Тайнознатицы Муирвуда бесплатное чтение

Джине

Не родился еще человек, который, будучи во гневе, признавал бы, что гнев его несправедлив.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Казнь

Ни возраст, ни башня Пент не могли согнуть Сэнфорда Прайса, и на шестидесятом году жизни он оставался все так же крепок и могуч. Высокий, поджарый, он без устали шагал по камере, бормоча что-то себе под нос — привычка, немало раздражавшая его сыновей, деливших с отцом темницу. Сэнфорд Прайс был графом Форши и членом Тайного совета, однако открытое выступление против короля Комороса, которого Форши обвинил в дурном управлении страной, стоило старому графу всех его титулов и земель. Но и этого королю было мало: лишив графа всего, чем он владел по праву рождения, король повелел арестовать его и бросить в темницу.

Сэнфорд Прайс не жалел о сказанном. В его словах не было лжи.

Жалел он о другом: о том, что недооценил королевскую мстительность, не осознал, насколько король отошел от принесенных некогда мастонских обетов. И еще — о том, что за дерзкие слова поплатился не только он сам, но и его сыновья. Семейство Прайс принадлежало к числу древнейших, силой, знатностью и богатством превосходило многих и многих. Даже лишившись графского титула, Сэнфорд знал, что подданные его Сотни хранят ему верность — ему, человеку, а не титулу. Пусть другой похваляется графским титулом, но если Сэнфорд Прайс вырвется из башни Пент и поедет на север, королевство узнает, что такое истинная преданность.

Темница, в которую бросили графа и его сыновей, некогда была обустроена для содержания благородных господ. По традиции, высокородные узники и в заточении наслаждались изысканными яствами, одевались отнюдь не в обноски, а порой даже выезжали на охоту с соколами или гончими. Однако при короле Бранноне традиции пришел конец. Комнаты знатных узников превратились в узилища, по сравнению с которыми самые мрачные подземные пещеры казались оплотом милосердия. Из окон башни видны были парки и река, и гам шумного рынка за стеной достигал слуха досужего наблюдателя. Видеть течение жизни, не имея возможности стать его частью, — это ли не пытка? В некогда прекрасной башне Пент с окон убрали даже занавески, на случай, если узникам придет в голову сплести из них веревки и бежать. Башня вздымалась высоко, поросший травой двор маячил где-то далеко внизу, и попытка бежать через окно была обречена на провал.

Вспыльчивость и крутой нрав Сэнфорда давно стали притчей во языцех; унаследовал он эти черты от одного из своих предков, звавшегося Колвином Прайсом. Семейство Прайс исстари чтило долг и обычай, и наследием этим граф гордился по праву. Осознание того, что король Браннон одну за другой отбрасывал мастонские клятвы и обычаи, наполняло душу Сэнфорда гневом и лишало его покоя. Он решил, что кто-то должен высказать королю все как есть, и сам назначил себя на эту роль, полагая, что прочие охотно последуют его примеру.

Переметнувшись к какой-то потаскушке и разорвав осененный нерушимым обетом брак с законной супругой, король покрывал себя неизбывным позором. До поры до времени Сэнфорд молча скрежетал зубами. Он знал: поругание святынь несет с собой беду для всей страны.

И беда пришла.

Сэнфорд мрачно сравнивал эти дни с испытаниями, выпавшими на долю его предка. Колвин тоже жил под властью жестокого короля. Севрин Демонт, единственный из всех, кто осмелился выступить против короля, был убит в бою. Его сын, Гэрен Демонт, возглавил восстание вместо отца и разбил узурпатора в битве при Зимнепутье.

У окна Сэнфорд остановился и задумался, пропуская сквозь пальцы отросшую седую бороду. Бывают ли времена, когда мятеж — единственное, что остается человеку чести? Колвин наверняка задавался тем же вопросом. Узнав, что по всей стране тайно убивали мастонов, он присоединился к восстанию Гэрена Демонта. Король и его жена-хэтара возжелали уничтожить мастонский орден, но действовали скрытно. Перейти на сторону повстанцев означало бы рискнуть собственной жизнью и будущим сестры, но Колвин не колебался ни минуты.

Неужели Коморос вернулся в те времена? Под рукой не доброго короля стране придется плохо. Если бы Сэнфорд сумел сбежать из башни Пент или если бы, по воле Истока, был освобожден, — должен был бы он поднять гражданскую войну? Война — это всегда смерть, болезни, страдания. Он и сам утратил все — титул, состояние, высокое положение, — однако не стремление вернуть утраченное звало его в бой. Он жаждал сразиться за справедливость. За правосудие. За торжество закона.

Жгучая ярость снедала его. Четверо его сыновей были заключены в той же башне. Двоих из них — Тобиаса и Менниона — разлучили с женами. Новорожденное дитя Тобиаса никогда не видело лица своего отца. Говорили, что женщин держат где-то в глуши, на задворках Сотни, и они в немилости у нового графа. Стражник, который сочувствовал пленным, порой приносил новые вести, и узники, по крайней мере, знали, что их Семейство не голодает. Крестьяне Сотни Форши регулярно доставляли изгнанницам сыр, баранину и говядину. Сэнфорда знали как господина сурового, но милосердного; если и случалось ему ошибаться, то разве только в том, что давал он больше, чем следовало.

— Вы сердитесь, отец, — произнес Тобиас, его старший. Встав у окна, он положил руку отцу на плечо.

— Я думал о наших женщинах, — ответил старый граф. — Они пострадали за мои слова. Это несправедливо.

— Вспомните, как король обошелся с собственной дочерью, — сказал Тобиас. — Стоит ли после этого удивляться его обращению с нами.

— С дочерью он обошелся самым бессовестным образом — хорошо же он вознаграждает за верную службу. Вскоре у него не останется верных людей, одни лизоблюды, — произнес Меннион из-за стола, представлявшего собой брошенную на козлы доску, где он доедал остатки завтрака. Парень отличался завидным аппетитом.

— Все, кто верно ему служил, были отосланы прочь и опозорены, — произнес Тобиас. — Посмотрите хотя бы на Тайный совет. Ни одного старого советника не осталось.

— Мортон тоже был в совете, — сказал Сэнфорд. — А теперь он сидит в башне Пент, как мы.

— Что-то там поделывает Додд? — задумчиво сказал Элдер — он сидел за столом и листал какую-то книгу.

При мысли о младшем сыне, Додде, Сэнфорд ощутил гордость, смешанную с болью. Опустив голову, он шумно вздохнул.

— Додд такой же пленник, как и мы.

— А я бы с ним охотно поменялся, — сказал Меннион, постукивая ложкой по столу. — Какие в Муирвуде пекут плюшки и печенья, эх!

— Да ведь это только на Духов день, — поправил брата Элдер и играючи взял его шею в захват, но тут же отпустил.

— Духов день… Интересно, в следующий Духов день нас уже выпустят? Прошлый мы просидели тут, и печальное же это было время!

— Соскучился по танцам у майского дерева, да? — усмехнулся Гейтс, четвертый сын Сэнфорда. Он сидел, привалившись к стене и разглядывая отца и братьев, и молчал, но желание поддразнить брата взяло верх.

— А ты не соскучился? — спросил Элдер.

— Еще чего! Терпеть не могу танцы!

— Где же ты тогда будешь искать жену? — поддел брата Меннион.

— Дураки вы, — сказал Гейтс. — Жениться я всегда успею, но сначала хочу повоевать. Мне бы хоть пару войн пройти. Клянусь небом, рано или поздно Дагомея вторгнется на наши земли, и нас освободят, и дадут нам оружие. А когда придет пора жениться, пусть батюшка с матушкой сами выберут мне невесту. Мне сойдет кто угодно, хоть бы даже и безродная. Вот если бы она еще готовить умела, как наша прапрабабка Лийя… Эй, Меннон, не ешь весь пирог, оставь на потом. У тебя живот заболит от обжорства.

Братья дружно рассмеялись, и веселый этот смех унял гнев, бушевавший в сердце Сэнфорда. Бывало ведь и хуже, и братские перепалки порой становились не такими уж братскими. Заприте пятерых мужчин в тесной камере, и кто-нибудь нет-нет да и взбесится. Ох, не зря Сэнфорд всю жизнь не любил тесноту.

— Так, думаешь, с Доддом все хорошо? — спросил совсем рядом Тобиас, понизив голос. — О нем в последнее время ничего не слышно. Я за него беспокоюсь.

Сэнфорд сложил руки на груди и привалился к стене у окна. Додд был умен и верен Семейству. Он проходил обучение в Муирвуде, и, когда его отца и братьев бросили в темницу, за Доддом был выслан отряд с приказом привезти и его тоже, однако нарочных ждал неприятный сюрприз. Будучи щедро одаренным Истоком, Додд прошел мастонские испытания на год раньше сверстников и, когда за ним пришли, на правах мастона потребовал убежища в Муирвуде. Отряд вернулся несолоно хлебавши. Король был в ярости. За голову Додда была объявлена награда — на случай, если его поймают за пределами аббатства. Сэнфорд очень надеялся, что мальчишка останется в Муирвуде, и до сей поры младший его сын был покорен отцовской воле. Но Додд жаждал вернуться в Форши, к матери и остальному Семейству, и Сэнфорд это знал, однако все попытки добраться до аббатства Биллербек были бы сопряжены с невероятным риском.

— Он еще очень юн. Ему многое предстоит узнать, — произнес Сэнфорд, растирая ладони. — Остается только надеяться, что он не натворит глупостей. Если будет слушать альдермастона и его жену, все будет хорошо. Будь он так же несдержан, как Меннион, я тревожился бы больше.

Сэнфорд улыбнулся.

Тобиас ответил ему улыбкой.

— Я по нему соскучился. А вы знаете, почему он решил учиться не в Биллербеке, а в Муирвуде?

— Он лучше вас всех слышит Исток, — ответил Сэнфорд. — Иногда он живет как во сне. В аббатстве Биллербек обучаются сыновья нашей Сотни, в свое время там учились и вы, однако Додд решил, что ему больше подходит Муирвуд. Я решил, что у меня нет причин для отказа.

К ним неторопливо подошел Гейтс. Гейтс не любил оставаться в стороне. Он встал у окна и прижал ладони к стеклу.

— Какой сегодня день? — спросил Гейтс, глядя наружу. — Кто-нибудь помнит?

— Двенадцатая Ночь, — с набитым ртом ответил Меннион. — Я слышал, стражники говорили пару дней назад. Будет зимний праздник. Только нам-то что с того, с нами все равно не поделятся.

— А по-моему, там ставят майское дерево.

— Что? — удивился Элдер.

Гейтс потянул задвижку и распахнул окно. Воздух был холоден и резал как ножом. Дело шло к полудню, но ленивое зимнее солнце едва-едва поднималось над стеной. В открытое окно хлынул шум со двора. Внизу собирались люди. Сэнфорд заметил, что ворота открыты. Прямо под окном были сооружены подмостки — их Гейтс и принял за основу для майского дерева.

— Что там происходит? — спросил Тобиас, глядя вниз.

— Не знаю, — ответил Сэнфорд.

— А мне не видно, — обиделся Меннион, который наконец встал из-за стола и, расталкивая братьев, стал пробираться к окну. — Дайте посмотреть.

— А ну, тихо! — рявкнул Сэнфорд. Сыновья умолкли.

Двор под окном медленно заполнялся людьми. Шли все, не разбирая сословий. Люди сбивались в кучки, переговаривались, спорили, поглядывая на узкий помост, способный вместить не больше дюжины человек.

Заиграли трубы, и толпа умолкла. Послышался скрип тележных колес, и люди хлынули в стороны, пропуская к помосту повозку.

— Кто это? — спросил Гейтс.

— Мне не видно, — простонал Меннион.

Повозка была невелика, не повозка даже — тележка, на какой возят на продажу зелень и овощи. На тележке стоял человек в выцветшем коричневом плаще и истрепанных штанах. Волосы его были в беспорядке, и все же Сэнфорд узнал этого человека.

— Это Томас Мортон, — в смятении произнес он.

— Королевский канцлер? — ахнул Элдер.

— Бывший. Мортон сам оставил этот пост. Нынче канцлером у короля Крабвелл. А вот и он, — указал старый граф. — Черный плащ, золотая накидка — первый раз таким его вижу. Вон, видите?

— Вот подлец, — сказал Гейтс. — Дайте мне меч, я его…

— Тихо! — прошипел Сэнфорд.

Тележка ехала между живых стен, и только тут Сэнфорд заметил человека в черном капюшоне. Человек стоял у лестницы, что вела на помост. У Сэнфорда кровь застыла в жилах. Вокруг повозки встали стражники и помогли Мортону сойти на землю. Неверным шагом бывший канцлер подошел к помосту и ступил на первую ступеньку. Лестница под ним покачнулась.

— Он… его… — ахнул Тобиас.

Сэнфорд в тупом отчаянии смотрел вниз. Толпа умолкла, но тут тишину прорезал чей-то крик.

Какая-то женщина пробилась сквозь людскую стену и подбежала к Мортону. Голос ее был громок и сердит:

— Сир! Сир! Когда вы были канцлером, мой муж отдал вам важные бумаги! Верните их, сир! Где они?

Бывший канцлер посмотрел на нее.

— Потерпи немного, добрая женщина, — сказал он. — Через какой-нибудь час король избавит меня от забот о твоих бумагах. И от всех прочих забот тоже!

Он покачал головой и вновь попытался подняться по лесенке. Ступеньки ходили у него под ногами.

Сыновья Сэнфорда молча смотрели на происходящее, и в глазах их читался растущий ужас.

Мортон повернулся к солдату.

— Добрый человек, помоги мне подняться по этой лестнице, не свернув себе шеи. Что же до спуска, то и там, полагаю, без тебя не обойдется.

Солдат придержал лестницу, а его товарищи помогли Мортону вскарабкаться на помост. Несколько человек поднялись за ним следом. Оставшиеся солдаты передали им снизу деревянную колоду с иззубренным верхом.

— Клянусь Идумеей… — прошептал Сэнфорд.

Встав перед толпой, Томас Мортон заговорил.

— Меня привели сюда по королевской воле, дабы вершить правосудие, — твердым голосом громко объявил он. — Меня пытали и…

— Молчать! — закричал всадник в доспехах, сидевший на могучем боевом коне. — Я шериф этой Сотни. Ты будешь молчать, Мортон. Ты не подписал закон о верноподданничестве, ты отказался подписывать его при множестве свидетелей. Клади голову на плаху и получи то, что положено предателю. Если ты, конечно, мужчина!

Сэнфорд узнал капитана. Его звали Трефью. Он входил в число новых приближенных короля. Нессиец по происхождению, он славился жестоким и безжалостным нравом.

— Что ж, — дрогнувшим голосом сказал Мортон, — я буду молчать. Я покоряюсь воле короля. Да, я отказался подписать закон. Это правда. Но я мужчина. И я умираю мастоном в кольчужнице, верным слугой Истока и моего короля.

С этими словами Мортон медленно опустился на колени перед плахой.

Человек в капюшоне шагнул к бывшему канцлеру и оттянул ворот его куртки, обнажая плоть в серебряной кольчужнице. Сэнфорд не мог дышать.

«Нет, нет, нет!»

Мортон положил голову на плаху, однако затем поднял руку и остановил палача, которому солдаты уже поднесли топор.

— Погоди минуту. Позволь мне убрать бороду. Уж борода моя измены не чинила. Ну вот. Делай свое дело, мастер палач. Я тебя прощаю.

В исполненных ужаса глазах четырех графских сыновей отразился занесенный топор.

Толпа громко ахнула.

Когда казнь свершилась, Сэнфорд потянул за рукоятку, закрыл створки и заслонил собой душераздирающий вид из окна. Глаза сыновей казались огромными, лица были бледны как бумага. Меннион бросился к туалетному ведру и вывернул туда свой завтрак.

Только что на глазах у них при свете дня, под сенью мнимой законности был убит мастон. Даже во времена Колвина Прайса короли не отваживались на столь вопиющее преступление против невинного.

Сэнфорд повернулся к сыновьям.

— Надо искать пути к бегству, — тихо, но твердо произнес он. — Капитан Трефью очень внимательно смотрел на наше окно. Он хотел, чтобы мы всё это видели.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сигил тайны

Шлюпка скользила вперед, шустрой рыбкой разрезая поверхность воды. Воздух был полон незнакомых запахов и суетливой мошкары, блестевшей и переливавшейся в прозрачных лучах вечернего солнца. Пристань была все ближе, и на лбу у Майи выступил пот, а сердце забилось еще быстрее. В устье реки темной громадой маячил «Хольк», пришвартованный к сырой болотистой пристани близ сложенного из каменных глыб здания.

Дрожа от предвкушения и нетерпения, Майя съежилась на шлюпочной банке. Сколько лет мечтала она прийти в аббатство Муирвуд и стать мастоном! В сердце ее робко просыпалась надежда, и Майя боялась вздохнуть, чтобы не спугнуть хрупкую гостью.

Джон Тейт без устали работал веслами. Его пес Аргус устроился на дне рядом с Майей и положил морду ей на колени. Рядом, держа Майю за руку, сидела ее бабушка Сабина Демонт, Великая Провидица Прай-Ри, сидела и смотрела на аббатство с улыбкой, исполненной любопытства, словно видела что-то недоступное глазу внучки.

А Муирвуд был великолепен. Навстречу путникам поднимались неприступные серые стены в паутине лесов, и даже с реки слышен был стук молотков по зубилам и видны многочисленные лебедки, поднимавшие в вышину все новые и новые камни. На стенах работали люди — десятки людей.

Майя сжала руку бабушки.

— Я думала, аббатство больше не будут восстанавливать, — сказала она, широко раскрыв изумленные глаза. — Я слышала, отец запретил…

Сабина ответила ей пожатием.

— Запретил. Но мы послушались воли Истока. Чувствуешь ли ты его здесь?

Майя несмело кивнула.

— Я почувствовала еще на борту «Холька», когда мы вошли в устье. Мне никогда не было так хорошо и спокойно. Как будто аббатство… как будто оно мне радо.

— Когда Лийя увела королеву Довагеру и своих людей из сгоревшего Муирвуда, она наложила на эти земли защитные чары и запечатала их сигилом тайны. Бесчисленным и их слугам путь сюда заказан. Здесь ты будешь в безопасности, Майя. Ты подготовишься к мастонским испытаниям и исполнишь пророчество Лийи, откроешь Сокровенную завесу и восстановишь аббатство в былой силе и славе. Пусть наши мертвые освободятся от этого мира, а мастоны Ассиники обретут путь к бегству. Иного будущего у нас нет, — она указала на леса. — Внутренние работы уже закончены. Внешние — заканчиваются. Леса — это лишь маскировка, призванная убедить недоброжелателей в том, что аббатство еще далеко от восстановления. Никогда не суди по внешнему виду!

— А я-то голову ломаю, что они там возятся, — проворчал Джон Тейт. — Как по мне, все на месте, чего там еще строить, спрашивается.

— Работы закончатся к Духову дню, — сказала Сабина. — Аббатство восстанавливали много лет и сумели сохранить его в том виде, в каком его знали наши предки. Я храню в себе образ, Майя.

Джон Тейт поднял одно весло над водой, а вторым начал подгребать, подгоняя шлюпку к пристани. Там их ждал человек с шестом и багром. Подведя лодку поближе, Джон Тейт взял свернутую в кольцо веревку и бросил ее человеку на пристани, закрепил другой конец и вышел на причал, туда, где встречающий вязал веревку на тумбу.

— Ты все не так делаешь, — сердито сказал Джон Тейт, отмахнувшись от его протестов. — Дай мне.

Майя улыбнулась. Джон Тейт полагал, что на свете есть два мнения: одно — его, другое — неправильное. Был он невысок и широк в талии, медные завитки волос обрамляли намечающуюся лысину, а жесткая заостренная бородка несла в себе воспоминания о прошлых обедах. Аргус прыгнул на пристань вслед за хозяином, и шлюпка покачнулась, а Джон Тейт повелительно свистнул псу.

— Добро пожаловать в Муирвуд, моя госпожа, — произнес ожидавший их человек, обращаясь к Сабине. — Едва на реке показались мачты «Холька», я выслал вестника к альдермастону. Он желает видеть вас немедленно.

— Благодарю вас, — ответила Сабина. Майя собралась было вылезать самостоятельно, но тут Джон Тейт покончил с веревкой и протянул девушке крепкую руку. Майя была одета в выцветшее голубое платье — наряд безродной. Лица это платье не скрывало, и все же в нем девушка не привлекала ничьего внимания и могла надеяться на то, что сойдет в аббатстве за свою. Внутри у нее все сжималось от тревоги, но она поблагодарила Джона Тейта и стала ждать, пока он переправит на причал Сабину.

Для своего возраста бабушка отличалась удивительной легкостью движений. Длинные волосы ее были пронизаны седыми прядями, однако тут и там в них проступало медовое золото прежних дней, а мудрые глаза и ласковая улыбка заставляли забыть о морщинах и дряблой коже.

— Теперь это и твой новый дом, — сказала Сабина, поворачиваясь к охотнику. — Тебе выделили охотничий домик. Но сначала давайте-ка все вместе сходим повидать альдермастона.

Джон Тейт вздохнул.

— Я бы лучше прошелся по тутошним лесам да присмотрелся к болоту. Как вы его там назвали, Бирден Муир? Эх, Чишу, как же я соскучился по Прай-Ри! Хотя, как я погляжу, дубы тут растут, растут. Есть куда топорик покидать. Вроде ничего, крепкие.

Сабина взяла Майю за руку и повела ее от пристани и вверх по каменной лестнице, выходившей на холм. Джон Тейт топал следом, нагруженный багажом, точно вьючная лошадь. Аргус трусил за хозяином.

Они вышли на вершину холма, и взглядам их открылось аббатство во всем своем великолепии. Майя улыбнулась — столько людей! Сабина шла рядом, указывая то в одну, то в другую сторону.

— Здесь есть на что посмотреть, но первым делом я покажу тебе самое главное. Вон там, рядом со стеной, здание пониже — это клуатры. Там ученики занимаются чтением и гравированием. Днем там учат мальчиков, но ночью, когда закрываются ворота, жена альдермастона приводит в клуатры тайнознатиц и занимается с ними.

— А мальчики об этом знают? Не может быть, чтобы никто ничего не видел!

— Под аббатством есть множество туннелей, Майя. По этим туннелям тайнознатицы проникают в клуатры. Даже привратник не знает, чем живет аббатство после того, как будут заперты ворота. Туннели соединяют дом альдермастона с аббатством и кое с чем еще — один, например, выходит прямо в деревню за стеной. Все проходы защищены яр-камнями. Вон там — прачечная, там прачки стирают одежду. Здесь утиный пруд. А вот Сад сидра, я его очень люблю. Здесь растут знаменитые яблони Муирвуда. Ах, как здесь красиво весной!

Сердце Майи затрепетало от восторга. Сколько историй слышала она о своих предках Лийе и Колвине, сколько раз в историях этих упоминался Сад сидра, где брали свое начало их приключения! Как она мечтала попасть в этот сад!

— А яблоки там есть? — спросила Майя.

— Нынче не сезон, — покачала головой Сабина. — Подождем до весны. Вот кухня альдермастона. Видишь, вон там, островерхая крыша и купол? Там ты будешь есть. В этой самой кухне много лет назад жила моя прапрабабушка. И когда бабушка приплыла на корабле, кухня еще стояла. И сад уцелел, хотя, конечно, изрядно одичал. Садовники трудились много лет, и наконец он был восстановлен. Рядом с кухней — дом альдермастона. Вон там живут ученики, но тебе туда не надо.

Майя непонимающе посмотрела на бабушку:

— Где же я буду жить?

— В доме альдермастона. Пусть твой отец от тебя отрекся, но ты по-прежнему королевская дочь. Я попросила альдермастона назначить одну из тайнознатиц тебе в товарки. Она будет жить с тобой.

Майя прикусила губу и кивнула. Ее разрывало на части, смутная тревога мешалась с нетерпеливым ожиданием. Мечта стала явью. Сколько лет мечтала она оказаться в Муирвуде и увидать мать! При мысли об этом нахлынула печаль, но Майя постаралась скрыть свои чувства.

Разглядывая жителей аббатства, она быстро подметила, что безродные и ученики отличаются между собой и нарядом, и повадкой. В аббатстве было много юношей и девушек, но одни были одеты пышно и богато, а наряд других составляли бледно-голубые платья, перетянутые в талии, или голубые куртки с поясами. Кое-кто — и ученики, и безродные — с любопытством поглядывал в ее сторону. Побежали шепотки, кто-то показал пальцем. Были здесь и совсем юные лица.

— Сколько в аббатстве учеников? — тихо спросила Майя.

— Около сорока. Большинство начинают учебу лет в двенадцать-тринадцать, но до четвертого-пятого года дотягивают немногие. Если же ученик и через шесть лет обучения не может пройти испытания, его отсылают прочь.

— Но мне почти девятнадцать, — заметила Майя, и на душе у нее заскребли кошки. — Я вообще не готовилась к испытанию.

— Когда Лийя прошла испытание, она была младше тебя и вдобавок не прочла ни единой книги. В нашем Семействе умеют слышать Исток. Ты умеешь читать, знаешь иностранные языки — это уже дает тебе преимущество перед другими учениками. Кое-кто из них не выговорит и двух слов по-дагомейски, а ты свободно говоришь на этом языке. Твоя подготовка лучше, чем у большинства учеников. А твой опыт…

Бабушка умолкла. Проследив за ее взглядом, Майя увидела мужчину и женщину, которые шли к ним от дома альдермастона. И лишь затем, заметив строгие серые рясы, Майя поняла, что это сам альдермастон с женой. Девушка растерялась — не то чтобы она ждала чего-то особенного, но она и подумать не могла, что окажется ростом выше альдермастона. Он был невысок и полноват, седой пушок у него на голове отступал все дальше под натиском лысины. Уши у него были большие и оттопыренные, щеки успели немного обвиснуть. Майя думала, что альдермастон будет бородат, но он оказался чисто выбрит и вовсе не походил на грозного владыку, способного призвать огонь небесный. Жена у него была худая и хрупкая как птичка, с коротко остриженными седыми волосами.

Когда расстояние между гостями и хозяевами сократилось, Майя увидела глаза альдермастона, и глаза эти поразили ее до глубины души. Неяркие, светло-карие, они смотрели удивительно цепко и испытующе. Когда альдермастон перевел взгляд с Сабины на Майю, девушке почудилось, что он заглянул ей в душу и теперь знает все самые темные ее тайны, ее тайный позор. Глаза его были наполнены мудростью. В них читалось сострадание. Они были глубже самых глубоких морей. Альдермастон встал перед Майей, и она почувствовала себя нагой и беззащитной.

Теплая рука хозяина аббатства коснулась ее пальцев. Альдермастон взял ее ладони в свои и привлек к себе.

— Добро пожаловать, — весомо и искренне произнес он. — Добро пожаловать в Муирвуд. Мы очень рады твоему прибытию. Ты — дочь мастонов и теперь сама будешь мастоном. Аббатство приветствует тебя, Марсиана.

— Спасибо, альдермастон, — сказала Майя, и голос ее дрогнул, ибо ласковые слова глубоко тронули ее сердце. Альдермастон смотрел на нее, как отец мог бы смотреть на дочь, и сила Истока исходила от него, словно пар от стоящего на огне чайника.

Альдермастон отпустил ее руки, и его жена приняла Майю в свои объятия. Майя ощутила ее тонкие ключицы сквозь ткань рясы, а обоняния ее коснулся запах пурпурной мяты. Женщина отстранилась, но взгляд, которым она смотрела на Майю, был полон тепла.

— Здравствуй, Майя, — прошептала жена альдермастона и погладила девушку по щеке.

— Идемте же в дом, — сказал альдермастон и жестом подозвал Джона Тейта. — Нам о многом нужно поговорить. Вы — Джон Тейт, наш новый охотник? Добро пожаловать, сударь. Пойдемте с нами.

Майя не знала названия тем чувствам, что бурей поднялись у нее в душе, но ей казалось, что она вот-вот заплачет. Нечто странное было разлито в воздухе, нечто тяжелое и трепещущее, и тяжесть эта почти до боли сдавливала сердце.

Под шепотками и любопытными взглядами учеников и работников они приблизились к дому альдермастона и вошли в двери.

В кабинете альдермастона дожидался высокий человек с густой седеющей шевелюрой. Одет человек был в простую, но строгую рясу служителя. Едва завидев альдермастона, человек почтительно приветствовал его.

— Я привел ее, альдермастон, — с поклоном произнес человек. Рядом с невысоким хозяином аббатства он казался еще выше. — Она ждет в приемной.

— Спасибо, — поблагодарил альдермастон и указал на человека. — Это Томас, мой сенешаль и многолетний помощник. Он верный советник, а еще — давний учитель гравирования. Томас, — на сей раз альдермастон указал на Майю, — это наша новая гостья.

— Добро пожаловать, леди Марсиана, — улыбнулся Томас, на впалых его щеках вдруг показались ямочки. Сенешаль задумчиво пощипал пышные седеющие усы, не уступавшие густотой шевелюре. — Вам еще кто-нибудь потребуется, альдермастон? Прислать целителя?

Но альдермастон лишь слегка качнул головой и чуть приподнял ладонь.

— Нет, Томас, спасибо. Посторонние нам не нужны.

Томас закрыл дверь, отрезав комнату от остального мира. Хозяин аббатства серьезно и печально посмотрел на Майю.

— Марсиана, у меня для тебя горькая весть.

Майя сглотнула. Боль обожгла ее изнутри.

— Мама умерла, — тихо сказала она пересохшими губами.

Альдермастон тяжело кивнул. Сабина обняла Майю за плечи.

Сердце Майи рвалось от боли. Она обо всем знала, она видела сон, и все же слова альдермастона ударили как клинок под ребра. Майя содрогнулась, но постаралась взять себя в руки.

— Это случилось три дня назад, — сказал альдермастон, шагнул к ней и взял ее за руку. — Я пытался поднести ей Дар исцеления. Я испросил воли Истока на то, чтобы поднести ей Дар жизни, однако этому не суждено было случиться. Исток забрал ее к себе.

Он печально покачал головой.

— Горе, печаль и беды — неизменные спутники человека, Марсиана, но жизнь наша соткана не только из них. Я не стремлюсь приуменьшить твою боль, вовсе нет. Словами горе не излечишь. Беды могут преследовать человека долго, очень долго — твоя жизнь и жизнь твоей матери тому подтверждение. Но запомни, Марсиана: не дай бедам поглотить тебя с головой.

Его взгляд был взглядом человека, который не понаслышке знал, что такое страдание.

— Я так хотела увидеть ее, хотя бы один последний раз, — прерывистым голосом произнесла Майя.

— Ты еще увидишься с ней, — уверенно сказал альдермастон, сжимая ее руку. — Со смертью приходит печаль. Так было и так будет. Но здесь, в аббатстве, ты должна будешь совершить одну важную вещь. Ты снова откроешь Сокровенную завесу. Мертвые плачут вокруг, ибо они обречены вечно скитаться по нашему миру. Ты откроешь ворота их темницы. Твоя мать знала это. Эта судьба предсказана тебе давным-давно. И когда-нибудь ты снова увидишься с матерью, ибо связь между вами нерушима.

Не в силах вынести его испытующий взгляд, Майя отвела глаза. Негромкие слова этого человека были наполнены такой силой и убежденностью, что казались тверже камня и сильнее бури.

— Благодарю вас, альдермастон, — с трудом выговорила Майя.

Он подвел девушку к стулу и помог ей сесть. Об руку с женой альдермастон отошел к столу, заваленному свитками, перьями, чернильницами, гравировальными принадлежностями и прочими инструментами и материалами, между которых затесался небольшой старинный том. Усадив жену, он сел сам. Сабина устроилась на стуле подле Майи, а Джон Тейт взгромоздился на широкий подоконник, где было устроено сиденье.

— Томас, — сказал альдермастон, — не мог бы ты рассказать Великой Провидице о том, что за вести пришли из Комороса?

— Да, альдермастон, — Томас не сел со всеми и остался стоять, смиренно сложив руки. Он вздохнул.

— Канцлер Мортон… Я даже не знаю, как об этом сказать, чтобы не ранить ваши чувства… Канцлер отказался подписать закон о верноподданничестве и был обезглавлен у стен башни Пент. Это произошло утром при большом скоплении народа, в присутствии по меньшей мере пяти сотен свидетелей, в том числе узников башни. Таковы, насколько я понимаю, факты.

Он фыркнул и стиснул зубы, видимо, сдерживая гнев.

Майя уставилась на сенешаля. Новость не была для нее новостью — о случившемся она уже знала от Кольера, своего мужа. И двух недель не прошло с тех пор. При мысли о муже Майе стало не по себе. Она бежала из Несса, а муж остался там, в плену, и причиной тому было ее предательство.

Джон Тейт фыркнул:

— Это что ж они, за бумажку ему голову отрубили?

Томас кивнул и качнулся на пятках вперед-назад.

— Закон о верноподданничестве объявляет королевскую власть превыше воли Истока. Земли аббатств облагаются налогом в пользу казны. Альдермастонов отныне назначает не Великая Провидица, а король. Скажем прямо, он обезумел и жаждет крови!

— Томас, — с мягкой укоризной произнес альдермастон.

— Мне не следовало так говорить, — немедленно признал Томас, покраснев. — Я забылся, а ведь здесь присутствует королевская дочь. Молю о прощении, леди Майя, однако в настоящее время я не питаю добрых чувств к вашему отцу.

Сабина наклонилась вперед:

— Когда он узнает, что я в Муирвуде, то очень удивится.

— По всей видимости, да, — согласился Томас, вновь качнувшись на пятках.

Сидевший под окном Джон Тейт почесал Аргуса за ухом.

— Лучше бы королю сюда не соваться, — сердито проворчал охотник. — Я ведь и осерчать могу. Ишь, повадился рубить головы среди бела дня!

Альдермастон сложил руки на груди и чуть наклонился вперед.

— Каково бы ни было наше положение, мы не можем позволить себе позабыть о Клятве Муирвуда. После того, как королева скончалась — полагаю, что от яда, — мы послали вестника во дворец. В самом скором времени я ожидаю распоряжений относительно организации похорон. Не исключено, что король пожелает почтить Муирвуд своим присутствием, — альдермастон понизил голос. — Это было бы в высшей степени нежелательно. Король может понять, что аббатство почти отстроено и что работы не были прекращены по его приказу. Что нам делать, Великая Провидица? Нам нужен ваш совет.

При мысли о том, чтобы снова увидеть отца, и особенно вскоре после смерти матери, у Майи исказилось лицо и сжались кулаки.

Сабина устремила на альдермастона твердый взгляд.

— У Майи будет совсем мало времени на подготовку к мастонским испытаниям, — произнесла она.

— Верно, — согласился альдермастон, и на душе у Майи стало еще тревожнее.

— Кого вы выбрали ей в товарки?

Альдермастон повернулся к жене и жестом передал слово ей.

— Среди тайнознатиц немало способных девочек, Провидица, — произнесла женщина. — Есть среди них и высокородные, и безродные. Я испросила волю Истока, и Исток избрал в товарки Майе девицу Сюзенну Кларенсье.

— Расскажите мне о ней, — задумчиво попросила Сабина.

— Она учится последний год, и ее испытание состоится на ближайший Духов день. Сюзенна принадлежит к уважаемому Семейству, старшая из троих детей. Она помогает другим в учебе и не кичится своей родовитостью. Среди учениц она пользуется уважением и имеет на них некоторое влияние. На ее благоразумие можно положиться. Кроме того, она тайнознатица, а потому умеет хранить секреты.

— Приведите ее, — распорядилась Сабина.

Томас улыбнулся, вновь показав ямочки на щеках, и вышел в приемную.

— Вижу, вы приготовили книгу, — сказала Сабина альдермастону, когда за сенешалем закрылась дверь.

— Все как вы сказали, — спокойно ответил альдермастон, указав на лежащую перед ним книгу.

— Эта книга предназначена для тебя, Майя, — пояснила Сабина и сжала руку внучки. — Я попросила альдермастона выгравировать лишь одну страницу. Последнюю.

Открылась дверь, и сенешаль пропустил внутрь девушку, возрастом и ростом схожую с Майей, удивительную красавицу в одеждах из шелка и парчи, стоивших, должно быть, не меньше тысячи марок. Шею девушки плотно обхватывало драгоценное ожерелье, по плечу сбегала длинная золотая коса. Майя ощутила укол зависти — сама-то она была одета куда как проще, и наряд ее не выдавал истинного положения своей владелицы в свете. Но смотрела девушка тревожно, и при виде собравшихся тревога ее лишь возросла.

Сабина встала и приветствовала вошедшую.

— Добро пожаловать, Сюзенна. Не стесняйся.

Глаза девушки расширились.

— Великая Провидица! — ахнула она и склонилась в глубоком реверансе.

— Ты ей не говорила, Джоанна? — спросила Сабина, обращаясь к жене альдермастона.

— Нет.

Сабина кивнула и взяла ладонь девушки в свою.

— Я вижу, что тебе не по себе. Ну же, не бойся. Тебя никто не собирается наказывать. Ты призвана сюда за свои достоинства, а не за грехи.

Услышав похвалу, девушка покраснела.

— Благодарю вас.

— Сюзенна, ты пришла сюда потому, что такова была воля Истока. Я обратилась к альдермастону с просьбой подобрать ученицу выдающихся достоинств и преданности делу, дабы эта ученица могла помочь нам в наших трудах. Исток говорит мне, что выбор был сделан верно. Я хочу поручить тебе дело, требующее абсолютной секретности и самоотверженности. Прежде чем продолжать, я хочу знать, готова ли ты взять на себя эту ношу.

Девушка была растеряна, но глаза ее сияли от сдерживаемых чувств, и с ответом она не медлила:

— Да, Великая Провидица, конечно! Я готова сделать все, чего потребует воля Истока.

Сабина кивнула, разжала руки, подошла к Майе и жестом велела ей встать.

— Это моя внучка, леди Марсиана… Майя.

Сюзенна ошеломленно посмотрела на Майю, и глаза ее снова округлились.

— Дочь короля? — ахнула она.

— Да, — ответила Сабина, похлопав Майю по руке. — Она будет учиться в Муирвуде. Она пройдет мастонские испытания, но прежде станет тайнознатицей. Я хочу, чтобы ты помогла ей в ученье, Сюзенна. От этого зависит судьба всего аббатства.

— О, конечно, — нерешительно промолвила Сюзенна. — Да-да, Великая Провидица, как пожелаете.

— Я хочу, чтобы ты знала еще одну вещь, Сюзенна, но знание это ты должна будешь хранить превыше всех прочих тайн. Этого не будет знать ни одна живая душа, кроме присутствующих здесь. Не бойся. Майя… покажи ей отметки у тебя на груди.

Побледнев от смущения, чувствуя, как сосет в животе, Майя послушно распустила ворот голубого платья и обнажила ключицы, покрытые извивающимися туманными завитками — татуировками, которые начали проступать, когда она впервые надела кистрель, ныне покоящийся на груди ее мужа.

Сюзенна испуганно округлила глаза.

— Об этом — молчи, — сказала Сабина и жестом велела Майе прикрыться. — Это записано в книге, что лежит на столе у альдермастона.

Сила Истока хлынула в комнату. Майя ощутила ее прилив. Маленький яр-камень на столе занялся жарким багровым светом. Альдермастон достал откуда-то щипцы и положил на яр-камень, словно желая их разогреть.

Затем альдермастон поглядел на дрожащую девушку.

— Береги эту тайну, Сюзенна. Такова воля Истока. Майю предали дохту-мондарцы и обманом сделали из нее хэтару. Что это значит, ты вскоре поймешь — поймешь, когда пройдешь мастонские испытания. Знай же, что это свершилось не по воле Майи. Пусть она будет носить свои отметины до конца жизни, но зла в ней нет. Знай, что я доверяю ей всецело, так же, как доверяю Великой Провидице… как Истоку. Вот почему Исток привел Майю сюда. У нее нет иного пристанища и убежища, кроме нашего аббатства. Береги ее тайну, Сюзенна. Готова ли ты к этому?

Сюзенна шмыгнула носом и смахнула слезы с глаз.

— Да, альдермастон.

При этих словах альдермастон кивнул и поднял щипцы, нагретые багровым яр-камнем. Его жена взяла полосу орихалка, провела ее под последней страницей и вывела концы поверх предпоследней, пустой, соединив страницы вместе. Альдермастон щипцами сжал концы блестящей полосы и сплавил металл, запечатывая страницы. Затем он убрал щипцы и толкнул книгу через стол.

Сабина взяла со стола стержень для гравирования и вывела на горячем золоте какой-то знак. В комнате загудела сила, и Майя почувствовала себя удивительно и прекрасно.

— Это — сигил тайны, — негромко произнесла Сабина, откладывая гравировальный стержень. — Отныне сказать вслух о тайне Майи не сможет никто, — она подняла глаза на Майю. — Даже наши враги.

Но в глазах ее читались иные слова: «Даже твой муж».

Все мы по временам бываем в трудном положении, однако не должно носить горести в сердце своем. Все мы горюем, страдаем, стонем. Испытания — опыт, который укрепляет нас, как ветер укрепляет корни яблонь в Саду сидра. Но бури приходят и уходят, наше же дело — не дать им отвлечь нас от того прекрасного, что уже прошло или еще настанет. Всем сердцем предавшись размышлениям о перенесенной несправедливости, мы можем не заметить тех, кто страдает рядом. Когда больно тело, исцеление требует времени; то же самое верно и для страдающего сердца.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Сюзенна

Она проснулась от легкого прикосновения руки к плечу.

— Майя, нам пора.

Она заморгала, силясь разогнать тьму, нарушаемую светом одной-единственной толстой свечи. Комната альдермастонова дома смыкалась над ней как пещера, непроглядная тьма давила на плечи. Майя попыталась вспомнить, где она находится. За прошедшие несколько недель она привыкла к тому, что во сне ее разумом завладевал Бесчисленный, насылая ей яркие видения из прошлого. Но теперь она была свободна от злобного создания, засевшего в ее душе. Ей ничего не снилось, она даже не помнила, как заснула. Последнее, что осталось в памяти, — тишина, темнота и звук дыхания Сюзенны.

— Спасибо, — сказала Майя, садясь и отводя с лица спутанные пряди. В комнате девушек поставили две узкие деревянные кровати с высокими резными столбиками по четырем углам и свисающими с них шелковыми завесами. У дальней стены имелся большой очаг с вырезанным внутри яр-камнем. Майя вспомнила, как перед сном Сюзенна одним движением мысли погасила огонь. До самого отхода ко сну у девушек не случилось возможности поговорить, ведь Сюзенне необходимо было собрать вещи и перенести их в новое жилье. Когда ее вещи — несколько сундуков — были доставлены, Сюзенна добрый час провела в гардеробной, развешивая прелестные платья. Она была молчалива и деловита, и потому Майе было как-то неловко затевать разговор. Оставалось надеяться на то, что позже им еще выпадет возможность получше узнать друг друга.

Поставив свечу на столик, Сюзенна торопливо сбросила ночную рубашку, пробежалась пальцами по платьям и наконец выбрала одно, элегантностью не уступавшее прочим. Гардероб Майи был куда скуднее: платье безродной да ночная рубашка, полученные от бабушки.

— Можно мне расческу? — тихо попросила Майя.

Сюзенна вздрогнула и кивнула, жестом указав на столик, где еще вечером выложила целый ассортимент щеток и гребней. Майя быстро расчесала волосы, на мгновение задержав пальцы на серьгах — подарке мужа, одном из многих. Все прочие драгоценности она бросила во время бегства из Несса, но с серьгами расстаться не смогла. На мгновение она окунулась в воспоминания — дрожащие пальцы Кольера, который вдевает украшение ей в уши… Вздохнув, она опустила руки, гадая, где спит сейчас он, ее муж, затерявшийся на севере, в королевстве Несс. Каким будет его пробуждение? Возненавидел ли он Майю?

Сегодняшний наряд Сюзенны не уступал богатством вчерашнему; одевшись, девушка торопливо поплескала водой в лицо, вытерлась полотенцем и потянулась за свечой.

— Надо идти зажигать яр-камни, — сказала она Майе. — Я всегда стараюсь прийти в клуатры чуть раньше, чтобы все приготовить, — тут она помолчала и неуверенно добавила: — Если… если вы не против.

— Конечно-конечно, — сказала Майя, чувствуя повисшую в воздухе неловкость.

Сюзенна улыбнулась.

— Надо взять с собой книгу, — сказала она, подняла тяжелую кожаную суму, плоскую, с длинной лямкой, и повесила себе на плечо. Майя последовала ее примеру — суму она получила накануне вечером, — и ноша тяжело легла ей на поясницу. Сюзенна первой вышла в темный коридор и повела Майю к покоям альдермастона. В коридорах не было ни одной живой души, и лишь тихое похрустывание свежего тростника под ногами нарушало ночную тишину. Сюзенна коротко постучала в дверь и открыла ее, не дожидаясь ответа. Майя вошла следом. За столом сидел альдермастон и читал при свете небольшого яр-камня.

— Доброй ночи, — пожелал он девушкам, жестом указав на дверь в приемную.

Майя улыбнулась, и ответом ей был ласковый взгляд. Затем альдермастон снова уставился в книгу, на вырезанные в сияющей странице строки.

Приемная представляла собой небольшое помещение с мягкой скамьей и небольшим столиком сбоку от нее. На полу лежал роскошный ковер; Сюзенна подняла край, и под ковром обнаружился люк. Сюзенна передала свечу Майе, потянула за кольцо в крышке и торопливо стала спускаться по ступеням. Майя наклонилась, вернула товарке свечу и пошла за ней следом.

Закрыть за собой люк она не успела — остановила Сюзенна.

— Закроем, когда вернемся. Мы должны соблюдать осторожность и не шуметь, чтобы ученики ничего не заподозрили.

В сумрачном туннеле пахло сырой землей — сильный, но не сказать чтобы неприятный запах. Подземный ход тянулся далеко и был достаточно широк, позволяя девушкам идти бок о бок. Вскоре дорогу их пересек другой туннель.

— Если свернуть туда, попадешь в аббатство, — пояснила Сюзенна. — А нам сюда, к клуатрам.

Она говорила скупо и сдержанно, не заискивая, но и не стремясь завязать беседу. Глядя на нее, Майя вспоминала девочек, с которыми она играла в детстве. Она всегда выигрывала. Девочки ни на миг не забывали, чья она дочь. А потом ее отправили в Прай-Ри, оставив там на много лет и наказав руководить делами отца — а ведь она была еще совсем юна, моложе, чем была эта Сюзенна, когда пришла учиться в Муирвуд. В Прай-Ри она и вовсе не имела дела с ровесниками. Потом было изгнание, а кто осмелился бы завязать дружбу с изгнанницей? Так и вышло, что самыми близкими ее друзьями всю жизнь оказывались люди старше нее. Единственным исключением стал ее муж. При мысли о нем Майе стало больно, и она постаралась не вспоминать. Она не будет думать о Кольере; сейчас она этого просто не вынесет. Закусив губу, она молча пошла вперед.

Они вышли к туннелю, ведущему в клуатры, и поднялись по узкой каменной лестнице к открытому люку, откуда доносились женские голоса.

Сюзенна вздохнула. Майя поняла: ее удручало опоздание, причиной которому были новые обязанности.

— О, ты пришла! — воскликнула хорошенькая темноволосая девушка, завидев Сюзенну. — Ты ведь никогда не опаздываешь! Неужели проспала? Мы пришли, а тут темно, — и она засияла проказливой улыбкой.

Девушки держали в руках свечи — шесть девушек, с Майей и Сюзенной — восемь. Майя с интересом разглядывала комнату, подмечая массивные полки с бесчисленными сверкающими томами и невысокие рабочие столы на толстых ножках, призванных выдерживать вес книг. Вокруг каждого стола стояло по четыре стула. Вдоль одной из стен тянулся шкаф с принадлежностями для гравирования, баночками воска и прочими необходимыми вещами. Девушка помладше, нет, девочка лет двенадцати, стояла перед яр-камнем, и под ее взглядом он медленно наливался светом. По традиции на яр-камнях вырезали лица, и в этой комнате с камней смотрели только женские лики. Интересно, подумала Майя, а ведь мальчики и юноши тоже учатся именно здесь.

Сюзенна не поддавалась на дразнилки.

— От дома альдермастона идти дальше, Мейг. Сиссель, давай лучше я, — с этими словами она отодвинула в сторону девочку, которая медленно разжигала яр-камень. Судя по напряженному лицу Сиссель, яр-камень едва слушался ее. Сюзенна в упор посмотрела на камень, и тот стал быстро набирать жар.

— Я же просто пошутила, — сказала Мейг, смерив Сюзенну недовольным взглядом, и повернулась к Майе. Один взгляд, и лицо Мейг приобрело высокомерное выражение.

— Ага, новенькая, — со смешком заметила она. — Опять безродная.

Сюзенна перешла к другому яр-камню, и тот начал медленно пробуждаться, разгоняя тени.

— Она не безродная, — бросила Сюзенна через плечо. — Это Марсиана, дочь короля.

— Сводная сестра принцессы Мюрэ? — удивилась Мейг. — Ну, в смысле, королевина падчерица? Которую изгнали? Ах да, мне говорили, что тебя одевают как служанку.

От высокомерия, звучавшего в ее голосе, Майя жарко покраснела.

— Мейг, — предостерегающим тоном произнесла Сюзенна, — не груби.

— А я разве грублю? — удивилась Мейг с прежней беззаботной улыбкой. — Значит, ты теперь будешь жить с ней? Бедняжка.

Кто именно бедняжка, она уточнять не стала.

— Доставайте книги, — твердо велела Сюзенна. — К приходу жены альдермастона все должно быть готово. Где Джесс и… ах, вот они.

Из люка поднялись еще три девочки (одна из них сонно терла кулаком глаза), и учениц стало одиннадцать. Сонная девочка посмотрела на Майю, улыбнулась и села за стол к подругам. Майя подметила, что девочек нечетное число — ну конечно же, поняла она, как иначе. У каждой девочки была товарка, но появление Майи нарушило ход вещей.

— Она идет за нами, — тихо предупредила одна из вошедших. Девочки открыли кожаные сумки и достали тяжелые тома. Майя неуверенно переминалась с ноги на ногу, не зная, куда ей сесть. Девочки быстро расселись по местам. Мейг опять смерила ее взглядом, и на губах ее промелькнула улыбочка.

Сюзенна в смятении бросилась к третьему яр-камню; мысль о том, что жена альдермастона может явиться прежде, чем все будет готово, по всей видимости, ужасала девушку.

И почему они не зажгут все яр-камни одновременно, подумала Майя и одним усилием мысли пробудила спящие камни. Комната наполнилась светом. Сюзенна удивленно ахнула, и вслед за ней заахали другие девушки.

— Вы это видели? — прошептала одна.

— Сюзенна, как ты… — начала другая.

— Это не я, — покачала головой Сюзенна, пятясь прочь от яр-камня. Обернувшись, она посмотрела на Майю, и в ее расширившихся глазах Майя прочла… страх?

— Это ты! — сказала из-за стола Мейг, на лице которой любопытство боролось с презрением.

— Даже Джейен не могла зажечь столько яр-камней сразу, — хихикнула какая-то девочка.

Послышались шаги, и в клуатр вошла жена альдермастона в белой накидке поверх серой рясы.

Сюзенна быстро шагнула к столу Мейг, где оставалось единственное свободное место, и начала распутывать завязки сумы, но тут поняла, что Майя так и осталась стоять, в то время как свободных стульев в помещении не оставалось. Сюзенна жарко покраснела.

— Ничего, Сюзенна, ничего, — ласково сказала жена альдермастона, подходя ближе и кладя сухую руку на плечо Майе. — Сегодня она будет моей напарницей. Мне повезло.

Голос ее был тих и спокоен, однако в комнате разом наступила тишина.

— Это Марсиана, принцесса Комороса. Как вам известно, ее мать покинула нас. Будьте добрее и обращайтесь с ней так, как вы хотели бы, чтобы обращались с вами в новом месте. Марсиана будет учиться вместе с вами.

Одна из младших девочек вскинула руку.

— Да, Эльзи?

— Марсиана тоже будет тайнознатицей?

Жена альдермастона улыбнулась терпеливой улыбкой.

— Да, но она будет служить иначе, ибо она — принцесса. Тайнознатицы обыкновенно становятся фрейлинами или горничными. Многие из вас будут в том или ином качестве служить при королевском дворе. Вы учитесь, дабы обрести мудрость и впоследствии стать советницами и помощницами тех, кому будете служить. В этих книгах немало жемчужин мудрости, но чтобы познать их, вы должны уметь читать. Закон ордена Дохту-Мондар запрещает женщинам учиться читать, но мастон не может быть неграмотным. Среди ваших будущих мужей многие будут выше вас по положению. Они изберут вас не за красоту, ум или ловкость в обращении с лютней или арфой. Они сделают вас своими супругами потому, что вы пройдете мастонские испытания и мудрость ваша будет оценена по достоинству. Я говорила и повторяю вам снова: тайнознатицы умеют хранить тайны. Вы должны будете хранить тайны своей госпожи. Тайны вашего почитаемого мужа. И то, что мы делаем тут, в аббатстве Муирвуд, вы тоже сохраните в тайне. Возможно, однажды кто-то из вас вознесется так высоко, что будет служить королю или королеве, — рука на плече у Майи стала чуть тяжелее, самую малость. — Позвольте же мне представить вам леди Марсиану.

— Пожалуйста, зовите меня Майя, — попросила девушка, смутившись под многочисленными взглядами. Кто-то смотрел с интересом, кто-то — как Мейг, — с завистью. Взгляд Сюзенны был самым спокойным, но в нем не было заискивания — только лишь строгое достоинство.

— Как пожелаешь, — ответила жена альдермастона и подвела Майю к первому столу, где сидели самые младшие девочки. — В аббатство девочек присылают часто, но мы избираем лишь немногих, — объяснила она. — Девочки приезжают к нам учиться языкам, вышивке, целительскому искусству, музыке. В первый год мы с альдермастоном наблюдаем за ними, выбирая тех, кому можно доверять. На втором-третьем году Исток начинает называть тех, кто будет избран. Эта прелестная молодая особа — Хэйвен Прулс из Сотни Каспур. Она дочь графа Каспура. Рядом с ней — Джоанна Стэй. Мне нравится ее имя, потому что мы тезки, — она легко опустила руку на плечо Джоанны. — Мы с мужем не всегда были альдермастонами Муирвуда. Джоанна тоже из Сотни Каспур. Это Ишея Отт, она перебралась к нам из аббатства Кларедон и учится уже третий год, с тайнознатицами же лишь первый. Какие у тебя красивые косы, Ишея. А это Кересия Дрэпер из Сотни Норрис-Йорк. Она безродная.

Майя выслушала имена, всякий раз кивая девушкам, и жена альдермастона тотчас же отвела ее к следующему столу и быстро перезнакомила со всеми девушками. Они прибыли сюда из самых разных уголков страны. Одна была в фартуке и сборчатой блузе, и Майя тотчас же узнала этот наряд.

— Ты из Отландии? — с любопытством спросила она. Девочка зарделась и кивнула, не говоря ни слова. По своему опыту Майя помнила, что в Отландии мир женщин строго-настрого отделен от мира мужчин и к женщинам принято относиться с подозрением.

Так понемногу Майя познакомилась со всеми присутствующими.

— А это Мейгери Бейнтон, — сказала жена альдермастона, когда очередь дошла до Мейг. Лукавая ухмылка девушки не дрогнула. — Мейгери прекрасно танцует и музицирует. Мне очень нравится, как она поет, а еще она великолепно играет на арфе. Она из нашей Сотни, ее отец — шериф Менденхолла, и потому положение тайнознатицы представляет для нее немалую опасность. Если отец Мейгери узнает о наших занятиях, всем нам придется очень плохо. Но мы с альдермастоном целиком и полностью доверяем Мейгери.

Майя кивнула, но Мейг никак не ответила ей.

— Ну, а эту девушку, как ты уже знаешь, зовут Сюзенна Кларенсье. Она из южной Сотни Кент. У Сюзенны великолепный почерк, с ней никому не сравняться, и мне в том числе. Мне уже практически нечему ее научить, поэтому она помогает мне обучать самых младших девочек, когда те только начинают гравировать. После Духова дня мне будет не хватать тебя, — и она положила руку на плечо Сюзенны. Похвала заставила девушку покраснеть. — Ну что ж, девочки, сегодня будем продолжать вчерашнюю работу. Начинайте гравировать. Я буду занята с Майей и не смогу за вами присмотреть. Сюзенна, не могла бы ты?..

— Конечно, я с радостью помогу.

Чинной тишине пришел конец — девочки вскочили, отталкивая стулья, поспешили к полкам и извлекли каждая по книге. Жена альдермастона отвела Майю на скамью у дальней стены, под шкафом с писчими принадлежностями. Майя заметила, как Мейг тихо переговорила с несколькими девочками, и во время разговора те то и дело исподтишка поглядывали на Майю и прикрывали рот руками. Майе стало очень грустно.

Она знала, что не надо обращать на это внимания. Годы страданий под игом мачехи и ее семейства приучили Майю к дурному обращению со стороны особ одного с нею пола. Она привыкла к их взглядам — осуждающим, оценивающим, испытующим. Слишком поздно она поняла, что демонстрация ее умения обращаться с яр-камнями пошатнула положение Сюзенны, угрожая ее первенству. Майя пообещала себе, что обязательно извинится. Может быть, ей еще удастся подружиться с Сюзенной. Впрочем, подумала она, у девушки уже наверняка есть подруги, с которыми она много лет училась вместе здесь, в аббатстве, и, возможно, ей вовсе не хочется тратить свои последние месяцы, возясь с новой девчонкой.

Взгляд Майи упал на орихалковую ленту, перехватывающую последние страницы тома. Больше ни у кого из девочек не было сигила тайны. Темные секреты несла в себе только она, Майя. Она некогда была вместилищем Эрешкигаль, королевы Бесчисленных. Она творила — под принуждением, против своей воли, но творила, — страшные вещи, о которых будет сожалеть до конца жизни. Здешние девушки выросли в благотворной сени двух любящих альдермастонов — заботливого мужа и доброй, под стать ему, жены. Они с ранних лет учились читать и гравировать.

В глубине души Майе хотелось возмутиться, обидеться на этих девиц, которые развлекались, пока она сидела запертая на чердаке мачехиного поместья. Она провела ладонью по пустой и гладкой странице своей книги.

— Сначала потренируйся вот на этом, — сказала жена альдермастона, подталкивая к ней блестящую восковую дощечку в деревянной рамке. — Прежде чем резать по орихалку, нужно хорошенько потренироваться, чтобы добиться безупречного почерка. Тебе это будет нетрудно, хотя поначалу работа может показаться скучной. Постарайся каждый день читать и тренироваться. Днем мы с мужем будем преподавать тебе учение об Истоке, а по ночам я стану рассказывать, как услышать его зов.

Она накрыла ладонь Майи своей.

— Я так мечтаю об этом, Майя, — сказала она. — Я ведь уже люблю тебя. Все эти тяжелые годы я много часов провела в разговорах с твоей матерью. Я передам тебе все, что от нее узнала. Я считаю ее одной из самых благородных женщин, когда-либо живших на этой земле.

Сердце Майи сжалось от боли, на глазах выступили слезы.

— Она отдала свою жизнь и счастье за тебя, — сказала жена альдермастона таким голосом, словно у нее перехватило горло. — Пусть тебе кажется, что ты здесь не к месту, но на самом деле только здесь ты и должна быть. Наши девушки стали твоей семьей. Ты — старшая из всех, а они — твои сестры.

Майя быстро вытерла глаза. Она не любила плакать, но бабушка учила ее принимать собственные чувства, не пытаясь отторгнуть и изгнать их. А поскольку отец всегда требовал обратного, наука эта давалась Майе нелегко.

— Кажется, Сюзенне я не понравилась, — тихо сказала Майя, наблюдая, как высокая девушка ходит между столов, подбадривая старательных учениц. — Она меня боится.

Жена альдермастона похлопала Майю по руке и благоразумно промолчала.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сад королевы

С восходом солнца начиналась другая жизнь и другие уроки. Первым уроком шли иностранные языки, и хоть Майя старалась держаться в тени, учитель-дагомеец ее узнал. Обрадовавшись возможности бегло поговорить на родном языке, он тотчас же заговорил с Майей быстро и воодушевленно. Майя отвечала так кратко, как только могла, однако ее познания в дагомейском сразу же стали очевидны. Учитель многословно расхваливал ее перед всем классом, а она лишь моргала. Мейг смерила ее завистливым взглядом, сузила глаза и, прикрывая рот рукой, зашептала что-то другой тайнознатице — что-то наверняка нелестное для Майи.

На уроке иностранных языков Майя познакомилась и кое с кем из юношей. Фамилии некоторых Семейств она помнила с детства, однако знакомых лиц среди учеников не оказалось. Был в классе один парнишка, который далеко опережал сверстников и явно изнывал от того, как медленно шла учеба. Будь Майя поуверенней в себе, она обязательно спросила бы, как его зовут.

Девушки занимались вместе с юношами только на уроках иностранных языков, после чего юноши на остаток дня удалялись в клуатры заниматься чтением и гравированием. Урок вышивания оказался невероятно скучным, зато стрелять из лука Майе понравилось. Занятия правом, медициной и историей тоже оказались небезынтересным времяпрепровождением.

После окончания уроков ученикам дозволялось гулять по аббатству и делать что душе угодно, если только погода к тому располагала. Дни стояли короткие, и порывистый ветер нес обещание проливного дождя. Выйдя из класса, Сюзенна пошла рядом с Майей. Под сенью деревьев Майя разглядела группку юношей — они явно дожидались девушек.

Мейг немедленно заулыбалась и принялась перешучиваться с парнями. Потом она обернулась к товаркам.

— Сюзенна, ты идешь? Или так и будешь весь день возиться с нашей беспризорницей?

Это была жестокость, и жестокость расчетливая. Сюзенна смутилась и покраснела. Ее дожидались друзья, однако тон Мейг не оставлял сомнений: Майю приглашать в компанию никто не собирался.

Майя коснулась руки Сюзенны.

— Иди к ним, — тихо сказала она. — Я так устала, что лучше прогуляюсь в одиночестве. Ты весь день обо мне заботилась — спасибо тебе.

Сюзенна колебалась, между бровей пролегла складка. В душе девушки шла борьба.

— С вами ведь ничего не случится? — неуверенно спросила Сюзенна.

— Не волнуйся, она о себе позаботится, — едко заметила Мейг. — Ну, идем же! Скоро стемнеет. Дни нынче так коротки…

Майя улыбнулась, похлопала Сюзенну по руке, развернулась и пошла прочь. Щеки у нее горели от унижения.

— Она что, правда королевская дочка? — негромко спросил у нее за спиной кто-то из юношей.

— А как же, — хитренько ответила Мейг. — Я вам сейчас расскажу. Сюзенна, ты идешь?

— Бедняга, жаль мне ее, — сказал другой.

Майя не сбавила шаг — ей так хотелось поскорее уйти из-под их взглядов. К юным люди бывают особенно жестоки, поняла она. Она испытала на себе жестокость леди Деорвин, своей мачехи, и жестокость своих сводных сестер, однако в аббатстве ожидала чего-то иного. Трудно было поверить, что одни и те же люди могут взывать к Истоку, зная, как чутко отзывается он на мельчайшие движения души, и одновременно так бездумно ранить других.

Майя вздохнула. Она вынесла все издевательства, которым подвергала ее леди Деорвин с дочерьми. Что по сравнению с этим шпильки Мейг? Пусть подкалывает сколько угодно; она, Майя, не станет мстить. А со временем, быть может, ей удастся завоевать доверие Сюзенны.

От этого решения ей стало легче, и, не вспоминая больше о том, как ее встретили ученики, она пустилась исследовать аббатство. Распахнув глаза, она жадно вбирала его облик, проступавший из-под неуклюжих лесов. Как бы ей хотелось, чтобы леса эти исчезли и аббатство предстало перед ней в своем первозданном виде! Промелькнуло воспоминание: вот она поднимается по лесам аббатства в городе Ростик, что в Отландии. Ступая по мягкой траве, она вспоминала аккуратные мощеные улицы Ростика, узкие, запруженные толпой, и все же удивительно чистые. Сколько же стран прошла она, прежде чем попасть в аббатство, сколько одолела опасных перевалов, штормов, морей и лавин…

Она вошла в Сад сидра, где кружилась, опадая, в морозном воздухе желтая листва, и пошла по раскисшей земле, на которой местами еще виднелась трава. С улыбкой она подумала, что идет словно бы среди привидений. Вдыхая терпкие запахи предзимья, она касалась серых ветвей, вела пальцами по шершавой коре. Одиночество ее не тяготило. Побыть наедине с собой было даже приятно.

Пройдя сад насквозь, она обошла ту часть аббатства, где собирались ученики, и, сделав крюк, вышла к прачечной. В этот час там не стирали — прачки работали по утрам. За навесом, укрывавшем прачек от непогоды, расстилалось пурпурное поле. В цветах стояли на коленях двое работников и срезали ножиками тонкие веточки. Чтобы рассмотреть происходящее, Майя подошла ближе и, к своему удивлению, в одном из работников узнала бабушку.

Сабина и ее молоденькая напарница, обе в запятнанных грязью фартуках поверх платьев, тихо переговаривались между собой. Завидев Майю, Сабина тепло улыбнулась и встала.

— А вот и ты, — сказала она, отряхивая руки и фартук. — Что, уроки кончились?

— Да, — ответила Майя и обняла бабушку.

— Я тебе кое-что хочу показать, — сказала Сабина и повернулась к своей напарнице, которая так и осталась стоять на коленях. — Спасибо, Сибил. Я очень благодарна тебе за то, что ты нашла время научить меня своему ремеслу.

— Рада служить, моя госпожа.

Сабина взяла Майю за руку и куда-то повела.

— Она знает, кто ты? — тихонько спросила Майя, оглядываясь через плечо.

Сабина молча покачала головой и указала на обнесенный стеной участок прямо перед ними.

— Что это? — спросила Майя. Стена густо поросла плющом, под которым почти не было видно камня. Она была высока, но с одной стороны над ней нависало нечто вроде крыши. К уголку с крышей вела тропинка, по которой и шли Майя с Сабиной.

— Это построили по просьбе твоей матушки, — сказала Сабина, кивнув на стену. — Здесь она разбила собственный садик. Его называют Садом королевы. Она не допускала туда никого, кроме садовника. Это было ее прибежище. Ее тайный уголок.

Подойдя ближе, Майя разглядела за завесой плюща грубую деревянную дверь и ощутила присутствие яр-камня. При ее приближении глаза яр-камня загорелись предупреждающим огнем. Майя ощутила укол страха.

— Ты ее крови, и тебе он покорится, — сказала Сабина. — Она создавала этот сад в надежде на то, что однажды ты тоже приедешь в Муирвуд и будешь здесь учиться. Она часто приходила сюда и часами сидела в саду, думая о тебе.

Сердце Майи сжалось от печали, но напоминание о материнской любви согревало девушку. Отыскав взглядом вырезанную в камне рожицу сбоку от двери, она коснулась ее мыслью, успокаивая. Камень со скрежетом пополз в сторону.

— Входи, — сказала Сабина, толкнув дверь.

Из-за двери хлынул аромат цветов, воздух наполнился тончайшим благоуханием. Сад был ухожен и прекрасен: низкие каменные скамьи, каменные чаши, скрадывавшие однообразие рельефа, роскошные деревья и аккуратно подстриженные изгороди. И повсюду — цветочные вазоны с розами, в каждом — своего сорта.

Взявшись за руки, Сабина и Майя пустились исследовать сад. Передний его угол у двери был оборудован наклонной крышей, позволявшей укрыться от дождя. Высокие стены отсекали шум, оставляя его снаружи, и в наступившей тишине слышалось лишь пение птиц, гнездившихся в ветвях деревьев.

— Как тут красиво, — улыбнулась Майя и погладила бабушку по руке. — Она сама выбирала растения, да?

— Да, все до одного. Теперь этот сад твой, Майя. Я сегодня немного за ним поухаживала. Надо выпалывать сорняки, подстригать изгороди… Пока ты живешь в аббатстве, это будет твоей работой. Мне кажется, тебе понравится.

Майя решила, что бабушка права. Это место станет ее убежищем, здесь она сможет побыть одна. Она коснулась каменного бортика грядки, ощутила шершавость поверхности под пальцами. В груди у нее поднялась волна тепла. Она подумала о матери.

— Здесь очень хорошо.

— Я тут кое о чем подумала, — сказала Сабина. — Хочу обсудить с тобой одну вещь… надеюсь, тебе не будет неприятно. Но если будет, скажи.

Майя повернулась к Сабине. Ей было любопытно.

— О чем ты?

— О твоем браке.

При этих словах грудь Майи кольнуло острой болью. Девушка закусила губу.

— Если тебе больно говорить об этом…

— Нет, ничего. Что ты хочешь знать?

Сабина взяла внучку под руку, и они вместе пошли по тропке между кустов.

— Судя по тому, что ты рассказывала на «Хольке», твой брак был предприятием скоропалительным. Он был совершен в шатре короля Дагомеи, союз освятил дохту-мондарец при многочисленных свидетелях. На мой взгляд, этот брак совершенно законен, и принесенные тобой клятвы — тоже, — она вздохнула. — Ох, не того я для тебя хотела. Король Гидеон Дагомейский не сумел пройти мастонских испытаний. По словам альдермастона его аббатства — не особенно и стремился пройти. Я так поняла, что Гидеон не столько взыскал мудрости, сколько изыскивал возможность улизнуть от ученья.

Она помолчала.

— Но что сделано, то сделано. Как твоя бабушка я могу не одобрять твой… выбор, однако, как ни крути, этот человек тебе муж. Очень советую тебе никому о нем не рассказывать. Но и притворяться, будто ты свободна, тоже не стоит. В аббатстве немало молодых людей, которые могут воспылать к тебе самыми романтическими чувствами.

К удивлению Майи, первым, что она ощутила при этих словах, было облегчение. Оказывается, мысль о возможности легко аннулировать несостоявшийся брак исподволь мучила ее уже давно. Девушка и теперь чувствовала, что связана с Кольером, и тревожилась, гадая, как он теперь воспринимает их союз. Но разорвать эти узы, чтобы избрать кого-то другого — нет, это ей и в голову не приходило.

— Вряд ли я кому-то понравлюсь, — сказала Майя. — Я тут вроде парии.

Сабина сжала ее руки.

— Да, но в то же самое время ты принцесса Комороса. И в этом королевстве есть те, кто облечен властью и кто захочет использовать тебя, чтобы свергнуть твоего отца с трона.

— Я об этом не подумала, — смущенно призналась Майя.

— Это вовсе не мои догадки, — продолжала Сабина. — Покуда твоя матушка жила здесь, к ней не раз приезжали некие гости. Многие — втайне. Они уговаривали ее восстать против мужа. Говорили, что народ уважает ее за верность мастонским клятвам, пусть даже она и чужестранка из Прай-Ри. Что ее почитают за то достоинство и терпение, с которыми она вынесла все выпавшие на ее долю унижения. Предлагали ей армию. Это были ростки мятежа, и твоего отца они немало тревожили.

— Но матушка ведь отказалась? — спросила Майя, не веря своим ушам. — Я никогда ни о чем таком не слышала.

— Ну разумеется, не слышала. Сначала тебя держал при себе отец, потом не спускала глаз леди Шилтон, мамаша леди Деорвин. Самое твое существование представляло опасность для твоего отца. Первое дитя, законная дочь, ты могла бы — теоретически — унаследовать его трон. Я говорю «теоретически», потому что прежде такого никогда не случалось. Ты ведь знаешь, в Коморосе королевы единовластно не правят. Много веков назад была одна попытка, но она закончилась гражданской войной. В конце концов на престол взошел сын королевы. Если здешний народ обозлить, бунт будет жестоким и затяжным. Вот почему я решила тебя предупредить. Как бы мы ни старались сохранить твое прибытие в тайне, вскоре о нем станет известно. Ты должна как можно скорее пройти мастонские испытания. Это твоя самая главная задача. Двух недель тебе должно хватить. Когда твой отец узнает, что ты здесь, он непременно пошлет за тобой солдат, вот увидишь.

Майя сглотнула.

— Я не хочу его видеть, — сумрачно произнесла она. — В том, что со мной произошло, виноват он. Я не должна так думать, но все равно…

— Знаю, детка, знаю, — ласково и успокаивающе произнесла бабушка. — Ты просто будь настороже, особенно если вдруг явится какой-нибудь юноша, которому захочется… стать к тебе ближе. Здесь есть ученики из нескольких благородных Семейств. Многие из этих Семейств настроены против твоего отца, но молчат, боясь разделить судьбу старого графа Форши.

— Я была на том совете, — сказала Майя. — Отец обошелся с графом слишком жестоко.

— Можно я задам еще один вопрос? — спросила Сабина.

— Ну конечно. Спрашивай о чем пожелаешь.

— Спасибо, — лоб бабушки прорезала морщина. — Ты и твой муж, вы состояли в интимных отношениях?

Лицо Майи вспыхнуло — к счастью, солнце быстро садилось, и сад заполнили тени.

— Нет, — ответила она, неловко передернув плечами.

— Значит, ты никак не можешь быть беременна. Я не затем это говорю, чтобы расстроить тебя, Майя. Но даже если твой брак и не был заключен по мастонскому обычаю, однажды ты можешь пожелать скрепить его нашим обрядом. Ты пройдешь мастонские испытания, и он, если захочет, может попытаться пройти их снова. Тогда вы вдвоем сможете принести нерушимый обет, как того требуют мастонские клятвы.

Бабушка обняла Майю за плечи.

— А однажды ты захочешь детей. Дети — это воистину благословение Идумеи. Но тебе придется быть очень осторожной. Ты должна будешь соблюдать величайшую сдержанность. Твой поцелуй будет смертелен не только для мужа, но и для ребенка. Это печально, это не раз причинит тебе боль, и все же я не вижу причин к тому, чтобы ты не могла познать всех радостей замужества и материнства.

При этих словах сердце у Майи сжалось от боли. Горькие мысли кружились у нее в голове, точно пчелиный рой, готовый жалить. Она попыталась взять себя в руки. Какое счастье, что не надо хотя бы нести эту тайну в одиночку.

— А если муж пожелает со мной развестись? — хриплым голосом спросила Майя.

— Думаешь, он пожелает? Судя по тому, что ты рассказывала, он непрост и женился на тебе ради твоего положения. Через брак с тобой он может претендовать на престол Комороса. Едва ли он откажется от своих замыслов только потому, что решит, будто ты его предала.

Майя кивнула.

— Ты права. Жаль только… Ах, бабушка, как жаль, что мы не смогли увезти его с собой!

— Я тоже об этом думала, — ответила бабушка. — Но на то не было воли Истока. Я это чувствовала. И все же мне тоже тяжело об этом думать.

— У меня как будто камень на сердце, — покаянно призналась Майя. — Его много лет держали заложником в Пайзене, потому что его отец проиграл войну и долго собирал выкуп. Плен изменил его. Он сделал его тем, кем он стал. Это плен восстановил его против мастонских обычаев.

Майя жалобно моргнула. Сердце ее разрывалось от противоречивых чувств — привязанности, отчаяния, страха.

— Что он обо мне подумает!

— Ну тише, тише, — успокоила ее Сабина. — Не стоит об этом беспокоиться, тебе и своих забот хватает. Едва ли дохту-мондарцы будут долго держать его в заложниках. Они знают, что у него водятся деньги, а значит, он может внести выкуп. Правда, эти деньги он готовил для завоевания Комороса… ну, а теперь нессийцы возьмут их, чтобы вторгнуться в Ассинику.

Последние слова она произнесла с горечью.

— Да, но что останется у него в памяти? — сказала Майя. — Какая это тяжелая ноша…

Она вспомнила слова Кольера: будучи пленником в Пайзене, он надеялся, что выкуп заплатит ее отец, памятуя о затеянном династическом браке.

— Я так хотела бы ему помочь, — в отчаянии прошептала Майя. — Но у меня ничего нет.

Всякий, кто пожелает высказаться на непростую тему, прежде должен очистить свой разум от малейшей неприязни, от дружеских чувств, жалости или злобы.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ПЯТАЯ

На кухне у альдермастона

Подойдя ближе, Майя и Сабина увидели, что окна кухни светятся теплым светом. Из тени у стен выступила фигура, в которой Майя тотчас же узнала Сюзенну. Девушка в волнении заламывала руки.

— Ах, наконец-то! — с явным облегчением воскликнула она. — Простите, что я бросила вас после уроков.

Тут она вгляделась в лицо спутницы Майи и совсем смутилась.

— Прошу прощения, Великая Провидица, я вас не узнала. Мне очень жаль, что я бросила вашу…

— Не беспокойся, — непринужденно перебила ее Сабина. — Я показывала внучке аббатство. Ты ужинала?

— Нет, — ответила Сюзенна, все еще заламывая руки. — Я пошла было на кухню, где едят ученики, но по дороге вспомнила, что теперь должна есть здесь. Я справилась на кухне, но Колетт сказала, что вы еще не приходили.

Майя не поняла, отчего Сюзенна так взволновалась, однако улыбнулась и не стала упоминать о друзьях, которые сманили девушку за собой. Должно быть, теперь она чувствует себя виноватой за то, что пошла с ними. Девушки открыли дверь кухни, и оттуда хлынула волна пряных ароматов.

Впервые увидев кухню, Майя была поражена царившей там безупречной чистотой. Не было ни мучной пыли, ни просыпанных круп. Пол был выметен, столы аккуратно расставлены по местам, у каждой ложки, сковороды и кастрюли имелся собственный крючок или место на полке. Кухня полнилась восхитительными запахами дрожжевого теста, корицы, гвоздики и солонины. Главную кухарку звали Колетт. Это была пожилая женщина в чистом фартуке, с волосами, убранными в тугой узел. При виде вошедших она встала с видом суровым и непреклонным. Поварешку она держала перед собой, словно меч.

— Ужин ваш уж наполовину остыл, чтоб вы знали, — без обиняков заявила она хрипловатым голосом. — У меня подают к столу на рассвете и на закате. А кто опаздывает к столу, о том Исток горько плачет.

— Молю вас о прощении, — улыбнулась Сабина, явно приязненно посмотрев на женщину. — Опоздание целиком на моей совести. А чем это у вас тут так вкусно пахнет, Колетт?

Кухарка свела брови, но не выдержала и улыбнулась:

— Фруктовым пирогом. Один альдермастону, второй нам. Скоро буду доставать.

— Запах просто божественный. Как я соскучилась по вашим пирогам, Колетт! Что вы в них кладете?

— Яблоки, которые давно лежат и совсем уж ватные, — фыркнула Колетт. — Так-то они больше ни на что не годны.

