Мулан бесплатное чтение

Mulan

Copyright © 2020 Disney Enterprises, Inc.All rights reserved

© mashakotcur / Shutterstock.com. Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Скляр М. А., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Глава 1

Давно уже утреннее солнце поднялось над китайским тулоу[1], который Мулан называла своим домом. Она стояла посреди кольца смыкающихся построек – её дома и домов её соседей, – слушая приглушённое гудение жизни. С балкона третьего этажа женщина призывала дочь принести выстиранное бельё. За кухонной дверью, открытой во двор, ложка постукивала о стенки горшка, в котором другая соседка готовила вечернюю трапезу. Через выходивший на улицу проулок между зданиями до Мулан доносилось мычание перегоняемых на новое пастбище коров, а изредка кудахтанье, если копыто тяжело ступало в опасной близости от одинокой курицы. Из её собственного дома, теснящегося среди других, Мулан слышала бряканье и стук челнока: матушка и младшая сестра ткали на станке.

Однако звуки эти ничуть не отвлекали Мулан. Она среди них выросла. Все дни, сложившиеся в семь лет её жизни, были прожиты бок о бок с неизменным кругом поселян. Звяканье и шорохи едва слышимым фоном сопровождали стоящую перед ней задачу: загнать кур в курятник.

Беда в том, что курицы не желали слушаться. Битый час Мулан и её отец Хуа Джоу пытались перегнать небольшую кучку пернатых с одного конца двора на другой. И всякий раз, как им удавалось направить птиц в выбранном направлении, одна непременно отбивалась от стаи и пускалась в бега. Мулан носилась взад-вперёд, стуча по земле палкой, чтобы сгонять кур. Пускай лоб её усеивали капельки пота, девочка по-прежнему шагала вприпрыжку, и хотя отец уж и рад был бы покончить с хлопотным делом, Мулан была готова продолжать. Она любила трудные задачи. А загонять кур уж точно было непросто.

– Не спеши, Мулан!

Голос отца был суровый и всё же добрый. Подняв голову, она встретила взгляд его тёплых карих глаз и улыбку. Она знала, что многие в деревне страшились отца. Он всегда ходил с высоко поднятой головой и грудью колесом. Некогда он был ярым воякой, но годы истощили его тело. Плечи неприметно опустились, волосы поредели. Впрочем, от него по-прежнему веяло решительностью, несмотря на то что хромота вынудила его ходить с клюкой. Однако в глазах Мулан он не был ни свирепым, ни пугающим. Он был её отцом. И она его обожала.

Будучи семи лет от роду, Мулан знала, что ей предназначено проводить дни возле матери, помогая ей по хозяйству, но девочку не интересовало ни ткачество, ни готовка, ни уборка. При одной мысли об этих скучных повинностях на неё находила зевота. А вот Сиу, её младшая сестрёнка, любила домашние заботы и не знала в них равных. Так что, как при всяком удобном случае твердила Мулан, не лучше ли ей посвятить своё время отцу, ведь у него не было сыновей, которые могли бы помогать ему в делах, например, с курами, а с матушкой пускай трудится Сиу.

Громкое кудахтанье вернуло Мулан с небес на землю и к её поручению. Словно наконец сообразив, что в курятнике их ждёт еда и покой, курицы кучкой двинулись к загону. Мулан радостно гикнула, всполошив старуху, молившуюся в святилище, стоявшем посреди общего двора. Та возжигала благовония перед большой статуей Феникса, высившейся среди остальных. Как и всё поселение, святилище переживало не лучшие времена. Черепица осыпалась с крыши, а несколько досок подгнило. Впрочем, статуя оставалась невредимой. Для тех, кто жил в этом тесном мирке, не было ничего более значимого и священного, чем эта статуя. Она была воплощением предков, тех, кто предшествовал им на земле. Каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребёнок проводили в святилище часть любого дня, напитываясь его безмятежностью и покоем.

Казалось, заботы Мулан подошли к концу. Мулан держалась немного позади, пока отец направлял последних птиц в открытую дверь курятника. Краем глаза она увидела, как одна из куриц всё-таки вильнула прочь от товарок. Мулан нахмурилась. Она взглянула на отца. Джоу был поглощён подсчётом кур – все ли вошли внутрь. Он не заметил беглянку. Мулан решительно сощурилась. Она тихонько скользнула прочь, петляя по двору и уворачиваясь от соседей, и последовала за курицей к грубой деревянной постройке.

Мулан не торопилась, не ускоряла шаг. Она словно слышала голос отца, в очередной раз рассказывающего ей сказку про зайца и черепаху. Никто не верил, что медлительная и осмотрительная черепаха сможет состязаться в беге с быстрым зайцем. Однако заяц мчался так, что рухнул в изнеможении, а черепаха медленно, но верно доползла до финишной черты. Девочка в глубине души знала, что ей следует уподобиться той черепахе: подождать, пока курица не вспомнит, что голодна, и сама не пойдёт в курятник. Но часть её не желала ждать – ей, как тому зайцу, претила медлительность и осмотрительность, ведь можно было просто рвануть к цели сломя голову.

Глядя, как курица отходит всё дальше, Мулан изнывала, сердце её начало колотиться, а руки сами собой сжались. Она ускорилась. Сначала она перешла на быстрый шаг, затем на трусцу и, наконец, опрометью бросилась за курицей. Услышав топот, курица громко заквохтала и припустила со всех лап, хлопая крыльями и теряя перья.

В погоню!

Мулан гнала курицу по двору. Но всякий раз, как её пальцы могли вот-вот дотянуться и схватить птицу, окаянная виляла в сторону, выигрывая ещё мгновение свободы.

Заметив, что делает дочь, Джоу крикнул:

– Мулан! Оставь её!

Но Мулан даже не замедлилась.

Она словно и не замечала, что птица бросилась к курятнику напрямик через святилище, пока не очутилась в круглом храме. Разгорячённая погоней, Мулан даже не сбавила шаг, и вот наседка неловко замахала крыльями и перелетела через статую Феникса. Мулан с разбегу прыгнула и тоже перемахнула через древнюю святыню. Её ноги не зацепили статую. Но вот палка, которую девочка так и не выпустила из рук…

Палка хрястнула по огромной каменной птице и отколола ей левое крыло. За стенами святилища селяне, услышав громкий треск, оторвались от своих занятий и слаженно ахнули, когда крыло с глухим стуком упало наземь. Прежде на выходки маленькой Мулан никто не обращал внимания – ровно до этой самой минуты.

Мулан ничего не видела. Она уже выскочила из храма и неслась вверх по лестнице, ведущей на балкон вдоль третьего этажа дома. Заметив мчащуюся девчушку, юная мать с младенцем в руках едва успела отскочить в сторону, и мельтешащие руки и ноги Мулан пронеслись мимо, не задев её. Мулан на бегу поднырнула под ларь с рисом, который несли двое мужчин, и налетела прямо на развешивавшую бельё женщину. Женщина завизжала, а бельё разлетелось во все стороны среди вороха перьев.

– Мулан! Возьми себя в руки!

При звуке матушкиного голоса Мулан замедлила шаг. Впереди она увидела её саму. Ли стояла на пороге их дома, скрестив на груди руки и нахмурившись, но даже гневное выражение не портило её красивого лица. У её ног стояла Сиу, не спуская глаз с Мулан и курицы, летевших по узкому балкону мимо семейных покоев. Её личико, напротив, было исполнено восторга.

Курица добежала до конца балкона и снова поднялась в воздух. Короткие крылья и тяжёлое тело не позволили ей улететь далеко, но она перемахнула на крышу и понеслась дальше. Мулан снова ускорила шаг, как будто край балкона и не думал приближаться. В последний момент девочка вытянула руку и схватила верёвку, на которой обычно сушили бельё. Она быстро полезла вверх по верёвке и тоже добралась до конька крыши.

Здесь Мулан вдруг застыла, балансируя на самом верху. Перед ней до самого горизонта простирались злачные зелёные поля. Трава колыхалась на склонах пологих холмов, и казалось, это волны бегут по воде. Мулан тяжело и прерывисто дышала. Мир был такой огромный и полный жизни. Как захотелось ей – и не в первый раз! – отправиться и разузнать, что лежит за горизонтом. Но уйти было никак невозможно. Её жизнь и судьба принадлежала тому самому зданию, на крыше которого она стояла. А, как любила повторять матушка, от судьбы не уйдёшь.

– Ко-кох!

Глумливое кудахтанье курицы вернуло Мулан от мечтаний о невозможном к реальности. Прищурив глаза, она пошла вдоль крыши. Внизу стояли жители деревни, они сбежались во двор на грохот рухнувшего крыла и теперь не сводили с Мулан глаз. Страх и неодобрение кривили их лица. Несколько женщин постарше переговаривались между собой, даже не пытаясь выражать своё недовольство тише.

