Залес. Противостояние бесплатное чтение

Салли Эверс

Залес. Противостояние

Дом, мой ветхий дом,

Жди меня обратно,

Жди ты преданно, как пёс,

И не пускай чужого.

Дом, мой славный дом,

Дождёшься ли меня?

Уверяю, нет.

День, другой в темнице,

Скоротаю я,

А после ждёт петля,

Вот, ведь, и беда.

Дом, мой милый дом,

Скажи огню и ветру,

Скажи реке и птицам,

Вернусь я скоро,

Станет домом мне земля.

О, друг мой верный,

Знай,

Идёт лежать в сырой земле девица.

Посвящаю любимому дедуле.

Ты был для меня самым храбрым воином.

Вопросы, на которые нет ответа

Сначала появились звуки. Звонкие голоса птиц, шелест травы, раздражающее жужжание пчёл. Все эти звуки доносились из приоткрытого окна, заставляя девушку поморщиться и закутаться в негреющее одеяло с головой.

Прошло уже четыре года с тех пор, как она впервые очнулась на лугу, недалеко от посевов, не зная об этом мире ничего. С тех пор многое переменилось, но момент пробуждения всякий раз казался ей настоящей пыткой. Бывало, она подолгу лежала в кровати с закрытыми глазами, думая о том, что будет, если однажды всё повторится. Она снова проснётся незнамо где без памяти о своей прошлой жизни. Её привычное существование снова оборвётся по непонятным причинам и начнётся с чистого листа.

Нет, забытье – непозволительная роскошь. Именно это Наяда твердит себе все четыре года, удерживая в памяти каждый фрагмент своей жизни, каждую песчинку. Она старается смириться, но иногда ловит себя на мысли, что однажды она проснётся не беспамятной девчушкой – вместо этого она откроет глаза и будет знать, что с ней произошло за пятнадцать первых лет жизни. Пробел восполнится, и тогда она станет полноценным человеком.

Но этого не происходит. Четыре года она ждёт хоть бы малейших проблесков, часами смотрит на ночные звёзды и луну, надеясь, что они подскажут. Старается внимательно всматриваться в лица горожан, быть может, утраченная память начнёт возвращаться, если ей попадётся кто-то, кого она знала в той, другой жизни.

Отмахиваясь от всех этих глупостей, о которых позволяет себе помечтать каждое утро, Наяда одним движением отбрасывает одеяло и встаёт с хлипкой кровати. Босыми ногами нащупывает холодный деревянный пол и какое-то время сидит неподвижно, привыкая к прохладе. Открывая глаза, Наяда втайне даже от самой себя ощущает страх. Пару мгновений она не видит ничего, только черноту, ощущая слабую тяжесть в голове, но после зрение начинает возвращаться, и всё становится на свои места. Так происходит каждое утро. Почему? Никто не может ответить ей на этот вопрос, а некоторые и вовсе посмеиваются над странной девушкой, живущей на окраине города. Быть может, потому что она часто задаёт странные вопросы самым обыкновенным людям.

Она где-то слышала, что интриги – дело, сугубо отведённое для знати. Но Наяде кажется, что тот, кто это сказал, крупно ошибается. Зашёл бы он как-нибудь в таверну на главной площади или посетил бы надуманный неким поводом городской праздник.

Праздники Наяда вообще считала карнавалом лжи. Горожане делают вид, что радуются, танцуют и веселятся в то время, как их дети мрут от голода и болезней, а посевы гибнут, солдаты зверствуют, а лорд смотрит на всё сквозь пальцы. Определённо никому не весело. Никому в Залесе. И этот карнавал из притворства и лжи каждый раз нагоняет на Наяду грусть. Наверное, именно так она может описать то чувство, которое испытывает, но до конца всё равно не уверена.

Наяда медленно встаёт, шлёпая босыми ногами по полу, и подходит к старому замызганному зеркалу, висящему на стене – оно опасно покачивается на ржавом гвозде и всякий раз угрожает рухнуть на пол и разбиться на сотни блестящих осколков, совсем как жизнь юной девушки.

«Я – Наяда, слуга лорда Ивьенто и его сыновей: Дамира и Мардара. Мне девятнадцать лет, и я знаю, кто я», – эти слова девушка повторяет своему отражению каждое утро, словно мантру.

– Я принадлежу Залесу и верна своему королю Сайвасу и его семье, – шепчет девушка, заставляя себя верить в произнесённые слова.

Из зеркала на неё смотрит незнакомая молодая девушка, она не улыбается, напротив, её лицо напряжено. Тёмные волосы распущены и мягкими волнами струятся по спине, немного растрёпаны после сна. Голубые глаза блестят и смотрят твёрдо. Она могла сойти за невинную овечку, чуть расширив глаза, будто в удивлении, и мило улыбаясь, но она этого не делала. Поэтому она чужая. Опасна для тех и других, хоть и не причинила никому вреда.

Этот короткий промежуток времени у зеркала Наяда позволяет себе быть настоящей. Она расправляет плечи гордо, чуть вздёргивает аккуратный подбородок и поджимает нижнюю губу. Возможно, она не так уж невинна, как сама думает. За её плечами была другая жизнь, о которой она не помнит. И кем она в ней была, по всей видимости, большой секрет. Она не помнит многого, но помнит своё имя.

Отчасти её это успокаивает, если она помнит имя, данное ей милостивым лордом, значит, память не пропала. Значит, жизнь продолжается.

Она ещё раз оглядела себя в зеркало, маленький шрам на ключице от ножа – след её подростковой драки здесь – в Хорте, и едва заметная татуировка за левым ухом – причудливое изображение маленькой змейки, свернувшейся в клубок и поджавшей хвост. Она вот-вот нападёт, но изображение застыло и вряд ли когда-то оживёт.

Наяда ласково поглаживает татуировку. Это единственное, что доказывает – она была рождена не в Залесе, и не в Морвате, где подобные вещи под строжайшим запретом. Это знак её прошлой жизни, и когда-нибудь она обязательно узнает, что он значит.

Потянувшись во весь рост, девушка сладко постанывает, сбрасывая с себя остатки сна, и не спеша бредёт к ветхому комоду, достаёт слегка потрёпанные брюки и белую блузку. Блузку надевает через голову, позволяя ткани свободно прошелестеть по коже. Ткань немного жёсткая, дешёвая, но приятная.

Натягивая штаны на отощавшие бедра, Наяда понимает, что сильно похудела. Штаны она подшивала уже дважды и, видимо, третий раз не за горами. Чтобы подчеркнуть свою худобу, она подвязывает талию чёрной лентой.

Вообще-то ей уже достаточно давно не хватает денег на то, чтобы питаться вдоволь, но она старается не обращать на это внимания. Во всём есть свои плюсы, на худощавую девчонку с окраины никто не обращает особого внимания, она не интересует ни мужчин, ни женщин, поэтому ей нечего опасаться, живя одной около леса.

Может быть, она ничего не помнит о своей прошлой жизни, но она не глупа. Она умеет читать, хоть и скрывает это, знает язык морватцев, а холодная сталь, попадая в её руки, будто оживает. Но обо всём этом девушка упорно молчит, стараясь не привлекать к себе недружелюбные взгляды. Первое, что она поняла, получив имя у лорда Ивьенто – в Залесе не безопасно. Нигде не безопасно. Хочешь выжить, не навлекая на себя беды – молчи и кланяйся господам, когда они проезжают мимо на благородных конях, сверкая роскошными драгоценностями и белозубыми улыбками.

Наяда выскочила из хижины, служившей ей домом и убежищем, помчалась по тропинке, уводящей в город. Ей нравилось бегать, ощущать жар собственного тела, чувствовать, как нехотя, будто со скрипом растягиваются мышцы, и слышать ровное дыхание. Она могла бы добежать до Морвата, будь границы королевств открыты. Могла бы добежать до края света!

Улыбаясь, девушка оглянулась на свой дом, оставшийся далеко позади, и закружилась, подставляя лицо тёплым лучам солнца. Её не пугала изнурительная работа на полях, тяжёлый труд не смог за четыре года сломить её и сделать угрюмой, как других горожан. Где-то в душе она осталась ребёнком, радующимся всему, что видит вокруг.

Девушка притормозила у бурной реки, окунув в воду руки. Холод обжёг кожу, но Наяда будто и не заметила этого. Она быстро умылась, прополоскала рот и дальше пошла пешком, стараясь не пританцовывать и ни в коем случае не переходить на бег.

В Хорте – городе недалёком от столицы Залеса – законы достаточно жестоки, особенно к женщинам. Смирение, послушание и робость. Первые три слова, которые Наяде вбили в голову после пробуждения.

Она мысленно загибала пальцы, повторяя:

«Глаза опущены в пол»;

«Не заговаривай с людьми в форме без разрешения»;

«Двигайся плавно, не делай резких движений, если не хочешь остаться без головы»;

«Если говоришь, твой голос должен быть тихим и выражать смирение»;

«Не смей возражать и оговариваться, глупая девчонка, иначе можешь лишиться языка»;

«Запомни: твои колени нужны тебе только для того, чтобы выказывать преданность своему господину»;

Правила, не такие уж и сложные, но вызывающие бурю возражений каждый раз, когда о них задумываешься.

Наяда огляделась по сторонам, замедляя шаг. Город только-только начал просыпаться, многие ещё позволяют себе нежиться в тёплых или не очень кроватях. Те, кто победнее и статусом ниже, уже на ногах, отправляются в поля, открывают лавки на площади, тяжёлой поступью бредут на ферму; некоторые, кому выпала большая честь, бодро шагают в сторону казарм, к слову, готовятся к новому изматывающему дню.

Быть солдатом в Залесе почётно, не каждому проходимцу выпадает такая честь. Хорошее жалование, на которое возможно прокормить небольшую семью, и форма, вызывающая трепет и уважение.

Наяда смотрит на солдат с толикой зависти. Они могут не опускать голову, идти гордо и не бояться смотреть людям в глаза. Стражи спокойствия в городе и оружие, отправляемое на войну с Морватом. Если повезёт, то на границе с соседним королевством не побываешь, и тогда всего лишь через десять лет ты уже ветеран, отпущенный в отставку. Ветеран, не бывавший на настоящей войне.

Городские солдаты больше похожи на стайку озлобленных псов, у них нет настоящей военной выправки – всего лишь сборище юнцов, возомнивших о себе слишком многое. Но держатся они строго, спины прямые настолько, что позвоночник грозит осыпаться в штаны от перенапряжения, носы с лихвой задраны, указывая на их почётное положение в обществе.

Наяда, как и положено, опускает голову, рассматривая носки своих потрёпанных сапог, и прошмыгивает мимо, стараясь держаться подальше от стайки хранителей спокойствия.

Она движется мимо кузни, обходит небольшую конюшню и незаметно покидает город, направляясь к полям. Мощёную дорогу сменяет грязь протоптанной сотнями ног тропы.

Весь урожай собрали ещё на прошлой неделе, дело осталось за малым – запастись сеном для скотины. Казалось бы… Но на деле это сложнее сбора урожая или посева. Тяжёлые тюки с травой приходится таскать на своих плечах достаточно далеко до большого амбара. Весь процесс занимает не один день и сильно изматывает.

Девушка тяжело вздохнула, принимаясь за свою работу. К концу смены у неё снова будет нестерпимо болеть спина, руки загрубеют и покроются коркой вонючей грязи. Но она не позволяла себе думать о плохом.

«Я слуга лорда и короля…»

Ровно четыре года назад в жаркое летнее утро она очнулась на лугу совершенно голая, прикрытая лишь высокой зелёной травой. Тогда тоже сначала возникли звуки. Их разом оказалось слишком много, в голове непривычно загудело. Открыв глаза, девушка увидела небо и яркий свет. Она крепко зажмурилась, прижимая руки к груди, и пролежала так ещё достаточно долго, чтобы замёрзнуть, не взирая на жару.

Поднявшись с земли, она огляделась, вокруг уже было не так ярко, глаза не слепило. Разнообразие звуков, запахов и цветов пугало её. Девушка тяжело задышала и заскулила в голос.

«Кто я?»

Это был первый и самый пугающий вопрос, возникший у неё в голове. Вскоре список вопросов неумолимо возрос, но ни на один она не знала ответа.

Так она и простояла вплоть до сумерек, роняя на землю солёные слёзы. Никто за ней не пришёл. Девчушка даже не знала, должны ли вообще за ней прийти. Но она ждала, дрожа всем телом то ли от страха, то ли от холода. Она обняла себя руками, стараясь представить чьи-то любящие объятия, и попыталась не думать о том, насколько одинока маленькая фигурка на летнем лугу.

К вечеру она села в траву, обхватив колени руками, и стала смотреть куда-то вдаль. Кто она? Или что? Откуда взялась? Почему именно этот проклятый луг? И вообще: здесь – это где?

Вопросов становилось всё больше, и бедняжка совсем отчаялась, когда вдали послышался грохот. Она почувствовала, как дрожит земля, и вгляделась в поднятое облако пыли вдалеке, земля вокруг тревожно завибрировала, подбрасывая лёгкие маленькие камушки немного вверх.

Всадники. Четверо человек двигались невероятно слаженно. Двое впереди, двое позади. Девушка смотрела на них с открытым ртом. Она успела обрадоваться. За ней пришли! Её не бросили! Сейчас ей всё объяснят и успокоят.

Она радовалась ровно до тех пор, пока все четверо не проехали мимо, едва взглянув в её сторону. Что-то в душе резко оборвалось. Девушке показалось, что весь мир её предал и бросил, она никому не нужна. Она сжалась ещё сильнее, обливаясь слезами. Один из всадников отделился от остальных, развернулся и двинулся к девушке, с трудом найдя её в траве, он спрыгнул с коня, не потрудившись его придержать, и присел перед незнакомкой. Оба какое-то время смотрели друг на друга. Он – изучающе, она – с надеждой. Остальные всадники тоже вернулись, но спешиваться не торопились. Лорд улыбнулся девчушке, погладив её по голове. Этот такой простой жест мигом привел её в чувство, разбередив что-то странное в душе.

– Откуда ты здесь взялась? – с недоумением спросил Ивьенто, стараясь не сильно разглядывать обнажённое тело девушки.

Она всхлипнула в ответ и шмыгнула носом, готовая снова разразиться рыданием.

– Я не знаю, – жалко промямлила девушка.

– Как тебя зовут?

– Не знаю.

Лорд выглядит удивлённым, но всего мгновение, потом его взгляд делается до невозможности колючим.

– Тебя подослали? Говори!

– Я… я… не знаю…

Девушка срывается и закрывает лицо ладонями, чтобы скрыть горячие слёзы. Она не понимает, в чём виновата, и почему всадник злится. Но теперь ей стало ещё хуже. Второй всадник тоже спешивается и подходит ближе. Он снимает с себя чёрный камзол и накидывает на плечи девушки.

– В Морвате не настолько обезумели, чтобы подкидывать в наши города детей, – строго констатирует он,– она нуждается в помощи.

Этот нравится ей намного больше первого. Его взгляд совсем не злой, лишь чуточку серьёзный, к тому же он дал ей одежду. Она тёплая и приятная на ощупь.

– Меня зовут Дамир. Ты знаешь, кто я?

Девушка отрицательно качает головой и опускает взгляд.

– Ты помнишь, как очутилась здесь?

– Я проснулась утром.

– Проснулась здесь? – он тоже удивляется, и его лицо становится почти забавным.

– Нищенки не наша забота, пусть с ней в городе разбираются, – рычит лорд и встаёт.

– Она не похожа на нищенку или шпионку. В любом случае, не оставлять же её тут.

Девушка переводит взгляд с одного всадника на другого и вздрагивает, когда Дамир поднимает её на ноги и ведёт к коню. Он принял решение, и лорду нечем возразить.

Наяда хорошо помнила тот день: лорд не особо радовался её появлению в его доме. Но смирился с выбором наследника и позволил ему одеть и накормить девушку. После чего последовала долгая ночь бесконечных вопросов. Её посадили у камина на ковре, где собралось всё светлейшее семейство, разглядывая девушку, словно диковинную зверушку. Они продолжали расспрашивать её, откуда она, кто, как здесь оказалась. Ни на один вопрос она, конечно же, ответить не смогла. И ближе к утру все они сдались в попытках вызнать у неё хоть что-то. Девушка разглядывала обитателей шикарного особняка так же, как и они её. Это был первый и последний раз, когда ей позволили так себя вести. Смотреть в глаза господам равноценно виселице.

Но в тот вечер Наяда смотрела на красивую элегантную женщину, сидящую в центре, и на молодого мужчину. Оба не представились, поэтому она не знала, кто они. Слуги или семья?

Ей хотелось протянуть женщине руку или обнять её. От неё исходило тепло, название которого девушка не знала, но оно окутывало, словно тёплое одеяло, нежно гладя по голове. Молодой мужчина смотрел на неё с нескрываемой враждебностью, его колючий взгляд был тяжёлым, он не говорил, но создавалось ощущение, что загоняет бедняжку в угол с помощью своих тёмных глазищ. Скрестив руки на груди, он смотрел на девушку сверху, даже свысока, так, будто она кусок грязи, попавший на сапог.

Позже, прожив в доме лорда почти неделю в отведённой ей скромной комнате, Наяда узнала обо всех обитателях дома необходимую информацию. Женщина, которая так ей понравилась – это жена лорда, леди Эдиона, а оба мужчин – его сыновья. Старший – Дамир – наследник, а потому пользуется особым уважением. Младший – Мардар – вот тут было сложнее. Дамир как-то пытался ей объяснить о недуге брата, но Наяда до конца так и не поняла. Единственное, что было важно: от него надо держаться подальше. И она старалась это выполнять, пока жила в семье лорда. Когда Мардар показывался из-за угла, она пряталась или попросту убегала в свою комнату.

