Танцы с Подсознанием. Книга 1. До Тьмы дотронувшись рукой бесплатное чтение

Эля Безумова
Танцы с Подсознанием. Книга 1. До Тьмы дотронувшись рукой

ЧАСТЬ 1. ЛЮБКА.
Глава 1.

Любку трясло от голода. Она лежала на сеновале, свернувшись в клубочек и поджав колени к подбородку. Слёзы крупными каплями стекали по щекам.

Сегодня утром схоронили тятьку, ещё молодого мужика в полном расцвете сил. Тятька работал в кузнице, руки имел золотые, а потому, барин очень дорожил им.

Высокий, косая сажень в плечах, с густой копной тёмных волос, Степан считался первым красавцем на селе. Замужние бабы и невенчанные девки, заглядывались в его сторону и сглатывали слюньки.

Степан, вот уже, как два года был вдовец. Его Пелагеюшка умерла при родах. Ребёночек крупный шёл, да к тому же, ножками вперёд. Как не старалась бабка Матрёна, местная повитуха, спасти роженицу так и не удалось – умерла болезная, истекла кровью. А мальчонку вынули всего синюшного, пуповиной был обмотан, поорал малясь, да и замолчал насовсем. Похоронили обоих в одной могилке.

С той поры кузнец замкнулся в себе, нелюдимый стал и угрюмый. С Любкой, единственной дочерью своей, почти разговаривать перестал. Придёт вечером из кузницы, перекинется пару – тройкой слов и на печку, на боковую. Любил он Пелагеюшку свою, свет в оконце она для него была, краше солнышка ясного.

Бабы в селе шептались, мол время лечит, поуляжется боль, глядишь и женится заново. Негоже тридцатидвухлетнему мужику в бобылях ходить, да ещё и красавцу такому.

Но не знали бестолковые бабы, что ночами Степан подушку соломенную слезами мужскими орошал и Бога просил, чтобы на небо его забрал, к жене своей любимой.

Как – то барин заехал в кузницу, привёз подарок Степану.

– Выпей вот, поешь! – Иван Савельевич протянул бутыль самогона и шмат мяса копчёного на опилках ольховых, завёрнутого в холщовую тряпку, – может полегче станет! Бабы в селе – то шепчутся, мол кузнец наш, после смерти жены умом тронулся. Степан, неужто и вправду, головой поехал?! – на этих словах, он пытливо заглянул мужику в глаза. – Глянь сколько девок молодых, красивых…

– Не нужен мне никто, – перебил Степан, – а за самогон спасибо! – он забрал подарки. – Благодарствую, баре! – мужик поклонился он в пол. – Только не хлопочите обо мне, Иван Савелич, не надо, не стоит того – холоп я и есть холоп! Одним больше, одним меньше…

– Да не скажи, Степанушка, – улыбнулся барин, – кузнец ты знатный! И руки у тебя волшебные, таких работников поискать надо. Что ж, ты крест – то на себе поставил?! Жениться бы тебе заново, глядишь молодуха и сына родит. Да, и Любка твоя, как бесхозная по селенью бегает, забросил девку совсем…

– Не могу я, баре, на дочку смотреть, – вздохнул мужик, – одно лицо – Пелагеюшка моя! Как взглянет Любка на меня глазищами своими бездонными, так и сердце обмирает, словно мать её меня зрит. Ох, как я любил жену – то свою… – широкие плечи кузнеца сотрясались от рыданий.

Жалко барину Степана было…

А потом наступил голод. 1840 год выдался неурожайным. Много крестьян тогда в Самарской губернии померло. Да, что там в Самарской, по всей Волге – матушке, голод своей страшной, костлявой рукой прошёлся.

Вот и Степан, в одночасье, прямо в кузнице своей упал замертво. И опять зашептались бабы, что сердце его от горя утраты разорвалось, не выдержало…

После похорон Любке возвращаться в пустой дом совсем не хотелось, в горнице – ни мамки, ни тятьки. Она забралась на сеновал и дала волю слезам. Там – то её и нашёл барин.

Иван Савельевич добрым был и справедливым. Никогда не бил своих крепостных, а к каждой людине относился уважительно. В ответ, крестьяне боготворили своего хозяина и готовы были отдать за него жизнь свою никчёмную.

– Люююба! Любка, ты где?! – он вышел из кареты и стал стучать в окна.

– Тутошки я, бегу ужо… – девчонка быстро спустилась с сеновала, негоже ждать её, крепостную.

– Пусти – ка меня в дом, разговор есть!

– Баре мой, и угостить – то вас нечем… – суетилась Любка в поисках еды, гремя крышками пустых котелков.

– Да не прыгай ты вокруг печи, как вошь на сковороде! Я сам тебе поесть привёз, – помещик положил на стол краюшку белого хлеба, два яйца и небольшой кусок сала, – знаю, голодная ты! Ешь давай и меня слушай!

Девочка, не стесняясь, жадно набросилась на еду. Иван Савельевич устроился поудобнее на лавке под образами и начал разговор. Начал издалека…

Конец ознакомительного фрагмента

Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна – то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.

Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.

В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») – идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»

– Вот, что Люба…отца я твоего уважал…уважал очень! Хороший мужик был, порядочный, – голос его дрогнул, – земля пухом тятьке твоему! – мужчина перекрестился. – И в память о Степане, хочу помочь тебе…

– Как же вы мне поможете?! – Любка чуть не подавилась куском сала. – Сирота я теперь, никому не нужная…

– Не причитай, – резко оборвал Иван Савельевич, – дай договорить! С мысли хорошей сбиваешь меня, шалопутная! – встав с лавки, он нервно заходил по горнице. – Купец завтра ко мне приезжает, заморский, из самой Германии. Девку ему надо, работницу, помощницу по хозяйству…

– Батюшка! Отец наш родный! – крепостная бухнулась в ноги. – Не продавайте меня немчуре проклятой! – заголосила она, что есть мочи.

– Да не ори ты! Вся в мать свою – Пелагею покойную, такая же горластая! И за что, Степан любил её?! – заворчал барин. – Добро тебе сделать хочу! У купца заморского жить будешь в хоромах – сытая, одетая, обутая! Глянь, у нас голод какой идёт, народ мрёт повально, – он тяжело вздохнул. – Сколько я людей потерял за год этот, подумать страшно…

– Да что ж вы задумали – то?! – сидя на полу, девчонка скулила, как нашкодивший щенок. – С земли родной гоните меня! Да в чём же я провинилась – то?! Ой, горе мне, горе…

– Ты девка, реветь переставай, дело я тебе говорю! Родных у тебя нет, на поруки взять некому. Через два года – шестнадцать будет, на выданье. А ну как, сглупишь и честь свою опозоришь?! Не услежу я за тобой, а перед Степаном стыдно будет, – на этих словах, помещик достал из кармана дорогого сюртука небольшую фляжку, открутил резную крышечку и пригубил оттуда, – давай – ка собирайся, со мной поедешь! – он легонько подтолкнул Любку к дверям. – В доме моём, в сенях и переночуешь, а то сбежишь ещё, не дай Божи…

Этим же вечером, Иван Савельевич распорядился натопить баню, велев тщательно намыться.

– Косы расплети, да волосья – то свои промой хорошенько, чтоб пушистые были! Не позорь меня перед гостем заморским. Вот тебе, подарок, – и он протянул платье из шёлка тяжёлого и почти новые сафьяновые сапожки, – жена моя Наталья Петровна передала, чтоб ты нарядная была. А то скажут – на Руси девки в отпрепьях ходят.

– Баре, милостивый! Не продавайте меня, побойтесь Бога… – девочка в последний раз, попыталась надавить на чувство вины.

– Ох, дал я зарок матушке своей покойной – не обижать крепостных, – разозлился Иван Савельевич, – а зря! Иногда плётка да розги в помощь бы были. Жизнь я тебе спасаю, неблагодарная! В коленях должна валяться, слезами радости захлёбываться, а ты стыдить меня надумала?! Ох, сердце моё доброе! Уйди с глаз моих…

Любка не спала всю ночь, сиднем сидела в уголке в сенях и вспоминала детство.

Как тятька мамку целует, а она его – поварёшкой, поварёшкой отгоняет, сама смеётся, заливается…

Как в первый раз, тятька её на лошадь посадил. Ох, и страшно! Любке тогда всего пять лет было. Лошадь идёт, шевелится, бока её упитанные, ходуном ходят. Вцепилась она в седло – ни жива, ни мертва, дышать боится. А отец лошадь под уздцы ведёт, в усы свои посмеивается, да приговаривает:

– У страха глаза велики…

Как на пруд с ребятами купаться бегали, плескались. А Минька, сын звонаря местного, взял при всех и в щёчку её поцеловал. Зарделась тогда Любка стыда красками. А ну, как слух по селу пойдёт, что доступная она?!

Как с подружками по грибы, по ягоды ходили. Как мамка радовалась, грибы на верёвочку нанизывала, на печке сушила, приговаривала:

– Глянь, Степан, какая дочка у нас молодец! Грибов натаскала целый короб, зимой есть будем…

Ох, прошли те времена золотые! Ох, прошло детство счастливое…

*****

– Чай, кофе?! – Леонид Борисович устало снял дорогие очки и потёр переносицу.

В ответ молчание.

– Инна Львовна, вы меня слышите?! Чай, кофе?!

– Ой, извините, замечталась, – дамочка улыбнулась, – от кофе не откажусь! Только, пожалуйста, без сахара…

– Верочка, – доктор нажал кнопку селектора, – принесите нам два кофе, один покрепче и без сахара!

– Будет сделано, шеф! – весёлым голосом ответила секретарша.

Вообще – то, он должен быть уже дома, сидеть в своём любимом кресле и пить из стеклянного фужера красное вино, вприкуску со швейцарским сыром с плесенью. Это был своего рода ежевечерний ритуал – благостно протянуть ноги, расслабиться, сделать пару глоточков хорошего сухого вина, один кусочек сыра положить себе в рот, второй – скормить своей любимице кошке Маруське. Бедное животное скучало целый день дома, поэтому с приходом хозяина, она радостно мяукала и ходила за ним по пятам. Стоило сесть в кресло, как кошка тут же прыгала на колени, сворачивалась в клубочек и совсем по – человечески, облегчённо вздыхала.

Леонид Борисович известный и уважаемый человек в городе, владелец небольшой частной клиники с интригующим названием «Танцы с Подсознанием». Почти все богатые люди города являлись его клиентами. Модно нынче иметь личного психотерапевта. А потому, и крутые бизнесмены и высокопоставленные чиновники частенько обращались за помощью. Правда девяносто процентов из ста, помощь была не нужна, пациентам хотелось просто выговориться. Доктор выговариваться не мешал, ставил перед собой часы, засекал время и озвучивал стоимость. Богачи на деньги не скупились…

Работу свою мужчина очень любил, вот только не хватало размаху. Изучивший досконально все труды Фрейда, он уделял большое внимание Бессознательному процессу в Душе человека. И даже владел практикой гипноза! Но, богатенькие Буратино, как правило от такой процедуры категорически отказывались.

И вот сегодня, в кои – то веки, собравшись пораньше домой и представляя холостяцкий ужин с Маруськой на коленях, раздался звонок телефона.

– Борисыч, приветствую, – раскатистым мужским басом пропела трубка, – Нефёдов…узнал?!

Пробежала мысль: «Конечно узнал, чёрт бы тебя побрал!», но вслух произнёс:

– Пал Палыч, миленький, как твои дела?!

– Мои дела хорошо, твоими молитвами! – чиновник льстил. – Вот только, жёнушка моя Инна Львовна хандрит по какой – то причине, уж не один день.

В ответ, захотелось съязвить: «Да как, она вообще рядом с тобой десять лет живёт и головой не поехала?!», но опять сдержался.

– Возьми на приём Иннушку мою, поправь мозги ей, разводиться глупая баба собралась! Говорит – не шубы, не машины не интересуют, даже детей готова оставить со мной, только свободу ей дай! – Нефёдов горестно вздохнул. – А я люблю её, Лёнь, слышишь люблю! – как – то, совсем по – человечески признался он.

– Надо же, – всё – таки не сдержался Леонид Борисович, – я – то думал, ты деньги больше всего на свете любишь!

– Борисыч, не рви Душу… – запричитал голос в трубке.

– Пусть приезжает, жду!

– Спасибо, спасибо, дорогой, – обрадовался Пал Палыч, – вся надежда на тебя! В долгу не останусь…

«Ну, что ж Маруська, ждать тебе хозяина ещё часа три».

Инна Львовна сидела в клиентском кресле напротив. Миловидная женщина, с большими, грустными глазами голубого цвета, она нервно теребила носовой платочек в руках. Жене чиновника только, что исполнилось тридцать лет, она была младше Пал Палыча на двадцать один год.

– На что жалуетесь? – Леонид Борисович протянул чашку с дымящимся, ароматным кофе.

– На семейную жизнь… – улыбнулась Нефёдова.

«Постоянно улыбается – классический невроз», – подметил доктор.

– Что конкретно не устраивает в семейной жизни?

– У меня есть – ВС Ё! И любящий, заботливый муж, и дети прекрасные, и деньги, и машина, загородный дом, квартира в центре города, вот только…

– Говорите конкретнее, не стесняйтесь! Мы здесь для того, чтобы разобрать ваши страхи!

– Да у меня нет страхов, – клиентка опять улыбнулась и сделала глоток кофе из красивой керамической чашечки, – мне просто ничего не интересно! Я как будто не живу, а существую…

– И как же это выражается?!

– У меня ощущение, что я нахожусь в Темноте…как бы вам объяснить?! – замялась Инна Львовна, – а можно стих свой прочитать?! Вы сразу поймёте о чём я говорю…

– Вы пишете стихи? – психотерапевт удивлённо вскинул брови.

– Иногда… – женщина покраснела, – …вы только мужу моему не говорите!

– Зуб даю! – пытался пошутить мужчина.

Но жена чиновника, то ли не оценила шутку, то ли обиделась. Она вдруг резко встала из кресла и произнесла холодным тоном:

– Я домой пойду…

Минут десять ушло на уговоры остаться и довести приём до конца.

Наконец, дамочка достала из сумочки листок в клетку, исписанный красивым, мелким почерком и немного смущаясь, зачитала вслух:

– Дотронулась рукой до Тьмы

Бездонной, липкой.

На ощупь оказалась Вечность!

Понятно стало,

что Тьма и Вечность

Две сестры, которые

смеются и играют

в Жизнь и Смерть!

При этом понимают

Основа – Смерть всему!

Она – бездонна, глубока

Черпать в ней силу надо…

– Так, так, – Леонид Борисович нервно забарабанил костяшками пальцев по столу, – а скажите, пожалуйста – у вас была попытка суицида?

– Да, месяц назад… – опустила она свои глазки, – я…я решила отравиться таблетками!

– И- и – и?!

– И меня спасли, муж с работы на час раньше вернулся…

– А что – же дети? Вы не думали, как они останутся без матери?! Вопрос конечно банальный, но всё же…

– Тьма окутывает меня с головы до ног! – Инна Львовна тяжело вздохнула. – Она…она сырая, как туман и липкая, как ловушка для мух. Там нет места детям…

– Скажите, а у вас бывают навязчивые сны?!

– О, да! – жена чиновника оживилась, – мне часто снится мужчина – высокий, грузный, в одежде купца. Он берёт меня за руку и ведёт на крыльцо небольшого одноэтажного дома…

– Этот мужчина вам что – то говорит? – Леонид Борисович чуть ли не хлопал в ладоши от счастья. Наконец – то, Провидение послало ему такого интересного клиента!

– Да, говорит, только на немецком языке…

– И что же, если не секрет?!

– Майне Либлингскетце, Майне Либлингсмедхен! Я даже перевела эти фразы – моя любимая кошечка, моя любимая девочка!

– Майне Либлингскетце, – пробормотал задумчиво доктор, – у меня дома, тоже есть любимая кошечка, и она сейчас голодная…

Глава 2.

К парадному крыльцу подъехала дорогая карета, запряжённая тройкой холёных, белых лошадей. Весь дворовый люд сбежался смотреть, что за важная персона пожаловала в гости к ихнему барину.

Минька, сын звонаря, ловко пробился локтями сквозь толпу крестьян, подскочил к карете и дёрнул за ручку дверки. На ступеньку опустилась мужская нога, обутая в лаковую, чёрную туфель с большим бантом. Дальше показалась жирная голень, туго обтянутая белыми чулками. Выше колена виднелись бархатные панталоны, красивого тёмно – вишнёвого цвета. Затем появился и сам хозяин – высокий, грузный мужчина, с сытым холёным лицом, лет сорока на вид.

– Гутен таг! – заулыбался немец и вручил подростку серебряный рубль. – Данкешён!

Минька растерянно посмотрел на Ивана Савельевича, он явно не понял, что лопочет этот смешно одетый дядька.

– Благодари! Благодари, паршивец! – рассердился тот. – Целый рубль серебром получил за ни за что…

Мальчишка бухнулся на колени и начал целовать подол сюртука важного господина.

– Спасибо, Ваше Высочество! – громко выкрикнул он.

– Вот дурак и есть дурак! – барин схватил пацанёнка за шкирку и оттащил в сторону. – Какое он тебе, бестолочь, Высочество?! Уйди с глаз моих, не путайся под ногами…

Толпа крепостных стояла в сторонке, люди о чём – то шептались.

– А ну, все по домам! И чтоб ни – ни у меня, языками не трепать…

Недовольные крестьяне стали послушно расходиться.

– Здравствуйте, здравствуйте, Ваше Степенство, как мы рады! Проходите в дом, – помещик взял гостя под руку и повёл в парадную, – жена моя, Наталья Петровна, и стол накрыла…

– Я устать дорога… – пожаловался немец, – …ехать долго, кушать хочу!

– Конечно, конечно, – суетился хозяин, – сейчас сразу за стол и сядем! Да, снимите свои неудобные туфли, вот вам домашние, – на этих словах, он подал заморскому гостю, мягкие, кожаные чоботы на плоской подошве, – обувайтесь, Ваше Степенство, ноги – то и отдохнут…

– Я звать Мартин…Мартин Кёллер!.

– Ах, да, Мартин, – хлопнул себя по лбу Иван Савельевич, – вы же писали! А вот, и жёнушка моя…

В парадной появилась стройная молодая женщина, на вид не больше тридцати лет.

– Добрый день! – кокетливо улыбнулась она, протягивая руку для поцелуя. – Большая честь принимать такого знатного вельможу в нашем доме! Извольте пройти в столовую, отобедать…

Холёная рожа немца расплылась в сладострастной улыбке.

– Какой молодой, какой красивый и нежный дама! – и галантно поцеловав протянутую руку Натальи Петровны, он восхищённо произнёс, – русский женщин все такая прелестно?!

– Все Мартин, все… – барин раздражённо проталкивал гостя в столовую. Невооружённым глазом было видно, что он ревнует.

– Ваш жена словно дочь, медхен… – не унимался вражина.

«Вот порось жирный!» – разозлился помещик. «Чёрт бы тебя побрал, на чужих баб смотреть да заигрывать!»

Купец между тем, вцепившись в парчовый рукав модного платья Натальи Петровны, стал что – то шептать ей на ушко, та в ответ заливалась звонким смехом.

– Голубушка, вы заигрались и ведёте себя непристойно! Извольте лучше распорядиться, чтобы горячее подавали! – одарил муж гневным взглядом.

– Стол накрыт… – недовольно ответила жена и неохотно высвободила свой локоток, из цепких рук заморского гостя.

Наконец, все уселись за стол, уставленный разными явствами. Суп из куриных потрошков, баранья ножка, приготовленная на вертеле, домашний холодец, тут же запечённая картошечка, обильно политая маслом, два вида вина, блины с мёдом, шаньги с творогом. От такого изобилия, глаза Мартина полезли на лоб.

– Вы сказать, что Русь голод! – удивился он. – А тут…

– Ради такого гостя все остатки повынимали, последние запасы опустошили! – кокетничала и дальше хозяйка. – Вы кушайте, кушайте…

Упрашивать господина Кёллера долго не пришлось, ел он с большим аппетитом и громко чавкал. По рукавам дорогого камзола текло масло, его гладкая рожа раскраснелась то ли от выпитого, то ли от удовольствия общения с молодой барыней.

Иван Савельевич сидел хмурый, кусок в рот не лез. В голове его крутились мысли по поводу того, что он скажет жёнушке вечером. А уж, он устроит ей взбучку: «Вертихвостка! Вздумала при живом – то муже глазки строить. Позорит его перед немцем. Что этот верзила заморский подумает про баб русских?!»

От сытной еды и выпитого, Мартина сморило. Шутки его и любезности в сторону хозяйки дома, постепенно сошли на нет, и он запросил кофе.

Мужчины перебрались в кабинет. Устроившись поудобнее у камина, с чашкой ароматного кофе, они наконец – то заговорили о делах.

– Иван, я привезти много мука, пшено, – вельможа первым начал разговор, -привезти картофель, у вас звать – «яблоко чёрта»…

– Чёртово яблоко… – поправил барин.

– Пусть так! – у немца не было сил на спор, он совсем засоловел. – Привезти много семя морковь, лук много, фасоль…

– Что такое фасоль?!

– О, это вкусно, очень вкусно! Облизать палец! – заржал купец. – Так вы говорить?!

– Пальчики оближешь…

– Фасоль много людина кормить…сытно кормить, повозка ехать дорога…утром завтрак быть!

– Благодарствую! Разберёмся с вашей фасолью, что это такое и с чем её едят, – Иван Савельевич встал с кресла и поставил недопитую чашку с кофе на камин. Не любил он этот напиток! И как жёнушка не зудела над ухом, что вся Москва и Санкт – Петербург его пьёт, так и не смог привыкнуть к странному и горькому вкусу. – Наш договор помню – девка крепостная нужна!

– Три девка! – выпалил гость. – Три штуки девка нужна…

– Неее, батенька, на три мы не договаривались! – помещик покраснел от возмущения. – Как ты, дорогой мой человек, троих баб через границу провезёшь?! Тюрьмы моей хочешь?!

– Иван, кипятись мало…

– Что значит не кипятись?! Меня же царь – батюшка накажет! Не имею я право за границу крепостных продавать! – мужчина топнул ногой. – Да и потом, люди они, а не скоты, чтобы в штуках считать…

– Иван, надо спокойствие, ты горяч огонь как! – господин Кёллер кивнул головой в сторону камина. – Одна, карашо, по – твоему будь! – почему – то вдруг легко согласился он. – Девка красивый, девка молодой?!

– И молодая, и красивая, и дочь уважаемого человека, Царство ему Небесное! – перекрестился барин. – А чего это ты, Ваше Степенство, про красоту, да про молодость интересуешься?! Уж, не в полюбовки ли Любку готовишь?! Вроде помощницу по хозяйству просил, ааа?! – наседал он и дальше.

– На Русь все Иван задорны! – рассмеялся Мартин. – Ты мне девку продать, я хозяин! Хочу любовка, хочу помогайка…

– Не скот она… – Иван Савельевич нахмурил брови, – …а девица, с душою русской и характером своим! Пожалуй, забирай – ка ты, свою фасоль вместе с «яблоком чёрта» и катись восвояси! – совсем рассердился он, затем позвонил в колокольчик. Появился Петруша, служка по дому. – Приготовь его Степенству постель! Да распорядись, чтобы к утру лошади запряжены были и сытно накормлены…

Петруша молча кивнул головой, затем окинув немца недружелюбным взглядом, спросил:

– В комнате с печью стелить, али без печи?!

– Без печи, Петруша, без печи! – рассмеялся Иван Савельевич. – За что люблю тебя, друг мой, за смекалку твою…

«Помёрзни жирный порось! Будешь знать, как с жёнами чужими заигрывать, да девок русских хаить!»

– Иван, остынь! – залопотал заморский гость, до него наконец – то дошло, что собеседник и вправду злится. – Ушат вода холодная на голова твоя… – попытался он смягчить обстановку.

– Да что ты меня всё шутками, да прибаутками кормишь! – продолжал гневаться помещик. – Я тебе девку не на посмешище и поруганье отдаю! Отцу её обещал – жизнь сытую Любке сохранить! – на этих словах он резко развернулся и пошёл в другой угол кабинета. Бережно снял с полочки икону с изображением Богородицы и торжественно предстал перед господином Кёллером:

– Клянись! Клянись, вражина, на иконе русской – не принесёшь девке вреда какого!

– Ох, Иван, Душа добрый твой! – растерялся купец. – Обещаю, обещаю беречь твой Льюбка, не трону… – поспешил он заверить.

– То – то же! – немого успокоился Иван Савельевич. – Петруша почивать проводит… – и не прощаясь, мужчина поспешно покинул стены кабинета.

– Russischen Narr (русский дурак)! – недовольно проворчал вслед немец.

*****

Леонид Борисович нажал кнопку выключателя. В прихожей зажёгся свет.

– Маруся, кис – кис – кис! Понятно, обиделась… – разуваясь, бормотал он себе под нос.

Такое бывало, когда доктор задерживался с работы и приходил поздно, кошка не выходила его встречать.

– Маруся, ты где?! – мужчина заглянул в гостиную.

Животное, свернувшись клубочком, лежало на кресле и преднамеренно не реагировало на голос хозяина.

– Девочка моя, ну не обижайся, – он взял кошку на руки, – пойдём на кухню, я тебе колбаски вкусной принёс… – и погладив любимицу по спинке, чуть взъерошив её мягкую шёрстку, ласково почесал за ушком, потом за вторым.

После таких манипуляций, кошка благодарно замурчала, подняла голову и укоризненно посмотрела.

– Не испепеляй меня своим гневным взглядом! Виноват, задержался, строгая ты моя…

На кухне Маруська прямиком направилась к чашке с едой, она была пустая.

– Сейчас, сейчас кушать будешь! – засуетился Леонид Борисович и стал быстро нарезать мелкими ломтиками дорогую и аппетитную «Телячью» колбасу, заблаговременно купленную в местном гастрономе. Он – то знал, как растопить Маруськино сердце – всего двести грамм «Телячьей» и ты прощён!

Три года назад.

В то утро, доктор, как всегда, опаздывал на работу. Выскочив из квартиры и не глядя, вставив ключ в замочную скважину, только хотел провернуть его, чтобы закрыть дверь, как за спиной, кто – то жалобно мяукнул. Он обернулся – на лестничной площадке сидел маленький котёнок. Шерсть его была чёрного цвета, словно уголь, ни одного светлого пятнышка. Котёнок жалобно смотрел на человека, как будто хотел сказать: «Мне холодно, голодно и страшно – приюти меня!»

– За что же тебя выбросили, такого кроху? – Леонид Борисович взял животинку на руки. – Подозреваю, что за цвет твой ведьминский! Не всем, нравятся чёрные коты, – он погладил малыша по спинке, – чего ж мне делать – то с тобой, прикажешь?! Сейчас посмотрю, что в холодильнике имеется…

Холодильник радушно предложил половинку батона, два сырых яйца и небольшой кусок телячьей колбасы.

– Извини, брат, только магазинные субпродукты… – на небольшом, плоском блюдечке, мужчина вынес в коридор мелко порезанную колбаску.

Подкидыш жадно набросился на еду. Вечером, вернувшись с работы, Леонид Борисович застал такую картину – на коврике, у входной двери, свернувшись клубочком сладко спал всё тот же котёнок, рядом стояло пустое блюдечко. Пришлось взять его домой и дать имя Васька. Какой только колбасой, какими только отборными сосисками и деликатесами из зоомагазина, не потчевал хозяин, кот упрямо предпочитал только «Телячью»! Правда, через полгода оказалось, что Васька совсем не Васька, а особь женского пола.

– Вот так сюрприз, – удивился доктор, заметив на ковре небольшие пятнышки крови, – да ты никак, дама?!

Животное внимательно и удивлённо посмотрело в глаза, как бы говоря: «А я устала намекать тебе об этом!»

– Быть тебе Маруськой!

Маруська разбавляла его холостяцкие будни. С женой, он развёлся в сорок пять лет, и с тех пор жил один. Единственная дочка Анютка, покинула страну и переехала на ПМЖ в Америку, общались только по скайпу. А с Маруськой можно было разговаривать ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, вживую. Кошкой она была очень умной и тонко чувствующей настроение хозяина. Если он приходил уставший, ложилась ему на грудь и ласково мурлыкала, как будто пела песню на каком – то своём языке. Через полчаса, усталость, как рукой снимало.

Если поднималось давление и болела голова, Маруська укладывалась на подушку, рядом с Леонидом Борисовичем, и начинала вылизывать своим шершавым языком, его лоб и щёки.

– Маруся, отстань, щекотно! – отмахивался он, как мог и даже пару раз скидывал животное с кровати. Но, через минуту кошка оказывалась снова на хозяйской постели и продолжала упрямо мурлыкать. Под это мурлыканье хорошо засыпалось. Утром мужчина вставал бодрый и весёлый, как заново родился.

– Лекарь ты мой, пойдём завтракать! – шутил он и шёл на кухню варить кашу. Кашу Маруська ела только на молоке и со сливочным маслом, пустую отказывалась.

И вот сейчас, сидя в кресле с бокалом вина в руках и со своей пушистой любимицей на коленях, психотерапевт рассуждал вслух:

– Ну что, колбасу ты всю съела, а значит я прощён! – почесал он кошку за ухом. – Интересная клиентка появилась у меня сегодня, Инной Львовной величать. Ох, как хочется мне её на сеансы гипноза уговорить! Как ты думаешь, Марусенька – получится?!

Кошка замурлыкала и своей чёрной, как ночь мордочкой, потёрлась о домашние брюки хозяина.

– Да я – то знаю, что ты веришь мне безоговорочно, – расплылся в улыбке Леонид Борисович, – а вот, Инна Львовна – вряд ли…

Маруська внимательно посмотрела в глаза человеку, затем своим шершавым и маленьким язычком, ласково лизнула его руку, как бы успокаивая: «Не переживай, ты у меня молодец, всё получится!»

– Майне Либлингскетце, Майне Либлингсмедхен… – рассмеялся доктор.

Глава 3.

До Бремена добирались три недели. До Литвы на карете, потом на корабле с парусами, затем на пароме по реке Везер. Любка вымоталась окончательно. К страху, что она больше никогда не увидит Родину, прибавилась усталость.

Немец был очень любезен, представился Мартином. Люба очень боялась, что этот огромный верзила, будет её лапать и приставать, но, к счастью этого не случилось.

На всех постоялых дворах, он снимал ей отдельную комнату с кроватью и чистым, белым постельным бельём. В харчевнях сажал за один стол и вкусно кормил. Его Степенство заказывал такие блюда, которые девчонка отродясь не пробовала. Особенно ей понравились свиные копчёные рёбра.

– Пиво пить, кушать рёбра, вкусно… – на ломаном русском, пытался объяснить господин Кёллер.

Это и вправду было вкусно! От выпитого пива кружилась голова и сладкая истома разливалась по всему телу. Сытая и хмельная Любка быстро засыпала.

