Амальда бесплатное чтение

Подражание лорду Дансейни и Эдгару Аллану По

Если бы кто-то встретил двух этих господ вместе, при всем желании тот не смог бы подумать, что перед ним друзья. Да и не были они, впрямь, приятны друг другу, связывало их теснее расположения иное чувство – жажда соперничества. Герминафрид был придворным магом короля Хрусрара Третьего, Билимер же – визирем султана Мормабхуна Блистательного. Однако же не правители приказывали им, но внимали советам и следовали им в точности, ночами молясь своим богам, чтобы гордые провидцы не вздумали их однажды покинуть. Как оказалось, напрасно: в день парада планет, встретясь в эфире, дабы разыграть очередную партию в шахматы из костей, Билимер и Герминафрид разом поняли, что устали от прежних своих занятий.

Оба они чувствовали, что достигли всего, о чем могли помыслить. Однако оба мечтали о большем, увы, не представляя, к каким еще вершинам стремиться.

Колдуны собрались в высокой башне и принялись совещаться, пока не пришли к решению: все они сделали на свете, что мог себе и не мог позволить любой мужчина, но еще не сделали того же, на что способна женщина. И решили, что удалясь на остров Уфрарим, создадут каждый по ребенку, используя любое известное и доступное им колдовство. Если же один из них не сможет, то будет считаться проигравшим, и друг его и соперник назовет себя победителем, имея право располагать неудачливым соперником до конца его дней и до конца дней ему приказывать.

И на том оба колдуна исполнили свой план: девять месяцев они трудились на разных концах безлюдного острова Уфрарим, и когда же по истечении срока встретились на середине, чтобы похвастаться своими успехами, оказалось, что оба они преуспели.

Герминафрид представил на суд друга крепкого золотоволосого мальчика, коего назвал Сисенанд. Билимер же в ответ показал свое творение: девочку, уже нареченную им Амальдой. Оба ребенка представляли собой образцы здоровья и прекрасных пропорций, отчего колдуны не знали, кому же из них причитается победа. Герминафрид метко заметил, что Господь создал Адама прежде Евы, отчего Сисенанд должен быть оценен выше Амальды. Однако Билимер ответил, что если женщина существо менее занимательное, чем мужчина, они не соревновались бы в подражании ей с таким прилежанием и такой страстью. Герминафриду пришлось согласиться, что должно уважать образец, который подарил им столь увлекательное состязание.

Однако теперь следовало выдумать нечто новое. И колдуны принялись упражнять свои могучие умы, однако ни одна их мысль, поражавшая обоих свежестью, не казалась такой уж занимательной. Дети, тем временем, росли. Когда Сисенанд превратился в прекрасного юношу, а Амальда – в задумчивую гибкую девушку, их отцов посетила, наконец, идея, как дальше им развлечься на острове Уфрарим. Попробовав себя в роли отцов, теперь колдуны желали испытать долю королей. Они решили, что было бы недурно и даже очаровательно поженить свои творения, тем паче, что произведенные колдовством дети ничем не отличались от обычных человеческих существ и должны были вскоре почувствовать тягу друг к другу.

Однако сие оказалось верно лишь наполовину. Сперва Сисенанд ощутил охлаждение к недавней своей подруге, познав прелести охоты. Амальда утешилась, полюбив бродить одна в дебрях острова. В непогоду же ей приходилось укрываться в стенах замка, воздвигнутого колдунами на том месте, где девятнадцать лет назад они сошлись, хвастаясь друг перед другом своими творениями. Амальда испрашивала у отца каких-либо развлечений, хоть чего-либо, на чем мог отдохнуть ее глаз, и Билимер перенес на остров чудеснейшие картины со всего света, чтобы утешить свое дитя. Давать ей в руки книги он не решился из опасений, что девушка воспылает ненужной и бесплодной жаждой недоступного.

Амальда казалась более чем удовлетворенной полученными в свое безраздельное пользование предметами искусства: живопись ее развлекала с утра до вечера. Билимер не интересовался, как, в точности, дочь его проводит свои дни, если только она не нарушает его собственных занятий. Она не нарушала.

Герминафрид же оставался не менее удовлетворен: Сисенанд уже проявлял недвусмысленные признаки любовного томления, что, тем не менее, не мешало ему охотиться день ото дня все лучше.

