Дети Свободы. Евангелие XXI века бесплатное чтение

© Ирина Нестерова, 2021

ISBN 978-5-0050-4302-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

Сердце, верное вечно

Если тебе не удастся найти меня сразу,

не падай духом,

Если не найдешь меня в одном месте, ищи в другом,

Где-нибудь я остановился и жду тебя.

– Уолт Уитмен

Корниэль

Никогда так не лгут, как во время войны.

Страх будит посреди ночи, страх того, что вся правда так и пролетит мимо нас, не задев и края уха.

Жизнь снова поставила меня перед выбором. Страх, свойственный взрослению, миновал, и все, чего я теперь хочу – превратить свою жизнь в произведение искусства. Жить заново. Заводить новых друзей и учить их быть безумцами, принимать панику и действовать решительно, искать любовь и рисковать сердцем. Я вновь хочу слыть мудрым невеждой, читать святые текста атеистам и историю религий – праведным.

Все, чего я хочу – снова быть бунтарем.

Никогда так не лгут, как во время войны.

Но что, если война у тебя в голове?

Софи

Она проснулась, когда было еще темно, и в окне сквозь воздушные занавески сияли последние звезды. Ей приснился тот же сон, что и прошлой ночью, но в этот раз она не успела досмотреть его до конца.

Вольнодумец

Ипсуич, Массачусетс, США

Ранее

Приближалась полночь. Корниэль сидел в уютной гостиной своего загородного дома. Легкое потрескивание, доносящееся из камина, нарушало тишину. Покрытые морщинками пальцы неторопливо перебирали пожелтевшие страницы. Чем сильнее он старался сосредоточиться на мелькающих перед глазами строчках, тем отчетливее в уставшем сознании всплывал силуэт незнакомца, преследующего его целый день.

Публичной жизни Корниэль не вел, а за последние пять лет им не было прочитано ни одной лекции. Оставив безнадежные попытки отвлечься, старик потянулся, обведя комнату сонным взором. Это был красивый просторный холл с большим мраморным камином и стрельчатыми окнами. Днем сквозь витражные стекла пробивались яркие, звучные краски, сейчас же по ним хлестали струйки холодного дождя. Приглушив свет торшера, напоминавшего средневековый напольный шандельер, он поднялся и подошел к окну.

Вдруг за своей спиной Корниэль услышал чье-то покашливание. Он застыл, стараясь не дышать. В ушах отзывалось учащенное сердцебиение. Набравшись мужества, старик повернулся.

– Прошу прощения, мистер Поуп, – с уважением заговорил гость, – я не хотел вас напугать.

Мягкий юношеский голос принадлежал тому самому парню, мысли о котором не покидали старика весь день. Выглядел он достаточно молодо, лет так на двадцать, однако его глаза казались намного старше – будто они повидали немало бед. Почтительная улыбка внушала Корниэлю надежду на то, что гость не был преступником.

– Да что вы? – ответил старик. – Я не из пугливых.

Поправляя воротник твидового пиджака онемевшими от страха руками, Корнуэлл вопрошающе смотрел на незнакомца.

– Кто вы? И чем я могу быть полезен? – спрашивал он, стараясь говорить твердо.

Гость немедленно сунул руку за пазуху и извлек оттуда небольшой конверт.

– Прошу. Ознакомьтесь, мистер Поуп. Это поможет вам понять наши намерения.

«Наши? – подумал старик, от чего его глаза сощурились. – То есть он не один… Это что за чертовщина?»

Пусть и не сразу, но он все же протянул руку гостю, приняв от него послание.

Печать в виде неизвестного символа светилась нежно-голубым светом. Старик, пошатываясь и ненадолго потеряв координацию, подобрался ближе к креслу и, присев на его край, с недоумением взглянул на гостя. Получив от него одобрительный кивок, он тут же вынул из конверта письмо:

Дорогой Мистер Поуп,

С глубочайшим Уважением хочу сообщить Вам, что Ваш срок пребывания в Мироздании истек. Мы благодарны Вам за Ваш вклад в развитие человечества и то мужество, с которым Вы прошли необходимые испытания. Ваш Хранитель будет сопровождать Вас на пути к Вершине.

Дейдра Пенн, Глава Верховного Совета

Разинув рот, старик схватился за сердце.

– Я-я знал… Я-я верил… – кротко улыбаясь, твердил он. – Извольте, это чистой воды правда?

На добродушном лице старика заиграли глубокие морщины.

Хранитель подошел ближе. Казалось, ему понадобилось все его мужество, чтобы собраться духом.

– Да, Корниэль, это правда, – его большие медовые глаза излучали тепло, а ребяческая улыбка наполнила старую гостиную светом. – Мне крайне сложно… прощаться с тобой.

По розовым щекам ангела покатились слезы.

Корниэль не мог оправиться от потрясения. На мгновение он даже подумал, что гость – лишь галлюцинация, плод устаревшей фантазии. В конце концов вера в божественное взяла верх:

– Я хочу поблагодарить тебя. Ведь это ты был тогда в Perkins? И это ты спас мою жизнь в ту ночь, когда… Это наверняка был ты, я уверен.

– Все наши силы брошены на то, чтобы найти злоумышленника и, поймав его сообщников, воздать им всем по заслугам. Но дело в том, что речь идет не о людях вовсе. Вскоре тебе откроется правда, которую ты заслуживаешь знать.

Подав старику руку, Хранитель помог ему подняться. Немое молчание прерывалось потрескиванием дров.

– Что я еще могу, Корниэль? – тихим голосом спросил он.

– «Яви мне сердце, верное вечно…»

Широко улыбнувшись, не скрывая своего восхищения, гость покачал головой:

– Новалис? Ох, Корниэль, на пороге смерти ты думаешь не о том неизведанном, что тебе предстоит пройти, а… о любви.

Он в последний раз осмотрел гостиную и громко вздохнул.

– О чем же еще мечтать, как не о любви и творчестве?

Подняв руку перед собой, гость приложил ее ко лбу Корниэля. Тот мгновенно закрыл глаза и, безжизненный, воспарил в воздух. Еще мгновение – и старик мягко приземлился в кресло-качалку, последние скрипы которого провожали гостя к двери.

Оглянувшись, он ответил:

– Твое желание будет исполнено.

Первые шаги

Странник, тебе будет здесь хорошо: здесь удовольствие – высшее благо.

– Эпикур

Вольнодумец

Наши дни

Первым шагом к Вершине было Очищение.

– Душа человека подобна копилке, – слышал Корниэль сквозь звон в ушных раковинах.

Создавая объемное звучание, голос Хранителя с каждым словом становился разборчивей.

– Очистив ее от бремени потерь и неудач, мы получаем доступ к новым возможностям.

Звон прекратился, и Корниэль, неспешно поднимая веки, открыл глаза. Сквозь длинные ресницы пробивался мягкий рассеянный свет. Казалось, старик видел каждую его частичку. Крохотные капли воздуха кружились в танце вокруг запястья. Переведя взгляд на пальцы и ощупав ими лицо, Корниэль замер – не было ни рубцов, ни морщинок. Он снова был молод.

– Возраст здесь не важен. Только суть, – прозвучал голос из-за спины.

Обернувшись, Корниэль снова увидел Хранителя.

– Где мы? – тут же спросил он, приподнявшись.

Сняв с себя кожаную куртку, подобранную явно не по размеру, юноша присел радом.

– Не знаю, – он улыбнулся. – Мы называем это место Садом. Все прекрасное здесь расцветает.

– Ты так молод. Ты стал Хранителем еще в детстве?

– Хм, что-то вроде того. Я и сейчас не считаю себя взрослым. Хоть и доступный твоему глазу облик – лишь кратковременный муляж.

Еще раз ощупав лицо, Корниэль задал вопрос, интересующий его не меньше:

– Я умер?

– Нет, – ответил Хранитель. – Смерти не существует.

– Но как же?

Осмотрев молодое тело, Корниэль прикрыл наготу руками.

– Мир материальный и мир духовный – суть одно. Ты лишь перешел на высший уровень, – объяснил юноша, достав из-за спины новую одежду. – Держи.

Приняв сверток, Корниэль встал на ноги. Он больше не чувствовал боли в спине, а его колени работали как заново отлаженный механизм. Скрыв наготу под белоснежной мантией, он осмотрелся вокруг, наполнив грудь свежим воздухом. Аромат парного молока и утренней росы переплетался с нотками жасмина. Вместо обычной травы под его ногами шелестели листья. Сквозь сплетения пробивались прекраснейшие из всех роз – голубые бутоны с золотыми краями напоминали освещенные солнцем облака. Где-то неподалеку журчал ручей, мелодия его была бесподобной. Проникновенный и мягкий, он вливался в душу, исцеляя все недуги на своем пути.

Корниэль стоял посреди прекрасного сада, внезапно лишившись прошлого и позабыв о будущем. Чистый как горный хрусталь, он чувствовал себя как никогда уютно и безопасно.

– Мы задаемся вопросом нашей истории не меньше вашего, – продолжил Хранитель. – Все мы являемся частью чего-то большего.

Подойдя ближе, он похлопал подопечного по плечу и улыбнулся.

– Почему люди убеждены в существовании одного Бога? Подумай сам, Корниэль, ведь чтобы произвести ребенка на свет, нужны оба родителя.

Корниэль какое-то время молчал. Затем, сведя руки на затылке, засмеялся над тем, что с ним произошло, и над тем, чему еще предстояло.

– Почему я? Или каждый проходит через это? Ведь я не был праведником.

– У людей слишком искаженное представление о «праведном», – ухмыльнулся Хранитель. – Нет абсолютного добра или абсолютного зла – важно лишь то, как ты это используешь.

Затем он сделал несколько шагов, приглашая подопечного следовать за ним.

Шаги Корниэля были мягкими и в то же время уверенными – двигаясь со свободной и небрежной грацией, он будто бы знал, куда идти. Неизвестность больше не пугала.

Здесь не было теней. Видимо, от того, что и солнца тоже не было. Вездесущий свет.

С молодого лица Корниэля не сходила воодушевленная улыбка. На протяжении всего пути, по которому он следовал за Хранителем, в его душе рождались все новые и новые чувства. Все его рецепторы были в абсолютной гармонии с ясными и прозрачными мыслями. Чем медленнее они шли, тем медленнее ускользало время. Чем больше он чувствовал, тем меньше вопросов возникало в его сознании. Все было непонятным и в то же время предельно ясным. Противоречия в его мыслях сменялись открытиями, и все это происходило на уровне ощущений.

Наконец юноша остановился. Все также не говоря ни слова, он сделал шаг навстречу. Осторожно и неторопливо он протянул левую, очевидно, преобладающую, руку и потянулся ко лбу Корниэль. Тот инстинктивно отклонился.

– Ты снова покинешь меня? – выражение его лица тут же приняло встревоженный вид. – Я увижу тебя снова?

За спиной Хранителя виднелась стена из вьющихся роз. Некоторые из них Корниэль видел впервые. Расправив плечи, он одобрительно улыбнулся.

