Разрешенная фантастика – 2 бесплатное чтение

Мансуров Андрей.

Разрешённая фантастика – 2.

Сборник.

Предисловие автора.

Я хочу выразить свою искреннюю благодарность Редакторам Журналов, Альманахов и фэнзинов: «Космопорт», «МирФантастики», «Фантаскоп», «Знание – сила», «Наша гавань», «Полдень 21 век», «Иерофанта.нет», «Астра Нова», «Млечный путь», «Эдита», «Метаморфозы», «Журнал Великороссъ», и многих других – за то, что они любезно разрешили мне произведения, впервые опубликованные на страницах их изданий, (под этим ли именем, или под псевдонимом) опубликовать теперь и в личных Сборниках – этом и последующих.

Разумеется, темы, которые поднимаются в них, не столь социально остры и неоднозначны, как в сборниках «Запрещённая фантастика 1 и 2», и в них несколько меньше юмора, чем в сборниках «Ироничная фантастика 1 и 2». Однако, смею надеяться, что содержание произведений, включённых в них, достаточно интересно и оригинально.

Впрочем, тот факт, что они уже опубликованы, говорит сам за себя.

Так же, пользуясь случаем, хочу поблагодарить участников конвента Интерпресскон-2016, своим решением назвавшими меня Лауреатом Премии «Полдня» за 2015 год, в номинации Проза, за повесть «Доступная женщина». (Чертовски приятно видеть своё имя в одном ряду с такими Лауреатами-мэтрами, как: Стругацкий, Амнуэль, Лукьянов, Логинов, и другие: <https://fantlab.ru/award31> )

В этой части Сборника только два произведения в традиционном для меня жанре сайнс-фикшн. Остальные пять – мистика, ужасы и фэнтэзи.

Желаю Вам приятного чтения.

Спасибо.

1. Храбрость.

2. Положительный результат.

3. Безопасный способ захоронения.

4. Чёртов котёл.

5. Янтарные капли.

6. Из Валахии – с любовью!..

7. Шахта смерти.

1. Храбрость

Рассказ.

Остерегайся слишком пристально вглядываться в Бездну.

Иначе Бездна может захотеть вглядеться в тебя!

Акутагава.

Чернота завораживала.

Она буквально притягивала к себе, словно маня несбывшимися мечтами и радужными надеждами.

Но что он получит, если и правда, послушается её зова… И войдёт?!

Сглотнув тягучий комок, торчащий в горле, он невольно сделал шаг назад. Сердце стучало так, словно собиралось выпрыгнуть через уши, а струйки холодного пота текли по спине, сделав рубаху насквозь мокрой. Голову будто сдавил незримый обруч.

Кошмар.

Воплотившийся.

Гос-споди… А ведь так невинно всё начиналось!..

Звонок от деда Васи Виталий Степанович воспринял в контексте обстоятельств – как нормальную семейную обязанность. Выполнить которую нужно обязательно. Но – на какое-то время выполнение можно и отсрочить.

А момент на работе сложился как раз напряжённый: через три дня предстояло сдавать полугодовой отчёт в Финансовое и Налоговое Управления, и работы как всегда навалилось море. Рутинной, занудной, но – неизбежной, как снежные бураны зимой, или летние грозы, и такой же неумолимо предсказуемой. Отчёты нужно сдать во что бы то ни стало: иначе плакали все премиальные Конторы и его, соответственно, тоже.

Так что вечером, придя с работы и узнав у жены, что и как, он перезвонил, вежливо извинился перед тётей Клавой, (женой деда Васи) и сказал, что раньше понедельника ну никак не сможет.

Тётя Клава, не сказать, чтобы попеняла ему, (Ну так – она ж понимает! Занятой человек! Всё-таки старший экономист – это вам не просто так! А конкретно – объект законной гордости для родных и близких, и зависти – для окружающих, у кого родные не достигли высот такой ответственной Должности…) но расстроилась. Он понял по тону, что дед уж очень хотел повидаться. Ладно – он постарается!

Он и правда постарался, и сразу после планёрки, спихнув на Ольгу Владимировну текучку, «оседлал» любимую девятку. Заправился на выезде из города, и двинул по новому суперскоростному шоссе Казань-Москва.

Съехав на обочину, где имелся специально сделанный для дальнобойщиков асфальтированный карман, он подкрепился бутербродом, который заботливо соорудила Мария. Правда, новомодным «чизбургерам» и «бигмакам» она никогда не подражала, но от этого толстенно-сочное слоистое сооружение не становилось хуже: напротив, раз начав кусать, остановиться было уже невозможно… Чем, похоже, и объяснялось наметившееся пару (Если не пять!) лет назад брюшко Виталия Степановича, недавно заставившее провертеть шилом очередную дырку в ремне: кулинарными способностями любимой жены.

Так что запивая из ветерана – литрового термоса, уже лет десять как в трёх местах треснувшего, и аккуратно обмотанного синей изолентой, пластикового корпуса, сменившего три пробки, желтоватого там, где полагалось сиять белизной, и всё равно отлично сохранявшего кофе горячим – он только посмеивался. Больше, правда, над собой.

Проехав чуть дальше, пришлось свернуть уже на районную дорогу.

Когда настала пора съезжать на узенькую дорогу к бывшему колхозу «Путь Ильича», ныне гордо именуемому ООО «Богатырь», он уже успел пропотеть, несмотря на заблаговременно снятый пиджак. В воздухе стояла подозрительная хмара, делая небо не глубоко-голубым, как ему положено в начале лета, а беловато-серым. Оттуда, сверху, что-то буквально нависало, ощущаясь грудью, да и всем телом. Не иначе – вечером хлынет очередной ливень.

В деревню Курунтай Виталий Степанович въехал в третьем часу.

Дом родителей жены ничем не отличался в ряду таких же, когда-то колхозных, а сейчас – выкупленных «частных» сооружений, построенных во времена незабвенного Никиты Сергеевича, когда Царица полей фактически задушила производство того, что росло на местных полях более-менее прилично: ржи, сахарной свёклы, и конопли.

Оставив машину у чуть покосившихся и давно не крашенных ворот высотой по пояс, когда-то явно очень скрупулёзно и аккуратно набранных из строго одинаковых по ширине дощатых планочек, он просто открыл никогда не запирающуюся калитку, и вошёл.

Скрип петель и хлопанье о косяк традиционно сопровождался лаем соседской собачонки – Виталий до сих пор не знал, как эту разномастную шавку звать. Тёща не менее традиционно называла нарушителя спокойствия «Санькин кабысдох!»

Тётя Клава вышла на крыльцо. Видать, услышала мотор, и увидела машину.

Обнялись, расцеловались. Виталий Степенович передал узел из багажника, оперативно собранный Марией. Тётя Клава как всегда приговаривая: «Да что ж это такое! Не надо было ничего передавать! Главное – чтоб повидались-то сами…», провела его в дом.

Дед Вася, похоже, уже не вставал с монументальной ретро-кровати.

Во всяком случае, когда Виталий Степанович прошёл во вторую комнату, и привычно перекрестился на образа в углу, навстречу ему сухопарое и почерневшее почти до коричневости от постоянного «пребывания на воздухе» тело не поднялось. Оно приветствовало его только возгласами да движениями рук, приподнявшимися для объятий.

Виталий Степанович поспешил приопуститься на колено, чтобы и дать возможность тестю, и самому обнять того. Неприятно поразил вид судна, эмалированный край которого бросился в глаза у изножия постели: значит, точно – дед не встаёт уж давно. Да и еле заметный приторно-сладкий запах мочи и давно немытого потного тела, не сказать, чтоб бил в ноздри, но…

– Здравствуйте, Василий Инверович! – поторопился наконец разлепить сжавшиеся от нехорошего предчувствия, губы, Виталий.

– Ну здравствуй, здравствуй, зятёк. – голос деда сильно ослаб со времени их последней встречи – когда они с Марией приезжали на его восьмидесятишестилетие пять месяцев назад. Но тон оставался как всегда бодрым и словно чуть подтрунивающим. Дед, согласно неоднократным заверениям тёщи, в свои молодые, (да и зрелые!) годы любил и выпить и пошутить. А уж татарские «народные» частушки пел как никто, ещё и бойко подыгрывая себе на крошечной национальной гармошке – помнил и юморных, и скабрёзных, наверное, не меньше тысячи куплетов…

И вот теперь Виталий не знал, как начать разговор: страшновато и чертовски неприятно оказалось увидеть – не согнутого ни невзгодами голодного военного времени, когда десятилетний Вася пахал, сеял и убирал всё ту же рожь наравне с оставшимися в селе (Тогда ещё – селе!) женщинами, ни ужасным климатом, ни «кукурузными» заботами, а сейчас как-то резко сдавшего деда.

Дед, однако, сам пришёл на помощь:

– Клавдия. Нам с зятем нужно серьёзно поговорить. Может, посмотришь, что там с обедом? – Клавдия, в глазах которой Виталий уловил то же, что и в своей груди – бесконечное сожаление и предчувствие близкого конца этого хозяйственного «настоящего мужика» – сглотнув, только кивнула, подозрительно часто моргая. После чего, явно сдерживая рыдания, ушла на кухню, пристроенную к первой комнате, так и не отняв от груди напряжённых сцепленных ладоней.

– Виталик. – дед всегда называл его так, несмотря на то, что тому и самому скоро светила пенсия, – Я по твоим глазам вижу, что ты всё понял.

Нет-нет, не надо меня утешать, или подбадривать! – дед остановил жестом готовый вылиться изо рта зятя поток ненужных отрицаний и заверений, – Я-то знаю. Поэтому тебя и позвал.

Так уж получилось, что из мужчин в нашей Семье остаёшься только ты.

Это было правдой. Сын тёти Клавы и деда Васи погиб в Афганистане, поскольку был кадровым военным. Груз номер двести прибыл в Курунтай в восемьдесят первом году. Похоронили майора Усманова на крохотном деревенском кладбище, и с тех пор дед словно замкнулся, взор теперь смотрел как бы в себя, внутрь: весёлость сменилась самоуглублённой озабоченностью. Хмурые брови и немногословность, как очень быстро понял Виталий, относились вовсе не к нему – новому родственнику, а к себе.

У Виталия же с Марией родилось две девочки. Первая, Наталья, уже давно выучилась на химика-технолога, вышла замуж, и отчалила в Данию: работать и жить. Вторая, Елена, защитила кандидатскую, обосновалась в Москве, и проявила себя отличной специалисткой: преподаёт и работает в медицинском. Хоть пока и не замужем, но с этим ещё не горит…

Поэтому Виталий, прекратив никому не нужные попытки «подбадривания», заткнулся и просто кивнул.

– Ну так вот. Я хочу, чтобы ты сходил в сарай и… посмотрел. Там, в дальнем углу, за старой молотилкой, стоит… Дверь. – слово «дверь» тесть произнёс словно бы с большой буквы, – Внимательно осмотри её. Изучи подробно – как сделана. Тебе будет нетрудно. Всё запомни. Иди прямо сейчас. Я… подожду.

Виталий снова кивнул и поднялся со стула, который ему сразу, и как-то незаметно, оказывается, пододвинула тётя Клава. Пройти в сарай… Осмотреть дверь. Хм. Странно.

Пересекая аккуратно прибранный двор с заасфальтированными чисто выметенными дорожками, он недоумевал: момент явно очень серьёзный. Не иначе, тесть чувствует, что приближается конец. И хочет сообщить что-то важное. Но при чём тут дверь?!

В сарае у деда Васи пахло скипидаром и машинным маслом. Здесь царил, как, впрочем, и везде в Хозяйстве, образцовый порядок. Ничто под ногами не болталось, грудами в углах навалено не было, и всё стояло и висело так, словно стояло и висело именно на этих местах десятилетиями. Впрочем, усмехнулся про себя Виталий, так ведь и было.

Дверь в дальнем углу он нашёл легко.

А вот понять, зачем он должен её осматривать пока так и не удалось.

Впрочем, к делу он подошёл добросовестно. Тут он от тестя мало чем отличался: подчинённые много раз ворчали и пеняли ему, что он «уж слишком скрупулёзный и дотошный», как в цифрах, так и в дисциплине…

Да разве Старший Экономист может быть другим?!

Так. Каркас собственно двери из досок «пятёрок» – они идут по окантовке. Внутрь вставлены более тонкие пластины-плашки. Да, такая конструкция была популярна лет пятьдесят назад. Правда, есть любители псевдоретро и сейчас: на строительных базарах он такие модели тоже встречал.

Так, а это – что? А-а, вон оно как. Продольные и поперечные доски каркаса крепятся на шипах. И клею. Никак, столярном – вон, в одном из углов сохранились потёки…

Рама-косяк, в которой дверь сидела, тоже оказалась собрана без гвоздей или шурупов: на клею, и хитро выбранных пазах и шипах – «ласточкиных гнёздах».

Что ж. Вполне стандартная конструкция… Только вот петли.

Петли оказались не традиционно стальные, а медные. Причём – чисто медные. Они потемнели до почти чёрного, а кое-где даже позеленели. Шурупы, крепившие петли к косяку и двери, тоже оказались медными. Ручка имелась только с одной – наружной – стороны, и сделана была, что Виталия уже не удивило, опять-таки из меди.

Ну и что?..

Поняв, что уже минут двадцать вертит злосчастную дверь туда и сюда, словно «дурень – писанную торбу», и познакомился со всеми «тонкостями» и «особенностями», Виталий снова протиснулся мимо старой (Но – наверняка – ещё на ходу! Дед другого состояния подотчётного инвентаря и не потерпел бы!) прицепной молотилки, и вышел из сарая. Когда хлопнул дверью, соседский «кабысдох» снова растявкался.

Прежде чем войти обратно в дом, Виталий оглядел горизонт. Очень душно. Похоже, вон из тех облачков, и серости за ними, к ночи набежит-таки гроза… А ему ещё ехать. Но вначале надо всё-таки выяснить, чего же хочет от него дед, и пообедать – иначе тётя Клава обидится. И будет права: она всё-таки старалась для него – любимого зятька!..

Тесть смотрел на него… С обычной татарской хитринкой.

Но только когда Виталий подошёл и снова уселся на стул, разлепил губы:

– Запомнил? Сам такую построить сможешь?

Виталий опешил. С чего бы это ему – Старшему Экономисту! – делать Дверь?! Их вон: десятки моделей продаются на строительном базаре. Да и в любом хозмаге…

Но подумав, решил что, надо будет – и справится: а что! В молодости всё-таки закончил «столярно-плотницкое…» Это уж потом умные люди посоветовали получить высшее образование – мол, не помешает. Не помешало. Хоть и попотеть пришлось. Десятки раз готов был плюнуть и бросить! И если бы не мягкое, но настойчивое «вразумление» со стороны Марии, глядишь и…

Он кивнул.

Дед вздохнул. Поморгал. Сказал:

– Сядь поближе. Во-первых – мне уже тяжело говорить… Громко. А во-вторых – не хочу, чтобы Клавдия слышала. – Виталий пересел и даже нагнулся к тонким ниточкам губ, которые дед на протяжении всего монолога, последовавшего затем, часто облизывал.

– Дверь эту я сделал восемь лет назад. Она такая, как показал мне отец – Инвер Эльдарович, стало быть… Он показал мне её. А потом… Разобрал!

И тебе придётся разобрать мою. Уже потом. Когда… – зрачками дед показал в потолок. Виталий опять не набрался духу возразить что-либо. Чувствовал, что дед прав. И знает это. Так что он просто в очередной раз кивнул.

– Словом, дверь я сделал тогда, когда меня прихватило первый раз – ну, ты помнишь! – Ещё бы! Первый инфаркт деда Васи Виталий помнил отлично. Если б не оперативная доставка на любимой девятке, и не знакомый однокашник в районной больнице, неизвестно, чем бы всё тогда могло… Он сглотнул.

– Вот тогда, пока я лежал там, в палате, да всё в белый потолок пялился, я и подумал – пора… Пора отправляться в лучшие места. А что: дочь пристроена, хозяйство налажено… Даже газ из района провели: теперь не надо чёртов уголь запасать и перетаскивать в погреб! (Виталий помнил и такое. Пять тонн на зиму – и вёдрами из кучи, вываленной КАМАЗом у ближайшей стены – да в угольный подпол!) Клавдия теперь справится. Опять же вы с Марией – будете навещать её на день рождения… Да по праздникам.

Словом, хотел я тогда поступить, как отец-то говаривал: «Сделал дело – гуляй смело!» А чтоб «гулять», нужно было сделать вот это. Дверь, которую ты только что видел.

Я почему заставил тебя подробно изучить и рассмотреть, как устроена. Ты же кончал столярное… А мастерство и руки, – дед чуть приподнял свои похожие на клешни жилистые узловатые руки над одеялом, – никуда не деваются. Это-то – всегда при тебе. Словом, повтори конструкцию. Я лично могу гарантировать: работает.

Видя недоумевающий взгляд зятя, дед поторопился продолжить:

– Да, я знаю, о чём ты подумал: с чего бы ей не работать! Но… Это – не та работа!

По-настоящему такая Дверь сработает только один раз. Зато как!..

Теперь-то могу признаться: мне просто… Не хватило храбрости.

Да, чёрт его задери, будь оно всё трижды неладно! Именно так: я испугался! -зрачки деда расширились почти во всю радужку, и дыхание с присвистом вырывалось из груди: похоже, «работа» Двери не на шутку волновала его до сих пор!..

Однако дед быстро взял себя в руки:

– Хотя, если честно – и кто бы тут не испугался… Словом, вот что я тебе должен передать. Как инструкцию. Если приспичит (Тьфу-тьфу!) – сделай такую же дверь. Прислони её туда, где у тебя есть свободное место – к любой стене, будь там хоть кафель, хоть штукатурка, хоть обои… Прикрепи поосновательней. Края косяка залепи к стене. Хоть скотчем строительным, хоть изолентой. Лишь бы – чем-то непрозрачным. Затем…

Рука деда зашарила под подушкой, и вернулась согнутой в кулак. Кулак открылся, и переложил в подставленную Виталием ладонь смятую засаленную бумажку:

– Вот. Прочти сейчас и запомни. На всякий случай. Это из Евангелие от Матфея. Скажешь эти слова три раза. А потом… Потом – тебе понадобится вся смелость, какая у тебя найдётся. Потому что войти… Страшно.

Нет, не то слово – ЖУТКО СТРАШНО!!!

Я сам, когда увидел, что там, за дверью, вначале-то обрадовался, как дурак… А потом… Когда осознал, что – всё! Обратного пути не будет…

Испугался. Какой бы ни был оставшийся мне срок – а обрывать его вот так, сходу… Пусть и там болит, и здесь – не разогнёшься, да на дождь этот, что на подходе – все кости ломит… Особенно крестец… И глаза уж ни …я не видят, и руки – даже молотка не держат… А всё ж таки – я – жив! А там…

Будет ли это – жизнь? Или я… Просто исчезну?

Словом, я дверь-то тогда закрыл. А когда открыл назавтра во второй раз – ни-че-го! Только стена горячо любимого сарая. И читай-не читай, уже – пшик! Упустил я свой шанс. Такое… Даётся лишь раз в жизни – сделай я теперь хоть ещё тыщу дверей.

Ну, с другой стороны, я не слишком-то и расстроился тогда… Вот. – дед словно приободрился, с довольной улыбочкой глядя в глаза зятю. – Уже восемь лет скриплю тут потихоньку… Несмотря на то, что так и не знаю – что ждёт меня теперь ТАМ, на той стороне: райские кущи ли… Или котлы с огнём неугасимым.

Словом, увидал я тогда, когда в первый раз открыл Дверь, не иначе, как Райский Сад. Травка там такая… Зелёная! Изумрудная прямо. А уж ровная и мягкая – словно кто стриг. Газонокосилкой. И – небо, глубокое-глубокое… Затягивает – словно полетать приглашает! А ощущение такое – что там можно и полетать!.. Солнышко опять же светит, облачка этакие кучерявенькие… Бегут себе деловито. Тепло – как летом. Да там, наверное, и всегда так… Вечное лето. А уж деревья!..

Тут тебе и вишни, и яблони, и груши, и ещё какая-то красотища иностранная – я такие только в теплице районной видывал… А иных – так и вовсе не видывал! И всё в цвету!.. А пахло как, как… М-м-м… Ну, как в Раю. А ещё заметил – и плоды там были. На всех деревьях. Вот так: и цветут и плодоносят… Словом, думаю, с голоду бы там точно не помер! Но…

Не хватило мне смелости, Виталик, не хватило… Или…

Или жалко стало Клаву – на кого ж я её оставлю-то, на старости лет, если… А ведь нечестно это: раз могу ещё двигаться, силёнки мал-мало осталось в теле – надо жить! А не… бежать. Бежать – стыдно!

Вот ежели бы я был, скажем, неизлечимо болен… Ну там, рак, паралич, как при инсульте-то бывает, или ещё чего, (Не дай Бог!) вот тогда, может, и…

Н-да. Словом, зятёк, закрыл я тогда чёртову дверь, и… Остался здесь. – Виталий заметил, как в уголке глаза деда собралась предательская влага, которую тот поспешил проморгать, и смахнуть узловатым пальцем. Но дед ещё не закончил:

– Тебе могу посоветовать: ты Дверь-то себе сделай… А неровен час – случись чего, или прицепится какая неизлечимая болячка (Снова – тьфу-тьфу!) и сможешь… По-крайней мере, от жуткой боли избавишься. Н-да.

Ну, вот и всё. Теперь ты знаешь.

А уж как распорядиться…

Дед в очередной раз облизал губы, и словно откинулся чуть глубже в кровать, покосившись на образа в углу. Виталий Степанович тоже облизал почему-то пересохшие губы, и выпрямился на стуле.

Чёрт возьми!..

А ведь дед-то… Говорит правду!

Он чуял это всем своим прагматично-казённым методичным нутром!

Никакой это не розыгрыш и не очередной дедовский прикол. Это – самая что ни на есть правда.

Запасной выход для… Уставших жить. Неизлечимо больных. Отчаявшихся. Сломленных горем. Да и просто – стариков. Однако он не мог не спросить:

– Василий Инверович. Не поймите меня неправильно… Но откуда ваш отец-то узнал… Про Дверь?

– Дед ему рассказал. А дед привёз, вроде, это тайное знание из Германии. Он там стоял с гарнизоном в сорок шестом… Там и узнал. В Неберкирхене. Сам, правда, не пробовал. Рассказал только отцу. И бумажку эту передал. Она, вроде, на латыни… Да ты взгляни-то!

Виталий расправил бумажку (Никакая это оказалась не бумажка – а тонкий и, похоже, очень древний пергамент! Уж Виталий-то разбирался!) на колене.

Три слова. Точно – на латыни. Буквы еле различимы, и проступают жёлто-корич-невыми следами выгоревших чернил на грязно-жёлтом фоне пергамента. Написано каллиграфически – словно писал какой-нибудь средневековый монах… А, может, так и есть – похоже, просто переписано гусиным (!) пером из Евангелие. Католического.

Сами-то слова знакомы. Ещё бы: такие даже школьник, знающий хотя бы латинский алфавит, прочтёт легко.

Но школьник вряд ли «заморочится» «собственноручным» изготовлением Двери…

– Запомнил? Спрячь подальше – мало ли… А Клавдии и Марье скажешь, что я объяснял тебе подробно про Завещание. Хотя чего там объяснять: пока Клава жива – всё ей. Как надумает помирать – сама пусть составит своё, как захочет.

Ну, ладно… Зятёк. Дай-ка я тебя обниму. На прощанье. – дед покудахтал. Очевидно, это должно было обозначать очередную его шутку.

Она явно не получилась – дед и сам понял: вздохнул.

Но деда Виталик обнял крепко, сам еле сдерживая слёзы, и играя желваками на скулах. Вот: оказывается, он вредно-дотошного тестя чертовски сильно…

И если что – ему будет его реально не хватать!

Гроза началась когда он уже подъезжал к городу. Времени было почти десять – задержаться пришлось, чтобы уж тёща не обиделась, что он не «наслаждался» её стряпнёй, а «глотал, аки утка!» Еда тёти Клавы и правда, нравилась Виталию Степановичу: если говорить языком современной молодёжи – обалденно! В смысле – обалденно вкусно.

Поэтому загнав машину в гараж, и зайдя домой, ужинать Виталий отказался.

Зато потом долго и обстоятельно, вздыхая и хмуря брови, рассказывал жене, в каком виде нашёл деда, и что сказала ему на кухне мать Марии.

Мария разрыдалась. Отца она и побаивалась, (Уж больно строг был в детстве – «в строй ставил!») и любила. Не той, показушной, любовью, как у многих, многих знакомых Виталия Степановича – а настоящей. Которая не проявляется в лживо-горячих долгих объятиях, и слюнявых поцелуях (особенно – после пятой рюмки), а живёт в состоянии духа. Когда человек спокойно знает – да. Для этого человека он готов на всё. На всё!

Виталий уважал свою жену – умом она, пожалуй, даже превосходила его самого. Это выяснилось довольно быстро: все его «наезды», и даже уже начавшиеся ссоры-разборки она умела быстро подавить буквально в зародыше. Несколькими простыми вопросами или фразами доказав ему, что ссориться-то – не из-за чего! Да и поругавшись вдоволь, и наоравшись до хрипоты, они ничего не приобретут, и друг другу не докажут, (Глупо что в тридцать, что в пятьдесят лет менять привычки и саму натуру!) а лишь разрушат свои, ближе к старости – спокойные и взаимоуважительные отношения…

Как он неоднократно шутил по этому поводу, что это ей надо было родиться мужиком!.. Ну, или податься в политику. На что она обычно отшучивалась, что ему тогда нужно записываться в зануды-бюрократы… Теперь-то, ближе к пенсии, он уже понимал, что и это – не совсем шутка.

Посочувствовав жене и порасстраивавшись сам, Виталий вымылся и лёг. Спал всё же неплохо.

Утром бумажку-пергамент перепрятал в «уголке домашнего мастера», который отгородил себе в кладовке над лестничным пролётом, и пошёл на работу.

Как-то так получилось, что несколько месяцев всё шло вполне буднично и обычно: каждый день на звонки тётя Клава отвечала, что всё потихоньку, деду не хуже. Правда, и не лучше – а чего ещё ждать в восемьдесят семь… Районный врач – пышнотелая краснощёкая хохотушка лет двадцати восьми – регулярно заезжает, колет бэ двенадцать, да таблетки Тромбоаса и Талитона приносит… Да ещё какую-то «химию» деду выписала.

Умер дед внезапно – в начале октября. Похоже, как сказала по телефону тёща – во сне. Наверное, не мучился. Сообщая это, тётя Клава не плакала.

Похороны Виталий Степанович помнил плохо – ПАЗик «чёрного тюльпана» за пять минут довёз гроб до крохотного кладбища позади до сих пор неработающей церквушки, которую местные начальники восстанавливать не видели смысла: в деревне осталось не больше пятидесяти человек. Из которых большая часть – эти самые старушки. А отказ реставрировать церковь местная и районная Администрация объясняла тем, что до соседней – всего два кэмэ… И это была правда.

Вот из этой-то церквушки соседнего села Виталий и привёз попа – чтоб уж всё было «Как положено!» Ну, так всё и получилось. И закончилось очень быстро.

Когда землекопы заровняли свежий холмик и пристроили все венки и цветы, тётя Клава закрыла лицо руками. За всё это время она не уронила ни слезинки. Виталий и сам не плакал. Причитала какая-то соседка – уж так всхлипывала, так всхлипывала… Точно это она была женой деда Васи… Или хотя бы любовницей.

На поминках собрались почти исключительно одни бабушки. Дедушка-то, похоже, оставался только у тёти Клавдии. Лапша оказалась покупной, а салаты, колбасы, копчёности, и солёные огурчики «под водочку», как и саму «беленькую», Виталий и Мария привезли сами. Уж водки-то набрали самой лучшей: для деда Васи не жалко и раскошелиться… И ещё накупили свежайших закусок: нарезкой и готовкой салатов теперь почти никто из жителей их города не заморачивался – всё делали шустрые «понаехавшие» «азиатки», захватившие целый угол на районном рынке, и уже имевшие постоянных клиентов.

Опасаясь оставлять тёщу одну (Не дай Бог – какой инсульт!) Виталий убедился, что у Марии оба мобильника работают, чмокнул её как-то впопыхах в щёку, и уехал домой один, уже позже девяти. Работы опять навалили.

Дома, хоть было уже заполночь, достал из укромного угла смятую записку.

Долго смотрел на неё. Потом всё же свернул и сунул обратно.

Про записку Виталий Степанович почти не вспоминал до того момента, как спустя три года после дедовских похорон стало болеть под правым ребром.

Вначале попробовал привычные простенькие методы: Панкреатин, Мезим, Ношпу. Потом – препараты алюминия. Потом сел на диету: ни жаренного, ни острого, ни жирного… На какое-то время помогло.