Ночью снились русские берёзки, барин Иван Савельевич, как он перекрестил её на прощание и пустил слезу. Как Минька, сын звонаря, тайком сунул ей подаренный заморским гостем, серебряный рубль. Девчонка отказалась брать монету – она же целое состояние:

– Минька, оставь себе, ты учиться хотел! Кафтан купишь новый, книжек, да сапоги кожаные. А то появишься в семинарии в лаптях – смеяться над тобой будут!

– Барин, благодетель наш, обещал снарядить в духовную семинарию! – возразил тогда паренёк, затем обернулся и убедившись, что никто не слышит, заговорщически прошептал, – сбегать будешь от немчуры проклятой, пригодится…

– Ох, Минька, Минька! – заплакала тогда Любка. – Никуда я сбегать не буду, помру на чужбине! Видно доля моя такая…

И вот, она чужбина, и вот он город Бремен, город купцов, самый крупный порт Германии.

Бремен встретил радушно и торжественно – громким звоном колоколов.

– Турм Глокеншпиль, – купец показал указательным пальцем в сторону красивой башни, – Турм – башня, Драйсихь Глоке.

– Что значит «Драйсихь Глоке?» – ломая язык, переспросила девочка.

– Колокол, тридцать колокол, – улыбнулся он.

Но Любка не умела считать, и ей было абсолютно наплевать, сколько колоколов имела эта Турм. Она вспомнила небольшую уютную церквушку в своём селе на берегу речки, и по щекам потекли слёзы.

– Плакать найн, – засуетился немец, – найн Трэкен!

– Что такое «Трэкен?»

– Слеза… – и он, пыльным рукавом кафтана, начал вытирать слёзы с девичьего лица.

Затем заглянул ей в глаза и ласково произнёс.

– Красивый глаза не должен плакать, красивый Грау. Я дам тебе Фройде – радость! – пообещал купец.

– Ваше Степенство, да какая же радость на чужбине – то жить?! – удивилась Любка.

– Зови меня Мартин! Степенство найн…

Дом господина Кёллера располагался в сердце старого города, за Марктплатц, около рыночной площади. Он был двухэтажный, из серого камня, с красивыми расписными ставнями.

– Ух ты, дом – то больше, чем у барина нашего! – воскликнула девчонка.

– Льюба, барин…забыть!

– Да как же забыть? Иван Савельевич, как отец родной…

– Отец родной не отдать чужбина дочь… – съязвил Мартин и легонько подтолкнул её к входной двери.

Но не успела Любка войти, как дверь распахнулась и навстречу им выбежала девчонка лет семи, бросилась на шею немцу и заверещала:

– Фатер, Фатер! Майн либэ Фатер…

Мужчина обрадованно подхватил ребёнка на руки и прижал к себе.

– Майне либэ Тохтер! Майне либэ Медхен! – кудахтал он, покрывая поцелуями лоб и щёки своей дочери.

Любка смотрела на эту сцену и завидовала. Она вспомнила своего тятьку и по щекам опять потекли слёзы.

– Вер ист дизес Медхенд унд варум вайнт зи?! – купеческая дочка удивлённо уставилась на гостью.

– Она спросить, кто эта девица и почему плачет, – перевёл Мартин, затем обращаясь к дочери, произнёс:

– Дас ист айне руссише Шклафен!

И опять перевёл Любке:

– Я сказать дочь, что ты руссише рабыня…

Услышав слово «рабыня», девушка покраснела и опустила голову.

– Шутить…я шутить! – господин Кёллер поспешил исправить ситуацию. – Льюба, меня простить! – он виновато заулыбался. – Майн Тохтер, дочь, Эльза! Твой Арбайтен…работа…няня майн Тохтер.

*****

Прошёл год.

Сытая и спокойная жизнь в доме купца, дала о себе знать – Любка расцвела и похорошела. Это тебе не деревня, где вставали с первыми петухами и начиналась круговерть – корову подои, грядки прополи, воды на коромысле принеси, печь натопи, в печи свёклы и репы натоми. А после полудня, к барину будь добра явиться, а уж жёнушка его Наталья Петровна, без дела не оставит – расстарается, заданьев напридумывает.

У немца же в доме, жизнь текла неторопливо и размеренно. Каждое утро, в одно и тоже время, кукушка выскакивала из часового механизма и будила руссиш Шклафен. Она умывалась, приводила себя в порядок и шла готовить завтрак себе и Эльзе. Отдать должное Мартину, он разрешил русской няне есть с одного стола с дочерью. Девушка быстро привыкла к немецкой кухне – много свинины, куриного мяса, всё жирное и особый конёк – жареные яйца. От изобилия мяса и масла, Любкины бока округлились, грудь налилась, волосы стали упругими и шелковистыми. От худенькой, испуганной девчонки, не осталось и следа.

«Шёнхайт мит шверэм Блик!» – шептались продавцы на рынке, у которых, девушка два раза в неделю покупала продукты.

– Чё говорят – то, про меня что – ль?! – спрашивала она Эльзу, которая всегда сопровождала свою няню, куда бы та не шла. Так велел отец.

– Красавица с тяжёлым взглядом! – переводила купеческая дочка, с гордой ухмылкой на губах.

Ещё бы, ни у кого из знакомых и друзей, в услужении не было русской рабыни! Вот так отец сильно любит её, вот так балует!

Свою мать Эльза помнила очень смутно, ей было всего три года, когда она умерла. Умерла, как и Любкина, во время родов. Мартин тогда сильно горевал! Но время лечит, и через два года, отец женился заново. Привёл молодуху в дом, познакомил с дочерью, а сам в скором времени уплыл в далёкую страну Россию, где медведи прямо по улицам ходят, а люди их с руки кормят. Ох, как Эльза тогда переживала, что Фатер – медведь съест…

Вернулся купец на месяц раньше, чем ожидалось и застал свою единственную дочку, запертой в чулане, да с синяками по всему телу. Молодуха чего – то блеяла, мычала – пыталась объяснится, да только Мартин слушать не стал. Схватил её за космы, да и вышвырнул на улицу. Затем прижал испуганную и плачущую Эльзу к себе, и пообещал, что больше никогда не женится, а следовательно, и обижать её будет некому.

Тогда – то господина Кёллера и осенила идея, привезти няньку из России. Девки там добрые и работящие, да и Душа русская глубока и отзывчива. И не прогадал он!

Любка быстро нашла общий язык с Эльзой, расцвела она рядом с русской Шклафен, улыбаться начала. Всегда сытая, в платье чистом, в волосы ленты вплетены цветные, сказка на ночь рассказана. Как отец не любил, не баловал, а женского тепла и ласки, видимо всё равно не хватало…

Эльза к наукам смышлёная была, особенно к языкам. Учитель к ним ходил, читать, писать учил, числа разные складывать. Ну, девочка и попросила русский язык ей преподать, чтобы с Киндермедхен, то есть няней своей, общаться понятнее было.

Как – то после ужина, Мартин позвал Любку к себе в кабинет.

Он сидел у камина, в дорогом кожаном кресле, держа в руках, хрустальный фужер на тонкой ножке, до краёв наполненный красным вином.

– Льюба, говорить хочу, – улыбнулся мужчина и пригубил вино, – мне уехать Россия…уехать драй Монат – три месяц.

– Так надолго?! – удивилась девушка.

– Надолго, Льюба, надолго…дела торговый! – он залпом опустошил фужер и рукавом кафтана, вытер свои губы.

«Прям, как тятька мой!» – Любка еле сдержалась, чтоб не пустить слезу. Ох, как она хотела бы вернуться на Родину!

– Дочь моя ты остаться, справишься?! – прервал её мысли купец.

– Справлюсь, не переживайте… – девчонка опустила глаза и покраснела. Последнее время, она частенько ловила на себе его похотливый взгляд.

– Льюба, Льюба…Любоффь…Либэ! – немец захмелел. – Смотреть я девка тьебя и удивляться…

– Чему ж вы, барин, удивляетесь?! – еле выдавила из себя русская Шклафен.

– Душа твой дивлюсь! Душа твой…

– Что ж не так, Ваше Степенство, с Душою моей?!

– Красивый ты, Льюба! Расцвёл, похорошел твой тело…снаружи! А вот внутри, погреб сырой Душа твой томится! Как будто, Льюба тебе всё равно, что Лебен – жизнь, что Штербен – смерть, что вкусная Эссен – еда, что Хунгер – голод… твой душа, Ретсель – загадка!

– Не знаю, в чём моя вина, – совсем растерялась девушка, – я стараюсь…сильно стараюсь!

– Я видеть твой стараний, – немец налил себе ещё фужер вина и опять до краёв. – Мой Тохтер тебя льюбить, сильно льюбить! Но не с нами, ты Льюба, не с нами…глаза твой холод, глаза твой пусто. Я Манн – мужчина, хотеть взаимность! Выпей… – и он, протянул фужер с вином.

– Ой, барин, не гоже девкам вино предлагать, – шарахнулась в сторону Любка, – не к добру это! Я, пожалуй, пойду! – попятилась она к дверям. – Эльзе обещала сказку на ночь рассказать…

– Иди! Мой дочь важнее Воллуст – сладострастие… – купец смахнул вдруг накатившуюся слезу и одним залпом допил вино.

*****

Пал Палыч ёрзал в кресле, он явно нервничал. Большой и грузный, с красным одутловатым лицом и однозначно повышенным сахаром в крови, он олицетворял портрет классического чиновника.

– Лёнь, ну ты мне хоть коньячку плесни! – канючил мужчина. – Опять кофе предлагаешь! Я сегодня с водителем, можно…

– Не держу я коньяк на рабочем месте, – недовольно ответил Леонид Борисович и убрал в сторону чашку с кофе, заботливо приготовленным секретаршей Верочкой. – Паш, ты даёшь согласие?! – битый час он объяснял о необходимости гипнотерапии, в работе с его женой.

Нефёдов крутился, как уж на сковородке и уходил от прямого ответа.

– А хуже не будет?! Эти…гипнозы твои…не изучены, – переживал Пал Палыч. – А вдруг, Иннушка после этих сеансов совсем бросит меня?! Люблю я её… – скулил он жалобно, как щенок.

– Видели бы сейчас тебя твои избиратели! – тяжело вздохнул доктор. – В сотый раз объясняю – гипнотерапия поможет нам найти в подсознании Инны Львовны причину, по которой она отвергает тебя, как мужа! – он расстегнул ворот рубашки и ослабил галстук.

– О, Борисыч, а может ну её, эту причину?! – вдруг оживился чиновник. – Ты можешь, через этот свой гипноз, внушить любовь ко мне?! Чтоб жить без меня не могла! Я заплачу, хорошо заплачу, в долларах… – рука мужчины тут же нырнула во внутренний карман пиджака.

– Паша, Паша, – психотерапевт укоризненно покачал головой, – сколько лет тебя знаю и всё у тебя, всегда решается деньгами…

– Так, а чем же ещё?! На них родимых вся жизнь моя и выстроена… – хитро улыбнулся мужчина.

– Ага, помнится мне, как ты первую жену за большииие деньги привораживал! Какой – то знахарке, бельё её нижнее носил…

– Было дело, – Нефёдов потупил взгляд, – чуть ли не мочу ослиную пил, а Светка, вертихвостка проклятая, всё равно с этим турком сбежала. Лёнь, чего они меня все бросают?! Я им и шубы, и наряды, и украшения разные…у тебя правда коньяка нет?!

– Ну ты ещё слезу пусти! – рассмеялся Леонид Борисович. – Слушай, а если я сейчас коньяк найду, дашь согласие на гипноз?!

– Умеешь ты, старый чёрт, к клиенту подход найти…

Глава 4.

– Ну – с, вы сегодня побалуете меня своими стихами?! – доктор нажал на кнопку пульта, и тяжёлая плотная жалюзи закрыла окна. – Инна Львовна, голубушка, что вы молчите?!

Женщина лежала на кушетке с закрытыми глазами.

– Я немного нервничаю… – прошептала она и поправила коротенькую юбочку, плотно обтянувшую её стройную фигурку.

«Да, у Нефёдова губа не дура!» – Леонид Борисович окинул мужским взглядом стройные ножки в ажурных колготках. – «Точёная, как статуэточка!»

– Я положу руки на голову и начну обратный отсчёт, от десяти до одного. Вы уснёте, вам приснится сон…

– А если я не запомню этот сон? – занервничала жена чиновника.

– Поверьте мне, запомните! – психотерапевт зажигал свечи. – Расскажите лучше какой – нибудь стих, а я пока музыку расслабляющую включу, и всё у нас готово будет…

– А вы не будете смеяться?! – дамочка приподнялась на кушетке. – Вчера вечером, когда муж уснул, я взяла листок, ручку и вот что вышло:

«Моя Душа, то погреб тёмный и сырой

Без фонаря, зато родной и свой.

Мне всё равно, что жизнь,

что смерть что ласки мужа…

Мне всё равно, что вкусная еда,

что голод.

Рукой дотронувшись до Тьмы

Я больше не дышу, я больше не живу…»

– Стоп, стоп! Какие красивые слова – «рукой дотронувшись до Тьмы»! Вы, Инна Львовна – поэтесса, не хуже Цветаевой! Вот, сейчас этим процессом, мы с вами и займёмся…

– Каким процессом?! – побледнела клиентка.

– Постараемся до вашей Тьмы дотронуться рукой. Десять, девять, восемь, семь, шесть…

*****

Купец вернулся ровно через три месяца. К своему удивлению, Любка поняла, что ждала его и даже скучала. Ох, как хотелось убить себя за это чувство! «По кому ты скучаешь, ааа?» – разговаривала девушка со своим отражением, сидя пред зеркалом. «Он немчура проклятый! Увёз насильно тебя из дома родного!» Но другая Любка, которая смотрела из зеркала своими огромными, голубыми глазами, нагло отвечала: «Ага, он к тебе относится лучше, чем тятька твой покойный! Кормит, поит, обувает, одевает, не ломанная ходишь! Сдохла бы давно от голода в своём доме – то родном, неблагодарная!»

Руссиш Шклафен возражала отражению: «На родимой земелюшке и смерть мила!» Но наглая девка по ту сторону зеркала, не сдавалась: «Нет уж, я лучше на чужбине, да на белых простынях полежу! Бестолковая, посмотри на свои ботильоны из натуральной кожи, на платье из поплина, на ручки свои холёные, на спину не гнутую. Давно по полю босиком не ходила?! Или забыла, как лепёшки навозные пахнут?! Благодари Бога, Господа нашего, что жизнь барскую послал тебе…»

Но переубедить Любку, было не так – то легко. Слишком привыкла она жить в Темноте. С виду весёлая, смеётся и в руках всё спорится. А вот внутри, в тёмном и сыром погребе, жила Душа её. И никому до этого дела не было. А Мартин всё понял! Быть может, и вправду он любит её?!

Не было в Любкином погребе даже лучика света. Сыро, глухо, но зато тепло. Дверь в погреб она открыла и ногой одной ступила, когда мамка умерла. Затем тятька умер и Любка, второй ногой зашла. А уж когда, барин сообщил, что немцу её продаёт, вот тогда дверь полностью захлопнулась. Закрылась девушка от Обиды на мир весь, спрятала Душу свою в Темноту, поклялась сама себе – не верить больше никому! И поселилась в глазах девчонки боль…

Та Боль была, что очень глубока

Та Боль звенела и играла

Та Боль рыдала и кричала

Та Боль рычала и дралась

Но девочка сама молчала…

Не верила девчонка больше Богу!

Нет не роптала на него

Он просто умер для неё…

Бережно хранила Люба эту Боль внутри себя, да на засов ещё и дверь закрывала. Каждую ночь упивалась она Болью Одиночества. И понимала, что ни за какие коврижки или пироги сладкие, не расстанется она с этим чувством. Ведь окружающим её людям, верить нельзя! НИ – КО – МУ! Все они предатели! Даже мамка с тятькой предали – померли. А барин, Иван Савельевич, смешно сказать – на фасоль обменял! А Боль – она всегда с тобой. Боль не предаст…

Из России Мартин привёз Любке в подарок сундук. Красивый, кованный, разрисованный петухами красными, курами разнопёрыми, да яйцами пасхальными.

– Открывать, Льюба, Юберрашунг – сюрприз! – заискивающе произнёс купец. – Открывать, страх найн…бояться найн!

Девушка застыла на месте. Руки, ноги онемели, а голова кричала: «Не прикасайся, неспроста подарочки такие! Жди беды…»

На помощь пришла Эльза:

– Фатер, Киндермедхен растеряться! – подскочив к сундуку и приоткрыв крышку, она так и ахнула, – Вас фюр айн шёнес Кляйд! Любааа, Любааа, это тебе, Шёнес Кляйд – красивое платье…

Платье было из натурального шёлка, белоснежного цвета, отороченное дорогим кружевом.

Любка покраснела, опустила глаза, но с места не сдвинулась.

– Надо одеть, примерка, Битте зер! – попросил господин Кёллер.

Мужчина чувствовал себя очень растерянно, он не ожидал такой реакции на свой подарок.

– Любааа…анпробирен Кляйд…платье, примерка! – девочка тащила няню в соседнюю комнату.

Мартин налил себе бокал вина и устроился поудобнее в кресле у камина. Все три месяца его не покидали мысли о Любке. Он жаждал её, как глоток свежего воздуха. Он скучал! Девушка снилась каждую ночь и это было сумасшествие! Чтобы, отвлечься, убрать тоску по русской Шклафен, мужчина накупил сундук подарков, представляя, как она обрадуется.

Господин Кёллер никогда не испытывал такого чувства, как Любовь. «Если это и есть Любовь, ну её к Дьяволу!» – думал он, возвращаясь домой. – «Уж больно, сердце болит…»

И вот, он дома, долгожданная встреча состоялась! А она…она холодная, даже не улыбнулась не разу. Стоит посреди комнаты, как ледяной столб и глаза…эти огромные, полные боли глаза! Что он делает не так?! Почему эта боль никуда не уходит?! Что творится в Душе у этой русской девушки?! Неужели, она и вправду не видит, что он бережёт её и любит?! Почему, почему она так холодна с ним…

– Фатер, фатер! – тоненький голосок дочери, прервал ход мыслей. – Зи ист Вундершён – она прекрасна! Зи ист ди Браут – она невеста, Вундершён невеста! – Эльза подталкивала няню вперёд. Та, смущаясь и путаясь в подоле платья, постоянно спотыкалась.

– Льюба… – у немца пересохло во рту от возбуждения, – …ты похож, много похож Шёнер – Ангел!

Перед ним стояло Божье Созданье! Белое, шёлковое платье мягкими складками струилось по крутым бёдрам и подчёркивало осиную талию. В районе плеч и груди, было искусно вшито тонкое кружево, сквозь которое просвечивала упругая, девичья грудь.

– Ах, барин, – Любка покраснела под пристальным мужским взглядом, – негоже молодым девкам такое непотребное платье носить!

– Волосы…распустить волосы! – приказал купец.

Не успела девушка понять, чего от неё хотят, как опять вмешалась Эльза. Не дожидаясь согласия няни, девчонка быстро и ловко, начала расплетать её косы. Тяжелая, пепельно – серая копна волос, упала на плечи…

– Сегодня ночь встречать меня такой вид… – прохрипел Мартин и хлопнув дверью, быстро вышел из комнаты.

Любка в белом платье всю ночь просидела на стуле. Тело трясло от страха в ожидании насилия. Но купец, так и не пришёл…

Утром она готовила омлет для Эльзы. Мужчина неслышно подошёл сзади, осторожно взял её за плечи и развернул к себе:

– Ферцейн Мир – прости меня! – дыхнул он перегаром в лицо девушки. – Захотеть сама…решать сама…Дихь Либэ ихь – я льюбить тебя…много льюбить!

Любка молчала. Ей было жалко немца. Она не могла ответить ему взаимностью. Полюбить для неё – значило открыть дверь погреба и выпустить на свободу свою Боль! А этого, она не могла себе позволить…

Прошло полгода.

Шёл месяц июнь. На Руси в это время праздновали Ивана Купалу. За три дня до Ивана Купалы и родилась Любка. Она рассказала об этом своей подопечной.

– Гебургстаг! Гебургстаг! – захлопала в ладоши девчушка, – День Рождения! Готовить Шуссер Кухэн – пирог, сладко пирог, дарить Гешенк – подарок! Фатер, сказать Фатер… – Эльза собиралась уже упорхнуть из детской комнаты, где и происходил разговор, как русская Шклафен взмолилась:

– Пожалуйста, детка – Битте зер Киндер…найн, найн шпрехен Фатер!

– Поччьему найн сказать папааа?!

– Найн подарки, – уговаривала Любка, – я не люблю подарки…найн Гешенк!

На крики и спор, в детскую заглянул сам господин Кёллер:

– Что здесь происходить?!

– Фатер, Фатер, – не унималась Эльза, – Любааа хат Гебургстаг – День Рождения! Ум Гешенк цу Гебен – дарить подарки! – она топнула ногой. – Киндермедхен найн Гешенк – няня не хотеть подарок!

– Наш Льюба – русский Душа…Ретцел -загадка! Мы Льюба – льюбить, она – не льюбить… – произнёс он укоризненно.

– Барин, – девушка покраснела, – я люблю вас и Эльзу! Мне…мне просто никто и никогда не дарил подарков.

– Я и мой дочь – будет первый! – подобрел купец. – Ви альт бист ду – сколько тебе лет?

– Лет?! Не знаю… – растерялась Люба. – Меня тятька учил по зимам считать. Я прожила вот столько… – на этих словах, она растопырила пальцы на правой руке и три раза ей помахала.

– Понятно, будет шестнадцать – Зексцейн яре альт! Ужин, праздник…я заказать пирог! – тоном, не терпящим возражений, сообщил господин Кёллер.

Именинница нервничала целый день – ради неё праздничный ужин. Ох, задумал немец опять нехорошее! Беду сердце чует…

Сердце не обмануло – в эту ночь всё и случилось! Пьяный Мартин ползал на коленях, говорил о своей любви, умолял сжалиться. И Любка сжалилась…а чего было терять?! В их деревне, в этом возрасте, почти у каждой девки только если не косая и не рябая, был муж и ребёнок. Любка не косая и не рябая, а красавица, да с ладным телом…

Было больно и стыдно. Немец извинялся до самого утра, называл майне Либлингскетце – моя любимая кошечка, майне Либлингсмедхен – моя любимая девочка, и целовал колени.

Потом, он стал наведываться к девушке в спальню почти, что каждую ночь. Нет, Мартин не был совсем противен, и со временем, она даже вошла во вкус ночных забав, но полностью расслабленной, никогда себя не чувствовала.

Ближе к зиме, русская Шклафен поняла, что беременна.

– Что делать?! – озадаченный купец нервно ходил по комнате. – Мой дом и Фрау – женщина…живот…Шанде – позор мой имя!

– Барин, не выгоняй меня на улицу! – испугалась Любка.

– Майн Либэ – моя любовь…найн выгонять! Майн Тохтер – моя дочь лишать няня! Это есть плохо, очень плохо…

– Зачем лишать?! Мартин, милый, я и с животом со своими обязанностями справлюсь! Мы, русские девки крепкие, ты не думай…

– Льюба, надо дом…отдельный Хаус…там жить ты и сын! Мой дочь найн няня… – горевал немец и дальше, – Эльза лить слеза, много Вайнен – плакать…она льюбить тьебя!

На том и порешали. Пока живот ещё маленький и беременность можно скрыть, Киндермедхен останется в доме. А дальше…дальше он подыщет ей отдельное жильё.

Девушке было жалко расставаться с Эльзой, она всем сердцем привязалась к ребёнку.

– Ньельзя, Льюба, ньельзя! – обьяснял господин Кёллер. – Мой дочь найн знать няня полюбовка…позор…отьец позор.

– Да, что ж за жизнь – то такая?! Куда Бог смотрит?! – разозлилась Любка. – Стоит кого – то искренне полюбить, как я теряю этого человека. Когда умру, попаду на небо, обязательно Бога к ответу призову…

На окраине Бремена, в старом квартале Шафвиртэл, Мартин прикупил небольшой одноэтажный домик, состоящий всего из трёх комнат. Туда он и поселил беременную любовницу.

Любка очень скучала по Эльзе: «Как она там, без меня?! Кто ей теперь рассказывает сказки, стирает платьица, готовит её любимую яичницу?»

Как – то в один из вечеров, купец появился с люлькой в руках и очень расстроенный.

– Барин, что с тобой?! Что случилось?! – участливо заглядывая в глаза мужчине, забеспокоилась Люба.

– Эльза, майн Тохтер Эльза… – он смахнул, неожиданно накатившуюся слезу.

– Она заболела? – перепугалась девушка.

– Найн, Майне Эльза ист Гезунд – здорова! Дочь уехать далеко…пансион… -немец разрыдался, как ребёнок.

В эту ночь он остался у Любки. И, как оказалось, Слава Богу! От новости, что Эльзу отправили в закрытый пансион, у женщины на рассвете отошли воды. А к обеду, она родила толстого и красивого мальчишку Андрейку.

Мартин сам принимал роды. Ох, и вспотел же он! Ох, как трясло тело, когда он взял на руки новорождённого.

– Майн Зонн – мой сын, майн Либлингсзонн – мой любимый сын!

В хлопотах с маленьким сынишкой, Любка стала немного забывать об Эльзе. Она просто запретила себе думать о девочке, запретила чувствовать. И в её потайной, тёмной и сырой подвальной комнате, где томилась Душа, появилась ещё одна Тень.

– Льюба, ты не любить Андрэ?! – расстраивался господин Кёллер.

– Почему ты так решил?! – удивлялась она.

– Твой глаза – дайн Блик, твой взгляд Боль…много Боль! Материнство Фройде – радость! Льюба найн Фройде…

Молодая женщина молчала, ей нечего было сказать в своё оправдание. Конечно, она любила Андрейку! Но Боль, спрятанную в подвале своей Души, Любка любила сильнее.

Глава 5.

– Вы думаете – эта история реальна?! – Инна Львовна сидела в кресле напротив. Тонкими пальцами с красивым маникюром, она разминала сигарету. – Можно закурить? – осторожно спросила она.

– Вообще – то, я сам не курю и своим клиентам не рекомендую! – ответил Леонид Борисович. – Но вам можно, – он многозначительно помолчал и добавил, – в качестве бонуса! – затем открыл окно. – Мы с вами молодцы, проделали большую работу!

Это действительно было так. Жена чиновника исправно, два раза в неделю, посещала сеансы гипноза, благодаря которым, открылся целый пласт прошлой жизни.

– Неужели, я правда была Любкой, а Павлик купцом?! – дамочка сделала затяжку, затем ещё одну и театрально выпустила из своего напомаженного ротика, несколько колец дыма.

Пробежала мысль: «С подросткового возраста курит. И ещё, прогресс – мужа назвала Павликом».

– На вопрос реинкарнации, вам не ответит никто. Возможно, это правдивая история, а возможно, ваше Подсознание, по какой – то причине, решило затеять такую игру – бесправная крепостная и барин, бесправная любовница и купец, – доктор налил себе чашку чая и устроился поудобнее за своим рабочим столом. – Расскажите мне о вашем детстве…

– Собственно и рассказывать нечего! Интересного мало… – Инна Львовна, пожав плечиками, выпустила очередную порцию дыма. – Я росла в интернате, а по выходным, меня брал к себе дедушка по матери.

– Так…интересно, очень интересно! – оживился психотерапевт. – Почему вы росли в интернате, где же были ваши родители?!

– Как рассказывал дед, женщины в нашем Роду все непутные, – женщина тяжело вздохнула. – Бабка, жена деда, бросила мою мать, когда ей было два с половиной года. Скрылась в неизвестном направлении с командировочным Анатолькой. Дедушка остался с малым ребёнком на руках. Но ничего, справился – вырастил и выкормил. Когда мама училась в техникуме, то родила меня от студента театрального училища, красавчика Лёвки. Красавчик дочь не признал! Да, и как признать, если сам ребёнок – девятнадцать лет всего было. Когда мне исполнилось три года, моя мать тоже скрылась в неизвестном направлении. Вернее, в известном – поехала в Москву, искать Лёвчика, кто – то ей шепнул, что он там. В Москве, буквально в течении года, она благополучно вышла замуж за молодого человека из очень интеллигентной семьи. Естественно, своё Прошлое в порядочную семью нести не хотелось, кому понравится сноха с довеском на руках. Мать написала дедушке письмо, мол отец прости меня, вырасти внучку сам. Он погоревал, но делать нечего. Водил меня в детский садик, варил щи и кашу. В школе, в первом классе, директор и предложила перевести меня на пятидневку, то есть жить в интернате. Дед обрадовался, старенький он становился, силы не те…

– А как, вы познакомились со своим мужем?

– А вот, когда десятый класс заканчивала и познакомились, – Инна Львовна закурила ещё одну сигаретку. – В интернате кружок танцевальный был, я его посещала и неплохо получалось, скажу вам! – кокетливо улыбнулась она. – «В Лёвку, артиста пошла!» – так дедуля говорил. И вот, ко дню защитника Отечества, в местном Доме Культуры концерт давали. Мы с Ромкой матросский танец «Яблочко» исполняли. Пал Палыч, как представитель администрации района, сидел в зале. Ну, глаз на меня и положил… – она совсем сникла, видно было, что воспоминания даются нелегко.

– Что же было потом?!

– А потом Нефёдов нашёл меня. Дождался, когда восемнадцать лет исполнится и сразу позвал замуж.

– А вы?

– А что я?! – клиентка равнодушно пожала плечами. – Мне восемнадцать, ему почти сорок! Я, конечно, в шоке! Дед от счастья плачет, что отдаёт внучку в хорошие руки – мужику зрелому и денежному. Никто меня и не спрашивал! Три года жили, муж меня по заграницам возил, с миром знакомил. После интерната, жизнь сказкой показалась! Двадцать один – беременность, двадцать два – мальчишек – двойняшек родила. А какая из меня мать?! Сама ребёнок, ничего не умею, смех, да и только. Паша няньку притащил, а мне из дома сбежать захотелось…

– Скажите, вы совсем никакой благодарности к мужу не испытываете? – Леонид Борисович открыл окно побольше, от сладкого запаха сигарет першило в горле.

– Какая благодарность от птицы подневольной?! – раскраснелась дамочка. – Взял девчонку насильно, шмоток накупил, обрюхатил и усадил около себя…

– Стоп, стоп! В вас сейчас рассуждает обиженная Любка! А давайте серьёзно поговорим. Купец спас крепостную девчонку от голода, дал ей сытую жизнь, достаток, собственный дом, счастье материнства и детей здоровых. Нефёдов, можно сказать, вас тоже спас. Разве нет?! Девочка из интерната, старый дед, неизвестно куда дорожка могла вывести.

– Может быть, – задумчиво произнесла Инна Львовна. – Паша хороший, он меня не обижает, окружил достатком и роскошью, любое моё желание мгновенно исполняется. А уж, когда мальчишек родила, в прямом смысле на руках носить начал…

– Я хочу вам дать домашнее задание, выполните?! – с надеждой в голосе, спросил доктор.

– Да, конечно, постараюсь! Мне очень интересно работать с вами!