Исследуя остров, вооруженный луком Сисенанд обнаружил множество укромных мест, которые возжелал показать своей возлюбленной. А вместе с тем увидел немало прекрасных, гордых животных, которых намеревался изловить. Однако Амальду все это оставляло равнодушным. Она проводила утра, дни и вечера среди своих картин, точно зачарованная. Особенно манил ее портрет графини Урсулетты д’Амбинье. Амальда воображала, что это была за барышня, и пыталась представить, какую жизнь она вела. По своей наивности Амальда воображала графиню жительницей такого же дикого места, как остров Уфрарим. Она представляла, как юная графиня бегает босой, собирая плачущие росой цветы поутру, а ночью засыпает под щебет птиц. Амальда чувствовала желание поделиться с кем-нибудь своими фантазиями. Сисенанд остался глух, как сама Амальда – к его охотничьим приключениям, и девушка обратилась к отцу. Билимер мог лишь сдержанно ответить, что графиня Урсулетта умерла в юном возрасте – едва ли ровесницей самой Амальде – и попросил дочь более о том не думать.

С тех пор, все потеряло в глазах Амальды прежнюю прелесть. Ни картины, ни замок, ни самый пышущий жизнью остров больше не будили в ней радости. Амальда порой не понимала сама, сидит она в саду или же в своих покоях – мир погрузился для нее во тьму. Она могла думать только о смерти, смерти как таковой и том, сколь рано постигла печальная участь прекрасную, несомненно, добрую Урсулетту.

Сисенанд, совершенно покинутый, изнемогал. Желая хоть чем-то порадовать свою невесту, он вздумал изловить для нее одно из тех диковинных животных, которых нередко видел в глубине острова, у водопоя. Долго выбирая, он остановил свой взгляд на черной пантере. Это была на редкость прелестная представительница рода – изящная, гибкая и грациозная. Сисенанд был обманут ее видом, и не ожидал, что дикая кошка окажет ему отчаянный отпор. Однако, несмотря на полученную рану, человек, вооруженный луком, копьем и расставивший на своем пути ловушки, смог заполучить зверя в свои сети.

Вернувшемуся в замок с трофеем Сисенанду была оказана вся помощь, какую колдуны способны предоставить посредством своих сил, превосходящих естественные. Однако больше всего, как облегчения от боли, Сисенанд ждал ласк благодарной Амальды. И впрямь, ее сомнамбулическое состояние истаяло, когда она поняла, как жестоко ранен ее драгоценный Сисенанд.

Амальда упала ему на грудь с таким рыданием:

– О, дорогой мой брат! Я так боялась, что ты страдаешь!

– Утешься, славная моя Амальда, я здоров. – Ответил ей Сисенанд. – Взгляни на игрушку, которую я изловил для тебя: вот друг, который скрасит отныне дни твои, пока я буду рыскать по лесам в поисках иной добычи.

Амальда подошла к клетке, заключавшей в себе пантеру. Несмотря на собственные раны, животное держалось с большим достоинством и хладнокровием, приличным даже и самому венцу природы.

– Ах, у нее глаза графини! – Вскричала Амальда, мгновенно пораженная в самое сердце. – Я буду звать ее Урсулеттой!

И, полная горячей благодарности, Амальда покрыла лицо Сисенанда торопливыми поцелуями. Что он тотчас принял за благоприятный знак.

До самого вечера, забыв о картинах, Амальда забавлялась с пантерой, точно с котенком. И сам зверь, позабыв о том, через какое вероломство и насилие был доставлен в замок, охотно подставлял свою шерсть под ласки барышни, выполнял ее прихоти и будто бы даже выкидывал некие ученые трюки. Амальда пребывала в таком восхищении, что даже отказалась уйти спать – пока Билимер не пригрозил ей наказанием, как малому ребенку. На следующий день Амальда снова проводила время только со своей питомицей, забыв о еде и отдыхе, не говоря о прежних своих забавах. Пантера, благодарная за излечение своих нетяжелых, но досадных ран, и пищу, каковой поделилась с нею Амальда, показалась барышне втрое ласковей и игривей, чем накануне. Так мало-помалу Амальда привязалась к своей питомице, и уж даже брала ее с собою в спальню.

