Бездарный волшебник бесплатное чтение

Лион Кямью
Бездарный волшебник

Пролог

Был прекрасный цветочный сад. И была железная клетка в том саду. И жила в той клетке сойка. Сойка любила свой сад, он один радовал ее взор. Она любовалась сочными бутонами роз и пионов, напевала ласковые песенки подрастающим колокольчикам и ландышам, по птичьи смеялась макам и тюльпанам, танцевала и трепетала крылышками для нарциссов и гортензий. Она оживляла свой сад, даря ему чудесные мелодии. Но как бы она не любила свой сад, было одиноко на душе у сойки. Иногда ей удавалось пощебетать с птичками пролетавшими мимо. Птички услышавшие ее зов прерывали свое странствие и посещали сад, чтобы поболтать с ней. Сойка радовалась птичкам и мечтала с ними подружиться. Но птички не задерживались надолго, их тянуло в небо, на луга и в лесной простор и они улетали оставляя сойку в одиночестве. А сойку тянуло вслед за ними, ей очень хотелось покинуть клетку, очень хотелось расправить крылья и лететь туда куда укажет ветер.

Но клетка была крепка и выхода из нее не было. Самым частым гостем сойки, как не странно, оказывался ястреб, который своим появлением раз за разом заставлял трепетать ее сердце. Сойка восхищалась ястребом, восхищалась его силой и смелостью, что он раз за разом прилетал к ней, не боясь садовника. Восхищалась она тем, как он раз за разом он хватался когтями за прутья клетки и силился их разорвать. Она завидовала его силе и свободе. «Выходи, я унесу тебя» – по птичьи говорил он ей, и она бы согласилась, даже зная, что это принесет ей погибель. Но клетка была крепка и выхода из нее не было.

Часто сойку посещал садовник. Он давал ей еду и питье, заботился о ней и оберегал ее. Временами он открывал клетку, брал сойку в руки и гладил, и играл с ней. И однажды он вынул ее из клетки, но почему-то в этот раз он был пьян и неосторожен и навредил несчастной, сделал ей очень больно. С тех пор она опасалась садовника и все мечтала сбежать от него. Но клетка была крепка а садовник ловок и хитер.

Однажды сойку посетил незнакомец. Он вынул ее из клетки, как некогда это делал садовник. Но незнакомец был аккуратен и ласков, он лишь немного поладил сойку, дал ей водицы и вкусных зернышек и вернул в клетку. А уходя он забыл закрыть дверцу клетки, а может быть намеренно оставил ее открытой.

Сойка не знала большей радости. Она выпорхнула из своей темницы и взмыла в воздух. Пролетела по округе и осознала свою свободу. Но не смотря на нахлынувшее счастье, ей было горько покидать свой дорогой сад. Сойка плавно приземлилась на каменную изгородь и запела прощальную песню своим дорогим и любимым цветам. Тогда то ее и постигло несчастье. Белый, желтоглазый кот выскочил из ниоткуда и поймал несчастную сойку за крылышко. Он побежал по изгороди, неся трепыхающуюся пташку в свое логово.

А сойка щебетала, звала на помощь. Она увидела в небе могучего орла и взмолилась – «О царь небес, прояви милость, силы твоих крыльев хватит, чтобы одолеть зверя, что поймал меня. Молю помоги! Схвати его когтями и унеси в небо. Избавь меня от напасти. Молю тебя о небесный царь! Спаси мою душу». «Несчастное создание. Как был бы я рад выручить тебя из беды» – ответил могучий орел – «Но прости я не в силах. Ведь вовсе не орел я. Я человек. А ты лишь мой сон». Тогда заплакала сойка. И подумала: «Ведь нынче ночью меня посетил противоположный сон. Сон, в котором я была человеком». Она рассказала об этом орлу, и орел ответил – «Значит все здесь лишь наши грезы…»

Первая глава. Мораль и мираж

Полуденное солнце властвовало на вершине небосвода. Оно нещадно припекало все к чему прикасалось, но его лучи не могли пробиться сквозь густую хвойную поросль, а потому в лесу было скорее душно, чем жарко. Пахло сухой древесиной.

Могучую лесную изгородь рассекала неказистая и ухабистая сельская дорога достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать телега, но недостаточно, чтобы смогли разъехаться две.

По этой дороге шел путник, на первый взгляд совершенно не примечательный, как ни посмотри на него: одет в шаровары заправленные в запыленные сапоги, пара дорожных сумок, большая и малая, висят на плече и несколько подсумков на нескольких поясах, как обожают обвешиваться небогатые бродячие торговцы, к одному из поясов был прицеплен кинжал. Белая рубаха путника вымокла от пота и прилипала к спине, а опирался он на слегка погнутый дорожный посох.

Но стоит приглядеться к путнику поближе, как в глаза бросаются некоторые странности, совершенно не типичные для простого путника. То, что воротник у его рубахи украшен богатой вышивкой, шаровары из дорогой ткани, а сапоги высочайшего качества – не так уж и удивительно. Сложно встретить менестреля или барда, которые не любят пощеголять в дорогущих нарядах. Вот только не встретишь такого барда, что заматывает руки, от локтя до запястья, лоскутами ткани, на которых вышиты руны. Не у каждого торговца вместо малой сумки висит многотомная книга. И далеко не каждый путник украшает дорожный посох детальной и многогранной резьбой, узоры, символы, руны и тексты которой перетекают из одного в другое и смешиваются в смыслы понятные лишь знающим.

Мужчина статный и высокий, в летах, когда почтенный возраст уже не за горами, но силы еще достаточно, чтобы соперничать с молодежью. Каштановые волосы стянуты в хвост, а борода коротка. Его глаза, светло-карие почти золотистые, уверенно смотрят вперед.

Он идет не торопясь, словно на прогулке, а для него по сути это и есть прогулка – идти не ведая куда, не ведая как долго продлится путь, и даже не ведая цель своего странствия, а лишь смутно представляя ее очертания.

И как это часто случается во время странствий, на дороге возникают препятствия. Вот и сейчас из-за деревьев вышли два мужика и вынудили путника остановиться. С виду мужики сельские – простые, да только лица у них уж больно наглые и в руках у одного дубина, а у другого – топор.

– Здрав мил человек, кто таков и куда путь держишь? – спросил один из них.

– Я лишь странник, иду туда, куда дорога меня поведет – спокойно ответил мужчина.

Мужик глянул на сумку и подсумки и гадко усмехнулся.

– Я вижу, путник, ты торговлей живешь, покажи-ка нам свой товар.

Путник лишь покачал головой.

– Нет мужики, я не торгую.

– То не важно, ты сумки выверни и показывай, мы сами решим, что сторгуется, а что нет.

Путник оставался безразличным в лице, он уже решил прекратить этот разговор, просто развернулся и сделал шаг в обратном направлении, а со второго шага уже рванул вперед попытавшись бежать, но тут же затормозил, потому что путь ему преградили еще два мужика – один с ножом, другой с вилами.

– Так уж нынче повелося – заговорил один из тех, что зашли сзади – что на этой дороге мы хозяева и проход по ней позволен только тем, кто нам мзду платит.

– Ну, не тушуйся ты дядя – продолжил за товарища уже другой – Отдавай все ценное и ступай себе с миром, а будешь сопротивляться – прибьем али прирежем и все равно добро твое нашим станет. Решай сам, да побыстрее.

Разбойники окружили путника, но подходить слишком близко не торопились. Путник перехватил посох, встал в защитную стойку – Только попробуйте! – яростно выкрикнул он и стал медленно кружить на месте и активно вертеть головой, стараясь не упускать из виду никого из четверых и оценивая, кто нападет первым.

– Ну вот все и решилось! Левапко, вали его! – выкрикнул мужик с ножом и махнул рукой. В то же мгновение рядом с путником просвистела стрела и воткнулась в землю, еще через мгновенье со стороны леса прилетела еще одна – тоже мимо. Путник сумел мельком разглядеть таившегося на дереве стрелка. А мужики негодовали:

– Левап! Криворукий… – бандит не успел закончить жалобу, так как путник решил не дожидаться следующей стрелы и атаковал первым.

Он совершил рывок в сторону разбойника с вилами, вместе с этим схватив посох в одну руку на манер меча и молниеносным ударом сверху поразил мужика в лоб самым кончиком посоха. Тут же путник взмахнул рукой по воздуху, словно отталкивая кого-то, и бандита вооруженного ножом отбросило назад, тот жестко повалился на спину, едва не сделав кувырок.

Случившееся ошарашило остальных разбойников, они не ожидали такого агрессивного сопротивления, поддавшись панике закричали и бросились в лобовую атаку. Путник снова взялся за посох двумя руками и, оттолкнув одного ногой в живот, принял посохом удар дубины от второго, тут же отклоняя эту атаку в сторону, жестко ударил бандита краем посоха по лицу. Совершив удар мужчина шагнул в сторону, рядом с ним снова просвистела стрела.

Бандит, тот что с ножом, поднялся на ноги, как и вооруженный топором, которого путник ранее оттолкнул ногой, они снова бросились в атаку. Мужчина одной рукой взял посох за кончик и мощно крутанул им над головой несколько раз, при это сам совершая шаги вперед и кружась словно в танце. Крутящийся посох свистел разрывая воздух, разбойникам приходилось отскакивать назад, чтобы не угодить под удар.

Бандит с топором, решив, что выгадал подходящий момент рванул вперед намереваясь зарубить жертву. Но путник, словно этого и ожидая, крутанулся в сторону с криком – «Каль-эс!» – делая более быстрый взмах чем раньше. Бандит попытался блокировать удар и изловчился принять посох лезвием топора, но как только посох коснулся металла, тот лопнул, как лопнуло и топорище. Куски расколотого железа разлетелись в стороны, древко топора взорвалось опилками, расцарапавшими лицо бандита. Посох прочесал ему по волосам, но голову не зацепил, мужик мучительно закричал и упал на колени хватаясь за обмякшую руку. Посох путника остался невредим.

Бандит с ножом пытавшийся подобраться сзади медлил и потому избежал чудовищного удара. А теперь и вовсе замер в нерешительности. Воспользовавшись растерянностью бандита путник подобрал с земли камешек, поднеся его к устам что-то прошептал, и метнул туда, где должен был сидеть разбойник с луком. Где-то среди веток раздалось удивленное «Ой!», а затем испуганный крик и хруст веток ломающихся под весом падающего тела. Мужчина вскинул кулак, как жест победителя, и воскликнул «Да!». Затем он перевел взгляд на бандита с ножом, который краснея от злости пытался высказать что-то мерзкое, но криком оборвав невнятную фразу рванул в атаку яростно размахивая своим оружием.

Путник увернулся от первой атаки и играючи отбил вторую, держа посох в одной руке. А свободной рукой он ударил бандита в плечо, но не кулаком и не ладонью, а совершив щелчок пальцами, произнес «Ку-элог!». Мелькнула синяя вспышка, раздался жуткий треск, а разбойник вздрогнув лишился сознания и упал.¹

Путник взглянул на прочих своих обидчиков: первый, получивший удар в лоб – валялся без сознания, орудовавший топором – на коленях убаюкивал сломанную руку, в кустах стонал неудачно приземлившийся лучник, и наконец бандит получивший удар посохом по лицу – был оглушен, но оставался в сознании и только сейча с трудом сумел подняться на ноги, у него из носа ручьем текла кровь.

Мужчина, глядя прямо в глаза поднявшемуся на ноги мужику, осторожно подошел к бандиту с поломанной рукой. Щелчок, фраза, вспышка и треск – разбойник без сознания. Страх поселился в глазах говорливого бандита, он попятился назад, промямлил:

– Колдун вшивый, будь ты проклят! – развернулся и дал деру, спотыкаясь и пошатываясь из стороны в сторону – Всетворец сбереги мою душу!

Путник недолго смотрел на убегающего, устало вздохнул, взмахнул рукой, словно стряхнув пыль со стола, а бандит свалился, будто бы ему подсекли ноги, и как не пытался, подняться снова у него не получалось. А путник не торопясь подошел к нему – щелчок, фраза, вспышка и треск…

* * *

Полдень миновал. На сельской дороге, меж хвойных лесов кучка бандитов приводили в чувство своего товарища. Разбойники тесной группой стояли на середине дороги, в центре вычерченного прямо на земле круга. По его краям были записаны символы, которые если уж и не пугали бандитов, то серьезно настораживали. Хотя значение символов не было известно ни одному из них. В стороне от круга, тоже на середине дороги, расслабленный путник сидел на непонятно откуда взявшемся пне. Он ждал, когда очнется последний бандит. И когда это наконец случилось, мужчина заговорил:

– Теперь мужики, мы с вами можем поговорить. Видите ли, перед вами теперь стоит задача. Она не простая, но очень важная… – мужчина сделал паузу и обвел их всех взглядом – важная в первую очередь для Вас – снова демонстративная пауза – вы должны найти для меня причину, чтобы не убивать вас.

Разбойники замерли. Они не решались говорить, побаивались шевелиться и даже дышать. Мужчина продолжил:

– Начнем с тебя – он указал на крайнего слева, тот вздрогнул – Назови свое имя.

Бандит весь сжался, озираясь на товарищей испуганно захлопал глазами, но ничего не сказал.

– Не заставляй меня ждать. Если мне это надоест, то я оставлю вас здесь. Выйти из круга вы не сможете, а волки смогут и войти, и выйти, они сегодня уж очень голодны и ночью с удовольствием вами полакомятся.

Разбойники всполошились. Криками и толчками они заставили товарища начать.

– О…О…Орб! Орб – мое имя.

– Ну вот, молодец Орб, откуда ты?

– Й… я… я из Яхово, деревни Яхово, это в той стороне, мимо речки и…

– Не важно, названия мне достаточно. Расскажи почему же друг мой Орб, ты решил жить грабежом и душегубством?

– Ну так… эм, это нужда заставила. Мы обычные крестьяне. Голодный год и в…

– Нужда? Голодной смерти испугался, и потому других убивать стал, меня убить хотел! Чем же друг мой Орб твоя жизнь ценнее других, почему она ценнее моей?

– Я… ну…

– А год этот разве же голодный? Я пять деревень в вашем краю обошел и все здравствуют, все в достатке и как местные говорили, голодать приходилось года три назад. Тогда то ты душегубство распробовал, чужого добра нагреб, так и по сей день себе жизнь облегчаешь за чужое добро. Чужие жизни и судьбы поганишь! Так! Скольких ты убил? Отвечай!

– Я? Убил? Нет-нет, я не… мы только грабим… и… и только пришлых. О…о…очень редко. Торговцев и бродяг… они обычно пугаются нас и сами все отдают. Всетворцом клянусь!

– Значит от Всетворца тебе воздастся, он клятвопреступников не прощает, и я прощать не намерен, ведь знаю я, что врешь ты. Нагло врешь и лживые клятвы даешь! Лгать не получится, я уже все про вас знаю или вы глупцы не поняли кто Я!

Мужчина резко встал и стукнул посохом о землю, выбив сноп искр. От искр вспыхнуло пламя оно окружило разбойников, вздыбилось до высоты древесных крон и тут же погасло. Трое из пятерки бандитов упали на колени и принялись молиться.

– Скольких убил? Говори.

Орб был из тех, что молились. Он дважды протараторил «Защити всесильный от злых сил» и тогда сказал.

– Молю о прощении вас господин и молю о прощении Всетворца, я солгал, на моих руках кровь. Я убил одного.

– Кого ты убил?

– Я не ведаю его имени, какой-то странный беловолосый бродяга, он что-то прятал в своей сумке, и не хотел показывать а я…

– А ты решил что это было что-то ценное и насадил его на вилы. И что же было у него в сумке?

– Т…т…три медяка.

– И ради этого ты убил? Ради трех медяков? Что ты на них купил? Сивуху или три куриных яйца? – мужчина стал расхаживать из стороны в сторону рассуждая – человек… живой человек, что он может сделать? Может построить… скажем дом, создать инструмент, возделать поле, накормить семью. Что еще? Помочь родичу может? Может. Или помочь соседу, незнакомцу, в конце концов спасти чью-то жизнь может, или даже несколько жизней. Или с человеком можно хотя бы просто поговорить, узнать какую-нибудь историю, научить чему-то новому. Да хоть в карты поиграть! Спеть или даже сочинить песню он мог бы. Столько всего может совершить человек, неужели его жизнь стоит дешевле трех медяков. А ведь он может сделать десяток благих вещей или сотню, или даже тысячу. Тебе дурному душегубу вообще известно насколько это много – тысяча? Насколько это по-твоему ценно? Фух!

Мужчина громко выдохнул, остановился и указал на следующего бандита.

– Теперь ты, назовись!

Однако заговорил не тот бандит, на которого указали, а другой, из тех, что не падал на колени. Все это время он вел себя смелее других. Как и все он старался лишний раз помалкивать, вот только корчил наглую и надменную рожу, всем своим естеством показывая «Меня этим не проймешь, не на того напали». Долго терпеть нравоучения он не смог:

– Угомонись колдун – сказал и плюнул, выказывая брезгливость к произнесенному слову – Ты дядя горазд языком чесать, уж уши вянут твою муть слушать. Лучше сразу убивай. Ты мне не мать и не батька, чтобы жизни учить. Я уж свой жребий душегубский сам выбрал и сам за себя перед Всетворцом отвечать буду.

– Ох! Неужто атаман свое слово сказал – издевательски ответил путник – И как же звать тебя атаман?

– На кой тебе имя мертвеца дядь. Али мнишь, шо праведник великий, так пускай с миром. Али уж раз ты такой добренький, такой правильный, ты может уж на ножик мой сам наткнешься. А добро твое уж нам то не в тягость придется – отшутился и сам же посмеялся атаман.

– Ты тут не ставишь условий! Назовись, или я придумаю для тебя нечто похуже смерти.

– Ух как страшен ты, колдун бл… бееее!

Путник щелкнул пальцами, и вместо слов изо рта атамана полилось козлиное блеянье. Разбойники всполошились, а атаман взявшись за горло умолк. Путник щелкнул еще раз – у атамана выросли рога и хвост. Почувствовав лишнюю часть тела, тот заблеял как ошпаренный и закружился на месте, ловя себя за хвост. Путник невольно усмехнулся, щелкнул третий раз – на месте рук и ступней оказались копыта, сам атаман согнувшись встал на четвереньки и панически блея, стал скакать вдоль круга, лягая копытами товарищей. Тут уже путник всерьез засмеялся, а вместе с ним и еще пара бандитов. Мужчина в приступе хохота встретился взглядом с одним из хохотавших бандитов и резко стал серьезным:

– А ты чего смеёшься?

Щелчок – бандитский смех сменился хрюканьем, еще щелчок – другой бандит заржал, но уже буквально по лошадиному. Еще несколько щелчков и вся банда превратилась в месиво полулюдей-полуживотных, а колдун истерически хохотал и выкрикивал колкости.

Через некоторое время, насмеявшись вдоволь, путник решил прекратить бардак. Он в очередной раз щелкнул пальцами и все бандиты снова обратились в людей. Разбойники замерли – кто-то на четвереньках, кто-то лежа, а кто-то сидя по-звериному. Несколько мгновений они осознавали, что их нормальный облик возвращен. А мужчина снова заговорил с атаманом:

– Я не расслышал твоего имени, уверен ты и сам своего блеяния не разобрал.

– Нефрап – атаман исподлобья смотрел на путника и тяжело дышал. Он был уж очень зол, но в то же время действительно напуган и спорить больше не смел.

– Откуда ты Нефрап?

– Хата моя в лесу, меж деревнями Яхово и Торкой. Я лесом живу – охотой, грибами, ягодами, а иногда и…

– Иногда и разбоем, ясно. А родом ты откуда?

– Хм! Ты названия уж услышал, остальное же ж тебе без надобности, сам говорил.

– Для тебя надобность есть. Ну… говори.

– Деревня Вахтарка, она…

– Вот теперь хватит. Скольких ты убил?

– Ха! Думаешь, как признаюсь во всем, разжалоблюсь и так уж на колени паду, как эти вот! Нет, я своего жребия не стыжусь. Семерых! Семерых я уж лично прирезал. За монету, за сапоги, за жрачку! И что! И что ты мне на это скажешь?

– А кого ты убил первым?

Атаман плюнул в путника, но плевок завис в воздухе прямо над линией круга и мгновением позже просто упал.

– Тварь ты колдун! Редкостная тварь! Знавал я уж таковых, все за благим словом прячетесь и благими делами бахвалитесь, да только трусы вы! И тоже за душегубство принимаетесь, да только уж не по своей охоте или нужде, а со страху. Я уж тебе подыгрывать не буду, хоть в осла превращай, хоть в жабу. Мне плевать! – он демонстративно отворачивается и присаживается на голую землю.

– Тогда лучше поведай нам Нефрап, насколько она была красива, насколько она была хороша.

Только что присевший атаман вскакивает, пришедший в ярость и злобно глядя на путника, разражается истерическим криком:

– Все то тебе уж известно! Не твое то дело! Думаешь уж пристыдить меня! А вот шиш! Укорять себя вшивому колдуну я не позволю! Сейчас я тебе расскажу, все уж расскажу, но вот ни капли, ни крохотной росинки раскаяния ты во мне не увидишь! Потому что… Любил я ее! Вот уж те клятва! Любил! Понимаешь? Делал для нее все! Дарил все, что она хотела и даже то, чего не хотела! А она со мной играла! Она была влюблена в другого, того, кто был мне братом! Но этому идиоту не хватало смелости! А она… уж она то вертела нами как хотела! Бежала от меня к нему, от него к третьему и уж снова ко мне! Но почему-то любила его! Ах… а из-под венца все же сбежала! И я помогал ей! Потому что любил ее! И я… я ее… Ах!

Атаман умолк, отвернулся, растолкал товарищей и спрятавшись за их спинами уселся, опустил голову и более не произносил ни слова.

Колдун продолжил исповедовать бандитов.

– Ноидор звать меня – представился второй из упавших на колени – я из Яхово. Пускай господин колдун я и избрал душегубский жребий, да не судите обо мне как о злодее беспощадном. Всетворец мой судья. А случалось мне, и грабить, и бить, и убивать. Троих несчастных я в землишку уложил, а може и больше, потому как кулак тяжелый, да не ведома мне судьба тех несчастных. Но перед Всетворцом клянусь, не спроста я людей изводил, за благое дело трудился. И благодаря их крови, мои дети живы, сыты и одеты, а внуки здоровы, и внуков у меня столько – показал мужик три пальца – а самих детей столько – девять пальцев – и кровиночка моя мне дороже всякой другой и не пожалею я жизни ни своей ни чужой на их благо. И только лишь одно злодеяние меня мучает:

Раз положил я себе мысль: одному на промысел выйти, чтобы добычу не делить. Вышел я к тропе меж Торкой и Арсой, притаился в кустах и ждал. Долго ждал и ни купца, ни обозу, ни бродяги – никого не видать. Разобрала меня досада. Добро ж, говорю себе, не дает Всетворец корысти, так теперь любого, кто б не прошел, хоть отец родной, дочиста обдеру! Только лишь подумал, идет по дороге баба убогая, несет что-то в лукошке, лукошко холстом обернуто. Лишь только поравнялась со мной, я выскочил из-за куста, схватил за руку и говорю: «Отдавай баба лукошко!». Она мне в ноги упала: «Что хошь бери, а лукошко не тронь!» А я как ухватился за лукошко как потянул, а баба голосить, ругать меня. За руку укусила. Я тем днем был уж больно сердит, а тут осерчал еще пуще. Злые силы не иначе мне разум забредили и я бабу топором зарубил. Как только свалилась она, страх меня взял. Я лукошко схватил да и пустился лесом. Как ноги подкашивать начало – остановился, присел и дай думаю погляжу, чего доброго раздобыл. Открываю лукошко гляжу, а там ребенок малый. Думаю: «Ах бесенок – из-за тебя баба не захотела лукошко отдавать, из-за тебя грех на душу взял» – мужик унывая пустил слезу – как подумаю об этом, сердце так и защемит.²

Бандит замолчал. Путник колебался несколько мгновений, затем задал вопрос:

– И что ты сделал с ребенком?

Мужик закрыл лицо руками.

– А что ж с ним делать то? Ребенок тот малый чуть живой был, еле дышал. А год голодный, у меня и своих ребятни вон сколько… В лесу его оставил.

– Эх Ноидор, тебе разве не было его жалко?

Мужик убрал руки от лица, глубоко вздохнул задержал дыхание и с тяжестью выдохнул.

– Жалко конечно… конечно жалко. Но… но разумеешь… убиение той бабы, тяготит меня много боле.

Откровенная исповедь удивила всех. Никто из собратьев бандита этой истории раньше не слышал.Молчание длилось несколько долгих мгновений. Путник снова присел на пень, положил посох на колени и сложив руки в замок подпер ими подбородок. Встретился взглядом со вторым не пожелавшим молиться бандитом. Тот стоял скособочившись и придерживая болевший бок. Он понял взгляд путника.

– Я Левап – спокойно произнес он и с жаром добавил – А теперь колдун назовись сам.

– Нет – отсек путник.

– Не гоже так – укоризненно возразил бандит – али боишься открыть нам кто ты? Судишь наши грехи, аки Всетворец, а о своих умалчиваешь. Ты бился как бывалый воин. Скольких убил ты сам?

– Больше чем ты можешь себе представить – спокойно ответил путник – и вам… особенно тебе стоило бы побояться моего имени. Поверь, это знание тебе ни к чему. А мои грехи принадлежат лишь мне, ведь моя жизнь только в моих руках. Вы же пытались отнять мою жизнь, но не вышло! Пф! И сейчас вы принадлежите мне, и я буду решать ваши судьбы. А теперь говори откуда ты родом.

– Видать здесь все мы убийцы. И на кой толк нам головы морочить? Наши жизни ничего для тебя не стоят, отпусти нас али хоть убей не мучая. Не праведник же, тебе не впервой убивать.

– Как же плохо ты слушал – выпрямил спину мужчина и опустил руки на посох – Разве я не говорил, на что способен живой человек, сколько благих дел он способен совершить, сколько ценностей он способен создать? Вдумайся! Даже вы душегубы чего-то да стоите. Вот Ноидор, у него прекрасная семья, и как горячо любим он соседями. А Орб, он не рассказал, но я и так знаю, сколь добра и чудесна каждая из его дочерей. Даже Нефрап, до того как ступил на темный путь, совершал благие дела. И его друзья, и некоторые родичи, и особенно тот, кто стал ему названным братом – все любили Нефрапа.

– Благо и мне приходилось совершать.

– Это правда, и Всетворец твой свидетель.

– И убивать нас ты не желаешь?

– Я высоко ценю жизнь – это так.

– Тогда отпусти нас колдун, коль наши жизни так значимы.

– Как просто рассуждаешь, а ведь у человеческой жизни есть и другая цена. Она тяжелее, ее вес – это все те души, что он калечит и губит. А вам разбойники приходилось делать это. Сколько еще несчастных вы готовы погубить и покалечить, если я вас отпущу?

– Нисколько! Нисколько! Ни одной более загубленной души! Мы каемся, клянемся Всетворцом – наперебой заголосили молившиеся бандиты, а атаман, сидевший спиной к путнику, чуть наклонился в лево и плюнул через плечо.

Мужчина не обращал на них внимания и продолжал говорить с Левапом

– Тебя Левап это касается сильнее прочих. А потому, я хочу услышать о первой из тринадцати душ, что ты погубил. Рассказывай откуда ты родом и кого ты убил.

Бандит сжал кулаки и сдавил челюсти, выдохнул. Лицо его стало безразличным словно камень. Мужик отвернулся, чтобы не смотреть путнику в глаза, и заговорил.

– Я родился в деревушке названной Скотоскорье. Матушка моя умерла от хвори, когда я еще совсем мальцом был. Жил с тремя единокровными старшими братьями и отцом. И когда я был еще отроком… у отца приключилась ссора со старшим моим братом, из-за невестки. Брат тогда толкнул отца и сразу же убежал, испугавшись, что тот его поколотит. А толкнул он так сильно, что отец упал. Он тогда сильно ушибся, что даже с полу подниматься ему было тяжко. Отец просил о помощи, а я… Отец мой был… поганым отцом он был. Я часто мечтал его придушить во сне. Но не решался, все же он мой отец. А тогда… он бранил меня. Даже прося о помощи, он кричал и бранил. Тогда то меня и накрыла неудержимая ярость. Тогда то я и разбил его голову кочергой.

– Что случилось потом?

– Потом… а потом в смерти отца я обвинил брата. На него же указала соседка, она слышала их ссору и видела убегавшего брата. Все нам поверили и… и выходит я тогда сразу две жизни погубил.

– Хорошо Левап… то есть, молодец, что рассказал. Но ничего хорошего в твоем поступке конечно же нет. Гнида ты. Пускай и ответственность за твой нрав лежит на отце, но быть гнидой ты выбирал сам. А если не веришь в это, то вспомни братьев, они выросли достойными, особенно праведник младший… – путник замялся, но продолжил – ну довольно. Пора начинать самый интересный разговор – он вперил взгляд в последнего из молившихся, тот был особо старателен в молитве, путник ему приказал – имя и родина, называй!

Но бандит проигнорировал путника и зажмурив глаза принялся молиться еще упорнее. Мужчина встал с пня, пень исчез. Путник подошел к кругу впритык и опустился на корточки перед бандитом, повторил приказ. Молившийся открыл глаза, но встретившись со взглядом путника испугался и тут же снова их закрыл, продолжая молиться.

– Бесполезно молиться. Всетворец на моей стороне. Исповедуйся передо мной, то же будет исповедью перед ним.