– За комплимент спасибо! – мужчина зарделся от удовольствия. – Вам надо провести параллель между образом барина Ивана Савельевича и своим дедушкой. У Любки обида была не на купца…

– А на кого же?! Он и вправду вражина – увёз девчонку глупую в страну чужую…

– Это всё – следствие! Первая обида Любки на родителей, которые покинули её, также, как и вас. У крестьянки осталась надежда на доброго и справедливого барина, а у вас – на деда. То есть, Иван Савельевич и дедушка – одно лицо! Я понятно объясняю?! – Леонид Борисович снял очки и устало потёр глаза. – Ваше Подсознание посчитало колоссальным предательством, согласие дедушки на брак с чиновником, старше вас больше, чем на двадцать лет. Попробуйте посмотреть на историю, с этой точки зрения.

– Я поняла, – прошептала пациентка, из глаз её потекли слёзы, – купец и мой муж, одно лицо! Обиду на дедушку, а в прошлой жизни на барина – я перенесла на мужа?! Оттого и не могу принять его тепла и заботы?! А, Пашенька любит меня, также сильно и безответно, как когда- то, Мартин любил Любку…

– Именно…

*****

После рождения второго сына, Мартин женился на русской Шклафен. Венчание происходило в Соборе Святого Петра, который располагался в центре Бремена.

На церемонии венчания, присутствовала Эльза и старший сын Андрейка. Любка была одета в то самое белое, кружевное платье, которое когда – то купец привёз ей из России.

Невеста была молода и красива, двое родов не испортили её стройного стана. Жених был грузен, тучен и немного староват для неё. Но, всё это покрывалось влюблённым взглядом, которым господин Кёллер, неотрывно смотрел на будущую, законную жену.

Глаза невесты, кроме пустоты и холодности, ничего не выражали…

Умирала Любка в богатом доме, среди детей и внуков. Она лежала на кровати, седая и старая. В изголовье сидел Андрейка, он гладил мать по голове и шептал:

– Мутти – мамочка…майне Либлингсмутти – моя любимая мамочка!

Седая женщина, окинув собравшихся вокруг неё родственников, затуманенным взором, холодно произнесла:

– Я ухожу, не плачьте! Наконец – то я останусь одна, наедине со своей Болью…

Душа отделилась от тела и направилась в Чистилище…

*****

Прошло два месяца.

В дверь позвонили. Маруська, задрав хвост, вперёд хозяина, побежала в прихожую.

– Ты кого – то ждёшь?! – пошутил Леонид Борисович и неохотно отложил в сторону книгу. Пришлось вставать с дивана: «Кого черти принесли в выходной день?!»

На пороге стояли Нефёдов с женой.

– Не переживай, мы ненадолго, – заверил чиновник и без приглашения, шагнул в квартиру. – Иннушка, проходи! – он дёрнул женщину за рукав модной шубки. – Борисыч просто растерялся, на самом деле, он нам рад! – засмеялся мужчина, снимая обувь.

– Вы нас извините! – Инна Львовна в нерешительности топталась в прихожей. – Ой, какая киса! – заулыбалась она и нагнулась к Маруське, чтобы погладить, – Чёрная, как ночь!

Но кошка зашипела и отскочила в сторону, как ошпаренная. Женщина от неожиданности вскрикнула:

– Я ей не понравилась?! – она растерянно посмотрела на мужа.

– А ты и не должна никому нравиться, только мне! – Нефёдов снимал с жены шубу. – Долго ты нас в прихожей держать будешь?! – обратился он к хозяину.

– Проходите, только у меня не убрано! – доктор подхватил Маруську на руки и зашагал в сторону гостиной. – Холостяцкое жильё…

Пал Палыч хозяина не слушал. Он уже доставал из дорогого кожаного портфеля бутылку коньяка, батон копчёной колбасы и коробку конфет.

– Вот, пятнадцать лет выдержки, из за границы привезли, – он повертел бутылку в руках, разглядывая этикетку, – вкусныыый! А это дикой пантере твоей, – и достал из того же портфеля небольшой кусок варёной колбасы, завёрнутой в пергаментную бумагу, – «Телячья!»

Маруська, учуяв знакомый запах, радостно замяукала и начала тереться вокруг ног гостя.

– Иннушка, ты покорми её, она тебя и полюбит! – обратился чиновник к жене.

– В честь чего банкет?! – Леонид Борисович поставил на стол рюмки.

– А никакого банкета! – Нефёдов явно был в хорошем расположении духа. Он выглядел изрядно похудевшим и помолодевшим. – Мы с жёнушкой, просто заехали поблагодарить тебя – у нас ведь, как медовый месяц! Спас, ты Лёня, нашу ячейку общества, то есть – семью! – Пал Палыч уже разливал коньяк по рюмкам. – Давайте, давайте все за стол! – тоном гостеприимного хозяина, скомандовал он.

– А ты с водителем сегодня?! Или опять в нетрезвом виде за руль… – доктор нарезал тонкими кружочками копчёную колбасу.

Одно колечко упало на пол, тут же подбежала Маруська, понюхала и брезгливо отошла в сторону.

– Ну и характер у тебя, Мария! Железная леди! Всегда верна своим вкусам… – проворчал он, поднимая с пола колёсико деликатеса.

В эту минуту с кухни вышла Инна Львовна, она несла в руках кошачью миску, до краёв наполненную кусочками телячьей колбасы.

– Кис, кис, пойдём знакомиться…

Кошка внимательно оглядела женщину, как бы оценивая, стоит ли доверять.

– Соперницу чует! – заржал Пал Палыч. – Любовь моя, – он обнял жену и замурлыкал в унисон с кошкой, – сооолнышко!

Выпили по рюмочке, потом по второй. Нефёдов возбудился ещё больше, он громко говорил и активно жестикулировал.

– Борисыч, я не знаю, как работают твои гипнозы, но Иннушку словно подменили. Человеческое спасибо тебе! – мужчина встал с дивана и театрально поклонился в пояс.

– Паша, ты с ума сошёл! – покраснел психотерапевт. – Что ты мне в ноги, как барину кланяешься?!

– Я тебе ещё их и поцеловать могу! – не унимался захмелевший гость. – Жену ты мне к жизни вернул…

– Инна Львовна! – обратился к женщине доктор. – Виновницей сегодняшнего торжества, являетесь – вы, но почему – то молчите. У вас всё в порядке?

– У меня всё в порядке, – улыбнулась она и прижалась к мужу. – Я очень люблю свою семью и благодарна Пашеньке за его терпение. Мой супруг… – она запнулась на полуслове, но затем продолжила, – …мой супруг очень хороший, просто немного эмоциональный! – и чмокнула его в щёчку.

– Лёня, – заголосил Пал Палыч, – а ты знаешь, что Иннушка стихи пишет?! Да как красиво! Солнышко, почитай! – он умоляюще посмотрел на жену. – Она историю про Любку в целую поэму выписала…

– Пашенька, мне далеко до поэмы… – бросила укоризненный взгляд Инна Львовна.

– Почитайте пожалуйста, мне очень интересно! – оживился Леонид Борисович. Три рюмки коньяка расслабили его окончательно. Он полулежал на диване и искренне радовался за эту пару. Радовался, что смог помочь сохранить семью. Маруська устроилась на коленях и благодарно урчала, переваривая порцию «Телячьей».

– Ну, хорошо, я зачитаю пролог, вчера вечером дописала…

– Среди детей и внуков,

седая женщина, что умирала

В Чистилище она попала!

Впервые чувства в ней проснулись,

и холодность ушла.

Она вскричала в гневе:

«Где Бог?! А ну – ка, быстро на ковёр!

К ответу Бога за жизнь мою!»

Все Херувимы вздрогнули от наглости такой!

Бог терпеливый,

он пришёл, спросил:

«Чем я обидеть мог?!

Ведь ты моё дитя…»

Любка Богу вдруг, пощёчину дала,

обиду высказала всю!

Как мучал он её, как Душу,

что её загнал

И в темноту, и в сырость…

Бог вытер щёку от

удара красную, горячую

Улыбнулся и сказал:

«Я так тебя любил,

Что Ангела тебе послал,

ведь одного из

лучших учеников моих!

Тот Ангел и пылиночки

с тебя сдувал,

Кормил, поил, от смерти спас,

в страну другую, что увёз

Любил безумно!

Весь Мир он положил к твоим ногам!

Тот Ангел счастье материнства подарил,

детей тебе он дал

Которые ценили и любили…»

На этих вот словах,

в Чистилище вдруг появился и купец,

Всё в той же и одежде,

только КРЫЛЬЯ ЗА СПИНОЙ!

Любка ахнула…

Купец промолвил:

«Прости меня, мой Бог и мой Учитель!

Не справился с задачей я!

Не удалось мне Душу Любы

Из погреба сырого вытащить,

из темноты…»

Бог милосерден!

Бог улыбнулся и сказал:

«Отправьте в Рай её!

Пусть Любина Душа там отдохнёт!

А в следующей жизни,

ты Мартин сможешь

всё исправить!»

– Во, слышал?! Пушкин отдыхает! – чиновник допил весь коньяк. – Талантище, печатать надо!

– Оказывается, мой отец…ну, который артист Лёвка…я вам про него рассказывала, – Инна Львовна многозначительно посмотрела на доктора, – тоже стихи писал.

– А откуда вы знаете?! – удивился мужчина.

– Пашенька нашёл его! – глаза женщины засветились счастьем. – Он живёт в небольшом подмосковном городке, играет в местном театре. У него семья – жена и двое взрослых сыновей.

– Он мне ровесник, папаня – то! – бесцеремонно встрял в разговор Нефёдов. – Нашкодил по молодости, а жёнушка моя страдала. Вот такие, мы мужики – сволочи! Лёнь, а мы чего ещё пришли – то?! – он хлопнул себя рукой по лбу. – У Иннушки подружайка есть, с интерната они вместе, Танюхой звать. Хорошая баба, но никак замуж не выйдет…

– Пашенька, подожди, я всё сама объясню! – занервничала жена. – Танюшке тридцать один год, а она всё не замужем! И женихи были, но как доходит дело до свадьбы, идти платье белое примерять, так у неё панические атаки начинаются…

– Ну так пусть, не в белом платье замуж выходит, а в зелёном, красном… – пошутил Леонид Борисович.

– Пробовала! Но, как переступает порог ЗАГСа, страх такой накрывает, что в обморок падает. Вы можете помочь ей?! – Инна Львовна с надеждой посмотрела на психотерапевта. – Только…только у неё денег нет, но Пашенька обещал заплатить!

– Для тебя, Любовь Моя, хоть звезду с неба! – расхорохорился пьяненький Пал Палыч.

– Ты у меня самый лучший! – женщина с благодарностью посмотрела на мужа.

– Ну, что Маруська, пошли убираться, – Леонид Борисович закрыл дверь за гостями, – давай сегодня пораньше спать ляжем! Завтра понедельник – день тяжёлый, да и клиент новый, как думаешь, справлюсь?!

Маруська внимательно посмотрела на хозяина, затем запрыгнула на диван, и свернувшись в клубочек, улеглась на подушку, как бы приглашая последовать её примеру.

– Маруууся, а кто посуду мыть будет?!

Кошка мяукнула и отвернулась.

– Понятно, – рассмеялся мужчина, – опять я…

ЧАСТЬ 2. ТАНЮХА.
ГЛАВА 1.

Танюха сидела напротив. Боевая и наглая девица, с короткой мальчишеской стрижкой, в кожаной косухе чёрного цвета и голубых джинсах, с дырами на коленях. Очень трудно было представить, что она – лучшая подруга интеллигентной и утончённой Инны Львовны.

– Мы с Инкой с интерната дружим… – вальяжно развалившись в кресле для посетителей, закинув ногу на ногу, девушка пила чёрный чай с лимоном, заботливо приготовленный секретаршей Верочкой. – Инка с детства была девочка – девочка, – Танюха громко отхлебнула горячую жидкость, – а я – пацанка! – она самодовольно ухмыльнулась. – В интернате все боялись меня, чуть, что «била в нос, делала клоуна!»

– Давайте, пожалуйста, без этих подробностей, – поморщился Леонид Борисович, у него начинала болеть голова от этой девицы.

– Так, а я без подробностей, – ничуть не смутилась девушка, – просто хочу сказать, что всегда заступалась за Инку. Жизнь – то, знаете, в интернате не сладкая…

– Инна Львовна говорила о наличии у вас панических атак… – перебил доктор.

– Есть такое дело! – кивнула головой Танюха. – Как вижу белое свадебное платье, так приступ начинается – животный, обжигающий страх горячей волной бьёт в желудок, потом сердце замирает, уши закладывает, пространство начинает плыть. Кажется, что всё, умираю… – она театрально закатила глаза.

– Как давно это началось?!

– А у Инки на свадьбе и началось! Она же рано замуж выскочила, восемнадцать исполнилось и в ЗАГС. Плакала, дура, не хотела, – как – то зло вырвалось у пациентки, – а ей повезло с Пашкой, прям повезло! – завистливо добавила она.

– Нефёдов Павел Павлович – уважаемый человек, высокопоставленный чиновник, старше вас почти на двадцать лет, а вы его Пашкой… – пожурил психотерапевт.

– Для меня, он был Пашкой и останется им! Если бы не я, не видать ему Инки, как своих ушей, – Танюха с размаха брякнула пустой чашкой о журнальный столик, – спасибо, чай вкусный!

– Давайте вернёмся к нашей теме!

– Давайте! Пришли мы с Инкой в салон свадебных платьев, Пашка с нами. Говорит, выбирайте девоньки чего вашей душеньке угодно. Ты, Иннушка – белое смотри, а ты, Таня, самое красивое – свидетельницей будешь. Нефёдов, он не жадный! У нас с подружайкой глаза разбежались, платьев там уйма в ряд висит. Смотрю я на них и чувствую голова закружилась, в сердце – раз волна, два волна…мошки чёрные перед глазами, сползла по стене на пол. Лежу и думаю: «Вот и смерть моя пришла!» Минут двадцать приступ шёл. Пашка перепугался, скорую вызвал. Врачи приехали, укольчик сделали, корвалольчик под язык и вроде отошла. Ну думаю, ладно, перенервничала – лучшую подругу, как никак замуж выдаю. День свадьбы наступил. Инку от деда в белом платье забираем, на машинах с куклами, с сигналками, вроде хорошо себя чувствую. В ЗАГС приехали, а там невест человек десять и все в белом. Окинула я их взглядом, чувствую ноги подкашиваться начали, а дальше ничего не помню… – девушка замолчала, всем своим видом показывая, что больше ей поведать не о чем.

– А вам кто – нибудь делал предложение руки и сердца?! – как можно корректнее, задал вопрос доктор.

– Замуж меня звали два раза, – гордо выпалила клиентка, – только безуспешно! Стоит придти в ЗАГС, чтобы подать заявление, так сразу грохаюсь в обморок.

– У вас есть, ещё какие – нибудь страхи?!

– Да я в принципе, бесстрашная! – заржала, как конь девка. – Я же боксом семь лет занималась, у меня знаете, как удар поставлен?! Любого мужика увалю… – хвасталась она и дальше.

– И всё же, чего ещё вы боитесь?!

– Кладбищ я боюсь…боюсь до ужаса, – Танюшка округлила глаза, – крестов, могил и ещё покойников…

*****

- Веди себя пристойно, как подобает настоящей сеньорите! – наставляла мать.

Фредерика опустила глаза и послушно присела в глубоком реверансе.

– Да, мамочка! Хорошо, мамочка! – пропела она ласковым голосом.

С матерью лучше не спорить, а то не дай Бог, навлечёшь её гнев. А в гневе Урсула была страшна! Вдова испанского барона, она рано осталась одна с дочерью на руках. Барон погиб в одном из сражений, шли войны за религию. Женщине пришлось брать бразды правления поместьем в свои руки.

Высокая, плотного телосложения, горластая, с чёрной копной жёстких, вьющихся волос, баронесса Пачолли была больше похожа на мужчину. В её руках всё спорилось, она никогда не сидела на месте и отдыхать себе не разрешала, как, впрочем, и слугам. В замке и на территории, прилегающей к нему, был идеальный порядок. Добивалась Урсула этого тем, что у каждого слуги была своя зона ответственности. И не дай Бог, кому – то из челяди попасться сеньоре на глаза, будучи без дела! Гнев баронессы Пачолли обрушивался на головы лентяев, как майская гроза, стремительно и молниеносно. Её боялись и уважали…

Барон оставил своей жене неплохое состояние. Молодая вдовушка с большими деньгами, являлась лакомым кусочком для графов и герцогов из обедневших родов. Но Урсула неизменно всем отказывала. В те времена очень следили за «чистотой крови», а потому родниться с кем попало, было не «делом чести». Её бывший муж имел кровную связь с самой королевской семьёй. Его мать, свекровь Урсулы, являлась кузиной Филиппа Второго, правившего тогда в Испании. И баронесса посвятила всю себя воспитанию дочери.

Шёл 1569 год, «золотой век». Страна переживала величайший в своей истории культурный подъём. Романы «Дон Кихот», «Ласарильо с Тормеса», драматургия Лопе де Вега, развитие живописи в творческих руках Эль Греко, Коэльо, Тициана, развитие архитектуры и музеев, король приветствовал и поощрял всё. Варварские обычаи рыцарей и дуэлей отошли на второй план, уступив место балам и творческим гостиным.

И вот сейчас, гонец из Мадрида принёс известие. Его Величество Филипп Второй приглашает своих дальних родственников, то есть баронессу и её дочь, на бал, посвящённый своему дню рождения. Фредерике недавно исполнилось пятнадцать лет, возраст замужества. Мать очень надеялась, что именно на этом балу, с благословения короля, она сумеет найти подходящую партию для своей дочери. Урсула нервничала, после смерти мужа это был первый выезд в Свет.

– Никогда не подавай кавалеру свою руку, если она обнажена, только в перчатке, – учила донна Пачолли, – не смотри прямо в глаза, нельзя повышать голос в беседе, любой разговор ты можешь начинать только стоя!

– Да, мамочка! Хорошо, мамочка! – дочь пыталась спрятать свою радость от известия, что они едут в Мадрид, но это плохо получалось.

– Фредерика, ну что ты опять улыбаешься?! – гневалась Урсула. – Когда я научу тебя не показывать свои эмоции?! Если хоть кто – то из кавалеров, заметит на твоих устах улыбку, то сразу заподозрит тебя в невоспитанности.

– Ах, мамочка, но я так рада приглашению во дворец короля, что мне хочется петь и летать! – щебетала девчонка.

– Воспитанные сеньориты не поют, а уж тем более, не летают! – баронесса топнула ногой. – Вероятнее всего, на этом балу будет решаться вопрос о твоём замужестве. И я очень надеюсь, что Его Величество подберёт тебе достойную кандидатуру в мужья. Так что, будь добра, держи свои чувства и эмоции в руках, не позорь имя покойного отца. А сейчас нас ждёт портниха! Через полчаса у тебя примерка нового платья, – она распахнула двери девичьей комнаты и подтолкнула Фредерику в спину, – поторапливайся! Вся в отца, такая же невыдержанная! Степеннее надо быть, дочь моя, степеннее…

ГЛАВА 2.

Ко дворцу короля подъехали затемно.

Молодой, светловолосый офицер открыл дверку кареты и помог выйти дамам.

– Добрый вечер! – вежливо обратился он к сеньоре Пачолли. – Вам отвели комнаты в правой половине дворца, на втором этаже. Имею честь, проводить вас и вашу дочь в покои лично…

– Кто вы, милый мальчик, представьтесь! – Урсула была напряжена, дорога очень сильно вымотала её.

– Капрал испанской пехоты Его Величества, – юноша вытянулся по стойке смирно, – барон Анкэль Луис!

– Что – то молоды вы для капрала… – проворчала недовольная баронесса, -…не растеряйте наши вещи! – добавила она и вцепившись в руку дочери, величественно зашагала по парадным ступеням замка Эскориал.

Филипп Второй, король Испании из династии Габсбургов, «король, который не смеялся», прочно осел в Мадриде с 1561 года. За восемь прошедших лет, Мадрид приобрёл черты столицы. Резиденция, в которой проживал монарх, называлась Эскориал.

Перед въездом в замок, красовались огромные бронзовые ворота, поражающие своей красотой и великолепием. Когда баронесса с дочерью, в сопровождении доблестного сэра Анкэль Луиса, попали во внутренний двор, их взору представились великолепные каменные беседки, увитые розами, роскошные мраморные бассейны и фонтаны, множество статуй королей – праведников работ известных миланских скульпторов.

Фредерика была ни жива, ни мертва. Первый раз в жизни она покинула стены родного дома. В каком же болоте они с матушкой, оказывается жили! Окружающий мир играл красками, звучал мелодиями…

Увидев её восхищённый взгляд, дон Анкэль произнёс:

– Сеньорита простите, не знаю вашего имени! Наш король очень любит живопись и искусство. Внутри дворца вы сможете лицезреть прекрасные полотна Веронезе, Ван Дейка, Тикторетто…

Девушка раскрыла рот от удивления. Сколько незнакомых имён произнёс прекрасный юноша.

– И, если Вы, сеньорита, окажете мне честь, а Ваша матушка донна Пачолли даст согласие, завтра после обеда я смогу сопроводить вас в дворцовую библиотеку, – на этих словах, капрал заговорщически улыбнулся, – самую большую библиотеку Европы, по величине она уступает только Ватиканской. О, да, наш любимый король очень начитан…

Это была правда. Любовь к творчеству, живописи, чтению Филиппу Второму, привили наставники и воспитатели в детстве. Отец его, Карл Пятый постоянно был в разъездах и военных походах, а потому сына видел редко. Мать свою Филипп потерял в двенадцатилетнем возрасте. Со смертью матери, мальчик углубился в молитву, так глубока была утрата. Вообще, он рос очень серьёзным и ответственным ребёнком.

И вот уже тринадцать лет, как он сидел на троне. Филипп Второй, в отличии от своего отца, не любил военные походы, а управлял своей страной из резиденции. «Воевать должны генералы, а не короли!» – сообщил он своим придворным. В свободное время монарх много читал и молился, а также любил охоту и рыбалку.

На данный момент, он был вдовствующим королём. Его третья жена Елизавета Валуа скончалась год назад, вследствие очередных, неудачных родов. Целый год весь двор был в трауре. Монарх очень любил свою жену и тяжело перенёс её уход из жизни. Именно с 1568 года, после смерти Валуа, к нему приклеилось прозвище: «король, который не смеётся».

Утешением были две маленькие дочери, оставшиеся после Елизаветы – Католина и Изабелла. Все свои не выложенные чувства, по отношению к любимой жене, Филипп Второй перенёс на дочерей.

И вот сейчас, спустя год, траур снят и в честь сорокадвухлетия короля – 21 мая 1569 года, был назначен бал. Придворные радостно выдохнули! Наконец – то, можно убрать в дальний ящик чёрные одежды и от души повеселиться. Наконец – то, можно начать заключать помолвки, играть свадьбы, праздновать рождение детей и крестины. Все устали от угрюмого и недовольного выражения лица своего короля.

– Барон, вы окажете большую честь, если сопроводите меня и мою дочь по коридорам этого великолепного замка, до отведённых нам покоев – молча! – гневно перебила Урсула. – Неприлично заводить разговор с сеньоритой, если она вам не представлена по этикету! – зыркнула она глазами на дочь.

– Простите, сеньора! – покраснел сэр Анкэль Луис.

– Простите и меня, матушка! – Фредерика присела в глубоком реверансе.

– Если будешь пытаться разговаривать с незнакомцами, закрою в покоях до отъезда! – прошипела мать в самое ухо.

Обтерев себя и дочь цветочной водой, чтобы снять запах пота и усталости, баронесса дала распоряжение служанке, приставленной к покоям, прийти утром, помочь одеться и разобрать вещи.

В этот вечер уснули быстро. Донна Пачолли, измученная дорогой, больше не пыталась читать моралей, чему Фредерика была несказанно рада. Девушка лежала в своей кровати и радостно улыбалась. Она очень надеялась, что матушка даст разрешение на прогулку по королевскому замку, в сопровождении красавца дона Анкеля.

«А уж он, точно красавец!» – высокий, белокурый, стройный, с крепким торсом, который даже не смог скрыть широкий, бархатный камзол, сэр Луис показался девушке Богом, только, что сошедшим с небес. А как он держал руку на рукоятке своей сабли! С этого можно было писать картину – гордо, возвышенно, с прямой спиной. «Сколько ему лет?! Восемнадцать, девятнадцать?! Он сказал, что уже в звании капрала. Наверное, за двадцать…»

Этой ночью Фредерике приснился сон. Она стоит перед зеркалом в белом, подвенечном платье. Отраженье в зеркале грозит ей пальцем…

*****

Танюха нервничала. Димка, её сожитель, вчера днём уехал в командировку в соседний город, всего – то триста километров расстояние, но всё равно разлука. А разлуку она не любила!

Димка работал КИПовцем, чего – то там по котельным…чего именно, девушка не спрашивала, не интересно ей было. Главное, чтобы мужик деньги носил! А деньги Димка носил исправно. Пятого числа каждого месяца – «аванс», двадцать пятого – «подсчёт». Не ахти какая сумма, зато регулярно. Она вообще всё регулярное любила. Регулярный секс, например, регулярные женские дни, регулярно каждую субботу – посещение ресторана, регулярно каждый квартал – новую шмотку, регулярно, а именно последнее воскресенье месяца – к Инке на дачу.

Инка вообще хорошо устроилась, повезло ей с Нефёдовым! Ох, Павлик, Павлик…и чего он в её меланхоличной и придурковато – творческой подруге нашёл?! Тьфу, не рыба, не мясо…вечно, как умирающий лебедь! То ли она, Танька – активная, живчик, всегда на подъёме, энергия через край! И, ведь пробовала она завлекать этого Павлика! Бёдрами перед ним крутила, как куртизанка, а он…

Он хлопнул её по сбитой заднице и заржал, как конь: «Хорошая ты девка, Танька и в постели думаю – огонь! Но на таких, как ты не женятся!» Вот тебе и здрасьте – приехали! И женился на романтичной, бледной, как моль Инке. А она дура в слёзы: «Ах, как же я выйду замуж без любви?!» Это подружайка романов любовных в подростковом возрасте начиталась.

А вот, Танюхе романы про влюблённых дурочек – графинь читать было некогда. Она боксом занималась, к жизни взрослой готовилась! Жизнь ведь, штука каверзная, не знаешь, где из – за угла поддых получить можешь, потому постоять за себя надо уметь. Мать покойница, Царство ей Небесное, всегда дочери говорила: «Мужик, он такой паршивец, на красоту женскую падок и завистлив. А ты у меня, дочка, очень красивая! Учись стоять за себя, за честь свою женскую – бей в нос, делай клоуна…» И Танька записалась в секцию бокса, училась бить мужиков и делать из них клоунов.

В интернат она попала в возрасте двенадцати лет. Мать сгорела от онкологии. Из числа немногочисленных родственников, заниматься воспитанием сироты, никто не изъявил желания.

Девчонке повезло – она попала в комнату к тихой и спокойной Инке. По первости, когда ночами новенькая громко рыдала от невосполнимой утраты и навалившегося горя, Инка садилась рядом на кровати, брала её руку в свою и молча гладила. Так и прошли первые полгода – Танькины истерики и громкие вопли, взамен на молчаливое поглаживание соседки.

Особенно тяжело было в выходные. Инку забирал дед, он являлся её опекуном, и Танюха оставалась в комнате совсем одна. Ох, и страшно было ночами! Её кровать стояла у окна, в которое смотрела луна. Эта чёртова луна, холодным и зловещим блеском освещала всю комнату. Девчонка от страха забивалась под одеяло, тряслась, как осиновый листочек и ждала «гостей». Ей мерещилось старое кладбище, заброшенные могилы с покосившимися крестами, громкий крик филина. Казалось, что сейчас появится покойник в белом саване и начнёт её душить. Засыпала она только на рассвете, когда солнышко, доброе, милое солнышко появлялось из – за горизонта и своими тёплыми лучиками, растапливало все ночные страхи.

Танька поделилась своими кошмарами с подругой. Инка внимательно выслушала и обещала подумать. Она вообще любила думать. Сядет на окно, уставится в одну точку и сидит не шевелится – чокнутая, одним словом!

Но чокнутая, не чокнутая, а в следующую субботу в стенах интерната появился Инкин дед – высокий, представительный и седой, как лунь, пожилой мужчина. По всей видимости, у него произошёл разговор с директором этого заведения, после которого Танюхе было разрешено каждые выходные проводить в отчем доме своей подруги. Сказать, что девочка обрадовалась – ничего не сказать!

Как могла, она пыталась отблагодарить Сергея Константиновича, так звали дедушку. Пока Инка впечатлялась и писала стихи, или читала очередной любовный роман, Танька перемыла в квартире все полы и окна. В следующие выходные, отдраила кухню и настирала занавески.

– Какая же ты скорая на руку! – удивлялся дед Серёжа, так девчонка звала его за глаза.

А Танька, и вправду была скорая на руку. И вот, уже к Новому году, предложила переклеить обои. Переклеить сначала в той комнате, где они с Инкой спали, а потом и в зале.

– Танечка, не дело ты задумала, – всплеснул руками мужчина, – а ну как, директриса ваша узнает?! Скажет, что я детский труд использую…

– Не узнает! Дед Серёж, мы ей ничего не скажем… – заверила она.

– Как ты меня назвала?! Дед Серёжа?! – расхохотался старик.

– Ой, простите, – девочка прикрыла рот ладошкой, – я не хотела вас обидеть! – испугалась она, а вдруг, её больше не заберут на выходные. Нижняя губа задрожала и слёзы предательски полились из глаз.

– Детка, ты детка! За что ж, судьба – то такая… – дед Серёжа ласково прижал к себе и поцеловал в макушку.

«Ох, мамка, мамка…дед Серёжа…только вы и любили меня!» – от нахлынувших воспоминаний, Танюха не заметила, как свечерело и в квартире стало темно. Она зажгла в прихожей и на кухне свет, поставила кипятиться чайник и в сотый раз начала набирать номер Димкиного телефона. Но проклятая железяка голосом электронного чучела, также в сотый раз ответила: «Абонент временно недоступен».

«Нет, ещё одну ночь в гордом одиночестве, я не переживу! Опять будут кресты и могилы мерещится!» – рассуждала девушка. – «Надо звонить подруге…»

– Иннусик, привет! Можно я сегодня у вас переночую? С ребятнёй помогу…

– Танечка, что случилось?

– Димка мой укатил в командировку и пропал. А ты же знаешь, как я боюсь ночевать одна…

– Я сейчас попрошу Павлика прислать за тобой водителя! – ласковым голосом пропела Инна Львовна.

– Хорошо, жду! – буркнула Танька и положила трубку.

«Во, подруга устроилась – личного водителя пришлёт!» – ворчала она, укладывая в небольшой рюкзачок, пижаму и домашние тапочки. – «А тут, аванс, подсчёт…да, что я злюсь – то?! Ближе Инки и Павлика, и нет у меня никого…»

Глава 3.

