Китеж-град. Осада Ершовки бесплатное чтение

Краткое предисловие

   Эта книга в некотором роде – много книг, но прежде всего это две книги.

Х. Кортасар – "Игра в классики"

   Эта книга – действительно, в некотором роде две книги. Первая из них – основная сюжетная линия, вторая же – это сведения (на основе составленных монахами летописей) о том необычайном крае, куда попали люди, находившиеся в затонувшем Китеж-граде.

   Главы этих двух частей перемешаны между собой, и для удобства чтения сделаны небольшими. Так же для удобства чтения все главы, относящиеся ко второй части, озаглавлены одинаково – «Мегалополис».

   Действие основного сюжета происходит в 335 году от Великого Спасения. Действие же второй части начинается в том же году, потом переносится в 1 год, когда люди только попали в Великий Край, потом переносится во второй век, потом – в третий, и наконец – в четвёртый, заканчиваясь всё тем же 335 годом.

   Книгу эту можно читать по-разному. Я могу предложить вам три варианта её чтения:

   1 – Если вас не страшат постоянные перескоки во времени – можете читать книгу как обычно – от начала и до конца.

   2 – Если же перескоки во времени вам неприятны – можете прочитать сначала основные главы, а потом вернуться к главам летописным. В таком случае при чтении просто пропускайте главы под названием «Мегалополис», чтобы вернуться к ним потом.

   3 – Если же летописные сведения вам и вовсе не интересны – можете вообще не читать главы под названием «Мегалополис».

   В общем – что делать с этой книгой, как именно её читать, и читать ли вообще – решать только вам, уважаемые читатели!

   Автор

  P.S. Кстати. Если в тексте вам встретятся слова, которых не могло быть в те далёкие времена, то есть, явные неологизмы – знайте, что слова эти вплетены в повествование совершенно сознательно.

I. Бенгаловка

(335 год от Великого спасения)

   –Эй, Алексашка, а ну-ка глянь!

   –Чаво, дядя Ерофей?

   –Чаво-чаво, глянь, говорю, кто едет. Видишь, верхами кто-то скачет!

   Алексашка поднялся на крепостной стене в полный рост, приложил ладонь ко лбу и стал смотреть вдаль.

   –Кажется Митька это, с Западного Форпоста.

   –Митька? Это который же?

   –Да который в том годе на гуляньях чуть не утоп.

   –А, подкидыш, стало быть… – протянул Ерофей задумчиво – Вишь, как скачет! Будто дикие звери за ним гонятся, да ещё и орёт что-то. Ох, не к добру это!

   Ерофей глянул на стоявших у ворот дружинников и крикнул им – «Отворяй!».

   Митька, и правда скакал во весь опор, конь был в мыле и еле дышал. Уже недалеко от ворот дружинники услышали, как он кричал – «Беда! Беда!».

   Митька влетел в ворота, слез с коня и осоловело уставился на обступивших его людей, он никак не мог отдышаться.

   –Митька, что случилось? – встревожено спросил Алексашка.

   Но Митька всё так же тупо продолжал смотреть на толпу.

   –Да говори же! – не выдержал Ерофей.

   –Беда! Беда! – вдруг снова заорал Митька.

   –Что за беда?! Да говори же ты, собачий сын!

   Люди, собравшиеся вокруг, стояли с непонимающим видом. Некоторые даже стали ухмыляться. Кто-то в толпе произнёс фразу – «Пьяный он, что ли?», неизвестно к кому относящуюся – к Митьке или к Ерофею.

   Митька всё стоял и смотрел на людей. И вдруг, словно выйдя из забытья, громко сказал:

– На Западный Форпост напали. Кто-то через горный перевал прорывается.

   Сказав это, Митька замолчал. Зато вокруг него разом заговорили все. Кто-то что-то кричал, бабы голосили, дети плакали. Некоторые, услышав эти слова, сразу побежали вооружаться.

   Ерофей же, услышав это, схватил Митьку за руку, вытащил его из толпы и повёл за собой, только и сказав:

   –К воеводе пойдём.

   Воевода Михайло Буслаев жил в тереме около церкви, на главной улице Бенгаловки. Был он не богатырского сложения, но как говорили про таких в народе – «Неладно скроен, да крепко сшит». Угрюмый, одноглазый, с торчащей клоками бородой – он был на воеводстве в Бенгаловке вот уже семнадцатый год.

   Всем угодил Буслаев городскому люду – хоть и был он нраву крутого, хоть за повинности бил и порол кнутом, но был смел, честен и справедлив. Поговаривали только в народе, что уж больно роскошь их воевода любит. Нет-нет, кто-нибудь проходя мимо него да и говорил себе под нос – «Ишь, в золоте весь!».

   Возле терема воеводы Ерофей увидел маленькую дочку воеводы Настеньку, игравшую с куклой на крыльце, и сказал ей – «Батьку кликни!». Настенька, до ужаса боявшаяся сурового Ерофея, опрометью кинулась в избу.

   Через минуту воевода вышел из терема сам. Ерофей, увидев его, с ходу, не дожидаясь вопроса, сказал:

– К тебе мы, Михайло Никитич.

   Буслаев осмотрел их своим единственным глазом, и спросил:

   –Что?

   Ерофей повернулся к Митьке и сказал:

   –Ну, говори!

   Митька поначалу немного оробел при виде воеводы, но присутствие тут Ерофея, казалось, придало ему уверенности. Он собрался с духом и снова рассказал о нападении на Западный Форпост.

   Воевода прищурил глаз и уставился на Митьку. С минуту он глядел на него, словно пытаясь понять, не врёт ли тот. Наконец, он задал Митьке вопрос:

   –Чёрные кочевники?

   Митька тоже какое-то время глядел на воеводу, а затем отчеканил:

   –Нет, это не чёрные кочевники.

II. Мегалополис

(335 год от Великого спасения)

   В Мегалополисе шла широкая масленица. Недавно закончился сезон дождей и начался сухой сезон. А так как дожди обильно орошали поля и огороды – люди всегда собирали богатый урожай. Как раз недавно закончился сбор первого в году урожая, и началась подготовка к сырной неделе.

   Всё, всё делал крещёный люд так, как завещали им предки, когда-то случайно попавшие в Великий Край. К масленице готовились загодя – пекли жирные блины, ловили в реках осетров, ибо какие же блины без икры, жарили, варили, прибирали избы, мастерили чучело, забивали на мясо скот.

   Старожилы, бывало, ворчали, что Масленицу праздновать нынче не умеют, что в старину, на Сырную неделю мясо нельзя было есть – только рыбу. Другие, однако, возражали им, что время-то не постное, значит мясо можно. Поговаривали, правда – что ещё полвека назад, большинство народу всё-таки перед Великим Постом мяса не ели, обходились рыбой. Но в последнее время от этого всё чаще и чаще отступали.

   На Масленицу гуляли, пели, пили, ели, веселились, показывали удаль молодецкую, катались на тройках лошадей и верблюдов. Были и кулачные бои, и влезание на столб, и традиционное сжигание чучела Масленицы в конце.

   Во время праздника столы не просто ломились – она ломались, в прямом смысле слова. Случалось иногда, что не выдержит стол веса поставленных на него яств – и сломается.

   Из погребов доставалось великое множество разной снеди – солёные огурцы, солёные арбузы, квашеная капуста, варенье из груш, яблок, апельсиновый мармелад. С огорода собирались овощи – картофель, репа, свёкла, ямс. В саду рвались спелые фрукты и ягоды – виноград, сливы, магно, вишни – из них делались джемы, вина и настойки.

   Некоторые мужики считали своей традицией перед Масленицей сходить на охоту, чтобы принести к столу свежую дичь. Убивали диких кабанов, буйволов, медведей, пару раз убивали даже жирафа. Из птиц чаще всего приносили к столу перепелов и фазанов. В полях в основном охотились на зайцев и дикобразов. Особым же шиком считалось подстрелить рысь. Поговаривали, что у предков она считалась особым деликатесом за столом.

   Мясо, как правило, жарили прямо на улице – на костре. На том же костре частенько готовили в большом котле и уху из осетра.

   Бабы же хозяйничали в избах. Тушили капусту, жарили репу, делали муку из пшеницы, ямса и кукурузы, варили каши – гречневую, перловую, пшённую. Пекли кулебяки и расстегаи.

   А потом начиналось празднование – широкое, весёлое, разгульное. Все были сыты и пьяны, все смеялись и пели.

   Одну только масленичную традицию предков было трудно соблюдать жителям Великого Края, а именно – «Взятие снежного городка». И не мудрено – снега тут никто не видел уже три с лишним сотни лет. Поначалу решили делать снежный городок из камня – но при взятии его было слишком много увечий. Потом долгие годы делали городок из глины. Но со временем про взятие городка постепенно забывали, и со временем эту традицию вовсе перестали соблюдать.

III. Бенгаловка

   –Как не чёрные кочевники? А кто тогда?– Воевода всё пристальней и пристальней смотрел на Митьку.

   Но Митька, казалось, уже точно решил, что бояться ему нечего, а потому с уверенностью сказал:

   –Нет, точно не они. Эти совсем другие.

   Воевода разозлился, и закричал на Митьку:

   –«Точно не они»?! Тебе-то, молокосос, откуда знать, что это не они! Когда в Великий Край чёрные кочевники пришли – тебя ещё и на свете не было!

   Но Митька, казалось, совсем расхрабрился и перестал робеть перед воеводой, а потому заявил:

   –Можно подумать ты был, воевода.

   Буслаев на минуту опешил, не зная, что сказать. Митька говорил правду – с того момента, как чёрные кочевники вторглись с востока в Великий Край и штурмовали Город Мастеров – прошёл без двух лет целый век. Ни Митьки, ни Буслаева, ни Ерофея – во время нашествия ещё и на свете не было. Тем не менее, народная молва за почти целый век ничуть не ослабела, и про то, какой из себя с виду чёрный кочевник – знал в Великом Крае каждый ребёнок.

   Воевода перевёл дух, успокоился, и снова принялся за Митьку:

   –А кто же это тогда? Говори, какие они из себя?

   Митька не совсем понимал, как точно ему описать непрошенных гостей, но подумав, решил объяснить как умел:

   –В железо все закованы, шеломы глухие на башках, лица не видно. Пики у них длиннющие, лошади здоровые, тоже все в железе.

   –Только лошади, верблюдов нет?

   –Кажись, нет.

   –И много их?

   –Ой, много!

   На этот раз воевода задумался надолго. На чёрных кочевников и впрямь было не похоже. Они доспехи не носили, а рядились всё больше в чёрные ткани, (потому так прозваны и были), пик и копий у них не было, сражались они гнутыми саблями или стреляли из луков. Нет, не они.

   Что же это? Неужто, Мегалополис? Неужто, решили нарушить перемирие? Но зачем?

   Всё же воевода на всякий случай спросил у Митьки:

   –Откуда они пришли?

   –Дык с запада и пришли.

   –Из пустыни?

   –Из пустыни.

   Значит, не Мегалополис, невозможно это. Для того, чтобы напасть на Западный Форпост со стороны пустыни, войскам Мегалополиса пришлось бы выехать в пустыню через свой Южный Форпост и проскакать по пескам больше, чем полтысячи вёрст. Не может этого быть. Даже большое войско никогда не решалось выезжать в пустыню дальше, чем на пару десятков вёрст. А тут – полтысячи.

   Нет, немыслимо. Просто немыслимо. Для войск Мегалополиса это было бы равноценно самоубийству.

   Оставался третий вариант – если это не чёрные кочевники и не войска Мегалополиса, значит, это был кто-то третий. Кто-то неизвестный и страшный.

   Прикинул так же воевода и время, которое у него осталось в запасе. Если чужаки захватят Западный Форпост, то через пару часов могут быть под воротами Бенгаловки. Время было дорого.

   «Гонца надо слать» – заключил в конце концов воевода, повернулся к Ерофею и сказал:

   –Гонца срочно посылай в Ершовку.

   Ерофей секунду подумал, и спросил:

   –Алексашку послать, что ли?

   –Посылай кого хочешь, только быстрее. Письмо сейчас напишу, Настя его вам на стену принесёт. Скажи гонцу, чтобы живо коня седлал, и народ вооружай. Ступай.

   Буслаев пошёл в терем, а Ерофей с Митькой пошли назад.

   Алексашка увидел их ещё со стены и побежал навстречу. Ерофей не дал ему ничего спросить, а коротко отрезал:

   –Живо коня седлай, в Ершовку поедешь.

IV. Мегалополис

   Отец Даниил закрылся у себя в келье, поплотнее затворил ставни, чтобы не слышать крики подгулявших людей, и зажёг свечу. Масленица – это хорошо, однако надо к Великому посту готовиться.

   Отец Даниил был как раз одним из тех, кто на сырной неделе не вкушал мясо, только рыбу. Сегодня он уже отведал блинов с маслом, да со снетками на припёк, ну да пора и честь знать.

   А более же всего, отца Даниила занимал главный труд его жизни. Вот уже долгие годы копил он в своём труде сведения о Великом Спасении народа православного от монгольского нашествия, о том, как попали люди в Великий Край и как стали тут жить. Назывался сей труд –

«История Великого Края» (1 год от Великого спасения)

   История Великого Края началась в 1237 году от Рождества Христова (он же по новому календарю – 1 год от Великого Спасения), в далёком и неизведанном краю, который назывался Русь. Мало сведений сохранилось нынче об этом крае – в древних книгах было записано, что год на Руси состоял из тех же 12 месяцев, в сутках были те же 24 часа, день и ночь точно так же сменяли друг друга. Однако вместо двух сезонов Великого Края – сухого сезона и сезона дождей, на Руси существовало целых четыре – зима, весна, лето и осень.

   Особенное любопытство у нынешних людей вызвала зима – во всех древних книгах говорится, что зимой было холодно – примерно как в погребе, только сильно холоднее. Люди одевали зимой специальную одежду – шубы, шапки-ушанки, валенки (в некоторых семьях Великого Края эти предметы одежды всё ещё остались, их хранили в доме на видном месте, как реликвию). Зимой выпадал снег. Что такое «снег» – понять до сих пор не удалось, и никто из ныне живущих людей этого не знал. Но более всего интерес вызывал у жителей Великого Края так называемый «лёд» – говорят, что в древние времена можно было ходить по воде зимой. Не раз пытались люди в Великом Крае повторить это, однако никому пока сие не удалось.

   Итак, именно в этом далёком заснеженном краю под названием Русь, 335 лет назад и началась эта история. Во время нашествия на Русь монгольской орды затонул в Нижегородском княжестве Китеж-град. Сведений об этом великом событии так же сохранилось мало. Никто уже достоверно не мог сказать ни что такое «монгольская орда», ни что такое «Нижегородское княжество». Монголов в последнее время стали изображать на лубках в виде чёрных кочевников, но вот с «княжеством» дело обстояло хуже.