– Сознание может работать и за пределами мозга, а значит, и душа способна находиться вне тела, – положив руку на плечо подопечного, юноша улыбнулся. – Я никогда не покину тебя. Но запомни, Корниэль, наше вмешательство – это лишь дорожные знаки. За рулем жизни – ты сам. Все мы находимся здесь по некоей причине. Поняв это, ты сможешь принять и малые, и большие потери, двигаясь вперед без страха. Ты уже это делаешь. Ведь каждый миг уже исполнен смысла.

– Но почему твой образ – муляж? Почему мне нельзя знать, кто ты на самом деле? – поспешил спросить Корниэль.

Хранитель сочувственно улыбнулся.

– С огромной радостью я поведал бы тебе свое имя и историю всей моей жизни. Я сам часто нуждался в твоем совете, Корниэль. Но, к сожалению, я не могу этого сделать. На Вершине нам предстоит быть равными союзниками, теперь ты сам будешь учить людей жизни. Зная, кто учил тебя, ты не будешь свободным.

– Но…

– Это правило, Корниэль. А Небеса любят порядок, – подмигнув, Хранитель похлопал его по плечу. – Я доставил тебя к Вершине. Чтобы постичь ее, ты должен пройти несколько ступеней Восхождения.

Наблюдая за тем, как глаза Корниэль мечутся, будто визуально раскладывая все по полочкам, Хранитель добавил:

– Вершина – не в буквальном смысле. Это новая точка, переход твоей души на следующий, высший уровень. Так мы называем нашу обитель вне миров друг друга, а также тех, кого не считаем «семьей», – юношеское лицо Хранителя приняло серьезный вид. – Межмирие – место, где все переплетено. Будь осторожен, мой друг. Помни: «Выбор есть всегда». А остальному тебя в скором времени обучат.

Закончив, Хранитель ладонью прикоснулся ко лбу.

– До новых встреч, Корниэль!

Коридорами сознания

Ибо лучшее среди снадобий есть Мудрость.

– Евангелие от Ессеев

Эгрегоры

структурные элементы реальности, или Матрицы; программы божественного аппарата, регулирующие функционирование людей, объединённых в отдельные группы по признаку их морально-этического, национального, религиозного, профессионального или иного подобия.

Астральное тело

один из семи компонентов тонкого тела или ауры.

Нижний астрал

место временного обитания душ после разложения сосуда

Т. К.

Изменения, случившиеся в тот миг с Корниэлем, невозможно было выразить никакими словами. Они были настолько впечатляющими, что в сравнении с ними воспоминания о человеческой жизни померкли.

Внезапное постижение «Я», его великолепия и гармонии с внешним миром, обретение нового взора – все это говорило об одном: следующим шагом к Вершине было Осознание.

Вольнодумец

Открыв глаза, Корниэль вздрогнул. Больше не было ни зеленой листвы, ни прекрасных роз, ни мягкого света. Кромешная темнота.

Вместо белоснежной мантии к телу прилегала уютная одежда. И, что было самым приятным, она была его собственной. Корниэль любил черный цвет, – он с точностью передавал состояние его души: легкость, свобода, бесконечность.

Нащупав под собой простынь, он впал в агонию: «Неужто гроб? Но я ведь завещал себя кремировать!»

Однако, взмахнув перед собой руками, надеясь все же не уткнуться ими в крышку гроба, Корниэль вздохнул с облегчением: «Комната…»

Затем он принялся ощупывать свой аккуратный нос, высокие скулы и прямоугольный подбородок. Его лицо было гладким, а значит, жизнь после смерти ему вовсе не померещилась – он все еще был молод. Широкие брови и копна густых белых волос говорили о том же. Бегая глазами в пространстве, он пытался хоть что-то разглядеть – тщетно.

Положив руки на грудь, Корниэль обнаружил небольшой сосуд грушевидной формы. Неожиданно из фиала начал исходить нежно-голубой свет. Будто маленький клубок дыма, он тонкой линией устремился вверх, разделяясь на блуждающие огоньки.

Корниэль поднялся. Под ногами заскрипел деревянный пол. По всей видимости, это был домик из сруба, и пахло в нем соответственно. Он уже ощущал этот аромат прежде, но никак не мог вспомнить где.

На какое-то мгновение он даже позволил себе надежду на то, что очутился в мире детства – крохотный домик в Англси, который ему довелось покинуть против его воли.

Когда огоньки достигли потолка и полностью осветили комнату, Корниэль оцепенел. С макушки до пят его пронзило током – увиденное казалось призрачной химерой. Однако тут же послышался женский голос – нежный, мелодичный, голос, который тот запомнил на всю его жизнь.

– Ты?.. – прошептал Корниэль, не веря своим глазам.

Слезы попросились наружу, но он их мужественно сдержал. Первым делом решил, что бредит, но, вспомнив слова Хранителя, взял себя в руки.

– Здравствуй, мой милый альв.

Невысокого роста женщина с седовласой головой и безупречно гладкой кожей стояла напротив него. Большие голубые глаза блестели от влаги, а тонкие губы-ниточки изогнулись в нежной улыбке. Обрамленная орнаментом юбка зашелестела по деревянному полу, и женщина подошла вплотную.

– С возвращением, сын мой, – негромко сказала она и ринулась Корниэлю в объятия.

Гладя светлую голову, она вбирала в себя судорожные всхлипы, которые Корниэлю было больше не под силу сдерживать.

Казалось, ничего уже не могло удивить его. Но душа была вновь чиста и открыта, и все чувства ощущались с новой силой. Стоять там в объятиях матери, в которой он нуждался всю свою жизнь, было большим чудом, чем все то, что могла предложить ему Вершина. Прижавшись к ней что есть силы, Корниэль отклонился, чтобы вновь заглянуть в родные глаза.

– Как же я рад тебя видеть… – подавив дрожь, сказал он.

Осыпав сына поцелуями, Уна выбрала самый мягкий из стульев и предложила ему присесть.

– Ни о чем не тревожься, дорогой, – тихим голосом прошептала она, – у тебя будет самый лучший Наставник. Скорее всего, мы не сможем видеться часто, но помни, милый, я всегда с тобой, – держа сына за руки, Уна улыбалась сквозь слезы. – Я так ждала этой встречи!

Уна была сердобольной, трепетной женщиной, какой Корниэль ее и запомнил, и сказанное после удивило его не меньше.

– Мы, Воины, бываем такими тонкослезыми – обняв сына, она снова всплакнула, но, увидев женский силуэт за темным оконным стеклом, тут же взяла себя в руки. – Время не ждет.

Схватив Корниэля за руку, она вывела его из дома и направилась к озеру. Огоньки света последовали за ней.

Изабэль

Вселенная – это удивительное зелье из слез страданий и слез радости. Сунь палец в варево и оближи его, после этого ты постигнешь «смерть», жизнь и великий круг существования.

Знания, секреты, искусство магии и любви откроются тебе. А главное, ты обретешь Мудрость.

Вольнодумец

– Я часто прихожу сюда. Здесь я нахожу свой покой.

Корниэль в оцепенении взирал на открывшиеся перед ним дали. Мать также смотрела вдоль берега, холодный ветер развевал ее серебряные локоны. Берег был в точности таким, каким Корниэль его запомнил. Все было таким же, как тогда. Кроме одного.

Сняв с себя кофту и мягкие ботинки, Корниэль смочил ноги. Холод больше не тревожил его. Поэтому, недолго думая, он нырнул под воду.

Ангелы…

Однажды он уже слышал это слово, когда, грея костяшки у костра, внимал рассказам местных мальчиков. Сын пастора тогда казался посмешищем, так как твердил, что видел в чаще леса существо, светившееся ярким голубым светом.

«Но дело в том, что речь идет не о людях вовсе…»

Неужели сын пастора был прав?

Корниэль торопливо вернулся на берег.

– Расскажи мне все, – решительности у него было не отнять.

В воздухе воцарилась тишина. И лишь спустя несколько секунд тихим шепотом Уна ответила:

– Всему свое время, милый.

– А отец? Отец тоже здесь?

Оборачиваясь по сторонам, Корниэль изучал каждый сантиметр округи.

– Нет, милый. Истина едина, но найти ее можно за разными дверьми, – подойдя ближе, Уна положила руку ему на плечо. – Однако есть человек, знакомству с которым ты будешь непременно рад.

– О ком ты говоришь?

– М-м… Пусть это будет сюрпризом, – Уна всегда так говорила, когда наверняка была уверена в том, что это сработает.

Они оба улыбнулись. Улыбка сделала их похожими.

– Ты должен познать свою историю без ошибочных догадок и самобичевания. Иногда правда гораздо ближе, чем нам кажется.

Корниэль запустил камешек в воду. Тот запрыгал по ее поверхности, как водомер.

– Все началось здесь, здесь была твоя первая травма.

– Она связана с тобой? – спросил Корниэль, отведя взгляд в сторону.

Уна вдохнула поглубже. Она тщательно готовилась к этому разговору, но теперь все мысли, казалось, исчезли от волнения.

– Все в нашей жизни приходит в назначенное время. Ты не виноват в моей смерти, слышишь?

Раздался тихий шлепок, и у самой воды возникла стройная фигура в черном.

– Кто это?

Фигура осмотрелась, будто пытаясь сориентироваться, а затем, сменив курс, растворилась в густом черном пепле.

– Здесь небезопасно, – прошептала мать и оглянулась. – Ты был не простым человеком, милый. Тебя ждут великие дела. Нам следует поторопиться.

Корниэль топтался на месте, будто намереваясь спросить о чем-то еще, но Уна, поспешив к дому, поволокла его за собой.

Посреди главной комнаты стоял неприметный письменный стол – черное дерево было совсем не тронуто временем. Подойдя ближе, Корниэль увидел руническую доску с символами, которых раньше не встречал.

– Похоже на руны…

– Руны, камни, числа и даже места, – мать водила руками в воздухе, – все это – проводники энергии.

– А звезды?

– Звезды – указатели пути.

Уна достала из сундука сухую одежду и передала ее сыну.

– Спасибо, – улыбнулся он. – То есть это проводники между духовным и материальным миром?

– Верно, сын. Почти верно, – ее лицо приняло важный вид. Было заметно – Уна гордится своими знаниями. – Нет существенной разницы между началом материальным и началом духовным. Все мы в том или ином виде – энергия, разница лишь в условиях. Если бы человек, не постигший духовной свободы, имел все условия для использования такой силы, мы бы давно проиграли войну.

– Свободы?

– Не путай со вседозволенностью, – подчеркнула мать, приподняв один из камешков на доске. – В первую очередь, Свобода – это ответственность.

– Согласен…

Корниэль криво улыбнулся – в его голове мелькнул призрак прошлого.

– Контроль – грязное слово, – продолжила Уна. – У Свободы – собственная дисциплина. Это Осознанность.

Корниэль с неподдельным интересом следил за тем, как мать выкладывала руны по какой-то особой схеме. Подойдя к окну, он задернул занавески и выглянул в крохотную щель – на берегу не было ни души. Нахмурившись, он вернулся к матери.

– Исследование и понимание своих переживаний – неотъемлемый шаг на пути к Свободе. Наши эмоции – это не конечный результат. Не действие добивается наших слез, а слезы побуждают нас к действию. Как ни странно, но человек управляет своей жизнью, и скоро ты в этом убедишься.

– Я стану Хранителем? – в глазах Корниэля зарождалось сияние.

