Отражение сна бесплатное чтение

Об авторе

Клац… клац… клац… Дзынь! Печатная машинка – тяжёлая, тугая, звонкая – появилась в доме как инструмент для подготовки научных статей, а заодно стала детской игрушкой. Придумываешь строчку, приносишь родителям бумагу и карандаш, чтобы записали её печатными буквами (прописные читать ещё не умеешь), отыскиваешь нужные буквы на клавишах машинки – и вот мысль переносится из головы на бумагу, превращается в текст, «настоящий», почти как в книжках. Магия! Пускай даже этот текст состоит всего-то из десятка слов и посвящён рифмованию слов «Винни-Пух» и «лопух».

Следующий шаг – лет через шесть. Здесь уже не Винни-Пух, а аж целый апокалипсис: история о том, как планете грозит гибель от взрыва звезды, а потом внезапно не грозит. И уже не одна строчка, а несколько страниц.

Подростковый возраст подкинул идею, как превратить свою любовь к текстам в работу. Дочь физиков, уродившаяся махровым гуманитарием, решила стать журналистом. И стала: окончила журфак МГУ, больше 10 лет проработала по специальности. А затем дозрела до того, чтобы не только редактировать чужие тексты, обозревать чужие произведения, играть с чужими персонажами, но и создавать что-то своё. Тогда написала свою первую книгу – «Отражение сна».

Глава 1. В космос и дальше

Предложение поработать на выходных – штука неприятная, но привычная. Предложение поработать во сне – непривычное абсолютно. Настолько бредовое, что даже интересное. Сейчас было сложно вспомнить, с чего этот полночный бред начался. Одно было ясно наверняка: он даже не думал заканчиваться.

Марина, проигнорировав пушистое касание подплывшей рыбы, украдкой вдавила ногти в ладонь – сильно, но безрезультатно. Комната, наполненная то ли воздухом, в котором можно плавать, то ли водой, которой можно дышать, никуда не делась. Как не делся и собеседник – выглядевший словно пришелец из прошлого и говоривший словно гость из будущего. Точнее, в речи у него были и новые, и старые слова, смешивавшиеся между собой в странный коктейль. А смысл этих слов, словечек, а иногда и словес сводился к тому, до чего современная наука ещё не дошла. Впрочем, в науке ли нужно было искать ответ?

– И каков же принцип действия… – Марина широким жестом обвела комнату, собеседника, плавающе-летающих тварей, струившийся из ниоткуда свет, стараясь подобрать умное определение; но ничего не подобралось. – …м-м-м, всего этого?

– Резонный вопрос! – собеседник одобрительно кивнул. – С ответа на оный мы и начнём следующий этап ассессмента.

– А почему не продолжим этот? – раздразнённое любопытство взбунтовалось против шехерезадских уловок. К тому же не хотелось уходить, не поняв, о чём они договорились. Что такое «ассессмент»? Слово вроде знакомое… Угнетение? А, нет, это харассмент. Тогда что-то типа собеседования?

– Я бы и рад, но увы, вам пора.

– Куда? Почему?..

Вместо ответа собеседник указал на очередную рыбу. Она была ещё назойливее предыдущей и как раз наворачивала очередной круг около Марининой головы, будто назначила ту планетой, а себя – орбитальным спутником. Проплыла перед глазами, приблизилась к уху… и запела.

Хлопок, ещё хлопок… Есть! С третьего раза ладонь приземлилась на смартфон. Марина наощупь отключила песню-будильник – когда-то любимую, а теперь осточертевшую, но слишком привычную, чтобы от неё избавиться.

Остальное тоже шло своим чередом: обычное начало обычного дня. Помыться, позавтракать, сесть за компьютер и погрузиться в работу, от которой нельзя спрятаться дома, потому что она живёт прямо в этом самом доме, на столе в пяти шагах от кровати: с недавних пор Марина работала удалённо.

Дело за делом, как шаг за шагом. Однако споткнуться можно даже на давно протоптанной тропе. Стоило только прикрыть глаза, чтобы дать им отдых от экрана, как из секунды темноты, словно кит из капли воды, вынырнул забытый сон. Такой цветной, подробный, манящий, что просто не имел права быть правдой.

Марина вспомнила всё, что случилось прошлой ночью, воспоминание пронеслось у неё перед глазами, как фильм, поставленный на быструю перемотку.

Начался-то сон банально: Марина работала, склонившись над планшетом и как раз дорисовывая последнюю деталь. И тут – плюх! – по экрану растеклась здоровенная клякса. Капнувшая с кисти, в которую превратилось электронное перо. Наяву следовало бы метнуться за салфеткой и протереть экран, но у снов своя логика. Марина заворожённо смотрела на переливы краски, влажно блестевшей на кисти и, кажется, мерцавшей. Такой сразу захотелось раскрасить ногти… нет, руки целиком… нет, всё тело! Марина взяла кисть поудобнее и принялась за дело. Вдоль блёклых и гладких линий вен протянулись другие линии – разноцветные и витиеватые, складывавшиеся в какой-то орнамент. На ступнях расцвели живописные цветы. На глазах… так, стоп. Не перебор ли это – вслед за веками разрисовывать глазные яблоки? Но повинуясь искажённой логике сна – или наваждению, Марина занесла кисть над левым глазом. И даже не моргнула, когда с кисти сорвалась очередная густая капля, которая тут же лишила её зрения. Правда, всего на мгновение: когда Марина проморгалась, вокруг была комната-аквариум, напротив – незнакомец, а впереди – смутные, но интригующие перспективы.

Раньше сны казались чем-то вроде фильма в 4D-кинотеатре – увлекательным аттракционом, который существует лишь в голове своего зрителя. Теперь они, если туманные намёки незнакомца были правдивы, могли оказаться чем-то вроде параллельного мира или глобальной сети. Есть интернет – а это пусть будет сомнинет.

…ах да, «если». Разогнавшееся воображение на полном ходу врезалось в скепсис. Почти наверняка не было никакого незнакомца, а был всего-навсего очередной сон – более подробный, лучше запомнившийся, но и только.

Ещё пара процентов вероятности приходилась на гипноз или розыгрыш. Впрочем, некому и незачем было такое делать. Да и сложно: одно дело – подбросить канцелярскую кнопку на чужой стул, и совсем другое – подбросить сновидение в чужую голову.

Пожалуй, был всего один способ прояснить ситуацию – и Марина собиралась им воспользоваться.

Не каждый понедельник бывает таким продуктивным, какой стала эта пятница: вся текучка была разобрана, детали побочного заказа обсуждены, эскизы сделаны. Но работа – коварная вещь: когда силы на исходе, она наваливается со всех сторон, зато если вы сами хотите погрузиться в неё, чтобы отвлечься от чего-нибудь (например, от смеси тревоги и предвкушения, наполняющей тело покалывающей щекоткой, словно вместо крови по венам побежало шампанское), она совершает почти невозможное – вдруг берёт и заканчивается. По крайней мере, до следующего трудового дня.

– Ты океаническая свинья, а не морская свинка, – упрекнула Марина упитанную Пелагею, приводя в порядок её дом. Грызун в ответ, может, и покрутил бы пальцем у виска – но у него были слишком короткие лапки. И слишком мало шансов понять человеческую речь: из звуков Пелагея реагировала только на шорох насыпаемого корма да на постукивание рукой по поддону клетки. В общем, она была отличным слушателем.

За вечер повседневные домашние дела тоже оказались сделаны. К часу ночи закончились даже те, которые месяцами откладывались «на ближайшие выходные».

Усталость накопилась – но сна не было ни в одном глазу. Травяной чай, тёплый душ, ночная прохлада из распахнутой форточки – ничто не помогало. «Наиболее ожидаемое событие наименее вероятно» – старая отцовская присказка была удручающе верна.

Марина пыталась успокоить себя тем, что рано или поздно организм возьмёт своё, ведь нельзя же никогда не спать. А собеседник вряд ли ждёт её, поглядывая на карманные часы и нетерпеливо цокая языком. Однако вместо расслабления она ощущала всё нараставшее беспокойство – словно вдалеке слышался последний свисток готового к отправлению поезда.

Небо становилось всё светлее – пока не рассвет, но уже предчувствие рассвета. Как нота «ля», с которой начинается настройка оркестра перед концертом. Да, вот уж действительно «ля».

Притаившиеся в углах густые тени становились всё меньше и прозрачнее, словно плавились от первых лучей солнца. Плавилось и Маринино терпение. Холодных мест на подушке не осталось – та была изверчена так и эдак. Что ж, видимо, не судьба. Ночь ускользала, а вместе с ней ускользала надежда. Несложно накрутить саму себя и поверить в любую ахинею, ухватившись за шанс хоть на шажок отступить от привычной колеи; сложно потом не упасть духом, глядя на развеивающийся мираж.

Марина сглотнула горечь разочарования, будто ложку гадкого, но эффективного успокоительного. И сама не заметила, как задремала.

Та же комната, тот же незнакомец в кресле напротив. Хотя можно ли считать незнакомцем того, с кем вы уже общались раньше?

– Кто вы? – не самое вежливое начало разговора, но из толпы помчавшихся наперегонки вопросов этот успел первым.

– Куратор, к вашим услугам. Я задолжал вам объяснение, не так ли?

Марина энергично кивнула. И минут через десять уже чуть-чуть жалела о том, что добилась ответа, и сильно жалела о том, что при ней не было хотя бы блокнота с карандашом. Записать или зарисовать, чтобы позже спокойно обдумать, было бы гораздо легче, чем утрамбовывать в голову всё и сразу.

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, – Куратор заметил её ошалелое состояние и предложил перейти от теории к практике.

А Марина, видимо, всё ещё была ошалелой, поэтому согласилась.

Башня – простая и удобная форма; по крайней мере, так пояснил Куратор. Марине эта башня простой не казалась – она напоминала помесь торта и штопора: этажи-«коржи» соединялись винтовой лестницей. Окна комнат, видимо, находились на внешней стене здания, а двери выходили внутрь башни – в атриум. Обычно атриумы хорошо освещены, но только не здесь: внутренний двор-колодец был будто столп ночной тьмы. Зато пол и стены испускали блёклый светло-серый свет, разбавлявший ночь до состояния сумерек. Башня была светлым цилиндром, надетым на тёмную ось.

Лестница пронизывала этаж за этажом, но всё никак не кончалась. По левую руку темнела пропасть двора-колодца, по правую располагались кольца-коридоры с дверями, ни одна из которых не походила на другую ни размером, ни цветом, ни отделкой. Марина заметила дверное разнообразие где-то на третьем витке – до этого слишком заботилась о том, чтобы не споткнуться: перил на лестнице не было, как не было и ограждений на этажах, а Куратор даже не думал предложить ей руку, хотя при его учтивости она этого почти ожидала.

Вот уж кто чувствовал себя как рыба в воде – или как танцор на балу: Куратор двигался быстро и легко, его шаги были почти бесшумны. Угнаться за ним было сложно; угнаться и вдобавок что-то говорить – ещё сложнее, но Марина всё-таки попробовала:

– Куда мы идём?

– Вниз.

– А что там?

– Врата.

Странно. Недавно слова Куратора лились потоком, а теперь падали скупыми каплями. То ли красноречие иссякло, то ли место было неподходящим для разговоров. Задумавшись об этом, Марина едва не запнулась. Пожалуй, сейчас стоило сосредоточиться на самом пути, а не на его цели.

Некоторое время прошло в молчании и сосредоточении. А потом стало очень жалко дервишей: бедняги кружатся, и кружатся, и кружатся… Правда, танцующие дервиши вращаются вокруг своей оси, а Марина вращалась вокруг оси башни, но от этого было не легче. Внимание поплыло, голову наполнил туман, словно от укачивания, и стали слышаться какие-то звуки, похожие на шёпот десятков голосов, доносившийся со всех сторон. Только разобрать в этом шёпоте не получалось ни словечка.

Кувырком по лестнице или кулём в пропасть – вопрос был лишь в том, как она упадёт. И когда. Сам факт падения был, считай, делом решённым – всё к тому шло. Как вариант, они пройдут Землю насквозь и вынырнут где-нибудь посреди Тихого океана.

Работать во сне всё-таки было гораздо сложнее, чем отдыхать, – пускай до работы дело ещё не дошло. Если спуск по лестнице такой муторный, то что же будет дальше?..

Но всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и спуск – Марина с Куратором очутились перед исполинской дверью, потемневшей от времени, тяжёлой даже на вид. И не имевшей ни замочной скважины, ни засова, ни ручки. Впрочем, ничто из этого и не понадобилось: когда Куратор потянулся к ней, дверь открылась сама собой.

Что ж, на месте Куратора Марина тоже не хотела бы описывать словами то, что было за порогом. Они прошли по узкому каменному берегу и теперь стояли на краю то ли большого колодца, то ли маленького пруда. В котором поблёскивала жидкость – но явно не вода. По поверхности пробежала рябь – хотя воздух в зале был неподвижным. Марина наклонилась вперёд, пытаясь прикинуть глубину. Глубина прикидываться отказалась. Зато она согласилась принять Марину в себя, так и манила погрузиться в непроглядную пучину, притягивала почти физически…

Марина отпрянула. Сердце стучало как бешеное, словно она была мышью, в последней момент вырвавшейся из-под змеиного гипноза. Очень захотелось проснуться.

– Испугались? – в голосе Куратора звучало весёлое любопытство, но в глазах веселья не было.

Марина вновь почувствовала себя мышью – на сей раз лабораторной. Не самое приятное ощущение.

– Это проверка?

– Ну разумеется, – Куратор пожал плечами; его взгляд стал менее пронизывающим. – Вы пока не умеете ничего, только входить в свои собственные сны. Однако Врата… – он указал на пруд-колодец, – …помогают входить в чужие сновидения. Хотите попробовать?

Марина нервно облизнула пересохшие губы. Это был как выбор между красной и синей пилюлями, и ответ «нет» стал бы синей. А ответ «да» отчего-то отправлял в забег по её спине целую толпу мурашек. Но со страхом было смешано предвкушение – да и что плохого может случиться во сне?

– Хочу!

– Тогда ваше желание сейчас исполнится.

Раздался сухой треск, и Куратор протянул ей половину какой-то кривой палки, которую только что разломил. Хотя ещё секунду назад у него в руках ничего не было.

– Э-э-э… Лоза? Или волшебная палочка?

– Скорее, палочка-выручалочка, – Куратор усмехнулся. – Она поможет вам вернуться. А теперь экспресс-инструктаж: наблюдать, не вмешиваться, избегать кошмаров. Готовы?

Упоминание кошмаров Марине совсем не понравилось: по рассказу Куратора выходило, что это чудовища, рождённые сном разума. Однако любопытство подталкивало её вперёд, как ветер в спину. Марина решительно кивнула.

– Это как учиться плавать. Почти. Прыгнете – и где-нибудь да выплывете, – напутствовал её Куратор.

– Что ж, тогда как в холодную воду! – она зажмурилась, зажала одной рукой нос и сделала шаг вперёд.

Холодно не было. Мокро не было. Ощущения погружения – и того не было. Марина рискнула приоткрыть один глаз. И тут же изумлённо распахнула оба: где-то далеко внизу светилась незнакомая планета. От живота Марины пуповиной тянулся трос, соединявший скафандр с космической станцией.

Динамик взорвался треском и паникой:

«Срочно занять места в спускаемом аппарате, на нас движется комета. Повторяю: срочно занять места в спускаемом аппарате, отстыковка через десять секунд. Девять. Восемь…»

Сердце пропустило удар. Когда спишь, забываешь о нереальности сна.

Пристёгнутому рядом космонавту было ещё хуже: услышав сообщение, он в отчаянии схватился за шлем. Исходивший от бедолаги ужас стал почти осязаемым – и сон отозвался на него: глаза обожгло приближающимся светом, послышались рёв кометы и звон оборвавшегося троса – космонавт, бешено дёргаясь, полетел навстречу полыхающей смерти. Марина с силой оттолкнулась ногами от станции, стараясь догнать, дотянуться рукой… Но не успела. Сон лопнул.

– Ты идёшь? Хоровод собирается! – мимо пронеслась девушка, свежая, словно майский ветерок.

– А? – только что Марина была в космосе – и вдруг очутилась на лугу.

Невозможные звуки бедствия сменились вполне реалистичными и приятными звуками праздника на природе: слышались пение и смех, кто-то играл на флейте, заливались журчащими трелями жаворонки, деловито жужжали шмели…

От катастрофы к пасторали меньше чем за секунду. Уф-ф, ничего себе у вас «уроки плаванья».

Марина не умела танцевать – но здесь дружелюбная толпа подхватила её, закружила, и ноги сами собой пустились в пляс. Не любила ходить босяком – но здесь трава была такой густой, такой мягкой, что даже мысль об обуви казалась кощунством. Не чувствовала себя спокойно среди незнакомцев – но здесь все были словно давние приятели, такие же милые и радостные, как девушка-ветерок. В этом сне хотелось остаться.

Всё быстрее кружился хоровод, всё громче звенел смех, всё задорнее играла музыка… И вдруг она стала мерзкой. Пронзительной. Пищащей.

Марина успела отыскать глазами девушку – та удивлённо нахмурилась, досадливо закусила губу. И проснулась.

Снова резкое переключение. Пожалуй, выпадение из одного сна и впадение в другой – самое неприятное. Хуже даже, чем встреча с кометой-убийцей: о той хотя бы предупреждали.

Никакой ненаучной фантастики, никакого сельского праздника – на этот раз вокруг был офис. Одинаковые столы, одинаковые компьютеры, одинаковые перегородки. Людей офис тоже постарался привести к общему знаменателю: сосредоточенные лица, строгий дресс-код. Вот и Марина была уже не в скафандре или сарафане, а в деловом костюме.

Как говорил Куратор, во сне могут действовать десятки, сотни людей, но лишь один из них будет настоящим – сновидец; остальных создадут его память, фантазия, подсознание. Для начала нужно научиться находить этого сновидца. Он – хозяин сна, центр сна, всё остальное зависит от него. Если ему грустно, то сон мрачнеет; если весело, то сон наполняется светом и теплом.

Здешнему сновидцу было тускло. Немного блужданий по офисному лабиринту и внутренней игры в «горячо-холодно» – и Марина нашла его. Чуть лысоват, чуть сутуловат, среднего возраста, но глубоко въевшееся в лицо выражение безнадёги старило его лет на десять. Такого человека трудно было бы нарисовать, настолько он казался непримечательным, каким-то полустёртым. Причёска обычная, костюм обычный (разве что мешковатей, чем у коллег), даже на рабочем столе ни смартфона, ни фотографии кого-то близкого, ни хотя бы любимой кружки.

Созданный им сон казался гораздо живее него самого. Десятки звуков сливались в объёмный фоновый шум. И запахи не были забыты: откуда-то доносился аромат кофе, а от женщины за соседним столом веяло нежными цветочными духами.

Однако ещё живее была возникшая на горизонте грозовая туча – медленно, но неотвратимо надвигался человек, являвший собой жутковатую смесь бульдога с носорогом. За такого передрались бы зоопарки всего мира, если бы не боялись, что он распугает всех посетителей, а то и вовсе сбежит, разломав прутья клетки голыми руками.

Пока не удавалось расслышать, что грозовой человек говорил сотрудникам; зато было видно, как при его приближении деревенели их спины и суетились пальцы.

Марина оглянулась на сновидца – и вздрогнула от удивления: тот стал ещё более полустёртым, вот-вот просвечивать начнёт. Такая обречённость бывает у школьника, который пришёл с несделанным домашним заданием на урок к самой суровой учительнице и услышал громовое: «Сдаём тетради!»

Атмосфера сделалась настолько гнетущей, что даже посторонней наблюдательнице стало не по себе. Марина юркнула за свободный стол и уставилась в монитор так сосредоточенно, будто решила побороться за звание «Лучший сотрудник месяца». Очень хотелось перепрыгнуть в какой-нибудь другой сон, но это ж уметь надо – а она пока не умела. Единственный выход – дождаться пробуждения сновидца. Увы, тот всё никак не просыпался, словно для него не существовало разницы между ночным кошмаром и дневной реальностью.

Тяжёлые шаги прямо за спиной. К счастью, не остановились – гроза прошла стороной. Волна воздуха принесла терпкий шлейф одеколона и сигаретного дыма, пропитавших грозового человека насквозь.

Тут бы наконец расслабиться, но опустилась зловещая тишина. Шаги стихли у стола несчастного сновидца.

– Ваш проект должен быть сдан через три дня, – шеф не утруждал себя ни приветствиями, ни вопросами, он сразу начал с приказа.

– Мы успеваем: вот, поглядите, этот и этот участки готовы, этот на тестировке, осталось дождаться только…

– Никаких «дождаться». Покажете мне его после обеда.

– Но он будет готов лишь к завтрашнему утру – команда и так работает сверхурочно…

– Это ваши проблемы. Поторопитесь – и чтобы сегодня всё было у меня.

Сновидец сник. Однако собрался с духом и мягко возразил:

– Это физически невозможно: один человек на больничном (он всё равно работает – удалённо; но продуктивность упала, и мы стараемся его не нагружать), другой уволился, стажёр ещё не обучен.

– Значит, команда неэффективна. Подготовьте мне отчёт о каждом.

– Какой именно отчёт?

– Сами знаете – под сокращение.

– Но… но у команды и так не хватает рабочих рук!

– Значит, будет хватать.

Абсурдность этого заявления обескуражила только сновидца, он выглядел как выброшенная на берег рыба: выпучил глаза, открыл рот – и молча закрыл. Шефа ничто не смутило, он уже переключился на следующего. Точнее, на следующую – соседку сновидца, ту самую женщину с цветочным парфюмом:

– Так-так-так, Вера, что тут у нас?.. – в хриплом голосе появились игривые нотки. От этого он стал ещё гаже.

Шеф наклонился, чтобы посмотреть в монитор сотрудницы, и как бы невзначай опёрся о спинку её стула. Сотрудница, почти вдавившись в столешницу, наклонилась тоже – не чтобы приблизиться к монитору, а чтобы отдалиться от шефа.

– Валерий Михайлович, мы не закончили, – не известно, по каким углам своей души сновидцу пришлось собирать крохи храбрости, но он их всё-таки собрал. Даже прекратил растворяться – наоборот, стал отчётливее, чем раньше.

– Закончили, – шеф и не взглянул на него. – Отчёт тоже жду сегодня.

Запас храбрости был мал и быстро кончился. Сновидец перевёл невидящий взгляд на свой монитор и весь как-то выцвел. Он сидел неподвижно, и казалось, однажды он просто врастёт в своё рабочее место, сам станет неодушевлённой частью офиса, не более чем предметом интерьера.

Шеф тем временем тоже будто врос в пол за спиной Веры. Или прилип – причём не только к полу. Дело было посреди бела дня на глазах у многолюдного офиса – однако таково коллективное одиночество: люди близко, но не близки. Каждый сам по себе и сам за себя.

Тяжело быть в такой ситуации. Тяжело даже наблюдать за ней со стороны. Смотреть и ничего не делать, словно руки и ноги скованы кандалами беспомощности.

Лицо Марины обожгло стыдом и гневом. Пусть вокруг был всего-навсего сон, пусть она не должна была вмешиваться – сейчас всё это не имело значения, необходимо было сделать хоть что-то. В руку удобно легла беспроводная мышь – и тут же отправилась в полёт. Мишенью стал не шеф, а мусорное ведро (хотя невелика разница): электронный грызун был лёгким, но удар пластика о пластик получился достаточно громким.

Шеф недоумённо-сердито обернулся на звук. Сновидец тоже вышел из оцепенения. Оба стали озираться по сторонам и почти одновременно вычислили причину шума. Ещё секунду назад Марина скрывалась в тени на задворках кордебалета – и вдруг попала в перекрестье софитов.

– А вы, собственно, кто? – рыкнул шеф.

Сновидец, наверное, спросил бы вежливее. Но суть вопроса, читавшегося в его глазах, была той же.

Плохо. Очень плохо. В сон попал элемент, которого не должно было там быть. И хозяин сна заметил, что что-то не так.

Сейчас бы в лучших традициях пришельцев сделать шаг вперёд и пропищать: «Не бойтесь, жители офиса, я пришла с миром», да только вот напал ступор. Кажется, нарушать правила, которые перечислил Куратор, всё-таки не стоило.

Сновидец, почуяв чужака, сжался и стал почти совсем незаметным. А шеф, наоборот, пошёл в наступление.

– Кто. Вы. Такая? – его бульдожья челюсть выдвинулась вперёд ещё сильнее, показались зубы. Они были жёлтыми, длинными, острыми – и становились всё острее. Набрякшее лицо поплыло, изменилось, оно уже не было лицом человека.

Марина рефлекторно попятилась и выставила перед собой единственное оружие – обломок кураторской палки. Обломок был размером с карандаш, таким максимум можно ткнуть в глаз. Если, конечно, чудовищные зубы не откусят тыкающему руку.

Сон наполнился страхом, отвращением – и подгнившим весельем.

– Я знал, я так и знал, – сновидец глядел на шефа со странным удовлетворением. Так мог бы смотреть крестьянин на графа, застукав его со своей женой – из которой граф уже допивал последние капли крови.

А вот Марине было не до веселья – она продолжала пятиться. Смотреть на монстра, уже опустившегося на четыре лапы и вспарывавшего когтями ламинат, было страшно. Но повернуться к нему спиной – ещё страшнее.

Присел. Передумал нападать? Нет… готовился прыгнуть.

Кулак хрустнул. Или в кулаке что-то хрустнуло. Крепко сжатая в руке палка дрогнула. Треск, искры – Марина отбросила загоревшуюся деревяшку, которая тут же принялась дымить, словно возомнила себя сигнальным костром или дымовой шашкой.

Спина врезалась во что-то, плечи попали в захват, по уху мазнул незнакомый голос:

– Тш-ш, всё хорошо. Только не закрывай глаза! Мы быстро.

Сложно доверять тому, кто подкрадывается со спины; но этот кто-то по крайней мере был человеком. И от него не несло тьмой и жутью. Марина кивнула.

– Вот и молодец!

Дальше сразу несколько вещей произошли почти одновременно. Хватка исчезла. Раздалась пара сухих хлопков-выстрелов. Монстр взревел. Из-за спины Марины в атаку бросился мечник. Замах, удар, вопль. Голова монстра упала со смачным звуком – но не осталась на месте. Она покатилась по полу, оставляя за собой пятна чёрной крови. Хуже того: она всё ещё бешено вращала глазами, скалилась, искала, в кого вонзить клыки. И нашла. Из груди офисной работницы – Веры, да? – вырвался полувсхлип-полустон, когда последним рывком голова устремилась к ней. Однако на сей раз помощь к ней пришла: сновидец каким-то абсолютно нереальным (хотя почему бы и нет? Это ведь был его сон) движением взлетел из-за стола и спустя мгновение приземлился прямо на голову чудища, с хрустяще-чавкающим звуком дробя кости и давя то, что скрывалось под ними.

– Ого, – мечник присвистнул. – Силён, брат!

– Это, эт-то… – сновидец жалобно булькнул, в последний момент сдержав рвотный позыв.

Он с ужасом глядел на свои ноги, по щиколотку погружённые в то, что раньше было головой монстра. Впрочем, кровавые останки уже начали рассыпаться чёрным песком – так же, как рассыпалась обезглавленная туша.

– А, это обычный кошмар! Мощноват, конечно… Но я говорил не о нём, а о тебе.

– Об-бо м-мне?.. – точно, теперь сновидец ещё и заикался. Словно и не он только что победил чудовище и спас прекрасную даму.

Марина вглядывалась в каждую деталь, чтобы не упустить ничего важного. А заодно чтобы поменьше замечать, как у неё самой тряслись коленки. Сновидец был в шоке – но при этом выглядел по-настоящему живым. Его коллега Вера спрятала лицо в ладонях. Другие сотрудники замерли в немой сцене – как механические куклы, у которых одновременно кончился завод. Похоже, без внимания сновидцев их сны останавливаются, а здешнему сновидцу сейчас было совсем не до офиса.

Незнакомец-стрелок задумчиво рассматривал узоры чёрного песка. Однако сам он был поинтереснее останков монстра: выглядел так, будто ворвался в сон из какого-нибудь азиатского боевика про крутых спецназовцев, круто надирающих зад злодеям (тоже, конечно, крутым).

Незнакомец-мечник был ещё причудливее: этакий богатырь в растянутых трениках и супергеройской маске. А голову монстру он отрубил узким восточным мечом – но сейчас его руки были пусты. Куда подевался меч? Ножен видно не было…

– …хотя нас тут аж четверо, в том числе новенькая, – продолжал объяснять «богатырь»; Марина встрепенулась, услышав намёк на себя, и навострила уши. – А ты продолжаешь держать сон – да и вон какой он у тебя крепкий, детальный! Кошмар был сильным, опять же. Ты, короче, подумай на эту тему.

На какую тему? Марина, пропустившая почти весь разговор, подумывала вклиниться и спросить, но тут мечник обернулся, встретился взглядом со стрелком. За одну секунду и без единого слова они сказали друг другу достаточно. Мечник продолжил что-то оживлённо втолковывать сновидцу, а стрелок шагнул к Марине. Он по-прежнему молчал, но Марина каким-то внутренним чутьём поняла, что он сейчас сделает.

– Как я погляжу, с Алексами вы уже познакомились, – Куратор был сама невозмутимость.

Марино сердито зыркнула на него. Куратор в ответ улыбнулся. Пожалуй, ей стоило бы сперва встать с пола и перестать дрожать, а потом уже устраивать расстрел глазами. Но пол, хоть был холоднющим и грозил отморозить всё сокровенное, никак не отпускал. Казалось, она может просидеть так вечность.

Сами Алексы (если так их звали) остались позади, в офисном сне. А она вылетела оттуда, как пробка из бутылки: Алекс-стрелок не поскупился на ускорение. Схожим образом несколько пловчих-синхронисток выбрасывают одну из них в воздух, чтобы получился красивый элемент. Алекс-стрелок выбросил Марину, чтобы она вернулась в башню, в зал с прудом-колодцем. Где её поджидал Куратор.

– Они тёзки, что ли? – хотелось свернуть на какую-нибудь безопасную тему.

– Вовсе нет. Но это сейчас не важно – в отличие от вашего первого опыта хождения по снам. Как впечатления?

Марина снова покосилась на Куратора. Он шутил? Вроде нет. Сердился? Тоже непохоже. При этом не покидало ощущение, что ему было известно о произошедшем.

– М-м-м… Необычно. Больше всего понравились танцы на лугу.

– А меньше всего – стычка с кошмаром? – так и есть, он всё знал. – «Наблюдать, не вмешиваться, избегать кошмаров», помните?

Марина вздохнула, признавая очевидное. Если путешествие по снам было чем-то вроде вступительного экзамена, то она его провалила.

– Кошмары опасны, – Куратор посерьёзнел. – Молодой кошмар может разве что напугать; но чем он старше и сильнее, тем выше риски.

– Полезный факт, – Марина подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. – И он был бы ещё полезнее до всего этого, а не после.

– О, вы так думаете? Давайте проверим.

Не жалея своего костюма-тройки, Куратор уселся на пол напротив Марины. Протянул к ней кулак и плавно раскрыл его ладонью кверху. На ладони диковинным цветком распустился огонь, языки пламени облизывали пальцы Куратора и рукав его рубашки, доходили до запонки, но не причиняли никакого вреда. Заворожённая Марина потянулась к нему – и тут же с коротким вскриком отдёрнула руку: пламенный цветок оказался очень жгучим.

– Что и требовалось доказать, – Куратор покачал головой, на секунду сжал руку, и огонь исчез.

– Но вас-то он не жёг! – было не столько больно, сколько обидно.

– Огонь – всегда огонь. Вы знаете об этом с детства, но всё же повели себя опрометчиво.

– Мы же во сне, здесь всё может быть.

– Только если вы умеете управлять сном – да и то до известных пределов. А пока не умеете, любопытство может сослужить вам дурную службу.

Марина сникла. Неприятно, когда кто-нибудь делает тебе замечание; вдвойне неприятно, когда он при этом абсолютно прав.

Но что-то не давало ей совсем упасть духом, маленькая искорка надежды ещё не потухла. Что же? Ах да, вот оно:

– Подождите-подождите… «Пока»?

Куратор улыбнулся снова, на сей раз – одобрительно. Кажется, она уже начинала потихоньку различать оттенки его вечных улыбок.

– Да, «пока». У вас есть шанс научиться.

– Это реклама?

– Это предложение.

– «Предложение, от которого нельзя отказаться»? – некстати вспомнилась фраза из старого фильма. Странно, ведь Куратор был совсем не похож на мафиозного дона. Но разбуженная его огнём подозрительность зажала Марине рот, помешав радостно воскликнуть: «Согласна!»

– Отчего ж? Можно. Скажете «нет» – и ваша жизнь останется ровно такой, какой была до нашей встречи.

Марина помолчала, ища подвох и осторожно подбирая слова. Наконец подобрала достаточно нейтральные:

– А если я скажу «да»?

– Тогда ваша жизнь изменится.

– К лучшему или к худшему?

– Да кто ж вас знает? – Куратор развеселился непонятно из-за чего. Однако быстро вернулся к серьёзному тону. – Защита мира снов и мира яви друг от друга – важное дело. Оно принесёт вам новые возможности и, не буду скрывать, новые трудности. Вы многим сумеете помочь; но чем оно обернётся для вас самой – никто не знает наперёд. Одно можно сказать наверняка: как раньше уже не будет.

Н-да. Похоже, весь мир и волшебную палочку в придачу здесь не дарят. Зато и пустых обещаний вроде как не дают.

У Марины под языком скопились колючки, и проглатывать их совсем не хотелось. С другой стороны, одна эта ночь дала ей больше, чем многие годы до неё. Слишком много плохого, чтобы согласиться; слишком много хорошего, чтобы отказаться.

– Можно не отвечать сразу, а сначала подумать?

– Разумеется. Думайте столько, сколько сочтёте нужным.

– А если я буду думать, ну, например, десять лет?

– Значит, я буду ждать вашего ответа десять лет.

Такой покладистости Марина не ожидала. Куратор то ли не особо стремился её рекрутировать, то ли был мастером скрытности и непредсказуемости. Было абсолютно неясно, как к нему относиться: он вызывал интерес, но не вызывал симпатии. Что ж, возможно, это было к лучшему.

– Как передать вам мой ответ?

– Сообщите лично, – он снова усмехнулся. – Стоит вам захотеть – и вы окажетесь в башне, в вашей комнате.

– А как мне оказаться в моей реальной комнате, той, которая наяву? – Марина опасливо покосилась на пруд-колодец. Хотелось верить, что существует какой-то иной выход отсюда.

– О, это ещё проще. Вы хотите проснуться?

– Хочу.

– Так просыпайтесь!

По небу разлилась розово-золотистая акварель. Только рассветное солнце куда-то подевалось. Пару секунд Марина недоумённо искала его взглядом, прежде чем поняла: это не рассвет, а закат.

Зрение всё ещё было нечётким, Марина потянулась потереть глаза – и ойкнула: кожа пальцев слегка покраснела и болела пощипывающей болью. Слабый, но вполне настоящий ожог.

Глава 2. Суперконтроль

«Сделай себя супергероем!» – подмигивал с плаката нарисованный качок. «Твоё тело – твои правила!» – всплывал рекламный баннер на сайте. «Научно-исследовательская корпорация „Альт“ совершила революцию в биопрограммировании: её технология „боди-контрол“…» – Роб выключил телевизор, пока на экране не появились фотографии довольных учёных и смущённого подопытного, в котором даже подслеповатая соседка миссис Раззл легко узнала бы самого Роба.

За последние месяцы его достало всюду натыкаться на свою физиономию, и он старательно избегал рекламы и новостей. Но учитывая размах рекламной кампании «Альта», проще было бы сбежать на необитаемый остров. Или отключить себе зрение – наверняка он теперь умел и такое.

Что он точно умел, так это управлять своими температурой, пигментами, гормонами (даже чуть не стал дофаминовым наркоманом, но задолбался убирать побочные эффекты). Чуть быстрее заживлять наносимые ему повреждения. Гораздо быстрее худеть и накачивать мышцы. И никогда не спать.

Забавно. Он ведь и сдался-то «Альту» на опыты, чтобы по-быстрому раздобыть денег на «фильм мечты»: приснившаяся ему идея была так хороша, что Роб в угаре вдохновения набросал сценарий за каких-то пару дней. И даже Дик, мать его, Томпсон впервые соизволил признать, что тут есть потенциал; но вложиться чем-нибудь, кроме снисходительного одобрения, отказался. Гранты и кредиты не светили, продавать было особо нечего. Тогда Роб продал себя.

Что ж, деньги он получил. И порцию славы в придачу – хотя не о такой славе он мечтал: то какой-нибудь сопляк просил подписать рекламный буклет, то фанатики обзывали сатанинским отродьем, бунтующим против божьего замысла (это-то ещё ничего), и старались поджечь его квартиру (а вот это было уже неприятно).

Паршивей всего было то, что обещания «Альта» выполнялись. Всё больше функций организма переходили под контроль Роба. А значит – переставали работать сами по себе. Съел хот-дог – изволь выделить нужные ферменты. Вышел на солнцепёк – потей как тварь, давай-давай, а то опять схлопочешь тепловой удар. И ещё десятки вещей, о которых нормальный человек даже не задумывается, Роб теперь должен был отслеживать всегда. Без перерыва.

Пару недель назад у него во сне остановилось сердце. Потому что Роб расслабился и не заставлял его биться. Стоит отдать «Альту» должное: датчики зафиксировали это сразу же, реанимобиль (замаскированный под службу доставки – ведь никто не должен знать, что супергероев нужно спасать) примчался через минуту, будто из-под земли выпрыгнул. Что-то медики принесли с собой в чемоданчиках, что-то и так было в квартире Роба наготове. Короче, его откачали. Но спать ему больше было нельзя.

Ну, дельфины же как-то справляются, верно? Хитрые улыбчивые твари. У них полушария мозга спят по очереди. Роб попытался взять с них пример – но после второго приезда доставочного реанимобиля отказался от этой идеи. С тем же успехом он мог пытаться освоить эхолокацию.

Медики «Альта» только пожимали плечами: мол, его организм неплохо справляется без сна. Они не уточняли «пока справляется» – но Роб отчётливо слышал это в их голосе. Он вообще был смышлёным парнем и ещё в палате «Альта» догадался, что стал не единственной «лабораторной крысой». Зато стал единственным суперменом, продемонстрированным широкой публике. Что случилось с остальными подопытными, Роб благоразумно решил не спрашивать.

Хотя в последнее время его всё чаще посещали такие мысли. Высказать всё «Альту». Или – ещё лучше! – журналистам, те за такую сенсацию удавятся. Или плюнуть на всё, сбежать, в пути содрать и выковырять из себя датчики «Альта» и наконец-то заснуть. Безо всяких реанимобилей – и без пробуждения.

Когда твой текст читает главная Муза, трудно сохранять спокойствие. Марина машинально заправила выбившуюся прядь за левое ухо. Вскоре заправила другую прядь за правое. На этом уши закончились, а переживания, наоборот, прибавились. Ну что – получилось? Нет? По лицу Хлои – той самой Музы – ничего нельзя было понять. Её голубые глаза быстро двигались влево-вправо, но в остальном лицо оставалось неподвижным, словно маска из тёмного дерева.

Музы у древних греков были статными девами в светлых пеплосах; для пущего колорита древнегреческая муза могла нацепить на голову венок или томно тренькать на лире. Музы у сноходцев были иными – и занимались иным. Напротив Марины сидела старушка в вязаной кофте, длинной юбке и больших очках, делавших её невероятные глаза вообще какими-то инопланетными. Этакая стереотипная учительница или библиотекарша. Может, кем-то из них она и была – наяву. Но в мире снов Хлоя, по словам Куратора, наработала уже на охапку «Оскаров» и «Пулитцеров». На её счету были сотни успешно сочинённых, поставленных и внедрённых сновидений.

Что Куратор умел поистине мастерски, так это создавать ощущение, будто за ближайшим поворотом тебя ждёт приключение, чудо или хотя бы ответ на главный вопрос вселенной. Причём он не врал – просто умел правильно подать факты. Сюда добавить похвалу, туда подсыпать интригу, украсить необычностью – вуаля, деликатес готов! Состряпанная им наживка выглядела так аппетитно, что её тут же хотелось заглотить.

После истории с кошмаром и ожогом Марина пообещала себе быть осторожнее. Но Муза, настоящая сноходческая Муза… Это всё равно что увидеть Деда Мороза верхом на единороге. Обещанную встречу с ней Марина ждала долго – и наконец дождалась.

Ради встречи с Хлоей не жалко было проспать всё воскресенье – чтобы подстроиться под её часовой пояс. Хорошо, что не нужно было подстраиваться под язык: во сне не существовало языковых барьеров, все понимали всех. В реальности между Хлоей и Мариной были тысячи километров; во сне, который они сейчас делили на двоих, между ними был только журнальный столик.

– Ты ведь рисуешь, верно? – оказалось, Хлоя уже дочитала.

– Скорее, штампую, – улыбка планировалась шутливой, но получилась кривоватой.

– Я имею в виду не только и не столько работу, – тёмные кудряшки, покрытые инеем седины, качнулись из стороны в сторону. – Рисунки для самой себя, в свободное время. Портреты любимых героев. Комиксы, может быть?

Что ж, было дело. Когда-то. Марина попыталась вспомнить, когда в последний раз веселья ради черкала что-нибудь на планшете или в блокноте, – но не смогла.

– Иногда, – уклончивый компромисс между правдой и нежеланием ударить в грязь лицом.

– Хорошо, – Хлоя кивнула. – Тогда представь: смогла бы ты нарисовать эту твою историю про Роба в, скажем, двадцати кадрах?

Марина быстро прикинула в уме – хотя и без того уже поняла, куда ветер дует. Но слова «некинематографично», «не соответствует ТЗ», «мы вам перезвоним» так и не прозвучали. Сухонькая ладонь ободряюще похлопала Марину по руке:

– Внушить мысли и чувства сложно, да и не нужно. Музы создают такое окружение, от которого нужные мысли и чувства возникают сами собой. Что ты хочешь показать тому, кто увидит написанный тобою сон?

– Что «сны важнее, чем кажутся», – заученно повторила Марина тему, которую ей выдал Куратор.

Он сказал, все новички проходят через эту тему. Как именно проходят – не уточнил. Непросто было привыкнуть к здешнему обучению, всё в нём казалось шиворот-навыворот: ты сначала сделай, а мы потом посмотрим на результат и расскажем, как надо было делать.

– Правильно. А как ты хочешь это показать? Любишь истории про супергероев? – Хлоя по-птичьи наклонила голову к плечу, с дружелюбным любопытством глядя прямо в глаза Марине.

– Э-э-э… Не то чтобы прямо люблю… Просто они сейчас везде, ну и, наверное, людям интересно…

– А что интересно тебе?

– Мне?

– Да-да, тебе, – пронзительно-голубые глаза, казалось, читали Марину так же, как до этого читали её текст.

Очередная пауза затянулась дольше, чем все предыдущие вместе взятые. Марина с ужасом ощутила, что проваливается в неё, как в пропасть. На этот вопрос ей нечего было ответить.

– Не знаю, – она опустила глаза, разрывая зрительный контакт.

– Что ж, ты знаешь, что не знаешь, – это уже кое-что! – мелкий смешок Музы напоминал пригоршню бусин, рассыпавшихся по подносу. Он был неожиданным, но не был обидным. – Не унывай, у тебя ещё много времени.

– В смысле? – за последние недели Марина так часто оказывалась сбитой с толку, что уже чувствовала себя совсем бестолковой.

– Готовый сценарий или раскадровка понадобится к практическому занятию с Музами – а оно последнее из всех. Сначала новички берут уроки у Патрульных, Проекторов, Алексов… Ты ведь пока только осваиваешься, а уроков не было?

Марина отрицательно покачала головой. Куратор ещё несколько раз беседовал с ней и окунал в чужие сны, но там она по-прежнему была всего лишь наблюдателем. Настоящее дело должно было начаться со следующей недели – и Марина ждала его с нетерпением.

Сноходец – тот, кто умеет ходить по снам, своим и чужим, как ему заблагорассудится. Марина пока была снопаданкой: она просто падала в чей-нибудь сон через пруд-колодец, словно через портал. Ни выбирать сновидения, ни выбираться из них своими силами она не умела. Этому и предстояло научиться.

Новичкам везло: они проходили стажировки у лучших из лучших. Профессионалы не только обучали и подстраховывали, но и тестировали. Попробовав себя в каждой из специальностей, новичок узнавал, где его примут с распростёртыми объятиями, а куда не подпустят на пушечный выстрел. Причём большинство уроков проходили по формуле «один наставник, один стажёр», так что жаловаться на нехватку внимания не приходилось.

– Индивидуальный подход, – понимающе кивнула Марина, выслушав объяснения Куратора.

– Вынужденная мера! – откликнулся тот. – Чем больше людей в одном сне, тем хрупче баланс – каждый привносит что-то своё, тянет сон на себя… Слыхали басню про лебедя, рака и щуку?

Первым уроком, не считая консультации с Музой Хлоей, должно было стать патрулирование. О наставнике Марина знала только имя – Яна. Интересно: она похожа на Хлою? Тоже, наверное, пожилая? Или средних лет?

Развлекаясь предположениями, Марина не услышала шагов. Впрочем, она не услышала бы их, даже если бы вся обратилась в слух, подмечая малейшее дуновение ветра и разбирая призрачный шёпот стен: хороший Патрульный умеет красться бесшумно. А отличный Патрульный не крадётся – он просто передвигается так, что его не замечают. До тех пор, пока он сам не захочет быть замеченным.

Заодно Яна доказала, что угадывальщик из Марины так себе: то ли внутреннее око страдает конъюнктивитом, то ли чакрам не помешает вантуз. Яна оказалась ненамного старше самой Марины, и уж тем более в её облике не было ничего учительско-библиотекарского. Так могла бы выглядеть топ-менеджер или телезвезда: холёно, ненавязчиво стильно, подсвечиваясь уверенностью в себе.

Разве что топ-менеджеры и телезвёзды редко носят кобуру вместо поясной сумки. Яна, заметив Маринино удивление, небрежно пояснила:

– Ситуация сейчас как в сказке: чем дальше, тем страшнее. И там, – она неопределённо мотнула головой, – и тут. Алексы зашиваются; нам пришлось тоже вооружиться. На всякий случай. Потому давай начнём с самого полезного. Знаешь, что это?

– Стрельба? Выслеживание кошмаров? Погружение в чужие сны без помощи портала? – Марина пыталась угадать, но на каждый вариант получала один и тот же ответ – короткое «не-а». Наконец Яна сжалилась:

– Самое полезное – умение вовремя сделать ноги.

Невезение началось с первого же сна. Лето, ночь, пляж. И на этом пляже разворачивалась сцена, грозившая вот-вот превратиться в эротическую. Шёпот волн, лениво облизывавших берег, смешивался с тихими голосами двух силуэтов, то и дело сливавшихся в один.

В работе сноходца всегда есть что-то от подсматривания; но тут немудрено было почувствовать себя отпетым вуайеристом. Очень хотелось отвести взгляд – а лучше, отвести саму себя куда подальше.

– Отлично! – Яна выглядела довольной.

– Тш-ш! – Марина испуганно округлила глаза и прижала палец к губам.

– А? Да не бойся ты, им не до нас. Они сейчас даже стадо слонопотамов, отплясывающих «Танец маленьких лебедей», не заметят. Что ж, тем легче будет искать выход. Давай, за дело!

– Но… как?

– Хм, представь, что ты в семиэтажном автобусе-подлодке. Представила?

Марина обречённо вздохнула. Обучение в школе, колледже, университете – да где угодно! – идёт по прямой от простого к сложному; обучение во снах мчалось по американским горкам безумия. Ладно, от снов не особо ждёшь точности, логичности и прочих норм обычного мира – но почему люди здесь тоже один другого страннее?

– Даже если ты никогда раньше не пользовалась таким транспортом, общий принцип ясен, – продолжала Яна. – У автобусов есть пассажирский салон, водительское место, иногда платёжные терминалы; у подлодок есть трюмы, кают-компании, перископы всякие. А ещё и у тех, и у других обязательно есть выход. Сбоку ли, сверху ли, в виде дверей или люка – без разницы: важна суть, а не внешний вид. У снов тоже есть выход, надо лишь найти его. Для начала, подумай, что больше всего на него похоже.

Кажется, в бессмыслице начал проглядывать смысл. Или просто Марина настроилась на ту же безумную волну. Что ж, выход, говорите?

В небесных чернилах плыл серебряный шар Луны. За спиной и по бокам виднелись горы – они обнимали курортный городок, переливавшийся огоньками, как новогодняя гирлянда или волшебные драгоценности, небрежно брошенные на тёмный бархат. На воде тоже мерцали огни, хоть их было поменьше, – красно-зелёные навигаторские и жёлтые палубные. Чёрным пятном впереди выделялся остров, он вроде был близко, но впечатление могло быть обманчивым: ночь лукава, она заставляет всё выглядеть по-другому.

Дуновение ветра разбудило начинавшуюся за пляжем аллею, и та откликнулась приветливым шелестом листьев. Неподалёку суша вонзалась в море ярко освещённым пирсом, к нему были пришвартованы пара-тройка судёнышек и туристическая посудина, рассчитанная на несколько десятков человек (при условии, что часть из них усядутся прямо на носу и на крыше корабля).

Но вот никакие многообещающие двери в воздухе не висели. Заманчивых ворот или перспективных люков тоже видно не было. Пожалуй, что-нибудь двереобразное могло бы найтись на кораблях… Или уж дойти до города?

Марина озвучила свои идеи Яне. Та покачала головой:

– Ищи не то, что выглядит как дверь, а то, что работает как дверь. Открывает путь в другой сон. Такие вещи надо искать не только глазами, но и чутьём.

Казалось, ещё немножко – и Яна начнёт шевелить бровями, подмигивать, совершать неопределённые движения всем телом и разве что пальцем не показывать. Она явно знала, где эта дверь-не-дверь, и изо всех сил старалась навести стажёрку на мысль. Но вместо озарения голову Марины посетила совсем другая, ничуть не рабочая и вообще лишняя мысль о том, как живописно выглядит на Яне сочетание купальника и кобуры.

Сама Марина была в пляжном платье – сон подстраивал гостей под себя. Или они подстраивались под него?..

Марина крутанулась на месте, пробурив в песке небольшую ямку. Путь, значит. Аллея казалась самым напрашивавшимся и близким вариантом – но никакого дверного ощущения от неё не было. Пирс? Нет, не он. Может, залезть на дерево и осмотреться оттуда? Или прервать влюблённую парочку вопросом: «Вы не подскажете, как пройти в соседний сон?» Причём направление-то парочка укажет, даже, прямо скажем, пошлёт – да только вряд ли по нужному адресу…

Дурацкие мысли слегка помогали отвлечься от звуков любви – но лучше было бы сосредоточиться на задаче. Чтобы сбежать из этого сна как можно скорее.

К счастью, южная ночь полнилась ещё множеством других звуков. Совсем рядом раздавалось металлическое циньк-циньк цикады. Откуда-то издалека доносился едва различимый шум автодороги. По соседству с пирсом ресторан сдабривал ужин тягучим джазом. А вокруг был шёпот волн и ветра, которые будто рассказывали друг другу все истории, какие только есть на земле.

Некстати вспомнилось, как сказочный королевич Елисей замучил природу своими расспросами: «Месяц, месяц, мой дружок…» Любопытно: почему месяц «круглолицый»? Это ведь уже Луна получается.

Марина перевела взгляд на мягко светившийся шар. Кто-то привык видеть в Луне грустное лицо, кто-то – зайца, готовящего эликсир бессмертия, кто-то – головку сыра. На то, на другое и на третье она действительно смахивала, особенно при достаточно богатой фантазии. А вот на дверь или дорогу – как-то не очень.

В убаюкивающую песнь ночи диссонансом врезался звонкий шлепок – Марина ударила себя по лбу. Бывает же: смотришь – и в упор не видишь. Лишь теперь она заметила то, что и впрямь ощущалось как путь, – серебристую лунную дорожку, которая начиналась у самой кромки воды, так и приглашая по ней прогуляться.

– Бинго! – отреагировала Яна.

– А… как? – волна радости схлынула, Марина спохватилась, что лунная дорожка не предназначена для того, чтобы по ней ходили. – Надо плыть? Долго?

– Не надо – пойдём пешком. Мы же во сне, помнишь?

Одно дело помнить, и совсем другое – привыкнуть. Но важнее сейчас было разобраться с «дверью» – пока хозяин сна не проснулся. Не то придётся всё начинать сначала.

Уже не обращая внимания на влюблённую парочку, Марина поспешила к воде – так не терпелось протестировать переход из одного сна в другой. Песок стал плотным и холодным, ступни лизнула набежавшая волна. Марина кончиками пальцев коснулась лунной дорожки – пальцы прошли сквозь неё. Попробовала другой ногой – результат тот же самый.

– Не пробуй, а встань и иди, – Яна не просто скомандовала, а подала пример: решительно наступила на серебряные блёстки, сделала несколько шагов, обернулась. Дорожка под ней слегка покачивалась вместе с волнами, но казалась вполне плотной.

Нынче явно был день – точнее, ночь – сказочной ностальгии. Вспомнилась другая знакомая с детства строчка: «Видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий». Правда, герой использовал её, чтобы ходить сквозь стены, а Марина хотела добиться почти противоположного эффекта. Ну, суть-то от этого не менялась. Наверное. Итак, цель – вот она, блестящая, будто капли расплавленного металла. С верой в себя было посложнее; но раз уж Марина зашла так далеко, обидно было бы с полпути повернуть вспять. Теперь третий пункт – забыть, что вода мокрая. Или закрыть глаза на разницу между собой и, скажем, лодкой. Или…

– Ты слишком много думаешь, – хмыкнула Яна.

– Это плохо?

– Когда как. Иногда надо сделать паузу и пораскинуть мозгами; иногда – не тратить время на бесконечные прикидки, сомнения, страхи, а действовать на интуиции. Главное, не перепутать.

– Дай угадаю: сейчас второй вариант, да?

– Вот видишь, интуиция уже работает! – Яна рассмеялась, да так заразительно, что Марина тоже улыбнулась, расслабляясь. И лишь тогда осознала, как была напряжена до этого.

Торопясь удержать ощущение лёгкости, сделала большой шаг вперёд… и подняла фонтан брызг. Вода осталась водой. Сейчас Марина стояла в море по щиколотку; небесное серебро, дразнясь, обвило её ноги браслетами.

