Симуляция Бога бесплатное чтение

«Бог в нас самих.»

Публий Овидий Назон

Стою у зеркала. Смотрю в лицо. Мне не нравятся длинные лохматые волосы. Беру тример. Щелчок и машинка брезжит. Прижимаю к лохматой башке и провожу линию. Давно не видел свою голову. Не знал, что она такая маленькая. Огромная голая линия среди двух волосатых холмов. Продолжаю брить. Завтра коллеги будут смеяться за моей спиной, а в глаза пялиться на лысую башку.

– Алло, не желаете…

Сбросили.

– Алло, не желаете приобрести…

Сбросили.

– Алло, не желаете приобрести новое средство по уходу за…

Сбросили.

Механический звонок дребезжит к началу обеда. Отъезжаю на колёсиках от стола. Бросаю микрофон и отправляюсь есть.

Сижу один за пластиковым столом. Пластиковой вилкой ем пластиковую еду. Сижу один. Чувствую взгляд коллег. Они улыбаются, смеются и смотрят на меня. Как я и думал, так и получилось.

Отодвигается стул. Марина садится за мой стол. Девушка улыбается и говорит:

– Приятного аппетита, Вадим! А в честь чего такая резкая перемена… имиджа?

Марина новичок в нашем дружном коллективе. Новичку нужно уметь читать общее настроения и подстраиваться под него. Марине полагается сидеть за другим столом.

Девушка улыбается мне. Я пытаюсь поддерживать беседу. Марина очень добрая, честная. Она – это мышь в корзине со змеями. А кто я в этом образе? Я – это камень, который завалился в корзину и не может вывалиться обратно.

– Может встретимся ещё? Поговорим. Дашь мне свой телефон?

Марина добрая. Она разговаривает со мной и коллегам это не нравится. Они отомстят ей. Девушка добра не к тому. Марина сама приобщается к отбросам.

Дребезжит механический звонок. Работа продолжается.

Вечер встречает меня холодной квартирой. Холодными тапочками. Холодной едой. Холодным креслом.

Вибрирует телефон. Холодную трубку я прижимаю к уху.

– И снова привет!

Голос изменился. Марина звучит ближе. Она дома не одевает маску. Для меня одного ей маска не нужна. Славная девушка. Не знал, что такие бывают. Голос Марины дрожит:

– Представляешь, они скинули мою куртку с вешалки! Кто-то прошёлся по спине, там остался грязный след от ботинка…

Да, я знал. Змеи затаили обиду. Марина обиделась. Змеиная шалость задела её. Жизнь в тягость, когда ты добрый, ты и от других ожидаешь доброты. Девушке не повезло. Мир издевается над добряками.

– Я… не буду ничего с ними делать. Покажу, что их гадости меня не волнуют, они всё поймут и отстанут…

Она хочет быть камнем, как я, но она – мышь, и её съедят, а она сопротивляться не будет, надеясь на совесть, которой у них нет.

Я хочу пытаться переубедить Марину. Хочу, чтобы она боролась с ними, но что может сделать одна мышка против кучи змей?

Я – камень. Я – уставший человек. Я – не имею сил для борьбы. Я – хочу спать.

– А ты мне нравишься, Вадим…

У неё в квартире поселился холод. Как и у меня. Девушка не может согреться, её голос дрожит. Марина хочет тепла. А чего хочу я?

Отдохнуть.

Но не выйдет. Эта усталость не уйдёт. Я знаю. Она поселилась во мне до смерти. Мне нужен покой. Марина начинает действовать на нервы. Не могу думать о ней, ночь наступила, я хочу спать.

А трубку сбросить не могу. Её голос дрожит. Марина хочет высказаться, выпустить всё из души. Хочет от меня согреться. Она не знает, что и у меня в квартире живёт холод.

Жду, а слова девушки не кончаются. Слов накопилось – не высказать. Жду. Бесит. Но жду и молчу.

Мне её жаль. Её мир сломает. Такие не выживают: хрупкие, просят о защите, но получают издевательства, и Марина хочет тепла и защиты, она мечтает о них, но это её и сломает. Не будет принца на белом коне. Будет садист и ублюдок, который припрётся ночью, позвонит в дверь и будет ждать щелчка, и Марина откроет дверь, она от мира ждёт добра, а выпрыгнет ублюдок, схватит, зажмёт рот, и втолкнёт в её же холодную квартиру.

Хочу спать, не хочу думать о жестокости мира. В трубке проносится отдалённое эхо звонка.

– Ой, прости… кто-то пришёл на ночь глядя… завтра на работе свидимся.

Марина попрощалась и сбросила. Меня бесит, что сбрасывают меня, хочу сбросить сам, но возможности не появляется.

Перемещаюсь с кресла в кровать, в промежутке останавливаясь у раковины, почистив зубы, посмотрев в кривое отражение.

Кривой человек выглядит уставшим. Он хочет спать. Глаза впали. Бритая голова не молодит, а делает похожим на зека.

Лежу в холодной постели, смотрю в тёмный потолок, и мне кажется, что я беззащитен. Войдя в мой дом, убийца не получит отпора, я не смогу сопротивляться, и не захочу. Но боль, готов ли я смириться с болью? Кажется, что смогу.

