много чего, – пробормотал телохранитель с фингалом.

– Значит, это более новые модификации, – оживленно предположила Шонте. – Намеренные изменения в их телах. Но таких модификаций никто не умеет делать. Никто, кроме… – Она в ужасе осеклась.

– Правщиков, – закончила за нее Мифани. – К нам проникли Правщики.

Наступила тягостная пауза, на протяжении которой все присутствующие задумчиво переглядывались между собой.

«Неужели каждый член Правления предполагает, что каждый другой член Правления готов вытащить из горла базуку?» – подумала Мифани.

– Если Шахи скомпрометированы, то каждый служащий мог оказаться предателем, – сделала заявление Фарриер, одновременно параноидальное и очевидное. И сказав это, опасливо глянула на Ингрид и остальных служащих.

– Наверное, нам придется их всех убить, – беспечно бросила Мифани. Снова повисло задумчивое молчание, и, к ее ужасу, Экхарт, похоже, задумался над ее предложением всерьез. – Господи боже! Да я шучу!

– Но в этом может быть необходимость, – протянул Грантчестер. – Мы не можем допустить, чтобы среди нас оказались изменники.

– Мы не можем просто так убивать служащих! – воскликнул Уоттлмен. – Тогда организация вообще развалится!

– В придачу ко всяким непредвиденным колебаниям, которые может вызвать уничтожение своего персонала, – Мифани вполголоса заметила Шонте. Она испытывала такое ощущение, будто ее родители позорили ее перед лучшей подругой. – И вообще, – сказала она, обращаясь ко всем, – мы не можем сделать вывод, что внедрение связано только со служащими. Все-таки предателем оказался и Гештальт. Значит, любой одаренный сотрудник также может работать на Правщиков. Любой из нас может.

– Но, конечно, не еще один член Правления, – бессильно добавил Уоттлмен.

– Невозможно сказать наверняка, что именно случилось с нашей организацией, – заметил Грантчестер. Воздух вокруг него потемнел сам по себе. Очевидно, когда он испытывал стресс, то терял контроль над своим даром. Мифани из любопытства осторожно прочитала его чувства. Казалось, под кожей слона бурлит ледяная вода и она же сочится из пор. – Кто знает, как глубоко проникла зараза?

Вопрос повис в воздухе.

– Что ж, есть один человек, который знает ответ, – задумчиво произнесла Мифани.

25

– Ингрид, ты знаешь, что сегодня воскресенье?

– Да, ладья Томас.

– Мы с тобой едем в тюрьму посреди бесплодной пустоши на юго-западе Шотландии в воскресенье утром, – проговорила Мифани, выглядывая из окна лимузина.

Автомобиль находился в середине довольно крупной колонны телохранителей, призванных обеспечить защиту ладьи во время переезда. В колонне было два бронированных лимузина, в одном из которых ехали она, Ингрид и двое из почетного караула, а в другом – семидесятилетняя пешка со способностью дышать цианидом и потеть слезоточивым газом. Помимо этого, в колонне ехали четверо вооруженных до зубов людей на мотоциклах и фургон солдат, а с высоты многих километров за всеми ними следил спутник.

Мифани несколько смущала мысль путешествовать в компании небольшой армии, но Джошуа Экхарт и начальник службы безопасности Кловис настояли на этом, сославшись на необходимость усилить меры безопасности. Оба заверили ее, что эти люди точно были им преданы, отчасти потому, что были одаренными и прошли всю идеологическую обработку в Имении, но прежде всего – из-за страшных угроз, которые высказали им Экхарт и Кловис на случай, если с Мифани что-нибудь произойдет.

Это, однако, были лишь одни из немногих мер безопасности, введенных за прошедшие пару дней ради защиты Правления. Когда в ночь нападения в Верхний дом явился Кловис, он сразу объявил, что не позволит никому в ближайшее время возвращаться домой и что отныне они будут жить в защищенных квартирах, которые им предоставят во всех трех зданиях. Каждому выдали по тревожной кнопке. Базы Шахов по всей стране были переведены в режим изоляции, и каждый член Правления теперь находился под постоянной защитой двух человек из почетного караула всякий раз, когда покидал свое жилище. И даже когда члены Правления находились у себя в кабинетах, снаружи обязательно стояло по двое вооруженных охранников.

– Да, ладья Томас.

– М-м? – рассеянно отозвалась Мифани.

– Да, мы с вами едем в тюрьму посреди бесплодной пустоши на юго-западе Шотландии в воскресенье утром. Это время отчаяния, – сказала Ингрид.

– Ага, – согласилась Мифани. – Кловис сказал, такой уровень безопасности не вводили с тех пор, как в Уиншире появились те жуткие светлые дети. Он настаивает на том, чтобы взять объяснение с каждой пешки и каждого служащего. И это еще ничего по сравнению с тем, что устроили американцы. Шонте, когда в последний раз звонила, сказала что-то насчет того, чтобы убить каждого, кто знает столицу Бельгии.

С тех пор как американка вернулась в Вашингтон, они несколько раз говорили по телефону. Шонте обеспечивала безопасность высокопоставленных лиц Америки, и, хотя она шутила насчет столицы Бельгии, с обеих сторон Атлантики было принято целое множество всевозможных мер. Мифани эти меры были до боли известны, так как она сама подписалась под введением многих из них.

Ряд государственных деятелей получили неброских защитников от Шахов, повысились меры безопасности на границах, была объявлена террористическая тревога – наверное, к изумлению обычных террористов. Даже в то время, пока Мифани направлялась в Шотландию, Фарриер и Грантчестер участвовали в секретном совещании, на котором присутствовали премьер-министр, министр внутренних дел, министр обороны, главы МИ5 и МИ6, правящий монарх и первый в очереди на трон. Мифани не завидовала своим коллегам, на которых лежала задача объяснить всем перечисленным их положение.

Она открыла большую фиолетовую папку и нашла страницу, посвященную тюрьме под названием Крепость висельников.

Крепость висельников

Служила родовым имением некой знатной шотландской семьи, которой удалось взбесить самого короля. Изменой или типа того. Поэтому их лишили земли и имущества и продали в рабство, а имение передали Шахам. Потом они несколько десятилетий его игнорировали, пока кто-то не указал, что надо бы что-нибудь сделать с этим королевским подарком.

Это такой мрачного вида замок в далекой глуши, и поэтому представляет собой идеальное место, куда Шахи могут помещать неугодных. Хотя еще идеальнее был бы остров на другой планете. Но такой вариант тоже отличный.

Крепостью висельников объект назвали потому, что до его появления человекоподобные недруги Шахов помещались, как правило, на конец веревки. Впрочем, мы и сейчас немало вешаем. И отрубаем головы. И сажаем на кол. И сжигаем. И погружаем в чаны с угрями. И вообще проводим какие угодно казни. А Крепость висельников это, скорее, временный изолятор, который Шахи используют до того, как придут к заключению, что искупить вину субъекта невозможно.

Снаружи это место выглядит так, будто Шахи ожидают, что народ ополчится против них и станет требовать выдать всех девственниц, скот и монеты, что у них есть. Но изнутри там все более чем наворочено и оборудовано новейшими камерами и продвинутыми кандалами.

В ней мы держим врагов, которых не можем убить.

– Мне так не хватает Энтони, – тоскливо вздохнула Ингрид. Мифани удивленно посмотрела на нее. Таких эмоций от своего секретаря она не ожидала.

– Он был хорошим человеком, – согласилась Мифани.

«Я видела его всего раз, но он показался очень милым. И Томас вроде хорошо к нему относилась. К тому же, сейчас, когда мы в Шотландии, я могла бы найти себе человека, который объяснил бы мне, что он говорил».

– Начальник службы безопасности Кловис ищет замену, – сообщила Ингрид. – Я спросила его, нельзя ли, чтобы наш новый телохранитель тоже непонятно разговаривал. С ним было так приятно ездить на машине.

«Она что, пьяна?» – подумала Мифани, но затем решила, что это просто унылая сельская местность и недосыпание сделали ее секретаря такой жалостливой. Ингрид покачала головой.

– Но ничего, скоро будем в Крепости висельников.

– Да. – Мифани вздохнула. – Наверное, допросик у нас получится еще тот. Все, что мне нужно, это сделать страшное лицо.

– У вас есть страшное лицо? – Вопрос прозвучал скептически.

– Есть, – отозвалась Мифани возмущенно. – Очень страшное.

Ингрид внимательно посмотрела на нее.

– Тогда вам, наверное, лучше снять ваш кардиган, ладья Томас, – тактично посоветовала она. – Цветочки на карманах несколько отвлекают от вашей грозности.

– Ладья Томас, – произнес Гештальт.

Последние тридцать шесть часов явно были не лучшими для одного из его тел, которое Шахам удалось взять под стражу. Мифани находилась в комнате, где содержался некогда опрятный, но теперь слегка помятый близнец, который глядел на нее холодными, полными ненависти голубыми глазами. Своим телохранителям Мифани приказала остаться снаружи комнаты, и те согласились, так как дверь в нее была стеклянной и они хорошо видели, что происходит внутри. Один из них держал ее кардиган, который она сняла в последний момент, надев блейзер, гораздо более делового вида, но при этом гораздо менее удобный. Ограниченной пребыванием в защищенной квартире в Ладейной, Мифани перед отъездом в Шотландию пришлось отправить курьера, чтобы тот привез его из гардероба ее гостевой комнаты. Сейчас же она обнаружила, что в блейзер было вшито нечто наподобие корсета, и теперь держалась подчеркнуто прямо. В надежде, что это поможет иметь еще более устрашающий вид.

– Неплохо выглядишь, Гештальт, – сказала Мифани. – В том смысле, насколько можно выглядеть в этом восхитительном приспособлении. Иными словами, ты выглядишь полным дерьмом.

Гештальт был закован в колодки. Руки и голова торчали из отверстий, а сами колодки были прикреплены к стене толстыми железными прутьями. На голове у него была сфера из мелкой проволочной сетки, словно предназначенная для того, чтобы уберечь его от особо крупных пчел.

– Ничего себе, – весело сказала она, – а они с тобой не сильно хотят рисковать, да? Тебе бы еще здоровую железную гирю на ногу и хоккейную маску для полного счастья.

– Честно говоря, – ответил Гештальт, – я не знаю, почему они так пекутся?

– Ты имеешь в виду, когда у тебя еще столько тел на свободе? – спросила Мифани.

– Именно, – спокойно ответил он.

– И все же ты потерял связь с половиной из них, верно? Ведь три дня назад вас было четверо, вы могли делать все, что хотели, а сейчас осталось только два. Здесь у нас Тедди, в соседней комнате Роберт. Чувствуешь разницу, да?

– И все равно у меня еще вдвое больше тел, чем у тебя, – ехидно отозвался Гештальт.

– И думаешь, я ощущаю, будто мне чего-то не хватает? – спросила Мифани. – Уверяю тебя, здесь у нас никто не жаждет заполучить себе пару лишних тел. Тут тебе никто не завидует. Но я пришла поговорить с тобой не об этом.

– Я и не думал, что за этим. Хочешь спросить, где остальные тела?

– Нет, разумеется, нет, – заверила его Мифани. – Во всяком случае пока. Доктор Крисп хотел срочно прилететь тебя допрашивать. Он так и не простил тебе тот раз, когда ты пытался его задушить. И он чувствует, что твоя уникальная физиология станет для него просто чудесным вызовом. Но он все еще нужен нам в Америке. Да и в любом случае у нас здесь тоже неплохой выбор людей, которые умеют проводить пытки.

– Пытки? – усмехнулся Гештальт. – Ты понимаешь, что я могу просто бросить это тело и все? Могу просто уйти из него и перейти в другое.

– О да, понимаю. Ты ведь совсем недавно уже так освободился, да? Когда ни в одном из четырех тел не было мозга? Пусть это и не была такая уж неожиданность, – снисходительно добавила Мифани.

– Так зачем ты пришла? – спросил Гештальт.

– Я хотела узнать, нет ли у тебя желания сообщить мне что-нибудь добровольно, – сказала Мифани.

– Шутишь, что ли? – воскликнуло тело. – Если я не скажу тебе ничего под пытками, то зачем мне говорить что-либо добровольно?

– Есть вещи и похуже пыток, – заметила Мифани, едва заметно улыбаясь. Она размышляла над этим всю дорогу из Лондона и сама поражалась собственной находчивости. – Да, может, у тебя и четыре тела, но я совершенно уверена, что ты эмоционально привязан к каждому из них. Так что выбирай: либо ты по своей воле отвечаешь на мои вопросы, либо по своей воле отрезаешь себе руки и ноги.

Гештальт пристально смотрел на нее.

– У тебя же никогда не было меньше четырех тел одновременно, верно? Так что бьюсь об заклад, это сорвет тебе крышу. Но как минимум двое из вас пока невредимы. – Она сделала паузу, усиливая драматический эффект. – Так тебе понравится оказаться в теле, лишенном глаз, ушей, рук и ног? Конечно, при всем процессе ты не поприсутствуешь и не почувствуешь боль – поэтому технически это не будет пыткой, – но я не сомневаюсь: само осознание того, что мы жестоко обращаемся с твоим телом, заставит тебя страдать. Пусть это будет только одно тело из многих, но оно все-таки твое. Нам не придется калечить оба. Может, даже получится устроить так, чтобы ты сам наблюдал за процессом. Сам видел, как уродуется твое тело.

– Ты не посмеешь! – вскричал Гештальт. – Дотронься до меня, и я тебя убью!

– Я тебя убью раньше, – холодно заверила Мифани. – Даже два раза, если захочу.

– Я тебя ненавижу! Ненавижу! – стало вопить тело, но Мифани мысленно коснулась его и заставила замолчать.

– Помолчи-ка минутку, – сказала она. На мгновение она забеспокоилась, что Гештальт уйдет, не в силах терпеть ее манипуляции, но голубые глаза продолжали свирепо на нее смотреть. – Так, давай подумаем. – Она со значением поджала губы. – Мне вот интересно, сколько же человек вовлечено в твой маленький мятеж. Я знаю, это были не только служащие с того приема. Все-таки я в тот день имела удовольствие повидаться с мистером Гоблетом. Так почему бы тебе не рассказать мне больше о твой операции в Бате? – Мифани отпустила губы Гештальта и получила в награду поток брани.

И снова его заткнула.

– Прелестно. Кроме того, есть тревожные свидетельства того, что ты водишься с Правщиками. Учитывая, какое наказание уготовано в Шахах за измену, не желаешь ли сам рассказать об этом?

Было видно, что он не хотел, но теперь хотя бы не ругался. Гештальт выглядел так, будто его немного тошнило, но Мифани не могла его винить. После того, как она почитала об этих наказаниях, ей самой становилось не по себе даже от мысли об этом. Ее угрозы на их фоне казались вовсе милосердными.

«Неудивительно, что Гештальт чуть не задушил Криспа, когда мы поймали первого лазутчика, – подумала Мифани. – Видимо, боялся, что Правщиков раскроют».

– Пожалуй, мы можем проявить снисходительность, – задумчиво протянула она. – Если, конечно, ты заговоришь. Правление не желает видеть, как его членов подвергают пыткам, не говоря уже о мучениях за сотрудничество с Братством. Но здесь нет места для секретов, Гештальт. Например, куда ты уходил в тот вечер? – спросила она. – В какое-нибудь духовное убежище? На экстрасенсорную дачу? С твоей стороны было глупо туда уходить, потому что теперь мы знаем, что у тебя есть нечто большее, чем мы думали прежде.

– Секреты есть не только у меня, – бросил Гештальт. – Думаешь, никто не заметил, что ты воздействовала на людей по всему залу? Насколько я помню, мы все думали, что тебе нужно обязательно дотронуться до человека, чтобы тот выполнял твои приказы. Хотя тебе никогда особо не хватало смелости применять свой дар. Вот почему мы так усердно старались, чтобы тебя назначили в Правление!

«Так, – подумала Мифани, – а вот тут уже что-то вырисовывается».

– Да! – торжествующе выпалил Гештальт. – Сейчас они прознали о твоем даре и узнают все твои секреты, как только вскроют тебя!

– Так ты хотел, чтобы я попала в Правление? – спросила Мифани.

– Слабая сопливая девчонка, которая глаз не отрывает от цифр? Конечно, мы этого хотели. И это оказалось нелегко.

– Что ж, хвала небесам, что вы так постарались, – сказала Мифани. – И теперь посмотри, где я и где ты… И на тебе надето что-то, напоминающее клетку для морской свинки, скрещенную с медвежьей ловушкой.

– Ненадолго. Мы поменяемся местами, и тогда уже тебе придется опасаться бензопилы. А у тебя-то только одно тело!

– Уже вся дрожу, – презрительно усмехнулась Мифани. – Смотри, я скукожилась от страха. На самом деле нет.

– Помни, я здесь, но в то же время я и там, – сказал Гештальт. – Брожу на свободе. Могу зайти в твой дом и там позабавиться.

Мифани внешне сохраняла спокойствие, но внутри ощутила укол страха. Несмотря на все предостережения своей предшественницы, она по-прежнему думала о телах Гештальта как о разных людях.

– Да, ты можешь мечтать где-нибудь уничтожить Шахов, – холодно ответила Мифани. – Вернуть обратно свои тела. Еще о чем-то. – В глазах Гештальта внезапно отразился голод. – Позволь мне тебя заверить, что при первом тревожном признаке я застрелю оба эти тела. Сделаю это собственноручно. Единственный вариант, при котором Тедди и Роберт смогут снова увидеть небо – это если ты станешь со мной сотрудничать. Мы еще вернемся к этому разговору. После того, как ты хорошенько подумаешь. Только думай быстро, Гештальт, – предупредила она. – Истязатели составляют свои планы и собираются начать уже завтра. Время на исходе. – Она изобразила звук работающей бензопилы и сделала вид, будто отрезала себе кисть, а потом выразительно глянула на Гештальта. При этом близнеца охватила ярость, и он резко дернулся в своих оковах. Его взгляд застыл на Мифани, и она воспользовалась возможностью схватить его.

Одной парой глаз она сосредоточенно смотрела на компьютер в темной комнате. Щека ныла тупой болью, костяшки пальцев горели. В руке она держала стакан джина, на столе стояла сырная тарелка.

– Убирайся…

Другой парой глаз она спала. Электроодеяло успокаивало ее мышцы, а мягкие простыни ласкали кожу.

– …отсюда…

Третьей парой глаз она пристально смотрела на саму себя и ощущала холодную сталь вокруг шеи и запястий.

– …на хрен…

Четвертой парой глаз она видела дверь. Сама сидела на жесткой кровати, подтянув колени к груди. Освещение было тусклое, полоса света под дверью слепила глаза.

– …гребаная…

Последней парой глаз она смотрела телевизор. Комната была яркая и уютная, окна выходили на реку. Она ела морковь и подняла взгляд, когда в комнату вошла высокая женщина с пронзительными голубыми глазами.

– …сука!

Контакт прервался, и Мифани нетвердо отступила назад. Она чувствовала себя так, будто пробежала несколько миль. Пот лился градом, колотилось сердце, дрожали колени. Она инстинктивно наклонилась вперед, и зубцы корсета ее блейзера впились в ребра. Она разинула рот, набрав побольше воздуха, и заставила себя встать ровно. Они с Гештальтом смотрели друг на друга и оба слегка задыхались. Никто не произносил ни слова, а потом Мифани осторожно попятилась из комнаты. Тлеющий яростью взгляд Гештальта был прикован к ней.

26

– Что-нибудь из него вытащили? – спросила Ингрид за миской супа.

Смотритель настоял на том, чтобы они пообедали в общей столовой, и когда Мифани попросила возможности уединиться, неуверенно извинился и вышел. Снаружи двери остались ядовитая пешка и двое из почетного караула, а еще трое телохранителей повисли за окнами на альпинистских веревках. По настоянию Мифани они расположились лицом к улице.

– Возможно, – ответила Мифани.

– А он из вас?

– Хочется думать, что нет.

– Он понял, что вы потеряли память? – спросила Ингрид как бы между делом.

Мифани ошеломленно посмотрела на секретаря. Она смотрела только на Ингрид, словно весь остальной мир перестал для нее существовать.

– Полагаю, мне следовало этого ожидать, – сказала Ингрид. – По Ладейной ходят слухи, что вы теперь умеете получать контроль над телом, не касаясь к нему.

– А сама ты не заметила? – спросила Мифани. – Я же на глазах всего Правления заставила человека ранить себя ножом. – Она произнесла это со сталью в голосе, надеясь этим внушить мысль, что при желании могла бы сделать то же самое и с Ингрид. Правда, секретарь в этот момент держала ложку супа, но Мифани чувствовала, что может импровизировать.

– Ну не забывайте, я задыхалась, пока носилась в облаке, которое выпустил слон Грантчестер, – заметила Ингрид.

– Разумеется, – кивнула Мифани.

Повисла пауза. Мифани ощущала неловкость, а Ингрид будто была вполне довольна собой, хотя мышцы ее совсем не двигались.

– Так вот, об этом моменте, что ты упомянула…

– Вашей амнезии, – уточнила Ингрид.

– Да, об этом, – подтвердила Мифани. – Хотя я и предпочитаю не считать ее таковой.

– Вы предпочитаете не считать полную потерю памяти амнезией?

– А что, звучит неоправданно?

– Я просто стремлюсь к точности, ладья Томас, – сказала Ингрид.

– И все равно ты называешь меня ладьей Томас, – указала Мифани.

– Вы сами называете себя ладьей Томас, – заметила Ингрид.

– Давай не будем заострять внимание на мелочах, – сказала Мифани. – Давно ты это поняла?

– С того вечера, как зашла в кабинет и увидела, что ладья Мифани Томас свернулась на полу калачиком и, вся в слезах, бормотала что-то о том, как чувствует, будто ее воспоминания испаряются. – Мифани смотрела на секретаря, разинув рот. – То была другая Мифани Томас, разумеется, – милосердно добавила Ингрид. – Та, которая была вами до вас.

– Угу, – проговорила Мифани.

Ингрид невозмутимо взглянула на нее и тяжело и протяжно выпустила из легких весь воздух, который смогла.

– Очень хорошо, – сказала секретарь. – Вот как это случилось.

Было уже поздно, и Ингрид сердилась из-за того, что до сих пор находится в лифте Ладейной. Ее старшая дочь Эми прибывала на поезде из Йорка – на выходные из университета, – и Ингрид не терпелось вернуться домой. И только выехав с парковки и обойдя ночных протестующих, она вспомнила, что оставила дочкин подарок в ящике стола. Последняя капля раздражения этого чрезвычайно долгого и отвратительного дня.

Сначала пришлось заминать побег гарпии в центре Сток-он-Трента. Потом в последний момент обнаружилось, что доклад премьер-министру содержит ряд существенных ошибок и должен быть перепроверен в мельчайших подробностях. Ингрид чувствовала себя виноватой, оставляя Томас одну в офисе, но ладья еще просматривала последнюю редакцию доклада и, зная о приезде Эми, отпустила свою помощницу.

– В самом деле, Ингрид, иди, – сказала Томас. – Я уже почти закончила. Я сама отдам его посыльному, и он отвезет бумажную копию на номер десять[21]. Потом поднимусь в квартиру и переночую там. Ты же отпустила мою машину, верно?

Ингрид с улыбкой кивнула.

– В таком случае доброй вам ночи, ладья Томас, – пожелала Ингрид. – И постарайтесь отдохнуть на выходных.

– М-м? – спросила Томас, уже вновь погрузившаяся в доклад. – Ах да. Ты тоже, Ингрид. Хорошо тебе провести время с семьей.

Ингрид пронаблюдала, как ладья, рассеянно смахнув волосы с лица, переключила все внимание на лежавшую перед ней папку. Помощница покачала головой – она понимала, что ее начальница проведет в офисе бо́льшую часть выходных. Ингрид ощутила укол жалости, но ушла чуть ли не вприпрыжку. Почти все сотрудники уже разъехались, и она наслаждалась тишиной тусклых коридоров.

Спускаясь мимо отдела публикаций, она видела, что там еще горел свет и над бумагами за усердным чтением склонилось несколько голов. Но сейчас, когда она возвращалась за подарком для Эми, все уже собирались уходить. Значит, ладья Томас одобрила доклад и отправила его в защищенном пищеводе Тоби, посыльного, работавшего в тот вечер.

«Если эта женщина еще не поднялась в квартиру, – подумала Ингрид, – если я увижу, что она уже читает что-то новое, я отберу у нее маркеры и отправлю спать».

Света из-под двери не пробивалось, а значит, ладья Томас ушла в квартиру и, судя по всему, работает там.

«Ну хоть из кабинета ушла», – буркнула Ингрид себе под нос, но в следующий миг замерла на месте, услышав неожиданный звук. И заметив движение там, где его не должно было быть.

Ингрид была из тех помощников, кто попал в Шахи не после сурового обучения в Имении, а после шестнадцати лет работы на госслужбе. Она не обладала сверхъестественной силой – только выдающейся рассудительностью и способностью хорошо все организовывать. Но за десятилетие в Шахах она узнала, насколько непредсказуемой бывает жизнь. Этот звук мог оказаться всем, чем угодно. Ингрид осторожно подошла к своему офису, напряженно вслушиваясь, не будет ли еще каких-нибудь звуков, а потом открыла дверь.

– Ладья Томас? – прошептала Ингрид.

Свет в кабинете был потушен, и когда она нащупала выключатель и нажала на него, то испытала облегчение, увидев, что там никого не было. Она виновато заглянула в кабинет начальницы, но и там оказалось пусто, а дверь за портретом, ведущая в квартиру, была закрыта. Вздохнув, Ингрид попыталась сообразить, что ей делать. Точно ли она слышала тот звук? Стоило ли из-за этого беспокоить ладью Томас?

От размышлений Ингрид отвлек шум из личного туалета ладьи. Она осторожно двинулась к портрету прежнего ладьи с большим напудренным париком и фасеточными глазами. В голове у нее родился разумный план. Она могла выйти из кабинета и запереть дверь за собой. Потом позвать охрану или найти какого-нибудь одаренного члена Шахов, который бы ей помог. Вот только когда работаешь в Шахах, ты знаешь, что обычно разумные планы на деле оказываются необычайно глупыми. Вспомнить хоть историю о той уборщице, которая открыла туалет из-за того, что слышала доносившиеся изнутри жалобные крики о помощи. Или о бухгалтере Деклане, который посчитал, что лучше тихо отойти и попытаться кого-то позвать, когда в коридоре стал копошиться сбежавший португальский сухопутный кальмар. В тот момент такие решения казались разумными, но уборщица стала бесплодной и слепой, а от тихого телефонного звонка Деклана кальмар почуял угрозу. В результате бухгалтеру пришлось мириться с невыводимыми фиолетовыми пятнами и учиться управляться с калькулятором одним языком, так как рук у него больше не было.

Ингрид услышала из туалета страдальческий шепот и мгновенно узнала, чей это был голос. Она повернула ручку и открыла дверь. Ладья Томас лежала на полу перед раковиной, подтянув колени к груди и безудержно содрогалась всем телом. Ингрид пораженно отшатнулась.

Глаза Томас были широко раскрыты, губы налились кровью. Нет, поправила себя ошеломленная Ингрид, эти отчаянно шепчущие губы не просто налились кровью – они были все изранены и кровоточили. Будто кто-то несколько раз провел по ним наждачной бумагой.

– Все рушится, – простонала Томас. – Я разваливаюсь.

– О, Мифани, – в ужасе выдохнула Ингрид. – Что с вами стряслось?

– Мои мысли, – прошептала Томас бессильно. Потом подняла взгляд на Ингрид, и ошеломленная секретарь увидела, что от ее губ тянулись ниточки крови. – Они уходят. Он выбил их из меня, и теперь они затухают.

– Что? Кто это с вами сделал? – спросила Ингрид, опускаясь на колени и протягивая дрожащую руку. Томас дернулась от прикосновения. – Мифани, я приведу помощь. Вызову охрану и врачей… – Ингрид умолкла, когда ее начальница с удивительной силой схватила ее руку.

– Ты не можешь, это должно быть не так, – рьяно заявила Томас. – Это случится сегодня, и я должна уйти. К тому же я никому не могу доверять, может оказаться, что их послали меня убить. Среди нас предатель. Среди… – Она наморщила лоб. – Все, оно ушло. – Она закрыла лицо руками. – Ушло. Я же узнала. Я узнала, кто это был, и… Черт подери! – вскричала она. Ингрид подскочила, услышав резкий звук, и увидела, что Томас сосредоточенно смотрит на нее. Томас испуганно огляделась вокруг. – Ты это слышала?

– Нам нужно вас отсюда вывести, – спешно проговорила Ингрид. – Кто бы это ни был, он знает, что искать вас нужно здесь.

– Там дверь, – сказала Томас. – В кабинете. – Она кое-как поднялась на колени, по-прежнему сильно дрожа.

– Которая в квартиру? – спросила Ингрид.

– Нет, через ту они пришли, – отозвалась Мифани, панически закатывая глаза. – Часть из них уже мертвы, остальные оглушены, но я знаю, придут еще. – Она напряглась. – Они уже в квартире, я их чувствую. Дверь там заперта, но их это не остановит.

– У вас в квартире мертвые люди? – спросила Ингрид.

– Пожалуйста, помоги мне выбраться в кабинет. – Мифани проигнорировала вопрос.

С заметным усилием она поднялась, держась за стену. Но закачалась, и Ингрид поспешно поддержала ее. Ингрид ощутила, как ее мышцы напряглись и резко расслабились, когда по ним разлилась сила Томас. В одно мгновение Ингрид посмотрела глазами начальницы и увидела саму себя. Ей обжигало губы, боль разрывала голову. Но потом все вернулось как было.

– Извини, – слабо пробормотала Томас.

– Ничего, – сказала Ингрид. – Не беспокойтесь. – И быстро спросила: – Так что, в ваш кабинет?

– Скорее, – поторопила Томас. – Они идут.

– Вы уверены?

– Я их чувствую.

Ингрид пристально посмотрела на начальницу. Хотя Шахи номинально складывались из скрытных и замкнутых людей, они все же составляли сравнительно небольшое сообщество. И о природе и ограниченности умения Томас знали все.

– Вы их чувствуете? – Она посмотрела на Томас и увидела, как под глазами у нее проявляются синяки. – О, боже.

– Скорее.

Вместе они кое-как выбрались в кабинет, и Ингрид стала продвигаться к портретам.

– Нет, – сказала ей Томас. – Не туда.

Она проковыляла в угол комнаты и завернула ковер. В полу оказался металлический люк с встроенной кнопочной панелью. Ладья неуклюже опустилась на колени, набрала код, и металлическая дверь мягко открылась, показав чрезвычайно крутую и узкую спиральную лестницу, исчезавшую в темноте.

– Куда она ведет? – спросила Ингрид. Она была в легком шоке от открытия тайного люка в кабинете, куда она заходила сотни раз. Но из того, что случилось в эту ночь, это было еще не самое невероятное.

– В гараж, – ответила Томас. – В отдельную секцию гаража через дорогу.

– Для машин? – спросила Ингрид скептически. – Вы не можете садиться за руль! Вы едва на ногах стоите!

Томас открыла рот, желая что-то ответить, но только кивнула, соглашаясь. Затем смахнула руку Ингрид со своего плеча и слегка покачнулась, но осталась стоять. Она приложила пальцы к вискам и сделала глубокий дрожащий вдох. После этого, к ужасу Ингрид, глаза ладьи резко закатились вверх. Ингрид прикусила губу, но предположила, что это было преднамеренно.

Так прошла пара минут, на протяжении которых Ингрид тревожно смотрела поверх плеча Томас, ожидая, что из-за портрета, размахивая смертоносным оружием, появится тот, кто сделал с ладьей эти ужасные вещи. Затем Томас ни с того ни с сего начала конвульсивно дергаться. Руки она по-прежнему прижимала к вискам и оставалась на ногах, но казалось, будто все остальные мышцы ее тела судорожно подергивались. Ингрид беспомощно стояла рядом, боясь прикоснуться к ладье из опасения, что у той снова активируется ее дар. Наконец, приступ прекратился, и Томас отвела руки от висков.

– Хорошо, – сказала ладья, тяжело дыша. Взгляд ее был сосредоточен, и теперь она, казалось, владела собой лучше, чем несколько минут назад.

– Хорошо? – повторила Ингрид. – Хорошо что? Что это сейчас было?

– Я кое-что сделала со своим мозгом, – пояснила Томас. – То, чего никогда не делала, и это, наверное, была очень плохая идея. Но думаю, у меня еще есть немного времени, прежде чем я совсем все потеряю.

– Что потеряете?

– Все воспоминания, – ответила Томас. – Поэтому мне надо идти. Сейчас. Пока еще могу.

– Подождите! Не забудьте куртку, – спохватилась Ингрид. – Там дождь.

Ладья поймала ее взгляд, и две женщины улыбнулись друг дружке, думая обо всех случаях, когда Ингрид напоминала Томас одеться, прежде чем выходить.

Томас позволила Ингрид помочь ей с курткой, а потом принялась спускаться в люк, но секретарь ухватила ее за руку и ладья подняла на нее взгляд.

– Вы сказали, что узнали, кто это сделал, – спросила та. – Так кто же?

– Прости, но я понятия не имею, о чем ты говоришь, – ответила Томас, наморщив лоб. И, задержав взгляд на Ингрид, неловко добавила: – Спасибо тебе. За все. – И переключила внимание на ступеньки, по которым с трудом спускалась в темноте.

Вскоре она исчезла, и люк опустился над ее головой. Дождь снаружи прибавил силы.

– Это был последний раз, когда я ее видела, – заключила Ингрид. – Я сразу ушла из офиса и спустилась по пожарной лестнице в гараж, села в свою машину и забрала дочь с вокзала. Потом все выходные я провела с закрытыми окнами и дверьми, ожидая телефонного звонка. Но ничего не случилось, и в понедельник я как обычно пришла в Ладейную. А когда появились вы, то я не знала, что и думать.

– И ничего не сказала, – осторожно заметила Мифани.

– Нет.

– Почему?

– А с кем мне было об этом говорить? – спросила Ингрид, оправдываясь. – С вами? Я не понимала, что случилось, пусть даже губы и глаза у вас были, как у ладьи Томас. Она сказала, что теряла воспоминания, и я подумала, что вы, наверное, и есть она, только потеряли последние пару дней. И уж точно я не стала бы говорить с ладьей Гештальтом. А все, что я могла бы рассказать слонам или главам Шахов, только доставило бы лишних неприятностей ладье Томас.

– И тебя так сильно заботила Мифани Томас? – спросила Мифани.

– Очевидно, да, – ответила секретарь. И после небольшой паузы: – И до сих пор заботит. – Две женщины обменялись осмотрительными улыбками.

– Так значит, она просто исчезла, спустившись по лестнице, – заключила Мифани.

– Да.

– Пожалуй, мне стоит проверить этот ход, – задумчиво проговорила Мифани. – Может, это что-нибудь подскажет о том, что случилось.

– А что случилось? – спросила Ингрид. – Мне все это время не терпелось узнать.

– Ну, – начала Мифани, уже приняв решение. Она применила на Ингрид свой дар, и та немного пошатнулась, когда ее мышцы вернулись под ее контроль. – Я открыла глаза и увидела, что стою под дождем…

Пересказ получился выборочный, и все упоминания о Бронвин были в нем исключены. Мифани также проявила достаточную осмотрительность, чтобы не рассказать о той информации, что оставила ей предшественница.

– Так вы не какой-нибудь овощ, – сказала Ингрид. – Сначала я немного опасалась, что в ваше тело мог вселиться кто-то посторонний.

– И что развеяло эти опасения?

– Ни один овощ не смог бы так очевидно отличаться от ладьи Томас. Особенно учитывая – давайте это признаем, – что ее не так уж сложно скопировать. Все, что для этого требовалось, – это не поднимать голову и быть смиренной. У меня не осталось сомнений уже спустя четыре часа после вашего появления. На приеме я была полностью уверена, что вы не она. Ладья Томас, которую я знала, никогда бы не надела то малиновое платье. Поэтому я его и посоветовала.

– Как думаешь, еще кто-нибудь подозревает? – осторожно спросила Мифани. Ей пришлось также скрыть, что Фарриер тоже была в курсе, кем она была и кем не была. Ингрид, вздохнув, потерла глаза.

– Честно, не знаю, – устало ответила секретарь. – Время сейчас тяжелое. Знаю только, что Правщики – единственная сила, которая чуть нас не уничтожила. И они подошли к этому очень, очень близко. И сейчас, когда они вдруг появились, кажется, что они пробыли среди нас уже довольно долго. Вы знаете Ричарда Уитлэма? – Мифани медленно покачала головой. – Ну, старая ладья Томас его знала. Все его знали. Славный парень. Проработал помощником слона Алрича тридцать лет. Пришел в организацию прямо из университета, где учился, и был очень добр ко всем новым служащим. Изо всех сил старался сделать так, чтобы нам было уютно.

Она улыбнулась.

– В первый мой день он пришел и подарил мне кактус – тот самый, который до сих пор стоит у меня на столе. Милый парень, очень добрый, полностью преданный Шахам. – Ингрид вздохнула. – Сейчас говорят, что на приеме он вынул костяной стилет и попытался заколоть слона.

Ингрид бессильно посмотрела на Мифани.

– Если такой человек… человек, который присматривал за членом Правления, пока тот спал, человек, чья верность не вызывала ни малейших сомнений, человек, которого по-настоящему любили, – может оказаться Правщиком, то я уже не знаю, что делать. Потому что, ладья Томас, я не знаю, понимают ли это члены Правления, но Правщики уже знают наши секреты.

Мифани внезапно охватило ощущение полной обреченности. Ингрид была права. Шокированное самим фактом нападения во время приема, Правление не сумело заметить общей картины. Они боялись своих секретарей и уборщиц, которые могли броситься на них с ножом. Но секретари и уборщицы были нужны лишь затем, чтобы отпереть двери и впустить Правщиков.

Поправка: остальных Правщиков, потому что некоторые уже были внутри.

– Эти люди тоже могут ошибаться, Ингрид, – сказала Мифани, невероятным усилием пытаясь сохранить спокойствие. – Все, что случилось на приеме, не было спланировано. Они не были готовы к масштабному перевороту.

– Вы считаете, что пронос оружия в Верхний дом не требует серьезной подготовки? – возразила Ингрид. – Они могли нас всех поубивать!

– Если бы мы говорили о Палате общин – может быть, но здесь у нас Правление Шахов, – сказала Мифани. – Пойти на Экхарта с кинжалом и пистолетом – это все равно, что броситься на танк с пачкой масла. Мне не верится, что организация, которая существует сотни лет и задумала вторжение, решила устроить переворот все равно что с перьевыми метелками. Скорее всего, они еще готовятся и поэтому при себе у них оказалось оружие. Нет, если они это планировали, то точно не на приеме. Все это случилось потому, что я раскрыла Гештальта.

– Так вы думаете, за этим стоял ладья Гештальт? – спросила Ингрид, немного оживившись. – Если Гештальт руководил вторжением Правщиков, то…

– То есть это значит, что прошедших веков Правщикам не хватило, чтобы научиться хоть как-то замечать таланты. Гештальт многое умеет, но не подходит на роль главы заговора. Я читала дела и знаю, что Гештальт взяли в Правление только благодаря его чрезвычайным боевым умениям.

– Конечно, и по этой же причине взяли вас, чтобы уравновесить с ним, – сказала Ингрид, видимо, забыв на минуту, что говорит не с тем человеком, которого тогда взяли в Правление. – Все понимали, что нужен кто-то, кто будет вести дела Ладейной и заниматься внутренними операциями.

– Ну да, а еще кто-то, кто не будет проявлять себя, создавая неудобства, – сухо заметила Мифани. – Гештальт выдал мне эту крупицу правды, когда я была перед ним со страшным лицом. Это Правщики назначили меня в Правление.

– Маловато иметь только одного своего человека в Правлении, – сказала Ингрид. – Даже если у него четыре тела.

– Так что ты хочешь сказать? – спросила Мифани тревожно.

– Что в Правлении остались еще Правщики.

27

– Ладья Томас? – донесся по внутренней связи неуверенный голос Ингрид.

– Да? – крикнула Мифани со своего места, где она напряженно работала над анализом расследования Правщиков и последствий предательства Гештальта.

– Ваш мобильный звонит у меня на столе, где вы оставили его заряжаться, – произнесла Ингрид извиняющимся тоном.

– Можешь ответить, пожалуйста? – попросила Мифани, знавшая, что ее отчет тщательно изучат Правления двух стран, и не хотевшая, чтобы он выглядел, будто его написала какая-то дура. И проигнорировала тяжелый вздох секретаря, который донесся за ее просьбой.

– Это мисс Бронвин?

Из того, что Мифани доверила Ингрид тайну своей амнезии, хотелось сделать вывод, что она должна была рассказать и обо всех, кто мог звонить ей и спрашивать «мисс Мифани Томас».

– Ладно, я отвечу.

Мифани сохранила свой документ, встала из-за стола и двинулась к телефону, осторожно ступая между хрупких стопок бумаг, занимавших бо́льшую часть поверхности пола. С тех пор как она вернулась из Шотландии, она изучала личные дела служащих-предателей, надеясь обнаружить какие-нибудь зацепки. Ослепительных откровений пока не наблюдалось, зато случилось несколько запоминающихся лавин из документов. Ингрид наотрез отказалась вносить в кабинет еще больше бумаг, а уборщица едва не впала в истерику, когда ее попросили протереть пыль.

– Алло, Бронвин?

– Э-эй! Как жизнь? Я получила твое сообщение про завал на работе.

– Да, сейчас все более-менее под контролем, но люди еще немного напряжены.

– Значит, дело серьезное. Я в том смысле, что уже пять дней прошло с тех пор, как ты уехала в Шотландию.

– Пять дней? – переспросила Мифани. – Серьезно?

– Ну да. А сегодня пятница. Я поэтому и звоню. Подумала, может, захочешь сегодня погулять. Мы с друзьями идем клубиться, и я подумала, если ты не занята, то возможно захочешь присоединиться.

– Клубиться? В каком смысле клубиться? – спросила Мифани.

– В каком?

– В смысле что-то покурить?

– Ты о чем? – спросила девушка, чей мир составляла не только сверхъестественная безопасность.

– А ты? – спросила девушка, чью светскую жизнь составляли, преимущественно, редкие выходы на обед и посещение мест, захваченных паранормальными вредителями.

– Сходить в клуб… потанцевать.

– А-а… м-м, – осторожно проговорила Мифани.

– Что-то маловато энтузиазма. – Голос Бронвин показался слегка уязвленным.

– Да нет, – поспешно возразила Мифани. – Просто мне кажется, я никогда не ходила клубиться.

– Правда? Ах, ну да, – спохватилась Бронвин, вспомнив легенду, которую рассказала ей Мифани. – Ну, тогда тебе стоит сходить. В смысле сейчас подходящий случай, а мама всегда говорила, что девочки Томас рождены танцевать. Только… – Она неловко осеклась.

– Что? – спросила Мифани.

– Ну, я только что вспомнила, что ты… боялась куда-то выходить.

«Что? – подумала Мифани растерянно. – А, точно. Моя мнимая агорафобия».

– Нет, мне в самом деле стоит попробовать, – твердо заявила Мифани. – Дай я только проверю кое-что.

«И найду способ улизнуть отсюда без сопровождения».

– Я тебе перезвоню.

Сестры договорились, что Мифани позже скажет точно, а если она все-таки пойдет, то у Бронвин не будет завышенных ожиданий по поводу танцевальных способностей Мифани.

– Ингрид, у меня сегодня вечером никаких встреч не планируется? – спросила Мифани по громкой связи.

– Вы же знаете, ладья Томас, все встречи согласовываются со мной, – резко ответила секретарь.

– А я назначаю встречу сама, – заявила Мифани.

– Вообще-то вы должны сегодня вечером созвониться со слоном Петоски из Кроатоана.

– Я напишу Шонте на почту, что позвоню завтра, – решила Мифани.

«Она убьет меня, если узнает, что я упустила реальную возможность поболтать о работе в пятницу вечером».

– И пожалуйста, скажи начальнику службы безопасности Кловису, что я останусь на ночь в квартире и телохранители мне не нужны. Ах да, и может, у тебя получится достать для меня фонарик и пистолет?

– Начальник службы безопасности Кловис уже едет сюда, чтобы обсудить вопросы внутренней безопасности.

Ингрид включила режим гиперэффективности. Ко времени, когда прибыл Кловис, стол и стулья были заняты причудливыми рядами пистолетов и ружей. Мифани, положив на колени гору бумаг, напряженно пялилась в компьютер.

– Добрый день, ладья Томас, – поздоровался Кловис. Стоя посреди качающихся бумажных стопок, он казался воплощением совершенного спокойствия.

– Добрый день. Можете, пожалуйста, закрыть дверь, чтобы у Ингрид не лопнула барабанная перепонка, пока она будет нас подслушивать? – Из приемной донеслось раздраженное фырканье. – Как ты, Кловис?

– Весь в делах, Мифани. Только-только закончили с новым секретным протоколом. Будем теперь проверять каждого члена Шахов на наличие имплантатов.

– О, это хорошо, – отозвалась Мифани.

– Да, только это означает, что каждого члена организации придется подвергнуть неприятным, длительным и чрезвычайно докучливым физическим процедурам. Все это нужно будет делать своими силами, поэтому наши медики будут очень загружены в ближайшие несколько месяцев. Видишь ли, пока мы не осмотрим всех наших врачей, в процедурные надо будет поставить группы по три наблюдателя, чтобы не допустить фальсификаций. И каждый врач организации, и случайно выбранный гражданский врач, должен сделать заключение по каждому тесту. Потом мы вышлем результаты тридцати пяти докторам по всему миру. Мы считаем, то, что все врачи в Шахах завербованы Правщиками, – крайне маловероятно. А если так – что ж, у нас еще есть гражданские врачи.

– Вот черт, – произнесла Мифани с сомнением, – похоже, работы будет немерено.

Кловис коротко кивнул.

– Мы стараемся проверить все как можно тщательнее. Конечно, нет никакой гарантии, что имплантаты есть у всех агентов Правщиков, но у всех предателей на приеме они были, поэтому начнем мы именно с этого. И прежде чем проверять врачей, мы осмотрим членов Правления. Начиная с завтрашнего дня. Так что приготовься, пожалуйста.

– Отлично, – без малейшего воодушевления отозвалась Мифани. – Ничто так не скрасит субботу, как неприятные, длительные и чрезвычайно докучливые физические процедуры. Только поставь меня на после обеда, а то хотелось бы выспаться.

– Договорились. Ну и, конечно, до тех пор у твоих дверей все равно останется охрана.

– Я уже чувствую себя безопаснее, – усмехнулась Мифани. – Кофе?

– Спасибо, но мне надо возвращаться на работу. Всю неделю мы были как на иголках, а сейчас я иду наблюдать за осмотром врачей. И еще, может, поделишься, зачем ты выложила все эти пушки? Боишься, что против тебя восстанут бумажки?

– Да нет. Просто использую их вместо пресс-папье.

Когда Кловис оставил ее одну в кабинете, полном оружия, настал час переходить к активным действиям. Она осторожно поставила огромную стопку папок на стол и повязала вокруг пояса принесенную Ингрид кобуру. Она неуверенно взяла один из пистолетов и, быстро просмотрев инструкцию к нему (также принесенную Ингрид), перешла в тот угол кабинета, на который ранее на этой неделе указала ей секретарь.

Пробежавшись по разделу фиолетовой папки, посвященному тайным ходам, она убедилась, там проход действительно существовал, а осторожно пошарив в том месте, выяснила, где загибается край ковра. Все предыдущие дни Мифани была так поглощена изучением служащих-предателей, что так и не удосужилась осмотреть этот запасной выход. Сейчас же она с сомнением смотрела на затейливого вида люк в полу. И испытала легкий трепет, когда заметила на кнопочной панели несколько капель крови.

Она набрала «230500», и крышка поднялась, явив узкую спиральную лестницу, похожую на те, что бывают обычно в церковных башнях. Мифани всмотрелась туда, надеясь обнаружить выключатель. Но ничего не увидела. Ну и ладно, на этот случай у нее был фонарик. Тем не менее перспектива спускаться в темную дыру не представлялась слишком манящей. Мифани не могла не думать о том, что в последний раз Томас видели именно тогда, когда она исчезла в этой же самой темной дыре.

Между моментом, когда Томас опустила за собой крышку люка, и когда Мифани открыла глаза в парке, Томас успела покинуть здание, пересечь пол-Лондона и подвергнуться нападению хорошо подготовленных агентов. Мифани вспомнила о синяках, которые обнаружила на своем теле в первый свой день в гостинице. Томас жестоко избили. Может быть, как раз в этом проходе, здесь в темноте?

«Нужно спуститься, – подумала она. – Нужно посмотреть. Если там что-нибудь осталось, хоть какие-то зацепки, они могут дать ответ, кто напал на Томас. Вдобавок так я смогу улизнуть и погулять с Бронвин».

Мифани еще раз проверила пистолет в кобуре, пристегнутой к бедру, и фонарик, болтавшийся на ремешке у запястья. И, собравшись с духом, ступила на лестницу. Было видно, что проход был сделан после строительства здания, и места здесь ей едва хватало, чтобы стоять в полный рост. Любому более габаритному человеку, который решил бы тут спуститься, пришлось бы двигаться бочком. Мифани, превозмогая опасение развить клаустрофобию, сделала глубокий вдох и принялась спускаться в темноту.

– Какой недоумок это придумал? – сказала Мифани вслух, ступая по лестнице.