Словно решив, что хватит с неё игр, курица остановилась, подошла к краю крыши и, быстро замахав крыльями, опустилась на землю. Издав для убедительности последнее «кудах», она метнулась в курятник.

Проводив курицу взглядом, Мулан удовлетворённо кивнула. Внизу отец подбежал и захлопнул дверь за баламутной птицей. Девочку окатила волна гордости. По крайней мере, одну неприятность она предотвратила.

Но, когда отец поднял голову и встретился с ней глазами, Мулан вдруг поняла, что ей предстоит ещё одно дело. Она влезла на крышу, но как теперь спуститься вниз? Она прикинула на глазок расстояние оттуда, где стояла, до весьма далёкой точки, в которой приземлилась курица. Решимость заполнила её, и она сжала в кулаки опущенные вниз руки.

– Мулан, – окликнул её отец, узнав выражение на лице дочери, – слушай очень внимательно. Ты спокойно выдохнешь, а затем медленно – очень медленно! – спустишься вниз. – Мулан не сводила глаз с курятника, в котором благополучно скрылась негодная курица. – Спускайся, – повторил он. – Ты всё поняла?

Мулан ответила не сразу. Для неё время словно остановилось. Вихрь перестал обдувать её щёки, и она лишь слышала, как воздух наполняет и покидает её лёгкие и как сердце колотится в груди. Ноги её так и зудели, словно не желали стоять на месте. Один шаг – и она прыгнет. Один шаг – и она, как и курица, полетит. Но затем время возобновило свой ход. Ветерок снова затрепетал у её лица. Встряхнув головой, она оторвала глаза от курятника, окинула взглядом собравшуюся толпу и снова посмотрела на отца.

– Да, – сказала она.

Едва наметившаяся улыбка на лице Джоу исчезла в испуганном вздохе, когда Мулан решительно шагнула вперёд. Поторопившись, она запнулась на скользкой черепице. Пытаясь удержать равновесие, она взмахнула руками, словно мельница лопастями. Но это не помогло. Она безнадёжно заваливалась назад. Сбежавшиеся соседи ахнули хором, и Мулан упала навзничь.

На какое-то жуткое мгновение Мулан показалось, что она разобьётся насмерть.

Затем мысли её прояснились. Ощущение замедлившегося времени вернулось, и глаза Мулан остановились на одиноко торчащей из-под одного из балконов балке, словно выхваченной солнечным лучом. Извернувшись ужом, Мулан перестала размахивать руками и уверенно схватилась за неё. Теперь она больше не падала, а раскачивалась, как маятник, держась за балку. Собравшись, она разжала руки, перевернулась в воздухе и ловко приземлилась на ноги.

Совершенно невредимая, Мулан оглядела толпу. Ей глаза сияли, щёки раскраснелись от возбуждения и гордости за ловкость.

А затем она посмотрела на отца. Джоу ничего не сказал. Нужды не было. Всё было написано у него на лице. То, что она натворила и навлекла на свою голову, – это было слишком. Мулан огорчила его.

Улыбка мгновенно исчезла с её лица.

Глава 2

Мулан сидела позади Сиу и рассеянно расчёсывала длинные чёрные волосы сестрёнки. Сидевшая перед ней малышка задумалась о чём-то своём. Мулан молчание не смущало. Её собственные мысли галдели и кружили, словно перепуганные пичужки.

Перед глазами стояло разочарованное лицо отца. Это воспоминание затягивало её, словно кошмарный сон, от которого невозможно пробудиться, и она была вся как на иголках. Меньше всего на свете ей хотелось огорчить отца. Но ведь у неё не было выбора. Не было, повторяла она сама себе. Отец никак не мог погнаться за курицей, с его-то больной ногой. Пусть батюшка и был героем войны, но из-за ранения он не мог осилить и половину деревенской работы, которую желал бы переделать. Мулан просто хотела помочь.

Но каким-то образом всё повернулось совсем не так.

– Мулан?

Тихий голос Сиу оторвал Мулан от мрачных раздумий. Её рука замерла, и расчёска остановилась над волосами Сиу. Мулан ждала, что скажет сестра.

– Что случилось, когда ты упала с крыши? – спросила Сиу.

Мулан без лишних слов поняла, о чём спрашивала сестра. Падая, она ощутила нечто… странное. Будто осознание опережало время, а тело само знало, какие движения совершить, раньше, чем она успела собраться с мыслями. Но она не собиралась говорить об этом вслух – и уж точно не младшей сестрёнке.

– Я гналась за непослушной курицей, – сказала она и снова стала расчёсывать волосы Сиу.

Голова Сиу под щёткой недоверчиво качнулась.

– Нет, – не отступалась Сиу. – Когда ты сорвалась. В то мгновение ты была словно птица… – и тут младшая сестра осеклась.

Мулан нахмурилась, прозорливое замечание сестрёнки застало её врасплох. Сиу была права. Она и почувствовала себя птицей. Спикировав к балке и раскачиваясь на ней, она не испытывала страха. Она чувствовала себя живой. Такой полноты жизни она не ощущала никогда прежде. Она была словно птица, парящая в небе и играющая на ветру. И не неуклюжая курица, а величавая хищная птица.

Но как такое могло быть возможно? До этой минуты она гнала от себя даже мысль, что едва не расшиблась, если не разбилась насмерть. Но откуда бы ни взялось это чутьё внутри её, оно спасло её. Это было так неправдоподобно. Вот она и не могла выразить свои ощущения словами, ведь Сиу непременно всё это покажется неправдоподобным. Так что Мулан решила отвлечь её.

– Сиу, – сказала она, перестав расчёсывать волосы, – только не пугайся. Но по твоим волосам ползёт паук.

Сиу втянула голову в плечи и повернула к Мулан искажённое тревогой доверчивое лицо.

– Ты же знаешь, что я боюсь пауков, – сказала она, и её нижняя губа задрожала. Но затем глаза её сощурились. – Это очередная твоя шутка, да, Мулан?

Мулан попыталась сдержать улыбку.

– Не шевелись, – сказала она. – Не шевелись, и я раздавлю его… – Она осеклась, так как из комнаты у них под ногами донёсся гневный голос матушки.

– Ты потакаешь ей, – говорила Ли так громко, что её было слышно за дверью. Мулан и Сиу заворожённо слушали. Закрыв глаза, Мулан даже не дышала. Она представила себе, как отец с матерью готовятся отойти ко сну: мать прибирается, а отец расшнуровывает повязку на ноге. Обычно они укладывались неслышно, но не сегодня.

– Что за беда загнать кур, – отозвался Джоу.

Мулан слышала тихую и ровную поступь матери, когда та приблизилась к мужу.

– Ты же знаешь, я не о курах говорю, – продолжала она. – Я говорю о её… её неуёмном духе. Мы не должны поощрять в ней дерзость.

– Мулан ещё юна, – парировал Джоу. – Она только учится самоконтролю.

В своей комнатке наверху Мулан ощерилась. Она знала, что отец не имел в виду дурного, но можно подумать, он говорил о необъезженной кобылке, а не о собственной дочери. Она заёрзала, ей ужасно хотелось прекратить этот разговор, и в то же время было любопытно, к чему он приведёт. Долго ждать ей не пришлось.

– Ты подыскиваешь ей оправдания! – в голосе Ли прозвучала досада бессилия. – Ты забываешь, что Мулан – твоя дочь, а не сын. Дочь приносит честь семье своим замужеством.

– Любому мужчине посчастливится, коли он женится на Мулан, – сказал Джоу.

Слыша убеждённость в голосе отца, Мулан закусила губу. Хотелось бы ей быть той, кого он в ней видел. Может, гоняться за курами и вправду было немного неразумно. Может, ей следовало послушаться, когда отец велел ей перестать. Но неужели теперешние глупые оплошности могут встать на пути её счастливого будущего?

Словно услышав, о чём думает дочь, Ли продолжала:

– О Сиу я не беспокоюсь. Сваха подыщет ей хорошего мужа. – Хоть Мулан и была в другой комнате, она так и видела, как матушка в волнении потирает виски. Когда она снова заговорила, в голосе зазвучала тоска. – Но вот о Мулан я тревожусь. Всегда о Мулан. – И после недолгого молчания она проговорила еле слышно: – Представить не могу, где её место в этом мире.

В нижней комнате воцарилось молчание.