— Обожаю яблочные пироги, — мечтательно сказала Сабина. — Это моя внучка Майя, — сказала она, беря за руку девушку. — А это — ее товарка Сюзенна Кларенсье.

— Леди Сюзенну я и без того знаю, — чинно ответила Колетт. — Добро пожаловать на альдермастонову кухню, леди Майя.

Майя огляделась, и ей вспомнились все те истории, в которых рассказывалось, как на этой самой кухне росла Лийя Демонт, ее прародительница. По углам кухни красовались огромные печи, выгнутый купол потолка покоился на подпорных столбах. В кухне было тепло от огня, витали вкусные запахи. В углу на скамейке орудовали ложками две девочки-судомойки лет восьми-девяти. Девочки потихоньку переговаривались и с любопытством глазели на новоприбывших.

У одной стены был сооружен грубый навес, сверху, насколько могла судить Майя, уставленный мешками и бочонками. Царивший на кухне порядок без слов свидетельствовал о строгой дисциплине и организации, насаждаемых суровой Колетт. Но тут Майя с удивлением обнаружила еще одно действующее лицо: старика со снежно-белыми волосами и усами им под стать. Старик сидел на бочонке у огня и ел суп. Кожаную шапочку свою он положил на колено и сидел так тихо, что Майя не сразу заметила его.

— Голодными вы у меня не останетесь, и не надейтесь, — твердо заявила Колетт. — Вон там в шкафу ложки и плошки. Я вам пока не клала, чтоб не остыло, — она махнула в сторону стоящего на столе горшка. — Пойду-ка на пироги взгляну.

Майя достала тарелки и положила себе щедрую порцию душистого жаркого. Взяв тарелку, она подошла к двум стульям близ скамьи, на которой сидели судомойки.

— Можно я сяду с вами?

Светловолосая девочка с рыжей искрой в русых косах энергично закивала, и серые ее глаза загорелись любопытством.

— Садитесь! Вы безродная, да? Совсем как я? Вы служанка королевской дочки? — зачастила она, кивая на Сюзенну, которая наполнила тарелку и подошла следом. Сюзенна побагровела от стыда.

— Я и есть королевская дочка, — улыбнулась Майя и погладила девочку по шелковистым волосам, растрепав косу. — Но иногда я чувствую себя совсем-совсем безродной.

— Вот зачем ты так, Алойя, — рассердилась вторая девочка, темноволосая, голубоглазая, с алыми как розовый бутон губами. — Вечно ты говоришь ерунду.

— Разве ерунду? — сказала Майя, берясь за жаркое — восхитительную смесь лука, моркови, картофеля и оленины в густой солоноватой подливе. Вкусно было до невозможности.

— Она все время болтает, когда не надо, — сказала темноволосая. — Вообще молчать не умеет.

— Вот и неправда, — рассердилась рыженькая. — Ты сама болтушка!

— Как вас зовут? — спросила Майя, переводя взгляд с одной девочки на другую. Сюзенна опустилась на стул рядом и удивленно заморгала, увидев, что Майя запросто беседует с девочками младше себя. Сабина и Колетт вполголоса обсуждали какой-то рецепт.

— Я Давиния, — сказала темноволосая и разгладила юбчонку. — Она меня зовет Дави.

— А я Алойя, — сказала рыженькая. — И ничего я не болтаю.

— Ну конечно, — сказала Майя и ласково ущипнула девчушку за носик. — Вы всю жизнь прожили при кухне?

— Всю жизнь, — подтвердила Дави. — Ну, с тех пор как нас бросили. Сейчас такое редко бывает. У нас на все аббатство, может, пять безродных, не больше.

— Зато куча детей из деревни, они здесь всем помогают, — вмешалась Алойя, которой тоже хотелось завладеть вниманием Майи. — А вы правда принцесса? Все говорят, что принцесса — леди Мюрэ, но в Муирвуде знают, что по правде все не так.

— Нельзя о таком говорить! — возмутилась Дави.

— А вот и можно, она же с нами говорит! Так вы принцесса, да? Принцесса?

Майя помешала ложкой в миске и съела еще немного жаркого.

— Как вкусно! Колетт замечательно готовит! — с этими словами она снова повозила ложкой в миске. — Да, Алойя. Я — принцесса Комороса.

Девочки так и запрыгали от возбуждения.

— А король хотел выгнать вас из принцесс, да? — заговорщически понизила голос Дави.

— Да, он старался изо всех сил, — ответила Майя. — Он отнял у меня все платья и драгоценности. Выгнал слуг и забрал все мои деньги. Издал закон, по которому все, что было моим, перешло к моим сводным сестрам. Он король, ему можно.

При этих словах сердце у нее зашлось от боли. Майя знала, что отец правит недоброй рукой, что он удерживается на троне лишь за счет золота и власти, и все же, хоть он и недостоин был своего титула, в душе Майя не верила, что судьбой или Истоком именно ей предопределено свергнуть его власть.

— Но, — сказала она, наставив ложку на девочек, — принцессой можно быть и без драгоценностей, и без красивых платьев. Моя матушка была королевой, мой отец — король, и никаким законом этого не отменить. Даже если никто больше не будет верить в то, что я принцесса, я все равно буду принцессой.

Она выудила из жаркого кусочек дичи и с удовольствием отправила его в рот. Бросив случайный взгляд на Сюзенну, Майя увидела, что та не столько ест, сколько смотрит на нее.

Майя дружелюбно улыбнулась, чтобы разрядить атмосферу.

Сюзенна вспыхнула и заработала ложкой.

— А кто это там сидит у печей? — шепотом спросила Майя, нагнувшись к девочкам. — Что он здесь делает?

— Это Тьюлисс, — прошептала в ответ Алойя. — Муж Колетт. Ш-ш-ш, тише! Он здесь даже спит по ночам.

— Какой скандал, — улыбнулась Майя. — А я думала, кухарка спит в доме альдермастона.

— Нет-нет-нет, — сказала Дави. — Вон, видите настил, у них там постель. Ну, сверху.

— Вижу, — сказала Майя. — Значит, они живут тут вместе с вами?

— Ну да, — прошептала Алойя, едва сдерживая смех. — Мы еще маленькие, нас нельзя оставлять одних.

— А жалко, — вздохнула Дави.

Майя доела жаркое. Девочки продолжали болтать.

Алойя серьезно кивнула.

— Не заговаривай с Тьюлиссом. Он очень застенчивый. Ни с кем никогда не говорит.

— Он садовник. Ухаживает за цветами и за деревьями во всем аббатстве, — добавила Дави.

— Он сейчас сажает луковицы. Весной…

— Весной вырастут такие цветы! Вот такущие! Он такой хороший садовник! С людьми почти не говорит, зато с цветами все время разговаривает.

— А я думаю, они все слышат. Иногда даже отвечают.

— А я один раз видела, как он говорил с птицами!

— Врешь!

Тут вмешалась Колетт, и ее громкий голос перекрыл девичье щебетание:

— Девочки, да помолчите вы хоть две секунды! Весь день трещите, трещотки! А ну, хорош болтать, берите пирог и несите его альдермастону.

Девочки вскочили со скамьи и послушно засуетились: собрали миски из-под жаркого, убрали их на мойку, быстро выложили на блюдо пирог для альдермастона. Но прежде, чем выскочить за дверь, они подали Сюзенне и Майе по тарелке, на каждой из которых исходил паром кусок свежевыпеченного фруктового пирога.

Майя откусила от пирога и едва не застонала от восторга. Сверху он был полит патокой с овсом и корицей, а под слоем нежного теста скрывались мягкие душистые яблоки.

— А она случайно не продает эти пироги в Духов день? — спросила Майя.

— Продает, — смиренно ответила Сюзенна, надкусив свой ломтик. — Колетт уважает старые традиции.

Лицо девушки потемнело.

— Простите, что бросила вас после уроков, — сказала она. — Не следовало мне этого делать. Мы ведь теперь товарки.

Майя ласково похлопала ее по руке.

— Можешь бросать меня сколько угодно, — сказала она. — Я вовсе не хочу отрывать тебя от твоих подруг. И потом, я была не одна, а с бабушкой.

Сюзенна опустила голову и уставилась на тарелку с почти нетронутым пирогом.

— Что с тобой? — спросила Майя тихо, чтобы никто не услышал. За столом, налив себе чаю, шепотом переговаривались Сабина и Колетт.

— Спасибо за разрешение, — сказала Сюзенна, не поднимая глаз. — Но я чувствую, что сегодня Исток мною недоволен. Я нарушила его волю. А мне скоро предстоят испытания, — она прикусила губу. — По правде говоря, я не очень уверена в себе. И если из-за того, что я не выказала вам должного уважения, я провалюсь, это меня очень опечалит.

Майя заправила за ухо прядь волос.

— Знаешь, уж кому-кому, а тебе бояться нечего. Ты столько лет здесь училась. Я ведь видела, с какой силой ты взываешь к Истоку.

Сюзенна быстро взглянула ей в лицо и снова опустила глаза.

— Вы сильнее меня.

Майя вздохнула, потянулась и сжала ладонь товарки.

— Я могу понять, что ты чувствуешь, Сюзенна. Я тоже боюсь мастонских испытаний. Потому что… ты ведь знаешь, кто я. Что если Исток отвергнет меня? В сердце своем я знаю, что этого не случится, но я боюсь, и этот страх похож на крошки на тарелке, — и она выразительно подцепила пальцем крошку пирога. — Мы можем одно: очистить свой внутренний сосуд, вытряхнуть из него весь мусор, чтобы достойно принять волю и силу Истока. Бабушка говорит, что я должна буду открыть Сокровенную завесу, чтобы мертвые могли вернуться в Идумею и спасти народ Ассиники. В ее время сделать это не сумел никто. Даже матушка, — Майя снова вздохнула. — Значит, должна я. Я просто не могу ее подвести.

Сюзенна подняла глаза, и на лице ее Майя прочла сочувствие.

— Это тяжелая ноша.

— Ну, если ты справишься со своими страхами, то и я справлюсь со своими. Будем проходить испытания вместе.

Сюзенна улыбнулась — несмело, но все же это была самая настоящая улыбка.

— Хорошо.

И снова замолчала, собираясь с храбростью.

— Как мне вас называть? — неловко спросила она. — Если верить тому, чему нас учили, я должна звать вас «моей госпожой». Или «леди Майя».

— Зови меня просто Майя. И на «ты», — ответила Майя и откусила еще кусочек дивного пирога. Пышное тесто таяло на языке, а душистые яблоки не успели остыть и обжигали язык.

— Но… так нельзя, — испугалась Сюзенна.

— А что со мной еще не произошло такого, что «нельзя»? — со смешком осведомилась Майя. — Меня изгнали и вынудили оставить королевский двор. У меня нет ничего своего, если не считать двух платьев и новой книги. Я в кровь стерла ноги по пути из Дагомеи в Отландию и прошла его пешком в компании охотника, его пса и кишона, которому мой отец велел убить меня, если я попаду в плен.

Воспоминания поднялись в ее душе, взвихрили бурю чувств.

— Я знаю бури, лавины, голод, тысячи унижений и боль потери, — Майя твердо посмотрела в глаза Сюзенне. — Мне все равно, что обо мне думает Мейг или кто угодно. Я пришла в Муирвуд, чтобы стать мастоном и исполнить клятву, которую принесла Лийя, оставляя наши берега. Насколько мне известно, она вела очень простую жизнь и во всем и во всех искала добро. Поэтому, как бы со мной ни обращались, не вини в этом себя. Ты ни в чем не виновата, Сюзенна. Хочешь повидать своих друзей — не оглядывайся на меня. Просто иди к ним, когда захочется.

На протяжении этой речи Сюзенна молчала, уткнувшись взглядом в собственные ладони. Потом она отставила миску и переплела пальцы.

— Я даже представить не могу, с чем тебе пришлось столкнуться в жизни.

Майя покачала головой.

— В одной книге были такие слова: зачем вытаскивать на свет страдания, которые давно окончились, и терзать себя старыми обидами? Я рада, что ты стала моей товаркой, Сюзенна. Не беспокойся обо мне. Я давно уже привыкла к одиночеству. День, когда ты уйдешь из аббатства, уже недалек, и тебе нужно позаботиться о своем будущем. Я так понимаю, с моим появлением твои надежды поугасли?

Сюзенна бросила на нее острый взгляд, словно бы Майя прочла ее мысли.

— Так? — тихо спросил Майя. — Ты ведь боишься моей немилости?

Сюзенна в удивлении округлила глаза. Вид у нее стал жалкий.

— Неужели ты думаешь, что я осуждаю тебя за эти мысли? — дружески упрекнула ее Майя. — Вовсе нет. Ты столько лет училась, зубрила дворцовые правила и этикет, готовилась однажды выйти за графа или служить высокопоставленной даме. Я надеюсь, что мое присутствие останется незамеченным — по большей части — и не испортит тебе будущее. Здесь, в Муирвуде, мы с тобой равны — мы обе приехали сюда, чтобы учиться и пройти мастонские испытания. И знаешь, я сама совершила в жизни столько ошибок, что никогда не буду судить другого человека.

Майя зевнула.

— Еще совсем не поздно, а я уже устала. А ты?

Сюзенна кивнула.

— Можно, я кое о чем спрошу?

— Конечно! Что такое?

— На уроке иностранных языков я заметила, что ты свободно говоришь по-дагомейски. Как ты думаешь, мы не могли бы… практиковаться каждый день понемножку? Я бы хотела улучшить свой дагомейский. Может быть…

— Конечно, будем практиковаться, — ответила Майя, непринужденно переключившись на дагомейский.

— Ты… не такая… как я думала, — выговорила Сюзенна, с трудом подбирая слова. Щеки у нее порозовели.

— Я надеюсь, что мы станем подругами, — сказала Майя, похлопав ее по руке.

Сюзенна принялась за пирог. Майя подошла к печи, нашла чистую миску и положила кусок пирога. Прихватив ложку, она отнесла миску туда, где молча восседал на своем бочонке Тьюлисс.

— Вы уже брали пирог, мастер Тьюлисс? — вежливо осведомилась Майя и протянула ему миску.

Садовник вздрогнул и лихорадочно заморгал.

— Нет… нет еще… нет, моя госпожа.

— Зовите меня Майя, — сказала она и вручила ему миску. — Если завтра будет хорошая погода, не могли бы вы прийти в Сад королевы, когда кончатся уроки? Я хотела бы, чтобы вы рассказали мне о растениях и о том, какие из них матушка любила больше всего.

Тьюлисс отчаянно покраснел — алой стала даже кожа под снежно-белыми волосами и такими же усами — и рьяно закивал, словно не осмеливаясь выговорить ни слова.

— Спасибо, Тьюлисс, — сказала Майя и похлопала его по плечу. — Тогда — до завтра.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Селия Прачка

Спустя несколько дней в аббатство пришел густой туман. Туман принес с собой запахи Бирден Муира, странные, тяжелые ароматы, которые чрезвычайно заинтриговали Майю и заставили ее пуститься на поиски Джона Тейта. Майе хотелось расспросить его — что он успел узнать об окрестностях. Она не раз встречала его идущим домой и знала, где он живет. Но пока Майя стояла на коленях у стирального корыта бок о бок с Селией, одной из немногих безродных тайнознатиц. Вода в корыте была теплой, шерсть покалывала пальцы, но Майя упорно терла и терла чужую одежду о шероховатый камень.

— А Сюзенна знает, что ты помогаешь мне стирать? — спросила Селия, бросив на нее взгляд из-за упавших на лицо соломенных волос и снова вернувшись к рубахе с пятном. Внимательно рассмотрев пятно, Селия стала тереть ткань между костяшек пальцев.

— Нет, что ты, — улыбнулась Майя. — Только не говори ей. Жаль, я не могу сделать так, чтобы и ты не знала.

— Когда ты сказала, что хочешь мне помочь, я думала, ты это в насмешку. А ты, оказывается, умеешь стирать! Где ты научилась?

Майя вытащила из воды мокрое одеяние и скрутила его в тугой жгут, отжимая влагу.

— Я почти два года прожила в поместье леди Шилтон, в Коморосе. Знаешь леди Шилтон?

— Нет, даже имени такого не слышала, — виновато призналась Селия.

— Она мать леди Деорвин. А я была у нее служанкой. Даже не служанкой, а еще хуже. Она меня заставляла все время работать.

— Но ты же дочь короля!

— Ну и что? — усмехнулась Майя. — Так что я все умею, только сейчас делаю это по доброй воле. У тяжелой работы есть свои достоинства. Она помогает мне думать. Я люблю работать не меньше, чем читать.

— А что ты любишь делать? Ну, кроме стирки.

— Я стираю потому, что хочу отблагодарить Сюзенну не словами, а делом. Она стольким для меня жертвует, а ведь ее даже не спрашивали, хочет она этого или нет. Но я бы охотно занялась и другими делами… ой, сколько бы я всего делала! Вон там, например, холм, видишь, — Майя выпрямилась и показала пальцем. — Там наверху башня или что-то такое. Я бы хотела дойти туда и посмотреть.

— Это Тор, — сказала Селия. — Идти далеко, но оттуда такой красивый вид.

— Тор, — повторила Майя. Где-то она уже слышала это название, но где — не помнила. — А что это за башня на вершине?

— Просто башня. Ее построили, когда пришли корабли из Ассиники, в честь двух альдермастонов, которые умерли на той горе. Там, сбоку, есть такая тропа… Она вымощена камнями. На Духов день, когда гулянья, туда много кто лазает, до самого верха. Но на башне всегда стоят дозорные. Их там ставит альдермастон, чтобы высматривали корабли или войска с моря.

— Ах, вот оно что, — сказала Майя, снова опустила платье в воду и принялась тереть ткань. — Сделай воду потеплее, пожалуйста.

Безродная покраснела.

— Я не так сильна, как ты.

— А ты попробуй.

Селия положила рубаху в корзину и повернулась к яр-камню, нависавшему над дальним краем корыта. Девушка сложила руки на груди, наклонила голову, зажмурилась. Глаза яр-камня стали медленно наливаться светом. На щеках у девушки заходили желваки, по лбу пролегли морщины, и вдруг вода у подножия яр-камня забурлила. Бурление медленно усиливалось, по корыту побежали волны. Над водой закурился пар. Майя молча смотрела, как девушка обуздывает яр-камень. Должно быть, Селия не привыкла использовать свой талант в прачечной. Занятия тайнознатиц хранились в секрете, и практиковаться в присутствии других прачек Селия едва ли могла.

Наконец она открыла глаза и смущенно посмотрела на Майю.

— Ты бы это сделала быстрее.

Майя покачала головой.

— У тебя отлично вышло. Но зачем ты закрываешь глаза?

— По привычке, наверное. На церемонии Одаривания нам нельзя видеть мастонский знак, поэтому, когда я взываю к Истоку, мне кажется… ну… что я должна… проявить почтение, как-то так, — она достала очередное платье Сюзенны и принялась за работу. — А что, не нужно?

— Если тебе так удобнее, почему нет? Каждый из нас взывает к Истоку по-своему.

Селия вздохнула.

— Иногда мне кажется, что я вообще не понимаю, что такое Исток. Жена альдермастона говорит, что мы можем чувствовать его разумом и сердцем. А когда я к нему взываю, то ощущаю такое… покалывание в груди. Ни голосов не слышу, ничего. Жалко, мне так хотелось бы знать, каково это — когда с тобой говорит Исток. А я не знаю.

Майя улыбнулась и даже тихонько засмеялась.

— Знаешь, альдермастон взялся заниматься со мной по вечерам, — сказала она. — Совсем недавно, но я столько всего уже узнала! Он сказал мне одну вещь, наверное, это как раз то, о чем ты говоришь: что свет и тьма одновременно существовать не могут. Ты можешь войти в темную комнату, но как только ты зажжешь свечу, тьма уйдет.

Майя перестала тереть ткань, опустила руки и серьезно посмотрела на Селию.

— Здесь, в Муирвуде, Исток — везде. Я чувствую его. Он не только в этом яр-камне, но и в яблонях Сада сидра. В садах и в тропах. Я чувствую его присутствие в хлебе, который печет Колетт. В птичьих песнях поутру. Исток повсюду вокруг нас, Селия, даже здесь, — и она подняла повыше мокрую ткань.

— И в прачечной тоже? — недоверчиво спросила Селия.

— Да, и в прачечной тоже. Он в той работе, которую мы с тобой исполняем. Мы заботимся о другом человеке. Мы стираем его одежду. И Исток — он здесь, прямо сейчас. С нами.

Непривычная уверенность огнем пылала в сердце Майи.

— Ты прожила жизнь на свету и потому не можешь точно знать, что такое свет. Тебя принесли сюда младенцем, и ты всю жизнь провела в сиянии Истока, — Майя покачала головой. — До того, как я попала в Муирвуд, я даже не знала, что такие места существуют. О, я бывала в других аббатствах, но недолго, и уж тем более никогда не жила в них. Сейчас я понимаю, что впервые ощутила присутствие Истока давным-давно, еще ребенком, до того, как матушка впервые родила мертвое дитя. Я почти не помню то время. Всю свою жизнь — почти всю — я была заключена в ящик, который заколотили гвоздями и бросили в колодец, — Майя опустила взгляд и стала рассматривать собственные руки. — И только теперь я узнала, что такое настоящий свет. И ты это узнаешь, в тот день, когда покинешь Муирвуд. И будешь скучать по этому чувству… и по аббатству.

Селия ловила каждое ее слово, и взгляд прачки был не по годам мудр.

— Тогда я никогда его не покину, — сказала она, складывая мокрое платье. — Раньше я хотела побывать в Коморосе. Но теперь не хочу.

— Знаешь, — вдохновенно сказала Майя, — я бы так хотела, чтобы во всем королевстве люди научились жить так, как здесь. Сколько у них там нищеты, сколько страданий! В аббатстве человек может спастись от всех бед. Исток дарует нам покой — но как, как вернуть этот покой в города и села? — Она почесала руку. — Как распространить этот свет на всю страну, чтобы все могли его узреть?

В душе у Майи боролись противоречивые чувства. Она дорожила теми бесценными уроками, что получала от альдермастона, от его жены и от собственной бабушки. Будь она, Майя, обычной ученицей, ей пришлось бы копить знания по крохам, но сейчас времени у нее не было — срок испытаний подходил все ближе. Бабушка объяснила, что на землях аббатства она может не бояться Бесчисленных. Здесь у них нет власти над своей жертвой. Но Майя знала, что стоит ей ступить за стену, и она вновь услышит шепотки, и тонкие щекочущие усики мыслей вновь проникнут к ней в мозг, твердя о неизбежности пути хэтары. Чтобы раз и навсегда защититься от Бесчисленных, она должна будет пройти мастонские испытания и получить кольчужницу. Кольчужница станет частицей Муирвуда, которую она унесет с собой в большой мир. О, как хотелось Майе обрести защиту от Бесчисленных! Никогда больше она не отдастся на волю этих злобных духов. И если она будет тверда в своих клятвах, Исток защитит ее.

Больше девушки не говорили. Они стирали молча, в уютной тишине, и груда грязного белья становилась все меньше. Тут Майя увидела юношу — он брел прямо к ним по полю пурпурной мяты, ведя ладонью по стеблям и цветам. Это был тот самый юноша, которого она заметила в самый первый день: тот, что всегда молчал и стоял в стороне от остальных. Он был высок и хорошо сложен, с широкими плечами и непослушными темными кудрями, в которых поблескивали золотые нити.

— Кто это? — спросила Майя, кивком указав на юношу.

Селия оглянулась через плечо.

— А, это Додд.

— Додд? — непонимающе переспросила Майя. — Он тоже тут учится?

— Ой, прости, я позабыла, что ты новенькая. У него такое странное имя, трудно выговорить. Додлей Прайс. Но его все зовут Додд.

— А, — кивнула Майя, — я о нем слышала. У него, кажется, много братьев?

— Да, и все старшие. Его Семейство живет на севере — ты же знаешь, да? — и все его братья учились в аббатстве Биллербек. А он зачем-то взял и приехал в Муирвуд. Он сын графа, поэтому первые пару лет его тут только что на руках не носили. Но потом его отца посадили в башню Пент, и Семейство Прайс угодило в опалу. Канцлер послал за Доддом солдат, но Додд успел пройти мастонский тест и заявил, что аббатство — его убежище. Правда, теперь ему отсюда и не выйти, шериф его тут же схватит.

Майя кивнула.

— Бедный юноша. Его отец был лишен графского титула, и графство Форши перешло к другому человеку, который нынче стал правой рукой отца. Отвратительный тип.

Селия покончила с последней рубахой и помогла Майе уложить выстиранное обратно в корзину.

— Мне тоже его жалко, — сказала она. — Они с Сюзенной собирались пожениться.

Майя удивленно уставилась на нее.

— Правда?

— Ну да, так все говорят. Они приехали учиться в один год. Первые два года все цапались — он ее изводил по-всякому, чтобы только она на него посмотрела, а она съязвит в ответ и отвернется. А как подросли и пошли танцевать у майского дерева, Додд взял да и пригласил ее танцевать с ним. Все так и ахнули — Сюзенна-то говорила, что с кем угодно станцует, только не с ним. А сама возьми да и согласись. Танцевали они, танцевали, да и сошлись помаленьку. Поговаривали даже, что ее Семейство ездило к его Семейству в Форши с визитом.

Селия подняла корзину и поставила ее на бедро.

— Но когда его Семейство впало в немилость, у них все пошло наперекосяк. Сюзенна больше не гуляет с ним после занятий. Он прошел мастонские испытания и, хоть учится по-прежнему, больше не ученик. Он не знает, что она тайнознатица. Смотреть больно на беднягу. Все бродит и бродит и покоя не знает.

— Как я его понимаю, — с болью в сердце сказала Майя. Этот юноша сам изгнал себя и местом изгнания назначил Муирвуд. Его отец и братья сидят в башне Пент, жизнь их висит на волоске, и выход у них один — подписать закон о верноподданничестве или умереть. Как тяжело ему, должно быть, жить с этим знанием, а если Селия не солгала и Сюзенна в самом деле бросила юношу, то и еще тяжелее. В душе у Майи поднялась горечь. Она тоже предала Кольера, пусть и повинуясь воле Истока, и каждый день на свободе служил ей напоминанием о том, что Кольер остался в плену.

Они вышли из-под навеса над прачечной и направились в большой дом, чтобы развесить постиранное. Туман целовал Майе щеки. Иногда такой туман мог висеть целый день, однако перед закатом ей порой удавалось увидеть дерзкий клочок голубого неба.

— Он идет за нами, — сказала Селия, украдкой оглянувшись через плечо.

— Да, — согласилась Майя, поскольку Додд и впрямь ускорил шаг. На юноше был темный кожаный камзол поверх складчатой рубахи сливочного цвета; талию перетягивал широкий кожаный пояс в серебряных бляхах. Непослушные темные волосы торчали во все стороны, длинноватый нос чуть нависал над острым подбородком. Он был бы хорош собой, если бы не черная печаль, омрачавшая его лицо.

Юноша без труда догнал девиц, поравнялся с ними, сделал вид, будто хочет обогнать, но тут же ловко выхватил у Селии корзину и одним движением поставил себе на плечо.

— Позволь мне, — галантно сказал он, и добрая улыбка на мгновение рассеяла печаль на его лице. — Вы идете в дом альдермастона?

Селия совсем растерялась:

— Ну… я… понимаете…

— Именно туда мы и идем, — ответила Майя, улыбнувшись в ответ. — Благодарю вас.

Он некоторое время шел молча, однако в конце концов все же нарушил молчание:

— Вы — леди Майя.

— Да, — ответила Майя. — А вы — Додлей Прайс.

— Зовите меня Додд, — дружески предложил он. — Я часто видел, как вы гуляете, но не нашел в себе смелости заговорить с вами.

Майя чуть смутилась и покосилась на Селию — та и вовсе залилась краской.

— В самом деле? Отчего же вы меня так боитесь? Мы ведь родственники, пусть и довольно дальние.

— И тем не менее я опасался, что вы сочтете мое поведение чересчур дерзким, — ответил он. — Мы ведь не представлены друг другу. Вы знали моего отца, но мы с вами никогда не были знакомы.

— Не будем цепляться за формальности, Додд, — и Майя смело посмотрела ему в глаза. — Вы хотели меня о чем-то спросить? Я не обижусь.

Он улыбнулся с явным облегчением.

— Благодарю вас. Так мне и впрямь легче. Видите ли, я человек прямодушный и обычно говорю что думаю, — он нахмурился, словно слова эти напомнили ему о чем-то печальном. — Боюсь, это у нас семейное. Как вы полагаете, если мое Семейство не подпишет закон, ваш отец казнит их?

Вопрос ударил ее в самое сердце. Щеки Майи заполыхали от стыда.

— Не знаю, — честно сказала она. — Я не хочу причинять вам боль, но поймите… Нынче я почти не знаю человека, который был моим отцом.

— Понимаю, — скрежетнул зубами он. — Что ж, спасибо за правду.

Он вздохнул. Было видно, что в душе у него идет борьба.

— Я надеюсь, что с ними ничего не случится, — искренне добавила Майя, потому что ей было очень жаль этого юношу. Селия молча шла рядом — с момента появления Додда она не произнесла ни слова, однако внимательно прислушивалась к разговору.

— И я надеюсь, — признался он, глядя перед собой в туман. — Я не знаю, что с ними, и это тяжелее всего. Если их казнят, я хотел бы умереть вместе с ними. Я так часто чувствую себя трусом оттого, что сижу здесь.

— Вы вовсе не трус, — уверенно возразила Майя. — Трус — это тот, кто боится услышать правду из уст преданного соратника. Мой отец — трус. Но ведь альдермастон объяснял нам, что люди неохотно верят в то, что ранит их чувства, правда?

— Правда, — печально усмехнулся Додд. — Ваши слова о вашем собственном отце — бальзам на мои раны. Благодарю вас. Теперь мне немного лучше.

Майя несмело улыбнулась ему.

— Я была там, Додд. Я видела, как ваш отец при всех пристыдил короля. Граф лишь сказал то, о чем думали все остальные — думали, но не осмеливались произнести это вслух. Увы, сказанного не воротишь. Даже если все сказанное — правда.

— И опять вы правы, — усмехнулся Додд. — Вы смиренны и мудры, леди Майя.

— Зовите меня просто Майя и на «ты», — улыбнулась она. — Так ты бродил по мяте, ожидая возможности поговорить со мной?

— И собирая всю свою храбрость, — признался он. — Я рад, что осмелился. Правда, я все равно донес бы эту корзину. Скажи… Сюзенну и вправду назначили тебе в товарки? Я слышал об этом, но точно не знаю.

— Да, это так.

При этом известии он нахмурился, и на лицо его вновь легла тень. Селия украдкой бросила на него взгляд, но Додд молчал.

— Почему ты хмуришься? — спросила Майя, стараясь говорить как можно беззаботнее.

Его взгляд был строг и суров. Не знай она, что этот юноша раньше срока прошел мастонские испытания, то решила бы, что перед нею стоит взрослый мужчина.

— Она каждый день бросает тебя в одиночестве, — гневно сказал он. — Я не думал, что она такая легкомысленная.

— Я отпускаю ее, чтобы она могла побыть с друзьями, — вступилась за Сюзенну Майя.

— Долг не знает отпусков, — резко ответил Додд. — Впрочем, быть может, я сужу ее слишком строго по причинам, не имеющим отношения к этому случаю. Спасибо за разговор, Майя. Я собирался заговорить с тобой с самого дня твоего прибытия, но думал, что это доставит неловкость нам обоим. Я ошибался.

Было ясно как день, что он по-прежнему хранит в глубине души искреннее чувство к Сюзенне. Майя подумала, что не сможет больше уважать ее — девушку, которая бросила столь достойного молодого человека, испугавшись превратностей судьбы. Гордая, напыщенная девчонка, которая не знала в жизни горя! И ведь Майя уже заметила, как сильно она стремится к совершенству, как строго соблюдает правила и приличия.

— Кто-то идет, — сказал Додд и замедлил шаг. Большой дом был уже близко. Из тумана выскочил мальчишка и бросился к ним. Это был альдермастонов посыльный по имени Оуэн — крепкий парнишка лет четырнадцати, кряжистая фигура которого наводила на мысли о кузнице.

— Вот вы где, — выдохнул он, подбежав к ним. — Идемте скорее! За мной, пока вас не увидели! Селия, ты неси корзину в дом. Меня послали искать вас двоих, — и он посмотрел на Додда и Майю, а затем вгляделся в туман вокруг. Селия встревоженно прикусила губу и потянула корзину из рук Додда.

— Что случилось, Оуэн? — спросила Майя, и в животе у нее свернулся тугой узел.

— Приехали люди из Комороса, — мотнул головой Оуэн. — Идемте, я по дороге расскажу. Всадники, много. Только что прибыли. Альдермастон сказал, чтобы они оставили мечи за воротами, не то он их не впустит.

— Кто именно приехал? — с нажимом спросила Майя. — Кого прислал мой отец?

Оуэн стрельнул глазами на Додда, который застыл с помертвевшим лицом.

— Новый граф Форши. С ним тридцать всадников и шериф Менденхолла. Альдермастон велел мне провести вас по туннелям, чтобы вас никто не видел. Ах ты ж пакость, пролезли-таки!

Из числа ошибок, совершаемых мастонами, едва ли не более всего распространено неумение совладать с собственным гневом. Гнев становится стеной, которая отгораживает от нас Исток. Ибо тот, кто гневается по причине, однажды разгневается и без причины.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Форши

Майя сразу узнала значок на солдатской куртке: падающий на добычу орел, герб графов Форши. Солдат шел сквозь туман, и за ним следовали еще двое.

— Вот он! — вскричал солдат — заросший бородой, с брюзгливым лицом. — Вот он тут, чешет языком с безродными. Бросай корзину, сынок. Пойдешь с нами.

На лице Додда отразилась ярость, но он тотчас же овладел собой. Спустив корзину с плеча, он передал ее Селии.

— Я подчиняюсь приказам альдермастона, а не вашим, — ровным голосом ответил он.

— Придется подчиниться — тебя, парень, хочет видеть граф Форши. Не брыкайся, хуже будет.

— На этих землях я пользуюсь правом убежища.

Солдат фыркнул.

— Ишь, щенок! Ничего, недолго тебе осталось. Ну, пошли к твоему альдермастону, — и он сделал шаг вперед, грозно глядя на юношу. — Иди лучше добром, не то отволоку за ногу, с полным моим удовольствием. Ну, что выберешь?

Майю обуревал гнев. Как они смеют так нагло говорить с Доддом! Но на нее никто даже не посмотрел — платье безродной служило прекрасной маскировкой.

— Я пойду сам, — сказал Додд.

— Это ты правильно решил. Не срамить же тебя перед девчонками, право слово. А вы брысь отсюда! — прикрикнул солдат на девушек. Селия вздрогнула и бросилась бежать. Майя кинулась следом, но сердце ее гневно грохотало. Рядом оказался Оуэн; он заламывал руки и бормотал себе под нос.

— Опоздал! — огорчался он. — Это я все испортил!

Майя положила руку ему на плечо.

— Ты не виноват. Я спущусь в туннели. Скажи альдермастону, что я буду ждать в его приемной. Где бабушка?

— Уже в Большом доме.

Майя кивнула и решительно пошла вперед. Теперь уже Селии пришлось постараться, чтобы не отстать.

— Они ведь ему ничего не сделают? — тревожно спросила прачка.

— Надеюсь, что нет. На того, кто нарушит мир в аббатстве, падет гнев охраняющих его сил.

— А почему тот солдат сказал, что Додду недолго осталось? Его лишат убежища?

— Не знаю, — ответила Майя, прокручивая в голове сотни возможностей, но все, увы, печальные. Расставшись с Селией, Майя и Оуэн торопливо пошли к видневшемуся в тумане дому альдермастона. По пути им опять повстречались солдаты, но платье безродной сделало свое дело — на Майю не обратили внимания. Близ Большого дома слышались голоса, однако туман глушил звуки, и Майя ничего не смогла разобрать.

Добравшись до дома, она быстро спустилась под землю и по туннелям добралась до приемной у входа в личные комнаты альдермастона. Тихо, осторожно поднимаясь по лестнице, она услышала доносящиеся из комнат голоса. Майя потихоньку приподняла крышку люка, стараясь, чтобы движение вышло незаметным, но тут кто-то схватился за люк сверху и распахнул его. Сердце у Майи подпрыгнуло, однако в следующее мгновение она увидела свою бабушку. Бабушка поднесла палец к губам, приказывая молчать.

Майя выбралась из люка, и вместе они бесшумно опустили крышку на место.

— Я с вами не поеду! — запальчиво сказал голос Додда. — Я избрал Муирвуд своим убежищем и никуда отсюда не уйду.

— Очень неразумное решение, — ответил другой голос, который Майя тоже узнала. Это был новый граф Форши, один из тех, кто увез ее прочь из отцовского дворца. Высокий, похожий на седого медведя, он не знал жалости и был верен лишь одному человеку — королю. Завладев графством, он немедленно принялся истреблять всех тех, кто поддерживал его предшественника. Майя слыхала, что в народе он получил прозвище Королевский молот.

— Как давно мы с тобой знакомы, Ричард Сейон? — спросил граф. — С юности?

В голосе его звучала угроза.

Альдермастон ответил бесцветным голосом:

— Мы знаем друг друга почти все сорок лет, что живем на свете, Корд. Мы проходили мастонские испытания в одном и том же аббатстве.

— Ты всегда мечтал стать альдермастоном, — фыркнул граф. — Ты мог бы стать лордом! Членом Тайного совета! А вместо этого забрался в какие-то вонючие болота.

Наступила тишина.

— Это зависело не от меня, Корд, — просто ответил альдермастон. — Я был призван к служению. Служба при дворе не соответствует моим наклонностям — в противовес твоим.

— Эх, Ричард, святошей был — святошей и остался. Какой же ты трус! Ну да ты всегда был коротышкой, да и толстяком к тому же. Нет, солдатская служба не для тебя.

— Безусловно, — смиренно согласился альдермастон.

— А как насчет жизни бродяги? У меня для тебя новости от самого короля.

— Благодарю тебя за то, что ты позаботился их привезти. Я вижу, с тобой приехал шериф Менденхолла. Приветствую, Руперт.

— И тебе привет, альдермастон, — ответил совершенно пустой и безжизненный голос.

— Ты приехал расследовать обстоятельства смерти королевы Катарины? — спросил альдермастон.

— Это речи изменника, — злобно рыкнул Форши. — Королева, леди Деорвин, находится в добром здравии и ожидает рождения ребенка. В Муирвуде королев нет.

— Решение Великой Провидицы не допускает двоякого толкования. Брак короля с леди Деорвин незаконен.

Майя посмотрела на бабушку и увидела, что та, прищурившись, слушает спор за стеной. Снова заговорил альдермастон — все так же спокойно, взвешивая каждое слово.

— Каковы бы ни были ваши политические взгляды, я убежден, что королева Катарина была убита. Для того чтобы установить все факты, связанные с ее гибелью, необходимо расследование.

— Тот, кто пристукнул эту старую кобылу, сослужил королю добрую службу, — равнодушно бросил Форши. — Или ты хочешь сказать, что за убийством стоит сам король?

Кровь бросилась Майе в лицо. Девушка застыла. Почувствовав ее напряжение, Сабина опустила руку ей на плечо.

— Я не намерен делать никаких предположений ни о личности убийцы, ни о мотивах, подтолкнувших его к злодеянию, — ответил альдермастон. — Я лишь предлагаю начать расследование. Я полагал, что шериф приехал именно с этой целью.

— Неправильно ты предполагал, Ричард. Когда пришло твое письмо, король с королевой ликовали. Я видел это своими глазами. Кажется, он даже приказал создать специальный танец, чтобы отпраздновать радостную весть. Раз она теперь мертва, никто не сможет оспаривать королевский титул леди Деорвин и законность наследников от нее. Ладно, скажу прямо: я тут по приказу короля. Он повелел немедленно приступить к восстановлению Муирвуда. Наш дорогой шериф, на глазах у которого шли работы, заверил меня, что аббатство почти достроено. Так вот, король и королева пожелали отпраздновать Духов день в Муирвуде — в самом древнем аббатстве наших земель, — и прибудут они за две недели до начала празднества, а ты должен будешь приготовить все к их прибытию. Король прибудет в аббатство со своим двором и устроит турнир. А после турнира ты, Ричард, будешь освобожден от службы, и над аббатством встанет другой альдермастон.

Ответом на эти слова стала гробовая тишина. Сабина содрогнулась, глаза ее расширились, она была потрясена.

— Он не имеет права, — чуть слышно прошептала она.

— Я смотрю, ты утратил дар речи! Кто бы мог подумать! — хрюкнул Форши. — Смотри же, подготовь своих слуг к прибытию нового господина. Король остановил свой выбор на альдермастоне Кранмире из Августина. Ты его знаешь, он дядюшка леди Деорвин. Земли и прочее имущество аббатства отойдет короне, право убежища будет отменено. Как видишь, мальчик мой, твоей резиденцией вскорости станет башня Пент, где тебя с нетерпением ждут отец и братья. Либо ты под клятвой пообещаешь соблюдать закон о верноподданничестве, либо будешь казнен как предатель, — тут Форши издал рокочущий смешок. — Шериф Менденхолла останется здесь до Духова дня и проследит за тем, чтобы аббатство было отстроено до конца и передано новому альдермастону без проволочек. Церемония будет впечатляющая, вот увидите. Королевские адвокаты прямо сейчас пишут ее сценарий. Сам король возложит на альдермастона знаки его достоинства.

Снова наступило молчание.

— Это все очень интересно, — произнес альдермастон. — Но что скажет Великая Провидица, когда весть о случившемся дойдет до нее?

— Королю нет дела до того, что там скажет или не скажет эта сморщенная карга, — фыркнул Форши. — Он не позволит Прай-Ри диктовать ему свою волю. Наши королевства много веков жили в мире, однако если Провидица вмешается не в свое дело, она рискует пробудить старинную вражду, которая некогда существовала между нами. Лично меня это только порадует. Передай ей это, Ричард. Я ведь знаю, что ты передашь.

— Благодарю вас за визит, господин мой граф. Добро пожаловать в Муирвуд, шериф. Как я понял, вы останетесь у нас надолго. Я прикажу устроить вас в домике для гостей, если таково будет ваше желание. Или, быть может, вы предпочтете остановиться в какой-либо из прекрасных деревенских гостиниц?

— Я предпочту проводить все свое время в аббатстве, — без выражения ответил шериф.

— Прекрасно. Мы искренне рады такому гостю. Это все, господин мой граф?

Голос Форши был негромок и источал злобу:

— Думаешь, тебя невозможно вывести из себя, Ричард?

— Это все? — по-прежнему вежливо осведомился альдермастон.

Форши тихо произнес:

— Ладно, парень, наслаждайся пока муирвудскими туманами. У меня есть еще одно поручение от короля, и очень оно тебе не понравится: я должен явиться в башню Пент и в последний раз предложить твоему отцу подписать закон о верноподданничестве. Палач уже устал каждый день точить топор, однако не исключено, что на сей раз у него найдется другое занятие. Доброго дня.

Когда гости отбыли, альдермастон собрал в своих комнатах совет. На совете присутствовали все те, кто был тут в прошлый раз, только вместо Сюзенны явился Додд. Юноша нервно ходил туда-сюда, в то время как остальные рассаживались за столом. Майя была страшно зла на несправедливость, жертвой которой он стал. Да и она сама едва обрела убежище только для того, чтобы узнать, что отец и леди Деорвин намереваются лишить ее покоя.

Новости недолго оставались тайной, и глаза Джона Тейта горели от сдерживаемой ярости.

— А ведь хотелось мне ослабить графову жеребчику подкову, эх, хотелось! Или подпругу малость подрезать. И это я ничего не знал еще!

— Не надо, Джон, — сказала, нахмурившись, Сабина и вздохнула. — Я благодарна Истоку, который привел меня в Муирвуд прежде графа. Но до Духова дня остались считанные месяцы, а в аббатстве теперь все время будет находиться королевский соглядатай.

— Я дождусь ночи и уеду, — зло сказал Додд, не замедляя шага. — Пока этот… негодяй будет добираться до Комороса, я подниму восстание против тех, кто удерживает моего отца, соберу всех, кто верен нашему Семейству, созову армию…

— Именно этого они и хотят, — задумчиво покачала головой Сабина. — Этот человек изо всех сил старался спровоцировать тебя на поспешные действия. За аббатством следят, можешь быть уверен. Если ты покинешь его стены, то сразу же угодишь в плен.

Додд шагнул к ней:

— Что же мне, сидеть сложа руки?

Сабина смотрела сочувственно:

— Ты веришь Истоку?

Он дернул уголком рта, с трудом сдерживая чувства:

— Конечно, верю.

— Правда? — вкрадчиво спросила Сабина. — И что же, разве Исток говорит тебе ехать на север? Или, быть может, это голос твоего гнева?

На скулах у Додда заходили желваки.

— А как мне не гневаться, Провидица? Он угрожал моему Семейству. Король хочет казнить моего отца за то, что тот говорил правду. Разве это справедливо?

Сабина покачала головой.

— Это совершенно несправедливо. Но мы не можем предвидеть исход всех вещей. На это способен только Исток. Но услышать его волю мы можем, лишь когда успокоим сердце и разум. Не позволяй гневу овладеть тобой, Додд. Только тогда ты узнаешь, какова для тебя воля Истока. Знаешь, все мы когда-нибудь умрем — но не надо бояться жизни.

Потом она повернулась к альдермастону.

— Исток говорит, что я должна уехать. Я несу это знание с того самого дня, как мы приехали сюда, — она повернулась и взяла Майю за руку. — Как бы я ни хотела остаться здесь и помочь моей внучке подготовиться к мастонским испытаниям, я должна уйти. Альдермастон, стены и крыши аббатства уже возведены, поэтому я хочу взять с собой на «Хольк» дюжину человек с лопатами.

— Зачем? — непонимающе спросила Майя.

Сабина покачала головой.

— Я не могу тебе сказать. Но я чувствую, что так надо, и срочно. Я должна уйти.

Сердце Майи рвалось от боли, однако она понимала, что новости, привезенные графом Форши, полностью меняют ситуацию. Ее отец выслал из страны дохту-мондарцев, а теперь решил вознестись и над орденом мастонов. С каждым шагом он все больше походил на королей древности, тех, что преследовали мастонов и убивали их. При воспоминании о том, что стало с одним из этих королей, душа Майи наполнилась ужасом, и девушка в отчаянии понадеялась, что Исток не заставит ее выступить на битву против отца. Насилие порождает только насилие, и ничего больше.

— А что нам делать, когда вы уедете? — спросил сенешаль Томас. Казалось, он растерян не меньше Майи.

— То же, что и всегда, — ответила Сабина. — Ищите в случившемся мудрость Истока. Джон Тейт, я поручаю тебе заботу о безопасности моей внучки. Сейчас о ее присутствии здесь никому не известно, однако тайна эта останется тайной ненадолго. Я чувствую, что в скором времени тебя ждет противостояние с отцом, дитя. Он попытается добиться от тебя подписи под законом о верноподданничестве. Не подписывай, Майя. Всякий, кто силой вынуждает Исток к покорности, несет бремя последствий. Решение короля может навлечь на королевство новую Гниль. Сделаем все возможное, чтобы убедить его отступиться. Мы должны его переубедить.

— Да это все одно что камень уговаривать, — мрачно буркнул Джон Тейт. — Он и ухом не поведет.

Сабина встала, чтобы уйти. Майя вскочила и крепко обняла бабушку. Они провели вместе так мало времени и вот уже снова должны расстаться и тосковать в разлуке. Впрочем, по крайней мере, им дарована возможность сказать друг другу «прощай». Матушке Майя так и не успела сказать этих слов. Майя до сих пор не привыкла к мысли о том, что ее нет, и известие о радости, с которой король встретил трагическое известие, рвало на части ее и без того истерзанное сердце.

Она подняла глаза и встретила взгляд Додда, настойчивый, горящий. Долг вновь лег ей на плечи тяжкой ношей, он становился все тяжелее, словно она шла под камнепадом и новые и новые камни валились ей на плечи. Что скажут потомки ее предков о мире, в который вернутся? Их встретит прогнившее королевство под властью ее отца, короля, утратившего веру. Но… либо это, либо нессийская армада, цель у которой одна — уничтожить Ассинику.

Сабина ласково провела пальцем по ее щеке, стирая слезинку.

— Ты не одна, — шепнула бабушка, и в голосе ее была сила.

— Не уходи, — всхлипнула Майя. Горло ее сжимали рыдания.

Глаза Сабины блестели от слез. Она наклонилась и лбом коснулась лба Майи.

— Я не знаю, что ждет нас впереди, — сказала она. — Мой Дар обращен в прошлое. Наши предки не раз сталкивались с подобными испытаниями. Отец Лийи знал, что умрет, знал, что дочь вырастет без него, знал — и все же исполнил волю Истока, — она прикусила губу. — Быть может, Исток пожелает, чтобы мы отдали свои жизни за правое дело. Я не знаю. Но я знаю другое: то, что снова и снова писала в своей книге Лийя. Верь Истоку. Доверься Истоку. Даже если жизнь твоя невыносима, — она пропустила сквозь пальцы прядь волос Майи. — Испроси воли Истока, а затем исполни ее. Я сделаю все возможное, чтобы вернуться до Духова дня. Но как бы там ни было, ты должна возродить аббатство, Майя. Ты должна исполнить Клятву.

Майя твердо посмотрела в глаза бабушке.

— Я исполню.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Одна

В клуатрах было тихо до звона в ушах. Майя опустила резец и сквозь слезы уставилась на выгравированные ее рукой слова. Потом она стряхнула со страницы тончайшие орихалковые стружки, но странные, перепутанные чувства по-прежнему одолевали ее. Рядом с ее книгой лежала книга ее матери, открытая на последней странице, на последней записи — записи, которую Майя только что перенесла в собственный том. Она вытерла слезы рукавом и перечитала абзац — письмо, которое написала мужу Катарина.

Дражайший мой господин, король и муж.

Час моей смерти все ближе, и потому, повинуясь искренней любви, которую я к вам питаю, а также уступая перед своей болезнью, я чувствую себя обязанной напомнить вам о мастонских клятвах, нарушение которыхпагубно для вашей бессмертной души и которые человеку следует почитать превыше благ земных в нашей второй жизни. Дорогой мой муж, вы навлекли на себя множество бед. Я прощаю вам все, что вы мне причинили, и обещаю, что ни словом не обвиню вас в тот миг, когда откроется наконец Сокровенная завеса и мы с вами встанем пред Истоком в ожидании его суда. Вспомните о нашей дочери — залоге нашей любви. Заклинаю вас всем, что вам дорого: обратите к ней вновь свой благосклонный взор и не карайте за ту любовь, которую она ко мне питала. Молю также о снисхождении для моих служанок, числом три. Они верно служили мне. Все они безродные. И наконец, я клянусь в том, что взгляду моему вы всегда были желаннее всего на свете.

Истинно и навеки ваша,

Катарина

Чувствуя, как промокают от слез ресницы, Майя еще раз перечитала написанное. Как может человеческое сердце вынести столько боли? Весь остаток жизни матушка, опальная королева, провела в Муирвуде, и все же, невзирая на все жестокое отношение к ней короля, любила мужа до последнего вздоха. Воистину, велика была та сила, что связала их сердца — и имя этой силе было любовь.

Она почувствовала, как в сердце ее загорается сила Истока, как по всему телу растекается чувство тепла, любви, нежности. Слова, написанные матушкой, вышли из-под человеческой руки, самой обычной руки из плоти и крови, однако теперь они словно бы пылали пламенем. Тело матушки ныне покоилось в костнице, принявшей в себя бренную оболочку, однако некая ее часть обрела свободу. Майя чувствовала ее так ясно, словно призрачная рука и в самом деле легла ей на плечо. Сердце сжалось от какого-то невероятного чувства, которое с каждой секундой росло и подступало все ближе.

«Здесь ли вы, матушка?» — подумала Майя.

Тут на лестнице послышались чьи-то шаги, и странное чувство исчезло как не бывало. Майя быстро вытерла слезы. В клуатр вошла Сюзенна, и на лице ее были написаны тревога и недоумение.

— Я нашла твою записку, — сказала Сюзенна. — Давно ли ты здесь? Я не слышала, как ты ушла.

Она огляделась, явно ища признаки беспорядка.

Майя попыталась улыбнуться, но губы ей не повиновались.

— Я не могла заснуть, Сюзенна. И не хотела будить тебя.

Яр-камни уже были зажжены, и Сюзенна, растирая ладони, опасливо обогнула стол и приблизилась к Майе. Почему-то она хмурилась.

— Что не так? — спросила Майя, собрав все свое терпение.

— Надо было разбудить меня, — ответила Сюзенна, встав рядом с ней. — Нам не разрешается ходить в клуатры в одиночку.

Она смотрелась настоящей королевой — прическа уложена волосок к волоску, безупречно выглаженное платье без единого пятнышка… Майе подумалось, что в Сюзенне ей вечно видится какая-то легкая высокомерность, как ни старается товарка это скрыть. Впрочем, быть может, Майя ошибалась.

— Я не знала. Бабушка уезжает утром, и мне не спится. Мы с ней говорили допоздна, а потом я просто не хотела тебя будить.

Майя умолчала о том, что изрядную часть ночи провела в попытках написать письмо мужу, объясниться с ним на бумаге, выразить всю глубину своего сожаления и объяснить истинные причины своего бегства. Верные слова никак не шли, писать было тяжело и больно, да и письмо едва ли имело шанс проникнуть в темницу, тем паче что женщинам читать и писать не дозволялось, а значит, одно его существование уже подвергало Майю немалой опасности. И все же Майя понимала, что должна написать его — и для мужа, пусть он даже никогда его не прочтет, и для себя самой. И она напишет.

— Ты что же, совсем не спала? — удивилась Сюзенна.

Майя покачала головой.

— Мне хотелось побыть одной. И на подготовку к испытаниям у меня почти совсем нет времени. На Духов день в Муирвуд приедет мой отец.

Сюзенна ахнула:

— Правда?

— Да. И с ним весь двор.

— И что… что ты об этом думаешь?

Вопрос был хорош, но Майя не хотела — точнее, не могла — на него ответить. Что она думает об отце? Он совершил столько дурного… и ведь она до сих пор гадала, намеренно ли он послал ее в Дагомею, где она превратилась в хэтару. Можно ли любить и ненавидеть одного и того же человека одновременно? Майя совсем запуталась и сама не понимала своих чувств.

— Отец не знает, что я здесь, — сказала она, накручивая на палец прядь волос. — И будет недоволен, когда узнает.

Наступила напряженная тишина.

— Понимаю, — выдавила из себя Сюзенна. Она явно нервничала.

— Прости, если это тебя встревожило, — сказала Майя в попытке выбраться на нейтральную почву. — Я не знала, что в клуатры нельзя поодиночке. Я скажу альдермастону о том, что я видела, и, может быть, он сделает для меня исключение.

— Я не… я не возражала бы пойти с тобой, — произнесла Сюзенна, не поднимая глаз. — Я имею в виду — если бы мы вместе приходили в клуатр раньше остальных. Мне бы хотелось у тебя учиться. Я очень благодарна тебе за уроки дагомейского по ночам. А что ты переписываешь?

Майя вздохнула:

— Это матушкина книга.

— О, — и Сюзенна снова замолкла. — Майя… мне сказали, что приезжал граф Форши. Это правда? Он не упоминал о… об узниках в башне?

Она робко подняла взгляд, в котором смущение боролось с любопытством.

— Правда, — сказала Майя. — И да, он говорил об узниках. Почему ты спрашиваешь?

Мука на лице Сюзенны проступила явственней. Майя понимала, что она хочет осведомиться о семействе Додда, но не знает, как это сделать, не выдав себя. Майя вспомнила Додда и решила, что не станет облегчать товарке задачу.

— Был один ученик… он… то есть уже не… Его отец раньше был графом Форши. Я просто хотела узнать, нет ли новостей об отце или братьях этого ученика.

Как ни пыталась Сюзенна скрыть свой интерес, жадность, с которой она готова была ловить каждое слово Майи, даже с риском обнаружить чувства, выдавала ее с головой.

— Им в последний раз будет предложено подписать закон о верноподданничестве, а потом казнят, — ровным голосом произнесла Майя, глядя в лицо Сюзенне.

— О нет, — ахнула Сюзенна, и на лбу ее пролегла морщинка. — Бедный Додд.

Майя ответила ей удивленным взглядом:

— Тебе разве не все равно?

Сюзенна моргнула, стряхивая с ресниц слезы, и прикрыла рот рукой. Девушка изо всех сил старалась сохранить невозмутимость, но хладнокровная маска не в силах была скрыть ее истинные чувства.

— Нет, — всхлипнула наконец Сюзенна. — Мне никогда не было все равно.

Майя встала со стула.

— Тогда отчего же ты его бросила? — спросила она, но не из жестокости, а потому, что не могла не спросить. Ею вновь овладело чувство вины за предательство по отношению к Кольеру.

Сюзенна утратила всякие остатки заносчивости.

— Родители… — всхлипнула она. — Ах, Майя! Ну как же мне объяснить? После того как Додд лишился наследства, родители запретили мне даже говорить с ним. Прежде они… одобряли наши… отношения… я была потрясена… но что я могла поделать? Разве не должны мы быть послушны своим родителям? Я доверяю их суждению. Но что касается этого… Я спрашиваю себя: что если их собственное положение при дворе волнует их больше, нежели мои чувства?

Она покачала головой и зарылась лицом в ладони.

Теперь Майя все поняла. Сюзенна происходила из чрезвычайно высокопоставленного Семейства, завидное положение которого зиждилось на высоких должностях при дворе. Увидев, как легко было низвергнуто благородное Семейство Прайсов, родители Сюзенны сделали выбор, который считали наилучшим для дочери.

Майя обняла тихо плачущую Сюзенну за плечи и прижала к себе. Плечи Сюзенны вздрагивали.

— И ты никому не сказала? — шепотом спросила Майя, гладя Сюзенну по роскошным волосам.

Сюзенна яростно потрясла головой.

— Я не смела, — выдавила она. — Девчонки все время сплетничают, шепчутся, дразнятся… Прости, что взвалила на тебя еще и это. Ты же все понимаешь, правда?

— И даже слишком хорошо, — ответила Майя. — Мы любим своих родителей, но они могут ранить нас. Взаимная верность — обоюдоострый клинок, острее любого меча.

Она заставила Сюзенну поднять лицо.

— Я никому не скажу, — и Майя всмотрелась в глаза Сюзенны. — А Додд обо всем этом знает?

Сюзенна отрицательно покачала головой.

— Ясно. Что ж, могу точно сказать тебе одно: он страдает не меньше твоего.

Из люка донеслись голоса девочек — тайнознатицы шли на урок.

— Поговорим позже, — сказала Майя и похлопала Сюзенну по руке. — А сейчас давай-ка приведем себя в порядок.

Сюзенна улыбнулась и кивнула. Ноша, которую можно разделить с другим, становится легче. Майя буквально чувствовала владевшее Сюзенной облегчение, и на сердце у нее становилось тепло. Теперь, зная всю правду о случившемся, она могла вновь уважать свою товарку.

Майя поздоровалась с младшими девочками — их болтовня в этот поздний час казалась непривычно громкой, — а Сюзенна обошла комнату и выстроила стулья в ровные ряды. Время от времени она вытирала глаза рукавом.

Мейг впорхнула в клуатр во главе стайки девушек, возбужденно галдевших, словно стая хищных птиц.

— Представляете, что я слышала! — горделиво воскликнула Мейг, блестя глазами.

— Что? — спросила Сюзенна, подходя ближе, но никому не глядя в лицо.

— На Духов день к нам приедет король с королевой! — в восторге выпалила Мейг. — И весь двор вместе с ними! Ну не славно ли? Мы учимся последний год, в последний раз станцуем вокруг майского дерева — но теперь нам не придется танцевать с вонючими кузнецами или сопливыми первогодками…

— Или с тем толстяком-охотником, — хрустальным голоском вставила какая-то девочка и гаденько улыбнулась.

— Фу, уж с ним-то ни за что, — брезгливо отмахнулась Мейг. — Нет, Сюзенна, ты представляешь? Мало того, что мы получим шанс подыскать себе приличного мужа — не исключено, что нас и самих возьмут служить при дворе. Ах, как я хотела бы попасть в свиту леди Деорвин! Я слышала, что ее фрейлины носят прекраснейшие платья, а она дарит им драгоценности и духи. И Джейен служит у леди Деорвин. Правда, смешно? Вдруг мы с ней окажемся в одной свите? Ах, как это было бы прекрасно!

Майя покраснела, но не обернулась, чтобы девочки не видели ее лица. Служба у леди Деорвин вовсе не была вечным праздником, каким ее воображала Мейг. Майя не понаслышке знала о дурном нраве леди Деорвин: та ни за что не потерпела бы рядом с собой девушку, которая была бы краше собственных дочерей леди, а кроме того, безжалостной рукой искореняла любые проявления характера в своем ближайшем окружении. Быть может, Мейг и заслужила такой судьбы, но Сюзенна — едва ли.

— Как, ты не радуешься? — удивленным голосом спросила Мейг. — Что с тобой, Сюзенна? Это же так прекрасно, лучше и быть не… ах да, понимаю.

Тон ее внезапно изменился и стал нарочито серьезным.

— Так вот почему я радуюсь, а ты — нет. Как же я забыла — тебя ведь назначили в товарки королевской дочери.

Последние слова она выговорила с особой насмешкой.

За спиной Майя услышала шаги и собралась с силами, приготовившись встретить очередную издевку под маской дружелюбия. Перед ее внутренним взглядом встал альдермастон, спокойно и с достоинством ведущий беседу с графом Форши. Вспомнились последние слова из материнского письма к отцу — как бы ни мучил он ее, она неизменно любила его и не скрывала этой любви. Если выстояли они, то и она, Майя, сумеет противостоять одной-единственной напыщенной девице.

— Да уж, — проговорила Мейг, обошла стол, встала перед Майей и смерила ее взглядом. — Еще бы ты не расстраивалась. Жалкое зрелище.

— И вовсе нет, — дрогнувшим голосом возразила Сюзенна.

Майя подняла взгляд и равнодушно посмотрела на Мейг, будто на докучливую муху.

— Надо было тебе родиться безродной, — жестко сказала Мейг, и лицо ее на миг исказилось злобой, выглянувшей из-под маски добродушия. — И на вид ты отребье отребьем. Явилась сюда, вся такая возвышенная, языки она знает, читать умеет — а с виду самая настоящая безродная. Безродные тут всех слушаются. Ты тоже послушная, да?

— Мейг, — жалобно сказала Сюзенна.

— Может, когда-то ты и была принцессой, — Мейг понизила голос, — командовала направо и налево, щелкнешь пальчиками — и все получишь, — она звонко щелкнула пальцами для пущего эффекта. — А теперь только посмотри на себя!

Сюзенна подошла ближе и несмело потянула Мейг за руку.

— Идет жена альдермастона, — торопливо прошептала девушка. — Она может тебя услышать!

Мейг смерила Майю враждебным взглядом. Глаза ее пылали жаром, властью, жаждой унизить противницу. Майя знала этот взгляд. Так смотрели женщины, которые унижали девушек по положению ниже себя, лишь бы только ощутить собственную власть.

Майе было искренне жаль девушку. Мейг родилась в почтенном Семействе и росла в роскоши, однако добиться положения в королевстве она сможет, лишь заигрывая с вышестоящими. Гордыня — ненадежная опора для тех, кто жаждет возвыситься: здесь солги, там скажи полуправду, тут польсти… И чем выше ты поднимаешься по этой лестнице, тем больше захватывает дух от того, что ты видишь вокруг… и тем чувствительней будет падение.

Не поддаваться на издевку, гнать от себя мечты об отмщении, не слушать злых слов… Майя нашла внутри себя резервуар силы, гладкое безмятежное озеро покоя. Она отвела взгляд от Мейг и медленно села за свой стол, и Исток коснулся ее сердца, облегчая боль.

В глазах Мейг читалось удовлетворение — она только и хотела унизить Майю и лишить ее дара речи, однако решительно не понимала, отчего та сдалась столь легко. Другие девушки смотрели на Мейг со страхом. Каждая боялась стать ее следующей жертвой. Мейг прошлась по классу, подошла к своему столу и села — изящная, с прямой спиной, истинная королева. Майя улыбнулась про себя и покачала головой: девочка в ее воображении поднялась еще на одну ступеньку пошатывающейся лестницы.

Покрасневшая Сюзенна села рядом с Майей.

— Прости, — прошептала она.

Майя не ощутила ни капли злобы. Стрелы Мейг были слишком тупы, чтобы ее ранить.

Из туннеля поднялась жена альдермастона. Взбудораженные девочки никак не могли успокоиться. В глазах их горела жажда новостей.

Майя промолчала, понимая, что жена альдермастона скажет им очень немного.

— Девочки, у нас в аббатстве новый гость — шериф Менденхолла. Он прибыл сегодня. Шериф пробудет с нами до конца зимы, до самого Духова дня. Он будет следить за работами по восстановлению аббатства, ибо к нам едут король и королева, — она смотрела очень серьезно. — Селия!

Девочки так и подпрыгнули. Безродная побледнела.

— Да?

— Ты будешь стирать одежду шерифа. Кроме того, просматривай все письма, которые ему будет присылать король. Запоминай их наизусть и передавай альдермастону. Таково твое послушание. Все прочие могут помочь делу так, как считают нужным.

Голос ее был строг и суров. Она обвела девушек взглядом.

— Когда приедет двор, многих из вас назначат на придворные должности. Еще до конца года судьба королевства будет решена. Либо это будет конец тайнознатиц, либо начало вашей новой службы по воле Истока.

Изучая древние тома, я пришел к выводу, что нашим поведением управляют три главные силы. Желание. Чувство. Знание. В истинном мастоне три этих силы уравновешивают одна другую, не так ли? И когда наступает равновесие, великая сила исходит от Истока и приходит к нам на помощь.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Вина

В детстве Майя больше всего любила уроки музыки. Было что-то непостижимо волшебное в том, чтобы создавать музыку, извлекать из инструмента сладкие звуки, высвобождать его неповторимую душу. Впрочем, в аббатстве Муирвуд она поняла, что уроки музыки нравятся ей меньше всего, но лишь потому, что Мейг превращала каждый урок в сольное выступление.

Стычка, случившаяся в клуатрах на заре, не прошла бесследно: солнце поднималось все выше, и Мейг злилась все сильнее. Майя пропускала ее шпильки мимо ушей, однако это лишь подливало масла в огонь. Майя с нетерпением ждала окончания занятий (в особенности музыкального, которое превратилось для нее в пытку), мечтая погулять по аббатству, чтобы проветрить голову от дурных мыслей, как проветривают пропитавшееся запахом дыма одеяние.

Наконец урок был окончен. Майя убрала лютню, провела напоследок ладонью по ее изогнутому боку, жалея, что нельзя взять инструмент к себе в комнату. Небо за окном еще голубело, однако солнце с каждым днем садилось все раньше, ибо подступала зима, и времени на прогулки у Майи оставалось все меньше.

Мейг завершила игру сладкозвучным аккордом — она играла на арфе, которую любила больше других инструментов, — и девочки вокруг рассыпались в похвалах. Надеясь уйти незамеченной, Майя быстро шмыгнула к двери.

Увы, недостаточно быстро.

Благосклонно приняв комплименты девочки помладше, Мейг возвысила голос и насмешливо произнесла:

— Что ж, пусть я не родилась королевской дочерью, но музыке меня учила моя матушка, а она божественно играла на арфе. Ах, разумеется, у некоторых было все, что они только могли пожелать — лучшие учителя из Пайзены и Дагомеи, — и что с того? Пустая трата времени и сил. Куда ты так скоро, Майя? На постирушки вместе с Селией? Да ты и впрямь безродная.

Не удостоив ее ни словом, ни взглядом, Майя торопливо вышла из комнаты под последние лучи вечернего солнца и побрела по мягкой траве, стараясь заглушить боль и ярость, овладевшие ее сердцем. В воздухе пахло дождем, и небо затянули ленивые тучи, оранжевые в закатном свете. Майя действительно собиралась найти Селию, но откуда Мейг узнала? Разве кто-нибудь видел, как Майя помогала Селии? Значит, теперь ее будут изводить еще и за это. Она покачала головой и вздохнула, но тут услышала у себя за спиной слова, заставившие ее замереть.

Это заговорила Сюзенна.

— Прекрати, Мейг! Прекрати немедленно! Как ты можешь такое говорить?

Голос девушки дрожал от едва сдерживаемого гнева, и слова звучали хлестко и сердито. Майя заморгала от удивления.

— Майя заслуживает не презрения, а сострадания! Ты с самого первого дня взялась ее изводить — хватит! Разве это угодно Истоку? Разве достойно обижать девушку, которая не хочет давать тебе отпор? Ты ведешь себя как трусиха, Мейг. Хватит! Мы — старшие, мы должны подавать другим пример!

В следующий миг на глазах у изумленной Майи раскрасневшаяся Сюзенна вылетела из дверей, да так молниеносно, что едва не врезалась в Майю. Схватив товарку за руку, Сюзенна зашагала по траве, и глаза девушки горели гневом, яростью и возмущением.

— Прости меня, Майя! Мне так стыдно, — торопливо заговорила Сюзенна.

— Ничего, все в порядке. Пусть говорит что хочет, мне все равно.

— Нет, мне стыдно за то, что я не вступилась за тебя в первый же день, — покачала головой Сюзенна. — Плохая из меня вышла товарка. Я бросила тебя; я молчала слишком долго. Разве этому учат нас мастонские книги?

Она сильнее сжала руку Майи. Голос ее стал тише, словно она только теперь осознала, что натворила.

— Пусть делает со мной что хочет, мне все равно. Она гордячка, не любит, когда ее оскорбляют при всех. Но я просто больше не могла это выносить. Ты такая терпеливая и добрая! Ты говорила с Дави и Алойей на кухне, ты даже Тьюлисса ухитрилась разговорить, а уж он-то и слова никому, кроме жены, не скажет. Ты настоящая принцесса, Майя, что бы там ни говорил и ни делал твой отец. Я хочу быть похожей на тебя… и я тебе завидую, — Сюзенна посмотрела ей в лицо; глаза девушки блестели от слез. — У тебя столько своих бед, но не далее чем утром ты выслушала меня и утешила в моих невзгодах. Мне так больно, будто в сердце засела какая-то заноза.

Она сглотнула, и взгляд ее стал просительным.

— У меня была подруга, но в прошлом году нам пришлось расстаться. Она уехала из аббатства. Ее зовут Джейен Секстон, она теперь служит леди Деорвин. Ей там очень плохо, потому что леди Деорвин совсем как Мейг. У Джейен не осталось ни единой подруги. И у меня тоже, — она опустила взгляд. — И чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что ты тоже очень одинока.

Она остановилась; по щекам ее текли слезы.

— Нас назначили товарками, Майя, но если ты позволишь, я стану тебе подругой.

Ее слова потрясли Майю. Все ее существо жаждало этой дружбы. Глядя в честные глаза Сюзенны, она поняла, что эта девушка не из тех, кто легко меняет свое мнение, что она отчитала Мейг не под влиянием момента, а намеренно, хорошо понимая, что наживает опасного врага.

У Майи защипало глаза.

— Конечно, — хрипло прошептала она и обняла Сюзенну.

Всхлипывая, девушки улыбнулись друг другу, и небо над ними больше не казалось им сумрачным. А потом солнце стало опускаться за горизонт, и закат был прекрасен.

Последние лучи садящегося солнца окрашивали облака в пеструю смесь розовых и оранжевых тонов. В этом теплом свете Майя и Сюзенна вместе вошли в матушкин сад. Они говорили и слушали друг друга, делились первыми секретами новой дружбы, ибо знали, что все сказанное будет надежно сохранено в сердце подруги.

Майя рассказала о том, что стало с браком ее родителей: о том, как череда мертворожденных детей наполнила сердце отца гневом и отвратила его от жены; как кистрель канцлера Валравена забирал их боль и гнев, лишая супругов возможности преодолеть горе и найти утешение друг в друге. Она рассказывала о годах, проведенных в Прай-Ри в роли наследницы, о том, как выносила решения от имени отца и обучалась хитроумному искусству политики и дипломатических переговоров. Что до Сюзенны, то ее дед был членом Тайного совета при деде Майи, и потому она неплохо представляла себе нравы, царящие в политике.

Когда речь зашла об изгнании и лишении наследства, Майя лишь мельком упомянула ужасные дни, проведенные на чердаке поместья леди Шилтон, и мучения, которым она там подвергалась. Она не вдавалась в подробности, однако услышанного хватило, чтобы привести Сюзенну в ужас, после чего она долго обнимала Майю, сочувствуя ее бедам, как названным, так и оставшимся непроизнесенными.

Наконец Майя рассказала о том, как отец послал ее в Дагомею на поиски утраченного аббатства. Рассказала, как получила кистрель и какое чувство испытывала, пуская его в дело — и как это отличалось от чувства повсеместного присутствия Истока здесь, в Муирвуде. Разница была столь велика, что Майя не понимала, почему не замечала ее раньше, однако Сюзенна объяснила, что в больших городах, например в Коморосе, всегда бывает трудно ощутить присутствие Истока, ибо его заглушают людские страдания. Майя рассказала о защитнике, которого приставил к ней отец, о кишоне, который должен был следовать за ней и убить ее, если вдруг она попадет в плен. О своем пребывании в Дагомее она рассказала мельком, упомянув лишь, что была похищена тамошним королем, но сумела бежать.

Дружба двух девушек была еще слишком хрупкой, и Майя не решилась доверить ей столь интимную тайну — историю своего брака. Однако Кольер по-прежнему приходил к ней в сны, а воспоминания о нем тревожили ей душу днем. Она боялась новой встречи, боялась увидеть презрение в его глазах, боялась — и все же жаждала объясниться и оправдать себя. Предназначенное ему письмо так до сих пор и не было окончено.

Рука об руку они гуляли по саду, наслаждаясь видами, покуда не завидели Тьюлисса, который брел к кухне, везя на тачке свои лопаты и лейки. Они неторопливо последовали за ним, тихо беседуя.

— Теперь я гораздо лучше тебя понимаю, — сказала Сюзенна, и в улыбке ее сквозила истинная приязнь. — Должна признаться, что прежде меня мучили страхи. Я знала, что альдермастон тебе доверяет. Я знала, что твоя бабушка — Великая Провидица, и раз она тебе доверяет, то и я должна. Но я боялась, что ночью ты заговоришь во сне, или будешь стонать, или издавать страшные звуки…

— Боялась? — улыбнулась Майя. — Не волнуйся, мои кошмары окончились, когда бабушка спасла меня. Правда, боюсь, за пределами аббатства они вернутся, — ее взгляд стал жестче. — Значит, я должна подготовиться и к этому.

— Когда ты уйдешь, я уйду с тобой, — сказала Сюзенна, похлопав ее по руке. — Помнишь тех людей, с которыми ты путешествовала? С ними ты не сможешь быть собой. Я же знаю твой секрет, и пусть сигил тайны не позволяет нам говорить о нем, этого уже достаточно. Я рада, что альдермастон выбрал меня. Спасибо тебе за твой рассказ.

— У меня никогда еще не было подруги, — сказала Майя. — Мне жаль, что тебе пришлось потерять одну, чтобы обрести другую.

Сюзенна встряхнула золотыми волосами.

— Единственной моей настоящей подругой была Джейен Секстон. Ей можно было рассказать любую тайну. А Мейг я просто уважала и была с ней вежлива, не более того. Сама же она уважает лишь мое положение в свете.

— И твою красоту, — лукаво добавила Майя.

Сюзенна скромно улыбнулась:

— Мой отец говорил мне, что испытание красотой проходят немногие. Альдермастон его аббатства однажды сказал ему, что самые красивые пары обычно и есть самые несчастные.

— Да ну? — тихонько рассмеялась Майя.

— О да! Красивым все дается легче. Их уважают, их замечают. Но чего стоит такое внимание? Заслуженное ли это уважение? Увы, далеко не всегда. Поэтому отец сказал, что благословением считает заурядную внешность, хотя, я знаю, он мной гордится. Но он всегда хвалил мой характер, а не внешность. Я очень люблю отца. Он очень мудрый и когда-то был советником короля, верным и преданным. Поэтому то, что ты говоришь о жестокости твоего отца, поразило меня до глубины души. Я бы, наверное, не смогла повести себя так же достойно, как ты.

— Спасибо, — поблагодарила Майя. Кухня была уже близко, но тут из тени под раскидистым дубом послышался голос, позвавший их по имени. Майя сразу узнала этот голос: он принадлежал Додду Прайсу. Сюзенна окаменела.

— Что такое? — спросила Майя и остановилась.

— Я искал вас после урока музыки, — сказал он, подходя ближе, и коротко кивнул Сюзенне. Уголок его рта дрогнул в усмешке.

— Я слышал, как ты отчитала Мейг, Сюзенна. Правильно ты ее, — и он снова перевел взгляд на Майю. — Майя, мне нужна твоя помощь.

— Что случилось?

На кухне побрякивали кастрюли, из окон доносились голоса кухонных прислужниц. Тьюлисс оставил тачку у дверей и нырнул внутрь, предварительно сбросив капюшон и коротко кивнув Майе и Сюзенне. От теплого света и запахов за дверью у Майи заурчало в животе.

— Я задержу вас ненадолго, — сказал Додд, тоже поглядев на дверь. — Не могла бы ты завтра познакомить меня со своим охотником?

— Он теперь охотник этого аббатства, — заметила Майя.

Додд покачал головой:

— Про него все говорят «охотник Майи». Он прибыл с тобой, и все знают, что он должен тебя защищать. Я хочу поговорить с ним. Познакомь нас.

— Хорошо, — согласилась Майя, — но о чем ты будешь с ним говорить?

— Он целыми днями пропадает в Бирден Муире, и его пес с ним вместе. Я хочу, чтобы он взял меня с собой. Хочу получше ориентироваться в здешних краях.

— Но зачем? — настойчиво спросила Майя.

Улыбка не могла скрыть тревоги, терзавшей юношу.

— Затем, что, возможно, однажды я должен буду уехать, и быстро.

— Нет!

Этот возглас принадлежал Сюзенне. Додд поглядел на нее и нахмурился.

Майя сжала ее руку.

— Ты боишься за отца и братьев, — твердо сказала Майя.

— Ну разумеется, — ответил он. — Кто спасет их, если не я?

— Не уезжай, — попросила Сюзенна, залившись краской. — Знаешь, как собаки выгоняют зайца? Они поднимают лай, заяц выскакивает, и тут они его хватают.

— Я не заяц, — запальчиво фыркнул Додд.

Положение складывалось неловкое. Майе очень хотелось разрядить обстановку и избавить Сюзенну и Додда от этой сцены, однако она решила воздержаться. Они впервые заговорили друг с другом с тех пор, как родители Сюзенны приказали девушке расстаться с юношей, а идти против их воли Сюзенне было нелегко.