– С первого раза ни у кого не получается, – Яна продолжала покачиваться на волнах, как ни в чём не бывало. – Всё дело в контроле. Ты в чужом сне, и он работает так, как привык его хозяин. Чтобы перекроить сон, сосредоточься. Только аккуратно! Не рви, а как бы ставь заплатку. Настраивай под себя. Где ты – там твой контроль; уходишь оттуда – всё возвращается на исходную. Взять хоть эту дорожку – она плотная только у меня под ногами.

– У меня сейчас голова взорвётся, – мрачно предупредила Марина. – И ты же сама говорила не думать!

– Вот о взрывающихся головах точно думать не надо, а то мало ли… – непонятно было, шутила Яна или нет.

Нетрудно насвистывать просто так – чтобы работалось веселее или потому что душа радуется. Но когда вам говорят, что свистеть нужно по правилам гармонии, по особой технологии, выводя такие-то рулады, – другое дело. Вы стараетесь удержать все советы в памяти, краснеете от натуги, смущаетесь – и сорвавшийся свист превращается в неприличный звук. Вот и теперь чем больше было подсказок, тем сложнее становилось.

Марина закрыла глаза, глубоко вдохнула и постаралась приглушить суетливую болтовню своих мыслей. Прислушалась к тому, что скрывалось за ними, шептало откуда-то из глубины. А затем, всё ещё не открывая глаз, подпрыгнула.

Ни всплеска, ни брызг, ни разъезжающегося под ногами песка. Марина чуть зависла в воздухе и плавно опустилась на дорожку, сотканную из света и воды.

– Красиво, – одобрила Яна. – А теперь иди ко мне.

Не всякий эквилибрист на тоненьком канате так растопыривает руки и шатается из стороны в сторону, как это делала Марина. Море мягко колыхалось под ногами, будто живое; не на что было опереться, не за что ухватиться. Чтобы меньше паниковать, Марина решила смотреть не под ноги, а на Яну. Это помогло. Вскоре они поравнялись.

Тёплая ладонь скользнула между лопатками и легонько подтолкнула вперёд, навстречу Луне:

– Дальше иди первой и не оборачивайся. Когда дойдёшь до перехода, ты почувствуешь.

Проще идти, когда видишь перед собой путеводную спину товарища. Но здесь была не марафонская ходьба, а спринтерское обучение. Марина кивнула и осторожно начала шагать. Однако бурлившему в крови возбуждению этого было мало. Медленный шаг превратился в быстрый. А быстрый шаг – в бег. Из-под ног разлетались капельки-блёстки, встречный ветер сдувал все сомнения. Впереди не было видно ничего похожего на портал, но Марина чувствовала, что уже почти, уже вот-вот. И в очередной раз оттолкнувшись от посеребрённой воды, приземлилась на выбеленную солнцем палубу.

– Йо-хо-хо, обожаю приключения! – Яна азартно фехтовала сразу с двумя пиратами, пока Марина, сжавшись за её спиной, озиралась в поисках нового перехода. От облачков пороха свербело в носу, от выстрелов и проклятий звенело в ушах.

Вдруг оба пирата отлетели, отброшенные силовой волной. Один сумел за что-то уцепиться, другой упал за борт. Марина не успела удивиться этому – Яна резко обернулась и железной хваткой сжала её руку.

– Кто-то из наших зовёт на помощь.

Люди так не бегают – Яна неслась вперёд, словно подхваченная ветром. Вокруг них образовался прозрачный заслон, сквозь который не проникали ни крики, ни мушкетные пули с пушечными ядрами. Секунда – и Яна с Мариной падают в другом сне. Снова переключение – скользят в третьем. Летят в четвёртом. Яна пронизывала сон за сном, ей не нужно было искать и подстраиваться, она кратчайшим путём двигалась через калейдоскоп снов, чтобы наконец попасть в единственно нужный.

…но они всё равно опоздали. Молодой парень – звавший на помощь сноходец? – скрючился в луже собственной крови; его тело пробили шипы, медленно рассыпавшиеся чёрным песком. Тонкая дорожка того же песка вела дальше по коридору и вверх по лестнице. Оттуда послышался шум.

Над парнем склонилась фигурка в объёмной толстовке. Капюшон был надвинут так низко, что лицо было не разглядеть. Фигурка слегка просвечивала, а при их появлении по ней пробежало что-то вроде ряби, как помехи по голограмме.

– Вон отсюда! – грудной голос Яны превратился в рык. Она смотрела на фигурку с такой ненавистью, какую в ней невозможно было заподозрить.

Фигурка испуганно зыркнула на них, вскочила и попятилась прочь, становясь всё более прозрачной. С её рук капала кровь.

Воздух за Марининым плечом колыхнулся, она вздрогнула – но это оказался ещё один сноходец. Свой.

– Вы трое – на базу. Я зачищу, – Яна мельком глянула на них, её лицо было будто мёртвым, в глазах виднелась выжженная пустота. Не задерживаясь больше, Яна рванула вверх по ступеням, в её руках блеснул пистолет.

– Ты слева, я справа, врубай синхрон, – незнакомый сноходец тоже не стал тратить время.

Что такое синхрон? Как его врубать? Вопросы вспыхнули в мозгу, но сейчас было не до них. Управление взял инстинкт. Марина подхватила раненого со «своей» стороны и одновременно с незнакомцем сделала шаг-прыжок. Тошнотворный рывок сквозь пространство – и они вывалились из портала в башне, прямо навстречу Куратору.

Глава 3. Авиатор

Собственные сны стали тесными: будто плескаешься в бассейне-лягушатнике, в то время как товарищи бороздят открытое море. К сожалению, это море сейчас кишело акулами.

После нападения кошмара (уже четвёртого за месяц, как выяснилось) всех стажёров разогнали по домам. В смысле, по их снам, строго-настрого запретив лезть в чужие сны. А чтобы от безделья у них не засвербело шило пониже спины, отвечавшее за поиск приключений на это самое «пониже спины», учеников нагрузили домашним заданием. Марине велели оттачивать навык материализации. Принести в сон свою рукопись для Музы она уже могла; теперь требовалось освоить следующий уровень – не воплощать во сне воспоминания об объектах, виденных наяву, а создавать предметы с нуля, силой воображения. Чтобы однажды фантазия подарила ей оружие, способное побеждать кошмаров.

Выслушав задание и посмотрев, как Куратор с ловкостью фокусника достал из воздуха горевший, но не сгоравший кристалл, а затем так же легко заставил его исчезнуть, Марина догадалась, куда после стычки с офисным кошмаром подевался меч Алекса-«богатыря». Но как любезно пояснил всё тот же Куратор, это был высший пилотаж – способность призывать и отзывать своё оружие в любой момент. Тем, кто не входил в спецотряд Алексов, достаточно было один раз воплотить оружие и с того момента постоянно держать его при себе. Как делала Яна со своим пистолетом.

Вспомнив Патрульную, Марина вспомнила и всю ту ночь, чёрные шипы, красную кровь, экстренное возвращение в башню. Куратор с неожиданной лёгкостью подхватил раненого сноходца и уложил прямо на пол, непрерывно бормоча что-то себе под нос. Из пруда-колодца и из комнат спешили к ним другие сноходцы. Они обступили раненого и Куратора, оттеснили Марину к стене, и она уже ничего не могла видеть. Зато могла слышать. Никто, кроме Куратора, не говорил ни слова, но воздух наполнился многоголосым гулом, который сначала звучал тихо-тихо, будто издалека, но постепенно нарастал, приближался, как мчавшийся в туннеле поезд. Стало страшно. А потом – ещё страшнее, когда стена, к которой прислонялась Марина, отозвалась на этот гул, подхватила его и… внезапно показалась не мёртво-каменной, а живой.

Есть люди, боящиеся не проснуться. Марина сейчас боялась заснуть.

На следующую ночь после урока патрулирования, так хорошо начавшегося и так скверно закончившегося, она собрала волю в кулак и по обыкновению пришла в башню. Где Куратор и выдал ей охапку запретов, пучок указаний и щепотку пояснений, от которых стало только хуже.

Была, правда, и хорошая новость: Яна справилась с монстром и спасла хозяина сна, который благоразумно прятался от шипастого кошмара где-то на чердаке. К тому же впереди маячил новый урок с ней – первый-то прервался.

Однако плохих новостей и паршивых открытий было больше. Раны сноходца оказались крайне серьёзными. Куратор и другие сноходцы сумели остановить кровотечение, даже срастить некоторые кости. А тело бедолаги наяву и вовсе не пострадало – травмы существовали только в мире снов. Но мозг и во сне, и в реальности был один и тот же. И он запомнил весь пережитый ужас, всю испытанную боль.

Сноходцы связаны с пространством сновидений сильнее, чем прочие люди: уж слишком глубоко они погружаются во сны, слишком в них верят. Эта вера способна творить чудеса. А ещё эта вера способна превращать даже полностью здоровый организм в развалины – если сноходец слишком сильно прочувствует травмы, наносимые ему во сне. Это не фантомные боли – это настоящее саморазрушение.

Пострадавшего сноходца пока удерживали от пробуждения – его раны ещё не зажили, истерзанный разум ещё не успокоился. Его близким наяву – если они у него были – его затяжной сон должен был казаться чем-то вроде комы или летаргического энцефалита. По крайней мере, так выразился Куратор. Марина не стала уточнять. Её челюсти отказывались двигаться, а голос – звучать.

Несколько ночей прошли образцово-показательно: тренировки и отдых, отдых и тренировки. Если бы добросовестность шла в зачёт, Марина уже размахивала бы здоровенным мечом. Но в действительности ей пока не удалось материализовать даже маленькую булавку. Возможно, потому что холодное оружие как бы подразумевало: «Хэй, я готова сражаться, я готова приблизиться к кошмарам – или подпустить их к себе – на расстояние удара!» Марина не была готова.

Пробовала и более безобидные материализации – её первой фантазией была палитра на тысячу красок. Не чтобы рисовать, а чтобы хоть посмотреть, как будут выглядеть все эти переливы оттенков. Результат оказался всё тем же – нулевым.

– Ну что ж, зато мне не грозит работа Проектора! – Марина старалась быть оптимисткой. Даже бьющую в голову молнию она попыталась бы воспринять как красивое природное явление и порцию дармового электричества в придачу.

Проектором стать совсем не хотелось – судя по всему, это была самая простая, но и самая скучная работа. Если вкратце, то Проекторы видели во сне башню. Если подробно, то проекторы видели во сне башню… собственно, вот и всё, тут нечего было добавить. Их сны о башне поддерживали её жизнь и не давали ей разрушаться. Очень важная специальность, на самом деле. И требовавшая изрядного мастерства – продвинутых навыков концентрации и материализации. Но всё же Марина автоматически занесла её для себя в запасные варианты. Последний из запасных.

Итак, очередная безбашенная ночь – в плохом смысле. Сон тоже выдался дурным: его можно было описать одним словом – «холод». Бескрайняя сине-серебристая пустыня изо льда и снега. Чёрное небо. Ни одной живой души вокруг. И даже ни одной неживой. Единственная надежда чуть-чуть согреться – белевшая вдалеке ракета.

В этот момент Марина поняла, что сон закинул её на Нептун. И пускай заснеженная планета была не похожа на настоящий Нептун, а законы физики в очередной раз оказались попраны, искривлены и осмеяны – всё в порядке, у мира снов свои законы. Доктору наук запросто может присниться плоская Земля.

Путь до ракеты был долгим – расстояние будто не сокращалось, а растягивалось. Конечности уже почти не гнулись. Ледяной воздух грозил выморозить все внутренности. Марина с тоской вспомнила огонь Куратора: сейчас она не то что руку туда сунула бы, а вся целиком постаралась бы залезть в оранжево-красное пламя. Хм. А это идея! Можно ведь потренировать материализацию на огне…

…а, нет, нельзя. Ни единой искорки. Десяток провальных попыток тонко намекнул, что до кураторских умений ещё расти и расти.

Тут бы и приуныть – но вместо грусти Марина почувствовала бодрящую злость. Не ту, которая перекашивает лицо и прорывает плотину ругательств, а ту, которая встряхивает за шкирку и толкает вперёд, навстречу цели. Марина заслонилась рукой от очередной атаки метели, наклонилась против встречного ветра и зашагала быстрее.

Конечно, можно было бы не превозмогать, а проснуться. Но это почти как нажать кнопку выключения на разогнавшемся компьютере. Марина уже опробовала такие резкие «выключения» из сна – и они ей не понравились: после них появлялась взвинченность, никак не получалось заснуть снова, и весь последующий день шёл наперекосяк.

К тому же от ракеты повеяло знакомым ощущением. Пока не дверь, а максимум подступы к двери, но… Ах да, нельзя никуда выходить из своего сна. Но никто ведь не запрещал просто осмотреть переход в учебных целях, правда?

Марина с детства была очень совестливым человеком. Однако со временем угрызения и предупредительное рычание вечно голодной совести ей осточертели, и она научилась давать зверюге отпор. В ход шли то логические доводы, то беззастенчивые софизмы. Сейчас Марина вновь пела своей совести колыбельную. Страх силён; но есть кое-что сильнее страха – любопытство.

Вот наконец и ракета, гладкий белый треугольник без иллюминаторов и почему-то без сопел. Внутри ракеты тоже было холодно – но там хотя бы не буйствовал ветер с колючим снегом, грозивший сорвать плоть с костей. А ещё там можно было включить свет.

Чего там не было, так это двери в другой сон. Путеводное ощущение не пропадало, однако оставалось призрачно-слабым, лишь намекавшим на что-то. За пределами ракеты оно не усиливалось – Марина специально вернулась под открытое небо и совершила широкий круг почёта около ракеты, чутко прислушиваясь ко внутреннему голосу. Нет, если что-нибудь перспективное и было, то не снаружи, а внутри.

Теперь Марина ощущала не просто любопытство – она ощущала брошенный ей вызов. Как прикажете изучать то, что не удаётся найти? Желание отыскать переход превратилось из прихоти в дело чести.

Сон тянулся и тянулся. Разгадка не находилась и не находилась. Марина металась по ракете, словно по квеструму, открывая, влезая, включая, откручивая, щёлкая и совершая ещё множество бесполезных действий. Возможно, полезнее было бы поработать не руками, а головой?

Голова тоже не нашла дверь – зато она придумала идею.

Марина прошла на капитанский мостик, вплавилась в желеобразное кресло, вытерпела подключение сенсоров к своей нервной системе, окинула взглядом пространство вокруг ракеты: все стены превратились в один сплошной монитор, легко заменявший иллюминаторы и даже превосходивший их. Ракета – не чум, она создана не чтобы укрывать от метели, а чтобы летать. Таков её путь. Возможно, таков и путь из сна.

…в первые секунды Марине показалось, что у неё провалы в памяти. Что она давно проснулась, собралась, дошла до парка – а теперь недоумённо вертела головой, забыв, как там очутилась. Марина знала этот парк: от её дома до него было минут двадцать пешком. Похоже, его знал и кое-кто ещё – тот, в чьём сне Марина очутилась.

Радость от первого самостоятельного перехода померкла. Но лишь потому, что в этом сне и без неё хватало приятных эмоций. Найти хозяина сна было так же легко, как найти дерево посреди поля. От мужчины волнами расходилось ощущение энтузиазма, веселья, тепла. Он то ли строил, то ли чинил маленький одноместный самолёт, ярко-красный, блестящий как игрушка. Судя по поплавкам вместо шасси, самолёт мог не только летать, но и плавать. И авиатору не терпелось спустить его с платформы на воду – река поблёскивала совсем рядом.

После холода и одиночества собственного сна Марина буквально наслаждалась чужим сном. Всё здесь было красочным и умиротворяющим. И очень-очень детальным: высоко в небе слышались протяжные крики взрослых чаек и сипловатые – их птенцов, уже больших, но ещё коричневатых, не перелинявших; вдалеке на другом берегу реки возвышались жирафоподобные краны порта; на воде оптимистично желтели распустившиеся цветы кубышек и многообещающе зеленели набухшие бутоны кувшинок; над водой носились туда-сюда стрекозы; у самых ног вилась тропинка, приглашая на прогулку среди деревьев… Некоторые сны похожи на наброски; этот сон был полноценной картиной.

Из такого сновидения не хотелось уходить. Но оставаться было нельзя: хозяин сна в любой момент мог её заметить. Марина медленно, не делая резких движений, направилась к деревьям: спрятавшись за ними, она смогла бы спокойно поискать дорогу назад в свой сон или, в крайнем случае, сосредоточиться и выдернуть себя в мир яви.

Однако мало было придумать план – его ещё надо было реализовать. И на практике всё получилось не так гладко, как в теории. По правде говоря, всё пошло наперекосяк. Хозяин сна её заметил. Приветливо и слегка растерянно помахал рукой – так здороваются с кем-то, насчёт кого не могут определиться: то ли это дворовый приятель, с которым вместе играли в песочнице четверть века назад и не виделись с тех самых пор, то ли абсолютный незнакомец, смутно напомнивший кого-то.

Наверное, он был хорошим человеком, этот авиатор. Наверное, с ним здорово было дружить. Но сейчас Марина хотела оказаться от него как можно дальше: один нарушенный запрет грозил завалить её лавиной неприятностей.

Раз сорвался план А, пришлось перейти к плану Б. Марина сосредоточилась, собралась с силами… и остолбенела от удивления: она не могла проснуться. Глаза Марины и авиатора встретились, два человека оказались соединены невидимой нитью. Невидимой, но очень крепкой, не отпускавшей.

Во взгляде авиатора нарастало удивление. Хозяин сна спустился со своей стремянки и зашагал навстречу Марине, пристально всматриваясь в её лицо.

Паника дошла до точки кипения. Марина со всей силы наступила себе на ногу. Ойкнула от боли, часто заморгала – вот оно! Зрительный контакт разорвался. Не заботясь больше ни о какой плавности отступления, Марина метнулась за ближайшее дерево – спрятаться, закрыть глаза, сосредоточиться и сбежать наконец!

И совсем не заметила, как откуда-то из глубины парка за ней внимательно следила мерцавшая фигурка в объёмной толстовке.

Глава 4. К оружию!

Похоже, дела были совсем плохи. Время тренировок с Алексами ещё не пришло – но именно на такую тренировку Марина сейчас направлялась.

И не только она: в зале с прудом-колодцем переминался с ноги на ногу офисный сновидец. Тот самый, в чей сон она угодила при первом погружении. Тот самый, в чьём сне впервые увидела рождение кошмара. Тот самый, который и сноходцем-то не был. Точнее, не был тогда, зато, по-видимому, стал теперь.

Он тоже её узнал. Смутился. Но затем тряхнул головой и решительно протянул Марине руку. Его рукопожатие оказалось на удивление крепким.

– Привет, э-э-э… прости, я не спросил твоё имя. Я – Аркадий.

– А я Марина. Привет.

Что им было сказать друг другу? Однако из-за повисшего молчания ситуация стала ещё более неловкой. И Марина решилась:

– Послушай, извини за кошма…

– Я тут хотел сказать тебе спаси…

Они заговорили одновременно. И одновременно запнулись. Оба фыркнули; Марина закатила глаза, Аркадий рассмеялся. Обстановка начала оттаивать.

Они снова посмотрели друг на друга. Аркадий сделал приглашающий жест, как бы пропуская её вперёд.

– Я хотела извиниться за тот случай, – она вздохнула. – Ну, за кошмара и всё остальное.

Он выглядел удивлённым:

– А я хотел тебя поблагодарить как раз за это. Тебя и Алексов. У меня после вас будто в голове что-то щёлкнуло.

– Ты не отпинал своего шефа в реальности, надеюсь? – разговор так наладился, что даже захотелось пошутить.

– Именно этим я и занялся, – в тон ей ответил Аркадий. – Не физически, правда, а жаль… Составил на него докладную. Потом ещё одну. Потом он меня уволил.

– Ой, – Марина вновь ощутила укол совести.

– Да нет, это ещё не всё, – поспешил успокоить её Аркадий. – Я и дома-то посидел всего пару недель, а ведь собирался хотя бы месяц отдохнуть, прежде чем искать новую работу. Но не пришлось: докладная попала по адресу. И стала первой из многих – Вера… в смысле, одна коллега мне рассказывала, что жалобы так и посыпались. Прорвало людей. Не знаю, почему мы так долго терпели. Хотя нет, знаю: когда все молчат, словно так и надо, тебе тоже начинает казаться, что так и надо, что у всех такое, что по-другому не бывает.

Его речь перешла со спокойного шага на рысь и грозила вот-вот сорваться в галоп. Аркадию хотелось выговориться. Он победил, но годами копившаяся обида до сих пор отравляла его радость. Обиду нужно было высказать, прожить – и отпустить.

– …в общем, следующим уволенным стал он сам. А со мной – да и не только со мной – вскоре связались из руководства, позвали назад.

– И ты вернулся?

– Конечно! Отличная работа же. Была. Пока прежний начальник не ушёл и на его место не взяли этого «эффективного менеджера».

Аркадий произнёс последние два слова так, словно они были ругательством. Даже скривился. Но его лицо быстро разгладилось. Оно вообще казалось моложе и полнокровнее, чем при первой встрече. Да и сам Аркадий больше не был блёклым, в нём будто лампочку зажгли.

– Тогда поздравляю! А как у тебя дела в сноход…

– Всем привет! Поладили уже? Тогда за дело! – на сей раз Марину перебил Алекс-мечник.

Сейчас он был без меча, но менее богатырским от этого не стал. В словарях напротив выражения «косая сажень в плечах» явно должна была быть его фотография. У него даже борода имелась – правда, не кустистая, как у настоящих богатырей, а небольшая, аккуратная, только что из барбершопа.

Если в Аркадии светилась лампочка, то в Алексе сиял целый прожектор – настолько «богатырь» был большим, громким, энергичным. Как он при всём этом умудрился подобраться к ним незамеченным – загадка. Видимо, Алексы такие же ниндзя, как и Патрульные.

– Что стоим, кого ждём? Айда! – Алекс схватил их за руки, резво стартанул с места – и Марина с Аркадием, увлекаемые его кипучей энергией, полетели за ним в портал.

Как оно часто бывает с традициями, название отряда Алексов появилось по принципу «Почему бы и нет?» и сохранилось по принципу «Не мы придумали – не нам отменять». То ли Александром, то ли Александрином, то ли Алексисом, то ли ещё как-то так звали знаменитого охотника на кошмаров, который один стоил десяти прочих. И был у него самый талантливый ученик, чьё имя – так уж совпало – тоже начиналось на «Алекс-». Сначала Алексами стали называть их двоих, а вскоре и весь их отряд. «Алекс» – коротко, ёмко, символично: защитник – он защитник и есть. Меры безопасности, опять же: Алексы старались скрывать и свои лица, и свои настоящие имена, чтобы люди и особенно кошмары не могли их узнать. Путаница Алексам не грозила – ведь не путаются же между собой птицы одной стаи. Хотя стажёрам на первых порах приходилось нелегко, и мысленно Марина продолжала звать Алекса-мечника «богатырём», а его напарника – стрелком.

– Итак, зачем мы здесь сегодня собрались? – Алекс-«богатырь» предвкушающе потёр руки.

Алекс-стрелок, по своему обыкновению, маячил на заднем плане и глядел куда-то в сторону. Не самый радушный хозяин – а ведь дело происходило именно в его сне. Как пояснил Алекс-«богатырь», это была ещё одна из мер безопасности.

– Чтобы научиться убивать кошмаров? – предположил Аркадий.

– Нет! Это вам ещё рано. Сегодня учимся обращаться с оружием. Идите-ка сюда! – Алекс-«богатырь» поманил их, испытующе оглядел. – Начнём с классики – холодного оружия. У вас есть какой-нибудь опыт?

Опыта ни у Аркадия, ни у Марины не оказалось. Максимум, чем им доводилось орудовать, – кухонные и канцелярские ножи.

Алекс-«богатырь» слегка помрачнел. Но лишь на мгновение – его природная бодрость прогоняла любое уныние.

– Тогда вот вам первое задание: закройте глаза и представьте, какое оружие вы хотите. Какое вам подойдёт. Любое! А я помогу вам его получить. Уж материализацию-то вы успели потренировать, а?

Материализация. Проклятье! Марина вспомнила все свои неудачные попытки и поспешила зажмуриться, чтобы Алекс-«богатырь» ничего не понял по её глазам.

– К-кажется, я готов, – прочистил горло Аркадий.

– Отставить «кажется»! Раз готов – давай!

Марина на секунду приоткрыла один глаз и увидела, как наставник схватил новобранца за руки. Что сейчас будет? На это хотелось посмотреть. Но закончив с Аркадием, Алекс-«богатырь» возьмётся за неё – а у неё ещё ничегошеньки не было готово. Марина снова крепко зажмурилась, изо всех сил пытаясь представить себе оружие – то, что она хотела. Проблема была в том, что она не хотела ничего. Ни брать в руки смертоносный клинок. Ни вступать в бой. Ни учиться убивать.

– Ого! – в голосе Аркадия звенело изумление пополам с восторгом.

Марина сдалась и открыла глаза. Посмотреть и правда было на что – короткие, но острые и блестевшие бешеным серебром парные клинки. Даже Алекс-«богатырь» проникся и глядел на них с уважением.

Но вот его взгляд перепрыгнул на Марину. Она внутренне похолодела.

– Что ж, теперь твоя очередь! – Алекс-«богатырь» приглашающе протянул руки.

– Эм-м, у меня… я ещё не готова! – выпалила Марина.

– Тогда давай попробуем работать с тем, что есть. Надо же успеть вас натренировать! Не нервничай, это не страшно, и я помогу, – его руки всё ещё были протянуты к ней.

Марина протяжно выдохнула. И накрыла его ладони своими.

Поначалу не происходило ничего. А затем Марина вновь ощутила, что такое лучшие из лучших сноходцев. Патрульная Яна, когда сорвалась на помощь раненому товарищу, мчалась сквозь сны как на крыльях. Алекс-«богатырь», когда взялся помочь Марине с материализацией, закрутил призрачный водоворот из тысяч образов – и наконец один образ откликнулся, вырвался из круговерти и скользнул к сцепленным рукам.

Алекс-«богатырь» озадаченно почесал затылок:

– Так, спарринг отменяем. Хотя всё равно вам сперва нужны одиночные тренировки – ну-ка, смотрите, как надо!..

Дуэль с Аркадием и впрямь было бы сложно устроить: у него – два коротких меча; у Марины – длинный шест с лезвием на конце. С этим шестом было жутко неудобно управляться, он так и норовил вывернуться из рук – зато им можно было тыкать во врага, не подпуская его близко.

– Молодцы! – похвалил их Алекс-«богатырь» спустя несколько часов. Он сиял. А они тяжело дышали и едва стояли на ногах. Неужели тренировка закончилась?.. – Переходим к следующему виду – огнестрельному!

Марина едва не застонала. Одно хорошо: шест с лезвием, об который она уже успела натереть мозоли, наставить пару синяков и лишь чудом не порезаться, растаял в воздухе. Всё-таки это было не настоящее боевое оружие сноходца, а тренажёр, призванный в основном за счёт силы наставника. До настоящего оружия было ещё очень далеко. И Марина не стремилась пройти этот путь побыстрее.

Вперёд вышел Алекс-стрелок. По-прежнему отстранённый, по-прежнему молчаливый. Да и не было нужды говорить – они уже знали, что их ждёт.

На сей раз Аркадию досталось большое, а Марине – маленькое. Он сжимал охотничье ружьё, она – крохотный пистолетик с перламутровой ручкой, больше похожий на пресс-папье, чем на орудие убийства. Алекс-стрелок плавно повёл рукой – и перед ними выстроились ряды мишеней.

Первую тренировку под руководством Алексов Марина ждала с насторожённостью; вторую – с ужасом. Но курс молодого бойца внезапно дал ей передышку: следующий урок с Алексами оказался заменён на урок с Яной.

Интересно: как Яна отреагирует, если рассказать ей про самостоятельное путешествие в чужой сон? Похвалит за находчивость или всыплет по первое число за самодеятельность?..

Выяснить это не удалось. Рассказ о вылазке как-то не пришёлся к слову: путешествия были отодвинуты на задворки учебного плана, приоритетом стали самооборона и зов.

Беззвучный зов сноходцев громче любого крика. Яна слышала зов раненого товарища сквозь толщу снов. Да и Алексы разговаривали друг с другом без слов. Разум становился открытой книгой – для того, кто умел его читать. Марина представила, как кто-нибудь прочтёт её сумбурный поток мыслей. Её передёрнуло.

Яна, в отличие от Алексов, не стала приводить Марину в свой сон. Объяснила это тем, что на их сегодняшней тренировке учитель и ученик должны быть в равных условиях. Потому Марине выпал редкий шанс – на собственной шкуре опробовать совместное творчество Музы и Проектора.

Некая Муза (Марина очень надеялась, что это была не Хлоя) сочинила сон – его концепцию, декорации, персонажей. Проектор – оказывается, они были не так просты! – воплотил её сценарий в своём сне и пустил туда Яну с Мариной.

– Зачем такие сложности? Почему не годятся обычные сны, как в прошлый раз?

– Там сейчас слишком опасно, – по лицу Яны пробежала тень.

В расплывчатых пятнах Роршаха можно разглядеть самые разные фигуры: кто-то увидит дерущихся слонов, а кто-то – молящихся женщин. В расплывчатых предостережениях Яны и Куратора угадывался вполне однозначный смысл:

– Кошмары продолжают нападать?

– Как с цепи сорвались. Ты видела, на что способен средний кошмар. Не дай бог тебе увидеть, на что способен сильный.

На этом разговор оборвался. Пора было начинать тренировку.

Чёрные деревья алчно тянулись к малиновому небу; их ветви были словно уродливые руки, пытавшиеся схватить проплывавшее облако и растерзать его. Сгущались сумерки. По земле ползли длинные тени. Не пели птицы, не жужжали насекомые. Под одежду забирался влажный холод.

Либо Муза при сочинении сна была не в духе, либо она специально подготовила для них что-то вроде полосы препятствий.

– Слушай меня внимательно, – Яна смотрела Марине прямо в глаза. – Твоя задача – пройти лес и подняться на гору. Там мы встретимся. Я пойду вперёд и буду мысленно звать тебя – постарайся услышать. Если что-то случится – зови в ответ. Позовёшь мысленно – я приду. Позовёшь вслух – я тоже приду, но испытание будет провалено. Всё ясно?

Марина кивнула.

– Есть вопросы?

Марина отрицательно помотала головой. Почему-то открывать рот уже было боязно, хотя испытание ещё не началось.

– Хорошо, – Яна подобрала с земли ветку и воткнула в мох рядом с одной из теней. – Когда тень достигнет этой ветки – отправляйся в путь. И… удачи.

Она резко отвернулась и зашагала прочь. Ни одна травинка на её пути не зашелестела, ни одна палочка не треснула – Патрульная передвигалась бесшумно как призрак.

Что-то в Яне изменилось. Но всё сообщество сноходцев сейчас стояло на ушах, да и вокруг была промозглая сумрачная чаща, а не летне-романтический пляж – тут уж не до улыбок.

Сначала Марина просто шла в ту же сторону, куда направилась Яна. Зловещая тишина играла на руку: ничто не отвлекало от попыток услышать зов наставницы. Другое дело, что Марина всё равно ничего не слышала. Только звуки собственных шагов и дыхания да шорох одежды. Тогда она попробовала остановиться. Ничего. Закрыла глаза и вся обратилась в слух. Ничего. Хотя… Нет, что-то всё-таки было!

Лес искажает звуки, стирает тропы, запутывает людей. Думаете, что идёте прямо на дружеское «ау!», а попадаете в безлюдный бурелом. И когда пытаетесь оттуда выбраться, с удивлением понимаете, что он окружил вас, заманил в ловушку, не оставил ни намёка на тропинку, как будто вы не пришли туда своими собственными ногами полчаса назад, а были закинуты чьим-то злым колдовством.

Но с беззвучным зовом было иначе: важнее всего было его услышать и не потерять, а направление ощущалось само, каким-то шестым чувством. Вот и сейчас выяснилось, что Яна была не впереди, а гораздо левее. Марина скорректировала курс и побежала на зов. Однако шелест листьев и треск хвороста тут же заглушили едва уловимый голос наставницы.

Можно было слышать и не двигаться. Можно было бежать и не слышать. А одновременно слышать и бежать – никак нельзя. Впрочем, это было лучше, чем вообще не мочь ни того, ни другого. Марина решила чередовать: преодолевала небольшое расстояние, замирала, прислушивалась, снова срывалась с места.

Марш-бросок шёл более-менее гладко до тех пор, пока ноги не ощутили уклон. Хорошая новость: похоже, гора нашлась. Плохая новость: на эту гору ещё нужно было взобраться.

Лес в предгорье был диким, горьким, но пустым. Гора пустой не была: вскоре во тьме сверкнули чьи-то глаза. Большие, ярко-зелёные, с вертикальными зрачками. Они были примерно на уровне Марининой талии или даже выше. Познакомиться с их обладателем и более точно измерить его параметры не хотелось. Марина свернула в сторону и стала искать новый путь, подальше от светившихся глаз. Но вскоре поняла, что больше не слышит Яну.

Тихо, тихо, без паники. С Яной наверняка всё в порядке – она ведь опытный сноходец, а это всего-навсего тренировочный полигон. Надо лишь взять правее, чтобы обогнуть опасность и вернуться к прежнему маршруту, и…

Успокоительные мысли заглушил новый звук – протяжный волчий вой. Он преградил путь наверх.

Позвать Яну? Но ничего страшного не случилось. Пока не случилось. Впрочем, и не могло случиться – тут же всё было не по-настоящему.

Некстати вспомнился ожог от огня Куратора. Он был во сне – и был наяву.

Марина ещё раз сменила курс. В конце концов, ей всего-то нужно было забраться на гору – не важно, с какой стороны. А мимо вершины она не промахнётся.

Остро заточенный серп месяца сочился мертвенно-бледным светом. Под ним чахлые деревца и кривые валуны отбрасывали особо густые, прямо-таки смолянистые тени. Те были угрожающими, зато неподвижными. Но вот от них отделилась другая тень. У её обладателя были жёлтые глаза и выступавшие рёбра, туго обтянутые серой шкурой. Зверь приближался, бесшумно и быстро.

Клац – Марина сжала челюсти так крепко, что стало больно скулам. Только не закричать. Только. Не. Закричать.

В глазах зверя полыхнули злоба и голод. Марина не выдержала.

– А-а-а! – с её губ не сорвалось ни звука, но внутри своей головы она заорала изо всех сил.

Зверь оскалился и прижал уши к голове. С его клыков капала слюна, его брюхо рычало от голода, требуя пищи. Немедленно.

А в следующий миг зверь кубарем покатился вниз, взвизгивая и скуля, как щенок. Яна отбросила его даже не ногой – ударом воздуха, который она умела сгущать в плотный щит.

– Отлично, зов освоен! – бодро начала Яна, но осеклась. – Э-э-эй, не раскисай, ты уже почти дошла, там осталось-то… Сейчас поднимешься, мы разведём костёр, сядем перед ним и будем смотреть на звёзды – должно же в этом сне быть хоть что-то приятное, а? Договорились?

Марина молча кивнула. И вновь оставшись в одиночестве, упорно полезла вверх. Больше ей никто не встретился.

– Это был кошмар? – Марина уселась поближе к костру; поленья весело потрескивали, воздух над огнём танцевал от жара, но её всё равно знобило.

– Тот желтоглазый? Нет, конечно! – Яна сидела рядом; она снова была не хмурой, как в лесу, а дружелюбной, как раньше. – Всего лишь образ кошмара. Муза и Проектор расстарались. Даже слегка перестарались, если хочешь знать моё мнение.

– Но… зачем?

– Скажи спасибо Куратору, – фыркнула Яна. – Его любимый метод: бросить человека в воду и смотреть, выплывет или нет. Он и раньше-то перегибал палку, а теперь совсем пошёл вразнос.

Уровень симпатии Марины к Куратору, и без того невысокий, опустился до критически низкой отметки. Они же вроде как на одной стороне, зачем он это делает?

– Какая муха его укусила?!

– Если б муха… Мы теряем людей, – Яна нахмурилась. – Даже самых опытных. Если бы ты присоединилась к нам хоть на полгода раньше, тебя учила бы не я, а предыдущий глава Патрульных. Кошмары атакуют всё чаще, всё жёстче, а новобранцев мало. Стараемся набирать больше и обучать быстрее, а если человек не тянет… ну, он освобождает место для других, более перспективных.

Треск костра некоторое время был единственным звуком, нарушавшим тишину ночи.

– Почему Куратор не предупреждает сразу? – глухим голосом спросила Марина. Хотя и так догадывалась, каким будет ответ.

– А ты бы тогда согласилась? – Яна подтвердила её догадку. – Я и сама иногда жалею, что ввязалась во всё это… Ой, смотри, сон подёргивается! Похоже, нам пора выходить.

Как назло, был выходной. Марина проснулась на рассвете, сердитая и взбудораженная. Заснуть уже не получилось, а садиться за компьютер не хотелось: она и так с трудом отучила себя от вредной привычки под названием «Ну я же всё равно сейчас ничего не делаю – почему бы не поработать ещё чуть-чуть?»

Поход в магазин за продуктами помог слегка остудить голову. Но перед глазами продолжали вставать люди из снов. Они загораживали реальность: задумавшись о Кураторе, Марина едва не врезалась в стенд.

Раз по-хорошему они уходить не хотят, почему бы не вышвырнуть их по-плохому? Точнее, выплеснуть – на бумагу. Чтобы совместить не очень-то приятное с более-менее полезным, Марина решила рисовать именно по старинке и для каждого сноходца выбрать подходящий ему материал: чернила, карандаши, акварель, маркеры-копики (если они ещё не засохли)…

Через пару часов настроение испортилось окончательно. Пять портретов – и ни одного портретного сходства. Да за такие каракули её бы из художки выгнали со свистом, улюлюканьем и закидыванием гипсовыми фигурками!

А ведь она столько раз видела этих сноходцев. И внешность у многих из них была колоритной, запоминающейся. Но не запомнившейся.

Ладно, Хлоя получилась сносно – правда, лишь на фоне остальных. Комплект знакомых черт никак не складывался в знакомого человека. Глаза большие и голубые? Большие и голубые, да ещё очки в массивной черепаховой оправе. Тёмная кожа, тёмные с проседью волосы, мешковатая одежда, выпуклая родинка на подбородке… Вроде все приметы на месте – а всё равно не похоже.

Портрет Хлои был словно детали паззла, которые не хотели стыковаться друг с другом. В таком случае портрет Куратора состоял из деталей паззла, костяшек домино и блоков конструктора. Его компоненты не то что не хотели соединяться – они попросту не могли это сделать.

Марина, разумеется, хотела выкинуть Куратора из головы. И он действительно выкинулся – только почему-то не из мыслей, а из памяти. О его глазах Марина помнила лишь то, что они у него были. То ли серо-голубые, то ли карие, то ли какие угодно ещё. Волосы тоже то ли светлые, то ли тёмные. Костюм? Классическая тройка; но лёгкий или тёплый, с узором или без?.. Голос она помнила чуть лучше – однако голос не нарисуешь.

В результате с бумаги на неё насмешливо глядел какой-то абстрактный денди. Он был похож на Куратора так же, как пингвин на павлина.

Не всякий художник мечтает стать живописцем и создавать шедевры. Более приземлённый и спокойный выбор – стать ремесленником. Но и ремесленнику больно падать со своей невеликой высоты – например, если однажды он поймёт, что разучился рисовать и теперь умеет только штамповать.

Марина поёжилась. Отложила портреты. И полезла в глубину ящиков за любимыми альбомами: посмотреть, что она могла когда-то, и проверить, что она могла сейчас.

Глава 5. Сны на продажу

Что подарить человеку, у которого всё есть? Раз в год этот вопрос вгрызался в мозг тем, кому повезло получить приглашение. На сей раз зубы вопроса были особенно остры: человек отмечал юбилей.

Праздник был обставлен тихо, по-домашнему: полдесятка шатров раскинулись в поле рядом с виллой. От парковки протянулась вереница личных водителей, они несли самые крупные и тяжёлые подарки.

Для подарков была отведена малая гостиная. Юбиляр собирался посмотреть их позже. Но одно подношение ему сунули-таки прямо в руки: давняя приятельница терпеть не могла поступать как все.

– Ну же, примерь! – она сияла. – Для звезды вечера – звёздный презент.

В нарочито простом футляре оказался браслет, составленный из пластинок почти не обработанного металла. Неровных, с шершавыми краями, соединённых шнурами из тонкой кожи.

Юбиляр удивлённо приподнял брови. Если он что-то подобное и носил, то в юности. Десятки лет назад.

– Это не какая-нибудь платина, это метеорит, – знакомая не спешила выкладывать все козыри сразу: она, смакуя, открывала их один за одним. – Тот же самый, из которого сделан похожий браслет для гитариста твоей любимой рок-группы.

– Для?.. – мало кто мог удивить его дважды за один день. Тем более подряд. Но она смогла. Причём удивление было приятным.

Приятельница удовлетворённо кивнула.

Легко подарить подарок, который будет дорого стоить; трудно подарить подарок, который будет дорогого стоить. Юбиляр небрежно закатал рукав шёлкового костюма и защёлкнул замок браслета. Эта побрякушка, чёрт возьми, действительно подняла ему настроение – больше, чем целая гора нарядно-безликих коробок, свёртков и чехлов, скопившихся в гостиной.

Он привык быть в центре внимания – и в свой День рождения, разумеется, ни на минуту не оставался один. Разве что в сортире. На обратном пути оттуда его перехватили: друг, с которым они конкурировали, или конкурент, с которым дружили, окликнул и протянул конверт. Ни надписей, ни рисунков – просто белая бумага.

– А вот и от меня кое-что, – друг-конкурент подмигнул. – И учти, это не шутка.

Такой конверт в таких обстоятельствах мог быть чем-то не предназначенным для чужих глаз. Юбиляр коротко кивнул и спрятал конверт за пазуху.

Праздник закончился. Разъехались приглашённые артисты, разъехались гости, даже службы кейтеринга уже отчалили. Юбиляр раздевался в своей спальне и наконец достал конверт, чтобы рассмотреть подарок.

Внутри оказалась открытка – одна из тех, которые продаются в любом магазине. Обычная пёстрая картонка. С обычными дурацкими поздравлениями… хотя нет. Типографский текст гласил: «Поздравляем! Вам подарили набор снов (5 шт.) на ваш выбор. Сегодня наш агент свяжется с вами, чтобы обсудить детали».

Кто из них двоих перебрал с выпивкой – юбиляр или друг-конкурент? Бред какой-то. Но юбиляр был достаточно опытен, чтобы не выбросить карточку с конвертом. Сделав мысленную заметку позже осмотреть те ещё раз, просканировать и, возможно, отдать своим ребятам на экспертизу, он убрал их в один из сейфов. А теперь можно было и отдохнуть.

– Вот раскадровка. Правда, сценарий не закончен, – призналась Марина.

– Давай поглядим… – Хлоя взяла у неё пачку листов.

Послушав совета главной Музы, на сей раз Марина не только записала сюжет придуманного сна, но и зарисовала. Так работать было привычнее: где не справлялись буквы, там на помощь приходили линии, штрихи, пятна.

На второй консультации Марина чувствовала себя увереннее. Ровно до тех пор, пока Хлоя не сняла очки и не начала протирать их платком; вид у неё был уж очень задумчивый.

– Что-то не так?

– Да нет, всё так, – откликнулась Хлоя. – Даже слишком так. Вымысел слишком похож на реальность.

– В смысле? То есть… кто-то реально дарит и продаёт сны? – похоже, Марина со своим сценарием изобрела велосипед, открыла Америку и разгадала секрет Полишинеля. Медаль ей за это! Из фольги. Или даже меньше, полмедали: сценарий-то недописан, история юбиляра и его подарка забуксовала, ведь Марина пока не продумала механизм «снов на заказ». Зато сноходцы, видимо, давно всё продумали и реализовали.

– Откуда бы иначе у нас был бюджет на зарплаты и стипендии? – пожала плечами Хлоя. – Есть, конечно, и меценаты, но клиентов – большинство.

– Э-э-э, я думала, Музы создают сны, чтобы донести до людей что-то важное…

– Это правда. Но не вся. Куратор, полагаю, рассказал тебе об одной части нашей работы: навевать сновидения людям с богатым воображением и творческой жилкой – такие люди неосознанно помогают нам поддерживать башню и бороться с кошмарами. Проснётся творец вдохновлённым, создаст произведение о, например, ограблении во сне или о лечении через сны, его аудитория тоже станет больше думать о снах… Однако есть и вторая часть работы Муз: показывать людям во сне то, что они хотят увидеть.

– И они за это платят?

– Охотно и щедро. Мы можем дать то, что недоступно им наяву.

– Но это же всё ненастоящее! Кто станет платить за иллюзию?

Во взгляде Хлои промелькнуло сочувственное умиление – так смотрят на ребёнка, который спрашивает, почему солнце всходит и отчего ветер дует:

– Поразительно, как часто люди платят за иллюзии – зачастую гораздо менее реальные, чем срежиссированные сны…

Марина замолчала, переваривая услышанное. Если бы её мозг мог заурчать от несварения, он бы непременно это сделал.

– А если клиенты захотят… странного?

Пронзительно-голубые глаза Хлои блеснули, как блестит выскользнувшая из ножен сталь. Но Муза не сердилась – скорее, оценивала и взвешивала. После паузы ответила:

– Если захотят неприемлемого, они не смогут нас ни заставить, ни даже найти.

– А если запомнят в лицо? Тогда смогут составить фоторобот, заплатить за розыски, – Марина вспомнила, как сама рисовала знакомых сноходцев, пускай и неудачно.

Хлоя снова помолчала. А Марина порадовалась, что бурящая сила взгляда была нематериальна: иначе в её теле уже было бы с десяток не запланированных природой отверстий.

– Об этом мы обычно говорим не на консультациях, а позже. Но ты задала правильные вопросы, и они не должны остаться без ответов. Слушай, запоминай и постарайся понять: то, что люди видят во снах, – не точное отражение яви. И оно легко стирается из памяти.

…приятно просыпаться самой, когда выспишься всласть и уже просто не хочешь валяться в постели. Неприятно просыпаться по будильнику. Но хуже всего, когда тебя «просыпают». Марина ещё о многом хотела расспросить Хлою, однако обнаружила себя в собственной кровати, уставившейся в потолок. Похоже, время некоторых уроков пока не пришло.

Возвращаться к заброшенному хобби трудно, даже если оно любимое. Особенно если оно любимое.

На работе рисование ограничено строгими рамками. Выходить за эти рамки крайне нежелательно – зато на них удобно опираться. Сразу ясно, кто чего сколько и как хочет. А если не ясно, то можно подёргать менеджера или уточнить детали у заказчика. Техзадание – проложенный маршрут: иди по стрелочкам и придёшь к цели (хотя, увы, бывают индивиды, чертящие стрелочки в противоположных направлениях или вообще завязывающие их узлом; выполнить их задание – всё равно что пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что).

Рисовать для себя значит рисовать то, что хочешь лично ты. Но понять свои желания порой сложнее, чем чужие. И никаких путеводных ограничений! Полная свобода. Полная неопределённость. Каждая линия может стать началом чего-то нового. Каждая линия может стать ошибкой.

Бывает и третий вариант: рисовать то, что хочешь и что пригодится для работы. Два в одном. Двойная сложность. Именно этого, похоже, ждала от неё Хлоя. История про сны на продажу далась Марине легче, чем история про фармакологического «супермена», и всё же результат получился не таким, как хотелось. Не хватало ёмкости, когда каждая линия, каждый штрих дополняют атмосферу, лучше раскрывают персонажей. Не хватало лёгкости, когда история будто рассказывается сама собой. Той лёгкости, которая свойственна снам: они могут быть какими угодно странными, нелогичными, нелепыми, но они текут свободным потоком, запросто смешиваются, переключаются. А не вышагивают по линейке, чеканя шаг и панически боясь оступиться.

Марина мрачно смотрела на открытый файл. Файл смотрел на неё в ответ, абсолютно пустой и безликий. У него даже названия не было. Что ж, можно начать хотя бы с этого. Марина открыла меню сохранения и вбила туда первое, что пришло на ум, – «СФиЧ».

«Смайт Фортсмайт и Чарамушта» – книга, про которую Марина узнала буквально час назад. И которую выбрала наобум: открыла в электронной библиотеке раздел фэнтези, открыла новинки в этом жанре и стала листать список в поисках того, за что зацепится взгляд. В обложки и в имена авторов принципиально не всматривалась – только в названия книг. Как это часто бывает, взгляд зацепился за несоответствие: уж очень контрастными показались имена героев (если это вообще были имена).

Книга понадобилась Марине для квеста, который она придумала сама себе. Целью квеста была разминка фантазии и внимательности: нарисовать титульных персонажей, не читая книгу, затем нарисовать их же после абзаца-другого их описания – и наконец, нарисовать их после прочтения всей книги.

Первый этап был самым сложным – зато и самым свободным. Кем могли бы быть герои с такими именами?.. Не факт даже, что они были людьми. Чем дальше, тем больше сомнений. А сомнения – невидимые кандалы, от которых опускаются руки.

Выходит, чтобы получить удовольствие, надо приложить усилие. Парадокс какой-то. Впрочем, как и многое другое в этой жизни.

Она никому эти рисунки не покажет. Никто о них не узнает, не будет оценивать и комментировать. Единственный возможный критик – у неё в голове; а ему пора бы заткнуться, хоть ненадолго.

Марина глубоко вдохнула, отложила в сторону смартфон, чтобы снова не сбежать в чтение блогов или просмотр видеороликов, и взялась за электронное перо.

Смайт Фортсмайт у неё получился классическим британским джентльменом – почему-то больше похожим на Куратора, чем недавний портрет этого самого Куратора. Разве что в чопорном Смайте не было той неуловимой Кураторской искры, насмешливой чертовщинки, мелькавшей в глазах и уголках рта, всегда готового к улыбке.

С Чарамуштой было сложнее. Наверное, это кто-то маленький – то ли по возрасту, то ли по росту. И уж точно не похожий на британского джентльмена. Может быть, служанка-индианка? Или гадалка-цыганка?.. В итоге получилась смуглая черноволосая воровка; на её одежде искрой сиял диковинный медальон.

Что ж, теперь можно было открыть книгу и узнать, насколько Марина промахнулась.

…как оказалось, она промахнулась во всём. Ни одного попадания! Тоже по-своему выдающийся результат, на самом деле. Стопроцентный, пусть и со знаком «минус».

Для начала, Смайт оказалась женщиной, а Чарамушта – мужчиной (хотя один из персонажей уже успел заподозрить в Чарамуште не то оборотня, не то колдуна, так что насчёт пола сохранялась некая неопределённость).

Смайт из рыцарского рода Фортсмайтов была телохранительницей молодого господина, не чопорной, а хладнокровной и сосредоточенной, в любой момент готовой броситься наперерез угрозе, пусть даже ценой своей жизни. Волосы у неё были короткими, но опять же не как у джентльмена: разделённые на прямой пробор, свободно свисавшие вдоль лица. Про её фигуру автор пока сказал только, что Смайт была «статной»; но и этого было достаточно, чтобы в воображении Марины появилась высокая, широкоплечая дева-рыцарь, в лёгких доспехах и с мечом у бедра, слегка хмурящаяся, цепким взглядом сканирующая окружение. Теперь нарисовать её было гораздо проще.

Чарамушта был настолько же противоположен Смайт, насколько его имя было противоположно её имени. Без роду без племени – или, по крайней мере, без желания о них рассказывать. Без профессии: когда его спросили о его ремесле, он с безмятежной улыбкой назвался бродягой-бездельником. Появился из ниоткуда – и как раз когда молодой господин попал в затруднительное положение. Парой слов мудрого совета справился там, где оказались бессильны острые мечи и золотые монеты. В благодарность молодой господин немедленно назначил Чарамушту своим советником – к неудовольствию других советников и двойному неудовольствию Смайт. Понять неприязнь телохранительницы было легко: Чарамушта действительно и вёл себя, и выглядел подозрительно. Бродяга – но не в обносках и без сумы с пожитками (при нём вообще не было никаких личных вещей!); с кожей, поцелованной солнцем, и выцветшими на свету волосами – хотя в холодной стране, где находились владения молодого господина, почти каждый день был пасмурным; абсолютно спокойный, даже когда ему пригрозили снять голову с плеч.

Словом, книга ещё только началась, а уже было понятно, почему она называлась именно так. Молодой господин был тем, из-за кого закрутился сюжет, и тем (единственным), что объединяло Смайт и Чарамушту. Смайт оставалась в тени молодого господина; Чарамушта мерцал – то оказывался в центре внимания, то отступал в тень. В третьей главе Чарамушта вообще пропал: испарился из запертой (по настоянию Смайт) комнаты, не нашёлся ни в других помещениях, ни в саду. В четвёртой главе на его поиски окончательно плюнули и занялись более важной проблемой – расследованием диверсии. Но было ясно как день, что Чарамушта ещё появится, – вопрос лишь в том, как. И Марине было по-настоящему любопытно узнать ответ.

Начать было сложнее, чем продолжить. Первые два рисунка шли через силу, первые главы – через скепсис: Марина не ждала от книги ничего выдающегося, привычно искала недостатки, а не достоинства. Но незаметно для самой себя втянулась, нашла в вымышленном мире что-то близкое и знакомое. Даже нарисовала два внеплановых портрета – очень уж хотелось не только прочесть, но и посмотреть, как герои выглядели на карнавале. Единственной сложностью с этими портретами было то, чтобы оторваться ради них от чтения: в сюжете как раз появился намёк на магический заговор…

За целый день Марина не сделала ничего полезного ни для своей компании, ни для заказчиков, ни для сноходцев. Весь выходной потратила на себя – и на Смайт с Чарамуштой. И, к собственному удивлению, ничуть об этом не пожалела. Хотя она нарисовала восемь иллюстраций (пусть и не полноценных, а так, быстрых набросков), под вечер она чувствовала себя бодрее, чем с утра.

Теперь важно было не расплескать эту бодрость, не упустить вновь пойманное за хвост вдохновение.

