Печать Каульмэ бесплатное чтение

Ошибка одного человека

не должна стоить жизни

всего человечества!

Сыргин Константин Игнатьевич

Глава первая

Кольчанская, 23:27

Прежде чем выйти из шессера1 под моросящий дождь, Мария с удовольствием выкурила длинную сигарету популярной марки «Каролинг». Возможно, кто-то в отделе догадывался о ее пагубных пристрастиях, а кто-то знал наверняка, и, верно, осуждал ее за это. Ну и черт с ними! Никому в этом мире не должно быть дела до того, чем она занимается и как проводит свое личное время. В конце концов, это ее жизнь и никто не вправе ей указывать.

Растоптав окурок сигареты подошвой остроносой туфли, девушка быстрым шагом направилась к подъезду старого краснокирпичного здания. Голубоватый свет газовой лампы над входной дверью вскоре выхватил контуры ее стройной фигуры, облаченной в строгий женский костюм. А затем и миловидное, несколько бледное личико без намека на макияж. Золотистые вьющиеся локоны почти что контрастировали с цветом ее кожи и необыкновенными большими глазами цвета морской волны.

Почти полгода назад Мария отметила свой двадцать второй день рождения и одновременно с ним третий год работы в Бюро на Естафьевке. Она, к своему сожалению, не стала самым молодым специалистом, но однозначно была одной из самых талантливых студентов. Потому-то, наверное, Кощин и взял ее под свою опеку. Больше того, позволил приезжать к нему в любое время, если этого требует ситуация.

Быстро поднявшись по ступенькам на крыльцо, девушка извлекла из кармана плаща связку ключей с неприглядным брелоком, формой напоминавшим глобус. Два уверенных поворота ключа. Короткая пауза, продлившаяся долю секунды. Кощин наверняка уже ждет ее.

– Ермак Васильевич? – толкнув дверь, негромко произнесла Мария.

– Проходите Маша, – послышалось из-за приоткрытой двери. – Я выйду к вам через минуту.

Только Кощин называл ее ласково – Маша, и хотя случалось подобное крайне редко, девушке всегда было это приятно. Словно студентка-первокурсница, Мария пристроилась в стороне от двери, и стала рассматривать знакомый рисунок обоев маленькой прихожей, медную люстру с газовыми рожками и старенький плетеный ковер, укрывший собой дощатый пол.

– Прошу прощения, Мария Александровна. – Кощин появился будто бы из ниоткуда, и сейчас смотрел на девушку выцветшими серо-голубыми глазами. Ему было около пятидесяти; редкие седые волосы собраны на затылке в мышиный хвостик; костюм тройка, белоснежная рубашка, галстук в крупную клетку и неизменный, мышиного цвета плащ с широким воротником. – Я готов. Мы можем отправляться, – то ли спросил, то ли констатировал Кощин, на ходу снимая с вешалки свою шляпу и зонт.

– Конечно! – Мария дважды моргнула, приходя в себя, затем на шаг подступила к коллеге, поправила узел галстука. – Теперь да.

Оказавшись на улице, они быстрым шагом прошли к шессеру под защитой зонтика. Дождь тем временем не ослабевал, а только усиливался.

– Давайте я поведу, – мягко, как всегда, предложил Кощин. – Вам следует привести себя в порядок. Негоже юной леди, тем паче молодому специалисту, показываться в таком виде перед будущими подчиненными, – он заправил непослушный локон за ухо девушки, мягко, по-отечески улыбнулся. – Кроме того, вождение всегда отвлекало меня от мирской суеты и всех тех проблем, что преследуют меня по пятам. За рулем я отдыхаю, как бы странно это не звучало.

Заняться собой действительно следовало. С благодарностью вручив печать зажигания Кощину, Мария разместилась на удобном сиденье, откинула солнцезащитный козырек с приклеенным с внутренней стороны зеркальцем. Ровно три минуты ей понадобилось, чтобы собрать непослушные волосы в некое подобие луковицы и спрятать все это безобразие под головным убором, нанести тени на веки и накрасить слишком тонкие, по ее мнению, губы. Хотелось закурить, но она воздержалась. Кощин крайне категорично относился к курящим женщинам, хотя сам то и дело попыхивал папиросой.

Дворники сметали с лобового стекла струи воды, а за ним шумел город – электрическим смехом, натужным воем запечатанных турбин и детрансформаторов. Город бился в истерике, кричал и плакал под проливным дождем. Город светился, улыбался красочными огнями афиш новомодных кинотеатров и салонов красоты. Город жил своей собственной жизнью, переживая одновременно минуты невыразимой радости и горьких сожалений.

Старогуева, 00:02

К моменту приезда печатников2 на Старогуева дождь почти закончился, но небо по-прежнему заволакивали хмурящиеся тучи.

Поднявшись по ступенькам на крыльцо трехэтажного дома, выстроенного в прошлом веке, Кощин отступил на шаг к кованым перилам, зажег папиросу, поддавшись старой привычке. Его спутница Лапкина Мария Александровна осталась стоять внизу, наблюдая, как двое крепких жандармов силой усаживают в дилижанс подозреваемых одного за другим.

– Что скажете, Мария Александровна?

– По поводу?

– По поводу всего происходящего.

Девушка безразлично пожала плечами. Но потом все-таки ответила на вопрос старшего коллеги:

– Я бы попросила вас не задавать мне вопросов, Ермак Васильевич, на которые я не в силах ответить, или те, где ответ очевиден. – Мария поднялась на крыльцо, с достоинством выдержав затянувшуюся паузу.

Это был далеко не первый оперативный выезд за время ее работы в Бюро. Она часто отправлялась в составе бригад на новые объекты, сдаваемые в эксплуатацию, проверяла правильность и качество нанесенных печатей и их пути сообщения. Консультировала молодых специалистов, а так же следила за работой младших сотрудников, в Бюро называемых адептами. Но сегодняшний вечер, вне всякого сомнения, был особенным. Поздним вечером, около десяти часов, к ней прибыл курьер со срочной телеграммой от Виктора Анатольевича Старомых – начальника четвертого отделения. Он просил забрать профессора Кощина и отвезти его по указанному здесь же адресу. Стоило ли говорить, что Мария восприняла это как дар небес?

– Идемте же, – проговорил Кощин, затушив папиросу, – время не ждет.

И они пошли. Темная лестница, кое-где подсвеченная голубым огоньком газовых рожков; грязь, мусор и хлам под ногами и на площадках между этажами, оцарапанные двери с сорванными обноличниками. Тихий, почти шепчущий говор младшего персонала, звонкие, скатывающиеся до истерики возгласы и нарочито требовательный баритон, разносившийся на верхней площадке.

– Бурьйин, Николай Степанович, уж кого-кого, а вас я тут совершенно не ожидал увидеть.

– Как и я вас, мой дорогой друг! – они по-дружески обнялись, после чего жандарм между делом добавил: – Вы не первый, кого мне довелось повстречать из старых знакомых за последние дни. Однако не уверен, к добру это или к худу.

Бурьйин походил больше на некоего бульдога или, вернее сказать, на буйвола в форменном костюме городской жандармерии. Широкий, казалось, неповоротливый, с тараканьими усами, задранными кверху, и глазами филина. Одетый с иголочки, капитан жандармов являл собой пример для каждого, кто служил под его началом, и не только для оных.

– Кто-то из наших уже прибыл?

– Ага! Небезызвестный вам Адам Келли – старший печатник третьего отделения.

– Хорошо. – Кощин, кажется, улыбнулся, стянув с головы шляпу, вошел в помещение, которое при всем желании трудно было назвать домом. Сор, хлам и грязь валялись здесь повсюду, еще в большем количестве, чем на лестничном марше. Разбитые стекла межкомнатных дверей опасно сверкали в пазах, зажатые штапиками, и на непокрытом ковровыми дорожками полу. Смрад гниющих отходов забирался в ноздри, вызывая тошноту, а виды, представившиеся взору, вызывали отвращение наравне с брезгливостью.

– Я думаю, вам стоит обождать здесь, Мария Александровна, – проговорил Кощин. Но Мария уже направилась к комнате с прикрытой наполовину дверью, откуда доносился требовательный и вместе с тем успокаивающий голос.

Да, скорее всего, ей следовало прислушаться к совету старшего коллеги, больше того – наставника. Однако желание проявить себя было сильнее. Она желала показать, что способна на большее, чем проверка печатей и перебирание бумаг в офисе.

– Вам стоило быть осмотрительней, мой юный друг! – с легким, едва улавливаемым ирландским акцентом в голосе, поучал младшего сотрудника Келли. – Печати видимы отнюдь не всем, и далеко не сразу! Об этом вы должны, обязаны знать и помнить. В конце концов, от этого может зависеть ваша собственная жизнь и жизнь ваших товарищей!

– Да, сер.

Печати действительно видит далеко не каждый печатник или допустим магистр3, особенно если их хорошенько замаскировали. Однако тут, в этом конкретном случае, Мария была целиком и полностью на стороне Адама Келли. Оплошность одного – это всегда или почти всегда ошибка другого, все взаимосвязано. В мире предостаточно мятежных печатников, которых что-либо не устроило в самой организации или в миропорядке! Кроме того, достаточно и тех, кого называют самородками или же искаженными4. От последних бед, как правило, гораздо больше, чем от мятежников, и неосторожность может привести к весьма печальным последствиям.

Должно быть, Адам Келли видел куда больше, чем можно было предположить. Мария и сама не сразу заметила золотистые линии, струящиеся по всей комнате, что уж говорить про адепта. Они пронизывали пространство и материи, складываясь в сложную геометрическую фигуру, но что странно, печать словно бы не была закончена. Возможно, тот, кто ее создавал, не успел ее завершить… или успел?

– Кто, черт возьми, вас сюда впустил? – слишком резко воскликнул старший печатник, так что Мария аж вздрогнула от неожиданности. – Бурьйин?! Николай Степанович? – громко позвал Келли, – Какого дьявола здесь делают посторонние?!