– Ложь! – воскликнул разбойник и продолжил молиться, но уже молитву чередовал со словами – Всетворец меня не оставит… Тебе меня не одурачить колдун… Твои лживые слова не властны надо мной, ибо я никогда не убивал… Имени моего ты не получишь… Как и души моей… Ибо известно мне, как крепко душа с именем повязана… Прочь злая сила… Провались во мрак из которого явился…

Колдун истерически засмеялся!

– Ха-ха-ха! Всетворец Меня поддерживает! Иначе как бы я мог удерживать вас? Это первое. Второе – ты не веруешь так рьяно, как хочешь того показать. И наконец третье – тебе действительно не доводилось убивать, но скольких ты отправил на смерть? А! Юргетеп, друг мой. Ты думал я тебя не вспомню?

Бандит сжался и заплакал, но пытался продолжать молиться.

– Ты живешь в Торке, где я две ночи провел, и оттуда же я путь держал, пока вашу шайку не встретил. А как же вы прознали, что путник по этой тропе пойдет? И как прознали, что не нищий бродяга? Да, случилось мне пару безделиц в той деревушке за высокую цену продать, Юргетеп свидетель. Так же случилось мне трех хворых исцелить и на ноги поставить. Так Юргетеп? И пускай я малую цену потребовал, но все ж не даром целительским делом занимался. От того то вы и знали, что нездешний бродяга при монете будет и упустить такого никак нельзя, а потому собрались всей шайкой. А кто вам про меня рассказал? – путник встал, пустил руку внутрь круга, схватил Юргетепа за воротник и поднял его так высоко, что его ноги бессильно болтались над землей, все остальные бандиты не смели, а вернее не могли пошевелиться – а кем был один из тех хворый? А! Отвечай Юргетеп.

– С…с…сынишка мой! – едва ли не взревел от страха и стыда бандит.

– Да, правда, твой сын – путник разжал пальцы и мужик упал зашибив копчик – я могу возвратить его хворь и даже придать хвори большую силу. Это будет печальный конец. Правда Юргетеп? На твое счастье, дети не должны отвечать за грехи отцов, и твой сын еще долго будет здравствовать. А вот ты! Как ты расплатился за добро, что я дал твоему роду? А! Как Юргетеп? Тварь!

– Именем Всетворца, молююю, пощадиии – скорее пропищал, чем сказал мужик.

– А ты еще и Всетворцом прикрываешься! Да как ты смеешь! Поберегись, ведь он тебе об этом еще припомнит, а сейчас я… Как же мне тебя наказать? Может пальцы отрубить? Или обратить в крысу? – колдун щелкнул пальцами и на месте Юргетепа оказалась бегающая по кругу и панически пищащая крыса – А может все сразу? Крыса без пальцев. Что за потеха? – снова щелчок и бандит опять обратился в человека.

– Нет! Я не могу… Умоляю, каюсь, я исповедуюсь!

– Тогда рассказывай. Ты знаешь, что.

– Я Юргетеп из Торки. Я… я рассказывал атаману обо всех, кто проходил через мою деревню: про купца с дочерью, про братьев строителей мельниц, про барда, про молодоженов с малым сыном и… и про вас. Я…я помогал их всех грабить, но… но на моих руках крови нет.

– Ошибаешься. На твоих руках кровь каждого, кого ты выдал на расправу. Тоже касается и вас Орб и Ноидор – путник обвел мужиков взглядом и продолжил обращаясь уже ко всей шайке:

– Теперь, когда прегрешения каждого из вас открыты и каждый из вас честен перед собой, перед товарищами и перед Всетворцом, пришло время решить ваши судьбы – путник обвел взглядом каждого – Вы грабители и душегубы, женоубийцы и отцеубийцы, предатели и клятвопреступники… но даже ваша жизнь ценна. Что же благого вы можете сделать если продолжите жить? Как распорядитесь дарованной жизнью? Отвечайте. Ноидор, Орб и Юргетеп вижу вам есть что сказать.

– Прово же – ответил за всех Ноидор – семьи наши, родня наша для нас превыше всего, мы их заботой окружим и защитой – Орб и Юргетеп согласно кивали.

– И что изменится? Вы снова убивать и грабить будете оправдывая свой грех заботой о семьях, так что ли?

– Нет-нет! – отнекивались мужики все вместе, а Орб пояснил – п…п…по совести жить будим господин колдун. Трудиться будим, соседей о помощи попросим, но на разбой не выйдем. И живой души более ни одной не погубим, н…н…намеренно.

– Но если кто-то моим кровным угрожать будет, я за себя не ручаюсь, уж на защиту так стану, что и убиением обидчиков не побрезгую – добавил за себя Ноидор.

– Ваши намерения благие. Я их принимаю – и обращаясь к атаману – Нефрап, что о себе скажешь?

Атаман так и сидевший отвернувшись, плюнул прежде чем ответить.

– Не знамо уж я. Давно я на родине не бывал, пора родню навестить, узнать, как у них что. А може уж помогу чем, хоть добрым словом и советом.

– И все?

– И душегубство брошу, сам об этом подумывал на досуге, устал уж я… Вот все, Всетворцом клянусь.

– А ты Левап?

– Не знаю – бандит скривил лицо, словно съел что-то горькое.

– А ты подумай.

– Ну тоже к родичам отправлюсь, с братьями повидаюсь, помогать там им буду.

– И все?

– Да

– Уверен?

– Да – бандит сказал и смачно сплюнул.

– Некоторые из вас явили желание поклясться, что ж да будет так. Давшие клятву жить праведно и оставить позади буйное прошлое – получат свободу. Клятву я приму только если ее дадут все живые зачинщики разбоя, а если меж вами не будет единодушия, то и свободу, и жизни вы не получите. Но должен вас предупредить, это будет не та клятва к которым вы привыкли, не та клятва, которую можно просто нарушить, ибо давать эту клятву вы будите не только Всетворцу, но еще и мне. А главное вы поклянетесь самим себе. Кто ее преступит – потеряет нечто большее чем свою жизнь – мужчина сделал паузу давая разбойникам обдумать услышанное – Клятва будет на крови, и она должна пролиться, у вас есть нож, каждый должен дать несколько капель своей крови.

Так как нож был у атамана, он стал первым. По выражению лица Нефрапа можно было легко понять, как сильно он не хотел давать эту клятву, но толи страх смерти его заставил, толи в нем все же была крупица покаяния. Вторым стал Ноидор, он без сомнений рассек свою ладонь. Третий – Юргетеп боялся, его больше пугало само действо, но видимо страх разгневать колдуна еще раз пересилил страх потерять душу, а угрызения совести предали решимости. Далее очередь перешла к Левапу, но тот покачал головой и передал нож следующему. Орб принял нож с готовностью, но медлил, боялся причинять себе увечье или страшился боли, совершив легкий надрез он шикнул и отдернул руку.

Все кроме Левапа были готовы давать клятву. Путник заговорил грозно глядя ему в глаза.

– Ты не хочешь жить?

– Хочу

– Уверен?

– Я желаю жить, да только так, как любо мне, али нет то пускай сдохну. Смерть мне милее, чем жизнь под чуждым гнетом. Убив отца я получил свободу, так кончу свой век свободным оставаясь.

Бандиты недоуменно поглядывали на товарища, и только во взгляде атамана читалась толика понимания, однако же в сочетании со снисходительной улыбкой.

– Я не лишаю тебя свободы.

– Ты поручаешь жить по своему укладу, но мне чужд твой уклад.

– Тогда твой выбор сделан и… И как я говорил, я приму клятву только если ее дадут все живые зачинщики разбоя, меж вами должно быть единодушие.

– Угомонись колдун – возмутился атаман – раз уж Левап дурной, таки не жалко его. Изводи дурня со свету, а нас не тронь. Мы уж согласие дали под твою дудку плясать.

– Нет. Вы на разбой вместе ходите, одной ватагой, а значит и ответ держите друг за друга. Кто-кого надоумил а кто-кого не остановил или когда мог что-то пресечь, но не пресек, спорить об этом – сотрясать воздух. Совесть вам позволила стерпеть грехи товарищей и теперь за то, что вы вместе творили, будете вместе отвечать. Раз положились на Левапа значит или разделите с ним одну судьбу или уговорите своего побратима дать общую клятву.

– Ты уж слыхал, чего колдун требует? Соглашайся – приказал атаман – Или мне тебя заставить.

– Соглашусь! А что толку? – начал спорить с атаманом Левап – Я давно разбоем живу, а без грабежей на что мне выживать? Семьи нет, земли нет, даже дома нет. Живу бродягой – то там, то тут, а бывало и к тебе на ночевку напрашиваюсь. Ты ж тут один понимаешь меня – одним лесом сыт не будешь.

– Ты клятву колдуну давай – атаман подошел ближе и полушепотом добавил – а как отвяжемся от него, я уж растолкую как тебе жить. Али ты уж дурак совсем?

– Нет – Левап оттолкнул атамана – не бывать клятвы!

– Тьфу – атаман плюнул мужику под ноги – упертый дурень!

Ноидор набычился, подошел к Левапу впритык.

– Свою то жизнь не бережешь, так побереги чужие. Али сгину я, кто дитяток кормить будет?

– А плявать! Баран! Что мне твои дитятки? Жирком уж обросли, чай не помрут годик-другой!

Мужики сомкнулись лбами. Ноидор, мотнув головой, как бы толкнул Левапа, взметнулись кулаки, но буянов попридержали товарищи.

– Ноидор дело говорит – поддакнул Орб.

– Право! Уж сейчас колотить начнем, пока не согласишься – поддерживал всех атаман – только ножик дайте, я ему перво-наперво немного крови пущу, чтоб клялся охотнее.

Орб нерешительно протянул Нефрапу нож, Левап закричал, задергался, освободил одну руку и попытался схватить нож раньше атамана, но попросту выбил его из руки Орба. Началась толкотня, пытались подобрать нож, Ноидор и Нефрап месили Левапа, тот отбиваясь бил всех без разбора. Каким-то образом нож оказался в руках у Юргетепа. Трус поддавшись безумию драки несколько раз пырнул Левапа под ребро. Заметив кровь, бандиты остановили избиение, все в удивлении смотрели на умирающего и убийцу. Юргетеп сделав шаг назад выронил окровавленное оружие.

– Ты что сделал дурной! – закричал атаман – Зачем ты его убил?

– Я…я…я не хотел, это само… Оно само вышло! – оправдывался дрожащий и срывающийся на рыдание мужик.

– Во имя Всетворца! Что ты наделал? Как? Как мы теперь будем клятву давать?

– Э…э…это… Он! – Юргетеп трясущейся рукой указал на колдуна – Он сказал, что клятву должны давать все живые…

Бандиты подняли взгляды на путника. Мужчина наблюдал за потасовкой с полным безразличием. Он подтвердил слова крысы.

– Клятвы касаются только живых. Он выбрал смерть и его палачами стали его же собратья – и обращаясь к Юргетепу – теперь и ты пролил кровь собственными руками и равен своим побратимам во всем – колдун замер на несколько мгновений, словно ожидая чего-то и когда время пришло продолжил – Левап умер. Мы можем приступить к принесению клятвы. Протяните вперед раненную руку и повторяйте за мной:

– Я «назовите имя» пролил свою кровь, дабы скрепить ею клятву…

Колдун остановился, так как некоторые колебались. Он смерил их грозным взглядом и те торопливо и невпопад затараторили слова клятвы. Колдун продолжил:

– Клянусь я самому себе, что совесть моя не даст переступить грани человеческой доброты и единодушия, что отныне и до тех пор пока ступаю по земле я буду дарить ближним лишь благо и не допущу не зла, не худа ни от себя ни от ближнего. Клянусь я самому себе и Всетворцу, что душа моя не возжелает пасть в порок, не примет на себя ни корысти, ни зависти, ни злости, ни гордыни а примет любовь к ближним и любые дарованные Всетворцом благие начала. Клянусь я самому себе, Всетворцу и вершителю моей судьбы, что клятву хранить будут и мое тело и мой дух. А если я клятву нарушу, приму суд и наказание от вершителя моей судьбы и наказание от Всетворца и наказание от самого себя.

Колдун раскинул руки в стороны и торжественно провозгласил: «Клятва произнесена!». Мужчина с довольным лицом оглядел мужиков.

– Скоро вы получите свободу, оковы исчезнут когда солнце окрасит горизонт красным. Чтите и не забывайте свою клятву. Ах! И позаботьтесь о теле Левапа, он был вашим братом и заслуживает достойных похорон. А теперь я откланиваюсь, если нарушите клятву, я узнаю. Всех благ вам, друзья!

Стоило путнику попрощаться, как тут же его тело обратилось в пыль, которую развеяло по ветру. Мужики вздохнули с облегчением. Атаман разразился забористой бранью. Никто не смел даже пытаться выйти за круг, они то ли верили колдуну, то ли так сильно его боялись, что стали смиренно дожидаться заката. А зря. Любой из них мог отправиться восвояси не почувствовав преграды. Чары не сковывали бандитов ни сейчас, ни ранее. Бандиты сами себе внушили свое заточение, и их собственные глаза их обманывали, внушая и суд, и наказание, и клятву. Таково было коварство этого волшебства. А путник, на которого они напали ушел уже далеко вперед. Он переходил небольшой мостик, впереди виднелась деревня. Вдруг путник замер ощутив, как развеялись его чары – «Давно пора» – подумал он и продолжил путь.

Он приближался к Яхово. О том, что в этой деревне живут двое из недавно напавших на него разбойников путник не знал, да и откуда ему было это узнавать. Все сказанное бандитами было и остается только между ними и чарами которым они открылись и которых больше не существует.

У путника не было намерения убивать разбойников, так как он и правда ценит жизнь, зато желания проучить мерзавцев было предостаточно. Чары дурманящие разум подходили как нельзя лучше, а их свойство раздувать дремлющее в человеке пламя совести могло бы присмирить разбойников и удержать их от гнусных поступков в будущем. А если бы бандиты. Собственная совесть порой наказывает суровее любых пыток и удерживает крепче любых оков. А те у кого совести нет, пусть боятся наказания, которое отныне будет существовать в их воображении.

О том, что чары вынудили бандитов убить одного из своих, мужчина не знал и не догадывался. Очередное доказательство того, что волшебство не игрушка.

Остахан, таково было имя путника, не являлся таким человеком, который стал бы вести странные беседы с бандитами, тем более читать им морали, тем более призывая их к праведности. А зачем? Какое ему дело до судеб этих проходимцев? Он им не мать и не батька – как справедливо распинался перед иллюзией атаман. И не святой, чтобы заглядывать в их души, а тем более спасать их. Разве смог бы он узнать из бандитских историй нечто новое, то, чего в мире еще не бывало? Нет. Да и не важно уже, разбойники остались в прошлом, а для Остахана намного интереснее и важнее будущее и его притягательная неизведанность.

Вторая глава. Хочется верить.

На подходе к деревне Остахан размышлял о том, как представится местным и чем будет заниматься на этот раз. За время странствий он чаще всего примерял на себя роль целителя, хоть он и не признавал сам себя настоящим целителем, но знал и умел в этом деле действительно много. Иногда он представлялся бардом, пел правда отвратно, зато легенд и сказаний знал предостаточно и вполне сносно играл на свирели. Реже всего Остахан представлялся торговцем продающим безделушки, в основном обереги, которые он мастерил своими руками.

Так как ни звание целителя, ни роль барда не мешали ему торговать, то торговцем он представлялся лишь тогда, когда ему наскучивали первые два занятия. На простого торговца не было спроса в отличие от целителя, дети не докучали ему просьбами рассказывать сказки в отличии от барда. Для торговца все просто, находились покупатели – хорошо, не находились – не беда. Путник вовсе не бедствовал и мог бы пройти путь ничем не занимаясь и ни о чем не задумываясь. Но в таком случае его бы одолела скука. Остахан любит добрый труд, что приносит людям пользу.

В деревне Торка, в которой он останавливался в прошлый раз, Остахан был целителем и много усилий потратил на исцеление тяжелых больных. Кстати припомнил он, кажется среди бандитов был родственник одного из исцеленных, а может и нет – уже не мог вспомнить путник. За все время странствий он повидал столько больных, столько их родичей, множество лиц и имен, всех не вспомнишь, а тех что вспомнишь обязательно перепутаешь. На этот раз желания заниматься целительством у него не было, да и охоты представиться бардом тоже. Остахану хотелось отдохнуть, и он решил в этот раз представиться торговцем.

Войдя в деревню первым делом он собирался наведаться к старосте, а чтобы найти его дом расспрашивал местных. Первой ему попалась бабка из ветхого домика на окраине и до того злая и противная она была, что Остахан с ней чуть не поругался, но пересилил себя, она того не стоила. Путник пошел к следующей хате, а от нее сразу к старосте, так как на второй раз ему встретились люди приятные и приветливые.

Староста принял путника без особой радости, но вполне гостеприимно. У старосты же Остахан и остался на постой. Упросил старосту растопить баню, а его жену – постирать белье, и платил им монетой. А ближе к закату, в свежем белье и расслабленный после баньки, Остахан сидя на крыльце курил трубку и любовался заходом солнца. Жена старосты окликнула путника, и вместе со старостой и его семьей Остахан разделил трапезу. В трапезное время к старосте с просьбой заглянула женщина, совершенно вымотанная и бледная. Жена старосты вручила ей кусочек свежего каравая и баночку барсучьего жира. Женщина ушла, а жена старосты запричитала:

– Ой, бедная Марья, бедняжечка. Такая беда у ней, а за что? Девушка правая, ни грешна, ни зла на язык. Ох помоги же Всетворец, дай волю, так все справно выйдет.

А Остахану стало интересно:

– Какая у нее беда?

Ответил староста.

– Дите больное, оба дитя. Сильно хворают. А Марья одна, без мужа, уж третье лето. Того змий ползучий загубил.

– Тяжела судьба ее – согласился путник, и немного подумав спросил – чем дети болеют?

– Знамо, чем – Красноломицей.

Остахан цыкнул и недовольно скривил лицо. От болезни, которую в народе называют «Красноломицей» умирают девять из десяти, дети особенно часто. Но наверное, думал он, так будет лучше – тяжело одной женщине с двумя детьми выжить в деревне. С другой стороны это же дети, разве может он допустить их смерти. Но путник зарекся не лечить местных, когда торговцем называется, иначе не отдохнуть и не восполнить силы. А всех на свете спасти нельзя.

«Даст Всетворец сберегутся ее детей» – подумал Остахан. Женщина, не смотря на изнуренность, показалась путнику еще вполне молодой и складной – «И муж для такой жены легко отыскаться сумеет» – новая мысль посетила его – «А детей все же жалко… Ах! К черту все! Стыдно будет если не помогу».

Остахан попросил старосту показать хату вдовы, захотел на хворых детей посмотреть. Пришлось сказать, на свою беду, что «немного» смыслит в целительстве. Сын старосты проводил путника к вдовьей хате. Домишко был добротный, заметно было, что за ним следят, ухаживают и чинят или хотя бы пытаются чинить, но получается не очень хорошо. Тоже и с коровником рядом и с курятником – большое хозяйство имелось у вдовы. Остахан постучал, отворила ему все та же измученная женщина.

Она была крепка, как и все деревенские бабы, но в сравнении с теми же бабами худа, хоть и не тощая. Глаза, выражавшие легкое замешательство, омрачала краснота и темные мешки, сухие губы совершенно не красили ее лица, как и признаки первых морщинок. Ее плечи сжимались словно у загнанного в угол зверька.

Лишь отворилась дверь путник почувствовал спертый горячий воздух. В летнюю пору даже в вечернее время было очень тепло, но женщина удерживала в помещении полуденную жару стремясь превратить дом в подобие парилки. Очевидно детям стало холодно, их лихорадит.

– Кто вы?

– Мое имя Остахан. Ты вдова Марья?

– Д…да

– Марья, я целитель. Мне сказали, что твои дети больны Красноломицей. Позволишь на них взглянуть?

– О…ой! Вы целитель, да. Да! Конечно! Входите!

В хате было действительно душно, и это нехорошо. Даже не успев взглянуть на детей Остахан приказал женщине открыть все окна и ставни и отворить настежь дверь, чтобы хата наполнилась свежим воздухом. Не без колебания она стала исполнять приказ целителя. Тем временем мужчина подошел к печи, дети лежали на ней, укрытые двумя одеялами. Печь не горела, но была теплой. Мальчик постарше весь в поту слегка приоткрыв глаза рассматривал незнакомца, а девочка рядом с ним металась в бреду без сознания. От них несло барсучьим жиром – неподходящее средство, для неподходящей болезни.

В доме горели две тусклые свечки, одна рядом с детьми, вторая у иконок Всетворца – слишком мало света для работы. Остахан вознес руку над свечой, другую приложил сверху и про скользив пальцами по рунным лентам на запястье указывал на нужные символы. Он произнес «Галь-энал-мюй-эль энг Оваль-рал» – из пламени свечи выплыл маленький огонек, увеличившись он вспыхнул, потом сжался, замер и засиял распуская вокруг лучи света подобно солнечным. Путник вскинул руку вверх, светлячок последовал за ней и остановившись под потолком замер на месте. Женщина что-то уронила, и изумленно-очарованно уставилась на светлячка. Ее глаза быстро устали от света, и отвернувшись Марья моргнула несколько и стала следить за действиями целителя. Она была встревожена и в тоже время восхищена.

Хата стала наполняться свежим воздухом, что хорошо – свежесть и чистота укрепляют человека, а крепкий человек побеждает болезнь. Мужчина сразу же сбросил с детей одно из одеял, второе опустил по пояс, и начал осмотр: приложил ухо к груди, ощупал шею под ушами и подбородком, заглядывал в рот и рассматривал зрачки. Затем достал из подсумка чудной предмет состоящий из трех стекол на общей металлической основе, которая позволяла сдвигать и раздвигать стекла так, чтобы можно было смотреть сквозь одно отдельное или сквозь все стекла разом. Он был назван Трезокулосом³, Остахан соорудил его собственными руками. Мужчина осмотрел детей с помощью одного, а затем двух из трех окуляров.

Красноломица была только у девочки, мальчик застудил горло, ему барсучий жир пожалуй поможет. Остахан приказал женщине переложить мальчика на отдельную лежанку, смазать жиром горло, спину и грудь, и напоить отваром. Травы для отвара он дал ей свои, отыскав их в одном из подсумком. Недолго подумав, он попросил ее сделать второй отвар и вручил ей листья уже другого растения. Марья убежала к соседке за кипятком.

На шею девочки Остахан надел оберег, затем взял книгу, что висела вместо сумки. Щелкнула застежка, книга распахнулась, страницы шелестели переворачиваясь сами собой и замерли остановившись именно там, где были записаны нужные чары. Мужчина отложил книгу в сторону так, чтобы было видно текст, и стал читать длинное заклинание, скользя пальцами правой руки по рунным лентам левой руки, а пальцами левой – по рунным лентам правой. В нужные моменты он прижимал палец к нужному символу, как уже делал это создавая светлячка. Завершив чтение он приложил руки ко лбу и к груди девочки. Бившаяся в бреду малышка замерла, глубоко вздохнула и продолжила дышать свободно.

Быстро возвратившаяся и увидевшая завершение ритуала мать упала на колени и принялась молиться Всетворцу а после благодарить и целовать руки Остахану:

– Яко же чудо вы совершили господин Остахан. Ясно как Всетворец милостивый ниспослал на мое горе святого духа.

Мужчина отстранился от поцелуев и, взяв женщину за руки, аккуратно поднял с колен.

– Видимо правда по воле Всетворца случилось так, что я оказался у вашего дома. – спокойно отвечал он и добродушно улыбался – Не стоит мне кланяться, я вовсе не святой. Мне лишь ведомы некоторые тайны волшебства, и благодаря волшебству я облегчил участь твоей дочери. Болезнь все еще одолевает ее, но у меня получило придать девочке сил, это ослабляет страдания и дает нам время. Но она должна побороть болезнь сама. Я ей помогу это сделать и Всетворец поможет, будь на то его воля. Но это уже завтра, сейчас ей нужен отдых. И я справлюсь лучше если силы восстановлю.

– Как вам надобно так и поступайте. Вашей мудростью моя дочка здороветь стала, я и просить, и молить о большем не могу и не смею. Как вы, господин Остахан, скажете, так то и случится.

– Я вовсе не господин, и Марья… Можешь звать меня просто – Хан, так зовут меня друзья – мужчина приветливо улыбнулся и даже слегка смутился, но тут же стал серьезен и припомнил – Теперь нам следует напоить отваром твоего сына, пока он не уснул. Едва не забыли об этом. Как зовут мальчика?

– Илко

– Доброе имя…

Первый отвар Илкой был выпит, а второй отвар Мужчина попросил разлить на две кружки, одну взял себе, а вторую упросил выпить Марью. Напиток ей пришелся по вкусу. Пока пили Остахан расспрашивал ее о детях, о деревенской жизни, в чем-то он ей посочувствовал, в чем-то поддержал радость, дал пару советов и не упустил случая рассказать коротенькую бардовскую притчу. Душевно посидели. Марья воодушевилась, ее лицо прояснилось, в глазах поселились надежда и уверенность.

Решив не засиживаться надолго Остахан распрощался, наказав Марье не укутывать детей в одеяла, и выспаться как следует ей самой, а так же пообещал возвратиться утром. Ночевать он отправился в дом старосты.

* * *

На утро, возвратившись к дому вдовы, Остахан застал Марью хлопотавшей по хозяйству. В лице и всем ее образе случилось преображение – мешки под глазами почти исчезли, наполненные здоровой бодростью глаза, внимательные и добрые, пылали жаждой деятельности, а стан ее выпрямился и более не казалась она загнанной в угол. Мужчина изумился тому, как мог он вчера не заметить, как стройно она сложена и как красивы ее чувственные губы.

Дочь Марьи, ее имя Танюра, теперь вовсе не казалась больной и бегала по пятам за мамой напрашиваясь ей в помощницы. Сын Илко не был столь же бодрым, сидя на кровати он кушал кашу без аппетита медленно перемещая ложку от тарелки ко рту. Заприметив вошедшего в хату незнакомца девочка охнула испугавшись и спряталась за маминой юбкой.

– О Хан, вы пришли – обрадовалась Марья и бросив все хлопоты быстро подошла к нему сцепляя руки в замок у груди – как же я вас ждала. Вы… вы уже завтракали? Я вас накормлю, прошу, прошу сюда – Остахан не успел ни возразить, ни согласиться, как она ухватила его за руки и усадила за стол – каравай свеж, только-только испекла, яйца вот-вот сварятся, вот помидорчики и огурчики, редис и лучок, ни в чем себе не отказывайте. Ах сейчас я вам молока налью, едва-едва из-под Милки. А желаете ли кашу?

Мужчине было приятно, он действительно был голоден. От каши правда отказался и поставил условие, что сама Марья и ее дети тоже должны присесть и спокойно покушать, и чтобы каждый обязательно съел по три стебля лука. Илко не любил лук и очень капризничал, но Марья его заставила. Танюра все боялась попадаться незнакомцу на глаза. Тогда Остахан, съев два яйца с овощами и луком и осушив стакан молока наполовину, взял свирель и сыграл простенькую мелодию, которую, как он заметил, любят дети. Прятаться девочка не перестала, но зато теперь улыбалась и бросала на незнакомца робкие и любопытные взгляды.

Закончив завтракать Остахан взял из своих запасов мазь и, так как Танюра по-прежнему его побаивалась, а вернее стеснялась, поручил Марье натереть девочке спину. Сам целитель сделал несложный отвар и научил Илко поласкать горло этим отваром. А затем приказал всем выйти во двор и греться на солнышке. Марья пошла хлопотать в коровнике, дети вдвоем заняли лавочку у крыльца, а Остахан отойдя к оградке и облокотившись о нее раскурил трубку. Но не успел он еще насладиться вкусом табака, как явились деревенские, прознавшие, что деревушку посетил знахарь. Дав Марье несколько наставлений о том как лечить детей, Остахан отправился осматривать других несчастных, хворых и страдающих.

Утро у знахаря выдалось довольно хлопотным. Не настолько, как он опасался, и все же потрудиться пришлось. Особенно тяжко было с ушлой бабкой, что встретилась ему при входе в деревню. И даже не смотря на тысячу ее болячек, с которыми собственно не живут и которые по большей части мнимы, тяжким было не целительство как таковое, а общение со старушкой. А ее удивительная перемена, от крайней сварливости при первой встрече, до неисчерпаемого дружелюбия при второй, не помешала ей вести упорный и долгий торг за цену лечения. Но сторговаться у нее не получилось, целитель перехитрил и в наказание за жадность спросил с бабки тройную плату. Правда в конце концов он пожалел старушку и взял только одну треть от запрошенного, так как именно столько и причиталось ему за такую работу. Намного больше пришлось бы трудиться если бы Остахан принялся бы еще и за лечение домашней скотины, однако он полностью отказался от этого дела, дав лишь несколько ценных советов. Только лишь кучке детей он не смог отказать и залечил котенку раненую лапку, так как умел излечивать некоторые раны.

К полудню Остахан возвратился в дом Марьи. Женщина готовилась кормить детей, снова каша и утренний каравай. Мальчишка дремал, а девочка все крутилась возле мамы, и вдруг совершенно перестала стесняться Остахана, словно набравшись смелости за минувшую половину дня. Она даже поприветствовала его помахав ручкой.

Марья ровно так же, как и утром пригласила Остахана обедать. Он согласился, при условии, что сперва осмотрит детей, чем тут же и занялся. Состоянием мальчишки он был доволен, тот свою хворь одолевал. А вот девочка, не смотря на видимую бодрость, по его словам «плохо сопротивляется заразе». Остахан попросил девочку вернуть оберег, но Танюра не захотела, потому что дощечка с узорами была красивой и нравилась ей. Тогда целитель предложил ей обменяться на такой же только красивее, украшенный перышками. Но девочка снова не захотела, сказав, что чувствует тепло на душе когда прижимает его к сердцу. Тогда Остахан предложил ей прижать к сердцу новый оберег и посмотреть какой из них греет лучше. Танюра решилась попробовать, и прижав к сердцу новый оберег, тут же согласилась на обмен.