Странно было покупать себе мороженое на деньги, которые кто-то заплатил за такой эфемерный товар, как сон. Ещё страннее было получать стипендию за то, что спишь. Но раз уж Куратор настаивал…

На самом деле, он это даже объяснил. Хотя ясности в его словах привычно было меньше, чем тумана. Мол, сноходцам было важно не утонуть в мире снов, потому они держались за мир яви якорями официальной работы, социальной жизни, родственных уз. А раз за работу наяву полагалась зарплата, то и за работу во сне – тоже. Причём не прыгучими овцами или расписными зонтами, а деньгами. Небольшими, но на оплату счетов и еды хватило бы.

Единственным условием было завести для такой платы отдельную карту, не важно какого банка. Марина завела. И испытала сложные эмоции, когда на карту впервые пришла стипендия: будто сон прорвался в явь.

Оплата по карте прошла. Купленное мороженное тоже оказалось вполне реальным – оно не торопилось во что-нибудь превратиться или испариться. Разве что растаять, но такова уж была его натура.

Поначалу, получив предложение о работе во сне, Марина колебалась. Во-первых, трудно было поверить. Во-вторых, не хотелось быть как какой-нибудь вымышленный персонаж, который днём рулит корпорацией, ночью борется с преступностью, а отдохнуть, видимо, успевает за время переодевания из одного костюма в другой. В-третьих, ещё меньше хотелось уйти с нормальной работы на не совсем нормальную. Впрочем, для подстраховки у Марины имелась «подушка безопасности» – лежавшая в банке заначка; да и кое-какое роялти капало… Но в итоге делать выбор «или одно, или другое» не пришлось: сноходческие обязанности без особых проблем встроились в график, будто очередная подработка. Даже отдых не пострадал: до или после (кому как было удобнее) странствий по чужим снам сноходцы расслаблялись в собственных. Там они отпускали контроль и из укротителей снов превращались обратно в зрителей.

Приятный бонус: абсолютно пропала бессонница. Если раньше Марина могла засидеться глубоко за полночь, а потом ещё час ворочаться в попытках уснуть, то теперь её глаза начинали слипаться вскоре после наступления темноты, и она проваливалась в сон, едва её голова касалась подушки.

Словом, всё оказалось лучше, чем можно было предположить. Если бы не один большой и смертельно опасный минус – кошмары.

Глава 6. Ловушка

Тишину нарушил голос Пелагеи. Морская свинка – это вам не обычная свинья, она не хрюкает, а урчаще поскрипывает: звук такой, будто кто-то трёт мокрым пальцем по стеклу. К этому звуку можно привыкнуть, его можно даже считать приятным. Однако на сей раз он звучал тревожно.

Марина подняла голову от планшета и удивлённо прислушалась. Обычно Пелагея вела себя как пушистое брёвнышко, округлое, малоподвижное и безмолвное. Но сейчас в морской свинке словно включилась сигнализация. Марина перевела взгляд на окно. Чёрт, уже закат! Она заработалась и совсем забыла, что скоро выползут твари.

Ну же, быстрее, да где же?.. А, вот!

Марина схватила полоски бумаги и метнулась к окнам, к дверям, к шкафам – на каждую дверь и дверцу нужно было наклеить по бумажке. Отогнать тварей такие обереги не могли – разве что чуть-чуть замедлить… но главное, они давали знать, откуда придёт угроза.

Мрак ночи проглотил последние лучи солнца. Марина задёрнула шторы, выключила свет, вытащила клетку с Пелагеей на середину комнаты и сама уселась рядом, прямо на пол, шёпотом успокаивая зверька и чутко прислушиваясь к любым звукам снаружи.

Скрип. Скрип. Скрип.

Проклятье! Похоже, ей не повезло. Сегодня твари пришли в её дом.

Скрип. Скрип. Скрип.

Совсем рядом, на её этаже.

Скрип. Скрип. Тишина.

Фуф, неужели пронесло?

Тишина. Треск – кто-то разрывал бумагу, соединявшую дверь с дверным косяком. Или разрезал когтём. Медленно-медленно.

Бежать было некуда. Звать некого. Оставалось только сжаться, замереть – и ни в коем случае не смотреть.

Бумага порвалась. Дверь квартиры дрогнула и открылась. Тварь, шумно принюхиваясь, замерла на пороге. Вдох. Выдох. Вдох. Когти лязгнули, сочленения скрипнули. Тварь проникла в прихожую.

Пелагея уже не пищала – она заверещала, выпучив глазки-бусинки и уставившись на что-то за спиной Марины. В её глазках Марина увидела отражение своей смерти.

Нельзя оборачиваться. Если обернуться, то увидишь самый страшный ужас, какой только есть на свете. Ужас, для которого нет слов, есть только крики, стоны, вой. Не шевелиться. Не дышать.

Пелагея захлебнулась визгом. И Марина очнулась от оцепенения: сквозь всепоглощающий страх пробилось желание помочь, защитить. Когда спасаешь кого-то близкого, забываешь о себе.

С лязгом отскочила дверца клетки, Марина схватила дрожащий меховой комочек, прижала к себе и метнулась прочь, к окну. В последней надежде на непонятно что отдёрнула штору – и отшатнулась: с улицы глядело бледное лицо. Его губы зашевелились – оно пыталось что-то ей сказать, но сквозь стекло до Марины не долетало ни звука. Бледный некто глянул ей за плечо, вздрогнул и стал подпрыгивать, пытаясь дотянуться до… форточки? Форточки!

Не важно, почему ей самой не пришло это в голову. Не важно, кем или чем был бледный некто. Важно, что сейчас появился хотя бы шанс на спасение, и Марина не собиралась его упускать.

Она не то что вскочила – она взлетела на подоконник. Правой рукой по-прежнему бережно прижимала себе морскую свинку. Левой распахнула форточку.

Тварь, прежде угрожающе медлительная, вальяжно игравшая со своей жертвой, напряглась. Хлестнул по стене хвост. Раздалось хриплое шипение. Когтистая лапа, становившаяся всё длиннее и длиннее, потянулась к Марине – Марина этого не видела, но буквально спиной чувствовала. Колыхнулся позади воздух, щёлкнул очередной удлинивший лапу сустав – а что было дальше, Марина не запомнила. Словно монтажёр вырезал десяток-другой кадров из ленты событий и сделал склейку. Вот Марина ещё на подоконнике – а вот она уже вываливается из форточки и падает вниз. И её хватает бледный некто.

Падение получилось недолгим – строительная люлька висела прямо под окном. Люльку эту Марина хорошо помнила: из-за капремонта рабочие который день катались в ней вверх-вниз, отмывая стены, с грохотом отдирая старые металлические листы и с не меньшим шумом прикручивая новые. Дополняло шум назойливое радио, которое ремонтники слушали на полную громкость. Впрочем, была от радио и польза: как СМС-ки от МЧС предвещают погодные неприятности, так нараставшие звуки попсы предвещали очередной проезд рабочих мимо окон. Это давало запас времени, чтобы задёрнуть шторы или сбежать на кухню.

Ремонтный шум обычно начинался часов в девять утра и оканчивался где-то в районе обеда. Что мешало начинать его где-то в районе обеда и оканчивать через те же несколько часов ранним вечером – неизвестно. Вся бодяга с капремонтом изрядно действовала на нервы, мешала сосредоточиться, омрачала самые напряжённые часы работы. Но сейчас Марина была готова расцеловать каждого ремонтника в оранжевую каску и испечь им пирожков к перекуру.

Впрочем, поймавший её некто был без каски. Да и вообще ничем на ремонтника не походил. К тому же по ночам люльку всегда опускали вниз, а сейчас она оказалась на немалой высоте…

Некто дёрнул Марину на себя, оттащил в самый дальний угол люльки. Там, где Марина стояла мгновение назад, сверкнули когти. Тварь просунула лапу в форточку и старалась дотянуться до ускользнувшей добычи. Одного загребающего маха хватило бы, чтобы снести Марине голову.

– Давай, просыпайся! – бледный некто панически встряхнул её за плечи. – Вали отсюда!

Секунда понадобилась на то, чтобы осознать, чего от неё хотят. Ещё несколько секунд – на то, чтобы с ужасом понять: она не могла проснуться.

– Просыпайся же, дурёха!

– Да не могу я! – её захлестнуло отчаяние.

Некто пошатнулся; по нему прошла рябь, как по голограмме. Ему тоже было очень страшно.

– Тогда зови того, кто может! На помощь зови, ну!

Тьму отчаяния прорезал луч надежды. Марина вспомнила. И закричала – одновременно вслух и мысленно, изо всех сил, надсаживая лёгкие, срывая голос.

Где-то высоко в небе вспыхнула звезда. И тут же сорвалась вниз, упала – прямо на ветви росшего рядом дерева. Она услышала. Она пришла.

Первый выстрел Яны снёс монстру его чудовищную лапу: та полетела к земле, извиваясь в судорогах и рассыпаясь чёрным песком. Второй выстрел был направлен в Марину.

Всё пропахло кофе. У всего был привкус кофе. Марина пила кофейный сок, ела кофейные котлеты, одевалась в кофейную одежду и любовалась кофейными закатами. Рассветы тоже были кофейными – даже более концентрированными. Марина больше не спала.

Сначала это было легко: одна мысль о пережитом ночном кошмаре давала такой заряд бодрости, что можно было бы пробежать полсотни кругов около дома на одном дыхании. Возможно, под аккомпанемент собственных воплей.

На третье утро пришлось надевать тёмные очки, чтобы при рабочем видеосозвоне не пугать людей лицевым пейзажем «Предгрозовой вечер» – красными глазами, утопавшими в лиловых мешках. На третий вечер Марина поняла, что неясная тихая музыка слышится не от соседей, а из головы. Стоило чуть-чуть расслабиться, взяв на руки Пелагею (какое счастье, что в кошмарной ловушке была не сама морская свинка, а только воспоминание о ней! Но чувство вины перед питомицей всё равно царапало душу) и бережно поглаживая рыжий мех, как зрение и сознание расплывались, а уши наполнялись шумом, будто к каждому из них была прижата морская раковина. Если прикрыть глаза, шум начинал складываться в неясную мелодию.

Поймав себя на попытке водить по планшету расчёской и едва не упав в обморок по пути в ванную, Марина поняла, что дальше так продолжаться не могло. Либо в сон, какие бы ужасы там ни притаились, либо в больницу.

Ужасы могли быть самыми разными, вот что скверно. Что за кошмар, вторгшийся в её сон и не выпускавший её оттуда? Что за выстрел в грудь от Яны – той самой Яны, Патрульной и наставницы, которую Марина отчаянно звала и которая пришла на зов? Что за бледный некто, в конце концов? Друг он или враг? В этот раз он помог. Но Марина вспомнила его, она уже встречала его раньше, во сне с раненым сноходцем. Человек (человек ли?) в мешковатой толстовке, он склонялся над раненым, и с его рук капала кровь.

Однако, как выяснилось, был и четвёртый ужас. Про него она даже не думала – а зря. Провалившись наконец в сон и сразу юркнув оттуда в башню, Марина устало плюхнулась в своё кресло. В кресле напротив сидел Куратор. Как всегда, идеальный костюм, идеальная осанка, одна нога с небрежным изяществом закинута на другую. Но ни намёка на привычную улыбку или хотя бы язвительную усмешку – Куратор был серьёзен как никогда. От этого стало крайне не по себе. Комната, всё ещё слегка напоминавшая аквариум, хоть уже и без пушистых рыб, грозила покрыться льдом.

Куратор ничего не говорил. Марина, в свою очередь, не решалась открыть рот. Затопившее комнату молчание было каким угодно, только не уютным.

– …На сей раз я задолжал вам не только пояснения, но и извинения, – тишина треснула и рассыпалась.

– А? – на большее Марины не хватило.

Куратор поморщился, как от зубной боли. Ни разу прежде он не был таким мрачным. Даже его клетчатый костюм был темнее обычного. Даже волосы… Или просто в комнате не хватало света?

– Обстоятельства, при которых на вас напал кошмар, далеки от ординарных. Как правило, кошмары не рискуют проникать в сны наших сотрудников. Большинство кошмаров банально неспособны это сделать! Но этот… – Куратор покачал головой. – Дело могло принять самый скверный оборот.

– Это какой же? – если раньше Марине казалось, что она слишком перепугалась, то теперь возникло подозрение, что она боялась недостаточно.

– Ваша гибель и прорыв кошмара в мир яви, – просто ответил Куратор.

Слова-то были простыми. Но не просто было их понять. И ещё сложнее – принять.

– Кошмары… могут выходить из снов? – Марина представила, что всё пережитое той ночью происходит наяву. В мире, из которого нельзя проснуться. В мире, где никто не спасёт.

– Вурдалаки, оборотни, вендиго, ракшасы и прочая, и прочая – все они когда-то были ночными кошмарами. По крайней мере, большинство из них, – поправился Куратор. – Если кошмар достаточно матёр и силён – он будет искать путь за пределы мира снов. Мы им противостоим, но не всегда успешно, к сожалению. Хуже того, в последнее время ситуация дестабилизировалась: прорывы и похищения участились.

Марина помолчала. Потом помолчала ещё немножко. А потом взорвалась:

– Зачем тогда этот выродок издевался, почему не напал сразу?!

– Подкреплялся, – пояснил Куратор таким будничным тоном, словно у него спросили прогноз погоды.

– Подкре… что?

– Питался вашим страхом. Подготавливал почву для прорыва. Проверял свои силы, возможно… Если так, то он довольно смышлён. Но как и все молодые кошмары, слишком жаден.

– Вы бы на его месте напали сразу? – Марине почему-то стало очень весело, она едва сдерживалась.

– На его месте – да.

Этот ответ стал последней каплей. Марина услышала дребезжащий смех – и не сразу поняла, что он её собственный. Что её плечи трясутся. Что по её щекам и широко растянутой улыбке стекают слёзы.

Куратор спокойно ждал. Не отворачивался, но и не смотрел прямо: его взгляд не цеплялся за неё, не обжигал. Ни одного слова утешения, ни одной попытки успокоить. Марина была ему за это благодарна.

Когда-нибудь стихает даже проливной дождь. После него воздух кажется свежее и чище, а сквозь тучи вновь пробивается солнечный свет. Слёзы смыли страх, горечь, безысходность; Марина почувствовала, что впервые за последние дни снова может нормально дышать.

Она слишком вымоталась, чтобы испытывать смущение. Да и не считала, что этих слёз стоило стыдиться. Куратор, похоже, думал так же. И заметив, что она окончательно успокоилась, продолжил как ни в чём не бывало:

– Вам повезло, что поблизости были Яна и… А кстати, кто этот ваш таинственный помощник? Не припоминаю такого.

Марина припоминала. Однако и сама не знала, кто он.

– Не знаю. Он просто там был. Может, какой-нибудь персонаж сна?

– Нет, – Куратор покачал головой. – Но и не кошмар – во всяком случае, пока. Я настоятельно не рекомендую вам контактировать с кем-либо, кроме наших сотрудников. Тот, кто вам не друг, может оказаться врагом.

Марина прерывисто вздохнула и попыталась отыскать хоть что-нибудь хорошее:

– Ну что ж, зато одним кошмаром стало меньше… Стало же? – с подозрением уточнила она, увидев реакцию Куратора.

– Мне жаль вас разочаровывать, но увы. После того как сон лопнул, вас выкинуло в явь, а Яну и всех остальных раскидало по другим снам. Разрушение «родительского» сна способно убить лишь новорождённого кошмара, да и то не всегда. А ваш противник, судя по всему, был вполне сформировавшимся. Он успел напитаться страхом многих людей.

– Но… но… но она же стреляла в него!

– Яна не одна из Алексов, – пожал плечами Куратор. – В обычных обстоятельствах Патрульные даже оружия-то не носят. Их задача – искать новых рекрутов и выслеживать кошмаров. А сражаться с кошмарами – не их специальность и отнюдь не всегда им по силам.

Марина уставилась в пространство невидящим взглядом. Даже на собственные глаза нельзя было полагаться. Увиденное оказывалось не тем, чем казалось. Яна не собиралась убивать кошмара – она только замедлила его, чтобы выиграть время и разбудить Марину. И разбудила её радикальным способом – страхом смерти.

– А что было бы, если бы пуля попала в меня раньше, чем я проснулась?

– Да ничего, – Куратор, похоже, не умел долго оставаться в одном настроении: его мрачность рассеялась, он с любопытством разглядывал Марину, наслаждаясь эффектом своих слов. – Оружие сноходцев не вредит людям – только кошмарам.

– Но зачем она вообще стреляла в меня, а не продолжила стрелять в него? Вдруг победила бы? А так он сбежал…

– У Яны был выбор: спасти вас или рискнуть всем. А вы бы что выбрали?

Марина очень хотела ему возразить. Но не смогла.

Куратор был в своём репертуаре: после его объяснений всё становилось ещё сложнее. С таким человеком очень трудно разговаривать – и ещё труднее работать.

Однако даже Куратор оказался способен на сочувствие – или хотя бы на заботу о сотрудниках. Оценив состояние Марины, он цокнул языком:

– На вашу долю выпало слишком много испытаний за слишком короткий срок. Как насчёт небольшого отпуска?

Глава 7. Отпуск

Отпуск в представлении Куратора больше смахивал на домашний арест. Теперь, когда даже собственные сны были зоной риска, оставался один островок безопасности – башня. Там Марина и проводила каждую ночь: Куратор надел ей на руку браслет, который выдёргивал её в башню сразу, как только она погружалась в мир грёз.

Сначала даже казалось, что это будет интересно: вниз по башенной лестнице она уже ходила, причём много раз, а вот вверх – никогда. Что там, наверху? Может, противоположность подвального пруда-портала – какой-нибудь огонь-уничтожитель? Шутки шутками, но неугомонное Маринино любопытство раззадорилось всерьёз. Угадать было нельзя, увидеть с лестницы – тоже: мешал непроглядный столп тьмы. Единственный способ узнать – отправиться на разведку. Этим она и собиралась заняться.

Но чтобы попасть на верхние этажи, сперва надо было выйти из своей комнаты. А этого-то Марина и не смогла – дверь оказалась заперта. Марина подёргала её на себя. На всякий случай потолкала от себя. Наклонилась к замочной скважине – точнее, к тому месту, где той полагалось быть. Однако скважина игнорировала правила приличия и попросту отсутствовала. Её не было не только под ручкой, но и в других местах – Марина тщательно осмотрела и даже ощупала дверь сверху донизу.

Тогда Марина метнулась к окну – к которому почему-то никогда не подходила прежде. Хотя бы посмотреть, что вокруг, прикинуть высоту… Но эта идея тоже врезалась в препятствие: за окном не было ничего. По крайней мере, ничего заслуживавшего рассматривания. Только светящаяся дымка, будто на башню спустилось облако – или наоборот, она сама вонзилась в небеса.

Отращивать волосы и свешивать их из окна в ожидании принца было бессмысленно – в такой дымке ни один принц не видел бы дальше собственного носа и наткнулся бы на косы Марины-Рапунцель разве что случайно. Да и всё равно окно было закрыто – так же бескомпромиссно, как дверь.

Марина заметалась по комнате, как тигр по клетке – маленький, но очень сердитый тигр. Куратор мог бы и предупредить, вообще-то. Мог бы – но не захотел. Видимо, понимал, что на такой «отпуск» Марина не согласится. Ох, не для того она стала работать из дома, чтобы теперь начальство влезало к ней не то что в дом – в голову и сны!

Всё ещё полыхая негодованием, Марина вернулась к своему креслу. И лишь тогда заметила, что на журнальном столике лежала записка. Почерк Куратора оказался размашистым и замысловатым, его интересно было рассматривать. А вот читать написанное этим почерком Марине совсем не понравилось. Куратор цветисто просил извинить его отсутствие и советовал пока занять время медитацией или материализацией.

Хрустнула бумага. Скомканная записка не полетела на пол лишь потому, что как-то нехорошо было мусорить внутри своей головы. А что комната была связана с её подсознанием, Марина давно уже догадалась: и благодаря плавучим животным, то появлявшимся, то пропадавшим, и благодаря тому, как даже освещение здесь отзывалось на её настроение. Недаром и двери всех комнат в башне были разными – наверное, каждая соответствовала характеру и мыслям своего хозяина. Интересно: какая комната у Яны?..

Оборвав зашедшие куда-то не туда мысли, Марина снова покосилась на записку, которую по-прежнему держала в руке. Вот ещё один вопрос: кому в голову пришло назначить Куратора главным? Даже если он был силён и опытен, руководитель из него был так себе. Кто угодно другой справился бы лучше – например, неизменно доброжелательная Хлоя или та же Яна. Что уж там, даже с Алексом-«богатырём» общаться было приятнее, пускай его кипучая энергия иногда выплёскивалась через край.

Но пока дела обстояли таким образом, что Куратор по-прежнему курировал, а Марина по-прежнему сидела взаперти. Изменить что-либо прямо сейчас было нереально, поэтому оставалось лишь постараться извлечь максимум пользы из того, что имелось. Марина упала в кресло, почесала за ушком – оттопыренным и лохматым – подплывшую приласкаться рыбу и твёрдо решила освоить наконец распроклятую материализацию.

Наяву всё было приятнее. И было больше похоже на отпуск, хоть им и не являлось. На основной работе случилось затишье, так что в обед или вечером удавалось выкроить часок-другой на прогулку в парке. Том самом, где во сне авиатор возился со своим самолётом.

Зачем Марина ходила в этот парк, что надеялась там найти? Она и сама не знала. Но странное ощущение слияния сна и яви затягивало её туда, как водоворот.

Мир яви и мир снов были так же близки и одновременно далеки, как человек и его отражение в зеркале. Можно протянуть руку, коснуться – но пальцы почувствуют лишь твёрдую преграду. Однако иногда сонное зазеркалье вырывалось наружу. Или засасывало внутрь протянутую к нему руку.

В такую погоду гулять было приятно даже без цели. Хотя бы просто чтобы достать из шкафа какое-нибудь ни разу не надетое платье или слишком нарядную для повседневности блузку. Заколоть волосы наверх, чтобы тёплый ветерок нежно ласкал шею. Разглядывать, фотографировать, а то и зарисовывать распустившиеся цветы или смешных хохлатых чернетей – птиц с телом игрушки для ванны и глазами хищника; чернети ловко ныряли за едой и с подозрением зыркали на людей, не до конца ещё к ним привыкнув. И не думать ни о ночи, ни о башне, ни о Кураторе…

Марина скрипнула зубами и мысленно чертыхнулась. Куратор оказался тем ещё слоном: намерение не думать о нём приводило к тому, что она вспоминала его ещё чаще, чем обычно. Оставалось лишь мстительно надеяться, что приметы не врут и что от этих вспоминаний Куратор постоянно икает, чихает или хотя бы пламенеет ушами.

Нечеловеческий хохот прервал её невесёлые размышления. Большая чайка, чьи лапы были белёсыми, будто она наступила в раствор извёстки, запрокинула голову и разразилась звуками, напоминавшими хоррор-версию «мешочка со смехом». Ни дать ни взять крылатый Доктор Зло. Судя по реакции второй чайки, которая подплыла было посмотреть, что там первая клевала, так и было задумано: хохот использовался как угроза. Это было слегка странно – и в то же время очень естественно: ведь и весёлая улыбка – родственница угрожающего оскала. И некоторые – не только животные, но и люди – до сих пор воспринимают её как негласное объявление войны.

Дойдя до той части берега, где во сне стоял красный самолёт, Марина увидела компанию молодёжи на пикнике и молодого отца, пытавшегося одновременно играть с сыном и развлекать дочь, совсем ещё кроху, крайне недовольную тем, что её высадили из коляски. Авиатора не было. И пусть Марина заранее договорилась сама с собой, что ни на что не рассчитывает, она не удержалась от тихого разочарованного вздоха. Сон, казавшийся таким близким, всё же был очень далёк.

Отпуск вечно оказывается короче, чем хотелось бы. Он пролетает почти так же быстро, как последние часы до дедлайна.

Но в этот раз конец отпуска означал заодно конец несвободы. Очередная записка от Куратора любезно предлагала снять браслет и, буде возникнет таковое желание (он так и написал!), вернуться к своим снам. У Марины возникло желание для начала увидеть автора записки и тоже сделать ему ряд предложений, разве что в чуть менее вежливой форме. Однако пока она мысленно подбирала слова, браслет соскользнул с её руки, хотя до этого плотно обвивал запястье. Марина успела подхватить его у самой земли. Он был таким же узким, как и раньше: даже четыре пальца протиснулись бы в него с трудом, что уж говорить о ладони. Но проверять это Марина не рискнула – мало ли, как бы не сковал её снова.

Главное, дорога в свои сны снова была открыта.

Глава 8. Погоня за кошмаром

Когда судьба хочет посмеяться, она буквально исполняет ваши желания. Слишком буквально. Всемогущая Супергероиня действительно обладала всеми сверхспособностями, какие только можно было вообразить. И даже теми, которые нельзя. Но никто ведь не уточнял, что она должна обладать ими всеми постоянно и одновременно. Или по умолчанию знать, как они работают.

Звонок будильника выдернул Супергероиню в новый день. Новый день – новое умение, к которому надо приспособиться. Но сперва его надо найти.

Вчера её умением оказалась способность управлять насекомыми. Супергероиня узнала об этом случайно, отмахиваясь от назойливой мухи. Через минуту Супергероиня была командиршей целой крылатой эскадрильи и напряжённо раздумывала, как это можно применить на пользу людям. Однако прежде чем решение было найдено, над горизонтом умирающе вспыхнул последний луч солнца. День закончился – а значит, закончилось и действие очередной способности.

Полночи Супергероиня провела, выгоняя через окна и двери свою взбунтовавшуюся армию и убегая от особо опасных боевых единиц типа ос и шершней (откуда они только взялись?!). Поэтому сейчас ей очень хотелось спать. И очень не хотелось экспериментировать. Но что поделать – такова геройская доля.

Супергероиня подхватила рюкзак, где помимо аптечки лежали зажигалка, огнетушитель, лупа, свисток, спасательный круг, моток верёвки и смена одежды – последняя добавилась к списку после того, как Супергероиня внезапно научилась самовоспламеняться. Ей-то от огня ничего не сделалось, даже волосы не обгорели. А вот её костюм осыпался серым пеплом. Суперзлодея она, конечно, победила, но в газеты попал не момент триумфа, а момент угасания огня на её теле. Добираться до дома в тот день было особенно неудобно.

Душ и завтрак – надёжный способ взбодриться; не подвели они и на этот раз. Заметно повеселев, Супергероиня зашагала к лужайке на безопасном расстоянии от дома. Ну, более-менее безопасном: несмотря на меры предосторожности, дом выглядел гораздо хуже, чем год назад, когда она его купила. Его покрывали потёки, трещины и колония светящихся грибов – подарки на память от недавних сверхспособностей. А ведь с последнего ремонта не прошло и месяца…

Итак, для начала медитация – вдруг она подскажет, что за сверхспособность досталась Супергероине сегодня?

– Это всё очень мило, но, может быть, наконец вспомнишь себя? – послышался скучающий голос откуда-то сверху.

Суперина задрала голову и быстро обнаружила хозяина голоса – в развилке ветвей ближайшего дерева стоял хмурый подросток в мешковатой толстовке. Он почему-то казался смутно знакомым. Словно Сумарина уже встречала его прежде…

– Ты! – Марина его узнала. И сбросила с себя последние остатки сонного морока.

Сюжет сна разрушился, навязанная подсознанием роль исчезла, воспоминания о реальности вернулись. Марина снова была самой собой. Хоть и всё ещё в дурацком трико.

– Я, я, – подросток дёрнул подбородком. – Привет.

Он весь как-то подобрался – а потом прыгнул. Приземлился на корточки у ног Марины. Она рефлекторно отступила. А он выпрямился и оценивающе уставился на неё.

– Хм, любишь супергероев?

– Общаюсь с теми, кто любит, – махнула рукой Марина. И тут же спохватилась: какого чёрта она объясняется перед этим непонятно кем?

– Ты кто? Что тебе нужно?

– Я помог тебе. Теперь ты помоги мне, – первый вопрос он проигнорировал, а на второй ответил так, что лучше бы молчал.

Подросток казался раза в полтора младше Марины, зато наглости в нём хватило бы на четверых. Он не просил, он требовал. И без приглашения или хотя бы предупреждения влезал в её сны. Хотя в прошлый раз он действительно ей помог… Воспоминания о том случае, о надвигавшемся из тьмы кошмаре заставили поёжиться. Подросток это заметил. И поспешил воспользоваться моментом:

– Ага! Сама знаешь: если бы не я – тебе крышка.

– Нам крышка, – мрачно поправила его Марина. – Ты трясся как осиновый лист. И спасла нас Ян… в смысле, моя коллега, а не ты.

Он зыркнул исподлобья. Упрямо боднул воздух – ни дать ни взять молодой бычок:

– Если бы я тебя не вытащил, этой твоей коллеге некого было бы спасать. Ты у меня в долгу.

Чем больше он доказывал неоценимость своей помощи, тем меньше хотелось его благодарить. И тем сильнее становились подозрения. Особенно если учесть обстоятельства их первой встречи – когда урок патрулирования превратился в зачистку и эвакуацию.

– А тот раненый сноходец – ему ты тоже помогал, а?

Подросток посмотрел на неё так, будто она его ударила:

– Да. Помогал.

– Тогда почему у тебя все руки были в его крови?

– Потому что я зажимал его раны, идиотка! – он взорвался как порох. Высушенный полуденным зноем порох. К которому поднесли даже не спичку – факел.

Однако Марина помнила, какой у него был затравленно-виноватый взгляд, как омертвело лицо Яны. Помнила предупреждения Куратора. У неё не было ни одной причины доверять этому странному юнцу. Лучше всего было бы немедленно проснуться.

– Ты ведёшь себя не как спаситель, а как шантажист, – вместо того чтобы сбежать, она почему-то продолжала говорить с ним. Возможно, она и впрямь идиотка.

– Да неужели? – он снова стал похож на неисправную голограмму, только теперь искажавшие его помехи были вызваны не страхом, а злостью. – Это не шантаж, это честный обмен. Но если ты считаешь свою жизнь дешёвкой… Берегись!

Он бросился на неё. Повалил на землю. Закричал от боли. Страшный удар, предназначавшийся Марине, достался ему. Она успела только услышать свист рассекаемого воздуха. В следующий миг тяжесть прикрывавшего её тела исчезла – нечто дёрнуло его на себя.

Марина вскочила на ноги. И едва не осела обратно, когда разглядела, что происходит.

Кошмар. Тот самый, которого они только что вспоминали. Тот самый, который едва не убил их в прошлый раз. Огромная химера с острыми жвалами, когтистыми лапами, скорпионьим хвостом. Жало хвоста пробило спину подростка. Он висел на этом крюке как безжизненная марионетка.

Химера скрутила хвост. Сочленения кольцами обвили жертву, прижали к спине твари. Закрепив свою добычу, тварь обожгла взглядом Марину, развела жвала… Но не напала. Передумала. Обернулась к почти затянувшейся прорехе во сне, замахнулась лапой – разорвать сон, сбежать!

Паф. Паф. Паф. Паф. Сухие хлопки выстрелов. Откуда? Марина не сразу поняла, что стреляла она сама. Крохотный пистолет возник из ниоткуда, будто вырос из её руки, стал её продолжением.

Тварь затрясла головой, загребла землю когтями. Но пули жалили её не смертельно, застревали в толстой хитиновой броне.

Единственный плюс – прореха во сне успела полностью затянуться. И у твари не хватало времени или сил, чтобы снова разорвать невидимую стену. Особенно сейчас, когда хозяйка сна была на взводе. Тварь зашипела от ненависти. Её светящиеся немигающие глаза впились взглядом в Марину. Вот-вот нападёт.

Подросток глухо застонал. Неужели он был ещё жив?!

Рука Марины дрогнула. Концентрация рассеялась. Пистолет растаял в воздухе.

Но тварь тоже сбилась с боевого настроя. На её чудовищной морде промелькнуло… беспокойство?

Комья земли взметнулись в воздух, когда тварь резко стартовала и помчалась куда-то в сторону. Тварь-кошмар не стала атаковать. Хозяйка сна не стала просыпаться. Сон не разрывался. Значит, единственным выхода отсюда были врата в другие сны.

Во сне Марины было солнечное утро. Там, где ступала тварь, расползались тьма и холод. Тропа превращалась в топь, цветы – в шипы. Ноги увязали, лёгкие болели – каждый вдох будто наполнял их липким киселём.

Догнать тварь было бы трудно даже чемпиону по бегу с препятствиями. Марина в последний раз бегала годы назад, на университетской физкультуре. Сейчас она готова была взвыть от бессилия, отставая всё сильнее, едва не падая. Но что тогда тварь сделает с подростком?..

Слабость, страх, отчаяние – всё это стало неважно. Единственное, что было важно, – догнать. Спасти.

Вкус металла наполнил рот. Марина случайно прокусила собственную губу. Но проглоченная кровь внезапно принесла облегчение. По венам разлилась обжигающая ярость. Это был её сон, чёрт возьми!

Земля больше не могла поймать Марину в ловушку: Марина её едва касалась. Оттолкнуться кончиками пальцев – и снова взмыть к небу, гребя в воздухе, плывя в прыжке.

Расстояние стало сокращаться. Но тварь успела убежать далеко – и всё ещё отравляла сон Марины, искажала его своей волей.

Впереди показалась железная дорога – давняя участница дурных снов. Хуже того, от дороги повеяло ощущением врат. Тварь могла вот-вот перескочить в другой сон – и тогда Марина её не догонит. Не найдёт.

Над головой протянулись электропровода – прыгать стало опасно, не запутаться бы в них. Под ногами бесконечными стальными змеями заблестели рельсы: целое поле железнодорожных путей, они пересекали друг друга, разветвлялись, уходили в стороны – сеть, готовая ловить и убивать.

Вдалеке загудел поезд. Скоро он промчится по одному из путей – вот только по какому?

Тварь была уже на середине рельсового лабиринта. Марина – в его начале.

Поезд гудел всё ближе. Его трёхглазая голова сияла белым светом – который вдруг превратился в красный. Металлический гигант заскрежетал, потемнел – он тоже попал в зону искажения.

Марина зарычала от ненависти. И тут же испуганно захлопнула рот. Её захлёстывали дикие, бурлящие, ослепляющие эмоции. Непривычные. Чужие. Маяком посреди этого бушующего моря вспыхнуло осознание: кошмар влияет и на неё саму. Они связаны.

Так вот почему тварь легко перекраивала сон под себя! Но раз так, то и Марина…

Не успев додумать эту мысль, хозяйка сна вступила в свои права. С осознанием пришла власть.

Полыхающий красный свет был совсем рядом. Поезд разогнался слишком сильно для того, чтобы его останавливать. Марина и не собиралась тормозить многотонную махину – она сосредоточила свою волю на маленькой коробке, подсоединённой к рельсам.

Раздался короткий механический звук. Стрелки перевелись. Поезд, который был направлен – натравлен – на Марину, грохотал перед её лицом. Он свернул на соседний путь, как бык, в последний момент промахнувшийся мимо тореадора. От него несло жаром, палёной вонью и тёмной волей твари – поезд всё ещё был искажён. Но он был рождён подсознанием Марины, принадлежал её сну – а значит, был в её власти.

Преграду можно превратить в трамплин. Поезд отрезал Марину от твари и её жертвы, однако он же был способен всё исправить. Марина чувствовала это. Решение было перед ней – надо было лишь не упустить его.

Она оттолкнулась от земли и взлетела над поездом. По ушам ударил адский скрежет: поезд был пойман. Он не мог больше мчаться вперёд, вагоны врезались друг в друга, колёса высекали искры из рельс и отрывались от земли. Состав превратился в искорёженный зигзаг. Марина забрала его мощь, его скорость. Плавно опустившись между проводов на крышу вагона, она выпила из него последние капли двух сил – своего подсознания, породившего поезд, и твари, исказившей его.

Эти силы распирали, разрывали её изнутри. Им нужен был выход. Сейчас же. Некогда было рассчитывать траекторию, некогда было сомневаться – Марина выстрелила собой в убегавшую тварь. Вся обратилась в направленный заряд. Сжала большое расстояние в один молниеносный миг. Её ноги, казалось, ещё стояли на вагоне – а руки уже настигли тварь и вцепились в её шею.

Она пришла в себя на дне воронки. Руки горели – они до самых плеч были заляпаны чёрной жижей, а скрюченные пальцы ещё сжимали какие-то обломки. Под ней было жёсткое, колючее, холодное. Марина скатилась с твари – с её обезглавленной туши. Панически отыскала взглядом скрученный в кольца хвост – что с подростком, он ещё дышит?

Разгибать хвост было всё равно что разгибать камень. Пальцы соскальзывали, ногти ломались. Тварь не отпускала свою жертву даже после смерти.

Но мёртвый кошмар не остаётся в веках жутким скелетом, как какой-нибудь ископаемый динозавр. Он разрушается. Вот и блестящие чёрные пластины помутнели, покрылись сетью трещин, начали рассыпаться.

Марина поддевала особо крупные куски, отшвыривала их в сторону. Сдирала слой за слоем. И наконец её руки коснулись того, что не было тварью, – плеча подростка.

Огромное жало хвоста всё ещё вонзалось в его спину, наверняка переломав рёбра и разорвав внутренние органы. Чудо, если не задет позвоночник. Вдвойне чудо, если бедняга ещё не умер.

Что-то было не так. Даже на фоне всего творившегося безумия что-то было не так. Марина была слишком занята, чтобы задуматься, но некая неправильность исподтишка царапала её внимание. И только схватившись за жало, колеблясь, вырвать его из раны или, наоборот, оставить в ней, Марина поняла: подросток не истекал кровью. Крови вообще не было видно. Только чёрный песок, которым рассыпалась тварь.

Марина перевернула подростка с живота на бок. Приложила пальцы к его шее, ища пульс.

Подросток распахнул глаза. Они казались чёрными – настолько расширились его зрачки. И настолько мертвенно-бледной была его кожа.

По телу прошла знакомая «голограммная» рябь. Застонав, он согнал рябь, восстановил чёткие контуры своего тела. Но это далось ему дорогой ценой: с лица схлынули последние краски, глаза начали закатываться.

– Эй! Смотри на меня! – голос Марины дрожал от паники. – Помощь скоро придёт, сейчас я позову…

Подросток вздрогнул, замотал головой, нахмурил брови. Его глаза на секунду встретились с её, мазнули взглядом ниже, по прокушенной губе, по шее…

– Помоги мне сама. Это твой сон, – его рука скользнула по её плечу, легла на шею, слабо потянула навстречу.

– Сдохни! – их захлестнуло ненавистью. Чёрной, вязкой, предсмертной. От головы твари мало что осталось, но она оказалась ещё жива, её челюсти клацали и шипели, выплёвывая проклятия. – Вы все сдохнете! Он придёт!..

Шипение превратилось в шелест. Твари больше нечем было говорить. Ветер развеял последние останки.

Марина остолбенела. Как это понимать? Что делать? Её сковал ступор.

Но подросток не хотел – не мог – ждать. Он явно знал, что делать. Притянул её ещё ближе к себе. И Марина поняла, чего он хочет.

Что ж, хотя бы это она могла. И сама наклонилась к нему.

Глава 9. Между

– Что вы наделали?! – длинные пальцы Куратора подрагивали, пока он ощупывал воздух над Мариной, как когда-то над раненым сноходцем.

Куратор весь был непривычно дёрганным. Холёная грациозность уступила место отрывистости. Его глаза лихорадочно блестели, а под ними залегли тени, словно он несколько суток не спал. Что, конечно, было не так, ведь этот разговор (или, скорее, выговор) происходил во сне.

– Я хотела ему помочь. И помогла.

Марина нахмурилась. Она хотела как лучше. А получилось если не «как всегда», то по меньшей мере странно. Что было с подростком дальше, она не знала – помнила только, как от его объятий её затопило холодом, всю, целиком, до кончиков пальцев, а потом она проснулась. Что было с ней, тоже не совсем понимала: после пробуждения сил хватило лишь на то, чтобы предупредить начальство и заказчиков, мол, она внезапно заболела; пара звонков и писем так её вымотали, что она провалилась обратно в сон. В башню. Прямо в руки Куратора. Который теперь обращался с ней как с тяжелобольной.

– Так помогать вы ещё не умеете. Он сам взял ваши силы. А вы ему позволили.

Поправка: не только как с тяжелобольной, но и как с обвиняемой.

– Даже если позволила, что в этом плохого? – вскинулась Марина. – Кошмар тяжело ранил его, он умирал!

– Он и так умирает. Ему лучше было исчезнуть, – впервые Куратор был таким жёстким. Жестоким. – Теперь кошмары могут снова предпринять попытку похитить его. Или он сам примкнёт к ним.

Марина задохнулась от возмущения:

– Он этого не сделает! Он человек, а не кошмар! Он помог мне и тому сноходцу?.. – против её воли последнее восклицание изогнулось в вопрос.

Марина слишком хорошо помнила увиденное. А теперь ещё и осознавала.

Губы Куратора искривила усмешка. Он глядел на Марину с едким весельем и как-то всезнающе. Будто читал её мысли.

– Всё вы понимаете. Только верить не хотите. Хотите узнать всё как есть? Тогда слушайте: ваш знакомец – заблудший. Это значит, что он по тем или иным причинам утратил связь со своим телом, неспособен проснуться, обречён скитаться по миру снов. И уже утрачивает человечность – я чувствовал его отпечатки тогда и сейчас, в нём пробудился голод. Он алчет живительной энергии, которая течёт в телах людей и которая почти иссякла в нём. Он пока не берёт её силой – лишь собирает то, что само идёт в руки. Пока, – повторил Куратор, выделив это слово, камнем обрушив его на Марину.

Её охватил озноб. Не от холода (в башне она сразу согрелась), а от воспоминаний. Она вспоминала долговязую фигурку в нелепой толстовке. Глубокие тёмные глаза. То, как он вечно появлялся откуда ни возьмись, легко раздражался, никогда не улыбался. Как зажимал раны сноходца – и не мог оторваться от пьянящего ощущения горячей крови. Как дважды защитил её, закрыл своим телом – а потом выпил всё её тепло. Уже не мальчик, ещё не мужчина – где-то между, старшеклассник или младшекурсник. Уже не совсем живой, ещё не мёртвый. Ещё не кошмар.

– Если хотите кого-то пожалеть, то пожалейте лучше себя, – раздражённо бросил Куратор. – Он распробовал вас – и теперь везде вас найдёт. У вас есть все шансы стать его первой жертвой. Я уж молчу о том, какую опасность он представляет для других сноходцев: признаться честно, я никогда не ощущал таких сильных заблудших – но тем сильнее будет чудовище, которым он станет.

Марина затрясла головой, как будто могла вытряхнуть слова Куратора из ушей.

– Почему вы не сказали мне раньше?!

– Наш принцип – поэтапное обучение, – наставительно поднял указательный палец Куратор. – Вы столкнулись с информацией о заблудших слишком рано – и вот, полюбуйтесь на результат. Если бы вы были подготовлены должным образом…

– …то считала бы заблудших недоделанными кошмарами, да? – Марина хотела уколоть Куратора, но вместо этого ранила только саму себя.

А Куратор галантно умолк: раз уж перебила – вперёд, продолжай.

Он вообще выглядел раздражающе невозмутимым, словно не на него могла вот-вот сорваться сотрудница и словно не он относился к несчастным людям, попавшим в ловушку мира снов, как к досадной помехе и потенциальной угрозе.

Марина с шумом вдохнула. Выдохнула. Вдохнула снова. И только когда почувствовала хоть какую-то уверенность в собственном голосе, спросила:

– Заблудшие могут найти дорогу назад к своим телам?

– Могут, – с готовностью откликнулся Куратор. – Примерно в одном случае на тысячу. В последнее время и того реже.

– Почему?.. – Марина скорее выдохнула вопрос, чем произнесла его вслух. Но Куратор её понял. И его непрошибаемость на мгновение дрогнула:

– Плохая кошмарогенная обстановка. Заблудшие быстрее становятся кошмарами. Кошмары чаще похищают заблудших.

«Вы все сдохнете! Он придёт!..» – в памяти всплыло предсмертное пророчество кошмара. О котором Марина забыла сообщить Куратору – но наконец спохватилась и рассказала.

Вот теперь Куратор выглядел почти так же плохо, как она.

Яна и Алекс-«богатырь» уже говорили, что кошмары как с цепи сорвались, организация сноходцев всё чаще теряла людей. А сейчас вдобавок появился – или появится – неизвестный, но явно не предвещавший ничего хорошего «он».

Молодой и изящный руководитель сноходцев показался вдруг очень старым и усталым.

– Кто такой этот «он»? – не вытерпела Марина.

Куратор посмотрел ей прямо в глаза, и ей вдруг стало страшно. Страшнее, чем от встречи с кошмаром.

– Не знаю.

Реабилитация – так Куратор это назвал. «Вы же не хотите утонуть во снах?» – почти заботливо спросил он. Подобные вопросы не нуждаются в ответе.

Обычно в сутках двадцать четыре часа. Когда с нетерпением чего-то ждёшь или занимаешься чем-то нудным, сутки удлиняются, время тянется и тянется, словно планета обленилась и еле-еле вращается вокруг своей оси.

Сейчас Марину едва не укачивало от того, с какой скоростью замелькали дни. Ведь она почти лишилась ночей.

Едва голова касалась подушки – тут же раздавался сигнал будильника. Марина больше не видела снов. Не ощущала течения времени во сне. Всё время не-бодрствования сжималось до одной секунды темноты: вот Марина закрывает глаза ночью – и тут же распахивает их вновь, а за окном уже утро.

Толку от такого недосна было мало: она вставала менее уставшей – но не отдохнувшей. Зато, по словам Куратора, была надёжно защищена от опасностей, грозивших ей в мире снов. Потому что теперь не доходила до этого мира, безвольно замирала в бесконечной тьме на его пороге.

Неясно было, сделал это Куратор сам или ему кто-то помог. Ясно было одно: став сноходцем, Марина многое получила – и многое потеряла.

Сон-без-снов был даже хуже, чем недавний «домашний арест» в башне. Сущее наказание. Вдвойне обидное оттого, что наказанием оно не являлось. Просто меры безопасности ради всеобщего блага – и сноходцев, и самой Марины. Куратор ухитрялся объяснять это так логично, что ему было невозможно возразить. Невозможно – но почему-то очень хотелось.

Марина всё больше понимала недовольство Яны. И всё меньше понимала, почему и Яна, и она сама продолжали работать в организации сноходцев.

Хотя если уж совсем начистоту, не выставляя Куратора демоном-искусителем и не строя из себя оскорблённую невинность, Марина знала ответ. И дело было не только в помощи людям, не только в поиске своего места в жизни. Кто научился летать, тому скучно ходить по земле. Кто опробовал возможности снов, тому сложно от них отказаться.

Сон – лекарство от проблем в яви. Явь – лекарство от проблем во сне. Задания Куратора всегда отличались некоторой экстравагантностью, вот и на этот раз он велел Марине сходить в кино или в театр, ежедневно гулять в людных местах, пообщаться с кем-нибудь из старых знакомых – словом, проявил о её социальной жизни больше заботы, чем она сама.

Отдых по приказу теряет изрядную долю своей привлекательности. Но после недавнего отпуска Марина действительно почувствовала себя лучше. Одна проблема: отпуск был слишком недавним. Едва выйдя из него, она тут же угодила в неприятности (очередные) и на реабилитацию (первую, но такими темпами – едва ли последнюю).

Время утекало. Она не училась ничему новому, отставала от намеченной Куратором программы. Уже давно не видела Яну, Хлою, Алексов с Аркадием… Кстати, об Аркадии. Как он там? Тренируется один? Раз уж его непутёвая спарринг-партнёрша опять прогуливает занятия.

А как там подросток, оклемался ли? Странно: она даже имени его не знала, да и виделись они всего три раза. Причём каждый раз мимолётно и экстремально, тут уж не до задушевных разговоров. И всё же он каким-то образом – неожиданно и без спроса, как всегда, – умудрился войти в её ближний круг. Зацепить, стать значимым. На душе заскребли кошки, когда она подумала о том, кто он, через что он прошёл. И что ему грозило. Несмотря на зловещие нагнетания Куратора, Марина не испытывала страха – только горчащую грусть. Теперь она сама желала помочь подростку, хоть чем-нибудь. Но он был там, а она – тут. Он не мог выйти из мира снов, а она – войти в этот мир.

Как долго это продлится? Когда бесконечная пустая темнота снова расступится перед ней, знал, наверное, один лишь Куратор. Знал – но не сказал.

От пирожных было невозможно оторваться, пока они не закончились. Но охвативший Марину голод был не только буквальным. Марина замерла перед клеткой Пелагеи, скользя пальцами по атласно-гладкому меху питомицы, любуясь его насыщенной рыжиной. Пелагея была на редкость флегматичной, особенно когда занималась важными делами вроде поедания корма, но спустя некоторое время взбунтовалась даже она: издав такой звук, будто ластиком провели по мокрому стеклу, морская свинка вывернулась из-под хозяйкиной руки и вперевалочку направилась к поилке.

Проведя в ванной целый час, слушая успокаивающий шум воды и нежась под струями душа, Марина окончательно убедилась: что-то не так. Её одолевали желания. Сесть на велосипед, подставить лицо упругому ветру, разогреть мышцы приятной работой. Послушать органную музыку, неземную, гулкую, доносящуюся будто со всех сторон, омывающую слушателя и проходящую сквозь него. Спросить наконец разрешения погладить соседского гроссшпица – белого и пушистого, как облако на ножках. Включить музыку из любимого фильма и потанцевать – просто так, сама с собой.

Это было нетипично. В последние годы желания только слабели, опадали как осенняя листва – и вдруг расцвели пышным цветом. Состояние было похоже на голод – только хотелось не еды, а ощущений. Если бы в теле существовал орган вроде желудка, отвечающий за переваривание прикосновений и звуков, то у Марины он бы сейчас жалобно урчал (Марина попыталась представить урчащий мозг и фыркнула).

О причинах гадать не приходилось. Куратор доходчиво объяснил, что с ней сделал подросток. Да она и сама это чувствовала. Отдав часть своих сил и отправившись на реабилитацию, она теперь должна была восстанавливать запасы. Отдыхать. Желать. Ощущать.

Мелких желаний было много, целая россыпь. Больших желаний – всего пара штук. Мысленно измерив их, Марина нашла одно особенное. И очень давнее. Настолько давнее, что его уже почти завалила груда откладываний и сомнений: чем дольше пытаешься на что-то решиться, тем сложнее преодолеть невидимый барьер. Особенно если речь идёт о человеческих связях: стоит такой связи оборваться – и люди отдаляются друг от друга, подхваченные течениями времени и обстоятельств. Ещё недавно вы были не разлей вода, а теперь дрейфуете каждый в свою сторону.

Бывают люди, похожие на тучи, делающие всё мрачнее и напряжённее. Бывают люди, похожие на солнце, согревающие всех вокруг; Наташа была как раз из таких.

Наташа с Мариной одновременно пришли работать в студию – достаточно большую, чтобы платить какую-никакую зарплату, и при этом достаточно маленькую, чтобы нанимать новичков без опыта. Марина только-только получила корочки художника-графика, и портфолио у неё было таким же тощим, как кошелёк: пара разовых подработок да одно участие в выставке. Наташа не могла козырнуть даже профильным образованием: она была экономистом-недоучкой, ушедшей с третьего курса, чтобы посвятить все силы тому делу, которое по-настоящему любила.

Нехватка базы сказывалась: изредка у Наташи проскакивали ошибки, в которые художников тыкают носом ещё на первом курсе. Но эти мелочи меркли на фоне энтузиазма и таланта.

Да, кто-то считает, что талант вообще не важен, что художник – это на 10 % светлая голова и на 90 % чугунный зад. Отдельные любители металлов утверждают даже, что для успеха достаточно стопроцентного чугуна. Может, они и правы. Но если трудолюбие – чугун, то талант – золото, его трудно отыскать и ещё труднее не заметить.

Наташа была и трудолюбивой, и талантливой. Надо нарисовать фон? Запросто – да так, что разглядывать его будет чуть ли не интереснее, чем персонажей. Надо покрасить? Без проблем – и палитра будет наслаждением для глаз. Каждая крохотная деталь у Наташи получалась живой и прямо-таки обаятельной – насколько обаятельными могут быть бутылочка зелья или мухомор.

Бывает и наоборот: диплом художника – вовсе не гарантия профпригодности. Или желания рисовать. Помнится, один Маринин однокурсник умудрялся путать Тинторетто и Тинто Брасса, а другой прямо на выпускном поклялся страшной клятвой, что больше никогда не нарисует ничего сложнее смайлика. Впрочем, даже на смайлики его не хватило – в переписке он обходился скобками.

Марина не считала себя сентиментальной, но сейчас на неё нахлынули воспоминания. Так бывает: перебираешь прошлое, когда не уверен в будущем.

«Столько художников – и ни один не может нормально нарисовать лошадь», – проворчал однажды преподаватель, разбирая их работы. Марина восприняла это как вызов. И стала отмечать в календаре дни футбольных матчей, ведь около стадионов дежурила конная полиция. Ментавры, как их прозвали в народе, не любят попадать в объектив фотоаппарата. А вот если кто хочет просто посмотреть на полицейских лошадей и сделать наброски с натуры – никаких проблем.

Анатомические атласы и видеоролики тоже помогали. Вскоре Марина назубок выучила, где у лошади бабка, а где каштан. Сделала десятки, сотни набросков. Величавые гиганты с большими грустными глазами и шелковистыми гривами начали ей сниться. А потом – и мерещиться наяву: вот облако в форме лошадиной головы, вот заводящийся мотор фыркает как конь…

Для дипломной работы Марина решила проиллюстрировать одну из любимых книг. Герои там часто передвигались верхом – вот он, шанс показать всё, чему научилась!

Один разворот, другой, третий – чем больше Марина рисовала, тем хуже ей становилось. Лошади были анатомически точны и гладко нарисованы. Один недостаток – в них не было жизни (при том что по сюжету они не являлись нежитью).

Со всадниками тоже всё было не слава богу: вот наклон головы точь-в-точь как у гипсового Диониса, вот нахмуренные брови как у гипсового Сократа. Нарисовав по ходу учёбы десятки гипсовых бюстов во всевозможных ракурсах, Марина набила руку – и отбила фантазию.

Очередной черновик. Клик – и нет черновика. Попытка за попыткой отправлялись в корзину. Марина судорожно пыталась нащупать персонажей, поймать ускользающие образы и перенести их на экран. Безуспешно. День за днём тратились впустую. До тех пор, пока не стало ясно: либо она сделает как получается, либо опоздает.

Скрепя сердце, Марина вымучила три десятка разворотов. Защитилась на отлично. И больше никогда не открывала те иллюстрации.