   Раньше в Великом Крае хранилось множество книг и документов времён Руси (которые были в Китеж-граде во время Великого Спасения), а так же книги, написанные первыми переселившимися сюда монахами и учёными людьми. Но почти все книги, хранившиеся в Мегалополисе, который был негласной «культурной столицей» всего Края – были утрачены во время пожара в библиотеке в 223 году от Великого Спасения, более 100 лет назад. Что-то удалось спасти, что-то восстановили монахи, переписывавшие эти книги, кое-что привезли купцы из Ершовки. Но полностью документы о Руси так восстановить и не удалось. Почти все они погибли безвозвратно.

   Словом, Китеж-град затонул. В том самом Китеж-граде и находились те люди, которым суждено было стать первыми жителями Великого Края.

V. Бенгаловка

   Алексашка был тощим белобрысым парнем девятнадцати лет от роду. В детстве он стал сиротой, родителей помнил плохо – мать очень смутно, а отца не помнил совсем. Когда было ему три года – отца в лесу деревом задавило. Все жалели – хороший был мужик, крепкий, работящий. Жить бы ещё и жить.

   После этого мать, как позже рассказывали ему люди – точно в уме повредилась от горя и ни с кем никогда больше не разговаривала. Но и это бы ещё полбеды, глядишь – и залечит время раны-то. Но мать Алексашки каждый день на рассвете выходила через восточные ворота и отправлялась по дороге в лес.

   Неподалёку от Бегналовки зелёной стеной стояли тропические джунгли. Туда-то и ходила мать Алексашки каждый день.

   И однажды, через год – ушла она в лес – да так и не вернулась. Народ похватал топоры на вилы – и кинулись искать, думали, что звери растерзали.

   Но не растерзали. Нашли её мужики на том же месте, где год назад муж её умер. Она сидела под деревом, мёртвая, но всё равно прекрасная. Бог знает почему – не тронули её дикие звери, ни единого укуса на ней не было. А отчего умерла – так и не выяснили. В народе говорили – от тоски по любимому. Принесли её в Бенгаловку, да схоронили по православному обычаю. Так и остался Алексашка сиротой. Пару лет воспитывала его старая бабушка, но и она скончалась – и остался он один-одинёшенек.

   Тут-то и приметил шестилетнего пацана дружинник Ерофей. И пришла тому в голову идея – сделать парнишку, как бы сказали сейчас – «сыном полка». Упросил он Буслаева, чтобы всей дружиной парня воспитали. Буслаев для виду помялся – но согласился.

   Алексашка был бойкий, смелый, шустрый и всё схватывал на лету. С годами он вытянулся, и стал по росту как взрослые мужики – потому теперь носил он, как и все – доспехи и оружие. А дружина, караул, крепостная стена и крепостные ворота – были для Алексашки домом родным, его средой обитания. Бессчётное количество часов он простоял на крепостной стене, оглядывая окрестности. Другой жизни, кроме охраны крепости – он не видел и не представлял.

***

   А тут, стало быть – Ерофей приказал в Ершовку собираться, да ещё гонцом. Ну а что – надо – так надо, просто так не пошлют. Алексашка что – ему собраться – только подпоясаться. Оседлал коня, взял письмо у Настеньки, на всякий случай взял хлеба и налил воды в бурдюк – даже в такой короткой дороге – мало ли что может случиться, как-никак через лес поедет. Взял Алексашка и меч со щитом по той же причине. Доспехи решил не одевать – главное домчаться быстрее.

   Когда уже собирался ехать, подошёл Ерофей.

   –Ну, собрался что ли?

   –Собрался, дядя Ерофей.

   Ерофей оглядел Алексашку с ног до головы:

   –Ну, езжай!

   Алексашка уже собирался вскочить на коня, как вдруг Ерофей снова окликнул его:

   –Погоди!

   Алексашка обернулся. Ерофей снова подошёл к нему, и сказал:

   –Ты это, осторожнее будь, через лес поедешь, мало ли чего.

   –Ничего, я оружие взял. – сказал Алексашка

   –Прощай! – Ерофей резко обернулся и пошёл к стене.

   «Чего это он прощаться вздумал? Я же до Ершовки и назад» – подумал Алексашка.

   Не знал он тогда, что видит сейчас Ерофея последний раз в жизни.

VI. Мегалополис

   В оставшихся летописях сохранились кое-какие сведения и о самом затонувшем Китеж-граде. Например, вопреки бытующему мнению, что в Китеж-граде не было крепостных стен – в летописях сказано о том, что крепостные стены, конечно же, в Китеж-граде были, причём стены добротные и крепкие – не из дерева, а из камня, что для Руси, говорят – было большой редкостью.

   Словом, затонул Китеж-град в Нижегородском княжестве, а потом снова поднялся из-под воды на поверхность прямо посреди озера, которое впоследствии стали называть Великим Озером. Именно с крепостных стен увидели впервые люди, что совсем недалеко от города находится неизвестная земля. То, что земля эта не является ни Нижегородским княжеством, ни вообще Русью – было понятно с самого начала. На Руси сейчас была зима, и стоял трескучий мороз. Здесь же – было жарко, как летом.

   Некоторые люди сели в лодки, и поплыли на берег. Уже плывя по озеру, многие заметили, что вода в озере была прозрачная как слеза, и всё озеро так и кишит рыбой. Сойдя же на берег новой земли – люди увидели, что попали в благодатный и девственный край, куда ещё не ступала нога человека. Они увидели животных, которые не боялись людей, и не убегали при виде их, они увидели деревья с вкуснейшими плодами, они увидели поля пригодные для того, чтобы на них возделывать хлеб.

   Несколько людей поплыло на лодках обратно к Китеж-граду, чтобы рассказать всем о чудесном невиданном крае, в который по милости Божьей им посчастливилось попасть, и чтобы переправить на берег остальных жителей. Оставшиеся же на берегу стали строить шалаши для первого ночлега.

   К концу дня на берег переправилось большинство людей, бывших в Китеж-граде. Всем хотелось посмотреть на тот край, куда они попали. Однако, когда настала ночь – многие захотели вернуться обратно на середину озера. Не всех прельщала мысль спать на земле в шалаше, когда в городе посреди озера их ждала изба с лежанкой, подушкой и периной. Многие люди первые несколько месяцев жили именно так – днём ездили на берег, а ночью отправлялись на середину озера. Поэтому лодок в те времена на озере было видимо-невидимо, и возили на них людей каждый день с раннего утра и до позднего вечера.

   Тем же людям, которые хотели остаться на берегу – было предложено сделаться первопроходцами этого дивного края. То есть не сидеть на берегу озера, а разъехаться во все стороны и посмотреть, что за земли лежат там, за горизонтом. Специально для этого в Китеж-граде соорудили огромных размеров плот, на котором переправили на берег лошадей для путников.

   Кто-то из людей согласился отправиться в путь, а кто-то нет. Одних влекла дальняя дорога, другие же думали о том, как бы быстрее обустроить жилище на берегу. Поэтому те, кто не согласились – остались у озера, а те, кто согласились – пустились в путь-дорогу. Оставшиеся же у озера стали ожидать вестей.

VII. Бенгаловка

   Дружина в Бенгаловке готовилась к обороне. Простому люду раздавали оружие, к воротам подкатили требушет.

   Через пару часов дозорные увидели на западе облако пыли. Сразу же послали за воеводой.

   Буслаев поднялся на стену и посмотрел вдаль.

   –Как думаешь, кто это, Ерофей Павлович? – спросил воевода

   –Не ведаю я, Михайло Никитич, вот как Бог свят – не ведаю. – ответил Ерофей.

   –А к обороне всё готово?

   –Да кажись всё.

   –Я пошёл в терем доспехи надевать. Остаёшься пока за главного, Ерофей Павлович. – воевода спустился со стены и пошёл в сторону своего терема.

   –Слышали воеводу? А ну шевелись! – гаркнул во всё горло Ерофей, хотя все и так бегали вокруг как оглашенные.

   Ерофею было уже за пятьдесят лет. Хоть и были на его лице морщины, и был он сед, как лунь, вряд ли кто-нибудь смог бы назвать Ерофея стариком. Сразу было видно, что это был воин. В Бенгаловке Ерофей официально был страшим дружинником, однако все понимали, что по сути – он являлся правой рукой воеводы, хотя и не занимал такой должности. Михайло Буслаев вообще не любил кого-либо близко к себе приближать – считал, что от этого человек рано или поздно может начать задирать нос и пользоваться своим положением «приближённого». Но с Ерофеем, за долгие годы службы бок о бок, они не то чтобы сдружились, но так притёрлись, что знали друг друга как облупленных. А потому понимал Буслаев, что никто в его отсутствие, не сможет так хорошо командовать дружиной, как Ерофей.

   И вот сейчас стоял Ерофей на стене и смотрел на приближающегося врага. Доспехи его были хоть и не в золоте, как у воеводы, но были начищены до блеска и сверкали на солнце. Словно специально оделся Ерофей в самое лучшее, как бы предчувствуя, что наступает его последний час.

VIII. Мегалополис

   Долго ли – коротко ли, первопроходцы начали возвращаться к озеру один за другим. Из их рассказов люди поняли, что попали с холодной заснеженной Руси в благодатный и обильный край, где не было никаких людей, кроме них самих. В Китеж-граде было решено организовать вече, чтобы решить, наконец, что теперь делать, и как дальше жить.

   На вече всяк кричал своё, стараясь перекричать других, но в основном люди разделились на две большие группы. Одни говорили, что жить надо по-прежнему тут, посреди озера, так как это поможет лучше оборонять город от врагов. Другие же напротив, говорили, что надо поскорее перебираться на берег, так как если Китеж-град затонул один раз, то вполне может затонуть и ещё, а что до обороны города – так от кого оборонять-то его? Кругом ни души.

   В итоге так никто никого и не перекричал, и каждый остался при своём мнении, и занялся своим делом. Те, кто решил перебираться на берег – разбирали срубы своих домов на брёвна, из брёвен делали плоты, на плоты грузили домашний скарб и скотину, и так постепенно переправляли на берег всё своё имущество.

   Именно они-то и заложили в этом нетронутом краю первый населённый пункт, которому так никогда и не суждено было стать городом – населённый пункт, который в честь спасшего их всех Китеж-града, назвали Китеж. Назвали просто «Китеж», а не «Китеж-град» специально, чтобы различать их, да и на «град» береговой Китеж, прямо скажем – не тянул. С тех пор в народе так и говорили – «Китеж – на земле, Китеж-град – на воде».

   Те же, кто решил остаться «на воде» – жили, как и раньше, рыбачили на озере, да всё посмеивались над теми, кто переезжал на берег – «Вот ужо Батый придёт – тогда наплачетесь, сожжёт он ваш Китеж – одни угли останутся». Но время шло, Китеж строился, а Батый всё не приходил.

IX. Лес

   От Западного Форпоста до Бенгаловки было около двух десятков вёрст. От Бенгаловки до Ершовки – ещё около полусотни. Дорога была добротная, вымощенная камнем – такую и в сезон дождей не смоет. Однако шла она через джунгли.

   Лес не то чтобы таил в себе особенную опасность для путника – почти всех опасных животных ещё предки повывели – не было больше в лесах ни львов, ни тигров, ни волков, ни ягуаров. Раньше, говорят, ещё водились ядовитые змеи, но их тоже давно никто не видел – только безобидные ужи остались. Медведи в лесах были, но бурый мишка предпочитал с людьми не встречаться, на дорогу почти не выходил, а заслышав конский топот, обычно прятался в лесу. Рыси тоже на людей не нападали.

   Основную опасность для путешественника, из животного мира Великого Края – представляли гиены и обезьяны. Мерзкие гиены – были самыми ненавистными тварями этого чудесного мира. Частенько, глядя на пойманных охотниками гиен – люди произносили известную русскую поговорку – «В семье не без урода». В сказках, песнях и былинах – гиена олицетворяла всё зло, какое только могло быть в этом мире. Гиена являлась символом злобы, предательства, коварства и жестокости – которые следует из себя изжить. Ну, их и изживали в прямом смысле слова – гиен истребляли нещадно. Несколько раз в год организовывали на них охоту, ездили ватагами по джунглям, травили волкодавами (или «гиенодавами», как со временем некоторые стали называть этих собак). Но гиены только всё дальше забирались в глухую непроходимую лесную чащу, питались там падалью умерших животных, а то и друг другом, плодились в огромных количествах, и не было никакой возможности от них избавиться.

   Что же касается обезьян, то они стали проблемой только несколько лет назад. Вдруг странники и купцы стали замечать, что лесные обезьяны словно взбесились. Особенно это касалось павианов – словно им вожжа под хвост попала. Павианы стали выходить из лесу, преграждать дорогу путникам, кидались в них камнями или кокосовыми орехами, нападали толпой на лошадь, стараясь или укусить её за ноги и повалить, или запрыгнуть на круп и скинуть путника. Если им это удавалось сделать – лошадь и путника убивали. Зачем обезьяны это делали – непонятно. Их гнал не голод – и они не были хищниками. Иногда, правда, обезьяны забирали у убитых людей разные блестящие вещи, и даже снимали с некоторых красивые доспехи – и прятали всё это в лесу. Но зачем – тоже оставалось непонятным. Как и на гиен – на обезьян стали много охотиться, но пока охота, опять-таки, ни к чему не привела.

   Именно из-за гиен и обезьян монахи Великого Края предпочитали селиться в монастырях. Монахи-отшельники хотя и были, но становилось их всё меньше и меньше. Но всё же, в лесах всё ещё оставалось несколько скитов, где жили монахи.

   Вот через такой-то лес и пролегала дорога на Ершовку. Именно через него и поскакал Алексашка.

***

   Алексашка въехал в лес и пустил коня в галоп. «Проскочить его надо быстрее» – всё время крутилось у него в голове. Дорогу через лес предки проложили на совесть – коню по ней скакать было легко. Среди жителей Великого Края существовало неписаное правило – если путники ехали по дороге и видели, что где-то лианы начинают мешать движению – их следовало обрубить. Если дерево упало на дорогу – его следовало убрать. Таким образом, по дороге всегда будет удобно ездить и тебе, и тем, кто поедет после тебя.

   Алексашка уже заметил пару лиан, которые следовало бы обрубить, но сейчас ему было не до того. Он мчался по лесу во весь опор.

   Камень просвистел прямо мимо его уха и полетел в чащу. Долго ещё у Алексашки в ушах завывал этот «Вжжжжжиккк!!!».

   «Обезьяны!» – сразу мелькнуло у него в голове.

   –Выноси родная! Выноси! – закричал Алексашка, и пришпорил лошадь, хотя она и так неслась как ветер.

   Вдруг вдалеке Алексашка заметил шесть или семь фигур стоящих на дороге. Это были здоровенные павианы-самцы, преграждавшие ему путь.