– Мы не посторонние, Адам, – Кощин мягко улыбнулся завидев своего бывшего ученика, переступил через наполовину стертый порог комнаты. Он держал свою шляпу в руках, а вот зонт куда-то подевался. – Позвольте представить вам Мария, надежду и опору третьего отдела – Адама Сэмюеля Келли. – Затем указав на девушку, Кощин мягко, с присущим ему почтением и деликатностью в голосе представил старшему печатнику свою молодую спутницу: – Лапкина Мария Александровна, дипломированная выпускница Соболевского университета и моя протеже.

– Прошу… прощения, – печатник выглядел несколько растерянным, но уж точно не раскаявшимся. – Очень приятно познакомиться.

– Сомневаюсь. – Мария, словно не заметив Келли и его напускного сожаления, сконцентрировалась. Золотистые линии замысловатой печати были словно окутаны неким туманом, мороком, и чтобы увидеть печать полностью, потребовалось немало усилий.

– Довольно любопытно. – Кощин, так же изучавший печать, снова улыбнулся, но совсем не так, как обычно. В его серых глазах зажегся огонек неподдельного интереса ко всему происходящему. – Очень любопытно!

– Более чем, профессор! Думаю, мы имеем дело с отступником с Африканского континента, – проговорил Келли, осторожно пройдя в центр комнаты и указав на золотистую едва видимую линию. – Видите вот этот луч? Он сокрыт мороком тщательнее остальных, известная уловка тамошних ренегатов.

– Да, вижу. – Кощин подошел ближе, но прежде обратился к своей протеже:

– Мария Александровна, вы не могли бы оставить нас с Адамом наедине на некоторое время?

Девушка только кивнула в ответ, выбор у нее был небольшой. Или, вернее сказать, не было никакого вовсе. Она вышла вон из комнаты, а оставшись один на один с собой, достала тонкую длинную сигарету, закурила. Сизый ароматный дымок полупрозрачными облачками поплыл по коридору, проникая сквозь щели и дверные проемы в соседние комнаты. Ей на мгновение показалось, что все взгляды сосредоточены на ней одной. Но нет, жандармы, как и адепты, прибывшие из третьего и четвертого отдела, занимались своей привычной работой, не обращая на нее никакого внимания.

Конечно, кто спорит, ей не хватало опыта профессора и его бывшего ученика – Келли, однако это не означало, что ее можно было выставлять за дверь, как паршивого котенка. Поджав губы, Мария прошла в тесную комнатку, где никого не было, выглянула в окно. Дождь прекратился. На плоской крыше соседнего здания шипел и потрескивал детрансформатор, обеспечивающий жильцов дома теплом и светом. На ночном небосклоне сгрудились дождевые тучи, скрыв собой густую россыпь звезд.

Затянувшись сигаретой в очередной раз, Мария отправила несколько колец табачного дыма к потолку и вдруг замерла. Сквозь щели в комнату проникало едва заметное зеленоватое свечение. Затянувшись еще раз, она затушила окурок носком туфли, огляделась. В потолке был явно различим лаз на чердак, а на полу поверх всевозможного хлама валялась старая, ссохшаяся от времени стремянка. Подняв и приставив ее к стене, Мария быстро задрала узкую юбку до середины бедер, аккуратно встала на первую ступеньку лесенки, опасно скрипнувшую при этом. Беспокоиться о том, что ее могут увидеть в эдаком непристойном виде, ей было некогда.

Потребовалась, казалось, целая вечность и немалая доля храбрости, чтобы взобраться по скрипучей стремянке на чердак, но то, чему она стала свидетельницей, стоило приложенных усилий. Среди картонных коробок и ящиков на голом, пыльном полу сидела маленькая девочка, обхватившая голые изодранные в кровь коленки руками. Окутанная зеленоватым свечением, она горько рыдала, но ни единого звука не срывалось с ее дрожащих губ.

Спустя некоторое время Мария снова была в тесной комнатке чердачного помещения, а вместе с ней профессор Кощин и Адам Келли. Адепты обоих отделов оставались внизу, именно они выстроили из табуретов и прочих предметов мебели подобие лестницы.

– Я подумала, тут без вас не обойтись, Ермак Васильевич, – едва сдерживая плещущие через край эмоции, произнесла Мария.

– И правильно сделали, – обернувшись к печатнице, ответил Кощин. Затем он осторожно приблизился к девочке, убрал прядь светлых волос с ее лба и заглянул в зеленые омуты глаз. – Тише, малышка, не плачь. Никто тебя больше не обидит.

Глава вторая

Брусиловская, 6:32

Ванная, до самых краев наполненная горячей водой, творила чудеса с Марией. Вздымающийся пар и легкая циркуляция воды смывали усталость минувшего дня. Запах жасмина, лаванды, шалфея и розмарина, витающие во влажном воздухе, заставляли отвлечься от мирской суеты и на какое-то время забыться.

– Да-а-а-а…

Закинув руки под голову, Мария прикрыла веки с неестественно длинными ресницами. В этот раз мысли молодой девушки не витали где-то за гранью реальности, но однозначно были далеки от уютной ванной комнаты меблированной квартиры. У нее никак не выходила из головы маленькая светловолосая девочка, предположительно семи-восьми лет. Ее размышления снова и снова возвращались обратно, к моменту их первого знакомства, если его можно назвать таковым. Тогда малышка неслышно произнесла простые, казалось бы, слова: «Я не могу». И вот они-то и не давали Марии покоя.

Выяснить природу зеленоватого пульсирующего свечения ей было не под силу. Все же ее познания были слишком скудны по сравнению с Келли, и уж тем более – с профессором. Только потому она, разодрав коленку в кровь, спустилась обратно в тесную комнату и бросилась к Кощину.

Ермак Васильевич обсуждал что-то с Адамом, когда она буквально ворвалась в комнату. Кажется, они говорили о неправильно проведенных лучах печати и их смыкании. Благо профессор не стал тогда задавать никаких вопросов, а просто последовал за ней… Возможно, это спасло малютке жизнь, а возможно, и не только ей одной, но и всем присутствующим!

Что по-настоящему обеспокоило тогда Марию, так это неподдельное изумление на лицах Келли и Кощина в тот момент, когда они увидели девочку. Они далеко не новички в своем деле, причем работали в разных отделах, можно сказать, всю жизнь…

– Они ее не увидели, не почувствовали! Как это вообще возможно? – вслух размышляла Мария. – Ладно, Келли, он уперся рогом в неведомую печать и зациклился на ней, но профессор?

Вода уже остыла. Сигарета в старинном костяном мундштуке, зажатом между пальцами, дотлевала, а печатница продолжала пялиться в морщинистый потолок, пытаясь разгадать тайну происшествия на Старогуева. Обычно неординарные идеи приходили к ней сами собой, но здесь она чувствовала себя совершенно беспомощной.

Наконец выбравшись из ванны Мария вытерлась махровым полотенцем, прошла в весьма скромных размеров кабинет. Тут повсюду висели всевозможные заметки, перемежавшиеся с зарисовками, книги, сложенные в стопки и перетянутые бечевкой, стол, заваленный разноцветными папками с вырезками из газет и много чего еще.

Обмотавшись полотенцем, она плюхнулась в строе скрипучее кресло, зажгла очередную сигарету. Единственное окно ее кабинета выходило на Брусиловскую, сейчас она еще тонула в густых предутренних сумерках. Но пройдет некоторое время, и улица заполнится торгашами, нахваливающими свой товар, и нищими, дворовыми девками и простым рабочим людом, который спешит на работу.

Третий отдел независимой организации печатников занимался преступлениями совершаемые искаженными, а так же и их выявлением. И то, что Адам Келли пригласил профессора быть экспертом в этом расследовании, конечно, польстило старику. Последние годы Ермак Васильевич занимался исключительно преподавательством, и возможность тряхнуть стариной пришлась ему по нраву. Может, поэтому он и приблизил печатницу к себе, позволил обращаться к себе, когда возникнет в том нужда? Девушку это несколько не радовало. Не этого она ожидала, когда на втором курсе историографии в аудиторию вошла комиссия из шести человек, и тогда (довольно громко) прозвучало лишь две фамилии.

Мария затянулась сигаретой и откинула голову на спинку кресла. Когда Кощин в сопровождении Адама и еще двух адептов вышел из здания, патрульного дилижанса уже не было, а ждать транспорта из Бюро не было времени.

– Мария Александровна, не будете ли вы так любезны…

– Конечно! – на ходу бросила девушка, открывая заднюю дверцу шессера.

– Адам, вы можете повести?

– Разумеется, – дважды просить старшего печатника не пришлось.

– Маша, помогите мне.

Без лишних слов, Мария отдала печать зажигания Келли, сама первая села на заднее сиденье шессера, помогла профессору уложить ребенка рядом с собой, положа ее головку себе на колени. Малышка вся дрожала, а таинственное свечение не затухало ни на секунду. Сам Кощин устроился на соседнем с водительским сиденье, а в следующий миг сначала медленно, но потом все ускоряясь, они понеслись по булыжной мостовой в сторону Клинской.

– Я не могу, – повторила Мария, задумавшись над словами малышки, что лежала у нее на коленях. Что она имела ввиду безмолвно повторяя одну и ту же фразу? Что именно она не могла? Что? Одни вопросы, и, похоже, ответов ей не получить уже никогда. Она снова прикрыла глаза, в маленькой кухне, на газовой плите вскипал чайник, а ее мысли шарахались из стороны в сторону, в поисках ответов.

В Бюро третьего отдела, той самой ночью Марию напоили горячим чаем с бергамотом, но на этом все к сожалению и закончилось. Она безрезультатно просила встречи с Кощиным, Келли, даже с самим начальником Бюро, но никто не мог или не хотел ей помочь. Весь следующий день она провела в общем кабинете за скучным перелистыванием и сортировкой различных документов. А к вечеру решилась заехать к профессору, однако дома его не оказалось.

– Черт бы их всех побрал! – выругалась тогда Мария.

У каждого отделения был свой функционал, своя сфера деятельности, как и у любой другой службы. Но кто сказал, что она не может в свое личное время провести частное расследование?

С этими бунтарскими мыслями Мария поднялась с кресла и отправилась к себе в спальню. У нее были большие планы на сегодняшний вечер.

Старогуева, 18:36

Ее планам не суждено было сбыться в той мере, на которую она рассчитывала, однако Мария не была огорчена. Все сложилось даже лучше, чем она предполагала прежде. Около полудня в Бюро на Естафьевке зашел молодой человек. Довольно привлекательный, высокий и вместе с тем физически хорошо сложенный, но, по мнению девушки, слишком уж угрюмый, что ему ужасно не шло. Старомодный котелок он держал в руках, двигался легко и непринужденно, словно скользил по льду. Его черные волосы были зачесаны на затылок и блестели от бриолина. На левой скуле красовался небольшой синяк, что, впрочем, нисколько его не портило. Увесистую, надо полагать, трость он зажал под правой подмышкой, – наверное, левша, – а вот белые перчатки, наспех посланные в карман пиджака, говорили о…

– Добрый день, – голос молодого человека оказался чистейшим баритоном с одним лишь изъяном – легкой хрипотцой. Но и этот изъян показался бы многим представительницам утонченного пола незначительным или даже незаметным, а может, наоборот – привлекательным, если бы с ними заговорил такой молодой человек.

– Гурявин Лаврентий Эдмундович. Магистр седьмого класса. – Он протянул свою визитку заведующей, а через секунду убрал ее обратно во внутренний карман сюртука. Затем он спросил, куда ему пройти, чтобы встретится с начальником местного отдела Виктором Анатольевичем Старомых, и на этот раз он получил от заведующей более-менее внятный ответ.

Когда спустя пятнадцать минут Гурявин вновь появился в общем зале, Мария даже затаила дыхание. Ей казалось, что магистр ищет взглядом именно ее, и не ошиблась. Он снова представился, протянув руку для рукопожатия, а затем сказал:

– Нам следует увидеться, и вы даже знаете где, если, конечно, я в вас не ошибаюсь.

И вот она, Лапкина Мария Александровна, уже две трети часа караулила подъезд старого кирпичного здания с опечатанной жандармами квартирой. С наружной стороны дверцы шессера на мостовой собралась уже небольшая кучка окурков, а она все смотрела по зеркалам заднего вида в надежде наконец увидеть магистра.

Она до конца не понимала, что вообще здесь делает. Ей бы отправится на Кольчанскую и узнать о состоянии бедной девочки, но нет, она сидит в шессере и курит одну сигарету за другой.

– Вечер добрый. – Гурявин появился внезапно, словно соткался из воздуха. Трость с серебряным сферическим набалдашником он держал в правой руке, а в левой – дымящийся в картоном стакане кофе. Синяк на левой скуле удивительным образом исчез.

– Прошу прощения за опоздание, были другие дела, не требующие отлагательств.

Мария кивнула, принимая протянутый кофе, ничего другого ей просто не оставалось. Кроме того, она почти мечтала о глотке ароматного напитка. В тот момент, когда она с благодарностью приняла стаканчик, девушке показалось, что Гурявин устало улыбнулся, но в следующий миг он снова посерьезнел. Вид у молодого человека был несколько неряшливым, или, правильней будет сказать – помятым. Однако в черных глазах светилась уверенность и какая-то непостижимая сила.

– Что мы тут делаем? – осмелилась спросить Мария, когда Гурявин с ее разрешения присел на соседнее с водительским сиденье шессера.

– Ждем, – просто ответил магистр.

– Кого?

– Нашего общего знакомого.

Почувствовав некую неловкость, что случается с каждым из нас, Мария достала сигарету из пачки.

– Прошу.

Она воспользовалась обходительностью магистра, после чего почувствовала себя еще более неловко.

– Девочку, которую вы нашли на чердаке вот этого самого дома, – магистр указал на здание, – зовут Виктория Руддер. Ее родители, Роман и Саманта Руддер, погибли несколько лет назад, и с тех пор девочка совершенно одна. Ее отвезли в детский дом при Николаевском университете, сразу после того как вы покинули Бюро третьего отделения.

– Вы видели ее? – оживилась печатница.

– Да. И должен сказать, дабы вас успокоить, что ее жизни ничто больше не угрожает.

Мария с облегчением выдохнула, хотя на ее душе заскребли кошки, а Гурявин так же монотонно продолжал:

– Вы должны знать, что на ней была печать Суртуна. Ее ставят от всяких зловредных бесов, проникавших в душу в результате сильнейшего испуга или психического расстройства. Виктории поставили печать, когда ей было всего четыре года. Девочке посчастливилось выжить при пожаре в нескольких кварталах отсюда… в отличие от ее родителей. Тогда-то в ней и заметили присутствие зловредного беса.

– Вы сказали, что на Виктории была печать?

– Да. В том-то и дело, что – была. Кто-то весьма умелый смог перековать печать, а может, каким иным способом смазать ее. Но факт остается фактом – ему это удалось. Освободив скованного в ней беса, он вверг девочку в панический шок. Теперь не ясно, когда она из него выйдет. Возможно, это случится завтра или через неделю, а может, и через несколько лет! Кто знает?

– Но как это возможно?

– Пока не знаю, но у меня есть некоторые наметки. – Гурявин расстегнул верхнюю пуговицу сорочки, потер шею. На тыльной стороне ладони, извиваясь, пульсировали красные и синие полоски, похожие на змейки. Они сворачивались в кольца, а затем распадались и собирались в неимоверные, абстрактные формы.

– Уверен, наши друзья, – продолжил магистр, – Келли и Ермак Васильевич, так или иначе, выйдут на след загадочного преступника. Нам же с вами, Мария Александровна, придется пройти иной путь, по другому следу.

Марию тогда так и подмывало задать вопрос: «Почему я?», но Гурявин, кажется, умел неплохо читать мысли.

– Вы видите куда больше остальных, и для меня до сих пор является загадкой, почему вас держат в четвертом отделе, а не привлекли к оперативной работе на Стрелецкой. Кстати, – добавил он, – не одного меня мучает этот вопрос.

Глава третья

Старогуева, 19:32

– А вот и наш общий знакомый, Мария Александровна.

Мария посмотрела в сторону, куда кивнул магистр, затушивший свою сигарету о крышку алюминиевого футляра. В опустившихся на город сумерках было сложно что-либо рассмотреть. Однако спустя одно мгновение она различила в полумраке некое движение, а затем и контуры достаточно крупного мужчины, походившего своей осанкой на самого настоящего медведя. Пружинистой походкой он шел в их сторону по брусчатому тротуару, обходя наиболее освещенные участки обезлюдевшей улицы. Шел он уверенно, и если бы кто-то и увидел его, то вряд ли обратил на него внимание больше, чем он этого заслуживал.

Мысленно соглашаясь со старой как мир поговоркой «ночью все кошки серы», Мария никак не могла признать в приближавшемся к ним мужчине Николая Степановича Бурьйина. Больше того, у нее не вышло скрыть и своего удивления. А вопрос, что связывало капитана жандармерии и магистра седьмого класса, напрашивался сам собой.

– Здравствуйте, Мария Александровна, – поздоровался Бурьйин, коснувшись пальцами края своей шляпы. – Лаврентий Эдмундович?

– Присаживайтесь, мой старый друг. – Гурявин указал на заднее сиденье шессера. – Признаться честно, мы вас заждались.

– Служба есть служба и от нее никуда не денешься, – проговорил капитан, захлопнув за собой дверцу.

– А теперь рассказывайте. – Магистр повернулся вполоборота, на его лице запечатлелась крайняя заинтересованность.

– Должен сказать, что разочарую вас, Лаврентий Эдмундович. Как всегда, никто никого не видел и почти ничего не слышал, – начал Бурьйин, по привычке, а не из-за необходимости, доставая блокнот с карандашом. – Задержанные нами предполагаемые очевидцы весь вечер распивали эм-м-м… алкогольные напитки и никого подозрительного не заметили. Сейчас они в «летнем лагере», так что, если хотите, если есть необходимость с ними пообщаться, могу устроить.

– Давайте дальше.

– Эм-м-м… семейная пара, проживающая этажом ниже, в свою очередь, также никого подозрительного не видела. А старик с первого этажа, оказывается, спал как младенец. Были также опрошены жильцы соседних домов, но и тут похвастаться нечем. Замечу, что мои люди при содействии адептов обоих Бюро обшарили каждый уголок и подворотню вокруг треклятого дома и не нашли ничего достойного внимания. Еще хочу добавить: по моим данным никто из временно задержанных не имеет наличия печатей и никогда не был уличен в пособничестве или симпатиям к искаженным.

– Продолжайте, – кивнул магистр.

– Но есть любопытный факт, – пробормотал Бурьйин. Кажется, он до последнего сомневался, стоит ли упоминать о такой мелочи, – почти все жильцы слышали громкий монотонный стук. – Говоря это, он выбил короткую дробь карандашом на тисненой обложке блокнота из свиной кожи.

– Больше ничего? – Интерес Гурявина никуда не пропал, а только усилился.

– Ничего, если не считать, что один задержанный, из тех самых выпивох, принял стук за очень тяжелые, как он выразился, шаги.

– Шаги? – повторил магистр, вскинув левую бровь. А потом вновь обратился к Бурьйину: – а что по поводу происшествия на дороге, нашли водителя шессера?

– Здесь тоже ничего. След потерялся в лесу. Что касается, самого транспорта, то его отбуксировали в парк третьего отделения.

– В таком случае, мой друг, у меня к вам будет еще одна просьба.

– Какая? – Бурьйин пригладил редкие волосы пятерней.

– Я бы хотел просить вас прокатиться вместе с нами, Марией Александровной и мной, к Старому мосту. Как вы на это смотрите?

– Вы уверены? – спросил капитан жандармерии, по-видимому, питая надежду, что магистр передумает, или просто пошутил.

– Да, Николай Степанович. Уверен.

За все время Мария не произнесла ни слова. Она выкурила сигарету, попутно думая о том, что ей сказал Гурявин, пока они оставались наедине: отнюдь не магистры, но печатники истинные защитники этого хрупкого мира! «Вам, Мария Александровна, вам и таким как вы печатникам, на самом деле открыто куда больше, чем нам, магистрам. Вспомнить даже эту девочку, в жизни которой было крайне мало ярких, по-настоящему счастливых моментов. После пожара печатники оградили Викторию от беса, вселившегося в нее, и фактически спасли от неминуемой гибели не только ее, но и окружающих ее людей. Благодаря вам жизнь девочки снова спасена. И это только единичный случай. А теперь представьте, сколько жизней спасают печатники каждый день по всему миру. И это не говоря о других, не менее важных обязанностях, возложенных на вас, печатников».

– Демоны, как и бесы, окружают нас всегда и везде, – говорил Гурявин, – они в нас самих! – словно в подтверждение своих слов, он показал открытую ладонь, на которой то проявлялись, то исчезали всевозможных размеров и форм образования, напоминающие чернильные кляксы. – Благодаря вашим усилиям человек теперь может не только защищаться от порождений тьмы, но и управлять ими!

По факту все началось на заре мироздания, но мы все в своих умах ведем отчет от так называемой Большой реформы. С тех пор в каждом университете, в том числе и Соболевском, на слуху имя Сыргина как главного реформатора того времени и главного защитника нашего мира. В свое время, почти двести лет назад, Сыргин создал свой алфавит всевозможных печатей, многими из которых пользуются и по сей день. Ему приписывают и создание печати Каульмэ, способной разрушать любую печать. Не одно столетие о тайной печати ходили лишь слухи, превратившиеся в своеобразные легенды. И возникает вопрос: а все ли мы знаем?

До этой Большой реформы магистров практически не существовало, и вся тяжесть ложилась на плечи печатников. И должен сказать, за прошедшие с тех пор века немногое изменилось. Мы по-прежнему зависим от вас, печатников, и сейчас еще в еще большей степени, чем когда-либо.

После слов Гурявина девушке пришлось многое переосмыслить. Демоны, бесы, печатники, магистры, сама суть Верховной палаты, стоящей над обеими организациями, и еще многое другое. Она, наверное, впервые задумалась об истинном предназначении печатников и о их влиянии на весь мир.

Мещанская, 20:24

Старый мост в действительности оказался не таким уж и старым, хотя два современных шессера на нем едва ли смогут разминуться. Тут дело в другом. Выше по течению реки, буквально в двух километрах, красовался великолепный, современный мост, подсвеченный фонарями, с автономными детрансформаторами и двухполосным движением. Мария вспомнила, что совсем недавно она с бригадой печатников выезжала туда на проверку. На всех свинцовых блоках, в которые были помещены демоны, выкованы горящие золотом три печати подчинения. Одна не давала низшему демону вырваться из блока, а две других, работая как насос, выкачивали из него энергию, тем самым питая лампы дневного света и прочие приспособления.

Бурьйин отозвал магистра в сторону, и пока они о чем-то разговаривали, Мария, опершись о каменные, отшлифованные ветром и временем перила моста, смотрела на черные воды Ольги. Небольшие суденышки, баркасы и рыбацкие лодки, пришвартованные вдоль речных причалов, покачивались на волнах. Крик ночных птиц в густых кронах плакучих ив, пение лягушек и шум камыша вносили в душу Марии некоторое умиротворение, заставляли на мгновение забыться, отринуть действительность, в которую ее ввергли три года назад.

Мария вспомнила, как оказалась в отдельном кабинете наедине с двумя мужчинами, одним из которых был Ермак Васильевич Кощин, и немолодой, но красивой, ухоженной женщиной в строгом костюме, дымившей папиросой. Звали эту женщину Екатерина Анатольевна Брунхайг, и оба мужчины обращались к ней с большим почтением.

Марии задавали вопросы, на которые сложно было дать конкретный ответ, и с каждым последующим ответом задания становились все сложнее, однако после того, как собеседование закончилось, через полчаса к ней вышел профессор и, поздравив, пожал руку.

– Мария Александровна? – Гурявин подошел совершенно неслышно и позвал ее тихим шепотом: – Вы со мной?

– Да, – ответила печатница, не осознавая до конца, на что, собственно, дала свое согласие.

– Тогда вперед! – Гурявин развернулся на каблуках и, указывая на высокий дощатый забор набалдашником трости, добавил: – Время не ждет!

Девушка стряхнула с себя морок мимолетного спокойствия и последовала за магистром. У изгороди с предупреждающим об особой опасности для жизни стендом их ждал Бурьйин. Вид у него был озабоченный. Он то и дело покручивал ус, бросая взгляды то на Гурявина, то на Марию.

– Лаврентий Эдмундович, – пересилив себя, сказал капитан. – Лавр, я все же должен настоять на своем. Лапкиной никак не можно с вами, да и проводя вас без пропуска, я очень сильно рискую.

– Бросьте, Николай Степанович, смело валите все на меня! А про Марию Александровну просто забудьте! Вы ее не видели. – Гурявин махнул рукой. – А теперь отворяйте, да поскорее!

Бурьйин только вздохнул, но он отчего-то не мог отказать магистру. Два поворота ключа в замочной скважине – и совершенно неприметная дверца отварилась настежь.

– Берегите себя, Лаврентий Эдмундович, и Марию Александровну тоже, – сказал Бурьйин, провожая магистра и печатницу взглядом.

Гурявин лишь кивнул капитану жандармерии, наклонив голову, прошел в открывшийся проем первым. Мария не отставала от него ни на шаг и внутренне готовилась к самому худшему.

Но ничего ужасного не произошло. По левой стороне от резко уходящей вниз к реке лестницы росли заросли ежевики, и единственным неудобством было уворачиваться от мощных плетей разросшихся кустарников. Минуя ступеньку за ступенькой, Мария следом за магистром вышла на небольшую бетонированную площадку с перилами из дикого камня.

– Ответьте мне на вопрос, Лаврентий Эдмундович…

– Просто Лавр или Лаврентий, если вам угодно.

– Скажите, почему мы сами не могли сюда приехать, почему надо было впутывать Бурьйина?

– Приехать-то мы могли, но открыть эту дверцу не дано никому, кроме нашего общего знакомого. Кроме того что Николай Степанович является капитаном жандармерии, он долгое время служит поверенным губернского магистрата. Не открой он эту дверцу своим ключом, мы никогда не достигли бы поставленной цели.

– Но если перелезть через забор?

– Вам еще многое предстоит узнать, Мария Александровна, а пока следуйте за мной, осталось совсем чуть-чуть, – спустившись на две ступеньки, Гурявин подал девушке руку. – Здесь очень крутой спуск, будьте аккуратны.

Шаг за шагом они прошли на ярус ниже, оказались на небольшом пятачке в двадцати шагах от опор старого моста. Спускаясь за магистром, Мария кожей ощущала странную, даже пугающую ауру этого места, но никак не могла понять, что является ее источником, пока не заметила высокий гранитный столб, который прежде окутывал морок.

– Не всем печатникам доступно то, что вы сейчас увидите, Мария Александровна, а потому, что бы ни произошло, постарайтесь держать себя в руках и будьте начеку, – говоря это, магистр стянул с себя сюртук, положил его на перила. Затем, закатав рукава белоснежной сорочки, наверное, впервые по-настоящему улыбнулся.

Оставив спутницу на площадке, Гурявин шагнул вперед, и в тот же миг монолитный столб вздрогнул, стал преображаться. С него посыпалась каменная крошка, вырисовывая уродливую рожицу горгульи, – такие обычно украшали старые готические соборы. Затем обрисовались крылья, и существо, только что являвшее собой монолитный столб, тряхнуло ими так, что мелкие осколки гранита разлетелись во все стороны. Огромные крылья, подобные тем, что у летучей мыши, обнажали мощный торс существа и угрожающего вида когтистые лапы.

– Домиос Валькириус, – проговорил магистр, – один из древнейших демонов-защитников, также известных как демоны-стражи. На протяжении нескольких тысячелетий их устанавливали у Врат, что ведут в Тень. Их единственной задачей является охрана этих врат от тех, кто хочет выйти из Тени или зайти в нее.

Существо в очередной раз тряхнуло огромными крыльями. Его глаза горели адским пламенем. Смертоносные когти сжимались, разрушая гранит столба, на котором оно восседало. Гурявин сделал еще несколько шагов вперед, его левое предплечье почернело, а в следующую секунду в сжатой в кулак руке материализовался арапник. Громкий хлопок предшествовал резкому выкрику: «Геката!»

Страж тут же покорно сложил крылья, огонь в его глазах утих, а за его спиной возникло нечто похожее на портал.

– Не бойтесь, – обернувшись к девушке, сказал магистр. – Страж вам не навредит.

– Очень на это надеюсь, – выдавила из себя Мария, делая первый, неуверенный шаг вперед.

Глава четвертая

Тень Мун-су, ∞

– Это, Мария Александровна – Тень Мун-су.

– Мифическое царство джиннов? – девушка недоуменно посмотрела на Гурявина. – Вы шутите?

– Отнюдь.

Они стояли на вершине пологого холма, поросшего ананасовыми кустарниками и гигантскими пальмами, подпиравшими пышными кронами сиреневый небосвод. Внизу, у излучены реки с бирюзовыми водами, лежал небольшой город, а дальше, до самого горизонта, простирался эвкалиптовый лес. Птицы, больше напоминавшие неких птеродактилей с длинными раздвоенными хвостами, парили в небесах, издавая гортанные звуки. Два солнца, одно в зените, а другое уже клонящееся к закату, одаривали этот волшебный край своим теплом.

– Выглядит сказочно, не правда ли?

– Да! – недолго думая, подтвердила Мария.

– Я тоже так подумал, когда впервые оказался в этой Тени, – магистр седьмого класса несколько раз тряхнул рукой, на глазах начавшую принимать нормальный цвет. – Но когда вон тот ананасовый куст попытался откусить мне ногу, когда я к нему подошел, я сразу же прозрел, и весь мой восторг улетучился в одно короткое мгновение.

– Ясно. – Мария отступила на шаг назад.

– Опасайтесь всего, что кажется вам красивым или как минимум привлекательным, Мария Александровна. Это не тот мир, к которому вы привыкли, это – грандиозная иллюзия, – проговорил Гурявин. – И помните, вы не где-нибудь, а в Царстве Джиннов! Учитесь не просто смотреть, а видеть! – На ходу застегивая пуговицы на манжетах сорочки, он добавил: – Я не знал ни единого случая, когда бы Кощин ошибался.

Услышав последние слова, Мария приостановилась, посмотрела вслед молодому человеку. Ей вдруг стало ужасно интересно, откуда он знал Кощина, да и Келли тоже. И что его связывало с Бурьйиным? Как он получил седьмой класс магистра, ведь навскидку Гурявину было всего около двадцати лет, а может, и того меньше. Затем она вспомнила о Гекате – злобной греческой богине, которая, впрочем, не всегда была таковой. Ермак Васильевич любил повторять: «Боги – это демоны, чью силу трудно себе даже вообразить. А каждый раз, когда мы слышим о том или ином полубоге, мы должны понимать, что речь идет о магистрах, первых из них». Если на секунду представить, что Геката – это та самая древняя богиня, то получается…

– Идемте, Мария Александровна, у нас есть незаконченные дела.

Узкая тропинка провела их к той самой речке с бирюзовыми водами, через которую был переброшен шаткий деревянный мостик. Помня о предостережениях и наставлениях магистра, Мария старалась сосредоточиться и увидеть то, что Гурявин видел, не прикладывая особых усилий. Но потом она вспомнила о малышке Виктории и странном зеленоватом свечении, исходящем от нее. За все время, что они спускались к реке, Мария не произнесла ни единого слова, концентрируя свое внимание на каждой мелочи. Но когда они остановились у моста, печатница осмелилась задать магистру вопрос:

– Прежде чем мы вошли в тайную дверь, вы о чем-то разговаривали с Бурьйиным; можно узнать, о чем?

– Да, – легко ответил Гурявин. Но прежде чем продолжить, он достал из кармана сюртука алюминиевый портсигар, извлек и зажег сигарету марки «Столичные». Мария, в свою очередь, тоже закурила.

– Как и вас, доблестного капитана жандармерии интересовала судьба Виктории, а еще ваша судьба.

– И что вы ему ответили?

– Я сказал: железо закаляется в огне.

– Нет, не по поводу меня, по поводу Виктории?

– Послушайте, Мария Александровна, я был там. Был в том детском доме при университете. Поговорить с малышкой Викторией мне не удалось, я просто сидел на стуле, наблюдая за ее безмятежным сном. А знаете, почему ее сон был безмятежен, Мария Александровна? – Не дожидаясь ответа, Гурявин продолжил, и в его словах уже не было привычной сдержанности и ласки, что просачивалась в уши при каждом произнесенном слове. – Я говорил, что печатники – щит нашего мира, но всего за один день, или, вернее сказать, за несколько мгновений, я усомнился в этом.

– Вы это о чем? – Мария удивленно вскинула правую бровь, а магистр между тем продолжил, оставив ее вопрос без ответа.

– Три года назад печатники из третьего отдела совершили недопустимую ошибку. Шокированную ужасом пожара и потерей родителей девчушку проверили на наличие зловредного беса, и что неудивительно, нашли такового. Но незнамо по какой причине они не продолжили проверку или, быть может, не были достаточно компетентны, что на самом деле уже не так важно! Почему так произошло, останется для нас с вами загадкой.

Мария кивнула, не до конца понимая, к чему клонит магистр, что именно хочет сказать. Ее больше интересовал вопрос, что печатники не смогли найти в девочке.

– Поймите, то, чему мы сейчас удивляемся, уже имело место быть, в мире достаточно примеров. Однако мы все время стремимся наступить на проклятые грабли и будем наступать на них снова и снова, пока не научимся вновь видеть, а не просто смотреть, – продолжал магистр.

Мария хотела что-то сказать, но не смогла из себя выдавить ни одного внятного слова.

– Когда поутру я прибыл в Николаевский университет, я увидел грустную девочку, сидящую в одиночестве на скамейке. На ее запястье уже была свежая печать Суртуна, сковывающая беса. Рядом с ней никого не было, дети сторонились ее, либо она сторонилась их.

– Это неудивительно, – сказала Мария. – Девочка только что перенесла сильную душевную травму. Видели бы вы ее той ночью, когда я нашла ее на чердаке.

– Да, из короткой телеграммы от Николая Степановича я был в курсе дела относительно происшествия на Старогуева. Но когда я заглянул в ее глаза, мне вдруг стало не по себе. Дважды, Мария Александровна, дважды печатники не удосужились провести положенный, прописанный в уставе осмотр и, выявив беса, способного лишь на мелкие пакости, не обратили внимания на пробуждающегося в девочке демона!

– Это невозможно.

– Оказывается, возможно! Они попросту его не увидели, а вам это удалось, хотя ваших знаний и не хватило для того, чтобы выдать правильный ответ. Зеленый цвет, то самое свечение, на которое вы обратили внимание, – аура демона. Только поэтому мы с вами сейчас разговариваем, только поэтому вы сейчас не дома или в офисе за кипой бумаг. Я хочу, чтобы печатники снова стали защитой нашего мира!

– Я понимаю вашу озабоченность, Лаврентий Эдмундович…

– Боюсь, не до конца. – Гурявин затянулся сигаретой, после чего с некоторым сомнением в голосе продолжил: – Инцидент, произошедший на Старогуева, к большому сожалению, не единичный случай. По моему мнению, кто-то всерьез взялся за воссоздание печати Каульмэ, о которой я уже упоминал вскользь. И этот кто-то с каждым новым шагом приближается к поставленной перед собой цели. Только представьте себе человека, способного разрушать печати? Мир в одночасье погрузится в хаос! Освобожденные от оков демоны просто разорвут его на части!

Гурявин затушил сигарету, а окурок положил в специальный цилиндрический контейнер, затем предложил Марии сделать то же самое. Когда в полном молчании они прошли по шаткому мостику, магистр снова вернулся к вопросу Виктории, сказав, что в девочке начал пробуждаться великий демон Марбас. Но также добавил и то, что ей сейчас ничего не угрожает, и что она не лишена таланта.

– Возможно, она станет печатником, а возможно, и магистром, которому не будет равных во всем мире! – ответил Гурявин на немой вопрос Марии. – Очень надеюсь, что у Ермака Васильевича достанет сил для еще одной своенравной и взбалмошной особы.

На выпад магистра, печатница не ответила, однако улыбнулась, прибрав за ухо непослушный локон золотистых волос.

Городок в Тени Мун-су не сильно отличался от городов, которые приходилось Марии видеть раньше, хотя обычным его тоже нельзя было назвать. Узкие улочки и еще более узкие проулки. Дома, лепившиеся друг к другу, на крышах которых, в большинстве своем плоских, было установлено что-то вроде шатров или обычных навесов из древесины и пальмовых листьев. Вокруг сновали туда-сюда люди и существа, которые только напоминали своим обликом людей. Кто-то выделялся вытянутыми ушами, носами или цветом кожи. А кто-то ползал подобно ящерице или даже летал, издавая жужжащие звуки. Одни были просто исполинских размеров, а другие – совсем крохотные, как гномы или брауни. Мария во все глаза смотрела по сторонам, постоянно оборачиваясь, а вот ее вид тут, похоже, никого не удивлял, в отличие от Гурявина. Его здесь если не знали лично, то, наверное, некоторым образом чувствовали, кто он на самом деле.

– Не крутитесь как волчок, вы привлекаете к нам внимание, – шепотом проговорил магистр, слегка наклонившись к печатнице.

– А вы его к нам не привлекаете, да, Лаврентий Эдмундович? – резко, с вызовом ответила печатница. – Оглянитесь, только на вас все и смотрят, а я рядом с вами – как гарнир к индейке или гусю, представляю слабый интерес!

– Очень описательно, но в точку.

Мария, конечно, попыталась взять себя в руки и быть более сдержанной, спокойной, что ли, но получалось у нее это не сказать, чтобы на твердую пятерку.

Они прошли насквозь несколько кварталов, прежде чем оказаться перед ромбовидной площадью, обрамленной несколькими дюжинами высоких пальм. В центре площади возвышался огромных размеров шатер, а вокруг него сгрудились, подпирая друг друга, фургоны и разноцветные палатки. Выносные столы с нагроможденными на них всевозможными побрякушками, сувенирами, экзотическими фруктами выстроились в длинные ряды. Тут же готовилась пища на жаровнях, а дальше совершалось некое представление с участием жонглеров и пожирателей огня. Все это проходило под звуки труб и причитания нищих, пение менестрелей, звонкий смех и громкие крики зазывал, что расхваливали всевозможные товары.

– Это рынок?

– Да.

– И кого мы тут ищем?

– Скоро узнаете. Идемте.

Мария позволила взять себя за руку, когда ей уже стало сложно пробираться между представителями различных рас, не отличавшихся деликатностью. Гурявин, в свою очередь, энергично работал локтем, а в некоторых случаях – и своей увесистой тростью.

– Вам, должно быть, кажется все это похожим на какую-нибудь ярмарку никому не нужных вещей, но на самом деле это не так. Или вернее будет сказать – не совсем так, – произнес магистр, когда они вышли на площадку перед гранитной лестницей, убегающей куда-то вверх. – Присмотритесь. Сейчас на ваших глазах совершаются сделки и заключаются договоры. В Мун-су нет такого понятия, как деньги, здесь действует только обмен! Кто-то приобретает финики, одновременно расставаясь со шкатулкой, вырезанной накануне. Другой предлагает информацию в обмен на ту самую шкатулку, приглянувшуюся ему. Но на самом деле тут не все так банально, как может показаться. Если вы только присмотритесь, то финики окажутся какой-нибудь брошью с драгоценными камнями, а шкатулка – великолепным ларцом. Никогда не забывайте, где вы находитесь, когда входите в Тень Мун-су.

Когда они прошли в подворотню, в каких-то двадцати шагах от лестницы Гурявин достал из кармана сверкающую безделушку и предложил ее толстому продавцу, напоминавшему собой москита-переростка с телом упитанного поросенка.

«Москит» что-то пропищал в ответ магистру, подхватил вещицу, а затем улетел в фургон, обтянутый ветхой парусиной.

– Между Тенями, Мария Александровна, также существуют врата, и их также охраняют стражи, но куда как более опасные, чем виденная вами горгулья. А еще есть существа, которые способны обходиться без всяких врат. Их немного и все они состоят на учете в магистрате. Но есть один индивидуум среди моих многочисленных знакомых, который, вероятно, не до конца понимает выражение «не лезь на рожон».

Мария кивнула каким-то своим мыслям, перевела взгляд на фургон, из которого доносилось резкое попискивание и непонятный грохот. Она попыталась сосредоточиться, но у нее, к сожалению, ничего не вышло.

– Не расстраивайтесь, – сказал магистр, – не все сразу.

– Хорошо, – Мария выдохнула, а затем спросила: – Что он вам сказал? Этот летающий поросенок с комариными крыльями.

– Матильда? – Гурявин усмехнулся, – Она сказала, что мне не стоит связываться с авантюристками.

Хотя Матильда и заставила себя подождать, магистр остался вполне довольным. В руке он держал склянку с насекомым, внешне напоминавшим паука.

– Вы мне скажете, что это?

– Это то, что заставит моего друга быть сговорчивей.

Глава пятая

Естафьевка, 10:23

Сделав глоток черного, крепкого кофе без сахара, Мария затянулась сигаретой марки «Каролинг». Горьковатый, с холодком дымок пробежался по горлу, проник в легкие, а затем отправился полупрозрачными кольцами к потолку. Сегодня она впервые ни от кого не пряталась. Сегодня ей было наплевать, что ей начнут перемывать косточки престарелые матроны, ведшие образцово-показательную жизнь, а мужчины станут смотреть на нее совсем не как раньше. Плевать! Мария сейчас думала о том, что не бывает худа без добра. Покинуть Мун-су беспрепятственно ей с магистром тогда не удалось, но благодаря этому у них появилась новая ниточка.

Когда, попрощавшись с Матильдой, они вышли из подворотни, их уже встречали двое крепких мужчин или вернее похожих на мужчин существ. Их строгие лица и грудь покрывали татуировки, а волосы были выкрашены в жгучий красный цвет. Маленькие глубоко посаженые глаза сверлили незваных гостей испепеляющим взглядом, а на мощных сильно выдающихся вперед челюстях играли желваки. Иные представители рас, оторвавшись от своих дел, отступили назад, создавая подобие круга. Все ждали, что сейчас произойдет.

– Телохранители Варгесса, – не без некоторого сожаления проговорил Гурявин. Ему явно не хотелось сейчас отвлекаться, но выбора у него, похоже, не было. Он спрятал склянку в кожаный футляр, пристегнутый к ремню, сделал несколько уверенных шагов вперед. При этом магистр перехватил свою трость таким образом, чтобы можно было пользоваться ей как булавой.

– А кто такой этот Варгесс? – спросила печатница, подозревая к чему все идет. – Еще один ваш старый знакомый?

– Думаю, сейчас вам представится возможность познакомиться с ним лично, – говоря это, Гурявин нехорошо улыбнулся.

Мария тогда ожидала, что Гурявин совершит какую-нибудь глупость, какие совершают главные герои любовно-приключенческих романов, но нет, он всего лишь сказал красноволосым существам: «Я только вас и ждал». Кроме этого, она задалась вопросом, что именно видел магистр и какими на самом деле были эти телохранители Варгесса – злобными орками или монстрами похлеще печально известных брукс, а может, соблазнительных инкубов…

На самом деле после посещения резиденции Варгесса и так называемого знакомства Мария долгое время не могла обрести душевного успокоения, или, вернее сказать, – равновесия. Вернувшись домой, она неизменно чувствовала чудовищную слабость и подавленность. А закрывая глаза, перед ней как наяву возникало худощавое вытянутое лицо с заостренным подбородком и горящими красными глазами.

– Я боялся, что вы ко мне не заглянете, – сказал Варгесс, когда его телохранители отступили от магистра и печатницы, оставив их в центре зала. Высокий, выше любого человека, Варгесс медленно и вместе с тем грациозно поднялся по трем ступенькам на подиум, обернулся к своим вынужденным гостям. Красный шелковый халат, накинутый поверх белоснежной сорочки без воротника, скрывал собой худобу своего владельца, но вряд ли хоть кто-то обращал на это внимание. Мощная аура, исходившая от Варгесса, подавляла волю на ментальном уровне, подчиняла себе всех присутствующих в зале. Мария даже прикусила нижнюю губу, ощутив необъяснимую силу, что воздействовала на нее, подавляя любые чувства.

Позади Варгесса находилось громадное вычурное кресло с высокими подлокотниками в виде неких сфинксов и обтянутое красной кожей. А выше на трех длинных пиках был закреплен щит с гербом, изображавший красного дракона на черном поле. Прежде чем занять свой трон, а именно троном кресло и являлось, Варгесс сказал:

– Вы, магистры, приходите в мой город, когда захотите, и постоянно что-то вынюхиваете подобно охотничьим псам что потеряли след лисицы. Вам мало того, что вы лишили меня и мою семью нашего настоящего дома и наших угодий, так вы тревожите наш покой и здесь, в этой клетке!

– Твой город? – Гурявин даже усмехнулся, что моментально отразилось на лицах телохранителей Варгесса. Они обнажили иглообразные клыки, приглушенно зашипели. Каждый звук, вырывавшийся из их открытых пастей, говорил о смертельной угрозе и их ярости. Но магистр продолжал:

– Твой город? – повторил он. – Да, вполне может быть. Здесь ты наконец можешь почувствовать себя настоящим королем, властелином судеб! Но чего стоит эта твоя корона и королевство вместе с ним? – магистр сделал внушительную паузу, после чего продолжил с тем же безразличием, что явственно ощущалось в его голосе: – Старый, дряхлый вампир, что кормится кровью своих безвольных, убогих слуг, обленившийся, забывший, что такое вкус настоящей охоты и настоящий голод, что так гложет естество. Плещущийся в подобострастии тщедушных упырей, забывший, что такое настоящая власть.

– Довольно!

– Ты меня знаешь, Варгесс, когда мне что-то понадобится от тебя, я приду к тебе… или быть может – за тобой! – закончил магистр.

После слов Гурявина в зале возникла в прямом смысле слова гробовая тишина. Мария краем глаза заметила, как из-под манжеты сорочки магистра вытекли черные и голубые пульсирующие струйки, они переплетались между собой и сейчас походили на змеиный клубок. То же самое происходило и с правой его рукой, даже на шее и за ушами заструились тонкие линии, с каждой долей секунды ускоряя ход. Вампир тоже это заметил, а потому резко вскинул руку, останавливая своих, преобразившихся до неузнаваемости телохранителей, уже готовых броситься на магистра и разорвать на части.

Что ж, похоже, Варгесс действительно знал, с кем имел дело, и чем это все могло закончиться. Только когда они покинули резиденцию древнего вампира, Мария смогла перевести дух. Ее ноги дрожали, а грудь под блузкой ходила ходуном. Присев на ствол поваленной стихией пальмы, она закурила сигарету, бросая короткие взгляды то на город, оставшийся за рекой, то на Гурявина, растиравшего свои запястья.

– Зачем нужно было его провоцировать? – спросила тогда она.

Магистр пожал плечами, затем опустился на бревно рядом с девушкой, уперев локти в колени, собрал пальцы рук в замок.

– Варгесс Тельштейн – один из самых древних лордов-вампиров, Мария Александровна, некогда весьма и весьма могущественных вампиров. Отчасти именно по этой причине он все еще жив. Магистры, как и печатники, в свою очередь, не преследуют цель убить все и всех, кто им неугоден или кажется таковым. Гораздо ценнее сохранить им жизнь, пускай они очень часто этого не заслуживают.

– Но как же…

– Я не собирался убивать Варгесса и его слуг тоже. Хотя оказалось не лишним сбить с него спесь.

– Вы не боитесь, что он захочет отомстить вам?

– Сейчас – нет! Варгесс допустил ошибку и, увы, вероятнее всего, понимает это. Зачем, по-вашему, он прислал за нами своих телохранителей?

– Не знаю, – честно призналась Мария.

– Полагаю, когда ему о нас сообщили, а мы не могли не привлечь внимания его шпионов, Варгесс насторожился. Он решил узнать, для чего мы здесь и что нам известно. Единственное, чего он не учел…

– Вас?

– Да, – с ощутимой толикой скромности подтвердил Гурявин. – Я не единственный, кто является носителем и вместе с тем хранителем сразу двух демонов, – он показал свои ладони, на одной из которых пульсировала теперь темно-синяя точка, а на другой завихрялась черная струйка. – Но вместе, в совокупности, Геката и Самиджу не позволяют воздействовать на мой разум, создавая вокруг меня прочный ментальный щит. Кроме того, в паре они являются грозным и весьма действенным оружием…

– Да, – задумчиво произнесла Мария, выглядывая в окно. В помещении для курения было еще двое молодых печатников, но они ей не мешали. А их оценивающие взгляды – ну и пусть себе смотрят на здоровье. Она допила кафе в одноразовом стаканчике, затем затушила сигарету в стеклянной пепельнице.

Когда она с магистром покинула Тень, должно было быть уже далеко за полночь, но на ее часах популярной марки «Жемчуг» время словно замерло. Гурявин пояснил тогда, что время в Мун-су течет совершенно иначе, а внезапная усталость и легкое головокружение – естественное состояние после посещения любой Тени. Хотя Мария и попыталась сопротивляться, магистр все же отвез ее домой на Брусиловскую. А сам, сунув руки в карманы суртюка, побрел по залитому желтоватым светом фонарей тротуару, дымя своей сигаретой. Почему-то тогда Марии подумалось, что они больше никогда не встретятся.

Оказавшись в своей квартире после посвящения Тени, Мария первым делом приняла ванну. Ей хотелось поскорее сбросить с себя напряжение и усталость, что преследовали ее после встречи с древним вампиром. Потом, спустя две четверти часа, она уже сидела за своим рабочим столом в маленьком кабинете. Бокал с белым вином, дальше бутерброды с сыром на прозрачной тарелке. На скорую руку Мария делала пометки в блокноте, стараясь вспомнить все, о чем говорил магистр седьмого класса или что вскользь упоминал. Особое внимание она уделила якобы не существующей Печати Каульмэ. Однако ценной информации нашлось немного. Везде, где ей встречались упоминания о ней, фигурировала фамилия Сыргина Константина Игнатьевича.

Когда Мария закончила, большая стрелка на циферблате «Жемчуга» стремительно приближалась к двенадцати, бокал и тарелка опустели, а в карманном блокноте на проволоке добавилось целых пять листов, замаранных беглыми записями, подчеркиваниями, вопросительными и восклицательными знаками.

Целый день, проведенный в офисе за рутинной работой, не умалил ее желания во всем разобраться. После работы, сегодня она освободилась поздновато, Мария направила свой шессер тридцать третьей модели к зданию архива, расположившееся на Земской площади. Охранник сквозь кованую решетку на дверях посоветовал ей прийти завтра, мол, все уже разошлись. Мария поблагодарила его и, быстро сбежав по ступенькам, плюхнулась на водительское сиденье и направила шессер в сторону Старогуева. В ее голове гулким эхом звучали слова магистра: «…но мы все время наступаем на проклятые грабли и будем наступать на них снова и снова, пока не научимся вновь видеть, а не просто смотреть».

Оставив шессер на обочине под единственным газовым фонарем, Мария перебежала через улицу, поднялась по ступенькам на крыльцо и вошла в здание. Надо сказать, что там ничего не изменилось за последние дни. Все тот же сор, хлам и витавший в воздухе затхлый запах миазм. Печатница быстро, насколько это возможно, поднялась на лестничную площадку третьего этажа, проникла в опечатанную квартиру. Гурявин говорил, что печатникам снова надо научиться видеть, и Мария, поддавшись его влиянию, решила доказать себе и другим, что ничто не утрачено, ничто не забыто.

Признаться, оказавшись в помещении, Мария и сама не знала, что ей нужно было искать. Комнаты кругом одинаковые, притом с совершено одинаковой или похожей друг на друга мебелью. Все весьма недорогое, если прямо не сказать – дешевое, с какой-нибудь барахолки, вероятно, а может быть, и со свалки богатых районов.

Конечно, первым делом Мария прошла в ту самую комнату, где на чердаке она нашла девочку. Но тут ничего не оказалось. Она питала надежду, что ее взгляду что-нибудь откроется, но нет. Печатники третьего отдела и ее собственного, как же без них, уничтожили все возможные доказательства. Затем она отправилась в комнату, где произошло ее знакомство, не самое приятное, с Адамом Келли, бывшим учеником Кощина. Мария провела здесь около получаса, обследуя стены, мебель, потолок и даже пол, укрытый значительным слоем пыли и мусора.

– Это все бессмысленно! – в сердцах выпалила печатница, не найдя ничего что хоть мало-мальски могло ей помочь. Все ее потуги свелись к бессмысленному брожению по комнатам и ничему больше. Присев на край старого колчанного стула со сломанной спинкой, Мария вновь зажгла сигарету. Возможно, магистр действительно прав, от печатников прошлого в них самих мало что осталось, и только они сами в этом всем виновны.

Мария почти докурила сигарету, когда перед ее взглядом проявилось алое свечение. Оно пронизывало дощатый пол, а ее всю вдруг охватил ни с чем несравнимый ужас. Поддавшись внезапно охватившему ее страху она бросилась к шкафу и попыталась укрыться, спрятаться в нем.

– Я вас чувствую, чувствую как трепещет ваша душа!

Услышав эти слова, Мария подобрала коленки к груди, обхватила их руками. Ей было очень страшно. Страшно до дрожи. В тот самый момент она вспомнила о Виктории, забравшейся каким-то чудом на чердак и прятавшаяся там среди коробок.

Дверь в комнату отворилась. Переступив через порожек, в комнату вошел мужчина, настолько высокий, что ему пришлось согнуться почти пополам, чтобы не ударится о притолоку. Но даже когда он выпрямился, его обритая голова была немного наклонена, чтобы не удариться о потолок.

– Вы не умеете выбирать друзей, Мария Александровна, – проговорил Варгесс Тельштейн, когтистой рукой открывая дверцу шкафа.

Глава шестая

Академическая, 23:12

Гостиница на Академической была одна из лучших в западной столице. Высокое многоэтажное строение позапрошлого века, облицованное красным кирпичом, с большими арочными окнами, украшенными лепниной, и барельефами в античном стиле. Узловатые лианы глициний и клематисов оплетали стены, тянулись вверх по садовым решеткам, а с балконов каскадами струились разноцветные пеларгонии, радуя глаз обилием красок. Обычные люди не могли позволить себе заехать в эту гостиницу даже на пару-тройку дней.

Лавра Гурявина несколько часов назад приняли тут, и не сказать, что с распростертыми объятьями. Никто не забыл и, наверное, никогда уже не забудет, как около года назад в этой самой гостинице он изловил демона, и как этот же демон разнес в клочья несколько номеров, предназначенных для особ королевской крови.

Когда он только появился в холле гостиницы, у управляющего возникли весьма неоднозначные, смешанные чувства. Магистр седьмого класса выглядел не как подобает джентльмену его уровня, а как уличный задира или грабитель, причем редкого сорта. Но отказать магистру управляющий гостиницы не мог. На имя Гурявина уже было забронировано два соседних номера.

– Лаврентий Эдмундович? – Элли, молодая девушка двадцати четырех лет, сопровождавшая Гурявина, вошла в гостиничный номер буквально на цыпочках, тронула молодого магистра за плечо. Он так и не разделся, не притронулся к ужину или к минеральной воде в графине. В пепельнице лежали три не полностью докуренные, но тщательно затушенные сигареты. На его лице все еще виднелся обширный синяк, вокруг которого блуждали голубоватые волны. Это – Самиджу, древний демон, что мог как исцелить, так и погубить любое живое существо.

– Лаврентий Эдмундович?

– Да, я все помню, – устало протянул Лавр. Через секунду он уже поднялся из кресла, прошел в ванную комнату, на ходу стянув с себя сюртук и закатав рукава рубашки. Следовало срочно умыться и привести себя в божеский вид.

Гурявин не собирался задерживаться в западной столице больше чем на пару дней, но из-за происшествия на дороге его планы резко поменялись. Он как сейчас помнил старенький шессер шестой модели на обочине и нечто, что состояло словно из тумана или какого-то морока, его всего на миг осветили фары, и оно тут же исчезло.

– Элли, остановите, – попросил тогда Лавр, и когда шессер, съехав с дороги на обочину, остановился, он выскочил из салона. Если бы Гурявин знал, к чему приведет его поспешность, он, конечно, проявил бы осторожность. Не обращая внимания на разреженность воздуха, Лавр бросился к шессеру, и вот тут прогремел взрыв. Магистра откинуло на добрую дюжину метров, а демон, замкнутый в свинцовом блоке, с чудовищным визгом сначала взвился над покореженным транспортом, подобно сказочному джинну, а затем испарился в пространстве с оглушительным хлопком.

Спустя час к месту происшествия прибыло два дилижанса местного управления жандармерии и печатники из третьего и четвертого отделения. С ними был и Бурьйин Николай Степанович. Он около полуминуты разглядывал покореженный шессер, прежде чем заметил магистра.

– Вы целы, Лаврентий Эдмундович? – спросил тогда капитан. На его хмуром, казалось, каменном лице проявилась озабоченность.

– Вполне, – ответил ему Лавр. На правой скуле разливался синяк, а на шее и за ухом виднелись глубокие царапины с кровоподтеками. За долю секунды до взрыва магистр успел выбросить перед собой щит, образованный Самиджу, что, вероятно, и спасло его от гибели.

– Не можете вы без приключений.

– И это говорит мне матерый бультерьер, что каждый день рискует поймать шальную пулю?

– Это не самое страшное, что может случиться, дорогой Лаврентий Эдмундович. Кстати, где ваш ботинок?

– Где-то в лесу, – ответил магистр, скрестив ноги, – мне недосуг было его искать.

За то время, что магистр оставался один, – Элли он успел отправить в ближайший отдел печатников – он старательно изучал место происшествия. Первое, что бросилось ему в глаза – это золотые линии, которые пронизывали пространство и материи. Подобного ему еще никогда не приходилось видеть. Второе, на что он обратил внимание – это замыкающий блок, в котором прежде был заперт демон. Печати не были повреждены, но их точно кто-то пытался «расковать», и хотя у него это не получилось, демон все же вырвался на свободу. Третье по счету, на что обратил внимание магистр – что вокруг не было ни единого намека на чье-нибудь присутствие. Складывалось впечатление, что некий условный печатник, скорее всего, из числа искаженных, на расстоянии установил на дороге печать как некую ловушку, а последствия этого теперь видны воочию.

– Необходимо найти владельца шессера!

– Что, простите? – спросил Бурьйин.

– Шессер не мог сам тут оказаться, его владельца нужно найти, а мне, с вашего разрешения, необходим отдых. И да, Николай Степанович, держите меня в курсе расследования. Я задержусь в городе на несколько дней, а потому можете рассчитывать на мою помощь.

Бурьйин кивнул, улыбнувшись. Однако никакая улыбка не могла скрыть его тревоги.

