Тот, кто зовет тебя обратно бесплатное чтение

Дарья Крупкина

Тот, кто зовет тебя обратно

Осенний дождь третий день равномерно барабанил по подоконнику, прибивая к нему желтые мокрые листья с соседних деревьев. Посмотрев в окно, Мари Хоггарт только покачала головой: в нынешнем году дождливая погода уж слишком затянулась, даже для лондонских пригородов.

Но чему удивляться, когда дождь перестанет, повалит мокрый снег – а там уж и до весны близко. Печалила только невозможность гулять во дворе, для многих пациентов это было бы полезно.

Мари вот уже почти год работала в психиатрической клинике Хартвуд Хилл. Хотя место располагалось в стороне от основных дорог, и приходилось ездить домой на автобусе, ей нравилась работа. Небольшое частное заведение с аккуратным беленым забором, во многих местах заросшим плющом – стоя снаружи и не скажешь, что внутри находится клиника.

Тем не менее, сейчас в стенах Хартвуд Хилла находилось несколько сотен пациентов. Большая часть из них располагала весьма состоятельными родственниками, поэтому внутри чистой и светлой клиники было не только современное оборудование, но и конспирация не меньше, чем во многих шпионских фильмах. Мари любила подобный кинематограф. Поэтому, когда она заступала на смену и первым делом несколько раз прикладывала пропуск, а система безопасности ее узнавала, и загорался зеленый огонек, Мари на полном серьезе ощущала себя девушкой Бонда.

Впрочем, куда больше ее радовала благоустроенность клиники. На прошлом месте работы ей приходилось как медсестре заниматься довольно грязной работой, потому что не хватало рук. В Хартвуд Хилле такого не было. И она всегда знала, что помещения будут чисто убраны, а ей предоставят все необходимое в рамках ее обязанностей – и ничего сверх того.

Еще раз вздохнув, Мари наконец-то оторвалась от окна и повернулась к своему пациенту. Он сидел на стуле, безучастно уставившись в стену.

– Пора делать укол, – сказала Мари. – Надеюсь, вы не против?

Конечно же, он не мог быть против – но Мари все равно нравилось спрашивать. Как говорил ее жених Мартин, вежливость должна быть всегда. Пусть даже твой собеседник не может ответить.

Этот пациент Мари нравился. Он поступил пару недель назад, и Мари сразу обратила на него внимание. Красивый молодой мужчина, если б она увидела такого на улице (и у нее не было Мартина, конечно же), то обязательно вздохнула бы о нем. Впрочем, сейчас привлекательное лицо казалось изможденным – но взгляд также был прикован к стене.

Таким его и привезли. Мари не видела сама, но Сьюзи рассказывала, а уж Сьюзи-то можно верить. Новый пациент садился, когда его сажали, вставал, когда его поднимали, ел, если его кормили. Но никак больше не реагировал на внешний мир. Он был здесь уже дней десять, но никаких улучшений не наблюдалось. Поэтому лечение продолжали, но доктор Стивенсон говорил, что это любопытный случай. А он всегда говорит так, когда не очень-то верит в выздоровление.

У пациента часто бывали посетители. Особенно хорошо Мари запомнила его брата – возможно, потому что они близнецы. Тот закрывался наедине с пациентом и курил – вообще-то в клинике запрещено курить, но как шепотом сказала Сьюзи, эти отстегивают такие суммы, что им бы позволили даже плясать канкан. Поэтому Мари смирилась и просто каждый раз открывала окна в палате после посещения брата.

Однажды она вернулась чуть раньше и застала его на корточках перед пациентом. Похоже, он пытался что-то ему говорить, но пациент не реагировал. И все-таки Мари невольно поежилась: жутковатое зрелище, когда лица обоих близнецов смотрели друг на друга, а потом одно из них повернулось в сторону Мари. Второе, конечно же, осталось безучастным.

Но Мари навсегда запомнила то выражение боли и обреченности на лице брата. Он потом быстро ушел и с тех пор был всего раз или два.

– Тебе повезло, мой мальчик, – сказала Мари безучастному пациенту, – о тебе есть кому волноваться.

Она слышала, что родители братьев давно погибли – возможно, именно поэтому она чувствовала особую близость к этому пациенту. Ее собственные родители тоже погибли пару лет назад, вот только у нее-то не было ни братьев, ни сестер.

В очередной раз Мари подумала, что же привело этого явно не бедного привлекательного мужчину к тому состоянию, в котором он и оказался в Хартвуд Хилле. Но она снова и снова себя одергивала: это не ее дело. Она просто должна выполнять свою работу и только.

Наполнив шприц, Мари проверила его и перевернула руку пациента, чтобы сделать укол. Вены были плохо видны из-за вязи татуировок, покрывающих руку, но Мари хорошо знала свою работу.

1

Повесив плащ, Фэй несколько раз провела по нему ладонью, стряхивая капли воды. Потом проверила, заперла ли входную дверь. Посмотрела в полумраке на себя в зеркало.

На самом деле, Фэй попросту не хотела идти дальше в квартиру – ведь непременно пришлось бы пройти через гостиную. А сейчас она меньше всего хотела именного этого.

Потому что там, в комнате с затемненными окнами, обязательно сидит Фредерик. Возможно, он курит. Или наблюдает, как сквозняк шевелит занавески. После того, как уехал Винсент, он вообще никому не позволяет их трогать.

Вздохнув, Фэй все-таки шагнула вперед и прошла в гостиную. Но к ее удивлению, застала там вовсе не Фредерика. На диване, выпрямив спину и сцепив руки, сидела Анабель.

Она повернула голову к Фэй:

– Как он?

– Ничего не изменилось, – пожала плечами Фэй и присела рядом.

– Я хочу его увидеть.

– Ты же знаешь, Фредерик тебе не позволит.

– Не собираюсь спрашивать его разрешения! Если Рик не хочет рассказывать, где эта клиника, мне расскажешь ты.

– Даже не проси. Я не пойду против Фредерика.

Особенно сейчас, подумала Фэй. В последнее время Фредерик пугал ее до чертиков, и ей совершенно не хотелось оспаривать его решений. Кроме того, она и сама считала, что он прав: Анабель совершенно нечего делать в Хартвуд Хилле.

– Но он ведь и мой брат!

Фэй накрыла ее сжатые руки своей ладонью.

– Навестишь, когда ему станет лучше.

– А если не станет? – повернув голову, Анабель посмотрела прямо в глаза Фэй. – Если не станет?

– Не говори глупостей.

Выдернув ладони, Анабель вскочила и сложно было сказать, что ею владеет больше, гнев или негодование.

– Фредерик тоже так говорит: поедешь, когда станет лучше. Но я здесь уже пять дней, и ничего не меняется! Почему никто не хочет говорить этого вслух? Почему никто не хочет допускать мысли, что ничего не изменится? Почему, черт возьми, никто не хочет его даже по имени называть?

– А почему этого не делаешь ты?

– Потому… потому что пока я не увидела своими глазами, могу представить, что все не так плохо.

Анабель опустилась на прежнее место, но теперь Фэй не стала ее трогать.

– Фредерик ведь даже не сообщил мне сразу, – горько сказала Анабель. – Почему он мне сразу не позвонил?

– Возможно, по тем же причинам: пока не сказал тебе вслух, это было не так плохо.

Последние несколько месяцев Анабель провела в Америке с Линдоном Кросби, взяв долгосрочный отпуск на работе и периодически присылая оттуда заметки для журнала. В какой-то момент оба брата перестали отвечать на письма, и Анабель начала в панике звонить домой.

Тогда она наткнулась на Офелию, которая и рассказала ей, что Винсент в клинике. Анабель прилетела на следующий же день, но Фредерик категорически запретил ей какое-либо посещение. И ничего не изменилось до сих пор: Анабель себе места не находила, но Фредерик оставался непреклонен.

– Почему он не писал мне? – спросила Анабель, и Фэй не сразу поняла, что речь совсем не о Фредерике. – Почему… почему Винсент ничего мне не рассказывал? Если все было так плохо, он же знал это, чувствовал. Почему не написал мне?

– Возможно, не хотел беспокоить. В последнее время его мучили кошмары.

– Снова. Кошмары, после которых он не мог спать.

– Именно так. Но не знала, что он не рассказал о них тебе.

– Он ничего мне не рассказал, – с горечью сказала Анабель. – Никто из братьев не считает нужным мне что-либо рассказывать.

– Они оберегают тебя.

– Даже когда совсем не стоит этого делать.

Анабель откинулась на спинку дивана и вздохнула. В полумраке комнаты, в темном платье, она казалась лицом во мраке, восставшим призраком, вернувшимся домой и внезапно понявшим, что за короткое время все успело изменится.

– Когда это началось? – спросила она.

– Вскоре после того, как он застрелил Анну. Точнее, я думаю, что примерно после того. Сначала я не понимала, что происходит, списывала многое на последствия его ранения. Потом начались кошмары.

– А теперь Фредерик упрятал его в психушку, и целыми днями Винсент бессмысленно пялится в стену, а я даже не могу его увидеть!

– Это была не идея Фредерика.

– Что?

– Винсент сам приезжал в эту клинику. На консультацию, как утверждают врачи.

– Почему же он не написал мне, – Анабель тряхнула головой. – Он узнает тебя?

Фэй с удивлением посмотрела на Анабель. Только теперь она, похоже, поняла, что Анабель действительно имеет весьма смутное представление. Или Фредерик действительно ничего ей не рассказывал? Неужели и Офелия тоже?

– Ани, он никого не узнает. Винсент действительно сидит целыми днями, уставившись в одну точку. И в его остановившемся взгляде нет никакого узнавания, когда я разговариваю с ним. Даже когда я смотрю ему в глаза. Они только, как и раньше, слезятся от яркого света – естественная реакция чувствительных глаз, напоминающая, что это все еще тот самый Винсент.

Обхватив себя руками, Анабель помотала головой, как будто пыталась отогнать от себя все слова, сказанные Фэй. Словно они могли облететь или растаять, став запутавшимися в волосах снежинками.

– Я займусь ужином, – сказала Фэй, поднимаясь. – Надеюсь, ты ко мне присоединишься.

Анабель продолжала сидеть в той же позе, но Фэй понимала, что ей нужно время – а потом ей придется принять общие правила игры, делать вид, что скоро все станет лучше. Иначе невозможно с этим справиться.

На кухне Фэй не торопясь достала овощи и начала их резать. Яркий электрический свет почти резал глаза, и даже это отвлекало от кубиков перца и огурцов, напоминая, как тяжело бывало Винсенту на кухне. Но он настаивал на ярком свете, заявляя, что иначе тут просто невозможно находиться.

Внезапно Фэй услышала громкий хлопок входной двери. Нахмурившись, девушка, не выпуская из рук ножа, выглянула из кухни – но нет, никто не пришел. Тогда она вернулась в гостиную, и увидела, что та пуста. А вот сумочка Фэй, с которой она пришла, безжалостно выпотрошена на журнальный столик. На стеклянной поверхности блестели ключи, губная помада, какие-то мелочи. Но в стороне от остальных вещей лежала старомодная записная книжка. И Фэй сразу поняла, что искала и определенно нашла Анабель.

Адрес клиники Хартвуд Хилл.

Пожалуй, последнее место, где бы хотел оказаться Фредерик в принципе – это Хартвуд Хилл. Его раздражало в этом месте буквально все: само здание казалось слишком неказистым, забор – неуместно жизнерадостным, двери безудержно крепкими, а кусты подстрижены слишком аккуратно. Сегодня проходя мимо них, он умудрился задеть мокрые листья, и влага водопадом упала на брюки и залила ботинки. И без того всегда перепачканные местной землей. В Хартвуд Хилле почему-то не были приняты мощеные дорожки, а Фредерик не мог избавиться от мысли, что поросшие кленами аллеи и тропинки больше всего напоминают кладбище.

Внутри клиника нравилась Уэйнфилду еще меньше. После угрюмого холла, где даже стертая на полу мозаика как бы говорила об оставленных надеждах, посетителей встречали светлые коридоры, с такими незаметными узорами на обоях, что те казались грязно белыми. И лампы. Как же Фредерик ненавидел лампы! Почему-то окна в коридорах Хартвуд Хилла встречались крайне редко (возможно, чтобы не нервировать зрелищем решеток на них?), но вот ламп было много. Ярких, не оставляющих теней, высветляющих все коридоры и, как казалось Фредерику, тихо и постоянно гудящих над головой.

Впрочем, даже он признавал, что клиника не лишена некоторой доли уюта – насколько это вообще здесь возможно.

Сейчас же Фредерик сидел в мягком кресле главного врача. Слегка потертом, по правде говоря, но мужчина подозревал, что это намеренный эффект, чтобы пришедшие люди чувствовали себя комфортнее.

Кабинет был сплошь торжеством дерева и хлопковых тканей. Массивный стол, тканевые обои, а на стенах в аккуратных рамочках дипломы вперемешку с фотографиями лошадей – главной страстью главного врача. Помимо работы, конечно же.

Доктор Эдуард Стивенсон представлял собой аккуратного мужчину лет пятидесяти. Всегда в строгом костюме и с располагающим к себе взглядом, как будто обещавшим, что его обладатель будет слушать всю ночь напролет и сотрет все печали.

Встреть Фредерик доктора Стивенсона при других обстоятельствах, то возможно, даже проникся к нему симпатией. Но тот был частью Хартвуд Хилла, и Фредерик ненавидел и его. К тому же, доктор стоял на его пути к цели.

– Я уже не раз говорил вам, мистер Уэйнфилд, что ничем не могу помочь, – сидя за столом в своем огромном кресле, доктор Стивенсон виновато развел руками, как будто действительно сожалел.

– А я уже не раз говорил вам, что вы расскажете то, что я прошу.

– Боюсь, это невозможно, мистер Уэйнфилд. Конфиденциальная информация.

– Мой брат сейчас у вас. И любая информация касательно него не может быть конфиденциальной. Не для меня.

Доктор снова развел руками, будто бы говоря: таковы правила и не мне их нарушать. Но Фредерик знал, что это ложь. И знал, что в любом случае добьется своего.

Он не торопясь поднялся со своего места напротив стола Стивенсона, где и сам начинал ощущать себя пациентом, и подошел к стене, разглядывая дипломы и фото лошадей. Сейчас Фредерик уже не находил ничего странного в увлечении доктора, но поначалу подобное хобби казалось весьма эксцентричным.

– Доктор Стивенсон, – сказал Фредерик, не поворачиваясь к собеседнику, – я знаю, что мой брат был у вас незадолго… незадолго до того, как вернулся и остался. Я всего лишь хочу знать, с какой целью он навестил Хартвуд Хилл в первый раз.

– Я уже говорил вам, мистер Уэйнфилд. Ваш брат приезжал ради консультации.

– При всем уважении, доктор Стивенсон, Хартвуд Хилл не самая известная клиника. Расположенная за городом, в стороне от основных дорог. Сюда приезжают только специально и только с определенной целью. Вы не трубите о себе рекламу на каждом углу Лондона.

– Возможно, вашему брату требовалась вполне определенная клиника.

Фредерик резко повернулся и буквально в два шага преодолел расстояние до стола доктора. Упершись руками в столешницу, он ощутил под ладонями шероховатую поверхность дерева, но в упор смотрел на доктора.

– Я хочу знать, что ему было нужно.

Но доктор оказался крепким орешком. Он спокойно выдержал взгляд Фредерика и только вздохнул.

– Мистер Уэйнфилд… я могу называть вас Фредериком?

– Нет.

– Как пожелаете, мистер Уэйнфилд. Я уже не раз говорил вам и повторюсь: содержание моих бесед с гостями клиники строго конфиденциально – в том числе и с вами, кстати говоря. Тем более, это не имеет никакого отношения к истории болезни вашего брата.

– Позвольте мне решать самому.

– Увы, мистер Уэйнфилд…

– Хорошо, – внезапно согласился Фредерик. Он выпрямился, как будто собрался уходить. – Тогда я забираю отсюда брата. Кроме того, я попросил своих финансистов проверить Хартвуд Хилл, и они, кажется, нашли некоторые несоответствия. Весьма прискорбно.

Доктор Стивенсон сжал зубы, и его напускная доброжелательность вмиг слетела, обнажив откровенную злобу. Но он тут же взял себя в руки.

– В этом нет нужны, мистер Уэйнфилд. Возможно, вы правы и имеете полное право знать, с какой целью ваш брат посещал Хартвуд Хилл в первый раз. Но повторюсь, это не имеет отношения к его состоянию.

– Я слушаю, – сказал Фредерик. Но садиться обратно не стал.

– Винсент Уэйнфилд наводил справки об одном из бывших пациентов Хартвуд Хилла.

– О ком же?

– Лиллиан. Лиллиан Уэйнфилд.

Брови Фредерика удивленно взлетели вверх. Он не слышал этого имени уже очень и очень давно. И не мог представить, зачем эта женщина понадобилась Винсенту.

– Сколько она здесь пробыла?

– Этот вопрос задавал и ваш брат. Около восьми лет, насколько я помню.

– И кто платил за ее содержание?

– Ваш отец, Леонард Уэйнфилд.

Фредерик был готов поклясться, что даже знает, когда именно прекратилась оплата – лет десять назад, когда Леонард и Мадлен Уэйнфилд погибли в автокатастрофе. Что ж, папочка до сих пор способен преподносить сюрпризы. Даже из могилы.

– Это все, доктор Стивенсон?

– Все. И ровно то же самое, что я говорил вашему брату.

Хотел бы Фредерик знать, с чего Винсент вспомнил о Лиллиан, и откуда узнал о Хартвуд Хилле. Впрочем, второе было не удивительно – Винсент умел доставать информацию, когда того хотел.

В дверь решительно постучали и, не дождавшись, приглашения, распахнули. На пороге стояла секретарша доктора Стивенсона, как всегда, собранная и серьезная.

– Доктор, я считаю нужным сообщить, – женщина сделала паузу и скользнула взглядом по Фредерику, – вам, мистер Уэйнфилд, тоже будет интересно. Прибыла посетительница, которая называет себя вашей сестрой.

– Анабель? – удивился Фредерик. – Что она тут делает?

– Говорит, что пришла к брату. Она сейчас у него.

Не дослушав, Фредерик молча прошел мимо секретарши. Дорогу к нужной комнате он помнил хорошо.

Винсент лежал поперек кровати на спине, свесив голову вниз. Вообще-то было адски не удобно, но он находил в этом особую прелесть. Он курил, выпуская едкий дым и слушая меланхоличную мелодию музыки. Она была гипнотически успокаивающей, под такую можно медитировать или совершать кровавые обряды во имя неведомых богов.

Впервые он услышал ее в заставке сериала про викингов. Винсент хорошо помнил тот день: вместе с Фредериком они ехали в колледж к Анабель. Дорога оказалась длинной, Фредерик сам вызвался везти, а Винсент сначала закурил, но Фредерик шикнул, чтобы тот не дымил в машине. В итоге, Винсент переместился на заднее сидение, где раскрыл окно, закурил и расположился едва ли не лежа с планшетом.

Тогда-то, на пути из Лондона, он и посмотрел первые серии, а музыка его заворожила, так что он быстро отыскал ее оригинал и закинул в свой плейлист.

Теперь он лежал в собственной комнате, но почему-то вспоминал именно тот день. Те тяжелые свинцовые тучи, прохладный воздух сквозь открытое окно, ворчание Фредерика и обволакивающую музыку.

Сейчас у него было ощущение, будто он собирается на полном ходу выскочить из этой машины, ничего не говоря Фредерику, и сбежать от него как можно дальше. Он даже не знал, что казалось более немыслимым, выпрыгивать из машины или сбегать от Фредерика.

Но ему придется сделать и то, и другое.

Перевернувшись на живот, Винсент дотянулся до стоявшей на полу пепельницы и потушил сигарету. Рядом валялся наполовину пустой пузырек со снотворным.

Это никогда не закончится, потому что я хочу большего.

Больше, дай мне больше, дай мне больше.

Стоя у Хартвуд Хилла, Офелия вовсе не находила клинику такой ужасной, какой она виделась Фредерику. Правда, девушке тоже не нравились аллеи с кленами, но по иным причинам – они напоминали ей детство и не слишком приятные воспоминания о том, как она сбегала к деревьям, когда не понимала, о чем общаться со сверстниками в школе.

В остальном же Офелия находила Хартвуд Хилл довольно уютным и милым. Как будто отгородившимся от остального мира высоким забором, поросшим плющом. И Офелии нравились тишина и умиротворенное спокойствие – впрочем, внутрь она редко заходила. В стенах самой клиники тишина странным образом перевоплощалась в уныние, а этого добра Офелии хватало и дома.

Она вытащила из кармана тонкие перчатки и натянула их на руки. Даже в теплом осеннем пальто ей становилось прохладно. Но идти в машину не хотелось, она предпочитала ждать Фредерика прямо тут, у колких кустов жимолости, которые тот так ненавидел.

Но Офелия хорошо понимала, что Фредерик с той же энергией ненавидел бы любое место, где оказался его брат при подобных обстоятельствах.

Рукой в перчатке Офелия прошлась по острым веточкам, наблюдая, как с них сыплются капли влаги. Ее вода не пугала – как не пугал и Фредерик, хотя она знала, Фэй в последнее время старается как можно реже оставаться с ним наедине. Но Фэй вообще старалась сейчас с кем угодно как можно меньше оставаться наедине – она не была готова к длинным разговорам. По правде говоря, Офелия и сама совершенно не знала, что сказать.

Фредерик вышел из здания Хартвуд Хилла вместе с Анабель. Конечно же, Офелия ее видела, но останавливать не стала. И даже подсказала, где именно находится Винсент – она была там однажды. Поэтому хорошо могла представить его реакцию на сестру – точнее, отсутствие этой реакции.

Поэтому Офелия ничуть не удивилась, увидев явно притихшую и подавленную Анабель – та шагала, смотря себе под ноги и легонько подталкиваемая братом. Она направилась к машине Фредерика, а тот подошел к Офелии, спрятав руки в карманы.

– Почему ты ее не остановила?

– Потому что не одобряю твоего решения держать ее в стороне. Она давно не маленькая.

– Ну, теперь она увидела, – Фредерик даже не обернулся на Анабель, но явно думал только о ней.

– Я так понимаю, эффект это возымело только над самой Анабель?

– Да.

Офелия вздохнула. Она действительно не одобряла стремление Фредерика оградить Анабель от всего на свете, в том числе и самой жизни – это уже не приводило ни к чему хорошему и вряд ли могло привести. Но в глубине души надеялась, что ее визит к брату сдвинет что-то с мертвой точки.

– Теперь к Винсенту не будут никого пускать без моего разрешения, – сказал Фредерик.

– Ты еще вооруженную охрану вокруг него поставь. И ток пусти по колючей проволоке.

– Так бы и сделал, если это помогло.

– Ты всегда хотел защитить Анабель от мира вокруг, а Винсента от него самого. Только никогда не сможешь. А теперь ему вообще абсолютно плевать, что его окружает. Это волнует только тебя.

Это было жестоко, и Офелия сразу поняла, что переборщила – увидела по лицу Фредерика. Но в то же время знала, что права, а смягчать пилюли она никогда не умела. Поэтому в последнее время не знала, что сказать Фэй, а с Фредериком предпочитала молчать.

Неожиданно тот пожал плечами:

– Ты права.

Он вытащил руку из кармана и потеребил веточки кустов, где еще остались капли воды – они веером упали вниз. И почти одновременно с этим дождь закапал и сверху, будто Фредерик стряхнул одновременно и небесные кусты.

– Ты пугаешь мою сестру в последнее время.

– Правда? Почему же?

– Ты стал больше похож на Винсента – также готов идти до конца, чего бы это не стоило.

Фредерик невольно улыбнулся. Но потом снова стал серьезным.

– Я знал, что у него проблемы. Видел, что он стал много спать, но ему снились кошмары. Видел появившиеся таблетки. Но я не понимал, что все так серьезно.

– Не вини себя.

– Я не смог понять, что ему нужна моя помощь. Может быть, просто думал, что, если игнорировать проблему, она исчезнет. Меньше всего мне хотелось возвращаться к призракам и голосам.

Офелия аккуратно взяла руку Фредерику, мокрую от дождевых капель, и сомкнула на ней свои маленькие ладони в перчатках.

– Это ваша общая проблема – вы совершенно не умеете просить помощи. Пока все не заходит слишком далеко.

– Думаешь, уже зашло?

– Куда уж дальше. Но… я по-прежнему нахожу все немного странным.

– Странным?

Офелия пожала плечами:

– Почему Винсент ничего тебе не говорил? Вообще ничего. И ты уж прости, но твой брат никак не походит на хрупкий цветочек. Так что же произошло, что в итоге, он оказался здесь?

– Я не знаю, – пожал плечами Фредерик, – по правде говоря, не имею ни малейшего представления. Этот доктор Стивенсон рассказал, что в первый раз Винсент приезжал в Хартвуд Хилл вовсе не за «консультацией», как рассказывал, а наводить справки.

– О ком?

От Офелии не укрылся быстрый взгляд, который Фредерик кинул в сторону машины, где сидела Анабель. Похоже, он не хотел говорить при сестре, поэтому все еще стоял под начинавшимся дождем.

– О некоей Лиллиан Уэйнфилд.

– Это ваша родственница?

– Дальняя. Никто о ней давно не вспоминал, и я даже не представляю, зачем она могла понадобится Винсенту.

– Однажды сам у него спросишь.

Фредерик кивнул. Его волосы уже начинали мокнуть под дождем, да и сама Офелия чувствовала себя не уютно. Но ей не хотелось прерывать или торопить Фредерика – он все расскажет тогда, когда посчитает нужным, и если этот момент сейчас, то она выслушает.

Рука Фредерика в ладонях Офелии повернулась и аккуратно взяла девушку за руку.

– Спасибо, что ездишь со мной.

Девушка пожала плечами. Как могло быть иначе.

– А теперь поехали домой.

И они направились к машине Фредерика, где за подернутым дождем стеклом виднелся силуэт сидящей внутри Анабель. Она не потрудилась очистить стекла.

Офелия только раз украдкой взглянула на серую громаду Хартвуд Хилла. Интересно, сколько тайн хранят его унылые стены? Она никогда не говорила Фредерику, на сколько в действительно считала происходящее странным.

2

Ночью в Хартвуд Хилле царили тишина и темнота – за исключением нескольких комнат, где оставались дежурные врачи. Но место было тихим, и дежурные обычно маялись со скуки, перечитывая очередной бульварный роман или смотря по телевизору ночной канал.

Во тьме и тишине пребывал кабинет главного врача. Сейчас мрак скрадывал массивный стол доктора Стивенсона и фотографии лошадей по стенам. Тот же сумрак окутывал коридоры с теперь выключенными лампами, процедурные и запертые помещения, где хранили лекарства.

Во тьме и тишине пребывала и комната Винсента. Только не он сам.

Сев на кровати, он помотал головой, пытаясь разогнать туман – с каждым днем это выходило все сложнее. Сегодня потребовалось куда больше времени, чтобы собрать воедино разрозненные мысли в голове и понять, кто он, где он и зачем это все.

Поднявшись с постели, Винсент покачнулся, с трудом удержавшись на ногах. И с внезапной ясностью понял, что еще немного – и он точно станет психом, не отличающим, где реальность, а где мутный сон без сновидений.

Хотя в первые дни Винсент был даже рад. Те лекарства, которые ему кололи, действительно были способны отогнать всех демонов – и мозги тоже. Ему больше не снились кошмары, но и он сам перестал что-либо ощущать, а мысли напоминали неповоротливых жирных мух. И дни проходили, завернутые в плотный слой вязкого целлофана, не пропускающего внешний мир. Как будто он уже лежал в мешке для трупов, но при этом еще дышал.

Поэтому притворяться Винсенту было легко – пожалуй, даже слишком. И временами, когда он осознавал, что на полном серьезе не может вспомнить, что происходило днем, по спине пробегал холодок.

Хуже всего, конечно, бывало, когда приходили Фредерик или Фэй. Врать им оказалось чертовски тяжело, куда тяжелее, чем думал Винсент. Сколько раз он порывался смахнуть с лица маску и рассказать им все. Но ни один из них точно не одобрит его безумных планов. А другого варианта добраться до того, что ему нужно, он не знал. Винсент не видел смысла отмахиваться от демонов и предпочитал использовать любые средства, если в итоге, это поможет в борьбе с ними. Даже если потом придется пожалеть.

Но Винсент не думал, что Анабель приедет так быстро. И сегодня его маска как никогда оказалась близка к провалу. Он даже подозревал, что спасли только вколотые лекарства, которые и без того делали его реакции замедленными. Интересно, а как они на самом деле должны действовать?

Комнату Винсента не запирали – не было нужды. Поэтому он легко из нее выскользнул. То есть он осознавал, что достаточно неповоротлив, а в голове мутно, но знал, что его никто не заметит. Не замечали же все предыдущие ночи.

С первого дня Винсент понял, что идея препаршивая – но отступать было поздно.

Гладкий пол под босыми ногами казался ужасно холодным. Зато ориентироваться в темноте куда приятнее, чем видеть дурацкие лампы. Вот уж что Винсент ненавидел в Хартвуд Хилле больше всего, так это лампы! Они буквально выжигали его глаза, и он готов сидеть в комнате хоть вечность, лишь бы не видеть их света.

В тишине клиники Винсент довольно быстро добрался до места назначения, привычно ведя рукой по стене. Это помогало ориентироваться, он хорошо помнил план здания, да к тому же позволяло не упасть.

Архив Хартвуд Хилла странным образом находился вовсе не в административной части здания, а в той, что примыкала к палатам пациентов. Именно это стало основной причиной, почему Винсент решился на свой план – иначе никогда бы ему не попасть к пыльным папкам. Доктор Стивенсон скорее бы уничтожил то, что нужно Винсенту, нежели позволил ему взглянуть. И даже копаясь в делах каждую ночь, Винсент так и не понял, что же такого секретного там находилось.

Дверь архива тоже не запирали. Включать свет Винсент никогда бы не рискнул, но еще в первую ночь стащил фонарик у одного из спящих дежурных и надежно спрятал под шкаф.

Присев, Винсент пошарил под металлическим стеллажом, и наконец, его рука сомкнулась вокруг фонарика. Он включил его и поднялся, но при этом голова так закружилась, что он с трудом восстановил равновесие.

Нахмурившись, он подумал, что настал черед посмотреть кое-что другое.

Старые дела содержались в архиве в продуманном беспорядке, так что Винсент далеко не сразу нашел досье Лиллиан Уэйнфилд, а когда нашел, то несколько ночей изучал пухлую папку. Сегодня он хотел покончить с этим, но ему пришла в голову другая мысль.

Вместо архива, Винсент подошел к столу, где стоял ящик с самыми последними делами. Зажав в зубах фонарик, он начал листать тонкие папки, пока не нашел ту, на которой значилось «Винсент Уэйнфилд».

Усевшись на пол, Винсент раскрыл тонкие шуршащие листы. Перехватив фонарик в правую руку, Винсент углубился в чтение, переворачивая страницы. И чем дальше он читал, тем выше взлетали его брови.

Даже со своими скудными познаниями в лекарствах (кое-что он все-таки изучил, прежде чем ломиться в Хартвуд Хилл), Винсент мог понять, что с тем набором, который ему кололи, удивительно, как он действительно не превратился в овощ. Как будто он был бурным сумасшедшим, которого требовалось держать в смирительной рубашке.

И еще кое-что интересное: рукописные записи в его деле сделаны той же рукой, что и в деле Лиллиан. Доктор Эдуард Стивенсон.

Мари Хоггарт полагала, что день можно назвать чудесным. Небо грозило пролиться новым дождем, но так и не разразилось. По крайней мере, не в то время, когда Мари быстрыми шагами преодолевала расстояние от автобусной остановки до Хартвуд Хилла.

Приложив карточку, она торопливо зашла внутрь, когда замок щелкнул. Уже собирались сумерки – сегодня Мари работала в вечернюю смену. А после ее заберет Мартин на машине, и все выходные она проведет у него. Мари откровенно предвкушала этот момент, поэтому сегодня оказалась достаточно рассеянна.

Впрочем, ничто не мешало ей исполнять свои обязанности. И сегодня она с особенной теплотой относилась ко всем пациентам.

В комнате молодого мужчины с татуировками оказались занавешены окна, и Мари их тут же раскрыла. На улице сгущались сумерки, и ей показалось, ему будет приятно увидеть что-то, помимо обычных стен.

– Сегодня просто чудесный день! – заявила она, буквально порхая от окна к столику, где набрала в шприц заранее подготовленное доктором лекарство. – На улице, правда, собирается дождь, но кого сейчас можно удивить дождем? А потом я отправлюсь к своему жениху. Мне кажется, вы бы с ним обязательно подружились – правда, если вы не очень уж похожи на брата. Мартин куда чаще улыбается и не прочь пошутить. То есть, конечно, внешне вы один в один как брат, но я про другое. И…

Внезапно на запястье Мари сомкнулась рука, не позволяя ей сделать привычный укол. И она с удивлением увидела, что взгляд пациента очень даже осмыслен. И сейчас он в упор смотрел на нее.

– Ты должна помочь мне выбраться отсюда, – хрипло сказал он.

– Что? – ахнула Мари. – Вам лучше? Я должна сообщить доктору. И если он сочтет…

– Ни в коем случае. Никакого доктора. Боюсь, он меня так просто не выпустит.

Мари попыталась мягко освободить руку, но бывший пациент держал крепко.

– Просто помоги мне отсюда выбраться.

– Может, позвонить вашему брату?

– Нет. Он и так меня убьет.

– Но я не могу…

– Простой дай свою карточку и время уйти.

– Но не в таком же виде вам на улицу!

– Помоги мне… пожалуйста.

Было что-то в его голосе такое, что убедило Мари лучше всяких угроз. Он действительно выглядел как человек, которому нужна помощь, но отнюдь не врачей.

По правде говоря, Мари сомневалась, что пациент далеко уйдет – скорее всего, это временное прояснение. Или он наткнется на кого-то из персонала.

Именно так она себя и успокаивала, снимая с шеи шнурок с карточкой.

Мари еще не знала, что спустя пару мгновений ей придется рассказать, какие из таблеток на столике с колесиками, с которым она шла на обход, снотворное. И испытать его действие на себе, пока пациент попытается покинуть Хартвуд Хилл.

В последнее время Фредерик редко куда-то ходил, но в нынешний пятничный вечер не поехал домой. Вместо этого задержался допоздна в издательстве, спрятавшись ото всех в зале совещаний и медленно наблюдая через огромные панорамные окна, как скапливался сумрак.

На собраниях собиралось много народу, но в остальное время просторный зал, наполненный пластиковыми стульями и большим столом, был оставлен и пуст. Вечерами Фредерик и Винсент частенько тут задерживались: когда исчезал яркий свет и можно сидеть, чтобы никто не беспокоил.

Сегодня Фредерик один в зале. Он пил совершенно не романтичный кофе из пластикового стаканчика и наблюдал, как медленно начинают гореть огни за окном. Он не думал ни о чем конкретном, просто позволяя мыслям скользить сквозь себя, наблюдая за ними, но не задерживая.

Тишину зала нарушала только негромкая музыка из стоящего у стены проигрывателя. Его предложила одна из сотрудниц, вечно стесняющая и краснеющая девушка. Она высказывала дельные мысли да и специалистом была хорошим, особенно если ей удавалось преодолеть вечное смущение. Фредерик не помнил, как ее звали – она работала с Винсентом, и он почему-то считал своим долго ее ненавязчиво поддерживать. По крайней мере, в тех вещах, которые действительно в тему. И с удивлением Фредерик замечал, что девушка становится все смелее, а ее рабочие идеи явно хороши.

Музыка не относилась к рабочим вещам, но тут девушку поддержал сам Фредерик. Отчасти потому что считал, иногда ненавязчивая мелодия куда лучше настраивает на рабочий лад. Отчасти потому что прикинул, что чаще всего включать проигрыватель здесь будет он сам.

Кофе закончился, и Фредерик достал карты Таро и сигареты. Закурив, он выпустил в потолок струйку дыма под ненавязчивую музыку и голос Мэнсона. Когда Анабель впервые узнала, что Фредерик любит его слушать, то удивилась – в отличие от Винсента. Но Анабель вообще никогда не любила музыку.

Зажав сигарету в зубах, Фредерик перетасовал колоду и наугад вытащил карту. На ней оказалось изображение горящей башни с падающими людьми. Он невольно вздрогнул, потому что вспомнил фразу давно мертвого друга, которую тот даже написал над дверью в их загородном доме: твоя Башня рухнет, когда тебя будет соблазнять Дьявол.

Но Лукас давно мертв, а в Доме стоит еще разок покрасить стены.

Фредерик собрал карты и затушил едва начатую сигарету в пепельнице. Почему-то ее вкус сегодня показался особенно отвратительным.

Здание издательства уже утопало в тенях: в пятницу вечером сотрудники давно разошлись, и Фредерик был едва ли не единственным человеком в полупустых коридорах. На ходу он написал сообщение Офелии, что сегодня вернется поздно, и спустился в гараж. Ему казалось, что шаги звучат оглушительно.

К неприметной двери в одном из районов Лондона Фредерик подъехал как раз в тот момент, когда все-таки начался дождь. Подняв воротник, Фредерик выскочил из машины и постарался как можно быстрее добраться до нужной двери – теперь она хотя бы обзавелась неброской вывеской «Салон мадам Ламбер».

Привычно звякнул колокольчик над головой, а внутри царило тепло и мягкий полумрак, разгоняемый то ли электрическими фонариками, то ли свечами. Заметив другого покупателя, Фредерик не торопился проходить внутрь и опустил воротник пальто, стряхивая капли воды. Похоже, возвращаться тоже придется под дождем.

Салон принадлежал Шарлотте Ламбер, давней знакомой Фредерика. Она сама занималась всеми делами и сейчас упаковывала что-то для покупателя в небольшой пакет из крафтовой бумаги. Он приятно шуршал, и Фредерик занялся своим излюбленным занятием: стараясь не привлекать внимания и делая вид, что он рассматривает свешивающиеся с потолка пучки трав, пытался угадать, что же в пакете, который сейчас пробивается на кассе? Карты Таро? Хрустальный шар? Свечи? Или амулет в подарок подруге?

Мадам Ламбер кивнула ему, когда заметила, но сейчас ее внимание занимала негромкая беседа с покупателем, при которой она ловка заворачивала пакет.

– Здравствуй, Фредерик.

Из внутренних помещений салона, звякнув занавеской из деревянных нитей, появилась еще одна женщина с собранными рыжими волосами. Фредерик сразу узнал Морган и кивнул ей:

– Здравствуй.

– Ты к мадам? Проходи, подождешь внутри.

Вторая комната салона представляла собой то ли большую кухню, то ли маленькую гостиную. По крайней мере, тут располагался и стол, и чайник. Морган налила Фредерику чая, пахнущего корицей, но сама с ним не осталась, извинившись, и скрывшись где-то во внутренних помещениях.

Фредерик не возражал и устроился на неудобном стуле с чашкой чая. Когда-то Морган была его женщиной, но в итоге, они расстались, и она стала учиться у мадам Ламбер. Похоже, ее обучение еще продолжалось.

С интересом Фредерик разглядывал развешенные по стенам картины, которые представляли собой причудливую смесь каких-то древних языческих богов и христианских икон, которым Уэйнфилд всегда удивлялся. Хотя насколько он помнил, предки мадам Ламбер тоже были выходцами из весьма причудливых мест. И хотя она предпочитала раскладывать карты и общаться с духами, он бы не удивился, обнаружив за сахарницей куклу вуду.

Звякнул колокольчик, возвещая о том, что покупатель покинул салон, а вскоре появилась и сама мадам Ламбер. Она молча налила уже остывшего чая и уселась напротив Фредерика.

– Давно тебя не видно.

– Не так уж и давно. Все относительно.

– Как скажешь, Фредерик. Я могу чем-то помочь?

– Ммм. На самом деле, вряд ли. Хотя возможно, недавно ты видела Винсента?

– С чего бы?

– Ты наш привычный проводник к миру духов и призраков. К кому как не к тебе пойти при появлении демонов.

Мадам Ламбер улыбнулась, но Фредерик не мог понять, то ли с грустью, то ли с радостью.

– Мой дорогой, это ты надирался абсента и курил опиум в задних комнатах. Твой брат приходил сюда, потому что это нравилось тебе и Анабель.

– Лучше б приходил к тебе за советом о призраках.

– Он их никогда не боялся – в отличие от тебя.

– Что за намеки?

– Мы достаточно давно знакомы, чтобы я знала, что это правда, а ты на нее не обижался.

Фредерик вздохнул, признавая правоту мадам. По правде говоря, он только теперь понял, что именно за подобными разговорами и пришел сегодня.

Безусловно, мадам была в курсе того, где сейчас Винсент, и определенно боялась, что Фредерик начнет спрашивать об этом. Но на самом деле, у него были иные вопросы – хотя он не мог скрыть разочарования, что Винсента тут не было. Он надеялся на обратное.

– Давно хотел спросить, что значит, если постоянно снится один и тот же сон?

– Значит, подсознание пытается о чем-то докричаться.

– А если повторяющийся сон снится нескольким людям одновременно?

Мадам приподняла бровь, а потом отпила немного чая. Травяного и остро пахнущего, как и всегда. Она как будто тянула время, но наконец, сказала:

– Если это ты и твой брат, то может значит все, что угодно. Что за сон?

Фредерик пожал плечами. Он уже пожалел, что вообще завел разговор о снах. Эта тема, конечно, позволяла не думать о других – но Фредерик не был уверен, что стоит на ней сосредотачиваться.

Тем не менее, сам ее начал.

– Да ничего особенного, на самом деле. Просто нам с братом периодически снится одинаковый сон о смерти родителей – о том, что мать решила, будто увидела какие-то огни и решила свернуть туда. Что окончилось аварией и смертью обоих.

– Я знала Мадлен Уэйнфилд, и могу сказать, что сон похож на правду. Надеюсь, это не обижает тебя.

– Нет, родители были от нас далеки.

– В конце жизни Мадлен стала совсем безумной, как ни прискорбно…

– Да уж, – пробормотал Фредерик.

Он торопливо спрятался за чашкой с чаем, потому что слишком не кстати в памяти всплыла Лиллиан Уэйнфилд. Забавно, он ведь так толком и не успел ничего узнать о ней у доктора Стивенсона. И хотя не понимал, зачем Винсенту могла понадобиться давно забытая родственница, обилие упоминаний о безумии его немного нервировало.

– В последнее время мне часто снится другой сон, – сказал Фредерик. – Я в каком-то темном пустом доме. Он походит на заброшенный отель. То есть как будто он оставлен не так уж давно, но внутри никого нет. Только тени. И я что-то ищу в этом доме. Хожу из комнаты в комнату. Но на самом деле, не знаю, в поисках чего именно, поэтому никогда не могу найти.

– Это кошмар?

– Не то чтобы. Но я не знаю, что должен отыскать, и это немного пугает.

– А твой брат видит такой же сон?

Фредерик внезапно понял, что понятия не имеет. И хотя он знает, что кошмары Винсента вернулись, но не представляет, что тот в них видит.

– По правде говоря, – в растерянности сказал Фредерик, – я не знаю.

Когда ночью кто-то стучится в вашу дверь, это всегда вызывает растерянность. Особенно если никого не ждать.

Но совсем не таковым был Винни. Выглядевший как вышибала из ночного клуба, на самом деле, он работал поваром и был в курсе всех городских новостей, как законных, так и не очень. За последними к нему приходили особенно часто.

Поэтому, когда после полуночи раздался стук в дверь, жена посмотрела на него встревоженно, но сам Винни оставался спокоен. Он жестом показал, что Марисса может продолжать мыть посуду, а он сам откроет дверь.

Дом Винни был его гордостью. Большой, отдельный и доведенный до ума его собственными руками. Дом стоял на окраине города, но это устраивало и Винни, и его жену, которые оба любили спокойствие и уединенность.

Винни помогал жене с посудой, поэтому на ходу вытер руки и полотенце и кинул его на маленький столик в прихожей. А потом, не колеблясь, открыл дверь.

На улице лил дождь и давно, поэтому Винни не сразу узнал стоящего на пороге человека. Тот явно насквозь промок и замерз. Но даже не смотря на странную одежду, больше всего похожую на больничную, Винни узнал Винсента Уэйнфилда.

Обхватив себя руками, он явно хотел что-то сказать, но так дрожал, что едва мог выговорить хоть слово. Винни провел гостя в прихожую и проворчал:

– Хорошо, мы еще спать не легли.

Из комнаты с опаской высунулась Марисса и ахнула, всплеснув руками. Она явно узнала гостя быстрее мужа.

– Винсент! Да ты весь промок!

Марисса грозно посмотрела на мужа. И хотя она казалась особенно миниатюрной рядом с таким верзилой, Винни всегда к ней прислушивался.

– Отведи его наверх, в душ, – приказала она мужу, – И дай что-нибудь из сухой одежды. А я сделаю горячий чай.

Конечно же, Марисса была из тех, кто готовит не только чай, но вместе с ним и суп, а в холодильнике находится «завалявшийся» кусок пирога. Винсент принял все это с благодарностью, правда, от согревающего алкоголя отказался.

– Вообще-то я мечтаю о стаканчике виски, но не уверен, что он будет нормально реагировать с той дрянью, что еще во мне.

Винни не стал расспрашивать. Только когда Марисса усадила Винсента в кресло, притащила теплый плед и чай, Винни спросил:

– Ты что же, шел сюда пешком? Откуда?

– Издалека. Спасибо за все.

– Ну, если у тебя на хвосте нет жаждущих мести наркоторговцев, то все в порядке.

Винсент рассмеялся, а потом закашлялся.

– Нет, конечно, – ответил он, наконец, откинувшись на спинку кресла. – Это больше по твоей части.

– Позвонить Фредерику?

– Нет. Не надо никому звонить. Я пока не готов. Мне просто надо выспаться… и тогда, на свежую голову… утром…

Судя по стоящим на столике часам, он проспал часов двенадцать, не меньше. Винсент до сих пор ощущал себя разбитым и как будто не до конца согревшимся, но куда лучше, чем накануне.

Он смутно помнил, как начал засыпать прямо в кресле, под теплым пледом Мариссы, и почти не помнил, как Винни все-таки привел его в комнату наверху, где уже была приготовлена постель. И это была первая ночь за долгое время, когда ему не снились кошмары, а вокруг не стояли тени психушки.

Одежда, конечно же, оказалась велика Винсенту, но он был в любом случае благодарен за нее. Правда, это вернуло его к необходимости добраться до своей – и дать знать, где он.

Со вздохом Винсент взял телефонную трубку и долго сосредоточенно вспоминал. Сходу он мог назвать только номер Фредерика, но звонить сразу ему не рискнул бы. Он вообще не представлял, как на все происходящее отреагирует брат – но у того определенно будут причины злиться.

Номер Винсент все-таки вспомнил и, как ему показалось, позвонил самому «безопасному», кому только мог – Офелии. Она выслушала спокойно, а потом вздохнула:

– И чего ты хочешь от меня?

– Чтобы ты привезла кое-какие вещи из дома.

– Потому что сам ты не хочешь показываться на глаза Фредерику, потому что врал ему? Но ты же понимаешь, что сейчас повесишь трубку, и я все равно ему все расскажу?

– Надеялся, вдруг нет.

– Ну-ну.

– На самом деле, да, я понимаю, но с Фредериком предпочел бы поговорить с глазу на глаз. Просто скажи ему, что я сейчас у Винни.

На том конце трубки что-то зашуршало, и Винсент на миг испугался, что Офелия попросту передает ее Фредерику. Но оказалось, она всего лишь искала листок бумаги и ручку.

– Говори, как до тебя добраться.

После того, как Винсент продиктовал адрес, он спустился вниз, где Марисса уже вовсю хлопотала на кухне, и пахло чем-то вкусным. В доме оказалось непривычно много света, так что глаза Винсента сразу заболели и начали слезиться, но он постарался не обращать внимания.

– Доброе утро, – поздоровалась Марисса. – Ты любишь оладьи?

– С детства их не ел, – признался Винсент, усаживаясь за стол.

– Значит, самое время попробовать. Варенье клубничное или вишневое?

– Вишневое. А где Пэм?

– В колледже, конечно же.

– Хочешь сказать, она уже совершеннолетняя и ей все можно?

– Даже не вздумай!

Марисса погрозила Винсенту лопаткой, после чего ловко перевернула последние оладьи. Она поставила перед гостем тарелку и маленькую фарфоровую вазочку в цветочек, наполненную густым вареньем.

– Спасибо, Марисса. Не только за это, просто… за все.

– Да ладно, Винс, – отмахнулась Марисса. – Я знаю, ты бы сделал для Винни то же самое.

– Ну, вряд ли… готовлю я паршиво.

Винсент как раз хотел поинтересоваться, где сам Винни, когда тот спустился. Похоже, он еще спал, и Винсент понадеялся, что его разбудили вовсе не их голоса. Могло показаться, что такой громила как Винни должен есть на завтрак, как минимум, десяток яиц. Сырых. Но на самом деле, тот ограничивался крепким сладким чаем и парой блинчиков. Которые действительно оказались превосходны.

– Что с тобой стряслось, Винсент? – спросила Марисса. – Похоже, ты вчера пришел издалека.

– Ну… я сбежал из психушки. В которой вообще-то оказался, потому что уверил всех, что я псих.

– Ты позвонил Фредерику?

– Да. Мы уйдем, как только я переоденусь.

– Да можете не торопиться. У меня есть чай и печенье.

Старые добрые Винни и Марисса. Винсент помнил их дочку Пэм еще маленькой, ей тогда было лет пять, не больше. Она болтала без умолку, но из-за не хватающих зубов ее слова с трудом разбирались.

Винсент познакомился с Винни тем летом, когда близнецы вернулись из школы и готовились уехать в колледж. Это было крайне странное лето, основную часть которого Винсент провел где угодно, только не дома. В то время он обзавелся массой полезных знакомств на улице – и неприятностей, конечно, тоже.

Впрочем, однажды в куда большие неприятности попал сам Винни. В детали Винсент не вникал, но знал, что Винни оказался должен крупную сумму денег, которую стоило вернуть как можно быстрее.

Тем летом Фредерик большую часть времени проводил с отцом – Леонард Уэйнфилд всюду таскал одного из наследников и, как он полагал, приучал к работе в издательстве и к светской жизни. Сам же Фредерик просто старался извлечь из всего максимум выгоды и был куда более наблюдательным, чем предполагал Леонард. Винсент это знал – в итоге, именно Фредерик предложил, каким образом они могут снять нужную сумму денег со счетов отца, которые тогда еще им не принадлежали.

Винсент не считал это большим одолжением – тем летом он все равно больше времени проводил у Винни и Мариссы, нежели дома. Но Винни тогда серьезно сказал, что Винсент может обращаться к нему за чем угодно. Звучало это зловеще – и таковым оно было на самом деле.

Впрочем, повода не было. Из колледжа близнецы спешно вернулись три года спустя, когда им пришлось принимать дела после смерти родителей. И пытаться наладить издательство – что у них вышло весьма успешно.

Периодически Винсент встречался с Винни, но за помощью пришел к нему только недавно, когда потребовалось отыскать Анну. И Винни, как и всегда, конечно же, располагал нужной информацией. И напомнил, где до сих пор на улицах можно быстро купить оружие. Которое весьма пригодилось.

Но когда Винсент брел по пустынной дороге, дрожа от холода под дождем, он сразу подумал о Винни. И не только потому что тот жил на окраине города с этой стороны Лондона. Сначала Винсент мечтал о теплой комнате и горячем чае, но к тому моменту, когда добрался до Винни, то вообще с трудом соображал и боялся, что не найдет нужный дом.

Когда в дверь постучали, Винни как раз допивал свой чай.

– Я открою. Подожди в гостиной.

Он вышел из кухни, а следом за ним последовал и Винсент, прошептав Мариссе:

– Пожелай мне удачи.

– Удачи.

Он вышел в гостиную, потирая уставшие от света глаза и надеясь, что гости захватили его очки – иначе далеко он отсюда не уйдет.

Первой в гостиную ворвалась Анабель. Она на миг застыла на пороге, но сразу увидела Винсента и, взвизгнув, кинулась к нему на шею. Винсент рассмеялся и подхватил сестру, так что ее ноги на пару мгновений оказались оторваны от пола.

Следом вошли Фэй и Фредерик, которые тоже с радостью обняли Винсента, и Офелия, протянувшая ему темные очки.

– Рад, что ты в порядке, – Фредерик, казалось, сиял, – но зачем было сбегать? Поехали домой, там все расскажешь.

В этот момент Винсент почувствовал себя настолько ужасно, насколько только можно.

– Нет, – вздохнул он, – сначала я вам все расскажу.

Правда, сразу все равно не вышло – Марисса начала суетиться с чаем, а Винсент успел проскользнуть наверх и переодеться в собственные темные джинсы и рубашку, а заодно попробовать привести в порядок мысли. Он отказался от чая и, спрятавшись за стеклами темных очков, устроился в том же кресле, где сидел накануне под теплым пледом.

– Похоже, ничего хорошего ты не расскажешь, – нахмурился Фредерик.

– Ну… все было не настолько плохо.

– В смысле?

– Ну… мне пришлось немного притвориться психом.

В комнате воцарилась тишина, и Винсент подумал, что произнесенное вслух, это звучит еще хуже, чем казалось.

– Ты – притворялся? – растерянно сказала Анабель. – Но тебе снились кошмары.

– Плохих снов мало, чтобы тебя упрятали в психушку, а мне нужен был вариант наверняка.

Тишина вернулась такой же оглушительной, как была всего мгновение назад, и Винсент пожалел, что не взял чашку с чаем, которую можно крутить в руках и не смотреть по сторонам.

Ни слова не говоря, Анабель встала и вышла прочь из комнаты. На лице Фэй отразилась растерянность, Офелия, похоже, совсем не удивилась, а на непроницаемом лице Фредерика невозможно было прочитать эмоции. Но его голос мог поспорить по холодности с айсбергом:

– Рассказывай.

– Действительно, кошмары были кошмарами, но они… становились хуже. Я помню, чем это закончилось в прошлый раз – глюками на Хэллоуин, когда я не мог проснуться. И я решил… обратиться к истории.

– Лиллиан, – сказал Фредерик.

– Кто это? – удивилась Фэй.

– Родственница, – Фредерик как будто ронял не слова, а глыбы льда.

– Которая большую часть жизни провела в психушке. Отличная наследственность, – проворчал Винсент. – Ей тоже снились кошмары. По началу.

Он помолчал, но остальные не торопились говорить, и Винсент продолжил:

– Выяснить, в какой клинике она содержалась, оказалось не проблемой. Но вот давать там информацию мне отказались. Этот доктор Стивенсон, который заправляет Хартвуд Хиллом – он уперся и все твердил о конфиденциальности. Он вообще мутный тип. Пригрозил, что, если я буду настаивать, он уничтожит файлы – и уничтожил бы. Я хотел взглянуть, что такого в деле Лиллиан Уэйнфилд. Чем все закончилось. Какой диагноз ей поставили…

– И какой? – спросила Офелия.

– Там много странного. Все ее симптомы подробно описаны, все лечение, на протяжении многих лет. Но никакого диагноза.

– Так ты все затеял ради куска бумаги? – спросил Фредерик.

– Мне не очень-то хотелось сходить с ума, – огрызнулся Винсент.

Офелия, не торопясь, поднялась и оправила юбку платья, как будто это действительно требовалось.

– Мы с Фэй подождем вас снаружи, – сказала она и кивнула сестре.

Когда близнецы остались наедине, Винсенту начало казаться, что большие напольные часы тикают уж слишком оглушительно. Ему хотелось рассказать о каждом из кошмаров, которые становились все реалистичнее, о том, как постепенно переставало действовать снотворное. О том, что он затеял все, только чтобы узнать, вылечилась ли Лиллиан, не становится ли он таким же безумным – и есть ли волшебная таблетка, убивающая демонов. Даже если потом придется остаться в клинике.

Такое бывало и до того Хэллоуина в Доме, когда он блуждал в собственных чертовски реалистичных иллюзиях и болтал с духами. В тот день они все их видели – но у Винсента подобное бывало и раньше. И окончилось длинными шрамами на руках, которые теперь покрывали татуированные змеи. И он хотел отыскать другой способ успокоить демонов – не выпуская кровь из вен.

Винсент провел пальцем одной руки по шраму на другой.

– Ты помнишь тот день?

– Да…

– В тот момент я мало что соображал, мне просто хотелось избавиться от призраков. И если бы ты не вернулся чуть раньше, я был бы мертв. И я обещал тебе, что подобное не повторится.

– Ты боялся не выполнить обещание?

– Я боялся снова причинить тебе боль.

– Думаешь, смотреть на тебя в психушке было легче?

Тик-так, медленно и размеренно двигались стрелки часов, отмеряя секунды в непривычно светлой гостиной, где даже летающие пылинки были видны в свете солнца.

– Ты мог попросить о помощи, – тихо сказал Фредерик. – Не обязательно было изображать психа.

– Я не хотел втягивать вас.

– Ты знаешь, больше всего сейчас я хочу тебя ударить?

– Знаю. Прости.

– Ты талантливый актер.

– Лекарства доктора весьма помогали.

Винсент хотел рассказать, что именно это и сподвигло его убираться из Хартвуд Хилла как можно скорее. Весьма странное «лечение», как будто призванное оставить его там подольше. Но решил, что сейчас не лучший момент.

– Я решаю проблемы, как могу, – спокойно сказал Винсент. – Ты привык быть рассудительным и оценивающим – но не ты обычно подставляешься. И не ты спускаешь курок.

– А ты не захотел подумать, каково будет нам? На этот раз, ты перегнул, Винсент. Твое нежелание рассуждать логически может дорого обойтись.

– Это были не только кошмары. Я испугался.

– Мы тоже.

Одним движением Фредерик поднялся с кресла. В этот момент он был необычайно похож на Анабель, которая не так давно просто молча ушла прочь. Но он тоже всем видом показывал, что больше не хочет разговаривать с братом. Не сейчас.

– Тебе снится сон с пустым то ли домом, то ли отелем?

Фредерик остановился в дверях и обернулся.

– Да.

– И ты ищешь что-то?

– Да. Но не нахожу.

– Возможно, боишься найти? – Винсент помолчал. – В моих снах я вижу, что именно ищу в этом месте. И в итоге, нахожу.

– Вряд ли оно стоило того.

Когда Фредерик ушел, Винсент еще долго сидел в кресле, пока, наконец, рядом не появился молчаливый Винни. Только тогда Винсент тряхнул головой, как будто просыпаясь, и торопливо поднялся. Он распрощался с Винни и Мариссой, и та на прощание сказала:

– Заходи к нам почаще. Скоро вернется Пэм, она будет рада с тобой увидеться.

– Спасибо. Но ни моим друзьям, ни моим близким я обычно не приношу ничего хорошего.

Винсент был готов поспорить, что его вещи, принесенные к Винни, собирала сама Офелия – потому что она уложила их в аккуратный рюкзачок. И Винсент был ей благодарен. Подхватив его, он вышел из дома Винни, но к своему удивлению увидел напротив знакомую машину. Усевшись на пассажирское сиденье, он тихо сказал:

– Спасибо.

– При одном условии, – Фэй посмотрела на него в упор. – Ты не будешь мне врать.

– Не буду.

– И расскажешь все.

– Хорошо.

– Поедем домой?

– Нет. Вряд ли Фредерик сейчас захочет меня видеть.

– Тогда куда?

– В единственное возможное и подходящее место – в Дом.

3

Фэй хорошо помнила дорогу до загородного особняка Уэйнфилдов, но полагала, это последнее место, куда стоит отправляться. Она сама знала, как минимум, о двух трупах, окончивших жизнь под той крышей, и кто знает, скольких еще призраков впитали местные стены.

После смерти Анны и выдвинутых в адрес Кристины обвинений, Анабель горячо предлагала продать Дом – или, как минимум, сравнять его с землей. Но Винсент вознамерился сделать ремонт и превратить во вполне жилое место. Фредерик был настроен скептически, но в итоге, махнул рукой. Дом принадлежал близнецам, и Анабель пришлось смириться.

После обновления Фэй еще не бывала в Доме, и, хотя Винсент заверял, что теперь внутри отлично, сам он тоже не слишком стремился приезжать – до этого дня.

Свернув на колею, которую с трудом можно было назвать дорогой, ведущей к Дому, Фэй покосилась на притихшего Винсента. Он смотрел в окно машины, и Фэй не стала его трогать, хотя ей хотелось задать тысячу вопросов – о части ответов она уже начала догадываться, но часть хотела бы услышать.

Машина встала недалеко от Дома, и только тогда Винсент, наконец, встрепенулся, а Фэй вздохнула:

– Ты уверен, что это хорошая идея? Приезжать в Дом. Да еще сейчас.

– Куда еще я могу пойти? Может, местные призраки, наконец, обрушаться и сотрут меня в порошок.

– Не шути так.

– А кто сказал, что я шучу?

Винсент уже вылезал из машины, и Фэй отстегнула ремень безопасности, чтобы последовать за ним. Но он не тропился подходить к особняку и просто стоял и смотрел на него, прищурившись.

– Мне всегда хотелось иметь дом, – сказал Винсент. – Отец их не любил, предпочитая просторные квартиры, матери было все равно. А мне хотелось парочку этажей, пыльный чердак и кровавую историю в прошлом.

– Да уж, здесь кровавых историй предостаточно.

– Поэтому я сделал ремонт – чтобы того самого места, где расплескивалась наша кровь, больше не существовало в природе. И было что-то новое.

– Если не хочешь возвращаться домой, всегда можешь снять номер в отеле.

– Но тогда я снова не буду сильнее призраков.

Фэй проворчала себе под нос «ну и не надо», но не была уверена, что Винсент ее услышал. Руки на осеннем холоде уже начинали подмерзать, но она не хотела торопить Уэйнфилда.

– К тому же, – сказал Винсент, – я в любом случае обещал, что, если с этим домом что-то снова пойдет не так, его снесут.

– Кому обещал?

– Фредерику.

Сунув руки в карманы, Винсент зашагал вперед, и Фэй последовала за ним. Грязь под ногами подмерзла, но не до конца, и Фэй оставалось только недоумевать, когда же здесь, наконец, будет нормальная дорога, и неужели ее сложнее сделать, чем новые стены в доме.

Почти не останавливаясь, Винсент нашел ключ где-то под половицей и открыл дверь.

– Пойду включу электричество, а ты располагайся.

Только оказавшись внутри, Фэй поняла, что ей и самой не хотелось приезжать в Дом. Но с удивлением она оглядывала прихожую и видела, что та действительно изменилась.

Еще большие изменения ожидали Фэй, когда она зашла в гостиную. Такая же обширная, как и раньше, она обзавелась камином и новой мебелью, пол стал другим, а стены обшили панелями. В целом, помещение выглядело смутно знакомым, но совершенно иным. Конечно же, невольно взгляд Фэй упал на подножие лестницы, где когда-то бывали кровавые пятна. Но теперь и пол был новым, и даже, кажется, сама лестница.

Обернувшись, Фэй посмотрела на дверь и с удивлением увидела, кое-что все-таки осталось неизменным: над входом все также красовалась надпись Лукаса «Твоя Башня рухнет, когда тебя будет соблазнять Дьявол».

– Только кухня не изменилась. – сказал Винсент, заходя в гостиную. – Она и без того была хороша. Наверху комнаты избавились от хлама… хотя признаюсь, я не удержался и наполнил их новым. Ты не представляешь, сколько потрясающих вещей можно найти на блошиных рынках!

Он развел руками, как будто охватывая Дом.

– От Сохо, конечно, далековато, но пережить можно. Как тебе?

– Впечатляет. По крайней мере, выглядит не так мрачно, как раньше.

– Спасибо, что привезла. Но если ты не хочешь быть тут, конечно, я тебя не держу.

– Ну, одного я тебя точно не оставлю.

– Спасибо. Но тогда нам придется съездить за продуктами. И вечером можно опробовать камин.

– Хочешь сказать им еще никто не пользовался?

Винсент покачал головой. Фэй показалось, он хочет снять очки, но в доме было настолько светло, насколько вообще может быть осенним днем, когда светит солнце. Сумерки начнутся не раньше, чем через несколько часов.

– Ты не хочешь отдохнуть? – предложила Фэй. – Ты кашлял в дороге…

– От простуды еще никто не умирал. Но ты права, я бы не отказался еще поспать. Присоединишься ко мне?

– Мне кажется, ты предлагаешь вовсе не спать. Поэтому – нет. Отдохни.

Винсент уже поднимался по лестнице, когда Фэй его окликнула:

– Винс, а ты не боишься, что кошмары здесь будут сильнее?

Он пожал плечами:

– Вот и узнаем.

Но вопреки опасениям Фэй, никаких кошмаров и прочих призраков не было. Она вздрагивала от каждого шороха, но Винсент, похоже, спал спокойно, а у нее был целый день. И девушка потратила его на то, чтобы исследовать обновленный дом – и признать, что он действительно хорош. Потом она проверила Винсента, но он крепко спал, и Фэй, натянув пальто и перчатки, отправилась на прогулку.

К ее удивлению, местность вокруг Дома оказалась на удивление живописной. Недалеко расположился лес, тут же было и огромное поле, поросшее высокой травой, сейчас стоявшей совершенно сухой. Наверное, когда выпадет снег, тут станет особенно красиво. Фэй могла предположить, что если Винсент выбирал дом по истории, то Фредерик наверняка руководствовался в том числе и живописным расположением.

Достав телефон, Фэй позвонила сестре. Через пару протяжных гудков Офелия взяла трубку. Но говорить начала так, будто это она позвонила:

– У вас все в порядке?

– Да, отлично.

– Где вы?

– В Доме.

– Серьезно? – удивилась Офелия. – Вот уж не думала, что Винсент поедет именно туда.

– Похоже, Дом стал совсем другим.

– Если у него новые обои, это еще не значит, что под ними нет старых призраков.

– Ну спасибо, успокоила.

Офелия на другом конце трубки только хмыкнула:

– Если что, не стесняйся звонить.

– Да уж не буду. Как Анабель и Фредерик?

– Ани не хочет ни с кем разговаривать. Надеюсь, она не наделает глупостей – поговорю с тобой и попытаюсь достучаться, – Офелия явно улыбнулась, – в прямом смысле, она закрылась в комнате. Рик… скажем так, бывали дни и получше. Я бы не советовала никому попадаться ему под горячую руку.

– А ты…

– Я знаю, что ему нужно время.

После разговора с сестрой, Фэй еще некоторое время постояла у поля, наблюдая, как ветер в осенней тишине шевелит высохшие стебли, и как туман пеленой окутывает местность. Когда у нее начали мерзнуть ноги, она вернулась в Дом, как раз в наползающих сумерках.

Чуть позже сверху спустился Винсент, отлично выспавшийся без всяких снов. И Фэй подумала, что возможно, зря она волновалась о Доме. Сейчас он казался тихим местом.

Еще больше Фэй полюбила Дом вечером, когда после ужина Винсент затопил камин, и они уселись перед ним на новом диване, который именно ради этой цели тут и поставили.

Винсент оделся в уютный теплый свитер и сидел, попивая кофе, Фэй устроилась рядом с ним, ощущая на лице тепло от горящего огня. Вообще-то в Доме имелось отопление и отличное, но было что-то волшебное в том, чтобы вот так сидеть перед настоящим камином.

– Хорошо, ты умеешь обращаться с этой штукой, – сказала Фэй, – я даже не представляю, с какой стороны подойти к камину.

– В колледже у меня был друг, какой-то потомственный лорд, чрезвычайно гордившийся своим происхождением.

– Важная пташка.

– Напыщенный индюк. Но пару раз он приглашал в гости в свое родовое поместье. Мне кажется, они там до сих пор устраивают охоту с гончими. Но камин у него был, он и научил обращаться.

Фэй попробовала представить огромный особняк настоящего лорда, но воображение только услужливо подставляло ей дома, увиденные в каких-то исторических сериалах. К роскоши она не привыкла и с трудом могла представить ее в жизни.

– Спрашивай, – мягко сказал Винсент, – я же знаю, ты хочешь спросить.

– Ну… ты все затеял из-за бумаги? Обычной бумаги?

– Нет, конечно. Скорее, надеялся, что раз доктор Стивенсон так тщательно ее скрывает, в ней есть тайна. И разгадка, которая поможет мне.

– Но ведь это просто плохие сны.

– Не только. Но я боюсь вовсе не их и даже не призраков. В конце концов, мне плевать, даже если я на самом деле стану психом.

Фэй замерла, боясь прерывать Винсента, желая, чтобы он сказал все до конца. И он продолжил:

– Я знаю, моя мать в приступе своего безумия убила и себя, и отца. Возможно, я не был примерным сыном, но Леонард такого не заслуживал. Я видел, как Анабель была ослеплена и в этом ослеплении убила Лукаса – того, кого она любила. Именно этого я боюсь – что все кошмары и призраки заставят меня причинить вред.

Невольно Фэй вспомнила о шрамах на руках Винсента, тех шрамах, что скрывались под татуировками, но все равно существовали.

– Я боюсь, что снова буду спасаться от призраков известным мне способом – и снова увижу то выражение на лице Рика, как в те дни…

– Но разве ты не видел его сегодня?

– Видел. Поэтому, возможно, уже проиграл.

Фэй уже пожалела, что завела этот разговор. Да, она хотела знать. Но теперь ей казалось, она залезла слишком глубоко, туда, где ей вовсе не стоит быть. Она никогда не слышала Винсента таким и не была уверена, что хочет слышать.

Но она сама начала этот разговор и стоит довести его до конца. Иначе на второй раз Фэй не хватит.

– А Лиллиан? Кем она вам приходится?

– Сестрой. Двоюродной. Ее родители рано умерли, и я помню ее маленькой девочкой. Помню, как она делала и говорила странные вещи. А потом исчезла, и мы отлично знали, куда ее отправили. Потом она была то в одной клинике, то в другой, этим занимался отец.

– Вы поддерживали связь?

– Стыдно сказать, но ее след потерялся со смертью отца. Он не оставил никаких бумаг, и мы даже не знали, где она. Но ее бы все равно никто никогда не выпустил. Она была слишком безумна.

Двоюродная сестра… и внезапно Фэй поняла, почему, возможно, близнецы всегда оберегали Анабель. У них был пример кузины, о которой никто не заботился, и она не видела ничего, кроме унылых одинаковых стен. Вряд ли другие клиники веселее Хартвуд Хилла.

– Я должна спросить еще кое-что, Винсент. Если ты так боишься и не хочешь снов… и призраков, то почему не пить таблетки? Я имею ввиду, не снотворное, а другие, более сильные.

– Я пробовал, это не заканчивается ничем хорошим.

– Для тебя?

– Для всех.

С удивлением Фэй посмотрела на Винсента, но тот смотрел на огонь в камине и, как ни странно, продолжал:

– Для меня мир просто становится плоским и серым, я как будто перестаю существовать. Но через какое-то время это влияет и на Рика. Понимаешь, – Винсент замялся, – мы с ним близнецы, братья, лучшие друзья… единое целое. Мы не отделимы. А эти таблетки означают, что мы с ним потеряем друг друга.

– Эгоистично.

– Да. Но и Рика это убьет.

Они еще некоторое время посидели в тишине, а Фэй размышляла над всем, что ей сказал Винсент.

– Кстати, о таблетках, – внезапно сказал он. – в Хартвуд Хилле было кое-что странное. Я еще хочу проверить все эти сложно произносимые названия, но как мне кажется, меня пичкали какой-то дрянью, отнюдь не способствовавшей выздоровлению.

– Что ты хочешь сказать?

– Пока не знаю. Но с Хартвуд Хиллом еще не закончено. Кроме того, лечащим врачом Лиллиан тоже был Стивенсон.

– Какой интересный доктор. Ты хочешь к нему наведаться?

– Сначала я хочу пару дней выспаться и вернуться в издательство. А там посмотрим. Может, мои кошмары больше не вернутся?

Фэй хотелось в это верить. Но она подозревала, все не так просто. И с опаской покосилась на тонущие во мраке стены, обитые панелями. Как сказала Офелия, может, под слоем новых обоев старые призраки?

Анабель не любила встречать самолеты и предпочитала ждать прибывающих дома. Хотя сами по себе аэропорты она любила: ей нравились их размах, нравилась суета и общее приподнятое настроение, как будто каждый ожидал что-то великолепное и волнующее. Ей даже нравились сами самолеты, эти огромные и вроде бы неповоротливые махины, отсвечивающие металлическими боками.

Не любила она только чувство ожидания, когда ты стоишь и следишь за цифрами на табло, когда самолет опускается, а тот, кого ты ожидаешь, все не идет и не идет. И начинает казаться, что он так и не придет, забудет о тебе. И людской поток иссякнет (как будто это вообще когда-то может случиться с аэропортом), в сгустившихся сумерках зажгутся огни взлетной полосы и местных кафетериев – а ты все также будешь стоять перед табло и ожидать того, кто никогда не придет.

Сегодня громада стекла и бетона в очередной раз поразила и восхитила Анабель. Она вряд ли могла проводить в подобных местах много времени, но иногда и изредка ей это нравилось.

– Рейс AA100 из Нью-Йорка прибыл в терминал 3 согласно расписанию.

Для Линдона Кросби Анабель сделала исключение и приехала прямо в аэропорт: она знала, ему это нравится, даже если он не признает открыто.

Он прибыл точно по расписанию и нашел Анабель на жестком пластиковом сиденье грязно-желтого цвета. Даже после семичасового перелета Линдон умудрялся выглядеть свежим, выспавшимся и не слишком бросалось в глаза, что он иностранец. Правда, его широкая улыбка выглядела стереотипно американской – если бы Анабель не знала, что она искренняя.

Он всегда целовал ее, придерживая рукой за подбородок. Сначала девушка ощущала себя героиней американской романтической комедии, но потом начала находить привычку необыкновенно милой.

– Ани! Рад, что ты здесь. И даже такси ждет?

– Еще бы. Это все твои вещи?

– Мне больше не нужно. Поехали?

У Линдона был только пухлый рюкзак, явно достаточно легкий. Такси действительно ожидало их, чуть подальше, чем стояли автобусы – и только устроившись с Анабель на заднем сиденье, Линдон пожаловался:

– Это был ужасный полет! Кормили какой-то гадостью, по виду она напоминала овсянку.

– Ты же прилетел в Британию. Они соответствуют стереотипам.

– Я летаю Американ эйрлайнс! И не для того, чтобы они кормили меня овсянкой!

– Если хочешь, можем заехать позавтракать, – улыбнулась Анабель.

– Нет уж, я смог пережить овсянку – но теперь больше всего хочу в душ. Насколько я помню, он у вас в пентхаусе отличный.

Анабель не привыкла думать о своем доме как о пентхаусе, для нее он всегда оставался просто большой квартирой на самом верху здания. Но у Линдона это звучало так непринужденно, что она невольно задумалась над словом: пентхаус.

По крайней мере, в нем достаточно места, чтобы Линдон мог остановиться, пока он в Лондоне. Анабель, правда, до сих пор не спрашивала, надолго ли он приехал – в последнее время, пока она жила в Америке, это становилось насущным вопросом. Линдон предлагал ей остаться в Нью-Йорке, Анабель же ощущала себя в новом городе как в клетке и жаждала вернуться в родной Лондон. Но и сам Кросби мог оставить дела только на время.

– Как атмосфера дома?

– Тихо, – Анабель уже рассказала Линдону обо всем, что успело произойти.

– Тихо? Я уж боялся, что приеду в жерло вулкана.

– Фредерик зол, если ты об этом, и Винсент с Фэй не живут сейчас с нами.

– А где? Неподалеку?

– В пригороде. Винсент почему-то решил, что хочет побыть в Доме.

– Никогда не понимал, что ты имеешь против домов за городом.

Анабель не ответила и посмотрела в окно такси. Она не говорила Линдону о том, что когда-то происходило в Доме. Все, что он знал, так это факты об Анне – но они не особенного его трогали.

– А ты?

– Что?

– Ты зла?

– Да, – ответила Анабель. – Поэтому я хотела, чтобы ты приехал.

Она поймала взгляд, брошенный на нее Линдоном, и он показался ей странным. Но гадать не пришлось, Кросби чаще всего сам озвучивал, что он имел ввиду, или о чем размышлял.

– Эй, ты снова заваришь кашу, а потом оставишь братьям разгребать ее?

Анабель никогда не рассказывала Линдону о Лукасе и тенях, но тот, похоже, и сам многое видел, многое понимал или достраивал недостающие кирпичики. А может, ему поведал кто-то другой.

– Ты сегодня явно неравнодушен к кашам.

– Просто надеюсь, не сделаешь ничего такого, о чем пожалеешь.

– Ты же здесь.

– Ну, я должен признаться! – Линдон состроил гримасу, которая, видимо, должна была изображать вселенскую скорбь. – Я здесь не только из-за тебя. Надо обсудить пару рабочих вопросов с твоими братьями.

– Что-то не так?

– Скорее, дела идут не так хорошо, как могли бы. Но пока тебе нет смысла забивать свою хорошенькую головку. Сначала я побеседую с Уэйнфилдами.

– Между прочим, я тоже Уэйнфилд.

– Но ты не владеешь издательством.

– Сегодня? Ты хочешь заняться делами сегодня?

– Да ни в жизни! Может, завтра к обеду.

– А сегодня?

– Ну, для начала мне надо прийти в себя после перелета – уверен, ты поможешь. А вечером встречусь с Винсентом.

– Зачем?

– Как это зачем? – Линдон посмотрел на Анабель с таким удивлением, будто она задала самый глупый вопрос в мире. – Напиться, конечно.

Если сначала у Фэй и была неуверенность, что она справиться с управлением «Куба», то потом она исчезла. Не то чтобы девушка поверила в свои силы – скорее, не осталось времени думать.

Но будние дни обычно бывали тихими – совсем другое дело уикэнд, когда на сцену маленького клуба выходили музыкальные группы, собирая в «Кубе» множество самых разных людей. Тогда стены светились неоном, а лучи прожекторов лизали то толпу разношерстных людей, то блестевший стеклом бар, где смешивали напитки.

Фэй не нравилась мысль о том, что ей сегодня придется оставить клуб – но стоит уехать пораньше, если они хотят вернуться до ночи или хотя бы завтра.

В служебном помещении «Куба» она закрыла дверь и натянула узкие черные штаны и водолазку, стянула волосы в хвост и, накинув пальто, вышла в основной зал. Сейчас тут было особенно тихо, хотя в баре сидела какая-то девушка. Но Фэй почти сразу ее узнала – менеджер одной из групп, они будут выступать в выходные. Решив не мешать ей, Фэй только помахала на прощанье Дэну, их новому бармену. Тот салютовал ей в ответ.

Основной вход, конечно же, еще был закрыт в такое раннее время, поэтому Фэй вышла через служебный и, обогнув здание, направилась к неприметной машине, стоявшей напротив клуба, кажется, давно ожидавшей.

Когда она подошла, водитель пересел на место пассажира, и Фэй сама устроилась за рулем.

– Мне все равно это не нравится, – заявила она первым делом, захлопывая дверцу.

Офелия пожала плечами:

– Ты не хуже меня понимаешь, что стоит съездить и сейчас.

– Надеюсь, мы вернемся до ночи.

– Конечно нет.

– Не драматизируй.

Снова пожав плечами, Офелия не стала отвечать. Она вообще редко спорила, предпочитая обстоятельствам самим за себя говорить.

Пристегнувшись, Фэй нажала на газ и приготовилась к долгому путешествию.

– Знаешь, я легко могу представить тебя героем нуара. Суровый парень, который идет сквозь дождь с пистолетом, оттягивающим карман. И черный плащ трепещет на ветру.

– Дождь, ветер… как-то слишком, тебе не кажется?

Морган пожала плечами:

– Ну, как хочешь, Фредерик.

– По-моему, отличная ассоциация, – вставила Анабель. – И кажется, уже не в первый раз.

Они втроем сидели в маленькой комнате в глубине салона мадам Ламбер, прямо на полу, устланном мягкими ворсистыми коврами, на которых в полумраке виднелись смутные узоры. Как и в прочих внутренних комнатах салона, здесь не было окон, а стены прикрывали легкие ткани.

Морган зажгла еще несколько свечей к тем фонариком, которые и без того уже горели. Фредерика с Анабель ждали, поэтому их сразу провели внутрь. Верхнюю одежду они оставили еще при входе, но с волос гостей еще слетали капли влаги, которые явно и навели Морган на ассоциации.

Она неловко замялась при выходе.

– Слышала про твоего брата, – сказала она Фредерику.

– Ты и половины не знаешь.

– Мне жаль…

– Жаль, что не сожалеет он.

– Наверняка сожалеет. Но не знает, как сказать об этом тебе. К тому же… лучше так, нежели оставаться в том месте.

Фредерик ничего не ответил – он пришел в салон вовсе не за тем, чтобы обсуждать с Морган личные дела. Она еще стояла, не зная, то ли ей уйти, то ли остаться, но в этот момент вошла мадам Ламбер с подносом, и Морган торопливо вышла, претворив за собой дверь.

– Все в порядке? – спросила Шарлотта, ловко усаживаясь перед гостями и ставя накрытый легким покрывалом поднос.

Фредерик кивнул.

– Она еще учится, – вздохнула мадам. – Не вини ее.

– Нет, конечно. Но давай начнем.

– Конечно. Я рада, что вы оба сегодня здесь. Ани, я слышала, Линдон Кросби в Лондоне.

– Да уж, – ответила Анабель, – но первый вечер он решил провести не со мной.

Фредерик не смог сдержать улыбку, уж слишком ворчливыми казались слова Анабель – хотя в них не слышалось злобы, она вовсе не была против.

Тем временем, мадам одним отточенным движением сдернула тонкое покрывало, показывая поднос с двумя чашками и пузатым чайником, на котором выступал тонкий цветочный рисунок.

– По правде говоря, я удивилась, когда вы захотели чаю, – сказала мадам.

– Ты знаешь, я не люблю опиум, – ответила Анабель. – А мне тоже хотелось принять участие.

– Что ж, я заварила один из самых любимых.

– Со своими травами?

– А еще с имбирем и розовыми лепестками. Вам понравится.

Анабель распустила волосы, до того собранные в хвост, и тряхнула головой, чтобы они рассыпались по спине и просохли после дождя. На улице ливень стоял стеной, оставалось только удивляться, как быстро сегодня успела испортиться погода.

Мадам покачала головой:

– Ох, кажется, я забыла взять сахар. Анабель, ты ведь любишь сладкий чай? Ты не сходишь за ним на кухню? Морган поможет, если что.

– Конечно.

Легко поднявшись на ноги, девушка прошелестела юбкой мимо брата и мадам, на секунду впустив более яркий свет, а потом снова тихонько закрыла дверь. Сложив руки, в полумраке комнаты Шарлотта в упор посмотрела на Фредерика.

– А теперь рассказывай все. Я же знаю, ты бы не стал так частить, если бы тебе не была нужна помощь или совет.

– Но Ани…

– Морган ее задержит. Я хочу, чтобы ты рассказал все наедине.

Сдавшись, Фредерик неторопливо поведал обо всем, пока мадам Ламбер со спокойным и непроницаемым видом его слушала. Он действительно хотел о многом спросить, и был рад, что она догадалась отослать Анабель. Они все вместе попьют чаю и проведут хороший вечер. Но позже.

– Хорошо, – кивнула мадам, когда Фредерик закончил, – спрашивай то, что хочешь.

– Моя мать ведь приходила к тебе. Она когда-нибудь приводила Лиллиан? Ты ее знала?

– Видела пару раз. Но не была с ней близко знакома, если ты об этом.

– Скорее, мне интересно… как ты ее оцениваешь.

– Разговаривали ли с ней призраки? – спокойно спросила мадам. – Да, конечно. С твоей матерью тоже – но она не понимала шепотов, воспринимала их по-своему и следовала за тем, что сама вообразила. Но не хотела брать ответственность и тянула всех вокруг за собой. Как утопающий в болоте. Как в песчаной воронке, когда пытаешься выбраться, но стенки осыпаются. Поэтому духи отвернулись от нее, и твоя мать просто стала безумной.

– А Лиллиан?

– Она слушала духов. Но тогда была всего лишь маленькой девочкой, которую тетя решила показать мне, прежде чем отправлять в клинику.

– И что ты сказала моей матери?

– То же, что и тебе. Ей это не понравилось – Мадлен считала, что она сама является главным проводником духов. И желательно единственным.

– И Лиллиан отослали в клинику.

Фредерик невольно поежился: он никогда не задумывался о подобной стороне, но ведь мать действительно могла решить, что «говорить с духами» должна лишь она одна, и ради этого стоит отослать племянницу как можно дальше. Отец, безусловно, поддержал бы такое решение.

– Лиллиан тогда осталась сиротой? – спросила мадам.

– Да. В детстве она приезжала несколько раз с тетей Маргарет, но в тот раз оставалась у нас на несколько месяцев. А после исчезла, как нам объяснили, в клинику. Но мы тогда были слишком маленькими, чтобы задавать вопросы, а позже и просто… забыли. Я полагал, Лиллиан давно умерла.

– А она умерла?

Фредерик нахмурился:

– По правде говоря, я не знаю. Доктор Стивенсон ничего не говорил. И… Винсент тоже.

– Ну так выясни.

– Думаешь, мне стоит лезть в историю Лиллиан?

– Ты уже в нее залез. Иначе не стал бы говорить о ней сегодня.

– Возможно, ты права. Возможно, мне стоит выяснить, что случилось с Лиллиан и вспомнить о кузине столько лет спустя. Или поговорить с ней, если она жива.

Мадам Ламбер ловко придвинула обе фарфоровые чашки друг к другу и аккуратно налила в них чай. Тут же по маленькой комнате разлился пряный аромат, в котором Фредерик действительно смог учуять имбирь, розы – и что-то еще, неуловимое. Как воспоминание, которое возникает на границе сознания, но ускользает, не дается в руки, не встает четкой картинкой.

– Скоро вернется Анабель, – сказала мадам. – Поэтому спрашивай, что еще хотел.

– Ты всегда говоришь о призраках и духах. Но сегодня ты сказала, что мать была просто безумна. Значит, это не одно и тоже?

– Конечно, нет. Не все, кто заявляет, что видит фей, действительно их видит, – она аккуратно взяла одну чашку и передала ее Фредерику. – Но на самом деле, ты ведь хотел спросить не это? Ты хотел спросить, духи ли вернулись к Винсенту? Конечно. Я уже не раз говорила об этом.

– Он никогда не интересовался духами.

– Духам абсолютно плевать, интересовался или нет. Они хотят быть услышанными. И Винсент более открыт им, нежели ты. Быстрее начнет слушать.

– Чем я? – нахмурился Фредерик, принимая чашку.

– Ты быстрее готов поверить в призраков – но ты не готов их слушать. А им нужен тот, кто поймет. Кто последует за ними.

– Поэтому он оказался в психушке.

– Но Винсент пошел за Лиллиан. Возможно, это именно то, что было нужно. Поэтому теперь тебе надо довести дело до конца и выяснить все о Лиллиан.

Фредерик покачал головой, поудобнее перехватывая чашку. Сколько он помнил, мадам всегда была готова поговорить о духах и призраках – хотя никогда не навязывала свою точку зрения. Но она искренне считала, что потусторонний мир пытается связаться с нашим и не просто так, а чтобы донести что-то. Винсент никогда в это не верил, первым признавая, что подобные штуки – всего лишь выверты сознания.

Даже после того, что все они видели в Доме на тот Хэллоуин, спустя год после смерти Лукаса, Винсент первый же сказал, что надо было меньше пить абсента и курить опиума, тогда не пришлось бы страдать коллективным глюком. Но именно эти «галлюцинации» заставили Анабель вспомнить, что она совершила. Именно они окончательно прогнали тень Лукаса от Уэйнфилдов.

Так может, не важно, совпадение было или «духи вели», как любит утверждать мадам Ламбер? По правде говоря, Фредерик и сам не знал, во что верит он сам. Он только по-прежнему знал, что не хочет во все это погружаться. Но только сейчас ему пришла в голову мысль, что возможно, никто его не спросит.

Фредерик уже слышал шаги Анабель, но не мог не сказать мадам:

– Он не верит в духов. И считает это просто безумием.

– Но духи верят в него.

4

– Величайшее благо этой страны в том, что вы покорили Шотландию – и их виски теперь ваш.

Провозгласив это, Линдон Кросби залпом выпил налитый в его стакан виски.

– Будешь в Нью-Йорке, обязательно отведу тебя в один милый бар, – заявил Линдон. – Там подают превосходный бурбон.

– В Лондоне тоже есть бурбон, – заметил Винсент.

– Это не то. И как можно пить тут бурбон, если у вас есть шотландский виски?

Они побывали всего в одном баре, где в алкоголь клали столько льда, будто не хотели делиться чем-то крепким. Линдон разочаровался, а Винсент заявил, что знает только одно место в Лондоне, где точно хороший бар – и так они оказались в «Кубе».

Этим вечером тут было мало народу, поэтому сначала Винсент и Линдон устроились у барной стойки, а после некоторого количества алкоголя переместились на верхний ярус, в вип-зону, где стояли столики и даже кожаные диваны.

– Ох, я не могу больше пить, – Кросби вернул на низкий столик перед ними очередной стакан.

– Да ладно, осталось немного.

Винсент кивнул в сторону бутылки, где плескалась, по меньшей мере, четверть.

– Немного? Серьезно? Если я тут умру, сам будешь разбираться с Анабель.

– Если она станет со мной разговаривать.

– Станет, конечно. Подуется и хватит – если при этом не наделает глупостей.

– Да какие глупости.

– Твоя наивность, Винсент, иногда меня поражает, – глубокомысленно сказал Линдон.

В ответ Винсент только рассмеялся. Но потом серьезно сказал:

– В любом случае, труп в клубе – не очень хорошая реклама. С другой стороны, в этом что-то есть…

Винсент был так серьезен, что Кросби посмотрел на него с недоумением. Но сразу же увидел веселье в глазах Уэйнфилда и тоже рассмеялся.

– Как ты можешь столько пить?

– Практика, только практика, – ответил Винсент, смотря на собственный стакан. Он тоже его осушил, но больше наполнять не стал.

В «Кубе» звучала ненавязчивая музыка, а вип-зона была пустынна.

– Тебе стоит прийти сюда завтра, – сказал Винсент.

– А что завтра?

– Пятница. И концерт… честно говоря, не помню, как называется та группа, но они реально хороши. Будет не протолкнуться, но тебе найдем местечко.

– Это если я буду в состоянии встать после сегодняшнего!

– Ты еще дела хотел завтра обсуждать.

– О, не напоминай. После них хочется только напиться.

В подтверждение своих слов Линдон Кросби пододвинул бутылку и плеснул немного виски в стакан себе и Винсенту – правда, действительно немного. И не торопился его пить.

В целом, Линдон нравился Винсенту. В американце не было ни заносчивости, ни высокомерия, как могло показаться при первом знакомстве. При этом Кросби разделял работу и личные привязанности, поэтому, когда они обсуждали дела, он всегда оставался собранным и знающим себе цену – но не в остальное время. Потому когда разговор заходил о делах, Винсент предпочитал, чтобы с Кросби говорил Фредерик, они быстрее находили общий язык. Но в остальное время ему нравилась компания Линдона.

– Знаешь, в детстве я любил готические истории, – заявил Кросби. – Представлял себя этаким лордом, проходящим по своему поместью со стаканчиком виски. А после видящим какую-нибудь даму в белом.

– А что потом?

– Потом я вырос и оказалось, что все замки с привидениями прибрали к рукам твои соотечественники.

– Не преувеличивай, – рассмеялся Винсент.

– Да ну правда! У нас только дома в пригороде, где совершились Страшные Убийства. Но все призраки пошли родом из Англии.

– Может, их поищем?

– Где это?

– У меня как раз есть на примете домик с привидениями.

– Ты серьезно? – Кросби смотрел на улыбающегося Винсента, но понимал, что тот серьезно. – Да почему бы и нет!

Допив виски в стакане, Винсент поднялся и подхватил бутылку с остатками алкоголя.

– Она поедет с нами.

– Только ты за руль не сядешь.

– Ты тоже. Возьмем такси.

Пока они ехали в машине, передавая друг другу бутылку, Винсенту пришло сообщение от Фэй, где она говорила, что ей придется задержаться с Офелией, и она вернется только на следующий день. «Только не ночуй в этом доме один».

– Как вовремя ты ко мне едешь, Линдон, – хмыкнул Винсент.

Когда они буквально вывалились из машины и расплатились с таксистом, то все заливал свет фар, мешая увидеть Дом. Но стоило машине отъехать, спутники наконец-то смогли рассмотреть выступающий во мраке массив.

– Мрачненько, – поежился Кросби. Похоже, на прохладном воздухе, посреди пригородной тишины, он вмиг протрезвел.

Винсент пожал плечами и первым направился к дому. Теперь идея уже не представлялась такой отличной – но в то же время он вошел в азарт. Поэтому, когда открыл дверь, то вместо того, чтобы включить свет, наклонился к уху Линдона и громко прошептал:

– У тебя есть фонарик?

Кросби едва не подпрыгнул на месте.

– Какой еще фонарик? У тебя тут что, электричества нет?

– Есть. Но так интереснее. Ты же хотел дом с привидениями?

– Не настоящими же, – пробормотал Линдон.

Но Винсент понял, что и Линдоном уже завладел тот безбашенный азарт, который то ли тоже ему присущ, то ли притаился в хорошем шотландском виски. Глотнув из бутылки, Кросби еще что-то проворчал, но потом достал из кармана мобильник и включил на нем свет.

– Ну ты, никакой романтики, – вздохнул Винсент и достал из кармана маленький фонарик.

– Ты что, постоянно носишь его с собой?

– Это мой талисман. Прихватил из психушки.

– Фонарик?

– Ну, его сложно было достать. Не оставлять же там.

Взяв у Кросби бутылку с виски, Винсент первым вошел в Дом. Тот был тих и подозрительно умиротворен, только кое-где, казалось, поскрипывали доски.

Кросби за спиной наткнулся на столик в прихожей и выругался. Когда же Винсент зашел в гостиную, то был готов увидеть все, что угодно, начиная от призраков, заканчивая трупами – но перед ним была всего лишь обычная гостиная, по которой сейчас метались лучи двух фонариков.

– Видишь то место? – Винсент ткнул в сторону лестницы.

– Угу.

– Там когда-то погиб человек. А вот здесь, видишь?

– Тут тоже кто-то умер?

– Нет, тут я истекал кровью.

– Ты хочешь меня напугать?

– Вообще-то да, – признался Винсент. – Я сам боюсь этого дома до чертиков. Но подумал, если напугаю тебя, то сразу пойму, бояться нечего.

– И как?

– Что-то не очень работает. Ладно, – вздохнул Винсент, – признаю, идея была так себе. Сейчас включу свет.

Ему пришлось вернуться в прихожую, чтобы повернуть несколько рубильников, подающих электричество. Винсент как раз собирался обратно в гостиную, когда услышал оттуда громкие ругательства. В несколько шагов преодолев прихожую, Винсент оказался в гостиной, где щелкнул выключателем, и помещение заполнилось мягким электрическим светом.

Посреди комнаты стоял Линдон Кросби, и когда он обернулся, Винсент увидел, что он бледен и, похоже, напуган.

– Мне показалось, я что-то увидел. Кого-то, – голос его немного дрожал. – Что-то вроде силуэта женщины. Она мелькнула, а потом ощущение, как будто кто-то коснулся моей щеки.

Винсент огляделся, словно хотел увидеть призрака, но гостиная была пустой, светлой и обманчиво умиротворяющей.

– Чего только не покажется, – вздохнул Линдон и взял бутылку с остатками виски из рук Винсента. – Ты напугал меня своими рассказами. И почему ты книжки не пишешь?

– Как-то не приходилось.

Кросби не ответил, делая несколько хороших глотков из бутылки.

– А в этом доме есть бар?

И они продолжили пить и разговаривать, пока не почувствовали, что дальше можно только спать.

Его снова охватили вязкие кошмары. Они заставляли сердце биться быстрее, заставляли стремиться проснуться – но безрезультатно. Винсент почти ощущал прилипшие к телу простыни, но в то же время продолжал спать и видеть сны – кошмары, которые потом не смог бы вспомнить. Они оставляли только ощущение ужаса, ощущение, что если закроешь глаза и погрузишься в них, то никогда не проснешься.

Пока один из кошмаров не стал достаточно четким. Винсент снова видел себя в большой пыльной комнате, где мебель прикрыли белыми полотнами. Старый оставленный дом, не знакомый ему.

– Ты ведь хотел сюда вернуться.

Винсент обернулся на месте, но никого не увидел. Хихикающий шепот раздавался как будто со всех сторон одновременно – и изнутри его черепной коробки.

– Ты хотел.

– Нет!

– Зачем же призывал кошмары?

– Я не…

– Ты хотел знать, насколько ты безумен. Ведь иначе… ты знаешь, что может быть.

В комнате появился еще один предмет – простой деревянный гроб, сейчас стоявший открытым. До этого в снах Винсент искал именно его, ходил по дому, без возможности выйти или проснуться – он понимал, что его пробуждение не наступит, пока он не найдет то, что искал.

И каждый раз, в итоге, в меняющемся доме он находил гроб. По началу, когда он открывал его, то видел маленькую девочку – Лиллиан. Такой, как он ее помнил. Именно из-за этого Винсент впервые вспомнил о кузине. Но после того, как доктор Стивенсон ничего ему не рассказал, сны изменились.

Он снова искал и снова находил гроб. Но теперь в нем было иное тело. Сейчас Винсенту не нужно подходить ближе, чтобы убедиться, что все повторяется. Но он знал, что без этого не сможет проснуться.

Поэтому он заглянул в собственное мертвое лицо. Но это был не он сам, Винсент не сомневался. Никакие призраки никогда этого не говорили, он просто знал: мертвое тело Фредерика, который умер по его вине.

Старый дом встретил Фэй и Офелию запахом пыли, а еще – гари. Похоже, в некоторых местах он не выветривался никогда – а может, им так казалось. Потому что обе девушки хорошо помнили, как в действительности пах этот дом после того, как пламя лизало выцветшие обои, а лак на натертом полу пузырился и вспучивался.

– Зря мы сюда приехали, – пробормотала Фэй, застыв на пороге.

– Ты говоришь почти как Фредерик.

– А ты хочешь искать призраков, как Винсент, – проворчала Фэй.

Не оглядываясь на сестру, Офелия сделала несколько аккуратных шагов по прихожей, которая оставалась почти целой – насколько вообще может быть целой прихожая в давно сгоревшем доме, которые последние несколько лет стоит заброшенным.

Маленькие туфельки Офелии оставляли следы в пыли, а доски под ними поскрипывали. Остановившись, она, не снимая перчатки, провела пальцем по стене, где было заметно, что место чуть светлее.

– Смотри. Помнишь, тут висела фотография? Я и ты, совсем маленькие.

– Помню. Уже темнеет, давай побыстрее отыщем то, за чем пришли, и уберемся отсюда.

Офелия обернулась и посмотрела на сестру в упор:

– Неужели ты не испытываешь хоть чуточку ностальгии?

– По этому месту? Ни капли. Пошли.

Она решительно прошла мимо Офелии, и пол под ее ногами отчаянно скрипел. Сама же Офелия еще разок посмотрела на то место, где когда-то висела фотография. Интересно, кто ее забрал? Какие-нибудь подростки, забиравшиеся в заброшенный дом? А может, фото погибло в огне? Она не помнила.

Дом был одноэтажным и совсем маленьким, причем одна из его комнат сгорела почти дотла, так что Офелия только постояла на пороге того, что когда-то было гостиной, но не решилась зайти внутрь, уж слишком опасно выглядели уцелевшие потолочные балки, большая часть из которых рухнула в низ, в месиво грязи и гари, которое когда-то было их домом.

Сестру Офелия нашла в комнате, бывшей их спальней. На стенах еще сохранились грязные обои, и, хотя рисунок не был различим, обе сестры знали, что там изображены мелкие цветочки с тонкими зелеными листиками. Мебели, конечно же, не было, но она и не требовалась.

Фэй опустилась на пол на колени, и Офелия заметила:

– Осторожно, штаны запачкаешь.

Но Фэй не обратила внимания и, подхватив валявшийся тут же деревянный кусок чего-то, начала аккуратно поддевать одну из половиц. Наблюдать за этим Офелии стало не очень интересно, и она подошла к окну, рассматривая вид на усталый сонный городок, который она видела на протяжении семнадцати лет. Ну, на самом деле, конечно, гораздо меньше – она не сразу выросла, чтобы заглядывать через подоконник. Хотя оставаться внутри ей с детства нравилось больше, чем идти наружу, чтобы встречать людей, от которых она была невероятно далеко.

– Ты когда-нибудь говорила Уэйнфилдам об этом месте? – спросила Офелия.

– Нет.

– Я тоже. Наверное, они бы удивились, увидев наш городок. Совсем не их ритм жизни.

Она прищурилась, разглядывая паренька на велосипеде. Тот лениво крутил педали и разрезал лужи на улице. Офелия его узнала, Майкл Андерсон, прыщавый задира из школы, который всегда заявлял, что многого в жизни добьется. Похоже, все, что у него есть сейчас – его велосипед и этот город.

Офелия и не думала отходить от окна, ей хотелось, чтобы блуждающий взгляд Майкла, наконец, остановился на ней. Когда же это произошло, его глаза расширились от удивления, он потерял равновесие и завалился в лужу. Офелия не смогла сдержать улыбки: она отлично понимала, что в темном плаще и со своими белоснежными волосами в окне сгоревшего дома походит на призрака.

Что-то щелкнуло позади Офелии, и девушка обернулась. Фэй положила на грязный пол деревянный огрызок, который использовала как рычаг, и Офелия грустно на него посмотрела. Она наконец-то поняла, что когда-то это было ножкой от кровати. Интересно, Фэй или ее собственной?

– На месте, – в голосе Фэй послышалось невольное удивление.

– Почему же не на месте. Никто не знал о нашем тайнике.

Подойдя поближе, Офелия заглянула в отверстие, с которого Фэй сейчас сняла половицу. Несмотря на уверенность в голосе, она тоже до последнего сомневалась, что никто не отыскал их детский тайник.

Первым делом Фэй вытащила потрепанную и закоптившуюся бумагу, на которой чернила так расплылись, что представлялось совершенно невозможным понять, что на ней было.

– Похоже, твоей карте сокровищ конец.

– Переживу, – отмахнулась Офелия. – К тому же, в последний раз я закопала под той яблоней пару шиллингов. Не велика потеря.

Следом последовали две жестяные коробки. Фэй протянула сестре ту, на которой было изображено облако, и оставила себе с лисой. Офелия так и не сняла перчаток, поэтому смахнула грязь и провела кончиком пальца по контуру облака. Приоткрыв жестянку, Офелия с удивлением поняла, что ее сокровища до сих пор на месте. Она захлопнула крышку: перебрать вещицы она успеет позже, когда они будут дома, в спокойствии и тишине.

Собственную коробку Фэй даже не открыла, и Офелия не подозревала, что в ней, и есть ли что-то вообще. Это были их величайшие сокровища, даже друг другу запрещалось смотреть.

Но целью путешествия были не коробки, а то, что находилось под ними. Аккуратно вытащив целлофановый пакет, Фэй стряхнула с него грязь. Внутри можно было увидеть пухлые тетрадки, какие-то документы, заметки, написанные разными, отнюдь не детскими, почерками.

– Это не может быть та самая Лиллиан, – сказала Фэй. – Такое совпадение…

– Я не верю в совпадения. Но возможно, именно поэтому настал черед вспомнить про нее – потому что мы можем помочь. К тому же, – Офелия пожала плечами, – разве наша мать не работала в той психушке?

– Всего пару месяцев.

– Этого достаточно. Ты же знаешь, она с каждого места работы притаскивала какие-нибудь бумаги пациентов. Потом они ей не были нужны, а для нас они стали сокровищем. Давай просто посмотрим, дневник ли это той Лиллиан. И отдадим его близнецам.

Кивнув, Фэй подхватила свою жестяную коробку и пухлый пакет с документами. Действительно, для двух маленьких девочек бумаги из психушек стали чем-то вроде увлекательного романа, чаще всего совершенно не понятного, но точно таинственного. Офелия хорошо помнила дневник некоей Лиллиан, хотя, по правде говоря, это единственные бумаги из Хартвуд Хилла, мать действительно работала там всего пару месяцев, когда ее попросили заменить одну из медсестер. Для нее клиника была расположена слишком далеко и не удобно.

Офелия догнала Фэй уже на пороге. Старшая сестра явно старалась не смотреть по сторонам и покинуть дом как можно быстрее. Как будто они не прожили здесь всю жизнь – до того момента, пока все не сгорело и не закончилось. После чего они и уехали в Лондон.

– Сходим к маме? – спросила Офелия. – Тут рядом, еще не совсем темно.

Они оставили вещи в машине, и Офелия в последний раз взглянула на дом. Он напоминал ей остов кита, выброшенного на берег и сгнившего до костей, так что кое-где еще оставалась блестящая кожа, а кое-где проглядывали вонючие внутренности, которые не успели растащить чайки.

До маленького ухоженного кладбища девушки дошли, когда сумерки начали сгущаться. Но они все равно отлично могли разглядеть сероватый надгробный камень, который не мог вмещать и малой доли воспоминаний. Офелия аккуратно смахнула мох с верхней части камня и мысленно прочла имя и даты – как будто они могли что-то рассказать о той, кто покоился в земле.

– Ты когда-нибудь говорила им, что наша мать мертва? – спросила Офелия.

– Да.

– А что она погибла в пожаре?

– Нет.

– Почему? Потому что тот пожар…

– Хватит!

Офелия пожала плечами и покосилась на Фэй. Сейчас руки сестры сжались в кулаки, а глаза ее пылали – и она очень походила на отца, от которого унаследовала и восточные черты лица, и характер. Только кожа у нее была такой же белоснежной, как у матери. И у самой Офелии, наоборот, целиком пошедшей в мать.

– Как пожелаешь, – сказала Офелия. – А теперь давай доедем до какого-нибудь отеля. Я же говорила, придется здесь заночевать.

– Какого-нибудь? – пожала плечами Фэй. – В этом забытом городишке есть только один отель.

Когда уже совсем стемнело, и на улицах зажглись мутные фонари, девушки входили в крохотную гостиницу, стоявшую на дороге из городка. И пока Офелия договаривалась о номере, Фэй писала Винсенту, что они не успеют вернуться – как будто до этого был хоть малейший шанс.

Меньше всего на свете Фредерику хотелось возвращаться в Хартвуд Хилл. Но он знал, что самый короткий путь к чему-то – просто попросить. Если же не сработает, можно пригрозить. А вот если и тут не поможет, тогда стоит подумать об иных выходах.

Клиника встретила его поросшими каменными стенами и унылой безликостью коридоров, где также ярко и бескомпромиссно сияли лампы под потолком.

Доктор Стивенсон не был удивлен его визиту. Он приветливо улыбнулся и протянул руку, которую Фредерик пожал.

– Доброе утро, мистер Уэйнфилд, – сказал Стивенсон, когда секретарша, впустившая гостя, закрыла дверь, и они остались в кабинете вдвоем. – Я ждал вас. Присядете?

Хотя место для посетителей главного врача Хартвуд Хилла не нравилось Фредерику примерно также, как сама клиника, он все-таки сел. Доктор Стивенсон продолжал приветливо улыбаться, усаживаясь напротив и кладя руки на стол. Как будто ему действительно нечего скрывать.

– Как ваш брат, мистер Уэйнфилд?

– В порядке.

– Прискорбно, что он покинула нас так… неожиданно. Но я рад, что все хорошо. Впрочем, хорошо, что вы пришли сами так быстро.

Фредерик молчал. На самом деле, он приехал за одной конкретной вещью, но, если чему он в жизни научился, так тому, что иногда стоит помолчать и подождать, что там себе выдумает собеседник. Почему-то все стремились обязательно об этом поведать – и доктор Стивенсон не оказался исключением.

Он вздохнул – у Фредерика возникло ощущение, что примерно с таким же вздохом и теплотой в глазах другие врачи сообщают пациентам, что те неизлечимо больны.

– Понимаете, мистер Уэйнфилд, состояние вашего брата вызывает опасения.

Фредерик приподнял бровь:

– Вы хотите убедить меня, что Винсент – сумасшедший?

– Я только хочу сказать, что наблюдал его некоторое время, пока он был в Хартвуд Хилле. Возможно, ваш брат считает, что все в порядке, но это не так. Я бы не стал делать выводов, не понаблюдав за ним еще какое-то время.

– Обязательно подумаю об этом, – сдержанно ответил Фредерик.

На самом деле, ему хотелось врезать доктору посильнее, но он сдержался. Ни к чему хорошему подобные действия не приведут, а он сюда приехал совершенно за другим.

– Доктор Стивенсон, я здесь по поводу другого вашего пациента.

– Лиллиан Уэйнфилд, я полагаю.

– Именно так.

– Подозревал, что вы еще спросите о ней. Но позвольте напомнить…

– О конфиденциальности, – нетерпеливо перебил Фредерик. – Я знаю. Вы не позволите забыть. Но мне не нужны детали ее личного дела. Я всего лишь хочу знать, где она сейчас. Если вам это известно.

– Известно. Боюсь расстроить вас, мистер Уэйнфилд, но ваша родственница мертва.

Бесшумно выдвинув ящик стола, Стивенсон достал какой-то листок бумаги. Положив его перед Фредериком, он откинулся на стуле.

– Я позволил себе сделать копию с ее свидетельства о смерти.

Фредерик мельком взглянул на бумагу. На самом деле, он до последнего был уверен, что Лиллиан просто перевели в какую-нибудь государственную клинику, когда отец прекратил оплачивать ее пребывание в Хартвуд Хилле. Он действительно не рассчитывал, что она мертва.

– Я позволил себе написать на обороте место захоронения, – любезно сказал Стивенсон.

Рассеянно взяв листок, Фредерик свернул его, чтобы убрать в карман.

– Я говорил об этом вашему брату, мистер Уэйнфилд. Неужели он не сказал?

Вряд ли для него этот факт был важен – или наоборот, без возможности поговорить с самой Лиллиан, Винсент решил залезть в ее дело. Но последний человек, с которым Фредерик хотел что-либо обсуждать – Стивенсон.

– Благодарю вас, доктор. Прощайте.

Выходя из Хартвуд Хилла, Фредерик искренне надеялся, что больше никогда не приблизиться к унылым стенам, покрытым мхом.

Обратный путь до Лондона Фредерик проделал в тишине. Он даже не стал включать музыку в машине, смотря перед собой и медленно и уверенно возвращаясь. Только на одном из светофоров, уже в городе, где стоять предстояло особенно долго, Фредерик откинулся на удобное кожаное сиденье и задумчиво посмотрел в окно машины.

На стекло упало несколько жирных дождевых капель, а какой-то магазин таращился на прохожих витиеватой вывеской, обещавшей подержанные вещи хорошего качества. Фредерик терпеть не мог подобные места, но Винсент в них часто бывал, потом притаскивая какой-нибудь очередной невообразимый хлам, который мог привести в восторг только Анабель.

Фредерик поймал себя на том, что барабанит пальцами по рулю – верный признак того, что он действительно глубоко задумался. Покрепче его перехватив, Уэйнфилд нажал на газ, приближаясь к издательству.

Винсент уже несколько дней как начал работать, но умело избегал Фредерика. И тот не знал, хорошо это или плохо. Но, пожалуй, пока что положение его устраивало. Фредерик успел заявить главному редактору, что новая обложка никуда не годиться для последнего выпуска, а потом разогнать всю команду фотографов и визажистов, когда заглянул к ним во время работы. Он почти уволил пару человек, и дело спасла только Офелия. Вовремя появившись, она посоветовала Фредерику не торопиться с решением и подождать хотя бы недельку.

– А до того лучше посиди в своем кабинете, – сказал она. – Сотрудники начинают тебя бояться. Не превращай их работу в Ад.

Конечно же, Фредерик возмутился – но в глубине души понимал, что Офелия права. Именно поэтому он решил не ехать в офис с утра, а сначала наведаться в Хартвуд Хилл. И после сразу прибыть ко встрече с Кросби.

Но, наверное, впервые в жизни Фредерика не сильно волновало, что хочет сказать американец. Куда больше Уэйнфилда заботило, что на встрече будет Винсент, и они встретятся впервые с того момента, как Фредерик уехал от Винни. А он так и не понял, как себя вести и что говорить. Не знал, готов ли он простить Винсента.

Фредерик всегда предпочитал темный кофе, но обожал экспериментировать с дополнительными вкусами. Потому на кухонной полке Уэйнфилдов толпились пузатые бутылочки с сиропами, от привычного клубничного до какого-то невообразимого из маракуйи. Но когда Фредерик хотел собраться, то всегда предпочитал суровый горький американо или даже эспрессо.

Винсент любил капучино, и если что и добавлял, то шоколад да корицу. Но жаловался, что совершенно не понимает, что делать с сиропами – хотя по правде говоря, он их и не любил.

Кофейные автоматы в издательстве Уэйнфилдов не могли похвастаться большим разнообразием вкусов, но его вполне хватало. У комнаты для совещаний Фредерик наполнил себе стаканчик с американо. А потом, немного поколебавшись, налил во второй капучино.

С кофе в обеих руках открывать дверь оказалось не очень удобно, и Фредерик порадовался, что никто из сотрудников не видит, как он неуклюже пинает дверь.

Зал оказался пуст. Фредерик поставил американо на стол, а второй стаканчик перед местом рядом с собой, куда обычно садился Винсент.

Хотя солнечного света сегодня никто не ждал, в зале было очень светло. Поэтому Фредерик опустил жалюзи поочередно на каждом из огромных окон. Он как раз заканчивал с последним, когда услышал, что дверь открылась.

– Привет, Фредерик, – звонко поздоровался Линдон Кросби.

Фредерик обернулся.

– Добрый день.

Винсент стоял рядом с Кросби и ответил только коротким кивком. Его глаза скрывались за темными очками, но оба мужчины выглядели достаточно помятыми, как будто встали с постели не больше часа назад и сразу приехали сюда.

Кросби тут же налил себе воды из кулера и уселся с одной стороны от места Фредерика, в то время как Винсент устроился на своем привычном, но к кофе не притронулся, только сцепил руки на столе. Помедлив немного, Фредерик тоже уселся за стол.

– Не буду ходить вокруг да около, – Кросби как будто вмиг подтянулся, стал собранным и серьезным. – Вы знаете, что мой отец и я вместе с ним инвестируем деньги в том, чтобы ваш журнал начал выходить в Америке. Нам это интересно, а мне кажется весьма перспективным. Анабель принимала активное участие, пока была в Штатах. Надеюсь, вы не против, она же помогала отобрать тех, кто может стать местным главным редактором.

– Я бы только хотел сам посмотреть, кто это, – сказал Фредерик.

– Конечно. Без тебя никого не утвердим. Но возникла другая проблема.

Винсент пошевелился на своем месте, Фредерик видел это боковым зрением, но тот продолжал молчать.

– С моим отцом, – жестко сказал Линдон Кросби. – Он полагает, что контент журнала должен быть местным. Я с ним не согласен. На мой взгляд, вся прелесть именно в том, что ваш британский взгляд придет в Америку. Иначе какой смысл? У нас и без того достаточно собственных мужских журналов.

– И… ммм… – Фредерик пытался подобрать правильные слова, – насколько сильны ваши разногласия?

– Наше дело принадлежит отцу, и он распоряжается деньгами.

– Он не хочет инвестировать, – наконец-то подал голос Винсент.

Кросби кивнул:

– Мы крупно поссорились перед тем, как я улетел сюда. Но похоже, отец хочет владеть собственным журналом, но не хочет строить его с нуля.

– С его подходом, это будет уже не наш журнал, – пожал плечами Фредерик. – Что ты предлагаешь?

– Ну, либо вы согласитесь отдать все на откуп моему папочке, либо мы найдем других инвесторов.

– Мы?

– Я хочу видеть ваш журнал у себя на родине в том виде, в каком он есть. Кроме того, я тоже могу думать и у меня есть кое-какие финансовые выкладки. Я полагаю, он хорошо пойдет.

– Если ты пошлешь отца к черту?

– Точно.

Фредерик посмотрел на Винсента, но тот только пожал плечами.

– Хорошо.

– И все? – удивился Кросби. – Давайте рассмотрим те ваши данные для инвесторов, возможно, стоит что-то подкорректировать. И у меня на примете есть кое-кто…

Винсент поднялся так резко, что ножки его стула противно скрипнули по плиткам пола.

– Простите. Я готов хоть сам впаривать проект этим вашим инвесторам – но пожалуйста, не сегодня.

Он вышел из комнаты, и Фредерик дернулся, как будто хотел пойти за ним, но остался на месте. Кросби проводил Винсента взглядом и залпом осушил свой стаканчик с водой.

– Он все утро сам не свой, – сказал он. – Может, так напиваться накануне было плохой идеей.

Фредерик посмотрел на стаканчик с кофе и увидел, что Винсент к нему не притронулся. Никогда такого не бывало, чтобы Винсент даже не попробовал кофе.

Поднявшись, Фредерик все-таки вышел вслед за братом. Но комната, следующая за залом, уже была пуста. Уэйнфилд подошел к следующей двери, чтобы отыскать Винсента, но в этот момент из зала появился Кросби.

– Рик, давай все-таки обсудим пару вопросов. Это важно.

Вздохнув, Фредерик кивнул и вернулся в комнату для совещаний. В конце концов, если Винсент не хочет с ним говорить, то пусть идет.

На взгляд Офелии, издательство походило на большой муравейник. Иногда кое-кто тыкал в него палочкой, и тогда муравьи двигались с безумной скоростью и по немыслимым траекториям – обычно «кое-кем» был один из Уэйнфилдов. Но и в остальное время атмосфера царила суетливая и деловая.

Она нравилась Офелии. И ей пришлось по вкусу ощущать себя частью чего-то большего, чего-то почти живого и уж точно осязаемого.

Вместе с Анабель и другими Офелия занималась текстами. Некоторое время назад Морган окончательно ушла из издательства, и работы прибавилось. Из-за того, что Фредерик накануне заявил, что заголовки половины статей никуда не годятся, все утро Офелия пыталась уладить эти вопросы. То, что Анабель именно сегодня оказалась задумчива и рассеянна, не очень-то помогало Офелии.

Ко всему прочему, ей требовалось, чтобы Фредерик утвердил все новые заголовки, которые прислали редакторы. Она знала, что днем Уэйнфилды закрылись с Кросби в комнате для совещаний, поэтому терпеливо ждала, надеясь, что встреча не окажется уж слишком разрушительной, что окончательно испортит настроение Фредерика.

Собрав бумаги, Офелия решила ненавязчиво пройти мимо комнаты для совещаний, но по пути встретила Миранду, одну из сотрудниц, которая сказала, что разговоры еще продолжаются.

– Придется подождать, – вздохнула Офелия, перекладывая бумаги из одной руки в другую.

– Да, но…

Миранда всегда отчаянно смущалась, так было и в этот раз.

– Что случилось?

– Я встретила второго мистера Уэйнфилда. Он… мне показалось, он расстроен. Возможно, вам лучше поговорить с ним?

Офелия нахмурилась и направилась в сторону комнаты, указанной Мирандой. Она старалась никогда не заострять внимание на том, что близко знакома с близнецами и живет в их доме. И даже требовала, чтобы к ней на работе было такое же отношение, как и к прочим сотрудникам. И хотя Офелия подозревала, что сплетни искоренить невозможно, но по личным вопросам Уэйнфилдов к ней никогда не обращались.

Значит, в этот раз что-то серьезное.

– Винсент?

Она приоткрыла дверь и вошла в небольшую комнату для отдыха, которой пользовались те или иные сотрудники. Сама Офелия не очень любила место. Сейчас же помещение оказалось пустым, только рядом с занавешенным окном сидел на диване Винсент.

Он поднял голову, смотря на Офелию, но почти сразу поморщился и стиснул виски руками.

– Голова болит?

Он вовсе не был расстроен, как сразу поняла Офелия. Тут совсем другое.

– Да. И… я не знаю…

Винсент закашлялся, и Офелия поняла, что дело не в очередных призраках, сводящих с ума, и возможно, даже не в плохих снах. Аккуратно закрыв за собой дверь, она подошла к Винсенту и прикоснулась к нему рукой.

– Да ты весь горишь. Похоже, гулять под дождем не пошло на пользу.

– На этот раз сон был так реален, – пробормотал Винсент.

– Еще бы.

Офелия отвезла Винсента в пентхаус Уэйнфилдов, решив, что уж точно не стоит возвращаться в место, которое они называли Домом. Правда, идти в свою комнату Винсент отказался, но Офелия настояла, чтобы он в любом случае лег в постель, поэтому он устроился прямо в гостиной. Офелия принесла ему одеяло, а после этого устроилась на кухне.

Усевшись на высоком барном стуле, она уперлась локтями в блестящую поверхность стола и набрала на телефоне сообщение для Фэй. Потом, не раздумывая, набрала номер Фредерика. Тот ответил не сразу, а когда наконец-то поднял трубку, его голос звучал раздраженно:

– Здравствуй, Эффи. Что такое?

– Твой брат болен. Вряд ли что-то серьезное, но пусть отлежится денек.

– Где он?

– Дома. У нас дома.

– Я…

– Ты приедешь сюда. Хватит делать вид, что вам друг на друга плевать.

5

Фредерик проснулся рано. Не то чтобы обычно он спал допоздна, особенно в рабочий день, но тут было рано даже для него. К его удивлению, Офелии рядом не оказалось. Когда же Фредерик вышел в гостиную, то увидел, что Винсента тоже нет – накануне он проспал почти весь день.

Но Фредерик точно знал, что Винсента нет в квартире – и это начинало беспокоить. Но дом был тих, и Уэйнфилд подумал, что возможно, это просто его паранойя.

Каждая из комнат оборудована собственной ванной, поэтому Фредрик вернулся в свою и наполнил ее теплой водой. Вообще-то он делал подобное крайне редко, но раз уж сегодня он поднялся в такую рань, то можно позволить себе чуточку больше удовольствий. Раз он их хочет.

Хотя по правде говоря, опускаясь в теплую воду, Фредерик подумал, что на самом деле он хотел поговорить с Винсентом этим утром. И очень жаль, что того не оказалось в пентхаусе. Не мог же он вернуться обратно в Дом?

Фредерику показалось, чьи-то сильные руки нажали на него сверху, заставили уйти под воду. Он забарахтался, пытаясь подняться, но не мог. И только когда показалось, что легкие сейчас разорвутся, а в рот вместо воздуха хлынет вода, напряжение отпустило, Фредерик вынырнул и отчаянно задышал, откашливаясь. Рядом с ним в ванной, конечно же, никого не было.

Когда он накинул халат и вышел в гостиную, Анабель, уже сидевшая там, с удивлением оглядела его с ног до головы:

– Что случилось?

– Винсент в опасности. Ему нужна помощь.

– Винсент всегда в опасности.

– Нет, сейчас ему действительно угрожает что-то серьезное. Я чувствую.

– Что ж ты раньше ничего не чувствовал, – проворчала Анабель, но книгу, которую читала, отложила.

Фредерик не мог ответить на ее вопрос. Действительно, когда они были маленькими, то частенько ощущали друг друга – стоило Фредерику подвернуть ногу, и Винсент начинал плакать. Стоило тому забраться на дерево, и Фредерик чувствовал опасность за пару мгновений до того, как близнец падал вниз. Когда они выросли, эти ощущения стали проявляться реже, а после колледжа почти исчезли.

И никогда, даже в детстве, они не были такими яркими, как сегодня. Но Фредерик четко знал: эта ванная не его ощущения, это Винсент.

– Ты поедешь за ним? – спросила Анабель.

– Конечно.

– После всего, что он сделал.

Фредерик посмотрел на Анабель с удивлением, как будто она спрашивала, действительно ли солнце каждый день встает на востоке.

– Он мой брат.

Понятия не имея, с чего начать, Фредерик переоделся, и уже в дверях его догнала Анабель.

– Ты со мной? – спросил Фредерик.

– Нет, но… но я знаю, где он.

– И где?

– Ну…

Анабель опустила глаза и сейчас больше всего походила на ту смущающуюся сотрудницу из издательства. Но она не была смущена.

– Это моя вина. Прости, Рик.

– Что ты сделала, Ани? Где Винсент?

– В Хартвуд Хилле.

Фредерик Уэйнфилд никогда не любил быструю езду, но на этот раз решил сделать исключение. И ему даже не пришлось заглядывать в карту или включать навигатор – он и без того отлично помнил дорогу. Длинную, ухабистую, а теперь еще и размытую дождем.

Правда, этим утром дождь как будто перестал, давая небольшую передышку. Но проезжая сквозь рощу оголившихся деревьев, Фредерик одновременно отстраненно думал о том, как мокрые листья облепляют шины, и о том, что сказала Анабель перед тем, как он уехал.

– Зачем ему туда возвращаться?

– Потому что я посоветовала. Сказала, что разговаривала с доктором Стивенсоном, и тот готов сообщить нечто важное. Но только лично Винсенту.

– Это правда?

– Я разговаривала с доктором… но он просто хочет, чтобы Винсент вернулся. Он говорит, его лечение не окончено!

Не снижая скорость, Фредерик аккуратно вписался в поворот и через несколько минут остановился у кованых ворот Хартвуд Хилла. Выйдя из машины, он даже не стал прикрывать дверцу и подошел к массивной каменной лавочке, облепленной листьями и травой. Там, сунув руки в карманы пальто и не снимая очков, сидел Винсент.

– Ты ведь не думал, что Стивенсон правда хочет что-то рассказать? – спросил Фредерик.

Он не видел глаз Винсента, когда тот поднял голову, чтобы посмотреть на брата, но знал, что тот прищурился.

– Нет, – ответил Винсент. – Мне было интересно, чего он на самом деле хочет.

– Но все-таки не пошел?

– У меня возникло ощущение, что если я войду внутрь, то уже не выйду.

– У меня тоже.

– Знаю. Мне кажется, именно твой страх я и почувствовал.

Фредерик перевел взгляд на массив клиники. С виду она выглядела тихой и очень мирной. Как надгробный камень.

– Поехали домой? – предложил Фредерик.

– Я поведу.

– Да ни в жизни.

Фредерик всегда относился к водительским талантам Винсента с изрядным скепсисом, а некоторое время назад так вообще заявил, что у них очень разное представление о том, как следует водить машину. Поэтому Фредерик занял место водителя.

Близнецы ехали молча. И только в той аллее деревьев, где желто-мокрые листья снова приставали к шинам, Фредерик сказал:

– Ты перегнул.

– Да. Ты прав. Вы, моя семья, это единственное постоянное и ценное, что у меня есть. Но пытаясь сделать как лучше, я сделал, в итоге, то самое, чего больше всего боялся. Причинил боль тебе.

Фредерик молчал, но Винсент и без того знал, насколько прав. Когда-то давно он хотел узнать, куда могут завести его желания и стремления. Теперь знал.

– Прости, Рик.

– Ты тоже был прав. Когда говорил, что именно ты всегда подставляешься. Я готов за многое брать ответственность, но порой, только не за себя.

Фредерик повернул, когда дорога сделала изгиб, и мимо проскрежетал автобус, блестя не высохшими боками с рекламой какой-то фотовыставки, открывшейся в Лондоне.

Близнецы молчали, но знали, что каждый из них думал об одном и том же. Наконец, Фредерик спросил:

– Ты вспоминаешь об этом? Как нажал на курок?

– Как я убил Анну? Конечно. Но не испытываю угрызений совести. Она хотела убить тебя – и сделала бы это. Если б я не выпустил в нее пулю. Я сделал то, что считал правильным.

– Может, наша мать тоже считала правильным снести машину с ней и отцом на темную обочину.

– Пожалуйста, не надо сравнивать, – помрачнел Винсент. – Это ее безумие…

– Да, не буду.

За окном машины пронесся указатель, возвещающий об очередном населенном пункте, но никто из братьев не обратил внимания, что за название написано.

– Ты думаешь, сны правдивы? – спросил Винсент. – О матери и отце.

– Конечно. Уверен, именно так они погибли.

– Тогда другие наши сны тоже имеют значение?

– Ты про нынешний странный дом, где мы что-то ищем? Да, – кивнул Фредерик, не отвлекаясь от дороги, – думаю, они не просто так.

Фредерик ощутил мрачность Винсента, сейчас он чувствовал брата так ярко, будто это был он сам.

– Ты говорил, что находил что-то в этих снах, – мягко сказал Фредерик. – Что именно?

– Тебя. Я нахожу твое мертвое тело.

– О… гм.

– И я знаю, что это моя вина.

Фредерик молчал, впервые за утро не зная, что сказать. Но Винсенту, похоже, ответ не требовался – по крайней мере, не от брата. А вот сам Фредерик подумал, что в собственных снах ему определенно стоит отыскать то… что он ищет. Он тоже найдет себя? Почему-то был уверен, что нет.

– А до этого я находил Лиллиан, – продолжал Винсент.

– Лиллиан?

– Такой, как я ее помню, конечно же, маленькой девочкой. Собственно, поэтому о ней и вспомнил, поэтому начал искать. А там быстро стало очевидным, что доктор Стивенсон темнит. Когда сны изменились, и я начал находить в них тебя, решил выяснить все про Лиллиан до конца.

– Стивенсон говорит, она мертва.

– Это же записано в ее деле. После подробнейшего описания всех снов, голосов и лекарств, которыми ее пичкали.

– Их было много?

– Я не специалист, но у меня есть друг, которому я уже успел позвонить.

– О господи, – проворчал Фредерик, – половина твоих историй начинается с «у меня есть один друг».

– Послушай, он сказал, что даже того набора, который я запомнил, хватит, чтобы из здорового человека сделать того, кто начнет видеть инопланетян.

– Какая у тебя хорошая память.

– Часть из этого Стивенсон начал давать и мне.

Фредерик нахмурился, но снова ничего не сказал. Они уже подъезжали к пригородам Лондона, поэтому он сосредоточился на дороге.

– А в деле написана причина смерти? – спросил Фредерик.

– Сердечная недостаточность.

– В свидетельстве о смерти тоже.

– У тебя есть свидетельство о смерти? – удивился Винсент.

– Доктор Стивенсон дал. И даже любезно рассказал, где она похоронена.

– Гм…

– Знаю, о чем ты думаешь.

– Нам позволят?

– Конечно. Мы же ближайшие родственники. Значит, кому как не нам эксгумировать тело.

– Вряд ли будет возможно узнать причину смерти.

– Посмотрим.

Фредерик не стал говорить, что, если сломана шея, это будет понятно и много лет спустя. Но на самом деле, он сам толком не понимал, что они хотят обнаружить – просто если есть возможность проверить слова доктора Стивенсона, то почему бы этого не сделать.

– И правда, – Винсент выглянул в окно, – давненько мы не гуляли по кладбищам.

– Гуляли мы только маленькими. И это было твоей идеей.

– Что поделать, если нас отправили в такую школу, что рядом расположилось старое кладбище.

– В детстве ты часто брал ответственность за наши проступки на себя.

– Это не было сложным. Я часто косячил.

– Но не всегда.

Винсент пожал плечами, а Фредерик улыбнулся уголками рта:

– При этом ты безответственный.

– Должны же у меня быть недостатки.

Фредерик продолжал едва заметно улыбаться, и тут Винсент, наконец, понял. Он давно забыл об их с братом детской игре, так давно они не занимались ничем подобным. Но будучи маленькими, когда близнецы злились друг на друга или обижались, то начинали перечислять недостатки друг друга. Обычно хватало их ненадолго, а высказав все до конца, они даже забывали, что был за повод.

Устроившись поудобнее, Винсент тоже улыбнулся:

– Ну хорошо. Ты не любишь принимать важные решения.

– Ты драматизируешь.

– Ты не хочешь открыть глаза на реальную мистику.

– Это не недостаток.

– В нашей семье – очень даже.

Фредерик хмыкнул:

– Тебе не кажется, что «реальная мистика» – оксюморон?

– А еще ты любишь сложные слова. Но не будем считать это недостатком.

– Ты нередко ищешь сложный путь. Вместо того, чтобы иногда просто сказать.

– А ты любишь все контролировать.

– Но у меня никогда не получается. Это можно считать недостатком?

– Думаю, не очень. Но я все равно иссяк.

Внутри салона разлилось густое тепло, как будто можно ложкой черпать. И дело было не только во включенной печке, резко отделявшей от промозглой осени снаружи.

Этого никогда не могла понять даже Анабель. Но осознавала, что близнецы всегда будут друг для друга больше, чем просто братья, и понимать друг друга будут лучше, чем кого бы то ни было когда-либо еще. А она останется только их сестрой.

Со стороны понять оказывалось еще сложнее. Фредерик невольно вспомнил Кристину: она очень хотела стать частью чего-то большего, но никогда бы не смогла быть третьей или даже наравне с Анабель. И не могла этого принять.

Фредерик никогда не спрашивал Винсента, видел ли тот неудовлетворенную жажду в Кристине – то, чего, на самом деле, они не могли ей дать при всем желании. Ее взгляды, которыми они смотрела на близнецов, когда понимала, что они не пустят ее в их собственный маленький мирок. Даже когда он расширен до Анабель. Кристина была другой. Чужой. Она тоже понимала, но смириться не могла, считая, что это Уэйнфилды виноваты, специально и сознательно. Что, в итоге, и привело ее туда, куда она пришла.

Но сейчас, когда они ехали в сумрачном утре, Фредерик сам не знал, почему вспомнил о Кристине. Но он точно знал, что и Винсент все видел. Возможно, то же самое он начал замечать и в Морган? У Фэй и Офелии все-таки всегда были они сами.

– Я отвезу тебя домой, – сказал Фредерик, – а потом поеду в издательство.

– И не возьмешь меня с собой?

– Выздоровей до конца.

– Как скажешь.

– С чего ты такой покладистый?

– Просто признаю, что ты чаще прав, нежели наоборот.

Когда Фредерик кричал на Анабель, окружающие благоразумно остались в своих комнатах – если уж он выходил из себя, то попадаться под руку не хотелось. Только Винсент спокойно слушал брата, а после сам говорил с Анабель. Но за закрытой дверью и тихо, так что никто не мог слышать его слов.

Как бы то ни было, Анабель теперь предпочитала как можно меньше контактировать с обитателями дома и большую часть времени проводила в своей комнате. Исключение составляла только Офелия, с которой Анабель и в издательстве работала больше всего.

Кросби тоже не был против общества Анабель, заявив, что с делами внутри семьи пусть разбираются без него. Но почти все время американца занимал новый проект, раз уж он решил продвигать один из журналов Уэйнфилдов и обойтись без поддержки отца. Фредерик, в целом, поддерживал идею Кросби, хотя и без подобного энтузиазма.

Что касается Винсента, он достаточно быстро включился в работу – и теперь почти все время проводил в издательстве. Потому что оказалось, что за время его отсутствия накопилось достаточно дел, которые стоит решить. И хотя ему по-прежнему снились кошмары, сам Винсент, кажется, не очень-то уделял им внимание.

Уэйнфилдам позволили эксгумировать тело Лиллиан, но процедура затянулась. И хотя Фэй и Офелия отдали дневник, привезенный из сгоревшего дома, ни Фредерик, ни Винсент не смогли с уверенностью сказать, действительно ли он принадлежал той самой Лиллиан. Правда, оба близнеца просмотрели его крайне бегло и умчались в издательство – но дневник представлял собой довольно странную мешанину слов и заметок. Создавалось впечатление, что его хозяйка вела не для того, чтобы потом прочитать, а для того, чтобы избавиться от того, что у нее в голове. А была там настоящая мешанина.

Как и всегда, Фредерик встал по будильнику. Не торопясь приняв душ, он налил кофе на кухне и с чашкой подошел к двери комнаты Винсента. Постучав, Фредерик не получил ответа. Подождав, он глотнул кофе и постучал еще раз, уже настойчивее.

– Отстань.

Дождавшись ответа, глухого, как будто из-под одеяла, Фредерик вернулся на кухню и уселся на высокий стул. Достав планшет, он успел почти допить кофе, когда на кухне наконец-то появился помятый и хмурый Винсент. Усевшись на другой стул, он мрачно посмотрел на брата:

– И как ты умудряешься всегда высыпаться?

– Выпей кофе.

– Вряд ли поможет.

– Все равно ты невыносим, пока не выпьешь кофе.

Винсент что-то проворчал, но настолько неразборчиво, будто и не хотел, чтобы его услышали. По кухне поплыл запах кофе, но вернувшись с ним на стул, Винсент не очень-то торопился начать пить. Он потер глаза, как будто это могло помочь ему проснуться.

– Не подвисай, пей кофе, – сказал Фредерик, не поднимая головы от планшета.

– Что ты там смотришь так внимательно? Котировки акций?

– Ну, не статус в Фейсбуке меняю.

Винсент явно задумался и даже начал пить кофе.

– Интересно, а что бы ты написал… «Кросби – знатный говнюк. Смайлик». Хотя вдруг Линдон на тебя подписан. А дальше селфи. Или фото котика. У всех должно быть фото котика.

Фредерик, похоже, пропустил мимо ушей большую часть предположений брата и показал ему планшет. Вместо фото котика, весь экран занимал сгоревший дом. Несколько секунд замолчавший Винсент смотрел на кадр, потом поднял глаза на Фредерика:

– И что? Какой-то дом.

– На самом деле, старый дом Офелии и Фэй.

– Снова: и что? Они говорили, там был пожар.

– Местные газеты пишут, кто-то погиб. Похоже, их мать. А еще, что пожар был весьма подозрительным.

– Газеты еще не то напишут, как будто ты не знаешь. Если так хочется, езжай туда и покопайся в развалинах, ты это любишь.

Раньше Фредерик действительно обожал всевозможные заброшенные дома, а во времена колледжа даже состоял в каком-то обществе, члены которого обменивались друг с другом координатами тайных заброшенных мест. Винсент никогда этого не понимал, считая, что мертвые камни – всего лишь мертвые камни. Куда больше его привлекали места, где остались не тронутыми вещи прежних владельцев – но подобные координаты считались сокровищем и роскошью даже в том обществе Фредерика.

– Может, ты и прав, – сказал Фредерик. – И дом – это просто дом.

– Нет, я такого не говорил. Когда это дома были просто домами? Но я о том, что этот дом совсем не тот, который нам нужен.

Пожав плечами, Фредерик снова придвинул к себе планшет и, закрыв одно окошко, открыл другое, так что даже Винсент мог видеть, что там календарь.

– Ты помнишь о приеме? – спросил Фредерик.

– Спасибо, Рик. Я думал, этот день не может быть хуже.

– Увы, мой дорогой брат, прежде чем добраться до вечеринки Элеоноры, придется пережить благотворительный вечер ее матери.

– Я бы предпочел добраться до выходного и вообще никуда не ездить.

– Не будь занудой. После сегодняшней поездки нам точно полезно будет проветриться.

– Я-то зануда?

– Допил кофе? Поехали.

Машину вел Фредерик, а Винсент, надев темные очки, выглядывал по пути, где еще можно купить кофе на вынос. Когда же его очередной капучино в пластиковом стакане подходил к концу, а город остался позади, Винсент определенно проснулся.

Ехать пришлось недалеко, но на самом кладбище Уэйнфилды застряли надолго. Они захотели лично присутствовать при эксгумации тела Лиллиан.

И без того мягкая земля совсем раскисла под дождями, а сами могильные камни, казалось, покрывал тонкий налет влаги. Между могил клубился туман, да и большинство из них оказались такими старыми, что вросли в землю, а надписи и имена не представлялось возможным прочитать.

Пока Фредерик контролировал процесс с какими-то официальными лицами, Винсент успел пройтись по кладбищу, читая надписи и даты. Когда ему надоело, он уселся на одну из холодных каменных лавок и достал из кармана маленькую книжечку. Перелистывая потрепанные страницы дневника некоей Лиллиан, Винсент не особенно вчитывался в трудно различаемый почерк, но скользил по страницам глазами. Пока не наткнулся на каракули, бывшие, видимо, рисунком.

Сначала Винсент нахмурился, пытаясь разобрать изображение, но потом его брови взлетели вверх: он узнал картинку, узнал, что нарисовано.

В спину ему как будто ткнулся ветер, сильный порыв, а шеи, над воротником, коснулась чья-то прохладная рука. Винсент был почти уверен, что стоит ему обернуться, и он увидит призрака – но вместо этого в кармане завибрировал телефон с сообщением, и наваждение прошло.

«Почти все».

Когда простенький деревянный гроб подняли из чавкающей грязи могилы, Фредерик и Винсент вместе стояли под опять начинающимся дождем. И в тот момент не представлялось возможным отличить одного от другого. И вовсе не из-за похожих пальто – одинаковы были выражения лиц обоих, с плотно сжатыми губами и нахмуренными бровями.

Когда же крышку гроба открыли, близнецы почти одновременно шагнули вперед, чтобы увидеть тело внутри.

– Ну, отлично, – сказал Винсент.

Гроб был пуст.

Кошмары окутывали, затягивали, засасывали. Когда они тут же исчезают из памяти, остается только ощущение безысходности, бесконечной пустоты, когда смерть – не конец, а избавление.

Открыв глаза, Винсент долго смотрел в потолок, пытаясь перевести дыхание и ожидая, когда вернется к привычному ритму сердце, которое билось так быстро, будто хотело разорвать грудную клетку и просочиться сквозь ребра.

Глаза как раз успели привыкнуть к темноте, когда Винсент вылез из-под одеяла и добрался до примыкавшей к комнате ванной. Мутный электрический свет тут же резанул по глазам, так что мужчина прищурился. Прохладная вода смыла последние ошметки кошмаров, делая контуры окружающего мира окончательно реальными.

Вернувшись в комнату, Винсент поморгал, наслаждаясь темнотой. Он несколько мгновений помедлил у кровати, но подумал, что меньше всего ему хочется снова спать. Тем более, оставалась всего пара часов до того, как поднимется Фредерик. Поэтому Винсент быстро оделся и босиком направился в гостиную.

В доме царила тишина. И если по поводу Анабель Винсент не был уверен, тут ли она, как и Кросби, то Офелия и Фэй точно спали у себя, но их двери надежно хранили тишину. Винсенту казалось, что в последнее время Фэй его избегает, но у него даже не было времени об этом задуматься.

Даже сейчас его больше волновали кошмары. Наливая кофе на кухне, Винсент думал о том, что больше самого факта снов, его раздражает, что он не может их вспомнить. Единственный, который всегда четко врезался в память – тот, в котором он находил мертвого Фредерика. И казалось, что если он узнает остальные, то сможет их разгадать.

Если, конечно, там есть что разгадывать.

Когда Винсент устроился на диване в гостиной, сквозь занавески с улицы уже начал проникать мутный свет рождающегося дня. Судя по звукам капающей воды, он обещал принести дождь – что ж, отличный день, чтобы поработать и отправится на скучный и нудный прием.

Придвинув изящный стеклянный столик, Винсент бесцеремонно закинул на него ноги: Фредерик терпеть не мог такого обращения с мебелью, но он еще спал. Взяв лежавшую тут же потрепанную книгу, исписанную нервным почерком, Винсент стал гораздо внимательнее читать дневник. И снова невольно вернулся к той картинке, которая заинтересовала его накануне.

Когда они возвращались с кладбища, Винсент показал ее Фредерику. Тот сначала не понял, но потом узнал. И сказал:

– Значит, действительно дневник той самой Лиллиан.

У близнецов осталось мало воспоминаний о кузине, но Винсент хорошо помнил несколько моментов. В частности, именно этот.

Будучи маленькими, они любили играть в призраков. Вставали за тонкой занавеской в гостиной, полной старой пыльной мебели, и позволяли тонкой ткани окутывать их. Если в тот момент протянуть руку, то казалось, они настоящие призраки. Куда красивее каких-то там простыней. Винсент даже помнил, как пытался завывать, подобно призраку, которого видел в одном фильме, но получалось так себе. Стоявший с другой стороны Фредерик только хохотал над ними. К нему весело присоединялась и Лиллиан. А при порывах ветра ее длинные кудри сливались с занавесками – она единственная из всех Уэйнфилдов обладала светлыми волосами.

То же схематично красовалось и в дневнике Лиллиан: картинка с двумя маленькими фигурками и, похоже, шторой. Никаких подписей не стояло, но сомнений не возникало.

Забавно, что Лиллиан помнила о детских играх и в Хартвуд Хилле, много лет спустя.

Поэтому Винсент решил внимательнее изучить дневник. К его разочарованию, мысли действительно казались разрозненными, не связанными друг с другом, а даты зачастую отсутствовали. Но Винсент начал подозревать, что дело вовсе не в безумии – просто не предполагалось, что дневник кто-нибудь когда-нибудь прочитает. Даже сама Лиллиан вряд ли думала его хотя бы листать. Она всего лишь выплескивала в чернилах мысли.

Все начинается с кошмаров. Вся кровь, вся боль, все слезы… они все начинаются с кошмаров. Плохие сны, говоришь? Что ты знаешь о плохих снах? Они скребутся внутри черепной коробки, хотят выбраться, жаждут наполнить все тело. Кошмары хотят стать твоей душой. И если позволишь хотя бы на миг – они поглотят тебя. Ты превратишься в тело, наполненное тьмой. Но только в этот момент возможно осознать, что же такое на самом деле, кошмары. Из каких темных мыслей они состоят, из каких желаний… и мечтаний.

Из каких страхов.

Фредерик тоже плохо спал этой ночью. Но если сначала ему снились пустые могилы, которые он с трудом мог рассмотреть сквозь чьи-то светлые волосы, то перед рассветом его кошмары стали злее, отчаяннее.

Пока он снова не оказался в том неизвестном доме. Босиком, так что мог ощущать сквозняк и каждую шероховатость деревянного пола. Но теперь Фредерик решительно двинулся вперед: он хотел отыскать то, что должен.

Коридор резко повернул и превратился в лестницу. Ступени вниз никак не заканчивались, пока внезапно Фредерик не оказался на чердаке. Он прошел сквозь анфиладу дверей и комнат и, наконец, остановился в большой гостиной.

Его окутывала плотная тишина, как будто кокон, из которой должно вылупиться… что-то. Вряд ли представлявшее собой прекрасную бабочку.

В дальней части комнаты стоял гроб. И сколько бы люди не убеждали себя, что смерть – это часть жизни, лишние напоминания всегда приносили только ужас.

Это просто сон, твердил про себя Фредерик. Просто сон. Пока он медленно шагал, ощущая под ступнями как будто нагревавшееся дерево. Только сон.

Внутри гроб не был пустым. Там лежал он сам, мертвый и бездыханный. Но Фредерик знал, что видит вовсе не себя – это был Винсент.

6

Каблуки стучали по плитам пола в четком размеренном ритме. И все, кто сейчас мельком бросал взгляд на девушку, и подумать не могу, насколько неуверенной она себя ощущает.

Шагать на каблуках и не обращать внимания на окружающих Фэй научилась давно. Без этих важных умений ей пришлось бы тяжело, когда они с сестрой приехали в Лондон из маленького городка. Впрочем, Фэй быстро усвоила простое правило мегаполиса: никому нет до тебя дела, и никто тебя не знает.

На нынешнем приеме срабатывало второе правило, но вот первое не работало совершенно. До этого Фэй бывала с Уэйнфилдами только у Элеоноры, девицы взбалмошной, но устраивающей лучшие вечеринки в городе. Когда же стало известно об очередном приеме ее матери, то Фэй не очень беспокоилась. В конце концов, смогла же пережить вечеринку.

Теперь мимо нее проплывали анфилады богато украшенных комнат отеля Савой. Яркие огни хрустальных люстр отражались в зеркалах и бриллиантах присутствующих. Официальный благотворительный вечер ничуть не походил на вечеринку в клубе. Там тоже присутствовала толпа народ, но они плевать хотели на окружающих, да и все походило на дружеские посиделки с баром, полном алкоголя разной степени крепости.

Здесь же, на приеме, официальность сквозила в каждом шелесте вечернего платья, в каждом жесте и фальшивой улыбке. Чопорные официанты носили среди гостей шампанское, а длинные сияющие столы наполняли тарелками с миниатюрными канапе.

Дамская комната – никто не посмел бы назвать ее туалетом – представляла собой помещение, размером с прежнюю квартиру Фэй, и девушка даже не удивилась, увидев раковины золоченого цвета. Похоже, именно над ними каждый раз иронизировал Фредерик, едва речь заходила о приемах леди Изабеллы.

Только Уэйнфилды не сказали ни Фэй, ни Офелии, что леди Изабелла Роузвуд – жена сэра Томаса Роузвуда, известного предпринимателя и одного из богатейших людей Британии. Он владел множеством компаний, от звукозаписывающих до тех, что занимаются авиаперевозками. Его жена считалась известной светской фигурой, регулярно проводившей приемы и вечера.

Нынешний утраивался благотворительным фондом леди Изабеллы. Выйдя из дамской комнаты, Фэй шагала по комнатам Савоя, арендованным под мероприятие, и надеялась, что никто не увидит, насколько она чувствует себя неуютно. Мимо проплывали напыщенные великосветские дамы и джентльмены, и даже не слыша их разговоров, Фэй могла поспорить, они обсуждают погоду и политику – как будто первое имело для них значение, а во втором они разбирались.

Каблуки утонули в мягком ворсе ковра, тут же скрывшем стук каблуков, но Фэй не замедлила шагов. Ей хотелось как можно быстрее вернуться к Уэйнфилдам – тем более, теперь она понимала, что они благоразумно обосновались в той комнате, где сосредоточилась основная молодежь. По крайней мере, та, которую не слишком волновали напыщенные разговоры и то, сколько раз они пройдут перед фотографами.

Мимо Фэй проплыли резные кресла, обитые золотистой парчой, и изящная кованая беседка, поставленная в центре фойе. Внутри за белоснежным роялем устроился музыкант, весь вечер наигрывающий приятные ненавязчивые мелодии.

Фредерик стоял вместе с Винсентом и Офелией, и едва к ним подошла Фэй, Винсент спросил:

– Санса или Дейенерис?

– Серьезно? Джейме, конечно.

– Ох, женщины, – закатил глаза Винсента. – Но он в любом случае не может стать королем.

– Просто никому не нравится твоя Санса, – язвительно сказал Фредерик.

– Зато обе актрисы британки, так что я согласен на ничью.

– Рада, что вы обсуждаете не погоду, – улыбнулась Фэй. – Или политику.

Винсент ответил:

– Однажды леди Изабелла пыталась беседовать с нами о политике. Я заявил, что я за Императора.

– Какого Императора?

– Галактического, конечно же.

– Подозреваю, леди Изабелла юмора не оценила.

– Нет. Похоже, она не фанатка «Звездных войн».

Сегодня Фэй успела мельком увидеть разодетую в шикарное вечернее платье леди Изабеллу. Оставалось только удивляться, как ее тонкая шея не хрустнула под таким количеством драгоценных камней. Но ее можно было представить, скорее, на скачках в невообразимой шляпке, нежели перед экраном с фильмом.

Винсент поболтал шампанским в своем бокале – судя по тому, как мало осталось пузырьков, бокал тот же самый, который официант дал ему, едва Уэйнфилды зашли в зал.

– Пойду поищу что-нибудь покрепче.

– Это же леди Изабелла, – сказал Фредерик. – Ничего тут больше нет.

– У нее нет. А вот у Мэйси, уверен, есть тайная фляжка. Иначе она бы сюда не пришла. К тому же, она обещала мне книгу по вуду.

И Винсент стремительно исчез, в поисках неведомой Мэйси, которая нравилась Фэй уже по одному описанию.

– Что за странное имя, Мэйси? – удивилась Офелия. – Кто она?

– Актриса. Вообще-то ее зовут Маргарет, но полное имя она терпеть не может.

На официальном приеме обязательным условием стали смокинги и вечерние платья, что по началу привело и Фэй, и Офелию в замешательство. Последняя, в отличие от сестры, еще и не умела носить каблуки, так что впала в легкую панику, пока ей не подобрали светлое невесомое платье, под которым обувь вообще не была видна.

Как и следовало ожидать, на Фредерике смокинг смотрелся отлично, как будто он в нем родился. Винсент хотел выбрать пиджак с принтом из мертвых мотыльков, но в итоге, смирился и тоже предпочел смокинг темного, винного цвета. Как ни странно, подобная одежда ему шла. Правда, серьгу в виде миниатюрного креста он из уха не вынул. Да и очки оставил.

– На самом деле, шампанское отличное, – сказал Фредерик и как будто в подтверждение глотнул из своего бокала, – хотя меня невероятно раздражают канапе.

– Почему? – удивилась Фэй.

– Не знаю. Они просто… странные.

– Некоторые из них я бы назвала несъедобными, – сказала Офелия.

– Только не говори этого рядом с леди Изабеллой! Такой удар по ее самолюбию, она-то наверняка выписала повара из Парижа.

– Что не значит, он хороший.

– На подобных мероприятиях вообще не важно, на сколько что хорошо.

– Поэтому вы взяли сюда нас, – улыбнулась Офелия, – чтобы не одним страдать.

– Что-то вроде того. Я…

Но Офелия не дала ему договорить. Она быстро взяла Фредерика под руку:

– Она прямо по курсу.

– Пошли отсюда.

Фэй могла не оборачиваться: она знала, речь идет о леди Изабелле. Хотя основной журнал братьев Уэйнфилдов позиционировался как мужской, в нем писали и о бизнесе, и о стиле… и существовал литературный раздел, где публиковали самые смелые вещи. Леди Изабелла активно настаивала на том, чтобы Уэйнфилды ознакомились с опусом ее племянника, а те как могли старались от нее отвязаться. Тем более, как знала Фэй, на следующие несколько номеров были запланированы отрывки из эротического романа о Джеке Потрошителе за авторством какого-то американца.

Офелия с Фредериком постарались как можно быстрее исчезнуть в толпе, а Фэй отправилась на поиски Винсента. Как она и подозревала, нашла его в одном из темных углов, где он устроился на диване и потягивал что-то из бокала – судя по отсутствию пузырьков, уже не шампанское.

Фэй присела рядом:

– А Кросби сегодня здесь?

– Ты хочешь спросить, здесь ли Анабель? Так сразу и спрашивай.

– Хорошо. Они здесь?

– Должны быть. Но не знаю, не видел. Хотя в Кросби не сомневаюсь, вряд ли он сейчас пропустит хоть один прием.

– И почему он так хочет ваш журнал…

– …когда у них есть собственный «Эсквайр»? – улыбнулся Винсент. – Думаю, потому что Линдон жаждет сделать свое, не связанное с делами отца.

– Думаешь, у него получится?

– Понятия не имею. Но он упорный.

– Он упертый, как ты!

Винсент пожал плечами и предложил Фэй свой бокал.

– Не хочешь попробовать?

– Вижу, ты нашел Мэйси.

– И она была весьма любезна.

– Нет, боюсь, не рискну.

– Ну, дело твое.

И Винсент залпом допил все, что было в бокале. Когда они ехали на прием, он сказал, что только так и можно пережить подобные мероприятия: выискивая нормальных людей и переходя от одного из них к другому. Пока не истечет положенное время, и можно будет незаметно уйти.

– Винсент Уэйнфилд! Наконец-то.

Рядом с ними остановилась эффектная блондинка, в которой Фэй узнала Элеонору, дочь леди Изабеллы. Хотя девушка прославилась собственными вечеринками, ничуть не похожими на приемы матери, сегодня она оделась в строгое темное платье.

– Элеонора.

Винсент поднялся ей навстречу. Элеонора держала дымящуюся сигарету без фильтра, а другую руку привычным движением протянула Уэйнфилду. Тот прикоснулся губами к ладони в атласной перчатке.

– О, как всегда, настоящий джентльмен. Можно и немного наградить.

Она протянула ему сигарету, не выпуская из рук, и Винсент затянулся – только в этот момент Фэй поняла, что вряд ли там табак.

– Будь другом, Винсент, принеси дамам шампанское.

– Как много пожеланий, леди Роузвуд.

– Ох, только не надо меня так называть!

– Фэй? – Винсент повернулся к ней.

– Да, почему бы и нет.

Правда, Фэй не поняла, согласилась она на шампанское или на что-то иное. Пока Винсент исчез в толпе, Эленора уселась рядом с Фэй и предложила сигарету и ей. Помедлив мгновение, Фэй все-таки попробовала. Сладковатый вкус действительно не принадлежал табаку.

– Иногда мы напоминаем детей, скрывающихся от родителей, – вздохнула Элеонора. – Ты уже видела туалеты? О, мамочка в своем репертуаре! Везде, где бы не проводились ее приемы, она настаивает на золоте и роскоши. Как будто это что-то значит. Но я рада, что Уэйнфилды здесь, они слишком редко появляются на приемах и вечеринках. Ты ведь Фэй?

– Да, – Фэй немного сбивала с толку манера Элеоноры перепрыгивать с одной темы на другую. – А ты… давно знакома с братьями?

– Достаточно давно, чтобы уже научиться различать, кому из них предложить травку.

Конечно, подумала Фэй, Винсента всегда легко узнать по очкам.

Элеонора рассмеялась и добавила:

– Хотя большинство не так наблюдательны, да и я раньше не была. Поэтому отличают близнецов только потому, что Винсент одевается в черное, а Фредерик в белое. Мне кажется, они так делают специально для нас. Да еще очки. Но конечно же, не на скучных приемах, устраиваемых матерью.

Элеонора откинулась на спинку кожаного дивана.

– Винсент обаятельнее, Фредерик надежнее, – продолжала девушка. – Но на самом деле, они всегда появляются вместе, поэтому кому какое дело?

– Мне есть дело.

– Еще бы, – Элеонора снова хихикнула и затянулась. – Ты бы знала, сколько женщин мечтают оказаться на твоем месте.

– На моем?

– Они загадочные, закрытые и стильные – конечно же, самые завидные женихи! К тому же, богаты. Ты знаешь, во сколько оценивают их состояние? Загляни в Форбс.

Фэй подозревала, Элеоноро преувеличивает, но никогда не думала о близнецах в подобном ключе. Сначала они были для нее просто братьями Анабель, о которой ей рассказывала Офелия. А позже она встречала Винсента исключительно в неформальной обстановке. Как потом и Фредерика.

Элеонора мечтательно улыбнулась:

– Говорят, Фредерик был связан с убийством Дианы Уилсон, а Винсент только вышел из психушки. В глазах окружающих это только добавляет им очарования.

Невольно Фэй огляделась. Зал был полон людей в шелестящих платьях и идеально сидящих смокингах, сегодня и она сама, и Уэйнфилды оказались частью этого общества. Но вряд ли кто-то из присутствующих догадывался, что происходит за закрытыми дверьми. Они могли видеть только зеркальный фасад, который позволяли рассмотреть Винсент и Фредерик.

– Никто не воспринимал юнцов всерьез, – продолжала Элеонора. – Леонард Уэйнфилд в свое время был трудолюбив и энергичен, но прямо скажем, бизнесмен из него вышел так себе. Ему повезло, он создал издательство в нужное время и в нужном месте, как и журнал. Но позже никак не смог развить. Момент ушел, дело постепенно разорялось. Я хорошо помню Леонарда Уэйнфилда, строгий собранный мужчина. И его жена Мадлен, будто сошедшая со страниц готического романа. Многие считали, именно из-за нее он редко появляется на людях. Многие полагали, с их детьми что-то не так, раз их никто не видит.

Фэй могла бы добавить многие детали, но не стала, боясь сбить Элеонору, которая сегодня явно оказалась словоохотлива.

– А потом они умерли. Ты даже не представляешь, сколько обсасывался слух о том, что в той аварии не все так просто!

– Представляю, – пробормотала Фэй.

– Могли и дольше обсуждать, но там в

Осенний дождь третий день равномерно барабанил по подоконнику, прибивая к нему желтые мокрые листья с соседних деревьев. Посмотрев в окно, Мари Хоггарт только покачала головой: в нынешнем году дождливая погода уж слишком затянулась, даже для лондонских пригородов.

Но чему удивляться, когда дождь перестанет, повалит мокрый снег – а там уж и до весны близко. Печалила только невозможность гулять во дворе, для многих пациентов это было бы полезно.

Мари вот уже почти год работала в психиатрической клинике Хартвуд Хилл. Хотя место располагалось в стороне от основных дорог, и приходилось ездить домой на автобусе, ей нравилась работа. Небольшое частное заведение с аккуратным беленым забором, во многих местах заросшим плющом – стоя снаружи и не скажешь, что внутри находится клиника.

Тем не менее, сейчас в стенах Хартвуд Хилла находилось несколько сотен пациентов. Большая часть из них располагала весьма состоятельными родственниками, поэтому внутри чистой и светлой клиники было не только современное оборудование, но и конспирация не меньше, чем во многих шпионских фильмах. Мари любила подобный кинематограф. Поэтому, когда она заступала на смену и первым делом несколько раз прикладывала пропуск, а система безопасности ее узнавала, и загорался зеленый огонек, Мари на полном серьезе ощущала себя девушкой Бонда.

Впрочем, куда больше ее радовала благоустроенность клиники. На прошлом месте работы ей приходилось как медсестре заниматься довольно грязной работой, потому что не хватало рук. В Хартвуд Хилле такого не было. И она всегда знала, что помещения будут чисто убраны, а ей предоставят все необходимое в рамках ее обязанностей – и ничего сверх того.

Еще раз вздохнув, Мари наконец-то оторвалась от окна и повернулась к своему пациенту. Он сидел на стуле, безучастно уставившись в стену.

– Пора делать укол, – сказала Мари. – Надеюсь, вы не против?

Конечно же, он не мог быть против – но Мари все равно нравилось спрашивать. Как говорил ее жених Мартин, вежливость должна быть всегда. Пусть даже твой собеседник не может ответить.

Этот пациент Мари нравился. Он поступил пару недель назад, и Мари сразу обратила на него внимание. Красивый молодой мужчина, если б она увидела такого на улице (и у нее не было Мартина, конечно же), то обязательно вздохнула бы о нем. Впрочем, сейчас привлекательное лицо казалось изможденным – но взгляд также был прикован к стене.

Таким его и привезли. Мари не видела сама, но Сьюзи рассказывала, а уж Сьюзи-то можно верить. Новый пациент садился, когда его сажали, вставал, когда его поднимали, ел, если его кормили. Но никак больше не реагировал на внешний мир. Он был здесь уже дней десять, но никаких улучшений не наблюдалось. Поэтому лечение продолжали, но доктор Стивенсон говорил, что это любопытный случай. А он всегда говорит так, когда не очень-то верит в выздоровление.

У пациента часто бывали посетители. Особенно хорошо Мари запомнила его брата – возможно, потому что они близнецы. Тот закрывался наедине с пациентом и курил – вообще-то в клинике запрещено курить, но как шепотом сказала Сьюзи, эти отстегивают такие суммы, что им бы позволили даже плясать канкан. Поэтому Мари смирилась и просто каждый раз открывала окна в палате после посещения брата.

Однажды она вернулась чуть раньше и застала его на корточках перед пациентом. Похоже, он пытался что-то ему говорить, но пациент не реагировал. И все-таки Мари невольно поежилась: жутковатое зрелище, когда лица обоих близнецов смотрели друг на друга, а потом одно из них повернулось в сторону Мари. Второе, конечно же, осталось безучастным.

Но Мари навсегда запомнила то выражение боли и обреченности на лице брата. Он потом быстро ушел и с тех пор был всего раз или два.

– Тебе повезло, мой мальчик, – сказала Мари безучастному пациенту, – о тебе есть кому волноваться.

Она слышала, что родители братьев давно погибли – возможно, именно поэтому она чувствовала особую близость к этому пациенту. Ее собственные родители тоже погибли пару лет назад, вот только у нее-то не было ни братьев, ни сестер.

В очередной раз Мари подумала, что же привело этого явно не бедного привлекательного мужчину к тому состоянию, в котором он и оказался в Хартвуд Хилле. Но она снова и снова себя одергивала: это не ее дело. Она просто должна выполнять свою работу и только.

Наполнив шприц, Мари проверила его и перевернула руку пациента, чтобы сделать укол. Вены были плохо видны из-за вязи татуировок, покрывающих руку, но Мари хорошо знала свою работу.

1

Повесив плащ, Фэй несколько раз провела по нему ладонью, стряхивая капли воды. Потом проверила, заперла ли входную дверь. Посмотрела в полумраке на себя в зеркало.

На самом деле, Фэй попросту не хотела идти дальше в квартиру – ведь непременно пришлось бы пройти через гостиную. А сейчас она меньше всего хотела именного этого.

Потому что там, в комнате с затемненными окнами, обязательно сидит Фредерик. Возможно, он курит. Или наблюдает, как сквозняк шевелит занавески. После того, как уехал Винсент, он вообще никому не позволяет их трогать.

Вздохнув, Фэй все-таки шагнула вперед и прошла в гостиную. Но к ее удивлению, застала там вовсе не Фредерика. На диване, выпрямив спину и сцепив руки, сидела Анабель.

Она повернула голову к Фэй:

– Как он?

– Ничего не изменилось, – пожала плечами Фэй и присела рядом.

– Я хочу его увидеть.

– Ты же знаешь, Фредерик тебе не позволит.

– Не собираюсь спрашивать его разрешения! Если Рик не хочет рассказывать, где эта клиника, мне расскажешь ты.

– Даже не проси. Я не пойду против Фредерика.

Особенно сейчас, подумала Фэй. В последнее время Фредерик пугал ее до чертиков, и ей совершенно не хотелось оспаривать его решений. Кроме того, она и сама считала, что он прав: Анабель совершенно нечего делать в Хартвуд Хилле.

– Но он ведь и мой брат!

Фэй накрыла ее сжатые руки своей ладонью.

– Навестишь, когда ему станет лучше.

– А если не станет? – повернув голову, Анабель посмотрела прямо в глаза Фэй. – Если не станет?

– Не говори глупостей.

Выдернув ладони, Анабель вскочила и сложно было сказать, что ею владеет больше, гнев или негодование.

– Фредерик тоже так говорит: поедешь, когда станет лучше. Но я здесь уже пять дней, и ничего не меняется! Почему никто не хочет говорить этого вслух? Почему никто не хочет допускать мысли, что ничего не изменится? Почему, черт возьми, никто не хочет его даже по имени называть?

– А почему этого не делаешь ты?

– Потому… потому что пока я не увидела своими глазами, могу представить, что все не так плохо.

Анабель опустилась на прежнее место, но теперь Фэй не стала ее трогать.

– Фредерик ведь даже не сообщил мне сразу, – горько сказала Анабель. – Почему он мне сразу не позвонил?

– Возможно, по тем же причинам: пока не сказал тебе вслух, это было не так плохо.

Последние несколько месяцев Анабель провела в Америке с Линдоном Кросби, взяв долгосрочный отпуск на работе и периодически присылая оттуда заметки для журнала. В какой-то момент оба брата перестали отвечать на письма, и Анабель начала в панике звонить домой.

Тогда она наткнулась на Офелию, которая и рассказала ей, что Винсент в клинике. Анабель прилетела на следующий же день, но Фредерик категорически запретил ей какое-либо посещение. И ничего не изменилось до сих пор: Анабель себе места не находила, но Фредерик оставался непреклонен.

– Почему он не писал мне? – спросила Анабель, и Фэй не сразу поняла, что речь совсем не о Фредерике. – Почему… почему Винсент ничего мне не рассказывал? Если все было так плохо, он же знал это, чувствовал. Почему не написал мне?

– Возможно, не хотел беспокоить. В последнее время его мучили кошмары.

– Снова. Кошмары, после которых он не мог спать.

– Именно так. Но не знала, что он не рассказал о них тебе.

– Он ничего мне не рассказал, – с горечью сказала Анабель. – Никто из братьев не считает нужным мне что-либо рассказывать.

– Они оберегают тебя.

– Даже когда совсем не стоит этого делать.

Анабель откинулась на спинку дивана и вздохнула. В полумраке комнаты, в темном платье, она казалась лицом во мраке, восставшим призраком, вернувшимся домой и внезапно понявшим, что за короткое время все успело изменится.

– Когда это началось? – спросила она.

– Вскоре после того, как он застрелил Анну. Точнее, я думаю, что примерно после того. Сначала я не понимала, что происходит, списывала многое на последствия его ранения. Потом начались кошмары.

– А теперь Фредерик упрятал его в психушку, и целыми днями Винсент бессмысленно пялится в стену, а я даже не могу его увидеть!

– Это была не идея Фредерика.

– Что?

– Винсент сам приезжал в эту клинику. На консультацию, как утверждают врачи.

– Почему же он не написал мне, – Анабель тряхнула головой. – Он узнает тебя?

Фэй с удивлением посмотрела на Анабель. Только теперь она, похоже, поняла, что Анабель действительно имеет весьма смутное представление. Или Фредерик действительно ничего ей не рассказывал? Неужели и Офелия тоже?

– Ани, он никого не узнает. Винсент действительно сидит целыми днями, уставившись в одну точку. И в его остановившемся взгляде нет никакого узнавания, когда я разговариваю с ним. Даже когда я смотрю ему в глаза. Они только, как и раньше, слезятся от яркого света – естественная реакция чувствительных глаз, напоминающая, что это все еще тот самый Винсент.

Обхватив себя руками, Анабель помотала головой, как будто пыталась отогнать от себя все слова, сказанные Фэй. Словно они могли облететь или растаять, став запутавшимися в волосах снежинками.

– Я займусь ужином, – сказала Фэй, поднимаясь. – Надеюсь, ты ко мне присоединишься.

Анабель продолжала сидеть в той же позе, но Фэй понимала, что ей нужно время – а потом ей придется принять общие правила игры, делать вид, что скоро все станет лучше. Иначе невозможно с этим справиться.

На кухне Фэй не торопясь достала овощи и начала их резать. Яркий электрический свет почти резал глаза, и даже это отвлекало от кубиков перца и огурцов, напоминая, как тяжело бывало Винсенту на кухне. Но он настаивал на ярком свете, заявляя, что иначе тут просто невозможно находиться.

Внезапно Фэй услышала громкий хлопок входной двери. Нахмурившись, девушка, не выпуская из рук ножа, выглянула из кухни – но нет, никто не пришел. Тогда она вернулась в гостиную, и увидела, что та пуста. А вот сумочка Фэй, с которой она пришла, безжалостно выпотрошена на журнальный столик. На стеклянной поверхности блестели ключи, губная помада, какие-то мелочи. Но в стороне от остальных вещей лежала старомодная записная книжка. И Фэй сразу поняла, что искала и определенно нашла Анабель.

Адрес клиники Хартвуд Хилл.