   «Не выбраться мне, ох не выбраться. Сейчас завалят лошадь – и пропала моя головушка» – мрачно подумалось Алексашке. – «Ещё и доспехи сдуру не надел! Быстрее добраться, видишь ли, захотелось! Вот и будет тебе теперь – быстрее».

   Решение пришло как-то неожиданно, само собой. Подъезжая к преградившим путь обезьянам, Алексашка вдруг выхватил меч и заорав во всё горло – «Расступись! Убью!» – поскакал в лоб прямо на обезьян.

   Значение его слов, обезьяны, разумеется, не поняли. Но громкий крик, вырвавшийся, казалось, неожиданно даже для самого Алексашки – напугал их. Обезьяны кинулись врассыпную, и Алексашка проскакал мимо.

   Замешательство павианов, однако, быстро прошло, и они бросились в погоню. Отвратительно визжа, обезьяны старались нагнать лошадь и укусить её за ноги. Один павиан попробовал запрыгнуть на лошадь сверху, но Алексашка изловчился, и на скаку снёс павиану голову мечом. Остальные, однако, продолжали погоню.

   Положение становилось по-настоящему опасным. Любая случайность могла стоить жизни. Просто споткнись случайно лошадь – и пиши пропало. А преследователи, между тем неслись по пятам.

   Вдруг вдалеке Алексашка отчётливо различил человеческие голоса. Кто-то кому-то что-то громко кричал. Крики были далеко, но было отчётливо слышно, что Алексашка сейчас – не один в лесу.

   «Только бы до людей добраться. Если доберусь – молебен в Ершовке закажу» – в отчаянии подумал Алексашка.

   Вдруг сзади послышались чудовищный визг. Обезьяны тоже услышали голоса, и испугались, что могут упустить свою добычу.

   Тут- то Алексашка и почувствовал, что лошадь пошла тяжелее – словно ей что-то мешало. Алексашка обернулся – и увидел вожака павианов – уцепившегося за хвост лошади.

   Решение пришло мгновенно – Алексашка взмахнул мечом и отрубил ему одну из лап. Вожак павианов с воем покатился по земле и уже не поднимался. Обезьяны тут же прекратили погоню и замерли на месте.

   А Алексашка между тем всё скакал и скакал на звуки голосов, слышавшиеся уже совсем рядом, и в голове у него вертелось только одно слово – «Спасён!».

X. Мегалополис

   Однако, были и те – кто не захотел ни строиться, ни оставаться в Китеж-граде. Некоторым так понравилась идея быть первопроходцами – что они уезжали всё дальше и дальше – разведать – что же находится там, за горизонтом. А в Китеж-граде занимались сбором сведений от первопроходцев, и старательно их документировали.

   Со временем, у людей появилось более-менее полное представление о том крае, в который они попали. Все эти сведения были записаны, и даже была нарисована первая карта всего края – впрочем, довольно далекая от реальности.

   Оказалось, что земля, на которую они попали¸ «велика и обильна», что есть на этой земле поля и леса, реки и озера, а окружали весь этот благодатный край – горы. Горы, как позже выяснилось, действительно были со всех сторон, и многие сразу же попробовали через них перевалить. Но только со временем выяснилось, что перевала через горы есть во всём краю ровно три – на северо-западе, на юге и на северо-востоке. Позже, на этих перевалах вырастут три форпоста, которые, не мудрствуя лукаво, назовут Западный Форпост, Южный Форпост и Восточный Форпост. И волею судеб, именно на западе, юге и востоке – будут расположены три главные города, три столицы края: на востоке – Горный (который впоследствии поменял своё название и стал называться Город Мастеров), на юге – Мегалополис, а на западе – Ершовка – самый большой город из трёх, а значит и самый большой город Великого Края (который тогда ещё не был великим, но в скором времени получил именно это название).

XI. Лес

   Дорога сделала крутой поворот, и Алексашка чуть на всём скаку не налетел на телегу. Чуть в отдалении он увидел двух мужиков, рубивших лианы топорами.

   Лошадь, запряжённая в телегу, испугалась неожиданно появившегося всадника, встала на дыбы и громко заржала.

   Один из мужиков, громко ругаясь, побежал к Алексашке.

   –Куда мчишься, чёрт шальной, не видишь, телега стоит?! Лошадь напугал! – кричал мужик.

   Второй, явно постарше первого, с начавшей уже седеть бородой, подошёл к Алексашке и спросил как-то даже немного с участием:

   –Преследовали тебя что ли, парень? – казалось, ему и вовсе не было дела, до чуть было не взбесившейся лошади.

   –Да, павианы гнались. – признался Алексашка.

   –Вишь-ты, павианы… Эй, слышишь, Прохор, на дороге опять павианы озоруют.

   –Да что мне павианы. – буркнул первый мужик, которого назвали Прохором. – Из луков постреляем, коли нападут – и вся недолга. Ну садись что ли Гордей, да поехали в Бенгаловку. – он заткнул топор за пояс и полез на телегу.

   –Да нельзя вам туда, нельзя вам в Бенгаловку! – крикнул ему Алексашка

   –Это как так «нельзя»? Это что ещё такое? – Прохор смотрел на Алексашку с явным недоверием.

   –Да так вот нельзя! Враг там!

   –Какой такой ещё враг?

   –Какой не ведаю, я когда уезжал, врага ещё не было.

   Мужики переглянулись и замолчали. Каждый из них, видимо, думал о своём. Наконец Гордей решил нарушить молчание и спросил:

   –А ты сам-то, парень, кто таков будешь?

   –Алексашка я. – честно ответил Алексашка.

   –Ну Алексашка, расскажи тогда нам, что знаешь. Что там в Бенгаловке происходит?

   И Алексашка, обращаясь в основном к Гордею (так как угрюмый вид Прохора был ему не по душе) – рассказал мужикам всё, что знал. А знал он немного – как прискакал Митька с Западного Форпоста, как они с Ерофеем пошли к воеводе, как послал потом Ерофей его, Алексашку, с письмом от Буслаева в Ершовку.

   Мужики слушали молча, но как только Алексашка замолчал – горячо заспорили – ехать им в Бенгаловку или не ехать. Прохор, казалось, не поверил ни единому слову из рассказанного Алексашкой, и говорил, что надо ехать.

   –Сказал он! Мало ли что он там сказал! Он ведь врёт, поди! А, малец? Скажи ведь – врёшь?

   –Да на что ему врать-то? – увещевал Прохора более умудрённый годами Гордей. – Парнишка ведь и не знал, что нас в лесу-то встретит, а гляди- ка ты, гнал во весь опор. Зачем ему так нестись было, коли не гнались за ним павианы? Значит, правду сказал.

   –Про павианов может он и правду сказал, а про врага, верно, неправду! – не унимался Прохор.

   –Раз про павианов правду, значит и про врага правду. – парировал Гордей.

   Мало-помалу аргументы Прохора начинали заканчиваться. Он казалось, и сам уже не хотел ехать в Бенгаловку, и спорил больше для вида. Алексашка же не решался бросить их, и ехать дальше один, потому что втроём было гораздо больше шансов выехать из леса целыми и невредимыми, нежели одному.

   Всё решилось окончательно, когда Алексашка достал из перемётной сумы письмо воеводы, и показал его мужикам.

   Хотя мужики и не умели читать, но буслаевская печать произвела на них впечатление, и Прохор, хоть всё ещё и ворча, стал разворачивать лошадь и телегу назад. Мужики уселись на телегу, Алексашка сел верхом – и через минуту все трое уже ехали по лесу на восток.

   Больше во время путешествия по лесу с ними не случилось ничего примечательного, и когда уже начало смеркаться – наши трое путников выехали из леса и увидели вдалеке каменные стены Ершовки.

XII. Мегалополис

   Про то, как назвать этот чудесный край, ставший для всех жителей Китеж-града спасением – стали думать сразу. Для этого специально собрали думу, и стали в этой думе думу думать.

   Множество названий было предложено – Эдем, Благословенный Край , Райский Край, Земля Обетованная, и много других. Но наконец, решили остановиться на названии Великий Край, а озеро, на котором всплыл на поверхность Китеж-град, назвали Великим Озером. Так как населённый пункт на берегу уже был назван Китеж, а больше называть пока было и нечего – думу распустили.

   Однако, почти тут же началась борьба за власть, ставшая причиной основания трёх городов. А началась борьба от того, что не было в городе князя. Когда Китеж-град затонул – не было в нём основателя города, князя Юрия Всеволодовича. И на право главенствовать в городе претендовали три человека, за каждым из которых, разумеется, стояли их дружины и друзья.

   Первым был воевода Юрия Всеволодовича Ростислав Брячеславич – очень знатный боярин из Владимиро-Суздальского княжества.

   Вторым был посадник Китеж-града – Савва Буслаев, приехавший когда-то в Китеж-град из Новгорода. Был Савва ни кто иной, как родной брат знаменитого новгородского героя и богатыря Василия Буслаева.

   Что же касается третьего человека, претендовавшего на власть, то им был Константин – богатый ромей из самого Царьграда. Так получилось, что как раз в тот момент, когда Китеж-град затонул, в нём находилось очень большое по численности посольство из Византии, вместе с византийскими же воинами. Вот потому Константин сейчас и претендовал на власть, заявляя о том, что на Руси бы он конечно никогда не позволил себе покуситься на княжескую власть, но они больше не на Руси, да и князя в городе нет.

   Положение со дня на день становилось всё хуже и хуже, и в Китеж-граде уже вот-вот готова была вспыхнуть междоусобная война. Но она, к счастью, не вспыхнула. А спас город от резни местный архиепископ.

XIII. Ершовка

   Ершовка считалась столицей всего Великого Края. Хотя и считалась не всеми – жители Мегалополиса говорили промеж собой, что Ершовка – «большая деревня», а у них, в Мегалополисе, дескать – центр культуры и цивилизации. Отчасти так оно и было. Особенно до трагического пожара в библиотеке Мегалополиса – после этого величественный город заметно сдал, но всё ещё оставался неофициальным культурным центром всего Великого Края. По населению же Мегалополис по-прежнему был вторым городом Великого Края. Ко времени нашего рассказа население Мегалополиса насчитывало около трёхсот тысяч человек, а население Ершовки – более пятисот тысяч. Первое что бросалось в глаза любому путнику – была гигантская крепостная стена, возвышавшаяся над землёй, более чем на 30 косых саженей. Для сравнения – крепостная стена Мегалополиса была почти втрое ниже. Стена и впрямь была гигантской – не один десяток лет ушёл на её постройку. На много вёрст тянулась она, ограждая город от врага. Но всё же, Ершовка не могла вместить всё население города за стеной – а потому со всех сторон, города располагались посады. Ещё чуть дальше, за несколько вёрст, были ближайшие деревни, где жили крестьяне, возившие регулярно в Ершовку продукты на торг.

   Ершовка, среди жителей Великого Края, получила так же негласное прозвище – «муравейник». И впрямь казалось, что всё и всегда тут находилось в движении – куда-то шло, бежало, ехало, катилось. Всё время тут торговали, спорили, сбивали цену, в конце концов, били по рукам и скрепляли сделку выпивкой в ближайшем кабаке.

   Стражники строго следили за порядком. Воровство в Ершовке, считалось чуть ли не самым большим грехом, после смертоубийства. Если кого ловили на воровстве – публично секли кнутом. Однако желающих воровать находилось мало – в Ершовке всё было устроено таким образом, чтобы любому нашлось дело, все были сыты, все чувствовали себя защищёнными.

   Даже тех, кого ловили на воровстве, после порки кнутом пытались приспособить в Ершовке к какому-то делу. Не раз наблюдали местные такую картину – сегодня воришку прилюдно секут на площади, а завтра уже, гляди ты – тот же воришка в лавке торгует – стало быть, к делу приспособили.

   Правил в Ершовке Егор Никитич Буслаев – старший брат воеводы Михайло Никитича. В отличие от брата роскоши он не любил, жил в тереме в два этажа, золота на одежде не носил. Ел почти всегда одно и то же – щи из кислой капусты, да баранину с гречневой или перловой кашей. «Щи да каша – пища наша» – любил повторять Егор Никитич. Хмельное тоже не жаловал – в основном пить любил квас, и сок из маракуйи – говорил, что в жару и то и другое – освежает лучше всего.

   Всем в Ершовке старший Буслаев старался найти место – хотел, чтобы каждый человек был при деле. Причём не при абы каком – а при том, к которому душа лежит. Коли грамотный – в приказ дьяком иди, коли с металлом работать умеешь – в кузницу, коли к торговле способности имеешь – в лавку или на городской торг. У крестьян, своим дружинникам повелел строго-настрого Буслаев ничего не отбирать, а только покупать по сходной цене, или, в крайнем случае – менять.

   В народе своего воеводу любили, и не раз уже предлагали ему стать в Ершовке князем. Что ты, дескать, всё воеводой зовёшься, «княжь и володей нами», мы за тебя в огонь и воду. А то вон, в Мегалополисе, ихний Эсхил Ромеев, так и вовсе уже не князем, а анпиратором решил сделаться, «базилевсом», по-ихнему. Короноваться, говорит, буду. А ты чего же, Егор Никитич?

   Буслаев-старший хоть и понимал, что народ отчасти прав, но всё ещё медлил. Не хотел он быть князем, считал, что «не по Сеньке шапка». Да и издревле так повелось в Ершовке, что не было тут князей, и главным в городе был воевода. А раз уж так повелось – зачем традиции ломать? Предки, почитай – не дурнее нас были.

   Да и жена его, Василиса Васильевна, была под стать своему мужу. Кроткая, скромная и набожная – она и помыслить не могла о том, чтобы быть княгиней. Не раз уже обсуждали они это «княжение», но она постоянно пугалась, и в страхе говорила:

   –Княгиней? Да как же это так, Егорушка?

   –Эх, да не знаю, я, Василисушка. – со вздохом отвечал ей Егор Никитич.

   Словом, при воеводе Буслаеве-старшем Ершовка процветала. По сути – это был главный ремесленный и торговый центр всего Великого Края (впрочем – право называться центром ремёсел – по традиции закрепилось за Городом Мастеров). В городе или посадах постоянно селились всё новые и новые люди – торговцы, гончары, кузнецы, портные, сапожники, кожевенники. Было в городе даже два ювелирных дел мастера. А совсем недавно открыли тут и монетный двор – стали чеканить золотые и серебряные деньги.

   Кроме того, в город постоянно заезжали и захаживали купцы, скоморохи и коробейники. Они же и приносили в Ершовку новости из других городов. Народ в Ершовке был страсть как любопытен до новостей – всем хотелось узнать, что в мире происходит.

   Сейчас же, когда день уже закончился, и честной народ в Ершовке уже ложился спать, к западным её воротам и подъехали три путника.

XIV. Мегалополис

   Архиепископ Пимен обладал в Китеж-граде большим влиянием, и с ним волей-неволей приходилось считаться. Особенно большое влияние имел он на обычных горожан, которые внимали каждому его слову, и готовы были в любую секунду сделать всё, что бы он ни сказал. Надо отдать архиепископу должное – своё влияние он почти никогда не использовал для собственной выгоды, зато часто использовал для выгоды всего Китеж-града.