Когда боли усилились и участились – пришлось-таки идти «глотать кишку», и пить какую-то гадость, чтобы «просвечиваться». И делать и сдавать ещё массу анализов. А вот потом, когда профессорша попросила привести жену, Виталий обо всём догадался.

Рак печени.

Неизлечимо. Жутко болезненно.

От курса химеотерапии Виталий пока отказался.

В ближайшее воскресенье отправился, несмотря на боли, на местную барахолку. На следующее воскресенье пришлось съездить и на Центральную. Проходив там с час, докупил всё, что хотел: и петли, и ручку, и даже шурупы… Ну правильно – на то и столичный город. Тут можно найти всё.

Клей у него дома уже имелся. А уж про инструменты и говорить не надо…

Планки, брусья и доски со строительного базара привёз домой в среду.

Субботу и воскресенье, несмотря на ворчание жены, что «занимается какой-то хренью вместо того, чтоб отдохнуть», посвятил планированию, расчерчиванию и распиловке заготовок.

Собирать дверь и косяк-раму начал на следующие субботу и воскресенье – благо, ни идти ни ехать никуда не надо было.

За две недели с работой управился.

В четверг Виталий Степанович пришёл домой в обед. На работе сослался на усилившиеся боли. Там на него теперь смотрели, с трудом скрывая жалость – он к этому никак не мог привыкнуть. А ещё бы не с жалостью: люди же не идиоты! Сами видят, что исчезли брюшко и гордая осанка, и морщины прорезались на осунувшемся бледном лице…

Он буквально нутром чувствовал, что через пару-тройку месяцев на его похороны коллеги притащат огромно-помпезный, казённо выглядящий венок на ножках, с надписью «от друзей и коллег по работе»…

Дверь оказалось возможно прикрепить лишь в единственном месте в квартире: меж двух окон в зале. Крохотные спаленки их трёхкомнатной в девятиэтажке, в которых раньше базировались дочери, все сплошь уставлены мебелью, или заняты ещё чем «непередвижимым» или «памятным».

Планочки, которые Виталий прикрепил к раме специально для этой цели, легко и прочно прижались к стене: он посадил их на саморезы. (Он уже продумал, что, не получись что-то, легко зашпаклюет дыры от них.) Единственное, что очень расстроило – держать дрель-шуруповерт оказалось уже очень трудно… Как он понимал теперь тестя!

Дыры и щели по периметру рамы он заделал строительным скотчем. Не просвечивает. Ну всё.

Можно, вроде, приступать – завещание он оформил и подписал чин-чинарём, ещё месяц назад, когда всё это завертелось…

Однако он принёс из мастерской табурет, поставил напротив двери и сел.

Долго её рассматривал, сам не понимая, зачем.

Да, страшно.

Дед прав, тысячу раз прав: такое – не просто страшно, а очень страшно!..

Поневоле вспомнился Шекспир и его Гамлет: «…достойно ль?..»

Но Гамлет не был болен – только хотел отомстить мерзавцу-узурпатору, унижавшему мать. Убийце отца. Так что Гамлет – «ещё не сделал дело», поэтому и не мог «гулять смело».

А вот он – сделал.

Он даже дочерям позвонил. Не то, чтобы попрощаться, а так… Типа, взбодрить их.

Взбодрятся они, как же… Они его тоже чуяли – младшая грозилась на выходные приехать.

А вот этого он бы не хотел – слёзы ей, может, и удастся сдержать, но он-то будет знать – чего ей это стоит… Ладно, у него было время всё как следует обдумать, и… Надумать. Он заставил себя оторвать похудевший зад от табурета.

Ф-фу… Если он хочет «уйти» до прихода Марии, нужно это делать.

Или – сдаваться!

А он не хотел, чтоб Мария запомнила его таким, каким он неизбежно станет через несколько месяцев – тощей и морщащейся от боли развалиной где-то на больничной койке реанимации, под белой простынёй в ослепительно-мертвящем свете голубых ламп…

Он развернул клочок бумаги. Вспомнил деда: прости, тесть, если что было не так. Ему-то уйти придётся! И здесь Василий Инверович словно в воду глядел…

Правда, вот передавать тайные знания про Дверь он сам не собирался никому.

Справившись с голосом и прокашлявшись, он внятно и громко прочёл три раза.

Перекрестился на всякий случай.

Открыл.

Всё верно: Дверь работает.

Вот только закрыться всё время почему-то норовит: неправильная балансировка косяка. Он, не придумав ничего лучше, снял и подпёр Дверь обеими домашними тапочками. Порядок. Можно смотреть внутрь, не опасаясь, что дверь захлопнется сама, не дождавшись его решения…

Однако его насторожило то, что вместо описанного дедом «Райского сада» в проёме словно клубилась… Темнота. Да! Темнота казалась буквально жидкой и чернильно (Вот уж – тавтология!) чёрной. И она вовсе не стояла застывшим монолитом, как иногда кажется в безлунные ночи, да ещё когда вдруг отключают электричество, и тьму в спальне не рассеивает привычный огонёк ночника.

Она…

Да – она клубилась, двигалась, переливалась всеми, если их можно так назвать, оттенками угольно-мазутной тьмы, пугая и притягивая взгляд одновременно! Так на него действовало обычно течение реки… Или – горение огня.

Но здесь – не горело. И не текло. Только клубилось – клубилось, не сдвигаясь с места…

Но почему же нет «деревьев в цветах и плодах»?! Может, в Саду сейчас – ночь? А почему тогда не видно звёзд?.. Да и вообще – ничего не видно! Та полоса света, что падает из его комнаты, должна, казалось бы, хоть на полу что-то освещать? Или там нет пола?

Или… Или деду показали Сад потому, что он ему и был предначертан.

А ему – место, где он будет… Ждать? Суда? Или…

Чёрт возьми! Опять – сплошные «или»! Если ему и суждено попасть «к котлам», в любом случае это сделать надо – чему быть, того не миновать! А Марии всё же будет полегче, когда он освободит её от неизбежных и дорогих, но таких бессмысленных попыток удержать подольше на этом Свете его бренное, и болезненно истаивающее тело…

Однако когда Виталий подошёл поближе, темнота и её вращение-клубление словно заложили уши ватой, навалились странным гулом и давлением на сознание и черепную коробку… Он невольно сделал шаг назад. Давление словно ослабло…

Постой-ка!..

Завещание-то он написал, а вот записку… Письмо. Он не попрощался с Марией!..

Не объяснил ей, что хочет уйти, не мучая её – ни морально, ни физически. Собственно, это не так страшно: он все свои дела устроил. Кредиты давно закрыты, квартира на Марию – переоформлена. Дочери… Пристроены. Возможно, Мария захочет перебраться в Данию, к старшей. Она как-то с год назад об этом говорила.

Вот. Про это он и напишет.

Он сел за письменный стол, взял приготовленный лист и ручку.

Оглянулся на Портал Двери – там всё по-прежнему. Вздохнув, он начал:

– «Мария!

Прости меня за то, что я собираюсь…»

Больше он написать ничего не успел: высунувшаяся из клубящихся вихрей темноты абсолютно бесшумно огромная волосатая лапа схватила его поперёк туловища и втащила в проём – он даже удивиться или крикнуть не успел!..

Затем вернувшийся чудовищный палец когтем аккуратно отодвинул домашние тапочки. Дверь плотно закрылась.

Когда Мария подошла к подъезду, нехорошее предчувствие сжало сердце – словно ледяной волосатой лапой.

Соседки, с горестно-удручённым видом стоявшие над очерченным мелом контуром на асфальте, расступились, чтобы она могла подойти, запричитали громче:

– Маша! Горе-то какое! Как жаль Виталика! Такой ещё молодой, крепкий!.. – возгласы прервал появившийся словно ниоткуда человек в форме – на самом деле он просто вышел из-за милицейского ГАЗика, стоявшего тут же:

– Мария Васильевна? – она невольно кивнула, – Лейтенант Дусеев. Мои глубочайшие соболезнования… Вашего мужа уже увезла скорая. Но, боюсь, сделать уже ничего не удастся – травмы слишком… Несовместимы с жизнью. Прошу прощения – мне придётся задать вам несколько вопросов. Если не возражаете. И квартиру осмотреть.

Она как-то механически покивала, осознавая, что на неё пялятся все – и стоящие вокруг, и высовывающиеся из окон любопытствующие.

Ещё бы: не каждый день люди падают с девятого этажа…

На негнущихся ногах она прошла к лифту. Лейтенант и его помощники оттеснили тех, кто пытался последовать за ней.

В квартире… Ей показалось странным только одно: прикреплённая прямо к бетонной стене в зале новая, даже некрашеная, дверь – между двумя окнами.

Похоже, это Виталий прикрепил её. И совсем недавно: наверное, пришёл с работы пораньше. Лейтенант попросил:

– Не могли бы мы с вами пройти на кухню, пока эксперты займутся окнами?

Эксперты – два задумчиво-угрюмых мужчины в штатском, вежливо покивав ей, прошли из прихожей к окнам. С собой они внесли три чемоданчика.

Пока она отвечала, словно сквозь сон, на стандартные и задаваемые сдержанно-вежливым тоном вопросы о «состоянии здоровья в последние дни», о привычках, ясности мышления и настроении мужа, когда он узнал о…, и т.д., разговоры в зале экспертов с каким-то новоприбывшим начальством всё равно невольно откладывались в подсознании:

– «Нет, это совершенно точно. Окна не открывались по-крайней мере два-три дня! Только форточки. Пыль и… – какие-то термины остались непонятными, но она поняла – Виталий не воспользовался окнами. Да оно и понятно! Кто бы закрыл их за ним?!

Другой эксперт обследовал замки входной двери:

– «Нет, только – оригинальными ключами… Или – впустил сам…»

–… «Следов чужой обуви нет. Но на всякий случай придётся ковёр из зала изъять…»

А больше всего поразил вопрос лейтенанта:

– У вас был ключ от замка чердака?

Она точно знала – ключ есть только у подъездкома, вредной старой вдовы – тёти Шуры, как все называли Гульбахор Каримовну, и она никогда его никому не даст: только сама откроет, и проследит, что и как делается на вверенной её хозяйскому оку, крыше.

Голоса в зале теперь говорили на чуть повышенных тонах:

– «… что значит – не вылезал? Может вы ещё скажете, что он прошёл прямо сквозь стену в эту дверь?!»

– Прошу прощения ещё раз, уважаемая Мария Васильевна. Если у нас возникнут ещё вопросы, я позвоню. Или подъеду…

Она не помнила точно, как они убрались из её квартиры, да это и не имело значения. Она почему-то поняла, зачем отец три года назад вызывал Виталия.

Хотел рассказать ему о…

Двери.

Не спроста же муж, уже в таком состоянии, сделал её.

Может, это – его «запасной выход?» Интересно, что предстало его взору там, за Дверью?.. А ещё интересней, что видел Василий Инверович… Раз не воспользовался.

Но когда она подошла к двери и открыла её, за ней оказалась обычная стена.

А вот для Виталия она, похоже, стала-таки… Пропуском.

Вот только – куда?..

Куда?

2. Положительный результат.

Рассказ.

В то, что инопланетяне всё же существуют, Бишопу поверить-таки пришлось.

Потому что ни одна земная технология не способна перенести человека вот так, мгновенно, без малейшей подготовки и предупреждения, не то, что в другую Вселенную, а и в другую комнату…

А то, что он – в другой Вселенной, или, по крайней мере, на другой планете – однозначно.

Это заметно хотя бы по тому, как легко здесь дышится: похоже, процент кислорода побольше, чем там, «дома». Да и гравитационный показатель явно пониже: когда попробовал подпрыгнуть прямо на месте – подлетел чуть не на фут. И это – он, который не то, что пробежки по Центральному парку, как другие коллеги-профессора не совершал…

А и утренней зарядкой-то пренебрегал, считая, что в сорок два года он уж как-нибудь пока без неё…

Н-да.

А лучше бы – не обходился. Мало ли чего ему теперь предстоит.

А ведь – предстоит.

Иначе его не обнажали бы полностью, лишний раз намекая, что «нуль-транспор-тировке» подвергся лишь живой организм. И не помещали бы в столь вопиюще напоминающую крысиный лабиринт, обстановку! Видно которую, кстати, неплохо: рассеянный белый свет словно исходит прямо из белых же стен, и от потолка с полом. Тоже белых.

Бишоп, всё ещё стоя на месте, попробовал продышаться – от неожиданности словно задохнулся. Возможно, что и побледнел. Но постарался побыстрей взять себя в руки: от паники толку точно не будет!

Он, оставаясь в центре помещения, сделал оборот вокруг своей оси. (Конечно, если считать, что у преподавателя высшей математики есть оси…)

Комната явно кубической формы. Да и правильно: чтоб лабиринт был совершенен, он и должен состоять из таких, абсолютно идентичных, словно взаимозаменяющихся, комнат-блоков. Чтоб у подопытной крысы не имелось ориентиров. Или ему придётся оставлять после себя «пахучие метки», как делают муравьи профессора Парелли?

Вряд ли. У него столько «пахучего вещества» не наберётся…

Он хмыкнул – лучше относиться к случившемуся с иронией. Иначе… Можно просто спятить. Особенно – если серьёзно задуматься над всеми сопутствующими вопросами. («Мы не одиноки во Вселенной!»)

Лучше как следует подумать, как выбраться отсюда. Ведь его сюда поместили однозначно – не для того, чтоб он любовался на комнаты-блоки. И не рассуждал абстрактно о внеземном разуме.

От него явно ждут «проявления высшей нервной деятельности».

То есть – «решения» чёртова Лабиринта. Нахождением выхода.

Посмотрим.

Подумаем.

Размерчик сторон… Хм-м… Примерно пять на пять на пять. Шагов, или метров. Четыре белых стены, белые же пол и потолок. В углах каждой стороны комнаты-куба – отверстия. Похожие на дверные проёмы.

Надо же: проёмы-то сделаны… Словно под него: в высоту – точно под его рост: чтобы прошёл, и не треснулся макушкой, стало быть… В ширину – фута два. Никаких дверей. Толщина стен, если судить по косякам – дюйма три.

И, разумеется, расположены проёмы абсолютно одинаково: по, условно говоря, левым углам стен: так, чтобы нельзя было увидать, что в соседнем помещении, не подойдя и не заглянув.

Отверстия в полу и потолке точно такие же. От потолочного проёма вниз вдоль стены спускается лестница: без перил. Только ступени. Из белого материала. Странная лестница: словно кто-то просто взял длинную, двухфутовой ширины полосу металла, и сложил гармошкой – так, что размер ступеней примерно по футу… Толщина полосы… Тоже дюйма три. Начинается у проёма в потолке, заканчивается в пустом углу. Вход на следующий нижний ярус – в противоположном, диагональном, углу.

Ну, задачка-то, в принципе, понятна: каждая соседняя комната будет точной зеркальной копией соседней – опять-таки, чтобы он не мог заглянуть вперёд дальше, чем на одну комнату-перевёртыш. Можно даже не подходить, чтобы проверить: иначе какого …рена бы он был преподавателем именно высшей математики – науки, основанной на чёткой и неумолимой логике.

Вот, значит, почему для прохождения чёртова лабиринта выбрали его.

«Синие (Или – зелёные?) человечки» попросту хотят проверить, насколько логичны самые логичные (По должности!) земные люди…

Ладно, он постарается не ударить «лицом на грязь…»

Бишоп сел прямо в центре комнаты, там, где и стоял.

Начнём думать. Логически.

Эта задача должна иметь решение. Причём – такое, чтобы он смог решить её.

Пока жив.

Может, именно поэтому нет ни пищи, ни воды – предполагается, что решение имеет конечное, и, сравнительно небольшое, время своего нахождения. И за это время он не погибнет от жажды, голода, или жары. Жара, кстати, умеренная – градусов двадцать пять Цельсия. Только-только чтобы он не испытывал холода без одежды. Значит, хотя бы физиологию землян проклятые инопланетяне позаботились изучить.

Ну а данные по «разумности, и адекватности поведения» должен дать он.

Бишоп вспомнил – эта мысль пронеслась у него фактически первой! – что читал рассказ о подобной ситуации. Случившейся, кстати, с каким-то тоже – учёным. Как инопланетяне поместили того в примерно такие же лабораторные условия, и заставили как-то решать некие задачи…

О! Точно! Тот учёный являлся специалистом по методам обучения, и на нём проверяли как раз методы. Как раз – обучения. Очень даже сходные с земными – типа того, что если не хочешь стоять под медленно возрастающим напряжением, быстренько научишься выбирать правильный путь! И когда решил правильно – получай фотографию нагой женщины. (Теория «вторичного подкрепления»! О том, как один вид пищи, или награды, заменяет пищу. Или награду.)

Слава Богу, его электричеством вперёд не гонят. Пока, во всяком случае.

Значит, будем считать, что время у него пока есть. Хотя…

Главный ограничивающий фактор, конечно – вода. Утром, за завтраком, он напился кофе. Перед лекцией ещё и хлебнул минералки. Чтоб не пересыхало горло от полуторачасовой «говорильни». Но это – ненадолго. Учитывая тёплый воздух и его насыщенность кислородом. Значит, и пища из желудка и вода из тела рассосутся быстро. При повышенном содержании кислорода ему будет, конечно, первое время полегче. Но и метаболизм организма при этом ускорится. Используя для этого опять-таки – больше воды. Плохо.

Тянуть нельзя: нужно найти правильное решение. И, соответственно, выйти из Лабиринта. Потому что очень похоже, что от этого зависит и его жизнь, и…

Существование людской Цивилизации. Так как очень даже может случиться так, что если он продемонстрирует тупость или упрямство, их, человечество, захотят попросту уничтожить. А вместо них заселить на землю каких-нибудь более умных. Например, не с розовой кожей, а с зелёной. И – не обязательно гуманоидов, а, может, и насекомых…

Эк, куда его повело!..

Чистая паранойя! Да ещё и ксено!

Нет, вряд ли пришельцы настолько аморальны, чтобы уничтожать «тупую» Разумную Расу. Скорее всего, они попросту улетят, предоставив людей самим себе, и не вступая в контакт. Который, возможно, мог бы многое земной науке и технологии дать…

Чёрт! Теперь его повело в другую крайность – в какие-то глубины философии!

Ему сейчас нужно просто найти решение! И найти в ближайшие два дня – иначе он будет не ходить, а уже лишь ползать. От обезвоживания.

С закрытыми глазами почти удалось отстроиться от дикости ситуации.

Не-е-ет, осознавать и раздумывать над её дикостью – только нервы себе портить. И, судя по всему, портить совершенно бессмысленно и безрезультатно.

Никто его «в первичные условия» не вернёт, пока он не справится с Задачей.

А не справится – скорее всего, здесь же и погибнет. Что для исследователей – смерть одной единственной крысы в Лабиринте!.. Вот именно – пшик! Крыса же! Всегда можно взять другую: вдруг окажется посообразительней…

Значит, придётся, хочешь, или не хочешь, именно – решать. И именно – логично. Желательно ещё и так, чтоб не падать от усталости к концу. Так что бессмысленное метание, с перебором комнат в случайном порядке, нужно сразу исключить. (Так могла бы решать мисс Симмонс – она любит постоянно ссылаться на свою «сильно развитую природную интуицию».)

Здесь «природой» не пахнет. Лабиринт создан умышленно. И наверняка подчиняется определённым логическим закономерностям.

В частности, например, стены, пол и потолок явно сугубо материальны. (Во всяком случае – заднице уже жёстко!) Значит, обладают какой-то, может, конечно, и чрезвычайно большой, но – прочностью. И, следовательно – её пределом.

Он открыл глаза. Подошёл к косяку ближайшего отверстия в углу. Постучал.

Твёрдо. И отдаётся звонко.

Да, толщина стен – дюйма три. И внутри они наверняка – полые, и с каким-нибудь гофрировано-пустотным наполнителем. Для вящей прочности и лёгкости: как делают, например, те же двери на земле. Материал ногтю, конечно, не поддался. (Ха-ха!..)

Насколько он помнит фантастический рассказ «Фактор ограничения», где астронавты нашли планету – вычислительную машину, там именно предел прочности металла помешал исчезнувшим строителям ещё больше увеличить размер машины. Покрывавшей всю планету. А её верхние уровни возносились над землёй аж на тридцать миль…

(Страшно подумать, что какие-то чудовища построили специально для него махину с ребром тридцать на тридцать на тридцать! Миль. Неужели им больше заняться нечем?!)

Будем, стало быть, исходить из предпосылки, что, несмотря на малую гравитацию (похоже, в три четверти земной), собственный вес составляющих элементов всё же ограничивает размер Лабиринта – хотя бы по вертикали.

Но куда идти – вверх, или вниз? Где наиболее вероятен выход?

Например, если выход вверху, то что он выиграет, попав на плоскую, и с разреженным (надо думать!) воздухом, и бесконечным белым, куда ни глянь, полем, верхнюю грань-крышу? Хм.

Нет. Логичней будет предположить, что выход, если где и есть – то на нижнем уровне-этаже этого Лабиринта. (Ну, как в небоскрёбах!) Вот туда он и пойдёт.

Вот только…

Как быть с ловушками? Такими, как в фильме «Куб»? Или…

Или ловушки возникают лишь в извращённых мозгах земных сценаристов? А инопланетянам нужна не его смерть, или реакция на опасность, а именно – мозги?

Блинн…

Идти всё равно придётся. Покачав головой, и тяжко вздохнув, он начал спуск по твёрдой, но не холодной поверхности лестницы. Вокруг всё словно погружено в вату – только шлёпают его босые ноги по прохладному не то – металлу, не то – пластику. Он старался вслух не материться – не сомневался, что за ним пристально наблюдают: слушают, смотрят через неприметные глазки видеокамер, может, и энцефалограмму какую дистанционно снимают…

Ну так – …рен же вам он «проявит эмоции»!..

Уровень – раз. Белые стены, белая лестница, белый пол, по которому надо… Перейти в другой угол. Спуститься. Уровень два. Перейти в другой…

На уровне на триста сорок два ниже первоначального пришлось сделать перерыв. А заодно и справить, стыдливо отойдя в угол, малую нужду…

Ноги, непривычные к таким нагрузкам, чертовски сильно дрожали. А если бы он поднимался?! Ох. Не хочется думать, что, если он неправ, придётся пробовать и это…

Он лёг на пол, положил икры и ступни на нижнюю ступеньку. О-о!.. Блаженство!

Однако разлёживаться сильно не приходится – он заметил, что потеет весьма сильно. (Жаль, что нет дезодорантов, которые так любит рекламировать телевидение! Вот где они пригодились бы! Вот только… Кто его тут будет нюхать?! Хотя… Как знать.)

Полежать пришлось не меньше получаса.

Дыхание успокоилось. Почти. Нервам он приказал заткнуться и не мешать следовать логике принятого решения. Дрожь в ногах, конечно, не прошла, а просто стала поменьше. Но какое-то время он продержится и с ней.

Ладно, пришлось с кряхтением подняться, и продолжить. Триста сорок три…

На уровне пятьсот восемнадцать отверстия в полу вдруг не оказалось.

Ага! Значит, его мысль о факторе ограничения по пределу прочности материала оказалась верной. (Или строители этого монстра посчитали высоту в три, или сколько там на самом деле, километра, достаточной.)

Теперь, если предположить (!), что его изначально помещали в условный Центр Лабиринта, приходится признать, что до ближайшей ограничительной боковой стены – ещё пятьсот восемнадцать… Н-да.

Утешает только то, что по горизонтали идти легче.

Так он и двинулся – пересекая комнаты по диагонали, поворачивая так, чтоб идти к намеченной «северной» стороне, и считая уже вслух. Пусть знают, гады, что он не так прост:

– Двести шестьдесят два. Двести шестьдесят три.

На четыреста тридцать девятой комнате упёрся в стену уже без отверстия в «северной» стороне. А неплохо, мать его туды – теперь осталось двинуться под углом в девяносто градусов, чтобы выбраться «в угол» лабиринта-куба, если предположить, что тот именно такую форму и имеет. А что – очень даже логично!

Только вот вначале нужно посидеть немного. А лучше – полежать.

Двигаться теперь было, если не легче, то хотя бы осознавать, что ты – у боковой и нижней стены Лабиринта – приятней. Осталось добраться до места, где исчезнет и отверстие в другой боковой для куба, а для него сейчас – передней, стене.

Таковое нашлось в пятьсот сорок второй комнате.

Чёрт. Вот впереди и тупик.

Ничего: он так и рассчитывал, что с первого раза выход вряд ли найдётся. Придётся ещё на девяносто градусов повернуть направление движения…

Девятьсот третья комната дала ему многое.

Во-первых, он узнал точное «сечение» куба: девятьсот три на девятьсот три на девятьсот три. Прикинул: если сторона пять метров, это, это… Почти пять километров.

И он потратил времени на прохождение пути, сверху вниз, и потом – вбок, и вбок, если считать по десять секунд на комнату… Плюс ещё два получасовых отдыха… Хм.

Семь-восемь часов.

Вот почему в горле так пересохло, и спать хочется – аж глаза сами закрываются. Он за день никогда столько не ходил. Иначе – зачем бы ему новенький, подобающий солидному профессору, «Ягуар»? Ну что – продолжить движение вдоль другой боковой грани?

Придётся. Отдыхать – даром терять время. И силы.

Потому что во сне он будет потеть хоть и не так интенсивно, но – неумолимо.

Пока добрался до следующей девятьсот третьей комнаты, уже ощущал пятки: с непривычки ходить по твёрдому, они здорово сбились.

Зато подтвердилась его гипотеза о том, что если где и есть выход-вход – в, и из Лабиринта, то – в одном из нижних углов.

Вот здесь такой выход и имелся.

«Обычный» с виду проём, но – торчавший на неположенном ему согласно счёту и логике, центральном, месте. Открывающийся в длиннющий белый (Ну – ещё бы!) коридор. Ограниченный с одной стороны глухой стеной. Путь – один, стало быть…

Настораживает!

Сечением коридор тоже, разумеется, пять на пять.

Чёрт.

Бишоп, не торопясь выйти из спасительной, почти уютной привычности Куба, придирчиво осмотрел коридор. А дверей-то, или проёмов – нет. И конец теряется в белёсой, словно дымке…

Но идти всё равно придётся: другого выхода по логике вещей у него нет. Значит, это не конец Испытанию. А просто – переход на его новый Уровень сложности.

И что это будет теперь?

Посмотрим. Но…

Вначале всё равно полежим, отдохнём. Подумаем…

Думал он не больше получаса.

Затем решил, что отдохнул достаточно. И нужно не тянуть зря.

Однако торцевую сторону коридора, расположенную в нескольких шагах, исследовал тщательно.

Ох и не понравилась ему эта волосяной толщины щель в середине – пересекающая сверху донизу весь этот торец… Не иначе – ворота. Для впускания-выпускания чего-то большого.

Или – кого-то большого.

Неужели его попытаются… Догнать и съесть?!

Хм-м… Это было бы слишком просто. Нет, скорее всего, здесь проходят какие-либо служебные механизмы. Следящие за функциональностью Лабиринта.

Хотя (Какого чёрта?!) признаемся сами себе – ничего тут не «функционирует»! И в «обслуживании» не нуждается.

Значит – придётся бегать. Потому что отломать ничего нигде не удалось – он наг и безоружен. Да и ладно – может, они просто хотят выяснить предел его скорости и выносливости… Которые могли бы быть и получше, если б там, дома… Не пренебрегал.

Хотя бы зарядкой.

Створки-ворота начали открываться, когда он отошёл от них на добрых двести ярдов – на двести четырнадцатом шаге.

Ну, дальше-то посчитать не удастся: потому что и правда – пришлось бегать!

Монстр, возникший за створками, сразу сказал Бишопу о том, что с психологией-то землян чёртовы «исследователи» ознакомились… Страшилище то ещё! Клыки, когти, пасть – куда там акульей!.. И, заметив его – злобно зарычало. Голодное, стало быть…

Зато бегало оно не так шибко, как можно было бы ожидать. Какое-то время Бишопу удавалось не позволять сокращать дистанцию между ними. Затем, примерно через километр, он стал задыхаться, и начал выбиваться из сил.

Чудище издало торжествующий рёв, и удвоило усилия.

Пришлось снова поднажать!

О! Чуть было не проскочил мимо!

Проём справа – в стене, противоположной наружной стене Лабиринта!..

Он нырнул в полуметровую щель, надеясь, что монстр туда ну никак не пролезет…

Снова комната. Пять на пять на пять. Ни следа других проёмов, или люков. Тупик!

Зато у дальней стены на полу лежит… Ого-го!..

Это же – явно – оружие. Пушка, как говорят его студенты.

Только вот как пользоваться?! А ведь придётся научиться! Потому что монстр уже у проёма, и что было сил пытается пролезть! Или хоть дотянуться лапой с когтями, почище, чем у гризли. (Хорошо хоть, не может так же быстро двигаться, как американский медведь, разгоняющийся до шестидесяти!..) И – пастью. С весьма, оказывается, вонючим дыханием!