Позже леди Эдиона обучила девушку на свой манер. Она рассказала ей о правилах, научила, как себя нужно вести. Несмотря на некоторое пренебрежение, она была по-своему добра к Наяде и хотя бы пыталась отвечать на нескончаемый поток вопросов.

«Почему вы назвали меня Наядой?»

«Почему господин Мардар болен?»

«Почему нельзя читать книги?»

«Почему нельзя смотреть на господ?»

«Что со мной будет?»

«Что такое Залес?»

«Что такое война?»

Леди Эдиона по мере своих возможностей отвечала на каждый вопрос и даже не злилась. Но вскоре настало время уходить. Лорд нашёл для Наяды место в городе, отдал ей старую заброшенную хижину на окраине, договорился с фермером о работе для неё, но девушка так и не поняла, почему ей нельзя остаться. Ведь здесь уже привычно и почти не страшно. Она немного привыкла к младшему господину и почти не шарахалась от него по углам – какой-никакой, а прогресс. Когда Дамир её увозил, она не плакала, но перед отъездом цеплялась за юбку леди Эдионы, надеясь, что она разрешит остаться, но удостоилась только быстрых объятий от женщины.

И вот её снова отправили в неизвестность. Впервые увидев гудящий город, Наяда прижалась к наследнику и широко раскрыла глаза от страха. Так много людей. Как же она сможет выжить здесь? Её бросят совсем одну. Опять. Неужели господин Дамир был так добр к ней только для того, чтобы бросить посреди ада? Бросили, но не совсем. Её оставили на попечение старого вояки. Он иногда заходил, проверить как у девушки идут дела, и жива ли она вообще. Бывало, он приносил что-то вкусное. Он же помог ей восстановить хижину и довести её до жилого состояния. Он тоже был добр и многому её научил. Иногда старый солдат оставался в хижине до глубокой ночи и, сидя в темноте, позволял ей задавать вопросы. Он отвечал честно, насколько мог, а когда вопросы заканчивались, почти ласково трепал девчушку по волосам и укладывал её спать, сам же незаметно уходил. Из его рассказов Наяда узнала, что такое война, и почему это слово она так часто слышит от горожан. Робин (так ей представился вояка) рассказал, что война – это страшно. Это смерть и голод, кровь вперемешку с грязью и страх. Война между Залесом и Морватом длится уже не один десяток лет. Некогда жившие в дружеских отношениях королевства разделили границы и высылают на фронт солдат.

Робин сказал, что война началась с убийства, стараясь тем самым как бы подтвердить, что война – это всегда смерть. Она начинается со смерти, ею же и заканчивается. Но тихонько произнося это слово в темноте, Наяда не чувствовала страха, её ощущения были другими. И она предпочла о них умолчать. Робин рассказывал ей о далёких городах, о столице, в которой сам побывал лишь однажды, когда его отправляли на войну, ему посчастливилось мельком увидеть короля. Наяда всегда слушала его с упоением, черпая все те знания, что он мог ей дать.

Так длилось почти год, пока солдат не умер, снова оставив Наяду одну. К тому времени она уже достаточно знала о мире, в котором очутилась, о королевстве, которому принесла клятву верности, и о людях, которые её окружали. Но одиночество всё еще кружило над ней, иногда загоняя в самый тёмный угол. В Хорте у неё не было друзей, да и со временем они не появились, Наяда так и осталась чужой. Она сама похоронила Робина в лесу недалеко от хижины. Никто не захотел с ним проститься, старый ветеран был не интересен городу. В ту ночь Наяда поняла, что они оба были бесконечно одиноки, и потому цеплялись друг за друга, как за спасательный круг. Он видел в девушке дочь, которой у него никогда не было, она пыталась привыкнуть к нему и называть отцом. Это всегда забавляло доброго солдата. Возможно, он был единственным, кто любил её, кто готов был разделить с ней одиночество. Она долго стояла у его могилы и рыдала, громко в голос, не сдерживая себя. Пока Робин был рядом, она не осознавала, как он ей дорог. Теперь же ей было больно и обидно.

На следующее утро она пришла в его простенький дом и собрала все вещи, которые могли бы ей пригодиться. Как ни странно, у вояки обнаружилось оружие, которое по правилам запрещено держать в городе, если ты не действующий солдат или охотник. Много времени на то, чтобы решиться впервые преступить закон, не потребовалось. Наяда завернула до блеска начищенный меч в кусок ткани и положила к остальным вещам, кинжал спрятала в голенище сапога. Если кто-то найдёт всё это добро в её доме, её ждет виселица.

«Смерть».

Девушка попробовала на вкус это слово, пытаясь найти в душе отголосок страха, но не испытала ровным счётом ничего. Она забрала ещё несколько побрякушек, которые напоминали ей о Робине, и его старую военную форму, на воротнике виднелось засохшее пятно крови. Но всё это не принесло ей облегчения. Через несколько дней лорд поручил наследнику встретиться с Наядой и передать ей небольшое вознаграждение (вроде как за умершего приемного отца). Больше всего на свете девушке хотелось швырнуть мешочек со звонкими монетами в лицо наследнику и плюнуть ему под ноги. Робин сражался за них, он был верен своему долгу перед королевством, а лорд и не подумал утруждать себя его похоронами. Она протянула дрожащую руку и приняла монеты, медленно, будто во сне, опускаясь на колени.

«Запомни: твои колени нужны тебе только для того, чтобы выказывать преданность своему господину».

– Ваша милость не знает границ, господин Дамир, – она сама себя ненавидела за эти слова.

Ненавидела всё своё существо, позволившее ей мирно оплакивать смерть Робина и принять подачку лорда, ненавидела этот город и всех его жителей. Она ненавидела Залес за свою боль. Но никто и никогда об этом не узнает. Наяда хорошо знала правила и не позволяла себе поднимать головы. Свой гнев она держала взаперти, не давая ему выходить наружу.

«Я – Наяда, слуга Лорда Ивьенто и его сыновей Дамира и Мардара. Я принадлежу Залесу и верна своему королю Сайвасу и его семье», – в сотый раз за день повторила себе девушка, разгибая натруженную спину.

Многие ушли на обед, собравшись небольшими стайками возле тени деревьев. У Наяды еды не было, как и денег, на которые можно обеспечить себе обед. Она посмотрела на компанию своих ровесников, жадно поглощающих хлеб с сыром и запивая всё свежей водой, сглотнула голодную слюну и направилась в город. На сегодня её каторга закончена, потому что ей позволили учиться. Оставшуюся часть дня она проведёт в душном здании, больше напоминающем тюрьму, под строгим взглядом местного учителя – господина Кортера. Наяда прекрасно знала, что он её недолюбливает и всякий раз старается поставить в неудобное положение перед остальными. Но это мелочи, ведь она одна из немногих, кому повезло иметь хоть какое-то образование. Это привилегия богатых семей и знатных. Обычным городским детям запрещают даже читать. Им и не нужно. Единственные их заботы – поесть, да поспать в тепле. Ей же господин Дамир любезно предоставил возможность немного выделятся из сброда неграмотных фермеров и слуг. Правда, Наяда не совсем понимала, зачем. Ещё живя в доме лорда, его семейство выяснило: странная девушка прекрасно читает и говорит на двух языках, пишет достаточно грамотно и перо в руке держит уверенно.

Но она уже не ребёнок, и её не учат читать и писать. Ей рассказывают старую историю и военную историю Залеса, заставляют заучивать карты и манеры. Конечно же, учат манерам, ведь для богатых семей это так же важно, как уметь падать на колени для черни. Из всего чему её учили, Наяда хорошо запомнила только, как держать вилку, не гнуть спину и улыбаться. Она сомневалась, что ей может пригодиться что-то сверх этого.

Учеников из зажиточных семей Хорты учили врачеванию. Многие уже умели аккуратно зашивать раны, накладывать самодельные шины на переломы и кучу-кучу всего очень нужного, несомненно. Из этих уроков девушка выносила для себя немного другую выгоду: она запоминала, куда надо бить, чтобы сломить противника, куда целиться кинжалом, где проходят жизненно важные зоны, попав в которые, легче всего убить врага, если не оказать быструю помощь, конечно же. Но по части помощи она была негодной ученицей. Господин Кортер постоянно злился на неё и называл никчёмной.

Может, он и прав.

Наяда не торопясь шла обратно в город, пиная попадавшиеся под ноги камешки. В фонтане на площади в центре города, она отмыла руки от грязи и травы, умылась и немного передохнула. В воде она видела своё уставшее отражение. Глаза чуть припухшие, под ними залегли тени, губы искривлены в недовольстве. После полей у неё не оставалось сил на учебу.

Девушка постаралась принять скучающий вид и осматривала лотки с едой. Торговцы всегда улыбаются, наверное потому, что еды у них вдоволь. Наяда почавкала, глядя на отборный кусок свиного мяса, и отвернулась. Она уже больше двух лет не ела мяса, но не могла забыть его вкус. Если повезёт, она сможет наворовать себе моркови и картофеля из амбара на ужин, а в лесу нарвать диких яблок и ягод для чая. Если останутся силы к вечеру.

Она встряхнула головой и огляделась. Скверное предчувствие заставило её вскочить на ноги и шире раскрыть глаза. Из таверны не спеша вывалился господин Мардар, стараясь удерживать свой недюжий вес на плече какой-то девушки, больше похожей на тростинку. Попытавшись держаться на ногах самостоятельно, он чуть не рухнул ничком на землю. И рухнул бы, если б не проворные руки тростинки.

Ещё лишь полдень, а безумный господин уже пьян. Отвратительное зрелище, благо наследник не он. Наяда поморщилась и укрылась в тени столетнего дуба рядом с фонтаном. Она хорошо помнила, что выродка Ивьенто надо остерегаться. Ей часто доводилось слышать истории о нём от горожан. И ни одна из услышанных историй не заканчивалась хорошо для черни.

Мардар старательно плёлся по дороге, опираясь на ту же девушку и громко выкрикивал проклятия.

Наяда прислушалась.

– Эти голоса! Эти чёртовы голоса сведут меня в могилу!

Она прищурилась, внимательнее разглядывая младшего господина, и чуть показалась из-за дерева.

На одно мгновение их взгляды встретились, Наяда подавила вскрик и шмыгнула обратно за дерево, прижавшись к нему спиной, скатилась на землю и поджала колени к груди. Приложила руку к бешено бьющемуся сердцу, плотнее сжала зубы. Ей стало стыдно за свой страх. Набравшись смелости, она выглянула из своего укрытия и обнаружила, что тростинка уводит безумца в другую сторону. Так-то лучше. Наяда отряхнулась, пальцами расчесала волосы и пригладила их в попытке выглядеть опрятнее.

Входя в двухэтажное здание школы, Наяда готовилась к очередным упрёкам и насмешкам, она ссутулила плечи и опустила голову. В конце концов, как она могла учиться, если ей в руки за четыре года не дали ни одной книги! Даже самой маленькой. Может, стоило бы при возможности пожаловаться на это господину Дамиру. Если он позволил ей учиться, пусть позволит и читать, иначе какой с этого прок?

– Добрый день, господин Кортер, – Наяда поклонилась учителю, но недостаточно низко, зная, что он и не взглянет в её сторону.

Тот что-то неразборчиво буркнул в ответ и отвернулся к окну. Девушка устроилась на своём месте в конце комнаты у стены, стараясь не обращать внимания на знатных любимцев города так же, как на неё не обращает внимания Кортер. Главное не заснуть. Уж это господин Кортер непременно заметит, причём во всеуслышание.

Когда все собрались, учитель любезно указал на огромную карту на стене, предлагая собравшимся вспомнить всех важных людей сначала их королевства, а потом главных врагов из Морвата по мере значимости.

Король Сайвос, конечно же, это имя ученики проговорили хором, прижав левую руку к сердцу. За ним последовали королева Арабелла, наследный принц и главнокомандующий королевской армией Айдер, принцессы Виндикта и Сабира. Главные члены королевского совета: Десмот, Эльдамир, Хавильен и Фармин. Родной брат короля лорд Эстебан. Дальше, кто мог припомнить, стали перечислять правящих лордов из больших городов Залеса: Лорд Ивьенто из Хорта, лорд Ариш из Лонгдаара, лорд Эсвейр из Дасмарка, лорд Верлиан из Беона и лорд Иладариан из Криана. Двух оставшихся лордов вспомнить никто не смог, а назвать членов их семей подавно.

– Что ж, – господин Кортер осмотрел своих учеников и тяжело вздохнул, – сложно говорить о врагах, когда вы не знаете тех, кто вами правит. Лорд Гидеон из Доара и лорд Ридесар из Тейлора. Оба молодых управленца пока не имеют наследников. Доар – ближайший к нам крупный город, поставляющий в столицу оружие. Это важно. Доар снабжает нашу армию, а потому лорд Гидеон имеет особое положение при дворе. Наяда боялась повернуть голову и увидеть в глазах учеников отблески откровенной тупости. Для них другие города не значили ровным счётом ничего, ведь они никогда их не увидят. Поэтому не столь важно, кто поставляет оружие для армии или драгоценные камни для двора.

– А что поставляет в столицу наш город? – господин Кортер нахмурился, выискивая в толпе жертву.

Наяда внутренне сжалась, зная, кому придётся отвечать. Её имя из уст учителя всегда без исключения звучит как оскорбление.

– Лес, господин Кортер, мы поставляем в столицу дрова и…

– И? По-твоему, Хорт годится только для растопки?

– Нет. Конечно же, нет. В обширных лесах Хорта изобилует красное дерево, а в горах за городом добывают мрамор.

– Мрамор, Наяда, Хорт поставляет в столицу мрамор. Это не так сложно запомнить.

– Да, господин учитель.

– Предположим, девушка с окраины города промямлила всё верно, тогда чем занимаются другие города, кто знает?

Наяда сжала кулаки и отказалась садиться, она вздёрнула голову и выставила вперёд подбородок.

– Из Тейлора во дворец едет одежда, ведь в Тейлоре обучают лучших портных, они изготавливают для всего королевства предметы роскоши и мебель. А Дасмарк поставляет продовольствие, у них большая территория, весьма плодородная в отличии от нашей. Лонгдаар – это алмазные рудники и драгоценности, а Криан – шахты с камнем и углём, также они добывают железную руду и золото. В Беоне выращивают породистых лошадей и боевых для военных офицеров, в качестве трофеев, к сожалению, ведь почётные офицеры нос на поле брани не сунут. В Хорте помимо добычи мрамора и поставок древесины, также производят бумагу и занимаются охотой. Мне кажется, я ответила верно, господин Кортер, – огрызнулась девушка.

Она набрала в грудь побольше воздуха, единственным желанием было уйти отсюда и больше не возвращаться.

– А мне кажется, я не давал тебе слово. Ты как всегда умудрилась проявить свою невоспитанность и несдержанность, Наяда. Будь добра, вернись на своё место и помолчи, – отрезал Кортер, нацепив на лицо маску равнодушия.

Она не стала спорить, зная о бесполезности. Забившись в угол, девушка отстранилась от всего, что её окружает, не слушая больше ни учителя, ни учеников.

– Выказав отсутствие воспитания, Наяда заикнулась об охоте. Интересно узнать, что вы знаете об этом.

Наяда знала об этом ремесле очень хорошо. С первых дней жизни в Хорте она мечтала стать охотницей, тогда бы ей позволялось держать при себе оружие и редко бывать в черте города. Ей бы не понадобилась скучная учёба в классе и работа в полях. Но и тут её ждала неудача – гильдия охотников просто отказалась брать под своё крыло чужую девчонку.

Каждый день она спрашивала себя, какое ей дело до имён правящих особ и их семейств. Гораздо важнее знать, что король Сайвос последнее десятилетие заставляет города туже затянуть пояса, война истощает весь Залес, и вскоре люди задохнутся не от войны, а от нехватки ресурсов. Наяда знала имена всех важных деятелей Залеса, но понятия не имела, как Хорт протянет ещё одну зиму, амбар со съестными запасами наполовину пуст, охотники стараются компенсировать это дичью, но их попытка выглядит жалкой, ведь мясо себе позволить могут только богатые, бедняки будут довольствоваться, по всей видимости, воздухом и благодатью короля Сайвоса.

Под конец дня у Наяды совсем не осталось сил, но из школы она выпорхнула так, будто за спиной у неё отрасли драконьи крылья. Возвращаясь домой, она не забыла посетить плохо охраняемый амбар и стащить себе скудный ужин. Проходя через реку, она заметила тучную тень на берегу и от неожиданности выронила морковку, которую уже начала грызть, очистив от грязи рукавом. Тихо выругавшись, девушка замерла, присматриваясь к тени. Она заставила себя медленно опуститься, чтобы поднять с земли упавший ужин, не сводя взгляда с силуэта. Силуэт между тем перевалился и уселся у реки поудобнее, изысканно бранясь. Слишком изысканно.

Наяда подобралась ближе, пытаясь со спины определить незваного гостя.

– Ненавижу… ненавижу…

Девушка снова замерла, подавляя желание развернуться и уйти. Ей не хотелось заиметь проблемы, особенно с господским выродком. Вместо этого, она настороженно подошла к мужчине, присев рядом с ним. Зачем? На этот вопрос так и не нашлось ответа. С одной стороны, ей нет дела до того, чем заняты Знатные, с другой… Нет другой стороны. Ей просто не нужно вмешиваться в привычный ход дела, но любопытство, движимое девушкой, всегда преобладает над инстинктом самосохранения.