Сисенанд же тем временем проводил свои дни на охоте, как и прежде. Зависть грызла его, и юноша проклинал судьбу, которой вздумалось оставить в горнице Амальды не его, жениха по праву, но дикого зверя. Сисенанд убеждал себя, что ревность его смешна, не ведая, насколько больше видело правды его сердце, нежели глаза.

Одной ночью Амальда вдруг проснулась, чувствуя, что ночь эта отличается от сотни иных ночей, что проводила она в своей горнице. Барышня села на постели и провела подле рукой, ища свою питомицу, обычно сворачивавшуюся клубком рядом. Однако постель была пуста и холодна, и все же Амальда слышала чье-то тихое дыхание рядом. Не без труда рассмотрела она фигуру напротив окна, едва ли освещенную лунными лучами.

– Не бойся. – Произнес женский голос. – Ты знаешь меня, я – Урсулетта!

Амальда зажгла свечу, но фигура перед нею скорчилась, закрывая лицо. И все же Амальда видела, что в углу стоит девушка, быть может, одних с нею лет, и черные вьющиеся волосы ее струятся ниже бедер. Амальда медленно приблизилась к незнакомке и отвела от ее лица сперва прохладные смуглые руки, затем – тяжелые пряди кудрей. Поднесла свечу ближе, желая рассмотреть гостью.

О Боже!

Перед Амальдой и впрямь стояла Урсулетта – графиня д’Амбинье!

Вслед за руками Амальды, Урсулетта ощупала лицо своими, будто бы не вполне еще веря, что она более не зверь, но снова человек. Она не решалась надеяться, что это не переменится к утру.

В ответ на поток нетерпеливых вопросов Амальды Урсулетта рассказала:

– Я не бывала дома вот уже скоро тридцать лет как. Очевидно, меня потому и сочли мертвой! – Бедняжке потребовалось не меньше минуты, чтобы собраться с силами, дабы оживить в памяти чудовищные воспоминания. – По недомыслию я некогда охотилась во владениях ведьмы Кассары, и в наказание она обратила меня в зверя. Проклятие будет снято, только если меня полюбит живое человеческое существо, однако же и я должна полюбить в ответ, не думая о своей выгоде. В довершение ко всему, ведьма отправила меня на остров Уфрарим, где не бывало людей – пока два твоих покровителя не избрали это место своим игралищем.

Амальда залилась сочувственными слезами, слушая исповедь подруги. До самого утра они не смыкали глаз, не в силах наговориться. Обе девушки скучали по простому разговору – и столько лет ни одна из них не могла утолить этой жажды.

Наутро Урсулетта явила себя Герминафриду, Билимеру и вернувшемуся с охоты Сисенанду, облаченная в одно из платьев Амальды и под руку с нею же. Каждую минуту обе барышни опасались, что зловредное колдовство Кассары снова ввергнет Урсулетту в шкуру животного, однако до поры ничего ужасного не происходило. Герминафрид и Билимер отнеслись к пополнению общества прохладнее, однако же и благодушнее, чем Амальда боялась. Осмотрев Урсулетту, маги заключили, что девушка здорова и представляет собой прекрасный образчик ладной во всех отношениях девицы девятнадцати-двадцати лет. Ни тот, ни другой не видели ни малейшего препятствия к тому, чтобы вернуть Урсулетту в родное графство. Однако против этого плана восстала сама юная графиня д’Амбинье, признавшись, что желала бы еще немного побыть подле милой Амальды, столь приятной ей во всех отношениях. И Амальда, не желавшая снова довольствоваться портретами, ответила тем же. Герминафрид и Билимер, занятые своими магическими экспериментами, разрешили – только ради того, чтобы не уделять слишком много внимания девической прихоти. И с тем оставили подруг забавляться по их разумению.

Наблюдавший за тем Сисенанд был наименее оживлен в течение всей разыгравшейся сцены. Однако в уме и сердце его вспыхнул пожар в то же мгновение, как он увидел Урсулетту. Еще не оставив желания получить Амальду в жены, Сисенанд также воспылал и к Урсулетте. С той самой минуты он терзался, не зная, может ли он хоть каким-то образом получить обеих.