   В настоящий момент, здраво оценив сложившуюся ситуацию, и решив, что город находится на пороге междоусобной войны – Пимен решил действовать. А действовал он всегда через «низы» – всё через тех же простых горожан.

   И горожане ещё долго вспоминали ту проповедь архиепископа, которая больше была похожа на пламенную речь, а сама служба – на городское вече. В проповеди Пимен говорил, что единственный хозяин Китеж-града в отсутствии Юрия Всеволодовича – это сам народ. Он призывал людей не допускать, чтобы городом правил кто-либо, кроме их самих, а все вопросы решать сообща. Народ принял проповедь с большим воодушевлением, и сразу же по окончании её двинулся в направлении теремов, где жили те, кто претендовал на власть в городе.

   Народ объявил, что никакого князя кроме Юрия Всеволодовича он над собой не потерпит, и не позволит никому силой захватить власть в городе. И Ростислав Брячеславич, и Савва Буслаев и Константин были просто в ярости. Однако, теперь и думать было нечего о захвате власти – для этого пришлось бы утопить город в крови, вырезав не только своих конкурентов, но и большинство городского населения.

   Тогда все трое решили, что самый лучший выход – уехать из Китеж-града, и основать новые города на этой благодатной и нетронутой земле. В течение трёх дней они вместе со своими дружинами переправились в лодках на берег, и разъехались в разные стороны. Ростислав Брячеславич вместе со своей дружиной поехал на восток, Савва Буслаев – на запад, а Константин – на юг. Так как кое-какие карты местности были уже составлены, все трое знали, что Великий край со всех сторон окружён горами. Именно к горам-то и держали путь все трое, каждый в свою сторону. Причина тому проста – в горах было удобно добывать камень, для постройки крепостных стен и жилищ. Поэтому именно возле гор и были основаны три главных города Великого края.

XV. Ершовка

   Алексашка постучался в ворота. Никто не ответил.

   –Не слышат видать, стучи сильнее. – сказал Гордей.

   Сашка затарабанил со всей силы. Наконец за воротами что-то зашевелилось, и грубый голос, явно спросонья сказал:

   –Кого там черти носят?

   –Отворяй! – не желая вступать в разговоры, заорал Прохор.

   –Ага, щас, как же – отворю. Все кому надо уже в городе – ворота закрыты. Ступай отсюда подобру-поздорову.

   Тут дипломатичный Гордей сделал знак Прохору молчать, и повёл разговор сам:

   –Впусти ты нас, мил человек. Впусти Христа ради.

   Но стражник был всё ещё рассержен грубостью Прохора, а просительный тон Гордея, казалось, ещё больше раздражил его:

   –Поди отсюда, кому говорят!

   –Дык а где же нам ночевать? В поле что ли?

   –А мне что за дело? Пошли вон!

   Тут Алексашка решился, наконец, заговорить:

   –Отворяй! Я из Бенгаловки еду. У меня к воеводе письмо от брата.

   Стражник замолк. Алексашке казалось, что он слышит, как за воротами в голове у стражника шевелятся извилины. Стражник думал довольно долго, и наконец не нашёл ничего лучше, чем переспросить:

   –Письмо?

   –Да, письмо, отворяй! – снова заорал Прохор

   Услышав голос Прохора, стражник снова взбеленился:

   –Не отворю. Вон!

   Но тут снова в разговор вступил Гордей:

   –А как тебя зовут, мил человек?

   –Ефимом кличут, а тебе зачем? – стражник видимо сразу же пожалел о том, что назвал своё имя.

   Гордей собирался снова что-то сказать, но тут Алексашка перебил его и сказал:

   –А затем, что ночь-то мы в посаде переночуем, не велика беда. Но завтра поутру ты ворота откроешь всё равно, а я сразу пойду к воеводе письмо передавать, да заодно ещё скажу ему, мол, ночью передать письмо не смог, потому что стражник Ефим нас в город не пустил.

   Стражник снова замолчал. Путники стояли и ждали. Через минуту послышался скрип отворяемых ворот. Алексашка, Гордей и Прохор вошли в город.

***

   Стражник отворил ворота и светя фонарём, неодобрительно оглядел всех троих.

   –Ну, у которого из вас к воеводе письмо?

   –У меня письмо. – сказал Алексашка

   –Показывай.

   Алексашка достал письмо и подал стражнику. Стражник осмотрел его и махнул рукой:

   –Заходи.

   Путники вошли в ворота, стражник закрыл их на засов и сказал Алексашке:

   –За мной иди. Развернулся и пошёл по улице, освещая фонарём путь. Алексашка взял лошадь под уздцы и пошёл следом.

   –Э, стой, а нам-то куда? – Крикнул им вслед Прохор.

   –На постоялый двор ступайте, туда. – стражник махнул рукой указывая направление, при этом не остановившись, и не даже не обернувшись к ним.

   Прохор с Гордеем сели в телегу и поехали, куда указал стражник. А Алексашка двинулся к терему воеводы.

   Егор Буслаев уже крепко спал, когда в дверь его терема застучал стражник. Слуг воевода не держал, как и никто другой в Ершовке. Если же кто пытался завести их – строго воспрещал, считая делом недостойным, когда один человек прислуживает другому. «Всё нужно делать самому» – не раз увещевал воевода богатых граждан Ершовки. Однако делать совсем уж всё самому не получалось. Поэтому в тереме, кроме воеводы и его жены, жила толстая баба Анфиса, которая готовила и убирала в доме, а так же старый конюх Фёдор. Именно Фёдор-то первый и услышал, ночью, как кто-то стучит в дверь. Спал Фёдор всегда в сенях, и сам себя считал не только конюхом, но и сторожем, свято веруя, что по ночам он охраняет покой воеводы, чем очень гордился.

   Фёдор нехотя поднялся с сундука, на котором спал, и побрёл к двери, видимо решив, что просто так по ночам воеводу будить не станут. Подойдя к дверям, он спросил:

   –Кто стучит?

   –Я это, Ефим. Отворяй, Фёдор. – сказал стражник.

   Фёдор знал Ефима, а потому тотчас отворил. И сразу же зажмурился, потому что Ефим светил ему прямо в лицо фонарём.

   –Убери фонарь, Ефим. Чего тебе? Чего шастаешь посреди ночи? – недовольно проворчал Фёдор.

   –Буди воеводу, Фёдор. – ничего не объясняя, сказал стражник.

   –Да как же будить его, коли он спит? – простодушно удивился старый конюх.

   –Буди Фёдор, буди. Гонец к нему от брата прибыл с письмом.

   Фёдор подумал, и рассудил, что дело, видимо, срочно. Развернулся и пошёл в покои воеводы. «Как бы он мне только спросонья по шее не надавал» – подумалось ему.

   Фёдор подошёл к покоям и стал стучать в дубовую дверь. Первой проснулась Василиса, жена Егора, и спросила, кто и зачем стучит. Фёдор сказал, что прибыл гонец, и решил поскорее уйти, а то мало ли что. Василиса же кое-как растолкала Буслаева, и через 10 минут, он недовольный вышел в сени.

   Стражник, видя недовольный вид воеводы, поспешил сам начать разговор:

   –Вот, Егор Никитич, гонец от твоего брата прибыл.

   Буслаев хмуро поглядел на Алексашку и спросил:

   –Что у тебя?

   Алексашка достал письмо, и подал его воеводе.

   –Посвети, Ефим. – сказал воевода, взял письмо и принялся его читать. Прочитав, он снова посмотрел на Алексашку, и задумался. Затем сказал:

   –Ну ладно, заходи. – развернулся и пошёл в избу. Алексашка привязал лошадь, и пошёл вслед за ним. Ефим остался на улице и не знал, что ему делать. Воевода на этот счёт никаких указаний не дал.

XVI. Мегалополис

   Китеж-град простоял посреди Великого Озера три года. Все эти три года люди, жившие на берегу и на воде – так и не смогли прийти к общему мнению по поводу того, где надо жить. Они всё так же и жили – одни на земле, а другие на воде, а лодки всё так же с утра до ночи возили людей на берег и с берега.

   Но однажды, три года спустя, один местный житель по имени Тришка – горький пьяница и голь перекатная – обратил внимание, что город, как будто, понемногу стал погружаться в воду. Тришка стал ходить по улицам Китеж-града и рассказывать всем, что город снова уходит под воду. Над ним посмеялись, назвали бражником, и велели проспаться. Однако Тришка не унимался, и каждый день ходил по улицам и говорил одно и то же – Китеж-град уходит под воду.

   В конце концов, людям Тришка надоел – на него кричали, его ругали, гнали взашей, а некоторые даже нещадно били. Однако нашлись и те, кто действительно ему поверил. И вот уже некоторые люди начали ежедневно уходить за городские ворота – туда, где начиналось озеро, и смотреть – прибывает вода или нет. И наконец, люди стали замечать – что вода, пусть и очень медленно – но прибывает.

   Тут уже очень многие люди начали говорить об этом, и среди них были и довольно уважаемые горожане. Вот тогда-то впервые о погружении города в воду и заговорили всерьёз. И опять же – нашлись те, кто поверил, но были и те – кто наотрез отказывался в это верить.

   Тем не менее, те, кто поверил – стали быстро разбирать дома, и по примеру переправившихся на берег – стали делать плоты, и перевозить на них своё имущество. А те, кто не верил – ничего не делали, но хотя и пытались показать своё равнодушие к происходящему – выглядели, как правило, довольно обеспокоенными.

   А вода всё прибывала и прибывала, и наконец, тот факт, что Китеж-град уходит под воду – стал очевиден абсолютно для всех. Тут уж стало не до смеха. Кто отказывался верить – тому волей-неволей поверить пришлось. В городе началась полная неразбериха – люди куда-то бежали, что-то тащили, куда-то что-то везли. В эти дни город был похож на взбесившийся муравейник.

   Те, кто уже успел переправить своё имущество на берег – стали быстро разбирать городские здания – и деревянные, и каменные. Первой была разобрана церковь, и на берег были перевезены все иконы, потом разобрали княжеский терем Юрия Всеволодовича, и вслед за ними было ещё разобрано несколько зданий – а больше разобрать не успели. Вода была уже в буквальном смысле на пороге.

XVII. Ершовка

   –Садись. – сказал воевода, когда Алексашка вошёл в просторную горницу. Воевода зажёг свечу. На столе стоял кувшин яблочного сидра.

   –Выпьешь?

   Алексашка подумал и сказал:

   –Нальёте – выпью.

Воевода взял большую деревянную кружку, налил в неё из кувшина сидр, и дал Алексашке. Сидр был холодный, сладкий, и очень освежающий на вкус. Алексашка выпил с удовольствием.

   –Ну, теперь рассказывай. – Буслаев пристально смотрел на него

   Алексашка до смерти хотел спать, но выпитый сидр, казалось, придал ему сил, и он стал рассказывать воеводе, что приключилось с ним с тех пор, как Митька прискакал в Бенгаловку с Западного Форпоста.

   Воевода выслушал его с большим вниманием, и видимо решив, что утро вечера мудренее, сказал Алексашке:

   –Иди на постоялый двор, Ефим тебя проводит. А завтра вызову тебя на военный совет. Там расскажешь всё дружине. Тогда и решим что делать. Ступай.

   Ефим по-прежнему стоял на крыльце с фонарём. Алексашка вышел из избы и передал ему приказ воеводы. Ефиму, казалось, уже порядком надоело шляться в ночи, но так как постоялый двор был недалеко от западных ворот, развернулся, и повёл Алексашку в обратном направлении.

   Ночью в городе было темно, хоть глаз выколи. Одно время в Ершовке хотели повесить на улицах фонари – но потом отказались от этой идеи – дескать, нечего ночью по улицам шастать, все честные люди ночью спят.

   И действительно – несмотря на непроглядную темноту, нигде в Великом Крае человек ночью не мог чувствовать себя таким защищённым – как на улицах Ершовки. Вероятность наткнуться на лиходея, который захочет тебя ограбить, или тем более убить – здесь была ничтожно малой.

   Постепенно Алексашка вместе со стражником приближались к тому месту, откуда ушли, и стражник уже было хотел идти к своим воротам, но Алексашка, боясь заблудиться, снова напомнил Ефиму наказ воеводы. Ефим что-то проворчал, но всё же, повёл Алексашку дальше.

   Постоялый двор представлял собой длинный двухэтажный дом, и резко отличался от других окружающих его домов хотя бы тем, что сейчас в нём горел свет и слышались голоса людей. В соседних же домах стояла гробовая тишина.

   –Ну вот он, постоялый двор. Дверь-то сам найдёшь, аль подсобить? – съехидничал Ефим.

   Но Алексашка, решив видимо, что стражник и так уже достаточно ему помог, решил не отвечать на колкость, а простосердечно сказал:

   –Спасибо тебе Ефим. Дай Бог тебе здоровья. – и пошёл на постоялый двор.

XVIII. Мегалополис

   Несколько дней работа шла полным ходом – на берег пытались перевезти всё, что ещё можно было перевезти. Плоты и лодки ездили по озеру и днём и ночью. Между тем Китеж-град, который поначалу погружался на дно довольно медленно – уходил под воду всё быстрее и быстрее. Сначала вода разлилась по всем улицам, потом пришла и в дома. Во всех домах в эти дни люди шлёпали по полу по щиколотку в воде. Всё добро, ещё не вывезенное – складывали на чердаки. А по улицам Китеж-града и вовсе никто уже не ходил – плоты и лодки не останавливались возле крепостных стен, а заплывали прямо в ворота. Шутники говорили, что стало гораздо удобнее перевозить добро – теперь можно было не таскать скарб к лодкам, а подгонять лодки прямо к дому.

   Помогали людям, оставшимся на озере и те, кто заблаговременно перебрался на берег, и даже те, кто на берегу уже жил и основал там Китеж. Тут уж было не до разговоров и пререканий – все понимали, что скоро город, спасший всех от смерти – снова погрузится в пучину вод. С города всё что-то везли и везли, день и ночь везли.

   Наконец вода добралась до крыш домов. Оставшееся добро решили было пока перевезти и сгрузить временно в высокие терема, но возникла новая проблема – вода уже была так высоко, что плоты с большим трудом вплывали в крепостные ворота. Тогда все поняли, что ещё немного – и больше ничего из города вывести будет нельзя. Люди хотели было изыскать новые способы переправки вещей из города, но тут снова вмешался архиепископ Пимен. Он сказал людям, чтобы те умерили свою алчность, ибо их спаситель – Китеж-град, отдал им уже всё, что хотел отдать. Люди устыдились, и признали, что Пимен был прав.

   Некоторые, правда, всё ещё продолжали что-то тащить из города, редкие плоты всё ещё плавали туда-сюда, но все остальные люди находились уже на берегу, и с грустью смотрели, как Китеж-град уходит под воду.