Проклятье: он и без этой «достоверной» детали не сомневался, что уж монстр-то – настоящий! И «договориться» планом Исследователей не предусмотрено!

Так. Вот оно – оружие.

Большое. Похожее чем-то на суперружье Зорга из «Пятого элемента». Если попробовать вставить руку сюда, в эту выемку, куда так удобно помещается предплечье, а вторую поместить под цевьё, придерживая ствол… Теперь сжать рукоять…

Включилось! Вот: загорелись три красных огонька! Напротив указательного пальца вырос спусковой крючок. Да оно и жужжит, оказывается: пусть чуть слышно, но явно – работает.

Ну-ка, осмотрим со всех сторон…

Три рычажка. Все три – в верхней позиции, и от всех указывают стрелки вниз.

Большое спасибо военным! Их «инструкции» и разъяснения всегда просты и доходчивы!

Проклятье! А вовремя он «разобрался»!

Потому что задний торец комнаты начал вдруг медленно и неумолимо двигаться к дверному проёму… Вот оно значит как. Ему дают на «решение» конечное время. И решение имеет два варианта: либо быть раздавленным неумолимым прессом… (Это – для убеждённых пацифистов и противников «насилия»!) Либо открыть себе проход, грохнув чёртова, явно плотоядного, зверя.

Он щёлкнул всеми тремя рычажками. Оружие загудело сильней, огоньки стали зелёными. Он направил дуло на скалящуюся и злобно рычащую морду. (Вот уж кто не беспокоился о потере жидкости, буквально исходя слюной!..)

Только теперь он позволил себе испугаться: а не хотелось бы попасться такой твари на завтрак… Да и на ужин!

Палец плавно нажал на спусковой крючок.

Из ствола вырвалась очередь. Явно – пуль. Трассирующих. Отдачи практически нет – отличный баланс. Целиться – одно удовольствие!.. Он поторопился провести дулом поперёк проёма: завывшая, а затем и заскулившая, сразу отшатнувшаяся от проёма тварь, оказалась буквально перерезана пополам шквалом пронзающих плоть с противным чавкающим звуком, стальных злобных пчёл…

Когда скотина грохнулась на пол, он с трудом заставил палец отпустить спусковой крючок. Прислонился к стене. Уж слишком дрожали (Н-да: не списать на усталость!) ноги… Да и зубы, оказывается, выбивали ту ещё чечётку.

Он осмотрел оружие. (Ничего ему не сделалось. Даже кончик ствола не нагрелся!) Перевёл рычажки снова наверх. (Мало ли!..)

Вы как хотите, господа инопланетяне, но эту игрушку он заберёт с собой!

Выйдя в коридор, он попинал явно сдохшую тварь пяткой левой ноги.

Может, стоило бы напиться её крови – ведь воды нигде нет? И явно не будет.

Он опустился рядом с лохматым монстром на колени. Даже так она оказалась вровень с его макушкой. Ох и здоровая, гадина… Шкура толстая, покрыта полусвалявшейся бурой шерстью – довольно длинной. Зубёхи, торчащие из полуоткрытой в агонии пасти… Как у медведя. Ожерелье бы сделать из таких, да повесить на шею. На память. Шикарные вышли бы «трофеи». Он криво усмехнулся сам себе – придёт же в голову!..

Или это странное желание – всё-таки от тех, первобытных, охотничков? Ведь пара тысячелетий так называемой Цивилизованности дикаря лишь спрятала. Но не загнала окончательно в небытие…

Хм-м… Вскрыть бы шейную артерию для удобства. Или придётся вылизать лужу, которая уже натекла из не то – раны, не то – разреза?.. При взгляде на почерневшую и отвратительно вонявшую лужу, его, несмотря на пересохшее горло со сталактитовой вязкой слюной, слегка замутило.

На всякий случай он осмотрел свою «пушку» ещё раз. Так. Вот эта кнопка – что включает? Фонарь-подсветку. Пятно света на ближней стене очень даже приличное. А эта? Ага – выдвигает снизу ствол гранатомёта. Пока спрячем… А сзади?

Всё полезное, как и в автомате Калашникова, оказалось спрятано в прикладе. Запасная обойма. Пенал с маслом. Приборчик с окошечком. (Чёрт! Тестер какой, что ли?!)

Вот. Нож. Вполне обычный, без «вывертов». Отлично.

Он, преодолевая брезгливость, и зная, что сейчас за ним наверняка наблюдают особенно внимательно, решился: плевать на чуждые бактерии! Не могли устроители «крысиных бегов» не подумать об этом. Значит, смерть от неведомой кишечной инфекции ему не грозит. Ну, это – если следовать логике…

Шкуру прорезал с трудом. Зато шейную артерию нашёл легко. Кровь…

На вкус – омерзительна!

Б-р-р!.. Медный привкус, соль, вязкость, как у сметаны. Если только бывает красная сметана…

Но пить пришлось.

Вот: смотрите, мрази этакие: он не брезглив! Когда речь идёт о выживании.

Он зажал нос, и сделал несколько действительно больших глотков – мерзкий привкус наполнил рот и пробрал до самого паха… Блинн. Где вы, инстинкты первобытного дикаря-охотника? Который считал, что с кровью убитого животного отбирает и его жизненную силу. И все боевые навыки…

Недаром же аборигены съели-таки Кука.

Подумав, и посидев ещё на мягкой туше, он решил вырезать и печень: её-то точно можно есть. Сырой. И без опасения отравиться. Да и паразитов-глистов у явно «лабораторного» монстра – точно не будет.

Брюхо вскрылось ничуть не легче, чем шея. Фу-у… А потом и – тьфу!..

Вывалившиеся на пол омерзительные кольца осклизло-сизых кишок чуть было не заставили вылить обратно всё с таким трудом выпитое… Он сдержался. Пусть эти сволочи знают: человек может и не такое сделать. Чтобы выжить. И никакая «чуждая среда» не помешает ему, сорокалетнему холостяку без комплексов (Ну, почти!), взять то, что может помочь выживанию. (Сволочи. Смотрите-смотрите… Он не сдастся! Как там назывался этот рассказ Джека Лондона?.. А – «Любовь к жизни!»)

Печень на вкус оказалась ничего себе. И жевалась легко. К ней бы ещё соли…

Ничего – обошёлся. Ещё кусок отложил, чтобы взять с собой. А пока занялся спиной полутонного монстра: как снимается шкура, его научил дедушка Жером, заядлый охотник в пятом поколении. Вот уж не думал – не гадал, что пригодится…

Он прорезал в прямоугольном окровавленном куске отверстие – чтобы пролезла голова. Стянул дырки в боках парой нарезанных шнуров. Нормально: прямо тебе доморощенный Рэмбо из самого первого фильма. Вот только он – не бывший морпех, а профессор. Был. (Ха-ха. Быстро же «среда» превратила его из иронично-интеллектуального, всегда изысканно одетого сноба в… Ну погодите же!.. Он ещё покажет этим голубым тыквоголовым, что человек, как бы его не… Стоп! Хватит!)

Уложив в приклад всё, что извлёк из него, Бишоп двинулся дальше по коридору.

Рычажки на боку привёл на всякий случай опять в нижнее положение…

Свет погас без всякого предупреждения. Вот только что был – и нету его!

Хорошо, что озаботился все кнопочки и рычажки пушки проверить!..

Подсветка давала мутно-белый овал света впереди – ближний или дальний режим, как у фар автомобиля, не предусматривался. Да и правильно – зачем это на оружии? Если пехотинец лезет во тьму, он уж озаботится заранее захватить хороший большой фонарь.

Однако дальше пятидесяти шагов всё терялось в сплошной тьме. Да и ладно. Если здесь встретится что-нибудь ещё опасное, он услышит это в абсолютной тишине, сопровождавшей его движение с самого начала… А уж дышать бесшумно – нетрудно.

Он внимательно осматривал стены. Но других отверстий в них пока не попадалось. А ведь он, по объективным ощущениям (Да и по счёту. Пусть немного «подправленному» бегом.) давно прошёл границу куба-лабиринта, оставшегося слева. Что же там, за этой стеной, находится теперь? А за другой?..

Что-то насторожило его.

Может, это проснулось странное предощущение опасности, которое предупреждало его почти всегда перед крупными неприятностями – как, например, тогда, когда его сбила и покалечила машина, ведомая подростком, угнавшим её в угаре безбашенной «крутизны» жуткого опьянения, и спасавшимся на огромной скорости от машины полиции?..

Он тщательно посветил и проверил везде: стены, потолок, пол…

Точно.

Вон: в двух шагах впереди в полу снова обнаружилась волосяная щель. Особенно хорошо заметная в косом освещении, когда фонарь приближаешь к полу.

Не иначе – люк-ловушка.

И – что? Неужели если бы он наступил, его ждала бы смерть?!.. А как же?..

Все его логические построения?

Или этим придуркам нужно только знать, насколько действенны его инстинкты выживания? И – как далеко он готов зайти, сражаясь, или борясь за свою жизнь?!

Так. Ладно. Проверять на собственной шкуре он не собирается. Значит – придётся пожертвовать остатками печёнки – благо, её ещё добрых два кило…

Печень упала точно на центр, обозначенный средней линией между двумя боковыми – больше щелей он в тускловатом свете не нашёл.

Спустя полсекунды (Он считал – И!.. А вот – «Раз!» не состоялся.) обе створки люка опрокинулись вниз, и его недоеденная еда пропала. Однако посветив вниз фонариком, он обнаружил, что не совсем – она просто накололась и зависла на одном из заострённых кольев-штырей, сотнями покрывавших дно квадратной ямы глубиной метров в десять.

Неплохо для «гуманных» исследователей «поведенческих реакций», будь они неладны…

Перекинув оружие со включённым фонарём на ту сторону, он разбежался, и прыгнул. Конечно, до рекордсменов ему далеко, но уж четыре метра он преодолеть, по идее, должен. И точно!

Пушку на руку он одевал как родную – со вздохом облегчения и глупой улыбкой, расползшейся, как он чуял, по всему лицу.

Вперёд, бравый воин крысячего лабиринта! Что-то ждёт тебя за углом?

Если таковой тут обнаружится…

Пол и стены он теперь осматривал особенно внимательно. Однако инстинкт заткнулся, и помалкивал.

Значит, будем надеяться, всё более-менее в порядке.

Вот разве что кроме этого звука. Там, впереди…

А, ну конечно: можно было догадаться! Недаром же он назвал чёртов лабиринт – именно таким! Вон они, набегают! Сплошной массой, посверкивая искорками близко расположенных глаз, и обнажённых в предвкушении пиршества, остреньких зубов! Поцокивая коготками по голой белой поверхности!

И, похоже, им он представляется большим и вкусным потенциальным куском мяса. Которое нужно скорее сожрать! Предварительно завалив жертву на пол, и убив.

…рен же вам! Пока у него в руках нехилая огневая мощь, или хотя бы – нож, он не сдастся!

Он быстро занял «позицию лёжа», расположив ствол боком, и как можно ниже – почти у пола! – и открыл максимально эффективный в таком положении огонь! Он знал: некоторые пули пронзят так не один десяток тел!

Звуки, доносившиеся теперь со стороны стаи, могли бы вызвать содрогание у более изнеженной или чувствительной натуры: визг, писк, плач раненных, чмоканье попавших в цель пуль!.. Он не прекращал огонь, пока не опустел магазин. А когда это случилось, за пару секунд перезарядил – благо, потренировался ещё у «медведя»!

Однако вторая обойма не понадобилась: «противник», «напуганный и деморализованный», в панике отступил, даже не дав себе труда сожрать раненных… Мимо которых Бишоп через пару минут прошёл, брезгливо стараясь держаться подальше от трупов, и хлюпая по крови и ошмёткам плоти босыми ступнями. Ничего – обсохнут быстро.

Однако когда он, оглянувшись, посмотрел на кровавые следы подошв, остающиеся сзади, дрожь пробежала от пяток до макушки: каким он, возможно, со стороны кажется беспринципным монстром… Готовым, чуть что – стрелять. А, может, крысы просто хотели познакомиться поближе?!..

Он снова отдышался – что-то его опять подташнивало. Не то – от запаха окровавленной шерсти, не то – от того, что пришлось сделать.

Но двигался он точно так же, как раньше – придирчиво осматривая пол, стены и потолок. Ага – вон, теперь – в потолке. Уже знакомые три волосяных щели… Хорошо, что догадался взять с собой и тащить за хвост трёх самых упитанных крыс.

Нет, не то, чтобы для еды… А как раз для таких случаев.

Сочное шмякание первой тушки на пол под центр люка ничего не дало.

Вторую он метнул вдоль коридора – вдруг там, в стенах, фотоэлемент… Точно.

Распахивание створок потолочного люка вызвало грохот обвала, особенно оглушительного в узком пространстве, и падение на пол примерно двадцати тонн каменных обломков размером с прикроватную тумбочку… Это их почти правильная форма навела его на такую аналогию.

Покряхтев и поругавшись, он осторожно, чтоб не поранить словно стянувшиеся от высохшей кровяной корки ступни, перебрался на другую сторону завала. Заодно ступни о каменные грани «обшелушил». Ругался про себя – чуял, что прослушивают. Гады предусмотрительные. «Тумбочку» с собой «на всякий пожарный случай» не потащишь…

Чёрт. Пока – всё довольно просто. Вначале – тест на логическое мышление.

Затем – на сообразительность и брезгливость. Ну, и скорость бега…

Теперь приходится ждать чего-то посложней. Например, решения этических, нравственных, и прочих «сложноповеденческих» проблем!

Появление из внезапно открывшихся, подсвеченных изнутри жёлтым светом боковых люков, девочки и старухи его не удивило – ждал чего-то именно такого. Как и того, что на «девушек» нападают твари вроде динозавров.

Одновременно нападают.

Значит, выбор невелик – спасти он успеет кого-то одного!

Уже почти родной, привычной, тяжести оружия он не ощущал, но вскинуть его и прицелиться… Всё равно – занимает драгоценные доли секунды!..

Девочке повезло, старухе – нет. Челюсти сомкнулись на морщинистой шее, взгляд затравленно-умоляющих глаз сказал ему, что старуха опечалена его решением, но…

Но все они снова мгновенно исчезли за захлопнувшимися люками – и спасённая девочка, и старуха с пульсирующей фонтаном крови шеей, и разрезанное пополам тело первого монстра, и туша второго – со всё ещё укоризненно глядящей остекленевшими глазами головой в пасти… Проклятье.

Именно после таких, про которые знаешь, что они – «выбор из двух зол», решений, и ощущаешь себя особенно мерзко… Словно выпил целое ведро помоев. Хоть и хорошо прокипячённых.

Он двинулся дальше, уже не пытаясь скрыть хриплого дыхания, и продолжая автоматически осматривать всё вокруг. Хорошо хоть, аккумулятор у фонаря явно обладал огромным ресурсом – свет не тускнел.

Внезапно снова стало светло – так же резко, как и потемнело.

Он прищурился, инстинктивно прижавшись спиной к одной из стен и оглядывая коридор в обеих направлениях – ждал нападения в миг, когда он ещё не приспособил зрение к ослепительной после кромешной тьмы яркости!

Но никто на него не напал. Пока. Он, снова приглядываясь к стенам и полу, двинулся дальше.

А вот и новая «шуточка» устроителей тест-полигона.

Угол.

Он заглянул, сразу скрывшись назад.

А ничего. В-смысле, ничего угрожающего. Почти.

Потому что лежащее на полу шагах в пятидесяти за поворотом тело явно принадлежит представителю гомо-сапиенса. Только – женского пола!

Уж женских-то тел, да ещё обнажённых, он, как признанный ловелас номер один Кафедры, понавидался за последние двадцать лет… Как это на него до сих пор в суд за «использование служебного положения» никто не подал. Видать – всё же нравилось!..

Это самое «использование»!

Окружающую обстановку по дороге к телу он осматривал особенно внимательно. Хотя интуитивно чувствовал – ловушек вокруг больше нет. Главная ловушка – одна. И она ждёт его, непринуждённо и грациозно-сексапильно развалившись на спине, там, впереди.

Когда он, стараясь не шлёпать отбитыми ступнями, приблизился шагов на пять, девушка подняла веки – можно подумать, он поверит, что до этого она спала!

На него уставились два огромных глаза.

Вау!!! Фиолетовые! Бездонные! Излучающие в его сторону только одну страсть!

Назовите его кургузой лошадью, если у девушки в глазах не воплощённая Похоть!

Вот она, не спуская с него горящих глаз, потянулась – с грацией, присущей только женщинам и большим кошкам: львицам, пантерам, пумам… Повернулась «передом» к нему – до этого лежала на спине.

Боже! Какое тело! Да и лицо… Вылитая Джинна Лоллобриджида в молодости! Да ещё и пышноволосая блондинка! Похоже – вот и пипец его здравому рассудку! И раскладкам об «осторожности»!

– Милый! – Какой голос! Медоточивая сирена! Бедный Одиссей – устоять можно, только если тебя привязали к мачте… А вот его никто не догадался привязать, – Наконец-то! Я заждалась! Ну, иди же, иди скорей!

Руки восхитительной формы изящно приподнялись, призывая его прийти. В объятья. Глаза дамы подёрнуло томной поволокой… А уж хитруще-многообещающая улыбка – куда там Джоконде!

Эта зар-раза явно не притворяется: похоже, удовлетворение первичного инстинкта заложено в её головку создателями как базовое!.. Да и вся она – воплощение совершенства! Кожа нежно-розовая, мягкая и с тончайшим пушком – словно у ребёнка! А как движутся точёные ножки, словно приоткрывая… Врата Рая!

Чёрт возьми!.. Приходится признать, что кем бы ни были эти чёртовы инопланетяне, уж мужскую психологию и физиологию они освоили в совершенстве! Потому что у него…

Всё для выполнения того, чего явно домогалась «человеческая самка», было готово!

Плоть, напрягшись до упора, только что не звенела!..

Однако он не совсем всё же потерял голову, помня о том, где он, и – что с ним пытаются сделать. Просто… Отодвинул все эти опасения до поры до времени в самый дальний уголок сознания. И храбро пошёл на поводу подсознания и либидо!

Поэтому подойдя к девице, снял с себя шкуру-пончо, расстелил на полу поперёк коридора, и так же – поперёк! – переложил слегка удивившуюся девицу.

После чего непримянул воспользоваться приглашением, обойдясь без традиционной словесной и физической прелюдии: дама вряд ли оценит его комплименты, поскольку вряд ли она реальна и обладает сознанием…

Скорее всего, это – фантом, гомункул, созданный искусственно в какой-нибудь камере для клонирования, и избавленный от всех лишних мыслей. Имеющий назначением лишь одно: отвлечь его подольше от продвижения к выходу!..

Однако раз уж выпал такой шанс, он нагло воспользуется! Пусть даже его напрягает мысль о том, что им нужен лишь образец его спермы…

Чувствовал он себя совсем как герой известного анекдота про любовника, которого застал в постели с жёнушкой муж, и предложил «продолжить, пока он сходит сварит на всех кофе»… Но чёртов основной инстинкт не дал себя отвлечь от основного действа!

Всё равно всё это много времени не заняло.

Зато уж финал происходил бурно! То, что у девушки всё «подстроено» именно под его размер и привычки, сомнения не вызывало! Даже прерывистое дыхание, чуть слышные вздохи, и остренькие ноготки, исколовшие и исцарапавшие шею и спину! Вот только сильно мешала необходимость каждые пять секунд бросать взгляды вправо и влево по коридору…

Но он справился.

Девица забилась, застонала. Он, ощутив приближение пика, и поняв, что не в силах сдерживаться, тоже забился, заорал!..

Вот и всё. Можно вставать со сразу «потерявшей сознание», и словно растёкшейся аморфной куклой-тряпкой по его шкуре дамы – она явно выключена.

Дёрнув щекой, он перекатил женщину в сторону. Его трясло. Но – не от холода, от которого он поторопился предохраниться, вновь забравшись в шкуру.

Чёрт, всё ещё безумно прекрасна и желанна… Не иначе, кто-то всё-таки просканировал его мозги, и увидел тип, от которого он «голову потеряет». Хотя он как раз смеет надеяться, что всё же не совсем потерял.

Но и противиться не смог. Гады циничные…

Шкуру он зашнуровал на совесть – эти не только одежда, но и защита. От мелких зубатых. Впрочем, устроители Лабиринта вряд ли будут повторять уже пройденные им «препятствия».

Вперёд шёл снова осторожно, назад не оглядываясь.

Поэтому когда шагов через двести всё же оглянулся, не удивился, что никто на белом полу уже не лежит.

Ладно. Вот проверка на решение «этически-моральных» и сексуальных проблем и преодолена. Только…

Преодолена ли так, как надо чёртовым наблюдателям?.. И…

Последняя ли это проверка?!

Всё чаще он задумывался – какую цель могло преследовать его помещение сюда? Что хотят про его поведение и мышление выяснить чёртовы беспринципные твари, которые, похоже, и так собаку съели в плане знания человека и его физиологии-психологии-инстинктов, да и всего остального? Ведь чтобы создать «персональный» «секс-символ» явно нужно знать его предпочтения, и покопаться в неосуществлённых пока мечтах?!

Значит, секретов-то у них, по крайней мере, в отношении него, нет?

И – главное! – что ожидает его теперь, когда он явно перешёл на самый сложный, социально-поведенческий, Уровень?

Люки в боках коридора открылись снова одновременно – он дёрнулся, но удержал палец от нажатия!

Хотя может, и зря! Потому что на него бежали «последствия» необузданного секса: слева выскочила чуть постаревшая, но от этого ещё более желанная «девушка его мечты», в шикарном «вечернем» платье с разрезом «от пупка», а справа…

Блинн… Три его копии в мужском варианте. И одна – в женском. В чудесных костюмчиках, и платьечке в воздушных оборочках…

Лицом мальчики были: один в один – он сам! В трёх, пяти, и десятилетнем возрасте. А девочка – вылитая «мамочка», только лет в семь. И – с восхитительными кудряшками и по-детски припухлыми коралловыми губками, и румяными щёчками…

Со смехом и выкриками: «Папа!», «Папочка!», «Дорогой!..», «Наконец-то!», ему облепили колени, бёдра и грудь. Бишоп сглотнул.

Даже для социально-поведенческого эксперимента… это… как-то… Чересчур!

– Милый! Ужин готов! Идём скорее – расскажешь, как на работе, и что нового в Городе… – если раньше её движения напоминали породистую кошку, то теперь – скорее, кого-то заботливого, сугубо домашнего… Курицу-наседку? Опекающую выводок?

– Па! Мне училка по математике дала готовить реферат по Лагранжевой геометрии…

– Папочка! Идём, я покажу тебе мою новую куклу!

– Па! Там у меня машинка не заводится! Посмотришь?..

Бишопа уверенно повлекли к левому проёму, который почему-то не собирался закрываться. Ага. Вон оно как.

Там – интерьер огромной, и судя по всему, удобной и благоустроенной, полностью оборудованной квартиры. Уютное Семейное, так сказать, гнёздышко… Разумеется, с панорамным, во всю стену, телевизором в гостиной, полным холодильником на кухне, и трехспальной крепкой кроватью в спальне.

Стать… Семьянином?! Что ждёт его там, внутри, если он пересечёт входной проём, и дверь, быть может, навсегда, захлопнется?! А-а-а-а!!! Помогите!

Сознание в панике пыталось справиться с происходящим – ну не вырываться же ему действительно – силой, из плотно держащих, и «любящих» ручонок и рук!.. А вдруг всех этих детей, и правда, синтезировали, использовав именно его сперму?!

С другой стороны – ну и что?!

Сознание неумолимо подсказывало, что всё – неправда! Не «всамделишное»! И его просто очередной раз тестируют! И если он войдёт в эту дверь – может навсегда распрощаться…

С чем? С последней, исчезающее малой толикой надежды, что если он пройдёт этот Полигон до конца, от него всё же отстанут?!

И – вернут. Туда, откуда забирали…

Но отцовские инстинкты, и тёплые ручонки, да и та, вожделенная, что нежно обнимала его талию, заставляли, принуждали поддаваться: очарованию милых и беззаботных «семейных радостей», которых он до сих пор был лишён, но про которые уж так красочно распинались сослуживцы, уже обзаведшиеся…

Хотя, скорее, как подсказывал циничный прагматик, глубоко окопавшийся в его душе – просто старались сподвигнуть его, свободного и независимого, сунуть голову в ту же петлю. Семьи и её обязанностей.

Со скандалами. Вечными простудами и врачами на дом. Школой, с её формой, из которой вечно кто-то, да – вырос. Уроками. Пикниками на природе. И – главное!

Семья сделает из любого человека примерного работника.

Заставляя зубами и ногтями держаться за хорошее рабочее место: чтоб не дай Бог, не потерять источник денег, позволяющий и достойно одевать и обучать, и содержать в порядке и машину и квартиру. И Семью. Чтоб завидовали все друзья-родственники-соседи. И чтобы прикрыть «правдивыми» радостными заверениями, что «у них с милой Софи всё просто замечательно!», пустоту и безысходность в груди.

Осознание того, что уже попал в такой капкан, из которого не существует для мужчины достойного выхода!..

Который не оставлял бы на сердце кровоточащих ран, а в голове – пустоты отчаяния… Не говоря уже о кармане.

Все эти мысли проносились сквозь его разум всезатопляющей Ниагарой, падая вглубь сердца, и разбиваясь в мелкие дребезги о Логику: хватит валять дурака! Всё это – обман, иллюзия! Созданная специально для того, чтобы проверить его на «прочность»!

Бежать – надо! И быстрее!.. Иначе затянет чёртов уют и спокойствие «семейного гнёздышка»! Наверняка специально и спроектированного так, чтоб он уж точно – погряз!..

– Дорогая! А стоит ли у нас в холодильнике уже остывшая водка?

Вопрос на какой-то миг потряс «дорогую». Наверняка проектировщики её поведенческих рефлексов не предусмотрели на этой стадии столь странной реплики.

Пока дама пыталась ответить, Бишоп заговорчески наклонился к детям:

– Внимание, молодёжь! Важное боевое задание! Ну-ка – кто первый?! Быстренько помогите маме достать из холодильника водку! И как можно скорее поставить её, и закуски, на стол! Папа и мама будут праздновать!

Как только цепкие ручонки с воплями восторга от новой игры оторвались от его ног и шкуры, он, что было сил, даже не выпрямившись, припустил по коридору!

На могущие ожидать впереди «ловушки» уже внимания не обращал: самая страшная – вон: орёт-визжит-плачет там, позади!.. «Дорогая», грациозно вихляя бёдрами и смешно закидывая икры, как делают все женщины, ещё пытается догнать… Дети же, зная проворство отца, просто ревут в голос!

Господи!..

Будь прокляты изощрённые мозги гнусных тварей, придумавших всё это! Утешает только одно: вряд ли есть что-то могущественней тенёт, в которые его только что старались…

А он…

И ещё грыз, разъедая сознание неумолимой гнилью, вопрос: а, может, не стоило убегать? Может, он, козёл этакий, упустил свой единственный шанс на подлинное Счастье?.. И – всё, что негласно обещали ржущие сейчас, наверное, так, что антенны трясутся, зелёненькие человечки – у него бы было…

Со всё понимающей, и никогда не устраивающей скандалов, сексапильнейшей женой. С любящими и не шалящими детишками: которые – «Все – в него!» Которых можно учить, баловать и с которыми можно возиться, пока не… Подрастут?

А подрастут ли они тут?!

Семья, где всё «спроектировано» и идеально подогнано именно под него…

Кто знает – может, он и не заскучал бы с ними никогда?!..

И никогда не появилось бы мыслей разрубить эту, растворяющую его Индивидуальность, и перелицовывающую «я хочу» – в «я должен», петлю, единственным возможным способом – застрелившись?.. (Или пушку – отобрали бы?..)

О-ох… Мчась по коридору, всё дальше от затихающих вдали криков и детского плача, он и сам поминутно протирал глаза. Влага, стекая по щекам, и уже колючему от пробившейся щетины подбородку, так и падала на пол, оставляя отлично заметный след. Если бы кто пустил за ним собак…

От этого окружающее белое пространство, в котором и так плохо было всё видно, становилось ещё и туманным, и расплывчатым.

Господи! Да кончатся ли когда-нибудь его мученья?! Его мытарства по чёртову Лабиринту, ставящему теперь, когда он почти до предела измотан и нравственно и физически, столь сложные задания?!..

С содроганием он думал, что же может быть следующим Этапом испытаний?

И – сможет ли он добраться до этого, и пройти так, чтоб не затронуло ни жены, ни детей?.. (Тьфу ты! Вот он и почти попался на этот крючок! Но он не вернётся!.. Трезвый наблюдатель где-то там, в уголке сознания, похихикивал себе в усы: скоро дядя Бишоп придёт в норму. И будет злиться сам на себя… А потом – и посмеётся. Ну а пока – надо бежать!)