Рано утром раздался стук в дверь, служанка принесла завтрак. Рядом с тарелками, на серебряном подносе лежало приглашение на обед, на котором будет присутствовать вся знать.

– Фредерика, вставай, – Урсула стаскивала с дочери одеяло, – поднимайся! Мы приглашены на обед, детка! Надо разобрать наряды и успеть сделать причёски…

– Мы будем обедать с Его Величеством?! – девушка села на кровати и начала усиленно тереть глаза, чтобы проснуться.

Тяжёлая рука матери, оплеухой опустилась на лицо.

– Ай! Ай, больно! – девушка, как ужаленная, вскочила с кровати и быстро шмыгнула за портьеру. – Матушка, за что вы меня ударили? – выглядывая из – за занавески, ошарашено воскликнула она.

– Сколько раз я говорила, не три глаза руками – морщины будут! Ты дама, будущая сеньора, а ведёшь себя, как дочь сапожника! – гневалась баронесса. – Учу, учу тебя манерам…быстро умывайся и завтракать!

Служанка молча подала чашу с водой.

– Ваша матушка всегда такая злая?! – поинтересовалась она, протягивая мягкое, белое полотенце и участливо заглядывая в глаза молодой госпожи.

– Тише, тише… – Фредерика обвела глазами комнату, в поисках донны Пачолли, – да уж, с моей матушкой лучше не спорить! – добавила она. – Как тебя зовут?

– Аделаида…

– Понятно, Адель значит! Сколько же тебе лет?

– Семнадцать… – ответило Божье создание.

Адель была невысокого роста, пышнотелая и пышногрудая, с волосами цвета пшеницы. Розовощёкая, словно кукла и аппетитная, как пирожок, весь её вид источал молодость и здоровье.

– А как же ты попала в замок Эскориал?

– Мой батюшка, вот уже много лет, работает помощником главного повара, который готовит еду для королевской семьи. С семи лет я живу в этом прекрасном дворце и знаю все его тайны… – Адель заговорщически подмигнула.

– А ты ещё и умная девушка, – обрадовалась Фредерика, – думаю, мы с тобой подружимся!

– Сеньорита, для меня большая радость, быть хоть чем – то для вас полезной! – опустив глаза и учтиво присев в реверансе, ответила служанка.

После завтрака донна Пачолли дала согласие прогуляться во дворцовом парке.

– На обеде ты должна выглядеть румяной и свежей, как цветочек с клумбы! Дыши полной грудью, вбирай в себя воздух. Да, перестань ты улыбаться, словно глупая кухарка… – Урсула медленно и степенно прохаживалась под ручку с дочерью по красивым, зелёным аллеям королевского парка, – …за обедом не разговаривай! Ешь маленькими порциями и очень медленно, чтобы присутствующие не подумали, что ты голодна, как простая крестьянка. За стол нас посадят втроём – кавалер и две дамы. С кавалером не разговаривать, даже если он молодой и красивый, как вчерашний капрал… – мать многозначительно помолчала, но не увидев реакции дочери на фразу «вчерашний капрал», немного успокоилась и продолжила, – …еду самой себе не накладывать! Блюда будет менять слуга. По этикету должны подать восемь блюд. И какие бы, вкусные и манящие, они не были, съедать от каждого блюда не больше четверти, иначе несварение живота тебе обеспечено. Фредерика, да где ты опять летаешь?! – она больно ущипнула её за руку. – Совсем меня не слушаешь! О вчерашнем красавце – капрале, наверное, думаешь…

– Я вся во внимании, матушка! – девушка покраснела, она ещё не умела врать, жизнь не научила её.

Матушка, как всегда, права – конечно, она думала о нём! Анкэль Луис, офицер королевской гвардии! Адель пока шнуровала ей корсет, успела всё рассказать об этом красавчике. Юноша из знатной, родовитой, но обедневшей дворянской семьи. Отец его шесть лет назад погиб нелепой смертью – его затоптала лошадь. Король Филипп Второй пожалел сироту и чтобы возместить боль утраты, в возрасте шестнадцати лет присвоил дону Анкэлю звание капрала. С тех пор, он живёт во дворце и входит в личную охрану монарха. Служит молодой человек исправно, и старается делами и поступками, не замарать честное имя отца.

Половину знатных и богатых девушек, сохнет по нему. За эти шесть лет, юноша не завёл ни одного романа и не был замечен, ни в одной любовной интрижке. Он всегда собран и серьёзен. В свободное от службы время, предпочитает пропадать в дворцовой библиотеке, читает философские книги. Ещё, сэр Луис интересуется живописью и скульптурой и даже имеет смелость спорить с Его Величеством о качестве полотен, написанных разными художниками. Надо сказать, что король очень ценит мнение молодого офицера.

После смерти королевы Елизаветы Валуа, монарх месяц не выходил из своих покоев, отказывался есть и пить, не желал вести разговоры. И только, дон Анкэль был допущен к нему! Только молодому капралу, Филипп Второй, смог излить боль утраты своей любимой жены! Юноша является крёстным отцом принцессы Каталины и это – большая честь!

Фредерика слушала раскрыв рот. В её мире присутствовали строгий распорядок дня и строгая, вездесущая матушка. А оказывается, существует другой мир, где есть балы и празднества, охота и живопись, чувства и эмоции, переживания других людей. Как же, наверное, у капрала болели сердце и Душа после смерти отца?! Как же, Его Величество пережил потерю любимой жены?! Ведь недаром ему дали прозвище – «король, который никогда не смеётся».

Сеньорита Пачолли под впечатлением от рассказа служанки, не заметила, как пролетело время до полудня. Где – то, в глубине своей Души, девушка очень надеялась встретиться с доном Анкелем на обеде. А вдруг, Дева Мария смилостивится и они окажутся за одним столом?! Хотя нет, не надо! Матушка сразу заметит её волнение и надаёт тумаков…

Обеденный зал был огромен. Вдоль высоких, белоснежных колонн, стояли столы, накрытые такими же белоснежными скатертями, с причудливо вышитым позолоченными нитями, египетским орнаментом. Столы ломились от явств. Большие витражные окна были задрапированы дорогими гобеленами, цвета чайной розы. Освещался обеденный зал бесчисленным количеством восковых свечей разной формы, но одного золотого цвета. Свечи были везде – на полу, на подоконниках, на обеденных столах. Все они – маленькие и большие, стройные и пузатые, горели в унисон и создавали торжественно – праздничное настроение.

Слуга провёл Урсулу с дочерью к столу, который стоял у окна. За столом, спиной к ним, уже сидел какой – то мужчина в дорогом бархатном камзоле. Голова его была покрыта благородной сединой. Сеньор встал и почтенно склонил голову:

– Сэр Карлос Мориц, – представился он, помогая дамам устроиться поудобнее, – офицер гвардии короля, обучающий юнцов! – улыбнулся он, обнажив редкие и чёрные зубы.

Дон Карлос был невысокого роста, с толстыми и крепкими ногами, этакий гриб – боровичок, на вид не больше сорока лет. Лицо его пестрило многочисленными то – ли родинками, то – ли бородавками. Эти высыпания делали мужчину, похожим на жабу.

«Фууу, какой противный и ужасно воняет изо рта!» – подумала Фредерика, но заметив сверлящий взгляд матери, учтиво присела в глубоком реверансе и протянув руку, облачённую в перчатку, представилась:

– Сеньорита Пачолли…

– Вдовствующая баронесса Урсула Пачолли! – перебила мать и мило улыбнувшись, тоже протянула руку для поцелуя.

По лицу сэра Морица пробежала лёгкая усмешка. Было видно, что он заметил поспешность баронессы понравиться.

– Я знал вашего мужа и отца! – ответил мужчина, разливая по бокалам красное игристое вино и исподтишка поглядывая на Фредерику. – Его ранили в бою, и он умер на моих руках, истекая кровью…

– Мы с дочерью много лет носили траур и только недавно оправились от горя утраты! – не моргнув и глазом, солгала Урсула. – Барон был добропорядочным мужем и заботливым отцом, – баронесса сделала глоток вина, – ах, ах, какое крепкое! – наигранно воскликнула она. – Сейчас закружится голова…

Фредерика сидела ни жива, ни мертва. Первый раз в своей жизни, она лицезрела, как её матушка кокетничает.

–А что же, сеньорита не попробует вино? – поинтересовался дон Карлос. – У нашего короля отменный вкус! Он потчует своих подданных винами из личного погреба…

– Моя дочь очень скромна, – Урсула с важным видом, забрала из рук девушки фужер с вином, – она воспитывалась в строгости и прекрасно понимает, что незамужняя дама не должна пить вино, в присутствии такого уважаемого сеньора!

– Я думаю, что ваш покойный муж наблюдает с неба и льёт слёзы благодарности! Не каждая мать так следит за своей дочерью! – сэр Мориц рассыпался в комплиментах.

То ли от похвалы, то ли от выпитого, баронесса Пачолли раскраснелась. Щёки её покрылись неестественным румянцем, а речь текла, словно вода в реке.

Фредерика весь обед чувствовала себя очень скованно и зажато, ела неохотно и мало, словно птичка. И вообще, ей очень хотелось бы стать этой птичкой и упорхнуть в окно. Но приходилось сидеть, скромно опустив глаза и любезно отвечать на комплименты, этому престарелому барону. Изредка ей удавалось поднять голову и быстро окинув взглядом обеденный зал, искать глазами молодого капрала. Поиски были безуспешны…

– Изволите ли вы, завтра присутствовать на королевском балу?! – обращаясь к баронессе, в конце трапезы поинтересовался дон Карлос.

– О, да, – заулыбалась Урсула, – именно для участия в этом грандиозном событии, мы прибыли из деревенской глуши.

– Имею честь, предложить сопроводить милую баронессу и её очаровательную дочь, до бального зала!

– Будем премного благодарны! – донна Пачолли наступила своим изящным башмачком на ногу дочери.

– Благодарю вас, барон! – девушка кое – как смастерила подобие улыбки на своём лице. – Матушка, у меня по всей видимости, открылась мигрень! Не можем ли мы прямо сейчас закончить обед?!

От такой наглости, баронесса потеряла дар речи. Ситуацию надо было срочно спасать.

– Ох, уж эта молодёжь, – заюлила сеньора Пачолли, – Фредерика очень плохо перенесла дорогу. С вашего разрешения, сэр Мориц, мы вынуждены откланяться. Девочка растерялась от количества гостей и всего этого великолепия…

– Да, да понимаю! – дон Карлос участливо взглянул на сеньориту, она и правда была, очень бледна. – Завтра, за час до бала, я буду ждать вас на территории центрального двора, у фонтана…

*****

Танюха ревела…ревела в голос.

– А если с Димкой чего – то случилось?! Два дня подряд не выходит на связь, – размазывая слёзы по щекам, голосила она, – а вдруг его убили?!

– Танечка, успокойся, – Инна протянула бокал вина, – выпей, полегче станет!

– Но почему, я такая не счастливая? – девушка осушила бокал с вином до дна. – Тебя вот, Павлик любит, дети…а я?! Притянула какого – то КИПовца, и тот пропал…

В комнату заглянул Нефёдов.

– Так, дорогие барышни, кончай мокроту разводить! – приказал он. – Давай номер телефона своего Димки, – обратился он к Танюхе, – завтра утром позвоню «нужным» людям, пробьют, где он находится.

– Сейчас Павлик всё и решит, – обрадовалась Инна Львовна, подскочила к мужу и чмокнула его в щёчку, – ты у меня самый лучший! – пропела она ласковым голосом.

– Ох, Лиса ты моя, Патрикеевна! – крякнул довольный мужик и тут же добавил, – Иннушка, не засиживайся тут до ночи, приходи пораньше спать, я соскучился! – на последней фразе, он сладострастно улыбнулся.

– Приду, Павлуша, приду, – пообещала жена, – ты только мальчишек уложи, я скоро…

Пал Палыч удалился выполнять поручение, а гостья заголосила пуще прежнего:

– Никому я не нужна! Только мамка, да дед Серёжа любили меня…

– Я тоже очень люблю тебя, – обняла её Инна, – и никогда не брошу! Хватить плакать, расскажи мне лучше, как проходят сеансы с Леонидом Борисовичем?! Ты ходишь к нему?!

– Хожу! – недовольно буркнула Татьяна и налила себе ещё бокал вина. – Ой, Инка, мутный мужик он… – закусывая, бутербродом с красной икрой, проворчала она.

– Зря ты так, – укоризненно покачала головой подруга, – Леонид Борисович – умница и очень хороший специалист! А, мне, как помог…

– Инн, ты прям наивная, книжек романтических начиталась в детстве! Знаешь, сколько у него сеанс стоит?

Инна Львовна отрицательно покачала головой.

– Вооот, а я знаю! У Верочки – секретарши спросила, чуть в обморок не упала…

– Зачем ты о деньгах думаешь? Павлик же оплачивает…

– Твоему муженьку деньги тоже не просто так даются, а за нервы! – вздохнула Танюха. Она немного поуспокоилась, два бокала с вином сделали своё дело. – Твой любимый Борисыч настоятельно рекомендовал мне сеансы гипноза. Ну, я и согласилась…

– Ой, как интересно, расскажи!

– Да чего интересного – то?! – разозлилась Танька. – Разводилово это всё, неужели не понятно?! Положил меня на кушетку, приглушил свет, «расслабьтесь» говорит, и начал считать от десяти до одного.

– А ты?

– А чего я?! Как будто задремала и снится мне сон: Испания, средние века, я – Фредерика, дочь какой – то сумасшедшей баронессы. Маменька пытается пристроить меня замуж, по ходу за первого попавшегося, престарелого барона…

– Ух, ты! – у Инны Львовны перехватило дыхание.

– Инн, ты чего, серьёзно?! – Танюха округлила глаза. – Ты серьёзно в это веришь?! Мало ли чего приснится…

– Танечка, ты главное и дальше посещай сеансы гипнотерапии, – затараторила подруга, – вот увидишь, результат будет! – заверила она. – Сама подумай, у тебя страх белого подвенечного платья, а эту Фредерику мать хочет насильно замуж выдать…

– Ну ты, Инка и впечатлительная! Была фантазёркой и осталась ей! – громко рассмеялась девушка. – Допустим, это состояние называется – гипноз. И что выдал мой мозг?! Испания, замок короля, властная мать, старый барон. Мне кажется, я такое кино в детстве смотрела…

– Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, вышла замуж, родила деток, – перебила Инна Львовна, – что у вас с Димой?!

– А что у нас с Димой?! – вопросом на вопрос ответила Татьяна. – Всё норм у нас с Димой! Он по – моему, меня любит! Вернее, я так думала ещё два дня назад… – на глаза опять навернулись слёзы.

– Ложись – ка, ты спать, утро вечера мудренее! Завтра Павлик разберётся с этим вопросом, – хозяйка вынула из шкафа комплект постельного белья, – застели себе в гостевой! – и чмокнув страдалицу в щёку, направилась к выходу.

– А покурить где можно? – робко спросила гостья.

– На лоджии…

«О вреде курения, беседу проведу завтра!» – подумала Инна Львовна. – «Надо же, как интересно! Испания, средние века, Фредерика…»

Глава 4.

По коридорам замка Эскориал шли молча. Но, как только дверь покоев закрылась, мать дала волю своему гневу.

– Фредерика, ты с ума сошла, – заверещала она, – разве можно так себя вести?! Дон Карлос обратил на тебя внимание, как мужчина, а ты?! Ты посмела прекратить обед…

– Простите меня, матушка! – дочь виновато опустила глаза. – У меня правда разболелась голова, ещё немного, и я упала бы в обморок…

– Врёшь! – баронесса влепила смачную пощёчину. – Нагло врёшь! Ты весь обед зыркала глазами в поисках этого чёртова капрала… – она в неистовстве затопала ногами. – Ты решила обмануть свою мать?! Не выйдет! – Урсула больно толкнула Фредерику и та, заливаясь слезами, упала на кровать.

– Матушка, я не понимаю, в чём же я провинилась?!

– А провинилась ты в том, что вчерашний юнец дон Анкэль прочно поселился в твоей голове! Пустой, молодой голове… – мать устало присела на кровать, рядом с рыдающей дочерью. – Девочка моя, пойми, – добавила она более миролюбиво, – любовь ничего хорошего в твою жизнь не принесёт! От любви болит сердце и мутнеет мозг! Выходить замуж надо с холодным рассудком и ясной головой.

– А вы любили моего отца? – Фредерика понемногу успокаивалась.

– Нет и ещё раз, нет! – жёстко ответила сеньора Пачолли. – Но я его уважала! Твой отец оставил мне – Имя, Честь и Состояние! А это, поверь мне, – она зло усмехнулась, – ценнее любви! Любовь придумали глупые людишки…

Урсула встала с кровати и позвонила в колокольчик, появилась служанка.

– Адель, принесите моей дочери отвар мяты и нюхательную соль! – приказала она девушке.

Адель поспешно удалилась выполнять поручение. «Вот фурия, только и дубасит свою дочь. Святая Дева, куда ты смотришь?! Прибьёт она когда – нибудь бедную Фредерику…» – ворчала она, пробираясь по тёмным, извилистым коридорам замка.

На одном из поворотов, Адель лоб в лоб столкнулась с доном Анкэль Луис. Молодой капрал куда – то спешил, это было видно по его быстрой, нервной походке и сосредоточенному лицу.

– О, Мадонна! – вскрикнула от неожиданности служанка, роняя из рук флакон с нюхательной солью. – Барон, как вы меня напугали! Куда вы так бежите, что случилось?!

Девушка совсем не стеснялась дона Анкэля. Она знала его с самого детства и вот уже лет пять, как они поддерживали тёплые, дружеские отношения.

– Аделаида, ангел мой, прости, я не зашиб тебя?! – молодой человек снял со стены факел и осветил её лицо. – Ты почему такая хмурая?!

– Приставили меня в услужении к одной сумасбродной мамаше и её дочери. Так эта стерва, наверное, скоро прикончит девчонку, – Адель поджала губы и гневно топнула ногой, – только и дубасит!

– Постой, постой, – перебил дон Анкэль, – не про вдовствующую ли баронессу Урсулу Пачолли, ты говоришь?! Она недавно прибыла в замок вместе со своей дочерью. Его Величество лично подписывал приглашение на бал для этих особ. Они его дальние родственницы…

– Она самая! Сеньора Урсула, змеюка! – процедила сквозь зубы служанка и сжала кулаки. – Ох, и вдарила бы я ей по мордам! Да ведь казнят за такое дело!

– Так мне тебя сам Бог послал! – капрал схватил Адель в охапку и закружил, радостно пританцовывая. – А я с ног сбился, бегаю по дворцу, ищу кто передаст послание баронессе. Как ты говоришь, имя её дочери?! – он покраснел.

– Фредерика! Милейшее и умное создание! И как только она терпит свою мамашу?! Барон, пожалуйста, отпустите меня… – девушка еле высвободилась из сильных, мужских рук.

– Адель, ты должна передать вот это письмо… – юноша распахнул полы своего камзола и достал из потайного кармана красивый конверт.

– Смотря, что в нём написано, – растерялась Адель, – а то, сеньора Пачолли и разгневаться может!

– Не переживай! В этом письме сообщение баронессе, что завтра, за час до бала я буду ждать её с дочерью на территории центрального двора, у фонтана, – успокоил Анкель Луис.

– Ну, думаю за это меня не убьют, – проворчала служанка и взяла конверт. – Барон, – вдруг хитро улыбнулась она, – на вашем месте я бы написала ещё одну записочку!

– Ты так думаешь?! – капрал опять покраснел, взгляд его затуманился. – Уместно ли это?! Мы даже не представлены друг другу…

– Фредерика очень и очень интересовалась вами… – заговорщически прошептала девушка.

После ужина, Урсула вспомнила про письмо, переданное ей служанкой.

– Паршивец, ждёт он нас… – баронесса бросила скомканный конверт в огонь камина, – положил всё – таки глаз на мою дочь! – гневалась она, допивая бокал вина и любуясь разноцветными бликами огня. – О, Мадонна! Хороша будет картина, когда у фонтана встретятся достопочтенный сер Мориц и этот наглый мальчишка! Только любви моей дочери не хватало…

Помогая Фредерике готовиться ко сну и расшнуровывая корсет, Адель шепнула:

– Некий молодой и красивый капрал, передал для вас записку. Я её положила под подушку…

Лицо сеньориты Пачолли залила пунцовая краска, сердце забилось, словно птица в клетке, ноги подкосились, и она опустилась на кровать.

– Святая Дева! – запричитала служанка. – Ангелы Небесные! Разве можно так реагировать?! А если ваша матушка заметит…

– Что там написано? – сдавленным от волнения голосом, спросила Фредерика.

– Милая госпожа, да разве я умею читать?! – удивилась Адель.

Фредерика еле дождалась, когда матушка заснёт. Трясущимися руками, она нащупала записку под подушкой, и тихо – тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить сеньору Пачолли, пробралась к камину.

Пламя огня осветило строки: «Прекрасная Роза, Вы Навсегда Поселились в Моей Душе!»

Не помня себя от счастья, она прижала записку к своему сердцу и крепко уснула.

В эту ночь ей снился отец. Вот он, берёт её за руку и подводит к зеркалу. В зеркале отражается красивая девушка, одетая в белое, кружевное платье. Невеста! Вдруг налетают чёрные вороны и своими острыми клювами, начинают раздирать подвенечный наряд в лохмотья. Невеста в ужасе кричит и отбивается, как может…

*****

Танюха проснулась от звуков оркестра. Кто – то громко бил в барабан, тут же присоединились пронзительные и свистящие звуки дудки, вперемешку с мелким бряцаньем бубна. Сто пудов Инкины двойняшки расшалились и притопали её будить! Пришлось открыть глаза…

Мишка и Гришка, с индейскими перьями на голове, радостно приплясывали вокруг кровати.

– Тётя Таня, тётя Таня, просыпайтесь, мама завтрак приготовила!

Мишка, бунтарь с боевым духом, заводила – копия отца Пал Палыча. Гришка был поспокойнее, рассудительный и интеллигентный – весь в маму.

– А я чего – то не поняла, – рассмеялась девушка, – шантропа, вы почему не в школе?!

– А у нас каникулы! – радостно выкрикнул Гришка. – Тёть Тань, а вы с нами поиграете в индейцев?!

– Не – а, в индейцев не будем, – Танюха обняла обоих мальчишек и крепко прижала к себе, – Господи, какие же вы хорошие! Сегодня будем играть в шаманов…

– Это как? – округлил глаза Мишка.

– А вот так! Разведём костёр, устроим вокруг него ритуальные танцы и будем бить в бубны, громко завывая! – обрадовала она двойняшек.

– Нууу, я думаю, что этот номер не пройдёт… – обречённо парировал Гришка.

– И почему же? – Татьяна выглянула из – за ширмы, где пыталась переодеться из пижамы в домашний костюм.

– Ну во – первых, – Гришка загнул мизинец, – мама не разрешит разводить огонь, это опасно. Во – вторых, – он загнул безымянный палец, – у нас только один бубен. И в – третьих, у нас нет шаманской одежды, – мальчишка сложил пополам средний палец.

– Ах, ты мой профессор! – девушка чмокнула пацана в макушку. – Пойдём завтракать и решать все эти вопросы с твоей мамой.

В гостиной был накрыт обеденный стол. Под каждой тарелочкой лежала белоснежная салфетка. Посреди стола, на большом блюде красовались румяные пирожки, пахло свежезаваренным чаем с мятой.

– О, разбудили тётю Таню?! – Инна Львовна в дорогом шёлковом халатике нежно – розового цвета, раскладывала по тарелкам дымящуюся кашу. – Давайте все за стол! Глядите, какие аппетитные пирожки получились…

– Инн, ну ты даёшь! – удивилась подруга. – И со скольки утра, ты эти чудо – пирожки печёшь?

– А как Павлика проводила, так и стряпать начала, – улыбнулась хозяйка. – Да это быстрый рецепт, тесто с творогом…

– Всегда поражалась твоему умению вести хозяйство! – гостья схватила ещё горячий пирожок с тарелки. – Боже, он прямо во рту тает! И где ты научилась так готовить, не в интернате же?!

– В прошлой жизни, когда Любкой была! Так, ребятня, снимайте с себя все перья, дудки и барабан в сторону! Мыть руки и завтракать, каша стынет…

– Я уже намыл руки, – Гриша уселся на стул рядом с тётей Таней и взял ложку.

– А мне не надо мыть, у меня чистые… – Мишка попытался схватить пирожок со стола.

– А ну, марш в ванную! – Инна Львовна попыталась быть строгой. – И сначала едим кашу, потом пирожки! Бери пример с брата…

– Чего это я должен брать с него пример?! – пытался возмутиться мальчишка.

– Вы мне ещё поссорьтесь! Сейчас быстро репетитору по английскому позвоню и приглашу позаниматься! – мать пошла на шантаж.

– А ничего, что у нас каникулы… – заворчал Мишка и нехотя поплёлся в ванную.

– Вот так и воюем! – разливая ароматный чай, по красивым керамическим чашечкам, посетовала Инна Львовна. – Танечка, а когда тебе на приём к Леониду Борисовичу?

– Завтра, к двум… – с набитым ртом, ответила подруга, – …как вкуснооо, я такой каши, отродясь не ела!

– Ешь, ешь, – обрадовалась хозяйка, – ещё положить?!

– Не – а, надо место в животе для пирожков оставить. Инн, а поехали сегодня в лес?

– В лес?! Зачем?

– Я мальчишкам обещала устроить ритуальные шаманские танцы!

– С бубном, вокруг костра… – добавил Гришка.

– А костёр обязателен?! – напряглась Инна Львовна.

– Конечно, обязателен, все шаманы у огня пляшут, а мы чего, хуже их?! Загадаем желания… – Танюха громко отхлебнула горячий чай.

– Странная идея, – засомневалась жена чиновника, – женщины и дети одни, в лесу. Павлик, вряд ли одобрит…

– Мамочка, ну пожалуйста, – взмолился Мишка, – я сам папе позвоню и уговорю его!

– А я на дополнительный урок английского согласен, – подал свой голос Григорий. – Ай, больно! – взвизгнул он вдруг, – ты зачем мне на ногу наступил?! – возмущённо обратился он к брату.

– Молчи, – зашептал Мишка, – молчи про английский…

– Так, тишина! – тётя Таня громко хлопнула в ладоши. – Вашему папе я позвоню сама. И обещаю, что приложу все усилия, чтобы добиться его согласия! – она подмигнула мальчишкам. – Заодно и про Димку узнаю…

Но звонить не пришлось, Пал Палыч объявился сам. Его счастливая физиономия, вдруг возникла в дверном проёме.

– Семья, – пробасил он радостно, – я сегодня отменил рабочий день и перенёс все встречи! Так что озвучивайте ваши желания, чем займёмся?!

– Ура! Папа, ура! – наперебой заголосили двойняшки. – Тётя Таня нас везёт в лес, танцевать у костра шаманские ритуальные танцы…

– Тихо, тихо, какой костёр, какие шаманы?! – Нефёдов недовольно взглянул на гостью.

– Пашенька, а ты съешь пирожок, а лучше два, чайку с мятой попей! – скроила козью морду Танюха, – а потом мы тебе всё и расскажем. Про Димку известно чего? – нахмурилась она.

– В больнице твой Димка… – с набитым ртом, ответил мужчина.

– Как в больнице?! – побледнела девушка, – что с ним?!

– В аварию попал, ногу сломал, телефон разрядился… – равнодушным тоном, начал перечислять Нефёдов.

– Надо к нему ехать! – всплеснула руками Инна Львовна.

– Тааак, никуда не надо ехать! – чиновник повысил голос, но увидев нахмуренные брови жены, тут же осёкся, – прости, дорогая, привычка! Ооочень вкусные пирожки… – замурлыкал он, как нашкодивший кот. – Я водителя за ним послал, к вечеру привезут вашего Димку.

– Какой ты у меня заботливый… – на глазах жены, появились слёзы.

– Никакой мокроты! – Пал Палыч чмокнул супругу в щёчку и вытер своей огромной ладонью слезинки на её лице. – Почитай нам лучше свой новый стих, второй день обещаешь.

– Да как – то не в тему… – растерялась она.

– В тему, в тему, читай… – настаивала Танюха. Её отпустило! Слава Богу, Димка нашёлся, пусть и не совсем здоровый, а то уж, она понапридумывала себе…

– Я…я недавно слушала Шопена «Вальс дождя» и под эту музыку, строки пришли сами собой, – видно было, что женщина нервничает. – Гришенька, сынок, принеси, пожалуйста коричневую тетрадку. Она в спальне, на моей тумбочке лежит…

– Улетело лето в заоблачные дали!

Спать ушло, забрав с собой

невзгоды и печали!

В окно смотрю – дождь льёт стеною,

Я плачу вместе с ним и вспоминаю

Твой хрупкий стан и платье белое,

движение руки,

И маленькую родинку

в изгибе шеи лебединой.

Ах, знала б ты, Моё Очарованье

Как губы прикоснуться к родинке хотели

И хрупкий стан прижать к себе!

Но ты жена чужая и

нам с тобой не по пути!

Я пальцем родинку рисую

на мокром от дождя стекле

Та родинка танцует…

– Инка, какая же ты, всё – таки талантливая! – Танюха захлопала в ладоши.

– Танечка, я так дорожу дружбой с тобой! – Инна Львовна благодарно посмотрела на подругу. – Ближе, чем ты и Павлик, у меня никого нет.

– А мы?! – мальчишки, обгоняя друг друга, бросились к матери и стали душить её в своих объятиях. – Мама, мамочка, мы тебя очень, очень любим… – галдели двойняшки.

Через час, дружная компания отправилась в ближайший торговый центр, приобретать бубны и розжиг для костра.

Глава 5.

Недовольная Танюха сидела в удобном, клиентском кресле и спорила.

– Леонид Борисович, миленький, не верю я в вашу затею! И уж тем более, в какой – то там гипноз. Вы меня простите, но…

– Татьяна, – перебил психотерапевт, – вы имеете полное право прекратить сеансы! – видно было, что он очень расстроен. – Но мы почти у цели, ваше Подсознание откликнулось. Честно говоря, я не ожидал такого результата…

В кабинет без стука вошла секретарша Верочка. Невысокого роста, миниатюрная, как Дюймовочка, она процокала на своих каблучках в центр комнаты, держа в руках поднос.

– Как и просили, два чая с мятой! – улыбнулась Верочка. – Запааах обалденный…

– Спасибо, – недовольным голосом пробурчал доктор, – слово «обалденный» – было лишним! – добавил он раздражённо.

– Понятно, шеф не духе… – ничуть не смущаясь сделанного ей замечания, девушка поставила поднос с дымящимися чашками на стол.

– Татьяна, я настоятельно рекомендую продолжить нашу с вами работу! – Леонид Борисович дождался, когда Верочка удалится. – Мы почти у цели, – но увидев пустой и совсем не заинтересованный взгляд клиентки, добавил, – хорошо, дайте мне возможность провести два сеанса…всего два!