Она не знала точно, на сколько этажей уже спустилась, но здание компании «Хаммерстром» уже должно было остаться наверху. Ноги уставали, и она несколько раз оцарапала спину на участках, где сужался проход. Такие участки, было понятно, имели место из-за необходимости приспосабливаться к причудам здания, пусть даже за счет удобства для спускающихся. До дна Мифани добралась вся в пыли, царапинах и крайне раздраженная. Но там сразу немного успокоилась, когда обнаружила выключатель сбоку от лестницы.

– Какой милый дизайн, – заметила она, как только неохотно зажегся флуоресцентный свет. В обе стороны тянулся идеально ровный коридор. Стены были сложены из шлакоблоков, а пол, покрытый толстым слоем пыли, был из грубого бетона. Мифани ощутила укол тревоги, когда заметила в пыли нечеткие следы – они вели от основания лестницы. Она вынула пистолет. И направилась вниз по проходу, ориентируясь по отпечаткам собственных ног.

Было очевидно, что несмотря на ее самостоятельную операцию на мозге, состояние Томас ухудшалось, пока она пробиралась по коридору. Она падала на колени и была вынуждена помогать себе руками, чтобы подняться. Мифани остановилась и задумчиво поставила руку на отпечаток. Дальше на полу виднелись мелкие пятна крови, и Мифани слегка дотронулась до собственных коленей, вспоминая, как те были ободраны, когда она впервые увидела их в зеркале. Она порылась у себя в голове, пытаясь вызвать ощущение дежавю, но ничего не вышло.

Осторожно продвигаясь по коридору, она испытывала беспокойство из-за окружающей тишины. Как глубоко она спустилась? Казалось, она брела по лестнице бесконечно, но нигде не было ничего, что указало бы, где она находилась. Но, если верить сведениям Ингрид, этот чудной проход вел в гараж. Поэтому она шагала дальше.

Помимо затхлого запаха, в воздухе ощущалось что-то еще, тоже неприятное.

«Чем же это пахнет?»

Запах словно щекотал ей что-то в затылке – это было не воспоминание, но что-то инстинктивное. Туннель впереди круто изгибался вправо, и она замедлила шаг. Запах становился сильнее, и она уже чувствовала, как к горлу подступает тошнота.

«Что за глупость, – подумала она. – У меня страшная сила. И почему я надеюсь на этот нелепый пистолетик, который выбрала просто за то, что он милый? Мне он не нужен. – Она презрительно бросила его через плечо. – Да, черт возьми! Я справилась с домом, полном диких грибковых культистов, которые сожрали три группы сверхъестественного спецназа. Я крутая. – Она остановилась и мысленно протянулась вперед, пытаясь обнаружить там что-либо живое. – Ладно, ничего нет. По крайней мере, ничего такого, что я бы заметила. Но чем тогда здесь так паршиво несет? Похоже, какая-то вонючка бродит по туннелям под моим офисом и она еще и невидима для моих суперспособностей. Черт! Где мой пистолет?»

Вернувшись назад, Мифани подняла пистолет с пыльного пола и напряженно прислушалась. Гробовая тишина. Понимая, насколько нелепо это выглядит, но все-таки испытывая страх, она взяла пистолет обеими руками и мягко прыгнула за угол. Поза ее при этом говорила, что она готова открыть огонь по всякому, кто бы перед ней оказался.

– Ну и слава богу.

«Без паники, никакой это не монстр. Просто три гниющих трупа», – подумала она, и ее вырвало на пистолетик.

Вытерев рот и отряхнув оружие, она осторожно приблизилась к трупам. Они все были одеты в фиолетовую одежду, только теперь она пропиталась телесными жидкостями.

«Ну и мерзость».

Одно из тел лежало чуть в стороне от остальных двух, и по большим дырам у него в груди Мифани видела, что его застрелили.

«Наверное, его застрелил другой. Тот, кто вроде бы… да, кажется, застрелился сам, – подумала она. – Судя по здоровенному пистолету, который он прижимает к голове. К оставшейся половине головы. Та-ак, тут надо подумать. Томас пытается сбежать по этому коридору. Потом появляются эти ребята, выходят из противоположного конца. Они думают, она не в себе, под каким-то наркотиком или типа того. К тому же явно не может применить свои способности. Они ее хватают, а она заставляет одного пристрелить сначала тех двоих, а потом и себя. Томас идет дальше к гаражу, оставляя по коридору следы. Боже. Хорошая работа, Томас».

И мысленно сняв шляпу перед своей предшественницей, Мифани осмотрительно перешагнула через трупы и двинулась дальше по туннелю.

Несмотря на гниющие тела, Мифани теперь чувствовала себя заметно бодрее. Воздух становился свежее, и если отпечатки Томас немного заносило, если она где-то роняла заколки, что ж, Мифани уже знала, как закончилась ее история. Сейчас ее интересовали подробности.

«Мне очень нужно увидеть, были ли у кого-нибудь из тех служащих при себе удостоверения. Хотя прикасаться к ним без перчаток я точно не стану».

Наконец, она подошла к металлической двери с кнопочной панелью и снова набрала код. Дверь открылась, Мифани вошла в гараж и с интересом осмотрелась вокруг. Как и туннель, он хорошо освещался, только пыли на полу здесь не было. Автоматическая дверь занимала бо́льшую часть одной из стен, за которой, как Мифани узнала из папки, располагалась общественная парковка, откуда можно было легко уехать, не привлекая внимания.

Она рассмотрела то, что находилось в гараже. Внутри стояло пять машин, аккуратно накрытых чехлами.

«Вот чем Томас занималась всю ночь, – подумала Мифани, вспомнив чехлы на мебели в оставленной ей квартире. – Как всегда, заботилась о деталях».

Мифани сочувственно улыбнулась, думая о собственной работе на посту ладьи. Ингрид подтвердила, что у нее были те же таланты, что и у Томас – та же чуткость к мелочам и та же способность погружаться в информацию.

Мифани откинула одну из простыней, и у нее захватило дух.

«Неважно, в каком наряде я буду этим вечером, с такой машиной мне точно перепадет».

Красная, со всеми теми изгибами, что не хватало ей самой.

«Кто бы мог подумать, что под вышитым цветочками кардиганом в Томас бьется сердце помешанной на машинах? Интересно, они тут все в таком духе?»

Как оказалось, нет, зато все были чистыми и ухоженными. Седан. Мини. Лендровер. Грузовик. Мотоцикл.

«Ага, значит, подборка на все случаи жизни. То есть такси мне, пожалуй, не понадобится, – подумала Мифани, открыв дверь красной машины и найдя ключи в замке зажигания. – Посмотрим, не разучилась ли я водить».

Она нажала кнопку на пульте, и автоматическая дверь на парковку поднялась вверх.

Перед тем как выехать в общественную зону, Мифани заметила свободное место и брошенный чехол – в месте, где стояла машина, на которой уехала женщина, находившаяся в ее теле.

28

– Привет, детка! – оживленно приветствовала ее Бронвин, когда открыла дверь своей квартиры и увидела Мифани. – Выглядишь здорово! Только не считая одежды. – Сестры заключили друг друга в чуть неловкие объятия.

– Ну а что? Я приехала прямиком из офиса, и я была в этом, потому что у меня планировалась обычная пятница. – На самом деле, Мифани сначала была одета в костюм, но потом откопала в гардеробе служебной квартиры пару аккуратных прессованных джинсов и черную футболку.

– У тебя там, похоже, пыль столбом стоит. Джинсы, я думаю, пойдут, но верх надо подыскать получше. Заходи. – Бронвин поманила Мифани в квартиру, которая оказалась довольно неопрятной и сразу выдавала, что здесь уживалось двое совершенно разных людей.

– Прости, что беспорядок. Пока Джонатан в командировке, я тут поразбросала все свои вещи. – Мифани заметила несколько рулонов ткани на диване и швейную машинку на кухне. – Я как раз заканчиваю одеваться, – бросила Бронвин и исчезла дальше по коридору. – А потом подыщу что-нибудь для тебя.

Мифани с интересом осмотрелась. Если бы ее не забрали Шахи, это могла быть ее жизнь. Она прошлась поперек комнаты, рассеянно топча ногами творения сестры, и всмотрелась в фотографии на камине. Там оказалось несколько изображений семейной пары, несомненно, их родителей, и еще несколько – Бронвин и парня, который, очевидно, был их братом Джонатаном.

– Так, – сказала Бронвин, – у меня для тебя кое-что есть.

Мифани, посмотрев на нее, вскинула брови. Бронвин была одета в такой наряд, в каком богатенькие дочки ходят по клубам, чтобы попасть на страницы таблоидов. Такой наряд, который отводил внимание от себя и переключал на те участки кожи, которые он не покрывал. Мифани открыла было рот, чтобы возразить, следуя генетически заложенному поведению старшей сестры.

«Но, – подумала затем Мифани, – я же носила то малиновое платье, кто я такая, чтобы судить? К тому же, если кто-нибудь попытается приставать к моей сестренке, я заставлю его надрать собственную задницу».

– Здорово, – оценила Мифани, – а что ты предлагаешь мне… о, боже, нет. Это я не надену.

«Хотелось бы надевать что-то столь же рискованное, как малиновое платье, хотя бы раз в сезон».

– Почему? Что не так? – спросила Бронвин весело.

По сравнению с тем, что было на Бронвин, этот наряд смотрелся довольно скромно, но то же можно было сказать и об откровенной наготе.

– Да по нему создается ощущение, что я готова отдаться за коктейль. Да не то что за коктейль – достаточно просто стрельнуть глазками, – заявила Мифани. – И вообще, я не замерзну насмерть, когда мы выйдем на улицу?

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – сказала Бронвин. – Ладно, а как тебе это?

Мифани отвергла еще несколько предложений, после чего Бронвин заявила, что это она изучает моду, что это она знает, куда они идут, и что это она будет решать, что надеть Мифани. Таким образом, несколько минут спустя они вышли к месту, где Мифани оставила машину. Мифани к этому времени была одета во что-то, что подруга Бронвин сшила у себя на занятиях.

– Срань господня! – воскликнула Бронвин. – Так вот на чем ты катаешься, когда тебя не возят правительственные тачки? – Они обе смотрели на красную спортивную машину, которая уже привлекла внимание нескольких восхищенных почитателей. – Может, мне тоже стоит устроиться на госслужбу?

Мифани, начинавшая уже беспокоиться, что зря взяла этот модифицированный драндулет, пробормотала что-то про кредит и, выполнив сложный маневр, села за руль. Машина была такой низкой, что Мифани чувствовала, будто сидит практически на дороге.

– Ты не сможешь припарковаться возле клуба, – предупредила Бронвин. – Ее могут поцарапать, украсть или еще что-то.

Пока они маневрировали в транспортном потоке, Бронвин болтала по мобильному, договариваясь с подругами и подсказывая дорогу к безопасному гаражу. Наконец, оставив машину добрым людям в знакомом на вид пятизвездочном отеле, сестры присоединились к очереди в клуб, который, как заверила Бронвин, был тем самым местом, где все напивались и танцевали.

Когда их впустили, Мифани с интересом осмотрелась. Внутри клуб оказался куда менее впечатляющим и шумным, чем она предполагала. Бронвин взяла ее за руку и отвела в сторону бара, где, перекрикивая музыку, спросила, что она хочет выпить.

– Все равно! – сказала одними губами Мифани и протянула сестре банкноту. Бронвин подмигнула и стала пробираться к стойке. Мифани на миг задумалась, как Бронвин собиралась достать выпивку в такой-то толпе, но затем вспомнила, во что та была одета.

«Если бармен мужчина, то, наверное, выдаст ей целый кег».

Она поднялась на цыпочки, пытаясь хоть мельком увидеть сестру, но все остальные в толпе оказались среднего роста.

Когда Бронвин наконец появилась, в руках у нее было два больших стакана с тревожным количеством жидкости. Они осторожно пробрались со своими напитками к стульям, где сидели друзья Бронвин – высокие, симпатичные и нормальные. Мифани вежливо им улыбнулась и стала вслушиваться в их болтовню, параллельно развлекая себя разглядыванием толпы.

«Столько людей, и никто из них не знает тех секретов, которые знаю я».

Она отпила коктейль – сначала осторожно, потом сделала долгий глоток. И, откинувшись в удобном кресле, посмотрела на танцпол сквозь фильтр своих способностей. Перед ее мысленным взором зарябили сенсорные импульсы толпы. Сердца бились в ритме музыки. Легкие вдыхали воздух, на коже блестел пот.

«Нужно прочистить голову», – подумала Мифани.

– Пойду возьму воды, – сказала она Бронвин.

Шагая поперек зала, Мифани напрягала сознание и мягко отводила танцующих со своего пути. Толпа расступалась перед ней и смыкалась позади. Когда она подошла к бару, люди, сами не отдавая себе в этом отчет, сдвинулись в разные стороны.

«Черт, а я хороша!» – подумалось ей.

Мифани заказала стакан воды, а когда откинула голову назад, ее контроль нарушился. Ее толкнул крупный парень, и она неуклюже в кого-то врезалась.

– Простите, пожалуйста, – извинилась она, а повернувшись, оказалась лицом к лицу со слоном Алричем.

Внутри Мифани столкнулись две реакции. Первой был страх, что Алрич, должно быть, и есть тот предатель в Правлении и он выследил ее, чтобы убить. А второй – возмущение от того, что вселенная проделала с ней такое в ее единственный свободный от работы вечер.

В результате замешательства, а возможно и непривычки к алкоголю, победу одержала вторая реакция.

– Ой, да быть не может! – крикнула Мифани, шумно поставив стакан на стойку и расплескав воду и лед во все стороны.

– Ладья Томас? – произнес Алрич, совершенно невозмутимый перед ее гневом.

– Что вы тут делаете? – выпалила она. – А эти где?

– Кто эти? – спокойно спросил слон.

– Ваши телохранители! – Она безумно вертела головой, ища людей в фиолетовом, которые, может быть, уже готовились вынуть полученное от Правщиков оружие и убить ее.

– Мифани, у меня нет телохранителей.

Она уставилась на него.

– Что-что? – слабым голоском спросила она.

– Никаких телохранителей со мной нет.

«Если у него нет телохранителей, значит он здесь один, без всякой поддержки».

Мифани мысленно коснулась Алрича и не слишком удивилась, когда обнаружила, что ее дар на нем не работает.

«Ну конечно, не работает, – подумала она. – Только не на нем. Ему никто не нужен, чтобы расправиться со мной. Даже в этом клубе, набитом гражданскими, его ничто не остановит. Он может искромсать их в считаные секунды и глазом не моргнув. И все же до сих пор меня не разорвал, так, может, никакой он не предатель?»

Она взвесила имеющиеся варианты.

Вариант 1: Драться.

Раз мои способности на него не действуют, это бесполезно. Он может проткнуть меня насквозь, даже не разлив свое пойло.

Вариант 2: Сбежать.

Даже если у меня получится добраться до машины, он, скорее всего, все равно меня поймает. А если он не предатель и я все-таки убегу, то позже меня будет ждать неловкая встреча с ним.

Вариант 3: Звать на помощь.

Если Алрич предатель – см. печальные исходы варианта 1. Если Алрич не предатель – см. неловкую встречу из варианта 2.

Вариант 4: Вступить в вежливый разговор.

Это может помочь собрать информацию относительно того, предатель Алрич или нет. А также оставаться в живых еще какое-то время.

Мифани выбрала последний вариант.

– Итак, э-эм, Алрич, что вы здесь делаете? – спросила она.

– Просто был в Сити, – небрежно ответил Алрич, – и учуял тебя.

– Учуяли меня? – вяло повторила Мифани, еле сдержавшись, чтобы не понюхать свои подмышки.

– Да, – подтвердил Алрич. – Твой запах витал в воздухе, и я подумал, что же Мифани Томас может делать в городе сегодня вечером. И мне стало еще любопытнее, когда я проследил тебя до ночного клуба с сомнительной репутацией.

– Ничего не понимаю. Вы гуляете по городу один, без охраны. И еще что-то в вас… – Она изумленно уставилась на его волосы, которые ниспадали на плечи. – Вы что, перекрасились в блондина? – И отступив на шаг, Мифани внезапно обратила внимание на его наряд. – И что это на вас? – спросила она, глядя на узкие кожаные брюки и сетчатую рубашку. – Выглядите, как половой гигант.

– И это говорит девушка, которая явилась на прием в малиновом платьице, – парировал Алрич, игриво приподнимая бровь.

– Да, ну, э-э, – запнулась Мифани. – По крайней мере сегодня я не в нем. – Услышав это, он от души рассмеялся.

– Давай я куплю тебе выпить, – предложил он.

– Да, только не крепкое. Кажется, у меня от алкоголя ужасно болит голова.

Слон Алрич

Он вампир.

Но несмотря на это, я бы не советовала тебе размахивать на заседаниях Правления священными символами. Помимо того, что они не подействуют, это очень неприлично и приведет только к лишнему отклонению от повестки дня.

Итак, разобравшись с этим ключевым пунктом этикета, перейдем к его досье.

Алрич пришел в этот мир в 1888 году в одном из лондонских особняков.

Представь себе комнату, обвешанную гобеленами и с толстыми коврами на полу. И огромным зажженным камином. Поленья горят со сладким, чужеродным запахом. Посреди комнаты на постаменте из золота и меди установлено яйцо. Достаточно большое, чтобы вместить взрослого человека в позе зародыша, оно состоит из полупрозрачного темно-бурого материала. Поверхность у него не гладкая, а неровная и бугристая. Более того, если на него посмотреть со стороны, то хочется принять за отесанный камень. Если же присмотреться получше – можно разглядеть на нем отпечатки пальцев, из чего напрашивается вывод, что его кто-то вылепил. А если вглядеться совсем уж внимательно, да еще посмотреть сквозь него на огонь – получится разглядеть внутри смутную фигуру.

Если в камин подбросить дров, то жар в комнате вырастет до того, что пот станет стекать по спине, щекоча лопатки. Когда воздух станет совсем горячим, ты увидишь, что яйцо, как и ты сама, начало запотевать. На поверхности образовываются капельки рыжеватой жидкости, похожей на грязную кровь, и сама скорлупа становится чуть прозрачнее.

Ты замечаешь, как яйцо прямо у тебя на глазах смягчается и меняет форму. Становится гибким. А потом сверху из скорлупы показывается когтистая рука, и по поверхности на незапятнанный ковер стекают ручейки крови и яичного белка.

И все это время ты знаешь, что не можешь издать ни звука.

Рука разрывает оболочку, втягивая ее куски внутрь. Скорлупа полностью разрывается, и целый поток жидкости из нее проливается на ковер. Существо изнутри неуклюже появляется на свет – масса всклокоченных волос, кожа окрашена родовыми жидкостями. Оно соскальзывает, путается в конечностях, падает на колени и оказывается на ковре. Ты наблюдаешь за всем этим в ужасе, а оно запрокидывает голову и издает крик.

Совсем не человеческий крик.

Спустя несколько долгих минут оно наконец перестает кричать. А потом – невероятно! – начинает разрывать яйцо и поедать его по кусочкам. Все время до этого ты держалась, но такое – уже перебор. Ты чувствуешь, как к горлу поднимается ком, и тебе хочется сбежать. Ты выходишь из своего укрытия, и оно, склонив голову, смотрит на тебя, а потом начинает неуверенно двигаться в твою сторону. Ты срываешь один из гобеленов, за которым оказывается окно, и, отчаянно выбивая стекло, выскакиваешь в снежную ночь.

На бегу ты осмеливаешься обернуться на падающие хлопья и видишь в окне фигуру – она стоит и смотрит на тебя.

Так вылупление вампира описала Элеанор Туроу, агент Шахов, наделенная способностями хамелеона и пытливым умом. Это было вылупление не самого Алрича, а его брата по имени Питт. Алрич родился неделей позже.

В то время Шахи не признавали существования вампиров. Официальная позиция состояла в том, что вампиры были не более чем антагонистами готических романов, написанных под влиянием восточноевропейских сказок. Пешка Туроу, однако, провела некоторое время в Восточной Европе среди обычных людей и, хотя не встречала там настоящих вампиров, слышала истории о них. Весьма убедительные истории. Вернувшись в Британию, она стала задавать вопросы, но получала на них резкие ответы.

Какой-то ладья даже усмехнулся ей в лицо, при нескольких свидетелях заявив, что «лишь самый доверчивый и наивный из умов способен поверить в такие нелепые и неправдоподобные фантазии», которые, наверное, распространял кто-нибудь, чья нижняя часть тела вся состояла из искрящегося тумана. Как бы то ни было, пешку Туроу не отпугнуло недовольство ее (номинального) начальства, и она приступила к личному заданию по выслеживанию вампира, его живого представителя.

Содеянное Туроу лежало в лучших традициях Британской Империи: она одновременно открыла новый вид и вступила с ним в конфликт. Тогда официальная позиция Шахов относительно вампиров мгновенно изменилась с «Не мели ерунды, глупая девчонка, быть такого не может!» на «Верно, они существуют и, похоже, убивают нас».

После нескольких месяцев расследований Туроу выследила создателя Алрича и Питта. Я читала ее дневники (в которых и нашла вышеприведенное описание), и она, видимо, была очень преданной и умной женщиной. Также она не раз оказывалась в опасных ситуациях, ведь благодаря своим способностям и нраву она была идеальным сотрудником для скрытого проникновения и близкого наблюдения за врагом. Это была женщина, которая, оставаясь незамеченной, могла следить – осуждающим взглядом – за тем, как какой-нибудь предводитель культа чувственно пытается зачать воплощение ненависти в обожающей его ученице. Застрелив обоих потенциальных родителей на месте преступления, она скрывалась от преследования охваченных ужасом зрителей и открывала дверь для солдат Шахов.

Также незадолго до этого она несколько месяцев проработала на улице, прикидываясь проституткой. Это было в рамках программы сотрудничества со Службой столичной полиции, которая в то время искала печально известного серийного убийцу работниц секс-индустрии. К слову, стоит заметить, что тогда даже Шахам так и не удалось выяснить, ни кем являлся пресловутый Потрошитель, ни имело ли все это дело сверхъестественный аспект.

Во всяком случае прикомандирование Туроу к полиции хорошо сказалось на ее навыках следственной работы. Обнаружение вампира требовало от нее терпеливого, скрытного нахождения в различных комнатах и офисах и прослушивания разговоров тех, кто мог заметить признаки вампиризма. Начавшееся с полицейских участков следствие переметнулось в палаты епископских дворцов и школу-пансион, чьи ученики страдали от странной анемии.

В итоге расследование привело Туроу в особняк близ Риджентс-парка. Войдя в него, она обнаружила, что дом был пуст за исключением двух комнат, где во всей дворцовой роскоши хранились вышеупомянутые яйца.

Пешка Туроу не сомневалась, что в доме происходит что-то странное, но не сразу поняла, что именно. Не забывай, представление о вампирах тогда было основано прежде всего на художественной литературе и фольклоре (до выхода «Дракулы» оставалось еще девять лет) и не более того. Обыскав все комнаты, она не обнаружила ни гробов, ни кого-либо спящего вверх ногами в шкафах. Равно как и свежеразрытой земли в подвале. Но, к своему замешательству, обнаружила крест, который гордо висел на стене в часовне. Существа же, отложившего яйца, она, вопреки всем усилиям, найти не смогла. Поэтому решила остаться, спрятавшись в ожидании наступления темноты.

Я бы так, конечно, не поступила, но я же обычно не ношу с собой пары револьверов и не обладаю такой решимостью доказать неправоту своего начальства.

К тому же я знаю о вампирах чуть больше, чем знала она.

Как бы то ни было, Туроу выбрала одну из комнат с яйцом, активировала свои маскировочные способности и принялась терпеливо ждать. Через семь часов солнце скрылось, и в комнату вошел высокий мужчина и стал аккуратно разжигать камин. Туроу описала его как «удивительного, с длинными седыми волосами и лицом, которое как будто было оттянуто назад от его носа».

Мужчина разложил ароматные поленья, брызнул в огонь сладко пахнущими маслами. А потом началось вышеописанное вылупление. Я понятия не имею, почему вампир-родитель не стал преследовать Туроу, когда она выбежала из дома – наверное, ему нужно было поухаживать за Питтом; или, может быть, он думал, что рассвет слишком близок. Какой бы ни была причина, это позволило пешке Туроу вернуться в Френсис-хаус (штаб-квартиру ладей в то время) и лихорадочно доложить о том, что обнаружила вампира, наблюдала рождение еще одного и что вскоре, судя по всему, должен был родиться третий.

И только когда она сообщила о месте, где это происходило, начальство приняло ее слова всерьез, обеспокоившись, что под угрозой могут оказаться представители богатых и влиятельных семей.

Шахи, пусть и со скепсисом, все же направили к особняку свою группу, но увидели на месте лишь пожар. На пешку Туроу настороженно посмотрели, погладили по головке и сказали идти домой.

Элеанор Туроу вернулась домой вне себя от злости и написала у себя в дневнике гневный отчет.

А на следующий день не вышла на работу.

Домой к Туроу отправили служащего, и тот нашел ее пригвожденной за ноги к стене ее спальни.

За этим последовал немедленный обыск ее дома. Были найдены дневники – их тут же забрали для изучения. Ее труп осторожно сняли, осмотрели и пришли к выводу, что она потеряла больше крови, чем можно было ожидать, даже с учетом… вытекания. После этого открытия агенты Шахов предпочли забить ей кол в сердце, отрезать голову, набить ее чесноком и похоронить согласно христианскому обычаю.

Хотелось бы мне знать, как та придурочная ладья объясняла потом своим подчиненным, что женщина, которую она высмеяла, на самом деле оказалась права, но на следующий день ее тело было обнаружено разрезанным надвое по всей длине. Похоже, вторжение Туроу в момент вылупления вызвало некую мстительность, а прибежав в штаб-квартиру, она показала вампиру путь к Шахам. И с этих пор началась ночная война на истощение.

Сначала было по одной смерти за ночь. Без всякого порядка: в первую ночь ладья, во вторую служащий, в третью пешка из канцелярии. Как средство посеять панику, это было весьма действенно. Агенты Шахов в Лондоне до смерти боялись покидать корпуса организации. Хотя те оказались вовсе не такими безопасными, как считалось прежде. Прямо в зданиях Шахов находили трупы, причем у некоторых была выпита вся кровь. И так по одному за ночь.

После первых одиннадцати дней число убийств удвоилось. Несмотря на повышенные меры безопасности, каждую ночь Шахи стали находить у себя по два трупа. Сотрудники завели обычай спать группами и установили правила, запрещающие им оставаться в одиночку. Каждое утро начиналось с тревожного пересчета по головам, и каждое утро не хватало двоих. Иногда их тела находили рядом, иногда – в разных комнатах, иногда – вообще в совершенно разных корпусах. Трупы оказывались в коридорах, в кабинетах и даже в самых защищенных помещениях Шахов. Непредсказуемость всего этого лишь усиливала всеобщий страх.

Спустя семнадцать дней после того, как Элеанор Туроу стала свидетелем рождения Питта, смертность выросла снова. По три смерти за ночь, причем на этот раз они стали более разнообразными, более продуманными. Теперь можно было проснуться и обнаружить, что тот, кто спал с тобой рядом, смотрит на тебя мертвыми глазами. Охранник мог повернуться к своему напарнику, чтобы что-то спросить, но тот уже валялся на полу с разорванным горлом. Одна женщина утонула в крови собственного секретаря.

Затем, как-то утром, подсчет показал, что ни в одном из лондонских корпусов не было ни одного погибшего. После этого всех пересчитали еще дважды. После этого, должно быть, случилось потрясающее облегчение – люди устраивали стихийные празднества даже в коридорах. Но на протяжении дня стали поступать тревожные сообщения из отделений Шахов в Кардиффе и Челтнеме, а также из гостиницы в Сейнт-Бисе, где проводил отпуск один из научных сотрудников организации.

Всю следующую неделю работники Шахов погибали по всей стране.

Наконец, после тридцати пяти дней и семидесяти двух смертей лорд и леди проснулись в своем укрепленном бункере и увидели, что их телохранители недвижимы под гипнозом, а на них самих смотрит вампир. Хеллер, вампир-родитель, представился им и заявил, что его младший отпрыск весьма впечатлен идеями Шахов. В ходе знакомства со сферой полномочий и задачами организации (а также, хоть Хеллер этого и не сказал, убийства ее членов) его младший отпрыск, Алрич, буквально в нее влюбился. Не желали бы лорд и леди принять его на службу на какое-то время?

Что, удивлена таким поворотом?

Лорд и леди тоже удивились.

Но нельзя дорасти до должности главы Шахов, если не умеешь быстро соображать.

Алрич вступил в организацию пешкой на фоне целого сонма соглашений и договоренностей. Разумеется, убийства агентов прекратились, и остальные двое вампиров бесследно исчезли. Никто в Шахах не знал, где Алрич спал днем, но каждый вечер он появлялся во Френсис-хаусе, чтобы получить свое задание. Первое время это происходило довольно неловко, отчасти потому что никто не знал его способностей, а подвергаться каким-либо испытаниям он не был обязан, и отчасти – потому что никто не знал, скольких коллег из числа Шахов он убил. Имел место даже беспричинный страх того, что он может внезапно взяться за старое – начать душить людей и пить их кровь. К тому времени во всей организации не осталось ни одного сотрудника, у кого хоть один знакомый не стал бы жертвой вампира. В результате к новому рекруту относились с немалой враждебностью, хотя дураков, которые решили бы ему отомстить, не находилось.

Первые несколько месяцев Алрич работал один, преимущественно в боевых операциях. Осуществил несколько убийств по поручению недавно назначенной и чрезвычайно тревожной ладьи. Побывал в нескольких местах мятежей, где ему приказывали подавить чудовищ. Он был оружием, – оружием, которым боялись пользоваться. А потом ему назначили напарника – человека по имени Руперт Кэмпбелл, который кровоточил огнем и недавно потерял жену (при родах, не из-за вампиров – даже Шахи не настолько бестактны). Кэмпбелл был очень хорошим агентом, но сейчас находился в подавленном, почти суицидальном состоянии, много пил. Двое трудных агентов вместе. Не сомневаюсь, Правление надеялось, что они поубивают друг друга. Но оказалось, что Алрич нашел друга и наставника, а Кэмпбелл – кого-то, кто вытащил его из отчаяния. И вместе они добились выдающихся результатов.

Если хочешь подробностей, почитай дело Алрича, но я думаю, здесь будет достаточно сказать, что за свои подвиги они оба были повышены до слонов. И Алрич до сих пор им остается, тогда как Кэмпбелл умер в 1929 году.

Алрич обладает глубокими и доскональными знаниями Шахов и страны – как-никак, он проработал на нас более столетия. Он до жути эффективен в бою, но самым ценным его преимуществом является все же его внушительный интеллект. Он представляет собой настоящий кладезь знаний об организации (я уже несколько месяцев пытаюсь убедить его изложить их на бумаге) и блестяще справляется со своей ролью.

Практически все, что мы знаем о вампирах, это результат того, что у нас в штате есть Алрич, но он известен своей скрытностью и до сих пор не подвергался никаким тестам. Мы даже не знаем, откуда вампиры берутся, потому что это было одним из условий, которые Алрич поставил перед вступлением в организацию: его нельзя о таком спрашивать и нельзя требовать создать нового вампира. То есть мы знаем только то, что они вылупливаются из яиц, и на этом все. Мы не знаем ни откуда появляются эти яйца, ни что находится внутри них. Кладется ли в них что-то, что потом должно измениться? Труп? Живой человек? Ребенок? А может быть, и ничего, и Алрич просто вырос сам собой. Или же когда-то он был обычным человеком. Этого он не расскажет.

Что же до других вампиров, тех двоих – Питта и Хеллера, – о них больше не слышали. Мы понятия не имеем, живы ли они и находятся ли в Соединенном Королевстве. С тех пор, как у нас появился Алрич, мы нашли еще двоих вампиров, и оба были убиты (причем одного из них убил Гештальт). Их тела не дали никаких подсказок, вскоре после смерти растворившись в крови и воде. Их вещи тоже ничего не сказали ни об их происхождении, ни о существовании других вампиров. Мне интересно, связаны ли как-нибудь эти двое убитых с Алричем – мог ли он использовать Шахов как свою личную армию, манипулируя нами в каких-то вампирских склоках? Эта теория вселяет тревогу, но она хотя бы ничем не подкреплена, кроме моей собственной паранойи.

У коллег по Шахам Алрич вызывает странную смесь ощущений – страх, гордость и благоговейное признание. Он вампир, и некоторые люди в душе понимают, что некогда он был врагом нашей организации. Но он наш вампир, и к тому же он здесь навсегда. Он переживет всех. Новички поначалу его смущаются, зато очень гордятся собой, когда приобретают способность игнорировать то, что он не человек, и считать, что это неважно.

Тем более нормальных среди нас все равно нет.

Алрич – само воплощение очарования, и рядом с ним легко забыть, что он хищник, – хищник, охотящийся на людей. Ему нет нужды убивать своих жертв, его способность гипнотизировать их означает, что они могут и не узнать, что попали в его сети. И все же я заметила: те, кто работает в подчинении Алрича, как правило умирают раньше положенного. Также его подчиненные уходят на больничный чаще, чем сотрудники других подразделений. Если обратить на это внимание организации, то последует серьезная реакция. Неужели Алрич пьет кровь своих работников? Вмешивается ли он в их воспоминания? Я не знаю этого наверняка, но если открыть по этому делу официальное расследование, для Шахов это обернется большими проблемами.

В Правлении уже наблюдается некоторая озабоченность. Алрич никогда не поднимется выше звания слона, это само собой разумеется. Злит ли это его? Каковы вообще его приоритеты? Останется ли он с Шахами навечно, или для него это просто стажировка, подростковая фаза? Наверное, когда-нибудь вечером он откроет глаза и просто уйдет. Его мотивации нам чужды.

Если Алрич наш враг, то ты столкнешься с врагом, безупречным во всем. Его физическая сила означает, что он может искромсать тебя на мелкие кусочки, как сухой листик. Умственные способности могут помешать тебе что-либо предпринять. Скорость может превзойти твои самые быстрые рефлексы. Хитрость и авторитет не позволят тебе получить значительную поддержку внутри организации. И, наконец, его непринадлежность к людскому роду означает, что он не будет колебаться, если сочтет необходимым тебя уничтожить.

Тем не менее его хищническая натура означает, что прежде чем с тобой расправиться, ему, скорее всего, захочется поиграть.

– Так что ты здесь делаешь без телохранителей? – спросила Мифани. – За мной-то Кловис поставил приглядывать двоих, но они никак не могут слиться с толпой, поэтому пришлось их оставить.

«Правда, как раз сейчас это решение не выглядит особенно мудрым».

– Но слава богу, сейчас Кловис нас не видит. Не то пришел бы в ярость, – продолжила она, элегантно попивая яблочный мартини, заказанный для нее Алричем.

«Если бы Алрич собирался меня убить, он бы точно не стал заказывать мне выпить. Хотя это и не означает, что он не предатель».

– Согласно моим индивидуальным склонностям иногда мне нужно побыть в уединении, – ответил Алрич, глядя по сторонам и не встречаясь взглядом с Мифани.

– Индивидуальным склонностям? – повторила Мифани. – Я не пони… О!

«Наверное, непросто найти себе свежий кусок мяса, если работать в ночную смену на Шахов».

– Но ночной клуб? Перекрасившись в платинового блондина?

– Я не перекрасился, просто голоден, – ответил Алрич. – В любом случае охрана мне не особо нужна. К тому же, непросто цеплять молодых и красивых, когда за тобой присматривают. Не все довольны моим образом жизни.

«Не сомневаюсь», – подумала Мифани.

– А как насчет него? – Она осторожно указала подбородком на симпатичного парня, очень похожего на самого Алрича, только без таких длинных волос и в гораздо менее дорогом наряде.

– О да, выглядит подходящим, – мягко произнес Алрич.

– Так вперед, – сказала Мифани. – Мне все равно пора возвращаться к друзьям, а то станут переживать, где я.

Алрич поставил свой нетронутый бокал, повернулся к ней и грациозно поклонился.

– Очень мило, но меня бы тронуло больше, если бы это движение не было рассчитано на то, чтобы показать твою задницу всему клубу.

Подмигнув ей, Алрич стал плавно приближаться к танцующему блондину. Шепнул что-то парню на ухо, и у того на лице расползлась широкая улыбка. Он взял Алрича за руку и повел с танцпола к выходу.

«Черт, это впечатляет, – подумала Мифани. – Этот парень понятия не имеет, во что ввязался. Сегодня у него будет ночь, которую он не смог бы забыть, если бы не был под гипнозом».

Она вернулась к компании Бронвин, где студенток-модельеров уже вовлекали в разговор несколько подающих надежды ребят.

– Что за парень? – спросила Бронвин. – Такой горячий.

– Друг с работы, – объяснила Мифани.

«И возможно – коварный изменник».

– Харизма подумала, что он работает моделью.

– Я бы вас познакомила, но он здесь с другими намерениями.

– Ага, я заметила. Очень жаль. Пока он не ушел с тем типом, я уж надеялась, что это он к тебе приставал. Вот почему все классные парни обычно геи? – посетовала она.

– Ага, – поддержала ее Мифани.

«Или вампиры».

– Хочешь потанцевать? – спросила Бронвин.

– Ну нет, – ответила Мифани.

– Отлично, идем, – сказала Бронвин, залпом допивая свой бокал и резко поднимаясь с места.

Как выяснилось, прирожденной танцовщицей Мифани не была. Бронвин с подругами качались под музыку так, что Мифани лишь смутно узнавала их движения из видеоклипов, которые видела. Однако, к собственному удивлению, Мифани нравилось, что она делала. Она чувствовала себя такой расслабленной, какой не была с тех пор, как открыла глаза в парке и задалась вопросом, кто она такая. Внутри нее уже булькало несколько коктейлей, и она танцевала (пусть плохо, но уже не так, как вначале) с сестрой и ее подругами. Музыка стучала в ушах, вокруг двигались люди. Мифани закрыла глаза и позволила ритму захватить ее. Потом чья-то рука похлопала ее по плечу, и она развернулась. Встревоженная, открыла глаза и увидела перед собой чей-то подбородок.

Это был приятный, сильный на вид подбородок приятного на вид, сильного мужчины. Он танцевал неуклюже и был немного смущен тем, что побеспокоил ее. Он что-то сказал, но слова затерялись на фоне музыки.

– Что, простите? – крикнула она, довольная тем, что к ней подошел приличного вида парень. Мифани внимательно следила за его губами, ожидая увидеть что-то связанное с выпивкой, которую он бы ей купил, но умудрилась не понять ничего из того, что он сказал. – Что?

Он раздвинул губы и показал улыбку из лезвий.

«Ну кто бы сомневался».

29

Дорогая ты!

Сегодня был очень напряженный день.

А должен был быть скучный и утомительный. Мне выпала куча бумажной работы, отчет на отчете, а остальные члены Правления чудесным образом оказались где-то далеко и занимались насущными, но не представляющими чрезвычайной угрозы делами. Я уселась поудобнее и стала читать о говорящих мышах, заполонивших Луишем, но затем уничтоженных нашим отделением в этом районе. Их истребление заняло несколько месяцев и вылилось в огромное количество счетов и служебок, каждую из которых я обязана была просмотреть.

И только я занялась счетами за третий месяц, пытаясь выяснить, почему геноцид каких-то голосистых паразитов потребовал пятнадцати миллионов фунтов и выделения бронетранспортера «Сарацин» из Второго танкового полка, когда получила отчаянный звонок от Еретика Габбинса, который находился в Нью-Дели, где занимался подавлением потенциального самодержца. Он говорил очень быстро, но, насколько я запомнила, диалог получился примерно следующий:

Я (отвлеченно): Да, алло! Алло!

Он: Алло!

Я (все еще отвлеченно): Алло!

Он: Алло!

Я: Алло, я вас слышу.

Он: Ладья Томас?

Я: Да.

Он: Да, это Еретик Габбинс из Дели.

Я: Прив…

Он: Я очень извиняюсь, но гречанка прибывает на неделю раньше, чем ожидалось, и кроме вас ее встретить некому.

Я (пытаясь понять, зачем нам вообще понадобилось убивать тех мышей): Угу. Верно. Чего?

Он: Гречанку.

Я (все еще без внимания): Да.

Он: Она приезжает, а вам нужно ее сегодня встретить и чем-нибудь занять.

Я: А, ясно. Стоп, что за гречанка?

Он: Ну та, никак не запомню, как ее зовут, но она делает те штуки, и ей тысячи лет.

Я (впадая в панику): Какие штуки?

Он: Ой, да превращает людей в скотину.

Я: Что делает?

Он: Превращает людей в…

Я: Я слышала! И что я должна с ней делать?

Он: Ну, сами знаете, как обычно.

Я: Я не знаю как обычно! Это не моя работа! Это ваша работа! Если хотите поменяться, приезжайте сюда и сбалансируйте бюджет уничтожения мышей в Лондоне (шурша бумагами), при этом выясняя, почему, черт возьми, двухдверный шкаф в свободной комнате загородного дома считается делом национальной важности!

Он: Ладья Томас, от вас всего-то и требуется встретить ее в Хитроу, проехаться по Лондону и поужинать с ней.

Я: Я не могу!

Он: Почему нет?

Я: Потому что… я не ужинаю. (Обиженная пауза.) Потому что я не очень лажу с людьми. (Резко вспыхнув.) Особенно с теми, кто превращает людей в животных!

Он: Простите, я не понял, кажется, связь прерывается…

Я (крича): Нет, не прерывается! Вы просто говорите так, чтобы…

(Звонок обрывается.)

Мне удалось заработать репутацию человека, который знает все на свете благодаря простой особенности – отсутствию социальной жизни. Но мир, в котором мы живем, странен настолько, что описания «гречанка возрастом несколько тысяч лет» недостаточно, чтобы идентифицировать определенного человека. Мне оно ни о чем не говорило, поэтому я попросила Ингрид связаться с секретарем Габбинса, которая знала и имя этой женщины, и время ее прибытия в Хитроу. Выяснилось, что до него оставалось полчаса. К счастью, у нас работают великолепные помощники, и менее чем через десять минут эти две женщины сумели надыбать два лимузина, неприметного вида водителей, план развлечений на весь день и моего неуклюжего шотландского сумоиста в качестве почетного караула.

– Ингрид, кто эта женщина? – спросила я, когда наша машина тащилась сквозь трафик. Мы сидели бок о бок, и Ингрид могла показывать мне бумаги; Энтони сидел напротив, вынужденный подрабатывать пюпитром для длинной полосы бумаги, иллюстрировавшей основные вехи жизни гречанки. Причем я сидела против движения (отчего меня укачивало), и Ингрид разложила у меня на коленях документы.

– В настоящее время она известна как Лиза Констанопулос.

– В настоящее время? – эхом повторила я, пытаясь посмотреть на свою юбку сквозь несколько слоев бумаг. Мне казалось или я надела ее навыворот?

– Это имя появилось у нее недавно. Эти древние держатся за свои имена так же крепко, как за костюмы, – пояснила Ингрид.

– У меня юбка навыворот?

– Да. Так вот, учтите, что мисс Констанопулос имеет подтвержденный возраст пятьсот лет, – продолжила Ингрид.

Когда я попыталась вывернуть юбку на себе, на пол посыпался дождь из бумаг. Мы с Энтони одновременно наклонились вперед и стукнулись лбами.

– Ай! – вскричали оба, и я откинулась обратно на сиденье.

– …в прошлом столетии она отличилась тем, что пнула Иосифа Сталина в пах во время одного из фуршетов, а также играла значительную роль в алмазной отрасли ЮАР, – рассказала Ингрид. – Кроме того, она излечила одного из членов нашей королевской семьи от рака в 1950-х, а в 1960-х другого заразила сифилисом.

– Матерь божья, моя голова!

– Хммргмммрг, ладья Томас, – пробурчал Энтони, сидевший напротив меня.

– Что он сказал?

– Не знаю, – ответила Ингрид.

– Через сколько сядет ее самолет? – спросила я, нажимая пальцами на ушибленный лоб.

– Через пять минут, – ответила Ингрид.

– А сколько нам туда ехать?

– Двадцать минут.

– Вот черт.

Пока мы пробирались в недрах Хитроу, Ингрид продолжала рассказывать мне о моей сегодняшней спутнице.

– Она была близкой подругой Эвы Перон[22] и имела некоторое отношение к Великому чикагскому пожару[23]. Возможно также, что она владеет перепелом, несущим золотые яйца, и ответственна за четыре землетрясения, произошедших в последнюю пару десятилетий.

Нас провели в специальную приемную, куда попадают важные пассажиры, которые не проходят таможенный досмотр. Эта комната роскошна и сокровенна, здесь не придется толкаться с незнакомцами. Эта комната, в которой тебе приходится ждать, если ты очень могущественна или если ты когда-то напилась в хлам с Иосифом Аримафейским[24]. Или если ты Мик Джаггер.

Естественно, гречанка опаздывала. Мы прибыли спустя полчаса после посадки, но полагаю, если в твоем распоряжении все время мира, ты можешь позволить себе переждать и посадку следующего рейса. А еще успеваешь обучиться искусству эффектного появления. Ингрид как раз описывала три современных культа, поклонявшихся этой женщине, когда она вошла.

Эта коза только прибыла из Милана, где подобрала себе модный наряд и любовника. И то, и другое сейчас находилось при ней. Ее рука обвивала локоть какого-то Адониса, судя по виду, обладавшего интеллектом гладильной доски, а позади них шагало еще двое – пожилая женщина и внушительных размеров австралийский абориген.

Я ожидала увидеть изысканную красавицу, богиню, которая излучала бы достоинство и мудрость веков. Как-никак, это была женщина, которая заключала сделки с ламами и устраивала дуэли с папой римским. Поэтому я опешила, увидев женщину моего роста (не такого уж большого, как тебе прекрасно известно) с пышными осветленными перекисью волосами. Красная помада. Огромные солнечные очки. Сигарета в одной руке. И длинные малинового цвета ногти.

И все равно выглядела она на сорок с небольшим. Не такое уж малое достижение, если учесть, что она прожила дольше самого Мафусаила[25].

– Дорогая моя ладья Томас! – Она пропорхала через всю комнату, наклонилась ко мне и поцеловала меня в каждую щеку, оставив заметный след от помады. У нее был текучий акцент, плавно переходящий от европейского к южноамериканскому. На каждом из ее пальцев было по столько колец, что можно было ввести Энтони в состояние транса.

– Какая ты милая! – солгала она. – Я так рада с тобой познакомиться! Ты знаешь, что у тебя юбка вывернута наизнанку? – Я пробормотала что-то нечленораздельное о том, какая это для меня честь приветствовать ее в Соединенном Королевстве по поручению неведающего о ней монарха, и еще что-то о коне Габбинс, передающего свои извинения. Мой язык был совершенно скован, а юбку мне удалось вывернуть обратно только наполовину.

– Ах, да! Гарри! Мы с ним виделись в Куала-Лумпуре пару лет назад.

– Десять лет, – вздохнув, поправила ее пожилая женщина, стоявшая сзади. Модельной внешности мужчина, которого Лиза бросила, едва завидев меня, стрельнул в нее неодобрительным взглядом. Из досье гречанки я знала, что пожилая женщина была ее личным секретарем, а абориген – не телохранителем, а специалистом по информационным технологиям.

– Десять лет? – повторила Лиза растерянно. – В самом деле? Неважно, я надеюсь, у него все хорошо, хотя я не сомневаюсь, что и с тобой мы приятно проведем время. – Затем, к моему ужасному стыду, добавила: – И думаю, мы уж точно сумеем помочь тебе в салоне одежды. Скажи мне, у тебя все вещи такие… серые? – Ингрид за моей спиной сдавленно фыркнула. Могу только предположить, что она подавилась мятным леденцом. Я покосилась на секретаря, надеясь, что она ничего не слышала, но увидела лишь каменное лицо, которое могло означать только то, что от ее внимания ничего не ускользнуло.

Блин.

Лиза семенила по коридорам Хитроу, а по бокам от нее – ладья Шахов и парень с обложки. Для меня это было все равно что проводить время с женщиной, приходившейся мне одновременно и бабушкой, и личным консультантом по покупкам. На ходу она выстреливала названиями магазинов и ателье, которые нам необходимо посетить. Ее пожилая секретарь все записывала, а позади нее торопливо шагали Ингрид и Энтони, с растущим беспокойством слушая, как их расписание, тщательно составленное для обеспечения политической корректности и идеальной безопасности, рушилось ради создания нового сверхъестественного имиджа.

Я попыталась возразить, разными способами обращая внимание на скромность своей зарплаты (это была ложь), политику Шахов (тоже ложь) и незнание собственных размеров (а это правда, пусть я и не любила ее признавать). Но эти отговорки отметались с ходу: Лиза обещала все оплатить, заверила, что никто в Шахах не желал бы ее обидеть, а также сообщила, что если заплатить за вещи ту сумму, какую собралась заплатить она, их с радостью подгонят под нужный размер.

Спустя три часа мой запас одежды увеличился пятикратно, и я стала обладателем нескольких баночек косметики. Энтони и Ингрид несли по целой охапке сумок с новыми приобретениями. Личного помощника и почетного караульного, их быстро понизили до носильщиков. Их ошеломленные лица соответствовали моему, и позже Ингрид призналась мне, что ей было очень приятно, что Лиза сочла ее выбор ресторана достойным. Я же, учитывая тему обеденной беседы, была благодарна Лизе, когда она попросила посадить наших сопровождающих за отдельный столик.