Мулан чувствовала на себе взгляд сестры, но упрямо не поднимала головы. Она смотрела на лежащую на коленях расчёску и нервно перебирала щетину. Голос матери всё ещё звучал у неё в ушах. Что, если мать права? Что, если ей нет места в этом мире? Она медленно и прерывисто выдохнула. Ей всегда было немного не по себе среди деревенских девчонок: первой среди всех она вляпывалась в грязную лужу или рвала подол рубахи. И рядом с отцом ей всегда было спокойнее, чем возле матери у очага. И она никогда не думала, что это неправильно – до этой самой минуты.

– На самом деле она так не думает, – промолвила Сиу.

Но Мулан молчала. Она не готова была об этом разговаривать.

Однако сестра от своего не отступалась.

– Скажи мне про паука, – настаивала она.

– Нет там никакого паука, – пробормотала Мулан. У неё отпала всякая охота к притворству.

– Сколько у него ног? – словно не заметив насупившихся бровей сестры и не расслышав её бурчания, продолжала Сиу.

Мулан вздохнула.

– Сама знаешь, у пауков восемь ног, – ответила она против воли.

– Но он же не чёрный? – с притворным испугом вопросила Сиу, будто бы к ней полз совершенно настоящий паук. Она подождала, что на это скажет или сделает Мулан.

Мулан посмотрела на сестру. Лицо Сиу было по-прежнему простодушным и исполненным надежды, и как исступлённо Мулан ни хотелось жалеть себя и дальше, она не могла отказать Сиу, никогда не могла. У сестрёнки было огромное сердце, и ему было невозможно противиться. Поэтому девочка медленно кивнула.

– О да. Он чёрный. С красными крапинками, – заявила она, входя во вкус. – И мне даже не хочется говорить, какой он невероятно волосатый. Вот он ползёт прямо к твоей шее! – она протянула руку и провела пальцем по шее Сиу.

В ответ Сиу завизжала. Хмурое выражение на лице Мулан исчезло, и она невольно улыбнулась. Её матушка не знает, где её место в большом мире, но пока что Мулан достаточно смешить сестру и радоваться каждому мгновению.

Время волноваться о будущем ещё придёт – но позднее.

К сожалению, «позднее» не припозднилось.

Вынырнув из жуткого кошмара, в котором она убегала от курицы размером с неё саму, Мулан подскочила в постели. Сердце её колотилось. Снаружи лунный свет освещал ночь. Мулан встала и, подойдя к окну, выглянула во двор, лежащий внизу.

В центре, сияя в белёсом свете, стояло святилище предков. Несколько свечей тускло горели, отбрасывая тени на статую Феникса – и её отбитое крыло.

«Быть может, – думала Мулан, – я ещё смогу всё поправить… Если починю Феникса».

Она на цыпочках вышла из комнаты, спустилась по лестнице на кухню и достала из буфета большую миску и пестик. Подойдя к столу, она поставила их и наполнила миску оставшимся от вечерней трапезы рисом. Стараясь не шуметь, она принялась растирать рис. Крупные зёрна риса вскоре превратились в пыль, а затем с добавлением воды в густую и клейкую замазку. Удовлетворившись результатом, Мулан взяла миску и вышла во двор.

Как только она вышла из дома, на лунный диск набежало облако, вдруг погрузив и двор, и святилище во мрак. На миг Мулан застыла. Может, ей стоит оставить всё как есть, пожалуй, она и без того довольно напортачила. Но тут облако проплыло, и святилище снова засияло. Птица феникс, как всегда, застыла, словно собираясь подняться из пепла, но с одним крылом статуя казалась увечной. Мулан кивнула сама себе. Она исправит то, что сломала.

Войдя в святилище, Мулан преклонила колени. Затем она подняла отломанное крыло и положила его себе на колени. Не торопясь, она тщательно размазала клей по краю крыла. Когда весь слом был смазан, она встала и подошла к статуе. Вытянувшись в струнку, она приложила крыло к туловищу. Она стояла, не шевелясь, и пальцы, которыми она прижимала осколок, побелели от усилия. Когда она была убеждена, что прошло достаточно времени, Мулан постепенно, палец за пальцем отняла руки.

Мулан стояла, вглядываясь, держится ли крыло.

Даже услышав шаги, Мулан не сводила глаз с птицы. Через мгновение она почувствовала, что рядом встал отец. Его взгляд тоже обратился к Фениксу. Оба стояли молча, погружённые в свои мысли.

– Мулан, – проговорил наконец Джоу. Его голос звучал приглушённо, но твердо. – Подобное тому, что случилось сегодня, я не желаю больше видеть. – Он замолчал и повернулся, чтобы взглянуть на неё. Мулан опустила глаза, но тогда он дотронулся до её подбородка и приподнял его. – Ты поняла? – спросил он.

Глубоко вздохнув, Мулан кивнула. Отец улыбнулся, однако тень разочарования омрачала его взгляд. Мулан было больно видеть это выражение. Когда бы отец ни смотрел на неё, его глаза светились добротой и восхищением. Не в состоянии выносить горький взгляд, она дёрнула подбородком и снова стала глядеть на Феникса. И у неё на глазах крыло поползло вниз.

Видя, что сделанного не исправить, Мулан тихо расплакалась.

Не говоря ни слова, Джоу протянул руку и не без труда прижал крыло обратно.

– Тебе известно, отчего Феникс сидит по правую руку от императора? – спросил он, не отводя глаз от птицы. Мулан покачала головой. – Феникс-птица его хранит. Защищает.

– Но я сломала её, – шепнула Мулан.

Джоу кивнул.

– А ты знала, что птица Феникс наполовину мужского начала, наполовину женского? И она столь же прекрасна, сколь сильна. – Он замолчал и опять посмотрел Мулан в глаза. – Неудача не необратима. Этому учит Феникс. Нужно, однако, день за днём продолжать двигаться к своей цели, продолжать своё дело. Феникс приглядит за тобой. Это её забота. А твоя забота – принести честь семье. Как думаешь, у тебя получится?

Мулан взглянула на отца. Она прежде не слышала, чтобы так толковали учение Феникса. Да, она знала, что Феникс оберегает императора. Но чтобы она приглядывала за ней? Это другое дело. Если мифическая птица служит императору, она, Мулан, по меньшей мере, может послужить своему роду. И если для этого ей придётся по примеру сестры сделаться тенью матушки, так тому и быть. Если для этого придётся позволить курам разбегаться, куда им вздумается, так тому и быть. Она исполнит то, о чём просит отец. Семья станет ею гордиться, она принесёт честь роду – и готова ради этого на любую жертву.

Она протянула руку и вложила её в ладонь отца, и оба пошли к дому. У них за спиной крыло Феникса снова поползло вниз по птичьему туловищу.

Глава 3

День за днём Мулан старалась стать достойной дочерью, которой может гордиться семья. Она покорно сидела подле матери и училась прясть. Изредка она даже позволяла курице удрать, хоть её так и подмывало броситься вдогонку. А когда деревенские мальчишки сбегались поиграть во дворе, она сдерживала себя, чтобы не пнуть подкатившийся ей под ноги мяч.

Несмотря на благие намерения, нелегко ей было всё время вести себя хорошо. Иногда Мулан не могла совладать со своими порывами. Например, как могла она не подтолкнуть легонечко мяч обратно мальчишкам, и не её вина, если удар получился сильнее, чем она ожидала, и мяч – случайно! – ударил в статую Феникса и отбил ей голову. Или тот раз, когда она, возвращась с полей верхом на своём коне, Чёрном Вихре, ехала чуток быстрее, чем следовало, и сорвала сохнущее бельё соседки… снова.

Проходили дни, проходили и годы, и Мулан по-прежнему всеми силами старалась подавлять свои порывы. Она следила, чтобы её волосы были забраны в аккуратный пучок – хотя бы в начале дня. И она держалась подальше от святилища и курятника… большую часть времени. Когда ей исполнилось шестнадцать, она переросла свою нескладную долговязость и стала высокой, грациозной и красивой. Но нет-нет да и прорывалась наружу та девчонка, которая разбила статую Феникса – всегда готовая вытворить что-то невероятное и отчаянное.

Вернувшись однажды пополудни из полей, где она гоняла на Чёрном Вихре, Мулан торопливо спрыгнула с коня и отвела его в стойло. До неё доносились обеденные запахи, и она знала, что опоздала. Девушка вздохнула. Матушка будет недовольна. Быстрым шагом она пересекла двор и зашла в дом.

Семья сидела за обеденным столом. Мулан схватила тарелку и села.

– Мы с Чёрным Вихрем скакали вровень с двумя зайцами, бежавшими бок о бок, – сказала она, накладывая рис из миски. – Думаю, один был самец, а другой – самочка… – тут она осеклась и замолчала: никто даже не шевельнулся. Все смотрели на неё, и в комнате звучал только её собственный голос. – Что такое? – спросила она обеспокоенно. Может, у неё в волосах осталась трава? Может, лицо измазано грязью?