– Господин Мардар?

Раньше сын лорда не забредал к реке, тут ему было слишком скучно: ни выпивки, ни людей, над которыми можно поизмываться.

Наяда нарушила сразу несколько правил, заглянув младшему господину в глаза и дотронувшись до его руки. Он дёрнулся как от удара и сжал зубы – от этого на его лице сильнее обычного выступили точёные скулы. Но смутило девушку не это, а глаза господина.

– Вы чего-то боитесь?

– Голоса, – будто раненый зверь прошипел Мардар, закатывая глаза.

– Здесь только я, господин.

Наяда сильнее прижала к груди украденные продукты одной рукой, второй она крепче сжала ладонь господина. Его глаза с каждой секундой становились всё безумнее, побуждая девушку бросить его одного и убежать домой. Но отчего-то ей не хотелось удирать. Она смотрела на молодого мужчину, изъеденного неизвестной болезнью, и ощущала грусть.

Девушка провела рукой по волосам Мардара, убирая растрёпанные чёрные пряди с лица. Она ощутила на лбу господина холодный пот. Несмотря на жару он дрожал. И выглядело это достаточно забавно. Сейчас он не похож на господина – обычный мужчина, борющийся из последних сил с собственными демонами. Ростом Мардар головы на две выше Наяды и крупнее неё раза в четыре, но тут жался к её руке, словно ребёнок-переросток.

– Здесь никого нет, господин, – снова повторила девушка, усаживаясь поудобнее.

– Голоса, они отвратительны, – прохрипел господин.

– Не слушайте их, – Наяда пожала плечами, – смотрите на луну или водную гладь, успокойте дыхание, ощутите в воздухе раннюю свежесть, присущую осени. «Ведь это прекрасно», – зачаровано прошептала она, сжимая руку господина сильнее. – Здесь им Вас не достать.

Мардар надолго закрыл глаза, откинув голову назад. Он явно боролся с тем, чего Наяда не могла увидеть или услышать, его глазные яблоки нервно подрагивали, а губы шевелились, будто он тихо шептался с кем-то. Так продолжалось достаточно долго, и девушка старалась не терять бдительности. Младший сын лорда славился непредсказуемостью.

Когда Мардар, наконец, открыл глаза и взглянул на девушку, она с облегчением выдохнула.

– Спасибо, – сухо отозвался господин и попытался улыбнуться. Ему явно стало лучше, о чём свидетельствовал ясный взгляд, избавленный от мук и пелены.

Эта была первая благодарность в её жизни, Наяда не смогла сдержать улыбку. Ненадолго господин сделался нормальным и сейчас его можно не опасаться. Такие проблески были весьма редкими, об этом знал весь Хорт. Наяда втайне радовалась, что ей посчастливилось не напороться на безумца в момент агрессивного приступа.

– Уже поздно, господин, Вас наверняка ждут дома. Я могу проводить, если позволите.

Наяда надеялась встретить в поместье лорда Дамира, доброго и улыбчивого. Люди его любят и радуются его появлению в городе, как весеннему солнцу. Ей господин Дамир тоже очень нравится.

Мардар тихо засмеялся, не выпуская руку девушки.

– Ты?

Наяда пожала плечами, потихоньку высвобождая руку.

– Я знаю короткую дорогу и привыкла к темноте.

– Ты это украла? – он указал на две большие картофелины и две средние морковки, одна из которых прилично откушена.

– Одолжила, господин, фермер в курсе, – не моргнув соврала девушка.

– Я безумец, а не идиот. А ты воровка, – рыкнул он, поднимаясь.

Наяда поджала губы от обиды и тоже встала. Сегодня она нарушила много правил, и не будет хуже, если она нарушит ещё одно. Вырвав свою руку из хватки Мардара, она толкнула его в плечо и посмотрела ему в глаза. Будь здесь леди Эдиона, её хватил бы удар.

– Сначала попробуйте пожить так, как я, а потом судите, – её голос прозвучал слишком громко в ночной тишине, но останавливаться и не думала. – Ну конечно же! – голос засочился ядом, – легко судить, каждый день набивая пузо до сыта и иссушая все запасы в таверне! Да жизнь вообще сказкой кажется, когда перед тобой все радостно пляшут, желая угодить, а впереди безупречное будущее в тёплом просторном доме с кучей покорных слуг!

Господин как-то странно дёрнул плечом и нахмурился. Наяде показалось, что сейчас он ударит ее. Что ж, к этому она готова, зато от высказанного на душе стало легче. Не один год злость на весь город томилась, желая найти выход. Когда Мардар потянул к ней мускулистую руку, девушка не дёрнулась, продолжив твёрдо смотреть господину в глаза, словно бросала ему вызов, желая задеть побольнее.

Над пропастью

Наяда не могла поверить в происходящее и отвести взгляд от своей ладони, зажатой в руке Мардара. Сын лорда тянул девушку за собой в сторону её дома, совсем не пренебрегая прикосновением к ней. Ей пришлось поспевать за широким шагом господина, но это не самое страшное, ведь он мог запросто предать её городскому суду за воровство и… девушка не знала, как обозвать своё отвратное поведение перед господином, но наверняка наказание за это гораздо серьёзнее, чем за кражу пару картофелин.

Всё же достаточно просто. Наяда мысленно загибала пальцы:

«Не смотреть в глаза! – один».

«Не заговаривать без разрешения. – два».

«Не прикасаться к господину. – три».

«И самое главное: ни при каких обстоятельствах не пытаться ударить благородных господ – об этом вслух никем и никогда не говорилось, потому как настолько простые истины и так всем понятны».

Она умудрилась нарушить все правила и даже не по одному разу всего лишь за четверть часа. По пути Наяда успела тысячу раз пожалеть о содеянном, но просить пощады не пыталась. Если Мардар хоть бы в половину настолько безумен, как о нём говорят, то просить пощады у безумца так же бесполезно, как умолять голодный желудок замолчать.

Девушка попыталась высвободить руку, не в силах больше бежать за младшим господином, но он только сильнее сжал её ладонь и ускорил шаг. Когда они добрались до хижины, единственным желанием Наяды было упасть на пороге и немножко отдохнуть, а потом пусть казнят, если так уж сильно надо. Мардар затормозил на импровизированном крыльце, впервые за всё время взглянув на девушку.

– Ты живёшь здесь?

Наяда осторожно кивнула.

– Одна?

Снова молчаливое соглашение. Может, если молчать и соглашаться, он просто потеряет к ней интерес и уйдёт?

Мардар пропустил девушку вперёд и подтолкнул в спину к двери.

– Знаете, вообще-то я очень благодарна лорду и королю за позволение…

– Заходи, – отрезал господин, почесав подбородок.

Сглотнув ком в горле, она опрометью юркнула в своё скромное жилище, Мардар вошёл следом. Он по-хозяйски нашёл старую оплывшую свечу и поджёг её от очага в центре одной единственной комнаты. Наяда поспешила скрыться в тени на всякий случай.

Сын лорда застыл около свечи и долго смотрел перед собой, о чём-то думая, он хмурился, и это заставляло девушку сильнее вжаться в стену. Если бы она могла, то слилась бы с тенью. Не стоило говорить столько гадостей, в самом деле, не болезный же сын лорда виноват в скудности её жизни.

От взгляда Мардара не укрылось ничто. Постепенно он осмотрел каждый угол, даже потрогал постельное бельё и нахмурился ещё сильнее, брови у него на переносице почти сошлись друг с другом. Он подошёл к очагу и пошевелил кочергой тлеющие поленья, оживляя слабый огонек. Провёл рукой по грубому столу, за которым, как предполагалось, девушка ела, если было что. Больше всего его заинтересовали сухие травы, подвешенные на ржавых гвоздях на стене. Потом он вернулся к двери, привалившись к дверному косяку, и простоял так ещё какое-то время, обводя комнату взглядом.

– Тебе не платят за работу в полях?

Молчание.

– Когда я обращаюсь к тебе, будь так любезна отвечать.

Не выходя из своего укрытия, Наяда попыталась объясниться, сама понимая, как жалко это выглядит.

– Сейчас я работаю только половину дня, поэтому платят гораздо меньше. Едва хватает на налоги и одежду, но…

– Почему только половину?

– Господин Дамир позволил мне учиться в школе, – девушка подавилась, решив, что сейчас Мардар поднимет её на смех.

Но он не засмеялся и не улыбнулся. Он сложил руки на груди и чуть наклонил голову набок, выискивая в тени девушку.

– Ты тоже меня боишься?

Наяда предпочла не отвечать на этот вопрос. Мардар тяжело вздохнул, усмехнулся, вспоминая, как девушка вела себя у реки. Она говорила с ним совершенно… нормально. Под её нежным голосом гул отвратительных стенаний в его сознании стал утихать и вскоре совсем прекратился. Ему редко удавалось избавиться от недуга надолго, но в этот раз он чувствовал себя намного лучше. А сейчас она жмётся к стене и смотрит на него как на дьявола во плоти. Он достал из кармана брюк две золотые монеты и положил их на подоконник и, уходя, закрыл за собой дверь.

В ночи Мардару всегда сложнее совладать с голосами. Они набрасывались все разом, шептали или откровенно верещали. Он не мог разобрать слов, не мог отогнать их. В конце концов, невидимая борьба за собственный разум настолько изматывала его, что он напивался, а после падал без чувств. Каким образом оказывался в поместье, Мардар не помнил, да и не хотел помнить.

Сейчас он бодро шагал по протоптанной траве и ощущал себя хозяином своего тела и разума, голоса отступили и пока не спешили возвращаться. Вдохнул полной грудью свежий ночной воздух и улыбнулся, он намеренно пошёл до поместья долгой дорогой, наслаждаясь этой ночью. Ночь и в самом деле выдалась прекрасная. Знойное лето медленно перетекало в осень, холода ещё не пришли, но воздух перестал быть душным и тошнотворным.

На городской площади Мардар присел на каменный борт фонтана, смотря на звёздное небо. Впервые за долгое время он мог насладиться звёздами, ища в них известные созвездия. Но вместо этого мужчина раскрыл ладонь и стал разглядывать причудливую заколку для волос. Он считал, что своровать у воровки – это не воровство. К тому же девушка явно не пользовалась этой вещицей. Пока ещё он не понял, для чего ему дешёвая побрякушка, но чувствовал, что так память об этой ночи останется практически осязаемой. Никто не смел разговаривать с ним подобным образом, даже отец не указывал на его пристрастие к выпивке так смело, а девчушка с окраины накинулась на него, разве что за грудки не схватила и не затрясла, словно тряпичную куклу. Может ей и не хватало самообладания, но в отсутствии смелости эту оборванку Мардар не смог бы упрекнуть. Но так или иначе, она первая во всём городе, кто без страха и брезгливости заговорила с ним. Чувствуя себя почти счастливым, Мардар улыбнулся.

– Господин Мардар! Я так долго искала Вас. Лорд Ивьенто очень волнуется, давно пора вернуться.

Мардар нехотя поднял взгляд на девушку, впервые не желая её придушить. Надоедливая нянька, приставленная к нему отцом. Она прожила в поместье уже около полугода, а он до сих пор о ней ничего не знает.

– Как тебя зовут?

– Элишка, господин, я Ваша служанка, – девушка казалась удивлённой, но лишь самую малость. Она присела перед господином, стараясь выдавить из себя заботливую улыбку.

– Я знаю, кто ты, – тяжело вздохнул Мардар, поднимаясь. – Идём домой.

Он ощущал почти обречённость, что придётся идти в поместье вместе с Элишкой. Она изо всех сил старалась быть полезной и выполнять все приказания лорда, но от этого становилась занозой в заднице. Толку от неё было меньше, чем предполагалось. Вместо успокоения и подобия хоть какого-то равновесия, она только злила господина.

На секунду Мардар остановился и посмотрел на служанку.

– Ты не считаешь, что я слишком много пью? – спрошено без обиняков с живым интересом.

– Нет-нет, господин, что Вы, – Элишка растянула губы в улыбке и затрясла головой. – Я всегда рядом и слежу, чтобы с Вами всё было в порядке.

Слишком сладкий голос и слишком лживые речи. Мардар напрягся, вглядываясь в лицо служанки. Она врёт, боится и презирает его, вот почему они никогда не смогут поладить.

– Ну конечно. Идём, – бесцветно отозвался господин и побрёл по вымощенной камнем дороге.

Наяда выдохнула с облегчением, когда безумец ушёл из её жилища. Первым порывом было запереть дверь на засов и заложить окно дровами. Поборов этот порыв, Наяда подошла к окну, чтобы увидеть удаляющуюся фигуру. Мардар ни разу не оглянулся, но тревожное ощущение её не покидало.

Она гадала, когда за ней явятся солдаты, в ночи или к утру. Понимая, что натворила, она всё равно не испытывала боязни за собственную жизнь. К утру её, скорее всего, казнят или кинут в городскую тюрьму, но Наяда думала о двух золотых монетах, оставленных господином. Стоит ли этот жест рассматривать как угрозу? Этих денег могло бы хватить ей на всю зиму, возможно, осталось бы немного на начало весны. Но какой с них прок, если скоро её арестуют.

Так или иначе, но умирать на голодный желудок девушка не собиралась. Ополоснув добытые овощи в тазу с речной водой, она поставила небольшой котелок над очагом, залила его чистой водой и стала нарезать в посудину морковь и картофель её тайным оружием, взятым из дома Робина. Несмотря на время и ужасное использование в домашних целях, кинжал всё еще не утратил остроты. Это ещё один предмет, за который её станут судить. После ареста её дом обязательно обыщут и найдут меч, кинжал, две золотые монеты. Монеты сочтут ворованными. За воровство, скорее всего, ей присудят плеть у позорного столба, а за оружие смертный приговор.

Поужинав, Наяда закуталась в плед и вышла на улицу, сначала она подумывала бежать в леса, но к концу скудного ужина передумала. Она не умеет выживать в лесу и не продержится в диких местах одна долго.

Она стала подумывать о том, чтобы попробовать вымолить прощение у господина Дамира. Но ноги несли её в совсем противоположную сторону. Наяда сама не заметила, как оказалась около могилы Робина.

– Зря ты оставил меня одну. У меня совсем не получается привыкнуть к этому месту, – грустно заметила девушка, – если бы ты был рядом, всё было бы намного проще.

Она уселась в изножье могилы, скрестив ноги.

– С тобой я бы не наделала столько глупостей, правда?

Наяда печально улыбнулась, вспоминая, как Робин бранил её за проступки. Он, бывало, грозил девушке розгами, однажды взялся за прут, сорванный с дерева, и гонял её вокруг хижины, но ни разу не ударил. А после драки с городскими мальчишками, она пришла к нему с повинной, ожидая, что в этот раз ей уж точно перепадёт, но вместо этого Робин всю ночь просидел с ней в обнимку около очага. Тогда он сказал, что она должна быть сильной и не давать себя в обиду.

Сейчас Наяда тоже пыталась быть сильной и не заплакать на могиле единственного человека, для которого она что-то значила.

– Однажды, когда придёт время, моим последним желанием будет упокоиться здесь, рядом с тобой, – она погладила маленький холмик, поросший травой. Бросив последний взгляд на могилу, девушка поплелась обратно. Дома она сразу же рухнула на кровать и быстро уснула неспокойным сном.

Утром первым делом Наяда повторила привычный ритуал и уже через двадцать минут сидела около наполовину потухшего очага и ждала солдат. Ждать пришлось долго. Видимо, Мардар решил поиздеваться над ней напоследок; ожидание – самая отвратительная пытка. Она бы сидела и дальше, но работа ждать её не будет, и остаться без тех крох, что ей платят за сбор урожая и сбор сена на зимовку, равносильно голодной смерти. Однако, есть две золотые монеты, которые помогли бы ей продержаться какое-то время. И всё же это не повод терять работу, другую в её положении будет найти крайне сложно.

Наяда остановила поток мучающих её мыслей и собралась, перед выходом из дома она спрятала монеты в тайник под половицей, где прятала отцовский меч. Как забавно, раньше ей с трудом удавалось назвать Робина отцом, теперь же иначе она о нём и не думала.

Проходя мимо реки, Наяда остановилась, при свете рассматривая то место у берега, на котором вчера встретила господина. За четыре года она так и не узнала, как называется её холодная ванная с колодцем по совместительству. Она внимательно осмотрела берега с обеих сторон, выдохнув с облегчением. Мардара нигде нет, как и солдат. Это уже хорошо. Привычно умылась, побрызгала ледяной водой на открытую шею и чуть смочила густые локоны цвета тёмного дерева. Уходить от дома дальше ей не хотелось, но деваться некуда. Тяжело вздохнув, девушка свернула на дорогу, ведущую в город, мысленно подсчитывая, в какой момент её все-таки арестуют. Интересно, будет ли начальник городской тюрьмы Нионин к ней снисходителен. Ожидая ареста, Наяда хотела рассчитывать хоть бы на хорошую клетку, а не валяться дни и ночи на прогнившей подстилке из сена и мочиться в заплесневевший угол камеры. Нионин когда-то был хорошим другом Робина, и девушка надеялась, что тюремный король вспомнит об этом, когда придёт время.

Пересекая площадь, пару секунд пооблизывалась на лоток с мясом, принадлежавший Дусу. Ранним утром, пока торговец разделывал свежее мясо, на площади торговала его жена Талри. Наяда поморщилась, увидев сварливую женщину. Все в Хорте знают – сварливость не главный козырь Талри. Тучная сплетница, каких мало, скандальная, но при этом настолько энергичная, что это ей в пору разделывать туши для продажи, а не её хилому муженьку. Непонятно, как он сам себя ещё не зарезал массивным тесаком размером с голень Талри.