– Видишь ли, Мифани Томас, – произнесла она, указывая жестом на свой стакан вина, – мне кажется, ты не получаешь от жизни достаточно удовольствия. Конечно, то странное Имение, куда тебя отправили, влияет на многих. – Она глубоко затянулась сигаретой.

– Ну как, мэм…

– Лиза! Я же тебе говорила, я привыкла, чтобы меня называли Лизой! – Она осушила свой бокал и поманила официанта, который восторженно ожидал поблизости.

– Да, верно, Лиза. Видите ли, нас учили…

– Я знаю, сейчас все помешаны на этих школах, но сама я училась у бабушки на коленях и это явно же пошло мне на пользу.

– Явно…

– Она научила меня, как применять свою силу, но самое важное – она научила меня получать от жизни удовольствие.

– И сколько времени это заняло? – спросила я, но Лиза, проигнорировав меня, продолжила свои нравоучения.

– Ты этого не умеешь. Это я вижу. Тебе нужно найти себе мужчину и использовать его.

– Простите? – аж взвизгнула я, почувствовав, как кровь приливает к лицу.

– Молодая девушка вроде тебя должна веселиться с парнями, вот что сказала бы моя бабушка.

– Но…

– Найти милого мальчика, отвести его в кусты… – продолжала Лиза, пожирая глазами юного потаскуна, которого привела с собой. – Конечно, вся эта история с будущим предательством на тебя сильно давит. Спасибо, официант, мы с подругой выпьем «Перрье». – Лиза оценивающе посмотрела на свои ногти, а потом взяла мои руки и заглянула в глаза.

– Конечно, – согласилась я, рассеянно думая, сочтет ли она приемлемыми мои ногти, и только потом до меня дошли ее слова. – Что вы сказали?

– Дорогуша, тебе нужно пить воду. Моя бабушка всегда говорила, что один стакан воды на каждые два бокала вина подарит долголетие и чистый кишечник. Хотя ты, я заметила, выпила только один бокал.

– Лиза…

– Как у тебя с кишечником?

– Лиза! – воскликнула я, и наши помощники за соседним столиком, встрепенувшись, посмотрели на нас. Я умерила пыл: – В смысле будущее предательство?

– Мифани Томас, в будущем тебя предаст кто-то из членов вашего Правления. Ты это знаешь. Я это знаю. Ты будешь стоять под дождем, а вокруг будут валяться трупы.

– Откуда вы знаете? – прошептала я.

– Я вижу все это вокруг тебя, моя дорогая, – ответила она, по-прежнему держа меня за руки. – И вижу отчетливо.

– А что еще?

– М-м? – переспросила она, сосредоточенно разглядывая мои пальцы.

– Что еще видите?

– Я вижу, что тебе нужно сделать маникюр.

– Нет! Что вы видите в моем будущем?

– Я вижу, что тебе понадобится вечернее платье. И, к счастью, я знаю человека, который его сошьет.

Как выяснилось, этот человек умер тридцать два года назад, зато его внучка тоже оказалась портнихой. Она показала несколько эскизов настолько малинового творения, что мне даже неловко комментировать. Помимо этого она сняла некоторые мерки, которые заметно отличались от тех, что делали другие портные, которых мы посетили. Когда я стала возражать, Лиза подозвала своего пожилого секретаря и юного любовника и спросила их мнение. Им также позволили лицезреть меня в платье, в результате чего двое незнакомцев несколько минут пялились на мою грудь.

– Ты должна с гордостью показывать свою грудь, Мифани Томас, – громко возвестила Лиза перед всеми.

– Простите?

«Просто убейте меня».

– Она прекрасна. Маловата, но прекрасной формы. Тебе нужно кормить ею деток! – Она изобразила соответствующий жест.

«Убейте меня сейчас же».

– А знаешь, сколько младенцев сосали мою грудь? – спросила она. – Да, и взрослых мужчин тоже! – добавила она, шлепнув любовника по заду. Он елейно ей улыбнулся, а потом перевел взгляд обратно на мою грудь.

Наконец, мы отвезли Лизу в гостиницу и проводили в номер. Когда мы прощались, она схватила меня за запястье, притянула к себе, так чтобы дотянуться до моего уха. И хотя в мои ноздри заполз сигаретный дым и аромат французских духов, мурашки по коже у меня забегали не от этого.

– Мифани Томас, тебя ждут дурные вещи. Такие дурные, каких я еще не видала на своем веку. Ты лишишься всего. Останешься мокрая под дождем, а что дальше – я не знаю. Поэтому наслаждайся, пока еще можешь.

Она смотрела своими горящими глазами в мои, и я видела в них множество прожитых лет. Столетия за столетиями, они уходили в невообразимую древность. А потом она захлопнула дверь, оставив меня дрожать в коридоре.

Ингрид и Энтони отвезли меня домой. И сейчас я сижу одна в темноте, в окружении множества сумок с новыми вещами.

30

Изо рта у парня с лезвиями пахло химией, и Мифани инстинктивно отдернула голову назад. Что-то в этом запахе всколыхнуло в ней воспоминание. Она прекратила танцевать и напряглась в ожидании. Ее силы были наготове, но она не решалась применять их на публике.

«И как я объясню это Бронвин?» – лихорадочно подумала она.

Парень не пытался на нее нападать, и она осмелилась бросить быстрый взгляд на сестру, которая продолжала танцевать со своими подругами.

Парень же, едва скрыв зубы за губами, вновь показался нормальным. Ну, может, и не совсем нормальным, но уж точно более нормальным, чем большинство людей, с которыми Мифани каждый день приходится сталкиваться на работе. Бритая голова, острый нос, бледные губы, слегка натянутые в улыбке. Она была готова к любому его движению, но он просто стоял, едва заметно покачиваясь на месте. Мифани вопросительно подняла брови, и он указал рукой на столик, расположенный чуть в стороне от колонок и чудесным образом свободный от людей. Она замерла в нерешительности, но он медленно поднял руку – в ней оказался мобильный телефон. Он заговорщицки предложил его ей, так что Бронвин и ее подруги этого не видели. Мифани, вздохнув, осторожно приняла телефон и проследовала за мужчиной к столику.

– Алло? – отважилась произнести она. В трубке раздался чей-то голос, но его заглушила музыка. – Вам придется говорить громче, я в клубе и здесь играют типа… даже не знаю… такую распутную музыку.

Голос стал громче, но все равно ничего разобрать было невозможно. Мифани взглянула на мужчину с острой улыбкой и скорчила такое лицо, по которому было понятно, что она не слышит, что ей говорят по телефону. Он закатил глаза и скорчил лицо, говорившее, что это была не его идея, а его возражения просто оставили без внимания. Он показал большим пальцем за плечо, где находился выход.

– Да ты прикалываешься! – громко заявила ему Мифани. Он снова показал на выход. Она наклонилась к его уху и отчетливо произнесла: – Мои друзья посчитают странным, если я уйду с мужчиной уже после минуты знакомства. – Он непонимающе уставился на нее. – Ты, похоже, не знаком с тем явлением, что девушки всегда ходят группами, но если ты не готов устраивать сцен, я никуда не пойду.

– Я готов устроить крайне прискорбную сцену, – прошептал он ей в ухо. У него оказался акцент, который Мифани не удалось точно узнать. Какой-то европейский. Скандинавский?

– Бьюсь об заклад, я могу устроить еще более прискорбную, – шепнула в ответ Мифани. – Если только ты не додумаешься выцарапать себе глаза собственными ногтями. – Он опасливо отступил. Мифани изогнула бровь и заставила его застыть. Он же, вместо того чтобы встревожиться, улыбнулся своими лезвиями и, будто намекая, взглянул на Бронвин и ее подруг.

– Ты не посмеешь! – выпалила она, усилив мысленную хватку, сомкнув свой разум вокруг его легких. Он напрягся и выпучил глаза, но продолжил улыбаться. Даже кивнул подбородком на девушек. Мифани обернулась и увидела, что с теми все было хорошо – они танцевали, ни о чем не беспокоясь. Бронвин уловила ее взгляд и помахала рукой; приподняв брови, будто спросила, все ли в порядке. Мифани, выдавив улыбку, кивнула. Бронвин еще раз бегло взглянула на зубастого мужчину (который сейчас вновь сомкнул губы) и состроила лицо, как бы говоря, что он красавчик.

Мифани с тревогой заметила, что танцоры, крутившиеся вокруг девушек, были особенно неуклюжи. Некоторые из них были облачены в одежду, более подходящую для нанесения тяжких телесных повреждений, чем для знакомства с девушками. Неохотно прогнав эту мысль, она попыталась связать танцующих.

«Это не к добру, – заметила она себе. – Девчонки мешаются на пути и все в движении, а я еще выпила что-то, в чем было намешано шесть видов водки».

Поверженная, Мифани повернулась обратно к мужчине с опасными зубами.

– Знаешь, я реально ненавижу, когда меня принуждают к чему-то такими избитыми способами, – произнесла она. Он без выражения посмотрел на нее. – Идем с нами или мы убьем твоих друзей? Чувак, ты с таким же успехом мог приставить пистолет к моим ребрам, пока мы танцевали стробинг.

– А это бы сработало? – спросил он.

– Сомневаюсь, – ответила Мифани. – Но раз уж теперь мы собираемся устроить сцену, что мне сказать друзьям по поводу своего ухода? – Он нервно зажмурился.

«Этот товарищ явно имеет опыт в сверхъестественных разборках, но совершенно не умеет обращаться с обычными людьми. И особенно с девушками».

– Что ты хочешь посмотреть на мою машину? – предложил он. Она едва сдержалась, чтобы не рассмеяться ему в лицо.

– Это означает, что я скоро вернусь? – спросила она.

– Этого я не знаю, – пробормотал он.

Вопреки всей серьезности ситуации, ей становилось немного его жаль.

– Я не буду им говорить, что иду смотреть твою машину. Мне не шестнадцать, и у нас тут не «Бриолин»[26]. Я тебе вот что скажу. Ты выйдешь. Я вернусь, потанцую пять минут, а твои мордовороты могут пока за мной присмотреть. Потом я сделаю вид, будто получила срочное сообщение с работы, и выйду поговорить с твоим другом. – Он ненадолго задумался, затем кивнул и вышел на улицу. Его дружки продолжили неуклюже танцевать.

Спустя пять минут Мифани вышла из клуба. Она отмахнулась от беседы с симпатичным лысым парнем и, захваченная внезапным безрассудным фатализмом, коротко протанцевала с одним из мордоворотов. Оказавшись на улице, осмотрелась по сторонам и увидела неоновый свет, блеснувший на бритой голове.

– Ладья Томас, – произнес он со своей характерной улыбкой.

– Безымянный назойливый парень с опасными зубами, – ответила она, тоже улыбаясь. – Так где же твой друг?

– На той стороне улицы, иди за мной. – Он предложил ей руку, слегка поклонившись – так, как смотрелось бы нормально в Ладейной, но здесь вызвало свист и улюлюканье людей, толпившихся перед входом в клуб.

– Давай, действуй, подруга! – крикнула какая-то девушка.

За этим последовали похожие (и более конкретные) подбадривания, и Мифани почувствовала, как ее щеки заливает румянец. Они торопливо пересекли улицу, и парень открыл перед Мифани дверцу машины.

– Знаешь, а у тебя довольно паршивая работенка, – заметила она ему. Он неловко покраснел, а потом согласно кивнул. – Хотя сам-то ты такой любезный. Не бельгиец, часом? – Он смущенно кивнул. – Так и думала. – И она забралась в машину.

Мифани заняла сиденье и постаралась принять как можно более невозмутимый вид, прежде чем поднять взгляд на того, кто ее ждал.

«Это их впечатлит, – подумала она с удовлетворением. – Я спокойна, собрана и уже поладила с их прислужником».

А потом она увидела, что находилось с ней в лимузине.

«Я не закричу, – лихорадочно мелькнуло в голове. – Меня не вырвет. Я не упаду в обморок. Пусть даже все это кажется адекватной реакцией на этот резервуар со слизью передо мной».

То, что находилось перед ней, выглядело так, будто прямо перед тем, как она села в машину, его освежевали. Оно влажно блестело от жидкостей, которые обычно обращаются лишь под несколькими слоями кожи. Глаза были разные: один сиял светло-голубым, так по-нордически, что им гордился бы сам Гитлер, а второй налился кровью и казался тошнотворно оранжевым.

Хитиновые пластинки, словно прилепленные с каллиграфической точностью, изящно скользили по раздраженной плоти. Вокруг конечностей тянулись мускулы с пугающе неравномерными буграми и гребнями.

Изо рта торчали белые зубцы, которые, хоть и были сами по себе совершенными, выглядели попросту неправильно. Выкрученные в своих гнездах, они выступали наружу, а подчас даже казалось, что меняли свое положение во рту. Там, где обычно находились резцы, у этого существа блестели белоснежные клыки, а большой коренной зуб оказался двубугорковым. Передних зубов не хватало, но пока Мифани, охваченная ужасом, смотрела на десны, в них прорезались крошечные белые ростки. Когда существо раздвинуло губы, изобразив жуткую улыбку, от этого зрелища девушку бросило в дрожь.

Но что поразило Мифани сильнее всего, так это биологическая составляющая существа. Она не намеревалась изучать его с помощью своего дара, но ее чувства протянулись к нему сами собой и она была вынуждена резко отшатнуться, когда мысленно коснулась существа. Те связи, что присутствовали внутри каждого человека, в этом создании были искажены и переиначены самым отвратительным образом. Нервы тянулись иными путями, а артерии и мышцы были выдраны и привиты там, где им явно было не место. И все эти искажения были сделаны умышленно. Изучать его структуру дольше Мифани не могла – это было столь же противно, как пить из сточной канавы.

Существо откинулось назад, по пояс погруженное в резервуар, вытеснивший в лимузине ряд сидений. Резервуар был наполнен вязкой жидкостью, в которой переливались маслянистые радуги. Освежеванная тварь положила руки на обод резервуара и поставила на них подбородок. Когда оно прямо на глазах у Мифани выкрутилось, издав щелчок, она немного поморщилась.

– Добрый вечер, ладья Томас, – произнесло оно.

Мифани кивнула и вежливо улыбнулась, сжав губы так крепко, что аж их прокусила. Ее сверхъестественный мысленный взор непроизвольно старался избегать того, что находилось перед ним.

– Я Грааф Герд де Леувен из Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen, – представилось оно. – Прошу прощения за мой настоящий вид. Новую кожу мне еще выращивают, но я не желаю ждать. Как только мы узнали, что вы остались без присмотра, я понял, что нам выпала идеальная возможность с вами познакомиться.

Мифани дергано кивнула, но заговорить не решилась: ее наверняка бы подвел голос.

– Позвольте мне начать с того, что каким бы ни стал итог нашей беседы, ни я, ни кто-либо из моих людей этой ночью вас не тронет. Равно как и ваших друзей. И я сообщаю вам об этом, не предъявляя никаких условий. Я оказываю вам эту любезность по причине того, что вы обладаете тем, что нужно мне. И еще потому, что, как мне сказали, у вас есть дар.

«М-да, вот это я понимаю, все продумано», – подумала Мифани.

И отметила для себя: Правщики не знали, кем ей приходилась Бронвин.

– Они гражданские, – сказала Мифани. – Трогать, следить и изучать их было бы крайне недипломатично. Думаю, на продуктивности встречи очень скажется, если я буду постоянно думать о том, что этим людям причинят вред, будь то в эту ночь или в любую другую. – Глядя на существо перед собой, она видела, как кровь стекает по его щекам. Или, точнее, по капиллярам, находящимся там, где эти щеки должны быть.

– Вы не можете ставить мне условия, – отрывисто проговорило оно.

– Я и не думаю ставить условия, – отозвалась Мифани. – Но давайте сменим тему. Как я поняла, у меня есть кое-что, что вам нужно.

«Что бы это ни было».

Мышцы твари раздраженно дернулись, и на пальцах натянулись сухожилия. Крошечные хитиновые пластины царапнули по металлическому ободу резервуара, и Мифани стиснула зубы. Предельно сосредоточенная, она с тревогой наблюдала за тем, как существо справлялось со своей яростью.

– Очень хорошо, – проговорило оно сквозь сжатые зубы. – А теперь перейдем к делу.

– Перейдем, – согласилась она.

– Мне не нравится находиться в этой стране, – проворчало оно.

Мифани выжидающе молчала. Но не рассчитывала, что оно хотело билет на поезд из Соединенного Королевства.

– Я бы остался в Бельгии, но увы, обстоятельства привели меня сюда.

– Приятного, должно быть, мало, – проговорила Мифани с максимальным фальшивым сочувствием, на какое только была способна.

«Как это утомительно – взять и вторгнуться в чужую страну».

Она начинала терять терпение. Освежеванный человек в резервуаре, склонив голову набок, смотрел на нее.

– Да, – неуверенно протянул он. – Мне неприятно, что я вынужден говорить с членом Шахов. Я ведь не забыл остров Уайт.

Мифани аж открыла рот, поняв, что он имеет в виду. Выходило, что он был там, когда Правщики вторглись в страну. Твари, что находилась перед ней, было свыше трехсот лет. Пораженная, она почувствовала, как теряет самообладание и ее начинает подташнивать.

«Долго возле этой твари я не протяну – меня на нее вырвет. Нужно уже закругляться».

Она кое-как поборола тошноту и попыталась выдавить улыбку. Та оказалась больше похожа на гримасу ужаса, но все равно помогло.

– Я понимаю, насколько это вам, должно быть, мучительно, но я не готова поверить, что первую официальную встречу между нашими организациями со времен острова Уайта вы хотели посвятить тому, чтобы только и рассказывать, как вам не хочется здесь находиться. Поэтому давайте начистоту. Что вам нужно?

– Не надо так со мной разговаривать! – вскричал он и так дернулся в своем резервуаре, что расплескал жидкость. – И не надо со мной играться! – Его глаза вспыхнули от злости, когда он всем телом подался в ее сторону.

– Я и не играюсь! – Мифани тоже перешла на крик, напрочь забыв о всякой дипломатии. Тот снова дернулся, теперь от удивления, но больше никаких движений не совершал. – Что вам нужно?

– Вы знаете, чего я хочу! – выпалил он.

Желтая пена с его губ брызнула Мифани на щеку, и она вздрогнула. Морщась от омерзения, она вытерла лицо.

– Какого черта… Слушайте, я понятия не имею, какого хрена вам нужно, так что говорите сейчас же или я ухожу.

– Мне нужен мой deelhebber[27]! Мне нужен Эрнст фон Сухтлен! – рявкнул он.

Мифани недоумевающе сощурилась.

– Что? – переспросила она.

– Что «что»? – фыркнул он.

– Вы о чем?

– В смысле? – гаркнул он.

– Я не понимаю, – сказала она, пытаясь его успокоить. – Чего вы хотите?

– Я хочу, чтобы вы выпустили Граафа Эрнста фон Сухтлена!

– Кого?

– Второго лидера Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen, – прошипел он сквозь зубы, сжав их так плотно, что они точно сомкнулись бы, будь выстроены в один ряд.

– Мне очень жаль, – осторожно произнесла Мифани. – Но у нас нет этого человека.

– Не надо меня учить, – съязвил он. – Он исчез с нашей фабрики несколько месяцев назад, оставив инструкции о том, как продолжить нашу стратегию здесь и скрыть его отсутствие. От меня. – Он сжал пальцами стенку резервуара. – И его план сработал так хорошо, что я узнал о его пропаже всего пару недель назад.

– Его не было несколько месяцев, а вы и не знали? – спросила Мифани.

– Мы ощущаем ход времени иначе, чем вы, – ответил он с презрением. – Как только я узнал о его исчезновении, я придумал, как его выследить. Мы нашли запись об отправке сообщения Мифани Томас, ладье Шахов. В логово наших заклятых врагов. И это единственная зацепка, указывающая на то, куда он делся. Я послал за ним своего агента, но вы поймали его и подвергли пыткам! Так вот… – Он медленно и глубоко вдохнул. – Где Эрнст?

– Простите, но я понятия не имею, – сказала Мифани.

«Черт, – подумала она. – Томас даже не знала, что Правщики до сих пор существуют. Если бы кто-нибудь из них возник у нее на пороге, она бы наверняка сразу упомянула об этом в первом же письме».

– Будешь меня бесить – сейчас же тебя пришью! – завопил он. – Или хочешь, чтобы мы стали убивать прямо на улицах?

Он заметался в своем резервуаре, поднимая вязкие волны и расплескивая их во все стороны. Мифани в ужасе увидела, как ее джинсы намокли ниже колен.

«У него что, припадок?»

Окна оказались забрызганы, и когда он махнул в ее сторону руками, густые капли попали ей на лицо и одежду.

– Слушай меня, урод ты безшкурый! – закричала она ему в лицо. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь, но тебе явно нужно успокоиться.

– Если не выпустите его в течение трех дней, я окачу ваш народ такой волной ужаса, что вся ваша страна погибнет! – проревел он.

Он рванул стенку резервуара, и та порвалась, отчего остаток жидкости пролился на пол.

– Я утоплю весь этот город в крови и желчи! – Размахивая конечностями, он только вредил себе. Мифани увидела, как на его теле открывались раны и из них сочилась кровь. – А сейчас пошла вон, ладья! У меня больше нет на тебя времени!

Когда Мифани открыла дверцу, на тротуар вылилась целая волна слизи, а сама тварь еще продолжала буйствовать. Выбираясь, она споткнулась, выронила сумочку и ее содержимое вывалилось на вязкую массу.

«Отлично, просто отлично», – подумала она, когда ее мобильный издал резкий писк и умер на месте. У двери стоял лысый парень, вид у него был встревоженный. Услышав крики из машины, он и вовсе побледнел.

– Увози его отсюда, – коротко бросила ему Мифани.

– Ты сделала, что он хотел? – судорожно спросил мужчина, забираясь на переднее сиденье.

– А что, похоже, будто сделала? – спросила она.

Он съежился, захлопнул дверцу, и лимузин тронулся с места, оставив ее всю в вонючей слизи. Через дорогу возле клуба все это время так и околачивалась толпа зевак.

«Даже не верится, что я уже второй раз захожу в эту гостиницу, как побитая жена», – думала Мифани, подходя к швейцарам. К ее удивлению и раздражению, на этот раз они не подскочили, чтобы распахнуть перед ней двери.

– Прошу прощения? – проговорила она, краснея от гнева.

– Простите, милочка, но мы не впускаем бездомных, – ответил один, словно извиняющимся, но при этом достаточно твердым тоном.

– Бездомных? – взвизгнула она. – Я не бездомная! Я… – Она отчаянно попыталась найти объяснение своему внешнему виду. – Я рок-музыкант.

На нее посмотрели с сомнением.

– У меня есть кредитки, – добавила Мифани.

На нее продолжили молча смотреть.

– Я дам хороших чаевых? – отважилась предложить она.

– Вам лучше пойти в какое-нибудь другое место, мисс, – сказал один из швейцаров.

– Поверить не могу! – вскричала она. – В прошлый раз, когда я сюда зашла, у меня были синяки под глазами, окровавленные губы и я вся промокла до нитки! И тогда мне без проблем предоставили номер. Как вы тут вообще работаете? У меня в вашем гараже припаркована машина, и я не хочу ее испачкать!

– Мисс, сейчас три часа ночи, и если вы не уйдете сами, то нам придется вас вывести.

– Только дотроньтесь до меня и пожалеете, – холодно заявила она.

– Не сомневаюсь, – ответил швейцар. – Эту форму можно стирать только в химчистке.

Мифани впала в ступор. Освоившись в звании ладьи, она привыкла, что люди выполняли все, что она им говорила. Она коротко подумала, не применить ли на швейцарах свои силы, чтобы те ушли с ее дороги, но решила, что никакие силы не помогут ей заставить портье против воли предоставить ей номер.

«Но что мне делать? Не могу же я вести Бронвин домой в таком виде».

– Ладно, тогда мне нужна моя машина, которая у вас в гараже, – сердито проговорила она. – У меня где-то здесь талон. – Она попыталась стряхнуть слизь с пальцев и залезть к себе в сумочку.

– Убирайся, – настойчиво приказал один из мужчин. – Сейчас же.

Сверкнув на него взглядом, Мифани спустилась по дорожке и испытала извращенное удовольствие, увидев, как пара пешеходов отскочили от нее подальше.

«Ладно, мой мобильный весь в слизи и не работает. А я не могу показаться Бронвин в таком виде, даже если бы могла пройти в клуб, в чем я сильно сомневаюсь».

Кожа начинала чесаться, но при этом слизь была такой вязкой, что она не могла ее просто так соскрести.

«Что же это за гадость, черт возьми?»

Затем, кое-что придумав, Мифани свернула за угол.

«Спасибо тебе, господи», – подумала она.

В нарушение норм безопасности, увидев которое Кловис стал бы рвать на себе волосы, у заднего входа в гостиницу находился всего один человек, да и тот дремал. Очевидно, это был вход, используемый при конференциях и многолюдных мероприятиях, а в три утра таковых было немного. Двери разъехались, и Мифани шагнула внутрь. Администратор во сне поморщился, учуяв ужасную вонь, что исходила от Мифани. Она махнула ему рукой, и он погрузился в более глубокий сон. Набрав в грудь воздуха, Мифани тихонько прошла мимо стойки.

Никаких гневных криков в свой адрес она не услышала. То, что она, проходя по коридору в направлении бассейна, оставляла за собой грязный след, не вызвало угроз вызвать полицию. Мифани вышла во дворик, осторожно осмотрелась. От бассейна в прохладный ночной воздух поднимался пар, а под водой сиял электрический свет. К счастью, поблизости никого не оказалось, а все окна, выходящие во дворик, были либо завешены, либо в них не было света. Она поставила на стул свою покрытую слизью сумочку и мрачно оглядела свою грязную одежду. На какой-то миг ей хотелось полностью раздеться, но затем она посмотрела на балконы, которые выходили к бассейну, и передумала.

«Пожалуй, не лучшая идея, – решила она. – К тому же сюда могут заявиться обозленные служащие гостиницы, и мне не хочется, чтобы они застали меня голой».

Вздохнув, она спустилась по ступенькам в воду. Нырнула с головой и ощутила кожей приятное тепло.

Крепко зажмурившись, Мифани принялась неистово оттирать свое тело. В воду стряхивались шарики мерзкой грязи, и от Мифани во все стороны расползалась маслянистая муть. Она запустила в волосы пальцы и, проведя рукой, почувствовала, что от нее отошла целая масса слизи. Мифани оттолкнулась ногами и поплыла обратно к ступенькам.

«Ну вот, теперь я вся мокрая, – подумала она мрачно, – но это точно лучше, чем было до этого».

Судьба усмехнулась ей полотенцем, оставленным кем-то на лежаке, и Мифани сняла футболку, чтобы ее выжать. На одежде остались подозрительного вида темно-бурые пятна, зато ни на коже, ни на волосах никакой слизи больше не было. Она наспех вытерла волосы и руки, после чего задумалась, не стянуть ли ей джинсы, как вдруг заметила, что с одного из балконов за ней наблюдал какой-то мужчина.

– О… здрасьте, – проговорила она, немного смущаясь того, что стояла в одном лифчике.

– Вечер добрый, – отозвался он. – Вечеринка у вас, вижу, удалась. – Он посмотрел на бассейн, который выглядел так, словно туда вылили бочку с токсическими отходами.

– Да, точно, – согласилась она, внезапно оживившись. Она уцелела в заварушке в Бате и вышла относительно невредимой из боя после того, как обвинила Гештальта в предательстве. Черт, она перенесла даже беседу с этой тварью из Правщиков. А сейчас была довольна собой, что пробралась в эту заносчивую гостиницу и испачкала бассейн. – Тот еще вечерок.

– Полагаю, вы не откажетесь выпить? – спросил мужчина с улыбкой. – Я мог бы принести что-нибудь вниз.

– Это милое предложение, – сказала Мифани, улыбаясь в ответ. – Но мне нужно забрать подруг. Поэтому, может, вы одолжите мне рубашку? – Она указала на крупные пятна на своей одежде.

– Рубашку? – переспросил он. – Разумеется. – И исчез в своем номере, чтобы потом появиться с голубой деловой рубашкой. – Вам может быть великовата, – предупредил он, бросая ее ей.

– Это однозначно лучше, чем у меня. – Она надела ее и усмехнулась, заметив, что та достает ей почти до колен. – Что ж, мне пора идти. Спасибо за рубашку.

– Я бы сказал, будьте осторожны, но вижу, уже поздно, – с иронией сказал мужчина.

– Не беспокойтесь, у меня все хорошо, – ответила она. – Доброй ночи.

– И вам, – пожелал он, наблюдая за тем, как она удалялась тем же путем, что и пришла.

Мифани не знала, пустили бы ее в клуб облепленной слизью, но, как выяснилось, ничего против промокшей до нитки девушки здесь не имели. После событий предыдущего часа клуб казался Мифани куда более обыденным местом, и эта мысль не давала покоя.

«И как только Правщики меня здесь нашли? – размышляла она. – Это же последнее место, где я сама стала бы себя искать, так откуда знали они? Может, проследили за мной из гаража? Тогда это значит, они следили за ним еще до того, как я узнала о его существовании. То есть прождали очень долго. Но ведь Алрич знал, что я здесь, – ужаснулась она. – Может, это он навел? – Она прервала свои размышления, широко зевнув, и мысленно пожала плечами. – Подумаю над этим утром».

По другую сторону танцпола уже даже Бронвин с подругами выглядели уставшими.

– Что с тобой случилось? – удивленно спросила Бронвин. – Это явно не тот топ, что я тебе дала, и ты вся промокла! – Она тревожно дотронулась до одежды сестры.

– Меня забрызгала машина, – объяснила Мифани. – А один добрый мужчина дал мне рубашку.

– Просто снял с себя? – спросила Бронвин.

– Ага, – ответила Мифани, придумывая на ходу. – И не очень о ней жалел.

– А где та, которую я тебе дала?

– У меня в сумочке, – сказала Мифани. – Ее придется хорошенько постирать, потом верну.

«Если ее еще можно спасти, – подумала она. – Кто знает, выводятся ли вообще те ужасные биологические пятна?»

– А что там с твоей работой?

– Был один срочный вопрос, но я решила все по телефону, – ответила Мифани. – В три часа утра. Так что, ты готова ехать?

– А ты сможешь вести? – спросила Бронвин.

– Да, конечно. Только, думаю, забрать машину из гаража придется тебе. Ребятам из гостиницы я не очень понравилась.

31

Когда зазвонил телефон, Мифани не хотела на него отвечать. Она потянулась к трубке, собираясь сбросить вызов, но какой-то садист (может, она сама, а может и Грантчестер) установил телефон на другой стороне комнаты. Она пошарила рукой над прикроватной тумбочкой, надеясь найти лампу, но вместо этого умудрилась активировать устройство, которое вращало ее круглую кровать. Ко времени, когда она с нее слезла, прошлась по комнате, споткнулась о промокшие джинсы, которые сбросила двумя часами ранее, послала их в самую глубь джинсового ада, поднялась и ответила на звонок, она все еще не чувствовала себя полностью проснувшейся.

– Да?

– Ладья Томас, это Ингрид.

– Да?

– Уже шесть тридцать.

– Да?

– У вас медосмотр через полчаса.

– Да.

– Мне заказать вам завтрак в столовой?

– Да.

– Ладья Томас?

– Хм-м?

– Ладья Томас?

– Да?

– Прошло уже пятнадцать минут, а вы так и не вышли.

– Да.

– Вы одеты?

– Не-а.

– Раздеты?

– Не-а.

– Так мне отправить к вам в комнату охрану?

– Не смей! Я буду через пять минут и будет лучше, если меня будет ждать кофе. А потом отправь кого-нибудь, кто сообразит, как выключить мою кровать.

– Кто это? – вяло спросила Мифани, показывая пальцем себе за плечо, где по обе стороны двери в ее кабинет стояло двое здоровенных мужчин.

– Это ваши сегодняшние телохранители, – довольно ответила Ингрид.

– А где кофе?

– О, кофе нет, – ответила Ингрид. – Врачи сказали, что вам лучше проходить осмотр на голодный желудок.

– Но… разве ты не сказала, что закажешь завтрак, когда я спущусь?

– Это чтобы вы поскорее выбрались из кровати, – ответила Ингрид. Мифани на мгновение подумала, не расплакаться ли, но вместо этого понимающе кивнула.

– Мне нужен новый телефон, – буднично сказала она, бросая свой склизкий мобильный на стол. Ингрид молча посмотрела на то, как мерзкая слизь засочилась на промокашку. В воздухе повисло бесконечное число неудобных вопросов, умоляющих, чтобы их задали, и Мифани самой стало интересно, как ее помощница себя поведет.

– Будет сделано, ладья Томас, – ответила, наконец, ее секретарь. – Вы уже приняли душ?

– Да, только кто-то забрал все мое мыло и шампунь, – сказала Мифани.

– Да, это потому, что они будут сравнивать ваш запах с сохраненными ампулами вашего пота, – объяснила Ингрид.

– Клево. – Она оглянулась, когда в кабинет вошли двое мужчин в очках.

– А это, ладья Томас, доктор Бёрк и доктор Лейхгардт.

Оба были с усами и казались фотонегативами друг друга. Оба слегка поклонились, на что Мифани, зевнув, ответила кивком.

– Доброе утро, джентльмены. Я искренне надеюсь, мне не придется делать этим утром ничего особенно сложного? – спросила она, пытаясь открыть глаза.

– Прошу прощения, ладья Томас? – удивился доктор Бёрк.

– Мне не надо будет, скажем, наматывать круги или что-то в этом роде, верно?

– О нет, ладья Томас, – ответил доктор Лейхгардт. – Для вас наши тесты будут достаточно пассивными. Впрочем, полагаю, я должен предупредить, что некоторые из них довольно…

– Неприятны, времязатратны и чрезвычайно докучливы, это я знаю, – перебила его Мифани и повернулась к Ингрид. – Разве я не просила провести все это после обеда? – жалобно спросила она.

– Начальник службы безопасности Кловис изменил расписание в случайном порядке, – ответила Ингрид, когда они двинулись к лифту. – Он, кажется, считает, что случайность – это ключ к защите наших методов от Правщиков.

«Судя по тому, что я видела, – подумала Мифани, – Правщики ничуть не боятся случайностей».

Но вслух сказала только:

– А начальник службы безопасности Кловис уже проснулся и пришел на работу?

– О нет, – ответила Ингрид, нажимая на кнопку медицинского этажа.

Двери разъехались, и два доктора провели Мифани, Ингрид и двух громил в медпункт.

– А разве докторов должно быть не трое? Для большей безопасности?

– Да, вот и доктор Уиллс, – сказала Ингрид, представляя высокую блондинку, натягивавшую длинные, до самых локтей латексные перчатки.

– Доброе утро, ладья Томас, – поздоровалась доктор Уиллс безо всякого намека на улыбку. – Снимите, пожалуйста, пижаму и тапочки, лягте на кушетку и поставьте ноги на подставки.

Мифани с досадой кивнула и осмотрелась в поисках какой-нибудь ширмы. Трое докторов продолжали выжидающе смотреть на нее, и к ней пришло тяжелое понимание ситуации. Ингрид хотя бы хватило вежливости отвернуться. Громилы тактично вышли, чтобы занять позиции возле двери.

«Может, и хорошо, что я не выпила сегодня кофе, – подумала она. – Не хотела бы я пережить такое в полном понимании происходящего. Но кто-то за это заплатит».

– Что ж, джентльмены, начнем? – проговорила доктор Уиллс. – Ингрид, вы не желаете кофе?

Мифани сощурилась.

«Кто-то определенно за это заплатит».

– Ингрид, мне нужно знать… ай-яй-яй-яй! Какого черта вы там делаете?

– Прошу прощения, ладья Томас, – послышался ничуть не раскаивающийся голос у нее между ног. Два доктора, стоявшие по бокам от доктора Уиллс, как бы извиняясь, улыбнулись.

– Вы у меня попросите еще сильнее, – пробормотала она себе под нос, а потом подозвала к себе секретаря. – Ингрид, – тихонько произнесла она, чтобы больше никто из присутствующих ее не услышал. – Можешь проверить мое расписание за последние полгода? Мне нужно знать, были ли у меня какие-либо встречи с Граафом Эрнстом фон Сухтленом.

– Сейчас, ладья Томас?

– Да, пожалуйста.

Ингрид кивнула и отвернулась, чтобы проверить записи на своем планшете. Мифани зевнула, но в следующий момент была вынуждена слегка вскрикнуть.

– Простите, ладья Томас. Ваше тело напрягается, когда вы зеваете, – сообщила доктор Уиллс. Мифани удивленно посмотрела на нее и оказалась ослеплена вспышкой света.

– Это же вышло не из меня, да? – спросила она.

– О нет, мы делаем фотографии.

– Что-о?

– Не беспокойтесь, ладья Томас, – успокоил ее доктор Бёрк. – Мы же не собираемся выкладывать их в интернете. Это для стороннего доктора. – Еще один удар по ее и без того избитому ощущению комфорта.

– Ну это совсем уже неприятно, – процедила Мифани сквозь зубы.

– Прошу прощения, – ответила доктор Уиллс, – обычно здесь не так много народу.

– Что-о?

– Я имею в виду в смотровой комнате, – уточнила доктор Уиллс.

– Джентльмены, – гаркнула Мифани. – Пожалуйста, не толкайте моего гинеколога!

– Мы будем осторожны, – заверил ее доктор Лейхгардт. – Сейчас может быть неприятно и непривычно, но что бы мы ни делали, не сжимайтесь. – Мифани в ужасе закрыла глаза и стала думать об Англии. Когда доктор Уиллс стянула перчатки, она уже пришла к твердому убеждению, что Англия этого совершенно не стоила.

– Ладья Томас, мы почти закончили. Я знаю, раньше вы этим не интересовались, но, возможно, нам стоит воспользоваться случаем и поговорить о противозачаточных средствах? – Ингрид посмотрела на нее, выразительно изогнув бровь.

«Может, просто сказать им, что я Правщик, – подумала она в отчаянии. – Или Сатана. Они наверняка прекратят, если я окажусь Сатаной».

– И-и-и-и закончив с этим, передаем вас стоматологам, – объявил доктор Лейхгардт. – Это доктора Вайс, Энджел и Оливье.

– Рада встрече, – отозвалась Мифани. – Можно мне надеть пижаму?

– Боюсь, что нет, – ответил доктор Оливье с сожалением, – зато у нас есть для вас новый бумажный халат.

– Ну прекрасно, – вздохнула Мифани.

– Пожалуйста, присаживайтесь, в это кресло, – сказал доктор Энджел. – А вот эту штуку вам нужно засунуть в рот. Это чтобы вы не смыкали челюсти.

– А вы пимейно аете, койко йемени это аймет?

– К сожалению, нет. Конечно, ладья Томас, мы хотели бы, чтобы осмотр получился как можно более тщательным. Сейчас мы просто закрепим эти зажимы вокруг вашей головы, плеч и верхней части туловища. Желаете медведя для успокоения? – спросил доктор Вайс, показав ей маленького плюшевого медвежонка.

– Да, пожалута.

– Ладья Томас? – послышался новый голос.

– Угу?

– Это Ингрид.

– Что?

– Я проверила ваши записи за весь год, и это имя нигде не упоминается.

– Чет. А ее то-ниуд еть? – спросила Мифани.

– Прошу прощения? – Ингрид сдвинула брови. Мифани умоляюще посмотрела на доктора Оливье. Тот, очевидно, легко понимал язык «не смыкающихся челюстей».

– Она спросила: «Еще что-нибудь есть?».

Мифани попыталась согласно кивнуть, но сумела лишь выразительно моргнуть.

– Простите, вы хотите, чтобы я проверила еще какое-то имя? – спросила Ингрид, сбитая с толку.

– О-о! – воскликнула Мифани, в бессильном отчаянии тряся своим успокоительным медведем. – Ххгх!

– Ладья Томас, – с укором произнес доктор Энджел, – мы поместили вам в рот острые лезвия. Поэтому вам лучше сейчас не трястись. – Мифани закатила глаза.

– Вы хотите, чтобы я проверила расписания кого-то другого?

– Угу.

– Хорошо, ладья Томас.

– Ладья Томас, – сказал доктор Вайс, – вы знаете, откуда у вас появились эти шрамы в горле?

– Анды?

– Нет, гланды у вас на месте, – ответил доктор Оливье. – Ох, еще и кариес!

– Ну, – сказал доктор Энджел. – Раз уж мы здесь, это можно исправить.

– Удалось поспать во время МРТ? – спросила Ингрид, когда они медленно шагали по коридору Ладейной.

За ними шли двое громил, которые заполняли собой весь коридор и задевали висевшие на стенах картины. Мифани только посреди медосмотра поняла, что они были приставлены не только для того чтобы защищать ее. Им также было приказано ее убить или хотя бы задержать в случае, если бы у нее обнаружили имплантат Правщиков.

– Немножко, – ответила Мифани раздраженно. – Так что, нигде не попадалось этого имени?

– Нет. И еще, это было нелегко, но я договорилась, чтобы все неличные дневники остальных членов Правления тоже проверили.

– И там ничего?

– О бельгийцах – ничего, – с сожалением ответила Ингрид.

– Черт, – вздохнула Мифани. – Ладно, скажи лучше, сколько еще тестов мне надо пройти?

– Анализ крови, мочи, мокроты, кала, волос, отпечатки пальцев, осмотр глаз, ушей, ДНК и еще надо будет провести несколько минут внутри устройства, которое техники прозвали «роем пчел».

– Почему это? – спросила Мифани с подозрением. – Оно что, жужжит?

– Да, наверное, – ответила Ингрид уклончиво. – После этого вас должны будут обнюхать собаки… – Она умолкла и продолжила просматривать свой список.

– Но собаки же не заметили Правщика, которого взяли люди Шонте, – заметила Мифани. – Они прошли мимо и даже не зарычали.

– Это верно, – подтвердила Ингрид. – Но Кловис полагает, что раз собаки взяли Ван Сьока, значит, попробовать стоит. А после собак – еще трое джентльменов, которые должны будут вас лизнуть.

– Лизнуть меня? – переспросила Мифани, ужасаясь.

– Да. И, к слову, нам очень повезло. Всего у нас было только два человека, которые достаточно квалифицированы для лизания, но затем удалось забрать еще одного студента из Имения. На самом деле вам стоит их пожалеть, потому что это наши единственные лизуны и им предстоит лизать каждого члена Шахов.

– А сколько этому студенту? – спросила Мифани бессильно.

– Семнадцать.

От услышанного у Мифани все перевернулось внутри.

– И где он будет меня лизать?

– В смотровой, – ответила Ингрид.

– Что? Нет, я имею в виду, в каком месте моего тела они будут лизать? – спросила Мифани.

– Кончик указательного пальца правой руки, – ответила Ингрид, словно сообщая что-то само собой разумеющееся.

– О, слава богу, – облегченно выдохнула Мифани.

– Ну право, ладья Томас, а вы что думали? – весело спросила Ингрид. – Что они будут вылизывать каждый дюйм вашего тела?

– Глупо, я знаю. – Мифани слабо усмехнулась.

– Очень глупо, – согласилась Ингрид и снова уткнулась в список. – У нас ведь нет на это времени.

32

Дорогая ты!

Я всерьез думаю, что заслуживаю уважения за то, что не стала алкоголичкой в свете неоднократных пророчеств относительно своей судьбы. Но я всегда была осторожна насчет выпивки. В Имении алкоголь был строго воспрещен. «Ясный разум и чистое тело – вот идеальное оружие», – говорил один из преподавателей. Конечно, если сильно захотеть, что-нибудь достать можно всегда. Время от времени какая-нибудь группа ребят выбиралась в соседнюю деревню – или по крайней мере пыталась это сделать. Хотя мы находились на острове, так что это было непросто. И, как сама можешь представить, наши учителя были хорошо обучены искусству слежения.

Но для тех, кто хотел просто чем-то закинуться, у нас была девочка, от чьих волос можно было опьянеть, если чуть-чуть их съесть.

Или парень, который мог тебя вырубить, дотронувшись кончиками пальцев до твоих глаз, но я никогда не желала испытывать это на себе.

Так, я отвлеклась от темы.

Через несколько недель после моего похода по магазинам в компании бессмертной греческой модницы я сидела у себя в кабинете и, потягивая кофе, наблюдала за восходом солнца. Обычно первой на работу приходила Ингрид, но в этот раз мне каким-то образом удалось опередить ее на несколько минут и заняться одним из своих любимых занятий: разобрать почту. Наверное, это следствие жизни в Имении, где никто никогда не получал писем, а ведь я их просто обожаю. Как правило первой их просматривает Ингрид, но в сейчас это сделала я – и именно я обнаружила ту загадочную посылку.

Бо́льшая часть почты не представляла особого интереса. Пара научных журналов по нервной системе и нейроанатомии (я изучаю много всего). Служебные записки из Имения, Флигеля, Крепости висельников и Верхнего дома. Кутюрье из Глостершира был задержан за использование грызунов в качестве крепостных рабочих. Идиотам из передвижного леса недвусмысленно приказали прекратить травлю фермеров-одиночек. Бухгалтерия собиралась пересмотреть запросы ученых на поставку клейдесдалей. Еще среди почты оказалось приглашение на ежегодную рождественскую вечеринку для Правления, которая должна была пройти в доме Конрада Грантчестера. Туда приглашались все члены Правления и их семей.

Конечно, поскольку семьи у меня не было, там на меня обычно обрушивалась жена кого-то из коллег и пыталась с кем-нибудь меня свести. Не знаю, это их мужья приходят домой и рассказывают о старой деве с работы или просто это настолько заметно, что я одинока. Единственное мое утешение – это что они делают то же и с Гештальтом.

Ну и ладно. По крайней мере, это дает мне веские основания носить одно из платьев, что выбрала для меня Лиза. Только, конечно, не то малиновое. И не то фиолетовое с тесемками и мини-турнюром. И определенно не то, которое с перьями. Перебирая в уме свои наряды и мысленно вычеркивая каждый из них, я добралась до посылки. Вот черное платье могло бы сгодиться, если бы кто-нибудь помог мне разобраться с тем, как переплести в нем все ленты. Я машинально разрезала скотч на коробке. Честно сказать, я не отказалась бы надеть ожерелье с опалами. Но платье, которое, как сказала Лиза, мне следует носить с ним, имело слишком большой вырез. Причем и спереди, и сзади. И по бокам. Да и вообще его можно было назвать, скорее, юбкой с тесемками. Вздохнув, я открыла коробку.

Внутри лежало вырванное и кровоточащее человеческое сердце.

– Ладья Томас, я могу вас заверить, что мы выведем кровь с вашего ковра, – сказала Ингрид.

– А мы проверим ее на возможные неблагоприятные примеси, – сообщил доктор Крисп, набрав немного крови с моего стола с помощью ватной палочки. Над столом и ковром, где та была пролита, теперь роилось несколько его помощников. Едва я увидела то, что было в коробке, она отлетела прочь со звуком, который Ингрид позднее описывала своим подругам, как «визг испуганного поросенка».

– А мы сканируем сердце и коробку на предмет опасных устройств, – сказал начальник службы безопасности Кловис, отрываясь от разговора по мобильному. – Проверь, можно ли отследить ее через транспортную компанию, – сказал он подчиненному, стоявшему у него за спиной. – Вряд ли это что-то даст, но я хочу использовать все возможности.

– Ладья Томас, вы уверены, что не хотите выйти из угла? Я полагаю, на диване вам будет удобнее. – Ингрид отвернулась и принялась вполголоса обсуждать что-то с доктором Криспом. Я заметила, как она через плечо обеспокоенно посмотрела на меня.

– Эмоциональная травма? – проговорил Крисп смущенно. – Сомневаюсь. Пожалуй, ей нужен просто бокальчик чего-нибудь крепкого.

– Или хорошая пощечина! – воскликнул Тедди Гештальт, входя в комнату.

Пешки и служащие бросились прочь с его пути, когда он переступил кровавый след и посмотрел на меня с нескрываемым отвращением.

– Послушай, Томас, такое поведение неприемлемо даже для ученика, а не то что для ладьи Шахов! Уйми уже эту дрожь, поднимайся и перестань валять дурака перед всеми. – Сказав это, он закатил глаза и повернулся на каблуках. – Доктор Крисп, шеф Кловис, жду от вас докладов по этому происшествию. И постарайтесь выяснить, зачем кому-то понадобилось посылать сердце ладье Томас. – Последние слова он произнес с ощутимым презрением, а потом вышел из кабинета, оставив всех в ужасающе неловкой тишине.

33

Мифани сидела за столом, мучаясь от боли и отчаянно жаждая кофеина. На ней была приятная мягкая пижама и халат. Часы неприятных, времязатратных и чрезвычайно докучливых процедур вкупе с недолгими часами сна привели ее в дурное расположение духа. Это состояние усиливалось ощущением, что ей нужно было не ложиться спать, а искать Граафа Эрнста фон Сухтлена, и что офисная кофе-машина сломалась, а как работает та, что стояла у нее в квартире, она не знала.

Пока Ингрид ходила за кофе в другой департамент, Мифани заново пролистала всю фиолетовую папку Томас, но не нашла никаких упоминаний о встречах с кем-либо из Правщиков. Она уже начинала жалеть, что оставила письма дома в своем кабинете. В отчаянии и страданиях без кофеина, она сползла в кресле и закрыла глаза. Вдруг, взорвавшись у нее в голове агонией, зазвонил телефон.

– Да? – натянуто проговорила она в трубку.

– Ладья Томас, вам звонят, – послышался голос Ингрид.