Теперь Остахан приказал всем сесть за стол и как следует подкрепиться. Но у Илко не было аппетита, а Танюре не нравилась каша. Тогда целитель сказал:

– Раз уж кушать простую кашу у нас не получается, тогда мы попробуем волшебную. Что скажете дети, будите пробовать волшебную кашу?

– А волшебная каша это как? – спросил мальчик.

– А так Илко, что волшебная каша во всем лучше обычной каши.

– Она вкуснее?

– И вкуснее, и ароматнее, и сытнее. Наевшись досыта волшебной каши так сил набираешься, что можешь потом весь день и бегать, и прыгать и не на капельку не устанешь и силы ни капельку не растеряешь. И слабый вмиг сильным станет, дурак за думы возьмется и поумнеет, хромой таковой каши отведает и вмиг хромать перестанет, а больной – болезнь одолеет.

– И на сопли волшебная каша совсем не похожа? – поинтересовалась девочка.

– Ам… – Остахан оказался озадачен таким вопросом, но не растерялся – тут уж как посмотреть Танюра, на вид волшебная каша, точь-в-точь как обычная, но вкус и аромат у нее такие чудесные, что думать не захочется ни о каких соплях. А зачем же я рассказываю, сейчас сами все увидите.

Остахан достал из подсумка набор порошков и сушенных трав, смешал некоторые из них и кинул каждому в тарелку по три щепотки, велел перемешать, а когда все закончили перемешивать он громко произнес «Алахай-Лахамай!» ⁴и хлопнул в ладоши.

– Вот наша каша стала волшебной, а поблагодарить за это следует вашу матушку, за то, что готовит она для вас всегда с любовью. Без ее любви никакого волшебства у меня бы не получилось. А теперь чем больше ложек будет съедено, тем сильнее станут юноши и красивее будут девицы. От Всетворца к этому столу всех благ всем нам.

Мужчина принялся за еду с большим рвением. Марья и дети распробовав кашу, не постеснялись восхищенных вздохов и последовали примеру Остахана. Они хвалили кашу, дивились ее вкусом и опустошили тарелки в два счета. Даже Танюра больше ни разу о соплях не жаловалась. Вот так вот каша была съедена, наделив всех небывалой силой и здоровьем. И это совершенно без волшебства. Остахан знал, как наполнить ее вкусом, а волшебной кашу сделали, и все же мы остановимся на том, что она волшебная, волшебной ее сделали вера детей и любовь матери. А большего и не нужно.

Отобедав Остахан выгнал всех ненадолго на свежий воздух, а после возвратил в дом приказав детям отдыхать, и особенно Танюре. Он строго-настрого запретил ей вставать с кровати и бегать за матерью, так как бодрости ее не было предела, но бодрость эта нужна была, чтобы «Красноломицу» побороть, только для этого и не для чего бы то ни было еще. А когда Марья попыталась укутать детей в одеяла, Остахан ее остановил сказав:

– Илко укутай, а Танюру оставь, Красноломица любит тепло и убивает жаром.

– Ой раз так, может ее холодом обдать, неподалеку тут есть ручей, ключевая вода в нем и в летнюю пору холодна…

– Нет, холод хворь не изгонит, а девочку ослабит. Красноломица Танюрино тепло себе заберет. Нам нужно лишь поддерживать Танюру и ждать. Жизнь свое возьмет.

Дети отдыхали в доме. Остахан устроился на лавочке у крыльца и курил, наблюдая за тем, как Марья трудится на своем дворе. А она по огороду хозяйничает, скотину обхаживает и порядки везде наводит. Смотрит Остахан и думает «Сколько же у нее трудов и дел, что целый день так крутится приходится, и детей двое требующих еды и заботы, а еще она работу в полях пропускает из-за детской болезни. Столько всего навалилось на несчастную девушку, но она не сдается. Как же стойко она переносит невзгоды, до чего же крепка ее воля и могуча душа. По-настоящему сильная женщина. А ведь она же еще так молода. Молода и даже хороша, очень хороша… И как же я могу тут просто так сидеть, отдыхать, пока она работает? Не по мужски будет. А чем же ей помочь?» – Остахан обвел взглядом двор и остановился на дровянике, он был заполнен лишь на одну четверть, а рядом валялась куча чурок – «Пора размяться».

Мужчина нашел топор, подкатил пень для рубки поближе к дровянику и принялся колоть чурок на поленья. Проработав топором совсем недолго, он начал потеть и понял, что стоит снять рубаху, а заодно и размотать ленты на локтях и запястьях. Раздевшись он продолжил. Через несколько мгновений к нему подбежала взволнованная Марья:

– Господин Хан! Господин Хан, что вы делаете? Право не стоит вам для меня трудится. Я справляюсь. А с этим – она кивнула на чурки – мне соседи помогают. Мы селом дружно живем.

Остахан остановился, воткнул топор в пенек и гляну на свои руки стал разминать пальцы и крутить кистями. Марья тоже невольно посмотрела на руки Остахана и ее взгляд зацепился за ужасные рванные шрамы вокруг запястий. Увечья напугали женщину, а мужчина заметил это и рассмеялся. Рассмеялся весело, но и немного смущенно. Он приподнял руки на уровень глаз Марьи и показал ей ладони, на которых едва-едва стали проявляться признаки первых мозолей, однако кожа была совершенно гладкой и нежной, какая бывает у людей никогда не бравших в руки ни мотыги, ни топора, ни меча. Внимание женщины по-прежнему было приковано к шрамам, но Остахан игнорировал это и объяснять ничего не стремился, а заговорил о колке дров.

– Не волнуйся Марья, работать полезно. Силу рук укрепляю.

– Но я же… как же… вы же… Вы не обязаны. Хан, вам не нужно.

– Правда, не нужно. Но я так захотел, а раз хочу – буду делать. Мне нравится трудиться. Соседи пусть помогают в чем-нибудь другом.

Остахан взялся за топор и продолжил колоть дрова. Марья неуверенно попятилась, развернулась, сделала три шага, обернулась, поглядела на работающего топором мужчину, улыбнулась, отвернулась и уверенным шагом пошла дальше хлопотать по двору.

* * *

К вечеру дровяник был почти полностью заполнен, а чурки закончились. Остахану хотелось помыться и он попросил Марью рассказать, как дойти до ручья. Она предложила растопить баню, но умаявшемуся от жары мужчине хотелось освежиться и он отказался и настоял на том, что пойдет на ручей. Собственно, так он и поступил.

Ручей был не далеко и нашелся быстро. Как оказалось, он был довольно широк и вполне заслуживал звания мелкой речушки. Чтобы окунуться целиком Остахану пришлось лечь в воду, так как глубина речушки была ненамного выше щиколотки. Прохладный поток приятно обволакивал и смывал всю усталость и весь пот. Вода была не так уж и холодна, а Остахан хорошо закален и потому он провалялся в воде сравнительно долго. В лесу, совсем рядом с ручьем, стал доноситься шелест листьев, хруст веток и голос Марьи: «Хан! Господин Хан! Где вы?».

– Я здесь! – было ей ответом.

Выйдя из-за кустов женщина увидела голого мужчину в воде, взвизгнула и отвернулась, встав к нему спиной.

– Хан… вас долго не было, я заволновалась.

Он совершенно не смутился и даже ничего не сказал. А Марья продолжила:

– Я… мы ужинать будем, кушанья уже готовы ждем вас.

– Хорошо – ответил он в этот раз – я еще немного поваляюсь и приду.

– Тогда я… мы ждем – сказала Марья и пошла обратно.

– Марья, подожди

Раздался всплеск, женщина невольно обернулась и сразу же отвернулась, увидев, что Остахан поднялся на ноги.

– Хочешь окунуться? Здесь здорово.

– Ах! Хан… ну что вы! – Марья смутилась и быстро проговорила – Ужин стынет, приходите скорее! – и побежала домой.

«И зачем только было приходить» – подумал Остахан.

Потом был ужин, мазь для Танюры, отвар для Илко. Уложили детей спать. Сделали отвар для себя. Сели на лавку у крыльца. Остахан курил, Марья говорила и говорила. Сидели душевно. Мужчина предложил погулять, взял женщину под руку и вместе вышли они на лесную опушку. Прогуливаясь Остахан напевал мелодию, Марья голосом ее подхватила – вместе они принялись танцевать. Сперва танцевали быстро, потом медленно и в обнимку. После завались в траву и разглядывали звезды, болтая и отшучиваясь. Он поцеловал ее, а она застеснялась, вскочила на ноги и начала убегать, а он ее догонял. И оба смеялись как дети, не смотря на то, что третий десяток ее жизни близился к концу, а у него миновал уже четвертый. Но он поймал ее и попытался поцеловать еще раз. А она отстранилась и отвернулась, тогда он целовал ее нежную щеку, бархатную шею и милое ушко, ласково провел кончиками пальцев по лбу, по волосам, по щеке. Взяв ее подбородок повернул лицом к себе и пронзительно посмотрел в чарующие глаза. Она вдохнула и не могла выдохнуть, как будто разучилась дышать, закрыла глаза. Они поцеловались…

* * *

Было далеко за полночь, они обнаженные лежали на лужайке под открытым небом, подстелив под себя одежду. Любовались звездами и разговаривали, вернее разговаривала Марья а Остахан время от времени ей поддакивал. Он лежал на спине, одной рукой подперев голову, а вторую положив на ее бедро. Она лежала практически на нем, обняв его одной ногой, голову положила на плече, и пальцами игралась с волосами на груди. Они вместе получили то, чего им обоим давно не хватало и чувствовали то самое о чем мечтает каждый. Марья всецело отдалась этому чувству и забылась. Но Остахана терзали сомненья.

Зачем он сделал это? Зачем поддался порыву? Словно что-то одурманило его разум, и он ничего не мог с собой поделать. Влюбил в себя Марью, взял ее ни мгновенья не сомневаясь. Но ведь он не любит ее. Она без сомнений затронула его сердце, он совершенно ясно осознает это когда смотрит в ее глаза, слышит смех, говорит с ней и касается ее. А ведь возможно, он даже полюбит ее, нужно лишь время. Только вот к чему это все? Он не собирался и не собирается жениться, не собирается оседать в деревне и тем более не собирается забирать ее и детей с собой. Он намерен продолжать странствие, а для этого придется ее бросить, что разобьет ей сердце. А это жестоко и подло.

А действительно ли она влюбилась? Он спас ее детей, вернее дочь, быть может ей захотелось его отблагодарить и она отблагодарила так как смогла. Почувствовала, поняла, чего он хочет и дала ему это. Но так еще хуже. Ради этого ли он старался? Ради этого ли помогал? Исцелял детей ради похоти или может ради ее любви – не все ли равно? Марья запала ему в душу с первого взгляда, в этом он больше не сомневался. Он захотел ее, возможно даже влюбился, и из-за этого он заинтересовался ее несчастьем, из-за этого решил помочь. Не приглянись ему Марья, он бы не обратил внимания на ее беды, как делал это не раз. Конечно он помогал многим, но силами одного человека не удастся и не получится спасти всех в мире, и он прекрасно осознавал это. И все же, сам для себя он никак не мог понять, что же им двигало в тот момент, когда он решил помочь в этот раз. Будто бы, своими добрыми намерениями он обманул всех, включая самого себя, чтобы заполучить желаемое, и теперь не заслуживает ни Марьиной награды, ни уважения к самому себе. Добряк ли он или подлец? Пускай для человека нормально искать для себя выгоду. Даже бескорыстный поступок скрывает в себе корысть в форме душевного благоденствия. И все же, разве он такой человек, который стал бы помогать лишь ради выгоды для себя?

Хочется верить, что он проявил сочувствие и протянул руку помощи, как человек высоких нравственных принципов, не желая для себя в награду ни Марииного тела, ни даже ее любви. Он ничего не требовал, но заполучил все. Чувствовал, что заполучил все, и благодаря этому, если смотреть правде в глаза, он чувствовал, что счастлив.

Остахан убрал руку из-под головы, взял Марьину ручку и поцеловал. Она посмотрела на него и заметила тревогу в лице.

– Хан, тебя что-то тревожит?

– Вовсе нет – ответил мужчина, улыбнулся ей и подумал – «Подлец, без сомнений. Добряк, а все же подлец» – он нежно поцеловал ее в губы – Прохладно становится, ты замерзнешь, давай вернемся в дом.

– Ох! А мне тут так хорошо, так легко и тепло. Чувство, что в твоих руках невозможно замерзнуть. Оставаться бы здесь и сейчас вечность. Давай полежим еще немного.

– Я тоже не хочу уходить, задержимся, но не на долго.

Пока они валялись, Марья снова обратила внимание на шрамы на его запястьях, аккуратно вытянула свою ручку из-под его руки и провела по шраму пальцем.

– Хан, откуда они у тебя?

Остахан приподнял руку, покрутил предплечьем.

– Это расплата за самоуверенность. Неизведанное волшебство бывает опасным. Я лишился кистей рук, но мне посчастливилось сохранить жизнь.

– Ох! Но они же на месте и целы.

– Мне помогли друзья. В отличие от меня, они одаренные и очень талантливые волшебники. Смогли исцелить и восстановить мои руки – Остахан сжимал и разжимал ладонь, разминал пальцы – волшебство может все на свете.

– Оно же тебя и покалечило.

– Но и исцелило.

– А если бы ты умер, волшебство вернуло бы тебя к жизни?

– Возможно. Нет, скорее всего. Пока еще никто не научился этого делать – Остахан приподнялся на локти – пора возвращаться – он встал, помог встать Марье и вместе они стали одеваться.

Проводив Марью домой, Остахан решил не ночевать у нее и возвратился в дом старосты. Это очень опечалило Марью. Она вовсе не была наивной и осознавала, что Хан – странствующий целитель и волшебник, загадочный мужчина, совершенно неожиданно появившийся в ее жизни, и может точно так же неожиданно исчезнуть. Уйдет, продолжит свое странствие, и будто бы и не было его некогда.

И все же ей очень хочется верить в чудо. Будто бы она оказалась в сказке, явился возлюбленный, которого она так долго ждала, вмиг разрешатся все беды и настанет счастье. Хочется верить.

* * *

Следующим утром, рано-рано, Остахан, ни мгновенья не спавший, явился в Марьин дом. От дома старосты он едва ли не бежал, но оказавшись у Марьи во дворе вдруг смутился, растерялся и натянул на лицо маску серьезности, сам не понимая почему.

Марья тоже не смыкала глаз этой ночью, но была необычайно бодрая. Она будила детей и готовила завтрак. Когда появился Остахан женщина невольно засияла как солнышко. А протерший глаза Илко зевая заметил:

– Мама, почему ты сегодня так нарядно одета?

За что и получил от смущенной матери небольшой нагоняй. Остахан очень хотел похвалить ее красоту, но долго не мог найти слов, а когда нашел, произнес их с такой напускной серьезностью, что лучше бы уж не произносил. Но девушке все равно было приятно.

Остахан осмотрел детей с помощью своего трезокулоса и был доволен. До выздоровления было еще далеко, но дети становились сильнее, а болезнь слабее.

Завтракали они все вместе. Марья много говорила и часто невпопад, сбиваясь с темы. Остахан же наоборот был угрюмо молчалив, не смотря на то, что многое хотел бы сказать. На выручку обоим пришли дети разбавляя общение забавными и по детски наивными вопросами или утверждениями, которые вызывали у Остахана тихие смешки. Благодаря этому оба взрослых расслабились и заговорили друг с другом «по-человечески».

После завтрака вышли во двор, ровно, как и вчера, с той лишь разницей, что Остахан помогал, а иногда скорее мешал, Марье в работе по двору при этом ведя нежную беседу.

Посещать остальных деревенских заболевших Остахану категорически не хотелось, но все же это стоило сделать и с огромным трудом оторвавшись от Марьи он ушел бродить по деревне. А возвратившись в послеобеденное время застал в доме только детей, которые рассказали, что мама ушла работать в поля и возвратится только к ночи. Проведя с детьми все целительские обряды он приказал им лежать и отдыхать, а сам устроился на лавочке. Курил и размышлял.

За всю свою жизнь он уже несколько раз лишался обычной жизни, простого быта и любимых женщин. Трижды сам и дважды за него этот выбор делала судьба. Но таков был жребий, который он сам для себя избрал. И пускай он труден и полон неудач и разочарований, Остахан сохраняет решимость следовать ему пока не добьется успеха или не встретит смерть.

Нужно продолжить путь, пока он еще не успел полюбить ее. И чем дольше откладывать тем тяжелее будет в итоге.

Когда Марья вернулась Остахан снова гулял с ней, снова они танцевали под звездами и смеялись. И тогда же он объяснился с ней, сказав: «Знай Марья, что разлука с тобой тяжким грузом ляжет на мое сердце, но все же я ухожу, продолжаю странствие. И поступить иначе не могу». Марья горько плакала, а Остахан утешал. Он переночевал в ее хате, а на утро ушел, чтобы не вернуться.

«Любовь – это встреча и это расставание,

Ткань, что сплетается, разрывается и тает»⁵

Глава третья. Что есть дар?

Снова в пути, снова дорога веден неведомо куда. Духота. Ветер гоняет дорожную пыль. А впереди вздыбилось целое облако этой пыли и слышится топот копыт. Пятеро всадников скачут навстречу и уже заметили путника. Замедляются, переходят на рысь. Все всадники одеты в кольчугу, без шлемов, у всех оружие на поясах – у одного клевец, у другого бердыш, третий с мечем и двое с топорами; у некоторых за седло зацеплены луки, у других арбалеты.

Прискакав они обступили путника пустив лошадей ходить кругом. Один из них грозно рявкнул:

– Ты кто такой? Откуда?

Путник раздосадовано вздохнул, поставил посох перед собой, упер его руками, и глядя только вперед ответил.

– Обычный странник. Кто спрашивает? – а сам думал: «Неприятные люди. Как бы от них отделаться?».

– Не твоего ума дело! – ответил тот же наглец – Ищем целителя-чудотворца, ты это? Или может слыхал что о нем?

Остахан почесал нос.

– Помню такой слух. Но не встречал, не видел и не знаю такого. Зачем его ищите? – поинтересовался он, а сам думает: «Драться дурная идея. Сбежать? Будет трудно. И бегать не хочется».

– Сказано же…

Но грубияна прервал товарищ.

– Эмилио не оскорбляй путника – всадник повел своего коня рядом с грубияном и заговорил с ним в полголоса – умерь свой пыл друг. Разве обычные бродяги выглядят так? Он очень похож на того, кого мы ищем, не разумно с ним ссориться – остановив коня перед Остаханом всадник обратился к нему – уважаемый простите моего друга, мы служим барону Сонсарку, и наш лорд отправил нас отыскать чудотворца, он очень хочет с ним встретиться.

«А с этим человеком можно поговорить, но не буду торопиться» – подумал Остахан.

– Как ваше имя воин?

Всадник спешился, чтобы быть на равных и представился.

– Меня зовут Лейд, просто Лейд. А вас?

– Прости Лейд, но я не уверен, что являюсь тем, кто вам нужен. Я простой путник.

– Мы разыскиваем мужчину с первой сединой, но в расцвете сил, который одет как странствующий торговец. А еще он носит посох искусной работы. Очень похож на вас. Он называет себя Хан.

– Правда, забавное совпадение. И все-таки вы ошиблись. Мое имя Рик, я не творю чудес, только торгую безделушками, а иногда играю на свирели и рассказываю сказки в обмен на кров и пищу.

– Врет! Нутром чую – врет! – Эмилио подвел коня ближе и толкнул Остахана ногой в плече – Обмануть нас пытаешься.

– Эмилио! Что ты творишь! – Лейд встал между товарищем и путником.

– Ставлю наглеца на место. Забыл он кто тут власть! Каждый вшивый холоп должен помнить, что нельзя перечить воинам барона.

– Ты сейчас не холопа пнул!

– С чего решил?

Лейд подошел ближе, взял Эмили за предплечье, сильно сжал его и заговорил вполголоса.

– Голову не гнет, плечи не сутулит, одет хорошо и у него книга есть. Где ты видел холопов с книгами?

– И что, что книга есть?

– А знаешь сколько такая стоит?

– Скока?

– Очень много.

– Ай! Какая разница? Врет он, поверь мне – врет.

– Конечно врет! Ясно как день. А почему? Потому что с тобой не хочет связываться. Отойди-ка от нас подальше в сторону, а я уговорю его с нами к барону ехать.

– На кой черт уговаривать? Скрутим и увезем.

– Ох друг! Отойди уж – Лейд шлепнул по бедру кобылу Эмилио и та легкой рысцой унесла хозяина.

А Остахан разговор слышал, не очень уж они и таились, поглаживал бороду и думал: «Да, заигрался в притворство. Дурачком притворялся и как дурачок получил пинок, сам виноват. Пора заканчивать маскарад, и так все очевидно. А что до их дела – разузнаю, что конкретно нужно барону и вежливо откажусь. Или убегу. А наглость Эмилио спускать нельзя».

Когда Эмилио отдалился, Остахан так взмахнул рукой, как будто отмахнулся от неприятного запаха, в тоже время лошадь Эмилио почувствовала сильный шлепок и заржав встала на дыбы. Стоит отдать должное, воин сумел удержаться в седле, но перепугался и громко бранил коня.

Лейд тем временем обращался к Остахану.

– Странник, в очередной раз приношу извинения за…

Путник взмахом руки призвал его остановиться и заговорил сам.

– Я действительно похож на того, кого вы описали, и признаю – мое имя Хан. Прошу прощения за то, что пытался ввести вас в заблуждение, я не знал кто вы и чего от вас ждать. Как я понимаю господину барону требуется помощь целителя. Слухи ходили о чудотворце, но это же слухи. Я кое-что умею, но не всесилен. Расскажите какой недуг его беспокоит.

– Недуг милорда мне неизвестен. Он лишь приказал привести вас.

– Как он себя чувствует? На что жалуется? И как выглядит?

– Выглядит как обычно, жалуется только когда заканчивается вино, а чувствует… На сколько я знаю он вполне здоров.

– Кто-нибудь из его семьи?

– Только миледи баронета, а она полна жизни.

Ответы озадачили Остахана. Тем более теперь не получится вежливо отказать с помощью фразы: «Прошу прощения, таких болезней я исцелять не умею».

– Тогда зачем ему я?

– Не знаю

– Он призвал меня от скуки?

– Не думаю, что это так, мастер Хан.

– Как далеко до… крепости… или имения, баронского пристанища?

– Наш замок в сутках пути верхом.

А вот и повод отказаться, невежливый и притянутый за уши, а все же повод.

– Очень далеко и долго. Я вынужден отказать вам. У меня нет никакого желания трястись целый день в седле из-за того что кто-то вызвал меня ради праздного любопытства.

– Мастер Хан, считайте это приглашением а не вызовом.

– Твой друг думает иначе.

– Я понимаю вас, он совершенно не прав, но он хороший товарищ и очень хороший человек, ему лишь хочется выслужится перед лордом.

– Такой служивый любому лорду только во вред. Он не понимает, что целитель приведенный насильно будет калечить а не исцелять.

– Подумайте, мастер Хан, вы наверное уже давно странствуете, а в замке вас примут как желанного гостя: накормят, постирают ваше белье, помогут смыть дорожную пыль, и поселят в лучших комнатах.

– Хм… Тоже самое могут предложить в любой деревне.

– Но разве прелести простой деревни сравнятся с роскошью замка?

– Правда-правда. В некоторых деревнях встречают лучше, чем в некоторых дворцах.

– Тогда думаю, вам захочется взглянуть на баронету. Девы красивее не найти на целом свете.

– О! Я слышал об этом. Неужели правда?

– Решите сами, когда увидите.

– Нет-нет. При случае посмотрел бы. А ехать непременно ради этого – не считаю важным и достойным делом.

– Окажите нам честь – это достойно. Причина, по которой господин барон приглашает вас не может быть пустяком. А для вас, для путешественника несколько дней, разве не сущий пустяк? Тем более отказ оскорбит моего лорда. И я лично прошу вас, как человека совести, не оскорбите, а окажите честь.

«Для меня это действительно ничего не стоит» – думал Остахан – «Пару дней потеряю. А что мне эти пару дней? В конце концов мне посоветовали отправиться в это странствие чтобы вспомнить что из себя представляет мир и посмотреть на людской быт. Небольшая авантюра подходит для этого как нельзя лучше. Исполнять дворянские прихоти правда совсем не хочется, ну и ладно, потерплю. Вдруг найду для себя что-нибудь занимательное, или хотя бы барон окажется приятным собеседником. Ах, еще и на красавицу баронету посмотреть интересно».

– Хорошо Лейд, убедили. Торопиться мне не куда. Я встречусь с господином бароном. Только вот как вы меня к нему доставите? Лишней лошади вы с собой не привели.

– Не волнуйтесь мастер Хан, кто-нибудь из нас разделит с вами седло.

– Это меня и беспокоит. Не понаслышке знаю, что такое сутки в седле, а делить седло с кем-то – еще хуже. И лошадку загонять жалко, а значит за сутки до замка добраться не успеем.

– Хотите предложить что-нибудь другое?

– Да, я думаю один из вас может одолжить мне коня, а сам отправится в замок пешком. Я думаю это будет Эмилио.

– Берите лучше моего коня – предложил Лейд – Билл смышлёный и смелый, с ним вы не будете знать проблем.

– Лейд, я ценю твою щедрость. Вижу, что ты хороший человек и собеседник, и предпочту, чтобы ты сопровождал меня, а не плелся пешим позади. Эмилио грубый человек и не желательный собеседник, пусть спешивается. Я настаю на том, что хочу взять его кобылу. Так будет справедливо.

– Вам так важно отомстить? – был проницателен Лейд

– Вовсе нет. Мне важно показать, что меня нельзя безнаказанно оскорблять. Эмилио! – окликнув всадника, Остахан взмахом руки пригласил его подойти ближе – друг мой Эмилио, Лейд убедил меня. Теперь я хочу, как можно скорее исполнить пожелание вашего лорда. Для этого мне понадобится самая лучшая лошадь. Можешь ли ты одолжить мне свою?

– То есть?

– Чтобы удовлетворить желание вашего лорда как можно скорее, я возьму твою лошадь, а ты возвратишься в замок пешим ходом.

– Че! На кой ляд мне это делать?

– Эмилио друг, давай посоветуемся – Лейд отвел его в сторону и стал уговаривать.

Говорили они не долго, но спор вышел бурный. Эмилио кричал и размахивал руками, а Лейд был спокоен, сдержан в жестах и вежлив. В конце концов Эмилио сдался и передал коня Остахану. Всадники поскакали вперед, а пеший медленно плелся за ними, но отставал все сильнее и сильнее, в итоге скрывшись за горизонтом. Остахан поинтересовался у Лейд:

– Друг мой, я не ожидал такого исхода. Честно говоря, моим намерением было задеть Эмилио, позлить, заставить нервничать, и после, я возможно согласился бы разделить с кем-нибудь седло. Но вы так быстро и легко смогли убедить его. Как?

– Ха! – воин усмехался, он сразу догадался, о том, чего добивался путник, но, зная, что старого знакомого уговаривать легче, решил не рисковать – Я давно знаю Эмилио, он вспыльчив, но не глуп. Главное не вспылить в ответ и во всем соглашаться, не забывая при этом вставлять важные «но» в нужные моменты. Немного учтивости, немного терпения и он воспримет вашу идею как свою и охотно с ней согласится. Любой человек воспринимает свои мысли превыше чужих, а также перенимает чужие мысли превращая их в свои.

– Учтивость и терпение мудро всегда и пожалуй во всем. Не ожидал услышать таких речей от простого баронского воина, как не ожидал и умения грамотно и убедительно говорить.

– Я воспитывался в монастыре и в юности был послушником, там и обучился грамоте. Но монастырский уклад жизни мне опостылел, и я вовсе не истинно верующий. Вот и ушел оттуда. Своей земли у меня нет, а кроме возделывания земли заниматься в наших краях особо не чем. Вот и пошел служить, чтобы обзавестись своим наделом.

– Почему воином а не писарем?

– Скучно – Лейд усмехнулся – воинам благоволят девушки – ответив он ненадолго призадумался и спросил – А вы, мастер Хан, решили странствовать. Почему?

Остахан нахмурился.

– Это долгая история. Странствую я не всегда, а это путешествие начал и вовсе не так давно. И не стоит звать меня мастером, Лейд. Зови просто Хан. Я чувствую мы подружимся.

– Мне тоже так кажется.

– Лейд, расскажи-ка каково вам живется при бароне Сонсарке. Или что-нибудь про баронету.

– Ох, Баронета! У миледи горячий нрав…

* * *

Теплая желтизна вечерних солнечных лучей ложившаяся на луга резко контрастировала с мрачной тенью отбрасываемой лесом, а сверху этот лес укрывало алым заревом увенчанным золотистой короной-солнцем, высоко над зубцами которой небеса заполнял мягкий сумрак. Среди сумрака неуверенно отблескивал свет первых звездочек. Ласковые вечерние лучи больше не проникали во двор замка, а тень одной стены, плавно растекалась по соседке напротив, словно стремясь сравнить их очертания и выяснить кто выше и слаженней. У замка была одна единственная башня, ненамного выше стен, однако это небольшое преимущество делало ее любимым местом молодой хозяйки.