Увидев, как радужка начинает излучать свет, Уна насторожилась. Подойдя ближе, она схватила сына за щеки и заглянула ему в глаза.

– Как ты себя чувствуешь?

– Эй, ты чего? Все отлично! – отшатнулся Корниэль.

Поведение матери тревожило его. Еще несколько минут назад он был полностью уверен, что направляется в «рай», но спешка матери говорила о наличии вариантов.

Вернувшись к рунической доске, женщина подозвала к себе сына.

– Ты оставишь это здесь? – удивился Корниэль. Среди застеленной брезентом мебели встречались атрибуты магии, диковинные сувениры и личные вещи. – Ты выкупила наш дом?

Уна засмеялась и снисходительно посмотрела на сына.

– Это эскиз моего Мира, Эль, – маленький кусочек Межмирия.

Не до конца понимая сказанного, Корниэль осмотрелся и подошел ближе. Как только он коснулся формулы, в ушах хлопнуло, и все вокруг исчезло.

Уна стояла напротив сына и с любопытством наблюдала за тем, как тот, вдыхая выжимки света, выравнивал равновесие.

– Со временем ты привыкнешь, – с улыбкой сказала она, протягивая Корниэлю руку.

Тот отказался принимать помощь и, как истинный джентльмен, поцеловал руку матери.

– Все в порядке.

Местность была сырой и угрюмой, но это не делало ее менее привлекательной. Пробравшись сквозь лесные заросли, они направились в сторону помпезной усадьбы, одиноко красовавшейся неподалеку. Это был старейшей постройки дом, находившийся в одном из пригородов Туманного Альбиона.

Уна указала на ряд деревьев, которые росли вдоль серой стены. Около минуты они шли по песчаной дороге, ведущей к главному входу.

– Если постараться, можно услышать, о чем они думают, – расплываясь в блаженной улыбке, Уна прильнула к пальметте, раскинувшей свои многочисленные ветви.

– Это место кажется мне знакомым. Где мы? – спросил Корниэль, осматриваясь.

Верхняя часть готического строения была полностью увита девичьим виноградом, а сквозь витражное окно пробивался мягкий желтый свет.

– Еще бы, – иронично улыбнулась Уна, глядя на сына. – Зайдем?

Дверь была не заперта. Большой холл, обставленный в лучших английских традициях, восхищал своим убранством. В воздухе витал аромат ветивера, напомнивший Корниэлю о событиях той сладкой ночи. Едва он подумал о них, как перед его глазами появились кадры настоящего кино: одетый как лондонский денди, молодой и уверенный в себе Корниэль Поуп – перспективный студент Оксфордского университета, пронесся мимо, держа за руку кудрявую хохотушку.

– Ну же, Кэл, не беги так! Я на каблуках! – визжала девушка, не скрывая восторга.

– Тш… – пригрозил ей парень, пытаясь унять и свой смех тоже. – Нас не должны заметить!

Он помог спутнице снять туфли, и пара скрылась в арке, ведущей в другую часть дома.

Корниэль стоял в ступоре.

– Ты тоже это видела? – спросил он мать, встряхивая головой.

– Да, – ответила Уна, проводя пальцами по тонким линиям скульптуры, – устремив взгляд в сторону своего спутника, мраморная леди прижимала его руку к сердцу. – Ты непроизвольно «оживил» свои воспоминания. Скоро ты научишься ими управлять и использовать память как топливо для своей силы.

Корниэль закрыл лицо руками, долго и сильно тер его.

– Это было так давно. Я уже и не помню себя прожигателем отцовских денег.

– О да… – саркастически вставила Уна. – Но врожденное отсутствие страха никуда не исчезло.

– На самом деле, мне всегда страшно, – ответил Корниэль. – Но почему Эмили Ванг?

– Это – матрица твоей истории. Ты видишь то, что должен видеть, то, что даст тебе ответы.

– Хм… То есть у моей истории есть программист? А тестировщики тоже были?

Снисходительно улыбаясь, Уна взъерошила сыну волосы и направилась к арке. Корниэль поспешил за ней.

– Запомни, сын, все в этой жизни делается не с тобой, а для тебя.

Они оказались в небольшой купальне. Воспоминания Корниэля шли своим чередом – парочка находила забавным проникнуть в дом незнакомцев и устроить там дебош. Распивая шампанское прямо из бутылки, взломщики возбужденно беседовали в воде.

– Хранитель оформляет Книгу Жизни своего подопечного, будучи проводником энергии свыше, – продолжила Уна. – Не он решает, как человеку жить или что произойдет с ним в будущем. Но он помогает ему сделать правильный выбор.

– То есть Хранители – пророки?

Корниэль присел на край купальни.

– Можно сказать и так.

«Да, такое уж вряд ли забудешь…», – подумал он, разглядывая комнату. Она была душной и тесно заставленной тропическими растениями – влажные испарения от воды создавали уникальный микроклимат. Стройные ножки Эмили касались естественной гальки, устилающей дно купальни.

Корниэль пожал плечами и развел руки в стороны, как бы говоря, что молодость имеет преимущества. Уна замолчала и стояла в стороне, оставив сына наедине с прошлым.

Эмили радостно улыбалась, щуря от брызг глаза-пуговки. Корниэль улыбнулся в ответ, представив, будто девушка смотрит на него.

Купальня освещалась желтым светом ламп, делая атмосферу объемной и романтичной. Большие витражные окна, расположенные по кругу, играли разноцветными огоньками.

– Ты нравишься мне, – прошептал юный Поуп своей спутнице.

Подплыв к ней ближе, он коснулся губами кончика ее миниатюрного носа.

– Правда?

То ли от смущения, то ли от горячей воды, щечки Эмили порозовели, делая ее еще более привлекательной. От ее голоса у Корниэля все вибрировало внутри – по телу растеклись приятные волны ностальгии.

– Не воображай, будто не знаешь о моих чувствах.

Она пару раз приподнялась на цыпочки в самодовольной улыбке, но как только коснулась его тела, он спохватился и тут же отплыл назад.

– Прости меня… Я не могу.

От слов юного Поупа улыбка Корниэля тут же исчезла.

– Идиот! – бросил он, сжав плотно губы.

Уна продолжала стоять в стороне.

– Шарлотт ничего не остановило! – добавил он, продолжая злиться. – Ты – глупый идиот!

Корниэль не понимал, что разозлило его больше – измена Шарлотт или потеря Эмили. Но он как одержимый прыгнул в воду, минуя мраморные ступени. Оказавшись на дне и рассеяв собственное воспоминание, он ударился лицом, но ничего не почувствовал. Корниэль еще не мог контролировать свои эмоции. Он был подобен ребенку, познающему себя и мир заново. Вынырнув, он перевернулся на спину и в полной тишине то открывал, то закрывал глаза. Не понимая, что именно чувствует, он отсутствовал несколько минут.

– Если вы хотите, чтобы я простил ее – этого не будет, – прохрипел он, вернувшись в реальность.

Выбравшись наверх, он с укором посмотрел на мать.

– Этого не требуется, – спокойно ответила Уна. Она понимала, что он чувствует. Заправив спадающий на лицо локон, женщина присела рядом.

Корниэлю стало стыдно.

– Если ты что-то и должен сделать, так это понять свои чувства.

Следующие слова привели его в лучшее расположение духа.

– Ты не любил Шарлотт. Обрати внимание, ты был верным, но не любил.

После минутного молчания Корниэль негромко сказал:

– Эмили действительно очаровала меня.

На лице матери снова появилась улыбка.

– Ты был верен не Шарлотт. Ты был верен… Любви, – взяв сына за руки, сказала она. – Любви, как святой вере, как божеству, как самому себе.

– Почему же мне было так больно?

– Это боль твоего эго. Это крах твоей веры в ее любовь к тебе. Но Шарлотт не любила тебя также, как и ты не любил ее.

– Это все так сложно… – Корниэль вздохнул, положив голову на плечо матери.

В его синих, как небо, глазах отражались красочные блики света.

– Прости меня. Я не хотел.

– Я знаю…

– Мне не хватало ее…

– Разумеется. Но Любовь – это не привязанность, не дружба и не страсть вовсе.

– Но что же это?

Корниэль вопрошающе посмотрел в глаза матери. В его взгляде снова было то, чего он когда-то лишился – открытость.

– Родственность души. Любовь – это религия, альв. Истинная религия. Ведь мы ждем встречи с Творцами также, как ищем Любовь. Это – благодать, «небесное» блаженство. Она таится в человеке, в мечте, в творчестве. Она – во всем.

– Я всю жизнь чувствовал, что люблю того, кого не существует.

– Того, кого еще не встретил, – поправила его мать.

– Что с моими глазами?

Корниэля будто кипятком ошпарило. Встав на колени, он уставился на отражение в воде.

Словно дым от тлеющей сигареты, плавные линии света испарялись из его зрачков, окутывая широкие плечи туманным ореолом голубого цвета.

– Это энергия. Она наполняет тебя с тех самых пор, как ты получил свой фиал, – коснувшись кожаного шнурка, Уна успокаивающе поцеловала сына в лоб.

– А что же будет дальше?

Разглядывая свое отражение в воде, Корниэль заметно нервничал.

– Когда энергия слишком велика, мы помещаем ее в предметы. Этот фиал – твой личный накопитель силы. Когда ты сделаешь свой первый глоток из Источника, ты сможешь ею пользоваться. Сейчас же она – солнечный свет, пробивающийся сквозь оконные ставни.

Поток энергии был таким сильным, что уже невозможно было разглядеть белки глаз.

– Нам пора, – позвала Уна, указав на заднюю дверь.

– Мы уйдем по-человечески? – засмеялся Корниэль. От волнения его губы дрожали.

– Мы не уходим. За этой дверью нас ждет множество дверей.

Материнская миля

Воистину, все вы должны родиться заново от воды и от истины, ибо тело ваше принимает омовение в реке земной жизни, а дух ваш – в реке жизни вечной. Ибо кровь вашу вы получили от нашей Матери Земной, а истину – от нашего Отца Небесного.

– Евангелие от Ессеев

И я пробудила его и запечатлела его в свете воды пятью печатями, дабы отныне смерть не имела силы над ним.

– Евангелие от Иоанна

Изабэль

Корниэль всегда отличался от остальных юношей. Где бы и с кем бы он ни находился, чем бы ни занимался, куда бы ни шел, его окутывала аура недосказанности и волнующей привлекательности во всем, к чему он прикасался.

Будто опытный коллекционер, он отсеивал шаблонное и овладевал исключительным, именуя их качества весомостью души.

Белые волосы, бледная кожа, круглые лисьи глаза. Каждое его движение – будь то намеренно плавные жесты, спонтанные всплески адреналина, робость или безразличие – все это принимало его личный почерк.

Иногда он оставался непонятым. Но не в этом ли суть поиска – отыскать то сокровище, что отразится в тебе самом?

Корниэль

Тогда я еще не был знаком с тобой, Софи. И мне на самом деле казалось, что глоток из Источника – лучшее, что случалось со мной за все возможные жизни.

После того, как мы прошли коридорами сознания, открывая двери одну за другой, я познал правду о своем прошлом. Я познакомился с самим собой. И знаешь, это был тот самый человек, коим я мечтал стать. Я был им всегда, храня верность своей душе.