– Ты достала мне кофе? – с надеждой спросила Мифани.

– Да, его уже несут с кухни.

– Отлично. Сообщи мне в ту же секунду, как принесут, – сказала Мифани и, повесив трубку, снова закрыла глаза. Мгновение спустя телефон зазвонил снова.

– Прекрасно, кофе здесь?

– Нет, простите, ладья Томас, но вам действительно звонят.

– В субботу? – печально спросила Мифани. – О боже. Ну ладно, кто там?

– Кто-то по имени… так, мне пришлось записать по буквам. По имени… Герд де Леувен.

– Ты серьезно? – изумилась Мифани.

– Не надо ставить меня на удержание! – прокричал голос у нее в ухе. Мифани вздрогнула, нечаянно выбросив трубку в горшок с декоративными розами в углу кабинета. Она включила громкую связь.

– Алло? – проговорила Мифани.

– Это Грааф Герд де Леувен! – рявкнул знакомый голос безкожего бельгийца, с которым она виделась накануне вечером.

– Откуда у вас этот номер? Я даже сама не знаю, что это за номер, – сказала Мифани, слишком уставшая и раздраженная, чтобы соблюдать вежливость. Организация, в которой состоял этот человек, послужила причиной ее недавнего медосмотра. Вдобавок ее страх перед ним сейчас был далеко не так велик, как накануне, потому что ей не приходилось на него смотреть.

– Не надо задавать мне вопросов! Я обладаю знаниями веков! – гаркнул он.

– Тоже мне, – фыркнула Мифани. – Знаете, за пятнадцать минут до встречи с вами я пила коктейль с вампиром. Так вот он мертв с восемнадцатого века, а все-таки ведет себя довольно прилично. – Она помолчала, желая понять, вызовет ли упоминание Алрича какую-либо обличающую реакцию – или, может даже, доказательство того, что слон был изменником.

– Где Эрнст фон Сухтлен? – с вызовом спросил голос, явно игнорируя ее замечание.

– Вы что, под кайфом? – спросила Мифани. – Сами же сказали: три дня! И сказали всего десять часов назад!

– Где он, вам что, нужны эти три дня, чтобы его выпустить? – победоносно заявил голос в трубке.

– О боже! – Мифани вздохнула, когда бельгиец пустился в многословную тираду. – Так, погодите минуту, у меня параллельный звонок. – Она нажала на кнопку, обрывая крик бессильной ярости. – Алло?

– Ладья Томас, ваш кофе прибыл.

– Замечательно, Ингрид. Заноси. – Мифани вернулась на линию Правщика и аж отшатнулась от шквала бельгийской ругани образца семнадцатого века.

Телохранители открыли двери, и в кабинет вошла Ингрид с большой чашкой кофе и новым мобильным. Услышав крики, она застыла на месте. Несмотря на то, что бельгиец говорил на своем языке, было очевидно, что речь отнюдь не была любезной и совершенно не относилась к деловому общению. Ингрид осторожно приблизилась к столу.

– Это как-то связано с тем Граафом Эрнстом фон Сухтленом, о котором вы спрашивали? – прошептала Ингрид, расширив глаза от бранного потока, льющегося из динамика.

– Нет, это его партнер, у которого нет кожи, – объяснила Мифани, нажимая на кнопку отключения звука и вожделенно глядя на кофе. – Они с ним – шефы Правщиков. Вот этот подстерег меня вчера вечером и потребовал узнать, куда делся его партнер.

– Вы общались с Правщиками? – воскликнула Ингрид. – Почему вы не отследили звонок?

– А мы это умеем делать? – спросила Мифани изумленно.

– Пока вы на линии – да, – ответила Ингрид.

– …и я обрушу ужас прямо сейчас! – прокричал де Леувен, перейдя на английский, и тут же бросил трубку.

– Ну а что вы от меня хотите? – огрызнулась Мифани. – Я гений администрирования, но не телекоммуникаций.

– Так что мы теперь будем делать? – спросила Ингрид.

– Не знаю, может, будем ждать, когда грибок затянет Котсуолд[28]? – предложила Мифани раздраженно.

В этот момент зазвонил телефон, Ингрид пошла было за трубкой, но нашла лишь пустую базу.

– Где трубка? – спросила она.

– Выбросила в розы, – ответила Мифани, нажимая на кнопку громкой связи. – Алло? – устало проговорила она.

– Это Грааф Герд де Леувен, – произнес голос безкожего бельгийца.

– О, здрасьте, – сказала Мифани, активно жестикулируя Ингрид и опрокидывая свой кофе. Ингрид впопыхах стукнулась голенью о скамеечку для ног и заковыляла из кабинета к своему телефону. Драгоценный кофеиновый нектар, разлившись по столу Мифани, пропитал документы государственной важности и окружил ее новый мобильный. Она издала слабый стон и с помощью своего ламинированного пропуска попыталась соскрести немного напитка в чашку.

– Мне заметили, что я, возможно, повел себя опрометчиво, – сообщил де Леувен. – Учитывая это, хочу сказать, что первоначальное предложение, в котором был установлен срок три дня, снова в силе.

– Три дня с этого момента? – спросила Мифани, приостанавливая свои потуги по восстановлению кофе.

«Чертов биполярный бельгийский ублюдок!»

– Или три дня с момента первоначального предложения?

Она посмотрела сквозь открытый проем на Ингрид, которая быстро передавала что-то по телефону и яростно жестикулировала, чтобы бельгиец оставался на линии. Мифани изобразила гримасу, показывающую, что она не контролировала ход разговора, но попыталась, пусть и тщетно, вклиниться в обличительную речь собеседника, которая, к несчастью, только что закончилась фразой:

– Ты поняла?

– Ну, честно говоря, сэр, – промямлила она. – Сегодня суббота, и хотя у нас на этих выходных многие работают, людей все равно недостаточно.

«Да, в этом есть смысл», – подумала она и попыталась понять выражение лица Ингрид.

– Что же вы сделали, если нужно больше людей, чтобы его выдать? – с подозрением спросил бельгиец.

У Мифани снова застучало в висках. Поскольку нежный уход доктора Уиллса и доктора Энджела оказался не таким уж нежным, ее нежные места теперь ныли от боли. Они глотнула собранного со стола кофе и поморщилась.

«Дипломатия не работает. От хороших манер толку никакого. Черт, даже здравый смысл не помогает, – сокрушилась она. – Придется говорить с этой тварью без обиняков».

Мифани набрала в грудь воздуха.

– Вспомните вчерашний вечер. Знаю, он мог затеряться где-то среди информации, накопленной в вашем мозгу на протяжении столетий, но тем не менее. Вчера вечером вы плавали в аквариуме с нечистотами, и от этого меня чуть не стошнило. Вы кричали что-то неразборчивое, но можете припомнить, что я сказала, что у нас… Его. Нет! Сейчас мы постараемся сделать все, чтобы вам помочь, но если вы потеряли своего человека, то винить вам в этом некого, кроме самих себя.

Мифани подняла взгляд и увидела, что Ингрид и телохранители застыли, недоуменно уставившись на нее.

«Кажется, это прозвучало чересчур прямо», – подумала она виновато.

– К тому же, как вы знаете, я самый младший член Правления. Есть и другие люди, с которыми вы, возможно, захотите поговорить о своей затее.

– Какой затее? – с сомнением спросил бельгиец.

– Ну в целом, не знаю, типа «мы существуем и посылаем своих агентов в Англию и Америку».

– Об этом ни я не буду говорить с другими членами вашего Правления, ни ты, – твердо заявил де Леувен.

– Прошу прощения? – сказала Мифани.

– Мы вышли на тебя только потому, что тебе что-то отправлял Эрнст, генерал нашей великой армии. Если бы я не считал, что ты знаешь, где он, мы бы содрали с тебя кожу и убили твою сестру, а я наблюдал бы, как солдаты, выращенные в Мехелене, насилуют вашего премьер-министра на Трафальгарской площади на вершине горы английских скальпов.

Мифани почувствовала, как кровь застыла в ее жилах.

– Что? – прошептала она.

– Да, все верно, – подтвердил бельгиец с глубоким удовлетворением. – Поэтому предлагаю перестать притворяться, что у вас его нет, потому что ты не понимаешь, насколько все это серьезно.

– Вы же сказали, что не тронете их, – проговорила она в ужасе.

– Не будь наивной, – последовал ответ.

– Ах ты сукин сын! Какого ты угрожаешь моей сестре? – прокричала Мифани в телефон. – Сделай только шаг в сторону Бронвин, и я забросаю твою страну бомбами. Потом выслежу тебя, возьму контроль над твоим телом и вытяну тебе кишки из задницы! Считай, что ты труп!

– Не надо так со мной разговаривать! – рявкнул бельгиец.

На фоне его крика послышался звук брызг, и она поняла, что он до сих пор находился в своем резервуаре.

– Я прикажу своему телохранителю насрать тебе в аквариум, и ты намажешься этим дерьмом, как будто его доставили тебе из «Боди Шопа»[29], – продолжила Мифани. – Ты же любишь всякие мелкие модификации, да? Так вот, ты сам вырвешь свои имплантаты собственными ногтями, чертов ты кусок испорченного мяса!

По громкой связи послышался такой шум, будто у кого-то случился приступ эпилепсии в бассейне.

– В общем, мистер Грааф Герд де Леувен, перезвоните мне через три дня и мы обсудим ситуацию. Если моя сестра до этого момента почувствует хоть малейшее неудобство, вы получите своего партнера по частям, упакованного в чемоданы. До свидания.

С этим Мифани трясущимися руками оборвала связь. Затем повернулась к Ингрид, которая только вошла в ее кабинет.

– Ну что?

– Вы не только в телекоммуникациях не разбираетесь, но и в дипломатии тоже, да? – еле слышно проговорила секретарь.

– Мне нужно выпить, – сообщила Мифани.

– Полагаю, мне тоже, – сказала Ингрид, сдвигая портрет, за которым скрывался хорошо укомплектованный бар. Затем налила им обеим по стакану чего-то янтарного, пока Мифани стряхивала кофе со своего нового мобильного.

– Он явно неадекватен, – сказала Мифани. – Когда мы думали, что Правщики планируют вторжение, и так было нелегко, но я хотя бы полагала, что они вменяемые.

– Да, – согласилась Ингрид. – Ладья Томас, у вас есть сестра?

– Ага, – ответила Мифани.

– Откуда у вас может взяться сестра? – Ингрид понизила голос. – Вы же это вы всего-навсего две недели.

– У этого тела есть сестра, – пояснила Мифани. – И это тело принадлежит мне настолько же, насколько и той личности, с которой ты работала до меня. И да, у меня есть сестра. И она сама меня нашла.

– Как?

– Через налоговую.

– Понятно, но откуда о ней прознали Правщики? – спросила Ингрид.

– Я была с ней вчера вечером, – призналась Мифани.

– Вы вчера куда-то выходили?

– Мы ходили клубиться, – ответила она.

– Клубиться? – изумилась Ингрид.

– Ага. – Мифани почувствовала, что краснеет. – Тогда-то я и испачкала свой телефон в слизи. А ты думала, что́ вчера было?

Ингрид с заметным усилием осталась невозмутимой.

– Ладья Томас, я не ваша мама, и не состою в Правлении, и знаю, что вы разумная женщина, поэтому вам, конечно, не нужно указывать на вопиющую глупость этого поступка. Вам не нужно указывать на то, что вы поставили под угрозу свою жизнь, жизнь вашей сестры и благополучие всей нации. И теперь нам звонят поехавшие Правщики.

– Знаю, – пробормотала Мифани.

– Как зовут вашу сестру?

– Бронвин.

– А когда у нее день рождения?

– А это важно? – спросила Мифани в недоумении.

– Я запишу в ваш еженедельник, чтобы вы не забыли прикупить ей подарок, – буднично ответила Ингрид.

– Это очень мило, но разве нам не стоит чуть больше беспокоиться о безумных угрозах Правщиков и чуть меньше об обновлении моего еженедельника? – спросила Мифани, гадая, не налила ли секретарь себе слишком много целебного алкоголя.

– Отдел связи сказал, что сообщит нам, как только выяснит, откуда звонили, – ответила Ингрид. – У вас есть план?

– Ну, поскольку я ничего не знаю об этом Эрнсте фон Сухтлене, который якобы должен находиться у меня в заточении, думаю, сначала мы отследим звонок, найдем этого безкожего и обрушим на него всю мощь Шахов. Тогда-то он у нас за все ответит. И это нам все прояснит. Кроме того, что касается предателей в Правлении, хотя не сомневаюсь, и с этим разберемся, раз уж у нас в руках окажется сам главарь Правщиков, – заметила Мифани и задумчиво глотнула своего янтарного напитка. – А сколько времени нужно, чтобы отследить звонок? – спросила она.

Ингрид бессильно пожала плечами.

– Ладно, пока, думаю, можно вернуться к нашим внутренним делам, – сказала Мифани. – Есть новости из Правления?

– Вам нужно выдвинуть своих кандидатов до вечера пятницы, – сообщила Ингрид, сверившись с еженедельником.

– Кандидатов? – озадаченно переспросила Мифани.

– Кто займет места ладьи Гештальта и коня Габбинса, – пояснила Ингрид.

– Ах да, конечно. Э-э, а как это делается? – спросила Мифани.

– Честно говоря, я не слишком знакома с этой процедурой, – ответила секретарь. – Полагаю, об этом ведают только члены Правления, хотя я вполне уверена, что в этом участвуют также премьер-министр, министр обороны и правящий монарх. – Мифани аж разинула рот, отчего Ингрид немного смутилась. – Так секретари говорят, – добавила она. – И еще я также знаю, что вам необходимо составить список из пяти возможных кандидатов из сотрудников Шахов на место ладьи и пяти на место коня.

– Божечки, – ужаснулась Мифани. – Десять человек. Да, придется подумать. Как насчет полковника Холла? Он мне нравится, вроде хорошо соображает. Я как-то смотрела его дело, у него очень высокий уровень квалификации. Ты знаешь, что он руководил частью в Северной Ирландии? И участвовал в разных миротворческих миссиях за рубежом?

– Он очень хорош, – согласилась Ингрид. – Его секретарь им восхищается и чуть не боготворит, но боюсь, членом Правления ему не стать.

– Почему это? – спросила Мифани, на что ее секретарь покраснела.

– Ну, потому что он не пешка, – сказала Ингрид.

– Нет дара, да?

– Нет дара, – подтвердила Ингрид. – В Шахах действует правило, что только те, у кого он есть, могут вырасти до руководства.

– Мне не нравится, что нужно обязательно иметь какие-то силы, чтобы попасть в Правление, – сказала Мифани. – В смысле, я же свои вообще не применяю. Или, может, иногда, очень редко, в порядке правленческой повинности.

– Да, но теоретически вас могут вызывать для руководства операциями. И честно сказать, вам повезло, что вас не очень часто вызывали после того, как на прошлой неделе разоблачили Гештальта. Кстати о Гештальте, вам позволено посвящать меня в ситуацию?

– Ну, вроде как, суда и всего в этом роде не будет. Гештальт не отрицает свою вину, а того, что он пытался убить всех на приеме, достаточно, чтобы ее доказать. Я говорила с сэром Генри и леди Линдой, и они сошлись в том, что мне нельзя участвовать в допросах, так как я с Гештальтом состою в одном звании. Поэтому мы возложили эти обязанности на слонов. Я поделилась с ними своими мыслями о том, как добиться от Гештальта содействия, и теперь мне остается только ждать и надеяться, что у них выйдет что-нибудь путное.

Она вспомнила, как Алрич непроизвольно облизнулся, когда принимал следствие. Слегка вздрогнув, Мифани налила себе еще янтарного напитка.

– Ждать, пока отследят звонок, ждать, пока его запытают, – пробормотала Мифани, почесывая место, где у нее с помощью грозной тройной иглы брал кровь карлик, залезший на стремянку. – Как же я ненавижу ждать! Может, я могу пока чем-нибудь заняться? Может, кто-нибудь хочет со мной встретиться? – с тоской спросила она. – Какие-нибудь начальники подразделений или руководители проектов?

– Сегодня выходной, ладья Томас, – учтиво напомнила Ингрид.

– Конечно, – сказала Мифани раздраженно.

– Вообще круглосуточная служба работает, – сообщила Ингрид, – а ситуация с Правщиками требует и чтобы наблюдательная служба тоже была на месте. И конечно, медики сейчас проводят тесты. Боевая группа с двумя пилотами наготове. Еще телохранители, уборщики и…

– Ясно, – перебила Мифани. – Я просто сощурюсь на все эти документы своими глазами, которые мне просканировали лазером, и подпишу их все своими пальцами, которые мне тщательно облизали.

– Знаете, ладья Томас, – с упреком заметила Ингрид, – они же извинились. Тем более от вашего прикосновения у них онемели языки, из-за чего и пришлось пробовать все ваши остальные пальцы.

В приемную Ингрид вбежал молодой парень с каким-то клочком бумаги в руке, и обе женщины уставились на него. Он увидел их через открытый проем и, покрывшись румянцем, направился к ним. Но один из здоровенных охранников, стоявший у двери, выставил руку, и Ингрид с Мифани на миг увидели подошвы ботинок молодого человека, когда его тело совершило оборот вокруг руки охранника.

– Ой! – одновременно вскрикнули Мифани и Ингрид.

Второй здоровенный охранник вошел в кабинет, кивнул женщинам и поставил ногу парню на горло. Тот лежал, задыхаясь и отчаянно размахивая в воздухе своим клочком бумаги.

– Не убивайте его! – вскричала Ингрид. – Ладья Томас, это пешка Саммерхилл из отдела коммуникаций.

Мифани кивнула охраннику, и тот нехотя убрал ногу, позволив Саммерхиллу сесть.

– Ладья Томас, миссис Вудхаус…

– В чем дело, Алан? – спросила Ингрид. – Вы отследили звонок?

– Пока нет, – ответил он. – Еще работаем над этим, но только что пришел факс. Он адресован ладье Томас.

Мифани взяла у Саммерхилла бумажку, и тот поклонился ей аж до колен. Факс оказался напечатан каллиграфическим шрифтом, и ей пришлось щуриться, чтобы разглядеть сообщение в его узорах и завитушках.

Ладья Томас из Шахов,

Я посеял немного ужаса в Рединге – просто чтобы показать наши возможности. Если не поторопитесь, от дома Джона Перри может ничего не остаться. Ожидаю увидеть Граафа Эрнста фон Сухтлена во вторник.

С уважением,

Грааф Герд де Леувен

Мифани закончила читать, и не успело содержание послания уложиться у нее в голове, как все резко вздрогнули, когда в помещении замерцал свет и раздался сердитый звон. На столе Ингрид, замигав красным огоньком, затрещал телефон.

– Что это, черт возьми, такое? – спросила Мифани, предчувствуя недоброе.

– Происшествие, – мрачно ответила Ингрид, направляясь к трубке.

Мифани, два громадных охранника и все еще хрипящий парень из отдела коммуникаций проследили, как секретарь ответила на звонок.

– Да. Да. Хорошо. Она приедет. Когда? Ясно. Спасибо, Дженнифер. – Она повесила трубку. – Да, ладья Томас, боюсь, произошел инцидент в…

– Рединге, – устало закончила за нее Мифани.

– Да, – подтвердила Ингрид, удивленно приподняв брови.

– Правщики, – прошипела Мифани, но тут же поняла, что охранники и парень уставились на нее в ужасе. – Вы этого не слышали, и я не шучу, – произнесла она самым угрожающим тоном, какой смогла выдавить из себя, находясь в пижаме.

«Этот облезлый говнюк же сказал, что если узнает, что я рассказала про наш разговор, он убьет Бронвин. Я, конечно, не думаю, что он не убьет ее в ином случае, но лишний раз рисковать не хочу».

– И вообще, вы двое будете охранять меня в обозримом будущем. Больше никаких замен. А ты… – Она посмотрела на трясущегося парня-связиста.

– Пешка Алан Саммерхилл, – тактично подсказала Ингрид.

– Пешка Алан Саммерхилл, насколько ты важен для процесса отслеживания звонка? – спросила Мифани.

– Ну, я только четвертый день работаю, – признался он.

– Ты что, какой-то незаменимый вундеркинд, чье присутствие существенно важно для этого отслеживания?

– Нет…

– Отлично. Тогда будешь помогать нам в Рединге, – решила Мифани. – Ты никому ничего не расскажешь о том, что слышал в этом кабинете, и не выйдешь из моего поля зрения без разрешения. Это понятно?

– Да, ладья Томас, – произнес он дрожащим голосом.

– Хорошо. Ингрид, инцидент локализован? – спросила Мифани. – Утечки нет?

– Он произошел в полицейском участке, – ответила секретарь.

– Че-е-е-ерт, – протянул один из охранников, и все уставились на него. – Раньше я работал копом, – добавил он, оправдываясь.

– Участок находится посреди города, но им хватило ума оцепить здание, – продолжила Ингрид. – Передвижные оперативные центры будут готовы к тому времени, как мы туда доберемся.

– Еще подробности есть? – спросила Мифани.

– Баргесты уже в пути, мы увидимся с ними на месте, – сообщила Ингрид. – Джентльмены, – обратилась она к охранникам, – вы примете обязанности выездных телохранителей ладьи. – Она подошла к своему столу, затем вернулась с пальто и ноутбуком, сложенным в чехол.

– Что ты делаешь? – спросила Мифани.

– Я еду с вами, – объяснила Ингрид. – Вертолет прибудет через семь минут.

– Хорошо, но…

– Ладья Томас, вы до сих пор в пижаме. Наверное, вы хотите подняться к себе и переодеться. И не забудьте захватить куртку.

– Хорошо, – вздохнула Мифани, сдвигая портрет и поднимаясь в квартиру.

У одного из огромных телохранителей, решившего последовать за ней на лестницу, возникли трудности и его напарнику пришлось его подтолкнуть.

Лететь в вертолете с Ингрид, перепуганным пешкой-новичком и двумя громилами было совсем не так, как с одной Шонте. Все то и дело ударялись коленями, а малыш Алан (как Мифани прозвала его про себя) оказался зажат между двумя охранниками, которые оба выглядели так, будто собирались вот-вот серьезно заболеть. Ингрид поспешно просматривала что-то на своем ноутбуке. Мифани сидела в больших солнечных очках и слушала тревожные сообщения.

– Полиция Рединга выставила оцепление на приличном расстоянии от участка, – проговорила Ингрид.

– А за оцеплением что? – поинтересовалась Мифани.

– Сейчас узнаю, – сказала Ингрид и просмотрела блок текста. – Так, ага. Там бродит несколько человек, но немного. Их можно легко разогнать – официальным объявлением или, если понадобится, слезоточивым газом.

– Ну, уже что-то. А какая легенда? – спросила Мифани.

– Заложники, но слова на букву «т» никто не использовал.

– Да и не нужно его использовать! – воскликнула Мифани. – Господи боже, неужели вы не понимаете, как этим можно все усложнить? Тем более главы и слоны с меня за это три шкуры спустят. Я не хочу, чтобы слово на букву «т» вообще хоть кто-то упоминал!

– Слон Грантчестер предупредил всех, чтобы его не использовали, – любезно напомнила ей Ингрид.

– Да, потому что у нас была очень долгая беседа с премьер-министром и министром обороны, а потом еще ладьям пришлось выслушать четырехчасовую лекцию, – сказала Мифани.

«На которой, к счастью, мне присутствовать не довелось. Зато Томас это так взбесило, что она накропала обличительной критики аж на тринадцать страниц с одинарным интервалом».

– Как бы то ни было, Ингрид, проследи, чтобы Вруны в Ладейной придумали тому, что там происходит, разумное объяснение.

– Разумное объяснение, типа каких-нибудь сумасшедших?

– Разумное объяснение, – твердо повторила Мифани. – Так, кто-нибудь знает, кто такой этот Джон Перри?

Обычно она в таких случаях заглядывала в свою фиолетовую папку, но в этот раз, собираясь впопыхах, забыла взять ее с собой. Она с надеждой оглядела всех, кто теснился с ней в вертолете, но, похоже, никто не знал ответа. Ингрид оторвалась от ноутбука и подтвердила, что среди членов Шахов никого с таким именем не было. Загуглив его, секретарь обнаружила довольно много Джонов Перри, но ни один из них не жил в Рединге и не имел никакой очевидной связи с их ситуацией.

– Ладно, – проговорила Мифани. – Отложим эту загадку на потом. Нам известно что-нибудь о пострадавших, они есть?

«Господи, пожалуйста, пусть у них будут только заложники. Если этот облезлый урод начал нападать на гражданских, это плохо. Мне нужно быть хладнокровной и собранной».

– Там содержится семь полицейских, три служащих и десятка два гражданских, – мрачно сообщила Ингрид.

– Черт! – воскликнула Мифани и от злости ударила по подлокотнику. – Насколько же все это ненужно! Я ведь сказала де Леувену, что найду его чертового партнера!

– Но вы же говорили это не всерьез, – мягко заметила Ингрид. – Вы хотели отследить звонок и выследить его, пока не истекло время, которое он дал.

– Да, но он же этого не знал! – выпалила Мифани. – Так зачем тогда он это сделал?

– Вы назвали его куском испорченного мяса и угрожали заставить его пытать себя в резервуаре, наполненном фекалиями, – указала Ингрид.

– Думаешь, он сделал это из-за того, что я сказала? – спросила Мифани.

– Ну, он не показался мне особенно уравновешенным человеком, – отозвалась Ингрид. – Он мог сделать это и потому, что вы не так с ним поздоровались, или потому что сегодня суббота, или потому что один из его помощников не поклонился ему достаточно низко, или по какой угодно иной причине.

– Сегодня все еще суббота? – устало заметила Мифани. – Обычно-то я этим не занимаюсь. У нас ладья Гештальт всегда выезжал на операции.

– Умоляю вас, ладья Томас, – пропищал малыш Алан. – В Имении мы все слышали о том, как вы разобрались с инцидентом в Бате. – Охранники согласно кивнули, и даже Ингрид ей улыбнулась.

«М-да, замечательно», – мрачно подумала Мифани, когда вертолет начал снижение.

– Ой! – вскрикнула она, когда они совершили неровную посадку, встряхнув все, что еще недавно изучали доктора в Ладейной.

Громилы, явно испытывая облегчение от того, что вновь оказались на земле, поднялись и осмотрели посадочную площадку. Там их ожидал лимузин, а по бокам от него – два грозных на вид внедорожника. Вокруг машин собралось несколько внушительных размеров людей – все выглядели беспокойно и были тяжело вооружены, что никогда не сочеталось между собой.

– Ладья Томас, мы только убедимся, что эти люди не представляют опасность, – сказал один из телохранителей.

Когда они ушли, Алан медленно набух обратно. Мифани проследила из окна за тем, как телохранители неуклюже, слегка покачиваясь после перелета, прошагали к кучке Шахов. У Ингрид зазвонил телефон – она ответила и, выслушав звонившего, кивнула.

– Мы можем выходить, ладья Томас, – сообщила секретарь, вставая. – Алан, захвати эти чемоданы, пожалуйста.

– Где мы находимся? – спросила Мифани. Вертолет будто бы сел на поле, где только что паслось стадо коров. – Неужели не смогли найти аэропорт? Или вертолетную площадку? Или место, которое не было бы заминировано… черт! Теперь у меня еще дерьмо на ботинке!

– Хорошо хоть, вы сегодня не на каблуках, – ответила Ингрид, спрыгивая на землю.

Последним спустился Алан, возившийся с чемоданами.

– Ладья Томас, это пешка Сайрус Уэст. Он руководит мероприятиями на этом инциденте, – сообщил один из телохранителей.

– Очень приятно, Сайрус, – отозвалась Мифани, стараясь не замечать, как нерешительно тот пожал ей руку. Ей вспомнились слова Ингрид о том, как распространились слухи, что она заставила того предателя порезать себя ножом.

– Леди. Джентльмены. – Она приветствовала собравшихся Шахов кивком и быстро обвела их взглядом. – Рада вас всех видеть. Сайрус, я уверена, тебе не терпится вернуться на место. – Она залезла в машину, где к ней присоединились ее сопровождающие и Сайрус.

Телохранитель осмотрел чрезвычайно большой пистолет, который вынул из одного из чемоданов, собранных Ингрид.

– У этой штуковины есть предохранитель, верно? – беспокойно спросила Мифани.

– Э-э… разумеется, ладья Томас, – ответил телохранитель неуверенно, разглядывая оружие сбоку.

– Он не очень умеет обращаться с оружием, – шепнула Мифани Ингрид. – Зато умеет сдирать кожу с людей силой мысли.

– О… хорошо, – проговорила Мифани. – Итак, Сайрус, можешь ввести меня в курс дела? Что происходит на участке?

Он согласно кивнул и заговорил невероятно усыпляющим монотонным голосом. Мифани, и без того страдающая от похмелья, не выспавшаяся, перенесшая сбор анализов, уколы и осмотры, почувствовала, что у нее слипаются глаза. Но все же ей удалось извлечь из рассказа ряд ключевых фактов. Согласно различным отчетам:

а) На участок пришел мужчина, без особых примет, и голыми руками сломал шею ближайшего к нему человека, а потом запер дверь, через которую вошел. Здоровяк-констебль двинулся на него с телескопической дубинкой, за что ему точным ударом снесли голову. К этому времени весь участок уже пришел в боевую готовность, и спустя несколько мгновений на мужчину уставились дула пистолетов и несколько электрошокеров. Он огляделся вокруг, приподнял бровь и довольно хмыкнул. Потом,

б) проигнорировав приказ сдаться, он смахнул с себя множество пуль, что были в него выпущены. С ухмылкой глянув на недоумевающих полицейских, мужчина вскинул руки и, напряженно прокряхтев (по словам пришедшего в исступление начальника полиции),

в) «он резко выпростал из рук эти толстые щупальца, пронзив ими тех, кто находился рядом. Во все стороны брызнула кровь, а потом он обмотал щупальцами нескольких человек и начал пожирать их кожей, засасывать внутрь себя. Так он разбух, потому что они оказались внутри него, и продолжает увеличиваться в размерах и… о боже, нет! Вышлите подмогу! Пожалуйста!»

г) Шахи мгновенно мобилизовались и прибыли, чтобы обнаружить улицы близ участка практически пустыми, поскольку жители Рединга не привыкли слышать субботним днем выстрелы, доносящиеся из полиции. Эти звуки вперемешку с истошными криками и брызгами крови на окнах здорово отпугнули почти всех людей. Оперативная группа отделения Шахов в Рединге прибыла почти тотчас, изолировала район, осторожно вывела оставшихся зевак и сдержала журналистов.

– С вашего согласия, ладья Томас, я продолжу руководить операцией. Баргесты вызваны автоматически, и вы уведомлены, потому что ситуация имеет кризисный уровень определенного цвета, – закончил Сайрус.

– Салатовый, – подсказал пешка Алан.

Все посмотрели на него, и он немного съежился от переизбытка внимания.

– Простите, а это кто? – поинтересовался пешка Сайрус.

– Это малы… Прошу прощения, это пешка Алан… какой-то, – пробормотала Мифани.

– Саммерхилл, – представился пешка Алан.

– Пешка Алан услышал здесь кое-что, что мне придется сообщить и тебе, – объяснила Мифани Сайрусу, – и что никто в этой машине не должен никому больше передавать. Ты знаешь, что все члены организации в ближайшее время подлежат медосмотру?

– Да, я слышал, это довольно неприятно, – ответил пешка Сайрус. – Мне нужно переживать?

– Да нет, там никаких проблем, – сказала Мифани. – Однако причина, по которой мы их проходим, та же, что и причина того, что в людей стреляют и, э-э, протыкают здесь в Рединге.

– Не уверен, что понимаю, – признался пешка Сайрус.

– Это Правщики, – сказала Мифани и увидела, как он побледнел. Но тут же была вынуждена отвести взгляд, когда охранник уронил пистолет, заставив всех в машине встрепенуться. – А теперь, Сайрус, – продолжила Мифани, когда охранник стыдливо подобрал оружие, – запомни, что этой информацией нельзя делиться ни с кем. Я могу только надеяться, что это поможет тебе в этой операции, которой ты, разумеется, продолжишь руководить. Баргесты прибудут в твое распоряжение, а я буду просто наблюдать. – Она постаралась не вспоминать последний раз, когда собиралась просто наблюдать. И Сайрус, судя по выражению лица, тоже отгонял от себя эти мысли.

– Это начало нового вторжения? – спросил он с тревогой.

– Нет, – ответила Мифани. – По крайней мере, я так не думаю. Полагаю, это, скорее, предупреждение. Хотя конечно, всегда есть вероятность, что Правщики могут воспользоваться нашим временным ослаблением, поэтому разобраться нам нужно быстро.

Сайрус выглядел больным, а малыш Алан – так, словно готов разрыдаться. Мифани ощутила нарастающую головную боль.

– Итак, – продолжила она, – Сайрус, ты случайно не слышал что-нибудь о Джоне Перри?

– Разумеется, слышал, – ответил Сайрус.

– О Джоне Перри из Рединга? – с сомнением уточнила она.

– Разумеется. О Джоне Перри из Рединга, – подтвердил Сайрус. – О ладье Джоне Перри.

– О ладье Джоне Перри? – переспросила Мифани.

– О ладье Джоне Перри, самом известном агенте Шахов из Рединга, – ответил Сайрус. – О ладье Джоне Перри, одном из самых известных агентов Шахов вообще.

– Ух ты, – проговорила Мифани, недобро глядя на остальных, кто сидел в машине и, не страдая амнезией, не имел уважительной причины не вспомнить, кто такой этот Перри. – Освежи-ка мне память, – попросила она.

– Он сыграл решающую роль в победе над Правщиками на острове Уайт, – сообщил Сайрус.

«Боже, этот облезлый бельгиец в самом деле затаил обиду», – подумала Мифани.

Вместе с остальными она приняла виноватый вид, тогда как Сайрус умудрялся казаться одновременно и оскорбленным их неведением, и встревоженным присутствием Правщиков в его городе. Он позвонил по мобильному и заговорил тоном одновременно и спокойным, и взволнованным.

– Ладья Томас, с вами все хорошо? – вдруг спросила Ингрид.

Мифани удивленно посмотрела на секретаря и поняла, что сжимала себе пальцами виски.

– У меня голова начинает болеть спереди.

– Спереди? – спросил Сайрус.

– Это очень сложно объяснить, – коротко ответила Мифани. – У вас тут где-нибудь есть аспирин? – Все неуверенно посмотрели по сторонам.

– У нас есть «Джонни Уокер Блю Лейбл»[30], – сообщила Ингрид, осмотрев мини-бар.

– Да-а? – изумился охранник с неподобающим энтузиазмом.

– Я не стану пить виски по дороге на место происшествия, еще и на голодный желудок, – заявила Мифани. – И вы все тоже, – многозначительно добавила она, когда охранник с тоской посмотрел на бар. – Ингрид, у тебя в сумочке ничего подходящего не завалялось?

– Увы, ладья Томас, – ответила секретарь. – Может, здесь есть какая-нибудь аптечка? Хотите, проверим, что есть у водителя?

– Нет… да… не знаю, – забормотала Мифани, морщась от боли. – Это ненормально. Такое чувство, будто…

– Будто что? – взволнованно спросил малыш Алан.

– Будто боль идет снаружи, – сказала Мифани.

– Что? – спросил Алан. – Откуда?

– Оттуда! – крикнула Мифани, показав пальцем на большое здание, окруженное бойцами и техникой Шахов. – Прямо оттуда!

34

Дорогая ты!

Сердце показало немногое. Они пропустили его через все сканирующие устройства, известные человечеству, и дали той девочке-анорексичке, у которой вроде как есть способности к психометрии, но даже она не смогла помочь. Поэтому сердце лежит сейчас в холодильнике, а я понятия не имею, почему мне его прислали. Будь я в лучшем настроении или обладай хреновым чувством юмора, сочла бы его за валентинку, но воздержусь от этого и лучше расскажу о нашей последней находке и о том, как нам пришлось спешно заминать одно дело.

В нашем сообществе годами ходили слухи о том, что кто-то где-то владел животным, которое умело предсказывать будущее. Сейчас Шахи видят его посредством предсказателей, медиумов и гадателей по шарам (хрустальным и не только), но все эти люди – не более чем халтурщики. Чаще всего они выдают какое-нибудь дразнящее пророчество, которое обязательно рифмуется, но не имеет выдержанного размера, и настолько запутано метафорами, что оказывается совершенно непонятным. Либо это может быть какой-нибудь недоумок, желающий придать особое значение своей эпилепсии. Поэтому хоть мы и продолжаем по-прежнему выискивать всяких медиумов, мы не слишком-то к ним прислушиваемся.

Сама понимаешь, почему нам так хочется заполучить существо, которое смогло бы точно предсказывать будущее, – ведь животное с куда меньшей вероятностью станет притворяться, будто его видит, чтобы обратить на себя внимание. Группа наших агентов получила задание найти и любым способом заполучить его. Они последовали за сотнями зацепок и прочесали все королевство, умудрившись потратить при этом уйму денег. (Уж я-то знаю! Угадай, кто обсчитывал и администрировал это маленькое фиаско.) Агенты уходили на пенсию и заменялись новыми. Не раз объявлялось, будто зверь найден – хотя слухи получались размытые и было непонятно, к какому виду тот относился.

Так в ходе этого предприятия я получила нескольких свиней, козу, кролика, Джек-рассел-терьера и – мою любимую – картонную коробку, содержащую то, что нашедший ее с гордостью назвал «улитками-пророками из Бекклса». Каждая из находок с большой помпой представлялась членам Правления. Стоит ли говорить, что ни один из них будущего не видел. А если и видел, то делиться с нами своими сведениями не желал. Ничего, кроме позора, это не принесло. Хотя нет, я оставила у себя кролика.

Это нелепое упражнение в бесполезности было одной из тех вещей, что я унаследовала, став ладьей, и от чего с радостью бы отказалась. Но это было одной из непреодолимых одержимостей Уоттлмена, поэтому мне оставалось просто продолжать ею заниматься.

Но этим утром подлинность находки подтвердилась. Агенты наконец добыли животное, и наши лучшие ученые провели над ним ряд исчерпывающих тестов. Поэтому я стала выводить ручкой официальные приглашения для членов Правления, которые должны были приехать вечером в Ладейную и лицезреть во всей ее удивительности невероятную и волшебную, единственную вещую утку Соединенного Королевства.

Только я, конечно, описала ее несколько более напыщенными выражениями.

Отдав приглашения ладейскому посыльному, я попыталась заняться своей текущей работой. В обычные дни она отнимает все мое время, но в тот раз я никак не могла взяться за дело. Просто часами пялилась в свой монитор, не в силах сосредоточиться. И в конце концов осознала, что меня одолевают сомнения по поводу утки.

Если так подумать, даже не принимая во внимание невероятность существования утки-предсказательницы, шансы на то, что наша разношерстная команда наконец нашла то самое, единственное во всем королевстве животное-медиума, были невелики. И честно говоря, меня не прельщала перспектива сорвать покров и явить Правлению утку, которая окажется невещей. После стольких неловких ошибок поисковая команда заверила нас, что на этот раз они определенно нашли нужное животное, но меня это не слишком успокаивало. Поэтому делать было нечего – оставалось спуститься туда и проверить утку самой.

Мне хотелось увидеть ее и выяснить не только, может ли она четко сообщать нам свои прогнозы, но и определить, насколько они точны. Утиного интеллекта, достаточного для общения с людьми, могло (как я думала) хватить и на то, чтобы лгать нам о будущем. Однако у меня была уникальная возможность испытать ее способности, потому что я уже знала, что меня ждет. Так что я, вперив взгляд в пол, направилась по многочисленным коридорам в лабораторию. Там я, как всегда, старалась никому не смотреть в глаза. Меня всегда очень смущают эти маленькие поклоны и реверансы, и к тому же кто знает, о чем они думают на самом деле? Меня здесь все знают, и я понимаю, что они не питают ко мне глубокого уважения.

Тем не менее они уважают мой статус, поэтому когда я попросила оставить меня наедине с субъектом, все поспешно удалились. Сотрудники приостановили свои тесты и прекратили возиться с пернатым предсказателем, и меня проводили в звуконепроницаемую белую комнату, где я осталась сидеть с уткой и ноутбуком. Причем ноутбук стоял перед уткой и был оснащен увеличенной клавиатурой, очевидно из-за того, что соотношение размеров клюва и обычных клавиш оказалось недостаточным. Доктор Крисп как раз объяснил мне принцип работы утки.

– Мы тут как в старой сказке, ладья Томас, – сообщил он радушно. – Задаем каждый всего по три вопроса. И все. И задать их нужно за один раз. И так, чтобы ответить можно было только «да» или «нет».

Видеть утку вживую было жутковато. Она оказалась крупнее, чем я ожидала, и более… непосредственной. Мы несколько мгновений просто смотрели друг на друга, и, как мне ни неприятно это признавать, первой моргнула я.

– Так, ладно. Я ладья Томас, – представилась я утке. – Но ты, наверное, и так это знаешь? – Утка ответила лишь тем, что зарылась клювом себе в перья на боку.

– А у тебя есть имя? – спросила я, пытаясь установить какое-никакое взаимопонимание.

Утка взглянула на меня и незамедлительно нагадила на стол. Таким образом, стало очевидно, что диалога у нас не получится. Я решила бросить попытки ее разговорить и перешла сразу к вопросам относительно будущего.

– Утка, скажи, на меня нападет кто-то из членов Шахов? – спросила я.

Утка резко распрямила шею и клюнула по клавише «Д» на клавиатуре. Ответ отобразился на мониторе.

После того, как мою судьбу уже предсказали, помимо прочих, школьник, бездомный и трехсотсемилетний оракул, это не стало величайшим откровением, однако меня впечатлила быстрота уткиного ответа. Я постаралась скорее придумать, какой вопрос задать следующим. Это была уникальная возможность получить преимущество.

– Утка, эм-м, на меня нападут дома?

«Н».

Я облегченно выдохнула. До этого я воображала, будто меня выдернут из собственной постели или заставят смотреть на смерть моего кролика, но теперь эти страхи можно было отбросить. Итак, мне оставался еще один вопрос. Что мне требовалось знать? Я ощутила страшную усталость, осознавая, что, прежде чем это случится, мне предстояло сделать еще очень многое. Оставалось ли у меня на это время?

– Утка… утка, потеряю ли я память в течение месяца?

«Д».

Я закрыла лицо руками на целую минуту, а утка оставалась на месте, и каждая из нас была погружена в собственные размышления. Я была благодарна за то, что она не обращала на меня внимания. Это позволило мне спокойно пересмотреть свое будущее. Я никогда не знала, что именно должно случиться – когда я «лишусь всего», как выразилась Лиза, – но я всегда думала, что у меня будет какое-то время для подготовки. А сейчас… сейчас я знаю, что счет в лучшем случае уже пошел на недели.

Погруженная в раздумья, я рассеянно поблагодарила утку и вышла из комнаты. Скоро должны были приехать остальные члены Правления. К тому же было не особенно приятно сидеть там, вдыхая запах утиного дерьма.

– Какого черта ты здесь делаешь, Мифани? – с вызовом спросил Тедди Гештальт. Научная группа доктора Криспа смотрела с удивлением. – Остальные члены Правления приедут через пару часов, а я вернулся из Стерлинга и что? Чтобы увидеть, как ты тут играешься с нашим новым приобретением вместо того, чтобы готовиться к предстоящему приему и презентации?

– Обо всем этом уже позаботились, ладья Гештальт, – кротко ответила я. – Я просто хотела убедиться, что утка действительно работает. Может, вы забыли, что в нашей погоне за этим приобретением у нас уже было несколько фальстартов, и…

– Ты хочешь сказать, что я не знаю, что здесь происходит? – ядовито огрызнулся Гештальт. – Что я провожу мало времени здесь в Ладейной? Потому что если ты изволишь наконец выезжать на операции, Мифани, то пожалуйста!

Он уставился на меня с торжествующим видом, уверенный, что я никогда на такое не соглашусь. И на какой-то короткий, яркий момент мне захотелось вдруг взять и принять вызов. Просто чтобы его уделать.

Но потом я вспомнила о тебе и о том, что еще нужно готовиться к твоему приходу. Я никогда не завершу начатое, если начну сейчас разъезжать по стране.

– Нет, ладья Гештальт, в этом нет необходимости, – слабо проговорила я.

– Ну и хорошо. Тогда тебе, наверное, следует умыться и переодеться, – сказал он. – Сегодня у нас очень важный вечер.

– Я знаю, что он важный, Гештальт. Правда знаю. Поэтому я и решила задать субъекту три вопроса, чтобы подтвердить, что он действительно способен точно предсказать будущее. Уверена, ты тоже не хочешь представить лорду и леди очередного лжепредсказателя.

Гештальт нервно облизнул губы. Все были в курсе увлеченности Уоттлмена проектом, а опозориться совершенно не составляло труда.

– А как же тесты, что проводили Крисп и остальные?

– Я предпочла убедиться лично, – осторожно сказала я. – Мне не хочется, чтобы сэр Генри Уоттлмен, глава Шахов, задал важнейшие вопросы обычной безмозглой птице и получил в ответ только кучку дерьма на столе. Я не думаю, что это хорошо скажется на наших карьерах.

Гештальт скривился, и я продолжила все тем же ровным и безразличным тоном.

– Я задала три вопроса насчет сегодняшнего вечера. Ответы утки должны подтвердиться до того, как нам будет пора показывать ее Правлению. Если же окажется, что она ошиблась, то мы так и скажем и вместо позора отделаемся небольшим конфузом.

– Хм-м, – задумчиво протянул Гештальт. – Да, пожалуй, неплохая идея. А кстати, может, и мне тоже…

Что бы ни собирался сказать Гештальт, он осекся, когда вбежал его затюканный помощник и шепнул, что члены Правления прибудут раньше запланированного.

– Ладно, неважно, – бросил он мне, и я испытала облегчение от того, что он не станет спрашивать меня, какие вопросы я задала утке. – Сколько у нас времени?

– Первая машина уже выехала, – осторожно ответил помощник, хорошо зная о том, как Гештальт иногда бывает вспыльчив.

– Уже? – переспросили мы хором, охваченные ужасом.

На лице помощника отразилось удивление, и он решил включить в разговор и меня тоже.

– Да, и еще сэр Генри только что позвонил и сообщил, что везет с собой особого гостя.

– Особого гостя? – снова хором спросили мы.

– Да, кого-то важного, кто будет за ужином сидеть по правую руку от сэра Генри, – сказал помощник, поникший под нашими напряженными взглядами. Мы с Гештальтом повернулись друг к другу.

– Кого-то важного? – спросил он меня. – Утка об этом ничего не сказала?

– Что? Нет! – ответила я. – Я не стала тратить вопрос на вероятность появления неожиданных гостей. Вы хоть знаете, как эта утка работает?

– Нет, – ответил Гештальт. – И мне это не интересно. Но особый гость… тем более который не из Шахов…

– И который будет сидеть за столом рядом с Уоттлменом, – добавила я. – И…

– Которого пригласили на закрытую презентацию, – заметил Гештальт.

– Закрытую презентацию главной сверхъестественной находки, которая может повлиять на будущее всей нации, – сказала я.

– Премьер-министр? – спросил Гештальт.

– Или кто-то из королевской семьи, – предположила я.

– Твою мать! – воскликнули мы одновременно и тут же рванули с места, оставив ученых, слушавших наш диалог, и бросились в звуконепроницаемую комнату, чтобы навести марафет на утке и подготовить ее к большому шоу. Когда дело касается важных лиц, задача становится куда сложнее. Все должно было пройти идеально.

Мы с Гештальтом решили во что бы то ни стало встретить того, кто там собирался приехать, и сделать это самым надлежащим образом.

Объединенные отчаянием, мы устремились по коридорам Ладейной, Гештальт тащил меня за собой, схватив за руку. Мы сбили несколько служащих, попавшихся на пути, разбросали при этом стопки бумаг. Мы с Гештальтом на бегу отскочили от кого-то, словно состоявшего из бетона, и я потеряла туфлю.

– Некогда! – крикнул Гештальт. Он дернул меня за руку, и мы продолжили бежать. – Забудь! – сказал он, и я сбросила вторую туфлю.

– Ты, – крикнула я женщине, находившейся впереди нас. – Позвони Ингрид, скажи ей, что на ужин приедет кто-то важный и он будет сидеть рядом с сэром Генри. – Она судорожно кивнула, и мы пронеслись мимо.

– С дороги! – рявкнул Гештальт, когда мы обогнули угол и впереди оказалась кучка секретарей. Они успели в последнюю секунду отскочить в сторону.

– Твоих тел тут нет? – выдохнула я на него. Может, кто-то еще мог встретить гостей.

– Все на выезде, – ответил Гештальт, задыхаясь. Признаюсь, для меня было облегчением видеть, что Гештальт тоже выдохся.

– Придержите лифт! – крикнул он.

Мы остановились перед дверьми. Внутри оказалось полно народу.

– Всем выйти вон, – прохрипел Гештальт.

Все послушно выбежали из кабины – боясь то ли его авторитета, то ли того, что у меня, судя по виду, вот-вот случится сердечный приступ. Мы ввалились в лифт, и Гештальт нажал на кнопку, и мы поехали на наш этаж. Пока мы спускались, я прислонилась к стенке. А когда взглянула в зеркало напротив, у меня упало сердце.

– У меня прическа растрепалась, – заметила я. – Костюм отстой, туфель нет, а мы, может быть, встретимся сейчас с лидером нации, который придет на ужин… о боже! А ужин-то готов? – Я порылась в поисках телефона, но поняла, что оставила его у себя в кабинете. – У тебя телефон с собой?