Ли нервно заломила руки. Она открыла рот, но затем снова закрыла его. Мулан прищурилась. Не к добру это. Матушка никогда не стеснялась высказать то, что было у неё на уме. Но сейчас она казалась почти… испуганной.

– Что случилось? – повторила Мулан.

– У нас замечательная новость, – провозгласила Ли, но в голосе её прозвучала нотка неуверенности. – Сваха подобрала для тебя многообещающий союз.

У Мулан перехватило дыхание. Она буквально чувствовала, как кровь отхлынула у неё от лица, и ей пришлось схватиться за стол. Сваха? Многообещающий союз? Как боялась она этих слов, войдя в брачный возраст. Сколько месяцев, слыша, как другие девушки прыскают, рассказывая о своих женихах, она в глубине души радовалась тому, что ещё один день прошёл, а от желчной старухи, чьим хлебом было сватанье деревенских красавиц на выданье, так и нет известий. Надеялась, что так и проживёт свою жизнь, как сейчас, – свободной.

Сестрёнка, та мечтала об удачном замужестве. При всяком случае Сиу соловьём заливалась о счастье быть женой. Всякий вечер она была готова пересказывать Мулан рецепты блюд, которые надеялась приготовить, или описывать одежды, которые думала наткать. Сиу часами могла чирикать о том, как она посвятит жизнь служению тому мужчине, что станет её мужем. Каким счастьем она окружит его и его семью. Мулан же подобная жизнь казалась заточением без малейшей надежды на приключения.

Даже зная, что это не принесёт чести семье, Мулан не желала выходить замуж, впрочем, она ни за что не сказала бы об этом вслух. Но она бы предпочла остаться дома и быть поддержкой родителям. Ей хотелось, чтобы родители гордились ею, но, может, этого можно добиться иначе. Мулан взглянула на отца, надеясь, что он вступится и положит разговору конец.

Перехватив отчаянный взгляд дочери, Ли закаменела лицом.

– Мы с твоим отцом говорили об этом, – сообщила она.

Джоу кивнул, однако, невесело.

– Да, Мулан. Всё решено.

– Но… – начала было Мулан.

Отец прервал её, строго покачав головой:

– Это на благо нашей семьи.

Мулан подняла голову и встретилась взглядом с отцом. На миг время для Мулан словно остановилось. Ей вспомнилось, как тогда в святилище она смотрела на отца и её обуревали те же чувств, что и теперь. А затем, припомнила Мулан, она посмотрела вниз на сломанное крыло статуи. Птица Феникс, сказал тогда отец, приглядит за тобой. Она должна верить, что и после замужества Феникс будет за ней приглядывать. Как бы там ни было, Мулан пообещала отцу, что принесёт честь своей семье. Пускай даже ей придётся пожертвовать ради этого собственным счастьем.

Глубоко вздохнув, Мулан кивнула.

– Да, – промолвила она негромко. – Это на благо. Я принесу честь нашей семье.

Однако судьба распорядилась иначе, и началось это вдали от тулоу.

Воздух пустыни был прозрачен и сух. Высоко в небе ярко светило солнце, и обведённое стеной торговое поселение дрожало в его лучах, словно мираж. Это было одно из немногих подобных мест в этой пустыне, и неудивительно, что укреплённый город гудел как улей. Купцы со всех концов света приезжали сюда с товарами, чтобы продавать одно и покупать другое. Людная рыночная площадь шумела: люди торговались над яркими рулонами шёлка, коврами, драгоценными камнями и фруктами. Сотни языков мешались в единый гул. Изредка над гвалтом взмывал голос толмача, помогающего покупателю сбить цену. Несмотря на напряжение, звенящее в воздухе, всюду царил порядок. Чиновники вели записи и надзирали за сделками, следя, чтобы они совершались честно.

Из седла своего огромного коня Бори-Хан смотрел на стелющуюся степь и на торговое поселение. Под его лёгкими доспехами подрагивали мускулы, кожу покрывал тонкий слой пыли. Его тёмные волосы были спутаны, как и у его спутников. Но Бори-Хана не заботило, как он выглядит. Он и его люди прошли немалый путь, чтобы добраться сюда, и видимость была обманчива – силы их были далеко не истощены.

Прищурив тёмные глаза, Бори-Хан смотрел на купцов и торговцев, хлопотавших над своим товаром. Они были совершенно беззащитны и открыты для удара. Под властью императора народ разнежился и расслабился. Многие годы люди жили без войн и страха. Они позабыли то время, когда жужане[2] держали в страхе всю империю и одно имя их вселяло ужас в каждого. Не одно поселение наподобие этого опустело по воле легендарных воинов-теней. Но затем император нанёс поражение жужаньскому каганату, и долгие годы о его зловещих подданных не было ни слуху ни духу.

Однако Бори-Хан собирался показать китайцам, что они ошибались, полагая жужаней развеянными по ветру. До своей смерти от руки императора отец научил его всему, что знал сам. И вот Бори-Хан поднял жужаней. Пришло время отомстить, думал он, впившись взглядом в распахнутые ворота торгового поселения.

Поворотившись к своим воинам, Бори-Хан поднял руку. Двенадцать лошадей загарцевали, двенадцать воинов крепче сжали колени, готовясь послать коней вперёд. Они были в чёрном с головы до ног, а лица их закрывали платки. В руке один из воинов держал древко, на котором развевалось чёрно-золотое знамя. Голова волка зыбилась на лёгком ветру. Бори-Хан выждал мгновение. Он хотел видеть страх в глазах стражников, когда те заметят его отряд.

Долго ждать не пришлось. На парапете стены из-за поворота появился стражник. И в то же мгновение ветер подхватил стяг с волчьей головой. Над степью пронёсся крик стражника, узревшего Бори-Хана и его воинов.

Лицо жужаньского предводителя растянулось в удовлетворённой улыбке, когда он увидел панику, охватившую стражника. Тот тщетно пытался предупредить солдат, чтобы те заперли ворота, когда Бори-Хан опустил руку.

В единый миг воины-тени пронеслись по степи. Копыта лошадей застучали по песку, поднимая за собой клубы пыли. Кони словно пожирали пространство, и вот они уже были у поселения. Стражники на стене начали стрелять из луков. Но руки их дрожали, а глаза обманывались. Стрелы не долетали до цели или же уходили в сторону, а воины-тени между тем стремительно приближались.

– Стреляйте в предводителя! – донёсся до Бори-Хана возглас главы стражи. Подняв голову, он увидел, как один из обороняющихся нацелил свой лук. Бори-Хан не колебался ни мгновения. Он скакал вперёд, навстречу стреле, пущенной ему в грудь. Прежде чем стрела вонзилась в плоть, он схватил древко рукой и остановил её. Стражники ахнули, словно громом поражённые. Бори-Хан выхватил из-за спины свой собственный лук, вложил стрелу, натянул тетеву. И отпустил.

К вящему изумлению стражников, стрела полетела не к одному из них, а ввысь и, перелетев через стену, громко звякнула, вонзившись в столб посреди рыночной площади. Купцы и торговцы, не подозревавшие о приближающейся опасности, в тревоге уставились на стрелу.

Стоявший неподалеку торговец в красной феске скосился на стрелу. Его глаза расчётливо блеснули, он поднял руку и извлёк из-за уха длинную шпильку. И с воплем ударил ногой по лотку с пряностями. Цветное облако распустилось в воздухе, а в нём торговец преобразился. Волосы сделались длиннее и волной потекли по плечам, лицо оплыло. Щеки втянулись, кожа стала гладкой. Под плащом обозначилась тонкая талия. Не успели купцы закричать, как преображение завершилось.

На месте мужчины в красной феске возникла прекрасная – и опасная даже на беглый взгляд – женщина. И это была не просто женщина, это была Сяньян.

– Ведьма! – завопил один из стражников. Позабыв о Бори-Хане, он таращился на происходящее на площади. – Она ведьма!

Крик его захлестнул площадь паникой.

Торговцы и купцы, отталкивая и оттирая друг друга, бросились прочь от колдуньи. От бегущих ног поднялась густая пыль. Среди этой сумятицы неподвижно стояла Сяньян, невозмутимо глядя на начинающееся светопреставление.

Слегка пригнувшись, она воздела одну руку. Другую руку женщина протянула к поясу и с молниеносной быстротой выхватила четыре кинжала. Крикнув соколом, колдунья бросила кинжалы. Один за другим они взмыли над площадью и поразили четырёх охранников. Те повалились наземь.