– Уговорили… – неохотно согласилась Танюха. Было видно, что это решение, ей удалось принять с трудом. – Два сеанса и только из уважения к Инке, она переживать будет, – на этих словах, женщина взяла с подноса чашку с дымящимся, ароматным чаем и громко отхлебнула, – а чай, и вправду обалденный…

Психотерпаевт поморщился. Он на самом деле, «был не в духе» – Маруська заболела. Вот уже, как три дня, бедное животное ничего не ело. Кошка лежала пластом на диване, не поднимая головы.

– Марусенька, ну что с тобой?! – приплясывал хозяин вокруг своей любимицы с куском свежей колбаски. – Поешь, девочка моя! Кис – кис – кис…

Но кошка не реагировала. «Да, дела совсем плохи, если даже от «Телячьей» отказывается, надо ко врачу.»

И вот, сейчас, вместо того, чтобы везти Маруську в ветеринарку, приходиться уговаривать эту упрямую Татьяну. «Можно подумать, это у меня панические атаки, и это я, до смерти боюсь кладбищ и белых платьев…» – ворчал доктор, укладывая кошачью переноску на переднее сиденье. Маруська жуть, как не любила переносок, и всегда начинала истошно мяукать, стоило её посадить в «пластмассовую тюрьму». В этот раз, кошка не издала ни одного звука и лежала, как овощ.

Врач выдал вердикт:

– У вашей киски – глистные инвазии, – но увидев непонимающий взгляд хозяина, пояснил, – отравление продуктами жизнедеятельности паразитов.

– Каких паразитов? – растерялся Леонид Борисович, на лбу его выступил пот. – Она у меня домашняя, на улицу не ходит…

– Каждые полгода, всем домашним животным, надо давать противопаразитарные средства! – строго сказал молоденький ветеринар.

– Вы…вы уверены в правильности диагноза?!

– Абсолютно! – юнец был твёрд.

Из ветклиники Леонид Борисович вышел, держа в одной руке переноску, в другой – исписанный размашистым почерком, листок с назначениями.

– Ну, что Марусенька, мы с тобой хотя бы узнали причину, можно смело выдыхать! Поехали по аптекам…

*****

Фредерика в новом, красивом платье, вместе с матушкой под ручку, пробирались по тёмным коридорам замка Эскориал, на территорию центрального двора.

Там, их уже ждал дон Карлос Мориц. Мужчина прохаживался вокруг фонтана, со стороны было видно, что он сильно раздражён.

– Сеньора Пачолли, вы опаздываете и заставляете меня нервничать! – воскликнул он укоризненно.

Урсула с дочерью присели в глубоком реверансе.

– Сэр Мориц, – покраснела баронесса, – мы с Фредерикой заплутались в коридорах дворца…

– Насколько я знаю, к вам приставлен офицер королевской гвардии капрал Анкэль Луис! – барон нахмурил брови. – Почему он вас не сопроводил?!

– Дон Анкэль прислал записку с предложением сопроводить меня и мою дочь на бал, – Урсула оправдывалась, как провинившаяся горничная, – но я ответила отказом!

– Почему же?! – удивился дон Карлос.

– Я посчитала неуместным, что двое кавалеров встретятся у фонтана… – баронесса многозначительно посмотрела в сторону Фредерики.

– Вы очень мудрая женщина и заботливая мать! – сеньор Мориц тут же сменил гнев на милость. Он всё понял…

Щёки Урсулы покрылись неестественным румянцем.

Фредерика молча наблюдала эту сцену. Кажется, она начинала понимать, что баронессе очень нравится этот противный и властный старикашка. «Вот бы, матушка вышла за него замуж!» - подумала она, а вслух произнесла:

– Дон Карлос, мы очень благодарны за заботу, которую вы имеете честь оказать нашей семье! Но коридоры замка, действительно такие длинные и тёмные…

– Дочь моя! – сверкнула мать гневным взглядом, – ты нарушаешь правила этикета! Сеньорита не может заговорить с кавалером, если он первый не обратился к ней! Простите её, сэр Мориц, молодость…

– Всё хорошо, – заулыбался барон, оголяя свои чёрные и гнилые зубы – мне даже нравится импульсивность вашей дочери! Позвольте сопроводить вас на бал, устроенный в честь дня рождения нашего любимого короля! – и мужчина взял обеих дам под руки.

Фредерика шла ни жива, ни мертва. От этого мерзкого дядьки шёл тошнотворный и неприятный запах. «Хорошо, что матушка положила мне в корсет нюхательную соль!» – подумала она. «Если придётся танцевать с доном Карлосом, от зловонного смрада, которое источает его старое тело – я точно упаду в обморок!»

В глубине Души, девушка очень надеялась отдать свой танец красавчику Анкэлю. Записка, написанная его рукой, лежала у самого сердца и согревала надеждой…

Её верная служанка, сегодня утром передала капралу ответ от своей госпожи: «Вы доблестный рыцарь моей Души!»

Пока Адель помогала надевать платье и шнуровала корсет, то успела объяснить сеньорите Пачолли, что в бальном зале имеется потайная комната. В этой комнате, если представится такая возможность, и предложил уединиться дон Анкэль.

Сердце Фредерики ликовало. Она молода, красива…она приглашена на бал самим королём…она влюблена в молодого и красивого капрала, который ответил ей взаимностью. Жизнь прекрасна!

Бальный зал был украшен не одной тысячей свечей. Дамы и кавалеры, сеньоры и сеньориты, бароны и баронессы, высокопоставленные вельможи, все…все замерли в ожидании монарха. И вот, заиграли горны, забили барабаны, заплакали скрипки, придворные встрепенулись и склонили свои головы.

Его Величество, король Испании, «король, который никогда не смеётся», в сопровождении личной охраны, важно прошествовал в центр зала.

– Мои поданные! – Филипп Второй обратился к присутствующим. – Сегодняшний день, 21 мая 1569 года, день моего сорокадвухлетия, я своей монаршей милостью, объявляю днём снятия траура и скорби по моей покойной жене Елизаветте. Глаза мои больше не плачут, сердце моё бьётся заново! А потому, повелеваю всем танцевать и веселиться!

Зал загудел, все присутствующие оживились, заиграла музыка, кое – где послышался смех. Гости разбились на пары, готовясь к танцу. Офицер королевской гвардии, личная охрана короля, барон Анкэль Луис, красавчик и мечта многих женщин, вышел в центр зала и торжественно объявил:

– Первая часть Марлезонского балета! – быстрым взглядом, он окинул всех гостей, явно ища кого – то…

– Не смотри, – Урсула больно ткнула дочь в спину, – опусти голову!

Но мать опоздала, Фредерика успела поймать мужской взгляд. За несколько секунд, на которые глаза влюблённых встретились, капрал понял всё. Сердце его ликовало – он любим! Окрылённой этой мыслью, барон поспешил пригласить девушку на танец. Бесцеремонно расталкивая всех локтями, молодой человек быстро пробрался к одной из мраморных колонн, у которой с веером в руках стояли баронесса и её дочь.

– Сеньора Пачолли, – красавчик склонил голову в почтении и приложил правую руку к груди, – имею честь, пригласить сеньориту Фредерику Пачолли на танец!

Урсула молчала, она растерялась. Согласно этикету, не было причин отказать этому нахальному юнцу. «Где же Дон Карлос?! Сказал, что отойдёт ненадолго поприветствовать короля и пропал…»

– Баронесса, имею честь пригласить вашу дочь на танец! – настойчиво повторил капрал.

«Этот паршивец не отстанет!» – щёки женщины залились яркой краской гнева.

– Буду очень рада… – еле выдавила она из себя и попыталась, как можно приветливее улыбнуться. Но вместо улыбки на её лице, появилась гримаса презрения.

«О, Мадонна, как тяжело жить без мужа! Как тяжело быть вдовой и брать на свои хрупкие плечи ответственность за всё и вся…» – причитала про себя донна Пачолли, глядя как её единственная дочь, удаляется рука об руку с этим выскочкой капралом. «Святая Дева, убереги мою наивную девочку от обжигающей страсти! Святая дева, убереги мою наивную девочку от пут любви!»

Что такое «любовь» и «страсть», баронесса знала не понаслышке. Ей было четырнадцать лет, когда она застала свою мать в слезах.

– Матушка, что случилось?! Почему вы такая бледная и плачете?!

– Ох, дитя моё, иди в свои покои! – баронесса фон Вильгельм, больше похожая на тень, чем на человека, приподнялась на подушках.

– Матушка, вот уже три дня, как вы отказываетесь принимать пищу! – беспокоилась дочь. – Вы можете заболеть…

– Урсула, оставь меня! – гневным голосом приказала мать. – Иди и готовься к вечерней молитве!

Ничего не оставалось делать, как повиноваться. Но Урсула была не из тех, кто быстро сдаётся. Она разыскала дочь дворецкого, смешливую и разговорчивую Бланку, и устроила ей допрос с пристрастием – почему мать не выходит из своих покоев, отказывается от еды и постоянно плачет, и куда подевался отец.

Бланка округлила глаза:

– Сеньорита, так вы ничего не знаете?! Я вам сейчас всё расскажу… – затараторила служанка.

– Бланка, давай помедленнее, – резко оборвала Урсула, – и потише, нас могут услышать…

Дочь дворецкого поведала, что отец Урсулы, барон фон Вильгельм, влюбился без памяти в племянницу своей жены, юную Долорес. Девушка была сиротой, и супруга барона, а по совместительству двоюродная тётка, приютила Долорес в своём замке, ещё в детском возрасте. Худенькая и невзрачная Долорес выросла и превратилась в красивую даму с округлыми формами.

Эта паршивка никогда не нравилась Урсуле, слишком нагло и вызывающе она себя вела.

И вот, три дня назад, «сиротинушка» родила сына, крепкого и здорового мальчугана, как две капли воды похожего на барона фон Вильгельма. Баронесса, узнав об этом, слегла…

– Понятно, – процедила сквозь зубы Урсула, – а где сейчас новоявленная мамаша?! – обратилась она к Бланке.

– Сеньора Долорес заняла покои в левом крыле замка, на втором этаже…

– Мой отец, я так понимаю, находится рядом с этой гадиной?! – зло перебила Урсула.

– Да, – служанка кивнула головой, в знак согласия. – Сеньорита, пожалуйста, не ходите к ним…

Но было поздно. Урсула уже бежала по коридорам замка в поисках предателей, её мозг кипел от гнева. Стоило только представить, как мучается её бедная мать, ничего не ест и льёт слёзы! А эти…эти любовнички наслаждаются жизнью и новорождённым сыном! Ну, она им покажет…

Урсула с детства отличалась мальчишеским нравом и смелостью. Барон фон Вильгельм часто шутил:

– Из тебя, дочь моя, получился бы настоящий рыцарь и верный товарищ! Природа ошиблась, запечатав твою душу в женском теле…

Ворвавшись в покои, которые заняла новоявленная мамаша, Урсула остолбенела. Её отец, большой и красивый мужчина, с ранней, благородной сединой, стоял на коленях перед кроватью, на которой величественно возлежала Долорес с младенцем. Барон осыпал поцелуями руки любимой и что – то страстно шептал.

– Отец, что выделаете?! – гневно вскричала Урсула, влетая в комнату и пытаясь поднять его с колен.

– Вон…вон отсюда! – как раненный зверь, вскричал барон и рывком отшвырнул дочь от себя.

Урсула отлетела к камину и больно, очень больно ударилась головой. Теряя сознание, девушка запомнила глаза отца, его взгляд. Это был взгляд зверя! Зверя, обезумевшего от Любви и Страсти. Урсула поняла, что кто бы ни встал на пути барона фон Вильгельма, он убьёт любого…любого, кто посмеет причинить вред его самке!

Через два месяца схоронили мать. Баронесса фон Вильгельм умерла от нервного истощения. Она так и не смогла простить предательство мужа и своей племянницы. На могиле матери, Урсула поклялась никогда не любить, никогда не испытывать страсть! Ведь она убедилась, к чему могут привести эти чувства.

А ещё, через два месяца отец её выдал замуж и она стала почтенной сеньорой Пачолли. В первую брачную ночь, девушка разрыдалась и доверила семейную тайну своему мужу. Молодая жена умоляла оградить её от общения с отцом и братом – бастардом.

И вот сейчас, этот молодой капрал смотрит на её нежную и чистую девочку, такими же безумными глазами, полными страсти и любви, как когда – то отец, смотрел на Долорес…

«Я не позволю, чтобы это мерзкое чувство поглотило мою дочь!» – донна Пачолли топнула ногой и решительно отправилась на поиски сэра Морица. – «Вот единственная партия для Фредерики!» – рассуждала она, пробираясь сквозь толпу придворных. – «Жизнь с этим прекрасным человеком, будет спокойна и размеренна».

– Дон Карлос! – женщина тихонечко подошла сзади. – Дон Карлос, уделите мне немного времени…

– Вы оставили дочь одну?! – воскликнул барон.

– Я желаю поговорить с вами!

– Хорошо, пойдёмте! – учтиво раскланявшись перед кучкой придворных, с которыми вёл беседу, мужчина подхватил баронессу под локоток и повёл в дальний угол бального зала, где музыка была потише. Там, удобно устроившись на банкетках, обтянутых алым бархатом, и состоялся этот разговор.

– Сэр Мориц! Вы, очень уважаемый человек, из древнего и знатного Рода…

– Сеньора Пачолли, – перебил дон Карлос, – я не думаю, что цель нашего разговора – обсуждение моих достоинств! – ехидно усмехнулся он. – Предлагаю пропустить все любезности и приступить сразу к делу. Кстати, где ваша дочь?!

– Моя дочь танцует с молодым и красивым капралом… – Урсула помолчала, наблюдая за реакцией барона. Но при слове «капрал», ни один мускул не дрогнул на его лице. – Я одна воспитываю Фредерику, и положа руку на сердце, скажу вам, что сохранить чистоту Души и Тела дочери, большая ответственность. Ни молодой и красивый капрал, ни юношеская влюблённость – не принесут ей счастья! Всё проходит…и страсть когда – то угаснет. Я желаю своей дочери только добра, – у неё пересохло во рту от волнения, – поэтому лучшей партии, чем вы, сеньор – не вижу!

– Придётся в который раз признать, что вы очень мудрая и любящая своё дитя, мать! – барон раскраснелся от волнения. – Мне очень понравилась ваша дочь! Да, и к тому же, я близко знал её отца – вашего мужа! Годы идут и пора жениться, – он плотоядно улыбнулся, – надеюсь, что Фредерика, станет такой же мудрой и добропорядочной женой и матерью, как вы, баронесса!

– Я очень, очень рада, что мы друг друга поняли! – воскликнула донна Пачолли. – Нельзя ли поторопить это событие?!

– Каким же образом?!

– Не соизволит ли, достопочтимый сеньор, прямо сейчас обратится к нашему королю, чтобы он дал согласие на брак?! Быть может, Его Величество смилостивится и тут же, на балу, объявит о вашей с Фредерикой помолвке? – Урсула очень нервничала, ведь она вела себя неподобающим образом, предлагая мужчине руководство к действию.

– Вы не только хорошая мать, но ещё и очень умная женщина! – сэр Мориц галантно поцеловал руку баронессы.

Глава 6.

Всё тело Фредерики било мелкой дрожью. Она в первый раз танцевала с мужчиной. Дон Анкэль Луис вёл танец спокойно и уверенно, как будто, все свои двадцать два года, только и делал, что разучивал польку. Он смотрел на девушку, не отрывая взгляда, прямо честно и открыто. Глаза его говорили о Любви! Любви чистой, без примеси лжи и страсти…

– Сеньорита, я желал бы уединиться с вами… – прошептали губы капрала. – Адель передала вам три цифры кода, чтобы попасть в потайную комнату?

– Нет…вернее – да! – растерялась сеньорита Пачолли. – Но моя матушка…

– Танец закончится быстро, и я буду вынужден сопроводить вас к баронессе! – юноша сильно нервничал. – Умоляю вас, пообещайте мне, что при первой же возможности, вы постараетесь найти эту дверь, чтобы поговорить наедине!

– Да, да…обещаю! – девушка была еле жива от волнения.

В таком состоянии, бледную и трясущуюся, сэр Луис и вернул её матери.

– Ох, чует моё сердце – беду! – запричитала Урсула, – где нюхательная соль? Посмотри, на кого ты похожа… – ворчала она, поднося к носу дочери небольшой стеклянный флакончик, – …Святая Дева, услышь меня и вразуми это глупое дитя!

– Матушка, в чём же я опять провинилась?! – дрожащим голосом, произнесла Фредерика. – Меня пригласил на танец дон Анкэль…

– Молчи…молчи, неразумная…не произноси это имя! – как змея, зашипела донна Пачолли. – Провинилась ты в том, что влюбилась в этого выскочку – капрала! Влюбилась, как уличная девка, как кухарка! И тебя трясёт от страсти…

– Но, матушка, – посмела возразить дочь, – разве любить – это плохо?!

– Плохо, – жёстко парировала баронесса, – очень плохо! Любовь лишает разума и совести. Любовь – нарушает все рамки приличий. Видела бы ты, сейчас себя в зеркало! А скоро вернётся дон Карлос…

– А где же этот достопочтенный сеньор? – полюбопытствовала Фредерика, ей стало легче, пары соли помогли вернуться в реальность.

– Сэр Мориц отошёл по очень важному делу, – неохотно ответила мать, – где – то должна быть туалетная комната, сможешь её найти?!

– А вы пойдёте со мной?

– Я останусь здесь, надо дождаться дона Карлоса, иначе мы потеряемся. Он должен принести радостную весть! – губы баронессы расплылись в улыбке. – Иди, – больно ткнула она дочь в спину, – приведи себя в порядок и возвращайся…

Сердце бешено колотилось, пока Фредерика пробиралась сквозь толпу придворных. Ей было страшно. Такого количества разнаряженных господ, она не видела никогда. «Святая Дева! Помоги мне найти потайную комнату! Шесть, три, девять…» – стучало в висках. – «Так, у парадной двери свернуть налево…между первой и второй, мраморными колоннами - красивый гобелен с изображением Богини Охоты, Дианы…вот он! Всё правильно…» - девушка выдохнула. – «Теперь осталось нащупать дверь и набрать код…три, шесть, девять. О, Мадонна, да что же как трясутся руки?! Не открывается!» – она чуть не заплакала. – «Успокойся, ну же! Быть почти у цели и всё потерять! Вспоминай, быстро!» – приказала она сама себе. – «Ну, конечно же, с перепугу всё забыла…шесть, три, девять!» – дверь поддалась. Девушка обернулась, проверяя, не наблюдает ли кто за ней. Убедившись, что приглашённым на бал гостям, нет до неё никакого дела, быстро шмыгнула за дверь.

Очутившись в небольшой, обставленной дорогой мебелью комнате, она выдохнула и присела в кресло. Кто – то заранее позаботился и зажёг свечи.

«А вдруг, всё это – шутка, и дон Анкэль не придёт?! Вдруг, они с Адель договорились просто разыграть меня?!» – мысли метались в голове. – «Матушка много рассказывала про дворцовые интриги…выставят меня посмешищем!» – по щеке покатилась слеза. – «Пожалуй, надо выбираться отсюда пока не поздно!»

Но, не успела сеньорита Пачолли встать с кресла, как послышались три щелчка, дверь приоткрылась, и чей – то мужской силуэт проник в потайную комнату.

– Фредерика! – капрал бросился перед ней колени, не давая встать с кресла. – Милая Фредерика! Простите меня за то, что я заставил вас нервничать…

– Я…я…у меня очень мало времени! – растерянно залепетала девушка. – Боюсь…боюсь, что матушка скоро хватится меня и начнёт искать! – глазами полными слёз, она посмотрела на офицера королевской гвардии. – Я…я первый раз в такой ситуации!

– Святая Дева мне в свидетели! Как только я увидел вас, моё сердце стало биться через раз, моя голова потеряла ясность, мой сон превратился в кромешный ад! – дон Анкэль неистово целовал подол женского платья. – Моя благоуханная роза, я полюбил вас с первого взгляда! Могу ли я рассчитывать на взаимность?!

– Да! Но…моя матушка…она никогда не даст согласия на брак с вами. Моя матушка против любви, она считает это чувство пошлым и постыдным…

– Разрешите мне вас поцеловать! – капрал решительно встал с колен, и не дожидаясь ответа, впился долгим и страстным поцелуем в губы Фредерики. Девичье тело обдало жаром, и оно обмякло в сильных, мужских руках.

– Мой нежный цветок! Обещаю…обещаю, что добьюсь согласия баронессы на наш брак! – юноша осыпал горячими поцелуями лицо и волосы любимой.

– Барон… – дверь приоткрылась… – вас ищет Его Величество! – на пороге тайной комнаты появилась Адель.

– Ждите от меня вестей… – прошептал на прощание капрал.

– Ваши волосы сильно растрёпаны, – служанка окинула придирчивым взглядом молодую госпожу, – баронесса может заподозрить неладное…

– Адель, помоги мне выбраться отсюда! – перебила Фредерика.

Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, она нашла мать.

– Где ты была?! – Урсула не могла сдержать приступ гнева. – Сумасшедшая девчонка! Обещаю, что вечером я отобью твои щёки до крови…

– Донья Пачолли! – дочь гордо подняла голову. – Если вы, ещё хоть раз ударите меня, я подам жалобу самому королю! – в её голосе прозвучали стальные нотки.

– Ах вот, как ты заговорила! – женщина пришла в бешенство. – Силу почувствовала?! Молодой капрал научил тебя так разговаривать с матерью?! Неблагодарная…

– Милые дамы, зачем вы ссоритесь? – дон Карлос появился из ниоткуда. – Сейчас будет танцевать сам король! Затем, Его Величество сделает важное заявление… – мужчина довольно улыбнулся, потирая руки.

Оркестр замолк, придворные перестали шептаться и выстроились в два ряда. В центр бального зала, важно прошествовал король Испании Филипп Второй. Облачённый в длинный плащ, расшитый золотом, и высокие кожаные ботфорты, он был великолепен.

– Мои верные подданные! В подтверждение окончания траура, по моей любимой жене Елизавете, своей монаршей милостью, объявляю открытие сезона свадеб! – на этих словах, придворные оживились, зашептались, где – то даже послышался радостный смех. – Это ещё не всё! – король поднял правую руку, призывая к тишине. – И открывает сезон свадеб, великолепная пара, – Филипп Второй многозначительно помолчал, затем продолжил, – доблестный рыцарь и мой верный слуга – дон Карлос Мориц и его невеста, дочь знатного дворянина, погибшего на поле боя – сеньорита Фредерика Пачолли!

Урсула выскочила из первых рядов придворных, и упала перед королём на колени: – Ваше Величество! Ваше Величество! Даже и не знаю, как вас благодарить… – баронесса начала осыпать поцелуями подол плаща монаршей особы.

– Встаньте! – Филипп Второй величественно протянул руку и помог женщине подняться. – Я желаю лицезреть вашу дочь! Сэр Мориц очень много говорил о её воспитанности и добродетели…

Офицер королевской гвардии, капрал испанской пехоты, входящий в состав личной охраны короля – дон Анкэль Луис, наблюдал эту сцену с каменным лицом. Ни один мускул не дрогнул на этом лице, когда он встретился взглядом с доном Карлосом…

*****

Фредерика прорыдала всю ночь. Мать сидела рядом и на удивление, не ругалась:

– Милая моя девочка, не надо плакать! Я желаю тебе только добра, сэр Мориц – лучшая партия…

– Ах, матушка, но я совсем не люблю его! – девушка размазывала слёзы по щекам.

– Доченька, поверь мне, любовь – не главное в семейной жизни! – успокаивала баронесса. – Когда ты сама станешь матерью, всё поймёшь…

– Дон Карлос – старый, он похож на жабу, и ещё – у него дурно пахнет изо рта! – продолжала плакать дочь.

– Глупенькая, – рассмеялась Урсула, – дон Карлос в самом расцвете сил! Он даст тебе любовь и уважение, даст тебе титул и состояние! От него ты родишь прекрасных детей! Забудь про своего капрала…поверь мне, страсть принесёт в твою жизнь хаос и разрушение. Ложись спать, а я пока помолюсь, поблагодарю Святую Деву за такой подарок Судьбы.

Утром, когда Адель принесла завтрак, то успела шепнуть Фредерике:

– Госпожа, не спорьте с матушкой! Соглашайтесь, а там, что – нибудь придумается, – ободряюще улыбнулась служанка.

После завтрака, в покои баронессы пожаловал сэр Мориц и любезно предложил сопроводить её с дочерью до портнихи. Свадебное торжество должно было состояться через две недели, и на нём пожелал присутствовать сам король.

– Сеньора Пачолли, я надеюсь вы понимаете, какой большой честью нас удостоил Его Величество! – важно произнёс барон.

– О, да! – радостно закивала Урсула.

– Так вот, моя невеста должна затмить красотой и великолепием наряда, всех придворных дам! Поэтому я настоятельно рекомендую, посетить именно эту портниху! – он многозначительно помолчал. – Все расходы, связанные с приготовлением ко свадьбе, я беру на себя!

– Но, сэр Мориц, вы должны знать, что увидеть платье невесты до свадебной церемонии – плохая примета.

– Я его и не увижу! – усмехнулся мужчина. – Я просто предлагаю сопроводить вас с дочерью к лучшей портнихе Мадрида и оплатить пошив платья.

– Вы очень добры… – Урсула присела в глубоком реверансе.

– Дочь моя, собирайся, мы идём к портнихе! – баронесса, как ураган влетела в комнату.

Девушка отложила в сторону книгу, которую читала сидя у камина в плетёном кресле – качалке.

– Матушка, вы уверены, что мне нужно белое платье?! – удивилась Фредерика, – по мне так любое чёрное сойдёт! – она равнодушно пожала плечами.

– Ты ведёшь себя непристойно! – лицо Урсулы покрылось красными пятнами, так было всегда, когда она гневалась. – На твоей свадьбе будет присутствовать сам король…

– По мне хоть, Дева Мария сойдёт с Небес! Только пусть знают все, что для меня, это будет днём траура…

– Полчаса на сборы, – скомандовала мать, – Дон Карлос Мориц ожидает нас!

Платье было готово через неделю. Лёгкое и воздушное, как белое облачко, оно идеально село на точёную фигурку Фредерики.

Портниха сказала, что шёлк, из которого было сшито свадебное платье, был привезён из Турции.

Невеста стояла перед зеркалом и с каким – то омерзением рассматривала своё отражение.

– Сеньорита, вам не нравится?! – расстроилась портниха, донья Анхелла. – Три моих лучших швеи, неделю трудились над этим произведением искусства. Все модницы Мадрида обзавидуются вам…

– Благодарю вас, – натянуто улыбнулась Фредерика, – платье, действительно очень красивое! Только тот мужчина, для которого я надену это платье в день свадьбы, ненавистен мне! – по её щекам потекли слёзы.

– Госпожа, это всё молодость! – улыбнулась портниха. – Когда мой покойный батюшка, выдавал меня замуж за придворного садовника, я рыдала горючими слезами. А сейчас, по прошествии пятнадцати лет брака, скажу вам честно, что лучшего мужа и желать не надо…а ведь хотела руки наложить на себя! – на этих словах, добрая женщина осеклась. – Уж неужели у вас, сеньорита, такие же мысли?!

Увидев в ответ, пустой и ничего не выражающий взгляд, донья Анхелла затараторила:

– Стерпится – слюбится! Сэр Мориц очень уважаемый и добропорядочный человек. Я знаю много дворцовых тайн, но барон никогда не был замешан ни в одной интрижке. Он будет для вас хорошим мужем…

– Я не люблю его, – перебила Фредерика, – не люблю и презираю! – с ненавистью в голосе, добавила она. – И пусть, это белое платье самое лучшее, что вы когда – то шили, знайте – оно не принесёт мне счастья! – лицо девушки скривила гримаса зла.

На крик и шум в примерочную вошла баронесса Пачолли. Увидев, растерянную и бледную портниху, в противовес злому и недовольному лицу дочери, она сразу всё поняла.

– Не обращайте внимания на капризы моей девочки, – обратилась Урсула к донье Анхелле, – она сильно волнуется пред свадьбой. Вы знаете, что нас осчастливит своим присутствием сам король Испании, Филипп Второй?!

– Я знаю все дворцовые сплетни и интриги! – женщина, обиженно поджала свои губы, она была очень расстроена, что её труд не оценили. – Вы можете забрать платье! Моя помощница сейчас его аккуратно упакует! – всем своим видом она показывала, что больше не намерена держать неблагодарных заказчиц, в стенах своего дома. – Сэр Мориц уже произвёл оплату… – и сердито, хлопнув дверью, донья Анхелла покинула примерочную.

Домой возвращались молча. Баронесса не ругалась и не читала нотации, видимо затаилась до свадьбы.

«Лишь бы спихнуть меня этому старикашке!» – подумала Фредерика. – «Дон Анкэль тоже хорош! Клялся в вечной любви, а сам пропал. В следующее воскресенье – свадебная церемония, от него же, ни одной весточки. Может, мать права, и Любовь – это Зло и Страдание?!» – мысли кипели, как в горячем котле.

После ужина, Адель убирая подносы с остатками еды, успела шепнуть сеньорите:

– Перед сном проверьте вашу постель… – она многозначительно улыбнулась.

Девушка еле дождалась, когда уснёт мать. Дрожащими руками, она нащупала под подушкой, аккуратно свёрнутый в трубочку, пергамент. «Моя благоуханная роза! Простите за долгое молчание. К сожалению, разубедить Его Величество, мне не удалось. Молю только об одном – во всём доверяйте Адель. Навеки Ваш, влюблённый дон Анкэль Луис!»

Фредерика молча наблюдала, как огонь в камине, жадно пожирает пергаментный листок. На Душе было пусто, по щекам текли слёзы…

Глава 7.

На следующее утро, сославшись на сильную головную боль, Фредерика настояла на том, чтобы матушка разрешила ей, в сопровождении Адель, прогуляться по дворцовому саду.

Баронесса, в последнее время старалась не входить в конфликт со своей дочерью. До свадьбы оставалось несколько дней, к чему скандалы! Поэтому, скрепя сердце, дала согласие на прогулку.

– Не спускай глаз с госпожи! – приказала она служанке.

– Не извольте переживать, донна Пачолли! – Адель скромно опустила глаза и присела в глубоком реверансе.

«Не нравится мне эта бестия!» – мелькнула мысль в голове Урсулы. – «Наверное это нервы! Чем может навредить глупая девчонка?!» - женщина пыталась успокоить саму себя.

Как только девушки оказались на свежем воздухе, Адель произнесла:

– Вас ждут… – она заговорщически подмигнула и схватив Фредерику за руку, потащила в дальний угол сада. Там, в небольшой беседке, обвитой лозой винограда, взад – вперёд нервно прохаживался сэр Луис.

– Счастье моё! – юноша упал на колени и начал неистово целовать руки возлюбленной. – Святая Дева мне в свидетели, как я скучал по вам!