Я хочу, чтобы ты знала, моя дорогая Софи, ты всегда была со мной, даже тогда, когда я не знал твоего имени.

Вольнодумец

Заглатывая ртом воду, Корниэль с трудом мог ориентироваться в пространстве – дно и поверхность были слишком далеки друг от друга. Он хаотично размахивал конечностями, не имея представления о том, в каком направлении ему плыть. Непроглядная, будто смешанная с молоком, вода окутала его неведением.

Когда Корниэль вспомнил, что он уже «мертв», то перестал сопротивляться. Он не чувствовал ни жжения в носоглотке, ни потребности дышать. Только привычные рефлексы. Несмело приоткрыв рот, он впустил в себя воду, и тут же его глаза широко распахнулись.

Как сквозь матовое стеклышко, издалека пробивался яркий луч света. Зачарованный, Корниэль повернулся в его сторону. По телу растекались внезапные нотки удовольствия, замедляя любую реакцию. Теперь ему совсем не хотелось покидать воду, сладкий вкус которой обволакивал его изнутри. Словно под гипнозом, Корниэль переставал шевелиться.

Веки постепенно закрывались, а на губах появилась довольная улыбка. Когда в глазах совсем потемнело, резким движением его выкинуло на берег, и после он клялся, что это были женские руки.

Тело Корниэля не сразу ощутило влажную почву. Чувства возвращались по мере осознания. Ощущение, схожее с тем, что испытываешь за несколько секунд до пробуждения: тело еще где-то там, но прежние звуки исчезают, новые запахи появляются, а потом и вовсе странно – вдруг нащупываешь кнопку несуществующего во сне будильника.

– Неплохой прибор, – придя в себя, Корниэль услышал кокетливый женский голос.

– Фрейя, серьезно?! – импульсивно воскликнул мужской голос, от чего парня дернуло.

Восприятие Корниэля стало совсем иным – его чувство осязания также перешло на новый уровень. Он был практически уверен, что несколько минут назад кто-то из этих двух давил виноград пальцами.

– Что?! – Фрейя пожала плечами, театрально подняв бровь.

Сквозь приоткрытые глаза Корниэль разглядел ее изящный стан. Под огненно-рыжими волосами виднелись каркасные плечики, а длинное белое платье, украшенное лепестками роз, было еще одним свидетельством живого.

Рассмотреть мужчину было сложнее – понурив голову, он отряхивал свой синий плащ.

– Дай ему одежду, – чопорно проговорил он.

Когда мужчина повернулся, Корниэль увидел его изувеченный профиль.

Через несколько секунд на парне будто выросла одежда. Почувствовав готовность встать, он полностью открыл глаза.

Корниэль

Да, это была она – бесконечная долина, окутанная бархатной дымкой, все та же белая рельефная почва и сладкий густой туман. В долине не было ничего, кроме полупрозрачной воды, нежно ласкающей мои лодыжки, и одинокого ясеня, не страшащегося стать мишенью для молний.

Я чувствовал, как моя душа движется по недосягаемой ранее тропе. Совсем недавно я мечтал оказаться там, где берут начало мои медитации. Там, где не тревожит людская молва. Там, где сюрпризом весенней ночи служит лишь гармония. Гармония во всем.

Вольнодумец

Да, это было то самое место. Вот только теперь это был не транс, а реальность.

Подойдя совсем близко, женщина улыбнулась.

– Добро пожаловать, Корниэль.

Протянув свою изящную руку, она покосилась на союзника, призывая его сделать то же самое.

– С Восхождением, мистер Поуп, – добавил тот, крепко сжав ладонь парня.

Когда гости помогли Корниэлю подняться, он начал приходить в себя, но до сих пор не мог проронить ни слова. Поднеся ладонь ко рту, он закашлял. Воздух был влажным и теплым, как будто на раскаленные угли вылили стакан молока.

– Благодарю, – наконец-то выдавил он. – Прошу прощения. Кхе-кхе.

Подойдя ближе к воде, кроткими шагами изучая почву, Корниэль увидел собственное отражение и сразу же вспомнил, как там очутился. Проведя рукой по густой шевелюре, он улыбнулся во весь рот – да, он по-прежнему был молод. Легкие постепенно привыкали к климату, а ритм сердца становился спокойнее.

Странная парочка наблюдала за каждым его движением, будто подлавливала на чем-то.

– Что-то не так? – от пристальных взглядов Корниэлю было не по себе.

Фрейя плотно сжала губы, чтобы скрыть ни то одобрение, ни то ухмылку.

– Видишь ли, мы вовсе не те, кто встречает новобранцев. На Вершине – небольшой переполох, а у Труз – затянувшийся катарсис…

– Фрейя, довольно! Он понятия не имеет, о чем ты, – похлопав женщину по плечу, мужчина снисходительно кивнул.

Лицо Корниэля и вправду слегка перекосило, так как, во-первых, он все еще был в неведении, а во-вторых, он воспринимал их голоса обостренно, как изрядно надравшийся прошлой ночью подросток. Все, о чем он думал, – божественный вкус воды, к которой при первой же возможности он собирался прильнуть снова.

– Пойдем, я покажу тебе твой новый дом, – улыбнулась Фрейя и взяла парня за руку.

– Фрейя, – одернул ее мужчина, – это прерогатива ангелов.

– Как скажешь, – ответила женщина с натянутой улыбкой.

Корниэль почувствовал, как краска заливает щеки. Его нерасчесанные волосы стояли торчком, а растерянное лицо выглядело нелепо. В долине не было дверей, так что Корниэлю некуда было скрыться от пристального взгляда.

Но этого и не потребовалось – через несколько секунд стражники распались на мелкие крупицы, а на месте Материнской мили появился прекрасный сад. Подойдя ближе, Корниэль не поверил своим глазам: у высоких ворот его встречал Уолт Уитмен.

Сент-Луис блюз

Когда придет время для того, чтобы я направился к жемчужным воротам, я сыграю дуэт с Габриэлем – может быть, это будет «Сонная дорога на юг» или, может быть, «Привет, Долли».

– Луи Армстронг

Вольнодумец

Вершина, Межмирие

Несколько недель спустя

Захлопнув дверцу старинного комода, в спешке брошенного своим хозяином, благовидный мужчина лет тридцати пяти заметно воодушевился, увидев неприметные листы пергамента, хаотично разбросанные на краю еще теплого ложа:

Уже прошло немало времени с тех пор, как я вошел в тот удивительный сад. Каждый новый день я с нетерпением жду мгновения, когда в мою дверь без стука войдут Уолт Уитмен, Уильям Блейк или Ошо. Все те, кем я когда-либо восхищался, были на расстоянии вытянутой руки. Разве я мог представить, что когда-нибудь услышу их голоса? Величие людей, сидящих за одним столом со мной, вдохновляло на подвиги, неведанные мною раньше. Все, чего я хотел – быть достойным их общества.

На лице мужчины появилась теплая улыбка. Содержание следующей записки вмиг изменило его выражение:

Вкус воды из того прекрасного источника, что даровал мне силы, не сходит с моих уст. Я до сих пор ощущаю его на своих губах. О, как бы я хотел вкушать ее снова и снова! Все запахи мира не сравнить с ее волшебным ароматом. Я одержим…

Пытаясь восстановить дыхание, в комнату вбежал озадаченный Корниэль. Кое-как оценив происходящее, он первым взял слово:

– Доброе утро, мистер Уитмен.

Отряхнув льняную рубашку, гость открыто улыбнулся. В его ясных глазах блеснула искорка.

– Перенося события на бумагу, используя при этом лишь мысли, порой забываешь о том, каково это держать ручку в руках, – вернув записи хозяину, он похлопал его по плечу. – Я тоже веду дневники. Если однажды потеряю себя, они помогут мне вернуться. И ради всего святого, я уже более ста лет как молод, зови меня Уолт!

Корниэль все еще не знал, как правильно вести себя с таким важным гостем. Ответив не менее лучезарной улыбкой, он протянул руку.

– Запомни, мой друг, все мы – одна большая семья, и то, что ты здесь – лишь свидетельство твоего величия и нашей в нем необходимости.

Почувствовав себя значительно комфортнее, Корниэль продолжил беседу:

– Что же вы пишете, пользуясь лишь мыслями?

– Жизнь, – расхаживая по просторной комнате, отвечал Уолт. – Жизнь. Мы не пишем, как поступить или что почувствовать нашим подопечным, мы не управляем волей других. Мы лишь передаем условия задачи, решение же остается за людьми.

– Так и я попал сюда?

– О, сюда попадают немногие, – откупорив фиал с волшебным напитком, Уолт присел на край перевернутого вверх дном каноэ.

– Ты сражался, как воин, облачившись в опыт и веру, в правду и силу своих стремлений.

– То есть все испытания судьбы были посланы вами?

– Также, как и награды за их прохождение; также, как и свет, подаренный в самую темную ночь. Видишь ли, мой друг, все события, что случались с тобой на протяжении всей твоей жизни, были неслучайны. Все, что ты усвоил, стало твоей силой; все, что ты потерял, было способом обрести то, в чем ты нуждался. Твоя вера крепла с каждым днем, взращивая в тебе дух Ангела, – дух Воителя и Хранителя.

Корниэль пытался собрать все мысли воедино, но взбудораженный рассудок жаждал знать больше.

– В один миг моя жизнь изменилась. Это был ваш подарок?

– Твои труды вознаградили тебя сполна. Ты был верен своей мечте, и она ответила тебе тем же. А то, чего у тебя не было, непременно обретешь здесь.

Отставив бокал, Уолт подошел ближе. Положив обе руки на плечи младшему коллеге, он заглянул ему в глаза:

– Люди – сами кузнецы своей судьбы. То, что ты здесь, мой дорогой Корниэль, – это лишь твоя заслуга. В противном случае, ты бы возглавил полчище «погасших», и нам бы пришлось тебя осушить, – расплывшись в улыбке, Уолт коснулся взглядом наручных часов. – О, мне пора.

– Но кто такие «погасшие»? – окликнул его Корниэль когда тот был уже у выхода.

– Об этом чуть позже, – немного поколебавшись, ответил Уолт. – Жду тебя в семь во Дворце. Не опаздывай! Тема сегодняшнего вечера – «Новый Орлеан»! И да, найди для них надежное место, – Уитмен махнул головой в сторону записей Корниэля. – Не хотелось бы, чтоб при штурме твои грязные мыслишки разлетелись по всему Межмирию.

Разразившись смехом, молодой мужчина удалился из комнаты, оставив новоиспеченного ангела наедине со своими мыслями.

Корниэль

Следующие два часа я бродил по узким улочкам города, на каждом повороте которого я встречал торжество духа и братского единства. Навстречу мне шли как известные личности, так и незнакомые, с разными взглядами и убеждениями, верованиями и цветом кожи. Здесь не было идиллии – чаще всего я видел их в споре, но отличались их споры от мирских тем, что цель их была едина. Когда я вернулся домой, на красиво застеленном ложе меня ждала обернутая алой лентой подарочная коробка. Вложенная записка гласила:

Мистеру Поупу в надежде на визит.

Джаз-вечер. Дворец Свободы.

С нетерпением раскрыв подарок, я расплылся в счастливой улыбке – своего часа дожидался бесподобный фрак с бабочкой из натурального шелка.