XIX. Ершовка

   Но поспать Алексашке не удалось – войдя на постоялый двор, Алексашка увидел – что Прохор и Гордей отнюдь не легли спать, а напротив – разгулялись. На столе стояла бадья с мочёными яблоками, такая же бадья с квашеной капустой, свиной окорок и маисовые лепёшки. На огне жарились две куропатки. Особое же место за столом занимала целая четверть водки, в которой, впрочем, жидкости уже изрядно поубавилось.

   «Чего это они? – подумал Алексашка – Праздник, что ли какой?».

   Но всё оказалось ровно наоборот. Как и большинство русских людей, Прохор с Гордеем пили не только на радостях, но и с горя, и с устатку, и на сон грядущий, а в данном случае, как выяснилось – и вовсе от страха.

   Как позже выяснил Алексашка, рассказ о надвигающемся незримом враге, настолько напугал мужиков, что сегодня они решили пропить всё, что у них было, ибо, как позже сказал Гордей – «На тот свет деньги с собой не заберёшь».

   Вокруг двух мужиков собралось уже человек пять гуляк, с явной целью хлебнуть хмельного, да закусить.

   –А вот и он, – сказал Гордей, увидав вошедшего Алексашку. – Садись.

   «Эх, пить будем, да гулять будем, а смерть придёт – помирать будем» -горланил в это время пьяный Прохор.

   Алексашка сел. Гордей налил водку в ковш – и подал ему. Алексашка выпил и закусил мочёным яблоком. И тут вдруг он заметил, что наступила гробовая тишина. Когда он огляделся, то понял, что все, находящиеся в комнате – и Гордей с Прохором, и гуляки, и хозяин постоялого двора, и даже толстый купец, ужинавший в гордом одиночестве за столом в углу – все смотрели на него.

   –Что? – решился наконец спросить Алексашка

   –Что-что? Рассказывай уже, наконец! – нетерпеливо крикнул Прохор

   –Что рассказывать-то?

   –Всё рассказывай, что нам с Гордеем рассказывал! Про врагов рассказывай!

   И Алексашка, в который уже раз за сегодняшний день, принялся рассказывать то, что знал. Пока он рассказывал – все сидели молча, но когда Алексашка замолк, то как он и ожидал, все разом заговорили:

   –Сейчас, поди, они у Бенгаловки уже. Ежели возьмут её – оттуда дорога одна – сюда, на Ершовку. – важно стал рассуждать хозяин.

   –Тьфу ты, пропасть, не было печали! То чёрные кочевники – нехристи окаянные, теперь ещё и эти! И откуда только, их чёрт принёс?! – горячился один из гуляк.

   Но другой гуляка, молодой парень, чуть постарше Алексашки, начал увещевать мужика:

   –Да ничего они нам не сделают! Наши стены от какого угодно врага защитят! Никогда никто Ершовку не брал – и никогда не возьмёт!

   –Цыц ты, сын собачий! – разозлился на парня гуляка, – Ещё молоко на губах не обсохло, а уже старых людей учишь! Да ещё и хмельное пьёшь!

   –Ты что ли, мне это хмельное наливал? – смело парировал парень.

   Но больше всего, история Алексашки, казалось, произвела впечатление на рыжего мужика, который как слушал с открытым ртом, так всё с открытым ртом и сидел, повторяя время от времени одну и ту же фразу:

   –Это как же это? Это как же это? Это как же это?

   Словом все кричали, галдели, спорили, чуть было до драки дело не дошло. Неизвестно чем бы кончилось дело, если бы вдруг не заговорил, доселе молчавший купец:

   –Слышь, парень. – сказал он, обращаясь к Алексашке, – А ты сам-то этих самых, как их там, ну которые на Западный Форпост напали, – ты их видал, аль нет?

   –Я же сказал, что не видал. – ответил Алексашка.

   –А вообще кто-нибудь их видал хоть?

   –Митька и видал.

   –То есть всё, что ты знаешь об этих «врагах» – ты знаешь только со слов этого Митьки?

   –Ну да. – Алексашка не мог понять, к чему купец клонит.

   –Аааааааааааа….понятно. – многозначительно протянул купец.

   –Что понятно-то? Что понятно?

   –А то понятно, что прохвост твой этот Митька, вот что! Подшутить он над вами решил, ты ещё не понял что ли? – И купец захохотал.

   И вдруг все люди, до этого мрачные и подавленные этим неожиданным известием – тоже вдруг все разом захохотали. Что было самым странным, хохотали почему-то над Алексашкой, а не над кем-то другим.

   –Поверил! Он тебя надул – а ты и поверил!

   –Ещё и за 50 вёрст помчался сюда!

   –Простофиля!

   Алексашка пытался всех разом переспорить – доказывал, что всё правда, что завтра он идёт на воинский совет к воеводе – но этим только ещё больше раззадоривал хохотавших. От дружного гогота трясся стол, кое-кто от смеха попадал с лавок.

   Наконец Алексашка понял, что вразумить пьяную хохотавшую толпу ему не удастся, плюнул на всё – и пошёл спать.

XX. Мегалополис

   Китеж-град уходил под воду, а на берегу стояли люди и с грустью смотрели на него. Стояли тут все – и жители Китежа, давно перебравшиеся на берег, и те, кто перебрался только пару дней как. Бабы голосили, мужики – молча крестились.

   Город как будто почувствовал, что все люди уже на берегу и всё что нужно было перевезено – а потому стал уходить под воду всё быстрее и быстрее. Крепостные стены всё ниже и ниже поднимались над озёрной гладью, и наконец, полностью скрылись под водой. На берегу поднялся крик, стон, плач. Люди смотрели на озеро и кричали «На кого ж ты нас покинул! Несчастные мы сироты-сиротинушки!».

   Люди жившие в Китеже выглядели спокойней, ведь у них уже был свой кров, они не чувствовали себя столь несчастными. Но всё же, чувство какой-то невосполнимой утраты наполнило сердца всех людей.

   И вдруг, когда все люди скорбели об утрате спасшего их города – были сказаны слова, надолго вселившие надежду в сердца людей.

   На берегу стояли старый дед с внуком лет пяти. Дед перекрестился и грустно сказал:

   –Горе нам, горемычным! Ушёл под воду, утонул наш Китеж-град!

   На что пятилетний внук, глядя на него снизу вверх, сказал:

   –Ну и что же, что ушёл под воду, деда! Не навсегда же он ушёл, он ведь снова на озере выплывет, да?

   Кругом стоял такой шум, что слова эти услышать никто не мог, однако они были услышаны. Стоявший рядом молодой мужик посмотрел на мальчика и гаркнул по-молодецки:

   –А ведь верно! Верно, говоришь, малец! Не навсегда наш Китеж-град под воду ушёл! Ещё появится он на Великом Озере, выплывет из пучины вод!

   Громкий голос мужика услышало уже гораздо больше людей. И тут же, прямо на берегу, вместо слёз и причитаний начались пересуды:

   –И впрямь! – говорили люди – С чего мы вдруг решили, что никогда его больше не увидим?

   –И то! Он ведь уже раз ушёл под воду – да поднялся снова на свет Божий, почему бы и второй раз ему не подняться?

   –Поднимется! Увидим мы ещё наш Китеж-град!

   –Увидим!

   –Обязательно увидим!

   Однако надо было продолжать жить, и устраиваться на новом месте. Люди из Китежа, полные тоски и жалости – звали всех к себе в дома – чтобы приютить несчастных. Люди нагрузили на лошадей всё, что ещё оставалось на берегу, и пошли по дороге от Великого Озера к Китежу.

   К вечеру в Китеже почти все перепились. Пили много, и сами не знали от чего. Кто говорил, что это были поминки – поминали ушедший от них Китеж-град, другие, кому слова о возвращении его запали в душу – наоборот кричали, что уже совсем скоро, они увидят свой город снова.

   В Китеже творилось нечто неясное – то ли горе, то ли веселье. Кто плакал, кто плясал, кто песни горланил. Поздно ночью, наконец, стало тихо – люди уснули.

   А Китеж-града больше в Великом Крае никогда не видели.

XXI. Ершовка

   Наутро Алексашка проснулся, и понял – что очень хочет есть. С удивлением он понял, что в последний раз ел ещё в Бенгаловке. За всё время его короткого путешествия – у него ни крошки во рту не было, кроме мочёного яблока, которым вчера вечером он закусил поднесённый ему ковш водки.

   Хозяин уже суетился внизу. Алексашка спросил его, есть ли что из еды.

   –Каша перловая, солонина, маисовые лепёшки, вино.

   У Алексашки прямо дух захватило – этот нехитрый набор показался ему с голодухи царским пиром. Он сказал хозяину, чтобы нёс всё.

   Ещё дымящаяся перловая каша была подгорелой, солонина – слишком солёной, маисовые лепёшки – чёрствыми. Но Алексашка ел так, что аж за ушами трещало, и обильно запивал вином. Когда на столе ничего не осталось, хозяин подошёл к Алексашке и сказал:

   –Рупь с полтиной.

   –Что? – обернувшись к хозяину, спросил Алексашка, всё ещё мысленно пребывая где-то далеко.

   –Рубль с полтиной, плати.

   И тут Алексашка понял, что Ерофей, отправляя его в Ершовку, не дал ему с собой ни копейки денег. «Вот это влип» – пронеслось в голове.

   Впрочем, смущение Алексашки длилось лишь секунду. Он посмотрел на хозяина, и неожиданно даже для самого себя выпалил:

   –Эти заплатят. – И указал на спящих на лавках Прохора и Гордея.

   Глаза хозяина сразу сузились, и он подозрительно посмотрел на Алексашку:

   –Заплатят? Да они же вчера кажись все деньги у меня и прогуляли.

   –Нет, у них кажется ещё деньги есть. – сказал Алексашка, встав и подбираясь к входной двери.

   –Кажется, или есть? – хозяин всё так же подозрительно смотрел на него.

   –Кажется есть. – сказал Алексашка, и распахнул входную дверь.

   –Эй, стой! – закричал хозяин, видимо окончательно решив, что его надули.

   Алексашке меньше всего сейчас хотелось выяснять отношения с хозяином, а потому он решил его успокоить. И Алексашка, как можно более добросердечно сказал:

   –Да вернусь я, куда ж я денусь? Вещи-то мои на постоялом дворе остались. – и побыстрее прошмыгнул за дверь. Хозяин больше не кричал, но всё так же неодобрительно смотрел ему вслед.

   «Потом, всё потом. – говорил Алексашка про себя – Займу денег у воеводы, или у Ефима, или хоть у этих двух, если у них что осталось – займу и отдам. Но всё потом. А сейчас – к воеводе».

XXII. Мегалополис

   Люди, перебравшиеся на берег недавно – поначалу хотели обосноваться в самом Китеже. Те, кто жил в Китеже – вызвались даже им помочь с постройкой, и уже было закипела работа, но тут-то и произошёл конфликт.

   Участие, с которым отнеслись береговые жители к тем, кто перебрался с озера – вдруг исчезло, и обратилось в насмешку. Нет, жители Китежа и правда не отказывались помогать возводить дома, но при этом считали своим долгом зло и язвительно подтрунить над новыми соседями – над ними смеялись, злобно шутили, и называли «тришниками» – по имени Тришки, который первым заметил приближение воды к Китеж-граду.

   То тут, то там вспыхивали перебранки и драки – но до поры до времени их удавалось гасить. Однако ничем хорошим закончиться это не могло, да и не закончилось – вылилось это в массовую драку между теми, кто перебрался на берег давно, и теми – кто недавно. Убить, говорят, слава Богу – никого не убили в той драке, но кости друг другу пересчитали знатно.

   И тогда большинство тех, кто перебрался на берег недавно – заявили, что тут, в Китеже – они больше не останутся. Некоторые, правда, всё же остались – но их было очень немного. Остальные же люди снова стали вязать брёвна в плоты, а после чего – поплыли на них по Великому Озеру вдоль берега. Часть скарба нагрузили на плоты, а часть – везли берегом на лошадях.

   Куда именно они держат путь – люди представляли себе слабо. О том, чтобы последовать за Ростиславом Брячеславичем, Саввой Буслаевым или Константином – не могло быть и речи. Никто не имел ни малейшего понятия, где они сейчас находятся. Да и далеко ли с брёвнами-то уедешь? Решение оказалось очень правильным, так как к тому времени все трое бывших претендентов на власть в Китеж-граде уже находились за сотни вёрст от Великого Озера.

   А люди, плывшие по озеру на плотах – далеко не уплыли. Отплыв несколько вёрст от Китежа – они решили основать там свои поселения. Так и появились на берегах Великого Озера множество маленьких деревень. Поначалу, у жителей Китежа с жителями окрестных деревень была вражда, однако со временем она стала мало-помалу сходить на нет. Оно было и понятно – многие парни и девушки из Китежа и деревень за это время переженились, и у них появились общие дети.

   Шли годы, и о вражде вспоминали всё меньше. Правда, название «тришники», надолго закрепилось, как обозначение тех, кто перебрался из Китеж-града в последний момент. Сохраниться – то оно сохранилось, но как это и бывает – со временем полностью поменяло смысл, и в первую очередь поменяло смысл для тех, кого этими самыми «тришниками» называли.

   Если поначалу это прозвище носило явно уничижительный характер, так как все помнили, что Тришка был никто иной – как горький пьяница, то со временем об этом забыли, и когда умер и сам Тришка, и все, кто его помнил – это имя стало обрастать легендами. Говорили, что Тришка был вовсе даже никакой не пьяница, а блаженный, и что он спас людей Китеж-града, предупредив о прибывающей воде, когда во сне ему явился архангел Гавриил.

   Тришка стал почитаться почти как народный герой, те, кого называли «тришники» – теперь уже с гордостью носили это имя, и с гордостью рассказывали своим детям и внукам, какой необыкновенный человек раньше жил среди них.

   Но всё это было сильно позже, через много лет, после описываемых событий. Вернёмся, однако, во время давнее. Тогда деревни по берегу Великого Озера только строились, а на востоке, западе и юге Великого Края – строились великие города.

XXIII. Ершовка

   Но идя по улице, Алексашка вдруг внезапно понял, что, во-первых – не знает, где находится дом воеводы, а во вторых воевода не сказал ему, во сколько будет военный совет. Узнать время можно было легко – Ершовка жила настолько богато, что два года назад, по приказу Буслаева, на самой высокой колокольне города повесили огромные часы с боем – сейчас они как раз били – было семь часов утра.

   Найти дом воеводы было сложнее – при свете дня Алексашка там ещё не был. Потому найти его он решил с помощью всё того же Ефима, и пошёл к западным воротам.

   Ефим, сидел на том же самом месте возле ворот. Услышав просьбу Алексашки снова проводить его к терему воеводы – хотя и нехотя, но согласился. Видимо вчерашняя благодарность не прошла даром.