Баронета Елена часто посещала башню. Наблюдать восходы и закаты было одним из любимейших ее занятий. Не меньшее удовольствие ей доставляло любоваться как поле нескошенного пшена колышется волнами под порывами ветра, и как тот же ветер приклоняет кроны деревьев. Еще с детства ее забавляли и радовали стада овец и барашков неказистыми строем плутающих по лугам, и она обожала, когда отец приказывал вывести на прогулку табун лошадей, которые скакали, гарцевали и резвились вдоволь на открытом лугу. В такие мгновения она им завидовала, ей очень хотелось бы оказаться на их месте, на свободе, пускай и ненадолго.

Во дворе крепости, как и в деревушке под ее стенами, всюду были люди. Они трудились изо дня в день на своих собственных хозяйствах или хозяйстве замка. Словно не зная усталости они все мастерили, строили, чинили, собирали, готовили, ухаживали, чистили, стирали, мыли и так далее. И народ не унывал, другой жизни не зная. А баронета унывала, вглядываясь в горизонт и предаваясь мечтаниям о целом мире который где-то там, но ей не доступен и не предназначен. Только фантазии занимали ее разум и не было дела ей до всего и вся вокруг. Хотя нет. Вот отвлеклась она от созерцания природы и взор ее заметил юношу, хорошо знакомого ей.

Грегон с детства жил в замке и был на поруках у ее отца. Занимался чем угодно: разносил вести, доставлял посылки и грамоты, работал конюхом, иногда дежурил как стражник, случалось барон поручал ему работу плотника или каменщика, и довольно часто он развлекал хозяев замка своими шутками, стихами и игрой на мандолине а иногда, специально по уговору Елены, он играл на лире. Ох! Как же Елене нравилась его игра и его стихи, а особенно она любила его поцелуи и ласковые руки. Что конечно же было их сокровенным секретом. Снова мечты заполнили ее голову, мечты о предстоящем свидании этой ночью.

Она бы так и простояла на вершине башни до назначенного часа, если бы не заметила возвращение отряда воинов, что два дня назад отбыл с отцовским поручением. В чем состояло это поручение она не знала, но состроила определенное предположение, которые и принимала за истину. Среди стражников был незнакомец, и Елена посчитала его очередным женихом, которого пригласил отец и решила охладить его пыл и непременно отвадить неугодного себе мужчину. Она пошла встречать их.

Когда Елена спустилась во двор, всадники уже спешились, в том числе и незнакомец. «Как-то странно он одет для жениха» – подумала девушка – «Но наряд богатый а держится он как знатный человек. И хорош собой, только староват».

– Приветствую в замке Десмиур⁶. Вам видимо сообщили, что тут проживает невеста на выданье, но, к сожалению, вы прибыли слишком поздно. Я помолвлена на герцоге, имени которого, по просьбе суженного, раскрывать не имею права. И я вынуждена попросить вас немедленно покинуть замок, дабы не вызывать ненужных предположений и слухов накануне свадьбы.

Один из воинов, вышел вперед, склонил голову и хотел уже что-то сказать, как вдруг незнакомец, остановил его. Он положил руку на плече воина, улыбнулся покачав головой, и заговорил сам.

– Это известие разбивает мое сердце. Елена, ваша красота превосходит любые слухи. Став вашим мужем я был бы счастливейшим мужчиной в мире.

– Но судьба распорядилась иначе – похвала Елену ничуть не тронула – я настоятельно прошу вас покинуть мой замок.

– Нежность вашего голоса вынуждает радоваться даже таким неприятным словам – незнакомец улыбался все шире – меня пригласил ваш отец, скажите могу я увидеться с господином бароном.

– Это не возможно. Отец уехал на охоту и вернется не ранее чем через три дня – незнакомец недоуменно посмотрел на стражника, тот пожал плечами, а баронета заметив это улыбнулась – как видите отец не был намерен встречаться с вами, в противном случае он ни за что не покинул бы замок. И так как вопрос о моей помолвке разрешен, более нет необходимости вам видеться… Теперь вы понимаете, почему я так настоятельно прошу вас покинуть мой дом. Вы и я в одном замке, а отца нет рядом, это могут неправильно истолковать.

Незнакомец скрестил руки на груди, насупился, но потом усмехнулся и наиграно насупился еще сильнее.

– Вы совершенно правы госпожа, в этом замке меня никто не ждет. Но вот-вот наступит ночь, неужели вы откажете в пище и крове тому, кто сутки провел в седле ради того, чтобы повидаться с вами. Пища и чистая постель все чего я прошу. А утром уйду.

Баронета задумалась. Она вовсе не была настолько злой и негостеприимной. Но чтобы отвадить жениха нужно быть невыносимой и нельзя проявлять слабину. Елена гордо вскинула голову.

– Боюсь, что свободных комнат в замке нет, придется расположить вас в конюшне. А ужин кухарка приготовила для меня одной, и я распоряжусь, чтобы вам выдали объедки. Или вы предпочтете отужинать то что подают слугам?

Незнакомец покачивая головой посмотрел на стражника выпученными глазами. Тот лишь развел руки. Мужчина упер одну руку в бок, а другой стал поглаживать короткую бороду и ответил баронете.

– Пища которой касались ваши уста слаще любого нектара. А ретивым жеребцам самое место в конюшне. Все в пору безымянному гостю!

– Ох! Всетворец милостивый – баронета возмутилась, но лицо ее оставалось бесстрастным – вы так настойчивы, что право не выносимы. Безымянный наглец, я запомню тебя, назови же свое имя?

– Мое имя Остахан сын Вольдара, по роду Майвиндар, по призванию Либриспир⁷.

Елена на мгновение впала в ступор, уж очень необычно мужчина представился, выдавая в себе чужеземца.

– Лейд – баронета обратилась к стражнику – выпроводи лорда Либриспира – Остахан не называл титула, но назвал семейное имя, как делают дворяне, и баронета не поняла, что значит «по призванию» и сочла это чем-то значимым, наподобие титула, и потому она назвала его лордом – Лорд Либриспир должен немедленно покинуть стены нашего замка или же ему непременно придется ночевать в свинарнике и питаться помоями.

Лейд немедленно подскочил к баронете припав на одно колено и склонив голову.

– Миледи, это нелепое недоразумение. Господин Остахан прибыл сюда не для того, чтобы просить вашей руки. Он чудотворный целитель, о котором ходят слухи среди народа. Господин барон пожелал с ним встретиться и поручил мне отыскать и привести его. Прошу простите, что позволил ввести вас в заблуждение. Я приношу глубочайшие извинения.

Остахан тоже поклонился, но не преклонял колени а опустил торс не опуская взгляда, одну руку отвел в сторону, а другую приложил к сердцу.

– Я тоже прошу прощения. Юная баронета, мне хотелось убедиться, что вы действительно рьяно не желаете выходить замуж, а ваш нрав настолько пылок и горяч, что ни одному мужчине его не укротить. Когда вы вообразили, будто бы я очередной жених… Не смог устоять. Мне стыдно. Первенство в споре дарю вам, для себя выбираю проигрыш. Ваше гостеприимство было обезображено до великолепия.

Баронета, до этого никак не воспринимавшая ни похвалу, ни похабное хвастовство и лишь слегка возмущенная настырностью гостя, вдруг залилась краской, осознавая, что допустила ошибку, приняв за жениха совершенно постороннего человека, и совершенно незаслуженно пренебрегла гостеприимством и стремилась прогоняла гостя. А гость подыграл ей, обманул, а она оказалась глупа и не заметила подвоха.

– Вы… вы… да что… – как же ей стыдно, даже слова подобрать сложно, она отвернулась и продолжила говорить спиной к ним – Это нелепая шутка. Вы смеетесь надо мной.

– Нет-нет милая баронета, я не смею смеяться – Остахан сдерживал улыбку как мог.

– Мы не замышляли шуток миледи. Клянусь.

– Лейд – баронета повернулась к ним все еще красная – как вы допустили это.

– Простите, извините, не знаю, я…

– Не вините Лейда госпожа. Случившее было для него неожиданностью, но он вмешался в самый нужный момент.

– Ну уж это то его не оправдывает. А вы… так или иначе, вы показали себя несносным, невыносимым, грязным и самодовольным наглецом.

– Потому прошу прощения. Я вовсе не такой, и докажу вам это если дадите шанс.

– Это правда миледи – вступился за нового друга Лейд – Я совсем недавно познакомился с господином Остаханом, но за это короткое время он проявил множество качеств достойного человека.

– Я уверен – подхватил за ним Остахан – леди Елена гораздо более гостеприимная хозяйка, чем хотела мне показаться, и я сочту за честь убедиться в этом лично.

Баронета задумалась ненадолго. Краска конфуза и стыда сходила с ее лица. Для себя она отметила, что Остахан хоть и наглец, а вполне обаятельный и приятный.

– Вы лорд Либриспир ввели меня в заблуждение и посмели смеяться над моей неосведомленностью. Однако я признаю, что сама позволила вам одурачить себя, и будь я не так поспешна в выводах, то ваша глупая шутка не состоялась бы. Так же я была излишне груба и неучтива с вами, за что приношу извинение. Пусть это недоразумение послужит уроком для всех нас.

На лице Остахана изобразилось удивление, а затем усмешка.

– Милая баронета, вы мудры не по годам. Я завидую вашему герцогу.

– Лорд Либриспир, вы опять смеетесь надо мной?

– Нет, льщу. И не стоит меня так называть, тем более что я не считаю себя лордом. Зовите меня просто Хан.

– Это не допустимо, я буду называть вас господин Остахан. Постойте, хотите сказать, что вы не знатного происхождения?

– Сложный вопрос. Что если нет?

– Что если нет! А то, что чернь редко что-либо требует так настойчиво и нагло.

– Я согласился ночевать в конюшне и есть объедки с вашего стола.

– Да но… но вы сделали это явно наигранно, вы… ваши стать и говор сродни людям благородного происхождения. А теперь вы юлите, будто проверяете меня. Или снова смеетесь!

– Не сочтите за грубость милая баронета. Меня пригласили сюда в качестве целителя. Как целитель я стремлюсь получше узнать людей, которым буду или не буду помогать. К слову какой недуг беспокоит господина барона?

– Недуг отца? Ох! Его беспокоит только… – баронета осеклась, едва ли не сказав об отце грубость – Нет, у него нет болезней. Насколько я знаю отец полностью здоров.

– Недуг господина барона известен только самому господину барону. Я готов выслушать его. Вы меня проводите к нему, или ваш отец выйдет сюда сам? – Остахан предположил, что весть об отбытии барона на охоту была выдумана баронетой.

– Но отец на охоте… Ох, простите, это не было обманом, он действительно убыл из замка.

Во второй раз Остахан обратил к Лейду негодующий взгляд и заговорил невзначай, как-бы ни к кому не обращаясь, словно советуясь с самим собой.

– С охоты господин барон вернется минимум через три дня, но может задержаться до четырех или пяти дней. Мне не известно, с какой болезнью предстоит работать, и не известно, сколько придется ждать – он обратил взгляд сперва на Лейда, а затем и на баронету – Не могу ждать столько времени, завтра мне придется вас покинуть.

– Хан, а как же наш уговор? – возразил Лейд.

– Уговор был прибыть в замок и выслушать господина барона, но господин барон ускакал на охоту – значит недуг не сильно его беспокоит.

– Милорд пожелал встретиться с тобой и потому отправил меня привести тебя, что я и сделал, но если ты уйдешь, то как мне тогда оправдываться за это перед ним.

– Скажешь, что привез меня, но так как господин барон отсутствовал, я не смог позволить себе задерживаться, так как торопился по неотложному делу.

– Но ты же говорил, что никуда не торопишься.

– Господину барону этого знать не нужно, а задерживаться здесь надолго я не собирался.

– Милорд все равно будет недоволен, он спросит почему я не удержал тебя силой. А я не хочу этого делать. Считаю, что будет не правильно удерживать против воли того, кого намерен попросить о чем-либо. Хан, прошу тебя останься хотя бы на пару дней, примем тебя как дорогого гостя – в очередной раз Лейд приклонил голову перед баронетой – миледи прошу примите в своем доме целителя Остахана как драгоценного гостя.

Елена окинула целителя внимательным взором с ног до головы и пристально посмотрела в глаза.

– Господин Остахан, отец пригласил вас потому, что до наших ушей дошел слух о целителе чудотворце, что взмахом руки исцеляет неизлечимые болезни. Ответьте, вы ли тот чудотворец, о котором мы слышали?

– Мне не известно какие слухи вам приходилось слышать и не известно являюсь ли я героем этих слухов. Но могу сказать совершенно уверенно, что мне ведомы некоторые тайны волшебных искусств, которые я свободно применяю в целительском ремесле и могу исцелить большинство из тех болезней, что мне известны.

– Достойные слова, им хочется верить. Я вам поверю и готова считать своим гостем. Двери моего дома ныне открыты для вас и вы вольны гостить в нем столько, сколько посчитаете нужным.

– Милая баронета ваше приглашение большая честь для меня. Я воспользуюсь им ровно на одну ночь и завтрашним утром покину вас, более не смея беспокоить.

– Хан, хотя бы на день – не сдавался Лейд – Будь другом. С тебя не убудет, а мне зачтется.

– Господин Остахан – баронета улыбнулась – станьте другом и мне. Вы много странствовали и вам наверняка есть что рассказать, помогите развеять скуку.

Остахан покачал головой и рассеяно взмахнул рукой, принимая поражение.

– Уговорили. Но только из-за возможности завести дружбу с такими хорошими людьми – он поклонился Елене – милая баронета, я весь ваш.

Баронета вызвала служанку.

– Нина выбери хорошую комнату для нашего гостя и распорядись на кухне, чтобы приготовили для него что-нибудь достойное. Пусть накроют для нас в гостевом зале. Господин Остахан, расскажете мне о своих приключениях за ужином? – он утвердительно кивнул головой – А пока еда готовится, я могла бы показать вам замок?

– С удовольствием – ответил гость.

Елена повела его внутрь замка, на ходу повернула голову в сторону и случайно встретилась взглядом с Грегоном, тут же пристыжено отвернулась и повела Остахана еще быстрее. И только перед тем как скрыться в здании она обернулась, чтобы убедиться, и убедилась, что он по-прежнему смотрит на нее.

* * *

Грегон, одинокий и измученный ожиданием, сидел на вершине башни, и ждал Елену, в нетерпении настраивая и расстраивая лиру уже третий раз. Он был подавлен и рассержен, предвкушал встречу и боялся что она не придет, увлеченная гостем, а завтра скажет, что разлюбила его и хочет быть с другим.

С нижних этажей послышался быстрый цокот, как будто кто-то стремился как можно скорее взбежать вверх по лестнице. Едва-едва не достигнув выхода на верхушку цокот вдруг затих, а спустя несколько мгновений возобновился, но уже медленный, словно кто-то прогуливался не спеша. Елена взошла на вершину башни, идеально ровно держа осанку, скромно сцепив руки у живота и не поднимая кроткого взгляда, но не могла скрыть игривого блеска в глазах, а на губах расцветала улыбка.

Лишь мельком взглянув на девушку, юноша воспарил в душе, ведь он боготворил ее: овал лица – совершенство, волосы – нежный шелк, глаза – звезды, ушки – несравненно милы, носик – идеал, губы – чувственны и сладки, шею – невозможно не полюбить, плечи – которые так приятно обнимать, и грудь – нежнее которой не может быть, талия – которую так и хочется прижать к себе, ее бедра – созданы для любви, а к ногам хочется пасть.

Но Грегон, настраивая лиру, делал вид, что не обращает внимания, а в груди закипал огонь, который он пока еще мог сдержать. Огонь восхищения, страсти и ревности. Было в юноше нечто необыкновенное: изящное и грубое, умиротворенное и буйное. Притягательная и завораживающая черта доставшаяся ему от отца, а тому от деда, матерью которого была темная эльфийка, чья кровь легким отголоском проявлялась в оттенке кожи – напоминавшей карамель, шевелюре – густой и пышной и взгляде – цепком и грозном, словно у ястреба заметившего добычу. Это же наследие наделяло юношу тонким музыкальным чутьем. Юноша, о своем происхождении ничего не знает, как и его отец, но кое-что они подозревали, конечно же заблуждаясь.

Елена присела рядом с Грегоном, он по-прежнему ее игнорировал.

– Давно ждешь?

– Только пришел. Разве не видно? Едва-едва успел настроить лиру – он сыграл пару аккордов проверяя звучание. Нежная серенада разлилась под ночным небом – все сомнения и ревнивые переживания таяли – Он улыбнулся, приобнял ее и нежно поцеловал, девушка ответила на поцелуй, перебралась к нему на колени, юноша обнял ее талию, так, чтобы было удобно держать лиру, разорвал поцелуй и стал шептать на ушко ее любимые стихи, вызволяя из лиры изящные звучания, а она прижималась к нему все крепче. Кончив стих он нежно прикусил ее ушко губами и снова поцеловал. На этот раз поцелуй длился долго, Грегон, отложив лиру, руками гладил и ласкал ее, они опустились на подготовленное им ложе и растворились в любви…

* * *

В тоже время, Остахан вышел на замковую стену покурить, заметил во дворе Лейда и приветливо помахал ему рукой. А Лейд, увидев Остахана, тоже помахал рукой, но уже призывая спуститься. Остахан так и сделал. Лейд был в кругу других воинов, они сидели под открытым небом, играли в азартную игру, пили и общались.

– Хан, посидишь с нами? Не стесняйся, присоединяйся, поиграем.

Воины бросали кости.

– Не помню правил – для гостя освободили место, и он его занял.

– Так мы ж сейчас же напомним – отозвался один из воинов.

– Сперва давайте познакомимся – предложил Остахан

– И то ж верно – отвечал тот же воин – Меня звать Арсо – он был средних лет, из тех людей с чьего лица никогда не спадала лукавая ухмылка.

– Ждан – назвался второй. Мужик постарше прочих, седой, глядел настороженно.

– Фирс – третий. Тоже средних лет, простой и угрюмый.

– Созон – четвертый. Самый молодой, но самый пузатый, выглядел как увалень и был увальнем.

Вместе с Лейдом всего их было пятеро.

– Вас мы же знаем – болтал Арсо – кто ж вас не знает? Чтобы взять и нашего же Эмилио с коня спустить и под солнцепек отправить до замка! Это ли уж не шутка? С нетерпением жду его прихода, чтобы сполна же насмеяться над его недовольной рожей!

– Это более заслуга Лейда – оправдался Остахан – Ха! Правда, забавно. Но прошу, вы сильно не смейтесь над ним. Плохо когда товарищи над собратом издеваются, и не ради этого я Эмилио проучил. Он свой урок получил и хватит с него.

– Да ну? – упрекнул Остахана Ждан.

– Получил уж или же не получил, а поздно уже! Ха-ха-ха! – веселился Арсо – Жди завтра к полудню, краснющего как помидор и злющего как перец! Ха-ха-ха!

Весельчак заразил смехом всех – Арсо и Ждан смеялись в голос, но громче всех, как дурак, гоготал Созон, а Лейд, Фирс и сам Остахан тихонько ухмылялись.

– Мастер Хан, слушай правила… – Фирс, как самый азартный, первым стремился продолжить игру.

Но Остахан отказал:

– Нет-нет, играйте сами, а я посмотрю. Лучше налейте то, что вы пьете.

– Созон, слыхал? Давай быстро – скомандовал Ждан и, пока молодой наполнял для гостя кружку, пояснил – Медовуха бабки Саньки. Только не выпивай слишком быстро, а то здесь же и упадешь.

Воины поочередно играли один на один, проигравший отдавал очередь следующему, который играл с победителем. Победитель тоже мог передать очередь, по своему желанию, если хотел сделать перерыв или выйти из игры. Игроки кидали три кости с шестью гранями. Очки засчитывались в первую очередь по величине числа на кубике и количеству пар или троек этих чисел: две единицы – минимальное очко, две двойки – уже лучше, но хуже, чем три единицы, наибольшая величина – три шестерки. Помимо этого, очки засчитывались за порядок чисел: если выпали единица, двойка и тройка – это даже лучше, чем три шестерки, но хуже, чем выпавшие четверка, пятерка и шестерка. Перед броском делали ставку, а ставили все что угодно от оплеух до смен в дозоре, или от ножей до самодельных дудок, или иногда ставили желания. За игрой беседовали:

– Эх… сейчас бы бабу – негодовал Арсо.

– Да-да – соглашался Созон.

– Так дуй к жене – Ждан проповедовал праведный образ жизни – бабу ему, а жена на что? – и Созон без внимания не остался – И ты туда же дуралей! Чем моложе, тем охочее по девкам, честное слово, а со своей благоверной не-не. Я вас не понимаю.

– Ты дряхлый уже, вот и не поймешь – пробубнил Созон.

– Ах ты! – старый вояка кинул в увальня камень. Все посмеялись.

– А как же с женой это делать – продолжал Арсо – если она чуть увидит, сразу уж талдычит: делай то, делай это, нужно се, зачем тебе вот это. И все! Нет никакого желания. Не вызывает она… как его, Лейд?

– Соблазна.

– Да, соблазна не вызывает же.

– Так зачем ей тебя соблазнять, если нынче днем ее посещал я? – донеслось с замковой стены.

– Вил! Я твой родственник! Чеши же отсюда караулить! Вон, на башню уж ходи, и осторожнее не свались, иначе меня порадуешь!

– Прости брат, не могу, не велено сейчас на башню, там Нина сторожит, миледи видами любуется.

– Ах так иди же отсюда куда-нибудь.

Караульный посмеялся и продолжил обход замковых стен. Остахану подумалось, что общаться с баронетой все же интереснее, и вид с вершины башни тоже оценить стоит. Он было попытался встать и уйти, но Лейд, догадавшийся о мыслях Остахана, остановил его.

– Не тревожь баронету Хан. Пусть побудет наедине с собой.

Прочие воины усмехнулись. А Ждан высказался:

– Да, не докучай нашей дорогой леди. Мне не понравилась твоя сегодняшняя шутка, я ее снес, но не вздумай шутить так еще раз. Не вздумай обижать нашу дорогую баронету.

Фирс и Созон ему поддакнули, а Арсо добавил:

– Миледи же наше сокровище, на ее стараниях держится порядок в замке.

– Только она и беспокоится о людях, и о деревнях беспокоится и об урожаях. Это она обо всем хозяйстве заботится, и куда не глянет, всюду все налаживается и достаток множится – согласился Фирс и добавил – А милорду на все плевать.

– Именно миледи здесь управляет – подтверждал Лейд – по-настоящему хозяйствует, а милорд барон только хозяйничает.

– Да. Это раньше он всем распоряжался, до того как умерла баронесса, а после… эх, хорошо же тогда жилось – высказался Ждан.

– И сейчас не хуже – возразил Лейд.

– Но раньше было лучше – стоял на своем старый воин.

– Когда я хворал, баронета отправила моей матушке на помощь по хозяйству дядьку Вука – добавил от себя Созон – и она никогда не зовет меня дурнем.

Хвалу баронете Остахан воспринял с улыбкой, видно было, что воины очень любят свою хозяйку и говорят искренне.

– Прошу у вас прощения за глупую шутку. Оправдываю себя лишь тем, что милую баронету она тоже позабавила.

Воины улыбнулись.

– Тогда ты прощен – весело объявил Арсо и только Ждан смотрел грозно и неодобрительно.

– Может все же сыграешь? – поинтересовался Фирс.

– Нет, пожалуй, это будет не честно.

– Не обижай нас – возмутился Фирс – мы не жульничаем, жуликов не уважаем и не жалуем.

– Не в том дело…

– А в чем? – с укором в голосе спрашивал Ждан – Мы тебя не знаем. Расскажи нам чем живешь. Знахарством али колдовством?

– Мастер Хан знахарь творящий чудеса – ответил вместо Остахана Лейд – Тебе известно об этом Ждан.

– Это слухи. А как на самом деле?

– На самом деле, мне ведомы некоторые тайны волшебных искусств, которые я…

– Это мы слышал. А что такое эти твои волшебные искусства?

Остахан вздохнул, помассировал виски, выпил большой глоток медовухи, подался вперед и начал объяснять:

– Представьте, что люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю её длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям невозможно двинуться с места и повернуть голову они не могут, и видят они только то, что у них прямо перед глазами. Люди обращены спиной к свету солнца, которое днями заглядывает в эту пещеру. Представили?

– Да

– Теперь представьте, перед входом в ту пещеру пролегает дорога. И по этой дороге бродят дикие звери или стада ведомые пастухами или ходят другие люди, которые несут различную утварь, проносят они и статуи, и изображения живых существ сделанные из камня и дерева. Тени прохожих ложатся на тот просвет, что виден узникам и эти тени единственное, что им дано видеть. Вход в ту пещеру завален валунами, потому узникам видно лишь верхушки этих теней. При этом, некоторые из зверей прокрадываются тихо, другие проскакивают рыча и воя, а некоторые монотонно блея или мыча, а люди, как водится, некоторые разговаривают, другие молчат, третьи пускай поют.

– А почему прохожие не помогают узникам, а дикие звери их не рвут? – спросил Созон.

– За валунами их не видно… или нет. Их не видно потому, что такова их судьба. Потому что так устроен мир.

– Странный ты описываешь мир – упрекнул Ждан.

– Странный, но подобный нашему. Не я придумал это сравнение. Стыдно, но я глуповат для такого, и потому лишь повторяю. Как есть я пересказываю то, как видение волшебства было описал великим колдуном Ноталпом⁸. Как ты думаешь – обратился Остахан к Ждану – находясь в своем положении, узники что-нибудь видят, кроме теней, отбрасываемых светом на расположенную перед ними стену пещеры?

– Наверное нет, ничего не видят.

– Тени, единственное, что они видят, а значит считают их действительными, единственным, что существует в мире. Так?

– То есть? Наверное так. Они же больше ничего не знают.

– Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что звучало на дороге, как считаешь, они приписали бы эти звуки проходящей тени или чему-нибудь иному?

– Конечно же тени.

– Тогда мычание коровьего стада принадлежало бы ползучему зверю с тысячей щупалец, которым являются тени их голов и рогов. Человек несущий на спине фигуру прекрасной девы кряхтел бы от усилия, и узники приняли бы это кряхтение за женский голос. А несколько молодых людей несущих деревянного коня принялись бы петь, и узники решили бы, что поет конь. Всадник пронесся бы по той дороге, а узники видели бы лишь его тень, но не коня под ним, и цоканье копыт для них значило бы человеческий шаг. Таким образом узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносившиеся мимо и издаваемые ими звуки. Но в действительности они бы заблуждались и ошибались. Верно?

– Вот только если музыкант пройдет мимо, напевая песню, они ошибки не совершат – подловил рассказчика ехидно улыбающийся Арсо – или проходящего мимо волка, который вдруг завоет или зарычит они припомнят как полагается.

– Верно, некоторые очевидные наблюдения действительно будут правдивыми. Но будет ли их большинство?

На это вопрос никто не ответил, и Остахан принял молчание за согласие.

– А теперь представьте, что один из узников получил свободу. Он смог выйти из пещеры он смог увидеть мир таким какой он есть на самом деле и будет знать, и будет понимать несравненно больше своих невезучих товарищей. Именно этот узник – волшебник. Он видит суть вещей, он видит то, что другим не доступно – вот что значит владеть волшебством. А еще освобожденный может раздвинуть валуны или позвать прохожих на помощь, или же дурачить узников показывая им другие тени. Освобожденному доступна подвижность, он может изменить тот мир, что известен узникам.

Остахан вытянул вперед руку, провел по воздуху так, словно взялся за что-то и игральные кости взлетели над столиком. Воины ахнули. Гость взмахнул кистью и кости стали вращаться, выстраиваясь в фигуры – круг, столбик, звезда, треугольник. Остахан снова взмахнул кистью, вращение замедлилось, он повел руку вниз и кости плавно опустились на стол, становясь друг на друга одним ровным столбцом.

– Я бы все же сыграл пару партий, только пусть ставки будут крупные – отшутился Остахан.

– Ох! Как бы я нажился на таком умении – поддержал шутку Арсо и засмеялся.

– Всетворец милостивый – пробубнил Созон.

Фирс и Ждан промолчали. Лейд три раза хлопнул ладонями.

– Казалось бы, я силой воли вынуждаю их двигаться – рассуждал Остахан – по ощущениям так и есть, словно предметы повторяют движения руки. Но на самом деле происходит нечто иное. Сложнее. Волшебные энергии искажают течение материи так, как нужно мне, и предмет движется в след за ними, движется так, как ему и положено двигаться. Как если бы он падал вниз, но летел он вверх и в любую сторону. И никому из нас не дано увидеть, как это случается на самом деле. В том то и заключается суть истории про пещеру. Свет, тень, огонь, вода, земля, травы, деревья, камни, животные, я или вы, или звуки, вкусы и запахи, или даже верх и низ – все тени чего-то большего, действа которое зовется бытием. Бытие мы видим лишь так как нам показывает наш ум. Но ум не показывает или сам не видит всей истины. А у волшебников это получается, возможно не в полной мере, но в большей степени, чем это дано людям. Волшебники видят «скрытое за…» Видят то, что формирует реальность.

Остахан закончил, все задумались, на несколько мгновений повисло молчание, которое было прервано Арсо:

– Эх! Бабу бы…

– Тьфу! Развратник – старый все пытался поучать молодых – Вот Фирс, ты тоже женат, скажи неужели благоверная никак тебя не прельщает.

Азартный игрок пожал плечами.

– Прельщает. У меня с женой нет таких разногласий, как у Арсо со своей.

– Ну и почему же?