Как же я любил джаз…

Вольнодумец

Каждый житель Вершины обитал в своем личном Мире. «Рай раю рознь», как ни крути.

Мир Корниэля был соткан из изумрудной дымки и белого дуба, на ветвях которого обитало семейство сов, каждую ночь ведущее с ним беседы. Небольшой домик с опоясывающей верандой, о которой он мечтал еще с раннего детства, а за ним – кристально чистое озеро и оливковая роща. Холод был ему не по душе. Но так как дождливая погода нередко его вдохновляла, внешний камин с креслом-качалкой был как нельзя кстати. Корниэль никогда не переставал писать. Даже здесь, став ангелом.

Этим вечером он впервые был приглашен на подобного рода мероприятие, а потому сгорал от предвкушения.

В половине седьмого Корниэль покинул свой новый дом и отправился в Вершину на поиски Дворца Свободы.

Вершина или Город Улиц, – так называли ее в светских беседах – была нейтральным местом, где мог находиться каждый, будь то Ангел-неофит, Хранитель или любое другое «небесное» создание. Здесь проходили всеобщие празднования, собрания и встречи. Улицы города радушно встречали всех без исключения. Кроме одной. Но об этом позже.

Вечерний город был прекрасен. Крохотные домики песочного цвета сменяли величественные сооружения. Улицы были настолько узкими, что дома практически подпирали друг друга, утопая в цветущих олеандрах и кипарисах.

Все тот же ласкающий теплый ветер обволакивал лицо. Одетый в изумительный черный фрак, Корниэль чувствовал себя праздно. Ноги уверенным шагом пересчитывали редкие камешки кладки. Вместо уличных фонарей в воздухе витали клубки мягкого желтого света. Из окон доносились возбужденные голоса. Мало-помалу город наполнялся группами суетливых и радостных людей, двигающихся в одном направлении. Недолго думая, Корниэль последовал за ними.

Корниэль

Дворец Свободы, Вершина,

Межмирие

Будучи человеком, я часто посещал Южную Европу, поэтому курортная атмосфера, витавшая здесь каждый вечер, грела мое сердце. Но сегодняшний был не похож на остальные. Сегодня я будто действительно стал гостем Нового Орлеана.

Стрелка на часах приближалась к семи, и передо мной открывался вид на самое живописное место улицы.

Дворец ошеломлял своей красотой и помпезностью. Будь я художником, это было бы первое место, подчинившее мои кисти.

Я подошел ближе. На просторных верандах – разных цветов радуги от женских нарядов – проплывали подносы с коктейлями и закуской, наполняя приятными ароматами теплый воздух. Из глубины дома слышались знакомые нотки. Оркестр заиграл St. Louis Blues, сопровождавшийся лучезарным смехом женщин, который с каждой минутой лился все свободней. Голос саксофона, дерзкий и волнующий, обладал необъяснимой, манящей страстью. Полный нетерпения, я поспешил внутрь.

Мое предвкушение было оправдано. Под огромным куполом мозаики располагался просторный роскошный зал. Величественные своды, старинная мебель и дорогие ткани – все здесь говорило об истоках всех излишеств Мироздания. Фрески известных художников, красные шелковые стены, мраморные ступени.

Первое, что меня удивило – огромное количество фруктов, названий которых я даже не знал. Они были повсюду: на подносах, в вазонах, а некоторые даже служили одеждой, прячущей от наготы прекрасные женские тела. В воздухе витали ароматы фрезии и карамели, делая атмосферу еще более обворожительной. В центре зала возвышалась стойка, обрамленная чистым золотом – гостей встречало исчерпывающее количество напитков всех времен.

Адольф Сакс – изобретатель саксофона и недавний житель Брюсселя, где музыкальная жизнь была весьма насыщенной, был хозяином этого вечера.

Не сумев отыскать Уитмена, я почувствовал себя немного неуютно среди множества незнакомых людей. Разумеется, иногда мне встречались лица известные и великие, но обо мне они не знали ровным счетом ничего.

Луи Армстронг и Элла Фицджеральд, Билли Холидей и Чарли Паркер – ветераны джаза – творили нечто невероятное: то ли играли, то ли просто разговаривали посредством музыки.

Решив не казаться белой вороной, будучи единственным одиночкой в этой уже веселящейся толпе, я подошел к стойке с выпивкой и, угостившись коллекционным бурбоном, пошел к выходу. Однако тут же поймал на себе чей-то взгляд с верхнего этажа. Присев за свободный столик, я выжидал.

– Ганс Чапмен! Позволишь? – моложавый незнакомец появился, словно из ниоткуда. Еще несколько секунд назад он наблюдал за мной, опираясь на деревянные перила и откусывая овсяный батончик.

– Эм-м… Вы, наверное, меня с кем-то спутали, – неловко пробормотал я.

Но вопрос его был скорее риторическим, так как, не дождавшись положительного ответа, он раскованно брякнулся рядом со мной.

– Да не ты, дурила, – добродушно ответил парень. – Это я Ганс. Тебя как звать?

Его резкий переход на «ты» мог бы показаться фамильярным, но для меня это было скорее жестом общности, что поубавило напряжения, мучившего меня с тех самых пор, как я вошел.

– Корниэль Поуп, – на выдохе ответил я, радуясь своему первому знакомству.

Осушив до конца свой бокал, мужчина повернулся и стал меня рассматривать.

– Мы виделись где-то? – спросил он, насупив брови.

– Я так не думаю, – вежливо ответил я.

Память на лица у меня была хорошая, хоть я и чувствовал, будто знаю его.

– Впрочем, неважно. Ты, я так понимаю, здесь один? Уже полчаса за тобой наблюдаю. Что же ты в такой прекрасный вечер скучаешь у входа? Не правда ли, это лучшее место в городе?

Ганс восхищенно разводил руками, будто он выиграл приз, которому никак не мог нарадоваться. Судя по его кривой ухмылке, он был уже изрядно пьян.

– Да, ты прав, приятель, – подыграл я ему, похлопав по плечу. – Дело в том, что я жду Уолта Уитмена. Это он пригласил меня сюда.

– Да ладно! – его лицо стало выглядеть еще задорнее. – Ты новенький?

– Да, я здесь уже несколько дней. И, судя по всему, теперь мне двадцать пять, – ответил я, внезапно подвергшись икоте.

– Вставило от пары глотков бурбона? – засмеялся Ганс. – На пару с Источником, так сказать, – «ни-ни».

– Ты говоришь о той вкусной воде?

– Именно. Лучше уж залиться бурбоном, контролируя ход событий. А вот с горючим из Источника не шути – сносит крышу на раз.

Остановив на пути прислужницу, Ганс сменил пустой бокал на наполненный и расплылся в улыбке:

– С прибытием, дружище!

Сделав еще пару глотков, я осушил бокал и принялся изучать Ганса: волнистая медовая шевелюра, широкие густые брови и парочка глубоких морщин на лбу. Несмотря на трехдневную щетину, его лицо выглядело достаточно мило. Здесь ему было лет тридцать. Раскаты пышной риторики, мятежная усмешка и непокорный дух. Тощий, как призрак, он был ловким и чрезмерно активным. Белый пиджак с черными полями, рубашка навыпуск, не менее белоснежная бабочка и узкие черные брюки. Его триумфальная аура заполнила все пространство вокруг.

– Совсем недавно, – продолжил Ганс, – я видел мистера Уитмена в обществе Верховных Старейшин – он курирует Наставников. Возможно, он отсутствует по долгу службы.

Эти слова вызвали во мне интерес, и я сразу же отвлекся от его образа.

– Верховных Старейшин? – переспросил я.

– Ангелы Верховного Совета или просто Старейшины. Главный, так сказать, орган правления в этом городе.

– А есть и другие?

– Безусловно. Их много. У всего – не единый архитектор. Главное наше знание – это Источник жизни, поддерживающий наши силы. Если Источник опустеет, мы не сможем являться на Землю, и тьма поглотит всех людей, – разгульный вид развеялся в считанные секунды, сделав лицо Ганса серьезным и рассудительным.

– Ты будто бы не пил… – удивился я.

– Здесь тебе это подвластно. Но человек уязвим. И то, что делает его уязвимым, он должен обозначить ограничением. Ограничение – якорь сознательности, – ответил он. – Будь осторожен, приятель. Самое опасное – это одержимость, которую может вызвать «бессмертная вода», вкуси ты хоть на одну каплю больше. А ты уже знаешь, что означает «осушить Источник»? – сделав глоток, он продолжил: – Видишь тех девушек? Это валькирии, неотъемлемые члены нашего сообщества. Ни одна битва человечества не обходится без их участия. Будущих Хранителей приводим мы, Ангелы, а Воинов из них отбирает Один, наш военачальник.

– Бог войны…

– Ну или так, – рассмеялся Ганс.

– Что? – я резко пнул его в плечо. – Я все еще рассуждаю привычным образом.

– Любите вы все приукрашивать. Бог не бог, но держи ухо востро. Он очень подозрителен к каждому, кто переступил порог нашего дома.

Тем временем Один, увлеченный беседой с Линкольном, внезапно отвлекся, и окинул нас взором.

– С эволюцией в мире людей валькирии стали более самостоятельными существами. Один возложил на них большую ответственность, а значит, и большие привилегии. Но жители Вершины в тысячи раз сильнее подвержены чувствам, нежели люди. Некоторые теряют самообладание. Так, в частности, произошло и с одной из древнейших валькирий, которую Один навсегда изгнал в мир людей.

– Но почему?

– Полюбив человека, она ослушалась, – Ганс крутил полупустой стакан на дубовом столе, время от времени поглядывая на гостей. – В поединке она отдала победу своему возлюбленному, лишив наше сообщество великого Воина, а своего мужа – рассудка. Кроме того, изменилась природа валькирий. Они перестали быть отпрысками Одина и обзавелись человеческой природой.

– У тебя отличная память, – сказал я, не отрывая от него взгляда.

– Она была моей матерью, – добавил Ганс и осушил свой стакан до дна.

Я резко почувствовал себя не в своей тарелке, будто стал нежеланным зрителем чьей-то потери. Но всем своим видом Ганс дал мне понять, что все в порядке. Подперев руками подбородок, я продолжил слушать.

– Узнав об этом, отец нарушил куда более строгое правило… – отведя взгляд в сторону, Ганс старался скрыть тот гнев, что хлынул к его лицу.

Я догадывался, о чем речь, и, недолго думая, сказал:

– Сделал лишний глоток…

Переборов своих демонов, Ганс повернулся и, снова облачившись в неуязвимую улыбку, продолжил:

– Его изгнали! – разведя руки в стороны, усмехнулся он.

Натягивая искусственную улыбку, Ганс подавал пример человека, который, скорее, выпьет весь Источник из трубочки, чем позволит кому-либо себя жалеть. Эта черта была, пожалуй, самой сильной из мне известных.

– Значит, это полная потеря контроля?

– В конечном итоге твой ковчег потонет.

Собравшись покинуть облюбованное нами место, Ганс пригласил меня на экскурсию, пообещав отыскать прекрасных спутниц. Вечер только начался, и мне совсем не хотелось проводить его в одиночестве, поэтому я решил составить ему компанию.