— Я не хотела тебя обидеть, — сказала Сюзенна; голос ее дрожал. — Я только хотела сказать, что шериф хочет вынудить тебя делать то, что выгодно ему. Но страх — плохой советчик. Страх не позволяет идти по пути Истока.

— Теперь ты будешь рассказывать мне про путь Истока? — задохнулся он. Майя догадалась, о чем он думает — он боролся с желанием сказать, что он, в отличие от Сюзенны, уже прошел мастонские испытания. Но Додд промолчал.

— Я просто хотела тебе об этом напомнить, — жалобно проговорила Сюзенна.

— Благодарю за напоминание, — без выражения сказал он. — Майя, так ты мне поможешь?

— Я с ним поговорю, — самым нейтральным тоном ответила Майя. В глубине души она понимала, что Сюзенна права и что Додду не следует сломя голову бежать из аббатства. — Приходи завтра после уроков к прачечной. Я постараюсь все устроить.

— Спасибо, — поблагодарил он гораздо теплее и, бросив неуверенный взгляд на Сюзенну, вновь исчез в темноте, бормоча себе под нос что-то, не предназначенное для постороннего слуха.

Сюзенна расслабила судорожно сжатые пальцы. Майя подумала, что у нее останутся синяки.

— Что я не так сказала? — горько произнесла Сюзенна. — Теперь все стало еще хуже…

Чувствуя, как оживает кровоток, Майя похлопала ее по руке.

— Ты тоже приходи. По-моему, вам надо серьезно поговорить, — сказала она.

Полный боли взгляд Сюзенны явственно показал, что она была права.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Встреча

После уроков Майя с Сюзенной вышли из класса, и налетевший ветер растрепал им волосы. Он нес терпкий запах прелых листьев и мокрой травы. Сырая земля мягко подавалась под ногами. Прикрываясь рукой от резкого холодного ветра, девушки двинулись в сторону прачечной.

— Если прежде я еще питала какие-то иллюзии, сегодня им пришел конец, — негромко сказала Сюзенна. — Мейг будет мстить. То, что было сегодня — только начало.

— Мне так жаль, — сочувственно сказала Майя.

— Не извиняйся, — ответила Сюзенна. — Я видела, до чего она может дойти в своем стремлении унизить человека. Просто раньше она никогда не издевалась надо мной. А ты видела, как быстро Клара заняла мое место? Я подозреваю, что она и раньше меня терпеть не могла.

Майя похлопала ее по руке и отвела от лица пряди растрепавшихся волос. Совсем недавно прошел дождь, однако, к счастью, он прекратился незадолго до окончания занятий.

— У моих сводных сестер тот же нрав, — заметила Майя. — Лучше всего не обращать на них внимания. Хотя, конечно, все равно неприятно, когда тебя пытаются унизить.

— Я все равно не жалею о том, что сказала. По правде говоря, мне сейчас ужасно не по себе, в животе будто улей гудит, но это не из-за Мейг и не из-за Клары, — Сюзенна судорожно вздохнула. — Что я ему скажу?

— Джон Тейт славный малый. С ним легко говорить.

Сюзенна легонько ткнула ее локтем в бок.

— Ты ведь знаешь, что я не Джона имела в виду.

— Ах, ты про Додда? Это не он там нас высматривает?

— Ой, это он. Ах, Майя, ну почему я так волнуюсь?

В голосе девушки звучал страх.

Юноша вышел из-под раскидистого дуба и пошел к ним по раскисшей траве, с которой срывались капли воды. Он и впрямь был хорош собой, только непокорная шевелюра успела чуть промокнуть под дождем. Боль на его лице мешалась с радостью, из чего Майя заключила, что юноше тоже не по себе.

— Здравствуй, Додд, — сказала Майя.

Он кивнул ей, но глаза его были прикованы к лицу Сюзенны.

— Доброго дня, — сказал он. — Тебе плохо?

— Мне хорошо, — ответила Сюзенна, залившись краской.

— Ты хотел повидать Джона Тейта, — напомнила Майя и повела их за собой к жилищу охотника. — Судя по облакам, дождь может снова начаться в любой момент. Давайте-ка поторопимся.

— Разумеется, — отозвался Додд и пошел рядом с ними, но так, чтобы оказаться ближе к Сюзенне.

Повисла тишина, полная невысказанных слов.

— Как поживает твое Семейство? — спросил наконец Додд у Сюзенны. — Ведь твоя сестра собиралась приехать учиться?

— Так ты помнишь? — бросила на него быстрый взгляд Сюзенна.

— Я помню, что она младше тебя. Она тоже будет учиться в Муирвуде?

— Да, — ответила Сюзенна. — Я люблю Муирвуд. Он стал мне домом. Мне будет жаль уезжать отсюда… после Духова дня.

Эти слова лишь усилили повисшее между ними напряжение.

— Я и сам могу отсюда уехать очень скоро, — гневно заметил Додд. — Может быть, даже в цепях.

Сюзенна прикусила губу.

— Прости. Я не хотела…

— Я понимаю, — перебил он ее. — Я полагаю, что мне следует покинуть аббатство прежде, чем меня к тому вынудят. Для меня Муирвуд не дом, а тюрьма.

Он запустил пальцы в спутанные волосы.

— На болотах на меня находит уныние, но, пожалуй, я привыкну. В прошлом, когда королевская армия была разбита при Зимнепутье, солдаты месяцами скитались по Бирден Муиру. Я, пожалуй, и сам так поступлю, если только Джон Тейт меня научит. Буду охотиться, собирать коренья… — он издал тихий горький смешок.

Сюзенна нахмурилась.

— Неужели ты и вправду веришь, что аббатство лишится права даровать убежище? Великая Провидица этого не допустит!

— А что она может поделать? — возразил Додд. — Не в обиду тебе будь сказано, Майя, но у нее ведь нет ни армии, ни солдат.

— Для того чтобы что-то изменить, необязательно иметь армию, — тихо ответила Майя.

— С армией все равно надежнее, — отрезал Додд. — Разве битва армий при Зимнепутье не изменила судьбу людей и королей? Мастоны не пожелали умирать как овцы, они собрались под знаменами Гэрена Демонта, и ни один человек из сражавшихся на их стороне не был убит. Вот бы мне быть там с ними!

Майя чувствовала снедающее его беспокойство. Он устал жить в ожидании, устал подчиняться событиям, диктующим ход его жизни, и всей своей беспокойной душой жаждал действий.

Слушая его взволнованные речи, ощущая его желание сражаться, Сюзенна смотрела все тревожнее. Руки ее беспокойно двигались, переплетая и заламывая пальцы.

Майя испытующе посмотрела на Додда.

— Ты учился военному делу? — спросила она.

— Я занимался фехтованием, — ершисто ответил юноша. — Со старшими братьями.

— Но что ты знаешь о тактике и стратегии? О снабжении армии? Голодные солдаты не могут сражаться.

— Этому я не учился. Но я много читал в мастонских книгах о ведении войн. Если я выеду из Муирвуда в Форши, за мной многие пойдут, как когда-то за Гэреном Демонтом.

Майя покачала головой.

— Гэрен Демонт был опытным военачальником, верно? Он сражался со своим отцом при Мейзиви. Во время изгнания он воевал в чужих странах. Люди шли за ним, потому что он знал, что делает.

— Ты хочешь сказать, что я глупец? — обидчиво спросил Додд.

— Вовсе нет. Просто я вижу, что сейчас ты подчиняешься велениям сердца, а не разума. Вести людей на смерть можно лишь тогда, когда исчерпаны все иные возможности. Война — это последнее, крайнее решение.

Она видела, что слова ее вовсе не успокоили Додда, однако не сказать этого не могла.

— Так ты имеешь в виду, — заговорил он сквозь сжатые зубы, — что мы должны и впредь покоряться воле твоего отца, пусть даже он нарушил все клятвы и обеты?

Дом охотника был уже совсем рядом — скромное, но уютное жилище, расположившееся в дубовой роще и имевшее при себе конюшню. Подойдя ближе, гости услышали стук топора и треск раскалываемых чурок. Из трубы на островерхой крыше поднимался и таял в воздухе прозрачный дымок.

— Ты совсем не веришь в мои силы, — горько сказал Додд, когда они уже почти совсем подошли к дому.

Майя остановилась и встала перед ним лицом к лицу.

— Не говори так, — сказала она, коснувшись его руки. — Я тебе очень сочувствую, Додд. Я ведь все понимаю. Не забывай, что я своими ушами слышала все, сказанное твоим отцом моему. Да, в его словах не было ни капли лжи, но быть может, твой отец сейчас сожалеет о поспешности своих действий. Если ты хочешь выйти против короля с его армией, казной и властью, ты должен действовать с позиции силы. Во времена Гзрена Демонта король созвал армию почти мгновенно — сам Демонт был немало удивлен такой его прытью. Будь мудр, посоветуйся прежде с теми, кто на твоей стороне. Не думай, будто ты обязан действовать в одиночку.

Додд молча кивнул, словно лишившись слов, и вслед за Майей пошел вокруг домишки. Они нашли Джона Тейта стоящим посреди кучи наколотых поленьев. Лицо охотника блестело от пота. Топор вновь обрушился вниз, могучий удар расколол чурку пополам, и поленья полетели в разные стороны.

Аргус лежал у дома. Завидев Майю и ее спутников, пес вскочил и, молотя хвостом, бросился к Майе. Она опустилась на колени и обняла собаку, одновременно пытаясь увернуться от ее розового языка.

— Пошел вон, Аргус! — шутливо рыкнул Джон Тейт. — Кто тебе хозяин, я или она?

Он слегка шевельнул толстым запястьем, и топор словно бы сам собой вонзился в пень.

— Клянусь Чишу! Совсем собаку мне испортила! Сама-то ее натреплешь, нагладишь и пойдешь себе, а я потом бей его смертным боем, чтоб он меня уважал да за тобой не удирал. Вот же скотина неблагодарная, а!

Майя встала и обняла охотника, не обращая внимания на запах пота. В бороде у него застряли кусочки коры, а редеющие рыжие волосы слиплись. Длинной красной тряпкой он вытер лоб, после чего затолкал тряпку обратно за пояс.

— Получил я твое сообщение; ну, кому тут нужен мой совет? — спросил он Майю, встав рядом с нею и оглядев Додда и Сюзенну. — Э, что-то не похожи вы на пару голубков, ох, не похожи. Druwy un glust ab druwy relall. Чем совет тебе нужней, тем о нем молчишь сильней — так в Прай-Ри говорят.

Додд и Сюзенна жарко покраснели от смущения.

— Да будет вам, шучу я, — ухмыльнулся Джон Тейт. — Сам вижу, что не за тем советом вы ко мне явились. Да и холостяк я, откуда мне знать про любовь и всякое такое. Ты хотела, чтоб я с парнем поговорил, да, леди Майя?

— Да, — ответила она, почесывая за ухом Аргуса, который с готовностью уселся рядом и поскуливал от удовольствия.

— Вот за работой и поговорим, — порешил Джон Тейт, выдернул из пня топор и бросил Додду. Додд удивился, но топор поймал. Джон Тейт фыркнул, сходил к груде дерева, принес очередную чурку и установил ее на пень.

— Ну, давай. Коли.

Додд непонимающе уставился на охотника. Топор нерешительно подрагивал у него в руках.

— Вы хотите, чтобы я рубил дрова?

— Клянусь Чишу, у тебя что, воском уши залепило? Дрова на зиму нужны? Нужны! Вот и работай. Да не тяни ты, парень, дрова сами не нарубятся.

На глазах у охотника, который стоял, сунув большие пальцы за широкий пояс, Додд подошел к пню. Покрепче взявшись за топор, он обошел пень, затем остановился, расставил ноги и занес колун над головой.

— Это еще что такое? — махнул рукой Джон Тейт. — Жить надоело, что ли? Ноги расставляешь вот так, одну чуть вперед. Работать надо всем телом — ногами, бедрами, плечами, а уж потом руками. Заднюю ногу сюда давай.

С этими словами охотник подошел к Додду и чуть развернул его, показывая, как правильно держать топор. Вид у Додда при этом был недовольный — он явно не привык к такого рода работе, — но юноша послушно подвинулся.

— Целься сюда, понял? — сказал Джон Тейт, указывая на основание чурки. — Сверху лупить незачем. Тебе надо, чтоб топор ее расколол до самого донышка. Вверх пошел, так, теперь над головой. Чтоб все мышцы на этот топор работали. Размахнись, и-и… Давай!

Джон Тейт сделал шаг назад и одновременно жестом велел Майе и Сюзенне расступиться.

Додд собрался, нахмурился, покрепче сжал в руках топор и рывком занес его над головой. Топор вырвался у него из рук и со стуком улетел в груду дров.

Джон Тейт только скривился да с силой провел ладонью по лицу.

— А держать кто будет?

— Да держал я! — вспыхнул Додд, сходил к дровам и подобрал топор. Уши у парня покраснели от смущения. Вернувшись, он вновь встал над колодой, сделал замах, и топор пошел вниз. С громовым треском лезвие раскололо чурку на две части. Майя чуть вздрогнула.

— Неплохой замах. Теперь тащи половины, по одной.

Сердито и нетерпеливо хмурясь, Додд поспешно водрузил на колоду половину чурки. Отступив, он тщательно принял правильную позу и развалил полчурки на две части, которые брызнули в стороны, словно испуганные кролики.

— Давай еще мельче, — посоветовал Джон Тейт. Додд последовал совету, и вскоре чурка превратилась в небольшую груду аккуратных полешек.

— А вы что встали? — обернулся Джон Тейт к девушкам. — Не видите, что ли, дрова разбросаны, не пройти! Видали у стенки поленницу? Туда таскайте!

Начав собирать поленья, Майя поймала смущенный и удивленный взгляд Сюзенны. Поленья товарка поднимала двумя пальчиками — видно было, что к физическому труду она совершенно непривычна. Что до Майи, то она успела пожить в служанках, а платье безродной к тому же имело удобные широкие проймы и рукава и оттого не стесняло движений. Майя легко и быстро собрала охапку поленьев и отнесла ее к поленнице, намного опередив Сюзенну.

На нос Майе упала капля дождя. Девушка подняла голову и посмотрела в темнеющее небо. Не прошло и нескольких мгновений, как дождь разгулялся вовсю — не легкая осенняя морось, но самый настоящий ливень. В деревьях зашумел ветер. Аргус приник к траве; шерсть его была мокра насквозь.

— Я что, велел тебе остановиться? — сердито сказал Джон Тейт. — Подумаешь, дождик пошел! Дудки, дело-то не сделано. А ну, не спать!

Додд с решительным видом вытер глаза; наблюдавшая за этим Майя улыбнулась и вновь пошла к поленнице. Додд втянулся в работу, сильными уверенными движениями раскалывал новые и новые чурки, а Майя с Сюзенной уносили их к поленнице и укладывали ровными рядами.

— Пропали наши платья, — пожаловалась Сюзенна, поглядев на промокшие рукава и пришедшую в полный беспорядок прическу. Майя промокла ничуть не меньше, однако работа взбодрила ее. Отсыревшие волосы, свежесть дождя — это, пожалуй, было даже приятно.

— Это же просто вода, — ответила она Сюзенне и запрокинула лицо, чувствуя, как по носу и щекам текут капли дождя.

Сюзенна посмотрела на нее с сомнением, однако спустя некоторое время втянулась в работу. Джон Тейт, большой специалист по всему на свете, показал девушкам, как правильно складывать поленницу. Пес его, успевший промокнуть насквозь, вел себя совершенно спокойно и только не переставая вилял хвостом. Поленница уже достигла изрядных размеров, когда Майя нечаянно перехватила взгляд Сюзенны, устремленный на Додда. За работой юноша сбросил куртку, а рукава промокшей насквозь складчатой рубахи закатал до локтя. Волосы его липли к шее, но вид у него был совершенно счастливый.

— Бегите-ка вы сушиться, — сказал Майе на ухо Джон Тейт. — А парень пусть еще поработает. Честная работа душе на пользу. А уж потом я с ним поговорю, глядишь, и послушает. А вы бегите, бегите.

— Спасибо, — сказала Майя и похлопала его по плечу. Потом она помахала Сюзенне и поманила ее за собой. Сюзенна явно разрывалась между желанием остаться и поговорить с Доддом и стремлением переодеться в сухое, однако после недолгого колебания все же кивнула и взяла Майю за руку.

День шел к вечеру, подул холодный ветер, и девушки, совсем озябнув и стараясь держаться поближе друг к другу, побрели в дом альдермастона. Дождь загнал всех обитателей аббатства под крышу, и Майя с Сюзенной в одиночестве шлепали по траве и грязи, упорно пробираясь к своему обиталищу.

— Никогда мне еще не было так холодно и мокро, — сказала Сюзенна, стуча зубами. — Но все равно было… замечательно, правда?

— Мне тоже понравилось, — сказала Майя. — И знаешь, по сравнению с метелью это так, мелочи.

— Какая ты храбрая, — сказала Сюзенна, качнув промокшими косами. — Я только не поняла, зачем охотник заставил нас работать под дождем?

Майя похлопала ее по руке.

— Но мы же ведь заставляем наших слуг работать в любую погоду, — сказала она. — Как будто их страдания — мелочь по сравнению с нашими.

— Надо будет вспомнить об этом в следующий раз, когда я попрошу Селию постирать мне, — сказала Сюзенна. — Как ты думаешь, может быть, заглянем сначала на кухню? Но там Колетт… что-то она скажет, когда мы явимся в таком виде?

— Зато Тьюлисс уж точно ничего не скажет, — шутливо заметила Майя.

— О да, просто промолчит, как всегда, — рассмеялась Сюзенна. — А это там кто? — вдруг спросила она, бросив взгляд вперед.

Из сумерек вышел человек — высокий мужчина в мокром плаще, укрывавшем его с головы до пят. Он шел к ним со стороны кухни.

— Ты его знаешь? — спросила Майя, и в животе у нее похолодело.

Человек подошел ближе, и тут Майя узнала в нем шерифа Менденхолла. Девушка нахмурилась.

Шериф заступил подругам дорогу. Хитрые глаза цепко оглядели девушек. Изжелта-серое лицо шерифа было украшено козлиной бородкой и длинным крючковатым носом. Майя вспомнила, как в самый первый день ей рассказали, что Мейг — дочь этого самого человека. При мысли об этом Майе стало не по себе.

— Вы совсем промокли, девицы, — укоризненно сказал шериф. — Леди Клареньсе, я едва узнал вас.

— Нас застигло ливнем, — пояснила Сюзенна, безуспешно пытаясь придать голосу твердость, но изможденное лицо выдавало девушку с головой.

— Идите же скорее в дом, — посоветовал шериф. — Должно быть, вы ушли слишком далеко, иначе успели бы вернуться.

Голос его был ровен и внушителен.

— Я не советовал бы вам покидать земли аббатства. В противном случае вы можете… заблудиться.

— Благодарю за совет, мой господин, — покраснев, ответила Сюзенна.

Шериф кивнул и хотел уже было удалиться, но тут его взгляд упал на Майю.

— Я полагал, что вы с моей дочерью товарки, леди Кларенсье. Произошли какие-то изменения?

Онемев от ужаса, Майя ждала ответа Сюзенны. С самой Майей шериф не счел нужным даже заговаривать — что ему какая-то безродная.

— Да, мы поменялись по приказу альдермастона, — сказала Сюзенна. — Доброго вам вечера.

И, взяв Майю за руку, потащила подругу к двери кухни.

Последствия гнева стократ прискорбнее причин, его породивших. Слово, сказанное в гневе, может нанести раны, которые не заживают всю жизнь.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Виселицы

— У тебя даже сорочка промокла, — сказала Сюзенна, кивнув на мокрую одежду Майи, развешанную по крючкам рядом с огненным яр-камнем. — Ты уже согрелась? Когда будешь вылезать из ванны, надень вот это. И ночью в ней спи.

В руках у Сюзенны была длинная рубашка тончайшей ткани — из ее собственного гардероба.

Товарка Майи уже вымылась и расчесала волосы, однако высохнуть они еще не успели. В очаге бились жадные языки огня, теплая и уютная комната пахла душистым мылом и солями для ванны, которые тоже достала из своих запасов Сюзенна. Майя давно уже не знала такой роскоши, однако, наслаждаясь ею, нет-нет да и вынуждена была сдерживать уколы зависти в сердце. Родители Сюзенны заботились о дочери. Платьев, тапочек и туфелек у нее было столько, что они едва помещались в шкафу, а на столе неизменно стояла запертая на замочек шкатулка с драгоценностями.

— Спасибо, ты очень добра, — задумчиво сказала Майя. — Передай мне, пожалуйста, одеяло. Я хочу вытереться.

Дождавшись, пока Майя встанет и перешагнет через край ванны, Сюзенна накинула ей на плечи одеяло. Тростник на полу пропитался водой и отсырел. Запахнув одеяло, Майя повернулась к Сюзенне, чтобы поблагодарить подругу, но увидела, что глаза у той широко открыты, а ноздри трепещут от ужаса. Сюзенна увидела клеймо со змеей. Вспыхнув от стыда, Майя потуже завернулась в одеяло, без единого слова приняла предложенную рубашку и исчезла за ширмой, чтобы переодеться.

Пока она переодевалась, в дверь постучали. Сюзенна открыла. В комнату ворвались девочки с кухни и затрещали наперебой.

— У вас тут тепло, как в печке, где хлеб пекут, — зачирикала Алойя. — А давайте положим у огня тесто, и получится хлеб. Вот, мы вам ужин принесли.

— Спасибо, — поблагодарила Сюзенна.

— Я сама донесу, моя госпожа, не утруждайтесь. На стол, да? Ну же, Дави, неси сюда сидр!

— Да несу я! — ответила Дави, но, судя по звукам, остановилась и отдернула руку. В кувшине хлюпнул сидр. — Ну что ты стоишь в дверях! Я чуть не пролила!

— Ой, ну какая ты неуклюжая, — сказала Алойя, придерживая открытую дверь.

— А ты вечно ползаешь как сонная муха! Проходи давай!

Комнату наполнил запах свежего хлеба и жаркого. У Майи потекли слюнки. Справившись с завязками сорочки, она вышла из-за ширмы. Девочки переругивались над подносом и кувшином сидра, однако, увидев Майю, просияли.

— А ты нам расскажешь сказку? — умоляюще спросила Алойя.

— Она еще не поела! — топнула ногой Дави. — Завтра расскажет. Потерпи.

— Я плохо умею терпеть, — призналась Алойя. — Завтра расскажешь, да?

Майя кивнула.

— Спасибо за ужин, — сказала она и кивнула на мокрые пятна, украшавшие плащи девочек. — И как только вы его принесли в такой дождь.

— Подумаешь, дождь! — отмахнулась Дави. Девочки торопливо сделали реверанс и выскочили из комнаты. Сюзенна закрыла за ними дверь.

Майе ужасно хотелось горячего жаркого, однако прежде следовало расчесать спутанные мокрые волосы. Девушка подошла к столику, на котором Сюзенна держала щетки для волос.

— Позволь мне помочь, — предложила Сюзенна. — Так будет быстрее. А потом поужинаем вместе.

Ее дружеская забота тронула Майю — а ведь она видела, как напугана была Сюзенна, увидев клеймо хэтары.

— Спасибо.

Девушки взяли по щетке и принялись распутывать темные кудри Майи. В памяти всплыло непрошеное воспоминание о других теплых руках, державших щетку. Скрип корабельных переборок. Его запах, и человек стоит у нее за спиной, пропуская сквозь пальцы темные локоны. Память нарисовала его лицо, шрам на щеке, темные волосы и голубые глаза. Кольер. С воспоминаниями нахлынули чувства — смутные, болезненные и все же пробуждавшие в душе странную теплоту. Словно огонь, тлевший где-то в глубине ее существа.

— О чем ты думаешь? — спросила Сюзенна, расчесывая очередную прядь.

Только тут Майя заметила, что щетка замерла у нее в руках и что Сюзенне досталась вся работа, в то время как она, Майя, сидит неподвижно и смотрит в пространство.

— Прости, пожалуйста, — опомнилась Майя и быстро принялась чесать волосы. — Я задумалась.

— О чем?

Майя помедлила, не зная, до какой степени она может довериться товарке. Дружба их была еще слишком хрупка, а воспоминание так драгоценно… Неразделенное, оно принадлежало одной Майе и только ей.

— В Нессе мне предложили весь мир, если я… отдам чужой силе свой разум. Но вместе с разумом я отдала бы и тело, и мои поступки были бы чужими, и я уже была бы не я, — она вздохнула. — Ах, какое это было искушение, Сюзенна! Я столько лет ходила в лохмотьях, и вот мне предложили стать императрицей и повелевать королями.

Майя опустила взгляд.

— Стыдно вспоминать, но я чуть было не поддалась. Я оставила себе только сережки — чтобы помнить, от чего я бежала.

По правде говоря, сережки были скорее памятью о другом… о другом человеке, — но говорить об этом Майя все еще не могла.

Сюзенна задумчиво молчала. Под ее ловкими пальцами волосы Майи ложились гладкими прядями.

— Да, я заметила твои сережки — очень красивые, — и, помнится, удивилась. Власть и красота имеют над людьми огромную, постыдную силу. Помнишь, в мастонских книгах говорится, что Бесчисленные соблазняют нас своими мыслями? Что Бесчисленные открываются перед нами и влекут нас к себе? Но ведь Исток мастоны тоже описывают теми же словами. Исток открывается пред нами и влечет нас к себе… только исход у этого иной.

— Да, верно, — произнесла Майя и энергичнее заработала щеткой.

— Я так за тебя горжусь, — искренне произнесла Сюзенна. — Тобой и тем, что ты сумела сделать правильный выбор. Стыдиться соблазна — не страшно, главное — не стыдиться выбора, который мы совершаем. Выбор — это особая сила, — она умолкла, распутывая упрямый узел. — Когда я восстала против Мейг, я изменилась. Пусть я тот же человек, но внутри я чувствую себя совсем другой.

— Ты боишься ее мести?

— Напротив — я чувствую, что теперь я чего-то стою. Я знаю, что Мейг еще заставит меня страдать. Такова ее природа. Она не может изменить свою природу, как Селия не может отказаться от своего доброго сердца. Или как ты, Майя, не можешь отказаться от мудрости. Если бы ты знала, как я тебя уважаю!

Слышать это было приятно, однако никакие признания не могли заглушить голоса вины, поселившейся в душе у Майи. Она знала, что не заслуживает похвалы. Повернись все иначе, она стала бы чудовищем, кошмаром для всего живого. При одной мысли об этом она содрогнулась.

— Тебе холодно?

— Нет, — тихо ответила Майя, повернулась и посмотрела в глаза Сюзенне. — Скажи, ты… ты боишься меня?

Сюзенна прикусила губу:

— Ты заметила, как я на тебя смотрела.

Майя кивнула.

— Скажи правду. Я не буду сердиться.

— Я знаю, — сказала Сюзенна, кладя руку на плечо Майи. На правое плечо. — Я просто не хочу ранить твои чувства.

Майя улыбнулась:

— Поверь, Сюзенна, я не раз и не два видела женщин злонамеренных и помню, как они старались меня уязвить. Что там твой пристальный взгляд. Ты не такая. Говори как есть.

— Мне немножко страшно, — призналась Сюзенна. — Сначала я думала, что альдермастон выбрал меня тебе в товарки затем, чтобы я за тобой следила. Ну, предупредила его, если ты… не выдержишь. Но я видела, как ты себя ведешь, я знаю теперь, что ты умна, смиренна и многое знаешь и умеешь. Я знаю, что многому могу у тебя научиться… хотя мысль об этом ранит мою гордость. Совсем чуть-чуть, — лукаво добавила она. — Я почти забыла, что ты… — Губы ее исказились, словно от боли. — Я забыла, что этого нельзя произносить. Мои уста запечатаны сигилом тайны. Когда я увидела знак у тебя на плече, меня охватило какое-то странное чувство. Не знаю, как его назвать. Нечто нехорошее. Недостойное. Я… я тебе почти завидовала. Это ведь знак великой силы, Майя.

— О да, — ответила Майя, и на душе у нее стало тяжело. — Если бы только можно было от него избавиться… — она вздохнула. — Но альдермастон и бабушка говорят, что пути назад нет.

— В аббатстве ты свободна от проклятия, — напомнила Сюзенна. — Но значит ли это, что тебе предстоит прожить здесь всю жизнь? Есть ли иной способ защитить тебя?

Майя покачала головой.

— Если я пройду мастонские испытания, то получу право носить кольчужницу, и она послужит мне защитой от Бесчисленных. Если же я уйду из аббатства без кольчужницы, защиты у меня не будет. Альдермастон хочет, чтобы я обрела силы и вновь открыла Сокровенную завесу, но мастонские испытания нужны мне не только за этим. Я должна пройти их, чтобы спасти себя.

— Но как скоро ты будешь готова? Я понимаю, что надо успеть до Духова дня, и все же — когда?

— Это будет нескоро, — ответила Майя. — Я много занимаюсь с альдермастоном. Исток поведал ему, что мне предстоит долгая подготовка. Слишком мало времени прошло с тех пор, как я была игрушкой в руках Бесчисленных. Прежде всего мне необходимо… отделиться от них, как физически, так и духовно. Альдермастон сказал, что они еще попытаются завладеть мною. Бесчисленные никогда не отпускают жертву без борьбы.

— Альдермастон мудрый человек, — задумчиво проговорила Сюзенна. — Я слышала, некоторые даже боятся с ним заговорить. У него такой взгляд… он как будто проникает прямо в душу. Когда он со мной говорит, мне все время кажется, будто я в чем-то провинилась.

— Он вовсе так не думает, — сказала Майя, сжав руку Сюзенны. — Альдермастон — самый деликатный, самый искренний человек из всех, кого я знаю. Он не дрогнул, даже когда граф Форши изо всех сил его провоцировал. Даже голос не повысил! Кажется, альдермастон просто не умеет гневаться.

— Ой, жаркое остывает! — спохватилась Сюзенна и положила щетку.

Они сели вдвоем за один столик и отдали должное густому жаркому, заедая его теплым свежевыпеченным хлебом. Возня с поленницей не прошла даром, и Майя была голодна. Девушки ели молча, наслаждаясь прекрасной пищей и теплом, исходящим от очага. Майя смотрела, как быстро, буквально на глазах просыхали волосы Сюзенны, и думала о том, что Сюзенна красавица, однако истинный источник ее прелести — доброе сердце и умение сострадать другим. Как ее красота была непохожа на красоту Мейг!

— Расскажи мне о Мейг, — попросила Майя, отломив кусочек хлеба. — Она дочь шерифа Менденхолла, так ведь? Жена альдермастона познакомила нас в самый первый день, но больше, кажется, ничего мне о ней не рассказывала.

— Да, она дочь шерифа, — ответила Сюзенна. — И шериф не знает, что его дочь — тайнознатица.

— Правда?

— Чистая правда, — уверенно подтвердила Сюзенна. — Шерифы Менденхолла много веков были верны альдермастонам. Однако отец Мейг был назначен на этот пост уже после того, как король изгнал твою матушку. Шериф должен был исполнять роль ее, как бы это сказать, тюремщика и часто наведывался в аббатство, чтобы убедиться, что она не бежала и не сеет мятеж.

— Откуда ты знаешь, что Мейг ему ничего не сказала? — спросила Майя.

Сюзенна улыбнулась.

— Она этим часто хвасталась, — сказала она. — Ее готовят для жизни при дворе. Точнее, и ее, и меня. Потому-то нас и назначили товарками. О том, что мы умеем читать и гравировать, знают только наши матери. Они тоже были тайнознатицами.

Майя кивнула.

— Значит, у вас настоящая династия. Это хорошо. Но я боюсь, что она может все рассказать отцу лишь для того, чтобы насолить тебе.

Сюзенна покачала головой.

— Она не посмеет. В нашей стране дочь, которая умеет читать, должна быть казнена на месте. Мне говорили, что я должна буду хранить это в тайне даже от мужа.

— То есть от Додда? — хитренько спросила Майя.

Сюзенна покраснела до корней волос.

— Я… я еще не знаю, за кого я выйду, — и она опустила взгляд.

— Ты его любишь? — тихо спросила Майя.

— Я не могу сказать, — прошептала Сюзенна.

— Почему?

— Потому что родители… запретили…

Майя покачала головой.

— Я же не спрашиваю, что они тебе приказали делать. Я спрашиваю о том, что ты чувствуешь. А для того чтобы это понять, не требуется особого ума или воображения, Сюзенна. Ты его любишь.

Боль, исказившая лицо Сюзенны, подтвердила правоту этих слов. Когда девушка заговорила, голос ее дрожал от душевной муки:

— Я все равно не скажу этого вслух. Произнесенные слова обладают великой силой. Я никому, никогда не говорила о том, что я чувствую.

Майя потянулась и взяла Сюзенну за руку. На ум ей пришли слова, вычитанные недавно в какой-то книге: «Зачастую мы хотим одного, а в молитвах просим совсем другого, ибо не говорим правды даже самим себе».

— Не скажу, — твердо повторила Сюзенна.

— А я тебя и не уговариваю, — пожала плечами Майя.

— А ты выйдешь замуж? — спросила Сюзенна, словно горячую картошку перебросила. — Я знаю, что твой отец запретил тебе вступать в брак. Ты его послушаешься или нет?

Сюзенна была отомщена: на сей раз покраснела уже Майя.

— Я думаю, что меня ждет политический брак, — тихо ответила Майя, глядя в пол.

— Кажется, тебя еще в детстве прочили в жены наследнику короля Дагомеи, — не унималась Сюзенна. — Я помню разговоры о союзе между нашими странами. Наследник тогда был совсем еще дитя. Кажется, мы с ним родились в один год. Принц Гидеон, верно?

Финт Кольер, захотелось сказать Майе. Она вздохнула и отвернулась от стола.

— Да, мы с ним были обручены с детства.

— Ты с ним знакома? Я помню, что впоследствии твой отец расторг помолвку.

— Да, расторг. Это было давно, — проговорила Майя, и в душе у нее поднялась буря воспоминаний. Она вспомнила, как очнулась от транса и обнаружила, что стоит на коленях у деревянного алтаря и клянется быть верной женой королю Дагомеи. А ведь я по-прежнему королева Дагомеи, вдруг осознала она — и содрогнулась.

— Так вы знакомы? — снова спросила Сюзенна.

От необходимости отвечать Майю избавил настойчивый стук в дверь. Радуясь возможности избежать ненужных расспросов, она вскочила из-за стола и побежала открывать. В коридоре за дверью стояли альдермастон и его жена.

— Добрый вечер, — растерянно произнесла Майя, не успев согнать краску со щек.

— Мы хотим с вами поговорить. С обеими, — произнес альдермастон ровным голосом, который никак не вязался с суровым и мрачным выражением лица.

Майя сделала шаг назад, впуская гостей. Сюзенна встала из-за стола и, хотя в комнате было жарко, быстро накинула Майе на плечи шаль. Мысленным усилием Майя притушила пламя яр-камня. Стоять перед альдермастоном в ночной рубашке было неловко, но что она могла поделать?

Жена альдермастона закрыла дверь.

— Что-то случилось? — спросила Майя, чувствуя, как в душе рождается тревожное предчувствие.

— Буря принесла с собой злые вести, — произнес альдермастон голосом негромким и безмятежным. — Вести эти должны дойти до тебя как можно быстрее, Марсиана, и твоей товарке тоже следует их узнать. Садитесь.

Тревожное предчувствие не давало Майе покоя, однако она послушалась и села вместе с Сюзенной. Больше девушки не шутили и не пересмеивались — ими владел страх.

— Из Комороса пришел приказ, — продолжал альдермастон. — Королева, твоя матушка, будет похоронена здесь, в Муирвуде, в простой костнице и без подобающего обряда. За службой будет наблюдать шериф Менденхолла; больше никого не допустят, — в голосе его звучало сочувствие. — Кроме того, сегодня шериф заинтересовался личностью новой товарки Сюзенны и долго расспрашивал меня о тебе. Полагаю, что дождь и сырость помешали ему узнать тебя, и все же — будь осторожна. Шериф хитер и упрям. Он служит твоему отцу будто верный пес, поскольку надеется добиться его благосклонности.

Сердце грохотало у Майи в груди.

— Неужели мне нельзя будет пойти на похороны матушки?

Альдермастон отрицательно покачал головой.

— Дорогая моя, никто не должен знать, что ты здесь.

— Это еще не все, — произнесла жена альдермастона и перевела взгляд печальных глаз на Сюзенну. — Сегодня шериф получил письмо из Комороса. Один из братьев Додлея Прайса попытался бежать из башни Пент. Старший, Тобиас. Он хотел взглянуть на дитя, которое родила его жена. Но он не смог даже выйти из города и был схвачен и повешен на глазах у отца и братьев, — голос женщины зазвенел от гнева. — Шерифу приказано ежедневно следить за тем, не покинул ли Додлей Муирвуд. Кроме того, шериф обязан быть в курсе всех известий о грядущей казни остальных Прайсов. Если Додлей попытается бежать, на него следует открыть охоту и убить на месте.

Сюзенна побелела как полотно.

— О нет, — выдохнула она, и лицо ее исказилось от горя. Она зажала ладонью рот, чтобы не плакать.

Альдермастон повернулся к Майе. Лицо его было спокойно, как маска. Голос стал еще тише.

— Поступили также новости из Отландии. Король Дагомеи схвачен и находится в плену. Отландцы потребовали выкуп в сто пятьдесят тысяч марок. Говорят, что во всей казне Дагомеи такой суммы нет. Даже за отца нынешнего короля пайзенийцы в прошлом запросили меньше.

У Майи упало сердце. Сто пятьдесят тысяч марок. А ведь он попал в Несс из-за нее, Майи; это для нее был прислан королевский корабль. Она вспомнила его взгляд, его боль, вспомнила, как он молил ее быть честной с ним.

«Не предавай меня, Майя. Забудь обо всем, что я тебе наговорил. Об этом я должен был сказать прежде всего, и сказал бы, если бы не испугался. Хэтара всегда предает того, кого любит. Не люби меня, Майя. Если ты предашь меня, я этого не вынесу…»

Что ж, иллюзий у нее не оставалось. Кольер никогда ее не простит.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Угроза кишона

Вдень казни ждали снегопада, но утро выдалось ясным, светлым, с легким хрустящим морозцем. В обычный день детвора немедля высыпала бы на улицу, чтобы бросаться обтаявшими ледышками и смеяться. Но день нынче был особый, и горожане от мала до велика тянулись к виселице, на которой сегодня предстояло умереть человеку.

Носик леди Деорвин пощипывало морозом, но плотный бархат и тяжелый плащ плотно окутывали королевскую супругу, не давая ей замерзнуть. Великолепный плащ обошелся казне в пятьсот марок — изысканный крой, богато затканная золотом ткань, пышная меховая оторочка по краю, кристаллики драгоценных камней, которые вспыхивали всякий раз, когда на них падал луч солнца… Перчатки на руках у леди были оторочены мехом черно-бурой лисы, а шею, уши и запястья отягощали драгоценные украшения. Пусть они были невидимы постороннему глазу, но тяжесть их внушала хозяйке чувство уверенности.

Рядом с матерью стояла Мюрэ; платье ее, скроенное лучшими портными, подчеркивало хрупкое изящество девичьей фигуры. За платье отдали почти две тысячи марок. От теплого плаща с капюшоном пришлось отказаться — он помешал бы зрителям разглядеть великолепное платье, — поэтому на плечах у девицы лежала лисья накидка, не скрывавшая элегантно уложенных локонов. Увы, девица была не в состоянии стоять спокойно, что в значительной степени портило задуманный эффект.

— Стой смирно, Мюрэ, — сердито приказала леди Деорвин.

— И зачем мы только сюда вообще приехали, — надулась Мюрэ. — Я же могу упасть в обморок!

— Затем. Пусть все видят, что ты сильная и ничего не боишься. Эти люди предали твоего благородного отца!

— Благородного отчима, — ехидно прошелестела Мюрэ.

— Молчи! — леди Деорвин придвинулась ближе, и голос ее стал тих и грозен. — Не играй со словами, Мюрэ. Заруби себе на носу: эти игры опасны. Положение нашего Семейства как никогда уязвимо. Крабвелл интригует против меня и перетягивает короля на свою сторону. Знать начинает показывать зубы. Я должна показать им, что у меня зубы острей, чем у них!

— Но мне холодно. Эта накидка совсем не греет.

— Раньше надо было думать. Какая же ты глупая, клянусь Кровью!

Щеки Мюрэ вспыхнули, но отнюдь не от мороза, а в глазах загорелось негодование пополам со злобой. Леди Деорвин не любила отчитывать дочерей при посторонних, однако никак не могла взять в толк, почему ни одна из девчонок не унаследовала ее мозгов. Сама она, будучи в возрасте Мюрэ, уже успела сплести несколько весьма изощренных интриг.

— А где папенька? — спросила Мюрэ, окинув взглядом толпу придворных. — Ах да, я его вижу. Он с Джейен.

Имя, произнесенное с нажимом, больно ранило и без того натянутые нервы леди. Один деланно небрежный взгляд — и кровь закипела у нее в жилах. Она заморгала, пытаясь придать лицу безразличное выражение, однако в душе у нее бушевала ярость. Враги короля ждут казни, а король в это время флиртует с фрейлиной! Леди скрежетнула зубами и усилием воли заставила себя остаться на месте, хотя больше всего на свете ей хотелось наброситься на дерзкую фрейлину и изгнать ее на край земли, в черные ночи Несса. Леди знала, что ее муж не пропускает ни одного смазливого личика. Мужчины! — разве способны они удержаться. Джейен Секстон появилась в свите после того, как леди Деорвин вышвырнула прошлую королевскую пассию, понадеявшись, что девчонка, которая годится королю в дочери, не привлечет его внимания.

Должно быть, король нашел привлекательной скромность и застенчивость Джейен, и благосклонность короля, которой искали столь многие, по иронии судьбы, досталась девице, которая вовсе ничего не делала для того, чтобы обратить на себя королевский взгляд. Полудетское личико сияло невинностью, однако невинность была лишь маской, скрывавшей неведомые тайны. Леди Деорвин поняла это слишком поздно. Что ж, придется взяться за девчонку как следует.

— Интересно, кого папенька выберет мне в мужья? — спросила Мюрэ, нарушив бурное течение материнских мыслей. — Вот казнят всех Прайсов, и кто тогда останется? Мне нравился Гейтс, но ему ведь отрубят голову. А я собиралась умолять папеньку, чтобы он сохранил Гейтсу жизнь. Он будет за это благодарен мне, правда?

— Нет, ты и впрямь круглая идиотка, — едко бросила леди Деорвин. — Сколько раз я тебе говорила: дворянчики из Комороса тебе не пара. Ты ведь принцесса, Мюрэ!

— Но ведь принцесса может помиловать приговоренного? Почему тогда я не могу помиловать Гейтса?

— Это не во власти принцессы. Как ты можешь быть такой наивной? Ах нет, я вижу, ты меня дразнишь. Тебе нравится изводить меня своими глупыми шутками.

— Вовсе нет, матушка, — ответила Мюрэ и поцеловала мать в щеку. — Так за кого же меня отдадут?

— Твой благородный отец подумывает о том, чтобы отдать тебя за короля Дагомеи. Лучше женитьба, чем война.

Мюрэ свела бровки.

— Но ведь король Дагомеи сейчас в плену! А заплатив выкуп, останется без гроша!

— Да, и тогда твой отец даст за тобой щедрое приданое, и король Дагомеи превратится в нашего верного союзника. Деньги — великая сила, Мюрэ. Ты ведь не забыла этот урок, правда? Марки — это семена, которые мы сеем, дабы пожать благополучие.

И марки же стали причиной раздоров с Крабвеллом, подумала леди Деорвин. Целью канцлера было выпотрошить аббатства, отобрав в казну все их достояние. Никто даже не знал точно, сколько золота было потрачено на все эти ненужные работы по их восстановлению. Кругленькая, должно быть, сумма! Но леди Деорвин твердо знала одно: благополучие придворного должно быть неразрывно связано с благополучием повелителя, ибо тогда придворный будет служить не за страх, а за совесть. Если ее муж станет забирать все себе, народ будет недоволен. А где недовольство, там и непокорность, а где непокорность, там измена. Нет уж, лучше покупать верность, щедро раздавая деньги, поместья, титулы и привилегии. А также время от времени прореживать верхушку, сбрасывая с нее впавших в немилость и используя их имущество в качестве вознаграждения для остальных. Это лучший способ держать людей в узде. Но Крабвелл этого не понимал. Алчный негодяй, он хотел подгрести под себя все финансы и управлять ими от имени короля.

Леди Деорвин потерла ноющий живот. Она была беременна, и этим, безусловно, объяснялись, по меньшей мере отчасти, ее тревоги. Беременность не красила супругу короля. Настроение ее становилось изменчивым как ртуть, отекали щиколотки, округлялись щеки. Привыкнув к власти, которую она имела над королем, леди Деорвин с яростью наблюдала за тем, как он увивается вокруг какой-то девчонки.

Король потрепал Джейен по руке. Жгучая ревность пронзила сердце леди Деорвин. Семейство Секстон принадлежало к числу возвысившихся и стремилось обрести еще больше влияния на все происходившее в королевстве. Неужели они полагали, будто для этого достаточно подсунуть свою дочурку под нос мужу самой леди Деорвин? Неужели не понимали, что изливавшийся на них золотой дождь был ее и только ее заслугой? Ах, сколько в этом королевстве мужчин, наделенных силой и властью — и как же все они слепы! Пляшут под женскую дудку и даже не замечают этого. Нет, положительно, чтобы править мужчинами, нужна женщина.

Со стоном и скрежетом распахнулись ворота, и над заснеженной площадью повисла напряженная тишина. Мюрэ перестала вертеться, король отвернулся от Джейен. Все замерло в безмолвии, и единственным звуком, нарушавшим тишину, было поскрипывание колес повозки, на которой везли к эшафоту обреченных на казнь.

Когда повозка проезжала мимо августейшей четы, леди Деорвин поспешно потупилась, стараясь не выдать своего торжества. Толпа молча расступалась перед лошадью. В повозке стоял седовласый граф, сурово сведенные брови которого были видны даже издалека. Он стоял прямо и гордо, непреклонный, как истинный Прайс. С этим же суровым и непреклонным видом он смотрел, как казнили его сына. Даже после казни граф отказался подписать закон о верноподданничестве. Поэтому — пусть видят. Пусть остальные испугаются и подпишут. Ибо если пало Семейство Прайс, кто может надеяться устоять?

Поговаривали, что Исток спасет графа, ибо достойные мастоны находятся под его защитой. Чушь, ерунда! История знала предостаточно примеров гибели достойных. Никакой Исток никого еще не спас. Исток служит лишь тем, кто может подчинить его себе. Заставь Исток покориться, и он осуществит твои самые смелые мечты и надежды. Уложит к тебе в постель короля Комороса. Сделает тебя королевой целой страны.

Одного только не отдал ей пока Исток — Майю, проклятую падчерицу. Ничего, придет время, и она тоже окажется во власти леди Деорвин.

— Как тихо, — прошептала Мюрэ.

Леди Деорвин захотелось ударить дочь. Повозка поравнялась с эшафотом. Отца и сыновей Прайс препроводили на помост, где уже дожидался палач. Всего несколько дней назад на этом самом месте у них на глазах был казнен старший сын и брат — не спасли его ни их молитвы, ни вера, ни мастонская кольчужница.

Слово дали лишь отцу. Он встал перед плахой, опустив руки. Несмотря на мороз, на нем была лишь тонкая рубашка да бриджи, грязные и изорванные в долгом заточении. Из-под воротника рубахи поблескивал край кольчужницы. Мысли леди перенеслись на младшего сына графа, Додлея, трусливо засевшего в Муирвуде. Интересно, как скоро до него дойдет весть о гибели всего Семейства? После этого он наверняка выскочит из убежища и очень быстро угодит в ту же самую могилу.

Старый граф наконец-то договорил. Леди Деорвин его не слушала, но и от ненароком достигших ее уха слов ее затошнило. Как ей хотелось в тепло! Ребенок у нее в животе беспокойно ворочался, словно ощущая опасность. Интересно, кто на этот раз — сын? Или дочь?

Отца подвели к плахе. Сыновья стояли неподвижно. Кажется, один тихо плакал. Лица их были невозмутимы. Отец встал на колени перед плахой. Леди Деорвин подозревала, что его придется держать, однако старый граф готов был встретить смерть бесстрашно и хладнокровно. Кажется, он что-то такое говорил о Сокровенной завесе, так что, должно быть, попросту не верил в то, что жизнь его оборвется безвозвратно.

Леди Деорвин присмотрелась к палачу. Лицо его было скрыто островерхим капюшоном — обычный наряд палача. И все же было в этом человеке что-то знакомое. Палач, казнивший Тобиаса Прайса, был бородат, однако у этого на подбородке имелась разве что щетина. Он был крепко сбит и силен и топор держал легко и уверенно. Леди Деорвин обвела глазами разворот его плеч. Ей нравились крепкие мужчины. Человек, который способен был удержать падающую повозку, поднять тяжелый груз или драться клинком на дуэли, всегда заставлял ее сердце биться чаще. Ее влекло к таким мужчинам, однако, как ни силен был соблазн окружить себя отборными экземплярами, таких шалостей леди Деорвин себе не позволяла.

Палач был очень похож — но на кого же? И вдруг она поняла, на кого. На кишона. При одной мысли о нем дрожь пробрала ее до самых пяток. Тот, кто делает убийство своим ремеслом, ставит себя вне круга обычных людей. А кроме того, кишоном невозможно было управлять, и это пугало ее еще больше.

Палач посмотрел прямо на нее.

Ужасное осознание своей правоты наполнило ее сердце ужасом. Под маской палача действительно скрывался кишон. Он стоял, не сводя с нее глаз, и выразительно покачивал топором, словно в знак угрозы. «Скоро придет и твоя очередь», — услышала она шепот у себя в голове и задрожала.

— Вам холодно, матушка? — спросила Мюрэ.

В последний раз она видела его в ту ночь, когда он проник к ней в опочивальню. При воспоминании об этом леди Деорвин всякий раз содрогалась от страха. Ни стражники, ни ее собственная сила не помешали кишону безмолвной тенью проскользнуть в ее личные комнаты и предъявить ей ультиматум. Либо король сменит гнев на милость и призовет Майю, либо леди Деорвин об этом пожалеет. Но как она могла исполнить требование, если не знала даже, куда пропала девчонка? Ее шпионы день и ночь рыскали в поисках Майи. Корабль из Дагомеи так и не вернулся, но кишон был с Майей с самого начала, и его появление свидетельствовало о том, что она выжила в проклятых землях.

Глава Семейства Прайс встал на колени перед плахой.

— Как страшно, — прошептала Мюрэ. — Терпеть не могу казни. Зачем мы вообще пришли?

— Чтобы показать, что мы сильны. Что мы не трусы. Не позорь меня, Мюрэ.

Старый граф положил голову на плаху. Удар был быстр и точен. Толпа разом ахнула. Отвага отца передалась сыновьям — ни один не посрамил старого графа. Все они по очереди, не дрогнув, становились на колени и клали голову на плаху. Леди Деорвин испытала прилив невольного уважения.

Канцлер Крабвелл приготовил небольшую речь. Закончит, и можно будет уйти, подумала леди Деорвин. Канцлер встал с трибуны, где сидела знать.

— Так будет с каждым предателем королевства, — громко, внушительно объявил Крабвелл. — Всякий — или всякая, — кто пойдет против воли короля, заслуживает смерти. Наденьте головы на пики, и да послужат они назиданием остальным!

Леди Деорвин нахмурилась. Что значит «всякая»? Зачем он это сказал? Женщин никогда не казнили за измену, так на что же намекал Крабвелл? Она обернулась к мужу и увидела, что тот утешает тихо плачущую Джейен Секстон. Рука короля обнимала плечи девушки. Леди Деорвин в бессильной ярости стиснула кулаки. Эта девка и года не провела в ее свите! Если ее выгнать, для остальных это станет недвусмысленным предупреждением. Однако леди Деорвин не могла избавиться от невесть откуда взявшегося подозрения: если она выставит Джейен, супруг может отменить этот приказ и тем жестоко унизить королеву.

— Сколько крови! — прошептала Мюрэ, широко открытыми испуганными глазами обводя эшафот. — Сколько крови!

С неба стали падать крупные хлопья снега, серого, как зола. Леди Деорвин вздрогнула. Еще мгновение назад небосвод был чист, однако теперь его затянуло серыми тучами. Снег падал стеной, беззвучно, но осязаемо, укрывая от глаз людских картину казни.

— Пойдемте, матушка, — попросила Мюрэ, и леди Деорвин без единого слова повернулась и подошла к мужу. Он предложил ей руку. Ему хватило совести принять виноватый вид.

Тем вечером она нашла на столе у себя в опочивальне большую чашу, покрытую красной тканью. Это было так странно и необычно, что леди Деорвин, ни на мгновение не задумавшись, сдернула ткань и только тогда поняла, что красна она от крови. Под покровом покоилась голова старого графа.

Леди пришлось призвать все свои силы, чтобы не закричать.

Говорят, что лучшее средство против гнева — время. Мастон, который не в силах противостоять гневу, не раз пожалеет о невозможности вернуть в небытие то, к чему его подтолкнул этот гнев.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Зимнепутъе

Земля в матушкином саду была твердая и вязкая, словно стылая глина; Майя изо всех сил налегала на заступ. Рядом стояла на коленях Сюзенна, руки ее были грязны, поверх платья повязан передник, и другой такой же — у Майи. Дыхание паром вырывалось изо рта, холод пробирал до костей, но девушки продолжали упорно трудиться. Тыльной стороной руки Майя потерла зачесавшуюся щеку и подняла глаза. Мимо протопал Тьюлисс с охапкой черных горшочков в руках.

— Неужели зимой будет что-то расти? — спросила Сюзенна, окинув взглядом снежную пелену, укрывавшую сад.

— Эм-гм, — пробубнил Тьюлисс, по-прежнему не осмеливаясь заговорить. Одобрительно кивнув при виде вскопанных девушками грядок, он принялся извлекать из горшочков клубки корней с торчащими из них побегами.

— Что это за растения? — спросила Майя, глядя, как он аккуратно распутывает корни. Она не раз уже встречала Тьюлисса в матушкином садике и всякий раз разговаривала с ним, стараясь перебороть его стеснительность.

— Цикламены и зимний вереск, — коротко ответил Тьюлисс. Нос у него порозовел, а белоснежные усы подрагивали. — Они красивые.

— А матушке они нравились? — спросила Майя, ощутив укол в сердце — в этот самый миг на другом краю аббатства происходила церемония погребения. Матушкино тело упокоится в костнице и будет опущено в землю на кладбище.

— Да, — тихо ответил Тьюлисс. Его застенчивый отстраненный взгляд был исполнен сочувствия. — Она любила… помогать мне с растениями. Вы похожи на нее.

По его лицу скользнула несмелая улыбка.

На глаза у Майи навернулись слезы. Она потянулась и взяла в ладони тяжелую грязную руку Тьюлисса. Сюзенна сочувственно коснулась ее плеча.

— Что еще вы сажаете зимой? — спросила садовника Сюзенна.

— Разное всякое, — ответил Тьюлисс, высвободил руку и стал бережно опускать рассаду в свежевскопанную землю. — Порей, чеснок, лук, спаржу… — он чихнул и вытер нос рукавом. — Спаржу… это уже было… капусту. Еще пастернак. Вкусный. Иногда горох. Зимний салат, — он снова чихнул. — Что посадить, всегда найдется.

Он умолк, и все трое принялись сажать цветы.

Закончив работу, Майя поблагодарила Тьюлисса за разрешение помочь ему. Бедняга порозовел от смущения — как всегда, когда его хвалили или благодарили. Какое-то мгновение он, моргая, смотрел на Майю, словно бы желая что-то сказать, но не находя слов.

Бремя утраты тяжело лежало на плечах Майи. Ей хотелось уйти и выплакаться, причем вдали от всех, однако что-то во взгляде Тьюлисса помешало ей уйти.

— Ты тоже скучаешь по моей матушке? — спросила она.

Глаза у него покраснели. Он снял кепку и стал мять ее в руках. Ветер трепал его длинные седые волосы. Тьюлисс часто закивал.

Вздохнув, Майя положила руку ему на плечо.

— Ты хороший человек, Тьюлисс. Ты вырастил для нее замечательный сад. Я знаю, он помогал ей не чувствовать себя так одиноко. Спасибо тебе.

По щеке садовника скользнула слезинка. Неловко переминаясь, он уставился на свои сапоги. Стянул грязные перчатки, заткнул их за пояс, сунул руку в карман и извлек оттуда сложенный кусок льняной ткани. Майя решила было, что садовник хочет утереть нос, однако он держал ткань бережно, словно хрупкое растение. Тьюлисс медленно развернул ткань и протянул Майе. Это был вышитый носовой платок.

— Что это? — спросила Майя. Уголки платка были вышиты узором из цветущих лоз. Вышивка была очень тонкая, изящная, необычайно красивая. Майя не могла оторвать от нее глаз.

— Это матушкин..?

Тьюлисс кивнул.

— Я и нос им потереть не смел, — пробубнил он и посмотрел Майе в глаза. — Забирайте.

Не в силах вымолвить ни слова, Майя держала платок как святыню. Дар в знак благодарности, собственноручно вышитый матушкой для старого садовника. Единственная оставшаяся у него память о ней. Он хранил этот платок как сокровище.

— Нет, — хрипло произнесла Майя. — Это твое. Она мне тоже оставила одну вещь — свою книгу. Я ею очень дорожу. А платок она вышила тебе, потому что ты ухаживал за ее садом.

Она благоговейно сложила платок и вновь вложила его в ладонь Тьюлисса. Ей захотелось поцеловать садовника в морщинистый лоб, но она сдержалась, вспомнив, что для него это будет означать смерть.

Она никогда и никого не поцелует. Осознание этой простой вещи — невинное движение души в ее исполнении способно прервать чужую жизнь — каким-то образом вернуло ее к реальности. В памяти зазвучал голос бабушки: «Ты никогда никого не поцелуешь, Майя. Никогда. Ни мужа, ни ребенка».

Она взяла Сюзенну под руку. Тьюлисс остался в Саду королевы, а девушки вышли и неспешно пошли по свежему хрустящему снежку. У Майи замерзли ноги, ей хотелось в тепло.

— Что-то Тьюлисс сегодня разговорчив, как никогда, — шутливо заметила Сюзенна.

Майя фыркнула и кивнула, понимая, что подруга пытается развеселить ее, чтобы отвлечь от мрачных мыслей. Собственное сердце казалось ей холодным и тяжелым, как наковальня. И от тяжести этой ей не избавиться уже никогда — можно лишь сделать вид, будто ее не замечаешь, но ненадолго.

— Даже представить себе не могу, каково тебе, — сказала Сюзенна, обняв ее за талию. — Сегодня такой тяжелый день.

— Знаю, — ответила Майя. — Я затем и пошла помогать Тьюлиссу. За работой мне становится легче, но воспоминания все равно не уходят. Этот подлец-шериф пошел на похороны моей матушки, а мне нельзя. Несправедливо, правда?

— Ужасно несправедливо. Послушай, может быть, погреемся у яр-камня в нашей комнате? И позовем к себе еще кого-нибудь, чтобы тебя развлечь. Смотри, там Селия.

Поразительно, как сильно изменилась за эти дни Сюзенна, подумала Майя. Она больше не носила украшений и нарядных платьев, отдавая предпочтение более удобным одеяниям попроще. Она не раз предлагала свои платья Майе, но Майя отчего-то чувствовала, что ей следует оставаться в наряде безродной.

— Она плачет, — обеспокоенно заметила Сюзенна.

Присмотревшись, Майя увидела, что Селия стоит на коленях у стирального корыта, закрыв лицо руками, и плечи ее дрожат.

— Что с тобой, Селия? — спросила Майя, решив, что девушку опять изводила Мейг. Услышав ее голос, Селия подняла глаза и буквально бросилась к подругам.

Селию била дрожь.

— Майя, Сюзенна! У меня сердце разрывается!

По щекам ее лились слезы. Майя крепко обняла Селию, но та продолжала рыдать.

— Я только что видела последние официальные депеши, которые получил шериф от короля, — выдавила прачка сквозь рыдания. — Надо сказать альдермастону и его жене, но они сейчас на церемонии погребения.

Селия вытерла глаза рукавом.

— Бедный Додд! Бедняга! — И она снова разрыдалась.

— Что случилось, Селия? Что там было? — в ужасе ахнула Сюзенна и схватила ее за руку. — Ну же!

Селия шмыгнула носом и попыталась овладеть собой.

— Я подумала… ик!.. что церемония — самое подходящее время, чтобы… Никого нет, никто не помешает. Я стала читать депеши, — она снова шмыгнула. — Прайсов казнили, всех казнили, Сюзенна! И старого графа, и сыновей! Графа обезглавили первым. Додд — последний из Прайсов, а ведь он младший из всех. Я думала… я была уверена, что Исток этого не допустит!

Плечи ее затряслись, и из глаз хлынул новый поток слез.

— Почему, ну почему Исток это допустил?

При мысли о понесенной Доддом утрате отступила даже боль от потери матери, вечная спутница Майи. Не в силах осознать услышанное, девушка хватала воздух ртом, и мука у нее в сердце мешалась с гневом. Это совершил ее отец. Сколько невинных душ он погубил — душ, единственным грехом которых была не измена, но лишь упрямая преданность принципам, от которых они не пожелали отказаться по чужому приказу. Разве может мастон совершить столько злодеяний? Это было убийство, самое настоящее убийство.

Сюзенна тоже плакала, прикрывая рот рукой — привычка, которая возвращалась к ней всякий раз в минуту печали. В глазах у нее Майя прочла горе.

— Надо сказать Додду, — с трудом выговорила Сюзенна. — Майя, надо успеть прежде шерифа!

— Нельзя, — в отчаянии возразила Майя. — Он спросит, откуда мы узнали. Мы не можем выдать этот секрет!

— Так нельзя! Он должен знать! — помотала головой Сюзенна. — Селия, немедленно расскажи все альдермастону! Как можно скорее!

— Я дождусь его в кабинете, — кивнула Селия и поспешила прочь.

Майя и Сюзенна обнялись и бесцельно побрели по заснеженной земле. Они не произнесли ни слова — на это у них не было сил. Майя невидящим взглядом смотрела на стены аббатства — все еще укрытые паутиной лесов, — но сердце у нее в груди горело. Почему Исток допустил гибель Форши? Зачем? Она умела уловить бестелесный шепот Истока, но для это была слишком поглощена горем. Не зря ведь альдермастон твердил, что гнев заглушает голос Истока.

Тишину заснеженного аббатства нарушил треск дерева под топором. Майя свернула к дому Джона Тейта и потянула за собой Сюзенну. Она расскажет обо всем Джону, и пусть он присмотрит за Доддом. Они успели подружиться, и Майя знала, что Додд привязался к охотнику и научился ценить его советы.

— Не понимаю, просто не понимаю, — покачала головой Сюзенна. — Если обезумеет собака, ее убивают. Но что делать, если обезумел сам король? — она в отчаянии посмотрела на Майю. — У нашего королевства множество врагов, соседи только и мечтают завладеть нашими землями и отобрать наше достояние. Если мы не будем едины, Коморос падет, как некогда пал Прай-Ри. И что дальше? Гниль?

— Не знаю, — вздохнула Майя. Внутри у нее шла борьба. Ее отец был королем. Если он падет, власть перейдет в руки леди Деорвин и ее отпрысков.

Восстание.

Мысль о бунте накрепко засела у нее в голове, опасная, словно сотня острых кинжалов. Давным-давно, много десятилетий назад, один безумный король, убивавший мастонов, нашел свой конец на поле под деревушкой Зимнепутье. Найдется ли ныне новый Гэрен Демонт — вождь изгнанников, к которому они могли бы воззвать о помощи? Увы, нового Демонта ждать не приходится. Есть еще ее муж, король Дагомеи. Но он томится в темнице Несса, преданный собственной женой.

Они вышли из-за угла в тот самый миг, когда очередная чурка разлетелась надвое. Майя ожидала увидеть Джона Тейта с колуном в руках, однако охотника нигде не было. Над колодой стоял Додд — куртка нараспашку, ворот складчатой рубахи разошелся и больше не скрывал мерцания кольчужницы. Яростно и гневно Додд отбросил ногой поленья и швырнул на колоду толстую чурку. Топор взлетел и упал, снова и снова, и мышцы ходили у Додда на руках и на шее, покуда он бил и бил по дереву, превращая толстое полено в мелкие щепки.

Они сразу поняли, что Додд все знает. Сюзенна только ахнула. Лицо его было искажено яростной животной гримасой, оскаленные зубы крепко сжаты. В глазах — убийственная ярость. Не смахнув капель пота с лица, Додд снова занес топор, и поляна содрогнулась от громкого треска.

Чурка на пне распалась на две части, и Додд, отшвырнув ее пинком, всадил топор в пень и шагнул за новой жертвой.

— Так вы уже знаете, — хрипло бросил он и, застонав от натуги, поднял тяжелую чурку на пень. Вырвал из пня топор, отступил на шаг назад. С искаженным яростью лицом Додд занес топор над головой и ударил, расколов чурбак надвое с треском таким громким, что в лесу проснулось эхо.

— Братьев больше нет, — бросил Додд, ставя на пень новую чурку. — Отец мертв. Матушка — вдова. А я… Я самый трусливый из всех мастонов, каких знал Коморос.

Воздух снова наполнился треском и стуком падающих поленьев.

— Нет, — сказала Майя. — Ты не трус.

Он устремил на нее взгляд пылающих гневом глаз; топор Додд сжимал так крепко, словно хотел его задушить.

— Нечего меня успокаивать. Я сам все понимаю. Я трус и дурак. Будь я мужчиной, я приказал бы Джону Тейту отрубить мне голову этим самым топором, а потом отослать ее к королевскому столу, как отослали этой фальшивой королеве голову моего отца. Я ненавижу твоего отца, Майя. Я ненавижу его больше всех на свете, если не считать себя самого.

На щеках у него ходили желваки.

— Надо было мне уехать из Муирвуда. Зачем я только здесь остался!

Он отбросил топор, и лезвие с шипением вошло в снег.

Майя понимала, что утешить Додда не в ее силах. В этот миг глаза ему застилала ярость, и сквозь ее пелену Майя, должно быть, казалась ему соучастницей отцовских преступлений.

— Ты не трус, Додлей Прайс, — гневно выпалила Сюзенна и решительно шагнула к нему; слезы текли у нее по лицу, оставляя за собой мокрые дорожки. — Ты никогда не хотел быть солдатом. Твои братья — хотели, ты — нет. Ты хотел стать альдермастоном. И я тебя за это уважала. Ты приехал в Муирвуд, потому что хотел учиться у лучшего альдермастона наших земель. У самого доброго, самого разумного человека во всем мире. Ты умеешь слышать Исток — я не знаю никого, кто умел бы это лучше тебя. Это я трусиха, Додд! Я бросила тебя потому, что мои родители боялись королевского гнева и потому не желали нашего брака!

Она уже всхлипывала, но упрямо продолжала говорить, не поддаваясь слезам.

— Ты самый добрый, самый мудрый, самый терпеливый человек из всех, кого я знаю. А я ушла, я бросила тебя… разочаровала тебя именно тогда, когда ты нуждался во мне больше всего, — она сглотнула. — Я трусиха, Додд. Но я заставлю себя быть храброй. Прости меня за то, что я тебя бросила. Я больше никогда тебя не брошу. Я люблю тебя, Додд!

Эта неожиданно пылкая речь поразила Майю до глубины души. Она не могла произнести ни слова и лишь завороженно смотрела на подругу. Лицо Додда между тем претерпевало самые решительные изменения — словно гусеница, превращающаяся в бабочку. Неверящим взглядом, широко распахнув глаза, смотрел он на Сюзенну. Губы его были приоткрыты, но он не мог выговорить ни слова.

Сюзенна шагнула к нему и ударила кулачками в грудь.

— Не молчи! — потребовала она, но лицо ее выдавало мучительную тревогу.

На глазах у Майи Додд схватил Сюзенну в объятия и пылко прижался губами к ее губам. Жадный, ненасытный поцелуй вызвал у Майи в душе всплеск зависти: они цеплялись друг за друга, словно потерянные души, обретшие свободу — свободу, которой она, Майя, никогда не узнает. Счастливая их счастьем, она тоже заплакала, но слезы почему-то несли с собой боль.

Рывком отстранившись от Сюзенны, Долл посмотрел ей в глаза и пальцами вытер слезы с ее щек.

— Это правда? — неверяще выдохнул он.

— Ну конечно, дуралей! — воскликнула Сюзенна, смеясь и плача одновременно. — И скажи, что я тебе тоже небезразлична. Или я сейчас взорвусь, или… поколочу тебя!

— Ты еще сомневаешься? — прерывающимся голосом спросил Додд. — Я любил и люблю тебя. Мое сердце всегда будет принадлежать тебе.

— Ну наконец-то! — рассмеялась Сюзенна, отбросила назад пышные золотые волосы и крепко, до боли обняла юношу.

Додд отстранился и испытующе, даже сурово вгляделся в ее лицо:

— А что твои родители? Отвергнешь ли ты меня вновь, если они того пожелают?

Сюзенна яростно мотнула головой и ответила ему умоляющим взглядом:

— Больше всего на свете я сожалею о том, что послушалась их в прошлый раз. Если придется, я нарушу их волю, однако, быть может, они смягчатся, увидев мои страдания. Я никогда больше не брошу тебя, поверь!

— Я не держу на тебя зла. Не будем больше говорить об этом.

С этими словами он вновь обнял девушку, прижался щекой к ее волосам, и влюбленные замерли в объятиях друг друга. Майя молчала, не сводя глаз с этой трогательной картины.

— Не уходи, — тихо попросила Сюзенна. — Если ты уйдешь, то погибнешь.

— Как прикажешь, госпожа моя, — он провел рукой по ее волосам. — Я собирался набраться храбрости и убить короля. Прости, Майя. В глубине души я не могу не думать, что он заслуживает смерти.

— Но не от твоей руки, — тихо ответила Майя.

Сюзенна прижалась щекой к груди юноши.

— В Духов день, — сказала она.

— Что? — переспросил Додд.

— Мы поженимся в Духов день.

Он снова отстранился и впился взглядом ей в лицо, словно она произнесла нечто небывалое.

— А как же твои родители?

Она кивнула:

— Я скажу им. В тот же день. И не отступлюсь, что бы они ни сказали, что бы ни сделали. Если король будет недоволен, я тоже останусь тут и потребую убежища. Осталось совсем немного, ведь скоро мы с Майей станем мастонами.

Она потянулась вверх и коснулась губами его губ.

— В Духов день.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Канцлер Крабвелл

Весна обрушилась нежданно, и Майе стало страшно. Еще вчера промерзшая земля твердела под ногами, а с кухонной стрехи скалились острозубые сосульки. Мир словно затаил дыхание в эту глухую зиму, но один несмелый вдох — и вот она, весна. Весной приедет отец. Сокровенная завеса по-прежнему закрыта, и альдермастон полагает, что Майя еще не готова к испытанию. Изо дня в день девушка мерила шагами аббатство, выходила на мыс, всматривалась в даль — не идет ли «Хольк»? Она скучала по бабушке и боялась за нее.

Голые ветви деревьев в Саду сидра покрылись белой пеленой — не снежной, цветочной. Это было очень красиво. Майя часто подолгу гуляла по аббатству в компании Сюзенны и Додда. Со дня трагедии эти двое стали близки как никогда, но охотно брали Майю с собой, встречая ее с теплотой и радушием. Было немного больно смотреть, как они, крепко взявшись за руки, бредут по яблоневому саду. Каково это было бы — вот так же пройтись с Кольером, прогуляться по аббатству бок о бок, держась за его руку. И все же Майя была рада за друзей, рада за то, что вся эта боль сумела породить нечто светлое.

Одним весенним днем они по обыкновению отправились на прогулку в Сад сидра. Под пение жаворонков и гуденье пчел Майя рассеянно разглядывала стены аббатства. Леса уже убрали, и только внутри еще продолжались работы. Шпили башен протыкали небо, грозя нанизать на себя пышнотелые хлопковые облака.

— Я кое о чем раздумывал, — негромко сказал Додд.

— Будь осторожен: мужчинам вредно слишком много думать, — насмешливо отозвалась Сюзенна.

— Я знаю… я все время думаю о разных вещах, и один Исток знает, что из этого выйдет. Если король и впрямь отнимет у Муирвуда право даровать убежище, больше мы не сможем здесь жить. Я думаю, что в этом случае нам следует бежать в Прай-Ри, в Тинтерн. Джон Тейт показал мне, как выйти из аббатства незамеченным, и…

— Я не знаю языка Прай-Ри! — перебила его Сюзенна; мысль о бегстве через Бирден Муир явно показалась ей пугающей.

— Майя знает. Твоя бабушка не откажет нам в убежище. Я проведу вас к ней в целости и сохранности. Джон Тейт научил меня жить в лесу и прятать следы.

Майя кивнула и пригнулась, чтобы не задеть головой низкую ветку в белых цветах.

— Он и меня этому учил. И я уверена, что при желании мы сможем укрыться в Прай-Ри. Но я надеюсь, что бабушка вскоре вернется сюда. И она не будет молча смотреть, как король отнимает старинные привилегии у аббатства.

— Ты ее ждешь? — спросила Сюзенна.

— Жду каждый день, но она отчего-то задерживается. Никаких новостей… Она Великая Провидица, у нее много дел… особенно теперь. Но мне кажется, что рано или поздно она схлестнется с моим отцом. Только бы она вернулась вовремя — всем сердцем на это надеюсь.

— Быть может, они сумеют договориться, — тревожно перебила ее Сюзенна. — Коморос уже пережил одну гражданскую войну. Зачем нам враждовать?

Додд фыркнул:

— Ты ведь и сама все понимаешь, милая. Страх — плохой правитель. Рано или поздно люди перестают бояться, и на смену страху приходит гнев. Я рад, что не стал мстить, но если терпение и относится к числу добродетелей, то отнюдь не самых приятных.

— В самом деле? — игриво спросила Сюзенна, грациозно повернулась, взяла юношу за руки и посмотрела ему в лицу. — До Духова дня осталось совсем немного. И тогда твое терпение будет вознаграждено.

Он улыбнулся, наклонился и поцеловал ее в уголок губ.

— Ты права, а я ошибался, как всегда. Награда стократ превзойдет муки ожидания. А что мастонские испытания? Не боишься? А ты? — он обвел взглядом обеих девушек.

Сюзенна покачала головой.

— Отец с матерью говорили мне, что бояться нечего. Там будут яр-камни, которые пробуждают в человеке сильные чувства, но их можно заставить замолчать. Чтобы пройти испытания, нужна в первую очередь решимость. Я готова принести свои клятвы хоть сейчас.

Додд перевел взгляд на Майю.

— Я тоже не боюсь, — сжав губы, произнесла Майя. — По сравнению с тем, что мне случилось пережить, это все ерунда. В последние месяцы я много работала с альдермастоном, и мы много говорили о моей прошлой жизни.

Додд ничего не знал о кистреле. Юноша смотрел серьезно, но взгляд его был взглядом друга.

— Я всем сердцем готова отдаться на волю Истока, — заключила Майя. — И всегда была готова.

Додд одобрительно кивнул.

— Некоторые думают, что положиться на волю Истока — это все равно что сдаться в бою. Как будто мастон только и должен что держать в узде свои мысли и чувства. Мой отец объяснил мне это иначе. Он рассказывал о нашем предке, Колвине Прайсе, который очень любил лошадей и с уважением относился к опасностям, которые таит Бирден Муир. Во время скитаний по болотам Колвину и Лийе указывало путь державное яблоко. Когда же яблоко утратило силу, они пошли наугад. Так вот, есть люди, для которых свобода — это право забрести в топь. А я лучше пойду за проводником, который поведет меня по безопасному пути — пусть и через болото.

Сюзенна с Майей понимающе кивнули. Однако вскоре их отдых в саду был прерван — к друзьям подбежал Оуэн. Лицо у него раскраснелось, и видно было, что он давно уже бегает в поисках.

— Что нового, Оуэн? — спросила Майя.

Паж робко поклонился.

— Альдермастон велел мне сообщить вам, что прибыл лорд канцлер. Он остановился в таверне «Пилигрим», что в деревне, однако нынче вечером будет ужинать у альдермастона.

— Вот это новости, — заметил Додд. — Канцлер Крабвелл?

— Ага, — ответил Оуэн. — Сам я его не видел, но вокруг таверны стоит стража, и многие видели, как он туда входил.

Сюзенна неуверенно покосилась на Майю:

— Но зачем он здесь? Я поняла бы, если бы он прибыл через месяц или хотя бы за две недели до Духова дня. Ты с ним знакома, Майя?

— Да, — ответила Майя, и в животе у нее что-то сжалось от страха. — Он меня узнает.

— Вот и альдермастон так подумал, — сказал Оуэн. — Он сказал, чтобы ты держалась подальше от Большого дома. Там и шериф тоже рыщет.

Майя переглянулась с Сюзенной.

— Идем к Джону Тейту, — хором сказали они.

— Хороший план, — одобрил Додд. — А к большому дому не подходите, даже к кухне. Я скажу Джону Тейту о вашем приходе. Если что-то пойдет не так, я вас предупрежу.

И, пожав руку Сюзенны, он торопливо вышел из сада.

Оуэн приподнял шляпу и тоже был таков.

— Ты хорошо знаешь канцлера Крабвелла? — спросила Сюзенна, об руку с Майей шагая к дому охотника, стоявшему на самом краю аббатства.

— Он сменил на этом посту Томаса Мортона. Позже Мортона казнили. Крабвелл верен моему отцу. Должно быть, он приехал, чтобы разузнать, чего королю стоит ждать от альдермастона.

Сюзенна вздрогнула.

— А если твой отец прикажет убить альдермастона?

Думать о человеке, которым стал ее отец, было больно. Но обманывать себя Майя больше не могла: король был жесток и безжалостен. Он отвратительно обошелся с собственной женой и дочерью. И все же Майя до сих пор хранила воспоминания о тех временах, когда не родились еще мертвые дети, когда ее семья была настоящей семьей. И в глубине души у нее жила надежда на невозможное — на то, что однажды он опомнится и сбросит ту чудовищную личину, что успела к нему прирасти.

— Надеюсь, что не прикажет, — тихо ответила она, но цветущие деревья вокруг больше не могли пробудить радость в ее сердце.