– Так он разгильдяй и гуляка. Вот нагулявшись и выискивает перед ней, прощения вымаливает и волю дает, чтоб командовала им… – молчаливый Фирс стал слишком говорлив, верный признак нарастающего опьянения – …и сам ее слушается, как миленький. А я своей воли не даю. Раз так себя поставил, что в доме главный, так главным и остаюсь и от капризов ее не сокрушаюсь, но сам слежу наперед, и заранее делаю так, чтоб ничего ей не требовалось, был во всем достаток и чтоб было ей хорошо. Только забота, внимание и немного твердости, потому как спорить женщины любят не из нужды, а только лишь ради спора. Так они забавляются, а вдоволь позабавившись сами на руки просятся.

– Ой-ой-ой! Когда это ж наш самый большой женский угодник стал главным в доме? – поддразнивал друга нисколько не обидевшийся Арсо – Будто ж я не знаю кто в твоем доме все решает и чье слово последнее. Ты ж тоже гуляка тот еще, во все переделки со мной же на пару лезешь, а после от женушки получаешь. Кто ж этого не знает? Мы с тобой же-ж лучшие закадычные. Подтвердите мужики!

– Конечно-конечно! – весело согласились товарищи.

С этого момента разгорелся спор о том, как следует вести себя с женой и как отличить настоящего мужчину от женского угодника. Этот спор поддержал даже Вил дежуривший на стене, он задорно крикнул Арсо: «Рыбак рыбака, как говорится. Все верно брат!», и в ответ получил пожелание идти далеко и надолго.

В тоже время Созон не участвовал в споре и был очень задумчив. Недолго промучившись он бросил дело, которое ему явно не по нутру и спросил:

– Мастер Хан, мне все думается, волшебники могут менять мир, таскать валуны там или кубики, а могли бы они… То есть вы могли бы «заглянуть за…» и повертеть материей так, чтобы я сделался принцем. Ах! И женился на дорогой баронете.

Яростный спор на мгновение прервался, умолкли все, и к несчастью это случилось в самый неудобный для молодого воина момент – его пожелание громко и отчетливо прозвучало в тишине. Все взорвались хохотом.

– Созон дуралей! Хо-хо! Нашел что ляпнуть – упрекнул Ждан.

– Вот уж размечтался баронету ему подавай – шутил Арсо и нарочито серьезно произнес – Ладно уж, быть может славный принц из тебя бы и вышел – но через секунду он взорвался хохотом – Нет-нет! Ха-ха-ха! – похлопал он товарища по плечу – принц не вышел бы никак!

– Я не смогу исполнить твою просьбу – шутливо пояснил Остахан – но если тебе посчастливится встретить талантливого одаренного, возможно, будь у него хорошее настроение, он захочет сделать это. Вопрос лишь в том, чем ты готов заплатить.

– А чем платят волшебникам?

– Всегда по-разному – задумался Остахан и прикрыв рот рукой, чтобы не было видно улыбку, произнес грозным голосом – Но с такой серьезной просьбой Созон, тебе непременно придется расплачиваться своей душой.

– Всетворец милостивый – взмолился увалень – а может не надо? Давайте не будем ничего делать.

Все снова взорвались хохотом.

– Слово как синица – подначивал Арсо – улетело и не вернется.

– Слово воина подобно хищной птице – пригрозил Ждан – оно преследует добычу до конца – и сам не выдержал и засмеялся.

– Ну и? – пока все смеялись Лейд негромко заговорил с Остаханом – Не жалеешь, что согласился посетить наш замок.

– Нет. Здесь забавно – гость был уже слегка пьян, он улыбнулся и пошутил – только встретили меня хуже, чем было обещано.

Воин поник.

– Миледи, да? Прости… – он вдруг возмутился – Но мне показалось, тебе было весело.

– Это правда. Милая баронета превзошла ожидания. Я говорю не про нее. «Прелести деревни не сравнятся с роскошью замка» Ха-ха! Но я шучу. Прием в замке ровно такой, на который я рассчитывал. Даже лучше, чем могло бы быть.

– Так ты в этом смысле – Лейд фыркнул – «В некоторых деревнях встречают лучше, чем во дворцах» – воин улыбнулся – А под стенами у нас деревня – Лейд вклинился в беседу товарищей – Хэй друзья, пойдем ка разбудим дядьку Вука, пускай нам баньку топит. Созон бегом зови Иону, и Ганну если добудишься. И пожалуй Аби.

– Лейд, ну ты что? Пьяный?

– А что? Милорда барона то нет в замке. Мне тоже бабу захотелось.

– Да! Поддерживаю! – воскликнул Арсо.

– Эх вы, сопляки – негодовал Ждан.

– Значит идем без тебя старый.

– Еще чего! – Ждан проповедовал добродетельный образ жизни, но сам не сильно его придерживался – Я вам покажу, почему нельзя переть в баньку вперед батьки!

– Хан?

– Ха-ха! С удовольствием.

– Тогда идем – скомандовал Лейд – Созон, ты почему еще здесь? Давай бегом.

– Ах как это? Мне Аби по шее надает.

– Не бойся не надает. Она девка веселая.

– Веселая то да, но с нами в баню не охочая. Ох, шею надерет за такое приглашение.

– Ты скажи, что с нами будет пришлый знахарь-чудотворец, сама тебя погонит, чтоб привел к нему поскорее. Так что давай бегом…

* * *

Когда морок любви миновал, Елена лежала на спинке, поджав ножки, приложив пальчик к губкам, поглаживая животик и наблюдая за Грегоном, который присев рядом с ней терзал лиру, сочиняя новые мелодии и новые стихи. Оба обнажены.

«…Расплавив оковы рождают свободу.

Пред ликом стихии трепещут сердца,

Пред ликом стихии мы любим! Мы любим!»

– Любимая, тебе нравится?

– Ммм… что? Да

– Ты даже не слушаешь

– Нет, я слушаю. Я заворожена…

– А выглядит так будто бы мыслями ты где-то далеко.

– Ммм… да, я совсем далеко, но и ты со мной.

Юноша отвлекся от разговора воспроизведя несколько мягких аккордов. Затих, подумал, спросил:

– О чем ты думаешь?

– Ммм… Я ну… кажется я счастлива… – она замялась и лучезарно улыбнулась – это вечер был потрясающим: отца нет в замке, неожиданно нагрянул очень интересный гость, а мы с тобой вместе, и ты любил меня особенно пылко. Ах! Как же хорошо.

Грегон довольный собой улыбнулся и, в порыве, исполнил «мелодию успеха». Правда истинное счастье не посещало его сердца, может из-за утомленности любовью, а может в нем все еще жило ревнивое беспокойство, и все же оно утихало, сменяясь любопытством.

– Так, что за гость нас посетил? Вижу он пришелся тебе по нраву.

Девушка тихонько посмеялась.

– Ну… может быть – Елена легла на бок, привстала на локотке и ловким движением руки вывела волосы из-за спины, шелковистый водопад разлился по ее груди – Ну ты представь, он родом из знатной семьи из Тихории. Ты слышал когда-нибудь об это крае? Нет? Он за границами нашей карты, даже не представляю где это. И Остахан, так его зовут, обошел множество земель и краев, прежде чем оказаться у нас. А еще он плавал по Мармалисвикту⁹, бывал в Иммагриуме¹⁰ и даже в землях варваров Игаравов¹¹, а покидал их сплавляясь по Миоте¹², и водяной, в обмен на вино и медовуху, сопровождал его, защищая от собратьев и речных чудишь – девушка подавшись вперед, заговорила полушепотом, слегка краснея – как-то раз водяной привел на лодку Остахана своих подруг – она улыбнулась – и с тех пор Остахан зарекся не заниматься любовью с водными девами – она едва сдерживалась – потому что они холодные и склизкие – Елена засмеялась едва-едва ли не в голос, заразив Грегона, который тихо ухмыльнулся вместе с ней. Усмирив смех она, отбросила волосы за спину и продолжила – Ну а еще я узнала, что господин Остахан говорит на шести языках, даже на эльфийском, и он знаком с Шинанте… Нет, неправильно, ну как же? Ах, не важно. Он два года прожил в Великом лесу Морионе¹³ и знаком с эльфийским королем. А Либриспир по призванию, как он назвался, оказалось прозвищем. Его так прозвал очень старый и очень мудрый эльфийский колдун, из-за какого-то волшебства, которое у Остахана получается очень хорошо.

Грего лег рядом, в точности повторив ее позу, и ладонью провел по ее волосам, щеке, шее, груди, животу и уложил руку на бедро.

– Он правда волшебник, в смысле настоящий, как те, о которых рассказывают в сказках?

– Ну не знаю, я попросила его показать что-нибудь, и Остахан заставил кружку летать. Большего он показывать не захотел, сказал, что устал с дороги и попросил потерпеть до завтра. А ты видел когда-нибудь волшебников?

– Однажды, когда я был совсем мал, мы с матушкой отправились в Аркпу и посетили местную ведунью. Старушка была жуткой: носила тулуп из кошачьих шкур и множество бус из цветных каменьев и амулетов с кривыми знаками, среди которых были запутаны черные и белые перья. Сама седая и морщинистая словно сушенное яблоко. Она была слепой, но по своей хатке ходила будто зрячая. До сих пор помню, как ее вид напугал меня маленького, и ощущение было странным, необычным, ненормальным, словно зазвучала диковинная мелодии, которую невозможно услышать. Но пахло от ведуньи приятно – свежими луговыми травами, и говорила она со мной ласково, а с матушкой важно и полушепотом – загадочно. Она матушке по руке гадала и судьбу предсказывала.

– Сбылось?

– Не знаю. Не помню, что нагадала, я маленький был.

– А где сейчас эта ведунья?

– Так умерла она, давно уже. Кстати травница Аби ее правнучка.

– Что? Аби волшебница? Быть не может.

– Да, сколько с ней общался – не замечал, обычная она.

– И часто ты с ней общаешься?

– Иногда. Почему ты так смотришь?

– Не почему…

Елена легонько стукнула его кулачков в плечо и отвернулась. На лице юноши выразилось недоумение, но он ничего не сказал, просто обнял девушку сзади. Они недолго помолчали. Елена заговорила первой:

– Жаль бабушки-ведуньи уже нет. Интересно, Остахан судьбу предсказывать умеет.

– Если умеет, ты попросишь рассказать про свою?

– Ну конечно, это же так интересно! Он может рассказать, как мы будем вместе счастливы, и что однажды покинем замок, чтобы повидать мир. Тогда сердце мое будет спокойно и радостно.

Грегон повернул ее к себе, обнял покрепче, потерся носом об ее носик.

– Не боишься, что скажет иначе?

– Боюсь немного. Вдруг нам суждена разлука, или прожить до последнего дня в этом замке, в отцовском плену.

– Нет-нет, этого не случится – отрицал юноша, его сердце дрогнуло, от мысли что разлука возможна – я люблю тебя Елена, я готов убить и умереть ради тебя, а если нам суждено разлучиться и ты достанешься другому, то не жить мне больше на этом свете.

– Милый мой Грегон, я тоже тебя люблю, ну так люблю, сильно-сильно – она поцеловала его, сердце девушки трепетало. Но Грегон оборвал поцелуй.

– Не выносимо так жить. Тайно встречаться, прятаться, в то время как тебя женихи добиваются. А вдруг кто-нибудь из них сумеет снести все твои уловки и силой увезет от меня. Нет. Мы сбежим. Вместе.

А баронета боялась. Уже третий раз он предлагает ей убежать, а ее пугает мысль, что воины отца их настигнут в пути, ее возвратят, а Грегона убьют. Лучше уж тайно любить, чем лишиться любимого.

– Нет, я не могу

– Не можешь или не хочешь? Действительно ли ты меня любишь?

– Люблю, люблю, всем сердцем люблю, мой милый Грегон. Я тоже… тоже жить без тебя не смогу.

– Тогда нам надо бежать. Так и меня уже под венец тянуть стали. Батька свататься ходил к соседям, за меня согласились выдать Миру.

Мира была первой красавицей деревни, а если правильно нарядить то и с самой Еленой в красоте могла бы посоперничать. Баронету испугали и огорчили мысли, что ее Грегон на другой женится. Но все же пускаться в бега она сильно боялась.

– Ох любимый, как бы я хотела убежать с тобой, но не могу, отца боюсь – призналась она – он погубит тебя, когда узнает.

– Пускай губит, я готов рисковать, и лучше уж умру сам, чем буду сердце убивать и душу мучить тоской по тебе. Не хочешь бежать, тогда я тебя украду…

Юноша целовал возлюбленную и ласкал не терпя возражений, а когда девушка растаяла полюбил ее еще раз…

* * *

На следующий день баронета встретилась с Остаханом в одном из коридоров. Гость рассматривал картины, висевшие на стенах.

– Вам нравится живопись? – поинтересовалась баронета.

– Смотря что изображено на картине… и кто ее автор – не отрываясь от созерцания ответил Остахан, а потом повернул голову, улыбнулся и кивнул – приветствую милая баронета. Вам тоже нравятся картины?

– Приветствую господин Остахан. Я люблю изящество в вещах, оно всегда приятно глазу, если это картина, скульптура или платье, а изящный слог или мелодия радуют слух. Но больше всего я люблю не созерцать, а создавать.

– Эти картины написаны вами?

– Некоторые, всего лишь три на самом деле. А еще я тку и вышиваю. Некогда во мне проснулось желание ваять скульптуры из глины, но отец не разрешил «руки в грязи марать».

– Завидую вашему герцогу.

– Ха-х! Ну что вы, господин Остахан нет никакого герцога. Я его выдумала.

– Правда? Значит у меня есть шанс.

– Ну что вы, нет. Вы же мне в… – она прервалась, на мгновение на лице отразилась тень печали, но она прикрыла ее улыбкой – К сожалению, мое сердце уже украдено.

– Надеюсь этот невероятно удачливый вор принесет вам счастье – он указал пальцем на галерею – Ваших работ только три? Мне показалось пять. Для меня легко отличить ваши работы от прочих.

– Они так ужасны!

– Нет. В них чувствуется душа.

– Ха-х! Я вам не верю, вы снова льстите.

– Я попробую угадать, найти ваши полотна. Если справлюсь – вы мне поверите?

– Поверю. Ну, а если не справитесь покажете мне что-нибудь волшебное.

– Что ж давайте, будет забавно, я согласен. Посмотрите милая баронета, та картина, на которой изображена ваза с цветами, ваша.

– Правильно.

– Я знал наверняка. Мне подсказала ваша подруга Нина – посмеиваясь признался Остахан.

– Что? Так не честно! Вы уже все знаете наперед.

– Нет, об остальных картинах она не упомянула.

– И зачем только признались?

– Сам не знаю. Мне показалось это правильным.

– За это лукавство вы будете должны мне два волшебства.

– Справедливо

– Вы можете предсказывать судьбу?

– К сожаление мне не ведомо это искусство… Перейдем к следующей картине – лес и луга на восходе солнца, такими они будут, если смотреть с высоты вашей башни.

– Самое прекрасное, что я когда-либо видела. Хотелось запечатлеть те мгновения, удержать навсегда.

– Идем к следующей, последней… Сложно. Обе эти картины подходят, но подскажите милая баронета, на портрете изображена ваша матушка.

– Все верно, это моя мама, баронесса Леда. Она отошла ко Всетворцу, когда мне было семь лет.

– Вы изобразили ее по памяти. А этот портрет и этот сад, которые я принял за ваши – это ее работы. Как же я сразу не догадался, ребенок играющий в саду это вы, а на портрете изображен ваш, еще молодой, отец. Итого пять картин, в которых я вижу секрет – три ваши и две написанные вашей матушкой.

– Вы совершенно правы. И как же вы смогли распознать наши работы среди прочих? А как отличили мои от маминых? Должно быть меня выдал стиль письма. Или нет! Признавайтесь, все же Нина вам рассказала. Все-таки вы плут и обманщик.

– Милая баронета, я любитель, не знаток, и мое зрение не так остро, чтобы различать стили. А догадаться довольно просто. Среди прочих работ сплошь баталии и причастия Всетворца, а женская душа тяготеет к прекрасному и любимому. Вы с матушкой предпочли запечатлеть то, что любите и то, что вас радует. Госпожа баронесса любила вас и любила господина барона. Вы же всем сердцем любили матушку, а природу пишите потому, что тоскуете.

– Но здесь есть и другие пейзажи помимо наших.

– Если не верите мне, спросите у самой Нины. Тем более, не только логика помогла мне сделать правильный выбор.

Он достал из подсумка трезокулос, настроил и протянул баронете. Девушка взяла чудное устройство. Остахан подвел ее к пейзажу.

– Взгляните.

Елена посмотрела сквозь стекла прибора и ахнула. Краски стали перетекать и будто зашевелились: колосья и листва стали волноваться на ветру, верхушки деревья клонились, солнечные лучи переливались, то притухая, то становясь еще ярче. Картина ожила.

Остахан подвел девушку к натюрморту. Достал из подсумка склянку, сунул в нее мизинец и вычерпнул щепотку серебристого порошка, аккуратно ссыпал его баронете на пальчик и велел положить порошок под язык. Когда Елена сделала это, нарисованные цветы стали благоухать ровно так же как благоухали, когда девушка их рисовала.

Когда Остахан подвел девушку к портрету, он не стал делать никаких чудных вещей, а велел ей просто приложить руку к раме, посмотреть в материнские глаза и слушать свое сердце. Исполнив веление девушка вздохнула сказав «Ох мамочка!» и заплакала. Но она улыбалась и тепло было у нее на сердце.

Остахан протянул ей платок и заговорил так, как будто бы ничего не произошло. Девушка вытирала слезы.

– Я распознал ваши творения потому, что каждое из них содержит в себе частичку своего создателя, частичку того, что тронуло вашу душу, и является отражением чувства, желания или мысли. Вы наделили их смыслом и сутью, а чем больше суть, тем большую часть себя автор посвятил творению, и тем более творение живо. Любые творения берут что-то от своего создателя в большее или меньшей степени, и чем мощнее выражен творец, тем сильнее оно покоряет людские сердца. Прочие картины находящиеся здесь не лишены этого, и если всмотреться повнимательнее, то в каждой из них можно найти нечто необычное, нечто сокровенное и волшебное – отражение души автора. Но собранная здесь коллекция блекнет в сравнении с вашими работами. Почему? – озвучил он немой вопрос баронеты – Многие творений поспешны, им не хватает проникновенности и сути, будто автору не хватило мастерства или желания, или он занимался тем, что не затронуло его сердце. А порой, довольно часто, суть бывает неуловима, а поймать ее не удается потому, что душа автора таинственна. Не каждый способен ощутить душу другого человека, ровно как осознать суть чужого творения. И одно дело понимать то, что создано, и совершенно другое – понимать то, что хотели создать. Твои творения, милая баронета, и творения твоей матушки полны дыханья жизни, а это признак дара.

Остахан улыбнулся девушке и собирался уже откланяться, но вдруг сконфузился и добавил:

– Даже лишенное сути творение порой выражает создателя и может быть бесценно, ведь не обременённость смыслом не имеет веса, оно легко и этим очаровывает.

Он неторопливо пошел по коридору, рассматривая картины. А баронета осталась у портрета матери. Когда он почти скрылся за поворотом она окликнула его:

– Господин Остахан, ну куда же вы? Вы должны показать мне волшебство… За обман с Ниной!

Он ответил не оборачиваясь и не останавливаясь:

– Уже показал, целых три раза! – и исчез за поворотам.

Елена по детски возмущенно крикнула вслед:

– Так не честно! Обманщик!

* * *

Чуть ранее полудня в замок приковылял Эмилио, покрытый дорожной пылью и явно уставший. Он был встречен насмешками и шутками товарищей, которые не захотели следовать просьбе Остахана. Но воин не предавал насмешкам значения или по крайней мере не подавал виду, что обижен. Он стремился скорее предстать перед бароном и получить причитающуюся похвалу, но известие об отсутствии господина стало еще одной каплей в чаше негодования. И единственная благодарность, которую он получил от Лейда, ничего не стоила и была воспринята как очередное издевательство. Он повздорил с другом и покинул замок, отправился в свой дом в деревне. Остахан наблюдал за всем этим, ему было жаль парня, он хотел перед ним извиниться, но не делал этого, так как извинение усугубило бы обиду.

К нему подошел Лейд бранивший глупость Эмилио. Они обсудили их ссору.

– Если отнесешься к человеку с добром и улыбкой, вы станете друзьями. Но если проявишь грубость и враждебность, то станете вы навек друг-другу противниками – Лейд высказал очевидную истину, о которой многие почему-то не помнят. На том и кончилась эта беседа, тема осталась нераскрытой.

Остахан закурил. Мимо пробегал Грегон. Лейд его окликнул.

– Хэй! Здравствуй друг, просьба есть, тоскливо у меня на душе, пожалуйста, сыграй какую-нибудь веселую мелодию. Мандолина ведь при тебе.

– Прости Лейд, не могу, очень занят – юноша ответил, повернувшись прямо на ходу, пройдя несколько шагов спиной вперед.

– В дальний путь собираешься?

– Что? Н… нет – на сей раз парень остановился, занервничал – Никуда я не собираюсь.

– Тогда зачем идешь от кухарки с полной сумкой припасов.

– Ах это! Да… Я в путь… Собираюсь тетку в Торке навестить.

– С кем пойдешь?

– Один.

– Зачем одному столько еды?

– Я… я сам все съем… люблю есть, всегда съедаю очень много… еды. Ох! Ладно я вам сыграю, только прошу не донимай меня больше вопросами. Я действительно занят.

Юноша подошел к ним, бросил сумку, снял с плеча мандолину, подтянул струны и начал играть. Грегон исполнил бодрую веселую мелодию, преисполненную юности. Она проникла в сердце Остахана и возвратила его к добрым молодым годам, возвратила на родину. В голове пронеслись воспоминания о том, как он скакал на коне наперегонки со старшим братом: цокот копыт и поля, и луга проносились мимо, ветер свистел в ушах, сердце захватил трепетный азарт, и жажда победы одолевала страхи. Он вспомнил как взбирался на высокие скалы вдоль берега горных рек и с криком нырял в глубокие корыта тех рек, каждый раз высота пугала и захватывала дух, а падение было стремительным а столкновение с водой грубым, оно почти мгновенно сменялось погружением на глубину и спокойствие наступало, когда тело лишалось веса погруженное в ласковую воду, прохладную и бодрящую. Припомнил он как смеясь убегал от девчонок, которые в шутливом гневе стремились наказать негодяя за потянутую косу или поддетую юбку, и если догнать хулигана удавалось, то они игриво толкались и яростно ругались, обзывались всякими глупыми прозвищами и смеялись. Радостно и счастливо было на душе в те времена.

Юноша закончил играть. Лейд три раза хлопнул ладонями.

– Спасибо – сказал Остахан.

– В нашем краю, Грегон самый умелый музыкант. И нет на моей памяти пришлого барда, что играл бы лучше – похвалил юношу Лейд – милорд и миледи часто наслаждаются его музыкой.

Остахан вскинул бровь.

– Сегодня за ужином, сыграешь для нас с баронетой?

Грегон хотел было что-то сказать, но удержался, лишь нелепо открыл рот и тут же его захлопнул. Он хмуро смотрел на Остахана. Гость нравился Елене, и это не нравилось Грегону. В итоге он все же ответил:

– Сегодня я занят – юноша поднял сумку с припасами – Завтра наверное… я постараюсь – ответил он и тут же убежал.

– Он не сможет отказать нашей миледи – дал совет Лейд.

– Зачем? – Остахан махнул рукой – У меня нет желания его заставлять. У парня талант, его игра смогла тронуть мою душу, и все же в его музыке нет ничего особенного…

* * *

Вечером того же дня Елена, как обычно, взошла на вершину башни, чтобы полюбоваться закатом, и позднее, когда наступит ночь, встретиться с Грегоном. Пока барон отсутствовал, у возлюбленных появлялись возможности, которые они не позволяли себе упускать.

Но этим вечером баронета была не единственной, кто захотел понаблюдать за округой с высоты. Она встретила там Остахана, он стоял сцепив руки за спиной и глядел в даль. Его приход сюда был неожиданностью, но вовсе не удивил Елену. Девушка окликнула его, но Остахан не ответил и не пошевелился. Тогда баронета встала рядом, взглянула в лицо. Гость смотрел прямо, в одну точку, почти не дыша, словно завороженный. Она прикоснулась к его плечу спросила: «Все ли в порядке?». Ответа не было, девушка начинала волноваться.

– Господин Остахан! Что с вами? – она слегка дернула его за руку, и гость наконец ответил.

– Я слышу вас милая баронета. Не волнуйтесь – он встряхнул головой, моргнул несколько раз, посмотрел на красавицу и улыбнулся – Я мысленным образом оглядел окрестные земли – Остахан указал куда-то в даль – мое внимание привлекла та серая точка на горизонте, это башня. Вам что-нибудь известно о ней?

– Башня? Нет, ну не знаю. Мне не видно, как вы можете видеть ее от сюда?

– Просто я побывал там только что. Посетил мысленным образом. Приблизился, но не смог войти. Видимо там живет или когда-то жил волшебник. Милая баронета вы слышали что-нибудь о волшебниках в этих краях?

– Ну… недавно пошел слух о чудотворце, то есть о вас, а раньше… раньше в деревне неподалеку жила ведунья.

– Деревенские ведуньи редко бывают одаренными. Может ты слышала какую-нибудь легенду о колдунах в вашем крае.

– Ну… ха-х почти в каждой сказке есть по волшебнику. А сказки про наш край, про королевство? Ах! Ну да! Есть легенда о том, что в нашем королевстве жил колдун причинявший людям зло, а когда король вступился за народ, колдун убил короля, после этого народ сплотился и изгнал колдуна из королевства. И по ныне при дворе наших королей колдунов не жалуют и не приветствуют.

– В сказке упоминается имя того колдуна?

– Нет, не припомню. Говорилось лишь, что колдун озлобился после смерти наставника, который был добрым и почитаемым волшебником, жившим в наших краях с незапамятных времен.

Остахан смотрел в даль, поглаживал броду и размышлял.

– Вы думаете это его башня? – поинтересовалась Елена. Но Остахан проигнорировал ее вопрос. Девушка тоже смотрела в даль, пытаясь разглядеть в серой точке очертания башни. По ее телу прошел озноб, она поделилась чувством – Веет чем-то неприятным. Мне страшно на нее смотреть.

– Ее владелец не любит или не любил гостей. Не будь на ней защиты, я бы уже посетил ее и отыскал ответы на большинство наших вопросов. Возможно и пообщался бы с ее жильцом.

– Ну ужас! Зачем вам с ним общаться? Я бы ни за что не захотела знакомиться с хозяином этой жуткой башни.

– Есть несколько причин.

Остахан все раздумывал, поглаживая бороду: «Во-первых есть возможность познакомиться с волшебником и обменяться с ним знаниями; во вторых если волшебника, который там жил, уже не стало, то мне достанется все его наследство; в третьих если башня заброшена, в ней все равно может отыскаться что-то ценное или как минимум интересное; в пятых если в башне скрыто что-то опасное, то разузнав что это, я возможно смогу это обезвредить или хотя бы предупредить об угрозе других. Разумнее всего было бы позвать на помощь кого-нибудь из одаренных друзей и разрешить проблему общими силами. Если действительным окажется последнее предположение, то главное, что мне нужно будет сделать – это выжить. И ни в коем случае не разрушать защиту башни. У меня и не получится. Действовать буду очень осторожно».

А баронете он ответил:

– Остановимся на том, что мне просто интересно. Эх… Проникнуть бы туда мысленным образом. Сразу разрешилось бы столько проблем.

– Как такое может быть? Как можно мыслью посещать далекие места? Вы же остаетесь здесь и не можете в тоже время быть там.

– Милая баронета, а кто есть я? Я – это мое тело, или мой разум, или моя душа? Мой мысленный образ, мое Я может свободно оторваться от тела и идти куда угодно. Чары вольного духа лишают мое Я оков плоти, потому меня прозвали Либриспир, что значит Вольный Дух. В то время как тело скованно и ограничено материей, разум не имеет преград и способен воплощать видения далеко за пределами кругозора и бывать там, куда нет доступа телу. Разум свободен всегда. Некогда древние волшебники впервые воссоздавшие эти чары решили, что воплощают свою душу, и я так считал большую часть жизни, но как оказалось душа – более сложная… сложное состояние бытия. Разум формирует и хранит в себе душу, но душа живет, даже когда разум умирает… по-настоящему разгадать концепт души еще никому не удалось. И чары вольного духа, связанны с душой лишь косвенно. Они дают возможность мысленному образу свободно путешествовать в пространстве игнорируя любые материи. Таким образом я – мое тело, буду здесь, и я – мой разум, могу быть где угодно.

– Это как мечтать или видеть сон?

– Вернее как сон, которым управляешь. Вернее, управляешь за тем, что будешь наблюдать. А чтобы наблюдать, надо воображать. Воображать равно мечтать… да, это похоже на мечтание.

– А почему вы не вообразили, что проникаете в башню, или что вы уже внутри?

– Я вообразил, но мысленный образ отталкивается от башни, разум не хочет осознавать того, что там внутри. Тебе страшно смотреть на эту башню, мне тоже от нее не по себе. Но насколько я могу судить сейчас, в самой по себе башне нет ничего особенного, а страх который мы испытываем глядя на нее на самом деле мираж. Такая защита. Она не преграждает путь и не вредит, но отпугивает. Хочу заметить очень искусная работа, ее воссоздал по-настоящему одаренный – Остахан умолк ненадолго и усмехнувшись сказал – Наверное я утомил вас милая баронета.

– Нисколько, теперь я буду знать, что даже просто мечтая – я путешествую.

Остахан снова усмехнулся.

– Весомая часть сказанного домыслы. Не воспринимайте их слишком серьезно. Они обозримы и закономерны, но не доказаны и не являются истиной. Природа волшебства сложна и не понятна, содержит в себе множество явлений запутанных или взаимно исключающих друг друга. То, что было истиной вчера, завтра станет глупостью, а новая истина рискует повторить эту судьбу – гость слегка поклонился баронете – Я пойду, пожалуй. Хватит с нас на сегодня занудных размышлений. Приятного вечера милая баронета.