Перекинувшись еще парой словечек с проходящей мимо прислужницей, Ганс, пробираясь сквозь толпу, потащил меня в центр зала. Мужские и женские силуэты порхали, как мотыльки, среди приглушенных голосов, шампанского и джаза. В воздухе царила атмосфера всеобщего праздника и свободы. Мягкие лучи света, освещающие тумбы, рассеивали тени талантливых танцовщиц, одетых в откровенные наряды. Пройдя к витой лестнице, мы поднялись на несколько ступеней выше так, что нам открылся отличный вид на зал – облака сигаретного дыма, множество людей, сидящих с коктейлями за столиками, и небольшая сцена в центре. Как и на любом мероприятии, гости держались группами, время от времени сменяя прежних участников на только что пришедших.

Мне будто приснился забавный сон. Я то и дело с недоумением смотрел на знатных людей и слушал воодушевленные рассказы моего нового приятеля.

Как объяснил Ганс, все великие люди – изобретатели, художники, писатели, ученые, мыслители и музыканты – имеют особую связь с Вершиной. Именно через эту связь они получают вдохновение, информацию и знания. «Наладить связь с ангелами можно, если очень того захотеть».

Ньютон, Эйнштейн, Коперник, Бруно, Галилей, Гете, Юнг – и это только те, кого я успел разглядеть.

– А кто этот человек, что рядом с Вивьен? – спросил я Ганса, кивнув в сторону его отошедшей подружки.

Вивьен Ли была милой девушкой, окружавшей парня чрезмерной заботой. Но Гансу это, кажется, нравилось.

– «Не знает юность совести упреков…», – начал декламировать Ганс.

– Шекспир? – дернув бровью, удивился я. – Представлял его несколько иначе.

– Все это проходят, – похлопал он меня по плечу.

Мимо нас промчался замеченный Гансом ранее Эпикур в образе молодого хипстера. У бара вели беседу прототипы героев греческих и скандинавских мифов, облаченные в классические костюмы с рубашками навыпуск. А музы, сияющие улыбками римских богинь, дарили всем бесплатную порцию вдохновения.

– А по каким критериям человека отбирают в Вершину? Здесь ведь не одна национальность, – спросил я, заметив Набокова.

– Набоков? – улыбнулся Ганс. – «Моя голова разговаривает по-английски, мое сердце – по-русски и мое ухо – по-французски», – вальяжно жестикулируя руками, Ганс краем глаза присматривал за Вивьен. – Человек – представитель универсального человечества, а не порождение конкретной культуры. Ты вообще в курсе, что я говорю с тобой на итальянском? – засмеялся он.

– К твоему счастью, я знаю итальянский. А еще испанский и румынский.

– О, да ты у нас полиглот! – ерничал Ганс. – Боюсь, твой талант здесь не пригодится. Все мы слышим собеседника на том языке, на котором говорим сами.

– Прямо Google Translate. А не проще ли было создать один-единственный?

– О, у всего – не единый архитектор. Разумеется, каждый народ курируют отдельные группы ангелов. Но работаем и отдыхаем мы вместе. У лукавых – также.

– Это те «погасшие», о которых говорил Уитмен?

– Они самые. «Тот, кто лишен надежды, не излучает свет».

– Красиво сказано!

Моя речь становилась все более развязной – что тут сказать, теперь мне заново придется тренировать алкогольную выдержку.

– Спасибо, дружище, – ответил Ганс, положив руку на мое плечо. – Лукавые или «погасшие» – как тебе удобно – чаще всего питаются энергией самоубийц и зависимых, ибо наркотики – самоубийство замедленного действия. Мы же питаемся энергией Свободы. Пока в мире есть Свобода, мы будем живы.

– А значит, будет жить и добро… Сказать честно, я представлял вас немного иначе. Земные удовольствия здесь не то что отсутствуют, они… приумножены.

– Все мы нуждаемся в собственных демонах, дабы иметь силы сражаться за ангелов. Люди совершают очень глупую ошибку, вновь и вновь продолжая самобичевание. Вот скажи, соорудив бассейн, разве мы в нем не плаваем?

Обескураженный нестандартным вопросом, я не понимал, к чему он ведет.

– Плаваем…

– А детей плавать учим?

– Учим… Но какое это имеет отношение к моему вопросу?

– Вместо того чтобы бежать от страсти, отказываться от удовольствий, скрывать свою злость и слепо тонуть в океане неизвестности, необходимо лишь научиться плавать. Превратив все эти соблазны в силу, выведя на свет и используя во благо всех тех удивительных демонов, которые есть у каждого из нас, мы становимся неуязвимы. Тьме больше нечем нас скомпрометировать.

Не в силах проронить ни слова, я самозабвенно смотрел на Ганса, сбросив его руку с моего плеча.

– Ты прав! Чертовски прав! – воскликнул я.

Это было похоже на восторженное «гениально», когда мне удавалось завершить очередную главу.

– Эй, тише с чертями, – засмеялся Ганс.

– Безусловно и абсолютно. За столько лет моей жизни ни один мудрец и ни один священник не дал мне такой четкий ответ на этот вопрос. А ты… ты уместил это в паре предложений!

На первый взгляд Ганс производил впечатление местного разгильдяя, но, копнув глубже, я обнаружил клад.

– Чем лучше подопечные знают себя, тем лучшими воинами они становятся. Они должны очень хорошо понимать, что придает им силы, а что лишает их сна. Помимо света и добра, живущих в человеке, в нем есть и его темная сторона, его травмы, страхи, убеждения – все то, что заставляет чувствовать стыд и наполняет гордостью – это и есть те крылья, которые он взращивает, будучи человеком. Но! – воскликнул он. – Лукавые не спят.

Разговоры на подобные темы были похожи на политические обсуждения в любом демократическом обществе – кричи во все горло, и все поймут. Оглядевшись вокруг, я наблюдал похожую картину в разных группах гостей.

– Священник-убийца, атеист-добродетель, проститутка, кормящая на свою зарплату маленьких детей. Как бы ни был устроен этот мир, он нуждается в добре. И это единственное, во что нужно верить.

– И как же вы боретесь с лукавыми?

Мое внимание было приковано к собеседнику. Машинально расставляя в голове все по полочкам, я продолжал слушать.

– Мы наделены особой энергией и можем материально воздействовать на все окружающее нас. Добро пожаловать в царство Знания! – разводя руками, восторгался Ганс. – Теперь ты имеешь свободный доступ к новым возможностям. Чего бы ты сейчас хотел?

В доли секунды мое лицо захлестнула порция бурбона, что вызвало его неудержимый смех.

– Над этим стоит поработать, – продолжил Ганс, наблюдая за тем, как я вытираю лицо. – Больше конкретики. Ты забыл про руку и стакан, – добавил он, протягивая мне салфетку. – Но лучше побереги энергию для более важных вещей.

Сдерживая смех, я толкнул его плечом.

Пока мой спутник отправился за новой порцией напитков, то и дело по пути останавливаясь с каждым знакомым, я уловил на себе женский взгляд. Вивьен все же отыскала свою подругу, с которой собиралась меня познакомить.

То ли избыток информации в тот вечер, то ли большое количество спиртного, но мои мысли перемешались, как в бетономешалке, и я был совсем не готов проявлять свои чары.

Приближаясь ко мне, длинноногие красавицы улыбались так, будто бы увидели звезду телеэкрана.

– Он красавчик, – шепнула Вивьен, но я все равно это услышал.

– О, привет! Где это вы пропадали? – подыграл я.

Не сказать, чтобы я лицемерил, просто много разных мыслей танцевали в моей голове.

– Познакомься, это Джой.

Представив хорошо сложенную девушку, Вивьен покрутила ее вокруг оси. Русые волосы струились ручьем, источая аромат фрезии. А на овальном личике проступил румянец.

– Очень приятно, – ответил я, поцеловав ей руку. – Корниэль.

Услышав мое имя, девушка выдернула свою руку и отшатнулась. Застыв на месте, я не мог понять такой реакции.

– Прости, – замешкалась Джой, не отрывая от меня испуганный взгляд, ее тонкий голос дрожал, – мне нужно идти, – отрезала она и скрылась в толпе.

Вивьен была также растеряна, как и я, и лишь пожала плечами.

– Сегодня явно не твой день.

– По всей видимости, – пробормотал я, сморщив брови. – Странная реакция на имя.

– О, у тебя прекрасное имя! – из-за спины донесся развязный голос Ганса, и Вивьен расцвела на глазах. – А это тебе, – протянув ей бокал шампанского, Ганс повернулся ко мне.

– Спасибо, друг, – иронично ответил я, пожимая ему руку.

– А тебе, Корниэль, – эль, – вручив мне стакан с напитком, Ганс расхохотался и стиснул кулак от гордости. – Весь вечер хотел это сказать!

– Очень смешно. Шутник от Бога.

– Все именно так и было, – отразил атаку Ганс.

– Ты уже познакомил его с Блейком? – замурчала девушка, прильнув к его груди.

– А должен? – воодушевился я и расслабив бабочку на шее, подготовился к новой волне.

– Ну, во-первых, он твой Наставник, – начал Ганс, усаживая спутницу к себе на колени.

Красный бархатный диван в партере, который находился, так сказать, «на верхней палубе», а не, как принято в театре, внизу, подходил больше для страстных парочек, нежели для двух опьяневших громил. Хоть Ганс и смахивал на доходягу, ростом он был выше меня. Ну а я выделялся своими природными формами.

– Мой Ангел-Хранитель? – поспешил спросить я.

– Размечтался! – криво улыбнулся Ганс. – Наставник – это Иерарх. Он поможет тебе освоиться здесь, пока ты не перейдешь на следующий уровень. Кстати, ты уже слышал о Лунном озере?

Его глаза засверкали яркими огоньками. Это происходило в прямом смысле слова. Голубая субстанция заискрилась в его зрачках, и, увидев это, Вивьен стукнула приятеля по плечу.

– Это что сейчас было? – насторожился я, сделав шаг назад, чем вызвал смех обоих.

– Глупенький, – начала Вивьен, разглаживая юбку рукой. – Ты тоже так сможешь, просто еще не умеешь.

– Концентрация энергии, – уточнил Ганс.

– Возбуждение, – поправила его девушка, и они обменялись многозначительными взглядами.

Прочитав на моем лице «легкое» недовольство, Ганс приподнял Вивьен и, шепнув ей что-то на ухо, чмокнул в шею. Девушка удалилась, театрально прощаясь рукой.

– Спасибо, – я был краток.

– Да ты женоненавистник! – засмеялся Ганс.

– Брось, ты знать меня не знаешь, – буркнул я, задетый за живое. Женщинам я и вправду не доверял.

– Думаю, мы это исправим, – ответил Ганс, оставаясь дружелюбным.

– Ты что-то говорил о каком-то озере и уровнях… – вернувшись к теме, я отложил воспоминания в сторону.

– Лунное озеро. Бывал там?

– Нет, – растерянно ответил я. Мои мысли застряли где-то между «перейдешь» и «уровень». – А сколько их всего?

– Озер? – замешкался Ганс. – Эм-м… такое – одно.

– Да нет же, уровней.

– Ну понятно, почему твой Наставник Блейк, а не Лео. Хотя я делал ставки на него, – закатив глаза, Ганс осушил мой бокал. – Я схожу еще раз, – опередив меня, он сжал губы.