Домишко Джона Тейта вряд ли можно было назвать подходящим жилищем для принцессы и ее товарки. По стенам были развешаны топоры и длинные ножи. Повсюду валялись факелы, веревки, снегоступы, одеяла, кадушки, луки, стрелы, по меньшей мере четыре пары стоптанных башмаков, горшки разнообразных размеров, деревянные ложки и черпаки, россыпь вилок, скребки для выделки шкур и собственно шкуры. Стульев не имелось, однако вместо них всегда можно было воспользоваться бочонком, каковых тут имелось в изобилии. Был, разумеется, и очаг, который благодаря Доддовым трудам не знал нужды в дровах, да к тому же Джон Тейт приволок откуда-то камни и уложил их так, что огонь грел еще жарче, отчего в домишке порой буквально было нечем дышать.

Они ели из маленьких горшочков вкуснейшее мясо. Джон Тейт без умолку рассуждал о достоинствах печей и недостатках кухонных плит, и от тепла, сытости и звуков его голоса Майю потянуло в сон.

Вдруг Аргус насторожился, и из его пасти вырвался низкий хриплый рык. Кто-то стоял за дверью. У Майи сжалось сердце.

— Тихо ты, — одернул пса Джон Тейт, встал с расстеленной по полу шкуры и поставил поднос с едой прямо на пол. В дверь робко постучали — за мгновение до того, как ее открыл Джон. Это был все тот же Оуэн.

— Альдермастон желает видеть Сюзенну, — тревожно озираясь, сообщил Оуэн. — С ней хочет поговорить канцлер.

Сюзенна разом побледнела.

— Меня?

Оуэн тупо кивнул.

— Он сказал «приведи Сюзенну Кларенсье». Так и сказал, моя госпожа. Альдермастон. За вами меня послал.

— Не нравится мне это, — нахмурился Джон Тейт. — Клянусь Чишу, тут нечисто. Он знает твою семью, а, девица?

Сюзенна побледнела еще сильнее.

— Едва ли. Мое Семейство принадлежит к числу благородных, но особого влияния не имеет.

— Что ж он тогда вынюхивает-то? Рыщет, рыщет, что твоя гончая. Ну вот что, Оуэн, бери Сюзенну и веди ее к альдермастону. А ты у меня тут пока побудь, Майя.

Сюзенна встала, нервно растирая ладони, и неуверенно шагнула вслед за Оуэном в темноту.

— Что ты заподозрил? — спросила Майя у Джона Тейта, когда тот запер дверь. — Я же вижу, у тебя что-то на уме.

Джон не ответил. Достав заплечный мешок, он принялся наполнять его припасами. Бросил взгляд на Майю:

— Твой мешок там. Собирайся.

— Думаешь, здесь небезопасно? — спросила девушка.

— А ты думаешь, ты уже мастон? — фыркнул он. — Ученикам убежище не полагается, даже по старым законам. Шевелись давай. Долго ли тут до беды.

Майя кивнула, торопливо схватила мешок и принялась складывать в него провизию, флягу и одеяло.

Дверь открылась без стука. Аргус бешено залаял. Вошел шериф Менденхолла. Аргус изготовился к прыжку, но Джон Тейт резко свистнул, и пес отпрянул. Лай перешел в низкое рычание — Аргус чувствовал сгустившееся в комнате напряжение.

Глаза у шерифа были серого цвета. Прежде Майя не замечала этого, однако теперь, стоя перед ним и глядя ему в лицо, она читала в них холодное любопытство. На шерифе был богатый наряд: куртка тонкой кожи, рыцарская цепь на шее. Навершие на рукояти меча формой повторяло мастонский символ, однако тому могло быть множество причин. Шериф в упор смотрел на Майю, и ей показалось, что он высчитывает что-то про себя.

— Спасибо за то, что усмирил пса, — бросил шериф, снимая руку с рукояти кинжала. — Иначе пришлось бы мне — а я бы не хотел.

— Не грози собаке, когда хозяин рядом, — предостерег его Джон Тейт. В руках у охотника был топорик, готовый в любой миг полететь в цель. Взгляд Джона ясно говорил, что он колебаться не станет.

— Я не ищу ссоры с тобой, охотник, — сказал шериф.

— Это еще бабушка надвое сказала, — ответил Джон Тейт. — Сколько у тебя людей снаружи?

— Достаточно, — бросил шериф.

Глаза Джона загорелись гневом.

— Да ну? — вкрадчиво спросил он.

— Что ж, давай выйдем, посчитаешь. Ты ведь умеешь считать? — не скрывая издевки, спросил шериф.

— Что вам нужно? — спросила Майя, шагнув вперед. В глубине души — темной ее части — она пожалела, что у нее больше нет кистреля. Она чувствовала, как под гнетом страха и тревоги в душу вползает жажда. Та самая жажда, от которой предостерегал ее альдермастон. Искушение. Она облизала губы и безуспешно попыталась прогнать страх. Страх неизвестности, страх перед будущим, неважно — в любом своем обличье страх был той силой, которая обращала людей на сторону Бесчисленных. Правда, Бесчисленных рядом не было — в аббатстве они не имели власти. И все же Майя как наяву чувствовала, как они скребутся в невидимые стены, преграждавшие им путь.

— Вы, — просто ответил шериф.

— Я не понимаю вас, шериф. Что вы хотите сказать?

— Я пришел за вами, моя дорогая, — повторил он, и губы его растянулись в нервной ухмылке. — У меня, видите ли, возникла теория, и, чтобы проверить ее, я вызвал в Муирвуд канцлера Крабвелла. Он втайне выехал из Комороса два дня назад, не сказав никому, куда он едет. Мои новости показались ему небезынтересными.

Майя сглотнула, безуспешно пытаясь усмирить тревогу.

— Что за новости? — спросила она, уже зная, каков будет ответ.

— Все шпионы этого королевства ищут пропавшую дочь короля Комороса. Судя по донесениям, дохту-мондарцы увезли ее в Несс, однако там ее не видели уже много месяцев. Пошли слухи, моя госпожа. Поговаривают, что леди Деорвин отравила королевскую дочь, — он скверно усмехнулся. — Народ требует, чтобы ему показали дочь короля живой. В городе бунты, моя госпожа. Вы можете надеть платье безродной, но никакое платье не спрячет вашей красоты.

Опасно блеснув глазами, Джон Тейт занес топорик. Майя жестом остановила охотника.

— Чего же вы хотите? — шепотом спросила она.

— Так вы признаетесь?

— Я ни в чем не признаюсь. Говорите здесь вы, а не я, шериф. Чего вы хотите?

По лицу шерифа поползла кривая ухмылка.

— Того же, чего хотят многие, — ответил он хриплым ледяным голосом. — Падения леди Деорвин. Истинная наследница трона — вы, а не ее щенки, — последнее слово он почти выплюнул. — Ее падения хотят многие. Я заподозрил правду много месяцев назад, но я был терпелив. Терпелив и настойчив. Вы еще увидите, что я умею быть терпеливым и настойчивым, моя госпожа. Я знаю, что мою переписку кто-то просматривал. Кто-то из обитателей аббатства. Вот только скрыть следы он не сумел, — взгляд шерифа впился в ее лицо. — Может быть, это даже были вы. Чтобы проверить свои выводы, я вызвал в Муирвуд канцлера Крабвелла. Я уверен, что вы — Марсиана, дочь короля, истинная принцесса Комороса. Не знаю, как вы оказались в Муирвуде. Вот что я вам скажу: канцлер Крабвелл хочет говорить с вами. Он послал за леди Кларенсье, чтобы облегчить мне поиски. И сейчас мы пойдем к нему.

Сердце Майи сжалось от страха и сомнений, но она прямо посмотрела в лицо шерифу.

— Почему канцлер Крабвелл задумал свергнуть леди Деорвин?

Шериф снова ухмыльнулся своей кривой улыбкой.

— Они что две кукушки — хотят перекуковать друг друга. Между ними непримиримая вражда. Она хочет падения канцлера, чтобы поставить на его место своего человека. Кто-то из них должен погибнуть. А канцлер, воспользовавшись вашим исчезновением, пустил слух о том, что вас убили по приказу леди. А потому, леди Майя, вопрос вашего местопребывания приобретает величайшую важность.

Его холодные глаза превратились в щелки.

— Идемте.

Исток хочет, чтобы человек рос душой. И расти можно очень быстро, если положиться на волю Истока и пройти все уготованные вам испытания, хочется вам того или нет.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Союз

Знакомство Майи с канцлером Крабвеллом состоялось на чердаке поместья леди Шилтон, в убогой комнатенке, где обитала тогда девушка. С самой последней служанкой леди обращалась лучше, чем с ней. В тот день в поместье приехал с визитом король, и Майю заперли в комнате, чтобы не допустить их встречи. Единственными, кто посетил ее в тот день, были канцлер Крабвелл и капитан Кэрью, королевский рыцарь, которые попытались убедить ее отречься от титула принцессы. Но Майя не отреклась.

С тех пор канцлер Крабвелл успел постареть — в темных волосах поблескивало серебро, бровь нервически подергивалась, в углах рта залегли глубокие складки. На плечах канцлера лежал бархатный плащ с приколотым на отвороте знаком, и цепь — символ его высокого титула. Ведь он, Крабвелл, должен был исполнять все желания короля, сколь угодно порочные.

Служба эта не прошла даром.

— Выйди, охотник. Шериф, закрой дверь на засов, — распорядился Крабвелл. Дело было в уединенной комнате вдали от главного зала аббатства. Ночная темнота сгустилась уже несколько часов назад, и комната была освещена лишь дрожащими огоньками светильников.

Джон Тейт сделал шаг вперед. Рука его покоилась на рукояти топорика, которую он не выпускал с самого момента появления шерифа.

— Вам меня не вышвырнуть, мой господин, клянусь Чишу. Вы мне не хозяин, и девицу я не брошу.

Крабвелл повернулся к нему с брюзгливым недовольством:

— А ты кто такой, добрый человек?

— Он охотник этого аббатства и мой защитник, — сказала, выходя вперед, Майя.

Лоб Крабвелла собрался в глубокие морщины. Канцлер фыркнул.

— Стоит мне щелкнуть пальцами, и люди шерифа выволокут тебя за стену и обезглавят. Не смей угрожать мне, сударь. Я не из тех, кого стоит иметь врагом.

Джон Тейт вспыхнул, в глазах у него горел гнев. Стремительно, опережая любое движение охранников, он шагнул вперед, схватил канцлера за запястье и хлопнул его ладонь на ближайший стол. Блеснул топор.

— Этими, что ли, пальцами, вы щелкать собрались, господин мой? — поинтересовался он.

— Джон, — успокаивающим тоном произнесла Майя.

Глаза Крабвелла расширились от страха. По щеке канцлера скользнула капля пота. Стражники схватились за мечи, но не посмели достать их из ножен — охотник стоял слишком близко к канцлеру.

— Ты ведь часто посылаешь людей на казнь, а, сударь? — голос Джона Тейта источал яд. — Ну, а я люблю помахать топориком. Вдобавок я нездешний, так что на страну вашу мне плевать. Отошли шерифа и его людей.

Крабвелл покашлял и кивком велел шерифу выйти.

— Ты умеешь убеждать, охотник.

— И то, всяко лучше, чем всю жизнь чесать в штанах обрубками вместо пальцев, — хрюкнул тот.

Канцлер Крабвелл повелительно кивнул. Когда дверь закрылась, Джон Тейт выпустил руку канцлера, подошел и запер дверь.

— Я нахожу удовольствие в изучении не только законов, но и истории, — заметил Крабвелл, потирая запястье. Видно было, что канцлер не привык к столь грубому обращению. — Это научило меня уважать остроту стрел жителей Прай-Ри. А также их меткость.

— Тут все дело в оперении, — неуклюже поддержал разговор Джон Тейт. — Ладно, к делу. Ты зачем приехал — грозить ей?

— Ни в коем случае! — оскорбился Крабвелл. — Леди Майя, королевская дочь, мы долгое время не имели никаких сведений о вас. Следует ли мне понимать, что все это время вы скрывались в Муирвуде?

— Я не скрываюсь, канцлер, — ответила Майя и сложила руки на груди. Сложившееся скользкое положение весьма смущало ее. Канцлер Крабвелл был близок к ее отцу. И тем не менее он прибыл в Муирвуд тайно, прочитав письмо шерифа. Майе недоставало информации, и она не собиралась выдавать слишком много, прежде чем узнает все детали этого дела.

— Факты говорят о противном, — заметил канцлер. — Во-первых, на вас платье безродной…

— В прошлую нашу встречу на мне были лохмотья судомойки, — парировала Майя. — А вы пытались убедить меня подчиниться закону о престолонаследии. Закон нынче другой — опять убеждать приехали?

— Я, — дрожащим от чувств голосом проговорил Крабвелл, — приехал сюда потому, что вы наконец нашлись.

Он вытер тонкогубый рот и смахнул пот с лица.

— Мои шпионы ищут вас по всем королевствам. Ходят тысячи слухов о том, где вы и что с вами стало. Одни говорят, что вы вступили в тайный брак с королем Дагомеи. Другие — что вы убили принца Отландии. Поговаривают также, что вы разрушили некое аббатство. Посудите сами, мог ли я доверять этим слухам?

У Майи все внутри перевернулось. Закружилась голова, однако девушка старалась сохранять спокойствие.

— А что вам сказал мой отец? Куда я подевалась? — пересохшими губами спросила Майя.

Крабвелл потер глаза.

— Он не сказал почти ничего. Упомянул только, что отослал вас на время и что, вернувшись, вы… присмиреете. Это он так сказал. Но вы все та же упрямая девица, какую я знал несколько лет назад. Впрочем, давайте проверим: вы согласны подчиниться закону о престолонаследии?

— Нет, — ровным голосом ответила Майя. — Я принцесса.

— Клянетесь ли вы подчиняться закону о верноподданничестве, отступление от которого приравнивается к измене? — продолжал Крабвелл.

— Нет, — мотнула головой Майя. — Король не властен над орденом мастонов. Короля коронует альдермастон, а восстать против возвысившего тебя невозможно.

Крабвелл ухмыльнулся.

— Да, не сказал бы я, что вы присмирели. Где же вы были, леди Майя?

Ни один мускул не дрогнул в лице Майи, однако слова канцлера подтвердили ее самые мрачные подозрения. Отец намеренно отправил ее в логово хэтары. В сердце ее едва сдерживаемая ярость боролась с преданной любовью. О да, отец нарушил все свои клятвы — все до единой.

— Если мой отец не пожелал сообщить вам эту информацию, отчего вы надеетесь, что я буду разговорчивее? — спросила она. — Вы служите ему.

Он шагнул вперед; в глазах его зажглись огоньки.

— Мне недолго осталось, — тихо сказал он. — При дворе… идет противостояние между мной и леди Деорвин. Она хочет сместить меня.

— А вы хотите того же для нее, — заметила Майя. — И что мне с того?

— О, вас это должно заинтересовать, — еще тише заговорил Крабвелл. — Я не единственный, кто презирает леди Деорвин и ее отродья. Родственники же ее и того хуже. Вы ведь уже слышали, что новым альдермастоном Муирвуда должен стать ее дядюшка? Он прибудет через две недели, перед Духовым днем, чтобы подготовиться к новым обязанностям. О, нынче многое выплыло на поверхность, леди Майя.

Проговорив это, он вытер рот и стал ходить от стены к стене.

— Что же именно? — спросила Майя, следя за ним. Она знала, что взгляд ее тревожен, но прочие чувства заперла под замок.

— Мои шпионы донесли, что ночью в ее покои входил некий человек, — произнес Крабвелл. — Мужчина. Полагаю, это был наемный убийца.

— Кишон? — нахмурилась Майя.

Ей показалось, что ее информированность удивила Крабвелла.

— Да. Могу сообщить вам под большим секретом, что я давно уже веду расследование, касающееся действий леди Деорвин. Помните, как вас отравили? Доктор Виллем прислал мне отчет обо всем случившемся. Я допросил свидетелей, и у меня есть все основания предположить, что кишона призвала в Коморос сама леди Деорвин. Она же ему и заплатила. Вы должны были стать его первой жертвой, а ваш отец и муж леди — второй. Как вы понимаете, леди Деорвин стремится править Коморосом единолично. Не исключено, что она хэтара. Известно ли вам, что это значит, дитя?

Он остановился и пристально посмотрел на Майю.

Майя сглотнула и кивнула, однако горло у нее сжалось от ужаса. Нелегко было смириться уже с тем, что отец послал кишона охранить или убить дочь; но неужели леди Деорвин приказала тому же самому кишону отравить ее? Как, о, как отыскать правду в этом нагромождении лжи и недомолвок?

Крабвелл снова вытер рот и зашагал от стены к стене.

— Зачем ей убивать моего отца? — хрипло спросила Майя, лихорадочно пытаясь понять, что все это значит.

Канцлер удивленно воззрился на девушку.

— Затем, что он влюбился… в очередной раз.

Майя опустила глаза, но сердце ее сжалось от боли. «Не надо, отец! Это уже было! Не надо!»

— В кого?

— В одну из фрейлин леди Деорвин, — покачал головой Крабвелл. — Он заигрывал с ней на протяжении всей беременности леди Деорвин. Когда же леди выкинула, король утратил к ней всякий интерес и принялся ухаживать за…

— Что? — ахнула Майя. — Леди Деорвин потеряла дитя?

Крабвелл кивнул.

— На следующий день после того, как… — он помолчал, сглотнул, — после того, как застала короля с этой фрейлиной на коленях. Брак короля рушится у всех на глазах.

Вздохнув, Майя недоверчиво покачала головой. Прошлое вернулось. Она не питала особого сочувствия к леди Деорвин, но и яростное стремление этой особы удержать в руках власть не вызывало у нее удивления.

— Ах, канцлер, — печально сказала Майя, — у нас ведь и без того множество врагов. Они вьются над нашим королевством как стервятники, а мы между тем ссоримся, будто глупые дети.

Крабвелл фыркнул, но подавил смешок.

— Хорошо сказано, Майя. Но и это еще не все. Леди Деорвин подбивает вашего отца заключить союз с Дагомеей. Вы, наверное, не знаете, но некоторое время назад король Дагомеи попал в плен, где его удерживали с целью выкупа.

Лоб Майи прорезала морщина. Сердце забилось как бешеное, но она постаралась ничем себя не выдать.

— Я слышала об этом. Неужели он вышел на свободу?

Крабвелл энергично закивал.

— Выкуп был уплачен. Полагаю, это обошлось королю Дагомеи во все содержимое его казны, плюс, вероятно, были взяты займы в Пайзене или Авиньене. Выкуп ведь и впрямь был назначен королевский. И вот теперь этот честолюбивый, но обремененный долгами молодой человек согласился заключить союз с Коморосом. Леди Деорвин хочет выдать за него свою старшую дочь Мюрэ. Вскорости король Дагомеи прибудет в Коморос, дабы официально закрепить союз между нашими странами, а также принять на себя графский титул, — Крабвелл фыркнул. — Король пожаловал ему графство Дэйре со всеми землями и доходами. Одно это уже принесет свежеиспеченному графу пятьдесят тысяч марок. Какая ирония!

Майя побледнела. Новость больно ужалила ее в сердце.

— Это… это уже точно известно? — спросила она дрожащим голосом, из последних сил держа себя в руках.

— Вашему отцу нужны союзники, а Дагомее — деньги. Переговоры еще не завершены. Как нетрудно догадаться, король Гидеон старается выжать из ситуации все возможное. Если леди Деорвин добьется своего, это еще сильнее упрочит ее положение. Сын станет королем, дочь — королевой, дядя — альдермастоном над всеми аббатствами…

Майя молчала, но ей хотелось кричать от боли. Да, Кольер наверняка оскорблен до глубины души. Она боялась даже представить всю степень его гнева при известии о ее предательстве. От одной мысли о том, что он разведется с ней и женится на Мюрэ, Майе становилось нечем дышать, однако она овладела собой и заставила себя думать.

Она даже сумела ответить канцлеру, ничем не выдав обуревающих ее чувств.

— А что тогда будет с вами, мой господин? — слабым голосом спросила она.

— Разумеется, меня она казнит, — ядовито ответил Крабвелл. — А канцлером назначит графа Форши. В последнее время он стал совершенно невыносим — не сомневаюсь, что он смакует мысль о том, как возвысит его мое падение.

— Клянусь Чишу, — пробормотал Джон Тейт, покачивая головой. — Плохо дело. Вам крышка.

Крабвелл гневно сверкнул глазами.

— Покуда играет музыка, танец не окончен, охотник. Время у меня еще есть. Как вы уже поняли, леди Деорвин у короля нынче не в фаворе. Я пытался убедить леди Секстон подстегнуть королевскую страсть. Король так устал от вечных ссор с леди Деорвин, а леди Секстон слаба характером — полная противоположность его жене. Король толкует ей, что она спасет его душу и вернет его в лоно мастонской веры. Верит ему леди Секстон или нет — не знаю, но при желании он может быть весьма очарователен. И вот тут на сцене появляетесь вы, леди Майя.

Леди Секстон. Что-то знакомое было в этом имени… ах да это же подруга Сюзенны, оставившая Муирвуд в прошлом году.

Канцлер потер руки, словно ребенок, предвкушающий угощение. Майю пронзило отвращением — этот человек явно наслаждался своими интригами.

— Я собирал доказательства, которые позволили бы мне обвинить леди Деорвин в убийстве. Я собрал достаточно, чтобы доказать, что это она наняла кишона. Кроме того, я раздувал слухи и сплетни о вашей смерти, чтобы простой народ пришел в возмущение и потребовал предъявить вас на всеобщее обозрение. Король не знает, что ему делать — он ведь понятия не имеет, где вы. Его люди ищут вас наперегонки с моими. Я собирался сообщить ему, что нашел вас, что вы самостоятельно явились в Муирвуд, дабы воссоединиться с матерью, пройти обучение и стать мастоном.

Канцлер махнул рукой.

— Правда это или нет — неважно. Однако леди Деорвин раскусила мой план и принялась настаивать на том, чтобы ваш отец вновь приблизил вас к себе и назначил вам земли в приданое. Разумеется, причина ее заботливости заключается в том, что она не хочет обвинений в вашей смерти. Открыто выступив за отмену изгнания, она стремится притушить пламя народного гнева, ибо народ желает, чтобы вы вновь заняли место наследницы трона, и ради этого готов пойти на бунт.

Майя заморгала от неожиданности.

— Да, моя госпожа, все именно так, — Крабвелл улыбнулся, и глаза его превратились в маслянистые щелочки. — Итак, объединившись, мы с вами сможем встать у руля и увести корабль государства с гибельного курса. Я не хочу, чтобы леди Мюрэ обвенчалась с королем Дагомеи. Чем больше внимания король будет оказывать леди Джейен Секстон, тем более шатким окажется положение леди Деорвин. Я приставил к королю охрану, которая день и ночь бдит, будучи готова защитить его от убийцы. Если король погибнет, с ним падем мы все, включая вас. Для леди Деорвин вы — главная угроза. Я не сомневаюсь, что вы обладаете надежным защитником в лице этого метателя топоров из Прай-Ри, однако если за вами явится кишон, ставить на охотника я бы не стал.

Майя и Джон Тейт обменялись короткими взглядами. Майя не спешила с ответом — прежде следовало обдумать все сказанное Крабвеллом. Девушка заправила за ухо прядь волос.

— Что конкретно вы мне предлагаете, канцлер? Заметьте, я пока ни на что не соглашаюсь. Не следует расценивать мое молчание как отсутствие серьезных возражений по ряду пунктов.

— Вы всегда отличались мудростью и прозорливостью, — промурлыкал канцлер. Неудивительно, что отец так ценил этого льстеца с масляной улыбочкой; Майя же ни секунды ему не верила.

— Если я скажу вашему отцу, что вы здесь, об этом немедленно узнает леди Деорвин. Узнает — и пошлет кишона убить вас, — канцлер мрачно покачал головой. — Поэтому пока ваше пребывание здесь должно храниться в секрете. У шерифа достаточно людей. Они будут оберегать и охранять вас. Шериф — мой ставленник, он сделает все, что я прикажу. В самое ближайшее время ваш отец и леди Деорвин прибудут в Муирвуд, дабы отпраздновать Духов день, конфисковать достояния аббатства и назначить нового альдермастона. Тогда-то вы и получите прекрасную возможность объявить о своем присутствии. Вы застанете леди Деорвин врасплох, и она ничего не успеет вам сделать.

Он подошел к столу, взял чашку и стал жадно пить. Напившись, он смерил девушку оценивающим взглядом:

— Так каким же будет ваше решение, леди Майя — вновь обретенная принцесса Комороса?

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Совет

Майя закончила рассказ, всей кожей ощущая устремленные на нее взгляды. Она оглядела комнату. На известие о случившемся каждый отреагировал по-своему. Альдермастон был, как всегда, задумчив и молчалив, но глаза его смотрели приязненно. Жена его хмурилась и, по всей видимости, была расстроена рассказом о Джейен Секстон, ставшей новой фавориткой короля. Сенешаль Томас тихо сидел в уголке и изумленно покачивал головой. Казалось, он хочет что-то сказать, но стесняется говорить в присутствии альдермастона. Джон Тейт свел брови и смотрел грозно, словно в любую минуту готов был выйти за дверь, отыскать канцлера и снять ему голову с плеч, не размениваясь на какие-то там пальцы. Сюзенна тоже была здесь — бледная, встревоженная, она явно думала о Джейен, близкой подруге былых времен.

Как Майе не хватало бабушки! Советники альдермастона были мудры и благоразумны, однако политика так запутала все это дело, что Майя не знала, как ей быть.

— Какой ответ вы дали канцлеру Крабвеллу? — спросила жена альдермастона.

Майя глубоко вдохнула, поглядела на Джона Тейта и кивнула ему.

Джон Тейт беспокойно заерзал на месте.

— Она поблагодарила его за заботу о ее благополучии и сказала, что прежде, чем дать ответ, должна будет обдумать услышанное и посоветоваться с доверенными людьми. И правильно все сказала, мало ли что он вывернет. Клянусь Чишу, этот канцлер — просто паук, только отвернись, а он уж тебя оплел с ног до головы.

— Вам, должно быть, больно было все это слышать, — искренне заметил альдермастон.

Бескрайняя его способность к сочувствию в который раз поразила Майю. Этот человек вот-вот должен был утратить пост альдермастона и все же жалел другого больше, чем себя.

— Да, — сказала Майя, вновь оглядев комнату. — И я до сих пор не решила, что я ему отвечу.

Боясь скомпрометировать себя, канцлер не желал оставаться в аббатстве надолго и удалился в гостиницу «Пилигрим», сказав, что будет ждать ответа Майи до следующего утра, а затем отправится обратно в башню Пент.

Альдермастон откинулся на спинку кресла, и кожаные подушки под ним скрипнули. Одна его рука лежала на животе, вторую он опустил на стол.

— Затем ведь и существует Тайный совет, моя дорогая. Опыт подсказывает мне, что возможность обсудить волнующий вас вопрос с единомышленниками бесценна. Да, я всегда старался проникнуть в замысел Истока и понять, какова его воля, однако прежде я шел за советом к тем, к кому питаю глубочайшее уважение. Выслушав их, я составлял собственное мнение по вопросу и лишь потом обращался к Истоку, дабы он направил меня. О чем же ты хочешь спросить нас?

Взгляд его проникал Майе в душу.

Девушка прикусила губу.

— Я должна признаться: предложение канцлера показалось мне весьма соблазнительным. Союз с ним позволил бы мне бороться за восстановление моих прав законным путем. Это лучшее, что только можно придумать. Восстановив свои права, я могла бы помочь Муирвуду, защитить аббатство, спасти его от того, что замыслил отец. Однако мне представляется, что в первую очередь канцлер стремится сберечь собственную власть. И если я пойду за ним, это будет то же самое, что вверить свою судьбу кораблю за мгновение до его гибели.

— То-то и оно, — рьяно закивал Джон Тейт. — Голова у тебя варит, даром что сама с ноготок.

Одним движением руки альдермастон заставил его замолчать. Хозяин аббатства взял за руку жену и повернулся к сенешалю.

— Что скажете, Томас? Как следует поступить леди Майе?

Сенешаль улыбнулся, словно услышав понятную лишь им двоим шутку. На щеках у него появились ямочки.

— Вот всегда так, — доверительно пожаловался он Майе. — Первым никогда не говорит, всегда прежде спрашивает меня. Боюсь, по части сдержанности мне до нашего альдермастона далеко, и мнение мое ему нужно лишь затем, чтобы поступить наоборот, — он тихонько усмехнулся. — Майя… буду откровенен: я не мог бы волноваться о вас больше, будь вы членом моего собственного Семейства. Я не спускал с вас глаз с самого дня вашего прибытия. Вы всегда готовы служить другим, забывая при этом о себе. Вы станете великой королевой, и я от всего сердца готов поддержать вас.

Он улыбнулся, и улыбка его была исполнена искренности. Однако затем взгляд его посуровел.

— Однако что касается канцлера Крабвелла, я не доверил бы ему ничего важнее мытья горшков и сковородок. Он плетет козни против своего господина. И против вас тоже. Если вы взойдете на корабль, который меняет направление всякий раз, как подует ветер, вы никогда не достигнете цели. Я полагаю, что доверять канцлеру ни в коем случае нельзя.

Майя посмотрела в лицо сенешалю. Она была благодарна ему за совет.

— Но что мне ответить ему, Томас? Ведь простым молчанием мне не избежать последствий.

— Вы правы, — кивнул сенешаль. — Лично я поблагодарил бы Крабвелла за предложение и напомнил бы ему, что вы собираетесь пройти мастонские испытания в Муирвуде и потому все ваши помыслы сейчас только об этом, — сенешаль воздел руки к небу.

Альдермастон кивнул и перевел взгляд на Джона Тейта.

— А ты что скажешь?

Джон Тейт уперся могучей рукой в колено и подался вперед.

— Клянусь Чишу, альдермастон, вы же не хуже меня это знаете. Канцлер — просто трус и слизняк. Да его корежит от страха — вы глаза-то его видели?

— Да ведь ты обещал отрубить ему пальцы, — напомнил сенешаль.

— Ну да… и что с того? Я, может, хотел посмотреть, что он делать будет. Не был бы такой соплей, вырвал бы руку или велел бы стражникам убить меня на месте. Ежели пса пинать каждый день, он будет лаять на чужих, а от хозяина бегать. Вот Крабвелла этого, видать, пинали слишком часто. Он тонет и готов ухватиться за соломинку. Уж коли ты возьмешься его вытаскивать, так первым делом огрей хорошенько дубиной, чтоб знал свое место.

Джон Тейт поднял палец и указал на Майю.

— А может, он вообще явился, чтоб узнать, верна ли ты отцу. Сидит и ждет — ну как ты отпишешь папаше и все ему расскажешь? А папаша-то и рад будет, коли это он послал Крабвелла тебя испытать. Эдакому типу соврать — что хлеб маслом намазать. Он тебе что угодно скажет, лишь бы тебя залучить, а что там на самом деле думает, никто и не узнает. Ты вот что, отпиши-ка отцу, а этот пусть выкручивается как хочет.

Томас покачал головой.

— Письма, адресованные королю, первым вскрывает сенешаль… или, в данном случае, канцлер. Вся королевская почта в его руках.

— Да что ты все перебиваешь! — набычился Джон Тейт.

— Прошу прощения, — склонил голову Томас.

— Ничего, ничего, сейчас нам важно услышать каждого, — произнес альдермастон. — Не стоит ссориться. Разумные люди могут интерпретировать одни и те же факты по-разному. Продолжайте, господин эвнессий.

Джон Тейт кивнул, почесал нос и снова повернулся к Майе.

— Я вот что думаю: надо увести Майю из Муирвуда прежде, чем сюда заявится король. Давайте я заберу ее в Тинтерн, пошлем оттуда весточку и станем дожидаться Великую Провидицу.

— Нынче за аббатством следят пристальнее, чем когда-либо прежде, — негромко заметила жена альдермастона.

— Да я уж добрых десять раз проходил мимо этих сторожей — они и ухом не вели, — фыркнул Джон Тейт. — У потайных ходов стражников нет, на то они и потайные, чтоб никто о них не знал. Возьму Аргуса, выберу ночку потемнее, и поминай как звали.

— Что ж, принимается. Ты хочешь еще что-нибудь предложить? — спросил альдермастон.

— Нет, мой господин. А вы что думаете?

Альдермастон кивнул и отвернулся.

— Говори ты, Сюзенна Кларенсье.

Застигнутая врасплох девушка распахнула глаза:

— Я?

— Да. Каков будет твой совет?

Сюзенна сжала руки. Лицо ее побледнело от тревоги.

— Я… я подумала…

— О чем, Сюзенна? — негромко спросила жена альдермастона.

Сюзенна вскинула на нее глаза. Во взгляде ее было отчаяние.

— Я тревожусь о Джейен. Она вам не писала? Что если с ее точки зрения история выглядит несколько… иначе? Я не могу поверить в то, что она… пыталась… соблазнить короля.

И Сюзенна, покраснев, опустила глаза.

Жена альдермастона посмотрела на мужа. Тот кивнул.

— Я действительно получила весточку от Джейен Секстон, — объявила женщина. — Она написала мне в тайне от всех, и ее письмо подтверждает многое из сказанного канцлером, Майя. Король и леди Деорвин действительно отдалились друг от друга. Неожиданно для себя Джейен стала получать подарки и знаки внимания от твоего отца, однако она не знает, как это понимать. Она пишет, что после отъезда из Муирвуда ей стало трудно слышать голос Истока, особенно при дворе, невзирая на то, что она мастон. Других мастонов там и вовсе уже почти не осталось — по большей части они покинули двор и вернулись в свои владения. Короля окружают люди, которые говорят ему лишь то, что он хочет слышать, и под их влиянием король поверил, будто может невозбранно оскорблять Исток. Джейен испытывает определенные сомнения и просит моего совета (который, к слову, я ей дала). Знаки внимания со стороны власть имущих могут быть весьма… неоднозначно восприняты.

Майя вздохнула. Мысль о новых злодеяниях отца болью отзывалась в сердце. Она вспомнила уроки истории, на которых шла речь о мире до Скверны. Жена короля Комороса умерла, и он женился на юной и прекрасной Парейгис, дочери короля Дагомеи, женился, почти ничего о ней не зная. Сама же новобрачная вовсе не жаждала обрести мужа значительно старше себя и до последнего момента надеялась на то, что отец подыщет ей супруга помоложе.

— Бедняжка Джейен, — сказала Сюзенна, и между бровей ее пролегла складка. — Как хорошо, что она доверилась вам, — добавила девушка.

— Я рассказала вам об этом лишь потому, что все мы — члены одного совета, — предостерегла ее жена альдермастона. — Никому другому об этом письме знать не следует. Ухаживания короля ей ненавистны, однако нынешнее ее положение весьма опасно. Спутницей короля по-прежнему остается леди Деорвин, которая к тому же не скрывает надежды на союз своей дочери с королем Дагомеи.

— А она не писала о выкупе? — спросила, подавшись вперед, Майя. — Не солгал ли канцлер и об этом?

Жена альдермастона покачала головой.

— Ты хочешь еще что-нибудь сказать, Сюзенна? — спросил альдермастон.

— Нет, альдермастон, — ответила, покачав головой, Сюзенна.

Майя посмотрела на альдермастона и его жену.

— Что же посоветуете мне вы?

Первой заговорила жена альдермастона.

— Я полагаю, что нам следует дождаться возвращения твоей бабушки. Она знает, что нам угрожает опасность, и примчится сюда так скоро, как только позволит ветер. Если уж тебе и придется покинуть Коморос, пусть лучше тебя унесет «Хольк», нежели поглотят дебри Бирден Муира. Однако сердце подсказывает мне, что твоя судьба связана с Муирвудом, Майя. Ты и только ты должна открыть Сокровенную завесу. Прихоти политики — пустое; открыть Завесу — вот в чем состоит твой долг. Бесчисленным известно, что ты здесь. Они рыщут вдоль границ аббатства, однако не могут проникнуть внутрь. Я также предлагаю ничего не говорить Додду о визите канцлера вплоть до отъезда Крабвелла. Юноша горяч, он может натворить бед — ведь казнями отступников занимается именно канцлер, пусть и по приказу короля.

— Я об этом не подумала, — кивнула Майя. — Я согласна с вами. — Она в упор посмотрела на альдермастона: — А что посоветуете вы?

Альдермастон грустно улыбнулся:

— Ты должна пройти мастонские испытания. Я каждый день испрашиваю воли Истока на то, чтобы ты могла вступить под сень аббатства. Мастонские ритуалы дадут тебе знание, в котором ты так нуждаешься, а также защиту, которой у тебя сейчас нет. Мой первый долг — помочь тебе защититься от воздействия Эрешкигаль и Бесчисленных, — он бросил на Майю острый взгляд. — Когда ты покинешь Муирвуд, дитя, они набросятся на тебя с новой силой. Не пренебрегай словами Джейен Секстон. Присутствие Истока при дворе едва ощутимо. Это обескураживает. С первого дня твоего прибытия я только и думаю о том, что тебя следует немедленно ввести в аббатство. Однако Исток раз за разом дает понять, что этого делать нельзя. Ты еще не готова.

Майе стало грустно, на глазах у нее выступили слезы.

— Это из-за того, что я сделала, — печально сказала она.

Альдермастон покачал головой.

— Это мне неизвестно, дитя. Я лишь хочу сделать так, как будет лучше для тебя. Час, когда ты войдешь в аббатство и сотворишь ритуал, все ближе. Однако это станет возможным лишь после прибытия короля.

Он пошевелился, наклонился вперед, взгляд его был пронзителен и одухотворен. Лицо его дрогнуло.

— Быть может, Исток все еще испытывает тебя, желая убедиться в том, что ты любой ценой будешь защищать орден мастонов. Тебя будут соблазнять золотом и драгоценностями, будут сулить наряды и служанок, лишь бы только ты отреклась от своего наследия. Тебе ведь уже знакомо это искушение, — голос его стал еще тише. — Но самое главное испытание будет, когда ты повстречаешь своего отца. Он был жесток с тобой.

В глазах старика Майя увидела слезы.

— Те, кого мы любим больше всех, зачастую приносят нам больше всего боли. Готовься принести мастонские клятвы. Я знаю, что яр-камни аббатства признают тебя своей хозяйкой. Но стать хозяйкой своему сердцу — вот что будет тяжелее всего.

При этих словах Майя ощутила в груди какое-то жжение. Словно бы огонь жег ее сердце, но с огнем вместе пришли горечь и любовь — будто чувства, которые питал к ней альдермастон, неким загадочным образом отразились в ней. Так, должно быть, отец любит свою дочь.

— Спасибо, — тихо прошептала Майя, стараясь удержать, сохранить это чувство. Взгляд ее пробежал по лицам собравшихся, и в их глазах она читала любовь и приязнь. Эти чудесные люди собрались здесь, в комнате совета, в доме альдермастона, собрались ради нее. И не только они. Неслышимый шепот, дыхание, беззвучное, но все же ощутимое — комната была полна им до краев. Это были духи, невидимые духи, и они тоже были здесь, в этой комнате.

Альдермастон резко выпрямился и втянул воздух.

— Они пришли к нам, — выдохнул он.

Его жена кивнула, сжав его руку. Невидимая сила звенела в воздухе, наполняя его чувствами и мыслями многих десятков невидимых разумов и сердец. Комната эта была выстроена на развалинах старого аббатства. Властвовавший в нем альдермастон, Гидеон Пенман, отдал свою жизнь за аббатство и за Лийю. Видеть мертвых Майя не могла, однако она ощущала их присутствие рядом, осязаемое, словно вихрь листьев, подхваченных осенним ветром. Мертвые стояли рядом с ней, не отступая ни на шаг.

«Клятва Муирвуда должна быть исполнена», — шептали они. Майя больше не думала ни о себе, ни о своих попранных правах. Были лишь мертвые, тысячи мертвых, таких же изгнанников, как она, не нашедших покоя, ибо Сокровенная завеса была закрыта. Она чувствовала на себе их взгляды, ощущала, как они жаждут ее успеха, как стремятся напитать ее силой и помочь открыть путь, которым они наконец уйдут в Идумею. Их были тысячи, невидимых, и тяжесть их надежд неподъемным бременем легла на ее плечи.

«Отпусти нас, — словно бы шептали они. — Открой Завесу».

Дрожа от невыносимой тяжести, Майя закрыла руками лицо. Да разве под силу ей такая задача? Разве может она?.. Она хэтара, и на плече ее лежит клеймо. Да разве может она — она! — взять на себя эту ношу?

Она подняла мокрые глаза и встретила теплые сочувствующие взгляды друзей.

— Я не представляю, как это сделать, — дрожащим голосом призналась Майя. Их было так много… и все они надеялись на нее. Мысль об этом ужасала, лишала сил, погружая Майю в пучину сомнений.

— Ты будешь не одна, — прошептала жена альдермастона.

Но в глубине души Майя знала, что это не так.

Перед рассветом Джон Тейт отвел ее к воротам. Той ночью спустился туман, и серая пелена поглотила все вокруг. Аргус трусил следом за ними, нюхая траву и тычась носом в клумбы. Достигнув ворот, они увидели одинокую человеческую фигуру с факелом в руках. По крепкой приземистой фигуре Майя опознала канцлера.

Шагая к этому пятнышку света, Майя не могла избавиться от ощущения тяжкой ноши, что легла на ее плечи в ту ночь. Она вовсе не спала. Вокруг клубились призраки, не оставляя ее ни на миг, они тянулись за ней и молили ее о помощи. Ей стоило нечеловеческих усилий сохранить рассудок и не разрыдаться.

Ворота были закрыты. Майя шагнула вперед и коснулась влажных холодных прутьев. Канцлер приблизился, не сводя с нее острого взгляда. Где-то позади ржали лошади, однако густой как суп туман приглушал звук.

В поисках намека канцлер вгляделся в ее лицо.

— Благодарю вас за проделанный путь, канцлер, — произнесла Майя, стараясь ничем не выдать своих сомнений. — Я прибыла в Муирвуд, чтобы стать мастоном. Мастонами были мои родители и все мои предки. Я убеждена, что мой долг — продолжить эту традицию. И я исполню свой долг, канцлер. Придворная политика меня не волнует. Прощайте.

Он подошел ближе, едва не касаясь лицом прутьев.

— Вы уверены? — свистящим шепотом произнес он. Лицо его дрожало от сдерживаемой ярости. Майя не будет его орудием, союзником, веревкой, за которую он ухватится, чтобы избежать гибели в пучине. В глазах его горел гнев.

— Да, — просто ответила она и повернулась, чтобы уйти.

— А что будет, если вас вышвырнут из вашего драгоценного аббатства? — рыкнул он, но тут же взял себя в руки и заговорил уважительнее. — Эти ворота не будут защищать вас вечно, леди Майя. Даже в том случае, если вы все же станете мастоном.

Позади раздалось журчание. Обернувшись, Майя увидела Аргуса — задрав лапу, пес орошал столбик ворот, и брызги летели на сапоги канцлера. Крабвелл скривился от отвращения, прикрикнул на собаку и попятился.

Майя отвернулась, скрывая улыбку, и побрела в кишащий призраками туман.

— Молодчина, Аргус, — проворчал у нее за спиной Джон Тейт.

Мастон знает, что безмятежный разум свободен от страданий, печали, вины и стыда. Безмятежный разум — предтеча радости. Воистину бесценен он, и воистину редко можно его повстречать.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Королевский капитан

Уроки были окончены, и Майе не терпелось выйти на свежий весенний воздух и прогуляться по аббатству, чтобы размять ноги перед ужином. Ученики только и говорили что о грядущем Духовом дне и о том, где будет устроено празднование. Капитан королевской стражи (и собутыльник короля) Кэрью прибыл несколько дней назад, чтобы подготовить все к приезду господина. Майя узнала, что отец остановится в таверне «Пилигрим» за стеной аббатства. Капитан Кэрью и его немногочисленный отряд проинспектировали гостиницу и подготовили ее к приему венценосных особ. В средствах Кэрью стеснен не был и щедро сорил деньгами от королевского имени. Многие гадали, почему отец Майи не захотел останавливаться в самом аббатстве, и лишь одно не вызывало сомнений: вскоре на смену старому альдермастону придет новый.

Взявшись за руки, Майя и Сюзенна побрели к дому Джона Тейта — как правило, именно там они чаще всего встречали Додда. Но далеко уйти они не успели, потому что за спиной у них раздался голос Мейг.

Удивленные до глубины души Сюзенна и Майя обернулись на зов.

На лице Мейг не было привычной гримаски. Казалось, что девушка чем-то… встревожена.

— Что случилось? — нахмурилась Сюзенна.

Сглотнув, Мейг оттащила их в сторону.

— Пришли вести от отца, — тихо сказала она. — Надо было сказать вам сразу, но он попросил меня присматривать за вами и предупредить его, если вы покинете аббатство.

Она в упор посмотрела на Майю.

— Ходят слухи, что… за тобой послали убийцу. Того самого, который отравил твою матушку.

При этих словах сердце Майи заледенело. Перед ее внутренним взором предстал корноухий кишон с яростным оскалом. Мейг явно было не по себе, хотя смотрела она теперь на Сюзенну. Впрочем, какая бы опасность ни грозила Майе, ясно было, что Сюзенна разделит с ней ее участь.

— Спасибо за предупреждение, — сказала Майя.

Мейг кивнула и уставилась на носки своих туфель.

— Не уходите слишком далеко. Я сказала отцу, что вы много времени проводите в Саду королевы. Постарайтесь никому не попадаться на глаза, ладно?

Она бросила еще один взгляд на Сюзенну и нахмурилась. Взгляд ее был полон предостережения. Мейг повернулась, чтобы уйти, но снова остановилась и оглянулась.

— Капитан Кэрью, — сказала она, — капитан стражи… Отец сказал, что он будет защищать тебя. Он нынче инспектирует окрестности. Не удивляйся, если он с тобой заговорит. Он верен твоему отцу, но и Крабвеллу тоже верен, учти.

Она снова повернулась, чтобы уйти, но Майя удержала ее за рукав.

— Спасибо тебе, Мейг.

Мейг стряхнула ее руку, пошла прочь, присоединилась к подругам и ушла, оставив Майю и Сюзенну с их тревогами.

В напряженном молчании они дошли до дома Джона Тейта. Думать об услышанном было странно. Отправляя Майю в Дагомею, отец нанял кишона, чтобы тот защищал его дочь, но убил ее в случае, если она попадет в плен. Майя с кишоном одолели немалый путь. Убийца был переменчив, порой жесток. Неужели он убьет ее теперь, после всего, что они прошли вместе? Но ведь когда-то он сам предупреждал Майю о том, что ему нельзя доверять…

У дома Джона Тейта трещали поленья. Завернув за угол, девушки нашли там Додда, который ставил на пень очередную чурку. Увидев девушек, Додд остановился и вытер пот со лба. Майя давно заметила, что дружба с Джоном Тейтом изменила парня — он загорел, раздался в плечах, стал увереннее обращаться с топором. Он лучше всех, если не считать Джона Тейта, метал топорик в цель и не раз побеждал в импровизированных соревнованиях, которые они устраивали там же рядом с домом. Ворот рубахи был расстегнут, из-под него блестела кольчужница. Парень торопливо опустил топор и вытер руки о штаны.

— Работаю-работаю, а дрова не кончаются, — с ухмылкой пожаловался он. — Джона Тейта дома нет, он уехал с капитаном Кэрью — кажется, на соколиную охоту. Они присылали какого-то солдата за стрелами, я им дал. Он решил, что я у Джона на побегушках.

При мысли об этом Додд хмыкнул.

— Странно видеть в аббатстве столько солдат, да еще с оружием. Хорошо, что Джон Тейт показал мне, по какому пути можно быстро улизнуть. Пожалуй, скоро мне это пригодится.

— Мейг нам только что сказала, что к Майе послали кишона, чтобы убить ее, — тревожно выпалила Сюзенна. — А капитан Кэрью должен ее защищать.

Додд удивился и встревожился.

— Я тоже буду ее защищать, — сказал он. — И Джон Тейт тоже. Посмотрел бы я, как кишон справится с нами со всеми. Не бойся, Майя. Исток нередко предупреждает нас о беде прежде, чем она случится.

— Матушку он не предупредил, — ответила Майя, все еще не в силах объять разумом все услышанное. — Мы в сад, Додд, — устало добавила она. — Идем с нами. Там сейчас очень красиво, но цветам недолго осталось.

— Идем, конечно, — улыбнулся Додд, встал между девушками, предложил каждой по руке, и все вместе они пошли в сад за высокой стеной — детище матери Майи.

В воздухе плыл аромат нарциссов и пурпурной мяты. Повсюду гудели пчелы, лакомившиеся сладким нектаром, и ленивое солнце лишь начинало свой неспешный путь к закату. Росшие вокруг дубы оделись свежей зеленой листвой. Последние приметы зимы растаяли буквально за ночь, и в Саду сидра на яблонях набухали бутоны, готовые лопнуть Цветами. Весна — самое чудесное время года, пора обновления и возрождения. Птицы на яйцах, выстеленные пухом гнезда, ковыляющие за матерями ягнята — мир снова был юн и свеж.

У стены сада Майя велела яр-камню открыть дверь. Сад стоял в цвету. Бесконечная монотонная работа, которой они с Тьюлиссом занимались зиму напролет, окупилась сторицей, и теперь пестрые растения и плоды нежились в теплых лучах солнца. Дверь закрылась за вошедшими. В саду царил безмятежный покой.

— Что это за цветок? — спросил Додд и шагнул к клумбе мелких голубых цветочков с желтыми серединками.

— Тьюлисс называет их мышиным ушком, — сказала Майя. — У них есть какое-то другое название, но я его не помню.

Она запомнила это название — «мышиное ушко» — потому, что оно напоминало ей о растении дагомейских гор. Растение звалось ослиным ухом и пахло мятой. Матушка любила эти неприметные голубые цветы, и маленькие головки о пяти лепестках укрывали собой всю клумбу.

— Нет, мышиное ушко я знаю, но тут что-то еще. Вчера, кажется, его не было. Смотри, белый такой цветок.

Майя подошла ближе, и сердце загрохотало у нее в груди, а щекам стало жарко. Из голубых цветов смотрела на нее белая лилия. Не сводя с нее глаз, Майя приблизилась к грядке. В животе у нее что-то перевернулось, сердце пустилось вскачь. В этом саду не росли лилии. Майя дотронулась до цветка, и лилия упала. Стебля под ней не было. Лилия просто лежала на цветах.

Сзади послышались чьи-то шаги.

— Майя! — предупреждающе воскликнула Сюзенна.

Додд бросился вперед и загородил собой Майю.

— Если вы об этом, — протянул Кольер с легким акцентом, — то это дагомейская лилия. И кстати, голубые цветы — вовсе не мышиное ушко. В Дагомее их называют «не забудь меня» — Ne-mou-blie.

Он усмехнулся, но смешок его больше походил на сердитое фырканье.

Пыша яростью, Додд сжал кулаки.

— Кто вы такой, сударь? — грозно спросил он, кладя руку на метательный топорик, который носил за поясом.

— Поверьте, друг мой, вам этого лучше не знать, — предостерег его Кольер, сузив синие глаза. Он тоже был вооружен и в любой момент мог выхватить меч или кинжал.

Распахнув глаза, Майя уставилась на Кольера. Щеки ее пылали, мысли суматошно трепыхались в голове, будто стая мошек. На нем был костюм для верховой езды — тот самый, который он всегда носил вместе с личиной Финта Кольера, запыленные штаны и легкая рубашка. Он пылал силой, глаза его горели жарко и обвиняюще. Он улыбался, но улыбка эта была горькой, насмешливой, уязвленной. Спутанные темные волосы по-прежнему падали на плечи. Глаза Майи скользнули по шраму на его щеке, прямо под глазом — шраму, который она так хорошо запомнила. Кольер ответил ей прямым взглядом, и губы его слегка изогнулись.

— Вы специально выследили нас здесь? Или, может быть, дожидались в засаде? — спросил Додд, и топор выскользнул у него из-за пояса, готовый к бою.

Майя схватила его за руку.

— Не надо, Додд. Это не кишон.

— Будь я кишоном, — презрительно бросил Кольер, — вы бы уже давно были мертвы, все трое. Опустите топор, друг мой. В другой раз просить не стану.

— Додд, — настойчиво повторила Майя и потянула его за руку. На шее Додда напряглись мышцы, щеки горели от ярости.

— Кто он такой? — гневно спросил Додд. — Почему у него акцент?

— Я пытался от него избавиться, — усмехнулся Кольер, — но, по всей видимости, не преуспел. А вы, мой друг, северянин. Сын Форши. Не нового Семейства, а старого. Полагаю, между нашими семьями издавна существовало соперничество, — он дернул краем рта.

— Опусти топор, Додд, — приказала Майя и потянула его руку вниз. — Я знаю этого человека. Он мне ничего не сделает.

При этих словах Кольер скептически поднял бровь.

— Прошу вас, оставьте нас с леди Майей наедине, — с легким поклоном попросил он.

Лицо Додда потемнело от сдерживаемой ярости.

— Просите сколько хотите, — запальчиво крикнул он, — но…

— Сюзенна, уведи Додда из сада. Подождите меня снаружи.

Сюзенна вытаращила глаза так, словно ей предложили взять в руки змею. В глазах у нее была тревога.

— Не надо, Майя, — прошептала она.

Майя сделала глубокий вдох. Ее переполняли эмоции. Колени дрожали. Она полагала, нет, она отчаянно надеялась на то, что у нее хватит времени подготовиться к новой встрече с Кольером. От тревоги ее замутило. Она видела в глазах Кольера гнев — хорошо сдерживаемый, но все же гнев. Он словно бы хотел, чтобы Додд бросился на него и тем дал повод пронзить его клинком.

— Майя, не глупи, — сказал Додд, бросив на нее взгляд, каким смотрят на опасных сумасшедших.

— Я говорю совершенно серьезно, Додд. Оставьте нас. Я знаю этого человека. Нам надо поговорить наедине. Подождите меня за оградой. Ну же!

Сюзенна неуверенно кивнула и сделала шаг в сторону калитки.

— Как ваше имя? — сердито спросил Додд.

— Финт Кольер, — с едва заметной издевкой ответил Кольер.

— Финт? — Додд издал смешок.

— А вас мне как называть, Додд или Додлей? Удивительно, как вам не повезло с именем.

Додд вспыхнул. Финт самодовольно ухмыльнулся.

— Иди! — громко повторила Майя, сжав его руку. Додд смерил Кольера кровожадным взглядом, однако послушно проследовал к двери и вышел вслед за Сюзенной.

Пролетевший по саду ветерок коснулся волос Майи и отбросил упавшие на лицо пряди. Финт был все так же хорош собой, как и прежде, но взгляд его стал другим. В душе у него зияла незаживающая рана, Майя видела это, и сердце ее рвалось на части. Она не знала, что сказать.

— Я… — начала она.

— Я надеялся…

Они заговорили одновременно и тотчас же замолкли, не в силах выразить владевшие ими чувства.

Их настороженные взгляды встретились. Фыркнув, Кольер шагнул вперед. Он изменился, теперь Майя видела это ясно, несмотря на долгую разлуку. Взгляд его был взглядом человека недоверчивого, озлобленного, преданного. Нежность ушла из его глаз, и от этого Майе стало неожиданно больно. Она приготовилась к буре.

— Если ты полагала, будто в платье безродной тебя невозможно узнать… — выговорил наконец он, — то надежды твои, боюсь, были тщетны. Такую красоту не спрячешь. В этом платье ты лишь привлекаешь еще больше внимания. Неужели тебе больше нечего надеть? Кажется, я дарил тебе когда-то довольно милое платье. Или в аббатстве наряжаться не положено? А сережки ты оставила.

Прикрыв глаза, Майя постаралась овладеть собой.

— Зачем ты здесь, Кольер? — спросила она.

Он раскинул руки и сделал несколько танцующих шагов.

— Я приехал на Духов день, дорогая. Я ведь помню, как ты любишь танцевать.

Стрела достигла своей цели. Майя окаменела.

— Я несколько обескуражен, — продолжал он, — но ведь ты простишь мне мои растрепанные чувства? Поразительная простота нравов — отпустить тебя одну, без охраны… Сегодня я ездил с Кэрью проверять охрану аббатства. А охраны-то и нет! — в голосе его прозвучала злость. — Ни одного яр-камня, ни единого каменного пучеглазого чучела. Я отправил Кэрью с Тейтом на соколиную охоту, чтобы поглядеть, как ты тут защищена без них. Поболтал со здешними жителями, разузнал о тебе… ты была бы потрясена, если бы знала, как легко мне рассказали о твоем любимом садике. Здесь очень красиво, Майя, — он уже почти кричал, — но если бы я хотел тебя убить, здесь это не составило бы никакого труда! Никакой яр-камень у входа не помешал мне перелезть через стену. Неужели ты и впрямь так глупа, что не понимаешь?

У Майи пересохло во рту. Она была в смятении, ее обуревали непонятные чувства. Она едва могла понять, что говорил Кольер. Да, он был зол, и все же… все же он волновался за нее. Как будто она до сих пор, пусть самую малость, оставалась ему небезразлична.

Она быстро вытерла нос рукой.

— Я рада тебя видеть, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Мне так хотелось с тобой поговорить.

— А уж как мне хотелось, — едко заметил он, и глаза его вспыхнули. — Выкуп уплачен, моя дорогая. Мое королевство в долгах. Я сам в долгах и понятия не имею, как выплатить хотя бы проценты.

Голос его стал тише.

— Даже если я свергну твоего отца и сам стану собирать налоги с Комороса, этого будет недостаточно. Но я заплачу все до последнего фартинга, пента и марки, пусть на это уйдут годы. В должниках я ходить не стану.

Голос его больше напоминал рык. Гневно тряхнув головой, он отвернулся.

Нерешительно подняв руку, Майя коснулась его руки. Он вздрогнул и отпрянул.

— Прости меня, — сказала Майя, стараясь говорить ровно. Слезы застилали ей глаза.

Он предупреждающе поднял руку.

— Прошу, избавь меня от зрелища униженных извинений, — сказал он.

Когда он вновь повернулся к ней, глаза его горели яростью, рот был судорожно искривлен. Голос его стал еще тише.

— Я знал, что ты меня предашь. Не извиняйся. Ты в своем праве. Может быть, ты должна была предать меня. Я допускал эту возможность и все равно вынудил тебя выйти за меня. Я знал, что… — голос его пресекся, глаза полыхнули сдерживаемым гневом. — Клянусь небом, я даже слова этого произнести не могу, — яростно выдохнул он. — Какие бы чары ты на меня ни наложила, они по-прежнему сильны. Я не могу произнести одно-единственное слово, но мы оба знаем, кто ты.

Он выбросил руку и схватил Майю за левое плечо. Пальцы его больно сжались — намеренно, поняла она, глядя ему в глаза.

Прикосновение к клейму сотрясло все ее существо. На мгновение разум затопила чернота. Тихий стон боли, ужаса, желания — ее стон? — и темнота схлынула. Майя заморгала, голова у нее кружилась, но девушка не пошатнулась и твердо стояла на ногах.

Пристально посмотрев ему в глаза, она оттолкнула его руку.

— Не трогай, — сказала она ровным голосом, удивившим ее саму.

Глаза Кольера изумленно расширились — он явно ожидал иной реакции.

Майя облизала пересохшие губы и снова заговорила:

— Ты все еще носишь кистрель?

На его шее не было цепочки.

Он отрицательно покачал головой и оттянул ворот рубахи, из-под которого проступали завитки татуировки.

— Верный забрал у меня кистрель, сказав, что ты отдашь его другому. Это было много месяцев назад, однако пятна, как видишь, не сошли. И кто же носит его теперь? Сопляк с топором? — спросил он с ноткой ревности в голосе.

— Не знаю, — ответила Майя, покачав головой. — Я пришла сюда, чтобы стать мастоном. Я… я никогда не хотела быть кем-то еще.

Он тихо усмехнулся.

— А я уж было решил, что ты и это аббатство собралась сжечь.

Укол заставил Майю покраснеть.

Он наклонил голову, прислушиваясь: к саду приближались люди. Еще один едкий взгляд — и вот он уже вскочил на край клумбы, оттуда на стену и с легкостью поднялся до самого верха. На гребне стены он оглянулся, подарив ей последний полный упрека взгляд, спрыгнул на другую сторону и исчез.

Сердце Майи готово было разорваться от боли. Ноги подгибались, но она стояла твердо, не позволяя себе заплакать. За дверями сада зазвучал голос альдермастона, прерываемый восклицаниями Додда.

Майя повернулась к клумбе, где среди голубых цветов лежала белая лилия. Девушка бережно подняла лилию и спрятала ее в висящий на поясе кошель.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Признания

— Кто это был? — тихо спросила Сюзенна — она стояла за спиной у Майи, бережно расчесывая подруге волосы. — Конюх из конюшен? Или гонец? Он из королевской свиты?

Сердце у Майи весь вечер не знало покоя. За ужином она почти ничего не ела — скрученный судорогой желудок не принимал пищу. Она понимала, что не сможет долго избегать этого разговора. И даже скользящая по волосам щетка и тепло очага с яр-камнем не могли принести ей покоя, как всегда — всегда, но не на этот раз.

— Да, — тихо прошептала Майя. — Он приехал с капитаном Кэрью.

— Он был очень сердит, — заметила Сюзенна.

— У него есть на то причины.

Сюзенна опустила щетку и посмотрела Майе в затылок, ожидая продолжения.

Майя сглотнула и тихо, очень тихо произнесла:

— Это был мой муж.

Ахнув, Сюзенна уронила расческу, бросилась к Майе и упала перед ней на колени. Глаза ее расширились от удивления. Она схватила Майю за руки и сжала.

— Ты… ты замужем? Почему же ты мне раньше не говорила? Ах, Майя, я бы не поверила, но твое лицо выдает тебя. Скажи мне, кто он?

Майя отняла одну руку, быстро расстегнула кошель у пояса и устремила взгляд на лежащую у нее на ладони лилию.

— Это тот цветок, из сада?

— Да, — сказала Майя. — Белая лилия, королевский цветок Дагомеи.

Сюзенна ответила ей непонимающим взглядом.

Майя вздохнула.

— Финт Кольер — не настоящее его имя. Я зову его просто Кольер, но он король Дагомеи. Я не все тебе рассказала и умолчала о самом главном.

Пальцы ее медленно поворачивали цветок, глядя на просвечивающие в свете очага лепестки.

— И ты замужем за королем? — в восторге переспросила Сюзенна. — Значит, ты — королева Дагомеи?

— Так солидно это звучит, — слабо улыбнулась Майя. — Мы не приносили нерушимого обета, Сюзенна. Мы обвенчаны по ритуалу Дохту-Мондар. Он может развестись со мной, если пожелает. И, может быть, он пожелает.

Противоречивые чувства боролись в ее душе. Родители Майи принесли нерушимый обет, но брак их окончился плачевно. Могла ли матушка предвидеть, что однажды ее супруг превратится в чудовище, и при мысли о том, чтобы навеки связать себя с его подобием, Майе становилось страшно. И все же она с детства мечтала выйти замуж за мастона, под сенью нерушимого обряда.

— Как все запуталось, — сказала она, приложив ладонь к виску, где стучала боль. — Я сегодня косноязычна. Вот, прочти лучше.

Положив лилию на стол, она встала и прошла к сундучку, в котором хранила свои немногочисленные пожитки. Из сундучка она извлекла стопку сложенных листов бумаги.

— Я не запечатала, потому что не знала, когда представится случай отправить это ему. Я знала, что его выкупили, но и только. И уж конечно, не ожидала увидеть его здесь.

Погладив исписанный лист, Майя протянула письмо Сюзенне.

— Это будет лучше любых объяснений. Сейчас мысли у меня разлетаются как бабочки, мне трудно их удержать. Он где-то здесь, рядом — это все, о чем я могу думать. И он ненавидит меня, Сюзенна. Я предала его. Но не так, как он думает. Я написала ему это письмо, надеясь, что мне удастся передать его в тайне от всех. Я много месяцев вынашивала этот план, — она торопливо вытерла слезу. — Воистину, Истоку ведомы наши самые тайные помыслы. Могла ли я ожидать, что Исток приведет его сюда, так? Мне до сих пор не верится, что это был не сон.

Одарив Майю пристальным и тревожным взглядом, Сюзенна взяла у нее письмо и опустилась за стол рядом с лилией, чтобы прочесть.

Майя знала каждое слово наизусть.

Господин мой и супруг!

Я сознаю, что написанное мною далее грозит мне смертью. Читать и писать научил меня канцлер Валравен, в бытность мою ребенком наставлявший меня в обычаях мастонов и Дохту-Мондар. Канцлер был уверен в том, что мои родители не зачнут и не родят иных детей помимо меня и потому полагал своим долгом обучить будущую правительницу Комороса всему тому, что строго запрещено особам ее пола. Когда мне исполнилось четырнадцать, он подарил мне кистрель, который должен был защитить меня от влияния Бесчисленных, набравших силу после изгнания дохту-мондарцев из Комороса. В то время я не сознавала, что и сама таким образом подпаду под их власть.

Этим признанием я отдаю свою жизнь в ваши руки.

Я искренне сожалею о том, что не открыла вам своих истинных чувств в том, что касается обстоятельств нашей первой встречи и последующего вступления в брак. Я не солгу, если скажу, что я не доверяла вам. Вашей натуре свойственны тщеславие и амбициозность. Во мне вы увидели не возлюбленную, но возможность приумножить свое влияние, власть и богатство. Однако впоследствии я обнаружила в вас черты, о которых умалчивала молва. Узнав вас ближе, я начала лучше понимать вас. Когда наши родители договорились о помолвке, мы с вами были еще очень малы. Впоследствии договоренность была нарушена моим отцом. Как я теперь понимаю, вероломство такого рода свойственно его натуре.

Я должна сделать еще одно признание. В поисках средства от Бесчисленных, заполонивших наше королевство, отец послал меня к проклятым берегам Дагомеи, где мы обнаружили утраченное аббатство. Мои собственные солдаты напали на меня, ибо увидели кистрель и преисполнились страха. Страх их представляется весьма оправданным, однако я стала тем, кем стала, отнюдь не по собственному желанию и не намеренно. В ночь перед свадьбой, когда мы с вами говорили в вашем шатре, я еще не знала правды о себе. Вы оказались мудрее меня и поняли все быстрее. Во время заключения брака я не владела собой и не сознавала происходящего. Собственное мое желание заключается в том, чтобы выйти замуж за мастона, самой стать мастоном и упрочить связь моего Семейства с Истоком, принеся нерушимый обет.

В момент прибытия в Несс я не владела собой. Существо, которое владело мною, вызывает у меня глубочайший страх. С этим существом мы связаны по-прежнему. Более всего на свете я стремлюсь изгнать его из своего тела навеки. Во дворце нессийцев мне было сделано предложение: я могла стать всем тем, чем хотели видеть меня вы, и сесть на один трон с вами. Согласившись, я пошла бы против всех своих убеждений, растоптала бы последние крупицы добра, предала бы все добрые чувства, какие когда-либо испытывала. Дав вам то, чего вы желали, я предала бы вас сильнее, чем то случилось на самом деле… и предательство это было бы еще более черным. Меня спасла Великая Провидица, оказавшаяся моей бабушкой. Так я попала в аббатство Муирвуд, где должна буду исполнить свое предназначение.

Я сделала этот выбор по собственной воле и без принуждения, сознавая, что обрекаю вас на участь пленника. Я знала вашу историю, и решение это далось мне нелегко. Если бы у меня была хотя бы малейшая возможность спасти вас из Несса, поверьте, я сделала бы это не задумываясь. Мне горько сознавать, что ваши страдания порождены моими действиями, и горечь эта остается со мною на протяжении всех прошедших месяцев.

Такова известная мне правда. Возможно, прочитав это письмо, вы перемените свое отношение к нашему браку. Однако, несмотря на все случившееся между нами, будущее не представляется мне совершенно безнадежным. Мы с вами предназначены друг другу с детства. Возможно, однажды вы найдете в себе силы простить мое невольное предательство. Что до меня, то я готова сделать все возможное, чтобы исправить сотворенное мною.

Прости меня, пожалуйста!

Майя

Дочитав, Сюзенна бережно передала письмо Майе, встала и крепко обняла подругу. Губы Сюзенны дрожали. Девушки стояли обнявшись и тихо плакали, и дружеское это участие бальзомом ложилось на истерзанное сердце Майи. Сюзенна отстранилась первой, вытерла щеки, покачала головой.

— Я даже подумать не могла, — задыхаясь, выговорила она, — каково тебе было, когда мы с Доддом…

Майя покачала головой.

— Нет, что ты, я рада за вас. Он мастон, и ты скоро тоже станешь мастоном. Я даже не особенно вам завидую.

Сюзенна вытерла нос.

— Но ты… замужем? Ведь брак должен быть… консумирован в первую брачную ночь.

Майя покачала головой.

— Консумации не было. Это был политический союз, и Кольер знал, что я уеду. Однако он поклялся, что не отпустит меня, если я не выйду за него и не принесу все положенные клятвы. Но потом мы какое-то время провели вместе, получше узнали друг друга, и он… привязался ко мне. И я к нему тоже. Иногда мне даже казалось, что он не верит в легенду о…

— Да, но от того, что он не верит, мир не изменится, — заметила Сюзенна, сведя брови. — Разве мало людей оставляет аббатство потому, что не хочет верить в Исток, несмотря на все доказательства его существования?

— Доказательства… — покачала головой Майя. — Исток привел его сюда — это ли не доказательство?

— Да, да! И это больше, чем простое совпадение.

— Что же мне делать? — вздохнула Майя, сплетая и расплетая пальцы. — Мне надо поговорить с ним, сказать ему все то, что я написала в письме. Но он так сердит на меня, Сюзенна. Я обидела его до глубины души.

— Да, я заметила, — согласилась Сюзенна. — Даже не зная, что вас соединяет, я уже чувствовала его ярость. Он обидел тебя там, в саду?

Майя кивнула, не желая вслух повторять прозвучавшие обвинения.

Сюзенна зашагала туда-сюда, теребя пальцами нижнюю губу.

— Как ты думаешь, где он остановился? В «Пилигриме» вместе с Кэрью?

— Да, но это в любом случае за пределами аббатства. Если я туда отправлюсь, меня тотчас же схватят.

— Можно выйти потайными ходами под стеной, — предложила Сюзенна. — Есть один ход, который ведет прямо в таверну. Я точно знаю!

Майя широко раскрыла глаза.

— Я об этом не подумала.

— Давай-ка я позову Оуэна, и пусть он приведет Джона Тейта. А Джон Тейт доставит твое письмо.

Сердце у Майи забилось как барабан.

— Кольер знаком с Джоном Тейтом.

— Зову Оуэна.

Джон Тейт стоял, прислонившись к стене и запустив большие пальцы рук за широкий кожаный ремень. У его ног, мерно помахивая хвостом, сидел Аргус. Майя и Сюзенна не сводили глаз с охотника, дожидаясь его решения. На медных волосах Джона играли блики пламени, пылавшего перед яр-камнем.

Охотник тяжело вздохнул.

— Ну, если надо, значит, надо. Только не понимаю я в сердечных делах, леди Майя, вот ей-же-ей, не понимаю.

Майя подавила улыбку.

— Думаешь, мне не стоит ему писать?

— И верно, незачем это.

— И что бы ты посоветовал? — спросила Майя.

— Сожгите вы эту писульку. Вот прямо возьмите и сожгите. Потому как если вы ее выпустите из рук, дальше уже ничего не изменишь. Того и гляди, явятся эти, нессийцы, да и зарежут вас, что ту свинью. Кольер-то, конечно, поплачет, а толку с того? И пишете вы длинно. Он мужик. Мужику что важно? — пожрать, когда голоден, да подраться всласть, чтоб все знали, кто тут круче всех. А эти ваши сопли-слюни… оно ему надо? Он же не дурак!

Майя поникла.

— Спасибо за совет, — поблагодарила Сюзенна и испытующе прищурилась. — А скажи-ка мне, Джон Тейт, сколько раз ты был женат или влюблен?

— Ни единого разика, — гордо приосанился Джон.

— В этом случае нам придется прислушаться к противоположному мнению. Да, это был политический союз, который может быть расторгнут одним росчерком пера. И все же речь идет о браке, заключенном в присутствии свидетелей, и о клятвах, принесенных по обряду Дохту-Мондар. Эти клятвы имеют определенный вес. Майя была и остается королевой Дагомеи.

Джон Тейт помотал головой:

— А вот и нет.

Сюзенна непонимающе посмотрела на него.

— Ну что вы как маленькая? Чтоб из принца сделаться королем, нужно — что? Чтоб тебя короновали. И не кто-нибудь, а альдермастоны. Майя — его жена, только никакая она не королева, покуда ее не коронуют, чтоб все видели, и рыцари, и мастоны, и простой народ, — он поднял руки. — Да он может этот брак еще сто раз разорвать!

— Но Майя — дочь короля! Этот союз ему нужен! — вспыхнула Сюзенна.

— Нужен — не нужен, а только он уже на сторону глядит, — саркастически заметил Джон Тейт. — Ему деньги нужны. У леди Деорвин — и денежки, и дочка. А у нашей Майи только и есть что красивая мордашка да мозги. Ты только не обижайся, слышь, это ведь чистая правда. Да и в мастоны он не рвется, а тебе ж мастона подавай. Тебе бы сейчас посидеть тихо да посмотреть, что он станет делать. Из сада он, говоришь, сбежал — значит, под арест не хочет. Погоди до следующей встречи. Если он захочет с тобой поговорить, я, уж так и быть, не дам Аргусу его искусать. Хоть и хочется!

Сюзенна покачала головой.

— Он все еще сердится на Майю. Но он не знает всей правды.

Джон Тейт пожал плечами.

— Дураков на свете что звезд на небе — всех и не сочтешь. Духов день уже не за горами. Что мы могли — мы сделали. Теперь бы только не сглупить и не напортачить.

Майя кивнула Джону Тейту и зашагала по комнате от стены к стене. Очистив свой разум, она воззвала к воле Истока. Остановившись у огня, она уставилась в пламя, в раскаленные докрасна глаза яр-камня. Дров в очаге не было. Пожирать огню было нечего. И все же он был настоящим огнем, как вода, которую изливали другие яр-камни, была настоящей водой. Вот оно, доказательство силы Истока, такое простое, но такое неоспоримое. Почему же Кольер его не видит?

Она закрыла глаза, погрузилась в себя и прислушалась, стараясь уловить шепот Истока.

Исток молчал.

Чувства захлестывали сознание, но Майя сделала вдох, другой и ощутила, как внутри начинает разливаться покой. Вспомнились слова альдермастона: чтобы услышать Исток, нужно расслабиться и ощутить, как мал ты в этом мире.

Но Исток молчал.

Она открыла глаза и вновь уставилась в огонь. Жар, идущий от языков пламени, лизал щеки, очаг пахнул пеплом и золой. Майя снова вызвала в памяти все услышанное. Джон Тейт прав. Если ее признание попадет в руки Кольеру, это будет равносильно самоубийству — политическому, а возможно, и самому настоящему. В этом письме нет ни просьб, ни уговоров. Она не предприняла ничего, чтобы успокоить Кольера или польстить его тщеславию. Она просто хотела сказать наконец все честно, не скрывая правды, даже если эта правда его ранит.

Закрыв глаза, она прижалась лбом к каменной стене над очагом. От камня исходило тепло. Она столько раз предавала и обманывала Кольера — разве сможет он довериться ей теперь?

И тут ее глаза сами собой распахнулись.

Беззащитность — вот лучший способ завоевать его доверие. Пусть он получит оружие, которым сможет ее уязвить. Быть может, он им воспользуется — что ж, он уже не раз ранил ее словами там, в саду. Пусть слова эти были сказаны в гневе (в законном гневе, надо заметить), они все равно причиняли боль. Пусть он поймет, что, живя в Муирвуде, Майя сожалела о том, что сделала, и открыто написала об этом в письме. Пусть узнает ее такой, какая она есть, — ее, а не выдуманный им образ. Если же после этого он отвернется от нее, то, по крайней мере, он откажется от нее, а не от ее маски.

Ощущая растущую решимость, она отвернулась от очага. Языки пламени жарко плясали у нее в глазах.

— Благодарю вас за ваши советы, — сказала она. Решение было принято. Она подождала, прислушиваясь — не возмутится ли Исток. Но он молчал, и единственным голосом, который она слышала, был голос ее решимости. — Отнеси мое письмо Кольеру, Джон Тейт. Сегодня же. Прямо сейчас.

Охотник нахмурился.

— А если так: я подожду, покуда он это письмо прочитает, а потом возьму да и сожгу, чтоб все шито-крыто?

Майя покачала головой.

— Нет. Пусть письмо останется у него. Я ведь пока что ему жена.

Живший некогда альдермастон сказал слова, которые не раз помогали мне усмирить гнев, рождаемый обидой: если чужие поступки тебя обижают, оборотись на себя и сочти свои недостатки. И гнев пройдет.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

«Холък»

На кухне альдермастона царил хаос: готовились к Духову дню. Повсюду стояли подносы с печеньем и блюда, до краев наполненные сладкими угощениями. Перемазанные с ног до головы мукой кухонные девчонки валились с ног от усталости, что, впрочем, не мешало им наперебой болтать о грядущем празднестве. Каждый день приходили новые вести, приезжали фургоны с провизией, приходили люди, которым хотелось увидеть в Духов день самого короля. За стенами аббатства вырастали все новые шатры — это съезжались гости.

— А майское дерево до сих пор не поставили, — сообщила Алойя, выскребая ложкой горшок изнутри. Подскочила Дави, шустро обмакнула палец в горшок и облизала.

— Дави! — возмущенно вскричала Алойя.

— Рано еще для майского дерева, — как ни в чем не бывало заметила Дави. — Его ставят накануне праздника. Ах, вот бы нам уже было четырнадцать! А вы знаете майский танец? — спросила она у Майи.

— Знаю, — улыбнулась Майя, хотя сердце ее сжалось от боли. Вспомнилось четырнадцатилетие, вспомнился Духов день и леди Деорвин, которая позаботилась, чтобы Майю никто не пригласил. Нынешний праздник тоже пугал девушку, хоть и по другим причинам. Если до Духова дня альдермастон не объявит, что Майя готова стать мастоном, его преемник может и вовсе не допустить ее до испытаний.

— А ты видела, что там? — трещала Алойя, прыгая вокруг Дави. — Будет рыцарский турнир! Поле специально огородили, и никому не разрешают ставить там шатры. Оуэн сказал, что капитан Кэрью сегодня там тренировался. Он сбил с коней трех рыцарей! А его никто не смог сбить!

— Вы знаете капитана Кэрью? — спросила Дави у Майи.

— Да, мы встречались когда-то, но это было несколько лет назад.

— Он красивый? Я спросила Оуэна, а Оуэн сказал, что не знает, — призналась Алойя.

— Ну еще бы, Оуэн ведь мальчишка. Что он в этом понимает!

Майя улыбнулась и быстро прикончила суп. Сюзенна и Додд сидели за столом напротив, голова к голове, и о чем-то тихо переговаривались.

— Он красивый, — сказала Майя. — Он говорит на трех языках и владеет луком не хуже, чем клинком.