Гештальт, стоявший уткнувшись руками в колени, отрицательно покачал головой.

– Другие твои тела могут позвонить на кухню? Или Ингрид?

– Уже звоню, – сказал он.

– И попроси ее принести мне пару туфель.

– Точно, туфель, – повторил он, не разгибаясь. – Подойди сюда.

– Зачем? – спросила я с подозрением.

В своем стремительном спринте я успела забыть, что мне оставалось не более месяца. В лучшем случае. И внезапно задумалась: не поджидает ли меня нападение в этом лифте?

– Я поправлю тебе прическу, – сказал он, вынимая из внутреннего кармана пальто расческу.

– О-о, – удивилась я.

Он выпрямился и, встав за моей спиной, принялся бережно укладывать мои волосы.

– А ты хорош, – произнесла я, не поднимая глаз. От него исходил приятный запах. Я на миг вспомнила, что была влюблена в его брата, и почувствовала, что залилась краской.

– У меня же есть женское тело, – отрывисто напомнил он. – Так, ладно, теперь ты хорошо выглядишь. – И правда, хоть мне и не хотелось этого признавать, я выглядела вполне сносно.

– Спасибо. Ой, у тебя галстук перекрутился. – Я непроизвольно его поправила и пригладила воротник. И пока мы так стояли – я на цыпочках, а он смотрел на меня, и оба учащенно дышали после пробежки, – двери лифта разъехались. Снаружи была Ингрид. И Энтони. И помощник Гештальта, и его телохранитель – стройная китаянка с обилием пирсинга на лице. Все стояли и пялились на нас.

– Так, хватит, – сказала я. – Ингрид, сколько у нас времени? Ингрид!

Она проморгалась и, придя в себя, дала мне пару туфель.

– Первая машина как раз подъезжает, ладья Томас.

– И кто в ней?

– Сэр Генри и его гость, – ответила она, как бы извиняясь.

– Черт! – воскликнул Гештальт. Мы двинулись ко входу, правда, на этот раз не бегом. – Мы знаем, что это за гость? – спросил он через плечо у своей свиты.

– Нет, сэр, – отозвался его секретарь.

– А когда в Ладейную в последний раз приезжал премьер-министр… черт, когда они вообще приезжали на представление главы? – поинтересовался Гештальт.

– Один раз была Тэтчер, в начале карьеры, – вспомнила я.

– А королевская семья?

– Ну, о нашем существовании знают только правящий монарх и наследник, – сказала я. – Но последние два монарха приезжали только по разу, после коронации. Это я точно знаю.

– И они дают нам всего пять минут на подготовку, – посетовал Гештальт.

Но он успокоился, когда мы оказались в вестибюле, который, к слову, выглядел вполне недурно, даром что располагался в гараже. Для тех, кто выходил из машин, там был расстелен ковер, а к лифтам вели витражные раздвижные двери, и Ингрид выставила впечатляюще высоких охранников, которые выстроились в линию и должны были приветствовать прибывающих гостей. Мы с Гештальтом пробрались мимо охранников и оказались на месте как раз, когда дверь гаража стала открываться и внутрь въехала машина Уоттлмена. Я заметила несколько человек, которые что-то сердито кричали снаружи.

– Это еще что, черт возьми, такое? – раздраженно спросил Гештальт.

Энтони пробурчал что-то нечленораздельное.

Я дальновидно кивнула.

– Что?

– Это протестующие, они стоят у здания, – объяснила охранник Гештальта, звеня серьгами на губах.

– И когда они там появились? – спросила я, когда машина подъехала к нам поближе.

– Полчаса назад, – ответила Ингрид.

– И против какой ерунды они протестуют? – спросил Гештальт, заметно раздосадованный этим неудобством. – Жалуются на банк?

– Нет, они протестуют против тайных правительственных операций, проводимых в этом здании, – ответила телохранитель.

– Что? – в ужасе воскликнули мы с Гештальтом.

– Я как раз договариваюсь о встрече с начальником службы безопасности Кловисом, – спокойно сообщила Ингрид. – Он просил не беспокоиться.

– Ох, нехорошо все это выглядит, – пробормотала я, когда машина остановилась перед нами. – Слава богу хоть окна затонированы. И яйценепробиваемы.

Дверь открылась, и из автомобиля выбрался сэр Генри. Мы все изобразили надлежащие приветственные жесты, выкрутившись при этом таким образом, чтобы разглядеть того, кто еще сидел на заднем сиденье машины.

– Ах, вижу вам не терпится познакомиться с нашим гостем, – весело проговорил сэр Генри. – Конечно, для нас всех это огромная честь, что он соизволил навестить нас в этот исторический день. Ладь… мисс Мифани Томас, мистер… – Он сделал паузу, очевидно, пытаясь вспомнить имя присутствующего тела Гештальта. Я сжалилась над ним и шепнула ему в ухо. – Ах, да, мистер Теодор… – Он подмигнул. – Гештальт, позвольте представить Руперта Хендерсона.

– А? – выдавил из себя Гештальт, и я бы могла сказать не больше него, но слишком была занята размышлениями о том, кто же это такой. Он был одет в какую-то мешковатую муу-муу[31], а его волосы выглядели так, что им не помешала бы укладка от Гештальта. Я абсолютно точно могла сказать, что это был не монарх и не премьер-министр.

– Возможно, вы не знаете его в лицо, но я не сомневаюсь, что его репутация идет далеко впереди, – гордо заявил сэр Генри.

– Это точно, – уместно вставила Ингрид, пока мы с Гештальтом пытались вернуть свое самообладание.

– Сэр Генри, мистер Хер… то есть Хендерсон! – начала я.

– Что? – гаркнул мистер Хендерсон. – Девочка, говори громче!

Я дрогнула и почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Я опустила голову и быстро заморгала.

– Не надо кричать на нашу Мифани, мастер Хендерсон, – добродушно осадил его Уоттлмен. – У нее тихонький голосок, – хлопая меня по плечу, – зато за рабочим столом она настоящее чудо.

Когда Гештальт повел всех к лифтам, я уловила, как Уоттлмен вполголоса обратился к мистеру Хендерсону, думая, что его больше никто не слышит.

– Девчонка ужасно застенчива. Мы стараемся ее не расстраивать, а то она совсем расклеится.

– Всегда такой была, – еле слышно добавил Гештальт.

Шагая позади них, я чувствовала, как у меня горят щеки, и тихонько шмыгала носом. Ингрид тайком вручила мне платок.

Устроившись в зале приема, мы стали дожидаться остальных членов Правления, что заняло удивительно мало времени. Очевидно, остальные получили то же расплывчатое сообщение, что и мы с Гештальтом: они тоже что-то предвкушали и видно было, что собирались впопыхах, а потом приходили в замешательство, когда видели этого странного человека, одетого, как пророк бога компоста.

Все вокруг вели пустые разговоры, я стояла молча. Когда нас наконец позвали в обеденный зал, где нас ждал наспех приготовленный ужин, я тихонько попросила Ингрид попробовать разузнать что-либо об этом Руперте Хендерсоне. Та кивнула и, пока официанты разливали напитки, поспешила удалиться. Гештальт, задвигая мой стул, шепотом спросил меня, получила ли я подтверждение.

– Что? – спросила я.

– Утка! Предсказания сбылись? – спросил он раздраженно.

– Ах, точно. – Мне внезапно захотелось над ним поиздеваться. – Пока получила ответ только на один вопрос. Остальные будут в конце десерта.

– Десерта? – переспросил Гештальт в ужасе.

– Да, и один из них касается тебя, – добавила я снисходительно. Он побледнел. – Но не беспокойся. Все-таки, если предсказание верно, ты хочешь не хочешь его исполнишь. – Он нетвердой походкой направился к своему месту.

Ужин был очень вкусным, и я сделала себе в уме заметку поблагодарить поваров за такую хорошую работу в сжатые сроки. Я также видела, что Гештальт обильно потел на протяжении всего ужина.

Наконец, когда мы доели малиновый пудинг и фруктовое мороженое, сэр Генри поднялся с места.

– Леди и джентльмены, дорогие коллеги и друзья. Сегодня у нас великий день – кульминация многолетних исследований, усилий, неустанной работы на выездных операциях. Надеюсь, мы все можем гордиться тем, чего достигли. Наша способность сосредоточить свои силы и преследовать цель на протяжении столь долгого времени, причем не взирая на различные невзгоды, характеризует нашу организацию самым лучшим образом. – Я подняла руки, чтобы зааплодировать, но тут же неловко их опустила, потому что никто больше не хлопал. – Конечно, вы все знаете Руперта Хендерсона, – продолжил он, неопределенно улыбнувшись. – Его репутации, полагаю, достаточно, чтобы оправдать его присутствие здесь. И вне сомнений, его видение будущего и знание всех вопросов Провидения оправдают и его активное участие в нашем сегодняшнем мероприятии.

И хотя мы никогда о нем прежде ничего не слышали, все глубокомысленно кивнули. Ингрид прошмыгнула на цыпочках у меня за спиной и положила передо мной лист бумаги.

Ладья Томас,

Информации очень мало. Родился в Брайтоне. Сорок пять лет. Смутные сведения о способностях к ясновидению, но ничего конкретного и достаточного для его привлечения в Имение. Однако он обрел некоторую популярность в определенных кругах правительства и сумел впечатлить некоторых высокопоставленных лиц в спецслужбах. Данных о его знакомстве с сэром Генри у нас не было, хотя Хендерсон неоднократно консультировал членов клуба сэра Генри.

Я тихо ее поблагодарила и, посмотрев через стол, увидела, как Гештальт шепотом отказался от кофе, что ему предложил официант.

«Ну хватит», – подумала я и, встретив его взгляд, многозначительно кивнула.

Он замер, взволнованно посмотрел на официанта, потом снова на меня. Я кивнула еще раз. Он побледнел.

«Ага, хреново, когда думаешь, что твое будущее предопределено, да?» – подумала я.

Мне было немного приятно наблюдать, как он с видимым усилием переключил внимание обратно на застольную речь, в которой Хендерсон шумно благодарил сэра Генри, попутно расхваливая себя как величайшего экстрасенса всех времен.

Было очевидно, что Хендерсон толком не знал, чем конкретно занимаются Шахи. Он, похоже, зациклился на предположении (не совсем точном), что мы были организацией, занимавшейся военной разведкой и внезапно натолкнувшейся на бесценную мистическую реликвию. Он покровительственно заверил нас: во что бы мы ни верили, мир не ограничивается только тем, что мы видим на улицах. И добавил, что таинственные силы присутствуют сплошь и рядом, а наши мирские убеждения значительно занижают роль существующих сверхъестественных сил.

Не веря своим ушам, я огляделась вокруг. Слон Алрич смотрел на «экстрасенса» взглядом, исполненным презрения, и потягивая из бокала красный напиток. И пока я за ним следила, его каштановые волосы еще слегка потемнели. Конь Экхарт рассеянно заплетал что-то из столовых приборов. Леди Фарриер словно бы горела желанием уколоть Хендерсона десертной вилкой. Все Правление (за исключением сэра Генри, смотревшего на гостя с таким видом, будто сама Нагорная проповедь могла служить лишь вступлением к настоящей речи) выглядело так, будто было готово совершить убийство.

– Большое спасибо, мастер Хендерсон, – поблагодарил сэр Генри, многозначительно хлопая в ладоши, тем самым подстегивая нас нехотя зааплодировать. – Мастер Хендерсон, посредством своей врожденной способности к ясновидению, подтвердил, что наше приобретение действительно является именно тем существом, которое мы так долго искали.

– Ну да, хорошо, что мы не зря платим доктору Криспу сотни тысяч фунтов в год, – пробормотала я тихонько. – Пожалуй, справедливая плата для человека, который нянчится с утками и проводит у нас медосмотры.

Сидевший с противоположной стороны стола Алрич посмотрел на меня и сочувственно улыбнулся. Он явно меня услышал.

– Мастер Хендерсон сообщил мне, что информация, которую сообщит нам это создание, будет иметь чрезвычайную важность и ее потребуется сохранить в строжайшей тайне, – продолжил сэр Генри. – Поэтому мы с леди Фарриер полагаем, что только нам, главам организации, следует присутствовать, когда мастер Хендерсон будет извлекать пророчество. Мы примем участие в процессе, а потом обсудим, какими из ответов можно будет поделиться. Не думайте, ваша осмотрительность не вызывает сомнений, но поймите и то, что есть вещи, которые следует хранить в максимально строгом секрете. – Мрачный как туча, слон Грантчестер на этот раз зааплодировал, испустив из ладоней маленькие брызги черного дыма.

– Отлично сказано, – сумел он процедить сквозь зубы.

Уоттлмен сел и стал горящими глазами смотреть на Хендерсона, который вернулся к восторженному описанию своих способностей. По его словам, только он один благодаря своим врожденным талантам, а также приобретенным знаниям, мог понять все нюансы пророчества. К тому времени, как в зал вошел доктор Крисп, будущая амнезия казалась мне чуть ли не благом. Ученый подошел ко мне, наклонился и тихо сообщил:

– Ладья Томас, утка готова. Только, как мне сказали, не все члены Правления будут присутствовать при извлечении пророчества?

– Да, – подтвердила я. – Это одно из удивительных изменений в нашем плане. А сейчас давайте я представлю вам нашего нового эксперта. – Я прочистила горло, и, как ни странно, Хендерсон сделал паузу в своей речи. – Простите, что перебиваю, но мне сообщили, что наш субъект уже подготовлен к сеансу. Это доктор Крисп, наш штатный специалист по… э-э… в общем, по всему, – объявила я. – Он посвятит вас в подробности о субъекте, которые уже удалось выяснить.

Доктор Крисп выступил вперед, вежливо улыбаясь, и Хендерсон пожал ему руку.

– Спасибо, доктор Крисп. Очень рад знакомству, но я обладаю достаточным опытом в подобных делах, поэтому полагаю, что лучше всего будет, если моему восприятию ничего не будет мешать. Уверен, вы отнесетесь с пониманием.

– Ну, исследования… – начал было доктор Крисп, но Хендерсон уже позвал глав в комнату, где находилась утка. И прежде, чем они закрыли за собой дверь, я с легким удовлетворением заметила, что утка не выглядела особенно впечатленной, когда они к ней подошли.

– Мне очень жаль, доктор Крисп, – произнесла я вполголоса. – Для сэра Генри этот проект всегда был чрезвычайно важен, и нам следует уважать его решения.

– Я все понимаю, – сказал доктор Крисп. – Знаете ведь, сколько он над ним работал?

– Точно не знаю, – ответила я.

– Около сорока лет, – сказал доктор Крисп.

– Сорока лет?

– Да.

– Сорока? Лет?

– Да, именно столько лет по стране ходили слухи об утке.

– Доктор Крисп, я понимаю, что мы живем в очень странном мире. Мне самой только что добрые полчаса в оскорбительно покровительственной манере рассказывали целую лекцию о том, какой он странный. Но скажите мне, неужели эта утка старше меня?

– Эта утка жила в одной семье на протяжении трех поколений, – сообщил доктор Крисп.

– Утка бессмертна? – пискнула я.

Сидевшие рядом удивленно глянули в мою сторону, и я залилась краской.

– Утка… долгожительница, – сказал он.

– Еще бы!

– Только мы не знаем, насколько. Единственный способ узнать, смертна утка или нет – это дожить до ее смерти.

– Какой научный подход, – заметила я. – Но эта утка способна кардинально изменить устройство этой организации. Что уж там, мы можем получить четкое представление о том, что ждет нас в будущем. И насколько мы пока знаем, это может длиться вечно. Подумайте о том, сколько пользы это нам принесет!

Он улыбнулся, но в следующий момент дверь уткиной комнаты резко распахнулась. Все, кто был за столом, шарахнулись от испуга.

В проеме возник Хендерсон, его руки были испачканы в крови, в волосах виднелись перья.

– Утка ничего мне не сказала! – прокричал он.

На какое-то мгновение все застыли от ужаса. Леди Фарриер, появившаяся за спиной Хендерсона, судя по своему виду, готова была вывернуть желудок наизнанку, а сэр Генри держался обеими руками за голову. Хендерсон сделал глубокий вдох и снова заговорил, только на этот раз гораздо тише.

– Утка ничего мне не сказала.

– И вы посчитали необходимым ее убить? – сухо спросил слон Алрич.

Хендерсон взглянул на слона, руки у него тряслись. Он сделал шаг в сторону Алрича, но затем, впервые за вечер сумев предвидеть будущее, решил на этом остановиться.

– Что вы сделали с уткой? – спросил Гештальт с нажимом.

– Я действовал согласно протоколу, – ответил Хендерсон. – Использовал стерильное лезвие. Призвал все благосклонные стихии…

– Вы вскрыли утку? – взвизгнула я.

– А как еще можно осмотреть внутренности? – рявкнул он.

– Как насчет МРТ? – предложил Экхарт, поджигая сигарету.

Хендерсон стрельнул в него взглядом.

– Предсказания открываются только в случае смерти существа, – ответил Хендерсон.

– Или нет, как мы видим, – сказал Алрич.

– Я не понимаю, – признался Хендерсон. – Все было сделано как предписано. Все, что нужно для получения информации от водоплавающей птицы.

– Неимоверный кретин, – произнес Гештальт. – Мы уже выяснили, что утка способна давать точные ответы на вопросы, которые ей задают вслух.

– Что? – слабым голосом спросил Хендерсон.

– Что? – повторил Уоттлмен, поднимая голову.

– Я в это не верю, – заявила Фарриер.

– Нам его убить? – поинтересовался Экхарт.

– Пожалуй, стоит, – задумчиво произнесла Фарриер. – Слон Алрич?

– Я уже поужинал, – пробормотал тот.

– Мы думаем убить его, а не выпить из него всю кровь, – сказал Экхарт.

– А потом, может быть, изучим его внутренности? – предложил Грантчестер.

– Так, погодите-ка! – крикнул Уоттлмен. – Да, произошла чудовищная ошибка, но что сделано, то сделано, и нам необходимо приспособиться к новым обстоятельствам. – Он говорил уверенно, стараясь вложить в слова весь свой авторитет. В эту минуту он был не просто человеком, у которого на глазах только что глупо и бездарно погибла мечта многих десятилетий. Он был генералом. Предводителем. Признаюсь, это выглядело впечатляюще, и мы предусмотрительно отодвинулись подальше. Хендерсон тайком утер своей мешковиной пот со лба.

– Так что… убивать, значит, не будем? – спросил Экхарт.

Я хихикнула, и все посмотрели на меня.

– Простите, – произнесла я едва слышно.

– Мистер Хендерсон, – произнес Уоттлмен (я заметила, что он перестал называть его «мастером»), – дал все необходимые подписки о неразглашении. В свете случившейся неудачи мы наложим на него дополнительные ограничения. Ладья Томас, я знаю, вы с этим справитесь.

– Да, сэр Генри, – отозвалась я, поморщившись от того, что он назвал меня ладьей.

Я не знала, как много было известно Хендерсону, но использование при нем званий Шахов могло только лишний раз заверить его в нашей странности. Даже на фоне всех взаимодействий с вещей уткой. И нашего явного желания его убить.

И даже парня с кондором на голове, только что прошедшего мимо открытого проема, оставленного кем-то из официантов.

– Умница, – проговорил Уоттлмен и вышел из зала. Остальные члены Правления последовали за ним.

Мне оставалось провести Хендерсона в свой кабинет и дать ему подписать необходимые формы, чтобы убедиться, что он никому не расскажет ни о Шахах, ни об утке, ни о чем-либо еще увиденном здесь.

Такой вот выдался день. Я вынуждена признать, что хотя мне жалко эту утку, еще больше я расстроена за саму себя. Теперь я знаю, как мало у меня осталось времени, а в делах еще и просвета не видно.

С любовью,

35

– Хоть у кого-то же должен быть долбаный аспирин! – простонала Мифани. – Я же читала, что такие фургоны оборудованы так, что можно даже восстановить ткани людей, растворенных в кислоте.

– Ну, вообще, я думаю… – начал Сайрус, но Мифани сделала ему знак заткнуться.

– Мне все равно, все равно! – отрезала Мифани. – У меня перед глазами пятна, и если это не прекратится, то очень скоро вы все тоже будете их видеть. Кто-нибудь, дайте мне аспирин, ну пожалуйста!

Когда Мифани провели к трейлеру, несколько прислужников разбежались выполнять приказ. Тусклый солнечный свет слепил Мифани глаза, и она прикрыла их руками, позволив Ингрид и одному из охранников вести себя.

Чем ближе они подходили к полицейскому участку, тем сильнее становилась боль. Ощущения были схожи с тем, что она испытывала при встрече с безкожим бельгийцем, когда тот воздействовал на нее своим извращенным естеством.

«Это явно дело рук Правщиков», – горько подумала она.

Однако если встреча в той машине всколыхнула ее нутро, то сейчас, что бы ни было здесь на участке, оно буквально вгрызалось в ее мысли.

– Ладья Томас? – услышала она неуверенный, но звучный голос, эхом отразившийся внутри ее черепной коробки. Рука телохранителя, лежавшая на ее плече, сжалась крепче.

– А? – гаркнула она.

Мифани выглянула сквозь собственные руки и увидела огромные пальцы в перчатках.

– Меня зовут пешка Стил, – послышался робкий голос.

Несмотря на головную боль, это имя всколыхнуло что-то у Мифани в памяти.

– Пешка Стил? Ты был в Бате, верно? Это ты вошел с бензопилой и срезал грибок в подвале.

Мифани хорошо его запомнила. Здоровяк, чьи предки явно попали в Англию на кораблях с драконами на носах. Поскольку сегодняшнее общество не одобряло такое семейное ремесло, как грабительство, его привлекли в Шахи, где его потенциал в создании хаоса оценили по достоинству.

– Да, сэр.

– Чем могу быть полезна? – спросила она, не обращая внимание на «сэра».

– Не знаю, заметили вы или нет, но здесь такой же запах, как тогда в Бате, – сообщил Стил.

– Запах? Нет, не заметила.

– Просто у меня одна из способностей – усиленное обоняние, – признался Стил.

– Правда? А ну возьми меня за руку, – сказала Мифани, пригибая голову от солнца.

Ощутив кожей его пальцы, она прикоснулась к нему и мысленным взором. В центр обоняния ее мозга тут же проник запах химикатов и грибка.

– Ну да, такой же. («Как же его называла Шонте?») Похоже на гигантский белый гриб, только здесь его будто замочили в формальдегиде.

– Именно, – сказал Стил. – А это… это у вас так голова болит?

Мифани спешно разорвала контакт.

– Прости, – сказала она. – Да, запах тот же, и эти случаи связаны между собой. Но я буду благодарна, если ты оставишь эту информацию при себе.

– Без проблем, ладья Томас. Но я подумал, если хотите, я могу войти в участок. Я мог бы надеть броню и вытащить оттуда людей. – Он был полон энтузиазма, и Мифани даже несмотря на свою боль чувствовала, как у него учащенно бьется сердце от предвкушения задуманной вылазки.

– Я понимаю, о чем ты, пешка Стил, но даже думать об этом не смей.

– Да, черт возьми! Уже в пути! Подождите, что?

– Извини, Стил, но в последней моей операции было съедено три наши группы, включая баргестов, а когда я вошла туда сама, у меня мозг чуть не лопнул от этих удобрений. Сейчас от этого участка у меня чертовски раскалывается голова, поэтому я никому не дам к нему приблизиться. Мне не нужно, чтобы еще кого-нибудь из Шахов засосали какие-то бесформенные сущности, тем более что сейчас никто не может гарантировать, что они обойдутся с ними так же мягко, как в прошлый раз. – Вдруг спохватившись, Мифани вспомнила, что имеет здесь лишь статус наблюдателя. – Ты же не против, пешка Сайрус?

– Да, мэм.

– Хорошо. А сейчас дайте мне кто-нибудь чертов аспирин!

Шумная суета в помещении управления смолкла, как только в нее вошла Мифани со своим сопровождением. Вид у всех находившихся внутри был загнанный. Мифани на миг стало совестно, но она быстро решила, что всем этим людям было бы неплохо просто заткнуться и хоть на пару минут выключить свет.

Затем явилась врач, служащая Шахов, и ощупала голыми руками череп Мифани, спустившись по затылку до шеи. Пробормотала себе под нос что-то о повышенной чувствительности и сделала укол какой-то шипящей жидкости, после чего у Мифани возникло ощущение, будто ее накрыло мягким влажным одеялом.

– На несколько минут вы почувствуете растерянность, – отрывисто произнесла доктор. – А потом еще несколько минут будете мочиться.

Сказав это, она вышла. Остальные продолжили переговариваться, а Мифани принялась ждать, пока ее ноги снова коснутся земли. Все, похоже, знали, что от нее некоторое время не будет толку, так что она просто откинулась в кресле, прикрыв глаза. Прислушиваясь к разговорам, она старалась не допустить, чтобы у нее открутилась макушка и мозг, воспарив на невесомых крыльях, улетел прочь.

– Пешка Кармайн воспринимает миллиметровые волны, – сказал кто-то. – Он говорит, в приемной находится один куб плоти и больше ничего живого во всем здании нет.

– Значит, их всех засосало? – спросил Сайрус.

– Предположительно, – послышался ответ. – Этот куб заполняет собой все помещение. И мы ничего не видим в окнах, потому что плоть прижата к ним изнутри.

– А двери открываются наружу или внутрь? – поинтересовался Сайрус.

– Попрошу Кармайн проверить.

– Пусть не подходит ближе чем на двадцать метров, – предупредила женщина с шотландским акцентом.

– У него дальнозоркость.

– Или пусть в бинокль посмотрит, – сказала шотландка.

Послышался треск радио.

– Это пешка Кармайн, – донесся спокойный голос из динамика. – Двери открываются внутрь, и они деревянные, в них имеются окна.

– А мебели внутри разве не было? Стойка какая-нибудь или стулья? – спросила шотландка.

– Была, но похоже, что ее всю вытеснило из комнаты либо придавило к стенам, когда расширился куб.

– А этот куб, не знаю, делает что-нибудь? – спросил Сайрус.

– Он слегка пульсирует.

– Насколько он велик? Я понимаю, что он заполняет комнату, но мы ведь можем его как-то измерить, верно? – спросила шотландка, которая, как выяснилось, была здесь заместителем Сайруса.

– Пять метров на четыре, – произнес парень из-за компьютера. – И два с половиной в высоту.

«Нехилый такой кусок плоти», – подумала Мифани.

– Сейчас здесь будет пешка Мота, ее вызвали из Уэльса, – продолжил умник за компьютером. – У нее дар магнитного резонанса. Мы выставим ее с биноклем метрах в двадцати от участка. Если немного подождете, она сможет дать нам представление о том, что находится внутри куба.

– Пешка Кармайн, а вы видите сквозь стены, но сквозь кожу не можете? – поинтересовался Сайрус.

– Да, сэр.

– Ингрид, мне нужно в туалет, – тихо шепнула Мифани. – Где он тут?

Они тактично вышли, и вскоре Мифани уже сидела в кабинке, уступавшей размерами даже туалету в самолете. Здесь тоже работало радио, и она слышала отчет пешки Моты с МРТ-глазами.

– Так, вижу довольно интересную структуру. Снаружи есть слой чрезвычайно плотных мышц, но она не однородна.

– Что это значит? – отрывисто спросила шотландка.

– Он состоит из лоскутов, пешка Уотсон. Я вижу, где соединяются разные слои мышц. Швы не слишком выделяются, но куски явно имеют разное происхождение.

– Говоришь, они плотные? – спросил Сайрус.

– Да, с добрые полметра толщиной. Не знаю, пробьет ли их пуля, но они точно смогут выдержать воздействие приличной силы. Мне кажется, их взяли из разных исходников и склеили вместе. Прочность каждого участка может зависеть от исходника.

Мифани, нахмурившись, напрягла ряд мышц, чтобы исключить любые обличающие ее звуки, и нажала на кнопку внутренней связи.

– Это ладья Томас. Сайрус, я предполагаю, что там могут присутствовать агенты, обладающие чрезвычайно крепкими мышцами. Мы уже видели подобное раньше. – Она имела в виду то пугающее превращение Ван Сьока. – Продолжайте, пожалуйста. – Мифани отключила связь и прислушалась к последующим комментариям.

– Вижу несколько татуировок, – продолжила Кармайн. – Две из них слегка искажены, а одна совсем растянута. Думаю, это должен был быть якорь.

– Проверьте, есть ли в полиции бывшие моряки, – послышался голос Сайруса.

«Что это было за лекарство? – подумала Мифани, все еще сидя в кабинке. – Вроде же я немного пила. Немного кофе, которое собрала со стола, того янтарного напитка, что мы пили с Ингрид, еще та густая штука, которую мне дали перед осмотром желудка, немного воды, когда пришла вчера ночью, и это странное многослойное питье…»

Подсчитав свои напитки, она подозвала стоявшую за дверью Ингрид.

– Да, ладья Томас?

– Когда я выйду отсюда, мне нужна будет бутылка воды, – сказала она громко, а потом вновь принялась слушать Моту.

– Ладно, значит, под слоем мышц имеется каркас из костей. И он асимметричен, – доложила Мота. – Какая-то закономерность есть, но не везде. Очень впечатляюще выглядит, прямо как мозаика.

– То есть это что-то типа брони? – спросила Уотсон.

– Нет, не думаю, что эта структура выполняет такую функцию, но плоть внутри не спрессована. Она сотообразна. В ней есть отделения с воздухом и отделения с жидкостями, и они дают ей какую-то внутреннюю поддержку. И это невероятно, – с придыханием проговорила Мота.

«Познакомься с многовековыми наработками бельгийских алхимиков», – подумала Мифани, у которой уже почти опустел мочевой пузырь и следующим, казалось, готовился вытечь мозг. Голова уже практически не болела, и ощущение потерянности тоже уже прошло.

– Знаете, если я права, кости были специально рассеяны внутри всей этой массы, – сказала Мота. – Мне кажется, их разобрали внутри куба, а потом перегруппировали.

– А органы что? – спросил Сайрус.

– Есть, и вроде в порядке. Связаны друг с другом, видно, что работают. Очень разумно расположены и отовсюду окружены жидкостями. Даже мозг подключен! – Голос Моты, по мнению Мифани, звучал уж чересчур восторженно. – Ну, точнее, только его часть; похоже, тут все-таки что-то резали и переставляли.

«Да кто такая эта женщина?»

– В общем, органы расположены вокруг центрального мозга, который явно претерпел много модификаций. И там есть что-то металлическое и керамическое – какие-то устройства, я думаю.

Мифани вспомнила спутниковый телефон, который обнаружили у Ван Сьока в мозгу и позвоночнике. Вероятно, безкожий урод из лимузина слушал, что происходит в участке.

– Глаза есть? – спросила Мифани, уставившись на свои руки.

– Я не вижу, – сообщила Мота. – Кармайн?

– На поверхности ничего нет, – донесся ответ. – Ни ушей. Ни волос. Даже на теле, насколько я вижу.

Мифани вышла из кабинки и взяла бутылку воды из рук Ингрид. Один из телохранителей ждал их снаружи, тогда как второй затаился в конце коридора. Когда все вместе они вернулись в командный центр, Мифани осмотрелась в поисках малыша Алана и обнаружила его в углу, где он, как показалось, спрятался, чтобы не попадаться никому под ноги. Мифани неопределенно ему кивнула и заняла свое прежнее место.

– Пресса уже задает вопросы, – сообщила Уотсон. – У нас есть какой-нибудь план? Из Ладейной, из отдела коммуникаций не высылали инструкций?

– Они еще не готовы, – проговорила индианка, сидевшая перед монитором. – Из-за выстрелов они не могут представить объяснение, исключающее насилие, как получилось сделать в Бате. А поскольку нам нельзя упоминать терр…

– Не говори! – вскричали Мифани, Сайрус, Ингрид, два охранника и малыш Алан. Индианка зажмурилась от такого внезапного напора и пожала плечами.

– В любом случае сообщения уже начинают появляться в Сети, пусть и, к счастью, не на крупных ресурсах, – закончила она, прежде чем уткнуться обратно в монитор.

– Ладья Томас, я не думаю, что нам удастся вернуть тех людей, – тяжело сообщил Сайрус. – Тех, кто оказался в кубе.

– Согласна, – мрачно отозвалась Мифани. – Единственное, что мы можем, это покончить со всем этим. И сделать это нужно как можно быстрее.

При мысли о том, что в жерло военной машины Правщиков угодили гражданские, становилось не по себе. Мифани сильно сомневалась, что этот живой куб был помещен туда лишь затем, чтобы просто заполнить пространство в полицейском участке Рединга.

– Я хочу, чтобы куб был уничтожен как можно скорее. И вообще здесь все нужно стереть. Какие есть варианты?

– Ну, обычно, ладья Томас, я бы прибегнул к стандартной ликвидации посредством пожара. Однако принимая во внимание, э-э, информацию, изложенную вами в машине, я не уверен, что это будет правильным решением.

«М-да, рассказы о Правщиках и в самом деле глубоко здесь укоренились, я посмотрю», – подумала Мифани, внимательно глядя на Сайруса.

Это был заслуженный оперативник, высшего уровня, но сейчас он весь раскраснелся и обливался потом.

– При таких обстоятельствах, – продолжил Сайрус, – я бы лучше прибегнул к сочетанию взрывчатки, напалма и способностей Харпера Каллахана. Разрешите его вызвать?

– Если я правильно помню, Харпу Каллахану девять лет и он еще учится в Имении. И еще не дослужился до пешки, верно? – спросила Мифани, заранее зная ответ. В фиолетовой папке у нее были достаточно подробные сведения о самых смертоносных оружиях Шахов.

– Тем не менее его способности предоставляют нам весьма эффективное средство ликвидации еще с тех пор, как ему исполнилось шесть, – сказал Сайрус.

– Но после его средства там останется один кратер. Скрыть такое будет очень непросто, – заметила Мифани. Только кого она обманывала? Скрыть такое как ни крути – задача невыполнимая.

Сайрус пристально посмотрел на нее.

– Ладья Томас, мне кажется, эта ситуация может требовать от нас чрезвычайных мер.

– Тогда ладно. Призовем Харпа.

– Полагаю, это разумно, – сказал Сайрус. – К тому же есть шанс, что Каллахан выживет.

У Мифани свело живот. Самой-то ей не приходило в голову, что если мальчик применит свои силы, это может его убить. Насколько она помнила, в его деле особенно подчеркивалось обилие недвижимости, которую можно было уничтожить, избежав различных побочных эффектов вроде радиации, загрязнения близлежащих линий лей и нежелательной бумажной работы. Но разве это вредило самому мальчику? Мифани не помнила.

– Он может умереть? – спросила она тихо, и Сайрус задумчиво посмотрел на нее.

– Ладья Томас, учтите то, что вы мне сказали. Как ладья Шахов, подумайте о вашей ответственности перед народом Соединенного Королевства, – проговорил он спокойным, уверенным голосом. – Нам некогда это обдумывать.

– Совершенно верно, – согласилась Мифани и вызвала в памяти одно из шаблонных предложений, которые Томас в своих инструкциях настоятельно просила ее выучить наизусть. – Я, Мифани Элис Томас, ладья Шахов, Тайный Меч Короны, Первый Ворон Шотландии, Вестник Ирландии и Генерал Секретной Армии Британии, настоящим призываю Харпера Каллахана, воспитанника Имения, на службу неосведомленному населению Соединенного Королевства, для применения всех его сил и способностей, необходимых нашим островам.

Это было нелепое, архаичное заявление, но оно сразу делало все понятным и законным и официально перекладывало всю ответственность на нее. Только ладьи, слоны, лорд и леди Шахов были наделены полномочиями использовать на британской земле агентов, классифицируемых как Силы Физического Уничтожения. К счастью, во всей Великобритании было только три агента такого уровня. Причем одного содержали в камере на одном из Шетландских островов. Об использовании этих агентов надлежало ставить в известность премьер-министра, министра обороны, правящего монарха и всех членов Правления Шахов. Вот и сейчас, закончив свое заявление, Мифани услышала, как десятки пальцев бросились нажимать на клавиши телефонов, чтобы передать информацию и вызвать учащегося из Имения.

«Это просто нужно сделать, – напомнила она себе. – И если этот мальчик погибнет, что ж, значит, это станет еще одним из ужасных деяний, которые я совершила с тех пор, как открыла ячейку 1011-Б. А если кто-то вдруг спросит, почему я призвала мальчика, который мог обратить весь этот город в груду расплавленных камней, тогда мне придется сказать, что мой дар показал мне, что куб – орудие Правщиков. И это правда».

– Куб шевелится! – донесся возбужденный голос Кармайн.

– Всем на постах – приготовиться, – рявкнул Сайрус.

Повсюду внезапно загорелись мониторы, и от их яркого света Мифани сощурилась. Взглянув на изображения, она поняла, что это были картинки с камер, прикрепленных к стволам оружия штурмовиков, рассредоточенных вокруг здания.

– Что там происходит внутри, Жасмин? – спросил Сайрус.

– Мышцы изгибаются, кости смещаются, – послышался удивленный голос Моты.

– Как это? – спросила Уотсон.

– Не знаю, но это делается не для укрепления. Я вижу, как в нем появляются полости, будто оно открывает ставни.

– Это разделение эпидермиса! – воскликнул Кармайн. – Сейчас он раскрылся на секунду. Со стороны парадного входа.

«Там, где мы», – тревожно подумала Мифани.

– Это не сулит ничего хорошего, сэр, – заметила Уотсон Сайрусу. – Если оттуда что-то выйдет, это будет в нашу сторону.

– Мы же за броней, – заметил умник за компьютером.

– И у нас на крыше солдаты, – добавил Сайрус.

– Некоторые кости опустились ниже уровня пола, – доложила Мота.

– Что? – переспросила Уотсон, вскинув брови.

– Закрепляется, – объяснил один из телохранителей, и все уставились на него.

– Закрепляется за?.. – начала Уотсон, но трейлер содрогнулся от внезапного удара. – Твою мать!

Тех, кому повезло находиться в сидячем положении, отбросило на спинки их эргономичных кресел, но те, кто стоял, резко и больно попадали на пол.

– Докладывай! – гаркнул Сайрус, и трейлер тряхнуло еще раз.

– Куб выпустил несколько щупалец, сквозь стену участка, и они присосались к трейлеру! – ошеломленно сообщила Мота.

– Сейчас оно тянет вас к зданию! – воскликнул Кармайн, и его перепуганный голос из динамика почти слился с помехами.

Еще один мощный рывок – и те, кто успел подняться на четвереньки, повалились обратно на своих еще распростертых товарищей.

– Да, спасибо, мы чувствуем, – крикнула Мифани. – Давайте отсюда выбираться! Всем вон! Постовые, открыть огонь по щупальцам! Где там Стил со своими бензопилами? Пусть займется щупальцами!

Все уставились на нее.

– Живо! – крикнула Мифани и подстегнула замешкавшихся Шахов мысленным воздействием на их нервные системы. Это было быстро и грубо, но возымело действие.

Зато телохранители действовали на удивление слаженно. Один схватил Мифани, будто куклу, и перекинул себе через плечо. Часть ее тела, тщательно исследованная докторами несколькими часами ранее, выразила этому шумный протест.

Пару мгновений она раздумывала, не затеять ли с ним борьбу, но решила, что если она поведет себя, как непослушная пятилетняя девчонка, ничего хорошего из этого не выйдет. Трейлер встряхнуло, когда на его пути оказался бордюр, и их всех прибило к стене. Несший Мифани охранник вывернулся, защитив ее от удара собственным телом. Второй охранник пробивался перед ними, отталкивая с дороги нерасторопных техников. Ингрид и малыш Алан держались за того, который нес Мифани, и тащились за ним вслед. Мифани, свисавшая с его плеча, смотрела на Ингрид – та впервые за все время имела взъерошенный внешний вид. Они обменялись мрачными взглядами, после чего Мифани вытянула шею и увидела, что остальные сотрудники командного центра, превозмогая трудности, следуют за ними. Уотсон тоже бежала вслед и что-то кричала, но Мифани не могла ничего разобрать из-за скрежета трейлера по тротуару.

– Что? – крикнула она шотландке, вытягиваясь, чтобы ее услышать.

– Вы бежите не в ту сторону!

Мифани попыталась вывернуться в хватке телохранителя. Они вроде бы уже приближались к концу коридора, но не к тому, что вел к выходу. Она закатила глаза и приготовилась сделать своему охраннику решительное замечание, но тот повернулся и подозвал малыша Алана к себе.

– Действуй, парень, – приказал он.

Тощий пешка беспокойно облизнул губы, приложил руки к бронированной стене и заметно напрягся. Послышался треск, и когда он убрал руки, в металле появилась сероватая полоска. Телохранитель дал молодому пешке отодвинуться назад, а потом сжал кулак и ударил по созданной Аланом щели, пробив целую дыру. Второй, державший Мифани, осторожно ее поставил на землю и принялся помогать своему напарнику рушить стену. Скрежет рвущегося металла заглушил шум тянущегося по асфальту трейлера, и пока все завороженно наблюдали за работой двух амбалов, в стене образовался грубый, но вполне годный выход. После этого охранник снова подхватил Мифани, и они выскочили на улицу.

Мифани уже забыла, каким высоким был трейлер – у него были те огромные шины, которыми можно было раздавить «вольво». По ощущениям, Мифани пролетела секунд пять, прежде чем удариться о плечо своего телохранителя, явив наблюдавшим за этим Шахам нижнее белье. Телохранитель опустил ее и небрежно поставил на ноги. Она воспользовалась возможностью подтянуть штаны, прежде чем оперативник, ожидавший снаружи, взял ее за руку. Телохранители стали помогать людям выбираться из трейлера – один просто хватал их и бросал второму, а тот любезно ставил их на землю. Ингрид и Алан выбрались таким образом первыми, и теперь их живо уводили одетые в камуфляж пешки.

Мифани обернулась. Трейлер оттащило намного дальше, чем она предполагала, – почти к самым ступенькам, ведущим на участок, и его заметно шатало из стороны в сторону. Шум при этом стоял ужасающий, но ее внимание привлекло двое щупалец, которые обвились вокруг трейлера. Мифани стряхнула с себя руку пешки, который ее вел, и опустилась на колени, чтобы заглянуть под трейлер.

– За что он зацепился? – спросила она у солдата, размышлявшего, как бы лучше взяться за командира, чтобы не попасть под трибунал и не стать жертвой ее знаменитого дара.

– За какие-то бетонные тумбы, – крикнул он прямо ей в правое ухо.

Она задумчиво кивнула и вдруг поняла, что слышит громкое механическое жужжание. Подняв взгляд, увидела пешку Стила – тот, одетый в какой-то пластиковый бронежилет, опасно сидел на крыше трейлера и кромсал одно из щупалец своей прославленной бензопилой. И пока она наблюдала с благоговейным страхом, Стил взмахнул руками и грациозным движением резанул металлом, разбрызгав во все стороны неприятную жидкость. Щупальце отделилось, и удары по трейлеру мгновенно прекратились. Стил вскинул голову и издал торжествующий вой.

– Блестяще, – прокомментировала Мифани, но слово так и застыло у нее на губах.

Вместо того, чтобы поникнуть, как любое здравомыслящее неестественное плотское щупальце, эта штука затряслась. На глазах у пришедшей в ужас Мифани рана буквально расцвела, выпустив десятки усиков, которые тут же начали извиваться. Несколько из них обхватили Стила, стянули его с крыши и отшвырнули бензопилу. Мифани набрала было воздуха, чтобы закричать, но прежде чем сумела издать звук, множество пальцев потянулись к ней с намерением ее обвить. И пока ее превращали в мумию, она увидела, как один из телохранителей попал в силки, а потом ее потянули в участок.

Пока куб затягивал Мифани, ей жгло кожу, и она чувствовала, как возвращается головная боль. Усики сжались крепче, и у нее перехватило дыхание. Она попыталась сосредоточиться и захватить над ними контроль, но ничего не удавалось. По какой-то случайности между усиками остался промежуток – как раз на месте глаз. Сначала над ней замелькало небо, потом встала стена участка с зияющей дырой, и наконец ее затянуло в открывшуюся в кубе щель. Мифани тотчас окутало тепло, она ощутила невообразимое давление и очутилась в кромешной тьме.

36

Дорогая ты!

Сейчас, к моему огорчению, у нас сезон отпусков. Время года, которое характеризуется периодом наивысшей частоты самоубийств среди сотрудников Шахов. Мы уже замечаем ежегодные всплески нападений полтергейстов и похищений людей, но это не то, что вынуждает наших оперативников сводить счеты с жизнью. Наоборот, тогда мы все внезапно вспоминаем, кем являемся. И кем не являемся. Конечно, я уверена, у нас есть корпоративные вечеринки и встречи друзей, а кому-то из нас удается и строить отношения с дорогими им коллегами – будь то на самой работе или за ее пределами. Но когда мы выходим на улицу и видим там обычных людей, это как правило нас удручает. У штатных психологов появляется много работы.

Несмотря на полное отсутствие личной жизни, я справляю Рождество вполне сносно. То есть игнорирую его, насколько возможно. Во время праздников кто-то должен остаться на работе, и я обычно вызываюсь вместе с одним из коней (как правило им оказывается Габбинс, так как у них с женой нет детей). И мы управляем недоукомплектованными группами, распиваем херес в режиме видеоконференции, а потом я отправляюсь домой. Очередной год разменян, и вкус духа Рождества, слабый, но ввергающий в уныние, снова витает в воздухе.

Но есть еще два сезонных собрания, от которых никуда не денешься: рождественская вечеринка для региональных руководителей и вечеринка для членов Правления.

С первой я уже кое-как справляюсь – туда приглашаются все начальники отделений со всей страны. Такие вечеринки всегда проходят ужасно неловко от того, что разные люди постоянно пытаются втереться в доверие к членам Правления, чтобы те поспособствовали их карьерному росту. В результате этого я провожу бо́льшую часть времени в попытках избегать людей, которые хотели рассказать мне, какие они замечательные и почему их нужно повысить. Но выполнив этот восхитительный долг, оставалось еще посетить вечеринку для членов Правления.

И вот, за два дня до Рождества я стучалась в симпатичную дверь симпатичного домика мистера и миссис Грантчестер, что стоял на берегу реки. Падал мелкий снег, и я хмуро нюхала цветы, которые принесла с собой, когда невозмутимого вида горничная открыла мне дверь.

– Заходите, пожалуйста, – пригласила она.

– Эмили, там уже гости? – крикнули из дома, и миссис Конрад Грантчестер вплыла в мое поле зрения, держа на руках Грантчестера-младшего – прелестного светлого ребенка, которому подошло бы сновать повсюду на пушистых крыльях голеньким и вооружившись луком и стрелами. – Мифани! Как я рада тебя видеть, заходи скорее, там же снег!

Кэролайн Грантчестер, тридцати девяти лет, была в коктейльном платье цвета шампанского. Выглядела она прекрасно: темные волосы, самые голубые в мире глаза и фигура, которая не оставляла сомнений, что ребенок был приемным. К тому же мы все видели во внутренней рассылке сообщение о том, что Грантчестеры усыновили ребенка.

– Мифани, ты знакома с маленьким Генри? – спросила она, когда горничная забрала у меня пальто и цветы. – Генри, это твоя тетя Миффи.

Генри посмотрел на новообретенную тетю Миффи, будто пребывал в некотором замешательстве, а потом выпустил изо рта пару пузырей. Я вежливо улыбнулась и позволила проводить себя в гостиную. Грантчестер был женат на милой женщине, чей род брал начало в эпоху нормандского завоевания[32] и сделал в него свой вклад. Ее социальные связи в сочетании с (как всегда, неопределенной, но, несомненно, крайне важной) ролью в правительстве позволяли им вести активную и насыщенную общественную жизнь.

– Мне нравится твой наряд, – одухотворенно солгала она.

Мне и самой-то не особенно нравилось то, что было на мне, но оно провисело в шкафу целую вечность и выглядело таким удрученным, что заслужило хоть раз быть надетым. Но к сожалению, теперь выглядело таким же удрученным на мне.

– Конрад говорит, ты вся в работе, – продолжила Кэролайн и взглянула на меня, ожидая ответа.

– Ох, да, сама понимаешь. – Я запнулась. – Без этого никак.

Супругам давалась легенда, что мы работаем в области разведки и это требует соблюдать высокий уровень секретности. Поэтому я не могла толком говорить о работе, а значит, беседовать мне вообще было особо не о чем. Я знала, что мне оставалось не более трех недель при памяти, и эта вечеринка представлялась чудовищной, но неизбежной потерей времени. К счастью, меня спас звонок в дверь. К несчастью, маленького Генри при этом тут же передали в руки пришедшей в ужас тети Миффи.

Это было самое юное создание, с которым мне когда-либо доводилось встречаться. В Имении тоже были младенцы, но мы их не видели, пока им не исполнялось пять. Этому же был всего год. Говорить он не умел, а только смотрел на меня тем же пристальным взглядом, что и прежде, а потом начал обильно пускать слюни и сопли. Я отодвинула его от своей одежды и бессильно осмотрелась вокруг.

Оказалось, что пришли конь Джошуа Экхарт, его округлая и довольная жена Филлипа и их четверо детей. Двое мальчиков были близнецами, обоим за двадцать, оба дюжие на вид, настолько, что я пожалела о своей одежде. И прическе. Еще у них была девочка-подросток, смотревшая на меня с заметным презрением, и мальчик лет двенадцати, который совершенно меня игнорировал. Я горячо надеялась, что Филлипа подойдет и освободит меня от ребенка, но она лишь вежливо что-то прокудахтала, когда миссис Грантчестер указала на маленького Генри, и отправила одного из близнецов за бокалом шампанского.