Словом, Марина была противоположностью Наташи. И смотрела на неё как аквалангист на дельфина.

У Наташи были золотистые волосы, её загорелая кожа была покрыта веснушками, а глаза всегда лучились оптимизмом. Даже утром понедельника. Даже в дедлайн. Даже когда она приезжала утром на работу прямиком из аэропорта, после бессонной ночи перелёта. Едва она входила в комнату, там становилось светлее.

Иногда Марину это почти удивляло – особенно когда она ковыряла какую-нибудь скучную задачу или вспоминала тех однокурсников, которые разочаровались в профессии ещё до того, как в неё погрузиться.

Но чаще это радовало. Подзаряжало. Напоминало, что всё не зря.

Наташу заметила не только Марина. Когда освободилось место уровнем повыше, было очевидно, кому его отдать. И ни один сотрудник, даже из проработавших гораздо дольше, не возмутился и не удивился.

Отношение к Наташе не поменялось и тогда, когда год спустя она объявила об уходе в другое место – для неё это была ещё одна ступенька наверх. Сотрудники устроили ей небывалую «отвальную», больше похожую на пышный праздник, пусть и слегка грустный.

Какое-то время Марина собиралась написать Наташе, поздравить с Днём рожденья, спросить, как дела на новом месте. Но вскоре сама сменила работу, потом был аврал, потом личные проблемы, потом поиск подработок, потом состыковка основной работы и побочных заказов… Когда Марина спохватилась, оказалось, что прошло уже несколько лет. И странно было бы всплывать этаким приветом из прошлого.

Однако сейчас Марину было странностями не напугать: они напрыгивали на неё постоянно, одна другой страньше. Марина решилась.

Найти Наташины соцсети было просто. Написать ей личное сообщение – посложнее. Нажать кнопку «Отправить» – ещё сложнее. Но в худшем случае Наташа просто не ответит, а в лучшем…

Неопределённость похожа на невесомость: зависаешь в ней, ни там ни тут, между хорошим и плохим. И всё же быть между гораздо лучше, чем не быть вовсе.

Глава 10. Два лица

Так долго решаться – и так быстро получить результат. В подобных случаях первым возникает маленькое удивление, и лишь через секунду-другую его догоняет большая радость.

Наташа откликнулась тем же вечером. Причём откликнулась не односложным «Привет. Нормально», а целым залпом сообщений: рассказами, вопросами, охапкой смайликов.

Переписка получилась оживлённой, но недолгой – Наташа предложила созвониться.

Как будто и не было всех этих лет. Тишине не выпало ни единого шанса вклиниться неловкой паузой: Марина с Наташей обменивались новостями, охали-ахали, смеялись.

А ведь они не были подругами – коллеги-приятельницы, не более. Однако среди многочисленных талантов Наташи была и способность искренне любить людей. Общаясь с ней, вы чувствовали, что вам рады. И согревались её теплом. Даже менеджер Кира – вечно занятая, вечно раздражительная, про неё говорили, что она никого не любит, в том числе саму себя, – в присутствии Наташи смягчалась, в её хриплом голосе появлялось что-то вроде неуклюжей, неумелой материнской нежности.

– А кстати, у нас в эти выходные пикник! Хочешь с нами? – предложила Наташа так же легко, как полчаса назад предложила созвониться.

Вот теперь Марина запнулась.

– Но это же пикник вашей компании… И я никого там не знаю.

– Знаешь-знаешь! И не только меня, – Наташа рассмеялась. – Помнишь Валерку? А Костю?

Всё-таки мир очень тесен. Кажется, убеги на край света, залезь в непроходимые джунгли и прошепчи себе под нос: «Есть тут кто-нибудь работавший в фирме N?», как тут же с ближайшей лианы тебе помашут рукой и скажут: «Ну, я есть. А что?»

Валерку и Костю Марина помнила: с одним они вместе работали, с другим пересекались по делам. Ещё пара имён была знакома заочно: Марина не видела этих специалистов, зато видела их работы.

Итак, провести выходной, общаясь с людьми. Большим количеством людей. Среди которых почти не было знакомых. Ещё недавно Марина бы десять раз подумала, потом ещё пару раз подумала, а потом, скорее всего, отказалась. Сейчас она почти без промедления ответила: «Когда и где встречаемся?»

Рыжие ведьмы, зелёные ведьмы, розовые ведьмы (у последних волосы были точь-в-точь как сладкая вата)… И все эти разноцветные чародейки постоянно воевали и иногда дружили с какими-то то ли колдунами, то ли демонами, тоже пёстрыми, но уже в хэллоуиновской цветовой гамме. В сюжет Марина не вникала, а вот лица персонажей врезались ей в память крепче, чем базовый набор кистей: то в блоговой ленте, то в сериальных новостях мелькали мемы и кадры с ними. Всё чаще и чаще.

В том, что этот мультсериал популярен, Марина окончательно убедилась, заметив на рюкзаке одной коллеги значок с главным колдуном-демоном.

Когда что-то лезет изо всех щелей, есть два варианта: либо заинтересуешься, либо начнёшь избегать. Марина пока шла вторым путём; она вообще за этот год не посмотрела ни одного нового сериала и почти ни одного нового фильма – проще было пересмотреть что-нибудь старое доброе, чем погружаться в незнакомое, непредсказуемое и пока не полюбившееся. Но сейчас первый путь стал неожиданно заманчивым. Интригующим. Обещающим новые впечатления.

Марина снова почувствовала вкус к чтению книг – пускай и не высокоинтеллектуальных, которые можно с учёным видом знатока обсудить на ивенте в галерее, а лёгких и развлекательных, не нагружавших мозг, а расслаблявших его. И даривших незатейливый, но такой нужный сейчас позитив. Теперь Марина готова была решиться на что-то побольше – на целый сериал.

Пикник с Наташей был назначен на субботу – до него ещё оставалась пара дней. Работа шла штатно. Сны отсутствовали по-прежнему. Вечера были свободны. Для начала можно было глянуть хотя бы одну серию похождений мультяшных ведьм – даже если не понравится, хотя бы станет понятнее, в чём там суть и что значат мемы.

Когда за окном стемнело и из форточки наконец повеяло не зноем, а прохладой, Марина налила в любимую кружку лимонад, уселась поудобнее и запустила видеоплеер.

Идеи презирают этикет. Им не скажешь: «Я принимаю визиты в малой гостиной своего дворца по вторникам и средам с полудня до файф-о-клок». Нет, они распахивают дверь с ноги и вваливаются к вам в любое время дня и ночи, когда им того захочется. Вы собирались искупаться в ванне или подремать под яблоней? Идеям плевать. И нечего верещать: «Я же не одет! У меня даже карандаша под рукой нет, записать нечем!» Будете слишком много выпендриваться – идеи обидятся и перестанут приходить. И это гораздо страшнее.

Марина выскочила из ванной в клубах пара и в бисере капель воды, блестевших на её коже. Через полтора часа надо было доехать до места встречи, а сперва ещё позавтракать и собраться. Но приготовление завтрака было мысленно послано к чёрту, ведь именно сейчас нагрянула мини-эврика – не научное открытие, а всего лишь забавная идея рисунка про ведьм и колдунов. Однако пальцы прямо-таки зудели от нетерпения: скорее схватить планшет и зарисовать, пока идея не померкла или до неё не додумался кто-нибудь другой!

Вдохновения было столько, будто Муза Хлоя прилетела через полмира и, невидимая, принялась играть на арфе над Марининым ухом: треньк, треньк, брлым. За прошедшие дни Марина нарисовала уже десяток фанатских картинок и мини-комиксов. Небрежных, чёрно-белых – просто чтобы передать мысль и эмоцию. Визуализировать шутки. Она из принципа решила тратить на каждый такой рисунок не больше получаса – и если поначалу это было трудно, рука так и тянулась стереть кривоватые линии, перерисовать всё заново, то чем дальше, тем легче и быстрее шло дело. Удивительный опыт – почувствовать свободу от самой себя, от нудящего в ухо и вечно всем недовольного внутреннего критика.

В тот день, когда Марина решила на пробу посмотреть один эпизод мультсериала про разноцветных ведьм, она спохватилась глубоко за полночь, когда залпом проглотила почти весь первый сезон. Она бы смотрела и дальше, но этого «дальше» пока не существовало: сезон был не закончен, эпизоды выходили раз в неделю, и до финала оставалось ещё четыре эпизода – почти месяц.

В кои-то веки Марина пришла в активный и развивающийся фандом – сообщество фанатов. По тегам мультсериала на неё вывалились сотни, тысячи записей – с восторгами, теориями, спорами, рисунками, рассказами и прочим творчеством.

Когда ты находишь что-то интересное – это хорошо. Когда вместе с тобой что-то интересное находит множество людей – это вообще отлично: вы общаетесь, подзаряжаете друг друга, вместе придумываете новые идеи. Гораздо веселее, чем грызть интересное тихо сам с собою, одиноко сидя в тёмном углу.

Сначала Марина просто читала чужие идеи. Затем ей захотелось поставить лайки тем идеям и рисункам, которые ей понравились. Затем ей захотелось высказаться самой, принять участие в оживлённом общении.

Но эти хотения врезались в ограничения: Маринин микроблог читали в том числе коллеги и другие знакомые, перед которыми она была не готова расписаться в любви к подростковым мультсериалам.

Самой связывать себе руки и вставлять кляп в рот паршиво. Ты и узник, и тюремщик и злишься на обе ипостаси одновременно: на одну – за свободолюбие и попытки вырваться, на другую – за страх и запреты.

Сны без снов спокойствия не добавляли – никакого вам «утро вечера мудренее». Одно сплошное «и хочется, и колется».

Но после утренней чашки чая забрезжило решение – такое простое, такое очевидное. Марина с трудом дождалась обеденного времени и бросилась регистрировать себе новый, никак не связанный с её реальной жизнью микроблог.

Первым делом она подписалась на всех авторов, которые привлекли её внимание накануне. Вторым – наставила лайков. Третьим – мобилизовала своё знание английского и написала несколько комментариев блогерам-иностранцам.

Перефразируя старый слоган мобильных телефонов: «English – connecting people». Среди этих иностранцев были и португалец, и японка, и несколько китайцев, но так уж повелось, что международные фандомы общаются на английском. Может, этот язык родной далеко не для всех блогеров – зато он равно близок большинству (или равно далёк от большинства).

Вечером, закончив с работой, Марина нарисовала сразу две картинки: одну по мотивам сегодняшних обсуждений, а другую – просто со своими любимыми персонажами. Поколебалась, ставить ли фандомные теги. Поставила. Опубликовала. И уже через пару минут получила первое уведомление: кто-то её лайкнул. И ещё уведомление. И ещё. Они были похожи на начинающийся дождь: сперва капли падают редко и неохотно, но постепенно усиливаются, а потом тучу прорывает ливнем. Лайковый ливень начался, когда ближе к ночи один из Марининых рисунков перепостил у себя блогер-тысячник.

К утру у неё были первые десятки подписчиков, пара новых рисунков – и целая куча идей.

Всё-таки Марина опоздала – даже при том что забила на завтрак, а до остановки почти бежала. Пускай опоздание было небольшим, в пределах десяти минут, но это плохая идея – приходить на большую встречу позже, чем договорились. Первое впечатление можно произвести лишь один раз; обидно стать «а, той, которая опаздывает» или «помните ту, которая пришла вся красная и всклоченная?»

Выбежав из подземного перехода, Марина наскоро поправила юбку, провела рукой по волосам, погляделась в зеркальце и убедилась, что лицо у неё выглядело пусть не идеально, но нормально. Сделала несколько глубоких вдохов и твёрдым шагом направилась к памятнику в центре аллеи – туда, где договорились собраться все идущие на пикник.

Около памятника было две группки людей – одна побольше, другая поменьше. И ни в одной не было знакомых лиц. Неужели Наташа с товарищами уже ушли?

Сердце забилось чаще. Марина снова нырнула рукой в сумку – за смартфоном.

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – бесстрастно заявил автоответчик.

Наташа обиделась и отключила телефон? Марина тряхнула головой, прогоняя глупую панику. Скорее, Наташин телефон разрядился – или она сейчас там, где сеть не ловит.

Марина с тоской снова перевела взгляд на людей у памятника. Кого из них первыми спросить, не из Наташиной ли они компании?..

– Эй, ты чего тут грустишь? – раздался за спиной знакомый голос. Тот самый голос, с которым Марина так весело болтала обо всём на свете несколько дней назад. – Пойдём к ребятам!

Наташа, приобняв Марину, замахала рукой той группке, которая была побольше. В ответ ей тоже замахали, кто-то выкрикнул приветствие.

Хорошо, когда кто-то опаздывает ещё сильнее, чем ты. Тогда твоё опоздание как бы и не считается.

Наташа тоже оказалась не последней: Костя и ещё несколько человек подтянулись позже. А Валерка, как выяснилось, вообще выпал из обоймы: он написал организатору пикника, что на него свалился форс-мажор.

Итого набралось почти три десятка человек. Ещё пара обещали присоединиться к ним непосредственно в парке – они жили рядом с ним.

Стратегия Марины была проста и привычна: держаться поближе к знакомым и помалкивать, пока не спросят. Но набрать в рот воды ей не дали: Костя тоже был рад возможности повспоминать былое, поспрашивать о её нынешней работе и об общих знакомых.

Если Наташа почти не изменилась – у неё теперь была другая причёска да лицо чуть заострилось, то Костю Марина сперва не узнала: он весь как-то заматерел, отрастил усы, набил на предплечье цветную татуировку, стал носить очки в массивной оправе. Даже говорил он теперь иначе – с ленцой и хрипотцой. Но сложнее всего после долгой разлуки заново привыкнуть друг к другу – а дальше уж дело идёт на лад.

Когда они добрались до парка, выбрали место, расстелили на траве пёстрые пледы, разложили принесённую еду, Наташа как-то незаметно сделала так, что Марина снова оказалась рядом с ней и Костей. Наташа успевала общаться почти с каждым из коллег – и при этом не оставляла Марину куковать в одиночестве. Её дружелюбия хватало на всех. Чем-то Наташа была похожа на Яну – или Яна была похожа на неё. Это осознание стало неожиданным, зато многое объясняющим.

Слова «зной» и «солнцепёк», казалось, были придуманы специально для таких дней. Прошлое лето выдалось прохладным, дождливым – зато нынешнее грозилось побить температурные рекорды. В некоторых регионах уже разгорелись лесные пожары; рядом с Марининым городом пожаров пока не было, зато солнце жарило так, что дойдёшь до магазина – и нос обгорает, посмотришь на небо – и в глазах плывёт от лучезарности. Временами какое-нибудь полупрозрачное облачко предпринимало робкую попытку прикрыть солнце. Но раскалённое светило тут же прогоняло или выжигало наглеца.

Даже солнцезащитные очки не особо помогали: в тени линзы казались чёрными, а на солнце они как будто становились обычными стёклами и почти не уменьшали яркость.

Всеобщих благодарностей и нескольких признаний в любви удостоился парень с сумкой-холодильником: у него там были сидр, пиво и разные безалкогольные напитки. Марина с чувством сказала «спасибо», выбрав и получив апельсиновый сок. Он был кисло-сладким, освежающим… Единственный недостаток – сок очень быстро закончился.

Сначала компания сидела под открытым небом. Вскоре она засобиралась переезжать.

Обычно в жизни трудно найти место под солнцем; сейчас в парке было трудно найти место в тени. Уж очень высока была конкуренция. Однако им повезло: большое семейство как раз начало сворачивать свои коврики и собирать складные стулья, и Наташина компания тут же заняла освободившийся участок под деревьями.

Перекусив, особо жаропрочные товарищи вооружились фрисби с бадминтоном и вернулись на открытое пространство, чтобы поиграть.

Марина и другие тенелюбивые проводили их восхищённо-испуганными взглядами и стали держать совет: большинство высказалось за то, чтобы переехать ещё раз – к реке. Там они снова попадут под палящие лучи, да и народу на берегу наверняка ещё больше, чем под деревьями, зато можно будет помочить ноги и руки в прохладной реке. Или даже окунуться.

Купаться в городе – так себе идея. Даже в парках вроде этого, где река втекает в город, а не вытекает из него, напитавшись всей возможной дрянью. Марина как-то раз попробовала, ещё когда была подростком, – и не успела она доехать до дома, как её кожа зачесалась, а затем покрылась мелкой красной сыпью.

Но с тех пор закрылось несколько заводов, экология стала хоть чуточку благоприятнее, да и пляж здесь был лучшим из всех: парк располагался на самом севере и был большим, зелёным, находился вдали от промзон и жилых кварталов.

Высоко в небе носились ласточки – как маленькие округлые болиды, по форме и окрасу слегка смахивавшие на косаток. Забавное совпадение: касатки (ласточки) и косатки (киты-убийцы) даже назывались похоже. Марина вечно путала одних с другими, пока не придумала проверочную цепочку слов: «касатик» – это что-то ласковое, а значит, про птичку, а не про морского хищника, поэтому ласточка – касатка, через все «а».

Ласточки успевали не только быстро летать и маневрировать, но и издавать громкие журчащие звуки, ласкавшие слух и делавшие лето ещё более летним. По сути это, наверное, было то же самое, что автомобильные сигналы в оживлённом трафике. Только гораздо мелодичнее.

Марина отстала от группы, чтобы на минутку заскочить в здание с лаконичной надписью «WC». Но минутка растянулась до четверти часа: пришлось отстоять длинную очередь из тех, кого посетило то же желание.

Сейчас Марина была безмятежна, как гладь реки: Наташа подробно объяснила, куда именно они идут, назвала пару ориентиров, да и телефон её был в сети.

К пляжу вела живописная тропинка: справа тянулись к небу сосны, наполнявшие воздух терпковатым запахом смолы и хвои, и попадались уютные беседки, а слева блестела река. Здесь люди не купались, потому что берег был высоковат, метра два над водой. Даже рыбаков не было.

Однако пройдя мимо зарослей камыша, Марина краем глаза заметила внизу что-то белое. Это оказалось платье. Внизу, по щиколотку в воде, стояла женщина; подол её платья, похожего на ночнушку, намок – но она этого будто не замечала. Ещё удивительнее были её волосы: длинные, почти до колен, тёмные, спутанные. Женщина стояла неподвижно, её лица не было видно. Но вот она медленно начала поворачиваться.

Будто льдинкой по спине провели – Марине стало зябко, побежали мурашки, хотя вокруг по-прежнему был жаркий летний день.

Солнце лило на землю тяжёлое расплавленное золото. Воздух сгустился и замер. Звуки умерли. Время остановилось.

Марина захотела уйти – и не смогла. Захотела отвернуться – и не смогла. Это было похоже на кошмарный сон.

Женщина поворачивалась – всем телом, вокруг своей оси. Медленно и неизбежно. Стало видно её ухо. Щека. Глаза – ярко-красные и глядевшие прямо на Марину.

Марина содрогнулась. Её ноги ожили и сами собой отступили на шаг назад. Она моргнула. Когда её глаза вновь распахнулись, никакой женщины внизу не было.

Марина плохо помнила, как добралась до Наташи с компанией. Ноги спотыкались на ровном месте, по ним разлилась щекочущая слабость – словно она их отсидела. Голова кружилась. Изображение перед глазами плыло. Стоило напрячься – и линии вновь обретали чёткость; стоило расслабиться – и зрение заволакивало дымкой. Всё вокруг казалось ирреальным. Точно ли это была явь, а не сон?

– Эй, на тебе лица нет. Ты в порядке? – забеспокоилась Наташа.

– Да просто перегрелась. Сейчас зайду в воду – полегчает, – махнула рукой Марина, растянув губы в улыбке.

В воду не хотелось. Вода напоминала о красноглазой женщине. Когда лодыжки что-то коснулось, Марина едва не подпрыгнула. Спокойно, спокойно, это просто водоросли или проплывавшая мимо рыбка. Никто и ничто не подстерегает её под водой. Не тянет к ней свои холодные руки.

К лицу приросла маска: Марина улыбалась, обсуждала отпуска и сериалы, даже поиграла в «аквафрисби» (кто-то придумал запускать летающую тарелку на отмели, совместив приятное с приятным). Лишь однажды она зависла, потеряв нить разговора и самообладание, – когда рядом промелькнуло что-то длинное и белое. Но присмотревшись, Марина поняла, что это обычная девушка в белом сарафане, у неё даже волосы были другие – русые и собранные в пучок.

Сила воли и приятное окружение помогли не ударить в грязь лицом: Марина не сбежала с пикника, а осталась вместе со всеми – до тех пор, пока одна большая группа не начала распадаться на множество мелких. Первой отчалила семейная пара: им надо было ехать забирать ребёнка. Тут и остальные спохватились, стали смотреть на часы и прикидывать маршруты. Кто-то предложил устроить «афтепати» в баре неподалёку, соблазняя товарищей десятками видов крафтового пива. Кто-то, перегревшись и набегавшись, тыкал пальцем в приложение по вызову такси. Наташа собиралась идти к автобусным остановкам, и несколько человек, в том числе Костя и благодетель с сумкой-холодильником, вызвались идти с ней: там останавливалось сразу несколько удобных маршрутов.

Марина тоже присоединилась к Наташиной группе: автобус был не самым удобным вариантом, от остановки придётся минут пятнадцать идти до дома – но что угодно было лучше, чем остаться сейчас одной.

Увы, одиночество сделало обманный манёвр: до остановок-то они дошли всемером, но уже на месте выяснилось, что по Марининому маршруту едет один-единственный человек – сама Марина.

Разумеется, в автобусе были люди – хоть и не час-пиковые толпы. Но каждый пассажир был сам по себе, словно в невидимом пузыре. Негласные правила больших городов: не пялиться, не вслушиваться, не замечать.

Марина и сама следовала этим правилам. Нашла себе закуток, встала поудобнее (садиться в транспорте она не любила: неохота было лишний раз всматриваться в пассажиров, проверяя, не надо ли кому-нибудь из них уступить место. Да и ехать было недалеко), прислонилась спиной к стене, уткнулась в смартфон – проверить комментарии, узнать, не появились ли спойлеры к следующей серии, а то и написать пару сообщений. Обыденность, в которую так удобно прятаться от всего необычного.

Но если это была игра в прятки, то Марина её проиграла. На следующей остановке в автобус зашёл всего один пассажир; Марина даже не думала поднимать глаза от смартфона, однако внутренняя сигнализация врубила сигнал тревоги. Взгляд скользнул к новому пассажиру.

В этом пассажире – точнее, пассажирке – не было ничего примечательного. Средний рост, средний возраст, невыразительная одежда, нейтральное выражение лица. Такие люди как невидимки: их присутствия не замечают, их отсутствия – тоже. Они не вызывают дискомфорта, желания отодвинуться от них или пересесть; не вызывают и порыва позаботиться – до старости им ещё далеко, никаких особых потребностей или плохого самочувствия не заметно. Это была просто женщина. Одна из миллионов таких же.

Взгляд Марины вернулся к экрану. Проблесковый маячок внутренней сигнализации перестал вращаться. Но не погас. Блоги резко утратили интересность: пришлось трижды перечитать одну строчку, чтобы понять, о чём в ней речь. Всё внимание стремилось к невзрачной пассажирке, притягивалось к ней как магнитом.

Пассажирка была почти напротив. Её взгляд был таким же отсутствующим, как у большинства других людей в автобусе: погрузилась в себя, отгородилась ото всех. Неподвижная и безэмоциональная, как статуя. Рассматривать в ней было нечего. Но прежде чем вернуться к чтению, Марина заметила какое-то шевеление в автобусном окне, рядом с которым сидела незнакомка. Шевелился не заоконный пейзаж, а отражение женщины. В котором не было ничего общего с её лицом. Марина шумно вдохнула. Отражение будто услышало её: теперь оно было не в стекле, оно проступало сквозь лицо пассажирки. Пульсирующе, прозрачно: вот его почти не видно – а вот оно почти перекрывает лицо, как жуткая маска. Вытянутая, искривлённая, покрытая крючьями и россыпью мелких чёрных глазок. В этих насекомьих глазах не было зрачков – но Марина почувствовала, что они смотрят на неё.

Она перегрелась. Или спятила. Такого просто не может быть. Она не спит, это не может быть кошмар… Но что это тогда?!

Зубы впились в щёку. Марина сильно прикусила щёку изнутри, чтобы почувствовать боль и проснуться – если это всё-таки был сон. Боль была вполне реальна. Чудовище тоже было реальным и никуда не исчезало, оно продолжало мерцать сквозь лицо пассажирки.

Зашипели двери, голос из динамика объявил название очередной остановки – Марина не расслышала, какой. И не разглядела, в кого врезалась в дверях. Самообладание, которое помогало ей держаться днём, иссякло. Растратилось до последней капли. Её гнала слепая паника, Марина вывалилась из автобуса на тротуар и не разбирая дороги метнулась куда-то в сторону. Куда угодно, лишь бы подальше от проклятого автобуса.

– Эй, куда лезешь?! – скрип тормозов, протяжное бибиканье, ругающийся водитель. Который чуть её не задавил.

Марина стояла на проезжей части – однополосной, но не пустой. Под ногами пестрела «зебра», которую Марина каким-то чудом, не отдавая себе отчёт, всё же заметила – и по которой на автопилоте перебегала дорогу. А впереди полыхал красным сигналом светофор. Который она не заметила.

– П-простите, – горло сдавливала невидимая хватка, сквозь удушье Марина с трудом выдавила из себя извинение. И пошатнулась.

Хлопнула дверь машины, водитель приблизился к ней. Рослый, краснолицый. А у Марины закончились и голос, и силы.

– Э, девушка… вы в порядке вообще? – голос водителя больше не был сердитым. – Я вас не зацепил?

Марина отрицательно помотала головой.

За остановившейся машиной засигналила другая. Ещё немного – и будет затор.

– Давайте я вас подвезу, что ли. До метро хоть. Или в больницу, если вам плохо?

Марине было плохо. Но больница тут была бесполезна. Марина снова помотала головой.

Нетерпеливый автосигнал бил по ушам. Прохожие начали коситься на это недо-ДТП.

– Тогда до дома, – решил водитель и, придерживая Марину за локоть, повёл её к своей машине. – Где вы живёте?

В нормальных условиях Марина ни за что бы не назвала незнакомцу свой адрес, не села бы в чужой автомобиль. Но сейчас не было ничего нормального. Она прошептала название улицы.

– Это которая в соседнем районе? – уточнил водитель, заводя мотор и выключая радио.

Марина понятия не имела, в каком районе они сейчас находятся, и пожала плечами.

– Ну ничего, сейчас вобью в навигатор, – толстые пальцы неожиданно ловко забегали по дисплею, пока вторая рука держала руль.

– Маршрут построен, – сообщил навигатор.

Водитель крякнул:

– Район-то соседний, но так глубоко во дворах… Ну ничего, не заблудимся!

Приняв решение и определившись с целью, он пришёл в хорошее расположение духа. Хотя иногда всё-таки поглядывал на Марину и в эти мгновения хмурился.

А её лоб, наоборот, стал постепенно разглаживаться. В лицо дул ветерок, головокружение отступило. Сердце больше не стучало где-то в горле.

Местность вокруг становилась знакомой. Это приободрило ещё сильнее: дом уже близко, там всё привычно, там безопасно.

– А корпус какой? – спросил водитель, когда они съехали с проспекта во дворы.

– Да вон там, – Марина неопределённо указала куда-то вперёд; голос снова её слушался, хоть и был ещё глуховат. – Остановите, пожалуйста. Спасибо, и… сколько я вам должна?

Водитель фыркнул:

– Да нисколько.

– Но…

– Я ж не по вызову такси приехал, а просто вас подвёз, сам предложил. Вы, главное, больше под машины не бросайтесь, лады?

– Спасибо, – Марина не придумала, что ещё сказать, и повторила уже сказанное, постаравшись вложить в одно слово всю свою благодарность.

Водитель махнул рукой и больше на неё не смотрел, снова завозился с навигатором.

Выбираясь из машины, Марина чиркнула головой о потолок, поморщилась. Но даже если она сейчас станет чемпионом по неуклюжести, преодолеть осталось последний крохотный отрезок пути, уже через пару минут она будет дома.

С первого раза закрыть автомобильную дверь не получилось. Марина снова потянула её на себя – и толкнула как следует. Дверь хлопнула, замок сработал. Марина помахала на прощание водителю, а тот уже тронулся с места. Уехал. Что ж, это было к лучшему.

Марина, всё ещё чуть пошатываясь, поспешила к подъезду, который светился в наступавших сумерках уютным тёплым светом.

Глава 11. Антикошмар

Переступив порог квартиры, Марина почувствовала облегчение, но стоило закрыть входную дверь – и захлестнула волна тьмы и страха.

В её возрасте бояться темноты? Ещё чего не хватало! Она же не маленькая девочка. Однако сейчас в ней будто ожили детские страхи, тот самый холодок, который поселяется внутри, когда впервые слышишь страшилки про Чёрную Руку или Бугимена. Тем более что теперь Марина знала: кошмары – реальны.

Если, конечно, она не сошла с ума.

Угроза потерять рассудок была менее резкой, но более гнетущей. Марина прикинула: что если все сегодняшние чудища – галлюцинации? Может, она действительно перегрелась? И перенервничала? Почему-то эта мысль не успокаивала. Лучше уж столкнуться со внешним врагом, чем со внутренним.

Узнать правду можно было бы у Куратора. Если он не соврёт. Если она снова попадёт в сны. И если всё пережитое во снах тоже было реальностью.

Марина как попало бросила сумку, разулась и прошлёпала босыми ногами прямиком в ванную.

Вода была ледяной. Зубы стучали от холода. Ногти потемнели. Марина выбралась из душа, вся съёжившись, и поспешила закутаться в пушистое полотенце.

Она не любила холод. И не хотела освежиться. Причина была проще – холодный душ прогнал из её головы все тягостные мысли и вопросы, кроме одного: как бы поскорее согреться? Эту проблему, по крайней мере, было легко решить.

Надев ночнушку и проверив Пелагею, Марина уже собиралась пойти на кухню, как вдруг её взгляд зацепился за распахнутую форточку. В летнюю жару было бы преступлением против самой себя держать окна закрытыми. Но за окном сгустилась ночь, деревья тянули свои тёмные ветви к дому, внизу под фонарём проскользнул чей-то силуэт. Марина сглотнула. Закрыла форточку и плотно задёрнула шторы.

Это не помогло. Как не помог и травяной чай, обычно успокаивавший на раз-два. Что если они выследят её? Что если придут за ней? Тогда страшный сон про монстра в её доме станет явью.

Марина включила свет везде, где только можно, даже в туалете. Все доступные лампы, в том числе настольную и ночник-Луну. Тени боязливо съёжились и разбежались по углам. Но внутренняя тьма никуда не делась. Стоило Марине прикрыть глаза – и снова возвращался страх.

Ну и как в таких условиях спать?

Марина и не спала. Вместо успокаивающего чая заварила тонизирующий. Посмотрела фотографии с пикника, ссылки на которые скинула Наташа, открыла блоги.

Несколько часов она бездумно листала посты, ставила лайки, иногда даже что-то писала – и сама не помнила, что. Когда глаза стали предательски слипаться, надела наушники и на большую громкость врубила фанатские клипы по мультсериалу про ведьм – те, которые были повеселее, подинамичнее. Только не пострашнее.

На часах было начало четвёртого. Небо посветлело. Новый день заканчивал последние приготовления за кулисами и был готов вот-вот выйти на сцену.

Марина легла в кровать – строго по центру, подальше от стены и от края – и укрылась простынёй. Когда светло, засыпать менее страшно (хоть и более трудно). Главное, не думать о том, что женщина в белом повстречалась ей тоже при свете дня.

Ничего, сон на реабилитации – это быстро. Сейчас она как обычно закроет глаза и тут же проснётся.

…комната в башне. Куратор в кресле напротив. Ни тени улыбки на его лице.

– Вашей реабилитации не суждено было продлиться долго, как я погляжу. Итак, что случилось?

– Откуда вы знаете? – выпалила Марина.

Куратор приподнял брови, сплёл пальцы в замок.

– Скверным я был бы шефом, если бы не знал, когда у моих сотрудников возникают проблемы. Вы повстречали нечто опасное?

Марина снова проигнорировала его вопрос: пускай сначала ответит на её.

– Почему вы думаете, что у меня проблемы?

– Потому что вы здесь.

Чем крепче сжимаешь брусок масла, тем легче он выскальзывает из рук. Куратор был ловким не только в движениях, но и в увиливании.

Однако Марине до смерти надоели вечные секреты и недомолвки. Она спросила ещё прямее:

– Вы следите за сноходцами?

Куратор театрально вздохнул и возвёл глаза к потолку, как бы молчаливо сетуя на то, с кем приходится иметь дело:

– Я их чувствую.

Вот это уже было похоже на ответ. Оставалось лишь понять его. Марина замолчала, вертя полученные крупицы информации так и эдак.

Настроение Куратора тем временем слегка улучшилось: он с любопытством наблюдал за Мариной и её попытками разгадать ребус, как посетитель зоопарка наблюдает за мартышкой, которой дали игрушку-головоломку.

– И на чём же основан механизм этого… чувствования?

– На том, что вы приходите в башню, – с готовностью отозвался Куратор.

Марина посмотрела на него исподлобья. Он ей улыбнулся. Но всё-таки пояснил:

– Во снах всё, что наделено силой, оставляет свои следы. В том числе на людях. Не на коже – гораздо глубже. Кто приходит в башню, тот несёт на себе её печать, обретает невидимую связь с ней. И со мной. Кто сталкивается с кошмарами, тот рискует быть запятнан их тьмой. Думаю, не ошибусь, если предположу, что ваше недавнее взаимодействие с кошмаром и с заблудшим вызвало нежелательные последствия. Не так ли?

Марина вздохнула, сдаваясь. И всё ему выложила – и про красноглазую женщину в реке, и про чудовищное отражение, которое переползло на лицо пассажирки автобуса.

Куратор не выглядел удивлённым. Он выглядел усталым. Его ладони легли на поверхность стола, чуть надавили. И столешница начала меняться: по её поверхности побежали линии, расплылись пятна. Приглядевшись, Марина с удивлением поняла, что на столешнице проступила карта города.

– Покажите, где конкретно вы встретились с женщиной в белом.

– Она ведь была кошмаром, да? – Марина вперилась взглядом не в карту, а в лицо Куратора.

Тот поморщился:

– Нет, но от этого не легче. Не думайте о ней, просто покажите точку на карте, будьте так любезны.

Вежливость может давить сильнее, чем грубость. Наверное, потому что ей сложнее сопротивляться: странно воевать с тем, кто не воюет с тобой. Просто сидит весь такой куртуазный и перехватывает у тебя инициативу так, что ты даже не успеваешь спохватиться. Если эта инициатива вообще когда-нибудь у тебя была.

Марина подчинилась Куратору. Отыскала на карте парк, ткнула в него. Зелёное пятнышко превратилось в пятно, занявшее почти весь стол. В увеличенном масштабе было уже совсем несложно найти конкретное место.

Куратор внимательно его рассмотрел, задал ещё несколько уточняющих вопросов и, кажется, на этом успокоился.

…или не совсем. Карта снова показывала весь город.

– А теперь выберите локацию, где вам будет удобно встретиться утром с нашим партнёром.

– Э? – Марина от удивления изъяснялась уже даже не односложно, а однобуквенно.

Куратор расщедрился ещё на порцию информации: впереди была охота на кошмара – не во сне, а в реальности.

Выспаться в воскресенье? Это утопия. Особенно когда ваш босс – Куратор. Он назначил встречу с «нашим партнёром» на девять утра – мол, нельзя терять время. Марина не теряла время, но начала терять терпение.

Хорошо хоть, догадалась выбрать сквер поблизости от своего дома. На сборы и дорогу хватило бы часа. После разговора с Куратором Марина, недовольно ворочаясь, продрала глаза, чтобы поставить будильник на восемь. Но оказалось, что уже полвосьмого. Пришлось вставать и готовиться (хотя бы морально) к ещё одной неожиданной и непрошеной встрече.

После завтрака – тарелка каши, чашка кофе и аж полплитки тёмного шоколада – Марина не только взбодрилась, но и приободрилась. Увы, ненадолго. В условленном месте никого не было. Даже вездесущие мамы с колясками куда-то подевались. Лишь на дальней скамейке сидела какая-то девчушка, увлечённо листавшая книгу, которая выглядела слишком большой и тяжёлой для её детских рук.

Марина сверилась с часами. Девять ноль четыре. Ещё раз окинула взглядом сквер. Никого. Приложила руку ко лбу. Да вроде температуры нет…

– Ты от Куратора? – девчушка непонятно как оказалась рядом, словно телепортировалась.

Лет шесть-семь. Светлые волосы, собранные в два хвостика. Голубые глаза с длинными ресницами, округлые розовые щёки – кукольное личико. Футболка, джинсовый комбинезон и кроссовки на липучках. За плечами толстый школьный рюкзак с нарисованными пони и блестящими вставками. В руках – ну надо же, толстенная книга оказалась букварём.

– Да. «Нагружать всё больше нас стали почему-то»? – Марина кивнула на букварь-переросток.

Старая песенка вспомнилась сама собой: когда Марина готовилась идти в первый класс, ей подарили целую кассету с «Дважды два – четыре», «То ли ещё будет» и другими песнями про школу. По идее, они должны были подготовить её к демоверсии взрослой жизни. На практике «То ли ещё будет» её неслабо напугала, Марина даже расплакалась – от жалости к бедному кандидату наук и от страха перед неведомым синхрофазотроном: в её воображении он стал троном злого колдуна, заставлявшего детишек чистить обивку и полировать какие-то синхры и фазы.

– «Нынче в школе первый класс – вроде института», – кисло откликнулась девочка.

Она-то откуда эту песню знала?

Марина пригляделась внимательнее. Кстати, зачем ребёнку школьный рюкзак посреди лета? Да и букварь зачем – тем более такой огромный?

– Не валяй дурака, – буркнула девочка, словно подслушав её мысли. Или проследив направление взгляда.

Она отогнула суперобложку. Книга оказалась учебником по квантовой физике.

Ситуация стала настолько странной, что Марина выдохнула с облегчением: вот теперь всё было так, как обычно бывает у Куратора. Нормальная ненормальность.

– Поторапливайся, у нас много дел, – девочка с трудом впихнула учебник в рюкзак, который и без того был забит под завязку, развернулась и быстро зашагала прочь.

Если внешне она была похожа на куклу, то внутренне – на танк. Причём не игрушечный. Её слова звучали как командирские приказы. Её походка была такой, что Марина едва поспевала следом.

Путь проходил в молчании.

– Я Марина, – наверное, можно начать разговор со знакомства.

– Знаю. Я Анастасия.

«Значит, Настя?» – Марина едва не спросила, но промолчала. Ей хотелось сделать атмосферу менее натянутой, да. Однако не хотелось обидеть человека, называя его не так, как он сам представился. То, что перед тобой ребёнок, не повод звать его уменьшительно-ласкательно. Но как же с ним себя вести?.. Марина не умела общаться с детьми. И решила общаться с Анастасией как со взрослой:

– Куратор всё рассказал тебе о женщине в автобусе?

– Да. Наша первая задача – найти этот автобус, – Анастасия чеканила каждое слово так же, как чеканила шаг.

– Но… Я не запомнила ни номер, ни водителя. И вряд ли узнаю нужный автобус, даже если в нём окажусь, – призналась Марина.

– Узнаешь, – отрезала Анастасия.

Был это приказ или пророчество? Не важно. Они как раз подходили к автобусной остановке.

В такую погоду приятно кататься на речном трамвайчике или на велосипеде. На роликах, в конце концов. Марина с Анастасией катались на автобусах. Это было куда менее приятно – в том числе из-за бесконечных пересадок. Сесть в очередной автобус, пробраться к тому участку салона, где Марина встретила жуткую пассажирку, осмотреться. Ничего? Тогда выйти на остановке и дождаться следующего автобуса. Повторять до бесконечности.

Анастасия была уверена, что Марина узнает тот самый автобус, как только в нём окажется. Марина была уверена, что они уже прокатились на всех автобусах этого маршрута – и не по одному разу.

Слепящий шар в небе раскалялся. Тени укорачивались. Дело близилось к полудню.

– Будешь что-нибудь пить? – Марина шагнула к киоску.

– Нет. И ты – нет, – одёрнула её Анастасия. – Вон едет автобус.

Марина вздохнула и мысленно пообещала себе, что уж на следующей остановке сразу молча пойдёт за напитками.

Однако выйти на следующей остановке им было не суждено. Когда двери автобуса закрылись, сердце Марины пропустило удар. Вокруг был светлый салон в яркий летний день – а ей показалось, что она вошла в пещеру. Которая затягивала её всё глубже в ледяную темноту.

– Я же говорила, – на губах Анастасии заиграла самодовольная ухмылка, странно сочетавшаяся с нежным девичьим лицом.

Ещё страннее выглядели глаза – холодный, цепкий, совсем не детский взгляд. Взгляд охотника.

Даже её движения изменились: Анастасия уже не быстро шагала, а плавно перетекала в пространстве. Крадучись приближалась к креслу, где вчера сидела пассажирка.

Сейчас там тоже кто-то сидел.

– Тише, тише, что ты разбушевался, приятель? – старик наклонился к мелкому терьеру, елозившему и поскуливавшему у его ног.

Терьер слегка успокоился, когда морщинистая рука потрепала его по загривку. Но стоило старику выпрямиться в кресле – и пёс снова завозился, не находя себе места. Псу не нравилось кресло, в котором сидел старик. Неудивительно: это было то самое кресло.

– Ой, а что это за красная штука? – Анастасия с детской непосредственностью плюхнулась на соседнее место, шмякнула рюкзак рядом и ткнула пальцем в аварийный молоток для разбивания стекла. – Тёть Марин, что там написано?

– «При необходимости использования запасного выхода разбейте стекло молотком», – Марина подалась вперёд, чтобы прочесть надпись.

– А где молоток? – Анастасия вертелась на месте, смотрела по сторонам, дёргала Марину за сумку – рядом со стариком будто раскрутился маленький смерч.

– Да вот же он, Настюш, – Марина указала на «красную штуку» и высвободила свою сумку из рук Анастасии, отчаянно надеясь, что не переигрывает так же сильно, как напарница.

– Это?! Это не молоток! У деда Саши другой был! – активность Анастасии набирала обороты.

На месте старика Марина давно бы сбежала от такого соседства. Но старик был другого мнения:

– Это ваша племяшка? – он глядел на Анастасию почти с умилением.

– А? Да, племянница моя, – Марина пыталась одновременно улыбнуться старику и сделать страшные глаза Анастасии. – Вы простите, что она так…

– Смотри, смотри, там воздушные шарики полетели! – вклинилась «племянница», заехав коленом по ногам старика, перегнувшись через них и почти вплющившись лицом в оконное стекло.

– Хочешь, садись сюда, к окошку? – предложил добродушный старик. – И вы, девушка, садитесь рядом. А мы с Джеком вон туда…

– Спасибо большое, и извините за беспокойство, – Марина была готова сквозь землю провалиться со стыда.

Утешало лишь то, что в воскресный полдень в автобусе было полно свободных мест, и старик без труда нашёл себе новое. Да и его пёс заметно повеселел, оказавшись подальше от кресла, где недавно сидел кошмар.

А Анастасия и в ус не дула – как будто не она только что согнала пожилого человека с насиженного места. Девочка продолжала прижиматься к оконному стеклу; только смотрела не сквозь него, а в него, в сам прозрачный слой. Её пальцы забегали по окну, как пальцы программиста бегают по клавиатуре.

Марина почти ожидала, что сейчас Анастасия ещё и обнюхает стекло – или, чего доброго, лизнёт. Но этого не потребовалось. Девочка, похоже, вытянула из стекла всю информацию, которая была нужна, и засобиралась на выход: снова схватила свой рюкзак, хлопнула Марину по бедру.

Однако на ближайшей остановке они не вышли. Анастасия пристроилась у дверей, чего-то выжидая. Может, сейчас пора выходить? Нет, не пора, показала Анастасия, едва заметно покачав головой. А теперь? Нет. А… Да! На очередной остановке Анастасия сорвалась с места и побежала вперёд, работая локтями и расталкивая людей, как маленький таран. Или как ищейка, напавшая на след.

На Марину она даже не оглядывалась – считала, что та сама бежит за ней, словно на поводке. Так оно и было.

Марина привыкла быть сама по себе. И вдруг оказалась в одной упряжке с какой-то младшеклассницей. Более того, эта младшеклассница вертела ею как хотела. И Марина почему-то слушалась – хотя видела свою напарницу-командиршу впервые в жизни.

Анастасия познакомилась с Мариной пару часов назад – зато с Куратором она, похоже, была знакома давно. И это ситуацию не улучшало. Даже ухудшало, если честно: не раз и не два обжёгшись на выкрутасах Куратора, Марина начала инстинктивно ждать от него подвоха, и подозрения распространялись на всё и всех, кто был с ним связан. Но Куратору было проще противостоять: пусть он был опытнее, изворотливее и банально старше по званию, зато не особо старше по возрасту. Да и занимались они одним делом – защитой мира снов. С Куратором Марина чувствовала, что их многое связывает. С Анастасией она чувствовала, что между ними лежит пропасть.

Анастасия была гораздо младше. И неизмеримо профессиональнее: Марина не то что не могла повторить её действия – она не могла их даже понять. Лишь догадываться об их сути.

А вчера Марина и представить себе не могла, что охотиться на кошмаров можно не только во сне, но и наяву. Что кошмары настолько реальны.

Где Анастасия научилась тому, что делала? И когда? Не с младенчества же она осваивала эту науку. Хотя почему нет? У Марины, кажется, сломалась способность удивляться – перегрелась от постоянных нагрузок. Сейчас Марина приняла бы как само собой разумеющееся, что существуют потомственные охотники на кошмаров, которые тренируются с пелёнок. Или что охотники на кошмаров не меняются с возрастом. Или…

– Пришли, – будь Анастасия легавой, она бы сделала стойку. Ноздри носа-пуговки широко раздувались, глаза горели огнём, взгляд был прикован к цели.

Цель выглядела как обычная старая девятиэтажка, с чахлым палисадником и крашеной-перекрашеной железной дверью единственного подъезда. Летом жильцы иногда оставляют такие двери открытыми, подложив камень или что-нибудь типа того, чтобы проветрить коридор и чтобы не возиться с домофоном лишний раз. Но эта конкретная дверь была заперта на кодовый замок.

Анастасия стянула с плеч рюкзак и поставила его прямо на асфальт. Деловито зарылась в один из боковых карманов, ища что-то.

– Вуаля! – в её руке блеснула связка ключей и ещё каких-то металлических штук.

– У тебя есть ключи от этого дома? – недоверчиво уточнила Марина.

– От любого дома, – Анастасия даже не пыталась скрывать самодовольство. – Они универсальные. Значит так, сейчас мы…

Но её прервали. Им не пришлось вламываться в дом – потому что дверь подъезда медленно открылась, и вчерашняя пассажирка вышла на улицу.

Анастасия сориентировалась мгновенно. Взвизгнула молния, рюкзак снова взлетел за спину. Связки универсальных ключей в руках Анастасии уже не было – зато там был старенький кнопочный телефон. Марина даже не успела заметить, когда и откуда девочка его выудила.

Марина предпочла бы следить за пассажиркой издалека – скажем, с крыши, в бинокль. Или вообще через видеокамеру какого-нибудь дрона.

Анастасия предпочла подобраться к пассажирке почти вплотную. Как будто совсем не боялась, что та может их заметить.

Справедливости ради, женщина действительно их вроде не замечала: она шагала как бы на автопилоте, не ища дорогу, а встав на давно знакомые рельсы. Казалось, она могла бы проделать весь путь с закрытыми глазами. Тем более что всё равно не смотрела по сторонам.

На улице многие уходят в себя, выныривая в реальность разве что на светофорах (да и то не всегда). Ноги шагают, а голова тем временем занята размышлениями, фантазиями или просто туманоподобным ничем. Но вот предупреждающе звякает велосипед или самокат – и человек сразу переходит с автопилота на ручное управление, возвращается из витания в облаках.

Эта женщина вряд ли могла вернуться.

Чем дольше Марина смотрела не неё, тем сильнее становилось ощущение, что женщина не отключилась от реальности, а была отключена. Что она не отдыхающий капитан собственного тела, а кукла, которой управляет кто-то другой. И было до тошноты очевидно, кто.

– Она… – Марина судорожно сглотнула. – Она… одержима?

Анастасия презрительно сморщила нос:

– Если предельно упростить для «чайников», то да. Не отвлекайся!

Марина хотела отвлечься. Смотреть на трещины в асфальте, на ярко-жёлтую квасную бочку, как будто прикатившую из далёкого прошлого, на пролетевшего над их головами дрозда-рябинника – эту крылатую трещотку. Смотреть куда угодно – только не на женщину. Не на то, что притворялось женщиной. Не на то, что вело её – и их – неведомо куда.

Походка изменилась. Женщина прошла мимо маленького рынка, где, видимо, привыкла закупаться продуктами, и направилась дальше. Её движения стали меньше походить на человеческие. Её руки больше не качались туда-сюда в такт шагам, а плетьми повисли вдоль тела. Её кожа была бледной, несмотря на разгар лета, и Марина очень боялась увидеть сквозь эту бледность зловещую черноту. Увидеть, как сквозь лицо женщины снова проступает другое лицо, злая и уродливая морда кошмара. Увидеть, как тонкую кожу вспарывают когти и клешни.

Смотреть на женщину было невыносимо. Не смотреть было невозможно. И дело было не только в приказе Анастасии: чудовищное притягивает взгляд почти так же, как прекрасное. Отвращает, отравляет – и не даёт оторваться.

Они смотрели на женщину, как загипнотизированные. Они шли за ней, как привязанные.

– Оно заманивает нас в ловушку! – не выдержала Марина.

– Тш-ш! – шикнула Анастасия. И прибавила, едва разжимая губы: – Знаю.

Голос девочки был всё таким же командирским, взгляд – всё таким же ясным и цепким. На неё гнетущие чары женщины-кошмара не действовали.

Марина отвесила себе мысленную оплеуху и собралась с силами. Если уж маленькая девочка не боится и не теряет самоконтроль, то ей-то, взрослой женщине, тем более нельзя раскисать.

Руки сами собой сжались в кулаки, глаза сощурились. Кошмары не всесильны. С ними получалось справиться раньше – получится и теперь. О том, как принципиально изменилось поле боя, Марина благоразумно не думала.

Цель и преследователи поднялись на мост. Блестевшая внизу железная дорога была границей двух пространств: на одной стороне находился типичный спальный район, на другой – промзона. Или то, что когда-то было полноценной промзоной, а теперь сдавало позиции, съёживалось под натиском новых жилых многоэтажек и торговых центров.

Завод даже издалека выглядел мёртвым. На территорию, которая когда-то принадлежала ему, уже вторглась техника – не строительная, а разрушительная.

Но на подступах к заводу ещё сохранились пережитки прошлого: там было что-то вроде ремонтной мастерской и склада-магазина железобетонных плит, наваленных на огороженной площадке прямо под открытым небом, под квадратными рамками мостового крана, который как раз тянул вверх очередную плиту.

А вдалеке, на участке между заводскими цехами и старыми хрущёвками, виднелись гаражи. Не какие-то там «ракушки» – нет, полноценные дома для машин, причём их было не меньше сотни. Маленький автомобильный город. Или лабиринт.

Гаражи были стандартными – и в то же время такими разными. Их скопление смахивало на мозаику или лоскутное одеяло. Одни были однотонными, красно-коричневыми – этот цвет удачно маскировал ржавчину. Другие были полностью голубыми, но неравномерно: где-то крыша была вся в потёках, где-то более тёмным тоном выделялись недавно подкрашенные участки. А некоторые владельцы то ли хотели отличиться, то ли схватили первую попавшуюся краску: вот бледно-зелёный гараж, вот зелёно-голубой, вот пара жёлтых – а вот вообще оранжевый.

Разглядывая цвета, оценивая их хаотичную, но по-своему гармоничную композицию, Марина отвлекалась от женщины-кошмара. И тут же получила тычок острым локтем в бедро:

– Соберись! – слово было скорее свистящим, чем шипящим, но Анастасия ухитрилась его именно прошипеть. Гневно, как рассерженная кошка. Очень рассерженная и очень большая кошка – тигрица или кто-то типа того.

Когда женщина, спустившись с моста и пройдя вдоль забора, свернула к гаражам, Анастасия не удивилась. Марина – тоже. И не потому что больше не могла удивляться: просто лабиринт гаражей казался таким очевидным, таким подходящим… не понятно для чего.

Полуденное солнце пекло голову, слепило глаза. Марина щурилась и моргала чаще обычного, но старалась максимально внимательно всматриваться в цель. В силуэт, который двигался так неестественно и выглядел таким нереальным – особенно в колебавшемся от жары воздухе, который искажал изображение, словно бракованное стекло.

Стрекотание цикад усиливало ощущение зноя. И трава была уже совсем не той, что месяц-другой назад: солнце иссушило её, сделало блёклой и колкой.

Асфальт кончился, дорога стала земляной. Каждый шаг поднимал облачко пыли – лёгкой, как пудра мельчайшего помола. Ежедневно её перемалывали колёса десятков автомобилей.

Однако у самых стен гаражей – и особенно между ними – была не пыль, а нормальная земля с торчавшими из неё пучками растительности. Кое-где даже тянулись вверх тонкие деревца.

Звуков моторов не было слышно. Никто не сигналил из-за спины, никто не выезжал навстречу. Металлического лязга ворот или каких-нибудь звуков техобслуживания тоже не было. Что ж, середина рабочего дня, кто хотел уехать – уже уехал и ещё не вернулся; а некоторые вообще разъехались по дачам и в прочие отпуска – лето же. Вполне логично. Но всё равно неуютно.

Даже цикады как-то затихли. И птицы молчали. Сейчас Марина обрадовалась бы и грубому «кар-кар» или глупому «курлы-курлы» – но нет. Ничего.

Бывало, мелкие певчие птахи синхронно замолкали, когда поблизости пролетал сапсан или ещё какой-нибудь хищник. Сейчас возникло неприятное ощущение, что природа умолкла, тоже почуяв хищника. Только гораздо более крупного и опасного.

Марина и Анастасия преследовали женщину-кошмара. Но кто из них на самом деле был охотником, а кто – жертвой?

Женщина медленно шла по дороге, зажатой между гаражами. Однако впереди был поворот под прямым углом, и если не поторопиться, если не подойти к женщине почти вплотную, то она пропадёт из вида.