– Анкэль, милый! – девушка, растоптав все правила приличия, прижалась к его широкой и сильной груди. – Скоро свадьба…я…я, как только представлю первую брачную ночь с ненавистным доном Карлосом – жить не хочется! – горько заплакала она. – Неужели, вы не спасёте меня?! Неужели, вы не спасёте наши нежные чувства?!

– Именно для этого, я вас и позвал сюда! Мой благоуханный цветок, моя роза, не надо плакать! – дон Анкель осыпал поцелуями лицо Фредерики. – Каждая ваша пролитая слеза – кинжал в моё сердце! Даю слово офицера королевской гвардии – барон Карлос Мориц не получит вас! Слушайте во всём Адель…

– Сеньорита, – служанка заглянула в беседку, – нам пора идти! Ваша матушка может заподозрить неладное…

– Обещайте… обещайте во всём, слушаться Адель! – прокричал капрал, вслед уходящим девушкам.

Они неторопливо прогуливались по дорожкам королевского сада, и со стороны не вызывали никакого подозрения – молодая госпожа, в сопровождении служанки.

– И, что же, вы с бароном придумали?! – Фредерика сгорала от любопытства.

– В день свадьбы, утром, я передам вам флакончик с жидкостью. Её, надо будет выпить…

– Что это за жидкость?! И где ты её возьмёшь?!

– Вам не надо этого знать! – твёрдо ответила Адель. – Жидкость подействует через несколько часов, к пополудню. Как раз, к этому времени, вы и дон Карлос, будете стоять рука об руку у алтаря. Вы упадёте и совсем не будете иметь признаков жизни. Все гости решат, что невеста умерла…

– А дальше?! – побледнела девушка.

– А дальше вас похоронят в семейном склепе, здесь в Мадриде. Ровно через сутки, жидкость перестанет действовать, и вы очнётесь в гробу… – рассмеялась служанка.

– Как в гробу?! – лицо сеньориты Пачолли, несмотря на прохладную погоду, покрылось капельками пота.

– Да, не бойтесь вы так! Я заранее проберусь в склеп, приоткрою крышку гроба, и помогу вылезти. Затем мы пройдём к западным воротам города, там будет ждать карета, которая отвезёт вас в имение барона Луиса Анкэля.

– А матушка?!

– А что матушка?! – зло перебила Адель. – Ваша матушка, впоследствии, может и поймёт наш заговор, но кому нужна «невеста, восставшая из гроба»?! Поэтому, баронесса будет рада выдать вас замуж, не только ли за молодого капрала, а даже за чёрта или дьявола!

– Я обещала дону Анкэлю, верить тебе, да и похоже, другого выхода нет… – вздохнула Фредерика.

Наступил день свадьбы.

На территории королевского замка Эскориал находилась небольшая, действующая часовня, в которой ближе к обеду и должен был состояться обряд венчания.

– Поешь плотно! День предстоит тяжёлый, поэтому, надо быть полной сил! – наставляла мать за завтраком. – До праздничного ужина ещё долго. Фредерика, ты слышишь меня?! Где ты опять летаешь, о чём думаешь?!

– О первой брачной ночи со старым и нелюбимым мужем, в объятия которого, вы матушка, так настойчиво меня толкаете! – зло и язвительно ответила дочь, ковыряя серебряной ложечкой в тарелке. Есть не хотелось совсем.

– А ты всё больше и больше, становишься похожа на отца, – грустно подметила донна Пачолли, – мой муж часто язвил. Именно о первой брачной ночи, я и хотела поговорить с тобой! – она отставила в сторону горячую чашку с шоколадом. – Слушайся во всём мужа, доверься ему, будет немного больно – потерпи! Не в коем случае, не показывай своего недовольства происходящим…

– Ах, матушка, – лицо девушки залила краска стыда, – что вы такое говорите?! Неужели, вы, оставите меня одну…на ночь…с чужим мужчиной?! За, что вы так не любите меня…

– Глупенькая, – улыбнулась баронесса, – привыкай к тому, что дон Карлос с сегодняшнего дня, перестанет быть для тебя чужим мужчиной. И ещё, имей ввиду, что наутро, после брачной ночи, ты вместе со своим мужем уедешь к нему в замок…

– А вы…вы, матушка, поедете с нами?!

– Я вернусь в наше Родовое гнездо, – погрустнела Урсула, – и долгими, зимними вечерами, сидя у камина, буду молится о здоровье моей девочки… – по её лицу, вдруг потекли слёзы.

Фредерика потеряла дар речи – впервые в жизни, она видела мать плачущей.

– Если твой муж разрешит, я буду навещать вас, – глотая слёзы, продолжала говорить баронесса, – но это будет нечасто. Единственным утешением для твоей матери, будут письма, – она помолчала, а потом, как – то тихо – тихо добавила, – пиши мне чаще… – на этих словах, женщина разрыдалась в голос.

– Матушка, не плачьте! – дочь бросилась ей на грудь. – Мы никогда с вами не расстанемся! А кто будет ругать меня и учить жизни?! – она попыталась улыбнуться. – Я обязательно уговорю дона Карлоса, забрать вас с собой!

– Барон вчера сообщил, что не хочет видеть меня в своём замке, – вздохнула сеньора Пачолли и вытерла слёзы, – таковы мужчины! И, ещё, доченька, послушай моего совета! Чтобы не навлечь на себя гнев мужа – выполняй свой супружеский долг исправно. По моему жизненному опыту, все мужчины зависимы от ночных ласк жены. Но есть и хорошее, – она улыбнулась, – как только ты забеременеешь, эта пытка прекратится. Так, что жду в скором времени внуков…

Пока Адель, помогала одеть ненавистное, белое платье, Фредерика размышляла. «Нет, нельзя выходить замуж за сэра Морица, за этого старого тирана! Конечно, надо пить эту жидкость и спасать ситуацию. Дон Анкэль – добрый и заботливый, он несомненно разрешит забрать к себе матушку».

Словно, прочитав мысли госпожи, служанка шепнула:

– Флакончик под подушкой…

Жидкость была тёмная и густая, кисло сладкая, по вкусу похожая на ткемалевый соус.

«О, Мадонна, благодарю, что флакончик такой маленький!» – невеста зажмурилась и выпила содержимое залпом.

Барон Карлос Мориц, нервно прохаживался вдоль алтаря, немногочисленные гости стояли рядом.

– Святая Дева, вы прекрасны! – дон Карлос откинул фату с лица будущей жены и погладил своими корявыми пальцами, её молодую и нежную кожу. – Я счастлив…очень счастлив, иметь такую красивую супругу! – он плотоядно улыбнулся.

– Не смейте прикасаться ко мне, – дерзко ответила Фредерика и неожиданно для себя самой, ударила мужчину по рукам, – я ещё не ваша жена!

– А ты, девочка, не так проста! – зло прошипел старый гадёныш.

– У вас дурно пахнет изо рта, не приближайтесь ко мне…

– Сегодня ночью я буду укрощать тебя, – пообещал барон, окидывая наглым взглядом точёную фигурку сеньориты Пачолли, – выбирай дерзкая девчонка – поцелуи или плётка?! – и не дождавшись ответа, как ни в чём небывало, он продолжил ласковым голосом, – очень красивое платье! Вам доложили, что я оплатил его пошив?

– Ко всем вашим недостаткам, прибавился ещё один – жадность! – девушка шла рядом, держа в правой руке зажжённую свечу. Терять ей было нечего – ещё немного и жидкость подействует, а пока, можно высказать ВСЁ этому ненавистному «чудо – муженьку».

Появился священник в красной, длинной сутане.

– Дон Карлос, я готов начать процедуру венчания!

– Его Величество прибудет с минуты на минуту, мы должны его подождать! – важно ответил жених.

Заиграли трубы, забили в фанфары, король Испании Филипп Второй, в сопровождении свиты, появился в часовне. Все присутствующие, склонили в почтении свои головы. Король дал знак священнику, разрешая приступить к обряду венчания.

– Возлюбленные и много уважаемые, жених и невеста! – святой отец торжественно обратился к брачующимся. – Вы слушаете слово Божие, напомнившее вам о значении человеческой любви и супружества. От имени святой Церкви, я желаю испытать ваши чувства и намерения. Дон Карлос Мориц и сеньорита Фредерика Пачолли, имеете ли вы добровольное и искреннее желание соединиться друг с другом узами супружества?

– Да! – громко ответил барон.

– Да! – тихо прошептала невеста. – «Да, что же жидкость не действует?!»

– Имеете ли вы намерение, хранить верность друг другу, в здравии и болезни, в счастии и несчастии, до конца жизни своей?! – продолжал священник.

– Да! – твёрдо и уверенно провозгласил дон Карлос.

– Да! – ещё тише прошептала невеста. – «Неужели, Адель меня обманула?!»

– Имеете ли вы, намерение с любовью принимать детей, которых пошлёт вам Бог, и воспитывать своих чад, в христианско – католической вере?

– Да! – в свите короля, Сэр Мориц отыскал глазами капрала и победоносно посмотрел на него. В ответ, дон Анкель даже не повёл бровью.

Фредерика молчала. Это был третий вопрос, ответив на который, она становилась женой.

– Сеньорита Пачолли! – святой отец повысил голос. – Ещё раз повторяю, имеете ли вы намерение с любовью принимать детей, которых пошлёт вам Бог и воспитывать их…

В голове зашумело, перед глазами появились чёрные мушки…

– Не позорьте меня перед королём! – опять зашипел дон Карлос. – Ну же, отвечайте…

Девушка была мертвенно – бледна, ноги её подкашивались. Из последних сил, она откинула белоснежную фату с лица и громко, как только могла, произнесла:

– Нет!

Король недовольно нахмурил брови, придворные зашептались, священник стоял растерянный, он в первый раз был в такой ситуации.

– Паршивка! Дрянь! – процедил сквозь зубы жених. – Обещаю, что после свадьбы, я выбью из тебя всю спесь вожжами!

Фредерика улыбнулась и упала замертво.

– Плохо, моей девочке плохо! – Урсула подскочила к девушке и начала расстёгивать ворот платья, – она перенервничала…помогите…помогите кто – нибудь! – рыдала баронесса, сидя на холодном каменном полу, пытаясь привести дочь в чувство, но всё напрасно, она была бездыханна.

Сэр Карлос Мориц стоял белее мела и смотрел на эту сцену молча. Такого позора барон не испытывал никогда.

– Лекаря, позовите лекаря… – причитала донна Пачолли, продолжая ползать на коленях, вокруг невесты.

Король Испании Филипп Второй, не проронив не слова, направился к выходу из часовни. Свита последовала за ним. В дверях он задержался и обратился к капралу:

– Анкэль, друг мой! Проследите, чтобы придворный лекарь Бенедикт, осмотрел сеньориту. Вечером доложите мне, чем закончилась эта неприятная история… – на этих словах, монарх брезгливо поморщился.

Глава 8.

Прибывший дворцовый лекарь, диагностировал смерть. Ошарашенные гости потихоньку расходились. И вот, по коридорам королевского замка Эскориал, шёпотом из уст в уста, начала передаваться ужасная история. История о смерти невесты у алтаря Господня!

Сэр Карлос Мориц закрылся в своих покоях и напился до чёртиков, ругая себя за то, что связался с этой «деревенской девкой» и её сумасшедшей мамашей. «Быть мне вдовцом всю жизнь! Ни одна, ни одна мало – мальски благопристойная дама, после этой трагикомедии, не согласится выйти за меня замуж!» – барон со злостью швырнул бокал с вином в камин. – «Надо же, надо же так опозорится перед Его Величеством…»

В этот же вечер, убитая горем сеньора Пачолли, в сопровождении служанки, хоронила свою дочь в семейном склепе. Помочь произвести обряд похорон, вызвался дон Анкэль Луис.

– Милый мой мальчик! Благодарю вас за то, что не оставили меня в такую трудную минуту! – баронесса, забыв про все правила приличия и нормы этикета, прижалась к груди молодого капрала. – Простите, простите меня! Я знаю, что моя дочь вам очень нравилась… – громко рыдала она, – …моя девочка так просила, уговаривал

ЧАСТЬ 1. ЛЮБКА.

Глава 1.

Любку трясло от голода. Она лежала на сеновале, свернувшись в клубочек и поджав колени к подбородку. Слёзы крупными каплями стекали по щекам.

Сегодня утром схоронили тятьку, ещё молодого мужика в полном расцвете сил. Тятька работал в кузнице, руки имел золотые, а потому, барин очень дорожил им.

Высокий, косая сажень в плечах, с густой копной тёмных волос, Степан считался первым красавцем на селе. Замужние бабы и невенчанные девки, заглядывались в его сторону и сглатывали слюньки.

Вот уже, как два года, Степан был вдовцом. Его Пелагеюшка умерла при родах. Ребёночек крупный шёл, да к тому же, ножками вперёд. Как не старалась бабка Матрёна, местная повитуха, спасти роженицу так и не удалось – умерла болезная, истекла кровью. А мальчонку вынули всего синюшного, пуповиной был обмотан, поорал малясь, да и замолчал насовсем. Похоронили обоих в одной могилке.

С той поры кузнец замкнулся в себе, нелюдимый стал и угрюмый. С Любкой, единственной дочерью своей, почти разговаривать перестал. Придёт вечером из кузницы, перекинется пару – тройкой слов и на печку, на боковую. Любил он Пелагеюшку свою, свет в оконце она для него была, краше солнышка ясного.

Бабы в селе шептались, мол время лечит, поуляжется боль, глядишь и женится заново. Негоже тридцатидвухлетнему мужику в бобылях ходить, да ещё и красавцу такому.

Но не знали бестолковые бабы, что ночами Степан подушку соломенную слезами мужскими орошал и Бога просил, чтобы на небо его забрал, к жене своей любимой.

Как – то барин заехал в кузницу, привёз подарок Степану.

– Выпей вот, поешь! – Иван Савельевич протянул бутыль самогона и шмат мяса копчёного на опилках ольховых, завёрнутого в холщовую тряпку, – может полегче станет! Бабы в селе шепчутся, мол кузнец наш после смерти жены умом тронулся. Степан, неужто и вправду головой поехал?! – на этих словах, он пытливо заглянул мужику в глаза. – Глянь сколько девок молодых, красивых…

– Не нужен мне никто, – перебил Степан, – а за самогон спасибо! – он забрал подарки. – Благодарствую, баре! – мужик поклонился он в пол. – Только не хлопочите обо мне, Иван Савелич, не надо! Не стоит того, холоп я и есть холоп! Одним больше, одним меньше…

– Да не скажи, Степанушка, – улыбнулся барин, – кузнец ты знатный! И руки у тебя волшебные, таких работников поискать надо. Что ж ты, крест – то на себе поставил?! Жениться бы тебе заново, глядишь молодуха и сына родит. Да и Любка твоя, как бесхозная по селенью бегает, забросил девку совсем…

– Не могу я, баре, на дочку смотреть, – вздохнул мужик, – одно лицо, Пелагеюшка моя! Как взглянет Любка на меня глазищами своими бездонными, так и сердце обмирает, словно мать её меня зрит. Ох, как я любил жену – то свою… – широкие плечи кузнеца сотрясались от рыданий.

Жалко барину Степана было.

А потом наступил голод. 1840 год выдался неурожайным. Много крестьян тогда в Самарской губернии померло. Да что там в Самарской, по всей Волге – матушке голод своей страшной, костлявой рукой прошёлся.

Вот и Степан в одночасье, прямо в кузнице своей упал замертво. И опять зашептались бабы, что сердце его от горя утраты разорвалось, не выдержало.

После похорон Любке возвращаться в пустой дом совсем не хотелось, в горнице – ни мамки, ни тятьки. Она забралась на сеновал и дала волю слезам. Там – то её и нашёл барин.

Иван Савельевич барином добрым был и справедливым. Никогда не бил своих крепостных, а к каждой людине относился уважительно. В ответ, крестьяне боготворили своего хозяина и готовы были отдать за него жизнь свою никчёмную.

– Люююба! Любка, ты где?! – он вышел из кареты и стал стучать в окна.

– Тутошки я, бегу ужо… – девчонка быстро спустилась с сеновала, негоже ждать её, крепостную.

– Пусти – ка меня в дом, разговор есть!

– Баре мой, и угостить – то вас нечем… – суетилась Любка в поисках еды, гремя крышками пустых котелков.

– Да не прыгай ты вокруг печи, как вошь на сковороде! Я сам тебе поесть привёз, – помещик положил на стол краюшку белого хлеба, два яйца и небольшой кусок сала, – знаю, голодная! Ешь давай и меня слушай!

Девочка, не стесняясь, жадно набросилась на еду. Иван Савельевич устроился поудобнее на лавке под образами и начал разговор. Начал издалека.

– Вот что Люба, отца я твоего уважал! Хороший мужик был, порядочный, – голос его дрогнул, – земля пухом тятьке твоему! – мужчина перекрестился. – И в память о Степане, хочу помочь тебе…

– Как же вы мне поможете?! – Любка чуть не подавилась куском сала. – Сирота я теперь, никому не нужная…

– Не причитай, – резко оборвал Иван Савельевич, – дай договорить! С мысли хорошей сбиваешь меня, шалопутная! – встав с лавки, он нервно заходил по горнице. – Купец завтра ко мне приезжает, заморский, из самой Германии. Девку ему надо, работницу, помощницу по хозяйству…

– Батюшка! Отец наш родный! – крепостная бухнулась в ноги. – Не продавайте меня немчуре проклятой! – заголосила она, что есть мочи.

– Да не ори ты! Вся в мать свою, Пелагею покойную, такая же горластая. И за что Степан любил её? – заворчал барин. – Добро тебе сделать хочу! У купца заморского жить будешь в хоромах – сытая, одетая, обутая. Глянь, у нас голод какой идёт, народ мрёт повально, – вздохнул он тяжело. – Сколько я людей потерял за год этот, подумать страшно.

– Да что ж вы задумали – то?! – сидя на полу, девчонка скулила, как нашкодивший щенок. – С земли родной гоните меня! Да в чём же я провинилась – то?! Ой, горе мне, горе…

– Ты девка, реветь переставай, дело я тебе говорю! Родных у тебя нет, на поруки взять некому. Через два года – шестнадцать будет, на выданье. А ну как, сглупишь и честь свою опозоришь?! Не услежу я за тобой, а перед Степаном стыдно будет, – на этих словах, помещик достал из кармана дорогого сюртука небольшую фляжку, открутил резную крышечку и пригубил оттуда, – давай – ка собирайся, со мной поедешь! – он легонько подтолкнул Любку к дверям. – В доме моём, в сенях и переночуешь, а то сбежишь ещё, не приведи, Господи…

Этим же вечером, Иван Савельевич распорядился натопить баню, велев тщательно намыться.

– Косы расплети, да волосья – то свои промой хорошенько, чтоб пушистые были! Не позорь меня перед гостем заморским. Вот тебе, подарок, – и он протянул платье из шёлка тяжёлого и почти новые сафьяновые сапожки, – жена моя Наталья Петровна передала, чтоб ты нарядная была. А то скажут, что на Руси девки в отрепьях ходят.

– Баре милостивый, не продавайте меня, побойтесь Бога… – девочка в последний раз попыталась надавить на чувство вины.

– Ох, дал я зарок матушке своей покойной, не обижать крепостных, – разозлился Иван Савельевич, – а зря! Иногда плётка да розги в помощь бы были. Жизнь я тебе спасаю, неблагодарная! В коленях должна валяться, слезами радости захлёбываться, а ты стыдить меня надумала?! Ох, сердце моё доброе! Уйди с глаз моих…

Любка не спала всю ночь, сиднем сидела в уголке в сенях и вспоминала детство.

Как тятька мамку целует, а она его поварёшкой, поварёшкой отгоняет, сама смеётся, заливается.

Как в первый раз, тятька её на лошадь посадил. Ох, и страшно! Любке тогда всего пять лет было. Лошадь идёт, шевелится, бока её упитанные ходуном ходят. Вцепилась она в седло – ни жива, ни мертва, дышать боится. А отец лошадь под уздцы ведёт, в усы свои посмеивается, да приговаривает:

– У страха глаза велики…

Как на пруд с ребятами купаться бегали, плескались. А Минька, сын звонаря местного, взял при всех и в щёчку её поцеловал. Зарделась тогда Любка стыда красками. А ну, как слух по селу пойдёт, что доступная она?!

Как с подружками по грибы, по ягоды ходили. Как мамка радовалась, грибы на верёвочку нанизывала, на печке сушила, приговаривала:

– Глянь, Степан, какая дочка у нас молодец! Грибов натаскала целый короб, зимой есть будем.

Ох, прошли те времена золотые! Ох, прошло детство счастливое…

*****

– Чай, кофе?! – Леонид Борисович снял дорогие очки и устало потёр переносицу.

В ответ молчание.

– Инна Львовна, вы меня слышите?! Чай, кофе?!

– Ой, извините, замечталась, – дамочка улыбнулась, – от кофе не откажусь! Только, пожалуйста, без сахара…

– Верочка, – доктор нажал кнопку селектора, – принесите нам два кофе, один покрепче и без сахара!

– Будет сделано, шеф! – весёлым голосом ответила секретарша.

Вообще – то, он должен быть уже дома, сидеть в своём любимом кресле и пить из стеклянного фужера красное вино, вприкуску со швейцарским сыром с плесенью. Это был своего рода ежевечерний ритуал – благостно протянуть ноги, расслабиться, сделать пару глоточков хорошего сухого вина, один кусочек сыра положить себе в рот, второй скормить своей любимице, кошке Маруське. Бедное животное скучало целый день дома, поэтому с приходом хозяина, она радостно мяукала и ходила за ним по пятам. Стоило сесть в кресло, как кошка тут же прыгала на колени, сворачивалась в клубочек и совсем по – человечески, облегчённо вздыхала.

Леонид Борисович известный и уважаемый человек в городе, владелец небольшой частной клиники с интригующим названием «Танцы с Подсознанием». Почти все богатые люди города являлись его клиентами. Модно нынче иметь личного психотерапевта. А потому, и крутые бизнесмены и высокопоставленные чиновники частенько обращались за помощью. Правда девяносто процентов из ста, помощь была не нужна, пациентам хотелось просто выговориться. Доктор выговариваться не мешал, ставил перед собой часы, засекал время и озвучивал стоимость. Богачи на деньги не скупились…

Работу свою мужчина очень любил, вот только не хватало размаху. Изучивший досконально все труды Фрейда, он уделял большое внимание бессознательному процессу в Душе человека. И даже владел практикой гипноза! Но богатенькие Буратино, как правило от такой процедуры категорически отказывались.

И вот сегодня, в кои – то веки, собравшись пораньше домой и представляя холостяцкий ужин с Маруськой на коленях, раздался звонок телефона.

– Борисыч, приветствую, – раскатистым мужским басом пропела трубка, – Нефёдов…узнал?!

Пробежала мысль: «Конечно узнал, чёрт бы тебя побрал!», но вслух произнёс:

– Пал Палыч, миленький, как твои дела?!

– Мои дела хорошо, твоими молитвами! – чиновник льстил. – Только жёнушка моя Инна Львовна хандрит по какой – то причине, уж не один день.

В ответ захотелось съязвить: «Да как она, вообще, рядом с тобой десять лет живёт и головой не поехала?!», но опять сдержался.

– Возьми на приём Иннушку мою, поправь мозги ей, разводиться глупая баба собралась. Говорит, что не шубы, не машины не интересуют, даже детей готова оставить со мной, только свободу ей дай, – Нефёдов горестно вздохнул. – А я люблю её, Лёнь, слышишь люблю! – как – то, совсем по – человечески признался он.

– Надо же, – всё – таки не сдержался Леонид Борисович, – а я – то думал, что ты деньги больше всего на свете любишь!

– Борисыч, не рви Душу… – запричитал голос в трубке.

– Пусть приезжает, жду.

– Спасибо, спасибо, дорогой, – обрадовался Пал Палыч, – вся надежда только на тебя! В долгу не останусь…

«Ну что ж Маруська, ждать тебе хозяина ещё часа три».

Инна Львовна сидела в клиентском кресле напротив. Миловидная женщина, с большими, грустными глазами голубого цвета, она нервно теребила носовой платочек в руках. Жене чиновника только, что исполнилось тридцать лет, она была младше Пал Палыча на двадцать один год.

– На что жалуетесь? – Леонид Борисович протянул чашку с дымящимся, ароматным кофе.

– На семейную жизнь… – улыбнулась Нефёдова.

«Постоянно улыбается, классический невроз», – подметил доктор.

– Что конкретно не устраивает в семейной жизни?

– У меня есть всё! Любящий, заботливый муж, прекрасные дети, деньги и машина, загородный дом и квартира в центре города, вот только…

– Говорите конкретнее, не стесняйтесь! Мы здесь для того, чтобы разобрать ваши страхи.

– Да нет у меня страхов, – клиентка опять улыбнулась и сделала глоток кофе из красивой керамической чашечки, – мне просто ничего не интересно! Я как будто не живу, а существую…

– И как же это выражается?!

– У меня ощущение, что я нахожусь в Темноте. Как бы вам объяснить… – замялась Инна Львовна, – а можно стих свой прочитать?! Вы сразу поймёте о чём я говорю.

– Вы пишете стихи? – психотерапевт удивлённо вскинул брови.

– Иногда, – женщина покраснела, – вы только мужу моему не говорите!

– Зуб даю! – пытался пошутить доктор.

Но жена чиновника, то ли не оценила шутку, то ли обиделась. Она вдруг резко встала из кресла и произнесла холодным тоном: – Я домой пойду…

Минут десять ушло на уговоры остаться и довести приём до конца.

Наконец, дамочка достала из сумочки листок в клетку, исписанный красивым, мелким почерком и немного смущаясь, зачитала вслух:

– Дотронулась рукой до Тьмы

Бездонной, липкой.

На ощупь оказалась Вечность!

Понятно стало,

что Тьма и Вечность

Две сестры, которые

смеются и играют

в Жизнь и Смерть!

При этом понимают

Основа – Смерть всему!

Она – бездонна, глубока

Черпать в ней силу надо…

– Так, так, – Леонид Борисович нервно забарабанил костяшками пальцев по столу, – а скажите, пожалуйста, у вас была попытка суицида?

– Да, месяц назад, – опустила она свои глазки, – я решила отравиться таблетками.

– Иии?!

– И меня спасли, муж с работы на час раньше вернулся…

– А что же, дети? Вы не думали, как они останутся без матери?! Вопрос конечно банальный, но всё же…

– Тьма окутывает меня с головы до ног! – Инна Львовна тяжело вздохнула. – Она сырая, как туман и липкая, как ловушка для мух. Там нет места детям…

– У вас бывают навязчивые сны?!

– О, да! – жена чиновника оживилась, – мне часто снится мужчина, высокий, грузный, в одежде купца. Он берёт меня за руку и ведёт на крыльцо небольшого одноэтажного дома…

– Этот мужчина вам что – то говорит? – Леонид Борисович чуть ли не хлопал в ладоши от счастья. Наконец – то, Провидение послало ему такого интересного клиента!

– Да, говорит, только на немецком языке…

– И что же, если не секрет?!

– Майне Либлингскетце, Майне Либлингсмедхен! Я даже перевела эти фразы – моя любимая кошечка, моя любимая девочка!

– Майне Либлингскетце… – пробормотал задумчиво доктор, – у меня дома тоже есть любимая кошечка и она сейчас голодная.

Глава 2.

К парадному крыльцу подъехала дорогая карета, запряжённая тройкой холёных, белых лошадей. Весь дворовый люд сбежался смотреть, что за важная персона пожаловала в гости к ихнему барину.

Минька, сын звонаря, ловко пробился локтями сквозь толпу крестьян, подскочил к карете и дёрнул за ручку дверки. На ступеньку опустилась мужская нога, обутая в лаковую, чёрную туфель с большим бантом. Дальше показалась жирная голень, туго обтянутая белыми чулками. Выше колена виднелись бархатные панталоны, красивого тёмно – вишнёвого цвета. Затем появился и сам хозяин – высокий, грузный мужчина, с сытым холёным лицом, лет сорока на вид.

– Гутен таг! – заулыбался немец и вручил подростку серебряный рубль, – данкешён!

Минька растерянно посмотрел на Ивана Савельевича, он явно не понял, что лопочет этот смешно одетый дядька.

– Благодари! Благодари, паршивец, – рассердился тот, – целый рубль серебром получил за ни за что!

Мальчишка бухнулся на колени и начал целовать подол сюртука важного господина.

– Спасибо, Ваше Высочество! – громко выкрикнул он.

– Дурак и есть дурак! – барин схватил пацанёнка за шкирку и оттащил в сторону. – Какое он тебе, бестолочь, Высочество?! Уйди с глаз моих, не путайся под ногами…

Толпа крепостных стояла в сторонке, люди о чём – то шептались.

– А ну, все по домам! И чтоб ни – ни у меня, языками не трепать…

Недовольные крестьяне стали послушно расходиться.

– Здравствуйте, здравствуйте, Ваше Степенство, как мы рады! Проходите в дом, – помещик взял гостя под руку и повёл в парадную, – жена моя, Наталья Петровна, и стол накрыла.

– Я устать дорога… – пожаловался немец, – …ехать долго, кушать хочу!

– Конечно, конечно, – суетился хозяин, – сейчас сразу за стол и сядем! Да снимите свои неудобные туфли, вот вам домашние, – на этих словах, он подал заморскому гостю, мягкие, кожаные чоботы на плоской подошве, – обувайтесь, Ваше Степенство, ноги – то и отдохнут.

– Я звать Мартин…Мартин Кёллер!.

– Ах, да, Мартин, – хлопнул себя по лбу Иван Савельевич, – вы же писали! А вот, и жёнушка моя…

В парадной появилась стройная молодая женщина, на вид не больше тридцати лет.

– Добрый день! – кокетливо улыбнулась она, протягивая руку для поцелуя. – Большая честь принимать такого знатного вельможу в нашем доме! Извольте пройти в столовую, отобедать.

Холёная рожа немца расплылась в сладострастной улыбке.

– Какой молодой, какой красивый и нежный дама! – и галантно поцеловав протянутую руку Натальи Петровны, он восхищённо произнёс, – русский женщин все такая прелестно?!

– Все Мартин, все! – барин раздражённо проталкивал гостя в столовую. Невооружённым глазом было видно, что он ревнует.

– Ваш жена словно дочь, Медхен, дочка… – не унимался вражина.

«Вот порось жирный!» – разозлился помещик. «Чёрт бы тебя побрал, на чужих баб смотреть да заигрывать!»

Купец между тем, вцепившись в парчовый рукав модного платья Натальи Петровны, стал что – то шептать ей на ушко, та в ответ заливалась звонким смехом.

– Голубушка, вы заигрались и ведёте себя непристойно! – одарил муж гневным взглядом. – Извольте лучше распорядиться, чтобы горячее подавали!

– Стол накрыт! – недовольно ответила жена и неохотно высвободила свой локоток, из цепких рук заморского гостя.