В гостинице Лавру так и не удалось уснуть. Он то смотрел через открытое настежь окно на ночное небо, затянутое тучами, то мерил комнату широкими шагами, думая о том, что на самом деле случилось на дороге, и каким образом демон все-таки смог вырваться из блока. Дважды он закуривал «столичные» и оба раза тушил, не докуривая до середины. Курение не приносило ему хоть какого-нибудь удовольствия, но отвлекало от резких головных болей – последствие аварии, произошедшей с ним два года тому назад. В третий раз Лавр закурил, когда на чайном столике уже лежало три салфетки, на каждой из которых разместилось не больше двух строчек. Только после того как напольные часы пробили одиннадцать раз, магистр погрузился в полудрему, но ненадолго. Он пробудился сразу, как только услышал знакомые шаги в коридоре, но дал себе еще одну минуту покоя, чтобы потом подняться и отправиться в ванную комнату приводить себя в порядок.

Магистр почти не брал с собой багажа в коротких поездках. Все, что ему было необходимо, умещалось в небольшом портфеле. И там, конечно, не нашлось места для носового платка или, скажем, свежей рубашки, что так пришлась бы кстати. Так что, умывшись, он принялся старательно отчищать воротник от капель крови, но, поняв все бессмысленность этой затеи, бросил ее.

Вернувшись в комнату, Лавр не обнаружил там Элли и салфеток с короткими сообщениями, но увидел на кресле новый костюм и новую пару лакированных туфель. За те полгода, что Элли являлась его неофициальной помощницей, она отлично выучила своего спутника и, наверное, узнала обо всех его достоинствах и недостатках.

Переодевшись, в своем отражении магистр седьмого класса смог найти всего лишь один недостаток – легкую небритость. В его портфеле, как и для носового платка, не нашлось место для бритвы. А в остальном все было великолепно; разлившийся синяк на скуле не в счет.

Через час с небольшим Лавр остановил извозчика на Козельской. Бросив ему монету, он направился к ручью, от которого исходило знакомое свечение.

– Лав-рей-тий Эд-му-нич! – старый тролль, возникший из полумрака, почтительно кивнул. – Не ож-дал вас так с-оро ув-дить.

Гурявин похлопал тролля по плечу, что тому ужасно польстило, а потом задал один-единственный вопрос:

– Маргарита сегодня работает?

– О-о-о-о… Да-а-а-а… – ответил тролль. Он явно знал, о ком говорил магистр.

– Что ж, в таком случае я к ней наведаюсь.

– До-бро пож-лвать в эта… в Давир!

В западной столице была всего лишь одна Тень, не охраняемая стражами, а во всем мире их насчитывалось не больше двух дюжин. За их охрану отвечали могучие каменные тролли, подчинявшиеся напрямую комиссии Верховной палаты. Попрощавшись, впрочем, ненадолго, с троллем, Лавр прошел во врата и сразу оказался на улице, которая вряд ли могла сравниться с аллеями какого-нибудь Летнего султанского дворца.

По сравнению с Мун-су эта Тень была очень маленькой: всего пять улиц с однотипными в большинстве своем строениями; каменные здания с деревянными надстройками и красными черепичными крышами. Единственным строением, которое действительно выделялось среди прочих, был замок Саантас, выстроенный в самой высокой точке Давира. Кроме осин, здесь не росло никаких деревьев, а вот кустарников и всевозможных трав было в избытке.

Главным образом подобные этой Тени выделялись среди других тем, что местные жители могли беспрепятственно выходить в так называемый «большой мир». Они сами мало чем отличались от людей, ну а те, кто все-таки отличался, прекрасно маскировались. Как и везде, тут были и свои правила: к примеру, выносить из Тени то, чего нет, и никогда не было в большом мире, строжайше запрещено.

Выделялся Давир еще и тем, что тут почти всегда шел дождь, а посему здесь невозможно было не вспомнить о баронессе Ильо. Еще на заре своего правления в Тени она распорядилась установить навесы над тротуарными дорожками по всей длине улиц. Естественно, жители оценили заботу своей владычицы о них, и теперь главная улица, по которой шел Гурявин, носило ее имя. Когда магистр впервые появился в Давире, ему подумалось, что для человека или дриады, кем, собственно, и являлась баронесса Ильо, не нужно совершать подвигов, достаточно угодить своим подданным.

Цирюльня Маргариты находилась в самом центре этой самой улицы, и как всегда, у нее было полно клиентов.

Лавр взбежал на крыльцо по ступенькам, открыл стеклянную дверцу.

– Добро пожаловать, Лаврентий Эдмундович!

– Здравствуйте, Лаврентий Эдмундович!

– Рады вас снова видеть, Лаврентий Эдмундович!

Гурявин кивал в знак приветствия посетителям и прекрасным, без преувеличения, работницам цирюльни. Эльфийки отвечали ему многозначительными улыбками и провожали взглядами больших зеленых глаз.

– Лавр? Вот уж не ожидала тебя увидеть так скоро! – Маргарита проговорила эти слова с некой издевкой. Она встретила магистра в дверях своего кабинета; медного цвета волосы скрывали под собой половину ее лица. Но ни одна прическа не могла спрятать ее внутреннее состояние. – Да, жизнь странная штука, и опасная ко всему! – добавила дриада, аккуратно коснувшись рваного шрама на левой щеке. – Проходи, располагайся.

Гурявин прошел в кабинет. Отказавшись от бокала вина, он устроился у арочного окна, за которым раскинулся маленький аккуратный садик с цветущими рододендронами.

– Если не хочешь выпить со мной, расскажи, кто поставил тебе этот кошмарный синяк?

– Сначала ты! – Лавр сложил руки на груди, оперся о стену. – Кто это с тобой так жестоко обошелся?

– Долгая история… – дриада залпом осушила остатки красного вина в своем бокале и наполнила его снова.

– Я никуда не тороплюсь.

– Тогда садись в кресло, дай я тебя побрею, а то выглядишь как какой-нибудь дремучий орк.

Лавр кивнул. Несмотря на то, что внешне он был полностью спокоен, внутри него начинался шторм.

– Год назад, почти сразу после того, как ты таинственным образом исчез, в Давире появился незнакомец. – Маргарита усадила магистра в удобное кресло и, смотря на него в отражении зеркала, продолжила: – Он наводил справки о некоем Кристиане.

При упоминании этого имени Гурявин нахмурился.

– Не дергайся, ты же не хочешь, чтобы я случайно перерезала тебе горло? Так вот, конечно, я сказала, что слыхом не слыхивала ни о каком Кристиане, и что мне нет дела ни до кого, кроме своих клиентов. Не знаю, поверил он мне или нет, но после нашего разговора он исчез. Я и думать о нем забыла и почти целый год жила своей обычной жизнью, пока месяц назад он снова не появился.

– Это он сделал с тобой?

– Не дергайся! Да. Он подстерег меня возле дома, я ничего не смогла сделать. Совсем ничего, понимаешь? – Маргарита с полминуты помолчала. – Но я не об этом хотела сказать. – Кристиан, это тот самый безумец, который призвал демона, что разрушил несколько номеров в гостинице на Академической и которого ты затем отправил в лечебницу. Верно? Мне кажется, скоро что-то произойдет… произойдет что-то страшное! Когда тот незнакомец подстерег меня, он просто наблюдал, как я барахтаюсь в воздухе, и смеялся, ну а эти шрамы мне оставил демон, возникший из ниоткуда. Береги себя, Лавр… и нас, если получится, – сказала дриада, закончив с бритьем.

Глава седьмая

Вишневый проспект, 17:36 (год назад или чуть больше)

– Как вы себя чувствуете, Лаврентий Эдмундович?

– Не хуже чем до начала процедуры, если вас это интересует, Виктор Иваныч, – ответил магистр.

– Ощущаете какие-либо изменения?

– Нет. Если не считать легкого головокружения, профессор. – Гурявин подался вперед, разминая руки и плечи. Несколько часов он провел на кушетке почти не двигаясь, пока печатник из второго отдела занимался своей работой. За последние полгода на теле магистра, на локтях и спине, появились новые печати в виде замысловатых татуировок, сообщающихся между собой едва заметными линиями.

– Я вам крайне благодарен, Виктор, за возможность присутствовать при процессе нанесения столь сложной печати, как Апоп.

– Меня вам благодарить не за что, Ермак Васильевич, – ответил мастер-печатник профессору. – При всем моем желании, без разрешения магистра вас бы не оказалось в предоставленном мне кабинете.

– О, само собой, разумеется! – проговорил Кощин.

– Но вы безусловно правы, печать весьма сложная и состоит сразу из трех важных фрагментов, каждый из которых также является печатью. Первую процедуру, так сказать, мы провели с магистром семь месяцев назад. Если мне не изменяет память, это было в Париже.

– Так и есть, – подтвердил Гурявин.

– Признаться, я не припомню случая на своем веку, чтобы использовалась печать Апопа. – Кощин опустился в удобное кожаное кресло, зажег папиросу. – А вы, коллега, что вы скажете?

– Я, конечно, знал о ней, она представлена во втором алфавите Сыргина. И, конечно, мне доводилось ее наносить, но лишь в сугубо практических целях. – Мастер-печатник тщательно вымыл руки, затем налил в высокий стакан воды из графина, добавив туда несколько капель густой жидкости, подал его Гурявину. – Выпейте, Лаврентий Эдмундович, вам сразу станет легче.

Магистр седьмого класса последовал совету Виктора, двумя мощными глотками осушил содержимое стакана. Горькая, принявшая розоватый цвет жидкость имела, тем не менее, приятное послевкусие.

– Чувствуете легкий вкус миндаля? Да? Это хорошо. – Мастер-печатник вернулся к своим инструментам. – Второй сеанс мы провели в столице, около трех месяцев назад, и вот заключительный фрагмент нанесен. Теперь ваш сон должен многократно улучшиться, Лаврентий Эдмундович. А что до кошмаров, то тут вряд ли что-либо можно сделать.