— А Джон Тейт пойдет на состязания лучников! — сообщила Алойя, и глаза ее загорелись восторгом. — Он выиграет, выиграет?

— Откуда же мне знать, — улыбнулась Майя и хотела было поставить миску на стол, но Дави выхватила посудину у нее из рук и утащила к мойке.

Солнце с каждым днем задерживалось на небосводе все дольше, однако близился вечер, и лучи его уже начали слабеть. Дверь кухни то и дело отворялась, пропуская очередного помощника с мешком зерна или иной провизией, и Майя всякий раз поднимала взгляд. Весь день она ждала ответа от Кольера. Накануне ночью Джон Тейт доставил письмо, но Кольер не стал читать его при охотнике и холодно велел Джону идти.

— Ежели б вы работали вполовину так много, как трещите, мы уже сто раз бы закончили, — сердито бросила Колетт. — Слыхали пословицу — умные говорят об идеях, средние — о событиях, дураки — о людях? А ну, за работу!

Колетт поймала взгляд Майи, комически закатила глаза и вновь встала над кухонным столом. Волосы у нее были убраны в узел, не утративший опрятности, несмотря на весь многотрудный день. Колетт была женщина аккуратная и работящая и по части выносливости могла дать фору двум бычьим упряжкам.

Вздохнув, девочки вернулись к работе, оставив Майю наедине со своими мыслями. Скоро приедет отец. В воображении она уже слышала, как стучат копыта, позвякивают удила, хлопают на ветру знамена. Гостей приедет множество, и кухня перестанет быть для нее надежным убежищем. Майе вновь захотелось убежать в Сад королевы — вдруг там ее будет ждать Кольер, — но она уже успела побывать в саду и никого там не нашла. А вскоре сюда приедет королевский Двор, и уж тогда ей и вовсе негде будет укрыться, чтобы поразмыслить.

Будущее представлялось Майе туманным. Встреча с отцом — как это будет? Она мечтала просто поговорить с ним и одновременно боялась — боялась человека, в которого он превратился.

Дверь кухни открылась снова, и Майя, подняв взгляд, увидела капитана Кэрью. Он был могуч как бык, с коротко подрезанными рыжеватыми волосами и носом выдающимся, но не уродливым. Сквозь загар проступала трогательная россыпь веснушек. Пожалуй, он был даже хорош собой, этот человек, которого слухи называли ближайшим собутыльником ее отца.

За Кэрью шел Кольер, а с ним еще трое, в том числе Джон Тейт. При виде незваных гостей Колетт нахмурилась.

— Тут вам не трапезная! Это кухня альдермастона, — предупредила она. — Ужин будет в свое время, так и знайте, — она грозно сложила руки на груди. — И не надейтесь, что я вас тут стану прикармливать, мне и без того голодных ртов хватает!

Капитан Кэрью с улыбкой поклонился кухарке.

— Госпожа моя повелительница кухни, я лично переломаю пальцы любому, кто посмеет стащить у вас хотя бы крошку, не заплатив. Что до меня, то я искал леди Майю и вот наконец нашел.

Сюзенна и Додд вскинули глаза. Додд вскочил с бочонка, стукнув плошкой о стол, и вопросительно уставился на Джона Тейта.

Майя встала и отряхнула юбки.

— Здравствуйте, капитан.

Кэрью улыбнулся ей:

— Путешествия сделали вас лишь прекраснее, Майя. Я рад вас видеть. Не согласитесь ли вы прогуляться со мной по Саду сидра?

В животе у нее что-то сжалось, но тут стоявший за плечом у капитана Джон Тейт прищурился и чуть заметно кивнул.

— До темноты осталось немного, — на всякий случай заметила Майя.

— Разговор будет недолгим, — наклонил голову Кэрью. — Однако у нас может не случиться другой возможности поговорить до прибытия вашего отца.

Значит, это что-то важное. Майя сжала кулаки, кивнула и вслед за мужчинами вышла из кухни. Налетел свежий ветерок. Она чувствовала пристальный взгляд Кольера, и под этим взглядом щеки у нее налились жаром. Подбежал Аргус — он прекрасно знал Колетт и потому на кухню даже носа не казал, — завилял хвостом, полез ластиться. Майя опустила руку и почесала его за ушами.

— А на меня эта зверюга рычит, — пожаловался Кэрью. — Я слыхал, он уделал сапоги Крабвелла? — рыцарь фыркнул от смеха. — Только пусть он пойдет с другой стороны, умоляю.

Майя молчала. Они пересекли луг и подошли к яблоневому саду. Тут и там под деревьями стояли небольшие лесенки, и работники торопливо снимали урожай с тяжело поникших ветвей.

Достигнув края сада, Кэрью повернулся к сопровождающим — стражникам, которые шагали рядом с Тейтом и Кольером.

— Джепсон, встанешь там. Роуэн, твой пост здесь. Кольер и Тейт ждут нас тут.

Майя заколебалась.

— Вы хотите поговорить наедине?

— Да, но они все время будут нас видеть, — ответил Кэрью. — Моя задача — защищать вас, а не похищать. Да и гнев альдермастона мне ни к чему… если, конечно, альдермастон способен разгневаться, — усмехнулся он. — Простите, я иногда говорю лишнее. Это все из-за того, что я много общаюсь с вашим отцом. Мы ведь были друзьями. Всю жизнь дружили. Я был на его свадьбе с вашей матерью. Мы вместе прошли мастонские испытания.

Он галантно предложил ей руку, и, опираясь на его локоть, Майя вошла под сень яблоневого сада. Оглянувшись, она увидела, что Кольер не сводит с нее глаз, однако выражение лица у него было крайне спокойное и сосредоточенное.

Кэрью похлопал ее по руке.

— Благодарю вас за этот разговор, — негромко произнес он. — Мои слова не предназначены для чужих ушей. Ваш отец знает, что вы здесь, Майя. Это он послал меня к вам. Ходят слухи, что к вам послан убийца. И что послала его леди Деорвин.

Майя застыла на месте.

— Не бойтесь, — сказал Кэрью. — Гостей приедет много, это верно, но мы с вас глаз не спустим.

Он повернулся к ней. Лицо его было серьезно.

— Вам не причинят вреда, леди Майя.

— Если будет на то воля Истока, — ответила Майя. — Я не боюсь смерти, капитан. Я была в землях, где она родилась.

Он фыркнул и нахмурился:

— Ах да. Вы имеете в виду проклятые берега?

Она кивнула и остановилась.

— Кажется, мы отошли уже достаточно далеко. Что вы хотели мне сказать?

Он выпустил ее руку и повернулся к ней.

— Крабвелл не сумел уговорить вас. Я решил, что попробую сам.

— Вы? — удивилась Майя.

— А что вы смеетесь?

— Вы давний друг моего отца. Вы принадлежите к числу его фаворитов. В прошлую нашу встречу вы пытались убедить меня отказаться от права на наследование.

Он поднял палец.

— А вот и нет. Говорил с вами Крабвелл, и я видел, как вы держались. Вас ему не согнуть. Я придворный, Майя. Я не питаю никаких иллюзий относительно моего положения. Я был рядом, когда вы говорили с Крабвеллом. И все правильно ему сказали. Я был горд вами. Вы не отказались от своих прав и привилегий. Да и как от них откажешься? Это ведь невозможно.

Он сделал шаг к ней, и голос его стал тише.

— Вы единственная не покорились королю и остались в живых. Томас Мортон казнен. Форши мертвы. Сотни людей кончили жизнь на плахе. А почему? Потому что леди Деорвин никого не прощает. Она отравляет разум короля. Мы думали, — поколебавшись, добавил он, — думали, что она… заключила союз с Бесчисленными. Что она носит кистрель. Но у Крабвелла есть свой человек при дворе леди Деорвин, фрейлина. Она мастон, и она рассказала, что недавно присутствовала при купании леди Деорвин. Черных отметин у леди нет. Правда, некогда в Дагомее бывали девицы, над которыми кистрель не имел силы, однако едва ли леди Деорвин принадлежит к их числу. Магия всегда оставляет на человеке знак. Леди Деорвин хитра и вероломна, но она не хэ… она не посланница сил зла.

Сердце гулко стучало в груди у Майи. Приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не схватиться за ворот сорочки и не затянуть его еще туже. Неужели Кэрью заподозрил ее?

Его голос был ровен и рассудителен.

— Да, вы единственная пошли против короля и остались жить. Ваш отец по-прежнему любит вас, Майя, — Кэрью впился в нее взглядом. — Он может гневаться и угрожать, но вас он не тронет, поверьте. У вас есть власть над ним. Только у вас. Выслушайте меня! Крабвелл стремится свергнуть Деорвин и ее отпрысков. Кому тогда наследовать трон, как не вам?

Он подался вперед, и на мгновение Майе показалось, что он хочет коснуться ее плеча, однако его тяжелая рука легла на изгиб ее шеи.

— Вы — наследница, Майя. Крабвелл просто хочет власти и плетет заговоры, — он усмехнулся. — Да все мы плетем. Однако с вами я буду откровенен. Ваш отец стремится уничтожить орден мастонов. Крабвелл подбивает его завладеть богатствами всех аббатств. Королевская казна лопается от золота, однако Крабвеллу этого мало. Он убежден, что, ограбив аббатства, ваш отец сможет призвать наемников, чтобы те защитили нас от отландцев. Я был в Отландии, моя госпожа. И мастер Кольер тоже, — Кэрью покачал головой. — Не сегодня завтра отландцы вторгнутся в наши границы. Не время сейчас отбрасывать старые верования. Из меня вышел плохой мастон. Я давным-давно нарушил все данные клятвы. Но я по-прежнему верю в Исток. И многие другие верят тоже. Вы пришли сюда, чтобы стать мастоном — честь и хвала вам за это. Но помогите же нам свергнуть леди Деорвин! Заявите о своих правах! Крабвелл теряет силы. Он вот-вот падет. На его место придет другой, но другой принцессы у нас нет… и вы — наш последний шанс уговорить вашего отца сделать то, что следует.

В карих глазах капитана она прочла тщательно скрываемое лукавство. Кэрью хотел того же, что Крабвелл, но действовал иначе. Сколько их еще таких, жаждущих власти! Сколько тех, кто хочет использовать ее, Майю! Свидетелей их разговора не было, однако она понимала: ей придется быть крайне осторожной.

— Вы верны моему отцу? — прямо спросила Майя.

— Да. Он мой лучший друг, и он многократно вознаграждал меня за верность, — Кэрью опустил руку. — Однако развод с вашей матушкой был чудовищной ошибкой. Ошибкой, от которой пострадали и вы. Я не могу вернуть вашу матушку к жизни, однако полагаю, что ее дух по-прежнему остается с вами.

Майя прикрыла глаза. Что на это ответишь? И тут ее озарило.

— Вы осуждали развод отца с матушкой, но молчали. Вы промолчали, даже когда Великая Провидица объявила, что их брак законен, а развод недействителен.

— Да, — согласился Кэрью. — Всякий, кто осмеливался выступить против вашего отца, был жестоко наказан. Посмотрите хотя бы на Форши.

— А теперь, после смерти моей матушки, вы осмелели и высказались, я правильно поняла?

— Все так, — ответил Кэрью. — Правда есть правда — ближе к концу он ненавидел вашу матушку. — Капитан печально покачал головой. — Когда она умерла, он ликовал.

— Моя мать, законная королева Комороса, была убита кишоном в самом сердце своих земель, — гневно отчеканила Майя. Она пыталась овладеть собой, но голос ее дрожал от ярости. — Почему не было расследования? Почему не нашли этого кишона? Вы говорите, что теперь он придет за мной. Почему же вы еще не открыли на него охоту? Я скажу вам почему: потому, что его нанял мой отец. Это он открыл кишону путь в свои земли. И посмотрите, что из этого вышло! Капитан, я благодарю вас за честь, которую вы оказали мне своим визитом, а также за ваше желание сохранить мне жизнь, дабы в дальнейшем использовать меня в своих замыслах так же, как вы использовали моего отца, — она сделала шаг вперед. — Но вам меня не купить и не убедить. Вы трус, сир, — ее губы дрожали. — Верхом или с копьем вы, быть может, и храбры… или с мечом на арене, о да. Но вы забыли написанное в мастонских книгах, капитан Кэрью. Вы забыли слова Овидия. Нет добродетели цены, и тем она бесценней, чем дороже мы платим за нее. Душа никогда не стоит так дорого, как в дни, когда мы отдаем последнее, дабы сохранить ее.

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Не веря в услышанное.

— Откуда вам известны эти слова? — прошептал он.

Только тут Майя поняла, что совершила ошибку, дословно процитировав написанное в книгах. Опустив голову, она разгладила юбки.

— У меня всегда была хорошая память, капитан Кэрью, — устало ответила она. — Вы могли бы это запомнить.

Она развернулась и пошла прочь, оставив слова висеть в воздухе, чувствуя, как пылают щеки. Выйдя из сада, она снова встретила взгляд Кольера, однако король Дагомеи молчал, и вид у него был скучающий.

Джон Тейт помахал ей, и она пошла рядом с ним и с Аргусом. На ходу он тихо произнес:

— Я смотрю, капитан-то недоволен. Клянусь Чишу, ну и трепку ты ему задала! Не останавливайся. Дозорные видели «Хольк». Идем в кабинет к альдермастону. Твоя бабушка, должно быть, уже там.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Саймон Лис

Майя сжала бабушкину ладонь и ощутила ответное крепкое пожатие. От Сабины пахло морской солью и корабельной древесиной, спутанные ветром волосы пребывали в полном беспорядке. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: за плечами у нее была дальняя дорога.

— Ах, моя милая, — прошептала Сабина, отняла руку и обхватила ладонями лицо Майи. Взгляд этот, исполненный всепоглощающей нежности, заставил Майю остро ощутить, как горька была разлука. Но теперь они вместе. Теперь ее мечта сбылась.

— Тебя так долго не было, — выдохнула Майя. Альдермастон и его жена с улыбкой наблюдали за бабушкой и внучкой. Неподалеку маячил Джон Тейт — он переговаривался о чем-то с молодым человеком в черном наряде и черной войлочной шляпе. Человек держался очень прямо и с непроницаемым лицом слушал Джона.

— Прости меня, дорогая, — сказала Сабина, вновь сжимая в ладонях руки Майи. — Большую часть времени я плавала по морю, раздавая указания альдермастонам различных аббатств, чтобы они успели подготовиться к грядущим переменам, — она вздохнула, отвела с лица непокорные пряди и покачала головой. — С моим зятем не соскучишься.

— Где ты была? — спросила Майя, увлекая бабушку на мягкие стулья в углу комнаты.

— В Прай-Ри, Отландии, Дагомее… Много где, — она погладила Майю по руке. — Дагомея была последней — я намеревалась встретиться с королем Гидеоном, однако мне сообщили, что сразу же по прибытии он сел на корабль и отплыл в Коморос.

— Так ты знаешь? — спросила Майя, прямо поглядев ей в глаза.

— Я много чего знаю, — ответила Сабина и жестом пригласила остальных приблизиться. Человек в черном вышел из тени, и стало видно, что его бархатная куртка на самом деле красного цвета, но такого густого и темного, что он казался черным. Дорогая и изысканная была она, эта куртка, с черными присобранными рукавами, с золотой отделкой на рукавах и у ворота. Человек был еще очень молод, однако уже щеголял тонкой раздвоенной бородкой, а карие глаза его смотрели внимательно и задумчиво. Пожалуй, он был всего несколькими годами старше Майи.

— Это Саймон Лис, — представила его Сабина. Встав, она подошла к юноше и легонько ему поклонилась.

— Приветствую вас, — произнес он с явственным дагомейским акцентом и отвесил ответный поклон. — Рад знакомству со всеми присутствующими.

Коснувшись его рукава, Сабина свободной рукой указала на юношу.

— Саймон принадлежит к числу Верных.

Майя вздернула брови. В животе у нее нехорошо засосало.

— Кроме того, он один из лучших разведчиков короля Гидеона Дагомейского. Саймона обучал сам канцлер Валравен. Не все Верные готовы примириться с грядущим истреблением мастонов Ассиники. Снабжая нас информацией, Саймон, как и Валравен, рискует жизнью. Он прибыл сюда с докладом, который король Гидеон получит в Духов день, однако я решила познакомить вас с ним, не дожидаясь этой встречи, чтобы вы знали, кому на самом деле принадлежит его верность. Для непосвященных Саймон — торговец вином и сидром, происходящий из Семейства, которое снабжает вином все королевства. Он имеет знакомства в большинстве благородных Семейств, знает капитанов из разных стран и на удивление регулярно получает корреспонденцию из всех уголков земли. Последним его назначением была служба под началом Корриво в Дагомее, однако под влиянием канцлера Валравена Саймон был отправлен ко двору Комороса, дабы следить за отцом Майи. Полученной информацией он будет делиться с Верными, с королем Гидеоном и с нами.

Не сводя с юноши недоверчивого взгляда, Майя встала. Губы ее были плотно сжаты.

Сабина перевела взгляд с него на нее.

— Тебе я хочу представить Саймона особо. Я доверяю ему, а сведения, которые он приносит, не раз оказывались крайне своевременными и весьма ценными. Однажды Саймон помог мне в очень срочном и важном деле. Он изучал мастонские обычаи и историю нашей веры и, как и многие его сторонники, убежден, что орден Дохту-Мондар погряз в коррупции и несет людям лишь зло. Покажи свой кистрель, Саймон.

Юноша вздохнул и не мешкая расстегнул куртку, под которой обнаружилась рубаха. Куртка обманывала взгляд: под широкими ее полами обнаружилась вполне худощавая фигура. При виде цепочки на шее и черных завитков на коже Майю замутило.

— Покажи, — повторила Сабина.

— Как вам, вероятно, известно, кистрели были выкованы в незапамятные времена, — произнес Саймон, и в голосе его снова послышался легкий акцент. — Хэтары надевали кистрель своим рабам. В ордене Дохту-Мондар верят, будто кистрель связывает нас с духами умерших. На самом же деле кистрель — мост между нами и Нерожденными, Бесчисленными. Это — не кистрель, а лишь копия. Вот здесь и здесь узор нарушен, — он указал пальцем. — Его специально сделали таким, чтобы он походил на создание древности, однако создатель этого кистреля — не хэтара, а один ловкий кузнец, которого я подыскал для этого заказа. Что же до пятен…

Юноша лизнул палец и провел им по завиткам. Край узора расплылся, оставив на пальце темное пятно. Юноша продемонстрировал это пятно собравшимся.

— Чернила. Это не татуировка.

Сабина улыбнулась и похлопала его по руке.

— Саймон хочет стать мастоном. Большинство жителей Несса боятся мастонов и их ордена. Однако среди подрастающего поколения встречаются юноши и девушки, которые изучали мастонов и читали их книги; они понимают, что силу нельзя сдержать или обратить вспять с помощью амулета хэтары.

Сабина сжала плечо юноши.

— Есть в Нессе и те, кто даже сквозь воцарившуюся на севере тьму слышит шепот Истока. Саймон стал Верным, чтобы расстроить планы своих соратников, и Исток привел его к Валравену. Валравен был убежден, что перед ним не союзник, но враг, однако положился на волю Истока и понял, что они с Саймоном на одной стороне. Корриво и ему подобные уходят в прошлое. Саймон надеется, что однажды в Нессе появится аббатство.

При этих словах Майя почувствовала, как внутри разливается знакомое теплое чувство, ощущение мира и покоя. Она поняла, что улыбается. Она видела темный город, наполненный светом яр-камней. Она помнила исполинский утес, который поднимался из моря перед городом, сам словно огромный яр-камень. Мысль о том, что однажды в тех краях появится аббатство, наполняла ее радостью и надеждой.

Сабина заглянула ей в глаза и кивнула.

— Ты тоже чувствуешь Исток. Именно так я начала доверять Валравену. И доверяю Саймону. Как видишь, кистрель у него ненастоящий. Он не может принудить Исток к повиновению. И все же Саймон слышит Исток и может пробудить яр-камень силой мысли, как мы. Сам он происходит из Несса, однако Семейство его достаточно старо, и потому в Саймоне есть сила. Она растет медленно и постепенно — как это происходит со всеми нами.

И, еще раз похлопав юношу по руке, бабушка вернулась к Майе.

— Расскажи об армаде, Саймон.

Юноша быстро застегнул куртку, скрыв поддельные пятна. Лицо его помрачнело, взгляд стал настороженным. Майя знала этот блеск в глазах — он говорил о жажде знаний. Ей даже подумалось, что этот Саймон знает больше языков, чем она.

— Армада выплыла из Отландии несколько недель назад, — вежливым, совершенно лишенным эмоций голосом заговорил Саймон. — Согласно общепринятому мнению, она выслана на захват Комороса, обогнет Прай-Ри, повернет на юг и ударит в самое сердце королевства, с юга. Такова одна из причин приезда короля в Муирвуд. Массированную атаку с моря столице не отразить, поэтому он решил отдать ее на сожжение. Из города вывели почти все войска, он беззащитен. Однако истинная цель армады иная. Покуда Коморос дрожит и ждет захватчиков, армада идет в Ассинику.

Он пощипал кончики каштановой бородки.

— Армада хорошо снаряжена и имеет большой запас провизии. Она не нуждается в снабжении. Ее единственная цель — сокрушить мастонов. Наши шпионы сообщили, что мастоны Ассиники поднялись на кораблях вверх по судоходным рекам, к огромному озеру, и там воздвигли город и аббатства. Это мудрое решение, ведь кораблям армады придется подниматься по одному. Однако и это не спасет мастонов от превосходящих сил противника. Наши шпионы сообщают, что жители Ассиники не обучены военному делу и привыкли к миру и процветанию. Ни замков, ни крепостей, ни убежищ у них нет. Аббатства выглядят достаточно грозно, однако для защиты они не приспособлены. Иными словами, мастонов перережут как овец, если только не вмешается Исток.

Сабина кивнула. Взгляд у нее был сосредоточенный.

— Едва ли он вмешается, — тихо произнесла она. — Я чувствую, что Исток побуждает меня спасти этих людей. Они миролюбивы и не смогут защитить себя, даже когда поймут, что их не пощадят. Они погибнут все до единого. Исток хочет, чтобы я спасла их, но у меня нет достаточного количества кораблей. И времени тоже нет. Я молила Исток, чтобы он научил меня, как спасти их — напасть на Несс, заключить договор с нессийцами? Однако Исток говорит одно: надо открыть Сокровенную завесу. В Ассинике есть аббатства, и жители той земли пользуются их сетью для безопасных путешествий на дальние расстояния. Мы умеем воевать. Мы должны защитить этих людей.

Она повернулась и посмотрела на Майю.

— Ты уже прошла мастонские испытания?

Майя покачала головой. Внутри у нее все сжалось от жалости к беззащитным мастонам.

— Нет, бабушка. Альдермастон говорит, что я еще не готова.

Сабина повернулась к альдермастону, и тот ответил ей безмятежным взглядом.

— Госпожа моя, я каждый день испрашивал воли Истока на то, чтобы провести обряд, и каждый день Исток отказывал мне в этом желании. Полагаю, он хотел, чтобы мы дождались вас.

— Что ж, я здесь. Проведем обряд нынче же ночью. На то, чтобы вывезти людей из Ассиники, тоже нужно время. Возможно, для ускорения работ придется открыть не одну Сокровенную завесу, а несколько. Духи мертвых не знают покоя, особенно в Муирвуде. Я чувствую, что они сейчас здесь, с нами. Ведь Сокровенная завеса нужна не только живым. Мертвые тоже думают о ней, и их мысли я слышу неотступно, — она сжала руки за спиной и заходила от стены к стене. — Я искала в Дагомее твоего мужа, Майя, — печально сказала она, — но не нашла, и Державное яблоко повелело мне вернуться в Муирвуд. Как я понимаю, короля Дагомеи Исток привел сюда прежде меня.

Она хмыкнула.

— Быть может, для того чтобы открыть Завесу, тебе понадобится его сила. Ты с ним уже говорила?

— Да, — ответила Майя и опустила глаза, чтобы не выдать овладевшего ею смятения. — Но разговор кончился ничем. Он зол и уязвлен.

Сабина нахмурилась:

— Он слишком торопится. Он ведь еще ничего не знает.

— Чего именно?

Не отвечая, Сабина махнула рукой и повернулась к Саймону Лису.

— Сообщи ему как можно скорее, Саймон. Ты пришел сюда неузнанным, в плаще, а уйдешь через подземный ход. Джон Тейт тебя проводит. После этого ты войдешь в ворота, как и положено слуге короля.

Майе очень хотелось узнать, о чем идет речь, однако она понимала, что сейчас не время. Надо будет расспросить бабушку позже.

— Госпожа моя, — сказал альдермастон, — как вы помните, король привезет с собой нового альдермастона Муирвуда. Вы знаете его не хуже меня, это Эли Кранмир из аббатства Августин. Мне сообщили, что он прибудет в самое ближайшее время. Что мне следует предпринять?

Сабина посмотрела на него, широко открыв глаза:

— Ах, сколько змей в этих лесах! Мыслимо ли увернуться от всех?

— А отлупить альдермастона Исток дозволяет? — кровожадно спросил Джон Тейт. — Или закроем ворота у него перед носом, да и дело с концом.

Сабина улыбнулась.

— Помнится, Лийя поступила так с его предшественником. Эта история всем известна, — и она снова заходила взад-вперед, покачивая головой. — На суше измена, на море мятеж… Если он сумеет поставить своего человека на пост альдермастона Муирвуда, старейшего аббатства всех земель, куда заведет его этот путь?

— В могилу, куда ж еще, — фыркнул Джон Тейт. — Будто в старину никто не восставал против подлых королей, ха!

Сабина ответила ему внимательным взглядом и покачала головой.

— Поначалу должно быть предупреждение. Исток всегда предупреждает, прежде чем сокрушить.

— Позвольте мне сказать, — почтительно попросил Саймон Лис.

Все повернулись к нему.

— Говори, Саймон, — ответила Сабина.

Саймон снова пощипал бородку.

— Простого решения у этой задачи нет. Ставки высоки, опасность реальна. Леди Майя… вы простите меня, если я опущу полное обращение? Благодарю вас. Леди Майя, есть лишь один человек, который восстал против короля и сохранил жизнь. Из страха за свою жизнь многие подписали приказ о верноподданничестве… прошу прощения, закон о верноподданничестве… альдермастон Кранмир в том числе. Но сможет ли король казнить собственную дочь? Едва ли. Таким образом, я полагаю, что сразу же по прибытии короля следует сообщить ему о том, что в аббатстве проживает его дочь. Она законным образом сочеталась браком с моим господином, королем Гидеоном. Если этот брак будет легитимизирован в глазах народа, а леди Майя будет объявлена королевой Дагомеи, ее отец не сможет пойти против давнего обычая. Таков мой совет.

Сабина свела брови.

— Вы хотите отдать жизнь Майи в руки моего зятя?

— Да, — скромно поклонился Саймон. — Я убежден, что если Майя не поддастся и не подпишет закон, король не сумеет низвергнуть мастонский орден. Его короновали по мастонскому обряду. Его настоящая жена, леди Катарина, умерла. Однако Майя была рождена королевской четой, а значит, обладает той же властью и теми же правами, что и ее отец. Да, ее лишили наследства — но незаконно. Да, ее сделали парией — но против всех законов человеческих. Но у нее больше прав на трон, чем у кого бы то ни было, за исключением короля… и король об этом знает. Подумайте о мастонах в Ассинике. Кого они будут считать своим законным правителем? Его? Или ее?

У Майи задрожали колени. Голос ее звучал хрипло и безжизненно:

— Я не восстану против отца.

Саймон покачал головой:

— Я и не предлагаю ничего подобного. Пока. Я всего лишь прошу вас не сдаваться. Даже если он будет угрожать вам смертью. Даже король не в силах лишить мастона убежища в аббатстве. А если он попробует… что ж, пусть весь мир видит, что из этого выйдет.

Майя сглотнула. Она едва держалась на ногах.

— Я уверена, что Исток не позволит Муирвуду пасть без боя. Идемте, — сказала Сабина, решительно посмотрев на альдермастона и его жену. — Готовьте аббатство. Сегодня Майя пройдет мастонские испытания.

Вера и характер неразделимы. Тот, кто следует воле Истока, со временем обретает сильный характер, опору хозяину в дни нужды. Испытания и искушения не куют характер, а требуют его присутствия.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Запрет

В животе поселилось тянущее чувство, мешающее Майе сосредоточиться. Темнота окутала аббатство, непроглядная тьма, несущая с собой мертвенную тишину. Майя и Сюзенна бок о бок сидели в кабинете альдермастона, одеты в простые длинные рубахи белой кожи и плащи с капюшонами, снабженными вуалями, из-под которых не видно было лиц. Им предстояло испытание.

— Я боюсь, а ты? — прошептала Сюзенна, сжав ладонь Майи.

Майя не смогла издать ни звука и лишь кивнула.

Сюзенна погладила ее по руке.

— Джейен говорила, что мастонские ритуалы не страшные. Они… торжественные. Символичные. Когда она прошла испытания, то стала… другой. Задумчивой… серьезной…

— Ты и без того серьезная, — поддразнила ее Майя, похлопав подругу по плечу.

Сюзенна улыбнулась, и Майя в который раз подивилась тому, как хороша собой и добросердечна ее подруга. Не сравнить с Мейг. Мейг и другим девушкам, заканчивающим обучение в Муирвуде, предстояло пройти мастонские испытания на следующий день. Муирвуд ожидали большие перемены. Что скажет новый альдермастон, если узнает о тайнознатицах? Девочка, которая обучалась чтению и гравированию, всегда подвергала себя риску. Если дохту-мондарцы узнают о тайнознатицах, они уничтожат девочек.

— Уж такой я родилась, — сказала Сюзенна и вздохнула. — Завтра приедут родители. Я должна сказать им, что собираюсь выйти замуж за Додда. Ох, как они рассердятся!

— Но ты ведь хочешь за него замуж, — сочувственно шепнула Майя. — И ты его любишь.

— Люблю… так сильно, что иногда мне от этого больно. Но сегодня мир изменится. Когда ты откроешь Сокровенную завесу… ах, Майя, ведь мир станет совсем другим! Я все время думаю о тех мастонах за океаном. Они так долго ждали! Поймут ли они наш язык? Найдут ли в нас… родичей? — она улыбнулась, наклонив голову.

Майе стало совсем плохо.

— Это при условии, что я сумею открыть Завесу.

— Все начинается с мысли, — твердо напомнила ей Сюзенна. — Для сомнений сейчас не время. Ты должна, Майя, — она сжала руку подруги. — И я верю, что у тебя все получится. Я верю, что Исток подготовил тебя к этому дню.

— Знать бы еще, готова ли я сама, — печально улыбнулась Майя. — Мне… мне не по себе. Я думала, что все будет как положено, но сегодня это все как-то… я даже не знаю, как сказать. Как будто даже воздух не такой, как обычно.

— А по-моему, самый обычный, — заметила Сюзенна. — Тебе душно?

Майя покачала головой.

— Нет, просто все как будто застыло. Я читала, что иногда так случается по воле Истока. Особенно перед какими-нибудь важными событиями. И бабушка это тоже чувствует, я вижу. И альдермастон.

В дверь постучали. Вошел Томас, сенешаль альдермастона. На нем была кремового цвета ряса и плащ в тон. Впрочем, рост выдавал его, даже если лица не было видно под капюшоном. В этом наряде сенешаль очень походил на альдермастона, если не считать ямочек на щеках, придававших его лицу несколько легкомысленное выражение.

— Вы готовы? — спросил он и улыбнулся, сверкнув ямочками. Сюзенна с Майей кивнули и встали со скамьи.

— Закройте лица, — негромко попросил он, жестом указав на капюшоны с вуалями. Девушки повиновались и проследовали за ним в коридор, освещенный лишь фонарем, который нес сенешаль. Стоял поздний час, и коридоры были пустынны. Только тихо шуршали по полу подметки их туфелек.

В ночном небе сияла россыпь звезд, пересеченная лишь полоской облаков на западе. Ступая по влажной мягкой траве, они торопливо добежали до аббатства. У ворот Майя подняла глаза, и у нее засосало под ложечкой. Аббатство высилось перед ней подобно утесу. Леса уже убрали, и полированный камень словно бы светился в лунном свете. Молчаливая громада наполняла душу благоговением, словно то сам Исток выбрался наконец из туго спеленавшего его деревянного кокона. У железной двери в стене аббатства поджидал их, стоя в тени, еще один человек, лицо которого тоже было скрыто вуалью. Человек отделился от стены, и по походке и изяществу движений Майя тотчас же узнала бабушку, в плаще и капюшоне.

Владевшая Майей тревога становилась сильнее. Аббатство вздымалось к небу как гора, рождая в душе те же чувства, что и в прошлом, когда Майя одолевала горные цепи Дагомеи и Мона. Промелькнуло воспоминание об аббатстве Крюи, которое она уничтожила, сама того не желая, и сердце вновь наполнилось горечью и сожалением. Майя сделала глубокий вдох и постаралась взять себя в руки, однако тревога не уходила. Что если она повредит Муирвуду? Она любила аббатство, его луга и поля, она прожила здесь всего несколько месяцев, но обрела покой, какого не знала за всю свою жизнь.

Подошла Сабина, взяла ее за руки, сжала.

— Ты готова?

Она старалась говорить бесстрастно, но в голосе ее прорывалось волнение.

— Да, — ответила Майя, изо всех сил стараясь не выдать своих чувств.

Сабина ласково похлопала по руке Сюзенну и повернулась к аббатству. Процессия в плащах двинулась к дверям. Только Майя осталась стоять на месте. Она не могла сделать ни шага — словно некая сила вселилась в ее ноги и звенела, удерживая ее от движения.

Остальные успели сделать несколько шагов, но затем заметили, что Майи с ними нет.

— Что с тобой? — окликнула, оглянувшись, Сюзенна.

Сердце грохотало в груди у Майи. По жилам разливался жгучий страх. Она не могла пошевелить ногой. Язык с трудом ворочался во рту. Она приказывала себе идти вперед, но тело не слушалось.

Вернулась Сабина, взяла внучку за руку.

— На входе стоит яр-камень. Заставь его замолчать, и он тебя пропустит, — шепнула она.

Майя кивнула, пытаясь переплавить владевший ею страх в решимость. Воздух стал гуще. Аббатство смотрело на нее сверху, и по сравнению с ним Майя ощущала себя букашкой. Она подобралась и разумом потянулась к яр-камню. «Позволь мне пройти», — попросила она.

В сознании ее прозвучал голос, шепот, которому под силу было сокрушить и кость, и камень:

«Тебе запрещено входить».

Задрожав, Майя почувствовала, как сознание покидает ее, взгляд застил черный туман. Сильно кружилась голова. Девушка едва удержалась на ногах.

— Идите, — сказала Сабина Томасу, жестом приказывая ему увести Сюзенну. Подруга оглядывалась на Майю удивленно и озабоченно, хмурилась, но сенешаль взял ее под руку, они беспрепятственно дошли до двери и открыли ее. Свет изнутри на миг ослепил Майю, но вот дверь закрылась, и они исчезли.

Майя в панике уставилась на уходящие в небо стены. Каждый зубец, каждый выступ их был покрыт тонкой резьбой. Камни истекали силой — необъятной, ужасной в своем величии силой, присутствие которой так ясно ощущала Майя.

— Я не могу войти, — задыхаясь, произнесла Майя, вцепившись в бабушкину руку.

— Тебя не пускает яр-камень? — озабоченно спросила Сабина.

— Нет, — призналась Майя, — яр-камень тут ни при чем. Я слышала шепот Истока. Он запрещает мне входить. Я недостойна.

Она спрятала лицо в ладонях и заплакала, ибо горе и отчаяние ее были так велики, что она не могла сдерживать слез. А ведь она никогда не плакала! Воля и стремление к победе покидали ее вместе с потоком слез, и не было им конца. Сабина обняла ее и прижала к себе. У меня на плече отметина, подумала Майя. И татуировка на ключицах. Рано, слишком рано! Она все еще уязвима для Бесчисленных. И аббатство отвергает ее.

— Тише, тише, — приговаривала Сабина. — Я чувствую, что сегодня ночью все должно свершиться. Исток велел мне привести тебя сюда. Быть может, все случилось по иной причине. Не отчаивайся.

— Как же мне не отчаиваться? — жалобно сказала Майя. — У меня ведь больше ничего не осталось. Ничего… ни положения, ни драгоценностей, ни платьев… ни друзей. Я оставила отца. Я потеряла мужа. Разве этого мало? Но Бесчисленные не отпускают меня! — Она сжала руки Сабины. — Я сделаю все, что пожелает Исток, но чего еще он может от меня хотеть?

Сабина подняла вуаль и край капюшона. Откинула капюшон Майи. Встретив ее исполненный сочувствия и мудрости взгляд, Майя почувствовала, как ее обожгло стыдом за собственное неуместное отчаяние. Разве она и впрямь потеряла все? Она обрела новых друзей. Она нашла бабушку. Она была жива, невзирая на все удары судьбы. Она овладела своими чувствами, и где-то на краю сознания зазвучал тихий успокаивающий шепот Истока.

— Идем со мной, — ласково сказала Сабина, беря ее за руку. — Есть одна вещь, которой мы пренебрегли… и, по-видимому, зря. В особых случаях, таких как этот, следует совершить бдение. Надо отказаться от сна, чтобы лучше слышать голос Истока, и тогда Исток поймет, что нам нужен его совет. Я совершу бдение вместе с тобой. Мы не будем спать этой ночью и завтра — столько, сколько потребуется.

Майя посмотрела на нее умоляющим взглядом:

— Но ведь скоро приедет мой отец.

— Знаю, — ответила Сабина, и исходящее от нее спокойствие передалось Майе.

Они всю ночь гуляли по аббатству и встретили утро на пустошах, над которыми тянулись толстые седые пряди тумана. Бдение — это ведь не просто отказ от сна. Совершающий бдение подтверждает тем самым свою готовность следовать воле Истока, отказываясь от сна и покоя во имя просьбы о помощи. Как правило, бдение проводят в одиночестве, однако Майя с бабушкой отправились бродить по аббатству вдвоем, навестили Сад сидра, утиный пруд, прачечную. В какой-то момент они даже повстречали Аргуса с Джоном Тейтом — Джон заметил, что по аббатству кто-то бродит, а узнав полуночниц, принялся громко жаловаться на то, что его вынудили идти по следу в темноте.

Наутро Майя едва держалась на ногах, однако дух ее странным образом воспрял. Она по-прежнему не понимала, отчего Исток запретил ей входить в аббатство. Впрочем, Сабина посоветовала ей не гадать, а воспользоваться ночной тишиной для размышлений, дабы еще больше открыть свою душу мудрости и свету Идумеи.

— Солнце взошло, — сказала Сабина, похлопав ее по руке. — День будет нелегкий, мне надо приготовиться. Я схожу переоденусь. Приходи на кухню альдермастона, позавтракаем вместе.

Майя в последний раз обняла бабушку.

— Я хочу побывать в матушкином саду, посмотреть, как будут раскрываться цветы.

Сабина улыбнулась и проводила внучку до сада.

— Я так рада, что твоя матушка оставила тебе эту частицу себя. Увидимся за завтраком, милая.

Яр-камень послушно открыл дверь; войдя, Майя надежно заперла ее за собой. Солнце стояло невысоко, и сад был полон теней. Было зябко, и все же весеннее утро было исполнено особой прелести, а над клумбами плыл цветочный аромат.

— Ты меня напугала.

Вздрогнув, Майя резко обернулась. Из-за дерева, протирая глаза, вышел Кольер. Лицо его осунулось и стало строже. Затянутой в перчатку рукой он провел по ветке дерева.

— Обычно я успеваю убраться, заслышав тачку садовника.

— Ты был здесь всю ночь? — спросила Майя, не в силах удержать неистово бьющееся сердце.

— Я не мог уснуть, — уклончиво ответил он. — Думал о тайнах, о том, что они могут означать.

— И как, придумал?

— Увы, — покачал он головой. — Но я так просто не сдамся. Ты удивишься, когда увидишь, как терпелив я могу быть, — многозначительно добавил он.

При этих словах Майя вздрогнула.

— Корриво тоже говорил что-то в этом роде.

— Значит, он тоже читал книгу моего предка, — небрежно пожал плечами Кольер. — Что-то ты сегодня рановато, Майя. Обычно ты приходишь в сад только после занятий. Или тебе тоже не спалось?

Майя неуверенно кивнула, не поднимая глаз от промокших туфель.

— Прости, что испугала тебя, но это мой сад.

— Если ты против…

— Нет, — перебила его Майя, подняв голову. — Я просто извинилась. Значит, ты бывал здесь и после нашей последней встречи.

— Только до тех пор, пока не являлся садовник, — неохотно признал Кольер. — Здесь тихо и безлюдно. У моей матери тоже был такой сад, — он скользнул взглядом по заросшей виноградом стене и подошел чуть ближе, двигаясь сторожко, словно кот. — Я получил твое письмо с извинениями. Вот, думаю теперь, как бы получше на него ответить.

Он поскреб заросшее щетиной горло.

— Ты хочешь о чем-то спросить? — негромко спросила Майя, не в силах отвести от него взгляда. Его глаза, такие голубые, были точь-в-точь как цветы на клумбе, те самые незабудки. Неприкрытое обаяние Кольера и влекло, и пугало ее. Всю свою жизнь она не доверяла красавчикам. Такой мужчина неизменно привлекает женские взгляды… стоит ли рассчитывать на его верность?

— Вопросов у меня много, — настороженно ответил он, — вот только твоим ответам я не могу доверять. Придется обратиться к другим источникам. Отправлюсь-ка я к иным берегам.

С этими словами он отвернулся и пошел к стене.

— Ты либо невероятно коварна, либо до обидного простодушна. Либо… что, кстати, тоже возможно… совмещаешь в себе оба свойства, в зависимости от того, кто сейчас… — он смерил ее многозначительным взглядом и постучал себя пальцем по лбу.

— Я — это я, — твердо заявила Майя, корчась внутри от подавляемых чувств. — И я надеюсь, что никогда больше не буду никем иным. Для этого я и хочу стать мастоном.

— Знаю, знаю, — ответил он — неужели в его голосе звучала боль? Он покачал головой. — А я никогда не мечтал жениться на женщине из мастонов. Эти мастоны такие ханжи. Вечно у них правила. Вечно им надо быть хорошими. Нет, мой отец был мастоном, и как человека я его уважаю. Он учил меня верить Истоку и покоряться его воле, — Кольер скрипнул зубами. — И что же? Его победил король Пайзены. Его казна досталась наглому соседу, которому было мало собственной земли. Половина Дагомеи проклята, а пограничные войны — дело тяжелое и неблагодарное. Мне нужна земля. Мне нужна власть. Я уже говорил тебе об этом и надеялся, что мы достигли определенного взаимопонимания.

Да, вспомнила Майя, он всегда был амбициозен, и блеск в его глазах свидетельствовал о том, что от своих планов он не откажется. Это показалось ей отвратительным.

— Что толку в богатствах и землях, если твой народ нищает, Кольер? — спросила она.

— Что толку раздавать милостыню, когда у тебя больше ничего нет, а твой народ все равно нищ? — огрызнулся он. — Ты писала, что мечтала выйти замуж за мастона. Так вот, я не мастон. Я не верю в Идумею. Ее придумали наши предки, чтобы сковать наш разум цепями веры. Хорошо, давай на миг забудем о наших разногласиях и предположим, исключительно предположим, что ты и впрямь такова, какой хотела изобразить себя в том письме. Ты до сих пор не хочешь, чтобы я сверг твоего отца, так?

Майя коротко кивнула, хотя его недоверие больно ранило ее сердце. По правде говоря, ее раздирали противоречивые чувства, и противоречие становилось все сильней при каждом новом известии об отцовских бесчинствах. Однако пойти против отца она могла бы лишь по воле Истока. Кольера такие мелочи не смущали — но что если, пойдя против столь презираемого им противника, он сам превратится в его подобие?

— Ну еще бы, — хрипло усмехнулся он. — Значит, если наш брак будет сохранен, я окажусь на всю жизнь прикован к девчонке без амбиций и к свекру — тирану и сластолюбцу, равных которому не было в истории! Но свергнуть его нельзя, хоть бы это и пошло на пользу нашим королевствам и тебе лично! — Он гневно воздел руки к небу. — Я женат на простофиле, которая против всякой логики хнычет о мире… и всячески становится на моем пути. А чтобы было еще сложнее, она вдобавок красотка, но ее поцелуй несет смерть.

Лицо его подрагивало от сдерживаемых эмоций. Он шумно вдохнул, явно стремясь успокоиться, и недоумевающе покачал головой.

— Чем ты так зацепила меня, жена, каким волшебством? Ибо я едва удерживаюсь от того, чтобы не проверить истинность этой твоей страшилки здесь и сейчас. Я не верю, что твой поцелуй смертоносен, что бы там ни говорилось в книгах. Ну, а если это не так… может, тогда я заслуживаю смерти.

Он сделал шаг к ней, и во взгляде его были безумие и вопрос.

Майя торопливо отступила.

— Не надо, Кольер, — попросила она и потрясла головой, чтобы очистить разум. Кровь стучала у нее в ушах. Как ей хотелось поцеловать его. Искушение жгло ее изнутри. Но она знала, что за этим последует. Опыт говорил ей, что Кольер ошибается и что поцелуй хэтары действительно несет смерть. Альдермастон аббатства Крюи умер, и она по сей день горевала о его смерти.

Кольер встал перед нею, но тут за стеной послышался скрип тачки. Где-то за стеной бабушкин голос тепло поздоровался с Тьюлиссом.

Кольер дрожал, его глаза впились в ее лицо. Губы искривила усмешка, но веселья в ней было очень мало.

— Ты так и не сказала отцу о том, что вышла замуж.

— Да, — прошептала она. — Я почти никому не сказала.

Он кивнул.

— Ладно.

Она закрыла глаза. Ей было нехорошо.

— Как ты собираешься поступить? — спросила она, отчаянно надеясь, что сейчас он полностью откажется от всяких планов на брак с Мюрэ.

Он прикусил губу и покачал головой.

— А это тебе предстоит еще узнать. Как мне предстоит узнать, кто ты на самом деле.

Кольер шагнул к стене, но в последний миг остановился и оглянулся. Глаза его блестели.

— Ты плохо умеешь заводить союзников, — просто сказал он. — Ты оскорбила Крабвелла и прочла нотацию Кэрью. Может, ты и впрямь так наивна, — глаза его сузились. — Знаешь, пусть я и младше тебя, не стоит меня недооценивать. Я не могу доверять тебе, Майя. И ты мне не доверяй. Сейчас мы союзники. Но на Духов день все может измениться.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Принцесса Комороса

На кухне альдермастона Майю ждала Сюзенна. Майя сразу поняла, что подруга ее пережила некое преображение. Выражение лица ее стало иным, взгляд изменился и стал мудрее. На кухне царила суматоха подготовки к Духову дню, но когда глаза их встретились, девушкам показалось, что все вокруг замерло.

Сюзенна торопливо поставила плошку на стол, бросилась к Майе, отвела темные волосы у нее со лба.

— Что с тобой случилось ночью? — шепотом спросила она, увлекая Майю в укромное местечко под навесом. Сабина, которая пришла вместе с Майей, кивнула Сюзенне и улыбнулась. По очереди обняв кухонных девочек, она села завтракать. Колетт непреклонно месила тесто, одновременно строго наблюдая за кухонной жизнью.

— Исток не позволил мне войти, — Майя опустила глаза. Смятение от встречи с Кольером не успело еще улечься у нее в душе. Она устала, она не спала всю ночь, а одежда ее отсырела и неприятно липла к телу.

— Ах, Майя, — прошептала Сюзенна, — я боялась, что… Что ты… что это было искушение.

Майя покачала головой.

— В Муирвуде я ни разу не чувствовала ничего такого, — ответила она.

— Но почему? Ведь ты уже бывала в других аббатствах.

— Да, но Муирвуд не похож на остальные. Он защищен чарами, которые наложила Лийя много лет назад. Здесь Бесчисленные не имеют надо мной власти. Но я знаю: стоит мне выйти из аббатства, и они вновь набросятся на меня, — Майя горько вздохнула. — Я так надеялась, что сумею пройти испытания!

Она заставила себя улыбнуться.

— А как ты, Сюзенна? Ты ведь прошла испытания. Я вижу по глазам, что прошла.

Сюзенна несмело кивнула и взяла руки Майи в свои. Несколько мгновений она молчала, тщательно подбирая слова.

— Это было ни на что не похоже, — медленно произнесла она. — Это не описать словами. Я никогда не испытывала ничего подобного. Знание, которое я там обрела, не может быть записано в книгах. Но главное — не знание, главное — это… чувство. Знаешь, Майя, я никогда не чувствовала себя так близко к Истоку. И кольчужница — это напоминание об этом миге… и привилегия.

Сюзенна благоговейно коснулась ворота сорочки.

— Одного я не могу теперь понять: как можно пройти испытания, ощутить это все — и отступиться? Как возможно нарушить принесенную клятву? Я даже думать без содрогания об этом не могу.

— Ты имеешь в виду моего отца? — печально уточнила Майя.

Сюзенна неопределенно повела рукой.

— Не только его… всех придворных, что запятнали свое имя. Новый граф Форши, альдермастон аббатства Августин и им подобные! Как они могут изгнать старого альдермастона и поставить нового, не имея на то дозволения Великой Провидицы? — Сюзенна закусила губу. — После того, как Исток так ясно явил мне свою силу… я просто не понимаю, как так можно.

Майя похлопала ее по руке.

— Что же в этом непонятного, Сюзенна? Ведь у тайнознатиц все в точности так же. Исток допустил их до ученья, позволил им гравировать, они читают книги и учат догматику, но для некоторых из них все это остается словами… и слова эти не находят отклика в их сердце, — Майя отбросила назад прядь волос. — Воля Истока может быть явлена через людей, но люди несовершенны. Боюсь, что в этом причина всех наших бед. Могу лишь надеяться, что он дозволит мне стать одной из этих людей.

Сюзенна заглянула ей в глаза.

— Майя, ты пережила такие тяготы, какие я и вообразить боюсь, и, когда ты не сумела войти в аббатство, я за тебя очень волновалась. Мне было так плохо!

Признание это заставило Майю улыбнуться.

— Бабушка сказала, что мы можем совершить вместе с ней бдение.

— Значит, ты не спала? Так вот почему у тебя такой усталый вид! Я думала, это от разочарования. Какая же я глупая! Бдение — это очень хорошо, и я совершу его вместе с вами. У нас осталось два дня до праздника. Будем не давать друг другу спать, как бы ни хотелось.

— Спасибо, — сказала Майя, и теплое чувство дружеской привязанности охватило ее. — Ты настоящая подруга.

Сюзенна подалась вперед, и девушки обнялись. Дружеские объятия несли в себе покой и чувство сопричастности. Наконец Майя отстранилась и вздохнула:

— А утром я повстречала в саду Кольера.

Майя быстро пересказала недолгий разговор. Сюзенна ахала, прикрывая рот, и недоверчиво качала головой.

— Как же тебе, наверное, было больно, — прошептала она, стиснув руки.

Майя кивнула.

— Он думает, что я либо сверхъестественно хитра, либо невероятно наивна. И он по-прежнему очень сердит на меня.

— Ну все-таки уже не так сильно, как в прошлый раз, — успокаивающе заметила Сюзенна. — Наверное, его немного успокоило твое письмо.

— Думаешь? — в отчаянии переспросила Майя. — Знаешь… вот у тебя есть Додд. Он тоже мастон, вы принесете нерушимый обет и будете вместе навеки. А ведь я так мечтала об этом, с самого детства мечтала, хоть брак моих родителей и был полон горя. Кольер же не прошел испытания, и не случайно — он не хотел их пройти. Он не хочет быть связанным волей Истока. У него свои запросы.

Сюзенна легко коснулась ее руки.

— Можно, я дам тебе совет, Майя? Когда будешь проходить испытания, просто верь. Знаешь, как дети играют: один падает спиной вперед, а остальные его подхватывают? Ребенок не видит, что у него за спиной, но знает, что ему не дадут упасть, — и она улыбнулась, глядя в глаза Майе. — Просто верь, и ты не упадешь… как не упала я.

Подбежала Дави с исходящей паром миской и торопливо сунула ее Майе.

— Ешьте скорее! Жена альдермастона прислала за вами Оуэна, вас требуют в большой дом.

В кабинете альдермастона их ожидало тайное собрание тайнознатиц. В воздухе висело напряжение, густое как дым. Девочки переговаривались, ерзали — словно стая птичек случайно проникла в эти стены. Наконец жена альдермастона выразительно кашлянула, и все умолкли.

— Девочки, — сказала она, — я понимаю, что вы волнуетесь. У меня для вас новости. Вы знаете, что Селия, пользуясь положением прачки, читала переписку шерифа. Она сообщила мне, что шерифу написала леди Деорвин и предложила ему графский титул, если он поддержит ее в борьбе против канцлера.

Девушки ахнули. Джоанна, жена альдермастона, снова подняла руку, требуя тишины. Но девочки смотрели только на Мейг, которая так и лучилась самодовольством.

— Позвольте мне договорить. Когда прибудет знать, начнутся переговоры, торговля, заключение союзов. Однако ничто из этого не должно отвлекать вас от вашей собственной задачи.

Она прошлась между сидящими.

— Держите ушки на макушке. Вызнайте у гостей все, что только возможно. Леди Деорвин и ее дети прибыли прошлой ночью, а королевскую свиту ожидают сегодня после полудня. Мейг, твой отец, шериф, принес присягу канцлеру Крабвеллу, поэтому я бы не слишком надеялась на титул.

Мейг кивнула с наигранной покорностью, но в глазах у нее Майя успела заметить торжество.

— Кроме того, леди Деорвин написала мне, попросив подобрать для нее фрейлину.

Девочки снова ахнули.

— А как же Джейен?

— Она выгнала Джейен?

— Не может быть!

— Она не выгоняла Джейен, — заверила их Джоанна. — Держите себя в руках, девочки. Я понимаю ваше волнение, ведь сегодня многие из вас станут мастонами. И это замечательно, но пусть это не отвлекает нас от самого важного: от Клятвы Муирвуда. Джейен Секстон по-прежнему состоит в свите леди Деорвин. Фрейлина нужна ее дочери, леди Мюрэ. В настоящее время идут переговоры о браке леди Мюрэ с королем Дагомеи, поэтому фрейлина должна будет говорить по-дагомейски и быть готовой уехать в те края, если потребуется.

В комнате стало тихо. Жена альдермастона строго кивнула. Ее птичий профиль вдруг показался девочкам стальным. Кое-кто стал поглядывать на Майю — она владела языками лучше всех, и многие не раз обращались к ней за помощью в учебе. Мейг побледнела от зависти, однако взволнованная Майя почти не заметила этого. Пальцы Сюзенны сжали ее руку, и пожатие принесло утешение.

— Кроме того, леди Деорвин желает безотлагательно дать аудиенцию девочкам из благородных Семейств. Хэвен Прул, Мэргери Бэйнтон, Сюзенна Кларенсье, Джоанна Стэй — вы немедленно подготовитесь к встрече с леди Деорвин.

Жена альдермастона помолчала и вдруг посмотрела прямо на Майю.

— И ты, Майя. Леди Деорвин пригласила тебя особо, — негромко добавила она.

Они торопливо переоделись, надели украшения, прихорошились. В животе у Майи застыл холодный ком, однако при мысли о новой встрече с леди Деорвин щеки ее загорелись от смеси гнева, стыда и отчаяния. Эта женщина явилась в аббатство, она привезла с собой своих дочерей и сыновей. Сыновей отца Майи! Майя сжала кулаки. Дети не виноваты в своем происхождении и, уж конечно, неповинны в том, что их родители сотворили с Коморосом. Сюзенна искоса бросила на Майю тревожный взгляд. Она владела дагомейским лучше всех прочих девочек, если не считать Майи, однако, конечно же, вовсе не стремилась уезжать.

— Я не уеду от Додда, — твердо сказала Сюзенна, расчесывая ей волосы. От волнения Майя никак не могла подобрать подходящий наряд, поэтому Сюзенна сама выбрала ей достаточно официальное платье. Стук в дверь не заставил себя ждать, и девушки, взявшись за руки, отправились вслед за Оуэном в зал для аудиенций, где их уже ожидали гости.

От волнения у Майи дрожали ноги. Она постаралась успокоиться, но это было выше ее сил. Жена альдермастона ожидала девочек у входа в зал, и взгляд ее был тревожен. Наконец все собрались. Мейг так накрасила лицо, что ее красота стала чрезмерной. Хэвен — хорошенькая девушка, пусть и не красавица — презрительно ухмылялась, подражая подруге. Мучаясь неопределенностью, Майя уставилась в пол. Сохрани меня, Исток, от яда змеиного, молилась она. Но вот двери открылись, и девочек пригласили войти.

Первым, кого Майя увидела, был Кольер. От этого ей отнюдь не стало легче. Кольер был одет по-королевски, и на черном камзоле блистали великолепные драгоценные камни. Король Дагомеи был тщательно выбрит, смотрел твердо, изяществом фигуры походя на статую. Ничто не дрогнуло в его лице — лишь голубые глаза настороженно следили за Майей, — однако затем она заметила, как дрогнул уголок его рта. Не в силах выдержать его тяжелый взгляд, Майя отвела глаза. Слева стояла леди Деорвин, смиренно сложив руки под грудью, левую поверх правой, словно в приветствии.

Позади выстроились девицы в платьях подобных тому, какое носила когда-то Майя. Все они были совсем молоды, ни одной старше двадцати пяти, все уступали возрастом леди Деорвин, которая готовилась встретить свой сороковой год.

В глазах леди Деорвин, в чопорно сложенных губах сквозило высокомерие женщины, сумевшей выйти замуж за короля. Ни единая прядь не выбилась из идеальной прически.

На королеве было затканное золотом платье ценой никак не менее десяти тысяч марок, диадема с огромным рубином, бесчисленные браслеты и ожерелья. Этот изысканный наряд выгодно выделял ее на фоне свиты, превращая в единственную розу среди сорняков — точно рассчитанный эффект. В своем стремлении царить над окружающими леди Деорвин не брезговала никакими средствами.

Сердце Майи перевернулось — справа от Кольера стояла Мюрэ в платье, лишь немногим уступавшем пышностью материнскому. Мюрэ цепко держала Кольера за руку и вид имела чрезвычайно довольный. Почтенный альдермастон Сейон стоял поодаль, у стены и тихо говорил о чем-то с сенешалем Томасом, который почтительно и серьезно кивал, слушая распоряжения хозяина.

— Подумать только, какие хорошенькие девицы, — милостиво произнесла своим жеманным голоском леди Деорвин. — В здешнем сыром климате я ожидала увидеть бледные личики. Ах, неужели у вас никогда не бывает солнечно?

Она наигранно рассмеялась. При виде Майи глаза ее сузились, однако вслух леди Деорвин не сказала ничего.

— Благодарю вас, милая Джоанна, — продолжала леди Деорвин, вежливо кивнув жене альдермастона. — Это ведь самые умненькие из ваших девочек, не так ли? Как я понимаю, они обучены вышивать, играть на музыкальных инструментах, знают иностранные языки, танцуют самые модные танцы, умеют управлять большим домом и руководить слугами. Что ж, вы неплохо их обучили. Но служить моей дочери, леди Мюрэ, достойны лишь самые лучшие. Ведь Мюрэ, знаете ли, в один прекрасный день может стать королевой, — при виде ее жеманной улыбки, адресованной Кольеру, Майю затошнило, — поэтому нам нужна особа, которая докажет иноземцам, что девушки Комороса воистину хороши собой и прекрасно воспитаны.

— Разумеется, моя королева, — ответил Кольер с сильным акцентом, какого Майя за ним прежде не замечала. Король отвесил галантный поклон и погладил Мюрэ по руке. — Однако я соскучился по родной речи. Проверим сначала, как они знают иностранные языки. Вы согласны, моя дорогая?

Леди Мюрэ неуверенно кивнула. Рука об руку они с Кольером подошли к Хэвен, которая стояла первой. Кольер равнодушно поглядел ей в лицо, смерил взглядом от макушки до туфелек, наклонил голову и вдруг быстро спросил, нравятся ли ей бесконечные дожди и кишащие гнусом болота этих безрадостных земель и не предпочтет ли она пышные дагомейские виноградники местным унылым яблоневым садам.

Он говорил так быстро, что понять его успел бы лишь человек, поистине хорошо знающий дагомейский язык. Глаза Хэвен расширились в ужасе, потом в них появилось смущение. Девица сбивчиво попросила Кольера повторить вопрос медленнее, однако он лишь презрительно фыркнул и перешел к следующей девице, которой была Мейг. Майя следила за ним взглядом, не понимая, что он затеял.

Ибо Кольер несомненно что-то затеял. Притворившись, будто красота Мейг очаровала его, он — уже гораздо медленнее — спросил ее о том, какие погоды стоят в ее Сотне.

— Я родом из этой Сотни, — запинаясь, ответила по-дагомейски Мейг. — Мой отец — шериф.

— О, неужели? Любите ли вы соколиную охоту? Прекрасно. Знакома ли вам пайзенийская школа фехтования? Нет? О, как печально, ведь фехтование — мой любимый вид спорта.

С этими словами он перешел к Джоанне. Мюрэ, которая так и не сказала ни слова, молча волочилась за ним следом, выслушивая его краткие беседы с девицами. Кольер обратился к Джоанне с вопросом о том, жирны ли свиньи в болотах вокруг аббатства, а также пожелал узнать, не родня ли свиньям жители ее Сотни.

Джоанна сперва нахмурилась, разбирая услышанное, а когда разобрала, брови у нее полезли на лоб.

Не понимая, как следует отвечать на королевскую шутку, она что-то промямлила и покраснела. Не обращая внимания на ее смятение, Кольер перешел к Сюзенне, на которую, надо сказать, посмотрел не без интереса. Он явно отметил, что Сюзенна с Майей стоят довольно близко друг к другу, и глаза его сузились. Мюрэ, по всей видимости, не понимавшая ровным счетом ничего из сказанного, продолжала цепляться за его руку с самым собственническим и самоуверенным видом. Майя твердо велела себе сохранять спокойствие, однако не могла не спросить себя — не собирается ли Кольер унизить ее публично? И как он обойдется с Сюзенной.

— Как ваше имя? — довольно вежливо спросил он — простой вопрос, на который могла ответить любая из девиц.

— Сюзенна Кларенсье, ваше величество, — ответила Сюзенна, опустив глаза, и сделала безупречный реверанс. При виде этого маленького знака уважения Кольер приподнял бровь. Он задал несколько вопросов о том, где находится Сотня ее отца, с кем состоит в родстве ее Семейство, а также, лукаво улыбнувшись, поинтересовался, часто ли она гуляет по садам в сопровождении громилы с топором.

Чуть вздернув подбородок, Сюзенна спокойно и уверенно ответила, что топоры в саду уместны как нигде более, ибо с деревьев порой падают сломанные ветви. Одобрительно улыбнувшись, Кольер обернулся к Мюрэ, многозначительно кивнул и двинулся дальше. Что до Мюрэ, то она лишь хлопала глазами — ее знания дагомейского не хватало для того, чтобы следить за столь быстрым обменом репликами.

— Ваше имя? — спросил он Майю с ноткой интереса в голосе. Взгляд его был столь пронзителен, словно он хотел, чтобы Майя сказала правду. Она посмотрела ему в глаза, гадая, чего он ждет от нее — что она скажет все как есть или подыграет ему? Однако ответить она не успела, потому что рядом возникла леди Деорвин.

— Это побочная дочь моего мужа, — вмешалась в разговор леди, слегка покраснев. — Леди Марсиана. Мы с вами о ней говорили. Мне надо обсудить с ней один небольшой вопрос — только поэтому я пожелала видеть ее здесь вместе с остальными. Она не годится для того, чтобы служить леди Мюрэ.

— Ах, благодарю вас, леди Деорвин, — ответил Кольер со своим преувеличенным акцентом. — Должен с вами согласиться. Она не годится для того, чтобы служить леди Мюрэ. Однако она ведь, кажется, знает несколько иностранных языков?

— Возможно, милорд, — холодно произнесла леди Деорвин. — Если, конечно, она не растеряла все свои знания. Видите ли, она много лет… служила… в доме моей матери, отчего была лишена возможности практиковаться в иностранных языках.

— Какая честь! — восхитился Кольер, с горящими глазами поворачиваясь к леди Деорвин. — Какая привилегия — быть… как это у вас говорится… служанкой в доме вашей матушки. В Дагомее мы не столь милосердны к незаконным отпрыскам благородных Семейств. У нас они часто становятся безродными. Рад видеть, что с побочной дочерью короля в Коморосе обошлись не столь жестоко.

Он повернулся и окинул взглядом всех девиц разом.

— Предлагаю испытать их музыкальные таланты, моя госпожа, — и он изящно поклонился леди Деорвин.

— Вы хотите музыки? — растерянно спросила та.

— Вы ведь говорили, что в аббатстве их обучали музыке, не так ли? — Он невинно округлил глаза. — Пусть девицы сыграют нам!

Он обвел рукой ряд девиц, словно бы мельком бросил взгляд на Майю.

— Пусть играют все по очереди.

Ярость, не будучи сдерживаема, зачастую несет куда больше разрушений, нежели боль, ее породившая.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Отступник

В зале повисло напряжение, которое отнюдь не ослабевало от дрожащего звона струн под нервными девичьими пальцами. В залу внесли музыкальные инструменты, и всех девушек по очереди попросили исполнить какое-либо произведение. Присутствие заморского короля, который мог решать их судьбу, отнюдь не делало эту задачу легче. Что до Кольера, то он любезно и приязненно беседовал с леди Мюрэ, самодовольная улыбка которой становилась все шире. Изысканные ухаживания молодого красавца льстили Мюрэ, и дочь леди Деорвин из кожи вон лезла, чтобы удержать внимание Кольера, не давая ему перевести взгляд ни на кого иного. Лучезарная улыбка и утонченные манеры короля Дагомеи без труда вскружили голову тщеславной молодой особе, однако Майя, знавшая Кольера лучше прочих, видела в нем нечто иное. Когда леди Деорвин прервала их беседу, в глазах Кольера вспыхнул огонь. Майя чувствовала, что он лелеет некий тайный план, хотя и не догадывалась, какой именно.

Вздохнув, Майя оглядела комнату, чтобы отвлечься. У стены смиренно сидели пять фрейлин леди Деорвин, среди которых Майя без труда узнала Джейен Секстон — та тайком переглядывалась с Сюзенной. Джейен была скромная темноволосая девушка с личиком-сердечком и кротким, нет, даже каким-то несчастным взглядом. Видно было, что Джейен и Сюзенне очень хочется поговорить наедине, но, увы, в присутствии такого количества наблюдателей это было совершенно невозможно.

На середине исполняемой Джоанной лютневой пьесы к Майе подошла младшая сестра Мюрэ, Иолесия, и очень тихо сказала:

— Майя, матушка хочет поговорить с тобой наедине.

Майя повернулась и, к удивлению своему, увидела, что на лице сводной сестры написано смущение. Леди Деорвин, стоявшая в другом конце зала, буквально пылала от возмущения. Она делала вид, что внимательно наблюдает за игрой девиц, однако пальцы ее беспокойно сплетались и расплетались.

Кивнув, Майя потихоньку улизнула от Сюзенны, обошла комнату и приблизилась к месту, где расположились леди Деорвин и ее фрейлины. Кольер и Мюрэ сидели рядом с Джоанной, упоенно внимая меланхоличной мелодии. Маневр Майи не остался незамеченным, однако Кольер лишь удостоил ее небрежным взглядом. Мюрэ шепнула ему что-то, прикрывшись рукой, и тихо захихикала.

Мысль о предстоящем разговоре с леди Деорвин пробудила в душе у Майи тревогу. Эта женщина совратила ее отца, заставив его предать брачные клятвы. Эта женщина устроила ее, Майи, изгнание. Эта женщина приказала своей матери унизить Майю, поставив ее ниже самого последнего слуги. Сердце билось как безумное, однако Майя твердо напомнила себе, что она законная дочь короля и принцесса, и потому должна быть любезна и спокойна.

— Да, леди Деорвин? — официальным тоном произнесла Майя и сделала реверанс.

Слово «королева» не прозвучало, и ноздри леди Деорвин задрожали от гнева. Но Майя знала твердо: второй брак отца незаконен, и зваться королевой могла только матушка и никто иной. Леди Деорвин перевела взгляд на музицирующую Джоанну и жестом велела Майе молчать. Пьеса закончилась, присутствующие поаплодировали. Мейг, очередь которой была следующей, уселась за огромную арфу и уверенно поставила руки на струны — спина прямая, пальцы лежат спокойно. По залу поплыли чарующие звуки.

— Очень хорошо, — одобрительно кивнул Кольер, и дагомейский акцент в его голос стал еще заметнее. — Как мило, как талантливо.

Музыка плыла по залу, но жеманный голосок леди Деорвин, пусть и тихий, предназначенный лишь для ушей Майи, убил все очарование. Видно было, что вежливое обращение с падчерицей нелегко дается королевской супруге.

— Благодарю тебя за визит, Марсиана. Я надеялась, что мы с тобой сможем поговорить, не дожидаясь приезда твоего отца.

Майя нахмурилась, но промолчала, предоставив леди Деорвин возможность продолжать.

Глаза леди Деорвин горели, щеки пылали от избытка чувств.

— Между нами не всегда были дружеские чувства, — осторожно начала она.

— Между нами никогда не было дружеских чувств, — холодно поправила ее Майя. — Впрочем, в данных обстоятельствах это вполне объяснимо.

— Ну почему ты вечно все усложняешь! — леди Деорвин повысила голос, но тут же взяла себя в руки. Губы ее подрагивали от сдерживаемого гнева. Она тяжело сглотнула и попыталась успокоиться.

— Да, в прошлом я не всегда была к тебе добра. Ты это хочешь сказать? Что ж, я признаю. Это было… низко, согласна. Я сожалею об этом, Марсиана, и сожалею искренне. Ты все еще очень юна и чересчур злопамятна. Увы, этот порок свойственен молодым.

— Вы несправедливы ко мне, мадам, — негромко ответила Майя. — Вы не удосужились узнать меня, однако уже делаете заключения о моей натуре.

Взгляд, который бросила на нее леди Деорвин, был полон гнева и возмущения.

— О твоей натуре? Всем нам хорошо известна твоя натура, дитя. Ты — самая упрямая, твердолобая особа, каких только знал свет! Тебя избаловали в детстве, ты возгордилась. Всякая иная девица приняла бы свое новое положение со смирением и нашла бы в нем утешение. Но ты отказалась от этого пути, презрев разум, достоинство, долг!

Горячая волна поднялась из груди Майи, захлестнула ее шею и лицо, однако голос девушки был спокоен.

— Вы совсем меня не знаете, — просто ответила она. — И не пытались узнать.

Леди Деорвин вспыхнула.

— Я знаю достаточно… от своей матери в том числе. Да и сама я не слепая, — леди яростно сощурила зеленые глаза. — Послушай, Марсиана, я проделала весь этот путь вовсе не затем, чтобы с тобой спорить. Будь благоразумна, девица!

Майя холодно подняла брови, но промолчала.

— Разумеется, я приехала на праздник Духова дня. Но не только. Не верь, если не хочешь, но я защищала тебя перед твоим отцом. Да-да, защищала! Я сказала ему, что хочу, чтобы ты вернулась… ко двору.

Она облизала губы. Майя заметила, что у леди Деорвин дрожат руки. В воздухе плыли звуки арфы, полностью скрывавшие напряженную беседу.

Майя молча ждала, глядя на леди.

— Неужели тебе нечего сказать? — возмутилась та — по-видимому, она рассчитывала на то, что Майя будет рада этой новости.

— Не уверена, что понимаю вас.

— Ах, ну почему ты такая скрытная? — голос леди стал ниже и больше походил на рычание. — Я попросила твоего отца… восстановить твое положение. Вернуть тебе земли, входившие в приданое твоей матери. Ты снова станешь леди, Марсиана, понимаешь? Где же твой здравый смысл?

Майя свела брови.

— И что же я должна сделать для того, чтобы оправдать такую… честь?

— Ты сама прекрасно все знаешь, — гневно отрезала леди Деорвин, и ее полные губы исказились от нетерпения. — Подпиши закон о верноподданничестве. Бумаги о возвращении тебе твоих земель уже готовы. Они были представлены Тайному совету. Марсиана, ты выйдешь из этого аббатства не безродной, а леди! У тебя будет состояние, слуги… все, что было раньше! Только подпиши закон. Ну, ты согласна?

Так вот оно что: леди Деорвин хотела заранее разведать планы Майи. Она нуждалась в информации, хотела подготовиться и принести отцу Майи ответ первой.

Майя с отвращением посмотрела на собеседницу.

— Скажите, леди Деорвин, новый альдермастон Муирвуда, тот, которого назначил мой отец… тот, который прибудет сегодня — он вам родич?

— Я его племянница, — холодно ответила леди Деорвин. — И что с того?

Майя кивнула.

— Что ж, это все объясняет. Родство с вами совершенно объясняет его склонность к подлости, — она повернулась, собираясь уходить. — Я не подпишу ничего, что противно моей совести.

Леди Деорвин схватила ее за рукав платья.

— Я тебя не отпускала!

Майя опустила взгляд и посмотрела на белые пальцы леди Деорвин с выступившими на них жилами. Пальцы были унизаны кольцами — знак власти, знак силы. Широкие золотые полосы были усеяны драгоценными бриллиантами в тысячи марок. Я отреклась от этого всего в тот день, когда покидала Несс, как отреклась от Бесчисленного, который намеревался завладеть мною до конца дней моих, подумала Майя.

— В таком случае — с вашего позволения, — бесцветным тоном сказала она, твердо решив сохранить спокойствие.

— Гадкая девчонка! — прошипела леди Деорвин. — Твое упрямство тебя погубит. Твой отец не станет разводить сантименты, Майя! Я его знаю! Он уничтожит каждого, кто встанет на его пути. Альдермастон Муирвуда! Его жена! Великая Провидица из Прай-Ри! Он сравняет с землей аббатство Тинтерн. И сокрушит тебя — даже тебя!

С этими словами она резко отдернула руку.

Майя медленно потерла запястье и пошла обратно на свое место.

Щеки ее пылали от гнева и стыда. Она не осмеливалась поднять взгляд, не смотрела ни на кого — и тем более не смотрела на Кольера. Сев на свое место, она сложила руки на коленях и приняла смиренный вид, однако обуревавшие ее чувства были почти невыносимы.

Следующей играла Сюзенна, и Майя воспользовалась передышкой, чтобы привести в порядок свои мысли. Альдермастон не раз напоминал ей, что любое чувство в конце концов растает и пройдет. Он побуждал Майю сознавать свои чувства, называть их, понимать их, даже продлевать. Скромно сидя в углу, сложив руки на коленях, она словно наяву слышала его голос и внимательно изучала собственный стыд, готовясь к следующей, еще более жестокой стычке, которой было не миновать, — к встрече с отцом.

Сюзенна опустила флейту. Леди Деорвин вышла вперед и заговорила, заставив аплодисменты умолкнуть.

— Вам понравилась их игра, мой господин? — спросила она у Кольера, вся любезность.

— Дамы вашего королевства замечательно музыкальны, — галантно ответил Кольер. — Эти девицы изучали музыку со всем прилежанием. Но… кажется, мы еще не слышали последнюю из них?

Леди Деорвин бросила взгляд на Майю, и лицо ее исказилось гневом.

— В этом нет нужды, мой господин.

Взгляд ее явно говорил, что Майе здесь больше не рады.

— Нет, прошу меня простить, — с очаровательным акцентом настаивал Кольер, — но я не буду удовлетворен до тех пор, пока не услышу, как она играет.

Леди Деорвин побагровела, но взяла себя в руки и сухо присела в реверансе.

— Если вы настаиваете…

— Настаиваю, — веско сказал Кольер, беря Мюрэ за руку и нежно сжимая ее пальцы. Свободной рукой он погладил ее ладонь. — Я еще не слышал, как играет леди Мюрэ.

Этого леди Деорвин не ожидала.

— Моя… моя дочь? — дрожащим голосом переспросила она.

Глаза Мюрэ расширились, в них читался ужас.

— Мой… мой господин?

Едва сдерживая улыбку, Майя следила за Кольером. Она начинала понимать.

— О да! Каким инструментом вы владеете, моя дорогая? — Он усмехнулся и тут же галантно смутился. — Ах нет, я должен был спросить — какими инструментами, ммм?

Мюрэ стояла как громом пораженная. Губы ее приоткрылись, обнажив зубки, но она не произнесла ни слова.

— Она… — леди Деорвин лихорадочно искала подходящий ответ, — она играет на флейте… нет, на лютне. Она играет на лютне. Не так ли, моя милая?

Побледнев от смущения, леди Мюрэ покачала головой.

— Я… так давно не играла…

— На лютне, — повторил Кольер с преувеличенным разочарованием. — Понимаю. Вероятно, вы не любите музыку?

— Я обожаю музыку! — торопливо заверила его Мюрэ и очаровательно захлопала глазками.

— Понимаю. Должно быть, вы предпочитаете слушать, как играют другие. Что ж…

Он стремительно встал, взял со стойки лютню и пробежал умелыми пальцами по струнам, взяв несколько аккордов. Притопывая ногой, он заиграл гальярду — быструю танцевальную мелодию, — но на середине аккорда остановился и передал лютню Джоанне.

— Сыграйте эту мелодию для леди Мюрэ, — попросил он с вежливым поклоном. — Вам ведь знакома гальярда?

— Да, мой господин, — ответила Джоанна, взяла у него лютню и без труда продолжила мелодию с того самого места, где он остановился.

— Я слышал, что в Коморосе есть очаровательная традиция, — произнес Кольер, протянув руки к Мюрэ и мило улыбаясь. — Танцы вокруг майского шеста, так, кажется? Говорят, что на Духов день даже безродная может танцевать с лордом — это правда?

— Да, мой господин, — выдавила сквозь сжатые зубы леди Деорвин. На лице ее отразилась целая гамма чувств.

— В Дагомее на этот праздник мы танцуем гальярду, — сообщил Кольер, помогая Мюрэ встать. — Таковы наши традиции. Вы танцуете гальярду? — вежливо, но немного насмешливо спросил он у леди Мюрэ, как будто рассчитывал на отрицательный ответ.

— О да, разумеется! — воскликнула леди Мюрэ, вскакивая на ноги. Перспектива наконец-то показать себя явно ее привлекала.

Он выставил свой стул посреди зала, и вокруг тотчас же образовалось свободное пространство.

— Это будет майское дерево. Конечно, настоящее дерево должно быть выше, да и ленты должны быть, но… Будем танцевать гальярду, все вместе. Это ведь дагомейский танец, вы знаете? Но у нас есть и другие танцы, и один появился совсем недавно.