Их товарищи, оставшиеся на стене, едва ли это заметили. Все их силы и мысли занимал Бори-Хан. Хотя вокруг свистели стрелы и царил хаос, конь его даже не замедлил галопа. С головокружительной скоростью лошадь и всадник приближались к стене. Бори-Хан схватил одной рукой гриву своего жеребца. А затем одним плавным движением встал на спине коня. Он обнажил меч и выжидал, несмотря на бешеную скачку, уверенно держась на ногах. В следующий миг, казалось, он врежется в стену, но тут Бори-Хан прыгнул.

Решимости и гнева было исполнено его лицо, когда с могучим рёвом он приземлился на стене и побежал по ней вверх. Стражникам нечего было противопоставить его разящему клинку. Стремительный металл словно таял в воздухе, посылаемый верной и привычной рукой.

Следуя за своим предводителем, и другие воины-тени лезли на стену и бросались в атаку. Бряцание оружия наполнило слух сражающихся.

Увидев на площади Сяньян, Бори-Хан сразил ещё двоих стражников и спрыгнул со стены вниз. Колдунья, не видя его, вела свой бой. Окружённая пятью солдатами, Сяньян была спокойна, хотя те были крупнее и сильнее её. Её лицо было совершенно безмятежно, а руки тверды. Одна против пятерых, она, тем не менее, казалось, ждала, когда они первыми вступят в бой.

Уверенные в своём преимуществе, стражники подали друг другу знак и атаковали. Но удар их длинных копий поразил лишь воздух. В мгновение ока Сяньян схватила ближайшее копьё и нацелила его на мужчин. Её тело расплылось водоворотом чёрного шёлка, а когда она завершила вращение, четверо солдат лежали на земле. Пятый, трясясь всем телом, упал на колени. Он был моложе товарищей и поднял к сосредоточенному лицу Сяньян полные ужаса глаза.

Бори-Хан шагнул вперёд. Почувствовав его приближение, колдунья обернулась. Их глаза встретились. Затем, плавно и медленно, Сяньян опустила копьё. Бори-Хан кивнул. Их план, который он таил даже от своих воинов, сработал. Он был доволен. Остальные не верили, что колдунья выступит на его стороне, но он не сомневался в этом. Сяньян была властной и, самое главное, жадной до власти. Жизнь её протекала в одиночестве, вдали от людей, страшившихся ей подобных; чтобы избежать суда и тем паче смертного приговора, ей не раз приходилось оборачиваться соколом, и её переполняли гнев и жажда мести. И теперь их общая цель сделалась ближе, пусть и на один лишь шаг. Город был в их руках.

Сяньян и Бори-Хан бок о бок прошли обратно к воротам. Шум боя за их спинами стихал, воины-тени добивали стражников.

– И ещё одна крепость пала, Бори-Хан, – сказала Сяньян. Хотя голос прозвучал хрипло, дышала она ровно.

Воин кивнул. Император не сможет больше закрывать глаза на исходящую от Бори-Хана угрозу. Жужане вернулись – и скоро империя отойдёт в их руки.

Глава 4

В стенах Императорского города будничная жизнь текла своим чередом – мирно. Огромный город, расчерченный правильной сеткой улиц, являл собой бастион цивилизации. Как контрастировал его облик многоликого и многоязычного центра империи с тем пыльным хаосом, что царил в укреплённом торговом поселении! Те, кто жил и родился в этом городе, гордились рынками, где было не протолкнуться среди иноземных купцов. В каждом городском квартале был свой храм, успокоительно напоминавший о том, что предки хранят народ и, полагаясь на императора, вверяют ему свою силу. Вдоль бульваров стояли элегантные особняки, не забыли градостроители и про парки, ведь зелень создаёт атмосферу умиротворённости. Насыщенную городскую панораму уравновешивали воды каналов и гаваней с их бесчисленными лодками.

С северо-запада на город смотрел расположенный на холме Императорский дворец. Дом императора – это самое величественное здание во всём городе. Сияющий белизной и золотом, он выглядел так, будто покрашен был не позднее сегодняшнего утра. Яркопёрые птицы порхали над его воротами и гнездились в кронах бесчисленных деревьев, окружавших здание. Как издали, так и вблизи дворец своим видом воплощал покой и неколебимость.

Их он и являл.

Обычно.

В главном зале советник смотрел в бесстрастное лицо сидящего на троне императора. Посреди необъятных покоев он всегда чувствовал себя незначительным и даже ничтожным. Но он знал, что это лишь обман чувств. За десятилетия, что он служил особе императора, он стал самым доверенным ему лицом. И поэтому он понимал, что принесённая им весть всемерно опечалит императора.

Сделав глубокий вдох, он склонил голову и приблизился.

– Ваше величество, – начал он, надеясь, что голос его не дрогнет, выдавая напряжение, – шесть северных укреплённых городов вдоль Шёлкового пути пали под натиском врага. – Дюжина младших писцов вместе с главным летописцем не посмели поднять головы, однако советник заметил среди них беспокойное шевеление. Император, скрытый в тени, безмолвствовал. Советник продолжал: – Торговля в северных регионах подорвана.

– А мои подданные? – спросил император негромко.

– Перебиты, – отвечал советник. – Этот солдат – единственный, кто остался в живых. – Он кивнул в сторону коленопреклонённого юноши. Даже издали советник видел, что лицо стражника побледнело и осунулось. То, что солдату довелось увидеть в крепости, по его собственным словам, было кошмаром наяву.

Он рассказывал о крылатой ведьме и ярых воинах. При одной мысли об этом советника бросало в холодный пот.

– Я боюсь, что воспоследуют новые нападения.

Встав, император шагнул на свет. Не будучи высокого роста, он тем не менее источал властность. Его ясный взгляд был полон мудрости, но бремя ответственности оставило лишь несколько морщин на его челе. Хоть весть и была ему явно мучительна, император сохранял невозмутимость. За это качество, помимо иных, его любили и почитали.

– Чьих рук это дело? – спросил он.

Под взглядом императора слова застревали у советника в горле. Скрыть волнение от этих глаз было почти невозможно.

– Жужане, ваше величество, – проговорил он наконец едва слышно.

Но слова быстро достигли ушей правителя, и не только его. По залу прокатилась волна потрясения, и писцы зашептались между собой.

Император не удостоил их даже мимолётного внимания.

– Кто их предводитель? – спросил он.

– Он именует себя Бори-Ханом, – отвечал советник.

– Я убил Бори-Хана. – в голосе императора впервые прозвучало напряжение.

– Это его сын, ваше величество.

Император покачал головой. Советник знал, о чём он думает. О том, что это совершенно невозможно. Как мог мальчик, дитя мужчины, которого император сразил собственной рукой, поднять заново целую армию? Ведь он положил годы на то, чтобы убедиться – силы жужаней никогда не соберутся вновь. Ради этого он едва не сложил свою голову не единожды, а дюжину раз, и всё же жужане вернулись. Император снова покачал головой и усилием воли выровнял дыхание, которое сделалось прерывистым.

– Они были уничтожены, – промолвил он громко, и звук его голоса отразился от стен тронного зала. – Я повторяю, как это возможно?

Прежде чем советник успел ответить, раздался тихий шорох. Обернувшись в изумлении, советник увидел, что юноша, выживший в бойне в укреплённом поселении, поднялся на ноги.

– Говори, дозволяю, – велел стражнику советник.

– С Бори-Ханом пришла ведьма, – сказал стражник.

В этот раз никто даже не подумал скрыть невольный вздох. Шёпот наполнил залу. Это было ужасающее известие.

– В царстве нашем нет места ведьмам! – вскричал советник. – Ведовство поставлено вне закона более ста лет тому назад. – Советник неприятно удивился собственной несдержанности. Он давно отшлифовал умение скрывать любые эмоции. Но ведьма? При одной мысли у него вскипала кровь.

– Однако ж, – промолвил стражник, едва приметно пожав плечами, – именно её искусство ведёт жужаньскую армию к победе.

– Как тебе сие известно? – вопросил император, ступая вперёд. Следом за ним торопливо прихлынули стражи и писцы. Пройдя дальше по тронному залу, император словно сделался больше. Гнев советника был явственен, однако император оставался невозмутимым.

– Я знаю только то, что видели мои собственные глаза, – ответил стражник. – Ведьма сильна.

Долгий миг император стоял неподвижно, и лицо его ничего не выдавало. Но, глядя на него, советник чувствовал, как напряжённо тот размышляет. Известие было неоспоримо. Жужане вернулись, ведомые новым вождём. И новый предводитель, как и его отец, желал лишь одного – ввергнуть империю в хаос. И на этот раз жужанам помогала могущественная ведьма. Советник не нуждался в толковании храмовой настоятельницы, чтобы понять, что это значило. Их ждала война. Тому миру, что нелёгкой ценой установил император, пришёл конец.