В бедро Марины опять врезался острый локоть. Анастасия коротко дёрнула головой в сторону зазора между гаражами и едва слышно, но по-прежнему жёстко скомандовала:

– Иди на перехват!

В страшных историях самое скверное случается, когда герои решают разделиться. И Марине вовсе не хотелось лезть в тёмную щель. Ещё меньше ей хотелось вылезти на другой стороне и столкнуться с женщиной-кошмаром лицом к лицу.

Но собственных идей о том, как справиться с чудовищем, у неё было ноль. Силы – не физической, а той, которая нужна для борьбы с кошмарами и которой Марина пока только училась управлять, да и то лишь во сне, – немногим больше. А Анастасия, хоть и выглядела как первоклашка, показала себя опытным охотником.

Подчинившись приказу, Марина сошла с дороги и полезла в темноту.

Смыкавшиеся над головой козырьки крыш были совсем короткими, и зазор между гаражами получился не из тех, через которые удобно срезать путь, чтобы не делать крюк по основной дороге. Тучный человек в зазор вообще бы не протиснулся. Туда наверняка никто не лазил. По крайней мере, хотелось на это надеяться.

Солнечные лучи не достигали этого места, там было темно, прохладно и слегка затхло. Марина старалась идти быстро, но осторожно – и всё-таки её ногу обожгло болью. В межгаражном пространстве вездесущая крапива чувствовала себя превосходно, и конечно, никто её не скашивал. Марина скрестила пальцы за то, чтобы в кожу не впилось что-нибудь похуже.

Ряды гаражей были двойными, зад каждого гаража упирался в зад другого, а их ворота, соответственно, выходили на противоположные стороны. Некоторые гаражи были состыкованы аккуратно, их боковые стены образовывали единую линию. Некоторые – как попало, внахлёст.

Марине повезло: с самого начала был виден свет в конце зазора, а значит, дорога была прямой. Но то ли у второй пары гаражей козырьки крыш были короче, то ли владельцы как-то исхитрились сплющить их посильнее – так или иначе, узкий зазор стал ещё уже. И как будто длиннее: Марина миновала стык, протиснулась из первого гаражного ряда во второй, основная часть пути была позади, солнечный свет был совсем рядом – а путь всё не кончался. Словно под ногами была беговая дорожка, и она всё ускорялась, не давая продвинуться вперёд и даже оттягивая назад. А шершавые металлические стены начали давить, словно постепенно сжимаясь.

Нельзя было терять ни секунды. Марина рванула вперёд, забыв о крапиве, о попытках не пораниться и о том, что могло поджидать её снаружи.

Снаружи не было ничего. И никого. Ни женщины-кошмара (ура!), ни Анастасии (увы). Хотя поворот был совсем рядом, и по Марининым прикидкам, они уже должны были появиться.

Марина напряглась, готовая в любой момент… что? Атаковать? Отразить атаку? Закричать?

Секунды вязко утекали одна за другой. Из-за угла никто не выходил.

Марина мельком глянула вбок – на зазор, из которого только что выбралась. Если кто-нибудь пойдёт по её следам, то перекроет своим телом свет с той стороны. Но пока свет был виден.

По виску стекла капля пота. Увидев женщину-кошмара, Марина сейчас почти обрадовалась бы: угроза стала бы явной и близкой, а не смутной и притаившейся непонятно где. Подкрадываясь? Усыпляя бдительность? Или выматывая ожиданием?

Над крышами гаражей взметнулись то ли плети, то ли щупальца. Мощные, но почти невидимые, прозрачные, похожие на очередное колыхание раскалённого воздуха. Они поднимались оттуда, где осталась Анастасия.

Марина не выдержала. Снова метнулась взглядом к зазору между гаражами – но Анастасия ведь послала её на перехват, и глупо будет вылезти в той же точке, где они разделились. И где теперь бушевали загадочные щупальца-плети. Вдобавок Марине почему-то очень не хотелось возвращаться в тесную темноту, так похожую на ловушку.

Она сорвалась с места и побежала по дороге, к повороту – тому самому, где должна была появиться женщина-кошмар.

…всё было кончено. Марина бежала так быстро, как только могла, но не успела даже к финалу битвы. О которой теперь напоминали только странные следы в пыли, сломанное деревце да оплавленная отметина на одном из гаражей.

Анастасия деловито упаковывала свой ранец, а плечом прижимала к уху телефон и что-то говорила:

– …наверное, обморок: шла-шла, а потом вдруг зашаталась, упала! Ударилась, кажется. Да, я сейчас с ней. Да, дождусь вас. Гаражный кооператив на улице… – она назвала адрес, который Марина впервые слышала, но где все они, видимо, и находились.

– Помоги-ка мне её оттащить, – это было сказано уже Марине.

Женщина-кошмар лежала прямо посреди дороги, разметав конечности, как сломанная игрушка.

Марина подхватила женщину подмышки и волоком потащила прочь с дороги, на траву. Женщина была плотной, ширококостной. Марина боялась, что не сумеет сдвинуть её с места, – но женщина оказалась гораздо легче, чем выглядела. Будто у Марины на адреналине прибавилось сил. Или будто она тащила опустевшую оболочку.

– Она…

– С ней всё будет нормально, – отмахнулась Анастасия. – Ну, насколько это возможно в её ситуации. Скорая помощь уже в пути. Кстати, врачам тебя лучше не видеть – поезжай домой.

Марина встала как вкопанная. Медленно перевела взгляд с бессознательной женщины на лицо Анастасии. Выражение этого лица было нечитаемым.

– Да что здесь происходит?! – вопрос прозвучал гораздо громче, чем планировалось.

– Уже ничего, – бесстрастно откликнулась Анастасия.

Но посмотрев на Марину в ответ, увидев сжатые в кулаки дрожавшие руки и подрагивавшие губы, вздохнула:

– Кошмар был молодым, слабым. Трусливым. Он выбрался из мира снов, но не спешил разрывать с ним связь. Прятался в своей носительнице, питался ею, её тоской, её отчаянием… Да и доступ к её памяти и её жизни терять не хотел. Но однажды – вот невезение! – он столкнулся с тобой и понял, что его заметили. Ещё он понял, что ты новичок во всём этом. И на следующий день, почуяв тебя, решил поймать двух зайцев: и избавиться от свидетеля, и пожрать. Завёл тебя подальше, где нет людей; а когда ты полезла в зазор между гаражами – это вообще стало подарком небес! Но кое-что он не учёл… – на губах Анастасии заиграла ядовитая и совсем не детская ухмылка.

– Но ты! Со мной была ты! – не находя слов, Марина возмущённо ткнула пальцем в Анастасию.

– …вот именно это он и не учёл, – удовлетворённо кивнула девочка. – И не мог учесть. Он меня не чуял и не видел.

Вдруг она вскинулась, что-то заметив:

– Так, уехать ты не успела. А ну-ка, марш за угол!

– Да какого ж?!.

Анастасия оборвала Маринино возмущение одним словом:

– Скорая.

Можно было лишь догадываться, что Анастасия наплела врачам. Она была сама невинность – когда этого хотела.

Марина стояла за поворотом, ждала и кипятилась. Чем дольше ждала, тем больше распалялась. Анастасия оказалась как Куратор – нет, даже хуже! Лживая маленькая…

Ладно, не то чтобы лживая. Она не обманывала – просто не говорила всей правды. Не предупредила, что сделает из Марины живца. Не сообщила, что справится с кошмаром самостоятельно. Не сказала, что та женщина – пока не кошмар, что её можно спасти…

Совсем недавно на этой дороге Марина с ужасом ждала кошмара. Сейчас она с нетерпением ждала охотницу на кошмаров. Очень хотелось высказать ей всё в лицо. А ещё сильнее – выспросить, что же за чертовщина творилась вокруг.

– У тебя есть время до остановки, – Анастасия как ни в чём не бывало вырулила из-за угла и пальцем поманила Марину.

– Какое время, какой остановки?!.

– Время задавать вопросы. До автобусной остановки. Пока идём – я отвечаю; а дальше наши пути разойдутся.

Можно было продолжать растерянно хлопать глазами. Можно было резко высказать всё накопившееся, развернуться и уйти. Марина выбрала третий вариант – использовать возможность. Информация была важнее всего.

– Что ты с ней сделала?

– С ней? Ничего. С кошмаром – поймала его и ликвидировала. Стандартная процедура, – звучание голоса, тонкого, девчачьего, контрастировало со смыслом. Дети так не говорят. Но была ли Анастасия ребёнком?..

– Кто ты? – Марина нервно облизнула губы. Они же работают вместе, они заодно, она не может…

– Охотник на кошмаров, – откликнулась Анастасия. Она впервые назвала свою профессию – причём теми самыми словами, какими про неё думала Марина. Куратор называл её «нашим партнёром», не вдаваясь в подробности.

Именно на примере Куратора Марина научилась замечать, когда от неё что-то скрывают, когда темнят и изворачиваются.

– Сколько тебе лет? – Марина попробовала подобраться к правде с другой стороны.

Анастасия хмыкнула – то ли презрительно, то ли одобрительно, то ли насмешливо:

– Много.

– Тогда почему ты выглядишь… вот так?

– Потому что так удобнее, – Анастасия произнесла это как очевидную истину. – Проникнуть в нужную локацию, втереться в доверие, незаметно исчезнуть… Кто станет задерживать ребёнка? Максимум пожурят и поведут «в безопасное место». Кто станет проверять документы? Кто станет подозревать?.. Разве что прямым путём в «места для взрослых» попасть сложновато, приходится искать обходные, – на последних словах Анастасия слегка скисла.

– Ты не человек? – не выдержала Марина.

– Нет, – кислое выражение лица превратилось в едкую усмешку.

– Нет, не человек, или нет, человек? – Марина чувствовала, что увязает в двусмысленностях, что опять пляшет под дудку Анастасии, которая то ли не хотела выкладывать всё начистоту, то ли хотела поразвлечься. – Кто ж ты, наконец?!

Анастасия замолчала. Но после паузы всё-таки ответила:

– Можешь считать меня антикошмаром.

Глава 12. Изменения

Желания могут не сбываться вообще, а могут сбываться наполовину. В теории половина – лучше, чем ничего. На практике половина бывает обиднее, чем ничего.

Марина вернулась в мир снов. Но не к Яне или хотя бы Хлое, а прямиком в лапы Алексов. Её ждала тренировка с ними – первая за месяц. Даже думать не хотелось о том, сколько она пропустила и сколько придётся навёрстывать. Наверное, чтобы всё нагнать, нужен какой-нибудь турборежим. Увы, у Марины сейчас было лишь два режима – «вкл/выкл».

Вся надежда была на Аркадия: на его примере станет понятнее, к чему надо стремиться.

Когда Марина спустилась в зал с прудом-порталом, где они обычно встречались, Аркадия там не было. По залу прохаживался какой-то незнакомый ковбой – реально, у него даже сапоги, шляпа и повязка были прямиком из вестерна. Повязка скрывала пол-лица – как это было принято у Алексов.

– Хауди! – ковбой заметил её и зашагал навстречу. У него был голос Аркадия.

– Да ладно. Нет, серьёзно, это ты? – Марина выпучилась на товарища.

В детстве она плохо запоминала лица. Однако возраст, учёба и работа сделали своё дело: она наловчилась собирать впечатления о человеке в цельный образ, выхватывать какие-то уникальные черты внешности. В конце концов, художник она или как? Но мир снов насмехался над её глазами и над её памятью: всё здесь было зыбко и изменчиво. Вот и Аркадий стал совсем другим человеком. Не только осанка – у него рост и фигура изменились! Теперь он был выше, плечистее.

Или всему причиной уверенность в себе? Забитый и отчаявшийся офисный работник стал сильным и спокойным сноходцем.

– Ну а кто ж ещё? – он смущённо хохотнул, стягивая повязку вниз.

Мягкий подбородок, бледные губы – да, это определённо был Аркадий. И всё же не совсем тот Аркадий, которого Марина знала раньше.

– Ты, похоже, круто прокачался! Скоро будешь совсем как Алексы, – его прогресс действительно впечатлял и радовал.

– Хорошо бы, – мечтательно откликнулся Аркадий. – Кстати, они в прошлый раз о тебе говорили…

Марина навострила уши, но послушать сплетни про себя ей не удалось. В зал ворвался Алекс-«богатырь», энергичный и дружелюбный, как ретривер.

– О, какие люди! Наконец ты с нами; ух, ну сейчас мы устроим!..

Что именно он собрался устраивать, Марина решила не уточнять. Да и всё равно не успела бы спросить.

Алекс-«богатырь» не соврал: они устроили и «ух», и «ого», и «ой, блин». Последние слова вырвались у Марины, когда она плюхнулась на землю после очередного тура стрельбы с препятствиями. Ноги попросту подкосились. Встать она не согласилась бы даже за мешок золота и полбашни в придачу.

– Хорошо справляешься! – подошёл Алекс-«богатырь». – Давай добьём уже тренировку с огнестрелом, а после неё устроим перекур, лады?

Марина замотала головой. Ответить более внятно она не могла: горло пересохло.

– Ну что ж… – Алекс-«богатырь» опустился рядом с ней, уселся по-турецки, – …сейчас так сейчас. Воды хочешь?

Мотание сменилось столь же энергичным киванием.

В плечо ткнулось что-то холодное – Алекс-стрелок, по обыкновению приблизившийся быстро и незаметно, протягивал запотевшую бутылку минералки.

Марина была готова поспорить, что секунду назад никакой минералки у него в руках не было. Но это был его сон, и Алекс-стрелок был отличным материализатором.

Подошёл и Аркадий, успевший забежать по полосе препятствий далеко вперёд. Он даже не запыхался. Пропасть в его и её «алексовых» навыках была глубиной с Гранд-Каньон.

– Эй, чего приуныла? – забеспокоился Алекс-«богатырь». – Если из-за стрельбы при пониженной гравитации, то это нестрашно, наловчишься ещё. Кстати, Куратор рассказал нам про ту штуку, которую ты сделала с поездом и кошмаром, – круто же! Не каждый Алекс до такого додумается!

Похвала была преувеличенной, но приятной: пускай настоящие Алексы наверняка справились бы быстрее и эффективнее, всё же Алекс-«богатырь» так трогательно старался её приободрить… К тому же она действительно победила кошмара, так его растак!

Настроение стало улучшаться.

– Хотя над удержанием призываемого оружия ещё надо поработать, – комплименты закончились, начались замечания. – Ну ничего, с ежедневными тренировками…

Марина взвыла. Нет, она уважала Алексов и с теплотой относилась к Аркадию. Но каждый день – точнее, каждую ночь – бегать, прыгать, карабкаться, кувыркаться, стрелять, фехтовать…

Работа Алексов была очень важной, героической, престижной. И абсолютно не подходившей Марине. Равно как и Марина не подходила для этой работы.

Однако выбора не было. Сейчас все сноходцы-новички должны были поскорее научиться защищать себя. Марины с её талантом влипать в неприятности это касалось вдвойне. Куратор, объявляя об окончании её реабилитации, был резок и до отвращения логичен: раз угроза во сне и в реальности усиливается, избегание снов не поможет – наоборот, нужно вернуться во сны и усиленно тренироваться.

Кстати, о Кураторе: Марина до сих пор не могла решить, как же к нему относиться. Поначалу она была заинтригована, почти очарована. Потом обижена, потом благодарна… Нынче уважение чередовалось с раздражением. Помнится, во время испытания в сумрачном лесу Яна нелестно отзывалась о Кураторе – и тогда Марина была готова подписаться под каждым её словом. Но больше всего в Кураторе раздражало то, что он слишком часто оказывался прав. Всезнайка-контрол-фрик. Хотя в этом ведь и заключалась его работа… Или он выходил за рамки? Масла в огонь подливали его постоянные насмешки, а в последнее время ещё и вспыльчивость – хотя раньше он был сама невозмутимость.

– Да что с Куратором такое?! – в сердцах выпалила Марина, не особо надеясь на ответ.

И действительно, все замолчали. Даже Алекс-«богатырь» умолк и смущённо отвёл взгляд. Вот уж от кого трудно было ожидать смущения.

А послушать его мнение как раз очень хотелось: он ведь был одним из главных Алексов – значит, давно работал во снах и много общался с Куратором. И казался очень искренним, такой вряд ли будет хитрить, льстить или, наоборот, злословить.

– Ты давно знаешь Куратора? – Марина решила спросить прямо.

– Слушай, сейчас лето, – ответил Алекс-«богатырь» невпопад, – жара, лесные пожары везде…

Внезапно он оборвал сам себя.

Алекс-стрелок не шелохнулся, но почему-то возникло ощущение, что он заткнул товарищу рот. Не исключено, что так оно и было.

– Времена паршивые, сама знаешь, – Алекс-«богатырь» сдал назад и вырулил на другую дорогу. – Из-за Балморала все на нервах.

– Из-за кого?

Алекс-«богатырь» непонимающе моргнул:

– Ну, из-за Балморала. Тьфу, Беломора… нет, да как же его там… Баалормора, во! Или типа того.

Марина окончательно перестала его понимать – как будто Алекс-«богатырь» перешёл с её родного языка на иностранную тарабарщину. Какие ещё Беломоры-Баалорморы?!

– Кто такой Баалормор?

Трудно было понять, кто удивился больше: Марина или Алекс-«богатырь».

– Погоди-ка, Куратор тебе не рассказывал, что ли?

– «Не рассказывал» что?

– Во дела… – Алекс-«богатырь» озадаченно поскрёб в затылке, растрепав свой стильный андеркат, странно сочетавшийся с растянутыми трениками. О чём-то задумался. Переглянулся с Алексом-стрелком. И решился:

– Об этом всем надо знать, я считаю. Ведь он всем угрожает. Короче, брали мы на днях очередного кошмара, уже всё, дело сделано, он рассыпается. Они обычно орут и нас костерят, но тут – ни фига: кошмар спокойно так, торжественно стал говорить, мол, князь Баалормор скоро придёт и нас всех того-этого. На летучке мы, ясен-красен, про его угрозы упомянули – и тут выяснилось, что у других ребят другой кошмар ровно то же самое заявил. А вскоре ещё один такой говорун попался, и ещё… Куратор считает, что они нам послание передают. От этого самого князя, который за ними стоит и который, видать, реально мощный, раз под ним столько кошмаров ходит; причём это только те, которых мы убрали, а сколько ещё на свободе бродит…

Марина не знала, что поразило её сильнее: кошмары с их мрачными пророчествами – или тот факт, что Куратор не обмолвился о них ни словечком. Она растерянно огляделась: как отреагировали Алекс-стрелок и Аркадий? Их лица были полускрыты балаклавой у одного и ковбойской повязкой у другого, но и так было ясно: они не удивлены. Они знали.

– Э-эй, ты чего?.. – Алекс-«богатырь» похлопал Марину по спине с неуклюжестью молодого медведя: его ладонь была большой и тяжёлой. Зато тёплой. – Может, он собирался рассказать, просто не успел.

Действительно, очень искренний – совсем не умел врать. Даже если бы Марина не смотрела ему в лицо, достаточно было услышать его голос, чтобы понять: Алекс-«богатырь» сам не верил в то, что сказал.

Марина не собиралась портить им настроение – с Куратором она как следует поговорит потом, а пока…

– Ой, всё забываю спросить: а ваша реальная работа как-нибудь связана с оружием? Или вы всему научились во сне?

Если бы проводились соревнования по неловкости смены темы, то Марина всерьёз поборолась бы с Алексом-«богатырём» за первое место. Но тот и сам был рад перевести разговор на что-нибудь другое – настолько далёкое от Куратора и кошмаров, насколько это было возможно.

– У него, – Алекс-«богатырь» кивнул на Алекса-стрелка, – связана; у меня – нет. Хотя… Короче, не-а, в реальности я на работу меч не ношу, начальство не поймёт.

Он весело хохотнул, и даже Марина улыбнулась, представив себе этого здоровяка в супергеройской маске и с длинным мечом в автобусе посреди часа пик.

– На самом деле, не важно, кем ты работаешь, важно, кто ты внутри… – в голос Алекса-«богатыря» вплелась нетипичная задумчивость. Но он мотнул головой, сгоняя с себя это настроение, и снова стал человеком действия: – Если хочешь быть как мы, айда! Готова добить тренировку? – вскочил на ноги и выжидательно уставился на Марину.

Алекс-стрелок и Аркадий поднялись вслед за ним, отряхнули штаны от пыли, приготовились продолжать.

– Вероятнее, это она добьёт меня, – тяжко вздохнула Марина, но тоже встала, повращала правой рукой, чтобы разогреть ноющие мышцы.

Едва ли она когда-нибудь станет как Алексы. Едва ли она когда-нибудь полюбит тренировки у них. Но ни высот мастерства, ни любви от неё никто и не ждал – от неё ждали умения противостоять кошмарам. Чем скорее она научится, тем лучше. Особенно теперь, когда стало известно про кошмара-князя. Вряд ли он будет так любезен, что дождётся окончания учёбы, прежде чем нанести удар.

Новая ночь – новая тренировка. На сей раз у Марины и Аркадия не было оружия – они должны были отыскивать его на ходу. И тут же пускать в дело: то тут, то там появлялись мишени, в них нужно было метать найденные ножи, дротики и фигурные железки, название которых Марина забыла.

Второй этап тренировки добавил к арсеналу гранаты. Их заприметить было ещё сложнее: они не поблёскивали металлом, а наоборот, были матовыми, зелёно-коричневыми, почти неразличимыми на земле и на деревьях.

Не известно, кто из Алексов – «богатырь» или стрелок – додумался превращать обычные деревья в «гранатовые». Зато очевидно было, что он мог собой гордиться: стажёры одновременно оттачивали внимательность и ловкость. Иными словами, изо всех сил, до ряби в глазах, всматривались в каждую ветку, потом карабкались за боеприпасами, спрыгивали на землю и мчались к очередной мишени.

Третий этап разнообразил не арсенал, а цели: помимо жутковатых силуэтов, игравших роль кошмаров, появились обычные человеческие силуэты – они, видимо, изображали хозяев сна и коллег-сноходцев. За случайное попадание по ним назначались штрафные очки. Весьма суровые.

– Почему? – возмутилась Марина. – Ведь это их ничуть не ранит. В худшем случае – просто разбудит. А после пробуждения они будут в безопасности.

– «Просто»? – прищурился Алекс-«богатырь». – Вот представь: хозяин сна проснулся, сон лопнул – а кошмар уцелел, и теперь поди его найди. Или ты попала по товарищу и осталась без поддержки. Или попала по вообще кому угодно кроме кошмара и потеряла время, а то и оружие – кошмару это только на руку.

Возразить было нечего.

Увы, и третий этап оказался не финальным. Прежде чем Алексы начали рассказывать, что ещё приготовили своим ученикам, Марина сложила ладони буквой «Т»:

– Тайм-аут, тайм-аут! Вы ведь говорили, нам положен перерыв, правда?..

Аркадий, хоть и не выглядел уставшим, согласно кивнул.

Как и прошлой ночью, они собрались все вместе и уселись прямо на землю. Марина снова была взмокшей и запыхавшейся – но с удовлетворением отметила, что на этот раз продержалась чуть дольше и чувствовала себя бодрее.

Увы, пропасть между ней и Аркадием даже не думала уменьшаться. Кажется, она даже увеличивалась. Где Марина делала четыре шага на пути своего прогресса, там Аркадий делал пять – и уходил всё дальше вперёд. Это было как история про Ахиллеса и Черепаху наоборот: Черепаха не только передвигалась медленнее, но и стартовала позже, поэтому догнать Ахиллеса ей не светило никогда.

– О чём задумалась? – дружелюбно поинтересовался Алекс-«богатырь».

Удивительно всё-таки, как его тёплый плюшевый характер сочетался с такой брутальной работой. Впрочем, он ведь атаковал не людей, а кошмаров, воплощений зла…

И тут Марина словно окунулась в холодную воду. Она вспомнила заблудших.

– Да так. Куратор…

– Слушай, да не парься ты из-за него! Поговорите ещё с ним нормально, никуда не денетесь.

После того как Марина с Анастасией… ладно, Анастасия при скромном участии Марины одолела кошмара, вселившегося в пассажирку автобуса, дорога в мир снов снова была открыта. Марину больше не держали в тёмной пустоте между сном и явью, а наконец-то пустили в башню – и далее. Куратор при встрече даже расщедрился на краткий инструктаж: об усиленных тренировках с Алексами и всём таком. И тут же отправил на такую тренировку. С тех пор они не виделись. И в свою комнату Марина больше не могла попасть: переходя из собственного сна в башню, неизменно оказывалась в зале с прудом-порталом. В первые разы она пыталась оттуда уйти. Тщетно. Тяжёлые деревянные двери, в которых не было ни замков, ни ручек, не поддавались. Куратор не приходил. А ещё он, как вчера выяснилось, ничего не сказал ни про кошмаров-предвестников, ни про князя Баалормора. Когда ей удастся нормально с ним поговорить – неизвестно. Но в данный момент Марину тревожило не это.

– Куратор рассказал мне про заблудших. Вы часто с ними сталкиваетесь?

Если появляется шанс что-то выяснить – лучше использовать его сразу. А то позже его может не быть. Алекс-«богатырь», в отличие от Куратора, не наводил тень на плетень. Не юлил, не говорил загадками, не скрытничал. И мог сказать то, что не говорил начальник сноходцев.

Алекс-«богатырь» крякнул; его рука снова взлетела к макушке и принялась ерошить светлые волосы.

– Н-да, вопросец… Так значит, вы это с ним обсуждали?

– Да. Ведь кошмар в моём сне похитил именно заблудшего.

– Ага, логично, – Алекс-«богатырь» то ли с трудом подбирал слова, то ли тянул время. – И это был тот самый…

– Мы знаем про него, – раздался чей-то незнакомый голос, ровный и прохладный, как отполированный металл; Марина завертела головой, прежде чем поняла, что хозяин голоса – Алекс-стрелок. Он впервые заговорил с ней. – Но и ты знаешь, что наши цели – кошмары. Только кошмары. Пока он не кошмар – ему нечего нас опасаться.

Слабое утешение. Но всё же лучше, чем ничего.

Башня и тренировочный полигон остались позади – в оставшиеся пару-тройку часов до будильника можно было просто спать. Наслаждаться сном-отдыхом, который не был чужим, не был спроектированным, а был своим и спонтанным. Кружево сновидения плелось само собой, можно было отпустить контроль, плыть по течению. Забыть, что это сон.

Марина вздрогнула и замотала головой. Отдохнуть она ещё успеет, а пока было дело поважнее. То, которое она ждала больше недели; то, с которым после слов Алекса-стрелка нельзя было медлить.

Где бы заблудший ни был, Марина собиралась найти его раньше Алексов. Но ей это не удалось. Он нашёл её сам: стоило только о нём подумать – и воздух подёрнулся рябью, сгустился в призрачный силуэт. Силуэт уплотнился, перестал просвечивать, обрёл чёткие контуры – и навстречу Марине шагнул бледный подросток.

Первый порыв – броситься к нему. Он жив, он по-прежнему человек!..

Но ноги Марины приросли к земле. Он изменился. Лица людей во снах вообще сложно запоминать, а подросток вдобавок был как бы нечётко прорисован: под воздействием эмоций его черты подёргивались, смазывались. Однако теперь даже эти смутные черты были иными.

Его волосы стали длиннее, лицо – мягче. И фигура сгладилась, сделалась менее угловатой. А ещё он стал сильно кого-то напоминать. Марина попыталась вспомнить, кого же. Кого-то знакомого, но не из коллег, не из приятелей… Да нет, не может быть. Или?.. Марина вгляделась пристальнее, допустила все вероятности. И поняла, что смотрит в зеркало.

Зеркало было кривым. Подросток не был её копией – он взял её внешность и адаптировал под себя.

– Ты украл моё лицо, – неверяще прошептала Марина.

В горле пересохло, пульс участился.

– Что? – руки подростка взлетели к голове, как будто он хотел проверить наощупь. Или слепить что-то новое.

– Не притворяйся, будто не понимаешь! Ты выглядел не так!

– Да? А как же? – его голос стал тихим, как шелест. Или как шипение. – Может быть, так?

Лицо пришло в движение. Щёки таяли, истончались, обвисали. Нос и скулы заострялись. Кожу прорезали морщины. В тёмные волосы вплеталось серебро, всё больше и больше, до тех пор пока голова не стала полностью седой. Но сходство с Мариной всё ещё сохранялось – она глядела в лицо своей старости. Словно со стороны смотрела на то, как её жизнь ускорилась в сотни раз – и вот-вот оборвётся.

Марина судорожно вдохнула. Подросток это заметил. Его (его ли?) губы сжались в тонкую полоску:

– А может, так?

Старуха стала превращаться в старика. Медленнее, труднее. На лице старика появилась испарина. Однако он не остановился:

– Или вот так?

Ему было тяжело. Это становилось всё заметнее: дыхание охрипло, руки подрагивали, черты снова начали подёргиваться. Но он упрямо продолжал.

Сгорбленный старик выпрямлялся, вытягивался. Плечи расправлялись. Волосы снова делались тёмными и густыми. Кожа становилась гладкой. И смертельно бледной. На это больно было смотреть.

– Прекрати! Зачем ты?.. – Марина не понимала его. Почему он стал похож на неё? Почему он сейчас мучил сам себя, только бы не оставаться похожим?

– Так? – он смотрел ей в глаза не с издёвкой, не со злостью – с почти отчаянным вопросом.

Да, теперь он выглядел как раньше. Угловатый, сухощавый – но с широкими плечами, крупными кистями и ступнями. Тёмные брови и ресницы, на его бледной коже казавшиеся чёрными. Волнистые волосы – не длинные, однако если бы он не откидывал их со лба, они закрывали бы ему глаза. Всё-таки скорее не старшеклассник, а младшекурсник – или его взрослило выражение лица: такая усталая тоска чаще встречается в старости, чем в юности.

– Что с тобой? – Марина не понимала его. Но хотела понять.

– Мы во сне, забыла? – огрызнулся он.

Он почти всегда был колючим как ёж. Или как человек, которому всё время больно.

Марина вздохнула и замолчала, не решаясь его больше расспрашивать, чтобы не сделать хуже.

Угрюмый подросток тоже молчал. Тишина постепенно становилась неловкой; ещё чуть-чуть – и она станет гнетущей.

– …ладно, это я забыл, – он с силой провёл ладонью по лицу. – Извини.

– Что забыл? – Марина ухватилась за ниточку.

– Всё, – в его глазах темнела бездна. – Кем был, где жил. Как выглядел.

– То есть это не твоя внешность? – представить такое было ещё сложнее, чем поверить.

– Может быть, и моя, – он пожал плечами, отвёл взгляд. – Я ощущаю себя как-то так и стараюсь не меняться.

Значит, его похожесть на неё была случайной – едва ли он это контролировал, едва ли даже осознавал.

– А то, как тебя звали? – Марина где-то читала или слышала, что имя – самое важное, что нужно помнить: в нём судьба человека, вся его суть.

– Хочешь звать меня? – подросток усмехнулся, однако за этой усмешкой была пустота.

– Хочу! – Марина не сдавалась.

– Тогда зови как хочешь! – раздражение снова разгорелось. Но к нему примешивалось что-то ещё, что-то совсем другое… надежда?

– Ты не помнишь своё имя? – на всякий случай стоило уточнить. Хотя ответ и так был очевиден.

Подросток только скрестил руки на груди и покачал головой. Его лицо застыло как маска.

Марина была не сильна в придумывании имён. Одна приятельница до сих пор подшучивала над тем, что её угораздило назвать свою морскую свинку Пелагеей: мол, совсем свинка на Пелагею не похожа, она Нюша или Буба, очевидно же. Когда Марина ещё рисовала комиксы по собственным сюжетам, имена для персонажей она выбирала в последнюю очередь, после биографии, профессии, внешности. И уж тем более она никогда не давала имена живым людям. Но вот человек, который потерял своё имя и стоит перед ней весь напряжённый, ощетинившийся… ждущий.

Он не был похож ни на кого из её знакомых. Да и хорошая ли это идея – называть его в честь другого человека? Как будто крадя чужое имя.

Марина не знала даже, из какой он страны. И не могла предположить, ведь во сне все языки звучали для неё одинаково. Может, подросток живёт на другом конце мира, и имена её соотечественников для него чужды.

Конечно, можно взять что-то нейтральное. Но это не даст ему того, что он хочет. Будет пустой формальностью, как открытка с напечатанным текстом, в которую даритель ничего не дописал от себя.

Тогда можно пойти другим путём: не примеривать его к именам, а придумать имя, которое будет похоже на него. Выразит его, станет его частью.

Какой он? Появляющийся из ниоткуда и исчезающий в никуда. Заблудший. Неясный. Опасный по мнению Куратора – но ей он помогал. Чтобы она в ответ помогла ему. Контрастный: тёмные волосы и одежда, бледная кожа. Вспыльчивый характер, холодные руки. Шелестящий голос – как песок в песочных часах или как ветер, запутавшийся в кронах деревьев. Как собрать это всё в несколько букв, как превратить в звучание?..

Вариант за вариантом – и всё не то. Не его.

Губы Марины беззвучно шевельнулись. А затем пришёл звук – полувыдохом-полушёпотом с губ сорвалось одно слово:

– Ошь.

– Что ты сказала? – подросток подался вперёд.

– Ну, это имя такое, – смущение накатило жаркой волной. – Ошь.

Подросток повторил услышанное имя, попробовал на вкус. Прислушался к ощущениям. Принял решение:

– Пойдёт, – кивнул с деланным безразличием.

Но что-то в нём вновь поменялось. Только на сей раз было не ясно, что.

– А теперь помоги мне наконец, – быстро добавил он.

Всё-таки его наглость не знала границ. Получив одно, он сразу потребовал – опять потребовал, не попросил – другое. Как будто хотел урвать побольше, раз уж представился шанс. Как будто боялся не успеть.

Марина недолюбливала ситуации типа «Дай ему палец – а он всю руку откусит». Лишь в последние годы она научилась отбривать заказчиков, которые хотели сверх договора «ещё правочку, ещё эскизик, а можно такое же, только с перламутровыми пуговицами?», а раньше, стиснув зубы, делала что попросят – нельзя же подвести людей. Не сразу до неё дошло, что она их не подводит, а подвозит – на своей шее.

Однако Ошь не был заказчиком, ловившим халяву. В мире снов ему грозила реальная опасность. Поэтому Марина насторожилась, но не оттолкнула его:

– Чего ты хочешь?

– Помоги мне выбраться отсюда! – выпалил он. Его тёмные глаза лихорадочно блестели, контуры тела на секунду дрогнули.

Для него мир снов был не свободой, а тюрьмой. Если Марина правильно поняла Куратора, у Оша практически не было шансов найти путь назад, проснуться от бесконечного сна. Но как она могла ему помочь?..

Заметив её растерянность, он шагнул к ней, приблизился вплотную. Марина вздрогнула, когда почувствовала прикосновение его руки к своей. Он тут же отдёрнул руку. Однако смотрел так, словно хотел, наоборот, схватить и не отпускать. Не потерять. Как утопающий хватается за соломинку.

– Почему не сказал, что ты заблудший? – пробормотала Марина первое, что пришло в голову.

– Что я кто?.. – вот теперь растерялась не только она, но и он.

С опозданием Марина спохватилась, что Ошу неоткуда знать, как сноходцы зовут таких как он. И как относятся к таким как он. Впрочем, об отношении он как раз мог иметь представление…

– Заблудшие – те, кто погрузился в мир снов слишком глубоко и не может найти дорогу назад. Так их у нас называют. Слушай, я сама про заблудших узнала всего неделю назад, да и то из-за тебя. Я совсем новичок, почему ты просишь помощи у меня? – этот вопрос был гораздо логичнее предыдущего.

– Именно потому что ты новенькая. Остальных просить без толку, – голос Оша пропитала горечь.

– А ты просил? – недоверчиво уточнила Марина.

– Просил. Никто не согласился. Одна вообще чуть голову мне не снесла! – Ошь начал отвечать сдержанно, но под конец сорвался.

– Они… они боятся, – Марина сама не понимала, почему пытается оправдать сноходцев.

– Что я стану кошмаром и нападу на них? – кажется, он пытался едко пошутить, но шутка не удалась – она была слишком близка к правде. И похоже, они оба это заметили.

– Получается, ты знаешь?..

– Я чувствую, – его голос стал совсем тихим. – Что меняюсь, что могу измениться ещё сильнее.

Снова повисла тишина. Впрочем, ненадолго:

– Хочешь, я научу тебя находить здесь людей, в чьих снах ты уже бывала раньше? – требования сменились подкупом.

Марина вспомнила авиатора с его ярким и детальным сном про парк неподалёку от её дома – этот человек, видимо, жил в её районе. Он мог тоже быть сноходцем – или стать им. Тогда ей было бы к кому пойти после столкновений с кошмарами наяву, было бы с кем посоветоваться…

Однако Куратор предупреждал, что заблудшие опасны. И явно не одобрил бы сделку с одним из них.

Марина научилась сдерживать любопытство и необдуманные порывы. Но не научилась сдерживать жалость. Ошь выглядел таким отчаявшимся и одиноким, что захотелось обнять его, утешающе погладить, скользнуть рукой в тёмные пряди…

В прошлый раз, когда она подпустила его слишком близко, он выпил её силу. Марина не забыла те холод и темноту. Она позволила ему это, но не представляла, чем это окажется.

– И кстати, ты всё ещё у меня в долгу, – Ошь не вытерпел, попытался прекратить её колебания и склонить на свою сторону силой.

– Вовсе нет, – чаша весов качнулась, но не в ту сторону. – Ты и моя коллега спасли меня; я спасла тебя. Мы квиты.

Он неверяще уставился на неё. Такого он не ждал. И не хотел.

Марина напряглась. Что он сделает теперь?

Секунда растянулась до бесконечности. Между двумя ударами сердца пронеслась целая жизнь.

– Квиты, – еле слышным эхом откликнулся Ошь.

Марина думала, он будет спорить, уговаривать, снова вспылит или схватит её за руку… Нет. Он не сделал ничего из этого – молча и неподвижно стоял на месте. И выцветал. Растворялся в пространстве. Уходил.

– Эй, подожди, я… – Марина хотела сказать ему что-то ещё, сама не зная что, потянулась к нему. Её пальцы схватили пустоту.

Глава 13. Один за одним

На душе скребли кошки, на рисунках мяукали котята. А ещё на рисунках пели волшебные птицы, сияла магия дружбы и даже злые колдуны заключали перемирие с добрыми ведьмами.

Марина долго сомневалась, стоит ли выкладывать в своём блоге слащавые рисунки по довольно-таки циничному и стёбному мультсериалу. Сомневалась до тех пор, пока не вспомнила, зачем их рисует и зачем завела блог – ради собственного удовольствия, а не ради лайков, подписчиков и стопроцентного копирования каноничных образов.

Как и ожидалось, кто-то из комментаторов указал ей на искажение канона. А вот что стало неожиданностью, так это популярность рисунков: счётчик лайков крутился быстрее, чем когда-либо. Видимо, в нынешние времена многим хотелось чего-то светлого и сладкого, а не тёмного и острого, пускай даже второе было ближе к истине.

В жизни Марины стало больше рисования: к работе прибавилось хобби. При этом усталости от рисования стало меньше. Когда делаешь дело не потому что надо, а потому что хочется, это заряжает энергией. Даже если разницы между двумя делами почти нет.

С физической энергией всё было хуже, чем с моральной, в духе «только что проснулась, а уже устала». Марина поднималась с кровати вся разбитая, с туманом в голове и болью в мышцах. Постельное бельё сминалось не больше, чем обычно, – значит, Марина не ворочалась ночь напролёт, повторяя наяву движения из тренировок во сне. Но тренировки были слишком реалистичными, и её тело начинало верить, что они происходили на самом деле.

«Ты занимаешься какой-нибудь физической активностью?» – спросил Алекс-«богатырь» ещё на первом занятии. Марина кивнула – мол, конечно, занимается. Уточнять, что вся её физическая активность заключается в прогулках да в короткой разминке для спины и плеч (иначе те давно отвалились бы из-за сидячего образа жизни), не стала. Похоже, обманула сама себя.

Она внимательно посмотрела на свои руки – слабые. Слишком слабые. В школе она едва подтягивалась один раз; сейчас, наверное, и того не сможет. Ну и какой тогда из неё боец?

Марине не нравилось оружие. Ещё меньше ей нравилась перспектива вступать в бой и кого-то ранить. Убивать. Даже если этот «кто-то» – кошмар. Но если она не научится атаковать, то не научится и защищаться. Защищать. Что ж, пусть ей никогда не стать Алексом – она всё-таки постарается приблизиться к их уровню настолько, насколько это возможно.

Город менялся. Сначала везде появились новые оградки – нелепые, толстым слоем покрашенные жёлтой и зелёной краской, сквозь которую быстро проступила ржавчина. Тогда рабочие покрасили оградки ещё раз. И ещё. А потом заменили на более качественные и менее аляповатые.

Вслед за оградками перемены коснулись детских площадок – там появились новые комплексы из горок, лазалок, качелей. Ярких и симпатичных.

Изменилось покрытие детских зон – вместо асфальта или земли там стали класть что-то вроде ковра из резиновой крошки; он не был мягким, но был слегка пружинящим – по такому не скользко бегать, и на таком менее опасно падать.

Последним изменением, внесённым буквально пару лет назад, стали спортплощадки. Тоже с резиновым покрытием, а ещё с новенькими тренажёрами – простыми, но надёжными. Сначала спортплощадки стояли пустыми: люди проходили мимо, изредка косились на них или вовсе не замечали. Пустовала и спортплощадка около Марининого дома. Но однажды кто-то решился и стал там заниматься. Глядя на него, решились и другие, теперь спортплощадка редко пустовала; однажды даже в середине рабочего дня какой-то мужчина в деловом костюме небрежно бросил пиджак на лавку и принялся подтягиваться на турнике.

Спорт «для себя» перестал казаться блажью или странностью: всё больше людей играли в настольный теннис на уличных столах, упражнялись на спортплощадках, бегали в парках. Бегунов не останавливали ни дождь, ни снег, ни холода – зимой они просто одевались теплее и снова выходили на пробежку.

Но в ближайшее время не было нужды превозмогать непогоду: на дворе стояло лето. Марина твёрдо пообещала себе купить гантели и скакалку – и освоить-таки тренажёры.

Покупка инвентаря – первый шаг на пути к цели. Самый простой. Следующий шаг – начать использовать инвентарь по назначению, и вот тут всё становится сложнее.

На работе был сезон отпусков – но Марины он не касался. Она разделила свой отпуск на два кусочка, первый уже отгуляла недавно, а до второго оставалось ещё полтора месяца. Настала во всех смыслах горячая пора: на улице была жара, а на работе – запарка. После подъёма с постели Марина сразу бросалась к компьютеру; днём с трудом выкраивала время на обед. Планы на полноценные – хотя бы получасовые! – тренировки лопнули с треском.

Впрочем, у неё оставались вечера. Идея физических нагрузок после целого дня умственного труда, вдобавок за несколько часов до сна, казалась сомнительной. Но оказалась удачной. В движениях пока не появилась сила – зато появилась энергичность. А что касалось возможных проблем со сном, то Марина начинала зевать сразу после окончания очередной тренировки; затем, после душа, она хотела лишь поскорее добраться до постели, упасть на прохладные простыни, укрыться пустым пододеяльником и расслабиться, ощущая приятную, слегка гудящую тяжесть в разогретом теле.

Говорят, спорт тонизирует; Марину он, наоборот, усыплял.

Была у Марины и другая неугасающая цель – найти запавшего ей в память мужчину, возившегося во сне с красным самолётом. Его имени она не знала, поэтому решила пока звать Авиатором.

Яна, Алексы, Хлоя, даже Ошь поддерживали её в мире снов, грех было жаловаться. Но стоило проснуться – и они оказывались бесконечно далеко. Марина мечтала найти человека, который поймёт её – и при этом будет рядом.

Что она знала об Авиаторе? Что он, похоже, увлекался авиацией. Что он видел во сне парк, находившийся неподалёку от её дома. Что его сон был очень ярким, детальным, прочным – Марине еле-еле удалось оттуда сбежать. Ещё примерную внешность; но случаи с меняющимся Ошем и с неудачными портретами сноходцев показали ей, что со внешностью во сне не всё так просто.

И всё же Марина набросала по памяти несколько скетчей: лицо Авиатора, Авиатор в полный рост, его самолёт. Портреты Авиатора ей ничего не давали, а вот «портрет» самолёта мог стать зацепкой. Марина вбила в поисковик запрос «маленький одноместный красный самолёт поплавки» – и тут же утонула в море названий и ссылок. Оказалось, бывают поплавковые гидросамолёты и бывают летающие лодки – и это не одно и то же; причём и те, и другие могут быть амфибиями. А могут и не быть. Бывают даже самолёты на лыжных шасси! Но это уже не для катания по волнам как на водных лыжах, а для посадки на снег.

После усердного изучения статей, схем и фотографий Марина смогла определить, с чем столкнулась во сне: это был гидросамолёт-моноплан (и точно не амфибия) периода между Первой и Второй мировыми войнами. Почти наверняка спортивный или разведывательный, а не истребитель или бомбардировщик: всё-таки он был одноместным и вроде не вооружённым. Точнее сказать не получалось.

Что это ей дало? Да ничего. Марина протяжно вздохнула, уронила голову на сложенные руки, замерла так, полусидя-полулёжа за столом. Интернет ей в поисках не поможет. Тогда она пойдёт искать сама – вот завтра и сделает это, благо как раз выходной. Снова придёт в парк и исходит все дорожки около реки – вдруг на этот раз повезёт?..

Утро было добрым: тёплым, ясным, свободным. Марина явно встала с той ноги. Настроение было таким хорошим, что она мурлыкала песню себе под нос. Всё, за что она бралась, получалось наилучшим образом: желтки в яичнице-глазунье не повредились, были идеальными ярко-жёлтыми полусферами; сарафан из капризной ткани отгладился без малейшей складочки; клетка Пелагеи после чистки выглядела как новая, да и сама Пелагея не засела в дальнем углу с видом гордым и независимым, а добродушно подошла приласкаться.

Марина будто сжевала целую горсть четырёхлистных клеверов и пятилистных цветков сирени. Сегодня был её день, и она спешила проверить, на что ещё способна её удача. Пора было идти на поиски Авиатора.

После столкновения с красноглазой женщиной парки уже не казались таким мирным местом, как раньше. Однако сегодня Марина не боялась ничего. На душе было так легко, что, казалось, подпрыгни как следует – и взлетишь.

Уже открывая дверь квартиры, Марина мельком глянула на свои ноги и увидела, что стоит босяком. Надо же. Хорошо, что вовремя заметила! Вернулась к выстроившейся под вешалками обуви, надела босоножки, поправила на одной из них ремешок. Ну вот, теперь полностью готова.

Дробь шагов застучала по лестнице: Марина жила всего-то на пятом этаже и не видела смысла вызывать лифт. По крайней мере, для спуска.

Раз пролёт, два пролёт, три пролёт… Весёлая припрыжка сменилась осторожной поступью. Марина давно должна была дойти до подъезда или хотя бы до почтовых ящиков, висевших на стене между первым и вторым этажами. Но лестница всё никак не заканчивалась. Бросив беглый взгляд на ближайшую дверь, Марина с удивлением увидела трёхзначный номер. Хотя её собственная квартира была двадцать седьмой. Неужели она что-то перепутала и вместо того чтобы спускаться, на самом деле поднималась? Или случайно зашла в чужой подъезд? Марина пожала плечами и пошла вызывать лифт – так будет надёжнее.

Створки лифта сразу открылись – как будто только её и ждали. Марина уверенно ткнула кнопку с надписью «В парк». Лифт послушно поехал вниз. И всё бы было хорошо, если бы у него не начал проваливаться пол. Сначала отвалилась одна доска – та, что у самых дверей. Марина недовольно отступила в центр кабины. Но доска под ней тоже запульсировала, зашаталась, как больной зуб. Ладно, Марина отошла к дальней стене. Теперь осталась лишь треть пола; если и последняя доска отвалится, придётся враскоряку вставать на узенькие бортики, соединявшие пол и стены.

Внизу была темнота лифтовой шахты. Густая, холодная. Она начала заползать в кабину, как дым. Лампа лифта светила всё тусклее. Нажатая кнопка светилась уже не белым, а оранжевым, потом цвет перетёк в розовый, потом…

Откуда-то издалека послышался шелест листьев.

«Так не должно быть», – вспыхнуло осознание. Но как освободиться, как спастись? Марина не знала. Не помнила. Она изо всех сил зажмурилась, шёпотом прося сама не зная кого: «Я хочу выбраться, пожалуйста, пусть я выберусь отсюда!»

…Марина резко села в кровати, распахнув глаза и тяжело дыша. Сердце стучало как бешеное. Уф-ф, приснится же такое… Какое «такое», она не помнила: дурной сон утекал сквозь пальцы как сухой песок. Чёрный песок.

Погода была под стать настроению: на горизонте хмурились тучи, природа настороженно замерла, гадая, разразится гроза или пройдёт стороной. Но прогноз успокаивающе обещал, что в ближайшие часы осадков не ожидается. С подозрением поглядывая в окно на тучи, Марина засобиралась в парк – скорее, пока не полил дождь.

Всё валилось из рук: каша подгорела – как будто Марина её не варила, а жарила; любимые джинсы куда-то подевались; Пелагея едва не сбежала, когда Марина посадила её в переноску, чтобы освободить и почистить клетку.

Ну что ж, быть может, все эти мелкие неудачи – авансовая плата за ждущую где-то впереди большую удачу, жизнь ведь полосатая. Очень хотелось в это верить.

На всякий случай Марина прихватила с собой зонт и вместо босоножек, поколебавшись, надела кроссовки. Всё взяла, ничего не забыла? Ничего.

Спускаться по лестнице отчего-то не хотелось. Удивившись своему внезапному приступу лени, Марина вызвала лифт.

Лифта не было долго – как будто он ехал к ней с сотого этажа, а не максимум с первого или девятого. Марина глянула на табло – да нет, между ними остался всего один этаж, сейчас кабина приедет.

С противным писком двери открылись. Новый лифт был гораздо технологичнее старого – и гораздо чаще ломался. Ещё он был унылого серого цвета и иногда подтормаживал с открытием дверей. Впрочем, имелись у него и плюсы: в нём были и музыка, и вентилятор, и большое зеркало. Зайдя в кабину и нажав кнопку первого этажа, Марина оглядела своё отражение. Ну, вроде всё в порядке – только на левой босоножке ремешок сполз.

Мелодия на этот раз выпала незнакомая – не что-нибудь вестерновое, шпионское или техно, а одинокая скрипка, она смеялась и приближалась.

Как обычно, послушать композицию дальше вступления не удалось: с пятого этажа на первый путь короткий. Но даже едва начавшись и резко оборвавшись, мелодия продолжала звучать в голове. Надо будет позже погуглить её, пожалуй.

Выходя из лифта, Марина наступила на развязавшийся шнурок кроссовка и едва не упала. Да что ж за день-то сегодня такой?!. Отойдя к стене, она присела на корточки, чтобы привести обувь в порядок. И не заметила, как из тени вытекло что-то похожее на струйку нефти, чёрное, блестящее. Сначала текло медленно, осторожно – а затем всё быстрее и быстрее. Остановилось около Марины, поднялось, раскрыло красную пасть с загнутыми иглами зубов – змея, готовая к прыжку.

Над головой что-то зашелестело; Марина отвела взгляд от шнурков и заметила угрозу. Змея молниеносно атаковала – но Марина среагировала ещё быстрее, хоть и сама не поняла, как. Вот она сидит на корточках – а вот уже одним невероятным прыжком влетает в закрывающиеся двери лифта.

Тихий металлический лязг – двери закрылись. Змея осталась там, снаружи. Марина была внутри, в безопасности. Ткнула кнопку своего этажа и обессиленно привалилась к стене. Лифт поехал вниз.

Снова заиграла скрипка – ещё ближе, ещё насмешливее. Музыка доносилась со всех сторон одновременно – как будто невидимый скрипач кружил в шахте вокруг кабины лифта.

Двери лязгнули снова. Их кто-то попытался развести в стороны, но не сумел. Однако этот кто-то был упорным: кабину тряхнуло, двери жалобно заскрежетали, между ними появилась щель, сквозь которую стали видны длинные чёрные когти. Три пары чёрных когтистых лап.

Лифт остановился. Застрял между этажами. Теперь ничто не могло помешать неведомой твари.

Рот Марины уродливо распахнулся – до боли в челюстях, до вздувшихся жил на шее. Однако из её рта не донеслось ни звука. Она хотела кричать, но не могла.

Надо сбежать, надо оказаться где угодно, только не здесь!..

…Марина застонала, схватившись рукой за лоб. Вот только головной боли ей не хватало с утра пораньше, да ещё в выходной, да ещё перед запланированной прогулкой. Села в кровати, щурясь посмотрела в окно. Пасмурно. Жарко, душно, ни ветерка. Пожалуй, прогулку лучше отложить до вечера или перенести на завтра: сейчас идти куда-либо не хотелось, да и не особо моглось. При одной лишь мысли о том, чтобы выйти из квартиры, головная боль усиливалась, пульсирующе стучала в висках. И почему-то накатывала тревога.

Что ж, ленивые выходные не менее важны, чем активные. Ничего срочного в планах не было. Можно было спокойно отдохнуть: если она о себе не позаботится, то кто тогда это сделает?

В морозилке было припасено ведёрко мороженого, на нижней полке холодильника – лимонад и сок. М-м-м, апельсиновый сок, да, сейчас бы чего-нибудь холодного и кисловатого… Но сперва Марина собиралась освежиться в душе.

На кухне громко бубнил телевизор.

– Уже встала, Мариш?

Так и есть, бабушка проснулась раньше и опять села смотреть свои сериалы.

– Да, ба, – откликнулась Марина. – С добрым утром.

– Тогда иди завтракать, я оладушков пожарила, – старческий голос звучал дребезжаще, почти терялся среди голосов телеактёров. Но был таким тёплым, таким родным…

Марина, улыбнувшись, пошла на кухню.

Замершая природа пришла в движение. На деревья налетел порыв ветра, ожесточённый, отчаянный. Он сгибал их кроны, они жалобно шелестели листьями.

Марина занесла ногу над порогом комнаты. Ногу лизнул сквозняк – слабая тень того ветра, который бушевал за окном. Мельчайшая его часть, попавшая в квартиру через форточку. Но этого прохладного прикосновения хватило, чтобы Марина вспомнила: в квартире нет телевизора. И бабушки тоже давно уже нет.