Он сделал драматическую паузу и обвел взглядом дам, которые ловили каждое его слово.

— Это… вольта!

В глазах леди Мюрэ заплескался ужас.

— В самом деле? Я… Я, конечно, слышала о нем, но… но я его совсем не знаю…

Майя впилась взглядом в Кольера — что-то он задумал? Она хорошо помнила ту ночь в дагомейской таверне, ночь, когда он учил ее танцевать вольту. Это было давно, целую жизнь назад, и она еще не знала, что он не простой конюх, а самый настоящий король. Во рту у нее пересохло. В тот день она впервые с тех пор, как стала взрослой, танцевала с мужчиной, и не на уроке танцев, а по-настоящему.

— Не знаете? — недоверчиво переспросил Кольер, обращаясь ко всей комнате сразу. — У нас очень любят вольту!

Он выпустил руку Мюрэ и повернулся к девицам из аббатства. Взгляд его остановился на Майе.

— Кто-нибудь из вас танцует вольту?

Его слова повисли в воздухе, не встретив ответа. Голубые глаза смотрели в упор, приглашая ее встать и выйти вперед. Он протянул руку — и протянул ее Майе и никому иному.

Не в силах сопротивляться, Майя молча встала и шагнула к нему, вызвав у себя за спиной целый шквал охов и ахов. Уголок рта Кольера дернулся в намеке на улыбку, и Майя поняла, что он рад ее согласию. Сердце ее билось часто и неровно, ей хотелось одного — чтобы танец не оказался очередной издевкой, которой он решил ее подвергнуть. Джоанна снова заиграла гальярду, и Кольер чуть заметно закивал в ритм. Когда их руки встретились, его горячая ладонь едва не обожгла ей кожу.

— Как тогда, — шепнул он, подмигнув, и разом увлек ее в танце вокруг импровизированного дерева. Она не смотрела по сторонам, боясь оступиться всем на посмешище. Кольер уверенной рукой вел ее вперед, и сложные па следовали одно за другим.

Вольта отличалась от гальярды лишь тем, что в гальярде не требовалось поднимать и кружить партнершу. Играла музыка, миг этот приближался, и воспоминание о несущих ее по воздуху сильных руках вернулось, яркое, словно то было лишь вчера. Из ног ушла усталость, грудь наполнила бесшабашная радость. Еще один шаг — и вот руки Кольера легли ей на талию и подняли ее вверх. Она оттолкнулась от его плеч и взлетела, глядя на него сверху, вбирая в себя каждую черточку его лица, каждый шрам.

Его глаза манили и затягивали, словно сияющие озера. Она смотрела в них не отрываясь и читала в его глазах гордость и восхищение. Но не только — отчего-то была там и нежность. Готовность защищать ее. Но этот краткий миг быстро закончился, она ощутила под ногами пол и закружилась в танце. Ей казалось, что она летит.

Они танцевали вокруг стула, и круженье ее юбок следовало за прихотливой мелодией. Снова оборот, она была готова, она почти ждала его и снова ощутила восторг летящей птицы. Она оттолкнулась от его плеч, и собственные волосы скользнули у нее по плечам, а сердце бешено билось. Во рту у нее пересохло, и кожа звенела от макушки до пяток. Но и этот миг закончился, и они вновь пустились в пляс вокруг импровизированного майского дерева. Мир замер и застыл, и только они вдвоем жили в этот миг, позабыв об устремленных на них неприязненных взглядах.

На сей раз он повел ее медленнее, и руки их не сразу нашли друг друга. Майя посмотрела на него снизу вверх. Ее переполняли чувства, она ощущала себя невероятно уязвимой. Ей казалось, что она — пташка, которую он несет в своих сильных руках, которые могут и раздавить, и приласкать. За стремительным движением ног, за переплетающимися руками, за стучащим в груди сердцем она почти не слышала музыки. Было лишь чувство, и чувство это было сильнее танца.

К ужасу и смятению своему, она вдруг поняла, что за все эти месяцы ее чувство к Кольеру претерпело изменения и стало гораздо глубже. Он больше не был ей безразличен. Она жаждала его признания. Она любила его. Любила — и дрожала от страха, боясь, что он отбросит ее прочь, как ненужную помеху на пути к цели.

Взгляд его изменился — неужели он прочел ее мысли? Его лицо из веселого стало серьезным, в горделивом взгляде появилось тепло. Его руки вновь легли ей на бедра, готовые к следующему взлету. Он поднял ее еще выше прежнего, закружил, разрывая ритм и вознося ее к потолку. Ослабевшими руками она оттолкнулась от его плеч и посмотрела вниз, чувствуя, как щекочут щеки ее волосы, пеленой скрывая ее взгляд от собравшихся.

Она смотрела на него с мольбой, не чуя собственного сердца.

Поворот был окончен, но она все еще была там, наверху, летела, словно птица на ветру. Наконец он медленно опустил ее, тоже не сводя глаз, и взгляд его был предназначен ей одной. И во взгляде этом была мольба — не предавай меня больше.

Ни за что больше, был ее молчаливый ответ, невысказанное обещание, которое он прочел в ее глазах.

Прозвучали последние аккорды, и музыка умолкла.

В обрушившемся вслед за этим шуме Майя только и смогла что найти взглядом Сюзенну. Лицо подруги выдавало владевшие ею чувства, рот приоткрылся, глаза распахнулись — она лучше всех, лучше кого бы то ни было из присутствующих знала, что произошло сейчас с Майей. Ибо Майя — на виду у всех, втайне ото всех — только что танцевала со своим мужем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Кранмир

Взяв руки Майи в свои, Кольер галантно поклонился.

— Леди Майя, вы очень способная ученица, — произнес он. Взгляд, который он при этом бросил на Мюрэ, был исполнен укоризны и ясно давал понять, кому адресовано оскорбление.

Багровая от ярости леди Деорвин оскалила зубы, словно волчица, и с неприкрытой ненавистью уставилась на Майю.

— Вон, — выдохнула она, не утруждая себя больше церемониями. — Тебе здесь не место! Ты. Меня. Поняла?

Но не успела Майя пошевелиться, как пальцы Кольера крепче сжали ее руку.

— Вы совершенно правы, леди Деорвин. Ей место не здесь. Ей самое место… в Дагомее.

За спиной у Майи пронесся шквал вздохов. Не понимая, что происходит, Майя уставилась на Кольера. Чего он добивается?

— Вы выбрали… эту… в компаньонки моей дочери? — в возмущении выдавила из себя леди Деорвин. — Нет, возьмите любую другую! Мой муж не…

— Вы меня не поняли, — грубо перебил ее Кольер. Все еще держа Майю за руку, он шагнул к леди Деорвин, сжав зубы от ярости, и маска галантного ухажера спала с него, словно и не бывало. — Все прекрасно видят, что леди Майя — прекраснейшая из присутствующих дам, к красоте которой добавляется грация, мудрость и многочисленные таланты. Она была рождена, чтобы стать королевой, а не придворной фрейлиной. Теперь я понимаю, почему вы так старательно прятали ее от меня, моя госпожа.

И тут леди Деорвин поняла. Лицо ее вспыхнуло.

— Так вы… так это все… ради… нее?

Мысль о том, что красавец-король достанется не ей, а Майе, совершенно подкосила Мюрэ, и она выбежала в слезах, зажимая ладонью рот.

Кольер смерил мачеху Майи долгим взглядом и глубоко вздохнул. Голос его стал низким, настоящим, полностью избавившись от наигранного акцента.

— Простите меня, леди Деорвин, но вы слепы. Ваша власть на исходе. Мы с Майей тайно обвенчались много месяцев назад в Дагомее. Я прибыл в Коморос за своей женой — и уеду только с ней вместе.

Губы его дрожали от ярости, голубые глаза метали молнии.

— Вы больше никогда не посмеете оскорбить мою жену.

Он бросил повелительный взгляд на присутствующих.

— Оставьте нас, — повелительно бросил он.

Комната стала быстро пустеть. Дамы поспешно расходились — кто суетливо, кто, следуя примеру королевы, с видом величественного негодования. Глядя, как они разбегаются, Кольер шепнул Майе на ухо:

— Твоя подруга пусть останется.

— Сюзенна! — позвала Майя. Вздрогнув, Сюзенна обернулась и шагнула к ней. На лице у нее было написано смятение и страх.

Жена альдермастона помедлила у двери и вышла последней, закрыв ее за собой и оставив троицу наедине. Воцарилась тишина. Подруги молча смотрели на Кольера — Майя с восхищением, Сюзенна с благоговением.

Избавившись от маски, Кольер больше не скрывал своего торжества и явно был доволен собой.

— Должен признаться, это было весьма… приятно, — усмехнулся он и легонько потянул Майю за собой, увлекая ее к мягкому диванчику. — Какое у нее было лицо… Это будет самым драгоценным моим воспоминанием. Клянусь Идумеей, как же я презираю эту женщину!

Ободряюще улыбнувшись Сюзенне, он жестом пригласил ее сесть рядом с Майей.

— Хочешь поехать в Дагомею, Майя? — спросил он.

— Кольер! Что ты натворил! — выдохнула Майя, до сих пор не пришедшая в себя после столь резкой смены событий.

— Ничего такого, что не задумал бы заранее, — ответил он, высоко подняв брови. — Правда, я собирался объявить о нашем браке не раньше чем прибудет твой отец и специально заготовил небольшую речь, — он скромно пожал плечами. — Но когда я увидел, как эта Деорвин обращается с тобой, голубка… как она унижает тебя, как старается уязвить побольнее, я понял, что надо действовать. Никто не смеет оскорблять королеву Дагомеи. И мою жену, — он покачал головой. — Знаешь, Майя, мы можем во многом друг с другом не соглашаться, однако ты согласишься со мной, если я скажу, что эта женщина — ядовитая змея, лисица, которая пирует на чужих трупах. Как ты только выносила ее все эти годы?

Сердце Майи переполняли самые разные чувства, она едва могла дышать и потому молча смотрела на Кольера — ей столько всего хотелось сказать сразу!

— Ты унизил Мюрэ…

— Намеренно! — отрезал он и заходил от стены к стене. Взял лютню, извлек из нее несколько нот. — И даже не без удовольствия. Мне ее совсем не жаль, Майя. Даже и не надейся. Я думал только о том, чтобы избавить от унижения тебя.

— Я понимаю, — ответила она, — но ты причинил ей боль и страдания. Мюрэ… она ведь и в самом деле ждала вашей помолвки…

Он ухмыльнулся. Лютня издала неблагозвучное дребезжание. Поморщившись, Кольер снова взял аккорд, на сей раз вполне приятный.

— Знай они мою изворотливость, подготовились бы получше. Меня ведь не зря зовут Финт — Финт Кольер, — он нетерпеливо вздохнул. — Мюрэ я пожертвовал. Потому что моей целью все это время была ты.

Лестно было сознавать, что все это время Финт вовсе и не собирался отказаться от Майи, однако у девушки накопилось слишком много вопросов.

— А как же наши разговоры в саду?

Он наморщил лоб.

— А что не так? Я был честен и искренен до последнего слова. Я все еще зол на тебя. Я не вполне понимаю, как нам теперь строить наш брак, — говоря это, он продолжал дергать струны лютни. — Мы очень по-разному смотрим на жизнь. Но не мог же я сидеть и слушать, как эта женщина унижает и терзает тебя — тебя, законную наследницу этого королевства, и кто? — жалкая узурпаторша! Да Мюрэ тебе в подметки не годится. Каюсь, я хотел, чтобы это увидели все. Весть о случившемся разнесется быстро, уж поверь. Леди Деорвин и ее деткам нанесена смертельная обида… и если уж совсем честно, изящество, с которым я ее нанес, лишь приумножит мою славу в твоем народе. Так или иначе, я все спланировал, Майя. Правда, я думал, что станцуем мы с тобой в Духов день, ну да кто нам помешает.

Он извлек из лютни несколько нот и лукаво посмотрел на Майю.

Прикусив губу, Майя помолчала, с трудом поспевая за переменами его изменчивого нрава.

— Но что ты скажешь моему отцу? — спросила она.

— Что мы уже женаты, — твердо ответил он и кивнул. — Придется, наверное, призвать свидетелей, и, пожалуй, я потеряю пару-тройку графств, которые намеревался получить в этот свой приезд. Твой отец заплатит мне меньше, чем я заслуживаю, но союз с Дагомеей ему необходим, как ни крути. Браннону не выстоять против армады. Я нужен королю, и король это знает.

Он бросил взгляд на Сюзенну.

— В Дагомее Майе потребуется надежная подруга. Я хочу, чтобы вы поехали с ней. Что вы пожелаете за такую услугу? Как я понимаю, вы… обручены?

Сюзенна нерешительно опустила взгляд, но потом посмотрела прямо в глаза Кольеру.

— Да, мой господин.

— С Додлеем Прайсом, безземельным сыном графа Форши.

Кольер заговорщически понизил голос и наклонился ближе к девушкам.

— Я с радостью приму его на службу, моя госпожа. Я мог бы… устроить, — он дернул плечом и нахмурился, — устроить ему земли и титулы в Дагомее. Если моя госпожа того пожелает.

Наслаждаясь ролью благодетеля, он весело подмигнул Майе.

Утратив дар речи, Майя повернулась к Сюзенне и увидела, что на ее ресницах поблескивают слезы.

— Правда, мой господин?

Кольер кивнул.

— Позовите Додда. Посмотрим, что он скажет. О нем хорошо отзывался Джон Тейт, а Джону можно верить.

— Я сейчас! — воскликнула Сюзенна и, сияя от радости, выбежала из зала.

В груди у Майи встал холодный ком, и тяжесть легла на ее плечи.

— Я не могу уехать в Дагомею, — тихо произнесла она.

Он поднял бровь.

— Почему это?

С этими словами он сел рядом с ней, заставив подвинуться и будоража ее осознанием собственной близости. Протянув руку, он отвел с ее лица прядь темных волос. Дрожь от его прикосновения пробежала от шеи к позвоночнику. Майя сделала над собой огромное усилие, чтобы не растеряться.

— Мне нужно пройти мастонские испытания. Я писала тебе об этом.

— В Дагомее полным-полно аббатств, — напомнил он ей. — В старину принцев и принцесс наших земель отправляли учиться в аббатство Дохту. Пройдешь испытания там или в любой другой стране, какая разница?

Майя покачала головой.

— Нет. Я должна пройти их в Муирвуде.

Он смотрел непонимающе.

— Но почему?

Она опустила взгляд, собралась с силами и посмотрела прямо ему в глаза, словно в синюю бездну.

— В моей семье из поколения в поколение передается одна клятва. Клятва восстановить аббатство Муирвуд.

— Аббатство уже отстроено, — ничего не понимая, напомнил он. — По сравнению с иными оно, конечно, невелико, но здесь красиво и все устроено как надо. Я так понял, новым альдермастоном станет дядюшка леди Деорвин, Кранмир.

Майя в отчаянии покачала головой:

— Кранмир не сможет стать новым альдермастоном!

Кольер пожал плечами.

— Ну, это все политические игрища. В этом смысле ваш орден ничуть не отличается от ордена Дохту-Мондар.

— Ты не понимаешь! Это не просто политика. Ритуалы мастонов еще не завершены! Ты не проходил испытания, поэтому не знаешь про Сокровенную завесу. Ее надо открыть. В прошлом мастоны проходили сквозь Сокровенную завесу и так переносились из аббатства в аббатство. Сейчас мы больше так не можем, и наши мертвые прикованы к этому миру.

По его лицу скользнула недоверчивая ухмылка, но он промолчал.

— Ты мне не веришь, — сказала Майя.

— Прежде договори, — попросил он и кивнул. — Я не стану оспаривать право Великой Провидицы на то, чтобы назначать своих людей. У дохту-мондарцев все устроено так же. Я просто не верю в Идумею и в мертвых, которые должны вернуться. И эта закрытая Завеса для меня тоже ничего не значит.

— Но это правда! За последнюю сотню лет ни один человек не прошел сквозь Сокровенную завесу! Я знаю верования дохту-мондарцев. Валравен мне рассказывал. Они верят, что могут достигнуть единства с мертвыми, и те возродятся вновь. Но это неправда. Умершие стремятся в Идумею, но им нет выхода из нашего мира. Лийя завещала своим потомкам восстановить в Муирвуде все обряды. А это значит — вновь открыть путь между аббатствами и возродить все обряды для умерших. Моя бабушка — Великая Провидица, но даже у нее не хватает сил, чтобы открыть Сокровенную завесу. Эту ношу Исток возложил на меня.

Кольер понимающе улыбнулся и вздохнул.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь.

— Ну почему же — надо произвести тайные обряды. Тогда мастоны будут переноситься из аббатства в аббатство в мгновение ока. Кто-то доберется до Идумеи. Как замечательно, и ведь не кто-нибудь, а ты должна все это организовать. Неудивительно, что ты уехала сюда, а не в Прай-Ри. Даже я тебя не сразу отыскал.

Он задумчиво постучал пальцем по губам и послал Майе улыбку, от которой у нее ослабели ноги.

— А теперь посмотрим, с какими трудностями ты можешь столкнуться. Скоро приедет твой отец. Он свергнет власть альдермастона… здесь, в Муирвуде. Твоя бабушка будет ему противостоять. Она что же, привезла с собой армию?

— Нет, — ответила Майя, и в животе у нее неприятно засосало.

— Так я и думал. Я был с капитаном Кэрью, когда он инспектировал оборону аббатства. Результаты были, как бы это сказать… довольно плачевные. Кто угодно может войти и выйти. Яр-камни — это просто камни. Не спорю, некоторые наделены силой, но слушаются они не только мастонов. Браннон собирается наложить лапу на Муирвуд и сбросить альдермастона Сейона. Как ему может помешать твоя бабушка? Ты этого можешь не понимать, но твой отец собирается лично провести церемонию облечения в сан и тем самым получить власть над мастонским орденом Комороса. Все деньги, получаемые аббатствами, будут конфискованы короной. Безусловно, вся власть и богатства аббатств осядут у Браннона — он уже обобрал аббатство Августин, причем, несомненно, с благословения Кранмира. И, осмелюсь заметить, Исток при этом безмолвствовал.

Он вопросительно поднял брови.

— Я не знаю, что должно произойти, — призналась Майя. — Но бабушка собирается поговорить с отцом.

Кольер нетерпеливо фыркнул.

— Майя! Будь благоразумна! У твоего святого папеньки амбиций еще больше, чем… чем даже у меня! Думаешь, он послушается выговора от святоши? Чем она может его остановить, а?

— Не знаю, — покачала головой Майя.

— Майя, — повторил он, но на сей раз уже ласковее, и положил ладонь на ее руку. — Сабина никак не может остановить зятя. Убедить его можно только силой… а сил-то у нее как раз и нет.

В дверь негромко постучали. Кольер раздраженно повернулся. Дверь открылась — за ней стояли Сабина и жена альдермастона. Великая Провидица кивнула своей спутнице и вошла.

Кольер встал. Щеки его пылали.

— Семейство в сборе, — чопорно поклонился он, но Майя видела тревогу в его глазах и подрагивающие губы. — Добро пожаловать, Великая Провидица.

— Рада приветствовать вас в Муирвуде, Гидеон, — ласково произнесла бабушка, подходя к нему. — В маленьких аббатствах вести разносятся быстро. Так вы объявили о состоявшемся браке с Майей?

Он улыбнулся одними губами и отвесил еще один вежливый поклон.

— Да, моя госпожа. Я собирался увезти ее в Дагомею, но она утверждает, что у нее есть незавершенные дела здесь, в Муирвуде. Надеюсь, я смогу убедить ее бросить это бесплодное предприятие.

Сабина подошла ближе, и в руках у нее Майя увидела Державное яблоко. Даже отсюда ей были видны письмена на боку шара. Майе страшно захотелось узнать, что же там написано.

— Бесплодное? — насмешливо подняла брови Сабина. — Если бы вы знали то, что знаю я, вы не стали бы бросаться такими словами.

По-видимому, Кольеру стало не по себе.

— Я верю, что вы посвящены во многие тайны Истока, — признал он. — Сам я не мастон…

— Но вы должны стать мастоном, — серьезно сказала Сабина.

Усмехнувшись, Кольер покачал головой.

— Я сам решу, что я должен, — ответил он довольно-таки резко.

— Разумеется, — согласилась Сабина. Она стояла совсем рядом, и в глазах ее светилась любовь. — А Исток послал меня сюда, чтобы убедить вас сделать правильный выбор.

— Это что, предупреждение? — поднял бровь Кольер. — Или вы собрались угрожать мне, как ваша прапрабабка Лийя некогда угрожала моему предку?

Сабина была невозмутима. Она медленно покачала головой:

— Нет. Я просто расскажу вам одну историю. Лийя имела Дар предвидения. Она видела будущее. Она знала, к чему приведут решения графа Дэйре. Я знаю, что вы хотите многого, Гидеон. Знаю, что вы мечтаете довершить начатое вашим предком. Но чем это для него кончилось? Он стал правителем империи пыли и костей, — ее глаза сузились. — Я видела это, Гидеон. Мой дар обращен в прошлое. Будущее для меня — туман, который я не могу пронзить взглядом, и о завтрашнем дне мне известно не больше вашего. Но я видела вашего предка. Остаток дней своих Дэйре провел в ничтожестве и одиночестве. При первой встрече с нессийцами в глазах его запылала жажда; ему отчаянно хотелось поговорить с живым человеком, пусть даже он не поймет ни слова из сказанного. Поверь он в предсказания Лийи, когда еще не было слишком поздно, он уплыл бы в изгнание вместе с другими мастонами. И тогда эта история имела бы совсем другой конец.

Кольер слушал недоверчиво, но молчал.

Сабина подняла повыше Державное яблоко.

— Вы знаете, что это?

— Знаю, — ответил он. — Редкая штука. У дохту-мондарцев такие тоже есть, но они не умеют с ними обращаться.

— Верно. Это Державное яблоко досталось мне по наследству. Моя прапрабабка Лийя передала яблоко своим дочерям, которые стали альдермастонами и Великими Провидицами. Яблоко это помогает в поиске верного пути. С ним можно найти то, что было утрачено. Я ни разу не пожалела о своем даре, пусть даже он и не позволяет мне узреть будущее. Учиться на примерах прошлого — вот в чем истинная польза. Жадные короли, гонители мастонов — все это уже было в прошлом. Я расскажу вам об одном таком короле.

Кольер нетерпеливо фыркнул, словно не желая выслушивать лекцию, но подчинился и остался стоять, молча, недоверчиво глядя на Сабину.

Сабина подняла Державное яблоко повыше.

— Во времена Лийи Коморосом правил некий злобный король. Жена его умерла, и он женился на Парейгис из Дагомеи. Под ее влиянием он подучил самых верных своих людей убивать мастонов. Многие погибли в те годы, и много было пролито невинной крови. И в конце концов один из мастонов — сын невинно убиенного графа — восстал против короля. Имя этого мастона было Гэрет Демонт. Он был моим предком.

Кольер кивнул — история эта была ему знакома.

— Да, а затем король погиб в битве при Зимнепутье. И заметьте, я не говорю «был убит», потому что меня учили, что его смерть свершилась по воле Истока. Удобно, правда?

Сабина улибнулась и прищурилась.

— Так вот, я хочу рассказать вам об отце короля.

Кольер нахмурился.

— О нем почти ничего неизвестно. Его позабыли потомки. Короля этого звали Джонас. Когда в его земли вторглись дагомейцы, он обратился за поддержкой к Великой Провидице из Авиньена. Он умолял ее о помощи и сулил золотые горы. Но столь многих он уже предал, что на помощь к нему не пришел почти никто и никто не соблазнился его посулами. Король Джонас никому не доверял и всегда возил с собой свою казну, опасаясь, что его собственные слуги разграбят ее в его отсутствие. В поисках убежища он бросился в аббатство; с юга наступала дагомейская армия, а с севера — армия Прай-Ри. Путь ему преградили болота; он понял, что возы с золотом не смогут пересечь топь, и отправил обоз другой дорогой. Пошел дождь, и болота напитались водой. Обоз застрял. На глазах у короля возы погрузились в топь. Страшась наступающих врагов, не имея ни слуг, ни солдат, которые могли бы поднять казну, король лишился своего состояния и вскорости умер, оставив трон малолетнему сыну. Сокровище пропало, ибо такова была воля Истока. Оно пролежало в болотах много лет, покуда не пришел его час послужить целям Истока.

В глазах Кольера читалось непонимание. К чему эти сказки?

— Гидеон, — произнесла Сабина, царственным жестом протянув ему Державное яблоко, — когда мы с Майей прибыли в Муирвуд, вы находились в плену у нессийцев. Они назначили поистине королевский выкуп. Майю мучила ваша судьба. И не только ее, но и меня, ибо вы вошли в мое Семейство. В поисках средства спасения для вас я стала вопрошать Исток.

В голосе ее зазвучало волнение.

— Мне был сон… видение… в котором я увидела возы короля Джонаса, которые тонули в болоте. Во сне я явственно узнала место, где это произошло.

Она шагнула вперед.

— Я попросила у альдермастона Муирвуда работников. Мы сели на корабль и поплыли туда, куда вело нас Державное яблоко. И мы нашли то, что искали, Гидеон. Мы подняли из трясины сокровище короля Джонаса.

Майя не сводила глаз с бабушки. Сердце девушки переполняла благодарность. Бабушка прибегла к своей силе, воспользовалась Даром, чтобы спасти Кольера из темницы. И все это втайне. Слезы выступили на глазах у Майи и потекли по щекам. Переполнявшая ее радость была так велика, что девушка едва могла дышать.

— Воспользовавшись этой находкой, а также иными средствами, кои были внесены аббатствами разных земель, я добилась вашего освобождения от нессийцев. Как видишь, внук… твоя казна осталась нетронута. Ты отнюдь не нищ, как полагал ранее.

Сглотнув, она протянула руку и взяла его ладонь, опустив при этом Державное яблоко.

— Что есть золото и серебро, если не обуза на пути? Что есть самоцветы, если не простые камни? Ни золото, ни самоцветы не принесут тебе счастья. Никого еще они не сделали счастливее. Я решила рассказать тебе об этом, когда ты будешь свободен. Мы с твоим сенешалем ждали тебя в Дагомее, дабы все объяснить, но ты поехал прямиком в Коморос. Державное яблоко указало мне, где тебя искать. На тебе нет долгов. Ты не обязан никому, и передо мной у тебя также нет долга. Я сделала то, что сделала, по собственному желанию и по доброй воле, ибо ты — муж моей внучки. Ты — член моего Семейства. Мы должны держаться друг друга, Гидеон. Мы должны вместе встать против мира, и ты должен встать рядом с нами. Я не могу заставить тебя стать мастоном. Я могу лишь просить тебя принять это звание по доброй воле. Что бы ты ни решил, ты — свободный человек. Я купила тебе свободу, но смогла бы я сделать это без помощи Истока? Ты знаешь, что Исток существует, Гидеон. Ты слышал тихий шепот твоих почтенных родителей. Ты нужен мастонам, чтобы встать с ними рядом на этом перепутье. Мы выйдем против короля — все вместе.

Раздался стук, и в распахнувшуюся дверь вбежал Томас, сенешаль альдермастона. Захлопнув дверь, он привалился к ней спиной. Лицо его было бледно от волнения.

— Он приехал! Великая Провидица, альдермастон Кранмир приехал. Альдермастон показывает ему свой дом, потом поведет по аббатству, но очень скоро они будут здесь!

Сабина обернулась. Вид ее излучал решимость.

— Веди их сюда.

В книге, именуемой «Годоэпорикон», приведена замечательная пословица о злости. Пословица эта всегда меня завораживала. Как это ни странно, но в миг, когда мы чувствуем ярость, мы забываем о борьбе за правду и начинаем бороться за себя самих.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Яблоки

Альдермастон аббатства Августин носил светло-серую мастонскую рясу, однако поверх нее накинул отороченный мехом плащ, черный как ночь, а голову его украшала странная треугольная шапочка, тоже черная, отчего-то напоминающая шляпку гриба. Строгое лицо с длинным мясистым носом и ввалившимися глазами было чисто выбрито, взгляд был спокоен и непроницаем. Едва он увидел Великую Провидицу, как темные глаза его вспыхнули от подавляемой ярости, однако лицо его и тогда не изменилось. Рядом с ним шел Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд.

— Сабина, — ровным голосом произнес Кранмир. — Я и не знал, что ты здесь.

Фамильярное «Сабина» возмутило Майю. Кранмир мастерски владел своим лицом, однако от его взгляда у девушки мурашки побежали по коже. Она все еще не пришла в себя от известия о кладе и о том, что Кольер свободен от долгов. Оглянувшись на мужа, она поняла, что тот с трудом сдерживается — сузив глаза, он смотрел на Кранмира, и на щеках его играли желваки.

— Привет, Эли, — ответила бабушка, вежливо кивнув. — Только приехал?

— Я надеялся прибыть раньше, однако состояние ведущих в Муирвуд дорог иначе как плачевным назвать невозможно. Ремонт дорог будет одним из первых пунктов в списке моих забот. Я поговорю об этом с королем. Дорогами пренебрегать нельзя, — он склонил голову. — Однако твое присутствие здесь меня удивляет, Сабина. Как ты опередила меня? В каком порту причалил твой корабль? В Бриджстоу?

Он так явно выведывал информацию, что Майя бросила в сторону бабушки предостерегающий взгляд.

— Спасибо за заботу, Эли. Я слышала, король решил назначить тебя альдермастоном Муирвуда. Это правда?

Она пристально, жестко посмотрела ему в глаза.

Кранмир позволил себе слегка улыбнуться, словно услышал милую шутку.

— Такого рода слухи, как правило, имеют под собой определенные факты, однако могут приобретать раздутый вид.

— А как бы ты сам изложил эти факты? — поинтересовалась Сабина. — Боюсь, что в истинности услышанного сомнений быть не может.

Он успокаивающе поднял руку.

— Сабина, я изложил все в подробностях на бумаге и отправил тебе с нарочным. Судя по твоим словам, ты моего послания не получила. Слуги сообщили мне, что ты редко подолгу задерживаешься на одном месте. Я полагал, что ты все еще в Нессе — вероятно, мое письмо все еще дожидается тебя там.

Он говорил чуть укоризненно, свысока, и Майя почувствовала, что закипает. Его пышные речи, его высокомерие уязвили ее до глубины души. Альдермастон Сейон же, напротив, оставался совершенно спокоен; взгляд его был серьезен, но в нем не было ни капли возмущения, словно и не его владение и пост намеревался отобрать пришелец. Альдермастон Сейон смотрел только на Великую Провидицу, и во взгляде этом читалась готовность помочь.

— Будь любезен, расскажи вкратце, о чем шла речь в этом послании, — терпеливо попросила Сабина. — Мне хотелось бы понять твою позицию.

Кранмир разгладил меховую оторочку плаща и сцепил на груди пухлые руки.

— В своем послании я рекомендовал тебе изменить подход к работе в ряде королевств. Ты взвалила на себя огромную ношу, моя дорогая, и сил твоих на это явно не хватает. Я лично знаю нескольких альдермастонов, которые при мне выражали свое недовольство необходимостью подолгу дожидаться твоего решения по вопросам важным и неотложным. Я предлагаю предоставить каждому королевству самостоятельно управлять делами, которыми прежде управляла ты, в то время как ты возьмешь на себя общее руководство. В этом случае все вопросы поначалу будут рассматриваться на местном уровне, избавляя тебя от ноши, которая для тебя явно тяжела. Начать я рекомендую с аббатства Муирвуд, поскольку оно является главным аббатством Комороса. Доходы прочих аббатств будут поступать в Муирвуд, после чего, разумеется, будут переданы тебе, — подчеркнул он. — Как ты понимаешь, это поможет установить централизованное управление и обеспечить более скорое реагирование на запросы альдермастонов, которые хотели бы получать ответы быстрее, нежели их способна давать ты.

Договорив, он улыбнулся и кивнул Провидице.

Его слова повисли в воздухе. Сабина ответила не сразу.

— Если я правильно понимаю, Эли, в своем письме ты также просил о посте альдермастона Муирвуда, который позволил бы тебе облегчить мою ношу.

Тонкая улыбка вновь мелькнула на губах Кранмира.

— О нет, Сабина. Я никогда не осмелился бы совершить ничего подобного, — тут голос его зазвучал особенно медоточиво. — Никто не посмеет спорить с тем, что ты всегда отвечала на наши просьбы о новых назначениях. Никто не скажет, что ты не удовлетворяла их, как того требовал от тебя Исток.

Глаза его были холодны как лед.

— Так ты не собираешься быть альдермастоном Муирвуда? — с деланно простодушным видом переспросила Сабина.

— Я этого не говорил, — ответил Кранмир, подняв палец. — Я не посмел бы принять подобное решение самостоятельно. Однако король счел мое предложение тебе заслуживающим внимания и решил распорядиться о немедленном его выполнении. Был создан соответствующий закон, который недвусмысленно гласит, что доходы от всех аббатств будут поступать в Муирвуд с тем, чтобы в дальнейшем быть распределенными на усмотрение альдермастона так, как то будет лучше для этой и иных земель. Таков королевский замысел, и исполнителем его в Коморосе назначен я. Поверь, это мудрый закон — со временем ты это поймешь.

Сабина прищурилась.

— Поверь, я очень подробно обговорю это с королем, — и тут же лицо ее смягчилось, а в голосе зазвучала боль. — Ах, Эли, зачем ты только взялся за это дело. Неужели ты не понимаешь, что золото — плохая замена чести.

Глаза Кранмира вспыхнули от злости, губы сжались в тонкую линию. Он ничего не ответил, однако во взгляде его была неприкрытая ненависть.

— Могу ли я сделать еще что-нибудь для того, чтобы ваше пребывание в аббатстве было приятным? — сухо спросил он.

Сабина покачала головой.

— Ричард всегда умел принимать гостей. Спасибо, Эли. Кажется, мы все обсудили. Мне жаль, что я не ответила на твое послание так скоро, как оно того заслуживало. Теперь я понимаю, как это тебя задело. Прости меня.

Его лицо смягчилось, однако Майя ясно видела, что это лишь маска.

— Какие пустяки, Сабина. Я не скор на обиду.

— Знаю, — негромко ответила она, ибо в словах его была правда. — И вижу, что старая рана не зажила, а воспалилась. Твой предшественник тоже… страдал от этой раны.

Ее многозначительный взгляд вызвал краску на его щеках. Сдержанно поклонившись, Кранмир повернулся, желая уйти.

Ричард Сейон остался стоять, глядя на Сабину. По-видимому, он ждал указаний. Жестом отпустив его, Сабина чуть кивнула — продолжайте обход. Альдермастон отвесил ей низкий поклон и вышел вслед за Кранмиром. Сенешаль бесшумно закрыл за ними дверь, и трое членов странного Семейства вновь остались наедине.

Стиснув руки за спиной, Сабина горько вздохнула.

Майя бросилась к ней, желая утешить и в то же время нуждаясь в утешении сама.

— Он не альдермастон, — сказала она.

— Нет, — покачала головой Сабина и нахмурилась, — альдермастон. Надо будет подыскать ему замену в Августине. Боюсь, конфликт неминуем. Кранмир уже восстал. Возможно, грядет раскол… впрочем, надеюсь, что его удастся избежать.

Кольер негромко хмыкнул.

— Как изящно этот тип лжет, — с осуждением заметил он. — Прирожденный лжец. Я бы ему даже позавидовал, если б только меня не подмывало отвесить ему оплеуху. — Кольер усмехнулся про себя и покачал головой. — Как же так вышло, что вы назначили его альдермастоном, Великая Провидица? Или это Исток ошибся? — Кольер поднял брови. Посторонний наблюдатель мог бы прочесть в его словах вызов, но Майя видела: он действительно хочет понять Сабину.

Сабина встретила его взгляд спокойно.

— Это распространенное заблуждение, Гидеон. Если Исток знает будущее, отчего он выбирает тех, кто не справится со своей задачей? За свою долгую жизнь я поняла, что людьми в большинстве своем правят жадность, боль и жажда славы. Из всех чувств человеческих трудней всего смирить гордость — тебе ли не знать? А что бывает, если в бочонке с яблоками одно окажется гнилым?

Кольер смотрел с любопытством:

— Гнилое яблоко весь бочонок портит. Я знаю эту пословицу.

— Верно. Из крепкого яблока можно испечь пирог или сделать сидр. Но едва оно испортится, как гниль начинает переползать на другие яблоки. Если же ты выбросишь из бочонка гнилые яблоки и заменишь их свежими, они сгниют тоже.

Сабина сузила глаза.

— Мы, смертные, не видим путей, по которым расползается нечистота. Для того чтобы очистить бочонок изнутри, нужно много сил и терпения. Только так можно остановить скверну. Но в тот миг, когда ты еще только выбираешь яблоко, гниль в нем еще не видна.

Кольер ответил ей суровым взглядом.

— Значит, вы собираетесь очистить бочонок, Провидица?

Она сжала губы.

— Да, иначе пропадет весь урожай.

Он постучал себя по подбородку.

— Но как вы очистите бочонок, если он принадлежит самому королю?

Сабина улыбнулась мудрой улыбкой.

— Ты сам убедишь короля в том, что ему угрожает опасность.

И только тогда Майя поняла, что все сказанное бабушкой касалось вовсе не Кранмира, а самого Кольера.

Бок о бок Майя и Кольер гуляли по Саду сидра. Сколько раз Майя думала о Кольере, бывая здесь с Сюзенной и Доддом! Но вот наконец он был рядом, и сердце ее переполняло странное, но вместе с тем восхитительное чувство. Ветви у них над головами гнулись под тяжестью плодов, круглились в листве розоватые яблочные бока. Были яблоки гладкие и крепкие, были потемнее и в пятнышках. Каждое дерево было пиршеством цвета — светло-серая кора, яркая зеленая листва, плоды — желтые, розовые, красные. Кое-где яблоки уже начали опадать, и под ногами нет-нет да и обнаруживался крепкий розовый бочок.

Нагнувшись, Кольер подобрал яблоко и вытер его о рукав.

— В Дагомее мы выращиваем виноград, — заметил он, скептически разглядывая добычу. — Что ж, придется теперь привыкать к яблокам.

Он откусил и скривился.

— Кислое какое-то, — сообщил он, хрустя.

Майя высмотрела в листве яблоко с темными пятнышками.

— Говорят, эти самые сладкие, — сказала она и сорвала яблоко. От этого движения задрожала вся ветка, и яблоки дождем посыпались на траву. Защищаясь от их ударов, Кольер потешно вскинул над головой руки и принял преувеличенно испуганный вид. Майя рассмеялась.

Она внимательно рассмотрела яблоко, поднесла его к лицу, вдохнула аромат и запустила зубы в сочную мякоть. Яблоко было вкуснейшим, и ей тотчас же захотелось еще. Она не раз слыхала о знаменитых яблоках Муирвуда, и теперь, живя в аббатстве, ела их и не могла наесться. Кольер сел под деревом, опираясь спиной на ствол и опасливо поглядывая на ветви.

— Страшно, — заметил он. — Что если одно из них упадет прямо на голову?

— Может, от этого умнеют, — поддразнила его Майя, подняв брови и вызвав у него улыбку. Расправив юбки, она села на траву рядом с Кольером.

— В бочке яблоко с гнильцой, — произнес Кольер, откусив еще. — Похоже на детскую песенку.

Он глубоко вздохнул и помрачнел; взгляд его блуждал по яблоневому саду.

Майя молча перебирала травинки; шею щекотал теплый ветерок. На лицо Кольера наползла тень, и ей захотелось узнать, о чем он думает.

— Когда ты пригласил меня на танец, ты… ты хотел только… отомстить леди Деорвин и Мюрэ?

Сдвинутые брови разошлись, на губах заиграла лукавая улыбка.

— Нет, причин у меня было больше, признаю, — ответил он. — Но я ничуть не жалею, что щелкнул их по носу. Они гадко с тобой обошлись.

От этих слов щекам Майи стало жарко.

— А что ты решил насчет меня, Кольер?

Пальцы ее по-прежнему блуждали по траве, но она осмелилась коротко посмотреть ему в глаза.

— О чем ты?

— Ты знаешь о чем. Ты все еще думаешь, что я… притворяюсь? Сигил тайны не дает мне произнести это слово, но ты все еще думаешь, что я… она?

Он смерил ее задумчивым взглядом и отрицательно покачал головой. Майя ощутила невероятное облегчение.

— А ведь если бы ты была ею, все было бы проще, — вздохнул он. — Я не так мудр, как твоя бабушка… хотя это еще как посмотреть, ведь я, по крайней мере, не назначал Эли Кранмира альдермастоном. Двуличный тип… и твой, кстати, враг, Майя, это сразу видно. При дворе твоего отца я сразу понял, что этому Кранмиру доверять нельзя. Правда, я думал, что он всего лишь дальний родственник леди Деорвин, но уже тогда было ясно, что ради своей выгоды он предаст и ее, и кого угодно. Боюсь, у нас с ним слишком много общего. Тебя это не беспокоит?

Майя поежилась от ветерка.

— Честно говоря, беспокоит.

Кольер мрачно кивнул.

— Я совсем запутался, Майя, — признался он, невидящим взглядом окинув сад. — Твоя бабушка… очень необычная женщина. Я человек упрямый, я вечно подвергаю все сомнению, и все же мне хочется ей верить! Неужели она и в самом деле выплатила за меня выкуп, не желая ничего взамен? Я охотнее был бы в долгу у нее, чем у кого-либо иного, но она утверждает, что я ничего ей не должен… — он с благоговейным уважением покачал головой. — Нет, не понимаю.

Майя положила ладонь ему на руку.

— Она самый добрый, самый мудрый человек из всех, кого я знаю, — искренне сказала она. — Знаешь, альдермастон всегда дает обеты, и один из них — честность. Бабушка просто не может лгать.

Он опустил взгляд на ее ладонь, лежащую у него на руке, а потом впился глазами ей в лицо.

— Давай пройдемся.

— Что? — переспросила Майя, не ожидавшая столь резкой смены темы.

— Я не могу сидеть с тобой рядом. Меня так и подмывает поцеловать тебя. Давай лучше пройдемся.

Он встал, оставив недоеденное яблоко на траве, и протянул руку Майе. Уронив огрызок, она вложила свою ладонь в его. Не расцепляя рук, они побрели между яблоневых деревьев. От его руки исходило тепло, и от его присутствия тело наполнялось неудержимой радостью, которая играла в коленях и бурлила в груди.

Они шли, изредка пригибаясь и ныряя под низко нависшую ветку. Кольер вздохнул.

— Мне страшно хочется тебя поцеловать, — признался он, — потому что в глубине души я не верю, будто ты меня убьешь. Но если то, что ты говоришь, правда, и если Сабина говорит правду, я просто обманываю себя. Знаешь, мне очень хочется узнать, что было бы, если бы я не сбежал с мастонских испытаний, а прошел их, как все. Что было бы, если бы я заставил своего отца, покуда он был жив, добиться исполнения договора с твоим отцом и скрепить нашу детскую помолвку браком.

Он страстно стиснул ее руку.

— Понимаешь, Майя, меня мучают мысли… Если бы ты была… если бы ты стала злом по собственной воле, наша связь была бы в некотором роде менее… трагична. Твой поцелуй несет смерть, а я — твой муж, и не могу поцеловать тебя, не совершив непоправимого. Как бы я хотел, чтобы все было иначе! Ведь тебя завлекли в это обманом — почему же ты должна нести все ужасные последствия этого?

Майя слушала, и сердце ее сжималось, а горло перехватывало от слов, которые озвучивали ее собственные, самые потаенные движения души. Чтобы не расплакаться, она стала думать о его руке и постаралась идти шаг в шаг с его неспешной походкой. Ей очень хотелось утешить Кольера, но она не хуже него понимала, что утешения в ее словах он не найдет.

— Как бы я хотел, чтобы все было иначе! — повторил он, тяжело дыша. — Я приучил себя думать, что орден мастонов — не более чем пустая традиция, оставшаяся от наших предков. Что мастоны нужны затем, чтоб запрещать нам делать то, что мы хотим. И тому есть доказательства. Но… но что, если… что, если я ошибался?

Он горько засмеялся.

— Теперь я понимаю гнев Кранмира. Как я могу судить того, кто слеп так же, как и я был? Он убедил себя в собственной правоте, однако от этого не стал более прав.

— В мастонских книгах есть одна цитата, — негромко произнесла Майя. — Из Овидия. Он писал, что мы упорно не желаем верить в то, что, будучи признано истиной, уязвит наши чувства.

— Не помню такого, — усмехнулся он. — А ведь и правда. Понимаешь, Майя, мне не хватает доказательств. Мастоны могут призывать силу Истока, но ведь и обладателю кистреля это тоже под силу. Один орден твердит, что Исток нельзя принуждать. Другой говорит, что глупо сдерживать свои желания, если и тот, и другой путь равно ведут к цели. Ты убеждала меня в том, что должна стать мастоном, что твой долг — остаться и открыть Сокровенную завесу. Несколько времени это у тебя займет?

Майя печально покачала головой.

— Мне нельзя остаться здесь навечно, — горько сказал он. — Здесь чужая земля. Кроме того, твой отец разгневается, узнав, что я женился на его дочери без его благословения. Я не могу полагаться на его гостеприимство, пусть даже он полагает, что с меня взять нечего. Ты ведь знаешь, — он заговорщически понизил голос, — я собирался выбить из него земли, титулы и графство в обмен на брак с его дочерью, заманить его в ловушку, а потом признаться, что я уже женат на тебе, — он прищелкнул языком. — Ради такого можно было и пощадить леди Деорвин. Впрочем, графство-то я все равно получил. Ну, каков из меня вышел граф?

Он подмигнул ей и, похоже, несколько воспрял духом.

Майя не сдержала улыбки. Она посмотрела в глаза Кольеру.

— Спасибо тебе.

— За что?

Улыбка оставила ее лицо — Майя не привыкла открываться другому человеку.

— За то, что вступился за меня там, в зале. Меня так давно никто не защищал.

Взгляд его смягчился. Он протянул руку и провел пальцем по ее щеке.

— Всегда пожалуйста.

И снова тяжелый вздох.

— Опять это проклятое искушение. Идем-ка дальше.

И они снова пошли вперед.

— Я тоже сожалею о том, что произошло в утраченном аббатстве, — печально произнесла Майя. — Как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не было! Я… я пойму, если ты… как муж… учитывая обстоятельства, конечно… — она сглотнула, страшась произнести эти слова, — если ты решишь оставить меня. Но я бы этого не хотела.

Он посмотрел на нее с веселым удивлением и медленно покачал головой.

— Нет, ты мне решительно нравишься, Майя. Ты редкая красавица. Но при том скромница. Тонкая, мудрая… ну, по крайней мере, по сравнению со мной. Да, тебя нельзя поцеловать… ну… я солгал бы, если бы сказал, что меня это не гнетет. Не знаю, как с этим справиться, но… уж как-нибудь справлюсь.

Слова его болью отозвались у нее в душе. Какое-то время они шли молча.

— Что если Сабина не сумеет убедить твоего отца? Что если он не захочет очистить бочонок? Грязи в нем накопилось предостаточно, уж поверь. При дворе так и смердит.

— Разве? Я не была при дворе много лет.

— Не стоит об этом. Не хочу оскорбить твои чувства, — загадочно проронил он.

— Нет, скажи. Я не так невинна, как ты полагаешь, Кольер. Меня просто опечалила эта новость.

Он пожал плечами и почти успокаивающе сжал ее руку.

— У твоего отца новая фаворитка. Девица твоих лет. Леди Деорвин, конечно, это не по нраву, вот она и бесится. Ей ли удивляться — ведь она тоже была фрейлиной твоей матери, когда подцепила твоего отца.

Майе стало грустно.

— Ты говоришь о Джейен Секстон?

Он кивнул.

— Так ты слышала?

— Джейен — подруга Сюзенны. Они были товарками.

— А, тогда понятно. При дворе только и разговоров о том, что после Духова дня король собирается жениться на ней. Кранмир уже согласился провести обряд при условии, что канцлер уберет с дороги леди Деорвин. Грязную игру они затеяли, Майя. Все эти дворцовые интриги… — Кольер сжал губы и одарил ее тяжелым взглядом. — Твой отец и впрямь развратен. И отчего только ты не желаешь моей помощи? Ты заставила меня пообещать воздержаться от вторжения — но почему? Право, Майя, в этом вопросе твоя мудрость тебе отказывает. Но если ты пойдешь против своего отца с его кознями, он убьет тебя.

— И все же он — мой отец, — тихо проговорила она.

— Клянусь Кровью, ну почему ты так ему верна? — воскликнул Кольер. — Он унижал тебя, ранил, мучил! Он дал тебе в защитники кишона! Неужели ты так ничего и не поняла?

Она остановилась. Ее терзали противоречивые чувства. Майя посмотрела вниз, на их переплетенные пальцы, и попыталась подобрать слова так, чтобы Кольер понял, хотя и сама не до конца могла понять те запутанные отношения, которые связывали ее с отцом.

— Понимаешь, я помню, каким он был. Я не могу этого забыть. Я помню, как близок он был с моей матушкой… вот… вот так, — сказала она наконец, подняв взгляд и сильно, до боли сжав его руку. — Их союз… раскололся. Как фарфоровое блюдо. Но я помню, каким он был. И я верю, что отец может стать прежним. Он может вспомнить мастонские клятвы, он может вернуть то, что утратил. Кольер, я должна надеяться.

Он с жалостью посмотрел на нее, и по его глазам она поняла, что он не разделяет ее надежд.

— Одна ты против него не выйдешь, — твердо сказал Кольер, тряхнув головой. — У твоего отца бешеный нрав. Я сам это видел. Я буду рядом с тобой — в этом случае ему придется держать себя в руках. Но выйти против него ты должна именно в аббатстве. Здесь у него нет власти… пока нет. Когда он воцарится над аббатствами, он сможет изгнать тебя, но тогда ты уедешь ко мне в Дагомею. Раз уж тебе так необходимо открыть Сокровенную завесу, мы откроем ее из другого аббатства.

Майя покачала головой.

— Нет, я должна остаться здесь. Здесь была принесена Клятва.

— Тогда, быть может, Исток пошлет мне доказательство, которого я так давно ждал. Я буду рядом, Майя, пока смогу. Может быть, в конце концов мы узнаем, кто из нас ошибался.

Майя посмотрела на него со смешанным чувством радости и замешательства.

— Что ты собираешься делать? Расскажи.

Он хмуро отвел взгляд.

— Ты делай то, что считаешь нужным… а я буду делать то, что умею. Я не верю, что Исток покарает Кранмира или твоего отца. Самый прекрасный сад не выстоит против топора. Даже едва отстроенное аббатство может сгореть дотла. Впрочем, я не думаю, что Браннон собирается его сжечь. Ему нужно золото. И власть. И молодость. — Он с вызовом посмотрел на Майю. — Исток не станет вмешиваться. Он посылает нам то, чего мы желаем, даже если это в конце концов уничтожит нас. Мой собственный отец был мастоном, но он попал в плен к королю Пайзены… и где тогда был Исток? Исток всегда на стороне победителя. Так было, и так будет.

Майя открыла рот, чтобы ответить, но тут ее позвали по имени. Узнав голос Оуэна, она крикнула в ответ, и Оуэн выскочил к ним из-за деревьев, раскачивая тяжелые от плодов ветви.

— Альдермастон послал меня найти вас, — выговорил Оуэн. — Король приехал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Королевская воля

Когда Майя и Кольер вошли в комнату совета, там царила суматоха. Дави и Алойя, кухонные девочки, торопливо расставляли по столам тарелки с угощениями, и гости охотно угощались произведениями кухарки, которые та приготовила в преддверии Духова дня. В воздухе плыл запах сидра, крошки усыпали пол словно капли дождя. Майя быстро оглядела присутствующих — почти всех она знала. А вот и он — беседует с графом Форши, канцлером Крабвеллом и капитаном Кэрью за кружкой сидра. При виде отца сердце у нее замерло. Она не видела его с той самой ночи, когда уехала в Дагомею на поиски утраченного аббатства. Он погрузнел — щеки стали толще, грудь шире, в бороде проступила седина. На нем был бархатный берет с ярким пером. Пальцы унизаны сверкающими кольцами. Увлекшись беседой с Кэрью, он не заметил вошедшую в комнату дочь.

Крепче взяв Майю за руку, Кольер подвел ее к альдермастону, его жене и Сабине, которые о чем-то говорили с сенешалем Томасом. Сенешаль улыбнулся ей, сверкнув ямочками, но Майя видела, что он взволнован. Сабина кивнула и ободбряюще улыбнулась, словно готовясь к бою.

Были там и леди Деорвин с Мюрэ — они устроились в уголке и потихоньку переговаривались с альдермастоном Кранмиром. Леди Деорвин была бледна, однако при виде Майи и Кольера глаза ее вспыхнули яростью. Скривив губы, она указала на них рукой и что-то отрывисто сказала дяде. Мюрэ обиженно фыркнула и демонстративно отвернулась от парочки.

Были там и другие люди, зеваки-придворные, которые прибыли с королем. По большей части они принадлежали к цвету знати. Некоторых графов Майя узнала, но прочие, совсем еще юные, явно были обязаны своим положением благосклонности ее отца. Сюзенна стояла рядом с немолодой четой, по-видимому, с родителями. Додда нигде не было видно.

Майя продолжала тревожно поглядывать на отца, пытаясь поймать его взгляд. Когда он наконец заметил ее, его улыбка немедленно увяла, и отец смерил Майю холодным расчетливым взглядом. Сунув кубок Крабвеллу, он хлопнул в ладоши и широким шагом вышел на середину комнаты. Шум и болтовня немедленно стихли.

— Приветствую вас, друзья мои, — властно и громко произнес он. — Путь был долгим и трудным, и все же мы наконец в Муирвуде. Постоялые дворы переполнены, Ричард. Дороги совсем развезло. К нашему следующему визиту это следует исправить.

Послышались аплодисменты, впрочем, довольно жидкие. Альдермастон Кранмир стал пробираться ближе к королевскому столу.

Король с улыбкой обвел взглядом всех стоявших перед ним.

— Когда я отправлял герольдов объявить о том, что встречу Духов день в Муирвуде, то не ожидал встретить здесь столько важных гостей. Сабина, для меня честь приветствовать тебя в Коморосе, — он коротко склонил голову. — Знай я о твоем прибытии, подготовил бы более пышную встречу.

Сабина вежливо кивнула королю.

— В аббатстве меня приняли со всем гостеприимством. Я предпочитаю простоту.

— Ты — да, но не я. Хорошо, что Ричардову кухарку предупредили о нашем приезде! И вот мы здесь, и назавтра нас ждут празднования. Я решил, что нам… не помешает кое о чем… переговорить. Не хочу больше сюрпризов — понимаешь, о чем я, Гидеон?

Он многозначительно взглянул на Кольера, и за маской веселости Майя увидела проблеск гнева.

— Вы не представляете, как я был удивлен, обнаружив ее в своем королевстве, ваше величество, — подмигнул Кольер, подхватил Майю под руку и похлопал по тыльной стороне ладони. — Перед ее красотой и очарованием невозможно было устоять. Да ведь вы и сами ее мне обещали.

В комнате повисло напряжение. Отцовские глаза потемнели от гнева. Майя сглотнула. Ей было страшно.

Кольер тоже заметил перемену, и голос его стал мягче.

— Наши королевства часто не ладили между собой, ваше величество. Однако если мы сумеем объединить наши интересы, войны удастся избежать. Дагомея слабее Комороса, и потому я не мог не воспользоваться ситуацией. Вы король — вы меня поймете, — он тонко улыбнулся и принял покаянный вид. — Что до приданого, то его можно обсудить позже.

Его речь возымела немедленный эффект, и гнев в глазах короля поутих. Он по-прежнему выглядел недовольным, однако вспышки удалось избежать.

— Как поживает моя дочь? — коротко спросил отец и, блеснув глазами, уставился на Майю.

— У меня все хорошо, — хрипло ответила Майя, силясь совладать с обуревающими ее чувствами. Она была рада, что Кольер не оставил ее, но теперь боялась и за него. Что станет с ним, если она спровоцирует гнев отца? — Я рада видеть вас, отец.

Он нетерпеливо фыркнул — очевидно, его чувства к Майе были ничуть не менее запутанными, чем ее к нему. Видит ли он во мне память о матушке, подумала Майя, о женщине, которую он погубил?

— Исполнила ли ты все свои дела в Дагомее? — спросил отец, подняв брови. — Я ожидал, что ты вернешься во дворец и доложишь мне о своем путешествии. Отчего ты не приехала?

Майя сжала страх в кулак.

— Я узнала о долге, который должна выполнить прежде, — просто ответила она.

— Главный долг дочери — слушаться отца.

— Да, — согласилась она, стремясь его успокоить, — но есть еще долг перед Истоком. Клятва, принятая нашим Семейством.

Она бросила взгляд на Сабину, и та кивнула ей.

— Ах да, — насмешливо заметил отец, — твоя мать все говорила о чем-то таком. Я этих разговоров терпеть не мог. Что-то там про Сокровенную завесу, верно? Отчего же ты решила, будто именно ты должна исполнить Клятву?

Майя вновь сглотнула.

— Это… об этом говорится в книге Лийи.

Отец кивнул, на сей раз заинтересованно.

— И что же, ты сама прочла об этом, дочь? Или тебе читал кто-то другой?

При этих словах он бросил настороженный взгляд на Сабину.

Это ловушка, поняла Майя, попытка заставить ее свидетельствовать против себя. Если она признает, что умеет читать — а он знает, что она умеет, — на королевство падет гнев ордена Дохту-Мондар. И не только на Коморос, но и на Дагомею. В глазах отца читалось извращенное удовольствие — ему нравилось играть с ней в кошки-мышки.

Сабина шагнула вперед.

— Это я сообщила ей, ваше величество. Я — хранительница книги Лийи. Книга была передана мне по наследству. Лийя видела будущее, мой господин. Она знала, что пройдет несколько поколений, прежде чем один из ее потомков обретет достаточную силу и сумеет открыть Сокровенную завесу. Майя и есть этот потомок.

— Значит, вот как, — коротко бросил отец. Повернувшись к альдермастону Кранмиру, он усмехнулся. — Ты был прав, альдермастон. Он предупреждал меня, что ты выдумаешь что-нибудь в этом роде, Сабина.

— Я не понимаю, — удивленно, но по-прежнему уважительно ответила Сабина.

— Ты знала, что я намерен лишить тебя власти над моими землями. Я никогда не скрывал своего презрения к мастонским обрядам. Я изгнал из королевства дохту-мондарцев — могу изгнать и твою паству, — на щеках у него заходили желваки. — Нессийцы выслали против меня армаду. Они собираются застать меня врасплох — как бы не так. Пусть они кичатся своим превосходством на море, но, достигнув наших берегов, они увидят, что наши замки и крепости им не взять. Пусть себе патрулируют побережье. Пусть отрежут нас от торговых путей. Но если мы — Коморос, Дагомея и Прай-Ри — объединимся против них, нас им не победить. Нечего угрожать мне бабкиными проклятиями и читать замшелые проповеди. Я — король Комороса, и я не отдам ни пяди земли без боя. Или ты думаешь, что нессийцы пощадят твои драгоценные аббатства? Не ограбят, не сожгут? Нет, моего они не получат. Так будет лучше, Сабина. Подумай, и ты все поймешь сама.

От ярости и решимости голос его стал похож на рычание. Майя видела, как горели его глаза. Он верил в искаженную, перекрученную легенду… в то, что сильная воля и твердый разум могут взять власть над Истоком, если того пожелают. Для короля не было больше ни добра, ни зла — лишь собственные желания.

Сабина медленно покачала головой.

— Ваше величество, ваши шпионы неверно вас информировали. Армада идет вовсе не в Коморос.

Король издал смешок.

— Куда же еще! Надо быть круглым дураком, чтобы в это верить. Мы ждем вторжения с минуты на минуту. Я приехал сюда на Духов день потому, и да будет это известно всем, что Муирвуд защищен от нападения с моря. Здесь они меня врасплох не застанут.

— Ваше величество, — сказала Сабина, — молю вас, выслушайте меня. Армада не придет к берегам Комороса. От высших властей Несса мне известно, что армада имеет своей целью заморскую землю мастонов — Ассинику. Тамошние мастоны не сумеют защитить себя. Они много веков ждут, когда будут восстановлены наши аббатства и открывшаяся Сокровенная завеса позволит им вернуться. Ваше величество, вскоре в ваше королевство хлынут беженцы из далеких земель, — она подалась вперед, и в голосе ее зазвучала сила. — Сейчас не время предаваться гордыне и рубить сплеча. Люди, которые вернутся сюда, будут готовы присягнуть королю-мастону. Станьте же этим королем! Если Сокровенная завеса останется открыта, эти люди погибнут. Армада выкосит их всех, лишь бы только не допустить приумножения вашей силы. Они искусные ремесленники, мой господин. Среди них есть поэты, ученые, художники, музыканты. Эти люди прожили всю свою жизнь в мире. Мы дадим им кров и приют, а они стократ приумножат достояние нашего королевства!

Теперь в ее голосе звучала страсть.

— Сейчас не время для раскола, ваше величество. Забудем обо всех разногласиях, — она протянула ему руку. — Я прощаю вам все то, что вы сделали с моей дочерью. Я не держу на вас зла. Исток хранил вас на троне до сего дня ради этого мига и этого решения.

Сабина взяла Майю за руки и обняла.

— Майя — ваша законная наследница, ваше величество. Она откроет Сокровенную завесу. Я знаю это, ибо так говорит мне сердце. Прошу вас, ваше величество, умоляю! Неужели вы не слышите, что сам Исток говорит моими устами?

Исток действительно был с ними — Майя чувствовала, как во время этой речи его тихий шепот медленно наполнял комнату, полз по полу, горел в ее, Майи, сердце. На глазах выступили слезы, и вдруг словно хор запел в комнате — неслышимый уху, но внятный душе хор. Прикусив губу, Майя устремила взгляд на отца.

— Я ничего не слышу, — пренебрежительно бросил он и насмешливо ткнул пальцем в сторону Великой Провидицы. — Ты совсем завралась, Сабина. А ты оказался прав, Кранмир. Она и не такое придумает. Ну да меня этими выдумками не проведешь.

Он сделал шаг к Сабине, и в глазах его пылала ненависть.

— Я не нуждаюсь в твоем прощении. Я его не желал и не просил. Твоя дочь умерла, и я торжествовал, узнав об этом. Я никому не позволю диктовать мне, что делать. Я — владыка этой земли. Я — ее хозяин.

Тяжелым взглядом он обвел зал.

— Завтра я войду в главные ворота и объявлю, что Кранмир становится новым альдермастоном Муирвуда и главой ордена мастонов в Коморосе. Кранмир подписал закон о верноподданничестве. Всякий же, кто откажется его подписать, будет посажен в башню Пент и обвинен в предательстве.

Его горящий взгляд нашел Майю, затем вернулся к Сабине.

— Не дожидайся моего возвращения, Сабина. Уходи. Не желаю тебя больше видеть.

Дверь кабинета альдермастона закрылась. Сенеылаль Томас повесил голову — вид у него был такой горький, словно он уже шагал к виселице. Сидящий в своем кресле альдермастон смотрел печально, но без удивления. Его жена стояла рядом, положив ладонь ему на плечо. Он накрыл ее руку своей и горько улыбнулся. Сабина задумалась, сложив руки на груди. Однако ничья печаль не могла сравниться с горем Майи и с разочарованием, терзавшим ей сердце.

Кольер усадил Майю на стул и повернулся к присутствующим.

— И этот безумец — твой отец, — без выражения заметил он. Покачав головой, он угрюмо усмехнулся. — Выступи я так в Дагомее, у нас бы уже началась революция. Власть не должна быть единоличной. Видишь, что с ним стало? Его сила в страхе и угрозах, а не в верности подданных.

Майя вздрогнула: его слова больно ранили. Слезы подступили к глазам.

— Вы собираетесь покинуть аббатство, мадам? — спросил Кольер Сабину. — Я знаю, что на реке вас ждет корабль, и мы могли бы все вместе…

— Нет, — перебила его Сабина. В глазах у нее стояли слезы. — Нет, Гидеон. Мы останемся.

— Разве вы не слышали, что он сказал? К утру он не смягчится, это я могу сказать точно. Нам следует перебраться в другое аббатство — в моем королевстве… или в Прай-Ри, это ближе. Пусть Майя откроет Сокровенную завесу оттуда.

Сабина покачала головой.

— Нет, Гидеон. Клятва должна быть исполнена здесь, в Муирвуде. Так провидела Лийя.

Кольер непонимающе посмотрел на нее.

— А она не рассказала, как это случится? Если она предвидела будущее, как вы говорите, отчего было не написать и не предупредить о том, с чем мы столкнемся и как этого избежать?

Сабина покачала головой.

— Она ничего не написала. Ни совета, ни подсказки о том, как быть с отцом Майи и с его угрозами.

— Так что же нам делать? Едва ли Исток хочет нашей гибели.

Сабина подошла к Кольеру и положила ладонь ему на руку.

— Иногда бывает и так.

— Но почему? — потрясенно спросил он.

— Как же ты не понимаешь, Гидеон? — покачала головой Сабина. — Когда запылали и рухнули аббатства, путь в иной мир стал закрыт для мертвых. Мой Дар позволяет мне видеть не будущее, но прошлое. Всякий день, проходя по этой земле, я вижу картины их прошлых жизней. Вижу альдермастонов былых времен. Учеников. Безродных. Все они были такие же люди, как мы. Тела их рассыпались в прах в костницах, но дух жаждет новой жизни. Мертвые столетиями ждали этого мига. Неужели ты не чувствуешь их присутствие? Дело ведь не только в Ассинике и в невинных, которые могут погибнуть. Мы должны спасти тех, кто и в смерти ждет спасения, — она повернулась к Майе. — Кто ждет тебя.

У Майи сжалось сердце. Воздух вдруг стал густым и тяжелым, словно дымным, вот только дыму взяться было неоткуда. Плач и отчаяние мертвых заполнили ее душу.

Кольер вытаращил глаза и недоверчиво покрутил головой.

— То есть вы говорите… вы говорите, что мы должны довериться Истоку? Не зная, что из этого выйдет? Даже если в конце концов мы сами станем покойниками?

Она кивнула.

— Лийя не знала своей судьбы. Она не знала, какую роль ей предстоит сыграть в пришествии Скверны. Знай она это в те годы, что росла на кухне, она, быть может, и вовсе не осмелилась бы выйти за пределы аббатства, — она вздохнула и поглядела на Майю. — Мне кажется, что этой ночью тебе в аббатство ходить незачем, милая. По-видимому, твой отец принял решение, как ни горько мне видеть, чем оно для него обернулось. — Она сглотнула. — В прошлом Исток не раз лишал короля власти.

Майя зажмурилась и беззвучно заплакала. Надежда, которую она питала все это время, наконец оставила ее.

Причиной войны может быть событие неважное и незаметное; зачастую достаточно бывает всплеска злобы.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Туман Бесчисленных

Стоя за спиной у Сюзенны, Майя расчесывала ее шелковистые волосы. Бросив взгляд в зеркало, она ощутила укол зависти. На Сюзенне вновь было то же белое платье, что и в ночь испытаний. Тревога была ей к лицу; прикусив губу, она нашла глазами лицо Майи.

— Я знаю, что не надо волноваться, но почему-то волнуюсь, — шепотом призналась Сюзенна. — Пальцы дрожат. Поможешь мне с вуалью?

— С радостью, — ответила Майя и потянулась за шелковой, легкой как паутинка вуалью, лежащей в присланном женой альдермастона сундучке. Солнце уже село. Родители Сюзенны ждали в аббатстве, и с ними — альдермастон и его жена. Сабина решила провести эту ночь в аббатстве, надеясь, что это поможет ей понять волю Истока и смело встретить страшную судьбу, которая, по всей видимости, ждала всю страну.

Майя бережно извлекла вуаль из сундучка и поднесла прелестную вещицу Сюзенне. Легонько сжала плечо подруги:

— Ты такая красавица. Додд будет счастлив.

Сюзенна залилась краской, не в силах скрыть нервной усмешки.

— Если свадьба и может быть предзнаменованием, то моя явно предзнаменует что-то странное, — тихо сказала она. — Родители не слишком обрадовались нашему союзу, хотя, впрочем, рады были услышать о том, что твой муж пригласил нас в Дагомею. Они меня даже не отговаривали, спасибо им за это.

Майя улыбнулась и уже почти опустила вуаль на место, как Сюзенна вдруг остановила подругу.

— Майя…

— Что?

Сюзенна замялась.

— Ты говорила, что… ты вступила в брак в Дагомее… в военном лагере мужа, верно? А вы… м-м… консумировали свой брак той ночью?

Говоря это, она старательно отводила глаза, словно опасаясь ступать на неверную почву.

Майя закусила губу и залилась краской.

— Нет. Тут я тебе ничего не посоветую.

Она старалась говорить спокойно, но щеки ее горели огнем.

Сюзенна кивнула и стиснула руки на груди. Майя опустила вуаль на золотые волосы. Лицо Сюзенны едва угадывалось под тонкой тканью.

В дверь постучали, и Майя торопливо открыла. На пороге стоял сенешаль альдермастона, а за спиной у него — Кольер.

— Нынче ночью в аббатстве туман, — сверкнул ямочками Томас. — Альдермастон послал меня за Сюзенной. Все уже собрались и готовы к церемонии.

Сюзенна встала со стула и шагнула к ним. Майя обняла ее и коснулась ее щеки сквозь вуаль. Она любила подругу, но отчего-то ей было грустно. Что-то принесет им всем завтрашний день?

— А я, — вмешался Кольер, подставляя Майе руку, — пришел потому, что ты все еще исполняешь бдение. Твоя бабушка и друзья нынче будут заняты, так не могу ли я составить тебе компанию?

И он очаровательно улыбнулся, заставив Майю покраснеть. Она не осмелилась бы просить его прийти, но рада была, что он пришел.

— Спасибо тебе, — с признательностью сказала она.

Рука об руку они вслед за Томасом и Сюзенной вышли из дверей большого дома. Аббатство было окутано сырым туманом, и это было странно, ведь туман такой обычно поднимается на заре. Сырой и прохладный воздух отдавал металлом. Выйдя за дверь, Майя тотчас же ощутила, как на лицо ей оседает роса. Стены аббатства были совсем рядом, но туман скрывал их.

Вместе они дошли до дверей аббатства, где перед Майей вновь встала невидимая стена: не входи! Она остановилась и стояла, цепляясь за руку Кольера и глядя, как исчезает за железными дверями аббатства Сюзенна. Стены у нее над головой таяли в тумане, но, даже не глядя на них, она знала каждый зубец, ибо много дней прожила в их тени.

— Прогуляемся по саду? — предложил Кольер.

— Это было бы славно, — ответила Майя, не успев еще отойти после подготовки к свадьбе Сюзенны. Утро, унижение леди Деорвин и Мюрэ — все это было очень давно, и многое успело измениться между ними. Как будто бы день этот был дверной петлей, на которой качнулся мир, и скрип закрывающейся двери казался ей почти осязаемым.

— Только мне понадобится плащ. Сегодня такая странная погода — так холодно и сыро.

— Конечно.

Они повернули к Большому дому, благо идти было недалеко.

— Ты сегодня какая-то тихая. Тоже думаешь обо всем, что сегодня было?

— Да… и еще я очень устала, — призналась Майя, потому что ей казалось, что в голове у нее тоже туман. — Я столько времени без сна… И аббатство сегодня какое-то странное.

Она обернулась, но не увидела даже двери — все скрыл туман. На мгновение ей почудилось, что аббатства больше нет, что его унес туман, и утром, когда туман рассеется, они увидят пустое место. В тумане слышались какие-то звуки — солнце село недавно, и по аббатству бродили ученики, которые готовились праздновать Духов день. На поляне воздвигли майский шест и навязали на него цветные ленты. В кухне наготовили столько угощений, что и не повернуться. Праздник был все ближе, но будущее Муирвуда оставалось темным и неясным. Если будет на то воля Истока, на следующий день над аббатством встанет новый альдермастон.

— Да, действительно, — согласился Кольер, поскреб горло, настороженно огляделся. — Как будто за спиной все время кто-то стоит. Не по себе как-то.

Не сговариваясь, они ускорили шаг, вошли в дом, добрались до комнаты Майи. Девушка открыла дверь и дрожащими руками схватила плащ. Никогда еще у нее не было так тяжело на душе. Кольер остался стоять у двери; на лице его была написана задумчивость.

В коридоре застучали сапоги. Кольер оглянулся, и лицо его стало кислым.

— Что там у вас, Кэрью? — спросил он, чуть поморщившись. Майя застегнула плащ вокруг шеи и оказалась у двери одновременно с капитаном Кэрью.

— С вами хочет поговорить Крабвелл, — сообщил Кольеру капитан, кивнув Майе, но не сказав ей ни слова.

— Я сегодня из аббатства не выйду, — фыркнул Кольер.

— Он тоже, — ответил Кэрью. — Кранмир говорил с королем, умолял его не действовать второпях. Кажется, в этом человеке еще осталась искра разума. По-моему, он обеспокоен предупреждением Великой Провидицы. Крабвелл хочет воспользоваться этим, чтобы утихомирить короля. Если вы сумеете заключить с ним договор, быть может, он и успокоится, — тут Кэрью наконец посмотрел на Майю. — Это ненадолго, если Гидеон не будет упрямиться.

— Договор? — поморщился Кольер. — И это накануне Духова дня? Этот ваш Крабвелл вообще когда-нибудь спит?

— Может ли паук перестать плести сети? — ухмыльнулся Кэрью. — Договор… и переговоры о приданом. Больше он от вас ничего не просит. Потом он попробует подпоить короля, и к утру все бумаги будут подписаны. Поверьте, Гидеон, открытого конфликта не хочет никто.

Кольер побарабанил пальцами по подбородку.

— Где сейчас отец Майи? В аббатстве?

Кэрью страдальчески возвел глаза к потолку.

— Из аббатства он давно уехал. Засел в таверне «Пилигрим», любезничает с этой Секстон. Крабвелл полагает, что и свадьба не за горами.

Кольер с отвращением фыркнул.

— Ну да, уж Кранмир-то запросто устроит ему развод. Твой король смердит, как выгребная яма, Кэрью, ты в курсе?

Кэрью кивнул и ухмыльнулся.

— Наши шпионы говорят, что ваш король не лучше… только пахнет от него не выгребной ямой, а конюшней. Идем же! Я уже устал ходить туда-сюда. Поговори, наконец, с Крабвеллом.

Лицо Кольера на миг омрачилось, однако Майя сдержанно кивнула в знак того, что отпускает его. Он благодарно улыбнулся, погладил ее теплой рукой по щеке и устремил на нее взгляд своих голубых глаз.

— Я скоро вернусь. Запри дверь, жена.

— Хорошо, — ответила Майя и на миг сжала его руку. Кольер и Кэрью ушли, на ходу перебрасываясь колкостями. Больше в коридоре не было никого — лишь светились несколько яр-камней. Вот только тростник на полу был очень затоптан.

Усилием мысли Майя велела яр-камню разжечь огонь в камине, захлопнула дверь и заложила в петли засов.

За спиной у нее раздался шорох.

Сердце подпрыгнуло. Она развернулась и успела увидеть лицо шерифа Менденхолла, а затем на голову ей опустился черный мешок.

Она была связана по рукам и ногам — щиколотки, колени, запястья, локти, — а в рот ей сунули кляп. Запах мешковины, в которую ее завернули, заглушал все. Ее несли несколько человек. Они передвигались быстро и бесшумно. Проникший сквозь одежду холодный воздух сказал Майе, что они вышли наружу, и сердце ее забилось быстрее от страха. Она пыталась кричать, но толстый кляп не пропускал крики, превращая их в сдавленное мычание. Она забилась в узах, пытаясь освободиться, и почувствовала, как веревки на запястьях чуть разошлись. Она попыталась ударить ногами, но ее держали четверо, если не больше, и против них она была бессильна. Она быстро устала, ей не хватало воздуха, потому что кляп мешал дышать; на какой-то миг ей показалось, будто она сейчас задохнется.

Теперь они шли по земле, под сапогами шелестела трава. Майя слышала голоса, но сквозь плотную ткань лишь изредка могла разобрать слова.

— Клянусь Кровью, ну и туман!

— Темнота — хоть глаз выколи. Надо было взять факелы.

— Какие еще факелы, дубина! Чтобы нас видело все аббатство?

Страх и ярость боролись в сердце Майи. Она не сомневалась, что эти люди несут ее к отцу, в таверну за пределами аббатства. Но еще больше, чем встреча с отцом, ее страшила мысль о том, что, покинув аббатство, она будет беззащитна перед Бесчисленными. Она не прошла испытаний, у нее нет кольчужницы, которая защитила бы ее от этих тварей. Кистреля тоже нет, а впрочем, кистрелем она пользоваться и не стала бы. В приступе страха она снова забилась, пытаясь вырваться.

— Брыкается, — пожаловался один.

— А ты чего ждал? — ответил ему голос шерифа. — Тише, леди Майя, мы вам ничего не сделаем. Нас не за этим послали.

Она не могла сказать ему, чего боится. Не могла произнести правду вслух. Одна мысль об этом наполняла ее стыдом и виной. Она хэтара. Она опасна даже без кистреля. А за пределами аббатства она может даже убить. Подумав об этом, Майя содрогнулась, страшась своего возможного будущего.

— Ничего не видно! Мы хоть правильно идем?

— Правильно, — уверенно заявил шериф. — Я тут всю зиму провел. Выведу куда надо даже с завязанными глазами.

— Туман хуже завязанных глаз. А альдермастон нас не проклянет?

— Да заткнись ты, — оборвал его другой голос. — Хоть раз в жизни помолчи. Видишь деревья?

— Это Сад сидра, — объяснил шериф. — Здешние запахи собьют со следа собак. И мешок от лука я не просто так на нее надел.

Вот, значит, что это за вонь. Она покачивалась в ритме их шагов, ее тело сотрясалось всякий раз, когда несущие оступались. В мешке было жарко, она вспотела, ее тошнило.

— Сад у них тут изрядный, но мы уже почти дошли. За садом склон, там кончается стена. Там нас будут ждать с фонарями.

Сердце Майи сжали стальные тиски. Она знала, что сопротивляться бесполезно, что это лишь утомит ее прежде времени. Но как остановить этих людей?

Все начинается с мысли.

Сквозь тошнотворную тряску и качание она заставила себя собраться и очистить разум. Страх — враг. Чтобы обрести ясность разума, нужно спокойствие. Сконцентрируйся на том, чего ты хочешь, вызови его к жизни своей волей, и Исток поможет тебе. Страх начал отступать, и в сознании у нее появились новые мысли. Все это придумал ее отец. Он не хотел рисковать и ждать исхода завтрашней стычки. Не хотел, чтобы его люди видели разлад между ним и дочерью и задумывались о том, на чью сторону встать. Если дочь будет у него, пусть даже чисто физически, ему будет легче завладеть всеми аббатствами страны.