– Что, Мифани, она сбагрила тебе ребенка, да? – заметила миссис Экхарт. – Я не удивлена, учитывая, что на ней платье, которое стоит, как ВВП Фиджи. Надо бы вытереть ему лицо чем-то мягким, – любезно подсказала она. – Честно говоря, не знаю, почему они не наняли няньку.

– Вообще-то у них она есть, – ответила я. – Только не знаю, где она. – Я с надеждой осмотрелась вокруг.

– А я бы убила за няню, – произнесла Филлипа. – Или за электрошокер. Уж сколько раз близнецы чуть не спалили нам дом…

– В самом деле? – удивилась я, а потом еле нашла что ответить: – Они выглядят такими, ну не знаю, спокойными. Да и сейчас они взрослые, эм-м… о, слава богу… Конрад, хочешь подержать маленького Генри?

– Нет. – Он недоверчиво взглянул на меня и прошел дальше.

– О, – произнесла я. Тем временем прибывали остальные члены Правления. Мне не слишком хотелось к ним подходить, но так появлялся шанс, что кто-нибудь из них возьмет у меня ребенка.

– Мифани, дорогуша, Джош мне так толком и не рассказывал, вы с ним вместе работаете? – спросила Филлипа с неподдельным интересом.

– О, ну, не совсем. Мы оба возглавляем подразделения. – Я неловко завозилась с ребенком, когда он стал шуметь и вертеться у меня в руках.

– Правда? Ты такая молодая, сколько тебе? – Прежде чем я успела ответить, нас отвлек один из близнецов, который принес нам по коктейлю. – Спасибо, Ричард. Ты же помнишь Мифани, да? Она работает с твоим отцом. Мифани, это Ричард.

– Привет, – дружелюбно поздоровался он. – Хочешь, возьму ребенка?

– Спасибо, – прошептала я.

Он взял маленького Генри с такой легкостью, что я даже удивилась, пока не вспомнила, что у него были маленькие брат и сестра, с которыми он, вероятно, привык нянчиться.

– Я так впечатлена, – заметила Филлипа, когда Ричард умело покачал ребенка. – Ричард еще учится в университете, а ты так высоко поднялась на службе, хоть и в таком молодом возрасте.

– Ну, м-м, знаете, я хороший менеджер, – ответила я. – Если бы я была супергероем, это была бы моя суперспособность. Только это, и ничего больше, – поспешно добавила я.

– Все равно это, должно быть, довольно трудно, – сказала она. – Джошу приходится упорно работать, и он проводит много времени вдали от семьи. Но я знала, на что иду, когда выходила замуж за солдата.

В данный момент этот солдат подошел к нам.

– Ну, наши двое младших сейчас доставят Конраду и его жене хлопот, – произнес он, улыбаясь жене. – Мне кажется, они думают, что маленький Генри останется таким же сговорчивым, как сейчас. Но еще пять минут с угрюмым подростком и гиперактивным двенадцатилеткой заставят их бояться будущего. Привет, Мифани. С Рождеством.

– С Рождеством, э-э, Джошуа, – неловко ответила я. Я привыкла обращаться к нему по званию, но сейчас это только испортило бы этот искусственный дух Рождества. – Уезжаете на выходных?

– О, нет, – отозвался он. – Все-таки нам нужно быть в офисе в полном составе на следующий день после дня подарков. – Филлипа и Ричард закатили глаза.

– Что правда, то правда, – ответила я, отчаянно стараясь не противоречить ничему из того, что он наплел своим родным. – Так что выехать никуда не получится. Если только в командировку. А это не считается. Потому что, сам знаешь, мы нужны стране.

– Мифани, расслабься, – проговорил он со смешком. – Все задания не выполнишь. Эта девушка, – сказал он своим жене и сыну, – самый скрупулезный человек из всех, кого я когда-либо встречал.

Они посмотрели на меня с неким чувством, смахивающим на благоговение, и я поняла, что заливаюсь краской.

– О, смотрите, Алрич приехал, – сообщила я, многозначительно отвлекая их от рассматривания меня.

Алрич приехал на удивление в неброском костюме, однако его невероятный цвет лица теперь еще сильнее выделялся на фоне тусклого пиджака.

– Выглядит восхитительно, – прокомментировала Филлипа. – Вижу его всего раз в год, но могу поклясться, он раз от раза не меняется. Мифани, ты не знаешь, он делал пластику?

– Э-э, да, наверное.

– О, уж наверняка, даже больше, чем миссис Грантчестер, и все же… – ее тон стал задумчивым, – точно не скажешь. Неудивительно, что она всегда так не рада его видеть.

И это была правда: наша хозяйка вытянулась, как струна, а улыбка на ее лице стала триумфом воли над эффектами косметического ботокса.

– Она в самом деле любит красивую жизнь, это видно, да? – заметил Ричард. – Честно говоря, я удивлен, что они завели ребенка. У них ведь такой милый дом, и он совсем не приспособлен для детей. – Он нежно переложил маленького Генри в руки испуганной горничной.

– Ну, наверное, это единственный аксессуар, которого у них не было, – ответила Филлипа. – Просто не знаю, как ребенок будет сочетаться со всей этой роскошной жизнью. Я не представляю, как они будут реагировать, когда ребенка вырвет на ковер тортом, который ему испекли на день рождения.

– Я уже извинился за это, мам, – сказал Ричард. – И это было пятнадцать лет назад.

– Знаю, милый, и я тебя простила почти сразу же, но пятно до сих пор там осталось. А сейчас, Мифани, мы бы были очень рады, если бы ты как-нибудь пришла к нам на ужин.

– О, боже, звучит очень здорово, – пробормотала я, отхлебнув шампанского, чтобы скрыть свое удивление.

Между членами Правления происходило очень мало неформального общения – оно почти полностью ограничивалось обеденными перерывами и такими рождественскими вечеринками. И я не знала точно, как согласовать его с моей предстоящей амнезией.

– Мы и Алрича тоже пригласим, – добавила она. – Он выглядит таким худеньким.

Услышав это, я чуть не выплюнула свой коктейль, но ограничилась тем, чтобы просто поперхнуться. Филлипа похлопала меня по спине и протянула салфетку. После этого я осторожно сделала еще глоток и продолжила слушать, как обычные люди анализируют жизни моих необычных коллег. Ричард указал на странность Гештальтов, а затем они с матерью сошлись на том, что Габбинс был человеком довольно славным. Когда к нам подошел близнец Ричарда, Лук, я вдруг обнаружила, что оказалась полностью окружена семьей Экхарта. И слушая их болтовню, мне внезапно захотелось плакать.

То, что вечеринка получится неловкой, было, в общем-то, неизбежно. По крайней мере для Гештальта, Габбинса и меня – трех членов Правления, которые выросли в Имении. Уоттлмен это предвосхитил. Фарриер, Грантчестер и Экхарт обнаружили свои способности в более позднем возрасте. А Алрич занимался своим делом уже более столетия. Они все знали, каково это – быть личностью, а не инструментом. Но те из нас, кто воспитывался с тем, чтобы быть, в первую очередь, активом, во вторую – воином, а людьми – если на это останется время, постоянно испытывали трудности в обычном общении.

О чем нам еще разговаривать, кроме работы? Что одно из тел Гештальта недавно вернулось из годового отпуска в Америке, где получило диплом по управлению, пока остальные три одновременно выполняли задачи по всей Британии? Или что Габбинс страдает от тяжелой депрессии с тех пор, как отправил пятерых мужчин и семерых женщин на смерть в одну из квартир в Ватикане? Что же касается меня, то тут всегда есть увлекательная тема надвигающейся гибели моей личности – еще и спланированной кем-то из присутствующих в этой самой комнате!

Я смотрела на этих людей и завидовала им всем – даже слюнявому младенцу. Нет, особенно слюнявому младенцу. Обычные люди могут свободно проживать свои жизни со всеми их мелкими трудностями и испытаниями, в полной уверенности, что сверхъестественное не встанет у них на пути. Господи, да им даже не нужно верить в это сверхъестественное. Это наша задача с ним разбираться. А другие члены Правления – те, кто здесь сидел, пил напитки и ел канапе, – даже они обладали большей свободой, чем я. Ведь насколько они знали, их ждало хорошее будущее – даже лучше настоящего. Я же знала, что моя жизнь оборвется. И оборвется скоро, когда будет лить дождь.

Шахи не похожи на семью. Ведь даже в самых неблагополучных семьях никто не отправляет своих братьев и сестер в опасные места и не заставляет сталкиваться со всякими бесчинствами, зная, что эти братья и сестры, вероятнее всего, погибнут в ужасных муках. Никто не расчленяет тела своих старших родственников, не включает каждый их кусочек в каталог и не уничтожает их – чтобы от них не осталось ничего, кроме имени на страницах документов.

Нет, мы точно не семья.

Но мы должны быть командой. Может, мы и не нравимся друг другу, но нам следует друг друга уважать и быть верными. Когда попадаешь в Имение, это единственное, что тебе обещают. Что среди Шахов ты можешь доверять тем, кто рядом с тобой.

Оглядев своих товарищей, я почувствовала боль от предательства еще сильнее, чем когда-либо. Я всегда считала собрания вроде этого приятной выдумкой, но сегодняшние любезности были откровенной ложью. Мы улыбались друг другу и болтали о погоде, но в это время один из моих коллег готовился меня уничтожить.

Кто же это был? Я смотрела на них и думала. У кого из них была сила отнять мои воспоминания?

Фарриер? Могла ли она их стереть? Ее способность проникать в разум и делать там, что ей вздумается, делала ее наиболее вероятным кандидатом, но она была передо мной в долгу. Исследование ее жизни, которое я вела, открыло несколько несостыковок, которыми я и занялась. Она нажила себе страшных врагов в последнем военном конфликте, и те недавно сумели ее выследить. На прошлой неделе они пытались убить ее семью, но я остановила их, отправив с этим заданием баргестов. Незаконно. Она знала, что передо мной в долгу, и поскольку я доказала ей свою верность, было маловероятно, что она хотела теперь устроить на меня нападение.

Алрич? Никто точно не знал, каковы были его способности и где они ограничивались. Мы знаем, что вампиры обладают удивительными умственными способностями, в том числе умеют гипнотизировать своих жертв. Но чем бы ему не угодила я? Материалов на него имелось предостаточно – его следы можно было найти на множестве грязных пирогов, но все его деяния лежали исключительно в интересах Шахов. Не было ни единого намека на то, что он мог оказаться предателем.

То же можно было сказать обо всех остальных. Преступления можно было совершить и тщательно скрыть, но мне не удавалось найти никаких признаков этого, за исключением обычной человеческой мерзости. Несмотря на все усилия, ответов у меня так и нет.

С любовью,

37

У Мифани даже не было воздуха, чтобы закричать, хотя ей хотелось, и очень сильно.

«Как будто тебя рожают, только наоборот», – подумала она, прежде чем ее охватила паника.

Повсюду вокруг, сдавливая ее, пульсировала плоть. Ей обжигало кожу, а чувства – не обычные, а те, которыми обладала только Мифани Томас, – оказались перегружены и зашкаливали.

Импульсы десятков нервных систем кричали внутри ее мозга и боролись между собой. Это было похоже на колонию в Бате, только там тела и сознания находились под наркозом, поэтому были относительно податливы. Здесь же их хлестали, пленили, сжимали в кучу. И то же куб пытался проделать с Мифани.

«Спокойно, – приказала она себе. – Без паники».

Она попыталась вспомнить, что сделала в Бате. Вроде бы занялась исследованием? Прикоснулась к массе и прочитала ее. Точно, значит и сейчас ей следовало найти равновесие и проделать то же самое. Со страшным усилием, она оборвала крики и поборола свои чувства. И, осторожно сосредоточив сознание, прикоснулась им к врагу.

Это было все равно что приложить к губам соломинку и влить себе в рот целую реку. За мгновение до того, как Мифани смыло этой рекой, она осознала, что чувствовала не только то, что эти тела делали сейчас, но и все, что они сделали когда-либо прежде. И вся эта агонизирующая масса воспоминаний хлынула в нее.

Каждый дюйм тела Мифани внезапно столкнулся со всеми чувствами, известными людям в этом полицейском участке. Она ощутила, как ее пальцы лизнуло пламя, и в то же время к ним прижимался лед. Ей вырывали волосы, пока нежно массировали голову. Она вытянулась, чтобы увидеть свет, но была ослеплена. Ее палочки и колбочки пронизывали все возможные цвета. А как только легкие впервые набрали воздух, она утонула. Руки, ткани, губы, кожа, вода, пальцы – все касалось ее кожи. Ее ударили кулаком по челюсти, шлепнули по щеке и нежно провели по телу. Она ощущала вкус сахара и персиков, рвоты и горелого мяса. Она давилась и чувствовала запах духов. Ее трахали, и она предавалась страсти.

Любой другой на ее месте лишился бы рассудка, но она была Мифани Томас и она переродилась в саму себя. Она знала все, что дала ей ее короткая жизнь, и могла отделить собственные ощущения от тех, что ей навязывали. Ее мысли плавали в вышине, а сама она вырывалась из трясины.

«Ну ладно, но больше я на такое не пойду».

Все эти головокружительные ощущения длились, быть может, секунду, но тогда Мифани казалось, будто они растянулись на несколько жизней. Недолго думая, она открыла рот, вдохнула воздух и почувствовала, как что-то заизвивалось на губах. Она снова сомкнула челюсти. И это подтолкнуло ее к действию.

«К черту все это!» – решила она, обозлившись.

Ни кричать, ни бить кулаками она не могла, зато сознание запустило волну, которая заставила бы застыть на месте даже целую армию. Окружавшие ее мышцы дрогнули и ненадолго успокоились. Она мысленно поблагодарила пешек Моту и Кармайна. Ведь благодаря их описаниям она пусть и примерно, но знала, что находится вокруг. То, что у нее в легких оставалось мало воздуха, затрудняло ход ее мыслей. Это означало, что ей нужно действовать быстро, тем более что разум, контролировавший куб, вроде бы, уже приходил в себя.

Это не было похоже на прикосновение к обычному человеку – и даже на прикосновение к множеству обычных людей. Противоборствующие импульсы и лоскутная структура частей тел делали пространство внутри куба трудным для передвижения. Однако Мифани удалось точно определить место, откуда поступали все указания, и, насколько могла, она постаралась отключить его от всего остального. Помня советы Томас, она попыталась отплатить организму тем, что наводнила его ощущениями. Теперь Мифани располагала довольно обширной библиотекой этих ощущений, так что собралась с силами и вытолкнула наружу целый поток, надеясь сокрушить им врага. Но мозг легко поглотил информацию, разделив ее на каналы и распределив среди разных долей, что собрал у своих жертв.

«Черт!» – расстроилась она.

Этот выпад вместе с усилиями, направленными на изоляцию мозга, истощили ее, и Мифани почувствовала, что ее защита ослабла.

У нее запылали легкие.

«О боже, – промелькнуло в голове. – Помогите! На помощь!»

Мягкие усики поглаживали ее уши и глаза, и Мифани почувствовала, как что-то забилось ей в нос. Она отключалась.

«Помогите!»

Но помощи не было. И у нее совсем заканчивался воздух.

Потеряв сознание, она могла только отдаленно чувствовать собственные конвульсии. Ее нервную систему захватили извне. А как только она лишилась контроля над телом – ей перестали быть подвластны и ее силы. Они вырывались из нее – хаотичные, безумные. Поток из тысяч приказов и импульсов выплеснулся из ее охваченного паникой мозга и ворвался в то мясо, что ее удерживало.

Со всех сторон плоть стала содрогаться и сменила хватку, приведя ее тело в стоячее положение. Усики перестали толкаться у нее в носу, и ужасное давление немного ослабло. Мифани услышала какое-то отдаленное шипение, а потом куб перестал ее удерживать и она вновь ощутила собственный вес. Она втягивала воздух, и тот пах кровью. Затем широко раскрыла глаза и увидела тусклый розовый свет, вспыхнувший, как только разошлись окружавшие ее стенки из мяса.

Куб попросту растворялся, превращаясь в шипящую жидкость, похожую на взболтанную колу. В нос Мифани ударил запах кислоты – и она полностью пришла в сознание. Раздался грохот, и костяной каркас обрушился на пол. Она увидела массу серой ткани и едва успела узнать в ней мозг, как та растворилась, превратившись в слизь. Затем сзади послышался шум, и Мифани, сбитая с толку, обернулась через плечо.

– Ладья Томас, – обратился к ней телохранитель – тот, которого не затащило внутрь куба. Он стоял в дверях полицейского участка, а из-за его спины выглядывали ошарашенные сотрудники Шахов, и среди них – Ингрид и малыш Алан.

– Ладья Томас, возьмите мое пальто, – предложил телохранитель.

– М-м? – не поняла она, но в следующий миг осознала, что стояла голая и покрытая телесными жидкостями.

«Слава богу я не повернулась всем телом», – подумала она, когда телохранитель захлюпал к ней и набросил пальто ей на плечи.

– Ладья Томас, думаю, мне лучше вынести вас на себе, пока у меня не растворились ботинки, – любезно произнес он.

Мифани посмотрела вниз и увидела, что она стояла босиком на маленьком островке из мышечной массы. Вокруг нее во все стороны разливалась широкая лужа, такая едкая, что кожа на ботинках охранника сморщивалась. По помещению были разбросаны комья кожи и костей, валялось несколько разъеденных тел. Мифани кивнула, и он подхватил ее, будто ребенка. И заспешил прочь, а когда они вышли из здания и спустились по ступенькам крыльца, ее перехватил кто-то другой, а охранник бросился снимать с себя обувь. С лестницы стекала струйка противной жидкости, но в памяти Мифани остался тот островок, который оказался ровно в том месте, где был необходим, и защитил ее от кислоты.

После этого еще некоторое время все происходило как в тумане. На подходе был новый трейлер, но Шахи заняли отделение неотложной помощи в ближайшей больнице, и там Мифани смогла принять нежный, но всеохватывающий душ, при этом едва переборов желание обрить голову налысо. Вместо этого врачи Шахов вымыли ей волосы странным химическим средством, предупредив, что они могут потерять цвет и тогда их, вероятно, придется перекрасить. В любой другой день Мифани, скорее всего, не стала бы принимать душ в присутствии посторонних, но утренний медосмотр словно приучил ее к подобным вещам. Ее снова, уже в четвертый раз за день, одели в бумажный халат с огромным вырезом на спине. Она приспустила его до пояса, чтобы медсестра смогла осторожно взять у нее образцы кожи, которая вовсю зудела и шелушилась.

– Ладья Томас, мы по-прежнему держим район в оцеплении и сейчас связываемся с семьями гражданских, – сообщила пешка Уотсон.

Сайрус также оставался на месте – в этот момент он руководил выпуском крупного облака черного дыма. Ко времени, когда судмедэксперты завершат свою работу, он должен был устроить сильный, но контролируемый пожар, который скрыл бы все грехи. Также пожаром можно было объяснить родственникам, почему им не выдадут тела погибших. Но пока научные сотрудники Шахов бродили с различным оборудованием, время от времени переобуваясь, когда резина, из которой была изготовлена их обувь, начинала плавиться.

– Это здорово, – сонно проговорила Мифани. Затем посмотрела вниз, на то, как медсестра осторожно соскребала ее омертвевшую кожу и складывала ее в пробирки.

– Ладейная сообщает, что пожар, вероятнее всего, придется объяснить действиями сумасшедшего поджигателя, – сообщила Уотсон. – При этом они дали также понять, что этот поджигатель не должен быть связан ни с какой группой, а имеет долгую историю психических заболеваний. И что нельзя упоминать ничего из того, что нельзя упоминать.

Строгая шотландка произнесла это безо всякой улыбки, но сумела взглянуть на Мифани так, что та поняла: такая легенда пешке нравилась.

– Чудесно, – отозвалась Мифани. – Ой, и не забудьте вернуть пальто моему охраннику.

Она оглянулась в поисках последнего, но оказалось, что тот стоял снаружи с малышом Аланом, будто желая дать ей немного отдохнуть. Оставив ее только с Ингрид, пешками Уотсон и Мотой, медсестрой и новой охранницей, упитанной и разменявшей седьмой десяток женщиной.

– Оно ему не понадобится, – ответила Ингрид.

– Почему?

– Эм-м, похоже, что кислота, в которой вы побывали, оказалась чрезвычайно едкой, – объяснила Уотсон. – Она проела почти весь материал того пальто.

– То есть проела пальто, но не тронула меня? – удивилась Мифани.

– Да, поэтому мы и собираем образцы кожи, – ответила Мота. – Так же, как и всю воду, которую использовали, чтобы вас отмыть. Врачи полагают, что от ферментов, содержащихся в кислоте, вас защитили ваши силы. Ведь кислота эта органическая, а вы как раз пытались ее денатурировать.

– Как? – спросила Мифани растерянно. Она-то и не думала воздействовать на кислоту, ведь была слишком занята тем, что убивала мозг. Ну и умирала сама. Вот что занимало ее внимание.

– Похоже, что ваша иммунная система вступилась, чтобы вас защитить, – предположила Уотсон. – Но и этого не хватило, поэтому вы и выглядите так, будто сгорели на солнце.

– Поразительно, – сказала Мифани. – Так, значит… погодите-ка! А что с остальными Шахами, которых затянуло? С моим охранником? Со Стилом? – Все вдруг помрачнели. – Что случилось?

– Они не выжили, – тихо ответила Ингрид.

Мифани вспомнила ужасные разъеденные останки, которые видела на полу.

– Боже мой, – выдохнула она, видя застывшие образы у себя в голове. – Их съели.

– Нам всем невероятно повезло, что хотя бы вы выжили, ладья Томас, – осторожно сказала Мота. – Честно говоря, еще немного и кислота нанесла бы серьезный ущерб. Если бы вы не уничтожили куб изнутри, то… – Молодая пешка осеклась, и наступила благоговейная тишина.

«Ну как же, это было нелегко вообще-то, – подумала Мифани. – Меня там саму чуть не разобрали на запчасти».

Она не ощущала особого триумфа по поводу своего выживания – только тоску по погибшим, по всем, чьи воспоминания она недавно чувствовала.

Затем ей явилось новое озарение. Кто мог поручиться, что все женщины в этой комнате действительно преданы Шахам? Даже Ингрид еще не осмотрели на предмет имплантатов. Это было критически важно. Если Правщикам сообщили, что Мифани смогла уничтожить их оружие, то они едва ли станут медлить с тем, чтобы ее ликвидировать. Им не надо будет рисковать, применяя на ней свои биологические средства. Самая обычная пуля из самого обычного пистолета – и достаточно. И как бы безкожий психопат ни угрожал Бронвин, ей необходимо было связаться с Правлением и передать все сведения о причастности Правщиков к этим двум инцидентам. Но сперва требовалось выяснить, кому можно доверять.

– Ингрид, какие у нас успехи с медосмотрами членов Правления?

– Нужно проверить, – ответила Ингрид и уткнулась в свой мобильный.

Пока секретарь получала информацию из Лондона, Мифани пришло в голову кое-что еще.

– Пешка Мота, вы видели внутренности куба… можете сказать, сколько мозгов гражданских там осталось? Помню, вы говорили, что некоторые части были вырезаны. – Пешка прикрыла глаза, вспоминая, что видела.

– Да, они точно были усечены, – ответила пешка. – Насколько могу сказать, им провели что-то вроде частичной лоботомии – направленной на удаление долей мозга, отвечающих за проявление инициативы. Мне кажется, они хотели максимально расширить вместимость центрального мозга, но избавить его от воздействия отдельных импульсов. Научная группа изучает останки, но рассчитывать на многое не приходится из-за кислоты.

– Но вы же сказали, что гражданских, скорее всего, разъело еще до того, как туда попала я, верно? – спросила Мифани, пристально взглянув на пешку.

– Точно я не уверена, – призналась Мота. – Но похоже на то.

«Именно такого я бы и ожидала от Правщиков, – мелькнуло в голове у Мифани. – Особенно от безкожего ублюдка. Но хочется думать, это значит, что этих людей убила не я. И если внутри той штуковины еще остались какие-то их части, надеюсь, они нашли свой покой».

– Ладья Томас, – сказала Ингрид, прикрывая рукой динамик телефона. – Начальник службы безопасности Кловис на связи. Говорит, конь Экхарт уже осмотрен и все прошло на ура. А кого проверят следующим – не говорит.

– Дай, пожалуйста, трубку. Кловис, это ладья Томас, – проговорила Мифани раздраженно.

– Добрый день, мэм, – послышался голос Кловиса.

– Да, привет. Так почему это ты не говоришь нам, кого там сейчас будут проверять?

– Простите, ладья Томас. Для того чтобы все это имело смысл, осмотры следует проводить в совершенно случайном порядке. И в строгой тайне.

– Ладно, – сказала Мифани. – Кроме Экхарта пока больше никого не проверили?

– Нет, пока нет.

– А осмотр хоть будет сегодня?

– Нет, – ответил Кловис. – В конце выходных.

– Отлично, только с такой скоростью нам придется оставлять инструкции нашим преемникам.

– Осталось еще четверо членов Правления, – сообщил Кловис. – Мы работаем так быстро, как можем.

– Хорошо, – сказала Мифани. – Спасибо. Она отключила связь и вернула телефон секретарю. – Ингрид, назначь собрание Правления на завтрашний вечер.

«К этому времени уже всех успеют проверить на имплантаты».

«Но у Гештальта никаких имплантатов не было, – напомнила она себе. – По крайней мере ни в одном из тех тел, которые мы смогли задержать».

– Когда мне можно будет вылететь в Лондон? – спросила она медсестру.

– Через час? – неуверенно ответила та.

– Хорошо, – отозвалась Мифани, скрестив руки на груди. – А пока найдите мне кто-нибудь одежду с закрытой спиной.

К вертолетному полю ехали молча. Все горько осознавали, что одного из громил, которого, как оказалось, звали Рональдом, пришлось заменить. Новый телохранитель, Эмили, сидела и безмятежно вязала. Дорога была загружена, и лимузин еле волочился. Мифани заглянула в бар, но с грустью пришла к заключению, что хотя она несомненно заслужила выпить чего-нибудь крепкого, это все равно не было хорошей идеей. У нее еще оставалось слишком много дел. Малыш Алан тем временем смотрел на нее с таким трепетом, с каким юные парни смотрят на властных женщин, чьи попки им удалось увидеть.

«Наверное, мне стоит позвонить Бронвин, – подумала Мифани. – Просто чтобы убедиться, что у нее все хорошо. И, может быть, выделить ей каких-нибудь незаметных телохранителей? Безкожий ведь уже показал, что ему нельзя доверять».

Но она быстро поняла, что какого бы охранника она ни приставила к Бронвин, никто не мог гарантировать, что он не работает на Правщиков.

«Я не знаю, что делать дальше, – сказала она себе. – Все, что я могу, это попытаться найти того пропавшего Правщика, а раньше, чем попаду в Ладейную, я этим не займусь. Так что да, я просто возьму и позвоню ей».

Она непроизвольно потянулась к своему новому мобильному, но вдруг поняла, что его, вероятно, проглотил куб, равно как и ее удобные туфли. То, что она сидела сейчас в камуфляжном комбинезоне и полусапогах слишком большого размера, не очень-то хорошо сказывалось на ее настроении. Она посмотрела на Ингрид, которая говорила по собственному мобильному, и подумала одолжить его, но вспомнила, что номера Бронвин она не знала, а звонить в справочную службу перед всеми не хотелось. Мифани откинулась на спину и устало прикрыла глаза. Ингрид закончила разговор и с щелчком захлопнула телефон.

– Встреча назначена, ладья Томас, – доложила она.

– Спасибо, Ингрид, – ответила Мифани, сбрасывая обувь.

Когда телефон зазвонил, она даже не потрудилась открыть глаза. Голос Ингрид действовал умиротворяюще, если не вслушиваться в смысл того, что она говорила.

– Ладья Томас? Это начальник отдела коммуникаций.

Мифани открыла глаза и, приведя себя обратно в сидячее положение, взяла трубку.

– Слушаю.

– Добрый вечер, ладья Томас. Это Каррадерз, – донесся робкий голос.

– Что случилось? – нетерпеливо спросила она.

– Отследить звонок нам до сих пор не удается, – извиняющимся тоном сообщил он.

– Пытайтесь еще. Я в вас верю, – ответила она.

– Спасибо, ладья Томас. И еще у нас получилось выяснить, откуда пришел факс, – сказал он, развеивая ее разочарование.

– Серьезно? – воскликнула она. Все в машине аж подпрыгнули. – И откуда же? Есть точный адрес?

– Э-э, да, ладья Томас. Это в Лондоне.

– Погоди минуту, – сказала Мифани и, отведя телефон от уха, опустила перегородку, отделявшую их от водителя. – Извините, а сколько нам еще до вертолета? – спросила она.

– Прошу прощения, ладья Томас, но пробки очень серьезные, – ответил водитель, бессильно указывая на скопление машин впереди.

– А у нас нет каких-нибудь сирен или мигалок? – спросила Мифани.

– Боюсь, что нет.

Мифани нехотя кивнула и вернула перегородку в исходное положение.

– Ладья Томас? – обратилась к ней Ингрид.

– Они отследили факс, – сообщила Мифани. – Он пришел из Лондона и туда надо поехать, сейчас же, но, как видишь, мы тут застряли. Так что придется кого-нибудь отправить. У кого еще есть телефон? – Выяснилось, телефоны были у всех. – Отлично. Наберите мне кто-нибудь коня Экхарта. – Она вернулась к Каррадерзу, который все это время ожидал ее на линии. – Так, и что вы можете рассказать мне о… Ну чего?

– Ладья Томас, номер коня Экхарта есть только в моем телефоне, но вы по нему разговариваете, – сказала Ингрид.

– Ладно. Каррадерз, перезвони своему новенькому, Алану, – раздраженно бросила Мифани, прежде чем вернуть телефон Ингрид. – А ты набери Экхарта. – Телефон зазвонил, и Алан передал его Мифани. – Каррадерз, говори адрес. Погоди секунду, звонит? – спросила она Ингрид. Секретарь кивнула. – Давай мне. Каррадерз, даю Ингрид, назови адрес ей. – Она передала мобильный и поднесла трубку к другому уху.

– Дом Экхарта, – произнес женский голос.

«Черт, как там зовут его жену?» – задумалась Мифани. Она помнила, как Томас описывала рождественскую вечеринку, но имя будто вылетело из головы.

– О, привет, миссис Экхарт. Это Мифани Томас.

– Мифани! Дорогуша, как я рада тебя слышать. А Джошуа сейчас спит после этого ужасного медосмотра. Ты его тоже проходила?

– Да, сегодня с утра, – ответила Мифани смущенно. – Эм-м, тут есть срочное дело, можешь разбудить Джошуа, пожалуйста?

– Конечно, сейчас его дам! – Наступила пауза, и Мифани взглянула на Ингрид, записывающую адрес, который назвал Каррадерз.

– Он еще на линии?

– Да, ладья Томас.

– Отлично, пусть не отключается. Алан, – сказала она, глядя на пешку, – набери дежурного Ладейной. Мне нужно узнать, в какой готовности баргесты, которые сейчас не в Рединге. Прямо сейчас!

– Ладья Томас, мой телефон у миссис Вудхаус, – сказал малыш.

– Возьми мой, – мгновенно предложила Эмили, всучивая трубку ему в руку. Мифани одобрительно кивнула. Из другого телефона послышались звуки, и она снова поднесла его к уху.

– Томас, в чем дело? – донесся оттуда голос Экхарта. Нужно было ему ответить сразу: он только-только проснулся, но чувствовалось, что он был готов действовать.

– Экхарт, это Правщики, – сообщила она, не обращая внимания на резкий визг Эмили. – Один из их главарей находится в Англии, и он прислал мне факс с угрозами. Мы выследили, откуда он пришел, это в Лондоне. Я застряла в Рединге, поэтому тебе нужно взять руководство группой захвата.

– Хорошо, – сказал он. – Ты их уже подняла?

– Секунду, – попросила она. – Ингрид, дай мне Каррадерза. – Секретарь передала ей телефон. – Каррадерз, мы ведь можем ударить по точке отправки факса, верно? Это же не какой-нибудь подвал школы-интерната и не бельгийское посольство, да?

– Можем, ладья Томас, это частное домовладение, – ответил связист. Мифани перевела взгляд на малыша Алана, который уже набрал Ладейную. Пешка кивнул и протянул ей телефон.

– Это ладья Томас. Какова готовность лондонских баргестов? – спросила она.

– Команда номер два еще занята зачисткой в Рединге, команда номер один на дежурстве в Ладейной, – ответили ей.

– Привести команду один в действие. Они поступают под командование коня Экхарта. И соблюдать секретность – нужно организовать атаку в жилом районе. Каррадерз из отдела коммуникаций через минуту свяжется с вами и сообщит адрес.

– Есть, мэм.

Она повесила трубку.

– Экхарт, группа захвата готова. Я думаю, что даже если среди баргестов есть предатели, взять тебя они не смогут. Звони мне, если что-нибудь понадобится.

– Отличная работа, Мифани, – похвалил ее конь. – Я впечатлен.

– Спасибо, Джошуа. И еще: никому из Правления больше ни слова. Пока только нас с тобой проверили на имплантаты. У меня есть основания считать, что еще как минимум один человек в Правлении предатель, а мы не можем себе позволить, чтобы Правщики прознали об операции.

– Понял. Но разве все упоминания о Правщиках не передаются слонам, лорду и леди автоматически?

– Сейчас только ты и те, кто рядом со мной, знают, что это связано с Правщиками.

– Тогда буду держать тебя в курсе, – ответил Экхарт. – Давай.

– Удачи. – Мифани закрыла телефон и со вздохом откинулась на спину.

«Я как генерал, – подумала она про себя. – Отправляю других в бой».

Но затем ей пришла другая мысль.

– Ингрид, мы отменили вызов Харпа Каллахана, верно?

– Да, ладья Томас, как только вы попали в куб, – отозвалась Ингрид. – Он вернулся на свой матч по крикету.

– О, хорошо, да, хорошо.

«Наверное. И еще кое-что».

– Эмили, – обратилась она к телохранителю. – Мне, конечно, не стоит и говорить тебе, что все, что ты слышала, должно держаться в строжайшей тайне. Но это очень, очень важно…

38

Мифани просыпалась дважды: сначала когда они сели в вертолет, а потом когда приземлились. Всей толпой они ввалились в лифт Ладейной, после чего прошли в главный вестибюль. Все были изнурены – за исключением пешки Алана, у которого был такой вид, будто он переживал свою минуту славы.

– Ингрид, я пойду переоденусь, – предупредила Мифани, когда они вошли в ее приемную. – А ты посмотри, есть ли какие-нибудь сдвиги и можно ли нам заказать наверх еды? Остальные, подождите пока снаружи, – сказала она Эмили, малышу Алану и оставшемуся громиле. Мифани уже коснулась ручки двери, когда Ингрид позвала ее.

– Ладья Томас, здесь конь Экхарт на связи.

Мифани бросилась к своему столу.

– Это я. Как обстановка? – торопливо спросила она.

– Томас, мы готовимся войти внутрь, – услышала она приглушенный голос Экхарта. – Есть еще что-то, о чем нам следует знать?

– Мы имеем дело с Правщиками, так что лишний раз не рискуйте. Если кто-нибудь вдруг начнет разбухать, убейте его и убедитесь, что он умер, – в последний раз меня так сожрали. И не пытайтесь сохранить что-либо в качестве образцов.

– Хорошо, – ответил конь несколько удивленно.

– Я не шучу, Джошуа. Уничтожайте их до конца, всех, кроме того безкожего урода. Его постарайтесь взять живым.

– Человек без кожи, я передам.

– Буду ждать от тебя новостей. Удачи.

– Спасибо. – И он отключился.

Мифани положила телефон, с надеждой думая, что Экхарт справится и выживет при операции. Затем вошла в кабинет, открыла портрет и устало взглянула на лестницу, что вела в ее квартиру. Но вдруг ее мягкое кресло, стоявшее за столом, показалось ей куда лучшим вариантом.

«Это всего на несколько минут», – подумала она, сбрасывая полусапоги и пересекая кабинет.

Оставаясь в чересчур большом комбинезоне, она споткнулась и врезалась в стол, опрокинув одну из неустойчивых стопок документов. На промокашку обрушилась целая лавина бумаг.

«Ну отлично», – подумала Мифани, устраиваясь в своем кресле.

Затем, откинувшись на спинку, она положила ноги на стол.

«Если они не возьмут этого ободранного Правщика, что мне делать тогда? Как мне, черт возьми, найти этого Эрнста фон Сухтлена?»

Вдруг разозлившись, Мифани взбрыкнула ногами – стопки документов, собранные на столе, все повалились на пол.

– Ладья Томас, у вас все хорошо? – послышался неуверенный голос телохранителя.

– Да, просто раскладываю документы, – отозвалась она.

– Тут принесли еду. Все в приемной.

– Хорошо, иду, – сказала Мифани, со вздохом поднимаясь с кресла. Ее взгляд упал на пол и на валяющиеся канцелярские принадлежности.

Мифани опустилась на колени и сложила бумаги в стопку. Это были не секретные досье, что оставила Томас, а личные дела сотрудников. Вдруг взгляд Мифани упал на один из листов, и она, округлив глаза, зарылась в документы.

В приемной у Ингрид переглядывались Эмили и громила. Из-за двери доносились пронзительные визги, и было слышно, как там вовсю шелестели бумаги. Эмили кивнула на дверь и подняла брови. Охранник покачал головой и решительно поднял подбородок. Немые прения продолжились и могли бы затянуться много дольше, если бы дверь не распахнулась и Мифани не выскочила из кабинета с каменным лицом. Позади нее было видно, что кабинет весь завален бумагами, которые она в ярости разбросала по полу. Ингрид удивленно вскинула голову, а малыш Алан пискнул из своего кресла.

– Созвать Правление, сейчас же, – приказала она Ингрид.

– Ладья Томас? Я… да, сейчас. А как же конь Экхарт? Он же на выезде.

– Пусть остается, – ответила Мифани. – Ему там нужно разобраться. Но остальные пусть будут. Только без лишнего шума. Это не должно быть похоже на остальные заседания, когда сначала в курсе весь персонал, а потом и все Шахи вообще. В этот раз чтоб даже журнал звонков никому не показывали.

– Если вы действительно не желаете оставлять следов, – вмешался малыш Алан, – вам стоит воспользоваться безопасным пунктом управления – тем, что в подвале. Телефоны, которые там стоят, используют шифрование, и они не подключены к обычному коммутатору. А у двери всегда выставлена вооруженная охрана.

Все уставились на пешку.

– Что? – спросил он. – Я же из коммуникаций. Мне только сегодня провели большой инструктаж о том, что где находится.

– Да, звучит неплохо, – сказала Мифани. – И я за то, чтобы вы двое ушли в безопасное место. Так что идите и обзвоните всех. Но сначала закажите нам машину. А вы вдвоем едете со мной, – объявила она своим охранникам.

– Хорошо, ладья Томас, – сказала Ингрид, – только вам, наверное, стоит надеть туфли, верно?

– Туфли? – переспросила Мифани с недоверием, но тут же поняла и немного успокоилась. – Верно.

– И куртку. Сегодня прохладно.

– Да, хорошо.

– Ладья Томас, а что?.. – Ингрид бессильно осеклась.

– Помнишь, о чем мы говорили в Шотландии? – тихо спросила Мифани. Ингрид озадаченно посмотрела на начальницу. – О лазутчике внутри Правления? – Кровь отлила от лица Ингрид, и она нервно кивнула. – Я выяснила, кто это.

Она с сомнением посмотрела на пешку Алана, Эмили и громилу, а потом наклонилась к уху секретаря и шепнула ей имя. Ингрид поежилась, и Мифани, повернувшись на каблуках, двинулась прочь. Эмили и охранник последовали за ней.

Когда поднялась дверь гаража, Мифани сидела в машине, погруженная в свои мысли. Эмили с охранником наблюдали за ней, широко раскрыв глаза, а она потирала виски и прокручивала в голове обвинения.

«Этот человек предал Шахов и всю страну.

Этот человек присвоил себе огромные средства, а также основал частную армию совместно с Научным братством ученых на базе Шахов и похищал неодаренных детей со всей Великобритании, чтобы заставить их служить.

Этот человек… этот человек может рассказать Правлению, что у меня украли воспоминания.

Этот человек может сказать, что я – страдающая амнезией женщина, которая пришла в себя и вступила в должность, о которой ничего до этого не знала. Это они могут доказать.

Этот человек может разрушить мою жизнь».

– Что я делаю? – спросила она себя. – Что я собираюсь… что, черт возьми, творится?

Машина резко остановилась, и на улице поднялся шум. Оказалось, это протестующие: они собрались вокруг лимузина, в котором увидели реальное доказательство тайного сговора. Или, по крайней мере, сочли, что в нем сидит кто-то, кого стоит побеспокоить.

– Поверить не могу!

Мифани открыла люк на крыше, встала и, рискуя получить в лицо тухлыми яйцами или гнилыми овощами, высунула голову.

– А ну, отвалите все! У нас тут женщина рожает. Нужно срочно отвезти ее в больницу! – Протестующие на миг приутихли. – И она юрист! – с победоносным видом добавила Мифани и, вытащив мобильный Ингрид, стала делать им снимки ужасного качества. Толпа тут же рассеялась, и машина двинулась дальше.

– Невероятно, – произнесла она, тяжело дыша.

Телохранители издали сдавленные звуки, выражавшие осторожное согласие, и Мифани закрыла глаза. Она кое-как успокоилась и вернулась к мыслям о том, куда ехала.

«Неужели я на это решусь? Неужели выйду вот так против них?

Этот человек может разрушить мою жизнь».

Она думала о Крепости висельников и ужасах, ожидавших там человека, кому Шахи не могли доверять. О наказаниях, которые должны были быть применены к лазутчику.

А потом подумала обо всех тех письмах, что прочитала. Вспомнила то отчаяние, надежду, старания, что вложила в них Томас.

Вложила в нее.

«Этот человек может разрушить мою жизнь. Но они уже разрушили жизнь Томас и, слава богу, поплатятся за это».

Она посмотрела на Эмили и охранника.

– Скоро мы предъявим обвинение члену Правления в измене, – сообщила она. – Это может вызвать не очень приятную реакцию. Вы готовы драться? – Телохранители обменялись встревоженными взглядами. – Готовы умереть? Скажу вам откровенно: речь идет о предательстве, и я не могу поделиться этим с кем-либо еще, а вы уже владеете чрезвычайно секретными сведениями. Я и в вас-то не могу быть точно уверена, но я хотя бы знаю, что вы не можете никому позвонить, чтобы предупредить, потому что я за вами слежу.

– Ладья Томас, я предан Шахам. Богом клянусь, – серьезно заявил громила.

– И я, – добавила Эмили.

– Я это ценю, но у меня уже были кое-какие разочарования, – сказала Мифани. – Поэтому я буду непрерывно читать вас с помощью своего дара. И я говорю это со всей должной признательностью за вашу готовность броситься за меня под пулю или на лезвие: если кто-то из вас совершит движение, нацеленное против меня, то в следующий момент вы уже выстрелите себе в голову. И это не фигура речи. – Мифани многозначительно посмотрела на них и с удовольствием увидела, что оба встретили ее взгляд, не дрогнув.

Оставшуюся часть пути Мифани выясняла, достаточно ли они были вооружены. У обоих охранников были пистолеты на портупее, даже по два, и довольно грозный набор из ножей, перцового баллончика и телескопические дубинки, спрятанные под темно-фиолетовыми пальто.

– Да, весьма впечатляюще, – признала Мифани. – А распятий и серебряных пуль нет?

– От них есть польза только если вы священник или если на вас нападают журналисты, – ответил громила. – А у вас, ладья Томас, что при себе из оружия?

Мифани удивленно моргнула.

– Э-э, ничего, – призналась она. – Членам Правления оно особо не положено. Это, наверное, по протоколу так.

– А хотите? – спросила Эмили. – Здесь в багажнике есть небольшой арсенал.

– Хорошая мысль, – сказала Мифани. – Но с пистолетом в руке я буду чувствовать себя еще более неуклюже.

«И вообще я не уверена, что в этом будет какой-то толк», – подумала она, безрадостно припоминая свою несостоятельность в противостоянии с Гоблетом. Даже книжка с инструкциями, которую дала ей Ингрид, не особенно помогла.

Тем временем на улице начался дождь.

– Ладья Томас, а у вашего противника будет пистолет? – спросил громила.

– Я… не знаю, – ответила она. – Но мы едем в зал заседаний, и остальные члены Правления будут там со своими телохранителями.

– Отправляясь на битву, нужно использовать все доступные средства, – мягко заметила Эмили. Охранники переглянулись друг с другом и принялись заворачивать правую штанину комбинезона Мифани. – Мы вставим вам одну милую вещицу в кобуру на лодыжке.

– Клево, – отозвалась Мифани, и вдруг ее охватил страх.

«Что со мной будет?» – спросила она себя.

Она смотрела на дождь и завидовала всем этим машинам, которые ехали по своим делам, ни одно из которых не было таким страшным, как то, что предстояло им.

– Ладья Томас, мы на месте, – объявила Эмили, и Мифани удивленно посмотрела на нее. Она забылась в своих размышлениях, но теперь заметила, что перед ней возвышался Верхний дом.

Внутри здания находился изменник – враг, устроивший заговор, чтобы стереть ее личность. Она подумала о настоящей Мифани Томас, застенчивой молодой женщине, писавшей письма, пронизанные скрытыми страхами и недостатком жизненных радостей. Мифани закрыла глаза и мысленно послала молитву – за Томас и за себя. А потом дала волю ярости – и та вспыхнула у нее внутри.

– Идемте, – сказала она и вышла из машины.

Она вздрогнула, почувствовав на себе капли дождя, но твердым шагом взобралась по ступенькам, даже несмотря на свою нелепую форму. Телохранители шагали по бокам от нее. Когда перед ними распахнулись двери, Эмили молниеносно бросилась вперед Мифани, но быстрое изучение ее чувств показало, что это просто требовалось для безопасности.

В фойе их встретил стройный служащий с безупречной осанкой и вкрадчивыми манерами.

– Добро пожаловать, ладья Томас, – произнес он с ухмылкой.

– Спасибо, рада быть здесь, – ответила она, нехотя останавливаясь от того, что служащий встал у нее на пути.

«Это что, одно из тех средств, которыми, они думают, можно запугать ладью Томас?»

– Так, вперед. – Она подошла к лифту и стукнула по кнопке.

Пока Мифани ждала, Эмили тихо ей шепнула:

– Ладья Томас, тот служащий говорит по телефону и смотрит на нас. – Мифани кивнула. – Хотите, чтобы мы его убили? – спросила Эмили, и Мифани ошарашенно посмотрела на нее. – Это, как я понимаю, значит, нет.

– Они все думают, – осторожно сказала Мифани, – что я просто не в духе после медосмотра утром и инцидента днем. Скорее всего, он просто сообщает в Правление, что ладья Томас уже приехала. – Они вошли в кабину, и, прежде чем та закрылась, Мифани пристально посмотрела на служащего, который уже положил трубку и теперь следил за ними. Заметив ее взгляд, он угодливо улыбнулся и кивнул.

«Не забывай, Томас не всегда так уважали, – подумала про себя Мифани. – Может, и стоило приказать Эмили его убить».

Мифани и ее телохранители проследовали в зал заседаний. Снаружи стояли на вытяжку двое охранников, такие же громилы, как тот, что был с Мифани.

– Добрый вечер, ладья Томас, – поздоровался охранник слева. – Правление в сборе и дожидается вас. Проходите с вашей охраной.

– Спасибо, – кивнула Мифани. – Тяжелый денек, да?

– Как и всегда, – с сожалением ответил охранник.

– Что ж, пусть хоть вечер будет лучше, – сказала Мифани.

Все эти манеры истощали ее ярость – и это было опасно. Она обернулась на Эмили и своего громилу.

– Ладно, идем. – Они вошли в дверь и направились в угол зала.

Мифани резко остановилась. Зал был почти пуст – в нем находился только тот, кого она пришла обвинить.

– Добрый вечер, Мифани.

39

Дорогая ты!

Мой конец близок.

Это такой черный юмор, ха-ха. Хотела бы я сказать, что обрела буддистское спокойствие. Что смирилась со своим грядущим забвением. Но факт в том, что мое время почти истекло. Утка сказала, что у меня есть максимум месяц (господи, я полагаюсь на утку как на какого-то авторитета), и этот месяц почти закончился. И я просто не могу этого вынести.

Не знаю, получишь ли ты это письмо. Не знаю, случится ли это сегодня. Может быть, сейчас кто-то вломится в мою дверь и меня утащат прочь, а потом найдут это письмо и… и… У меня уже бывают панические атаки. Любой шум приводит меня в ужас. Любой стук в дверь, любой визг шин или сигнал клаксона за окном. У меня трясутся руки.

Знаю, каждый день – это дар, и я должна быть за это признательна, но как же это тяжело! Ненавижу. Ненавижу того, кто меня предаст, кто бы это ни был. Отведенное мне время заканчивается, а я до сих пор не знаю, за что мне все это. Это бесит больше всего. Знаю, что лишусь всех воспоминаний, и это ужасно. Но перспектива умереть, так никогда и не узнав причину, – еще хуже.

Занимаясь своим расследованием, я много чего откопала. Месть. Незаконное присвоение средств. Но как это связано со мной? Зачем кому-то понадобилось убивать меня?