– И вам господин Остахан…

* * *

Остахан все же решил задержаться в замке еще на пару дней. В эти дни он проводил время за беседами с баронетой или с Лейдом. Пару раз посетил травницу Аби, и вовсе не для романтического приключения, а с целью обмена знахарским опытом.

На утро третьего дня пребывания Остахана в замке Десмиур, наконец явился владелец замка. Прозвучал приветственный горн, отворились ворота и в замковый двор въехал барон Арийд Сонсарк вместе с группой всадников, которые несли три выпотрошенные кабаньи туши, а среди коней мельтешили охотничьи псы. Все жители замка услужливо приветствовали своего лорда. Баронета Елена выглянула из окна, барон Арийд заметил ее и помахал дочери рукой, девушка никак не ответила, отвернулась и скрылась из виду. Барон скорчил гнусную рожу.

Слуги помогли спуститься с коня уже почти лысому, бородатому и полному барону, он последовал внутрь замка. К нему подскочил Лейд и на ходу заговорил:

– Приветствую милорд. Как охота? Вижу вы привезли хорошие трофеи.

Барон плюнул прежде чем ответить.

– Хорошие! Да разве это хорошие трофеи! Мы едва не загнали волка, клянусь Всетворцом, ты еще не видал такой огромной зверюги. Но Лег как всегда промахнулся, а Мика вместо волка погналась за белкой! Я приказал неделю не кормить эту суку, а Лег сегодня будет в дозоре… И что ты думаешь стало с волком? Зверюга удрал в рычащие топи, да все тут!

Три кабана – хорошая добыча, но не смотря на это барон по-прежнему не доволен. Он почти всегда не доволен, и все к этому привыкли.

– Эх, а я бы поглядел на такого волка, видимо матерый попался, раз смог от вас уйти – достойный соперник. В следующий раз у вас обязательно получится его поймать.

– Да-да… Матерый, ну конечно! В следующий раз, да-да… Нет! Не вернется волчонок из рычащих топей, те твари его порвут.

Лейд развел руками, добавить тут было нечего.

– Как бы там ни было, милорд, ваш приказ исполнен, мы привели чудотворца, спасибо Эмилио, это его заслуга.

– Кого-кого? Какого еще чудотворца?

– О котором слухи ходили, которого вы привести приказали.

Барон остановился, задумался, старательно вспоминая, и воскликнул:

– Ах! Того чудотворца. Да-да, вспомнил – он продолжил иди – Так он чудесник или кто?

– Говорит, что знает волшебные искусства.

– Колдун все же значит. Да-да, хорошо. Но мне сейчас не досуг, отдыхать буду, потом трапезничать и уж после трапезы… Да-да, после трапезы отправишь его ко мне на разговор.

– Будет исполнено милорд… И милорд, позвольте узнать, для чего вам понадобился колдун?

Барон остановился и гневно рыкнул на воина.

– Олух! Не твоего ума дело, а ну пшол исполнять приказ!

– Как скажете милорд…

* * *

Когда Остахан входил в обеденную, все помещение огласило громогласным рыганьем барона. Арийд сидел за наполовину опустевшим столом, ковырялся тонкой костью в зубах и попивал вино. Увидев гостя он воскликнул:

– Ах! Это ты тот колдун, да-да проходи – и закричал на слуг – уберите со стола объедки, вообще все со стола уберите… оставьте кувшин с вином. Ах да, приберегите что-нибудь из остатков для нашего гостя и отнесите в его комнату. А после прочь.

Прислуга зашевелилась исполняя приказание, но у барону не доставало терпение, и когда стол был убран только на две трети. Он крикнул:

– Ну все, мне надоело. Вон, пошли все вон!

Прислуга удалилась. Остахан и Арийд смерили друг друга взглядами. Барон спросил:

– И что же ты умеешь колдун? Рассказывай.

Остахан насупился, выдохнул, и заговорил вполне вежливо, но с ноткой строгости в голосе.

– Мое имя Остахан сын Вольдара, по роду Майвиндар, по призванию Либриспир. Я не колдун, как вы выразились, но мне известны некоторые тайны волшебных искусств. Назовите свою проблему и возможно я ее разрешу, безымянный барон Сонсарк.

Арийд замер. Тон гостья показался барону дерзким, будь он чуть менее пьян или чуть более впечатлителен, у него бы отвисла челюсть. Простой бродяга не стал бы представляться так важно, это насторожило барона, он выпрямился в кресле, упер локти о стол и грозно уставился на Остахана.

– Чужестранец – значит, да-да… Что ж не важно – он встал в полный рост и гордо расправил плечи – Арийд Сонсарк – барон Палома и владетель замка Десмиур – барон вышел из-за стола, прошелся по залу, пробурчал – Что до моей проблемы… – вернулся к столу и залпом осушил кубок вина – моя дочь! Дети – это всегда проблема. Но они же и… Она самое ценное, что у меня есть. Но эта дурочка не хочет замуж! – он стукнул кулаком по столу – А она хоть догадывается, что произойдет с ней, когда меня не станет? Да-да, если останется, как говорится, в девках, то лишится всего – барон стал расхаживать по залу туда-обратно – Да-да, кое-какое наследство я ей оставлю, это ее право на приданное, но и замок, и все наши земли достанутся кузену, а этому олуху, этому ядовитому гаду я ничего отдавать не собираюсь. Нет уж! Все мое может достаться только моей доченьке, ну и конечно ее будущему мужу. Нужно только женить Еленочку, но она же упертая. Вся в мать! – он уселся обратно в кресло – слушай колдун, или как там тебя, Остыхан?

– Для вас я мастер Остахан.

– Слушай мастер Остахан, есть ли такое средство, чтобы упрямство дочери укротить. Пусть будет кроткой, покладистой и послушной, на все согласной. Сможешь сделать что-нибудь с ее дурной головушкой, чтобы она не могла мне противиться, и не могла противиться будущему мужу. А я тебя озолочу.

Остахан недоуменно вскинул брови, нахмурился и переспросил:

– Я правильно понимаю, вы хотите подавить волю своей дочери, и сделать ее совершенно покорно и послушной.

– Я хочу, чтобы она скорее вышла замуж. Она пятерых женихов отвадила! Среди которых между прочим наследный сын герцога.

Остахан усмехнулся.

– Проблема не в вашей дочери. Женихи негодные и слабохарактерные, не способные ее завоевать – не достойны ее любви. Отыщите ей волевого мужа, такого чтобы мог покорить ее сердце и превозмочь ее характер. Такой мужчина ей будет по нраву. Тогда ваша проблема разрешится.

– Да-да, как же! Женихи, значит, не достойные! Герцогский сын не достоит? И родство с королем не достоинство? А самые богатые земли королевства не достоинство? Она бы жила в роскоши и не знала бы горя.

– Роскошь приятна, но не приносит счастья.

– Стерпится, слюбится… Да к черту! Дело даже не в богатстве или любви. Она… Ах! Ты сможешь исполнить мое желание?

Остахан скрестил на груди руки и строго ответил:

– Нет, я не смогу, волшебство не способно сотворить такое – он действительно не мог, ему не были известны подобные чары или заклинания, и все же он врал, ведь знал, что совершить это вполне возможно.

Барон фыркнул.

– Так и знал, что ты бесполезен. От колдунов добра не жди, и пользы тоже! – барон снова встал и снова стал расхаживать по залу – Ну да к черту! – он подошел к Остахану вплотную, едва не наступив тому на ногу – Слушай колдун, а женскую невинность ты возвращать умеешь?

– Что? – Остахан недоумевал.

– Ну женскую невинность. Вернуть непорочность.

– Эм… да – Остахан растерялся и не подумав ляпнул – насколько я знаю это возможно – спохватившись спросил – Но зачем вам? Неужели милая баронета…

– Да-да – барон отошел в сторону, к стене и став спиной к Остахану заговорил, глядя на свет свечи – Случается, девушкам по молодости, по глупости находить себе приключения. Вот и моя Еленочка-дурочка нашла, опорочила себя. И теперь боится, что будущий муж заметит, возненавидит ее и опозорит. Потому и не хочет жениться, да-да, именно поэтому.

– Вы думаете у нее есть любовник?

– Это не твое дело колдун! – барон обернулся и вперил в гостя взгляд, уж очень сильно он разозлился, излишне сильно – А если слух пойдет, я тебе шею сверну – отвернулся и чуть-чуть подумав добавил – собственно одному гаду уже свернул. Понимаешь о ком я? У Еленочки нет любовников, и считай никогда не было. Да-да, не было. Ну так вернешь ей непорочность?

«Какой же мудак этот Арийд» – думал Остахан – «Совершенно не хочу решать его проблему. И почему я не догадался соврать: «мол невинность деве дается Всетворцом, и раз уж отдана кому-то, то возвратить нельзя». Эх дурак! А вообще можно поступить по-другому… Думаю пора ему рассказать»

В этот раз гость заговорил крайне вежливо и учтиво.

– Господин барон Сонсарк, быть может милой баронете вовсе не следует ничего возвращать, как и не следует держаться за ваш замок и ваши владения, ведь ей доступна более благородная и возвышенная судьба. Господин барон я сумел разглядеть в вашей дочери спящий дар, она может стать волшебницей.

– Что? – глаза барона округлились в удивлении, а брови в гневе сошлись – Какой к черту волшебницей! Предлагаешь баронете заделаться ведуньей и сельской повитухой или убереги Всетворец гнусной ведьмой!

– Ни в коем случае – с достоинством ответил Остахан – повитухой возможно, но Королевской, а так же советницей при дворе. Своими силами и талантом она сможет заполучить земли и богатства не хуже герцогских. Нужен лишь хороший наставник, я не гожусь, но помогу такового отыскать.

– Нет-нет! И нет! Моя дочь не станет чертовой ведьмой! Не нужны нам эти ваши фокусы! И никакого дара у ней нет! Да за такие слова тебя бы выпороть! Да-да, колдун, ходишь по тонкому льду, а у меня конается терпение. Не смей больше поднимать эту тему. Либо делай как сказано, либо я за себя не ручаюсь!

Остахан насупился, подумал: «Плевать на барона, пусть Елена сама решает. И вообще, нужно было сразу ее спрашивать а не дожидаться этого… Пойду на хитрость». Он строго ответил:

– Возвратить невинность милой баронете я скорее всего смогу. Правда нужно будет спросить совета – нужного заклинания он не знал, но знал ту, кто может знать – но я справлюсь. А делать это я буду только с согласия самой Елены.

– Она согласна, даже не сомневайся – Арийд возвратился к столу, сел в свое кресло.

– Согласие она должна выразить мне лично

– Ты мне еще условия будешь ставить. Совсем обнаглел колдун… Ай да к черту! – махнул он рукой – Я говорю – она согласна, значит так и будет.

– Почему с женихами так не получается?

– Хаа! Они и правда никчемные, бесхребетные слабаки. С женщинами надо вот так – он показал кулак – а не сюсюкаться. Ха-ха-хе… Так же и со слугами и со всем хозяйством. Благополучие всего замка и всех земель в округе на моих плечах лежит и только благодаря мне тут порядок. Ха-ха-хе… Кха… Что тебе еще надо? Золото?

– Плата, само собой разумеется – два фунта.

– Что! Какие к черту два фунта, бабская невинность не может столько стоить.

– Непорочность любимой дочери – бесценна – на этот раз по залу стал расхаживать Остахан – Но так и быть, я возьму только один, если сможешь ответить на несколько вопросов.

– Черт! Я как будто в сказке. С вами колдунами просто не бывает?

– Волшебство вообще сложное искусство. Я не колдун. Ответы сейчас, фунт золота возьму завершив работу, согласен?

– Да-да, договорились. Спрашивай.

– Что тебе известно о башне на северо-западе отсюда?

– Ха! Ха-ха – барон рассмеялся – ну конечно! Да-да, колдовская башня. Не твоя часом? Ха-ха-хе… Кха… Местные зовут ее «Страшильней» и не удивительно. Да-да, у меня самого от нее дух захватывает. А еще она стоит в самом центре Рычащих топей – гиблое место.

– Почему топи Рычащие?

– Хе-хе! – барон гнусаво посмеялся – Сходи сам и узнаешь.

– У нас уговор.

– Да-да. Ну что тут скажешь? Рычит болото, а почему неизвестно – он лукавил и ехидно улыбался – Никто из него не возвращался. Хе-хе!

– Башня как-то связана с легендой о колдуне убившем короля?

– Не знаю.

– Что знаешь о легенде? Как звали колдуна? А как звали короля?

– Да откуда мне знать? Это случилось еще до того как мой прапрадед на свет появился. Хотя имя колдуна пожалуй… им меня в детстве мамка пугала, ах как же… толи Снеруг, толи Смегул, или может быть Срунегул.

Звучание этого имени заставили гостя задуматься. А барон продолжал говорить:

– Хе-хе! И до чего же нелепая смерть для короля, да-да, помню мне рассказывали, что он не просто умер, а исчез. Да-да, вот был король и нет короля. Начисто исчез вместе с троном! Хе-хе-хе!

Остахан вскочил едва-едва не опрокинув стул.

– Снеумер¹⁴ – воскликнул он – Хой Порт, он же Снеумер, что значит Стиратель, потому что он стер короля – гость снова стал расхаживать по залу, поглаживая бороду и размышляя вслух – По вашей легенде колдун был злым, но по запискам современников Снеумер как раз-таки считал злодеем короля. Какого именно короля неизвестно, как неизвестно и то, откуда родом сам Снеумер.

– Хе-хе! Легенда ожила. Жаль его тогда изгнали, лучше бы убили.

– Думаю его боялись и вежливо попросили уйти. Хорошо, что не убили. Талантливый был волшебник, придумал и воссоздал много заклинаний, в том числе и… – Остахан приподнял руки, посмотрел на них – стирание материи. Правда я считаю, что это не совсем стирание, а… – он опустил руки, глянул на барона и подумал: «Да кому я рассказываю?». А барон задал вопрос:

– Хм… Это его башня?

Остахан проигнорировал.

– Король исчезнувший вместе с троном – доподлинно известное деяние Снеумера. Легенда действительно повествует о случившемся в вашем королевстве?

– А черт его знает.

«Ну а чего я ожидал?» – подумал Остахан и сказал.

– Мне больше нечего спрашивать. Теперь я рассчитываю получить ответ Елены по поводу ее… эм… невинности. Она скажет это мне лично.

– Хмор! – барон вызвал слугу – Хмор, позови сюда Елену.

Слуга удалился и вскоре возвратился, но без Елены.

– Миледи изволила отказаться от трапезы милорд.

– Болван, я вызываю ее не для трапезы. Иди, приведи ее!

Хмор снова удалился и снова возвратился без Елены.

– Миледи не здоровится, она не может прийти и просит прощения.

– Вот же несносная девчонка! – барон Арийд поднялся с кресла – Колдун, идем в ее покои – приказал он и сам пошел вперед.

– Для тебя я мастер Остахан – грубо заявил гость и отправился следом за бароном.

Арийд

Пролог

Был прекрасный цветочный сад. И была железная клетка в том саду. И жила в той клетке сойка. Сойка любила свой сад, он один радовал ее взор. Она любовалась сочными бутонами роз и пионов, напевала ласковые песенки подрастающим колокольчикам и ландышам, по птичьи смеялась макам и тюльпанам, танцевала и трепетала крылышками для нарциссов и гортензий. Она оживляла свой сад, даря ему чудесные мелодии. Но как бы она не любила свой сад, было одиноко на душе у сойки. Иногда ей удавалось пощебетать с птичками пролетавшими мимо. Птички услышавшие ее зов прерывали свое странствие и посещали сад, чтобы поболтать с ней. Сойка радовалась птичкам и мечтала с ними подружиться. Но птички не задерживались надолго, их тянуло в небо, на луга и в лесной простор и они улетали оставляя сойку в одиночестве. А сойку тянуло вслед за ними, ей очень хотелось покинуть клетку, очень хотелось расправить крылья и лететь туда куда укажет ветер.

Но клетка была крепка и выхода из нее не было. Самым частым гостем сойки, как не странно, оказывался ястреб, который своим появлением раз за разом заставлял трепетать ее сердце. Сойка восхищалась ястребом, восхищалась его силой и смелостью, что он раз за разом прилетал к ней, не боясь садовника. Восхищалась она тем, как он раз за разом он хватался когтями за прутья клетки и силился их разорвать. Она завидовала его силе и свободе. «Выходи, я унесу тебя» – по птичьи говорил он ей, и она бы согласилась, даже зная, что это принесет ей погибель. Но клетка была крепка и выхода из нее не было.

Часто сойку посещал садовник. Он давал ей еду и питье, заботился о ней и оберегал ее. Временами он открывал клетку, брал сойку в руки и гладил, и играл с ней. И однажды он вынул ее из клетки, но почему-то в этот раз он был пьян и неосторожен и навредил несчастной, сделал ей очень больно. С тех пор она опасалась садовника и все мечтала сбежать от него. Но клетка была крепка а садовник ловок и хитер.

Однажды сойку посетил незнакомец. Он вынул ее из клетки, как некогда это делал садовник. Но незнакомец был аккуратен и ласков, он лишь немного поладил сойку, дал ей водицы и вкусных зернышек и вернул в клетку. А уходя он забыл закрыть дверцу клетки, а может быть намеренно оставил ее открытой.

Сойка не знала большей радости. Она выпорхнула из своей темницы и взмыла в воздух. Пролетела по округе и осознала свою свободу. Но не смотря на нахлынувшее счастье, ей было горько покидать свой дорогой сад. Сойка плавно приземлилась на каменную изгородь и запела прощальную песню своим дорогим и любимым цветам. Тогда то ее и постигло несчастье. Белый, желтоглазый кот выскочил из ниоткуда и поймал несчастную сойку за крылышко. Он побежал по изгороди, неся трепыхающуюся пташку в свое логово.

А сойка щебетала, звала на помощь. Она увидела в небе могучего орла и взмолилась – «О царь небес, прояви милость, силы твоих крыльев хватит, чтобы одолеть зверя, что поймал меня. Молю помоги! Схвати его когтями и унеси в небо. Избавь меня от напасти. Молю тебя о небесный царь! Спаси мою душу». «Несчастное создание. Как был бы я рад выручить тебя из беды» – ответил могучий орел – «Но прости я не в силах. Ведь вовсе не орел я. Я человек. А ты лишь мой сон». Тогда заплакала сойка. И подумала: «Ведь нынче ночью меня посетил противоположный сон. Сон, в котором я была человеком». Она рассказала об этом орлу, и орел ответил – «Значит все здесь лишь наши грезы…»

Первая глава. Мораль и мираж

Полуденное солнце властвовало на вершине небосвода. Оно нещадно припекало все к чему прикасалось, но его лучи не могли пробиться сквозь густую хвойную поросль, а потому в лесу было скорее душно, чем жарко. Пахло сухой древесиной.

Могучую лесную изгородь рассекала неказистая и ухабистая сельская дорога достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать телега, но недостаточно, чтобы смогли разъехаться две.

По этой дороге шел путник, на первый взгляд совершенно не примечательный, как ни посмотри на него: одет в шаровары заправленные в запыленные сапоги, пара дорожных сумок, большая и малая, висят на плече и несколько подсумков на нескольких поясах, как обожают обвешиваться небогатые бродячие торговцы, к одному из поясов был прицеплен кинжал. Белая рубаха путника вымокла от пота и прилипала к спине, а опирался он на слегка погнутый дорожный посох.

Но стоит приглядеться к путнику поближе, как в глаза бросаются некоторые странности, совершенно не типичные для простого путника. То, что воротник у его рубахи украшен богатой вышивкой, шаровары из дорогой ткани, а сапоги высочайшего качества – не так уж и удивительно. Сложно встретить менестреля или барда, которые не любят пощеголять в дорогущих нарядах. Вот только не встретишь такого барда, что заматывает руки, от локтя до запястья, лоскутами ткани, на которых вышиты руны. Не у каждого торговца вместо малой сумки висит многотомная книга. И далеко не каждый путник украшает дорожный посох детальной и многогранной резьбой, узоры, символы, руны и тексты которой перетекают из одного в другое и смешиваются в смыслы понятные лишь знающим.

Мужчина статный и высокий, в летах, когда почтенный возраст уже не за горами, но силы еще достаточно, чтобы соперничать с молодежью. Каштановые волосы стянуты в хвост, а борода коротка. Его глаза, светло-карие почти золотистые, уверенно смотрят вперед.

Он идет не торопясь, словно на прогулке, а для него по сути это и есть прогулка – идти не ведая куда, не ведая как долго продлится путь, и даже не ведая цель своего странствия, а лишь смутно представляя ее очертания.

И как это часто случается во время странствий, на дороге возникают препятствия. Вот и сейчас из-за деревьев вышли два мужика и вынудили путника остановиться. С виду мужики сельские – простые, да только лица у них уж больно наглые и в руках у одного дубина, а у другого – топор.

– Здрав мил человек, кто таков и куда путь держишь? – спросил один из них.

– Я лишь странник, иду туда, куда дорога меня поведет – спокойно ответил мужчина.

Мужик глянул на сумку и подсумки и гадко усмехнулся.

– Я вижу, путник, ты торговлей живешь, покажи-ка нам свой товар.

Путник лишь покачал головой.

– Нет мужики, я не торгую.

– То не важно, ты сумки выверни и показывай, мы сами решим, что сторгуется, а что нет.

Путник оставался безразличным в лице, он уже решил прекратить этот разговор, просто развернулся и сделал шаг в обратном направлении, а со второго шага уже рванул вперед попытавшись бежать, но тут же затормозил, потому что путь ему преградили еще два мужика – один с ножом, другой с вилами.

– Так уж нынче повелося – заговорил один из тех, что зашли сзади – что на этой дороге мы хозяева и проход по ней позволен только тем, кто нам мзду платит.

– Ну, не тушуйся ты дядя – продолжил за товарища уже другой – Отдавай все ценное и ступай себе с миром, а будешь сопротивляться – прибьем али прирежем и все равно добро твое нашим станет. Решай сам, да побыстрее.

Разбойники окружили путника, но подходить слишком близко не торопились. Путник перехватил посох, встал в защитную стойку – Только попробуйте! – яростно выкрикнул он и стал медленно кружить на месте и активно вертеть головой, стараясь не упускать из виду никого из четверых и оценивая, кто нападет первым.

– Ну вот все и решилось! Левапко, вали его! – выкрикнул мужик с ножом и махнул рукой. В то же мгновение рядом с путником просвистела стрела и воткнулась в землю, еще через мгновенье со стороны леса прилетела еще одна – тоже мимо. Путник сумел мельком разглядеть таившегося на дереве стрелка. А мужики негодовали:

– Левап! Криворукий… – бандит не успел закончить жалобу, так как путник решил не дожидаться следующей стрелы и атаковал первым.

Он совершил рывок в сторону разбойника с вилами, вместе с этим схватив посох в одну руку на манер меча и молниеносным ударом сверху поразил мужика в лоб самым кончиком посоха. Тут же путник взмахнул рукой по воздуху, словно отталкивая кого-то, и бандита вооруженного ножом отбросило назад, тот жестко повалился на спину, едва не сделав кувырок.

Случившееся ошарашило остальных разбойников, они не ожидали такого агрессивного сопротивления, поддавшись панике закричали и бросились в лобовую атаку. Путник снова взялся за посох двумя руками и, оттолкнув одного ногой в живот, принял посохом удар дубины от второго, тут же отклоняя эту атаку в сторону, жестко ударил бандита краем посоха по лицу. Совершив удар мужчина шагнул в сторону, рядом с ним снова просвистела стрела.

Бандит, тот что с ножом, поднялся на ноги, как и вооруженный топором, которого путник ранее оттолкнул ногой, они снова бросились в атаку. Мужчина одной рукой взял посох за кончик и мощно крутанул им над головой несколько раз, при это сам совершая шаги вперед и кружась словно в танце. Крутящийся посох свистел разрывая воздух, разбойникам приходилось отскакивать назад, чтобы не угодить под удар.

Бандит с топором, решив, что выгадал подходящий момент рванул вперед намереваясь зарубить жертву. Но путник, словно этого и ожидая, крутанулся в сторону с криком – «Каль-эс!» – делая более быстрый взмах чем раньше. Бандит попытался блокировать удар и изловчился принять посох лезвием топора, но как только посох коснулся металла, тот лопнул, как лопнуло и топорище. Куски расколотого железа разлетелись в стороны, древко топора взорвалось опилками, расцарапавшими лицо бандита. Посох прочесал ему по волосам, но голову не зацепил, мужик мучительно закричал и упал на колени хватаясь за обмякшую руку. Посох путника остался невредим.

Бандит с ножом пытавшийся подобраться сзади медлил и потому избежал чудовищного удара. А теперь и вовсе замер в нерешительности. Воспользовавшись растерянностью бандита путник подобрал с земли камешек, поднеся его к устам что-то прошептал, и метнул туда, где должен был сидеть разбойник с луком. Где-то среди веток раздалось удивленное «Ой!», а затем испуганный крик и хруст веток ломающихся под весом падающего тела. Мужчина вскинул кулак, как жест победителя, и воскликнул «Да!». Затем он перевел взгляд на бандита с ножом, который краснея от злости пытался высказать что-то мерзкое, но криком оборвав невнятную фразу рванул в атаку яростно размахивая своим оружием.

Путник увернулся от первой атаки и играючи отбил вторую, держа посох в одной руке. А свободной рукой он ударил бандита в плечо, но не кулаком и не ладонью, а совершив щелчок пальцами, произнес «Ку-элог!». Мелькнула синяя вспышка, раздался жуткий треск, а разбойник вздрогнув лишился сознания и упал.1

Путник взглянул на прочих своих обидчиков: первый, получивший удар в лоб – валялся без сознания, орудовавший топором – на коленях убаюкивал сломанную руку, в кустах стонал неудачно приземлившийся лучник, и наконец бандит получивший удар посохом по лицу – был оглушен, но оставался в сознании и только сейча с трудом сумел подняться на ноги, у него из носа ручьем текла кровь.

Мужчина, глядя прямо в глаза поднявшемуся на ноги мужику, осторожно подошел к бандиту с поломанной рукой. Щелчок, фраза, вспышка и треск – разбойник без сознания. Страх поселился в глазах говорливого бандита, он попятился назад, промямлил:

– Колдун вшивый, будь ты проклят! – развернулся и дал деру, спотыкаясь и пошатываясь из стороны в сторону – Всетворец сбереги мою душу!

Путник недолго смотрел на убегающего, устало вздохнул, взмахнул рукой, словно стряхнув пыль со стола, а бандит свалился, будто бы ему подсекли ноги, и как не пытался, подняться снова у него не получалось. А путник не торопясь подошел к нему – щелчок, фраза, вспышка и треск…

* * *

Полдень миновал. На сельской дороге, меж хвойных лесов кучка бандитов приводили в чувство своего товарища. Разбойники тесной группой стояли на середине дороги, в центре вычерченного прямо на земле круга. По его краям были записаны символы, которые если уж и не пугали бандитов, то серьезно настораживали. Хотя значение символов не было известно ни одному из них. В стороне от круга, тоже на середине дороги, расслабленный путник сидел на непонятно откуда взявшемся пне. Он ждал, когда очнется последний бандит. И когда это наконец случилось, мужчина заговорил:

– Теперь мужики, мы с вами можем поговорить. Видите ли, перед вами теперь стоит задача. Она не простая, но очень важная… – мужчина сделал паузу и обвел их всех взглядом – важная в первую очередь для Вас – снова демонстративная пауза – вы должны найти для меня причину, чтобы не убивать вас.

Разбойники замерли. Они не решались говорить, побаивались шевелиться и даже дышать. Мужчина продолжил:

– Начнем с тебя – он указал на крайнего слева, тот вздрогнул – Назови свое имя.

Бандит весь сжался, озираясь на товарищей испуганно захлопал глазами, но ничего не сказал.

– Не заставляй меня ждать. Если мне это надоест, то я оставлю вас здесь. Выйти из круга вы не сможете, а волки смогут и войти, и выйти, они сегодня уж очень голодны и ночью с удовольствием вами полакомятся.

Разбойники всполошились. Криками и толчками они заставили товарища начать.

– О…О…Орб! Орб – мое имя.

– Ну вот, молодец Орб, откуда ты?

– Й… я… я из Яхово, деревни Яхово, это в той стороне, мимо речки и…

– Не важно, названия мне достаточно. Расскажи почему же друг мой Орб, ты решил жить грабежом и душегубством?

– Ну так… эм, это нужда заставила. Мы обычные крестьяне. Голодный год и в…

– Нужда? Голодной смерти испугался, и потому других убивать стал, меня убить хотел! Чем же друг мой Орб твоя жизнь ценнее других, почему она ценнее моей?

– Я… ну…

– А год этот разве же голодный? Я пять деревень в вашем краю обошел и все здравствуют, все в достатке и как местные говорили, голодать приходилось года три назад. Тогда то ты душегубство распробовал, чужого добра нагреб, так и по сей день себе жизнь облегчаешь за чужое добро. Чужие жизни и судьбы поганишь! Так! Скольких ты убил? Отвечай!

– Я? Убил? Нет-нет, я не… мы только грабим… и… и только пришлых. О…о…очень редко. Торговцев и бродяг… они обычно пугаются нас и сами все отдают. Всетворцом клянусь!

– Значит от Всетворца тебе воздастся, он клятвопреступников не прощает, и я прощать не намерен, ведь знаю я, что врешь ты. Нагло врешь и лживые клятвы даешь! Лгать не получится, я уже все про вас знаю или вы глупцы не поняли кто Я!