Их единственному сыну Кхеврену удалось унаследовать характер матери и тело отца. Убойное сочетание. Именно с ним она подралась, когда была ещё подростком. Об этом событии напоминал маленький шрам на ключице. Если бы не сын лесника Вулхи, она бы отделала Кхеврена как надо, но гигант, особенно по детским меркам, мальчик Вулхи растащил обоих за шиворот до того, как Наяда успела свернуть мерзавцу шею.

По площади лениво прогуливались слуги из домов Алых и Лавандовых, отстранённо разглядывая товары на лотках. Наяда поджала губы, чтобы не вырвался презрительный смешок. Будучи причастными к Знатным Домам, обычные слуги вели себя почти так же горделиво, как и их хозяева.

Всего в Хорте пять Знатных Домов. В Залесе принято называть Дома цветами, временами года, растениями или стихиями. Здесь, в Хорте это цвета. Дом Алых, Дом Белых, Дом Зелёных, Дом Лиловых и Дом Лавандовых. Один богаче другого. Самые уважаемые в городе – это Дом Алых. Наяда всего пару раз видела самих представителей Дома и каждый день мучилась от пытки лицезреть их отпрысков в школе. Старшая из детей господина Дэзгета и госпожи Крилансы, леди Муриетта, напоминала Наяде мраморную статую с неживыми огромным глазищами, обрамлёнными чёрными густыми ресницами. Больше она о старшей наследнице ничего знала, на уроках та сидела молча, и даже господин Кортер не смел отвлекать её от важных дум на занятиях. В городе отпрысков Алых просто так не увидишь, только на больших праздниках. До школы их довозили в карете. Слишком знатная семья, а главное, Наяда так и не поняла, почему.

Покачав головой, девушка двинулась дальше, по привычке прижимая подбородок к груди перед казармой. На мгновение она замерла, прислушиваясь к разговорам солдат, но поняв, что о её аресте ничего не слышно, постаралась быстрее пересечь город. Ненадолго задержалась около кузни, помахав Трагмалу и Эрарту рукой в знак приветствия. Кузнец и его младший сын в ответ тепло улыбнулись, не отрываясь от своей работы. Миновав высокую городскую стену, девушка сошла с широкой дороги и двинулась в поля, стараясь выше поднимать ноги, чтобы не пачкать штаны травой. Перед ней, шагах в десяти весело щебетали дети торговцев фруктами, шутя между собой только им понятными россказнями. Для них эта подработка – повод отвлечься от городских будней и заработать немного медяков на собственные расходы. Для Наяды этот тяжёлый изнурительный труд – способ выживания. Наверное, поэтому Эбета и Босмая сторонились девушку, смотрящую им вслед каждое утро.

Обернувшись на едва различимый шорох, Наяда едва не подскочила от испуга.

– Не тормози, – прорычал Огвайн, младший брат Вулхи, отодвигая девушку в сторону.

Такой же огромный, как брат, и такой же тупой, хотя мальчишке не так много лет, у него есть шанс начать отличаться от братца. Наяда покачала головой, невольно оглядываясь на поместье лорда, стоящее чуть за городом и обнесённое собственной стеной, словно маленькая крепость. Четыре года назад девчушка без имени по ошибке подумала, что здесь её с радостью примут, поместье лорда станет её домом. Та девочка была слишком наивной и позволяла себе мечтать. Многое успело перемениться, но одно осталось неизменным – каждый раз, глядя на поместье, Наяда думала о Дамире, о его широкой доброй улыбке, о статной фигуре и нежных руках. Наяда встряхнула головой, запрещая себе снова превращаться в мечтательную дурочку. Если бы кто-то в городе узнал, как она на самом деле относится к наследнику лорда, не сносить ей головы. Забирая у фермера Лоуита вилы, Наяда надеялась, что этот день пройдёт быстро и незаметно. Она ещё не начала собирать траву, а руки уже нещадно болели при каждом прикосновении от лопнувших мозолей. К концу смены ей придётся оттирать в фонтане не только грязь, но и кровь.

– Ты сегодня какая-то задумчивая, – Лоуит положил ей руку на плечо, – не выспалась?

«А разве должна была?» – чуть не огрызнулась в ответ девушка.

– Руки стёрла, – вместо этого посетовала Наяда, принимаясь за работу.

Лоуит один из немногих, кто относился к ней достаточно терпимо. Во-первых, он смотрел сквозь пальцы, прекрасно зная, что Наяда подворовывает у него овощи. Во-вторых, он искренне считал, что она хорошая партия для одного из его сыновей. В этом их мнения расходились. Наяда не могла долго смотреть на долговязого Томми без кривляний, а добрый, но туповатый Шутиос вызывал у неё не более, чем умиление. Жена фермера скончалась при третьих родах, унося с собой жизнь неродившегося младенца два года назад, и Лоуит считал, что в их доме непременно нужна хозяйка, сам он жениться не планировал, якобы всё ещё скучал по бедной Генне. На деле свою скуку он нёс в таверну под пологом ночи и уединялся с дочерьми Омура, держателя таверны. Все об этом знали, и всем было глубоко плевать. К тому же, Кэтта и Брида обслуживали не только фермера, но и каждого, у кого найдётся лишний медяк. Жена Омура, Утага-большезадая, сама воспитала дочерей так, чтобы иметь дополнительную прибыль с таверны за счёт собственных детей. Повезло только самой младшей, Элишке. Но это как посмотреть. Постояльцев таверны обслуживать ей не пришлось, зато Утага не побрезговала продать дочь в няньки безумному господину, что, наверняка, ещё хуже.

Через несколько часов работы Наяда готова была заскулить в голос от боли в руках. Когда Лоуит подошёл к ней с кувшином чистой прохладной воды, ей хотелось заколоть его вилами. Платя ей один медяк за рабочую смену, фермер считал, что оказывает девушке большую услугу, а поднеся один раз водицы, надеялся заарканить её для одного из своих отпрысков.

– Вы очень добры, спасибо, – дрожащими руками Наяда приняла кувшин и принялась жадно пить, не обращая внимая, что пачкает хорошую посуду своей дешёвой неблагородной кровью.

– Знаешь, Томми не отказался бы от помощницы.

Мне бы кто помог.

Наяда попыталась выдавить улыбку, возвращаясь к работе. Возможно, большинство её проблем сошлись на нет, если бы она подыграла Лоуиту и побежала к его сынку. Ей бы не пришлось выживать, горбатиться в полях и, может быть, ходить в школу и каждый день видеть богатых и самовлюблённых детей Знатных Домов. Но плодиться как свинья и сдохнуть от бесчисленных родов не входило в её жизненные планы.

Спускаясь с крыльца двухэтажного дома, Томми радостно помахал девушке рукой, привлекая её внимание. Наяда отметила, что в его широкой улыбке не хватает двух зубов, а ведь парню всего двадцать с небольшим. Печальное зрелище.

Девушка гордилась тем, что к девятнадцати годам не потеряла ни одного зуба ни в болезни, ни в драке, напротив, её улыбка была достаточно привлекательной, насколько она могла сама судить. Зубы ровные, почти идеально белые, несмотря на пагубный образ жизни. На лице нет шрамов и рытвин, как у большинства бедняков, в волосах пока ещё не проявилась седина. И это ещё один пункт, почему её быстро невзлюбили в Хорте. Она отличалась от всех его представителей, настолько сильно, как день и ночь отличаются друг от друга.

Наяде вдруг вспомнилось пару строк из песни, которую сочинил местный бард Фолвик:

День прекрасен сиянием,

Солнце жалит огнём,

Ночь придёт неспешно,

Сменяя пеплом огонь.

Девушка громко пропела причудливую песню барда, зная, что никто её не слышит. Лоуит давно ушёл домогаться до дочерей торговца, а все остальные были от неё достаточно далеко.

День дарит тепло,

Светом озаряя чела,

Ночь пригвоздит льдом,

Возглавляя мрак.

Ей нравилось петь, слышать, как собственный голос льётся, подобно спокойной реке, в которой она умывалась каждое утро. Когда удавалось не упасть в конце дня в спячку, Наяда выскальзывала из хижины и шла в таверну, чтобы послушать песни Фолвика. Их легко запомнить – бард не особо трудился над сложностью своих произведений.

– Тьма, что так бела, и свет, что черен…

– Неплохо.

Наяда выронила вилы и подпрыгнула на месте. Второй раз за день ей грозила остановка сердца. Она приготовилась развернуться и влепить Томми пощёчину. Нечего к ней так подкрадываться. Обернувшись, девушка сглотнула приготовленные ругательства и грузно упала на колени. Она не заметила, как остальные работники побросали свои дела и давно преклоняют натруженные ноги перед господином.

– А ночью ты не спешила падать ниц, – Мардар сложил руки на груди, изображая скуку.

– Простите господин, моё поведение ужасно и…

– И не простительно, но я не злюсь, – разглядывая носки собственных сапог, Мардар делал вид, что его нисколько не заботит прерванная работа в поле.

Привычка господ перебивать на полуслове бесила девушку. Её речь всегда была плавной, тягучей, она не спешила высказывать всё и сразу, растягивая слова, но, видимо, придётся научиться, чтобы иметь возможность быстро договаривать до конца. Наяда ещё ниже опустила голову, почти касаясь подбородком груди. Если Мардар ждал лучшего момента, чтобы поквитаться с ней, то он его нашёл. Уставшая, буквально измотанная работой, со стёртыми в кровь руками и отбитыми коленями, она не станет сопротивляться.

– Красивая песня. Ты её придумала?

– Нет, господин, песни сочиняет бард Фолвик.

Странно, что он их не помнит, ведь таверна, самое частое место обитания безумного господина.

– А ты, стало быть, их исполняешь.

– Нет, господин, просто…

Мардар захохотал, открыто и громко, никого не смущаясь. Девушку от этого смеха пробрало холодом до костей. Господин поправил волосы и протянул ей руку, улыбаясь. Наяда мельком взглянула на пустую ладонь и непонимающе пожала плечами. Зачем подавать руку, если не собираешься что-то дать?

Она уже почти носом уткнулась в пустую ладонь, пытаясь понять, что господин вообще хочет, когда Мардар потерял терпение и поднял её на ноги, перехватив под подмышки.

– Я не стану тебя наказывать. Пока, – он пригрозил указательным пальцем.

Пытаясь подсчитать, стоит ли снова валиться на колени в благодарность или остаться стоять, девушка не заметила, как стала рассматривать господина. Строгое лицо с высокими скулами, волевой крепкий подбородок, не слишком тонкие губы прекрасно сочетаются с достаточно широкими линиями рта, губы слегка искривлены усмешкой. Яркие зелёные глаза, смотрящие на неё с изучающим интересом, густые брови с чуть приподнятыми уголками и прямой длинный нос. Мардара можно было бы назвать красивым, если б не злая усмешка и искорка безумия во взгляде. С братом они слишком разные, добродушная привлекательность Дамира не идёт ни в какое сравнение со злобной красотой Мардара. Даже цвет волос различал братьев на доброе и злое. Светловолосый, почти рыжеватый Дамир и чёрный, как ворон, безумец младший брат. Спохватившись, она быстро опустила взгляд и сцепила руки за спиной. Мардар усмехнулся, забавляясь.

– Если скажешь, как ты это сделала, – докончил он фразу.

– Сделала что, господин? – девушка захлопала ресницами, припоминая, что ещё могла натворить сверх того, что уже умудрилась.

– Отогнала голоса, – сухо заключил Мардар, повторив стойку девушки.

– Господин, как радостно видеть Вас! – впервые появление Томми обрадовало девушку. Она выдохнула с облегчением, когда интерес господина перешёл на отпрыска фермера.

– Солнце в это время жарит нещадно, позвольте предложить Вам устроиться на веранде или в беседке? Шутнос подаст лучшее из наших вин!

– Нет, – отрезал господин, теряя интерес к беззубому. – Я уже ухожу.

Наяда и Томми проводили господина низким поклоном, после вернулись каждый к своему делу, забыв о неожиданной встрече так же быстро, как о присутствии друг друга рядом.

Остаток рабочей смены Наяда провела в относительном спокойствии. Жжение в руках грозило сделать безумной и её, солнце в самом деле не щадило, напекло её тёмную макушку и иссушило загрубевшую кожу на руках. Когда пришло время сложить вилы и отправиться в школу, девушка валилась с ног и тайком даже мечтала об аресте, чтобы избавиться от работы на пару дней. Если повезёт с хорошей камерой, то такое положение дел можно будет назвать отпуском. На обратном пути Наяда наткнулась на Вилмета, начальника стражи, прошмыгнула мимо него как стайка желтоголовых корольков, быстро, незаметно и бесшумно.

По дороге в школу ей встретились только парочка охотников наперевес с добычей и Рейда, юркая рыжеволосая девочка, дочь владельцев небольшого магазинчика "Лавка мелочей". Девочка будто создана для солнечной погоды, яркие веснушки на её милом личике тому подтверждение. Она весело порхала по улице, играя с шифоновым платком. Наяда немного завидовала её беззаботности и весёлости. Наверное, такими могут быть только дети. В остальном улицы пустовали, все, кто мог, старались попрятаться по домам от последнего испепеляющего солнца в этом году.

У фонтана девушка задержалась дольше обычного, промывая руки не столько от грязи, сколько от крови и остатков стёртой кожи. Она давно привыкла к саднящей боли, но сейчас едва сдерживала ругательства и стоны. Не удивительно, что Мардар безумен; этот город и её начинал сводить с ума. Каким удовольствием было бы, если б можно было собрать свои жалкие пожитки, пересечь стену и отправиться на поиски лучшей жизни, лучшего города, который примет её. Но просто так гулять между городами и думать, где лучше осесть, в Залесе нельзя. Если есть лишние серебряные монеты, то, конечно, можно. Но тех, кто от рождения и до смерти существует на одном и том же клочке земли, легче контролировать. Поэтому в королевстве часто случается так, что где родился, там и пригодился (пока от тебя есть толк). Если уж вдруг толк пропал – то милости просим в список непокорных – ещё одно жестокое решение короля Сайвоса, которого Наяда не понимала. Список непокорных представлял из себя что-то вроде буклета из имён тех, кого Его Величество желает привезти в столицу и кинуть на арену для собственного развлечения и на потеху столичным. Наяда слышала в таверне рассказы об этой арене. По слухам, бои там не прекращаются ни днём, ни ночью. Со всего Залеса свозят «непокорных» оголодавших, отощавших и стравливают друг с другом. В своей речи семь лет назад, король Сайвос сказал, что арена – это особая казнь для тех, кто не ценит жизнь в Залесе. Но Наяда считала это простым извращением жестокого алчного мерзавца.

Но….

Я – Наяда, слуга Лорда Ивьенто и его сыновей Дамира и Мардара. Я принадлежу Залесу и верна королю Сайвасу и его семье.

На входе в школу девушка посторонилась, пропуская вперёд целую вереницу из наследниц Дома Лавандовых. Ализ, старшая дочь, шла впереди, смотря перед собой, и вела за руку самую младшую Эгилину, которой едва стукнуло шесть лет. Обе волочили за собой длинные подолы дорогущих платьев, чуть приподнимая их свободной рукой. За ними следовали близняшки Хора и Морана, похожие, как две капли воды внешне, и разные, как лёд и пламя характером. Тихая, по-своему скромная Морана сильно блёкла на фоне взрывной Хоры, особенно на занятиях.

Процессию девушек замыкала Кессида – самая младшая из старших дочерей Лавандовых, пятнадцатилетняя девушка, бледная тень своих родителей.

Все дети из Дома Лавандовых уродились как на подбор: стройные, высокие, светловолосые. Наяда не сразу научилась их различать. Пропустив девушек, которые вообще не заметили её присутствия, Наяда прошмыгнула внутрь, радуясь прохладе в здании. За Лавандовыми она дошла до класса, устроилась на ставшее уже привычным место у стены и обмякла на стуле. Постепенно класс заполнился благородными особами из всех Знатных Домов.

Перед Наядой возвышались затылки Нита и Эвара из Дома Зелёных, их брат Феррант решил сегодня сидеть рядом с Мораной, всё-таки они больше года обручены. Наследник Дома Белых Хагдол и его сестра устроились рядом с чадами Алых Аргоилом и Рирмит, Муриетта села отдельно ото всех, не причисляя себя ни к кому. Только у Дома Лиловых пока ещё не завелось детей. Семнадцатилетняя леди Эванлин, вышедшая замуж за Хеуда двумя месяцами раннее, сама ещё не окончила обучение. Она села рядом с Кессидой, единственной подругой. Наяда отметила, что леди Эванлин выглядит слишком грустной для девушки только-только обретшей семейное счастье. Её взгляд говорил сам за себя, она не мечтала оказаться женой тридцати девятилетнего Хеуда.

Наяда не совсем понимала, как заключаются браки в Знатных Домах, но до того, как увидела подавленную и сломленную леди, полагала, что у господ есть выбор. По всей видимости, она ошиблась. И всё же, Хеуд, пусть и не молод, но он хотя бы не беззубый Томми. Наяда видела его однажды на празднике в честь осеннего равноденствия. Он показался сдержанным и холодным, но уж точно не противным дуралеем, как Томми. К тому же выглядел тогда Хеуд достаточно молодо для своих лет, седина на его волосах только-только начала проявляться.