Голоса телеактёров оборвались – как будто телевизор пропал. Или его выключили.

– Мариш, ты идёшь? – голос бабушки теперь звучал громче. Нетерпеливее. – Оладушки стынут.

Несколько секунд назад Марина предвкушала, как войдёт на залитую солнцем кухню, чмокнет бабушку в седую макушку, с наслаждением втянет носом запах еды, может, даже не утерпит и схватит один оладушек – румяный, горячий! – прямо так, прямо руками, а бабушка притворно заворчит, мол, иди сначала умойся, и чайник будет так уютно свистеть на плите, обещая вкусный чай с листиками малины и смородины, которые бабушка собирала каждое лето…

Сейчас кухня стала самым страшным местом на земле. Марина скорее бы сломала себе ногу, чем шагнула туда.

– Мариш… – голос позвал её в третий раз.

Но он уже не был похож на бабушкин. Ведь Марина вспомнила, что бабушки нет.

Манящая сила этого голоса ослабла, Марина больше не подчинялась ему. Однако и убежать от него не могла. Замерла на месте. Остолбенела.

«Проснись, проснись!..» – донёсся шелест листьев. Это что, её внутренний голос?

«Просыпайся, дурёха!» – нет, вряд ли: так она себя не называла. Зато так её называл кое-кто другой.

Неужели всё это… сон?

Марину едва не опрокинуло потоком воспоминаний. Как будто в её голове прорвало плотину. Он вспомнила сноходцев, вспомнила чудовищ, вспомнила всю цепочку снов про свой выходной – цепочку, которая до сих пор не порвалась. Цепочку, которая до сих пор приковывала её к кошмару.

Марина постаралась проснуться. Не смогла. Очень-очень постаралась проснуться. Снова не смогла.

Такое уже бывало – когда Авиатор смотрел ей в глаза, не отпуская. Но там были его сон, его власть. А Марина сейчас была в своём сне. В своём ли? Во сне ли?..

На кухне скрипнула табуретка. Послышались шаркающие шаги.

Медлить больше было нельзя, Марина на цыпочках побежала к окну – туда, откуда доносился шелестящий голос, туда, где был выход из квартиры.

Окно было так близко – рукой подать. Окно было так далеко – Марина бежала к нему, и бежала, и бежала, но никак не могла добежать.

А шаркающие шаги были уже рядом с комнатой.

Марина перестала бежать – она прыгнула. И приземлилась на подоконник.

Что теперь? Лезть в форточку, как она делала в другом кошмарном сне? Но точно ли она сейчас спит? Что если кошмар пришёл к ней наяву?

Форточка была едва приоткрыта. Марина распахнула её настежь.

В форточку влетел порыв ветра – слишком холодный для лета, слишком сильный. Он едва не сбил Марину с ног, обвился вокруг неё вихрем, взметнул её волосы и подол лёгкой ночнушки.

«Прыгай!»

Марина со страхом посмотрела на двор. Он выглядел таким привычным, таким настоящим. Таким далёким: от окна до земли не один метр, и не два, и даже не три.

Дом недавно помыли в рамках капремонта. Но сейчас он не был чистым и светлым: щели между кирпичами потемнели, из них выступили капли густой чёрной жижи. И капли эти ползли не вниз, а вверх. К Марине. Они сливались, собирались в ручьи – в щупальца.

Марина решилась. Присела на корточки, дёрнула нижнюю ручку оконной рамы и потянулась к верхней.

«Эй, ты чего?! Не туда прыгай, а наружу, ну же!» – тугой ветер сгустился ещё сильнее, обвился вокруг поднятой Марининой руки, потянул за собой.

– Мар… иш… а… – старческий голос превратился в нечеловеческое шипение. Существо вошло – или вползло, или втекло – в комнату.

На него нельзя было смотреть. Лезть в окно – прыгнуть на землю, попробовать долететь до ближайшего дерева или, цепляясь за что ни попадя, перебраться в соседнюю квартиру – тоже было нельзя. Оставался один путь.

Марина поверила ветру. Крепко сжала его невидимую руку помощи. Со всей силы оттолкнулась от подоконника и прыгнула вверх.

До потолка оставались считаные сантиметры. Марина зажмурилась, чтобы не видеть его, не представлять, как сейчас врежется в бетонную плиту.

Раздался треск. Громкий, резкий, лопающийся звук – оболочка сна наконец пробилась.

Но не успела Марина открыть глаза, как треск повторился – ещё громче, ещё жутче, как будто крошилось что-то окостеневшее. Ещё одна оболочка поверх первой? Так разве бывает?

Снова освобождение, снова ощущение полёта – и снова препятствие, снова невыносимо бьющий по ушам звук. Марина не знала, что сломается первым: сон или она.

Глава 14. Маленькая пустыня

Низко урчал мотор. Нос машины нырнул в воду, поднял волну, капли долетели до ветрового стекла. Вода была совсем рядом, наверняка закрывала колёса, подбиралась к дверям. Десяток-другой метров по луже – и нос машины задрался к небесам. Подпрыгнув на крупной кочке, «УАЗ» покатил дальше.

Они выехали из села рано утром, когда погода была полосатой, день ещё не успел решить, каким он станет. Теперь он определился: снежные тучи прошли стороной, солнце сияло в безмятежном небе.

Марина не спрашивала, куда они едут. Ей не хотелось говорить.

Проводник тоже молчал, только иногда хмурил кустистые брови, прикидывая глубину луж и вязкость грязи. Его руки, державшие руль, ни на секунду не оставались в покое: крутануть чуть левее, чуть правее, туда-сюда, чтобы «УАЗ» шёл ровно. Однако по кривой дороге ровно не проедешь, машину подкидывало, накреняло, затягивало.

Вокруг был лес. Он выглядел сказочно – но сказка была страшной. Тощие лысые деревья, все облепленные лишайником; безжизненные серые пни; зеленовато-рыжеватый мох, покрывший землю будто ржавчиной. В таких лесах могли бы водиться кикиморы болотные – тем более что болота здесь тоже были. Когда проводник затормозил и вышел осмотреть особо зловещую лужу, в наступившей тишине стало слышно радостное кваканье лягушек. Они пережили зиму, проснулись от долгого ледяного сна – и этого им вполне хватало для счастья.

Проводник вернулся к машине:

– Приехали. Дальше пешком.

Марина не спорила и не удивлялась.

Впрочем, проводник завёл мотор ещё раз – чтобы убрать свой «УАЗ» с дороги. Набросил на машину тент, ласково похлопал рукой по капоту. Его движения были лёгкими, привычными, но отстранёнными, будто все эти дела можно и не делать, но с ними как-то правильнее.

Больше на машину он ни разу не взглянул – вернулся на дорогу и зашагал вперёд, не останавливаясь и не оборачиваясь. Марина едва поспевала за ним. Но странным образом это приносило облегчение: на мрачные размышления попросту не оставалось времени. Спина проводника сейчас была главным ориентиром и главной целью. Когда кто-то указывает путь и задаёт темп, идти легче.

…но всё-таки не настолько легко, чтобы их путешествие превратилось в расслабленную прогулку. Солнце пекло голову. В непромокаемом полукомбинезоне было жарко. Вода хлюпала под ногами. А впереди была река.

Лёд на реке давно не был ни прозрачным, ни прочным. Матово-белый, слоистый, сочившийся водой, он не выдержал бы веса человека – и не выдерживал: ноги проваливались в водно-ледяную кашу. Каждый шаг был усилием, каждый шаг был риском: споткнёшься – окунёшься.

Зелёный цвет леса, белый цвет реки, снова зелёный… и вот впереди показался бежевый. Проводник привёл её в пустыню.

Никакой земли – только песок. Ветер разрисовал барханы волнистыми узорами. Солнце иссушило редкие пучки травы. Самая настоящая пустыня.

Но вместо кактусов здесь были сосны. А вместо бескрайности была миниатюрность: едва войдя в царство песков, проводник и Марина уже видели противоположный край пустыни, за которым вновь зеленели леса, а ещё темнела горная гряда, прикрытая шапками снега.

Пустыня была неожиданной и маленькой, словно игрушка какого-нибудь божества, оброненная посреди лесов, болот и гор.

Удивление. Интерес. Пелена, заглушившая чувства Марины, начала таять, испаряться под ярким солнцем.

Марина впервые толком рассмотрела проводника. Он был пожилым, коренастым – и удивительно гармонировавшим со здешней природой. Седая щетина покрыла всю нижнюю часть его лица – но этого щетине показалось мало: как мхи и лишайники расползаются по камням, так и она захватывала всё новые территории, вплотную окружила губы, нырнула под ворот, поднялась к скулам. Глаза проводника были светлыми, ясными. Кожа – обветренной, плотной, собравшейся в крупные складки и прорезанной глубокими морщинами. Ладони – широкими, жилистыми.

– Знаешь эти цветы? – проводник указал на что-то впереди.

Марина спохватилась, что слишком уж пялилась на него, и перевела взгляд.

Впереди виднелся фиолетовый букет. А за ним ещё один. И ещё. Казалось, в этой пустыне цветёт каждая кочка. Многие скопления цветов были обрамлены подложкой из кучерявых веток, коричневатых и серых. Немножко фантазии – и эти засохшие ветки можно было бы принять за изящную медную и серебряную ковку.

Сами цветы тоже были припорошены серебром: их короткие плотные стебли покрывал серый пух. Даже лепестки были пушистыми, это слегка размывало контуры, делало их акварельными. А в укрытии лепестков пряталось по маленькому солнышку из ярко-жёлтых тычинок.

Марина никогда не видела таких растений прежде. Нежные, но упрямые, они росли среди песков так же, как подснежники росли среди снегов. Однако подснежники были скромнее, их цветы были белыми, как снег, с каёмкой зелёной, как трава. А пустынные цветы не стеснялись выделяться на фоне однообразно-бежевого песка. Хотя…

Марина присела, зачерпнула немного песка, поднесла ладонь к лицу. Нет, песок не был однообразным: тёмно-серые песчинки, почти белые, оранжевые… Большое единство складывалось из мелких разнообразий.

Снова посмотрев на цветы, до которых теперь можно было дотянуться рукой, Марина вспомнила о вопросе проводника:

– Нет, не знаю. Они какие-то местные?

– Можно и так сказать, – кивнул проводник. – Их иногда зовут сибирскими подснежниками. Но чаще – сон-травой.

Брови Марины удивлённо изогнулись. От названия повеяло сказочностью. «Сон-трава» – это звучало как что-то родственное разрыв-траве или цветку папоротника. Как ингредиент для ведьминского зелья.

– Они влияют на сны?

– Природное снотворное.

– Впервые вижу такое красивое лекарство, – Марина потянулась к ближайшему цветку, провела пальцем по пушистому стеблю.

– Не только лекарство, но и яд.

Марина отдёрнула руку.

Проводник хмыкнул:

– В природе часто так. Да и не только в ней. Пойдём-ка к озеру.

В этой чудной пустыне даже озеро имелось. Один его берег был крутым барханом, другой – пологим оазисом. Летом оазис, наверное, утопал в зелени, его покрывали сочная трава, густые листва берёзок и хвоя лиственниц. Но сейчас оазис выглядел омертвелым, а озеро всё ещё было сковано льдом.

Впрочем, у берегов уже показалась вода.

– Попей, станет легче, – проводник протянул флягу.

Марина послушно опустилась на корточки и, повторяя движения проводника, стала набирать воду во флягу. Едва пальцы коснулись поверхности озера, в них иголками впился холод. Вода была ледяной. Если её даже касаться больно, то как же её пить?..

Проводник запрокинул голову, закрыл глаза и прильнул губами к своей фляге. Марина покосилась на него, резко выдохнула и сделала глоток.

В горло полился расплавленный металл. Очень холодное сложно отличить от очень горячего: оно так же обжигает и вызывает шок. У Марины свело челюсти, заныли зубы, перехватило дыхание.

– Эй, ты чего, не залпом же… – проводник обеспокоенно похлопал её по спине, когда Марина поперхнулась и закашлялась.

На глазах выступили слёзы, Марина шумно дышала ртом. Зачем она сделала такой большой глоток, почему не пила медленно, по чуть-чуть? Возможно, что-то случилось с инстинктом самосохранения. Опять. Словно и не было всех этих открытий и уроков, после которых она, как ей казалось, стала осторожнее.

Проводник покачал головой:

– Помнишь, зачем мы здесь?

Марина помнила.

Они не спеша двинулись в глубь пустыни. Солнце всё ещё стояло высоко и светило совершенно по-летнему. Как при такой жаре сохранялись снег и лёд? Наверное, ночи здесь до сих пор были холодными.

– Кстати, какой это месяц?

– Конец мая, – буднично ответил проводник.

– Но… утром же чуть не пошёл снег. Да и вокруг… – Марина широким жестом обвела окружающий пейзаж, как бы призывая его в свидетели.

– Ты не здешняя, – проводник не спрашивал, а констатировал, – не привыкла к нашей «весенней зиме». По сравнению с календарной зимой сейчас прям курорт, уж поверь.

Она поверила. И жизнь, и Куратор из раза в раз тыкали её носом в излишнюю доверчивость, призывая быть осмотрительнее. Но всё путешествие с проводником было вопросом доверия. Сейчас не просто можно было – сейчас нужно было расслабиться и открыться. Чтобы лекарство подействовало.

– Выбирай бархан.

Марина покосилась на проводника, чтобы проверить, не шутит ли. Он не шутил.

Теперь не она шла за ним, а наоборот. Марина искала – прокладывала – путь. Никаких дорог или хотя бы тропинок здесь не было: полная неопределённость, полная свобода. Никто не подскажет, но никто и не ограничит.

Если бы ещё не полукомбинезон, в котором было жарко до головокружения… Да и зачем он в пустыне – там, где нет ни бродов, ни топей?

– Ничего, если я переоденусь? – спросила Марина. И лишь после этого спохватилась, что ей не во что «перео-», только «раз-».

– На здоровье, – проводник деликатно отвернулся.

Неудобная одежда доставляет огромное удовольствие – в тот момент, когда наконец её снимаешь. Марина высвободилась из полукомбинезона, осталась в леггинсах и куртке. И босяком.

Песок был плотным, прохладным, напитавшимся влагой. Его верхний слой подсох, стал как рассыпчатая корка.

Каждый шаг оставлял след. Больше ничьих следов тут не было. Каждый шаг давался всё легче. Даже когда начался подъём.

Из десятков барханов Марина выбрала один – такой же, как все, и при этом особенный. Он был особенным для неё, она чувствовала, что именно на нём найдёт то, что ищет.

Проводник не пошёл за ней – остался у подножья бархана. Марина заметила это, лишь когда поднялась на вершину и огляделась. Её больше не нужно было провожать – она достигла цели: нежный ветерок гладил её лицо и играл её волосами, солнце разгоняло тучи на небе и на душе, тишина бальзамом ложилась на нервы. Это место было пропитано покоем. Марина опустилась на песок, устремила взгляд на горы и потеряла счёт времени.

Когда слабеет тело, больному варят куриный бульон. Когда слабеет дух, приходит время другой поддержки. На сей раз Куратор не выгнал Марину за пределы снов в отпуск или на реабилитацию – наоборот, позвал её в глубокий, подробный сон, неотличимый от яви. И это не было кошмаром – это было лекарством.

Проекторы, казавшиеся такими скучными в самом начале, не переставали её удивлять. Они не ходили по чужим снам, не сражались, не сочиняли сны для других людей – они оставались внутри своих снов, как внутри одной комнаты огромного дома. Но внутри такой комнаты они были способны создать целый мир. Они могли поддерживать башню, видя её в своих снах; и они могли поддерживать гостей – тех, кто приходил в их сны. Наверное, и не только поддерживать – Марина вспомнила испытание с Яной в тёмном лесу. Но сегодня пожилой Проектор создал для неё путешествие, которое с каждым шагом подпитывало её силой, мягко, постепенно, так что она даже не сразу заметила. Зато оглянувшись на пройдённый путь, Марина увидела и почувствовала, сколько он ей дал.

Солнце опустилось к горизонту. Марина спустилась с бархана.

Вечерний свет усиливает контрасты. Тени стали более длинными и густыми, барханы и растения стали более точёными. Рельеф лица проводника тоже выглядел более фактурным – подчеркнулась каждая складка, каждая морщина, словно Проектор разом постарел лет на десять. Хотя только ли освещение было тому виной?

– Вы в порядке? – Марина ощутила укол совести.

– А ты в порядке? – похоже, сноходцы в принципе не любили прямо отвечать на вопросы.

– Я – да, но…

– Тогда пора выходить, – Проектор хлопнул в ладоши.

Пейзаж пришёл в движение. Раздался струящийся шелест, как в песочных часах. Маленькая пустыня уменьшилась ещё сильнее, лес окружил их, горы нависли над их головами…

Марина открыла глаза. Светлая комната, мягкая постель, лёгкость во всём теле. Мягчайшее пробуждение: её не выбросили из сна, сон не лопнул, просто она секунду назад была там – и вот уже здесь. Проекторы были настоящими мастерами снов.

Во сне прошёл целый день, а наяву – всего пара часов. Утро едва-едва начиналось. Но Марина не помнила, когда в последней раз была такой отдохнувшей, такой наспавшейся всласть, такой бодрой. И при этом спокойной. Зазубренные иглы страха, впивавшиеся в её тело и причинявшие боль при каждом движении, исчезли. Голова была ясной, сердце билось ровно. И даже мысль о том, что часов через пятнадцать ей придётся снова заснуть, вызывала лишь лёгкую нахмуренность, а не парализующую панику. Марина была готова вернуться в сны. Она хотела вернуться.

Глава 15. Встречи

– Что за нелепое имя?! – фыркнул Куратор.

Вопреки обыкновению, он не вальяжно сидел в кресле, а нервно мерил шагами комнату. Расстёгнутый плащ вздувался за его спиной чёрными крыльями. Тёмные очки скрывали его глаза. На голове красовалась шляпа – и это было страннее всего: Куратор всегда выглядел как джентльмен, вёл себя как джентльмен – и вдруг совсем не по-джентельменски нацепил головной убор в помещении.

Марина подумала было, что он выглядит как человек, готовящийся к отъезду: вот-вот выхватит из воздуха трость с саквояжем и отправится в путь. Но когда она спросила Куратора, не собирается ли тот куда-то, он отрезал:

– Ни в коем случае.

С расспросами вообще не задалось. Марина предвкушала, как доберётся до Куратора и разузнает у него всё: и про антикошмаров, и про кошмаров-предвестников, и про князя Баалормора… Но едва Куратор услышал имя князя, как его и без того дурное настроение испортилось окончательно.

– Подумать только… Чем меньше представляют из себя, тем больше строят из себя. Но этот вышел за все мыслимые пределы дурновкусия.

Похоже, Куратор совсем не боялся его, хотя именно самопровозглашённый князь кошмаров стоял за нападениями на сноходцев. В этом не было никаких сомнений: князь Баалормор не скрывался в тени – наоборот, использовал все средства, чтобы заявить о себе. Даже если сноходцы побеждали кого-то из его слуг, те перед развоплощением славили своего владыку. Пророчили его пришествие.

– Он бы ещё листовки со своим именем везде разбросал, – брезгливо поморщился Куратор. – Кстати, об именах… Как бишь вы нарекли вашего заблудшего?

Тон вопроса Марине не понравился. Суть не понравилась ещё сильнее. Имя связывало её и юношу-заблудшего некой тайной, одной на двоих. Третий тут был совершенно лишним. Особенно если он был Куратором.

– Разве это важно?

– Пока нет, – его глаза не были видны за очками, но взгляд был вполне ощутим.

Куратор не стал давить. Марина испытала облегчение. А затем – неприятное удивление, когда её догнала запоздалая мысль:

– А откуда вы вообще узнали?

Куратор сейчас был огнеопасным, в нём не осталось ни капли спокойствия, голос был ядовитым, движения – резкими. С прошлой встречи ситуация не улучшилась, а ухудшилась. Князь Баалормор был тому причиной, или нет, но Марина на месте князя не хотела бы попасть Куратору под горячую руку. На своём месте тоже не хотела бы, однако стремление узнать правду было сильнее.

Куратор со свистом втянул воздух, крылья его точёного носа затрепетали. Впрочем, когда он заговорил, его голос был на удивление спокойным:

– Я не мог не узнать. Все сноходцы и я объединены под сенью башни, помните?

Да, что-то такое он говорил. Марина решила не дразнить голодного зверя – не стала углубляться в детали. Как-нибудь в следующий раз.

Куратор тем более не горел желанием говорить больше, чем уже сказал. И быстро переключился на другую тему:

– Подготовьте расписание своего сна. Со следующей ночи вас будут постоянно сопровождать.

Уж лучше бы он продолжал поливать презрением ненавистного князя.

– Кто? Какое ещё расписание?! – Марина не для того ждала встречи с Куратором, чтобы вместо прояснения ситуации он запутал всё ещё сильнее.

– Алексы, разумеется. Посменно. Расписание – укажите промежутки, когда вы спите; по Гринвичу, если вас не затруднит.

Марина, конечно, не думала, что после очередного нападения кошмара всё будет как прежде. Но надеялась, что дело ограничится более мощной реабилитацией (и сон-путешествие в маленькую пустыню действительно оказался потрясающим; это была почти магия) и более усердными тренировками. Однако Куратор, видимо, решил приставить к ней телохранителей. Или надсмотрщиков.

– Вы же осознаёте, что целью кошмаров были не вы, правда? – изогнувшаяся бровь Куратора показалась над оправой очков.

– А кто? – Марина опять его не понимала. Если кошмарам была нужна не она, то зачем они на неё нападали?

– Ваш знакомец-заблудший, разумеется, – Куратор тоже казался удивлённым. Будто не понимал, как она не понимала. – При всём уважении, вы пока даже не рядовой сноходец – всего-навсего стажёр. Такой же, как десятки других. А вот заблудший – дело иное…

Какое «иное»? Марина проглотила замечание о своей заурядности – оно было справедливым. Важнее было узнать про Оша. И она попыталась. Но Куратор уже решил, что разговор окончен; а когда он так решает, проще поймать падающую звезду и взять интервью у скалы, чем добиться от Куратора ещё хоть чего-нибудь.

Итак, со следующей ночи Марина станет двойным живцом: получается, кошмары использовали её, чтобы поймать Оша, а сноходцы сделают из неё приманку для ловли кошмаров. Всё, на что она способна, – влипать в неприятности и становиться частью чужих планов.

Но не это волновало её больше всего. Раз со следующей ночи за ней будут следить Алексы, значит, с Ошем ей больше не увидеться. И сейчас – её последний шанс.

Вода была двух цветов: густо-синяя вдали и бирюзовая у берега – светлая, прозрачная, как расплавленное бутылочное стекло.

Небо было одного цвета – серого.

Налетевший ветер изогнул пальмы, швырнул в лицо солёные брызги.

В воздухе пахло грозой. И свежестью – напоминавшей запах снега, хрустящей арбузной корки, растёртого в пальцах листка мяты, но в то же время совсем другой. Это была свежесть океана.

Подсознание могло закинуть Марину куда угодно. «Чем угодно» оказался тропический остров.

Робинзон Крузо не протянул бы здесь и недели: на крохотном клочке суши не было ничего, кроме песка, чахлой травы, пары пальм да мелких крабов, пританцовывавших на берегу.

Марине не нужно было здесь выживать, потому скудность острова её не беспокоила. Её беспокоило, сможет ли она встретиться с тем, ради кого пришла. Сможет ли до него дозваться.

Почему-то не хотелось звать его вслух. Особенно по имени. Особенно после того как Куратор постарался выяснить это имя и сообщил, что кошмары открыли охоту.

Сноходцы не испытывают паранойи – они точно знают, что за ними следят. Или, по крайней мере, могут следить. Свои или чужие. Понятно, почему Алексы между собой вообще не разговаривали вслух, предпочитая разговаривать мысленно: так их никто не сумел бы подслушать. Но Алексы имели большой опыт и были давно настроены друг на друга, как приёмники на нужную волну; а можно ли беззвучно позвать того, кто и сноходцем-то не был?

Марина закрыла глаза и представила его в мельчайших деталях – его глаза, его движения, его голос. Представила так ярко, как будто он стоял перед ней. Мысленно потянулась к нему…

Очередной порыв ветра толкнул в грудь, растрепал волосы, засвистел в ушах.

Свист стих, послышался вздох:

– Ну, чего тебе?

Он пришёл. Вид хмурый, взгляд исподлобья, руки в карманах.

– Э-э-эй, ты чего?!. – его ворчание сменилось изумлением.

Марина и сама удивилась тому, что сжала его в объятиях. Ещё больше удивилась тому, каким очевидным, каким естественным это было.

Ошь стоял столбом. Замер без движения, даже дышать перестал. Его плечи под её руками были напряжёнными, твёрдыми как камень; толстовка это ощущение ничуть не смягчала.

Марина, не глядя Ошу в лицо, отстранилась:

– Просто рада тебя видеть. И… ты спас меня. Снова.

Вот сейчас он её подловит, сейчас скажет про долг жизни и потребует что-то взамен – как обычно.

Он молчал.

Где-то вдалеке громыхнул гром.

Тихий голос был едва различим на фоне стихии, его заглушали и небо, и океан:

– Ты сама себя спасла.

Больше Ошь не добавил ничего.

Марина так удивилась, что подняла глаза, уставилась на лицо Оша. Но не встретилась с ним взглядом – он смотрел куда-то в сторону.

– Что?! Да я даже не понимала, где находилась! Если бы не ты, они бы меня забрали…

– Он.

– В смысле?

– Кошмар в твоём сне был один. Они нападают поодиночке.

Да какая разница, сколько там было кошмаров?! Важно, что там был враг. И был друг. Марина собиралась высказать это Ошу, но запнулась: когда он успел стать для неё кем-то настолько близким?

Сам Ошь тем временем явно хотел оказаться где-нибудь подальше. Сдвинул брови, скрестил на груди руки – он весь состоял из ломаных линий.

Он ничего от неё не требовал, ничего не просил. Разговор можно было считать оконченным.

– Подожди! – Марина спохватилась, что забыла сказать кое-что очень важное. А потом спохватилась ещё раз: имеет ли она право рассказывать Ошу то, что рассказал ей Куратор?

Ошь вопросительно глянул на неё.

Если она не расскажет, то он будет в опасности. В ещё большей опасности, чем обычно.

– Ты слышал про князя Баалормора?

– Кого-кого? – сложно одновременно хмуриться и удивляться; вот и Ошу не удалось совместить.

– Видишь ли… – Марина тщательно подбирала слова, – …кошмары не такие уж одиночки. Сейчас у них появился кто-то вроде главаря. Он командует ими, и они стали опаснее – и для сноходцев, и для тебя.

– А. Ну и ладно, – Ошь беспечно отмахнулся. Слишком беспечно.

– Какое ещё «ну и ладно»?! Они охотятся на тебя! – несмотря на холодный штормовой ветер, лицо Марины обожгло жаром.

– Да знаю я! – Ошь тоже начал заводиться. – Князь так князь, да хоть падишах – мне без разницы!

Клубы туч на мгновение осветила вспышка молнии. Пара секунд мёртвой тишины – и по ушам ударил небесный рокот. Гроза была всё ближе.

Ошь сжал челюсти. Секунда, другая – чуть расслабился. Когда он снова заговорил, его голос звучал спокойнее и отстранённее:

– Мои проблемы – это мои проблемы. Не лезь.

Он отвернулся и замерцал, исчезая.

Заблудшие – по крайней мере, этот конкретный заблудший – не искали переходы между снами, как сноходцы, не прорывали ткань сна, как кошмары. Они просто исчезали в одном месте и появлялись в другом. Как призраки. Полезное умение – если забыть о том, какой ценой оно давалось.

Марина схватила Оша за руку. Его кожа была холоднее, чем ветер, холоднее, чем океан.

Он не обернулся. Но и не исчез – перестал мерцать, снова сгустился в данной точке времени и пространства.

– Чего ты хочешь? – его голос был глухим, словно доносился издалека.

– Помочь тебе, – ответ сорвался с губ сам собой. И был правдой.

Ошь отдёрнул руку.

– Себе помоги! А меня не… – он повысил голос, наконец повернулся к ней – и осёкся.

Океан вздыхал и стонал. Волны помутнели, увенчались белыми клочьями пены. Тучи набухли, готовые вот-вот пролиться дождём. Даже остров потерял покой – он, казалось, покачивался в такт волнам, как панцирь гигантской черепахи.

Холод рук Оша ощущался даже сквозь одежду; его дыхание холодило шею и ухо. Он неловко поглаживал-похлопывал Марину по спине, шептал что-то успокаивающее:

– …и не делай так больше. Не то станешь как я. Тебе не понравится, – он грустно хмыкнул.

К Марине возвращались чувства. Небо было сверху, земля была снизу. Её тело было её телом. Ещё пару секунд назад она не была во всём этом уверена, как будто окружающий мир перепутался, как будто она в нём потерялась – и потеряла себя.

Иногда достаточно одной капли. Только кто-то собирает капли в чашу терпения, а кто-то – в омут отчаяния. Переполнившаяся чаша может облить кипятком. Наполнившийся омут может затянуть и утопить.

Но эта капля была не той самой. Не последней. Нахлынувшее нечто отползло назад, отпустило.

Свинцовая серость превратилась в жемчужную. Электрические разряды ещё вспыхивали – но вдалеке и бесшумно, не молниями, а зарницами. Океан успокоился, его поверхность разгладилась, заблестела. Пробивавшиеся солнечные лучи рассыпали по воде множество бликов – ослепительных и мимолётных, как озорная улыбка. Откуда-то появились птицы – чайки ловили ветер крыльями, лениво парили в вышине.

Ошь и Марина сидели на берегу – рядом, бедром к бедру. Глядели на порозовевший горизонт и молчали. Не известно, когда они увидятся в следующий раз. Не известно, увидятся ли вообще.

Следующий сон Марины не будет принадлежать ей: она разделит его с кем-то из Алексов. И следующий сон, и следующий за следующим… Она понимала необходимость охраны. Даже была благодарна за эту охрану. Но не была ей рада.

И Алексы, и кошмары надеются, что Ошь снова придёт в сон Марины. Значит, ему ни в коем случае нельзя приходить.

Все эти новости и размышления не вызвали у Оша никакой реакции. Он выслушал их безэмоционально, даже не кивнул и не хмыкнул ни разу. Не нахмурился, не пошевелился. Его лицо было бледной маской, его тело – тёмным камнем.

Это не было похоже на витание в облаках, это было похоже на выпадение из реальности. Или на ледяной самоконтроль.

– Эй, ты меня слушаешь? – Марина легонько коснулась Оша.

Вот на прикосновение реакция подоспела сразу: рука попала в ловушку чужой ладони, которая резко сжала её, затем извиняясь погладила вверх-вниз, переплела их пальцы.

– Слушаю, – эхом откликнулся Ошь. – Хорошо, что они тебя подстрахуют.

– А что насчёт тебя?

– Буду держаться подальше.

Не было смысла уточнять, от кого он собирался держаться подальше. Учитывая обстоятельства – ото всех. Сейчас одиночество было для него не только проклятием, но и спасением.

Марина всё ещё хотела помочь ему выбраться из мира снов. И всё ещё не знала, как. В данный момент она ничего не могла сделать для Оша, и он это понимал. Но не уходил.

Проблемы, сомнения, опасности никуда не девались – наоборот, их становилось всё больше. Они могли утянуть на глубину, они могли подхватить и с размаха разбить об острую скалу.

Однако на маленьком несуществующем острове от них можно было отдохнуть.

Ни Ошу, ни Марине не хотелось нарушать успокаивающую тишину. Что было – прошло; что будет – неясно. Зато в их руках было мимолётное «сейчас».

Сидеть на пляже и глядеть на океан было так уютно… как сидеть на бархане и глядеть на горы в маленькой пустыне, притаившейся посреди тайги.

Марина вздрогнула. Медленно повернулась к Ошу, готовясь – боясь – увидеть совсем другое лицо.

Лицо и впрямь изменилось – его выражение было мягче, чем когда-либо прежде. Но это всё ещё было лицо Оша. Лицо, которое Марина привыкла видеть.

– М-м-м, ты чего? – он тоже повернулся к ней.

Марина, не ответив, крепче сжала его руку. Ощутила уже знакомое покалывание – чувство приблизившейся вплотную, но сдерживавшейся опасности. На вид и на ощупь рука Оша была точно такой же, как раньше; значит, всё это было настоящим. Почти наверняка.

– Извини. Просто дежавю накатило – показалось, что я до сих пор на реабилитации. Всё как будто во сне… Хотя да, это же и есть сон, – Марина запуталась в попытках объяснить свои странные ощущения. Реальность иногда казалась нереальной. Хотя насколько вообще реально то, что происходит не наяву?

Объяснение получилось сбивчивым. Но Ошь понял. Поднялся на ноги, отряхнулся от песка. И зашагал вверх по воздуху, как по невидимой лестнице:

– Разве наяву ты можешь сделать так, а?

– Нет. Дело не в этом, – Марина зябко обхватила колени руками. – В кошмарном сне… Сейчас понятно, что там была сплошная дичь. Но тогда всё казалось настоящим. Я просто не додумалась бы проверять, шагая по воздуху. А если бы и додумалась – воздух не превратился бы для меня в лестницу, ведь в глубине души я была бы уверена, что это невозможно. Если не веришь в возможность – её всё равно что нет.

Ошь смерил её долгим задумчивым взглядом. Помолчал, прикидывая что-то в уме. А затем вцепился в собственную шевелюру и дёрнул, зашипев от боли и пробормотав какое-то ругательство. В его кулаке осталось зажато несколько волосинок. Он собрал их вместе, поместил между ладоней и стал быстро-быстро работать руками, как будто добывал огонь трением.

Марина следила за его действиями со всё возрастающим недоумением. Кажется, в этом сне поломалась логика. Человек перед ней – точно-преточно Ошь, а не её воображаемый друг, порождение её спящего разума?

– Вот, держи, – Ошь протянул ей получившийся жгутик.

И что с этим делать?

Вопрос не был задан вслух – зато, похоже, был написан на всём Маринином лице, капслоком и с тремя вопросительными знаками.

Ошь вздохнул:

– Руку дай.

Марина послушно протянула ему раскрытую ладонь, хоть и всё ещё не понимала, что он затеял.

Ошь примерился к безымянному пальцу, но передумал: хоть его причёска была длиннее и пышнее, чем обычно бывает у парней, жгутик из волос получился коротковатым. Зато для мизинца – в самый раз: два оборота вокруг пальца, и ещё на узелок осталось.

– Готово!

– А… что это? – получившееся кольцо вызывало скорее удивление, чем благодарность.

– Это… Ну… – Ошь замялся. – Способ отличить сон от реальности. Как ты и хотела.

Марина ещё раз оглядела кольцо. Сжала-разжала руку. Поднесла к глазам. И как же оно ей поможет?

– Что оно делает?

– Ничего. Просто держится у тебя на пальце – во сне. А в реальности его нет, – Ошь говорил отрывисто, будто уже начал жалеть о своей идее.

– То есть оно будет у меня на пальце только во снах – в любых и всегда?

– Ну да. Это часть меня; пока я здесь – оно тоже здесь.

Подарок заиграл новыми красками. Марина снова его оглядела, изучая, почти любуясь – это волосяное колечко было ценнее, чем самое шикарное кольцо из золота-брильянтов.

Полный смысл сказанного Ошем дошёл до неё не сразу. А когда дошёл – в солёном воздухе уже растворялись последние отсветы мерцания юноши-«призрака».

Глава 16. Сбывшаяся мечта

Может, уехать? Запихнуть в рюкзак ноутбук и планшет, побросать в дорожную сумку пару смен одежды и шлёпанцы – и сбежать. Поселиться в городке на берегу Адриатики, днём работать на веранде тихого отеля, за одним из крепко сбитых деревянных столов, в зелёной тени навеса из лоз винограда и лиан киви, а вечером вливаться в поток людей на улочках старого города, гулять по набережной, рассматривать шикарные яхты и утлые судёнышки, жевать купленный здесь же ужин: аппетитно пахнущий базиликом и копчёностями треугольник пиццы, или сэндвич с большим куском только что пожаренного на гриле сочного мяса, или мороженое-джелато – хрустящий вафельный рожок, нежный сливочный пломбир с каким-нибудь интересным вкусом… Полной грудью дышать свежим воздухом – одновременно морским и горным, хрустально-прозрачным, к которому примешиваются разве что запахи хвои и уличных жаровен.

А может, махнуть в другую сторону – во влажно-тёплую Юго-Восточную Азию, где море совсем другое, но тоже ласковое, а от выбора фруктов (или чего поэкзотичнее) разбегаются глаза.

А может, поездить по собственной стране – здесь ведь тоже есть моря и не только…

Марина уже делала так раньше. Но, увы, не видела смысла сделать так сейчас. Опыт показывал: когда едешь одновременно работать и отдыхать, страдают и работа, и отдых. Логика подсказывала: скрыться от своих страхов всё равно не получится. Куда бы Марина ни поехала, сны будут с ней везде. Ведь нельзя же совсем не спать. И нельзя сбежать от тьмы внутри себя – её можно только победить.

Почему сноходцы не общались друг с другом наяву? Могли бы вместе снимать жильё. Или хотя бы организовывать короткие сверхсекретные встречи на конспиративной квартире, держа в руках газету «Правда» и придерживая волочащийся по земле парашют. Так было бы безопаснее, особенно теперь, когда уже несколько сноходцев были похищены поодиночке, синхронно во сне и наяву. Но нет. И Куратор, и Алексы настаивали, что два мира не должны сближаться. Наяву человек живёт одной жизнью, во сне – другой, и важно их не смешивать. Чтобы не разучиться различать.

Подробности о похищениях Марина узнала от Алекса-«богатыря», который посменно с Алексом-стрелком стал работать её охранником в мире снов. С одной стороны, такой надзор радовал: Марина давно привыкла к Алексам и поладила с ними, вдобавок эти двое были лучшими в своём деле. С другой стороны, такой надзор нервировал: раз задействованы суперпрофи, значит, и ситуация нерядовая. В любой момент может напасть новый кошмар – ещё хуже прежних. Но если враг рассчитывает таким образом добраться до юноши-заблудшего, его ждёт провал.

Марина никому не сказала, что успела встретиться с Ошем и посоветовать ему ни в коем случае не приближаться к ней. Так будет безопаснее для него: он не станет двойной мишенью. Да и для неё так будет лучше, наверное. Однако на душе после той встречи было неспокойно – не только из-за Алексов, но и из-за самого Оша. Время охотников на кошмаров тратилось впустую, во снах Марины им ловить было нечего – буквально: трудно ловить на живца, если живца нет. А Ошь… Как-то плохо они расстались. Не договорив, не договорившись – на полуслове, едва сблизившись и вновь оттолкнув друг друга.

Заглушить мрачные мысли можно бодрыми разговорами – но сейчас не было сил куда-то ехать, с кем-то общаться, надевать маску беззаботности и держать её, чтобы не упала, не треснула. Палец Марины, зависший над контактами Наташи, ткнул в экран смартфона, закрывая записную книжку. И открывая папку игр.

Сгодилась бы даже «три в ряд» – чем банальнее, тем лучше. Успокаивающая монотонность. И всё же Марина, поколебавшись, выбрала давно скачанную, но пока ни разу не запущенную новинку – «Портал „Вомбат“» про фантастические приключения зверюшек в Австралии. Яркую, красочную, подчёркнуто милую. И отлично выключающую из реальности: знай себе прыгай по локациям, собирай квандонги да уворачивайся от змей с пауками – вот и все цели. Выполнил очередное задание – получил очередной приз. Понятно, просто, приятно.

…и пусто. Где-то через час вопли внутреннего голоса стали такими громкими, что перекричали даже саундтрек игры. Расслабиться не удалось – всё это время напряжение лишь копилось внутри, чтобы в конце концов прорваться.

В общем, с прокрастинацией не сложилось. Зудевшее беспокойство требовало действий – не просто активных, но и приносящих хоть какую-то пользу. К счастью, оно не уточняло, в чём польза должна выражаться и кому должна предназначаться. Марина потянулась за планшетом.

Новый мини-комикс был прекрасен. До тех пор, пока Марина не начала его рисовать. Чем дальше продвигалась работа, тем тусклее становился энтузиазм. Изображение перегружалось мелкими линиями – раздражающими, ненужными. Они не добавляли смысла, они убавляли ясности. Марина-то знала, что хотела сказать этим комиксом, ведь она была его автором; но услышат ли другие люди её голос сквозь трескучие помехи?..

Побег за тридевять земель был бессмысленным. Зато побег в ближайший парк имел сразу два смысла: и проветрить голову, и ещё раз поискать Авиатора. Во сне Авиатор был в том самом парке; наяву его там не было – или они с Мариной всё никак не пересекались, будто две параллельные прямые. Но чем больше попыток, тем больше шансов на успех, ведь так?

Сборы были беспокойными, Марина вскидывалась от любого звука: совсем недавно она трижды собиралась в парк – и это трижды оказывалось кошмаром. В прямом смысле слова. Как объяснил Алекс-«богатырь», она попала в ловушку матёрого монстра: сон внутри сна, а внутри него – ещё один сон, и так далее. Как матрёшка. И каждый раз, когда Марине казалось, что она просыпалась, на самом деле она проваливалась всё глубже, слой за слоем. Наверное, эта пена снов её в конце концов задушила бы – если только монстр не схватил бы её раньше. Он медлил лишь потому, что вовсе не Марина была его целью: она была чем-то средним между приманкой и заложницей. Настоящей целью монстра был юноша-заблудший. И Ошь пришёл – спас её. Более того, им обоим удалось улизнуть. Чудо, не иначе. Эх, как он там сейчас?..

Только когда захлопнулась дверь подъезда и Марина вышла на дворовую дорожку, страх ослабил свою хватку. Похоже, на сей раз всё точно наяву, а не во сне. Не в кошмаре.

Когда наконец получаешь желаемое, в первую секунду ощущаешь не радость, а растерянность: это что, правда оно? И что теперь с ним делать?

Марина видела перед собой мужчину из сна. Того самого Авиатора. Вроде бы. Наверное. Точно ли это он, не подводит ли её память, не обманывает ли её зрение?

Но вот мужчина, словно почувствовав взгляд, обернулся, заметил Марину – и все сомнения развеялись. Точно он. Тот самый цепляющий, не отпускающий взгляд глаза в глаза. Только теперь этот неразрывный зрительный контакт вызывал не панику, а… хотя нет, всё-таки панику. Однако на сей раз Марина не бросилась наутёк. Она замерла на месте.

Авиатор неуверенно кивнул в знак приветствия – как тогда, во сне. Марина кивнула ему в ответ, просто зеркально повторила его движение – но это было уже не как во сне.

Чуть помедлив, он зашагал ей навстречу. Неуверенность прошла, движения обрели энергичность. Несколько десятков шагов – и он совсем рядом.

– Извините, мы с вами раньше нигде не виделись? – Авиатор смотрел с доброжелательным интересом и, похоже, изо всех сил старался вспомнить.

– Да вроде нет… Но я часто здесь гуляю, – Марина выбрала осторожную полуправду: в конце концов, она ничегошеньки не знала об этом человеке. Он мог был товарищем-сноходцем – а мог и не быть.

– А! Я тоже тут гуляю – живу рядом, – Авиатор махнул рукой куда-то вбок, в направлении высоток-новостроек. – Не хотите прогуляться вместе?

Желание Марины исполнилось. План был выполнен – и даже перевыполнен. Авиатор не просто нашёлся, он сам заговорил с ней. И продолжал говорить. Через полчаса Марина знала, что его зовут Дима, что он работает в известной айти-компании, что на прошлых выходных он с друзьями ездил в соседний город, а на этих собирается на выставку, что по образованию он физик, что постоянно учится новому, вот заказал три свежие книги по своей специальности, а к ним в подарок магазин зачем-то приложил пьесу, пришлось в мусорное ведро выбросить…

Спросить его про сны было трудно: тема почему-то казалась секретной, да и всё никак не приходилась к слову. Однако Марина умудрилась-таки приплести сны к разговору об отпусках.

– Выспаться? Ага, только на отдыхе и получается, факт, – рассмеялся Дима. – Но это не самое интересное, что там можно делать.

– Тебе не интересно смотреть сны? – Марина попробовала ещё раз.

– Да я их почти никогда не запоминаю, – он легкомысленно отмахнулся. – Хотя… иногда бывает. Когда снятся какие-то яркие приключения, путешествия… Вот, например, ты бывала в Гонконге?

После этого на Марину обрушился ещё вал информации: о пике Виктории и Большом Будде, о паромах и канатной дороге, о границе с Китаем и местной валюте, о том, где английский худо-бедно понимают, а где не понимают совсем, о суперудобном гонконгском аэропорте… и, конечно, об авиации – он действительно её любил.

Когда Дима предложил зайти в кафе, Марина с радостью согласилась. Не потому что была голодна, а потому что нельзя одновременно есть и говорить.

…можно, доказал Дима. Почти залпом осушил запотевший стакан газировки, пододвинул к себе свою порцию мороженого и продолжил.

Он был славным и общительным – общительнее даже Алекса-«богатыря» (хотя казалось бы, куда уж больше). На голове у Димы было много седых волос – но это явно была ранняя седина, как у того однокурсника, который начал седеть почти сразу после поступления. Лицо было молодым, с подвижной мимикой и широкой мальчишеской улыбкой. Голос – бодрым и громким. Немного слишком громким. А ещё Дима, кажется, старался понравиться. Но чем больше он старался, тем меньше преуспевал.

Ещё час назад Марина стремилась к нему изо всех сил. Теперь её стремление развернулось на 180 градусов. Почему? Он ведь не делал ничего плохого. Был образован, вежлив, дружелюбен. И всё-таки сейчас Марина охотнее бы сидела за одним столом с кем угодно другим, даже с Куратором, на которого по-прежнему сердилась за его выкрутасы, но который при этом умел вызывать доверие – или втираться в него.

Куратор тоже старался быть обаятельным – и у него получалось. Или он не старался, а просто был таким? Кто-то усилием воли врубает свои социальные навыки на полную мощь, чтобы не выглядеть в чужих глазах нелюдимым букой; а для кого-то быть в центре внимания и очаровывать людей – так же естественно, как дышать. Каждому своё.

Марина почти сочувствовала Диме; однако сочувствие не равно симпатии, уж её-то не включишь волевым усилием. Искра либо есть, либо нет. Пытаться высечь её искусственно – всё равно что тереть шерстью не янтарную палочку, а восковую свечку.

К сочувствию примешивалось разочарование. Марина так мечтала об их встрече – и что? Сама придумала дурацкую надежду и сама себя ею обманула. А теперь сникла, отвечала рассеянно, только и думала, как поскорее уйти, – будто Дима хоть чем-то был перед ней виноват.

Он не был сноходцем – почти наверняка. Не мог же он так правдоподобно притворяться, игнорируя все осторожные намёки и сразу съезжая с темы снов на что угодно ещё.

Он, вероятно, мог бы стать сноходцем: его сон был невероятно красочным и детальным, напитанным силой – той самой силой, которая позволяла сотрудникам Куратора творить чудеса.

Но согласился бы он? Не навредило бы это ему?

Марина вспомнила, сколько сноходцев пострадали, сколько были похищены – причём похищения продолжались даже после усиления мер безопасности. Желает ли она кому-нибудь такой жизни? Имеет ли право ставить кого-нибудь перед таким выбором?

– О чём задумалась? – полушутливо-полусерьёзно спросил Дима.

– Да так, работа вспомнилась. Эх, взять, что ли, пример с тебя и сходить на недельку-другую в поход, перезагрузить мозги? – Марина не могла решить очень многое, но одно решила твёрдо: не обижать и не отталкивать того, кто ничем этого не заслужил. Не нагружать другого человека своими тяготами, не заставлять его платить по её счетам.

Дима успокоился и оживился ещё сильнее, принялся за рассказ о прошлых походах, о подготовке к следующему. Марина внимательно его слушала, искренне восклицала и смеялась, сама травила байки о путешествиях.

…и всё же когда на выходе из парка они, обменявшись контактами, попрощались и разошлись в разные стороны, она испытала огромное облегчение.

Глава 17. Похищение

– Такое бывает, когда сильно устаёшь. Или когда что-нибудь скрываешь, – сообщил Алекс-«богатырь», болтаясь в темноте.

Марина скорее чувствовала, чем видела, что он где-то рядом. Темнота была непроглядной. И в этой темноте ничего не было – даже гравитации. Только они двое, зависшие посреди пустоты.

До прихода Алекса-«богатыря» сон был ещё более пустым, замершим сразу после своего возникновения и не успевшим ни сформироваться, ни наполниться.

Возможно, так получилось, потому что Марина не хотела спать. Точнее, её тело просило об отдыхе, но её разум вопил, что никакого отдыха во сне не будет, только напряжённая скука.

Или потому что у неё становилось всё больше секретов, которыми она не хотела делиться ни с кем, даже с добряком Алексом: сначала не рассказала про встречу с Ошем, а теперь вдобавок молчала о Диме – в которого Куратор наверняка вцепился бы мёртвой хваткой, чтобы натренировать нового сильного сноходца. И которого это могло погубить.

Стоило Марине подумать о Диме, как её сон ожил, будто росток, наконец проклюнувшийся из семечка. Окружающая чернота превратилась в сумрак, посветлела ещё сильнее, и вот в ней расцвели краски. Появились контуры и формы, сперва неопределённые, зыбкие, но быстро обретавшие чёткость. Во все стороны волнами расходилось – распускалось – сновидение, и Марина была в его центре.

– Славное местечко, – невозмутимо прокомментировал Алекс-«богатырь», когда процесс остановился. – Это ведь не чистая фантазия, а фантазия-воспоминание?

Они стояли на песчаном берегу, набегавшие волны почти дотягивались до их ступней. Узкая полоса песка переходила в сочный газон, на котором были тут и там расставлены кресла-лежаки – в самых удобных местах, откуда приятнее всего смотреть на реку.

Марина и Алекс-«богатырь» очутились в том парке, где она встретила Диму – сначала во сне, а затем наяву. И где привыкла гулять – наверное, именно поэтому сон был таким объёмным, таким похожим на реальность.

– Да, я здесь бывала, – уклончиво ответила Марина. – А ты хорошо разбираешься в видах снов?

Алекс-«богатырь» аж фыркнул от неожиданности:

– Ясен пень! Это ж база, основа основ. Яна не показывала тебе?.. – он осёкся. – Ах да, вы не успели до этого дойти. Ну ничего, ещё дойдёте, не сомневайся!

Ободрение было как обычно неуклюжим, но искренним. Марина улыбнулась Алексу-«богатырю» и изо всех сил постаралась подхватить его оптимизм, поверить, что беда с кошмарами скоро закончится, всё наладится, вернутся занятия с Яной… Хлою тоже хотелось увидеть, но Яну – больше всех.

А вот по Куратору она совсем не скучала.

Алекс-«богатырь» насторожился. Даже свободная футболка и растянутые треники не скрыли того, как напряглись его мышцы. От дружелюбной расслабленности не осталось ни следа, Алекс-«богатырь» неуловимым движением перетёк в боевую стойку.

– Ничего не чуешь? – выдохнул он.

– А что я должна чуять? – недоумённо уточнила Марина, тоже почему-то шёпотом.

И почти сразу получила ответ на свой вопрос.

Сон треснул. Как хрупкая скорлупка, по которой ударили чем-то твёрдым – причём ударили с разных сторон. Сквозь паутину трещин стало просачиваться что-то тёмное. Чёрное.

– Держи сон! – рявкнул Алекс.

Его голос никогда не был таким резким. И сам он никогда не выглядел так грозно. Добродушный тренер обернулся безжалостным воином.

Почему так важно держать сон? Подоспеет подкрепление? Или Алекс-«богатырь» лично уничтожит всех нападающих?

В том, что монстров было несколько, Марина не сомневалась. Не из-за разносторонних ударов, а из-за чутья: она буквально чувствовала, что её сон – её голову – атакуют так, как никогда раньше.

Холодно сверкнула сталь. Алекс-«богатырь» крутанул в руках материализованный меч и бросился в атаку.

Первый кошмар ещё не успел проникнуть в сон, как для него всё было кончено. Нереальный прыжок к следующей трещине, замах – и сияющий меч снова разрубил чёрную плоть.

Охотник на кошмаров вошёл в раж, он защищал и мстил. Он не сомневался, что сможет убить их всех…

Марина закричала. Чёрные шипы, вырвавшиеся из-под земли, пробили её ступни, пригвоздили к месту. Хрустнули кости, брызнула кровь, тело электрическим разрядом пронзила боль.

Алекс-«богатырь» обернулся на крик. И в этот момент всё изменилось. Кошмары, медлительно протискивавшиеся в сон, молниеносно проломили границу, бросились на охотника. Они вовсе не были вялыми – они притворялись, выжидали. И дождались.

Алекс-«богатырь» взревел, как раненый медведь. Свет его меча разрубал наваливавшуюся тьму – но тьмы становилось всё больше.

– Просыпайся!.. – донёсся полузадушенный хрип откуда-то из огромного шевелящегося клубка, в который превратились Алекс-«богатырь» и кошмары.

Частица Марининого сознания вынырнула из хаоса боли. Проснуться, надо проснуться! Тогда весь этот ужас закончится…

Но чёрные шипы намертво приковали Марину к сну, тянули из неё силы, держали сон против её воли. Кошмары не отпускали своих жертв.

Оглушающий треск плоти, белая молния – летящая прямо в голову Марине. Ещё до того как Марина поняла, что это меч Алекса-«богатыря», она проснулась.

Хотелось кричать, но рот оставался закрыт. Хотелось вскочить, но тело окаменело – лежало парализованное, придавленное собственной тяжестью.

Бешеный стук сердца заглушили новые звуки: кто-то вонзил в дверной замок ключ и резко повернул его.

Марина панически скосила глаза – только они её и слушались – на свою руку, на мизинец, ожидая увидеть подаренное Ошем колечко. Однако его там не было. Значит, это был не сон.

Она никому не давала дубликат ключей от квартиры. Значит, дверь открывал кто-то чужой. Опасный. Надо немедленно встать или хотя бы дотянуться до смартфона… но как?!

Сердцу стало тесно в груди, оно казалось раздувавшимся шаром, давившим на рёбра и грозившим вот-вот лопнуть. Воздуха не хватало. Неужели её так и схватят?