– Ты сейчас о Леонардо да Винчи?

– А ты еще один его поклонник?

– Да он гений из всех гениев! Одна «Джоконда» чего стоит!

– Согласен, – ответил Ганс, опустив глаза. – «В некоторых предметах живут наши самые сильные чувства… Порой они так высоки, что не могут лишь в нас уместиться».

Между бровей вырисовалась небольшая складка. Он пытался вспомнить, с чего мы начали.

– Ты говорил о Блейке… потом об озере… – начал перебирать я.

– Ах, да! – слегка коснувшись лба, Ганс щелкнул пальцами.

Он делал так всякий раз, когда в голову приходила нужная мысль.

– Еще с ранних лет Уила посещали видения. Ему было четыре, когда это случилось впервые.

– Это такой контакт? – вслушивался я.

Оркестр снова начал играть, а гости возвращались с веранды.

– Найдем другое место, – предложил Ганс, поднявшись с дивана.

Мы спустились из партера и направились к заднему двору. Пробравшись сквозь толпу, оказались на улице.

– Некоторые знания заведомо сохраняются в Мироздании, – продолжал Ганс, усаживаясь на железную клетчатую ограду, – так как однажды людям придется «поддержать Небеса на Земле».

– Ты пестр на красивые высказывания.

– Это мой конек, – стрельнул Ганс, криво улыбаясь. – Блейк не просто так занимает высокое место в иерархии. Он был избран для этого, впрочем, как и ты.

– Я? – копошась в собственных волосах, я потирал затылок. Свежий воздух помогал протрезветь.

– А ты думал, ты сюда джаз пришел слушать? – хмыкнул Ганс. – Мы – войско, Корниэль, а уже потом – бессмертные почитатели Свободы. Кстати, чуть не забыл, – Ганс опустил руку в карман и достал оттуда круглую монету.

– Что это?

– Ты не знаешь историю «военных монет»? – искренне удивился Ганс. – Да ла-адно! – протянул он.

– Серьезно, впервые слышу.

– Где бы ты ни оказался, если тебе нужна будет помощь там, где ты не можешь показать себя – достань монету: ангелы сразу же поймут, что ты свой.

Уставившись на предмет, я застыл.

– Ты возьмешь ее или мне и дальше выглядеть так, будто я клянчу у тебя милостыню?

Я забрал монету, и мы засмеялись. На этот раз без сарказма. Это было чем-то очень личным. Неоспоримым знаком новой дружбы. Тронутый таким жестом, я не знал, что и говорить.

Мои друзья давным-давно ушли из жизни, и я даже не надеялся встретить их здесь. А теперь у меня был друг, да еще и такой сорванец.

– Спасибо. Я не подведу.

Как говорится, краткость – сестра таланта, да и воинам не пристало сопли разводить. Сказано – сделано, вот и все.

Ганс был первым ангелом, кто вызвал родственный отклик в моей душе, поэтому я даже не хотел сомневаться в его словах. Как и все жители – будь то Мироздания или Межмирия – чаще всего мы – одиночки. А знание того, что где-то существует тот, с кем у тебя есть взаимопонимание, способно превратить скитальческую жизнь в рай.

Четверг

Сегодня перед рассветом я взошел на вершину горы, и увидел усыпанное звездами небо,

И сказал моей душе: «Когда мы овладеем всеми этими шарами вселенной, и всеми их усладами, и всеми их знаниями, будет ли с нас довольно?»

И моя душа сказала: «Нет, этого мало для нас, мы пойдем мимо – и дальше».

– Уолт Уитмен

Вольнодумец

Возвращение домой пришлось к ночи.

Ганс растворился в компании своей подруги, а Корниэль наконец мог насладиться сладкой тишиной. Он избавился от бабочки, расстегнул пуговицы рубашки и не спеша зашагал по влажной брусчатке.

Небо здесь было совсем другим: созвездия и планеты отличались от тех, которые Корниэль наблюдал с Земли. Они были настолько близко, что для того, чтобы их рассмотреть, телескоп был не нужен. Взяв курс на самую яркую звезду, играющую неоновыми огнями, он обдумывал сегодняшнюю встречу. Почему же Ганс выделил его из миллиона других ангелов? Должен ли он чувствовать себя той самой звездой, либо он настолько отвык доверять людям, что заподозрил нового друга в скрытой выгоде?

Музыка, звучавшая на вечеринке, сопровождала Корниэля до самого алтаря, мешая думать. Мысленно призвав тишину, он подчинил звуки себе. Музыка прекратилась, и он глубоко вдохнул.

Дорога плавно перешла в поляну. Сняв мягкие ботинки, Корниэль ступил на мокрую от росы траву. Улыбка вернулась на его лицо. Он был счастлив снова стать ее домом.

«Перестань! – сказал он про себя. – Если не доверять ангелам, то кому же тогда?»

Миновав кустарники миниатюрных роз, Корниэль добрался до алтаря. Теребя завившиеся от влаги прядки волос, он жадно вдыхал свежий воздух вкусной летней ночи. Ему хотелось поскорее очутиться в кресле-качалке и, заварив цитрусовый чай, уснуть на рассвете.

Преобладающей рукой Корниэль была правая, поэтому именно ее он определил по центру пентакля – объединения пяти стихий: Воды, Огня, Воздуха, Земли и человеческого Духа в бесконечном круге любви. Он сомкнул веки и, словно пазл, мысленно выложил дорогу домой. Подчинив себе стихии, Корниэль обхватил фиал. Шлепок – и он переместился.

Пошатываясь из стороны в сторону, будто от приступа дистонии, Корниэль ковылял к дому, который прятал свои изящные линии. Он был почти не заметен в непроглядном тумане. Пока что перемещения давались Корниэлю нелегко, но, как сказал Уитмен во время «ангельского инструктажа», его ждет большое будущее.

Избавившись от одежды, Корниэль обнаженным спустился к озеру, которое своими небольшими размерами напоминало, скорее, декоративный пруд, усыпанный редкими камнями. Вода была прозрачной даже в сумерках, что были единственным временным отрезком в мире Корниэля. Больше всего он любил закаты и рассветы, а ночью из-под его пера выходили настоящие литературные шедевры.

Мир Корниэля напоминал волшебный сон, в котором спящий видел одну из сказочных историй любимой книги. Термин «мой Мир» он считал неуместным, так как всегда был сторонником единства Вселенной. Корниэль называл его просто – Дом. Ведь дом там, где ты чувствуешь себя собой.

Корниэль

Когда я вынырнул, то почувствовал чье-то присутствие. Обтерев руками лицо, я обернулся – передо мной стоял мужчина.

– Извини, если я напугал тебя, – улыбчиво сказал он.

Голос был низким и приятным, однако складывалось ощущение, что гость вовсе не извинялся. Казалось, его позабавил мой испуг.

Пока он подходил, я успел разглядеть знакомое мне лицо под шапкой густых волос. Величественная аура Блейка пульсировала ровно и мощно, придавая ему особый шарм.

– Уильям Блейк, – протянув мне полотенце, представился он. Не дожидаясь моего ответа, мужчина продолжил: – Ближайшее время я буду твоим Наставником. Советую поторопиться, сегодня Четверг.

С этими словами Блейк зашагал к арке, ведущей на задний двор. Я сильно сжал челюсти, осознавая, что день будет не из легких.

Мы шли молча, и я не намерен был говорить первым. Я ждал, что он заметит мое молчание и поймет, что пара вежливых слов в адрес его нового ученика не станут лишними. Уильям был маленького роста, на голову ниже меня, и я будто попал под вынужденное командование Наполеона Бонапарта. Эх… Знал бы я, как тогда ошибался! Через несколько минут Блейк наконец заговорил, разъясняя мне суть обряда.

– Сегодня – самый важный день недели для нас и, соответственно, для тебя тоже, – пробираясь сквозь ветви оливковой рощи, бормотал он.

Я еще не уходил так далеко от дома и не знал, сколько всего нового приготовил для меня мой собственный мир. Увиденное очаровывало.

– Каждый Четверг мы получаем жизненную энергию из Источника, благодаря которому мы существуем, – говорил он без всякого выражения, как будто первый раз читал с листа. – Если пренебречь этим правилом, ты «обесточишь» себя за считанные часы. Обесточить – значит лишить себя всякой энергии и высохнуть намертво. Что, вполне абсурдно, да? Ведь ты уже «мертв», – по роще разнесся смех Наставника, который показался мне более чем зловещим.

Молча следуя за ним, я сдерживал себя от грубости. Я был человеком миролюбивым, но когда твои чувства сильнее в разы, а желание вырывается яростным зверем изнутри, ты узнаешь о себе много нового.

Будто почувствовав мой стыд перед самим собой, Блейк снисходительно посмотрел в мою сторону.

– Нет абсолютного зла или абсолютного добра в тебе. Важно лишь то, как ты это используешь.

Я слегка улыбнулся, и мы продолжили идти.

– Поэтому Ганс Чапмен здесь? Ведь он не производит впечатления парня с идеальным прошлым.

Засунув одну руку в карман, другой потряхивая мокрые волосы, я не отрывал взгляда от Блейка.

– Гензэль прошел долгий и сложный путь.

«Он сказал Гензэль?»

– Его мать была валькирией, предавшей отца и тем самым превратившей его в чудовище. Брат, лишенный всякой совести и семейных ценностей. Утраченная любовь, высосавшая из него последнюю надежду. Пороки и самобичевание едва не сгубили его. Лишь в зрелом возрасте бедняга взял себя в руки. И не напрасно.

Отряхнув одежду, Блейк потянулся к дверной ручке. Это была центральная часть двери, ее украшение. Роскошная и причудливая, со множеством декоративных деталей и завитков, она напоминала ту, что открывает вход в обеспеченные дома в стиле рококо.

Дверь будто вросла в высокие зеленые кустарники идеально ровной формы. Такие «заборы» можно было видеть в лабиринтах, вот только здесь не было никакой путаницы.

Повернувшись ко мне, Блейк добавил:

– Никогда не поздно поверить в себя. Что бы ни было позади, сколько бы боли не переполняло твою душу, все, что случилось с тобой – это инструменты для будущих побед. Использовать их никогда не поздно.

Почувствовав, что мой Наставник наконец-то идет на контакт, я с улыбкой поблагодарил его:

– Спасибо. Это бесценные слова.

– Это не для тебя, оболтус. Для подопечных твоих, – растерянно насупив брови, брякнул он.

Но это меня вовсе не обидело. Личность Уильяма Блейка со всеми его внутренними противоречиями еще откроется мне немного позже, а пока, широко улыбаясь, я следовал за ним.

– Прекрати скалиться, наглец!

Нырнув в дверной проем, я почувствовал прохладный воздух – он остудил мою разгоряченную кожу. Теперь было видно, как солнце поднялось выше.

Мы стояли на небольшом холме, откуда открывался вид на бескрайнюю лужайку с прекрасными розами голубого цвета. Они были кругом. Белые скульптуры вдоль дороги к ней отсвечивали оранжевым в лучах восходящего солнца. В центре лужайки сверкала зеркальная поверхность невысокой каменной чаши.

Мы подошли ближе.

При виде змея, обвившего сосуд, меня бросило в пот.

– Давняя детская фобия, – пояснил я.