Пожалуй, последнее место, где бы хотел оказаться Фредерик в принципе – это Хартвуд Хилл. Его раздражало в этом месте буквально все: само здание казалось слишком неказистым, забор – неуместно жизнерадостным, двери безудержно крепкими, а кусты подстрижены слишком аккуратно. Сегодня проходя мимо них, он умудрился задеть мокрые листья, и влага водопадом упала на брюки и залила ботинки. И без того всегда перепачканные местной землей. В Хартвуд Хилле почему-то не были приняты мощеные дорожки, а Фредерик не мог избавиться от мысли, что поросшие кленами аллеи и тропинки больше всего напоминают кладбище.

Внутри клиника нравилась Уэйнфилду еще меньше. После угрюмого холла, где даже стертая на полу мозаика как бы говорила об оставленных надеждах, посетителей встречали светлые коридоры, с такими незаметными узорами на обоях, что те казались грязно белыми. И лампы. Как же Фредерик ненавидел лампы! Почему-то окна в коридорах Хартвуд Хилла встречались крайне редко (возможно, чтобы не нервировать зрелищем решеток на них?), но вот ламп было много. Ярких, не оставляющих теней, высветляющих все коридоры и, как казалось Фредерику, тихо и постоянно гудящих над головой.

Впрочем, даже он признавал, что клиника не лишена некоторой доли уюта – насколько это вообще здесь возможно.

Сейчас же Фредерик сидел в мягком кресле главного врача. Слегка потертом, по правде говоря, но мужчина подозревал, что это намеренный эффект, чтобы пришедшие люди чувствовали себя комфортнее.

Кабинет был сплошь торжеством дерева и хлопковых тканей. Массивный стол, тканевые обои, а на стенах в аккуратных рамочках дипломы вперемешку с фотографиями лошадей – главной страстью главного врача. Помимо работы, конечно же.

Доктор Эдуард Стивенсон представлял собой аккуратного мужчину лет пятидесяти. Всегда в строгом костюме и с располагающим к себе взглядом, как будто обещавшим, что его обладатель будет слушать всю ночь напролет и сотрет все печали.

Встреть Фредерик доктора Стивенсона при других обстоятельствах, то возможно, даже проникся к нему симпатией. Но тот был частью Хартвуд Хилла, и Фредерик ненавидел и его. К тому же, доктор стоял на его пути к цели.

– Я уже не раз говорил вам, мистер Уэйнфилд, что ничем не могу помочь, – сидя за столом в своем огромном кресле, доктор Стивенсон виновато развел руками, как будто действительно сожалел.

– А я уже не раз говорил вам, что вы расскажете то, что я прошу.

– Боюсь, это невозможно, мистер Уэйнфилд. Конфиденциальная информация.

– Мой брат сейчас у вас. И любая информация касательно него не может быть конфиденциальной. Не для меня.

Доктор снова развел руками, будто бы говоря: таковы правила и не мне их нарушать. Но Фредерик знал, что это ложь. И знал, что в любом случае добьется своего.

Он не торопясь поднялся со своего места напротив стола Стивенсона, где и сам начинал ощущать себя пациентом, и подошел к стене, разглядывая дипломы и фото лошадей. Сейчас Фредерик уже не находил ничего странного в увлечении доктора, но поначалу подобное хобби казалось весьма эксцентричным.

– Доктор Стивенсон, – сказал Фредерик, не поворачиваясь к собеседнику, – я знаю, что мой брат был у вас незадолго… незадолго до того, как вернулся и остался. Я всего лишь хочу знать, с какой целью он навестил Хартвуд Хилл в первый раз.

– Я уже говорил вам, мистер Уэйнфилд. Ваш брат приезжал ради консультации.

– При всем уважении, доктор Стивенсон, Хартвуд Хилл не самая известная клиника. Расположенная за городом, в стороне от основных дорог. Сюда приезжают только специально и только с определенной целью. Вы не трубите о себе рекламу на каждом углу Лондона.

– Возможно, вашему брату требовалась вполне определенная клиника.

Фредерик резко повернулся и буквально в два шага преодолел расстояние до стола доктора. Упершись руками в столешницу, он ощутил под ладонями шероховатую поверхность дерева, но в упор смотрел на доктора.

– Я хочу знать, что ему было нужно.

Но доктор оказался крепким орешком. Он спокойно выдержал взгляд Фредерика и только вздохнул.

– Мистер Уэйнфилд… я могу называть вас Фредериком?

– Нет.

– Как пожелаете, мистер Уэйнфилд. Я уже не раз говорил вам и повторюсь: содержание моих бесед с гостями клиники строго конфиденциально – в том числе и с вами, кстати говоря. Тем более, это не имеет никакого отношения к истории болезни вашего брата.

– Позвольте мне решать самому.

– Увы, мистер Уэйнфилд…

– Хорошо, – внезапно согласился Фредерик. Он выпрямился, как будто собрался уходить. – Тогда я забираю отсюда брата. Кроме того, я попросил своих финансистов проверить Хартвуд Хилл, и они, кажется, нашли некоторые несоответствия. Весьма прискорбно.

Доктор Стивенсон сжал зубы, и его напускная доброжелательность вмиг слетела, обнажив откровенную злобу. Но он тут же взял себя в руки.

– В этом нет нужны, мистер Уэйнфилд. Возможно, вы правы и имеете полное право знать, с какой целью ваш брат посещал Хартвуд Хилл в первый раз. Но повторюсь, это не имеет отношения к его состоянию.

– Я слушаю, – сказал Фредерик. Но садиться обратно не стал.

– Винсент Уэйнфилд наводил справки об одном из бывших пациентов Хартвуд Хилла.

– О ком же?

– Лиллиан. Лиллиан Уэйнфилд.

Брови Фредерика удивленно взлетели вверх. Он не слышал этого имени уже очень и очень давно. И не мог представить, зачем эта женщина понадобилась Винсенту.

– Сколько она здесь пробыла?

– Этот вопрос задавал и ваш брат. Около восьми лет, насколько я помню.

– И кто платил за ее содержание?

– Ваш отец, Леонард Уэйнфилд.

Фредерик был готов поклясться, что даже знает, когда именно прекратилась оплата – лет десять назад, когда Леонард и Мадлен Уэйнфилд погибли в автокатастрофе. Что ж, папочка до сих пор способен преподносить сюрпризы. Даже из могилы.

– Это все, доктор Стивенсон?

– Все. И ровно то же самое, что я говорил вашему брату.

Хотел бы Фредерик знать, с чего Винсент вспомнил о Лиллиан, и откуда узнал о Хартвуд Хилле. Впрочем, второе было не удивительно – Винсент умел доставать информацию, когда того хотел.

В дверь решительно постучали и, не дождавшись, приглашения, распахнули. На пороге стояла секретарша доктора Стивенсона, как всегда, собранная и серьезная.

– Доктор, я считаю нужным сообщить, – женщина сделала паузу и скользнула взглядом по Фредерику, – вам, мистер Уэйнфилд, тоже будет интересно. Прибыла посетительница, которая называет себя вашей сестрой.

– Анабель? – удивился Фредерик. – Что она тут делает?

– Говорит, что пришла к брату. Она сейчас у него.

Не дослушав, Фредерик молча прошел мимо секретарши. Дорогу к нужной комнате он помнил хорошо.

Винсент лежал поперек кровати на спине, свесив голову вниз. Вообще-то было адски не удобно, но он находил в этом особую прелесть. Он курил, выпуская едкий дым и слушая меланхоличную мелодию музыки. Она была гипнотически успокаивающей, под такую можно медитировать или совершать кровавые обряды во имя неведомых богов.

Впервые он услышал ее в заставке сериала про викингов. Винсент хорошо помнил тот день: вместе с Фредериком они ехали в колледж к Анабель. Дорога оказалась длинной, Фредерик сам вызвался везти, а Винсент сначала закурил, но Фредерик шикнул, чтобы тот не дымил в машине. В итоге, Винсент переместился на заднее сидение, где раскрыл окно, закурил и расположился едва ли не лежа с планшетом.

Тогда-то, на пути из Лондона, он и посмотрел первые серии, а музыка его заворожила, так что он быстро отыскал ее оригинал и закинул в свой плейлист.

Теперь он лежал в собственной комнате, но почему-то вспоминал именно тот день. Те тяжелые свинцовые тучи, прохладный воздух сквозь открытое окно, ворчание Фредерика и обволакивающую музыку.

Сейчас у него было ощущение, будто он собирается на полном ходу выскочить из этой машины, ничего не говоря Фредерику, и сбежать от него как можно дальше. Он даже не знал, что казалось более немыслимым, выпрыгивать из машины или сбегать от Фредерика.

Но ему придется сделать и то, и другое.

Перевернувшись на живот, Винсент дотянулся до стоявшей на полу пепельницы и потушил сигарету. Рядом валялся наполовину пустой пузырек со снотворным.

Это никогда не закончится, потому что я хочу большего.

Больше, дай мне больше, дай мне больше.

Стоя у Хартвуд Хилла, Офелия вовсе не находила клинику такой ужасной, какой она виделась Фредерику. Правда, девушке тоже не нравились аллеи с кленами, но по иным причинам – они напоминали ей детство и не слишком приятные воспоминания о том, как она сбегала к деревьям, когда не понимала, о чем общаться со сверстниками в школе.

В остальном же Офелия находила Хартвуд Хилл довольно уютным и милым. Как будто отгородившимся от остального мира высоким забором, поросшим плющом. И Офелии нравились тишина и умиротворенное спокойствие – впрочем, внутрь она редко заходила. В стенах самой клиники тишина странным образом перевоплощалась в уныние, а этого добра Офелии хватало и дома.

Она вытащила из кармана тонкие перчатки и натянула их на руки. Даже в теплом осеннем пальто ей становилось прохладно. Но идти в машину не хотелось, она предпочитала ждать Фредерика прямо тут, у колких кустов жимолости, которые тот так ненавидел.

Но Офелия хорошо понимала, что Фредерик с той же энергией ненавидел бы любое место, где оказался его брат при подобных обстоятельствах.

Рукой в перчатке Офелия прошлась по острым веточкам, наблюдая, как с них сыплются капли влаги. Ее вода не пугала – как не пугал и Фредерик, хотя она знала, Фэй в последнее время старается как можно реже оставаться с ним наедине. Но Фэй вообще старалась сейчас с кем угодно как можно меньше оставаться наедине – она не была готова к длинным разговорам. По правде говоря, Офелия и сама совершенно не знала, что сказать.

Фредерик вышел из здания Хартвуд Хилла вместе с Анабель. Конечно же, Офелия ее видела, но останавливать не стала. И даже подсказала, где именно находится Винсент – она была там однажды. Поэтому хорошо могла представить его реакцию на сестру – точнее, отсутствие этой реакции.

Поэтому Офелия ничуть не удивилась, увидев явно притихшую и подавленную Анабель – та шагала, смотря себе под ноги и легонько подталкиваемая братом. Она направилась к машине Фредерика, а тот подошел к Офелии, спрятав руки в карманы.

– Почему ты ее не остановила?

– Потому что не одобряю твоего решения держать ее в стороне. Она давно не маленькая.

– Ну, теперь она увидела, – Фредерик даже не обернулся на Анабель, но явно думал только о ней.

– Я так понимаю, эффект это возымело только над самой Анабель?

– Да.

Офелия вздохнула. Она действительно не одобряла стремление Фредерика оградить Анабель от всего на свете, в том числе и самой жизни – это уже не приводило ни к чему хорошему и вряд ли могло привести. Но в глубине души надеялась, что ее визит к брату сдвинет что-то с мертвой точки.

– Теперь к Винсенту не будут никого пускать без моего разрешения, – сказал Фредерик.

– Ты еще вооруженную охрану вокруг него поставь. И ток пусти по колючей проволоке.

– Так бы и сделал, если это помогло.

– Ты всегда хотел защитить Анабель от мира вокруг, а Винсента от него самого. Только никогда не сможешь. А теперь ему вообще абсолютно плевать, что его окружает. Это волнует только тебя.

Это было жестоко, и Офелия сразу поняла, что переборщила – увидела по лицу Фредерика. Но в то же время знала, что права, а смягчать пилюли она никогда не умела. Поэтому в последнее время не знала, что сказать Фэй, а с Фредериком предпочитала молчать.

Неожиданно тот пожал плечами:

– Ты права.

Он вытащил руку из кармана и потеребил веточки кустов, где еще остались капли воды – они веером упали вниз. И почти одновременно с этим дождь закапал и сверху, будто Фредерик стряхнул одновременно и небесные кусты.

– Ты пугаешь мою сестру в последнее время.

– Правда? Почему же?

– Ты стал больше похож на Винсента – также готов идти до конца, чего бы это не стоило.

Фредерик невольно улыбнулся. Но потом снова стал серьезным.

– Я знал, что у него проблемы. Видел, что он стал много спать, но ему снились кошмары. Видел появившиеся таблетки. Но я не понимал, что все так серьезно.

– Не вини себя.

– Я не смог понять, что ему нужна моя помощь. Может быть, просто думал, что, если игнорировать проблему, она исчезнет. Меньше всего мне хотелось возвращаться к призракам и голосам.

Офелия аккуратно взяла руку Фредерику, мокрую от дождевых капель, и сомкнула на ней свои маленькие ладони в перчатках.

– Это ваша общая проблема – вы совершенно не умеете просить помощи. Пока все не заходит слишком далеко.

– Думаешь, уже зашло?

– Куда уж дальше. Но… я по-прежнему нахожу все немного странным.

– Странным?

Офелия пожала плечами:

– Почему Винсент ничего тебе не говорил? Вообще ничего. И ты уж прости, но твой брат никак не походит на хрупкий цветочек. Так что же произошло, что в итоге, он оказался здесь?

– Я не знаю, – пожал плечами Фредерик, – по правде говоря, не имею ни малейшего представления. Этот доктор Стивенсон рассказал, что в первый раз Винсент приезжал в Хартвуд Хилл вовсе не за «консультацией», как рассказывал, а наводить справки.

– О ком?

От Офелии не укрылся быстрый взгляд, который Фредерик кинул в сторону машины, где сидела Анабель. Похоже, он не хотел говорить при сестре, поэтому все еще стоял под начинавшимся дождем.

– О некоей Лиллиан Уэйнфилд.

– Это ваша родственница?

– Дальняя. Никто о ней давно не вспоминал, и я даже не представляю, зачем она могла понадобится Винсенту.

– Однажды сам у него спросишь.

Фредерик кивнул. Его волосы уже начинали мокнуть под дождем, да и сама Офелия чувствовала себя не уютно. Но ей не хотелось прерывать или торопить Фредерика – он все расскажет тогда, когда посчитает нужным, и если этот момент сейчас, то она выслушает.

Рука Фредерика в ладонях Офелии повернулась и аккуратно взяла девушку за руку.

– Спасибо, что ездишь со мной.

Девушка пожала плечами. Как могло быть иначе.

– А теперь поехали домой.

И они направились к машине Фредерика, где за подернутым дождем стеклом виднелся силуэт сидящей внутри Анабель. Она не потрудилась очистить стекла.

Офелия только раз украдкой взглянула на серую громаду Хартвуд Хилла. Интересно, сколько тайн хранят его унылые стены? Она никогда не говорила Фредерику, на сколько в действительно считала происходящее странным.

2

Ночью в Хартвуд Хилле царили тишина и темнота – за исключением нескольких комнат, где оставались дежурные врачи. Но место было тихим, и дежурные обычно маялись со скуки, перечитывая очередной бульварный роман или смотря по телевизору ночной канал.

Во тьме и тишине пребывал кабинет главного врача. Сейчас мрак скрадывал массивный стол доктора Стивенсона и фотографии лошадей по стенам. Тот же сумрак окутывал коридоры с теперь выключенными лампами, процедурные и запертые помещения, где хранили лекарства.

Во тьме и тишине пребывала и комната Винсента. Только не он сам.

Сев на кровати, он помотал головой, пытаясь разогнать туман – с каждым днем это выходило все сложнее. Сегодня потребовалось куда больше времени, чтобы собрать воедино разрозненные мысли в голове и понять, кто он, где он и зачем это все.

Поднявшись с постели, Винсент покачнулся, с трудом удержавшись на ногах. И с внезапной ясностью понял, что еще немного – и он точно станет психом, не отличающим, где реальность, а где мутный сон без сновидений.

Хотя в первые дни Винсент был даже рад. Те лекарства, которые ему кололи, действительно были способны отогнать всех демонов – и мозги тоже. Ему больше не снились кошмары, но и он сам перестал что-либо ощущать, а мысли напоминали неповоротливых жирных мух. И дни проходили, завернутые в плотный слой вязкого целлофана, не пропускающего внешний мир. Как будто он уже лежал в мешке для трупов, но при этом еще дышал.

Поэтому притворяться Винсенту было легко – пожалуй, даже слишком. И временами, когда он осознавал, что на полном серьезе не может вспомнить, что происходило днем, по спине пробегал холодок.

Хуже всего, конечно, бывало, когда приходили Фредерик или Фэй. Врать им оказалось чертовски тяжело, куда тяжелее, чем думал Винсент. Сколько раз он порывался смахнуть с лица маску и рассказать им все. Но ни один из них точно не одобрит его безумных планов. А другого варианта добраться до того, что ему нужно, он не знал. Винсент не видел смысла отмахиваться от демонов и предпочитал использовать любые средства, если в итоге, это поможет в борьбе с ними. Даже если потом придется пожалеть.

Но Винсент не думал, что Анабель приедет так быстро. И сегодня его маска как никогда оказалась близка к провалу. Он даже подозревал, что спасли только вколотые лекарства, которые и без того делали его реакции замедленными. Интересно, а как они на самом деле должны действовать?

Комнату Винсента не запирали – не было нужды. Поэтому он легко из нее выскользнул. То есть он осознавал, что достаточно неповоротлив, а в голове мутно, но знал, что его никто не заметит. Не замечали же все предыдущие ночи.

С первого дня Винсент понял, что идея препаршивая – но отступать было поздно.

Гладкий пол под босыми ногами казался ужасно холодным. Зато ориентироваться в темноте куда приятнее, чем видеть дурацкие лампы. Вот уж что Винсент ненавидел в Хартвуд Хилле больше всего, так это лампы! Они буквально выжигали его глаза, и он готов сидеть в комнате хоть вечность, лишь бы не видеть их света.

В тишине клиники Винсент довольно быстро добрался до места назначения, привычно ведя рукой по стене. Это помогало ориентироваться, он хорошо помнил план здания, да к тому же позволяло не упасть.

Архив Хартвуд Хилла странным образом находился вовсе не в административной части здания, а в той, что примыкала к палатам пациентов. Именно это стало основной причиной, почему Винсент решился на свой план – иначе никогда бы ему не попасть к пыльным папкам. Доктор Стивенсон скорее бы уничтожил то, что нужно Винсенту, нежели позволил ему взглянуть. И даже копаясь в делах каждую ночь, Винсент так и не понял, что же такого секретного там находилось.

Дверь архива тоже не запирали. Включать свет Винсент никогда бы не рискнул, но еще в первую ночь стащил фонарик у одного из спящих дежурных и надежно спрятал под шкаф.

Присев, Винсент пошарил под металлическим стеллажом, и наконец, его рука сомкнулась вокруг фонарика. Он включил его и поднялся, но при этом голова так закружилась, что он с трудом восстановил равновесие.

Нахмурившись, он подумал, что настал черед посмотреть кое-что другое.

Старые дела содержались в архиве в продуманном беспорядке, так что Винсент далеко не сразу нашел досье Лиллиан Уэйнфилд, а когда нашел, то несколько ночей изучал пухлую папку. Сегодня он хотел покончить с этим, но ему пришла в голову другая мысль.

Вместо архива, Винсент подошел к столу, где стоял ящик с самыми последними делами. Зажав в зубах фонарик, он начал листать тонкие папки, пока не нашел ту, на которой значилось «Винсент Уэйнфилд».

Усевшись на пол, Винсент раскрыл тонкие шуршащие листы. Перехватив фонарик в правую руку, Винсент углубился в чтение, переворачивая страницы. И чем дальше он читал, тем выше взлетали его брови.

Даже со своими скудными познаниями в лекарствах (кое-что он все-таки изучил, прежде чем ломиться в Хартвуд Хилл), Винсент мог понять, что с тем набором, который ему кололи, удивительно, как он действительно не превратился в овощ. Как будто он был бурным сумасшедшим, которого требовалось держать в смирительной рубашке.

И еще кое-что интересное: рукописные записи в его деле сделаны той же рукой, что и в деле Лиллиан. Доктор Эдуард Стивенсон.

Мари Хоггарт полагала, что день можно назвать чудесным. Небо грозило пролиться новым дождем, но так и не разразилось. По крайней мере, не в то время, когда Мари быстрыми шагами преодолевала расстояние от автобусной остановки до Хартвуд Хилла.

Приложив карточку, она торопливо зашла внутрь, когда замок щелкнул. Уже собирались сумерки – сегодня Мари работала в вечернюю смену. А после ее заберет Мартин на машине, и все выходные она проведет у него. Мари откровенно предвкушала этот момент, поэтому сегодня оказалась достаточно рассеянна.

Впрочем, ничто не мешало ей исполнять свои обязанности. И сегодня она с особенной теплотой относилась ко всем пациентам.

В комнате молодого мужчины с татуировками оказались занавешены окна, и Мари их тут же раскрыла. На улице сгущались сумерки, и ей показалось, ему будет приятно увидеть что-то, помимо обычных стен.

– Сегодня просто чудесный день! – заявила она, буквально порхая от окна к столику, где набрала в шприц заранее подготовленное доктором лекарство. – На улице, правда, собирается дождь, но кого сейчас можно удивить дождем? А потом я отправлюсь к своему жениху. Мне кажется, вы бы с ним обязательно подружились – правда, если вы не очень уж похожи на брата. Мартин куда чаще улыбается и не прочь пошутить. То есть, конечно, внешне вы один в один как брат, но я про другое. И…

Внезапно на запястье Мари сомкнулась рука, не позволяя ей сделать привычный укол. И она с удивлением увидела, что взгляд пациента очень даже осмыслен. И сейчас он в упор смотрел на нее.

– Ты должна помочь мне выбраться отсюда, – хрипло сказал он.

– Что? – ахнула Мари. – Вам лучше? Я должна сообщить доктору. И если он сочтет…

– Ни в коем случае. Никакого доктора. Боюсь, он меня так просто не выпустит.

Мари попыталась мягко освободить руку, но бывший пациент держал крепко.

– Просто помоги мне отсюда выбраться.

– Может, позвонить вашему брату?

– Нет. Он и так меня убьет.

– Но я не могу…

– Простой дай свою карточку и время уйти.

– Но не в таком же виде вам на улицу!

– Помоги мне… пожалуйста.

Было что-то в его голосе такое, что убедило Мари лучше всяких угроз. Он действительно выглядел как человек, которому нужна помощь, но отнюдь не врачей.

По правде говоря, Мари сомневалась, что пациент далеко уйдет – скорее всего, это временное прояснение. Или он наткнется на кого-то из персонала.

Именно так она себя и успокаивала, снимая с шеи шнурок с карточкой.

Мари еще не знала, что спустя пару мгновений ей придется рассказать, какие из таблеток на столике с колесиками, с которым она шла на обход, снотворное. И испытать его действие на себе, пока пациент попытается покинуть Хартвуд Хилл.

В последнее время Фредерик редко куда-то ходил, но в нынешний пятничный вечер не поехал домой. Вместо этого задержался допоздна в издательстве, спрятавшись ото всех в зале совещаний и медленно наблюдая через огромные панорамные окна, как скапливался сумрак.

На собраниях собиралось много народу, но в остальное время просторный зал, наполненный пластиковыми стульями и большим столом, был оставлен и пуст. Вечерами Фредерик и Винсент частенько тут задерживались: когда исчезал яркий свет и можно сидеть, чтобы никто не беспокоил.

Сегодня Фредерик один в зале. Он пил совершенно не романтичный кофе из пластикового стаканчика и наблюдал, как медленно начинают гореть огни за окном. Он не думал ни о чем конкретном, просто позволяя мыслям скользить сквозь себя, наблюдая за ними, но не задерживая.

Тишину зала нарушала только негромкая музыка из стоящего у стены проигрывателя. Его предложила одна из сотрудниц, вечно стесняющая и краснеющая девушка. Она высказывала дельные мысли да и специалистом была хорошим, особенно если ей удавалось преодолеть вечное смущение. Фредерик не помнил, как ее звали – она работала с Винсентом, и он почему-то считал своим долго ее ненавязчиво поддерживать. По крайней мере, в тех вещах, которые действительно в тему. И с удивлением Фредерик замечал, что девушка становится все смелее, а ее рабочие идеи явно хороши.