Но что делать убийце в моём доме? Зачем человеку приходить сюда этой ночью и убивать меня? Он должен быть сумасшедшим, должен быть чёкнутым. Он должен быть… наркоманом, которому не хватает денег на дозу. Такой может пойти по домам, может врываться в квартиры и угрожать спящим людям ножом. Такой может прийти. И может прийти ко мне. Он выберет мою дверь, там хлипкий замок, его можно открыть и скрепкой, по этой причине он выберет мою квартиру, в неё можно пробраться не имея ключа…

Кто-то опустил ручку двери. Я не уснул, мне не спится, я боюсь заснуть. Щёлкнула замочная скважина, дверь скрипнула, когда открывалась. Я боюсь встать с постели. Боюсь приподняться на локтях и посмотреть кто там. Я понимаю, что он идёт ко мне, я слышу как он дышит. Рваный, прерывистый выдох. Быстрый, жадный вдох. Он стоит у постели, я вижу тёмнон пятно, что склонилось и смотрит на меня. Он видит, что я не сплю, я должен сопротивляться, должен ударить первым, но я боюсь пошевелиться… и он бьёт первым. Бьёт меня по лицу. Бьёт. Бьёт. Челюсть онимела. Хрустнул нос. Из меня вырывается короткий вопль, он успевает закрыть мой рот рукой. Холодная рука на моих губах сильно дрожит. Он наклоняется к моему лицу, шепчет на ухо:

– Где прячешь лаве, Ссука?

Не успел я сказать и слова, но знал, что он мне не поверит, что побоится отпустить мой рот и пойти искать деньги, оставив меня одного. Я знал, что он не оставит меня одного, он что-то сделает со мной.

– Где Бплять бабло?!!

Он нервничает. Запинается, не выговаривает слова. Его рука дрожит.

Я говорю ему где деньги. Говорю всё. Но знаю, что он сделает что-то со мной. Я знаю это.

И он не уходит.

Нависает, руку вжимает в мою челюсть, вдавливая голову в подушку. Он дастаёт ножь, подносит к моему лицу и протыкает левый глаз. Боль. Мне хочется моргнуть. Моргая, ресницы задевают хололное лезвие ножа. Боль. Острая пульсирующая боль. Моргаю. Из глаза бежит поток слёз.

Он убрал нож и сказал:

– Будешь кричать или рыпаться, то я те второй глаз проткну, понял?! Кивни если понял!

Киваю. Пытаюсь не думать про глаз. Что-то вытекает из него. Не слёзы. И не кровь. Рукой вытираю щеку. Что-то склизкое осталось на пальцах, похожее на сопли.

Содрагаюсь… догадка пугает. Это… склизкое… мой глаз. Он вытек… я не вижу левым глазом… его нет… пульсирует боль…

Так не должно быть. Это не правда. Так не должно быть! Боль пугает. Боль пульсирует и давит. Я ослеп. Так быть не должно!!!

Это… это сон! Я должен проснуться… это просто сон! Я знаю, что это сон. Мне нужно проснуться… я проснусь и всё.

Будильник пищит. Протираю глаза. Смотрю в синий потолок. Щупаю рукой левый глаз. Он всё видит, он не болит. Убийца не приходил. Мне всё это приснилось. Это сон и всё. Наступило утро. А во мне нет сил, чтобы жить этот день.

Встаю с кровати, перемещаюсь в кресло пить кофе, останавливаясь почистить зубы; всмотреться в кривое отражение; увидеть, что кривой человек остался уставшим, и отправиться пить кофе… кофе горячий и горький. Он для взрослых, он убивает радость, его вкус – вкус жизни: противный и горький.

Иду на работу. Иду по холодным синим улицам. Миную повороты. Нет машин. Нет людей. Мир кажется пустым и спокойным. Но казаться, не значит быть. Что чувствует человек, которого сбивает машина? Что почувствую я… если на следующем повороте появится машина. Она собьёт меня. Пьяный малолетний водитель, с компанией пьяных малолетних корешей, они не успеют заметить и собьют. Что я почувствую? Почувствую что-то? А может встану, отрехнусь и потащусь на работу? Нет. Я умру. Я это знаю. Люди от такого не выживают. Я это знаю.

До поворота пару шагов. Вот я перехожу дорогу. Не смотрю в бок. Я знаю, что будет. Я думал, что знаю. Но удар стал неожиданностью. Боль стала неожиданностью. Кровь внутри, кровь которую я выблёвывал из себя вместе с кофе. Всё это стало неожиданностью. Но когда увидел малолетние пьяные лица, людей, что сбили меня, когда услышал голос:

– Эй… мужик! Мужииик!!! Ты как?! Ты ворядке ваще?! Эй… мужик…

Тогда появилась мысль в моей голове. А может, это я? Это я делаю всё это? Я же знал, что так будет… я и есть тот, кто виноват во всём, что происходит.

Проверить получается. Получается оттянуть, отмотать время на минуту и остановиться. Смотрю на пустую дорогу. Считаю секунды и… машина проносится перед моим носом, обдавая меня холодным ветром и вонью бензина. Я смотрю как машина исчезает в очередном повороте и понимаю, что это я.

Я… бог.

Что сделает человек, который устал?

Что сделаю я с этим миром, грязным и злобным… сожгу. Пусть всё горит и пылает!

Небо осветилось пурпурно-оранжевым. Синий исчез, расстворился в красном. Облака испарились от жара. И он появился. Огромный, горящий камень. Размером со здание. Он летит избавить меня от усталости. А за ним сотни и тысячи таких же как он…

Конец.

P. S. – я один:

Я лежу

В потолок смотрю – его не вижу

Но слышу тик часов

Наступила ночь

Я совсем один

И вздремнуть не прочь

Да только..

Я один

В это страшной тьме

Слышен тик часов

И в пульсации вен

Отражается стон.

Я хочу уснуть

И боюсь уснуть

В этой страшной тьме

Я один

Да ну?