За следующим углом оказалась его Мать.

И то, что она уже девять лет как скончалась от рака, нисколько укола в сердце не ослабило!

Однако инстинктивно куда более сильное желание – повиноваться приказу крошечного наблюдателя – здравого рассудка! – заставило его вихрем промчаться мимо трогательно распахнутых объятий!

Хотя желание прижаться к родному мягкому и привычно-заботливому телу было почти непреодолимым! Ведь именно там, во всепонимающих и успокаивающих, помогающих зарубцеваться любым душевным ранам и обидам, материнских объятиях, он и находил успокоение, когда, случалось, его и лупили в школе, или учителя придирались, или, или… Да мало ли!..

Но с матерью оказалось легче – после «жены и детей» – явный перебор!

А он – тот ещё Колобок!

«Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл… А от тебя, порождение вражеского хитро…опого Разума, и подавно…»

Не уйти ему только от этого, глубоко сидящего в мозгу, циничного и прагматичного наблюдателя – себя самого.

Подлинного.

Завернув за очередной угол, он позволил себе перевести дыхание: никого!

Неужели закончились чёртовы «социально-нравственные» тесты?!

Что-то подсказывало ему, что ни нападений, ни искушений ждать уже не надо. Впереди – финиш. Конец. Выход из Лабиринта. А, может, и из самой жизни?

Может, его попросту… Уничтожат? «Деактивируют»?! Стоило ли так упираться?

Но…

Раз уж он благополучно и «в здравом уме и трезвой памяти» добрался до самого конца, может, его всё же просто – вернут «в исходную колонию двуногих без перьев, и с плоскими ногтями»? (Платоновское, будь он неладен, определение Человека…)

То бишь – на Землю?

Инстинкт… Это он заставил его пробраться, прорваться, преодолеть все препятствия и проблемы. И он же говорил ему теперь, что – всё.

Испытания закончены.

Уж он-то представлял, что про него могли понаписать чёртовы «исследователи» в итоговом «Акте полевых испытаний»:

«Отобранный экземпляр отвечал нашим представлениям о поведении и физических кондициях среднестатистической мужской особи. Он продемонстрировал:

– отличную адаптацию к совершенно новым и непривычным для него условиям,

– хорошую сообразительность и логику при решении задач на ориентацию в упорядоченных техногенных структурах,

– быстрое освоение незнакомого типа оружия, и меткую стрельбу,

– отсутствие комплексов при уничтожении как крупных, так и мелких хищников,

– всеядность и отсутствие брезгливости,

– следование основному инстинкту так, чтобы это не снижало бдительности,

– полное равнодушие к оседлой семейной жизни,

– настойчивость в достижении цели, доходящую до фанатизма…»

Страшновато получается, если взглянуть трезво: он – идеальный… Наёмник.

Без изъянов и слабостей. Почти. А если они есть – он в состоянии контролировать их. Преодолевать. И обладает явно – последовательностью в действиях, и упорством.

Но какие же, чёрт возьми, Цели на самом деле ставили себе и ему проклятые твари из космоса, проверяя его поведение в процессе «преодоления» всех этих препятствий?!

Проверить, получится из него хороший Работник? Солдат? Исследователь?

С холодной расчётливой головой, и твёрдой рукой?!..

Как узнать, что же про него выяснили эти…

Странно.

Он не помнил, на чём остановился. Вот амфитеатр аудитории, два десятка студенток-девушек, выжидательно смотрящих на него, вот доска, в руке – мел…

Но какой была предыдущая фраза лекции?!

Он раздражённо потёр лоб тыльной стороной кисти с мелом. Ладно, вот – формулы. Логично предположить, что раз он не дописал промежуточное выражение доказательства, с него и надо… Продолжим:

– Итак, как я уже упомянул, дифференцируя это выражение по времени, мы получим… – затылком чувствуя, что что-то не так не только с ним, но и там, в лекционном зале, но всё равно докончив писать новое выражение, он медленно обернулся. Взглянуть – словно бы проверить, успевают ли записывать студенты.

Странно.

А куда девались сорок с лишним парней?..

3. Безопасный способ захоронения.

Рассказ.

Теперь, когда снег на камнях стаял, очень даже хорошо стало видно, что это и не камни вовсе – а серый щебень, тусклая пыль, и обломки, рассыпающееся при растирании в руке в песочно-гравийную серую труху. Однако вот пальцы в серый цвет она не пачкала…

Хольгер стряхнул с ладони остатки песчинок, в которые раскрошил большой булыжник, вытер ладонь о зад парки. Одел рукавицу обратно. Сплюнул. Теперь-то он был точно уверен: да, это – бетон, будь он неладен.

Старый, разрушившийся от времени, дождей и холодов, бетон. Вот уж поистине, наивные ребята были эти предки: строили свои многоуровневые пещеры – дома! – из такого вот жиденького материала. Чего ж удивляться, что все «дома» давным-давно превратились в бесформенные холмики из того же щебня, сгнившей арматуры и вот такой – серой – трухи. То ли дело – гранит. И пусть его приходится долго и упорно обтёсывать, но уж если такую глыбу заложишь в стену, они будут служить тысячелетиями. И глыба, и стена!

Правда, до этой простой мысли додумался не Хольгер, и даже не его отец Хольм. Это решение для надёжной закупорки жерла пещеры Общины предложил Улаф, дед Хольма и прадед Хольгера. Однако только два года назад их Община закончила, наконец, возведение третьей стены и прокладку воздуховодов. И теперь в Пещере зимой – тепло, а летом… Да, летом.

Летом всё равно приходится поддерживать огонь под котлами, чтобы вода, циркулирующая по змеевикам, трубам и батареям, делала жизнь в огромном скальном лабиринте хотя бы терпимой. Да и дрожжи при минусовых температурах не растут.

Хольгер передёрнул плечами: он ещё помнил, как до окончания строительства третьей стены, всем семьям приходилось на декабрь-март перебираться в общую трапезную, и жить там. Нет, не то, чтобы это уж очень сильно напрягало… Хотя да – напрягало! Едкий запах от сотен, давно не мытых, и… выделявших продукты жизнедеятельности в общий воздух, тел… И неизбежные стычки-склоки от тесноты.

С детства всё это запомнилось отлично. Как и визгливые драки между озверевающими от тесноты и невозможности никуда выйти из утробы пещеры, женщинами.

Какое счастье, что сейчас все могут жить если не парами-семьями, то хотя бы Родами! И если план Петера сработает как надо, ещё до следующей зимы каждая вторая пара-семья обзаведётся собственной каморкой. Пусть небольшой – три шага в ширину, и пять – в длину – но – собственной! Так что изготовление идущего на перегородки кирпича-сырца из высушенной на солнце глины с соломой летом продолжится.

Махнув своим, он осторожно двинулся дальше вглубь ложбины, вначале полого, а затем всё круче переходящей в овраг с совсем уж отвесными склонами, и упиравшейся в дальнем, глубоком конце, словно бы в тупик. Нет, это не тупик. Это, это…

Это полузаваленная такими же, как он только что подобрал с оттаявшего участка, обломками, пещера. Ух ты!.. Стало быть, это какое-то сооружение, как эти штуки называли те, жившие до Войны, «цивилизованные» люди!

Значит, придётся удвоить осторожность!

От чёртовых «цивилизованных» предков ждать хорошего не приходится. Разве что ещё каких-нибудь «средств массового уничтожения»! – вон, как в случае с людьми Общины Сундбю, которые раскопали, вроде, старый склад консервов, а на деле…

А на деле перемёрли почти все, отравившись этими самыми консервами. Потому что не выдержали банального Карантина у первых попробовавших хотя бы в пару недель!

Горстка тех, кто не ел, или чудом пережил отравление, так и продолжает мужественно бороться за выживание, стараясь наплодить как можно больше детей. Остальные Общины им не мешают. Но – и не помогают, и к себе не берут. Мало ли – ещё подцепишь от них какую заразу…

А лечить, кроме трав и мёда – нечем!

Так что обнаружение пусть на самой границе, но – своего Участка, подземного «сооружения», Хольгера не обрадовало. Вот уж находка, которую пожелаешь только врагу!

Не перемереть бы.

– Кнут, Яди! Вы пойдёте со мной. Нужно осмотреть эту… Пещеру. Райдер! Если мы через… скажем, к ночи – не вернёмся, примешь командование над Общиной. А сейчас бери остальных и возвращайтесь. Да, вот ещё: если мы совсем не вернёмся – сюда пока не ходите! Хотя бы год.

– Но Вождь… Не обязательно же вам самому лезть во все дыры, которые…

– Довольно! – он оборвал неуверенно пытающегося возразить Райдера, – Я сказал. Исполнять!

Райдер буркнул традиционно-обязательное «Так точно, Вождь!», развернулся и скомандовал остальным шести охотникам:

– Стени, Бьорн! Впереди меня. Ларс и Дорн. Замыкаете. Калле и Лувах – в середине. Уходим! – а молодец. Не зря парень (Ну как – парень! Отец двоих сыновей и правая рука Хольгера!) должен или сопровождать Вождя во всех вылазках, или руководить Общиной, пока того нет, учился. Кое-чему научился. В середину поставил самых юных и ещё не владеющих всеми навыками работы с оружием.

Когда последний силуэт скрылся за гребнем холма, Хольдер развернулся к оставшимся с ним. Ох уж эта «работа» Вождя:

– Вам ясно, почему я выбрал вас?

– Конечно, Вождь. – ковырявшего, как обычно, сосновой щепочкой в зубах Яди вообще ничем нельзя было пронять. И говорил он всегда в лоб: то, что думал! – Мы – самые старые. И нами смело можно пожертвовать во Благо Общины. Но мы ещё сохранили кое-какую быстроту реакции (хе-хе)… И кое-какой боевой опыт, – он постукал себе по виску пальцем, – Поэтому, если что (Тьфу-тьфу!), – плевок через плечо, – не подведём!

Хольгер кивнул. Его люди – реалисты. Да и его самого выбрали в Вожди вовсе не за то, что он праправнук Улафа и сын Хольма. А за готовность всем, и в первую очередь – собой, пожертвовать ради выживания Общины. И храбро лезть везде в первых рядах.

– Кнут! Сразу за мной. Яди. На тебе – тылы. Вперёд.

Они медленно, поминутно оглядываясь, двинулись к пещере. Яди снял с плеча лук и наложил стрелу. Кнут поводил плечом, как всегда делал в минуты опасности.

Копьё, которое Хольгер сжимал в руке, придавало хоть какое-то ощущение защищённости: если в странном отверстии живёт, скажем, медведь или рысь, убить втроём нетрудно. А вот если медведица с медвежатами – придётся бежать! Потому что, пусть меньше весящая после зимней спячки, и кормления детёнышей, самка – в тысячу раз опасней самца! Так как, словно безудержный в бою берсерк, будет защищать своих детей!

Собственно, Община Хольгера и сама руководствовалась точно такими же принципами: для детей они готовы на всё, что угодно! Может, поэтому и выжили до сих пор. И хоть нельзя сказать, что процветают, но вымирание от голода, болезней или вырождения, как Общинам Мальма, Эриха и Коати, им точно не грозит. Так будет и дальше, если и впредь они будут вести себя осторожно и вдумчиво.

Пройти триста шагов удалось за пять минут – никаких следов, ведущих к жерлу чернеющего отверстия, на грязно-белом полотне всё ещё сохранившегося здесь, в глубокой лощине, снега, видно не было. Значит, скорее всего – внутри есть некая опасность. Иначе точно: рысь ли, медведь, или волко-львы, обосновались бы. Ну, тогда и пахло бы тут соответственно, и идти пришлось бы куда медленней и осторожней! Да и людей он тогда оставил бы всех!

Хольгер остановился в пяти шагах от полузасыпанного таким же серым крошевом, как и на стенах, отверстия неправильной формы. В высоту оно, пожалуй, достигало полутора шагов, а в ширину – пяти. Следов того, чтобы кто-то пытался искусственно сузить, или хотя бы – замаскировать его, не имелось.

Значит, точно – ни людей, ни животных. Правильно он сделал, что отослал остальных. Охотой не пахнет. Тогда – просто разведка. А ему в его сорок два, можно смело лезть куда угодно – он честно исполнил долг перед Общиной: пятеро крепких и здоровых отпрысков мужского пола – достойное пополнение Племени от его лица! Да плюс ещё две девочки. Правда, одну уже сожрали чёртовы волко-львы… Жаль Бригитту.

Они с Яди заработали ногами в унтах и рукавицами.

– Кнут, разжигай.

Кнут, опустившись на колени, вытащил из заплечной сумы трут и огниво с кресалом, сухие щепки, и палки потолще, и в пару минут разжёг костерок на расчищенной Хольгером и Яди от снега площадке. И здесь на дне лощины тоже повсюду лежал слой серого порошка вперемешку с гравием. Бетон, чтоб ему пусто было!..

Хольгер не боялся, что кто-то учует, или заметит дымок или огонь от костра – они в низине, и «походные» дрова специально высушены у водогрейных котлов.

Когда огонь разгорелся как следует, они взяли каждый по головне – толстому суку от смолистой сосны, задние концы которых Кнут предусмотрительно не слишком сильно в костёр вдвигал. Таких факелов хватает минут на десять. А им больше и не надо.

Однако вскоре Хольгер убедился, что – надо.

Пещера, куда они попали, пройдя почти не нагибаясь, под свод, оказалась ну очень глубока. Дальний конец прямого, как стрела, коридора, проложенного сквозь камень, и с небольшим, но постоянным уклоном идущего вниз, терялся в темноте. Монолитные стены явно никто не пытался хоть как-то «облагородить»: грубые грани и изломы скалы свидетельствовали о том, что их ровность и аккуратность никого из строителей не волновала.

А что, интересно, их волновало?

Сохранность того, что, возможно, они здесь хотели укрыть от солнца? От… Войны? Может, очередной склад консервов? Или… оружия? Или – ха-ха! – Музей?..

Высота коридора-тоннеля, в котором они свободно могли стоять выпрямившись, достигала трёх шагов. Своды не закопчены – значит, точно: никто здесь ещё со времён Войны не ходил. Или, по крайней мере, не ходил с факелами, оставившими сейчас, когда они замерли на несколько мгновений у входа, мутно-расплывчатые чёрные пятна копоти на потолке. В ширину Хольгер насчитал шесть шагов. Хм-хм…

Похоже, здесь могли даже ездить эти старинные «автомобили». Значит, шансы на то, что внизу есть что-то дельное, не так уж и плохи. Особенно с учётом того, что он видел на входе: следы огромных ворот, превратившихся сейчас в ржавую труху вперемежку с кусками не то рельсов, не то – балок, и охранявших это место неизвестно сколько лет – быть может, даже действительно с самой Войны. Если не раньше.

– Проходим внутрь. Смотреть под ноги.

Сам он свой факел поднимал повыше: чтобы осмотреть своды и стены.

Ну и – ни-че-го.

Скала, скала… Никаких следов поперечных ответвлений, или воздуховодов, как это сделано у них в пещере. Вывод вполне однозначный: это место не предназначалось для жилья! Иначе при входе имелись бы вырубленные по бокам караульные помещения, и по потолку была бы проложена хоть какая-то вентиляция. Или кабели энергоснабжения – как в найденном при Ульме бомбоубежище.

Когда отверстие входа превратилось в крохотную тусклую точечку, а вокруг ничего не изменилось, Хольгер решил, что – хватит.

– Возвращаемся.

А молодцы его «старички». До этого и не пикнули, когда они чуть не бегом понеслись в чернеющую и холодную глубину. И сейчас, когда точно так же внезапно ломанули обратно – не возражали. Сами знают: раз ничего пока не нашли, и пещера очень глубокая, придётся не брать нахрапом, а – методично изучать. Для чего организовать снаружи походный Лагерь, и наготовить побольше факелов: эти уже прогорели как раз до половины. Только-только успеть безопасно вернуться.

Выбравшись на поверхность, Хольгер велел напарникам-«старичкам» подняться по крутым склонам пещеры с обеих сторон, и повнимательней изучить снег и лес вокруг.

Сам он ещё раз осмотрел вход. Всё верно: вот здесь она была, железная дверь. Может, такая же, как у Общины Брюненмаа. Тогда не удивительно, что слой ржаво-чёрной трухи столь толст: толщина двери наверняка не меньше метра. Была.

Была, да сгнила – он криво усмехнулся, поддёв носком унта кусок плоского металла – похоже, от внешней обшивки. Жаль, конечно, что не взяли «нахрапом». Да и ладно.

Хватит бессмысленного «обдумывания». Без конкретных фактов оно ни к чему не приведёт. Пора к выходу из лощины. Через десять минут туда подойдут и разведчики.

– Докладывай ты, Яди.

– Слушаюсь, Вождь. Значит так. У лощины, на открытом пространстве, снег почти растаял. Везде – чёртов бетон, ничего не разобрать. Только под деревьями снег есть. Отлично видно следы лося, кабана, косули, белок. Людских – нет. Абсолютно точно – нет. Иначе чёртовы звери не ходили бы тут вразвалочку: встретил следы только неторопливых шагов. Никто из животных не… убегал от опасности. Значит здесь – спокойно. Для них.

А молодец старичок-ветеран. Сразу говорит и наблюдения и выводы. Опыт! Который со временем переходит в иное качество – когда человек делает сразу капитальные обобщения на основе одной точно подмеченной детали: вроде – «ходили шагом!».

Опыт. Вот что им всем так нужно, и вот почему больше никто и никогда не поступает, как поступали в Общине Юнатанмаа.

Это они выгоняли из Пещеры стариков, которые уже не могли приносить пользу на охоте и дома. В результате – разучились и читать, и содержать Хозяйство пещеры, и охотиться. И попросту вымерли от какой-то эпидемии. Кажется, обычного гриппа. Ну, или – необычного: сейчас уже неважно. А важно то, что их Пещерой теперь вовсю пользуется Племя Еспера – и неплохо пользуется! Вот уж кто плодится так, словно хочет рекорд установить… Их отделение от Общины Карлмаа произошло всего два поколения назад, а народу уже – чуть ли не больше, чем в дедовской Общине.

– Ты, Кнут?

– Согласен с Яди: животные непуганые. И следов людей нет. Правда, я всё-таки думаю, что когда-то Община Малахии пыталась здесь если не обосноваться – то хотя бы поохотиться. Вот. – он протянул ладонь.

На рукавице лежал грубо сделанный каменный наконечник стрелы. Они и сами делали раньше такие же. Раньше. До того, как прадед Хольгера научился изготовлять наконечники из кости с противозубьями – такие, что, раз попав в тело, уже не выпадали из него до самой смерти зверя! И сейчас такими пользуются все Общины.

– Значит, этому наконечнику не меньше… Шестидесяти лет.

– Думаю, что так, Вождь. И если и правда – после этого соседи сюда не совались, причина того, что они оставили такие богатые дичью угодья, должна быть очень серьёзной… – это отлично понимали и Хольгер и Яди. Однако Яди помалкивал себе, хитро щурясь, да делая вид, что сморкается.

Пришлось подвести итог похода и разведки Хольгеру:

– Уходим домой. Все трое – в малый Карантин.

До Пещеры добрались уже после захода солнца. Серп луны обманчиво монотонно отражался от склонов горы: их третья стена замаскирована так, что незнающий никогда не найдёт… Хольгер выкрикнул их имена. Потому что не хотелось бы от настороженных часовых получить стрелу, если те решат, что это крадутся чужаки.

Привычные слова пароля не успокаивали: Торки и Ларс, стоявшие сегодня в карауле, смотрели на них словно испуганно, и держаться старались подальше – а молодцы.

Всё правильно: все уже знали, что Охотники нашли новую пещеру Древних. Так что, может, и заразу какую притащили на себе! Поэтому никто из караульных не удивился, что в общую Пещеру троица не пошла, а направилась сразу в Малую Карантинную.

Через полчаса, когда огонь в каменном очаге уже полыхал вовсю, и крохотная каморка нагрелась, они переоделись в сухую одежду, хранившуюся тут же, в нишах по стенам. Сырые парки и анораки развесили на шестах у очага. Наконец к входному отверстию принесли котёл с кашей – Хольгер услышал характерный стук в дверь.

Яди открыл её, и, пошипев и попрыгав – обжёгся о дужку! – внёс котёл в пещерку.

Ложка у каждого имелась своя, и они споро работали ими до тех пор, пока неопределённого цвета и вкуса варево не закончилось. После чего выскобленный практически дочиста котелок выставили наружу. Хольгер знал – теперь его тщательно прокипятят, и завтра с утра снова наварят полбы с дрожжами – только для них троих.

Через ещё десять минут снова раздался стук в дверь: Райдер пришёл за указаниями.

– Значит так. Пещера очень глубока. Мы… – Хольгер рассказал о результатах их похода в глубину, и разведки окружающего леса, и подвёл итоги, – Поэтому сделаем так. Ты остаёшься за главного в Пещере. Я с отрядом в пятнадцать человек организую временный Лагерь возле… – Хольгер быстро рассказал о своих планах долговременного обследования найденной пещеры, и действиях Райдера, если их партия не вернётся через неделю.

Райдер не возразил – а попробовал бы он!..

Через час, ворочаясь в спальнике из оленей шерсти на каменной полке, устланной сеном и старыми шкурами, Хольгер всё ещё думал и переживал. Как ему сейчас не хватает привычной густой вони и гула Пещеры (Особенно заметной после целого дня снаружи!): терпко-кислого запаха дрожжевой массы, пота, нечистот, прогорклого жира. Рёва и плача младенцев в яслях. Занудно-монотонного бормотания учащихся, зубрящих уроки по нескольким чудом сохранившимся книгам, (Он ещё помнил рассказы старожилов, как из-за трёх учебников по Истории, Химии и Физике у них произошла настоящая война с соседями – Племенем Гиудов! Ну, те были почти все бобарами, и всё равно долго не протянули бы в суровых условиях Нового Ледникового.) потрескивания смолистых толстенных стволов под водогрейными котлами, и гудения огня в дымоходах…

Его очень беспокоила сегодняшняя находка: что-то, вот чуяло его нутро, с ней не так!.. Ну, то, что его предки не нашли ложбину с пещерой – понятно. Не до разведок им было тогда, в дни Возвращённого Солнца. Когда оно появилось, наконец, на затянутом до этого пеленой туч небосводе, первое время все радовались.

Рано радовались. Стоило начать испаряться всей той гадости, что до этого лежала на поверхности земли, связанная снегом и льдом, как началось… И продолжалось чертовски долго.

Только триста лет, как более-менее закончились кислотные дожди, превращавшие не то, что цемент – а и прочнейшую сталь пра-предков в рыжую воздушно-аморфную труху. В те тяжкие времена потерь редко кто решался уходить от основного Дома дальше, чем на половину дневного перехода. Потому что против едких, и воняющих серной кислотой и медью потоков с неба шкурами не закроешься!

А уж потом, когда стало возможным сажать в не совсем ещё оттаявшую землю овёс и рожь – и тем более некогда. Потому что все, кто мог держать в руках мотыгу или лопату – счищали верхний, испорченный слой почвы, рыхлили, копали, боролись с прущими, словно кабан во время гона, мутантами-сорняками. И всё равно почва без удобрения очень быстро истощалась, и нужно было расчищать очередной участок…

Так что неудивительно, что лишь сейчас, когда людей и возможностей стало больше, они могут позволить себе такую вот роскошь: разведку без чётко намеченной цели.

И сейчас Хольгера сильно напрягало то, что такую, вроде, удобную пещеру не облюбовали ни медведи, ни волко-львы под логово. Значит, завтра придётся взять чёртовы газоанализатор, микроскоп, и совсем уж старьё: счётчик Гейгера.

Ладно, они возьмут. И генератор ручной потащат.

А теперь – спать!

Анна возмущённо фыркнула:

– И – что?! Раз я больше не могу иметь детей, значит, можно плюнуть на все остальные мои потребности, и переть, словно очумевший по весне лось – в каждую новую дырку?! А о детях ты хотя бы подумал?! Ага, конечно, – она жестом остановила готовые сорваться с его уст возражения, – Два раза даже ты подумал! Нет, Хольгер, сын Хольма, ты никогда обо мне и детях не думал! Ты просто спихнул ответственность за нас на Елайзу, и пользуешься случаем потешить вдоволь своё идиотское любопытство! Засунуть свой дурацкий нос во все новые щели! Раскопать чёртово дерьмо, зарытое этими мерзавцами-пра-предками, которое они наверняка зарыли специально: только для того, чтоб мы все уж наверняка передохли сейчас, если не передохнем в первые годы после Войны – от радиации! Вон: пример Сюндбю тебя ничему не научил?!

Хольгер знал, что остановить поток бессмысленно-субъективных оскорблений и идиотски-предвзятых суждений теперь невозможно. Поэтому просто повернулся спиной к расплывшейся брызжущей слюной колоде, бывшей когда-то самой сексапильной и вожделенной девушкой в их Общине, и неторопливо двинулся вглубь Пещеры – к кухне. Однако Анна и не думала отступать или отставать:

– Куда это ты собрался, «Муж мой, Вождь мой»?! Что, неприятно слушать единственного человека, который тебе правду в глазки-то твои хитрущие скажет?! И вот верно говорила мне мать: ты для него – не жена, а престижная «спутница жизни»! Повод повыдрючиваться перед всем Племенем – вот, смотрите, какой я крутой! В поединке за Анну победил трёх самых сильных бойцов! Да ты, со своими «крутыми» амбициями и заумными размышлениями всегда вызывал у меня только отвращение! Упёртый идиот! Умник хренов! Ничего тебе кроме твоих дебильных «разведок» не надо! Даже секса! Ты – даже если и спал со мной – то только «во имя Долга!» Чтобы заделать мне детей! Чтобы я подольше ходила беременной, помалкивала, и тебе бы не надо было!..

– «Выполнять супружеский долг!» – докончил он про себя, сделав знак Петру и Мозесу. Те поспешили оттеснить напирающую и бурно жестикулирующую Старшую Жену Вождя с покрасневшим от гнева лицом, по которому сейчас от распиравших эмоций буквально текли потоки пота, в проход между классными комнатами, в которых, к счастью, в это время никто уже не бубнил: «…нил-каждый-год-разливал-ся-и-приносил-на поля-древних-египтян-плодородный-ил-и-влагу…», или «…поваренная-соль-имеет-формулу-натрий-хлор-и-жизненно-необходима-всем-организмам…»:

– Простите, госпожа. Извините, госпожа Старшая Жена! Вождя ждут дела!

Хольгера покоробило, хоть внешне он виду и не подал: и эта стерва с лоснящимся от жира и в мерзких чёрных точечках угрей, лицом, что поперёк шире – его Старшая Жена!..

– Какие, на …, у него дела! Отвертеться от нормального супружеского секса – вот его дела! Уж тут-то он мастер – куда до него другим! Прошло твоё время, Хольгер! А вот раньше, призовой ты кобель, небось, не заикался, что «фигура, мол уже не…» – женщина, от которой он всё отдалялся, продолжала выкрикивать ему в спину оскорбления. Хольгер относился почти спокойно: все знают, что у Анны – зуд в…

Может, сам виноват? «Разбудил» в ней эту самую «женщину» ещё тогда, в молодости, когда и правда…

Призовой кобель. Он невольно дёрнул плечом.

Чёрт бы её подрал, «Госпожу Старшую Жену»!..

После рождения Леннарта, их второго, Анна перестала следить за собой: очевидно, надеялась, что теперь-то она навсегда покорила сердце за месяц до этого ставшего Вождём, Мужа. После рождения третьего, Гюнвальда, Хольгера на «выполнение супружеского долга» подвигало только сознание того, что первые трое получились чертовски (Тьфу-тьфу!) хороши: крепенькие, здоровые, ясноглазые и схватывающие всё буквально на лету. Тела – без этих дурацких «мутаций», или каких других дефектов. И, значит, нужно «ковать железо, пока горячо!» Пока «детородный период» у Жены Вождя ещё не кончился…

Вот он, преодолевая естественную брезгливость к расплывшейся потливой и уже сильно ворчливой матроне, и «наплодил» ещё двух Охотников и двух будущих Жён. «Хранительниц Вековых Традиций и Домашнего Очага». А проще говоря – самок.

Да, Хольгер не обольщался ролью женщин в их Общине: чего бы те о себе не мнили, они – не больше, чем машины для рождения и вскармливания до ясельного возраста будущих Охотников. Потому что из Пещеры их выпускать – себе дороже. Что и показал печальный пример их старшенькой, Бригитты, Бритты, сбежавшей из-под надзора Воспитательницы, и прошмыгнувшей в лес под носом у Караула.