Я многое узнала о своих коллегах. Отец Фарриер исключил ее из своего завещания. Габбинс имеет регулярные связи с женщиной, которая живет в Монголии. У жены Грантчестера было три выкидыша. Я смотрю на все эти домыслы и думаю, так ли они важны? Что я упустила?

В глубине души я верила, что могу предотвратить это будущее. Думала, что если найду ответ или узнаю, что и когда не говорить или не делать, то смогу как-то обойти пророчество Лизы. А лихорадочные предостережения того мальчика в Имении могли бы оказаться неверными. Утка – вообще не в счет.

Я не решилась прекратить свою работу, потому что боялась, что это вызовет вопросы, которые могут стать катализатором моей смерти. Поэтому я упорно работала, даже когда занималась своим расследованием. Я работала на износ. Но пытаясь предусмотреть все варианты, исполняя при этом свои обязанности в качестве ладьи, я израсходовала все время. Я так и не вернулась в Лагерь Гай, так и не выяснила, кто за всем этим стоял. Не знаю, кто на меня нападет. Не знаю, кто меня убьет. И не могу сказать тебе, кто нам противостоит.

Прости, что не могу дать тебе всех ответов.

Это мое последнее письмо тебе.

40

– Добрый вечер, слон Грантчестер.

«Что-то не так, совсем, совсем не так, – подумала Мифани, осознавая подозрительное отсутствие свидетелей и не-изменников. – Но раздумывать некогда».

– Застрелите его, – приказала она своим телохранителям.

Те вынули пистолеты, и Мифани зажмурилась, когда выстрелы прогремели с обеих сторон от нее. Когда она открыла глаза, Грантчестер сидел так же, как до этого, невредимый и с насмешливой ухмылкой.

– А ты быстро соображаешь, – признал он.

Она посмотрела на своих телохранителей: оба лежали на полу, застреленные в затылок. А в нескольких футах за ее спиной были два охранника, до этого стоявшие у двери, и держали ее под прицелом. Мифани мысленно протянулась к ним, и они одновременно отвели дула от нее и застрелили друг друга.

– Даже очень быстро, – прокомментировал Грантчестер, и невозмутимая улыбка на его лице стала выглядеть более угрожающей.

Мифани осторожно заглянула в его сознание. Внутри него кипел целый поток ощущений. И пока она за ним наблюдала, глаза Грантчестера изменили цвет и по белкам растеклись чернильные нити. Радужки затянула тьма. Мифани сощурилась и зафиксировала его силой мысли. Его накопители ферментов и химикатов содрогались, пытаясь выпустить содержимое наружу. Имеющиеся поры, мелкие дрожащие отверстия, с этой функцией не справлялись – благодаря ей. Грантчестер открыл рот, и Мифани поняла, что ее рефлексы оказались сильнее его.

И все же система атаки Грантчестера была такой сложной, с таким избытком элементов, что Мифани потребовалось сосредоточить весь свой потенциал, чтобы ее обуздать. Если бы она уступила ему хоть немного контроля, все вокруг тут же наполнилось бы коктейлем из органических химикатов. Мифани не могла выделить лишние силы, чтобы не дать слону двигаться, и он, тяжело дыша, вскочил на ноги.

– Черт, а это неприятно, – проскрежетал Грантчестер. – Думаю, мне стоило принять во внимание твои новые способности. В последний раз… да, в последний раз ты тоже превзошла ожидания. Но это… это просто поразительно.

«Да уж, забавная ситуация. Тупик, – подумала она напряженно. – Никто не может применить свою силу, чтобы уложить другого».

Вспомнив о пистолете, закрепленном у нее на лодыжке, Мифани прикинула, не пора ли его вытащить, даже если отвлечься сейчас представлялось худшим, что можно было предпринять.

И вдруг он закричал:

– Норман, Мириам, зайдите, пожалуйста!

«Еще охрана, чтобы выйти из тупика», – подумала она.

Открылась боковая дверь, и в зал вошли двое. Они оказались вовсе не такими громилами, как ожидала Мифани. Одна даже оказалась ниже ее ростом. Второй же был выше, но страшно худой и нескладный.

«Что это за тайные агенты работают на Грантчестера? – удивилась Мифани, прежде чем ей удалось на них взглянуть. – А… молодые какие».

Та, что пониже, оказалась девочкой лет одиннадцати, а высокий – из тех парней-подростков, которые будто бы состояли только из локтей и кадыка.

«И чешуи», – заметила Мифани.

Оба были вооружены пистолетами, но внимание Мифани привлекло и кое-что еще.

Долговязый парень был весь покрыт чешуей телесного цвета, которая блестела на свету. От уголков рта по лицу тянулись длинные шрамы. У девочки из пальцев торчали здоровенные когти. И оба смотрели на Мифани мертвыми глазами.

«Похоже, выпускники Лагеря Гай, – подумала она с нарастающим страхом. – Так что же мне делать? Если я отпущу Грантчестера, чтобы разобраться с ними, он применит свою силу. Хотя он не станет травить газом собственных подчиненных, правда ведь?» Но затем быстро пришла к мнению, что будет, несомненно будет. «Что же мне делать?» – И в этот момент слон принял решение за нее.

– Взять ее, – приказал он.

Дети улыбнулись и, распахнув челюсти, двинулись на нее. Парень зашипел, показав свой кроваво-красный рот.

– Нет! – в панике вскричала Мифани, отпуская Грантчестера.

Но прежде чем она успела применить свою силу на парне, девочка с нечеловеческой скоростью ринулась вперед и, подпрыгнув, апперкотом ударила ее в челюсть.

Мифани зашаталась и упала на пол. Стараясь оставаться в сознании, она будто издалека услышала голос Грантчестера и заставила себя открыть глаза.

– Она же не умерла, нет? – спросил слон.

– Нет, мой лорд, – ответила девочка. – А вы хотите, чтобы мы ее убили?

Когти у нее на пальцах удлинились и стали сочиться вязкой черной жидкостью. Затем она отогнула губы и сверкнула клыками.

Мифани вяло выставила руки и сосредоточила свои силы, чтобы защититься от девочки, но та была проворнее. Ее сухие пальчики сомкнулись вокруг ее, и Мифани почувствовала, что теряет над собой контроль. Девочка чуть дернулась, но не более того. Мифани почувствовала, что немеет, что у нее притупляется восприятие. Она попыталась стряхнуть с себя это чувство, но ее сила уже не действовала.

«Что за черт?»

Она ощущала свою силу, но не могла ее применить. Либо это ее воображение, либо она действительно чувствовала, что ее синапсы щелкают впустую?

– Что-то дольше обычного, Норман, – беззлобно заметил Грантчестер.

– Она неплохо сопротивлялась, лорд, – ответил чешуйчатый парень, оправдываясь.

– Не скулите, – резко ответил Грантчестер, и оба послушника вытянулись по струнке.

– Есть, мой лорд, – проговорили они хором.

– Усадите ее, – приказал Грантчестер.

Парень крепко взял ее пальцы в свои, а второй рукой помог принять сидячее положение. Она слабо подвигала челюстью и вздрогнула. К ее немалому удивлению, та еще не оторвалась от черепа.

«А у этой мелкой сучки сильная правая», – мелькнула смутная мысль.

– Мифани. – Она подняла взгляд на слона. – Сейчас, когда мы разобрались с формальностями и ты стала сговорчивее, может, перейдем в более комфортную обстановку?

И не дожидаясь ответа, развернулся и вышел. Детки из Лагеря Гай поставили ее на ноги. Ноги оказались почти так же неподатливы, как и ее сила, но Мифани удалось кое-как прошаркать за Грантчестером в боковую дверь, а потом вниз по коридору в его кабинет.

Боль в челюсти понемногу утихала, и она уже с любопытством осматривалась вокруг. Кабинет выглядел приятно – получше, чем ее. Все вокруг просто кричало о своем богатстве. В камине потрескивал огонь. Стены в теплых тонах, обшитые деревянными панелями, были завешены большими портретами, похожими на те, что висели у нее. Огромное окно обрамляли тяжелые шторы, но наибольшее внимание приковывал массивный стол, за который и уселся Грантчестер. По его жесту Мифани посадили на стул, стоявший перед ним. Зрительный контакт им обеспечивал чешуйчатый парень, который держал руку у нее на шее. Девочка заняла свое место за спиной у слона.

– Итак, вот мы и на месте, – произнес Грантчестер. – Нам много о чем предстоит поговорить, но прежде чем начнем, не желаешь ли выпить? Время уже позднее, и день выдался таким тяжелым, что коктейль, несомненно, не помешает. – Он встал и открыл шкафчик, в котором скрывался вполне богатый бар.

«Мы что, будем притворяться, что у нас тут обычная беседа? – спросила себя Мифани. – Ну ладно, если он может изображать любезность, то и у меня получится».

– Очень мило с твоей стороны, но не нужно, – невозмутимо произнесла Мифани.

Она хотела сохранить свой разум предельно ясным. Грантчестер намешал себе коктейль, встряхнул бокал и выпил. Мифани вновь обратила внимание, что он хорош собой. Высокий и статный, с симпатичной прической. Одетый в строгий костюм, надушенный. Как жаль, что оказался изменником.

– Я слышал о том, что произошло в Рединге, – бросил Грантчестер через плечо. – Неужели ситуация действительно требовала участия юного Каллахана?

– На тот момент это выглядело оптимальным выбором, – объяснила она. – Нам просто повезло, что сущность была ликвидирована до того, как он прибыл.

– Как удачно, что ты осталась относительно невредимой, – заметил Грантчестер, возвращаясь в свое кресло. – Впрочем, перейдем к делу. Полагаю, ты уже поняла, что остальное Правление не приедет? Они не получили твой вызов. – У Мифани упало сердце. Она не особо на это надеялась, но многое бы отдала за то, чтобы сейчас в кабинет неожиданно вошел Алрич. Или даже лорд и леди. – Уоттлмен спит в своей защищенной резиденции, Фарриер наблюдает за снами учеников в Имении, а Алрич в Шотландии. И благодаря повышенным мерам безопасности и медосмотрам, Верхний дом сегодня функционирует с неполным штатом.

– Но откуда ты узнал, что я собираюсь объявить предателем именно тебя? – недоуменно спросила Мифани.

– Твой кабинет и приемная прослушиваются, – ответил он небрежно. – Я поставил там жучки еще когда сам там работал. Ты бы была в шоке, если бы узнала, о чем переговариваются люди, пока ждут очереди к тебе на прием. Я уже несколько лет этим не пользовался, но в свете недавних событий посадил человека на постоянную прослушку. – Он улыбнулся и сделал глоток мартини. – Итак, – продолжил Грантчестер, – когда я услышал, что ты знаешь, кто в Правлении двойной агент, я связался с одним из своих людей в Ладейной. Он служил охранником в пункте управления Ладейной, и я приказал ему остановить твоего секретаря и того молодого пешку. В смысле, остановить и пристрелить, – уточнил он. Мифани почувствовала страшную щемящую боль и сморгнула, чтобы не дать собраться слезам. – И вообще, – добавил Грантчестер, – все, кто охраняет тот пункт управления, это мои люди. Тут, знаешь ли, нужно руководствоваться стратегией. А зачем ты таскала за собой того пешку? – спросил он с любопытством. – Если это, конечно, не секрет.

– Его просто втянуло во все это, – приглушенно ответила Мифани. – Он услышал, как я говорила о Правщиках, и я не хотела рисковать тем, что он мог кому-то рассказать.

– Я тебя прекрасно понимаю, – ответил Грантчестер. – Все-таки я и сам не мог допустить, чтобы ты рассказала еще кому-то о моей двойной игре, верно? И это приводит меня к тому же вопросу: как ты узнала?

Мифани подумала предоставить ему весьма креативную инструкцию о том, куда ему следует пойти и что сделать по прибытии, но сдержалась.

«Заговори его, – приказала она себе. – Выиграй себе немного времени. Что-то еще будет, какой-то шанс появится».

Она сделала глубокий вдох.

– Ну, ты наверняка помнишь, что как только стало известно о предательстве Гештальта, я поехала навестить его в Крепости висельников, – начала она.

– Да, но он заверил меня, что не выдал ничего полезного, – сказал Грантчестер, сделав очередной глоток.

«Что? – удивилась Мифани. – Ах, да, у него же есть другие тела. Конечно, они поддерживают связь».

– Вообще-то он сообщил мне пару вещей, которые показались мне крайне любопытными, – сказала Мифани и тут же испытала удовлетворение, увидев, как помрачнело лицо Грантчестера.

– Неужели? – спросил Грантчестер. – И что именно?

– Ну, например, он позволил ускользнуть мелкому факту, что в Правлении есть еще один предатель, – сказала Мифани.

«Может, так я хотя бы доставлю неприятностей Гештальту».

– И я ничуть не усомнилась, что это правда, – добавила она, глядя слону прямо в глаза.

– Не уверен, что понимаю тебя.

– Я наткнулась на пару моментов, которые казались не очень логичными, – продолжила Мифани, откидываясь на спинку и соединяя кончики пальцев. – Для начала, я узнала о существовании секретного тренировочного лагеря частной армии, созданного под эгидой Шахов. Лагерь Гай. – При упоминании названия она почувствовала, как рука чешуйчатого парня у нее на шее шевельнулась, а девочка за спиной Грантчестера беспокойно переступила с ноги на ногу. – Он находится в Уэльсе, немного удаленный, немного спартанский, но с очень неплохим медицинским блоком. И конечно, полностью незаконный. Во-вторых, было совершенно очевидно, что Гештальт никак не потянул бы администрирование такого сложного объекта. Требовалась финансовая хитрость, чтобы выкачивать значительные средства и скрывать это от всех, кроме разве что самых дотошных расследований. И правовое обоснование привлечения детей, напрочь лишенных сверхъестественных способностей, – детей, явно находящихся вне интересов Шахов. Сейчас мы оба знаем, что Гештальта взяли в Правление за выдающееся умение надирать задницы, но не за интеллект. Потом я встретилась тет-а-тет с шишкой из Братства. Он выследил меня, несмотря на то, что я ускользнула из Ладейной тайно, через подземный ход. Кто-то наверняка его навел. И наконец, маленькое обстоятельство нападения на меня. Не сегодняшнее, хотя это то еще было впечатление. Да и восхитительный инцидент в Бате был не сахар. Но я говорю о том нападении, после которого я очнулась в парке, окруженная трупами служащих и не помнящая, кто я такая.

– И ты собиралась рассказать об этом всему Правлению? – спросил Грантчестер.

– Ну, о потере памяти я надеялась не упоминать, – ответила Мифани. – Но если бы это было необходимо, чтобы взять тебя, я бы призналась.

Грантчестер пристально смотрел на нее, не показывая на своем приятном лице никаких эмоций.

– В общем, Гештальт явно не мог тянуть за ниточки, – продолжила она, – а вот ты мог, и легко. Ты много лет проработал ладьей, управлял финансами. Ты, как и я, курировал столько секретных операций, что хорошо знаешь, как это делается. Мог основать школу и потом поддерживать ее, получив повышение до слона. В конце концов, ты отвечал за реструктуризацию финансов всей организации. И при этом как раз можно было скрыть все расходы, связанные со школой.

Грантчестер смотрел на нее спокойно, сложив руки в пирамиду на столе, и Мифани невозмутимо продолжила:

– Еще Гештальт сказал, что меня назначили в Правление намеренно, потому что этого хотели Правщики. Но бьюсь об заклад, это ты предложил. С твоей-то репутацией автора неочевидных кадровых решений это, наверное, выглядело блестящей идеей. Ты же умеешь оценивать преимущества и слабости людей. И ты знал, что я стану отличной ладьей. Что я буду успешно управлять организацией. И что сумею возместить очевидное отсутствие таких способностей у Гештальта. И что я буду слишком занята, чтобы расследовать всякие несостыковки, и что я слишком зажата, чтобы встать у тебя на пути, даже если что-то откопаю. Так вот, когда мне пришлось встретиться с Граафом Гердом де Леувеном, я, признаюсь, думала, это подстроил слон Алрич. Я была в ночном клубе с подругами, и он тоже там был, искал горячие тела, чтобы их осушить. Мы пересеклись, а потом меня окружила кучка здоровых и неуклюжих бельгийцев. Я думала, Алрич выпил кровь своего избранника, и сразу позвонил бельгийцу с мобильного. И может быть, тебе, Конрад, будет интересно узнать, что после того, как на меня напали две недели назад, я пробралась через проход, который ведет из моего кабинета в гараж. И там, страдая от нервного расстройства или что там у меня было, я попала в засаду. А доступ в эти туннели был только у ладей. И ни одного из тел Гештальта в ту ночь в городе не было. Я уверена, у тебя есть несколько отдельных входов и, может даже, ведется наблюдение. В общем, по ним ты пробрался в Ладейную и повредил мне память. Отсюда же, наверное, и узнал, что на прошлой неделе я собиралась ускользнуть, и организовал за мной слежку.

– Ну, все это едва ли что-то доказывает, – сказал Грантчестер. Голос у него был довольный, и Мифани это взбесило.

– Нет, – ответила Мифани. – И поэтому я никому ничего не рассказывала. Но недавно мне понадобилось перелопатить всю переписку – и деловую, и личную, – и я наткнулась на объявление, которое вы с женой разослали, когда усыновили ребенка. – Мифани сделала глубокий вдох, придумывая, как продолжить свой рассказ. – Особенно меня заинтересовал семейный портрет. Видишь ли, твоя жена показалась мне знакомой – но не только потому, что она миссис Грантчестер. Во время разговора с Гештальтом у меня была возможность посмотреть его глазами. Всеми его глазами, – многозначительно добавила она. – Оказывается, у Гештальта есть пятое тело, младшее, и это тело находилось с твоей женой – я тогда увидела ее незабываемые голубые глаза. Кое-что разузнав, я выяснила, что Элиза Гештальт некоторое время назад уходила в длительный отпуск и вернулась прямо перед тем, как ты усыновил ребенка. И это не все. Я знала, что у нее есть шрам поперек живота, а недавно ее вообще отозвали. В общем, я думаю, что ты усыновил ребенка Гештальта. Думаю, твой ребенок – Гештальт. Ты работаешь на Правщиков, верно, Конрад? Неудивительно, что ты требовал, чтобы каждую крупицу новых сведений отсылали в Верхний дом, – тебе нужно было проводить свой стратегический анализ рисков. Хотел быть уверенным, что знаешь все, что знаем мы.

– Что ж, весьма впечатляюще, – признал Грантчестер. И улыбнулся так, что Мифани захотелось сломать ему нос. – Как ты четко все изложила. Вот это я понимаю, хорошая розыскная работа.

– Тебе, наверное, доставляло удовольствие, – холодно ответила она, – наблюдать, как я надрываюсь, как пытаюсь скрыть свою амнезию.

– Ну, на самом деле, – непринужденно произнес он, – мы не знали точно, насколько у тебя повредилась память. Но я рад слышать, что сработало как надо.

«Да ладно, не может быть, – усомнилась Мифани. – Он серьезно не знал?»

– Что сработало? – спросила она.

– О, это долгая история, – ответил Грантчестер. – Уверена, что не хочешь выпить?

Мифани молчала.

– Да не смотри ты на меня волком, я же предлагаю из вежливости. Хотя, по правде сказать, я и виновен в вопиющем нарушении этикета. Прежде чем мы продолжим, позволь мне представить моих протеже. Это Норман, вы с ним уже встречались, но ты, очевидно, этого не помнишь. – Мифани покачала головой. – Ну, тогда он по крайней мере справился. Видишь ли, именно Норман ответственен за твою нынешнюю амнезию. – Мифани бросила взгляд через плечо. – О да, – продолжил Грантчестер. – Он был со мной, вместе с еще несколькими служащими, в Ладейной, когда мы схватили тебя, удалили твою личность и вывезли с территории.

– Зачем? – спросила Мифани.

– Вариантов была масса, – ответил Грантчестер. – Выбирать мне правда было из чего. Ты бы поразилась, если бы узнала, насколько податлив может быть человек без воспоминаний. Если поместить его в правильные условия, он может стать весьма внушаемым.

– Ты собирался отдать меня Правщикам? – спросила она в ужасе.

– Или определить для различных развлекательных функций, – небрежно сказал Грантчестер. Мифани ощутила подступающую тошноту, и это, похоже, отразилось у нее на лице, потому что Грантчестер разразился смехом. – Да шучу я, – сказал он, утирая глаза. – Не глупи. Конечно, нет, мы собирались провести над тобой ряд тестов, а потом вскрыть тело.

– Понятно, – произнесла Мифани, глубоко вдыхая, чтобы успокоиться.

– Ну или что-то в этом роде… это было довольно спонтанное решение.

– И почему ты это вдруг решил? – спросила она. – Не слишком ли велик риск? Неужели думал, что никто не заметит, что меня нет?

– Конечно, расследование было бы неизбежно, – ответил Грантчестер. – Исчезновение члена Правления повлекло бы тщательные поиски. И слон вызвался бы заниматься ими лично, с лично отобранной командой. А оставшийся ладья отнесся бы к такому предложению с благодарностью. Так что могу заверить, любые улики твоего поспешного устранения были бы благополучно скрыты.

Но торопиться было необходимо, потому что в тот вечер я узнал, что ладья Мифани Томас несколькими неделями ранее побывала в Лагере Гай. Одного из охранников нашли с чем-то вроде приступа. Все подобные случаи тщательно исследуются из опасения, что кто-то из сотрудников лагеря может проявить непредвиденное воздействие на окружающих. Анализ крови, томография – и все становится ясно. В итоге нашлось свидетельство того, что ты брала его под контроль, – твои умственные отпечатки, если хочешь. Помнишь те тесты в Имении, которые проводились годами? Вот их результаты были переданы, неофициально, в Гай, и один из сотрудников узнал след твоей силы. Признаюсь, сначала я не поверил. Ведь носик Мифани Томас всегда был уткнут в книжки. Она была так погружена в повседневные операции Шахов, что едва ли нашла бы время заниматься какими-то сторонними исследованиями. Или мы так думали, – добавил Грантчестер. – Потом я вдруг испугался, что нас, возможно, раскрыли. И от полного уничтожения нас удерживала твоя необъяснимая скрытность. К счастью, – тут он самодовольно ухмыльнулся, – я всегда быстро действую в критических ситуациях. И за годы работы я хорошо научился тому, что если кто-то держит у твоего горла нож, то медлить не нужно. Я сразу мобилизовал группу. Здесь, в Верхнем доме, у меня есть несколько выпускников Гая, они служат в качестве телохранителей, и с ними мы прибыли в Ладейную. Как ты догадалась, в здании есть несколько тайных проходов, известных только мне. Один из них ведет в квартиру ладьи. Я дождался, пока ты туда придешь, и поздоровался.

И должен заметить, Мифани, ты отнеслась к этому гораздо спокойнее, чем я предполагал. Едва ли я когда-нибудь забуду тот твой взгляд. Девочка, которая обычно издавала писк, если кто-то неожиданно начинал говорить, которая вздрагивала, если кто-то резко вставал с места. Но не в ту ночь. Ты вошла и увидела меня на своем диване. Сбоку от меня стоял Норман. У тебя расширились глаза, но больше своей реакции ты ничем не выдала.

Потом мои помощники вошли вслед и закрыли дверь. Ты просто пересекла комнату и встала лицом ко мне. Ты была совершенно спокойна и только смотрела ледяным взглядом. – Грантчестер осекся и, горько улыбнувшись, тряхнул головой.

– Я хотел расспросить тебя, выяснить, откуда ты узнала о Гае и почему никому не рассказала. Но ты просто смотрела на меня, и, признаюсь, это несколько сбило меня с толку. Я попытался заговорить, но ты сказала: «Просто заткнись и делай то, зачем пришел, мерзкий предатель». Вот что Мифани Томас, самая жалкая ладья в истории Шахов, сказала мне. – Его голос дрогнул от гнева, но он сдержал себя.

– Так вот, – продолжил он спокойно, – я встал, дал тебе пощечину, а потом, пока ты не успела опомниться, пустил в ход своих служащих. Прия и Марк взяли тебя за плечи и держали, пока тобой занимался Норман. Конечно, они были в перчатках и зафиксировали тебя, но в этот момент, думаю, к тебе вернулось что-то от старых тренировок в Имении. Ты дернулась и сумела вывести их из равновесия. Дотронулась до щеки Марка и он мгновенно ослеп – потом оказалось, ты заставила его зрачки полностью закрыться. Прие повезло еще меньше. Применив такую силу, какой ты никогда не показывала в Имении, ты каким-то образом заставила ее лицевые мышцы обернуться против нее. И они проломили ей череп. – Он пристально посмотрел на Мифани, но та лишь пожала плечами. – К счастью, к тому времени Норман уже взял тебя в свои руки.

Норман – один из продуктов Гая, о котором ты, между прочим, знаешь все. Он в самом деле весьма примечателен. Самого обычного младенца можно кардинально усовершенствовать – если на регулярной основе вскрывать ему череп и кое-что там подправлять. И каждый день вкалывать разные противные препараты. И вшить в него новую систему каналов и резервуаров. И добавить в эпидермис какой-нибудь защитный слой. И вживить кое-какие убеждающие элементы.

Мифани бросила через плечо полный ужаса взгляд – чешуйчатый стоял с невозмутимым видом, просто слушая, как Грантчестер перечислял все его модификации. По телу Мифани пробежала дрожь, и она повернулась обратно к слону.

– Разумеется, о них нужно хорошо заботиться. Они же такие хрупкие. Вот Норман у нас больше не ест, как все, да, Норман? – Дожидаться ответа Грантчестер не стал. – Он просто спит под семью капельницами, по которым получает питательные вещества, гормоны и химикаты, необходимые для поддержания его организма. И все это очень кропотливая работа.

Зато в результате мы имеем солдата с узкоспециализированными способностями. Жаль только, телепатических среди них нет, – вздохнул Грантчестер. – Зато стоит ему установить физический контакт, как Норман получает значительный контроль над мозгом. Конечно, довольно примитивный – он может лишить человека сознания, чтобы тот не применял своих способностей, и все в таком духе. Однако если контакт станет более тесным, то можно добиться куда большего изящества. Можно воздействовать на память.

Мифани неловко поерзала на стуле, подумав о том, как убеждающие элементы Нормана входили в тесный контакт с ней.

– Да, в нашем случае приемы Нормана весьма полезны, – продолжил Грантчестер. – Если бы не его выборочное корректирование, нас бы уже несколько раз раскрыли. Хотя, конечно, редко кто выходил на наш след так опасно, как ты. Если где-нибудь у нескольких человек сразу начинала проявляться амнезия, то тогда да, возникали вопросы. Но иногда ведь бывает, что человек видит или слышит что-то, чего не должен, а убить его нельзя. Тогда-то в дело вступает Норман и стирает компрометирующие нас воспоминания. Очень жаль, что создание такого агента – слишком сложный процесс и нам проще создать нескольких других, чем одного такого. Но Норман показал, что вполне соответствует нашим нуждам – за исключением одного случая. – Грантчестер замолчал и пронизывающе посмотрел на Мифани.

– Тем вечером Норман тоже приступил к своей обязанности и все складывалось как нельзя лучше. Верно, Норман? – Парень кивнул. – Он ликвидировал твою силу и уже стирал личность. Мы считали, что у тебя было меньше шансов на кого-то напасть, если у тебя не останется воспоминаний. Он закончил, и тебя положили на диван, и у тебя дрожали веки (как у всех в таких обстоятельствах). Мы позаботились о пострадавших служащих и уже собирались отправить тебя в лабораторию, как случилось самое непредвиденное.

Ты села и заорала.

Обычно, Мифани, те, кто подвергаются манипуляциям Нормана, больше ни на что не бывают способны. Особенно в случаях полного стирания. Ум слишком занят поиском верной реакции на свое принудительное удаление. Личность исчезает в течение часа, после чего появляется новая, более послушная. Поэтому твоя выходка повергла нас в шок. Крик вообще был… из ряда вон. Но не настолько, как мысленная атака, которая на нас обрушилась. Меня будто молотом огрели по голове. Когда мы с Норманом пришли в себя, тебя уже не было – скорее всего, ты тащилась где-то по коридорам Ладейной.

Разумеется, это никуда не годилось. Шансы, что ты расскажешь кому-то, о чем знала, были малы, но и это было неприемлемо. Мы не могли допустить, чтобы ты наткнулась на кого-нибудь из Шахов, так что я отправил по проходам внутри Ладейной группу верных мне служащих.

Но никто из них не вернулся, – глухо произнес Грантчестер. – Нескольких нашли мертвыми в парке в Пиннере[33], и мне пришлось послать за ними бригаду чистильщиков. Ах да, кстати, мы нашли твою машину. Еще несколько агентов просто не вышли на связь, и я думаю, ты и их устранила. – Мифани вспомнила гниющие трупы в туннеле, но ничего не сказала. – А потом кошмарное происшествие в банке. Тем бедолагам пришлось пройти серьезное лечение – и физическое, и психиатрическое, – и все из-за твоего нападения. Что очень печально, потому что это была моя самая способная группа внедрения. Они отследили тебя в гостинице, где ты гениальным образом сунула свою карту в банкомат, чтобы проверить баланс. Потом ты поехала по запутанному маршруту, а они прослушивали радио у водителя, чтобы добраться в банк быстрее тебя.

– Я хотела посмотреть кое-какие виды, – объяснила Мифани. – А откуда вы знали, по какому я поеду маршруту?

– Это же Лондон, – сказал Грантчестер. – Стальное кольцо[34]. Камер в Сити хватило бы для составления полной видеозаписи твоей поездки в банк. Правда, когда ты оттуда уехала, мы тебя потеряли. Тогда наше внимание переключилось на тех, кого ты оставила без сознания.

Мы никогда точно не знали, насколько серьезной была твоя потеря памяти. Норман клялся, что сделал свое дело как следует – что твоя личность полностью удалена и ты теперь чистый лист. Ты могла только восстановить свои навыки и кое-какую подготовку, но мысли и воспоминания Мифани Томас исчезли. Норман в этом не сомневался.

Правда, он не сомневался и в том, что после его работы ты будешь полностью недееспособна. Но трупы, разбросанные по всему Лондону, явно это опровергли.

Он вздохнул, вид у него был довольно подавленный.

– В общем, в понедельник ты появилась на работе с таким видом, как будто прошла войну. Признаюсь, я немного запаниковал. Я немедленно активировал прослушивающие устройства у тебя в кабинете и стал вести непрерывное наблюдение. Если бы ты сделала хоть что-то, показывающее, что ты помнишь… если бы ты обвинила… ну, у меня есть экстренный план захвата контроля над Шахами. Это было бы сложно, рискованно, но, думаю, мы бы справились.

Но ты просто делала свою работу и ничего такого не выдавала. Ты была немного растеряна, проявляла неуверенность во всяких повседневных вопросах, и я подумал, что ты потеряла воспоминания только за последние несколько дней, а то и часов. Ведь ты знала, кто ты, и вполне сносно выполняла свои обязанности. Гештальт, который не знал о твоей модификации памяти, понятия не имел, что происходит, но и он заметил, что ты стала более решительной, чем обычно.

– Ты не рассказал Гештальту?

– Чем меньше людей знает секрет, тем легче его сохранить, – ответил Грантчестер. – К тому же, я не был уверен. Но благодаря твоему описанию того вечера теперь я знаю, что Норман был прав: ты – не она. И в кого бы ты ни выросла – ты уже показала, что знаешь слишком много. – Мифани снова подумала о длинных пальцах у себя на шее. – В каком-то смысле даже жалко. Мы бы с удовольствием разузнали всю историю, но сейчас я намерен исправить свою ошибку.

– Собираетесь меня стереть? – дрожащим голосом спросила Мифани. – Как стерли личность Томас?

– Или ее отсутствие, – ответил Грантчестер. – И да, собираемся. Но, разумеется, не так, как в прошлый раз. До этого мы хотели, чтобы твой разум стал послушным и готовым к сотрудничеству. Такой, который был бы способен на эффективное взаимодействие и принес бы пользу. Сейчас мы, конечно, не можем пойти на такой риск. В этот раз Норман очистит твой мозг полностью. Следующий, кто посмотрит на мир этими глазами, будет совершенным новорожденным. Мы оставим тебя в живых для кое-каких тестов – будем отслеживать импульсы, посмотрим на реакции в лабораторных условиях. А потом тебя распилят на кусочки, подходящие для изучения под микроскопом.

– Что-что? – переспросила Мифани.

– Мы всегда хотели тебя хорошенько изучить, – заявил слон. – Ты вообще пугаешь Правщиков. Женщина, которая умеет управлять живой материей. Их преимущество в том, что они все биологические создания, – это оружие, которым они могут победить Шахов. Они не смогут стрелять из своих пистолетов, если ты решишь им запретить. Какими бы улучшениями ни обладали агенты, под твоим контролем они готовы были себя разорвать. Ты, дорогая, – их самый страшный кошмар. И – величайшая возможность. Ты – наш уран. Если нам удастся разобрать тебя на части, то нас уже ничто не остановит.

– Ученые из Имения не смогли, – заметила Мифани напряженно. Пальцы Нормана опустились вниз, забравшись под комбинезон и остановившись на плечах.

– По сравнению с этими людьми ученые из Имения – дети, играющие в конструктор. – Грантчестер презрительно фыркнул. – Правщики занимаются этим уже много веков. Они разобрали геном человека еще при королеве Виктории. Они исследовали территорию человеческого тела и возвели в нем небоскребы! – Он посмотрел куда-то за ее спину. – О, наверное, ты захочешь пообщаться с другими моими гостями, прежде чем мы тебя ликвидируем? – Краем глаза Мифани увидела, что вдоль стола Грантчестера прошагали две фигуры и встали по бокам от слона.

На Мифани смотрели Элиза и Алекс Гештальт, и их взгляды излучали крайнее отвращение.

– Конечно, Элизе могут не понравиться некоторые твои замечания о ее послеродовой депрессии, но, возможно, ты захочешь поздравить родителей моего ребенка, – произнес Грантчестер с довольным видом. – Я же вас сейчас покину, однако Гештальт изъявил желание понаблюдать за тем, как Норман делает свою работу. Приятного вам вечера, – заключил он, вставая.

Мифани услышала, как он прошагал по комнате, открыл портрет и поднялся по скрытой за ним лестнице.

– Итак, сучка Томас, – проговорили брат и сестра Гештальт в унисон. – Не могу выразить словами, как приятно видеть тебя скованной. О, это зрелище станет для меня настоящим удовольствием после этой недели, когда мне приходилось прятаться у Грантчестера.

– Ты хоть знаешь, каково это было? – с вызовом спросила сестра-Гештальт. – Бояться заглянуть в другие свои тела из опасения, что их уже калечат мучители из Крепости? Или что я открою глаза, а их в этот момент выколят? – Она наклонилась над столом и неловко ударила Мифани сбоку по голове.

– О, зато как сейчас будет приятно, – проговорил брат.

Мифани ничего не отвечала – не стала даже врать о том, что случилось с другими телами. На самом-то деле с Тедди и Робертом не случилось ничего. Их держали скованными, с завязанными глазами, в звукоизолированных помещениях. Алрич с учеными и мучителями пытались выработать способ, который позволил бы воспользоваться преимуществом коллективного разума Гештальта и пытать все четыре тела одновременно. Мифани тогда лишь улыбнулась их восторженным идеям, но решила в этом не участвовать. Сейчас, однако, об этом пожалела.

Норман, не отводя руки от Мифани, развернул ее кресло к себе, а затем поставил ее на ноги. Он впился в нее взглядом, и она отвернулась. Там, где он прикасался, у нее онемела кожа. Он притянул ее ближе. Когда он схватил ее за плечи, так, что она не могла сопротивляться, по ним тоже разлился холод. А если бы она пнула его ногой, это был бы всего лишь удар по голени – как ударил бы ребенок, впавший в истерику. Когда он открыл рот и наклонился над ней, Мифани едва сдержала крик. Ощутив его дыхание у себя на лице, она поморщилась. Это был химический запах, похожий на тот, которым пах тот Правщик в клубе.

Бледно-фиолетовый язык Нормана вдруг ощетинился длинными белыми ворсинками. Усики, похожие на волоски, прижались к ее губам, как в полузабытом кошмаре. Его губы потерлись о ее, и он просунул свой язык ей в рот. Она стала давиться, и язык принялся скрести по ее горлу.

У Мифани округлились глаза. В память добавились образы, которым, она знала, было суждено вскоре развеяться. С одной стороны была девочка – она равнодушно наблюдала за ними. За ней – брат и сестра Гештальт, они стояли и дышали в унисон. Чешуйчатые щеки ее палача слегка соприкасались с ее лицом, а сам он жадно изучал ее сознание.

«Вот он, – подумала Мифани. – Мой конец».

Она сосредоточилась до предела, каждая деталь приобрела значение. Тепло ее обуви, трение кобуры на лодыжке, гладкость комбинезона, приятное ощущение куртки. Она погладила пальцами мягкую одежду.

«Все это скоро исчезнет», – подумала она и вдруг что-то нащупала.

Она залезла правой рукой в карман куртки, схватила что-то и вынула.

«Давай! – отчаянно приказала она себе. – Борись! Попробовать стоит!»

Она почувствовала, как парень отклонился назад, готовясь ударить ее со всей мощью своей злодейской силы. Она судорожно пошевелила рукой, чтобы получше ухватиться за предмет, который в ней сжимала. Норман заметил ее движение и замешкался. Мифани сжала кулак, пристально глядя ему в глаза, и вонзила ему в бедро шприц-ручку с эпинефрином – одну из тех, что Томас положила во все свои куртки на случай, если ее укусит пчела.

Послышался щелчок.

Игла прошла сквозь мембрану на кончике шприца и проткнула ткань брюк Нормана. И, вонзившись в кожу, ввела ему в организм 0,3 миллиграмма эпинефрина.

Вещество ворвалось в кровеносную систему Нормана, и это отразилось на его органах чувств. Мифани увидела, как у него расширились зрачки. Услышала, как участился ритм сердца. Искусственные добавки в его теле истошно закричали. Его мысленная хватка на Мифани ослабла, а затем он и вовсе ее выпустил. Она коснулась его сознания и преодолела защиту. Оба стояли неподвижно, соединенные ужасным поцелуем, и Мифани почувствовала, что он умирает. Все те изящные системы, что вшили в него Правщики, теперь распадались, хрупкий баланс был полностью нарушен.

«Пока рано», – подумала она и приказала его сердцу биться, а ногам стоять.

Его язык, со всеми своими ворсинками, втянулся в рот, но их губы при этом оставались сомкнутыми.

«Не надо пока себя выдавать. Всему свое время».

Девочка подняла пистолет и, против своей воли, выстрелила в брата и сестру Гештальт. Алекса ранило в плечо, и он с криком упал; Элизе досталось в голову и шею – она, зашатавшись, оперлась о стекло. Вокруг расползлись трещины, и в следующий миг она исчезла, вывалившись в темноту ночи. Ее брат, дергавшийся на полу, испустил страшный вопль.

Девочка тупо смотрела на пистолет у себя в руке, когда Алекс, оставшееся тело Гештальта, яростно крича и цепляясь ногтями, приподнялся над столом. Он достал пистолет и выпустил в девочку всю обойму. Та рухнула на пол. Гештальт слабо цеплялся за стол, но, кажется, впадал в шок и все же упал. Мифани убедилась, что он не встанет, и переключила внимание дальше.

«Ладно, теперь можешь умереть», – подумала она и позволила сердцу Нормана остановиться.

– Ох, – выдохнула Мифани, и тело Нормана отпало от нее.

Она потерла рот тыльной стороной ладони – на руке остались кровавые разводы. Она чувствовала, как опухала и темнела кожа вокруг глаз.

«Как знакомо», – устало подумала она и оперлась на стол Грантчестера, чтобы перевести дыхание.

– Ах ты сука, – послышался бессильный голос, и Мифани заглянула через стол.

– О, привет, Гештальт, – сказала она.

– Ты гребаная сука, ты понимаешь, что натворила? – спросил он. – Она была единственной, кто мог выносить ребенка, а теперь и я умираю.

– Что? – спросила она в недоумении, глубоко дыша.

– У меня больше не будет новых тел! Чтобы ребенок стал частью меня, нужно, чтобы обоими родителями были мои тела, а теперь… – Он разрыдался. – Теперь единственное тело, которое могло его выносить, погибло, и я тоже умру!

Мифани в ужасе уставилась на Гештальта, осознавая смысл его слов. Ее взгляд упал на семейное фото, стоявшее у Грантчестера на столе. Мало того, что ребенок обладал разумом Гештальта, так он еще был порождением инцеста и был соединен общим разумом с обоими родителями! От этой мысли к горлу Мифани подступила тошнота.

«Господи, Гештальт мог стать бессмертным… мог стать целой армией».

Она смотрела на рыдающее и истекающее кровью тело и не знала, что и чувствовать.

«Я должна рассказать о ребенке, и пусть Правление решает, что с ним делать. А Гештальт не знает об амнезии… Но черт! Грантчестер!»

Она подняла пистолет Нормана и глянула на портреты, а потом схватила телефон, чтобы вызвать помощь.

– Мифани, – послышался на линии голос Грантчестера.

– Конрад, – выдохнула она.

– Я все видел на видео, – сказал слон. – Весьма впечатлен… Ты определенно способнее своей предшественницы. Полагаю, присоединиться ко мне ты не пожелаешь? – От его нахальства у Мифани захватило дух, и она не решилась ответить. – Нет? Что ж, это предсказуемо. Но как бы то ни было, очевидно, что я оказался бит и в этом сражении. Соответственно, я покидаю Верхний дом и направляюсь в зону более комфортного климата. Я предусмотрел такую возможность много лет назад.

«Похоже, Томас была не единственной помешанной на приготовлениях», – подумала Мифани.

– Но будь уверена, ладья Мифани Томас или кем ты там себя мнишь, – тут его голос посуровел, – за годы службы в Шахах я проложил надежный путь для пришествия Правщиков. Они придут и одержат верх, тогда-то мы с тобой и поговорим. – На другом конце линии раздался щелчок, и связь оборвалась.

Мифани положила телефон – руки у нее дрожали. Через минуту она свяжется с охраной, и Гештальта (или то, что от него осталось) арестуют. Затем она узнает, как прошел рейд Экхарта, и созовет Правление, чтобы рассказать о том, что случилось. Она проверит, как дела у Бронвин, и передаст новости Шонте. И оплачет гибель Ингрид и малыша Алана.

Она обязательно всем этим займется, но сначала ей требовалась минута, чтобы привести в порядок разум, который совсем недавно едва не был потерян навсегда.

41

– Неужели малыш Алан умеет надирать задницы? – недоверчиво переспросила Мифани, сидя на заднем сиденье автомобиля. – Даже солдатам с пушками?

– Малыш Алан умеет разрушать состав неорганических материалов, делая их хрупкими, – чинно ответила Ингрид. – Если он прикасается к материалу, то может воздействовать на человека. А если не прикасается – то воздействует в меньшей степени. Но достаточной, чтобы заставить нажать на курок. К счастью для нас.

– Да, вы и вправду счастливчики, – сказала Мифани, глядя на Ингрид с ее перевязанной рукой и заплывшим глазом.

– Не жалуюсь, – ответила Ингрид.

– Ты же ранена! – воскликнула Мифани.

– Кость не задета, – отозвалась секретарь. – Получить ремнем по лицу, а потом пулю в руку, конечно, не сахар, но это определенно предпочтительнее, чем быть убитой.

Переведя дыхание в кабинете Грантчестера и вызвав охрану, Мифани увидела, что дежурная часть уже стояла на ушах. Как оказалось, одна из дизайнеров Ладейной, работавшая сверхурочно, проходила мимо входа в пункт управления и увидела, что юный пешка борется с охранником, а секретарь ладьи лежит на полу без сознания и истекает кровью. Не зная, кому из них стоит помогать, дизайнер решила подстраховаться и оглушила обоих с помощью своего электризующего дара, а потом вызвала охрану.

– Как я рада, что они смогли так быстро поставить тебя на ноги, что ты смогла прийти на заседание Правления! – воскликнула Мифани.

– Один медик заткнул рану от пули смолой, которую выдавил из своих гланд, – мрачно произнесла Ингрид. – Прямо из гланд.

– Фу-у, – протянула Мифани. – Что это за гланды такие?

– Не хочу об этом говорить, – сказала Ингрид. – Впрочем, заседание получилось интересным.

– Это было одно из самых неловких заседаний, где я была. – Мифани зевнула. – Пожалуй, они неплохо восприняли новости, если учесть обстоятельства.

– Правление за последнее время пережило много потрясений, – указала Ингрид. – И все стали довольно сговорчивы, особенно после того, как конь Экхарт показал фотографии тел Правщиков.

– Ну да, но известие о Грантчестере… он ведь был членом Правления!

– Как и ладья Гештальт.

– Верно. Но Гештальт в Правлении, по сути, никому не нравился, – заметила Мифани.

– А мне всегда нравился слон Грантчестер, – созналась Ингрид. – Он любил заигрывать каждый раз, когда появлялся в Ладейной…

– Да он вообще огонь, – признала Мифани.

Она выглянула в окно. Уже вечерело, и Лондон затих, на улицах остались лишь редкие машины. Кортеж из лимузина и сопровождающих его мотоциклов при таком транспортном потоке представлял собой целое шествие. Кофе, которое ей наконец разрешили выпить на заседании, безуспешно боролось с совокупным эффектом ночной дискотеки, утреннего медосмотра, дневного погружения в куб плоти и вечернего противостояния с изменником.

Как оказалось, бюрократическая обработка произошедших событий заняла почти столько же времени, сколько сами эти события. В отчет Экхарта о штурме базы Правщиков вошло также клиническое описание убийства безкожего бельгийца. Мифани слушала с открытым ртом, когда Экхарт рассказывал, что предводитель Правщиков вырастил из костей рук лезвия и как они двое сражались в помещении, где с потолка свисали гигантские коконы и мешки.

Когда стручки полопались, оттуда выпрыгнули воины, и баргесты стали биться с ними, пока Экхарт и Грааф Герд де Леувен, скрежеща металлом о кость, вели свою дуэль. Двое из группы баргестов оказались предателями и обратились против своих товарищей, но их правщицкие модификации им не помогли. Наконец Джошуа, безо всяких эмоций, рассказал, как сорвал цепь с потолка, придал ей форму копья и запустил его точно в голову безкожему бельгийцу.

После отчета Экхарта Мифани принялась рассказывать о своих приключениях в Рединге, затем о своих приключениях с Грантчестером. В этой части она быстро поразмыслила и решила, что лучше избежать упоминания о своей потере памяти. Ей пришлось пройти по узкому и запутанному канату, чтобы объяснить случившееся, и в итоге уклониться от подробного изложения лишь симулировав головокружение. Благодаря фингалам все и так смотрели на нее как на чокнутую, но были так впечатлены новостями о Грантчестере и Правщиках, что никто не провел разоблачающих параллелей между ее нынешними повреждениями и теми, которые она получила две недели назад. О способностях Нормана Мифани специально говорила расплывчато и не упомянула о том, что кто-либо терял из-за него память.

Наконец, все решили подвести окончательные итоги на следующий день, а пока отправиться спать.

– А вы не думали рассказать Правлению о своей амнезии? – спросила Ингрид. – Все-таки в нем осталось всего четверо членов. Фарриер уже знает, а Экхарту с Алричем вы нравитесь. Что в этом такого страшного?

Мифани немного помолчала, а потом припомнила, как закончилось заседание.

Когда все расходились, леди Фарриер схватила ее за руку. Во время отчета глава Шахов молчала и лишь задумчиво щурила глаза. «Поначалу я беспокоилась, – сказала леди, – что вернув долг твоей предшественнице, я сделала ужасную ошибку. Поставила страну под угрозу. – Она замялась. – Если бы я заметила в твоем поведении хоть какую-то опасность для Шахов, то сразу бы тебя ликвидировала. Но сейчас вижу, что хоть я и сделала это из чувства долга, я поступила правильно, когда позволила тебе занять место ладьи Томас. – Она взяла Мифани за руку. – Буду рада работать с тобой и в дальнейшем, ладья Томас. – Мифани неловко улыбнулась. – И кто знает, может, скоро ты даже получишь повышение?» Она как-то странно рассмеялась, а потом оставила Мифани недоуменно смотреть ей вслед.

– Хотелось рассказать, – призналась Мифани. – Это изнуряет, знаешь ли, постоянно скрывать правду. И я уже была готова все рассказать, когда раскрыла Грантчестера.

– Тогда что же остановило?

– То, что мне нравится эта работа, – ответила Мифани. – И я, похоже, неплохо справляюсь. Но в Шахах работают сотни человек. И они учились всю жизнь, чтобы заниматься этим. Многие старше и опытнее меня. Я просто не верю, что если бы члены Правления узнали правду, то все они согласились бы оставить меня на моем месте. Как бы сильно я им ни нравилась.

– Я полагаю, что отсутствие у вас теоретических знаний – это ваше преимущество, – сказала Ингрид. – Вы мыслите нестандартно.

– Спасибо, – поблагодарила Мифани. – Если от этого когда-нибудь будет зависеть безопасность Шахов, я им расскажу. Или просто отойду в сторону. – Две женщины улыбнулись друг другу.

– Я удивлена, что начальник службы безопасности Кловис до сих пор не убрал от вас эту повышенную защиту, – задумчиво сказала Ингрид, глядя на окружающие их мотоциклы.