– Сегодня я хочу рассказать вам историю Красных Теней, – подал голос господин Кортер, – эта история знаменует новый горизонт для Залеса. Кто-нибудь из вас знает, о чём я хочу поведать?

Наяда знала о Красных Тенях, но голоса не подала. Тех крох, что она урвала из разговоров пьяных горожан, вряд ли хватит на полноценный ответ, который удовлетворит учителя.

– Убийцы Его Величества короля Сайвоса, – впервые подала голос Муриетта.

Господин Кортер чуть склонился перед леди и продолжил.

– Совершенно верно замечено, леди Муриетта. Красные Тени с детства обучены убивать по приказу короля. Это не преступники, они появляются среди людей открыто, повязав на голову красный платок и закрывая им половину лица. Их подлинная личность доступна только Его Величеству. Но чем они особенны?

– Наравне с солдатами они сражаются за наше королевство на фронте! – гордо пробубнил Эвар со своего места так, будто он сам входил в состав Теней.

– Верно. Но сражаются они не открыто. Их посылают за линию фронта в Морват. Появление такого отряда перетянуло вес войны на сторону Залеса. Поэтому Теней в столице принимают очень тепло. Им не приходится платить в тавернах, например. Любой торговец с радостью бесплатно отдаст им любой товар.

С радостью, как же!

Наяда хмыкнула, не успев вовремя опомниться.

– Я сказал что-то смешное, Наяда?

– Нет, господин Кортер. Простите.

– Тогда будь так любезна, сиди тихо, другого прока от тебя я не ожидаю.

С центра класса послышались тихие смешки. Отлично, она снова попала в неловкое положение, но отчего-то ей не было до этого дела. Если Знатные Дома искренне верят в благородность Теней, то это их проблемы. Наяда слышала от солдат, что Тени Его Величества настолько безжалостны, что перед их возвращением в Вонт таверны закрываются, торговцы стараются успеть сбыть свой товар быстрее обычного и убраться подальше.

Тем временем учитель продолжил упоенно вещать. Какое-то время Наяда честно старалась слушать и запоминать, но, в конце концов, усталость взяла своё, она задремала и очнулась, только когда кто-то с силой затряс её за плечо. Открыв глаза, девушка увидела над собой Эвара.

– Вставай, отличница, занятия закончились.

Она быстро пришла в себя, подобравшись. Пару раз встряхнула головой, чтобы отогнать сон и поднялась. К тому времени класс опустел, остались только Эвар и Нит, разговаривающие о чём-то с господином Кортером. Наяда помассировала затёкший затылок и пошла прочь, ни с кем не прощаясь.

Ещё один день прошёл.

По пути домой, она свернула в лес, чтобы поискать диких яблок на ужин. Живот ещё до школы начал подавать сигналы о своём бедственном положении, а теперь и вовсе рычал, как медведь. На ощупь, стараясь не напороться глазом на ветку, Наяда пробиралась в глубь леса по памяти. Так близко к городу живности особой не водилось, иногда вдалеке проскакивала напуганная лисица с маленькой добычей в зубах и сразу же скрывалась в листве. Наяда знала место в гуще хортовского леса с россыпью невысоких деревьев, плодоносящих кислыми некрупными яблоками. Если повезёт, то не все ещё сгнили, удастся собрать пару штук на ужин. Пробившись сквозь темноту и опасные ветки к знакомому месту, она принялась рыскать по земле рядом с яблонями, перебирая гнилые и битые плоды. Пригодные для пищи девушка складывала в подогнутый на манер сумки низ кофты, придерживая ткань руками, чтобы яблоки не рассыпались обратно на землю.

Со стороны глухих непроходимых зарослей послышались шорохи: кто-то бежал, ломая под собой сухие прутья. Помня рассказы охотников, что дичь так близко к городу не подбирается, Наяда притаилась за яблоней, вглядываясь в темноту. Из зарослей выскочила леди Эванлин, пару секунд она переводила дыхание и двинулась дальше. Наяда успела разглядеть распахнутые в ужасе глаза и изодранное в клочья богатое платье, в котором девушка была ещё в школе. Теперь оно походило на лохмотья, к которым привыкли бедняки. Правильные черты лица леди исказил первобытный, почти животный страх, рот открыт в беззвучном крике, на который, видимо, не хватает сил, на скуле длинный кровоточащий порез. Первым порывом Наяды было выйти из укрытия и кинуться на помощь. Но что-то удерживало её на месте, заставляя внимательнее вглядываться в ночь.

Какого чёрта леди из Знатного Дома забыла ночью в лесу, да ещё и одна? И от кого она спасается бегством? Инстинкт не подвёл девушку, вскоре она увидела Хеуда, осторожно следующего по следам жены. Наяда прикрыла рот рукой, чтобы не пискнуть от удивления. Её мозг отчаянно пытался найти объяснение происходящему. Хеуд медленно поднял руку перед собой, нашёптывая что-то. Его ладонь озарилась бледно-голубыми искрами, густой комок из искр быстро перерос в шар и взметнулся с руки господина вперёд.

Ночную тишину прорезал звонкий крик леди Эванлин. Наяда тоже закричала, не до конца понимая, от страха или от прилива адреналина в крови, и выскочила из своего укрытия, накидываясь на Хеуда. Она не могла понять, что происходит, но отчаянный, полный боли и страдания крик леди заставил её действовать. Она попыталась опрокинуть Хеуда на землю, толкнув его обеими руками в грудь. Но тот оказался проворнее, он успел перехватить девушку за горло, отодвигая от себя, чтобы она не могла дотянуться до него, и приподнял её над землей. Ощущая, как ноги отрываются от земли, Наяда не могла ощутить страх, хоть и очень пыталась. Господин из Знатного Дома мог запросто её убить, и ничего ему за это не будет. Но единственное, что заботило девушку – руки господина, утратившие свои искры.

Она барахталась в его хватке и рычала, пока не услышала холодный голос Хеуда.

– Забудь о том, что видела, девчонка. Забудь, как страшный сон, если хочешь жить. С этими словами господин разжал руку, и Наяда повалилась на землю, глухо кашляя.

Хеуд давно ушёл, Наяда слышала его затихающие шаги и всё ещё продолжала жаться к земле, пытаясь переварить увиденное. Она не сможет последовать совету господина, не сможет забыть увиденное этой ночью, даже если это грозит ей смертью. Искры, слетающие с руки Хеуда – это не просто факт насилия над супругой – это нечто большее, что-то, чего девушка пока не могла объяснить.

Постепенно придя в себя, она собрала растерянные яблоки и поплелась домой, всё ещё не веря до конца увиденному.

Карнавал лжи и улыбок

Наяда сладко потянулась, высовывая нос из-под одеяла и закряхтела. Она не любила холода, но обожала спокойное зимнее время. Её каторга в полях на время закончена, до весны руки успеют зажить, но главное – теперь она могла позволить себе поспать подольше и не стонать всякий раз, разгибая спину.

Совсем без работы провести всю зиму она не сможет, придётся искать себе место служанки. В прошлом году её согласились нанять охотники следить за их трёхэтажным каменным домом. Всю зиму она провела, не выходя из их дома. Готовила на всех членов гильдии, стирала, мыла, убирала. К концу зимы она, правда, устала ещё больше, чем в полях. Зато неплохо отогрелась и отъелась, не мясом, но вполне свежими овощами и рыбой.

Сегодня в городе намечен очередной праздник. Наяда устала запоминать, по какому поводу лорд сгоняет людей на площадь, но, если порассуждать логически, в первый день зимы может быть либо День Ветров, либо свержение величайшего из великих с трона (что невозможно, как считают многие). Да правит король Сайвос вечно!

Девушка бодро встала с кровати, полноценно ощутив жгучий холод в хижине, и юркнула обратно под одеяло, дрожа всем телом. Она повторила попытку, кутаясь в одеяло, дошлёпала босыми ногами до очага, разворошила угли, подкинула пару свежих поленьев и подставила к очагу руки. Нужда в работе в каком-нибудь тёплом доме стала значительно острее.

Прошло три месяца с тех пор, как ей не посчастливилось наблюдать в лесу нечто странное между Хеудом и Эванлин. С той ночи кое-что изменилось. Леди Эванлин перестала посещать школу и появляться на улицах города, но она точно была жива, Наяда пару раз видела её в окне особняка. Сама же девушка упорно молчала о случившимся не только из опасений, но и потому что уже столько же не видела ни Дамира, ни Мардара. Она могла бы рассказать всё начальнику стражи Вилмету, но не была уверена, что мужчина ей поверит. Поэтому Наяда продолжила свою привычную жизнь, гадая об увиденном каждую свободную минуту. Отчасти её заботила судьба леди, с другой стороны, ей стало интересно присмотреться к господину Хеуду. Даже несмотря на прямую угрозу ей всё равно интересно. Неизвестная сила влекла её, и девушка летела к ней, как мотылёк на свет. Дважды ей удавалось подкараулить Хеуда и последить за ним какое-то время. Но в оба раза господин вёл себя до отвращения обычно.

Занятия в школе закончились месяц назад, господин Кортер с большим удовольствием объявил Наяде, что она завершила своё обучение, и захлопнул перед её носом дверь. Створка к образованию плотно закрылась навсегда. Весной ей предстоит найти постоянную работу, обосноваться на одном месте и посвятить свою жизнь служению.

Наяда быстро оделась, прервав ритуал с зеркалом, тщательно причесала волосы и заплела их в длинную косу, чтобы выглядеть опрятнее. Вместо видавшей лучшие времена рабочей одежды, она надела тёмно-синее платье, подвязав талию чёрной лентой. Поверх платья закуталась в тёплую шерстяную накидку. Сегодня она должна получить работу. Иначе… О другом исходе девушка думать не хотела, она обязательно найдёт себе место. Всё будет хорошо. Главное, не оплошать перед господами. Перед выходом из дома она заставила своё лицо искриться хорошо заученной улыбкой.

В городе, тщательно подавляя желание сбежать, девушка активно сновала между горожанами, учтиво здороваясь и желая доброго праздника.

Первыми на её пути встали Талри с сынком. Наяда изо всех сил сжала кулаки и обнажила зубы, выдавливая из себя: «О, как прекрасно Вы выглядите, добрая Талри. Ваши глаза так и сияют». Ложь давалась непросто. Она подходила к каждому, кого замечала в толпе. Базафа – торговец овощей – с упоением рассказал девушке о своих нынешних заботах. Ей пришлось выслушать его отповедь. Ивирас и Веомеса – владельцы «Лавки мелочей» с детьми сдержанно поприветствовали Наяду и поспешили отойти от неё, будто она была заразной. От Омура и Утаги – держателей таверны – девушка сама старалась держаться подальше, отделавшись коротким приветствием. Господин Кортер едва взглянул в сторону бывшей ученицы, только брезгливо цокнул языком, не ответив на её приветствие, впрочем, как и всегда. Фермер как обычно пытался сетовать на отсутствие хозяйки в доме. Решив потешить старика, Наяда быстро обняла Томми и поцеловала его в щёку, пожелав им с братом доброго праздника. Скрываясь в толпе от вездесущего Лоуита, она делала вид, что не слышит его просьбы провести День Ветров в их семейном кругу. Заметив в толпе скучающих охотников, Наяда подобралась и направилась к ним.

– Доброго дня, Блэйя!

Охотница сдержанно кивнула, улыбаясь одними уголками губ. Но Наяда не собиралась сдаваться без боя.

– Прекрасный день, верно? Не особо холодно, но так свежо. Чудесно!

– Да, верно.

– Помните, прошлой зимой погода выдалась куда свирепее? Я тогда работала у Вас.

Блэйя пальцем почесала кончик носа, разглядывая девушку, будто пыталась её вспомнить.

– Меня зовут Наяда. В прошлом году Вы наняли меня на зиму. Работать у Вас было удовольствием.

– Мне жаль, девочка, но в этом году нам служанка не по карману. Сложные времена сейчас.

Наяда сглотнула ком в горле, всё ещё пытаясь широко улыбаться. Её надежды на тёплую зиму медленно таяли, растворяясь в миндальных глазах охотницы.

– Но Вы бы могли заплатить потом или…

– Или не нанимать служанку и подписать на домашнюю работу новичков, – заключила Блэйя, стремительно теряя интерес к девушке.

Прикусив губу, Наяда отошла, чтобы больше не надоедать охотникам. В конце концов, они одни из немногих, у кого есть вполне легальное оружие.

Заметив у сколоченной из старых досок сцены кузнеца с семьёй, Наяда рысцой затрусила к ним, приподняв подол платья.

– Трагмал! – Наяда приветственно замахала рукой, – Трагмал, здравствуй!

– Доброго дня, милая. Какая ты нынче нарядная. Праздничное настроение имеется?

Добрая улыбка кузнеца немного отрезвила девушку, она с удовольствием вложила свою маленькую ладошку в широкую ручищу мужчины, красуясь стареньким платьем.

– День Ветра – мой любимый праздник! – снова соврала девушка, здороваясь с женой кузнеца Анилой, миловидной крепкой женщиной. Наяда отметила, что шрам над бровью её ничуть не портит, наоборот, добавляет некого шарма в образ женщины.

– Я ищу работу на зиму. Могу делать всё-всё.

Трагмал вежливо засмеялся, похлопывая девушку по плечу. За него ответила Анила.

– Сейчас мы едва ли сможем позволить себе помощницу, милая. Но если будет совсем туго, на зиму можешь перебраться к нам. Будешь помогать мне по дому.

Работа за еду. Лучше, чем ничего. Но Наяда рассчитывала на денежное вознаграждение.

– Спасибо, ты очень добра, – с грустью пробубнила девушка, понурив голову.

– Не расстраивайся, – Анила погладила её по щеке, – год выдался сложным для всех, но я уверена, ты сможешь найти хорошее место.

Наяда такой уверенности больше не испытывала. Последствия непонятной ей войны начал ощущать весь город. Товары у торговцев значительно подорожали, их прилавки поредели, а плата за труд стала совсем мизерной. Кажется, даже господа потеряли уверенность в своём положении.

В углу сцены уютно примостились музыканты, наигрывая весёлые песни. Фолвик решил исполнить своё новое произведение, впечатляя собравшихся зрителей. Несмотря на весёлую музыку, едва ли кто-то в самом деле веселился: над Хортом нависла тень, угрожающая перерасти в бурю.

На почётных местах около сцены стали появляться семьи Знатных Домов, располагаясь в удобных, заранее выставленных креслах. Между ними мельтешили слуги, похожие на дворовых псов, клянчащих кость. Толпу горожан солдаты оттеснили дальше, чтобы не мешались своим видом. Праздник вот-вот начнётся, а Наяда едва сдерживала слёзы, выискивая в толпе кого-нибудь, у кого ещё могла повыпрашивать работу. Гомон толпы раздражал её, привычно голодный желудок готов был съесть сам себя, от досады на всё и сразу девушка пнула камень, тихо рыча. Чтобы выжить, ей приходилось ластиться к тем, кто живёт чуть лучше неё. Вместо этого она предпочла бы оказаться на линии фронта. Солдат хотя бы кормят неплохо.

Чуть пританцовывая на месте, чтобы не замёрзнуть, она пыталась разглядеть сцену, на которую вот-вот должен выйти лорд и рассказать, как всё распрекрасно в Хорте, как радостны его жители и добра знать.

«Мы процветаем и будем процветать!» – любил на всех собраниях говорить Лорд Ивьенто. Наяда плюнула себе под ноги. Теперь она злилась, желая выцарапать лорду глаза. Интересно, как быстро её убьют, если она всё же кинется на него.

Девушка сжала зубы, подавляя гнев, и вытянулась, чтобы увидеть хоть что-то. Лорд явно не спешил появляться. Оно и понятно: в его поместье наверняка тепло, ему незачем морозить задницу на холоде, как его подданным.

– Ещё не окочурилась в своём домишке, гарпия?

Наяда вздрогнула и резко обернулась. Пришлось для начала подавить рвотный позыв перед тем, как ответить Кхеврену.

– Твоими молитвами, слабак.

Заводить ссору, а тем более драку посреди праздника девушка не хотела, поэтому предпочла отойти в сторону, оставив Кхеврена сочиться ядом наедине с самим собой. Она ощутила знакомый прилив адреналина, согревающий и призывающий к действию. При других обстоятельствах Наяда с удовольствием врезала бы маменькину сынку от всей души, вкладывая в удар всю накопившуюся за четыре года обиду и злость. Но детство прошло, она не могла безнаказанно кинуться на юношу, избить его, поправить юбку и пойти дальше. Пять ударов плетей у позорного столба ожидало за драку. Обернувшись, чтобы посмотреть, ушёл ли Кхеврен, Наяда подумала о том, что пять плетей – не так уж много за возможность сломать уродцу пару костей. По детской привычке юноша корчил ей рожи и явно не думал прекращать это занятие.

Укутавшись в накидку плотнее, девушка нашла себе место около фонтана, чуть вдалеке от гудящей толпы. Солдаты пока не спешили прогнать её обратно, и она позволила себе помечтать, пока не появился лорд. Наяда обвела толпу горожан взглядом, особо не задерживая внимание на ком-то конкретном, на секунду представляя себя среди них своей, не одинокой и не отверженной. Её тоже поздравляют и охотно пускают в свою компанию.

Девушка даже заулыбалась, впервые за долгое время искренне. Как хорошо было бы жить среди людей, которые считают тебя такой же. Наяда давно поняла, что для горожан она что-то вроде чужестранки, причём обязательно с территории злейшего врага. На мгновение, лишь на одно, она позволила мечтам унести её подальше. Позволила увидеть себе картину из совершенно другого мира: она идёт под руку с Дамиром, с её и только её Дамиром, он смотрит на неё с небывалой нежностью, наслаждаясь каждым мгновением.

– Брысь отсюда! – солдат грубо подхватил девушку за шиворот и толкнул в сторону площади.

Наяда недовольно фыркнула, ей редко удавалось помечтать, да ещё и так жестоко прерывать сладкий миг, просто бесчеловечное зло со стороны хранителя спокойствия. Всё же солдаты – отвратительные существа. Если для общества Наяда чужая, то для солдат она даже не человек.

Погрустнев, девушка направилась обратно, стараясь пробраться поближе к сцене. Её, небольшую и юркую, едва замечали в толпе. На сцену к тому времени свой неспешный подъём начал управитель города. Цоканье его каблуков в наступившей тишине отдавалось эхом. Тёплый плащ волочится по земле, пачкаясь в растаявшим снегу, смешанным с грязью, под плащом тугой кафтан из выкрашенной шерсти с красивой вышивкой, доходящей лорду до выпуклого пуза.

– Я рад видеть всех вас! – начал Лорд Ивьенто, прижимая одну руку к сердцу. – Поистине прекрасен и священен для нас этот день. И мой взор радуется, видя ваши счастливые лица.

Наяда с трудом сдержалась от презрительной усмешки. Она неотрывно смотрела на лорда, замерев, словно хищник перед охотой.

– За сезон все мы много работали без отдыха, настало время безмятежного затишья. Этот день знаменует собой не только приход зимы, но и появление на свет принца Айдера – нашего будущего короля и действующего главнокомандующего нашей доблестной армии.

Главнокомандующий, по слухам, ни разу не бывавший в сражении. Наяда крепче сжала челюсть. Покорность и смирение. Покорность и смирение.

– Так возмолимся же вместе благосклонным Богам за жизнь и долгое счастливое правление нашего принца!

И горожане, и Знатные Дома, и солдаты – каждый на площади приложил правую руку, сжатую в кулак, к сердцу, чуть склонив голову в молчаливом поклоне. Наяда сделала тоже самое, в тайне ото всех ненавидя короля и его наследника, да и всё его чёртово семейство.

Я Наяда, слуга Лорда Ивьенто и его сыновей: Дамира и Мардара. Я принадлежу Залесу и верна королю Сайвасу и его семье.

Глубокий вдох. Выдох. Девушка опустила голову, зажмурила глаза. С каждым днём ей становилось всё сложнее верить в эту клятву. Четыре года назад, привезя её к хижине, Дамир обмолвился о том, что через пару дней ей предстоит дать клятву правящей династии. Так она станет своей. Ложь. Своей она так и не стала.

Но то многолюдное собрание запомнила навсегда. Её вывели на площадь, сопровождаемую двумя солдатами в парадной форме, заставили подняться по помосту на сколоченную под торжество сцену, встать на колени перед Лордом Ивьенто и его сыновьями и произнести заранее заученные слова. Согнанные по случаю горожане смотрели на неё во все глаза, кто с откровенной злобой, кто с недоверием. Но не было ни одного доброжелательного взгляда. Она клялась в верности государству, о котором почти ничего не знала, и людям, которых никогда не видела. Всё это сопровождалось гробовым молчанием и недовольным сопением лорда. По его мнению, она была слишком медлительна, а могла бы и побыстрее избавить его от необходимости находиться среди грязной челяди.

Наяда не заметила, как речь лорда сменил всеобщий нарастающий гул. Люди начали расходиться в стороны, чтобы дать простор для большого общего костра, который солдаты собирали прямо перед людьми. Всем хотелось согреться. Всем без исключения. Дочери Омура, Кэтта и Брида, уже начали разносить оплаченное лордом вино по толпе. Люди опрокидывали кружки залпом, предвкушая разливающееся по телу тепло опьянения. Наяда отважилась поднять голову и посмотреть на сцену. Она надеялась хоть бы мельком увидеть Дамира. Вместо этого увидела музыкантов, готовящихся снова заиграть знакомые всему городу мелодии. Прямо перед её носом резко полыхнул огонь, угрожая опалить лицо. Чья-то сильная рука оттянула её назад. Девушка широко распахнула глаза, тихо пискнув от неожиданности.

– Не припомню, чтобы в сегодняшних планах было кого-то сжигать, – Мардар изо всех сил пытался чётко выговаривать слова, затуманенный вином мозг явно мешал.

Наяде показалось, что мозг господина в принципе часто ему мешает. Он пьян и довольно сильно, мутные глаза выдавали его с лихвой. Пока Наяда думала, что ответить, господин успел раствориться в толпе. Она пожала плечами, но от костра решила держаться на приличном расстоянии. Пара тройка пьяных горожан не преминут в шутку окрестить её ведьмой и подкинуть в костёр вместо дров.

Остаток дня до наступления темноты она шаталась по площади из угла в угол, наблюдая за беснующимися людьми. Изрядно подвыпив и обогревшись, горожане раскрепощались, многие пустились в пляс, кто-то подпевал музыкантам. Теперь все её попытки найти работу обречены на провал. Даже если кто-то на пьяную голову согласится её нанять, к утру подобный договор потеряет силу. Талри давно оставила мужа в стороне и дёргала телесами вокруг костра в общем танце. Скорее всего, через пару дней Фолвик сложит об этом обидную песенку. Торговцы обосновались около сцены, распивая пиво и медовуху за разговорами. Дуса упорно старался не замечать сотрясания жены, называемые танцем. Базафа и Кабун вообще ничего не замечали, увлеченные музыкой и выпивкой.

Охотники, будто по сговору, решили остаться в стороне от празднества. Только Анкерива, мужчина похожий на медведя, предводитель гильдии охотников, накидывался медовухой и лапал дочерей Омура и Утаги. Сами держатели таверны ничего не имели против, если потом в их кармашке звякнет пара монет.

Наяда заметила Холгара, лесника, горланящего что-то нечленораздельное, и чуть поодаль в компании других женщин его жену Лиоверу с дочерью Региттой. Остальных отпрысков лесника Наяда не видела и, в принципе, была этому рада.

Около фонтана кто-то склонился над телом мертвецки пьяного Кхеврена. Гадёныш даже не смог нормально помереть, перебрав медовухи, просто свалился и заснул. Завтра его ждёт порка от тучной мамаши и тихое порицание отца.

Сыновья кузнеца, Фего и Эрарт, обычно сдержанные в своих действиях и улыбчивые, старались держаться друг друга и ухлестывали за красавицей Эбетой – дочерью торговцев фруктами.

Даже старая торговка трав Тада тенью шаталась по площади, улыбаясь беззубым ртом. В её седую косу сегодня вплетена красная лента.

Знатные Дома разошлись сразу после речи лорда, считая себя слишком благородными, чтобы праздновать с чернью. Лорд Ивьенто исчез сразу после речи, как и Дамир. Пару раз где-то в тени Наяда замечала Мардара и Элишку, семенящую за ним хвостом.

Наяда наблюдала за горожанами и хмурилась, пока не поняла, что солдаты больше не станут силком удерживать её на празднике, значит, можно отправиться домой. Она выскользнула с площади, пятясь. Ей хотелось убраться как можно быстрее, добраться до кровати и провалиться в блаженный сон.

Прошмыгивая между домами, девушка несколько раз оглянулась на пустынную улицу. Вдали от площади тихо, звуки празднества почти не слышны. Девушка замедлила шаг и перевела дыхание. Как назло, впереди замаячил мужской силуэт, вынырнув из-за соседних домов. Наяда готова была привычно опустить голову и пройти мимо. Ровно до тех пор, пока в темноте не различила того, кто перед ней.

Хеуд.

Он сложил руки за спиной, глядя прямо на девушку и ждал. Наяда снова попятилась, обдумывая пути отступления. Она вспомнила об отцовском кинжале, который сейчас пришёлся бы весьма кстати. Но отсутствие оружия редко её пугало, девушка подобралась, в любой момент готовая к драке, пусть даже с человеком, который обладал чем-то странным и непонятным. Про себя Наяда отметила, что Хеуд достаточно худой, хоть и широкоплечий. Если она сможет подобраться к нему достаточно близко, то успеет ударить в кадык. Невольно вспомнились ручные молнии господина, ползающие по его ладони. Но леди Эванлин выжила после прямого удара, значит, не настолько его сила страшна, как кажется на первый взгляд. Наяда сжала кулаки, чуть согнув колени, готовясь к драке, платье несомненно будет помехой, но терпимой. Неожиданно гул в её голове заглушил абсолютно все звуки, в глазах потемнело, боль в затылке угрожала расколоть череп надвое.

Удар, ещё один. Она развернулась боком, чтобы иметь место для маневра и оскалилась. Из перепачканного кровью рта медленно стекала бордовая струйка, спускаясь по подбородку. Девушка поднесла руку, сжатую в кулак к ребрам, защищая важные органы, вторую чуть выставила вперёд на уровне собственной головы, одновременно защищаясь и готовясь к удару. Ей страшно хотелось упасть и не шевелиться, чтобы хоть как-то восполнить силы, вместо этого она закричала и двинулась на врага. Серия ударов; она била неустанно, почти не чувствуя боли от прилива адреналина. Удары противника, если и достигали её торса, то оставались незамеченными. Наконец, он рухнул на выжженную, всё ещё дымящуюся землю, стирая кровь с лица. Над бровью человека в необычной военной форме пару мгновений виднелось белое мясо, а после – кровь из раны хлынула, как под напором. Девушка позволила себе чуть расслабиться, опустить руки, наблюдая за врагом. Из последних сил он достал из отсека на поясе что-то непонятное, похожее на железную палку.

Она наклонила голову, изучая противника; из маленькой чёрной палки он явно целился в неё, считая это чем-то смертоносным. Девушка усмехнулась, присаживаясь перед врагом.

– Что ты такое? – глухо спросил он, сплёвывая кровь.

Девушка не ответила, она вытянула одну руку вперёд, только сейчас ощущая ноющую боль в двух сломанных пальцах и выбитый локоть.

Противник закашлялся, уже не сплёвывая кровавые сгустки, а срыгивая их. Спустя пару секунд он задрожал всем телом и закричал, теряя остатки своей жизни. Он умер быстро, так и не получив ответа.

Девушка поднялась с земли, оглядывая простирающееся перед ней поле брани. Всего пару часов назад здесь гремела битва, теперь земля усеяна трупами. Она посмотрела на свои руки, затянутые в тёмно-синюю жёсткую форменную ткань, пошитую специально для таких, как она. На плече вышитый серебряными нитями знак: расколотая на две части корона. Чтобы никогда не забывала, кто она, и для чего создана.

– Не думай пытаться сбежать.

Сначала Наяда решила, что ей послышалось, так тихо говорил господин. Она встряхнула головой, отгоняя страшное видение, и постаралась устоять на ногах.

– Доброй ночи, господин, – девушка чуть присела, кланяясь и попыталась проскочить мимо. Сейчас ей было не до него.

Хеуд поймал её за локоть и заставил остановиться. Наяда поморщилась от боли, скорее всего, от его хватки на коже останется синяк.

– Я слышал, тебе нужна работа.

Не припомню, что Вас было видно на празднике.

Наяда сглотнула, открыв рот, чтобы ответить, но впервые слова застряли где-то в глотке, отказываясь выходить наружу. Она снова встряхнула головой, на этот раз, чтобы привести себя в порядок.

– Благодарю Вас за беспокойство, господин. К счастью, работу я всё же нашла.

Она изо всех сил старалась делать вид, что ничего не произошло в том злоклятом лесу осенью, но нервное подёргивание верхнего века на правом глазу её явно выдавало.

– Мне кажется, ты врёшь, девчонка. На первый раз я тебя прощаю. Но впредь – не смей.

Хеуд сильнее сжал девушке руку.

– Хочу тебя осчастливить: моей супруге нужна служанка. С завтрашнего дня ты переезжаешь в наш дом. Эта работа постоянная, в свой сарай ты больше не вернёшься.

– Простите, господин, но я не достойна Вашего предложения. Госпожа Эванлин заслуживает более усердную служанку, – Наяда постаралась выдавить улыбку.

Хеуд осмотрел её с ног до головы, будто увидел впервые, и чуть оттолкнул от себя, наконец, выпустив девушку.

– Это не предложение. Завтра утром явишься в мой дом. Эванлин… госпожа Эванлин тебя встретит и объяснит твои новые обязанности. А если вздумаешь ослушаться…

На руке Лилового потрескивали искры, угрожая перерасти в шар и перепрыгнуть на девушку. Наяда сразу вспомнила вопль леди, отчаянный, полный боли и мольбы.

– А если об этом случайно узнает господин Дамир? – Наяда кивком указала на руку Хеуда.

Он засмеялся, прогоняя ручные искрящиеся молнии и медленно надвигаясь на девушку.

– Это будет последнее, что ты, возможно, успеешь сделать. Возможно, девчонка, такой маленький процент на удачу. Подумай.

Процент и удача, два неприятных слова для Наяды. Какой процент был того, что она окажется именно на том лугу около Хорты? Вероятно, небольшой. Быть может, процент того, что она выжила, был ещё меньше. В обоих случаях девушка не была уверена, что это удача. Хорт определённо нельзя было назвать удачей.

– Я буду рада служить леди Эванлин, угождать её нуждам и защищать, если придётся.

Наяда вздёрнула подбородок, давая господину явственный намек.

– Вот и чудно. Не задерживайся.

С этими словами господин Хеуд пожелал удалиться в ночь, оставив девушку осмысливать произошедшее.

Наяда кое-как добрела до ближайшего здания и скатилась по стене на землю, подогнув ноги к груди и обхватив голову руками. Она не обращала внимания на холод. Голова всё ещё неприятно гудела, заставляя её морщиться и терять из виду очевидное. Она нашла работу, пусть и не совсем удачно, но постоянную, и, вероятно, хорошо оплачиваемую. Не будет же Хеуд швырять ей пару медяков и ждать, что она останется. Хотя, конечно же, останется. Во-первых, лучше ничего не представится; во-вторых, так проще всего, не привлекая внимания, наблюдать за Хеудом. А ещё, естественно, жить в тепле и не думать, как не замёрзнуть насмерть в своей жалкой лачужке.

Девушка просидела на земле какое-то время, снова и снова прокручивая картины из видения. Что это было? А главное: кто? Наяда ощущала и видела всё перед собой так, будто этим бесстрашным созданием была она. Но это невозможно. Если бы она была на войне, что вряд ли, об этом бы стало известно властям, после того, как информацию о ней внесли в общий список жителей Хорта. Всё в этом видении было странным, размышлять об этом на холоде, означало превратиться в ледышку. Девушка медленно встала, ощущая слабость и пошатываясь, будто не пропустила мимо себя пару кружек медовухи, пошла домой.

Дом. Какое странное слово, чуть сладкое на вкус с примесью некой горечи, с привкусом грусти и послевкусием тепла и сожаления. Она считала своим домом старую хижину, в которой не прожила детство, не родилась и не была счастливой. В её понятии, дом должен был обладать всеми тремя качествами, чтобы считаться домом. Но самое главное, это не дом, в котором всё напоминает о родителях. Это лишь пустая оболочка, наполненная разваливающейся мебелью. Наяда даже не была до конца уверена, были ли у неё вообще родители. Иногда она с затаённой завистью смотрела на тех, кто рос в семьях, имел радость каждый день обнимать родных.

У неё был только Робин. Отец не по праву её рождения, а по стечению обстоятельств, при жизни он в самом деле старался. Старался показать ей, что такое родительская любовь и забота, старался заменить ей и мать, и отца, которых возможно, никогда и не существовало. Она могла родиться где угодно, от женщины, которая её не желала и даже не удосужилась взглянуть на лицо новорождённой дочери, прежде чем отдать её. Могла родиться на фронте и потерять мать за секунду, убитую вражеским солдатом. Правда ей не известна и никогда не будет известна. Она до конца жизни обречена нести это бремя, не зная истины.

Как-то Наяда задумалась, а что если эта самая правда очень горькая и причинит ей много душевной боли? Через пару дней после этой мысли, она поняла, что какой бы ужасной ни была правда, она хотела бы её знать, хотя бы ради того, чтобы понимать себя, свои чувства. Она чувствовала, что правда может принести ей исцеление и покой, о которых девушка так мечтала. Что бы ни скрывалось за её появлением на свет, она смогла бы это принять.

Вместо того чтобы завалиться спать, Наяда ещё долго просидела у остывшего очага. Она не помнила, как добралась до дома, а когда пришла в себя, то уже подходила к своей хижине. Домой…

Тяжело вздохнув, девушка сдвинула кровать немного в сторону и отодвинула две половицы. Она улыбнулась, смотря на завёрнутый в ткань меч. Её наследие, оставленное Робином. Интересно, хотел бы он, чтобы она его забрала? Ещё одно, о чём она никогда не узнает; старый воин умер неожиданно и быстро, его сердце отказалось биться в одну из ночей. Большой и сильный Робин рухнул перед девчушкой на дощатый пол с оглушительным грохотом и замер. Наяда кричала, долго, пискляво, как самый настоящий ребёнок, увидевший нечто ужасное; она ползала рядом с телом воина, скребла пальцами доски пола, топала ногами и заливалась горячими слезами. Её крик вполне могли услышать в городе, однако никто не пришёл, хранители спокойствия оставили без внимания её личную трагедию. До самого утра она скулила и трясла тело приёмного отца, не веря, что этот могучий мужчина может так просто взять и умереть.