   Они шли по Ершовке – на улице уже было людно – кто шёл в церковь, кто на работу, кто по делам. Жизнь уже кипела и шла полным ходом.

   –Вон там воевода живёт. – Ефим указывал на двухэтажный терем, развернулся, и пошёл назад к воротам.

   –Спасибо тебе. – всё же крикнул вслед ему Алексашка. Ефим не обернулся, и только махнул рукой.

   Хотя терем и выглядел достаточно нарядно, но на Алексашку особого впечатления он не произвёл. Зато огромное впечатление произвели на него окна этого дома – ставнями да резными наличниками никого нынче было не удивить – они были почти у всех. Впечатление производило другое – в окне было стекло.

   В принципе, Алексашка знал, что в Ершовке живут богато, и потому был уверен, что на окнах тут мало у кого бычий пузырь, поди – у многих и слюда есть. Но вот стекло – это было нечто невероятное. Стёкол он не видел ни разу – в Бенгаловке их не было ни у кого, даже у воеводы Михайло Никитича.

   Алексашка стоял с открытым ртом и глазел на это диво, но тут он увидел во дворе старого конюха Фёдора, который чистил белую лошадь.

   –Бог в помощь. – Сказал Алексашка, чтобы как-нибудь начать разговор.

   Фёдор поднял на него глаза:

   –Благодарствую.

   –А что воевода? Встал уже?

   –Нет ещё. – ответил Фёдор. – Он обычно рано встаёт, но ты же ночью его сегодня и разбудил. Так что спит, сказал раньше восьми не будить.

   «А ведь только что часы семь били. Ещё час целый». – подумал Алексашка. Он сел на завалинку стал размышлять, что ему сейчас делать. Сначала он решил посидеть тут и подождать. Но через пару минут ему уже это надоело, и он решил пойти побродить по Ершовке, посмотреть город.

   «Ничего, авось не заблужусь» – думал он, вышагивая по улице.

XXIV. Мегалополис

   Первым строительство начал Ростислав Брячеславич. Дорога на восток была самой лёгкой – там не было ни болота, как по дороге на запад, ни большого леса, как по дороге на юг. По дороге на восток, правда, было целых два леса – но они были совсем не такие большие, как лес на юге, а наоборот – довольно-таки маленькие. Оба леска можно было легко объехать степью, а посему – ночевать в лесу тут не приходилось. И ещё по дороге на восток была переправа через реку – но дружинники нашли брод, и река осталась позади. Всё остальное время дорога шла по полям, а потому не представляла ни малейшего труда.

   Наконец Ростислав Брячеславич подъехал к горам, поехал вдоль горной цепи, и добрался до крайнего северо-востока, где увидел место, которое позже назовут Великий Крюк. Это был узкий каньон, где горы почти смыкались, оставляя лишь узкую дорожку между ними, по которой с трудом могли проехать бок о бок двое всадников. Дружина двинулась по каньону, и оказалось, что каньон загнут полукругом, и имеет форму сходную с крюком. А в самом конце каньона, так сказать «на острие» крюка – находился перевал. Все двинулись через перевал, и когда преодолели горы, увидели – что за ними ничего не было, лишь безжизненная пустыня. В пустыне делать было явно нечего, а потому все двинулись назад.

   Ростислав Брячеславич повелел, чтобы на перевале был построен форпост, который позже назовут Восточным Форпостом, а сам город заложил недалеко от «крюка», и потому решил дать ему название Крюковка. Тут дружинники стали уговаривать своего воеводу, чтобы он не называл город так. Говорили, что «Крюковка» – название более уместное для деревни или села, а не для прекрасного большого города. А в том, что этот город будет прекрасным и большим – никто не сомневался, все считали, что здесь будет главная столица всего края.

   Кое-как Ростислава Брячеславича всё-таки удалось уговорить, и он согласился не называть будущий город «Крюковка».

   –Ну а как же мне его тогда назвать? – спросил он у дружинников

   Тут все замялись. Почему-то никто о названии будущего города даже не подумал. А когда спросили – как назло ничего в голову не приходило. Все чесали затылки и молчали.

   Наконец, молчание нарушил сам Ростислав Брячеславич:

   –Ладно, если не хотите, чтобы он «Крюковка» назывался, пусть тогда называется «Горный» – и дело с концом.

   Все вынуждены были согласиться. Название «Горный» многим, тоже не очень понравилось – оно было не Бог весть какое, и мало подходило для будущей столицы Великого Края, но всё же, более подходило городу, чем «Крюковка». Поэтому разговоры решено было закончить, и приступить к постройке форпоста и города.

XXV. Ершовка

   К немалому удивлению Алексашки, смотреть в Ершовке оказалось особо не на что. Хотя может быть это оттого, что Алексашка далеко и не уходил – боялся заблудиться. Да и колокольня с часами должна быть видна. Самым интересным местом был торг в центре. Лавки уже открывались, торговцы раскладывали там свои товары. И чего тут только не было – туши животных, только сегодня, ещё до рассвета пойманная в небольшой здешней речке свежая рыба, соленья в кадках, мёд в бочонках. Рядом продавали хомуты для лошадей, ткани, сапоги. Чуть дальше – гончарные изделия. Ещё дальше – всё, что было сделано из дерева – корыта, посуда, ложки, и даже игрушки для детей. В конце торга располагались лавки кузнецов, и продавалось всё, что связано с металлом – от мечей и наконечников для копий – до чугунных котлов и ухватов.

   Денег у Алексашки всё равно не было – а потому он решил не травить душу – и ушёл с торга. Алексашка с надеждой поднял глаза на колокольню и посмотрел на часы – скоро ли? Но нет – было только десять минут восьмого.

   Алексашка выругался, и побрёл было, куда глаза глядят. Но тут же спохватился – нет, «куда глаза глядят» – нельзя. На постоялый двор к хозяину тоже нельзя – скажет, мол, плати. И Алексашка не придумал ничего лучше, как снова пойти к западным воротам. «Может Ефим и денег даст» – подумалось ему.

   Ефим явно скучал. День сегодня был не ярмарочный, а потому работы у него было немного. В город пока вошли только пара крестьян, да въехала одна телега. Заметив снова пришедшего к воротам Алексашку, он спросил:

   –Ты чего тут опять?

   –Воевода спит, сказали через час приходить.

   –Гм. – промычал Ефим. Видимо он не знал, что тут сказать. Но, в конце концов, решив, что сказать видимо что-то нужно, показал рукой за ворота, проговорил – Видал? А если бы ярмарка была, то уже сейчас бы не протолкнуться было. Все крестьяне бы окрестные сюда приехали с товаром.

   –Весело тут на ярмарках? – спросил Алексашка, тоже скорее для того, чтобы сказать хоть что-нибудь.

   –А то. – глаза у Ефима засверкали, – Торгуют все, гуляют, вино рекой льётся. Скоморохи обычно тоже приходят, представление куклами показывают. Называют его… гм…ентот, как бишь его…тиятр, во! Я раз ходил – чуть живот от смеха не надорвал.

   Кукольный театр Алексашка и сам видел – скоморохи и в Бенгаловку частенько захаживали. Потому слова Ефима не произвели на него особого впечатления. Но решив и дальше продолжать убивать время разговором, он спросил:

   –А тебе, небось, скучно у ворот-то стоять, когда все гуляют?

   –Какой там, самое лучшее время! Крестьяне и меня не забудут. Как в ворота въезжают – кто яблоко даст, кто пирога кусок али калач. Пару раз даже ананас давали и дыню. А некоторые прямо возле меня останавливаются, открывают бурдюк – да целый ковш вина мне наливают. К концу дня бывает, стоишь у ворот – уже еле на ногах держишься – наелся, напился, ещё бы и спать повалиться, да нельзя, служба.

   Ефим совсем замечтался, и даже закрыл глаза, видимо вспоминая весёлые ярмарочные дни. Но договорить им не дали.

   –Эй, Ефим! – крик раздался откуда-то сверху, и в первую секунду испугал и Алексашку и Ефима. Они оба подняли глаза, – это кричал стражник с крепостной стены.

   Ефим аж плюнул с досады:

   –Тьфу ты чёрт, напугал! Ну чаво тебе?

   –Поднимись-ка на стену.

   Ефим сначала решивший было вызнать – для чего именно, в конце концов решил, что по пустякам его отвлекать бы не стали – и пошёл по лестнице вверх, на крепостную стену. Алексашку на стену никто не звал, но он почему-то решил, что всё это должно быть очень важно, а потому пошёл вслед за Ефимом. Ефим казалось этого не замечал, и молча шёл вверх.

   Поднявшись, Ефим посмотрел на стражника, звавшего его:

   –Ну?

   –Туда посмотри. – и стражник указал в поле, недалеко от того леса, через который вчера ехал Алексашка. Через поле галопом нёсся всадник, прямо к западным воротам.

   –Чаво это он? Несётся как оглашенный.

   –Вот то-то и оно. Скоро уже у ворот будет.

   –Ворота-то открыты – как влетит – ещё чего доброго людей потопчет. Закрыть что ли?

   –Не закрывай, Ефим! Я его знаю! – Алексашка понял, что не зря поднялся на стену. Он сразу узнал всадника. Это был Митька.

XXVI. Мегалополис

   Вторым до гор добрался Константин. Путь его был тяжелее – ибо дорога на юг шла степью только первые семьдесят семь вёрст – потом начинался густой тропический лес, который позже получил название Разбойничий, и о котором будет рассказано в своё время.

   Никакой каменной дороги через лес – в те времена конечно ещё проложено не было. Через лес шла плохонькая тропа, протоптанная тут первопроходцами.

   Однако Константину повезло. Именно первопроходцев, возвращавшихся назад в Китеж – и встретила в лесу его дружина. Первопроходцы рассказали им, что лес этот тянется на юг почти до самых гор, а в горах, на самой южной их оконечности – есть перевал. Рассказали они, как преодолели этот перевал, и как увидели они за горами безжизненную пустыню.

   Константин поблагодарил первопроходцев и дал им немного золотых монет. Еды давать не стал – кто знает, сколько самому ещё ехать по лесу. Ехать было трудно – тропа была узкая, ехать приходилось гуськом, рубя ветки деревьев и лианы, мешающие ехать.

   Долго ли – коротко ли, но Константин с дружиной преодолел лес. За лесом находился цветочный луг, в длину и ширину не более версты. А за лугом виднелась горная гряда.

   Тогда Константин сказал:

   –Хорошее место, благодатное. Вот здесь-то и будет стоять большой город с каменными стенами. А называться он будет… Мегалополис.

   Название всем понравилось. В нём было и чисто греческое изящество, и в то же время сила, мощь. К постройке Мегалополиса было решено приступить немедленно. Но сделать это было не так – то просто. Константин тут же раскинул на лугу шатёр, и созвал туда всех своих воевод.

   В конце концов, решили действовать в несколько этапов:

   Для начала часть дружины отправить к горам, чтобы найти тот самый перевал, а часть отправить в лес, рубить деревья для постройки жилищ. Город, было решено поначалу обнести деревянной стеной. Для каменной стены – нужно было слишком много сил и времени. В то же время несколько человек решено было послать назад, в Китеж – чтобы зазывать сюда людей для строительства. Были сразу же очерчены и другие планы – например, вырубка леса на ближайшие несколько вёрст, а так же устройство в горах каменоломен, с целью возведения каменных стен и зданий.

   Но всё это было где-то слишком далеко – для начала надо было построить обычные деревянные дома, и обнести их деревянными крепостными стенами. И работа закипела.

XXVII. Ершовка

   Митька был ровесником Алексашки, и в отличие от последнего – родителей своих не знал вообще. Был он подкидыш, которого однажды нашли дружинники недалеко от Бенгаловки. В отличие от бойкого и усидчивого Алексашки – Митька был тугодум, и что называется – «себе на уме», хотя и не был дураком. Просто когда он что-то делал, то всем казалось, что делает он это лениво, через силу, будто хотел всем сказать – «Когда же вы уже, наконец, от меня отстанете?».

   Когда Митька подрос – поначалу взяли его к дьяку – грамоте учить, чтобы писцом стал. Митька учился, но опять же – делал это настолько лениво, что неоднократно был бит розгами. В конце концов, дьяк не выдержал – и Митьку прогнал. Потом решили его помощником конюха сделать – но и тут ничего не вышло, не раз конюх заставал его в конюшне спящим на соломе среди бела дня. И тут Митька был бит – но ничего не помогало.

   Наконец, Буслаеву надоел вечно шатающийся по Бенгаловке без дела Митька, и он решил Митьку из Бенгаловки услать. Но услать скумекал не абы как – решился на хитрость. Однажды он приказал позвать к себе Митьку, а когда тот явился – сказал:

   –Ну, парень, будет тебе баклуши бить. Есть для тебя серьёзное дело.

   Митька, казалось, совсем не удивился, словно ему каждый день доверяли серьёзные дела. Он посмотрел на Буслаева и спросил:

   –Что за дело, воевода?

   –Серьёзное дело парень, самое что ни на есть серьёзное. В дружину тебя берём.

   Вот тут уже Митька и вправду удивился:

   –В дружину?

   –Да, в дружину. И задание тебе даём ответственное – на Западный Форпост поедешь – рубежи наши охранять.

   И тут произошло то, чего воевода никак ожидать не мог – как только Митька услышал про дружину и Западный Форпост – глаза у него загорелись от радости, и он чуть было не пустился в пляс. Но вспомнив о субординации, только громко сказал:

   –Рад стараться, Михайло Никитич!

   Буслаев даже опешил поначалу от такого рвения, но тут же опомнился, и сказал:

   –Вот и ладно. Завтра с утра и поезжай, парень. Я тебе письмо дам с приказом, на Западном Форпосте отдашь. Будешь теперь там службу нести. Смотри же – не подведи!

   Митька снова что было силы, заорал:

   –Не подведу, воевода! Не подведу!

   На следующий день Митька уехал из Бенгаловки с письмом. В письме Буслаев писал, чтобы приспособили его там к какой-нибудь работе. Чтобы большого ума работа не требовала – зато при деле был.

   В Бенгаловку регулярно приезжали с Западного Форпоста дружинники с докладом. Однажды Буслаев спросил у них про Митьку, и то, что он услышал – изрядно его подивило.

   Оказалось, что Митька, прибыв на Западный Форпост – тут же стал всем и вся доказывать, что приехал он охранять рубежи Родины – и что об этом ему лично сказал Михайло Никитич. А посему требовал, чтобы ему тут же выдали доспехи и оружие.

   Поначалу от него отмахивались, но Митька успокаиваться не собирался. Он продолжал баламутить воду, кричал, что, дескать, он теперь дружинник – и никуда отсюда не уедет, и требовал доспехи и оружие. Наконец, он всем так надоел – что ему выдали и то и другое – решили, мол, не убудет. На складах в Бенгаловке доспехов и оружия было много, если что – ещё пришлют. Выдали Митьке и старую кольчугу, и шелом, и щит, и меч. А как только Митька на себя всё напялил – тут же стал требовать, чтобы его отправили в караул.