Однако время шло, а остров Уфрарим сделал счастливыми лишь Амальду и Урсулетту. Герминафрид и Билимер истощили свою фантазию, теперь желая лишь поскорее завершить задуманное, взглянуть на то, что воспоследует и заняться чем-то иным в местах не столь пустынных. Сисенанд же вынашивал планы, один другого причудливей, даже не представляя себе, насколько смехотворны плоды его воображения. То он крал в своих мыслях Урсулетту и прятал ее в лесной глуши, а на Амальде женился с позволения опекунов. То испрашивал благословения Билимера на брак с Амальдой, а Герминафрида же – на то, чтобы соединить свою жизнь с Урсулеттой. По крайней мере, не зная худшего, Сисенанд не мог себе представить, как дерзает заполучить одну или же обеих девушек силой.

Увы! Невинность Сисенанда не отвратила несчастья, но лишь отсрочила его.

Шумное веселье Амальды и Урсулетты вскоре утомило слух и взор колдунов, и, посовещавшись лишь друг с другом, они объявили, что в конце же недели должна состояться свадьба. Сисенанд, по природной угрюмости своего характера, с годами возросшей из-за постоянного пребывания в глуши лесов, не задал ни одного вопроса, но в глубине души принялся терзаться пуще прежнего. Маги полагали, что невеста, назначенная Сисенанду чуть менее двадцати лет назад, не может быть заменена другой – не для того Билимер растил Амальду, точно собственную дочь. Урсулетте же после того, как она выпьет и потанцует всласть на свадьбе подруги, надлежало вернуться в родной дом – хотела ли она того или нет, полагала ли, что еще осталось, кому ждать там ее, и какая жизнь может предстоять тридцать лет назад сочтенной мертвой графине.

Магам роль богов нравилась куда больше роли королей. Билимер полагал свой поступок чистым милосердием, тогда как Герминафрид, как Господь, желал лишь наблюдать.

В одну ночь колдовством Билимера и Герминафрида на острове Урфрарим была воздвигнута церковь из черного мрамора, с алтарем и всеми прочими надлежащими атрибутами, однако ж искаженными непрочной памятью магов, не ступавших в Божий храм с раннего детства. Сисенанд и Амальда были поражены величием и красотой церкви, одна Урсулетта почувствовала, что находится в месте если не порочном, то уж по крайней мере бессмысленном – каким бы ни был приятным взгляду храм, не чувствовалось в нем ни благодати, ни уюта, и невозможно было вообразить, чтобы здание это удалось приспособить хоть для какого-либо дела. Слишком холоден, чтобы жить или держать скот, слишком пуст, слишком мрачен, чтобы возносить молитвы и ждать ответа Бога – разве что какого-либо алчного, злого бога.

Однако в полдень внутри собрались все жители острова Уфрарим: Герминафрид, Билимер, их воспитанники Сисенанд и Амальда, а также Урсулетта, в качестве подружки последней. Зная о близкой разлуке, юная графиня тайком проливала слезы, которые, когда бывали замечены, принимались остальными за свидетельство умиления. Только когда Урсулетта взяла перед алтарем Амальду за руки и расцеловала в обе щеки, ее истинные чувства стали понятны:

– Ах, милая моя Амальда! Как счастливы мы были! Навеки же теперь расстаемся – так не забудь свою Урсулетту, столь многим тебе обязанную!

Только теперь Амальда вполне поняла, что должно воспоследовать. Она бросилась было к Билимеру, коего полагала своим отцом, прося о заступничестве, но дорогу ей заступил Сисенанд.

– Я выйду отсюда только с женой! – Воскликнул он. – Ибо так заповедано, и я верю Герминафриду, отцу моему, как богу. Ты же ею станешь или Урсулетта, меня не волнует.

Графиня д’Амбинье, слыша подобные слова, издала возглас возмущения.

– Ты изловил меня, как зверя, Сисенанд. – Ответила она. – И даже зная, что я человек, не шевельнул и пальцем, чтобы искупить хоть долю своей вины. Даже под страхом смерти я не пошла бы под венец с подобным человеком.

Амальда казалась пораженной не меньше.

– Я не могу стать женой брату моему – или тому, кого всю свою жизнь полагаю братом.