Мужчина резко встал и стукнул посохом о землю, выбив сноп искр. От искр вспыхнуло пламя оно окружило разбойников, вздыбилось до высоты древесных крон и тут же погасло. Трое из пятерки бандитов упали на колени и принялись молиться.

– Скольких убил? Говори.

Орб был из тех, что молились. Он дважды протараторил «Защити всесильный от злых сил» и тогда сказал.

– Молю о прощении вас господин и молю о прощении Всетворца, я солгал, на моих руках кровь. Я убил одного.

– Кого ты убил?

– Я не ведаю его имени, какой-то странный беловолосый бродяга, он что-то прятал в своей сумке, и не хотел показывать а я…

– А ты решил что это было что-то ценное и насадил его на вилы. И что же было у него в сумке?

– Т…т…три медяка.

– И ради этого ты убил? Ради трех медяков? Что ты на них купил? Сивуху или три куриных яйца? – мужчина стал расхаживать из стороны в сторону рассуждая – человек… живой человек, что он может сделать? Может построить… скажем дом, создать инструмент, возделать поле, накормить семью. Что еще? Помочь родичу может? Может. Или помочь соседу, незнакомцу, в конце концов спасти чью-то жизнь может, или даже несколько жизней. Или с человеком можно хотя бы просто поговорить, узнать какую-нибудь историю, научить чему-то новому. Да хоть в карты поиграть! Спеть или даже сочинить песню он мог бы. Столько всего может совершить человек, неужели его жизнь стоит дешевле трех медяков. А ведь он может сделать десяток благих вещей или сотню, или даже тысячу. Тебе дурному душегубу вообще известно насколько это много – тысяча? Насколько это по-твоему ценно? Фух!

Мужчина громко выдохнул, остановился и указал на следующего бандита.

– Теперь ты, назовись!

Однако заговорил не тот бандит, на которого указали, а другой, из тех, что не падал на колени. Все это время он вел себя смелее других. Как и все он старался лишний раз помалкивать, вот только корчил наглую и надменную рожу, всем своим естеством показывая «Меня этим не проймешь, не на того напали». Долго терпеть нравоучения он не смог:

– Угомонись колдун – сказал и плюнул, выказывая брезгливость к произнесенному слову – Ты дядя горазд языком чесать, уж уши вянут твою муть слушать. Лучше сразу убивай. Ты мне не мать и не батька, чтобы жизни учить. Я уж свой жребий душегубский сам выбрал и сам за себя перед Всетворцом отвечать буду.

– Ох! Неужто атаман свое слово сказал – издевательски ответил путник – И как же звать тебя атаман?

– На кой тебе имя мертвеца дядь. Али мнишь, шо праведник великий, так пускай с миром. Али уж раз ты такой добренький, такой правильный, ты может уж на ножик мой сам наткнешься. А добро твое уж нам то не в тягость придется – отшутился и сам же посмеялся атаман.

– Ты тут не ставишь условий! Назовись, или я придумаю для тебя нечто похуже смерти.

– Ух как страшен ты, колдун бл… бееее!

Путник щелкнул пальцами, и вместо слов изо рта атамана полилось козлиное блеянье. Разбойники всполошились, а атаман взявшись за горло умолк. Путник щелкнул еще раз – у атамана выросли рога и хвост. Почувствовав лишнюю часть тела, тот заблеял как ошпаренный и закружился на месте, ловя себя за хвост. Путник невольно усмехнулся, щелкнул третий раз – на месте рук и ступней оказались копыта, сам атаман согнувшись встал на четвереньки и панически блея, стал скакать вдоль круга, лягая копытами товарищей. Тут уже путник всерьез засмеялся, а вместе с ним и еще пара бандитов. Мужчина в приступе хохота встретился взглядом с одним из хохотавших бандитов и резко стал серьезным:

– А ты чего смеёшься?

Щелчок – бандитский смех сменился хрюканьем, еще щелчок – другой бандит заржал, но уже буквально по лошадиному. Еще несколько щелчков и вся банда превратилась в месиво полулюдей-полуживотных, а колдун истерически хохотал и выкрикивал колкости.

Через некоторое время, насмеявшись вдоволь, путник решил прекратить бардак. Он в очередной раз щелкнул пальцами и все бандиты снова обратились в людей. Разбойники замерли – кто-то на четвереньках, кто-то лежа, а кто-то сидя по-звериному. Несколько мгновений они осознавали, что их нормальный облик возвращен. А мужчина снова заговорил с атаманом:

– Я не расслышал твоего имени, уверен ты и сам своего блеяния не разобрал.

– Нефрап – атаман исподлобья смотрел на путника и тяжело дышал. Он был уж очень зол, но в то же время действительно напуган и спорить больше не смел.

– Откуда ты Нефрап?

– Хата моя в лесу, меж деревнями Яхово и Торкой. Я лесом живу – охотой, грибами, ягодами, а иногда и…

– Иногда и разбоем, ясно. А родом ты откуда?

– Хм! Ты названия уж услышал, остальное же ж тебе без надобности, сам говорил.

– Для тебя надобность есть. Ну… говори.

– Деревня Вахтарка, она…

– Вот теперь хватит. Скольких ты убил?

– Ха! Думаешь, как признаюсь во всем, разжалоблюсь и так уж на колени паду, как эти вот! Нет, я своего жребия не стыжусь. Семерых! Семерых я уж лично прирезал. За монету, за сапоги, за жрачку! И что! И что ты мне на это скажешь?

– А кого ты убил первым?

Атаман плюнул в путника, но плевок завис в воздухе прямо над линией круга и мгновением позже просто упал.

– Тварь ты колдун! Редкостная тварь! Знавал я уж таковых, все за благим словом прячетесь и благими делами бахвалитесь, да только трусы вы! И тоже за душегубство принимаетесь, да только уж не по своей охоте или нужде, а со страху. Я уж тебе подыгрывать не буду, хоть в осла превращай, хоть в жабу. Мне плевать! – он демонстративно отворачивается и присаживается на голую землю.

– Тогда лучше поведай нам Нефрап, насколько она была красива, насколько она была хороша.

Только что присевший атаман вскакивает, пришедший в ярость и злобно глядя на путника, разражается истерическим криком:

– Все то тебе уж известно! Не твое то дело! Думаешь уж пристыдить меня! А вот шиш! Укорять себя вшивому колдуну я не позволю! Сейчас я тебе расскажу, все уж расскажу, но вот ни капли, ни крохотной росинки раскаяния ты во мне не увидишь! Потому что… Любил я ее! Вот уж те клятва! Любил! Понимаешь? Делал для нее все! Дарил все, что она хотела и даже то, чего не хотела! А она со мной играла! Она была влюблена в другого, того, кто был мне братом! Но этому идиоту не хватало смелости! А она… уж она то вертела нами как хотела! Бежала от меня к нему, от него к третьему и уж снова ко мне! Но почему-то любила его! Ах… а из-под венца все же сбежала! И я помогал ей! Потому что любил ее! И я… я ее… Ах!

Атаман умолк, отвернулся, растолкал товарищей и спрятавшись за их спинами уселся, опустил голову и более не произносил ни слова.

Колдун продолжил исповедовать бандитов.

– Ноидор звать меня – представился второй из упавших на колени – я из Яхово. Пускай господин колдун я и избрал душегубский жребий, да не судите обо мне как о злодее беспощадном. Всетворец мой судья. А случалось мне, и грабить, и бить, и убивать. Троих несчастных я в землишку уложил, а може и больше, потому как кулак тяжелый, да не ведома мне судьба тех несчастных. Но перед Всетворцом клянусь, не спроста я людей изводил, за благое дело трудился. И благодаря их крови, мои дети живы, сыты и одеты, а внуки здоровы, и внуков у меня столько – показал мужик три пальца – а самих детей столько – девять пальцев – и кровиночка моя мне дороже всякой другой и не пожалею я жизни ни своей ни чужой на их благо. И только лишь одно злодеяние меня мучает:

Раз положил я себе мысль: одному на промысел выйти, чтобы добычу не делить. Вышел я к тропе меж Торкой и Арсой, притаился в кустах и ждал. Долго ждал и ни купца, ни обозу, ни бродяги – никого не видать. Разобрала меня досада. Добро ж, говорю себе, не дает Всетворец корысти, так теперь любого, кто б не прошел, хоть отец родной, дочиста обдеру! Только лишь подумал, идет по дороге баба убогая, несет что-то в лукошке, лукошко холстом обернуто. Лишь только поравнялась со мной, я выскочил из-за куста, схватил за руку и говорю: «Отдавай баба лукошко!». Она мне в ноги упала: «Что хошь бери, а лукошко не тронь!» А я как ухватился за лукошко как потянул, а баба голосить, ругать меня. За руку укусила. Я тем днем был уж больно сердит, а тут осерчал еще пуще. Злые силы не иначе мне разум забредили и я бабу топором зарубил. Как только свалилась она, страх меня взял. Я лукошко схватил да и пустился лесом. Как ноги подкашивать начало – остановился, присел и дай думаю погляжу, чего доброго раздобыл. Открываю лукошко гляжу, а там ребенок малый. Думаю: «Ах бесенок – из-за тебя баба не захотела лукошко отдавать, из-за тебя грех на душу взял» – мужик унывая пустил слезу – как подумаю об этом, сердце так и защемит.2

Бандит замолчал. Путник колебался несколько мгновений, затем задал вопрос:

– И что ты сделал с ребенком?

Мужик закрыл лицо руками.

– А что ж с ним делать то? Ребенок тот малый чуть живой был, еле дышал. А год голодный, у меня и своих ребятни вон сколько… В лесу его оставил.

– Эх Ноидор, тебе разве не было его жалко?

Мужик убрал руки от лица, глубоко вздохнул задержал дыхание и с тяжестью выдохнул.

– Жалко конечно… конечно жалко. Но… но разумеешь… убиение той бабы, тяготит меня много боле.

Откровенная исповедь удивила всех. Никто из собратьев бандита этой истории раньше не слышал.Молчание длилось несколько долгих мгновений. Путник снова присел на пень, положил посох на колени и сложив руки в замок подпер ими подбородок. Встретился взглядом со вторым не пожелавшим молиться бандитом. Тот стоял скособочившись и придерживая болевший бок. Он понял взгляд путника.

– Я Левап – спокойно произнес он и с жаром добавил – А теперь колдун назовись сам.

– Нет – отсек путник.

– Не гоже так – укоризненно возразил бандит – али боишься открыть нам кто ты? Судишь наши грехи, аки Всетворец, а о своих умалчиваешь. Ты бился как бывалый воин. Скольких убил ты сам?

– Больше чем ты можешь себе представить – спокойно ответил путник – и вам… особенно тебе стоило бы побояться моего имени. Поверь, это знание тебе ни к чему. А мои грехи принадлежат лишь мне, ведь моя жизнь только в моих руках. Вы же пытались отнять мою жизнь, но не вышло! Пф! И сейчас вы принадлежите мне, и я буду решать ваши судьбы. А теперь говори откуда ты родом.

– Видать здесь все мы убийцы. И на кой толк нам головы морочить? Наши жизни ничего для тебя не стоят, отпусти нас али хоть убей не мучая. Не праведник же, тебе не впервой убивать.

– Как же плохо ты слушал – выпрямил спину мужчина и опустил руки на посох – Разве я не говорил, на что способен живой человек, сколько благих дел он способен совершить, сколько ценностей он способен создать? Вдумайся! Даже вы душегубы чего-то да стоите. Вот Ноидор, у него прекрасная семья, и как горячо любим он соседями. А Орб, он не рассказал, но я и так знаю, сколь добра и чудесна каждая из его дочерей. Даже Нефрап, до того как ступил на темный путь, совершал благие дела. И его друзья, и некоторые родичи, и особенно тот, кто стал ему названным братом – все любили Нефрапа.

– Благо и мне приходилось совершать.

– Это правда, и Всетворец твой свидетель.

– И убивать нас ты не желаешь?

– Я высоко ценю жизнь – это так.

– Тогда отпусти нас колдун, коль наши жизни так значимы.

– Как просто рассуждаешь, а ведь у человеческой жизни есть и другая цена. Она тяжелее, ее вес – это все те души, что он калечит и губит. А вам разбойники приходилось делать это. Сколько еще несчастных вы готовы погубить и покалечить, если я вас отпущу?

– Нисколько! Нисколько! Ни одной более загубленной души! Мы каемся, клянемся Всетворцом – наперебой заголосили молившиеся бандиты, а атаман, сидевший спиной к путнику, чуть наклонился в лево и плюнул через плечо.

Мужчина не обращал на них внимания и продолжал говорить с Левапом

– Тебя Левап это касается сильнее прочих. А потому, я хочу услышать о первой из тринадцати душ, что ты погубил. Рассказывай откуда ты родом и кого ты убил.

Бандит сжал кулаки и сдавил челюсти, выдохнул. Лицо его стало безразличным словно камень. Мужик отвернулся, чтобы не смотреть путнику в глаза, и заговорил.

– Я родился в деревушке названной Скотоскорье. Матушка моя умерла от хвори, когда я еще совсем мальцом был. Жил с тремя единокровными старшими братьями и отцом. И когда я был еще отроком… у отца приключилась ссора со старшим моим братом, из-за невестки. Брат тогда толкнул отца и сразу же убежал, испугавшись, что тот его поколотит. А толкнул он так сильно, что отец упал. Он тогда сильно ушибся, что даже с полу подниматься ему было тяжко. Отец просил о помощи, а я… Отец мой был… поганым отцом он был. Я часто мечтал его придушить во сне. Но не решался, все же он мой отец. А тогда… он бранил меня. Даже прося о помощи, он кричал и бранил. Тогда то меня и накрыла неудержимая ярость. Тогда то я и разбил его голову кочергой.

– Что случилось потом?

– Потом… а потом в смерти отца я обвинил брата. На него же указала соседка, она слышала их ссору и видела убегавшего брата. Все нам поверили и… и выходит я тогда сразу две жизни погубил.

– Хорошо Левап… то есть, молодец, что рассказал. Но ничего хорошего в твоем поступке конечно же нет. Гнида ты. Пускай и ответственность за твой нрав лежит на отце, но быть гнидой ты выбирал сам. А если не веришь в это, то вспомни братьев, они выросли достойными, особенно праведник младший… – путник замялся, но продолжил – ну довольно. Пора начинать самый интересный разговор – он вперил взгляд в последнего из молившихся, тот был особо старателен в молитве, путник ему приказал – имя и родина, называй!

Но бандит проигнорировал путника и зажмурив глаза принялся молиться еще упорнее. Мужчина встал с пня, пень исчез. Путник подошел к кругу впритык и опустился на корточки перед бандитом, повторил приказ. Молившийся открыл глаза, но встретившись со взглядом путника испугался и тут же снова их закрыл, продолжая молиться.

– Бесполезно молиться. Всетворец на моей стороне. Исповедуйся передо мной, то же будет исповедью перед ним.

– Ложь! – воскликнул разбойник и продолжил молиться, но уже молитву чередовал со словами – Всетворец меня не оставит… Тебе меня не одурачить колдун… Твои лживые слова не властны надо мной, ибо я никогда не убивал… Имени моего ты не получишь… Как и души моей… Ибо известно мне, как крепко душа с именем повязана… Прочь злая сила… Провались во мрак из которого явился…

Колдун истерически засмеялся!

– Ха-ха-ха! Всетворец Меня поддерживает! Иначе как бы я мог удерживать вас? Это первое. Второе – ты не веруешь так рьяно, как хочешь того показать. И наконец третье – тебе действительно не доводилось убивать, но скольких ты отправил на смерть? А! Юргетеп, друг мой. Ты думал я тебя не вспомню?

Бандит сжался и заплакал, но пытался продолжать молиться.

– Ты живешь в Торке, где я две ночи провел, и оттуда же я путь держал, пока вашу шайку не встретил. А как же вы прознали, что путник по этой тропе пойдет? И как прознали, что не нищий бродяга? Да, случилось мне пару безделиц в той деревушке за высокую цену продать, Юргетеп свидетель. Так же случилось мне трех хворых исцелить и на ноги поставить. Так Юргетеп? И пускай я малую цену потребовал, но все ж не даром целительским делом занимался. От того то вы и знали, что нездешний бродяга при монете будет и упустить такого никак нельзя, а потому собрались всей шайкой. А кто вам про меня рассказал? – путник встал, пустил руку внутрь круга, схватил Юргетепа за воротник и поднял его так высоко, что его ноги бессильно болтались над землей, все остальные бандиты не смели, а вернее не могли пошевелиться – а кем был один из тех хворый? А! Отвечай Юргетеп.

– С…с…сынишка мой! – едва ли не взревел от страха и стыда бандит.

– Да, правда, твой сын – путник разжал пальцы и мужик упал зашибив копчик – я могу возвратить его хворь и даже придать хвори большую силу. Это будет печальный конец. Правда Юргетеп? На твое счастье, дети не должны отвечать за грехи отцов, и твой сын еще долго будет здравствовать. А вот ты! Как ты расплатился за добро, что я дал твоему роду? А! Как Юргетеп? Тварь!

– Именем Всетворца, молююю, пощадиии – скорее пропищал, чем сказал мужик.

– А ты еще и Всетворцом прикрываешься! Да как ты смеешь! Поберегись, ведь он тебе об этом еще припомнит, а сейчас я… Как же мне тебя наказать? Может пальцы отрубить? Или обратить в крысу? – колдун щелкнул пальцами и на месте Юргетепа оказалась бегающая по кругу и панически пищащая крыса – А может все сразу? Крыса без пальцев. Что за потеха? – снова щелчок и бандит опять обратился в человека.

– Нет! Я не могу… Умоляю, каюсь, я исповедуюсь!

– Тогда рассказывай. Ты знаешь, что.

– Я Юргетеп из Торки. Я… я рассказывал атаману обо всех, кто проходил через мою деревню: про купца с дочерью, про братьев строителей мельниц, про барда, про молодоженов с малым сыном и… и про вас. Я…я помогал их всех грабить, но… но на моих руках крови нет.

– Ошибаешься. На твоих руках кровь каждого, кого ты выдал на расправу. Тоже касается и вас Орб и Ноидор – путник обвел мужиков взглядом и продолжил обращаясь уже ко всей шайке:

– Теперь, когда прегрешения каждого из вас открыты и каждый из вас честен перед собой, перед товарищами и перед Всетворцом, пришло время решить ваши судьбы – путник обвел взглядом каждого – Вы грабители и душегубы, женоубийцы и отцеубийцы, предатели и клятвопреступники… но даже ваша жизнь ценна. Что же благого вы можете сделать если продолжите жить? Как распорядитесь дарованной жизнью? Отвечайте. Ноидор, Орб и Юргетеп вижу вам есть что сказать.

– Прово же – ответил за всех Ноидор – семьи наши, родня наша для нас превыше всего, мы их заботой окружим и защитой – Орб и Юргетеп согласно кивали.

– И что изменится? Вы снова убивать и грабить будете оправдывая свой грех заботой о семьях, так что ли?

– Нет-нет! – отнекивались мужики все вместе, а Орб пояснил – п…п…по совести жить будим господин колдун. Трудиться будим, соседей о помощи попросим, но на разбой не выйдем. И живой души более ни одной не погубим, н…н…намеренно.

– Но если кто-то моим кровным угрожать будет, я за себя не ручаюсь, уж на защиту так стану, что и убиением обидчиков не побрезгую – добавил за себя Ноидор.

– Ваши намерения благие. Я их принимаю – и обращаясь к атаману – Нефрап, что о себе скажешь?

Атаман так и сидевший отвернувшись, плюнул прежде чем ответить.

– Не знамо уж я. Давно я на родине не бывал, пора родню навестить, узнать, как у них что. А може уж помогу чем, хоть добрым словом и советом.

– И все?

– И душегубство брошу, сам об этом подумывал на досуге, устал уж я… Вот все, Всетворцом клянусь.

– А ты Левап?

– Не знаю – бандит скривил лицо, словно съел что-то горькое.

– А ты подумай.

– Ну тоже к родичам отправлюсь, с братьями повидаюсь, помогать там им буду.

– И все?

– Да

– Уверен?

– Да – бандит сказал и смачно сплюнул.

– Некоторые из вас явили желание поклясться, что ж да будет так. Давшие клятву жить праведно и оставить позади буйное прошлое – получат свободу. Клятву я приму только если ее дадут все живые зачинщики разбоя, а если меж вами не будет единодушия, то и свободу, и жизни вы не получите. Но должен вас предупредить, это будет не та клятва к которым вы привыкли, не та клятва, которую можно просто нарушить, ибо давать эту клятву вы будите не только Всетворцу, но еще и мне. А главное вы поклянетесь самим себе. Кто ее преступит – потеряет нечто большее чем свою жизнь – мужчина сделал паузу давая разбойникам обдумать услышанное – Клятва будет на крови, и она должна пролиться, у вас есть нож, каждый должен дать несколько капель своей крови.

Так как нож был у атамана, он стал первым. По выражению лица Нефрапа можно было легко понять, как сильно он не хотел давать эту клятву, но толи страх смерти его заставил, толи в нем все же была крупица покаяния. Вторым стал Ноидор, он без сомнений рассек свою ладонь. Третий – Юргетеп боялся, его больше пугало само действо, но видимо страх разгневать колдуна еще раз пересилил страх потерять душу, а угрызения совести предали решимости. Далее очередь перешла к Левапу, но тот покачал головой и передал нож следующему. Орб принял нож с готовностью, но медлил, боялся причинять себе увечье или страшился боли, совершив легкий надрез он шикнул и отдернул руку.

Все кроме Левапа были готовы давать клятву. Путник заговорил грозно глядя ему в глаза.

– Ты не хочешь жить?

– Хочу

– Уверен?

– Я желаю жить, да только так, как любо мне, али нет то пускай сдохну. Смерть мне милее, чем жизнь под чуждым гнетом. Убив отца я получил свободу, так кончу свой век свободным оставаясь.

Бандиты недоуменно поглядывали на товарища, и только во взгляде атамана читалась толика понимания, однако же в сочетании со снисходительной улыбкой.

– Я не лишаю тебя свободы.

– Ты поручаешь жить по своему укладу, но мне чужд твой уклад.

– Тогда твой выбор сделан и… И как я говорил, я приму клятву только если ее дадут все живые зачинщики разбоя, меж вами должно быть единодушие.

– Угомонись колдун – возмутился атаман – раз уж Левап дурной, таки не жалко его. Изводи дурня со свету, а нас не тронь. Мы уж согласие дали под твою дудку плясать.

– Нет. Вы на разбой вместе ходите, одной ватагой, а значит и ответ держите друг за друга. Кто-кого надоумил а кто-кого не остановил или когда мог что-то пресечь, но не пресек, спорить об этом – сотрясать воздух. Совесть вам позволила стерпеть грехи товарищей и теперь за то, что вы вместе творили, будете вместе отвечать. Раз положились на Левапа значит или разделите с ним одну судьбу или уговорите своего побратима дать общую клятву.

– Ты уж слыхал, чего колдун требует? Соглашайся – приказал атаман – Или мне тебя заставить.

– Соглашусь! А что толку? – начал спорить с атаманом Левап – Я давно разбоем живу, а без грабежей на что мне выживать? Семьи нет, земли нет, даже дома нет. Живу бродягой – то там, то тут, а бывало и к тебе на ночевку напрашиваюсь. Ты ж тут один понимаешь меня – одним лесом сыт не будешь.

– Ты клятву колдуну давай – атаман подошел ближе и полушепотом добавил – а как отвяжемся от него, я уж растолкую как тебе жить. Али ты уж дурак совсем?

– Нет – Левап оттолкнул атамана – не бывать клятвы!

– Тьфу – атаман плюнул мужику под ноги – упертый дурень!

Ноидор набычился, подошел к Левапу впритык.

– Свою то жизнь не бережешь, так побереги чужие. Али сгину я, кто дитяток кормить будет?

– А плявать! Баран! Что мне твои дитятки? Жирком уж обросли, чай не помрут годик-другой!

Мужики сомкнулись лбами. Ноидор, мотнув головой, как бы толкнул Левапа, взметнулись кулаки, но буянов попридержали товарищи.

– Ноидор дело говорит – поддакнул Орб.

– Право! Уж сейчас колотить начнем, пока не согласишься – поддерживал всех атаман – только ножик дайте, я ему перво-наперво немного крови пущу, чтоб клялся охотнее.

Орб нерешительно протянул Нефрапу нож, Левап закричал, задергался, освободил одну руку и попытался схватить нож раньше атамана, но попросту выбил его из руки Орба. Началась толкотня, пытались подобрать нож, Ноидор и Нефрап месили Левапа, тот отбиваясь бил всех без разбора. Каким-то образом нож оказался в руках у Юргетепа. Трус поддавшись безумию драки несколько раз пырнул Левапа под ребро. Заметив кровь, бандиты остановили избиение, все в удивлении смотрели на умирающего и убийцу. Юргетеп сделав шаг назад выронил окровавленное оружие.

– Ты что сделал дурной! – закричал атаман – Зачем ты его убил?

– Я…я…я не хотел, это само… Оно само вышло! – оправдывался дрожащий и срывающийся на рыдание мужик.

– Во имя Всетворца! Что ты наделал? Как? Как мы теперь будем клятву давать?

– Э…э…это… Он! – Юргетеп трясущейся рукой указал на колдуна – Он сказал, что клятву должны давать все живые…

Бандиты подняли взгляды на путника. Мужчина наблюдал за потасовкой с полным безразличием. Он подтвердил слова крысы.

– Клятвы касаются только живых. Он выбрал смерть и его палачами стали его же собратья – и обращаясь к Юргетепу – теперь и ты пролил кровь собственными руками и равен своим побратимам во всем – колдун замер на несколько мгновений, словно ожидая чего-то и когда время пришло продолжил – Левап умер. Мы можем приступить к принесению клятвы. Протяните вперед раненную руку и повторяйте за мной:

– Я «назовите имя» пролил свою кровь, дабы скрепить ею клятву…

Колдун остановился, так как некоторые колебались. Он смерил их грозным взглядом и те торопливо и невпопад затараторили слова клятвы. Колдун продолжил:

– Клянусь я самому себе, что совесть моя не даст переступить грани человеческой доброты и единодушия, что отныне и до тех пор пока ступаю по земле я буду дарить ближним лишь благо и не допущу не зла, не худа ни от себя ни от ближнего. Клянусь я самому себе и Всетворцу, что душа моя не возжелает пасть в порок, не примет на себя ни корысти, ни зависти, ни злости, ни гордыни а примет любовь к ближним и любые дарованные Всетворцом благие начала. Клянусь я самому себе, Всетворцу и вершителю моей судьбы, что клятву хранить будут и мое тело и мой дух. А если я клятву нарушу, приму суд и наказание от вершителя моей судьбы и наказание от Всетворца и наказание от самого себя.

Колдун раскинул руки в стороны и торжественно провозгласил: «Клятва произнесена!». Мужчина с довольным лицом оглядел мужиков.

– Скоро вы получите свободу, оковы исчезнут когда солнце окрасит горизонт красным. Чтите и не забывайте свою клятву. Ах! И позаботьтесь о теле Левапа, он был вашим братом и заслуживает достойных похорон. А теперь я откланиваюсь, если нарушите клятву, я узнаю. Всех благ вам, друзья!

Стоило путнику попрощаться, как тут же его тело обратилось в пыль, которую развеяло по ветру. Мужики вздохнули с облегчением. Атаман разразился забористой бранью. Никто не смел даже пытаться выйти за круг, они то ли верили колдуну, то ли так сильно его боялись, что стали смиренно дожидаться заката. А зря. Любой из них мог отправиться восвояси не почувствовав преграды. Чары не сковывали бандитов ни сейчас, ни ранее. Бандиты сами себе внушили свое заточение, и их собственные глаза их обманывали, внушая и суд, и наказание, и клятву. Таково было коварство этого волшебства. А путник, на которого они напали ушел уже далеко вперед. Он переходил небольшой мостик, впереди виднелась деревня. Вдруг путник замер ощутив, как развеялись его чары – «Давно пора» – подумал он и продолжил путь.

Он приближался к Яхово. О том, что в этой деревне живут двое из недавно напавших на него разбойников путник не знал, да и откуда ему было это узнавать. Все сказанное бандитами было и остается только между ними и чарами которым они открылись и которых больше не существует.

У путника не было намерения убивать разбойников, так как он и правда ценит жизнь, зато желания проучить мерзавцев было предостаточно. Чары дурманящие разум подходили как нельзя лучше, а их свойство раздувать дремлющее в человеке пламя совести могло бы присмирить разбойников и удержать их от гнусных поступков в будущем. А если бы бандиты. Собственная совесть порой наказывает суровее любых пыток и удерживает крепче любых оков. А те у кого совести нет, пусть боятся наказания, которое отныне будет существовать в их воображении.

О том, что чары вынудили бандитов убить одного из своих, мужчина не знал и не догадывался. Очередное доказательство того, что волшебство не игрушка.

Остахан, таково было имя путника, не являлся таким человеком, который стал бы вести странные беседы с бандитами, тем более читать им морали, тем более призывая их к праведности. А зачем? Какое ему дело до судеб этих проходимцев? Он им не мать и не батька – как справедливо распинался перед иллюзией атаман. И не святой, чтобы заглядывать в их души, а тем более спасать их. Разве смог бы он узнать из бандитских историй нечто новое, то, чего в мире еще не бывало? Нет. Да и не важно уже, разбойники остались в прошлом, а для Остахана намного интереснее и важнее будущее и его притягательная неизведанность.

Вторая глава. Хочется верить.