Наконец, все уселись за стол, уставленный разными явствами. Суп из куриных потрошков, баранья ножка, приготовленная на вертеле, домашний холодец, тут же запечённая картошечка, обильно политая маслом, два вида вина, блины с мёдом, шаньги с творогом. От такого изобилия, глаза Мартина полезли на лоб.

– Вы сказать, что Русь голод! – удивился он. – А тут…

– Ради такого гостя все остатки повынимали, последние запасы опустошили! – кокетничала и дальше хозяйка. – Вы кушайте, кушайте…

Упрашивать господина Кёллера долго не пришлось, ел он с большим аппетитом и громко чавкал. По рукавам дорогого камзола текло масло, его гладкая рожа раскраснелась то ли от выпитого, то ли от удовольствия общения с молодой барыней.

Иван Савельевич сидел хмурый, кусок в рот не лез. В голове его крутились мысли по поводу того, что он скажет жёнушке вечером. А уж он, устроит ей взбучку: «Вертихвостка! Вздумала при живом – то муже глазки строить. Позорит его перед немцем. Что этот верзила заморский подумает про баб русских?!»

От сытной еды и выпитого, Мартина сморило. Шутки его и любезности в сторону хозяйки дома, постепенно сошли на нет и он запросил кофе.

Мужчины перебрались в кабинет. Устроившись поудобнее у камина, с чашкой ароматного кофе, они наконец – то заговорили о делах.

– Иван, я привезти много мука, пшено, – вельможа первым начал разговор, -привезти картофель, у вас звать «яблоко чёрта».

– Чёртово яблоко… – поправил барин.

– Пусть так! – у немца не было сил на спор, он совсем засоловел. – Привезти много семя морковь, лук много, фасоль…

– Что такое фасоль?!

– О, это вкусно, очень вкусно! Облизать палец! – заржал купец. – Так вы говорить?!

– Пальчики оближешь…

– Фасоль много людина кормить…сытно кормить. Повозка ехать дорога, утром завтрак быть!

– Благодарствую! Разберёмся с вашей фасолью, что это такое и с чем её едят, – Иван Савельевич встал с кресла и поставил недопитую чашку с кофе на камин. Не любил он этот напиток! И как жёнушка не зудела над ухом, что вся Москва и Санкт – Петербург его пьёт, так и не смог привыкнуть к странному и горькому вкусу. – Наш договор помню – девка крепостная нужна!

– Три девка! – выпалил гость. – Три штуки девка нужна…

– Неее, батенька, на три мы не договаривались! – помещик покраснел от возмущения. – Как ты, дорогой мой человек, троих баб через границу провезёшь?! Тюрьмы моей хочешь?!

– Иван, кипятись мало…

– Что значит не кипятись?! Меня же, царь – батюшка накажет! Не имею я право за границу крепостных продавать! – мужчина топнул ногой. – Да и потом, люди они, а не скоты, чтобы в штуках считать…

– Иван, надо спокойствие, ты горяч огонь как! – господин Кёллер кивнул головой в сторону камина. – Одна…карашо…по – твоему будь! – почему – то вдруг легко согласился он. – Девка красивый, девка молодой?!

– И молодая, и красивая, и дочь уважаемого человека, Царство ему Небесное! – перекрестился барин. – А чего это ты, Ваше Степенство, про красоту, да про молодость интересуешься?! Уж не в полюбовки ли, Любку готовишь?! Вроде помощницу по хозяйству просил, ааа?! – наседал он и дальше.

– На Русь все Иван задорны! – рассмеялся Мартин. – Ты мне девку продать, я хозяин! Хочу любовка, хочу помогайка…

– Не скот она… – Иван Савельевич нахмурил брови, – а девица, с душою русской и характером своим! Пожалуй, забирай – ка ты, свою фасоль вместе с «яблоком чёрта» и катись восвояси! – совсем рассердился он, затем позвонил в колокольчик. Появился Петруша, служка по дому. – Приготовь его Степенству постель! Да распорядись, чтобы к утру лошади запряжены были и сытно накормлены…

Петруша молча кивнул головой, затем окинув немца недружелюбным взглядом, спросил:

– В комнате с печью стелить, али без печи?!

– Без печи, Петруша, без печи! – рассмеялся Иван Савельевич. – За что люблю тебя, друг мой, за смекалку твою!

«Помёрзни жирный порось! Будешь знать, как с жёнами чужими заигрывать, да девок русских хаить!»

– Иван, остынь! – залопотал заморский гость, до него наконец – то дошло, что собеседник и вправду злится. – Ушат вода холодная на голова твоя… – попытался он смягчить обстановку.

– Да что ты меня всё шутками, да прибаутками кормишь! – продолжал гневаться помещик. – Я тебе девку не на посмешище и поруганье отдаю! Отцу её обещал – жизнь сытую Любке сохранить! – на этих словах он резко развернулся и пошёл в другой угол кабинета. Бережно снял с полочки икону с изображением Богородицы и торжественно предстал перед господином Кёллером:

– Клянись! Клянись, вражина, на иконе русской – не принесёшь девке вреда какого!

– Ох, Иван, Душа добрый твой! – растерялся купец. – Обещаю, обещаю беречь твой Льюбка, не трону… – поспешил он заверить.

– То – то же, – немого успокоился Иван Савельевич, – Петруша почивать проводит! – и не прощаясь, мужчина поспешно покинул стены кабинета.

– Russischen Narr (русский дурак)! – недовольно проворчал вслед немец.

*****

Леонид Борисович нажал кнопку выключателя. В прихожей зажёгся свет.

– Маруся, кис – кис! Понятно, обиделась… – разуваясь, бормотал он себе под нос.

Такое бывало, когда доктор задерживался с работы и приходил поздно, кошка не выходила его встречать.

– Маруся, ты где?! – мужчина заглянул в гостиную.

Животное, свернувшись клубочком, лежало на кресле и преднамеренно не реагировало на голос хозяина.

– Девочка моя, ну не обижайся, – он взял кошку на руки, – пойдём на кухню, я тебе колбаски вкусной принёс! – и погладив любимицу по спинке, чуть взъерошив её мягкую шёрстку, ласково почесал за ушком, потом за вторым.

После таких манипуляций, кошка благодарно замурчала, подняла голову и укоризненно посмотрела.

– Не испепеляй меня своим гневным взглядом! Виноват, задержался, строгая ты моя…

На кухне Маруська прямиком направилась к чашке с едой, она была пустая.

– Сейчас, сейчас кушать будешь! – засуетился Леонид Борисович и стал быстро нарезать мелкими ломтиками дорогую и аппетитную «Телячью» колбасу, заблаговременно купленную в местном гастрономе. Он знал, как растопить Маруськино сердце – двести грамм «Телячьей» и ты прощён!

Три года назад.

В то утро доктор, как всегда, опаздывал на работу. Выскочив из квартиры и не глядя, вставив ключ в замочную скважину, только хотел провернуть его, чтобы закрыть дверь, как за спиной, кто – то жалобно мяукнул. Он обернулся – на лестничной площадке сидел маленький котёнок. Шерсть его была чёрного цвета, словно уголь, ни одного светлого пятнышка. Котёнок жалобно смотрел на человека, как будто хотел сказать: «Мне холодно, голодно и страшно, приюти меня!»

– За что же тебя выбросили, такого кроху? – Леонид Борисович взял животинку на руки. – Подозреваю, что за цвет твой ведьминский! Не всем, нравятся чёрные коты, – он погладил малыша по спинке, – чего ж мне делать – то с тобой, прикажешь?! Сейчас посмотрю, что в холодильнике имеется…

Холодильник радушно предложил половинку батона, два сырых яйца и небольшой кусок телячьей колбасы.

– Извини, брат, только магазинные субпродукты, – на небольшом, плоском блюдечке, мужчина вынес в коридор мелко порезанную колбаску.

Подкидыш жадно набросился на еду. Вечером, вернувшись с работы, Леонид Борисович застал такую картину – на коврике, у входной двери, свернувшись клубочком сладко спал всё тот же котёнок, рядом стояло пустое блюдечко. Пришлось взять его домой и дать имя Васька. Какой только колбасой, какими только отборными сосисками и деликатесами из зоомагазина, не потчевал хозяин, кот упрямо предпочитал только «Телячью»! Правда, через полгода оказалось, что Васька совсем не Васька, а особь женского пола.

– Вот так сюрприз, – удивился доктор, заметив на ковре небольшие пятнышки крови, – да ты никак, дама?!

Животное внимательно и удивлённо посмотрело в глаза, как бы говоря: «А я устала намекать тебе об этом!»

– Быть тебе Маруськой!

Маруська разбавляла его холостяцкие будни. С женой он развёлся в сорок пять лет, и с тех пор жил один. Единственная дочка Анютка, покинула страну и переехала на ПМЖ в Америку, общались только по скайпу. А с Маруськой можно было разговаривать ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, вживую. Кошкой она была очень умной и тонко чувствующей настроение хозяина. Если он приходил уставший, ложилась ему на грудь и ласково мурлыкала, как будто пела песню на каком – то своём языке. Через полчаса, усталость, как рукой снимало.

Если поднималось давление и болела голова, Маруська укладывалась на подушку, рядом с Леонидом Борисовичем и начинала вылизывать своим шершавым языком, его лоб и щёки.

– Маруся, отстань, щекотно! – отмахивался он, как мог и даже пару раз скидывал животное с кровати. Но через минуту, кошка оказывалась снова на хозяйской постели и продолжала упрямо мурлыкать. Под это мурлыканье хорошо засыпалось. Утром мужчина вставал бодрый и весёлый, как заново родился.

– Лекарь ты мой, пойдём завтракать! – шутил он и шёл на кухню варить кашу. Кашу Маруська ела только на молоке и со сливочным маслом, пустую отказывалась.

И вот сейчас, сидя в кресле с бокалом вина в руках и со своей пушистой любимицей на коленях, психотерапевт рассуждал вслух:

– Ну что, колбасу ты всю съела, а значит я прощён! – почесал он кошку за ухом. – Интересная клиентка появилась у меня сегодня, Инной Львовной величать. Ох, как хочется мне её на сеансы гипноза уговорить! Как ты думаешь, Марусенька, получится?!

Кошка замурлыкала и своей чёрной, как ночь мордочкой, потёрлась о домашние брюки хозяина.

– Да я – то знаю, что ты веришь мне безоговорочно, – расплылся в улыбке Леонид Борисович, – а вот, Инна Львовна – вряд ли!

Маруська внимательно посмотрела в глаза человеку, затем своим шершавым и маленьким язычком, ласково лизнула его руку, успокаивая: «Не переживай, ты у меня молодец, всё получится!»

– Майне Либлингскетце, Майне Либлингсмедхен… – рассмеялся доктор.

Глава 3.

До Бремена добирались три недели. До Литвы на карете, потом на корабле с парусами, затем на пароме по реке Везер. Любка вымоталась окончательно. К страху, что она больше никогда не увидит Родину, прибавилась усталость.

Немец был очень любезен, представился Мартином. Люба очень боялась, что этот огромный верзила будет её лапать и приставать, но к счастью, этого не случилось.

На всех постоялых дворах, он снимал ей отдельную комнату с кроватью и чистым, белым постельным бельём. В харчевнях сажал за один стол и вкусно кормил. Его Степенство заказывал такие блюда, которые девчонка отродясь не пробовала. Особенно ей понравились свиные копчёные рёбра.

– Пиво пить, кушать рёбра, вкусно… – на ломаном русском, пытался объяснить господин Кёллер.

Это и вправду было вкусно! От выпитого пива кружилась голова и сладкая истома разливалась по всему телу. Сытая и хмельная Любка быстро засыпала.

Ночью снились русские берёзки, барин Иван Савельевич, как он перекрестил её на прощание и пустил слезу. Как Минька, сын звонаря, тайком сунул ей подаренный заморским гостем, серебряный рубль. Девчонка отказалась брать монету, она же целое состояние:

– Минька, оставь себе, ты учиться хотел! Кафтан купишь новый, книжек, да сапоги кожаные. А то появишься в семинарии в лаптях, смеяться над тобой будут.

– Барин, благодетель наш, обещал снарядить в духовную семинарию! – возразил тогда паренёк, затем обернулся и убедившись, что никто не слышит, заговорщически прошептал, – сбегать будешь от немчуры проклятой, пригодится…

– Ох, Минька, Минька! – заплакала тогда Любка. – Никуда я сбегать не буду, помру на чужбине! Видно, доля моя такая…

И вот она чужбина, и вот он город Бремен, город купцов, самый крупный порт Германии.

Бремен встретил радушно и торжественно – громким звоном колоколов.

– Турм Глокеншпиль, – купец показал указательным пальцем в сторону красивой башни, – Турм – башня, Драйсихь Глоке.

– Что значит «Драйсихь Глоке?» – ломая язык, переспросила девочка.

– Колокол, тридцать колокол, – улыбнулся он.

Но Любка не умела считать и ей было абсолютно наплевать, сколько колоколов имела эта Турм. Она вспомнила небольшую уютную церквушку в своём селе на берегу речки и по щекам потекли слёзы.

– Плакать найн, – засуетился немец, – найн Трэкен!

– Что такое «Трэкен?»

– Слеза… – и он, пыльным рукавом кафтана, начал вытирать слёзы с девичьего лица.

Затем заглянул ей в глаза и ласково произнёс:

– Красивый глаза, красивый Грау, не должен плакать! Я дам тебе Фройде, Радость… – пообещал купец.

– Ваше Степенство, да какая же радость на чужбине – то жить?! – удивилась Любка.

– Зови меня Мартин! Степенство найн…

Дом господина Кёллера располагался в сердце старого города, за Марктплатц, около рыночной площади. Он был двухэтажный, из серого камня, с красивыми расписными ставнями.

– Ух ты, дом – то больше, чем у барина нашего! – воскликнула девчонка.

– Льюба, барин забыть!

– Да как же забыть? Иван Савельевич, как отец родной…

– Отец родной не отдать чужбина дочь! – съязвил Мартин и легонько подтолкнул её к входной двери.

Но не успела Любка войти, как дверь распахнулась и навстречу им выбежала девчонка лет семи, бросилась на шею немцу и заверещала:

– Фатер, Фатер! Майн либэ Фатер…

Мужчина обрадованно подхватил ребёнка на руки и прижал к себе.

– Майне либэ Тохтер! Майне либэ Медхен! – кудахтал он, покрывая поцелуями лоб и щёки своей дочери.

Любка смотрела на эту сцену и завидовала. Она вспомнила своего тятьку и по щекам опять потекли слёзы.

– Вер ист дизес Медхенд унд варум вайнт зи?! – купеческая дочка удивлённо уставилась на гостью.

– Она спросить, кто эта девица и почему плачет, – перевёл Мартин, затем обращаясь к дочери, произнёс:

– Дас ист айне руссише Шклафен!

И опять перевёл Любке:

– Я сказать дочь, что ты руссише рабыня…

Услышав слово «рабыня», девушка покраснела и опустила голову.

– Шутить…я шутить! – господин Кёллер поспешил исправить ситуацию. – Льюба, меня простить! – он виновато заулыбался. – Майн Тохтер, дочь Эльза! Твой Арбайтен…работа…няня майн Тохтер.

*****

Прошёл год.

Сытая и спокойная жизнь в доме купца, дала о себе знать, Любка расцвела и похорошела. Это тебе не деревня, где вставали с первыми петухами и начиналась круговерть: корову подои, грядки прополи, воды на коромысле принеси, печь натопи, в печи свёклы и репы натоми. А после полудня, к барину будь добра явиться, а уж жёнушка его Наталья Петровна, без дела не оставит, расстарается, заданьев напридумывает.

У немца же в доме, жизнь текла неторопливо и размеренно. Каждое утро, в одно и тоже время, кукушка выскакивала из часового механизма и будила руссиш Шклафен. Она умывалась, приводила себя в порядок и шла готовить завтрак себе и Эльзе. Отдать должное Мартину, он разрешил русской няне питаться с одного стола, с его дочерью. Девушка быстро привыкла к немецкой кухне: много свинины, куриного мяса, всё жирное и особый конёк – жареные яйца. От изобилия мяса и масла, Любкины бока округлились, грудь налилась, волосы стали упругими и шелковистыми. От худенькой, испуганной девчонки, не осталось и следа.

«Шёнхайт мит шверэм Блик!» – шептались продавцы на рынке, у которых, девушка два раза в неделю покупала продукты.

– Чё говорят – то, про меня что – ль?! – спрашивала она Эльзу, которая всегда сопровождала свою няню, куда бы та не шла. Так велел отец.

– Красавица с тяжёлым взглядом! – переводила купеческая дочка, с гордой ухмылкой на губах.

Ещё бы, ни у кого из знакомых и друзей, в услужении не было русской рабыни! Вот так отец сильно любит её, вот так балует!

Свою мать Эльза помнила очень смутно, ей было всего три года, когда она умерла. Умерла, как и Любкина, во время родов. Мартин тогда сильно горевал. Но время лечит и через два года отец женился заново. Привёл молодуху в дом, познакомил с дочерью, а сам в скором времени уплыл в далёкую страну Россию, где медведи прямо по улицам ходят, а люди их с руки кормят. Ох, как Эльза тогда переживала, что Фатер медведь съест!

Вернулся купец на месяц раньше, чем ожидалось и застал свою единственную дочку, запертой в чулане, да с синяками по всему телу. Молодуха чего – то блеяла, мычала – пыталась объяснится, да только Мартин слушать не стал. Схватил её за космы, да и вышвырнул на улицу. Затем прижал испуганную и плачущую Эльзу к себе и пообещал, что больше никогда не женится, а следовательно, и обижать её будет некому.

Тогда – то господина Кёллера и осенила идея, привезти няньку из России. Девки там добрые и работящие, да и Душа русская глубока и отзывчива. И не прогадал он!

Любка быстро нашла общий язык с Эльзой, расцвела она рядом с русской Шклафен, улыбаться начала. Всегда сытая, в платье чистом, в волосы ленты вплетены цветные, сказка на ночь рассказана. Как отец не любил, не баловал, а женского тепла и ласки, видимо всё равно не хватало…

Эльза к наукам смышлёная была, особенно к языкам. Учитель к ним ходил, читать, писать учил, числа разные складывать. Ну, девочка и попросила русский язык ей преподать, чтобы с Киндермедхен, то есть няней своей, общаться понятнее было.

Как – то после ужина, Мартин позвал Любку к себе в кабинет.

Он сидел у камина, в дорогом кожаном кресле, держа в руках хрустальный фужер на тонкой ножке, до краёв наполненный красным вином.

– Льюба, говорить хочу, – улыбнулся мужчина и пригубил вино, – мне уехать Россия! Уехать драй Монат, три месяц…

– Так надолго?! – удивилась девушка.

– Надолго, Льюба, надолго…дела торговый! – он залпом опустошил фужер и рукавом кафтана, вытер свои губы.

«Прям, как тятька мой!» – Любка еле сдержалась, чтоб не пустить слезу. Ох, как она хотела бы вернуться на Родину!

– Дочь моя ты остаться, справишься?! – прервал её мысли купец.

– Справлюсь, не переживайте… – девчонка опустила глаза и покраснела. Последнее время, она частенько ловила на себе его похотливый взгляд.

– Льюба, Льюба…Любоффь…Либэ! – немец захмелел. – Смотреть я девка тьебя и удивляться…

– Чему ж вы, барин, удивляетесь?! – еле выдавила из себя русская Шклафен.

– Душа твой дивлюсь, Душа твой…

– Что ж не так, Ваше Степенство, с Душою моей?!

– Красивый ты, Льюба! Расцвёл, похорошел твой тело…снаружи! А вот внутри, погреб сырой Душа твой томится! Как будто, Льюба тебе всё равно, что Лебен – Жизнь, что Штербен – Смерть, что вкусная Эссен – Еда, что Хунгер – Голод… твой душа, Ретсель – Загадка!

– Не знаю, в чём моя вина, – совсем растерялась девушка, – я стараюсь…сильно стараюсь!

– Я видеть твой стараний, – немец налил себе ещё фужер вина и опять до краёв. – Мой Тохтер тебя льюбить, сильно льюбить! Но не с нами, ты Льюба, не с нами…глаза твой холод, глаза твой пусто. Я Манн – Мужчина, хотеть взаимность! Выпей… – и он, протянул фужер с вином.

– Ой, барин, не гоже девкам вино предлагать, – шарахнулась в сторону Любка, – не к добру это! Я, пожалуй, пойду! – попятилась она к дверям. – Эльзе обещала сказку на ночь рассказать…

– Иди! Мой дочь важнее Воллуст – Сладострастие… – купец смахнул вдруг накатившуюся слезу и одним залпом допил вино.

*****

Пал Палыч ёрзал в кресле, он явно нервничал. Большой и грузный, с красным одутловатым лицом и однозначно повышенным сахаром в крови, он олицетворял портрет классического чиновника.

– Лёнь, ну ты мне хоть коньячку плесни! – канючил мужчина. – Опять кофе предлагаешь! Я сегодня с водителем, можно…

– Не держу я коньяк на рабочем месте, – недовольно ответил Леонид Борисович и убрал в сторону чашку с кофе, заботливо приготовленным секретаршей Верочкой. – Паш, ты даёшь согласие?! – битый час он объяснял о необходимости гипнотерапии, в работе с его женой.

Нефёдов крутился, как уж на сковородке и уходил от прямого ответа.

– А хуже не будет?! Эти, гипнозы твои…не изучены, – переживал Пал Палыч. – А вдруг, Иннушка после этих сеансов совсем бросит меня?! Люблю я её… – скулил он жалобно, как щенок.

– Видели бы сейчас тебя твои избиратели! – тяжело вздохнул доктор. – В сотый раз объясняю – гипнотерапия поможет нам найти в подсознании Инны Львовны причину, по которой она отвергает тебя, как мужа! – он расстегнул ворот рубашки и ослабил галстук.

– О, Борисыч, а может ну её, эту причину?! – вдруг оживился чиновник. – Ты можешь, через этот свой гипноз, внушить любовь ко мне?! Чтоб жить без меня не могла! Я заплачу, хорошо заплачу, в долларах… – рука мужчины тут же нырнула во внутренний карман пиджака.

– Паша, Паша, – психотерапевт укоризненно покачал головой, – сколько лет тебя знаю и всё у тебя, всегда решается деньгами!

– Так, а чем же ещё?! На них родимых вся жизнь и выстроена… – хитро улыбнулся мужчина.

– Ага, помнится мне, как ты первую жену за большииие деньги привораживал! Какой – то знахарке, бельё её нижнее носил…

– Было дело, – Нефёдов потупил взгляд, – чуть ли не мочу ослиную пил, а Светка, вертихвостка проклятая, всё равно с этим турком сбежала. Лёнь, чего они меня все бросают?! Я им и шубы, и наряды, и украшения разные…у тебя правда коньяка нет?!

– Ну ты ещё слезу пусти! – рассмеялся Леонид Борисович. – Слушай, а если я сейчас коньяк найду, дашь согласие на гипноз?!

– Умеешь ты, старый чёрт, к клиенту подход найти…

Глава 4.

– Ну – с, вы сегодня побалуете меня своими стихами?! – доктор нажал на кнопку пульта, и тяжёлая плотная жалюзи закрыла окна. – Инна Львовна, голубушка, что вы молчите?!

Женщина лежала на кушетке с закрытыми глазами.

– Я немного нервничаю… – прошептала она и поправила коротенькую юбочку, плотно обтянувшую её стройную фигурку.

«Да, у Нефёдова губа не дура!» – Леонид Борисович окинул мужским взглядом стройные ножки в ажурных колготках. – «Точёная, как статуэточка!»

– Я положу руки на голову и начну обратный отсчёт, от десяти до одного. Вы уснёте, вам приснится сон…

– А если я не запомню этот сон? – занервничала жена чиновника.

– Поверьте мне, запомните! – психотерапевт зажигал свечи. – Почитайте лучше какой – нибудь стих, а я пока музыку расслабляющую включу и всё у нас готово будет…

– А вы не будете смеяться?! – дамочка приподнялась на кушетке. – Вчера вечером, когда муж уснул, я взяла листок, ручку и вот что вышло:

«Моя Душа, то погреб

тёмный и сырой

Без фонаря,

зато родной и свой.

Мне всё равно,

что жизнь, что смерть

что ласки мужа…

Мне всё равно,

что вкусная еда,

что голод

Рукой дотронувшись

до Тьмы

Я больше не дышу,

я больше не живу…»

– Стоп, стоп! Какие красивые слова «рукой дотронувшись до Тьмы»! Вы, Инна Львовна, поэтесса, не хуже Цветаевой! Вот, сейчас этим процессом, мы с вами и займёмся…

– Каким процессом?! – побледнела клиентка.

– Постараемся до вашей Тьмы дотронуться рукой. Десять, девять, восемь, семь, шесть…

*****

Купец вернулся ровно через три месяца. К своему удивлению, Любка поняла, что ждала его и даже скучала. Ох, как хотелось убить себя за это чувство! «По кому ты скучаешь, ааа?» – разговаривала девушка со своим отражением, сидя пред зеркалом. «Он немчура проклятый! Увёз насильно тебя из дома родного!» Но другая Любка, которая смотрела из зеркала своими огромными, голубыми глазами, нагло отвечала: «Ага, он к тебе относится лучше, чем тятька твой покойный! Кормит, поит, обувает, одевает, не ломанная ходишь! Сдохла бы давно от голода в своём доме – то родном, неблагодарная!»

Руссиш Шклафен возражала отражению: «На родимой земелюшке и смерть мила!» Но наглая девка по ту сторону зеркала, не сдавалась: «Нет уж, я лучше на чужбине, да на белых простынях полежу! Бестолковая, посмотри на свои ботильоны из кожи буйвола, на платье из поплина, на ручки свои холёные, на спину не гнутую. Давно по полю босиком не ходила?! Или забыла, как лепёшки навозные пахнут?! Благодари Бога, Господа нашего, что жизнь барскую послал тебе…»

Но переубедить Любку, было не так – то легко. Слишком привыкла она жить в Темноте. С виду весёлая, смеётся и в руках всё спорится. А вот внутри, в тёмном и сыром погребе жила Душа её. И никому до этого дела не было. А Мартин всё понял! Быть может, и вправду он любит её?!

Не было в Любкином погребе даже лучика света. Сыро, глухо, но зато тепло. Дверь в погреб она открыла и одной ногой ступила, когда мамка умерла. Затем тятька умер и Любка второй ногой зашла. А уж когда барин сообщил, что немцу её продаёт, вот тогда дверь полностью захлопнулась. Закрылась девушка от Обиды на мир весь, спрятала Душу свою в Темноту, поклялась сама себе, не верить больше никому! И поселилась в глазах девчонки боль…

Та Боль была, что очень глубока

Та Боль звенела и играла

Та Боль рыдала и кричала

Та Боль рычала и дралась

Но девочка сама молчала.

Не верила девчонка больше Богу!

Нет не роптала на него

Он просто умер для неё…

Бережно хранила Люба эту Боль внутри себя, да на засов ещё и дверь закрывала. Каждую ночь упивалась она Болью Одиночества. И понимала, что ни за какие коврижки или пироги сладкие, не расстанется она с этим чувством. Ведь окружающим её людям, верить нельзя! НИ – КО – МУ! Все они предатели! Даже мамка с тятькой предали – померли. А барин, Иван Савельевич, смешно сказать, на фасоль обменял! А Боль, она всегда с тобой. Боль не предаст…

Из России Мартин привёз Любке в подарок сундук. Красивый, кованный, разрисованный петухами красными, курами разнопёрыми, да яйцами пасхальными.

– Открывать, Льюба, Юберрашунг – Сюрприз! – заискивающе произнёс купец. – Открывать, страх найн…бояться найн!

Девушка застыла на месте. Руки, ноги онемели, а голова кричала: «Не прикасайся, неспроста подарочки такие! Жди беды…»

На помощь пришла Эльза:

– Фатер, Киндермедхен растеряться! – подскочив к сундуку и приоткрыв крышку, она так и ахнула, – Вас фюр айн шёнес Кляйд! Любааа, Любааа, это тебе, Шёнес Кляйд – красивое платье…

Платье было из натурального шёлка, белоснежного цвета, отороченное дорогим кружевом.

Любка покраснела, опустила глаза, но с места не сдвинулась.

– Надо одеть, примерка, Битте зер! – попросил господин Кёллер.

Мужчина чувствовал себя очень растерянно, он не ожидал такой реакции на свой подарок.

– Любааа…анпробирен Кляйд…платье, примерка! – девочка тащила няню в соседнюю комнату.

Мартин налил себе бокал вина и устроился поудобнее в кресле у камина. Все три месяца его не покидали мысли о Любке. Он жаждал её, как глоток свежего воздуха. Он скучал! Девушка снилась каждую ночь и это было сумасшествие. Чтобы отвлечься, убрать тоску по русской Шклафен, мужчина накупил сундук подарков, представляя, как она обрадуется.

Господин Кёллер никогда не испытывал такого чувства, как Любовь. «Если это и есть Любовь, ну её к Дьяволу!» – думал он, возвращаясь домой. – «Уж больно сердце болит…»

И вот он дома, долгожданная встреча состоялась! А она…она холодная, даже не улыбнулась не разу. Стоит посреди комнаты, как ледяной столб и глаза…эти огромные, полные боли глаза! Что он делает не так?! Почему эта боль никуда не уходит?! Что творится в Душе у этой русской девушки?! Неужели, она и вправду не видит, что он бережёт её и любит?! Почему, почему она так холодна с ним…

– Фатер, фатер! – тоненький голосок дочери, прервал ход мыслей. – Зи ист Вундершён – она прекрасна! Зи ист ди Браут – она невеста, Вундершён невеста! – Эльза подталкивала няню вперёд. Та, смущаясь и путаясь в подоле платья, постоянно спотыкалась.

– Льюба… – у немца пересохло во рту от возбуждения, – ты похож, много похож Шёнер – Ангел!

Перед ним стояло Божье Созданье! Белое, шёлковое платье мягкими складками струилось по крутым бёдрам и подчёркивало осиную талию. В районе плеч и груди, было искусно вшито тонкое кружево, сквозь которое просвечивала упругая, девичья грудь.

– Ах, барин, – Любка покраснела под пристальным мужским взглядом, – негоже молодым девкам такое непотребное платье носить!

– Волосы…распустить волосы! – приказал купец.

Не успела девушка понять, чего от неё хотят, как опять вмешалась Эльза. Не дожидаясь согласия няни, девчонка быстро и ловко, начала расплетать её косы. Тяжелая, пепельно – серая копна волос, упала на плечи.

– Сегодня ночь встречать меня такой вид… – прохрипел Мартин и хлопнув дверью, быстро вышел из комнаты.

Любка в белом платье всю ночь просидела на стуле. Тело трясло от страха, в ожидании насилия. Но купец, так и не пришёл.

Утром она готовила омлет для Эльзы. Мужчина неслышно подошёл сзади, осторожно взял её за плечи и развернул к себе:

– Ферцейн Мир – прости меня! – дыхнул он перегаром в лицо девушки. – Захотеть сама…решать сама…Дихь Либэ ихь – я льюбить тебя…много льюбить!