Дверь распахнулась, впуская кого-то в квартиру. Этот кто-то, судя по звукам, закрыл дверь, разулся и почти беззвучно зашагал по коридору. Прямо к комнате, где лежала Марина.

Неведомый вторженец переступил порог.

– Ну-с, что тут у нас? – деловито спросил тонкий голосок.

Вторженец оказался не чужим. И не опасным (вроде как). Перед кроватью стояла, уперев руки в боки, Анастасия – маленькая охотница на кошмаров, с которой Марина недавно выслеживала монстра, поселившегося в теле пассажирки автобуса. Главным отличием Анастасии от Алексов было то, что она охотилась на кошмаров не во снах, а наяву. Главным, но далеко не единственным.

– М, м-м-м, м-м! – к Марине начал возвращаться голос, но её мышцы всё ещё были парализованы, и она не смогла выдавить из себя ничего кроме невнятного мычания.

Впрочем, Анастасии этого вполне хватило:

– А, вот как. Что ж, тогда потерпи-ка…

Мычание превратилось бы в долгожданный крик – если бы Анастасия предусмотрительно не заткнула Марине рот. То, что делала охотница, было больно. Перед широко раскрытыми глазами Марины всё побелело, изображение пропало, она не видела и почти не осознавала, где находится.

Боль исчезла так же резко, как появилась.

– Ну, ну, не надо раскисать, уже почти всё, – Анастасия вытерла глаза и щёки Марины краешком её же одеяла. – Кошмары ранят глубоко, даже если раны не видны…

Ночь сменилась сумерками, сумерки – утром. Солнце показалось над горизонтом и неторопливо поднималось всё выше.

– Алекс!.. – просипела Марина, когда немного отдышалась и снова смогла говорить.

– Я знаю, – детское лицо ожесточилось. – И Куратор знает, – поспешила добавить Анастасия, прежде чем получить новую порцию сипов и хрипов. – Иначе бы меня тут не было.

Тело Марины расслабилось, но ненадолго. Мысли метались и требовали действий:

– Откуда?

– От Куратора. А он – от твоего Алекса. Или от ещё какого-то Алекса – я не вникала.

– А…

– Помолчи, не то язык прикусишь.

Марина охнула и поморщилась в попытке удержать рвавшийся из груди стон. По сравнению с предыдущими вспышками боли это была и не боль вовсе, а так, банальный дискомфорт. Но всё равно очень, о-о-очень неприятный.

К полудню стали ясны две вещи. Во-первых, лечение Марины было окончено, Анастасия буквально поставила её на ноги; и пускай эти ноги дрожали и с трудом двигались, всё-таки каждый шаг давался легче предыдущего, вот уже получается не держаться за стенку, не шататься, не шоркать… Во-вторых, надо было ехать. Срочно. Непонятно куда и непонятно зачем – но это был шанс помочь Алексу-«богатырю».

– Ты уверена? – скептически поджала губы Анастасия.

– Уверена! Он попался из-за меня, и я…

– Пф-ф! Много о себе думаешь. Он попался из-за князя Баалормора и его прихвостней. И из-за Куратора. Ты всего лишь пешка в игре.

Марина вытаращилась на Анастасию. Та ведь заодно с Куратором, разве нет? Но сейчас говорила почти как Яна и чуть ли не отговаривала Марину от поисков Алекса-«богатыря».

– Ты что, не хочешь, чтобы я ехала?

– Честно? Не хочу.

Странно было видеть на детском лице такое взрослое, такое мрачное выражение. Марина почувствовала себя окончательно сбитой с толку и растерялась – хотя за последние месяцы должна была бы привыкнуть к такому состоянию.

– Но почему?..

Анастасия смерила её тяжёлым взглядом:

– Потому что ты рискуешь оттуда не вернуться.

– Погоди, ты же сама сказала, что единственная возможность найти Алекса – через меня! Я последняя, кто его видел, его похитили из моего сна, он… – Марина вспомнила, как погребённый под кошмарами Алекс-«богатырь» последним невероятным движением разрубил тела врагов и метнул свой меч в неё – чтобы разбудить. Спасти. А сам остался без оружия и без шансов выбраться. И хорошо, если он вообще ещё был жив.

Марина шмыгнула носом и ожесточённо вытерла глаза. Снова уставилась в лицо Анастасии, прямо, не отводя взгляд:

– Цель сноходцев – спасать людей от кошмаров, ведь так?

Анастасия вздохнула. Марина расценила это как признание своей правоты и окрепшим голосом продолжила:

– Алекс спас меня, я не могу его бросить. Да и по плану Куратора я должна была быть приманкой, чтобы Алекс поймал кошмаров, а не они его…

– Ты ничего не знаешь о плане Куратора, – процедила Анастасия. – И о нём самом.

Марина запнулась. Тут ей крыть было нечем. Хотя…

– А ты? Ты знаешь о плане? Хорошо знаешь Куратора?

– О плане – скорее, догадываюсь: много раз видела методы Куратора. И да, я очень хорошо его знаю. И очень давно.

– Много лет? – зачем-то уточнила Марина.

– Гораздо дольше, – криво усмехнулась Анастасия.

Но тут девочка запнулась. Прочистив горло, продолжила:

– Куратор знал, что ты согласишься поехать, чтобы спасти Алекса. Больше того скажу: он знал, что Алекса придётся спасать, задолго до того как его похитили. И знал ещё очень многое… Ты – часть его плана. Тебя это устраивает?

Марина замешкалась лишь на мгновение:

– Если это поможет Алексу – да.

– Вот упрямая… – Анастасия опять вздохнула, уже не тяжело, а с каким-то грустным смирением. – Тогда слушай внимательно. Вылетаешь сегодня. Я тебя провожу, но только до аэропорта. На месте тебя встретит… моя коллега. Она расскажет тебе остальное. И дальше всё будет так, как спланировал Куратор: он не ошибается. Почти никогда.

– И как же он спланировал? – неужели сейчас наконец всё станет ясно?

– Не знаю, – Анастасия на корню срубила Маринины надежды. – Зависит от того, чего он хочет достичь на этот раз.

Стало ли Марине легче от того, что её будущее было определено – пусть и не ею, а кем-то другим? Нет, не стало. Наоборот, она почувствовала себя пойманной в ловушку, подчинённой воле невидимого кукловода.

Но желание помочь Алексу-«богатырю» было её собственным, в этом она не сомневалась. И помочь Ошу. И надрать зад кошмарам, из-за которых творилось столько бед, а особенно – таинственному князю Баалормору, который стоял за ними. Как Куратор стоял за сноходцами.

На секунду мелькнула абсурдная мысль, что князь Баалормор и Куратор – одна и та же личность. Однако Марина отмахнулась от этого выверта взвинченного разума. Разумеется, они в чём-то похожи – как похожи полководцы враждующих армий. Но они на противоположных сторонах. И если Куратор придумал план победы над князем Баалормором, то Марина готова стать (или продолжить быть) частью его плана.

Размышления получились логичными, даже в чём-то успокаивающими. И всё бы хорошо, если бы не неприязнь к Куратору – вспыхнувшая сильнее, чем когда-либо прежде.

Глава 18. Полёт с препятствиями

Нельзя было терять время: след, и без того слабый, остывал с каждой минутой. Но самолёты туда, куда Марине было нужно, отправлялись после заката. Они улетали в ночь, чтобы через несколько часов выпустить пассажиров не только в новый регион, но и в новый день, прибыв туда с первыми лучами солнца.

Впрочем, сейчас, когда путешествие лишь началось, их спутником было не солнце, а луна. Сияющий шар в прорехе облаков был похож на глаз огромного дракона. Марина сидела у самого иллюминатора и зачарованно смотрела на этот «драконий глаз», который словно мчался по небу вместе с самолётом, неизменно держась чуть впереди, как хороший провожатый.

Весь день Марине кусок в горло не лез. Под строгим надзором Анастасии она проглотила полтарелки бульона и пару хлебцев, но уж в самолёте-то маленькой надсмотрщицы не было, никто не заставил бы есть через силу. Можно было забыть о еде и подумать о деле… Однако когда из бортовой кухни донёсся запах разогревавшегося ужина, а по салону, слегка бряцая, покатилась первая тележка (пока только с напитками, без еды), все серьёзные мысли оказались заглушены жалобным урчанием живота. Марина с удивлением поняла, что проголодалась. Хотя ещё совсем недавно проходила мимо аэропортовых кафешек и вендинговых аппаратов с полнейшим равнодушием.

Следующим сюрпризом стало то, что из всех предложенных напитков Марина выбрала томатный сок – который никогда не пила на земле. Но одно дело на земле – и совсем другое на высоте десяти тысяч метров от неё. Если бы Марина вздумала преодолеть это расстояние пешком, то даже по идеальной дороге ей пришлось бы идти пару часов. Усевшись в кресло самолёта, она поднялась над облаками за считаные минуты. Как по волшебству.

Уж сколько раз она путешествовала таким образом – но до сих пор каждый полёт ощущался как маленькое чудо, как будоражащее приключение. Даже ждать, пока самолёт отстоит очередь на взлёт и доползёт до поворота, за которым начинается взлётно-посадочная полоса, было по-своему интересно – словно подниматься по парадной лестнице к концертному залу, в тесноте рядов искать своё место, усаживаться поудобнее и готовиться к погружению в музыку. А уж когда самолёт вставал на исполнительный старт, освещение салона тускнело, нарастал гул двигателей – и многотонная махина наконец начинала разгон, стремительно набирала скорость, вдавливала пассажиров в кресла… Отрыв от земли чувствовался всем телом – это ощущение пустоты под ногами и лёгкой щекотки в животе.

Кто-то боится таких моментов. Марина их обожала. Однажды при разгоне у неё даже защипало в глазах от эмоций: столетиями люди мечтали летать, мучились, изобретали – и изобрели, взлетели, хотя природа не дала им ни крыльев, ни перьев. Крылья самолёта были совсем не похожи на птичьи, а сам он был большим, тяжеленным, поднимал за раз сотню-другую пассажиров со всем их багажом. Ещё пару веков назад это казалось нереальным.

Нравились ей и воздушные ямы – почти-невесомость от резкой потери высоты. Пожалуй, она вообще любила перепады и колебания, не только полётные. Вверх, вниз и снова вверх. Тяжесть, преодоление, лёгкость, радость, новый вызов – постоянные перемены, а не серая рутина, выматывающая своим однообразием, сводящаяся к одному и тому же набору действий, в то время как остальные умения и идеи пылятся в чулане, всё не пригождаясь и не пригождаясь. Забываясь. Исчезая.

Работа сноходца в этом смысле была что надо: качала на волнах, как штормовое море. Вот только сейчас она грозила девятым валом.

Освещение салона вновь померкло. Кресла нарушили ровный строй: кто-то из пассажиров откидывал спинку назад, кто-то нет, кто-то откидывал чуть-чуть. Хождение туда-сюда прекратилось, шум двигателей был равномерным и спокойным, люди один за одним погружались в сон.

Но Марине спать было нельзя. И она не знала, когда станет можно. А о том, что могло ждать её во сне, даже думать не хотела. Засада кошмаров? Или пустота изоляции, в которую Куратор уже отправлял её когда-то?

От этих мыслей её передёрнуло. Хорошо хоть, Ошь не пришёл, когда кошмары напали. Она не пережила бы потери сразу двух важных для неё людей. Возможно, не пережила бы вполне буквально: если бы кошмары схватили и Алекса-«богатыря», и Оша, то Марина была бы больше не нужна.

Нет, лучше думать не о неслучившемся прошлом, а о возможном будущем. Что ждало её там, за тысячи километров от дома? Какой окажется коллега Анастасии? Как они будут искать дом Алекса-«богатыря»? И что им толку от этого дома, даже если они его найдут?..

Ни на один из вопросов у Марины не было ответа. Она коротко вздохнула. И тут же потянулась ладонью ко рту, чтобы прикрыть зевок.

Когда недавно к ужину предложили горячие напитки, Марина взяла кофе – без сахара и без молока. Это ей не помогло. Глаза предательски слипались. Сосед слева уже посапывал, откинувшись в кресле и надев на шею надувную подушку. Соседка ещё левее хмурилась, глядя в экран планшета, устало тёрла лоб – но вот и она сдалась, убрала гаджет и смежила веки. По всему салону разлилась атмосфера убаюкивающего покоя. Которой Марина сопротивлялась из последних сил. Попробуй-ка быть бодрым, когда вокруг тебя спят и дремлют десятки людей! А снаружи окружает полночная тьма – здесь, над облаками и вдали от мегаполисов, ночь казалась гораздо чернее и гуще. К тому же прошлой ночью Марине было совсем не до отдыха, и теперь организм спохватился: «Эй, а спать мы когда будем?»

Шум двигателей стал тише. И он уже казался не рёвом, а урчанием – гипнотическим, усыпляющим. Вот он сделался ещё тише, стал похож на колыбельную…

Марина вздрогнула и с усилием сглотнула. Уши, заложенные из-за очередной воздушной ямы, снова наполнились рёвом двигателей. Хм, может, эти уши ещё и помассировать? Когда-то она читала, что такой массаж тонизирует.

Кофе всё-таки был слишком слабым средством. Но ничего сильнее Куратор своим подчинённым не разрешал – ни чтобы бороться со сном, ни чтобы бороться с бессонницей. Только кофе, чаи да настои. Даже сигареты, энергетики и алкоголь находились в «серой» зоне: говоря о них, Куратор снобистски сморщил точёный нос и заявил, что истинный сноходец управляет собственным сном сугубо силой воли, подкреплённой опытом и упражнениями, – примерно так он выразился. Достижения фармакологии и вовсе были под запретом – это, видите ли, как-то не так влияет на сноходческие способности. Марина подзабыла подробности, ведь этот инструктаж она получила давно, в свои первые дни (точнее, ночи) в башне. Причём тогда Куратор говорил не только об успокоительных и бодрящих средствах, но и о множестве других вещей: о договоре, о технике безопасности, об учебном расписании… О чём он только не говорил – Марина аж устала слушать. А всё-таки любопытно: что будет, если сноходец выпьет мощное снотворное? Впрочем, какая разница – сейчас никакого сна, никаких мыслей о сне. Нельзя спать!

…но очень хочется.

Марина попыталась было читать со смартфона; увы, вскоре буквы принялись танцевать перед глазами. Возможно, помогло бы увеличение подсветки экрана – но Марина недаром её убавила: не хотелось разбудить кого-то из соседей. Хотелось разбудить только саму себя.

Пальцы нырнули в карман и нащупали нечто округлое, гладкое, прохладное. Нет, всё-таки, что за странный подарок? Хотя в последнее время все подарки были странными.

Этот ей вручила Анастасия. Спохватилась перед аэропортовой стойкой регистрации, бахнула свой неизменный рюкзак на пол, зарылась в него чуть ли не с головой, приговаривая: «Нет, не то. И это не то. Да где же?.. А!» И протянула что-то на ладони.

– Что это? – удивлённо моргнула Марина.

– Сама не видишь? – буркнула Анастасия.

Марина видела. Охотница протягивала ей шарик. Маленький шарик из прозрачного стекла, внутри которого то ли листьями, то ли лепестками застыли разводы краски. В последний раз Марине попадались на глаза такие шарики, когда она сама была ребёнком. Тогда она не знала, для чего они, – да и никто, похоже, не знал наверняка: папа где-то слышал, что их нужно бросать в коктейли, дядя уверял, что они для игры вроде бильярда, а двоюродная сестра бесхитростно предложила зарыть шарик-другой в землю, прикрыв сверху осколком стекла или листиком, – сделать «секретик». Однако в данный момент ни выпивать, ни играть, ни рыть Марина не собиралась.

– Стеклянный шарик. Зачем он?

– На удачу, – неопределённо пожала плечами Анастасия. – Почему-то мне кажется, что тебе пригодится.

Марина не стала уточнять, что именно пригодится: шарик или удача. Наверное, всё сразу – всё, что окажется под рукой, все запасы везения.

– Дальше иди сама, мне туда хода нет, – сказала Анастасия, когда они дошли до паспортного контроля.

Из её голоса пропали привычные самоуверенность и напористость. Девочка-охотница казалась какой-то тихой и задумчивой.

Тут Марина вдруг поняла, что совсем не хочет с ней прощаться. Не хочет отправляться неизвестно куда в одиночестве.

– А не могли бы мы полететь вместе? Вдруг билеты ещё есть? – вопрос получился подозрительно похожим на просьбу.

– Я не могу уезжать отсюда.

– Почему? Проблемы с документами?

– У меня их нет, – фыркнула Анастасия, снова становясь похожей на обычную себя. – Просто мы, как бы это сказать, работаем территориально. Давай, иди уже, а то самолёт без тебя улетит!

Но самолёт, вопреки её предостережению, в ближайшие два часа никуда улетать не собирался. Пассажиры, переминавшиеся с ноги на ногу в очереди к гейту, сначала с недоумением, а затем с раздражением стали переговариваться между собой: где сотрудники авиакомпании, когда наконец посадка, из расписания же выбиваемся, эй!

Табло равнодушно высветило, что рейс задержан.

Марина сжала зубы. Ну ладно, задержка рейса – дело обычное; главное, чтобы его совсем не отменили.

В итоге рейс таки вылетел. И полёт проходил штатно, спокойно – даже слишком спокойно, по мнению Марины, уставшей бороться со сном, когда окружающая обстановка умиротворённо шептала: «Тш-ш-ш, всё хорошо, все спят, поспи и ты…»

Но вот кто-то из пассажиров заворочался, кто-то шмыгнул в сортир – салон стал постепенно просыпаться. Облака посветлели, загорелись огнём нового дня – и пробившиеся лучи солнца высветили другую проблему: самолёт не мог приземлиться. Расчётное время полёта давно истекло, но самолёт по-прежнему кружил в небе, над городами, полями, лесами, которых даже не было видно: всё застилала белая дымка.

Ожил трескучий динамик внутренней связи. Командир корабля начал говорить, и все притихли, навострили уши.

Ничего хорошего командир не сказал. Приветствие, извинения, объяснение про неблагоприятные погодные условия и итог: самолёт уходит на посадку в другой аэропорт.

Салон загудел, как целый улей растревоженных пчёл: кто-то из пассажиров подзывал бортпроводника, кто-то громко жаловался соседу, кто-то пытался шутить… Марина окаменела. Она должна попасть не в другой, а именно в этот аэропорт, её ждут, нельзя терять время, нельзя отдаляться от цели, которая уже так близка, так пронзительно нужна!

Но что Марина могла сделать – выломать дверь и десантироваться с парашютом?

Пассажиры, сидевшие впереди, стали прикидывать варианты добраться поездом. Марина отчаянно вслушалась, почти решилась вклиниться в чужой разговор и спросить – но ответ на её вопрос прозвучал раньше, чем она его задала: поезд идёт то ли четыре часа, то ли шесть (об этом говорившие заспорили), и могут быть проблемы с покупкой билетов.

Так. Значит, сперва долететь до другого аэропорта (в каком он хоть городе?), оттуда добраться до железнодорожного вокзала, сколько-то прождать поезд, как минимум четыре часа ехать, потом от другого вокзала метнуться до нужного аэропорта – ведь её ждут именно там… хотя ждут ли ещё? Марина опаздывала уже на три часа. Прибавить дорогу по земле – и вот аж десять часов. Если она и доедет до места встречи, это будет не утром, а вечером. Целый день окажется потрачен зря.

Почему всё пошло наперекосяк? Почему никак не удавалось попасть в нужный город? Как будто её туда не пускала чья-то злая воля. Марина закусила губу от досады. Но она не слишком верила в сглазы и прочие суеверия. Просто очередное подтверждение старой истины: чем сильнее чего-то хочешь, тем сложнее это получить.

Путешествие шло совсем не так гладко, как хотелось бы. Впрочем, и не так тернисто, как могло бы. Планы Марины оказались перекроены ещё раз: после посадки пассажирам объявили, что их всё же доставят в нужный аэропорт, этим самым самолётом. Но позже. Когда именно – не уточнили.

Потянулось неспокойное ожидание в аэропорту. Один плюс: всплеск паники смыл всю сонливость. Да и яркий свет, которым било по глазам утреннее солнце, бодрил лучше любого кофе.

Чтобы хоть чем-то заняться, Марина снова принялась изучать карту: вот нужный аэропорт, вот ближайший к нему крупный город… Ей ведь надо именно туда, да? Или нет? Как готовиться к тому, чего не знаешь?

Переключилась на разгребание почты и мессенджеров – уж это точно полезное дело. Перед отъездом она отпросилась с работы, использовав последние оставшиеся отгулы, однако письма и сообщения продолжали сыпаться одно за одним.

Разобравшись с самыми срочными, она смачно потянулась, потёрла глаза и, щурясь, огляделась по сторонам. Большинство пассажиров злополучного рейса держалось скученно и настороженно: обидно ведь будет, если упустишь какое-нибудь важное объявление и самолёт улетит без тебя.

У девушки, сидевшей напротив, была красивая дорожная сумка – с силуэтами лошадей. Анатомически правильными, динамичными. Хм, любопытно: а как лошадей возят на олимпиады и прочие соревнования за полмира от дома? Особенно если надо добираться через океан. Кораблями? Или всё-таки самолётами?

Марина сама придумала себе задачу – и сама ей обрадовалась, с энтузиазмом принялась гуглить. Это было абсолютно бесполезное занятие, зато оно хотя бы её развлекало. Да и приятно было в кои-то веки взяться за вопрос, на который легко найти ответ.

Вскоре пришли сотрудники авиакомпании, раздали бутылки питьевой воды. Ото всех вопросов о вылете увернулись.

Через полтора часа они пришли снова. И позвали на посадку.

После командирского объявления о смене курса Марина забыла засечь время: слишком была ошарашена. Поэтому сколько они летели до запасного аэродрома, не знала. Полчаса, час, может быть? Как следствие, не знала и сколько времени понадобится на возвращение. После нового взлёта прошло пятнадцать минут. Да не, слишком рано. Миновало двадцать минут – может, они уже приближаются?.. Двадцать шесть минут. Двадцать восемь. Двадцать девять.

Усилием воли она заставила себя оторвать взгляд от часов, отвлечься на что-нибудь.

Слушать музыку было неудобно: наушники-«капельки» не могли отсечь весь окружающий шум, сквозь песню пробивались гул двигателей и разговоры соседей. Тогда Марина выбрала композицию без слов – и самую энергичную во всём своём плейлисте. Ну вот, другое дело.

Снова послышалось что-то по внутренней связи. Марина тут же выдернула наушники и вся обратилась в слух.

Но ещё до того, как вникла в объявление, она догадалась, в чём дело. Уши мягко заложило. Загорелись значки «Не курить» и «Пристегнуть ремни». Самолёт пошёл на посадку.

Глава 19. Закрытый город

Самолёт упал с последних сантиметров высоты. Подпрыгнул, снова чиркнул колёсами о покрытие, дёрнулся вверх, опустился – и наконец спокойно покатил по полосе, разве что слегка потряхивая пассажиров на стыках плит.

Кто-то зааплодировал, кто-то защёлкал застёжками пристяжных ремней и вскочил с места, потянулся к багажным полкам. Бортпроводники повторяли, что следует оставаться пристёгнутыми до полной остановки самолёта, но их мало кто слушал. Люди торопились: как будто если они не успеют добежать до выхода, самолёт развернётся и снова взмоет в небо, унося их ещё чёрт знает куда.

Марина послушно сидела на своём месте, к тому же всё равно от прохода её отгораживали два соседа. Да и какой смысл суетиться, когда она опоздала на столько часов? Тут уж минутой больше, минутой меньше…

Однако рациональность рациональностью, а внутри бушевала та же кипучая энергия, которая подкинула с мест других пассажиров: хотелось вскочить, промчаться по проходу, выбраться из самолёта, побежать… куда?

Для начала, к зданию аэропорта. Но они и так вскоре там очутились: аэропорт был маленьким, автобус доехал быстро, а не как это бывает в аэропортах-гигантах, когда сначала самолёт ездит и ездит по территории в поисках своей стоянки, потом автобус петляет по лабиринту путей.

Марина заметила автобус, ещё когда спускалась по трапу. А заодно заметила кое-что другое. Этот запах… С самолётом что-то случилось? Или кто-нибудь из пассажиров потерял самообладание настолько, что схватился за сигареты прямо на трапе? Не сразу Марина поняла, что дымом пахло не от самолёта, не от кого-то из попутчиков – дымом пах сам воздух: вокруг были не остатки тумана, помешавшего самолёту приземлиться утром, а последствия лесных пожаров. Лето заканчивалось, погода хмурилась, временами лил дождь – но леса всё ещё горели. А здесь леса были повсюду – зелёное море, в котором лишь кое-где попадались островки городов, посёлков, полей.

Здание аэропорта было прямо-таки компактным. Пассажиры вошли в него – и сразу очутились у багажных лент. У Марины была только ручная кладь, поэтому она сразу прошла дальше, протиснулась сквозь толпу встречающих, в основном состоявшую из навязчивых таксистов, и вышла в зал, где были стойки регистрации, авиакассы, пара эскалаторов. И где не было никого похожего на Анастасию.

Марина растерянно завертела головой. Её не дождались? Или ждали где-то в другом месте?

Контактов здешней охотницы на кошмаров у неё не было: Анастасия сказала, что та сама её найдёт. Но что для этого сделать? Ещё не известно, что сложнее: искать или стараться быть найденной. Взять пример с некоторых встречающих и соорудить себе табличку, намалевав надпись типа «Кто ищет Марину? Вот она я!», что ли?

Отбросив эту дурацкую мысль, Марина стала медленно прохаживаться по залу, поглядывая по сторонам и отнекиваясь от предложений куда-нибудь её довезти. Туда-сюда, от эскалатора до эскалатора. И снова туда-сюда. Маленький аэропорт начал казаться тесным.

Мимо прошёл кто-то, показавшийся знакомым. Ах да, это один из пассажиров её рейса. Он катил за собой объёмный чемодан – значит, прошло уже достаточно времени, чтобы получить багаж.

Ещё раз туда-сюда? Или всё-таки выйти на улицу, оглядеться на парковке – вон она, видна сквозь стеклянные двери, отделена от аэропорта лишь коротеньким пешеходным переходом…

Марина решилась и направилась к выходу. В дверях она почти столкнулась с пожилой женщиной, которую так и хотелось назвать бабушкой: подобных скорее ожидаешь встретить в электричке, чем в аэропорту. Ей бы ещё плетёную корзину в руки, ну или авоську. Однако руки этой бабушки были пусты. И одной из них она цепко схватила Марину за локоть:

– А, тебя-то мне и надо!

Марина напряглась. Гадалка-мошенница? Или просто хочет помощи с чем-нибудь?

Бабушка приподняла брови:

– Забыла, зачем Куратор тебя послал?

Да ладно. Вот это – охотница на кошмаров? Сотрудница Куратора, коллега Анастасии? Поверить в пенсионерку-воительницу было ещё сложнее, чем в младшеклассницу, одной левой раскидывавшую чудовищ.

– Вы от Анастасии? – брякнула Марина.

– От кого? – нахмурилась бабушка так, что её морщинистое лицо стало ни дать ни взять печёное яблочко. – Ты о?.. – она произнесла некое слово, которое вроде было не тише и не путанее других, но Марина его почему-то не разобрала. – Помню такую, славная девчушка. Но нет, это не я от неё, это, скорее, она от меня. Пойдём-ка, а то мы людям проход загораживаем.

И правда, они стояли между раздвижных дверей аэропорта, мешая другим пассажирам и встречающим. Марина коротко извинилась и пошла вслед за незнакомкой, бодро семенившей к стоянке.

Сзади та была такой же бабушкой, как и спереди: стоптанные туфли, похожая на занавеску юбка, не по погоде тёплая кофта, желтовато-седые волосы, заплетённые в тонкую косицу, которая была скручена в гульку и закреплена заколкой из бересты. Ни тебе заплечных ножен с мечом, ни хотя бы бездонного рюкзака со всякой всячиной.

Хотя сначала и по виду Анастасии никак нельзя было ожидать, что она окажется такой… В общем, такой.

То ли дело Алекс-«богатырь»: на нём было прямо-таки написано, что он воин. Но вот он-то как раз и пропал… Из-за неё.

Марина прерывисто вздохнула.

– Вздохами делу не поможешь, – бросила бабушка через плечо. Оказывается, у неё был острый слух.

– А чем поможешь? – с полуунынием, полунадеждой спросила Марина.

– Знание – сила! Знаешь, как снимать слепки?

– Снимать что? – почему-то вспомнилась учебная группа скульпторов с их лепкой, тугой глиной, облачками гипсовой пыли…

– Ясно. Ну ничего, дорога длинная, успею рассказать.

Тем временем они прошли почти всю автостоянку – которая была маленькой под стать аэропорту. Впереди показался навес – старая автобусная остановка, у которой как раз стоял автобус, напоминавший буханку хлеба: короткий и прямоугольный. Он был заполнен под завязку и уже собирался отъехать. Марина вопросительно посмотрела на бабушку: не нужно ли помочь ей побыстрее дойти до него?

Бабушка игнорировала автобус так, будто его здесь вообще не было. Она остановилась у последнего автомобиля в ряду припаркованных машин – массивного внедорожника. Звякнула ключами, которые достала из кармана кофты:

– Запрыгивай!

Жизнь сноходца-новичка на четверть состоит из неприятностей, на четверть – из приятностей и на добрую (или злую) половину – из неожиданностей. Вот и сейчас брови Марины непроизвольно изогнулись. А вскоре и сердце забилось чаще – когда оказалось, что бабушка не просто водитель, а настоящий гонщик. Дорога от аэропорта до города была ровной, почти пустой, окружённой лесом. И бабушка моментально разогналась до разрешённого максимума – если не больше.

При этом она умудрялась спокойно, внятно, с интонациями заслуженной учительницы, которая не хочет уходить на пенсию, пока из школы не выпустится её младший внук, втолковывать Марине, что такое пресловутые слепки. И не только.

Но вот густой хвойный лес по бокам дороги стал разбавляться домами – сначала двухэтажными деревянными, а затем и высокими кирпичными. Внедорожник въехал в город. Бабушка, презрительно цыкнув, сбавила скорость – по ощущениям, в несколько раз.

Они проехали университет, смахивавший на жилую высотку (о том, что это именно университет, Марина узнала по яркому баннеру над входом: успела его прочитать, пока они стояли на светофоре); сложно развернулись на кольцевом перекрёстке; миновали парк, похожий на лес; развернулись ещё раз и помчали по широкому проспекту. Дома вдоль дороги были пёстрыми – не столько по цветам, сколько по стилям: стандартные новостройки, то кирпичные, а то и вовсе облицованные пластиком, пара особняков в стиле классицизма, старые деревянные домики, некоторые ветхие, некоторые ухоженные и нарядные, с наличниками, напоминавшими деревянное кружево. Очередной светофор – и не простой, а говорящий: он женским голосом сообщал пешеходам, что переход проспекта разрешён. Мост через речушку – настолько маленькую, что Марина едва успела её заметить; зато благодаря ей сквозь прореху в ряду домов стала видна широкая река, в которую речушка впадала. Снова деревья-деревья-деревья, с обеих сторон. Развязка в форме клеверного четырёхлистника. И вот впереди показался контрольно-пропускной пункт.

Пропуска у Марины не было. Она вообще поняла, что он нужен, лишь секунду назад, когда разглядела КПП. И вряд ли заявку можно оформить быстро… Марина снова занервничала – хоть бабушка и уверяла, что «всё будет любо-мило».

Каким-то невероятным образом бабушка оказалась права: человек в форме глядел в их направлении, но словно не на них, а куда-то сквозь. И голос его звучал монотонно, как в полусне. Или под гипнозом. Что ж, главное, он пропустил их.

Они въехали в закрытый город. Марина с любопытством глазела по сторонам: она никогда не была в таких местах прежде. КПП, колючая проволока, на домах тут и там громкоговорители. Сами дома были совсем не такие, как в соседнем городе: не пёстрые, а однообразные. Они были построены примерно в середине прошлого века – и выглядели так, будто до сих пор существовали в том времени. Старые шрифты, ретро-таблички, какие сейчас не найти не то что на обычных улицах, а даже на блошиных рынках… И от названий улиц веяло прошлым: какие-то были названы в честь давно не существующего режима и исторических личностей той эпохи, какие-то – в честь природы. Было во всём этом нечто ностальгически-трогательное. Название самого города тоже было «природным» – но от него веяло не уютным теплом, а угрожающим холодом.

По спине Марины пробежали мурашки. Вдруг возникло ощущение, что цель уже совсем близко.

Интуиция не подвела. Внедорожник затормозил в ближайшем дворе.

– Готова? – коротко спросила бабушка.

Марина решительно кивнула.

Анастасия, помнится, появлялась откуда ни возьмись, и никакие двери не были для неё преградой. Бабушка вела себя точно так же, сходство между двумя охотницами наконец стало явным: очередные ключи, которые старушка достала из кармана, оказались ключами от квартиры Алекса-«богатыря».

Во время тренировок и дежурств Алекс-«богатырь» несколько раз повторял слова Куратора: сон и явь не должны соприкасаться, два отдельных мира, две отдельные жизни в каждом из них. Поэтому каков был Алекс-«богатырь» наяву, Марина не имела ни малейшего понятия. Она не знала даже, какое лицо скрывалось за смешной супергеройской маской. Ну, разве что оно было бородатое и с добрыми светлыми глазами.

Вот сейчас им навстречу ка-а-ак выйдет женщина, торопливо запахивая халат и сердито спрашивая: «Вы кто такие?!» Или того хуже, выбежит обнадёженный ребёнок: «Папа пришёл, папа, па… Уа-а-а!»

Но нет. Похоже, Алекс-«богатырь» жил один. Его квартира выглядела как типичная холостяцкая берлога: на полу рядом со входной дверью стояли две пары кроссовок, пара ботинок и пара роликов – все мужские и одинаково большого размера. На вешалке висели цветастая ветровка и классический плащ. На стене комнаты обнаружился велосипед. Одежда была как попало набросана на спинку стула и на открытую дверцу шкафа; носки и вовсе валялись на полу. На том же полу рядом со свёрнутым спортивным ковриком лежали гантели. На компьютерном столе красовалась дорогая техника, наверняка заботливо подобранная под себя. На полке в ванной находились триммер, гель для укладки, гель для душа, шампунь, зубная паста и одинокая зубная щётка в белом стаканчике. На кухне – замоченная в раковине сковородка, скудный набор посуды, прожжённое в одном месте полотенце, которое, видимо, выполняло ещё и функцию прихватки.

Обычная квартира. Если не знать, то и не догадаешься, насколько необычный в ней жил человек. «Живёт», – поправила себя Марина и сглотнула комок в горле.

Она обошла всё жилище Алекса-«богатыря», изо всех сил стараясь прочувствовать его, почувствовать след его хозяина. Ещё вчера хозяин был здесь. Спал в этой разворошённой постели. Но не проснулся. Его похитили во сне – и наяву.

Как князь Баалормор это устроил? Он был кошмаром, он жил в мире снов – но сноходцы исчезали и там, и тут. Чуть ли не одновременно. Будто кто-то заранее знал об атаке кошмаров, стоял под дверью сноходца-жертвы, выжидал…

Время во сне и наяву течёт по-разному. Бывает, человек прикорнёт на часок – и проживёт во сне несколько дней. Редко случается наоборот: когда человек проспит всю ночь, видя одно растянутое событие. Похищение во сне могло бы занять считаные секунды «реального» времени – никто из товарищей похищаемого сноходца не успел бы вмешаться, даже если бы жил с ним в одном доме, или дежурил у его постели, или спал в ней. А Куратор вдобавок считал, что сноходцы не должны встречаться друг с другом наяву, – так что соседства-дежурства были невозможны в принципе. У похищаемых сноходцев не было надежды на помощь.

Не то чтобы Куратор вообще ничего не делал. О похищениях во сне он, буквально чуявший своих сноходцев, узнавал сразу, вызывал охотников вроде Анастасии, те мчались по указанному адресу – и опаздывали. Раз за разом.

Опоздала и бабушка-охотница – хотя ворвалась в квартиру Алекса-«богатыря» всего через шесть минут после сигнала тревоги. Не перехватила злоумышленников, даже не смогла их отследить – о чём рассказала Марине с ворчливым удивлением.

Наверное, похитители и впрямь синхронизировались между собой. Это было вдвойне скверно: враги не просто орудовали в обоих мирах сразу – у них для этого хватало возможностей и дисциплины. Хуже обычного зла может быть лишь умное и организованное зло.

Кстати, откуда Куратор знал адреса сноходцев? Хотя неудивительно, он и зарплаты со стипендиями умудрялся им платить…

Какая-то идея блеснула посреди потока мыслей – но едва Марина попыталась ухватить её, как идея ускользнула, будто её и не было. Ну и чёрт с ней – сейчас важнее было другое: найти Алекса-«богатыря». Учуять его.

Работая с охотницей в прошлый раз, Марина была приманкой – пусть и не сразу это поняла. На сей раз она получила повышение: от живца до гончей. От неё ждали, что она этаким грустноглазым бладхаундом уткнётся носом в землю, возьмёт след и приведёт охотницу… куда-нибудь. Желательно, туда, где находился похищенный Алекс-«богатырь». А может, и не только он.

Она и рада была бы буквально принюхаться – но это было бесполезно. Для поиска требовалось не обоняние, не ещё какое-нибудь из пяти чувств, а то самое потустороннее чутьё, о котором однажды говорила Яна. Смесь интуиции и подключённости к миру снов, способности понимать этот мир, быть с ним одним целым.

Взгляд Марины бегло задел её собственную руку. Подаренного Ошем колечка не было. Значит, она точно не спала.

След Алекса-«богатыря» остался в лопнувшем сне Марины, где-то на задворках её сознания. След Алекса-«богатыря» остался и в его квартире. Нужно было совместить эти следы, чтобы они наложились друг на друга, взаимоусилились – и указали направление.

Марина попыталась сделать слепок, как учила её бабушка-охотница: закрыла глаза, представила осмотренную квартиру во всех деталях и стала вертеть её перед мысленным взором так и эдак, словно трёхмерную модель в компьютерной программе. Одновременно надо было вспомнить похищение во сне, как бы вписать Алекса-из-сна в квартиру-из-реальности.

От напряжения на лбу выступила испарина. Сам лоб наморщился, голова начала потрескивать – ещё не боль, пока лишь предупреждение о боли. Концентрация была предельной. Но ни к чему не приводила.

На плечо легла чья-то ладонь. Марина аж вздрогнула. Распахнула глаза, быстро заморгала, растерянно уставилась на подошедшую бабушку. Осколки мысленных образов разлетелись, растаяли.

– Силёнок у тебя маловато, – покачала головой пожилая охотница. – И опыта, считай, нет. Ну да ладно. Давай вместе. Знаешь про силу имени?

Марина ответила бы «нет», если бы не было так стыдно признаваться в очередном незнании. Поэтому она замешкалась, судорожно размышляя, сопоставляя, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь…

Ошь. Куратор, упрекая её за то, что она дала заблудшему имя, говорил что-то такое. Но тогда Марина слишком сердилась на Куратора, чтобы вникать в его упрёки.

– Алексы скрывают свои настоящие имена ради безопасности, – осторожно начала она; увидев одобрительный кивок, решилась продолжить: – А давать имя тому, у кого его нет, может быть рискованно.

– Давая имя, даёшь силу; узнавая имя, получаешь силу, – нараспев произнесла охотница, её слова звучали почти как заклинание. – Марина и… пусть будет Кева. Хорошее сочетание.

На Марину свалилось сразу три осознания. Во-первых, до этого момента она звала бабушку-охотницу «Извините» или «А не подскажете?..» и даже не подумала спросить, как к ней обращаться, хотя это банальная норма вежливости. Во-вторых, так вот почему были засекречены имена Алексов… и Куратора. В-третьих, Кева протягивала ей руку и явно чего-то ждала.

Марина протянула руку в ответ.

Это было похоже на самый первый урок с Алексами – когда Алекс-«богатырь», держа её ладони в своих, помогал призвать оружие. Через прикосновение ощущался отголосок его силы – спокойной, лучистой.

Сила Кевы выбила у Марины воздух из лёгких и все мысли из головы. Она не была направлена против Марины, но даже находиться рядом с ней было всё равно что шагнуть в воронку смерча.

В голове была пустота. Но вдруг появилась искорка, разгорелась – и превратилась в изображение. Марине показалось, что её веки стали прозрачными – или что она попросту открыла глаза. Но нет, глаза оставались зажмуренными. И при этом видели комнату ярче, чем когда смотрели на неё. Так вот что такое слепок…

Невидимая граница между явью и сном вздрогнула, пошла волнами. Она больше не была твёрдой, не была непроницаемой. Нужно было лишь протянуть руку, шагнуть в зазеркалье – и замереть на его пороге. Между двумя мирами. В двух мирах одновременно.

След Алекса-«богатыря» не был ни запахом, ни цветом, ни формой – он был невидимой линией. Его перекрывали, стирали сгустки чего-то тёмного, и след то и дело терялся. Но стоило наложить фрагменты следа во сне на фрагменты следа наяву – и получалась пусть не гладкая прямая, но хотя бы пунктир, по которому уже можно было идти.

Когда их руки расцепились, Марина осталась в этом состоянии полусна и медленно, как сомнамбула, пошла по следу. Пять чувств были размыты, притуплены, словно накрытые пеленой. Марина даже не вполне ощущала саму себя – она была слегка отсутствующей, как бы полупрозрачной. В голове стихла суетливая возня мыслей – остались лишь ощущение цели и стремление к ней.

Если бы вдруг земля разверзлась и Алекс-«богатырь» оказался на другом берегу лавовой реки, Марина, наверное, шагнула бы прямо в лаву. Или форсировала бы огненный поток по плавящимся обломкам камней – не останавливаясь, не отклоняясь от курса, не чувствуя ни жара, ни страха.

Сейчас она тоже не сомневалась и не боялась, подходя к угрюмым воротам. Она не заметила их, а они – её. Ничто не было преградой – ни закрытые двери, ни путаная сеть коридоров: Марина шла так же, как те, кто прошёл здесь до неё, и делала то же, что делали они.

Кем были эти «они»? Скорее всего, кошмарами, вырвавшимися из мира снов в мир яви. Сильными, злыми, опасными. Но это было не важно. Важна была только цель – и она была уже совсем близко.

Глава 20. Подземелье

Закрытый город привык к секретам. Подозрительных личностей здесь было принято не замечать – если они вели себя правильно, то есть не подозрительнее других. Чужаки появлялись и исчезали, чтобы больше никогда не вернуться. Или чтобы вернуться навсегда и постепенно стать своими.

Наверное, каждый житель города, даже старик в маразме, даже малыш-несмышлёныш, знал тайну-другую. Но никто не знал всех здешних тайн. Никто не знал всех тоннелей и хранилищ, укрытий и ловушек. Этим было удобно воспользоваться: хочешь спрятаться – прячься там, где все играют в прятки.

А ещё в городе было много тьмы. Ему не исполнилось и века, но он успел пропитаться тоской, безнадёжностью, страхом. Его боялись другие – и он боялся сам себя. Вдобавок он был построен там, где зима длится полгода и часто убивает, где вокруг подлые болота и глухие леса, где так мало солнца и тепла. В таких местах чаще снятся кошмары. В таких местах кошмары особенно сильны.

Всё дальше по коридорам, всё глубже под землю. Неверный свет старых ламп еле-еле разгонял темноту, воздух был густым от затхлости, краска на стенах тут и там шла трещинами – напоминавшими не то кракле на керамике, не то запутанную карту, на которой рыже-серыми островками выделялась плесень.

Проходы как будто становились всё теснее. А потолки – всё ниже. Пространство давило. Угрожало. Но Марина по-прежнему шла вперёд. Её подгоняло ощущение близости цели… и ещё чего-то. Она уже не шла – скользила. Как по тонкому льду. Как по гладким стенкам воронки, в которую легко съехать, но из которой невозможно выкарабкаться.

Ай! Бедро обожгло болью, как от электрического разряда. Марина хлопнула себя по карману штанов, нащупала бугорок – в кармане что-то лежало. Оно мешало, оно давило на кожу и покалывало не то колючками, не то маленькими молниями. Марина сунула руку в карман и достала… подарок от Анастасии – стеклянный шарик. У которого резко испортился характер: здесь, в подземелье, он отказывался вести себя как обычная стекляшка, так и норовил укатиться с ладони, будто тоже очень спешил вперёд. Марина сложила ладонь лодочкой. Упрямый шарик всё равно подкатился к самым кончикам её пальцев, вопреки всем законам физики. Но не вопреки законам снов.

Марина впилась взглядом в руку, на которой беспокойничал шарик. На каждом пальце в месте стыка с ладонью была тонкая полоска тени. Однако тень на мизинце была шире, гуще прочих. Она обхватывала мизинец тёмным кольцом… Кольцо! Ещё один подарок – от Оша. Тонкая прядь его волос, помогавшая отличить сон от яви. Сейчас Марина балансировала на грани между двумя мирами – но кольцо проявлялось на её пальце всё отчётливее, вот уже видно переплетение, вот почти исчезла прозрачность… Марина была не на середине – её затягивало на сторону сна.

Лёгкое покрывало, наброшенное на её чувства и мысли, растаяло. Где она, как она тут очутилась?! Подвальный этаж? Или бункер? Или переход, ведущий куда-то? Марина нервно огляделась по сторонам, обернулась к Кеве. Однако позади никого не было. Бабушка-охотница как сквозь землю провалилась – в смысле, ещё глубже.

Стеклянный шарик, судорожно зажатый в кулаке, снова дал о себе знать. Марина поморщилась от очередного разряда электричества – и присела на корточки, положила шарик на бетонный пол: не хочешь лежать спокойно – ну и катись!

И шарик покатился. Сам собой, никто его не подталкивал. Ни шершавость, ни неровность пола ему не мешали: шарик двигался, быть может, не по идеальной прямой, зато строго вперёд.

Следовать за аномальной стекляшкой было не лучшей идеей в целом. Но лучшей из всех, какие сейчас метались в голове. Марина осторожно, на цыпочках поспешила за шариком.

Шарик докатился до поворота – и повернул. Марина прибавила шагу. И успела заметить, как шарик перепрыгнул порог и шмыгнул в приоткрытую дверь – толстую, железную, со следами ржавчины. Марина потянула за дверной вентиль.

За порогом была не тесная комната, не очередной коридор. Там был зал – странно отличавшийся от всего остального подземелья. Если оно казалось декорациями антиутопического (или даже апокалиптического) прошлого, то зал казался высокотехнологичной утопией будущего: в сумраке тянулись гибкие трубки и провода, поблёскивали глянцевый пластик каких-то аппаратов и отполированный металл стоек, светились мониторы, слышались равномерный электронный писк и иногда тихое жужжание… как в операционной. Марина вздрогнула и присмотрелась. Среди идеально белых пластиковых агрегатов стали видны идеально белые, но не такие ровные простыни. Под которыми… Пр-р-роклятье!

Марина метнулась в ближайшей конструкции из металла и пластика. Так и есть: трубки и датчики были подсоединены к человеческому телу. Сквозь кислородную маску было трудно разглядеть лицо, особенно в потёмках и цветных отсветах мониторов, на которых постоянно обновлялась информация о пульсе, давлении и чёрт знает чём ещё. А голову накрывало что-то типа шлема, доходившее до середины лба. Глаза были закрыты, лицо казалось тоже почти белым, измождённым. В таком состоянии было бы трудно узнать даже давно знакомого человека. Марина пригляделась внимательнее. Нет, с этой женщиной они знакомы не были. Но… Было в ней что-то узнаваемое, что-то созвучное. Вот только что?

Марина всё ещё ломала над этим голову, когда склонилась над другой медицинской каталкой. Там тоже оказался незнакомец – который тоже показался не таким уж незнакомцем. Более того, между ним и женщиной было что-то общее – хотя в их внешности не было ни единого сходства.

Третий… Ох. Вот этого человека Марина узнала. Хотя ни разу не видела его без маски. Густые светлые брови и ресницы; крупный нос; широкая нижняя челюсть, прикрытая аккуратной бородой. Алекс-«богатырь» казался мирно спящим – но ничего мирного в данной ситуации не было.

Марина перевела взгляд на мониторы: товарищ в порядке? Может, попробовать отключить его ото всех этих датчиков и капельниц? Хотя она ведь ничего не понимает в медицине, от наркоза так просто не пробуждают…

– Не советую, – донёсся из темноты бархатный голос.

Одна из теней отделилась от остальных и плавно двинулась к Марине. Мысль о побеге вспыхнула и тут же погасла. Марина замерла на месте – не от страха. От восхищения.

Он был красив, как произведение искусства. Мрамор кожи, золото волос, голубые топазы – или лёд – глаз. Грация пантеры, горделивая осанка. Сложно скроенные и богато расшитые одежды. Так Ван Дейк мог бы написать какого-нибудь принца… или князя.

Звяк! Незнакомец будто не шёл по земле, а плыл по воздуху, но вдруг споткнулся; а стеклянный шарик, который подвернулся ему под ноги с ловкостью шкодливой кошки, откатился куда-то в сторону и, похоже, врезался в каталку.

Наваждение исчезло. Зато догадка осталась, окрепла. Что если он действительно?..

– Вы князь Баалормор? – выпалила Марина.

Он не был похож на человека. И не был похож ни на одного из виденных кошмаров, даже самых жутких. Он был гораздо страшнее.

Но раздосадованно зыркнул на шарик вполне по-человечески:

– Он самый. А ты – одно из последних приобретений Владыки. Как раз вовремя.

«Берегись!»

В шею впилась игла. Марина не успела ничего сообразить, но её тело само дёрнулось в сторону, ударило подкравшегося врага.

Шприц-пистолет упал на пол. Уронивший его враг скрючился, держась за грудь. А Марина была уже на другом конце зала – она сама не помнила, как там очутилась.

– А вот и ты, – одобрительно кивнул князь Баалормор непонятно кому. На своего подручного он даже не глядел – скорее, его взгляд был направлен на Марину. – Учти: сбежишь – она умрёт.

Да к кому он обращался?! Вопрос едва не сорвался с губ – но тут Марина почувствовала. Чужое присутствие, такое призрачное, такое знакомое, как будто её собственная тень поднялась с пола и обняла её в невесомом защитном жесте… О нет. Ошь.

Это он выкрикнул ей предупреждение, это его голос донёсся из глубин её недосна. Это он был сейчас рядом с ней, не в мире яви, но у самой границы, за тонкой стеной. Которая в этом подземелье истончалась всё сильнее: уже не непробиваемый хрусталь, а тающая льдинка.

Ошь пришёл ей на помощь. Снова. Вопреки всем просьбам держаться подальше. И теперь они оба были в ловушке.

– Уходи! – отчаянно крикнула ему Марина.

Но все понимали, что он не уйдёт.

Князь Баалормор тем временем поманил к себе неудачливого нападавшего – мужчину в военной форме и с сединой на коротко стриженых висках. Наверное, этот мужчина сам привык командовать – однако сейчас он испуганно-льстиво сжался и поспешил на зов.

Князь Баалормор положил бледную ладонь ему на голову, небрежно потрепал, как хозяин треплет нашкодившего питомца, обнял и прижал к себе – почти ласково, почти отечески.

Слуга вздрогнул и обмяк. Через несколько секунд на пол грузно осело тело, в котором больше не было жизни.

Молнией вспыхнуло воспоминание: блёклая пассажирка автобуса, сквозь лицо которой просвечивал монстр – слишком слабый, чтобы разорвать её разум и её тело и вырваться на свободу. Или слишком осторожный. Кошмар, пришедший к ней во сне и оставшийся наяву. Паразит, пользовавшийся памятью своей жертвы, питавшийся её отчаянием, присвоивший её жизнь. Шпион, прятавшийся в чужом теле, чтобы пройти везде, куда есть ход человеку.

Если насчёт монстра, вселившегося в пассажирку, уверенности не было, то с мужчиной в форме всё было ясно: приспешники князя Баалормора захватили тела людей, чтобы служить своему господину в мире яви – похищать сноходцев, держать их здесь, в тюрьме-операционной, спрятанной под землёй. Как гробница.

Однако больше никаких слуг видно не было. Разъехались на задания? Или он их всех…

Марину передёрнуло. Слабые кошмары питаются страхом. Сильные – страхом, болью, кровью. Этот кошмар питался другими кошмарами.

И не только. Князь Баалормор как-то нехорошо глядел на Марину – оценивающе, алчуще. Так смотрят на еду.

Впрочем, он не дал воли своему голоду: у него были на Марину и Оша другие планы.

Неуловимое скользящее движение – и вот князь Баалормор совсем рядом, стоит почти вплотную, нависает. Секунда – и Марина привязана к вертикальной каталке, князь Баалормор затягивает на её запястьях последние ремни, а остальное тело уже так крепко зафиксировано, что и не пошевелиться.

Повелитель кошмаров манипулировал временем? Или что-то из шприца всё же успело попасть в кровь Марины, раздробив цельное восприятие на отдельные проблески сознания? Да какая уж теперь разница.

Поисково-спасательная операция удалась лишь наполовину: Алекс-«богатырь» найден, вон он, в считаных метрах справа, – но толку от этого никакого. Марина попалась сама. И погубила вместе с собой Оша.

Голос юноши-заблудшего больше не был слышен, его невидимые руки не касались её. Однако он всё ещё был здесь – Марина не просто думала так, она это знала. От того, что она не одна, было немножко менее страшно – и намного более горько.

Почему затих Ошь? Покорился князю Баалормору? Или напряжённо выжидал?

Подаренное им кольцо стало совсем тёмным, совсем явным. Марина – или весь зал? – соскальзывала всё глубже в сон.

Князя Баалормора ситуация полностью устраивала, на его чётко очерченных губах даже заиграла улыбка. Повелитель кошмаров стал ещё красивее – если только это было возможно.

Почему даже внешне он так отличался от своих приспешников? Неужели вселился в тело знаменитого актёра, готовившегося сыграть ангела или эльфа? Нет… Князь Баалормор не ощущался как тьма в оболочке человеческого тела – он весь был тьмой. Прикрывшейся красивой иллюзией. В нём не было ничего человеческого, ничего настоящего. Воплощённая ложь.

И эта ложь к чему-то готовилась, чего-то ждала. Нетерпеливо поглядывала на мониторы, ходила туда-сюда по залу, проверяя своих пленников, что-то с ними делая. Что?

– Что происходит? – вопрос получился глухим, зажёванным – видимо, Марина и впрямь была не в порядке.

Впрочем, князь Баалормор расслышал. И даже ответил:

– Последние приготовления к его приходу.