На подходе к деревне Остахан размышлял о том, как представится местным и чем будет заниматься на этот раз. За время странствий он чаще всего примерял на себя роль целителя, хоть он и не признавал сам себя настоящим целителем, но знал и умел в этом деле действительно много. Иногда он представлялся бардом, пел правда отвратно, зато легенд и сказаний знал предостаточно и вполне сносно играл на свирели. Реже всего Остахан представлялся торговцем продающим безделушки, в основном обереги, которые он мастерил своими руками.

Так как ни звание целителя, ни роль барда не мешали ему торговать, то торговцем он представлялся лишь тогда, когда ему наскучивали первые два занятия. На простого торговца не было спроса в отличие от целителя, дети не докучали ему просьбами рассказывать сказки в отличии от барда. Для торговца все просто, находились покупатели – хорошо, не находились – не беда. Путник вовсе не бедствовал и мог бы пройти путь ничем не занимаясь и ни о чем не задумываясь. Но в таком случае его бы одолела скука. Остахан любит добрый труд, что приносит людям пользу.

В деревне Торка, в которой он останавливался в прошлый раз, Остахан был целителем и много усилий потратил на исцеление тяжелых больных. Кстати припомнил он, кажется среди бандитов был родственник одного из исцеленных, а может и нет – уже не мог вспомнить путник. За все время странствий он повидал столько больных, столько их родичей, множество лиц и имен, всех не вспомнишь, а тех что вспомнишь обязательно перепутаешь. На этот раз желания заниматься целительством у него не было, да и охоты представиться бардом тоже. Остахану хотелось отдохнуть, и он решил в этот раз представиться торговцем.

Войдя в деревню первым делом он собирался наведаться к старосте, а чтобы найти его дом расспрашивал местных. Первой ему попалась бабка из ветхого домика на окраине и до того злая и противная она была, что Остахан с ней чуть не поругался, но пересилил себя, она того не стоила. Путник пошел к следующей хате, а от нее сразу к старосте, так как на второй раз ему встретились люди приятные и приветливые.

Староста принял путника без особой радости, но вполне гостеприимно. У старосты же Остахан и остался на постой. Упросил старосту растопить баню, а его жену – постирать белье, и платил им монетой. А ближе к закату, в свежем белье и расслабленный после баньки, Остахан сидя на крыльце курил трубку и любовался заходом солнца. Жена старосты окликнула путника, и вместе со старостой и его семьей Остахан разделил трапезу. В трапезное время к старосте с просьбой заглянула женщина, совершенно вымотанная и бледная. Жена старосты вручила ей кусочек свежего каравая и баночку барсучьего жира. Женщина ушла, а жена старосты запричитала:

– Ой, бедная Марья, бедняжечка. Такая беда у ней, а за что? Девушка правая, ни грешна, ни зла на язык. Ох помоги же Всетворец, дай волю, так все справно выйдет.

А Остахану стало интересно:

– Какая у нее беда?

Ответил староста.

– Дите больное, оба дитя. Сильно хворают. А Марья одна, без мужа, уж третье лето. Того змий ползучий загубил.

– Тяжела судьба ее – согласился путник, и немного подумав спросил – чем дети болеют?

– Знамо, чем – Красноломицей.

Остахан цыкнул и недовольно скривил лицо. От болезни, которую в народе называют «Красноломицей» умирают девять из десяти, дети особенно часто. Но наверное, думал он, так будет лучше – тяжело одной женщине с двумя детьми выжить в деревне. С другой стороны это же дети, разве может он допустить их смерти. Но путник зарекся не лечить местных, когда торговцем называется, иначе не отдохнуть и не восполнить силы. А всех на свете спасти нельзя.

«Даст Всетворец сберегутся ее детей» – подумал Остахан. Женщина, не смотря на изнуренность, показалась путнику еще вполне молодой и складной – «И муж для такой жены легко отыскаться сумеет» – новая мысль посетила его – «А детей все же жалко… Ах! К черту все! Стыдно будет если не помогу».

Остахан попросил старосту показать хату вдовы, захотел на хворых детей посмотреть. Пришлось сказать, на свою беду, что «немного» смыслит в целительстве. Сын старосты проводил путника к вдовьей хате. Домишко был добротный, заметно было, что за ним следят, ухаживают и чинят или хотя бы пытаются чинить, но получается не очень хорошо. Тоже и с коровником рядом и с курятником – большое хозяйство имелось у вдовы. Остахан постучал, отворила ему все та же измученная женщина.

Она была крепка, как и все деревенские бабы, но в сравнении с теми же бабами худа, хоть и не тощая. Глаза, выражавшие легкое замешательство, омрачала краснота и темные мешки, сухие губы совершенно не красили ее лица, как и признаки первых морщинок. Ее плечи сжимались словно у загнанного в угол зверька.

Лишь отворилась дверь путник почувствовал спертый горячий воздух. В летнюю пору даже в вечернее время было очень тепло, но женщина удерживала в помещении полуденную жару стремясь превратить дом в подобие парилки. Очевидно детям стало холодно, их лихорадит.

– Кто вы?

– Мое имя Остахан. Ты вдова Марья?

– Д…да

– Марья, я целитель. Мне сказали, что твои дети больны Красноломицей. Позволишь на них взглянуть?

– О…ой! Вы целитель, да. Да! Конечно! Входите!

В хате было действительно душно, и это нехорошо. Даже не успев взглянуть на детей Остахан приказал женщине открыть все окна и ставни и отворить настежь дверь, чтобы хата наполнилась свежим воздухом. Не без колебания она стала исполнять приказ целителя. Тем временем мужчина подошел к печи, дети лежали на ней, укрытые двумя одеялами. Печь не горела, но была теплой. Мальчик постарше весь в поту слегка приоткрыв глаза рассматривал незнакомца, а девочка рядом с ним металась в бреду без сознания. От них несло барсучьим жиром – неподходящее средство, для неподходящей болезни.

В доме горели две тусклые свечки, одна рядом с детьми, вторая у иконок Всетворца – слишком мало света для работы. Остахан вознес руку над свечой, другую приложил сверху и про скользив пальцами по рунным лентам на запястье указывал на нужные символы. Он произнес «Галь-энал-мюй-эль энг Оваль-рал» – из пламени свечи выплыл маленький огонек, увеличившись он вспыхнул, потом сжался, замер и засиял распуская вокруг лучи света подобно солнечным. Путник вскинул руку вверх, светлячок последовал за ней и остановившись под потолком замер на месте. Женщина что-то уронила, и изумленно-очарованно уставилась на светлячка. Ее глаза быстро устали от света, и отвернувшись Марья моргнула несколько и стала следить за действиями целителя. Она была встревожена и в тоже время восхищена.

Хата стала наполняться свежим воздухом, что хорошо – свежесть и чистота укрепляют человека, а крепкий человек побеждает болезнь. Мужчина сразу же сбросил с детей одно из одеял, второе опустил по пояс, и начал осмотр: приложил ухо к груди, ощупал шею под ушами и подбородком, заглядывал в рот и рассматривал зрачки. Затем достал из подсумка чудной предмет состоящий из трех стекол на общей металлической основе, которая позволяла сдвигать и раздвигать стекла так, чтобы можно было смотреть сквозь одно отдельное или сквозь все стекла разом. Он был назван Трезокулосом3, Остахан соорудил его собственными руками. Мужчина осмотрел детей с помощью одного, а затем двух из трех окуляров.

Красноломица была только у девочки, мальчик застудил горло, ему барсучий жир пожалуй поможет. Остахан приказал женщине переложить мальчика на отдельную лежанку, смазать жиром горло, спину и грудь, и напоить отваром. Травы для отвара он дал ей свои, отыскав их в одном из подсумком. Недолго подумав, он попросил ее сделать второй отвар и вручил ей листья уже другого растения. Марья убежала к соседке за кипятком.

На шею девочки Остахан надел оберег, затем взял книгу, что висела вместо сумки. Щелкнула застежка, книга распахнулась, страницы шелестели переворачиваясь сами собой и замерли остановившись именно там, где были записаны нужные чары. Мужчина отложил книгу в сторону так, чтобы было видно текст, и стал читать длинное заклинание, скользя пальцами правой руки по рунным лентам левой руки, а пальцами левой – по рунным лентам правой. В нужные моменты он прижимал палец к нужному символу, как уже делал это создавая светлячка. Завершив чтение он приложил руки ко лбу и к груди девочки. Бившаяся в бреду малышка замерла, глубоко вздохнула и продолжила дышать свободно.

Быстро возвратившаяся и увидевшая завершение ритуала мать упала на колени и принялась молиться Всетворцу а после благодарить и целовать руки Остахану:

– Яко же чудо вы совершили господин Остахан. Ясно как Всетворец милостивый ниспослал на мое горе святого духа.

Мужчина отстранился от поцелуев и, взяв женщину за руки, аккуратно поднял с колен.

– Видимо правда по воле Всетворца случилось так, что я оказался у вашего дома. – спокойно отвечал он и добродушно улыбался – Не стоит мне кланяться, я вовсе не святой. Мне лишь ведомы некоторые тайны волшебства, и благодаря волшебству я облегчил участь твоей дочери. Болезнь все еще одолевает ее, но у меня получило придать девочке сил, это ослабляет страдания и дает нам время. Но она должна побороть болезнь сама. Я ей помогу это сделать и Всетворец поможет, будь на то его воля. Но это уже завтра, сейчас ей нужен отдых. И я справлюсь лучше если силы восстановлю.

– Как вам надобно так и поступайте. Вашей мудростью моя дочка здороветь стала, я и просить, и молить о большем не могу и не смею. Как вы, господин Остахан, скажете, так то и случится.

– Я вовсе не господин, и Марья… Можешь звать меня просто – Хан, так зовут меня друзья – мужчина приветливо улыбнулся и даже слегка смутился, но тут же стал серьезен и припомнил – Теперь нам следует напоить отваром твоего сына, пока он не уснул. Едва не забыли об этом. Как зовут мальчика?

– Илко

– Доброе имя…

Первый отвар Илкой был выпит, а второй отвар Мужчина попросил разлить на две кружки, одну взял себе, а вторую упросил выпить Марью. Напиток ей пришелся по вкусу. Пока пили Остахан расспрашивал ее о детях, о деревенской жизни, в чем-то он ей посочувствовал, в чем-то поддержал радость, дал пару советов и не упустил случая рассказать коротенькую бардовскую притчу. Душевно посидели. Марья воодушевилась, ее лицо прояснилось, в глазах поселились надежда и уверенность.

Решив не засиживаться надолго Остахан распрощался, наказав Марье не укутывать детей в одеяла, и выспаться как следует ей самой, а так же пообещал возвратиться утром. Ночевать он отправился в дом старосты.

* * *

На утро, возвратившись к дому вдовы, Остахан застал Марью хлопотавшей по хозяйству. В лице и всем ее образе случилось преображение – мешки под глазами почти исчезли, наполненные здоровой бодростью глаза, внимательные и добрые, пылали жаждой деятельности, а стан ее выпрямился и более не казалась она загнанной в угол. Мужчина изумился тому, как мог он вчера не заметить, как стройно она сложена и как красивы ее чувственные губы.

Дочь Марьи, ее имя Танюра, теперь вовсе не казалась больной и бегала по пятам за мамой напрашиваясь ей в помощницы. Сын Илко не был столь же бодрым, сидя на кровати он кушал кашу без аппетита медленно перемещая ложку от тарелки ко рту. Заприметив вошедшего в хату незнакомца девочка охнула испугавшись и спряталась за маминой юбкой.

– О Хан, вы пришли – обрадовалась Марья и бросив все хлопоты быстро подошла к нему сцепляя руки в замок у груди – как же я вас ждала. Вы… вы уже завтракали? Я вас накормлю, прошу, прошу сюда – Остахан не успел ни возразить, ни согласиться, как она ухватила его за руки и усадила за стол – каравай свеж, только-только испекла, яйца вот-вот сварятся, вот помидорчики и огурчики, редис и лучок, ни в чем себе не отказывайте. Ах сейчас я вам молока налью, едва-едва из-под Милки. А желаете ли кашу?

Мужчине было приятно, он действительно был голоден. От каши правда отказался и поставил условие, что сама Марья и ее дети тоже должны присесть и спокойно покушать, и чтобы каждый обязательно съел по три стебля лука. Илко не любил лук и очень капризничал, но Марья его заставила. Танюра все боялась попадаться незнакомцу на глаза. Тогда Остахан, съев два яйца с овощами и луком и осушив стакан молока наполовину, взял свирель и сыграл простенькую мелодию, которую, как он заметил, любят дети. Прятаться девочка не перестала, но зато теперь улыбалась и бросала на незнакомца робкие и любопытные взгляды.

Закончив завтракать Остахан взял из своих запасов мазь и, так как Танюра по-прежнему его побаивалась, а вернее стеснялась, поручил Марье натереть девочке спину. Сам целитель сделал несложный отвар и научил Илко поласкать горло этим отваром. А затем приказал всем выйти во двор и греться на солнышке. Марья пошла хлопотать в коровнике, дети вдвоем заняли лавочку у крыльца, а Остахан отойдя к оградке и облокотившись о нее раскурил трубку. Но не успел он еще насладиться вкусом табака, как явились деревенские, прознавшие, что деревушку посетил знахарь. Дав Марье несколько наставлений о том как лечить детей, Остахан отправился осматривать других несчастных, хворых и страдающих.

Утро у знахаря выдалось довольно хлопотным. Не настолько, как он опасался, и все же потрудиться пришлось. Особенно тяжко было с ушлой бабкой, что встретилась ему при входе в деревню. И даже не смотря на тысячу ее болячек, с которыми собственно не живут и которые по большей части мнимы, тяжким было не целительство как таковое, а общение со старушкой. А ее удивительная перемена, от крайней сварливости при первой встрече, до неисчерпаемого дружелюбия при второй, не помешала ей вести упорный и долгий торг за цену лечения. Но сторговаться у нее не получилось, целитель перехитрил и в наказание за жадность спросил с бабки тройную плату. Правда в конце концов он пожалел старушку и взял только одну треть от запрошенного, так как именно столько и причиталось ему за такую работу. Намного больше пришлось бы трудиться если бы Остахан принялся бы еще и за лечение домашней скотины, однако он полностью отказался от этого дела, дав лишь несколько ценных советов. Только лишь кучке детей он не смог отказать и залечил котенку раненую лапку, так как умел излечивать некоторые раны.

К полудню Остахан возвратился в дом Марьи. Женщина готовилась кормить детей, снова каша и утренний каравай. Мальчишка дремал, а девочка все крутилась возле мамы, и вдруг совершенно перестала стесняться Остахана, словно набравшись смелости за минувшую половину дня. Она даже поприветствовала его помахав ручкой.

Марья ровно так же, как и утром пригласила Остахана обедать. Он согласился, при условии, что сперва осмотрит детей, чем тут же и занялся. Состоянием мальчишки он был доволен, тот свою хворь одолевал. А вот девочка, не смотря на видимую бодрость, по его словам «плохо сопротивляется заразе». Остахан попросил девочку вернуть оберег, но Танюра не захотела, потому что дощечка с узорами была красивой и нравилась ей. Тогда целитель предложил ей обменяться на такой же только красивее, украшенный перышками. Но девочка снова не захотела, сказав, что чувствует тепло на душе когда прижимает его к сердцу. Тогда Остахан предложил ей прижать к сердцу новый оберег и посмотреть какой из них греет лучше. Танюра решилась попробовать, и прижав к сердцу новый оберег, тут же согласилась на обмен.

Теперь Остахан приказал всем сесть за стол и как следует подкрепиться. Но у Илко не было аппетита, а Танюре не нравилась каша. Тогда целитель сказал:

– Раз уж кушать простую кашу у нас не получается, тогда мы попробуем волшебную. Что скажете дети, будите пробовать волшебную кашу?

– А волшебная каша это как? – спросил мальчик.

– А так Илко, что волшебная каша во всем лучше обычной каши.

– Она вкуснее?

– И вкуснее, и ароматнее, и сытнее. Наевшись досыта волшебной каши так сил набираешься, что можешь потом весь день и бегать, и прыгать и не на капельку не устанешь и силы ни капельку не растеряешь. И слабый вмиг сильным станет, дурак за думы возьмется и поумнеет, хромой таковой каши отведает и вмиг хромать перестанет, а больной – болезнь одолеет.

– И на сопли волшебная каша совсем не похожа? – поинтересовалась девочка.

– Ам… – Остахан оказался озадачен таким вопросом, но не растерялся – тут уж как посмотреть Танюра, на вид волшебная каша, точь-в-точь как обычная, но вкус и аромат у нее такие чудесные, что думать не захочется ни о каких соплях. А зачем же я рассказываю, сейчас сами все увидите.

Остахан достал из подсумка набор порошков и сушенных трав, смешал некоторые из них и кинул каждому в тарелку по три щепотки, велел перемешать, а когда все закончили перемешивать он громко произнес «Алахай-Лахамай!» 4и хлопнул в ладоши.

– Вот наша каша стала волшебной, а поблагодарить за это следует вашу матушку, за то, что готовит она для вас всегда с любовью. Без ее любви никакого волшебства у меня бы не получилось. А теперь чем больше ложек будет съедено, тем сильнее станут юноши и красивее будут девицы. От Всетворца к этому столу всех благ всем нам.

Мужчина принялся за еду с большим рвением. Марья и дети распробовав кашу, не постеснялись восхищенных вздохов и последовали примеру Остахана. Они хвалили кашу, дивились ее вкусом и опустошили тарелки в два счета. Даже Танюра больше ни разу о соплях не жаловалась. Вот так вот каша была съедена, наделив всех небывалой силой и здоровьем. И это совершенно без волшебства. Остахан знал, как наполнить ее вкусом, а волшебной кашу сделали, и все же мы остановимся на том, что она волшебная, волшебной ее сделали вера детей и любовь матери. А большего и не нужно.

Отобедав Остахан выгнал всех ненадолго на свежий воздух, а после возвратил в дом приказав детям отдыхать, и особенно Танюре. Он строго-настрого запретил ей вставать с кровати и бегать за матерью, так как бодрости ее не было предела, но бодрость эта нужна была, чтобы «Красноломицу» побороть, только для этого и не для чего бы то ни было еще. А когда Марья попыталась укутать детей в одеяла, Остахан ее остановил сказав:

– Илко укутай, а Танюру оставь, Красноломица любит тепло и убивает жаром.

– Ой раз так, может ее холодом обдать, неподалеку тут есть ручей, ключевая вода в нем и в летнюю пору холодна…

– Нет, холод хворь не изгонит, а девочку ослабит. Красноломица Танюрино тепло себе заберет. Нам нужно лишь поддерживать Танюру и ждать. Жизнь свое возьмет.

Дети отдыхали в доме. Остахан устроился на лавочке у крыльца и курил, наблюдая за тем, как Марья трудится на своем дворе. А она по огороду хозяйничает, скотину обхаживает и порядки везде наводит. Смотрит Остахан и думает «Сколько же у нее трудов и дел, что целый день так крутится приходится, и детей двое требующих еды и заботы, а еще она работу в полях пропускает из-за детской болезни. Столько всего навалилось на несчастную девушку, но она не сдается. Как же стойко она переносит невзгоды, до чего же крепка ее воля и могуча душа. По-настоящему сильная женщина. А ведь она же еще так молода. Молода и даже хороша, очень хороша… И как же я могу тут просто так сидеть, отдыхать, пока она работает? Не по мужски будет. А чем же ей помочь?» – Остахан обвел взглядом двор и остановился на дровянике, он был заполнен лишь на одну четверть, а рядом валялась куча чурок – «Пора размяться».

Мужчина нашел топор, подкатил пень для рубки поближе к дровянику и принялся колоть чурок на поленья. Проработав топором совсем недолго, он начал потеть и понял, что стоит снять рубаху, а заодно и размотать ленты на локтях и запястьях. Раздевшись он продолжил. Через несколько мгновений к нему подбежала взволнованная Марья:

– Господин Хан! Господин Хан, что вы делаете? Право не стоит вам для меня трудится. Я справляюсь. А с этим – она кивнула на чурки – мне соседи помогают. Мы селом дружно живем.

Остахан остановился, воткнул топор в пенек и гляну на свои руки стал разминать пальцы и крутить кистями. Марья тоже невольно посмотрела на руки Остахана и ее взгляд зацепился за ужасные рванные шрамы вокруг запястий. Увечья напугали женщину, а мужчина заметил это и рассмеялся. Рассмеялся весело, но и немного смущенно. Он приподнял руки на уровень глаз Марьи и показал ей ладони, на которых едва-едва стали проявляться признаки первых мозолей, однако кожа была совершенно гладкой и нежной, какая бывает у людей никогда не бравших в руки ни мотыги, ни топора, ни меча. Внимание женщины по-прежнему было приковано к шрамам, но Остахан игнорировал это и объяснять ничего не стремился, а заговорил о колке дров.

– Не волнуйся Марья, работать полезно. Силу рук укрепляю.

– Но я же… как же… вы же… Вы не обязаны. Хан, вам не нужно.

– Правда, не нужно. Но я так захотел, а раз хочу – буду делать. Мне нравится трудиться. Соседи пусть помогают в чем-нибудь другом.

Остахан взялся за топор и продолжил колоть дрова. Марья неуверенно попятилась, развернулась, сделала три шага, обернулась, поглядела на работающего топором мужчину, улыбнулась, отвернулась и уверенным шагом пошла дальше хлопотать по двору.

* * *

К вечеру дровяник был почти полностью заполнен, а чурки закончились. Остахану хотелось помыться и он попросил Марью рассказать, как дойти до ручья. Она предложила растопить баню, но умаявшемуся от жары мужчине хотелось освежиться и он отказался и настоял на том, что пойдет на ручей. Собственно, так он и поступил.

Ручей был не далеко и нашелся быстро. Как оказалось, он был довольно широк и вполне заслуживал звания мелкой речушки. Чтобы окунуться целиком Остахану пришлось лечь в воду, так как глубина речушки была ненамного выше щиколотки. Прохладный поток приятно обволакивал и смывал всю усталость и весь пот. Вода была не так уж и холодна, а Остахан хорошо закален и потому он провалялся в воде сравнительно долго. В лесу, совсем рядом с ручьем, стал доноситься шелест листьев, хруст веток и голос Марьи: «Хан! Господин Хан! Где вы?».

– Я здесь! – было ей ответом.

Выйдя из-за кустов женщина увидела голого мужчину в воде, взвизгнула и отвернулась, встав к нему спиной.

– Хан… вас долго не было, я заволновалась.

Он совершенно не смутился и даже ничего не сказал. А Марья продолжила:

– Я… мы ужинать будем, кушанья уже готовы ждем вас.

– Хорошо – ответил он в этот раз – я еще немного поваляюсь и приду.

– Тогда я… мы ждем – сказала Марья и пошла обратно.

– Марья, подожди

Раздался всплеск, женщина невольно обернулась и сразу же отвернулась, увидев, что Остахан поднялся на ноги.

– Хочешь окунуться? Здесь здорово.

– Ах! Хан… ну что вы! – Марья смутилась и быстро проговорила – Ужин стынет, приходите скорее! – и побежала домой.

«И зачем только было приходить» – подумал Остахан.

Потом был ужин, мазь для Танюры, отвар для Илко. Уложили детей спать. Сделали отвар для себя. Сели на лавку у крыльца. Остахан курил, Марья говорила и говорила. Сидели душевно. Мужчина предложил погулять, взял женщину под руку и вместе вышли они на лесную опушку. Прогуливаясь Остахан напевал мелодию, Марья голосом ее подхватила – вместе они принялись танцевать. Сперва танцевали быстро, потом медленно и в обнимку. После завались в траву и разглядывали звезды, болтая и отшучиваясь. Он поцеловал ее, а она застеснялась, вскочила на ноги и начала убегать, а он ее догонял. И оба смеялись как дети, не смотря на то, что третий десяток ее жизни близился к концу, а у него миновал уже четвертый. Но он поймал ее и попытался поцеловать еще раз. А она отстранилась и отвернулась, тогда он целовал ее нежную щеку, бархатную шею и милое ушко, ласково провел кончиками пальцев по лбу, по волосам, по щеке. Взяв ее подбородок повернул лицом к себе и пронзительно посмотрел в чарующие глаза. Она вдохнула и не могла выдохнуть, как будто разучилась дышать, закрыла глаза. Они поцеловались…

* * *

Было далеко за полночь, они обнаженные лежали на лужайке под открытым небом, подстелив под себя одежду. Любовались звездами и разговаривали, вернее разговаривала Марья а Остахан время от времени ей поддакивал. Он лежал на спине, одной рукой подперев голову, а вторую положив на ее бедро. Она лежала практически на нем, обняв его одной ногой, голову положила на плече, и пальцами игралась с волосами на груди. Они вместе получили то, чего им обоим давно не хватало и чувствовали то самое о чем мечтает каждый. Марья всецело отдалась этому чувству и забылась. Но Остахана терзали сомненья.

Зачем он сделал это? Зачем поддался порыву? Словно что-то одурманило его разум, и он ничего не мог с собой поделать. Влюбил в себя Марью, взял ее ни мгновенья не сомневаясь. Но ведь он не любит ее. Она без сомнений затронула его сердце, он совершенно ясно осознает это когда смотрит в ее глаза, слышит смех, говорит с ней и касается ее. А ведь возможно, он даже полюбит ее, нужно лишь время. Только вот к чему это все? Он не собирался и не собирается жениться, не собирается оседать в деревне и тем более не собирается забирать ее и детей с собой. Он намерен продолжать странствие, а для этого придется ее бросить, что разобьет ей сердце. А это жестоко и подло.

А действительно ли она влюбилась? Он спас ее детей, вернее дочь, быть может ей захотелось его отблагодарить и она отблагодарила так как смогла. Почувствовала, поняла, чего он хочет и дала ему это. Но так еще хуже. Ради этого ли он старался? Ради этого ли помогал? Исцелял детей ради похоти или может ради ее любви – не все ли равно? Марья запала ему в душу с первого взгляда, в этом он больше не сомневался. Он захотел ее, возможно даже влюбился, и из-за этого он заинтересовался ее несчастьем, из-за этого решил помочь. Не приглянись ему Марья, он бы не обратил внимания на ее беды, как делал это не раз. Конечно он помогал многим, но силами одного человека не удастся и не получится спасти всех в мире, и он прекрасно осознавал это. И все же, сам для себя он никак не мог понять, что же им двигало в тот момент, когда он решил помочь в этот раз. Будто бы, своими добрыми намерениями он обманул всех, включая самого себя, чтобы заполучить желаемое, и теперь не заслуживает ни Марьиной награды, ни уважения к самому себе. Добряк ли он или подлец? Пускай для человека нормально искать для себя выгоду. Даже бескорыстный поступок скрывает в себе корысть в форме душевного благоденствия. И все же, разве он такой человек, который стал бы помогать лишь ради выгоды для себя?

Хочется верить, что он проявил сочувствие и протянул руку помощи, как человек высоких нравственных принципов, не желая для себя в награду ни Марииного тела, ни даже ее любви. Он ничего не требовал, но заполучил все. Чувствовал, что заполучил все, и благодаря этому, если смотреть правде в глаза, он чувствовал, что счастлив.

Остахан убрал руку из-под головы, взял Марьину ручку и поцеловал. Она посмотрела на него и заметила тревогу в лице.

– Хан, тебя что-то тревожит?

– Вовсе нет – ответил мужчина, улыбнулся ей и подумал – «Подлец, без сомнений. Добряк, а все же подлец» – он нежно поцеловал ее в губы – Прохладно становится, ты замерзнешь, давай вернемся в дом.

– Ох! А мне тут так хорошо, так легко и тепло. Чувство, что в твоих руках невозможно замерзнуть. Оставаться бы здесь и сейчас вечность. Давай полежим еще немного.

– Я тоже не хочу уходить, задержимся, но не на долго.

Пока они валялись, Марья снова обратила внимание на шрамы на его запястьях, аккуратно вытянула свою ручку из-под его руки и провела по шраму пальцем.

– Хан, откуда они у тебя?

Остахан приподнял руку, покрутил предплечьем.

– Это расплата за самоуверенность. Неизведанное волшебство бывает опасным. Я лишился кистей рук, но мне посчастливилось сохранить жизнь.

– Ох! Но они же на месте и целы.

– Мне помогли друзья. В отличие от меня, они одаренные и очень талантливые волшебники. Смогли исцелить и восстановить мои руки – Остахан сжимал и разжимал ладонь, разминал пальцы – волшебство может все на свете.

– Оно же тебя и покалечило.

– Но и исцелило.

– А если бы ты умер, волшебство вернуло бы тебя к жизни?

– Возможно. Нет, скорее всего. Пока еще никто не научился этого делать – Остахан приподнялся на локти – пора возвращаться – он встал, помог встать Марье и вместе они стали одеваться.

Проводив Марью домой, Остахан решил не ночевать у нее и возвратился в дом старосты. Это очень опечалило Марью. Она вовсе не была наивной и осознавала, что Хан – странствующий целитель и волшебник, загадочный мужчина, совершенно неожиданно появившийся в ее жизни, и может точно так же неожиданно исчезнуть. Уйдет, продолжит свое странствие, и будто бы и не было его некогда.

И все же ей очень хочется верить в чудо. Будто бы она оказалась в сказке, явился возлюбленный, которого она так долго ждала, вмиг разрешатся все беды и настанет счастье. Хочется верить.

* * *

Следующим утром, рано-рано, Остахан, ни мгновенья не спавший, явился в Марьин дом. От дома старосты он едва ли не бежал, но оказавшись у Марьи во дворе вдруг смутился, растерялся и натянул на лицо маску серьезности, сам не понимая почему.

Марья тоже не смыкала глаз этой ночью, но была необычайно бодрая. Она будила детей и готовила завтрак. Когда появился Остахан женщина невольно засияла как солнышко. А протерший глаза Илко зевая заметил: