О ведьмах. И не только бесплатное чтение

Алайя

Я так любил ее – за рыжие кудри, за пронзительную синеву глаз и звонкий смех. Я любил ее до безумия, до беспамятства, и так жалел порой, что люблю – ибо моя любимая была ведьмой, и ведьмой вполне настоящей.

Птицы слетались к ней, дикие животные приходили с гор поесть из ее рук. В ее саду розы цвели круглый год, а деревья зеленели даже зимой. Добрее я девушки не встречал, нежнее свет не видывал – но она была ведьмой, эта непокорная, гордая и дерзкая порой девушка, и с этим ничего было не поделать. В тот день пришел я к старому дубу, просить ее руки, но она отказала мне.

– Ты не женишься на мне, – печально говорила мне она, гладя мои волосы, – ты никогда на мне не женишься, Ивар, и нечего тут даже говорить. Собственно, и думать об этом забудь. Не женишься и все.

– Но, Алайя…

– Ты не сможешь жениться на ведьме. Тебя же засмеют, а ты гордый. И отец твой тебе откажет от дома, потому что принципиальный. Я же знаю. Ты не женишься на мне, потому что не сможешь отказаться от своей жизни. А я не выйду за тебя, потому что не смогу перестать собой быть.

– Но, Алайя…

– Нет, Ивар, – глаза ее были грустны, – говорить тут не о чем. Я останусь собой, ты останешься собой.

На этом разговор был окончен. После того дня я не видел ее. Мать, когда я вернулся домой, всплеснула руками:

– Как, отказала? И ты отпустил ее? Ведь любит же тебя девка, да и какая разница, кто она там – ведьма или не ведьма? Ты любишь ее, я знаю. Неужто ты у меня дурень такой, чтобы легко отпустить любимую?..

После нашего разговора Алайя исчезла. Ходили слухи, что она перебралась куда-то, вышла замуж. Говорили, что умерла родами, что покончила с собой, но я знал, что это не так. Я знал, что с ней случилось, знал, и никому не говорил, ибо понимал, что в том была и моя вина. Не отпусти я ее, все могло бы быть иначе.

Помнил я, что говорила она – ходит, ходит за нею тень в темном плаще, наблюдает – и видел ее страх. В тот год часто пропадали девушки вроде Алайи – яркие, необычные, и знахарки, и ведуньи. Те, словом, кто отличался от обычных лекарей, женщин и просто жителей деревни. Мы знали, куда они исчезали, но сделать ничего не могли. Одно сказанное шепотом слово «Инквизиция» – и все попытки прекратить облавы и защитить невинных женщин прекратились.

Я так любил ее… и так жалел, что она была ведьмой – но еще больше жалел, что не смог уберечь ее от тех, кто хотел ей зла. На ведьмах, говорят, не женятся. Женятся – если любят…

Эйне

Рыжим хвостом в увядающей зелени леса, клекотом сокола и хриплым криком ворона мелькает Хранитель – то тут, то там. В урочный час встаёт на пороге его Тень, и пламя свечи окрашивается во все цвета радуги. Он здесь.

– Что-то случилось? – спрашивает ведьма, не оборачиваясь. Занята – выводит узоры в древней книге. Не время для гостей.

– Ты, – просто отвечает он, проходя к огню, выбрасывающему цветные искры, – тебе грустно.

– Подумаешь, – заканчивая очередную завитушку, замечает она, – велико дело. У всех бывает. Раньше тебя это не беспокоило. Выкладывай, дел много, недосуг мне болтать.

– Ты устала, – мягко падают слова, будто паутинка, – ты работаешь на износ. Зачем?

– Натура такая. Что с того?

– Я покажу тебе, – плавно ведёт рукой Хранитель. – Гляди.

По пергаменту ползут чернильные нити, свиваясь в узоры, картинки и образы. Чёрное, серое, жемчужное, чёрное…

– Ничего веселее не было?

– Это ты, – грустно отвечает он, – цвета на исходе. Как давно ты отдыхала?

– Какой отдых, – вздыхает ведьма, – а кто работать будет? Малышне одеяльца, шаль матушке Лист, настои для пастухов и отвар для рожениц. Карты, книги… Кто сделает все это, если не я? Осень почти на пороге, скоро и ягод не останется…

– Я принёс тебе северных ягод, – Хранитель ставит на стол корзинку, – и трав с горных склонов. И воды из источника Вельд, кстати. Феи оставят шерсть лунных овец ночью, твои запасы подходят к концу. И вот, кстати, перья. Все как ты хотела – сова, сокол, ворон, и этот ещё… Вечно забываю…

– Ты принёс перо феникса? – изумлённо глядит ведьма на золотисто – алое перо, – но как?

– Договорился. И не одно, а три. Видишь, я все учёл. Ложись спать – я закончу твои завитушки. Ложись.

– А шаль…? – неуверенно спрашивает она, натягивая одеяло до подбородка. – шаль.. Я обещала…

– Спи, – отвечает он с улыбкой, – спи.

Утром она находит три шали, книгу и горячий завтрак на столе.

Кири

В ночь, когда родилась Младшая, октябрьский ветер сбивал с деревьев огненные листья и засыпал ими кроличьи норки. Ежи, фырча, тащили в погреба грибы, мышки мирно дремали по домам. Сова, проживавшая в дупле у дома Старшей, не спала – она, как и пожилая ведьма, собиравшаяся стать бабушкой, ждала.

Единственная дочь Ведьмы родила чудную, рыжеволосую девочку ровно в полночь.

– Ну и как мы её назовём? – поинтересовалась новоиспеченная бабушка у счастливой дочери. – Эйли, как твою бабушку, или, может, Райна?

– Кири, – отвечала та, – ты посмотри на её глаза!

Глаза у малышки были зеленые-зеленые. Зеленее травы и весенней листвы, зеленее изумрудов – таких зелёных глаз две ведьмы ещё не видали. Рыжие волосы, зеленущие глаза – с такой внешностью девочку могли звать только Кири, и никак иначе1. Услышав своё имя, девочка будто засветилась изнутри – на её крохотном личике появилась улыбка, и она, довольно мурча, уснула.

– Ну что, значит, дитя Самайна, – заметила ведьма-бабушка, укрывая внучку, и подавая дочери кружку травяного чая, – скучно с ней не будет, это точно.

– На другое мы и не рассчитывали, мамочка… Ты уже знаешь?..

– Дары?.. Думаю, она в дедушку. Чудесница. Будет ладить с живностью, как пить дать. Она не кричала… Среброголоска. И по глазам видно, упрямая. Но учиться будет легко. Это я тебе обещаю.

– Вот и славно, – молодая мама с нежностью посмотрела на спящее в колыбельке дитя. – другой она и быть не могла, верно?

– Верно, Тара. Малышка – особая. Как и ты, милая моя. Отдыхай. Я послежу за вами.

Ведьма-дочь прижалась к матери. Та обняла её и погладила по волосам.

– Спи, милая… Самайн на пороге. Тебе нужен отдых.

– Доброй ночи, мама…

– Доброй ночи, Тари… И тебе, малютка…

– Вот, гляди, лаванда. Вдохни поглубже, понимаешь, отчего её так любят? И цвет, и запах – одна польза.

– А что с ней делать-то? – девочка явно не понимала, в чем суть восторга старой ведьмы.

Та лишь усмехнулась.

– Поставь в воду, – запах успокоит. Высуши в букете, под потолком – да чай завари. В выпечку добавляют, когда сахара мало – лаванда сладкая, сил нет! В воде цветки подержи, пусть настоится – головную боль такая вода снимет вмиг. Сшей подушечек полотняных да туго набей лавандой, и под подушку – сны дурные стороной обойдут. А если таких подушечек положить в те шкафы да ящики, где шерсть или белье – свежесть всегда будет. Мы используем лаванду тогда, когда говорим с феями, дитя – лаванду, Розы, цветы, что пахнут сладко и свежо. Дивный народ любит их…

– А ещё? – глазки девочки заблестели

– А ещё, когда волосы лавандовой водой моют, они всегда блестят. А кожа чистая и свежая. Лаванда успокоит даже самого сердитого, запомни. Она от духов злых и людей недобрых дом защитит. Запомнила? Тогда марш собирать!

– Не шуми, спугнешь хранителей.

Это каждой ведьме говорили с детства. Старшая – Младшей, Мать – Дочери… Так уж заведено. Лес – священен, лес – храм для хранителей. Смотри в оба, смотри глазами лисицы, полными янтаря, наблюдай глазами орла, совы и сокола, глазами огня и ветра…

Войди в лес, как в дом – и поприветствуй его Хозяина, Отца-с-Рогами-Оленя, и на укромной полянке оставь свои дары. Орехи, сласти и молоко – для духов, сладкое вино из летних ягод и трав – Отцу, и Хозяйке-Матери что-то, что сделала сама. Оставь и крошек сладких птицам, и найди тихое место, где сходятся кроны дубов и вязов. Там, на ковре из листьев, сядь тихонько и попроси Матерь помочь тебе УВИДЕТЬ. Пусть откроет тебе глаза, пусть поможет услышать язык леса, песнь деревьев.

Позови Хранителей, так, как обращаешься к старшим и мудрым. Позови и жди. Когда они покажутся – все, или один – позволь им говорить с тобой. Узнавай их и спрашивай, и пусть научат тебя понимать.

Когда урок окончен, поклонись им и поблагодари, и следуй за ними. Либо проведут они тебя своими тропами, либо выведут из лесу. Если вывели – иди домой, если проследуешь их дорогами – многое поймёшь.

– Хранители душ – наши братья, малышка. Но они – и учителя, и наставники, и заступники. Будь вежлива, приноси им дары и изучай их повадки. Так ты сможешь помогать людям находить их хранителей. Узнавай их следы, характер и учись их мудрости… Только так ты сможешь помогать другим. Лисица, дитя – посланник фэйри, всегда дорогу найдёт и приведёт, куда нужно, но держи с ней ушки востро, ведь никогда не знаешь, кто послал её и зачем. Если встречаешь лисицу, будь с ней осторожна – иди за ней, но далеко в лес не заходи, если дорога не знакома. Ведёт тебя лисица в чащу, не ходи за ней, но попроси Мать вести тебя. Лисица – вестник фаэри, огонь эльфов, пламя леса, дух свободы и тайны. Лисице доверяй, но будь осторожнее – куда ведёт она и зачем, какие тайны открыть хочет – сразу не скажет, лишь хвостом махнёт. В глазах её ответ найдёшь – и тогда поймёшь, кто говорить хочет.

Оленя встретить в лесу – добрый знак: то Господин леса тебя благословляет. Все видит Отец, все ему ведомо – и душа, и помыслы того, кто вошёл в его леса. Поклонись ему, попроси защиты – и иди дальше, но за оленем не следуй по своему желанию. Захочет Отец – и сам укажет путь. Сам отведёт туда, где тебе нужно быть, сам покажет священные тропы. Мудрый ждёт наставления от богов, глупец же идёт туда, куда его не звали. Помни: воля Отца в лесу закон, глаз у него много, и никто не укроется от его взора.

Если олень ждёт тебя, не уходит – иди к нему; то Отца посланник, страж Врат. Его не бойся, но иди за ним: ты избран Отцом, твой час пришёл и ждут тебя великие перемены.

Так говорила Младшей её мама, а ей – ее мать, и каждая женщина в роду говорила так своей дочери. И каждая постигала мудрость Хранителей…

Тем вечером Младшая была особенно любопытна. Она всюду совала свой крохотный носик и поминутно осыпала Старшую вопросами, на которые та с недюжинным терпением отвечала, не прерывая своих занятий.

– А зачем ты зажигаешь свечи у окна? А почему тыквы у порога? А чем это свечки пахнут? А кому ты ставишь молоко снаружи, кошке? А она его выпьет? А откуда она знает, что нужно?

– Там, под дождём, в темноте, всегда да ходит какой-нибудь путник. Он ведь должен знать, где живут люди, чтобы не заблудиться. Каждое окно должно быть освещено – пусть и маленьким огоньком. Так мы помогаем тем, кто не защищён крышей и стенами. Духи ночи обойдут наш дом стороной, если оставить свечу – а светлые защитят нас, ведь огонь – их стихия.

– Стихия? – Младшей было всего пять, и слова «стихия» она ещё не знала.

– Свет и огонь – братья, – объяснила Старшая, – понимаешь? Стихия – это природа. То, из чего они сделаны.

– Ааа, – кивнула Младшая, – ясно. А тыквы зачем? И молоко?

– Тыквы – дары дивному народу, и молоко тоже. Ты же не хочешь, чтобы эльфы стащили твои игрушки? – хитро ухмыльнулась Старшая. Младшая замотала головой так, что ленточки развязались, выпустив её рыжие кудряшки на волю.

– И я не хочу, чтобы мне вязание спутали – его потом вовек не распутаешь. Вот и выставляю им молоко и тыкву. Так только ведьмы делают – потому что знают, как надо. С эльфами лучше дружить. Иди-ка сюда, давай заплетем тебе косички.

– А почему люди в деревне не ставят свечки в окна?

– Они не знают, как надо, – отвечала Старшая, расчёсывая малышку и вплетая ленточки в косички, – а если бы и знали, не поверили бы.

– А ты им скажи, – посоветовала Младшая, – ты же ведьма, тебе поверят.

Старшая усмехнулась:

– Нет, мышка, не поверят. Люди такие. Не верят.

– Вредные? – спросила, уже немного сонно, Младшая, прижимаясь к руке Старшей.

– Тёмные, – ответила та и обняла малышку. – Давай я тебя уложу?

– Давай, – согласилась та, уткнувшись носиком в шею Старшей, – я совсемушно готова.

Она уснула быстро, даже не пошевелившись, когда головка её коснулась подушки.

– Да хранят тебя духи, малышка, – тихонько шепнула Старшая и задёрнула полог кроватки.

– Совсемушно… И выдумает же…

– А можно, я буду как ты? – спрашивает Младшая, прилежно сматывая осенне-пёструю шерсть в клубочки, – можно?

Ей только исполнилось пять, и она начинает задавать важные вопросы.

Старая ведьма глядит на нее смеющимися зелёными глазами.

– Это какой же?

Тучка пробегает по личику девочки, но спустя мгновение её глазки снова сияют.

– Ведьмой. Можно я стану ведьмой? Или как мама?

– Ведьмами не становятся, золотце, – отвечает женщина, – ведьмой можно только родиться. А какие бывают ведьмы?

Это часть ежедневных уроков – девочка ещё не подозревает, что так ее учат премудростям ведьмовства. Она начинает загибать пальчики:

– Чудесницы, сказочницы и хранительницы Луны, ведьмы-лесницы, ведьмы – рукодельницы, ведьмы зеленые, тёмные и светлые, ведьмы вредные и не очень.

Старая ведьма еле сдерживает смех, но спрашивает:

– И чем же занимаются вредные?

Ни секунды не думая, Кири выдаёт ответ:

– Вредят и вреднятся. Вредят потому, что кто-то должен, а вреднятся… Ну, попробуй быть доброй, когда такая работа… Правильно?

– Пожалуй, – соглашается ведьма, – звучит вполне убедительно. Всю шерсть смотала? Тогда сбегай в сад и принеси мне все фиолетовые цветы.

– Для красок? Или для сиропа?

– Для красок. Беги, малютка. У тебя десять минут!

Ночью, когда Кири уже спит, ведьма делится с дочерью внучкиными умозаключениями, и от их смеха становится теплее…

Элис

Бывают дома, как люди. Будто бы отражают суть хозяев – у одних ступеньки скрипят, у других – ветер гуляет по комнатам. В одних пахнет лавандой, в других – обидой. Разные дома бывают.

А бывают люди – дома. Снаружи – весёленькие цветочные горшки, сплошь петунии да маргаритки, внутри – никого, тишина. Или вот, например, старый-престарый порог, краска слезает тут и там, внутри – свежесть, чистота и тепло.

Вот и у Элис так могло бы быть – но было ровно наоборот. Бедняжку так нещадно мучили сомнения и страхи, что напоминала она не цветущую Розу, а дом с привидениями. Бледная, вечно испуганная, пальцы нервно теребят то передник, то прядь волос, губы то и дело подрагивают – словом, ходячий нерв. А было ей всего девятнадцать, и жизнь её не была такой уж тяжкой – но дом, в котором она росла, был старый, тёмный и какой-то одинокий – и Элис стала его отражением…

Стоило ей выйти из дому, как сердце начинало сходить с ума, и дай ей волю, она бы тут же бросилась назад – но реальность требовала её участия, и Элис покорялась. Зато в старой библиотеке, среди книг и трав, она менялась – пропадала её нервозность, движения становились плавными, грациозными и лёгкими. Мало кто видел её такой – но дом знал, что ей просто нужно время, и берег её, как мог… ведь Элис была ведьмой, а времена были суровы…

Бывают дома, как люди… И бывают люди-дома… Как Элис.