Он тогда наказал, конечно, и ту, и тех – в назидание остальным, а вовсе не потому, что родная Дочь… Но Бритту уже не вернёшь: не могут женщины ни быстро бегать, ни внимательно наблюдать. Не говоря уж о владении оружием и навыками боя…

На кухне всё было как всегда: то есть в полном порядке. Толстый Олаф, взобравшись на помост, и свирепо ругаясь с Калле и Бьорном, что-то споро мешал в огромном котле, поставленном на Большой Очаг – чугунную конструкцию с удобнейшими печами и съёмными колосниками пришлось тащить аж от самой Пещеры, обнаруженной прапрадедом Ульмом. (Правда, каменно-глинянный Очаг, бывший у них до этого, не разобрали, а оставили для страховки: и верно, лет восемь назад, когда число жителей их Общины перевалило за третью сотню, понадобился и он!) Калле резал-рубил что-то большое на разделочном столе (по виду – замороженную ногу оленя), а Бьорн как раз засовывал в топку очередной огромный чурбак.

– Привет, Олаф. Здравствуйте, Калле, Бьорн.

– Здравия желаем, Вождь! – нестройный, но весьма бодрый ответ порадовал: значит, ни неполадок в работе оборудования кухни, ни нехватки в продуктах нет. Хорошо. Только вот… Что это за новая чёрная дыра образовалась в скале там, где у них дровяной склад?

– Как дела? Что там с обедом?

– Всё отлично, Вождь! Успеваем вовремя. Только вот…

– Да?

– Видите – огромную дыру вон там, в стене? – если честно, такую не заметил бы только крот, – Так вот у нас проблема! Нужно бы убить чёртову тварь, что её прогрызла!

Сердце Хольгера сжала гигантская волосатая лапа с острыми когтями.

Что за «Тварь» завелась у них в Пещере?! И – главное! – откуда?!

Всё, что может «прорыть» скалу – стальные проходческие машины древних! – давно рассыпалось в ржавую труху! А из живых такое не под силу и мутантам-барсукам!

– И… Что же это за тварь?

– Да я сейчас свистну ей, Вождь – вот и посмотрите!

Олаф быстро сунул два пальца в рот, и не успел Хольгер остановить его, (Свист – нехорошая примета!) высокий звук, от которого заложило в ушах, разорвал мирный уют шкворчания жаркого на очаге, бульканья варева в котлах, и гула огня в топках.

И почти сразу в глубине метрового отверстия кто-то завозился, зафыркал и зарычал, словно снежный барс, только колоссальных – с медведя! – размеров! И вот уже на Хольгера бежит, цокая твёрдыми, словно сталь, коготками, по скале пола, и злобно скалясь остриями белых треугольных зубов, огромная крыса!

Хольгер понял, что не готов!

Ещё бы! Ведь это – Пещера! Здесь никто не ходит с копьём в руках, и привесив к поясу мачете и два метательных ножа, и уж тем более – с колчаном и луком за спиной!

Однако он приготовился дорого продать свою жизнь, почему-то инстинктивно чуя, что Главный повар и его помощники на подмогу не придут: они – предатели! И как-то уже договорились с новым Врагом!

Крыса прыгнула, целясь ему в горло. Нож для разделки мяса, который Хольгер выставил перед собой, просто сломался, столкнувшись с – не то – бронированной, не то – просто очень крепкой щетиной на груди твари!

Его опрокинули на пол. Острые зубы клацнули всего в ладони от лица, и он впервые позволил себе то, чего прежде никогда не делал ни в Пещере, ни на охоте: громко и с омерзением заорал! Тварь оттолкнул поджатыми к груди ногами. Она, отлетев, свалила с очага какой-то котёл, и обжигающая жидкость разлилась по полу!

В спину словно впилась тысяча иголок! Кипяток!..

А сверху вдруг на него прыгнули и Олаф, и остальные повара! И – что самое странное! – рядом с ними оказалась и Жена, и погибшая Бригитта, и даже его пра-прадед Ульм.

Хольгер зарычал, тщетно пытаясь встать на ноги: спину немилосердно жгло!

С диким криком он…

Проснулся. Открыл глаза.

Над ним маячило перепуганное лицо, и его здорово трясли за плечи – это оказался Яди:

– Вождь! Да Хольгер же!.. Проснись ты наконец!

– Ф-фу… – он рывком сел на жёстком ложе, пощупав спину: ах, вот в чём дело! Туда впился наконечник копья, который нашёл Кнут, и который он перед сном рассматривал, да так, похоже, и уронил под бок. – Спасибо… Давно я… Кричу?

– Да нет. Всего несколько секунд. Но уж выл до этого как страшно! Словно волко-львы, обложившие оленя!.. Что, кошмар?

– Д-да… Да, будь он неладен… Вот уж приснилось, так приснилось! Спасибо ещё раз. Ладно, хлебнём, раз уж проснулись, водички – да снова спать.

– Хольгер… – в глазах Яди блестело не только беспокойство за него. Там гнездился и почти неприкрытый страх, – Мы… Точно должны лезть в эту… Новую Пещеру? Может, стоит отложить – хотя бы до лета?

Хольгер знал, конечно, легенду о Вещих Снах, которые снятся Вождям, или их Жёнам накануне каких-то важных событий… А уж Яди, как Охотник старше его, наверняка и верит в этот бред – причём слепо и твёрдо, куда сильней, чем в того же Христа.

Но – поддаться на суеверие… Недостойно Вождя.

– Мы должны залезть в эту Пещеру послезавтра. А завтра соберёмся, уложим чумы, запасём продукты… И всё остальное. Как раз для нашей безопасности мы и полезем туда – вдруг удастся поселиться там. Нам нужны новые подземелья – вспомни: нас больше, чем Дом может вместить. Женщины постоянно скандалят. Разделяться пора. А тут – такая удобная Пещера. Незанятая.

– Ладно, ладно… Спорить не собираюсь. – А ещё бы! Жена несчастного Яди – одна из самых склочных мегер в их Общине! И всё, что она «недобрала» в трапезной или Прачечной – обращается на голову Яди, – Надо – так надо… Но, может, всё же – летом?..

– Нет, Яди. Чует моя задница, что отсрочкой тут ничего не выиграть. Если уж Пещера простояла после Войны столько веков – неделя или даже месяц ничего не решат, конечно. Но! Нам-то дней через десять уже сеять надо будет. Сам знаешь – тут уж не до разведки: займём опять всех трудоспособных.

Так что – послезавтра!

Послезавтра настало быстро: в сборах и неизбежных при них проволочках незаметно проскочил целый день.

Вышли до рассвета. Сквозь непролазный бурелом лезть смысла Хольгер не видел, поэтому вёл так, как они добирались до этого: по проложенной тропе в почти нужном направлении, а потом – вдоль скалы Момсена.

Хольгер иногда оглядывался: нет, цепь из пятнадцати отобранных им Охотников двигалась целеустремлённо, спокойно, и абсолютно бесшумно. Даже нарты, волочимые по снегу и хвое, не скрипели полозьями. Всё верно: на то и профессионалы. Лишние движения и звуки им ни к чему.

К обеду добрались до оврага.

Хольгер скомандовал:

– Яди и Кнут. Со мной. Возьмите приборы. Остальные – рассредоточиться. Занять позиции вокруг оврага. Установить чумы. Не шуметь, ждать нас.

Тихие возгласы «Так точно, Вождь! Слушаемся!..», и прочие подтверждения, что им понятны указания, вовсе тишину пасмурного дня не нарушили – были чуть слышны.

Убедившись, что факелов у него в рюкзаке достаточно, он поднял зажжённый в левой руке, а правой перехватил копьё поудобней. Хотя уже чуял – копьё здесь не понадобится. А вот приборы… Кнут еле тащил здоровенный футляр с газоанализатором. Яди было полегче – микроскоп, ручной электрогенератор, и древний счётчик весили немного, и нести их куда сподручней.

Сегодня они продвигались вглубь пещеры гораздо медленней и осматривались уже не столь опасливо: знали, что по крайней мере первые метры безопасны. Кнут изредка ворчал и приотставал – как понял Хольгер, боролся с неподатливым футляром, и слал тяжеленному прибору в нём всяческие пожелания. Однако когда они прошли уже с пару километров, а в окружающем тоннеле не изменилось ничего, забеспокоился и Хольгер.

– Первая Станция.

– Есть, Вождь. – показалось ли ему, или его спутники вздохнули с облегчением?

Пока устанавливали газоанализатор, подсоединяли провода, и зажигали свечи для микроскопа, Хольгер лично беличьей кисточкой отобрал пробы с пола – на предметное стекло. Яди, водивший в это время вокруг усиками счётчика, порадовал:

– Остаточный фон есть. Втрое выше, чем сейчас у нас в Пещере. Но – ерунда. Жить можно. Единственно, вот что беспокоит…

– Да, Яди?

– Что здесь нет крыс, мокриц и летучих мышей. А ведь пещера – словно создана для них. В меру сухая, пустая, каменная… наверное, не в радиации всё же дело!

– Посмотрим. Ну, Кнут, что там?

– Придётся ждать ещё минуты три. – Кнут, вращавший рукоятку генератора, запыхался. – Здесь прохладно – по колонне идёт медленно.

То, что по ректификационной колонке раствор реагента проходит медленней, не насторожило Хольгера – то же самое бывало и дома, на холоде.

К этому времени и Яди справился с изучением бацилл-микробов:

– Обычный набор. Всё то же, что и в любом месте леса или реки. Только вот… Дохлые они все!

Ух ты!.. Чтобы убить стандартно-смертельный набор болезнетворных микробов и бактерий, к которому жители всех выживших Общин давно обзавелись иммунитетом, нужно действительно – что-то… Очень сильное!

Охотники и Вождь переглянулись. Однако никто высказать пришедшие на ум рассуждения не осмелился, а Хольгер просто кивнул отдышавшемуся Кнуту. Тот сказал:

– Воздух в порядке. Дышать можно смело. Опасных газов или ОВ* нет.

*ОВ – отравляющие вещества.

– Значит, всё в порядке?

– Ну… есть кое-что. Необычное. В семь раз повышена концентрация радона. Это может значить, что там, в глубине, медленно разлагается что-то радиоактивное. Но – хорошо упрятанное. Или – надёжно запечатанное.

– Надо же. А вдохновляет. На продолжение разведки. – буркнул Яди.

– Хватит, Яди. Обследовать всё равно придётся. Пакуйте барахло.

Следующую Станцию сделали ещё на четыре километра дальше от входа, и примерно на полкилометра, по прикидкам Хольгера, ниже поверхности. Здесь радона оказалось ещё вдвое больше. Хорошо хоть, дышать он никак не мешал…

Хольгер понимал, конечно, что капитальные исследования сильно замедляют их продвижение, но не видел смысла в излишней спешке: лучше подстраховаться. И выявить что-либо опасное сразу! Чтобы в будущем избежать возможных осложнений.

Но вот, спустя ещё пару километров (Хольгер уже всерьёз собирался вернуться!) впереди замаячило нечто серое, гладкое, перекрывающее тоннель поперёк.

Перегородка. Пробка. Стена.

Такая же почти сейчас и у них перекрывает надёжно жерло Пещеры, чтобы не мог вломиться никто посторонний. Только их стена из гранитных кирпичей и замаскирована.

А эта – вся на виду. И – из монолитной броневой стали. Не ржавой.

Это они узнали, постучав по ней костяшками пальцев, а затем и штативом микроскопа. На поверхности, похоже, когда-то что-то было написано, но вот краску время и сырость не пощадили: неряшливо выглядевшие, и свернувшиеся словно осенние листья, ошмётки, лежали под стеной. Хольгер буркнул:

– Делаем Станцию три, и, если всё в порядке – отдыхаем. И едим.

Всё оказалось в порядке. Однако кусок буквально не лез в горло Хольгеру – он заметил, что и Кнут ест, поминутно запивая из фляги. Яди жевал методично и спокойно, уставившись в одну точку – как и всегда. Вот только сегодня эта точка располагалась в тоннеле, в том направлении, откуда они пришли…

Хольгер же за время трапезы пристально всматривался в перегородку: должен быть небольшой проход! Дверь! Потому что иначе смысла нет в этой преграде!

Проход нашёлся не совсем такой, как он думал: тонкая, буквально ниточная щель в боковинах, вокруг всей сплошной перегородки. Ах, вот как. Она, стало быть, сдвигается…

– По-моему, я знаю, как открыть. – Яди указал рукой на большой штурвал, закреплённый в железной коробке, выступавшей из стены сбоку, – Наверняка они предвидели, что электричество скоро закончится, и всё придётся делать механически, вручную!

Хольгер покивал:

– Думаю, ты прав. Доели? – спутники кивнули, – Приступим!

По часовой провернуть не удалось. А против – пошло довольно свободно. Один поворот штурвала вызывал немыслимый скрип-скрежет где-то в глубине скалы, и приоткрывал сдвигавшуюся целиком вбок, в нишу в скале, многотонную перегородку, примерно на миллиметр. Но они не стали сразу лезть внутрь – вначале исследовали воздух, выходящий из предусмотрительно приоткрытой сантиметровой щели.

А ничего необычного. Только радона ещё в полтора раза больше…

Крутили штурвал уже с ругательствами – ни фига они на черепашью скорость открытия могучей стены не влияли. Зато успокаивали хоть как-то душу… Когда щель достигла двух ладоней, Хольгер попробовал протиснуться. Получилось. Он снова повесил на спину снятый рюкзак. Кнут передал футляр. Микроскоп и генератор Яди протащил сам.

И вот они стоят внутри огромного гулкого пространства, пытаясь тремя дохленькими факелами разогнать нависающую словно ощутимой чёрной массой, глухую темноту и тишину… В которой угадывались чернильные пятна трёх узких коридоров.

– Давай-ка ещё три факела. Сейчас не до экономии. Нужно осмотреться.

Яди снял со спины рюкзак с «дровами», и они зажгли от горящих ещё три факела.

Не сильно-то это помогло. Да, вперёд, и в обе стороны уходили три коридора. Стены и потолок этих уже были аккуратно выровнены и даже покрашены. По низу – в голубой, поверху – в белый цвет. Примерно в полукилометре, насколько можно было различить в неверном мерцании, боковые коридоры оканчивались словно бы тупиками. А вдоль них видны были ещё тёмные щели: похоже, поперечные коридоры.

– Яди, Кнут. Станция четыре. После чего оставляем оборудование здесь, у перегородки. Дальше идём налегке.

– Да, Вождь. А можно оставить здесь же оружие? Вряд ли здесь есть кто живой…

– Согласен, что «кто живой» тут вряд ли есть. Но оружие берём с собой. – возражений не последовало. Значит, его люди тоже боятся. Боятся этого места. Где, вроде, подохли даже микробы, и никто наверняка не мог выжить за те столетия, что не открывалась заржавевшим механизмом древняя Перегородка… Так что же она защищала? Или – кого?

То, что здесь надёжно спрятано под почти километровой толщей скал – от людей?

Или…

Людей снаружи – от этого?

Центральный коридор оказался длиной с километр. Двери, имевшиеся по его сторонам, открывались в комнаты, которые Хольгер принял за научные лаборатории: на столах и верстаках стояли разные приборы и компьютеры, в застеклённых шкафах отблёскивали обманчивыми бликами инструменты из нержавеющей стали, и колбы с пробирками.

Приборы попадались знакомые, и почти такие же, как и у них – микроскопы, газоанализаторы, Яди указал на могучий белый тубус: «электронный микроскоп!». Но многие, многие другие оказались совершенно незнакомы – здесь явно исследовали нечто очень… Серьёзное и сложное!

Однако Хольгера научное оборудование не заинтересовало: если что – изучат позже. А сейчас нужно просто осмотреть и выявить всё, что может нести потенциальную угрозу жизни людей его Общины. Поэтому они, открывая все двери, и бросая внутрь лишь короткие взгляды: «Здесь – то же самое!», продвигались вперёд.

Единственное заинтересовавшее устройство нашли в самой большой и сложно оборудованной лаборатории, снабжённой даже потолочным краном-балкой – лифт. Причём – грузовой. Узнал его Кнут:

– Я видел такой. На фотографии в каком-то из наших Справочников. Точно: это он!

Однако открывать створки или включать устройство без электричества Хольгер возможности не видел. Зато лифт сказал им о том, что глубже, похоже, есть ещё Уровни. И то, что доставлялось туда, или доставалось оттуда, переносить приходилось краном…

В торце центрального коридора оказалась дверь, ведущая в лестничный пролёт. И здесь нижняя часть стен была окрашена в голубой, а верхняя, и потолок – в белый. Правда, лучше видно от этого не становилось. Хольгер принюхался: нет, всё то же самое.

– Исследовать и проверять ничего не будем, пока не спустимся.

Яди и Кнут кивнули.

Лестница, насколько мог судить Хольгер, ничем не отличалась от тех, что были когда-то в многоэтажных «бетонных» жилых домах, и, действительно, вела вниз.

Однако когда они посветили в довольно широкий пролёт, обнаружилось, что туда она уходит ну очень глубоко: дна не видно. Хольгер глянул на Кнута, и тот бросил в пролёт свой почти догоревший факел.

Секунды считали вместе. Однако факел начал ударяться о перила, и вскоре засел на каком-то из подземных уровней неопределённым красным пятном, высвечивая всё те же решётчатые перила, и чётко обозначив только то, что пролётов не меньше пятидесяти… Блин. Хольгер удержал руку от чесания головы – стыдно. Да и неудобно – в капюшоне-то.

– На сегодня разведка окончена. – решил вдруг Хольгер, – Возвращаемся в Лагерь.

Вотан, оставленный в Лагере за главного, времени не терял: уже были срублены, очищены и установлены в каркасы чумов стволики молодых елей и сосен, и на два уже почти натянули шкуры, прижимая ещё шестами от ветра. Три чума расставили треугольником, словно (Впрочем, почему – словно? Так ведь и было!) защищая от незваных гостей сам овраг. Четвёртый – для них – установили недалеко от жерла пещеры, прямо на дне ложбины. Он был, конечно, поменьше, но полностью готов. Отлично.

Хольгер подозвал Вотана, позволив тому приблизиться не больше, чем на десять шагов. Подробно и чётко рассказал о том, что они увидели и намерили.

– Завтра с утра будем спускаться. Если через два дня не появимся, внутрь уже не лезьте. Можете Лагерь сворачивать, и идти домой. Нас ждите ещё… м-м… дней пять. Если не вернёмся – возвращайтесь, и запечатывайте проход в глубине этой броневой перегородкой. Навсегда. Наружный вход – завалите. Вождём останется Райдер. Ясно?

– Так точно, Вождь! – та небольшая часть лица, что оставалась видна под капюшоном и не была закрыта усами, бородой и солнцезащитными очками, сказала Хольгеру, что не слишком-то его второй заместитель обрадован получить в начальники мужика на три года моложе себя… Но Хольгер судил по поступкам: Райдер показал себя и инициативным, и умным. Способным принимать Решения, гибко приспосабливая их к непредвиденным ситуациям и обстоятельствам. Вотан же – приверженец консерватизма: нового не любит, и уклад жизни Общины, если даже станут вынуждать изменившиеся обстоятельства, не поменяет.

В их чуме уже вовсю трещал огонь: Яди стянул рукавицы и парку, и разжёг маленькую буржуйку, труба которой, наращённая запасными секциями, уже выходила в потолочное отверстие. Хольгер прилёг прямо сверху на спальный мешок, брошенный кем-то на охапку сена, покрытую старой и почти вылезшей шкурой оленя: всё верно, использовать нужно всё. До самого конца. Такую «подстилку-одёжку» носить, или даже накрываться – невозможно. А сено или камень застелить – отлично.

Вскоре котелок с кашей разогрелся. Согрелся и воздух в чуме, и они, скинув парки и рукавицы, и присев тут же, у раскалившейся почти докрасна печки, поели.

К этому моменту в чуме казалось почти так же тепло и уютно, как в Пещере. Нет, даже лучше: не было того въевшегося всюду и везде запаха прогорклого тюленьего жира, на котором работали их лампы-коптилки, и не свисали сверху, со свода, безобразные буро-чёрные фестоны застарелой пыльной паутины, покрывшейся ещё и копотью и испарениями жира…

Снаружи сгустились сумерки. Так что, поглядывая в темноту за неплотно прикрытым входным отверстием, Хольгер думал о нартах, которые теперь всегда приходится таскать вручную. Чёртовы волко-львы ещё пять поколений назад повыловили всех собак – и не только их Общины. Так что теперь особо далеко от Пещеры не отъедешь: оставаться на ночь в лесу, даже разбив Лагерь – чертовски опасно. Хотя бы из-за тех же волко-львов. Но больше – из-за барсуков-мутантов. И не заметишь, как окажешься в подземной воронке, вдруг оказавшейся под тобой, и попадёшь на трёхдюймовые зубки, легко перегрызающие даже корни кедров толщиной с ногу!

Так что правильно он приказал чумы устанавливать на остатках когда-то бетонной площадки, окружающей овраг: здесь не больно-то пороешь. А если начнёшь – это мгновенно станет слышно. Даже потерявший прочность бетон – это, всё-таки, камень, а не мягкая почва.

– Вождь… – Кнут явно мялся. Значит, вопрос будет или личный… Или глупый. И точно, – А, может, не стоит нам спускаться так глубоко? Там, внизу… Всё-таки – владения Хель! Может, ей не понравится, что кто-то нарушает её покой?

Хольгер долго смотрел Кнуту в глаза. Тот не выдержал – опустил свои.

– Кнут. Ты – почти двадцать лет Охотник. Отец троих Охотников. И Будущей Матери. Тебе сорок три года. Скажи, видел ты – лично ты – хоть когда-нибудь хоть кого-нибудь из тех, кого описывают наши детские сказки?

– Н-нет… Никогда.

– Ну то-то. Вот чего в тебе нет. Реализма. На меня и Яди даже то, что мы забрались так глубоко в недра скал, не произвело впечатления: это же люди выкопали и продолбили там все эти пещеры и переходы! И они не боялись никакую Хель. Не убила же она их?

– Но… – глаза Кнута вдруг снова вскинулись и сощурились в сосредоточенно-цепкий взгляд. – Вождь! Так глубоко никто из нас, верно – не лазал! Так что мы не можем точно знать: ну а вдруг Хель всё-таки покарала всех этих… Которые тут копошились?! И забрала их туда, к себе? И теперь их тела там, в пучинах Гиннунгагапа?!

Хольгеру стало бы смешно. Если б не сжатые судорожно и буквально побелевшие до синевы кулаки Кнута, и капли пота у него на лбу. Вот оно!

Клаустрофобия. Так, кажется, древние называли боязнь замкнутого пространства. Начинаются истерики, обильный пот, учащённое дыхание – да, он вспомнил, как Кнут задыхался, поминутно отдуваясь, там, внизу… Но сдерживался – знал, что нужен.

Ну а сейчас, в момент ослабления опасности, подсознание противилось тому, чтобы снова… И вот – болезнь проявилась в усилении страхов от древних суеверий. Почти до опасных границ. И эти суеверия теперь стали для него, похоже, реальностью…

Хорошо, что они сохранили все эти Справочники и Учебники – особенно медицинские. И зазубрили оттуда наизусть почти все болезни. И пусть до этого ни у кого в его Племени не было клаустрофобии, то, что Кнут – первый, Хольгера не радовало.

Тем более что эта штука, насколько он помнит, ничем не лечится. Только…

Выходом на открытую поверхность. А при попадании в «те же» условия, могут случаться и «рецидивы», как их называл справочник. Хольгер, правда, не представлял, что это будет такое, но попробовать не хотел бы.

Жаль. Кнут – надёжнейший соратник. Был. А теперь…

Если он так подвержен этим, как их… Фобиям – то там, внизу, на него уже нельзя будет полностью положиться в критический (Не приведи Господь!) момент!

Значит, завтра – без Кнута. Тогда… Наверное, Ельм.

Утром Хольгер поручил Кнуту «важнейшее» задание: продиктовать Лири то, что они увидели и разведали: «причём с самыми мельчайшими подробностями!» – это, дескать, очень важно для будущего Общины. Потому что снять товарища с похода, указав на его «болезнь» – унизительно. Да и не хотел Хольгер, чтобы хоть кто-нибудь узнал, что у Кнута – болезнь! Ничего, побудет снаружи, постоит в карауле, как следует отоспится, потрахается и поругается с женой – и всё пройдёт.

Должно пройти!

Ельм от нового назначения в восторге явно не был. Но помалкивал себе в усы, и только сопел где-то там, позади, приотстав от них с Яди на пяток шагов.

Хольгер и второй «ветеран подземелья» шли быстро – зачем останавливаться, когда точно знаешь, что территория обследована, и признана безопасной? Поэтому до Перегородки дошли быстро. Никого. Протиснулись. Подобрали научное барахлишко.

До лестничного пролёта добрались минут за пятнадцать.

Спускались быстро – как только обнаружилось, что ответвлений на другие Уровни на лестнице нет. Ельм, которому это поручили, отсчитывал вслух этажи: «сорок три… сорок четыре…». Хольгер уже и сам беспокоился: если высоту двух лестничных маршей – одного этажа – считать за пять метров, они спустились уже… Чертовски глубоко!

А ведь им ещё подниматься!

На девяносто восьмом этаже лестница кончилась, и перед ними возникли очередные двери. Из металла. Однако они легко открылись, когда Хольгер, переглянувшись с Яди, повернул рукоятку, торчащую у одной из кромок. Надо же! Простая защёлка!

Комната, в которую они попали, оказалась небольшой. Все стены покрывал иней. (Странно. Раз есть влага – значит где-то здесь, похоже, есть выход для вечной мерзлоты!) Поэтому они не сразу обнаружили, что одна из стен – просто огромная отполированная каменная плита, на которой высечены буквы.

Хольгер кивнул спутникам:

– За работу!

И пока те повторяли манипуляции со счётчиком, хроматографом и газоанализатором, стирал рукавицей иней с плиты. Если не считать лёгкого жужжания переносного генератора хроматографа, который, отдуваясь и пыхтя с непривычки, крутил Ельм, вязкой и гулкой тишины ничто не нарушало.

Хольгер сказал:

– Нам повезло. Надпись на всеязе. Читаю:

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

«Приветствуем вас, неизвестные посетители Онколо, и постараемся простыми словами объяснить, что это за место.

Искусственная пещера Онколо вырыта и оборудована как максимально недоступное подземное хранилище для безопасного хранения ядерных радиоактивных отходов. Если не изменятся первоначальные планы, объём этих отходов составит более ста пятидесяти тысяч тонн. Угрозу для жизни людей они перестанут представлять только через сто – сто двадцать тысяч лет с момента их захоронения здесь.

Последний контейнер предполагается разместить здесь, на последнем этаже Онколо, в две тысячи двести десятом году от Рождества Христова. Надеемся, что этот временной ориентир хоть что-то вам, спустившимся сюда, говорит. Если нет – то на штативе рядом есть шкала, датчик которой указывает, сколько ещё осталось времени до момента полного распада радиоактивных веществ в контейнерах.

Предупреждаем: пока не вышел срок, отсчитываемый датчиком, нахождение вблизи контейнеров, изучение контейнеров, или их вскрытие является СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНЫМ для любых существ на белковой основе.

Поэтому рекомендуем Вам просто уйти отсюда, и запечатать входное отверстие по возможности герметично.

Так же рекомендуем оповестить всех, кто окажется живущим на поверхности планеты в момент вашего ознакомления с этим Предупреждением, о том, что вы сейчас прочли.

Надеемся на ваш реализм и понимание.

Спасибо».

Ельм, повернув лицо после того, как Хольгер замолчал, снова к шкале газоанализатора, буркнул:

– Это мы, что ли, «на белковой основе»?

Яди коротко подтвердил:

– Да.

Хольгер почувствовал, что желание продолжить разведку, и уж тем более, использовать для нужд Племени столь гигантский подземный Лабиринт, испарилось. А ещё бы!..

Радиоактивные отходы!

Уж они-то не понаслышке знают, что такое радиация – а сколько родившихся уродов-мутантов пришлось убить тем, первым, чудом выжившим, поколениям создателей Общин!..

– Ну, что там?

– Как ни странно, счётчик пока не буйствует… Фон, конечно, выше, чем на поверхности, но всего в шесть раз. Это может говорить… – Яди вздохнул и прикусил ус.

– О том, что строители Онколо очень тщательно защитили это место антирадиационными оболочками, щитами, или другими средствами. И защита пока цела. – закончил эту мысль Хольгер, – Ну, а что там с воздухом и бациллами?

Яди пожал плечами – Хольгер всё понял. Кивнул Ельму на микроскоп.

Ельм, который с микроскопом обращался так, словно с хрустальной вазой (Похоже, во время учёбы не слишком усердствовал, и теперь боялся испортить!), удивился:

– Сроду такого не видывал! Все микробы и бациллы – как мёртвые!

– Они и есть мёртвые. А что там у тебя с радоном?

– Ух ты! Такого тоже не видал. Раз в шестьдесят больше, чем снаружи!

– Отлично, – буркнул Хольгер, хотя ничего отличного тут, конечно, не было. Дышать долго таким воздухом уже опасно. Похоже, пришёл логический конец их продвижению вглубь скал.

Однако что-то не давало ему вот так, сразу, убраться восвояси.

– Яди. Посмотри-ка на эту штуку. – они подошли к странному устройству, очевидно, и показывавшему степень разложения отходов, – Что скажешь?

Яди рукавом парки смёл иней и пыль, покрывавшие длинное плоское стекло высокого ящика. Выгравированные на шкале в глубине ящика цифры оказались знакомы.

– Ну, додуматься, как эта штука работает, нетрудно. Вот шкала. Сто тысяч? Да, вот они – Яди указал на последнее деление в вертикальной поверхности, – А вот – метка. Хм-м… Получается, прошло не больше… Да, даже меньше тысячи лет из этих самых ста. Значит…

– Значит, лезть дальше – опасно и глупо. Согласен. Однако… – Хольгер понял уже, что должен сделать, как Вождь, как человек, ответственный за безопасность Общины и всех её грядущих поколений, – Однако я всё же пройду по этому коридору, и посмотрю, что там! – он указал рукой вглубь единственного, низкого и тёмного прямого коридора, ведшего куда-то дальше в недра гранитной скалы.

– Но Вождь… А если ты облучишься?

– Не страшно. Облучение не заразно. Идти вдвоём – нет смысла. Ты – увидишь то же, что и я. Ельм же… Произвёл только одного Охотника. А я… Мне уже достаточно лет, чтобы понимать, чем это мне грозит. Но я пойду. – он грозно зыркнул на них из-под кустистых бровей, пресекая жестом шевеления, показывающие, что сейчас ему попытаются возразить, – Я сказал!

Яди снова пожал плечами, отвернувшись к стене, Ельм сглотнул.

Хольгер добавил, убедившись, что оба не собираются нарушать тишину:

– Когда вернусь, проверите меня счётчиком. Если доза будет смертельна, я останусь здесь, вы – подниметесь наверх, и расскажете то, что видели сами, и то, что увижу я. Ждите меня не больше… суток.

Двадцати факелов, которые Хольгер засунул в заплечный рюкзак, конечно, не хватило бы на сутки. Нет – огонь у него есть не больше, чем на пять-шесть часов. Значит, нужно спешить. Не хочет же он в самом деле, стать «смертельно заражённым»!

Примерно под лифтом, находившемся в большой лаборатории там, «наверху», Хольгер и обнаружил двери этого самого лифта, тоже выходившие в огромное помещение, отделённое от коридора массивными дверьми, легко, впрочем, открывшимися поворотом ручки. У входа имелась ниша, с развешенными не то скафандрами, не то – защитными костюмами. Мило. Как говорит Яди – вдохновляет…

Он поднял повыше факел: ага, вон он – потолок. Чуть отблёскивает плоскими поверхностями – облицован, похоже, капитально. Стены тоже оказалось видно хорошо: и их покрывали странные листы, кажется, из нержавеющей стали, посаженные на заклёпках.

Поддёв край одного из них ножом, Хольгер обнаружил и нижний слой: свинец.

Ага. Умно. Даже если защитная оболочка одного из хранящихся здесь огромных «контейнеров» и разрушится, наружу ничего не проникнет – полуметровая дверь, через которую он вошёл, тоже наверняка имеет свинцовый вкладыш…

Контейнеры.

Высоченные стальные ящики, с основанием примерно метр на метр, и высотой в три. В углу Хольгер обнаружил погрузчик со стрелой маленького ручного крана, судя по всему, использовавшийся для развозки и расстановки контейнеров по пещере.

Контейнеров тут были буквально тысячи. Десятки тысяч. Ровными рядами они уходили вдаль – направо и налево, и в глубину пещеры – насколько хватало взгляда.

Хольгер пошёл вперёд вдоль левого ряда.

Ах, вон в чём дело. Оказывается, тут тоже всё построено по принципу города: прямые коридоры – стрит, и поперечные – авеню. Вот почему ему казалось, что он в огромном помещении – а он просто в недрах огромного лабиринта ровных коридоров, и другие коридоры просто пересекают их под прямыми углами…

Дойдя до конца ряда, он позабыл удивиться:

Там, где должны были стоять последние три контейнера, на месте их чернели квадратные отверстия в полу: примерно метр на метр – как раз по размеру основания!

Да что же это за!..

Провалились они под землю, что ли?!

А – как? Проплавили скалу раскалившимся от содержащихся внутри веществ, дном? А почему тогда целы соседние?..

Хольгер поднял факел повыше, и осторожно нагнулся над одним из отверстий.

СРАНЬ ГОСПОДНЯ!!!

Там, в глубине, неторопливо возникая с одного края ямы, чтобы спустя несколько секунд исчезнуть под другим, на глубине не больше двух шагов, двигалось…

Да, чёрт его задери: это – мимо него с лёгким шуршанием и словно бы шелестом скользят чудовищно огромные, обсидианно-агатово переливающиеся, чешуйки!!!

Змея Митгард!!!

Ему пришлось сделать шаг назад, чтобы унять бешено стучащее прямо в уши, сердце. Гос-споди!.. Неужели…

То, что гласят древние Легенды и сказания – ПРАВДА?! Может, зря он так с Кнутом?.. Может, тот чуял?! Или…

Но – змея Митгард… Вот уж увидел, так увидел…

Чего ещё наверняка ни один человек в мире не видел!

Он продышался, и зажёг второй факел от первого, использованного даже меньше, чем до половины. Приблизился.

Точно. Чешуйки стало видно получше. Уж они-то явно покрепче, чем броневая сталь. И время им не грозит – они ж нарастают изнутри… Конечно, если у Митгард всё так, как у нормальных змей… Он нервно хмыкнул. Разве Митгард – нормальная змея?!

Он осмотрел ведущие к чешуе колодцы в скале.

Странно. Остекленевшая гладкая поверхность – словно оплавленная. Но чем можно расплавить скалу?! Как же сделаны эти дыры?!

– Я проплавил их своим взглядом. – ровный, лишённый эмоций и обертонов внятный голос с отличной дикцией.

Хольгер едва сдержал дикий крик. Но…

В пещере оставалось всё так же тихо.

А Ответ возник у него прямо в мозгу!..

И он оказался чёток и понятен.

Чтобы сохранить ясность рассудка и не грохнуться, подобно глупым истеричным бабам в обморок, Хольгеру пришлось сесть прямо в пыль на полу. И только спустя полминуты он смог чётко сформулировать следующий вопрос:

– Ты – змея Митгард?

– Во-первых, не змея, а змей. Я самец, как и ты. А во-вторых, имя, данное мне при рождении – Йормундгад. Это уже гораздо позже вы, люди, назвали меня Митгард. Однако я откликаюсь и на это имя.

Хольгер пооткрывал рот, пытаясь втянуть в лёгкие побольше воздуха – ледяная атмосфера пещеры вдруг показалась ему обжигающе жаркой. Затем заставил руки прекратить трястись, и кулаки – сжиматься. Голова всё ещё слегка кружилась, но он смог «промыслить» конкретно:

– Значит, твой взгляд… Плавит скалы?

– Да. Именно так я и двигаюсь здесь, под ними и сквозь них.

– А… Правда, что ты настолько велик, что опоясываешь всю землю?

– Да, правда. А вот то, что ты сейчас подумал – нет. Я не странствую под океанами – там нет для меня подходящих горных пород. Вы называете их гранитом. Вот под всем большим континентом, в его гранитной платформе – я взял это слово из твоей памяти, оно используется в вашем учебнике геологии – я и двигаюсь.

Хольгер снова втянул воздух. И выпустить его не спешил. Они общаются… телепатически. Поэтому и нет языкового барьера. И «змей» – мыслит.

И ещё – «странствует» под Евразией. И «проплавляет» себе тоннели в граните… Взглядом. А что: если ему так удобно жить – почему бы и нет?! Но зачем ему…

– Я ем их содержимое. Ваши радиоактивные отходы для меня – пища. Причём – концентрированная и удобная. А раньше мне приходилось питаться теми рассредоточенными крохами, что я находил в граните и других породах здесь, внизу.

– И те три контейнера…

– Совершенно верно. Я могу долго жить на одном таком контейнере, практически больше ничего не употребляя. Примерно сто ваших лет. К этому моменту я как раз совершаю полный виток.

Хольгер прикинул: три контейнера – триста лет. Значит, Митгард ест контейнеры, когда…

– Да, верно, когда здесь в очередной раз оказывается моя голова. Я не могу долго оставаться на одном месте – я должен всё время ползти. Но – один контейнер в сто лет пока вполне меня устраивает. Мне теперь пищи здесь хватит на семьдесят тысяч ваших лет. Однако в конце этого срока придётся есть уже по три-четыре, а то и – десять-двадцать контейнеров. А потом их содержимое станет бесполезным. И мне придётся снова прокладывать новые ходы в граните, и искать новые радиоактивные породы.

– Скажи, Митгард… А сколько тебе вообще лет? Наших, людских.

– Около полумиллиона.

– А… Откуда ты взялся?

– Меня привезли. Детёнышем. Но кто были те, кто привёз меня, и почему они выпустили меня здесь, я не знаю. Мне сказали, что я должен как можно быстрей вырасти, и как можно быстрее съесть все съедобные для меня породы.

– А тебе, значит…

– Да. Мне подходят в пищу только радиоактивные вещества.

Вот, значит, как. Кто-то со Звёзд хотел, чтобы все радиоактивные вещества на планете Земля исчезли.

Но почему им это было нужно?! Или…

Или правильней спросить – для чего?

Чтобы исчезли все ураноподобные вещества? Которые в критической массе могут быть и пищей для электростанций и… Бомбой? Может, такое задание змею дали для того, чтобы никогда не произошло то, что произошло-таки с их Цивилизацией четыреста восемнадцать лет назад?!

Может – вся эта ядерная энергетика и неизбежная гонка ядерных вооружений – тупиковая и смертельно опасная, провоцирующая, ветвь в развитии этой самой Цивилизации?! Что они блестяще и доказали…

Значит, подзапоздали «запускатели» змея Митгард! Не полмиллиона, а миллион лет назад надо было запускать!.. Они, человечество, успели развиться до нужной техногенной стадии раньше, чем… Таких темпов их Прогресса создатели поедателя радиоактивных элементов явно не предвидели! Или…

Или раньше у них просто не было Змея Митгард в арсенале.

Впрочем, ему самому, как Человеку, гордиться нечем. В таком развитии и итоге существования Цивилизации чести мало. Но…

– Нет. Вы – не первые, кто гибнет в огне ядерного катаклизма. Примерно двенадцать тысяч ваших лет назад погибла цивилизация Атлантов. В Атлантическом океане. Я не мог добраться под водой до их континента. Вернее – острова. И теперь его попросту не существует: он взорван, и раскололся почти до основания.

А до этого была цивилизация Праттов – за пятьдесят шесть тысяч лет до теперешнего времени. Возможно, если я не успею доесть то, что осталось здесь, в породах под Евразией, вы, если выживете, повторите Войну. Или даже сделаете это не один раз. Радиоактивных пока хватает и мне и вам.

Хольгер сидел – и хорошо. Потому что в ногах опять проявилась предательская слабость: точно пришлось бы снова садиться. Чтобы не упасть.

– Так ты…

– Да. Я теперь не стану заниматься рассеянными радиоактивными, пока не доем то, что имеется здесь, в концентрированном, и очень удобном для меня виде.

Ах ты паршивец, одновременно и с уважением и с раздражением подумал Хольгер.

– Ты понял верно. Моё первоначальное задание сформулировано чётко: «съесть все радиоактивные элементы в пределах этой континентальной платформы». За остальные отвечают, насколько я знаю, другие Змеи.

Охренеть!!! Вот это новость! Значит, и под Америками, и под Антарктидой, и…

– …и под Австралией тоже есть другие подобные мне. Правда, мы не поддерживаем связи. Я просто знаю, что их запустили одновременно со мной.

– А скажи, Митгард… У тебя могут быть дети?

– Нет. Для меня и остальных змеев не предусмотрено самок для размножения.

– А сколько же ещё лет ты сможешь… прожить?

– До тех пор, пока для меня возможно будет находить пищу. А затем, как ты верно подумал, я умру.

Хольгера кольнуло в сердце. Вот бедняга! Что за удовольствие от жизни! Вечно ползать под землёй, не видя света белого, и есть, есть… И даже детей после себя не оставить. А всю жизнь положить на то, чтобы…

– И ты никогда…

– Нет. На поверхности вашей планеты я был лишь один раз. Когда меня привезли, и… Запустили. Излучение солнца вредно для меня.

– А каким ты был, когда был маленьким? – Хольгеру вдруг стало интересно, насколько же вырос змей на такой странной, если не сказать сильней, диете.

– Вначале во мне было всего… Сейчас, подберу размерение из твоих понятий. Два километра. И в толщину я тогда не превышал пяти метров.

Ого-го! И это называется – детёныш?! А какой же он…

– Сейчас во мне побольше сорока тысяч километров. В толщину, правда, всего двадцать метров.

Невероятно. А ведь и правда – «вокруг всего Мира!». Как раз обернуть по экватору… (Если он правильно помнит цифры, написанные на их втором, физическом, глобусе.) Не иначе, как кто-нибудь из составителей Легенд уже сталкивался…

– Да, у меня был контакт с одним человеком семь тысяч триста шестнадцать лет назад. Он, насколько я знаю, приказал потом завалить пещеру, где мы встретились. И основал новую Религию.

Ну, это-то Хольгер понять мог. Очень даже всё понятно. Тут не то, что новую Религию – а и спятить запросто можно!..

– Скажи, Митгард… А когда здесь снова окажется твоя голова?

– Через семьдесят три года, девять месяцев и двадцать два дня.

– Спасибо. А теперь извини, но я должен спросить об этом: твоё… Задание предусматривает какие-либо действия в отношении… Нас, людей?

– Нет.

Вот так. Коротко и ясно. Хозяев Митгард интересовало только уничтожение потенциально опасных пород и элементов. И их совсем не напрягала мысль о том, что цивилизация может развиться и попытаться поэксплуатировать эти породы и элементы до того, как они окажутся съеденными…

Роботы они, что ли?!

– Нет, ни они, ни я под эту категорию не подходим. Мы – из живых клеток. Хоть и не белковых. – вот это да! Небелковая Жизнь!!!

С другой стороны, змей мог и обидеться…

– Прости, Митгард, за этот… э-э… бестактный вопрос.

– Извинения приняты.

Вот это да. А он действительно – живой. И очень разумный. Обладает чувством собственного достоинства. И настойчивостью. Педантичностью. Буквально – редкостной.

Ладно. Пора уходить. Он узнал всё, что хотел. И даже больше.

Вот только поверят ли ему его люди…

А, собственно, почему бы им не поверить?! Он же всегда может привести сюда и показать! И даже дать поговорить…

Хотя такое – не для слабонервных.

Нет, никого он сюда приводить, и уж тем более – показывать не будет!

– Спасибо тебе, змей Митгард, за интересную… Беседу.

– Пожалуйста. И ты прав – сюда никого приводить не надо. Я излучаю слишком сильно. Даже крепкий и сравнительно молодой организм, вроде твоего, может находиться безопасно в моём присутствии не больше трёх часов. А ты здесь уже полчаса.

– В таком случае… Прощай! И… Ещё раз – спасибо!

В огромной пещере он снова обвёл ироничным взором сотни и тысячи контейнеров.

Вот уж такого способа их «безопасного захоронения» строители Онколо явно предвидеть не могли!

А он – самый надёжный!..

Двигаясь по коридору к оставленным в комнате своим, Хольгер думал.

Нет, он знал, конечно, (Если искажённым слухам можно верить!) что какое-то племя азиатов, обосновавшееся три с лишним века назад за Уральскими горами, отказалось от Христианства! И теперь верит, и приносит подношения некоей древней Богине – владычице этих самых Гор… И она даже, якобы, им во всём помогает…

Ну – это их дело.

Как знать – может, они и правда, видели эту самую Богиню. Как он сейчас – Змея.

А ещё у него в мозгу вертелись тысячи вопросов, которые он словно только сейчас придумал, и хотел бы задать Змею…

Но уже поздно. И Перегородку в тоннеле они обязательно закроют. И запечатают.

И ещё кое-что…

Значит, кое-кто уже пытался предотвратить катастрофы с варварским Ядерным оружием. И превратить факты – в Легенду. В Предупреждение. В Веру. А чтобы Вера работала – нужна и чётко «сформулированная» Религия.

А «Цивилизованные» люди (Ну так – они же самые «умные» и «продвинуто-рациональные»!) решили, что все Скандинавские мифы – просто древние Суеверия. Не имеющие, да и не могущие иметь под собой фактической основы…

Семь, значит, тысяч… А вот «появившийся» две тысячи лет назад Иисус Христос никак человечество от использования радиоактивных элементов не предостерегал. Как и Магомет. Как и Будда, Брама, Ра, Осирис, Дао, и все прочие несуществующие Боги, придуманные людьми, которые не видели…

Того, что видел он. И не знающими того, что узнал он. Соответственно – не понимающими того, что, как он надеялся, понял он…

Значит, неплохо бы заменить всех этих недействующих, и не туда ведущих лжебогов – одним.

Но – существующим. И самим фактом существования… Предупреждающим.

Впрочем, можно и конкретней сказать – запрещающим: «Использование вот этого самого – смертельно опасно!»

Потому что не хочется через, скажем, двенадцать тысяч лет, повторить ошибку Атлантов. Или даже через пятьдесят с чем-то – Праттов.

И такому Богу, конечно, понадобится… Пророк. Чётко всё объяснивший бы.

А что? Нормальная роль.

Дойдя до лежащих на полу и нагло спящих Ельма и Яди, он огорошил их, растолкав, и воздев руги кверху:

– Возрадуйтесь! Явлено мне было Откровение. Теперь веруем не в Иисуса Христа!

Но в мирового Змея Митгарда, что стоит на страже всего человечества.

И стоять буде вечно!..

4. Чёртов Котёл.

Рассказ. (Глава из романа «Закат чёрной Луны».)

Большую часть посёлка даже с бугра видно не было – всё скрывал мощный частокол из заострённых поверху брёвен, добрых четырёх-пяти саженей высотой. Даже с расстояния в версту он внушал уважение. Серо-жёлтые соломенные крыши домов едва-едва выступали из-за тына.

– Смотри-ка, тут, похоже, есть кого опасаться. – Ратибор сдвинул нашейную кольчугу и сердито пошкреб место укуса – под вечер проклятые комары лезли прямо сквозь кольца.

– Похоже, да. – голос Вадака как всегда звучал равнодушно.

Силы неизвестных врагов деревни, и монументальность оборонительных укреплений если и вызвали в его сердце хоть какие-то эмоции, скрывал он это очень умело.

– Как думаешь, пустят… Переночевать? – Ратибор стал переваливаться и ёрзать в седле, чтобы размять подзатекшую спину.

– Думаю, пустят. – после ещё одной длинной паузы соизволил выдавить Вадак, – Им сейчас любая помощь пригодится. От кого угодно – даже чужака…

Ратибор слегка опешил, хоть и быстро взял себя в руки, и постарался скрыть удивление:

– Вадак! О чём ты? Разве они не от врага-чужака и построили частокол? И разве мы – не возможные враги?

– Хороший ты воин, Ратибор… Но пока – только воин. – Вадак с нескрываемой иронией глянул на спутника, небрежно направляя коня в объезд канавы, пересекавшей дорогу: на более мелкое место протекавшего по её дну ручейка.

На вопросительный взгляд спутника, сдержавшегося только в последний момент, и решившего всё же выждать, и не спрашивать, кудесник пояснил, проехав, правда, не меньше ста шагов:

– Вот мы с тобой видим вдаль, вроде, почти одинаково – ну, аки соколы… Стояли на бугре рядом, смотрели на одно и то же. А что получается? Я – вижу, а ты – нет. А ведь это ты – будущий полководец. Тебе предстоит взрослеть, да ума-разума набираться… Если хочешь всё-таки возглавить своё аника-воинство… Ну-ка, вспомни: чем этот частокол отличался… м-м… необычным?

– Ну… – раздумчиво начал Ратибор, воскрешая в отличной (На что бы там не намекал вредный старик!) зрительной памяти образ деревни-крепости, – Там… Колья немного наклонены наружу, – видя ободряющий кивок кудесника, он продолжил, – Внешняя сторона брёвен явно стёсана – я думаю, чтобы труднее было цепляться за всякие там сучки-неровности тем, кто лезть будет…

А – да! Там почти поверху проходит ещё широкая полоса… жёлтая какая-то… Не меньше косой сажени. И словно чем-то намазана. Наверное, чтобы те, кто долезет до неё – соскальзывали!

– Неплохо, неплохо. – понять, говорит ли старик серьёзно, или опять иронизирует, казалось делом невозможным, и Ратибор заткнулся, сердито кусая губы. Вадак, видя, что спутник замолчал надолго, решил помочь тому с выводами:

– Сейчас мы в ста саженях. Сможешь сказать, что это за полоса?

Из-за поворота возникли массивные ворота с квадратными как бы башнями по сторонам – узкая дорога вывела путников, наконец, на поляну, по всему периметру окружавшую странный посёлок. От тайги частокол, вблизи казавшийся ещё неприступней, отделяло не меньше двадцати саженей тщательно расчищенного от деревьев и кустов пространства. Давешняя полоса в свете последних отблесков зари виднелась плохо. Но напрягши память, Ратибор вспомнил:

– Матерь Божия! Да это ж – хекло!

– Верно. Хекло. И это сразу говорит нам о том, что: во-первых, твари, которые не должны влезть на частокол, неразумны. То есть, не имеют ни лестниц, ни осадных помостов, ни в

Мансуров Андрей.

Разрешённая фантастика – 2.

Сборник.

Предисловие автора.

Я хочу выразить свою искреннюю благодарность Редакторам Журналов, Альманахов и фэнзинов: «Космопорт», «МирФантастики», «Фантаскоп», «Знание – сила», «Наша гавань», «Полдень 21 век», «Иерофанта.нет», «Астра Нова», «Млечный путь», «Эдита», «Метаморфозы», «Журнал Великороссъ», и многих других – за то, что они любезно разрешили мне произведения, впервые опубликованные на страницах их изданий, (под этим ли именем, или под псевдонимом) опубликовать теперь и в личных Сборниках – этом и последующих.

Разумеется, темы, которые поднимаются в них, не столь социально остры и неоднозначны, как в сборниках «Запрещённая фантастика 1 и 2», и в них несколько меньше юмора, чем в сборниках «Ироничная фантастика 1 и 2». Однако, смею надеяться, что содержание произведений, включённых в них, достаточно интересно и оригинально.

Впрочем, тот факт, что они уже опубликованы, говорит сам за себя.

Так же, пользуясь случаем, хочу поблагодарить участников конвента Интерпресскон-2016, своим решением назвавшими меня Лауреатом Премии «Полдня» за 2015 год, в номинации Проза, за повесть «Доступная женщина». (Чертовски приятно видеть своё имя в одном ряду с такими Лауреатами-мэтрами, как: Стругацкий, Амнуэль, Лукьянов, Логинов, и другие: <https://fantlab.ru/award31> )

В этой части Сборника только два произведения в традиционном для меня жанре сайнс-фикшн. Остальные пять – мистика, ужасы и фэнтэзи.

Желаю Вам приятного чтения.

Спасибо.

1. Храбрость.

2. Положительный результат.

3. Безопасный способ захоронения.

4. Чёртов котёл.

5. Янтарные капли.

6. Из Валахии – с любовью!..

7. Шахта смерти.

1. Храбрость

Рассказ.

Остерегайся слишком пристально вглядываться в Бездну.

Иначе Бездна может захотеть вглядеться в тебя!

Акутагава.

Чернота завораживала.

Она буквально притягивала к себе, словно маня несбывшимися мечтами и радужными надеждами.

Но что он получит, если и правда, послушается её зова… И войдёт?!

Сглотнув тягучий комок, торчащий в горле, он невольно сделал шаг назад. Сердце стучало так, словно собиралось выпрыгнуть через уши, а струйки холодного пота текли по спине, сделав рубаху насквозь мокрой. Голову будто сдавил незримый обруч.

Кошмар.

Воплотившийся.

Гос-споди… А ведь так невинно всё начиналось!..

Звонок от деда Васи Виталий Степанович воспринял в контексте обстоятельств – как нормальную семейную обязанность. Выполнить которую нужно обязательно. Но – на какое-то время выполнение можно и отсрочить.

А момент на работе сложился как раз напряжённый: через три дня предстояло сдавать полугодовой отчёт в Финансовое и Налоговое Управления, и работы как всегда навалилось море. Рутинной, занудной, но – неизбежной, как снежные бураны зимой, или летние грозы, и такой же неумолимо предсказуемой. Отчёты нужно сдать во что бы то ни стало: иначе плакали все премиальные Конторы и его, соответственно, тоже.

Так что вечером, придя с работы и узнав у жены, что и как, он перезвонил, вежливо извинился перед тётей Клавой, (женой деда Васи) и сказал, что раньше понедельника ну никак не сможет.

Тётя Клава, не сказать, чтобы попеняла ему, (Ну так – она ж понимает! Занятой человек! Всё-таки старший экономист – это вам не просто так! А конкретно – объект законной гордости для родных и близких, и зависти – для окружающих, у кого родные не достигли высот такой ответственной Должности…) но расстроилась. Он понял по тону, что дед уж очень хотел повидаться. Ладно – он постарается!

Он и правда постарался, и сразу после планёрки, спихнув на Ольгу Владимировну текучку, «оседлал» любимую девятку. Заправился на выезде из города, и двинул по новому суперскоростному шоссе Казань-Москва.

Съехав на обочину, где имелся специально сделанный для дальнобойщиков асфальтированный карман, он подкрепился бутербродом, который заботливо соорудила Мария. Правда, новомодным «чизбургерам» и «бигмакам» она никогда не подражала, но от этого толстенно-сочное слоистое сооружение не становилось хуже: напротив, раз начав кусать, остановиться было уже невозможно… Чем, похоже, и объяснялось наметившееся пару (Если не пять!) лет назад брюшко Виталия Степановича, недавно заставившее провертеть шилом очередную дырку в ремне: кулинарными способностями любимой жены.

Так что запивая из ветерана – литрового термоса, уже лет десять как в трёх местах треснувшего, и аккуратно обмотанного синей изолентой, пластикового корпуса, сменившего три пробки, желтоватого там, где полагалось сиять белизной, и всё равно отлично сохранявшего кофе горячим – он только посмеивался. Больше, правда, над собой.

Проехав чуть дальше, пришлось свернуть уже на районную дорогу.

Когда настала пора съезжать на узенькую дорогу к бывшему колхозу «Путь Ильича», ныне гордо именуемому ООО «Богатырь», он уже успел пропотеть, несмотря на заблаговременно снятый пиджак. В воздухе стояла подозрительная хмара, делая небо не глубоко-голубым, как ему положено в начале лета, а беловато-серым. Оттуда, сверху, что-то буквально нависало, ощущаясь грудью, да и всем телом. Не иначе – вечером хлынет очередной ливень.

В деревню Курунтай Виталий Степанович въехал в третьем часу.

Дом родителей жены ничем не отличался в ряду таких же, когда-то колхозных, а сейчас – выкупленных «частных» сооружений, построенных во времена незабвенного Никиты Сергеевича, когда Царица полей фактически задушила производство того, что росло на местных полях более-менее прилично: ржи, сахарной свёклы, и конопли.

Оставив машину у чуть покосившихся и давно не крашенных ворот высотой по пояс, когда-то явно очень скрупулёзно и аккуратно набранных из строго одинаковых по ширине дощатых планочек, он просто открыл никогда не запирающуюся калитку, и вошёл.

Скрип петель и хлопанье о косяк традиционно сопровождался лаем соседской собачонки – Виталий до сих пор не знал, как эту разномастную шавку звать. Тёща не менее традиционно называла нарушителя спокойствия «Санькин кабысдох!»

Тётя Клава вышла на крыльцо. Видать, услышала мотор, и увидела машину.

Обнялись, расцеловались. Виталий Степенович передал узел из багажника, оперативно собранный Марией. Тётя Клава как всегда приговаривая: «Да что ж это такое! Не надо было ничего передавать! Главное – чтоб повидались-то сами…», провела его в дом.

Дед Вася, похоже, уже не вставал с монументальной ретро-кровати.

Во всяком случае, когда Виталий Степанович прошёл во вторую комнату, и привычно перекрестился на образа в углу, навстречу ему сухопарое и почерневшее почти до коричневости от постоянного «пребывания на воздухе» тело не поднялось. Оно приветствовало его только возгласами да движениями рук, приподнявшимися для объятий.