Взяв оружие в левую руку, девушка встала и выпрямилась. Ей нравилось, как меч тяжелил руку, отсекал страхи и сомнения. По-настоящему девушка до сих пор не знала, что такое страх. У неё ни разу не возникло чувство, заставляющее её бежать, спасаться, прятаться или плакать и умолять о пощаде. Всякий раз сталкиваясь с проблемами, её внутренний инстинкт требовал собраться и готовиться к бою, а не бежать. Либо выжидать и наблюдать, подмечать мелочи и внимательно слушать.

Она знала, что должна бояться Мардара, но это не инстинкт, не её собственные чувства. Так наказал Дамир в первый же день их знакомства, и она слепо подчинялась. На деле же ей было жалко младшего господина. Тогда у реки она ощущала не страх, а тоску. Они оба были бесконечно одиноки в этом мире. Он – больной сын лорда, обречённый быть тенью брата. Она – свалившееся с неба непонятное существо, не знающее о себе ничего, ей судьба уготовила всю жизнь прожить в неведении.

Вроде как, происшествие в лесу должно было бы напугать, но вместо этого вызывало интерес. Или взять показательные порки: Наяда слышала, что многие женщины при виде того, как бьют привязанного к столбу человека, испытывают страх. Кто за себя, кто за родных, но это определённо страх. Некоторые падают в обморок. Наяда первые пару лет во все глаза наблюдала за поркой, но не испытала ничего. Совсем ничего. Потом она пыталась представить, что её так же по глупости нашкодившую ведут к позорному столбу. Вот и Вилмет стоит неподалёку, сжимая в руке плеть. Опять ничего. Будто кто-то поставил барьер на подобные ощущения. Робин говорил, что бояться нужно прежде всего войны. Когда он был жив, она лгала, будто согласна с ним, будто одно это слово повергает её в настоящий ужас.

Наяда выставила правую ногу вперёд, развела плечи, занося меч за плечо для рубящего удара сверху, и опрокинула его одним резким рывком. Сразу же сменила позицию, защищаясь. Провела мечом по дуге, другой рукой держа воображаемый щит для защиты. После каждого удара она сменяла стойку, повинуясь зову тела.

Удар сверху от верхней стойки.

– Стойка дамы, – неожиданно для себя прошептала девушка.

Её движения плавно перешли в нижнюю стойку.

– Зуб кабана…

Наяда в изумлении открыла рот и глупо заморгала, но не остановилась. Она плотнее обхватила рукоять меча и занесла его для удара противнику по рёбрам, защищая свою голову от предполагаемого удара невидимым щитом. Она откуда-то знала, что этот стиль направлен на бой с противником в лёгком или среднем обмундировании. Она переставила ноги, балансируя в выдуманной схватке, баланс её тела и оружия выходил идеальным, так, будто она тренировалась всю жизнь. Она знала, что меч не предназначен для прорезания доспеха, и искала у воображаемого противника слабые или открытые места на теле.

Девушка сделала ещё пару выбросов, нанося удар, несколько раз отскочила, ловко переставляя ноги, защищаясь. И случайно посмотрела в зеркало.

На одно мгновение в зеркале возник образ сильной молодой девушки, искушённой боем. Она сжимает в руке длинный меч, совсем не похожий на отцовский, с лезвия капает кровь. Волосы заплетены в причудливую прическу из косичек, чтобы ничто не мешало в бою. На руках железные браслеты, то ли украшенные, то ли просто для чего-то снабжённые двумя синими камнями: по одному на каждом; на шее помимо шрама и татуировки – ошейник – точная копия браслетов, с таким же иссиня-чёрным камнем в середине. На щеке виднеется причудливый узор, нанесённый краской. Она одета в тёмно-синюю форму, чем-то похожую на военную, но другую. Эта больше похожа на одежду, которая не сковывает движений, она одновременно легка и тяжела, ткань плотная, со множеством карманов и отсеков под оружие. Но оружия в них не видно. Однако видно разломанную на две части корону, вышитую серебряными нитями.

На лице этой другой Наяды нет ни единой эмоции. Она похожа на восковую куклу. Но при этом весь её вид буквально кричит об исходящей от неё опасности и свирепости. Грудь этой незнакомой, но без сомнения, опасной девушки медленно поднимается и опускается, будто у неё появилось пару секунд на передышку, а после она снова пустится в смертельный пляс, отнимая чужие жизни.

Наяда закричала, хватаясь за голову. Боль вернулась. Меч выпал из рук и звонко ударился об пол. Наяда вжалась в пол, сильнее сжимая голову руками, почва будто вышла из-под ног, она больше не чувствовала опоры и баланса, только гул, только нарастающую боль. Она кричала пока из горла не посыпался кашель, угрожая сорвать себе голос и явиться к Хеуду в совсем жалком виде.

Хеуд. Завтра утром она должна прийти в его дом и приступить к работе.

Услышав чьи-то тихие шаги за окном, она насколько смогла быстро подскочила и заглянула в мутное стекло. Чей-то тёмный силуэт спешно удалялся в сторону леса.

Стиснув зубы так, что губы побелели, лишившись краски, она медленно подняла взгляд и посмотрела в зеркало, надеясь снова увидеть в нём призрака, но увидела себя, растрёпанную, с дрожащими от боли руками. На бледной коже выступил румянец от прилившей к голове крови. Она тяжело выдохнула, ловя себя на мысли, что сейчас невероятно похожа на ту, что видела в зеркале пару мгновений назад: лицо лишено эмоций, потому что тело активно подавляет их, борясь с болью. Глаза почти стеклянные, но взгляд такой же твёрдый и уверенный. Хотя уверенности Наяда совсем в данный момент не испытывала.

Она даже потрогала собственное горло, чтобы убедиться, что на ней нет ошейника. Татуировка, благо, осталась на месте.

Медленный глубокий выдох.

– Что ты такое? – она вспомнила вопрос умирающего мужчины из своего недавнего видения. – Что я такое?! – закричала она своему отражению.

В дверь настойчиво постучались. Девушка отпрянула от зеркала, настороженно глядя то на меч, то на дверь.

– Эй! Что за шум? Открывай немедленно!

Мгновенно осознав всю комичность ситуации, девушка быстро запихала меч обратно в тайник, вставив на место половицы, сдвинула кровать обратно и огляделась. Уже подбегая к двери, она стянула платье через голову, оставшись в тонком нижнем платье, откинула одежду в тёмный угол и сделала пару вдохов, чтобы казаться спокойнее.

Открывая, она сонно почесала глаз и зевнула, не прикрывая рот.

– Что происходит? – солдат оттеснил её от входа и ворвался в простенькое жилище.

– Дурной сон, только и всего. Простите, что нарушила тишину. – Наяда попыталась говорить услужливо и покорно, как учили.

– Сон дурной, говоришь? – солдат подозрительно огляделся, ища улики чего-то незаконного.

– Кошмар, я бы сказала, – поддакнула девушка.

Солдата её объяснение явно не устроило, но не найдя ничего подозрительно, он не мог её арестовать. Он ещё раз грозно потаращился на неё, грозя пальцем, и вышел из дома.

– И чтобы ни звука больше, поняла?

Наяда убедительно кивнула, пытаясь быстро состроить благодарную улыбку.

– Благодарю Вас за бдительную службу, это очень важно в наше неспокойное время. Слава королю Сайвосу и его доблестной армии!

Эти слова, казалось, расслабили не-вояку, он довольно отсалютовал девушке и пошёл прочь. А Наяда едва сдержала плевок отвращения и тихо затворила за ним дверь.

– Я должна узнать больше, – прошептала она в пустоту, теперь понимая, что проработает у Хеуда недолго. Ей нужны ответы, и найти их в Хорте она не сможет.

Она достала из внутреннего кармана платья, который сама пришила ещё прошлым летом, медяк и подкинула его высоко над собой, поймала и шлёпнула монетку о тыльную сторону ладони.

– Два месяца, – улыбнулась девушка, убирая монету обратно.

Жребий брошен, её судьба решена. Наяда собрала свои немногочисленные пожитки и завернула их в ткань. Завтра она попрощается со своим домом, никогда по-настоящему не бывшим её. Но обязательно вернётся за вещами в тайнике. Когда придёт время.

На пороге Знатного Дома

Утром, как и должна была, она явилась к дому Хеуда, полная решимости. Только решимость поугасла, пока она целый час пританцовывала у закрытой двери, переминаясь с ноги на ногу – открывать ей не спешили.

Закусывая посиневшую от холода губу, девушка не переставала стучать, отбила себе и кулак, и остаток нервов. Если бы открыл ей Хеуд, она кинулась бы на него, не задумываясь о последствиях. Но спустя час перед дверью появилась леди Эванлин, слегка заспанная, в тёплом халате поверх нижнего платья, почти прозрачного. Её упругая грудь красиво выделялась, немного натягивая невесомую ткань платья.

– Здравствуй, – как ни в чём не бывало прошептала леди и приложила палец к губам. – Мой муж ещё спит, поэтому не шуми.

При слове муж, нижняя губа леди задрожала. Халат мог многое скрыть, но не от прозорливых глаз Наяды. Она подметила маленькие пятна крови на воротнике, алеющие синяки на груди, ссадины и синяки на коленях и бёдрах.

Наяда нахмурилась, переступая порог нового жилья. Будет намного сложнее, чем она предполагала. Ставший надоедливым голос в голове подсказывал: «Беги! Выйди из этого места и беги как можно дальше».

Девушка уверенно прошла внутрь, оценивая Знатный Дом Лилового глазами нищей девчонки. Леди Эванлин не торопила, она терпеливо ждала, пока новая служанка восхитится убранством.

Наяда аккуратно поставила свой узелок с пожитками в прихожей размером чуть ли не со всю её хижину, сняла накидку, в доме жарко, даже слишком жарко. Наяда оглядела гостиную, не заходя в неё. Камин в два человеческих роста, диваны, кресла с дорогой обивкой. На стенах картины в позолоченных рамах. Причудливые статуэтки мифических животных. Наяде больше всего понравилась та, что венчала каминную полку: дракон, расправивший крылья, готовый взмыть высоко в небо, опалить всех огнём, разрушая всё, чего коснётся его пламя. Всё остальное – ничего такого, чего бы она не видела раньше. Поместье лорда немного шикарнее всё же… Да, всё убранство безусловно дорогое, да, все обставлено изысканно и со вкусом, но почти всё в обстановке холодное, почти безжизненное, как хозяин этого дома.

– На первом этаже гостиная, кухня, кладовка для продуктов и столовая. На втором этаже наши спальни, гостевые комнаты, библиотека, ванные комнаты, два гардероба и трофейный зал. Рядом с библиотекой кабинет господина Хеуда, туда тебе заходить нельзя, как и в его спальню.

– У вас с господином разные комнаты?

– Да.

Леди Эванлин олицетворяла собой то, чему пытались научить Наяду. Спокойствие, покорность, смирение.

– В доме больше нет слуг, кроме тебя, поэтому в твои задачи будет входить немало дел. Но ты справишься. Придётся справиться. Да, кстати, к мужчинам из знатных домов обращаются так же, как к лордам, не думаю, что ты знала об этом, но постарайся не совершать ошибок. Мой муж этого не терпит.

О нетерпении Хеуда Наяде хорошо известно, но она не осмелилась сказать это вслух, по крайней мере, сейчас.

– Почему, кроме меня нет слуг?

– Не задавай много вопросов – этого он тоже не любит.

Леди Эванлин стала подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж, и Наяде пришлось следовать за ней, чтобы не потеряться в этом хаосе дороговизны и пестроты.

– Ты будешь жить в гостевой комнате, рядом с моей спальней. Ещё тебе нужно будет привести себя в пристойный вид.

– Пристойный? А что со мной не так?

Леди Эванлин остановилась и оглянулась на девушку. Она долго разглядывала её. Надо отдать ей должное, как у настоящей леди, знающей, что такое настоящее воспитание, не возникло на лице тех эмоций, которые она на самом деле испытывала, глядя на девушку.

– Платье – более пристойное решение, волосы надлежит заплести и желательно приподнять, чтобы затылок был открыт. Ещё твои руки. Гадкое зрелище.

Наяда быстро посмотрела на свои руки. Обкусанные до мяса ногти, грязь под ними, мозоли. Всё как обычно. Она поспешила убрать руки за спину.

– И твоя осанка. Всё в тебе выдает образ жизни, к которому пришлось приспособиться. Если будешь слушаться и вести себя

как надо, я помогу тебе исправиться.

Наяда дёрнулась так, будто леди Эванлин огрела её по щеке, и поджала губу. Ещё ни разу ей не говорили, как жалко на самом деле она выглядит, особенно так ровно и безэмоционально.

– Идём, – чуть мягче продолжила леди.

Хозяйка провела служанку до своей комнаты, жестом приглашая её зайти. В комнате госпожи было не так пёстро: мебель намного проще и более сдержанных тонов. Однако помещение казалось пустым, будто лишённым души.

Кровать до отвращения убрана, даже декоративные подушки не измяты. На письменном столе ни листочка. Он пуст, будто леди им не пользуется. На туалетном столике – пустая ваза вместо всевозможных женских баночек и бутыльков для красоты. Единственный книжный шкаф, высокий почти под потолок, набит книгами из школы, книгами по истории, этикету. И всё. Ни одной книжки для души, хотя Знатные Дома, без сомнения, могли себе это позволить. Окна плотно зашторены, не пропуская в комнату тусклое солнце.

Наяда не заметила никаких признаков жизни. Даже она умудрялась немного оживить свою хижину маленькими трофеями, травами, летом цветами, рисунками на деревянных стенах.

– Сначала тебя нужно отмыть от грязи. Сегодня можешь воспользоваться моей ванной, но только сегодня, в качестве исключения.

Наяда знала, что это означает. Это не жест доброй хозяйки, бросающей кость своей слуге, это нечто большее. Эванлин – человек, безумно нуждающийся в друге, которого у неё нет.

– Свою старую одежду оставь в ванной комнате, я подберу тебе что-нибудь, пока ты моешься. – леди открыла дверь в ванную, поманив служанку пальцем, – мыло не экономь, я не люблю грязь. В конце возьми масла, которые тебе приглянутся, чтобы кожа пахла приятно. И ради всего святого – хорошенько потрись мочалкой.

– Чем? – Наяда глупо уставилась на свою новую госпожу.

– Ну… щёткой для тела, только она не очень похожа на щётку. Поняла?

Девушке пришлось кивнуть против собственной воли, чтобы не казаться ещё глупее. Леди Эванлин подтолкнула её в ванную и закрыла за ней дверь.

Наяда осмотрела пустую ванну, воды нигде нет, как же тогда мыться?

– Госпожа, здесь нет воды.

Наяда услышала тяжёлый вздох.

– Поверни краны над ванной. Левый кран – горячая вода, правый – холодная. Разберёшься.

Наяда сглотнула комок в горле, этот дом нравился ей всё меньше и меньше. Мочалка, кран с разной водой. Что дальше?

Она привыкла мыться в реке, не задумываясь о температуре воды. Повинуясь приказу леди, девушка скинула грязную одежду, ногой сдвинув груду тряпок в сторону, и подошла к ванной, затаив дыхание.

Повернуть кран… просто повернуть? Наяда залезла в большую ванну, в которой могла бы поместиться лёжа в полный рост, и присела, чтобы внимательно осмотреть изогнутый кран и два колёсика по бокам. Она решила начать с правого, зажмурившись, резко провернула колесо. Из крана полилась самая чистая вода, которую ей приходилось видеть. И очень холодная. Взвизгнув, девушка провернула колесико обратно и взялась за второй. На этот раз хлынул кипяток, опалив ей ступни. Скуля как побитая дворняжка, Наяда выскочила из адской конструкции. После третьей попытки она поняла, что оба колесика нужно вертеть одновременно, чтобы сохранялся баланс холодной и горячей воды.

Никогда в жизни ей ещё не было так хорошо.

Идеально тёплая вода медленно наполняла ванну, покрывая тело. Девушка тихо постанывала от удовольствия. Так вот каково это – быть госпожой. Если бы ей предложили, она не раздумывая продала бы душу, причём пару раз минимум, чтобы повторить эти прекрасные ощущения.

Отмываться пришлось долго, больше времени ушло на то, чтобы понять, что есть мочалка, которая «не как щётка», ещё больше на то, чтобы выскрести грязь из-под ногтей на руках и ногах. Когда дело дошло до головы и пышной копны волос, Наяда хотела привстать, чтобы взять мыло, и поскользнулась, чуть не пробив лбом дно ванной. Потом она ещё долго осматривала дно, надеясь, что не повредила его, мало ли, как на такое происшествие отреагируют леди и милорд. Нехорошо в один день приобрести работу, а на другой уже потерять.

Покончив с ужасной процедурой отмывания от грязи, точнее, обдирания кожи вместе с грязью, Наяда приоткрыла дверь и выглянула наружу.

– Леди Эванлин, госпожа… я, кажется, закончила.

– Тебе кажется? – леди тихо засмеялась. Даже её смех был наполнен смирением, абсолютно безрадостный и сухой. – Выходи, я подготовила тебе свежую одежду.

Ну что ж, Наяда не была особо стеснительной. Она вынырнула из пропаренной неги ванной в комнату, прикрыв грудь мокрыми волосами, с которых ещё стекали струйки воды.

Эванлин приподняла одно из приготовленных платьев и сравнила быстрым оценивающим взглядом. Потом отложила его и взяла другое. Наяда заметила, как она тайком рассматривает её. Леди не был знаком тяжелый труд, поэтому её фигура не отличалась силой и выносливостью, а Наяда не знала о насилии, поэтому её тело было чистым, без кровоподтёков и ран. Обе знали разные стороны этого мира и приглядывались друг к другу.