И словно расслышав эти мысли своего советника – и друга, – император поднял глаза. Он взглянул в далёкое окно на лежащее за ним царство.

– Нас не страшит чёрное чародейство, – сказал он. – Мы уничтожим жужаньское войско вместе с их ведьмой. – Голос императора набирал силу и звучность. – Вот моя воля: мы соберём мощную армию. Каждая семья поставит в неё мужа. Мы защитим наш народ и разобьём душегубов.

Приказ императора прозвучал, и писцы спешно переносили его слова на бумагу. Им предстоит огласить их народу империи. И воля императора будет исполнена – ни одна семья не посмеет воспротивиться ей. Император получит свою армию.

Когда молодой стражник, чудом уцелевший в жужаньском набеге, двинулся к выходу, императорский двор пришёл в лихорадочное движение. Поклонившись советнику, который, беседуя с группой писцов, едва заметил его, стражник пересёк длинный тронный зал и вышел.

Тут же его плечи расправились. Голова, низко опущенная всё то время, что он находился перед императором, выпрямилась. С каждым шагом менялась даже его поступь. Достигнув ворот и нырнув в людные улицы города, он двинулся быстрым шагом, более ничем не выдававшим увечий, полученных в бою с жужанами.

Люди со всех концов империи, проходя, кивали юноше в воинской одежде, а женщины даже награждали его улыбками. Но он не обращал на прохожих внимания. Свернув в переулок, он замедлил шаг. Протянув руку, он извлёк заложенную за ухо шпильку и уронил её на землю. Шаг за шагом на землю падала шпилька за шпилькой. Вскоре они усеяли весь проулок… и бессознательное тело стражника. А над ним, избавленная от мужского облика, в котором теперь отпала нужда, стояла колдунья. Сяньян потянулась, наслаждаясь возвращением в собственное тело. Затем, едва взглянув на стражника, против своей воли подсобившего её замыслу, она пустилась бежать.

Быстрее и быстрее мелькали её ноги, а затем с громким возгласом она прыгнула. В воздухе колдунья вновь обратилась, на сей раз сделавшись уже не стражником, а юрким соколом. Взмывая над городом, Сяньян победно закричала. Бори-Хан будет доволен. Она видела искру страха в глазах императора, когда назвала его имя. Сбор гражданского ополчения – это как раз то, на что рассчитывал Бори-Хан. Деревни лишатся своих сильнейших мужчин. И тем проще будет их захватить.

Глава 5

Мулан маялась. Сидя на неудобном стуле, она старалась сохранять неподвижность, пока мать собирала её длинные волосы, тянула и дёргала непокорные пряди. Когда клок волос, проиграв сражение, болезненно расстался с головой, Мулан поморщилась.

Она знала, что встреча со свахой наверняка окажется выматывающей эмоционально, но думать не думала, что и телу её придётся нелегко. Конечно, она не могла явиться к уважаемой свахе, одетая в абы какое поношенное платье.

– Нет, нет, и ещё раз нет, – отрезала матушка, когда Мулан брякнула что-то в этом духе. – Перед свахой следует предстать, словно перед женихом, – безупречной. Все мы должны быть безупречны. – И, как будто Мулан этого не знала, мать прибавила: – Благополучие нашей семьи зависит от тебя, Мулан.

И поэтому Мулан предстояло быть разрисованной, наподобие фарфоровой куклы. С удовлетворением обведя взглядом пучок, ладно собранный высоко на голове Мулан, матушка принялась за лицо дочери. На столик были выставлены мисочки с разнообразными пудрами и притирками. Окунув объёмную кисть в ближайшую мисочку, Ли размешала белую пасту. Затем ровными мазками кисти она принялась наносить белила на лицо Мулан. Когда краска покрыла всё лицо, Ли обратилась к следующей мисочке. Жёлтая пудра нежным облаком дохнула на лоб Мулан, возвращая её лицу часть цвета, и девушка задумалась, к чему тогда нужно было его белить. Но, прежде чем она успела открыть рот и задать свой вопрос, Ли отложила в сторону жёлтую пудру и взяла синие чернила. Они легли над глазами Мулан, начертив длинные тонкие брови, чуть изогнутые кверху так, что казалось, будто девушка улыбается, хоть рот её и оставался неподвижным. На щеках Мулан расцвели румяна, красная краска окрасила губы, и наконец Ли нанесла на лоб дочери цветочный орнамент.

Покончив с лицом, матушка подняла Мулан со стула и поставила перед собой, чтобы одеть. Мулан старательно молчала, хотя её так и подмывало закричать. Матушка не одевала её с тех пор, как она была совершенной малышкой. Ей никогда прежде не приходилось раСкашивать лицо, а голова ныла от дюжины шпилек, воткнутых в волосы, чтобы удерживать их в пучке. Ей казалось, что она сама как кукла, с которой играла сестрёнка, когда была маленькой.

Мулан перевела взгляд на окно в дальней стене. За ним она видела, как пасётся Чёрный Вихрь. Ей хотелось вырваться из рук матери, выбежать из дома, вскочить на коня и умчаться прочь. Но она не могла. Она обещала, она не подведёт семью… хотя бы в этот раз.

– Взгляни-ка.

При звуке матушкиного голоса Мулан вздрогнула и оторвала глаза от окна. Увидев своё отражение в зеркале, которое поднесла ей мать, она охнула. На неё смотрело лицо незнакомки. Тело, облачённое в сиреневое платье, тоже выглядело непривычно: изгибы, обычно скрытые её излюбленной свободной одеждой, были подчёркнуты. Мулан осторожно подняла голову и дотронулась до гребня, украшенного цветком лотоса, который мать воткнула ей в волосы. Этот гребень матушка берегла, как одну из самых дорогих вещей. Не произнеся ни слова, Ли напоминала Мулан, как важен сегодняшний день.

Глубоко вздохнув, Мулан вышла из дома во двор. Там её ждал отец, также облачённый в праздничное одеяние. При виде старшей дочки Джоу улыбнулся, однако Мулан успела заметить печаль в его глазах. Что ж, не она одна прячет своё подлинное лицо под маской.

Как только Ли и Сиу, одетые нарядно, но всё же не так изысканно, как Мулан, вышли во двор, семья пошла через деревню. Встречая людей, которых она знала всю свою жизнь, Мулан чувствовала на себе их взгляды и слышала удивлённый шёпот. Мулан казалось, что она сама на себя не похожа, однако селяне узнавали её.

Понимая, как неловко чувствует себя Мулан, Джоу ласково улыбнулся. Он остановился и оглядел свою семью.

– Общество столь очаровательных женщин – подлинное благословение, – сказал он. – Я ничуть не сомневаюсь, что сегодняшний день станет знаменательным для семьи Хуа…

– Не сейчас, – перебила его жена. – Нам не следует опаздывать. – И в доказательство своих слов пошла вперёд, ускорив шаг.

Мулан едва поспевала за ней. Её платье выглядело чудесно, но совершенно не подходило для бега. Вдобавок ноги её были скованы узкими и неудобными туфельками. Она наверняка растянулась бы на дороге, но сестра протянула руку и поддержала её. А в довершение у Мулан громко заурчало в животе.

– Я умираю от голода, – сообщила она, хотя и знала, что в этом нет смысла.

Ли нетерпеливо нахмурилась.

– Я уже говорила тебе, что есть нельзя. Ты смажешь краску на лице.

– Даже смерчу не смазать всю эту краску, – вполголоса огрызнулась Мулан. Она повернулась к сестре и увидела, что беспокойство матери передалось и ей.

– Сиу, – сказала Мулан, пытаясь развеселить сестрёнку, и указала пальцем на собственное лицо, – что я чувствую?

Сиу впилась глазами в лицо Мулан, пытаясь отыскать хоть тень переживания.

– Не знаю, – отвечала она.

– То-то и оно, – отозвалась Мулан. – Вот я грущу. – Выражение на накрашенном лице не изменилось. – А сейчас мне любопытно. – И снова лицо было неизменно. – А теперь я смущена. – А лицо оставалось всё тем же.

Наконец личико Сиу расплылось в улыбке. Мулан улыбнулась ей в ответ, хотя сестрёнка, возможно, и этого не поняла. Как ни противно ей было думать, что все эти треволнения из-за неё, она понимала, что иначе и быть не может. Если бы к свахе позвали Сиу, матушка шла бы с лёгкой душой, едва ли не вприпрыжку. Сиу не доставляла матери, да и никому в семье ни малейшего беспокойства. От Мулан же были одни неприятности.

По счастью, размышлять о собственных недостатках у Мулан не было времени. Они пришли к дому свахи. Оставив Джоу дожидаться снаружи, женщины подошли к дверям.

Дом свахи, как и приличествовало женщине её занятий, стоял обособленно. Стены были недавно покрашены, по обе стороны двери росли цветы и ароматные травы. Сваха была в числе наиболее важных людей в их маленькой деревне. Благодаря её знакомствам девушки и юноши могли устроить свою судьбу и обеспечить процветание деревни. Семьи прилагали немало усилий, чтобы добиться расположения свахи, поскольку её благоволение было ключом к благополучному союзу.

Хотя её положение приносило ей почёт и привилегии, сваха была женщиной мелочной и склочной. Всякий раз, как она выходила из собственного дома (а, надо сказать, делала она это не часто), всё вокруг встречало её угрюмое осуждение. Мулан не раз случалось разворачиваться и идти в обратную сторону, лишь бы избежать неодобрительного взгляда толстухи. И даже Сиу, впрочем, будучи совсем малышкой, не понимавшей, что к чему, однажды ляпнула, мол, вот ведь нечестно, у такого красивого дома – и такая безобразная хозяйка.

Да, сваха была придирчивой каргой с отталкивающе хмурым выражением лица, но судьба Мулан была в её руках.

Представив Мулан Фун Линь, матери её предполагаемого жениха, сваха кивком велела всем сесть. Мулан и её родные немедля сели. В бесконечный миг тишины, воцарившейся в маленькой комнатке, Мулан ужасно захотелось вытереть потные ладони хоть о какую тряпку. Она знала, что ей полагается сделать. Разлить чай. Показать, что она достойная пара сыну Фун Линь. На словах это казалось так просто… если бы только у Мулан перестали дрожать руки.

«Будь безмятежной, – напомнила она сама себе. – Помни, что говорила Сиу: просто представь себе, что ты делаешь что-то привычное, любимое. Просто налей чай в чашки. Это всё, что от тебя требуется».

Мулан медленно протянула руку и взяла хрупкий фарфоровый чайник. Когда исходящая паром струя полилась в изящные чашечки, не пролив ни капли мимо, она только что не услышала, как облегчённо обмякли плечи матушки.

Явно также удовлетворённая, сваха проговорила:

– Тихая. Сдержанная. Грациозная. Эти качества мы видим в хорошей жене. – Она смолкла и поглядела прямо на Фун Линь. Женщина, чей взыскательный взгляд Мулан ощущала, как острие кинжала, не шелохнулась и даже не моргнула. Её глаза впивались в Мулан, с неослабным вниманием следили за каждым движением девушки. – Эти качества мы видим в Мулан.

«Будь безмятежной, – повторяла себе Мулан. – Безмятежной. Будь безмятежной, даже если эта женщина и кажется тебе ужасной, и сын у неё наверняка тоже ужасный, и он будет смотреть на тебя таким точно ужасным взглядом всякий раз, как ты сделаешь что-то не так, – иначе говоря, постоянно. Потому как, признайся, ты не тихая, не сдержанная и не грациозная». Оборвав себя, Мулан поставила чайник и взялась за сахар. Она кожей чувствовала, что все за столом смотрят на неё.

– Считается, – продолжала сваха, нимало не смущённая бесстрастным взглядом Фун Линь, – что жена, прислуживая мужу, должна хранить молчание. Она должна быть невидимой. – Тут она остановилась. Её глаза вперились в Мулан, выискивая малейшую дрожь, тишайший выдох. Мулан молчала.

Положив последний кусочек сахара в последнюю чашку, Мулан вернулась на своё место. Она справилась. Не пролила ни капли. Ничего не напутала. И всё же она не могла вздохнуть с облегчением. Пока не могла.

– Семья Фун со всем почтением подносит семье Хуа этот чудесный чайный сервиз, – продолжала сваха, и глаза её одобрительно блеснули. – Дар от императорской семьи.

Мулан, Ли и Сиу благодарно склонили головы. По традиции, сваха не должна раскрывать обстоятельства жизни будущих родственников, однако ж можно получить осторожный намёк. И Мулан, глядя на прекрасный чайник, стоящий перед ней на столе, понимала, что семья Фун Линь зажиточная, уж по меньшей мере богаче, чем её. Роспись на чайнике в доме Хуа давно выцвела, а чашки и вовсе были все разные. Этот новый сервиз будет стоять на их затёртых полках. Мулан нужно быть безупречной. Семья немало выиграет от её брака с успешным мужчиной. Необходимо, чтобы всё удалось.

Мулан уже начала было надеяться, что встреча завершится благополучно, когда, взглянув на сестру, увидела, что глаза девочки сделались круглыми от страха. Проследив её взгляд, Мулан увидела большущего паука, медленно спускающегося с потолка на стол. Всё ближе и ближе к Сиу. Он приземлился на стол, длинные волосатые лапки качнулись под толстым брюшком.

Под белой маской лицо Мулан побледнело. Если паук двинется к Сиу, девочка непременно завизжит и сваха разъярится. Возблагодарив предков, что её лицо скрыто белилами, Мулан аккуратно протянула руку и поставила чайник прямо на паука. Затем снова сложила руки на груди, бросив Сиу предупреждающий взгляд, который сваха, к сожалению, заметила. Она сузила глаза.

– Что-то не так? – вопросила она.

– Нет, госпожа сваха, – сдержанно отвечала Мулан. – Благодарю.

Сваха помолчала, досадливо поджав губы. Мулан встретила её взгляд, стерев с лица всякое выражение. Наконец сваха дёрнула головой в сторону чайника:

– Лучше всего, – сказала она, так и источая снисхождение, – если чайник останется на своём месте, посредине стола.

– Да, – согласилась Мулан. – Я понимаю. И всё же я полагаю, что чайнику следует остаться там, где он стоит.

В комнате повеяло холодком. На лбу Ли проступила испарина, Сиу перестала дышать и побледнела так, что её лицо стало того же цвета, что и набелённое лицо Мулан. Фун Ли недоумённо переводила взгляд со свахи на Мулан.

– Переставь чайник, девчонка. – Каждое слово, слетавшее с губ свахи, было как стрела.

Мулан в нерешительности посмотрела на сваху, на чайник, на сестру, не зная, как поступить. Если она передвинет чайник, паук побежит. Но если она его не передвинет, ничем хорошим дело тоже не закончится. Она подумала об отце, который стоял снаружи и верил, что она сдержит слово. Она вздохнула. Ей придётся сделать, как велит сваха.

Медленно она подняла чайник.

Паук, освободившись из временного плена, подскочил и упал прямо на колени Фун Линь.

Пронзительно заверещав, Фун Линь вскочила на ноги, судорожно отряхивая подол, и смахнула паука. Он полетел. На мгновение женщины замерли, следя, куда упадёт насекомое.

А затем, опустив глаза и увидев паука на своей груди, заголосила сваха. В ужасе она отшатнулась и замахала руками. Она потеряла равновесие и упала на стул. Её брыкающиеся ноги перевернули стол. Чайник и чашки разлетелись по комнате, вращаясь и расплёскивая горячий чай.

Глядя, как всё закручивается в полный хаос, Мулан оставалась странным образом спокойной. Её глаза следили за чайником и чашками. Стремительным плавным движением она выхватила из волос четыре шпильки. Звякнув, одна чашка повисла на шпильке. Звяк, звяк, звяк. Одну за другой Мулан перехватила все чашки, и те закачались на шпильках.

Однако чайник всё ещё падал. Обернувшись, Мулан увидела, что он вот-вот коснётся пола. Не тратя время на размышления, Мулан взмахнула ногой. Услышав звук рвущейся ткани, она поёжилась, зато носок её туфли подцепил ручку чайника. Чайник слегка покачивался, чашки, висевшие на шпильках, тоже.

На одно бесконечное мгновение воцарилась тишина. Мулан чувствовала на себе глаза четырёх женщин – в них отражалось то же изумление, которое испытывала и она сама. Она сумела. Она предотвратила непоправимое. Паук исчез, а чайный сервиз был спасён.

Но, оставшись без шпилек, её густые длинные волосы выскользнули из пучка. Словно вода, падающая со скалы, длинные пряди стекли вниз и скрыли лицо Мулан.

Ничего не видя за волосами, Мулан тут же покачнулась. Стоявшая на полу нога задрожала, а нога в воздухе качнулась. Руки повело из стороны в сторону, и Мулан с воплем упала.

Чайный сервиз, предмет за предметом, брякнулся об пол и разлетелся на тысячу кусочков.