Воздух рядом с Мариной дрогнул – Ошь, похоже, понял из ответа больше, чем она. И… испугался. Через их невидимую, но окрепшую связь Марина почувствовала, что Ошь на грани паники. Что могло напугать его – после всего, что он пережил? И какой ещё «его приход» – чей, что?

«Вы все сдохнете! Он придёт!..» – вспомнилось пророчество умиравшего кошмара. Но разве тот имел в виду не самого князя Баалормора? И разве не князя Баалормора опасались Алексы и Куратор?

Марина поняла, что вообще ничего не понимает. Ладно, пусть так, зато она могла потянуть время и попробовать выведать информацию.

– Кого-то ждёте? – светски осведомилась она.

Князь Баалормор мог бы промолчать. Мог бы вообще вырубить её. Или убить. Но он повёл себя как типичный злодей: принял ещё более горделивую позу, изящно откинул со лба золотистую прядь и сообщил:

– Первым пришёл я. За мной придёт Владыка. И тогда мы уничтожим ваш мир!

У Марины зубы заныли от пафоса. Увы, слова князя Баалормора были не только напыщенными, но и зловещими. Что ещё за Владыка – который, похоже, даже хуже князя Баалормора? Кого так боится Ошь? И на что способны два по-настоящему сильных кошмара, вырвавшихся на свободу?

Узнать ответ на последний вопрос совсем не хотелось. И ещё меньше хотелось его увидеть.

Князь Баалормор закончил свои приготовления. И снова направился к Марине с Ошем. Взялся за ручки вертикальной каталки, выкатил её ровно в центр зала, в центр круга, образованного бессознательными сноходцами. Марина не удивилась бы, кабы вслед за этим кошмар присел на корточки и принялся чертить пентаграмму, – но нет, князь Баалормор больше полагался на технологии, чем на магию. Или его магия была не видна.

…зато она была ощутима. Что-то началось, медицинское оборудование замигало экранами ярче и запищало-зажужжало громче, тени сгустились и удлинились. Воздух ничуть не помогал дышать – наоборот, мешал, настолько он стал плотным и тяжёлым. Перед глазами поплыли разноцветные круги, как от удушья, трудно было даже вдохнуть, не то что закричать.

Ошь тоже стал плотнее, материальнее, вот его призрачные руки прошли сквозь её тело, вот он наконец сумел схватить её за плечи, встряхнуть – но ничего не смог сделать с ремнями. Он что-то кричал, однако его голос был едва слышен.

Лучше бы он убежал. «Сбежишь – она умрёт»? Ха. Ей всё равно не жить. А он ещё мог бы…

Он тоже сдался. Но так и не покинул её: снова обнял, обречённо положил голову ей на плечо. Решил остаться с ней до конца.

Это было так несправедливо, так больно, что не стало последней топящей каплей, а наоборот – помогло выплыть. Марина разозлилась – за Оша, за Алекса-«богатыря», за всех похищенных, раненых и убитых людей.

В тело впились ремни: Марина напряглась в попытке порвать их или хотя бы ослабить. Безрезультатно. Тогда попыталась раскачать каталку, уронить её на пол – да, придётся падать вместе с ней, и не известно, каким будет приземление, но лучше уж расшибиться, чем оставаться на месте. Оставаться частью плана кошмара.

Пол исчез из-под ног – ухнул куда-то вниз, выгнулся каменной чашей. Каталка зависла в воздухе… или в воде… или в странном прозрачном и плотном веществе, которое не было ни воздухом, ни водой. Марина с ужасом поняла, что глубоко под её ногами – потолок зала башни, что она смотрит на него сквозь толщу пруда-портала. И что Владыка, которого князь Баалормор хочет призвать… Нет, это не может быть он. Он сноходец, он один из них!

Но чем больше она себя убеждала, тем отчётливее понимала, что это ложь. С лёгким щелчком вставали на место детали паззла, ликвидируя несостыковки, заполняя пробелы, вырисовывая цельную картину. Картину, в которой князь Баалормор хотел вытянуть в мир яви Куратора.

Куратора, который весь состоял из улыбок и тайн.

Куратора, который бывал таким бессердечным.

Куратора, которому не доверяла Яна.

Куратора, который как паук дёргал за нити-паутинки, которыми были привязаны к нему все сноходцы.

Куратора, который относился к князю Баалормору свысока, как старший к младшему.

Куратора, который был сильнее их всех.

Он был похож на человека гораздо больше, чем князь Баалормор. Он был гораздо умнее, чем князь Баалормор, – и гораздо опаснее.

Вот теперь и Марине стало по-настоящему страшно. Она вспомнила, каким Куратор был в последние недели: скрытным, вспыльчивым, напряжённым… ждавшим чего-то?

Даже Алекс-«богатырь», верный Куратору, как служебный пёс, в разговоре о нём тушевался, отводил взгляд, неуклюже пытался его оправдывать. Тоже знал, что такое Куратор на самом деле? Или подозревал? Не поэтому ли его?..

– Приди, о Владыка Башни! – протяжно заголосил князь Баалормор. – Прими сей дар, исполни своё предназначение!

В роли «сего дара», видимо, выступал портал между мирами. Возможно, заодно и Марина с Ошем: не то ориентир, не то закуска.

Тишина. Из башни не доносилось ни звука, в ней не было видно ни единого движения. Она казалась пустой.

Куратор мог быть на сотню этажей выше зала с прудом-порталом. Но он – сам ведь говорил! – был связан со всей башней. Разве он мог не почувствовать вторжение? Не узнать своих сотрудников, соединённых в противоестественную сеть, открывшую проход из мира яви прямо в башню?

Секунда тянулась за секундой. Князь Баалормор ждал с предвкушением. Марина ждала с ужасом. Вот-вот тяжёлые двери башенного зала распахнутся сами собой, и…

Но по-прежнему ничего не происходило.

– Приди, о Владыка!.. – начал повторять князь Баалормор, уже менее уверенно и более зло.

Владыка-Куратор не шёл. Не слышал? Или не хотел?

Что-то изменилось. Даже сквозь переливчатую толщу портала было видно, как серые стены башни стали наполняться внутренним светом. И внутренними тенями: в стенах зашевелились неясные силуэты, ничем не похожие на людей. Силуэты, сперва медлительные, будто едва проснулись, становились всё быстрее, всё заметнее. И вот они зазвучали.

Марине уже доводилось слышать башню – многоголосый шёпот, в котором нельзя было разобрать ни слова. Однако теперь шёпот стал громче, превратился в пение… Превратится ли он в крик?

Крик раздался – только закричала не башня, а сама Марина. Выплеснувшийся из портала огонь охватил её с ног до головы.

Марина успела зажмуриться, но это не помогло: закрытые глаза или открытые – без разницы, огонь был слишком ярким, бело-жёлтый свет бил насквозь. Но… огонь не жёг. Языки пламени были похожи на струи горячего воздуха. О-о-очень горячего – и всё же не причинявшего вреда.

…по крайней мере, ей. И Ошу, который вообще находился с огнём в разных реальностях.

Не всем так повезло. Когда огонь вырвался из портала, закричала не только Марина, но и князь Баалормор – и его вопль не удивлённо стих, а наоборот, превратился в громовой рёв, полный боли и ярости. Князь Баалормор был как факел: внутри пронзительно-яркого столпа пламени виднелось что-то чёрное, но не неподвижный уголь, а беснующаяся тьма.

– Агрх!.. – его руки взметнулись высоко над головой. Когтистые, длинные, они становились всё длиннее, тянулись к ближайшим сноходцам – разорвать беспомощные тела, напитаться человеческими жизнями, залить огонь кровью…

Мониторы медтехники мигнули и погасли. Портал заволновался, как маленькое штормовое море, подёрнулся рябью – и схлопнулся. Невоздух-невода снова превратились в обычный бетонный пол. Огонь исчез как по волшебству, ни оставив ни дыма, ни тепла. Ни света – весь подземный зал затопила тьма, абсолютная, как посмертное небытие. Как слепота.

Марина потянулась протереть глаза, и лишь когда её руки коснулись лица, поняла: ремней, привязывавших её к каталке, больше не было. Ни на руках, ни на ногах – нигде. Они как будто испарились. Или рассыпались пеплом. Похоже, огонь пожёг не только князя Баалормора.

Жив ли тот был ещё? Или превратился в головёшку?

Мониторы ожили – видимо, подключились резервные системы или починились основные. На смену темноте вернулся полумрак: подземелье освещали экраны, панели управления, светодиоды датчиков… и ярко-белая вспышка. Свист воздуха, светящаяся дуга, удар чего-то острого обо что-то твёрдое. Как мечом об панцирь.

Если бы Марина не опиралась спиной о каталку, её бы сбило с ног волной ненависти. Князь Баалормор уже не орал – он шипел, рычал, стрекотал, как одержимый десятком бесов. Как целый зоопарк, готовый броситься на одного человека. На… Алекса-«богатыря».

Замах, удар, блок, финт, уворот… Эти двое были похожи на тёмно-светлый вихрь. На мгновение Марина сумела разглядеть лицо Алекса-«богатыря» – и окончательно растерялась. Он дрался с закрытыми глазами. Он… спал?

В пограничье двух миров Алекс-«богатырь» был больше во сне, чем в яви. Но ему это ничуть не мешало. Даже помогало: князя Баалормора сковывали законы непривычного ему мира, он пока лишь привыкал к яви и к своим возможностям в ней – а Алекс-«богатырь» в обоих мирах был как рыба в воде. Ни наркоз, ни истощённость после открытия портала, ни обрывки проводов и трубок не были ему помехой.

Сияющие вспышки были ударами его меча – того меча, который был верным оружием во сне и который просто не мог быть в реальности. Он и не был. А затем снова был. Просвечивал, пульсирующе исчезал и появлялся, сгущался во время замахов и почти пропадал после атак.

Один из первых уроков сноходцев-стажёров – материализация. Обучение приносить в мир снов образы-воспоминания из мира яви или создавать предметы с нуля, силой воображения. Можно было написать на домашнем компьютере сценарий, распечатать его, осмотреть-ощупать-запомнить (а то и положить под подушку) – и отдать во сне Музе его копию. Но разве можно было сделать наоборот, принести что-то из сна в явь?

Хотя кошмары приносили – самих себя. Впрочем, нет, у них было иначе: не копирование, а перенос. Не Ctrl+C, а Ctrl+X. Кошмар находил лазейку – или, скорее, прорубал себе выход – и перемещался из одного мира в другой. Иногда с промежуточной остановкой в теле человека, которому он снился. Иногда – без, убивая человека на месте, используя его разум как одноразовый портал, а тело как источник питания.

Однако нельзя было сорвать цветок во сне и проснуться, держа его в руках. Нельзя было контрабандой протащить с собой что-то с той стороны. И всё же Алекс-«богатырь» это сделал.

Мир снов ломал законы мира яви. Созданная князем Баалормором система из похищенных сноходцев ломала законы обоих миров, притягивала их друг к другу, истончала грань между ними. Поэтому князь Баалормор сумел открыть портал прямо в башню. Поэтому Марина нашла его логово, Ошь был виден, слышен и осязаем, а Алекс-«богатырь» сражался одновременно во сне и наяву.

Противники были полностью поглощены схваткой, сосредоточены друг на друге. Алекс-«богатырь» не подпускал князя Баалормора к сноходцам и панелям управления; князь Баалормор уже не тянулся к своим жертвам, вся его ненависть была сконцентрирована на Алексе-«богатыре»: сначала разорвать его, а затем уж всех остальных.

Руки Марины коснулась другая рука – холодная, неплотная, как сгусток тумана.

– Надо выбираться, – прошелестел такой близкий и такой далёкий голос Оша.

Он был прав, сейчас было самое подходящее время: их бегства никто не заметил бы. Но разве можно было бросить своих товарищей – бездвижных, беззащитных?

Марина дёрнула головой. Сошла с подставки каталки и на цыпочках подбежала к ближайшему сноходцу: как он после открытия портала? Не ослабел ли? Или, наоборот, не готов ли встать, как Алекс-«богатырь»?

На каталке лежал живой труп. Измождённость превратилась в иссушённость, как будто из человека выпили всю жизнь. Некоторые значки на мониторе горели тревожным красным, пульс замедлялся, кардиограмма сглаживалась…

Князь Баалормор не просто похитил этих людей – он их убил. Без поддержки медицинской аппаратуры они бы уже перестали дышать; с поддержкой каждый их вдох мог стать последним. Было очевидно, что им нужна реанимация… даже не просто реанимация, а настоящее чудо. Но вокруг было только подземелье, куда этих людей привезли не чтобы спасать, а чтобы забрать всю их силу. Всю их жизнь.

Марина бросилась к выходу.

– Что ты делаешь? – прошелестел Ошь у неё над ухом.

Она не ответила – слишком была занята ощупыванием стен рядом с дверью. Ну же, где в этой темноте пожарный стенд с увесистым огнетушителем, багром, лопатой, или распределительный щиток, или кнопка связи – хоть что-нибудь?!. Что-нибудь, что поможет Алексу-«богатырю» убить князя Баалормора.

А может, лучше распахнуть дверь, промчаться по затхлым коридорам так быстро, как будто за ней гонятся все демоны ада, выбраться к людям и позвать на помощь?..

Дверь бесшумно приоткрылась. Ошь дёрнул Марину в сторону, она и сама была готова отпрыгнуть и обороняться… но разглядела в полумраке знакомое лицо. И знакомую руку, поманившую её в коридор.

– Это – в рот каждому сноходцу. Каждому! По одному зёрнышку. Это – метни в кошмара, когда закончишь, – Кева была быстра и напориста, как бабушка, впихивающая внучке гостинцы.

Откуда она здесь только взялась?! И куда пропала раньше?

Но бывает время задавать вопросы – и бывает время действовать. Кева, похоже, знала что делала. И по её сигналу они одновременно вбежали в зал.

Чем занялась Кева дальше, Марина не видела: вся сосредоточилась на задаче. В кулаке у неё были зажаты какие-то мелкие колкие зёрна – ну что ж, чем меньше, тем удобнее. Главное, не рассыпать.

На шее болталось что-то вроде маленькой плетёной сумки. Когда Кева накинула на Марину ремень этой сумки, Ошь отшатнулся. И до сих пор держался в стороне, на расстоянии четырёх-пяти шагов от Марины. От плетёной сумки на тонком ремешке… да что ж там внутри такое-то?

Князь Баалормор был зажат в тиски: с одной стороны его атаковал Алекс-«богатырь», с другой – Кева. Два опытных охотника на кошмаров, только один привык сражаться с ними во сне, а другая – наяву. Один рубил мечом, а другая оплетала тонкими, но удивительно прочными нитями.

Казалось, монстру – обожжённому, застигнутому врасплох, лишённому поддержки – не выстоять. Но князя Баалормора недаром боялись и сноходцы, и кошмары. Поняв, что ему надо не просто отмахиваться от назойливой помехи, а всерьёз защищать свою жизнь, он не разозлился – он пришёл в бешенство.

Теперь Марина не глядела на князя Баалормора не только потому что была занята сниманием-надеванием кислородных масок и раздачей зёрнышек, но и потому что ей было страшно. Даже Ошь переборол свою неприязнь к таинственной сумке и из двух зол выбрал меньшее – снова следовал за Мариной как тень.

Прохладный воздух подземелья изменился: он рассекался резкими движениями, расходился плотными волнами, полнился звуками и жаром битвы.

Неприятно находиться рядом с тем, кто тебя недолюбливает. Почти невыносимо находиться рядом с тем, кто тебя ненавидит. А князь Баалормор был воплощённой ненавистью. Им двигало единственное желание – убить. Уничтожить тех, кто посмел ему помешать; допить последние капли жизни из тех, кто не оправдал его ожидания.

Он ненавидел сноходцев, ненавидел всех людей, как только может создание ненавидеть своих создателей. Он ненавидел мир снов, который был для него клеткой, и мир яви, который был для него чужбиной. Он ненавидел даже Куратора – владыку-дезертира.

Князь Баалормор не кричал о своей ненависти, его голос давно перестал быть голосом человека. Но каждое его движение, каждое его шипение были пропитаны этим чувством, как смертоносным ядом.

Марина закончила обход – оббег – сноходцев. В нерешительности положила руку на плетёную сумку. Кидать прямо так, не распаковывая? И куда – поверху, целясь в голову монстра, или понизу?

– Ты знаешь, что это? – торопливым шёпотом спросила Оша, снимая с шеи сумку.

– Нет, – показалось, или он говорил сдавленно? – Но оно фонит силой, как… как… Да кидай уже!

И Марина кинула – всю сумку целиком, для надёжности обмотав её ремешком.

Это было чем-то вроде дымовой гранаты. Только без дыма. Оно портило видимость иначе: искажало пространство, дезориентировало, отнимало ощущения. Органы чувств были на взводе – но они не могли чувствовать.

Марина не ощущала даже присутствия Оша – да и был ли он здесь ещё? Не задела ли его непонятная и мощная энергия?

Постепенно чувства стали возвращаться: под ногами был твёрдый шершавый пол, воздух почему-то пах болотом, сквозь мрак помигивали огоньки. Движений не было.

Хотя… Да вон же Кева пошатываясь стоит над какой-то тёмной кучей! Что она собирается с той делать? И куда подевался Алекс-«богатырь»?

А вон распахнулась дверь. Кева резко повернулась на звук – и её лицо взорвалось.

Или шум был не от взрыва – он был от выстрела. Выстрелов. Таких громких и быстрых, что их даже не удалось сосчитать.

Тело бабушки-охотницы, которой снесли полголовы, осело на пол.

Яна опустила пистолет.

Стоп, что?!

Но в дверях стояла именно Яна – сноходец, Патрульная, наставница. Убийца.

Яна учащённо дышала, вытирала пот со лба. Она была непохожа на саму себя. Где та спокойная, весёлая, холёная женщина, которой она была раньше? Почему сейчас при взгляде на неё казалось, что она бежала сломя голову, не спала несколько суток и… предала их?

Марина бросилась к ней – и ни призрачная хватка Оша, ни всё увиденное не смогли её остановить. Зато это смог сделать взгляд Яны – Марины врезалась в него, как в стену. Она уже видела такой взгляд – давно, на сорвавшейся тренировке, когда Яна смотрела на истекавшего кровью сноходца и склонившегося над ним заблудшего. Взгляд выжженной бездны.

– Не надо, – тускло сказала Яна.

Что это было – угроза, совет, просьба? И что, чёрт возьми, случилось с Яной?!

– Не двигайся, – шелестение Оша стало похоже на шипение.

Он держал Марину так крепко, как только мог.

Редкое единодушие двух людей, находившихся по разные стороны баррикад. Настолько редкое, настолько странное, что Марина действительно замерла. А затем – окаменела, когда увидела, чем занялась Яна.

Патрульная передвигалась не так ловко, как во сне, и всё же показалось, что кто-то ускорил плёнку и выключил звук. Вот Яна на пороге. Вот она уже около трупа Кевы, не обращая на него никакого внимания. Вот она опустилась на колени перед бесформенной чёрной кучей, запустила в неё обе руки – и притянула к себе голову князя Баалормора.

Да, это был он. Сумка-снаряд была оружием против него и причинила максимальный ущерб именно ему. Тогда Кева сумела нанести решающий удар. Решающий – но не смертельный. Повелитель кошмаров был всё ещё жив.

Он не шевелился, он лежал на полу, он придавил – или прикрыл – сам себя какими-то клочьями тьмы. Однако когда ладони Яны обхватили его лицо, он очнулся:

– Что ты?..

Она его поцеловала. Нырнула в этот поцелуй, слилась с монстром, втянула его губы… и не только губы. Невозможный поцелуй превратился во что-то иное. Князь Баалормор вздрогнул, попытался отстраниться – но то ли у него уже не было сил, то ли у Яны их было слишком много. И становилось всё больше. Она пила кошмара. Пожирала его.

У Марины потемнело в глазах. Если бы не обхватывавший её Ошь, она бы не устояла на ногах. Он удержал её – и резко встряхнул. Зрение снова прояснилось, но за время полуобморока многое успело произойти. С князем Баалормором всё было кончено: его пожжённое, порубленное, опутанное туловище рассыпалось чёрным песком, его голова… её не было. Она не рассыпалась – она была поглощена.

Кошмары могут мучить, убивать, пожирать людей. Но разве люди могут пожирать кошмаров? Не важно, могут или нет, – Яна это сделала. Хотя… Была ли она человеком?

Существо, поднявшееся от останков князя Баалормора, выглядело как Яна. Двигалось как Яна. Только губы были измазаны чёрной кровью, а глаза больше не имели белков – они были сплошной тьмой.

Яна покачиваясь, словно ослабела или отвыкла от собственного тела, направилась к выходу.

– Ну уж нет! – Марина сбросила с себя руки Оша, рванула наперерез и встала на пути у Яны. – Ты не уйдёшь! Пока не…

– Отойди, – оборвала её Яна. Её голос был тяжёлым, как могильная плита.

– Не отойду! – плевать на логику, плевать на осторожность, плевать на всё – она Яну так просто не отпустит!

– Отойди. Пожалуйста, – что это, неужели в замогильном голосе послышалось эхо грусти?

– Нет. Сначала скажи…

Паф.

– А-а-а!.. – Марина закричала от боли, упала, зажимая огнестрельную рану. Ногу будто расплавленным металлом облили, штанина намокла от горячей крови.

«Прости, Мариш», – что это? Галлюцинация? Или едва слышный шёпот, пробившийся сквозь гром барабанов в ушах? Марина собрала все силы, завертела головой в поисках источника слов, в поисках Яны. Но Яны в зале уже не было.

– Оторви что-нибудь и наложи жгут! Быстрее, пока не вырубилась! – зато Ошь был.

Он не шептал – он орал, резко, зло, будто вот-вот набросится на неё с кулаками. Или не с кулаками. Титаническим усилием воли он сдерживал себя, не двигался с места. А вот отвести взгляд он не мог – и смотрел, смотрел на кровь. Так же, как на Марину смотрел князь Баалормор. Алчно. Голодно.

Однако если князь Баалормор попросту не успел до неё добраться, то Ошь отчаянно этого не хотел. Чуть-чуть, буквально на волосок сильнее, чем хотел. Но этого «чуть-чуть» хватало для того, чтобы оставаться человеком.

Марина панически озиралась в поисках жгута. Или чего-нибудь, что сможет стать жгутом. Как насчёт электрического провода? Прозрачной трубки? Или всё-таки пора рвать свою одежду?

А что это за нечто рядом с одним из медицинских агрегатов? Неужели?..

Да, это был Алекс-«богатырь» – выглядевший так, будто им пытались вспахать бетонный пол. Похоже, во время финальной атаки князь Баалормор всё-таки сумел отшвырнуть мечника от себя. Алекс-«богатырь» не двигался. Марина мысленно взмолилась всем богам, чтобы он был жив. Хотя бы он…

Ошь булькнул. Таких звуков он ещё никогда не издавал. Что за?..

Марина резко переключилась на него. Проследила направление его ошарашенного взгляда. И захрипела.

Труп, у которого больше не было лица, зашевелился. Неуклюже встал на четвереньки, шатаясь поднялся на ноги. У него появился оскал: из костяного и мясного месива вылепилась челюсть, на ней стремительно росли зубы. Ошмётки нарастали, припаивались к черепу. Глаз пока не было. Но живого мертвеца это не остановило: он растопырил руки и вслепую пошёл на Марину.

Этого она уже не выдержала.

Глава 21. Тридцать три простые правды

Не так уж давно, не так уж недавно жил человек, который любил грёзы больше, чем явь. Больше, чем своё будущее, больше, чем своих близких…

Самой близкой была женщина, которая любила этого человека больше всего на свете. Но и от неё он постепенно отдалялся, погружался всё глубже в дневные мечтания и в ночные сны.

Он никогда не был одним из сноходцев, гостей башни. И не мог бы им быть: сноходцы входят в сны ради себя и других людей, а он входил в сны ради себя одного. К тому же он стал нарушать всё больше неписаных правил, его ясный ум затуманился, стал рабом единственной цели: окунуться в красочное забытье.

Однажды этот человек погрузился так глубоко, что не смог вернуться. Или не захотел.

Женщина пыталась его разбудить, звала его, обращалась к врачевателям – всё тщетно. Никто не смог его возвратить.

Тогда она отправилась вслед за ним. Прочла его тетради с записями опытов, начала с самых основ, не используя ничего, кроме собственных разума и воли, – и это её спасло. Нет, она не нашла своего возлюбленного. Зато она нашла башню. И стала сноходцем – одним из лучших.

Она примкнула к тем сноходцам, кто непрестанно путешествует по миру грёз, заглядывает в чужие сны. Она по-прежнему надеялась найти своего возлюбленного. Но постепенно надежда угасла, превратилась в пустоту. И это пустоту заполнил…

– Хватит! – Марина не могла больше слушать. Её уже тошнило от правды: та была слишком жёсткой, слишком горькой.

Хотя Марина сама пришла к Куратору за ней. Даже не за одной, а за «тридцатью тремя простыми правдами». «Что за бред?» – удивилась она, когда Кева ей это посоветовала. «Не бред, а традиция! – возразила бабушка-охотница. – Ну или сказочное заклинание, называй как угодно». «Оно заставит Куратора рассказать мне всё, что я попрошу?» – перспектива вырисовывалась и впрямь сказочная. «Нет. Его никто и ничто не заставит, если он не захочет. Но возможно, эта архаичная формула его повеселит… напомнит о былом… А когда Куратор в хорошем настроении, он бывает щедр. Иногда».

Кева оправилась быстрее них всех. Или, точнее сказать, регенерировала – фантастически быстро, хоть и крайне неприглядно, перепугав Марину и Оша своим зомбиподобным видом.

Если раньше ещё оставались какие-то сомнения в нечеловеческой природе охотниц, то после таких фокусов все сомнения отпали. Кева и Анастасия не были людьми. Однако не были и кошмарами. Анастасия темнила, но не врала, когда назвалась «антикошмаром». А Кева, сильно подобревшая после победы над князем Баалормором и превратившаяся в настоящую милую бабушку, даже согласилась объяснить, что это значило:

– Людские страхи порождают чудовищ, людские надежды побеждают чудовищ… – начала было она, но сухонько рассмеялась, увидев сложные лица Марины и присоединившегося Алекса-«богатыря». – Ладно, ладно, расскажу понятнее. Охо-хо, отвыкла я от этого… Как там у книжников?.. Ах да. Кошмары – порождения бессознательного. Они появились ещё на заре времён, когда кто-то из древних людей впервые испытал чувство страха. Возможно, он переборол его, возможно, даже забыл о нём – и всё же продолжил нести на себе его невидимую печать. Стал против собственной воли создавать чудовищ… Но в людях живёт не только тьма, в них живёт и свет. Люди сражались, они хотели помощи, они верили в неё – и она пришла. Их фантазия и надежда породили защитников, которые давали отпор кошмарам. И дают до сих пор. Хотя многое изменилось…

Взгляд Кевы затуманился, она о чём-то глубоко задумалась.

А Марина спохватилась, что сделала вдох, да так и не выдохнула: во время рассказа Кевы задержала дыхание, чтобы ни малейшим движением, ни малейшим звуком не спугнуть наконец приоткрывшуюся правду.

Кева молчала. Может быть, спросить её?

– А Куратор – он тоже?.. – рискнула Марина, не обращая внимания на нахмурившегося Алекса-«богатыря».

– О, нет, с ним всё сложнее. Спроси-ка ты его сама!

Тогда Кева и дала совет попросить те самые тридцать три простые правды.

Увы, возможности последовать её совету не было – во всяком случае, пока. Их всех опять отключили от сновидений. Ни снов, ни башни, ни Куратора. Ни Оша: когда Марина пришла в себя, его уже не было рядом, между миром снов и миром яви снова высилась невидимая непроницаемая стена. Оставалось только ждать и надеяться.

Ожидание выматывало. Однако не то чтобы у них выбор. Кева была непреклонна: сначала восстановление – потом всё остальное.

И она круто взялась за них. По её внешности можно было ожидать чего-то вроде мёда, малинового варенья, шерстяных носков. На худой конец, горчичников и обтираний. Но нет. За внешностью деревенской бабули скрывался хирург, медсестра и реабилитолог. Почти как человек-оркестр, только человек-больница. С объёмистой сумкой точь-в-точь как у фельдшеров скорой помощи, только без красного креста.

Марина ещё легко отделалась: пуля не попала в кость, она всего-то оцарапала кожу, потому и лечение было совсем простым. Другие пострадали гораздо серьёзнее – из-за князя Баалормора они оказались на грани смерти. Но Кева и товарищи-сноходцы, спешно приехавшие из других городов, вытащили их, и теперь они удивительно быстро шли на поправку.

Алексу-«богатырю» досталось сильнее всех: пусть он не так долго был подключён к убийственной сети, которая не давала сноходцам ни заснуть, ни проснуться, а затем синхронно усыпила их и превратила в портал, зато на его долю выпала битва с князем Баалормором. Но даже он уже отказывался соблюдать постельный режим, хромал туда-сюда по своей квартире и грозился устроить спарринг с коллегой. Не с Мариной, конечно, – с ещё одним Алексом. Алекс-«богатырь» привык принимать гостей, у него было два раскладных кресла, и они как раз пригодились.

Куда Кева и подоспевшие сноходцы спрятали прочих пострадавших, Марина не знала, однако не сомневалась, что у охотницы-целительницы всё под контролем. Кева забегала (или заезжала на своём лихом внедорожнике) к Алексу-«богатырю» несколько раз в сутки: осмотреть своих подопечных, сделать уколы, поставить-снять капельницы, сменить повязки. Закончив, сразу маленьким вихрем летела дальше – видимо, к другим пациентам.

И всё же иногда приготовленные Кевой мази пахли не аптекой, а лесом или лугом. А вместо стандартных ампул в её скрюченных пальцах иногда мелькали причудливые бутылочки из разноцветного стекла. Не говоря уж о том, что вместо больничных пижам она выдала Алексам и Марине длинные рубахи с ручной вышивкой и чуть ли не самотканые. Может, это была попытка сделать им приятно, а может, что-то иное. Во всяком случае Марина совсем не удивилась, когда однажды, поправляя выбившуюся простынь, нашла под матрасом резную фигурку размером с шахматную – что-то вроде крылатого медведя, чьи крылья были сложены, а глаза закрыты. Вертя фигурку в руках, Марина твёрдо решила расспросить наконец Кеву о её методах; но едва она убрала фигурку назад под матрас и отошла от кресла-кровати, как начисто об этом забыла.

Любая работа оставляет свой отпечаток. Не обязательно физический, как бицепсы и ожоги кузнеца или осанка и выворотность балерины. Марина, подперев щёку кулаком, сидела за кухонным столом и пыталась понять, что у двух Алексов общего. Оно несомненно было – не такое явное, как у Алекса-«богатыря» и Алекса-стрелка, таких разных и таких совпадающих друг с другом напарников. И всё же вполне ощутимое. Вот только что именно? Второй Алекс был примерно ровесником Алекса-«богатыря» или чуть моложе, скорее коренастым, чем статным, с массивными надбровными дугами, но каким-то скошенным подбородком, зрительно убавлявшим ему брутальности. Цвет волос, цвет глаз, тон кожи, голос, жесты – всё было другим. Тем не менее, достаточно было одного взгляда на двух Алексов, чтобы увидеть – почувствовать – между ними какое-то сходство. Интересно: а сама Марина похожа на Алексов? Или на Яну…

Она сердито заморгала и сделала здоровенный глоток чая, запивая горькую мысль. И совсем позабыв, что в кружке у неё кипяток. Ну что ж, зато отвлеклась – к счастью, в морозилке у Алекса-«богатыря» нашлись и наслоения льда (когда он только в последний раз размораживал холодильник?), и пара пачек заросшего снежными иголочками мороженого.

Два Алекса выздоравливали наперегонки и вообще соревновались во всём: кто больше раз выполнит упражнение, кто дольше задержит дыхание. Прописанная Кевой лечебная физкультура стала превращаться в соревнование. Или в дуэль. Причём оба дуэлянта, кажется, получали от этого искреннее удовольствие – снова ощущая силу своих мышц, каждое утро просыпаясь более крепкими, чем вчера.

Вот один предложил пойти на стадион: кто больше кругов пробежит, тот лучше восстановился. Или просто сильнее. Они бы, наверное, рванули выяснять это прямо сразу – но тут пришла Кева, и под её внимательным взглядом два здоровяка смутились и поспешили уточнить, что нет-нет, они не собирались нарушать режим, они обсуждали планы на будущее, чем займутся, когда выздоровеют.

Марине тоже досталась порция внимания охотницы-целительницы: Кева внимательно осмотрела её ногу, убедилась, что от раны осталась только ярко-розовая вмятая полоса, и дала добро на отъезд.

Не на самолёте, естественно. Марине предстояло потерять ещё пару суток, добираясь домой поездом. Десятки часов она будет ни там ни тут, никуда не торопясь и не опаздывая (не считая работы – но и с той худо-бедно удалось всё утрясти). Можно было освободить голову ото всех мыслей и тревог…

Можно было бы, но чем ближе Марина подъезжала к своему городу, тем больше задумывалась о том, что её там ждало. Пустая квартира. Пелагея, которую надо было забрать у приятельницы с передержки (хорошо бы ещё забежать в зоомагазин и купить морской свинке побольше её любимых вкусняшек в качестве извинения). Горы накопившейся работы. И встреча с Куратором.

На сей раз Марина решила идеально подготовиться. Прийти во всеоружии. Не дать себя сбить, запутать или выпроводить с пустыми руками. Она во что бы то ни стало узнает тридцать три простые правды.

«А почему простые-то?» – недоумённо уточнила Марина у Кевы, получив этот странный совет. «Потому что не надо усложнять, – проворчала бабушка-охотница. – Иначе получишь такой ответ, что ничего в нём не поймёшь или вообще не поверишь, что это правда. Сложная правда невероятнее лжи. И спрашивай вдумчиво! А то если спросишь его, в чём смысл жизни, то он ответит: „Не знаю“, и это тоже будет правда – абсолютно бесполезная. Потратишь вопрос впустую».

Марина думала, формулировала, даже записывала. И приехала домой с целой пачкой вопросов, тщательно пересчитанных и отсортированных по степени важности. Итак, для начала узнать, кто такой… или что такое Куратор. На самом деле, она уже знала ответ, но до сих пор не могла поверить. А от этого зависело всё.

Но когда Куратор, мягко рассмеявшись и расслабленно откинувшись в кресле, сказал: «Вот же ж… Ну валяйте, спрашивайте!», с её губ сорвался совсем другой вопрос. О Яне.

И Куратор выполнил обещание. Ответил так подробно, что его ответ стал похож на притчу. Или на сказку – очень грустную и с плохим концом.

Яна. Добрая. Двуличная. Спасительница. Убийца. Путеводная звезда, превратившаяся в чёрную дыру. После рассказа Куратора стало понятнее, как это произошло: даже самые яркие звёзды иногда сгорают.

Яна, как и князь Баалормор, хотела смерти. Но не для людей – для Куратора. И для самого Баалормора. А может, и для себя.

Она втайне заминировала подступы к залу – чтобы ни один кошмар не смог вырваться из подземелья наружу (именно на обезвреживание этих зарядов отвлеклась Кева. После чего успела добраться до зала и вступить в битву – одна сухонькая старушка стоила целого спецотряда, этакий престарелый Итан Хант в юбке).

Инстинкта самосохранения Яны хватило на то, чтобы не навлекать на себя подозрения и чтобы во время открытия портала держаться подальше от зала. Однако затем она решилась на то, что было сродни самоубийству, – поглощение кошмара. Люди этого не делают. Кем она стала теперь, не знал даже Куратор – театрально развёл руками, грустно вздохнул. В тот момент он казался почти искренним.

Если Яна заснёт, Алексы её выследят. И убьют. Как предательницу, как чудовище, угрожающее людям и башне. Могла ли она этого не осознавать? Вряд ли.

…почему-то от этой мысли стало ещё хуже. Марина хотела ненавидеть Яну – но не могла. Трудно ненавидеть того, кого понимаешь.

Хотя до сих пор они её не убили. Не преследовали и даже не чуяли. Она не спала? Или?..

Вопросы выскакивали изо рта один за другим, Марина давно потеряла им счёт, давно плюнула на вдумчивость, на формулирование – на всё.

Куратор предостерегающе поднял руку:

– Дело ваше, но считаю небесполезным уточнить: у вас осталось три вопроса.

«Как, всего?!» – едва не воскликнула Марина. После этого у неё осталось бы два вопроса.

– Ну, ну, по какому поводу такой смурной вид? – шутливо спросил Куратор.

Ему-то хорошо было шутить: враг побеждён, сотрудники спасены и благополучно идут на поправку… Все, кроме одного. Одной.

Марина, тщательно взвешивая каждое слово и стараясь не допустить ни вопросительной интонации, ни вспышки раздражения, пожала плечами:

– Ощущаю себя самой большой неудачницей из всех, кого я знаю, только и всего.

– Неужели?

Марина смерила его тяжёлым взглядом. Столько людей учили её, поддерживали, защищали. Помогали ей. А она не смогла помочь никому. Князь Баалормор успел открыть свой проклятый портал, Яна… успела сбежать. Всё было зря.

– На самом деле, наоборот, – он что, решил, что разбирается в её ощущениях лучше неё самой? Или вздумал сострить? Но лицо Куратора, вопреки ожиданиям, посерьёзнело: – Вы на редкость везучи в своём невезении. Вечно оказываетесь в нужное время в нужном месте – в центре событий, так сказать.

– Куда вы сами меня и посылаете! – огрызнулась везучая неудачница.

– Не преувеличивайте мою роль, я всего лишь Куратор, – его зубы вновь обнажились в улыбке.

Если он хотел развеять её печаль, то преуспел. Марина больше не грустила – она злилась. На человека – на существо – в кресле напротив неё.

Существо подняло руки в примирительном жесте:

– Ладно-ладно, не хочу выглядеть злодеем! Давайте-ка поступим вот как: вы прибережёте оставшиеся три вопроса до лучших (или до худших) времён, а сейчас без затей перечислите мне, что ещё хотели выведать. Простых ответов не обещаю, к тому же оставляю за собой право не отвечать. Но что посчитаю нужным – расскажу. Идёт?

В голове Марины развернулось экстренное голосование. Отказаться? Но это выгодное предложение, и она вроде бы ничего не теряет: если с ответами будет что-то не так, всегда можно использовать оставшиеся особые вопросы. Согласиться? Но сделка кажется подозрительной, да и сам Куратор подозрителен с ног до головы, от аккуратной причёски до носков пижонских ботинок.

Алекс-«богатырь» верно служил Куратору. Яна взбунтовалась против него. Марина до сих пор колебалась. Работа сноходца всем была хороша – если бы не начальник. И не кошмары. Однако кошмары – редкий форс-мажор, а Куратор – константа. Он по умолчанию шёл в комплекте с башней. Только вот стоила ли башня того?

Куратор не обещал простоты, не обещал ответов и тем более не обещал правды. Но даже ложь лучше, чем ничего: бывает, она способна помочь в поисках истины.

Марина, опасаясь лишний раз открывать рот, кивнула. Тщательно всё обдумала и мысленно проговорила. Обдумала ещё раз. И нарушила молчание:

– Я хочу узнать, как помочь своему знакомому заблудшему, как князь Баалормор сумел похитить сноходцев и организовать такую базу, почему вы ему это позволили, почему вы не прошли через портал, почему вы послали меня туда, каков был ваш план и кто вы, в конце концов, такой, чёрт возьми!

На последних словах она всё-таки не сдержалась. Но Куратору это, похоже, нравилось. Он сыто прищурился и промурлыкал:

– Столько внимания к моей скромной персоне… Как лестно. Что ж, начнём с начала – с меня. Обстоятельства моего рождения – тайна даже для меня самого. Возможно, вулкан проснулся и затопил пламенем долину. Возможно, молния ударила в дерево и сожгла лес. Но подземный или небесный, сначала был огонь. Затем страх. Затем я. Однако люди – забавные существа: долгое время они боялись меня – и я стал кошмаром. Потом некоторым взбрело в голову мне поклоняться – и я… изменился. Одни считали меня демоном, другие – божеством; я стал и тем, и другим. Мой вечный голод утих, на смену пришёл интерес: что вы, люди, такое? На что ещё вы способны? Я стал наблюдать за вами, разговаривать с вами. Учить вас. Кто-то из моих учеников сделался пророком, кто-то – безумцем; кто-то отшельником, кто-то – царём. Их, таких разных, объединяло одно: они приходили ко мне. Я решил возвести твердыню, которая объединит их ещё крепче. И стал строить башню. Каждый камень здесь – память о моих учениках… Эй, не делайте такое лицо! Я не вмуровал их в стены, они просто материализовывали то, что требовалось для строительства. Но вам ли как художнику не знать: любое созидание – это твои знания, твой труд, твоя фантазия и щепотка твоей души. И вам ли как сноходцу-стажёру не знать: материализация – основа основ.

Куратор иронически посмотрел на Марину, и она вспыхнула румянцем. Даже когда она всеми силами старалась не задавать вопросов и вообще держать рот на замке, Куратор ухитрялся вести с ней диалог и подкалывать её. С материализацией у неё всё было плохо, и он об этом знал. Зато и она теперь знала, как важно взобраться на эту неприступную вершину, овладеть-таки мастерством.

А ещё знала, что Куратор – чудовище. Буквально. Могущественное, древнее – в его глазах плясали искры тысячелетних костров. Марина вспомнила его трюки с цветком пламени и с полыхавшим кристаллом. Он не управлял огнём – он был огнём. Беспощадным, всепожирающим. Он до сих пор был кошмаром – недаром Алекс-«богатырь» проговорился, что Куратор становится сам не свой, когда в мире яви полыхают пожары. Недаром князь Баалормор называл Куратора своим владыкой.

Но от него не веяло тьмой. И если внешность князя Баалормора казалась красивой маской, впопыхах надетой на отвратительную тварь, то в Кураторе такой двойственности не было, его лицо выглядело именно его лицом. Или просто маска так вросла в его сущность, что стала с ней одним целым.

Марина покачала головой.

– Что-то не так? – любезно осведомился Куратор.

«Всё! Как вы можете?!.» – хотела сказать она. Но вместо этого постаралась выразить своё удивление в утвердительной форме:

– Трудно представить, как вы можете быть кошмаром.

– Не быть кошмаром сложнее, чем быть, – пожал плечами Куратор.

Марина ощутила себя на краю бездны и снова умолкла.

Бездна устала сидеть без дела и принялась рассматривать свои ногти. Ни дать ни взять человек – чуть старомодный и щеголеватый, но ведь у всех свои причуды.

– Вы… не похожи на кошмара.

– Благодарю за комплимент, – Куратор улыбнулся ещё шире. – Хотя точнее было бы сказать, что эти юнцы не похожи на меня. Кошмары меняются, всё меняется… Взять хоть самопровозглашённого князя. Он, разумеется, был слишком слаб, чтобы быть настолько жадным. И всё же, как вы справедливо заметили, он сумел натворить дел гораздо больше, чем от него ожидалось, на его стороне были возможности, которыми кошмары не располагали прежде. Дело даже не в пособничавшей ему Яне – вернее, не только в ней. Очевидно, на нашей стороне произошли утечки. Не удивлюсь, если выяснится, что Баалормор скооперировался с кем-то из наших бывших клиентов: это объяснило бы его финансирование. Кстати, о финансах: подозреваю, утечка произошла и в нашей бухгалтерии, а когда у тебя есть банковские данные человека и интернет, узнать его адрес и организовать похищение – дело техники.

– И как вы только раньше справлялись, до интернета? – ядовито спросила Марина.

Тут же спохватилась, что истратила зря ещё один вопрос, испуганно ойкнула и зажала рот рукой – но было поздно.

Куратор отмахнулся:

– Да не бойтесь вы, сегодня я сама доброта. Этот вопрос не считается. Когда захотите задать мне один из трёх, просто предупредите. А насчёт того, как справлялись, – никак. Интернет появился в нашем деле недавно. Да и вознаграждения тоже – всего пару веков назад. Ох и намаялись наши тогдашние казначеи с зарыванием кладов, рисованием карт и передачей их кому следует… Но у медали две стороны. Новые технологии помогают нам – и помогают нашим врагам. Баалормор был достаточно хитрым, чтобы выжать из них максимум. И достаточно ловким, чтобы обзавестись нужными связями. В результате нам пришлось отказаться от прямого столкновения и выжидать, пока он просчитается, идти на жертвы в обмен на возможность преподнести ему сюрприз.

Если бы по комнате пролетела муха, то шум её жужжалец уподобился бы грохоту лопастей вертолёта: настолько пронзительная установилась тишина. Марина пыталась утрамбовать в голове все открытия этой ночи. А Куратор, видимо, уже сказал всё, что хотел.

Бывают люди, раскручивающие на ответы; они из первого встречного способны вытянуть самое сокровенное, то, в чём он не собирался признаваться никому-никому.

Бывают люди, раскручивающие на вопросы. Им даже не обязательно быть загадочными молчунами: чем больше они рассказывают, тем больше хочется у них узнать. Они не утоляют информационный голод, а наоборот, разжигают аппетит.

Куратор явно был из вторых, пусть и не был человеком.

– Расскажите мне больше о переменах: что меняется в башне, в сноходцах, в кошмарах, – кажется, Марина наловчилась спрашивать, не задавая вопросов.

– Всё! Всё течёт, всё меняется, и мы стараемся мудро вести свой корабль по течению времени, ловить парусами свежие веяния, избегать штормов, а если уж попадаем в них, то извлекать из них урок. Сами увидите, после всего произошедшего как раз потребно сделать очередное обновление.

Ну и что толку от его ответов, если всё равно ничего не ясно? Однако тратить три заветных вопроса Марина не собиралась. Постаралась обойтись обычными:

– Можете рассказать подробнее… и понятнее?

– Словами всё не объяснить, – притворно вздохнул Куратор.

– Тогда, может, попробуете рисунками? – наверное, старатель на золотоносной речке так же пытался намыть песчинки золота в потоках воды и грудах пустого песка.

– Увы-увы, я же, в отличие от вас, не художник. Впрочем, вы подали мне идею, – Куратор с ленивой грацией поднялся, шагнул к Марине и поклонился, протягивая руку: – Потанцуем?

Марина отшатнулась и вдавилась в спинку своего кресла так, будто он протягивал ей змею.

– Я не умею танцевать, – немалых усилий стоило остановиться на этом и не прибавить: «Что вообще на вас нашло?!»

– Это не страшно. Я рассказываю, я веду. Танец-рассказ, слыхали о таком?

Нет, не слыхала. И не была уверена, что Куратор сейчас говорил серьёзно. Однако её ладонь почему-то легла в его.

Марина думала, что Куратор будет танцевать и говорить одновременно. Но нет – он молчал. Сам танец и был рассказом, каждое па было наполнено смыслом.

Стены башни вновь ожили, их шёпот стал похожим на невесомую музыку, и эта музыка не мешала, а наоборот, помогала: не услышать рассказ, а почувствовать его. И почувствовать Куратора. Марина впервые его касалась. Его руки не были тёплыми – они были горячими: жар ладони, придерживавшей её за спину, проникал даже сквозь одежду; жар ладони, державшей её ладонь, жидким огнём тёк по венам прямо к сердцу.

Марина знала, что живопись может звучать, светиться, пахнуть, едва ли не двигаться. Стоя рядом с хорошей картиной, можно поёжиться от изображённого на ней ветра, прищурить глаза от нарисованного солнца, ощутить запах моря, услышать шум базара или пение птиц.

Музыка тоже не ограничивалась одним свойством.

Но танец… От танца Марина такого не ожидала. Куратор закружил её в вихре, всё вокруг расплылось, перестало быть важным, она смотрела только в его глаза. Её ноги двигались сами собой, и она вряд ли смогла бы остановиться, даже если бы захотела. Раньше она лишь читала описания колдовских танцев и неверяще удивлялась им, а теперь кружилась в таком танце сама.

Однако когда музыка стихла, вихрь танца развеялся и Куратор, склонившись к руке Марины, обжёг кожу поцелуем и шёпотом: «Не пора ли вам просыпаться?», очарованность хрустнула. Пошла трещинами. И рассыпалась. Он так ничего и не сказал ей про Оша, про способы помочь ему. Танец был не про юношу-заблудшего, он был про Куратора, про башню, про сотни поколений сноходцев.

– Не пора! – отчаянно воскликнула Марина, готовясь сопротивляться изо всех сил, если Куратор попробует вытолкнуть её из мира снов. – Расскажите про О… про моего знакомого заблудшего!

Куратор поскучнел:

– Что тут рассказывать? Дабы помогать настоящему и будущему, надо уметь отпускать прошлое, знаете ли.

Опять он был прав. И одновременно категорически не прав.

После их сегодняшнего разговора, после сближения в танце Марина лучше понимала характер Куратора. Ему были интересны люди как общность, но он легко жертвовал отдельными людьми. Для него привязаться к кому-либо было так же немыслимо, как привязаться к бабочке-однодневке. Он не был добрым – он был не-злым. По-своему заботился о том, что его развлекало и было ему полезным. Но не собирался заботиться о каждом, кому нужна была помощь.

– Ещё раз вас предупреждаю: сохраняя контакт с заблудшим, вы ставите себя под удар. И ставите под удар других сноходцев, которые могут оказаться рядом, – весёлая лёгкость улетучилась, каждое слово Куратора было как камень. – Когда заблудший переродится в кошмара, он нападёт на вас.

– Не «когда», а «если», – Марина не собиралась так просто сдаваться. – И вы же сами говорили, бывало такое, что заблудшие находили выход из мира снов!

– Бывало. Я видел такое пару-тройку раз. За пару-тройку тысячелетий.

– Может, это бывало гораздо чаще, только не на ваших глазах!

– Может, да. А может, нет, – скепсис Куратора был непробиваем. – Вы гонитесь за фантомом, забывая о реальности; теряете время вместо того, чтобы тратить его с пользой. Идёте на огромный риск с мизерными шансами на успех.

– Эти шансы всё-таки есть, – скрипнула зубами Марина.

К тому же шансы можно было хоть чуть-чуть увеличить. У неё был козырь, и она решила использовать его:

– Это один из трёх особых вопросов: расскажите мне всю правду, которую знаете о помощи заблудшим.

Куратор закатил глаза. Но пускай он часто увиливал, недоговаривал, хитрил, он всё же не нарушал своих обещаний.

Ошь… Сквозь сон почудилось его прохладное прикосновение. Но когда Марина распахнула глаза, выяснилось, что с неё попросту сползло одеяло, и обнажённую кожу гладил порыв уже по-осеннему холодного ветра.

Она не видела юношу-заблудшего несколько недель – ни разу с того дня, когда они плечом к плечу сражались с князем Баалормором. Только бы с Ошем было всё в порядке, только бы он её дождался… Марина по-прежнему не знала, как ему помочь. Но рассказ Куратора подал ей идею, раздул тлевший огонёк надежды.

Ей тоже было чего дожидаться – возвращения в открытое море мира снов. Пока что все её ночи заполняла башня. Опять. Спасибо хоть, не тёмное небытие. Да и в башне на сей раз она не была заперта в своей комнате, могла ходить куда угодно. Кроме зала с прудом-порталом: его двери были для неё заперты.

Возможно, Куратор опасался, что во сне Марина снова встретит Яну, и выигрывал время на поимку предательницы. Но Яна оставалась неуловимой. Марина не хотела признаваться себе, что рада этому.

Осень. Усталая природа готовилась ко сну. Готовилась ненадолго умереть. Марина, наоборот, была полна энергии – хоть сейчас в рекламу батареек, всем игрушечным зайцам на зависть. Даже завалы работы не вызывали глухого отчаяния, желания завернуться в одеяло и окуклиться, лёжа лицом в стену. Она засучив рукава бралась за каждую задачу, чтобы добить их побыстрее и заняться тем, что было интереснее и важнее – не только разработкой плана помощи Ошу и сноходческими тренировками (проклятая материализация!), но и рисованием иллюстраций к приключениям Смайт и Чарамушты, поездкой в лес по грибы, которую затеяла Наташа, походом в кино на фантастический блокбастер с Димой… Жизнь наполнилась красками, вкусами, увлечениями. Смыслами.

Обычно чем ближе подкрадывался День рождения, тем больше одолевала хандра. Недовольство собой, ощущение беспросветности, глухое бессилие. Но не в этот раз. Лучший подарок себе ко Дню рождения – дожить до него. Марина дожила. И впервые за несколько лет чувствовала приближение не хандры, а праздника. Не старости, а… обновления? Не того обновления, о котором говорил Куратор, а какого-то своего, личного.

Мир снов способен забрать у человека то, что ему дорого, и не дать ему то, что он хотел. Мир снов способен забрать у человека его прежнюю жизнь и дать ему то, о чём он даже не думал. Мир снов меняет людей. Просыпаясь, человек уже самую чуточку не тот, каким был, когда засыпал: взбодрился или заработал головную боль, что-то забыл или что-то вспомнил. Сноходцы меняются ещё сильнее. И могут менять сны в ответ. Марина надеялась изменить не только сны, но и явь. Не для себя одной.

В Карибском море есть маленький остров, где самолёты летают так низко, что кажется, подпрыгнешь – и дотянешься до гладкого металлического брюха. Шасси выпущены, скорость перед посадкой сброшена до минимума, и создаётся ощущение, что самолёт не летит, а лениво плывёт над головами людей. Взлёты там тоже невероятные: вместо того чтобы направлять крылатую машину в сторону приветливой глади земли и моря, пилоты летят прямо навстречу горам, грозно темнеющим перед аэропортом. Казалось бы, в открытое пространство лететь проще, безопаснее. Но нет. Иногда сложный, пугающий путь – единственно верный. Чтобы понять это, нужно многому научиться; чтобы одолеть такой путь – нужно научиться ещё большему. И победить страх, чтобы не повернуть вспять, не сойти на окольные тропы, не сдаться. Даже не победить, а побеждать – постоянно, упорно.

Победа над князем Баалормором была сложной, важной, триумфальной. Но всё же в мире снов ещё оставалась угроза, оставались другие кошмары. И не только. Оставались и несделанные дела – как во сне, так и наяву. Мысль об этом не была радостной, зато она парадоксальным образом придавала сил. Нельзя достигнуть целей, если их нет. Когда они есть, достигнуть их тоже не всегда удаётся. Разница между «никогда» и «иногда» ничтожна: всего одна буква. Разница между «никогда» и «иногда» огромна: ею может стать целая жизнь. Важно заметить разницу и сделать свой выбор.