   Так Митька, в конце концов, и в самом деле стал дружинником. На Западном Форпосте он прижился, и нёс свою службу исправно. Так вот и шла его жизнь своим чередом, пока однажды не пришёл враг, и не поскакал Митька с Западного Форпоста гонцом в Бенгаловку.

***

   Митька как мог, пытался удержать поводья одной рукой – из другой руки у него торчала стрела. Конь слегка сбавил скорость, но всё равно чуть не сшиб на всём скаку замешкавшегося у ворот крестьянина. За воротами его уже ждал Алексашка, и как можно быстрее схватил коня под уздцы. Конь остановился, и Митька мешком упал с него. Из руки хлестала кровь. Однако, Митька сразу же поднялся на ноги и завопил во всё горло.

   –Запирай ворота!!!

   –Это зачем же ворота, то, парень? Случилось чтоль чаво? – спросил Ефим.

   Митька уставился на Ефима так, словно впервые его увидел. Впрочем, он действительно впервые в жизни видел Ефима.

   –Случилось, случилось! – снова заорал во весь голос Митька. Вот туда гляньте! – и он показал рукой в сторону джунглей, через которые шла дорога из Бенгаловки в Ершовку.

   Ефим и Алексашка уставились в указанном направлении, но ничего особенного не заметили.

   –И что там? – скептически спросил Ефим.

   –На стену пошли!!! – снова крикнул Митька, и кинулся по лестнице наверх.

   –Э, стой, парень! – Ефим кинулся за ним следом. За Ефимом побежал и Алексашка.

   Едва Митька взобрался на стену, он сразу же выставил руку, и направил указательный палец в сторону леса.

   –Вон они! Вон!

   Ефим и Алексашка взбежали на стену, и посмотрели в указанном направлении. Далеко-далеко, над лесом, поднимался какой-то столб пыли.

   –Это что ещё? – в недоумении спросил Ефим. – Пыль какая-то.

   –Пыль?! Пыль?!!! Какая пыль?!!! Это они!!! ОНИ!!!

   –Они? Да кто «они» – то, парень?

   –ОНИ! Через пару часов будут здесь!

   Ефим всё ещё недоумевал, а вот Алексашка сразу почуял смертельную опасность. Он сразу понял, что в лесу, в верстах десяти от Ершовки – по лесу идёт войско. Видимо лошадей было много, и на каменной дороге все не умещались – ехали и по обе стороны от неё по земле. И именно лошади-то и поднимали над лесом этот столб пыли. Многие и многие десятки, сотни лошадей.

   «К воеводе бежать надо! Срочно!» – пронеслось в голове у Алексашки.

   –Я к воеводе! Беда! Ефим, запирай ворота! Митька – будь здесь, никуда не уходи! – Алексашка сбежал со стены и пулей помчался к терему воеводы.

   Ефим посмотрел ему вслед и пробурчал:

   –Ишь, раскомандовался!

   Однако он тоже стал спускаться со стены, чтобы запереть ворота. Видимо слово «беда» произвело на него впечатление.

XXVIII. Мегалополис

   Третьим до гор на крайнем западе добрался Савва Буслаев. Его маршрут был самым нелёгким из трёх, особенно в самом начале – когда путь ему преградили болота.

   Как и в лесу, через который уже была проложена тропа – через болота, стараниями первопроходцев – была проложена гать. Но она была слишком узкой и ненадёжной, чтобы по ней могла проехать дружина. Тогда Савва Буслаев приказал рубить деревья, и делать гать больше и крепче – в связи, с чем его продвижение вперёд задержалось на неопределённое время.

   Точно неизвестно, сколько именно времени он оставался на болотах – известно только, что в конце концов он их преодолел, и двинулся с дружиной дальше. Дальше дорога пошла как по маслу – за болотами, на многие километры кругом была широкая степь.

   Проехав по степи, они, наконец, доехали до леса, а недалеко увидели большой холм. Говорят, что как только Савва Буслаев увидел этот холм – так сразу же решил, что именно тут и будет стоять будущий город. Однако в тот момент он никому и слова не сказал, и поехал дальше, в лес. Лес тянулся ещё на пятьдесят вёрст, и преодолев его – он снова выехал в степь, за которой уже вдалеке виднелись горы.

   Поехав вдоль горной гряды, и найдя западный перевал, Савва Буслаев с дружиной, как и Ростислав Брячеславич – переехал через перевал и выехал в пустыню. Оценив обстановку он вернулся назад и приказал начать на перевале строительство форпоста. Однако, ко всеобщему удивлению он объявил, что город собирается строить не возле гор – а дальше, за лесом.

   Предложение это мало кому понравилось. Положим, воздвигнуть там деревянный город проблем не было – лес был рядом – руби да строй. Однако, чтобы построить каменный город – нужно было изрядно попотеть. Камень пришлось бы добывать в горах и везти на стройку через весь лес. Дружинники стали возражать, однако Савва Буслаев в свою очередь стал возражать им, что город надо строить подальше от перевала – чтобы в случае нападения врагов из пустыни – у города было как можно больше времени подготовиться к обороне. На это опять-таки стали возражать, что хоть какое-то поселение рядом с форпостом всё-таки нужно, хоть маленький городок или село. Савва Буслаев согласился, однако главный, большой город – наотрез отказался строить на каком бы то ни было другом месте, кроме холма за лесом. Именно так были заложены Западный Форпост, Ершовка и Бенгаловка.

   Кстати, когда Савва Буслаев объявил, что хочет назвать будущий город «Ершовка» – дружинники изрядно удивились, и снова было начали ему возражать, Говорили, что такое название больше подходит для деревни, а городу, да ещё и большому – не пристало. Но в отличие от Ростислава Брячеславича, Савва Буслаев переубедить себя не дал. Упёрся намертво – Ершовка, и всё тут.

   Почему он выбрал именно такое название для будущего города – в дружине понять не могли. Почему Ершовка? Ершей он, что ли жареных объелся? Посоветовавшись, воеводы снова пришли к Савве Буслаеву, и стали предлагать ему для города другие, схожие названия. Предлагалось назвать город и Ершов, и Ершовск, и Ершовский, и даже Ершовный. Не хотели воеводы, чтобы у будущего города было такое простое, незамысловатое, и в какой-то степени даже крестьянское название – Ершовка.

   Тогда Савва Буслаев сказал, что назовёт будущий город Ершовка и никак иначе. А объяснил он это тем, что как-то ночью, ещё на болотах – ему было видение. Что явился к нему во сне ангел, и сказал ему заложить город и назвать его Ершовкой – и тогда будет этот город стоять долго и крепко, и станет самым большим, самым главным городом в Великом Крае. Делать было нечего – воеводы покорились.

   –Пусть так и будет. – говорили воеводы меж собой, расходясь, – Чего мы в самом деле к этому названию прицепились? Ершовка – так Ершовка.

   Так было начато строительство третьего, самого большого и самого главного города Великого Края.

XXIX. Ершовка

   «Разбудить воеводу, во что бы то ни стало! Срочно разбудить! Время дорого».

   Это была единственная мысль, вертевшаяся в голове Алексашки, когда он бежал как угорелый к терему воеводы. Но будить его не пришлось. Когда Алексашка подбежал к терему, то сначала увидел Фёдора, который седлал вороного коня. Видимо на этом коне воевода собирался ехать на военный совет. Чуть поодаль он увидел и самого Буслаева. Он видимо совсем недавно проснулся. Одет сейчас он был в белую рубаху. Воевода стоял возле деревянной бадьи с холодной водой – и умывался. Черпал ковшом из бадьи воду – и лил себе на голову. Видимо, чтобы поскорее проснуться.

   –Беда, Егор Никитич, беда! – с ходу закричал Алексашка, даже не поздоровавшись.

   –Ты чего так рано? Что ещё за беда?

   –Я у западных ворот был, сейчас в Ершовку Митька прискакал.

   –Какой ещё Митька?

   –Да тот самый, что в Бенгаловку прискакал с Западного Форпоста.

   –А, этот. Ну и что с того?

   –А то, что у него стрела из руки торчит. А над лесом столб пыли огромный. Не иначе как сотни коней сюда едут со стороны Бенгаловки. Войско идёт к Ершовке.

   Воевода на секунду задумался.

   –И что, сказал твой Митька, что в Бенгаловке случилось?

   –Пока ещё нет. Вас ждём. Сказал только, что через 2 часа они здесь будут.

   Воевода опрометью кинулся в избу, но на пороге остановился и окликнул конюха:

   –Фёдор, конь готов?

   –Готов, Егор Никитич. У ворот стоит.

   –Вороного седлал?

   –Вороного.

   –Это хорошо. Вороной быстрее всего домчит. Теперь вот что – запрягай гнедого в телегу, да срочно. К дружине поедешь. – сказал воевода, и вбежал в избу.

   Буслаев сейчас мысленно ругал себя за то, что не оделся раньше. Была бы его воля – он так бы и поскакал в одной рубахе к западным воротам. Но ранг не позволял. В доспехи рядится – сейчас времени не было. «Потом надену – решил он».

   Нет, одеть надо было что-то очень быстро. Поэтому когда Буслаев вышел из терема, на нём был красный кафтан, опоясанный кушаком, а на ногах – сафьяновые сапоги. В этом уже можно было ехать.

   Когда он выбежал из терема – Фёдор ещё только выводил коня из конюшни.

   –Да быстрее же, Фёдор, быстрее запрягай! – крикнул он.

   –Куда же быстрее? Я и так тороплюсь, Егор Никитич.

   –А ты быстрее торопись. И вот что – как запряжёшь – садись и гони быстро к дружине. Скажи, чтобы через четверть часа все срочно собрались у западных ворот. Ты понял? Срочно! Скажи, что я приказал. Скажи – беда на Ершовку идёт.

   –Беда? – Фёдор после слов воеводы очень встревожился. – Какая беда, Егор Никитич?

   –Нет времени, Фёдор. Да я и сам толком не знаю ещё. Беда будет точно, если скорее к дружине не поедешь.

   –Егор Никитич! Батюшка! Не губи! – старик чуть было не бухнулся в ноги воеводе

   –Время не терпит, Фёдор. Езжай быстрее, я на тебя очень надеюсь. Он повернулся к Алексашке. – Ну, парень, отворяй ворота!

   Алексашка кинулся отворять. Воевода вывел вороного коня за ворота на улицу, и сел верхом.

   –Садись на коня, парень. – И подал Алексашке руку.

   Алексашка влез на вороного и сел сзади. Хоть сидеть было и неудобно, но всё быстрее, чем пешком.

   –Держись парень крепче! – крикнул воевода, – Ннно, пошёл!

   И они поскакали к западным воротам.

XXX. Мегалополис

   А тем временем в Китеж стекались возвращавшиеся из дальних странствий первопроходцы, и приносили удивительные сведения. Оказывается, Великий Край был краем поистине диковинных животных и растений. Рассказывали первопроходцы о виденных ими полосатых лошадях, о высоченных животных с длинными шеями, и поистине гигантских исполинах с длинными носами.

   Местные жители диву давались, а вот монахи, записывавшие все эти сведения – ничуть. Дело в том, что в Китеж-граде была довольно большая библиотека книг и манускриптов – в том числе византийских, римских и арабских. Библиотеку перевезли на берег, и теперь она хранилась в Китеже, а позже была перевезена в Мегалополис. Из этих-то книг монахи и узнавали, что те самые «диковинные животные» – называются зебры, жирафы и слоны, и тщательно записывали все эти сведенья.

   Со временем монахи так в этом поднаторели, что им даже не надо было осведомляться в древних книгах о животных и растениях – они их уже знали наизусть. Если путешественник рассказывал о том, как видел на берегу реки медлительных существ, с твёрдой скорлупой, в которую они могут прятаться – монах сразу записывал – «черепаха». Если путешественник рассказывал об удивительном дереве с большими орехами, белыми внутри и довольно вкусными, монах записывал – «кокосовая пальма».

   Так и жил в те славные времена Великий Край – путешественники ходили и ездили по всем его землям, рассказывали об увиденном, и вообще о том, что в мире происходит. Монахи записывали эти сведения. На окраинах строились три города – в центре сроились деревни вокруг Великого Озера, строился и расширялся и сам Китеж.

   Люди строили дома, возделывали землю, ловили рыбу, охотились, разводили хозяйство, женились, воспитывали детей, внуков, иногда даже правнуков – и рано или поздно умирали. Однако их место занимали новые и новые люди.

   Здесь не было войны, не было голода, и было мало людских страданий. Люди жили в мире, ничего не боялись, были сыты – на столах всегда и у всех были хлеб, мясо и рыба. Строились дома, церкви, дворцы. Шла торговля, развивались ремёсла. Одним словом – Великий Край процветал.

XXXI. Ершовка

   Когда они подскакали к воротам – Митька всё так же стоял на стене и смотрел в сторону леса. Ефим запер ворота и стоял тут же – рядом. Митьке явно было нехорошо – весь рукав был в крови. Воевода и Алексашка слезли с коня и побежали на стену. Ничего существенного за это время не произошло – разве что облако пыли стало чуть ближе. Буслаев внимательно оглядел Митьку.

   –Э, парень, да тебе к лекарю надо. Вон кровь, аж на землю льётся.

   –Нет! – в привычной себе манере заорал Митька, – Не надо мне никакого лекаря! Я уехать отсюда хочу, да поскорее!

   –Это куда же это ты поедешь? Сам говоришь – враг тут сейчас будет.

   –На юг поеду, в Мегалополис поеду, в Город Мастеров поеду, куда угодно, но тут я не останусь! – вопил Митька.

   –Да не ори ты, никто тебя тут держать не собирается. Нужен ты больно кому. В общем так, парень. Как, бишь тебя?

   –Митька. – подсказал Алексашка.

   –Так вот, Митька. Ты горячку, значится, не пори. Я вижу, что тебе лекарь нужен, а не то скоро у тебя и взаправду горячка начнётся. Ты пока ещё в здравом уме – меня выслушай. Мы вот как сделаем. Сейчас сюда дружина моя придёт, и ты всем расскажешь, что у вас в Бенгаловке произошло. Как расскажешь – Ефим отвезёт тебя к Федосею, лекарю нашему. Федосей лекарь хороший, травами лечит. Он твою рану живо обработает, чтобы не загноилась, да Антонов огонь, чтобы не начался. Как к лекарю сходишь – садись на своего коня, и скачи куда хочешь – тебе восточные ворота откроют.

   Тут Буслаев посмотрел на Ефима:

   –Кстати, Ефим. А все ли ворота закрыты в городе?

   Ефим замялся:

   –Не знаю я. Егор Никитич. Я ведь только за западными своими слежу.

   Воевода сурово посмотрел на Ефима, но понял, что ругать его не за что, а потому сказал:

– Ты, Ефим, садись сейчас на моего вороного, и объезди все городские ворота. Скажи, чтобы срочно запирали. Однако – крестьян пусть впускают в город, ежели побегут в Ершовку. Ступай.