Виталий Степанович поспешил приопуститься на колено, чтобы и дать возможность тестю, и самому обнять того. Неприятно поразил вид судна, эмалированный край которого бросился в глаза у изножия постели: значит, точно – дед не встаёт уж давно. Да и еле заметный приторно-сладкий запах мочи и давно немытого потного тела, не сказать, чтоб бил в ноздри, но…

– Здравствуйте, Василий Инверович! – поторопился наконец разлепить сжавшиеся от нехорошего предчувствия, губы, Виталий.

– Ну здравствуй, здравствуй, зятёк. – голос деда сильно ослаб со времени их последней встречи – когда они с Марией приезжали на его восьмидесятишестилетие пять месяцев назад. Но тон оставался как всегда бодрым и словно чуть подтрунивающим. Дед, согласно неоднократным заверениям тёщи, в свои молодые, (да и зрелые!) годы любил и выпить и пошутить. А уж татарские «народные» частушки пел как никто, ещё и бойко подыгрывая себе на крошечной национальной гармошке – помнил и юморных, и скабрёзных, наверное, не меньше тысячи куплетов…

И вот теперь Виталий не знал, как начать разговор: страшновато и чертовски неприятно оказалось увидеть – не согнутого ни невзгодами голодного военного времени, когда десятилетний Вася пахал, сеял и убирал всё ту же рожь наравне с оставшимися в селе (Тогда ещё – селе!) женщинами, ни ужасным климатом, ни «кукурузными» заботами, а сейчас как-то резко сдавшего деда.

Дед, однако, сам пришёл на помощь:

– Клавдия. Нам с зятем нужно серьёзно поговорить. Может, посмотришь, что там с обедом? – Клавдия, в глазах которой Виталий уловил то же, что и в своей груди – бесконечное сожаление и предчувствие близкого конца этого хозяйственного «настоящего мужика» – сглотнув, только кивнула, подозрительно часто моргая. После чего, явно сдерживая рыдания, ушла на кухню, пристроенную к первой комнате, так и не отняв от груди напряжённых сцепленных ладоней.

– Виталик. – дед всегда называл его так, несмотря на то, что тому и самому скоро светила пенсия, – Я по твоим глазам вижу, что ты всё понял.

Нет-нет, не надо меня утешать, или подбадривать! – дед остановил жестом готовый вылиться изо рта зятя поток ненужных отрицаний и заверений, – Я-то знаю. Поэтому тебя и позвал.

Так уж получилось, что из мужчин в нашей Семье остаёшься только ты.

Это было правдой. Сын тёти Клавы и деда Васи погиб в Афганистане, поскольку был кадровым военным. Груз номер двести прибыл в Курунтай в восемьдесят первом году. Похоронили майора Усманова на крохотном деревенском кладбище, и с тех пор дед словно замкнулся, взор теперь смотрел как бы в себя, внутрь: весёлость сменилась самоуглублённой озабоченностью. Хмурые брови и немногословность, как очень быстро понял Виталий, относились вовсе не к нему – новому родственнику, а к себе.

У Виталия же с Марией родилось две девочки. Первая, Наталья, уже давно выучилась на химика-технолога, вышла замуж, и отчалила в Данию: работать и жить. Вторая, Елена, защитила кандидатскую, обосновалась в Москве, и проявила себя отличной специалисткой: преподаёт и работает в медицинском. Хоть пока и не замужем, но с этим ещё не горит…

Поэтому Виталий, прекратив никому не нужные попытки «подбадривания», заткнулся и просто кивнул.

– Ну так вот. Я хочу, чтобы ты сходил в сарай и… посмотрел. Там, в дальнем углу, за старой молотилкой, стоит… Дверь. – слово «дверь» тесть произнёс словно бы с большой буквы, – Внимательно осмотри её. Изучи подробно – как сделана. Тебе будет нетрудно. Всё запомни. Иди прямо сейчас. Я… подожду.

Виталий снова кивнул и поднялся со стула, который ему сразу, и как-то незаметно, оказывается, пододвинула тётя Клава. Пройти в сарай… Осмотреть дверь. Хм. Странно.

Пересекая аккуратно прибранный двор с заасфальтированными чисто выметенными дорожками, он недоумевал: момент явно очень серьёзный. Не иначе, тесть чувствует, что приближается конец. И хочет сообщить что-то важное. Но при чём тут дверь?!

В сарае у деда Васи пахло скипидаром и машинным маслом. Здесь царил, как, впрочем, и везде в Хозяйстве, образцовый порядок. Ничто под ногами не болталось, грудами в углах навалено не было, и всё стояло и висело так, словно стояло и висело именно на этих местах десятилетиями. Впрочем, усмехнулся про себя Виталий, так ведь и было.

Дверь в дальнем углу он нашёл легко.

А вот понять, зачем он должен её осматривать пока так и не удалось.

Впрочем, к делу он подошёл добросовестно. Тут он от тестя мало чем отличался: подчинённые много раз ворчали и пеняли ему, что он «уж слишком скрупулёзный и дотошный», как в цифрах, так и в дисциплине…

Да разве Старший Экономист может быть другим?!

Так. Каркас собственно двери из досок «пятёрок» – они идут по окантовке. Внутрь вставлены более тонкие пластины-плашки. Да, такая конструкция была популярна лет пятьдесят назад. Правда, есть любители псевдоретро и сейчас: на строительных базарах он такие модели тоже встречал.

Так, а это – что? А-а, вон оно как. Продольные и поперечные доски каркаса крепятся на шипах. И клею. Никак, столярном – вон, в одном из углов сохранились потёки…

Рама-косяк, в которой дверь сидела, тоже оказалась собрана без гвоздей или шурупов: на клею, и хитро выбранных пазах и шипах – «ласточкиных гнёздах».

Что ж. Вполне стандартная конструкция… Только вот петли.

Петли оказались не традиционно стальные, а медные. Причём – чисто медные. Они потемнели до почти чёрного, а кое-где даже позеленели. Шурупы, крепившие петли к косяку и двери, тоже оказались медными. Ручка имелась только с одной – наружной – стороны, и сделана была, что Виталия уже не удивило, опять-таки из меди.

Ну и что?..

Поняв, что уже минут двадцать вертит злосчастную дверь туда и сюда, словно «дурень – писанную торбу», и познакомился со всеми «тонкостями» и «особенностями», Виталий снова протиснулся мимо старой (Но – наверняка – ещё на ходу! Дед другого состояния подотчётного инвентаря и не потерпел бы!) прицепной молотилки, и вышел из сарая. Когда хлопнул дверью, соседский «кабысдох» снова растявкался.

Прежде чем войти обратно в дом, Виталий оглядел горизонт. Очень душно. Похоже, вон из тех облачков, и серости за ними, к ночи набежит-таки гроза… А ему ещё ехать. Но вначале надо всё-таки выяснить, чего же хочет от него дед, и пообедать – иначе тётя Клава обидится. И будет права: она всё-таки старалась для него – любимого зятька!..

Тесть смотрел на него… С обычной татарской хитринкой.

Но только когда Виталий подошёл и снова уселся на стул, разлепил губы:

– Запомнил? Сам такую построить сможешь?

Виталий опешил. С чего бы это ему – Старшему Экономисту! – делать Дверь?! Их вон: десятки моделей продаются на строительном базаре. Да и в любом хозмаге…

Но подумав, решил что, надо будет – и справится: а что! В молодости всё-таки закончил «столярно-плотницкое…» Это уж потом умные люди посоветовали получить высшее образование – мол, не помешает. Не помешало. Хоть и попотеть пришлось. Десятки раз готов был плюнуть и бросить! И если бы не мягкое, но настойчивое «вразумление» со стороны Марии, глядишь и…

Он кивнул.

Дед вздохнул. Поморгал. Сказал:

– Сядь поближе. Во-первых – мне уже тяжело говорить… Громко. А во-вторых – не хочу, чтобы Клавдия слышала. – Виталий пересел и даже нагнулся к тонким ниточкам губ, которые дед на протяжении всего монолога, последовавшего затем, часто облизывал.

– Дверь эту я сделал восемь лет назад. Она такая, как показал мне отец – Инвер Эльдарович, стало быть… Он показал мне её. А потом… Разобрал!

И тебе придётся разобрать мою. Уже потом. Когда… – зрачками дед показал в потолок. Виталий опять не набрался духу возразить что-либо. Чувствовал, что дед прав. И знает это. Так что он просто в очередной раз кивнул.

– Словом, дверь я сделал тогда, когда меня прихватило первый раз – ну, ты помнишь! – Ещё бы! Первый инфаркт деда Васи Виталий помнил отлично. Если б не оперативная доставка на любимой девятке, и не знакомый однокашник в районной больнице, неизвестно, чем бы всё тогда могло… Он сглотнул.

– Вот тогда, пока я лежал там, в палате, да всё в белый потолок пялился, я и подумал – пора… Пора отправляться в лучшие места. А что: дочь пристроена, хозяйство налажено… Даже газ из района провели: теперь не надо чёртов уголь запасать и перетаскивать в погреб! (Виталий помнил и такое. Пять тонн на зиму – и вёдрами из кучи, вываленной КАМАЗом у ближайшей стены – да в угольный подпол!) Клавдия теперь справится. Опять же вы с Марией – будете навещать её на день рождения… Да по праздникам.

Словом, хотел я тогда поступить, как отец-то говаривал: «Сделал дело – гуляй смело!» А чтоб «гулять», нужно было сделать вот это. Дверь, которую ты только что видел.

Я почему заставил тебя подробно изучить и рассмотреть, как устроена. Ты же кончал столярное… А мастерство и руки, – дед чуть приподнял свои похожие на клешни жилистые узловатые руки над одеялом, – никуда не деваются. Это-то – всегда при тебе. Словом, повтори конструкцию. Я лично могу гарантировать: работает.

Видя недоумевающий взгляд зятя, дед поторопился продолжить:

– Да, я знаю, о чём ты подумал: с чего бы ей не работать! Но… Это – не та работа!

По-настоящему такая Дверь сработает только один раз. Зато как!..

Теперь-то могу признаться: мне просто… Не хватило храбрости.

Да, чёрт его задери, будь оно всё трижды неладно! Именно так: я испугался! -зрачки деда расширились почти во всю радужку, и дыхание с присвистом вырывалось из груди: похоже, «работа» Двери не на шутку волновала его до сих пор!..

Однако дед быстро взял себя в руки:

– Хотя, если честно – и кто бы тут не испугался… Словом, вот что я тебе должен передать. Как инструкцию. Если приспичит (Тьфу-тьфу!) – сделай такую же дверь. Прислони её туда, где у тебя есть свободное место – к любой стене, будь там хоть кафель, хоть штукатурка, хоть обои… Прикрепи поосновательней. Края косяка залепи к стене. Хоть скотчем строительным, хоть изолентой. Лишь бы – чем-то непрозрачным. Затем…

Рука деда зашарила под подушкой, и вернулась согнутой в кулак. Кулак открылся, и переложил в подставленную Виталием ладонь смятую засаленную бумажку:

– Вот. Прочти сейчас и запомни. На всякий случай. Это из Евангелие от Матфея. Скажешь эти слова три раза. А потом… Потом – тебе понадобится вся смелость, какая у тебя найдётся. Потому что войти… Страшно.

Нет, не то слово – ЖУТКО СТРАШНО!!!

Я сам, когда увидел, что там, за дверью, вначале-то обрадовался, как дурак… А потом… Когда осознал, что – всё! Обратного пути не будет…

Испугался. Какой бы ни был оставшийся мне срок – а обрывать его вот так, сходу… Пусть и там болит, и здесь – не разогнёшься, да на дождь этот, что на подходе – все кости ломит… Особенно крестец… И глаза уж ни …я не видят, и руки – даже молотка не держат… А всё ж таки – я – жив! А там…

Будет ли это – жизнь? Или я… Просто исчезну?

Словом, я дверь-то тогда закрыл. А когда открыл назавтра во второй раз – ни-че-го! Только стена горячо любимого сарая. И читай-не читай, уже – пшик! Упустил я свой шанс. Такое… Даётся лишь раз в жизни – сделай я теперь хоть ещё тыщу дверей.

Ну, с другой стороны, я не слишком-то и расстроился тогда… Вот. – дед словно приободрился, с довольной улыбочкой глядя в глаза зятю. – Уже восемь лет скриплю тут потихоньку… Несмотря на то, что так и не знаю – что ждёт меня теперь ТАМ, на той стороне: райские кущи ли… Или котлы с огнём неугасимым.

Словом, увидал я тогда, когда в первый раз открыл Дверь, не иначе, как Райский Сад. Травка там такая… Зелёная! Изумрудная прямо. А уж ровная и мягкая – словно кто стриг. Газонокосилкой. И – небо, глубокое-глубокое… Затягивает – словно полетать приглашает! А ощущение такое – что там можно и полетать!.. Солнышко опять же светит, облачка этакие кучерявенькие… Бегут себе деловито. Тепло – как летом. Да там, наверное, и всегда так… Вечное лето. А уж деревья!..

Тут тебе и вишни, и яблони, и груши, и ещё какая-то красотища иностранная – я такие только в теплице районной видывал… А иных – так и вовсе не видывал! И всё в цвету!.. А пахло как, как… М-м-м… Ну, как в Раю. А ещё заметил – и плоды там были. На всех деревьях. Вот так: и цветут и плодоносят… Словом, думаю, с голоду бы там точно не помер! Но…

Не хватило мне смелости, Виталик, не хватило… Или…

Или жалко стало Клаву – на кого ж я её оставлю-то, на старости лет, если… А ведь нечестно это: раз могу ещё двигаться, силёнки мал-мало осталось в теле – надо жить! А не… бежать. Бежать – стыдно!

Вот ежели бы я был, скажем, неизлечимо болен… Ну там, рак, паралич, как при инсульте-то бывает, или ещё чего, (Не дай Бог!) вот тогда, может, и…

Н-да. Словом, зятёк, закрыл я тогда чёртову дверь, и… Остался здесь. – Виталий заметил, как в уголке глаза деда собралась предательская влага, которую тот поспешил проморгать, и смахнуть узловатым пальцем. Но дед ещё не закончил:

– Тебе могу посоветовать: ты Дверь-то себе сделай… А неровен час – случись чего, или прицепится какая неизлечимая болячка (Снова – тьфу-тьфу!) и сможешь… По-крайней мере, от жуткой боли избавишься. Н-да.

Ну, вот и всё. Теперь ты знаешь.

А уж как распорядиться…

Дед в очередной раз облизал губы, и словно откинулся чуть глубже в кровать, покосившись на образа в углу. Виталий Степанович тоже облизал почему-то пересохшие губы, и выпрямился на стуле.

Чёрт возьми!..

А ведь дед-то… Говорит правду!

Он чуял это всем своим прагматично-казённым методичным нутром!

Никакой это не розыгрыш и не очередной дедовский прикол. Это – самая что ни на есть правда.

Запасной выход для… Уставших жить. Неизлечимо больных. Отчаявшихся. Сломленных горем. Да и просто – стариков. Однако он не мог не спросить:

– Василий Инверович. Не поймите меня неправильно… Но откуда ваш отец-то узнал… Про Дверь?

– Дед ему рассказал. А дед привёз, вроде, это тайное знание из Германии. Он там стоял с гарнизоном в сорок шестом… Там и узнал. В Неберкирхене. Сам, правда, не пробовал. Рассказал только отцу. И бумажку эту передал. Она, вроде, на латыни… Да ты взгляни-то!

Виталий расправил бумажку (Никакая это оказалась не бумажка – а тонкий и, похоже, очень древний пергамент! Уж Виталий-то разбирался!) на колене.

Три слова. Точно – на латыни. Буквы еле различимы, и проступают жёлто-корич-невыми следами выгоревших чернил на грязно-жёлтом фоне пергамента. Написано каллиграфически – словно писал какой-нибудь средневековый монах… А, может, так и есть – похоже, просто переписано гусиным (!) пером из Евангелие. Католического.

Сами-то слова знакомы. Ещё бы: такие даже школьник, знающий хотя бы латинский алфавит, прочтёт легко.

Но школьник вряд ли «заморочится» «собственноручным» изготовлением Двери…

– Запомнил? Спрячь подальше – мало ли… А Клавдии и Марье скажешь, что я объяснял тебе подробно про Завещание. Хотя чего там объяснять: пока Клава жива – всё ей. Как надумает помирать – сама пусть составит своё, как захочет.

Ну, ладно… Зятёк. Дай-ка я тебя обниму. На прощанье. – дед покудахтал. Очевидно, это должно было обозначать очередную его шутку.

Она явно не получилась – дед и сам понял: вздохнул.

Но деда Виталик обнял крепко, сам еле сдерживая слёзы, и играя желваками на скулах. Вот: оказывается, он вредно-дотошного тестя чертовски сильно…

И если что – ему будет его реально не хватать!

Гроза началась когда он уже подъезжал к городу. Времени было почти десять – задержаться пришлось, чтобы уж тёща не обиделась, что он не «наслаждался» её стряпнёй, а «глотал, аки утка!» Еда тёти Клавы и правда, нравилась Виталию Степановичу: если говорить языком современной молодёжи – обалденно! В смысле – обалденно вкусно.

Поэтому загнав машину в гараж, и зайдя домой, ужинать Виталий отказался.

Зато потом долго и обстоятельно, вздыхая и хмуря брови, рассказывал жене, в каком виде нашёл деда, и что сказала ему на кухне мать Марии.

Мария разрыдалась. Отца она и побаивалась, (Уж больно строг был в детстве – «в строй ставил!») и любила. Не той, показушной, любовью, как у многих, многих знакомых Виталия Степановича – а настоящей. Которая не проявляется в лживо-горячих долгих объятиях, и слюнявых поцелуях (особенно – после пятой рюмки), а живёт в состоянии духа. Когда человек спокойно знает – да. Для этого человека он готов на всё. На всё!

Виталий уважал свою жену – умом она, пожалуй, даже превосходила его самого. Это выяснилось довольно быстро: все его «наезды», и даже уже начавшиеся ссоры-разборки она умела быстро подавить буквально в зародыше. Несколькими простыми вопросами или фразами доказав ему, что ссориться-то – не из-за чего! Да и поругавшись вдоволь, и наоравшись до хрипоты, они ничего не приобретут, и друг другу не докажут, (Глупо что в тридцать, что в пятьдесят лет менять привычки и саму натуру!) а лишь разрушат свои, ближе к старости – спокойные и взаимоуважительные отношения…

Как он неоднократно шутил по этому поводу, что это ей надо было родиться мужиком!.. Ну, или податься в политику. На что она обычно отшучивалась, что ему тогда нужно записываться в зануды-бюрократы… Теперь-то, ближе к пенсии, он уже понимал, что и это – не совсем шутка.

Посочувствовав жене и порасстраивавшись сам, Виталий вымылся и лёг. Спал всё же неплохо.

Утром бумажку-пергамент перепрятал в «уголке домашнего мастера», который отгородил себе в кладовке над лестничным пролётом, и пошёл на работу.

Как-то так получилось, что несколько месяцев всё шло вполне буднично и обычно: каждый день на звонки тётя Клава отвечала, что всё потихоньку, деду не хуже. Правда, и не лучше – а чего ещё ждать в восемьдесят семь… Районный врач – пышнотелая краснощёкая хохотушка лет двадцати восьми – регулярно заезжает, колет бэ двенадцать, да таблетки Тромбоаса и Талитона приносит… Да ещё какую-то «химию» деду выписала.

Умер дед внезапно – в начале октября. Похоже, как сказала по телефону тёща – во сне. Наверное, не мучился. Сообщая это, тётя Клава не плакала.

Похороны Виталий Степанович помнил плохо – ПАЗик «чёрного тюльпана» за пять минут довёз гроб до крохотного кладбища позади до сих пор неработающей церквушки, которую местные начальники восстанавливать не видели смысла: в деревне осталось не больше пятидесяти человек. Из которых большая часть – эти самые старушки. А отказ реставрировать церковь местная и районная Администрация объясняла тем, что до соседней – всего два кэмэ… И это была правда.

Вот из этой-то церквушки соседнего села Виталий и привёз попа – чтоб уж всё было «Как положено!» Ну, так всё и получилось. И закончилось очень быстро.

Когда землекопы заровняли свежий холмик и пристроили все венки и цветы, тётя Клава закрыла лицо руками. За всё это время она не уронила ни слезинки. Виталий и сам не плакал. Причитала какая-то соседка – уж так всхлипывала, так всхлипывала… Точно это она была женой деда Васи… Или хотя бы любовницей.

На поминках собрались почти исключительно одни бабушки. Дедушка-то, похоже, оставался только у тёти Клавдии. Лапша оказалась покупной, а салаты, колбасы, копчёности, и солёные огурчики «под водочку», как и саму «беленькую», Виталий и Мария привезли сами. Уж водки-то набрали самой лучшей: для деда Васи не жалко и раскошелиться… И ещё накупили свежайших закусок: нарезкой и готовкой салатов теперь почти никто из жителей их города не заморачивался – всё делали шустрые «понаехавшие» «азиатки», захватившие целый угол на районном рынке, и уже имевшие постоянных клиентов.

Опасаясь оставлять тёщу одну (Не дай Бог – какой инсульт!) Виталий убедился, что у Марии оба мобильника работают, чмокнул её как-то впопыхах в щёку, и уехал домой один, уже позже девяти. Работы опять навалили.

Дома, хоть было уже заполночь, достал из укромного угла смятую записку.

Долго смотрел на неё. Потом всё же свернул и сунул обратно.

Про записку Виталий Степанович почти не вспоминал до того момента, как спустя три года после дедовских похорон стало болеть под правым ребром.

Вначале попробовал привычные простенькие методы: Панкреатин, Мезим, Ношпу. Потом – препараты алюминия. Потом сел на диету: ни жаренного, ни острого, ни жирного… На какое-то время помогло.

Когда боли усилились и участились – пришлось-таки идти «глотать кишку», и пить какую-то гадость, чтобы «просвечиваться». И делать и сдавать ещё массу анализов. А вот потом, когда профессорша попросила привести жену, Виталий обо всём догадался.

Рак печени.

Неизлечимо. Жутко болезненно.

От курса химеотерапии Виталий пока отказался.

В ближайшее воскресенье отправился, несмотря на боли, на местную барахолку. На следующее воскресенье пришлось съездить и на Центральную. Проходив там с час, докупил всё, что хотел: и петли, и ручку, и даже шурупы… Ну правильно – на то и столичный город. Тут можно найти всё.

Клей у него дома уже имелся. А уж про инструменты и говорить не надо…

Планки, брусья и доски со строительного базара привёз домой в среду.

Субботу и воскресенье, несмотря на ворчание жены, что «занимается какой-то хренью вместо того, чтоб отдохнуть», посвятил планированию, расчерчиванию и распиловке заготовок.

Собирать дверь и косяк-раму начал на следующие субботу и воскресенье – благо, ни идти ни ехать никуда не надо было.

За две недели с работой управился.

В четверг Виталий Степанович пришёл домой в обед. На работе сослался на усилившиеся боли. Там на него теперь смотрели, с трудом скрывая жалость – он к этому никак не мог привыкнуть. А ещё бы не с жалостью: люди же не идиоты! Сами видят, что исчезли брюшко и гордая осанка, и морщины прорезались на осунувшемся бледном лице…

Он буквально нутром чувствовал, что через пару-тройку месяцев на его похороны коллеги притащат огромно-помпезный, казённо выглядящий венок на ножках, с надписью «от друзей и коллег по работе»…

Дверь оказалось возможно прикрепить лишь в единственном месте в квартире: меж двух окон в зале. Крохотные спаленки их трёхкомнатной в девятиэтажке, в которых раньше базировались дочери, все сплошь уставлены мебелью, или заняты ещё чем «непередвижимым» или «памятным».

Планочки, которые Виталий прикрепил к раме специально для этой цели, легко и прочно прижались к стене: он посадил их на саморезы. (Он уже продумал, что, не получись что-то, легко зашпаклюет дыры от них.) Единственное, что очень расстроило – держать дрель-шуруповерт оказалось уже очень трудно… Как он понимал теперь тестя!

Дыры и щели по периметру рамы он заделал строительным скотчем. Не просвечивает. Ну всё.

Можно, вроде, приступать – завещание он оформил и подписал чин-чинарём, ещё месяц назад, когда всё это завертелось…

Однако он принёс из мастерской табурет, поставил напротив двери и сел.

Долго её рассматривал, сам не понимая, зачем.

Да, страшно.

Дед прав, тысячу раз прав: такое – не просто страшно, а очень страшно!..

Поневоле вспомнился Шекспир и его Гамлет: «…достойно ль?..»

Но Гамлет не был болен – только хотел отомстить мерзавцу-узурпатору, унижавшему мать. Убийце отца. Так что Гамлет – «ещё не сделал дело», поэтому и не мог «гулять смело».

А вот он – сделал.

Он даже дочерям позвонил. Не то, чтобы попрощаться, а так… Типа, взбодрить их.

Взбодрятся они, как же… Они его тоже чуяли – младшая грозилась на выходные приехать.

А вот этого он бы не хотел – слёзы ей, может, и удастся сдержать, но он-то будет знать – чего ей это стоит… Ладно, у него было время всё как следует обдумать, и… Надумать. Он заставил себя оторвать похудевший зад от табурета.

Ф-фу… Если он хочет «уйти» до прихода Марии, нужно это делать.

Или – сдаваться!

А он не хотел, чтоб Мария запомнила его таким, каким он неизбежно станет через несколько месяцев – тощей и морщащейся от боли развалиной где-то на больничной койке реанимации, под белой простынёй в ослепительно-мертвящем свете голубых ламп…

Он развернул клочок бумаги. Вспомнил деда: прости, тесть, если что было не так. Ему-то уйти придётся! И здесь Василий Инверович словно в воду глядел…

Правда, вот передавать тайные знания про Дверь он сам не собирался никому.

Справившись с голосом и прокашлявшись, он внятно и громко прочёл три раза.

Перекрестился на всякий случай.

Открыл.

Всё верно: Дверь работает.

Вот только закрыться всё время почему-то норовит: неправильная балансировка косяка. Он, не придумав ничего лучше, снял и подпёр Дверь обеими домашними тапочками. Порядок. Можно смотреть внутрь, не опасаясь, что дверь захлопнется сама, не дождавшись его решения…

Однако его насторожило то, что вместо описанного дедом «Райского сада» в проёме словно клубилась… Темнота. Да! Темнота казалась буквально жидкой и чернильно (Вот уж – тавтология!) чёрной. И она вовсе не стояла застывшим монолитом, как иногда кажется в безлунные ночи, да ещё когда вдруг отключают электричество, и тьму в спальне не рассеивает привычный огонёк ночника.

Она…

Да – она клубилась, двигалась, переливалась всеми, если их можно так назвать, оттенками угольно-мазутной тьмы, пугая и притягивая взгляд одновременно! Так на него действовало обычно течение реки… Или – горение огня.

Но здесь – не горело. И не текло. Только клубилось – клубилось, не сдвигаясь с места…

Но почему же нет «деревьев в цветах и плодах»?! Может, в Саду сейчас – ночь? А почему тогда не видно звёзд?.. Да и вообще – ничего не видно! Та полоса света, что падает из его комнаты, должна, казалось бы, хоть на полу что-то освещать? Или там нет пола?

Или… Или деду показали Сад потому, что он ему и был предначертан.

А ему – место, где он будет… Ждать? Суда? Или…

Чёрт возьми! Опять – сплошные «или»! Если ему и суждено попасть «к котлам», в любом случае это сделать надо – чему быть, того не миновать! А Марии всё же будет полегче, когда он освободит её от неизбежных и дорогих, но таких бессмысленных попыток удержать подольше на этом Свете его бренное, и болезненно истаивающее тело…

Однако когда Виталий подошёл поближе, темнота и её вращение-клубление словно заложили уши ватой, навалились странным гулом и давлением на сознание и черепную коробку… Он невольно сделал шаг назад. Давление словно ослабло…

Постой-ка!..

Завещание-то он написал, а вот записку… Письмо. Он не попрощался с Марией!..

Не объяснил ей, что хочет уйти, не мучая её – ни морально, ни физически. Собственно, это не так страшно: он все свои дела устроил. Кредиты давно закрыты, квартира на Марию – переоформлена. Дочери… Пристроены. Возможно, Мария захочет перебраться в Данию, к старшей. Она как-то с год назад об этом говорила.

Вот. Про это он и напишет.

Он сел за письменный стол, взял приготовленный лист и ручку.

Оглянулся на Портал Двери – там всё по-прежнему. Вздохнув, он начал:

– «Мария!

Прости меня за то, что я собираюсь…»

Больше он написать ничего не успел: высунувшаяся из клубящихся вихрей темноты абсолютно бесшумно огромная волосатая лапа схватила его поперёк туловища и втащила в проём – он даже удивиться или крикнуть не успел!..

Затем вернувшийся чудовищный палец когтем аккуратно отодвинул домашние тапочки. Дверь плотно закрылась.