Но змей был также опасен, как и сама чаша. Каменный искуситель не подавал признаков жизни. На ободке сосуда я увидел необычную надпись, кажется на санскрите, а также следующее:

От жидкости, наполняющей его, исходило мягкое светло-голубое свечение. Уловив мой неосведомленный взгляд, Блейк снова заговорил:

– «Свобода – не вседозволенность». Свобода – это зерно, выращенное из почвы ответственности. Именно со взятия ответственности на себя и начинается путь к освобождению. Тебе уже известно, чем может обернуться осушение Источника?

– Да, Ганс предупредил меня о контроле.

Блейк заметно напрягся, будто он был человеком, которому предстояло впервые выступить на сцене. У него был удивительный тембр голоса – я уверен, Уильям Блейк потрясающе декламирует стихи. Если бы кто-то, застав меня за прочтением его удивительных произведений, сказал, что однажды я услышу их автора, я бы ни за что не поверил.

– Много лун назад, стоя посреди собственного Сада, я внимательно слушал лекцию своего Наставника. Те напутствия стали фундаментом для моей миссии Ангела. Несомненно, я хочу, чтобы эти слова помогли и моему преемнику, то бишь тебе.

Я слегка коснулся жидкости указательным пальцем. Она была объемной и густой, вводя меня в заблуждение: вода ли это вообще?

Присев на камень, прилегавший к единственному дереву на лужайке, Блейк продолжил:

– Он говорил, что контроль – грязное слово. У свободы есть собственная дисциплина, но эта дисциплина не навязывается свыше. Она приходит вместе с осознанностью, рождаясь в глубинах твоей подлинной сущности. Свободу нельзя воспринимать как вседозволенность, иначе ты не достоин быть ангелом. Ты не можешь нести ответственность за судьбы других, не умея брать на себя ответственность за собственную.

– Верно, – поддержал я, – но достаточно ли человек ответственен, чтобы обладать такой свободой?

– Общество – нет, человек – да. Но далеко не каждый. Любой правитель, либо добродетель пытаются повлиять на общество. А все, что необходимо – это влиять на людей. Когда каждый отыщет в себе ту искру, ту самую энергетически сильную точку в своей душе, при полном контакте с которой человек способен на свершения, «общество» изменится само собой, ведь это не больше, чем просто слово.

Воодушевленный ответом Блейка, я продолжал слушать.

– До последней капли в этом Источнике я буду продолжать будить сознание людей, вдохновлять их на мечты о достойном будущем! Я не перестану давать им понять, что их прошлое было отвратительным и кошмарным не просто так! «Страсть передвигает горы, а грусть роет яму». А ведь ничто так не движет страстью, как гнев! Страстью быть мятежником, бунтарем!

Нервно заправив упавший на щеку чуб, ангел усмирил свои эмоции. Более спокойным голосом он продолжил:

– Я боролся и сумел вырваться из джунглей своих проблем. Я наплевал на мнение окружающих и стал собой, свободным и независимым. Но запомни раз и навсегда: с освобождением приходит великое сострадание ко всем, кто берется за ту же цель. Бунтарство без любви и сострадания, как и красота без внутренней гармонии – напрочь лишены смысла.

– Определенно, этот мир нуждается в вас… в нас.

Мысль о том, что я стал частью чего-то поистине великого, постепенно укладывалась в моей голове. Но я все же оставался сдержанным.

Уловив взволнованный взгляд Наставника, я взял подведение итога на себя.

– Несмотря на окружающую тьму, я неистово верю в то, что чем темнее ночь, тем ближе утро.

Подойдя к чаше, я преклонился. Блейк резко вскинул голову, и его стальные глаза сверкнули.

– Скажите, Уильям, а что это за жидкость?

– Мир состоит из Пяти Стихий или Космических Элементов, также, как и тело человека – Микрокосма – состоит из пяти составляющих: твердой «Земли»; жидкой, текучей «Воды»; пресуществляющего материю «Огня»; газообразного «Воздуха», представленного в виде «пустот» в теле, а также связанного с дыханием; и «Эфира» или всепроникающей и всеобъемлющей Энергии – Силы. Этот эликсир – танец стихий: Воды, Огня, Воздуха, Земли и человеческого Духа – все, что тебе необходимо, чтобы быть вечным. Огонь – внутренняя энергия, воодушевление, творческое горение, яркость. Вода – основная магическая сила, внутренняя изменчивость и чистота. Земля – чувство ответственности, сосредоточенность, мудрость. Воздух – активное проникающее начало. Ему свойственно многословие, легкость и независимость.

Все сказанное было так символично, что атмосфера становилась еще более вдохновенной. Я так увлекся разговором с Блейком, что забыл спросить его о самом главном.

– Но где же мы?

Блейк невозмутимо ответил:

– Это твой личный Сад. Твой маленький «чердак без лишних глаз», – улыбаясь, он смотрел мне прямо в глаза. – Я прихожу сюда лишь однажды, чтобы вас познакомить. Здесь ты можешь уединиться – доступ будет только у тебя. Это и есть та ответственность, о которой я говорил.

Одобрительно кивнув, я продолжил ритуал. Наклонившись и прильнув губами к чаше, я сделал первый глоток. Тело пронзила приятная дрожь. Глубоко вдохнув, я сделал еще глоток, потом еще, пока не дошел до седьмого. С каждым глотком мне хотелось все больше и больше.

Следующий мог сделать меня достойным в глазах Наставника и всего Сообщества, но также мог и уничтожить. Схватившись руками за ободок чаши, я судорожно дышал. Внутри меня горело дикое желание, несравнимое ни с каким земным возбуждением. Мое сердце будто искало выход, тарабаня по всей грудной клетке. Искаженное звериной эйфорией лицо так и норовило погрузиться в бесконечный омут удовольствия.

В тот момент, борясь с самим собой, взывая к силе воли, я думал о том, как же легко мне было бросить курить. То ли боязнь показаться себе никчемным, то ли искреннее желание заслужить доверие Блейка заставили меня что есть силы оттолкнуться, отказавшись от седьмого глотка. Брякнувшись на траву, я обнял руками колени и уставился на Наставника.

– Все хорошо, малец. Закрой глаза. Расслабься и ни о чем не думай. Самое приятное – впереди.

Похлопав меня по плечу, он покинул лужайку.

Родники памяти

Единственное сокровище человека – его память. Лишь в ней его богатство и бедность.

– Александр Смит

Корниэль

Уильям был прав! Абсолютно прав! Какое же это было удовольствие, даже блаженство! Как будто покинув горячую ванну, я отправился в уютную постель, а из окна доносился сладкий вкус ночи, завораживая нотами несуетливого побережья. Я прилег и в один миг растворился.

Открыв глаза, я оказался не на поляне – подо мной действительно мялась постель. На мне больше не было фрака – лишь любимая черная кофта, джинсы и мягкие кожаные ботинки. Встав с постели, я осмотрелся – в комнате царила почти непроглядная темнота. Нащупав клавишу выключателя, я включил свет.

Место, в котором я очутился, оказалось более чем знакомым – это была моя старая спальня на берегу Чефалу.

Будучи ребенком, я сопровождал отца в командировках, и мы часто останавливались на ночлег в доме его приятеля. Мой отец был ученым и проводил исследования в Германии, Италии, Греции и Румынии, так что детства как такового у меня не было. Мы часто переезжали с места на место, и мне постоянно приходилось менять школы. После того, как Уна погибла, меня преследовал страх потери, и чем старше я становился, тем меньше шел на контакт с людьми.

В Италии мы оставались дольше всего, и это был один из самых счастливых и самых трагичных периодов моей жизни. Моя первая любовь – Шарлотт, уроженка Франции, была великолепна: длинные роскошные волосы, милая улыбка и нежный тонкий голос.

Мне было пятнадцать. В этом возрасте все влюбляются, и я не стал исключением. Шарлотт была первой, кого я подпустил к себе, но и первой, кого я настолько боялся потерять. Девушка стала мне лучшим другом и моей первой возлюбленной.

Шарлотт была дочерью Леброна Готье, приятеля отца, в доме которого мы жили. А это означало, что мы с Шарлотт были неразлучны. До того самого дня.

Во время одной из командировок отца, мне удалось приехать пораньше, чтобы успеть ко дню рождения Шарлотт. Но сюрприз не удался, и, приехав заблаговременно, я увидел, как ее «поздравляет» другой. Классика.

Ничего не объясняя и не распаковывая чемодан, я попрощался с Чефалу навсегда, пообещав себе больше никогда не входить в этот дом.

Но теперь я стоял здесь, и самым необычным было то, что я был абсолютно счастлив, не ощущая ни пустоты, угнетающей меня когда-либо, ни отвращения. Каждая клеточка моего тела чувствовала гармонию, каждая моя мысль была наполнена невероятным светом. Я отпустил все, что огорчало меня, приняв правду такой, какой она была.

Лишь после этого я смог вдоволь насладиться тем приятным ощущением ностальгии, вырывающимся наружу всю мою жизнь. Вместо разочарования и боли я чувствовал благодарность – благодарность за то, что случилось после. Если бы Шарлотт не предала меня, я бы, возможно, никогда не покинул Чефалу и не стал бы тем, кем должен был стать. Размышляя над этим, я улыбался. Улыбались не только мои губы. Улыбались мои глаза. А искреннее улыбки не сыскать.

Вспомнив про фиал, я принялся рассматривать его. На тонком кожаном шнурке красовался сосуд грушевидной формы с жидкостью нежно-голубого цвета внутри. Фиал свисал с шеи закупоренным отверстием вверх, что давало возможность его открыть. Как только я собрался это сделать, в комнату кто-то вошел.

Увидев незнакомую девушку лет двадцати, я замер на месте. Как я ей это объясню? Что мне ей сказать? Меня одолела паника, но через несколько секунд я успокоился. Девушка просто-напросто меня не видела. Закашляв, я попытался привлечь ее внимание, но безуспешно. Направившись в мою сторону, девушка прошла сквозь меня, а я и глазом не моргнул. Что же это? Может, я умер там, на поляне, и стал духом? Множество вопросов одновременно возникали в моей голове, мешая ясно думать. В тот момент мне больше всего захотелось оказаться в уютном кресле-качалке на собственной веранде и не волноваться о том, что следующие тысячи лет мне придется ходить сквозь стены в домах людей, которые меня не замечают. Крепко сжав руками фиал, я шептал одну и ту же фразу:

– Хочу Домой.

Т. К.

Библиотека Жизни,

Вершина, Межмирие

После того, как Корниэль приземлился на мягкое ложе в комнате собственного дома, его навестил Блейк и ответил на вопросы. Фиал на его шее служил оберегом, средством усиления энергии, а также страховкой при обесточивании в бою. Жидкость из Источника наполняла сосуд каждый Четверг, когда в этом появлялась необходимость.

Перемещение Корниэля в дом Готье было не случайным. Блейк дал понять, что это не последнее путешествие по местам прошлого, а также то, что эти перемещения служат необходимым ритуалом на пути к его становлению. Смена ассоциаций была важным методом заживления старых ран. И с этим убеждением невозможно не согласиться. Ведь ослепленные болью и обидой, мы вспоминаем только худшее, забывая обо всем прекрасном, что с нами произошло.