Любка молчала. Ей было жалко немца. Она не могла ответить ему взаимностью. Полюбить для неё, значило открыть дверь погреба и выпустить на свободу свою Боль. А этого, она не могла себе позволить.

Прошло полгода.

Шёл месяц июнь. На Руси в это время праздновали Ивана Купалу. За три дня до Ивана Купалы и родилась Любка. Она рассказала об этом своей подопечной.

– Гебургстаг! Гебургстаг! – захлопала в ладоши девчушка, – День Рождения! Готовить Шуссер Кухэн – Пирог, сладко пирог, дарить Гешенк – Подарок! Фатер, сказать Фатер… – Эльза собиралась уже упорхнуть из детской комнаты, где и происходил разговор, как русская Шклафен взмолилась:

– Пожалуйста, детка…Битте зер Киндер…найн, найн шпрехен Фатер!

– Поччьему найн сказать папааа?!

– Найн подарки, – уговаривала Любка, – я не люблю подарки…найн Гешенк!

На крики и спор, в детскую заглянул сам господин Кёллер:

– Что здесь происходить?!

– Фатер, Фатер, – не унималась Эльза, – Любааа хат Гебургстаг, День Рождения! Ум Гешенк цу Гебен – дарить подарки! – она топнула ногой. – Киндермедхен найн Гешенк – няня не хотеть подарок!

– Наш Льюба, русский Душа, Ретцел -Загадка! Мы Льюба льюбить, она – не льюбить… – произнёс он укоризненно.

– Барин, – девушка покраснела, – я люблю вас и Эльзу! Мне…мне просто никто и никогда не дарил подарков.

– Я и мой дочь, будет первый! – подобрел купец. – Ви альт бист ду – сколько тебе лет?

– Лет?! Не знаю… – растерялась Люба. – Меня тятька учил по зимам считать. Я прожила вот столько… – на этих словах, она растопырила пальцы на правой руке и три раза ей помахала.

– Понятно, будет шестнадцать – Зексцейн яре альт! Ужин, праздник, я заказать пирог! – тоном, не терпящим возражений, сообщил господин Кёллер.

Именинница нервничала целый день. Ради неё праздничный ужин. Ох, задумал немец опять нехорошее! Беду сердце чует…

Сердце не обмануло, в эту ночь всё и случилось! Пьяный Мартин ползал на коленях, говорил о своей любви, умолял сжалиться. И Любка сжалилась…а чего было терять?! В их деревне, в этом возрасте, почти у каждой девки только если не косая и не рябая, был муж и ребёнок. Любка не косая и не рябая, а красавица, да с ладным телом…

Было больно и стыдно. Немец извинялся до самого утра, называл майне Либлингскетце – моя любимая кошечка, майне Либлингсмедхен – моя любимая девочка и целовал колени.

Он стал наведываться к девушке в спальню почти, что каждую ночь. Нет, Мартин не был совсем противен и со временем, она даже вошла во вкус ночных забав, но полностью расслабленной, никогда себя не чувствовала.

Ближе к зиме, русская Шклафен поняла, что беременна.

– Что делать?! – озадаченный купец нервно ходил по комнате. – Мой дом и Фрау – Женщина…живот…Шанде – Позор мой имя!

– Барин, не выгоняй меня на улицу! – испугалась Любка.

– Майн Либэ – Моя Любовь…найн выгонять! Майн Тохтер – Моя Дочь, лишать няня! Это есть плохо, очень плохо…

– Зачем лишать?! Мартин, милый, я и с животом со своими обязанностями справлюсь! Мы, русские девки крепкие, ты не думай…

– Льюба, надо дом…отдельный Хаус…там жить ты и сын! Мой дочь найн няня… – горевал немец и дальше, – Эльза лить слеза, много Вайнен – Плакать…она льюбить тьебя!

На том и порешали. Пока живот ещё маленький и беременность можно скрыть, Киндермедхен останется в доме. А дальше…дальше он подыщет ей отдельное жильё.

Девушке было жалко расставаться с Эльзой, она всем сердцем привязалась к девочке.

– Ньельзя, Льюба, ньельзя! – обьяснял господин Кёллер. – Мой дочь найн знать няня полюбовка…позор…отьец позор.

– Да что ж, за жизнь – то такая?! Куда Бог смотрит?! – разозлилась Любка. – Стоит кого – то искренне полюбить, как я теряю этого человека. Когда умру, попаду на небо, обязательно Бога к ответу призову…

На окраине Бремена, в старом квартале Шафвиртэл, Мартин прикупил небольшой одноэтажный домик, состоящий всего из трёх комнат. Туда он и поселил беременную любовницу.

Любка очень скучала по Эльзе: «Как она там, без меня?! Кто ей теперь рассказывает сказки, стирает платьица, готовит её любимую яичницу?»

Как – то в один из вечеров, купец появился с люлькой в руках и очень расстроенный.

– Барин, что с тобой?! Что случилось?! – участливо заглядывая в глаза мужчине, забеспокоилась Люба.

– Эльза, майн Тохтер Эльза… – он смахнул, неожиданно накатившуюся слезу.

– Она заболела? – перепугалась девушка.

– Найн, Майне Эльза ист Гезунд – Здорова! Дочь уехать далеко…пансион… -немец разрыдался, как ребёнок.

В эту ночь он остался у Любки. И как оказалось, Слава Богу! От новости, что Эльзу отправили в закрытый пансион, у женщины на рассвете отошли воды. А к обеду, она родила толстого и красивого мальчишку Андрейку.

Мартин сам принимал роды. Ох, и вспотел же он! Ох, как трясло тело, когда он взял на руки новорождённого.

– Майн Зонн – Мой Сын, майн Либлингсзонн – мой Любимый Сын!

В хлопотах с маленьким сынишкой, Любка стала немного забывать об Эльзе. Она просто запретила себе думать о девочке, запретила чувствовать. И в её потайной, тёмной и сырой подвальной комнате, где томилась Душа, появилась ещё одна Тень.

– Льюба, ты не любить Андрэ?! – расстраивался господин Кёллер.

– Почему ты так решил?! – удивлялась она.

– Твой глаза – дайн Блик, твой взгляд Боль…много Боль! Материнство Фройде – Радость! Льюба найн Фройде…

Молодая женщина молчала, ей нечего было сказать в своё оправдание. Конечно, она любила Андрейку! Но Боль, спрятанную в подвале своей Души, Любка любила сильнее.

Глава 5.

– Вы думаете, что эта история реальна?! – Инна Львовна сидела в кресле напротив. Тонкими пальцами с красивым маникюром, она разминала сигарету. – Можно закурить? – осторожно спросила она.

– Вообще – то, я сам не курю и своим клиентам не рекомендую! – ответил Леонид Борисович. – Но вам можно, – он многозначительно помолчал и добавил, – в качестве бонуса! – затем открыл окно. – Мы с вами молодцы, проделали большую работу!

Это действительно было так. Жена чиновника исправно, два раза в неделю, посещала сеансы гипноза, благодаря которым, открылся целый пласт прошлой жизни.

– Неужели, я правда была Любкой, а Павлик купцом?! – дамочка сделала затяжку, затем ещё одну и театрально выпустила из своего напомаженного ротика, несколько колец дыма.

Пробежала мысль: «С подросткового возраста курит. И ещё, прогресс – мужа назвала Павликом».

– На вопрос реинкарнации, вам не ответит никто. Возможно, это правдивая история, а возможно, ваше Подсознание по какой – то причине, решило затеять такую игру: бесправная крепостная и барин, бесправная любовница и купец, – доктор налил себе чашку чая и устроился поудобнее за своим рабочим столом. – Расскажите мне о вашем детстве…

– Собственно и рассказывать нечего! Интересного мало… – Инна Львовна, пожав плечиками, выпустила очередную порцию дыма. – Я росла в интернате, а по выходным, меня брал к себе дедушка по матери.

– Так…интересно, очень интересно! – оживился психотерапевт. – Почему вы росли в интернате, где же были ваши родители?!

– Как рассказывал дед, женщины в нашем Роду все непутные, – женщина тяжело вздохнула. – Бабка, жена деда, бросила мою мать, когда ей было два с половиной года. Скрылась в неизвестном направлении с командировочным Анатолькой. Дедушка остался с малым ребёнком на руках. Но ничего, справился, вырастил и выкормил. Когда мама училась в техникуме, то родила меня от студента театрального училища, красавчика Лёвки. Красавчик дочь не признал! Да и как признать, если сам ребёнок, девятнадцать лет всего было. Когда мне исполнилось три года, моя мать тоже скрылась в неизвестном направлении. Вернее, в известном – поехала в Москву искать Лёвчика, кто – то ей шепнул, что он там. В Москве, буквально в течении года, она благополучно вышла замуж за молодого человека из очень интеллигентной семьи. Естественно, своё Прошлое в порядочную семью нести не хотелось, кому понравится сноха с довеском на руках. Мать написала дедушке письмо, мол отец прости меня, вырасти внучку сам. Он погоревал, но делать нечего. Водил меня в детский садик, варил суп и кашу. В школе, в первом классе, директор и предложила перевести меня на пятидневку, то есть жить в интернате. Дед обрадовался, старенький он становился, силы не те…

– Как вы познакомились со своим мужем?

– Когда десятый класс заканчивала и познакомились, – Инна Львовна закурила ещё одну сигаретку. – В интернате кружок танцевальный был, я его посещала и неплохо получалось, скажу вам! – кокетливо улыбнулась она. – «В Лёвку, артиста пошла!» – так дедуля говорил. И вот, ко дню защитника Отечества, в местном Доме Культуры концерт давали. Мы с Ромкой матросский танец «Яблочко» исполняли. Пал Палыч, как представитель администрации района, сидел в зале. Ну, глаз на меня и положил… – она совсем сникла, видно было, что воспоминания даются нелегко.

– Что же было потом?!

– Потом Нефёдов нашёл меня. Дождался, когда восемнадцать лет исполнится и сразу позвал замуж.

– А вы?

– А что я?! – клиентка равнодушно пожала плечами. – Мне восемнадцать, ему почти сорок! Я, конечно, в шоке! Дед от счастья плачет, что отдаёт внучку в хорошие руки, мужику зрелому и денежному. Никто меня и не спрашивал. Три года жили, муж меня по заграницам возил, с миром знакомил. После интерната, жизнь сказкой показалась. Двадцать один – беременность, двадцать два – мальчишек – двойняшек родила. А какая из меня мать?! Сама ребёнок, ничего не умею, смех, да и только. Паша няньку притащил, а мне из дома сбежать захотелось…

– Скажите, вы совсем никакой благодарности к мужу не испытываете? – Леонид Борисович открыл окно побольше, от сладкого запаха сигарет першило в горле.

– Какая благодарность от птицы подневольной?! – раскраснелась дамочка. – Взял девчонку насильно, шмоток накупил, обрюхатил и усадил около себя…

– Стоп, стоп! В вас сейчас рассуждает обиженная Любка! А давайте серьёзно поговорим. Купец спас крепостную девчонку от голода, дал ей сытую жизнь, достаток, собственный дом, счастье материнства и детей здоровых. Нефёдов можно сказать, вас тоже спас. Разве нет?! Девочка из интерната, старый дед, неизвестно куда дорожка могла вывести.

– Может быть, – задумчиво произнесла Инна Львовна. – Паша хороший, он меня не обижает, окружил достатком и роскошью, любое моё желание мгновенно исполняется. А уж когда мальчишек родила, в прямом смысле на руках носить начал…

– Я хочу вам дать домашнее задание, выполните?! – с надеждой в голосе, спросил доктор.

– Да, конечно, постараюсь! Мне очень интересно работать с вами…

– За комплимент спасибо! – мужчина зарделся от удовольствия. – Вам надо провести параллель между образом барина Ивана Савельевича и своим дедушкой. У Любки обида была не на купца…

– А на кого же?! Он и вправду вражина! Увёз девчонку глупую в страну чужую…

– Это, следствие! Первая обида Любки на родителей, которые покинули её, также, как и вас. У крестьянки осталась надежда на доброго и справедливого барина, а у вас – на деда. То есть, Иван Савельевич и дедушка – одно лицо! Я понятно объясняю?! – Леонид Борисович снял очки и устало потёр глаза. – Ваше Подсознание посчитало колоссальным предательством, согласие дедушки на брак с чиновником, старше вас больше, чем на двадцать лет. Попробуйте посмотреть на историю, с этой точки зрения.

– Я поняла, – прошептала пациентка, из глаз её потекли слёзы, – купец и мой муж – одно лицо! Обиду на дедушку, а в прошлой жизни на барина, я перенесла на мужа?! Оттого и не могу принять его тепла и заботы?! А Пашенька любит меня, также сильно и безответно, как когда- то, Мартин любил Любку…

– Именно!

*****

После рождения второго сына, Мартин женился на русской Шклафен. Венчание происходило в Соборе Святого Петра, который располагался в центре Бремена.

На церемонии венчания, присутствовала Эльза и старший сын Андрейка. Любка была одета в то самое белое, кружевное платье, которое когда – то купец привёз ей из России.

Невеста была молода и красива, двое родов не испортили её стройного стана. Жених был грузен, тучен и немного староват для неё. Но, всё это покрывалось влюблённым взглядом, которым господин Кёллер неотрывно смотрел на будущую, законную жену.

Глаза невесты, кроме пустоты и холодности, ничего не выражали.

Умирала Любка в богатом доме, среди детей и внуков. Она лежала на кровати, седая и старая. В изголовье сидел Андрейка, он гладил мать по голове и шептал:

– Мутти – Мамочка…майне Либлингсмутти – моя Любимая Мамочка!

Седая женщина, окинув собравшихся вокруг неё родственников, затуманенным взором, холодно произнесла:

– Я ухожу, не плачьте! Наконец – то я останусь одна, наедине со своей Болью…

Душа отделилась от тела и направилась в Чистилище.

*****

Прошло два месяца.

В дверь позвонили. Маруська, задрав хвост, вперёд хозяина, побежала в прихожую.

– Ты кого – то ждёшь?! – пошутил Леонид Борисович и неохотно отложил в сторону книгу. Пришлось вставать с дивана: «Кого черти принесли в выходной день?!»

На пороге стояли Нефёдов с женой.

– Не переживай, мы ненадолго, – заверил чиновник и без приглашения, шагнул в квартиру, – Иннушка, проходи! – он дёрнул женщину за рукав модной шубки. – Борисыч просто растерялся, на самом деле, он нам рад! – засмеялся мужчина, снимая обувь.

– Вы нас извините! – Инна Львовна в нерешительности топталась в прихожей. – Ой, какая киса, – заулыбалась она и нагнулась к Маруське, чтобы погладить, – чёрная, как ночь!

Но кошка зашипела и отскочила в сторону, как ошпаренная. Женщина от неожиданности вскрикнула:

– Я ей не понравилась?! – она растерянно посмотрела на мужа.

– А ты и не должна никому нравиться, только мне! – Нефёдов снимал с жены шубу. – Долго ты нас в прихожей держать будешь?! – обратился он к хозяину.

– Проходите, только у меня не убрано! – доктор подхватил Маруську на руки и зашагал в сторону гостиной. – Холостяцкое жильё…

Пал Палыч хозяина не слушал. Он уже доставал из дорогого кожаного портфеля бутылку коньяка, батон копчёной колбасы и коробку конфет.

– Вот, пятнадцать лет выдержки, из за границы привезли, – он повертел бутылку в руках, разглядывая этикетку, – вкусныыый! А это дикой пантере твоей, – и достал из того же портфеля небольшой кусок варёной колбасы, завёрнутой в пергаментную бумагу, – «Телячья!»

Маруська, учуяв знакомый запах, радостно замяукала и начала тереться вокруг ног гостя.

– Иннушка, ты покорми её, она тебя и полюбит! – обратился чиновник к жене.

– В честь чего банкет?! – Леонид Борисович поставил на стол рюмки.

– А никакого банкета! – Нефёдов явно был в хорошем расположении духа. Он выглядел изрядно похудевшим и помолодевшим. – Мы с жёнушкой просто заехали поблагодарить тебя, у нас ведь, как медовый месяц! Спас ты, Лёня, нашу ячейку общества, то есть, семью! – Пал Палыч уже разливал коньяк по рюмкам. – Давайте, давайте все за стол! – тоном гостеприимного хозяина, скомандовал он.

– А ты с водителем сегодня?! Или опять в нетрезвом виде за руль… – доктор нарезал тонкими кружочками копчёную колбасу.

Одно колечко упало на пол, тут же подбежала Маруська, понюхала и брезгливо отошла в сторону.

– Ну и характер у тебя, Мария! Железная леди! Всегда верна своим вкусам… – проворчал он, поднимая с пола колёсико деликатеса.

В эту минуту с кухни вышла Инна Львовна, она несла в руках кошачью миску, до краёв наполненную кусочками телячьей колбасы.

– Кис, кис, пойдём знакомиться!

Кошка внимательно оглядела женщину, как бы оценивая, стоит ли доверять.

– Соперницу чует! – заржал Пал Палыч. – Любовь моя, – он обнял жену и замурлыкал в унисон с кошкой, – сооолнышко!

Выпили по рюмочке, потом по второй. Нефёдов возбудился ещё больше, он громко говорил и активно жестикулировал.

– Борисыч, я не знаю, как работают твои гипнозы, но Иннушку словно подменили. Человеческое спасибо тебе! – мужчина встал с дивана и театрально поклонился в пояс.

– Паша, ты с ума сошёл! – покраснел психотерапевт. – Что ты мне в ноги, как барину кланяешься?!

– Я тебе ещё их и поцеловать могу! – не унимался захмелевший гость. – Жену ты мне к жизни вернул…

– Инна Львовна! – обратился к женщине доктор. – Виновницей сегодняшнего торжества, являетесь вы, но почему – то молчите. У вас всё в порядке?

– У меня всё в порядке, – улыбнулась она и прижалась к мужу. – Я очень люблю свою семью и благодарна Пашеньке за его терпение. Мой супруг… – она запнулась на полуслове, но затем продолжила, – мой супруг очень хороший, просто немного эмоциональный! – и чмокнула его в щёчку.

– Лёня, – заголосил Пал Палыч, – а ты знаешь, что Иннушка стихи пишет?! Да как красиво! Солнышко, почитай! – он умоляюще посмотрел на жену. – Она историю про Любку в целую поэму выписала…

– Пашенька, мне далеко до поэмы… – бросила укоризненный взгляд Инна Львовна.

– Почитайте пожалуйста, мне очень интересно! – оживился Леонид Борисович. Три рюмки коньяка расслабили его окончательно. Он полулежал на диване и искренне радовался за эту пару. Радовался, что смог помочь сохранить семью. Маруська устроилась на коленях и благодарно урчала, переваривая порцию «Телячьей».

– Ну, хорошо, я зачитаю пролог, вчера вечером дописала:

– Среди детей и внуков,

седая женщина, что умирала

В Чистилище она попала!

Впервые чувства в ней проснулись,

и холодность ушла.

Она вскричала в гневе: «Где Бог?!

А ну – ка, быстро на ковёр!

К ответу Бога за жизнь мою!»

Все Херувимы вздрогнули

от наглости такой!

Бог терпеливый,

он пришёл, спросил:

«Чем я обидеть мог?!

Ведь ты моё дитя…»

Любка Богу вдруг, пощёчину дала,

обиду высказала всю!

Как мучал он её,

как Душу, что её загнал

И в темноту, и в сырость!

Бог вытер щёку

от удара красную, горячую

Улыбнулся и сказал:

«Я так тебя любил,

Что Ангела тебе послал,

ведь одного из лучших

учеников моих!

Тот Ангел и пылиночки

с тебя сдувал,

Кормил, поил, от смерти спас,

в страну другую, что увёз

Любил безумно!

Весь Мир он положил

к твоим ногам!

Тот Ангел счастье

материнства подарил,

детей тебе он дал

Которые ценили и любили!»

На этих вот словах,

в Чистилище вдруг

появился и купец,

Всё в той же и одежде,

только КРЫЛЬЯ ЗА СПИНОЙ!

Любка ахнула…

Купец промолвил:

«Прости меня, мой Бог

и мой Учитель!

Не справился с задачей я!

Не удалось мне Душу Любы

Из погреба сырого вытащить,

из темноты…»

Бог милосерден!

Бог улыбнулся и сказал:

«Отправьте в Рай её!

Пусть Любина Душа

там отдохнёт!

А в следующей жизни,

ты Мартин

сможешь всё исправить!»

– Во, слышал?! Пушкин отдыхает! – чиновник допил весь коньяк. – Талантище, печатать надо!

– Оказывается, мой отец…ну, который артист Лёвка, я вам про него рассказывала, – Инна Львовна многозначительно посмотрела на доктора, – тоже стихи писал.

– А откуда вы знаете?! – удивился мужчина.

– Пашенька нашёл его! – глаза женщины засветились счастьем. – Он живёт в небольшом подмосковном городке, играет в местном театре. У него семья – жена и двое взрослых сыновей.

– Он мне ровесник, папаня – то! – бесцеремонно встрял в разговор Нефёдов. – Нашкодил по молодости, а жёнушка моя страдала. Вот такие, мы мужики – сволочи! Лёнь, а мы чего ещё пришли – то?! – он хлопнул себя рукой по лбу. – У Иннушки моей подружайка есть, с интерната они вместе, Танюхой звать. Хорошая баба, но никак…

– Пашенька, подожди, я всё сама объясню! – занервничала жена. – Танюшке тридцать один год, а она всё не замужем! И женихи были, но как доходит дело до свадьбы, идти платье белое примерять, так у неё панические атаки начинаются.

– Ну так пусть, не в белом платье замуж выходит, а в зелёном, красном… – пошутил Леонид Борисович.

– Пробовала! Но, как переступает порог ЗАГСа, страх такой накрывает, что в обморок падает. Вы можете помочь ей?! – Инна Львовна с надеждой посмотрела на психотерапевта. – Только…только у неё денег нет, но Пашенька обещал заплатить!

– Для тебя, Любовь Моя, хоть звезду с неба! – расхорохорился пьяненький Пал Палыч.

– Ты у меня самый лучший… – женщина с благодарностью посмотрела на мужа.

– Ну, что Маруська, пошли убираться, – Леонид Борисович закрыл дверь за гостями, – давай сегодня пораньше спать ляжем! Завтра понедельник – день тяжёлый, да и клиент новый, как думаешь, справлюсь?!

Маруська внимательно посмотрела на хозяина, затем запрыгнула на диван и свернувшись в клубочек, улеглась на подушку, как бы приглашая последовать её примеру.

– Маруууся, а кто посуду мыть будет?!

Кошка мяукнула и отвернулась.

– Понятно, – рассмеялся мужчина, – опять я…

ЧАСТЬ 2. ТАНЮХА.

Глава 1.

Танюха сидела напротив. Боевая и наглая девица с короткой мальчишеской стрижкой, в кожаной косухе чёрного цвета и голубых джинсах, с дырами на коленях. Очень трудно было представить, что она лучшая подруга интеллигентной и утончённой Инны Львовны.

– Мы с Инкой с интерната дружим… – вальяжно развалившись в кресле для посетителей и закинув нога на ногу, девушка пила чёрный чай с лимоном, заботливо приготовленный секретаршей Верочкой. – Инка с детства была девочка – девочка, – Танюха громко отхлебнула горячую жидкость, – а я – пацанка! – она самодовольно ухмыльнулась. – В интернате все боялись меня, чуть, что «била в нос, делала клоуна!»

– Давайте, пожалуйста, без этих подробностей, – поморщился Леонид Борисович, у него начинала болеть голова от этой девицы.

– Так, а я без подробностей, – ничуть не смутилась девушка, – просто хочу сказать, что всегда заступалась за Инку. Жизнь – то, знаете, в интернате не сладкая…

– Инна Львовна говорила о наличии у вас панических атак… – перебил доктор.

– Есть такое дело! – кивнула головой Танюха. – Как вижу белое свадебное платье, так приступ начинается: животный, обжигающий страх горячей волной бьёт в желудок, потом сердце замирает, уши закладывает, пространство начинает плыть. Кажется, что всё, умираю! – она театрально закатила глаза.

– Как давно это началось?!

– А у Инки на свадьбе и началось! Она же рано замуж выскочила, восемнадцать исполнилось и в ЗАГС. Плакала дура, не хотела! – зло вырвалось у клиентки. – А ей повезло с Пашкой, прям повезло! – завистливо добавила она.

– Нефёдов Павел Павлович, уважаемый человек, высокопоставленный чиновник, старше вас почти на двадцать лет, а вы его Пашкой… – пожурил психотерапевт.

– Для меня он был Пашкой и останется им! Если бы не я, не видать ему Инки, как своих ушей, – Танюха с размаха брякнула пустой чашкой о журнальный столик, – спасибо, чай вкусный!

– Давайте вернёмся к нашей теме!

– Давайте! Пришли мы с Инкой в салон свадебных платьев, Пашка с нами. Говорит, выбирайте девоньки чего вашей душеньке угодно. Ты, Иннушка, белое смотри, а ты, Таня, самое красивое, свидетельницей будешь. Нефёдов, он не жадный! У нас с подружайкой глаза разбежались, платьев там уйма в ряд висит. Смотрю я на них и чувствую голова закружилась, в сердце раз волна, два волна…мошки чёрные перед глазами, сползла по стене на пол. Лежу и думаю: «Вот и смерть моя пришла!» Минут двадцать приступ шёл. Пашка перепугался, скорую вызвал. Врачи приехали, укольчик сделали, корвалольчик под язык и вроде отошла. Ну думаю, ладно, перенервничала, лучшую подругу, как никак замуж выдаю. День свадьбы наступил. Инку от деда в белом платье забираем, на машинах с куклами, с сигналками, вроде хорошо себя чувствую. В ЗАГС приехали, а там невест человек десять и все в белом. Окинула я их взглядом, чувствую ноги подкашиваться начали, а дальше ничего не помню… – девушка замолчала, всем своим видом показывая, что больше ей поведать не о чем.

– А вам кто – нибудь делал предложение руки и сердца?! – как можно корректнее, задал вопрос доктор.

– Замуж меня звали два раза, – гордо выпалила Татьяна, – только безуспешно! Стоит придти в ЗАГС, чтобы подать заявление, так сразу грохаюсь в обморок.

– У вас есть ещё какие – нибудь страхи?!

– Да я в принципе, бесстрашная! – девка, заржала, как конь. – Я же боксом семь лет занималась, у меня знаете, как удар поставлен?! Любого мужика увалю! – хвасталась она и дальше.

– И всё же, чего ещё вы боитесь?!

– Кладбищ я боюсь! Боюсь до ужаса… – Танюшка округлила глаза, – крестов, могил и ещё покойников!

*****

– Веди себя пристойно, как подобает настоящей сеньорите! – наставляла мать.

Фредерика опустила глаза и послушно присела в глубоком реверансе.

– Да, мамочка! Хорошо, мамочка! – пропела она ласковым голосом.

С матерью лучше не спорить, а то не дай Бог, навлечёшь её гнев. А в гневе Урсула была страшна! Вдова испанского барона, она рано осталась одна с дочерью на руках. Барон погиб в одном из сражений, шли войны за религию. Женщине пришлось брать бразды правления поместьем в свои руки.

Высокая, плотного телосложения, горластая, с чёрной копной жёстких, вьющихся волос, баронесса Пачолли была больше похожа на мужчину. В её руках всё спорилось. Она никогда не сидела на месте, никогда не разрешала отдыхать ни себе, ни обслуге. В замке и на территории, прилегающей к нему, был идеальный порядок. Добивалась Урсула этого тем, что у каждого слуги была своя зона ответственности. И не дай Бог, кому – то из челяди попасться сеньоре на глаза, будучи без дела! Гнев баронессы Пачолли обрушивался на головы лентяев, как майская гроза, стремительно и молниеносно. Её боялись и уважали.

Барон оставил своей жене неплохое состояние. Молодая вдовушка с большими деньгами, являлась лакомым кусочком для графов и герцогов из обедневших родов. Но Урсула неизменно всем отказывала. В те времена очень следили за «чистотой крови», а потому родниться с кем попало, было не «делом чести». Её бывший муж, имел кровную связь с самой королевской семьёй. Его мать, свекровь Урсулы, являлась кузиной Филиппа Второго, правившего тогда в Испании. И баронесса посвятила всю себя воспитанию дочери.

Шёл 1569 год, «золотой век». Страна переживала величайший в своей истории культурный подъём. Романы «Дон Кихот», «Ласарильо с Тормеса», драматургия Лопе де Вега, развитие живописи в творческих руках Эль Греко, Коэльо, Тициана, развитие архитектуры и музеев, король приветствовал и поощрял всё. Варварские обычаи рыцарей и дуэлей отошли на второй план, уступив место балам и творческим гостиным.

И вот сейчас, гонец из Мадрида принёс известие. Его Величество Филипп Второй приглашает своих дальних родственников, то есть баронессу и её дочь, на бал, посвящённый своему дню рождения. Фредерике недавно исполнилось пятнадцать лет, возраст замужества. Мать очень надеялась, что именно на этом балу, с благословения короля, она сумеет найти подходящую партию для своей дочери. Урсула нервничала, после смерти мужа это был первый выезд в Свет.

– Никогда не подавай кавалеру свою руку, если она обнажена, только в перчатке, – учила донна Пачолли, – не смотри прямо в глаза, нельзя повышать голос в беседе, любой разговор ты можешь начинать только стоя.

– Да, мамочка! Хорошо, мамочка! – дочь пыталась спрятать свою радость от известия, что они едут в Мадрид, но это плохо получалось.

– Фредерика, ну что ты опять улыбаешься?! – гневалась Урсула. – Когда я научу тебя не показывать свои эмоции?! Если хоть кто – то из кавалеров, заметит на твоих устах улыбку, то сразу заподозрит тебя в невоспитанности.

– Ах, мамочка, но я так рада приглашению во дворец короля, что мне хочется петь и летать! – щебетала девчонка.

– Воспитанные сеньориты не поют, а уж тем более, не летают! – баронесса топнула ногой. – Вероятнее всего, на этом балу будет решаться вопрос о твоём замужестве. И я очень надеюсь, что Его Величество подберёт тебе достойную кандидатуру в мужья. Так что, будь добра, держи свои чувства и эмоции в руках, не позорь имя покойного отца. А сейчас нас ждёт портниха! Через полчаса у тебя примерка нового платья, – она распахнула двери девичьей комнаты и подтолкнула Фредерику в спину, – поторапливайся! Вся в отца, такая же невыдержанная! Степеннее надо быть, дочь моя, степеннее…

Глава 2.

Ко дворцу короля подъехали затемно.

Молодой, светловолосый офицер открыл дверку кареты и помог выйти дамам.

– Добрый вечер! – вежливо обратился он к сеньоре Пачолли. – Вам отвели комнаты в правой половине дворца, на втором этаже. Имею честь, проводить вас и вашу дочь в покои лично!

– Кто вы, милый мальчик, представьтесь! – Урсула была напряжена, дорога очень сильно вымотала её.