   Ефим сел на коня и ускакал.

   Воевода снова посмотрел на Митьку:

   –Ну что, согласен?

   Воевода говорил сурово и властно, но при этом как-то успокаивающе, даже немного по-товарищески. Это, казалось, приободрило Митьку. А потому он просто сказал:

   –Согласен.

   –Вот и хорошо. Теперь будем ждать дружину.

   И потянулись томительные минуты ожидания, показавшиеся Алексашке часами. Они всё стояли на стене и смотрели на столб пыли. Он всё приближался. Приближался хоть и медленно, но грозно и неумолимо. Времени оставалось, может быть чуть больше часа.

   Наконец на улице показались первые дружинники – кто бежал, кто ехал на лошади. Воевода с облегчением вздохнул – всё-таки передал им Фёдор его приказ! В глубине души воевода боялся – вдруг, скажем, телега сломается, и Фёдор не доедет? А может, и вовсе забудет передать приказ воеводы – по старческой своей забывчивости. Но послать кроме Фёдора было некого, и воевода понадеялся на него. И как оказалось – не зря. Не забыл Фёдор, всё точно передал.

   Дружинники всё продолжали прибывать. Но за дружинниками, к великому неудовольствию воеводы, к воротам потянулись целые толпы простого народа. Вслед за дружиной шли, гончары, кузнецы, портные, крестьяне, бабы с детьми и даже древние старцы.

   –А вас кто сюда звал?! – Не выдержав, закричал на людей воевода. – Я только за дружиной своей посылал!

   –А ты, Егор Никитич, на нас не кричи. Коли враг на нас идёт, так ведь и мы тоже знать то обязаны. Али мы стадо безмолвствующее?

   –Какой ещё враг?! Кто вам про врага сказал?! – снова закричал воевода.

   –А ты что же скажешь, что нет врага что ли? – язвительно заметил кто-то из толпы.

   Тут воевода заметил у ворот и телегу с гнедым, а телеге Фёдора. А потому напустился на него:

   –Это ты им сказал, старый хрыч?! Ты народ баламутишь?!

   Но Фёдор был удивительно спокоен:

   –Ничаво я не говорил им, Егор Никитич. Только дружине и сказал, как ты велел. А больше – никому.

   –Никому?! Никому?!!! А эти-то все тогда откуда тут?! Откуда они узнали-то?!!!

   –Слухами земля полнится. – философски заметил Фёдор.

   Буслаев громко выругался, но от Фёдора отстал, «Может и правда лучше всем сразу сказать? – рассуждал он про себя. – Времени – то в обрез. Да к тому же они действительно тут живут, им же и на этих стенах с врагом сражаться и смерть принимать, а потому и знать они обязаны».

   Одного только боялся он – паники. Уж слишком быстро враг подходил. Если из посадов и успеет весь народ в город прибежать – то из деревень – точно нет. «Ладно, Будь что будет. Говорить – так уж всем сразу» – решил Буслаев. К тому же было понятно, что народ уже так просто не разгонишь.

   Народ между тем всё прибывал и прибывал. Места у ворот почти не осталось. С великим трудом сквозь толпу верхом на вороном протиснулся Ефим.

   –Ну что, всех объехал? – спросил у него воевода

   –Всех, Егор Никитич.

   –Все ворота закрыли?

   –Все.

   –Вот и ладно.

   Буслаев решил, что тянуть дальше нет смысла. Народу и так уже было слишком много, да и ждать дальше было нельзя.

   –Иди за мной. – сказал воевода Митьке.

   Они вдвоём подошли к лестнице, ведущей на стену, и поднялись на несколько ступенек, чтобы из толпы было их хорошо видно. Поднявшись на ступеньки, они стали ждать, пока в толпе всё затихнет. Люди сразу всё поняли, и зашикали на особо говорливых. А потому уже через пару минут в толпе воцарилось молчание. Сотни глаз смотрели на воеводу и Митьку.

   Буслаев, не откладывая в долгий ящик, громко заговорил:

   –Люди свободной Ершовки! Беда идёт на нашу землю! Враг идёт сюда, и скоро будет под нашими стенами!

   В толпе послышались крики, но воевода подняла руку, приказывая замолчать.

   –Вот этот человек (Буслаев указал на Митьку) сегодня прискакал к нам из Бенгаловки. И сейчас расскажет всем нам обо всём.

   О чём «обо всём» – воевода решил не уточнять. Да он и сам толком не знал.

   Митька физически ощущал, что все взгляды сейчас устремлены только на него. Ощущение это, надо сказать, было довольно неприятным.

   Воевода тоже повернулся и посмотрел на него:

   –Ну что парень, рассказывай.

   И Митька рассказал.

XXXII. Мегалополис

«История Великого Края» (116 год от Великого спасения)

   А теперь перенесёмся вперёд, и посмотрим на Великий Край через сто с лишним лет. И вот мы уже видим, как вздымаются ввысь каменные крепостные стены городов, видим прекрасные сады и виноградники возле Мегалополиса – на том месте, где раньше был лишь дикий лес. Видим обширные посады вокруг Китежа. Видим терема Города Мастеров (название «Горный», данное этому городу его основателем, Ростиславом Брячеславичем – так и не прижилось), которые по праву можно было бы назвать произведением искусства. Видим торговые караваны, в которых купцы везут на продажу свои товары. Видим настоящий расцвет ремёсел, резьбы по дереву, кузнечного и гончарного дела. Видим расцвет иконописи, видим множество летописей, созданных монахами за это столетие, и собранные в целые библиотеки. Видим появление монетного двора. Видим ярмарки. Видим странников-богомольцев, бредущих к святым местам. И видим, наконец, Ершовку, которая стала за это время поистине огромным городом, и фактической столицей всего этого благодатного и изобильного края.

   Разросся за это время Великий Край, забогател. Но сделалось это не по мановению волшебной палочки, не было это ни чудом, ни волшебством. Но что же тогда стало причиной? Что же сделало Великий Край таким, каким он стал, если не волшебство? Ответ прост – это сделал труд. Человеческий труд.

   О том, как жили люди все эти сто с небольшим лет – и пойдёт далее рассказ.

XXXIII. Бенгаловка

   А Бенгаловки-то больше никакой и не было. Она утонула в крови.

   Когда Ерофей смотрел со стены на приближающееся войско, он прокручивал у себя в голове, как же оно может дальше всё повернуться.

   Посадов возле Бенгаловки не было, деревня была рядом только одна. Все люди, находившиеся за воротами, услышав о приближении врага, сбегались в город. Да не просто сбегались – а ещё и гнали перед собой стада животных и домашнюю птицу несли в клетках. Всего через час после приезда Митьки с Западного Форпоста – в Бенгаловке уже было не протолкнуться. Людей хоть прибавилось и немного – только жители соседней деревни – зато животных пригнали – жуть. Особенно постарались в этом плане пастухи, пригнавшие в Бенгаловку пасшиеся на полях стада – все улицы домашней скотиной запрудили. Люди хоть и сетовали на неудобство и тесноту, но при этом сами же понимали, что животные – это их еда. Начнись осада – и начнут скотину на мясо забивать. Поэтому никто особо не роптал.

   Людям раздали кольчуги, шеломы, мечи и щиты. Наиболее метким – раздали луки и стрелы. Хоть времени на подготовку было в обрез, но всё-таки кое-как подготовились. Все ждали долгой осады и втайне надеялись на то, что скоро на помощь подоспеют войска из Ершовки.

   Однако когда с запада показалось войско неприятеля, все поняли – осады не будет. В сторону Бенгаловки шли тысячи безмолвных, с ног да головы закованных в железо врагов. Одни шли пешими, другие ехали на огромных лошадях. За войском ехали телеги со стенобитными орудиями и обоз с оружием, продовольствием и всем остальным.

   Невооружённым глазом было видно – всего, абсолютно всего, у нападавших было в десятки, или даже в сотни раз больше, чем у защитников Бенгаловки. Копья длиннее, щиты шире, войско лучше вооружено. Еды, и той в обозе наверно было больше, чем в городе, даже с учётом пригнанных животных – настолько обоз войска был велик. На головах же врагов были надеты шлемы, которые полностью закрывали лицо. Так что и вовсе было не ясно – люди ли шли на Бенгаловку, или кто другой.

   У всех, кто стоял на стене, глаза расширились от ужаса. Никогда ещё люди не видели такого огромного и хорошо вооружённого войска. Войско чёрных кочевников, даже с учётом всех легенд и небылиц, которыми оно обросло – даже и рядом не стояло с тем войском, которое сейчас надвигалось на Бенгаловку.

   В рядах стоявших на стенах – едва не началась паника. Молодой парень, стоявший рядом с Ерофеем, завопил во всё горло:

   –Аааа!!! Демоны! Демоны!!!

   Ерофей со всей силы треснул его кулаком по лбу:

   –А ну молчать, сволочь!

   Но парень не унимался:

   –Нечистыя!

   Ерофей выхватил из ножен меч;

   –Молчать я сказал, сукин ты сын! Зарублю!!! Всем готовится к обороне!!!

   Парня насилу угомонили. Зато другой парень, трясшийся как осиновый лист, тихо сказал:

   –А может и впрямь демоны это? Лиц-то не видать. Так может, под шеломом и головы-то нет?

   –Молчать, дурак! А то у самого головы не будет! – опять сурово оборвал Ерофей.

   Ерофея поддержал бывалый дружинник:

   –Какие же это демоны, паренёк? Воистину, у страха глаза велики. Сам что ли не видишь, что за войском продуктовый обоз едет? Разве демонам нужна еда?

   –Верно! Правда! – наперебой заговорили дружинники приободрившись

   –Так что парень ты не боись. – снова заговорил бывалый дружинник, обращаясь к молодому. – Никакие это не демоны. Человеки это, такие же, как мы с тобой. А что лиц у них не видать – так это просто шеломы такие у них. Так что ты не робей – авось, сдюжим. Не так страшен чёрт, как его малюют.

   Произвела ли речь бывалого дружинника эффект, или нет – осталось неизвестным, однако о демонах больше никто не говорил.

   –Ишь, какие лошади у них! – заметил кто-то из дружины, – И где же они таких взяли? Уж и здоровенные – то, выше верблюдов!

   Заговорили о лошадях, стали вспоминать, видел ли кто таких огромных коней на своём веку. Оказалось – что никто не видал. Однако разговор о лошадях немного отвлёк людей от мрачных мыслей.

   А враг между тем, пересёк поле и встал под стенами Бенгаловки.

XXXIV. Мегалополис

   Первые несколько лет – люди по привычке ждали зиму. Сначала все думали, что попали в Великий Край летом, и что скоро ударят морозы. Когда сухой сезон закончился, и начался сезон дождей – в этой мысли ещё сильнее укрепились – всё понятно, раз дождь идёт – значит, осень пришла, а за ней – зима. Некоторые, правда отмечали, что дождь хоть и льёт, но холоднее не становится, но их мало кто слушал. Однако, через три месяца дождь закончился, и на смену ему снова пришла жара. Тут уж люди изрядно удивились, и всерьёз заговорили о том, что зимы тут, похоже, не бывает.

   И её действительно не было. Год за годом сухой сезон сменялся сезоном дождей, а сезон дождей – сухим сезоном. Это было очень кстати – вместо одного урожая в год, как было на Руси – здесь за год люди собирали целых четыре. В Великом Крае всё росло как на дрожжах.

   Люди радовались, но со временем некоторые из них начали скучать по зиме. А ещё через несколько лет – зима превратилась в прекрасное воспоминание, и одно время в Великом Крае, появился, чуть ли не культ зимы.

   Люди, тосковавшие по зиме, стали собираться вместе, и вспоминать, как весело было зимой на Руси – какой стоял трескучий мороз, как кругом было белым-бело, как играли в снежки, лепили снежных баб, ходили по льду, катались на санках. Кто был побогаче – вспоминали про удалую езду зимой на тройках лошадей – «Эххх, ннно, залётныя!!!».

   Культ зимы ширился, родились дети, никогда не видевшие ни Руси, ни зимы – и с восторгом слушали, про это чудесное время года. Постепенно зима стала чем-то фантастическим, почти мифическим и отчасти даже мистическим. О ней слагали сказки, былины, пели песни. Особенно много вспоминали про зиму во время празднования масленицы.

   Однако шли годы, и постепенно умирали люди, которые воочию видели и зиму и Русь. Настал такой момент, когда такой человек остался только один – дед Кондрат. Когда затонул Китеж-град – он был ещё мальчишкой, а теперь был он уже старый и дряхлый. В последние годы был окружён колоссальным уважением и почитанием. Часто люди собирались к нему, и просили рассказать об этой самой Руси. И дед Кондрат рассказывал, шамкая беззубым ртом. Наконец, в возрасте девяносто семи лет от роду, умер и дед Кондрат. Больше в Великом Крае не было ни одного человека, который бы видел Русь. Потому постепенно – всё, что было связано и с Русью и с зимой – стало чем-то вроде народных сказок и легенд. Русь по-прежнему чтили, как свою далёкую Родину, но никто из ныне живущих – её никогда не видел. Зиму тоже чтили, но что такое «зима», «лёд», или «мороз» – уже никто не знал и не понимал. И потому, наступления зимы уже никто особо не ждал – как можно ждать наступления того, что ты не знаешь и не понимаешь?

   А климат оставался всё таким же тёплым, зима всё никак не приходила. Сухой сезон – сезон дождей – сухой сезон – сезон дождей. Так и катилось время – проходили годы и десятилетия. Так и прошёл целый век.

XXXV. Бенгаловка

   Все думали, что враги, вставши под стенами, начнут ставить шатры. Однако с большим испугом в Бенгаловке заметили, что на расстоянии чуть больше полёта стрелы, враги устанавливают огромные катапульты, которые волоком тащили лошади за войском. Так же со стены увидели огромный таран, которым, очевидно, собирались разбивать ворота.

   Но больше всего защитников города испугало то, что враги не вступали, ни в какие переговоры, ничего не просили и не требовали, не посылали людей с белым флагом. Войска просто начали готовиться к бою.

   Всё это продолжалось не более нескольких часов, но Ерофею казалось, что ожидание растянулось на дни и недели.

   Затем раздался звук к началу боя. До конца своей жизни Митька с ужасом вспоминал этот звук. Этот звук являлся к нему в ночных кошмарах. Этот звук не имел ничего общего с обычными звуками трубы или охотничьего рога. Никто в городе так и не смог понять – что за адское приспособление издавало этот звук. Это был глухой и скрежещущий вой. Это был звук смерти.

   Заработали катапульты. В город полетели огромные камни. Они перелетали через невысокую стену и разрушали здания, погребая под обвалами людей и животных. Они убивали и калечили. В город полетели сотни стрел. Тогда-то Митьку и ранило в руку.