Вы не авторизовались

Манящая тень бесплатное чтение

Скачать книгу

Katharyn Blair

The Beckoning Shadow

* * *

Моему мужу
Спасибо, что сторожил мои заветные мечты

1

Если задуматься, оно всегда было со мной. Чувство чего-то неправильного, чего-то сокрытого за моими ребрами. Оно задевало мои легкие, когда я делала глубокий вдох, чтобы посмеяться со старшей сестрой Кармен, или когда кричала на игре: «Агрессивней! Агрессивней давай!»

Оно сворачивалось вокруг сердца, бившегося быстрее при виде объекта моих воздыханий на ту неделю. Словно лоза, созданная из искушения, тиски из ужасных обещаний.

Каким-то образом я знала, что со мной что-то не так.

Неплохое начало для истории, не правда ли? Оно показывает меня именно такой, какой я хочу выглядеть, – человеком, с которым это произошло. Человеком, который страдает. Человеком, который боится.

Но это не вся правда.

Внутри меня живет страх, но все не так, как вы думаете.

Раньше моя жизнь полнилась обычным страхом. Когда сумерки испарялись в воздухе и сменялись ночью, мама всегда брала меня за руку на парковке. Было что-то такое в вечере, в гуле уличных фонарей, что пробуждало страх в моей матери. Страх, которому учишься, – страх, к которому приучают.

Но я покинула тот страх и все остальное, что у меня было, в ночь, когда разрушила свою семью и сбежала. Я спряталась в грязной уборной на автовокзале и отрезала себе волосы карманным ножиком, который подарил мне отец, когда летнее время сменилось на зимнее и тренировки группы поддержки начали заканчиваться уже затемно. Дрожа мелкой дрожью, вся покрытая пеплом, я пыталась избавиться от своей личности, поскольку знала, что никогда не смогу вернуться назад. Все, чего меня учили бояться родители, стало бесполезно. Так что хватит.

Несмотря на все предостережения, уроки, бесконечное оглядывание через плечо – то, чего они должны были бояться больше всего, все это время находилось рядом.

Я.

Это меня им следовало бояться больше всего.

2

Я пробыла в бегах почти два года. Спала под эстакадами и в заброшенных церквях. Наловчилась справлять нужду в пустых переулках и незаметно красть спелые авокадо.

Но вряд ли я когда-нибудь привыкну к долгим поездкам в автобусах. Я сижу на этом сиденье уже двенадцать часов, да еще и перед семилетним ребенком. И ведет он себя именно как семилетний ребенок, который сидит в автобусе уже двенадцать часов. В Лос-Альтосе мне доводилось нянчить многих детей – они, как правило, меня любят, да и я веду себя как приличный член общества.

Но если он еще хоть раз пнет спинку моего сиденья, я спущу на него всю ярость преисподней, разорву его рассудок в клочья и заставлю переосмыслить все решения, которые он принял в своей крошечной жизни. Можно, конечно, просто пересесть, но меня укачивает, если я не рядом с окном.

Я делаю глубокий вдох, прислоняюсь к окну и закрываю глаза. Моя дорога ведет на юг. Если продолжу сидеть спокойно, то вернусь в Лос-Альтос. Домой.

При этой мысли я прикусываю кончик языка и кривлюсь от боли, пиная резиновой подошвой кед пластиковое дно сиденья. Знаю, это глупо, но как-то в приемной у дантиста я прочла статью об оперантном обусловливании. Если сильно закусывать язык каждый раз, когда я начинаю скучать по дому, в который мне категорически нельзя возвращаться, то тоска по нему начнет ассоциироваться с болью. К примеру, женщина, описываемая в статье, перестала хотеть курить, потому что шлепала себя резинкой по запястью, так что принцип, по сути, тот же.

Нет, пока это не сработало. Только рубцы на языке появились.

Мы делаем остановку, чтобы подобрать очередную группу людей, и едем к конечному пункту назначения.

Чтобы отвлечься, я смотрю в окно. По крайней мере, за ним неплохой пейзаж. И мы почти на месте. Осталось лишь перетерпеть дорогу через Сан-Франциско, и мы попадем в Пейнс-Крик – небольшую фермерскую общину. У них есть вакансия на заводе по расфасовке миндаля… идеальное место, чтобы спрятать волосы под бейсболкой и смешаться с толпой. Я не настолько глупая, чтобы думать, будто недавние слухи о странных происшествиях с аномалами – новости, передающиеся посредством быстро удаляемых постов в соцсетях, – не дошли до маленьких сельских городков. Но надеюсь, что они будут слишком заняты, чтобы задавать вопросы.

По холмам скользит туман, словно любопытные щупальца океана решили попробовать на вкус город. Я достаю жвачку из кармана толстовки и закидываю ее себе в рот. Если закрыть глаза, можно почти представить, что я вновь сижу в задней части автобуса с Линдси и Дженной и готовлюсь к соревнованию или чему-то подобному. Ханна разминала бы мышцы на переднем сиденье. Тренер Амира шутила бы с Фениксом, нашим водителем. Но той жизни больше нет. Хотя чем я дальше от нее, тем она легче просачивается в ту часть меня, которую я заперла за стальной дверью.

Кто-то плюхается на соседнее сиденье, и я подскакиваю. Хм, а этот парень неплохо выглядит. Но он улыбается таким образом, который всегда предшествует диалогу, а я не в настроении болтать. Вновь поворачиваюсь к окну, надеясь, что он поймет намек.

На него не оглядываюсь. Не стоило мне жевать последнюю жвачку. Запашок после двенадцатичасовой диеты на кофе с чипсами с заправки наверняка бы пресек любые разговоры.

Беру журнал из карманчика переднего сиденья. Какое-то периодическое издание на тему бизнеса… не совсем то, что я решила бы почитать по своей воле. Но это неплохое развлечение, и внезапно эти глянцевые странички кажутся моим самым ценным имуществом. На обложке изображен парень, стоящий перед гигантским зданием, которое закрыто строительными лесами. Он старше меня и прекрасен, словно только что сошел со щита с дурацкой рекламой духов. Одной из тех, на которых мужчина с проседью отдыхает на яхте, а его пытается соблазнить русалка. И вы спросите: «В чем смысл этой рекламы?» И тут они покажут вам флакон, хотя абсолютно не ясно, какое он имеет отношение к совокуплению с русалкой на лодке, но вам все равно захочется узнать, как же эти духи пахнут. Мой взгляд проходится по обложке. Заголовок гласит: «Ананиас Вентра: магнат по торговле недвижимостью нарушает и создает собственные правила».

Я сосредоточиваюсь на словах, надеясь, что, если не буду поднимать взгляд, он не…

– Куда направляешься? – спрашивает меня парень с соседнего места.

– Дальше на юг.

Три слова. Для меня они учтивая формулировка другого направления из трех слов, куда мне хочется его послать, но парень реагирует как голодный голубь, которому только что подкинули ломоть хлеба. И, разумеется, сейчас он потребует добавки.

– У тебя там семья? – спрашивает он, придвигаясь ближе, чтобы двое людей, идущих по узкому проходу, смогли протиснуться дальше.

Один из них останавливается у ряда позади нас. Женщина в толстовке с надписью «Сопротивляйся» направляется к задней части автобуса. Я пробегаюсь по ним взглядом, словно этого хватит, чтобы их рассекретить. Это уже вошло в привычку. Я однажды читала, что у одного типа аномалов неестественные зрачки, если смотреть на них в определенном освещении. Прошло два года, но я ни разу не видела подобного. Может, это просто городская легенда.

Хотя, откровенно говоря, два года назад я многое принимала за городские легенды.

Я вновь поворачиваюсь к окну, надеясь, что мой собеседник поймет, что я не заинтересована в болтовне. Пристально смотрю на табличку рядом с дорогой, на которой написано, что до Сан-Франциско осталось восемнадцать миль. Вокруг нее клубился туман, и я замечаю знакомое граффити в нижнем левом углу.

Независимо от того, сколько раз я его видела, меня все равно будто сковывает лед. Это лиловый цветок, объятый пламенем, – королева ядов.

Людей, которые отличаются от меня, это граффити ничем не привлечет. В нем нет ничего любопытного.

Но на самом деле это визитная карточка, которая в последнее время появляется все чаще и чаще. На уличных знаках. Бамперах. Автобусных остановках. Общественных туалетах. Ординары – обычные люди – не поймут, что это.

Они никогда не жили в страхе обнаружить бутон королевы ядов, прибитый к их входной двери. Этот страх известен только аномалам. Он одна из многих причин, по которой мне пришлось сбежать из дома. Граффити – это послание: грядут перемены. Но я не готова поставить свою жизнь на веру в это. До меня доходили слухи, что многие аномалы укрылись в Сан-Франциско – и именно поэтому я не буду там останавливаться.

Я прячу журнал обратно в кармашек и откидываюсь на спинку сиденья.

Мне мало что известно о пугающей подноготной мира аномалов. Но я знаю, что исчезновение смотрителей не случайно. От этого слова, мелькающего в моем сознании, в груди сжимается: смотрители. Даже от одного звука этого слова, раскатывающегося эхом в голове, по моему горлу начинает подниматься желчь.

Автобус рывком двигается вперед, и табличка с граффити исчезает из виду. Тут я понимаю, что мой сосед по-прежнему что-то бормочет; господи, до сих пор! Но есть один положительный момент. Маленький непоседа с заднего ряда поменялся с кем-то местами, и теперь объектом его домогательств стал мой сосед.

– …Так что я решил поехать в Сан-Франциско и подсобить ему, раз уж он оказал мне такую помощь с химией. Кто-то бы сказал, что это не моя забота, но я считаю это правильным поступком. Меня, кстати, Колби зовут.

Парень замолкает и смотрит на меня с улыбкой. И-и-и мяч передают мне. Голодный голубь ждет, когда я подкину еще хлебных крошек. Я опускаю ниже капюшон толстовки – их получила вся группа поддержки на чемпионате штата, прежде чем я сбежала, – и молюсь, чтобы он не прочел имя на кармане, которое я зарисовала черным перманентным маркером. На нем самым жизнерадостным шрифтом, который только можно представить, написано «Веспер». Из пучка, собранного без помощи расчески, выбиваются грязные пряди моих светлых волос, на немытом лбу наклевываются как минимум три новых прыщика.

Может, у того факта, что я испортила себе жизнь и пустилась в бега, есть и положительная сторона. Поскольку два года назад вежливая я, которая вплетала ленточки в волосы в день игры и больше всего заботилась о том, чтобы не сгибать колени во время махового переворота назад, сочла бы необходимым поддержать беседу с Колби.

Добрая. Вежливая. Но этой девушки больше нет. Да здравствует грязноволосая, равнодушная Веспер.

– Слушай, я понимаю, что ты весь вне себя от возбуждения, но у меня нет настроения для болтовни.

Я ожидаю, что это немного его смутит. Возможно, даже вызовет раздражение. Но он просто улыбается. Улыбается. Будто я сказала что-то милое.

В ту же секунду я чувствую пульсацию вокруг пальцев, как если бы мои кости обмотали вспыхивающие электрические провода. Словно мои руки дремлют, но это не так. Это чувство мне знакомо. Оно опасное, голодное – чувство, которое я сдерживаю на поводке из пряжи. Я сжимаю кулаки и смотрю в окно.

– Тебе необязательно говорить. Я все понимаю. Но я рядом, если вдруг захочешь. Я специализировался на женской психологии в колледже, так что понимаю…

В этот момент ребенок с заднего сиденья пинает спинку его кресла, и Колби летит вперед, ударяясь лбом о место впереди. Улыбка начисто стирается с его лица. Я оглядываюсь через плечо на мальчишку, который еще час назад был бичом моего существования. Сейчас же для меня он лучший человек во всем мире. Мое кресло он тоже пинал, но никогда с такой силой. Мальчик улыбается мне, будто все понимает.

Ничего не могу с собой поделать. Я тоже улыбаюсь. Даже невзирая на то, что моя ладонь по-прежнему пульсирует, словно под кожей жужжит запертая пчела. Даже невзирая на то, что это служит мне напоминанием: если между аномалами и ординарами – людьми с магией и без – когда-нибудь начнется война…

Я на вражеской стороне.

3

Когда мы заезжаем на автовокзал, на улице уже стемнело, а туманная завеса настолько уплотнилась, что за окном почти ничего не видно. За время поездки Колби совершил еще несколько попыток завести со мной разговор, но в конечном итоге понял намек. И под намеком я подразумеваю, что чихнула ему в кофе. Но я все равно жду не дождусь, когда он сойдет с автобуса. Тогда я смогу вытянуться и попытаться поспать.

– Последняя остановка на сегодня! – кричит грузный водитель автобуса.

Нет. Не может быть!

– Мы должны были доехать до Стоктона! – возражаю я.

Он устало смотрит на меня.

– Должны были, но не можем. Дороги сильно затопило. Как только рассветет, мы сразу же двинемся в путь.

Я не могу здесь останавливаться. Мне нельзя оставаться в Сан-Франциско.

– Тебе нужен ночлег? – спрашивает Колби, когда я выхожу в холодную ночь.

Я его игнорирую и быстро иду к кассе. Может, еще успею купить билет в другой город. Но в окошке, словно в качестве злобной насмешки над моим несчастьем, большими буквами написано «ЗАКРЫТО».

Сердце ухает вниз, мысли путаются в голове. Успокойся. Просто думай.

Я прислоняюсь к зданию, наблюдая, как все пассажиры собирают сумки и выходят на улицу, чтобы ждать своего транспорта. Я, насколько возможно, прячусь в тени. Затем нажимаю кнопку на дешевых марвеловских часах, которые Джек подарил мне в качестве шутки на день рождения. Уже почти десять. Вздыхаю. Ночь на улице не входила в мои планы на сегодня, но, похоже, у меня нет выбора. Я затягиваю ремешки на рюкзаке и иду дальше по улице. Нужно найти церковь или переход – какое-нибудь местечко, где можно пересидеть до рассвета.

Мои кеды не издают ни звука на мостовой, пока я миную большую фреску Девы Марии, нарисованную красками цвета фуксии и ярко-розовой. Меня так завораживает картинка, как цвета рассекают темноту ночи, что я замираю. Я часто слышала о красочности Сан-Франциско, но такого все равно не ожидала. Мне хочется опустить голову и идти дальше, но энергетика этого места так и молит смотреть дольше, и не в моих силах противостоять ее зову. Передо мной вырастают ряды домов в викторианском стиле – все разных оттенков синего. Я прогуливаюсь мимо винного магазинчика с золотыми подоконниками, на которых растут пышные пионы и свежая кинза. Прохожу под лаймово-зеленым пожарным выходом и останавливаюсь от мяуканья рыжей кошки с оторванным кусочком уха, которая протягивает ко мне лапку через решетку. Я улыбаюсь и на секунду присаживаюсь, чтобы отбить ей «пять». Трамвайные провода шипят от электричества, потрескивающего вдоль линий. Всего на пару минут реалии того, кто я и что сделала, ускользают на задворки моего разума, гонимые таким мощным запахом закваски и морского воздуха, что я почти ощущаю привкус залива на языке.

В реальность меня возвращает какой-то шорох. Я мигом поворачиваюсь. Уличные фонари выглядят как туманные ореолы за низкими облаками.

Это город. Города всегда шумные.

Я поворачиваюсь обратно и ускоряю шаг, надеясь, что никто не увидел, как я подпрыгнула от шороха, который, скорее всего, издала кошка. Но затем он вновь раздается. Это уже не столько похоже на шорох, сколько на тихие шаги по бетону. Прямо позади меня, приближающиеся.

Я вновь оглядываюсь, страх так быстро наполняет мои жилы, что я слышу свое порывистое сердцебиение в ушах.

– Кто там? – Мой голос дрожит, но я пытаюсь дышать спокойно.

Это не они. Не они. Не они.

Смотрителей больше нет. Все изменилось. Мне не нужно бояться.

Просто дыши.

Мне необходимо успокоиться, но я не могу избавиться от ощущения, что вот-вот стану типичной первой жертвой в ужастике. Камера стремительно приближается ко мне сзади, чтобы уловить момент, когда я развернусь и увижу небольшого зверька, выходящего из тени. Я выдохну с облегчением, а когда повернусь обратно, непременно замечу психопата в маске и с электродрелью, и после кто-то найдет мой недоеденный труп под мостом Золотые Ворота. И это еще лучший вариант развития событий. Ведь если это смотрители, мое тело уже никто никогда не найдет.

«Никто не видел их почти два года», – напоминаю я себе.

Я подпрыгиваю и поворачиваюсь на какой-то звук. Из-за мусорного бака выбегает серая кошка. Я пытаюсь подавить крик. Ладно, значит, это все же была кошка. Теперь мне просто нужно повернуться…

Я разворачиваюсь. Ни маски, ни электродрели.

Велика вероятность, что я просто слишком остро на все реагирую.

Я в незнакомом городе. Вполне естественно чувствовать себя не в своей тарелке в новой обстановке, верно?

Но затем я вновь слышу шорох. Поднимаю взгляд, и вот он – едва различимый силуэт, попавший под край света фонаря. Я могу поклясться, что что-то увидела. Или кого-то. Не знаю, игра ли это воображения, но я не трачу время на выяснения. Я максимально быстро начинаю плестись вслепую по тротуару.

Сквозь густой туман почти ничего не видно, но мне удается различить огни небольшого лавандового здания в противоположной части улицы. Кафе «Алоэ». Похоже, это единственное заведение, которое до сих пор открыто.

Я распахиваю дверь, тихий звон колокольчика звучит дико не к месту на фоне моего ужаса.

Останавливаюсь и пытаюсь перевести дыхание. Меня обволакивает теплый запах молотого кофе. За столиком в задней части кафе сидят двое хипстеров с семью разными гаджетами, подключенными к стене цвета баклажана, а напротив окна читает книгу парень в толстовке. Я прохожу дальше, мои «конверсы» скрипят по потертому деревянному полу. Услышав, как вновь звякнул колокольчик при закрытии двери, я плетусь к столику у витрины. Он задвинут в угол, над ним висит постер к фильму «Братство Кольца». Отсюда удобно наблюдать за улицей так, чтобы меня не увидели. Я поглядываю в окно, но там ничего нет, кроме витков тумана на черной улице. Парень, который сидит в другой части кафе, отрывается от книги. На нем темная шапка и серая кенгурушка. На его бровь наклеен пластырь, но даже издалека видно, как под ним расцветает синяк. На нижней губе едва-едва начала заживать ранка. Он берет бумажный стаканчик и делает глоток. Стаканчик выглядит смехотворно крошечным в его ручищах, которые тоже перевязаны.

О, славно. Все просто прекрасно. Он совсем не похож на серийного убийцу.

Я вновь перевожу взгляд на окно, отчасти ожидая увидеть силуэт в тумане. Там никого нет, но вид пустой улицы больше похож на угрозу, чем на утешение. Я знаю, что кто-то наблюдал за мной. Кто-то, кто может лазить по стенам.

Мой поток размышлений прерывает мужской голос, и я вздрагиваю.

– Кофе? – спрашивает официант, поднимая свободную руку при виде моего перепуганного лица.

Он старше меня – лысый, с блекнущими татуировками по бокам головы. В каждом ухе минимум три сережки, нижняя часть лица заросла густой рыжей бородой. На его бейдже написано «Гейб».

Я с трудом сглатываю и качаю головой. У меня есть кое-какие сбережения, но их нужно тратить с умом.

– Простите. Я уйду через минуту, ладно?

Он смотрит на меня с мгновение, а затем наполняет щербатую чашку на краю столика и ставит ее передо мной.

– О, мне… – начинаю я, но официант качает головой.

– Мы закрываемся через два часа, а этот кофе все равно выльют. Ты делаешь мне одолжение.

Я поднимаю глаза, на секунду встречаясь с ним взглядом. Доброту редко оказывают за просто так, особенно женщинам. Я научилась не принимать одолжения от других, хотя это и не спасало меня от нежелательного внимания. Но мужчина не пытается подмигнуть мне со всей деликатностью, которую можно почерпнуть только из порно. Нет, он вообще смотрит в окно, словно видит, что я боюсь чего-то, притаившегося под покровом ночи.

– Спасибо, – шепчу я.

Он кивает и переходит к хипстерам. Я обхватываю задубевшими пальцами чашку и тихо ахаю, когда сквозь керамику в мою кожу проникает тепло. На секунду в мой разум просачивается воспоминание о том, как я садилась в джакузи на пижамной вечеринке Эштин в честь конца учебного года.

Закусываю язык. Сейчас не время для этого.

Я не плакала уже много месяцев и вряд ли бы смогла, даже если бы захотела. Боль так глубоко погребена в моей груди, что за ней нужно нырять – сомневаюсь, что мне удалось бы ее найти за один раз. Для меня она потеряна, пока я не решусь хорошенько ее поискать. И меня это вполне устраивает.

Я снимаю рюкзак с плеча и неохотно его открываю, будто внутри затаилось нечто опасное и вот-вот выпрыгнет наружу.

Рассматриваю конверт, за который пришлось отдать почти три зарплаты, когда я жила в Сиэтле. У меня кишка тонка, чтобы его открыть. Делаю глубокий вдох, за время которого успеваю напомнить себе, что я трусиха и не могу сделать то, что планировала при его покупке. С моего побега из дома прошло пятнадцать месяцев. Я думала, что со временем стану храбрее, но все с точностью наоборот.

Последний раз я видела плакат о моей пропаже двенадцать месяцев назад. Свое лицо в новостях – девять месяцев назад. «Местная девушка исчезает после страшного пожара» – гласила подпись, сопровождаемая фотографией, которую сделала моя мама на Манхэттен-Бич, где я в обтягивающем бежевом топике, из-за чего кажется, будто я голая. Увидев ее впервые, я закатила глаза – мама явно не отдавала себе отчет, когда вручала эту фотографию полиции. На секунду я представляю, как дразнила бы ее по этому поводу вместе с Кармен. А затем меня придавливает реальность – такая тяжелая, что может оставить вмятину в полу под моими ногами.

Я больше никогда не буду с ними смеяться. Не после того, что я натворила.

С воспоминанием о криках приходит и вонь горящей древесины, в сравнении с которой мой страх перед смотрителями кажется чуть ли не смехотворным.

Я знала, что мой поступок карается смертным приговором у смотрителей. Честно говоря, я даже ждала его. Ждала цветка королевы ядов, прибитого к нашей передней двери. На протяжении многих месяцев до побега я просыпалась пораньше, чтобы проверить, все ли чисто, пока мама не обнаружила его первой по пути на работу.

Это был лишь вопрос времени, прежде чем я все испорчу и потеряю контроль. Просто я никогда не представляла – ни в одном из тысяч кошмаров, – насколько ужасающими могут быть последствия.

Я так сильно прикусываю язык, что чувствую кровь.

Не знаю, как долго я так сижу, попивая кофе и глядя на извивающийся туман, жмущийся к витрине. Но, наверное, долго, поскольку хипстеры уже уходят. Подходит Гейб, чтобы подлить мне еще кофе в чашку. Я тихо бормочу благодарности, на что он кивает и возвращается к прилавку.

Я наблюдаю за Мистером Кровавые Костяшки, пока он читает. Он проводит большим пальцем по нижней губе, и меня привлекает это движение. Несмотря на синяки, он вообще-то…

В моем животе пробуждается что-то давно забытое. Я не собиралась говорить, что он симпатичный, поскольку последнее, что нужно человеку в бегах, это бестолковая влюбленность.

Дома я несколько месяцев встречалась с парнем – Натаном Пересом. Футбольный игрок, умопомрачительная внешность, ужасно целуется. В десятом классе мы расстались. Он расплакался. Я – нет. С тех пор я целовалась с парой парней, но не после побега. Мой взгляд вновь сосредоточивается на губах Кровавых Костяшек.

Ладно, теперь я откровенно пялюсь.

Только не смотри на меня. Не смотри, не…

Упс. Посмотрел.

Мы снова встречаемся взглядами. Я тут же ощетиниваюсь, меняя образ девушки, которая еще час назад буквально бежала от тумана, на «если подойдешь ко мне, я выпотрошу тебя за десять секунд». Еще один маленький трюк, которому я научилась за годы путешествия в одиночку.

Он вскидывает поцарапанную бровь и усмехается. Будто считает мой тщательно проработанный злобный вид интригующим.

– Что? – спрашиваю я. Лучшая защита – нападение, верно?

Он снова поднимает голову и изображает удивление. Затем делано смотрит себе за спину и обратно на меня, едва сдерживая смех.

– Ничего.

Я вновь обхватываю чашку пальцами и, поднося ее к губам, немного проливаю кофе. Вот черт!

Быстро смотрю на парня, надеясь, что он ничего не заметил. Но, естественно, он все видел. Клянусь, он улыбается, когда опускает взгляд на ежедневник перед собой. Интересно, что он там пишет? «Дорогой дневник! Последние новости: девушки по-прежнему разливают жидкости в моем присутствии».

– Ай! – шепчу я, обжигаясь о кофе. Определенно не мой день. Или год. Или жизнь.

Я как раз собираюсь встать и попытать удачу с тем стремным туманом на улице, когда кто-то кладет салфетку на мой стол. Поднимаю взгляд на Кровавые Костяшки.

– Все нормально? – спрашивает он.

– Ага, – бурчу я, инстинктивно отодвигаясь подальше, пока он садится на противоположный стул.

– Я говорил Гейбу не подавать кофе таким горячим, – замечает он, протягивая руку. Я не шевелюсь. Он же не ждет, что я попрошу его о помощи, ведь так?

– Со мной все хорошо, – настаиваю я, но в моей интонации слышится четкий посыл: «Будь добр, отвали».

Еще один трюк, которому я наловчилась в бегах.

Парень закатывает глаза.

– Я не пытаюсь запугать тебя. Один год я работал медиком. Просто хочу убедиться, что ты в порядке.

– А я была владелицей этой руки целых семнадцать лет, так что знаю, что она в порядке.

Кровавые Костяшки встает.

– Ну ладно, намек понял. Если передумаешь, в морозильнике есть пакетики со льдом.

– Мне не нужна твоя помощь. Как и бесплатный кофе. Я не какая-то беспомощная бродяжка, ясно? Я могу позаботиться о себе.

Он поднимает руки в знак защиты.

– Никто и не говорил, что не можешь.

Он всматривается в меня, и я вижу, как в его глазах зарождаются вопросы. От этого хочется съежиться, словно он может увидеть то, что я пыталась скрыть. Вблизи он уже не так похож на убийцу. Парень выглядит здорово, как Капитан Америка или кто-то подобный. Но я заставляю себя сидеть смирно. Только я собралась открыть рот, как до нас доносится звук. Глухой удар, за которым следует металлический грохот с кухни, как если бы на плиточный пол посыпалась посуда.

Кровавые Костяшки замирает и прислушивается. Я тоже. В этом звуке было что-то неправильное. А затем…

Щелк.

На самом деле звук не такой громкий, как я слышу у себя в голове. Он попросту не может быть настолько громоподобным, чтобы раскатываться эхом по черепу с такого расстояния, но, возможно, щелканье затвора всегда так звучит – как голодное клацанье челюстей, решающих то, на что не имеет права ни один человек. В любом случае такой звук никак не может быть тихим.

– Не двигайся! – рявкает кто-то с кухни.

Сквозь кухонное окно я вижу мужчину в серо-черных перчатках. В его правой руке зажат маленький пистолет. Он нас не увидел… пока.

Кровавые Костяшки мигом кидается в другую часть помещения, не издавая ни звука. Я тоже начинаю бежать, но он прижимает палец к губам.

– Пригнись, – едва слышно шепчет парень.

Я останавливаюсь на секунду, а потом прячусь под стол.

Он крадется ближе к кухне, а я медленно ползу за ним. Вдруг он быстро оглядывается через плечо.

– Оставайся здесь, – велит Кровавые Костяшки громким шепотом. Затем пригибается и перебегает к прилавку, а оттуда придвигается как можно ближе к кухне.

Я понимаю, что нужно бежать отсюда со всех ног, даже если звон колокольчика на выходе оповестит о моем присутствии. В лучшем случае все это закончится приездом копов, но я не могу попадаться им на глаза. Вряд ли новости о моем исчезновении распространились так далеко на север, учитывая, сколько детей моего возраста пропадают каждый день, но я не хочу рисковать.

Но в моей голове все еще проигрывается звук того глухого удара. Кто-то ударил Гейба – он ранен. А если Кровавые Костяшки попытается сыграть в героя, то поплатится за это жизнью. Я слишком часто становилась свидетелем страданий других людей. Нельзя просто уйти, хотя и стоило бы.

Я подползаю ближе.

Парень поворачивается, беспокойство на его лице исчезает и сменяется неприкрытым раздражением. Он яростно машет мне руками и произносит одними губами: «Беги».

Ладно, это уже оскорбительно. Не спорю, он размером с небольшую секвойю, но, рассмотрев его хорошенько, я вижу, что ему максимум лет девятнадцать. И я больше никому не подчиняюсь.

Точно не знаю, когда я успела приблизиться к Кровавым Костяшкам, но я прямо позади него, прижимаюсь к прилавку. Мужчина с пистолетом что-то бормочет на кухне, но я больше никого не вижу. Либо он говорит с Гейбом, либо ругается с кем-то по телефону.

Кровавые Костяшки наконец замечает, что я стою за ним, и подпрыгивает.

– Ты! – изумленно восклицает он. – Я же сказал тебе бежать!

– У тебя есть мобильный?

Он качает головой и прищуривается. Я упорно смотрю в ответ, даже не пытаясь придать себе грозный вид – теперь это получается естественным образом. Парень открывает рот, чтобы что-то сказать, но я прижимаю палец к его губам – мужчина на кухне замолчал.

Сжимаю руки в кулаки. По нижней части моего черепа прокатывается низкий гул, ладони начинают пульсировать.

– Последнее предупреждение. Уходи. Я не хочу быть ответственным за тебя, – говорит Кровавые Костяшки, но я едва его слышу, пока смотрю на свои ладони и чувствую нарастание силы под кожей.

Он направляется к кухонной двери. Я поднимаю взгляд как раз тогда, когда он проскальзывает внутрь. Я же будто приросла к месту.

«Вставай. Сделай что-нибудь», – твержу я себе.

Давай же, хоть что-то!

В ответ раздается другой голос, напоминающий звон крови в ушах: «Ты не можешь это контролировать. Ты только все испортишь».

А кто сказал, что я в этом нуждаюсь? Я могу помочь и без своего проклятия. Люди постоянно помогают друг другу без всяких аномальных сил.

Я заставляю себя подняться. Заставляю себя идти, несмотря на страх, сковывающий мышцы.

Кидаюсь к двери, даже толком не осознав, что мои ноги пришли в движение, пока не оказываюсь у входа на кухню. Гейб лежит на полу оглушенный, прижимая руку к кровоточащей голове. Кровавые Костяшки впечатал злоумышленника в стену, заведя ему руку за спину.

Я хватаю полотенце, чтобы приложить его к ране, и скольжу по полу к Гейбу.

– С вами все будет хорошо, – шепчу я, хотя он и белый как призрак.

Убираю полотенце. Рана глубокая, но все обойдется, если доставить Гейба в больницу. Он берет мою ладонь своей дрожащей рукой и сжимает ее. Его глаза расширены, взгляд рассеянный, но внезапно, будто в знак предупреждения, он сосредоточивается на чем-то за моим плечом.

– Сэм, – выдыхает Гейб, после чего теряет сознание, вяло оседая на дверцу холодильника. Я оглядываюсь на Кровавые Костяшки. Сэм. Его зовут Сэм.

Злоумышленник откидывает голову и бьет Сэма лбом по лицу, сбивая того с ног. Затем поворачивается, подхватывает пистолет и наставляет дуло прямо в грудь парня.

Я открываю рот в крике, и тут что-то выпрыгивает из моих ладоней. Не успеваю я это остановить, как оно змейкой ползет по помещению и обвивается вокруг груди злоумышленника. Мой разум наполняется низким гулом, все мысли с грохотом сбиваются в кучу. Я слышу голоса, вижу проблески лиц. Подводные глубины – рокот океана, рев волн. Затем то, что я выпустила, возвращается обратно, как сокращающаяся мышца. Мои глаза распахиваются, а от тяги магии злоумышленник летит вперед, будто его толкнули сзади.

Я с ухающим желудком осознаю, что натворила. Мы со злоумышленником по-прежнему связаны, моя магия обматывает его грудь. Шум волн усиливается на задворках моего сознания.

– Какого черта только что произошло?! – вопит мужчина, опуская пистолет, чтобы оглянуться, как если бы ожидал найти кого-то у себя за спиной. На его лице застывает гримаса чистого ужаса.

Я поднимаюсь на ослабших ногах. Его налитые кровью глаза останавливаются на мне, словно он впервые замечает мое присутствие. На его лицо падают высветленные волосы, над дрожащей верхней губой растет редкая линия усов. Будь я полностью в сознании, то могла бы даже посочувствовать ему.

– Чего ты боишься? – спрашиваю я у злоумышленника. Его взгляд на секунду останавливается на мне, а затем продолжает бегать по комнате. Он меня не слушает.

– Беги, – шепчу я Сэму.

– Что? Почему? – спрашивает он и, увидев мои полные ужаса глаза, делает шаг ко мне.

– Забирай Гейба и уходи, – молю я, тщетно пытаясь прервать нашу связь со злоумышленником.

Мужчина нацеливает пистолет на мою грудь.

– Никто никуда не пойдет, – сплевывает он.

Ладно, теперь я точно ему не сочувствую.

Чувство нахождения под водой усиливается, затягивая меня все глубже. Мои руки дрожат, связь между нами натягивается. По моему затылку стекают капельки пота, а сердитое выражение лица мужчины идет трещинами – я знаю, что он чувствует то же самое, что и я. Он слышит волны… крики.

В моих ушах рокочет океан. Мужчина взводит курок и наставляет пистолет на голову Сэма.

– Отойди, или я пристрелю твоего парня, – говорит он, но его внимание сосредоточено на чем-то другом.

Он опускает взгляд при звуке журчания воды. Та собирается у его ног, вращаясь единым потоком вокруг лодыжек, как возникший из ниоткуда водоворот.

– Что это? – затаив дыхание, спрашивает злоумышленник.

При виде воды меня охватывает странный трепет. Я чувствую ее потоки в своих ладонях – каждое их движение отдается под моей кожей. Мужчина пытается пошевелиться, но я поднимаю руки, и водоворот вздымается к его талии. Поднимаю руки выше, и вода достигает плеч и прижимает его руки к телу, пока он кричит.

Я вытягиваю пальцы, и водоворот начинает кружиться быстрее. В моей груди вспыхивает чахлая надежда – раньше мне никогда не удавалось контролировать ситуацию. Это что-то новенькое.

С вращающейся в ладонях энергией я поднимаю руки еще выше.

Вокруг мужчины пенится густая и неумолимая вода. Вот что я обнаружила внутри его – страх, порожденный воспоминанием десятилетней давности, когда сильное течение сбило его с ног и кубарем отправило во тьму. В тот миг он думал, что погибнет: в его ушах гудит рев океана, пока он не перестает отличать рокот воды от собственных криков. Соль обжигает горло и щиплет глаза. Где-то во мраке его страха я слышу женский голос, зовущий его по имени: «Митч! Митч! Мой сын! Он не может выбраться! Митч!»

Митч. Вот как его зовут.

Я возвращаюсь на кухню и открываю глаза. Осмеливаюсь кинуть взгляд на Сэма – он тоже смотрит на меня, на его лице читается странное выражение. У меня нет времени пытаться определить его. Я поворачиваюсь к Митчу.

Утонуть. Он боится утонуть.

– Что, Митч, уже не так весело, когда кто-то играет с твоей жизнью? – спрашиваю я, и его глаза округляются.

По моему телу раскатывается сила, мышцы растягиваются и сокращаются от тяжести того, что я не использовала со времен побега, но они ее помнят.

– Откуда ты знаешь мое имя? – выпаливает мужчина, и я позволяю воде подняться до его шеи.

Я делаю шаг, и вода двигается синхронно со мной, отползая назад. Подошва моих кедов скрипит на влажной плитке. Я собираюсь вытолкать злоумышленника и воду наружу, позволить страху отскочить обратно в его грудь, а затем забрать пистолет и вверить его Сэму до приезда полиции.

Никогда не думала, что наступит день, когда я смогу сделать что-то доброе с помощью своей силы. Что смогу быть кем-то еще, кроме как угрозой. От этой мысли я чуть ли не ликую. Закрываю глаза и сосредоточиваюсь на воде.

Ледяная и сердитая. Она наполняет мой нос и просачивается в легкие, туго сжимая их…

Вдруг что-то идет наперекосяк. Будто наша связь со скрипом рвется, и я кубарем падаю, в разум врывается оглушительный рев океана. Через секунду я возвращаюсь в воспоминание Митча. Обратно в водоворот. Мои пальцы впиваются в песок, пытаясь найти опору, чтобы исправить ситуацию. Но я не могу. Тут ничего не поделать. Возможно, я уже даже себя никогда не исправлю. Я падаю на колени, и боль возвращает меня в реальность – как раз вовремя, чтобы увидеть, как водоворот обрушивается на пол, и Митч падает. В этот миг, в эту секунду, мне кажется, что опасность миновала. Но затем мои уши опять наполняет рев, и я поворачиваюсь.

В дверь врезается огромная волна, сбивает Сэма с ног и откидывает металлический стол к задней стене, блокируя черный выход. За секунду кухню затапливает вода. Мы будто находимся на тонущем корабле, океан крушит наше жалкое судно на щепки и поглощает его.

Я слышу собственный крик, но словно издалека. Зажмуриваю глаза и пытаюсь вернуть контроль, но это бесполезно. Ужас разрывает меня изнутри и не дает ни за что ухватиться. Я захлебываюсь позаимствованным страхом Митча.

Уровень воды поднимается – черт, как же холодно! Передо мной стоит Сэм; Гейба, который по-прежнему без сознания, он закинул на плечо. Он что-то кричит, но я не могу разобрать слов. Сэм подходит ближе.

– Нам нужно убрать стол от двери!

Я молча киваю, и мы плывем к перевернутому столу. Он огромен!

– Эй! Помоги нам! – кричит Сэм Митчу, но тот не слушает. Мужчина будто окаменел, его тело сотрясает дрожь, пока он смотрит на льющуюся через дверь воду, словно это монстр из кошмара. Так и есть.

Я прячу свой собственный страх как можно глубже и сосредоточиваюсь на том, как бы выйти отсюда живой.

– Тяни на счет три! – говорит Сэм. – Раз, два, три!

Мы с Сэмом дергаем стол на себя, но он застрял между двумя полками по бокам от двери.

Вода уже достает до моих ключиц, сбивая меня с равновесия и лишая воздуха.

Сэм поправляет Гейба на плече, чтобы тот не погрузился под воду.

– Давай я попробую снизу, – сиплю я, а затем делаю глубокий вдох и ныряю.

Я открываю глаза, но почти ничего не вижу из-за клубящегося песка. В рот и нос попадает соленая вода. Естественно – Митч боялся океана, и именно его я и создала. Я тяну за ножку стола, но ничего не выходит. Она застряла.

Выныриваю на поверхность. Осталось всего несколько сантиметров воздуха. Флуоресцентные светильники мигают и гаснут, и все погружается во мрак.

– Нужно попробовать через другую дверь. Возможно, вода пропустит нас в зал, когда полностью затопит кухню, – пыхтя, произносит Сэм.

Но я знаю, что это не сработает, поскольку до сих пор чувствую, как в груди свирепствует страх – зеркальное отражение водного потока, рвущегося через дверь. Он не остановится, пока я его не заставлю.

Мы умрем из-за моего страха. Потому что мне хватило глупости на одну секунду подумать, что это что-либо иное, кроме как проклятие.

Вода поднимается над моим ртом. Я вдыхаю побольше воздуха, задевая губами резиновое покрытие потолка, и ныряю.

Позволяю себе погрузиться до самого дна. Здесь так холодно, что я уже даже не дрожу. Моя спина касается пола, течение колышет волосы во все стороны.

Я еще раз пробую потянуть стол на себя, но он не двигается с места.

Голову наполняет чуть ли не успокаивающий рокот бегущей воды. Ужас пульсирует по всему телу, вдалеке слышно эхо криков мамы Митча – остатки его страха, который по-прежнему нас объединяет.

Все должно было закончиться иначе. Я не готова к такому концу. Мои легкие горят, при вопле с моих губ срываются пузырьки. Я со всей силы дергаю за край стола. Тщетно.

Я замираю. Вода уже даже не кажется холодной. Это дурной знак, верно?

Интересно, узнает ли когда-нибудь моя семья о произошедшем? Приедут ли, чтобы опознать тело? Отстойная из меня дочь – мало того что разбила им сердце, так еще и заставляю ехать за мной в такую даль. Разумеется, это не единственная причина. Я представляю свою маму, улыбающуюся с трибун во время игр. Своего отца, сидящего по другую сторону костра на пляже. Слышу визгливый смех Кармен, когда Джек продевает руки через штанины шортов и гоняется за ней по кухне.

Мое сердцебиение замедляется. Все замедляется.

А затем пламя в животе утихает. Я все так же напугана, но паника постепенно теряет хватку на моем позвоночнике. Пусть и на мгновение, но этого перерыва достаточно, чтобы совладать со своим страхом.

Пусть всего на секунду, но теперь я контролирую его, а не наоборот.

Я тяну за ножку стола, и та поддается. Страх не только потерял хватку, но и опору в этом мире. Я отодвигаю стол и отталкиваюсь от пола по направлению к двери. Отвожу затвор и со всей силы тяну дверь на себя. Мне удается приоткрыть ее на пару сантиметров, но этого недостаточно. Во мне вновь вспыхивает ужас. И тут рядом возникает Сэм. Ощущение от того, что я не одна, что кто-то борется вместе со мной, ненадолго приглушает страх, по-прежнему вращающийся в моей груди. Но это все, что нам требуется.

Сэм обхватывает пальцами край двери и тащит на себя.

Вода выносит нас потоком в темную ночь и на парковку.

Я падаю на асфальт, и все вокруг чернеет.

4

Вплоть до пятнадцати лет худшим поступком, который я совершала, была покупка пары стрингов тайком от мамы. Худшее, что я видела, это когда моя подруга Линдси нашла труп своего кота в канаве за домом.

Моя жизнь была сладкой, как фраппучино, – репетиции группы поддержки, ночевки у подружек по пятницам.

Я играла с младшей сестрой Айрис и младшим братом Джеком. Кармен была старшей, и мы сочли своим долгом выводить ее из себя так часто, как только это возможно.

Вплоть до пятнадцати лет вся моя жизнь строилась на лжи.

Я выросла на сказках об аномалах. Как, впрочем, и все. По мне, это самая странная часть. Я росла на историях о фриках, чудаках – аномалах, – волшебниках. Мы говорили о них как о ненормальных, но все хотели знать, каково владеть такой силой. Помню, как шутила о самых чудаковатых из них. Один мальчик понял, что может прикосновением руки взорвать пакет с попкорном, а одна девочка могла разбить стекло своим голосом. С наступлением темноты дети в лагерях рассказывали друг другу ужастики: например, о девочке, которая однажды проснулась с желтыми глазами и такой сильной жаждой крови, что разорвала на кусочки собственную собаку. Эти истории еще долго не давали мне уснуть, хотя я и смеялась над ними у костра.

Но в этих сказках всегда присутствовал герой… тот, кто не даст аномалам причинить нам вред. Смотрители – аномалы, которые защищают человечество. Тени в черном, заботящиеся о том, чтобы обычные люди всегда находились в безопасности от магии.

Большую часть моей жизни эти истории были просто хохмой, которую мы нашептывали в темноте, лежа в спальниках на ночевках. Пока однажды утром я не проснулась с пульсацией в ладонях, которая будто цеплялась за других людей… будто она каким-то образом проникала в них.

Я отрицала это так долго, как только могла. Но, лежа в своей кровати ночами, гадала: а не правдивы ли эти истории? Родители рассказывают детям о Санта-Клаусе, зная, что однажды те поймут, что это просто игра – приятная деталь, которая скрасит их детство, сделает его более удивительным и волшебным. Когда же под моей кожей начало пульсировать острое, гудящее нечто, я задумалась: а не рассчитывали ли родители, что когда-нибудь мы поймем обратное об аномалах – что они реальны? Не рассказывали ли нам, что это просто сказки, чтобы сделать наше детство безопасным и беззаботным, насколько это возможно?

Я молила родителей отвезти меня к врачу и надеялась, что это окажется просто защемлением нерва из-за тренировок. Но в больнице сказали, что со мной все в порядке. Дальше меня отвели к психологу, который был убежден, что я просто нервничала из-за поступления в колледж и потому устраивала сцены.

«Все в порядке, Веспер», – шептала мне мама. Но я испытывала сильную жажду и боялась, что не смогу ее контролировать.

Одним вечером папа усадил меня на диван и сказал сделать это с ним – чего бы я там ни боялась сделать.

– Ты же это не всерьез, пап, – помню, сказала я.

Он опустил руки на колени.

– Как раз наоборот. Я хочу показать, что тебе нечего бояться.

Я подняла покалывающую ладонь, по моей крови курсировала угроза. Сосредоточилась…

Но ничего не произошло. Моя сила будто выдохлась. Я опустила взгляд на руку.

– Видишь? Тебе не о чем беспокоиться, – сказал папа.

Дело было не в том, что я сдержала свои способности. Просто что-то куда большее, чем я, не давало мне показать их остальным.

Но в День независимости все изменилось.

В тот вечер моя сила словно озверела. Я чувствовала голодную, стреляющую боль в кончиках пальцев, которая тянулась к моей груди. Последнее, чего мне хотелось, это идти на вечеринку у озера в честь праздника, но туда собиралась вся моя семья, и я понимала, что отвертеться будет труднее, чем просто согласиться.

Прямо перед салютом Линдси схватила меня за руку. Она нашла лучшую точку обзора у воды. При прикосновении ее кожи это голодное нечто выпрыгнуло и обвилось вокруг Линдси, а она и не заметила. Помню, как смотрела на нее, пока она рассказывала о красавчике новом спасателе, не имея ни малейшего представления о том, что я сделала. Совершенно не подозревая, что, если бы захотела, я могла спустить на нее этого голодного монстра. Я замерла и затаила дыхание. Если не двигаться, я могла сдерживать его – вяло обвитого вокруг всего тела Линдси в ожидании приказов. Я выдавила, что мне нужно в туалет, и договорилась встретиться с ней через пару минут.

Кто-то позвал Линдси по имени, и она убежала, вырвавшись из моей хватки. Сила вернулась ко мне со скоростью молнии, и я упала на песок, держась за грудь. В ней, словно буря, нарастали всхлипы.

В таком состоянии и обнаружил меня отец спустя несколько минут.

– Оно настоящее! Я знаю, что вы с мамой мне не верите, но оно настоящее! – с трудом произнесла я.

Он попытался меня успокоить. Смахнул волосы со лба, как делал всегда, когда я болела в детстве. В тысячный раз попытался убедить, что это невозможно. Я резко встала, осколки ракушек впились мне в ладони.

Затем протянула руку, позволяя силе выползти из нее. Вспоминая тот момент сейчас, я понимаю, насколько это было опасно. Но тогда я действовала не задумываясь – мне просто хотелось, чтобы папа мне поверил. Он не мог предотвратить это, если не считал мои слова правдой.

Когда сила обхватила его, папины глаза округлились, а с губ сорвался сдавленный звук. В моей голове возник туманный образ чего-то темного, похожего на чернила. Ноздри наполнились запахом влажного камня и чего-то медного. Металлического.

Крови.

Я увидела мужчину в черном костюме, идущего ко мне спиной по переулку. Он остановился у двери под зеленой неоновой вывеской: «Ломбард Сью».

– Веспер, остановись, – услышала я папин голос, но он доносился издалека.

Мужчина в костюме начал оборачиваться. Что-то говорить.

– Веспер! – рявкнул отец, тряся меня за плечи. Я вернулась к озеру, лицо папы оказалось в сантиметрах от моего.

И тогда я поняла, что не ошиблась. Мое горе отразилось в его голубых глазах – той же формы и оттенка, что и мои.

– Что со мной происходит? – со всхлипом спросила я.

Он крепко прижал меня к груди. Над нами взорвались фейерверки. Со стороны озера послышались крики и радостные возгласы, но звуки вольного и беспечного веселья казались неправильными на фоне тревожной мысли, притаившейся на задворках моего сознания.

Я далеко не свободна.

5

Должно быть, я пролежала какое-то время в отключке. Я открываю глаза, моя щека прижата к мокрому асфальту. По мне стекает вода – остатки потока, направленного на Митча. Легкий ветерок ерошит деревья над головой, но для меня он как лезвие бритвы, режущее мою обнаженную кожу. Я поднимаюсь на ноги и вспоминаю, что только что произошло. Мои мысли с клацаньем соединяются воедино, как кусочки домино.

Сэм. Гейб. Митч.

Моя грудь сжимается, и я поворачиваюсь.

Сэм стоит в десяти шагах от меня, прижимаясь спиной к дереву на краю парковки. Гейб лежит рядом.

– Ты цел? – спрашиваю я, подходя ближе.

Я игнорирую его странный взгляд. Игнорирую то, как скрипят мои кеды при ходьбе и увязают в грязи с каждым шагом. Если и есть что-то хуже этого чувства полной уязвимости, то я не знаю что. Мне не хочется поднимать глаза. Не хочется отвечать на вопросы: «Что это было? Как ты это сделала?» Или еще хуже, мне не хочется видеть его страх. Как он будет избегать моего взгляда и искать ближайший путь к отступлению.

Сэм кивает на Гейба.

– Он дышит.

И на этом все.

Никаких вопросов. Никакой паники. Теперь я понимаю, почему он так на меня смотрит. Большинство людей, которым рассказывали истории об аномалах, перерастают и забывают их наряду со всем остальным, что перерастают дети. Но есть и те, кто не может просто отмахнуться от этих россказней. По глазам Сэма я вижу, что он один из таких. Интересно, кто это в его случае? Член семьи? Друг? Я присматриваюсь. Возможно, он сам аномал?

– Нужно отвезти его в больницу, – говорю я.

Может, он сам с этим справится. Это даст мне достаточно времени, чтобы исчезнуть до приезда полиции. А также, возможно, службы береговой охраны. Кого обычно вызывают, когда гигантская приливная волна проносится по парковке? Сомневаюсь, что для таких случаев существует протокол.

Сэм снимает толстовку и накидывает ее на плечи Гейба. На нем черная майка с надписью «Дункан» спереди. Его широкие плечи испещряют синяки и шрамы. Сэм медленно встает и поворачивается ко мне. Увидев выражение его лица, я невольно отступаю на шаг. Это что-то среднее между яростью и неверием.

– Что это было? – спрашивает он.

– Трубу прорвало, – с легкостью вру я, хоть и знаю, что он на это не купится.

– Фигня, – парирует Сэм, делая шаг в мою сторону.

– Я не обязана тебе ничего объяснять. Кстати, можешь не благодарить за свою уцелевшую мордашку, – говорю я, отказываясь отступать, вероятно, из довольно ошибочных принципов. Нет, я твердо стою на месте, надеясь, что выгляжу увереннее, чем себя чувствую. – Поскольку твой непродуманный план чуть не привел к твоей смерти.

– Что-то я не пойму, чем был лучше твой полностью продуманный план, который чуть не привел к смерти всех присутствующих?

– Избавь меня от своего героизма, – огрызаюсь я, хоть и отлично понимаю, что в этой борьбе у меня нет морального превосходства. Моя сила как монстр, беспокойно ворочающийся внутри меня с той самой ночи, как я сбежала. Я использовала ее из паники, но стоило догадаться, что мне не удастся ее контролировать.

Что-то привлекает внимание Сэма, и он оборачивается на звук кашля. Митч. Мне не хочется оглядываться через плечо. Иначе я увижу степень нанесенного мною вреда.

Я кривлюсь и поворачиваюсь.

Ага. Все плохо, как я и думала. Машины на парковке погружаются в грязь, металл скрежещет по металлу. Задняя дверь кафе висит на одной петле. На краю затопленной парковки я вижу Митча, отталкивающегося руками от асфальта, чтобы сесть. Он откашливается, сплевывает, бранится и определенно переживает нервный срыв, но зато он жив. У меня мало времени. Митч не двигается, не пытается сбежать. Просто оглядывается. Заметив меня, он вздрагивает и утыкается взглядом в землю. Ветер доносит до меня вой сирен. Я медленно подхожу ближе и присаживаюсь рядом с Митчем.

Его глаза округляются. В своей прострации он похож на котенка с остриженными когтями. Я почти ему сочувствую.

Но недостаточно.

– Что случилось? – спрашивает он писклявым и срывающимся голосом.

Я догадываюсь, что он ищет во мне утешения, ответов. Я могу сделать так, чтобы ему стало легче. Могу ослабить эту чернильно-черную панику, которая будет наступать ему на пятки следующие несколько месяцев – а может, и лет.

Не-е. Если мне стыдно за содеянное, то и ему должно быть стыдно. Я подаюсь вперед.

– Ты покинешь этот город и никому не расскажешь, что видел. Ясно?

Он смотрит на меня со смесью страха, восхищения и едва скрываемого презрения.

– Ты не должна находиться среди обычных людей. Тебя должны запереть в каком-то правительственном учреждении.

Мои губы расплываются в улыбке, а лицо приобретает немного безумный вид, но я не имею ничего против такого образа. Его замешательство сменяется страхом. Из меня вырывается тихий смешок.

– Твоя правда. Давай так – мы сдадимся властям вместе. Так тебя устроит? Они возьмут нас в обработку и задержат минимум на ночь, прежде чем наши пути разойдутся. Полным-полно времени, чтобы ты таинственным образом захлебнулся туалетной водой в собственной камере. Или же ты можешь закрыть рот и исчезнуть.

Все же страх побеждает, и мужчина неохотно кивает. Я хлопаю его по плечу, и он морщится. Затем встаю и на секунду окидываю взглядом человека, который с легкостью и без зазрений совести забрал бы чужую жизнь.

– Если я еще раз увижу тебя поблизости, Митч, ты даже не заметишь, когда я приду за тобой.

Он поднимает голову, делает глубокий вдох и выпаливает:

– Да что ты такое?

Значит, он понятия не имеет, кто я, так даже лучше. Я выдавливаю скромную улыбку и делаю пару шагов назад, от всей души надеясь, что не запутаюсь в развязанных шнурках своих кедов.

Ему вовсе не обязательно знать, что я аномал. И уж точно не нужно рассказывать, что я предвестница – аномал, который материализует худшие страхи людей.

Вернувшись в тень, я поворачиваюсь к Митчу спиной. Сэм так странно посматривает на меня, что мне хочется скрестить руки на груди, но он не боится. И тут я понимаю, что в каком-то смысле предпочитаю страх. Что бы ни значил этот проницательный взгляд, мне он не нравится.

– Тебе лучше уйти, – медленно произносит Сэм. – Я позабочусь о безопасности Гейба.

Позади слышится шорох – Митч безуспешно пытается выбраться из плотного слоя грязи. Далеко он не уйдет.

Мне хочется спросить, почему он готов прикрыть меня, но я подавляю это желание.

Несмотря на огромный имущественный ущерб, кажется, мне даже удастся выйти сухой из воды, фигурально выражаясь. Митч ничего не расскажет. Сэм прикроет меня. Я смогу купить билет из города, уехать в Пейнс-Крик и исчезнуть.

На секунду мой разум возвращается к моменту до того, как я потеряла контроль; когда вода повиновалась моей воле, а моя сила была просто… силой. Я была за главную.

Я выбрасываю эту мысль из головы – глупо на что-то надеяться в данном случае. Мне нельзя загораться даже обыкновенной надеждой, что уж говорить о глупой. От предвестников ничего хорошего не жди. Мы приносим лишь страх. Поэтому мой лучший вариант, который не принесет никому вреда, подразумевает жизнь в тенях до самой смерти. Если справлюсь, все будет хорошо.

Вот о чем я размышляю, когда вой сирен и какие-то крики возвращают меня в реальность. Парковку окружают медики, копы и пожарные; бежать некуда. Я чувствую яркий свет фар, холодную ночь прорезают два худших слова, которые только можно представить:

– Полиция! Стоять!

И былого оптимизма как не бывало.

Папа сказал маме, что мне нездоровится и он отвезет меня домой. Я свернулась клубком на заднем сиденье и наблюдала, как дым от фейерверков расплывается на фоне залитого лунным сиянием неба, пока мы ехали домой в полном молчании.

Только оказавшись в безопасности его кабинета, отец наконец посмотрел на меня. Затем начал рыться в ящиках. Открыл ноутбук и яростно застучал по клавишам.

– Кое-что произошло, – сказал он.

– Что? – спросила я с нарастающим, как крик, раздражением.

Папа присел передо мной. Сделал глубокий вдох и расстегнул две верхние пуговицы рубашки.

– Ты знаешь, откуда это взялось, – больше заявил он, чем спросил. Я знала его историю. Все знали.

Прямо под его правой ключицей кожа шла розовыми буграми, которые скручивались и сплетались, образуя шрам размером с тарелку – вечное напоминание о несчастном случае на мотоцикле, который чуть не привел к его смерти. Ему было двадцать, и это произошло прямо после знакомства с мамой. Отец пролежал в коме больше месяца.

Я кивнула, а он помотал головой.

– Не знаешь. Это ложь.

Первая из множества.

6

Мой лоб прижат к кирпичной стене кафе «Алоэ», руки заведены за голову, пока меня обыскивает офицер полиции, которая выглядит старше моей матери. Я даже не могу определить, дрожу ли я от страха или от холода. Сесть на тот автобус было худшей ошибкой, которую я совершала с тех пор, как решила попробовать суши на автозаправке два месяца назад. Если все же выберусь из этой катастрофы, то спрячу свой зад в какой-нибудь глухомани. Буду работать на заводе и хранить молчание до самой смерти.

– Это просто мера предосторожности. Мы понятия не имеем, что здесь произошло, так что оставайся на месте, пока мы все не выясним, – говорит офицер, надевая наручники на мои запястья и закрепляя их на водосточной трубе. Затем прищуренно на меня смотрит и деловито откидывает косу за спину.

– В смысле «что здесь произошло»? Просто трубу прорвало, – подает голос Сэм, который стоит рядом в той же позе, что и я.

Еще один коп пинает размокшую буханку хлеба на асфальте и принимается обыскивать ноги Сэма.

– Нехило же ее прорвало, – говорит он, поглядывая на офицера, который надел на меня наручники. Они нам не верят. Женщина встречается со мной взглядом, пока второй коп заканчивает обыскивать Сэма и ведет его к патрульной машине.

Вдруг ночь рассекает громкий звук. Одна из фар на патрульной машине с треском разбивается.

Затем еще одна.

Все происходит так быстро, что я не вижу, чем это спровоцировано. Все фонари вокруг парковки гаснут, и мы остаемся в кромешной темноте; в густом тумане сияние городских огней выглядит не более чем смутным обещанием. Раздаются крики и щелканье затворов пистолетов. Я поднимаю голову – на краю крыши кафе появляется девушка с короткими черными волосами и вскидывает руки. По нам прокатывается волной странный гул. Давление в голове меняется, уши закладывает.

– Куда они подевались? – кричит офицер позади меня.

Она смотрит, но не видит меня. Что-то блокирует ей зрение. Ее слова приглушаются, будто между нами плотная стеклянная стена. Я едва ее слышу. Та девушка наверху затенила нас – закрыла обзор. Я натягиваю наручники, чтобы оглянуться через плечо. Не знаю, зачем и почему мне не все равно, но я поворачиваюсь к Сэму. Его тоже не слышно, невидящий взгляд парня проходит мимо меня.

– Мадам, эти люди вам докучают? – слышится голос из темноты.

Из теней выходит незнакомец. Он высокий и широкий, с темной кожей, которая светится в оранжевом свете. Его черные волосы собраны в низкий хвостик, руки расписаны татуировками.

– Я же предупреждала – никаких попыток острить, Олдрик! Одна нога здесь – другая там, – кричит девушка-тенеформ с крыши. Ее руки дрожат.

– Я просто стараюсь быть вежливым. Бо-о-оже, Аланна! – парирует Олдрик, имитируя деревенский говор.

– Позволь перефразирую – поторапливайся, черт возьми!

– Вы кто такие? – спрашиваю я, пытаясь отойти как можно дальше, впрочем, наручники – серьезная помеха в этом деле.

Незнакомец подходит ближе, и я вижу, что он немногим старше меня. Он сжимает кулаки и разводит руки в стороны. Его кожа растягивается и идет трещинами, приобретая пепельно-серый оттенок. Татуировки блекнут, превращаясь в слабые очертания. Он – камнекожий.

– Хорошие ребята, – он снимает цепочку с трубы и освобождает меня от наручников. Металл крошится в его пальцах, как кренделек.

– «Хорошие ребята»? Мне, по-твоему, сколько, двенадцать? – огрызаюсь я.

– Сейчас не время спорить о сложной природе добра и зла, так что я просто начну с основных моментов, лады? Ты – аномал. Мы – аномалы. Тебя арестовали. А теперь освободили. Ну что, пойдем? – Парень показывает рукой на переулок, а я решаю, что с меня хватит «уморительных» бесед с особями мужского пола на сегодня. Да и на всю жизнь.

– Тео! – зовет Аланна.

Офицер со светлой косой поднимает пистолет и приближается к нам, на секунду прорываясь сквозь тень. Аланна вскрикивает, когда ее барьер рушится, и полицейские вновь могут нас видеть. Из темного переулка за кафе выстреливает раскаленная струя чего-то, что напоминает красноватое жидкое стекло, и выбивает пистолет из руки женщины. Судя по выражению ужаса на ее лице, она понятия не имеет, что вырвало оружие из ее ладони. Змея из стекла снова делает выпад, и второй полицейский тоже теряет хватку на пистолете. Крики продолжаются, все превращается в хаос, но Олдрик убегает, и я следую за ним. Затем резко торможу, размахивая руками, и оборачиваюсь. Сэм по-прежнему стоит у патрульной машины, его глаза округлились от замешательства.

– Я не могу бросить его! – кричу я Олдрику.

При звуке моего голоса тот останавливается, берет меня за руку и тащит за собой.

– Это не ему грозит отведать пулю, дорогуша.

Я сглатываю отвратительное чувство, что бросаю на произвол человека, который пытался мне помочь, и мы продолжаем бежать за струйкой стекла, ползущей обратно к хозяину. Из тени выходит темнокожий парень, и стекло возвращается в его ладонь. Я слышала об остекловах, но никогда их не встречала. Он может превращать воздух вокруг себя в стекло – вот что разбило фары.

Остеклов – Тео – смотрит на крышу, и Аланна прыгает, вновь вскидывая руки. Гул вернулся – мы снова затенены. Парень по имени Тео поднимает руки, и под ногами Аланны образуются и размножаются диски из голубого стекла, создавая ступеньки с крыши. Она мягко приземляется на асфальт, но ее руки дрожат.

– Я почти выдохлась, – говорит она.

Мы бежим до конца проулка, Аланна продолжает держать руку за спиной, блокируя обзор полицейским. Перед нами широкая улица, над головами пересекаются провода трамваев. Впереди жмутся друг к другу разноцветные дома, на углу расположен ярко-синий винный магазин с мигающей неоновой вывеской. Эта улица более открытая; похоже, в театре на другом конце как раз закончился спектакль. Тут десятки людей. Аланна ни за что не спрячет нас от всех.

Только я собралась сказать им, чтобы оставили меня и бежали, как ночь пронзает визг шин. Мы поворачиваемся к белому фургону, выезжающему из-за угла, и он с визгом тормозит прямо перед нами. Водительская дверь открывается, и с нее свешивается девушка, одной рукой держась руль, а другой – за крепление на крыше. Ее длинные иссиня-черные волосы развеваются от ночного ветра.

– Время ехать! – кричит она, выпрыгивая из фургона.

– Я теряю… – слова Аланны затихают, и она теряет сознание. Тео подхватывает ее, позади все громче раздаются крики заметивших нас полицейских.

Женщина, которая надела на меня наручники, поднимает «Тазер» и стреляет в нашего водителя.

Олдрик кричит, а я прыгаю и сбиваю девушку в сторону. Мы уходим из зоны обстрела, и офицер ругается себе под нос. Я помогаю девушке подняться, и мы бежим к фургону.

Тео резко распахивает дверь, а Олдрик возвращается в проулок, попутно широко разводя руки, и его кожа с громоподобным треском превращается в камень.

Парень швыряет один мусорный бак на землю и поднимает другой, укладывая их друг на друга, пока они не закрывают собой весь проход. Олдрик поворачивается к нам с триумфальной улыбкой на лице и мчится к фургону, а его кожа вновь становится нормальной. Полицейские заперты за баррикадой. У них не уйдет много времени, чтобы обойти ее, но это даст нам пару минут форы.

Олдрик запрыгивает на пассажирское место.

– Забирайся, гейзер ты наш, – говорит он мне.

Осознав, что у меня нет выбора, я сажусь в фургон.

7

Я сижу на заднем сиденье и гаданию, как эта ночь полетела ко всем чертям. Девушка, которую Олдрик назвал Сапфирой, везет нас по улицам и явно относится к дорожным знакам больше как к рекомендациям, чем к правилам.

Тео и Аланна сидят в среднем ряду, ее голова покоится на его коленях.

– С ней все будет в порядке? – тихо интересуюсь я, и Тео оглядывается через плечо.

– Она исчерпала себя, пытаясь затенить стольких людей одновременно, – объясняет он.

Его очки сползают с переносицы. Тео морщит нос, пытаясь подвинуть их выше, и смотрит на меня с таким презрением, на какое только способен человек со сморщенным носом. Пятерочка тебе за старания, чувак.

– Ей было бы гораздо лучше, если бы мы перехватили тебя на автовокзале, как я и предлагал, – чеканит Тео, повышая голос, и я понимаю, что он скорее обращается к Олдрику с Сапфирой, чем ко мне.

– На автовокзале? – переспрашиваю я, вспоминая ранние события этого вечера. Не могу поверить, что еще недавно я была в автобусе. Впечатление, что с того момента прошли годы. Но я помню чувство, будто меня кто-то преследовал. – Так это были вы?! – Мой тон сочится злостью. – Вы напугали меня до чертиков!

Так и знала, что там кто-то был!

– В Сан-Франциско приезжает много аномалов. Десятки в неделю со дня Переполоха. Тебе повезло, что мы нашли тебя раньше, чем кто-то другой, – отвечает Тео, ласково убирая прядь с лица Аланны.

– Переполоха? – вопрошаю я. Мне уже не нравится, как это звучит. Будто название фильма М. Найта Шьямалана [1].

– В День независимости. Два года назад, – поясняет Олдрик, ерзая на сиденье. По моей спине пробегают мурашки. – Значит, ты знаешь, о чем я говорю? – спрашивает он, прежде чем я успеваю вернуть равнодушное выражение лица, и по его губам скользит улыбка.

Это случилось не только со мной. Я это знала, но странно слышать подтверждение от кого-то еще. В ту ночь я использовала свои силы на отце. У меня так и не получилось узнать, что же в действительности тогда произошло.

«Но какая теперь разница?» – спрашивает тоненький голосок с задворок моего сознания.

Я откидываю голову на потертое виниловое сиденье. Кто-то нарисовал горящий цветок королевы ядов на внутренней стороне крыши фургона. Это уже как-то слишком.

– Что ж, ладно. Можете высадить меня на следующем светофоре, пожалуйста?

Все поворачиваются ко мне, кроме Сапфиры, которая прожигает меня взглядом через зеркало заднего вида. Ее голубые, как лед, глаза ничего не выражают, пока фургон сворачивает влево… ближе к побережью.

– Вот так благодарность, – протягивает Олдрик, вскидывая бровь.

– Я не собираюсь ехать с вами в какой-то секретный штаб, чтобы планировать революцию против смотрителей. Уж лучше я попытаю счастья с полицией.

Олдрик склоняет голову набок и недоуменно хмурится, глядя на Тео.

– Тео, ты планируешь революцию?

– Нет, насколько я знаю. А ты, Сапфира?

Та отрывается от дороги, чтобы оглянуться на нас. На ее губах играет улыбка, пока мы останавливаемся на красный свет.

– Всегда. Но против смотрителей? Нет.

Она включает поворотник, чтобы переместиться в другой ряд, поскольку впереди ведутся дорожные работы. Я показываю на рисунок на крыше.

– Нет?

Олдрик вытягивает шею.

– А, ты об этом. Что ж, так мы празднуем нашу свободу. Смотрителей больше нет.

– Или же они просто выжидают подходящего момента. Такое уже случалось раньше.

– Ого! А они здорово тебя напугали.

– Если не боишься смотрителей, то ты идиот, – огрызаюсь я. – Они и прежде уходили в подполье. А когда возвращались, то не особенно любезничали с теми, кто бросал им вызов.

Я говорю прямо как мой отец.

– На этот раз все по-другому, дорогуша, – говорит Олдрик, поворачиваясь к лобовому стеклу. – Наступил новый день.

Возможно, он и прав. Тот факт, что теперь мы можем показывать свои способности людям, хотя раньше это было невозможно, что-то да говорит. Вдруг смотрители просто решили перестать прибивать цветок королевы ядов к дверям? Вдруг они перестали устранять тех из нас, кто представлял угрозу для тайны?

Но даже пока я прокручиваю эти слова у себя в голове, в моем горле пульсирует другая мысль.

Сомнительно.

– Черт, – сплевывает Сапфира, когда движение машин замедляется.

Я выглядываю в окно. Вдоль дороги выстроились строительные бригады. С крана свисает огромная стена из матового защитного покрытия, скрывая работу от чужих глаз.

– Нужно было напомнить тебе не ехать этим путем. Пробка тянется на следующие шесть кварталов, – говорит Тео.

– Ага, спасибо за своевременную помощь, Тео, – рявкает Сапфира через плечо и вновь меняет ряд. Затем проверяет слепую зону и давит на газ.

– Куда вы меня везете? – спрашиваю я. При мысли о смотрителях по моему горлу поднимается обжигающий страх, и мне нужно отвлечься.

– В «Грот», – отвечает Тео, оглядываясь на меня. – Штаб сопротивления. – Театрально разводит руки и по-дурацки салютует мне. Этот парень что, смеется надо мной?

Я закатываю глаза.

– В укрытие?

– Что-то типа того, – кивает он и вновь поворачивается вперед.

Я долго пробыла в бегах и видела разные способы выживания, которым научились аномалы. Укрытия – один из них. Все аномалы используют свои способности, чтобы защищать друг друга и сохранять в тайне свой дом. Одного поля фрики, я полагаю. Я наткнулась на один такой в Портленде, действующий в заброшенной обувной фабрике, и жившие там аномалы целых шесть месяцев выдавали себя за строительную бригаду. Время от времени я встречаю доброго и наивного незнакомца, который думает, что я стану неплохим дополнением к его общине. Я всегда им отказываю, ссылаясь на то, что я волк-одиночка, хотя это полная чушь. Я ненавижу быть одна. Ненавижу, когда мой голос ломается и хрипит, потому что я давно ни с кем не общалась. Мне бы очень хотелось влиться в такое сообщество. Снова завести друзей. Чтобы меня знали до самых теней, прилегающих к костям. Но моя сила слишком опасна.

– Это место, где живут крутые ребята, дорогуша, – кричит Олдрик через плечо. – А своей выходкой с мини-потопом ты как раз прошла отбор. Устраивайся поудобнее, мы скоро прибудем туда.

Они не понимают, о чем говорят. Не знают, кто я такая.

– Меня зовут Веспер [2], – парирую я. – Избавь меня от своей «дорогуши». – Он уже второй раз назвал меня так. Я сыта по горло этой фигней.

– Веспер? – Аланна сонно приподымается и трет лоб. – Я ненавижу прозвища Олдрика, но даже я бы предпочла быть дорогушей, чем Веспер.

Я закусываю губу и откидываюсь на спинку сиденья. Сапфира везет нас через ржавые ворота. Над входом просверлили отверстия для таблички, на которой написано розовой краской из баллончика:

Оставь надежду,

всяк тупица сюда входящий.

Я переночую с ними, соберусь с силами и утром уйду. Как бы мне ни претило это признавать, я истощена. А с учетом всех решений, которые я приняла за этот вечер? Считайте меня тупицей.

Точно не помню, какие слова использовал мой отец в ту ночь, когда полностью разрушил мою жизнь. Я находилась в таком шоке, что слова просто витали вокруг меня, отказываясь проникать в голову и укореняться в ней. Но я отчетливо помню тот момент, когда он сказал, что я – предвестница.

Помню, как закричала на него, спрашивая, откуда он знает и как может быть таким спокойным.

Помню, как он ответил, что тоже когда-то им был.

Помню, как пол накренился, воздух опалял меня с каждым вдохом.

По моим щекам катились слезы, собираясь в складочке между крепко поджатыми губами. Он врал мне. Он на протяжении многих месяцев знал, что происходит, и ни слова не сказал.

– Был? – наконец спросила я с зарождающейся в груди надеждой. – От этого можно избавиться?

Скорбь в его глазах мигом ее погубила.

– Нет, Вес.

Я просто сидела, позволяя тяжести разочарования закатать меня в цемент. Такой вязкий. Липкий. Смертельный.

Папа потянулся к столу за блокнотом и ручкой и начал говорить своим фирменным голосом юриста, будто понял, что я расклеиваюсь и мне нужна какая-то опора.

– Но ты можешь научиться это контролировать.

Тогда я подняла голову, и во мне загорелся уголек надежды.

Мы сказали, что работаем над проектом по английскому языку, но вместо этого отец вводил меня в курс теневого мира, существовавшего внутри и под нашим.

От него я узнала, что мы бываем разных видов. Их минимум десятки. А может, и сотни. Их называют кланами. У каждого свои способности, и все появились в разных уголках карты.

Камнекожие – на тихоокеанских островах. Миазмы – в Центральной Америке. Вертиазмы – в Эфиопии. «Аномалы существовали всегда, – объяснил он. – Просто нужно было знать, где искать».

Я узнала, что у аномалов свои войны, свои мифы – свои герои и злодеи. Тайные истории, спрятанные между камнями и закопанные в безымянные могилы. Они жили параллельно моему миру, скользя рядом с избитыми сюжетами, которым нас учили на уроках истории. Я впитывала в себя информацию и училась всему, чему могла. Аномалы помогли Эдисону изобрести лампочку. Перевертыши оказывали помощь в знаменитой поисково-спасательной миссии во время Второй мировой войны.

Еще у нас были собственные кошмары – собственные монстры и ночные страхи.

А затем одной ночью разразилась гроза, и отец рассказал мне о смотрителях.

Никто не знает, когда они появились. Не то чтобы они устроили тайную церемонию, где чувак надел капюшон на голову и решил написать закон для аномалов.

Мы знаем лишь то, что какие-то аномалы сплотились и пришли к выводу, что, дабы жить в мире и спокойствии, нам нужно не высовываться. Слиться с тенью.

Это не было просьбой.