– Знаешь, мне иногда… – начала Эванлин и запнулась.

– Мне тоже, – понимающе кивнула служанка.

Она знала этот взгляд. Одиночество, тоска – всё это испытываешь, когда рядом нет близких, нет друзей, некому выговориться о муженьке-садисте, например.

– Это платье тебе подойдёт.

– Вы очень щедры, миледи.

– Брось уже, мне не нужна говорящая игрушка, понимаешь? Лучше говори, что думаешь, так будет намного интереснее.

– Тогда я бы предпочла штаны платью.

– Почему? – Эванлин впервые за их знакомство заулыбалась по-настоящему, тряся изумрудным платьем перед носом девушки. – Посмотри, какое красивое. Цвет, крой, длина. В нём всё идеально.

– Я не привыкла наряжаться. Но я умею защищать.

Эванлин открыла рот, желая что-то сказать, но замолчала. Сделав над собой усилие, она повторила попытку.

– Никто не сможет меня защитить, да и что ты можешь против него?

– Вы удивитесь, – Наяда обнажила ровные зубы в улыбке, принимая платье из рук леди.

Леди Эванлин не стала спорить, она успела подметить крепкие мышцы на руках, ногах и даже на впалом животе. Позже, тем же днём, Наяда ещё успеет доказать свою полезность, поймав руку господина, занесенную для удара.

– Ладно, давай для начала покажу тебе дом.

Плавным движениям Эванлин служанка могла только позавидовать. Двигалась она с грацией, присущей кошке; шлейф халата напоминал облако, создавая невероятное впечатление. Наяда не понимала, как при таком давлении, леди Эванлин смогла остаться настолько нежной и элегантной.

Леди решила начать с мест, в которых Наяде запрещено появляться. Она подвела её к двери спальни Хеуда и молча указала на неё, так же молча дав знак: «нельзя»; дальше следовал кабинет господина и снова тот же знак жестами, только чуть усиленный нервным подёргиванием глаза. Наяда всё прекрасно поняла: «нельзя-нельзя-нельзя», в этом доме ничего нельзя. Не проблема, обходить стороной два помещения она точно сможет.

Следом леди Эванлин завела её в библиотеку. Наяда ахнула в изумлении. Ни разу в жизни (или она этого не помнит) она не видела столько книг. Квадратная комната, сплошь заставленная высокими стеллажами под потолок. В центре комнаты бордовое кресло с высокой спинкой и пуф под ноги. Однако освещение для чтения слишком тусклое. Наяда сразу поняла, кто проводит здесь время, но Эванлин не запретила здесь появляться.

– Пыль протирать раз в неделю. Это важно. Никакой влаги. Некоторые фолианты достаточно старые, если не сказать древние. Ты уж постарайся их не попортить.

Наяда кивнула, от обилия кровавого цвета в комнате её замутило. Бордовые обои, бордовое кресло, пол из красного дерева. На этом фоне отчетливо выступали чёрные шкафы, заставленные книгами. Жуть. Жутко представить, какие книги Хеуд здесь почитывает в свободное от угроз время.

Потом леди показала девушке гостевые комнаты, наказав убираться в них раз в неделю, чтобы в любой момент были готовы к приёму важных гостей, и комнату, отведённую для Наяды. По сравнению с её прошлым жилищем, эта комната была дворцом. Видимо, гостевую комнату не подумали переделать под скромные нужды служанки. Весьма широкий жест.

Леди показала Наяде ванные комнаты со всеми удобствами. Некоторыми из них девушка не имела ни малейшего представления, как пользоваться, но решила не говорить об этом; гардеробы с целым завалом различной одежды – тоже не особо интересны. Один для женской одежды, другой для мужской.

Больше всего Наяду заинтересовал трофейный зал.

– Здесь собраны все артефакты, которые когда-либо добыли или получили представители семейства Лиловых. Многим из них не одна сотня лет, между прочим.

Леди вроде бы старалась говорить с гордостью в голосе, как и положено хорошей жене, но на её лице написано совсем другое. В аду она видела эти артефакты и Хеуда вместе с ними. Поняв, что Наяда внимательно разглядывает не исторические ценности семейства Лиловых, а её саму, Эванлин быстро нацепила на лицо привычную безэмоциональную маску. В зале артефактов, бережливо убранных под витрину, стояло немало интересного, но Наяда решила оставить это на потом.

На первом этаже леди пропустила гостиную, которую служанка и так видела, сразу отвела её на кухню.

– Готовить тебе не придётся. Но, возможно, кухарке понадобится твоя помощь, будь готова.

– А где кухарка?

– Понятия не имею. Господин Хеуд нанял её вчера, уволив предыдущую. Она не будет здесь жить. Поэтому в её отсутствие сервировка стола и мытьё посуды на тебе.

Прекрасно. Осталось узнать, что такое сервировка стола, и с чем её едят. Наяда закатила глаза, пока леди Эванлин этого не видела.

Столовая в серых тонах напоминала хорошо обставленную камеру пыток. Длинный стол, сдвинутый к окну с человеческий рост, и десять весьма безвкусных стульев с мягкими спинками. Наяда не сильно представляла, как в таком помещении можно наслаждаться едой. Она помнила столовую в поместье лорда. Та столовая из каждого угла казалась уютной и живой, там хотелось не то что есть, а жить. А сюда не хочется заходить даже ради самой вкусной еды.

– На этом всё. Нужно будет обсудить твои обязанности более конкретно. И довести твой облик до приличного вида.

Они вернулись в комнату леди, где она села в кресло и подозвала к себе служанку, попросила её сесть на пуф и развернуться к себе спиной.

Когда она коснулась её волос, Наяда чуть не замурлыкала от удовольствия. Чтобы она быстрее заснула, Робин часто гладил её по голове, тихо напевая военные песни. Они странным делом успокаивали девушку.

Леди Эванлин с проворством дикого зверя занималась её непослушными волосами, сведя их в длинную косу и обернув её вокруг головы. Чтобы эта конструкция держалась, леди Эванлин зацепила волосы шпильками. К своей голове новоиспечённая служанка теперь боялась притрагиваться, ей казалось, что все труды госпожи развалятся, стоит ей только коснуться волос.

Потом госпожа заставила Наяду показать ей руки, после некоторого сопротивления, девушка всё же сдалась, густо покраснев. Но у неё создалось впечатление, что леди это занятие по душе, она давно не была в обществе живого человека и наслаждалась каждой минутой, делая из служанки красивую молодую девушку.

Спустя час ногти Наяды стали выглядеть по-королевски, иначе она это описать не могла, кожа рук благодаря стараниям леди перестала шелушиться и облезать.

– Не представляю, как Вас отблагодарить, госпожа, – изумлённо ахнула девушка, разглядывая новую себя.

– Не нужно, достаточного того, что ты здесь. Но а сейчас, – она всплеснула руками, – мой супруг наверняка проснулся. Тебе стоит ему показаться. Идём.

Наяда ожидала, что они подойдут к запретной спальне и подождут пока Хеуд вывалится из своего логова, но леди направилась к лестнице. На первом этаже она дошла до гостиной, встала у окна и принялась смиренно ждать. Наяда её энтузиазма не разделяла. Чего они ждут? Зачем?

– Приятно видеть тебя преображённой, зверушка. – Хеуд зашёл в гостиную, не издав ни единого звука. Наяда сомневалась, что человек так может.

Она впервые не могла понять, кому адресовано это оскорбление. Леди Эванлин тоже успела переодеться к пробуждению мужа.

– Под толстым слоем грязи скрывалась роза, – леди постаралась улыбнуться девушке, обходя её, чтобы приблизиться к мужу.

– Рад, что она пришлась тебе по вкусу, играйся, пока я добрый. – От этих слов леди вновь дёрнулась, улыбка с лица мгновенно сошла, но Хеуд будто и не заметил этого.

– Как насчёт обеда? Надеюсь новая кухарка тоже скрытое дарование в своём деле.

– Я лучше пообедаю в своей комнате, – грустно ответила леди, отворачиваясь от мужа.

Наяда услышала в этих словах протест. Единственный вид неповиновения, на который госпожа ещё была способна.

Хеуд схватил жену под локоть, как и Наяду прошлой ночью, от этого обеих девушек едва ли не перекосило.

– Будешь делать то, что я скажу.

– Я поем в своей комнате, – её голос опасливо дрогнул.

Господин не обратил никакого внимания на то, как его новая служанка подобралась и наклонила голову, наблюдая за их диалогом, он вообще перестал замечать служанку. И как ни в чём не бывало замахнулся, чтобы ударить жену, всё ещё держа её за локоть. Леди Эванлин зажмурилась, она не пыталась сопротивляться, не вырывалась из рук мужа, просто ждала удара.

Наяда заставила инстинкт самосохранения залечь на дно и подскочила к господину, заняв место леди.

Достаточно хрупкая на первый взгляд настолько, что сбивает с толку, но сильные мышцы, скрываемые платьем, выдали в девушке что-то вроде бойца. Эванлин предпочла умолчать об этом, особенно после того, как служанка вовремя возникла между ней и мужем, поймав его руку. Казалось бы, ничто не предвещало беды: разве станет разумный человек бить жену при чужих, однако же Хеуду не было дела до присутствия служанки. Наяда крепко ухватилась за руку господина, не выпуская её, и вздёрнула подбородок, чтобы смотреть Хеуду в глаза. Она не боялась его и не позволит леди Эванлин бояться.

– Что ты творишь, девчонка?! – зашипел Хеуд, одним взглядом обещая переломать служанке все кости.

Наяда показалась Эванлин бесстрашной и глупой. Только глупец способен так себя вести. Но она защитила её, в самом деле защитила, рискуя собой, своей жизнью ради неё. Как и обещала.

От страха леди зажала рот рукой, чтобы не взвизгнуть.

– Когда Вы взяли меня на работу, я обещала защищать госпожу, – прорычала она, не торопясь отпускать руку Хеуда.

– Да как ты смеешь…

Наяда выгнулась, будто подставляясь для удара, подразнивая тем самым господина, и усмехнулась. Высший акт неповиновения.

– Хеуд, пожалуйста, она не понимает, что творит, – попыталась вмешаться леди.

– Заткнись! А ты… ты об этом пожалеешь, грязная…

– Я вообще-то помылась сегодня, очень тщательно.

Близость к Хеуду сбрасывала с неё остатки разума. Она знала, что он опасен, что он может лишить её жизни одним лишь словом. И всё равно готова кидаться в стычку каждый раз, как видела его. Не потому, что отчаянно хотелось защитить госпожу, они особо-то и не знали друг друга. Просто некий комок в груди из жажды противостояния и злости, поднимался всякий раз, как их взгляды встречались. Наяде казалось, Хеуд знает что-то такое, что ей бы очень пригодилось. Это раздражало ещё сильнее.

Все эти годы, живя в Хорте, она изо всех сил сдерживалась, заставляя вести себя правильно, покорно, не вызывая подозрений и лишнего внимания. Но сейчас всё в ней горело, угрожая взорваться. Наяда не понимала, что повлекло за собой такой всплеск чувств, видение или отражение в зеркале прошлой ночью? Тогда что-то надломилось в ней, выпуская наружу нечто новое, неизведанное.

А между тем, вернулось и осознание реальности. Девушка медленно опустила руку и склонила перед господином колени.

– Мой разум помутился, милорд. Мне так жаль. Смею ли я просить пощады?

Однажды ничто не заставит её поступать так.

Поздно, Хеуд успел заметить в её глазах вызов, как бы она ни умоляла – он не забудет того, что видел. Господин присел перед служанкой, одной рукой обхватил её подбородок и приподнял. Он о чём-то думал, но о чём, Наяда не могла понять, слишком холодными казались его глаза, девушка не понимала до конца, может ли этот человек испытывать хоть какие-то добрые чувства.

– Правильным будет высечь тебя и кинуть в тюрьму гнить.

Его слова уже хлестнули девушку больнее любой плети.

– Ты лишь подтвердила мои подозрения о своём кошмарном воспитании. С этого дня Эванлин займется этим, если хочет спасти тебе жизнь. – Он красноречиво взглянул на жену и снова посмотрел на служанку. – Больше повторять не стану, учти.

Леди Эванлин подхватила Наяду под руку и быстро увела в свою комнату.

– Ты хоть понимаешь, что наделала?

– Мне очень жаль, миледи.

– Нет, тебе не жаль, не ври! – Эванлин поцокала языком. – Пойми ты, глупое создание, он хотел тебя убить. Убить! Я уговорила взять тебя служанкой, чтобы ты была под нашим контролем и не сболтнула лишнего.

– Вы говорите о той ночи в лесу?

Наяда начала понимать происходящее. Ну конечно же, с чего бы Хеуду ни с того ни с сего нанимать её, да ещё так настойчиво. Он боялся. Боялся, что однажды язык девушки, которая видела то, чего не должна была, развяжется. В таком случае, легче всего устранить это маленькое недоразумение, никто бы на него не подумал. Или, как предложила леди, у которой оказалось весьма доброе сердце (что неожиданно), держать её на привязи, не позволяя открывать рот лишний раз.

– Что я тебе говорила утром? Веди себя тихо, молчи и прислуживай. Неужели так сложно?

– Он издевается над Вами.

– Это… это неважно, ясно? Делай, что говорю и не глупи. Не связывайся с ним. Никогда.

Предостережение Эванлин было до боли искренним. Она тоже кое-что знала.

– Скольких уже он убил?

– Молчи, Наяда, молчи! Не смей это произносить!

Она подчинилась, зная, что так будет правильно. Замолчала, снова склоняя голову. Но ничто на свете не сможет обуздать её дух, ни Хеуд, ни его молнии. Ночью Наяда приняла решение, которому отныне должна следовать ради его достижения. Она будет играть в эту странную игру, подыгрывая господину-извергу и госпоже-птичке столько, сколько нужно.

Птичка – именно так Наяда могла одним словом описать леди Эванлин: маленькая, хрупкая, невысокого роста. Приятная внешность и большие испуганные глаза. Птичка, запертая в золотой клетке, тщательно подготовленной хищником.

– Вы сказали, что многие дела будут на мне. Чем именно мне предстоит заниматься?

Госпожа чуть расслабилась, получив тот вопрос, на который может спокойно ответить. Она поудобнее устроилась в кресле, не теряя ни капли грациозности, и начала перечислять. По мере перечисления каждого пункта, Наяда поняла, что нужно было задать вопрос иначе: «Чего НЕ предстоит делать?». Она пожалела, что некуда записать все наказы госпожи.

Так прошёл её первый день в Знатном Доме. Пока леди перечисляла кучу пунктов и подпунктов, Наяда размышляла, как сильно её жизнь изменилась всего за один день. Теперь она тоже заперта в клетке. Хеуд хорошо подготовил эту ловушку для голодранки, которая в первую очередь подумает не о безопасности перед тем, как принять щедрое предложение, а о еде и тепле, что сулят слугам в богатых семьях.

Но и он смертен, поэтому не учёл лишь одной детали. Если он считал себя хищником, а неразумную служанку жертвой, то не предусмотрел, что жертва становится опасней любого хищника, в тот момент, когда её загоняют в угол.

День служанки

Девушка открыла глаза и вскочила с кровати, бегая по комнате в поисках свежего платья и туфель. На службе в Знатном Доме её пробуждение стало похоже на нечто нервозное и прыткое, будто находилась она на службе в королевской армии. Секунда на осознание, что проснулась. Ещё секунд пять на подъём своего бренного туловища. Быстро оделась, заплела волосы, побежала.

За неделю такого бешенного ритма Наяда почти к этому привыкла. Почти. На позднем завтраке она тайно зевала, стараясь делать это так, чтобы никто не видел; на позднем ужине была похожа на сонную муху-однодневку: день отжила – к вечеру померла.

Как и предупреждала госпожа, обязанностей у Наяды и в самом деле было предостаточно. Первые несколько дней она даже не успевала подумать о чём-то своём, после долгого дня падала на кровать и моментально засыпала. Просыпаясь с рассветом, она бежала сервировать стол, теперь служанка знала, что это слово не обозначает название блюда. Накрыв расставленную посуду шёлковыми салфетками, девушка бежала в гостиную, чтобы разжечь посильнее огонь в камине. Одним только чудом не перепачкавшись в саже, опрометью бросалась в кухню, ставила греться чайник и убегала, зная, что через десять минут придёт кухарка и продолжит работу на кухне. Её утренний ритуал сопровождался пробегом по дому. Стараясь ничего не забыть, Наяда на ходу перечисляла, что ещё нужно сделать до пробуждения хозяев.

Она влетела в ванную комнату господина с пачкой свежих полотенец. Самое большое для тела, поменьше для злобной морды, ещё меньше для ног и самое маленькое для мерзких ручонок. Она не понимала, почему ванная леди находится в её комнате, а ванная господина на другом конце коридора от его комнаты, задумываться об этом было некогда. Разложив полотенца, девушка проверила наличие всего необходимо для того, чтобы вымыться и освежиться, и побежала дальше, оставив дверь ванной приоткрытой: знак того, что она здесь была и всё проверила.

Стараясь ступать как можно тише, Наяда прошла по коридору и тихонько постучалась в комнату леди. Ей ответил сонный, немного гнусавый голос, приглашая войти. Леди Эванлин потянулась в кровати и сразу же застонала от боли. Пока Наяда была рядом, Хеуд больше не трогал супругу, но старые раны заживают не так быстро, как хотелось бы.