Он не знал или не понимал одного: что случится с Майей за пределами аббатства. Ведь Эрешкигаль наверняка ждет под стенами, готовая вновь украсть раз захваченное тело и объявить его своим.

«Джон Тейт! Приди!»

Она послала эту мысль вовне, надеясь, что он услышит. В это желание она вложила все свои мысли, все чувства, все силы — пусть охотник придет ей на помощь! Кольера ослепит туман. Бабушка сейчас в аббатстве, она не успеет. Но Аргус сможет взять след и найдет ее, даже если это будет не под силу никому иному.

«Найди меня! Сад сидра, там, где кончается стена!»

Шаги замедлились, и где-то вдалеке стали слышны завывания Бесчисленных. Как будто она приближалась к огромному озеру, и волны его захлестывали края островка. Островком было аббатство, озером — весь прочий мир. Граница аббатства была все ближе, и сила Бесчисленных все ощутимее давила на ее волю — они были голодны, они в нетерпении втягивали воздух, предвкушая трапезу. Сердце ее вновь забилось от ужаса, и она попыталась вырваться. Обжигая кожу, она выворачивала запястья, но путы держали крепко.

Граница аббатства осталась позади.

Майя поняла это в тот же миг. Теплое чувство защищенности, к которому она успела привыкнуть после того, как попала в Муирвуд, угасло, словно свеча под порывом ветра. Чернота и отчаяние окутали ее, и это было стократ хуже, чем путы, мешок или удушающий кляп. Ненасытные скулящие твари окружили солдат, которые словно не чувствовали их мрачного присутствия — должно быть, потому, что давно к нему привыкли. Майя же была словно в дыму, и дым этот проникал ей в легкие и жег глаза.

— Спасибо, Шелтин, — поблагодарил шериф. — Король велел доставить ее нынче же ночью. Мне надо вернуться — пропажа скоро обнаружится, я возглавлю поиски и уведу их в другую сторону. Грейвз пойдет с тобой и проследит, чтобы ее доставили в целости и сохранности.

Бесчисленные сгрудились вокруг Майи, тычась в нее своими рылами. Она снова начала отбиваться, но уже не от солдат, а от этих омерзительных, проникавших под кожу прикосновений. Никакие веревки и путы не пугали ее больше, нежели эта стая темных сил, дымные твари, которые тыкались в нее со всех сторон.

«Ты наша. Ты такая же, как мы».

«Идем с нами, сестра! Выбери нас! Мы плоть твоя!»

«Мы кость твоя».

«Ты — это мы, и мы — это ты».

«Чур, я попробую первым!»

Клеймо на плече разгоралось огнем, мысли затягивало туманом. Из груди Майи вырвалось рыдание. Собрав всю свою волю, она вгрызлась в кляп. Бесчисленные не унимались, и исходящая от них чернота мало-помалу заполняла ее сознание.

— Унесите ее, — мрачно приказал шериф.

Она со стуком упала на землю. Вокруг кричали и хрипели. Внезапное падение вышибло из нее дух, и на мгновение она забылась. Очнувшись, она забилась с новой силой и сумела освободить запястья. Кто-то упал рядом с ней, хрипя от боли. Запястья саднили и были мокры от крови, но Майя освободила руки и теперь раздирала на себе путы, стараясь одновременно избавиться от веревки на локтях и на коленях.

— Беги! В деревню беги! В дере… — крик прервался бульканьем, какое могло издать только перерезанное горло.

Тела падали одно за другим. Майя перекатилась, пытаясь уйти в сторону и там освободиться. Она отчаянно боролась за свободу, спасалась уже не только от Бесчисленных, но и от того неизвестного, что убивало сейчас солдат шерифа.

— Я шериф Менденхолла! — раздался крик, и в нем звучал страх. — Не подходи! Не подходи!

Она слышала его последний вздох.

Смерть и убийство привлекли Бесчисленных, и они тучей слетелись на поживу, внезапно избавив Майю от своей черноты. Они смаковали последние вздохи умирающих и, скуля от счастья, пили их страх, отчаяние и ужас.

Нож рассек веревки на локтях, коленях и щиколотках. Чья-то рука сорвала тряпку, в которую была завернута Майя. Она услышала тяжелое дыхание человека, только что давшего бой. Майя сдернула с головы капюшон, мокрые волосы липли к лицу.

Склонившись над ней, стоял кишон с окровавленным кинжалом, и пот капал с его лица.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Кишон

Бесчисленные были повсюду, и чернота их дыхания смешивалась с пеленой тумана. Майя была свободна от пут, но свобода ли это на самом деле?

В темноте было трудно прочесть выражение лица кишона, и все же она узнала его — по росту, по сложению, по исходившему от него леденящему чувству угрозы, которое она помнила со времен их похода. Изо рта у него вырывался пар. По спине у Майи пробежал холодок.

— Ты спас меня, — дрожащим голосом прошептала Майя. Она хотела, чтобы он заговорил, и страшилась, не зная, чего он хочет. Он убил ее мать. Она не могла забыть этого и не могла доверять ему.

— А ты спасла меня, — сказал он низким хриплым голосом. Она давно не слышала этого голоса и позабыла его, но снова узнала. — В другую ночь… в другом тумане. Помнишь?

— Помню, — ответила Майя, пытаясь встать на ноги. Он стоял рядом, и при виде окровавленного его кинжала Майя вздрогнула. На животе у нее все еще был шрам от раны — рану эту он нанес ей в проклятых лесах Дагомеи.

Он саркастически усмехнулся и потянул ее за руку, помогая встать.

— Я не причиню тебе вреда. Не бойся.

Что-то в его голосе настораживало, рождало странное ощущение. Не отпуская ее руки, он вытер клинок о бедро и загнал его в ножны.

Бесчисленные скулили в тумане, тыкались в Майю рылами, обнюхивали ее, окутывали своими страшными мыслями. У девушки закружилась голова. Колени подгибались, и темнота начинала наползать снова.

— Ты ранена? — спросил он, подхватив ее и не давая упасть.

— В аббатство, — из последних сил прошептала она, чувствуя, как накатывает чужая воля. Бесчисленные тянули ее вниз, словно камни на шее.

Схватив ее за руку, другой рукой кишон обхватил ее за талию и повлек к стене, туда, где шумела ветвями густая дубрава. Левое плечо обдало жаром, но почему-то Бесчисленные не могли проникнуть ей в душу, и она чувствовала, какую это рождало в них ярость.

Бдение, с благодарностью осознала она. Она два дня совершала бдение и потому, даже лишившись даруемой аббатством защиты, все равно оставалась под защитой Истока. Ковыляя и спотыкаясь, она слышала вопли Бесчисленных, в которых звучали ярость и бессилие. Мысли ее опять затуманило, в глазах потемнело, словно рой черных листьев закружился перед ее взором.

— Еще чуть-чуть, — выговорил сквозь сжатые зубы кишон. Неужели он тоже чувствует кружащих вокруг безумных тварей? Она чуть не упала, обессиленная, прижалась к нему, чтобы удержаться на ногах. Ноги едва держали ее, и каждый шаг давался все тяжелее. Никогда еще ей не было так тяжело идти — даже в горах.

Стена была прямо перед ними. Настроение Бесчисленных изменилось. Шериф и его люди были мертвы и больше не могли напитать тварей страхом и болью. Бесчисленные вновь сгрудились вокруг нее, жадные, исполненные ненависти, они шипели и скулили. Охваченная страхом и отчаянием, Майя чуть было не упала. Они проникли в ее руки и ноги, и она почувствовала, что больше не владеет своим телом.

— Скорее! — взмолилась она, обращаясь к кишону и чувствуя, как теряет власть над собственным языком.

Услышав в ее голосе ужас, кишон подхватил ее на руки и пронес оставшиеся несколько шагов, достигнув наконец спасительной сени, и Майя почувствовала себя пловцом, который поднялся из пучины и теперь жадно глотает воздух. Чернота Бесчисленных вдруг растаяла. Они ярились и рычали, упустив жертву, и стены аббатства дрожали, принимая на себя их злобу, их жажду, их извращенные желания. Майя оглянулась, зная, что за ней стоят невидимые стражи, призраки мертвых, выступивших на защиту святой земли. Она глубоко вздохнула, едва не рыдая от облегчения. Сердце ее заполонил покой. Часто дыша, она опустила голову на грудь кишону.

— Спасибо тебе, — надтреснутым голосом поблагодарила она. — Спасибо!

Крепко держа ее в руках, кишон нес ее свозь дубраву, то и дело подныривая под низко висящие ветки. Она слышала над ухом его тяжелое дыхание, чувствовала, как сильно бьется его сердце. Туман застилал им путь, но Майя хорошо знала эти места. Она успела подумать, что до кухни будет ближе, чем до Большого дома, но тут деревья разошлись, и кишон вышел на лужайку.

— Поставь меня. Теперь я могу идти, — сказала она, почувствовав, как к ней возвращаются силы. Она была совершенно измучена; ей хотелось упасть и уснуть.

Он послушно наклонился и поставил ее на ноги; хрустнули веточки, колыхнулся кустарник. Трава под ногами была мокрой.

Майя коснулась его руки.

— Зачем ты здесь? — неожиданно для себя спросила она.

В аббатстве горели фонари, и отблеск их света освещал рощу. На полускрытом темнотой лице кишона блеснула улыбка.

— У меня здесь дела, — уклончиво ответил он. — Не спрашивай. Я услышал, как они договаривались похитить тебя этой ночью, и следил за шерифом. Когда они вынесли тебя из дома, я последовал за ними. Туман — надежное укрытие. Они меня не видели.

Тревога в ее сердце боролась со страхом.

— Ты преследовал меня от самой Дагомеи? — спросила она.

Он покачал головой.

— Мне пришлось отлежаться, чтобы залечить раны, — рука его скользнула на живот и накрыла зажившую рану; кишон моргнул и поморщился от боли. — Она до сих пор меня беспокоит. Но ты спасла меня, Майя. А я спас тебя. Никуда нам друг от друга не деться.

Голос его стал тише.

— Не верь своему отцу. Он хочет тебе зла.

— Я знаю, — дрогнувшим голосом ответила Майя.

— Ну так дай ему отпор, — теперь в голосе кишона звучала ярость.

Майя устало покачала головой.

— Не могу. Он ведь мне отец.

Он холодно усмехнулся.

— Он приказал мне убить тебя. Я тебе уже говорил.

— И все равно я не могу причинить ему вреда. Жаль, что тебе пришлось убить людей шерифа.

— Тебе всех жаль, — фыркнул он и бросил на нее недоверчивый взгляд. — Даже тех, кто сам виноват.

Он покачал головой.

— Знай: назавтра король собирается убить вас всех.

Майя впилась взглядом в покрытое шрамами лицо.

— Это он сам тебе сказал?

Он медленно покачал головой и вдруг насторожился:

— Тебя ищут. Я ухожу. Пойдешь со мной?

Майя помотала головой.

— Я остаюсь. Мне нельзя выходить за стены аббатства.

— Здесь ничуть не безопаснее, — жестко сказал он. — До свидания, Майя. До скорого свидания.

Бросив на нее многозначительный взгляд, он взял ее руку, как некогда, легонько пожал и исчез в тумане.

Далеко уйти он не успел: послышался рык, захрустел под могучими лапами подлесок, и Майя узнала Аргуса.

— Аргус! — позвала она. — Аргус, ко мне!

Ответом ей был яростный рык, щелканье зубов, и вдруг собака завизжала от боли.

— Аргус! Нет! Не тронь его!

Она бросилась в туман за кишоном. Сердце рвалось из груди. Могучий пес скорчился на мокрой траве и скулил от боли. Кишон пятился назад, и с кинжала в его руках снова капала кровь.

— Нет! — вскричала Майя и бросилась к верному псу. Она упала на колени, на усыпанную колючими ветками землю, и баюкала бьющегося в агонии Аргуса. Шерсть его была мокра от крови. Майя прижимала пса к себе, и слезы лились у нее из глаз.

— Нет! Аргус, нет! Пожалуйста, не умирай! Не надо!

Кишон растаял в тумане. Сжимая в объятиях пса, Майя зарылась лицом в жесткую шерсть. Под ее руками пес сделал последний тяжелый вздох и застыл. По лицу у Майи текли слезы, с пальцев капала кровь.

— Нет, — всхлипывала она, баюкая в руках мертвого пса. Плечи ее тряслись и вздрагивали.

— Аргус! — послышался голос Джона Тейта. Охотник свистнул собаке и в следующий ужасный миг уже стоял рядом с Майей.

— Майя! — выговорил он, но замер, увидев лежащего в ее объятиях пса.

— Ты ее нашел? — это был голос Кольера. Финт бросился к Майе, а та все рыдала и рыдала, обнимая верного пса, и сердце ее рвалось на тысячи кусочков.

Стояла полночь, самое темное время суток. Майя и Кольер сидели рядом на скамье под окном кабинета альдермастона. Платье Майи до сих пор было в крови пса, и хоть она и вымыла руки и лицо, глаза ее все еще были красны от слез. Огненный яр-камень в очаге светился оранжевым, наполняя небольшую комнату отблесками пламени. Кольер прижимал Майю к себе и гладил по волосам, глядя на огонь. Были здесь и Додд с Сюзенной — они сидели бок о бок, крепко держась за руки, и на лицах их были написаны молчаливая тревога и дружеское участие.

Вошел сенешаль альдермастона; седые волосы растрепались от спешки.

— Сюда идут альдермастон и ваша бабушка, — сообщил он. — Ну и ночь, что за ночь!

Он подошел к Джону Тейту, который ходил от стены к стене, глядя перед собой налитыми кровью глазами, и положил руку на плечо охотнику.

— Мне жаль, — печально произнес сенешаль.

Джон Тейт покачал головой.

— Клянусь Чишу, это же всего только собака, — лицо его исказилось болью. — Но какая собака!

Томас понимающе кивнул.

— Есть одна странность: смерть Аргуса совпала по времени с некоторыми событиями.

Майя подняла глаза. От усталости тело было как деревянное.

— Что случилось, Томас?

— Пусть лучше ваша бабушка сама расскажет.

Он вернулся к двери и распахнул ее, впуская альдермастона, его жену Джоанну и идущую следом Сабину. Когда они вошли, Томас закрыл за ними дверь и сел на место неподалеку от стола альдермастона.

— Мейг, — поняла вдруг Майя и подалась вперед. — Надо сказать ей, что ее отец умер.

Жена альдермастона кивнула.

— Я сказала ей, Майя. Я только что ее видела. Она не спит. Она совершает бдение, чтобы помочь тебе.

Майя уставилась на нее недоумевающим взглядом.

— Этой ночью тайнознатицы не спят, — пояснила Джоанна. — Мы все совершали бдение ради тебя.

Мгновение назад Майе казалось, что она выплакала все слезы, но глаза ее снова увлажнились. Она посмотрела на Сюзенну; та кивнула и улыбнулась.

— Что случилось? — повторила Майя, глядя на бабушку. Вид у Сабины был усталый и изможденный, но глаза сияли.

— Настал час, — хрипло сказала она.

Майя уставилась на нее.

Альдермастон сделал шаг вперед, приблизился к Майе и взял ее руки в свои. Его взгляд смотрел прямо в душу, а когда он заговорил, голос его был необычайно силен.

— Это случилось, Марсиана. Аббатство… пробуждается. Все яр-камни, даже те, что никогда не отзывались на зов — все они светятся, призывают, зовут тебя.

Глаза Майи расширились. Она бросила взгляд на Кольера, затем вновь повернулась к альдермастону.

Сабина приблизилась к ней и сжала ее ладонь.

— Свершилось испытание. Что-то произошло, что-то дало толчок новым событиям. Я сама не понимаю, что всему причиной. Кровь ли то верного пса, которую он пролил за тебя? Или то, что ты выстояла против Бесчисленных, не поддавшись им? Или все дело в совершившихся бдениях? Что-то произошло этой ночью, но что — я не знаю. И все же яр-камни по всему аббатству светятся… даже те, что в кухонных очагах. В прачечной. Камни ожили и лучатся силой. Аббатство поет тебе, Майя!

От волнения Сабина начала задыхаться.

— Мертвые собрались вместе, — она говорила хрипло, словно ей сдавило горло. — Их тьмы и тьмы. Они шепчут. Они чего-то ждут. Ты должна идти, Майя, — она похлопала внучку по руке. — Переоденься и надень вуаль. Час настал. Сегодня аббатство не отвергнет тебя.

Майя ощутила сомнение… нет, семя сомнения, легкое, словно пушинка одуванчика, но решительно отбросила его прочь.

Она повернулась к Кольеру.

— Идем со мной, — взмолилась она.

Удивление на его лице разом уступило место ужасу. Кольер замотал головой.

— Не могу, — сдавленно признался он. — Всем сердцем хотел бы, но не могу. Не смею.

Он встал. Лицо его раскраснелось от переживаемых чувств.

— Этой ночью я слышал Исток, — шепотом признался он. — Я знаю, что слышал. Когда Кэрью меня увел… когда мы шли, я услышал голос в голове. Исток сказал мне слова, которые собирался произнести Кэрью, а потом Кэрью и впрямь сказал их. Мы говорили с ним, пока шли, и я всякий раз заранее знал, что он скажет. А потом голос в голове предупредил меня, что это обман, затеянный Крабвеллом, и что их цель — ты.

Он говорил задыхаясь, и в голосе его были слезы.

— Я знаю, что это был Исток, — его рука легла на спину Майе. — Иди. А я пока не готов, — он посмотрел ей в глаза. — Но однажды я буду готов. Обещаю.

Грудь Майи наполнилась надеждой; отняв руки из ладоней альдермастона, она обняла Кольера и спрятала лицо у него на груди. Он крепко обнял ее в ответ. Они стояли, обнявшись, потеряв счет времени, и миг этот длился для них дольше вечности. Его губы касались ее волос, он прижимал ее к себе со всей силой и страстью. Его руки дрожали, ее сердце горело жаром. Теперь и она слышала шепот — он становился все громче, он звал ее.

Как и Сабина, она не знала, отчего с аббатства спали невидимые оковы. Быть может, это оттого, что Кольер обрел веру? Она больше не чувствовала усталости, ее не клонило в сон. Тело наполнилось отвагой и решимостью. Она пройдет мастонские испытания. Она соберет всю свою волю, она отдастся на волю Истока и совершит все то, что должна совершить.

Разомкнув объятия и отстранившись, она увидела в глазах Кольера слезы. Он стыдился своей слабости, но в этот миг показался ей таким юным. Она взяла его за руку, постаралась вобрать его тепло, унести его частицу с собой, туда, в аббатство.

— Дождись меня, — шепнула она, сжимая его руки, и провела большим пальцем по костяшкам.

— Дождусь, — пообещал он. Как странно, подумалось Майе, в этот миг ей вдруг захотелось поцеловать его в щеку… или в губы. Между ними повисло напряжение, жажда скрепить обуревавшие их чувства поцелуем. Как горько было осознавать непреклонность проклятия: она никогда не поцелует ни его, ни их детей. Она всегда будет страдать из-за ошибки, которую, пусть и по незнанию, она совершила.

Это было несправедливо, но в этот миг Майя сознавала: чаще всего мы страдаем не по своей вине. Аргуса погубили его инстинкты. Он искал Майю и хотел спасти ее. Он зарычал и бросился на опасного человека просто потому, что не мог иначе. И кишон тоже убил пса не нарочно. Не он занес кинжал — его руку вел инстинкт самосохранения. Так же как ее инстинкт велел ей спасать людей даже тогда, когда все вокруг твердили, что это глупо.

Кольер едва заметно наклонился к ней, его губы были рядом с ее губами. Покачав головой, Майя отпрянула, отстранилась, и сердце ее вновь пронзила боль.

— Нет, — чуть слышно выговорила она и прикусила губу.

В его глазах она прочла такое же страдание, но он покорно кивнул и отступил назад.

Майя выпустила его руку и вслед за бабушкой вышла из комнаты, чтобы вновь совершить все положенные приготовления к мастонским испытаниям.

Три долга несет на себе мастон, и все три нужны ему, чтобы научиться управлять собой, а затем и Истоком. Говорить только правду. Не поддаваться злобе. Давать много там, где просят мало. Три эти долга — три шага, что мы совершаем на пути в Идумею.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Верные

Ночь была темна, а туман густ и непрогляден, однако аббатство купалось в свете. Широко раскрыв глаза, Майя смотрела сквозь тончайшую вуаль, дивясь этому свету. Вдали прокричал петух — должно быть, птица приняла исходящий от Муирвуда свет за лучи восходящего солнца.

Дворецкий альдермастона хмыкнул и похлопал ее по руке.

— Бедный кочет, должно быть, удивился солнцу посреди ночи, — сказал он, сверкнув ямочками. Он значительно превосходил ее ростом, и Майя была рада, что он идет рядом.

На сей раз, приблизившись к аббатству, она ощутила лишь теплое приветствие.

— А раньше когда-нибудь аббатство так светилось? — спросила Майя.

— За те двадцать лет, что я здесь прожил, ни разу, — просто ответил он. — Сам не знаю, что обо всем об этом думать. Дальше я не пойду. Удачи вам, Майя. Я буду и дальше совершать бдение за вас. И не только я.

Майя нашла и пожала его руку, а потом побрела по седой от тумана траве к аббатству. Она чувствовала умиротворение, сосредоточение и тревогу, ибо задача перед ней стояла непростая. Почему-то ей совсем не было страшно. После горького плача по Аргусу чувства ее унялись, и она могла бы поклясться, что пес трусит рядом с ней в этой тишине — тень среди теней тумана.

Она шла, и в туманной стене бок о бок с ней скользили тени. В белых клубах проступали умиротворенные мужские и женские лица, таяли и проступали снова. К аббатству тянулись мертвые. Майя чувствовала их мысли рядом со своими собственными. Настал миг, которого они дожидались веками, — поднимется Сокровенная завеса и даст им наконец свободу. Шепот, рождающийся прежде речи, освобождение заключенных душ — сердце Майи замирало при мысли, что никогда в этом мире не было еще ничего подобного, не было — и не будет.

Стерегущие аббатство яр-камни больше не отталкивали ее. При ее приближении их глаза вспыхнули ослепительным белым светом, и Майю подхватила волна исходящей от них радости, тепла и решимости. Майя потянула за рукоять железной двери, и та легко открылась.

Все внутри пело от охватившего ее чувства счастья. Всю свою жизнь она мечтала войти в аббатство и принести клятвы, какие некогда принесла ее матушка. Клятвы не страшили Майю. Она довольно ясно представляла себе, что должно произойти — вначале она получит Дар знания, а затем войдет за алтарную перегородку, где произнесет клятвы и получит кольчужницу. И там ее будет ждать Сокровенная завеса.

Когда Майя вошла внутрь, яр-камни внутри аббатства вспыхнули еще ярче. Стены аббатства сверкали и переливались на фоне черного неба, в самый глухой ночной час. Внутри было светло, как в полдень. Повсюду стояли вазы и горшки с живыми растениями, цветами и деревьями. Майя чувствовала присутствие вырезанных на сосудах яр-камней — все они были разные, ни один не походил на другие. Теперь она чувствовала каждый яр-камень аббатства. Это было похоже на стройный хор лютней, арф, флейт и других музыкальных инструментов, которые слышишь вместе и по отдельности, и голоса их сливались в торжествующий гимн.

В коридоре она увидела альдермастона, его жену, бабушку Майи Сабину и… еще одну женщину. Майя прищурилась, моргнула, и женщина пропала. Майя моргнула еще раз, и женщина появилась снова. Она скользнула к Майе и улыбнулась — тепло, будто солнце взошло. Радость узнавания хлынула Майе в сердце. Об этой встрече она мечтала годами, к ней стремилось ее сердце, о ее смерти она горевала безутешно.

«Матушка!»

Сердце Майи переполняла радость. Она всхлипнула, едва не утратив сосредоточения. Матушка была здесь, в аббатстве, рядом. Видела она и других, стоящих позади альдермастона — в том числе высокого сурового старика с длинной бородой, старого как сам мир. Его непреклонная мысль шершаво коснулась сознания Майи, и она поняла, кто это — прежний альдермастон Муирвуда Гидеон Пенман, тот самый, в честь которого был назван ее муж. Майя зажала рукой рот, и глаза ее наполнились слезами. Эти люди пришли приветствовать ее, и исходившие от них надежда и радость захлестывали ее с головой, не оставляя места для отчаяния, терзаний и горечи. Их присутствие было честью для нее, но и они, как вдруг поняла Майя, считали честью находиться в ее присутствии.

Жена альдермастона шагнула к Майе, оставив позади мужа, и взяла ее за руки. Глаза ее были полны слез, но она словно бы не замечала фигур, которые так ясно видела Майя. Быть может, остальные могут лишь ощутить их присутствие?

— Сними обувь твою, Майя. Это святое место.

Майя кивнула и быстро сбросила промокшие туфельки. Люди и духи окружили ее, и на лицах их были написаны радость и любовь. Никогда в жизни Майе не было так хорошо и спокойно. Яр-камни аббатства звенели от заключенной в них силы Истока, и звон этот проникал в самую глубину ее существа.

— Владеешь ли ты Дарами? — спросила бабушка, и это было начало ритуала.

Майя сглотнула.

— Да, — ответила она и почувствовала, как Исток заполнил ее разум. — Мне дарован Дар говорения на языках. И музыки. Я Одарена умением править и глубокой верой. Надеюсь, я мудра.

Сабина улыбнулась.

— Тебе присущ и Дар смирения — это редкий Дар, но взрастить его в себе может каждый. Есть и другие Дары. Если ты пройдешь мастонские испытания, ты получишь их. Исток ждет от тебя служения. Мы все это чувствуем.

Майя содрогнулась. Колени у нее подгибались.

Следующим заговорил альдермастон.

— Ищешь ли ты мастонского обряда? — спросил он.

— Да, — твердо ответила Майя.

— Первым ты получишь Дар знания. Ступай за мною вниз.

Чувствуя, как кружится от радости голова, Майя пошла с ними. На душе у нее был мир. Она чувствовала каждый яр-камень на своем пути и без труда узнавала, какова его цель — греть ли огнем воздух либо снабжать аббатство светом. Она не призывала их силу. Яр-камни провожали ее шепотом, сами выдавая свои секреты. Все они светились, все излучали могучую силу и благодать. Следуя за альдермастоном, Майя спустилась по каменным ступеням и вошла в комнату, где стояли гладкие деревянные скамьи и каменный алтарь перед ними.

Сабина усадила ее на скамью и села сама, держа Майю за руки. Жена альдермастона села по другую сторону. Альдермастон начал говорить об истории аббатств и об изгнании человека из Идумеи. Майя уже знала эту историю, ведь родители ее были мастонами. Она знала, что Идумея — не человек, но мир. Она понимала почти все, что говорил альдермастон о второй жизни и о том, что приручить Исток можно, лишь прежде позволив ему приручить себя. Эта концепция вызывала наибольшие возражения, и Майя понимала почему. Многие полагали, будто подчинить свою волю чужой значит умалить себя, но в Муирвуде Майя поняла, что это совсем не так. Чем больше она отдавала, тем сильнее становилась. Когда на шее у нее висел кистрель, ее непрестанно мучили страхи и сомнения, а стыд, необходимость скрываться и лгать стали вечными ее спутниками. А при мысли о кольчужнице она ощущала горделивую радость. Здесь, в Муирвуде, она впервые в жизни смогла свободно дышать и быть собой. Здесь ее принимали такой, какая она есть. Никто не принижал ее достоинства, ибо всякий человек мог однажды стать эссеем — бессмертным из народа Идумеи, и в этом принцесса страны ничем не превосходила, скажем, прачку Селию. Титулы, звания — ничего этого не было в Идумее.

Когда альдермастон заговорил о хэтаре, об истории ордена и об Эрешкигаль, Майя ощутила укол стыда. Почти все это она уже читала в книге канцлера Валравена, однако лишь теперь поняла прочитанное до конца. Понимала она теперь и то, почему Эрешкигаль так ненавидела ее Семейство. Ведь это Лийя, прапрапрабабка Майи, прокляла яр-камень хэгар и тем нанесла сокрушительный удар их ордену.

Хэтары прошлого выбирали свою судьбу и принимали клеймо по своей воле. С Майей это случилось помимо ее желания… и теперь она заново поняла, как далеко увел ее кистрель по этому черному пути. Шепотки, которые она считала голосом Истока, на самом деле принадлежали Бесчисленным. Мысль об истинной цели ее путешествия в утраченное аббатство теперь внушала ужас, ибо теперь Майя понимала то, чего не понимала прежде.

Даже погребальные песнопения дохту-мондарцев несли в себе омерзительный отзвук памяти о хэтарах. Она вспомнила эти песнопения, слова древнего языка. «Och monde ells brir. Och cor shan arbir. Och aether undes pune. Dekem millia orior sidune».

«Мир шума… сердца дерев забьются разом… наковальня небес над головой… миллионы нерожденных звезд».

Это была мантра, клятва, тайное обещание уничтожить орден мастонов. Обещание наполнить мир шумом и хаосом. Прежде Майя этого не понимала. Единая цель, жажда мести. Наковальня Идумеи… кара, свершившаяся, когда Бесчисленные вырвались на свободу. Миллионы нерожденных звезд… Нерожденные. Теперь Майя видела это, теперь она ясно понимала, что этими самыми словами вызвала к себе Эрешкигаль. Женщина в тумане, которую она приняла за дух мертвых, была сама королева Нерожденных. Обманом и лестью она заманила Майю в утраченное аббатство и обманула ее. Когда же она попросила у Майи дар, Майя поклялась отдать ей свою жизнь.

Осознание этого заставило Майю содрогнуться. Хэтары были рождены для обмана, и хэтара обманула Майю. Всю жизнь ее учили подчинять свою волю Истоку, но там, в утраченном аббатстве, она, сама того не зная, подарила свое тело Эрешкигаль, и та отметила ее своим клеймом в знак власти. С тех пор они стали связаны друг с другом, поняла Майя. Страшно было даже вообразить, что это означает. Когда люди шерифа волокли ее вон из аббатства, она чувствовала, как сжимается кольцо Бесчисленных. Но Эрешкигали среди них не было. Бесчисленные нередко вселялись в свиней или волков, но самым лакомым блюдом для них были люди.

— Сегодня над королевствами нависла новая угроза, — продолжал альдермастон. — Когда наши предки приняли мастонские ритуалы, они были предупреждены о хэтарах и узнали все то, что ты узнала сейчас. Когда в Ассинике возвели первое аббатство, последний его альдермастон, женщина, имевшая Дар предвидения, дополнила ритуал, чтобы подготовить нас к грядущим испытаниям. Она предрекла пришествие Верных.

При звуке этого слова Майя содрогнулась, и в животе у нее возник холодный ком. Она наклонилась вперед и жадно ловила каждое слово о своих врагах.

Лицо альдермастона было сумрачно и серьезно.

— Верные, как и хэтары, стремятся уничтожить орден мастонов. Верные взяли политическую и религиозную власть над Нессом. Они видят в окружающих лишь врагов и в сердцах своих лелеют ненависть и злобу. Их убеждения противоположны нашим: там, где мастоны стремятся усмирить гнев и предотвратить насилие, Верные прибегают к убийству. Чтобы достичь своих целей, они возродили орден кишонов. Их действия отвратительны Истоку. Нам было велено избавить земли от ордена кишонов. Стоит обществу или культуре принять в себя Верных, как в нем расцветают коррупция и работорговля. Верные позволили мастонам вернуться и восстановить некогда утраченные королевства. Однако сами Верные при этом коварно и предательски присосались к нашим трудам и их плодам. Они проникли во все слои нашего общества — некоторые Верные даже пытались пройти мастонские испытания, дабы выведать наши знаки и клятвы. Нынче ночью ты получишь знание — береги его от Верных. А теперь ступи за алтарную перегородку и принеси свои клятвы.

Он на мгновение замолчал, а когда снова заговорил, в голосе его звучало предостережение.

— На твои плечи лег нелегкий груз, Майя. Мы будем продолжать бдение, начатое ради тебя. Мы не знаем, что произойдет, когда откроется Сокровенная завеса… но знаем, что если она не будет открыта, наши братья и сестры в Ассинике погибнут от руки Верных, едва армада достигнет своей цели.

Он обернулся к жене и к Сабине и сделал повелительный жест рукой.

— Все мы чувствуем, что армада уже достигла берегов Ассиники.

Он простер руку к Майе.

— Встань.

Майя встала, вслед за ним вновь поднялась по ступеням и, пройдя через главный холл, очутилась в уединенном уголке, где возвышалась алтарная перегородка. Изготовленная из дерева искусными мастерами, она была покрыта необычайно тонкой резьбой. Миновать ее означало войти в келью, где Майе предстояло принести свои клятвы. У девушки захватило дух. Вся тяжесть этой ночи разом легла ей на плечи. Она не боялась мастонских клятв. Она изучала книги и знала, что ее ждет. Иное тревожило ее — Сокровенная завеса. Впрочем, она знала, что Истоку ведомы ее мысли. Она не будет сомневаться. Она будет верить в себя. Она будет верить в то, что Лийя видела ее жизнь, в то, что пережитое в прошлом подготовило ее к этому мигу. Вздохнув, она сжала руки бабушки, отпустила их и вошла за алтарную перегородку.

С клятвами она покончила на удивление быстро. Поначалу ей было не по себе среди такого количества яр-камней, однако, увидев их лица, вырезанные в семи колоннах, Майя немедленно поняла, что это за камни, какова их цель, и осознала, что для принесения клятвы она должна заставить их замолчать. Из книг она знала, что ученики обычно справляются с камнями поочередно. Затем она омыла лицо в бассейне, полежала на похоронном ложе и оделась в кольчужницу. Сомнения вернулись лишь раз, в тот момент, когда ей предстояло раздеться, чтобы облачиться в кольчужницу. Клеймо на плече и отметины от кистреля на ключицах показались ей гадким надругательством, осквернением этого чистого места. Не посмев бросить на них ни взгляда, Майя быстро укрыла эти следы прошлого кольчужницей. Поверх кольчужницы легла сорочка, и в этот миг на Майю снизошел покой. Мастонское платье опустилось на плечи словно теплое одеяло. Она чувствовала себя чистой и твердой и знала, что больше никогда не подпустит к себе Бесчисленных. А главное, она знала, что Исток простил ее, и чувствовала, как радость его истекает от окруживших келью колонн. Каждая колонна несла на себе изображение странного существа или животного, и выполнены они были самыми искусными мастерами из когда-либо живших.

Кольчужница защитит ее от Бесчисленных. Она благодарно склонила голову — наконец-то она достигла того, о чем мечтала. Внезапно подумалось о Кольере, и Майя от души понадеялась, что он исполнит свое обещание и однажды станет мастоном. Пусть брак их начался не так, как следовало бы, но Майя искренне надеялась, что однажды их свяжет нерушимый обет. Ведь этой ночью Кольер ощутил присутствие Истока.

Вздохнув, Майя обратила свой взгляд на выступающие из стен камни. Повинуясь Истоку, она подошла к одному из них и взяла его в руку. Камень легко отделился от стены. Какое-то мгновение она держала камень на ладони, глядя в его белое свечение, вбирая взглядом черточки тончайшей резьбы. На камне проступили буквы незнакомого языка.

Paix.

Она смотрела, и под шепот Истока слово обрело смысл. Очень простой и вместе с тем очень глубокий, он заключал в себе самое главное ее желание. Мир. Мир в душе. Спокойствие. Решимость. Как странно, что Исток выбрал для нее именно это слово. Она улыбнулась и тут почувствовала, как камень жжет ладонь. Вздрогнув, она взяла себя в руки и вернула камень на место, не поддавшись искушению бросить его наземь. На ладони осталась розовая отметина, рука болела, но Майя улыбнулась вновь. Она поняла — по этой отметине она узнает и других мастонов и сможет отличить друзей от врагов.

Майя стиснула руки на груди. Ритуал оказался короче, чем она думала. Сколько она здесь пробыла? Ей казалось, что недолго, однако она не удивилась бы, узнав, что за стенами аббатства встает солнце. Время словно бы застыло в этой келье, и не было ни одного окна, сквозь которое мог бы проникнуть солнечный луч или туман.

Между двух колонн колыхалась завеса. Поддерживающие ее колонны излучали силу, и глаза вырезанных на них яр-камней пылали жаром. Призвав на помощь всю свою отвагу, Майя приблизилась к Сокровенной завесе. Настала пора исполнить предназначение, но как?

Приблизившись, она разглядела по ту сторону завесы фигуру, похожую на человеческую. Может быть, там зеркало? Во рту у нее пересохло от волнения, бессонные ночи всей своей тяжестью обрушились на плечи. Но подаренное Истоком чувство радости пронизывало ее по-прежнему, и она не поддалась усталости.

Майя встала перед Сокровенной завесой и стала ждать.

Ничего не происходило.

Она сохраняла спокойствие. Наклонив голову, она прислушалась к шепоту Истока, пытаясь понять, что ей делать. Она знала, что Сокровенные завесы соединяли не только аббатства, но и миры. Когда Завеса откроется, расстояние, разделяющее Муирвуд и Коморос, можно будет преодолеть за один миг. Она сможет побывать в далеких аббатствах, которые уже отстроены заново. А ведь это серьезно изменит политическую обстановку, поняла Майя. Уже хотя бы поэтому Верные могли бояться открытия Завесы.

И тут вместо шепота Истока она услышала голос. Женский голос.

— Приветствую тебя. Чего ты ищешь?

Голос почему-то показался ей знакомым. Может быть, это бабушка? Но нет, голос лишь походил на бабушкин, но принадлежал другому человеку. И человек этот говорил тепло и дружески.

— Я хочу стать мастоном, — честно ответила Майя.

— Чего ты взыскуешь?

Она уже знала ответ, и слова сами спорхнули с губ:

— Я взыскую Идумеи.

— Как твое имя? — спросила женщина. Кто же это? Майя не знала, но тут в голову ей пришла мысль. Не может быть…

— Paix, — тихо произнесла Майя, дрожа и пылая, как в огне. И в этот миг словно что-то огромное и тяжелое рухнуло наземь, будто исполинский камень упал с высоты, и пол под ее ногами задрожал от удара. Падение было беззвучным, но все вокруг содрогнулось. Распахнув глаза, Майя впилась взглядом в Сокровенную завесу.

Фигура за Завесой была почти ее роста. Майя попыталась разглядеть ее лицо, но не могла различить ничего — только рост.

Ее так и подмывало протянуть руку к Сокровенной завесе. Отринув сомнения и тревоги, Майя доверилась этому импульсу и просунула руку между половин занавеса.

Теплая рука встретила ее ладонь. Майя сжала ее и поняла, что надо потянуть. Это ее удивило — она полагала, что должна будет пройти сквозь Сокровенную завесу сама. И все же она снова, не понимая почему, подчинилась внезапному желанию и потянула.

Сокровенная завеса разошлась в стороны, и из-за нее показалась женщина в одежде охотника. Майя увидела висящий на поясе меч, заколотый фибулой на горле плащ. Сама женщина… она так походила на бабушку Майи, что их можно было счесть близнецами. Только волосы еще не совсем поседели, и в них поблескивали золотые пряди. В волнах вьющихся кудрей тонул тонкий золотой венец.

Майя смотрела, не веря своим глазам, и узнавание нахлынуло на нее неудержимым потоком.

— Спасибо, — тепло улыбнувшись, поблагодарила Лийя. — Теперь ты мастон, Майя.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Клятва исполнена

Сердце Майи затрепетало от удивления и растерянности, и надежда расцвела у нее в душе. Наряд Лийи был совсем не похож на все, какие ей доводилось видеть прежде. Швами и заклепками ее наряд напоминал одежду жителей Прай-Ри, но даже прожившая на границе с Прай-Ри не один год Майя никогда не видела такого кроя.

Лийя схватила Майю за руки и радостно сжала их. Солнечная ее улыбка согрела сердце девушки. Лийя отвела с ее лица упавшую прядь и погладила по волосам.

— Я видела тебя в своих видениях, Майя. Но коснуться тебя по-настоящему… очень странное чувство. Мой отец был правителем Прай-Ри, и у него был Дар предвидения — он видел будущее. Он узрел мое будущее, а я узрела твою жизнь. Оставляя эти берега, — она подняла лицо к сводчатому потолку, — я увидела, что однажды сюда прибудешь ты. Мы с твоей бабушкой видели друг друга, ведь ее Дар обращен в прошлое, а мой, по большей части, в будущее. Я пришла, чтобы помочь тебе, Майя, — и она вновь сжала руки девушки.

Майя ощутила огромное облегчение.

— Мы не знали, что делать, — сказала она. — Так ты нам поможешь?

— О да. Я знала, что этот день настанет. Теперь ты мастон, и ты получишь еще один Дар. Впрочем, он у тебя и так есть, ты просто не замечаешь его, как я не замечала своего Дара предвидения, покуда мне не указал на него Мадерос.

— Мадерос? — ахнула Майя. — Бродяга? Я встретила его в Моне!

Лийя кивнула.

— Он все еще пишет историю моего Семейства. И будет писать до тех пор, пока мы не пленим Эрешкигаль. Такова судьба нашего Семейства, Майя.

— И моя? — спросила девушка.

Лийя чуть улыбнулась.

— Я расскажу тебе лишь то, без чего ты не сможешь пойти дальше. Ведь и мой путь не сразу открылся мне даже после мастонских испытаний. Тебя будет вести Исток. А теперь — на колени.

Майя преклонила колени перед женщиной, которая была древнее этих стен и все же выглядела такой молодой. Как такое может быть, в смятении думала она. Но тут ей вспомнилось, что Лийя исчезла в день имянаречения матери Сабины, оставив лишь свою книгу и Державное яблоко. Так вот что…

Лийя возложила руку на голову Майи, а пальцы другой сложила в мастонский знак. Майя быстро закрыла глаза и сложила ладони на груди. От руки, лежащей у нее на голове, исходило тепло, сила Истока наполняла комнату, заставляя камни дрожать. Сила эта пронзила ее будто нож, проникая в самую суть ее существа.

— Марсиана Солвен, — произнесла Лийя, — я подношу тебе Дар. Ты сильна, и ты слышишь Исток. Ты всегда была сильной. Таково твое наследие. Ты тверда в вере и всегда взыскуешь воли Истока. Но с силой приходит долг: сила твоя должна служить другим и помогать им. И потому я подношу тебе Дар призыва. Сила его давно уже живет в тебе. Ты будешь понимать яр-камни и знать, в чем их сила. Ты будешь управлять ими, создавать их и разрушать их. Даром этим редко владеют не достигшие чина альдермастона. Подношу тебе этот Дар, и да поможет он тебе совершить то, чего пожелает от тебя Исток. Во имя руки Идумеи да будет так.

Отзвучало благословение, и Майя открыла глаза. Лийя помогла ей встать. Рука ее была сильной и твердой.

— Как ты сюда попала? — шепотом спросила Майя, глядя на нее в благоговении.

Лийя положила руку ей на плечо и жестом указала на Завесу.

— Это самая священная часть аббатства, Майя. Пройти сквозь Сокровенную завесу может лишь тот, в ком велика сила Истока. В мои дни мастоны легко путешествовали из аббатства в аббатство по всем королевствам. Но после восстания аббатства были разрушены, власть забрала хэтара, и Сокровенная завеса больше не открывалась. Дар предвидения показал мне, что над Муирвудом и орденом мастонов нависла угроза. Я знала о твоем отце и о том, что он сделает, если ему не помешать. Сегодня днем я еще была в Ассинике. Время течет для меня иначе, не так, как для других твоих предков. В день имянаречения моей внучки я поцеловала ее в лобик, прошептала «Прощай» и пообещала, что спасу ее праправнуков. Ведь Сокровенная завеса позволяет нам переноситься не только между аббатствами, но и между временами и мирами. Клятва Муирвуда должна быть исполнена. И мы пришли помочь в ее исполнении.

— Мы? — непонимающе распахнула глаза Майя.

Лийя вновь улыбнулась ей мудрой улыбкой. Обернувшись, она шагнула к Завесе и протянула за нее руку. По ту сторону Завесы возникла тень, и перед Майей встал мужчина, седой, как матерый волк. Ростом он почти не уступал Кольеру, а в плечах был даже шире. Он был немолод, но крепок и силен, на поясе у него висел мастонский меч, а на шее — рыцарское ожерелье. При виде Лийи на суровом и красивом лице его заиграла улыбка.

— Мы вернулись, — тихо произнес он, и голос его был звучен и строг. Рыцарь обежал взглядом комнату и вновь посмотрел на Майю. Улыбнувшись, он шагнул вперед и принял ее в свои объятия.

— Ты… Колвин? — выдохнула Майя и заморгала, чтобы стряхнуть с ресниц слезы.

Он кивнул и крепко стиснул ее в объятиях. В его глазах она прочла благоговейный трепет. По краю брови у него был небольшой шрам, и еще один — на подбородке. Колвин обернулся к Лийе.

— Надо вывести остальных.

— Мастонов из Ассиники? — спросила Майя, и сердце ее наполнила радость. Ах, если бы бабушка была здесь, с нею!

Лийя покачала головой.

— Еще рано. Мы приведем мою гвардию, эвнессиев и рыцарей моего двора. В ваше время жители Ассиники ведут мирную жизнь. Они уже добрую сотню лет не знали войн. Они могли прочесть о войне в книгах, но настоящая вражда им незнакома. Мы поможем тебе, Майя — мы, сражавшиеся за орден мастонов еще сто лет назад, — она кивнула Колвину. — Веди их.

Майя заморгала.

— Но мой отец… — сдавленно прошептала она.

— Он больше не может быть правителем Комороса, — сурово сказала Лийя. — Он привел с собой горстку солдат и вообразил, будто этого будет достаточно, чтобы овладеть Муирвудом. Он думал, что аббатство беззащитно и сдастся на его милость, — ее взгляд стал жестким. — Призови стражей аббатства, Майя. Эта земля свята — защити же и сохрани ее. Я покажу тебе, как это сделать. Идем со мной.

Тем временем Колвин вернулся к Сокровенной завесе и извлек из-за нее еще одного человека — тоже старого, но все же моложе Лийи и Колвина.

— А, эвнессий Ювент, — улыбнулась Лийя. — Приветствую вас. Пошлите отряд перекрыть дорогу от аббатства. Ни один человек короля не должен уйти. Хватайте их и везите на луг, к майскому дереву. В конце концов, сегодня все-таки Духов день!

Толстые пряди седого тумана тянулись, закручиваясь, по земле. Майя стояла у ворот аббатства и смотрела на деревню. По другую сторону ворот собиралась толпа — солдаты и жители деревни явились поглядеть, что ответят Великая Провидица и альдермастон королю Комороса. Кольер стоял рядом с Майей, и лицо его было жестким и мрачным. Одна его рука лежала на рукояти меча, другой он властно сжимал ладонь Майи. Они стояли цепочкой — Кольер, Майя, альдермастон, его жена и дворецкий, бабушка Майи, Лийя и Колвин. Тут и там мелькали и снова пропадали в тумане эвнессии, спешившие выполнить отданные им приказы. Неподалеку выстроились рыцари ордена Зимнепутья с лицами суровыми и гневными. Они были облачены в боевые кольчуги и латные рукавицы, и рука каждого покоилась на рукояти меча. Джон Тейт стоял за спиной у Сабины — медная борода мокра от росы, руки лежат на рукоятях метательных топориков, взгляд исполнен угрозы. Рядом с ним виднелся Додд Прайс, в кольчуге, с боевым топором в руках.

Майя постаралась унять терзавшую ее тревогу. Все изменилось так быстро! Она сморгнула слезы с ресниц. Где-то в тумане каркнул ворон, ему ответил петушиный хор. Занималась заря, но лучи солнца не могли проникнуть сквозь густой туман.

Люди за воротами зашевелились, послышалось звяканье сбруи и бряцание доспехов. Толпа расступилась, пропуская солдат. Во главе отряда шел ее отец в пышном наряде, украшенном самоцветами, мехами и затейливыми складками. Рукоять висящего на поясе церемониального меча сияла. На голове у короля была мягкая широкополая шляпа с огромными завивающимися перьями. Богатые ожерелья и кольца, роскошные туфли с золотыми пряжками, рубаха в складку — все это совсем не походило на простой наряд Лийи, ее охотников и всех, кто ждал у ворот.

Рядом с королем, цепляясь за него побелевшими пальцами, шла леди Деорвин. Ее вычурная шляпка была так богато украшена, что походила скорее на карнавальный колпак, а затканное золотом, расшитое жемчугом и золотыми листьями плюща платье поражало своей экстравагантностью. Ожерелье на шее у леди было целиком составлено из рубинов с вишню размером и застегнуто так туго, что Деорвин едва могла дышать. Губы леди были жирно напомажены, щеки покрыты слоем румян, призванных скрыть мертвенную бледность. Но глаза ее, поблекшие, тревожные, представляли разительный контраст со всей этой яркостью. В ее взгляде читалась странная смесь гордости, вызова и, как ни странно, вины. Рядом с матерью шла Мюрэ в наряде, подобающем принцессе Комороса. Была с ними и Иолесия. Вокруг короля собрался Тайный совет, и, несмотря на широкополые шляпы, скрывавшие лица, Майя узнавала их одного за другим: граф Форши, граф Каспур, граф Норрис-Йорк, граф Пасси, канцлер Крабвелл, капитан Кэрью и его свита. Все они были пышно разодеты и наперебой демонстрировали свое богатство и власть.

Когда король приблизился к воротам, альдермастон жестом приказал привратнику открыть их. Скрежет железных засовов прорезал удивительную для столь многолюдного сборища тишину.

Рядом с леди Деорвин стоял альдермастон Кранмир; черная его шляпа была хорошо различима в белом тумане. Завидев стоящих за воротами, он сжал губы, и на лице его отразилась тревога.

— Молодец, альдермастон! — крикнул король, вместе со свитой входя в аббатство. Туфли его чавкали по сырой земле. В воротах он остановился и прищурился, будто от солнца, но солнца не было видно.

— Признаться, я удивлен такой покорности, однако ты сделал правильный выбор. А это кто с тобой? — спросил он, словно только теперь заметил Лийю, Колвина, рыцарей и эвнессиев. При виде их суровых непреклонных лиц король неуверенно свел брови.

— Вы ошиблись в своей оценке — это всего лишь гостеприимство, не более того, — произнес альдермастон Сейон. — Я приветствую вас, правителя Комороса, и приглашаю вас быть гостем на землях Муирвуда.

— Что за чушь, Ричард! — рыкнул граф Форши. — Рехнулся ты, что ли?

Альдермастон ответил ему спокойным взглядом.

— Вчера я ясно дал тебе понять, что произойдет, если ты пойдешь против меня, — процедил король сквозь сжатые зубы. — Кто эти люди?

Он бросил подозрительный взгляд на Лийю и Колвина.

— Позвольте мне их представить, — шагнула вперед Сабина. — Господин мой король, Сокровенная завеса отныне открыта. Перед вами наши первые гости. Это Лийя Демонт, принцесса Прай-Ри, и ее муж лорд Колвин Прайс, истинный граф Форши.

Отец Майи недоверчиво фыркнул.

— Ах, открыта? — хохотнул он. — Видишь, Кранмир, я же говорил, что наша Провидица совсем отчаялась. Ах, Сабина, не думал я, что ты пойдешь на такие уловки. Что теперь — поаплодируем твоей ловкости? Этого ты хочешь?

Голос его истекал ядом.

Майя смотрела на него не отрываясь, умоляющим взглядом. Но отец ее не замечал. Вместо этого он обвел взглядом всех остальных.

— Хочешь осрамить меня перед всей деревней? Ну что ж. Я этого не хотел. Я надеялся, что вы внемлете голосу разума. Все мы понимаем, что мастонские традиции — попросту сказки. Или вы хотите, чтобы я поверил, будто вы призвали наших покойных предков сквозь Сокровенную завесу, дабы они помогли вам воцариться над Коморосом? Думаете, я дурак?

— И к тому же очень подозрительный дурак, — хлестко бросила Лийя и посмотрела в затянутое туманом небо. — Хватит с нас этого тумана. Пусть он рассеется. Сейчас же.

И она сложила пальцы в мастонском знаке, подавая Майе заранее условленный сигнал.

«Действуй», — услышала Майя шепот у себя в мозгу.

Майя мысленно потянулась к скрытым в тумане яр-камням. Их были десятки, если не сотни, но теперь, приняв Дар, Майя чувствовала их все до единого, знала, где они стоят, как далеко друг от друга, для чего служат. Она отдала безмолвный приказ, и яр-камни умолкли, а туман в мгновение ока рассеялся и растаял, исчезнув в никуда.

Небо сияло голубизной, и по голубизне этой поднималось солнце, достигшее уже вершины Тора. Воздух был прозрачен и прохладен. Вдруг со всех сторон запели птицы, закружились в небе, совершая свой радостный полет. Майя пробудила защитные силы аббатства, и глаза яр-камней у ворот и в стенах вспыхнули алым, излучая чувство опасности и предупреждая: не входить!

Майя чувствовала, как за спиной у нее встает аббатство, подобное льву, который освободился наконец из клетки и издал грозный рык. Лица отца и леди Деорвин побелели от ужаса. Сила Истока все прибывала, и воздух звенел силой и яростью. Незваные гости попятились, закрывая лица от потоков света, изливавшихся на них со стен аббатства — света, который прежде был незаметен в тумане.

Сердце Майи пело от счастья. Яр-камни слушались ее команд и исполняли их в тот же миг. Земля стонала под силой, которая наконец нашла выход. Рука Кольера дрогнула — он тоже чувствовал эту силу. Если он в чем-то еще и сомневался, больше у него сомнений быть не могло.

— Ты предал все клятвы, которые дал, когда был мастоном, — произнесла Лийя, выходя вперед и устремляя на короля свой короткий меч. — Ты правил жестоко и беззаконно. Ты убивал невинных мастонов, и кровь их вопиет о мести. Я — Лийя Демонт. В прошлой жизни по велению Истока я повергла жестокого короля. Ныне Исток велит мне сказать тебе: не грози нашим людям, ибо будешь повержен, и сотворенная тобой злоба да падет на твою голову.

На глазах у Майи стоящий перед Лийей отец растерянно заозирался, и в глазах его проступил ужас. Его соратники попятились, будто узрели гневный призрак.

— Ты нарушил брачные клятвы и предал свою истинную жену и друга. Ты окружил себя шлюхами и мерзавцами. Твоя любовница тоже предала тебя. Она презирает тебя и изменяет тебе с любовниками. Если хочешь доказательств, обыщи комнаты музыкантов леди Деорвин и найдешь признания, написанные ее собственной рукой. Виновен и твой шафер — пусть он посмеет это отрицать.

Лийя перевела взгляд на Кранмира.

— В аббатстве Августин ты принял на себя строжайшие обеты, но после предал их все. Отныне ты просто Эли Кранмир. Ты будешь лишен рясы и кольчужницы. Ты показал себя недостойным перед Истоком. Я обвиняю тебя в убийстве невинных.

Лийя сделала еще шаг вперед и царственным жестом устремила меч на трусливо съежившегося отца Майи.

— Положи конец этому злу, или ты будешь уничтожен.

На глазах у Майи владевший отцом ужас разом обернулся безудержной яростью. Глаза его вспыхнули злобой и ненавистью. Он оскалился, как дикий зверь.

— Что стоишь, Кэрью! — зарычал он. — Убей их!

И с этими словами он оттолкнул леди Деорвин и бросился бежать.

Будучи мастонами, мы всегда должны помнить, зачем нам была дарована вторая жизнь на этой земле. Не затем она дана нам, чтобы мы без устали тешили себя песнями менестрелей, танцами или удовлетворением собственных желаний. Наше пребывание здесь — испытание, мы должны доказать, что достойны тех Даров, что хранит для нас Исток. Одни Дары даются нам в этой жизни; иные ожидают нас за Сокровенной завесой.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Битва в Муирвуде

Страшно зазвенели извлекаемые из ножен мечи. Клинки ударили о клинки, и воздух наполнился звоном стали. Королевская свита стала отступать, и рыцари Лийи пошли в атаку, прорубаясь сквозь строй тех, кто сохранил в себе достаточно смелости, чтобы встать на защиту короля. Майя изо всех сил удерживала защиту аббатства, и яр-камни звенели от силы, изгоняя недостойных. Спотыкаясь и топча друг друга, рыцари ее отца бежали, однако лишь затем, чтобы угодить в самую гущу боя за воротами.

Джон Тейт сунул Майе меч, чтобы она могла защищаться, и тут же прыгнул на рыцаря, который занес над девушкой клинок. Блокировав удар одним топором, обухом второго охотник ударил рыцаря в живот, заставив согнуться пополам. Колено охотника взлетело навстречу и сокрушило нос нападающего. Рыцарь отлетел назад и упал наземь.

В последний раз Майя бывала в битве очень давно, еще в Дагомее. К своему удивлению, посреди этого хаоса она оставалась спокойна. Жителей деревни разметало, словно листья на ураганном ветру, и некоторые члены Тайного совета воспользовались этим, чтобы ускользнуть. Страх и ужас на их лицах поразили Майю. Крабвелл попытался взгромоздиться на коня, но один из эвнессиев сдернул его наземь и приставил ему к горлу меч. Заскулив от ужаса, канцлер торопливо вскинул руки, моля о пощаде. Эвнессий сгреб его за шиворот и потащил к майскому дереву.

— Майя! Сзади!

Майя резко развернулась и увидела капитана Кэрью, который подкрадывался к ней сзади, занося над головой меч. Она вскинула оружие и приняла пайзенийскую стойку.

— Я на твоей стороне! — закричал Кэрью; глаза его сверкали от возбуждения. — Идем, я отведу тебя в безопасное место!

И он поманил ее за собой.

— Я тебе не верю, — ответила Майя и отступила на шаг. Кэрью качнулся к ней. Отбив ее меч в сторону, он схватил ее за руку и потянул.

— Прости, милочка, но…

Не договорив, он вскрикнул от боли — чей-то клинок вошел в щель между их телами и полоснул его по груди, рассекая куртку. Из разреза брызнула злая алая струйка крови.

— Отпусти, или останешься без руки, — холодно предупредил Кольер.

Отпустив Майю, Кэрью зажал рукой рану и стремительно развернулся к Кольеру, поднимая меч в защитном жесте. Лицо капитана было искажено болью и яростью.

— Я ей ничего не сделал! — хрипло крикнул он. — Я хотел увести ее в безопасное место.

— Она и так в безопасности, — бросил Кольер. — Бросай оружие.

— Ну нет. Я королевский рыцарь! — взревел Кэрью и как одержимый бросился на Кольера. Меч его сверкал в лучах солнца. Кольер легко увернулся от яростной атаки, взмахнул мечом и отразил целую череду обрушившихся на него ударов. Все-таки Кэрью был капитаном королевской стражи и лучшим мечником Комороса.

С ужасом в сердце Майя следила за поединщиками. На лицах их застыла решимость. Они не отступят, поняла Майя.

У нее на глазах Кольер продолжал отступать. Вдруг он пригнулся, крутанулся, и в левой руке у него возник кинжал. Кинжал вонзился в ногу Кэрью. Капитан закричал от боли. Вскочив, Кольер ударил Кэрью в челюсть, и рыцарь упал. Кинжал по-прежнему торчал из его ноги. Кольер встал над упавшим.

— И это все, на что ты способен? — издевательски спросил Кольер. Кэрью швырнул ему в лицо горсть грязи, но муж Майи легко уклонился, нагнулся, схватил кинжал за рукоять и нажал покрепче, а затем выдернул. Кэрью зарычал от боли.

— Бросай меч, или останешься без руки, клянусь, — пригрозил Кольер.

С искаженным ненавистью лицом Кэрью разжал ладонь и выпустил меч. Кольер тотчас же подхватил оружие.

Джон Тейт, который все это время стоял в защитной стойке рядом с Майей, вдруг наклонился и метнул топор; тот полетел, вращаясь, и угодил в королевского рыцаря, который теснил одного из эвнессиев. Эвнессий отсалютовал Джону Тейту мечом, как охотник охотнику.

— Оставайся с Майей, — приказал Кольер Джону Тейту. — А я пойду приведу ее папашу.

Джон кивнул, и Кольер бросился бежать.

— Не убивай его! — закричала ему вслед Майя. Даже если отец обречен на смерть, пусть его кровь не останется на руках ее мужа, ведь что это тогда будет за брак. Да, отец ясно показал, что недостоин милосердия, и все же…

Кольер обернулся, бросил на нее недовольный взгляд и скрылся в гуще боя.

Битва продолжалась — рыцари короля упрямо бились с людьми Лийи. Но эвнессии разоружили одного, другого, третьего — Майя заметила, что они стремились ранить или оглушить, но не убить, — а оставшихся безоружными рыцарей сгоняли к майскому дереву. Альдермастон Кранмир уже был там, белый как мел, трясущийся от ужаса. Стоял рядом с ним и Крабвелл, элегантный наряд которого погиб, измаранный землей и травой.

Майя стояла в центре боя, и сердце ее стучало, как молот. В этой гуще невозможно было следить за происходящим. Откуда ни возьмись появились три рыцаря и бросились на них с Джоном. Джон встал перед Майей и, взревев от ярости, бросился на рыцарей, размахивая топориками. Один из рыцарей хотел ударить его в спину, но Майя отразила удар своим мечом. Джон Тейт нырнул к земле, обухом топора сломал колено одному нападающему и ударил в живот второго. Третий рыцарь бежал. Раненые с трудом поползли прочь.

Повсюду звучали стоны и крики боли. Услышав голос графа Форши, Майя обернулась и увидела, что граф на все лады честит Додда, с которым они сошлись в стычке — юноша против зрелого опытного воина. Майя в ужасе закричала:

— Джон, помоги Додду!

— Я тебя не оставлю, — запальчиво возразил Джон. — Сам справится.

— Он еще слишком юн! Он…

— Клянусь Чишу! Я сам учил этого парня! — расхохотался Джон Тейт. — Он дерется как эвнессий. Нет, ты погляди!

Граф яростно размахивал огромным двуручным мечом. Додд зашел сбоку и с силой наступил графу на ногу, заставив того захромать. В следующий миг он ударил графа локтем в лицо. Изрыгая проклятия, охромевший граф вновь занес клинок, но Додд отразил удар боевым топором и ударил обухом в горло противнику. Форши захрипел, задыхаясь, а Додд обезоружил его и швырнул на землю. Граф пытался ползти, но Додд с силой пнул его в ребра, а потом схватил за ворот и поволок к майскому дереву.

— Майя! Майя, помоги!

Джон Тейт резко обернулся. Майя увидела Мюрэ — она бежала к ним, юбки ее были черны от грязи, словно она каталась по земле, изображая мяч. Нарядная прическа растрепалась, шпильки торчали во все стороны, по лицу текли слезы, оставляя разводы в пыли и пудре. Растерянная, перепуганная, Мюрэ вцепилась в Майю, видя в ней последнюю надежду.

— Спаси меня! Умоляю! Меня хотели убить! Прошу тебя! Я ничего не сделала! Спаси! — бессвязно молила она, и сердце Майи сжалось от жалости.

— Никто тебе ничего не сделает, — успокаивающим тоном произнесла Майя, уводя девушку подальше от сражения. — Где твоя мать?

— Там, — всхлипнула Мюрэ, указывая на майское дерево, и прижала руки к измазанным помадой губам. — Мое Семейство погибло! — рыдала она. — Откуда только та женщина все знает про матушку? Это Исток ей рассказал?

— Так это правда? — спросила Майя.

Мюрэ жалко кивнула, дрожа всем телом.

— Я ей говорила, я говорила! Любовники — как глупо! Но она была зла на папеньку за его увлечение и хотела, чтобы ему тоже было больно.

И она снова зарыдала.

Рядом откуда ни возьмись появился рыцарь.

— Он нас убьет! — в панике завопила Мюрэ, но Майя уже узнала рыцаря Зимнепутья, одного из тех, кого привел Колвин.

— Не убьет, — успокоила Мюрэ Майя.

Рыцарь отвесил поклон.

— Бой почти окончен. Кое-кто разбежался по улицам, но мы их быстро переловим. Лорд Колвин послал меня присмотреть за вами.

— У меня есть защитник, — сказала Майя, кивком указав на Джона Тейта. — Не могли бы вы отвести к майскому шесту эту девицу? Она напугана.

— Не надо, Майя! Подожди! — взмолилась Мюрэ, хватая ее за руки и заискивающе заглядывая в глаза. — У тебя и так теперь все есть! А у меня — ничего. Ты забрала человека, которого я полюбила. Это, наверное, справедливо. Пожалуйста… пожалуйста, пожалей меня. Матушка ненавидела тебя, но я — не матушка. Не питай ко мне ненависти.

Майя смотрела на нее, преисполнившись сочувствия.

— Я вовсе не питаю к тебе ненависти, Мюрэ.

— Я знаю, я тебя не жалела, а теперь сама прошу о снисхождении, — всхлипнула Мюрэ и вытерла нос. — Прости меня, — всхлипнула она.

Майя кивнула рыцарю, и тот повел плачущую Мюрэ прочь, строго, словно исполняя неприятный, но очень важный приказ.

Джон Тейт нахмурился.

— Думаешь, надо было быть с ней построже? — спросила Майя. Битва вокруг уже почти стихла, и рыцари вели пленников к майскому дереву. Однако где-то вдалеке все еще звенели мечи и слышались звуки битвы.

Джон Тейт сжал губы.

— Ты, да построже? — хмыкнул он. — Нет, ты не такова. За то я тебя и люблю, за то и верен, леди Майя, — сказал он, и на глазах у него выступили слезы. — Правда, по всему выходит, что придется мне теперь служить Проглоту, как ни крути. Тут он меня поймал. Эх, и замутили мы!

Он сунул топоры за пояс и вытер нос рукой.

— Мне тоже не хватает Аргуса, — сказала Майя, кладя руку на его могучее плечо.

— Ну конечно, и о собаке не забыла, — хмыкнул он, но из глаза у него выкатилась слеза.

— А ты разве забыл? Ты сам говорил мне, что мужчина плачет, если умерла его мать и если умер пес.

Джон зарычал от смеха.

— А и то, говорил! Клянусь Чишу, когда мать померла и когда пес помер, это горе так горе. А все прочее — так, неурядицы.

Она крепко обняла его, чувствуя слезы на щеках. Когда-то она стыдилась слез. Еще ребенком она старалась заслужить похвалу отца, хваставшего, что его дочь никогда не плачет, и потому крепилась до последнего. Но теперь она знала, что слезы несут исцеление. Слезы — это дар, ибо, как писал Овидий, в иные времена слезы обретают силу слов.

Разомкнув объятия, Майя отстранилась и увидела Кэрью — он корчился у майского дерева, зажимая рассеченную окровавленную ногу.

— Есть время воевать, — сказала Майя Джону Тейту, — а есть время исцелять.

И она пошла к капитану Кэрью и занялась его ранами, а охотник не отходил от нее ни на шаг.

Отца Майи схватили, когда он пытался бежать из Муирвуда верхом. На его пути встали эвнессии во главе с человеком по имени Ювент; когда же король повернул назад, то наткнулся на преследовавшего его Кольера. Будучи препровожден обратно в аббатство, король прибыл как раз ко времени, чтобы увидеть всех своих сообщников в плену.

Майя оттирала кровь с рук мокрой тряпкой. Кольер помог королю спешиться и подвел его к Лийе и Колвину, которые ждали на лугу.

Майя сунула тряпку случившемуся под рукой помощнику и подошла ближе, чтобы посмотреть, что будет дальше. Изысканная шляпа отца была давно потеряна, волосы слиплись от пота. Он в отчаянии ломал руки, словно не понимая, как вдруг оказался пленником в собственном королевстве.

— Что вы хотите со мной сделать? — грозно спросил он Лийю, но голос его дрожал от страха.

Взгляд его перебежал на Сабину, которая стояла, бесстрастно сжав губы.

— Ты своего добилась, Сабина. Что теперь, убьешь меня? Убьешь низвергнутого короля?

Его слова были для Майи как пощечина. Он казался безумцем, он шарил взглядом вокруг, словно в поисках помощи. Но его рыцари были безоружны, а члены Тайного совета ощупывали собственные синяки и царапины.

— Исток предал тебя в наши руки, — произнесла Сабина.

— Не Исток, а твоя хитрость, — мрачно парировал он.

— Неужели ты и впрямь такой дурак, Браннон? — поцокал языком Кольер, качая головой.

Король бросил в его сторону ядовитый взгляд; глаза отца полыхали.

— Так, значит, теперь это я в плену у тебя, Гидеон?

Он повернулся к Сабине и Лийе:

— Что вы намерены со мной делать? Говорите! Я сдался вам. Каковы ваши условия? Вам нужен выкуп? Или моя голова? Говорите!

Он был так перепуган, что Майе стало его жалко. Он не привык быть беспомощным. Или дело было в страхе перед близкой смертью?

— Не мне решать твою судьбу, — произнесла Лийя.

— И не мне, — подхватила Сабина. Женщины обернулись к Майе. — Решать будет принцесса Комороса.

Эти слова потрясли Майю до глубины души. Не веря собственным ушам, она уставилась на женщин. Неужели они и впрямь хотят, чтобы решение принимала она? Ведь они и старше, и мудрее! Глаза отца расширились, на губах заиграла улыбка.

— Да! — торжествующе выдохнул он. — Да, это совершенно справедливо. Она ведь моя наследница, она королевской крови, из славного Семейства…

— Значит, я — твоя наследница? — недоверчиво переспросила Майя, глядя на отца.

— Да, дитя мое, да! Крабвелл! Крабвелл! Иди сюда! Закон уже готов, Майя, я вез его с собой. Он у Крабвелла. Я собирался признать тебя сегодня, прямо в Духов день. Все бумаги уже подписаны! Покажи ей, Крабвелл!

Подошел изрядно пропылившийся канцлер.

— Я не взял с собой эту грамоту, ваше величество, — заломил он руки. — Она осталась в моей комнате в гостинице. Я могу за ней послать. Заверяю вас, моя дорогая, ваш отец говорит чистую правду. Тайный совет единодушно поддержал его решение. Учитывая ваш… брак с королем Дагомеи, у его величества не было никаких сомнений в том, что вы должны получить все то, что положено вам по праву наследования.

Рядом с Майей встал Кольер; брови его были недоверчиво сведены, взгляд выдавал сомнение. На короля и его канцлера Кольер смотрел с большим подозрением.

— Что же мне положено? — спросила Майя.

Крабвелл покашлял в кулак.

— Закономерный вопрос, кхе-кхе. В новом законе король дарует королю Гидеону титул графа Дэйре, наделяя его всеми правами вассала Комороса. Ваше приданое, составляющее сто тысяч марок, будет выплачено королю Гидеону и, несомненно, поможет вам расплатиться с долгами по выкупу, мой господин.

— Несомненно, — бесстрастно согласился Кольер.

— И это еще не все, — заявил отец, цепко глядя в глаза Кольеру. — Вы мой зять, а значит, заслуживаете королевских почестей.

Он перевел взгляд на дочь.

— Майя, твоему изгнанию пришел конец. Ты получаешь во владение поместье Хэмптон — это лучший из моих дворцов. Кроме того, ты будешь иметь долю от доходов каждого графства и замка нашей страны. Это принесет тебе более пятидесяти тысяч марок в год. Все это твое.

Майя шагнула к нему.

— А что с аббатствами, отец? И что с законом о верноподданничестве?

Глаза его хитро блеснули. Выждав мгновение, он заговорил, тщательно подбирая слова:

— Он будет… аннулирован. Разумеется. Закон будет сожжен, аббатства — восстановлены. Новых альдермастонов будет назначать только Великая Провидица, — он коротко кивнул Сабине. — Все будет как прежде, дочь. Я вижу, что был неправ, и раскаиваюсь в этом.

При слове «раскаиваюсь» лицо его на мгновение исказила судорога.

— В присутствии свидетелей и в присутствии моего Тайного совета я прошу тебя разделить со мной правление, Майя. Ни один закон не будет принят, ни одно наказание не будет назначено без твоего одобрения или согласия, — он устремил на нее тяжелый взгляд. — Ты поможешь мне принимать решения, касающиеся нашей страны. Вернешься ли ты со мной домой, дитя мое? Поможешь ли мне своей мудростью и добротой? Ты мне нужна. Ты… ты так дорога мне.

Майя бросила взгляд на Лийю и прочла на лице у той глубочайшее недоверие; повернулась к бабушке и встретила ее исполненный любви взгляд.

— Решать тебе, — тихо шепнула ей Сабина.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Непреложный обет

Тяжесть этого момента всем своим весом легла на плечи Майи. Любой из присутствующих — отец, его советники и рыцари, даже ее собственный муж — знал об этом мире больше нее. Она чувствовала, что стоит сделать один неверный шаг, и она покатится в бездну. Слова отца звенели у нее в ушах. Он сказал все то, что она так хотела услышать все эти годы, однако какое-то внутреннее чувство твердило, что верить его словам нельзя. Дела значат больше обещаний. Учась в Муирвуде, она почерпнула из книг немало истинных жемчужин мудрости, и одна из них пришла ей на ум в тот момент. «Хранить Корону — вот наипервейший долг короля».

Она не была слепа. Она видела отца насквозь. Ради того, чтобы выйти на свободу, он пообещает все, что угодно. А потом предаст дочь так же, как предавал ее много раз до того.

Майя смотрела на него, и в душе у нее боролись смятение и печаль. Повернувшись к Кольеру, она взяла его за руку и погладила его ладонь.

— Когда твой отец попал в плен, — тихо произнесла она, и он наклонился, чтобы посмотреть ей в глаза, — тебя отдали в заложники. Тебе было больно. И когда тебя удерживали в Нессе — тоже.

— Да, но это все было не по моей вине, — возразил Кольер, и голос его стал жестче. — Он не сдержит своих обещаний.

Майя кивнула мужу и снова повернулась к отцу.

— Король, который не хозяин своему слову, не может быть королем. По делам нашим знают нас, но по словам нашим верят нам.

Она отпустила руку Кольера и шагнула к отцу. Глаза его сузились, ноздри напряженно дрожали.

— Значит, я заложник? — спросил он, и голос его дрогнул от сдерживаемой ярости.

Майя покачала головой:

— Нет, отец. Я не изгоню тебя, как ты когда-то изгнал меня. Ты ведь все-таки мой отец.

В горле стоял ком. Она надеялась, что поступает правильно, но не знала, что из этого выйдет. Усмирив дыхание, она прислушалась, пытаясь уловить шепот Истока, подсказку, которая сказала бы, что надо поступить иначе. Тишина. Она выждала еще мгновение, на всякий случай. Исток молчал.

— Я обещаю тебе свободу, немедленную и безоговорочную. В обмен на это ты поклянешься перед всеми присутствующими никогда больше не нарушить прав, дарованных аббатствам, и вернешь все, что успел у них отобрать. Ты будешь поддерживать в порядке дороги и защищать земли аббатств. Ты поклянешься в этом перед Великой Провидицей Прай-Ри, и все присутствующие будут твоими свидетелями. Я хочу слышать твою клятву.

— И тогда ты меня освободишь? — недоверчиво переспросил отец.

— Да. Обещаю, — ответила она.

Он коротко кивнул.

— Клянусь.

— Я отпускаю тебя по доброй воле и ничего не требую для себя взамен. Ты можешь обойтись со мной так, как вы с Тайным советом сочтете справедливым и достойным. Ты предлагал мне богатое достояние, но для счастья мне не нужны деньги, земли и слуги. Ты можешь изгнать меня из Комороса, если пожелаешь. Я прошу лишь об одном: признай законным мой брак с королем Дагомеи и даруй мне, как его жене и королеве, право посещать Коморос всякий раз, когда я того пожелаю.

Она прямо посмотрела в удивленные глаза отца и не стала отводить глаз.

— Договорились, — коротко ответил он. — Чего еще ты желаешь?

— Останься в Муирвуде и отпразднуй Духов день здесь. Кроме того, позволь Джейен Секстон остаться в аббатстве на Духов день, если она того пожелает, ибо здесь она училась и здесь у нее остались подруги.

Майя поклонилась отцу.

— Отпустите их, — приказала она эвнессиям, которые стерегли пленных. Охотники убрали мечи в ножны, и над толпой пронесся вздох облегчения.

Отец уставился на нее буравящим взглядом.

— Это было… благородно. Я не забуду, Майя, — он стиснул зубы, и взгляд его стал тяжелым. — Ну что… поцелуешь отца?

Пораженная таким наглым предложением, она распахнула глаза, однако тотчас же поняла, что он ее проверяет. Он знал, что она хэтара, но сигил тайны не давал ему произнести это вслух.

Майя отрицательно покачала головой.

Губы его искривились в мимолетной усмешке. За правым плечом у него уже стоял канцлер Крабвелл, и в глазах у него читались злоба и коварство. Король повернулся к канцлеру.

— Отправляйся в Коморос, — шепнул он.

И добавил, обернувшись к Майе:

— А я останусь здесь и отпраздную Духов день вместе с дочерью.

Рука об руку Кольер и Майя миновали ровные ряды пурпурной мяты, высаженные за прачечной. Ее рука лежала в его руке так естественно, и, сжимая пальцы, Майя благодарила небо за этот миг. Поразительно, как быстро паника и отчаяние в аббатстве сменились надеждой. Повсюду сновали люди. Лекари лечили раненых. Работники наводили порядок. Подготовка к празднеству шла полным ходом, повсюду бродили гости, и остаться наедине нынче было решительно невозможно. Изможденная бдением и последовавшими за ним событиями, Майя брела в полусне, вдыхая запах пурпурных цветов, слушая гудение пчел и наслаждаясь прикосновением плеча Кольера.

— Знаешь, тебе надо об этом знать, — сказал, повернувшись к ней, Кольер. — У твоего отца при дворе есть мой шпион. Саймон Лис, вы, кажется, знакомы. Он притворяется виноторговцем из Дагомеи. Он был здесь, в Муирвуде, но я послал его проследить за Крабвеллом. Я не отпущу тебя в Коморос, пока мы не разузнаем точно, что задумал Бранной.

— Ты не веришь его обещаниям, — понимающе, с болью в сердце кивнула Майя.

— Скорей я поверю, что Джон Тейт перестанет храпеть во сне, — усмехнулся Кольер. — Я ни на мгновение не поверю, будто твой отец сдержит свою клятву. Но я не знаю, как именно он решит наказать тебя за позор, который он пережил при всех. Пойми, Майя, ты его не просто победила, ты его унизила.

— Но это не я победила и унизила его, — возразила Майя, качая головой. — Нас спас Исток, а вовсе не я.

— Тут я с тобой не могу спорить, — голос Кольера смягчился. — Все эти годы я ошибался… и знаешь, кажется, в глубине души даже понимал, что ошибаюсь. Но даже сам себе в этом не признавался. А то, что я видел здесь… отрицать это уже невозможно.

Майя весело толкнула его в бок локтем:

— Что же тебя в конце концов убедило?