Все начинается с предупреждения – с лилового аконита, или королевы ядов, прибитого к двери. Прямо за лепестки. «Мы тебя заметили», – значит он.

И второго шанса не будет.

Объясняя все это, отец расхаживал перед своим рабочим столом, заваленным открытыми книгами.

– На смотрителей работают множество аномалов, заставляя нас молчать, но самые страшные из них – потрошители. И самые ценные, поскольку им досталась опасная работа. Они могут забрать твою силу. Отсечь ее от твоих костей, ДНК, сделать тебя ординаром. В случае определенных сил это может привести к гибели. Потрошитель прячет эту частичку тебя в банку и доставляет ее в Атенеум потрошителей; где они держат ее под замком.

Я думала, что меня напугала ситуация у озера, но это куда хуже. Даже сейчас мне нравится представлять похищенную магию в банках как светящиеся предметы декора на свадьбе в деревенском амбаре. Но только потому, что тогда все кажется не столь пугающим. В реальности, полагаю, все значительно ужасней. Поэтому отец не вдавался в подробности об этой Читальне. Суть я уловила. Библиотека, полная всех наших кровавых, самых опасных частей. Бесконечные ряды чистой силы.

Папа достал энциклопедии, которые мы с Кармен и Айрис использовали для школьных проектов, по необъяснимым причинам школа запрещала пользоваться электронными ресурсами. Он открыл их на разных страницах и повернул ко мне на столе.

– Пиза, 1347, когда внезапно ожили жертвы бубонной чумы. Нинъань, Китай, 1840, когда, как сообщалось, лагерь русских перебежчиков исчез всего за две минуты. Три сотни палаток пропали в один момент. – Он подвинул книги, чтобы я могла лучше рассмотреть.

– И все это дело рук аномалов? – спросила я, водя пальцами по страницам.

Отец кивнул, и его волосы с проседью упали на лицо.

– Я хотел защитить тебя, Веспер. Тебя, твоих сестер и брата. Но поскольку это больше не вариант, ты должна узнать все об этом мире. Лучший способ выжить – понимать его.

– Кармен, Айрис, Джек… – начала я, но отец потупил взгляд.

– Нет, Веспер. Никто из них не аномал.

По какой-то причине это вызвало у меня облегчение. По крайней мере, им не придется через это проходить.

На протяжении многих месяцев я пребывала в стадии отрицания. Но когда моя последняя надежда зачахла, мне отчаянно захотелось ответов. Если эта штука внутри меня была реальна, то я хотела узнать ее вдоль и поперек.

Папа отдал мне свои записи. Нарисовал мне карты. Показал старые книги, спрятанные в потайном дне ящиков стола. Наша история хранилась на клочках бумаги и писалась на полях. Существовала одна древняя легенда об аномале – летописце, – который собирал наши истории в одном месте, но никто из живых не смог подтвердить его существование. Так что мы извлекали любую информацию, какую могли.

Отец открыл мне дверь в этот мир, но отказывался признаваться, что я чуть не вытащила из него. Я пыталась расспросить его о том, что успела увидеть – о переулке. Мужчине. Но тогда его взгляд становился тверже, и я понимала, что дальше давить не стоит.

Я месяцами лелеяла одну надежду, и наконец мне выпала возможность спросить о потрошителях; папа увидел выражение моего лица и быстро замотал головой, понимая, что во мне зарождается идея.

– Вот что с тобой произошло? – спросила я, показывая на шрам на его груди.

Попался. Отец сам нарвался на вопросы, которые плясали между нами в течение месяцев. Наконец он кивнул.

– Мама говорила, что ты попал в аварию на мотоцикле.

– Мама думает, что это была авария. – Он опустил взгляд и поддел пальцем странички блокнота.

– Ты хотел потерять свою силу? – прошептала я. Этот миг был настолько хрупким, будто сделанным из стекла, и я боялась разрушить его, если заговорю слишком громко. Отец посмотрел на меня с горящими глазами.

– В то время это был не мой выбор. Но сейчас? Я бы рискнул жизнью еще тысячу раз, лишь бы перестать быть предвестником, Веспер. Только так я мог жениться на твоей матери. Только так я мог завести детей, – его глаза наполнились слезами. – Когда меня лишили силы, я думал, что уже никак не смогу передать ее своим детям. – Он сделал порывистых вдох. – Мне очень жаль.

Я потянулась через блокнот и взяла его ладонь в свои холодные пальцы. Спустя пару секунд я вновь обрела голос.

– Я хочу это сделать, папа. Хочу попытаться.

Он быстро поднял голову, его глаза заблестели. Я поняла, что папа будет со мной спорить, и потому убрала руку и встала.

– Если тебе удалось это пережить, то и я смогу. Я найду потрошителя и…

Отец быстро поднялся, все намеки на слезы исчезли.

– Единственный ныне живущий потрошитель работает на смотрителей, и лучше молись, чтобы никогда его не повстречать. Он не планировал оставлять меня в живых.

Мы встретились взглядами – гляделки, в которых я проигрывала с каждой секундой. Мне стало любопытно, не имеет ли к этому отношения мужчина из папиного страха. При мысли о нем по моему горлу начал подниматься густой, маслянистый ужас.

– Откуда ты столько знаешь о смотрителях? – не унималась я.

На ответ я сильно не надеялась. В конце концов, я уже задавала этот вопрос десятки раз и молча вскипала от злости, когда папа менял тему. Не знаю, почему в ту ночь все сложилось иначе. Не знаю, почему он закрыл глаза – кожа вокруг них, напоминающая крепированую бумагу, выглядела тоньше, чем когда-либо. Но когда он их открыл, в его взгляде читалось горе.

И папа рассказал мне, что однажды убивал для них.

8

Я рывком просыпаюсь на заднем сиденье фургона, который теперь остановился. Часто моргаю, сердце подскакивает к горлу, глаза пытаются привыкнуть к мраку. Что-то шевелится у двери, и, подняв руку, я инстинктивно пытаюсь нащупать, за что бы ухватиться.

– Искренне не советую этого делать, – говорит Сапфира низким, чуть ли не скучающим голосом.

Когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу, что она сидит в открытой двери машины, ее иссиня-черные волосы закинуты на плечо. Позади девушки царит тьма, прерываемая вспышками мигающего света.

– Меня кто-то накачал? – спрашиваю я, не опуская руки. Пока я спала, свернувшись калачиком, у меня затекли ноги. Сапфира медленно ко мне поворачивается.

– Нет.

Что-то в простоте ответа заставляет меня ей поверить. Я была уставшей. Уже на протяжении долгих месяцев. Может, и больше. Даже не помню, когда я не была уставшей. Просто обычно я более осторожна в выборе мест, где расслабиться.

– С тобой все нормально? Я собиралась дать тебе поспать, но ты постоянно ворочалась. – Сапфира передает мне закрытую бутылку воды. Я беру ее и снимаю крышку. Девушка молчит, пока я осушаю ее.

– А почему ты «не советуешь мне этого делать»? – спрашиваю я, наконец утолив жажду. Мне немного видно территорию за окном фургона. Мы на заброшенной парковке, которая будто тянется до бесконечности во всех направлениях, освещаемая несколькими горящими мусорными бочками. Вокруг никого.

Сапфира встает и полностью открывает дверь машины. Приглашает выйти с ней.

– Потому что тебе не понравится мой страх.

Я рассматриваю ее с мгновение. На самом деле мне не очень хочется выходить в открытое пространство, когда я понятия не имею, где мы находимся, но на данном этапе все мои варианты кажутся в равной степени небезопасными.

Сапфира ждет, когда я выпрыгну вслед за ней, при приземлении на гравий мои колени слегка подкашиваются. Она берет меня за предплечье, чтобы поддержать, и я не противлюсь. Ее хватка сильнее, чем ждешь от девушки такой комплекции.

– Откуда ты знаешь, кто я?

Сапфира окидывает меня загадочным взглядом. В обычной ситуации я бы восприняла его как угрозу. В большинстве кругов предвестники – не самая желанная компания. «Привет, спасибо, что позвали! Кстати говоря, если я сильно разнервничаюсь, то могу случайно воплотить в жизнь ваши худшие кошмары… Выход там, да? Круто, можете не провожать».

– Мне ничьи страхи не нравятся, – исправляю я ее.

– Я такого и не говорила. Успокойся… Веспер, верно?

Наши взгляды встречаются. Ее глаза блестят в тусклом освещении.

– Ну и имечко.

– А ты Сапфира, верно? – парирую я.

Она смеется. Ее смех звучит довольно мелодично, и я сама невольно фыркаю.

Сапфира разворачивается и уходит, под ее тяжелыми ботинками на высоком каблуке хрустит гравий.

– Обычно Олдрик проводит экскурс, но он помогает Тео отнести Аланну к врачу.

Я отвожу глаза.

– С ней все будет хорошо?

Мне не хотелось, чтобы кто-то пострадал из-за меня сегодня. Или когда-либо. Но сегодня в особенности. Сапфира останавливается и оглядывается через плечо.

– Она сама на это подписалась. Не нужно себя корить. Она отдохнет, и ей станет лучше.

Когда я не двигаюсь с места, она делает приглашающий жест рукой.

– Мы все здесь монстры. Тебе следует перестать волноваться о том, что мы о тебе подумаем.

И, больше не оглядываясь, она идет дальше. Поскольку у меня нет плана, мне ничего не остается, кроме как последовать за ней. Кроме того, как бы мне ни претило это признавать… я заинтригована.

– Я не останусь с вами, – кричу я Сапфире, подбегая сзади.

– Все так говорят, когда впервые приходят сюда.

– И куда «сюда»? – спрашиваю я, поравнявшись с ней. – Я видела десятки укрытий… Но такого – никогда.

Губы Сапфиры расплываются в слабой, кривоватой ухмылке.

– Пятнадцать лет назад один предприниматель начал развивать свой бизнес, но спустя два года все рухнуло, когда прямо рядом с участком, глубоко в земле, обнаружили неизведанный, уже заброшенный золотой рудник. В Сан-Франциско их полно. Смотри, куда идешь, – говорит она, показывая на землю, где из асфальта торчит арматура, словно лес из голых деревьев. Мы сворачиваем влево – я следую, она ведет.

– И они просто… покинули предприятие? – спрашиваю я.

– У них не хватало денег, чтобы заполнить рудник или разобрать это место на части. – Дойдя до шахты лифта у дальней стены, она останавливается и поворачивается ко мне лицом.

– Копы знают, что вы здесь?

– Знали.

Судя по ее тону, в этой истории есть еще много нюансов, но не успеваю я задать вопрос, как Сапфира поддевает носком ботинка лом и ловит его рукой. Затем ловко его крутит, вставляет меж дверей лифта и резко дергает в сторону. Те открываются, являя шахту.

– Э-э… – начинаю я, подкрадываясь к краю и глядя вверх и вниз. – А где лифт?

Я пячусь, когда Сапфира подходит к шахте и хватается за тяговый канат.

Нет. Ни за что. Ни за какие, черт побери, коврижки.

Девушка отступает и протягивает мне канат.

– Ты же это не всерьез?

– Как для предвестницы, ты слишком многого боишься.

– Ага, – киваю я, продолжая пятиться.

– До «Грота» всего два этажа – чистый пустяк. Могу поспорить, что трамплины для прыжков в твоем загородном клубе и то выше.

– С чего ты взяла, что я была членом загородного клуба?

– А разве нет? – Сапфира вскидывает бровь.

– Не в этом дело, – ворчу я.

Она вновь протягивает канат, и я беру его в руки. Затем прыгаю в шахту, и меня обволакивает тьма, принося с собой звуки криков и музыки. Я осмеливаюсь кинуть взгляд вниз – из приоткрытой двери на нижнем этаже просачивается свет.

– Держись крепко, – советует Сапфира.

Только я собираюсь поинтересоваться, а что еще, по ее мнению, я собиралась делать, как девушка бьет ломом по одной из шестеренок наверху, и я падаю вниз.

Живот сжимается и подскакивает к легким. Я скольжу по шахте, закрыв глаза… а затем, так же быстро, как это произошло, все заканчивается. Мои ноги касаются земли, давя под собой листья и другой мусор, завалявшийся внизу. Я даже не осознавала, что зажмурилась, пока не открыла глаза и не посмотрела вверх.

– Ты могла убить меня! – восклицаю я. Двери рядом открываются, и по металлической башне звонко прокатываются звуки музыки, криков и смеха.

Олдрик прислоняется к дверной раме, скрестив руки на груди.

– Но взгляните-ка, ты жива и прекрасна.

Во мне бурлит адреналин, кипит злость, и я делаю единственное, что приходит в голову. Показываю ему средний палец и проталкиваюсь мимо. Понятия не имею, куда иду, но больше не могу просто стоять на месте. Жест вышел удачным, с эффектным движением запястьем и все такое. Но спустя два шага я резко торможу… такого я не ожидала.

Позади приземляется Сапфира.

– Добро пожаловать в «Грот», – говорит она, становясь рядом.

Когда-то это был огромный холл роскошного отеля. Мрамор весь потрескался и пошел бугорками, люстра на потолке скособочилась, цепляясь за жизнь одной ржавой цепью, которая выглядит так, будто однажды неминуемо оторвется и убьет человека внизу. Стены покрыты гирляндами, неоновыми палочками, свечами и светящимися в темноте стикерами. Пахнет сыростью, как если бы это место решил проведать океан, застрял где-то и помер. Удивительно, но аромат не такой уж и неприятный.

Холл кишит людьми – все примерно моего возраста. Похоже, кто-то украл матрасы из недостроенных номеров наверху и выстелил их во впалой выемке в полу слева, создав мягкую яму. Там рыжеволосая белая девушка и долговязый черный паренек с мерцающими красными татуировками тренируются метать друг в друга огонь и воду из ладоней. Подумаешь, ничего необычного. В другой части помещения, сквозь треснутые окна, я вижу нескольких скейтбордистов, использующих пустой бассейн в качестве рампы. Вдоль стен выстроились диваны – аномалы сидят по краям или на коленях друг у друга, целуются, болтают и смеются, и вообще ведут себя так, словно это абсолютно нормально.

– Сайлас? – зовет Олдрик.

Смуглый парень со взъерошенными волосами и дважды сломанным носом встает с одной из ветхих кушеток, которые образуют круг слева от матрасной ямы. Пол устилают кучи накиданных друг на друга персидских ковров, не сохранивших свой изначальный цвет и структуру. Олдрик показывает мне жестом идти за ним, и мы подходим к кругу из диванов. Сайлас плюхается на место рядом с девушкой, которая увлеченно листает книгу на коленях.

– Это Люси.

Олдрик указывает на парня, которому на вид лет четырнадцать, с длинными светлыми волосами, убранными за уши.

– А это Джои, – Олдрик поворачивается ко мне, и я впервые вижу искреннюю улыбку на его лице, пока он обнимает рукой Сапфиру за талию. Будто он знакомит меня с семьей. – Ребята, это Веспер.

– Прикольное имя. Я знавал шептунью по имени Прюденс [3]. Ты шептунья? – спрашивает Джои. Шептуны. Я вспоминаю папины записи. Это аномалы, которые могут общаться с мертвыми членами своего клана.

Все взгляды сосредоточиваются на мне. Их лица кажутся открытыми. «Мы все здесь монстры», – раздается эхо голоса Сапфиры в моей голове. К какому бы клану аномалов мы ни принадлежали, все мы знаем, каково родиться тем, кем ты не выбирал быть. Они смотрят на меня в ожидании, будто хотят услышать мою историю и увидеть мои глубокие раны.

Хотела бы я быть шептуньей. Общение с призраками кажется куда менее мрачной способностью.

– Э-э… – начинаю я и чувствую, как краснеет моя шея. Обычно ложь дается мне легко, но тут слова застревают в горле.

Чья-то рука берет меня за ладонь. Маленькая и мягкая. Ласковая. Я не отстраняюсь.

– Думаю, она совсем выбилась из сил. Я покажу ей ее комнату, – говорит Сапфира, уводя меня и улыбаясь Олдрику. Мы пересекаем холл к лестнице.

– Спасибо, – говорю я, как только мы отходим.

Сапфира ничего не отвечает, пока мы приближаемся к открытой лестнице в другой части помещения. У ступенек сидит группа ребят и передает друг другу янтарную бутылку.

– Фи-ира, – зовет девушка с золотистыми волосами.

Я поворачиваю голову. Ее голос низкий и гортанный и, несмотря на игривый тон, похоже, она вовсе не рада видеть Сапфиру. Ее с легкостью можно назвать одной из самых красивых девушек, которых я встречала. Не думала, что у беглецов есть возможность так ухаживать за своими бровями. Видимо, я ошибалась.

– Не останавливайся, – тихо говорит Сапфира.

– И какую же сопливую историю приготовил для нас Гончий сегодня? – спрашивает девушка и забирает рукой в перчатке бутылку у парня, сидящего рядом. Она делает глоток, но ее глаза не отрываются от меня. Края ее радужек вспыхивают алым – смутная угроза.

– Это Веспер, – представляет меня Сапфира.

Затем становится на первую ступеньку, но девушку, похоже, не устраивает такой ответ. Двигаясь так ловко, что я чуть не пропускаю все мимо глаз, она снимает одну перчатку зубами и прижимает палец к ступеньке. Та обращается пылью, и Сапфира теряет равновесие, но успевает опереться на стену.

– Мэвис, какого черта?! – кричит Олдрик из-за моего плеча, его голос сдавлен от ярости.

Все в холле затихают. Мэвис переводит на него взгляд и усмехается, уголки ее матово-черных губ поднимаются, пока она надевает перчатку. Эта девушка – демо, как мидасы, только наоборот. Все, к чему она прикасается, превращается в пыль.

– Все в порядке, Олдрик, – успокаивает его Сапфира, показывая жестом, чтобы он не вмешивался.

– Я просто хотела поприветствовать нашу новую подругу. – Мэвис встает. Ее тон намекает на обратное, но она протягивает руку в перчатке. Это вызов. Я осматриваюсь – все замерли. Аномалы по углам сосредоточились на нас. На том, что произойдет дальше.

Со мной ничего не случится, пока она в перчатках. И все же… Я чувствую, как все вокруг затаили дыхание. А еще знаю, что это всего лишь демонстрация силы, но я надолго тут не задержусь, так что игра не стоит свеч.

– Мэвис, не надо… – начинает Сапфира.

Но что-то в выражении лица Мэвис задевает меня за живое – будто она считает себя самой опасной среди всех присутствующих. Она думает, что мне невдомек, каково это, когда тебя боятся. Я улыбаюсь и беру ее за руку. Пальцы девушки обхватывают мою ладонь, и она встречается со мной взглядом. Ее рука вцепилась в меня клещами, но я так просто не сдаюсь. Опускаю взгляд. На внутренней части ее предплечья нарисована татуировка – горящий цветок королевы ядов.

– Итак, ты пришла сюда ради шоу? – спрашивает Мэвис.

Понятия не имею, о чем она говорит, но не хочу, чтобы она это знала. Мэвис явно из тех людей, которым не стоит признаваться в своем невежестве. В итоге я просто одаряю ее пустым взглядом, и она отпускает мою руку.

– Я знаю, что Олдрик питает слабость к бродяжкам. Но если думаешь, что можешь просто явиться сюда и получить место, когда все остальные тренировались ради этого месяцами…

– Не ты устанавливаешь правила, – тихо перебивает Сапфира.

Я не имею ни малейшего представления, что, черт возьми, происходит, но не собираюсь этого показывать. Мэвис улыбается, облизывая свой резец, словно проверяет, по-прежнему ли тот острый.

– Хватит, Мэвис, – говорит Олдрик с незнакомой мне интонацией. Его голос полон предупреждения – игривости как не бывало. Мэвис медленно переводит на него взгляд, ее улыбка становится шире.

– Или что, Олдрик? Что-то ты перевозбудился. Мы ведь уже это проходили.

Холл наполняется смешками, и в моей груди загорается ярость.

Сапфира делает шаг в сторону Мэвис.

– Сапфира, не обращай на нее внимания, – говорит Олдрик, становясь позади нее и опуская руку на ее плечо.

Та не слушает.

– Не смей так говорить с ней!

Мэвис подается вперед, смотря ей в глаза.

– И что ты сделаешь, малявка? Ты слишком хороша, чтобы показывать свои умения в «Подполье», но согласна сделать это здесь?

Подполье… Что еще за «Подполье»?

Мэвис повышает голос, обращая на себя внимание всех присутствующих.

– Ты наконец-то докажешь, что вообще имеешь право здесь находиться?

– Зато я не имею, – я становлюсь между ними. – И не планирую оставаться. Они рискнули жизнью, чтобы спасти меня, и достаточно натерпелись на сегодня, чтобы выслушивать твое дерьмо.

Мэвис плавно поворачивает голову, сосредоточивая на мне взгляд так, будто она лев, а я – кусок мяса. Она искала повод на ком-то отыграться, и я только что вызвалась добровольцем. Ухмыльнувшись, она снова медленно снимает перчатки.

Позади я слышу, как Олдрик с треском превращается в камнекожего. Джои встает с дивана, его пальцы медленно заостряются в клинки. Два аномала, что сидели с Мэвис, поднимаются. Глаза девушки становятся полностью черными, на ее пальцах выплясывают электрические разряды. Парень скалится, являя свои клыки.

Мой пульс бьется так же быстро, как кроличье сердце. Сила требует: «Выпусти меня, выпусти меня, выпусти меня».

Магия чувствует себе подобных. Будет легко позволить ей выскользнуть. Но этого нельзя допустить. Не после того, что я натворила всего два часа назад. Я окидываю взглядом холл. Здесь собрались самые чудаковатые чудаки в мире: с бурлящими гормонами, проблемами с управлением гневом и искаженным представлением о справедливости.

«Оставь надежду, всяк тупица сюда входящий». Теперь это звучит куда понятней.

– Что здесь происходит? – раздается голос над нами.

Все шеи вытягиваются вверх, а в холле воцаряется тишина. Над наполовину завершенными деревянными перилами, окружающими открытый второй этаж, склоняется женщина. На ней пиджак и узкая юбка, ее высветленные волосы струятся по плечам идеальными локонами. Она смотрит на нас, и ее губы изгибаются в подобии оскала и улыбки одновременно. Наряд ее старит, но я вижу по выражению ее лица, что ей всего лишь двадцать или около того.

– Я так понимаю, что вы, беспризорные неудачники, начинаете страдать фигней в этом «Гроте». Поэтому в таком случае мне придется достать мой чудовищно дорогой мобильный и позвонить ему, и вряд ли ему это понравится. А я не думаю, что вам понравится, если ему это не понравится.

– Все в порядке, Тесса, – отвечает Олдрик, разводя руки, чтобы его кожа вернулась к нормальной, и все остальные в «Гроте» следуют его примеру.

Джои садится на диван, клинки втягиваются в его пальцы. Мэвис вновь надевает перчатки, но при этом ее глаза сияют алым и сосредоточены на мне.

Дома у нас был распылитель для кота (кота, кстати, звали Иниго Монтойя), который любил запрыгивать на стол. Хватило всего пары удачных пшиков в усы, чтобы он прекратил это делать. Стоило только потянуться к распылителю, как он замирал, а затем лихорадочно убегал. Вот что только что произошло. Эта Тесса достала распылитель, и все резко передумали запрыгивать на столешницу. Что-то в этом кажется очень неправильным. Учитывая, что все мы люди, а не кошки.

Я прикусываю язык при воспоминании о Иниго и смотрю на Сапфиру, позволяя своим глазам задать немой вопрос, который она наверняка может прочесть на моем лице: «Кто это?» Сапфира отводит взгляд.

– Так я и думала. Просто решила проверить. – Тесса отталкивается от перил и поправляет пиджак. – Кстати… ты? Как тебя зовут? – спрашивает она, показывая на меня. Я на всякий случай оглядываюсь.

– Да-да, ты, милашка, остро нуждающаяся в сухом шампуне, – добавляет она.

Я недоуменно поднимаю взгляд. Она, конечно, права насчет шампуня. Но зачем так грубо?!

– На вашей жалкой кухоньке закончились те жутко калорийные брауни. Исправь это, лады? Раз уж мне приходится спускаться сюда, чтобы удостовериться в вашем прилежном поведении, то пусть хотя бы мне полагается за это приз.

– Я… – начинаю я, но она смотрит в телефон и поднимает палец, чтобы я подождала.

Ладно, так дело не пойдет.

– Она не останется здесь, Тесса, – решает вмешаться Сапфира.

Та отрывается от экрана.

– Ты пропустишь «Подполье» завтра?

Я открываю рот, но Сапфира становится рядом и берет меня за руку.

– Да.

– Ладно. Мне плевать, кто добудет батончики. Просто сделайте так, чтобы в следующий раз они были. И без карамельных хрустяшек, они чертовски отвратительны.

И с этими словами Тесса разворачивается и уходит.

«Подполье».

Снова это слово.

Мне все равно. Я не хочу знать. Я хочу расфасовывать миндаль и быть чудачкой, которая ни с кем не общается, никому не вредит и практически невидимка.

Мало-помалу холл вновь оживает. Джои включает музыку, кто-то начинает кататься на скейтборде. Звук колес, царапающих бетон, действует мне на нервы.

– Я покажу, где ты можешь переночевать, – говорит Сапфира.

Я иду за ней вверх по винтовой лестнице. Сапфира открывает маленькую дверь неподалеку от лестничной площадки третьего этажа. Комнатка скромная. У дальней стены стоят узкая кровать и стол, пол сделан из бетона. Через окно виден маяк, посылающий пересекающиеся лучи света в темное пространство.

– Ничего особенного, – говорит Сапфира, проходя взглядом по стенам.

– Она идеальна, – искренне отвечаю я.

Когда Сапфира уходит, я сворачиваюсь калачиком под одеялом и смотрю на грубые деревянные балки на потолке, на которых пляшет свет. Ненадолго задаюсь вопросом, что же такое это «Подполье», но затем мои глаза закрываются.

9

Я в парке позади моего дома – в том, где мы целовались с Тревором Мартино в седьмом классе. В том, где мы с Кармен привязывали ленточки к веткам сосны, которую прозвали Джаспером.

Но я не дома – тут идет снег. В Лос-Альтосе никогда не выпадает снег.

«Это сон, – думаю я, как только возможно во сне. – Я хочу проснуться».

Но не могу. Не могу перестать переставлять ноги одну за другой; при каждом шаге мои босые ступни обжигает лед, пока я миную детскую площадку с качелями. Тут по ветру доносится тихая песня.

Она улыбалась ножам.
И танцевала со стрелами.
Она целовала петлю.
И объятая дымом пела.

Мне знаком ее текст. Это «Легенда королевы ядов». Голос напоминает мою младшую сестру – это слышно по тому, как он ломается на слове «целовала». Меня охватывает тот же ужас, как когда я услышала ее голос из гостиной и поняла, что оставила на кофейном столике папин блокнот, открытый на наших самых ужасных историях.

Песня прерывается, а в мою голову проникает воспоминание о том, как разозлился отец.

«О чем ты только думала, просто оставив его там?»

Я захожу глубже в лес, единственным источником света служат горящие цветы. Песня продолжается, разносясь эхом между заледеневшими деревьями, грохоча как бита по тюремной решетке.

Зажгла свои цепи пламенем
И те поросли лепестками.

В воздухе пахнет дымом.

Ее не пугала ярость.
Ее не пугал гнев.
Ее глубоко заперли
В клетке теней.

Впереди виднеется поляна. Мы с Джеком и Айрис часто ставили тут палатки, притворяясь, будто мы в лагере, но ни разу не засиживались до темноты, прежде чем вернуться домой.

Домой.

Над головой гремит навеянный сном гром, и я понимаю, что мне не убежать от наступающего мне на пятки воспоминания.

В ночь, когда я испортила себе жизнь, шел дождь. В ночь, когда я все подожгла и сбежала. Казалось бы, дождь должен помочь в такой ситуации, верно? Ничего подобного.

В течение нескольких месяцев моя сила не создавала проблем. Конечно, порой моя младшая сестра Айрис выводила меня из себя, и я невольно цеплялась за ее страх. Ухватывалась за внутреннюю часть ее груди, где обитали кошмары, и изнывала от желания дернуть за эту связь, как в случае с Митчем. Вытащить этот кошмар, каким бы он ни был, и позволить свирепствовать на свободе.

Но мне удавалось проглотить его. Подавить. И тогда монстр сворачивался клубком в моем нутре, как тот осьминог из аквариума, который приглянулся Кармен, – тот, который будто в точности понимал, где находится, и всем своим видом говорил: «Идите-ка вы лесом, ребята, я не буду плавать по вашей прихоти». Он оставался неподвижным.

Я сходила на школьный бал с Хантером Кадилли. Попала в группу поддержки. С трудом сдала первый курс алгебры, чтобы меня допустили ко второму. Начала задумываться, в какой колледж поступить. Мы с папой все меньше и меньше общались о нашем мире, хотя один вопрос так и остался без ответа: почему у меня получилось проявить свою силу перед ним – ныне ординаром? Почему за одну ночь внезапно все изменилось?

По ночам я частенько видела свет в его кабинете, пока он искал ответы. Раньше я бы тихо постучала и вошла внутрь. Закрыла бы дверь и задавала вопросы, пока он не отправил бы меня спать. Но теперь я знала, что нет никакой надежды когда-либо избавиться от моей силы. Думаю, от этого понимания мне еще больше хотелось притворяться нормальной.

Стоило догадаться, что долго это не продлится.

Был ноябрь. На мне была пижама, которую следовало бы спрятать еще в августе, но я укрывалась одеялом и не замечала, насколько на улице холодно, даже для Южной Калифорнии. Я написала Дженне сообщение, чтобы узнать, будет ли команда поддержки собираться перед завтрашней игрой, и тут в комнату заглянула мама, чтобы проверить, вытащила ли я утюжок для волос из розетки. Убедившись, что вытащила, она послала мне воздушный поцелуй и напомнила вынести утром мусор. Я ответила воздушным поцелуем и легла спать.

И тогда мне приснился пожар. Как пламя облизывало простыни, как его свирепые языки тянулись в воздух и подползали ко мне ближе. Даже во сне я ощущала, что сила выползает из моей груди. Я не могла пошевелиться. Быть может, и не хотела. Я чувствовала ее теплый поцелуй на своей коже, пульсацию в ладонях. Пламя знало мое имя, а я знала его секреты. Я не боялась, а общалась с ним, уговаривая подойти еще поближе. А проснувшись, почувствовала запах дыма. Меня разбудили чьи-то крики.

Открыв глаза, я не столько испугалась самого пожара, сколько того, что его вызвало.

С самого детства мама запрещала нам пользоваться камином. Не давала играть с бенгальскими огнями. И скрепя сердце позволяла зажигать свечи. Когда ей было двенадцать, в ее семейном коттедже случился пожар. Кто-то сбил бутановый светильник, из-за чего загорелась простыня, и весь дом вспыхнул как пороховая бочка.

Каким-то образом я нашла ее страх.

Нащупала его во сне. Не знаю как – может, потому, что она проверила утюжок для волос перед тем, как пойти к себе. Не знаю. Знаю только то, что это моя вина. Моя сила, мое проклятие… оно вытащило этот страх и подожгло весь дом, пока мы спали.

Я не помню, как сбежала вниз на первый этаж, где обнаружила Айрис. Отец пытался вывести нас наружу, а мама побежала за Кармен.

Я сопротивлялась. Вырывалась из его рук и царапала кожу ногтями, не переставая кричать, чтобы он позволил мне помочь.

«Это моя вина. Моя вина. Моя вина».

Вот что я кричала, порывисто втягивая пепел вместе с воздухом. Отец закинул меня на плечо и вынес на улицу, а потом поставил на влажную ледяную траву. Я схватила его за руки, ставшие скользкими от пепла и пота.

«Это я сделала!» – кричала я.

Он встретился со мной взглядом и все понял. На его лице не читалась злость. Или хотя бы удивление. Он даже не дрогнул, и это было куда хуже – то, как он всматривался в мои глаза и пытался подобрать слова. Это длилось лишь секунду, но казалось дольше. Папа просто погладил меня по щеке, а затем подозвал на помощь пожарника и, оттолкнув другого с пути, побежал обратно в дом.

Вырываясь из рук пожарника, я поскользнулась на мокрой траве и упала на колени. Подняв взгляд, увидела Иниго Монтойю перед кустами. Он был покрыт золой. Живой, но хромал. Его глаза стали совсем круглыми от страха, и он смотрел на меня так, будто знал, что все произошло из-за меня. Я – искра, которая подожгла весь дом. Он вел себя как животное, учуявшее хищника. Учуявшее опасность.

– Иниго! – позвала я. Медик поднял меня на ноги, а кот быстро убежал. – Иниго, мне жаль, – всхлипнула я, когда пожарник подхватил меня на руки.

Остаток ночи превратился в расплывчатое дымное пятно в моей памяти. Как мама кричала во все горло, выходя за пожарником, который нес обмякшее тело Кармен. Как папа сидел с Джеком и Айрис, покрытыми пеплом и укутанными в полотенца.

Медики доставили меня в машину «Скорой помощи» и осмотрели. Надели манжету тонометра на предплечье, прикрепили к пальцу пульсометр, надели на лицо кислородную маску. Ноги холодила простыня каталки, а мир снаружи кружился в хаосе.

«Они целы? Моя семья в порядке? С ними все будет хорошо?»

Эти вопросы будто произносила не я, мой голос истончился от дыма.

Никто не отвечал. Никто ничего не говорил. Медики поставили мне капельницу, поправили кислородную маску у меня на лице и принялись обсуждать мои жизненные показатели. Я знала, о чем думал отец, когда коснулся моей щеки. Это читалось в его глазах – он гадал, не явятся ли за мной смотрители. Случайно или нет, но я нарушила правило номер один и использовала магию перед ординарами. А еще накликала горе на свою семью. Это в тысячу раз хуже, чем смотрители.

Мне было почти плевать, придут они или нет.

Я села, заметив других медиков, которые везли к задней части «Скорой» каталку, ее колесики неприятно царапали асфальт.

И увидела лицо Кармен. Неизлечимо обгоревшее и изуродованное в пожаре, который я же и вызвала. В огне, который я создала. Мама запрыгнула в машину «Скорой помощи» и взяла мою сестру за неподвижную руку.

Неподвижную. Безжизненную.

Я это сделала и ничего не смогла контролировать.

Монитор надо мной издавал тоненькие бип, бип, бип, но я знала, что что-то в моем сердце умерло. Что-то изменилось, и исправить это уже нельзя.

Как только меня оставили одну, мои пальцы пришли в действие по собственной воле и, дрожа, вытащили катетер капельницы из вены. Я сорвала маску с лица, выскользнула из машины и побежала. Бежала так быстро, как только могла. По заднему двору. Через заборы.

Босая и полуголая.

Я не могла поставить свою семью под угрозу еще раз.

Я отправилась в школу и переоделась в одежду, хранившуюся в шкафчике. Внутри осталась сумка с вещами для соревнования, на дне которой завалялось достаточно денег, чтобы купить билет на автобус в Сиэтл.

Снова гремит гром, и я возвращаюсь в сон, падая на четвереньки… в круг из горящих аконитовых бутонов. Протягиваю руку, и на мою ладонь падают снежинки. Нет. Не снежинки… пепел. С неба падает пепел.

Я – самое страшное, что только есть. Я – кошмар.

Я.

Я рывком сажусь в темноте. Моя одежда вся мокрая, дыхание выходит рывками.

С той самой ночи у меня был чуткий сон. Меня могло разбудить что угодно, и я не давала себе спать больше двух часов подряд.

Мне казалось, что от этого будет и положительный эффект – уменьшится количество кошмаров, – но все вышло несколько иначе.

Я будто в замкнутом пространстве. Все застывает. Мне нужно двигаться. Я обуваюсь и накидываю куртку, кривясь от ощущения тяжелой ткани поверх влажной рубашки.

Через секунду я уже вылетаю за дверь и иду по коридору.

Понятия не имею, куда направляюсь, но мне все равно. Воздух здесь прохладный и сырой и приятно холодит затылок. Я спускаюсь по незаконченной фанерной лестнице и слышу смех внизу и звук колес, катящихся по бетону – в холле еще кто-то сидит.

Мои колени подгибаются. Я прислоняюсь к стене и сползаю вниз, запуская пальцы в волосы.

На противоположной стене висит доска с различными объявлениями – начиная с плакатов о пропаже человека и заканчивая пассивно-агрессивным посланием: «Тому, кто украл мой сэндвич из холодильника – еще раз так сделаешь, и тебе не поздоровится».

Некоторые бумажки пустые и колышутся от постоянного сквозняка в коридоре. Поддавшись любопытству, я встаю и подхожу к стене. Затем наклоняюсь и дую на бумажку – фокус, которому научил меня отец. На ней появляются курсивные черные буквы: «Двадцать баксов за фальшивое удостоверение. Звонить по номеру 909–555-9831». Это теневые чернила. Невидимое послание, которое проявляется от дыхания аномала – те, кто владеет этой магией, зовутся скрибами.

Мой взгляд проходится по доске, останавливаясь на плотной бумажке с цветком королевы ядов и облизывающим края пламенем. Я делаю глубокий порывистый вдох и дую на него. Через секунду появляются толстые золотые буквы.

ФЕСТИВАЛЬ КОРОЛЕВЫ ЯДОВ.

Выходите из тени на свет.

Клыки, зубы и непристойное поведение приветствуются.

Ниже написаны указания, как найти место проведения фестиваля по деревьям. Оно в парке в Биг-Суре.

Мой взгляд сосредоточивается на этом чертовом цветке – этом символе, который я повсюду вижу.

Мне хочется винить его в своем кошмаре, но я знаю, что дело в другом. Сегодня я вытащила на свободу еще один страх. Такого не случалось уже год. Но мне проще ненавидеть этот цветок, поэтому я срываю листок с доски объявлений и смотрю на рисунок.

Королева ядов. Пламя, зажегшее фитиль гражданской войны, которая чуть не уничтожила нас всех.

– Зажгла свои цепи пламенем, и те поросли лепестками, – говорит голос позади меня. Я подскакиваю от неожиданности. На лестничной площадке, держась за перила, стоит Сапфира. – Ненавижу эту песню.

Она делает шаг ближе.

– И я. Такое впечатление, что тот, кто ее придумал, пел ее с насмешкой.

Сапфира молча становится рядом и смотрит на стену.

– Думаешь, их больше нет? – тихо спрашиваю я. Она переводит взгляд на меня.

– А ты сомневаешься?

Я поджимаю губы. Может, дело в постоянном чувстве вины из-за того, что я сделала со своей семьей, но мне всегда кажется, что смотрители наблюдают за мной.

– Лучше перестраховаться, чем рискнуть головой, – я показываю на листовку.

– Из-за Переполоха люди начали думать, что грядут перемены, – мягко отвечает Сапфира.

Затем подходит чуть ближе, ее черные кожаные ботинки практически не издают ни звука. На ней легинсы с сетчатыми вставками по бокам и безразмерный свитер, который висит на ее худеньких плечах. Она встряхивает руками, спрятанными в рукавах, и наружу выглядывает браслет – золотой, с яркими разноцветными фигурками динозавров на цепочках.

– Я бы заплатила целое состояние, чтобы больше никогда не слышать такое стремное название, как «Переполох». С меня хватает и «аномалов».

Сапфира фыркает.

– Звучит довольно мерзко, не правда ли?

– Очень мерзко, – соглашаюсь я, и она улыбается. – Хотя Олдрику оно, похоже, нравится, – добавляю я через пару секунд, лишь потом задумываясь, не перегнула ли палку.

Сапфира молчит какое-то время, закусывая губу и водя по ней зубами, из-за чего ее челюсть выпячивается вперед.

– Он заслуживает хоть какой-то надежды. Как и все мы.

– Но?.. – не отстаю я, услышав сомнения в ее голосе.

– Лучше известное зло, чем неизвестное, верно? Если смотрителей больше нет… то их просто заменит зло, которого мы еще не встречали.

Я открываю рот, на задворках моего разума возникает тысяча вопросов, но Сапфира пресекает их, вздыхая и переводя на меня взгляд.

– Пошли. Хочу проветриться.

Прихватив сумку из комнаты, Сапфира ведет меня через «Грот» к лестнице, которая проходит через ремонтную шахту и выходит к обрыву у океана. Я резко останавливаюсь, чтоб насладиться видом. Раньше туман был настолько густым, что я даже не заметила, что мы так близко к воде. На небо взошла луна, откидывая красивое белое пятно на волны и освещая прохладную ночь. Я смотрю на небо и выхожу к основанию заброшенного маяка. В морозном воздухе слышны крики и радостные восклицания. Я тяну Сапфиру за руку и позволяю металлической двери за нами с грохотом захлопнуться.

– Отель так и не достроили с этой стороны, – говорит она, показывая на бугорки холмов, поросших высокой травой. Я вижу свет от фонариков, усеивающих каркас боковой стороны отеля. – Ребята соорудили еще одну рампу из оставшихся материалов, – объясняет Сапфира, когда вновь раздаются крики.

С третьего этажа прыгает девушка на велосипеде. На полпути она теряет хватку на руле, и парень на краю недостроенного балкона вскидывает руки. Ее падение замедляется, пока она аккуратно не приземляется на землю. Наверное, это круто – столько риска и ни одной сломанной косточки.

– Пойдем, – зовет Сапфира.

Я следую за ней к маяку. Дверь внизу не заперта, но, когда мы ее толкаем, петли противно скрипят. Сапфира сгибает две светящиеся палочки и вручает мне одну, а затем мы поднимается в темноте по лестнице. Когда я забираюсь на вершину, у меня перехватывает дыхание. Такой вид мне еще никогда не открывался. Воду скрывает пелена тумана, местами расходясь небольшими трещинками, чтобы пропустить лунный свет. Над мостом Золотые Ворота мерцают одинокие лучи, а сильный ветер вспенивает океан. Сапфира садится на край, свешивая ноги, и упирается грудью в перила.

Затем тянется к сумке и достает термос.

Я устраиваюсь рядом и кривлюсь от боли в спине. Затем кошусь на девушку. Наверное, все это время я ждала удара исподтишка – какого-то подвоха. Никто не оказывает любезность за просто так. Не в этом мире.

– Почему вы преследовали меня? – спрашиваю я, и мой голос пронзает безмятежность ночи, словно клинок.

Сапфира усмехается.

– Мы проверяем все местные автовокзалы. Слишком много беглецов остаются одни, а в наше время это опасно.

– Порой находиться с людьми тоже опасно, – не задумываясь, отвечаю я.

Сапфира смотрит на меня, вскинув темную бровь, будто знает, что за этими словами стоит своя история. Но, должно быть, что-то на моем лице дает ей понять, что я не намерена это обсуждать, и она снова поворачивается к океану.

– Значит, тебя тоже мучают кошмары?

Я молчу, и она воспринимает это как положительный ответ. Сапфира открывает термос и выливает немного жидкости в крышку.

– Хочешь поговорить об этом? – наконец спрашивает она. Я качаю головой.

– А это? – протягивает мне крышку.

Я снова качаю головой, и девушка поднимает брови.

– Думаешь, оно отравлено? Клянусь, если бы я желала тебе смерти, то просто бы сказала Мэвис, где ты спишь.

– Нет, просто…

– Ты никому не доверяешь, – заканчивает Сапфира, болтая жидкость в крышке.

Я тихо смеюсь.

– Напротив. Я не думаю, что мне должны доверять. Особенно, когда в ситуации замешан алкоголь.

Она фыркает.

– Вау, ты решила, что это алкоголь.

– Разве нет?

Она ухмыляется и подносит крышку к губам.

– Он самый. Просто дешевое вино.

Мои губы расплываются в искренней улыбке. Я скучала по ней.

Сапфира смотрит на воду, и я прослеживаю за ее взглядом. Мы дружно наблюдаем, как туман плавно скользит по волнам. Наше молчание не кажется неловким – оно не молит себя заполнить.

Сапфира делает глоток вина и, скривившись, опускает взгляд на крышку.

– Что, все так плохо? – интересуюсь я.

Она пожимает плечами.

– Дома моя мама нагревала его в сковородке со свежими травами, так что… подогревать его в микроволновке с сушеными – уже не то.

Дом. От ее слов у меня болезненно крутит живот, и я прислоняюсь к перилам, глядя в ночь и закусывая кончик языка.

– Итак, как давно вы с Олдриком встречаетесь? – спрашиваю я, отчаянно желая сменить тему.

На ее губах появляется слабая улыбка.

– Мы не… пара. Мы… – Сапфира пожимает плечами, и я смеюсь. Аномалы или нет, кое-что в жизни никогда не бывает простым. – Мы друзья. Я встретила его в «Макдоналдсе» после того, как сошла с поезда.

– Он уже тогда подбирал бродяжек?

Она фыркает в крышку.

– Нет. Он просто любит сэндвичи, которые там подают на завтрак.

Представив, как Олдрик держит крошечный яичный сэндвич своими огромными ручищами, я и сама разражаюсь хохотом.

– Он взял меня под крыло. В отличие от Мэвис, которая требовала, чтобы я назвала свой клан и показала силу… он никогда не подстрекал меня использовать мою магию. Никогда не интересовался, из какого я клана. – Сапфира замолкает, залпом выпивает вино и вновь наполняет крышку. Ей тоже не нравится использовать свои способности. – После всего, что произошло… – ее взгляд становится далеким, а лицо задумчивым. – Он заставил меня почувствовать себя как дома. Будто эта жизнь по-прежнему принадлежит мне, пусть и отличается от той, что была раньше.

– Он тебе нравится? – Я просто не могу удержаться от столь обыденного вопроса.

Сапфира улыбается.

– Да.

– Так в чем проблема?

Он красавчик, это даже не обсуждается.

– Олдрик по натуре защитник. Он будет свирепо и безрассудно защищать тех, кого любит. А любит он беспечно. Ему и так хватает опасности в жизни. – Она видит немой вопрос на моем лице. – Олдрик возглавил команду, чтобы отлавливать беглецов на автобусных станциях. Время от времени они исчезают.

– Исчезают?

Сапфира сдирает ногтем краску с поржавевших перил.

– Они садятся в автобус, но когда он подъезжает к станции, их там нет. Мы ждали нескольких людей – друзей и родственников тех, кто уже здесь… но они так и не доехали.

Мой разум тут же находит ответ.

– Думаешь, их схватили смотрители?

Сапфира издает хохоток.

– Опять ты со своими смотрителями. Ты же знаешь, что есть люди и похуже их, верно?

– В теории.

– В действительности, – парирует она.

– Что может быть хуже группы помешанных на контроле, смертоносных фриков?

Сапфира окидывает меня таким взглядом, будто я только что бросила ей вызов. Затем задумчиво прищуривается.

– Ходят слухи, что некоторые из этих детей могли заключить плохие сделки, чтобы добраться сюда. Возможно, с дельцами.

– Дельцами? – переспрашиваю я, вспоминая папины записи. Я никогда раньше не слышала о них.

– Делец – аномал со связующей магией. Если заключаешь с ним сделку, то уже не сможешь ее нарушить, – поясняет Сапфира.

– Ух ты, – выдыхаю я, впиваясь пальцами в перила. Сапфира делает еще один щедрый глоток.

– Существует много мрачных историй о том, как странники и азартные игроки заключали сделки с ничего не подозревающими или отчаявшимися людьми. Они носят с собой портфель, полный договоров. У всех дельцов есть отметина на внутренней стороне запястья – символика кровоточащего пера. Их помечает клан, когда они становятся совершеннолетними и начинают… портить жизни другим, полагаю. Им запрещалось заключать сделки с детьми… раньше.

– До Переполоха? – заканчиваю я.

Сапфира кивает.

– Они попросту не могли. До исчезновения смотрителей. А теперь – что их остановит? Что остановит любого из нас? Это коммерческий аргумент, если только ты не в самом низу пищевой цепочки.

– Есть ли какой-то способ найти этих детей? – спрашиваю я. Внезапно расфасовка миндаля уже не кажется такой важной.

Сапфира качает головой.

– Нет, – она делает глоток и смотрит на меня над кромкой крышки. – Но это известное зло.

Я задумываюсь обо всем этом – о правилах и последствиях. О власти и ее отсутствии.

Кто выигрывает, а кто проигрывает, когда снимаются ограничения.

Качаю головой – не желаю больше думать о смотрителях.

– Как вы вообще… – обвожу рукой отель внизу, – выживаете?

При моем вопросе взгляд Сапфиры становятся тверже. Я не наивная. Мне довелось побывать во многих убежищах в разных штатах. Аномалы берутся за все, что обеспечит им выживание. Перевозят нелегальный товар или забирают его нелегальными способами.

– Веспер, завтра ты уйдешь. Лучше тебе не знать.

В ее словах нет ничего грубого. Как и во взгляде. В ее голубых глазах читается искренность, чуть ли не мольба. Будто она просит поверить ей. Будто просит закрыть эту тему.

Сапфира протягивает мне крышку, и я рассматриваю ее с пару секунд, прежде чем взять. На браслет с динозаврами падает лунный свет.

– Миленький, – говорю я, показывая на него.

Ее розовые губы расплываются в улыбке, когда она опускает на него взгляд.

– Он принадлежит моему брату, – Сапфира легонько поддевает тираннозавра. – Нолану. Он отдал его мне.

– Ты скучаешь по нему, – произношу я на выдохе, поскольку мне тут же приходит в голову тысяча причин, по которым не стоило этого говорить.

Сапфира сковывает меня ледяным взглядом своих голубых глаз, и на секунду я вновь пугаюсь, что переступила черту. Господи, по-моему, для того, кто пытается держать всех на расстоянии вытянутой руки, у меня явно проблемы с умением держать рот на замке.

Она кивает и опускает глаза.

– Я вернусь к нему. В конечном итоге. – Сапфира делает медленный вдох и вытягивает руку, позволяя браслету заколыхаться на ветру. – Ты скучаешь по дому?

Я начинаю закусывать язык, но затем решаю сделать глоток вина.

– Да… Скучаю.

Возвращаю крышку Сапфире.

– Знаешь, что самое смешное? Я скучаю и по глупым мелочам. К примеру, по пятницам у нас в школьной столовой подавали отвратительные буррито, но это традиция.

Я улыбаюсь.

– Те, которые в целлофановой упаковке?

Ее глаза загораются, и она показывает на меня пальцем.

– Да! И еще они были адски горячими…

– И постоянно обжигали пальцы? – заканчиваю я со смехом, вспоминая, как Линдси и Дженна пытались распаковать их с помощью транспортиров.

Сапфира обхватывает руками перила и откидывает назад голову.

– Я скучаю по тому, как мне не было необходимости обсуждать, по чему я скучаю, – тихо говорит она, садясь ровнее. – Иногда я прихожу сюда и притворяюсь, что я просто… прогуливаю урок.

Я не задумывалась об этом, но она права. Я скучаю по жизни без постоянных попыток вернуться в то время, когда все казалось проще.

В горле появляется комок. Я скучаю по тому времени, когда ни по чему не скучала. Мы снова замолкаем, глядя на приближающийся туман, и передаем друг другу вино после каждого глотка.

– Итак, – начинает Сапфира, выпрямляя ноги. – Как тебе тот тест по алгебре?

Она смотрит на меня и, возможно, дело в вине, или же в абсурдности ситуации, но я улыбаюсь.

– Чертовски сложный, – киваю я.

– Думаешь, она будет оценивать нас «по кривой»? [4]

– Не-а. Да и Хилари все равно облажается, – бросаю я, думая об одной из своих лучших подруг. Слова с легкостью срываются с языка. – Но Айзек по-прежнему планирует устроить вечеринку в субботу, верно?

Сапфира тут же подхватывает:

– Нам пойдет на пользу выпустить немного пара. Но… что нам надеть? – спрашивает она, показывая на свои протертые черные штаны для йоги и старую толстовку.

– Уверена, у Линдси что-нибудь да найдется, – отвечаю я. Знакомые фразы из жизни, которую, как я думала, уже не воскресить.

Сапфира растопыривает пальцы на ногах и опускается на локти.

– Но если нет, я накопила кое-какие сбережения, пока нянчила Нолана. Можно будет сходить в торговый центр.

– Я возьму мамину машину и заеду за тобой в шесть, лады?

Я прислоняюсь головой к перилам и смотрю на нее. Сапфира закрывает глаза от ветра и поднимает подбородок. На ее лицо падают прядки, но она их не убирает. Девушка открывает глаза и смотрит на океан.

– В шесть было бы идеально.

10

Через пару часов мы с Сапфирой вернулись в «Грот», и я решила еще немного подремать. Кошмары больше не снились.

В итоге я проспала дольше, чем планировала, и никто меня не разбудил. Полагаю, недостаток сна, ведь я спала по четыре часа в сутки, наконец взял свое.

В изножье кровати лежит записка и злаковый батончик: «Душ в конце коридора». Сапфира оставила мне полбутылки шампуня и одноразовую бритву.

На секунду мне даже жаль, что я не могу остаться. Это место абсолютно нелепо, но последние несколько часов я почти не чувствовала себя одинокой. Я уже и не помню, каково быть частью общества. А у этих ребят свое специфичное общество – по крайней мере, это я могу сказать.

В дверь стучит Олдрик.

– Привет, – здоровается он, когда я приоткрываю ее и возвращаюсь к кровати. Он прислоняется к дверной раме. – Я просто хотел, чтобы ты знала – что бы ни наговорила тебе Мэвис, мы будем рады, если ты останешься. Здесь происходят довольно крутые…

– Олдрик, – перебивает его Сапфира, подходя сзади с недовольным видом. Олдрик двигается, чтобы освободить ей место в двери. – Я говорила, что Веспер нужно идти, – шипит она. – Хватает и того, что ты подписался на это. Не вмешивай ее.

Меня немного ранит, что, возможно, Сапфира хочет, чтобы я ушла. Но ее не в чем винить. Я бы тоже не хотела, чтобы предвестница жила под одной крышей с дорогими мне людьми.

Я пожимаю плечом.

– Это мило с твоей стороны, Олдрик, но мне пора двигаться дальше.

Сапфира окидывает его свирепым взглядом, и Олдрик виновато поднимает руки, пятясь из комнаты. Она кидает мне ключи, и я ловлю их у груди. Затем подкидывает мне маленький мобильный.

– Езжай на фургоне на автовокзал и просто оставь его там. Мы заберем его завтра. Телефон одноразовый. Предоплаченный. Все наши номера уже сохранены. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь… просто позвони.

Я киваю, крутя в руках мобильный и ключи. Вчера я чуть не угрохала Сапфиру и всех ее друзей, а она все равно заботится о моей безопасности. Когда я поднимаю взгляд, чтобы выразить свою благодарность, ее уже нет.

Чуть позже я пользуюсь подержанным планшетом Джои и их кошмарным вай-фаем, чтобы посмотреть расписание автобусов – один из них отправляется на юг сегодня в восемь вечера. Как раз вовремя. Я моюсь в общей душевой и очень тщательно вытираюсь полотенцем с надписью: «ЭТО ПРИНАДЛЕЖИТ МЭВИС, НЕ ТРОГАТЬ!!!»

Бросаю влажное полотенце на пол и благодаря этому небольшому акту неповиновения в довесок к побритыми ногам чувствую себя так, будто могу покорить весь мир.

Я собираю волосы в привычный пучок и закидываю рюкзак на плечо. Время идти.

В холле пусто, но откуда-то из недостроенной части отеля доносятся низкие басы. Я останавливаюсь на секунду и прислушиваюсь.

Это метал-версия «We Will Rock You».

Что? Где все? Я снова сверяюсь со своими дешевыми часами – время еще есть. И хоть мне, пожалуй, пора бы уже научиться не позволять любопытству брать надо мной верх… я все равно хочу знать.

Я иду на звук грохочущих басов, доносящийся из-под пола. С каждым шагом они становятся сильнее наряду с моим растущим страхом. Но я продолжаю двигаться дальше по извилистым коридорам в глубь отеля. В конце одного из них есть лестница вниз. Я открываю дверь и захожу внутрь.

Музыка становится громче, а свет тускнеет. Стены дрожат от басов. Я дохожу до конца лестницы, распахиваю дверь, и у меня перехватывает дыхание. Не знаю, чего я ожидала, но точно не такого.

Помещение выглядит так, будто однажды было частью подземного гаража – все сделано из цемента и камня, но его переделали для этого. Что бы это ни было. Вокруг бродят десятки людей, закрывая собой вид на центр зала. Я прохожу дальше, позволяя двери бесшумно закрыться за мной, и незаметно смешиваюсь с толпой. В этом я мастер.

Музыка льется через колонки, которые прикреплены к стенам лозами, свисающими с потолка. Я протягиваю руку к той, что висит прямо передо мной, и кручу ее двумя пальцами. Между двумя листочками прячется лиловый цветок королевы ядов, и я отпускаю его как обожженная. Кто же использует цветы королевы ядов в качестве декорации? В моем животе образовывается дыра, когда я замечаю небольшую линию трибун, как на стадионе, которые тянутся к подвесному потолку. Толпа впереди редеет, и я наконец вижу, что находится по центру. Это слегка приподнятая клетка, огороженная по всем восьми бокам. Я уже видела такое прежде – похоже на боксерские поединки, которые любили смотреть папа с Айрис, но… другое. Через отверстия проникает фиолетовый свет. Каждые несколько секунд по ограждению проходит мерцающая волна. Это необычный восьмиугольник. Я пячусь к дальней стене, не сводя глаз с клетки, будто, если смотреть на нее достаточно долго, все кусочки пазла сложатся воедино.

Все чего-то ждут – я чувствую нетерпение, потрескивающее в воздухе, пока крадусь по краю помещения. На задней стене вырисовывается очертание бутона королевы ядов цвета электрик, а по залу начинают выплясывать лучи прожекторов, наконец останавливаясь на основании клетки, где стоят двое людей.

Вспыхивает свет, и толпа разражается аплодисментами. Две девушки в зеленых атласных платьях заходят в клетку и поднимают руки. Появляется мерцающий серебром экран, как в кинотеатре, с контуром цветка королевы ядов над клеткой.

Зрители затихают, и внутреннее чутье подсказывает мне, что пора уходить, но я не могу сдвинуться с места. Не знаю, любопытство это или паника – скорее, и то и другое. Но я внимательно наблюдаю, как комната погружается во тьму, и экран показывает маленький городок. Из колонок над нами доносится женский голос.

– В восемнадцатом веке в городе Брашов жила женщина с волосами цвета запекшейся крови. Никто не знает ее настоящего имени.

Экран мигает, показывая рыжеволосую женщину, идущую по мощеным улочкам.

– Одни звали ее ведьмой; другие считали провидицей.

Женщина улыбается, наклоняясь, чтобы погладить собаку, и косится на женщин, которые скептично наблюдают за ней из дверного проема в противоположной части улицы.

Разве не всегда так с могущественными женщинами? Нас либо боятся, либо боготворят. Вилы или розы.

Среднего не дано.

Экран кружится, и голос продолжает:

– Поначалу ее прегрешения были невелики – она показала свою силу ординару. Утром к ее двери был прибит лиловый бутон. Волчий аконит. Королева ядов. Цветок смотрителей. Она знала, что это значит. Знала, от кого это послание.

Отец рассказывал мне легенду, но меня пленила картинка на экране – как женщина протягивает руку к бутону на гвозде. По ее испачканной в грязи руке течет сок. А затем она улыбается.

Улыбка расцветает в смех.

– Если она не убьет себя, смотрители сделают это за нее. Но она их не боялась. Она сняла цветок с гвоздя и поставила его в вазу у окна, а еще начала растить их в своем саду. Несмотря на холод и тот факт, что по ночам изморозь покрывала окно поцелуями, цветы выросли.

Женщина садится в саду и изучает бутоны. Я пытаюсь понять, что я вижу, мысли в голове кружатся.

Зачем они это показывают?

Остальная часть истории мне известна – я зачитывалась ею до тех пор, пока страницы папиного блокнота не загнулись от нервного вождения пальцами по краям.

– Ее следующий проступок неизвестен, но его хватило, чтобы одной морозной ночью через ее окно влез потрошитель.

Я могла бы рассказать эту историю даже во сне. Иногда я так и делаю.

Следующим утром горожане вышли на площадь и обнаружили его тело рядом с замерзшим фонтаном…

С аконитом во рту и широким, улыбчивым порезом через все горло. Ее собственное послание, по всей видимости.

Смотрители отправили еще одного.

Его тело тоже оказалось на площади.

Так продолжалось семь дней. Семь потрошителей, семь трупов. Ординары были напуганы и ничего не понимали, но аномалы знали, что это значит. Вскоре смотрители поняли, что чем больше они заставляли ее молчать, тем громче она становилась.

В Брашов приехало больше аномалов. Что-то в Королеве ядов внушало им свободу – в женщине, которую смотрители не могли убить. Некоторые из них – Аконитовый двор, как они себя прозвали – начали показывать свои способности ординарам.

В моей голове зарождается странная мысль – недостающий кусочек пазла, – а две девушки в зеленых платьях идут навстречу друг другу, их ладони постепенно сближаются, пока история достигает апогея.

– Начиналось все с малого. Миазм и визуал устроили публичную дуэль на городской площади. На следующий день та наполнилась зрителями. Люди хотели увидеть еще.

Экран показывает двух мужчин – блондина и лысого с татуировками на черепе, – сражающихся на мостовой. Миазм поднял руки, и в сторону визуала полился зеленый свет, а тот, в свою очередь, создал взмахом руки портал и вышел позади миазма. Визуал пошевелил пальцами и так быстро сотворил клинок, что миазм даже не успел обернуться, прежде чем ему приставили лезвие к горлу.

– Они хотели увидеть созданий, подобных себе, но лучше.

Проекция показывает быстро сменяющиеся бои аномалов. Я замечаю камнекожего и вэйпера, но других не узнаю. Понятное дело, что список моего отца был неполным, но я и не представляла, что мои знания настолько скудны.

Я начинаю поворачиваться, но голос меня останавливает. Не знаю почему. Конец истории мне известен. Зачем его видеть – не ясно.

Но я будто прирастаю к месту.

– И они начали драться. Вскоре аномалы переместились с городской площади на поле и построили трибуны. Это переросло в нечто большее. Поговаривают, что Королева ядов присутствовала на каждом турнире. И там, прямо под ее взглядом, мир впервые открыто увидел нас. Именно тогда мы вышли из мифов и ступили на мостовую. Как это всегда бывает, какое-то время все было прекрасно. Прошла пара месяцев – ничего не происходило. Ни трупов, ни цветков. Просто тишь да гладь, будто затянувшийся вдох. Турниры продолжались. Аномалы бесстрашно ходили по улицам, и Королева ядов была нашим символом – нашим освободителем. Она, судя по всему, не думала об этом в таком контексте и продолжала посещать таверну, обзаводиться любовниками и разгуливать по улицам босой. Ее волосы цвета крови по-прежнему подхватывали снежинки, будто ничего не изменилось. Никто не знает, как это произошло. Хоть город и полнился аномалами, смотрители никому не показывались на глаза.

Экран затягивается черным клубящимся дымом.

Но когда он растворяется, я задерживаю дыхание.

– Следующим утром ее обнаружили посреди площади с открытыми, мутными, уже покрывающимися коркой льда глазами. А вокруг нее выложенные идеальным кругом – бутоны аконита. Во рту – семь цветков.

Я хочу отвернуться, но вид яркой рыжеволосой женщины, неподвижно лежащей в снегу, не дает мне отвести взгляд от экрана.

Из колонок раздается мужской голос:

– Уверен, смотрители считали, что на этом все закончилось. Уверен, они думали, что после такого никому не хватит глупости бросить им вызов. Но они ошибались, поскольку кое-что произошло – аномалы вкусили солнечный свет и устали от тени. Повсюду начали организовываться турниры. Но смотрителям не понравилось, что мы пристрастились к свободе.

На проекции отражается сцена, от которой замирают трибуны. Люди в капюшонах, со скрытыми лицами и цветком королевы ядов в руках.

Смотрители.

– Всего за одну ночь они взяли на вооружение каждого аномала в своем арсенале, чтобы уничтожить всех, кто когда-либо сражался на турнирах. Заря омыла своим светом головы на пиках с аконитом во ртах – предупреждение от самого главы смотрителей, Ивана Илерии. С тех пор мы жили в страхе.

Девушки опускают руки, и экран тускнеет. В клетке появляется силуэт мужчины. Это он говорит. Его голос спокойный и уверенный.

– Они использовали магию всех своих людей вместе взятых, чтобы создать правило, по которому мы не может показывать свою силу ординарам. И с того дня мы придерживались этого правила. Наши руки были связаны, но мы все равно боялись смотрителей. Любой проступок мог оповестить ординаров о нашем существовании, что привело бы к цветку королевы ядов на нашей двери. Но тем дням пришел конец. – Тут на него падает свет прожектора, и во мне вспыхивает узнавание. Я уже видела его прежде. Пока я пытаюсь понять где, мужчина улыбается.

Комната наполняется аплодисментами, и меня озаряет.

Анания. Анания Вентра. Соблазнитель русалок с обложки журнала из автобуса. Тот парень с недвижимостью. Он аномал? Он. Наверное, это о нем говорила Тесса. Теперь я понимаю.

– Мы пришли сюда, чтобы отметить начало новой эры. Ординары, мы рады видеть вас среди нас. Многие из вас слышали об этом турнире. Наверняка вы гадаете, правдивы ли слухи. Заверяю вас, что да.

Анания поднимает руку и срывает цветок королевы ядов с лозы наверху. Затем давит его в кулаке, трет между ладоней и показывает зрителям.

Он испорчен.

– Мы больше не живем в страхе.

Тут он поднимает цветок выше, и трибуны погружаются в полнейшую тишину. Мне казалось, что раньше было тихо, но это не идет ни в какое сравнение. Я слышу собственное сердцебиение, пока раздавленный цветок выпрямляет свои лепестки и возвращается к жизни.

Толпа ахает, некоторые зрители вскакивают на ноги.

Ботанисты не способны на такое. Они могут вырастить новое растение, но не могут вернуть его к жизни. Мои мысли кружатся в поиске ответа, в памяти пролистываются страницы с вычеркнутыми историями и запятнанными кофе картами. В голову ничего не приходит, кроме одного, но это невозможно. В мире есть лишь одна группа аномалов, которая имеет такую силу, но она была в списке вымерших кланов на последней странице папиного блокнота.

– Я уже много лет знаю о боях в «Подполье». Гладиаторы… – при этом слове толпа разражается воплями, и Анания улыбается. – Да, вот кто они – воины, которые осмелились использовать свои силы как пожелают, не чувствуя страха. Поэтому я пришел сюда и попросил начать турнир в этой клетке. – Он обводит ее рукой.

Я вспоминаю свой разговор с Сапфирой. Как она не хотела, чтобы я знала, чем они тут занимаются. Вот почему. Это убежище – подпольный бойцовский клуб.

– Добро пожаловать на Турнир реверсии! – зычно объявляет Анания, и аплодисменты становятся оглушительными.

Мой инстинкт самосохранения твердит, что нужно бежать отсюда. Если уйду сейчас, то еще успею на автобус. Но есть и другая мысль, более громкая и сильная – та, что зацепилась за слово «реверсия». Если это значит то, что я думаю, то Анания – реверсор.

Он не должен существовать. Но раз он существует, то записи моего отца не до конца верные. Это значит, что он ошибался, и в этой мысли кроется одновременно ужас и надежда. После короткой борьбы ужас побеждает, и я начинаю красться к двери.

Турнир.

Внезапно все складывается воедино. Первая ночь. Цветок королевы ядов. Он воссоздал из бойцовского ринга Турнир Королевы ядов.

Это место – громкое «пошли вы» смотрителям, и я нахожусь в самом его центре.

Олдрик шутил, что это не революционный штаб, но это именно он.

– Прежде чем мы перейдем к первой битве, я хотел бы изложить основные правила, поскольку этот турнир отличается от обычных боев в «Подполье».

В помещении стало более людно, чем при моем прибытии, и передвигаться сложно. Я юркаю за мужчину в сером костюме.

– Все участники подписали соглашение с моим дельцом Марой. Это ради их собственной безопасности.

Делец? В моей голове прокручивается разговор с Сапфирой.

– Если гладиатор подписывает отказ от претензий, то может участвовать в турнире так долго, сколько продержится, и будет защищен до сдачи или поражения. Это значит, что до тех пор, пока проходит турнир, ему не смогут причинить вред за пределами ринга.

Анания делает паузу и улыбается, пока зрители рукоплещут ему.

– У нас нет рефери. Моя помощница Тесса порадует вас своими чудесными комментариями, но не ей судить бой. Это настоящее испытание на силу воли и магию. Сколько сможет вынести боец? Сколько ударов сможет нанести? Это мы и узнаем.

Анания выдерживает паузу, и по залу вновь проходит волна аплодисментов. Его улыбка широкая. Искренняя. Если бы не дурное предчувствие, я бы даже поверила в идею, которую он продвигает.

– Ну что, начнем с размахом?

Свет выключается, а небольшое помещение наполняется криками и хлопками в ладоши. Прожектор освещает клетку, и внутрь, под песню в стиле рок, заходит знакомое лицо.

Олдрик.

– Что? – выдыхаю я, останавливаясь.

С противоположной стороны заходит еще один парень и начинает расхаживать у ограды. Их объявляет Тесса – та девушка, которая пресекла вчерашние беспорядки. Она обходит кругом клетку.

– Первый бой: Олдрик против Грегори!

Все зрители замерли, из-за чего мне труднее между ними протискиваться. Я так отчаянно хочу отсюда выбраться, что вот-вот начну их распихивать.

– Напоминаю: сегодня у нас нет рефери. Все гладиаторы будут драться до тех пор, пока один из них не сдастся.

Олдрик входит на ринг с ухмылкой на лице.

Грегори облизывает зубы и делает неприличный жест бедрами. Тут музыка затихает, и оба парня становятся по местам.

Тесса резко опускает руки, тем самым объявляя о начале боя. Бойцы начинают кружить друг напротив друга.

Олдрик камнекожий, так что преимущество на его стороне. По крайней мере, я так думаю. Грегори выше и шире его, пусть это и кажется невозможным. Я закусываю край своего рукава. Колонки разрываются от мощной, ударной песни. Олдрик начинает наступать, сжимая кулаки. Его кожа становится пепельно-серой, и он бросается на Грегори, но тот вовремя уклоняется.

Камнекожие могут делать свою плоть такой же твердой, как камень – отсюда и название, – но лишь частично и на короткий период времени. Надеюсь, что Грегори не видит, какая часть тела Олдрика осталась уязвимой. Он замахивается и швыряет темную сферу.

– Вот так начало вечера, народ! У нас здесь камнекожий против зарядчика! Эти маленькие бомбы зовутся хризалидами. Как гранаты разной мощности. Но не волнуйтесь! – кричит Тесса в микрофон.

Одна из хризалид попадает в проволочную сетку, и металл покрывается электрической рябью, а обезвреженная бомба падает на мат внутри.

– Клетка защищена. Ничто лишнее из нее не выберется.

«Покончи с этим», – думаю я, глядя на то, как Олдрик кружит вокруг Грегори с усмешкой на лице. Но, судя по ахам и реву толпы, люди пришли сюда не за этим. Постоянные посетители «Подполья» не хотят быстрого боя; им нужно кровавое зрелище.

И они его получат, если Грегори попадет в Олдрика.

Это какое-то безумие. Что не так с этими людьми?! Меня всегда озадачивали те, кто ходил на бои в римский Колизей. Какой ужасный человек добровольно будет смотреть, как кто-то страдает?

Ответ у меня перед глазами. Вот эти люди.

Грегори кидает хризалид, и тот задевает мочку уха Олдрика. Зрители шумно втягивают воздух, но Олдрик ведет себя как ни в чем не бывало. Он бьет Грегори в челюсть, из-за чего тот падает пластом на бетонный пол, но затем перекатывается и сбивает Олдрика с ног прежде, чем тот успевает добить его. Вверх взлетает хризалид, но попадает в металлическую сетку клетки и с шипением обезвреживается.

Я опускаю голову и зажмуриваюсь.

Честное слово, с закрытыми глазами еще хуже. Эти крики. Ахи и охи. Подбадривающие и недовольные вопли. Звуки человечества в его худшем проявлении, требующего крови, раненой гордости и побитых тел.

Нужно уходить отсюда. Я разворачиваюсь и налетаю на парня, стоящего рядом.

– О боже, простите, пожалуйста!

Зрители ликуют, и я намеренно опускаю взгляд, чтобы не видеть ринг и что конкретно так их раззадорило. Судя по децибелам, там как минимум выбили кому-то зуб.

– Ничего страшного, – отвечает парень, и я узнаю его голос.

Он поворачивает голову, и его глаза округляются. Это Сэм.

Ну конечно. Парень, который стал свидетелем моей первой ошибки за год – парень, с которым, как я думала, мы уже никогда не встретимся, – оказался здесь.

И теперь я проталкиваюсь мимо незнакомцев в попытке добраться до выхода. Сэм полностью поворачивается, будто думает завязать разговор или что-то подобное. Черта с два!

– Мне нужно идти, – бормочу я, но мои слова не слышно за очередным взрывом криков и аплодисментов.

– Стой! Остановись хоть на минуту!

Я слышу, как он выпаливает извинения, пока пытается последовать за мной. Исходя из наших габаритов, мне проталкиваться через толпу гораздо легче, чем ему.

Продолжай идти вперед, Веспер. Иди! Не отвечай ему. Нет! И снова толпа ахает. Шоу до сих пор не закончилось. Я набираюсь храбрости и бросаю взгляд за плечо. Грегори держится из последних сил, а Олдрик просто пытается максимально затянуть бой. Больше пары минут это не продлится.

Я поворачиваюсь обратно к Сэму.

Он не сдал меня полиции. И даже не сильно удивился, когда я использовала магию. Он уже видел аномалов. Может, он тут завсегдатай, когда «Подполье» работает как обычный бойцовский клуб.

Перевожу взгляд на клетку. С такого расстояния ее плохо видно, но зато слышно, как зрители с трибун кричат: «Олдрик, Олдрик, Олдрик!» – так что он точно в порядке.

– Ваши запястья? – раздается позади меня грубый голос.

Я резко оборачиваюсь. Высокий вышибала с темными косичками поднимает фонарик и смотрит на меня.

– Покажите ваши браслеты, пожалуйста, – медленно произносит он, как идиотке.

– Я как раз ухожу, – отвечаю я, пытаясь пройти мимо. Но вышибала перекрывает мне дорогу.

– Не-ет, сладкая, так не пойдет. Хочешь посмотреть на бои – плати.

Мой желудок ухает вниз. У меня и так мало денег. И еще нужно купить новый билет на автобус. Бог его знает, какие сейчас расценки на подпольные бои.

Сэм становится передо мной и берет меня за руку.

– Вообще-то, она со мной. И ей не нравится, когда ее зовут «сладкой», верно… – он оглядывается на меня с немым вопросом.

– Веспер, – цежу я сквозь стиснутые зубы.