Лежа на полу, Мулан слышала гневный возглас Фун Линь и чувствовала разочарование, исходящее от матушки. Сиу, тихонько всхлипывая, нагнулась, чтобы подобрать несколько крупных фарфоровых осколков. Но и от её осторожного касания фарфор продолжил крошиться, и Фун Линь снова вскрикнула. В следующее мгновение Мулан услышала, как хлопнула дверь за матерью её жениха… её бывшего жениха.

Мулан встала на ноги, но голову так и не подняла. Следом за Фун Линь она пошла прочь, а матушка и Сиу поспешили за ней. Ни одна не произнесла ни слова. Молча они вышли из дома и сошли с крыльца во двор, где их ждал Джоу.

Однако сваха не молчала.

Выскочив вслед за ними, она воздела руку и обвинительно нацелила на Мулан палец.

– Позор семье Хуа! – закричала она, и голос её заплясал, отражаясь от стен ближайших домов, привлекая внимание всей деревни. – Они не сумели воспитать хорошую дочь!

Каждое слово было для Мулан как пощёчина. Сваха была права. Она подвела родных. Она никогда не принесёт чести семье. Как иначе, ведь сваха теперь не пустит её и на порог своего дома!

Не смея поднять глаза на отца, боясь увидеть неминуемое разочарование на его лице, Мулан побрела прочь со двора в направлении родного дома. Это будет длиннейший путь за всю её жизнь, ведь её спутниками будут печальные мысли и сердитые взгляды матушки. Больше всего на свете Мулан хотелось, чтобы что-нибудь отвлекло от неё всеобщее внимание.

И желание её исполнилось: по деревне прокатилась барабанная дробь.

Мулан, её родные и все селяне встали как вкопанные. Все глаза повернулись к дороге, которая вела в их небольшую деревеньку. День за днём тракт оставался пустым, запорошенным слоем никем не потревоженной пыли. Но теперь селяне видели облако песка, поднятое кавалькадой всадников.

Детвора бросилась было вперёд, поглядеть, что происходит, но тут же вся стайка развернулась обратно.

– Солдаты, – заголосили они на бегу.

Кругом Мулан все зашептались, а в груди её громко заколотилось сердце. С того дня, как солдат видели в их деревне, прошли долгие годы. Тогда отца забрали сражаться за императора. Зачем они здесь?

Барабаны отгремели, пыль осела. И перед ними возникли конные фигуры магистрата и шести солдат. Мужчины глядели на селян сверху вниз. По знаку магистрата несколько солдат соскочили на землю и стали прикреплять к домам листы бумаги.

– Граждане свободного Китая! – возгласил магистрат, несмотря на то что к нему и так было приковано всеобщее внимание. – Северные варвары вторглись в наши земли. Война! По указу его императорского величества Сына Неба каждая семья должна послать на войну одного мужчину! Один муж от каждого дома! – он вынул свиток и развернул его. Мулан было видно, что по свитку вьётся длинный список имен. – Семья Ван! Семья Чин!

Магистрат продолжал зачитывать фамилии семей, живших в тулоу, а Мулан вдруг заметила, что отец исчез в толпе. Она приподнялась на цыпочки, пытаясь понять, куда он ушёл, но деревню затопила всеобщая сумятица. Мужчины проталкивались вперёд, чтобы получить бумаги для зачисления в армию. Позади них старухи и молодые девушки рыдали, одни – радуясь тому, что мужчина из их рода станет героем, другие – зная, как война ломает тело и дух.

– Семья Ду! Семья Хуа!

Когда Мулан услышала родовое имя Хуа, горло её сдавило. Ища глазами отца, она наконец увидела, как он пробирается вперёд. Он шёл с высоко поднятой головой и без своей палки. Мулан знала, что он сделает.

Подойдя к магистрату и двум солдатам, оставшимся верхом, Хуа отвесил им поклон.

– Я Хуа Джоу, – представился он, выпрямившись. – Я служил в императорской армии во время последнего вторжения северян.

Магистрат посмотрел на Хуа.

– Разве нет у тебя сына, достаточно взрослого, чтобы сражаться? – спросил он.

– Судьба благословила меня двумя дочерями, – отвечал отец Мулан. – Сражаться буду я.

Магистрат оглядел стоящего перед ним мужчину. Мулан заметила, как взгляд его остановился на седых волосах отца и морщинах, разбегающихся от глаз. Она понимала, что он видит гордого мужчину, но почти старика. Наконец магистрат кивнул ближайшему солдату. Юноша достал из сумки предписание и протянул его Джоу.

Само время словно замедлилось, Мулан неотрывно смотрела, как отец протягивает руку. Его пальцы коснулись бумаги и уже начали сжиматься вокруг свитка, когда ноги его подкосились. Со сдавленным криком он упал на землю. Лёжа у ног лошади магистрата, Джоу в ужасе прикрыл глаза. Его халат распахнулся, и под ним обнаружилась перевязь на ноге, ослабшая при падении.

Мулан смотрела на отца, и сердце её исходило болью. Он был совершенно уничтожен. Даже солдаты отшатнулись от него и конфузливо отвели глаза. Приметив отцовскую отброшенную клюку, Мулан шагнула поднять её. Но матушка остановила дочь.

– Не надо, – шепнула она. – Это будет для него ещё большим унижением.

Магистрат вернулся к зачитыванию родовых имен тулоу, а молодой солдат спешился и протянул Джоу руку, которую тот отверг. Сжимая в руке свиток, он с трудом поднялся на ноги. А затем захромал прочь, высоко подняв голову.

Мулан проводила его взглядом. Отец был хорошим, но очень гордым человеком. И гордость эта станет его погибелью, если он пойдёт на войну.

Глава 6

Над домом Хуа нависло ощущение неминуемой беды. Остаток дня им удавалось гнать от себя произошедшее, но, когда все собрались за вечерней трапезой, атмосфера за столом была такая тяжёлая, что хоть ножом режь.

Мулан ковыряла в тарелке. Есть ей не хотелось. В животе у неё камнем лёг страх за отца, выступающего против варваров-северян. Сидевшая рядом Сиу без охоты пожевала один кусок и отодвинула миску. Она тоже не могла есть.

Матушка присела напротив, даже не взяв себе миску. Она не сводила глаз с Джоу. Он же, не замечая или сознательно избегая взглядов жены и дочерей, с видимым аппетитом ел.

– Ты герой волны. – тихий голос Ли нарушил тишину. – Разве мало ты принёс в жертву…

Джоу не дал ей закончить. Он знал, что она скажет.

– Ты говоришь, что наша семья должна пойти против воли императора?

Слова слетели с губ Мулан прежде, чем она сумела их остановить:

– Но ты не можешь воевать, ты едва…

Джоу ударил по столу кулаком, и она осеклась, не договорив. Его лицо исказилось гневом. Жена и дочери испуганно смотрели на главу семьи. Джоу всегда гордился умением сдерживать себя, всегда сохраняя спокойствие. Тем более пугающей была эта не свойственная ему вспышка ярости.

– Я – отец! – в небольшой комнате его голос прозвучал, как раскат грома. – Мой долг принести честь семье на поле боя. Ты – дочь. – Он замолчал, пристально глядя Мулан прямо в лицо. – Знай своё место! – тяжело поднявшись, Джоу вышел из комнаты, подволакивая ногу.

Мулан осталась сидеть за столом, низко опустив голову. Слова отца ожгли её. И не только своей суровостью, но и сокрытым в них посылом. Отец всегда и во всём поддерживал её. Он вселял в неё уверенность и позволял быть собой. Даже когда ей приходилось скрывать свою горячность и порывистость, она чувствовала отцовскую любовь и поддержку. Мулан всегда чувствовала, что отец знает, как хочется ей чего-то большего… достичь чего-то большего.

Но она ошибалась.

А хуже всего то, что из-за своей упрямой гордости он отправится на верную смерть.

Словно слыша, о чём думает дочь, Ли встала и подошла к Мулан. Она взяла её за руку, а затем и Сиу.

– Мы должны быть сильными, – сказала она. И замолчала. Глаза её вдруг наполнились слезами, а руки задрожали. Она не могла следовать собственному совету. – На этот раз он не вернётся домой, – сказала она, не скрывая слёз. Она бессильно ссутулилась и осела на пол, не сдержав чувств.

Мулан перевела взгляд с удручённой матери на расстроенную сестру. Обе неприкрыто плакали. Матушка права. Если отец отправится воевать, он наверняка погибнет. Если отец погибнет, у них ничего не останется. А поскольку Мулан собственноручно упустила свой единственный шанс выйти замуж, не будет у неё мужа и никто не поможет их семье в случае смерти Джоу.