– Даже если Джошуа Экхарт заколол моего безкожего друга стальным копьем, в городе еще могут оставаться Правщики – не говоря уже о том, что они творят по стране. Да и Грантчестер скрылся, пусть даже у нас под стражей его жена и маленький ребенок Гештальта.

Мифани содрогнулась, вспомнив, как арестованное тело Гештальта предстало перед Правлением. Она не могла забыть ту злобу, что горела в детских глазах, и пронзительные, невнятные ругательства, что вырывались изо рта младенца.

– А миссис Грантчестер знала, чей это на самом деле был ребенок? – спросила Ингрид.

– Говорит, что нет, – ответила Мифани. – И я ей верю. Грантчестер был до безумия скрытен и ничем не делился, если в этом не было необходимости. Да и если подумать, вот ты взяла бы себе ребенка Гештальта, если бы знала, кто он?

– Ну, он по крайней мере был бы послушным, – ответила Ингрид задумчиво. – И с первого дня приучен к туалету. Но нет. Полагаю, он не со всех сторон так уж хорош.

– Вот именно. А еще нужно позаботиться о Лагере Гай, – указала Мифани.

Пока они разговаривали, баргесты планировали нападение на объект; им было приказано обойтись минимальным числом погибших.

«Не знаю, как нам реабилитировать тех детей, – подумала она, – но нужно попытаться».

Заставить себя пожалеть Нормана она не могла, но от воспоминания о мертвой девочке с когтями ей было тяжело на душе.

– А вы сами в порядке? – спросила Ингрид.

Когда секретарь приехала в Верхний дом и увидела Мифани с фингалами, она испугалась. Но в этот раз на губы Мифани хотя бы не налипли чешуйки со рта Нормана. Она содрогнулась, с сожалением подумав о том, каково пришлось Томас, которая оказалась не настолько удачливой, как она.

«Не в силах оторваться от того рта, вынужденная чувствовать, как из нее высасывают все мысли».

– Вроде да, – ответила Мифани. – У меня получилось справиться с Норманом до того, как он прикоснулся к моей памяти. После этого в Верхнем доме меня проверили медики, так что количество моих посещений врачей за сегодня выросло до трех.

– Вы уверены, что не хотите, чтобы я осталась с вами в Ладейной? – спросила Ингрид.

– Нет, не стоит, – настояла Мифани. – Когда я вернусь, все здания закроют до утра. Я собираюсь сразу подняться в квартиру, упасть на кровать и остаться там на много-много часов. И не хочу, чтобы меня будили звонками, если только по стране не начнет разгуливать целая куча кубов плоти.

Ингрид кивнула, и ее губы растянулись в улыбке.

Когда машина наконец подвезла их ко входу в подземный этаж, Мифани немного помолчала.

– Я правда очень рада, что с тобой все хорошо, Ингрид, – сказала она. – Когда мне сказали, что ты жива, это был лучший момент в моей жизни.

– Спасибо, ладья Томас, – сказала Ингрид.

Женщины пожали руки, и Мифани помахала помощнице на прощание.

К ней робко подошел один из охранников.

– Ладья Томас, мы готовы заблокировать здание, – тихо сообщил он. – Дежурные обустроили свой пункт в Верхнем доме, поэтому как только прикажете, здесь останетесь только вы и сотрудники службы безопасности.

– Закрывайте, пожалуйста, – приказала она и, прикрыв рот рукой, зевнула.

Охранник кивнул и подал сигнал своему коллеге, находившемуся в будке. Тяжелый металлический затвор заскользил вниз. Она напомнила себе, что нужно активировать систему безопасности в переходах, которыми пользовались только ладьи, – хотя бы в тех, о которых знала сама. Она задумалась, стоит ли ей беспокоиться о других тайных входах, известных Грантчестеру, и решила заночевать в гостевой комнате своей квартиры. И еще поставить перед дверью каких-нибудь шумных жестянок.

Когда Мифани шла к своему кабинету, в коридорах Ладейной было темно. Несколько охранников, совершавших обход, кивнули ей по пути, но в основном она шагала одна. За недели, прошедшие с ее появления здесь, она стала чувствовать себя в Ладейной, как дома.

«Думаю, все получится, – рассуждала Мифани. – Секреты мне можно сохранить. Нужно только придумать, как объяснить все, не признаваясь в том, что потеряла память. Но этим я займусь за завтраком, а завтракать я буду очень поздно. Пусть хоть в три часа дня проснусь. Я закажу самый большой, самый плотный английский завтрак в истории человечества, и съем его у себя в гостиной, глядя на прекрасный вид из окна. И придумаю всему, что случилось, четкое и логичное объяснение. Потом позвоню Бронвин, и мы решим, когда я наконец встречусь с братом. А после этого – дизайнеру и попрошу сделать ремонт во всей квартире. Мы простучим все стены и найдем все тайные проходы. Но сначала – выспаться».

Напевая себе под нос, Мифани открыла кабинет и включила свет. И оказалась совершенно не готова увидеть там за столом крупного голого и мокрого мужчину.

– Добрый вечер, ладья Мифани Томас. Позвольте представиться. Я – Грааф Эрнст фон Сухтлен.

Мифани уставилась на него.

«Ну как же без этого, – устало подумала она. – После самого долгого дня и самой долгой ночи в истории я никак не могла обнаружить у себя в кабинете голого мужика. Еще и Правщика. Хорошо, что у него хотя бы есть кожа».

– И откуда вы появились? – спросила Мифани небрежно, раскручивая усики своего сознания, чтобы захватить нервную систему бельгийца. Давалось это нелегко. После кошмарного поцелуя с Норманом ее мозг одолевала усталость. И все равно ее удивило, когда ее силы соскользнули, коснувшись его плоти.

«Он босс, – поняла она. – Лучший организм из всех, что они сумели создать. Возможно, у де Леувена был бы такой же иммунитет, если бы у него получилось нарастить кожу».

– Может, вы помните сердце, которое получили по почте некоторое время назад? – спросил бельгиец.

Мифани уклончиво кивнула. Его получила Томас, а она только читала об этом.

– Так вот, оно было мое.

Мифани понадобилось немного времени, чтобы усвоить эту информацию.

– Простите, я не понимаю. Так вы решили зайти, чтобы забрать его назад? – спросила она.

– Нет, это моя вина… кажется, я непонятно объяснил. Я вырастил себя из того сердца в морозильнике вашей научной лаборатории.

– Понимаю. И много времени это заняло? – тихо спросила Мифани.

– Процесс начался спустя двадцать четыре часа после того, как сердце изучили ваши ученые, – снисходительно ответил Правщик.

– О, это впечатляет, – произнесла Мифани.

Оценив свое положение, она с сожалением осознала, что сняла пистолет с лодыжки еще в Верхнем доме. Почти в равной степени ее огорчало, что диван стоял слишком далеко и у нее не было иного выхода, кроме как сесть на один из заведомо неудобных стульев. Но о том, чтобы пройти к дивану, не могло быть и речи.

– Вы не опасались, что они могли обнаружить в том сердце что-нибудь необычное? – спросила она.

– Мы очень осторожны, – заявил бельгиец. – К тому же никто из вашей организации не способен обнаружить эту технологию. Она совсем новая и очень экспериментальная. – Мифани кивнула. – Простите, что занял ваше место, – продолжил бельгиец. – Пока вас ждал, я обнаружил, что это кресло гораздо удобнее стульев, которые стоят перед столом. Но если желаете, я могу пересесть. – И, к ее ужасу, начал подниматься.

– Нет! Не нужно! – вскричала Мифани. – Прошу, не вставайте!

«Пусть то, что у него скрыто под столом, там и остается».

Также она не горела желанием увидеть нечистоты, которые стекали с него на кресло, пока он в нем сидел.

«Придется купить новое, – решила она. – Если выживу».

Мифани села на неудобный стул – на тот, который не был испачкан слизью.

– Могу я поинтересоваться, как вам удалось подняться из лабораторного холодильника ко мне в кабинет, еще и совершенно голым, и не привлечь внимание никого из персонала?

– Ну, сейчас же ночь, – ответил он. – Уборщики уже ушли. Охранники делают обходы, но от них легко скрыться, если умеешь зависать на потолке. К тому же это тело невидимо для камер.

– Круто. И вы пришли ко мне в кабинет.

– Да, – подтвердил он.

Затем повисла пауза, показавшаяся Мифани неловкой, но ничуть не смутившая Правщика.

– Простите, а зачем вы пришли ко мне в кабинет? – не выдержала она.

– Ах да. Я пришел сюда тайно, чтобы поговорить с вами. Это может вас удивить, Мифани Томас, но последние несколько десятилетий Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen проникало во властные круги Шахов, – сказал он. – А также запустило экспериментальную учебную операцию, финансируемую Великобританией, и в качестве солдат в ней принудительно участвуют британские граждане. Братство создало оружие массового поражения, основанное на новом способе применения нашей технологии, и его поддерживает еще больше британских граждан в видном британском городе. И вообще, наши агенты работают по всей вашей организации, на всех уровнях, включая… – тут он сделал выразительную паузу, – само Правление!

– Вау, – равнодушно отозвалась Мифани. – Так, э-э, как? – спросила она. – Как вы проникли?

– О, завербовать вашего служащего довольно легко, – сказал он, немного разочарованный слабостью ее реакции. – Их бесит, что их считают людьми второго сорта. Как бы хороши они ни были, они навсегда останутся обычными и не смогут подняться выше определенной планки. Зато пешки щеголяют своими особыми способностями, парят по коридорам и печатают щупальцами. А служащие, бедолаги, смотрят на них с завистью и знают, что никогда не дождутся должного уважения. Хотя, конечно, обратить всех служащих мы не могли. Но тем, кто испытывал эту зависть, мы предложили возможность роста. Не для того, чтобы они смогли ополчиться против вас, а чтобы хоть раз смогли посмотреть в зеркало и увидеть там незаурядную личность.

– А с членами Правления как? – спросила Мифани.

– Ну-у, – вздохнул голый бельгиец. – Для неординарного человека нужна обычная и предсказуемая приманка, на которую он и клюнет. – Он откинулся на спинку кресла. – Богатство. Власть. Просто взятки. Один из них получил существенное продление жизненного цикла.

«Ну, да, бессмертие. Старая сказка», – подумала Мифани, мысленно закатывая глаза.

– И таким образом мы обрели над вами власть, – заключил он.

– Печально, – сказала Мифани. – И что теперь, Грааф Эрнст фон Сухтлен? Будете мстить за унижения, обрушившиеся на вас после острова Уайт? Разнесете Шахов? Без нас-то вы легко захватите всю Англию. А потом и Америку! Не знаю, насколько теперь вы сильны, но наверняка сможете одолеть Кроатоан, особенно если он будет без нашей поддержки. В мире без Шахов для вас открывается масса возможностей.

Мифани гордилась тем, что держалась так спокойно, но пока она говорила все это, резко осознала, какими могут стать последствия падения Шахов.

– Вторжение никогда не было нашей целью, – фыркнул бельгиец. – Тем более после первой неудачной попытки, которая, хотел бы заметить, почти полностью являлась инициативой правителя моей страны. Нет, это был ложный маневр, чтобы показать вам что-то в одной руке, а другой – приставить вам к горлу нож. Да, Шахи контролируют тайный мир. Вторжение? Я вас умоляю! – Он презрительно фыркнул. – Мир стал меньше с тех пор, как мы сражались в последний раз, Мифани Томас. Мы не можем завоевать страну тайно и не можем допустить, чтобы наше существование предали огласке. Как не могут и Шахи. Но некоторые тайны хранить можно, и эта тайна – из таких. – Он изогнул бровь, и Мифани сглотнула комок в горле, пытаясь понять смысл его слов.

– Так что, вы захватите Шахов? – спросила она. – Силой?

– Эта идея нашла одобрение в высших эшелонах Братства, – ответил он тоном, лишенным всяких эмоций.

Мифани вспомнился безкожий бельгиец, говоривший из резервуара. У того в голосе ощущалась злоба, ненависть, а в теле – жажда крови.

– Не сомневаюсь, – сказала она.

Какое-то мгновение они просто смотрели друг на друга через стол. Душа, существовавшая не одно столетие, и разум, проживший всего пару недель.

– Грааф фон Сухтлен, можно вопрос? – Он едва заметно кивнул. – Вы один из двух основателей Правщиков?

– Один из первоначальных инвесторов, да, – ответил он, кивнув.

Слой жидкости на нем немного истончился, и на теле сильнее проступили мышцы.

– Вам сотни лет и вы владеете знаниями Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen, величайшей силы в истории. За века вашей жизни в Шахах сменялись главы, а вы лишь накапливали опыт. Я и представить не могу силу способностей, которые заключены в вашем теле, но подозреваю, что вам даны все преимущества, какие только может дать ваша организация. Силы, какую вы описали, хватит, чтобы победить Шахов даже не покидая Бельгию. Так зачем вы явились ко мне? Тайком, в одиночку и без одежды?

Правщик, едва заметно кивнув, улыбнулся.

– Вот в чем вопрос, – сказал он. – А каков, по-вашему, ответ?

– Вы же знаете, что Шахи никогда не сдадутся вам, – заявила Мифани. – Этого не произойдет, даже с предателями в Правлении.

– Это верно.

– Мы дадим бой. Может, мы даже победим в этой ужасной войне, но Англия никогда не останется прежней. Вам будет тяжело скрыть международный конфликт, и это, – тут она сбавила тон, – наша задача. Защищать – в тайне. И вы тоже явились сюда тайно. Скрылись не только от Шахов, но и от собственного партнера.

Массивный мужчина, сидевший в ее кресле, внезапно оцепенел, и Мифани осознала, какая она крошечная в сравнении с ним. Его пальцы крепко сжимали дерево ее стола, и она, пусть и не способная контролировать его мышцы, ощущала ту силу, что в них заключалась.

– Вы пришли сюда, мистер фон Сухтлен, потому что не хотите вступать с нами в бой. Не хотите больше от нас скрываться. Вы знаете, что мы не захотим… не сможем позволить вам нормально существовать. С вашим-то прошлым. Я думаю, вы пришли обсудить с нами условия союза, а не капитуляции. Вы хотите объединить наши организации, не так ли?

Он улыбнулся.

«Кажется, я все-таки переняла дипломатические навыки ладьи Томас», – подумала Мифани.

Грааф фон Сухтлен уселся поудобнее и принялся рассказывать свою историю.

Помню, что была середина осени. Конечно же, было холодно, и листья непрерывно падали на дорожку, ведущую к моей двери. Я пребывал в задумчивости, сидя на крыльце своего загородного дома, закутавшись в мех и попивая что-то горячее и сладкое. Я был графом Сухтлена. Мне было тридцать девять лет, и я был богат, но из-за неожиданно испугавшейся на острых скалах лошади на восемь месяцев лишился половины левой ноги.

Это был крайне несчастливый год, даже не считая потери ноги. Одна из моих сестер умерла при родах, а дома моих съемщиков сгорели при пожаре. Помимо этого, несколько человек в Брюсселе – преимущественно, фламандцев, – в такое сложное время выразили несогласие с рядом моих идей. И тем не менее у меня было несколько чрезвычайно успешных финансовых начинаний, и я уже подумывал отойти от дел, жениться и завести детей.

И вот, сквозь ураган листьев по переулку прискакал мой двоюродный брат. Он был на десять лет младше меня, граф Леувена, но и близко не такой богатый, как я. Он потерял определенную сумму в ряде крайне неудачных предприятий, одно из которых было тщательно продуманной аферой. Раз или два он одалживал у меня деньги, но возвращал их с опозданием. Впрочем, я все равно его любил, и он был моим родственником. До того, как я потерял ногу, мы с ним не раз ездили на охоту и хорошо проводили время вместе, хотя он и чересчур легко приходил в возбуждение.

Я поприветствовал его, и он помог мне войти в дом, пока слуга заботился о его лошади. Вскоре мы удобно устроились у камина, попивая вино и увлекаясь привычной болтовней. Однако, я заметил, что во время беседы он казался несколько отвлеченным, и я уже приготовился услышать его неизбежную просьбу помочь деньгами.

– Эрнст, – начал он, вдруг посмотрев на меня, – я нашел просто замечательную возможность для вложения, и мне кажется, она вызовет у тебя интерес.

– Да ну? – переспросил я, пытаясь изобразить удивление, но (кажется) неудачно.

Он уловил мою покорность и на минуту замешкался. Затем кивнул и, не вставая с кресла, наклонился вперед и небрежно вынул висевший на поясе нож.

– Да, признаю, прежде мне не везло в делах, – заявил он. – Но брат, я верю, что это решительно изменит наше будущее! – Он говорил взволнованно, и я откинулся на спинку кресла. Мне не нравилось, когда он говорил «наше». И мне не нравилось, как он держал нож.

– Как то дельце с человеком из Флоренции? – сухо спросил я.

– Нет, не как то дельце с человеком из Флоренции! – возразил он, и его щеки вспыхнули. Дельце с итальянцем привело его к тому, что он лишился дома, а его невеста разорвала помолвку. – Это другое, – заверил он. Я уже задумался, не перебрал ли он вина. Или может быть, потерял рассудок.

– Я тебе верю, – сказал я и предусмотрительно потянулся к своему ножу. Мои пальцы сомкнулись на рукояти, и я извлек клинок.

Он улыбнулся.

– Сейчас покажу.

И отрезал себе указательный палец.

– Господи боже! – воскликнул я.

Герд смотрел блаженно, будто пребывал в исступлении, что показалось мне не менее тревожным, чем кровь, хлеставшая на мой ковер. Я затаил дыхание, собираясь позвать кого-то на помощь – чтобы остановить его или вытереть кровь, – но он выставил перед собой здоровую руку.

– Подожди, – сказал он спокойно, и я с легким ужасом заметил, что он все еще держал отрезанный палец в руке. И что пугало еще сильнее – окровавленный конец пальца начинал приобретать странный бледно-голубой оттенок. Я глянул на рану и увидел, что та становилась такого же цвета.

Признаюсь, в ту минуту мне в голову пришла мысль о возможной одержимости моего брата Сатаной, и я сжал свой нож еще крепче. Я уже был готов ткнуть его клинком в глаз и позвать слуг, когда он вдруг поднес отрезанный палец к руке. И на моих глазах голубые лоскутки зашевелились и потянулись друг к другу. Я услышал слабый всасывающий звук, и рука снова оказалась целой. Он с восхищением посмотрел на свои пальцы и пошевелил ими.

– Боже мой, – едва слышно повторил я. Он блаженно улыбнулся.

Что и говорить, я был заинтригован, пусть и слегка опасался, что мой брат заключил сделку с дьяволом. Также я быстро сообразил, что если в глазах Господа это не являлось гнусностью, которая привела бы нас к вечному осуждению, это сулило нам чудесные деловые возможности.

И так, с непредубежденным умом и заручившись поддержкой пары особенно крупных парней из моего поместья, я сопроводил брата к его местожительству, где кучка неопрятных людей проводила в амбаре некие необычайно запутанные эксперименты. Они были крайне неприспособленными к обществу и совершенно не проявляли интереса ко мне, из чего я заключил, что быть посланниками дьявола они никак не могли. Вместо того чтобы начать хоть как-то прощупывать мою душу, они потратили несколько часов на объяснения, в чем конкретно заключается их работа. От их усердных стараний у меня разболелась голова, зато их оптимизм по поводу выращивания для меня новой ноги приводил меня в возбуждение.

Я наблюдал за тем, как они разрезали мышей, собак и лошадей пополам, а потом склеивали их обратно. Герд был ими очарован, а мой ум живо просчитывал возможности. Мы пришли к договоренности: я согласился финансировать их исследования, а они подписали со своей стороны ряд обязательств. После этого они вернулись к своей работе, и уже вскоре мы переселились в одно из моих наиболее удаленных имений.

С этого все началось.

– Что ж, очень увлекательно, – сказала Мифани. – И вот, несколько веков спустя, вы уже сидите голый в моем кресле. Цепочка событий, конечно, очевидна.

– Остальную часть истории вы знаете, – холодно ответил бельгиец. – Я уверен, что Шахи подробно ее задокументировали. Наш приход к власти, нашу связь с правительством, попытку завоевания, вынужденное сворачивание деятельности.

– Да, однако то, что было после этого, немного туманно. Всего лишь несколько намеков на ваше присутствие в Европе, – сказала она. – Но вы соблюдали осторожность.

– Мы были вынуждены, – с сожалением ответил бельгиец. – Ведь очень много наших первичных ресурсов было утрачено. Мы были лишены своих владений и стали близки к полному разорению. К счастью, я всегда старался быть готовым ко всему. Позиции для отступления, скрытые средства и ресурсы. Нам понадобился не один десяток лет, чтобы вернуться к тому уровню технологий, который был прежде. Несколько наших мастеров, handwerksmannen, погибло, когда Шахи дали нам отпор. Были уничтожены ключевые наработки. Нас с Гердом заставили смотреть на собственную смерть. Но к тому времени мы, конечно, уже имели новые тела. Сидели в десяти футах от наших и ваших королей и поджаривали собственные трупы. А потом, когда дыхание остановилось и убрали кровь, мы просто прошли мимо членов Правления Шахов и элиты двух стран и оказались на воле.

Мы восстанавливались, учились заново, продолжали внедрять новшества. Хотя наши исследования, конечно, уже имели меньший размах. Богатство сильно поскромнело. И нам приходилось быть более скрытными. Но мы все равно набрали мощь. А потом… Да, боюсь, тогда-то и началась порча.

Часть наших handwerksmannen страстно увлечена этой проблемой. Они посвятили целые столетия тому, чтобы избавить человеческое тело от порчи и достичь непреклонного совершенствования. Только об этом и чешут языками. Молекулярный уровень. Ферменты. Органы. Но увы, они уделяли так много внимания мелким проблемам, что не заметили порчи в большем масштабе. Появилась нестабильность. В наших приоритетах возникли… перекосы, – сообщил Правщик, неловко поворочавшись в кресле. – Некоторые из нас стали непредсказуемыми.

– Непредсказуемыми? – переспросила Мифани.

«У вас с самого начала все было нормально с головой, – подумала она. – Ведь что может быть нормальнее, чем попытаться захватить Англию на лошадях с рогами?»

– Один из наших ведущих ученых, Ян, имел тревожную склонность отрезать себе пальцы на ногах. Те, конечно, отрастали обратно, но с ним едва ли можно было поговорить, не увидев, как он стягивает с себя ботинок.

– Как мило.

– Думаю, – задумчиво проговорил бельгиец, – некоторым просто не положено жить так долго.

– Но вы же не думаете, что все это могло быть вызвано генетическими проблемами? – зевая, спросила Мифани. Страх и напряжение боролись в ней с усталостью, но проигрывали.

– Ну, м-м… нет, не думаю, – ответил он.

– Нет, конечно, нет. А сколько тел у вас было?

– Я сбился со счета, – ответил Правщик. – Порой мне кажется, что мы привлекаем не тех. У моего двоюродного брата есть один решала, парень по имени Ван Сьок. Вот он – настоящее чудовище, и у него есть опасные наклонности.

«Ага, вроде срывания лиц с проституток», – подумала Мифани.

Она подумала, не сказать ли ему, что Ван Сьок мертв, но решила этого не делать.

– Как бы то ни было, – продолжил голый, – я обеспокоился…

– Из-за пальцев ног?

– Ну, не столько из-за пальцев ног…

– Вас не обеспокоили пальцы ног? – спросила Мифани, мысленно подталкивая себя к продолжению разговора.

– Нет, в этом не было никакого реального вреда, – небрежно ответил он. – Это даже не мешало его работе. Что меня беспокоило в этих пальцах, так это то, что эта привычка появилась недавно – то есть он прожил сотни лет без нее. А теперь она стала совсем уж непреодолимой.

– Угу.

«Настолько, что стала мешать его работе».

– Да, но я отвлекся. Я заметил еще ряд тревожных тенденций. Коммюнике стали проходить мимо меня. Герд стал более скрытным и отчего-то более посвященным в детали нашей международной деятельности. Прежде он довольствовался лишь кураторством мастерских. Он всегда жаждал наслаждаться роскошью, – заметил бельгиец, вздохнув.

«Это точно, – мрачно подумала Мифани. – Длинный лимузин, блестящий аквариум».

– Он всегда легко входил в раж, а сейчас зациклился на наших проектах в Великобритании. Я заподозрил неладное, но спрашивать его напрямик в чем дело не хотел. По крайней мере без очевидных оснований. Поэтому однажды вечером, когда он пошел в театр, я задержал его geheimschrijver.

– Его geheimschrijver? – переспросила Мифани.

– Ну, его «тайного писаря»… секретаря, – объяснил бельгиец. – Так вот, я его задержал, и кое-кто из моих подчиненных проник в его память.

Мифани напряглась, вспомнив о парне, который этим вечером пытался проделать то же самое с ней.

– Парень с чешуей? – приглушенно спросила она.

– М-м? О, нет… Я понимаю, что вы подумали, но такие модели годятся только для работы с людьми со стандартным, неизмененным мозгом. Нет, наши технические работники имеют улучшение, позволяющее им функционировать как коммуникаторы… телефоны. Они подключают свое сознание напрямую к телефонной сети и взламывают систему. Мы общаемся с ними, будто они – люди на другом конце провода, и они передают наши слова. Когда человек, которому мы звоним, отвечает, наш секретарь повторяет его слова своим голосом. Происходит это практически сиюминутно и отследить разговор невозможно.

«Это объясняет, почему у коллег малыша Алана ничего не получилось, – догадалась Мифани. – Зато факсы, думаю, они отправлять не умеют. Иначе куда бы они вставляли бумагу?»

– При мне они присмирили его, ввели различные приспособления и загрузили записи. К своему большому разочарованию, я узнал, что Герд контактировал с нашими лазутчиками в Шахах и готовил их к государственному перевороту. Тут я должен отметить, что один из двойных агентов в вашем Правлении особенно приветствует перспективу насильственной революции. Однако это было бы весьма благоприятно. И если честно, – продолжил Правщик, – то, что я узнал, стало заметным ударом. Ведь это я руководил их вербовкой и идеологической обработкой. Это было моей стратегией с самого начала. Я лично курировал становление Лагеря Гай, а также развитие и размещение грибкового оружия массового поражения. О, да, – подтвердил он, увидев, что Мифани изогнула бровь, – такое маленькое страшненькое существо. Оно подчиняет себе людей и после активации может поглощать значительные площади.

– И все это делалось с прицелом на слияние двух организаций? – сухо спросила Мифани.

До этого момента она была расслаблена. Отчасти из-за усталости, но бельгиец производил такое приятное впечатление, что… ну, она, конечно, совсем не забыла, что он сидел голый и был извечным врагом, но не старалась держать эти факты в уме. Но то, что он упомянул грибковый культ в Бате, возвратило ее к ужасной реальности. А от того, как он небрежно описывал взлом воспоминаний, ее и вовсе бросило в дрожь.

– Ладья Томас, не забывайте, что в глазах Братства Шахи – не дружественная сила. Это противник, который разрушил наши усилия и принудил к разорению. Мне пришлось наблюдать, как сносят мои дома, как убивают моих друзей. Мой труп был сожжен, а прах – развеян над океаном. Лишь благодаря особо хитрой уловке своего тела я сумел выжить. И я не постесняюсь сказать, что после того, через что мы прошли, никаких мирных соглашений с Шахами в наших планах не было. Более того, нашей первичной целью было скрыть от вас свое существование, а затем – причинить вам столько боли, сколько сумеем.

– И что же случилось? – спросила Мифани.

– Аж диву даешься, как течение жизни способно изменить человека, – задумчиво ответил бельгиец. – У кого-то оно, допустим, вызывает желание отрезать пальцы на ногах. У меня же – простить Шахов. Собственная злоба стала казаться мне мелочной, и, наблюдая за тем, как ваша организация расширяется и процветает, я осознал, что она стала представлять собой идеальный орган власти, какой только мог сложиться в подобных обстоятельствах. Да, конечно, у него были недостатки, он был подвержен причудам человечества, но зато служил благородной цели. Я стал надеяться, что мы можем встретиться без обид. На протяжении многих лет я обсуждал эту возможность с братом, и спустя какое-то время он уступил. Я продолжил процесс внедрения и продолжил заводить среди Шахов сообщников. Я делал это не потому, что желал вам навредить, а потому, что Шахи по-прежнему нас опасались, а я хотел, чтобы они увидели: примкнуть к нам – в их лучших интересах.

– И для этого нужно было нам угрожать? – спросила Мифани.

– Нужно было показать взаимную выгоду, – дипломатично ответил бельгиец. – Или, возможно, действовать методом кнута и пряника. Если бы мы раскрылись, а Шахи решили, что не могут смириться с нашим дальнейшим существованием… что ж, умирать мы не собирались.

– А-а. – Мифани кивнула.

– Недавно же стало очевидно, что брат разочаровался в моих идеях. Он посчитал, что подготовленные нами средства следует использовать, чтобы калечить, а не… – Он умолк и, скривившись, покачал головой.

– А не что?

– А не править.

Мифани вымученно улыбнулась.

– Он принимал решения, все больше исходя из личной ненависти. Пару месяцев назад я узнал, что он выбирал субъектов для Лагеря Гай из числа потомков солдат, воевавших на острове Уайта. Это было так мелочно и сделало операцию гораздо более уязвимой, чем следовало бы. И я чувствовал, что эта мелкая месть была лишь верхушкой айсберга. Затем, – продолжил бельгиец, – я устроил так, чтобы брат на несколько недель плотно занялся делами, а сам переместил себя сюда, чтобы увидеться с вами и заключить что-то вроде соглашения.

– И выбрали старинный трюк – отправить сердце в другую страну и вырастить себе новое тело? – спросила Мифани.

– Ну да, – подтвердил Правщик.

– И это был единственный способ связаться со мной, который вы смогли придумать? – сказала Мифани. – Неужели ни разу не возникало мысли использовать другой трюк – взять и позвонить? Или, вот совершенно случайная мысль, не думали выманить меня из ночного клуба?

– Думаете, вы приняли бы предложение, полученное в таких обстоятельствах? – мягко спросил фон Сухтлен.

«Нет», – призналась себе Мифани, вспоминая, какой гнев охватил ее тогда в машине безкожего бельгийца.

– К тому же только в виде сердца я мог уехать незамеченным. У брата уже разыгралась паранойя – хотя, признаю, она была оправдана, ведь я действительно допрашивал его помощника. Он прослушивал телефоны, и я не мог допустить, чтобы Герд допросил моего, поэтому не мог ему звонить. Даже за входами и выходами из лабораторий теперь велось наблюдение. К своему глубокому разочарованию, я обнаружил, что стал практически пленником. Не мог шагу ступить без ведома брата. – Бельгиец вздохнул, и его лицо помрачнело, когда он задумался о былом. – Я оставил сердце в почтовом ящике. Его отправили в почтовую службу, передали курьеру, и тот доставил его вам.

– Простите, но вы отправили в коробке свое собственное сердце? – спросила Мифани. У нее начинала как-то по-эшеровски[35] болеть голова.

– Хотите знать, как я это сделал? – спросил бельгиец, заметно просияв. – Это довольно увлекательно. Новейшая технология. Экспериментальная.

Но едва он набрал в грудь воздуха, Мифани его оборвала, отчаянно стремясь предотвратить дальнейшую лекцию.

– Не сомневаюсь, что увлекательно, но технические подробности мне сейчас не интересны.

– Да, конечно, – произнес бельгиец, и она почувствовала в его голосе некоторое разочарование. – Простите, э-э… правильно же говорить «умники»? Так вот, умники бывают заразными. То есть просто берете образец, чтобы вырастить сердце, и из него вырастает тело, у которого останутся все воспоминания, что были на тот момент у вас.

– Так значит, вас может быть двое одновременно? – изумилась Мифани, быстро соображая.

– Нет, создание образца – это основательный процесс, при котором передаются жизненно важные компоненты. Исходное начинает распадаться уже через час. Оно способно протянуть ровно столько, чтобы успеть сложить образец в коробку, раздеться и зайти в душ. Потом останки превращаются в жидкость. Образец же, ко времени, когда будет доставлен, вырастет в сердце и на пару недель сделает паузу, а потом регенерация продолжится и он превратится в полноценного человека. Его можно даже расчленить и срастить обратно. – Он гордо посмотрел на Мифани, и она кивнула. Это замечание показалось ей мерзким, но смысл она вроде бы поняла.

– И для этого человека, который вырастает из сердца, можно выбрать пару способностей, – продолжил бельгиец. – Но, конечно, совсем не таких, какие можно привить посредством хирургии. И это несколько рискованно.

– Да? – спросила Мифани.

– Известно, что некоторых из ранних испытуемых при этом резко разжижало. Но мы это более-менее исправили, и я был готов к этому риску. Брату я сказал, что уединюсь в своих покоях, а он всегда относился с пониманием, когда мне час от часу требовалось поразмышлять, что-то просчитать, и он предоставил меня самому себе. Но даже если бы он взломал мою дверь, тела найти бы не смог. Таким образом, – продолжил бельгиец, – мы вольны сами прорабатывать детали нашего слияния. Я могу представить его брату как свершившийся факт. А если Герд его не примет, я уверен, объединенные силы Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen и Тайной службы Шахов Ее Величества сумеют подчинить себе и его, и всех, кто встанет на его сторону. – Довольно улыбнувшись, бельгиец откинулся на спинку.

– Ну да, – сказала Мифани, – это все звучит здорово, но боюсь, у меня для вас плохие новости. Во-первых, в вашей экспериментальной технологии еще осталась пара изъянов. Сердце развивалось не недели, а месяцы. И что бы вы там ни придумали, чтобы скрыть это от вашего двоюродного брата, у вас не вышло… – И Мифани вкратце изложила ему последние известия о его брате.

– …так что, судя по всему, ваш двоюродный брат погиб… убит при штурме, – неловко закончила Мифани.

– Погиб, – отрешенно повторил бельгиец.

Он откинулся на спинку с ошеломленным видом. Мифани поерзала на своем неудобном стуле и подумала, не выразить ли ей соболезнования.

«Может, сказать официально от имени Шахов?» – мелькнула мысль.

Но она решила, что любые ее слова сочувствия сейчас прозвучат грубо и неискренне. Пока он так сидел перед ней, Мифани позволила себе хорошенько его рассмотреть. На вид ему было лет тридцать пять, а телосложение – как у человека, регулярно занимающегося физическими упражнениями. Волос, когда она только вошла в комнату, у него совсем не было, но за время их разговора на голове бельгийца проросла щетина.

– Погиб, – снова тихо повторил он. Мифани молча кивнула. – Но это, пожалуй, к лучшему, – добавил он, вздохнув. – Герду было бы тяжело свыкнуться с новым положением. Ему вообще в последнее время много с чем было тяжело свыкаться.

«В том числе с возможностью отследить факс», – пренебрежительно подумала Мифани и попыталась прогнать эту жестокую мысль.

– Грааф фон Сухтлен, я не уполномочена осуществлять слияние между нашими организациями, – мягко заметила Мифани. – Понимаете, это предложение необходимо представить всему Правлению. – Он кивнул. – И конечно, придется также задействовать Кроатоан. Да, кстати, каковы ваши намерения в отношении американцев? Зачем вы отправляли к ним своих агентов?

Фон Сухтлен будто бы растерялся и бессильно покачал головой.

– В Лос-Анджелесе задержали агента Правщиков, – объяснила Мифани.

– А-а, похоже, Герд активировал один из наших планов на случай непредвиденной ситуации, – сказал он. – Если Шахи узнают о нашем присутствии в Британии, мы позволяем обнаружить одного из наших менее востребованных оперативников в США. Это должен был быть отвлекающий маневр, чтобы сбить с толку Кроатоан и убедиться, что они не предоставили нежелательную поддержку Шахам.

– Хех, – отозвалась Мифани. – А активизация грибковой фермы в Бате, говорите, тоже была одним из таких планов? А куб плоти в Рединге?

– Я тут ни при чем, – ответил бельгиец озадаченно. – Похоже, это Герд сымпровизировал.

Мифани пристально посмотрела на него и пожала плечами.

«Я на это не куплюсь, – подумала она, – но этот хмырь наверняка должен был знать, что активация подобных планов исключит возможность любых соглашений. Уверена, его безкожий братец выбрал тот вариант, который предназначался для самых крайних случаев, и рассчитывал, что получится обезоруживающий удар».

– Что ж, как я уже говорила, начать переговоры невозможно до тех пор, пока не соберутся все заинтересованные лица. И все же мне было бы интересно услышать некоторые из предлагаемых вами условий. Вы голодны? Меня, например, все дико бесит спросонья, а вы вообще пробыли в холодильнике несколько месяцев!

– Я бы выпил чашечку кофе, – признался бельгиец.

– Кухня не будет работать еще несколько часов, – сказала Мифани, – а кофе-машина в кабинете сломана. У меня в квартире есть другая, довольно сложная, но, думаю, я с ней разберусь. Вам какой?

Мифани встала и повернулась к портрету Грантчестера – его глаза привлекли ее внимание.

«Наверное, скоро кто-нибудь скажет его убрать», – подумала она.

– Черный с сахаром, пожалуйста, – сказал Правщик и начал подниматься с кресла.

– Пожалуйста, сидите, – поспешно попросила Мифани.

«Хотя бы до тех пор, пока я не найду халат», – подумала она, возможно, с легким сожалением.

Все-таки он был весьма хорош собой.

42

Моника Джарвис-Рид сидела, скрестив ноги, в нескольких метрах над землей. И, попивая сок, глядела на пустынный итальянский пляж под ней. Вдаль на многие мили простирались сапфировые волны, увенчанные белыми гребнями и плещущие о песок. Это был небольшой залив, и по обе его стороны изгибались утесы, а вдоль песка идеальной линией тянулись оливково-зеленые кусты. Солнце светило так ярко, что ей не очень-то помогали очки, и она была рада, что надела рубашку с длинными рукавами и брюки. Моника взяла в руки мощный бинокль, висевший у нее на шее, и посмотрела на рослую фигуру в купальнике, которая пробивалась сквозь кусты к одинокому шезлонгу, стоящему на песке. Она вытащила из зажима на поясе спутниковый телефон и приложила его к уху.

– Сигнал? – спросила она.

– Ждать, затаив дыхание, – донесся скучающий голос.

– Это он. Так же ухмыляется. И слишком быстро двигается в купальнике. К тому же, когда он сел, я увидела небольшие клубы дыма.

– Да, дорогая, биометрика со спутника подтверждает твой вывод, – послышался довольный ответ. – Это наш блудный слон. Подтверждено.

– Хорошо, – сказала Моника. – Соедини меня с ладьей Томас.

– Великолепно, – сказала Мифани. – Да, действуй, позаботься о нем. А потом можешь развлечься в Италии до конца недели. И спасибо тебе, Моника. – Она положила трубку и вернулась к своему кофе.

– Так значит, если дело в грубом парне, тогда что случилось с твоими глазами? – с любопытством спросила Бронвин.

Мифани, не поднимая взгляда, продолжила разливать кофе по трем чашкам. В две из них она насыпала сахара, в третью – долила молока.

– Подушка безопасности, – ответила она, передавая одну из чашек сестре.

Затем взяла остальные две и вынесла их в гостиную, где на диване, читая журнал, раскинулась Шонте. Американка прибыла в Англию тремя днями ранее в сопровождении ладьи, команчи по происхождению, и отряда юристов для участия переговорах о слиянии.

Шонте с благодарностью приняла кофе и подобрала ноги, чтобы освободить место на диване для Мифани. Бронвин устроилась на стуле и положила Вольфганга себе на колени.

– Подушка безопасности? – переспросила она.

– Я попала в аварию, – сказала Мифани. – Сидела на пассажирском сиденье. В нас въехали сзади, подушка раскрылась и ударила меня по лицу.

Шонте, скрывшаяся за журналом, закатила глаза.

– Ой-ей! – Бронвин поморщилась. – И когда это случилось?

– На следующий день после нашей гулянки.

– И что, синяки тебе не мешали на бизнес-встречах?

– Ну, были смущенные взгляды, – ответила Шонте, – но твоя сестра такая важная шишка, что задавать вопросы никто не осмелился.

– Еще макияж, – добавила Мифани.

– Да, и макияж, – согласилась Шонте.

– Так что, слияние получится? – спросила Бронвин без особого интереса, почесывая Вольфганга за ухом. Было видно, что она спрашивала это лишь потому, что знала, насколько это было важно для сестры. Шонте изогнула бровь и посмотрела на Мифани.

– Ага, – вздохнула та. – Только детали, конечно, будут прорабатываться еще несколько месяцев. Это будет грызня между юристами, споры, компромиссы. Они будут слишком гордыми, чтобы согласиться на наши условия, а мы – слишком недоверчивы, чтобы принять то, что предлагают они, но рано или поздно мы договоримся.

«Обязательно, – подумала она. – Мы свяжем их контрактами, обязательствами и застращаем полным раскрытием. Держи друзей близко, врагов – еще ближе. А Правщики для нас – и те, и другие. Тем временем мы выучим нового ладью, нового коня и нового слона, причем я нацелена взять в Правление пару человек без сверхъестественных способностей. И пару женщин. Фарриер продолжает намекать, что не прочь видеть меня в качестве нового слона, но мне это кажется безумием. Хотя… Конечно, привычные странности так и будут происходить изо дня в день, и нам придется с ними разбираться. Но с помощью Правщиков будет легче».

– Что ж, это здорово, – отозвалась Бронвин рассеянно.

– Да, вполне, – согласилась Мифани.

– А через пару дней уже Джонатан вернется, – сообщила сестра. – Наконец-то снова с ним увидитесь! Спустя… двадцать два года?

– Вот это класс! – сказала Мифани с улыбкой. – Брат. Семья. Работа. Кролик. А мне повезло с этой жизнью.

– Ага, теперь остался только мужик, – сухо добавила Шонте.

– Мисс Томас, вы искали эту визитку? – спросила Вэл, входя с корзиной белья. – Там на обратной стороне написано: «Позвони мне, если захочешь выпить».

– Откуда она взялась? – спросила Мифани.

– Я нашла ее в кармане той вонючей-вонючей рубашки, – хмыкнула Вэл.

43

Дорогая ты!

Я решила написать тебе завершающую записку, прежде чем отвезу утром последнюю пачку писем в банк. Сейчас уже поздно и я дома, сижу на диване, а кролик примостился у меня в ногах. На улице идет снег, но у меня камин и мне уютно. Тепло, спокойно и все тяжелее отгонять сон. Но я хочу это записать – для тебя и для себя.

Сегодняшний день обошелся без каких-либо удивительных откровений и причудливых происшествий (что причудливо само по себе). Но я все равно не успела заняться расследованием – только своими повседневными обязанностями. В обед сходила в медпункт Ладейной и прошла быстрый осмотр. Хочу оставить тебе более-менее здоровое тело.

Впасть в отчаяние легко. Я знаю, у меня нет выбора будущего, для меня это не вопрос веры и никакой не фатализм. Я просто знаю, что так будет. Наверное, ты скажешь, это значит, что свободы воли не существует, но мне, когда я писала эти письма, нравилось думать, что я сама выбираю, что делать. К тому же у меня в жизни никогда не было в избытке свободы воли. И я благодарна за все, что есть.

В глубине души я знаю, что ты можешь выбрать другой вариант, воспользоваться другим ключом и уехать строить собственную жизнь. Если выберешь этот путь, я не стану тебя винить. Да, это будет означать, что все, чем я занимаюсь сейчас, все наработки и письма – все это впустую. Но если захочешь – то вот они здесь.

В конце концов, что бы ты ни выбрала, надеюсь, ты сможешь стать счастливой. Не знаю, что ты за человек и что предпочтешь, но я написала тебе десятки писем и поняла, что ты мне очень дорога. Тебя еще не существует, но ты уже моя сестра (идентичная!). Ты моя дочь. Моя родная. Может, ты станешь Мифани Томас, может, возьмешь другое имя и обо мне никогда не вспомнишь. Но какую бы жизнь ты ни выбрала, знай: я помню о тебе и молюсь, чтобы у тебя все получилось, и ты обрела лучшую жизнь из всех возможных.

С любовью, всегда твоя

Благодарности

Ух! Стольким людям нужно сказать спасибо, что я обязательно кого-нибудь забуду.

Прежде всего, моим первым читателям, сочувствующим и прозорливым, которые согласились попробовать «Ладью», когда у нее еще было другое название, а потом дали содержательные и милосердные отзывы.

Коллективу агентства «Фаундри», очень полезным и доброжелательным людям. Особенно Сесилии Кэмпбелл-Уэстлинд, Кендре Дженкинс и Ханне Гордон, стерпевшим тысячи моих нелепых вопросов, но не поддавшихся желанию меня убить.

Моему выпускающему редактору, человеку с орлиным взглядом и при этом удивительно тактичной, Трейси Роу, вежливо указавшей на то, что я всю свою жизнь неправильно расставляю дефисы.

Стефани Абу, международному агенту и женщине-загадке.

Джерри Каладжану, моему послу на Западном побережье.

Моему редактору, славной Асе Мучник, чей вклад и вера были неоценимы. Она сделала книгу гораздо лучше, чем та была. Она была готова вступать в длинные и увлекательные споры о самых случайных вещах, как, например, о том, какой цвет грибка был бы смешнее. И ее коллегам из «Литтл, Браун», чьи старания решили все.

Несравненной Молли Глик, королеве всех агентов, за ее дипломатический язык и острый ум. Я счастлив, что у меня есть такая энергичная, бодрая и мудрая подруга.

Моему папе, Биллу О’Мэлли, источнику всех знаний, готовому отвечать на спонтанные вопросы обо всем на свете – от этики правительственных докладов до того, как лучше расположить утку, предсказывающую будущее.

И наконец моей маме, Джин О’Мэлли, благодаря которой все получилось. Она утешала меня с другой стороны земного шара, когда я ей звонил, совершенно удрученный, когда мой состарившийся компьютер сожрал первые двести страниц этого романа. Она поздравляла меня спустя двадцать четыре часа, когда я нашел в недрах жесткого диска резервную копию. (Народ, умоляю вас, сохраняйте у себя копии! Роман, который вы сохраните, может оказаться вашим!) Мама первой прочитала книгу и объявила ее хорошей. Она поверила в книгу и в меня и уговорила меня обратиться к агенту и помогла его найти (причем лучшего!). Мама дала мне бесценный совет о том, что делать на каждом шагу моего пути. Она всегда мыслила широко, и именно благодаря ей вы сейчас держите эту книгу.

Об авторе

Дэниел О’Мэлли закончил Мичиганский государственный университет и получил степень магистра средневековой истории в Университете штата Огайо. Затем вернулся в дом своего детства в Австралии, где занимается взаимодействием с прессой в управлении транспортной безопасности Австралии – ведомства, которое расследует авиакатастрофы и находит пропавшие суда.

1 Джорджетт Хейер (1902–1974) – английская писательница, автор исторических любовных и детективных романов – (здесь и далее прим. пер.).

2 Швейцарский шоколад треугольной формы.

3 На горе Синай в Египте, согласно Библии, Моисею были даны Десять заповедей.

4 Милая (нем.).

5 Термин, используемый как синоним понятия «эпоха Просвещения». Введен англо-американским философом Томасом Пейном в одноименном трактате, опубликованном в 1794 году.

6 Научное братство ученых (нид.).

7 Шотландская порода тяжелоупряжных лошадей.

8 Крупнейший остров у побережья Англии, расположен в проливе Ла-Манш.

9 Город в Бельгии.

10 Роман Ричарда Кондона 1959 года, одним из основных аспектов сюжета которого является «промывание мозгов».

11 Кокни – пренебрежительное прозвище уроженцев Лондона из средних и низших слоев населения.

12 Журнал о дизайне интерьеров и садоводстве.

13 Старейшая английская колония в Северной Америке, основанная группой пуритан и существовавшая в 1620–1691 гг.

14 Система договоров, послуживших окончанием Американской войны за независимость.

15 Самый известный универмаг в Лондоне.

16 Аспергилл дымящийся (лат.) – вид высших плесневых грибов.

17 Вид памяти, позволяющей удерживать и четко восстанавливать воспринятые образы.

18 «Армия марширует, пока полон желудок» – крылатое выражение, приписываемое Наполеону Бонапарту.

19 Кожаные поясные сумки, традиционные для шотландских горцев.

20 Улица в Беверли-хиллз, Калифорния, известная дорогими модными магазинами и бутиками.

21 Имеется в виду лондонский адрес Даунинг-стрит, 10 – официальная резиденция премьер-министра Великобритании.

22 Эва Перон (1919–1952) – первая леди Аргентины, жена президента Хуана Перона.

23 Пожар 1871 года, в результате которого была уничтожена бо́льшая часть Чикаго и погибли сотни жителей.

24 Иосиф Аримафейский – член синедриона и тайный ученик Иисуса Христа.

25 Согласно Ветхому Завету, один из праотцов человечества, проживший 969 лет.

26 Мюзикл Джима Джейкобса и Уоррена Кейси, впервые поставленный в Чикаго в 1971 году.

27 Напарник (бельг.).

28 Гряда холмов в западной части центральной Англии.

29 The Body Shop – британский бренд косметики.

30 Популярный шотландский виски.

31 Одежда свободного покроя, свисающая с плеч.

32 Имеется в виду нормандское завоевание Англии, которое датируется 1066 годом.

33 Район в северо-западном Лондоне.

34 Неофициальное название кордона безопасности вокруг лондонского Сити.

35 Мауриц Корнелис Эшер (1898–1972) – голландский художник-график, прежде всего знаменитый литографиями, изображающими так называемые «невозможные конструкции» – «Спускаясь и поднимаясь», «Относительность», «Рисующие руки», «Метаморфозы», «Рептилии» и другие.

Скачать книгу