Вышибала разглядывает меня с пару секунд, но в конечном итоге приходит к выводу, что я не представляю угрозы. Такое часто случается, и я каждый раз не знаю, как к этому относиться. Я ловкая и пугливая, но мне все равно дают кредит доверия. Для них я по-прежнему низенькая блондиночка, не подходящая под определение «опасная». От того факта, что моя внешность обеспечивает мне безопасность, хотя в действительности я могу быть смертельной угрозой, у меня крутит живот.

Вышибала уходит, и я скрещиваю руки на груди, бунтуя от мысли, что этот парень снова мне помог.

– Значит, ты тут частый гость? – цежу я, поворачиваясь к нему лицом.

– Нет.

– Ты пришел, чтобы драться?

– Нет. Я ординар.

Я прищуренно смотрю на него. У него нет причин лгать.

– Мне не нужна твоя помощь.

Что мне нужно, так это придумать себе новую коронную фразу. Эта – отстой.

– Я такого и не говорил, – парирует он, тоже скрещивая руки. – Знаешь, ты могла бы просто сказать «спасибо».

Я делано улыбаюсь. Мысль о том, что Сэм приходит сюда, чтобы смотреть, как Олдрик и другие нам подобные бьются друг с другом ради выживания, вызывает у меня тошноту.

– Эй, Сэм, спасибо, что поддерживаешь местных аномалов! Благодаря таким покровителям, как ты, мы можем выбивать друг из друга дерьмо ради того, без чего не можем обойтись, вроде еды и лекарств. Ты настоящий герой.

Я разворачиваюсь на пятках и целенаправленно иду к выходу, а он бежит за мной.

– Это сильное обобщение, тебе так не кажется? – раздается его голос у моего уха. Господи, он что, преследует меня?

– Не-а, – бросаю я через плечо.

Больше не буду отвечать на его вопросы. Нужно наконец свалить отсюда! Увы, на это требуется целая вечность, поскольку помещение переполнено людьми.

– Серьезно? Ты спрашивала других аномалов, как они относятся к боям?

Я открываю рот, но не успеваю ничего сказать. Свет вокруг нас тускнеет, и толпа издает очередной оглушительный рев. Анания заходит в уже пустую клетку, крутя в пальцах воскрешенный цветок.

Олдрик стоит сбоку под дверью в клетку и улыбается во все зубы, испачканные кровью, пока люди хлопают его по спине. Он победил.

Точно пора уходить. Все это уже слишком.

Я отворачиваюсь от Сэма и медленно проталкиваюсь к двери.

– Это новый мир, друзья. Это наш мир. Больше никакого страха. Это век с огромным потенциалом. Но я знаю, что некоторые из вас колеблются. Сражаться в этом турнире кажется большим риском… И поэтому я предлагаю щедрую награду тем, кому хватит храбрости. Победителю финального состязания Турнира реверсии я предлагаю одну реверсию и приз в один миллион долларов.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к клетке.

Аплодисменты оглушительны, но все, что я слышу, это свое сердцебиение. Мои мысли кружатся в попытке понять, что я только что услышала. Деньги ничего не значат, но…

Реверсия.

Возможность все изменить.

Переписать историю.

Я закрываю глаза и чувствую вкус пепла. Чую запах дыма, слышу рев пламени и вижу лицо Кармен. Вижу свою семью вместе – целую и невредимую.

Я могу все исправить.

Эта мысль мечется внутри меня, надежда цепляется и распространяется по моему телу, прежде чем логика успевает сказать, что это может быть плохой идеей.

Не знаю, когда я пришла в движение, но я проталкиваюсь через толпу в сторону края клетки, оставляя Сэма где-то позади.

Открыв глаза, я вижу Олдрика у начала трибун, дающего «пять» людям, которые пришли его поздравить. Я беру его за руку. При виде меня его глаза округляются – он удивлен, что я здесь.

Я тянусь к его уху, и Олдрик наклоняется.

– Я тоже хочу, – выдыхаю я.

Он выпрямляется и усмехается мне.

Я ничего не слышу, пока иду за Олдриком и охранником по имени Демитрий в комнату, которую они называют обезьянником – место, где участники ждут, пока их вызовут на ринг. В обычную ночь в «Подполье» участники сами выбирают, кому бросить вызов. Но это уже не обыкновенный боксерский клуб, так что пары выбираются произвольно. Олдрик говорит, что мне повезло, поскольку пятнадцатый участник не явился. Это мой единственный шанс.

Он объясняет, что во второй раунд перейдут только сегодняшние победители, а потом их останется четверо, и затем двое. Его голос звучит будто издалека, пока я представляю себя в клетке. Я всегда так нервничала перед выступлениями команды поддержки, что едва могла побороть тошноту, а худшее, что там могло произойти, это если бы я приземлилась лицом в грязь при кувырке назад.

Теперь я сижу на протертом диване и смотрю на свои руки. Я убеждала себя, что больше никогда не прибегну к магии – опасной, неконтролируемой, портящей жизнь магии, которая убивает меня при каждом использовании. Но вот я здесь.

Сегодня в моих планах было уехать работать на ферму. Как, черт возьми, я оказалась здесь? Я хватаюсь за голову и мысленно проигрываю последние пятнадцать минут.

Олдрик повел меня к столу регистрации и, заняв очередь, я начала осматриваться. Вдоль коридора стояли медики в обычной одежде – они болтали, смеялись, пили бесплатное пиво и наблюдали за боем на экране настенного телевизора. Делец, девушка с розовыми волосами, стояла за книгой в кожаном переплете и объясняла правила.

Никакого дополнительного оружия, никаких перерывов и… никаких рефери.

От последнего пункта я побледнела, и она улыбнулась.

– Тебе не обязательно участвовать, если не хочешь.

Но я хочу. Мне это необходимо. Это искупление, которое вряд ли когда-нибудь еще подвернется.

Я потянулась дрожащей рукой за ручкой, а девушка продолжила тараторить правила – победители сегодняшних поединков переходят во второй тур. В него также могут попасть участники, не проходившие отбор, если заплатят десять тысяч долларов.

Я фыркаю. Да уж, в таком случае мне лучше бы победить. Я пропускаю мимо остаток страницы, кривясь при прочтении стандартной части, где, если вкратце, говорится: «Ну да, мы знаем, что можем умереть, и нет, мы не станем привлекать вас к ответственности, если нас убьют или покалечат».

Мне стоило бы уйти, увидев такие слова, как «смерть или другие тяжелые формы телесных повреждений» на бумаге, но каждый раз, когда я думаю отказаться, на задворках сознания раскатывается эхо криков Кармен. Я думала, что у меня есть границы, но раньше мне не предоставлялся шанс все исправить. Теперь, оказавшись с ним лицом к лицу, я готова практически на все. И если придется использовать магию, чтобы изменить то, что она разрушила… будь посему. Я тяну за заусенец, пока у кутикулы не выступает кровь. Затем поднимаю палец к губам и слизываю каплю, осматриваясь. Здесь есть несколько диванов, чтобы сидеть и размышлять над своей судьбой, экран с прямой трансляцией боев, чтобы напугать тебя, и целая куча энергетиков с таким количеством кофеина, что ты либо захочешь кого-то убить, либо пробежать полмарафона. Может, и то и другое. Одновременно? Одно за другим?

Рядом со мной садится кто-то теплый.

– Ладно, у нас, вероятно, всего пара минут, так что слушай.

Я подпрыгиваю от чужого прикосновения, но, повернувшись, вижу Олдрика. Он показывает на группу аномалов у двери.

– Это Бриттани, пыльница. Она выдыхает блестящую пыль, которая вызывает галлюцинации. Не так уж и плохо. И еще она милая. Помогла мне вытащить застрявшие «Эм-энд-Эмс» из автомата. Кейт – тенеформ. Скот – перевертыш. Диана – левитас, буквально умеет летать.

Он упоминает еще нескольких аномалов – тех, о ком я слышала, и тех, кто для меня совершенно новый. Я внимательно наблюдаю за ними, пытаясь все запомнить. Олдрик показывает на девушку с густыми кудряшками, в розовой меховой куртке и малиновых солнцезащитных очках, хоть мы и находимся в помещении. И сейчас ночь.

– Это Джилл. Не волнуйся насчет нее – она принципиально не дерется с другими девушками. Так что она скорее сдастся, чем выйдет с тобой на бой. Хотя я видел, как она раскромсала нескольких парней.

Я не могу сдержать улыбки. Темнокожий парень в джинсах и свитере вручает ей диетическую колу и садится рядом.

– А это Роб – анимус и единственный аномал мужского пола, с которым она согласна говорить.

Я все запоминаю на тот случай, если окажусь с ним в клетке. Мысленно повторяю их имена, стараясь ничего не напутать. Кэти. Люк. Джо. По какой-то причине Олдрик вводит меня в курс дела, и мне стоит воспользоваться его добротой. Меня в который раз поражает, что их сила куда менее отстойная, чем моя.

– Стой, – я поднимаю руку. – Почему ты мне помогаешь?

Олдрик пожимает плечами.

– Ты помогла Сапфире, когда за ней гнались копы, – он говорит так, будто это самый естественный поступок в мире. – Ну, и еще она оторвет мне яйца, если с тобой что-то случится, учитывая, что я не отправил тебя собирать вещи, как только ты ступила сюда.

– Где она?

– Где-то здесь. Она ботанистка. Это она вырастила лозы королевы ядов, – Олдрик кивает на потолок.

Тут я осознаю, что ни разу не спрашивала Сапфиру о ее силе. Смотрю на лозы, покрывающие потолок. Не будь они смертоносны и символом людей, которые наверняка желают мне гибели, я бы сочла их красивыми.

– Но она редко здесь появляется. Ей, э-э… – он тоже поднимает голову к лозам, – ей не очень нравится смотреть на бои.

– Мне бы тоже не понравилось смотреть, как метелят дорогого мне человека.

– Меня не отметелили, – возражает Олдрик, легонько отмахиваясь от одной лозы.

– Ну да. У тебя все еще кровь на подбородке, – ехидно подмечаю я. Парень закатывает глаза, но я вижу, как он вытирает щетину тыльной стороной массивной ладони.

– Это начало чего-то хорошего. Скоро она поймет. Все это того стоит.

– Ты говоришь довольно уверенно.

– Это будущее, Веспер. Теперь мы свободны.

– Опять же, ты говоришь довольно уверенно, – парирую я.

Олдрик поворачивается ко мне, а я к нему. Он подается вперед, его покрытое синяками лицо источает искренность.

– Я знаю, Веспер. Разве ты еще не поняла? Я считал тебя умной.

Я поджимаю губы и изображаю на лице полное недоумение.

– Анания использовал свою силу, чтобы единолично стереть Правило тени. Два года назад. Этот мужчина ответственен за изменение хода истории… и смотрители его не убили. Ни единой попытки за два года. Знаешь, почему?

Правило тени. В моей памяти пролетают десятки книг и страницы в Интернете. Это правило обязывало нас хранить наши силы в тайне. Поэтому я не могла показать ее родителям до Дня независимости, когда все изменилось.

Я отворачиваюсь, пытаясь обдумать эту мысль. Реверсоры не должны существовать, но я только что видела одного собственными глазами. Смотрители и раньше пропадали, но не на такой долгий период времени.

– Потому что смотрителей больше нет.

Темные глаза Олдрика светятся от радости, которая может исходить только от глубокой веры. Однажды я тоже верила. Верила, что у всего есть причины и назначение и что добро всегда побеждает зло. Вряд ли я когда-нибудь еще испытаю такую веру.

Папины предостережения слишком глубоко укоренились, чтобы вырвать их одной дикой надеждой. Он ошибался насчет реверсоров. Но во многом оказался прав. Я качаю головой.

– Я иду на это, зная, чем рискую, Олдрик. И тебе бы не помешало. Смотрители не исчезли.

Он улыбается.

– Значит, каждый останется при своем мнении. А через пару месяцев, когда мир станет другим и мы заживем по-настоящему… я приму твои извинения.

Его улыбка такая жизнерадостная и странно контрастирует с порезами на губах, но я не могу сдержаться от ответной улыбки. Хотела бы и я верить так во что-то.

Мы оба поворачиваемся к телевизору, когда Мэвис вызывают на бой с Тео. Я хватаю Олдрика за руку. Играет музыка, и Мэвис начинает обходить клетку. Она полностью одета в черный кожаный наряд. А вот Тео одет точно так же, как вчера, когда ребята подобрали меня, – в джинсы и белую футболку.

Мои ноги двигаются по собственной воле, подводя меня ближе к экрану, чтобы лучше видеть.

Тео поднимает руки и крутит запястьями. В шею Мэвис летят два острых, как бритва, стеклянных диска. Она пригибается, и они врезаются в металлическую сетку и рассыпаются на пол клетки. Осколки пролетают мимо Мэвис, задевая ее щеку. Она взвизгивает, на секунду теряя равновесие, и вытирает кровь предплечьем.

Даже издалека я вижу, что она улыбается. Мэвис снимает зубами перчатку. Тео, пригибаясь, выстреливает стеклом из ладони, целясь ей в ноги. Она подпрыгивает, делает кувырок через застывающий поток стекла и тянется к Тео. Он уклоняется, но Мэвис хватает его за ногу, и парень спотыкается.

Упав, он поднимает руки и создает щит из алого стекла. Мэвис прижимает к нему ладони и издает чудовищный вопль. Стекло превращается в пыль. Тео пытается перекатиться, но слишком медленно – Мэвис нападает. Ее пальцы находятся всего в сантиметре от его горла, когда он хлопает ладонью по мату.

Тесса дует в свисток снаружи клетки, и Мэвис останавливается.

– Мэвис победила! – кричит Тесса в микрофон.

Та улыбается и щелкает пальцем по футболке Тео. Та обращается пылью, являя его волосатую грудь.

Мэвис надевает перчатку и помогает ему подняться. С трибун слышится свист. Тео краснеет и скрещивает руки на груди, а Мэвис театрально показывает на него рукой. Уголки губ Тео приподымаются в неохотной улыбке, и он показывает ей средний палец, пока они покидают клетку.

Мэвис проходит мимо меня с ухмылкой на идеально накрашенных матово-черных губах. За время боя помада ни капельки не смазалась. Жизнь абсолютно несправедлива.

– Это уже слишком хорошо, чтобы быть правдой, – она сгибается пополам от смеха, ее светлые волосы падают на лицо. – Тебя… сожрут… живьем… – сипит Мэвис между приступами хохота.

– Хватит, Мэвис, – осаживает ее Олдрик, поднимаясь.

Только я собралась открыть рот, как кто-то объявляет через колонки мое имя.

Веспер.

Я стою в огороженной металлической сеткой клетке, глаза слепит прожектор. В темноте вокруг слышна болтовня зрителей, мое сердцебиение отбивает барабанную дробь в груди. Я как смертоносная колибри, накачавшаяся «Монстр Энерджи» и мармеладками, которые дал Олдрик, чтобы перебить вкус рвоты после того, как меня стошнило в мусорную урну по пути сюда.

Внутрь заходит еще один человек. Я отхожу вбок, чтобы лучше его рассмотреть. Он выше меня, но ненамного. Его русые волосы убраны за уши, и он одет в черную мотоциклетную куртку и рваные джинсы. Он снимает куртку и вручает ее девушке на лестнице. Рубашки под ней нет. Ну конечно. Оранжевые волосы девушки падают ей на глаза, когда она берет куртку и притягивает парня для страстного, абсолютно неподобающего поцелуя.

Тесса говорит что-то неразборчивое, и дверь в клетку закрывается.

Клац, клац, клац. Заперта.

Какого черта они ее запирают? С какой целью?

Сосредоточься, Веспер.

– Карл против Веспер! – кричит Тесса. Лучи, которые светят прямо из пола, тускнеют и приобретают фиолетовый оттенок.

Карл усмехается, хотя это не столько похоже на улыбку, сколько на выражение мордочки Иниго Монтойи, когда он замечал ящерицу на столе.

– Готовы? – спрашивает Тесса, поднимая руки к потолку.

Не успеваю я даже подумать, как Карл крутит запястьем. Из его кожи вырастает черное и блестящее жало.

Он клещ. Если ужалит меня этой штукой, я вне игры. А еще, возможно, умру. Тесса опускает руки.

Карл взмахивает запястьем, и жало удлиняется. Затем он бросается на меня, но я ухожу в сторону. Парень с рычанием врезается в ограду.

Я бегу в другой конец клетки, включаются инстинкты «борись или беги», хотя, как по мне, все они твердят: «Беги! Беги!» Вы что, смеетесь? Во мне почти нет желания бороться. Никакого.

Тут позади раздается голос Сэма – он шепчет мне на ухо через ограждение. Он стоит в углу для тренеров, как в фильмах, держась за металлическую сетку.

– Он хочет, чтобы ты побегала и выбилась из сил.

Я осмеливаюсь кинуть на него взгляд через плечо. Его темные глаза источают напряжение – глаза человека, который уже делал это прежде.

Я киваю, поскольку не могу придумать никакого другого ответа.

Карл кидается на меня, и я встаю ему навстречу, делая вид, что собираюсь уйти влево, прежде чем прыгнуть вправо и выставить руку. Пульсация в центре моей ладони за что-то ухватывается. В моей голове звучит голос – тихий, но злобный. «Ты никчемный кусок дерьма!» – говорит он.

Я поворачиваюсь, и кулак Карла приходится мне прямо по губам, от чего я падаю на пол. На языке чувствуется жаркий и соленый вкус крови. Карл подходит ко мне и садится сверху, прижимая меня к бетону. Я пытаюсь столкнуть его, но он держит мои руки над головой. Из меня вырывается крик – частично от злости, частично потому, что я чувствую, как ускользает мой единственный шанс на искупление.

Это ужасное, безнадежное чувство – быть схваченной и лежать под кем-то. Зная, что никакие крики в мире не помогут. Карл наслаждается этим. Когда он наклоняется, я отворачиваюсь от его ненавистной ухмылки и зажмуриваю глаза.

– Кричишь как последняя девка. Так всегда, когда ты снизу? – шепчет он, его дыхание щекочет мне ухо.

Я открываю глаза и вижу Сэма – он впивается пальцами в металлическую сетку, его лицо напряженное. Пол сотрясается от рева толпы, но мне удается прочитать его слова по губам.

«Подними бедра», – кричит он.

Понятия не имею, что это даст, но я сосредоточиваю всю свою силу для резкого толчка и поднимаю бедра.

Карл такого не ожидал. Он теряет равновесие, и я выбираюсь из-под него. Затем снова поднимаю руки, цепляясь за что-то в его груди. Карл спотыкается, его глаза округляются, а моя хватка на нем крепчает.

Теперь я вижу. На кухне стоит женщина, ее передник испачкан в муке. Она разворачивается, и на ее зеленые глаза, сверкающие от ненависти, падают волосы. У Карла такие же глаза. Это его мать.

Она берет со столешницы металлическую лопатку и поднимает ее над головой.

– Убирайся отсюда, ты, никчемный кусок дерьма!

Пульсация в моей ладони становится сильнее, и я испытываю желание дернуть на себя. Вырвать из него этот кошмар.

Но что-то останавливает меня – всего на мгновение.

Должно быть что-то другое. Что-то менее… ужасное. Я закрываю глаза и роюсь в его темных уголках в поисках других страхов. Вижу клоуна, плюшевого мишку с красными глазами и вид из окна двадцатого этажа. Все эти варианты лучше той женщины – женщины, которая сломала его, когда он был слишком юн, чтобы дать отпор. Я пытаюсь ухватиться за клоуна – да поможет нам бог, – но у меня не получается.

Он постоянно ускользает, и на его месте оказывается женщина.

Карл подхватывает меня и швыряет на мат. Я вся сжимаюсь от боли, воздух со свистом выходит из легких. С пару секунд я просто корчусь на мате, прежде чем в мою грудь, в самый подходящий момент, проникает столь необходимый воздух.

Карл опускает жало, и оно вонзается в матрас с пружинами, как в масло. Прямо в то место, где находилась моя голова.

Он собирался ужалить меня в лицо? Ладушки. У меня нет времени беспокоиться о его детских травмах. У меня даже нет времени беспокоиться о том, что я могу натворить, если выпущу свою магию на свободу. Это место – яма, полная чудовищ, так что мне нужно быть чудовищнее их всех. Я поднимаюсь на ноги и цепляюсь за Карла. Он пятится, когда моя магия ухватывается за тошнотворное чувство в его груди – жестокая мать. Интересно, знает ли он, что я нашла? Поскольку, когда он смотрит на меня, из его изумрудных глаз испаряется все бахвальство. Остается лишь чистый ужас. Испуганный ребенок. Моя решимость дает слабину, и я снова пытаюсь найти что-то другое, что угодно! Но больше ничего нет. Карл щерится и переходит в атаку. Я уклоняюсь, но он делает мне подножку. Я лечу на пол, мои зубы впиваются в губу. Затем со вскриком перекатываюсь на спину, а Карл вытягивает руку. Жало летит прямо мне в грудь, мое тело замирает.

Я стучу по мату, и Карл останавливает жало в сантиметре от меня.

«У нас есть победитель! Карл!»

И вот так просто… я проиграла. Все закончилось еще до того, как успело начаться.

Я поднимаюсь на ноги; девушка Карла запрыгивает на ринг и обвивает его талию ногами, пока он поднимает руки в знак победы.

Я ковыляю к выходу из клетки, становлюсь на первую ступеньку, но теряю равновесие. Кто-то подхватывает меня за талию. Я поднимаю взгляд, и Сэм помогает мне спуститься с последних трех ступенек.

– Помедленней, – тихо говорит он, усиливая хватку.

Карл поворачивается.

– Эй, блондиночка! Похоже, тебе никто не сказал, но это одно из тех занятий, в которых не победить, стоя на коленях.

Сэм становится передо мной, но тут к нам присоединяется Олдрик и берет обоих парней за плечи.

– Успокойтесь. Карл, ты и так победил, хватит вести себя как придурок. Теперь ползи в свою лачугу и расскажи всем трем своим фанаткам, как ты избил новенькую в ее первый день. Уверен, это обеспечит тебя компанией на ночь.

– Отвали, Олдрик, – отвечает Карл, но его улыбка тает, когда он отворачивается.

На ринг вызывают следующих бойцов, и пока зрители беснуются, я проскальзываю в толпу. Мое тело кричит при каждом шаге, но это пустяки в сравнении с разъедающим сердце разочарованием.

Я слышу, как Сэм выкрикивает мое имя, но его голос теряется во взрыве аплодисментов, когда начинается следующий бой. Я беру рюкзак, который ранее спрятала под трибунами, и выхожу в коридор. Не знаю, куда иду, но достаточно и того, что я просто двигаюсь.

Вряд ли я искренне полагала, что выиграю. Мне не верилось, что я смогу пробить себе дорогу через всех тех аномалов. Возможно, часть меня даже испытывает облегчение – и это хуже всего. Если бы я победила в турнире, то вернулась бы домой, но я не обдумывала всерьез, что это подразумевает. Мне бы пришлось увидеть последствия своих действий – пусть я и пришла, чтобы все исправить. Мне пришлось бы объяснить свое исчезновение посреди ночи. Пришлось бы взять на себя ответственность за то, что я сделала своей семье. Не моя магия. Я. Моя магия причинила им вред, но я ей позволила.

Я выхожу через заднюю дверь в темную дождливую ночь. Ну кто бы сомневался! Натягиваю капюшон на голову. До улицы шагов двадцать, позади – океан. На углу есть заправка, рядом – автосервис и магазин, так что мой план пойти на автобусную остановку летит ко всем чертям. Не то чтобы это имеет значение. Мой автобус уехал час назад.

Дверь позади меня открывается.

– Веспер?

– Я не хочу об этом говорить, – бросаю я через плечо. От любых движений тело пронзает боль.

Сэм придерживает дверь ногой и прячет руку в свою зеленую армейскую куртку.

– Возвращайся внутрь, тут жутко холодно.

Только сейчас я замечаю, что насквозь промокла. Я возвращаюсь под навес, но внутрь не захожу. Просто нет никакого смысла мокнуть под дождем, пока у меня не появится новый план. Скрещиваю руки на груди.

– Слушай, я понимаю, каково это. Мне столько раз надирали зад, что и не сосчитать, – говорит Сэм.

Серьезно? Ты знаешь, каково потерять единственный шанс восстановить свою разрушенную жизнь? Сомневаюсь.

– Я не хочу об этом говорить, ладно? Это было глупой идеей, и теперь я ухожу.

Он выходит наружу, позволяя двери закрыться за собой. Я издаю бессвязный звук, протягивая к ней руки, но она слишком тяжелая и успевает захлопнуться.

– Отлично, теперь нам не войти, – рычу я, глядя на Сэма с обвинением в глазах.

– Ты вроде и так не собиралась возвращаться, так что я никому не навредил, кроме себя.

– Я не просила о твоей помощи, – тихо отвечаю я, имея в виду не только сегодняшний день. Не знаю, почему он решил мне помочь во время боя, но каждый раз, закрывая глаза, я вижу его напряженное лицо и то, как он глядит на меня сквозь металлическую сетку.

Когда я упоминаю тему, вокруг которой мы так долго кружили, Сэм отводит взгляд. Только он собрался что-то сказать, как я его перебиваю.

– Откуда ты знаешь об этом месте? – мой голос понижается, хотя рядом никого нет. – Откуда ты знаешь об аномалах?

– У меня есть друг со… способностями, – отвечает он, потупив взгляд.

– Ординары не должны ничего знать, – неубедительно утверждаю я.

– Не знаю, заметила ли ты, но в последнее время многое изменилось.

Крики зрителей настолько громкие, что сотрясают дверь.

– Чего ты хочешь, Сэм? – Я наконец нахожу слова, чтобы выразить те мысли, которые не давали мне покоя с момента нашей встречи.

– Убедиться, что с тобой все в порядке.

– В порядке, – слишком быстро выпаливаю я.

Никто тебе не поверит, если говорить слишком быстро. Он это знает. Сэм прищуривается, будто ждет, пока я передумаю и скажу правду. Я пожимаю плечами, и момент затягивается. Толпа внутри ревет, и я встречаюсь взглядом с Сэмом. Что он тут делает?

– Так твой друг познакомил тебя с большим и соблазнительным миром отчаянной, чудаковатой молодежи, пытающейся убить друг друга, и ты пристрастился к этому?

– Нет. Все не так, как тебе кажется.

– О, моя любимая фраза. Потому что обычно все как раз так.

Я выхожу обратно под дождь. Сэм идет следом.

– Я понимаю, что ты не хочешь этого слышать, но у тебя есть потенциал, Веспер.

Я ничего не могу с собой поделать. Меня распирает от смеха.

– Неужели? И что натолкнуло тебя на эту мысль? Когда я буквально бежала от своего противника или когда он прижал меня к полу?

– Я серьезно. Это был твой первый бой, верно? Могу поспорить, до сегодняшнего дня ты даже клетки не видела. Может, остановишься на секунду?

Я дохожу до улицы и нажимаю кнопку на светофоре, а Сэм догоняет меня.

– Господи, что мне сделать, чтобы ты оставил меня в покое?! – Я резко поворачиваюсь к нему. – Мы не друзья. И даже не знакомые. Я хотела кое-что попробовать и с треском провалилась. Это не первый раз, когда я выставила себя идиоткой, и явно не последний. А теперь мне пора в новый город.

Я поднимаю руку над головой, показывая вперед, а другой снова нажимаю на кнопку.

– И почему ты это сделала? – спрашивает он.

Я замираю, ответ крутится на кончике моего языка, но я проглатываю его.

– Ради миллиона долларов, – легкомысленно отвечаю я. Звучит неправдоподобно, но надеюсь, он этого не заметит. – Я готова на гораздо более ужасные поступки ради таких денег, Сэм. Как и большинство бездомных бродяжек – вот так шок! А теперь я хотела бы зализать свои раны в одиночестве.

На светофоре загорается зеленый свет, и я начинаю переходить улицу.

– И где ты планируешь их зализывать? – кричит он мне в спину.

Я оборачиваюсь, мои мокрые волосы взметаются вокруг лица. У перехода останавливается одинокий грузовик. Его фары высвечивают расстояние между нами с Сэмом.

Я молчу, и это сам по себе ответ.

– Так я и думал, – говорит он низким голосом. – Останься со мной.

Зеленый свет меняется на красный, и грузовик гудит нам. Я ухожу с дороги, но к Сэму не приближаюсь.

– Что, прости? Я сказала, что хочу зализать свои раны, извращенец.

Он качает головой.

– Да не в этом смысле. Я имел в виду, что у меня есть место, где ты можешь остаться. Лофт над спортзалом. Ты могла бы обосноваться там.

Я хотела бы оскорбиться от его предложения, рявкнуть, что это невозможно, ведь мы едва знакомы, и уйти в туман. Но у меня болит голова, а мышцы горят после недавней взбучки. У меня была куча «теоретических» идей, куда пойти, но теперь, когда Сэм предложил это, я понимаю, что реального плана у меня нет, а ночь в подземном переходе полна страданий. В «Грот» возвращаться нельзя. Я просто не могу. Не после случившегося.

Я делаю шаг к Сэму.

– С чего бы тебе хотеть, чтобы кто-то вроде меня жил с тобой?

– Потому что… – он запинается. – Ты сдержалась.

Я прожигаю его взглядом, а Сэм идет мне навстречу, немного повышая голос.

– У тебя был туз в рукаве, но ты им не воспользовалась. Ты могла победить, но сдержалась.

От его слов на глаза наворачиваются слезы. Не потому, что он чудесным образом прав, а потому, что я осознаю, насколько была близка к победе. Я сдержалась не только ради Карла. Просто сомневалась, что смогу контролировать его страх.

Я оглядываюсь на заправку как раз в тот момент, когда светофор вновь начинает мигать. Сэм ведь не предлагает мне подписать договор об аренде. Мне всего-то нужно высохнуть и придумать план. Но одна мысль меня останавливает.

– Мою компанию не назовешь безопасной, – говорю я с запинкой. Одно дело попытать удачу в окружении кучки аномалов. Но Сэм ординар и может пострадать.

Он видит, что я колеблюсь, и подходит ближе, подняв руки.

– Кем бы ты ни была, я видел людей и похуже.

– Ты не можешь этого знать.

– Я готов рискнуть, – уверенно говорит он, глядя на меня.

Я слизываю каплю дождя с верхней губы. От обещанного тепла практически невозможно отказаться. Мысль о том, что я наконец не буду одинока, невозможно игнорировать.

– Только на одну ночь, – говорю я больше себе, чем ему. Он кивает на парковку и показывает на свой автомобиль. Я иду за ним, спрятав руки в карманы.

Одна ночь, а затем снова в путь, обратно к знакомому. И я позабочусь о том, чтобы надежда осталась здесь, когда я уйду.

11

Его побитый белый «Шевроле» паркуется перед небольшим кирпичным зданием напротив «Алоэ». Я смотрю на кафе через зеркало заднего вида.

– Он, кстати говоря, в порядке. Гейб. Ему наложили парочку швов, но это лучше, чем могло быть, если бы ты не вмешалась, – говорит Сэм, будто прочитав мои мысли.

Я закусываю щеку и поворачиваюсь к спортзалу. У него нет названия, нет огромной вывески «ТУТ ЗАНИМАЮТСЯ ГОРЯЧИЕ РЕБЯТА» или чего-то подобного. Сквозь витрину льется свет.

– Добро пожаловать к Дункану, – говорит Сэм, выключая двигатель и открывая дверь. – Оставь переговоры мне.

Я беру рюкзак и выхожу в морозную ночь. Ливень успокоился до моросящего дождика, но я все равно испытываю огромную благодарность, когда Сэм открывает дверь в спортзал и мои плечи окутывает теплом.

Он больше, чем кажется снаружи. Пол устилают маты, с подмостков на потолке свисают боксерские груши. Пока я осматриваюсь, воздух наполняют звуки глухих ударов, отрывистые вздохи и крики: «Раз, два три, четыре, раз, два, три, четыре». Загорелая блондинка в черной майке и ярко-розовых боксерских перчатках бьет по боксерской груше с водой, за которым стоит мускулистый темнокожий мужчина с оголенным торсом и наколенным бандажом.

Я иду за Сэмом, потупив взгляд в пол, иначе непременно уставлюсь на поразительные кубики его пресса. Не хочу быть девушкой, которой говорят: «Мои глаза вообще-то здесь». Лучше уж пялиться в пол.

Боже мой! Это что, кровь?

Определенно кровь.

Пол заляпан запекшейся кровью. Будто… они не потрудились толком ее вытереть. Что это за вид спорта, где кровь настолько распространенное явление, что ее могут забыть вытереть?

– Дункан! – зовет Сэм. – Можно поговорить с тобой минуту?

– Отдохни три минуты, Эбигейл, – говорит он.

Звуки ударов обрываются, и я поднимаю взгляд. Не могу больше смотреть на кровь. Девушка задирает майку, чтобы вытереть пот со лба. У нее синяк под глазом. Она смотрит на меня с легким любопытством, прежде чем брызнуть водой в рот. Не знала, что люди так делают в реальной жизни. Я такое видела только в рекламе спортивных напитков.

Я держусь позади. Не хочу слушать речь Сэма в духе: «Можно мы ее оставим?» – если Дункан вдруг решит, что не хочет жить под одной крышей с сомнительной барышней. Поворачиваюсь и смотрю на пыльный шкафчик с трофеями. На полках выстроены награды – таблички с региональных чемпионатов по всем видам единоборств: от дзюдо до джиу-джитсу и тайского бокса. На самом деле я не очень удивлена, но… ладно, наверное, все же удивлена, если учесть, что снаружи у спортзала не особо презентабельный вид. Мой взгляд проходится по полкам и останавливается на фотографии гораздо более юного Дункана с серебряной медалью. На рамке написано, что он был медалистом по единоборствам на Олимпийских играх. Что? Господи, казалось бы, я не должна быть таким снобом, если учесть, что все мое нижнее белье куплено в магазине «все за доллар».

Ниже нее фотография Сэма в клетке. На нем боксерские перчатки и каппа во рту.

Я оборачиваюсь. Дункан внимательно слушает, как Сэм рассказывает мою печальную историю. Я даже не подумала спросить, поведает ли он Дункану о «Подполье». Обо мне. В этом спортзале что, все знают об аномалах?

Как по сигналу, Дункан смотрит за плечо Сэма. Тот поворачивается и велит мне жестом подойти к ним.

Дункан скрещивает на груди руки, покрытые татуировками.

– Веспер. У тебя есть фамилия? И хотелось бы услышать твое настоящее имя.

– Веспер – мое настоящее имя, – огрызаюсь я, рискуя кинуть мимолетный взгляд на Сэма, который просто отходит и улыбается.

Ладно. Значит, это какая-то проверка. Например, на то, как я отреагирую, когда Дункан начнет выкручивать мне руки. Ла-а-адно.

– Сэм говорит, что у тебя случилась какая-то беда, но не хочет вдаваться в подробности без твоего разрешения. Я понимаю, что он хороший парень. Но для меня это дилемма, поскольку обычно я не позволяю незнакомым людям оставаться в моем зале. Так что я дам тебе возможность рассказать о себе, и тогда я решу, хорошая это идея или нет.

Девушка, которая с ним тренировалась, Эбигейл, подходит к нам и туже затягивает липучки своих розовых бинтов для бокса. У нее что, все снаряжение куплено в магазине для Барби?

Я возвращаю взгляд к Дункану.

– Я сбежала из дома. Судимости нет. Связей с бандитскими группировками тоже. Никакой Лиам Нисон не пытается вернуть меня любой ценой. И я даже не планирую здесь задерживаться. Мне просто нужно где-то переночевать.

Он прищуривается.

– И это все? Это лучшее, что ты можешь мне рассказать?

– Клянусь, что приучена к туалету. – Я пожимаю плечами.

Дункан кивает, изучая меня своим странным взглядом, которому невозможно дать определение. Затем закрывает глаза…

И исчезает.

– Какого черта?! – восклицаю я, пятясь.

Сэм прикрывает рот, чтобы не засмеяться, а Эбигейл сосредоточивается на бинтах с ухмылкой на лице.

Дункан вновь появляется, разводя руки для легкого поклона. Та-дааа.

Он аномал.

– Ты фэйдер? – спрашиваю я.

Не важно, сколько раз я сталкивалась с такими же фриками, как я, меня все равно потрясает зрелище их силы в действии. Я кошусь на витрину, будто ожидаю увидеть там мужчину в черном костюме с электрошокером, который увезет Дункана в правительственную лабораторию. Или же смотрителей, готовых ворваться и убить нас всех. Но там никого нет.

– Итак, не хочешь пересмотреть свое заявление? – интересуется он.

Может, он и не против кричать на каждом углу о своих причудах, но я – нет. И никогда не притворялась, что для меня это нормально. Дункан кажется слишком умным, чтобы полагать, будто доверие дается просто так, но, с другой стороны, этот спортзал выглядел как настоящая дыра, а внутри оказался аномал-олимпиец. Внешность обманчива.

Я просто смотрю на него в ответ.

– Либо ты за то, чтобы я осталась, либо против.

Дункан улыбается.

– Что ж, справедливо.

Одно из самых бесполезных слов в нашем языке. Я уже собралась развернуться и уйти, как вдруг он поднимает голову и кивает на чердак над подмостками с боксерскими грушами.

– Это лофт. Под диваном лежит раскладушка. Дверь закрывается изнутри. Можешь оставаться там столько, сколько потребуется. – Дункан наклоняется, чтобы поправить бандаж на колене. – Эбигейл, прошло гораздо больше трех минут. Возвращайся к тренировке.

Она разминает плечи, и я отхожу как раз вовремя, прежде чем Эбигейл наносит два сокрушительных удара по груше с водой. Сэм легонько берет меня за предплечье.

Что? Он просто позволит мне остаться? Больше никаких проверок на вшивость?

– Э-э… спасибо. И я с радостью отплачу тебе за свое пребывание. Я не жду, что ты просто позволишь мне жить здесь за «спасибо»…

Сэм тянет меня за собой, а Дункан просто отмахивается и начинает вести отсчет для Эбигейл.

– Если дашь мне тряпку, я буду более чем рада вытереть кровь с пола…

– Ладно, Веспер, пошли, – перебивает Сэм, упорнее дергая меня за руку.

– Она ведь не аномал, верно? – спрашиваю я, не отводя взгляда от Эбигейл, пока он ведет меня к лестнице в лофт.

Сэм показывает, чтобы я шла впереди него.

– Нет. Просто обычная крутая девушка.

Раньше ночевки в чужих дома были для меня непривычным развлечением. Мы с друзьями отчаянно пытались их организовать – получить разрешение от всех родителей, чтобы в одной гостиной могли собраться четверо или пятеро подростков, которые будут смотреть фильмы и смеяться до рассвета, было нелегкой задачей.

Но в конечном итоге нам удавалось уговорить их. А затем мы придумывали план, как провести ночь. Какие фильмы посмотрим, в какие игры сыграем, какие страшилки будем рассказывать перед сном.

Но когда свет выключался, кое-что происходило. Это не имело никакого отношения к моей аномальности или даже к страху перед аномалами до того, как я узнала, что вхожу в их число. Невзирая на то, как нам было весело и как я любила своих друзей… что-то в кромешной тьме вызывало у меня желание вернуться домой. Непривычная кровать с вызывающей зуд простыней, другой запах в доме и само понимание, что родители спят где-то в другом месте, смущали меня.

В основном я могла совладать с собой до наступления утра. Но порой… порой я смотрела в потолок или на светящийся циферблат часов и ждала рассвета. Я просто не могла уснуть в чужой кровати.

Теперь это кажется странным, учитывая, во скольких местах мне приходилось ночевать последние два года. В уборной на заправках. На автовокзалах. В поездах. В кустах в приличных районах. И каждый раз, впадая в дрему, я гадала, что произойдет, если моя сила случайно вытащит нечто опасное из незнакомца, пока я сплю. Чаще всего мне оставалось лишь напоминать себе, что мама зашла проверить утюжок для волос перед тем, как пойти спать. Я убеждала себя, что это небольшое напоминание и посеяло в моем сознании желание вытащить ее страх. Звучит как полная чушь, но только так я могла уснуть, так что утешаюсь, чем могу.

Внезапно я просыпаюсь и резко сажусь, меня охватывает уже знакомая паника.

Все в порядке? Я осматриваю темную комнату, ожидая увидеть дым. Ожидая криков. Когда они не раздаются, я поворачиваюсь и ставлю ноги на холодный пол.

Бух. Бух. Бух, бух, бух.

Я встаю с раскладушки, укутываюсь в одеяло и крадусь к окну, чтобы посмотреть вниз.

В зале никого нет, кроме Сэма. Он избивает одну из боксерских груш. Кулаками, локтями, коленями, с разворотами и пинками. На нем нет рубашки, запястья обмотаны бинтами, и с него градом стекает пот. Похоже, он здесь давно.

Я смотрю на часы. Пять утра.

Надо вернуться в постель. Не хватало мне погружаться в это болото еще глубже.

Но что-то в напряжении его плеч и челюстей, пока он набрасывается на грушу, кажется до боли знакомым.

В его ударах чувствуется отчаяние, будто он изо всех сил старается выпустить пар, чтобы забыть то, что не дает ему спать по ночам.

И поэтому я стою на месте, зачарованная зрелищем. Им.

Вот в чем особенность внутренних мучений. Когда твои шрамы настолько глубоки, как у меня, узнать такие же раны у других становится куда проще.

Нужно немедленно возвращаться в постель, а не торчать здесь и пялиться на него, как извращенка. Если он поднимет взгляд…

Черт! Черт, он посмотрел.

Сэм останавливается, его грудь часто поднимается и опускается, пока он машет мне.

Теперь придется спуститься. Или ситуация станет еще более странной.

– Клянусь, я не пялилась на тебя все то время, что ты тренировался. – Это первые слова, которые вылетают из моего рта. К моему ужасу.

Сэм делает щедрый глоток из бутылки с водой.

– Я так и не думал. Я тебя разбудил?

Я пожимаю плечами, пытаясь изобразить безучастность. Нужно вернуться к себе в комнату. Из разговоров с ним ничего хорошего не выйдет.

– Извини.

– Ты занимаешься борьбой? – наконец спрашиваю я.

– Раньше занимался, – просто отвечает он.

Я обхватываю себя руками, пытаясь максимально глубоко спрятать их в рукава. На мне свежая одежда, но волосы еще не высохли после дождя. Мое тело бьет мелкой дрожью.

Сэм ставит бутылку, и между нами воцаряется тишина. Так далеко я не продумывала наш диалог. Да что уж там, я вообще не думала. Возвращайся наверх, велю я себе. Что толку знакомиться с ним ближе, если завтра я уйду? Но мой язык живет собственной жизнью.

– Ты здесь живешь?

Сэм снова поднимает бутылку, будто не знает, чем занять руки. На его шее висит длинная цепочка с овальной подвеской.

Он улыбается с полным ртом воды и глотает ее.

– Иногда похоже на то, но нет. Я снимаю квартиру неподалеку со своим другом Вексом.

– А работа у тебя есть? – интересуюсь я. Понимаю, похоже на допрос с пристрастием, но я не специально. Просто я не могу понять этого парня, а хочу. Хочу узнать, какое ему до меня дело.

Сэм осматривает меня с головы до пят. Мы балансируем на грани и оба это знаем. Еще чуть-чуть, и мы заплывем в мутные воды.

– Да. На одном из погрузочных доков на западном берегу. Хочешь увидеть данные по моей зарплате?

– Пока нет. Но ты подготовь их на случай, если я передумаю.

Он снова ставит бутылку, и я мельком вижу татуировку на его трицепсе. Небольшая надпись, выведенная настолько тонким шрифтом, что я не смогла бы ее прочесть, если бы не стояла так близко.

«Элиза».

Сэм вновь поворачивается, и я опускаю взгляд прежде, чем он заметит, на что я пялюсь.

Хватит вопросов. Но есть еще один нюанс. То, что грызло меня с тех пор, как мы прибыли сюда.

– Что ты делал в «Подполье»?

– Для человека, который не любит отвечать на вопросы, ты слишком много их задаешь.

– Ты говорил, что пришел туда не ради боев. На что еще там смотреть?

Он тянет за липучки на запястьях и разматывает бинт.

– Я кое-кого искал.

На его запястье по-прежнему остается черный браслет.

– Кое-кого? О, славно, а то я боялась, что получу от тебя возмутительно туманный ответ.

Сэм прерывисто выдыхает.

– Ты сама говорила, что мы не друзья. Ты спасла мой зад, когда тот парень прижал пистолет к моей груди, а я спас твой, когда тебе грозило обморожение. Мы в расчете. – Он проводит костяшками по нижней губе.

«Довольствуйся этим и беги, – твердит мне здравый смысл. – Он дает тебе возможность уйти. Воспользуйся ею».

Я делаю шаг назад. Сэм поднимает голову, и я вижу в его глазах легкое раздражение. Он кивает на грушу.

– Если ты не собираешься уходить, я начну следующее упражнение.

Меня охватывает та же злость, что и в вечер нашего знакомства в «Алоэ», и я вся закипаю от его тона.

– Эй, это ты меня разбудил! Я просто хотела убедиться, что ты в порядке. И, возможно… – тут я замолкаю. Следующие слова уже обратно не вернуть. Я все равно их произношу: – Ты просто выглядел… – снова замолкаю. Что тут скажешь? – В общем, я просто хотела убедиться, что ты в порядке.

Сэм замирает и издает короткий, невеселый смешок.

– Со мной все хорошо.

Его слова звучат как поражение. В них больше нет раздражения. Его тон изменился. Наверное, мне стоит оставить его в покое. Просто кивнуть и уйти наверх. Затем собрать свои вещи и отправиться на ближайший автовокзал. На этом все.

Пора вернуться к своему одиночеству. В Сиэтле я жила в ветхой студии над пиццерией, где моим единственным другом был паук, который сплел паутину на моем потолке. Я назвала его Уинстоном и разговаривала с ним, когда мне становилось совсем одиноко. И взгляните – никто за это время не пострадал! Никаких потопов, никаких пожаров.

Похоже, даже за такой короткий период времени я забыла, каково находиться в окружении людей. Сапфира напомнила мне об этом, а теперь и Сэм будто поймал меня на крючок. Я застряла здесь, привлеченная тем, что он выглядит таким же сломленным, как и я.

Но я не чувствую себя одинокой. Мне просто нравится его компания.

Нравится, что он рисковал собой, чтобы защитить Гейба. Нравится, что он не сдал меня полиции, нравится его дружба с Дунканом, нравится тот факт, что аномалы его не пугают. Нравится, что он пытался мне помочь. Нравится, что он по-прежнему со мной разговаривает.

Сэм снова бьет по груше, от чего трясутся подмостки на потолке.

– Скажи мне.

Он останавливается и задумчиво смотрит на меня; в воздухе, словно щепки, витают слова.

– Я искал гладиатора, – отвечает он, поднимая руку и показывая черный браслет, который я уже видела раньше. Внезапно поведение вышибалы становится более понятным.

Я отхожу на шаг.

– Ты хочешь участвовать в турнире?

– Я не могу. Я ординар. Но я хотел стать спонсором аномала, да.

– Пытаешься выиграть миллион?

Он выдыхает.

– Я стремлюсь не к деньгам.

Он хочет что-то исправить. Что-то изменить.

– Поэтому ты меня преследовал? – мое сердце ухает вниз. Если все это было уловкой, чтобы уговорить меня бороться для него…

Но его взгляд утихомиривает мой страх.

– Нет, Веспер. Я пошел за тобой, потому что хотел убедиться в твоей безопасности.

– Ну, разве этим ты не упустил свой шанс найти кого-то?

– Нет. Во второй тур еще допускаются участники.

Я вспоминаю правила подписанного мною договора.

– Ты потратишь десять тысяч долларов ради возможности победить в этом турнире? – спрашиваю я, и мой голос повышается на октаву.

Его лицо принимает чрезвычайно серьезное выражение, и это единственный ответ, который мне нужен.

– Ты знаешь, кого хочешь?

– Господи, ну ты и настырная, – фыркает Сэм, крутя запястьями. Его кожа натягивается от бандажа. – Знаю, но она предупредила, что, если я попытаюсь убедить ее, она надерет мне зад. – Он встречается со мной взглядом.

Мне стоило бы рассердиться, что он вновь поднимает эту тему, но что-то в его глазах меня останавливает. Я замираю, и на задворках моего разума зарождается намек на идею.

– Он одолел меня, Сэм. Я проиграла.

– Потому что ты сдержалась. Я видел, что ты сделала в «Алоэ». Ты могла бы размазать любого из них.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

Сэм поворачивается ко мне и снова потирает костяшками нижнюю губу.

– Ты спросила того парня в «Алоэ», чего он боится. Прямо перед тем, как все началось.

Я не смею пошевелиться, даже не дышу, пока смотрю на него чуть ли не с вызовом в глазах.

– Ты предвестница.

– Откуда ты знаешь, кто такие предвестники? – тихо спрашиваю я.

– Я знаю об аномалах немного больше, чем среднестатистический ординар, – парирует он.

Я чувствую гул в голове, в крови бурлит адреналин. Пытаюсь усмирить свои кружащиеся в голове мысли. Что мне делать, все отрицать? Сказать, что он ошибся? Что наслушался всякого бреда?

Но когда я поднимаю взгляд на Сэма с готовыми возражениями на кончике языка, его вид останавливает меня – то, как он смотрит на меня в ожидании и без намека на страх.

И вместо того, чтобы придумать тысячу ложных доводов, которыми, наверное, все-таки стоило воспользоваться, я киваю.

Он делает шаг в мою сторону, на его лице ясно читается возбуждение.

– Никогда не думал, что повстречаю человека с такой силой.

– Ага. Все не так восхитительно, как кажется, Сэм. Первое тому доказательство – я чуть не убила тебя меньше двух дней назад.

Сэм качает головой.

– Но ты этого не сделала.

Я невесело смеюсь и поднимаю голову к потолку, вытирая указательным пальцем остатки туши, которую украла у Мэвис.

– Я сдержалась, потому что не могла контролировать свою магию. Я могу ухватиться за страх, когда человек близко, но стоит ему отойти, и у меня все ускользает из рук. Мне нужен его сильнейший страх. Обычно он и наихудший, и тогда… – я не заканчиваю, поскольку не знаю как. «И тогда мой страх подпитывает его и отказывается исчезать. Становится сильнее меня. Я выпускаю в мир монстра».

Хотя это не единственное, что делает меня чудовищем. Идея, зародившаяся пару минут назад, расцветает в моей голове. Сэм делает шаг в мою сторону, его глаза горят.

– Тогда я научу тебя подбираться к ним ближе. Суть джиу-джитсу в том, чтобы небольшой человек мог использовать размеры противника против него самого. Если добавить к этому элементы тайского бокса и крав-мага? Ситуация будет полностью под твоим контролем. Черт, да тебе даже не понадобится использовать силу, Веспер! Я наблюдал за их боями много месяцев. Они полагаются только на свои способности. Они понятия не имеют, что делать при встрече с настоящим бойцом. Клещ или нет, примени болевой прием на Карле, и он сдастся.

Наступает секундная тишина, и я опускаю взгляд на свои руки. Не могу поверить, что всерьез задумываюсь об этом.

Сэм подходит еще ближе.

– Я куплю тебе место в турнире. Позволь мне тренировать тебя. Ты надерешь всем задницы и уйдешь с миллионом долларов, а я…

Он замолкает, встречаясь со мной взглядом, и сглатывает. Но я знаю этот взгляд. Он проглотил остаток фразы. В этой истории кроется больше, чем мне известно.

– С чем? – спрашиваю я, поскольку должна знать, на что подписываюсь. – Для чего ты хочешь использовать реверсию?

Сэм смотрит на меня с мгновение, а затем опускает голову, обдумывая следующие слова.

– Меня покинула девушка, – осторожно говорит он.

Я прищуриваюсь.

– И это все?

Девушка. Внезапно татуировка на его бицепсе приобретает новое значение.

– Все? – Он смотрит на меня исподлобья. – Тебе когда-нибудь разбивали сердце, Веспер?

– Я не принижаю ее важности для тебя, ладно? Просто не считала тебя одним из тех… – я выдерживаю паузу, пытаясь подобрать подходящие слова, а затем чопорно заканчиваю: – Из тех, кто быстро остепеняется.

Сэм улыбается, и напряжение между нами испаряется.

– Что ж, а я не считал тебя одной из тех, кто любит лезть в чужие дела, так что мы оба ошиблись.

– И как это работает? – уточняю я, отчаянно пытаясь сменить тему. – Турнир?

– Перед боем ты записываешь свою трагедию в журнал. Затем побеждаешь, происходит реверсия, и я отдаю тебе призовые деньги.

– Мне нужно записать ее? Почему?

– Только аномал может писать в журнале.

Мой разум продолжает против воли обдумывать эту идею.

Проходит миг, и я наполняю его словами, которые решат мою судьбу:

– Давай сделаем это.

– Ты серьезно?

Теперь я узнаю этот взгляд в глазах Сэма – это та же неистовая, безрассудная надежда, которую я почувствовала, когда отец рассказал, что его выпотрошили. Скалящаяся, изголодавшаяся надежда, согласная на любой кусочек даже тени возможности, который ей подкинут.

Должно быть, эта девушка всерьез его охомутала.

Я обвожу взглядом зал, начиная от пота, оставшегося на мешке и заканчивая своими босыми ногами.

– Но ты не слишком-то радуйся. Все это не будет иметь значения, если окажется, что мой соперник боится атомной бомбы и я устрою в половине страны ядерную зиму.

Неудачная шутка. Сейчас вообще не время для шуток, не говоря уж о плохих. Но я хочу предупредить его об истинном значении моего бремени, и при этом чтобы это прозвучало беззаботно. Так беззаботно, как только может прозвучать новость о ядерной войне.

– Этого не произойдет, – заверяет меня Сэм.

– Когда следующий бой?

– Через две недели.

Я могла бы уйти. Сказать, что он прав и я даже слышать об этом не хочу. Что он безумец. Но в моей груди пульсирует неведомая сила, похожая на кайф от наркотика. Если Сэм прав, возможно, я смогу победить, не выпустив при этом рой пчел-убийц размером с лошадей, гибрида клоуна и паука или еще какой-то адский ужас, таящийся в глубинах сознания других гладиаторов.

Сэм подходит ко мне вплотную. Он весь потный, тяжело дышит и смотрит на меня по-новому. В кафе я была просто девушкой, которая оказалась не в том месте не в то время. Затем той, кто чуть не утопил его на кухне кафе. Вчера я была девушкой, которой нужно было где-то переночевать.

Но сейчас?

Он не сводит с меня глаз – я единственная в этом мире, кто может залатать его раны. Кто может дать ему противоядие от отравы, которую он вдыхал с тех пор, как ушла Элиза.

– Это серьезное решение. Не принимай его поспешно, – говорит Сэм. – Обсудим все позже, ладно?

Я киваю, хотя мое решение уже принято. Нужно создать видимость, будто это не так легко, как есть на самом деле.

Когда Сэм уходит в душ, мысль, таившаяся в тени моего сознания, растет с такой силой, что я ахаю.

Неужели я всерьез об этом думаю?

Я не просто буду бороться в этом турнире. Я выиграю.

А затем?

А затем я сама воспользуюсь реверсией.

12

– Центр восстановления имени Мэри Лу Уайлс, Марси слушает!

Голос на другом конце линии слишком бодрый для администратора ожогового отделения в госпитале Болдуин, и это застает меня врасплох. Я отвожу телефон от уха и проверяю, правильно ли набран номер.

Мне требуется несколько секунд, чтобы вновь обрести дар речи. Однажды я звонила маме на работу, но бросила трубку, как только она ответила. Это первый раз, когда мне хватает духу подать голос.

– Э-э… Встреча реабилитационной группы состоится в Западной палате?

– Да.

Я отрываю взгляд от документов. Впереди, словно титан из древних мифов, прорезает туман мост Золотые Ворота. Я сижу на лужайке в восточной части залива. После разговора с Сэмом мне удалось поспать всего пару часов, но я чувствую себя полностью отдохнувшей. Проснувшись, я взяла злаковый батончик и пришла сюда. Это самое безопасное место, где можно открыть конверт. Никто не будет заглядывать мне за плечо.

– Можете соединить меня с ними? – спрашиваю я дрожащим голосом.

– Конечно.

Прошло целых три недели, прежде чем я набралась храбрости прочитать газетные вырезки о пожаре, и даже тогда меня хватило только на пару предложений за раз с десятиминутными интервалами. Прочтя, что вся моя семья жива, я расплакалась. Но когда сенсационная новость о сгоревшем доме и пропавшей дочери исчерпала себя, у меня не осталось источников информации об их благополучии. Я немного следила за ними в социальных сетях – достаточно, чтобы знать, что мои поиски не прекратились, – но так, чтобы никто не смог меня выследить. Этот конверт – единственное окошко в жизнь моей семьи за последние два года. И я напугана.

Я смотрю на фотографии Кармен, которые добыл нанятый мною хакер. На это ушли все мои сбережения, накопленные за время работы завхозом в мини-маркете, и то их едва хватило. Большинство фотографий сделаны в госпитале, ее светлые волосы заплетены в косу. Из материала, собранного хакером, я узнала, что по воскресеньям Кармен ведет реабилитационную группу вместе с парнем по имени Тим.

На фотографиях она улыбается – это так в ее духе. Левая часть ее лица розовая и обожженная, шрамы пока не зажили, но это никоим образом не омрачает ее сияющий вид. На ее коленях сидит улыбающийся мальчик с повязками на руках. На другой фотографии Кармен с отцом идут к машине после групповой терапии. Он выглядит… нормальным. Счастливым. В одной его руке стаканчик «Старбакс», за другую держится Кармен. Тыльная сторона ее ладони покрыта глубокими темными шрамами. Перед выступлениями группы поддержки я часто искала сестру взглядом на трибунах, и тогда она прижимала обе ладони к сердцу – одну поверх другой. Держала их у груди с секунду, а затем одновременно отводила. Это значило: «Я люблю тебя». И от этого я всегда чувствовала себя сильнее. Теперь вид ее рук напоминает мне, насколько я была слабой.

Наверное, они направлялись в новый дом, купленный спустя пару месяцев после моего побега. Наверное, они взяли с собой еду на вынос и съели ее на крыльце вместе с мамой, Айрис и Джеком.

Я прикусываю язык, и в эту секунду кто-то берет трубку.

– Алло? – раздается запыхавшийся от смеха голос. – Тай, сядь! – говорит Кармен кому-то в комнате.

На мои глаза наворачиваются слезы, и я затаиваю дыхание, чтобы не издать ни звука.

– Алло? – повторяет она. – Кто это? Я вас не слышу.

Ее голос ничуть не изменился. Тот же голос будил меня по утрам, пока она пела и прыгала на мне. «Просни-и-ись и пой, восславь Господа!» – пела она мне на ухо, имитируя отца, который таким досаждающим образом будил нас в детстве. Тот же голос, что кричал не переставая в ту ночь, полный боли и ужаса.

– Что ж, кто бы это ни был, мы собираемся сегодня до половины пятого, так что заходите на огонек! – смеется сестра. – Тай! Я серьезно…

Отбой.

Начинают идти гудки, но я еще с минуту держу телефон у уха. По моим щекам ручьем текут слезы.

Голос у нее бодрый, хотя я даже представить не могу, с какой болью ей приходится ежедневно иметь дело – как физической, так и душевной. Но, по крайней мере, она жива.

Я опускаю взгляд на траву, позволяя себе полностью осознать, что собираюсь сделать.

Я думала, что уже достигла того уровня чудовищности, который не переплюнуть, но оказывается, моей душе еще есть что терять. Есть предел чудовищности, к которому можно стремиться. Не потому, кто я, а потому, что я сделаю.

Наверное, лучше и не знать.

Я кручу в руках конверт и смотрю на бумаги, на фотографии обгорелых останков моего дома. Я не просто изменю ночь пожара. Я изменю себя. Сделаю так, чтобы я родилась ординаром.

И буду смотреть, как исправляются все мои чудовищные поступки. А потом? Моя семья и Кармен снова будут в порядке.

Я вытираю бегущие по щекам слезы. Надеюсь, это перевесит мой чудовищный поступок по отношению к Сэму.

13

Я беру такси, чтобы вернуться в спортзал Дункана и обнаруживаю Сэма на мате, пока он дерется с другим парнем с выбритыми висками и заплетенными в косу волосами. На его правом плече видна татуировка – из-под черной майки выглядывает какой-то неизвестный святой. У края мата стоит мужчина с густой бородой и спрятанным за пояс спортивных шорт ножиком. Кто его знает, зачем ему нож на тренировке, но я перестала задавать вопросы после того, как увидела засохшую кровь на полу. Какие-то вещи мне никогда не понять.

Они не просто боксируют. Сэм делает кик ногой, но парень блокирует его и прыгает, целясь локтем в лицо противника. Сэм пригибается и идет на таран, обхватывая его за талию, а затем поднимает и кидает на мат с тошнотворным хрустом.

Внезапно кровавые пятна на полу перестают быть для меня загадкой.

– Шевелись, – рявкает бородач.

Противник Сэма кряхтит, и на секунду мне кажется, что сейчас они продолжат драться. Но затем парень смеется.

– Это нечестный бой, сэр! – говорит он, распластавшись на мате. Сэм протягивает ему руку.

– Нельзя обвинять кого-то в жульничестве только потому, что ты проиграл, Векс.

Векс. Его сосед. Он берет руку Сэма.

– Э-э, Сэм? – начинает бородач с предостережением в голосе. Слишком поздно.

– Я знаю, – отвечает Векс, дергая Сэма на себя.

Затем закидывает ноги ему на плечи, заключая в своеобразные медвежьи объятия. Выглядит довольно болезненно. Сэм пытается бороться, но не может пошевелиться.

– Что за фортель, Векс? – бубнит он, поскольку его губы прижаты к плечу друга.

– Вся суть крав-маги в фортелях, Сэм, – цедит сквозь стиснутые зубы Векс.

Сэм отталкивает его, но не может найти опору ногами. Его кряхтенье сменяется смехом, и он трижды бьет по мату.

– Видишь? Вот теперь мы закончили, – Векс отпускает его. – И я победил.

Сэм встает и помогает другу подняться. Оба хохочут. Я прочищаю горло, чтобы они обратили на меня внимание. Сэм поворачивает голову и впервые замечает меня.

Он показывает на своего противника.

– Веспер, это Майкл Векслер. Векс. Мой друг и местный мутный жулик. А это Рой, просто мутный тип.

Сэм присматривается ко мне, и я слишком поздно понимаю, что по мне, вероятно, видно, что я плакала. Я часто моргаю и киваю, будто это волшебным образом избавит меня от припухлостей и красных пятен. Рой тоже кивает, а затем отводит назад плечи и начинает разогреваться на ныне свободном мате.

Векс смеется и протягивает руку.

– Полагаю, тебе легче представить меня так, чем «парень, который постоянно надирает мне зад», но я не против. А ты – та странная разрушительница, которая живет на нашем чердаке?

Я кошусь на Сэма.

– Отныне это мое новое имя, понял?

Он кивает, чтобы подыграть мне, хотя я вижу беспокойство в его глазах.

– Можно тебя на минутку? Или у тебя назначена очередная встреча, на которой тебе надерут зад?

До чего же приятно острить – будто я могу скрыть свои самые мрачные мысли, пусть и ненадолго.

Векс прыскает в кулак. Сэм дружелюбно толкает его. Тот пятится и показывает на меня.

– А ты мне нравишься, Веспер.

– Так он знает мое имя, – говорю я, пока Сэм ведет меня в угол зала, где я соглашаюсь на его предложение. Он делает глубокий вдох, словно пытается уравновесить свою радость опасениями.

– Уверена, что хочешь этого? – спрашивает он, как только мы отходим достаточно далеко, чтобы нас никто не услышал.

– Если спросишь меня еще раз, я тебе врежу.

– Ты не умеешь бить по лицу.

– Что ж, у тебя есть две недели, чтобы научить меня.

Его губы расплываются в кривоватой ухмылке. Выглядит неплохо.

– Ну так что, сейчас пойдет видеонарезка, где показывается, как я становлюсь мастером кунг-фу? – интересуюсь я, направляясь к лестнице.

Сэм закатывает глаза.

– Переодевайся. И не дай бог Векс услышит, что ты назвала это кунг-фу.

Могу с уверенностью сказать, что, хоть я никогда и не внушала страх своими физическими данными, людей я тоже не боялась. Когда речь идет о страхе, страшнее меня никого не найти. Когда же речь идет о боях без правил, больше всех стоит бояться Эбигейл Гейнс, ту крутышку-Барби.

– Шевели ногами! – кричит Сэм с другой стороны клетки.

– Сосредоточься, Веспер, – наставляет меня Эбигейл, делая хук слева, который раздробил бы мне скулу, если бы я не уклонилась. Я отхожу вбок, пытаясь вспомнить все, чему учил меня Сэм последние три дня.

Руки всегда перед лицом.

Не зажимать большой палец в кулаке при ударе. (Ошибка новичка. До сих пор болит.)

Постоянно быть в движении и держать основной вес на носочках.

Если дотягиваешься до противника, то можешь ударить его кулаком. Если бьешь кулаком, то можешь ударить и ногой.

Эбигейл снова наносит удар, и на этот раз ее кулак задевает мое ухо.

Сэм попросил ее и остальных помочь научить меня драться, и все согласились без лишних вопросов. Не знаю, как много он им рассказал. Не знаю, в курсе ли они, что стоит на кону. Но Сэм попросил их о помощи, и вот они здесь. Я понимаю почему. Есть что-то милое в том, как эти ребята безрассудно и импульсивно швыряют друг друга через весь зал, зная, что между ними царит слепая преданность, которая превосходит желание знать все ответы. Я пробыла здесь недолго, но уже вижу, как это место отличается от «Грота». Они дерутся для того, чтобы стать умнее и сильнее, а не чтобы перещеголять своего противника.

– Двигайся, двигайся! Переходи в наступление! – подключается еще один голос.

Рядом с Сэмом стоит Векс, и оба наблюдают за жалким зрелищем, как я пытаюсь продержаться хотя бы один раунд с Эбигейл – мой первый тренировочный бой. Векс местный эксперт по тайскому боксу.

– Не дай ей загнать тебя в угол! – кричит Рой, держась руками за сетку вокруг клетки и отклоняясь назад.

Я так и не узнала, в каком виде борьбы он специализируется. Может, и ни в каком. Он просто чертовски мутный тип, который показал мне, как обезвредить человека, нападающего на тебя с ножом.

Сейчас или никогда. Не буду же я вечно прыгать по клетке и избегать Эбигейл. Я закрываю глаза и бью изо всех сил, но дико промахиваюсь.

– Ты себе локоть вывихнешь, если будешь и дальше так бить! – кричит Сэм.

– Вы не могли бы все просто… – выдыхаю я, уклоняясь от очередного удара, – заткнуться!

Эбигейл поддевает меня ногой под коленями и скидывает на пол.

Я смотрю вверх на нависшие надо мной лица Векса и Роя.

– Сейчас было лучше, чем в прошлый раз, правда? – спрашиваю я тоненьким голоском.

– Ну, по крайней мере, ты не сбежала из клетки, – отвечает Эбигейл, присаживаясь рядом.

Я поднимаюсь на локти, вся мокрая от пота, и смотрю на Сэма.

– Я дам тебе очень четкие инструкции насчет того, как я хочу, чтобы меня кремировали, и ты будешь их придерживаться, ясно?

Он помогает мне встать.

– Ты не умрешь.

Ага, он постоянно так говорит. Я пока не до конца ему верю. У ступенек в клетку стоит Дункан, глядя на меня со скрещенными на груди руками. С течением дней он относится ко мне все холоднее и холоднее. Поначалу он вроде был не против, чтобы я осталась, но, похоже, что-то изменилось. Не знаю, что заставило его передумать, но сейчас мне не до этого.

Я перевожу взгляд на большой календарь, который Векс прикрепил к доске объявлений у шкафчиков. Прошло три дня. Осталось одиннадцать.

– Джиу-джитсу – это искусство использования силы противника против него самого. Это скорее шахматы, чем бокс, – говорит Сэм, расхаживая по клетке. На нем серая майка, которая износилась у воротника, и низко сидящие спортивные штаны.

– Ладно, шахматы так шахматы, – киваю я, пока он осторожно подходит. У меня покалывают пальцы, но я игнорирую это ощущение.

– Наступай на меня, будто планируешь сбить меня с ног, – командует он.

Я кидаюсь вперед, и Сэм хватает меня за запястья, притягивая к себе и падая спиной на мат. Затем перекатывается и тащит меня за собой. Мы вместе кувыркаемся, а когда останавливаемся, он оказывается сверху и придавливает меня к полу. В такой близости я чувствую его запах – мяты и костра. Довольно приятный.

«Помни, зачем ты здесь», – мысленно повторяю я себе снова и снова.

Я вижу будущее без испорченного прошлого. Жизнь без страха перед собственными руками.

Я сосредоточиваюсь.

– В идеале между нами не должно оставаться места, – объясняет Сэм, и я встречаюсь с ним взглядом. – Поскольку чем больше места у твоего противника, тем больше шанс, что он высвободится.

Покалывание в ладонях нарастает. Я чувствую, как сила тянется к груди Сэма.

«Нет», – приказываю я. Она слушает. Сейчас по крайней мере.

– У меня нет ни единого шанса.

Так и есть. Его крупные руки ласково держат меня за запястья, ноги обхватывают меня по бокам.

Сэм слегка меняет положение, и жар в ладонях усиливается, а в ушах кипит кровь. Моя магия пытается змейкой проползти в его грудь.

– Мне нужен перерыв, – кричу я, ненавидя себя за панику в голосе.

Сэм тут же встает и присаживается рядом со мной, а я отползаю к краю клетки.

– С тобой все нормально? – спрашивает он, хмуро наблюдая за моими действиями.

Мое сердцебиение успокаивается, а магия втягивается обратно.

– Да. Просто… просто сперва я бы хотела увидеть это в действии, – предлагаю я легкомысленным тоном. А тем временем думаю: «Я пытаюсь не убить тебя, пока вонзаю нож тебе в спину».

– Да, конечно. Эби, поможешь?

Эбигейл завязывает волосы в хвостик и запрыгивает в клетку.

– Сначала бедра, потом «рычаг локтя». Готова?

Эбигейл кивает и ложится на спину. Сэм садится на нее сверху, захватывая коленями ее бедра и ставя локти по бокам от ее головы.

– На счет три. Раз, два, три.

Все происходит так быстро. Эбигейл поднимает бедра и перекатывается набок, потянув Сэма за левую руку. Он переворачивается вслед за ней, пока его рука и грудь не оказываются зажатыми между ее ногами.

– «Рычаг локтя», – объясняет Сэм. – Она делает рывок бедрами и ломает мне руку.

Эбигейл медленно показывает движение, и Сэм стучит по мату. Она отпускает его руку, а я кривлюсь и трясу рукой, представляя, как мой локоть сгибается в другую сторону. Неужели я действительно смогу поступить так с кем-то?

«Ты делала вещи и похуже», – думаю я.

– Не важно, какой магией ты владеешь. Перелом локтя любого свалит с ног, – говорит Сэм с улыбкой. Эбигейл кивает. – Хочешь попробовать?

В пальцах вновь вспыхивает покалывающее чувство, и я качаю головой, напряженно спрашивая:

– Вы не против продемонстрировать мне прием еще пару раз?

Сэм всматривается в мое лицо. Он знает, что я чего-то недоговариваю, но отводит назад плечи и вопросительно смотрит на Эбигейл.

Я наблюдаю, как они дерутся, а затем повторяю кувырок через плечо и переворот через бедро. Каким-то образом мне удается держаться от Сэма подальше, и он явно это замечает.

Я ем арахис, купленный в магазине дальше по улице, и жду, пока все разойдутся по койкам, прежде чем вернуться в зал и самостоятельно попрактиковать кувырок через плечо. Дело не в том, что я примерная ученица – просто не могу уснуть.

Я ложусь на спину, поворачиваю голову и с приятным вжухом кувыркаюсь на мате. Мое тело не знало таких нагрузок с тех пор, как я покинула дом. Мышцы натянуты и ноют.

– Неплохо, – раздается голос Сэма из темноты у шкафчиков. С нашего спарринга прошло много часов. Я думала, что он ушел домой.

Я поворачиваюсь, а он поднимается по ступенькам и заходит в клетку. Его волосы мокрые, одежда – свежая.

– И удар у тебя хороший.

– Спасибо, – киваю я, пятясь к сетке.

– Хочешь пройтись по приемам по освобождению?

– Нет, – быстро выпаливаю я, встречаясь с ним взглядом.

Сэм делает осторожный шаг в мою сторону.

– Почему, Веспер? – его тон смягчается, в глаза просачивается раскаяние. – Я сделал тебе больно в прошлый раз?

– Нет, нет, – я качаю головой. Когда он ничего не говорит, между нами повисает тишина. – Дело не в этом, – добавляю я. Видимо, я не любитель сдаваться, покуда выигрываю.

– Тогда в чем дело? – Сэм подходит ближе и засовывает руки в карманы.

– Я боюсь, что причиню тебе зло, ясно?! – выпаливаю я, зажмуриваясь. Когда он не отвечает, открываю глаза. – Когда мы находились рядом, мне было так легко ухватиться за… – Не знаю, хочу ли я это говорить. Ненавижу звук этих слов, срывающихся с моих губ. – Твой страх.

Сэм наклоняет голову вбок. Вид у него совсем не напуганный. Скорее… заинтригованный? Неужто ему не страшно, а любопытно?

– И что ты чувствуешь? – интересуется он.

– Я не… Я ничего не почувствовала. Моя магия хотела зацепиться за страх, но я ей не позволила.

– Ты можешь ее остановить?

– Ну, иногда. Но…

– Сколько раз ты тренировалась усмирять ее? – спрашивает он, а затем отворачивается и снимает толстовку. На футболке под ней написано «Софтбольная Лига Данбери». Должно быть, Сэм замечает замешательство на моем лице, поскольку опускает взгляд на футболку. – Дома я тренировал команду по софтболу моей сестры.

Сестра. Дом. Два слова, которые я могу понять. Два слова, от которых еще труднее сделать необходимое, так что я отмахиваюсь от них и пытаюсь сосредоточиться на заданном вопросе.

– Я не тренирую ее, Сэм. Ты ведь не захотел бы играть в сокс гранатой?

– Я бы вообще не захотел играть в сокс, так как ненавижу его, – парирует он. – Но ты никогда не задумывалась, что это и есть причина, по которой ты почти не можешь ее контролировать?

Его слова как искры в темной комнате. Опасные. Освещающие все вокруг. Я надеюсь, что они зацепятся за что-то, и в то же время нет.

– Магия работает иначе, – наконец отвечаю я.

– Пока не попробуешь – не узнаешь. – Он становится в центр клетки и протягивает мне руку. – Ну же, давай потренируем твои приемы.

– Ты хоть знаешь, о чем просишь? – в мой голос просачивается злость. С тем же успехом он мог бы спросить: «Эй, Веспер, помнишь того клыкастого зверя в твоей груди, который поглотил всю твою жизнь? Можно я его поглажу?»

Я скрещиваю руки на груди, а Сэм ложится на спину.

– Я знаю, что смотрю на девушку, которая могла бы вытереть пол любым глупцом, осмелившимся выйти с ней на ринг, но она этого не сделает, потому что боится.

– Потому что мне хватает мозгов, – огрызаюсь я. Он не знает. Не знает, какую беду навлекает на себя. – И если ты хотел кого-то, кто вытрет пол гладиаторами на ринге, то не стоило выбирать меня. Для этого в клетке было полно крепких ребят.

– У них нет того, что мне нужно, – отвечает Сэм, наклоняя голову. Затем поднимается на ноги.

– Ты сказал, что научишь меня драться. Так учи, и перестань заставлять меня освобождать эту… штуку.

На мои глаза накатываются ненавистные слезы, но теперь от них некуда деваться. Эта штука. Это проклятие. Эта губительная сила, от которой нельзя избавиться.

Сэм делает шаг ко мне, и я пячусь. Тогда он останавливается и поднимает руки.

Я вытираю глаза и злюсь на себя за это представление.

Сэм отходит и прячет руки в карманы.

– Хочешь верь, хочешь – нет, но я выбрал тебя, потому что увидел в тебе боевой дух.

– Фигня, – сплевываю я, смаргивая слезы.

– Нет. Слащаво. Очень-очень слащаво, но это правда.

Он делает осторожный шаг в мою сторону, и я остаюсь на месте. Затем наклоняется, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, но я опускаю взгляд на свои руки.

– Я думаю, что ты можешь победить без помощи своей магии, потому что у тебя есть мозги. Я видел достаточно боев, где Давид побеждал Голиафа, так что это возможно. Но ты не можешь бороться одновременно с другими и с самой собой. Нельзя заходить в клетку с двумя противниками. Так что, если хочешь, чтобы я не заикался о твоей магии и просто учил тебя приемам, будь по-твоему.

Я наконец поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом.

– Но мне кажется, чем больше ты боишься, тем труднее тебе будет. И я тебя не боюсь.

Я сжимаю и разжимаю кулаки. Он прав. Я не смогу думать о следующем шаге в клетке, если буду беспокоиться о своей силе. Мне необходимо научиться контролировать ее. Хотя бы это я могу сделать.

– Ты уверен?

– Есть лишь один способ узнать. А если я ошибаюсь, ты ничего не теряешь.

– Откуда ты знаешь, что это вообще возможно?

Сэм пожимает плечами.

– Я знаю больше, чем другие ординары, помнишь?

– Звучит очень неопределенно, – говорю я, подходя ближе и разминая лодыжки на мате, как показывала Эбигейл.

– Мне нравится быть загадочным. Это компенсирует отсутствие индивидуальности. – Сэм ложится на мат и велит мне занять позицию.

Я смеюсь, мое сердце колотится при мысли о том, чтобы обратиться к монстру в моей груди. Никогда не думала о нем как о том, что можно тренировать. По мне, либо ты рождаешься с контролем над своей силой, либо нет. Мне просто чудовищно не повезло. Или же меня прокляли.

Но хоть ночь в «Алоэ» и была сущим кошмаром, мне все же удалось выпустить силу. Правда, я чуть не погибла в процессе, но нужно признать, что я смогла ухватиться за Митча, прежде чем решила вытащить его страх. Смогла покопаться в страхах Карла в поисках подходящего. Может, мне удастся улучшить свои навыки. Я подхожу к Сэму и ставлю ноги по бокам от его бедер.

Затем опускаюсь на колени и сажусь на него. Сегодня они с Эбигейл десятки раз повторяли эту позицию и ни разу не выглядели смущенными. Они так долго этим занимаются, что ее, вероятно, ничуть не тревожило, что она сидит сверху на довольно симпатичном парне.

Но я больше года не контактировала с людьми. Так долго ни с кем не общаться, а теперь прижиматься к нему – это как удар хлыста. Сэм, похоже, это понимает.

– Ты в порядке? – спрашивает он. Я киваю.

Он медленно поднимает руки к моей талии, его мозолистые пальцы случайно задевают полосу кожи над моими спортивными штанами. Я ахаю и тут же поджимаю губы. Пожалуйста, ради всего святого, пусть он этого не слышал! Я набираюсь храбрости, чтобы взглянуть на него. Сэм смотрит на меня со странным выражением, его челюсти напряжены.

Что-то глубоко в моем животе делает кувырок, но я отмахиваюсь от этого чувства. Он предлагает себя в качестве наживки для магии из самого ада и, естественно, волнуется.

– Какой страх я из тебя вытащу. Хотелось бы получить честное предупреждение на тот случай, если мы будем иметь дело с сухопутными акулами или Фредди Крюгером.

– С сухопутными акулами. С крыльями, – отвечает Сэм, опуская меня ниже.

Я устраиваюсь на нем, и его кости впиваются мне в бедра. Затем делаю порывистый вдох и наклоняюсь, чтобы поставить локти по бокам от его головы.

– Тогда это воздушные акулы, – исправляю я дрожащим голосом, когда моя щека касается его виска. Это плохая идея. По очень многим причинам, я делаю глубокий вдох и чувствую его запах.

– Они сухопутные акулы с крылышками, – со смехом отвечает Сэм. Его дыхание щекочет мне ухо.

– Акульи крылышки? – невольно фыркаю я.

Он разражается смехом, и я упираюсь ладонями в его грудь, чтобы не свалиться.

– Ага. Мой глубочайший страх – неуловимые акулы с крылышками. Всего на один укус, с сочными бедрами.

Ничего не могу с собой поделать. Возможно, дело в том, что я не смеялась уже целую вечность, и теперь попросту не могу остановиться, как и Сэм. Я падаю на мат, пытаясь отдышаться. Сэм перекатывается на бок.

– Подожди, у них есть бедра? – с запинками спрашиваю я, поднимая голову.

Сэм фыркает и плюхается на спину.

– Нет. Это полная чепуха.

Так мы и лежим с пару минут, пытаясь перебороть приступ смеха. Переведя дыхание, Сэм поднимается на локти и протягивает мне руку.

– Ты сможешь, Веспер. Я знаю.

Я вытираю слезы от смеха и поднимаю на него взгляд. Игра стоит свеч. Ложусь на спину и жестом подзываю Сэма. Он садится на меня. Жар в ладонях усиливается. Я уже чувствую, как он поднимается от моей кожи.

– Раз. Два. Три, – говорит Сэм, усиливая хватку, а я поднимаю бедра и ухожу вбок. Затем обхватываю его голову ногой, и магия вырывается вперед. Не успевает Сэм моргнуть глазом, как его локоть оказывается у меня между ног.

– Превосходно!

Его голос полон радости. Я отпускаю его и начинаю вставать, но вдруг замираю, почувствовав хватку. Он у меня на крючке. Его глаза округляются – он тоже это чувствует.

– Не двигайся, Сэм, – шепчу я.

Затем встаю, а он продолжает лежать на спине. Я вытягиваю руку и мгновенно ощущаю сильнейшее притяжение к нему. В голове раздается голос. Мелодичный, как смех, но нечеткий. Закрываю глаза.

Тащи. Тащи.

Желание настолько сильное, что я чуть не падаю на колени, но в конечном итоге опускаю взгляд и стискиваю зубы. Сэм буравит меня глазами, лежа передо мной полностью беззащитным.

– Не останавливай свой силу. Позволь всему просто… идти своим чередом. Ты сама говорила, что она подпитывается страхом. Так… попытайся не бояться.

– Легко тебе говорить, – цежу я.

– Ты все сможешь. Дыши, Вес.

Вес. Никто не называл меня так с тех самых пор, как я сбежала из дома.

Я делаю глубокий вдох и позволяю магии потечь по моим жилам.

«Не сейчас, – говорю ей. – Дальше нельзя».

Я не двигаюсь с пару минут, и ничего не происходит. Сэм просто тихо лежит. Только я собираюсь сдаться и приказать ему бежать – хотя от этого никакого толку, – как магия отступает. Поначалу почти незаметно, но затем крючок на груди Сэма исчезает из моих рук.

Я опускаю на них взгляд.

– Сработало… – шепчу я, улыбаясь. Сэм встает с мата.

– Я знал, что у тебя все получится.

А затем он делает кое-что неожиданное. Сэм тянет меня к себе и прижимает к груди. Его огромные руки обхватывают меня и отрывают от пола. И, прежде чем я успеваю осадить себя, мои руки обвиваются вокруг его шеи, потому что у меня получилось!

Может, со мной еще не все потеряно.

Сэм опускает меня и хватает свою толстовку с края клетки.

А я просто стою – с крупицей уверенности и только родившейся надеждой. На секунду мне хватает эгоистичности забыть о моем плане. На секунду я притворяюсь, что мы друзья и я не замышляю ничего ужасного. И когда Сэм начинает напевать мелодию из «Челюстей» и танцевать танец маленьких утят, я вновь заливаюсь смехом.

Остаток дней проходит незаметно и в некотором роде рутинно. Я просыпаюсь в пять утра и спускаюсь вниз на разогрев. Эбигейл тренирует меня перед работой. Если не она, то Рой. Векс и Сэм приходят после смены на доках. Но, несмотря на это, я начинаю понимать, что это не просто спортзал. Для них он дом. Убежище от остального мира, который плевать на них хотел.

У меня мало времени на разговоры, учитывая, что меня постоянно кто-то мутузит, но каким-то образом мне удается многое разузнать об этих людях. Эбигейл когда-то была гимнасткой от Калифорнийского университета, но после травмы колена ей пришлось бросить спорт. Ее семья хотела вернуться домой в Теннесси, но у нее были другие планы – в этом году ее ждет первый бой в «UFC» [5]. Сейчас она учится на врача. Короче говоря, половину дня она штопает чужие раны, а другую половину – наносит их.

Дункан оказался не просто победителем Олимпийских игр. Он также служил капитаном морского флота, где и познакомился с Джеффри Векслером – отцом Векса. Они были лучшими друзьями, так что Векс практически вырос в этом зале, не считая того времени, что он провел в Ираке.

Рой вырос в приемной семье, и у него есть ужасный шрам через всю грудь. Я не спрашивала, как он появился. И вряд ли вообще хочу об этом знать.

Я учусь боксу с Сэмом, который постоянно надирает мне зад.

Тренирую джиу-джитсу с Эбигейл, которая постоянно надирает мне зад.

Практикую тайский бокс с Вексом и вполне неплохо справляюсь.

Ха-ха, шучу. Он тоже надирает мне зад.

Параллельно я учусь сдерживать свою магию. Та непрестанно рвется из моего тела, но, вместо того чтобы сходить с ума и захлопывать перед ней дверь, я позволяю ей курсировать по моим венам. Я не вытаскиваю ничьи страхи, просто цепляюсь за людей и отступаю. Пока мне этого достаточно.

Рой и Векс демонстрируют мне крав-мага. Векс был прав. Это чертовски мутный вид боя. Можно использовать все подручные средства; уличная драка в лучшем своем проявлении. Поэтому Рой носит нож. Он резиновый – я узнала об этом только после того, как он шутливо пырнул меня в почку, и на долю секунды я подумала: «Не могу поверить, что умру вот так». Все посмеялись от души. Хоть крав-мага и самый грязный вид боя, он все равно мой любимый. Единственное правило – если на тебя кто-то нападает, добей его первым.

Удивительно, но моя мышечная память начинает пробуждаться и жаждет использовать движения, которым мы учились в группе поддержки. Перекатывания в джиу-джитсу порой очень напоминают перевороты, а разные хватки крав-мага похожи на те, что необходимы для построения пирамиды. При всем богатстве воображения – это нелегко. Но я видела, как брови Векса поползли вверх, когда я высвободилась из-под Роя, подняв бедра.

– Ладно, Помпончик. Это было неплохо.

– Помпончик? А что случилось с Разрушительницей?

Каждый день. Ранний подъем. Завтрак. Тренировка. Обед. Тренировка. Ужин. Тренировка.

Тренировка, тренировка, тренировка, сон.

А затем, в понедельник перед вторым раундом, я останавливаю Роя, когда он пытается пырнуть меня резиновым ножом.

Я освобождаюсь от Эбигейл, когда она захватывает меня в «гард» – те медвежьи объятия, которые действительно очень болезненные. Мне даже удается заломить ей руку.

И пнуть Векса.

Единственное, что я вижу, это лицо Сэма за клеткой и его напряженные глаза. Он верит в меня, и каким-то образом это заставляет меня подниматься каждый раз, когда меня укладывают на лопатки.

Календарь наполняется крестиками.

Ночь перед боем.

Я сказала Сэму, что пойду спать, но затем спустилась вниз. Мне никак не уснуть, учитывая, что будет завтра. Я сижу на середине мата и пью из пластиковой бутылки, которую уже давно стоило выкинуть. Этикетка отклеилась, оставив лишь грязный след клея. Я смотрю на разукрашенную кирпичную стену и впервые замечаю слова, выведенные тонким маркером рядом со шкафчиками:

Непокоренный

Уильям Эрнест Хенли

Когда вокруг сгустилась тьма,
Ей не свести меня с ума,
Ударит пусть судьба сама,
Ей не сломить мой дух непокоренный.

Пусть темная беда по грудь —
Я буду продолжать свой путь,
С него меня ей свернуть,
Не видеть головы моей склоненной.

Сквозь боль и кровь мой путь ведет,
Но я пройду огонь и лед,
Не побоюсь взглянуть вперед
И не спрошу, как много мне осталось.

Не пойте мне за упокой,
Я к свету, что всегда со мной
Направлю собственной рукой
Души моей летящий белый парус.

Это «Непокоренный» Уильяма Эрнеста Хенли. Я помню, как услышала его однажды на уроке английского, но тогда он меня так не зацепил.

Я истощена, но это к лучшему.

Благодаря усердным тренировкам у меня не было времени остановиться и подумать. Подумать о том, что я делаю и что, черт возьми, все это значит.

Кто-то подходит ко мне сзади, и я подпрыгиваю. Прошло всего две недели, но я перекатываюсь на бок и вскакиваю на ноги всего за две секунды.

У края мата стоит Дункан, спрятав руки в карманы штанов.

– Неплохо, – говорит он.

Я киваю. Наверное, стоило поблагодарить его. Но уже слишком поздно. Момент упущен. Теперь я просто стою, скрестив руки на груди.

Дункан поднимает взгляд к потолку.

– Двух недель недостаточно, чтобы узнать все необходимое для выживания в бою.

Я просто пялюсь на него.

Что мне на это ответить?

Интересно, догадывается ли он, что я планирую сделать в случае победы? Смогла бы я ему все объяснить – что возвращение девушки Сэма не столь важно, как избавление мира от еще одного монстра. Как воссоединение семьи.

Я просто киваю.

– Но это не значит, что ты беспомощна. Конечно, против натренированного бойца тебе не выстоять. Тебя размажут по стенке. – Он вновь изучает потолок, прежде чем опустить взгляд на меня. – Но завтра там не будет натренированных бойцов. Только пороховые бочки, считающие себя властелинами мира. Они не будут от тебя ничего ждать. Помни об этом.

И с этими словами он разворачивается и уходит. Не знаю, хотел ли он помочь или выбить меня из колеи.

Возможно, в этом и суть его плана.

14

Я просыпаюсь от беспокойного сна и спускаюсь в зал, но Сэм останавливает меня, когда я надеваю боксерские перчатки. Он только закончил смену в доках. Его руки испачканы в грязи.

– Нет. Сегодня отдыхай.

– Как раз сегодня мне и нужно что-то поколотить. Кроме того, разве ты не устал?

Он мотает головой.

– Нет. И тебе нужно беречь силы до вечера.

Я окидываю взглядом зал. Вчера шел дождь. В окна видно темно-серое небо, улицы по-прежнему подсыхают.

– Да я с ума сойду от безделья перед таким вечером!

– Тогда лучше не бездельничать.

Причал 39 – своеобразная ловушка для туристов, но это подразумевает толпу, с которой можно смешаться. Это единственное место в Сан-Франциско, которое мне нравилось, когда мы приезжали сюда в моем детстве. Никто не ищет местных и тут обычно столпотворение. Меня волнует, что из-за непогоды толпа поредеет, но это же Сан-Франциско. Тут всегда облачно.

В воздухе витает запах хлеба. От карусели в центре площади доносится музыка, смешиваясь с криками хостесс из рыбного ресторана, которая называет фамилию человека, забронировавшего столик. Мы с Сэмом погружаемся в этот чудесный хаос. Мне странно гулять с ним подобным образом – словно мы друзья. Мы просто наслаждаемся днем. Как обычные люди. Между нами пробегают дети с воздушными шариками, и Сэм отходит в сторону. Класс. Теперь между нами странное расстояние.

Сэм подходит ближе, когда мы минуем лавочку с сувенирными бейсбольными кепками.

– В день боя ты должна полностью очистить голову, – наконец говорит он.

– И как бы ты это сделал?

Он пристально смотрит на меня, и я пожимаю плечами.

– Я видела твою фотографию в спортзале. Ты раньше дрался, верно?

– Не профессионально. Так, любительская забава. Мы с Вексом участвовали в подпольных боях – просто чтобы быстро заработать деньги.

Его голос кажется напряженным, неуверенным – в этой истории кроется что-то большее. Сэм косится на меня, будто пытается решить, стоит ли мне ее рассказывать.

– Когда мы с Вексом дрались на любительском ринге, то в день боя ходили на картинг.

Я фыркаю, представляя, как Сэм и Векс – два самых крупных и мускулистых парня, которых я видела, – пытаются сесть в крошечную машинку для картинга.

– В один карт? – от разгулявшейся фантазии мое хихиканье перерастает в полноценный гогот.

– В разные, – исправляет меня Сэм, подчеркивая каждый слог.

– Стой… Вы ходили в развлекательный центр? Где детишки празднуют дни рождения и все такое? – хохочу я.

Сэм борется с улыбкой и яростно качает головой.

– Нет, нет. У них есть дрэг-рейсинг, строго для совершеннолетних. Если картинг устраивает экстремальные гонки, то он не только для детей.

– Не только? – ухмыляюсь я. – О боже, вы точно ходили в развлекательный центр! Вы выиграли билеты? Купили гибкие браслеты?

– Ладно, забудь. Давай вернемся в зал и будем просто сидеть и пялиться в стену.

Он поворачивается, будто намерен уйти, но я со смехом хватаю его за руку и тяну обратно. Это первый раз, когда я небрежно коснулась его вне ринга.

Не знаю, понимает ли он это… но я – да.

Внезапно я опускаю руку и смотрю на Сэма с виноватым видом, будто должна извиниться.

– Нет, прости. Прости. Я больше не буду дразнить тебя. Спасибо, что привел меня сюда.

Я останавливаюсь у перил. Внизу отдыхают морские львы, совершенно не замечая чаек, которые пикируют и садятся прямо на их массивные туши.

Я облокачиваюсь и подпираю рукой подбородок.

– Это любимая часть пирса моей мамы. Она всегда просила остановиться здесь на обратном пути из коттеджа, который мы снимали в Орегоне.

Когда эти слова слетают с моего языка, я почти могу представить себя снова с ними. Айрис стоит слева, дрожа от холода, несмотря на то что на улице двадцать шесть градусов. Кармен улыбается какому-то парню напротив, Джек лазит по перилам, папа покупает нам сладкую вату, а мама пытается найти солнцезащитный крем, который «точно» брала с собой.

Я прикусываю язык. Не работает. Мне хочется задержаться в этом воспоминании. Особенно сегодня. Мне нужно вспомнить, за что я борюсь. Ради чего становлюсь злодейкой.

– На ее сороковой день рождения папа попросил одного из защитников дикой природы позволить ей подойти ближе. Моя сестра, Кармен, расплакалась. Она так злилась на отца, что он подверг маму опасности. Думала, что морские львы едят людей, – говорю я, прежде чем успеваю одернуть себя.

Слова неловко повисают между нами, отказываясь растворяться в морском воздухе. Такие громоздкие, они так и требуют дальнейших объяснений.

Я сильнее прикусываю язык и кошусь на Сэма. Он всматривается в мое лицо.

– Ты скучаешь по ним?

Это одновременно вопрос и факт. Он пытается понять меня, невзирая на все попытки этому препятствовать. Я хочу все отрицать, но у меня нет сил. Я устала притворяться, скрывать, вспоминать псевдонимы, фальшивые адреса и выдуманные истории. Но и не хочу, чтобы он приближался слишком близко к моему прошлому. Иначе может узнать правду. А это значит, что мы сблизимся и наши отношения усложнятся. Но слова срываются с моих уст прежде, чем я успеваю их проглотить.

– Да, – киваю я.

Сэм тоже кивает и отворачивается, а я делаю вид, что наблюдаю за семьей морских львов, хотя на самом деле изучаю его. Порез на брови, оставшийся после драки с Митчем, уже заживает. На нижней губе, справа, есть шрам. Любопытно, как он его получил?

Я опускаю взгляд на свои руки. На улице так холодно, что я их почти не чувствую, но если упомяну об этом, Сэм настоит, что нам нужно согреться. А я не хочу терять этот момент.

– Итак, слезливая история за слезливую историю. Как ты познакомился с Элизой?

Что я там говорила о том, что нам не стоит сближаться? Но, может, я хочу узнать об Элизе. Если она позволила Сэму ускользнуть у нее из-под носа, то вряд ли отличалась сообразительностью. Быть может, мне перестанет быть так стыдно, если я избавлю его от ужасной реверсии.

На что я только не пойду, чтобы оправдать свои бесчестные поступки.

Сэм поворачивает ко мне голову, его брови сдвигаются к переносице, пока он обдумывает мой вопрос.

– Твоя история не была слезливой. Это всего лишь милое воспоминание из детства.

– Но в нем были слезы. Так что формально это слезливая история, – возражаю я.

Сэм улыбается, его взгляд становится мечтательным.

– Я познакомился с Элизой на вечеринке, которую устроили мои родители – ради себя, разумеется. Я вырос в той части Коннектикута, где все дети носят накрахмаленные рубашки, а все собаки – гипоаллергенны и такие породистые, что на самом деле рождены в инцесте, но никто не хочет об этом говорить.

Он поднимает руку к подвеске на шее.

Я пытаюсь представить Сэма в благопристойном доме, но что-то не складывается. Когда он поворачивается ко мне, улыбаюсь, чтобы он продолжал.

– В общем, мы не очень друг другу подходили.

Ага! Я так и знала.

– Родители хотели, чтобы я ухаживал за дочерью папиного инвестиционного партнера. Вообще-то, они согласились бы на любую девушку, лишь бы я не встречался с Элизой. Наверное, потому, что она была искренней и всегда говорила, что думала. Ну да не важно. Когда встал вопрос о поступлении в колледж, наши отношения стали более серьезными. Родители были не в восторге, как ты можешь себе представить, особенно после того, как отцу пришлось использовать кучу связей, чтобы я поступил в Брауновский университет.

У меня тысяча вопросов. Коннектикут? Брауновский университет? Я все их проглатываю. Если заговорю, он замолчит. Если пошевелюсь, он замолчит. Я замираю.

– Я решил сделать перерыв на год. Я рано окончил школу – мне было только семнадцать. У семьи Элизы был здесь свой бизнес, и они предложили ей работу, а я последовал за ней. Мои родители были вне себя от ярости и отреклись от меня. Дункан нанял меня уборщиком в спортзал, и параллельно я начал там заниматься. Познакомился с Вексом, Роем и Эбигейл. Я пробыл здесь год, а потом… все начало усложняться. Мы поссорились.

Я опускаю взгляд на перила. Сэм впивается пальцами в дерево, его костяшки белеют. Вот и та часть, которую я отчаянно хотела услышать… но когда я вижу, сколько боли это ему приносит, меня начинает подташнивать.

– Одним вечером мы поссорились. Она ушла, а я не… – Сэм выдерживает паузу. – Я ее не остановил. А стоило. Я бы все отдал, чтобы вернуться в тот день и остановить ее. – Он переводит на меня взгляд и улыбается, показывая рукой на воздух между нами. – Очевидно.

Сэм проводит костяшками по небритой щеке и смотрит на воду. Часто заморгав, сглатывает, застегивает куртку, кашляет и в принципе делает все возможное, чтобы не слышать собственных слов.

И, вот так просто, Сэм, которого я застала за избиванием боксерской груши – того, кто таил в себе некую рану, – становится мне понятен.

– Эта история куда тяжелее, чем о морских львах… Прости. – Его голос тихий, будто он сомневается в себе. Будто волнуется, что сказал слишком много.

Я открываю глаза. Воздух вокруг нас до сих пор наполнен его глубочайшей раной и пульсирует в ожидании. Мой язык срабатывает быстрее, чем мозг, и я выпаливаю слова, которые месяцами прятала на дне своих легких.

– Я сожгла свой дом. Мама боялась огня, и я случайно вытащила этот страх, пока мы спали.

Сэм смотрит на меня, его лицо смягчается.

– Черт, Веспер… Мне так жаль. Кто-нибудь пострадал?

Тревога! Тревога! Он подбирается слишком близко.

– Нет, – выдавливаю я. Ложь разъедает мне язык. – Только наш дом.

– Что ж, в таком случае миллион долларов тебе не помешает, верно?

Я заставляю себя улыбнуться.

– Таков план.

Порыв ветра приносит с собой звуки грома, раскатывающегося над нами. Испуганные чайки взлетают в небо, создавая круговорот из перьев, пока я смотрю на Сэма.

– Жалкая мы команда, да?

– Самая жалкая, – соглашаюсь я, обхватывая пальцами деревянные перила и отклоняясь назад.

И я ненавижу себя, поскольку эти слова не выходят у меня из головы. Они вибрируют внутри меня, поднимаясь из легких в голову. Мы.

Я самый ужасный человек на свете, потому что хочу услышать их еще раз.

15

Мы с Сэмом едем в молчании. Похоже, он видит, что я не в настроении общаться.

Я не спрашиваю, куда мы направляемся. Чуть ранее ему позвонили и сказали, где будет проходить бой, но я не хочу знать. Никакие слова не заставят меня почувствовать себя менее напуганной.

Ночь выдалась настолько туманной, что даже фары не могут толком ее осветить. Я прислоняюсь к окну и закрываю глаза.

У меня получится. У меня получится.

Сэм тормозит и глушит двигатель.

Я поднимаю голову. Туман слегка прояснился, и я вижу, что впереди. Мы у северной гавани, на верфи. Она огромная. Вдоль нескольких доков выстроились корабли, отделяемые черной водой, их темные силуэты остаются неподвижными.

Сэм облокачивается на руль и смотрит вперед.

– Это индустриальная верфь.

Я застегиваю куртку.

– Подозреваю, ее владелец понятия не имеет, что мы здесь?

– Полагаю, что так, – мрачно отвечает он.

Мы выходим из машины. Сэм достает сумку из багажника и шумно захлопывает его. Морозный ночной воздух приятно наполняет легкие. Это лучше, чем обжигающий адреналин, который струился во мне весь день.

Мы молча проскальзываем через дырку в металлической сетке, которую явно проделали специально по этому случаю, и идем по дороге между грузовыми контейнерами. Это немного стремно, будто кто-то направляет нас, хотя мы здесь совершенно одни. Интересно, это магия или просто туман?

Возможно, так даже лучше. А чего я ждала? Что пойду туда вместе с другими гладиаторами? Что мы поболтаем, как испуганные дети в первый школьный день?

«А какая у тебя сила? Кру-у-уто! А в каком раунде будешь выступать? Думаешь, нам повезет с судьями? Что ж, было приятно познакомиться. Надеюсь, мне не придется вышибить тебе мозги в клетке, чтобы победить. Увидимся позже!»

Так что да, хорошо, что мы одни.

Сэм сворачивает за ряд вилочных погрузчиков, и я следую за ним.

Увидев, что впереди, мы дружно останавливаемся. На бетонной пристройке на воде, между двумя огромными кораблями, стоит клетка. На палубах суден выстроились зрители. Среди них бродят официанты, раздавая игристое шампанское. Над клеткой висят лампы, прикрепленные к перилам кораблей.

– Какого черта? – выдыхаю я, глядя на Сэма.

– Он сказал, этот турнир будет отличаться от всех предыдущих.

– Разве нас не арестуют за это?

Сэм показывает на носовую часть кораблей. На каждом из них стоят трое людей с поднятыми руками.

– Тенеформы, – озаряет меня. Никто лишний не увидит боя.

Мы заворачиваем за угол. Впереди, зажатое между двумя грузовыми контейнерами, находится металлическое заграждение. Вход.

– Стоять! – доносится голос.

Мы с Сэмом замираем. К нам выходит крупный парень с отборочного тура – кажется, его зовут Демитрий. На нем поношенная шапка, и у него ярко-зеленые глаза. Матрично-зеленые. Он отсеиватель. Человек-сканер. Демитрий показывает на двух людей в черном с «калашами», направленными на нас. Миленько. Из-за металлического заграждения слышится тихое цоканье.

Это Тесса. Она облокачивается на перила, как в «Гроте».

– Боюсь, я бы не советовала мордашке с такой изящной линией челюсти вступать в столь опасную битву, – мурлычет она. И я не шучу; действительно похоже на мурлыканье. Будто слова с урчанием вылетают из ее гортани. Я смущенно переступаю с ноги на ногу.

Сэм откашливается и опускает взгляд.

– Нет, я спонсор. Сэм Харди. Она гладиатор, – он показывает на меня.

Я коротко машу ей рукой, как бы говоря: «Я здесь, стерва».

– Имя гладиатора? – спрашивает Тесса. Ее ярко-лиловые губы красиво контрастируют с изумрудными туфлями.

– Веспер, – отвечаю я. Она растягивает жвачку языком.

– Настоящее имя, тыковка.

– Это и есть мое настоящее имя, пуговка, – без запинки парирую я.

Тесса вскидывает брови, выдувая еще один пузырь, и пробегается взглядом по экрану.

– Прости, но тебя нет в списке.

– Она «джокер», – возражает Сэм. Тесса отрывается от планшета.

– Участие стоит десять тысяч долларов, – сипит Демитрий. Это для меня не новость, но я все равно вздрагиваю при звуке такой суммы.

– Знаю, – кивает Сэм.

– Наличкой, – напоминает Тесса.

Не сводя глаз с Демитрия, Сэм берет сумку и кидает к его ногам.

Демитрий оглядывается на Тессу, обмениваясь с ней скептическим взглядом, но затем все же наклоняется и расстегивает молнию на сумке. При виде содержимого его лицо вытягивается от удивления. Он показывает Тессе большой палец.

– Что ж, ладно. Ты и еще один участник – наши «джокеры». Гладиатора, прошедшего отбор с худшим временем, заменят «джокером» с лучшим временем. Все понятно?

Я кошусь на Сэма. Не думала, что мне придется драться на время, но я киваю.

Тесса нажимает кнопку на планшете, и заграждение поднимается.

– Сегодня тебе определенно понадобятся твои молитвы, – говорит она с ухмылкой на лице, когда я прохожу мимо. В ее словах нет ничего ехидного. Меня даже впечатляет, что ей известно значение моего имени.

Я задираю подбородок вместо ответа, и она предлагает нам войти внутрь.

Стоит нам отойти от входа, как…

– Эй, девочка-гейзер! – раздается громогласный крик из шатра справа. На входе в него написано «Только для гладиаторов».

Ко мне подходит Олдрик с распростертыми объятиями.

– Ты тут! Мы думали, ты вылетела.

– Отскочила и прилетела обратно, – отвечаю я.

Прожекторы над клеткой дважды мигают.

– Тебе пора на трибуны, – говорит Олдрик.

– Я буду драться.

Он замирает на секунду, переводя взгляд с Сэма на меня. Я вижу по его глазам, что он колеблется, но умело это скрывает, пожимая плечами и улыбаясь.

– Тогда тебе за мной.

Я поворачиваюсь к Сэму. Это наш последний разговор перед боем. Мне не хочется, чтобы он уходил. Хочется, чтобы он остался и отвлек меня историями о Коннектикуте. Он подается вперед и шепчет:

– Ты все сможешь.

Я киваю. Он говорит так уверенно, что я почти ему верю.

Затем Сэм уходит, и Олдрик ведет меня в шатер.

Следующий час я разогреваюсь с Олдриком и избегаю Мэвис, Карла – короля придурков – и демонессу с оранжевыми волосами, которая вечно липнет к Карлу в противоположной части шатра.

Мэвис валяется на диване, попивая энергетик, и кидает ножик в один из деревянных столбов. Увидев меня, она закатывает глаза и попадает прямо в середину столба.

Затем вспыхивает свет. Мы выходим в зону ожидания у клетки, на ступеньках стоит Анания.

Я осматриваю ринг. Точно такой же, как в «Подполье». Металлическая сетка мерцает в сиянии прожекторов.

Анания забирает микрофон у Тессы.

– Вот и наступила вторая ночь, – говорит он, улыбаясь нам. Его взгляд останавливается на мне, и я ежусь. – Помните, все должно быть настолько цивильно, насколько возможно, пока вы выбиваете дурь друг из друга. И улыбайтесь в камеру!

Мужчина показывает на три разные камеры, которые фиксируют каждый угол клетки.

– Начнем же, – он широко улыбается, возвращая микрофон Тессе, и идет к подмосткам на палубу корабля.

– Кто там? – шепотом интересуюсь я у Олдрика. Мы дружно смотрим на палубу. Большинство лиц скрыты, но я вижу костюмы и бокалы шампанского.

– Инвесторы, – отвечает он. – Я слышал, как Тесса говорила о них раньше.

– И во что они инвестируют?

Олдрик улыбается.

– Не знаю. Но я же говорил, что это только начало, помнишь?

Я кошусь на него, и он игриво поднимает брови. Что, если меня поставят на ринг в пару с ним? Смогу ли я одолеть его, учитывая, как он был добр ко мне?

«Ты совершала дела и похуже. И еще совершишь», – думаю я.

Тесса называет имена для первого боя. Бриттани, пыльница, и Скот, перевертыш.

Я изучаю палубу в поисках Сэма, но ничего не вижу из-за яркого света прожекторов.

Бой между пыльницей и перевертышем долго не продлился. Скот может перевертываться на семь разных аномалов, но это ничто по сравнению с галлюциногенной пылью Бриттани. Он замахивается со всей силы, но она ныряет под руку и сдувает пыль с ладони, из-за чего Скот падает в конвульсиях на пол.

Затем Олдрик выходит против миазма и с такой силой толкает его к ограждению, что я боюсь, как бы там не осталась дырка, но мерцающая сетка поглощает удар. Олдрик поднимает каменную руку, но останавливается в последнюю секунду и превращает свою кожу в нормальную, отправляя миазма в нокаут. Он победил и нанес куда меньше ущерба, чем мог бы. С палубы слышатся вежливые аплодисменты, пока Демитрий отдирает миазма от пола клетки. А затем наступает моя очередь.

Я буду драться с кем-то по имени Бриони.

Зайдя в клетку, я вижу с другой стороны девушку с оранжевыми волосами, которая пыталась слиться с Карлом воедино.

– У тебя все получится, Веспер! – кричит Олдрик.

Я оглядываюсь через плечо. Он кивает мне. Рядом с ним стоит Мэвис и проводит указательным пальцем поперек горла, произнося одними губами: «Не получится».

Я поворачиваюсь обратно. Если проиграю, обратного пути не будет.

Бриони облизывает языком верхние зубы и смеется какой-то фразе Карла. Я закрываю глаза и представляю дом. В этот миг дверь, которую я баррикадировала во имя самосохранения, открывается и позволяет чему-то выйти наружу. Я заставляю себя вспомнить смех Кармен и запах маминого любимого крема с кокосом и кофе. Вспоминаю ощущения от шерстки Иниго и скрип, который издавала моя дверь при открытии. Свою семью.

Я выиграю и вернусь домой.

Я не слышу, как Тесса объявляет нас, но киваю, когда она поворачивается ко мне. Затем мы с Бриони расходимся по углам и ждем начала.

«Начали!»

Время не на моей стороне. Нужно закончить бой как можно быстрее.

Бриони прислоняется к ограждению и отталкивается вперед. Я иду ей навстречу. Она ничего от меня не ждет. Мы с Сэмом работали над захватами всю прошлую неделю. Я использую прием «рычаг локтя», или «гард» с захватом рук, или…

Бриони поднимает руки и ухмыляется. Ее ладони облизывает пламя, стекая к пальцам, как вода. Мое сердце подскакивает к горлу, и я замираю.

Огненная фурия.

Исходящий от нее жар опаляет мне щеки, и я отворачиваюсь, пытаясь сделать вдох.

Бриони подходит ближе, а я отступаю.

– Ну, давай же! – кричит девушка, и я вижу огонь в ее горле, когда она смеется. От этого воздух начинает мерцать.

Тогда в моих ушах раздается крик Кармен. Я слышу ее порывистое, лихорадочное дыхание; крик ужаса, взорвавшийся в ночи, как стекло во время урагана.

Так она себя чувствовала, когда бежать было некуда? Я зажмуриваюсь.

– Ух ты, это уже унизительно, – говорит Бриони, подходя ближе.

Я открываю глаза и опускаю взгляд. На ней по-прежнему черные джинсы. Во мне зарождается надежда. Она такая же, как Олдрик. Бриони не может превращаться в огонь всем телом на долгое время.

Это мой шанс.

Но я не могу полагаться на шансы.

Я пригибаюсь, бегу вперед и хватаю ее за ноги. Бриони с визгом падает на спину. Я приземляюсь сверху, прижимаю ее руки ногами и хватаю за челюсть. Теперь, когда ее руки и рот вне игры, она не может опалить или плюнуть в меня огнем.

Мои пальцы начинает покалывать, и это ощущение перетекает в грудь Бриони.

Мы не в клетке Дункана. Здесь не только мы с Сэмом. Ситуация стрессовая, и у меня мало контроля над магией. Но пока и этого достаточно.

Толпа ревет в знак одобрения.

Лицо Бриони искажается от гнева. Она закрывает глаза, а когда открывает, они становятся ярко-желтыми. Подо мной стремительно нарастает жар, торс девушки вспыхивает пламенем. Я с криком скатываюсь на пол. Она пытается встать, но я подсекаю ее ногой и, извернувшись, хватаю за локоть. Через пару секунд она переместит огонь к месту, к которому я прикасаюсь, но Сэм достаточно хорошо меня натренировал, чтобы этого времени было достаточно. Я зажимаю ее руку между ног и обхватываю голенями ее торс.

«Рычаг локтя».

Зрители приходят в дикий восторг.

Я поднимаю бедра, и Бриони кричит. Затем, вдохнув через стиснутые зубы, закрывает глаза. Когда она их открывает, я чувствую, что что-то происходит. Бриони оказалась сильнее и держится дольше, чем я думала. Нужно покончить с этим. И как можно быстрее.

Она издает истошный вопль и выгибается всем телом. Кожа под моими пальцами мгновенно нагревается. Бриони использует остатки энергии, чтобы зажечь себя целиком. Подо мной слышно тошнотворное шипение, но мой крик перебивает этот звук. Из-под моих ладоней идет дым. Бриони хочет обжечь меня настолько, чтобы я отпустила ее.

Но этого не произойдет.

Ее кожа за долю секунды нагревается до обжигающей температуры, и я издаю еще один вопль, но все равно поднимаю бедра выше и крепче сжимаю ноги.

Она не сдается, как и ее чертов локоть.

Жар от ее груди прорывается сквозь мои джинсы, опаляя голени и заднюю часть ног. Я давлю сильнее, хотя держать ее становится невыносимо больно.

Магия в моих пальцах кричит, молит, чтобы ее выпустили. Не успеваю я и глазом моргнуть, как веревочки моей силы ныряют в Бриони. Я чувствую, как прорываюсь в ее самые темные закоулки, копаясь в воспоминаниях и кошмарах. Ее страхи взывают к моей магии.

Должно быть, Бриони чувствует, как я роюсь в ней, поскольку замирает и тихо вскрикивает. Этого слабого движения достаточно, чтобы я лучше ухватила ее руку и потянула сильнее.

– Что это было? – кричит она. Я молчу. Мне необходимы все силы, чтобы не позволить магии посеять в ней хаос.

Если выпущу ее, все закончится за несколько секунд. Бриони такого не ожидает. Но я также понимаю, что не смогу контролировать ее страх. Не смогу его остановить. Я зову магию обратно, и она слушается.

Нахожу лицо Сэма в толпе. Он стоит у края палубы, его глаза напряжены и источают смесь ужаса и неверия. Мне невыразимо больно, но я встречаюсь с ним взглядом.

«У меня получится».

Сэм кивает. Мне хочется верить, что он беспокоится обо мне. Что мы друзья. Но я-то знаю правду. Он использует меня, чтобы вернуть Элизу. Я использую его, чтобы в конечном итоге вонзить нож ему в спину.

По какой-то причине эта мысль вызывает у меня ярость, и дальше происходит эффект домино. Я злюсь, что у меня есть магия. Злюсь, что боюсь саму себя. Злюсь, что испортила себе жизнь, что мне нравится смех Сэма, что мне будет больно, когда он возненавидит меня. Злюсь…

Я испускаю последний крик и поднимаю бедра так высоко, как только возможно.

И, вскрикнув, Бриони безвольно падает на мат. Она все еще дымится, но ее внутренний огонь гаснет. Она израсходовала всю свою энергию и потеряла сознание.

Я плюхаюсь на мат и тихо всхлипываю от облегчения. Слава богу, мне не пришлось ломать ей руку.

Я отпускаю локоть Бриони, мои ладони обуглились до мяса. Когда я перекатываюсь на колени, зрители взрываются аплодисментами.

Не знаю, как я попала в шатер медиков. Меня отнес Сэм? Сама дошла? Все будто в тумане. Знаю лишь то, что мои ладони обмотаны бинтами, а голени покрыты мазью. Кожа между лопатками начинает чесаться, и я сажусь.

– Тихо-тихо, – говорит Олдрик. Я поворачиваю голову. Он лежит на соседней каталке. – Не переусердствуй, Веспер.

Он протягивает мне руку. Я вижу недавно заштопанный порез на его предплечье. Еще один – на щеке.

Я не двигаюсь, пока шатер не перестает кружиться. Снаружи доносятся крики толпы и звук тел, ударяющихся о металл. Я кривлюсь.

– Дыши глубже, – советует Олдрик низким голосом. В нем нет насмешки… ни намека на шутку. Я смотрю на него, и он улыбается. – Чертовски эпичный бой. Вот так триумфальное возвращение.

– Ага, – я закатываю глаза и поднимаю перевязанные руки. – Я настоящий профессионал.

Не знаю, дело ли в магии, или же из-за адреналина пламя казалось жарче, чем было на самом деле, но ожоги не такие уж и страшные. Они выглядят так, будто я взяла в руки миску с лапшой, которая перегрелась в микроволновке, а не билась с огненной фурией.

Все не так плохо. Могло быть и хуже.

– Штопальщики подлатали тебя как могли, а остальное само заживет, – говорит Олдрик. Тут он видит немой вопрос в моих глазах. – Штопальщики? Волшебные медики? С целительной силой?

– Никогда о них не слышала.

Нужно добавить их в список ко всему, о чем я ни черта не ведаю.

– Ты не использовала магию, – замечает он.

– Это вопрос?

Парень пожимает плечами.

– В «Подполье» ты тоже ее не использовала.

– Нет.

– Почему? – не отстает он, хватаясь за края каталки и поднимаясь.

Я с трудом сглатываю. Не знаю, сколько можно ему рассказывать. Стоп… а нужно ли вообще что-то рассказывать? Он мой конкурент.

– Э-э…

Олдрик улыбается, будто прочел мои мысли.

– Веспер, я вешу сто восемнадцать килограммов и могу превращать свое тело в гранит. Психологическое оружие никогда не было моей сильной стороной. – Я прищуриваюсь, и он разводит руки, показывая свою обнаженную грудь. – Я не пытаюсь подставить тебя. Просто такое впечатление…

– Какое?

Он наклоняет голову.

– Будто ты боишься своей магии.

– Она под контролем, – отвечаю я. Кожу на моем затылке начинает покалывать.

– Нет, ты держишь ее в клетке. Это другое. Ты с ней не ладишь.

– Неужели! Ты бы тоже не ладил, если бы был на моем месте, – выпаливаю я прежде, чем успеваю остановиться.

Олдрик замирает. Наверное, стоит извиниться, что я так на него набросилась. Он не осознавал, что сыпал соль на мою по-прежнему кровоточащую рану.

– Я не знаю, как ее использовать, не навредив никому, – говорю я, встречаясь с ним взглядом.

Он кивает и поджимает губы, раздумывая над моим ответом.

– Что ж, а хочешь научиться?

Я всматриваюсь в него. Он это серьезно? Возможно, он пытается меня обмануть.

– Как?

Сэм тоже хотел помочь, но с Олдриком мне почему-то проще. Во-первых, он аномал. Во-вторых, мысль о сближении с ним пугает меня не так сильно, как мысль о сближении с Сэмом. Я знаю, как подавить свою силу, но Сэм прав. Мне не победить против двух страхов.

– Приходи в «Грот». Я потренируюсь с тобой.

На секунду воцаряется тишина, его слова прыгают в моем черепе.

– Зачем тебе помогать мне?

Он пожимает плечами.

– Я уже говорил. Ты спасла Сапфиру, когда мы убегали от полиции. К тому же я знаю, каково бояться своих сил, и знаю, каково быть одиноким. Это отстойно.

– А если мой бой прошел достаточно хорошо, я попаду в следующий раунд и нас поставят в пару?

Улыбка Олдрика становится шире.

– Дорогуша, если нас поставят в пару, я хочу драться с кем-то достойным.

– Ты же в курсе, что в реальном мире не существует таких благородных людей?

Услышав рев, возвещающий о начале следующего боя, мы с Олдриком встаем, чтобы понаблюдать за ним у входа в шатер. Мэвис против резчика по имени Райлз. Он крутит плечами, и сквозь его кожу прорастают острые лезвия. Он как дикобраз, только не с иглами. Парень улыбается и показывает язык. Тот тоже с острым окончанием. Мэвис вскидывает идеальную бровь, снимает перчатки и кидает их в сторону.

Резчик замахивается, целясь в лицо, но она пригибается, ее копна золотистых волос летит за ней следом. Мэвис тянется к его ноге, но Райлз поднимает ее и вращается, прыгая на Мэвис с выставленным локтем. Та перекатывается, ее глаза вспыхивают красным. Клетка пульсирует фиолетовым, поглощая эту силу. Иначе весь ринг рухнул бы от касания демо.

– Черт, – тихо говорит Олдрик. Он выходит в ночь, и я следую за ним ближе к клетке.

Резчик поворачивается и улыбается.

– Мэвис просто нужно коснуться его, верно? – спрашиваю я.

Олдрик качает головой.

– Только кончиками пальцев. Но это трудно сделать, если у нее больше не будет пальцев.

Его голос мрачный, лицо напряженное. Олдрик похож на человека, который спокойно относится к насилию. Но теперь я вижу, что он просто хороший боец. Ему нравится на это смотреть не больше моего.

Мэвис кувыркается по полу, проводя рукой по плоскому краю одного из лезвий Райлза. То превращается в пыль, и он рычит от злости. Мэвис поворачивается и трогает еще одно лезвие на плече, обрекая его на ту же судьбу.

Затем встает и ухмыляется, но тут Райл поднимает руки, и на месте старых лезвий вырастают новые. Ее ухмылка чахнет. Его лезвия вырастают с той же скоростью, с какой она их разрушает.

Резчик склоняет голову вбок и снова накидывается на Мэвис. Но на сей раз она не откатывается. Вместо этого она останавливает его руку своей. Я ахаю и хватаю Олдрика за предплечье, а Мэвис издает вопль.

Райлз сильнее давит лезвиями на ее ладонь, но Мэвис не отступает. Касается их кончиками пальцев, и они превращаются в пыль, через секунду сменяясь новыми. Райлз замахивается, чтобы ударить ее по лицу. Мэвис хватает и эту руку, лезвия впиваются ей в кожу, из горла вырывается очередной крик. По ее руке стекает кровь, капая на мат и смешиваясь с пылью от лезвий Райлза.

– Сдавайся, Мэвис! Останови это! – шиплю я, впиваясь пальцами в руку Олдрика.

Он качает головой.

– Ты плохо знаешь Мэвис. Она ни за что не сдастся.

Так и есть. Она отталкивает Райлза в центр мата, а затем в противоположную часть клетки. Они врезаются в металл, хватка Мэвис усиливается. Теперь сила на ее стороне – ее магия уничтожает лезвия на миллисекунду быстрее, чем резчик успевает их восстанавливать, но большего и не требуется.

Если она коснется кожи, то уничтожит его.

Я смотрю на палубу, гадая, осознает ли Анания, как они близки к гибели. Тот наблюдает за битвой с нечитаемым выражением лица, держа в руке бокал шампанского.

Райлз снова пытается оттолкнуть Мэвис, но она крепко держится и не отпускает. Все мы понимаем, в какой миг ее пальцы коснулись кожи. Райлз издает ужасный, жалобный крик. Я прикрываю уши, но не могу отвести глаз.

Мэвис отходит, и мне видно руку резчика. От нее почти ничего не осталось. Из его плеча течет кровь, дыхание прерывистое, глаза пустые от шока.

Он пятится и падает на колени. Мэвис смотрит на него с мгновение, слегка покачиваясь.

Тесса поднимает руку в воздух, подзывая штопальщиков и объявляя конец боя. То, что Мэвис победила, и так очевидно. Она отходит, когда в клетку забегают штопальщики и поднимают отключившегося Райлза на каталку. Один из них поскальзывается на крови, но восстанавливает равновесие.

Мэвис наблюдает, как Райлза уносят, а затем стремительно направляется к выходу. Ее лицо испачкано кровью, на темных губах в кои веки не играет ухмылка.

– Мэвис, – зовет Олдрик, протягивая к ней руку, но она отбрасывает ее и уходит. Мой взгляд сосредоточен на брызгах крови на мате.

Запах опаленной плоти и вид яркой крови вызывают у меня тошноту. Подписываясь на это, я понимала всю опасность, но знать и видеть – совершенно разные вещи. Анания говорил в первую ночь, что этот турнир испытает нас на прочность. Теперь я понимаю, что он имел в виду. По правде говоря, я даже не могу испытывать отвращение к Мэвис. Потому что я бы поступила так же. Все мы.

От этой мысли меня тошнит еще сильнее, и я разворачиваюсь и ухожу в ночь, скидывая повязки с рук на землю. Со всех сторон слепят прожекторы. В эту секунду их сияние кажется таким знакомым, что я могу поклясться, что снова стою на футбольном поле в Нортвью и вместе со своими девочками наношу перед игрой на виски глиттер. Я в своей форме группы поддержки, золотые блестки ловят свет прожекторов. Линдси смеется и поправляет мой локон, застрявший в молнии.

На улице холодно, ледяной воздух жалит мои обгоревшие ладони, что одновременно вызывает приятные и отвратительные ощущения. Я накидываю капюшон на голову и делаю пару глубоких вдохов.

– Очень впечатляет, – раздается тихий голос, и я подпрыгиваю. Ко мне направляется Анания. Он подходит к шатру медиков и скрещивает руки на груди. – На секунду я подумал, что ты действительно сломаешь ей руку.

Я смотрю на него, пытаясь вновь обрести дар речи.

– И сломала бы, – наконец выдавливаю я, гадая, почему он со мной разговаривает.

Анания подходит вплотную, по-прежнему держа в руке бокал с шампанским. Затем выливает его остатки в тень. Из шатра высовывает голову медик.

– Мы отвезем его, мистер Вентра. Здесь нам ничем ему не помочь.

– Моя машина сзади. Не ждите «Скорой». У него нет столько времени.

Медик кивает и исчезает внутри. Я неподвижно наблюдаю за Ананием, пока тот смотрит на шатер. Его выражение лица по-прежнему невозможно прочесть. У него темно-карие глаза с желтой окаемкой вокруг зрачков, которые расширяются, когда он разговаривает. Его челюсти идут желваками, и он слабо улыбается. Затем смотрит на мои обожженные ладони.

– На непросвещенный взгляд ты кажешься чуть ли не ординаром. Но я почувствовал перемену в тебе в конце боя. Что бы ни крылось внутри тебя, оно рвалось наружу.

Я встречаюсь с ним взглядом, но не отвечаю.

– Твой бой продлился меньше времени, так что ты переходишь в следующий раунд. Надеюсь, ты все же решишь выпустить свою силу. Я хочу знать, какой секрет таит такая девушка, как ты.

И с этими словами он уходит. Я смотрю ему вслед, а затем поворачиваюсь, чтобы зайти в шатер, но замираю, увидев перед собой Сапфиру.

Она в черной толстовке, ее лицо скрыто тенями. Она даже двигается как тень; я не слышала шагов. Когда она смотрит на меня, ее ярко-голубые глаза выделяются во тьме.

– Олдрик сказал, что мне стоило позволить тебе самой принять решение насчет боев. Он считал, что нужно было рассказать тебе все с самого начала, а не делать все возможное, чтобы ты поскорее ушла.

– Но ты не рассказала, – замечаю я.

Сапфира подходит ближе и касается моей руки. Я опускаю взгляд, и она показывает на красную капельку крови, упавшую на меня во время боя Мэвис.

– Все, кто мне дорог, околдованы этими боями. Я не желала тебе такой участи. Ты понятия не имеешь, насколько они поглощают тебя. Люди теряют себя и даже не осознают этого, пока не становится слишком поздно.

Я ласково беру ее за руку и отвожу от своего запястья.

– Я давно себя потеряла. Это мой шанс все вернуть.

Сапфира зажмуривается, ее длинные ресницы откидывают тень на мешки под глазами.

– У всего своя цена, верно? – Она поддевает пальцами подвески на браслете и с трудом сглатывает, качая головой. Затем показывает на мои руки. – Тебе бы не помешало снова их перевязать. Кому нужно, чтобы они загноились?

– Веспер? – зовет голос из шатра. Это медик решил меня проведать.

Я иду на звук его голоса. Когда оглядываюсь, Сапфиры уже нет.

16

Сэм везет нас обратно в спортзал. Когда мы заезжаем на улицу, обстановка кажется смехотворно обыденной. Повсюду горят фонари. Из «Алоэ» выходят люди.

Руки мне обмазали кремом с антибиотиками и обмотали бинтами. Мой разум по-прежнему кипит после разговора с Сапфирой. Я продолжаю прокручивать его в голове, надеясь понять, что же я упустила из виду.

Поворачиваюсь к Сэму.

Он ведет себя непривычно тихо.

На этот раз он боится – страх исходит от него волнами. Сэм останавливает машину перед залом. Внутри горит свет. Эбигейл, Векс и Рой наверняка ждут нашего возвращения.

Он выключает двигатель.

Никто из нас не выходит из машины.

Сэм продолжает сидеть, но я не могу прочесть выражение его лица.

– Не думал, что все будет так.

– Я в порядке, Сэм. Медик сказал, что ладони заживут через пару дней.

– Я просто стоял и наблюдал, как все происходило… – он замолкает.

Мне невыносимо от того, как ломается его голос; каким крошечным он из-за этого кажется. Сэм не крошечный. Его опечаленный вид пробуждает во мне страх, о котором я даже не подозревала.

Я качаю головой.

– Я знала, что одолею ее.

Он обращает на меня взгляд.

– Ты ранена, Веспер. И совсем не как после небольшой драки в «Подполье». Я понятия не имел, что они зайдут так далеко.

Сэм говорит так, будто должен был сразу обо всем догадаться. Будто он настроил меня на бой, а потом толкнул в паутину из колючей проволоки. Будто он использовал меня. Мое сердце едва не разбивается от понимания, что на самом деле все наоборот. Что-то во мне готово сломаться, но я закрываю дверь в эту часть своего сердца.

Наши отношения зашли слишком далеко. Это и раньше было ясно, но осознание пришло в полной мере, когда я попала в клетку. Нам не суждено быть друзьями. Сэм – просто способ достижения цели, и я должна перебороть желание успокоить его. Ничего хорошего из этого не выйдет. Нужно взять себя в руки и прервать ход его мыслей. Не только потому, что ему плохо, а потому, что он не должен идти на попятную.

– Я сама подписалась на этот турнир. Я хочу участвовать, – говорю я спокойным тоном, с равными интервалами, чтобы он мог проглотить мои слова, переварить и понять. – Давай-ка все проясним. Ты не принуждал меня драться. И вообще ни к чему не принуждал.

Он отказывается встречаться со мной взглядом и качает головой.

– Я знаю, что ты сама это выбрала. Думаешь, я не понимаю? Черт возьми, Веспер! Это хуже всего! Я наблюдал за тобой во время той катастрофы и испытывал одновременно ужас и гордость – разве ты не видишь? Это ненормально. Слушать, как ты кричишь… Черт, да я видел, как дымилась твоя кожа – это был явный перебор, но я все равно стоял и смотрел, желая, чтобы ты разорвала ту девчонку на части. Что я за монстр такой?

Все равно не хуже, чем я.

Я смотрю на приборную панель. На царапины на кожаном покрытии, на кофейные пятна. По моему горлу поднимаются слова.

– Расскажи мне про Элизу.

В дальнейшем это только все усложнит, но мне нужно, чтобы Сэм сосредоточился на своей цели. Если он опять включит режим праведника, мы оба окажемся по уши в дерьме. А еще, быть может, если я услышу, как сильно он любил свою девушку, это поможет мне окончательно замуровать дверь в мое сердце.

Он смотрит на меня так, будто не расслышал.

– Что?

– Что ты подумал, когда вы познакомились? Какая первая мысль пришла тебе в голову?

Сэм всматривается в меня и прислоняется к двери.

– Я подумал, что она воровка.

– Что?! – со смешком переспрашиваю я.

Он кивает.

– Во время вечеринки родителей она была наверху. Я шел в их спальню, чтобы принести кое-что отцу, и увидел, как она выходит из спальни моей сестры. На ней было черное платье. Ее русые волосы были скручены вот так, знаешь? – Он крутит рукой у затылка, показывая пучок. Уличные фонари освещают его глаза, пока он погружается в воспоминания. Его губы расплываются в улыбке. – Я крикнул, чтобы она остановилась, но Элиза побежала. Выпрыгнула из открытого окна на террасу внизу.

– И что ты сделал?

– Последовал за ней. Она была быстрой, но я быстрее.

Теперь он полностью вернулся в тот день. Я вижу это по тому, как его улыбка достигла глаз.

– Я догнал ее на задней лужайке Томпсонов, у бассейна. Мы упали на траву. Я думал, что преимущество на моей стороне, но Элиза перевернула меня и прижала к земле, – он делает глубокий вдох. – Ее волосы распустились и… я подумал, что сейчас она меня вырубит или что-то подобное.

Моя грудь сжимается от его голоса, который звучит мягче, чем когда-либо. Будто его воспоминание хрупкое, как хрусталь, и он приоткрывает обертку, чтобы дать мне взглянуть.

– Что она сделала? – шепотом интересуюсь я. Сэм поворачивает ко мне голову, его взгляд вновь сосредоточивается.

– Она просто… смотрела на меня. И тут включились разбрызгиватели.

Я еще ни разу не видела, чтобы Сэм так искренне улыбался.

– Так что на самом деле она делала в доме твоих родителей?

Теперь мне и вправду любопытно. Он часто моргает, будто приходит в себя.

– А, точно. Воровала. – Он вглядывается в мое лицо. – В то время у нее было много секретов. Да и после того, как мы стали близки.

Близки. Я представляю, как лучи солнца играют на коже Сэма. Как они с Элизой смеются, валяясь в кровати воскресным утром. Представляю, каким он выглядел, когда был счастлив. И не хочу об этом думать. Не хочу представлять, как сильно тот образ отличается от его нынешнего.

А еще не хочу представлять его в кровати. Я выкидываю эту мысль из головы.

– Из-за этого вы ссорились? В ночь, когда она тебя покинула?

– Нет. Наверное, это делает меня ужасным человеком, но я никогда не пытался разузнать больше. Я знал, что она занималась чем-то сомнительным, но… – Сэм замолкает и смотрит через лобовое стекло, будто пробуя на вкус собственные слова. – Знаешь, есть такой тип людей, рядом с которыми чувствуешь свою жизнь… насыщенной, что ли. Твоей душе плохо, но с ними становится лучше. Уверен, это звучит как полный бред.

Я заставляю себя отвернуться от него, прежде чем ответить:

– Нет. Это можно понять.

Сэм убирает руки с руля, и между нами вновь повисает молчание.

Я говорю единственное, что, как мне кажется, сделает этот вечер не таким горьким. Единственное, что является правдой.

– Я хочу победить, Сэм. Ты поможешь мне?

Когда Сэм поворачивается ко мне, его взгляд пронизывает меня до самого сердца. Будто он смирился с чем-то – с фактом, что дальше будет только хуже и он не должен этому препятствовать. Что он должен позволить мне сделать это.

Сэм коротко кивает.

Затем помогает мне выйти из машины. Эбигейл обматывает свежими бинтами мои руки, которые уже почти зажили благодаря магии медиков. Векс приготовил суп. Под «приготовил» я имею в виду, что он вылил его в пластиковый контейнер и подогрел в микроволновке. Я сажусь на диван рядом с Эбигейл, и Сэм начинает рассказывать им, как прошел бой.

Я засыпаю у нее на коленях, пока она играет с моими волосами.

Где-то в середине ночи я просыпаюсь от звука ударов по мешку. Должно быть, кто-то отнес меня на чердак. В обычной ситуации я бы распсиховалась от мысли, что была такой уязвимой. Но здесь она не пугает меня так, как раньше.

Раз, два, три. Раз, два, три.

Это точно Сэм, и почему-то эта мысль успокаивает меня. Мне нравится знать, что он внизу. Нравится, что он рядом. Здесь, сидя в одиночестве в темноте, я могу позволить себе об этом думать. Я прячу лицо в подушку и крепко зажмуриваюсь. Боль от травмы пройдет со временем. Но я страдаю от совершенно другого недуга.

Сэм говорил о человеке, который заставляет его чувствовать себя целым, сильным.

Да, подобное чувство мне знакомо, но это осознание приносит одни несчастья. Поскольку именно так я себя чувствую, когда нахожусь рядом с Сэмом.

17

Следующие несколько дней мне удается избегать встреч с Сэмом. Я осторожно моюсь в душе и разминаю ноющие мышцы в зале. Сэм приходит на тренировки после работы, но я в это время прячусь на чердаке. Мое новое хобби – онлайн-слежка, которой я предаюсь на старом компьютере в углу офиса. Я нахожу Ананию на Фейсбуке. В Инстаграме.

У него есть фотография, где он обедает с друзьями в Башнях Петронас в Куала-Лумпуре, подняв бокал для тоста. На следующей фотографии он сидит на веранде парижского кафе, протягивая кусочек хлеба голубю.

Не знаю, что я рассчитывала найти, но определенно что-то более полезное.

Дальше я вбиваю в поиске имя Сапфиры и нахожу ее аккаунт в Инстаграме. Или, скорее, бывший аккаунт. В нем не появлялось новых публикаций уже почти год. Сапфира, которую я знаю, и Сапфира на этих фотографиях выглядят как совершенно разные люди.

Она сидит на ступеньках школы в окружении друзей. Девушка со светлыми волосами показывает знак мира. Сапфира прислоняется к ее плечу.

На следующей фотографии она на футбольном матче и держит под руки двух подружек.

Когда загружается новая фотография, я останавливаюсь. На ней маленький мальчик не старше пяти лет. Он сидит у нее на коленях, его голова покоится у Сапфиры на плече. В его пальцах зажат игрушечный динозаврик. Я читаю подпись: «Редкий и крайне опасный Ноланозавр!»

Я неспроста так долго была отшельником. Люди, которые прикрывают тебе спину, также видят твои шрамы. У каждого из нас свои завалы, но я знаю, что забрела в ту часть жизни Сапфиры, которую она бы не хотела мне показывать.

Мне как-то не по себе. Комната кажется слишком тесной, я хочу выйти. Я закрываю вкладку и отталкиваюсь от стола. Мое внимание привлекает какое-то движение на мате внизу. Сэм аккуратно закрывает шкафчик и надевает шапку, прежде чем закинуть сумку на плечо.

Возможно, мне просто не хочется оставаться наедине со своими мыслями, но что-то в том, как он оглядывается через плечо, намекает, что он не хочет быть замеченным… Я быстро обуваюсь и следую за ним.

Сэм идет по Пятой улице и сворачивает налево. На фоне затянутого облаками ночного неба пересекаются трамвайные провода. Они гудят от электричества, издавая тихие звуки, напоминающие бренчание. На противоположной стороне, у небольшого бистро, играет уличная группа. Сэм оглядывается, и я успеваю юркнуть за дерево.

Я следую за ним по Бродвею, оставляя между нами приличное расстояние.

Будет очень глупо, если он просто решил прогуляться и, сделав большой круг, мы вернемся к Дункану. Сэм останавливается на перекрестке и оглядывается через плечо, а я прыгаю за тележку бездомного. Тот спит, прислонившись к кирпичной стене клуба, но просыпается, когда я падаю на землю рядом с ним.

На секунду меня пронзает ужас. Я одна, на улице темно. Я выставляю руки перед собой, ладони тут же начинают пульсировать. Но Олдрик был прав. Я могу только сдерживать свою силу.

Использовать ее – не в моей власти.

– Милая, ты в порядке? – спрашивает бездомный. Я киваю и медленно опускаю руки, а он устраивается поудобнее и вновь закрывает глаза.

Я высовываюсь из-за черных мусорных пакетов, собранных высокой кучкой в тележке, и вижу, как Сэм останавливается у синей металлической двери рядом с граффити, на котором изображены персонажи комикса, танцующие сальсу.

Он заходит внутрь. Я жду пару минут и иду следом. Стены внутри ярко-розового цвета. Вверх поднимается деревянная винтовая лестница, и я слышу чьи-то шаги – предположительно, Сэма. Оставаясь на один этаж ниже, я выглядываю над краем третьего лестничного пролета и замечаю, как он достает ключ и открывает дверь под номером 408. Мне следует вернуться в зал. Это не мое дело.

Я начинаю спускаться, но что-то меня останавливает. Вдруг Сэм что-то скрывает? Что-то опасное? Я оглядываюсь через плечо и вижу кое-что рядом с дверью. Маленькую керамическую табличку с именем над звонком.

Начинаю медленно красться вверх по лестнице и максимально тихо подхожу к двери.

Э. Литтлтон.

Э.

Элиза?

Это квартира Элизы. Стоп… если они расстались, что Сэм делает у нее в квартире?

Только я собираюсь развернуться и побежать вниз, как дверь распахивается. В дверном проеме стоит Сэм. Судя по выражению его лица, я бы сказала, что он явственно не рад меня видеть.

– Теперь ты преследуешь меня? – спрашивает он, прислоняясь к раме.

– Я волновалась, что меня поставили в пару с чудаком, который вламывается в квартиру своей бывшей посреди ночи, и знаешь что? Мои опасения оправдались.

– Веспер, – говорит он низким тоном, но я пячусь и поднимаю руки.

– Это действительно не моего ума дело, Сэм. Но я считаю своим долгом заметить, что это чертовски странно, и девчачий кодекс требует, чтобы я напомнила, что подобное вторжение в личную жизнь – ненормально! В смысле, я понимаю, что ты скучаешь по ней, но это… Сэм, ты…

– Веспер, пожалуйста, мы не могли бы поговорить внутри? – перебивает он.

– Ну да, я как раз надеялась, что эта ситуация станет еще более странной. Элиза вернется домой, и мы объясним ей, что участвуем в сверхъестественном турнире, чтобы вернуть ее. Уверена, все пройдет превосходно.

– Элиза мертва, Веспер. Она погибла два года назад, – говорит Сэм, и его голос, словно клинок, рассекает воздух с поразительной точностью. Я замолкаю, безуспешно пытаясь понять, что он говорит.

– Что? – выдыхаю я.

Он отходит в сторону и жестом показывает мне проходить.

– Пожалуйста.

Я не чувствую собственных ног, но все же переступаю через порог, мысли в голове сбиваются в кучку.

Квартирка небольшая и теплая. Гостиная заставлена коробками, кухонная столешница завалена стопками бумаг. Между моих ног мечется серая кошка.

– Это Пенни, – говорит Сэм. – Я пытался забрать ее к себе, но она постоянно возвращается, так что в конечном итоге я сдался.

– Приятно познакомиться, – глуповато здороваюсь я, пока кошка смотрит на меня самыми красивыми бирюзовыми глазами, которые я когда-либо видела. Затем она мяукает, и я присаживаюсь, чтобы погладить ее.

Сэм проходит на кухню.

– Хочешь чаю?

– Хочу объяснений, – выдавливаю я.

Между нами повисает тишина, не считая звука кипятящейся воды в чайнике. Сэм возвращается в прихожую и показывает мне идти за ним.

Стены сиреневого оттенка. Я вижу отметины на краске, где раньше висели картины. Интересно, это Сэм их снял? Он останавливается у кофейного столика.

– Этой квартирой владела ее семья. Я присматривал за ней, когда Элиза уходила по делам. А потом просто… – он поворачивается ко мне, – упаковывал все.

– Два года? – с сомнением интересуюсь я.

Сэм прищуривается.

– Это вообще не твое дело, Веспер. Тебе не стоило сюда приходить.

– Знаю. – Я действительно осознаю, что пересекла черту. – Я… беспокоилась о тебе.

Слова отдаются правдой у меня в груди, что лишь ухудшает ситуацию.

Сэм садится в кресло в цветочек, скрещивая руки на груди. Я присаживаюсь на подлокотник дивана и осматриваюсь, будто сами стены дадут мне желанные ответы.

– Я не врал тебе, – тихо говорит Сэм, и я возвращаю свое внимание к нему.

Его глаза источают напряжение. Уязвимость. Его слова будто расчесывают мне кожу, выманивая мою недобросовестность на поверхность. Я резко встаю.

– Мы партнеры, Сэм. Ты не обязан мне ничего объяснять. Я просто хотела удостовериться, что ты не идешь проверять свой холодильник с замороженными частями тела. О подобном хотелось бы знать. Все остальное? Я…

Он тоже поднимается.

– Нет. Ты права. Мы партнеры, и мне ужасно стыдно, что я ввел тебя в заблуждение. Просто… – он замолкает, и мне чертовски хочется, чтобы он вообще перестал говорить. Зря я сюда пришла. В моей груди зарождается всхлип, и я подумываю просто развернуться и уйти.

– Я не хотел обременять тебя этой историей. Я знаю, сколько стресса приносят бои. Все на тебя смотрят. Да и денежный приз довольно серьезный. Я не хотел, чтобы к этому добавилась еще и грязная история Элизы. Она и для меня слишком тяжелая, а я даже не участвую в турнире, – он отводит взгляд. – Но я не лгал, когда говорил, что хочу стереть вечер нашего расставания. Мы поссорились…

Сэм делает глубокий вдох и продолжает:

– У меня был бой в центре города, но ей позвонили. Я не хотел, чтобы она уходила, но Элиза не слушала. И я за ней не пошел. Я остался. Победил. И больше никогда не видел ее живой.

Он поднимает взгляд, его глаза блестят. Не стоило мне идти за ним. Я не хочу этого знать. Дверь в мое сердце покрывается трещинами от тяжести его слов.

– Через три дня ее тело нашли в заливе. Официальная причина смерти… неизвестна. Позже я пришел, чтобы покормить Пенни.

Словно по сигналу, кошка запрыгивает мне на колени и урчит, толкая мордочкой мою руку.

– Я начал копаться в ее вещах, – он обводит рукой комнату.

На кухне свистит чайник, и Сэм бежит снимать его с плиты.

Я слышу приятное журчание воды, пока он разливает кипяток по чашкам. Закрываю глаза и чешу мурчащую Пенни за ушком. Все усложняется.

Я планирую его подставить, но это было куда проще сделать, когда я считала его страдания сюжетом для новой песни Тейлор Свифт. Но теперь?

Я окидываю взглядом комнату. На коробках маркером написаны года, на столиках приклеены стикеры: «Квитанции» и «Телефонные записи». Сэм потратил годы, чтобы во всем разобраться. Это нечто большее, чем попытка исправить отношения. Это вопрос жизни и смерти – такого я не ожидала.

Сэм возвращается с двумя горячими чашками, но я встаю и бесцеремонно скидываю Пенни на пол.

– Прости. Это было глупо. Мне не стоило приходить.

Я поворачиваюсь и быстро направляюсь к выходу, но мои старания сводятся на нет картонной коробкой у кресла, которую я не замечаю. Я спотыкаюсь и врезаюсь лицом в стену.

– Ой… ты цела? – спрашивает Сэм, подбегая ко мне и помогая встать.

– Я идиотка, – отвечаю я, имея в виду не только постыдное падение.

– Сейчас это место – мечта барахольщика. Ты не виновата, – говорит он, но я не слышу ни слова.

Я смотрю на стенку, где на краске медленно появляется чернильный завиток. Сэм умолкает, прослеживая за моим взглядом.

– Какого черта?!

– Теневые чернила, – бормочу я, подползая ближе. Завиток постепенно разрастается. – Они проявляются только от дыхания аномала.

Я встаю и изо всех сил дую на стену.

На ней, будто написанные невидимой рукой, появляются черные слова.

Я отхожу, а Сэм каменеет.

«Не лезь в это, il mio combattente».

Я смотрю на Сэма, его лицо бледнеет. Он делает пару неловких шагов назад, пока не прижимается к противоположной стене.

– «Мио комбаттенте»? – спрашиваю я грубым шепотом, в моей голове бьет тревога.

– Элиза, – Сэм отталкивается от стены и проводит рукой по словам. – Она училась в колледже во Флоренции и звала меня «мио комбаттенте». Мой боец. Это она написала, Веспер. – Его дыхание учащается, и он проводит рукой по волосам, из-за чего кончики топорщатся в разные стороны. Глаза Сэма загораются огнем, которого я прежде не видела. Ему будто не хватает воздуха, его грудь часто поднимается и опускается. – Почему она просит меня не лезть?

Вопрос риторический, и он не ждет ответа. Сэм вновь обводит пальцами слова, словно от его касания они выдадут свои тайны.

– Больше двух лет. Я просматривал все записи. Нашел всех, с кем она говорила. Сидел всю ночь в полицейском участке, просто чтобы заставить хоть кого-то выслушать меня. Я все осмотрел. А ее послание все это время было здесь.

Мой язык так и чешется задать вопрос, и я выпаливаю его прежде, чем успеваю себя одернуть.

– Откуда Элиза знала о теневых чернилах?

Сэм замирает и выдыхает, потирая лицо руками, а затем поворачивается ко мне.

– Она была металлургом, – наконец говорит он.

Аномал, который контролирует металл. Элиза была аномалом. Что ж, это логично – объясняет, почему Сэм так комфортно чувствовал себя в «Подполье». Почему Дункан ни капельки его не смущает.

– Мне нужно сфотографировать это.

Сэм исчезает на кухне. Я слышу, как он копается в вещах.

Внутри меня словно кружатся вопросы, но я проглатываю их, снова рассматривая слова на стене.

Сэм возвращается и делает фотографию на телефон, прежде чем озарить меня улыбкой.

– Что? – спрашиваю я.

– Теперь это кажется пустой тратой времени, учитывая, что ты победишь в турнире, который все исправит, верно?

У меня сводит желудок.

– Ты же знаешь поговорку: не говори гоп, пока не победишь в сверхъестественной смертельной схватке.

Сэм фыркает со смешком, и я невольно улыбаюсь.

Ненавижу себя за то, что люблю его смех.

– Наверное, дело не только в этом. Даже если ты победишь… мне нужно знать, что произошло. А Элиза… – он ненадолго замолкает, будто решает, стоит ли продолжать: – Она многое держала в тайне.

– Она ничего тебе не рассказывала? – Я чувствую себя змеей, наговаривая на нее.

Лицо Сэма мрачнеет.

– Элиза ревностно относилась к своим секретам. Но если я не узнаю, как все произошло, то как мне помешать этому случиться вновь?

– Что, по-твоему, она скрывала от тебя?

– Не знаю. Но что-то мне подсказывает, что это ее и убило.

Я вскидываю бровь. Мы оба делаем шаг назад и смотрим на послание.

Я провожу рукой по стене и выдыхаю. Может, она оставила еще одно? Дохожу до самой спальни, но больше ничего не проявляется.

– Мне нужно что-то покрепче, чем чай, – говорит Сэм, уходя на кухню.

Я останавливаюсь у опасной на вид башни из коробок у деревянного шкафа. Клянусь, я ничего не вынюхиваю! Но что-то привлекает мое внимание. На перевернутых фотографиях в рамках стоит круглая металлическая банка. Внутри какие-то бусины и пара булавок. Я присматриваюсь.

Двойное дно.

Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что Сэм по-прежнему на кухне, я осторожно достаю его.

У меня перехватывает дыхание, живот крутит от тошноты.

Внутри несколько сушеных цветков королевы ядов. Мое сердцебиение отдается в ушах, пока я смотрю на увядшие хрупкие бутоны.

Переворачиваю их, тщетно пытаясь посчитать. Сколько же цветков ей оставили?

При звуке шума с кухни я подпрыгиваю. Быстро возвращаю цветы на место и делаю три широких шага назад, будто эти засохшие акониты могут дотянутся до меня и схватить.

Внезапно квартира кажется слишком тесной. Все будто проваливается внутрь.

– Сэм, я пойду подышу свежим воздухом, – кричу я, пытаясь сохранить твердость в голосе. Не знаю, почему я сразу его не позвала. Мне нужно перевести дыхание.

Он прислоняется к дверной раме, вытирая руки полотенцем, и пристально смотрит на меня.

– С тобой все в порядке?

Я киваю.

– Просто чувствую себя запертой. Это место – ад для человека, страдающего клаустрофобией.

Он кидает полотенце на столешницу.

– Я проведу тебя в зал. В такое время ходить одной опасно.

– Я тоже опасна, – я выдавливаю улыбку и пячусь.

Мне нужно побыть одной. Переварить новую информацию. Сэм смотрит на меня скептически, но я поднимаю руку и шевелю пальцами в качестве подтверждения своих слов.

– Мне это не нравится, – настороженно говорит он.

Я открываю дверь и выхожу.

– Да все будет нормально. Увидимся в зале.

Я закрываю за собой дверь, прежде чем он успевает возразить, и иду так быстро, как только могу. Не хочу, чтобы он передумал и последовал за мной.

18

Ночной воздух приятно холодит кожу, пока я иду по улице, проводя рукой по волосам.

Элиза мертва.

Это все меняет и в то же время ничего.

Наверное, поэтому я и чувствую себя так дерьмово. По крайней мере, хуже, чем раньше.

У меня не было никаких сомнений, когда я выбирала между семьей и неудавшимся романом Сэма. Не спорю, с моей стороны все равно было ужасно неправильно сидеть и решать, чье сердце пострадало больше, – чья боль заслуживала облегчения, будто душевные раны можно измерить подобным образом.

Не просто мертва, а мертва, и, судя по всему, ее убили смотрители.

Конечно, есть вероятность, что ей просто нравились аконитовые бутоны. Они довольно красивые. Или же она очень увлекалась ядовитыми растениями.

Я останавливаюсь у светофора.

Или же Элизу убили смотрители, и расследовать ее смерть – значит лезть туда, куда не следует.

Я наступаю на зеленую решетку на тротуаре, на которой выгравирована улыбающаяся русалка, и миную пекарню, по-прежнему не убравшую столики с улицы, несмотря на низкую температуру. Затем застегиваю куртку и понимаю, что не хочу возвращаться к Дункану. Не сидится мне. Не тогда, когда мой разум переполняют мысли.

Папа говорил, что мое выживание зависит от того, как сильно я боюсь смотрителей.

И вот я влезла в загадку, к которой они явно приложили руку.

Я останавливаюсь и смотрю на пар от моего дыхания, клубящийся в свете уличного фонаря.

Можно просто вернуться в лофт, не высовываться и больше никогда не упоминать имя Элизы. В конце концов, это не моя проблема. Сэм – не моя проблема. Я хочу победить в турнире, забрать реверсию себе, спасти семью от своих ошибок и исчезнуть.

Почему бы так и не сделать?

Я закрываю глаза, ответ вертится на кончике моего языка. Потому что я неравнодушна к Сэму.

Я хочу помочь ему разобраться с этим шипом в сердце, а не просто уйти и оставить его ни с чем.

Не знаю, как долго я еще брожу по улицам.

Открыв глаза, я с удивлением обнаруживаю себя неподалеку от «Грота». В темноте, среди черных листьев деревьев, просвечивает тоненький луч маяка.

Сапфира.

У перил маяка горит слабый огонек, отгоняя тьму, и мои ноги приходят в движение прежде, чем я успеваю передумать.

– Как твои руки? – спрашивает Сапфира, когда я открываю ржавую дверь. Она так уверена, что это я, что даже не оглядывается.

– Нормально, – отвечаю я, садясь рядом с ней у перил. Я едва замечаю ярко-красную кожу своих ладоней. Это пустяки в сравнении с тем, как меня жжет изнутри.

– Далеко ты ушла от своего спортзала, – замечает Сапфира, вручая мне пряное вино.

– Я не была в спортзале.

Я делаю щедрый глоток теплой жидкости, прежде чем вернуть термос обратно. Затем поворачиваюсь к Сапфире. Ее омывает лунный свет – в нем она выглядит как фарфоровая куколка. Она делает глоток.

– Тот парень, твой спонсор, – начинает она, глядя на меня. – Мне показалось, что он очень волновался о тебе, пока ты была в клетке.

– Ты это видела?

Ее челюсти напрягаются, но Сапфира пожимает плечами.

Все те мысли, весь тот мусор, разворошенный бурей от прогулки сюда, всплывают на поверхность. Я снова тянусь за ее термосом.

– Он беспокоился о своем гладиаторе. Ты бы тоже волновалась, если бы пыталась вернуть свою мертвую девушку. Я думала, они просто расстались. Но нет. Она мертва. Уже два года как, – лепечу я, кружа вино в крышке.

– Вот черт. Это… – Сапфира запинается, и я киваю, возвращая ей термос. – Значит, вы не…

– Вот уж нет, – сплевываю я и яростно качаю головой, понимая, что слишком бурно реагирую. Сапфира закусывает нижнюю губу и вскидывает бровь, но молчит.

Проходит несколько секунд.

– В квартире его девушки было послание, написанное теневыми чернилами. Она оставила его два года назад, прежде чем исчезнуть. Ты знаешь скрибов, которые могут помочь найти человека, написавшего его?

– Два года, – задумчиво произносит Сапфира.

Затем скрещивает руки, и я вижу, как крутятся шестеренки у нее в голове. Динозаврики на браслете звонко врезаются друг в друга, когда она крутит запястьями.

– Я нашла в ее вещах сушеные бутоны королевы ядов, – выпаливаю я.

Не знаю, зачем я рассказываю ей об этом. Наверное, мне просто не хочется хранить это в себе. Очередной миг эмоциональной слабости.

Запишите на мой счет.

– Думаешь, ее убили смотрители? – спрашивает Сапфира.

Я поджимаю губы в тонкую линию, и она воспринимает это как «да».

– Кажется, есть один скриб, который жил здесь последние пару лет. Я попытаюсь его найти.

– Спасибо.

Сапфира смотрит на воду, ее глаза чем-то омрачены. Воздух наполняется звуком бьющихся волн и воем яростного ветра.

– Что ж, это меньшее, что я могу сделать за то, что ты одолжишь мне лекции по истории перед экзаменом.

Я смеюсь, только сейчас осознавая, как сильно я в этом нуждалась.

– Они отстойные, но запросто.

Она допивает остатки вина и улыбается с полным ртом.

Мы смотрим на воду, как пеликаны пикируют вниз и исчезают в тонкой пелене тумана.

– Если я верну ее, она будет помнить, как умерла? Или все будет так, будто этого не происходило? – задумчиво произношу я. Вряд ли этот вопрос требует ответа.

– Она будет помнить. Реверсия стирает прямые последствия трагедии, но оставляет воспоминания о произошедшем. Она вернется с полным осознанием, что с ней случилось. Больше ничего не изменится.

Я размышляю над этим.

– Ты все равно встретишь Сэма, если у тебя вопрос об «эффекте бабочки». Все, что произошло до сегодняшнего дня, все равно произойдет. Элиза просто появится в какой-то момент, живой. Реверсия не переписывает время.

Я представляю себя дома с семьей, с зажившими шрамами и восстановленным домом. Они все равно будут помнить, что я натворила.

Я ерзаю на бетоне. Сапфира слишком хорошо меня понимает. Мне это не по душе.

– Зачем Анания это делает? – спрашиваю я, глядя на облачное ночное небо. – У него есть безграничная сила. Зачем предлагать ее в качестве приза?

– Она не безгранична. Реверсоры связаны правилами, как и все мы. Они не могут переписать свою трагедию, и реверсия работает только на том человеке, который искренне любит то, что утратил.

– Значит, это дар, который нельзя использовать в личных целях и который работает только во благо?

Сапфира поворачивается ко мне.

– Полагаю, можно и так сказать.

– Кто создает правила?

Она смеется.

– Кто сказал, что Олдрик может оставаться в каменной форме всего минуту подряд? Кто решил, что ты можешь воплощать только страхи? Наверное, тот же, кто создал гравитацию, приливы и все подобное. Никто не знает.

Я знаю, во что верила с детства, – что какая-то высшая сила создала наш мир. Бог. Но моя вера – это одна из тех вещей, которые лишь наполовину пережили пожар. Ведь зачем Богу, который создал биолюминесцентные водоросли и лейкоциты, также создавать такого человека, как я? Кого-то, кто порождает только страх? Бессмыслица.

Сапфира передает мне вино, и мы молча наблюдаем, как туман крадется по воде. Я наклоняюсь и кладу голову ей на плечо. Она напрягается на секунду, а затем выдыхает и опускает голову поверх моей. Мой разум возвращается к Сэму. К тому, что я замыслила.

Мой выбор оставит шрамы, с которыми придется жить до самой смерти.

Если выиграю в последнем раунде, то все буду помнить – буду помнить Сэма даже после реверсии. Я не смогу забыть, что сделала в обмен на жизнь в свободе от страха перед своим естеством.

Я закрываю глаза, пока эта мысль рассекает меня раскаленным клинком.

Меня так тревожило, что по окончании всего этого останется от Сэма, что я не задалась вопросом, что останется от меня. Если вообще что-то останется.

Ночью, вернувшись к Дункану, я лежу на кровати и смотрю в потолок. Думаю о словах Олдрика. О том, что держу свою магию в клетке, вместо того чтобы обуздать ее.

И о том, как мне надоело всего бояться.

Возможно, мне никогда не смириться со своей природой. С тем, что я сделала. Даже если удастся стереть свою самую страшную тайну, часть меня всегда будет чувствовать себя ни к месту.

Но я устала быть усталой, устала бояться себя, когда есть поводы для страха и похуже.

Возможно, лучший способ исправить себя – это сперва смириться с собой.

И смириться с тем, что нам с Сэмом никогда не стать друзьями. Я буду драться, чтобы вернуть его мертвую девушку к жизни – этого он хочет. Но в конце я предам его. Сейчас для меня главное сосредоточиться на победе. Сосредоточиться на возвращении домой.

Я достаю мобильный и пишу Олдрику.

«Давай сделаем это».

Спустя секунду телефон вибрирует.

«Да, черт побери! Когда?»

19

– Мне это не нравится, Олдрик, – говорю я, поднимаясь на носочки босых ног. Мат с хлюпающим звуком продавливается.

– Так всегда поначалу. Это часть процесса, – отвечает он с другой части зала. Олдрик снял футболку, его волосы собраны в пучок.

– Я просила научить меня контролировать мою силу. А не использовать дорогих мне людей в качестве наживки, – я киваю на Векса с Эбигейл.

Сапфира сидит рядом с Сэмом на вершине клетки. Я поднимаю на них взгляд.

– А как еще, по-твоему, ты сможешь тренироваться? – кричит Сэм.

– Что-то мне не нравится ваше тесное общение, – говорю я, показывая на него с Олдриком.

Я планировала попрактиковаться с ним вдвоем, но тут вмешался Сэм. Не успела я моргнуть глазом, как Олдрик снял футболку, и все уже расселись в ожидании, когда я разбужу медведя в своей груди.

– Никто не заставляет нас участвовать в этом, Веспер, – отзывается Эбигейл.

– Я не прочь заставить вас не участвовать.

– Ты боишься навредить кому-то. Борьба с этим страхом – часть процесса возвращения того, что по праву твое, – говорит Олдрик.

– А если все пойдет наперекосяк? – начинаю я, глядя на Сэма.

– Удушающий захват.

Я заставила его пообещать, что он вырубит меня, если магия выйдет из-под контроля. Не уверена, что это поможет избавиться от выуженного мной кошмара, но хуже точно не станет.

– До этого не дойдет, – подает голос Сапфира.

– Давай же, – зовет Олдрик, подзывая меня к себе.

От его приглашения по моему телу проходит дрожь, и я чувствую, как магия оживает под кожей. Олдрик бежит вперед и хватает меня за ноги, пытаясь сбить на пол. Я расставляю ноги шире и сгибаюсь над ним.

Как только мои пальцы прикасаются к его рукам, магия оживляется.

– Ты чувствуешь это? – кряхтит Олдрик, пока я обхватываю его крепче, фиксируя запястья, чтобы он не мог меня скинуть.

– Ага, – цежу я сквозь стиснутые зубы.

– Веспер. Всего одна маленькая попытка.

Я делаю глубокий вдох, зная, что спорить бесполезно. В какой-то момент мне все равно придется сделать это. Почему бы не прямо сейчас?

Я выпускаю магию и чувствую, как она ныряет в его грудь. Закапывается глубже, сортируя воспоминания, которые напоминают эхо колокольчиков.

«Олдрик! Осторожно!» – кричит женский голос. Слышится звук разбивающегося стекла.

Он начинает вставать, и я меняю положение, чтобы оказаться у него за спиной. Затем обхватываю ногами его талию и ощущаю сильный рывок, будто нажала на педаль газа, и моя магия рвется вперед.

Перед глазами мелькают обрывки его страха. Я стою на краю Гранд-каньона – высота. Похожая ситуация была с Карлом в первую ночь боев, но сейчас все несколько иначе. В этот раз я чувствую разную степень воздействия страхов. Обычно я выбираю, какой из них вытащить, основываясь на собственных ощущениях, но сейчас я знаю, какие ощущения они вызовут у Олдрика. Какие травмируют его, а какие вызовут лишь легкий дискомфорт.

Наконец он стряхивает меня с себя, и я падаю на пол. Магия ползет обратно ко мне, и мы оба переводим дыхание.

– Ну? – спрашивает он.

По моему лицу стекают капли пота, попадая в глаза, когда я поднимаю на него взгляд. И наконец осознаю, что произошло. Я выпустила свою силу, а затем призвала обратно.

Я просто киваю, и Олдрик улыбается.

Мы тренируемся еще час. Мои друзья поочередно предлагают себя в качестве подопытных кроликов, и я освобождаю магию из убежища, в которое прятала ее годами. Мало-помалу она выходит наружу, пока мы деремся.

Я роюсь в Вексе и вижу тень. Всю свою жизнь он прожил в страхе. Магия слушается, когда я приказываю ей отступить, и не оставляет никаких зияющих ран после себя.

Дальше подходит Сэм, и я стараюсь вообще не прибегать к магии в этом раунде, оправдываясь тем, что якобы хочу потренировать различную степень использования своей силы. Но на самом деле вряд ли я смогу вынести погружение в его самые глубокие страхи. Попросить Сапфиру найти скриба, который даст ответы об Элизе, это немного другое – безопасная территория.

Когда Эбигейл замахивается на меня, я блокирую ее перчатками, и магия проскальзывает в ее грудь. Я вижу пустую квартиру и как она смотрит на новогодний шар на Тайм-сквер по телевизору. Одиночество. На секунду она теряет бдительность, и мне удается сделать апперкот – чистая удача. Но я чувствую рывок в своей груди, вторящий удару, и дергаю за ее страх, как за гитарную струну.

Эбигейл ахает и пятится, хватаясь за грудь.

– Ты в порядке? – пыхчу я. Это что-то новенькое.

Она делает пару глубоких вдохов.

– Я почувствовала… будто страх вонзился ножом в мою грудь.

– Можем остановиться, – предлагаю я, но Эбигейл качает головой.

– Когда ты только начала совершенствоваться? – спрашивает она с улыбкой. Я туже затягиваю липучки на перчатках и возвращаюсь к бою.

Эбигейл бьет ногой с разворота, но я подставляю свою грудь и бью ее по задней части колена, сбивая на пол. От силы удара моя магия обрушивается на нее волной. Такого прежде никогда не случалось, и я не знаю, какого эффекта стоит ждать.

Эбигейл замирает, и я останавливаюсь, падая на колени.

– Эбигейл! С тобой все нормально?

Она молчит с мгновение, но затем моргает пару раз и кивает.

Я выдыхаю с облегчением.

– Это было… на секунду я так испугалась, что не могла пошевелиться.

– Испугалась чего?

– Просто… испугалась, – она улыбается.

– Чего ты улыбаешься?

– Потому что это было круто. Ты буквально вбила в меня страх.

Я встаю и помогаю ей подняться. Затем смотрю на Сэма, наблюдавшего за нами все это время. Он медленно улыбается.

– Разве страх можно вбить? – спрашиваю я.

Сэм потирает губы и улыбается шире.

– Теперь да.

Проходят часы, и люди, которые еще несколько недель назад были для меня незнакомцами, продолжают испытывать на себе мою силу – просто чтобы доказать, что я не монстр, каким по-прежнему себя считаю.

К тому времени, как мы решаем передохнуть, чтобы Векс и Эбигейл заказали пиццу, я только и делаю, что с трудом сглатываю.

Я даже не подозревала, что так может быть – что люди увидят меня, узнают меня, и не придут в ужас от моих поступков.

Тем не менее я пока не вытаскивала ничей страх. Изучала их, искала, но не делала материальными.

И они до сих пор не знают, что я сделала своей семье, – даже Сэм не знает всей правды.

«Так что они еще не видели тебя настоящую», – говорит мой внутренний голос.

Олдрик и Сэм стоят в клетке, и Сэм показывает ему приемы по освобождению из захвата.

Рой и Сапфира сидят на лавке под «Непокоренным» и общаются. Даже не знала, что Рой здесь – он приходит и уходит как тень. Или бродячий кот. Он улыбается Сапфире – очень редкое зрелище. Она умеет производить впечатление на людей.

Ее телефон вибрирует, и она смотрит на экран. Затем ловит мой взгляд и показывает жестом, чтобы я шла за ней. Мы незаметно поднимаемся по лестнице. Когда мы остаемся одни, она поворачивается ко мне.

– Последние шесть лет в городе жил только один скриб. Я узнала, где он работает. Или, по крайней мере, где работал месяц назад. Но он был агентом смотрителей, так что кто знает, куда он мог сбежать.

Мой желудок делает кувырок. Смотрители?

Два месяца назад при одном их упоминании я бы уже спешила на автобус. Но я проглатываю желчь, поднимающуюся по горлу, и киваю.

– И где же?

– Я пойду с тобой.

Я качаю головой.

– Сапфира, я не знаю, к чему это приведет, и не хочу тебя вмешивать.

Ее взгляд становится недобрым.

– Ты не знаешь, где его искать и как он выглядит.

– Так расскажи мне и покажи фотографию.

Она ухмыляется и поднимает брови.

– Соглашайся или забудь об этом, Веспер.

– Ладно. Но только без Олдрика.

Сапфира прищуривается.

– Хочешь сражаться в заведомо проигранной битве? Сама попробуй уговорить его не помогать нам хоть в чем-то. К тому же ему не сидится в «Гроте», учитывая все происходящее. – Она видит немой вопрос на моем лице. – Некоторые аномалы говорят, что их силы… изменились после первого боя. Другие утверждают, что они просто пытаются запугать нас.

– Ты им веришь?

Она пожимает плечами.

– У меня никогда не было причин сомневаться в Тео. Есть он говорит, что с его силой происходит что-то странное, я ему верю.

– Хорошо. Что ж, со странностями или без, я не думаю, что Олдрику стоит идти с нами.

Сапфира вскидывает бровь.

– Сапфира, вполне вероятно, что мы имеем дело со смотрителями. Я не хочу рисовать мишень на спинах других аномалов. И вообще, почему ты мне помогаешь? – не унимаюсь я, поскольку этот вопрос не дает мне покоя. Ненавижу, как звучат эти слова, словно я ее подозреваю в скрытых мотивах.

Сапфира пожимает плечами.

– Кажется, для тебя это важно, – просто говорит она, прежде чем перевести взгляд на Сэма. Я знаю этот взгляд и что он значит, а потому просто его игнорирую.

Она изучает меня с мгновение. Я киваю.

20

– Следующий бой пройдет через неделю, – говорит Сэм, пока я обматываю свои зажившие пальцы и запястья бинтом. Это я умею. И не стану врать – от этого я чувствую себя очень крутой.

Я наблюдаю, как они с Роем дерутся на резиновых мечах. Сэм переворачивает Роя на спину и прижимает резиновый кончик к его почкам.

– И-и-и ты мертв.

– Ублюдок, – шепчет Рой, вскакивая на ноги и расхаживая вдоль края мата, пока Сэм крутит в руке меч и улыбается.

– Может, хочешь научиться чему-то конкретному, прежде чем мы начнем? – интересуется Сэм. Затем наклоняется, поднимает с лавки свой ежедневник и что-то записывает.

Я смотрю на клетку. Там разминается Эбигейл, широко расставив ноги и пригибаясь к полу.

– Тебе не помешало бы научиться обездвиживающим приемам, – говорит она, пригибаясь еще ниже, чтобы коснуться ладонями пола.

– Значит, обездвиживание, – киваю я.

– Дункан? Поможешь мне в демонстрации? – спрашивает она, когда он заходит в зал.

Дункан смотрит на меня, затем на Эбигейл.

– Я занят.

И просто исчезает в своем кабинете.

Я всегда умела действовать исподтишка.

Даже до того, как это стало полезным. Это мой дар. Летом, как минимум раз в неделю, мы с Линдси перелезали через ограду местного загородного клуба и купались голышом в их бассейне. Нам бы сошло это с рук, если бы Линдси не повесила свои черные кружевные трусики на ветку дерева, чтобы сексапильные спасатели увидели их утром. Да, мама обо всем догадалась. Да, после этого нам пришлось сократить частоту купаний голышом до раза в месяц.

Но это вина Линдси. Если бы все зависело от меня, нас бы никогда не поймали. Так вот, к чему это я… у меня не должно было возникнуть проблем с тем, чтобы спуститься по лестнице на рассвете, не создав много шума. Возможно, просто день выдался неудачным, но моя миссия провалилась. Сегодня я случайно захлопнула за собой дверь. Споткнулась на ступеньках. Моя подошва скрипит. Раньше она никогда не скрипела.

Даже мои джинсы, ветровка и молния на рюкзаке кажутся невероятно громкими, пока я крадусь мимо матов. Никогда бы не подумала, что буду тайком выбираться отсюда в утро Хеллоуина, чтобы отправиться в погоню за ответами о мертвой девушке парня, которого планирую подставить. Но именно этим я и занимаюсь.

Я хочу убедиться, что моя зацепка реальная, прежде чем посвящу в нее Сэма. А еще я понятия не имею, во что мы ввязываемся. Если в то время этот чувак работал на смотрителей, то Сэм может оказаться под прицелом.

Я понимаю, что сделаю ему больно, но по крайней мере позабочусь, чтобы этого не сделал кто-то другой.

Я дохожу до двери и открываю ее, как вдруг…

– Веспер?

Я поворачиваюсь с чертовски нервным видом, отпускаю дверь и улыбаюсь Сэму, который стоит у шкафчиков. Скорее всего, он был там все время и наблюдал, как я крадусь к двери, словно идиотка.

– Счастливого Хеллоуина! – пищу я.

– Куда ты собралась? – интересуется он, снимая свитер. От этого его майка задирается, и я вижу полоску кожи, где сходятся косые мышцы.

Вдоль его плоского живота растет линия темных волос, исчезая под джинсами. Некоторые девочки в группе поддержки называли ее «счастливой дорожкой». Внезапно я понимаю, почему. Мои щеки заливаются краской, и я отворачиваюсь, поскольку Сэм явно заметил, куда я смотрела.

Глаза. Смотри ему в глаза.

Я поднимаю взгляд. Его губы слегка приоткрыты, одна бровь подскочила вверх. Он точно заметил. Я застываю. Сэм вскидывает обе брови, и тут до меня доходит, что он ждет ответа.

А ответа у меня нет.

По крайней мере подходящего.

– Гулять, – говорю я, снова поворачиваясь к двери.

– Стой, – окликает он, но я не обязана останавливаться по его команде.

Я продолжаю идти, но что-то в его голосе – звучащем почти так, будто он обижен, – заставляет меня притормозить.

– Не знала, что мне нужно отчитываться перед тобой.

Заметив его выжидающий взгляд, так и требующий объяснений, я ощетиниваюсь. Затем медленно подхожу, стараясь не повышать голос. Этот разговор не нуждается в дополнительной громкости.

Впервые за много дней я позволяю себе присмотреться к нему. Его глаза покраснели, густые брови сведены к переносице, лицо заросло щетиной.

Он прячет руки в карманы.

– Не должна. Просто я думал… – начинает Сэм, но потом замолкает, грустно улыбается и проводит костяшками по губе. – Хотя знаешь? Я не в праве расстраиваться, если ты не хочешь делиться со мной всем.

Он настороженно всматривается в меня, и его взгляд кромсает на кусочки остатки моей решимости развернуться и уйти.

Сэм подходит ближе, и с каждым его шагом я чувствую, как истончается между нами воздух. Лампы на потолке омывают изгиб его плеч белым сиянием.

Мне нужна его помощь, и он заслуживает честности. Ну, хотя бы частично. Эти доводы звучат достаточно благородно, чтобы закрыть глаза на темную, пульсирующую правду, напоминающую бьющееся сердце ядовитого растения.

Я делаю шаг, но цепляюсь ногой за край мата.

Начинаю крениться, и Сэм бежит мне на помощь. Я падаю прямо в его объятия.

Серьезно? Это самое клишированное клише из всех! «Помоги мне, я падаю!» – а затем он ловит меня, и я смотрю в его глаза. Они зеленые, с серой окаемкой и золотыми крапинками из-за бликов света. Сэм всматривается в меня. Его руки по-прежнему на моей талии, и он не спешит их убирать.

Момент, когда было бы уместно отступить, проходит, но он все так же держит меня за талию. А затем его взгляд опускается к моим губам.

На одно мгновение – всего на один миг, на долю секунды – я позволяю уголькам в моей груди разгореться, чтобы осветить очертание того, что росло в тени моего черного, предательского сердца. Просто чтобы оценить ущерб.

Как долго я мечтала оказаться с ним в такой близости? Когда это началось – ночью в кафе? Или в «Подполье»?

Я пытаюсь не позволить этим чувствам выбить весь воздух из моих легких. Пытаюсь напомнить себе, что через несколько коротких недель он возненавидит меня больше, чем кого-либо другого. Я не хочу облекать эти чувства в слова. Они слишком ужасны. Даже хуже. Они невозможны. Глупая, невозможная влюбленность.

Я вернусь домой. И сделаю так, чтобы больше никогда никому не причинять боль. Но, когда я смотрю на Сэма, всего на секунду… мои чувства уже не кажутся невозможными.

Вероятно, я все надумала, но его руки по-прежнему на моей пояснице.

Мои пальцы сжимаются на его груди.

На минуту я позволяю себе поверить, что между нами все просто.

Что он обычный парень с мускулами и щетиной, а татуировка на его трицепсе – просто глупая ошибка молодости, о которой нас всегда предупреждали родители. А я не гладиатор. Не трусиха и не разрушительница жизней. Я обычная девушка из группы поддержки, упавшая в его объятия, как героиня слащавых фильмов, над которыми мы всегда смеялись с Линдси.

Я пылаю от стыда и от острого, как бритва, голоса, рассекающего ядовитый туман, которым я дышу.

«Это не твоя история», – шипит он, словно вода на раскаленной поверхности.

Мне стыдно от мысли, будто у меня есть хоть какое-то право на Сэма.

Стыдно от мысли, что я до сих пор не отстранилась.

Но… Сэм тоже не меняет расположение тела. Я знаю, что правда ранит меня в самое сердце, поэтому еще целую секунду наслаждаюсь его близостью, а затем все же отстраняюсь.

И вот настает этот момент – я могу поступить правильно и не вмешивать его. Могу оставить его в стороне и справиться со всем сама. Или же могу взять его с собой.

Я делаю глубокий вдох и говорю:

– Я нашла цветы королевы ядов в вещах Элизы.

Его руки опускаются, и он делает шаг назад.

– Я ничего не говорила, поскольку не знала, что сказать. Наверное… испугалась.

Сэм кивает, обдумывая мои слова.

Я рассказываю ему о скрибе и что идти на его поиски может быть опасно. Глаза Сэма округляются.

– Так ты собиралась искать его сама?

Я замираю, и мне в голову приходит беспощадное осознание. Да. Я собиралась взглянуть в лицо своему худшему страху, гоняясь за призраком из-за…

Сэма. Я хотела сделать это ради Сэма. Я хочу помочь ему, потому что он мне нравится.

Это просто правда. Острая, грязная, разрывающая на части и подавляющая, но я все равно отказываюсь делать вид, что не испытываю к нему чувств.

Это полный отстой.

– Я пойду с тобой, – наконец решает он.

21

Утро Хеллоуина всегда казалось мне странным. Что-то в преломлении света, который будто знает, что скрывается во тьме, всегда наполняло меня странной, повышенной настороженностью.

И вот представьте, что эту странность закидывают в блендер вместе с четырьмя дополнительными порциями блесток, двумя бутылками «Монстр Энерджи» и небольшой дозой фальшивой крови – и вы получите расплывчатое представление о Сан-Франциско в утро Хеллоуина.

Особенно здесь, в Ноб-Хилле, где люди уже выстраиваются в очередь на тур «Темные легенды залива» на тротуаре у кафе. Единственная парковка находится чуть дальше по улице, и мы присоединяемся к суматохе на свободной от туристов части улицы. Погода морозная, густой туман нависает над нашими головами, словно угроза.

Сэм застегивает куртку.

– Как нам добиться с ним встречи, если он вообще здесь?

– Я думаю над этим, – отвечаю я, любезно улыбаясь тучной пожилой женщине с камерой крупнее, чем ее голова.

Мы приближаемся ко входу, где мужчина с тоненькими усиками и в цилиндре общается с женщиной в ярко-фиолетовом платье с разрезом до бедра, открывающим вид на чулки в сетку с летучими мышами. Кто-кто подходит ко мне сзади и стукает меня по спине. Я подпрыгиваю и поворачиваюсь к Сапфире. Она предупреждала, что встретит нас.

– Добро пожаловать, смертные, – говорит мужчина в цилиндре, – на тур «Темные легенды»! Мы отправляемся через пару минут, так что не забудьте купить билеты и забрать бесплатные бусы из чеснока у Зака.

Он показывает на парня позади, который протягивает чесночное украшение. Сапфира сжимает мою руку. Я знаю, что это значит.

Подаюсь вперед.

– Сэм, парень с чесноком и есть скриб.

Цилиндр продолжает:

– Отсюда мы направимся прямиком в парк Хантингтон, а далее в кафедральный собор Грейс и во многие другие кровавые места, прежде чем вернуться в кафе, открытое исключительно для участников тура. Зак расскажет вам все о жуткой истории этого заведения, пока вы будете грешно наслаждаться вкуснейшей пастой или любой из органических, готовящихся по заказу пицц.

Люди толкаются вокруг нас, и, когда я оглядываюсь, Сэма уже нет.

Я пытаюсь осмотреться, не выдав свою панику, что, кстати говоря, не срабатывает.

Он ушел? Да не может быть! Он не мог просто уйти.

Цилиндр объявляет, что пришло время отчаливать, и Зак исчезает в кафе. Мы с Сапфирой переглядываемся и подходим ближе к зданию, позволяя очереди обойти нас. Та все редеет и редеет, и в конечном итоге остаемся только мы, стоя с чертовски нервным видом рядом со стеклянной дверью.

– Оно открыто только для участников тура. Как мы попадем внутрь? И как нам поговорить с ним наедине? – спрашивает Сапфира, и ее глаза округляются, когда она наконец понимает, почему я оглядываюсь. – А где Сэм?!

Только я собираюсь ответить, как дверь открывается. Сэм быстро свистит и кивает нам, чтобы следовали за ним.

– Как он это сделал? – шипит Сапфира, а я беру ее за руку и тащу за собой через стеклянную дверь.

Внутри тепло, и я чуть не вздыхаю от облегчения, но тут Сэм выталкивает нас в вестибюль, чтобы избежать встречи с двумя официантами. Мы прижимаемся спинами к деревянной стене.

– Как? – только и спрашиваю я, и Сэм пожимает плечами.

– Через пожарный выход на втором этаже. Не хотел говорить тебе, чтобы ты не привлекла лишнее внимание своим каменным выражением лица.

– И ты просто бросил нас? – раздраженно интересуюсь я. – И у меня не каменное выражение лица.

Зачем я это сказала? Разумеется, он прав.

А я знаю, почему. Потому что уголки его губ приподнимаются в намеке на улыбку, и он вновь пожимает плечами, наслаждаясь моей напускной яростью.

– Я помню, какой «незаметной» ты была в «Алоэ».

– Э-э, я прекрасно справлялась, большое спасибо.

Сэм смеется. Ладно, если он хочет поиграть, то…

– Вы не могли бы перестать флиртовать хоть на две секунды, чтобы мы нашли его? – спрашивает Сапфира, выглядывая за угол, чтобы проверить, свободен ли путь.

Она даже не осознает, что сказала. Ее слова действуют как нож в живот, и время шуток проходит. Я просто стою, открывая и закрывая рот, как идиотка, и смотрю на следы от пылесоса на ковре. Сэм переминается с ноги на ногу, и я прилагаю огромные усилия, чтобы не коситься на него. Не пытаться прочесть выражение его лица. Я не флиртовала.

Хотя зачем врать себе? Разумеется, я флиртовала.

Сапфира подзывает нас пальцем и выходит в главный зал. Все заведение сделано из темного дерева, мебель обита ярко-изумрудной тканью, лежат мягкие ковры. Мы крадемся по краю коридора, с кухни доносится приглушенный лязг кастрюль и сковородок. Сэм идет позади меня, и я слишком остро реагирую на звук его дыхания. На шелест его черной парусиновой куртки. На запах дезодоранта, которым он побрызгался перед уходом.

Мы останавливаемся у открытой двери. Сэм подходит ближе. Я чувствую его прямо за своим плечом. Слегка поворачиваю голову – если оглянусь, наши лица окажутся в паре сантиметров друг от друга. Сапфира заглядывает за дверную раму и быстро отстраняется, кивая нам.

– Давай я, – вызываюсь я добровольцем.

Все лучше, чем стоять здесь и чувствовать дыхание Сэма на своей шее. Потому что каждая мурашка, которую вызывает его близость, приговаривает меня к особенному кругу ада для тех, кто влюбляется в парней умерших девушек.

Не дожидаясь согласия друзей, я вхожу в комнату. Она маленькая – обычный кабинет. Повсюду валяются бумаги и пластиковые стаканчики из-под кофе, справа находится стеклянная дверь. Зак просматривает какие-то документы на столе, но при моем появлении поднимает взгляд. Я с трудом сглатываю.

– Зак?

Он смотрит мне за спину.

– А кто спрашивает?

– Подруга Элизы.

Я решаю, что лучше сразу перейти к делу.

При упоминании ее имени он даже не вздрагивает. Через пару секунд Зак осторожно опускает свои длинные – даже слишком – пальцы на стол.

А затем, пока я думаю, что все это как-то слишком просто, он начинает убегать.

Открывает стеклянную дверь и улепетывает со всех ног.

– Он убегает! – кричу я, бросаясь в погоню.

Сапфира и Сэм мчатся следом, и мы дружно вываливаемся в прилегающий к кабинету коридор в тот момент, когда Зак поворачивает за угол. Мы бежим за ним через кухню.

Со всех сторон слышны возмущенные крики, пока Зак расталкивает поваров, но Сэм его догоняет. В воздух взлетают шарики моцареллы и миски с салатом. Мы с Сапфирой ныряем под мужчину с подносом, полным замороженных пицц. «Готовятся по заказу», ага, конечно!

Мы выбегаем с кухни и прытью поднимаемся по задней лестнице. Зак добегает до верхнего этажа и поворачивает в сторону очередного коридора…

И тут из-за угла вытягивается рука и с громким шлепком бьет его прямо поперек груди. Ноги Зака подлетают на уровень пояса, и он приземляется на ковер с глухим ударом и чертовски приятным стоном. Из-за угла выходит ухмыляющийся Олдрик. Улыбка превращается в оскал, открывающий вид на пластмассовые вампирские клыки.

Сэм останавливается на верхнем этаже, я на лестнице, а Сапфира – прямо за мной.

– Не за что, – говорит Олдрик, изо всех сил имитируя вампирское произношение.

– Какого черта ты тут делаешь? – выпаливаю я, и Сапфира застывает.

Зак пытается встать, но Олдрик опускает ботинок прямо на его грудь и выплевывает фальшивые клыки на ладонь.

– Ты сказала, что пойдешь за кофе, но я не поверил. Хотел убедиться, что моя любимая девочка в безопасности. – Он показывает на меня с Сэмом. – Само собой, вы меня не особо волнуете, но я рад, что вы живы.

Сапфира хмурится и поднимается выше.

– Ты следил за мной? Кто так делает?

– Да, кто так делает? – сухо интересуется Сэм, косясь на меня.

– Ты не мог бы встать с меня? – пыхтит Зак.

– Нет. Заткнись! – рявкает Олдрик.

Снизу поднимаются крики – выходка на кухне поставила персонал в известность о нашем присутствии. Они придут сюда в любую секунду.

Мы могли бы и дальше стоять в напряженном, неловком молчании, но у нас нет времени.

– Вы двое, отвлеките их, ладно? Мы с Сапфирой справимся. – Я с отчаянием смотрю на Сэма. Нельзя и дальше просто стоять на месте.

Олдрик скептически вскидывает бровь.

– Пожалуйста, – умоляет его Сапфира. – Позже я все объясню.

Он смотрит на нее с мгновение, а затем убирает ногу с груди Зака. Сэм поднимает его на ноги.

– Уверены, что справитесь сами? – тихо спрашивает он. Я оглядываюсь на Сапфиру, и она кивает, слабо ухмыляясь.

– Справимся.

Сэм не выглядит столь уверенным, но я снова киваю.

– Выиграйте нам столько времени, сколько сможете, ладно?

Он соглашается, хотя я вижу, что ему не нравится идея оставить нас с Сапфирой наедине с Заком. Шум снизу становится громче, и Сэм подзывает Олдрика. Оба сбегают вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Мы с Сапфирой прижимаем Зака к стене.

Только он собирается закричать, как я прикладываю палец к его губам. Фу-у, они влажные! Я думала, что сейчас мы сыграем в демонстрацию силы, но вся она уходит на то, чтобы не передернуться.

Сосредоточься, Веспер.

– На твоем месте я бы этого не делала, – говорит Сапфира, многозначительно косясь на меня. – Когда-нибудь слышал о горючих? Они как зарядчики, только хуже.

Собственно, а почему бы и нет? Я на девяносто процентов уверена, что она их выдумала.

Глаза скриба расширяются. Он считает, что мы блефуем – я вижу это по его лицу. Но что-то в слове «горючие» заставляет его медлить.

– Ты врешь, – цедит Зак.

– Хочешь лично убедиться? – спрашивает Сапфира, наклоняясь к нему и поднимая руки для пущего эффекта. Скриб вздрагивает.

Я незаметно вытираю палец о джинсы. Чтобы я еще хоть раз на такое подписалась…

– Элиза Литтлтон. Мы нашли теневые чернила на ее стене, и все знают, что ты, Зак, их источник.

– Не знаю я никакую Элизу! – пискляво произносит он. Сапфира снова поднимает руки, и парень передергивается. – Ладно, ладно! Простите. Она заплатила мне сотню баксов, чтобы я оставил послание на ее стене. Я не задавал вопросов, ясно? Мне не хотелось ничего знать о делах Элизы.

У меня перехватывает дыхание.

– Почему?

Он смотрит на меня как на идиотку.

– Ты вообще знала Элизу Литтлтон?

Я сохраняю нейтральное выражение лица.

– Немного.

– Я держался от нее подальше.

– Пока смотрители не приказали тебе сделать обратное, верно? – спрашивает Сапфира. Я поворачиваюсь к ней, пытаясь скрыть недоумение. Почему она спрашивает о смотрителях?

– Я больше этим не занимаюсь, – цедит Зак сквозь стиснутые зубы.

– Значит, они не сказали ни слова о том, куда собирались? Ни о чем не предупредили своего любимого мальчика на побегушках?

Какого черта она творит?!

– Должно быть, Элиза что-то тебе рассказала, Зак. Дала какой-то намек о… чем-то, – настаиваю я.

Так и знала, что нужно было чаще смотреть «Закон и порядок». Этот допрос стремительно выходит из-под контроля. Но мне нужно вернуть его в нужное русло. Понятия не имею, о чем только думает Сапфира, расспрашивая о смотрителях.

Зак пялится на меня, и я прикусываю кончик языка.

– Отвечай ей! – рявкает Сапфира, встречаясь со мной взглядом.

Ладно. Мы снова на одной волне. Это хорошо.

Зак поджимает губы, и Сапфира подается ближе.

– Ты когда-нибудь видел бедренную кость после того, как по ней ударил камнекожий? – шепчет она. – Ее кусочки приходится собирать пинцетом.

– Черт, звучит ужасно, – выдыхаю я с преувеличенным беспокойством на лице.

– Ладно! Ладно, слушайте. Я слышал, как она договаривалась по телефону о встрече с некой Линн.

– Линн Холлоуэй? Сейсмой? – спрашивает Сапфира, и мои брови невольно сводятся к переносице. Откуда она все это знает?

Зак пожимает плечами.

– Похоже на то. Они говорили о хижине в Биг-Суре.

– Ты там был? – интересуюсь я.

Он качает головой.

– Нет, но это место было старым убежищем смотрителей. Мы все знаем, где оно находится.

– Нарисуй нам карту, – приказывает Сапфира.

Зак тянется в карман и достает старый мятый чек и фиолетовую ручку. Затем поворачивается к стене и несколько секунд что-то выводит на бумаге. Повернувшись к нам, вручает карту Сапфире. Она мельком смотрит на нее и кивает мне.

– Спасибо за сотрудничество, – говорю я, вспоминая фразу из какого-то боевика. Именно ее сказал следователь после того, как вонзил нож в руку мужчины. Не очень применимо к нынешней ситуации, ну да не важно. Хватает и того, что у нас есть зацепка.

– Пойдем, – зовет Сапфира, спускаясь по ступенькам.

Крики стали громче.

Мы обнаруживаем Сэма в конце коридора. Олдрик превратился в камнекожего и сорвал дверную раму, чтобы заблокировать дверь. С другой стороны доносятся разъяренные вопли. Сэм прислоняется к стене, скрестив руки. Выглядит он уж слишком спокойно для человека, который находится на волоске от ареста.

– Я пытаюсь! Говорю вам, она застряла, ребята, – кричит Олдрик, поправляя балку своей гранитовой рукой, чтобы дверь не открылась.

– Вы кто? – приглушенно кричит кто-то из-за стены.

– Мы уже говорили, – отвечает Сэм.

«Идем», – произношу я одними губами, но Олдрик поднимает палец, и Сэм пытается подавить смешок. За то короткое время, что мы отсутствовали, они будто стали лучшими друзьями.

Ненадолго воцаряется тишина.

– Ладно, мы только что погуглили, – раздается голос с другой стороны, – и «Праздничной телеграммы с похищением в стиле Миссия невыполнима» не существует. Нам нужно поговорить с Заком.

– Вы что, прикалываетесь?! – фыркает Сапфира. – Идем!

Олдрик еще раз проверяет дверь, и мы «делаем ноги».

Выбежав через аварийный выход на улицу, я щурюсь от солнечного света и замираю, но Сэм тянет меня за руку.

– Нам нужно убраться отсюда. Они вызовут полицию.

Я моргаю. Моргаю, моргаю, моргаю, пока Сэм тащит меня за собой. Наконец мои глаза привыкают к яркому свету. Олдрик ведет, Сапфира замыкает.

Мы заворачиваем за угол и попадаем на какую-то уличную ярмарку в честь Хеллоуина.

– О, пойдет. – Олдрик тянется в карман и кидает пару банкнот на стол, после чего берет пластиковые маскарадные маски.

Затем вручает их нам и смотрит за плечо Сэму.

– Разделимся и встретимся в конце улицы, – говорит он, надевая черную маску на пол-лица.

Никто его не слушает. Мы с Сапфирой идем за Олдриком. Сэм начинает идти в противоположную сторону, но затем передумывает и бежит за нами.

– Олдрик, – зову я, качая головой женщине, которая предлагает бесплатно попробовать какой-то ананасовый напиток.

Он не останавливается.

– Олдрик! – кричит Сапфира.

– Было бы разумней, если бы вы не использовали мое настоящее имя, – бросает он через плечо.

Сапфира опережает меня и тянется за его рукой. Олдрик превращает ее в камень, вырываясь из хватки, и идет дальше.

– У тебя есть полное право злиться, Олдрик. Но, пожалуйста, выслушай меня.

Он останавливается, но лишь на секунду. Я вижу, как в его глазах блестит ярость, когда он смотрит на нас, но затем… и кое-что другое. Грусть. Мы прячемся между двумя лавочками, продающими леденцы со вкусом агавы и изюм в горьком шоколаде.

– У меня нет права злиться – в том-то и дело. Я не имею над тобой никакой власти, Сапфира. И да, я чувствовал себя очень хреново, преследуя тебя, поскольку это действительно стремный поступок. Я просто…

– Хотел защитить меня. А я хотела защитить тебя. Мы не собирались вмешивать тебя, поскольку это может быть опасно, – говорит Сапфира.

– Но вы рассказали Мистеру Мускулу?

– Его зовут Сэм. И кто бы говорил, – я киваю на его облегающую серую футболку. – Это как если бы котел ненавязчиво обвинял кастрюлю в принятии стероидов.

Олдрик стреляет в меня взглядом. Я опускаю глаза и рассматриваю капли воды на асфальте.

– Так что там насчет «разделиться»? – спрашивает Сэм, наконец догнав нас.

Сапфира переводит взгляд с меня на Олдрика. Клянусь, в этот момент внутри ее что-то ломается.

Она протягивает ему руку.

– Прости, что солгала тебе.

Олдрик смотрит на ее руку, но в конечном счете пожимает ее. Они уходят, оставляя меня с Сэмом между лавочками.

– Может, прогуляемся или так и будем стоять тут с подозрительным видом?

Я не хочу отделяться от них, но он прав. Мы не можем просто стоять на месте. Мы вместе выходим и направляемся к его машине.

– Так ты узнала, что хотела? – спрашивает Сэм, когда мы останавливаемся у лавочки до смешного с дорогим органическим медом.

– Он знает кое-кого, кто может знать, где найти кое-кого, кто общался с Элизой, – шепчу я, и мы продолжаем идти.

Сэм кивает, пытаясь не дать своей надежде разгореться. У меня вибрирует мобильный. Пришло сообщение от Сапфиры: «Не ждите нас».

Сэм отводит меня в сторону под брезентовый навес. Я пишу в ответ: «Все в порядке?»

«Да. Вы езжайте, мы сами вернемся».

Я показываю сообщение Сэму, и тут в небе гремит гром.

– Нам лучше поспешить.

22

Дождь с ожесточением барабанит по крыше автомобиля, заглушая слова Олдрика, звучащие в моей голове, и помогает отвлечься от воспоминаний о его несчастном выражении лица. Я поднимаю ноги и упираюсь подбородком в колени.

– Все нормально? – тихо интересуется Сэм, когда мы останавливаемся на красный свет.

Не хочу, чтобы он задавал вопросы, ведь мне нельзя говорить правду. Я смотрю, как он держит руль одной рукой; в его голосе звучит искреннее беспокойство, которое лишь служит напоминанием, что я по уши увязла во лжи. Качаю головой. Сэм отрывает большой палец от руля, предлагая продолжить, но я храню молчание.

Тогда он поворачивается ко мне, и я прячу лицо в колени.

Сэм кивает и резко разворачивает машину на сто восемьдесят градусов, из-за чего я врезаюсь в дверцу.

– Куда мы?

Он мотает головой.

– Мы не поедем к Дункану. Учитывая все сегодняшнее дерьмо, тебе сейчас только драться не хватало. От этого ты еще больше погрузишься в свои мысли.

– Но у нас есть зацепка.

– В Биг-Суре. До завтра мы все равно туда не поедем. И нам не помешает поесть, верно?

Воздух вокруг дымный, пряный и шипящий. Он трещит, будто сам ветер карамелизировался по краям и свернулся, как растворившийся сахар. Тут холодно, но благодаря обогревателям температура становится терпимой. Дождь прекратился, оставляя после себя запах мокрого асфальта и плавленого сыра. Если и существует комбинация запахов для успокоения души, то это она. Здесь есть несколько колесных забегаловок со столиками, у которых толпятся люди, облизывая жирные пальцы и попивая пенистые напитки. Атмосфера оживает от смеха и тихой музыки. Это совсем не похоже на визг шин или скрежет металла. На полицейскую сирену. Ну, знаете, на звуки, к которым я в последнее время начала все больше привыкать.

– Ладно. У нас двадцать минут, и затем мы вернемся, – начинаю я, но Сэм качает головой и идет задом наперед.

– Нет. Если я что и знаю, так это то, что выгорание вполне реально. Нам обоим нужно прочистить голову.

Ветер щиплет меня за щеки. Я смотрю на Сэма, и мне хочется продлить этот миг.

Хочется задержать это теплое чувство в груди, когда он вскидывает бровь. Чувство, что все может быть просто. Что он парень, а я девушка, и мы просто гуляем. Это чувство не принадлежит мне, и я не собираюсь его присваивать. Всего лишь позаимствую.

Позаимствую.

В этом нет ничего плохого. Я позволяю себе улыбнуться.

– Не могу поверить, что ты никогда не была в Стрит-фуд парке, – говорит Сэм, наблюдая, как я восторженно оглядываюсь.

Мы прогуливаемся и рассматриваем разные варианты еды. У нас есть выбор блюд из семи разных стран. Учитывая, что мне всегда с трудом давался выбор между чалупой и буррито из «Тако Белл», на это потребуется какое-то время.

Я фыркаю.

– Ага. Я приехала в Сан-Франциско отнюдь не посмотреть лучшие туристические достопримечательности, Сэм. Я случайно очутилась здесь посреди ночи.

– А откуда ты ехала?

Осторожно.

– Из Сиэтла. Я жила там полгода.

– Значит… ты не хочешь здесь оставаться. Ты думала над тем, чтобы вернуться домой? – интересуется он, легонько врезаясь в меня. Затем показывает на фургон. – Как насчет индийской стряпни?

Я кривлюсь.

– Не мое это.

– Возвращаться? Или индийская стряпня? – Сэм вновь проводит костяшками по губам. Я улыбаюсь тому, насколько естественно у него выходит это движение. Интересно, он вообще отдает себе в этом отчет?

– Бери, что хочешь, – увиливаю я от ответа.

Ему действительно не помешало бы поесть. Даже не представляю, сколько калорий ему требуется, чтобы насытиться. Не хочу, чтобы он потерял сознание от голода из-за того, что я не могу определиться. Мне-то его никак не поймать в этом случае.

– Нет, смысл не в том. Часть веселья как раз в выборе. Я научу тебя.

Мы проходим мимо фургончика с тайской едой и какую-то лавочку с органическими соевыми бургерами.

– Что насчет тебя? – спрашиваю я. – Когда-нибудь подумывал о том, чтобы вернуться домой?

Сэм тихо фыркает.

– Э-э, нет. Переезд Элизы стал для меня толчком, но я никогда не планировал оставаться в Коннектикуте. Просто я оттягивал этот момент, чтобы защитить сестер.

– От чего?

Сэм смотрит на меня. Он может сказать, что это не мое дело. Это было бы справедливо. Но он пожимает плечами и показывает на фургон с пиццей. Я морщу нос, и мы идем дальше.

– Моя младшая сестра Шайенн, э-э… – Сэм запинается. Находит пальцами подвеску на шее, в которой был в ночь, когда я согласилась, чтобы он стал моим спонсором. – Она аномал. Была им.

Была. Мой желудок ухает вниз.

– О боже… Мне так жаль, – выпаливаю я, но Сэм качает головой.

– Нет, все не так. Она жива. Ее… – он останавливается. – Ее выпотрошили.

Сэм видит ужас на моем лице и понимает, что плохо изъяснился.

– Нет-нет… с ней все хорошо. Вообще-то даже лучше, чем хорошо. Она была мидассой. Она…

– Могла превращать минералы в золото, – заканчиваю я.

Похоже, Сэма это впечатляет.

– Да. А моим родителям… ну… им это нравилось, как ты можешь себе представить, – в его голос просачивается ненависть. – Они бесстыдно использовали ее. Поначалу просто чтобы избавиться от кредиторов. Папа влип в… кое-какие неприятности. – Сэм явно пытается быть дипломатичным. – На самом деле из-за этого я и начал драться. Исключительно в подпольных боях, просто чтобы помочь. Не то чтобы с этого была большая прибыль, но все же… Я хотел, чтобы они оставили Шайенн в покое. Мне казалось, если я по-тихому расплачусь со всеми кредиторами, родители отстанут от нее.

Он прячет руки глубже в карманы и качает головой.

– Но им все было мало. Им было нужно больше. Больше машин, больше авторитета. Больше произведений современного искусства, которые никому не нравились. Не знаю, в какой момент они перестали видеть в ней дочь. Как-то раз она слишком переусердствовала и попала в больницу из-за истощения, но им было все равно. Мою самую младшую сестру вообще перестали замечать. Это был настоящий кошмар, пока Шайенн не выпотрошили.

Сэм делает глубокий вдох. Я смотрю на свои кеды, его слова постепенно доходят до моего сознания. Где-то на задворках звучит эхо папиных слов.

Когда-то смотрители делали и хорошие поступки. Папа искренне в них верил. Наслушавшись всяких историй, мне было легко считать их злодеями. Но я также видела страх ординаров, а страх способен на многое – им не нравится то, чего они не понимают. Смотрители творили много дерьма, но они сохранили нас в тайне. Впервые я смотрю в глаза человека, который испытал эту безопасность на себе.

– Поэтому ты так много знаешь о нашем чудаковатом мирке, – говорю я.

Сэм кивает и продолжает идти. Я следую за ним.

– После этого мои сестры переехали к нашей тете в Орегон. Родители отпустили их, ведь… что ж. Сестра стала для них бесполезной.

В его словах настолько ощутима горечь, что я останавливаюсь на секунду. Затем показываю на подвеску.

– Она ее сделала?

Сэм кивает.

Когда он говорит о сестрах, его взгляд меняется, и я узнаю в нем любовь. То же самое я испытываю к своим сестрам и брату. Это та же любовь, которая толкает меня на все, лишь бы вернуть их обратно.

Я прячу чувство вины глубоко внутрь себя.

Сэм показывает на китайскую еду, но мне сейчас не до еды, так что я качаю головой.

– Когда ты сказал, что ее выпотрошили, я готовилась к худшему.

– Почему? – любопытствует он, вновь пряча руки в карманы. – В смысле, уверен, многие аномалы не отказались бы, чтобы у них забрали силу. Шайенн так точно.

– Конечно, это было бы круто. Но все не так просто. Потрошение крайне опасно. В случае некоторых сил это может привести к смерти, – повторяю я слова отца.

Сэм слушает.

– Мой отец… – начинаю я, но на самом деле не знаю, что сказать. Я никогда никому не рассказывала эту историю. Даже сама о ней почти не думала. Но что-то в рассказе Сэма о его семье подталкивает меня открыться ему. – Мой отец однажды работал на смотрителей.

Сэм резко останавливается, и я вместе с ним. Слова звучат будто громче, наполняя воздух между нами – это не размышления, не воспоминания, а факт с собственными последствиями.

– Он был предвестником, как я, и когда он не смог выполнить их задание, его выпотрошили.

– Это варварство.

– Это смотрители, – говорю я, задерживая его взгляд, а затем заставляю себя идти дальше. – Они хотели, чтобы он использовал свою силу на девочке-подростке, Сэм. Чтобы он наказал ребенка. Отец отказался, и потрошитель сделал свое дело, после чего бросил его в каком-то проулке в Нью-Йорке. По их плану он должен был умереть от раны. Папа выжил только потому, что какой-то прохожий нашел его и вызвал «Скорую».

Сэм снова останавливается, его лицо мрачнеет.

– Мне очень жаль, – наконец говорит он.

Я сглатываю и пытаюсь сморгнуть слезы, вспоминая папин шрам.

– Возможно, в какой-то момент потрошители и делали что-то хорошее. Но они – излюбленный инструмент для пыток смотрителей, и, судя по папиным словам, они недолюбливают предвестников. Мы непредсказуемы. Опасны.

– Это совсем на тебя не похоже, – Сэм слегка улыбается.

Я благодарна за его улыбку. Она значит, что мы временно закончили беседовать на тяжелые темы. А мне это необходимо. Но остался один вопрос.

– Стой. Ты знаешь, где мы можем найти того потрошителя?

Не знаю, зачем я спросила. Может, я строю запасной план на тот случай, если проиграю в турнире. Я готова рискнуть почти всем, чтобы больше никому не навредить.

Сэм качает головой, хотя видно, что он до сих пор обдумывает всю информацию, которую я на него вывалила. Затем кивает, чтобы мы шли дальше, но вдруг останавливается и поднимает руку, словно хочет сказать что-то важное.

– Мне жаль, Веспер. Жаль, что тебе пришлось жить с этим бременем – это отстойно. Вообще все это отстойно.

Даже не знаю, как на это реагировать. Или на то, как он буравит меня взглядом. Или на то, как плечи Сэма напрягаются от силы, которую он вкладывает в свои слова. Я так давно не задумывалась всерьез, насколько отстойна жизнь предвестника, что не знаю, что сказать. Или что делать со своими руками. Все, что я могу, это просто кивнуть.

– Какие-то мы мрачные собеседники. Нам нужно ограничить себя одним оптимизмом, – шучу я, и Сэм улыбается.

Я вдруг понимаю, что это его первая улыбка за день, и запертая дверь в мое сердце рассыпается в щепки под напором радости.

– Ты совершенствуешься в своем особенном виде смешанных боевых искусств, – говорит он. – Нам придется придумать новое название для помеси магии и боевых приемов.

– Давай сначала проверим, сработает ли это, – отвечаю я, игнорируя ужас, скручивающийся в узел в моем животе. – Я даже не знаю, получится ли у меня использовать ее в третьем туре.

– Стоп. Давай только о хорошем.

Затем он показывает на фургон с бургерами позади меня.

– Идеально, – искренне говорю я. Чего я хочу, так это бургер.

Я заказываю бургер с голубым сыром и жареным луком, поскольку он прекрасно подходит по двум причинам: во-первых, звучит аппетитно, а во-вторых, мне придется постоянно держать дистанцию от Сэма, чтобы не убить его своим дыханием.

Парень за прилавком называет мой заказ, и я иду за подносом.

Когда я оглядываюсь, Сэм снова что-то пишет в ежедневнике.

– Что там? – спрашиваю я, возвращаясь к лавочке и вручая ему чизбургер с двойным беконом.

Сэм чуть ли не оборонительно закрывает ежедневник.

Я поднимаю руки.

– Прости. Я не хотела совать нос.

Но тут он останавливается, будто осознав, что слишком грубо отреагировал. Сэм берет наши бургеры, и мы отправляемся на поиски более подходящего места, чтобы присесть.

– Да так, небольшая привычка, которую я выработал после смерти Элизы, когда наступили темные времена. Дункан посоветовал мне записывать все хорошие события в моей жизни. События, за которые стоит быть благодарным. Чтобы они всегда были под рукой и я мог вспомнить их в любой момент. Например, запах дождя на асфальте или картошка фри.

Я хочу спросить его о тех темных временах. Хочу узнать, в порядке ли он. Но мы прекратили разговоры о грустном – теперь время есть бургеры. Сэм ведет меня к школьному автобусу, который переделали под вагон-ресторан. Пока он направляется к заднему столику, я поражаюсь идеальности этого города. Тому, какой он шумный, странный, красочный и людный.

Мне хочется запомнить этот миг. Записать его, чтобы он не канул в небытие.

Мы едим молча – не хочу отрываться от бургера ради какой-то там болтовни. Он просто восхитительный.

Я издаю очень неподобающий звук, и Сэм фыркает от смеха прямо в трубочку.

– Мне оставить тебя наедине?

Я кидаю в него картошку, и он ловит ее ртом.

– Этот бургер напоминает тот, который я покупала в «Роджер Маке» после игр.

– Игр?

Я сглатываю. Мы через столько прошли вместе, что порой я забываю, что Сэм понятия не имеет, кем я была до нашей встречи в «Алоэ».

– Я была в школьной группе поддержки.

Сэм всматривается в меня и, внезапно смутившись, я сползаю ниже по сиденью. Та девушка давно погребена под пеплом. Иногда мне даже кажется, что я больше не имею к ней отношения.

– Это заметно, – говорит он, лениво макая картошку в кетчуп, беспорядочно выдавленный на салфетку. Теперь пришел мой черед смеяться.

– По немытым волосам? По темным кругам под глазами? По антисоциальному поведению? Что меня выдало?

Мне не нравится, как Сэм замирает, будто обдумывает мои слова всерьез. Будто прокручивает их в голове.

Что меня выдало?

Мне не нравится, как он делает глубокий вдох, словно готовится что-то сказать, но передумывает. Мне не нравится, что мне это нравится. Даже очень.

– Думаю, твое имя. Оно необычное. Полагаю, я всегда ассоциировал чирлидерш с… пикантными именами?

– О-очень стереотипно, дурень, – смеюсь я с полным ртом, и его глаза округляются.

– Эй, Шайенн тоже была чирлидером, и я видел, на что они способны. Мне такое ни за что не повторить. Я бы умер четыре раза. Так что я очень уважаю ваш труд.

В его голосе слышится благоговение, так что я спускаю ему это с рук.

– Ну, имя, которое означает «молитва», не такое уж и пикантное. Я родилась на пару недель раньше срока, и меня отправили в отделение интенсивной терапии для новорожденных. Большую часть времени родители провели за, э-э, молитвами.

– Отсюда и имя, – заканчивает Сэм.

Я киваю, достаю огурец из бургера и закидываю его в рот.

– Хорошая предыстория. Ты прирожденный боец. Все складывается.

– Разве? Иногда я гадаю, не были бы их молитвы лучше вознаграждены, если бы… – я замолкаю, вдруг осознав, что чуть не выпалила.

Порой мысль настолько мне привычна, что я не замечаю, как она обретает крылья и срывается с моих губ. Сэм замирает и смотрит на меня. Мы договорились не обсуждать ничего серьезного, но, похоже, у нас не получается не возвращаться к скользким темам. К источникам наших шрамов.

– Нет, – просто отвечает он, и это лучший ответ, который я когда-либо слышала. Нет.

Я выдавливаю улыбку. Хочется сменить тему. Удалиться от тяжелых разговоров. Нужно заполнить эту тишину.

– Что насчет тебя? Играл в группе? Был талисманом команды? Полузащитником?

– Ого. Мне обязательно подходить под категории из «Клуба «Завтрак»?

– Тогда чем ты увлекался?

Сэм задумчиво потягивает свой напиток.

– Честно говоря, спортивные игры – это не мое. Элиза не училась в моей школе, так что в основном мы просто коротали время друг с другом.

Вот. Между нами вновь возникает ее имя, словно мощное дыхание сдуло весь невысказанный мусор, который уже начал накапливаться. Мне одновременно лучше и хуже от этого.

Сэм улыбается и опускает взгляд.

– Как-то раз она разозлилась на меня, потому что я решил не идти на выпускной бал. Меня слишком часто заставляли оставаться после уроков, и я попал в какой-то отстойный черный список. Элиза просто взбесилась, оказалось, она хотела надеть одно из этих дурацких платьев. И сделать укладку.

– У нее в школе не устраивали выпускной бал?

Он качает головой.

– Нет, она училась на дому. Я не понимал, насколько это для нее важно. Я две недели подряд оставался в школе после уроков, чтобы мое имя вычеркнули из этого дурацкого списка. И в итоге мы задержались там всего на три песни.

Его глаза становятся мечтательными, пока он прокручивает это воспоминание. Я просто молчу, а затем Сэм моргает и поворачивается обратно ко мне. Я так и представляю его на выпускном. Зачесанные назад волосы, подчеркивающий фигуру костюм. Элиза держит его за руку, ее волосы накручены, макияж идеальный. Понятия не имею, как она выглядит, но мне кажется, я могу ее представить. Они медленно танцуют, хотя вряд ли Сэм из тех парней, которые любят танцевать, так что, скорее, они просто качаются из стороны в сторону. Интересно, какие ощущения у нее вызывали его руки на талии?

Мои щеки вспыхивают красным. Я-то знаю, какие ощущения. Тревога, тревога! Скажи что-нибудь. Что угодно.

– Ты ответил на мой вопрос, – выдавливаю я. Затем беру стаканчик и втягиваю воду через трубочку. – Ты был бунтарем.

– Вовсе нет.

– Ой, я знаю тип парней, которых слишком часто оставляют после уроков, Сэм. Ты бунтарь.

Он замолкает, обдумывая мои слова. Затем просто откидывается на спинку сиденья, будто проиграл в споре.

– Черт. Так и было, да? – Сэм смеется, и я кидаю в него картошку. Он снова ловит ее ртом и поднимает руки в знак победы.

– Хочешь мороженое?

– Само собой, – отвечаю я, забирая наши подносы. Снаружи холодно, но я никогда не отказываюсь от мороженого.

Я выбираю шоколадное, а Сэм берет мятное с шоколадным печеньем, и пока возвращаемся к автомобилю, пробуем его друг у друга из стаканчиков.

Внезапно меня осеняет, что за все это время я ни разу не задумывалась о третьем туре.

Даже не представляю, когда еще мне представится такая роскошь. Если вообще представится.

Поэтому я наслаждаюсь моментом. Тем, как холодный ветер ерошит пряди моих волос. Как дыхание Сэма выходит паром. Как он смеется, когда я показываю ему фокус с прижатием большого пальца к нёбу.

По пути домой я вкушаю эти украденные мгновения наряду с мятой и шоколадом, которые все еще чувствуются на языке.

23

На следующий день мы с Сэмом подъезжаем к «Гроту», и я отправляю сообщение Сапфире, но она не отвечает.

– Сейчас вернусь, – говорю я. У меня появляется дурное предчувствие.

– Я тоже пойду, – заявляет Сэм, но я его останавливаю.

– Вряд ли они тепло примут ординара на своей территории.

Он барабанит пальцами по рулю – ему явно не нравится мой план. Но в конечном итоге кивает.

– Если не вернешься через семь минут, я пойду за тобой.

Я спускаюсь по ветхой лестнице на второй уровень парковки. Затем направляюсь к псевдолифту и вдруг слышу, как захлопывается дверь машины позади меня.

Быстро прячусь за ржавый грузовик и выглядываю.

Перед лифтом остановился черный джип. С пассажирской стороны выходит Сапфира, закидывая черную сумку на плечо.

Окна затонированы, так что я не вижу водителя. Но затем он опускает стекло. Анания кладет руку на дверь, а Сапфира обходит машину и что-то говорит ему. Я не слышу слов, но подбираться ближе не хочу.

Что бы я ни предполагала, ни один из моих вариантов не включал в себя Ананию, катающего Сапфиру на своей тачке. Разве у него нет приспешников для таких случаев?

Она качает головой, и Анания берет ее за запястье. Дурное предчувствие в моем животе усиливается, когда я вижу, как она тянет руку на себя.

– Сапфира? – зову я, выходя из тени.

Не знаю, нуждается ли она в моей помощи, но, судя по выражению ее лица, ей неприятно.

Заметив меня, Сапфира слегка кривится, как если бы надеялась, что я останусь в укрытии.

Анания улыбается, переводя внимание на меня, и элегантно выходит из машины. Затем закрывает за собой дверь и прислоняется ко все еще работающему джипу. На нем темные джинсы и белая водолазка – без костюма он выглядит странно. В смысле, я видела его всего дважды, но он один из тех мужчин, которые будто живут в смокингах. По моим представлениям, у него даже пижама должна быть в виде смокинга.

– Разве ты не представишь меня своей подруге, Сапфира?

– Мы знакомы, – говорю я. Его улыбка становится шире, и он подзывает меня рукой.

– Но это не значит, что мы представлены друг другу должным образом. Любой друг Сапфиры – мой друг.

Анания протягивает руку. На секунду я замираю – вся эта встреча просто кажется… странной. С другой стороны, я привыкла спать под эстакадами. Возможно, я подзабыла правила этикета.

Я пересекаю расстояние между нами и тянусь к его широкой ладони. В ту же секунду моя сила цепляется к его руке. Я застываю и смотрю ему в глаза, чтобы проверить, заметил ли он. Я уже давно не молилась, но в эту секунду испуганно бормочу молитву, чтобы отцепиться от него без каких-либо ненужных происшествий.

– Веспер, верно? – Анания смотрит на меня в упор, и я пытаюсь скрыть тот факт, что моя сила обвилась вокруг его костей.

Она ползет по его рукам, и я слышу обрывки каких-то воспоминаний. Мельком вижу страхи. «Я не позволю тебе этого сделать!» – кричит женский голос.

– Мы не познакомились как подобает тем вечером, – продолжает он.

«Не позволю!» – снова кричит женщина. В ее голосе слышится не столько ужас, сколько гнев.

Я киваю, выдавливая улыбку, а затем отвожу руку. На секунду крепко зажмуриваю глаза и приказываю магии вернуться… и желательно без каких-либо жертв в своей голодной пасти.

По моей команде сила отпускает его и плавно ползет обратно в мои ладони, и я выдыхаю с облегчением.

– Жду не дождусь твоего следующего боя. Инвесторов заинтриговал твой… уникальный стиль борьбы. Им не терпится увидеть, что ты сделаешь дальше.

– Ну, поживем – увидим, – отвечаю я, пока женский голос затихает на задворках моего сознания. Я осмеливаюсь посмотреть, не заметил ли что-нибудь Анания, но затрудняюсь ответить. Он изучает меня с легкой улыбкой на губах.

– Надеюсь. – Анания возвращает свое внимание к Сапфире. – Когда ты вернешься?

– После полудня. Мы просто сходим в кино и, возможно, потом пообедаем, – говорит она, дергая плечом, чтобы поправить сумку.

Я сохраняю нейтральное выражение лица, хотя в моей голове один за другим рождаются вопросы. Я знаю, что Сапфира работает на него, но с каких это пор она обязана отчитываться перед ним?

Анания снова улыбается и кивает.

– Береги себя.

Сапфира берет меня за руку, и мы идем к лестнице. Я не оглядываюсь, но чувствую на себе взгляд Анании, пока мы не исчезаем из поля его зрения.

24

Биг-Сур поражает своими красками – лесной зеленый и морской синий смешиваются воедино, наплевав на то, что, согласно логике, суша и море существуют отдельно друг от друга. Этого достаточно, чтобы немного отвлечь меня от тяжелых мыслей.

Мы молча пересекаем лес, завороженно разглядывая огромной высоты деревья с толстыми стволами. В этом месте есть что-то поистине священное, что приносит мне недолговременное спокойствие.

Сэм останавливается. Перестав слышать его шаги, я поднимаю голову. Между ветками просматривается небольшая хижина, слегка кренящаяся влево. Словно она пыталась сбежать, но запуталась в деревьях.

– Нам… постучать? – спрашивает Олдрик.

– Нет необходимости, – раздается сзади женский голос. Мы не слышали, как она подошла. Не знаю, сколько женщина здесь стояла, прежде чем решила подать голос.

Мы поворачиваемся. Она низенькая, с темной кожей и белыми волосами, волнами струящимися за спину. А еще смотрит на нас через прицел ружья.

– Спокойно, – говорит Сэм, выходя вперед и незаметно прикрывая меня собой.

Та-а-ак, ладненько. Так дело не пойдет.

Я пытаюсь украдкой скользнуть перед ним, но он хватает меня за куртку и возвращает на место. Мне хочется осыпать его бранными словами, но у нас проблемы покрупнее, чем его попытки защитить меня. Например, двенадцатый калибр, наставленный прямо на нас.

Сапфира поднимает руки.

– Мы не желаем вам зла.

– Мне плевать. Вы зашли на частную территорию. – Ее голос низкий и гортанный. Поначалу белые волосы сбили меня с толку, но теперь я вижу, что ей где-то под сорок.

Я слышу, как трескается кожа Олдрика, и понимаю, что эта встреча может очень быстро перерасти в крайне неприятную.

Сэм делает еще один шаг.

– Мы не заберем у вас больше времени, чем необходимо, обещаю. Мы просто хотим задать пару вопросов об Элизе Литтлтон.

Женщина обдумывает слова Сэма, при этом не шевеля ни мускулом. Затем опускает ружье.

– Вы вообще не заберете у меня время. Уходите, сейчас же.

Она проходит между мной и Сапфирой, а затем мимо Сэма, направляясь к хижине.

Я кошусь на Сапфиру. Перемирие. По крайней мере, пока мы в этом не разберемся. Мы проделали такой путь не для того, чтобы уйти с пустыми руками.

Сэм идет за ней, и я, поскальзываясь на мягкой лесной земле, пытаюсь его догнать. Олдрик и Сапфира следуют за нами.

– Позвольте мне все уладить, – бросаю я через плечо, многозначительно глядя на Олдрика.

– Почему ты смотришь на меня?

– Твоя рука сейчас похожа на кусок бетона.

– У нее ружье! – возражает он. – Уж прости, если я немного разнервничался.

Я яростно машу рукой, чтобы он замолчал.

Мы подходим к ступенькам, и женщина оборачивается, чтобы смерить нас взглядом.

– Думаете, мне нужно ружье, чтобы убедить вас уйти?

– Нет, – отвечаю я. – Думаете, мы бы преследовали женщину с ружьем, будь у нас выбор?

Она переводит взгляд на меня и закусывает щеку. Ее плечи расслабляются, пока она изучает наши лица.

– С чего вы решили, будто я знаю что-либо об Элизе?

– Вы разговаривали с ней прямо перед ее исчезновением. Зак рассказал нам.

Я замечаю раздражение в ее глазах.

– Она позвонила мне, – уточняет женщина. – Я не могла ей помочь.

Она открывает дверь и заходит в хижину. Когда она начинает притворять дверь за собой, я выставляю ногу. Любая симпатия, которую она к нам питала, испаряется, словно вода на раскаленной плите. Женщина снова поднимает ружье.

– Ладненько, – Олдрик проталкивается вперед и с грохотом распахивает дверь.

Женщина пятится назад, наставляя дуло на его грудь. Он хватает ружье и отшвыривает его в сторону.

– Вам стоило прислушаться к моей подруге, поскольку она куда более дипломатична, чем я. Давайте попробуем сначала. Здравствуйте! Нам нужна информация об Элизе.

Мы заходим за ним внутрь.

Хижина скромная, в углу слабо горит печь, к стене приставлена кровать, в кухне почти не развернуться. Мы заполняем собой все свободное пространство. Я не хочу этого делать, но и не хочу, чтобы этот след завел нас в тупик. На столе лежит запечатанное письмо. На нем написано «Линн Холлоуэй».

– Это было большой ошибкой, придурок, – говорит женщина, доставая пистолет из-за пояса джинсов. Олдрик стоит к ней спиной и не готов защищаться.

Мои пальцы зудят как от электричества, и я вытягиваю руку, позволяя силе быстро перетечь в Линн. Жаль, что я не тренировалась чаще, но разница ощутима – я использую магию целенаправленно. Я призвала ее, и она не вырвалась из моей хватки.

Ее ненасытная пасть прогрызает себе путь в глубь груди Линн и впивается клыками в пульсирующий, живущий страх в ее центре.

На сей раз я не мешкаю и вытаскиваю его. Меня пугает то, что за этим последует, но вид ствола, направленного на Олдрика, отметает все опасения.

Линн пятится, роняя пистолет на деревянный пол.

А затем все чернеет.

На секунду у меня перед глазами проясняется. Я вижу девочку с белыми волосами, которая прячется в шкафу. Вокруг нее царит кромешная тьма. За дверцами кричат люди.

Я моргаю, и видение исчезает. Впечатление, что посреди дня случилось затмение. Я не вижу даже собственных рук и не слышу ни Олдрика, ни Сапфиру, ни Сэма. Тут темно и тихо. Я пытаюсь дышать спокойно и делаю шаг.

Впереди раздается сдавленный от страха всхлип и перепуганное, порывистое дыхание.

– Линн? – зову я.

Она поворачивается, и я вижу ее дикие глаза, вытянутые руки. Она в ужасе.

– Что ты наделала?

Я осматриваюсь. Мрак покрыл все чернильными тенями, заперев нас в черном пузыре. Каждый страх, который я когда-либо вытаскивала, был вне моего контроля, но на сей раз все иначе. Он в моей власти.

Комната вибрирует.

Эта мысль приводит меня в восторг, но Линн охвачена страхом, и эти эмоции смешиваются внутри меня. Контроль приносит мне радость, но действует в ущерб ей, и я вижу гримасу ужаса на ее лице.

Я напоминаю себе, что Линн собиралась пристрелить Олдрика и у меня не было выбора.

Делаю еще один шаг в ее сторону, пока не оказываюсь на расстоянии вытянутой руки. Она подпрыгивает от моего прикосновения, ее взгляд бегает по тьме, но никого не находит. Я ее вижу, но она меня – нет. Как я и хотела.

Вибрация перерастает в тряску, и я вспоминаю, что она сейсма. Линн управляет сейсмической активностью. Вот и славно.

Я крепко беру ее за руку. Ее холодные пальцы дрожат.

– Я не причиню вам вреда. И другие тоже. Но вы должны успокоиться и помочь нам. Пожалуйста.

Ее дыхание успокаивается.

– Ты предвестница, – наконец говорит женщина, глядя мне за плечо.

Я киваю, но затем вспоминаю, что она меня не видит.

– Да. Мне нужно, чтобы вы рассказали, что вам известно об Элизе Литтлтон. Пожалуйста.

Мои нервы напряжены до предела, сдерживая тьму, чтобы та не выросла. В моем теле играет песнь магии, и не буду врать – мне очень нравится эта сила.

– Мне должно стать легче от твоего «пожалуйста», когда ты пленила меня в моем же кошмаре? – она пытается говорить легкомысленно, но ее голос дрожит. – Ты могла бы взять эту информацию силой. Пытать меня, пока не получишь желаемое, как делают предвестники смотрителей. Они были монстрами. Жаль, что никто не знает, куда они подевались, – ты бы нашла с ними общий язык.

Я смотрю на Линн – на ее неистовый страх, даже несмотря на то, что она стоит смирно. Она смотрит в глаза своему худшему кошмару и не зажмуривается. Стоит с ним лицом к лицу, хотя ее кулаки и трясутся.

Вибрация под моими ногами усиливается.

Я не хочу быть такой. Глубоко вдохнув, я выпускаю силу из своей хватки, как веревочку от воздушного шарика. Тьма рассеивается, и, вновь обретя зрение, Линн часто моргает. Она покачивается, и вокруг нас вновь появляется комната. Тряска прекращается.

– Какого черта только что произошло? – восклицает Олдрик, стоя с вытянутыми руками. – Вы просто исчезли!

Я не смотрю ни на него, ни на Сэма. Мой взгляд сосредоточен на Линн. Она не пытается схватить пистолет с пола, но смотрит на меня с вызовом.

– Я не стану принуждать вас, Линн. Но, если вы попытаетесь сделать что-то нехорошее моим друзьям, мы повторим все сначала. Я не предвестница смотрителей и никогда ею не буду.

Она прищуривается.

– Я знала лишь одного предвестника, который проявлял милосердие. Вам это несвойственно. Долго он не прожил. С такими принципами, девочка, будь готова идти до последнего.

В моей груди вспыхивает надежда, когда я вижу грусть в ее глазах.

– Вы говорите о Брэди Монтгомери? – тихо спрашиваю я, впервые за год произнося имя отца вслух. Оно звучит непривычно на моем языке.

Ее глаза округляются.

– Откуда ты его знаешь?

Я с трудом сглатываю. Если я неправильно истолковала печаль в ее взгляде, это может плохо кончиться.

– Он мой отец.

Линн прищуривается, делая глубокий вдох через раздувшиеся ноздри.

– Не знаю, с чего бы дочери Брэди Монтгомери искать смотрителей. Должно быть, Элиза тебе очень дорога.

Я встречаюсь взглядом с Сэмом. Затем быстро опускаю глаза, чтобы выражение лица меня не выдало.

– Смотрителей больше нет. Мы ищем информацию о мертвой девушке, – встревает Олдрик. Впервые за все время он говорит так, будто сам не до конца во все это верит.

Линн достает пачку сигарет из заднего кармана и вытряхивает одну на ладонь.

Затем улыбается Олдрику, двигая сигарету языком, как джойстик. Что-то в этой улыбке вызывает у меня дискомфорт, будто убежденность Олдрика умиляет Линн.

– Что они хотели от Элизы? – тихо спрашивает Сэм. Женщина переводит взгляд на него.

– Я не спрашивала. Не хотела знать.

– Тогда почему она обратилась к вам за помощью? – не отстает он.

– Потому что я работала на Ивана. – Увидев мое вытянувшееся лицо, она ухмыляется пуще прежнего.

– Ивана Иллерию? Он мертв. Уже сотню лет как, – возражает Олдрик.

Линн прикуривает сигарету.

– Тот факт, что вы так мало знаете о смотрителях, лишь доказывает, что вы не должны лезть в дела Элизы Литтлтон.

Сэм переминается с ноги на ногу, но я беру его за руку. Он замирает от моего касания.

– Ладно. Предположим, мы вам верим. Как Иван Иллерия может быть еще жив?

– Мне плевать, верите вы мне или нет, – отвечает Линн, поднимая взгляд к потолку и выдыхая дым.

– Пожалуйста. – Слово срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его обдумать. Если она решит не отвечать, мы окажемся в тупике.

Линн опускает на меня взгляд, задумываясь на мгновение. Не знаю, что она видит в моих глазах, но после этого женщина смягчается. Она выдыхает дым сквозь стиснутые зубы, а затем облизывает языком нижнюю губу.

– Если Иван отправлял за кем-то своих людей, несчастным не долго оставалось жить. Его дочь была потрошительницей. Настоящая крыса, но он ценил ее. Не столько потому, что она его плоть и кровь, а потому, что потрошители, как вам известно, встречаются редко. У нее была… татуировка на венгерском на шее, которая означала: «Тени – мое убежище. Свет – мой клинок». Она потрошила с пристрастием. Куда бы ни посылал ее отец… она делала свое дело, и делала хорошо. Нам точно не известно, как он может быть до сих пор жив, но ходят слухи, что он потребовал от нее достать бессмертие из аномала и отдать ему, вместо того чтобы отнести в Атенеум, где и положено быть выпотрошенным силам, – она косится на меня. – И он позаботился, чтобы его дочь и другие ей подобные избавились от всех предвестников, которые не хотели предоставлять свои услуги смотрителям.

Я застываю – кажется, даже мое сердце останавливается. Линн ждала подобной реакции. Я вижу это по тому, как она выдыхает дым в потолок.

– Он считал их слишком опасными. Стоило им совершить ошибку… как Иван находил их.

Я стискиваю зубы и чувствую взгляд Сэма на своем затылке.

Линн проводит языком по зубам.

– Все еще хочешь их найти?

Он уничтожил мой клан. Мой вид. Отбраковал и прижал к ногтю. Но я знаю, что ответить. Знаю, на кого поставить.

– Да.

Поскольку теперь я делаю это не только ради Элизы.

Я хочу взглянуть в глаза монстрам из моих кошмаров. Хочу знать, действительно ли они исчезли.

Должна знать, что их больше нет.

Брови Линн ползут вверх, и она пристально смотрит на меня. Затем на Сапфиру с Олдриком. А потом и на Сэма, будто пытается принять какое-то решение.

– Элиза во мне не нуждалась. Она хотела узнать, где искать скриба. Он мало с кем общается, само собой. У нас с ним общее прошлое и, возможно, я знаю, где его найти, – говорит Линн едким голосом.

– Так отведите нас к нему, – прошу я, пытаясь подавить радость при мысли, что скриб действительно существует.

Она задумчиво качает головой.

– Он очень ценит приватность. Вам понадобится встретиться с ним там, где он будет чувствовать себя в безопасности. Фестиваль Королевы ядов, – наконец отвечает она. – Вы слышали о нем?

– Тот, что на следующей неделе? – спрашивает Олдрик.

Линн кивает.

– Идите туда. А я тем временем пообщаюсь со скрибом. Если уговорю его встретиться с вами, то только там, поскольку это место достаточно анонимно. Но предупреждаю… скорее всего, он уделит вам лишь несколько минут.

Я поворачиваюсь к Сэму. Его голова опущена, но он поднимает на меня взгляд и пожимает плечами. Это наш лучший вариант.

Я киваю и снова перевожу взгляд на Линн.

– Мы согласны.

Она тоже кивает и достает еще одну сигарету.

– А теперь убирайтесь из моего дома.

Олдрик открывает дверь перед Сапфирой и Сэмом, а затем выходит сам, оглядываясь на меня. Я поднимаю палец, прося дать мне минуту, и поворачиваюсь обратно к Линн.

– Почему вы решили мне помочь?

Она выдыхает дым через нос и облизывает губы.

– Брэди Монтгомери выпотрошили за то, что он отказался использовать свои силы на мне.

Я замираю на секунду, переваривая эту информацию.

– Мой отец?

Линн кивает, глядя вниз и стряхивая пепел на деревянный пол. Когда она вновь поднимает взгляд, в ее глазах блестят слезы. Женщина пожимает плечами.

– Ты похожа на него.

25

– Нет. Если пойдешь сюда, я сделаю так, – говорит Эбигейл, выполняя подсечку и роняя меня на пол.

Сэм советовал мне отдохнуть сегодня, но я не хочу. Все мое тело в рубцах, руки покрывают синяки. Эбигейл прыгает на меня сверху, вытягиваясь вдоль всего моего тела, чтобы я не могла столкнуть ее. Но единственное, что хуже боли от ее захватов, это безделье и собственные размышления.

Я со всей силы поднимаю бедра и обхватываю ее талию ногами, а затем рывком переворачиваюсь и оказываюсь сверху.

– Хорошо, – хвалит Сэм, сидя на мате под боксерской грушей.

Рядом с ним лежит ежедневник, между страниц выглядывает ручка. На его брови новый порез, под глазом расцветает фингал, на скулах несчетное количество царапин и синяков, но в остальном он в порядке. Рой кидает ножик в фанерную доску в противоположной части зала. Каждые десять секунд раздается резкий стук.

Я закрываю глаза и ослабляю поводок, позволяя магии осторожно погрузиться в Эбигейл. Почувствовав ее, она замирает.

– Никогда не привыкну к этим ощущениям.

– Все под контролем, – заверяю я, и это правда. После случая с Линн я практиковалась выпускать свою силу.

– Славно. Поскольку я не дам тебе легко от меня отделаться. – Эбигейл ухмыляется, а затем изворачивается и меняет позицию на «закрытый гард» – обхватывает меня сзади, смыкая ноги вокруг моей талии.

Я позволяю магии отсеять ее страхи. Копать. Искать.

Среди слишком личного и болезненного, чтобы использовать на практике – хлопнувшая дверь и пустая кровать, – я обнаруживаю и рабочий материал.

– Вот черт, Вес. Как планируешь выбраться из этой передряги? – спрашивает Олдрик с другой части клетки.

Я открываю глаза – он жует хот-дог и наблюдает за моей одышкой, будто это самое забавное зрелище в мире. Сэм подходит к нему и дает подзатыльник.

– Что?! – восклицает он обиженным голосом. – Она говорила, что ей нужно учиться сосредоточиваться при отвлекающих факторах. Я помогаю!

В последнее время Сапфира много работает, так что Олдрик все чаще и чаще приходит к нам.

– Вот… так… – выдавливаю я. Затем дергаю на себя нить, соединяющую нас с Эбигейл, и она с криком отпускает меня. Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как она стряхивает змею с руки на мат.

– Змеи?! – вопит Эбигейл, глядя на меня так, будто я ее предала, а затем залезает на вершину клетки.

– Она не ядовитая, – кричит Векс, становясь рядом с Олдриком. У него тоже в руках хот-дог. Что, они решили сходить за закуской, чтобы было веселее смотреть, как мне надирают задницу?

– Если черный рядом с желтым, значит, будешь целым. – Векс показывает на полоски змеи, пока та сворачивается в клубок.

– Мне казалось, там было: «Если черный рядом с желтым – песня твоя спета», – возражает Сэм.

Векс доедает остатки хот-дога.

– Черт, может, ты и прав…

– Просто избавьтесь от нее! – визжит Эбигейл.

Над этой частью мне еще нужно работать. Я закрываю глаза, вытягиваю руки и думаю… Это всего лишь страх.

Открываю глаза как раз в тот момент, когда змея испаряется.

– Тебе помочь спуститься? – спрашивает Векс у Эбигейл, и та показывает ему средний палец.

– Отличная работа, Веспер! – кричит Рой, снова метая ножик.

– Не отличная, – раздается голос Дункана из его кабинета. Все оборачиваются. – Ты ей поддавалась. Вы ей не помогаете, притворяясь, будто она лучше, чем есть на самом деле.

– Эй, Дункан… – начинает Векс, но тот заставляет его замолчать одним взглядом.

– Она в плохой форме. Руки вялые, приемы не доводит до конца.

– Сэр, она только что сотворила змею из воздуха. Это довольно-таки круто… – подает голос Эбигейл.

– Ты позволила ей достать этот страх. В клетке сломать противника будет не так легко.

Ладненько. Не знаю, какая муха меня укусила, но его поведение очень бесит. Да, он разрешил мне жить здесь. Да, он разрешил мне тренироваться. Не знаю, чем я ему не угодила, но меня это достало.

– Так покажи мне, как надо, – говорю я. По моему лбу стекают капельки пота. Я в спортивном лифчике, черных легинсах и ярко-розовых бинтах, которые подарила Эбигейл, когда я прошла второй тур. Уверена, для Дункана я представляю жалкое зрелище. Этакая бездомная чирлидерша.

Он окидывает меня взглядом, и я развожу руки.

– Вместо того чтобы просто стоять и критиковать, лучше научи меня.

Сэм переводит взгляд с меня на Дункана, его голос полон предостережения:

– Веспер…

– Нет, – перебиваю я, мое дыхание учащается. Затем показываю на Дункана. – Ну, давай же.

Тот прищуривается. На секунду мне кажется, что он сейчас меня вышвырнет.

Но вместо этого он снимает футболку. Надевает перчатки и затягивает липучки зубами.

Его бицепсы размером с мою голову. Интересно, сколько раз я буду близка к смерти сегодня?

Он открывает дверь и заходит в клетку, показывая Эбигейл, чтобы вышла.

– Драка, драка, драка! – шутливо кричит Векс.

Рой перестает кидать нож и подходит к остальным, чтобы понаблюдать за шоу.

Дункан смотрит на меня. Все, чего я удостаиваюсь, это едва заметного кивка, и мы начинаем.

Дункан бросается на меня, и я ныряю под его руку. Он резко тормозит на носочках.

– Ты не сможешь все время убегать, Веспер.

Я прыгаю на него, целясь коленом в живот, но Дункан отмахивается от меня, как от мухи, и толкает в сетку.

– Дункан, – с предупреждением говорит Сэм.

Но тот снова замахивается, и мне чудом удается уклониться. На этот раз я готова. Я разворачиваюсь и бью его тыльной стороной перчатки по затылку.

И-и-и-и-и-и я на спине.

Даже не знаю, как это произошло. Я что, отключилась? Дункан уже сидит на мне. Даже не вспотел.

– И тут я убиваю тебя, если захочу. Ты была так занята самовосхвалением, что даже не заметила меня.

– Я не умру, – сплевываю я.

На секунду его тщательно контролируемая маска спокойствия дает трещину.

– Ты играешь с тем, что находится за пределами человеческого понимания, и думаешь, будто тебе сойдет это с рук? Это приведет к твоей смерти. И другие тоже пострадают, если не перестанешь так кичиться своей силой.

Ну все. Я в ярости.

Я поднимаю руку и цепляюсь за его грудь. Глубоко не копаю – не в самые темные части. Мне даже кошмары не нужны. Я пробираюсь туда, где живут страхи, от которых мурашки по коже. То, что заставляет людей отводить взгляд или переключать канал. Все замирают; я чувствую полную неподвижность вокруг себя.

Дункан покачивается вперед, и я резко поднимаюсь с вытянутыми руками. У клетки, рядом с дверью, появляется манекен.

Типа как… из торгового центра. Он голый; руки упираются в бока, голова смотрит прямо. Одна нога позади, другая выставлена в сторону – он прямо создан для демонстрации непомерно дорогого платья. Дункан медленно поворачивается, глядя на манекен с гримасой чистого ужаса на лице.

– Что произошло? Что это за чертовщина? – спрашивает Векс.

Рой крутит ножик в руке, с подозрением поглядывая на манекен. Сэм закрывает лицо руками.

– О нет…

– Манекены? Ты боишься манекенов? – спрашиваю я со смешком.

Я смотрю на него. Все смотрят, не зная, что делать дальше. Отнести его в мусор? Лично мне кажется, что было бы забавно одеть его в перчатки и оставить здесь навсегда в качестве сувенира.

А затем…

ЗАТЕМ ОН ШЕВЕЛИТСЯ.

Его голова поворачивается вбок, будто он услышал, что я планирую его разодеть.

– Черт! – кричит Олдрик, отползая по мату.

Дункан вскрикивает – довольно похоже на ту короткую сцену из «Властелина колец», где пытают Голлума, – и пятится к сетке.

Манекен делает судорожный шаг вперед и неловко ковыляет к нам. Впечатление, будто он копирует робота – с каждым движением его голова раскачивается из стороны в сторону.

– Убей его! – рявкает Дункан.

– Он не живой! Как можно убить то, что не живое? – отвечает Векс.

Эбигейл встает с раскрытым от удивления ртом, Сэм тоже быстро поднимается на ноги. А Рой? Рой просто стоит с круглыми глазами и возится с ножиком.

Сэм распахивает дверь в клетку и прыгает на манекен, роняя его на пол. Олдрик спешит на помощь. Конечности манекена отваливаются и начинают прыгать по мату в диком знаке протеста. Векс пинает подкатившуюся к нему ногу. Та летит в Дункана, и он с такой силой отбивает ее ногой, что на пластике остается вмятина.

Сэм поднимает плечевой сустав с пола и избивает им торс.

Эбигейл смеется, сидя на ограждении и разматывая бинт.

Дункан бьет по торсу с уморительной паникой, словно пытается затоптать эту штуку, пока она не исчезнет.

Сэм замирает, наблюдая за лихорадочными действиями Дункана. И разражается смехом.

Сначала тихим, больше похожим на фырканье. А затем он распространяется по всему его телу. Векс тоже останавливается, глядя на помятый торс манекена. Его плечи подрагивают. Эбигейл заражается их весельем.

– Думаете, это смешно? – пыхтит Дункан. – Мой страх кажется вам потешным?

Сэм сгибается пополам. Рой достает нож из головы манекена, и я вижу намек на улыбку в уголках его губ. Я стою спиной к ограждению, боясь пошевелиться. Мне действительно стыдно. Для нас, может, это и уморительно, но лоб Дункана покрыт испариной, и я знаю, что для него это было пыткой. Нельзя смеяться.

Нельзя.

Слишком поздно. Я хрюкаю от смеха, но пытаюсь замаскировать это под кашель.

– Объяснись, – говорит Сэм, показывая на манекен.

Дункан трет лицо рукой.

– Не буду.

– Да ладно тебе. Нам нужно обсудить твой страх перед недосягаемыми стандартами женской красоты, – говорит Эбигейл, размахивая пластмассовой ногой. Векс заливается смехом. Рука на полу шевелится, и Дункан подпрыгивает.

– Я был ребенком, ясно? Я потерялся в магазине, менеджер выключил свет, и я застрял почти на час с этими… штуками, – говорит он с отвращением. – С тех пор меня преследовали кошмары о них.

– Чувак, ты был на войне! На настоящей войне, – восклицает Сэм, проводя рукой по волосам, и смотрит на меня с той же скептической улыбкой, как в вечер нашего знакомства в кофейне.

Я крепче хватаюсь за ограждение. Стискиваю зубы и опускаю взгляд на мат.

– И это многое говорит о манекенах, которые были в том чертовом магазине! – возражает Дункан. Затем рявкает мне: – Просто избавься от него.

Я закрываю глаза, кручу запястьем, и манекен исчезает. Сработало. Я вытащила из него страх, а затем вернула обратно. Дважды – и никто не пострадал.

Я оглядываюсь через плечо и улыбаюсь, но Сэм стоит ко мне спиной у шкафчиков.

Векс что-то говорит Дункану, и тот укладывает его на лопатки в клетке.

Я вру, что устала, и поднимаюсь по лестнице под звуки остроумных шуточек Векса, угроз Дункана содрать с него шкуру и умиротворяющий стук ножичка Роя.

26

Я в своей кровати.

В своей кровати.

Что?

Я сажусь.

Это одеяло в полоску мама подарила мне на пятнадцатый день рождения. Я вижу стол у двери. Выцветшее пятно рядом с туалетным столиком – я пролила смывку для лака на ковер.

Я дома.

Я поворачиваюсь и ставлю ноги на пол. Как только мои босые ступни касаются половиц, вся комната воспламеняется.

Раздаются крики, но я не понимаю откуда.

Может, это я кричу.

Выбегаю из комнаты. Бегу через огонь, но он меня не обжигает.

Слышу крик Кармен. Вижу мчащуюся по коридору маму, зовущую меня.

«Я здесь!» – взвизгиваю я.

Но она меня не слышит. И не видит.

Оно и к лучшему. Это моя вина. Но я не могу ей признаться.

Я прикусываю язык, и по подбородку стекает кровь.

Мама плачет и продолжает звать меня.

«Веспер! Веспер, ответь мне. Ответь!»

Огонь поднимается выше. Вдруг я слышу, как кто-то идет по лестнице.

Виден только силуэт, но, как это часто бывает в снах, я знаю, чей он. Внутри меня беснуется страх. Иван.

На его ладони покоится цветок королевы ядов.

Он сдувает его, и с потолка падает тысяча лиловых цветов. Они душат меня. Мой рот полон лепестков и крови. Я падаю на спину, и лепестки укрывают мое тело, окруженное пламенем.

Крики постепенно затихают.

Я сижу в своей комнате над спортзалом, с меня градом стекает пот.

Сегодня третья ночь. Мне уже ни за что не уснуть.

Я спускаюсь вниз. Хочется побить боксерскую грушу, но я боюсь травмировать себя перед боем.

Поэтому просто сажусь под окном, через которое льется лунное сияние. Когда я перестаю двигаться, правда о моих страхах подкрадывается ближе, как туман по заливу.

Чем ближе мы к ответу о том, что произошло с Элизой, тем ближе мы к смотрителям. Рядом раздаются шаги.

Подняв голову и увидев Дункана, я подрыгиваю.

– Можно? – спрашивает он. Я показываю на соседний мат, и он присаживается.

Тишина.

Не знаю, что сказать. «Прости, что вытащила манекена из твоего подсознания, и мне очень жаль, что он оказался живым. А еще мне жаль, что все слышали, как ты визжал на семь октав выше своего нормального голоса».

Не-а. Лучше-ка я посижу молча.

– В тот вечер, когда ты впервые пришла сюда, я был вне себя от счастья, – говорит он.

Я застываю. Затем спрашиваю охрипшим от сна голосом:

– Почему?

– Я видел, как он на тебя смотрит. И на секунду подумал… – Дункан затихает.

Я хочу умолять его продолжить, но вместо этого закусываю щеку. Это не поможет. Только навредит.

– Знаешь, на самом деле я уже редко вспоминаю о той ночи в магазине, – он закидывает руки на колени. – Поэтому я так удивился, увидев ту штуку.

– Прости, Дункан, – выпаливаю я, и мне становится легче.

С тех пор как я поднялась наверх, мое чувство вины только возрастало. Я наглым образом выдернула из него то, что никак меня не касалось. Просто потому, что разозлилась.

Он качает головой.

– Идея, конечно, была идиотская. Но я тебя прощаю.

Я удивленно смотрю на него – ему так легко далось это прощение.

Он молчит какое-то время.

– Я знал одну из вас. Мы вместе служили. Но она никому не рассказывала о своих способностях, кроме меня. Она умерла неподалеку от Мосула пятнадцать лет назад.

И вот так просто я чувствую зверский голод. Меня душат вопросы. Он знал другую предвестницу? У меня был отец, но это другое. Его выпотрошили.

Я никогда не встречала предвестника с силами.

– Как… кем она была? Какой она была?

– Она была одной из лучших женщин, которых я когда-либо встречал, – искренне отвечает Дункан. – У нее был интересный взгляд на страх. Она использовала его в драках. Считала, что на самом деле он может быть прекрасен, что страх – это отражение твоей глубочайшей любви. К примеру… – слова даются ему с трудом. – К примеру, манекены. Знаешь, почему они так пугали меня в детстве?

Я мотаю головой.

– Потому что я был один. Я бегал по магазину, единственным звуком был скрип моей обуви на чистом полу. Моя семья была бедной. Я жаждал того, что видел в витринах магазинов. Жаждал стать членом элиты, которая могла себе позволить эти вещи. Но в ту ночь, в окружении прекрасных вещей, стоивших тысячи долларов, я все равно был одинок. И в тот момент, будучи семилетним мальчишкой, я понял, как сильно люблю свою семью и как мало имеют значения материальные вещи. Как сильно я хочу услышать голос сестры или наблюдать, как братья крадутся ко мне в комнату, чтобы украсть игрушечные фигурки солдатиков, пока думают, что я сплю.

Он будто говорит на незнакомом языке, его слова как бальзам на мою израненную душу. Я так долго считала себя своеобразным зловещим фокусником для вечеринок – в стиле извращенного Дориана Грея, – что мысль, будто я могу привнести что-то в жизнь людей, вместо того чтобы просто показывать им скрытые, клыкастые части их самих, кажется мне непонятной.

– Но я спустился не для того, чтобы требовать от тебя извинений, а чтобы самому извиниться.

Я удивленно поворачиваюсь. Что?!

– Я вел себя холодно по отношению к тебе с тех пор, как ты согласилась участвовать в турнире ради Сэма. До сегодняшнего вечера я не задумывался всерьез, почему ты это делаешь. Пока не увидел манекена и не вспомнил о той ночи в магазине.

Дункан поднимает взгляд к луне.

– Я редко вижусь с семьей. Оба моих брата погибли, находясь в других странах. Сестра и родители… они по-разному справились со своим горем. Мы разбежались. Но эти люди? Сэм, Векс и Рой? Эбигейл? Теперь они моя семья. И я сделаю что угодно, чтобы защитить их.

– Знаю.

Ведь это несомненно правда.

– И если бы я считал, что вернуть Элизу – хорошая идея, я бы сам согласился бороться за Сэма. Я бы рискнул своей жизнью ради этого. Я бы отдал ее ради него.

Я замираю. Не хочу этого слышать. Хочу. Не хочу. Хочу.

– Почему ты не считаешь это хорошей идеей? – тихо спрашиваю я.

– Не пойми меня превратно. Элиза была прекрасным человеком. Внимательной, сострадательной. Боже, как же она любила Сэма. Но именно поэтому я и думаю, что она не захотела бы вернуться.

Я смотрю на Дункана, пытаясь понять.

– Что?

Он показывает на стихотворение на стене.

– «Непокоренный». Это было ее любимое стихотворение. Мое тоже, кстати говоря. Это Элиза написала его на моей стене. Без спроса, между прочим. – В его голосе слышится улыбка, несмотря на попытки говорить с осуждением.

Мой взгляд проходится по словам, хотя я так часто на них смотрела, что они уже выжжены в моем разуме.

– «Ударит пусть судьба сама. Ей не сломить мой дух непокоренный». Разве это не значит, что нам стоит все исправить?

– Там не сказано, что ты – властелин времени. Или смерти. Любого, кто так считает, ждет жестокое озарение. Нет. Там говорится, что мы властелины только собственной судьбы. И пусть это может показаться очень… самонадеянным? На самом деле тут речь о смирении. Ты ничего не контролируешь, кроме самого себя.

– Так ты считаешь, что существует какое-то предназначение? – спрашиваю я, рассматривая слова на стене. У нее был прекрасный почерк. Даже на кирпиче надпись выведена изящным почерком.

Дункан кивает и показывает татуировку на своем предплечье – крест, окруженный цветами.

– Как и Элиза. Она верила в судьбу. В Бога. Называй как хочешь – Высшая Сила. Элиза с Сэмом торчали ночи напролет на этом диване, – он показывает на ветхий диван в противоположной части зала, – и спорили на эту тему. Она считала, что у всего есть причина. Я знаю, каково сидеть в комнате ожидания и чувствовать себя абсолютно бессильным. Когда умерла моя жена… – Дункан запинается, и я не смею пошевелиться. – Я помню, какая меня охватила паника, пока я ждал там и знал, что ничего не могу сделать, чтобы исправить ситуацию. Я знаю, каково стоять над гробом и переполняться яростью, которую некуда выплеснуть. Некуда спрятать, чтобы перестать ее чувствовать. Все, что я мог, это жить с ней – и от этого понимания становилось только хуже. Но это мы и делаем. Живем дальше, пускай нам и сложно.

– Это полная противоположность мотивационной речи, Дункан, – шепчу я, наконец поворачиваясь к нему. Он улыбается, в его темных глазах отражается лунный свет.

– Мы не должны делать то, что предлагает нам турнир, Веспер. Мы не должны ничего исправлять. У этого Анании куда более корыстные цели, чем просто выгодное деловое предприятие. Он хочет, чтобы люди считали аномалов властелинами мира… но мы ими не являемся. Мы властелины своей жизни – не более.

Я закрываю глаза и вспоминаю ванильные свечи, которые зажигала мама перед чтением Библии. Представляю Кармен, примеряющую мои платья, и Айрис, одалживающую мои книги.

Я согласна со словами Дункана, но в глубине души не чувствую убеждения. Я начинаю контролировать свою силу и по-прежнему готова на что угодно, чтобы вернуть себе нормальную жизнь. Теперь это желание укоренилось во мне еще глубже.

– Но упустить такую возможность… легче сказать, чем сделать.

Дункан кивает.

– Знаю. Но в принятии положения вещей есть своя сила. Просто это не так соблазнительно, как контролировать его.

Я обдумываю его слова, но звучит как полная фигня. Что-то в духе того, что люди говорят себе, когда у них скованы руки. Разумеется, приятней думать, что это делает тебя сильнее.

Дункан прочищает горло.

– Как бы там ни было, я просто хотел сказать, что рад твоему присутствию среди нас, Веспер. И я все чаще замечаю, что ты неравнодушна к Сэму.

Последние слова были произнесены таким осторожным тоном, что я поворачиваю к нему голову. Он всматривается в меня, и тут до меня доходит, что он имеет в виду.

Дункан тоже это видит. Мое лицо вспыхивает.

Остальные тоже что-то заметили?

– Надеюсь, ты хорошо сегодня справишься. Я буду молиться за тебя, – говорит он, вставая.

– Спасибо, – слабо отвечаю я. Когда Дункан разворачивается, чтобы уйти, я окликаю его: – Дункан?

Он смотрит на меня в упор.

– Как ты думаешь, может ли наше предназначение быть ошибочным? – Он недоуменно наклоняет голову, и я откашливаюсь. – Думаешь, Бог совершает ошибки?

Мой голос дрожит при вопросе, который не давал мне покоя с тех самых пор, как я впервые почувствовала пульсацию в ладонях.

Дункан ждет, когда я посмотрю ему в глаза, прежде чем ответить.

– Нет, Веспер. Не думаю.

Он уходит, а я пялюсь на мат.

На него падает лунный свет, освещая засохшие пятна крови.

Но теперь я могу показать, какие из них мои.

27

Как только мы выходим из машины, я тут же понимаю, что ночь пойдет не по плану.

Сэму звонят, называют адрес, и мы подъезжаем к парковке, где пройдет третий раунд. Олдрик с Мэвис уже там, сидят у перил рядом с доком. Мы подходим к ним.

Похоже, остальные тоже уже прибыли. Позади стоят Карл с Бриони. Я заняла место пыльницы, когда превзошла ее время на верфи. Теперь нас всего четверо, а к концу ночи останутся лишь двое.

– Ординары ждут там. – Мэвис показывает на обогреваемый шатер, который поставили на погрузочной площадке. Это не столько предложение спрятаться от холода, сколько вежливая просьба свалить на фиг.

– Ему и тут нормально, – возражает Олдрик, и Мэвис пожимает плечами.

– У меня плохое предчувствие насчет всего этого, – шепчу я, укрепляя свою позицию покровителя Ясен-пня.

Раньше я толком не задумывалась, с кем мне придется бороться, но теперь этого невозможно избежать. Я буду драться либо с Олдриком, либо с Мэвис, либо с Карлом. В любом случае ситуация проигрышная.

Кто-то дважды хлопает в ладоши позади нас.

– Вперед, мои маленькие фрики и мутанты! Пора зарабатывать денежки, проливать кровушку и бла-бла-бла, – объявляет Тесса.

Вот так я и оказываюсь на лодке. Мы поднимаемся на борт. Она крытая сверху, почти как паром. Сбоку написано название: «Виктория Мария».

Я облокачиваюсь на перила, сильный ветер жалит мне щеки, пока мы мчим бог знает куда. Рядом становится Сэм, держа в руках две горячие чашки кофе.

– Держи, – говорит он. Я делаю глоток и кривлюсь. – Знаю. Этот кофе больше похож на химическое вещество, которое они использовали для чистки двигателя.

Мне плевать. Я давлюсь, но пью. По крайней мере он теплый.

Мы молчим. Сэм мог присоединиться к инвесторам Анании на верхнем этаже, наслаждаться закусками и шампанским. Но я рада, что он остался со мной на этой морозной палубе.

– Слушай, Веспер…

Мое сердце делает кувырок – не уверена, что хочу это слышать.

Вдруг я вижу темное очертание впереди и понимаю, куда мы плывем.

– Боже мой, – шепчу я.

Алькатрас.

Мы плывем в Алькатрас.

Как только мы швартуемся у острова, нас разделяют.

– Ординары – на смотровую площадку, – говорит Тесса и машет рукой Сэму, не отвлекаясь от экрана мобильного.

Он берет меня за руку.

– Ты все сможешь.

Я киваю – что тут еще скажешь?

Я справлюсь. Выиграю, предам его и лишу себя силы. Я сама начинаю верить, что у меня получится. Но победить – не самая сложная часть. Другое дело – предать человека, который мне небезразличен.

Сэм идет налево вместе с остальными спонсорами, а Тесса ведет гладиаторов по тропе. Над головой бегут темные, чуть ли не фиолетовые тучи. Впереди высится главная тюрьма. Нам рассказывали об этом месте в школе, когда у нас была презентация по национальным заповедникам. Я всегда мечтала его посетить.

Но, разумеется, не при таких обстоятельствах.

Как Анания получил разрешение – даже не хочу знать. Если у меня были какие-то сомнения относительно его власти… что ж, их больше нет.

– Ненавижу говорить очевидное, но я хотел бы подчеркнуть, что согласен с твоим «дурным предчувствием», – говорит Олдрик, пока мы поднимаемся к главному зданию.

Я смотрю на Мэвис, которая изучает колючую проволоку и заброшенные сторожевые башни с чем-то очень похожим на страх на лице.

Тесса ведет нас к камерам блока А – тут жутковато, как я себе и представляла. Воздух холодный и затхлый, неподвижный и в то же время будто живой. Не спрашивайте.

Мы не друзья – все это понимают. Но в мрачности этого места есть что-то первобытное; будто это живое, дышащее существо, которому не нравится, когда на него смотрят. Мы сбиваемся в кучку, становимся плечом к плечу.

Увидев, что впереди, все замирают.

Посреди нижнего тюремного блока подвесили клетку.

Когда мы приближаемся, с верхних уровней доносится тихий гул.

– Там инвесторы. Как, черт возьми, Ананию удалось это провернуть? – спрашивает Олдрик.

Я смотрю наверх – там гораздо больше людей, чем было на верфи. Должно быть, слухи о шоу, которое устроил Анания, распространились. Я изучаю толпу, но Сэма не вижу. Сапфира должна быть где-то тут, но ее я тоже не нахожу.

– Ладно, итак… в камерах есть закуски и вода. Можете перекантоваться там, пока мы вас не вызовем, – говорит Тесса, опуская взгляд.

– Прости, но ты хочешь, чтобы мы полезли в камеры? – с вызовом интересуется Мэвис.

Тесса раздраженно отрывается от телефона.

– Мы не собираемся вас запирать. Успокойся. Тут просто маловато места. Планировка здесь полный отстой.

– Это, вообще-то, тюрьма, – напоминает Олдрик, но Тесса снова прилипла к экрану мобильного.

Мы с Мэвис и Олдриком занимаем одну камеру, Карл и Бриони соседнюю. Мэвис запрыгивает на верхнюю койку, Олдрик садится на нижнюю. Но я не могу расслабиться. Краска шелушится, металл проржавел. Стены будто пропитались отчаянием, как если бы оно было осязаемым. Я прислоняюсь к прутьям и смотрю через маленькое окошко на туман, ползущий по заливу.

– Никогда не думал, что буду молиться, чтобы меня поставили в пару с Карлом, – в конце концов говорит Олдрик.

– Не будь чересчур сентиментальным, Олдрик, – отвечает Мэвис. Затем поднимает ноги и прислоняет их к стене, ее волосы свешиваются с края койки.

– Я не сентиментален. Просто так уж случилось, что, если я убью тебя, котята на скалах останутся без еды.

Мэвис резко садится и выглядывает из-за края.

– Кто рассказал тебе?

– Знаешь, ты могла бы просто принести их в «Грот». Джои и Люси были бы в восторге.

Мэвис фыркает и снова ложится, скрещивая щиколотки на стене.

– Это круто, Мэвис, – говорю я, прекрасно понимая, что мое замечание только заставит ее еще больше меня ненавидеть.

Она прищуривается и смотрит на меня сверху вниз. Теперь это меня не удивляет. Я видела выражение ее лица после боя с резчиком. Когда она травмировала его, в ней что-то сломалось. Мэвис снова переводит взгляд к потолку.

Тут слишком тихо. Долетающие сюда обрывки разговоров инвесторов заставляют меня только больше нервничать.

– Ради чего ты борешься, Олдрик? – любопытствую я. Если нас поставят в пару, возможно, я не захочу знать ответ на этот вопрос. Но сейчас мне просто нужно заполнить тишину.

– Какая часть нашей ситуации натолкнула тебя на мысль, что сейчас самое время сплотиться? – спрашивает Мэвис, вновь садясь.

– Если меня поставят против Олдрика, я не выйду из этой клетки. Может, я хочу знать, ради чего меня размажут по полу.

Мэвис ухмыляется.

– Справедливо. Ответь ей, Олдрик. Мне тоже интересно.

Тот поворачивается ко мне и делает глубокий вдох.

– Если я выиграю, то изменю кое-что, что я сделал в четырнадцать лет.

– Подробности! – рявкает Мэвис.

Олдрик поднимает ногу и бьет по ее матрасу, и Мэвис подпрыгивает, чудом не падая с койки.

– Я как раз собирался это сделать, – Олдрик снова смотрит на меня и закатывает глаза. – Моя семья с давних пор враждует с семьей миазмов, которые живут в другой части Самоа. Кажется, так было всегда – даже в детстве я знал, что не должен общаться с ними. Когда мне исполнилось четырнадцать и проявились мои способности камнекожего, я считал себя очень крутым. Был один миазм – ему в то время уже стукнуло семнадцать. Он плохо отзывался о моей семье в ресторане и… – Олдрик останавливается, его челюсти идут желваками. – Я побил его. Сильно. Половина моей семьи считала меня героем, хотя я знал, что поступаю плохо. Знал это, но все равно сделал.

Он замолкает, и я готовлюсь к ехидному комментарию Мэвис, но даже она притихает.

– Давай, Мэвис, теперь твоя очередь, – наконец говорит Олдрик. Та переворачивается на живот и облокачивается на матрас.

– Я играла на фортепиано в церкви, как вдруг моя сила впервые проявила себя. Тысяча жителей моего маленького южного городка видели, как пианино превратилось в пыль посреди религиозного гимна «Великий Бог».

– Звучит довольно круто, – замечает Олдрик.

– Правда? – резко спрашивает Мэвис. – Да, очень круто за одну ночь превратиться из главы школьного комитета в настоящего изгоя. Было очень круто, когда мои бывшие «друзья» начали звать меня Жрицей и креститься при моем приближении. Очень круто все потерять.

– Я козел. Это звучит ужасно.

Мэвис кивает.

– Так и было. Правда, стоит заметить, что не все вели себя со мной как придурки. Некоторые люди из церкви понимали, что магия не меняет человека. Но… их было мало. – Ее голос непривычно тих.

– Значит, ты хочешь стереть… – начинаю я.

Мэвис резко поворачивает ко мне голову.

– Хочу стереть их, чтобы они никогда не существовали, – сплевывает она, и ее лицо искажается от злобы. А затем она разражается смехом. – Ого, не могу поверить, что ты на это купилась. Нет, я не буду никого убивать. Я хочу стереть тот момент, когда моя сила впервые проявилась. Чтобы это осталось секретом.

– А ты не хочешь просто… изменить тот факт, что ты демо? – слишком быстро спрашиваю я.

Мэвис сверкает глазами и улыбается.

– Черта с два. На самом деле мне даже нравится прозвище Жрица. Просто… – она выдерживает паузу. – Я хочу, чтобы мои родители могли жить в мире и спокойствии.

Мы замолкаем, а сверху слышится низкий гул смеха.

– Жрица… тебе идет, – наконец говорит Олдрик.

Мэвис кивает и показывает на меня.

– Начинай.

Я обхватываю руками прутья позади себя.

– Я верну девушку Сэма из мертвых, – пытаюсь я говорить так твердо, как только возможно.

– Ту горячую штучку? Зачем тебе это? – фыркает Мэвис.

– Мы просто друзья. Я возьму деньги, а он получит ее обратно.

Я совершаю ошибку, посмотрев при этих словах на Олдрика.

Он вскидывает бровь.

– Просто друзья?

– Да.

Он облизывает губы и улыбается.

– Ладно.

Внезапно свет выключается.

В тихом тюремном блоке раздается скрип металлических дверей. Я считала, что за время в бегах стала храбрее, но здесь, в этой крошечной камере, в окружении кромешной темноты, понимаю, что еще многого не знаю о себе.

А затем вижу их.

Светящиеся красные глаза, смотрящие на меня с другой части камеры.

Из моего горла уже рвется крик, но тут Мэвис смеется.

– Мэвис! – восклицаю я, прижимая руку к груди.

– Что? – спрашивает она с напускной невинностью.

Включается прожектор, освещая центр клетки, где ныне стоит Анания с заведенными за спину руками и улыбкой на лице. Я подхожу к двери и обхватываю пальцами прутья.

– Алькатрас. Место для непригодных. Дом для нежеланных. Клетка для недостойных.

Моя хватка на металле крепнет, когда его голос раздается в темноте.

– Какое подходящее место для третьей ночи – это испытание определит, кто из вас попадет в финал. Потому что мы больше не обязаны жить в неволе, – говорит Анания, глядя на спонсоров, выстроившихся вдоль перил второго этажа.

Он улыбается и дважды хлопает в ладоши.

– Ну что, приступим?

Инвесторы разражаются подбадривающими криками, и Тесса запрыгивает в клетку, чтобы назвать имена…

Олдрик против Мэвис.

Мое сердце замирает при мысли, что мне придется драться с Карлом, и в то же время представляя ужас от боя Мэвис с Олдриком.

Та ухмыляется ему и встает.

– Пойдем? – спрашивает она, показывая рукой на открытую дверь камеры.

Олдрик выходит под звук оглушительных аплодисментов, а Мэвис останавливается, чтобы оглянуться на меня.

– Если мне надерут зад, передай Сапфире, что котята живут под старой спасательной станцией.

– Хорошо.

– И если кто-то прикоснется к моим мятным сливкам в холодильнике, я превращу их жалкие задницы в пыль, когда вернусь.

Я салютую ей, а она показывает мне средний палец, прежде чем выйти из камеры.

Я думаю, что лучше мне не смотреть на их бой, но крики зрителей все равно заставят меня переживать еще больше.

Олдрик с Мэвис становятся друг напротив друга в клетке, пока Тесса объявляет их. Когда она подает сигнал, оповещающий о начале боя, зрители ликуют.

Мэвис с Олдриком двигаются к центру. Она снимает перчатки зубами и откидывает их в сторону. Олдрик вытягивает руки, и они с треском превращаются в камень.

Я поднимаю взгляд к перилам, гадая, наблюдает ли за боем Сапфира. И почти надеюсь, что нет.

Мэвис прыгает на Олдрика, но он уклоняется. Как только она приземляется, он бьет кулаками по мату, от чего тот идет волной и откидывает ее в ограждение. Глаза Мэвис загораются алым, и она отталкивается от пульсирующей металлической сетки, хрустя костяшками, а затем снова бросается на Олдрика. Тот крутится на месте, превращая кожу руки в обычную человеческую, и отталкивает Мэвис.

Он не использовал свою силу. Ударил ее не так сильно, как мог бы, и ее глаза округляются от этого понимания.

– Даже не смей мне поддаваться, – шипит Мэвис, а затем проводит пальцами по его груди, обращая футболку в пыль. Олдрик опускает взгляд на свою обнаженную грудь.

Зрители кричат, Мэвис рычит.

Олдрик возвращает каменную кожу и нападает, делая хук слева и справа, попутно уклоняясь от ее ударов. Затем заключает ее запястья в каменной хватке, чтобы она не коснулась пальцами его кожи.

Мэвис отклоняется и пинает его в живот, который не покрыт каменной броней. Олдрик сгибается пополам, а Мэвис вырывается из его хватки, крутится на месте и еще раз замахивается, но ее пальцы проходятся по пустому воздуху, поскольку Олдрик вовремя отпрыгивает.

Мэвис снова бросается на него, и он ловит ее за предплечья. Она тянется пальцами к его шее.

Олдрик напрягается. Он ослабнет, когда потеряет форму камнекожего, и Мэвис это знает. Ей просто нужно подождать.

Ее рука тянется все ближе и ближе, и Олдрик начинает трястись.

Я отворачиваюсь, не желая этого видеть. Но затем так же быстро поворачиваюсь обратно.

Кожа Олдрика с треском превращается в нормальную. Мэвис обхватывает ногами его торс, ее руки по-прежнему заключены в его хватке, но она все ближе и ближе к цели.

Олдрик кряхтит от напряжения, теряя позицию.

Не могу поверить, что на секунду подумала, будто у Мэвис есть сердце. Она знает, что, если коснется его шеи, он умрет. И все равно тянется к ней.

Я изо всех сил прижимаюсь к прутьям лицом.

В сантиметре от победы Мэвис останавливается.

Затем встречается взглядом с Олдриком, и я замечаю какую-то перемену в ее поведении. Между ними что-то происходит. Олдрик отталкивает ее, и Мэвис ему позволяет. Не знаю, видят ли это люди наверху, но я вижу неверие в глазах Олдрика, когда Мэвис теряет равновесие и падает, а он снова превращает кожу в каменную. Олдрик становится над ней, сжимая гранитные кулаки. Мэвис смотрит на него, ее грудь часто поднимается и опускается.

Олдрик замахивается каменным кулаком, но затем останавливается. Опускает руку и смотрит на Мэвис.

– Нет, – говорит он, поднимая взгляд к зрителям у перил. – Я не стану этого делать.

Олдрик протягивает руку, а Мэвис надевает перчатки и берет ее. Он поднимает ее на ноги.

– Мэвис победила! – объявляет Олдрик, глядя в ее изумленные глаза.

Мэвис улыбается, и с балкона раздаются робкие аплодисменты. Мэвис с Олдриком поворачиваются к выходу из клетки.

Тут из тени балкона выходит Анания.

– Боюсь, у нас несколько другие правила, – говорит он. Аплодисменты стихают, их эхо грустно разносится по тюремному блоку.

– Если ты отказываешься заканчивать бой, то в соответствии с договором проигрываешь, – объясняет он ледяным тоном. Милосердие не делает бой увлекательным. – Как и Мэвис, поскольку она передумала наносить удар в последний момент и тем самым доказала, что недостойна участвовать в этом этапе соревнования.

Мэвис открывает рот, чтобы возразить, но Олдрик опускает руку на ее плечо.

Она проглатывает рвущиеся наружу слова, и они выходят из клетки.

Это первый добрый – человечный – поступок, который я видела в этом турнире. И он стоил им обоим шанса всей жизни.

Я наблюдаю, как они выходят из клетки. Хочу что-то сказать, но Тесса объявляет мое имя и говорит то, что я и так уже знаю. Я против Карла.

Я подхожу к ступенькам в клетку, и Олдрик помогает мне намотать бинты на запястья.

– Что это было? – шиплю я, имея в виду его бой.

Он качает головой.

– Сосредоточься на том, что тебе нужно сделать, а конкретно – надрать зад этому придурку.

Я киваю. Олдрик стукается со мной кулаками.

– Ты сможешь, Веспер.

И тогда меня осеняет – он знал, что Мэвис отступит. Он хотел расчистить мне дорогу к победе.

Я открываю рот, но Олдрик перебивает меня, качая головой:

– Сосредоточься, Веспер.

Я снова киваю.

Поднимаясь по ступенькам, я внимаю наставлениям Олдрика. Я ближе к победе, чем смела мечтать. Ближе, чем представляла возможным, к тому, чтобы покончить с этим ужасом, живущим под моей кожей. Тогда я смогу вернуться домой. И вернуть свою прежнюю жизнь.

Вот что я твержу себе, направляясь по упругому мату к своей части клетки.

Я верну свою прошлую жизнь.

Я делаю глубокий вдох, а Карл ухмыляется мне, в его блестящих глазах читается что-то среднее между ненавистью и радостью. Мои уши наполняет рев, когда я вспоминаю наш прошлый бой – ту беспомощность и страх.

А затем внутри меня что-то щелкает. В прошлый раз я была другим человеком и больше боялась того, что свернулось в моей груди, чем Карла. Мои руки дрожат от гула магии, царапающей кожу изнутри.

Я не слышу голоса Тессы. Карл все еще смотрит на меня, так что я закрываю глаза. Это просто страх.

Затем Тесса поднимает руку, и Карл мчится по клетке, выпуская жала из рук – одно из них пронзает бинт на его запястье.

Парень с криком бежит на меня – видимо, надеется испугать меня до такой степени, чтобы я замерла.

Зря.

Я ухожу в сторону и толкаю его в сетку. Карл с рычанием поворачивается и поднимает кулаки. Я готова к его удару. Уклоняюсь и делаю хук слева. Удар приходится ему прямо в челюсть, посылая заряд страха по всему телу, прямо как во время тренировок с Эбигейл. Он пятится и пытается перевести дыхание, его глаза округляются.

Но затем страх в них сменяется пламенной ненавистью. Карл выпускает жало из нижней части запястья, на черном острие блестит зеленая жидкость. Я разворачиваюсь и бью его ногой в живот. От толчка страха он отлетает к ограждению, его жало вяло висит сбоку.

Карл моргает, борясь с охватившим его ужасом, и поднимается на ноги. Зарычав, парень резко разводит руки и прыгает вперед. Его жало пролетает мимо моей головы, когда он замахивается кулаком мне в лицо. Я ловлю его, не забывая избегать жала, а потом захожу Карлу за спину и бью ногой под колено, сбивая его с ног. Толпа вопит от ликования, и я чувствую прилив гордости.

Я обхватываю его шею и переношу свой вес назад, используя прием «закрытый гард», – сдавливаю предплечьем его горло и хватаю себя за внутреннюю часть второго локтя. Если от этого захвата даже Олдрик стучал по мату, то и в случае с Карлом его должно быть более чем достаточно.

Я поднимаю взгляд наверх. Не знаю, как мне удается разглядеть его в темноте, но я замечаю Сэма. Он присел у перил, закинув руку на средний поручень, а другой держится за голову и наблюдает за мной.

Карл кряхтит подо мной, с его губ брызгает слюна, пока он пытается высвободиться. Его свободная рука тянется к шее, но я хватаю его за запястье и прижимаю к груди, обезвреживая жало. Еще пару секунд, и он сдастся.

Моя магия рыщет внутри его. Я чувствую, как она перебирает разные воспоминания и страхи. Голос его матери затихает, и монстр мчится дальше по темному коридору. Кровь. Насмешливые лица на детской площадке. Снова визг матери. Но я знаю, что за его ребрами кроется нечто более глубокое – что-то, что парализует его.

Карл извивается от ощущения моей магии, копающейся в его груди, прямо как Бриони, и я использую это в своих целях, усиливая хватку.

Затем призываю магию обратно. Все закончится прежде, чем мне придется вытаскивать его страхи.

Во внутреннюю часть моего запястья впивается что-то маленькое и острое, и я вскрикиваю.

Что это было? Я заглядываю за плечо Карлу, чтобы проверить жало.

Его видно, так что же вызвало боль?

Мой разум затуманивается, все мысли разбегаются. Крики толпы раздаются будто издалека, прожектор слепит глаза. Я отпускаю шею Карла и падаю на спину, а он вскакивает на ноги.

Я тоже поднимаюсь. Или думаю, что поднимаюсь. На это уходит поразительно много времени. Я вытягиваюсь во весь рост, но затем теряю равновесие и пячусь к ограждению; металл впивается в мои пальцы, когда я хватаюсь за сетку, чтобы остановить падение.

Все вокруг меня кружится. Карл вытирает рот тыльной стороной ладони, и тут свет падает на бинты на его запястьях. Сквозь теплую дымку в моем разуме пробивается осознание.

Игла. Он что-то спрятал под бинтами и уколол меня.

Карл идет вперед, его губы расплываются в ухмылке, пока он наблюдает за эффектом своего яда. Я отталкиваюсь от ограждения, но он дает мне оплеуху, и я падаю на мат. Рот наполняется ржавым привкусом крови. Я кашляю, становясь на четвереньки, и она брызгает на белый пол клетки. Карл со всей силы пинает меня, и я перекатываюсь.

Парень становится надо мной, и я поднимаю руку, позволяя магии зацепиться за его грудь, и достаю первый попавшийся страх.

Клетку наполняет голос его матери, но звучит он очень слабо, будто издалека.

Зато я вижу ужас в глазах Карла, когда сверху доносится крик.

– Карл Дживс, ты жалкий кусок дерьма!

Его глаза округляются, и он испуганно оглядывается. Затем возвращает взгляд ко мне, и его лицо искажается в гримасе чистой ярости. Он садится на меня сверху и сжимает мое горло.

– Прекрати! – кричит Карл.

Я хочу оттолкнуть его руки, но не могу. Голос в клетке затихает, а я отчаянно пытаюсь сделать вдох. Наша связь обрывается, поскольку изначально не была сильной, и нащупать ее вновь у меня не выходит.

Все замедляется, хватка Карла крепчает.

Нет. Не может все закончиться вот так.

Я поднимаю руку, вливая остатки силы в кнут страха, которым бью его по груди. Карл пятится и отпускает меня. Я приподнимаюсь и прижимаюсь спиной к сетке, чтобы не упасть, а затем вижу… что я вытащила.

Единственное, с чем я могу это сравнить в своем потерянном состоянии, это зомби. Действительно похоже. Человекоподобное чудовище, которое, судя по всему, когда-то было женщиной. Ее левая рука болтается так, будто ей вырвали сустав, длинные светлые волосы свисают ниже плеч. Она шаркает ногами по полу и стонет. Скорее, это напоминает шумное бульканье, будто ее душат. Затем появляется второй. На этот раз мужчина в рваной футбольной кофте, сквозь дырки в ткани виднеется разложившаяся плоть. Они начинают идти к Карлу.

Я поднимаюсь, подтягиваясь пальцами за металлическую сетку.

– Что ты наделала? – в ужасе шепчет он, отбегая подальше от зомбиподобных существ.

– Чего ты боишься, Карл?

Перед глазами все расплывается, пока я пытаюсь выпрямиться. Язык немеет, но хватка на его страхе не слабеет. Я кручу запястьем, и зомби подходят ближе. Карл кричит и метает жало в женщину. То с отвратительным звуком попадает в цель, но это никоим образом ее не замедляет.

– Ах ты, тварь! – переходит он на визг, пиная зомби-мужчину в живот.

Тот покачивается, но продолжает идти. В моей груди появляется тяжесть, опуская меня на мат. Я снова скольжу вниз по ограждению. Карл мчится ко мне, осклабив зубы, и замахивается, чтобы вновь ужалить меня.

Я кручу запястьем, и появляются новые зомби. Карл раздраженно рычит и отбивается от них жалом. Это дает мне время, но я не знаю, как долго смогу держаться за его страх. Наша связь будто пульсирует, пока по моим жилам курсирует отрава.

И тут я слышу голос Сэма.

– Веспер!

Я поворачиваю голову. Он стоит у двери в клетку, но его сдерживают двое вышибал. Его лицо искажается, пока он кричит и пытается отбиться от них.

Пытается пробиться ко мне.

Если он зайдет в клетку, я проиграю. Для нас обоих все будет кончено.

«Для меня уже в любом случае все кончено», – растягивает слова голос в моей голове.

В тюремном блоке разражаются крики. Инвесторы что-то вопят и чей-то голос – возможно, Тессы – объявляет через громкоговоритель:

– Тайм-аут!

Я выдыхаю при мысли о перерыве и поднимаю руку. Несмотря на охватившую меня слабость, страх повинуется. Все зомби застывают.

Затем Олдрик отталкивает одного из вышибал, и Мэвис прижимает палец к замку на клетке. Тот рассыпается от ее касания, и Сэм забегает внутрь. Одним ловким движением хватает Карла за горло и отталкивает его к ограждению.

– Что за хрень ты с ней сделал?! – кричит он.

– Охрана! – зовет сверху Анания. Я слышу щелчки затворов пистолетов.

– Сэм! – рявкаю я. Мой язык по-прежнему не слушается.

– Я победил, придурок. Смирись, – огрызается Карл.

Мэвис надевает перчатки и помогает мне сесть. В клетку заходит Анания, щелкает пальцами, и пистолеты над нами опускаются. Он с любопытством наклоняется, чтобы изучить зомби.

– Предвестница, – говорит он восторженным голосом и оглядывается на меня.

Я встречаюсь с ним взглядом, его глаза горят чем-то, чего я не видела прежде. Он выглядит искренне взволнованным.

– Тесса, ты не могла бы проводить наших гостей на яхту на время перерыва?

Сверху слышится топот, пока охрана ведет инвесторов к выходу. Как только дверь за ними закрывается, улыбка Анании тает. Я осмеливаюсь посмотреть вверх.

– Нам поступили обвинения в неспортивном поведении, – говорит Анания, обходя женщину-зомби, чтобы лучше видеть Карла.

– Они лживые, – сплевывает он.

Прежде чем он может что-то сделать, Сэм тянется к его бинтам и достает на свет маленький шприц.

– Насколько мне известно, в магический арсенал клещей не входят медицинские шприцы, – шипит он, подходя ближе к Ананию и поднимая к его лицу шприц.

Тот переводит тяжелый взгляд, полный презрения, на Карла.

– Это правда? – спрашивает Анания. Карл открывает рот, будто хочет возразить, но затем лишь дерзко смотрит в ответ.

Я пытаюсь сказать, что хочу закончить бой, просто мне нужно немного передохнуть, но моя голова будто сделана из ваты.

Анания качает головой.

– Этот бой и так продлился слишком долго. – Он оглядывается на охранника позади. – Уведи его отсюда.

Когда охранник подходит к Карлу, я поворачиваюсь к Сэму. Он касается моего лица и всматривается мне в глаза.

– Ты в порядке?

Я киваю, в голове слегка проясняется. Что бы Карл в меня ни влил, эффект вещества не долгосрочный. Действия хватило как раз для того, чтобы выиграть любой ценой.

– Тебе нестоилоэтогоделать… – бормочу я, едва шевеля языком.

Олдрик держит дверь в клетку открытой. Боковым зрением я замечаю, что…

Карл дрожит от ярости, его глаза полнятся чем-то, чего я прежде не видела.

Он крутит запястьем, выпуская жало.

Издав боевой клич, замахивается, чтобы ужалить Сэма прямо в грудь.

Я, не задумываясь, поднимаю руки. Клетку наполняют зомби, блокируя обзор Карлу. Те, что застыли, вновь оживают и ковыляют к нему.

В клетке пахнет чем-то сырым и земляным, будто влажной почвой и кислым запахом плесени. По тюремному блоку раскатывается рычание, гулким эхом отражаясь от стен. Глаза Карла расширяются от ужаса.

Анания, Мэвис и Олдрик бросаются к двери.

– Бежим! – кричит нам Олдрик. Сэм пытается увести меня, но я вырываюсь из его хватки.

Затем поднимаю руки, чтобы заставить зомби вновь замереть. Но они не слушаются. Я не могу обуздать свою силу.

Все они идут за Карлом, который яростно размахивает жалом, сбивая парочку из них в процессе, но это не останавливает орду мертвецов. Он начинает лезть по сетчатому ограждению, но его обувь слишком крупная и не цепляется за металл. Карл нагибается, чтобы разуться, но монстры двигаются слишком быстро.

Их становится все больше и больше, переполняя клетку. Один поворачивается к Сэму, свирепо щелкая челюстями. Тот пинает его ногой.

– Олдрик! Выведи их отсюда! Я заберу Веспер! Нужно убедиться, что никто из них не выберется! – кричит Сэм. Олдрик кивает и тянет Мэвис к выходу из тюремного блока.

– Веспер, нам нужно идти, – лихорадочно шепчет Сэм, поворачиваясь ко мне. Мои руки дрожат от напряжения, пока я пытаюсь заставить страх исчезнуть. Тщетно.

Зомби не перестают появляться, отталкивая нас с Сэмом к краю клетки.

– Веспер, нужно уходить, сейчас же!

Значит, забудем о магии. Я и сама могу добраться до Карла. Я делаю рывок вперед, но Сэм подхватывает меня на руки и несет к двери из клетки.

Выбравшись наружу, он опускает меня, но хватку не ослабляет.

Анания стоит на верхней ступеньке в клетку. Я думала, что он давно сбежал, но он просто стоит и наблюдает.

Карл проталкивается через зомби, падая неподалеку от двери, когда его хватают за ботинки.

– Помогите ему! – молю я.

И тут Анания закрывает дверь в клетку.

– Что вы делаете?!

– Нет времени, – просто отвечает он и спускается по лестнице.

– Мы должны помочь ему! – кричу я, снова пытаясь отозвать страх.

Действие яда слабеет, но мне все равно не хватает сил. Я поднимаю руку и молю свою магию сработать. Сэм крепче обхватывает меня за талию, и я сгибаюсь пополам в попытке помешать ему, из-за чего мы падаем на пол, и я задеваю ногтями его кожу.

– Мы не можем просто его бросить! – кричу я, но тут меня прерывает какой-то звук.

Карл издает душераздирающий крик – зомби наконец добрались до него. Он поднимает на меня взгляд, и последнее, что я вижу перед тем, как Анания становится передо мной, это ужас в его глазах.

– Ты не должна этого видеть, – говорит мужчина, взмахивая руками. Из пола поднимается изумрудно-зеленая стена, закрывая от меня кошмар в клетке.

Анания отходит, и крики затихают.

Я брыкаюсь и царапаю Сэма, пока он не отпускает меня. Затем бью рукой по стене. Она сделана из стекла.

– Все кончено, Веспер, – тихо говорит Сэм.

Я и сама это знаю. Крики Карла прервались и сменились гортанным рычанием монстров, которых я же и создала. Я бью кулаком по стеклу, но он кажется слишком маленьким и незначительным на фоне холодного и твердого барьера.

А затем воцаряется тишина. В обычной ситуации я бы почувствовала себя лучше, но зомби исчезли лишь потому, что Карл больше не является опорой для страха.

Я поворачиваюсь, сжимая кулаки, и смотрю на Анания.

– Как вы могли так поступить?! – спрашиваю преисполненным ужасом шепотом.

Тот смахивает волосы со лба.

– С ним не произошло ничего, чего ты бы не хотела.

– Что?! – взвизгиваю я, кидаясь вперед.

На сей раз Сэм меня не останавливает. Я толкаю Ананию прямо в грудь, даже не задумываясь о том, что он самый могущественный аномал из существующих. Он встречается со мной взглядом, никак не реагируя на толчок.

– Он жульничал и пытался убить твоего друга. Разве ты этого не хотела?

– Нет! – Я хотела остановить Карла, а не убивать его. На глаза накатываются ненавистные, жаркие слезы. – Это было не нам решать!

– Неужели? Что, по-твоему, мы тут делаем, Веспер? Чего ты пытаешься достичь?

Я отхожу на шаг, его слова действуют на меня как пощечина. Сэм молча пытается отдышаться, упираясь руками в бока.

– Все кончено, – говорит Анания. Без злобы. Без каких-либо угроз. Он просто констатирует правду, какой он ее видит.

Я опускаюсь на ступеньку перед клеткой и закрываю глаза, а Анания разворачивается на пятках и уходит. Сэм присаживается передо мной и обнимает меня за плечи, но я качаю головой. Не знаю, что будет дальше. Даже думать об этом не хочу.

– Пожалуйста, дай мне побыть одной, ладно? Я встречусь с тобой у воды через пару минут.

Ему явно не нравится идея оставлять меня в одиночестве, но он кивает и уходит.

Услышав шаги спустя несколько минут, я поднимаю голову, чтобы сказать Сэму, что мне нужно еще время. Но быстро останавливаюсь, увидев перед собой Сапфиру. Судя по ее мрачному выражению лица, она застала бой.

Сапфира проводит меня к яхте, где меня уже ждут. В конце концов, я чемпионка. Аномал, дошедший до финала.

Мы подходим к краю воды, и я смотрю на яхту, окутанную мирным золотистым сиянием.

Сапфира берет меня за руку, и я подпрыгиваю.

– Ты вся дрожишь, – шепчет она.

– Просто… я не могу подняться туда сейчас, – отвечаю я, подходя ближе к воде. – Мне… – мой голос срывается на всхлипы, сотрясающие все тело. Легкие сдавливает горе от случившегося, и я не могу сделать вдох.

Я наклоняюсь и погружаю руки в ледяную воду, чтобы смыть кровь с пальцев, и даже не чувствую холода.

Ничего не чувствую.

Сапфира подходит и накрывает мои руки своими, пока я оттираю кровь с пальцев.

– Это не твоя вина, – наконец говорит она. Я подавляю всхлип, поднимающийся по моему горлу.

– Мне просто нужно…

Я плюхаюсь в воду, по-прежнему оттирая руки, хотя на них уже ничего нет.

Сапфира садится в воду рядом со мной и обнимает меня за плечи. Я ее не отталкиваю.

Не знаю, как долго мы сидим в тишине. В конце концов она помогает мне встать, и мы выходим на берег, падая на песок. Ни одна из нас не хочет подниматься на яхту. Я вздрагиваю, хотя не чувствую холода.

Сапфира смахивает прядь с моих глаз.

– Ты ни в чем не виновата.

– Виновата, – возражаю я. – Я чудовище, Сапфира. Я…

– Нет. Ты спасла Сэму жизнь. Карл дважды пытался его убить.

Я качаю головой, слова кипят в моей груди, несмотря на морозный воздух вокруг.

– Дело не только в этом. Я подписалась на турнир, намереваясь предать его. Чего уж там, я до сих пор намерена это сделать. Я испорчу ему жизнь, чтобы исправить свой поступок. Я… – я не заканчиваю предложение и проглатываю свои слова. – Он мне небезразличен, но все равно я готова разбить ему сердце, чтобы исправить свои ошибки. Только чудовище может так поступить, Сапфира.

Она прожигает меня взглядом и сжимает челюсти. Поначалу мне кажется, что она испытывает такое же отвращение, как и я. Но затем она берет мое лицо в ладони. Я зажмуриваюсь.

– Ты не чудовище… Взгляни на меня. Ты не чудовище.

Я открываю глаза.

– Если ты идешь на чудовищные поступки, чтобы защитить дорогого тебе человека, это не значит, что ты монстр. Наоборот, это делает тебя человеком. – Ее голос становится хриплым, и я беру ее за руку.

– Почему ты работаешь на него? – тихо спрашиваю я с мольбой. С отчаянием.

– Ты по-прежнему считаешь, что смотрители худшее, что с тобой может случиться?

– Веспер! – зовет Сэм с трапа.

Сапфира опускает руки, а я встаю и стряхиваю с себя песок, но в конечном итоге понимаю, что это безнадежное занятие. Выгляжу кошмарно.

– Сапфира, Олдрик ищет тебя, – добавляет Сэм, спускаясь по трапу. На меня он не смотрит.

Сапфира встает и проводит рукой по непослушным волосам. Затем проходит мимо, попутно легонько касаясь моей руки.

Когда мы остаемся одни у воды, Сэм опускает взгляд.

– В ночь перед финалом во Дворце изящных искусств пройдет прием. Анания сделал официальное заявление на яхте. Ты должна там присутствовать, поскольку, как он сказал, ты теперь – «лицо этого турнира». Твоего последнего противника выберут произвольно из журнала, раз уж…

Никого не осталось. Мэвис и Олдрика дисквалифицировали.

А Карл мертв.

– Это полная хрень! Ты осталась последней! Турнир должен был закончиться.

Возможно, я пребываю в состоянии шока, но его слова пролетают мимо меня. Я слышу их, но не слушаю. Мой взгляд сосредоточен на тумане, укрывающем воду. Мне стоило бы разозлиться, но сейчас я чувствую себя отстраненной от всей ситуации. Я помню выражение лица Анании, когда он позволил Карлу умереть. Он здесь дергает за ниточки. Теперь я это вижу. И если честно, часть меня испытывает облегчение, что мне не придется сейчас принимать решение насчет реверсии. Дополнительный раунд подразумевает, что пока мне не нужно сталкиваться с этим выбором.

– Анания сказал, что будет еще один финальный бой. И мы ничего не можем с этим поделать.

– Веспер, нам нужно поговорить, – Сэм тянется за моей рукой, но я отхожу.

– Мне нужно время.

Я не смотрю ему в глаза. Не хочу видеть его взгляд. Ночной воздух полнится плеском воды и далекими звуками сирены, но каким-то образом между нами повисает невыносимая тишина.

– Тогда встретимся наверху, – говорит Сэм через пару секунд.

Я не двигаюсь, пока он не уходит. Затем на задворках моего сознания что-то щелкает. То, как Сапфира коснулась моей руки…

Я возвращаюсь к месту, где мы сидели, и вижу надпись на песке.

Известное зло.

28

Я не могу спать.

Каждый раз закрывая глаза, я вижу Карла.

Слышу клацанье челюстей кошмара, который сама же выпустила и не смогла сдержать.

Вижу свет на яхте, когда мы с Сапфирой наконец поднялись на палубу. Чувствую тепло пледа, который Олдрик накинул мне на плечи. Слышу скромные аплодисменты инвесторов, спрятавшихся в безопасности лодки и наслаждавшихся клубникой в шоколаде, пока я устраивала настоящий ад в тюрьме. Чувствую ледяное дыхание моря, которое обдает меня на носу яхты, пока я наблюдаю, как тенеформы скрывают строительную бригаду из виду, чтобы они прибрали бардак на Алькатрасе и никто не узнал о нашем присутствии.

И вижу слова. Те, что кажутся бессмысленными.

Я не рискую отправлять сообщения Сапфире на тот случай, если Анания может каким-то образом их перехватить. Она определенно не хочет, чтобы он об этом знал.

Тем не менее эти слова преследуют меня. «Известное зло».

Я беру перчатки и спускаюсь вниз. Через окошко льется лунный свет. Я подхожу к мату и останавливаюсь прямо у края света.

Не хочу в него заходить. Не могу.

Свирепое чувство в моем животе вырастает и сворачивается вокруг шеи, сжимая ее все туже и туже.

Здесь так холодно, что я вижу пар от своего горя, кружащийся в лунном свете.

«Ударит пусть судьба сама. Ей не сломить мой дух непокорный».

Мне хочется рассмеяться от этих слов.

«Если ты идешь на чудовищные поступки, чтобы защитить дорогого тебе человека, это не значит, что ты монстр. Наоборот, это делает тебя человеком», – сказала Сапфира.

Нет, но все же я монстр, поскольку помню охватившее меня чувство, когда я оживила кошмар Карла, – гордость. Гордость за свою силу. Гордость за свое могущество.

А затем все быстро пошло под откос, и теперь он мертв.

Еще прошлой ночью мы сидели тут с Дунканом, и он сказал, что будет молиться за меня. Вряд ли Бог прислушался. Мои руки дрожат, по горлу поднимается очередной всхлип, но я подавляю его.

– Веспер? – раздается голос Сэма из темноты за кругом лунного света. Я даже не знала, что он здесь. Должно быть, опять спал на диване.

Или нет. Он тоже выглядит так, будто не спал этой ночью.

Я вытираю слезы тыльной стороной ладони.

– Да?

Он просто стоит по другую сторону круга. На нем темная толстовка и черные тренировочные штаны. Его волосы сильно отрасли, на лице видна щетина.

– Ты в порядке? – шепотом интересуется Сэм.

Я киваю.

– Врунья.

Он делает шаг в мою сторону, и я инстинктивно отхожу. Мне не дает спать по ночам не только кровь, но и вопрос.

Я так отчаянно хочу узнать ответ, что это приносит физическую боль, но я еще никогда в жизни так не боялась задавать его.

Сэм недоуменно протягивает ко мне руки.

Не могу на него смотреть. Я поворачиваюсь и прохожу мимо клетки. Черт его знает, куда я иду.

Наверх. Наружу. Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь. Все лучше, чем разговаривать с ним. Я не буду с ним говорить. Мы не будем ничего обсуждать.

Сэм следует за мной.

– Веспер, поговори со мной.

Я резко поворачиваюсь и шепчу:

– Почему ты остановил бой?

Ладно, похоже, мы все же поговорим об этом.

– Я же говорил. Карл уколол тебя, и я знал…

Я качаю головой.

– Ничего ты не знал. Ты не мог знать. Все выглядело так, будто мне надирали зад – что в наши дни не такое уж редкое явление, – так что хватит нести чушь.

Сэм выглядит так, будто я влепила ему пощечину.

И на секунду я гадаю, а задумывался ли он сам над причинами своего поведения? Знает ли, почему поставил под угрозу наше участие в турнире и свою жизнь? Сэм с трудом сглатывает, и я отворачиваюсь. Не хочу видеть его лицо. Не хочу, чтобы он видел мое.

– Я не мог… Не мог… – он запинается. – Не мог позволить тебе.

– Не мог позволить мне что? – не отстаю я. – Справиться самостоятельно? Разобраться самой? Пережить этот раунд? Ты лишал возможности не только себя, Сэм, но и меня. Я не просила тебя о помощи, так что, пожалуйста, объясни, чего ты не мог…

– Я не мог позволить тебе умереть.

Он не кричит. Не повышает голос. Но его слова заставляют меня прирасти к месту. Потрясают меня до самых костей. Его голос чуть не ломает меня пополам; приходится скрестить руки, чтобы не разлететься на кусочки. Мои струпья натягиваются, и я чувствую, как капельки крови затекают в рукав. В горле набухает комок, но я проглатываю его.

– Я не очередная дамочка в беде, которую ты должен спасти, Сэм.

– Я тебя такой и не считал.

– Неужели? – выдавливаю я, наконец озвучивая мысль, которой боялась последние пару недель. – Ведь если это какой-то гребаный процесс самоочищения, во время которого ты исцеляешь свои раны, спасая меня…

– Ты не видела своего лица. Ты умирала прямо на моих глазах, – сдавленно перебивает он, подходя ближе. Что-то внутри меня ломается.

– Я тебе не замена Элизы.

– Я такого и не говорил, – его голос низкий и хрупкий. Сэм смотрит на меня с мгновение, прежде чем развернуться и сделать три неуклюжих шага в противоположную сторону. Но затем резко оборачивается. – Веришь ты или нет, но не все мои решения связаны с ней.

– Да что ты? Оглянись, Сэм. Ее нет уже больше двух лет, однако все, что ты делаешь, так или иначе ты делаешь ради нее.

– Осторожнее, – тихо рычит он, и это слово рассекает воздух, словно лезвие бритвы.

Но я не хочу осторожничать. Я хочу замахнуться и причинить ему такую боль, чтобы он больше никогда не смел взглянуть мне в глаза. Я хочу, чтобы он возненавидел меня, и покончить с этим.

– Все беспокоятся о тебе. Ты лучший боец в этом зале, но ты просто… остановился. Ты облажался однажды, но это не значит, что нужно нажать на тормоз и перестать жить своей жизнью.

Последние два месяца я только и делала, что избивала боксерские груши, макивары и людей.

Но ни один из моих ударов не попадал так метко в цель. Сэм делает пару шагов назад, часто моргая, и издает невеселый смешок. От этого звука по мне пробегают мурашки.

– Говорит девушка, которая больше года не общалась со своей семьей из-за несчастного случая, – сплевывает он.

Я ощетиниваюсь от этой правды и медленно выдыхаю сквозь стиснутые зубы.

Сэм делает шаг вперед и показывает на пол.

– Мы партнеры. Ты была в беде. И я принял решение.

Он спас мне жизнь. Я это знаю. Но сейчас мне необходимо выговориться. Оттолкнуть его так далеко, как только возможно. Сэм прищуривается.

– Все верно, Сэм. Мы – деловые партнеры, и ты принял решение за нас двоих.

– Вот кто мы? Деловые партнеры? – Он за две секунды пересекает мат и вновь становится передо мной.

– Разве нет? – Ненавижу, как дрожит мой голос.

Мне нужно, чтобы он это сказал. Нужно, чтобы эти слова стали раскаленным металлом для открытой раны, которая появилась в моей груди с ночи первого раунда.

Но он их не произносит. Сэм всматривается в меня и подходит ближе. Я чувствую его дыхание на своем лице и жар от его груди. С трудом сглатываю, моя кожа покрывается мурашками. Надеюсь, он их не видит.

Я хочу, чтобы он их увидел.

Не хочу. Хочу.

Нельзя.

Если я не оттолкну его сейчас, у меня не хватит сил сделать необходимое, когда придет время.

Сэм приближается еще на шаг, и я поднимаю руки.

– Это сработало, Сэм. Это… – я показываю на нас пальцем. – Мы использовали друг друга в личных целях, и оба это понимаем. Мне стоило остановиться, когда была такая возможность, но… – я проглатываю комок в горле и пожимаю плечами. – Мне стыдно, что я использовала тебя, чтобы вновь почувствовать себя нормальной, пусть и ненадолго. И тебе должно быть стыдно, что ты использовал меня, чтобы уменьшить собственную боль.

Последние слова буквально извергаются из меня, поскольку они невыносимо правдивы. А еще невыносимо то, как легко я начала в него влюбляться. Сэм все равно подходит ближе, но я толкаю его изо всей силы.

На него это не действует. Он пятится скорее от изумления. Судя по всему, я задела его за живое. Глаза Сэма наполняются слезами, и он хватается за голову, издав еще один смешок. В этом звуке нет ничего веселого. Он похож на гром – низкий и полный угрозы. Он похож на звук чего-то ломающегося.

– Ты делаешь прямо противоположное остановке кровотечения, Веспер.

Сэм опускает руки и подходит ближе. Я делаю шаг назад и врезаюсь в сетчатое ограждение клетки. Он хватается за него пальцами по бокам от моей головы.

По его щеке скатывается слеза. Мне стоит оттолкнуть его. Прямо сейчас. Я чувствую его взгляд на себе и знаю, что не должна смотреть на него. Мне нужно уйти, нужно…

Я поднимаю взгляд.

Он так близко, что, когда я поворачиваю лицо, наши губы оказываются в сантиметре друг от друга.

– Я бы все отдал, чтобы твои слова были правдой, – шепчет он. – Может, тогда я бы смог спать по ночам.

Его глаза всматриваются в мои, будто он копается в моих самых глубоких, самых постыдных мыслях. И я не противлюсь. Сэм упивается мной и опускает взгляд к моим губам.

Мое сердце яростно бьется в груди, кулаки сжимаются. Хватит с меня.

– Сейчас моя единственная цель – это бороться, чтобы вернуть твою мертвую девушку, – ложь с легкостью срывается с моего языка, будто это сущий пустяк. Но следующие слова кромсают меня на части. – Кроме того, даже если бы все сложилось иначе… я не испытываю к тебе подобных чувств, Сэм.

Он замирает и опускает взгляд в пол, и я задумываюсь, приносят ли ему эти слова столько же боли, сколько и мне.

Я лгунья, лгунья. Ложь переполняет меня до такой степени, что я гадаю, смогу ли я когда-либо почувствовать что-то еще, кроме ее горечи. Смогу ли когда-либо открыть окна своей души, чтобы проветрить ее от ужасной вони, которую эта ложь поселила внутри меня.

– Ты права, – говорит Сэм, снова встречаясь со мной взглядом.

Что-то в нем ожесточается, и я почти чувствую, как он замыкается в себе. Его губы подрагивают.

– С завтрашнего дня я поручу твое обучение Вексу, и мы сохраним рабочие отношения.

Он опускает руки и отходит. Мне требуются все силы, чтобы оттолкнуться от клетки и уйти.

Через мат, вверх по лестнице. Вернувшись к себе в комнату, я выглядываю в окно.

Сэм стоит у клетки и держится руками за сетку.

Он выглядит таким же сломленным, какой я себя чувствую.

29

Фестиваль Королевы ядов в полном разгаре.

Как буквально, так и фигурально.

Обычно в национальных заповедниках запрещают закатывать вечеринки, но к черту их запреты. Мы не должны устраивать гладиаторские бои на верфи или в Алькатрасе, но тем не менее.

Так что меня таким не удивить.

Что меня удивляет, так это количество людей. Их тысячи. На деревьях висят гирлянды, на пляже Пфайфер горит костер.

Тут присутствуют как аномалы, так и ординары, но их невозможно отличить друг от друга, поскольку большинство людей в масках или разукрашены… или и то и другое. С утеса доносятся низкие басы – там установили танцпол. Музыка заряжает воздух электричеством, все будто оживает. Даже кора деревьев покрыта блестками, сверкающими так, будто они в сговоре. Кто-то заставил небольшие участки леса диванчиками, креслами и кофейными столиками. На них ведерки со льдом и тарелки с виноградом и маракуйей. Все они стоят на плотных коврах, на ветках деревьев висят люстры. Предположительно, это места для вежливых бесед, но некоторые решили использовать их не по назначению. Я краснею и отворачиваюсь.

Мы с Эбигейл проходим мимо палаток и столов – как только Сэм упомянул о фестивале, ее было не остановить. Как и Векса. И Роя. «Лучше взять их в качестве подкрепления на случай, если что-то пойдет не так», – сказал Сэм. Я согласилась. Дополнительный бонус? В машине не хватало на всех места, так что я предложила поехать с Эбигейл и спасла себя от продолжительного нахождения с Сэмом наедине.

С третьего раунда прошло два дня – достаточно времени, чтобы все ядовитые вещества вышли из моего организма. После полуночной беседы с Сэмом я отступила. Что-то во мне проковыляло в угол и свернулось клубочком.

Я помогу Сэму узнать, что случилось с Элизой.

Хотя бы этот долг я смогу вернуть.

А затем выиграю в турнире и изменю себя.

Мы с Эбигейл проходим мимо огненных фурий, держащих на ладонях шары пламени, пока два полуголых парня жарят на них зефир.

На всех деревьях, словно в знак протеста, висят цветы королевы ядов.

Мимо проходят две женщины в тоненьких синих платьях.

– Постой, Аманда, – говорит та, что повыше, и машет рукой над землей у ног подруги. Там появляется небольшой смерч, сдувая кусок мусора с подошвы сандалии.

Эбигейл замирает с округлившимися глазами.

– Это. Так. Круто, – шепчет она.

– Могла бы уже и привыкнуть со временем. Сколько раз ты видела, как Дункан просто… исчезал?

– Достаточно, чтобы это перестало меня шокировать. Но я никогда не видела столько разных способностей. Это… – она обращает внимание на электрода, целующегося предположительно с перевертышем. У него рога, так что я надеюсь, что он перевертыш. У нас проблемы покрупнее, если тут разгуливают настоящие демоны.

– Уборная! – восклицает Эбигейл, потащив меня к небольшому трейлеру.

Я следую за ней, попутно стараясь рассмотреть Сапфиру в толпе. Она ничего мне не писала, и я начинаю беспокоиться. Уборная – а кто-то действительно построил здесь настоящую уборную – переполнена девушками, разглядывающими себя в зеркале. Мы протискиваемся через толпу, пока не добираемся к последнему умывальнику рядом с выходом.

– Кошмар! Разве сейчас не должно быть холодно? – спрашивает Эбигейл, обмахивая руками вспотевшие подмышки.

Я вытягиваю шею, выискивая Сапфиру, но тщетно.

– Наверное, они попросили кочегаров провести под землей нагревательные жилы. Весь этот участок леса похож на гигантское одеяло с подогревом.

Эбигейл перестает обмахивать себя.

– Что, серьезно?! Ничего круче я не слышала. Но это не особо помогает, – говорит она, окидывая свое платье изучающим взглядом. Это блестящее золотое коктейльное платье с драпировкой на спине. На ней черные гладиаторские сандалии с кожаными шнурками до самых бедер, завитые волосы перехвачены металлическим обручем.

– Ты выглядишь сногсшибательно, – искренне говорю я.

Эбигейл осматривает меня с головы до пят.

– Ты тоже.

– Ты такая милая, когда врешь. – Я морщу нос.

Я выбрала простое черное платье и просто нанесла тушь на ресницы. Мне некого впечатлять своим видом, да и, если честно, я настроена наряжаться только на битву.

Я хочу встретиться со скрибом, получить ответы насчет Элизы и покончить с этим.

Мы выходим из уборной, и я замечаю Сапфиру у одной из множества горящих мусорных бочек, расставленных между деревьями. Она выглядит потрясающе в сапфировом платье с открытыми плечами и в армейских ботинках. Ее глаза накрашены серыми тенями, в ушах темные драгоценные камни, волосы распущены. Мы стоим неподалеку от танцпола и трибуны ведущего, в лесу гремит музыка. К Сапфире подходит Олдрик, и она переплетается с ним пальцами.

Несмотря на ноющее чувство в груди, я улыбаюсь. Ну наконец-то!

Я открываю рот, чтобы спросить, что, черт возьми, значила та надпись на песке, но останавливаюсь, когда к нам подходит Сэм.

– Мы нашли их, – говорит Векс, потягивая какую-то жидкость через неоновую закрученную трубочку.

Я кошусь на Сэма. За все это время я видела его только в спортивной одежде, так что меня потрясает его вид в темных джинсах, ботинках и обтягивающей черной футболке – он выглядит иначе. В хорошем смысле. Он поворачивает ко мне голову, и я опускаю взгляд.

– Умеете вы, ребята, закатывать гулянки, – говорит Рой. В его руке прозрачный стаканчик с переливающейся пурпурной жидкостью. Он поднимает его, чтобы отпить, но замирает, увидев что-то за моим плечом.

Рой прочищает горло и кивает. Я поворачиваюсь.

За мной стоит человек в золотой маске на пол-лица и в белом платье. Я узнаю Линн по белым волосам.

– У вас двадцать минут. Идите за мной.

– Мы посторожим ваши напитки, – напряженно говорит Эбигейл. Понятное дело – мы вот-вот последуем за странной женщиной в маске в чащу леса.

Я киваю, изображая уверенность. Нужно дать ей понять, что у нас все под контролем.

Когда мы выходим за пределы фестиваля, гирлянды на деревьях заканчиваются, и лес превращается из сказочной тусовки в мшистое ярко-зеленое царство. Нависшие над нами деревья напоминают чудовищные тени. Хор кузнечиков и сов сопровождает наши шаги скорбной песней.

Олдрик с Сапфирой, не размыкая рук, идут прямо за Линн.

Сэм держится позади меня, но я не смею оглядываться.

На небо взошла луна, но здесь так темно, что я различаю лишь платье и волосы Линн.

Внезапно она останавливается, присаживается и проводит рукой по лесной почве.

Земля перед ней разверзается, являя проход вниз.

– Не задавайте вопросы, на которые не хотите знать ответы. Не ждите ответов на все, о чем спрашиваете. Не спрашивайте ничего об ординарах – она не знает. И даже не смейте, – она поворачивается к нам, – задавать один вопрос дважды. Ответ «нет» то и значит. Нет.

Я останавливаюсь.

– Погодите. «Она»? В хижине вы говорили «он».

Линн улыбается.

– Зачем мне говорить что-либо, что поможет вам найти ее, если она этого не хочет?

– Откуда нам знать, что вы не врете нам сейчас? – спрашивает Олдрик.

Линн просто улыбается и спускается по тропе. У нас не остается иного выбора, кроме как пойти за ней.

Я думала, что скриб живет в доме. Например, в хижине посреди леса, но такого я не ожидала. Мы спускаемся вниз целую вечность, и все это время я смотрю вверх, пытаясь вдыхать полной грудью. И не думать, как глубоко мы под землей. И как близко к разлому Сан-Андреас.

Ладно. Не самая успокаивающая мысль. Худшая, которая могла прийти мне в голову.

Мы заходим в большую пещеру, сделанную из песчаника и кирпичей, в щелях торчит мох. В ее центре, в тени, находится огромный водопад неизвестного происхождения, который собирается внизу в большой пруд. С потолка свисают лозы, вдоль небольшого пространства стен, не заставленных полками с книгами, горят факелы.

Книги повсюду.

Пещера просто гигантская – настолько, что я не вижу потолка. Только тени, листья и книги. Здесь так прекрасно, что я замираю на секунду, чтобы насладиться видом.

– Веспер, – зовет Сэм.

Когда мы обходим водопад, я опускаю взгляд на собирающуюся внизу воду. Наблюдаю за извивающимися струйками пара на каменном полу, останавливающимися прямо перед книжными полками, словно врезаясь в невидимый барьер. Какая-то магия защищает книги от влаги. Гениально.

Пруд выглядит как ночное небо, усеянное звездами и с намеком на тучи.

Я недоуменно поднимаю голову, полагая, что это отражение.

Но пещера закрыта сверху.

Это просто магия.

Я поворачиваюсь и вижу ее.

Скриб сидит в кресле.

Стойте.

Кресло. Как из «La-Z-Boy» [6]. В горошек.

Я смущенно оглядываюсь назад. Я представляла ее какой-то лысой колдуньей в белой мантии и с огромным талисманом на шее.

Но нет. На вид она примерно моего возраста. На ней облегающие черные джинсы, заправленные в сапоги до колена, и кардиган в полоску. По-моему, я даже видела такой в магазине.

Ее волосы собраны в неаккуратный пучок, на переносице очки в толстой оправе. Румянец на щеках идеально подчеркивает оливковый цвет кожи. Она что-то записывает в блокнот фиолетовой ручкой с пушистым голубым шариком на конце. Я присматриваюсь к полкам. На них не книги, а блокноты. Дневники. На спирали и в твердой обложке. Сотни, тысячи журналов, хранящих ее видения. Наши истории.

– Тиффани? – обращается Линн, и та окидывает нас взглядом, прежде чем закрыть блокнот и воткнуть ручку себе в пучок. – Они здесь.

Скриб Тиффани встает с кресла, скрещивает руки на груди и кивает Линн.

– Я подожду снаружи, – говорит женщина и идет обратно по тропе.

Затем наступает тишина, не считая журчания водопада.

Ладно, кто заговорит первым?

Каков протокол в данном случае?

Я выхожу вперед.

– Э-э…

Как к ней обратиться? «Ваше величество»? «Миледи»?

– Красивый кардиган.

Сэм медленно оборачивается, глядя на меня с недоверием.

Но это срабатывает, поскольку Тиффани улыбается.

– Спасибо.

Она снова окидывает нас всех взглядом, но задерживается на Сэме на секунду дольше, чем на остальных.

Ла-а-адненько. Делать это было не обязательно, но ладно.

– Линн говорит, что вы хотели узнать об Элизе Литтлтон, – начинает она, прищуриваясь. – Я много об этом думала. Элиза была… сложным человеком. Мне никак не показать вам ее, не раскрыв всего.

– Чего «всего»? – спрашивает Сэм с каменным выражением лица. Я бы все отдала, чтобы знать, о чем он сейчас думает.

– Меня до сих пор преследуют кошмары, – продолжает Тиффани. – Не задавайте вопросы, на которые не хотите знать ответы. Это роскошь, которой нет даже у меня. – Она отходит к дальней стене, цокая каблуками по камню, и приближается к одной из высоких полок. – По крайней мере, я мечтала о ней с тех пор, как Иван стал главенствовать над смотрителями.

Тиффани поднимает руку и проводит пальцем по корешкам своих журналов, останавливаясь на том, который стоит в центре полки. Затем достает его и поворачивается обратно к нам.

– Как он может быть до сих пор жив? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня с грустью на лице.

– Увидишь.

Мое сердце пропускает удар. Затылок покалывает от страха, и я борюсь с желанием сбежать. Качаю головой.

– Стой. С тех пор как Иван стал главенствовать над смотрителями? Сколько тебе лет?

Тиффани застенчиво улыбается, но молчит. «Не ждите ответов на все, о чем спрашиваете».

– Значит, ты не можешь перестать использовать свою силу? – спрашиваю я, проходя взглядом по тысячам дневников вдоль стен. – Ты видишь все, что происходит с аномалами, и затем… записываешь эти события?

Тиффани подходит к водопаду и кладет журнал на пол. Затем кивает.

– Думаю, вы можете себе представить, насколько ценной я была бы для смотрителей. Все их секреты на страницах блокнотов. Но я создана не для них – они давно сбились с пути. Надеюсь, вы это поймете.

– То есть ты не думаешь, что они исчезли? – интересуюсь я. Она встречается со мной взглядом, а затем отводит глаза.

«Не ждите ответов на все, о чем спрашиваете».

Тиффани переворачивает листы дневника.

– Ко мне редко заходят посетители. Только достойные могут найти меня; те, кто ищет истинных знаний. С каждым столетием такие встречаются все реже и реже.

Столетием? Стоп. Сколько же ей?

– Я хочу оставаться тайной, и Иван – одна из главных тому причин, – ее голос становится жестким, как и выражение ее лица. – Но Линн попросила меня об одолжении. Ее мать была моей лучшей подругой, так что я сделаю это.

Она игнорирует мой немой вопрос и показывает жестом, чтобы мы следовали за ней к водопаду.

– Итак, я вижу эти события не как свидетель истории. Скорее… будто я там. Внезапно и на короткий промежуток времени. Это сбивает с толку, но только так я могу это описать. Поэтому вы не услышите объяснений, а просто… узнаете их. Как я.

В ее голосе слышится грусть. Тиффани делает глубокий вдох.

– Уверены, что хотите узнать?

– Да, – отвечает Олдрик, и никто из нас не возражает.

Тиффани протягивает руки, и факелы по бокам тускнеют.

Затем она берет дневник и подкидывает его, будто стряхивает слова со страницы в водопад.

Сэм хватает меня за руку, и я не противлюсь. А затем – я уже не в пещере.

Впереди каменные двери, высотой минимум в три этажа, с гравировкой в виде аконитов.

Они со стоном открываются, являя просторное помещение – больше, чем пещера, с рядами и рядами полок.

На каждой полке сотни банок. Какие-то из металла, какие-то из дерева или стекла. В стеклянных я вижу пульсирующий, извивающийся свет, но в каждой он разного цвета.

Я сразу же понимаю, где мы.

Это Атенеум потрошителей. Он настоящий.

От него просто дух захватывает. Такой же прекрасный, как кости. Потрясающий в своем совершенстве; потрясающий, какой только может быть смерть.

Между полками расхаживает мужчина, и что-то в его походке выдает его личность. Прямо как и сказал скриб… я просто знаю.

Иван.

На нем черный плащ, лицо закрыто капюшоном. Я двигаюсь вместе с ним по мере продвижения истории.

Он выходит в коридор, освещенный длинными лампами на бетонном потолке.

«Какую ты забрал на этот раз?» – раздается голос, как только Иван переступает через порог.

Вопрос задала девушка. Моя ровесница, может, чуть старше. Ее руки скрещены на груди, и она одета в облегающую черную жилетку с поднятым к подбородку воротником. Ее русые волосы собраны в косу. В карих глазах читается отвращение. Иван поворачивается к ней так, будто забыл о ее присутствии.

«Ту, которую мы обсуждали».

Девушка отталкивается от стены.

«Это не было обсуждением».

Подходит к нему.

«Моя сестра позволяла тебе заниматься этим веками. Они впустили тебя и отводили взгляд, когда ты забирал силы из этого места по своему усмотрению, но я не стану этого делать».

Он смотрит на нее из-под капюшона, и я не могу понять, гордится он или сердится. Впечатлен или раздражен.

И тут меня озаряет, как и говорила Тиффани. Все кусочки складываются воедино.

Иван забирал силы из Атенеума. Забирал для себя. Поэтому он до сих пор жив столько лет спустя. Он похитил бессмертие. Но он не крал их все за раз, чтобы не вызвать подозрения у других смотрителей.

Медленно, одну за другой.

«Ты слышишь меня, отец?»

Он уходит, и я вижу лицо девушки. Вижу ее горе и ужас. Боль от того, кем становится ее отец.

Это его дочь – потрошительница.

Она подходит к аконитовым дверям, чтобы закрыть их.

Как только она прикасается к ним руками, те издают скрип.

Ее пальцы начинают светиться.

Она запирает их. Ну конечно. Только потрошители могут попасть в Атенеум.

Картинка блекнет, и я слышу крики.

Они ужасны. Как лезвие, проведенное по венам; как кулак, сдавливающий легкие.

Это мать, держащая на руках своего неподвижного ребенка в темной детской.

Это брат, обнаруживший свою сестру бездыханной в кроватке.

И еще один.

И еще.

Разные дома, разные оттенки ночи, мелькающие в окнах.

Еще один. Еще, еще, еще, снова и снова. Я вижу тела. Невидящие глаза, в которых отражается безлунное небо.

Разные страны. Разные люди, разные возлюбленные в их руках, но все с одинаковыми странными темными ожогами на коже.

С одинаковым криком.

Картинка меркнет, крик переходит в плач; в нечто дикое.

Потрошительница распахивает двери в зал Ивана – большую обсидиановую комнату. Он сидит во главе стола со старейшинами в мантиях. Смотрителями.

По ее лицу стекает тушь, волосы спутаны.

«Ты это сделал, – выдыхает она, даже не скрывая слез, стекающих по ее щекам и носу. По полным губам. – Я запретила тебе забирать силу ловца. Ты солгал насчет того, какую силу взял из Атенеума».

Дурное предчувствие в моем животе смешивается с пониманием. Ловцы, как ищейки, могут находить любого всего по одной детали, предмету, вещи.

Иван показывает остальным смотрителям, чтобы они покинули помещение. Когда они выходят, он встает.

«Они были опасны».

«Они были невинны! – кричит потрошительница. Вены на ее висках набухают от ярости, когда она отталкивает кресло в сторону. То с грохотом падает на каменный пол. – Но ты все равно отправил за ними наших самых смертоносных людей. Даже за детьми. Пока они спали».

Они были пробудителями. Портными. Миазмами со смертоносными, неотслеживаемыми ядами. Металлургами. Все, кого Иван считал опасным. Их жизнь просто оборвали.

Наступает пауза, во время которой она обдумывает свои следующие действия, а затем на ее прекрасное лицо закрадывается какая-то мысль.

«Я не позволю тебе этого сделать».

Ивана явно не впечатляет ее демонстрация чувств.

«Если бы мы ждали, пока они что-то сделают, потом было бы уже слишком поздно. Ликвидировать последствия беспорядков – это прошлое. А вот делать так, чтобы беспорядки не происходили – это будущее».

Потрошительница замирает, будто к ней приходит озарение. Будто она принимает решение.

«Если убийство невинных – единственный способ обеспечить нам будущее, то мы не заслуживаем его».

Она поднимает на него взгляд, ее глаза сияют золотым светом от притока силы.

«Ты. Ты не заслуживаешь будущего».

Вот. Вот он – первый проблеск страха в глазах Ивана.

«Что ты делаешь?»

Волосы потрошительницы взметаются вокруг головы, когда она поднимает руки.

«Стой. Немедленно остановись», – приказывает Иван. Он по-прежнему думает, будто контролирует ситуацию.

Потрошительница поднимает руки выше, и уверенность тает на его лице. Он пытается сбежать, но она слишком быстрая. Девушка сжимает руки в кулаки и крутит запястьями.

«Ты не можешь. Не можешь этого сделать, – выдавливает Иван. – Ты умрешь».

Потрошительница сжимает кулаки крепче, и он хватается за грудь.

«И тогда твой единственный путь в Атенеум исчезнет вместе со мной, отец. Ты будешь бессилен. Даже больше, чем те матери, чьи крики я слышу по ночам».

«Нет», – начинает он, но потрошительница опускает руки и издает такой крик, что стены вокруг идут трещинами. Иван падает на колени.

Из его носа вытекают разные оттенки света. Из его глаз.

Изо рта и ушей.

Сила ускользает от него, как яд из раны, и переходит прямиком в грудь потрошительницы. Сила, с которой он родился. Силы, которые он украл.

Девушка со свистом поглощает их, и в этот момент стол и кресла переворачиваются, с грохотом врезаясь в стены.

Комната сотрясается от крика потрошительницы. Ее глаза сияют разными оттенками света, отобранными у Ивана.

И тут меня осеняет.

«В случае определенных сил потрошение может привести к гибели».

Это правило касается не только тех, кто теряет силу, но и самих потрошителей.

Забирая всю мощь у Ивана за раз – у аномала, которому сотни лет… она знала, что не выживет.

Из ее горла вырывается сдавленный звук, и свет в ее глазах меркнет.

Она падает на пол и больше не двигается. Иван поднимает взгляд, его лицо наливается кровью.

«Нет», – ахает он, подползая к потрошительнице.

«Нет, нет, нет, нет!» Он касается ее лица, а затем поднимает дочь себе на колени и утыкается лицом в ее шею, испуская тот же крик, что и все те люди, чьих детей он убил.

Душераздирающий, рвущийся изнутри крик родителя, потерявшего ребенка.

Через секунду Иван отстраняется. Вытирает рукой лицо и опускает обмякшее тело дочери на пол.

Показывает рукой на перевернутый стол и крутит запястьем, но ничего не происходит.

Пробует еще раз. Ничего.

В нем ничего не осталось.

Через боковую дверь заходит один из смотрителей с низко опущенным на лицо капюшоном. «Мы что-то почувствовали, Иван. Что произошло?»

Иван смотрит на свою дочь. Ее глаза распахнуты, губы приоткрыты.

Смотритель делает шаг в его сторону, не зная, что сказать.

«Мне… мне очень жаль, – с запинкой говорит он. – Я немедленно начну подготовку к похоронам».

Но Иван качает головой.

«Нет. Она отправится в залив».

Смотритель молчит, он явно в ужасе.

«Но, Иван…»

Тот быстро поворачивается.

«Она была моей дочерью, и я говорю, что она отправится в залив. В нашей семейной крипте нет места для предателей».

Он опускает на нее взгляд.

«И нет места для слабости на службе».

Иван переступает через ее тело и направляется к двери.

«Тогда что мне делать?» – спрашивает человек в капюшоне. Иван оглядывается через плечо.

«Найди мне нового потрошителя».

Свет тускнеет и сворачивается по краям. Мы возвращаемся в пещеру скриба.

Она опускает руки, и водопад вновь становится просто водопадом.

Мы молча пытаемся осмыслить то, что произошло.

Что я только что увидела?

Я поворачиваюсь. Олдрик хранит молчание, сжимая и разжимая кулаки. Сэм ерошит себе волосы и молча отходит назад. По щекам Сапфиры льются слезы, пока она смотрит на водопад.

Я поворачиваюсь к Сэму, и меня охватывает понимание. Должно быть, Элиза была одной из тех невинных, которых убил Иван. По какой-то причине он считал ее опасной.

– Я предупреждала вас, что все плохо, – тихо произносит Тиффани и наклоняется за журналом.

– Так вот что произошло? – спрашиваю я. – Он крал силы из Атенеума, и дочь его выпотрошила?

Она кивает.

– И где он сейчас? – интересуется Олдрик, но Тиффани пожимает плечами.

– В том-то и дело… Я не видела его после потрошения. Мне не удалось найти никого из них. Похоже, с тех пор смотрители были вынуждены скрываться.

– Почему бы им просто не выбрать нового лидера? Кого-то из тех, кто сидел за столом? – спрашивает Олдрик, но она мотает головой.

– У Ивана связь со смотрителями, которая превосходит его силу аномала. Они все связаны друг с другом. Когда дочь выпотрошила его… то выпотрошила всех. Вряд ли они захотят рассказывать всему миру, что их так ослабили. Или что они были предателями.

– И что он будет делать?

– То же, что и раньше, как я подозреваю. Искать нового потрошителя, чтобы открыть Атенеум и вернуть былую власть. В его распоряжении все смотрители, так что он все еще довольно влиятельный. Но Иван не спешит делиться с миром фактом, что у него не осталось сил. Или что этому поспособствовала его дочь.

Я поворачиваюсь к Сэму. Он молчит и смотрит прямо перед собой.

– Спасибо, что показала нам, – говорит он механическим, равнодушным голосом.

Мое сердце ухает вниз. В его глазах нет покоя. С моей стороны было глупо полагать, что это закончится чем-то еще, кроме боли.

Тиффани неловко дергает край кардигана.

– Мне жаль, – говорит она и грустно пожимает плечами, а затем возвращается к своему креслу.

Девушка достает ручку из волос, ее глаза стекленеют, и она вновь начинает что-то яростно писать. Все кончено.

30

Когда мы возвращаемся, вечеринка по-прежнему идет полным ходом. Музыка вибрирует в моих костях, но я не слышу мелодии.

Элизу убили смотрители.

Смотрители, которые приказали уничтожить невинных аномалов. Иван крал силы из Атенеума.

Мы не разговариваем на обратном пути, все еще пытаясь осознать всю глубину увиденного.

Смотрители оказались даже хуже, чем мы боялись, и их больше нет. Не по их собственному желанию, а потому, что их предали. Значит, вероятно, они будут искать пути для возвращения. Это лишь вопрос времени, прежде чем Иван найдет то, что ему нужно.

Так что, даже если я выиграю и изменю свою силу… однажды они найдут меня.

Однажды я заплачу за содеянное. За борьбу в этом турнире. Все мы поплатимся.

Мне в любом случае крышка.

Когда мы проходим через деревья в сторону вечеринки, ко мне подходит Сапфира. Я немного замедляюсь и оглядываюсь через плечо. На ее густых ресницах блестят слезы, взгляд отстраненный. Как только Сэм с Олдриком чуть отходят, я поворачиваюсь к ней лицом.

Что-то во мне ломается. Я так устала от секретов! Что они мне дали, кроме разбитого сердца и испорченной жизни?

– Что, черт возьми, значит «известное зло», Сапфира? Почему бы тебе просто не поговорить со мной? – спрашиваю я, и в мой голос просачивается раздражение. Я понимаю, что злиться не стоит, но тем не менее.

Ее взгляд рассредоточен, и я вижу хаос в ее глазах – что-то разрывает ее на части.

– Сапфира? – уже ласковей зову я.

Она моргает и медленно облизывает нижнюю губу. Шмыгнув, встречается со мной взглядом.

– Ничего, Веспер.

Я открываю рот, чтобы возразить, но она качает головой.

– Я ошибалась. Известное зло так же ужасно, как неизвестное.

Девушка пожимает плечами, и на ее глаза накатываются слезы, пока она закусывает губу, чтобы скрыть дрожь.

– Как можно оставаться добрым в мире, который так… зол к тебе? – тихо спрашивает она, глядя на ночное небо. В моем животе, словно дым, извивается безнадежное чувство. У меня нет ответа.

– Сапфира… Ты пыталась что-то донести до меня.

– Я была идиоткой, Веспер. Я надеялась на то, что никогда не произойдет, – тебе знакомо это чувство, не так ли? – резко произносит она, опуская на меня взгляд. – Это был тупик.

На мои глаза тоже наворачиваются слезы. Позади бушует вечеринка и ждут парни, которым мы лгали и причиняли боль.

И ради чего?

Все эти поиски и чаяния… впустую. Никакого облегчения. Никакой надежды. Только воспоминание о криках, которые навсегда выжжены в моей памяти.

– Я хочу выпить, – наконец говорит Сапфира, и ее глаза проясняются. – Один из тех светящихся пурпурных напитков, как у Векса. Сегодня я хочу притвориться девушкой, которой была до того, как все пошло под откос. – Ее голос становится громче, когда она вытирает слезы с глаз.

Сапфира смотрит на меня в ожидании и протягивает руку.

Не знаю, дело ли в моем горе, страхе или разочаровании, но я беру ее.

Я дохожу до столика с красивыми напитками и бью по нему, как делают в старых вестернах. Женщина с фиолетовыми ресницами смотрит на меня с негодованием, так что приходится оставить ей двадцатку на чаевые. Я взяла ее из своих накоплений на чрезвычайный случай. Похоже, это он и есть. Женщина молча вручает мне розовый напиток.

Вкусный, но недостаточно, учитывая, как быстро я его пью. Пофиг.

Сапфира смеется и чокается со мной.

Я пью дальше, пока мир не становится приятно теплым и я не дохожу до нужной кондиции. Я не пьяна – помню, как-то раз мы напились с Линдси в подвале ее матери, и раз я не изображаю пистолет пальцем и не кричу «пиу-пиу», то, соответственно, не пьяна. Но мне тепло.

Вот чем любопытна ситуация, когда ты полностью и бесповоротно в заднице. Все перестает иметь значение.

Так почему бы мне не есть, пить и веселиться? Ведь буквально завтра может быть мой последний день.

Или же я выиграю и оставлю Сэма ни с чем.

Так, ну с частью про «пить» я справилась… переходим к веселью. И я в точности знаю, что мне нужно.

Сзади подходит Эбигейл.

– Эй, ты в порядке? Сэм сказал, что все прошло не самым удачным образом.

Я смотрю на Эбигейл и замечаю, что ее помада слегка смазалась. Молодец, Векс! Я фыркаю и прикрываю рот тыльной стороной ладони.

Внезапно музыка меняется. Ее ритм так заразителен, что наполняет мое тело пульсацией.

– Веспер? – снова зовет Эбигейл. – Ты в порядке?

– Я не хочу об этом говорить. Ты брала с собой подводку?

Мы забегаем в уборную и протискиваемся в угол. Я поднимаю взгляд вверх, и Эбигейл красит мои глаза подводкой, а затем наносит еще один слой туши на ресницы. Алкоголь будто наполняет мое тело бетоном. Я топаю ногой в ритм музыке, пробивающейся сквозь стену, пока Эбигейл не просит меня замереть. Она снимает с моих волос ленту, достает из сумки маленький баллончик с лаком и брызгает им мне на корни. Потом мажет мне губы помадой и помогает собрать платье сзади, используя ленту. После недолгих раздумий она отходит и улыбается.

– О да-а-а…

Эбигейл подвигается, и я смотрю на свое отражение в тусклом свете уборной.

Подведенные черным глаза. Розовые губы. Глубокое декольте – я и забыла о нем. На секунду я снова становлюсь собой.

Веспер Монтгомери. Я беспокоюсь о своем среднем балле и о том, чтобы вернуться домой до комендантского часа. Я влюблена в парня, с которым у нас совместный третий урок. Я нормальная.

Долго это не продлится, но придется довольствоваться малым.

А затем я вновь вылетаю в ночь, музыка так и манит меня к себе.

И знаете что? Да, черт возьми! Я готова веселиться. Не знаю, где остальные, но мне все равно.

Я хватаю Эбигейл за руку, и мы идем между деревьями. Из меня рвется смех, хотя вся моя жизнь полетела к чертям собачьим. Гори все синим пламенем, но я наслажусь этим вечером сполна.

На танцполе извиваются потные тела. Спектр создал мерцающие змейки из бледного света, которые сворачиваются и выгибаются над полом, откидывая на все странные, призрачные тени. От паркета поднимается пар с блестками.

Мы с Эбигейл забегаем на танцпол и врезаемся друг в друга в танце.

Она вскрикивает, и я беру с нее пример.

Не знаю, как долго мы там развлекаемся. Одна песня перетекает в следующую, мои мышцы горят от усталости. Какой-то парень спросил, можно ли со мной потанцевать. Он милый и мне приятно, что он ко мне подошел. А еще от него хорошо пахнет и он круто двигается, так что бери, что дают. По моей спине стекают капельки пота, песня вновь меняется. Я поднимаю взгляд и замечаю, что мы на краю танцпола. На деревьях вокруг поляны висят люстры, откидывая мягкий свет на лесной покров. Мой взгляд за что-то цепляется.

Сэм.

Он сидит в кресле под деревом в компании бутылки пива.

Судя по всему, он явно мной недоволен. При этой мысли по моей спине пробегают приятные мурашки, и я начинаю активнее крутить бедрами напротив своего партнера, слегка задирая платье и размахивая волосами. Это так банально, что будь я на сто процентов трезвая, то осудила бы себя.

Но я не трезвая.

Ему тоже все равно. Нужно помнить об этом. Ему все равно. Иначе быть не может.

Я поворачиваюсь лицом к своему партнеру – просто, чтобы Сэм знал, что я не сосредоточена на нем. Свет наверху меняет оттенок на фиолетовый и красный, из колонок льется новая, низкая, более грязная песня. Парень прижимает меня к себе. Я откидываю назад голову.

Музыка пронзает мою грудь. Все, чего мне хочется, это забыться. Отринуть все произошедшее.

Но в моем черепе звучат крики, услышанные в воспоминании скриба, и я поднимаю голову с груди своего партнера. В голове крутится одна мысль, пробиваясь сквозь алкогольную дымку.

Ярость на лице потрошительницы.

Обмякшая рука дочери на коленях у матери.

– Эй, ты в порядке? – спрашивает парень.

– Мне просто нужно подышать свежим воздухом.

– Мы и так на открытом воздухе, – бормочет он, когда я отталкиваю его.

Не имея ни малейшего понятия, куда направляюсь, я захожу в темноту между деревьями, едва разгоняемую светом люстр на ветках, и игнорирую тела на расстеленных у корней подстилках.

Когда я дохожу до поляны, с моих ресниц скатываются слезы.

В моем сердце накопилось столько смертей, столько трагедий и тьмы, что я будто тону в них. Я думала, что смогу прогнать эти тени, но они слишком глубоко поселились, чтобы их могли отпугнуть розовый напиток и клубная музыка.

Мне семнадцать. Я не должна уметь вытаскивать худшие страхи людей. Не должна решать, чьи сердечные раны больше достойны исцеления.

Я должна быть дома. Должна прыгать в надувном замке вместе с Кармен на фестивале в честь Дня благодарения. Должна отправлять Айрис скриншоты дурацких постов из Тамблера, просто чтобы услышать, как она смеется в соседней комнате. Должна кричать на Джека, когда он прыгает с разбега на мою кровать утром, потому что мама послала его разбудить меня.

Я не должна испытывать чувства к Сэму, когда он по-прежнему любит Элизу.

А я настроена предать его. Испортить ему жизнь.

Я падаю на землю. Как только мои руки касаются земли, под ней загораются словно бы вены света, спиралью уходя вперед. Они поднимаются по деревьям, обматывая ветки, как пальцы из ярких искр, что пронзают тьму. За секунду вся поляна окутывается мягким золотым сиянием. Вены света переплетаются всего в нескольких сантиметрах под влажной землей, освещая цветы, которые откидывают разноцветные блики на стволы деревьев.

Их оставили светочи, и мое прикосновение их активировало.

Я знаю, что этому есть совершенно рациональное объяснение, но у меня все равно перехватывает дыхание. Ничего прекраснее я не видела.

Осторожно прижимаю ладони к земле. Вены света теплые, но не горячие, и приятно греют в холодной ночи. Я ложусь на спину, позволяя им согреть мне спину, и смотрю на россыпь звезд на черном небе.

Дункан верит, что кто-то наблюдает за нами и что у всего этого хаоса есть причина. Мои родители тоже в это верили.

В конце концов, они назвали меня в честь этой надежды.

Прямо сейчас я не разделяю их веры, но хотела бы. Лежа на пламени и глядя на бриллианты в небе, мне хочется поверить в чудеса. Я не молилась с ночи пожара. Страх как сорняк, который медленно, но уверенно задушил ту часть меня. Я стала опираться на ужас и отучилась полагаться на надежду.

– Я ничего не понимаю, – выдыхаю я, и в горле появляется комок горя. Страха. Ярости. – Ничего.

По моим вискам стекают жаркие слезы.

– Веспер?

Я испуганно присаживаюсь. Сэм смотрит на меня сверху вниз, а затем ошарашенно обводит взглядом поляну.

– Что это? – спрашивает он на выдохе.

– Вены светочей. Они контролируют биолюминесценцию.

– Как красиво…

Я киваю, вытирая слезы ладонью.

– Не против, если я присяду? – Сэм осторожно подходит и садится. – Ой! – Он слегка подпрыгивает, и я тихо смеюсь.

– Да, они теплые.

– Что ты тут делаешь?

Я смотрю на него, а затем поднимаю глаза к небу.

– Молюсь.

Он улыбается; свет от вен делает его даже красивей, чем обычно, если это вообще возможно. Мое сердце сжимается. Я снова поднимаю взгляд к небу, поскольку его красота менее разрушительна. Глядя на Сэма, я не могу сосредоточиться.

– И? – спрашивает он.

Я задумываюсь.

– Пока ничего.

– Жди дальше.

Я неохотно отрываюсь от звезд и вновь поворачиваюсь к нему, полностью осознавая, какой опасности себя подвергаю.

– Порой мы получаем странные ответы на наши молитвы, – шепчет Сэм.

– Как ты можешь так говорить? Ты видел, с чем мы имеем дело. Столько смертей… Ты видел, что произошло с Элизой. Они убили ее, потому что боялись. Ее и десятки других. Они чудовища.

Я опускаю взгляд. Ему не нужно напоминать – он и сам это прекрасно знает.

– Прости, – шепчу я не громче ветра, играющего с моими волосами. – Это никоим образом не помогло, не так ли?

Сэм встречается со мной взглядом и качает головой.

– Нет. Не помогло.

– Мне так жаль, Сэм. Я думала, что смогу исправить ситуацию.

Его лицо напрягается, взгляд опускается к моим губам.

– Я хотела как лучше, – шепчу я и подаюсь вперед. Подаюсь ближе.

– Веспер… – его голос охрип от тоски и… вины? Я отстраняюсь. – Я…

О господи… Я не так все поняла. О чем я думала?! Сэм только что узнал, почему его девушку убили два года назад. Меня поглощает чувство стыда. Я отклоняюсь, сгорая от позора.

– Мне так жаль, – говорю я, поднимаясь на ноги.

В ту же секунду на меня накидывается холод, и я ахаю от смены температуры. Но Сэм берет меня за запястья прежде, чем я успеваю сбежать. Он прожигает меня взглядом и делает глубокий вдох, его челюсти идут желваками.

– Останься, Веспер, – просит он.

Его слова звучат не громче сдавленного шепота, и я опускаюсь на колени, не сводя глаз с теплого света, пульсирующего под землей. Сэм притягивает меня к себе. Мне хочется оттолкнуть его и приказать забыть об этом, потому что я ему не пластырь на рану, не отвлечение и не спасение. Но я молчу.

Не смотри. Не смотри…

Черт. Посмотрела.

Сэм буравит меня глазами и наклоняет голову, а затем я пробую на вкус его губы. Поначалу ласково – он выдыхает мне в рот, будто ему не хватает воздуха. Мои запястья по-прежнему в его руках. Между нами воцаряется напряженная, робкая пауза.

А затем вся робость пропадает. Я падаю на теплую лесную почву, а Сэм ложится сверху, поглощая меня с неистовым голодом и издавая звериные, гортанные звуки, которые сводят меня с ума. Он касается меня языком, и я извиваюсь под ним, словно он – мое спасение. Я закусываю его губу, и он грубо проводит рукой по моему бедру.

Сэм спускается к моей шее, а я задираю его футболку, водя пальцами по ребрам. Изучая его, заявляя свои права на него. Он целует меня как изголодавшийся человек, и я понимаю, что веду себя не лучше.

Сэм отстраняется и прижимается ко мне лбом.

– Я должен остановиться, – шепчет он, но я привлекаю его к своим губам, и он пораженно стонет, полностью отдаваясь в мою власть.

Мы живем в этой тени – кругом лишь свет и земля; жар наших тел бунтует против морозной ночи. Долго это не продлится, так что я запоминаю этот миг. Ощущения от его языка; вкус его губ. Его рычание, отдающееся эхом в моем горле.

Когда Сэм отодвигается и смотрит на меня, я замечаю, насколько у него зеленые глаза.

– Думаю, нам нужно поговорить, – произнося эту фразу, он отвлеченно опускает взгляд к моим губам. Мне нравится, что он не может сосредоточиться, но ненавистны его слова, поскольку он прав.

Я прижимаюсь к нему бедрами, и Сэм издает звук, которого я раньше не слышала и хочу услышать снова. Он падает на меня, и я ахаю, упираясь руками в его грудь. Поцелуй становится более страстным; мои ладони пульсируют и появляется странное ощущение, будто меня что-то тянет.

– Давай поговорим, – шепчу я у его губ.

Сэм кивает, делает глубокий вдох и встает с меня.

– Наверное, будет лучше делать это в вертикальном положении, – шепчет он, с трудом сглатывая. – Или ничего не получится.

Я киваю, безуспешно пытаясь подавить это головокружительное удовольствие, проникающее в самую грудь. Сэм наклоняется, чтобы помочь мне встать. Я поправляю бретельки платья, но тут замечаю, что Сэм замер.

Поднимаю взгляд.

Рядом с поляной стоят Эбигейл, Векс и Олдрик с округлившимися от шока глазами.

– Ой. Э-э-э… – начинаю я, понимая, что обратного пути уже не будет. Я вся взъерошенная, испачканная, помятая и красная. Мы с Сэмом переглядываемся, прежде чем повернуться к друзьям.

– Ребята, – говорит он, но замолкает, заметив, что они смотрят не на нас.

А на что-то за нами.

Я поворачиваюсь и слышу хруст веток в темноте.

Из тени на свет выходит человек.

Ее волосы собраны в хвост сбоку, черная кожаная жилетка расстегнута до самой груди. Но меня поражает не то, как она смотрит на Сэма. И не тот факт, что я уже видела ее. И не ужасное, постепенное узнавание, когда я замечаю слабое очертание татуировки на ее шее.

Она потрошительница из видения. Дочь Ивана.

Ничто из этого не шокирует меня так сильно, как слово, срывающееся с губ Сэма:

– Элиза?

Элиза. Она и есть потрошительница с видения скриба – девушка, ради которой я участвую в турнире. Элиза – девушка, чье тело нашли в заливе. Это один и тот же человек.

И каким-то образом я вытащила ее из Сэма. Он делает шаг вперед и протягивает дрожащую руку. Делает еще один шаг, и она растворяется в воздухе.

Затем поворачивается, его выражение лица меняется при взгляде на меня. Я начинаю складывать кусочки воедино – рваные ошметки плоти и тени.

И бегу.

Я слышу шаги Сэма позади, но не замедляюсь.

Бегу во мраке, спотыкаясь о корни деревьев, пока не оказываюсь на выступе с видом на пляж Пфайфер. Затем опускаюсь на землю рядом с деревом и прячу лицо в руки. С пляжа поднимаются звуки вечеринки у костра – визг, смех и шумное пение.

– Веспер?

Я слышу, как он подходит, и поднимаюсь на ноги.

– Не подходи ко мне, – сплевываю я, сердясь на себя за дрожь в голосе от всхлипов. – Ты соврал мне.

Сэм мотает головой.

– Нет.

– Ты сказал, что она была металлургом! И вешал мне лапшу на уши о том, как вы познакомились, что она была воровкой…

– Это правда, – перебивает он, подходя ко мне на шаг. Я пячусь. – Мы познакомились в ночь, когда она выпотрошила мою сестру. Она украла силу Шайенн. Спасла ей жизнь.

Я вспоминаю историю, которую он рассказал мне в машине.

«Так что на самом деле она делала в доме твоих родителей?»

«А, точно. Воровала».

Я качаю головой от отвращения и зажмуриваюсь.

«Официальная причина смерти… неизвестна».

Все сходится. Бутоны королевы ядов в ее квартире принадлежали не смотрителям. А ей. Элиза сама их раздавала.

Картинка начинает обретать четкость. Два года назад Правило тени потеряло силу. Переполох. Анания не стирал его.

Это сделала Элиза, выпотрошив смотрителей.

Голос Сэма возвращает меня в реальность.

– Веспер, я не знал, что она была этой потрошительницей, ясно? Я понятия об этом не имел, когда мы познакомились. Я лишь знал, что она была потрошительницей, и не собирался использовать этот факт в качестве аргумента, понимая, как ты к ним относишься. – Он проводит руками по волосам. – Я не знал. Не знал, что она была дочерью Ивана. Линн упоминала татуировку, но я надеялся, что ее наносят всем потрошителям.

– Но ты знал. Ты видел ее в видении скриба.

Сэм с трудом сглатывает и опускает взгляд.

– Да.

– Ты должен был сразу мне рассказать.

– Должен был. Но я испугался.

Краткий обмен репликами. Парирование словами. Он не отводит взгляд.

Я достаточно услышала. Не могу поверить, что думала, будто могу поцеловать парня и не разрушить весь мир.

– А потом ты… что? – я делаю паузу, чтобы подавить слезы. – Решил поцеловать меня, чтобы отвлечься?

Я начинаю проталкиваться мимо него, но Сэм преграждает мне дорогу. Теперь он злится.

– Чтобы отвлечься? Веспер, ты осознаешь, что там произошло? Ты хоть понимаешь?

Я сжимаю челюсти. Когда я не отвечаю, он продолжает:

– Ты вытащила мой страх. Думаю, мы так… – Сэм не заканчивает предложение, поскольку понимает, что это ему совсем не поможет.

– Ага. Я знаю, что произошло. Так почти всегда случается, когда я злюсь, но я не представляла, что это также может случиться, когда… – я заливаюсь румянцем. Можно сказать с уверенностью, что это предложение я тоже не буду заканчивать по-взрослому.

– Отвали, Сэм, – наконец огрызаюсь я.

Мне хочется уйти, пока не начались рыдания. Он не должен знать, что значил тот поцелуй. Не должен видеть, как мне больно на самом деле.

Что случилось – и так понятно. Его величайший страх – что Элиза поймает его на измене; это и произошло. Мои губы горят от его прикосновений, и я гадаю, заживут ли они когда-нибудь. Я могу злиться, сколько влезет. Могу кинуть к его ногам этот мешок с дерьмом и хорошенько пнуть. Но я тоже понимала, что происходит. Я знала об Элизе. В конце концов, я борюсь, чтобы воскресить девушку, которая только что пересекла границы времени и смерти, чтобы поймать меня за поцелуями с ее парнем в лесу.

Я прохожу мимо него в тень. Там стоят Олдрик с Сапфирой, удивленно глядя на мое заплаканное лицо.

Сапфира протягивает ко мне руку, и я беру ее.

Сэм идет за мной, но Олдрик его останавливает, как бы говоря: «Даже не думай об этом». Сэм сделал мне больно и мгновенно попал в его черный список.

Сапфира ведет меня к фургону из «Грота», и мы садимся сзади. Я ничего не говорю, а она не задает вопросов. Я сглатываю, по-прежнему чувствуя вкус нашего поцелуя. И тогда приходит боль – такая свирепая и громкая, как сломанная кость. Сапфира обнимает меня и прижимает к груди.

И я плачу, плачу, плачу из-за парня, разбившего мне сердце.

Самая нормальная ситуация, какую только можно себе представить. Но, черт, как же это больно.

Я еду домой с Олдриком и Сапфирой. По пути засыпаю в фургоне, мой организм истощен от слез и алкоголя. Спустя много часов, когда мы наконец возвращаемся, я чувствую, как Олдрик берет меня на руки, прижимая к груди, и несет к кровати, в которой я спала в первую ночь.

Мне снится, что Сэм целует меня, и в моем рту остаются цветы аконита. Я выплевываю их, и они с искрами падают на землю.

31

Я стою перед госпиталем Болдуин и по-прежнему не понимаю, как уговорила себя прийти сюда.

Мне нужно было сбежать от всего.

Что мне в действительности необходимо, так это сбежать от себя, но это невозможно, так что я села на поезд.

У меня больше нет сил продолжать в том же духе. Мне нужно вспомнить, ради чего я вообще взялась за эту борьбу.

Никаких фотографий. Никаких звонков.

Сэм слишком глубоко укоренился во мне, чтобы они могли помочь. Я хочу увидеть Кармен.

Именно эта мысль подталкивает меня пройти внутрь мимо пожилой пары с воздушным шариком, на котором написано «У нас девочка!»

Через вторую пару автоматических дверей. Вверх на лифте.

По коридору.

К двери, на которой написано «Центр восстановления имени Мэри Лу Уайлс».

Я не даю себе времени на раздумья. Иначе отговорю себя.

Нажимаю кнопку, и двери открываются.

Прохожу внутрь. Не знаю, чего я ожидала, но здесь светло.

Дети в комнате играют с надувными шариками и смеются. Слева проходит групповая встреча. Сейчас говорит какая-то девушка с перевязанной рукой.

Мимо проходит мальчик с обмотанной бинтами шеей, которого ведет сиделка в розовой форме. Он окидывает меня взглядом с головы до пят и подзывает к себе.

Я медленно присаживаюсь, пока он изучает меня.

– У тебя что-то болит? – тихо интересуется он.

И его слова бьют меня прямо по ребрам. Звук, вырвавшийся из моего горла, одновременно похож на смех и на всхлип, но я киваю.

– Кажется, да. Не посоветуешь мне, как быть храброй? Похоже, ты с этим прекрасно справляешься.

Он поджимает губы и снимает стикер с тыльной стороны ладони. Затем приклеивает его к моей и кратко кивает.

Я киваю в ответ, и сиделка уводит мальчишку.

Я опускаю взгляд на стикер. На нем медвежонок обнимает сердце и подпись: «Я заключаю тебя в медвежьи объятия».

Что я здесь делаю? Почему решила, что смогу? Это эгоистично. Чего я добьюсь приходом сюда – разбережу раны Кармен, чтобы мне стало легче?

Я поворачиваюсь и вижу ее.

В другой части коридора, разговаривающую с парнем в сером свитере. Ее взгляд отрывается от него на полсекунды и встречается с моим. Она замирает с открытым ртом. Затем касается руки парня, извиняясь, и я начинаю уходить.

– Веспер? – зовет Кармен недоверчивым голосом.

Я выбегаю за дверь и лихорадочно нажимаю на кнопку вызова лифта, будто от этого он подумает: «Вот черт, она это серьезно, лучше поторопиться!»

Но он все не едет и не едет.

Вместо этого я слышу шаги Кармен позади.

Она ничего не говорит, но я могу отличить ее по дыханию. Она дышит точно так же.

Я оборачиваюсь.

Левая сторона ее лица ярко-розовая, бровей и ресниц нет. Уголок губ соединяет шрам. В ее глазах блестят слезы, и она подходит ко мне с распростертыми объятиями. Я пытаюсь отойти. Я не заслуживаю ее объятий. Не заслуживаю прощения. Но Кармен удваивает усилия, хватая меня за толстовку и притягивая к себе. Я врезаюсь в нее, и ее рука поднимается к моему затылку. Мы опускаемся на линолеум, и я разражаюсь всхлипами.

– По крайней мере дай мне позвонить маме, – говорит она.

Мы стоим у фонтана во дворике. Кармен купила нам кофе в ларьке у входа, где работает ее знакомый бариста.

Я мотаю головой и вожу пальцем по крышке чашки.

– Нельзя. Мне и без того было трудно прийти сюда.

Она сидит боком, подобрав под себя ноги, и наблюдает за утками, плавающими в воде. На улице пасмурно, поэтому она надевает капюшон на голову.

Мы все обсудили. Кармен рассказала, что после моего ухода отец открыл семье правду об аномалах. Когда она поведала о пересадке кожи, мне потребовались все силы, чтобы не расплакаться от мысли, сколько боли ей пришлось перенести. Я тоже все ей рассказала. Где была, чем занималась.

Это не значит, что между нами все в порядке. Я исчезла почти на два года и за многое должна ответить.

– Знаешь, ты разбила нам сердце, – говорит Кармен.

– Знаю.

– Нет.

Я грустно смеюсь.

– Ладно, не знаю. Я разрушила вам жизнь. Наш дом. – Я замолкаю, когда она накрывает мою ладонь своей.

– Я не об этом. Нам плевать на дом. Все выжили – это самое главное. Но мы потеряли тебя, и такая рана попросту не может зажить. Джек до сих пор злится. Наверное, как и все мы. Но ты по-прежнему думаешь о доме. Или о мебели. Или обо мне, – она показывает на свое лицо. – Но главная потеря в том, Веспер, что, когда дым рассеялся, тебя не было среди нас.

Я провожу языком по зубам, не зная, что сказать.

Частично потому, что понятия не имею, как быть, если это правда. Милость и прощение такого рода нелегко принять. Мои руки слишком грязные, и я пока не готова прикасаться к ним.

– Поначалу я думала бежать без оглядки, но кое-что изменилось. Я не хотела возвращаться домой с пустыми руками. Я думала, что смогу… – я замолкаю, понимая, что следующие слова покажутся ей безумием чистой воды. – Все исправить.

Кармен делает глоток кофе и качает головой. Видимо, у нее было достаточно времени, чтобы привыкнуть к подобному безумию. В конце концов, ее младшая сестра сожгла дом силой мысли.

– Я рада, что ты не нашла способ «все исправить», Веспер. Тебе нечего исправлять.

Я кошусь на нее, и Кармен снова мотает головой.

– Ой, да пошла ты! Мне не нужна твоя жалость. В этом все дело? Пожалуйста, умоляю, только не говори, что разбила сердце нашим родителям и билась в подпольном бойцовском клубе, потому что жалела меня.

В ее голосе впервые появляются сердитые нотки, и я замираю. Кармен устраивается поудобнее на лавке.

– Ты знала, что я всегда считала себя трусихой? Всю свою жизнь. – Она смотрит, как селезень ныряет под воду, его изумрудная шейка блестит в свете солнца. – Это ты всегда пыталась прыгнуть с трамплина спиной назад. Айрис смотрела с папой ужастики как комедии, а Джек даже не заплакал, когда сломал руку. Помнишь тот случай?

Помню. Он врезался на велосипеде в тупик рядом с домом и вернулся домой с открытым переломом, будто это сущий пустяк.

– Это я спала в шестнадцать лет с включенным светом. Я постоянно наставляла тебя быть осторожной, беречь себя. Но в ту ночь? – Кармен делает глубокий, порывистый вдох. – Знаешь, как это произошло? – Она показывает на свое лицо.

Только я собираюсь ответить, что я гребаная ошибка природы, как она меня перебивает:

– Я побежала обратно за Джеком. Он поссорился с мамой перед сном и запер дверь. Та расплавилась, и он не мог ее открыть. Я услышала его крики и вернулась. Мне было страшно до усрачки, Вес, но я не медлила ни секунды. Я выломила дверь. В ту ночь я узнала себя настоящую. За определенную цену, – Кармен показывает на ожоги. – Но я бы не хотела ничего исправлять.

Она будто видит мои сомнения и сжимает мне руку.

– Я бы ничего не меняла. Более того, это не тебе решать. Не знаю, что ты искала, прежде чем вернуться домой. Но, поверь мне, единственное, чего мы хотели – это тебя.

Я делаю прерывистый вдох. Впервые за все время я думаю о пожаре и не испытываю тошноту. Даже не знаю, как это воспринимать.

– Ты останешься? – шепчет Кармен. – Скоро приедет папа, чтобы забрать меня.

Мое сердце сжимается при мысли о встрече с отцом. Я мотаю головой.

– Не… сейчас. Мне нужно вернуться домой к Сэму. – Тут я резко поднимаю голову, осознав свой промах. – Нет, черт, я не имела в виду…

Но Кармен по-доброму улыбается и берет меня за руки.

– Имела. И это хорошо, Веспер. Ты не понимаешь… – она замолкает и шумно выдыхает, поджимая губы. – Ты отдалилась еще до того, как сбежала, понимаешь, о чем я? Ты перестала ходить на тренировки. Перестала общаться с друзьями. Постоянно пряталась в комнате. Перестала быть… Веспер.

Слезы обжигают мне глаза, и я закрываю их.

– Я считаю полной хренью то, что ты ушла, – сестра поднимает мое лицо за подбородок. – Но я рада, что ты нашла того, кто снова заставил тебя почувствовать себя дома.

По моим щекам стекают слезы.

– Кажется, я облажалась, Кармен. Серьезно облажалась.

– Так иди и исправь свою лажу, – просто отвечает она. – Жизнь слишком коротка, чтобы этого не делать.

Кармен наклоняется и целует меня в лоб. Кто-то зовет ее по имени.

– Не против, если я отойду на минутку? – спрашивает она, и я киваю.

Она уходит, чтобы обнять группу детей на прощание. Один мальчик закидывает руки ей на шею.

Я быстро пишу записку на ее салфетке и ускользаю прежде, чем она сможет меня остановить.

Прячусь за линию деревьев, ведущих к парковке, но затем резко торможу и прыгаю за густую листву.

Мой отец отходит от кофейного ларька во дворе госпиталя. Он выглядит точно так же, его волосы с сединой зачесаны назад. Джинсы по-прежнему заправлены в изношенные походные ботинки, за что его, несомненно, дразнит Кармен. Он сминает чек в руке и поднимает чашку, чтобы подуть на кофе. Меня потрясает, насколько он был прав. Обо всем.

О том, что смотрители никогда не пропадали. Что мои силы опасны. Что из-за них может воцариться хаос.

Я не могу изменить то, что произошло с Сэмом. Он любит Элизу и хочет ее вернуть. И не могу предать его – теперь я это понимаю. Думаю, я поняла это в тот момент, когда увидела, как он смотрел на нее в лесу – увидела взгляд в его глазах.

Я прислоняюсь к стволу дерева, закрывая глаза и пытаясь выкинуть это воспоминание из головы.

Кармен не хочет ничего менять, но что насчет отца? Боится ли он меня?

Я наблюдаю, как он идет по двору, и знаю, что есть лишь один способ узнать наверняка.

Осторожно приближаюсь к нему, оставаясь скрытой в тени деревьев. Поднимаю руку и тихо выдыхаю. Из меня выскальзывает нить силы; я чувствую ее так же четко, как воздух, покидающий мои легкие.

Она ползет по открытому пространству, огибая людей, пока не находит отца. Сила проникает в его спину. Тогда я останавливаюсь, гадая, почувствовал ли он. Он поднимает голову, когда магия просачивается между его лопаток, но не замирает. Я закрываю глаза и максимально быстро и тихо копаюсь в его страхах.

Иду на треск огня, поскольку знаю, что именно там найду страх той ночи. Именно там найду страх себя. Затем я вижу воспоминание, которое сияет оранжевым светом и пахнет пеплом. Обхватываю его магией и заглядываю внутрь.

Я вижу Кармен на каталке в машине «Скорой помощи». Вижу Айрис, покрытую золой, с Иниго в руках. Вижу маму, прижимающую Джека, пока он плачет ей в плечо.

Это слишком. Мне требуются все силы, чтобы не сбежать. Но затем страх меняется. Дальше я вижу пустую машину, моя вытащенная капельница безжизненно свисает с края каталки после того, как я сбежала.

«В смысле ее там нет?» – раздается голос моей матери.

Страх снова меняется, и я вижу больничную комнату ожидания, между Айрис и Джеком стоит пустой стул. Вижу полицейский участок, где мама кричит на детектива за столом, чтобы он что-то сделал.

Страх закручивается спиралью, и я вижу бесчисленные вариации одного и того же. Пустое место за столом. Как мама смотрит на мою фотографию и по ее щекам катятся слезы.

Мне требуется целая минута, чтобы осознать, что он боится не меня. Папа боится потерять меня.

Я так быстро призываю силу обратно, что почти не замечаю, через что она прорывается на своем пути. В моей голове проигрывает еще одно видение. Подворотня. Мужской силуэт, останавливающийся под неоновой вывеской. «Если не будешь служить нам, то от тебя нет никакого проку», – говорит мужчина.

Клянусь, этот голос мне знаком, но я не могу больше задерживаться в воспоминании. Я изо всех сил дергаю за свою магию и падаю на колени, пытаясь отдышаться. Земля влажная, так что мои джинсы мгновенно намокают. Я впиваюсь пальцами в кору дерева и поднимаю голову.

Папа поворачивается и проходится взглядом по деревьям. Он почувствовал меня, сто процентов. В конце я была не особо деликатна.

Мои мысли кружатся, грудь сжимается в тисках понимания, свернувшегося вокруг моего разбитого сердца.

Я провела столько времени в бегах, прячась и пытаясь найти способ восстановить себя, изменить свои поступки, что не заметила разрушений, оставленных позади.

Из моих глаз катятся слезы, и я опускаю руки на влажную траву.

Я не хотела причинять никому вред, но Карл мертв. Моя семья была так же разбита моим неожиданным исчезновением, как и пожаром.

И Сэм.

Я позволила себе влюбиться в человека, который хотел видеть во мне только гладиатора. Позволила отломить кусочки моей души, погружаясь глубже в свои чувства к нему и в то же время планируя лишить его девушки, которую он по-настоящему любит. Я так боялась своего внутреннего монстра, что не заметила, как сама стала монстром.

Я сжимаю траву в кулаках и сажусь прямо, смаргивая последние слезы с ресниц.

Я не могу предать Сэма. И не стану. Раз он хочет Элизу, мы вернем ее. Я подарю ему жизнь, о которой он мечтает, а затем вернусь и взгляну в лицо осколкам своей. И отвечу за то, что сделала.

Я встаю и смахиваю траву с мокрых джинсов.

У меня не будет счастливого конца. Чем раньше я смирюсь с этим, тем быстрее до него доберусь. Каким бы он ни был.

Я захожу глубже в тень, не рискуя двигаться до тех пор, пока папа не отвернется. Он подходит к лавочке в тот же момент, когда Кармен возвращается и видит салфетку. Ее плечи опускаются от понимания, что я ушла, но догадываясь, что я по-прежнему наблюдаю, она прижимает обе руки к сердцу.

32

Я ловлю такси и еду на прием. Я не хотела ехать с Олдриком – мне необходимо побыть одной. Машина тормозит, и я выглядываю в окно на людей в костюмах и платьях, направляющихся к Дворцу изящных искусств – потрясающему музею в начале полуострова. Обрамляемую деревьями дорожку освещают факелы, откидывающие странные, чарующие тени на высокие колонны и арки.

– Милая, ты уверена, что это то место? – спрашивает водитель. Хороший мужик. Немного напоминает моего деда.

– Да, а почему вы спрашиваете? – я улыбаюсь ему в зеркале заднего вида и затягиваюсь из трубочки красным «Слурпи» – по пути сюда я попросила заехать в «7-Eleven». – Разве я плохо выгляжу?

Я нарочито окидываю себя взглядом. На мне дырявая футболка, которую я надевала на тренировки группы поддержки. Спереди изображен накачанный Джерард Батлер из «300 спартанцев», кричащий под дождем, а сзади надпись: «СМЕРТЬ ПРЕДПОЧТЕМ БЕСЧЕСТИЮ». Я не мылась со вчерашней ночи, но воспользовалась кремом от прыщей Сапфиры и решила его не смывать. Мои волосы собраны в пучок, и я надела все браслеты Олдрика, которые только смогла найти. Все это, в паре с заляпанными краской спортивными штанами, которые нам выдали в школе, и кедами, превращает меня – если позволите так выразиться – в то еще зрелище. А еще эти вещи не стирались с моего последнего спарринга с Вексом, который проходил два дня назад, так что пахну я даже лучше, чем выгляжу.

Конечно, Анания предупреждал, чтобы я явилась в вечернем платье. Но я устала играть по правилам, когда они не приносят мне абсолютно никакой пользы. Мне некого впечатлять. Я вышла в финал независимо от своей одежды и не собираюсь брить ноги ради этих козлов.

Я машу, как королева, какой-то разодетой паре и улыбаюсь во все алые зубы. Такси тормозит у тротуара, и я передаю деньги водителю, попутно разрывая зубами упаковку пирожного «Твинки». А, совсем забыла сказать! У меня полные карманы этих пирожных.

– Знаешь, милая, скажу тебе то, что говорил своим дочерям, – водитель вытягивает шею, чтобы оглянуться на меня. – Важно лишь то, что внутри. Так что иди туда с высоко поднятой головой. Ты – творение Божье, никогда об этом не забывай.

Я запихиваю в рот все пирожное целиком.

– Шпасибо, – отвечаю я одновременно с искренней признательностью и напускной серьезностью.

Затем выхожу и наблюдаю, как он отъезжает. Это было мило. Интересно, посчастливится ли мне еще встретить такую доброту. Я достаю очередное пирожное из кармана и разрываю упаковку, бредя вразвалочку по дороге в музей. На меня кидают странные взгляды, пока я откусываю «Твинки» и шумно запиваю его своим напитком.

– Вечеринка здесь проходит? – интересуюсь я у женщины в облегающем серебряном платье. Она осматривает меня с головы до пят, тщетно пытаясь скрыть свой ужас. – Простите, это так грубо с моей стороны. Хотите? – Я достаю еще одно смятое пирожное из кармана.

Женщина отшатывается в отвращении, а я пожимаю плечами и иду через толпу к ступенькам в музей.

Затем снимаю крышку со «Слурпи» и окунаю пирожное в замороженный коктейль, прежде чем засунуть его целиком в рот.

– Веспер? Какого черта ты творишь? – слышу я изумленный голос позади себя и резко поворачиваюсь, позволяя напитку расплескаться.

Сапфира выбрала черное платье, подчеркивающее каждый изгиб ее тела, с глубоким вырезом и одной лямкой, соединяющей ткань прямо под ее ключицами. Ее волосы зачесаны назад и собраны в низкий хвостик, кроваво-алая помада выгодно контрастирует с минимальным количеством теней на глазах.

Я с трудом сглатываю.

– Привет, подруга! – здороваюсь я, наклоняя стаканчик. Лед переливается, попадая мне в нос, и я кашляю и отплевываюсь. – А где тут мусорный бак? – спрашиваю я со стекающим с лица «Слурпи».

Сапфира хватает меня за руку и тащит по дорожке, держась в тени. Небольшие группки людей – в смокингах, с прилизанными волосами и в сверкающих платьях – расступаются перед нами. Мы сворачиваем вправо – в здание напротив купола с арками, где и проходит вечеринка. Я слышу струнный квартет, чья музыка эхом отражается от стен. Мы идем по мраморным коридорам в маленькую уборную. Сапфира достает сумку из-под раковины и открывает ее. Внутри расчески, утюжки и всякая косметика.

– Ого. А ты серьезно подготовилась, – шучу я.

– Анании нравится, когда его работники выглядят соответствующе. Это что, своеобразное заявление? – Она кивает на мои штаны и проводит теплой тряпкой под моими глазами.

– Разумеется, если заявление гласит: «Вот ваша звезда – смотрите, как она принимает все неправильные решения».

Я достаю пирожное из кармана и протягиваю ей, но Сапфира выбивает его у меня из руки. Оно с громким стуком врезается в стену.

– Но я же здесь, – вздыхаю я в знак поражения.

Мне больше нечего сказать. Я здесь. Я буду бороться за Сэма и дам ему то, что он хочет. Сапфира смахивает прядь с моего лба, ее глаза становятся серьезными.

– Ты до сих пор не рассказала, что тогда произошло, – говорит она, вытирая мой лоб каким-то средством.

Я так и не поделилась с ней правдой, что девушка Сэма и есть потрошительница. Даже не знаю, с чего начать.

– Это был цирк. Я не хочу сейчас об этом говорить.

Сапфира убирает тряпку. Даже профессиональный макияж едва может скрыть темные круги под ее глазами.

– Ты выглядишь так же, как я себя чувствую.

– Я просто устала, – отвечает она, веля мне сесть.

Затем проходится кисточками по моим векам и скулам, выпрямляет мне волосы и снимает платье с вешалки на двери.

– Я взяла запасное. Надевай.

Я не спорю. Снимаю штаны и надеваю через голову небесно-голубое платье, расшитое кристаллами. Оно шелковое на ощупь, бретельки сидят на моих плечах как влитые. Сапфира достает запасные туфли из сумки и кидает мне. Обувшись, я выпрямляюсь, и она окидывает меня изучающим взглядом, поправляя волосы. Я поворачиваюсь к своему отражению и едва себя узнаю. Мои глаза накрашены блестками, губы визуально прибавили в объеме благодаря багровой помаде. Каким-то чудом она уложила мои колтуны в боковой пучок.

Квартет затягивает бодрую песню, и Сапфира поднимается на носочки, чтобы выглянуть в окно.

– Скоро начнется. Нам пора.

Я иду за ней в коридор, наши каблуки цокают по мраморному полу. Мы почти доходим до двери, когда я резко останавливаюсь.

– Стой! Я забыла телефон в уборной.

Она с нетерпением смотрит на дверь и освещенный огоньками сад за ней. Сапфира явно нервничает.

– Иди, – отпускаю я ее. – Встретимся там.

Я возвращаюсь и снова поправляю волосы, прежде чем взять телефон со столешницы. Только я открываю дверь, как раздаются шаркающие шаги.

Я максимально тихо закрываю ее, оставляя тоненькую щель.

Анания и один из его охранников останавливаются у противоположной двери, на которой написано «Кабинет куратора».

Он набирает код на клавиатуре и исчезает внутри. Через пару секунд возвращается, поправляя пиджак и что-то шепча охраннику. Его челюсти сжаты, в глазах читается напряжение.

Охранник дважды кивает. Анания идет по коридору мимо уборной. Я полностью закрываю дверь, не решаясь даже сделать вдох, пока его шаги не затихают. Затем снова приоткрываю дверь, выглядывая наружу.

Охранник по-прежнему стоит у двери в кабинет, сложив на груди руки.

Он что-то сторожит. В моей голове бьет тревога. В Сапфире что-то изменилось – она боится, но ничего мне не расскажет.

«Известное зло».

Я поднимаю руку, и под моей кожей набухает магия. Позволяю ей томно растянутся по коридору, пока она не оказывается у груди охранника. Затаив дыхание, я ныряю в него.

Он смущенно переминается с ноги на ногу и оглядывается. Я замираю, но, посмотрев по сторонам коридора и уверившись, что он здесь один, охранник вновь становится у двери.

Я закрываю глаза, роясь в его страхах. Ощерившиеся собаки. Полеты в самолете. Лицо Анании. Я цепляюсь за этот страх и легонько поддеваю его пальцем, как струну арфы. Он боится, что кто-то зайдет в этот кабинет. Боится подвести Анания.

По моему горлу поднимается маленький пузырек радости. Мне просто нужно убедить его отойти от двери. Я позволяю магии осесть в его груди, легонько играя на страхе перед собаками.

По коридору раскатывается рычание, перерастающее в громкий лай.

Мне даже немного стыдно, когда я вижу гримасу чистого ужаса на лице охранника. Снова провожу пальцем по страху, и звук повторяется, но уже ближе.

Он достает пистолет и отходит от двери, на его висках выступают капельки пота.

– Кто там? – спрашивает мужчина, и я чуть не фыркаю.

Магия погружается глубже, а рычание становится громче, будто звуча из коридора, перпендикулярного нашему.

Охранник взвешивает свои варианты, прежде чем пойти по коридору в поисках свирепой собаки, которой на самом деле не существует.

У меня всего пара секунд. Я резко толкаю дверь и крадусь по коридору. Позволяю магии вытянуться и отправиться в погоню за звуком шагов охранника. Моя сила пронзает его сзади, ища страх, что кто-то зайдет в кабинет. Я дергаю за него, и дверь, которую сторожил охранник, с тихим шипением открывается.

По моей спине пробегают мурашки, и я не могу сдержать улыбки, заходя внутрь и закрывая за собой дверь.

У меня получилось! Я контролирую свою магию, а не она меня. Сосредоточься. У меня мало времени, не говоря уж о том, что я пока не знаю, как отсюда выйти незамеченной.

Я прищуриваюсь и жду, когда глаза привыкнут к темноте. В комнате горит слабенькая настольная лампочка, освещая скудно обставленный кабинет. Напротив стоит стол без стула.

На нем – кожаный портфель.

По крайней мере, это похоже на портфель. В каком-то смысле. Я подхожу ближе, подол моего платья качается из стороны в сторону. Так-с, вычеркиваем мои предыдущие слова. Оно выглядит… слишком старым для портфеля.

Глубоко вдыхая, я протягиваю руку к золотым защелкам. Они тут же открываются, и у меня перехватывает дыхание.

Внутри находится светлая кожаная книга с круглой печатью на обложке.

Перо, окруженное цепью и сужающееся на конце. С него капает кровь, брызгая на бумагу внизу.

Журнал. Тот, в котором я оставила подпись ранее.

Я открываю книгу дрожащими руками. Договоры. Сотни договоров, идущие один за другим.

Мое внимание привлекает имя: Ребекка Ханна.

Это миазма с первой ночи, которую победили прямо передо мной.

«Я, нижеподписавшийся, согласен бороться в Турнире реверсии».

Мой взгляд проходится по бумаге – я узнаю договор об отказе от претензий, который подписала в первую ночь.

Переворачиваю страницу. Еще одно имя, выведенное фиолетовыми чернилами: Тесса Дилейни. Даже она связана с Ананией. Снова раздраженно переворачиваю страницы. Все это стандартные договора.

Я пораженно опускаю голову и резко выдыхаю. Все мои старания были впустую.

Подняв голову, цепляюсь за что-то взглядом и задерживаю дыхание.

На странице медленно появляются буквы, распространяясь как пятно.

Теневые чернила.

«Я, нижеподписавшийся, согласен бороться в Турнире реверсии. В случае неудачи или выбывания из турнира я вверяю свою силу Ананию Вентре».

Мое сердце пускается в галоп. Пальцы впиваются в край стола.

В случае проигрыша Анания получает наши силы.

Мои шестеренки крутятся, пытаясь соединить все воедино. Воспоминания хлынут потоком.

О том, как Тео говорил, что его силы исчезли.

О стеклянном барьере, который Анания поднял вокруг клетки в Алькатрасе.

Он забрал силу Карла, когда тот проиграл.

Я переворачиваю страницы, изучая десятки контрактов бойцов, которые уже выбыли из состязания. Сколько же сил забрал Анания?

Одно имя заставляет меня замереть.

Сапфира Рейна Сори.

Сапфира. Ее контракт отличается от остальных. Я наклоняюсь, чтобы прочесть его, но в коридоре слышатся шаги. Я беззвучно закрываю журнал, защелкиваю портфель и медленно пячусь. Затем выскальзываю в коридор, позволяя двери самой тихо закрыться.

Сапфира была права.

Известное зло, смотрители, лучше этого.

Я поворачиваюсь и врезаюсь в чью-то твердую грудь. Мое сердце бешено колотится, охваченное паникой. Рот открывается в крике, но Сэм закрывает его ладонью.

– Вес, это я.

Я едва его узнаю. На нем темный костюм, волосы зачесаны назад. Паника идет на убыль, но мое сердцебиение не замедляется.

Он опускает руку и смотрит мне за плечо.

– Ты не вышла с Сапфирой, и я забеспокоился.

Я беру его за руки и смотрю ему в глаза.

– Сэм…

Его лицо напрягается, но в глазах читается недоумение.

– Нам нужно вернуться на вечеринку. Мы не должны здесь находиться.

Я киваю, мои мысли по-прежнему разбегаются. Позади слышится звон ключей и скрип резиновой подошвы по полу. Охранник.

Сэм оглядывается на коридор. Идти некуда. Через секунду он завернет за угол.

– Мы не успеем сбежать. Он поймет, что что-то не так, Сэм, – шепчу я.

Он поворачивается обратно и встречается со мной взглядом. Что-то в нем меняется. Это происходит очень быстро, но я наблюдаю за ним будто в замедленной сьемке. Его выражение лица меняется со встревоженного на решительное и… на какое-то еще.

У этого нет названия, но есть ощущение. Ощущение, будто ты падаешь на американских горках, будто твои пальцы опаляет жар спички. Мою кожу начинает покалывать, когда Сэм подходит ближе и толкает меня к стене. Его грубые пальцы берут меня за голые плечи, зеленые глаза загораются, как изумруды, полежавшие на раскаленных углях.

– Подыграй, – шепчет он, а затем прижимается ко мне губами. Не так, как при нашем первом поцелуе. В этом не чувствуется робость или ласка. Часть меня хочет оттолкнуть его и послать ко всем чертям. Я усвоила свой урок в прошлый раз.

Но другая часть – ненасытная, громкая – берет верх.

Его язык касается моих губ, и я приоткрываю их. Сэм водит руками по моим ребрам, его пальцы обжигают меня сквозь ткань.

Я закусываю его губу, и он резко выдыхает. Щетина на его подбородке приятно щекочет мне кожу, пока я запускаю пальцы в его волосы. Сэм словно поглощает меня, а я и не против.

Когда он слегка задевает зубами мою нижнюю губу, я закидываю ногу на его бедро, а Сэм берет меня под колено и…

– Что здесь происходит? – нам в лица светит фонарик, и чары рушатся.

Сэм ставит меня на пол – когда, черт возьми, он успел меня поднять? – и прикрывает рукой глаза.

– Мы просто искали местечко поукромней, – говорит он, изображая наивного дурачка.

– Это вам не гостиница, – рявкает охранник. – Приведите себя в порядок и убирайтесь.

Я возвращаю бретельку на плечо – когда она успела сползти? – и Сэм берет меня за руку.

– Простите, – кидает он охраннику.

Мужчина ведет нас к выходу. Я оглядываюсь через плечо. Мне хочется рассказать Сэму о том, что я обнаружила, но охранник находится слишком близко. Он не должен меня услышать. Я сильно закусываю губу и сосредоточиваюсь на стуке своих каблуков.

Сэм закидывает руку мне на плечи и притягивает ближе к себе. Для любого стороннего зрителя мы выглядим как милая пара. Его губы задевают мое ухо.

– Нужно поговорить.

Я снова оглядываюсь – охранник по-прежнему позади, в его глазах читаются подозрения.

Поворачиваюсь обратно и шепчу:

– Только наедине.

Мы продолжаем идти по извилистой дорожке к вечеринке. Дойдя до залитого светом главного здания, останавливаемся.

Внутри разукрашенный вогнутый потолок освещается парящими свечами, которые поддерживают в воздухе левитасы, сидящие на ступеньках рядом с огромными горшками с растениями, оплетающими колонны.

Анания стоит на возвышенной сцене у дальней стены и смотрит на нас. Вообще-то все присутствующие смотрят на нас.

Все.

Анания спускается со сцены, и толпа расходится перед ним. Он направляется ко мне как дикая кошка, приметившая жертву. Мне требуются все силы, чтобы не отпрянуть, когда он тянет ко мне руку.

– Веспер Монтгомери – участница завтрашнего финального боя. Я объявлю ее соперника прямо перед началом. Поверьте, увидев, на что он способен, вы не будете разочарованы, – добавляет Анания, поворачиваясь к гостям. Я узнаю некоторых инвесторов, но большинство людей мне незнакомы.

В углу начинает играть струнный квартет, и Анания протягивает мне руку.

– Ну что ж, начнем этот вечер на цивилизованной ноте?

Я быстро смотрю на Сэма – его челюсти сжаты, но он дает понять взглядом, что решение за мной. Нужно сохранять спокойствие. По крайней мере до тех пор, пока я не придумаю свой следующий шаг.

Я беру руку Анании, и он притягивает меня к себе. Остальные либо делятся на пары, либо отходят к краю помещения, где левитасы раздают с помощью магии бокалы с шампанским.

Виолончель эхом отражается от вогнутого потолка, играя грустную песню. Анания кладет руку мне на поясницу, и я отворачиваюсь. Между гостями бродят кочегары, играя роль живых обогревателей и водя руками по обнаженным плечам и спинам, чтобы нагреть воздух. В противоположной части неподвижного черного озера ютится ряд домов с видом на музей. У края воды стоят два тенеформа с поднятыми руками. Нас никто не увидит.

– Нервничаешь? – тихо спрашивает Анания.

Я больше не могу его избегать. Я поворачиваюсь к нему и молюсь, чтобы он не заметил выражение моего лица. Что я чувствую? Ненависть? Ярость? Страх?

Все вместе, наверное.

Он хотел, чтобы мы считали его нашим освободителем. Хотел, чтобы мы поверили, будто нам больше ничего не грозит.

– Нет, – вру я, глядя в его карие глаза.

– Уверен, Сэм очень рад. Я не сомневался в своих шансах, если бы за меня боролась предвестница.

Я опускаю взгляд.

– Увидим.

Мое сердце бешено трепещет в груди, и я презираю себя за этот страх.

Анания поднимает пальцем мой подбородок. Я смотрю на него, борясь с желанием отвернуться.

– Не смотри в пол, Веспер. Ты рождена для того, чтобы ходить с высоко поднятой головой.

Я больше не могу притворяться. Я выдавливаю улыбку и отпускаю его руки.

– Пойду возьму себе чего-нибудь выпить.

Анания отпускает меня не сразу. Его улыбка становится шире, и я волнуюсь, что он видит меня насквозь. Что он знает, что я знаю.

И тут тишину нарушает голос Сэма, словно луч света во тьме.

– Вы не против, если я?.. – спрашивает он, показывая на меня.

Анания переводит взгляд с него на меня и слегка кланяется, прежде чем исчезнуть в толпе.

Сэм подается ближе ко мне.

– Я не знал, где ты была. Пытался набрать Сапфиру, но она сказала, что ты не хочешь разговаривать…

Я качаю головой.

– Сэм, послушай…

– То, что случилось в лесу…

Я знаю, что он сейчас скажет. Он извинится и попытается объяснить, что считает меня классной и тому подобное, чтобы я почувствовала себя лучше, но мне это сейчас ни к чему.

– Сэм! Заткнись хоть на минуту, – выдыхаю я.

Он замолкает, а я делаю порывистый вдох и наклоняюсь к нему. Мои губы задевают его ухо, пока я рассказываю о том, что нашла. С каждым словом его хватка на мне усиливается.

Когда Сэм отстраняется, я вижу в его глазах страх. Он понимает.

– Что будем делать? – спрашивает он, глядя за мое плечо на толпу.

– То же, что и раньше. Я верну Элизу.

Он мотает головой.

– Мы не можем, Веспер.

Я отодвигаюсь от него. Такого я не ожидала.

– Можем. И сделаем.

Я пытаюсь уйти, но Сэм берет меня за руки и притягивает к себе.

– Веспер! Заткнись хоть на минуту.

Он ласково берет меня за лицо и вздыхает, будто мой настороженный взгляд причиняет ему физическую боль.

– Ты не понимаешь.

Сэм наклоняется, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Свет от свечек выплясывает на его лице, кривящемся от отчаяния. Из моих легких будто выкачали весь воздух. На секунду я забываю о тенях вокруг. Забываю обо всем, кроме него. А затем поднимаю руку к его щеке. Сэм закрывает глаза и накрывает мою ладонь своей.

Я наслаждаюсь моментом. Запахом шампанского в его дыхании, теплом его кожи. Он подается ближе ко мне.

– Я рассказал тебе не всю правду.

Я отстраняюсь.

– Стой, Сэм.

Он видит беспокойство в моих глазах.

– Я знаю, что ты думаешь, будто я солгал тебе. И что между нами все не по-настоящему…

Я так громко смеюсь, что танцующие пары останавливаются, чтобы посмотреть на меня. Я поджимаю губы. Сейчас или никогда. Морально закаляюсь.

– Между нами ничего нет. И никогда не было.

Его челюсти идут желваками.

– Ты это не всерьез.

В моем горле появляется жгучий комок, пока я смотрю ему в глаза.

– Я собиралась предать тебя, Сэм. Все это время я намеревалась забрать реверсию себе.

Я говорила ему ужасные вещи, но это нечто другое. Этими словами я уничтожаю что-то бесценное. Разбиваю стеклянную надежду, выуженную из темных уголков моего сердца.

Сказанное не вернешь.

Сделанное не исправишь.

Но если бы я не призналась ему, то, скорее всего, растеряла бы всю решимость. Я могла бы попытаться объяснить ему свои чувства или еще хуже – позволить ему объяснить его чувства ко мне. От этого совершить правильный поступок стало бы тяжелее.

А все и без того ужасно тяжело.

Сэм наклоняет голову вбок и отходит на шаг от изумления.

Я освобождаюсь из его хватки и иду к краю зала. Становлюсь за одной из колонн и беру светящийся напиток с подноса, делая вид, что восхищенно рассматриваю парящие свечи. Затем ухожу в тень, чтобы никто меня не видел, и прижимаю ладонь ко рту, пытаясь подавить плач, рвущийся из горла.

Вдруг я замечаю, как кто-то отходит от толпы. Анания достает сигарету из кармана и идет к воде. Внезапно у меня появляется идея.

Я отхожу глубже в тень. Возможно, это безумие, но другого шанса у меня не будет. Анания выдыхает дым, глядя на озеро. Я поднимаю руку, магия плавно покидает мою ладонь.

– Веспер! Ты не пошла за мной. Я так волновалась… – шипит Сапфира, подходя ко мне. Я перевожу на нее взгляд, не нарушая связи.

Не глядя отправляю свою магию во мрак. Чувствую, как она цепляется за Ананию.

– Ты была права насчет известного зла, Сапфира.

Погружаюсь глубже внутрь его. Там мрачно. Темно. Я слышу эхо криков, визг шин. Вижу кровь.

Нет. Нужно что-то получше. Я задеваю страх на поверхности. Он не самый глубокий, но именно о нем Анания вспоминает чаще всего. В его разуме он звучит громче всех.

– Веспер, что ты делаешь? – спрашивает Сапфира.

Я легонько дергаю за страх и вижу, что Анания вздрагивает в ту же секунду, как Сапфира падает рядом со мной. К нам мгновенно подбегает Олдрик – должно быть, он наблюдал за нами.

– Что случилось? – выдыхает он, его глаза полнятся страхом, пока он кладет голову Сапфиры себе на колени.

Я опускаюсь рядом с ним, мое платье намокает от влажной травы.

Страх по-прежнему на свободе, я чувствую его пульсацию в воздухе. Сапфира без сознания. Я беру ее лицо в руки.

Она…

Я замираю, замечая ее полную неподвижность.

Олдрик нащупывает ее пульс.

– Она мертва.

В моей груди трепещет паника, воздух выходит из меня порывами, пока я оглядываюсь.

– Я позову на помощь, – выдавливает Олдрик.

Страх Анании застревает у меня в горле. Я перевожу взгляд к воде. Он выдыхает дым через нос, но ничего не изменилось.

Ничего, кроме…

Смотрю на Сапфиру. Анания поворачивается, сосредоточивая свое внимание на мне, а затем видит ее.

– Олдрик, нет! Подожди.

Тот встречается со мной взглядом.

– Что произошло? – спрашивает Анания, подбегая к нам, но придерживаясь тени.

Он опускается на колени рядом со мной; его страх набухает, грозя задушить меня. Я заставляю себя сделать вдох. Выдох.

Это просто страх.

– Что ты наделала? – кричит он с нескрываемым ужасом в голосе.

«Что ты наделала?»

Слова трепещут в моей памяти, как крылья летучей мыши в ночи. Я вспоминаю своего отца.

Свой первый раз, когда я вытащила чужой страх.

Он проигрывается в моей голове, и меня будто придавливает чем-то тяжелым. Влажный камень и кровь. Мужчина в костюме, идущий по проулку.

Видение расширяется, являя страх целиком, словно он ютился в моем сознании, как проволока для ловушки, с самого утра, когда я потянулась своей магией к отцу.

Я вижу все происходящее так, будто сама там нахожусь.

Отец лежит на земле, выглядя на двадцать лет моложе, чем этим утром, и тяжело дышит. Из его груди течет кровь, просачиваясь сквозь пальцы на асфальт. Линн – ее волосы были белыми даже в подростковом возрасте – стоит спиной к кирпичной стене и наблюдает круглыми глазами, как мой отец истекает кровью.

Мужчина полностью поворачивается. Он всегда останавливался на полпути, но сейчас я вижу его целиком.

От узнавания из моих легких выходит весь воздух.

– Иван! – зовет кто-то у выхода из проулка.

Это Иван.

Имя, которое преследовало меня в кошмарах.

Вот только его лицо мне знакомо и уже не скрыто тенью.

Красивое лицо. Он выглядит моложе, но его все равно ни с кем не спутать.

Это Анания.

Я возвращаюсь в реальность, шестеренки в моей голове активно крутятся, пытаясь соединить кусочки пазла, чтобы при этом не выдать себя.

Он сидит напротив меня. Иван, глава смотрителей.

Все это время это был он.

Я уворачиваюсь от этой мысли. Сейчас нужно сосредоточиться на Сапфире. Нужно вернуть ее.

Я выдыхаю и позволяю страху рассеяться. Он возвращается в Ананию, и Сапфира откашливается, ее веки с трепетом поднимаются.

Анания тянется к ее щеке, и я вижу прямо под его манжетами… которые он вечно тщательно поправляет…

Знак дельца. Осознание приходит ко мне с такой силой, что у меня перехватывает дыхание.

Иван – делец? Как это возможно?

Я вспоминаю его страх. Он боится потерять контроль. Потерять власть, которую дал ему этот турнир.

Потерять… Сапфиру. Все становится по местам.

Анания боится ее смерти. Он не реверсор.

Это Сапфира.

Олдрик выдыхает с облегчением, и я встречаюсь взглядом с Иваном. В этот момент я понимаю, что он догадался о моем поступке. Он поправляет манжет, чтобы прикрыть татуировку.

Я поднимаюсь и становлюсь ближе к Олдрику, будто могу защитить его от гнева Ивана.

Воздух между нами потрескивает от электричества, от предвкушения. Мне стоит бежать. Кричать.

– Ты не могла просто оставить все как есть, да? – цедит Иван с нотками разочарования.

А затем поднимает руку, и в мою шею вонзается маленький дротик.

Весь мир погружается в темноту.

33

Я просыпаюсь на холодном полу. Голова раскалывается. Мне требуются все силы, чтобы подняться в сидячее положение. Я в камере. В каменной стене напротив вырезано окно, через которое льется лунный свет.

– Сапфира? – зову я.

– Она в порядке, – раздается голос в темноте. По другую сторону решетки.

Иван выходит на свет.

– Олдрик? – спрашиваю я.

– Тоже в порядке.

Я пытаюсь призвать покалывающее чувство в ладони, но тщетно. Мое тело охватывает сонливость, пугающая меня до мозга костей.

– Даже не пытайся использовать магию. Доза яда миазмы, которую мы тебе ввели, продержится всю ночь.

– Где мы?

– Тебе тут нравится? – Иван берется за прутья, опуская голову, и разминает плечи. Затем довольно кряхтит и выпрямляется.

– Я позаимствовал эту идею у римлян. У них тоже были клетки под бойцовскими рингами. Сейчас мы находимся под моим новым проектом – репликой Колизея. В обычной ситуации мои чемпионы ночевали бы в номере четырехзвездочного отеля, но мы не там, как ты могла заметить.

Он открывает дверь в клетку. Лязг металла отдается болью в моем черепе, и я отползаю к дальней стене. Заметив мой страх, Иван замирает.

– Я не собираюсь причинять тебе боль, Веспер, если ты об этом беспокоишься.

Будто в доказательство своих слов, он присаживается и наклоняет голову, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Наконец я поднимаю на него взгляд, игнорируя кричащий ужас от этих слов, проигрывающихся снова и снова в моей голове. Иван. Это Иван.

– Вы пытались убить моего отца, – сиплю я.

Обвинение не вызывает у него никаких эмоций. Он смотрит на каменную стену в дальней части клетки.

– Я не желал ему смерти, Веспер. Но ты знаешь свою силу. Знаешь, какой она может быть опасной. Я пытался защитить его.

– Вы бросили его истекать кровью в переулке за прачечной! – сплевываю я, и мой страх сменяется яростью.

Иван поджимает губы.

– Я был молод. И… мстителен. – Он задумывается на мгновение, а затем качает головой. – Я совершал много поступков, о которых жалею.

Я начинаю дрожать. Иван на секунду выходит из клетки и возвращается с пледом. Затем протягивает его мне, но я не шевелюсь. Он все равно накидывает его мне на плечи. Мне хочется вздохнуть от облегчения, но я не удостою его такой радостью.

Он прислоняется спиной к прутьям.

– Где Сэм? – выдыхаю я, изучая клетки в противоположной части прохода за Иваном. Он смеется. Невесело, чуть ли не злобно.

– О, можешь не беспокоиться о нем. Сэм в безопасности. Моя дочь об этом позаботилась.

Я подаюсь вперед, его ответ так завлекает меня, что я забываю контролировать выражение своего лица. Ивану, должно быть, нравится мое любопытство, поскольку он наклоняется вперед.

– О да. Сэм Харди был как заноза в моей заднице еще до того, как дочь предала меня. Но она попросила помощи у скриба – который тоже не питал ко мне теплых чувств, – чтобы найти блюстителя и наложить на Сэма защитное заклинание. Я не должен к нему прикасаться. Не могу поговорить с ним о ней. И в своем ослабленном состоянии я не могу этому противиться.

– Ослабленном? – переспрашиваю я.

Иван ухмыляется и показывает мне запястье.

– Прежде чем у меня появился доступ к Атенеуму, я был просто дельцом. Так что, когда она выпотрошила меня, – он произносит это слово как ругательство, – то оставила немного силы, с которой я родился. На это ушли месяцы, но я выходил ее. А дальше работал с тем, что имел.

– В смысле обманом уговаривали аномалов подписать с вами договор о передаче сил, – парирую я, не скрывая отвращения.

После пробуждения я поняла, что Иван убьет меня. Вряд ли бы он мне все это рассказывал, если бы планировал отпустить меня. Но по какой-то причине я не испытываю страха перед смертью. Рано или поздно он, конечно, придет ко мне, но зато сейчас я могу трезво выслушать ответы и благодарна за это.

Иван медленно, почти грустно улыбается.

– Это было не так эффективно, как с Атенеумом. Обманывать аномалов ради их сил довольно утомительно.

Он начинает расхаживать по клетке.

– И, как я узнал, отчасти бесполезно. Я искал годами, но Сапфира – единственный аномал с реальной силой. Даже организовав турнир для лучших и сильнейших, я обнаружил одних миазмов и камнекожих. Но тут появился парень-ординар моей дочери, и я понял, что могу все исправить.

Мой желудок ухает в пятки при мысли, что Иван узнал Сэма.

– Я подумывал попросить Сапфиру просто предложить ему вернуть Элизу, но ее магия запрещает подобные фокусы, поскольку она бы действовала от моего имени. Чертовы правила.

– Почему вы просто не использовали Сапфиру, чтобы самому вернуть Элизу?

Иван останавливается и поворачивается ко мне.

Но ответ сам приходит мне в голову.

– Потому что для реверсии нужна искренняя любовь. А вы не любили ее. Свою собственную дочь.

Он кривит губы.

– Она лишила меня всего. Как я могу любить ее?

– Любовь безусловна. Вы любите человека за то, кто он есть, а не за определенные поступки, – говорю я, и Иван пересекает клетку в два шага, присаживаясь передо мной и тыча пальцем мне в лицо.

– Видишь? В этом-то и проблема, Веспер. В тебе. В этих понятиях. Я думал, что моим проблемам пришел конец, когда Сэм принял участие в турнире, но затем осознал, что они только начинались. Чем больше он проникался к тебе чувствами, тем больше я терял свою единственную связь с Элизой.

– Значит, все это ради того, чтобы вернуть ее, – выдавливаю я.

Иван улыбается, словно я сказала что-то смешное.

– Так все и было, – шепчет он. – Но я нашел решение получше.

Он встает.

– Я дам тебе возможность всей жизни, Веспер Монтгомери. Шанс получить все, что ты хочешь.

– Вы понятия не имеете, чего я хочу, – отвечаю я, но мой голос звучит мягко и не так уверенно, как планировалось.

Я поднимаюсь на ноги, устав смотреть на него снизу вверх. Плед падает на пол.

Иван снова улыбается – как человек, у которого все карты на руках и он вот-вот выложит их на стол.

– Ты хочешь избавиться от своих сил. Хочешь, чтобы твоя семья была в безопасности. Хочешь заполучить Сэма. Я могу тебе с этим помочь.

Все во мне замирает. Я хочу сказать, чтобы он катился ко всем чертям. Хочу выглядеть менее заинтересованной, менее отчаявшейся. Но ничего не могу с собой поделать. Мне любопытно, и Иван это видит.

Он взмахивает запястьем, и в его руке, будто из ниоткуда, появляется журнал.

– Отдай мне свою силу, Веспер. Я готов ее забрать. Обещаю, твою семью – и твоего отца – больше никогда не побеспокоят смотрители. Я обеспечу Сэма безопасностью и более того – позабочусь, чтобы Элиза никогда не вернулась. Можешь даже сказать ему, что я принудил тебя. В любом случае ты станешь ординаром и получишь парня своей мечты.

Пока он говорит, страница наполняется светящимися словами. Иван взмахивает рукой, и книга плывет по воздуху прямо ко мне.

– Вы пожертвуете единственным шансом вновь увидеть свою дочь? – искренне интересуюсь я. Я видела боль в его глазах в воспоминании скриба. Где-то в глубине души он любил Элизу.

Он подходит ближе.

– В этом мире есть две силы, Веспер. Любовь и страх. Реверсия Сапфиры связана с любовью. Даже Элиза, мое сокровище, предала меня из-за любви. Но ты? – Он подходит еще на шаг, и его лицо озаряют слова в книге. – Ты – страх. Безграничный. И безупречный.

Сияние книги успокаивает меня, и я подаюсь ближе к странице. Я стану ординаром. Смогу вернуться домой и никогда не бояться, что причиню кому-то вред. Моя семья будет в безопасности. И Сэм. Мне не придется его предавать, и он не будет меня винить. Иван протягивает ручку, и я тянусь за ней.

Затем делаю глубокий вдох, и в мой разум проскальзывает еще одна мысль – холодная и ужасающая.

– Вы снова соберете смотрителей?

Глаза Ивана ожесточаются.

– Ты видела, что случается, когда мы не контролируем ситуацию, Веспер. Аномалам нужны рамки, иначе наш мир поглотит сам себя.

– И что произойдет с теми, кому нравится свобода? Что произойдет с аномалами с этого турнира?

– Беспокойся о себе, Веспер. Как по мне, мое предложение более чем справедливое.

Дом, но ценой сил, отданных человеку, который больше жаждет страха, чем любви. Сэм, но ценой его выбора.

Не знаю, с чего вдруг, но мне в голову приходят строчки из «Непокоренного».

Я не контролировала пожар. Не контролировала тот факт, что я предвестница. Не контролирую, кого любит Сэм, и не контролирую, что произойдет завтра.

Но я контролирую данную ситуацию.

Нет.

Я беру ручку, сжимая ее так сильно, что у меня белеют костяшки.

И кладу ее на страницу.

Во взгляде Ивана мелькает ярость, но он быстро берет себя в руки.

– Что ты делаешь?

Я пячусь и прижимаюсь голыми плечами к холодному камню.

– Нет.

Он захлопывает книгу.

– В смысле «нет»?

– Я не отдам вам эту силу. Никогда.

И, вот так просто, из его глаз исчезает любой намек на человечность.

В моей груди вспыхивает страх, что он убьет меня, но затем я вспоминаю – он не может. Я нахожусь под защитой до тех пор, пока участвую в турнире. Это не часть турнира, так что он не может меня убить.

Я вижу, как в нем вскипает ненависть, но так же быстро остывает. Его невозможно прочесть, и это пугает даже больше, чем ярость.

– Ты совершаешь ошибку.

Я киваю.

– Вероятно.

– Я дам тебе ночь на раздумья, Веспер. Хорошенько подумай. Завтра ты проиграешь, и я все равно получу твои силы. И тогда ты останешься без них и без защиты. Не выкидывай в мусор собственную жизнь.

И с этими словами он разворачивается и захлопывает дверь. Я остаюсь одна.

Во сне я отправляюсь к маяку. С неба льет дождь, собираясь в лужицы на ступеньках. Наверху сидит Сапфира и смотрит на воду. Я пытаюсь обнять ее, но не могу. Зову ее, но она не поворачивается.

А затем холод сменяется теплом, и крики в моем горле затихают. На поверхность всплывают давно забытые воспоминания, согревая меня своим светом, – отрывки чего-то хорошего, окаймленные мерцанием и теплом, обволакивающим меня на холодном полу.

День, когда мы с Кармен и Айрис решили продавать лимонад, но никто не пришел, поэтому мама переоделась в свой самый нелепый наряд – в бабушкину старую церковную шляпу, оправу от папиных очков, вставные прогнившие зубы, которые ей подарили на слете стоматологов, – проехала через квартал и явилась к нашему стенду с целым мешочком мелочи. «Я пришла, чтобы купить лимонааааааааадуууууу», – сказала она. Мы чуть не описались от смеха.

День, когда папа учил Айрис читать при свете камина, вручая мне «M&M’s» в качестве подкупа, чтобы я не произносила слова прежде, чем она сама поймет, как они читаются.

Субботнее утро после ночевки, когда мы с Линдси шли в центр за блинчиками, поскольку никто из нас еще не получил права.

Поздравления с днем рождения. Запах солнцезащитного крема и арбуза. Треск костра на пляже. Первый смех после долгих рыданий. Как я соприкоснулась пальцами в ведре с попкорном с симпатичным парнем в кино. Как отец пел гимны по утрам. Как дедушкин колли, Оливер Чудо-пес, радовался нашему приезду и…

Не знаю, что меня будит, но я выпрямляю затекшие от сна конечности и сажусь.

Через решетчатое окно проникает лунное сияние. Я осматриваюсь и придвигаюсь к нему, подставляя лицо свету.

Представляю, как он разливается по моей коже и проникает в поры. Представляю, как он недоуменно касается дорожек слез на моих щеках. Представляю, что он полон нашептанных посланий о том, что мир снаружи ничуть не изменился и парочки по-прежнему целуются, ловя его свет своими губами; что он все еще забредает на ночные посиделки, теряясь в сиянии огня. Что где-то этот свет ласкает беременный живот, освещая ножки или ручки, упирающиеся в тело матери. Что где-то он просачивается через стекло детской, спасая ребенка от кошмара.

Я рада, что не упустила его. Этот странное, прекрасное сияние посреди моей клетки. Ничего не изменилось. Мое сердце по-прежнему разбито, как леденец, на который наступил какой-то ребенок. Все по-прежнему дерьмово. Но сейчас? В этот миг? Я жива и впервые в жизни считаю силу внутри себя своей.

Я всегда боялась этого внутреннего монстра, эту манящую тень, которая была слишком сильной, чтобы ее игнорировать. Но теперь я знаю, что худший монстр, которым можно стать, это тот, каким становишься по своей воле. Я слишком долго боялась того, что внутри меня.

Что-то изменилось, когда я отказалась ставить подпись в журнале. Передо мной было все, чего я желала, и я обнаружила, что мне это не нужно.

Я предвестница.

Я поднимаю взгляд к ночному небу. По синему покрову, пронизанному крошечными точками мерцающего света, плывут фиолетовые облака. Я поднимаюсь на ноги и шепчу:

– Господь.

Давненько мы не общались. Возможно, я все еще злюсь на него, или же все дело в том, что завтра меня ждет главный бой, но мне кажется, что я должна сказать хоть что-то.

– В последние годы все было очень, очень хреново, – начинаю я. – Все, от и до. Каждый мой шаг кажется неверным. Все, кого я любила, пострадали. Все это произошло впустую, и я чувствую злость, благодарность, бешенство. Я просто хотела сказать, что так сильно сосредоточилась на том, что изменить, вернуть, сделать иначе, что даже не задумывалась о том, что было просто… идеально.

Прогулка с Сэмом по парку. Звук его смеха. Ощущения от прикосновений его губ.

– Ты что, произнесла слово «хреново» в молитве?

Я подпрыгиваю при звуке голоса, доносящегося с другой стороны решетки.

– Ты всегда так молишься? Что ж, это объясняет наше гребаное невезение, – говорит Сэм, выходя под лунный свет.

Я часто моргаю, гадая, не обманывает ли меня зрение. Но Сэм по-прежнему стоит там.

Я пересекаю клетку, убеждая себя, что все еще сплю. Но когда я подхожу ближе и он поднимает руку к задней части моей шеи, я ахаю и отпрыгиваю назад.

– Ты должен уйти, Сэм! – шиплю я, глядя на сырой подвал.

– Где ты, там и я.

– Как ты сюда попал?!

Он просто ухмыляется, и это выводит меня из себя.

– Уходи! – молю я, но он подходит ближе к прутьям.

Затем снова протягивает руку, и я не возражаю, когда он ласково проводит пальцами по моим волосам. Несколько заколок, которые Сапфира вставила в пучок, с тихим стуком падают на пол.

– Мы не уйдем без тебя, – говорит он низким голосом.

Я качаю головой, но Сэм усиливает хватку на моих волосах и буравит меня взглядом.

– Ты была права. Все, что мы делали, было ради меня. Это не имело никакого отношения к Элизе, поскольку, остановись я хоть на секунду – на одну гребаную секунду, – я бы вспомнил, что любил в ней больше всего. Я забыл ее. Ее дух. Ее волю. Ее непоколебимую веру, что все случается не просто так, но мы не бессильны. Но даже помимо этого мне стоило понять и другую причину, когда мы посещали скриба. Она умерла, чтобы положить конец бойне. Только благодаря ей многие невинные не погибли от руки Ивана. Она остановила его, полностью понимая, что это будет стоить ей жизни.

Я качаю головой. Не могу этого слышать. Не могу поверить в это сердцем.

– Я видела ее, Сэм. Видела, как она вышла из-за деревьев. Я знаю, что ты боялся, что она застукает тебя за этим…

Я начинаю отстраняться, но Сэм дергает меня к себе и заставляет встретиться с ним взглядом.

– Я пытаюсь сказать, что люблю тебя, черт побери!

Я не могу скрыть выражение своего лица, поведывающее ему именно то, что он не должен был узнать.

– Я не боялся, что Элиза застукает меня за изменой. Я боялся, что она увидит, что я снова влюбился. Я боялся двигаться дальше, Веспер.

Он тянется назад и достает блокнот из кармана. Затем открывает его и подставляет под лунный свет. Там написано: «Причины, почему жизнь хороша». Сэм передает блокнот мне.

И я вижу их.

Начинается все с малого: «Солнечный свет в спортзале».

Затем другими чернилами: «Горячий кофе с Вексом».

«Девушка, сидящая напротив в «Алоэ».

Что-то меняется. Новая ручка. Новая колонка. Расстояние между записями сокращается.

«Как она говорит «черт». Как волосы лезут ей в глаза».

Чуть дальше:

«Как она злится. Ее смех. Тот взгляд, когда она замахнулась и не попала по Эбигейл».

«Ее голос. Ее улыбка. От нее пахнет дождем».

А внизу написано всего одно слово. Крупнее, чем все остальные.

«Веспер».

Я закрываю блокнот. Сэм забирает его.

– Я влюблен в тебя, Веспер, и уже давно. Прости, если ты думала, будто я использовал тебя, чтобы приглушить свои чувства, поскольку это прямо противоположно истине. За два дня с тобой я испытал больше, чем за два года после смерти Элизы. Я знаю, что тебя это не интересует. Но я должен был сказать. Я не мог…

В конце блока открывается дверь. Мы смотрим в ту сторону. В проходе стоят Мэвис с Олдриком. За ними Эбигейл и Векс. Моя группа спасения.

– Откуда вы узнали, где я? – спрашиваю я, когда Эбигейл кидает Сэму ключи.

– К нам приходила Сапфира, – отвечает он, открывая клетку.

Выйдя за решетку, я хватаю его за футболку и притягиваю к себе. Его губы впиваются в мои, руки обхватывают мою талию.

– Ладненько. Пора бежать, потом потретесь миндалинами, – рявкает Мэвис.

Я замираю, глядя на людей, которые рискнули жизнью, чтобы спасти мою.

А затем мотаю головой и захожу обратно в клетку. Лицо Сэма вытягивается, и я поднимаю руки.

– Я не могу уйти.

Вдруг по всему блоку раскатывается громкий металлический лязг. Кто-то открыл дверь в другом конце.

– Вы должны уйти! – шепчу я, заходя глубже в клетку.

Сэм тянется за мной, но я захлопываю свою дверь и забираю ключи прежде, чем он может меня остановить.

– Что ты делаешь? – кричит он, дергая за решетку.

– Если уйду, то положу конец всему, Сэм. Я должна бороться.

– Сэм! – шипит Эбигейл, когда звук шагов охраны становится громче.

– Веспер, открой дверь. Мы уходим.

Я качаю головой и встречаюсь с ним взглядом. По моим щекам текут слезы. Я протягиваю руку через прутья и глажу его по щеке.

– Ты должен отпустить меня, Сэм. Доверься мне.

В его взгляде проходит битва, пока шаги приближаются, но тут что-то меняется. Все происходит на моих глазах. Он доверяет мне, пусть и не знает всех ответов. Сэм открывает блокнот и пишет что-то на бумаге.

– Если собираешься драться, то запиши это в журнале.

Я забираю у него клочок бумаги. Он не отпускает его и притягивает меня к себе, чтобы поцеловать напоследок.

Шаги раздаются совсем рядом.

Я наблюдаю, как люди, пришедшие меня спасти, уходят. А затем остаюсь одна.

34

Наступает рассвет, а я по-прежнему не двигаюсь с места. Я скорее чувствую, чем вижу Ивана по другую сторону решетки.

– Ну что, Веспер, может, покончим с этим?

В моем кулаке все еще зажат непрочитанный клочок бумаги Сэма. Не важно, что там написано. Я должна это сделать.

Я поворачиваюсь, отвечая ему взглядом вместо слов. Иван все понимает, его лицо источает стальное равнодушие.

Он знает, что я выбрала.

Я весь день сижу в камере и наблюдаю, как тень прутьев постепенно удлиняется.

Где-то в районе заката начинает собираться толпа. Через мое окошко доносится приглушенный ропот голосов. Воздух будто наэлектризован от предвкушения.

Солнце уже садится, когда я слышу кого-то рядом со своей клеткой. Поднимаю взгляд и вижу в дверном проеме Сапфиру, одетую во все черное.

Я встаю с пола.

– «Известное зло». Ты все это время знала, кто он, – говорю я.

Она делает порывистый вдох.

– Я хотела найти смотрителей, чтобы остановить Ивана. Но потом… у скриба я поняла, что они одинаковые. Я хотела предупредить тебя, но мой контракт не позволял мне сказать ни слова. Я сделала все, что могла.

Известное зло. Она пыталась предупредить меня, что Анания монстр. Просто не знала, что это тот же монстр, которого мы боялись всю жизнь.

Я подхожу ближе и вижу, что ее глаза покраснели. Она плакала.

Мои ладони начинают пульсировать – действие яда наконец закончилось.

– Зачем ты подписала договор, Сапфира? Зачем дала такому человеку доступ к своей силе?

Сапфира грустно улыбается. Когда она поднимает взгляд, ее глаза блестят от слез. Глубоко вдохнув, она вытягивает руку, чтобы показать браслет Нолана.

– Моего брата убили смотрители. Он был реверсором, как и я. Но в силу своего возраста не мог себя контролировать. Они пришли за ним, как было в видении. Анания сказал, если я подпишу контракт, он найдет способ вернуть моего брата. Но теперь я знаю… это он его убил.

«У всех своя цена», – раздается ее голос в моей голове, и теперь я понимаю.

Ее лицо сморщивается, и я пересекаю клетку, чтобы встать прямо напротив нее.

– Мне так жаль, Сапфира.

Она качает головой. Но когда она открывает глаза, в них читается свирепость.

– У тебя есть возможность получить желаемое, Веспер. Воспользуйся ею.

Толпа снаружи ведет себя громче и громче. Сапфира имеет в виду, что я должна согласиться на сделку Ивана. Что должна уйти отсюда невредимой и с исполненными мечтами. Я знаю, что она не будет винить меня, если я подпишу договор и исчезну.

Мне не удается точно определить чувство, возникшее в моей груди. Это не храбрость, но что-то похожее. Думаю, это понимание, что у всего случившегося есть причина. Я не ошибка. Со мной нужно считаться.

– Именно это я и делаю, – отвечаю я.

Сапфира задумчиво на меня смотрит. А затем протягивает мне легинсы и черную майку.

– Ты же не собиралась надирать задницы в вечернем платье?

Все помещение сотрясается от топота и приглушенного рева толпы, но мне все равно кажется, что вокруг слишком тихо, пока я жду у входа в яму.

Уже сгустились сумерки, но факелы пятнают мир оранжевым свечением.

– Ты знаешь, что напишешь в журнале? – спрашивает меня Тесса.

Я вручаю ей бумажку.

– Просто перепиши ее, ладно?

Она недоуменно смотрит на меня, но кивает и забирает бумажку. Я помню, что она тоже связана с Иваном. Она что-то говорит в гарнитуру и уходит. Я выглядываю наружу.

Внезапно все инвесторы Анании обретают смысл. Мы находимся на арене размером с римский Колизей. Каменные балконы, заросшие цветами королевы ядов, поднимаются вверх, как сиденья в амфитеатре. С верхнего ряда падают лепестки роз, странно контрастируя с песком, который, несомненно, испачкает кровь.

Ворота передо мной со скрипом и лязгом поднимаются.

Как и ворота напротив. За ними вырисовывается силуэт во тьме. Мой противник, кем бы он ни был.

Я делаю пару шагов вперед, прищуриваясь, когда Тесса подает мне знак, чтобы я шла на арену.

Мой противник выходит в ночь, и у меня перехватывает дыхание.

Иван.

Это Иван.

Но, ступив на песок, он меняется.

И становится Олдриком.

Я останавливаюсь, мое тело наливается свинцом. У него сила перевертыша с первой ночи, и он хотел, чтобы я это увидела.

Хотел, чтобы я знала, с кем в действительности имею дело.

Лидер смотрителей. Делец с силой десятка других аномалов, связанных с ним магией.

Он не шутил, когда сказал, что я не выйду отсюда живой.

Иван об этом позаботится.

Тесса становится передо мной и поднимает руки, и весь Колизей затихает. Я окидываю взглядом толпу и нахожу Сэма.

– Дамы и господа, добро пожаловать на первый бой на Арене Королевы ядов!

Зрители разражаются криками, и я поднимаю голову к ночному небу. Закрываю глаза и думаю о холодном ветре, ласкающем мою голую шею. Думаю о семье. О поцелуе Сэма.

– Финальное состязание этого турнира начнется по моему сигналу. Готовы? – спрашивает Тесса, глядя на толпу. Ее голос эхом прокатывается по арене.

Сейчас или никогда.

– НАЧАЛИ!

Иван вскидывает руки, превращая их в камень. Затем бежит на меня с блестящими глазами. Он выглядит как Олдрик, вот только я знаю, что он никогда бы не смотрел на меня с такой ненавистью.

Он замахивается, и я пригибаюсь, отпрыгивая в сторону. Иван бьет своей массивной рукой, размером с валун, и я едва успеваю вовремя перекатиться. Толпа реагирует так громко, что кажется, будто земля вот-вот пойдет трещинами.

Мне не сравниться с его силой. Нужно придумать что-то другое и немедленно.

Сделав глубокий вдох, я бегу к краю арены. Иван следует за мной с улыбкой на лице, никуда не спеша и развлекаясь.

Он явно наслаждается каждой секундой.

Я прижимаю руки к каменной стене и закрываю глаза, позволяя магии просочиться через нее. Не знаю, что найду, но нужно попытаться.

Моя магия проходит через стену к зрителям, скользя между ними в поисках. Я еще ни разу не пробовала делать это со столькими людьми одновременно, но все равно растопыриваю пальцы, и магия повинуется, расходясь в разных направлениях. Сотни людей, тысячи страхов.

В моей голове смешиваются образы рентгеновских снимков на ярком экране с рычащим волком, смотрящим из-за поваленного дерева. Я вижу закрытую коробку и яростно царапающую дерево руку, а затем пару желтых глаз, смотрящих над подоконником.

Иван приближается. Он замахивается каменной рукой, а мне нечем отбиваться. Я лихорадочно ищу дальше. Темнота. Кладбище. Банковские выписки, полные красных букв. Тут меня останавливает образ открытого поля. Воздух потрескивает под покровом из темных туч.

Я открываю глаза. Иван стоит в шаге от меня с отведенной назад рукой.

Я обматываю страх тоненькой струйкой силы и выдергиваю его из чьей-то груди, с криком выкидывая на песок между нами.

В то место врезается молния, и Иван отлетает назад, приземляясь в другой части арены.

Он перекатывается и встает. Улыбка Олдрика смотрится неуместно на его лице.

Я отталкиваюсь от стены, представляя страх в своей руке в виде металлического хлыста. Затем рисую рукой дугу, и с неба сыплются молнии, ударяя землю в паре сантиметров от Ивана. Он поднимает руки и превращается в камень как раз в тот момент, когда в песок вонзается опасная молния и поднимается по его ногам.

Она никак не влияет на камень, и я чувствую, что моя хватка на страхе слабеет.

Иван крутит плечами и присаживается. Его тело извивается, и тут он превращается в Бриони – огненную фурию со второй ночи. Толпа ахает и разражается аплодисментами.

Они, наверное, думают, что мой противник – перевертыш.

– Ты все еще можешь прекратить это, пока не дошло до того, что твое тело придется опознавать по стоматологическим записям, – говорит Иван писклявым и злобным голосом Бриони.

Я стискиваю зубы; моя сила рыскает по амфитеатру, пытаясь найти страх, который сможет противостоять способностям Бриони. Иван посылает воздушный поцелуй, а затем скрещивает руки на груди и быстро разводит их в стороны. Из его ребер вырывается огненный столб, направляясь прямо ко мне.

Нашла!

Я падаю на колени и прижимаю руки к песку, призывая страх, затесавшийся в разуме адреналинового наркомана. Откуда-то сверху слышится грохот – призрачная угроза.

Иван управляет огнем, и тот вырастает в стену, мчащуюся ко мне.

Но у меня есть кое-что получше. В воздухе над нами материализуется поток плотного и бурного снега, встречая огонь в танце криков и пара. Снег дугой пролетает над моей головой, безобидные кусочки льда приятно холодят кожу, пока морозное дыхание лавины проносится мимо и обезвреживает пламя.

Я открываю глаза, от земли вокруг нас поднимается густой пар.

Прерывисто вдохнув, поднимаюсь на ноги и жду следующего нападения.

Иван выходит вперед, трансформируясь в Райлза, резчика. Он крутит запястьями, и его руки превращаются в лезвия. Хрустит костяшками, и его кожу с тошнотворным звуком прорезают острия.

Зрители сходят с ума от восторга. Их крики едва не оглушают, и они начинают топать ногами в унисон – бух, бух, бух. Хлоп. Бух, бух, бух. Хлоп.

Я пытаюсь восстановить дыхание. Поднимаю взгляд и нахожу Сэма, наблюдающего за нами с мрачным лицом.

Я продолжаю доставать страхи из зрителей, но Иван может подстроиться под ситуацию. А я так долго не продержусь.

Он уже близко, улыбка исчезла с его лица. Он рассекает воздух лезвиями.

Я поднимаю руки, отправляя поток силы в его грудь. Когда она находит его, в ушах раздается эхо криков. Я вижу тьму. Внезапно наша связь прерывается. Иван замахивается лезвием в мое горло, и я слышу свист, с каким оно прорезает воздух.

Мне не ухватиться за его страх в таком положении. Нужно подобраться ближе.

Я поднимаю взгляд на Сэма, которому достаточно посмотреть на мое лицо, чтобы понять мой замысел. Или же он даже раньше меня догадался, к чему все идет. В любом случае он встречается со мной взглядом и коротко кивает.

Иван кидается на меня и замахивается для очередного удара, но я откатываюсь в сторону и прыгаю как раз вовремя, чтобы схватить его за талию.

Это классический прием из джиу-джитсу, и он такого не ожидал.

Иван падает на землю, крича от ярости. Я осторожно перемещаюсь ему за спину, избегая лезвий, и обхватываю руками его шею. Мои ноги скользят вокруг его талии и смыкаются, прижимая одну его руку.

Не тратя время попусту, я позволяю магии проникнуть в его грудь. В моем сознании мелькают разные образы – запятнанные кровью руки; корабль, покидающий гавань.

Я погружаюсь глубже и чувствую, как Иван снова трансформируется. Его тело меняется, и этого достаточно, чтобы я потеряла на нем хватку. Иван скидывает с себя мои руки, и я отползаю назад.

– Что ты наделала? – спрашивает он, и знакомый голос заставляет меня застыть.

Он поворачивается, и я вижу не Бриони. Не Райлза. А своего отца.

Иван принял обличье моего папы.

– Что ты наделала, Веспер? Ты все испортила. – В его голубых глазах выплясывает ненависть, пока он рассматривает меня с откровенным отвращением.

Иван начинает обходить меня, но мой разум пустеет. Я знаю, что он ненастоящий. Знаю, что это не мой отец. Но его лицо искажается в гримасе, которую я так долго боялась увидеть, и все это уже почти не важно.

У Ивана нет силы предвестника, только внешность моего отца. Он не может вытащить мой страх, но ему и не нужно.

Это не по-настоящему. Это просто страх. Просто страх.

– Ты чудовище, Веспер, – говорит он голосом моего отца.

Это просто страх.

Я сжимаю кулаки и, издав боевой клич, бегу вперед.

Иван оставляет внешность моего отца, но прорастает лезвиями Райлза и замахивается на меня. Я уклоняюсь, как учила меня Эбигейл, ныряя под лезвие и поднимаясь как раз вовремя, чтобы выставить локоть и ударить Ивана в челюсть. Он падает на землю и поднимает руки. В меня летит жало Карла, но я отмахиваюсь от него и прыгаю на Ивана сверху. Как только мои колени прикасаются к нему, его охватывает ужас.

Я цепляюсь за его глубочайший страх прежде, чем тот успевает просочиться сквозь пальцы, и позволяю магии ухватить еще один, когда Иван перекатывается.

Я кувыркаюсь через плечо и обхватываю его ногами.

Иван снова становится самим собой, поскольку я вытащила его страх быть узнанным. У него все еще есть доступ к украденным силам, но он не может менять обличье. Зрители увидят его лицо.

Он стискивает зубы и встает, ковыляя ко мне со сжатыми каменными кулаками. Затем замахивается, и я уклоняюсь. Он предугадывает мой следующий шаг – прыжок влево – и меняет форму камнекожего на обычную. Но когда он проводит пальцами по земле у моей ноги, я догадываюсь, что он использует силу Мэвис. Песок бугрится, и я падаю.

Иван наклоняется и сдувает пыль с ладони. Пыльница с верфи. Я давлюсь порошковым ядом, и мои конечности наливаются свинцом. С трудом пытаюсь подняться с песка.

Иван не торопится. Я слышу его приближающиеся шаги и медленно отползаю. Он становится надо мной.

– Я же предупреждал, что будет больно. Казалось бы… ведь всего этого можно было избежать.

Он со всей силы пинает меня в живот. Я ахаю и падаю на бок, воздух со свистом покидает мои легкие.

Иван наклоняется, сгребает мои волосы в кулак и поднимает мое лицо к себе. Я смотрю на толпу, пытаясь найти Сэма, но он в другой стороне.

Я недостаточно сильная. Он победит, и весь мир пострадает.

– Твоя сила будет моей, Веспер. И пока твои кости будут медленно превращаться в ту же пыль, которой усыпан пол этого Колизея, твоя магия окажется у того, кто умеет ей управлять. У того, кто ее заслуживает.

Я наконец встречаюсь с ним взглядом, и в моей груди загорается новая искра.

Нет.

Отец был прав – это опасно. Я совершала ужасные ошибки. Из-за меня страдали люди. Из-за этого я боюсь с кем-то сближаться. Это бремя.

Но отец также ошибался. Силу можно использовать и во благо. С ее помощью я поняла, что семья по-прежнему меня любит. Спасла Сэма. Олдрика. И за последние несколько недель научилась ее контролировать. От нее может быть польза. Дункан был прав: страх – это отражение любви. И если эта сила и должна кому-то принадлежать, то лишь тому, кто это понимает.

Я больше не боюсь.

Этой мысли достаточно, чтобы собрать силы для последнего рывка.

Иван по-прежнему держит меня за волосы, когда я отстраняюсь. Он теряет равновесие, и я переворачиваюсь на бок, зажимая его руку между ног, с одной голенью под его подбородком и другой на его груди.

Идеальный «рычаг локтя».

Я поднимаю бедра выше и тяну его руку на себя.

Иван испускает свирепый вопль – мне удалось его отвлечь.

У меня всего пара секунд времени.

На этот раз я не даю своей силе проскользнуть. Перетечь.

Я бью ею в грудь Ивана, словно это кулак, наплевав на то, какой урон она может принести. И нахожу его глубочайший страх.

Обхватываю его своей магией и тащу изо всех сил. Затем чувствую, как он оживает в воздухе.

Иван обмякает подо мной, и я скатываюсь с него.

Его глаза открыты, но в них нет огня. Когда он смотрит на меня, под его ресницами четко видны синяки.

Он выглядит как бессильный человек. Это его глубочайший страх. Бессилие.

Покуда я смогу держаться, у Ивана нет магии.

И он это знает.

Он улыбается, на его лице ясно читается презрение.

– Это не продлится вечно.

Я качаю головой и протягиваю руку к зрителям, ища подходящий страх, и тогда в моей ладони появляется нож.

Я склоняюсь над Иваном.

– В этом нет необходимости. Этого времени хватит, чтобы убить тебя, – говорю я, прижимая лезвие к его горлу.

– Так чего же ты ждешь? – сипит он.

Я чувствую, как пульсируют два страха в моей груди, но впервые не боюсь, что они вырвутся из-под контроля. Я вообще не боюсь.

– Сдавайся, – тихо говорю я.

Его лицо вытягивается от недоумения, а затем он смеется.

– Ты так близка к победе, но не можешь завершить начатое?

– Мне не нужно убивать, чтобы уничтожить тебя, – шепчу я.

Он поднимает голову, и по его шее стекает капелька крови.

– Нужно, Веспер. Поверь, нужно. Это и есть сила. Тот, кто боится меньше, побеждает. Но сейчас ты боишься сделать необходимое.

– А ты не боишься? – Я сильнее прижимаю нож к его коже, и в его взгляд проникает неуверенность. Он молчит с мгновение, а затем ложится на землю.

– Я сдаюсь.

По арене проносится ветер, поднимая пыль. Финальный бой окончен.

Я не двигаюсь с секунду, по-прежнему нависая над Иваном.

– Все кончено, – говорю я притихшей толпе. – Уходите.

Они продолжают сидеть, и вдруг в Колизее раздается скрип двери. На арену выходят Мэвис, Сэм, Олдрик и Сапфира. Сэм подбегает и хватает меня за талию, кружа в крепких объятиях.

– У тебя получилось, – шепчет он.

Мэвис поднимает взгляд на зрителей и снимает перчатку зубами.

– Вы слышали ее. Уходите! – говорит она, показывая на землю. Мысль о том, как демо разрушит весь стадион, заставляет людей шевелиться.

Иван продолжает беспомощно лежать на земле, пока все не уходят. Сэм становится рядом со мной.

– Что теперь?

Глубоко в земле, прямо под нашими ногами, начинается какой-то грохот.

Я поворачиваюсь к Мэвис, но она поднимает руки.

– Это… не я.

Сэм берет меня за предплечье.

– Э-э… нужно уходить.

– Что это?

– Моя реверсия. И нам пора. – Он тянет меня за собой, а грохот увеличивается.

Иван не двигается. Просто лежит, глядя на небо.

– Мы не можем его оставить! – кричу я Сэму.

– Если не уйдем сейчас, то умрем! – бросает он через плечо. Я знаю, что это правда.

Сэм берет мою ладонь, и мы бежим через арену, раскалывающуюся пополам.

Я останавливаюсь на полсекунды, оборачиваясь на трибуны.

Там никого нет. Все ушли.

Сэм дергает меня за руку, и я бегу за ним. Остальные следуют за нами. За ворота, через коридор. Земля идет трещинами, в полу образуются зияющие раны, металлические двери камер выгибаются и ломаются.

– Сэм, что ты натворил? – кричит Мэвис.

Мы пролетаем мимо двери в главный холл. Сэм хватает меня за талию, чтобы помочь притормозить.

Затем перепрыгиваем через турникеты на парковку. Мои легкие вот-вот взорвутся, но я продолжаю бежать, пока все здание ломается пополам и обрушивается с громоподобным визгом. Земля бугрится и сотрясается. Мы с Сэмом падаем на краю парковки и перекатываемся на траву между двумя рядами заброшенных машин. Асфальт стонет, сражаясь дольше, чем стадион, но в конце концов проваливается с финальным вздохом. Я наблюдаю, как маленькая трещинка, не больше линии карандаша, тянется все дальше и дальше, пока не терпит поражение у начала обочины.

Арены Королевы ядов больше нет.

Мэвис вытирает глаза, глядя на разрушения. Олдрик обнимает Сапфиру.

Нас накрывает облако пыли, и все принимаются кашлять. Колизей превратился в кучу обломков. Местами видны небольшие пожары, выплевывающие дым в небо. Вдалеке я замечаю бегущий силуэт.

Иван.

Я встаю, чтобы кинуться в погоню. Я готова повалить его на землю и бить по лицу до тех пор, пока с костяшек не сдерется кожа. Но Сэм тянет меня обратно.

Я поворачиваюсь к нему, и он читает немой вопрос в моих глазах.

– Я упомянул и Ивана в реверсии. Все контракты в его дурацком журнале аннулированы. Он бессилен – ему больше никто не принадлежит.

Глаза Сапфиры округляются, пока она переваривает слова Сэма. А затем кидается его обнимать. Сначала он вздрагивает, но потом обнимает ее в ответ. Олдрик подходит и заключает их двоих в свои медвежьи объятия.

Эбигейл хватает Векса и присоединяется к ним. Рой объявляет, что отказывается в этом участвовать, и Мэвис толкает его.

Не думала, что буду смеяться сегодня. Не думала, что вообще смогу когда-либо посмеяться.

Но вот она я, стою в тени обломков и разрушений. И чувствую себя счастливой, как никогда.

35

Тремя месяцами спустя

Весенний воздух рассекает трель школьного звонка. Забавно, как этот звук до сих пор заставляет меня думать: «Черт, я опаздываю!» – хотя я никогда не ходила в эту школу.

Несмотря на то что в прошлом месяце я сдала все экзамены, мне не нужно возвращаться к обучению. Я сижу на капоте машины Сэма и прижимаюсь к его груди. Мы заняли место в конце парковки школы Тэнглвуд, спрятавшись в тени цветущей жакаранды.

Олдрик прислоняется к стволу дерева, скрестив руки на груди, и наблюдает, как ученики спускаются по ступенькам, общаясь и смеясь. Одна девочка скользит по перилам на своем скейтборде, и учительница дует в свисток, ее взгляд так и говорит: «Не в мою смену, милочка!»

Я делаю глубокий вдох и смотрю через листву на небо. Не думала, что доживу до этого момента, и не думала, что все будет так… нормально. Не думала, что когда-нибудь еще смогу наслаждаться подобными днями, теплым ветром, вечеринками у костра, головокружительными поцелуями и соленой от моря кожей.

Никогда не думала, что наступит время, когда я вернусь домой – не перееду, а просто зайду поговорить. Готовая услышать, как сильно по мне скучали. Но именно это и произошло. Сейчас мы с семьей разговариваем раз в неделю по Фейстайму, и в следующем месяце родители должны приехать ко мне в гости. Дело продвигается медленно, но уверенно.

Турнир Королевы ядов потряс весь мир. Новости полнились фотографиями разрушенного Колизея. СМИ молили гладиаторов выйти из тени. Лично я устала находиться на глазах у общественности, но не Бриони. Она пришла на радиостанцию и все им рассказала. О «Подполье», о смотрителях. Может, она не такая уж и плохая. Как знать, я все равно считаю ее той еще дрянью. Но суть не в этом. Она призвала аномалов открыться миру, и несколько из них послушались.

И под «несколько» я подразумеваю сотни. Все они собрались на ступеньках Капитолия, готовые пообщаться с ординарами. Они устали жить в тени. Теперь мы вышли на свет. Перестали быть мифом. Не сказать, что все прошло как по маслу. В некоторых местах устраивались бунты. Появились группы, зовущие себя «Новыми смотрителями» и «Лагерем ординаров», оставляя угрозы на дверях в гаражи и рекламных щитах. Но нам не привыкать к ненависти. Мы с этим справимся.

Олдрик выпрямляется, его взгляд сосредоточивается на лестнице. Я легонько стучу по колену Сэма и слезаю с капота, чтобы подойти к Олдрику.

Она спускается по ступенькам.

Синие джинсы, белая футболка, сползающая с плеча, неряшливый пучок, закрепленный карандашом.

Сапфира.

В ее руках зажат учебник по математике. Увидев нас, она расплывается в улыбке и пересекает парковку.

Олдрик протягивает к ней руки и наклоняется для поцелуя.

Сапфира вручает ему учебники и поворачивается к нам.

– Ребята, это считается полным отстоем, когда семья приезжает забрать тебя после уроков.

– Это же твой первый день! – возражаю я, протягивая к ней руки.

Сапфира закатывает глаза, но я вижу, что она счастлива и спокойна. Ей хотелось вернуться в школу, и теперь это стало возможным. Ее нельзя назвать нормальной – и близко нет, но она старается.

– Мне семнадцать, – говорит она, когда Олдрик притягивает ее в свои объятия.

– Так что, мне перестать подкидывать тебе записки в контейнер с обедом? – спрашивает он.

– Даже не думай об этом!

Позже тем же днем я иду в «Алоэ», чтобы взять нам с Сэмом кофе. Мы собираемся поговорить о колледже и просмотреть кое-какие брошюры.

На обратном пути я наслаждаюсь цокотом своих каблуков по мокрому асфальту.

Дойдя до двери в спортзал, ставлю одну чашку поверх другой и застываю.

Поскольку вижу его, прямо под табличкой «Открыто».

Аконитовый бутон: фиолетовые лепестки сухие, несмотря на дождь. Он появился здесь недавно.

Я снимаю его с двери, позволяя булавке упасть на тротуар, и рассматриваю машины, припаркованные на улице. Кто бы это ни сделал, он, скорее всего, еще где-то поблизости.

Я знала, что Иван от меня не отстанет.

Поэтому заправляю цветок за ухо и открываю дверь ногой, оглядываясь на темную, влажную улицу.

«Мы наблюдаем», – говорит этот цветок.

Но какое бы послание они ни оставляли, какую бы угрозу ни представляли – у меня есть все ответы. Я вижу их, когда вручаю кофе своему парню и читаю надпись на стене моего дома, выведенную храброй, крутой девушкой:

Когда вокруг сгустилась тьма,
Ей не свести меня с ума,
Ударит пусть судьба сама,
Ей не сломить мой дух непокоренный.

Я смотрю во тьму, не боясь теней, которые могут таиться в ней.

А затем насмешливо салютую любому, кто наблюдает за нами, делаю глоток кофе и исчезаю в спортзале.

Благодарности

Перво-наперво я хотела бы поблагодарить Господа. Спасибо Ему за милосердие и за Его замысел. Все хорошее в моей жизни исходит от Него.

Моя книга по-прежнему бы оставалась всего лишь мечтой, если бы не мой муж Росс. Семь лет назад он купил мне письменный стол и велел отправиться в погоню за невозможным. Он рано вставал и поздно ложился, чтобы защитить меня от сомнений, ждущих у двери. Мне повезло быть твоей женой.

Спасибо Арин Беар и Лиаму Робину – я ежедневно благодарю Господа за ваши добрые сердца и сильный дух. Когда придет время и мир толкнет вас – толкайте в ответ. Я всегда буду на вашей стороне. И Малышке, которая ворочается во мне прямо в эту секунду – спасибо, что позволила мне удержать пищу в желудке достаточно долго, и я успела закончить эту книгу.

Примечание: да, я использую плохие слова в этой книге. Нет, это не значит, что вы тоже можете так делать.

Огромная благодарность моему агенту, Брианне Джонсон, чья неизменная поддержка наполняла мои паруса ветром, когда мне казалось, что я застряла на мелководье. Твоя вера расчистила путь для существования этой книги, и за это я тебе невыразимо благодарна. Элли Левик, твоими стараниями этот подвиг казался легким, и я очень благодарна за тебя и всю несравненную команду «Writers House».

Команде «Katherine Tegen Books» – спасибо, что поверили в мою странную сказку о девушке-гладиаторе. Клаудиа Гейбл – за твое руководство и добрые слова. Я бы пропала без своих редакторов – Стефани Гирдан, Кэтрин Силсэнд, Эрики Фергюсон и остальных. Простите, что говорю «просто» в каждом абзаце. Я работаю над этим. Особая благодарность моей любимой Мелиссе Миллер, которая взяла под крыло нового автора и помогла ему создать книгу из предложения. Моя милая Мэри Пендер – спасибо, что всегда оставалась на моей стороне.

Папа – спасибо, что вывел меня из леса, когда я потерялась. Спасибо, что часами трудился за столом, чтобы я могла сидеть за своим и писать свою мечту. Ты однажды сказал, что в выдуманных историях мы можем задавать вопросы, которые боимся задавать себе… и был прав. Мама – тебе достался странный ребенок, совсем не похожий на тебя, но ты никогда не пыталась меня изменить. Спасибо, что разрешала мне брать книги о вампирах из библиотеки. Спасибо, что провожала меня на автобусную остановку в пижаме с облаками и покупала мне шоколадный пирог после терапии. Вы оба ежедневно показывали мне, что такое любовь.

Ханне, Рейчел и Бекке – спасибо, что уживались со мной. Кармен представляет собой смесь из всех вас, и именно благодаря вам я поняла, как создать образ идеальной сестры. Сью, Росс, Мэри, Дэвид, Бри, Виктория, Эмилия Бель, Элейна и (вскоре) Джек – спасибо вам за то, что вы лучшая семья, о которой только можно мечтать. Рутерфордам (всем тринадцати из вас) – спасибо, что читали черновые варианты моих ранних историй и раздували уголек надежды, горящий в моем сердце. Семье Джанади – за обнимашки, кофе и что делали меня круче своей компанией. Тетя Лин, спасибо за то, что вы всегда в меня верили.

Моему клану: Аманде Джейнс – за то, что вдохновила на девяносто процентов неуместных подростковых выходок в этой книге. Хилари Миллер и Джиллиан Деннинг – за то, что боролись за свои мечты вместе со мной. Спасибо Дюку, что читал мои никудышные черновые варианты и бесконечную череду сообщений. Не могу дождаться, когда увижу свое имя в твоих благодарностях. Бриттани Сори – спасибо, что сделала это первой и показала мне как. Я люблю тебя, твое сердце и твои истории. Айзек – за идеи с названием, за чистую кухню и за все мои ужины. Эштин – за все радостные сообщения, написанные капсом, когда я нуждалась в них, и что позаимствовала мне свой нюх на крутые истории. Кейт Анжелелле – за то, что сказала мне стремиться к звездам, и поверила, что я могу преуспеть в этом странном бизнесе. Лэндон – за то, что ты гребаная сила, с которой нужно считаться, и надежный источник гифок с Шаей Лабафом.

Доктору Арай и Люку – спасибо за ваши молитвы, шоколадки и общую крутость.

Рейчел Саймон, Оливии Хайнбо, Эндрю Мунцу, Кэт Скалли и Никки Роберти за то, что окружили меня своим талантом, за которым хотелось угнаться. Мишель Гендельман и всей писательской группе – Кэйси, Эвану, Крис, Мелинде, Рэн, Деннис, – все вы чудики, и я рада нашему знакомству. Вы делаете мои книги и жизнь лучше.

Спасибо учителям, которые выковали из меня автора. Миссис Дилонг, спасибо за вашу доброту и молитвы. Мистер Териот, спасибо, что показали, каково страстно любить книги. А еще спасибо, что ни разу не отправляли меня в кабинет директора, когда я приходила на урок босой и уткнувшись в телефон. Энди Гирдат – за то, что показал, как найти душу истории. Джулиане Смит – за неустанную поддержку. Спасибо, что сделали меня магистром по английскому языку. Вы изменили траекторию моей жизни и дали мне свое благословение.

Всем моим читателям – сейчас мы нуждаемся в вас больше, чем когда-либо. Чтение наполняет голову знаниями и укрепляет сердце. Учитесь, ищите истину и боритесь, чтобы сделать мир лучше.

1 Манодж Неллия́тту «М. Найт» Шьямала́н – американский кинорежиссер и сценарист индийского происхождения, известный своими мистическими триллерами.

2 Веспер – римский аналог Геспера, олицетворение вечерней звезды (Венеры); вечерняя молитва.

3 Prudence – с англ. благоразумие, рассудительность.

4 Известна также как «кривая распределения Гаусса». Оценки обучающихся зависят от всей группы: каждый студент оценивается на фоне знаний более сильных товарищей.

5 Чемпионат по боям без правил.

6 Американский производитель мебели.

Скачать книгу