Он рассмеялся.

— Клад твоей бабушки, что ж еще. Я до сих пор не могу поверить в такое бескорыстие. Она так щедра и добра… — он покачал головой. — Неужели в мире еще остались такие люди? Когда мужчина берет себе жену, — он нежно сжал руку Майи, — то вместе с ее красотой, грацией и прочими достоинствами получает также ее родню, которая может оказаться не столь… достойна. Я почти ничего не знал о Семействе твоей матушки, поскольку твой отец вечно что-то скрывал и вел свою игру. Мне это давным-давно надоело, и я собирался прояснить все, когда свергну его с трона.

Кольер с сожалением покачал головой.

— Он слишком крепко цепляется за власть, но однажды все же не удержит ее. Я понял это сегодня. Но я и не подозревал, что у твоей матушки были такие родственники. Сабина одна стоит тысячи королей. Похвалой такой Великой Провидицы я буду дорожить всю жизнь.

Он посмотрел на Майю сверху вниз и нежно улыбнулся.

— Ты изменила меня, Майя. Я все еще чувствую жажду большего, но теперь мне кажется… как же это сказать словами? Как будто я — меч, выкованный, чтобы служить Истоку. Ты меня понимаешь?

Чувствуя, как в душе растекается тепло, Майя повернулась к нему.

— Так ты… ты в самом деле решил стать мастоном?

Он чуть улыбнулся и коротко кивнул.

Она сжала его руку, а затем пылко бросилась в его объятия. Обхватив ее обеими руками, он прижал ее к себе и нежно погладил по волосам. Майя зажмурилась — ей казалось, что это сон, который вот-вот кончится.

— У нас гости, — шепнул он ей на ухо, и она отстранилась, испытывая некоторое смущение. Гости оказались неожиданные — к ним, держась за руки, шли Колвин и Лийя. Колвин задевал ладонью цветы мяты, и на лицах обоих было написано такое счастье и радость, что Майя немного даже завистливо понадеялась, что когда-нибудь и они с Кольером будут так же счастливы.

Майя поклонилась, но Колвин отмахнулся от церемоний. Лицо его светилось радостью.

— Мы тоже с удовольствием прогулялись по аббатству, — заговорила Лийя. — Тут все так изменилось. Появился садик за стеной — в мое время его не было. Это ведь сад твоей матушки, верно? Какой прекрасный уединенный уголок, и сколько цветов!

— Садовник у вас замечательный, — заметил Колвин. — Все рассказывал про цветы и про историю. Правда, здесь, у прачечной, мне все равно нравится больше.

При этих словах они с Лийей заговорщически переглянулись и нежно улыбнулись друг Другу.

— Можно мне с вами поговорить? — обратилась Майя к Лийе, жестом давая Кольеру понять, что разговор будет недолгим.

— Как ты думаешь, они не устроят без нас поединок? — поддразнила мужчин Лийя. — Помнится, граф Дэйре и граф Форши были заядлыми противниками.

Кольер рассмеялся.

— Упаси меня Исток сомневаться в боевом искусстве этого старика, — нахально ответил он, глядя на Колвина. — Я видел, как он дрался сегодня утром, и понял, что репутация у него самая что ни на есть заслуженная.

Заслышав такую оценку, Колвин ухмыльнулся, и они с Кольером заговорили о своем, в то время как Лийя с Майей побрели от них прочь.

— О чем ты хотела поговорить, Майя? — спросила Лийя, обнимая ее за талию.

— Как долго вы пробудете в Муирвуде?

— Мы отбудем в Прай-Ри на заре, — ответила Лийя. — Я наделила твою бабушку правом и властью открывать Сокровенные завесы во всех королевствах. Сама же я отправлюсь в Тинтерн, ибо туда меня зовет данное некогда обещание. Если помнишь, в моей книге говорится, что обещание это дано было в Муирвуде всем королевствам этой земли. Потом я напишу о том, что случилось сегодня в Муирвуде и роли, которую сыграли в этом все мы, и запечатаю эти страницы сигилом тайны, чтобы никто не мог говорить о случившемся. А в отсутствие слухов память об этом дне быстро поблекнет.

Майя наморщила лоб.

— Но зачем держать это в тайне? Вы… вы ведь спасли нас!

Лийя покачала головой.

— Нет, Майя, это ты спасла свой народ. Ты, а не я. Это твоя сила и вера привели меня сюда сквозь века. Это время принадлежит тебе, а не мне.

Майю окутала печаль. Против всех доводов разума она надеялась, что Лийя и Колвин останутся с ней. Вероятно, прочитав у нее на лице разочарование, Лийя грустно улыбнулась и обняла девушку.

— Сокровенная завеса открыта. Мертвые возвращаются в Идумею. Я весь день чувствую их рядом. Мы готовимся к празднеству, а они празднуют там, в невидимых нам сферах.

Она погладила Майю по руке.

— Я вижу, сколь велика твоя привязанность и уважение к Ричарду Сейону, альдермастону Муирвуда. Я в точности так же любила и уважала Гидеона Пенманна, который был альдермастоном, когда я была ребенком, — голос ее задрожал от чувств. — И я видела его здесь, в аббатстве, Майя! Он не уйдет, покуда все мертвые не вернутся за Сокровенную завесу. И он будет оставаться здесь до тех пор, покуда над аббатством больше не будет висеть угроза.

— Какая угроза? — вздрогнула Майя.

Лийя покачала головой.

— Беда еще не миновала. Мы просто отодвинули ее, но ненадолго. Сабина должна будет отправиться в Ассинику и открыть путь всем, кто пожелает бежать оттуда. Армада уже стоит у их берегов. Мастоны Ассиники молят Исток исполнить Клятву Муирвуда и спасти их от смерти. И Великая Провидица спасет их. Но на это понадобится время. Слухи о случившемся сегодня вскоре достигнут Верных, и тогда армада повернет обратно и обрушится на нас.

Теперь она смотрела строго и сурово.

— Они высадятся на берега Комороса, и армии, подобной этой, не знало еще ни одно королевство. Они будут оставлять за собой выжженную землю. Они будут биться до последней капли крови, до последнего солдата, до последнего корабля, лишь бы только сокрушить мастонов и стереть с лица земли аббатства, — она покачала головой, и глаза ее были полны печали. — Я видела это.

Майе стало страшно.

— Что же делать? — прошептала она. — Что же нам делать?

Лийя покачала головой.

— Я не могу тебе сказать. Мне запрещает Исток, — она печально улыбнулась. — Ведь и мне никто не говорил о моем будущем до тех пор, пока оно не наступило. Мне приходилось самой принимать решения, ничего не зная о том, каковы будут их последствия. Как тебе сегодня, с отцом.

— Так ты знала, что так и будет?

Лийя кивнула.

— Иногда Дар предвидения — не дар, а проклятие. Я не смогу встретить беду рядом с тобой. Ты должна будешь научиться справляться самостоятельно, как я когда-то. Верь Истоку, Майя. Что бы ни случилось — верь Истоку.

Отчаяние овладело Майей. Она задрожала.

— Лийя, скажи… Может быть, я больше никогда не смогу с тобой поговорить…

— Что ты хочешь знать?

— Я была у яр-камня в Дагомее. У яр-камня хэтары, который ты прокляла.

Она сглотнула и, призвав на помощь все силы, задала вопрос, отчаянно страшась ответа:

— Я не по своей воле приняла… клеймо. Я ненавижу хэтар и ненавижу все, что они совершили. Я теперь мастон, я понимаю, что все это значит, и мне так жаль, что это со мной произошло. Разве нет никакого способа… Лийя, я убила альдермастона, убила одним поцелуем! Я отдам что угодно, лишь бы только избавиться от этого клейма.

В печальном взгляде Лийи она прочла ответ прежде, чем та заговорила.

— Я не могу тебе помочь, — вздохнула Лийя. — Скверна скована сигилом тайны, и даже уничтожь ты этот яр-камень, проклятие все равно останется. Эрешкигаль будет вечно жаждать мести, Майя. Она никогда не оставит попыток уничтожить нас. Во всех мирах, что цветут под рукою Идумеи, есть мастоны — и хэтары. И кишоны, которые убивают людей, и те, кто, подобно Верным, строит козни во имя власти. Уничтожь хотя бы один орден злоумышляющих, и на его месте возникнет новый. Этой войне тысячи лет, она идет столько, сколько небо совершает свой поворот над миром. И она никогда не прекратится.

Ее рука легла на плечо Майи.

— Если бы я могла убрать клеймо, я бы убрала. Иногда мы страдаем из-за собственного выбора, а иногда — из-за чужого. Но страдания несут мудрость. Исток сочувствует нам в наших бедах, не забывай об этом. Верь, Майя. Верь, и из твоей веры и силы вырастут новые королевства.

Не такого ответа ждала Майя, и все же услышанное ее не удивило. Откуда-то она знала, что носить клеймо ей предстоит до конца своих дней. И знала, что если она не нарушит мастонских клятв, то в Идумее ей будет даровано новое тело, на котором не будет отметины хэтары.

Бросив взгляд на Колвина и Кольера, она задумалась — а согласится ли ее муж бесконечно выносить ограничения, налагаемые на нее проклятием.

Лийя мечтательно посмотрела на супруга.

— Ах, как приятно было вернуться и вспомнить молодость. Прости нас, мы с Колвином хотим еще немного погулять по аббатству.

Она подошла к мужчинам. Кольер распрощался с собеседником и подошел к Майе.

Майя задумчиво смотрела вслед Лийе и Колвину, которые шли бок о бок по залитому солнцем лугу, склонив головы и беседуя. Друзья, влюбленные, соратники — все это было о них. Но ведь так получилось не сразу, поняла Майя, и в ней проснулась надежда. Быть может, однажды и их с Кольером свяжут столь же крепкие узы.

— Что-то вы долго, — заметил Кольер, который, сложив руки на груди, тоже наблюдал за уходящими.

— Прости.

— Ничего. Мы с Колвином отлично поговорили.

— О мечах? — поддразнила его Майя, чтобы отвлечься от мрачных предчувствий, пробужденных разговором с Лийей.

— О камнях, — ответил Кольер. — Он мудрый человек.

— Расскажи, — оживившись, Майя взяла его за руку и направилась в Сад сидра… Ей вдруг захотелось яблок.

— Я спросил его, как он узнал, что Исток существует. Из книг? Из опыта? Его ответ меня удивил. Удивил потому, что я мог бы сказать о себе то же самое.

— Правда?

Кольер кивнул.

— Отец сказал ему одну вещь. Вообрази себе лежащий на земле камень — одна его сторона обращена к небу и свету, а другая — к земле и кишащим в ней червям. Чтобы перевернуть камень нижней стороной к солнцу, нужно сделать усилие. Сначала большое, но в конце достаточно одного толчка — и камень перевернется. Понимаешь?

— Конечно.

— Когда Колвин был ребенком, он был похож на камень, глядящий в небо. Он рос с верой в Исток и с радостью подмечал все его чудеса и знаки. Но его мать умерла, рожая ему сестру, и мир Колвина перевернулся. Его как будто повернули к земле, лишив возможности видеть небо. Вокруг были лишь чернота, сомнение и отчаяние. Все это случилось в один миг. Он не мог больше дотянуться до Истока, и причиной тому был его настрой. Сохрани он этот настрой, и Исток никогда больше не смог бы заговорить с ним. Но Колвин сумел овладеть собой, начал читать книги, учиться и сумел подняться и снова перекатиться к небу. Тогда к нему вернулось все, что было у него в прошлом.

Кольер остановился и повернулся к Майе, не размыкая рук.

— И когда он это рассказывал, я понял, что и у меня так было. Все вспомнилось как вчера — все, что я позабыл много лет назад, — теперь он смотрел в пространство. — Все разом вернулось. Майя, я… — он осекся, сглотнул. — Когда я еще думал, что мастоны лгут, я делал вещи, о которых теперь сожалею. Но я никогда не питал вражды к их вере. Наверное, мне надо исправить… неправильное слово, но я не знаю, как еще сказать… исправить тот вред, что я успел причинить. Я спрошу альдермастона и Сабину, как это сделать. Но я впервые в жизни чувствую, что могу надеяться.

Запрокинув голову, он посмотрел в полуденное небо, и Майя подумала, что перед ней уже не тот человек, каким она знала его прежде. И этот новый умиротворенный Кольер был для нее в тысячу раз желаннее старого.

Нельзя менять желание всей жизни на сиюминутную прихоть. Все, что нам дано, начинается с мысли. А потому надо быть очень осторожными в мыслях.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Духов день

На праздник Сюзенна одолжила Майе одно из лучших своих платьев. Рука об руку девушки пошли к воротам, от которых начинался праздничный луг. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, но деревня Муирвуд сияла огнями. Светились не только фонари — само аббатство излучало ровный переливающийся свет, источником которого служили многочисленные яр-камни. Вдали возвышался Тор, башня на его вершине едва виднелась сквозь деревья, а по полосатому оранжевому с розовым небу тянулись пухлые белые облачка.

— Как хорошо, что мы успели отдохнуть перед праздником, — улыбнулась Сюзенна. — И как хорошо оканчивается этот день, а я так боялась! Утром был туман, и бой, и я думала, что к вечеру от аббатства уже ничего не останется.

На лугу заиграла музыка. Мимо пробежала стайка учеников, которым не терпелось поскорей принять участие в празднестве. На лугу толпились люди, и вид пышных платьев и чистых курток, запах пирогов и жареного мяса, хлопки в ладоши и звуки скрипок заставили Майю улыбнуться от радости. Она не в первый раз встречала Духов день, но впервые радовалась ему с тех пор, как стала взрослой. Пусть в будущем маячили грозы, но сегодня она выиграла битву и могла с чистой душой праздновать победу.

Она сразу заметила, что за воротами их ждут Кольер и Додд, оба в праздничных нарядах, которые необыкновенно им шли, подчеркивая самые привлекательные их черты. Кольер был чуть выше ростом и выглядел несколько мрачновато, однако при виде Майи лицо его просветлело и на нем заиграла восхищенная улыбка, заставившая Майю покраснеть. Додд приветствовал Сюзенну объятием и крепко прижался губами к ее губам. При виде этого поцелуя у Майи кольнуло сердце.

Церемонно поклонившись, Кольер взял ее за руку и увлек в сторону.

— Ты великолепна, — негромко произнес он, склонился над ее рукой и коснулся губами тонких пальцев. — Я так и знал, что надо ждать тебя у самых ворот, не то на такую красоту тотчас слетелась бы добрая дюжина нахальных первогодок. Пришлось бы нам с тобой тогда танцевать в луже их крови.

Подмигнув, он обнял ее за талию и неспешным шагом повел к майскому дереву. Сердце Майи трепетало от радости — как хорошо было просто идти вот так и быть рядом с ним.

— Спасибо тебе за встречу, — ответила она. — Ты ведь уже один раз заставил меня танцевать — в Бриеке, помнишь?

Воспоминание заставило его улыбнуться. Протянув руку, он коснулся ее длинных волос. Его глаза сияли, голубые, словно весеннее небо, озаренное золотыми солнечными лучами. Его взгляд пробуждал ставшее уже привычным желание, томительную боль где-то в груди.

— Нет, надо мне поменьше на тебя смотреть, — усмехнулся он и отвел взгляд. — Иначе я просто больше ни о чем не смогу думать. Очень уж хочется поцеловать тебя, а ведь этого делать нельзя, особенно после того, что сказала Лийя, — он сжал ее руку. — Что ж, придется искать иных наслаждений — в нежных прикосновениях и томных взглядах, — тут он вдруг схватил ее за руку и развернул. — Ого, погляди-ка на эту парочку! Ну и зрелище!

Майя думала, что он говорит о Сюзенне и Додде, однако он кивком указал туда, где уже начались танцы вокруг майского дерева. Круг был велик, потому что первый танец привлек множество желающих, однако Майя сразу выловила взглядом Лийю и Колвина. Рука об руку они неслись в танце вокруг майского дерева под аплодисменты зрителей, а скрипачи и дудочники играли веселую мелодию. Танцоры не смотрели по сторонам — только друг на друга. Майя помнила их историю — помнила, как Исток разлучил их во имя долга и ради спасения жизней их друзей и родных. И Майя, получившая свое имя в честь сестры Колвина, от всей души посочувствовала им, словно сама вместе с ними пережила все разлуки, за которыми пришло воссоединение.

Кольер под руку с Майей обошли луг, полюбовались танцами и очутились у прилавка, где торговала своими угощениями Колетт. Они остановились поздороваться с кухаркой и двумя ее помощницами, которые были еще слишком малы, чтобы танцевать. Алойя и Дави смотрели на майское дерево с одинаковым выражением обиженной зависти на лицах, но при виде Майи и Кольера вытаращили глаза и принялись жадно рассматривать пару.

— Ты заметила, что за нами присматривают эвнессии? — шепнул Майе Кольер, отходя от прилавка.

Ничего не подозревавшая Майя огляделась — и действительно, тут и там среди разодетых гостей виднелись вооруженные люди. Был там и Джон Тейт, который, впрочем, старался держаться поодаль. Он то и дело перекидывался парой слов то с одним, то с другим воителем, и Майя догадалась, что он рассказывает своим соотечественникам и предкам о том, чего следует опасаться в этом времени и где водится самое вкусное угощение. Майя с супругом были под надежной охраной.

— Сегодня они будут очень внимательно следить за происходящим, — ответила Майя. — Смотри, а вот и мой отец.

— Лучше бы я не смотрел, — бросил Кольер. — Он опять с девицей Секстон.

Он недовольно фыркнул.

При виде Джейен сердце Майи сжалось от жалости. Бедная девушка, которую вел под руку отец, явно не находила себе места, в то время как король громко смеялся и шутил с сопровождавшими его придворными. Невозможно было поверить, что еще несколько часов назад этот человек потерпел крах по всем фронтам — всякий увидевший его сейчас поверил бы, что праздник этот принадлежит ему и все идет в точности так, как пожелал король.

Майя вздохнула.

— Жаль, что мы не можем выручить Джейен. Я с ней еще не знакома. Кажется, ей очень хочется поговорить с Сюзенной.

— Если таково желание моей госпожи, я могу это устроить. Хоть и противно в это ввязываться. Хочешь сидра? — спросил он, указав на тележку с бочкой.

— Хочу.

Он подхватил две кружки, бросил торговцу монетку и вручил одну кружку Майе. Сидр из знаменитых яблок Муирвуда был душист и сладок. В этот миг мелодия стихла и танцоры разошлись в поисках новых партнеров. Галантно поклонившись, Кольер предложил Майе руку и повел ее к дереву, где уже начинал собираться новый круг. Майе не впервой было танцевать с Кольером, и все же почему-то она была сама не своя. Она поймала чужой взгляд и поняла, что Сюзенна с Доддом тоже встали в круг. Заиграла музыка, и вдруг Майя поняла, что летит — впервые в жизни летит в головокружительном танце вокруг майского дерева.

Ночь летела как сказочный сон. Ноги гудели от усталости, но Майя танцевала и танцевала, не желая упустить ни единого мига этого дивного праздника.

Во время кратковременной передышки между двух танцев Кольер коснулся ее плеча.

— Приготовься и смотри внимательно, — сказал он ей на ухо, коснувшись губами волос. Ласково потянул за прядку, улыбнулся и как-то вдруг разом очутился рядом с прогуливавшимся неподалеку королем Бранноном. Майя слышала, как они заговорили. Кольер попросил короля о разговоре наедине по некоему важному делу. Отец Майи, не слишком довольный таким развитием событий, все же согласился на разговор, оставил свиту и вслед за Кольером пошел в сторону музыкантов. Джейен Секстон осталась одна. Не мешкая, Майя приблизилась к ней. Завидев ее, Джейен залилась краской и склонилась в глубоком реверансе.

— Вы Джейен Секстон, — сказала Майя, отмахнувшись от формальностей.

— А вы — леди Майя, — дрожащим голосом ответила девица.

— Вас хочет видеть один человек, — сказала Майя. — Мы не могли бы немного пройтись?

Джейен тревожно оглянулась на короля и нерешительно кивнула. Взяв ее под руку, Майя повела Джейен прочь. Девушка молчала и лишь время от времени оглядывалась на короля, но тот с головой ушел в разговор с Кольером.

— Не бойтесь меня, — тихо сказала Майя. — Я ничего против вас не замышляю, Джейен.

Девушка бросила на нее быстрый недоверчивый взгляд. Она была хороша собой, искусно сшитое платье подчеркивало прелестную юную фигуру. Волосы у нее были каштановые, немногим светлее, чем у Майи, глаза — темные, в тон волосам.

— Я не знаю, какого отношения мне следует ожидать с вашей стороны, — дрожащим голоском призналась она. — Я боялась, что вы можете сердиться на меня.

— Я не сержусь, — покачала головой Майя. — Вон там вас ждут Сюзенна и Додд. Сюзенна хотела поговорить с вами, но боялась, что у нее не будет такой возможности.

При виде подруги лицо Джейен просветлело. Сюзенна радостно улыбнулась, бросилась к Джейен и заключила ее в объятия. При виде этой трогательной сцены Майя улыбнулась. Девушки оживленно заговорили вполголоса. Майя хотела было уйти, чтобы не мешать им, но Сюзенна опередила ее, схватив за руку.

— Джейен, вы с Майей почти не знакомы, но характером она мне всегда напоминала тебя. Вы обе очень добры, вам есть дело до всех обиженных, независимо от их положения в обществе. Майя, я говорила тебе, Джейен много лет была моей товаркой, — тут Сюзенна посерьезнела. — Она все еще одна из нас. Она тайнознатица, — добавила Сюзенна.

Джейен несмело улыбнулась.

— Я старалась сообщать жене альдермастона обо всем, что становилось мне известно, — пояснила она. — У меня и сегодня есть для нее новости — я хочу рассказать ей, как ваш отец отнесся к тому, что с ним произошло. Он разгневан на леди Деорвин. Я часто видела его гневным, но в такой ярости — никогда.

Джейен в отчаянии посмотрела на Майю.

— Леди Деорвин — по-прежнему моя госпожа, и я за нее боюсь, — она сглотнула. — Боюсь, что изгнанием дело может не ограничиться. Король спешно отправил Крабвелла в Коморос.

— Я видела, — заметила Майя, заинтригованная. — Что же замышляет король?

Джейен снова оглянулась туда, где Кольер беседовал с тестем, и прикусила губу.

— Перед отъездом Крабвелл допрашивал меня о моей госпоже. О ее неверности королю давно уже ходят слухи. Конечно, леди Деорвин держала все в тайне от меня, но ее дочери все знали. А я… я теперь редко бываю при ней.

Джейен смотрела смиренно и виновато.

— Обвинения, которые бросила ей в лицо Лийя, — чистая правда. Я слышала, как Мюрэ и Иолесия упоминали этих мужчин в разговоре и всегда при этом многозначительно переглядывались. Но без Дара предвидения узнать правду было невозможно. Доказательства, о которых говорила Лийя, держатся в глубочайшей тайне. Я уверена, что Крабвелл намеревается добраться до них прежде, чем леди Деорвин успеет их уничтожить. Король же хочет получить эти бумаги и казнить ее.

— Казнить? — в ужасе уставилась на нее Майя. — Разве за прелюбодеяние положена казнь?

Джейен покачала головой.

— Не за прелюбодеяние. За предательство. Я слышала, как он перешептывался об этом со своими советниками. Он хочет, чтобы ее судьба внушала страх остальным.

При мысли о том, что отец хочет казнить свою жену, Майе стало нехорошо. Чрезмерность наказания казалась ей возмутительной.

— Он меня ищет, — вдруг сказала Джейен, лихорадочно блеснув глазами. — Мне надо идти. Будьге осторожны, леди Майя. Он зол на вас. Сегодня утром вы выставили его на посмешище. Он такого не прощает. Мне пера.

Она крепко сжала руку Сюзенны. Глаза ее блеснули.

— Я по-прежнему мастон, — выдохнула она, стиснув руку подруги.

Майя и Сюзенна проводили ее взглядами. Джейен торопливо вернулась к королю. Рядом с ним выражение ее лица изменилось, словно она надела маску; поклонившись отцу Майи, она что-то ему сказала. Принесенные ею известия опечалили Майю, однако она была рада, что Джейен не нарушила своих клятв. Король несколько желчно выслушал девушку, однако в конце концов взял ее руку, поцеловал и увлек Джейен за собой в новый круг танцующих, собиравшийся вокруг майского дерева. Войдя в круг, король поднял руку. Наступила тишина.

— Мы рады видеть, — звучным и громким голосом произнес он, — что праздник Духова дня удался. Предводительствовать на таком празднестве — честь для нас. Танцы вокруг майского дерева — наша старая добрая традиция. Но сегодня с нами танцует сам король Дагомеи. В его честь я хочу объявить танец, известный как вольта — его танцуют при королевском дворе в Рексенне. Вольта похожа на гальярду, но все же несколько отличается от нее. Сын мой, протанцуйте первый круг, и во втором мы все присоединимся к вам.

Кольцо желающих танцевать расступилось, и к увитому лентами шесту вышел Кольер. Повернувшись к Майе, он галантно поклонился и протянул ей руку. Так вот о чем они говорили с отцом, поняла Майя.

Она подошла ближе и сделала глубокий реверанс. Приняла теплую руку Кольера и посмотрела в его блестящие глаза.

— Вспомним Бриек, — шепнул он и подмигнул.

Музыканты заиграли энергичную гальярду, чуть замедлив темп, и Майя с Кольером пустились танцевать перед собравшимися. Однако под взглядами тысяч глаза сама Майя смотрела лишь на Кольера, не замечая больше никого на всем свете. Его рука лежала на ее талии, ноги их дружно выписывали положенные па, приближаясь к кульминации. Майя сглотнула, подумала — сейчас! — и вот она уже летит, упираясь руками в его твердые плечи и глядя вниз, туда, где кончики ее волос касались его головы. Зрители ахнули от восторга. Кольер медленно сделал оборот и опустил Майю наземь. Счастье кружило ей голову, и звуки флейт вновь манили за собой.

Кольер вновь провел ее в танце по кругу, вскинул вверх, закружил. Юбки ее громко шелестели, неудержимое счастье танца звучало в сердце. Когда пришла пора для третьего полета, она, почти обессилев, опустила голову и уперлась лбом в его лоб. Их носы соприкоснулись. Он поставил ее наземь.

— Как ты себя чувствуешь? — шепнул он, испытующе глядя ей в глаза.

— Голова немного кружится, — застенчиво улыбнулась Майя.

Наградой ей была его улыбка. Зрители зааплодировали, вокруг майского дерева немедленно стали собираться те, кому не терпелось попробовать новый танец по дагомейской моде. В круг вошли Лийя и Колвин. Потом Сюзенна и Додд. За ними — Майя заморгала — последовал ее отец с Джейен. Музыканты снова заиграли.

Когда начался танец, Майя заметила Мейг Бейнтон, которая одиноко стояла в тени. Мейг вытирала глаза. Сердце Майи дрогнуло от жалости — она знала, что девушка потеряла отца.

— Что с тобой? — спросил Кольер, вглядевшись ей в лицо. — Тебе плохо?

— Ничего-то от тебя не скроешь, — грустно улыбнулась Майя.

— Это точно, — ответил он. — Когда ты рядом, я не могу отвести глаз от твоего лица. Смотрю, как ты движешься, куда смотришь… Я ведь вижу, что ты все время думаешь о других людях, Майя. Все время переживаешь за них. Нет, правда, ты необыкновенная… обычно принцессы думают только о себе. Почему ты сейчас погрустнела? — с этими словами он поднял ее и закружил.

Снова встав на ноги, Майя бросила еще один взгляд на Мейг.

— Там стоит Мейг Бейнтон. Мне так ее жалко.

— Где?

— Рядом с прилавком кухарки, под фонарем.

— А, вижу. Это ведь дочь шерифа?

— Да. Он погиб прошлой ночью… и у нее такой несчастный вид. Ах, как бы ее утешить?

— Только не проси меня с ней танцевать, — ухмыльнулся Кольер. — Эффект будет совсем не тот. Ты ведь и не собиралась, правда?

Майя решительно помотала головой.

— Ну нет, с тобой танцую я.

— Расцеловал бы тебя за эти слова, — с удовольствием рассмеялся он. — Ну да ладно уж. Я очень ценю твое умение сочувствовать, Майя. В самом деле ценю. Мне многому предстоит у тебя научиться. Но ты не можешь отдавать частицу своего сердца каждому страждущему. Когда ты была изгнанницей — разве тебя кто-нибудь пригласил на танец?

Майя ответила ему задумчивым взглядом.

— Наверное, поэтому я и не могу иначе, — ответила она. — Ведь я очень хорошо знаю, что такое одиночество.

Он остановился, прервав ганец, не обращая внимания на кружащиеся вокруг пары, и коснулся рукой ее подбородка.

— Ты больше никогда не будешь одинока.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Ассиника

Светящиеся холодным светом яр-камни аббатства Муирвуд звенели от переполнявшей их силы. Майя и Лийя смотрели на Сабину, которая приготовилась к долгому пути и теперь стояла у резной перегородки. Плащ, заплечный мешок, волосы убраны на сторону и заплетены в косу. Перед ними была алтарная перегородка. Майе казалось, что бабушка несколько тревожится, не зная, что ожидает ее впереди. Но она готова была отправиться в Ассинику и подготовить возвращение мастонов в Коморос.

Сабина повернулась к Лийе.

— Я смогу понять их речь?

Лийя улыбнулась мудрой улыбкой.

— У тебя есть Дар чужеречия, Сабина. Ты справишься. Майя в последний раз обняла бабушку и почувствовала, что по щекам у нее текут слезы.

— Я вернусь, как только смогу, — шепнула ей на ухо Сабина и, отстранившись, стиснула руки на груди. Взглядом она нашла Лийю.

— Я еще увижу тебя?

— Если на то будет воля Истока. Мы с Колвином отправляемся в аббатство Тинтерн, дабы исполнить данное обещание. Ты, как Великая Провидица и обладательница власти над Сокровенными завесами, будешь открывать Завесы сама. Это не наше время. Мы не занесены в его книги и не можем изменять вашу судьбу. — Она многозначительно посмотрела на Майю. — Помни, о чем мы говорили.

— Я помню, — сказала Майя. При мысли о том, что она никогда больше не увидит Лийю, ее охватила светлая печаль. Книга Лийи так много значила для нее, так повлияла на ее мышление и на мастонскую подготовку. Безродная девочка с кухни альдермастона стала легендой — легендой и человеком, который — Майя это чувствовала — все так же безмерно любит Муирвуд.

Сабина поправила лямку заплечного мешка, повернулась к алтарной перегородке и скрылась за резным экраном.

— Вы с Колвином тоже уйдете сегодня? — спросила Майя. — Может быть, побудете еще немного?

Лийя покачала головой.

— Мы не хотим добираться до Прай-Ри через Сокровенную завесу. Мы отправимся сначала в Бирден Муир. Нам есть что вспомнить. Есть с кем попрощаться. Горы Прай-Ри — особенное для нас место.

Она взяла Майю за руку и ласково сжала. Лицо ее стало серьезным.

— Жизнь научила меня тому, что истинный вождь всегда одинок. Неси свое одиночество с достоинством. Я сочувствую твоим страданиям в прошлом… и в будущем.

Майю обдало холодом.

— В будущем? Расскажи, что меня ждет?

Лийя покачала головой:

— Исток ведет нас вперед по жизненному пути, но никто не знает, куда мы идем. Если бы мы заранее знали, что ждет нас на дороге, кому достало бы сил сделать первый шаг? — пальцы ее сжались сильнее. — Будь храброй, милая.

Майя обняла ее, чувствуя, как утекают последние мгновения их единства. У аббатства их ждал один из эвнессиев — ах да, Ювент. Лийя бросила на него загадочный взгляд. Ювент кивнул и удалился.

Майя с Кольером гуляли по Саду королевы, вдыхали запахи цветов, любовались цветущими деревьями. Работники все еще снимали урожай в Саду сидра, и в воздухе плыл тонкий яблочный аромат. После Духова дня ученики разъехались по домам, и деревня мало-помалу возвращалась к обычной полусонной жизни.

— Ты уже решил, где пройдешь мастонские испытания? — спросила Майя, наблюдая за Кольером, который, склонившись, разглядывал пчелу на цветке.

Он ответил ей сумрачным взглядом:

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю? — он криво усмехнулся. — Наверное, в Лизье, в главном аббатстве Дагомеи. Представляю, как будет возмущен мой старый альдермастон, если я уеду доучиваться в Пайзену!

— А почему не в Муирвуде? — спросила Майя.

Он покачал головой.

— Я должен стать мастоном в своей стране. Здесь я и без того загостился. Мне нужно подготовиться, чтобы принять тебя и короновать. Для меня ты уже моя королева, но церемониал все равно придется соблюсти. Обряды, традиции… — он устало помахал рукой. — Мой народ должен узнать тебя так же хорошо, как знаю тебя я. Им повезло, что ты станешь их королевой. И мне повезло.

Он уселся на каменную скамью и помолчал, затем поманил ее пальцем.

— Нам надо еще кое-что обсудить. Боюсь, я нарушил некогда данную тебе клятву.

По спине у Майи пробежал холодок.

— Что ты имеешь в виду? — севшим голосом произнесла она и встала рядом, не решаясь сесть.

Он подмигнул.

— Сложное дело… Понимаешь, я человек слова. Не спорю, от хорошей лжи правда только слаще, но все-таки она остается правдой. Помнишь, в Дагомее, когда ты попала в мои руки, я спросил, на каких условиях ты согласна стать моей женой. Ты попросила пощадить Джона Тейта и того страшненького, кишона. Кстати, напомни мне, чтобы я научил тебя вести переговоры, ладно? Ну, а я выдвинул встречные условия, о которых теперь сожалею.

Его взгляд стал серьезным.

— Я пообещал не любить тебя.

Он медленно покачал головой и поцокал языком.

— Голубка моя, эту клятву мне не сдержать. Прости меня.

Неверящим взглядом Майя смотрела на него, и насмешливая улыбка сама собой раздвинула ее губы.

— Ба-а, Финт Кольер, уж не признаетесь ли вы мне в любви?

Он попытался сохранить невозмутимый вид, но не преуспел. Протянув руки, он взял Майю за талию и усадил к себе на колени.

— Ну, раз уж я должен сказать это вслух, иди-ка сюда, чтоб мне было тебя лучше видно.

Она прижалась к нему.

— Так тебе меня видно?

Сердце стучало в ее груди, щеки горели. Она успела привыкнуть к его нежным взглядам, однако грядущее признание в любви кружило ей голову.

Он крепко обнял ее обеими руками.

— Я люблю тебя, Майя. Дорогая моя, самая любимая на свете Майя. Все это время я борюсь с искушением рискнуть всем и поцеловать тебя.

Тут он покачал головой.

— Нет, я не стану, не бойся, но мой внутренний голос говорит, что за твой поцелуй не жаль умереть. Ты — мой друг, мой товарищ, моя королева. Я должен уехать в Дагомею, но это случится не раньше, чем я пойму, что ты в безопасности. Я не доверяю твоему отцу. И ты ему не доверяй.

Она с улыбкой посмотрела в его ясные голубые глаза и почувствовала, что готова затеряться в них.

— Мое сердце принадлежит тебе, Кольер. Подозреваю, что ты украл его, еще когда я была совсем маленькой. Я часто мечтала о том дне, когда наши родители устроят нашу свадьбу.

Он привлек ее к себе.

— Какие прекрасные мечты! Мне будет больно расставаться с тобой. И ни разу не поцеловать… Но я выдержу — ради тебя, — он медленно улыбнулся. — Ты стоишь любых мук.

Она прижалась лбом к его лбу и закрыла глаза. Тепло, исходящее от его кожи, заставило ее задрожать. Ей до боли захотелось поцеловать мужа, но она лишь отстранилась и провела пальцем по шраму у него под глазом.

— Откуда это у тебя? — спросила она.

Он улыбнулся.

— Это с детства, — сказал он. — Очень глупая история, если честно.

— О, уже интересно, — поддразнила его она, обвив руками его шею. — Расскажи.

— Когда я был еще маленький, то однажды залез на винные бочки. Кажется, это было в Духов день. В общем, какой-то праздник. Я стоял выше всех и очень этим гордился. А потом мне взбрело в голову, будто я могу летать. Мол, если я хорошенько в это поверю и прыгну, то взлечу наверх и все очень удивятся, особенно братишка.

Усмехнувшись, он покачал головой. Майя слушала, улыбаясь, и уже догадывалась, что было дальше.

— Ну, я и прыгнул, — вздохнул он. — На какой-то миг мне даже показалось, что я лечу.

Для пущего эффекта он помолчал, а потом подмигнул:

— Знаешь, а ведь в какой-то момент я и вправду как будто летел. А потом земля бросилась мне в лицо… даже не земля, мощеный пол. Я грохнулся со всего маху и потерял сознание. А на полу что-то было, то ли щепка, то ли старый гвоздь… в общем, я чудом не остался без глаза, зато шрам заполучил на всю жизнь. Правда, обычно я говорю, что это знак отличия, полученный в бою с мастерами пайзенийской школы. Но на самом деле все было именно так — просто и неинтересно.

Он еще немного помолчал, усмехаясь воспоминаниям. Потом его лицо вновь стало серьезным.

— Что касается второй моей клятвы, — тихо сказал он, — то в ночь, когда мы не стали консумировать наш брак, я обещал, что ты сможешь продолжить свой путь в Несс.

— Я помню, — сдержанно кивнула Майя, вновь ощутив всем телом обжигающий жар клейма.

— Мне жаль, что я отпустил тебя так быстро, — его шепот щекотал ей ухо. — Мы ведь муж и жена… А если так — так я смогу тебя убедить?

Она вновь окунулась в голубой огонь его глаз.

— Ты мог бы меня убедить, — дрожа, прошептала она, — если бы…

Ворота сада распахнулись, качнулся яр-камень. Вбежал садовник Тьюлисс со своей тачкой. Майя удивилась — она не слышала его приближения. Смущенная тем, что ее застали в столь интимный момент, она попыталась вскочить, но Кольер невозмутимо удержал ее.

— Так что ты сказала? — шепнул он с широкой улыбкой.

— Он здесь! — крикнул Тьюлисс кому-то у себя за спиной.

Это был Оуэн Паж, и вид Майи, сидящей на коленях у Кольера, смутил его до неузнаваемости. Волосы мальчика были мокры от пота, он тяжело дышал. Завидев это, Майя и Кольер поспешно вскочили на ноги. Оуэн поманил за собой кого-то еще, и в сад вошел высокий мужчина в одежде торговца, с кошельками и шпагой на поясе.

— Мой господин, — сказал он по-дагомейски и чопорно поклонился. У него была золотистая бородка и глубокие залысины на лбу. — Меня послал Лис.

— Что случилось, Пирс? — спросил Кольер, переходя на дагомейский. Майя порадовалась тому, что понимает этот язык.

— Я загнал коня, чтобы успеть доставить вам весть, — едва выговорил гонец. — Насмерть загнал. Мой господин, из Комороса сообщают: после краткого и заранее подготовленного суда леди Деорвин была объявлена виновной в измене.

Майя ахнула, и гонец настороженно взглянул в ее сторону, удивленный тем, что она поняла.

— Рассказывай, — мрачно бросил Кольер. — Эта леди — твоя будущая королева. Можешь быть с ней так же откровенен, как со мной. Я доверяю ей.

— Слушаюсь, мой господин, — ответил гонец, но тут же покосился на Оуэна и Тьюлисса.

— Они нас не понимают, — нетерпеливо махнул рукой Кольер, и гонец продолжал:

— Завтра на заре леди Деорвин будет казнена. Король расторг свой брак с нею и объявил, что женится на ее фрейлине, леди Джейен Секстон.

— Нет! — в отчаянии прошептала Майя. — На Джейен?!

Гонец сурово кивнул.

— Я скакал всю ночь и сразу явился к вам. Саймон будет наблюдать за казнью и доложит вам об увиденном. Я полагаю, что король намеревается нарушить данное своей дочери обещание о совместном правлении. За леди Деорвин на Тайном совете не вступился никто — молчал даже альдермастон Кранмир, ее дядя.

— Кранмир все еще входит в Тайный совет? — резко спросила Майя. Гонец утвердительно кивнул.

Кольер нахмурился.

— Это несправедливо, — покачал головой он. — Я ни капли не сочувствую леди Деорвин, однако казнить ее за измену, будучи изменником, — это уже какое-то запредельное ханжество.

Гонец коротко кивнул и пощипал бородку.

— О да. Однако официально ее обвинили в измене. Ее заключили в башню Пент вместе с детьми. Саймон хотел, чтобы вы знали об этом на случай, если вы решите пересечь Коморос или Довье для возвращения домой. Ваш корабль все еще ждет…

Кольер резко поднял ладонь, и гонец осекся.

— Какой корабль? — спросила Майя.

Кольер покачал головой и что-то пробурчал себе под нос. Вздохнув, он повернулся к Майе.

— Я собирался похитить твоего отца из Муирвуда и держать заложником в Дагомее, — очень тихо произнес он. — Если бы аббатство не устояло, я похитил бы и тебя — если бы ты не пошла со мной по доброй воле. Но туман в Духов день спутал все мои планы, и солдаты, ожидавшие на борту, не смогли отыскать дорогу. Видимо, в дело опять вмешался Исток. Так или иначе, у меня есть корабль, который в любой миг увезет нас в Дагомею, — во взгляде его появилась мольба. — Плывем со мной.

Майя смотрела на него широко открытыми глазами.

— Нет, — ответила она. — Еще рано. Сначала я должна отправиться в Коморос и предотвратить убийство.

— Ты ведь слышала, что сказал гонец, — начал Кольер, повышая голос. — Даже если мы выедем сию секунду, мы опоздаем. Полдень давно позади, нам не успеть в Коморос прежде, чем все свершится.

— Нет, успеть можно. Я мастон, а совсем рядом с башней Пент находится аббатство Кларедон. Я могу перенестись туда через Сокровенную завесу. Бабушка еще только открывает этот путь для других мастонов, но у меня достаточно силы, чтобы пройти самой.

Его глаза расширились от ужаса.

— Не смей! Это безрассудство!

Майя вспыхнула от обиды, однако напомнила себе, что в нем говорит страх за нее.

— Я не могу стоять в стороне и смотреть, как убивают леди Деорвин. Если отец собирается нарушить свою клятву и не послушаться моего совета, пусть это произойдет у всех на глазах, при народе. Его советники не станут ему перечить, но если там буду я, кто-нибудь, возможно, осмелится возвысить голос.

Он стиснул зубы, глаза его полыхали.

— Он убьет тебя!

Майя отмахнулась.

— Не убьет. Я пощадила его в Муирвуде, и он это помнит. Он унижен, ему стыдно. Предательство жены глубоко его ранило. Я успокою его и воззову к его разуму. Пусть разводится с ней, если пожелает, но казнить? Это жестоко.

— А то, что она сделала с тобой, не жестоко? Как ты только можешь ее защищать?

Майя покачала головой.

— Справедливость — не орудие мести. Кроме того, в Духов день я говорила с Джейен Секстон. Она в отчаянии, она не знает, что ей делать. Если я сумею, то проведу ее сквозь Сокровенную завесу сюда, в Муирвуд. А отец не пройдет и ничего не сможет ей сделать. Я справлюсь. В сердце у меня горит огонь, и этот огонь говорит мне, что я права.

Кольер с силой потер лицо ладонями; мрачный взгляд его был исполнен муки.

— Прежде поговори с альдермастоном. Будь мудрее, Майя. Я не доверяю твоему отцу. Он замыслил убить тебя. Я не могу войти за Сокровенную завесу вместе с тобой и не могу защитить тебя. Как это мучительно! Прошу тебя, не иди одна.

Майя положила руку ему на плечо.

— Что ж, пойдем отыщем альдермастона и попросим его совета. Времени у нас немного.

Ненависть есть непреходящая злоба.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Башня Пент

Терпеливо выслушивая советы мудрых, Майя все же не могла отделаться от мысли о том, что ей надо спешить. Мысль эта завладела ею в тот миг, когда она впервые услышала о готовящейся казни леди Деорвин. Быть может, с решением она и поспешила, однако в сердце своем знала, что права, и, как ни вслушивалась, не слышала шепота Истока, который возразил бы ей. У нее достаточно сил, она войдет за Сокровенную завесу и постарается предупредить убийство и спасти Джейен.

— Я чувствую, что ты в опасности, независимо от того, что предпримешь, — сказал альдермастон, и Майе вновь показалось, что его глаза способны заглянуть ей в душу. — Исток не говорит ничего против твоего решения. Но и за него тоже ничего не говорит. Опыт подсказывает мне, что он хочет, чтобы ты приняла решение сама, каковы бы ни были последствия.

— Но я не хочу, чтобы она отправлялась в одиночку, — настойчиво повторил Кольер. Он успел переодеться в костюм всадника — обычный свой наряд, который носил, будучи в личине Финта Кольера. Он поскачет в Коморос что есть духу, однако конь его не сможет опередить время. Кольер нетерпеливо шагал по комнате, дожидаясь вердикта альдермастона, чтобы в тот же миг вскочить в седло и помчаться вскачь.

— С ней пойду я, — серьезно произнесла Сюзенна. — Она моя товарка и подруга… как Джейен, — она посмотрела в глаза Майе. — Я всем сердцем сочувствую Джейен. Я прошла мастонские испытания. Если ты можешь провести меня за Сокровенную завесу, я пойду с тобой.

Кольер скептически наморщил лоб.

— Вообще-то я предпочел бы дюжину-другую эвнессиев.

— Эвнессии вернулись в Прай-Ри, — заметила Джоанна. — Остался только Джон Тейт, а он не мастон.

Кольер нахмурился.

— С нами пойдет Додд, — заверила Кольера Сюзенна. — Джон Тейт всему его научил.

— Это уже лучше, но все равно неидеально, — нахмурился Кольер. — Мне было бы спокойнее, будь с тобой кто-то, кто мог бы тебя защитить. Но погоди, разве Семейство Додда не было казнено совсем недавно?

Майя озабоченно посмотрела на Сюзенну:

— Я понимаю, Додд хочет помочь, но если его узнают…

Сюзенна ответила ей решительным взглядом.

— Додд не отпустит меня одну, а нам нужен защитник. Его Семейство живет на севере. В Коморосе его не узнают, особенно если он переоденется. Пусть он идет с нами, мне так будет легче.

— Что ж, хорошо. Мы все переоденемся на случай, если отцовские слуги будут нас искать. Пусть это выглядит глупо, но я не могу просто стоять и смотреть, как мой отец нарушает едва данное слово. Он дал клятву в присутствии всего Тайного совета. Он поклялся, что ни один закон, ни одно решение не будут приняты без совета со мной. Если же ситуация станет безнадежной, мы немедленно вернемся.

Ее муж покачал головой.

— Она и так безнадежная. Но я вижу, что ты тверда в своем решении. Я буду гнать коня изо всех сил и постараюсь отыскать вас.

Кольер повернулся к собравшимся.

— Саймон Лис сейчас собирает данные при дворе. Он член гильдии торговцев, поставляет ко двору дагомейские вина. У него есть связи.

Кольер снова повернулся к Майе.

— Найди себе проводника, чтобы провел тебя к Саймону. Он живет на Кудельной улице. Как только прибудешь, первым делом отправляйся к нему и спроси его совета. Он вхож ко многим придворным, в том числе к канцлеру, поэтому, наверное, сможет снабдить тебя информацией или передать от тебя сообщение. Я тоже отправлюсь к Саймону и буду ждать тебя там.

Майя кивнула.

— Спасибо. Я буду ждать встречи.

Она не сводила глаз с его лица, и мысль о близкой разлуке несла с собой почти физическую боль.

Кольер сгреб ее в объятия и крепко сжал, стиснув зубы. Затем отстранился, провел большим пальцем по ее щеке и властно посмотрел ей в глаза.

— Мне пора.

Майя нежно коснулась его руки. Он развернулся и вышел из комнаты, чтобы скорее сесть в седло.

Ей не пришлось долго готовиться. Она не стала собирать вещи для долгого путешествия. Вместо этого она лишь переоделась в платье безродной и накинула плащ, чтобы скрыть лицо. Сюзенна выбрала самое простое платье из своего гардероба, а Додд явился в охотничьей куртке и кожаных наручах. За спиной у него висел топор, у пояса — метательные топорики поменьше. В этом наряде он и намеревался сопровождать девушек в Коморос.

И вновь Майя вошла в зал, где проходила мастонские испытания, и встала перед Сокровенной завесой. Там, где руки касался раскаленный камень, до сих пор виднелся маленький розовый шрам. Находиться в этой комнате не одной ей казалось странным, однако товарищи Майи уже бывали здесь. Они были готовы к любым испытаниям, и на лицах их читалась суровая решимость.

— Вы уверены, что хотите пойти со мной? — в последний раз спросила Майя.

— Разумеется, — несколько нервозно ответила Сюзенна. — Думаешь, мне так часто доводилось бывать в Коморосе? Помню только, что это большой город и что на улицах там грязно.

— Моего отца и братьев казнили по беззаконному приговору, — мрачно произнес Додд. — Судьба леди Деорвин мне безразлична, но должен же кто-то набраться храбрости и постоять за них. Ну, а если король не внемлет доводам здравого смысла и справедливости, придется его принудить.

Майя нахмурилась:

— Ты ведь не собираешься мстить, правда?

Он покачал головой и крепко сжал руку Сюзенны.

— Я собираюсь лишь защищать вас. Но мне тревожно просто стоять здесь. Давайте отправляться.

Майя кивнула, повернулась к Сокровенной завесе и призвала на помощь всю свою отвагу. Поглядев на гладкую ткань Завесы, она закрыла глаза и вызвала в памяти образ аббатства Кларедон. Она уже бывала там раньше и знала, как аббатство выглядит снаружи. Удерживая образ в голове, она шагнула вперед и коснулась Сокровенной завесы.

Она ощутила головокружение, в животе все сжалось, ей казалось, будто она падает. Она попыталась устоять на ослабевших ногах, растерявшись, распахнула глаза и увидела, что стоит в клятвенной келье аббатства Кларедон. Эта келья была меньше, но в резных яр-камнях угадывалась все та же рука. Однако дело было не только в размерах комнаты — аббатство ощущалось иным… слабым. Да, подумала Майя, именно слабым, словно голос Истока был здесь почти не слышен.

Майя повернулась, выждала мгновение и сунула руку в туманную пелену. Нащупав теплые пальцы Сюзенны, она схватила их и потянула подругу сквозь Завесу. Сюзенна упала на пол, зажимая рот, содрогаясь от муки, которая лишь краем коснулась Майи.

— Это было… очень странно, — прошептала Сюзенна, держась за живот и хватая ртом воздух. Она попыталась встать, но ноги у нее подкосились, и она с размаху села. — Я сейчас, погоди минутку…

Майя улыбнулась и вновь протянула руку сквозь Завесу. Додд много месяцев колол дрова и бродил по Бирден Муиру в компании Джона Тейта, и ладонь его была жесткой от мозолей. На подгибающихся ногах он вывалился из-за Завесы и упал на пол рядом с Сюзенной. Майя выждала несколько мгновений, давая друзьям прийти в себя, и, скрывая улыбку, смотрела, как они помогают друг другу встать.

— А я-то думал — интересно, каково это — угодить в водопад, — Додд потряс головой и залихватски ухмыльнулся. — Теперь вот знаю. Через все королевство за один миг — вот это путешествие!

Его восхищенный взгляд нашел Майю.

— В старину мастоны то и дело переносились из аббатства в аббатство. Ты только подумай, Майя! Ты представляешь, что это значит?

Майя кивнула.

— И что это будет значить для всех мастонов наших земель, — добавила она. — Связь станет мгновенной. Мы сможем передавать сообщения в мгновение ока. Как обрадуется бабушка! Одно это уже изменит всю нашу жизнь — а о скольком мы еще не подумали!

Она взяла Сюзенну за руку.

— Ты можешь идти?

— Ноги заплетаются, как у новорожденного жеребенка, — смущенно улыбнулась Сюзенна. — Но медлить нельзя. Ищем Кудельную улицу?

Майя вывела друзей из кельи и быстро провела их к выходу из аббатства. Снаружи у железной двери им повстречался еще один мастон. При виде друзей он вздрогнул.

— А вы кто такие? — спросил он. — Что-то я вас не припомню. Что вы делаете в аббатстве в такой час?

На нем не было серой рясы, которая выдавала бы альдермастона, но Майя решила, что это кто-то из местных учителей. У мастона был большой крючковатый нос, рыжеватые волосы и недовольное выражение лица.

— Мы из другого аббатства, — кивнула ему Майя. — Только что прибыли.

Он недоуменно нахмурился и продолжал сверлить их взглядом, даже когда они пошли прочь.

— Не оглядывайся, — прошептал Додд. — Не надо привлекать внимание.

У ворот Майя накинула капюшон и прикрыла волосы. По большей части аббатства строили на просторе, среди лесов, садов и невысоких домишек, однако аббатство Кларедон расположилось близ дворца, и от досужих взглядов его укрывала высокая зубчатая стена. Над восточной ее стороной нависал дворец, высотой превосходивший даже двойные башни аббатства. Майя ощутила укол узнавания и вдруг поняла, что скучает по дворцу. В последний раз она была там ночью, под охраной капитана Ролта и кишона, и отец тотчас же отослал ее в путь, в конце которого ее поджидало клеймо хэтары.

Воздух был сер от дыма, ветер нес запах гнили и тлена. Сюзенна последовала примеру Майи и тоже укрыла голову капюшоном; Додд пошел впереди, указывая путь. У закрытых ворот к ним вышел привратник и подозрительно всмотрелся в их лица.

— А вы кто будете? — спросил он, старчески прищурившись. — Не припомню что-то, чтоб я вас впускал.

Сквозь прутья ворот Майя видела царящую на улице суету. Катили по грязи повозки, люди шагали быстро, но осторожно, обходя груды гнили. Повсюду вились мухи. Заполонившая город вонь заставила Майю даже с какой-то тоской вспомнить чистенькую столицу Отландии.

— Открывай ворота, — скомандовал Додд.

Привратник почесался, встал и поплелся к воротам. Вставив в замок большой железный ключ, он повернул его, почесал задницу и налег на ворота. Заскрежетали петли. Звук этот привлек внимание проходящих, но Майя надеялась, что капюшон надежно скроет ее от чужих глаз. Жестом велев девушкам следовать за собой, Додд уверенно шагнул в столичную суету.

Сделав шаг за ворота, Майя тотчас же ощутила исчезновение Истока. Она словно бы погружалась в заросший ряской и донными травами пруд. Повсюду были Бесчисленные — они вились вокруг путников, фыркали, тыкались в лишенных защиты аббатства девушек и юношу. И дело было не в том, что они нарочно дожидались, нет — они давно уже были частью этого города, медленно погружавшегося в пучину запустения и упадка. На лицах прохожих Майя читала горечь и разочарование. Эти люди жили в полуразрушенных домах, мечтали о куске хлеба и мяса, не помнили, что такое радость и веселье. Эти люди грызлись с соседями и не удивлялись, обнаружив, что их обворовали. Воздух города был насыщен зловонными миазмами, и Майя на миг усомнилась в мудрости принятого ею решения. Бесчисленные почуяли в них мастонов и яростно завыли тонкими голосами.

— Какое ужасное место, — прошептала побелевшая Сюзенна.

Додд сжал зубы.

— По сравнению с этим даже Бирден Муир, пожалуй, неплох.

Майя шла за Доддом, чувствуя себя абсолютно беззащитной. Повсюду раздавались злые возгласы, люди толкались друг с другом и толкали путников. Одежда Майи и ее товарищей, пусть и простая, все же была чище, чем у обитателей здешних мест, и Майя боялась, что это привлечет лишние взгляды.

Плечо жгло, наливалось пульсирующей болью, и Майя чувствовала, как внутри поднимается какая-то волна.

Майя сжала зубы. Ну разумеется, могло ли клеймо хэтары молчать, попав в такое место — место, исполненное сладостной смеси горя, алчности и отчаяния. Майя сосредоточилась и напомнила себе, куда надо идти. Саймон Лис. Кудельная улица. Додд остановил человека и, наклонившись, спросил у него дорогу.

Майе отчаянно захотелось вернуться в Муирвуд. В этом городе чернота царила даже днем. Неужели так было всегда, и она видит истинную его природу лишь потому, что стала мастоном? Или это отцовская алчность и жестокость уничтожила город? Она не знала — столько лет изгнания!

Когда люди шерифа силой вынудили ее покинуть аббатство Муирвуд, Бесчисленные налетели тотчас же. Здесь все было иначе, должно быть, оттого, что на сей раз ее защищала кольчужница.

Человек, которого расспрашивал Додд, показал грязным пальцем туда, где виднелась вывеска таверны. Додд кивнул и поблагодарил.

Чья-то ладонь легла на руку Майи. Девушка вздрогнула и обернулась, и тут второй человек схватил Сюзенну.

Нападавший развернул ее к себе и сбросил с нее капюшон. Его лицо было незнакомо Майе, однако сам он, по-видимому, узнал ее.

— Это она, — ухмыльнулся он, показав кривые зубы и обдав ее тошнотворным запахом своего дыхания. — Крабвелл так и решил, что вы явитесь через Кларедон, а не через городские ворота.

Он ощупал ее наглым взглядом.

— Добро пожаловать в Коморос, леди Майя.

— Отпусти ее, — предостерегающе произнес Додд, кладя руку на рукоять топорика.

Человек ничуть не испугался.

— Думаешь, канцлер нас отправил без помощи? — насмешливо спросил он. — Погляди на крышу, мальчишка. Видишь арбалетчиков? Только попробуй достать эту свою игрушку, и превратишься в дикобраза.

Майя почувствовала, как внутри все сжалось от ужаса.

— Вы — люди канцлера? Немедленно приведите его сюда.

Человек мрачно хмыкнул.

— Ах, немедленно? Ишь какая вежливая! Слыхал я, что королевская дочка уж такая барышня, слова злого не скажет…

Из толпы выступили люди и взяли их в кольцо. На них не было никаких знаков, однако действовали они согласованно и числом превосходили десяток. Руке было больно, но ни один мускул не дрогнул на лице Майи. Свободной рукой она махнула Додду, приказывая ему опустить оружие.

Человек мерзко ухмыльнулся и кивнул.

— Мудро, мудро. Это ты правильно, девка. Ты-то меня, небось, не помнишь, а я тебя так очень даже. Звать меня Трефью, я тебя выпроваживал из дворца в тот, последний раз. Когда тебя заслали к леди Шилтон.

Он ухмыльнулся снова, и шрамы на его угловатом лице сложились в жуткую гримасу. Во взгляде его читалась неприкрытая угроза. Майя наконец вспомнила его — он велел содрать с нее платье, если она откажется переодеться в лохмотья служанки.

— Нет, я тебя не забыл, девка. Вот и канцлер хочет тебя повидать. Велел брать тепленькой да и вести прямиком в башню Пент. Ты нынче тоже под арестом за измену, так-то.

— Что ж, — сказала Майя, стараясь, чтобы голос не дрожал, — хорошо. Забирайте меня, а моих спутников отпустите.

Трефью облизал губы и рассмеялся кудахчущим смехом.

— О-хо-хо, вот умора! Ишь чего захотела! Паренек-то из Прайсов, на одно лицо с братишками. А эта, светловолосая, слишком хороша собой, чтоб без присмотра бродить по улицам. Нет, барышня, всех заберем. Раз — и в башенку.

Не отпуская ее руки, Трефью поволок Майю вокруг дворца, туда, где возвышалась башня Пент. Как много лет она боялась, что однажды отец посадит ее в башню. С сердцем, исполненным ужаса, Майя шла навстречу судьбе.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Падение Деорвин

В камере было сыро, и леди Деорвин не могла унять дрожь. Она вздрагивала от каждого шороха, пугалась каждого стона, исходившего из соседних камер, и в ужасе глядела в небо за окном, страшась увидеть первые признаки рассвета. На заре ее казнят. Может быть, если пристально смотреть на небо, оно не сможет посветлеть? Воспаленные глаза то и дело моргали, в желудке свернулся холодный ком. По крайней мере, она умрет быстро. Не в силах сдержаться, она тонко заскулила, не прекращая дрожать.

Ее дочери тоже были в башне — им отвели одну камеру на двоих. Она слышала, как часами кричала Иолесия, прежде чем заснуть. Мюрэ не кричала; Мюрэ всегда была больше похожа на нее саму — расчетливый ум, скрывающийся за кокетливой улыбкой. Она слишком многому научилась у меня, с грустью думала леди Деорвин, — особенно когда Мюрэ использовала полученные уроки против матери. Тут леди Деорвин зажала руками рот, подавляя рыдание. Никогда больше она не увидит своих детей. Ее сыновей взяли под охрану и отослали в одно из королевских поместий. Что с ними станет?

Стоны снаружи сменились мольбами о пощаде. Леди Деорвин подняла голову. В коридоре что-то происходило. Послышались шаги стражников, и сердце леди забилось быстрее.

Она любила кружить мужчинам головы — в конце концов, что в этом дурного? Можно подумать, она единственная при дворе играла в эти игры! Супруг ее позволял себе значительно большие мерзости — он увивался даже за ровесницами собственной дочери. Мало-помалу леди Деорвин возненавидела его. При воспоминании об овечьем взгляде Джейен Секстон ее обдало жаром ревности. Эта Секстон раз за разом отказывала королю, но страсть его от этого разгоралась лишь сильнее. Теперь леди Деорвин дрожала уже не только от страха — к нему примешивались ярость и ненависть.

Заскрежетал поворачивающийся в замке ключ, и дверь открылась. Леди Деорвин порывисто встала навстречу палачам. Краска отхлынула от ее лица. Однако в дверь вошел не кто иной, как ее дядюшка — альдермастон Кранмир.

— Меня оправдали? — в отчаянной надежде выдохнула она, но по выражению его лица поняла, что надеялась зря.

Он смотрел спокойно и сурово, чуть сузив холодные глаза.

— Неужели ты действительно думаешь, что он тебя простит? — прошипел канцлер. Жестом он приказал стражникам удалиться; хлопнула дверь, лязгнул замок.

— Спасите меня, дядюшка! — взмолилась она. — Пусть будет изгнание! Я уеду из Комороса…

— Не трать свои последние вздохи на пустые мольбы, — сказал он, брезгливо поморщившись, словно она была нищенкой, вымаливающей милостыню, и тем уязвив ее в самое сердце. — Твой муж хочет, чтобы ты умерла. Он хотел этого еще прежде, чем ты отправилась с ним в Муирвуд. Ты так и не научилась держать себя в руках, дитя. Управлять своим гневом. Ты позабыла, что с маленького камушка может начаться лавина. Мне жаль тебя, дитя. Но этим утром ты умрешь.

Леди Деорвин почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Она без сил опустилась на каменную лежанку, покрытую сырой соломой. Всю ночь она страдала от холода — о, отчего здесь нет славной горячей жаровни! Воспоминание о том, как мучилась от холода Майя на чердаке, было подобно ножу в свежей ране. При мысли об этом она застонала.

— Сожалеешь о содеянном? — насмешливо спросил Кранмир. — Тебе это не к лицу, дорогая. Ты сумела стать королевой Комороса — это ли не победа? Ты достигла головокружительных высот, ты обладала властью, ты торжествовала, достигнув вершины, но миг — и вот ты уже летишь в пропасть. Стоило ли оно того?

Она полоснула его взглядом острым, как кинжал.

— Подумай лучше о том, что потерял ты, дядюшка, — прошипела она. — Где же твои амбиции? Ты потерял Муирвуд, а скоро потеряешь и собственное аббатство.

Кранмир ответил ей спокойным невыразительным взглядом:

— Сколькому же тебе еще предстоит научиться.

— Мне? А кто помог тебе достичь вершин, дядюшка? Кто склонил к тебе короля, кто уговорил его прислушаться к твоим словам и тайным советам? Кто, как не я?

— Но одновременно с этим ты восстановила его против его собственной плоти и крови, против его единственного дитяти. Разве ты не видишь, Деорвин, — преследуя принцессу, ты погубила сама себя.

— Она не принцесса! — вскричала леди Деорвин.

Кранмир шагнул к ней.

— Она принцесса. А ты просто дура, раз так ничего и не поняла. Ты не удосужилась получше узнать своего врага. Глумясь над ней, унижая ее, ты своими руками приумножала ее власть. Народ встал за нее стеной, народ требует, чтобы король вновь признал ее своей наследницей. Народ бунтует! Если бы они узнали, что она сейчас в городе, здесь разверзся бы ад.

Леди Деорвин неверяще ахнула.

— Что? Она в городе? Но как?

Он смерил ее сочувственным взглядом.

— Она прошла сквозь Сокровенную завесу! После всего, что ты с ней сотворила, эта глупая девчонка явилась сюда, чтобы спасти тебя! — Он гневно фыркнул. — Да, да, Сокровенная завеса вновь открыта. Мне сообщили, что прошлой ночью в аббатстве Августин засветились давно погасшие яр-камни. Это похоже на правду. Осталось дождаться беженцев из Ассиники.

— Что-то не слишком ты горюешь по своему аббатству, — заметила леди Деорвин.

Он негромко усмехнулся.

— А ты так и не поняла, что это значит. Я пока ничего не потерял. Королю я нужен. Ему нужно соблюсти видимость законности. Ему нужна власть над орденом мастонов, а я помогаю ему обрести эту власть. Все просто, Деорвин: если народ восстанет, требуя признать леди Майю, короне она больше не будет нужна. Очень скоро вы с ней будете лежать в одном склепе.

У леди Деорвин перехватило дыхание.

— Он не сможет убить собственную дочь.

— О, он сможет, — холодно прищурился Кранмир. — Ты ведь его так и не знаешь, Деорвин. А если бы знала, не посмела бы смеяться над ним и заводить любовников. Ты так и не поняла одного: большинство мужчин умеют жалеть себя как никого на свете, и он преуспел в этом пуще всех. Сыграть на этом его чувстве так же просто, как бросить псу кухонные объедки. Понянчить его с его болью, посочувствовать его обиде на то, что его не слушаются, не уважают или даже спорят с ним — и он растает как масло. В Муирвуде он пережил величайшее унижение, а кроме того, он чувствует, что власть утекает у него из рук. Чтобы остаться королем, он пойдет на все. А главная угроза его власти — ты и его дочь. Обе вы должны быть устранены. Крабвелл как раз этим сейчас и занят.

— Но что будет с моими детьми? — бросилась к нему леди Деорвин.

Гадкая усмешка исказила его губы. Он не ответил.

— Что с ними будет? — вскричала она.

— Для таких вещей существуют кишоны, — холодно ответил он.

— Нет! — застонала она, схватив его за руки и дрожа всем телом.

Лоб его прорезали морщины.

— Король готовится к обороне. Вскоре здесь будет нессийская армада. В казне у нас изрядные суммы. Гидеона бояться не приходится — Дагомея нынче сидит без гроша. Он, конечно, будет гневаться, когда узнает, что его невеста казнена, однако он ведь наверняка знает, что она такое. Пусть сигил тайны заставляет меня молчать, все мы знаем правду. Когда ее будут казнить, король прикажет обнажить ее, чтобы все увидели отметины, оставленные кистрелем, и клеймо на плече. О, когда народ это увидит, любовь к принцессе Майе быстро превратится в ненависть. Ты ведь слышала, что сгорело аббатство Крюи? Король готов был дать девчонке шанс, чтобы она служила ему и была орудием в его руках — орудием, которое спасло бы Коморос от захватчиков и позволило бы угрожать власти и силе Несса. Но мы прекрасно понимаем, что девчонка на это не пойдет. Значит, король должен уничтожить ее прежде, чем она уничтожит его. Любой на его месте сделал бы то же самое, если бы желал сохранить трон.

Последние надежды леди Деорвин рассыпались в прах.

— Но она невинна. Она не совершила зла.

Кранмир фыркнул.

— Что-то я не слышал, чтобы ты так же заступалась за Форши и его сыновей. Между прочим, их камера находится как раз над твоей. Прощай, дитя. Мне будет не хватать тебя. До встречи… в Идумее.

И он улыбнулся ей холодно и порочно.

Она почувствовала, что вот-вот разрыдается снова, но заставила себя успокоиться и ответила ему холодным взглядом.

— Я встречу смерть мужественно, — зло бросила она. — Топор палача меня не пугает.

Кранмир покачал головой.

— Благородной даме положен не топор, а меч, — ответил он и постучал по двери. — Впрочем, так или иначе, нынче утром все будет кончено. Я уже подписал указ об аннулировании твоего брака, а следовательно, все твои отпрыски являются бастардами. И это лишь начало. Следующей на плахе будет Майя.

Заскрежетал замок, и дверь открылась.

— А что будет с беженцами из Ассиники? — спросила она. — Они ведь прибудут так или иначе.

Он бросил на нее равнодушный взгляд.

— Тебе знакома поговорка «из огня да в полымя»? Мастеровые, музыканты, скульпторы… из них выйдут отличные рабы. А, капитан Трефью. Проводите леди Деорвин вниз.

— Как прикажете, Великий Провидец, — ответил он, улыбнувшись леди Деорвин. Титул этот заставил ее удивиться. Трефью был не из благородных. В ночь, когда «Благословение Бернайленда» отплыло в Дагомею, он так напился, что опоздал к отплытию. Уже тогда Деорвин заподозрила, что он был не столько пьян, сколько хитер. Умело сковав ей руки, он на цепи вывел леди из камеры.

Она шла вперед, и сознание ее затапливал ужас. Надежды больше не было. Никто не придет и не спасет ее, как никто не спас тех, кого сама она посылала на казнь. Сердце гулко билось у нее в груди, она гадала, сможет ли встать перед палачом спокойно и холодно. Сознание готово было покинуть ее, но она приказала себе держаться до последнего.

На некоторых камерах вместо дверей были решетки.

— Матушка! — вскричала Иолесия и прижалась лицом к прутьям. — Матушка, не надо!

Леди Деорвин оглянулась на плачущую дочь и заметила Мюрэ — та съежилась в глубине камеры, в лице ее не было ни кровинки. Леди кивнула дочерям, но язык не слушался, не мог произнести ни слова в ответ.

Выйдя из башни, она почувствовала, как холодный утренний воздух проникает под тонкое платье. Ветер растрепал волосы; леди задрожала.

— Окажите мне услугу, капитан Трефью, — произнесла она.

Он хрюкнул.

— Толку мне с того, от вас я уж ничего не дождусь. Хотя, по правде говоря, кой-что у вас еще имеется…

— Прошу вас, капитан. Вы видели леди Майю. Передайте ей, что я сожалею. Сожалею о том, как обращалась с ней. Это я отравила ее. Это я устроила убийство ее матери. Скажите ей об этом. Это мое последнее желание. Во всем виновата я.

— Да вы в окошко-то гляньте, — гадко ухмыльнувшись, ткнул пальцем Трефью. — Вон там, повыше. А то покричите, может, она и услышит.

Леди Деорвин подняла голову. В окне она различила темные волосы Майи. Сердце ее сжалось от горечи и боли. Ей хотелось попросить у Майи прощения — за ненависть, которую она питала к девушке, за все унижения, которым она ее подвергла. Даже мать леди Деорвин, безжалостная леди Шилтон, и та в конце концов смягчилась к девице. А Деорвин — нет. Мягкость Майи отчего-то лишь сильнее распаляла ее гнев и в конце концов заставила леди Деорвин искать ее смерти.

Леди посмотрела на собравшуюся у помоста толпу. Шагая к ожидающей ее каменной плахе, она слышала голоса, ловила вздохи сожаления. Рядом с плахой стоял палач в закрывающем лицо колпаке, и руки его лежали на рукояти огромного меча, тускло блестевшего в холодном утреннем свете. Пусть он будет острым, взмолилась леди Деорвин. Был там и Крабвелл, завитой что твоя болонка. Мужа, конечно, не было. По его приказу не раз убивали людей, и все же он был трусом и не терпел вида крови. Впрочем, вместо него присутствовали члены Тайного совета. В их глазах леди Деорвин не прочла ни капли сочувствия. Враг был повержен, и они торжествовали.

Что ж, пусть.

Не позволяя себе думать ни о чем ином, она взобралась на помост, отчаянно надеясь, что ноги не подведут ее. Ветер бросил волосы ей в лицо, она подняла руки в тяжелых кандалах и убрала пряди назад. Потом она посмотрела на палача, человека, которому платят за то, что он забирает чужую жизнь.

Что-то знакомое было в его повадке, в развороте плеч, в…

Нет, о Кровь, нет!

Из-под капюшона змеился шрам. Глаза смотрели двумя льдинками. На месте уха красовался обрубок. Палач улыбался. Он наслаждался происходящим, как человек наслаждается приятной прогулкой. Это был кишон, тот самый кишон, которого она когда-то наняла. Она так и не заплатила ему все, что должна была за его услуги. Но если он убьет ее, то и денег не увидит. Но почему он здесь? Почему все так?

Кишон грубо взял ее за руку и бросил на колени перед плахой.

— Прощайте, мадам, — хрипло шепнул он. — Отныне я служу не вам.

Она закрыла глаза. Последним, что она услышала, был звук его шагов, замерший совсем рядом.

Падение.

ЭПИЛОГ

За свою долгую жизнь Сабина Демонт побывала в каждом королевстве и в каждой земле, включая Несс, над которым висела вечная ночь. «Хольк» нес ее к водопадам Авиньена, к пышным виноградникам Мона, к заснеженным горам Отландии, к бесчисленным портам и берегам, где она пробовала расплавленный сыр и странно приготовленное мясо, фрукты и овощи — удивительные блюда, в которых она находила особый вкус. Она любила людей. Она любила узнавать их традиции и обычаи, узнавать, как живет не человек, но целый народ. Иногда их обыкновения доставляли ей радость, а иногда оскорбляли до глубины души; порой она втайне мечтала о бескрайних полях и горах Прай-Ри, родины, где жил ее народ.

Но с этого заросшего жестким кустарником холма над бескрайним озером открывался другой, ослепительный вид — Ассиника, простая и сдержанная красота которой должна была пасть под натиском Верных, и знание этого разрывало Сабине сердце.

Ибо с вершины холма она ясно видела стоящую на якоре армаду.

ОТ АВТОРА

Есть что-то волшебное во второй книге (по крайней мере, мне так кажется). Я не склонен церемониться и обычно весьма быстро протаскиваю читателя по всем перипетиям сюжета, однако во второй книге цикла я замедлился (немного) и больше внимания уделил развитию отношений между персонажами. Именно за это я люблю «Гниль Муирвуда» из оригинальной трилогии, а «Тайнознатицы» — мой безусловный фаворит в трилогии нынешней.

Когда моя старшая дочь дочитала оригинальную трилогию о Муирвуде (для чего не спала целую ночь — как родитель я был очень недоволен, но как автор польщен безмерно), она заметила, что Колвин и Лийя так ни разу и не станцевали у майского дерева. Она посмотрела мне в глаза и сказала, что в следующей серии они обязательно должны получить свой танец. Я поглядел на нее, вздохнул, и тут, как это всегда бывает, в голове у меня зашевелились новые идеи. Один из главных принципов Истока заключается в том, что он соединяет воедино, служит мостом между элементами, нитью, связующей живых и мертвых. Кроме того, Исток властен над временем. Сообразительный читатель вспомнит, что в «Гнили Муирвуда» армия Гэрена Демонта избежала поражения, которое готовился нанести ей граф Каспур, и ушла в аббатство, из которого и вышла ровно в тот час, когда пришла пора спасти Муирвуд. В тот раз они прыгнули всего на несколько дней. Несколько дней или несколько столетий — какая разница? И я с немалым удовольствием перенес Лийю и Колвина во времена Майи, дав им собственную небольшую сюжетную арку. Это было весело.

Кроме того, должен признать, что я был рад вновь вернуться в родное аббатство Лийи. Муирвуд — полноправный герой моих книг и, несомненно, такая же личность, как и все остальные. Я знаю, каково оказаться в нем, ведь в жизни моей есть места, где я чувствую себя в точности так же.

Я назвал эту книгу «Тайнознатицами Муирвуда» потому, что тайна — вещь обоюдоострая. Тайна — это то, о чем не знает никто, но ведь и тайну можно хранить в тайне. В эпоху, когда жила Майя, на женщин смотрели как на пустое место. Боясь появления новой хэтары, им запрещали читать. Но альдермастоны Муирвуда не разделяли этого страха, и во имя исполнения Клятвы Муирвуда обучали девочек, даруя им тайное знание. Они знали тайны, но их знания были тайной для непосвященных. Даже избранное для них название таило в себе второе дно. Еще в колледже, изучая средневековую историю, я обнаружил, что и в те времена женщины активно действовали в политическом закулисье. Подробнее об этом — в следующей трилогии!

Ведь Майя уже доказала — даже самые смиренные и слабые из нас не бессильны. Все начинается с мысли.

БЛАГОДАРНОСТИ

Я глубоко благодарен всем сотрудникам издательства 47North за то, что эта книга незамедлительно последовала за «Изгнанницей Муирвуда». Amazon Publishing совместно со своими авторами нарушает все правила и все время пробует что-то новое — и мне это ужасно нравится. Особо хочу поблагодарить свою жену Джину, которая лучше всех понимала Майю, Кольера и их запутанные отношения — ее помощь сделала книгу намного лучше. Кроме того, хочу выразить благодарность невеликой группе моих читателей за постоянную обратную связь, помощь и поддержку: спасибо вам, Джина, Эмили, Карен, Робин, Шеннон и Рэйчел. Снова и снова я благодарю великолепную Анджелу Полидоро, благодаря вкладу и энтузиазму которой книга заметно улучшилась, ибо Анджела обладает истинным даром вылавливать мелкие ляпы на десятках страниц разом и приводить все к единому знаменателю. Простите мне смерть Аргуса. Мне он тоже полюбился.

ОБ АВТОРЕ

Джефф Уилер — автор романов-фэнтези, которые стали бестселлерами Wall Street Journal (пять раз!), бестселлерами Amazon.com, переведены на восемь языков, проданы тиражом три миллиона экземпляров.

Джефф Уилер со своими друзьями основал знаменитый электронный журнал Deepmagic («истинное фэнтези и научная фантастика»). Писательский успех и слава к Джеффу Уилеру пришли после того, как он, написав свой «миллион слов», все перечеркнув, начав писать заново, получив отказы от издательств, опубликовал трилогию о Муирвуде на платформе Amazon’s Greatespace, а затем на Kindle Direct Program. Результат оказался ошеломительным. Книги Джеффа Уилера занимают высокие рейтинговые позиции в соответствующих разделах Amazon.com.

В 2014 году Джефф Уилер, не дожидаясь пенсии, оставил работу в Intel и посвятил себя литературе. Джефф — муж и отец, а также верный прихожанин. Время от времени его замечают бродящим в полном одиночестве среди дубов и скал Калифорнии, а также в великолепных рощах секвой, которыми славится этот штат. Сайт автора: www.jefF-wheeler.com