Шарлотта

С наступлением холодов она менялась: пропадала весёлость, глаза приобретали оттенок грозового неба, с лица не сходила обеспокоенность.

Днями она пребывала в глубокой задумчивости, все глядела в окно или листала старые книги. К вечеру оживлялась, но будто бы сквозь дрёму наблюдала за сестрой, матерью и отцом, изредка улыбаясь. Её руки непрерывно вязали или вышивали, и не было числа новым узорам и покрывалам, шалям и накидкам. Только так могла она противостоять тоске, только так останавливала разум от полёта.

Шарлотте было двадцать два – и никому было невдомек, что именно зимой её сила обретала все новые и новые грани… Только затем, чтобы стихнуть и не просыпаться до следующих заморозков…

Кариад

– Я вытащу тебя, слышишь? Я вытащу тебя оттуда…

И вновь карта за картой, руна за руной, и вновь ритуалы до утра… И никакого результата. Уже год пыталась она сотворить волшебство такой силы, чтобы избавить любимого от оков вечности, но тщетно – он не возвращался. Старыезаклятья, руны на песке и воде, древние песни и восковые свечи – все на свете, кажется, испробовала она. Кроме одного, самого старого, метода…

Трижды пропела она энглин силы, трижды вспыхнула молния…

– Я верну тебя, верну, – шептала она, – без тебя мне не жить…

– Но ведь ты живёшь, – заметил знакомый голос за спиной, – и будешь жить. Зачем тебе жить с мертвецом?

Она обернулась, вздрогнув. Да, то был он, такой, каким она его знала – взъерошенные волосы, печальные глаза, усталая улыбка.

– Зачем тебе это, Кариад?… – он коснулся её плеча лёгким движением, – зачем?

– Я люблю тебя, – просто ответила она, – понимаешь, люблю.

– Тогда отпусти меня. Ночами напролёт ты зовёшь меня обратно, день за днём ты плачешь по мне. Не мучь меня, отпусти – вернуться я не смогу, ты знаешь это.

– Забери меня с собой.

– Не могу, милая. Твоё время ещё не пришло.

– А если попросить у них?

– Боги не ответят тебе, Кари. Ангелы не унесут твою душу туда, где ей не время быть. К тёмным силам ты не пойдёшь, да и не стоит. Позволь мне уйти – и я вернусь. Вернусь, чтобы быть с тобой.

– Кем ты вернёшься, котом? Певчей птичкой? Вороном? Мне нужен ты.

– Знаю, милая – но все правильно. Я могу вернуться другим мужчиной. Ты узнаешь меня, полюбишь…

– Не пойдёт, – упрямо покачала головой она, – мне не нужен другой. Мне нужен ты. И если тебя не вернут, буду каждую ночь тебя звать.

– Упёртая. Ну чего ты этим добьёшься? Я ведь лишён тела, что тебе толку от меня?

– Я вижу тебя…

Она обняла его. Он – её, прозрачно-невесомо, легко. Так и застыли, пока луна не вышла из-за туч и не засияла во всем великолепии. С нею появились двое – духи Самайна, хранители душ.

– Жалко девку, – заметил тот, что был пониже, – давай отдадим его? Убивается, сил нет. Вся голова от неё болит.

– Резонно, – кивнул второй, тот, что был повыше, – а то неровен час всех достанет. Ведьмы – народ упорный. Ты сделаешь, или мне?

– Давай вместе? И пусть пахнет кофе, как в их первую встречу. Самайн же…

Луна вновь погрузилась в облака, хранители нырнули за ней – а внизу, в домике ведьмы, все ещё стояли, не размыкая объятий, двое… И воздух был напоен ароматом кофе. Как когда-то…

Кора

В неверном мерцании свечей, танцуя в объятиях северного ветра, кружась в бликах лунного света, колдовала в ночной тиши ведьма. Зеленью лесов искрились ее глаза, медью и серебром вспыхивали волосы, звездами сияли слезы хрусталя и жемчуга на темном шелке платья, бледно было ее лицо, белы руки. Она ворожила в полночь, накануне Самайна, гордая и прекрасная… И такая одинокая…