Не ведая, сколь напрасно она щедра на ласковые слова, Амальда сделала шаг навстречу Сисенанду, открыв объятия.

– Но не сомневайся в моей любви. Ты всегда можешь прийти ко мне, и я утешу тебя. Ты положишь голову свою на мои колени, и я успокою твои мысли, я причешу твои волосы. Ты будешь устал и грязен, я омою ноги твои…

– Ты говоришь о таких малостях, которых которых никогда не будет мне достаточно! – Вскричал Сисенанд. – Если же ты, полагая меня братом, не хочешь дать мне большего, я возьму от Урсулетты!

И жених бросился к невесте, но оттолкнул ее с пути, направляясь дальше, к застывшей меж черных мраморных колонн графине. Днем ранее Сисенанд узнал, как поступают звери – увенчанные рогами длинноногие самцы гонят самку, пока та не выбивается из сил, затем берут то, что требует их природа. Прежде Сисенанд мог верить только словам своих опекунов, но теперь ему открылись тайны природы, которым он не знал иного толкования. Не понимая разницы меж людьми и зверями, Сисенанд сбил графиню д’Амбинье с ног, намереваясь заключить с нею тот брак, каким он единственно его себе представлял. Даже Билимер и Герминафрид поняли, что происходит нечто, что не входило в их планы. Однако они успели лишь вскочить со своих мест, скованные изумлением, тогда как Амальда бросилась на Сисенанда, стремясь воззвать к его разуму, оттолкнуть от Урсулетты.

Та кричала, живо вспомнив тот раз, когда злоумышлением Сисенанда попала в капкан, беспомощная и раненная. Вывернувшись, оставив только лоскут ткани в руке нападавшего, Урсулетта порскнула в тени в глубине храма.

– Не вини его, милая Амальда! – Сказала Урсулетта, когда дыхание ее позволило ей произнести хоть слово. – Он не знал иного. Как и ты.

Это было справедливое во многих отношениях замечание. Однако Амальда чувствовала себя оскорбленной – за себя и за Урсулетту. Она встала во весь рост перед Сисенандом и произнесла:

– Ни одна из нас не станет твоей – ни женой. – Сказав это, Амальда сорвала с пальца кольцо, которое заставил ее надеть Билимер когда-то, обещая так ее Сисенанду – и не дав никаких пояснений. Однако более ей и не требовались слова отца, она до всего дошла своим умом. – Ни сестрою более – хоть я и прощаю тебе твою ошибку.

В гневе Сисенанд выхватил кинжал и поразил им Амальду в самое сердце, как привык бить на охоте зверя, вставшего на дыбы.

Урсулетта закричала, точно в тот же миг и ее сердце поразила роковая сталь. Она упала на колени, будто нега смерти охватила и ее собственное тело. Амальда уже лежала бездыханной на антрацитовых плитах пола. Глаза ее, распахнувшиеся больше в изумлении, нежели в ужасе, так и остались открыты. Сисенанд протянул руку, чтобы опустить веки убиенной им, но отшатнулся, вдруг осознав всю кощунственность своего движения.

В тот же миг Урсулетта вновь обратилась в дикую черную кошку. Она вскинула бездыханное тело Амальды на спину и выскочила в окно с такой стремительностью, что даже торопливая рука Сисенанда не смогла ее остановить.

В мрачном молчании маги покинули черную церковь, не заметив, что их недостойный воспитанник остался внутри – и долго не выходил, оплакивая потерю того, что было в нем человеческого.

Герминафрид и Билимер, устав от острова Уфрарим, не щедрого на развлечения, вернулись к своим правителям, чтобы и дальше занимать себя разнообразными кознями у них в услужении. Сисенанд же остался в замке, выстроенном в день его рождения. Он вскоре одичал душевно и телесно. Кормился он охотой, но все чаще, рыская по лесу, опускался на четвереньки, роя ногтями землю, пытаясь криками своими подражать диким зверям. Глаза безумца оживали только в замке, где он бродил по оставленным Амальдой галереям. Раз в несколько дней, завернувшись в обрывки платьев своей жертвы, дикарь пробирался туда, где мог бесконечно любоваться на портрет графини Урсулетты д’Амбинье.