Когда Мария подошла к подъезду, нехорошее предчувствие сжало сердце – словно ледяной волосатой лапой.

Соседки, с горестно-удручённым видом стоявшие над очерченным мелом контуром на асфальте, расступились, чтобы она могла подойти, запричитали громче:

– Маша! Горе-то какое! Как жаль Виталика! Такой ещё молодой, крепкий!.. – возгласы прервал появившийся словно ниоткуда человек в форме – на самом деле он просто вышел из-за милицейского ГАЗика, стоявшего тут же:

– Мария Васильевна? – она невольно кивнула, – Лейтенант Дусеев. Мои глубочайшие соболезнования… Вашего мужа уже увезла скорая. Но, боюсь, сделать уже ничего не удастся – травмы слишком… Несовместимы с жизнью. Прошу прощения – мне придётся задать вам несколько вопросов. Если не возражаете. И квартиру осмотреть.

Она как-то механически покивала, осознавая, что на неё пялятся все – и стоящие вокруг, и высовывающиеся из окон любопытствующие.

Ещё бы: не каждый день люди падают с девятого этажа…

На негнущихся ногах она прошла к лифту. Лейтенант и его помощники оттеснили тех, кто пытался последовать за ней.

В квартире… Ей показалось странным только одно: прикреплённая прямо к бетонной стене в зале новая, даже некрашеная, дверь – между двумя окнами.

Похоже, это Виталий прикрепил её. И совсем недавно: наверное, пришёл с работы пораньше. Лейтенант попросил:

– Не могли бы мы с вами пройти на кухню, пока эксперты займутся окнами?

Эксперты – два задумчиво-угрюмых мужчины в штатском, вежливо покивав ей, прошли из прихожей к окнам. С собой они внесли три чемоданчика.

Пока она отвечала, словно сквозь сон, на стандартные и задаваемые сдержанно-вежливым тоном вопросы о «состоянии здоровья в последние дни», о привычках, ясности мышления и настроении мужа, когда он узнал о…, и т.д., разговоры в зале экспертов с каким-то новоприбывшим начальством всё равно невольно откладывались в подсознании:

– «Нет, это совершенно точно. Окна не открывались по-крайней мере два-три дня! Только форточки. Пыль и… – какие-то термины остались непонятными, но она поняла – Виталий не воспользовался окнами. Да оно и понятно! Кто бы закрыл их за ним?!

Другой эксперт обследовал замки входной двери:

– «Нет, только – оригинальными ключами… Или – впустил сам…»

–… «Следов чужой обуви нет. Но на всякий случай придётся ковёр из зала изъять…»

А больше всего поразил вопрос лейтенанта:

– У вас был ключ от замка чердака?

Она точно знала – ключ есть только у подъездкома, вредной старой вдовы – тёти Шуры, как все называли Гульбахор Каримовну, и она никогда его никому не даст: только сама откроет, и проследит, что и как делается на вверенной её хозяйскому оку, крыше.

Голоса в зале теперь говорили на чуть повышенных тонах:

– «… что значит – не вылезал? Может вы ещё скажете, что он прошёл прямо сквозь стену в эту дверь?!»

– Прошу прощения ещё раз, уважаемая Мария Васильевна. Если у нас возникнут ещё вопросы, я позвоню. Или подъеду…

Она не помнила точно, как они убрались из её квартиры, да это и не имело значения. Она почему-то поняла, зачем отец три года назад вызывал Виталия.

Хотел рассказать ему о…

Двери.

Не спроста же муж, уже в таком состоянии, сделал её.

Может, это – его «запасной выход?» Интересно, что предстало его взору там, за Дверью?.. А ещё интересней, что видел Василий Инверович… Раз не воспользовался.

Но когда она подошла к двери и открыла её, за ней оказалась обычная стена.

А вот для Виталия она, похоже, стала-таки… Пропуском.

Вот только – куда?..

Куда?

2. Положительный результат.

Рассказ.

В то, что инопланетяне всё же существуют, Бишопу поверить-таки пришлось.

Потому что ни одна земная технология не способна перенести человека вот так, мгновенно, без малейшей подготовки и предупреждения, не то, что в другую Вселенную, а и в другую комнату…

А то, что он – в другой Вселенной, или, по крайней мере, на другой планете – однозначно.

Это заметно хотя бы по тому, как легко здесь дышится: похоже, процент кислорода побольше, чем там, «дома». Да и гравитационный показатель явно пониже: когда попробовал подпрыгнуть прямо на месте – подлетел чуть не на фут. И это – он, который не то, что пробежки по Центральному парку, как другие коллеги-профессора не совершал…

А и утренней зарядкой-то пренебрегал, считая, что в сорок два года он уж как-нибудь пока без неё…

Н-да.

А лучше бы – не обходился. Мало ли чего ему теперь предстоит.

А ведь – предстоит.

Иначе его не обнажали бы полностью, лишний раз намекая, что «нуль-транспор-тировке» подвергся лишь живой организм. И не помещали бы в столь вопиюще напоминающую крысиный лабиринт, обстановку! Видно которую, кстати, неплохо: рассеянный белый свет словно исходит прямо из белых же стен, и от потолка с полом. Тоже белых.

Бишоп, всё ещё стоя на месте, попробовал продышаться – от неожиданности словно задохнулся. Возможно, что и побледнел. Но постарался побыстрей взять себя в руки: от паники толку точно не будет!

Он, оставаясь в центре помещения, сделал оборот вокруг своей оси. (Конечно, если считать, что у преподавателя высшей математики есть оси…)

Комната явно кубической формы. Да и правильно: чтоб лабиринт был совершенен, он и должен состоять из таких, абсолютно идентичных, словно взаимозаменяющихся, комнат-блоков. Чтоб у подопытной крысы не имелось ориентиров. Или ему придётся оставлять после себя «пахучие метки», как делают муравьи профессора Парелли?

Вряд ли. У него столько «пахучего вещества» не наберётся…

Он хмыкнул – лучше относиться к случившемуся с иронией. Иначе… Можно просто спятить. Особенно – если серьёзно задуматься над всеми сопутствующими вопросами. («Мы не одиноки во Вселенной!»)

Лучше как следует подумать, как выбраться отсюда. Ведь его сюда поместили однозначно – не для того, чтоб он любовался на комнаты-блоки. И не рассуждал абстрактно о внеземном разуме.

От него явно ждут «проявления высшей нервной деятельности».

То есть – «решения» чёртова Лабиринта. Нахождением выхода.

Посмотрим.

Подумаем.

Размерчик сторон… Хм-м… Примерно пять на пять на пять. Шагов, или метров. Четыре белых стены, белые же пол и потолок. В углах каждой стороны комнаты-куба – отверстия. Похожие на дверные проёмы.

Надо же: проёмы-то сделаны… Словно под него: в высоту – точно под его рост: чтобы прошёл, и не треснулся макушкой, стало быть… В ширину – фута два. Никаких дверей. Толщина стен, если судить по косякам – дюйма три.

И, разумеется, расположены проёмы абсолютно одинаково: по, условно говоря, левым углам стен: так, чтобы нельзя было увидать, что в соседнем помещении, не подойдя и не заглянув.

Отверстия в полу и потолке точно такие же. От потолочного проёма вниз вдоль стены спускается лестница: без перил. Только ступени. Из белого материала. Странная лестница: словно кто-то просто взял длинную, двухфутовой ширины полосу металла, и сложил гармошкой – так, что размер ступеней примерно по футу… Толщина полосы… Тоже дюйма три. Начинается у проёма в потолке, заканчивается в пустом углу. Вход на следующий нижний ярус – в противоположном, диагональном, углу.

Ну, задачка-то, в принципе, понятна: каждая соседняя комната будет точной зеркальной копией соседней – опять-таки, чтобы он не мог заглянуть вперёд дальше, чем на одну комнату-перевёртыш. Можно даже не подходить, чтобы проверить: иначе какого …рена бы он был преподавателем именно высшей математики – науки, основанной на чёткой и неумолимой логике.

Вот, значит, почему для прохождения чёртова лабиринта выбрали его.

«Синие (Или – зелёные?) человечки» попросту хотят проверить, насколько логичны самые логичные (По должности!) земные люди…

Ладно, он постарается не ударить «лицом на грязь…»

Бишоп сел прямо в центре комнаты, там, где и стоял.

Начнём думать. Логически.

Эта задача должна иметь решение. Причём – такое, чтобы он смог решить её.

Пока жив.

Может, именно поэтому нет ни пищи, ни воды – предполагается, что решение имеет конечное, и, сравнительно небольшое, время своего нахождения. И за это время он не погибнет от жажды, голода, или жары. Жара, кстати, умеренная – градусов двадцать пять Цельсия. Только-только чтобы он не испытывал холода без одежды. Значит, хотя бы физиологию землян проклятые инопланетяне позаботились изучить.

Ну а данные по «разумности, и адекватности поведения» должен дать он.

Бишоп вспомнил – эта мысль пронеслась у него фактически первой! – что читал рассказ о подобной ситуации. Случившейся, кстати, с каким-то тоже – учёным. Как инопланетяне поместили того в примерно такие же лабораторные условия, и заставили как-то решать некие задачи…

О! Точно! Тот учёный являлся специалистом по методам обучения, и на нём проверяли как раз методы. Как раз – обучения. Очень даже сходные с земными – типа того, что если не хочешь стоять под медленно возрастающим напряжением, быстренько научишься выбирать правильный путь! И когда решил правильно – получай фотографию нагой женщины. (Теория «вторичного подкрепления»! О том, как один вид пищи, или награды, заменяет пищу. Или награду.)

Слава Богу, его электричеством вперёд не гонят. Пока, во всяком случае.

Значит, будем считать, что время у него пока есть. Хотя…

Главный ограничивающий фактор, конечно – вода. Утром, за завтраком, он напился кофе. Перед лекцией ещё и хлебнул минералки. Чтоб не пересыхало горло от полуторачасовой «говорильни». Но это – ненадолго. Учитывая тёплый воздух и его насыщенность кислородом. Значит, и пища из желудка и вода из тела рассосутся быстро. При повышенном содержании кислорода ему будет, конечно, первое время полегче. Но и метаболизм организма при этом ускорится. Используя для этого опять-таки – больше воды. Плохо.

Тянуть нельзя: нужно найти правильное решение. И, соответственно, выйти из Лабиринта. Потому что очень похоже, что от этого зависит и его жизнь, и…

Существование людской Цивилизации. Так как очень даже может случиться так, что если он продемонстрирует тупость или упрямство, их, человечество, захотят попросту уничтожить. А вместо них заселить на землю каких-нибудь более умных. Например, не с розовой кожей, а с зелёной. И – не обязательно гуманоидов, а, может, и насекомых…

Эк, куда его повело!..

Чистая паранойя! Да ещё и ксено!

Нет, вряд ли пришельцы настолько аморальны, чтобы уничтожать «тупую» Разумную Расу. Скорее всего, они попросту улетят, предоставив людей самим себе, и не вступая в контакт. Который, возможно, мог бы многое земной науке и технологии дать…

Чёрт! Теперь его повело в другую крайность – в какие-то глубины философии!

Ему сейчас нужно просто найти решение! И найти в ближайшие два дня – иначе он будет не ходить, а уже лишь ползать. От обезвоживания.

С закрытыми глазами почти удалось отстроиться от дикости ситуации.

Не-е-ет, осознавать и раздумывать над её дикостью – только нервы себе портить. И, судя по всему, портить совершенно бессмысленно и безрезультатно.

Никто его «в первичные условия» не вернёт, пока он не справится с Задачей.

А не справится – скорее всего, здесь же и погибнет. Что для исследователей – смерть одной единственной крысы в Лабиринте!.. Вот именно – пшик! Крыса же! Всегда можно взять другую: вдруг окажется посообразительней…

Значит, придётся, хочешь, или не хочешь, именно – решать. И именно – логично. Желательно ещё и так, чтоб не падать от усталости к концу. Так что бессмысленное метание, с перебором комнат в случайном порядке, нужно сразу исключить. (Так могла бы решать мисс Симмонс – она любит постоянно ссылаться на свою «сильно развитую природную интуицию».)

Здесь «природой» не пахнет. Лабиринт создан умышленно. И наверняка подчиняется определённым логическим закономерностям.

В частности, например, стены, пол и потолок явно сугубо материальны. (Во всяком случае – заднице уже жёстко!) Значит, обладают какой-то, может, конечно, и чрезвычайно большой, но – прочностью. И, следовательно – её пределом.

Он открыл глаза. Подошёл к косяку ближайшего отверстия в углу. Постучал.

Твёрдо. И отдаётся звонко.

Да, толщина стен – дюйма три. И внутри они наверняка – полые, и с каким-нибудь гофрировано-пустотным наполнителем. Для вящей прочности и лёгкости: как делают, например, те же двери на земле. Материал ногтю, конечно, не поддался. (Ха-ха!..)

Насколько он помнит фантастический рассказ «Фактор ограничения», где астронавты нашли планету – вычислительную машину, там именно предел прочности металла помешал исчезнувшим строителям ещё больше увеличить размер машины. Покрывавшей всю планету. А её верхние уровни возносились над землёй аж на тридцать миль…

(Страшно подумать, что какие-то чудовища построили специально для него махину с ребром тридцать на тридцать на тридцать! Миль. Неужели им больше заняться нечем?!)

Будем, стало быть, исходить из предпосылки, что, несмотря на малую гравитацию (похоже, в три четверти земной), собственный вес составляющих элементов всё же ограничивает размер Лабиринта – хотя бы по вертикали.

Но куда идти – вверх, или вниз? Где наиболее вероятен выход?

Например, если выход вверху, то что он выиграет, попав на плоскую, и с разреженным (надо думать!) воздухом, и бесконечным белым, куда ни глянь, полем, верхнюю грань-крышу? Хм.

Нет. Логичней будет предположить, что выход, если где и есть – то на нижнем уровне-этаже этого Лабиринта. (Ну, как в небоскрёбах!) Вот туда он и пойдёт.

Вот только…

Как быть с ловушками? Такими, как в фильме «Куб»? Или…

Или ловушки возникают лишь в извращённых мозгах земных сценаристов? А инопланетянам нужна не его смерть, или реакция на опасность, а именно – мозги?

Блинн…

Идти всё равно придётся. Покачав головой, и тяжко вздохнув, он начал спуск по твёрдой, но не холодной поверхности лестницы. Вокруг всё словно погружено в вату – только шлёпают его босые ноги по прохладному не то – металлу, не то – пластику. Он старался вслух не материться – не сомневался, что за ним пристально наблюдают: слушают, смотрят через неприметные глазки видеокамер, может, и энцефалограмму какую дистанционно снимают…

Ну так – …рен же вам он «проявит эмоции»!..

Уровень – раз. Белые стены, белая лестница, белый пол, по которому надо… Перейти в другой угол. Спуститься. Уровень два. Перейти в другой…

На уровне на триста сорок два ниже первоначального пришлось сделать перерыв. А заодно и справить, стыдливо отойдя в угол, малую нужду…

Ноги, непривычные к таким нагрузкам, чертовски сильно дрожали. А если бы он поднимался?! Ох. Не хочется думать, что, если он неправ, придётся пробовать и это…

Он лёг на пол, положил икры и ступни на нижнюю ступеньку. О-о!.. Блаженство!

Однако разлёживаться сильно не приходится – он заметил, что потеет весьма сильно. (Жаль, что нет дезодорантов, которые так любит рекламировать телевидение! Вот где они пригодились бы! Вот только… Кто его тут будет нюхать?! Хотя… Как знать.)

Полежать пришлось не меньше получаса.

Дыхание успокоилось. Почти. Нервам он приказал заткнуться и не мешать следовать логике принятого решения. Дрожь в ногах, конечно, не прошла, а просто стала поменьше. Но какое-то время он продержится и с ней.

Ладно, пришлось с кряхтением подняться, и продолжить. Триста сорок три…

На уровне пятьсот восемнадцать отверстия в полу вдруг не оказалось.

Ага! Значит, его мысль о факторе ограничения по пределу прочности материала оказалась верной. (Или строители этого монстра посчитали высоту в три, или сколько там на самом деле, километра, достаточной.)

Теперь, если предположить (!), что его изначально помещали в условный Центр Лабиринта, приходится признать, что до ближайшей ограничительной боковой стены – ещё пятьсот восемнадцать… Н-да.

Утешает только то, что по горизонтали идти легче.

Так он и двинулся – пересекая комнаты по диагонали, поворачивая так, чтоб идти к намеченной «северной» стороне, и считая уже вслух. Пусть знают, гады, что он не так прост:

– Двести шестьдесят два. Двести шестьдесят три.

На четыреста тридцать девятой комнате упёрся в стену уже без отверстия в «северной» стороне. А неплохо, мать его туды – теперь осталось двинуться под углом в девяносто градусов, чтобы выбраться «в угол» лабиринта-куба, если предположить, что тот именно такую форму и имеет. А что – очень даже логично!

Только вот вначале нужно посидеть немного. А лучше – полежать.

Двигаться теперь было, если не легче, то хотя бы осознавать, что ты – у боковой и нижней стены Лабиринта – приятней. Осталось добраться до места, где исчезнет и отверстие в другой боковой для куба, а для него сейчас – передней, стене.

Таковое нашлось в пятьсот сорок второй комнате.

Чёрт. Вот впереди и тупик.

Ничего: он так и рассчитывал, что с первого раза выход вряд ли найдётся. Придётся ещё на девяносто градусов повернуть направление движения…

Девятьсот третья комната дала ему многое.

Во-первых, он узнал точное «сечение» куба: девятьсот три на девятьсот три на девятьсот три. Прикинул: если сторона пять метров, это, это… Почти пять километров.

И он потратил времени на прохождение пути, сверху вниз, и потом – вбок, и вбок, если считать по десять секунд на комнату… Плюс ещё два получасовых отдыха… Хм.

Семь-восемь часов.

Вот почему в горле так пересохло, и спать хочется – аж глаза сами закрываются. Он за день никогда столько не ходил. Иначе – зачем бы ему новенький, подобающий солидному профессору, «Ягуар»? Ну что – продолжить движение вдоль другой боковой грани?

Придётся. Отдыхать – даром терять время. И силы.

Потому что во сне он будет потеть хоть и не так интенсивно, но – неумолимо.

Пока добрался до следующей девятьсот третьей комнаты, уже ощущал пятки: с непривычки ходить по твёрдому, они здорово сбились.

Зато подтвердилась его гипотеза о том, что если где и есть выход-вход – в, и из Лабиринта, то – в одном из нижних углов.

Вот здесь такой выход и имелся.

«Обычный» с виду проём, но – торчавший на неположенном ему согласно счёту и логике, центральном, месте. Открывающийся в длиннющий белый (Ну – ещё бы!) коридор. Ограниченный с одной стороны глухой стеной. Путь – один, стало быть…

Настораживает!

Сечением коридор тоже, разумеется, пять на пять.

Чёрт.

Бишоп, не торопясь выйти из спасительной, почти уютной привычности Куба, придирчиво осмотрел коридор. А дверей-то, или проёмов – нет. И конец теряется в белёсой, словно дымке…

Но идти всё равно придётся: другого выхода по логике вещей у него нет. Значит, это не конец Испытанию. А просто – переход на его новый Уровень сложности.

И что это будет теперь?

Посмотрим. Но…

Вначале всё равно полежим, отдохнём. Подумаем…

Думал он не больше получаса.

Затем решил, что отдохнул достаточно. И нужно не тянуть зря.

Однако торцевую сторону коридора, расположенную в нескольких шагах, исследовал тщательно.

Ох и не понравилась ему эта волосяной толщины щель в середине – пересекающая сверху донизу весь этот торец… Не иначе – ворота. Для впускания-выпускания чего-то большого.

Или – кого-то большого.

Неужели его попытаются… Догнать и съесть?!

Хм-м… Это было бы слишком просто. Нет, скорее всего, здесь проходят какие-либо служебные механизмы. Следящие за функциональностью Лабиринта.

Хотя (Какого чёрта?!) признаемся сами себе – ничего тут не «функционирует»! И в «обслуживании» не нуждается.

Значит – придётся бегать. Потому что отломать ничего нигде не удалось – он наг и безоружен. Да и ладно – может, они просто хотят выяснить предел его скорости и выносливости… Которые могли бы быть и получше, если б там, дома… Не пренебрегал.

Хотя бы зарядкой.

Створки-ворота начали открываться, когда он отошёл от них на добрых двести ярдов – на двести четырнадцатом шаге.

Ну, дальше-то посчитать не удастся: потому что и правда – пришлось бегать!

Монстр, возникший за створками, сразу сказал Бишопу о том, что с психологией-то землян чёртовы «исследователи» ознакомились… Страшилище то ещё! Клыки, когти, пасть – куда там акульей!.. И, заметив его – злобно зарычало. Голодное, стало быть…

Зато бегало оно не так шибко, как можно было бы ожидать. Какое-то время Бишопу удавалось не позволять сокращать дистанцию между ними. Затем, примерно через километр, он стал задыхаться, и начал выбиваться из сил.

Чудище издало торжествующий рёв, и удвоило усилия.

Пришлось снова поднажать!

О! Чуть было не проскочил мимо!

Проём справа – в стене, противоположной наружной стене Лабиринта!..

Он нырнул в полуметровую щель, надеясь, что монстр туда ну никак не пролезет…

Снова комната. Пять на пять на пять. Ни следа других проёмов, или люков. Тупик!

Зато у дальней стены на полу лежит… Ого-го!..

Это же – явно – оружие. Пушка, как говорят его студенты.

Только вот как пользоваться?! А ведь придётся научиться! Потому что монстр уже у проёма, и что было сил пытается пролезть! Или хоть дотянуться лапой с когтями, почище, чем у гризли. (Хорошо хоть, не может так же быстро двигаться, как американский медведь, разгоняющийся до шестидесяти!..) И – пастью. С весьма, оказывается, вонючим дыханием!

Проклятье: он и без этой «достоверной» детали не сомневался, что уж монстр-то – настоящий! И «договориться» планом Исследователей не предусмотрено!

Так. Вот оно – оружие.

Большое. Похожее чем-то на суперружье Зорга из «Пятого элемента». Если попробовать вставить руку сюда, в эту выемку, куда так удобно помещается предплечье, а вторую поместить под цевьё, придерживая ствол… Теперь сжать рукоять…

Включилось! Вот: загорелись три красных огонька! Напротив указательного пальца вырос спусковой крючок. Да оно и жужжит, оказывается: пусть чуть слышно, но явно – работает.

Ну-ка, осмотрим со всех сторон…

Три рычажка. Все три – в верхней позиции, и от всех указывают стрелки вниз.

Большое спасибо военным! Их «инструкции» и разъяснения всегда просты и доходчивы!

Проклятье! А вовремя он «разобрался»!

Потому что задний торец комнаты начал вдруг медленно и неумолимо двигаться к дверному проёму… Вот оно значит как. Ему дают на «решение» конечное время. И решение имеет два варианта: либо быть раздавленным неумолимым прессом… (Это – для убеждённых пацифистов и противников «насилия»!) Либо открыть себе проход, грохнув чёртова, явно плотоядного, зверя.

Он щёлкнул всеми тремя рычажками. Оружие загудело сильней, огоньки стали зелёными. Он направил дуло на скалящуюся и злобно рычащую морду. (Вот уж кто не беспокоился о потере жидкости, буквально исходя слюной!..)

Только теперь он позволил себе испугаться: а не хотелось бы попасться такой твари на завтрак… Да и на ужин!

Палец плавно нажал на спусковой крючок.

Из ствола вырвалась очередь. Явно – пуль. Трассирующих. Отдачи практически нет – отличный баланс. Целиться – одно удовольствие!.. Он поторопился провести дулом поперёк проёма: завывшая, а затем и заскулившая, сразу отшатнувшаяся от проёма тварь, оказалась буквально перерезана пополам шквалом пронзающих плоть с противным чавкающим звуком, стальных злобных пчёл…

Когда скотина грохнулась на пол, он с трудом заставил палец отпустить спусковой крючок. Прислонился к стене. Уж слишком дрожали (Н-да: не списать на усталость!) ноги… Да и зубы, оказывается, выбивали ту ещё чечётку.

Он осмотрел оружие. (Ничего ему не сделалось. Даже кончик ствола не нагрелся!) Перевёл рычажки снова наверх. (Мало ли!..)

Вы как хотите, господа инопланетяне, но эту игрушку он заберёт с собой!

Выйдя в коридор, он попинал явно сдохшую тварь пяткой левой ноги.

Может, стоило бы напиться её крови – ведь воды нигде нет? И явно не будет.

Он опустился рядом с лохматым монстром на колени. Даже так она оказалась вровень с его макушкой. Ох и здоровая, гадина… Шкура толстая, покрыта полусвалявшейся бурой шерстью – довольно длинной. Зубёхи, торчащие из полуоткрытой в агонии пасти… Как у медведя. Ожерелье бы сделать из таких, да повесить на шею. На память. Шикарные вышли бы «трофеи». Он криво усмехнулся сам себе – придёт же в голову!..

Или это странное желание – всё-таки от тех, первобытных, охотничков? Ведь пара тысячелетий так называемой Цивилизованности дикаря лишь спрятала. Но не загнала окончательно в небытие…

Хм-м… Вскрыть бы шейную артерию для удобства. Или придётся вылизать лужу, которая уже натекла из не то – раны, не то – разреза?.. При взгляде на почерневшую и отвратительно вонявшую лужу, его, несмотря на пересохшее горло со сталактитовой вязкой слюной, слегка замутило.

На всякий случай он осмотрел свою «пушку» ещё раз. Так. Вот эта кнопка – что включает? Фонарь-подсветку. Пятно света на ближней стене очень даже приличное. А эта? Ага – выдвигает снизу ствол гранатомёта. Пока спрячем… А сзади?

Всё полезное, как и в автомате Калашникова, оказалось спрятано в прикладе. Запасная обойма. Пенал с маслом. Приборчик с окошечком. (Чёрт! Тестер какой, что ли?!)

Вот. Нож. Вполне обычный, без «вывертов». Отлично.

Он, преодолевая брезгливость, и зная, что сейчас за ним наверняка наблюдают особенно внимательно, решился: плевать на чуждые бактерии! Не могли устроители «крысиных бегов» не подумать об этом. Значит, смерть от неведомой кишечной инфекции ему не грозит. Ну, это – если следовать логике…

Шкуру прорезал с трудом. Зато шейную артерию нашёл легко. Кровь…

На вкус – омерзительна!

Б-р-р!.. Медный привкус, соль, вязкость, как у сметаны. Если только бывает красная сметана…

Но пить пришлось.

Вот: смотрите, мрази этакие: он не брезглив! Когда речь идёт о выживании.

Он зажал нос, и сделал несколько действительно больших глотков – мерзкий привкус наполнил рот и пробрал до самого паха… Блинн. Где вы, инстинкты первобытного дикаря-охотника? Который считал, что с кровью убитого животного отбирает и его жизненную силу. И все боевые навыки…

Недаром же аборигены съели-таки Кука.

Подумав, и посидев ещё на мягкой туше, он решил вырезать и печень: её-то точно можно есть. Сырой. И без опасения отравиться. Да и паразитов-глистов у явно «лабораторного» монстра – точно не будет.

Брюхо вскрылось ничуть не легче, чем шея. Фу-у… А потом и – тьфу!..

Вывалившиеся на пол омерзительные кольца осклизло-сизых кишок чуть было не заставили вылить обратно всё с таким трудом выпитое… Он сдержался. Пусть эти сволочи знают: человек может и не такое сделать. Чтобы выжить. И никакая «чуждая среда» не помешает ему, сорокалетнему холостяку без комплексов (Ну, почти!), взять то, что может помочь выживанию. (Сволочи. Смотрите-смотрите… Он не сдастся! Как там назывался этот рассказ Джека Лондона?.. А – «Любовь к жизни!»)

Печень на вкус оказалась ничего себе. И жевалась легко. К ней бы ещё соли…

Ничего – обошёлся. Ещё кусок отложил, чтобы взять с собой. А пока занялся спиной полутонного монстра: как снимается шкура, его научил дедушка Жером, заядлый охотник в пятом поколении. Вот уж не думал – не гадал, что пригодится…

Он прорезал в прямоугольном окровавленном куске отверстие – чтобы пролезла голова. Стянул дырки в боках парой нарезанных шнуров. Нормально: прямо тебе доморощенный Рэмбо из самого первого фильма. Вот только он – не бывший морпех, а профессор. Был. (Ха-ха. Быстро же «среда» превратила его из иронично-интеллектуального, всегда изысканно одетого сноба в… Ну погодите же!.. Он ещё покажет этим голубым тыквоголовым, что человек, как бы его не… Стоп! Хватит!)

Уложив в приклад всё, что извлёк из него, Бишоп двинулся дальше по коридору.

Рычажки на боку привёл на всякий случай опять в нижнее положение…

Свет погас без всякого предупреждения. Вот только что был – и нету его!

Хорошо, что озаботился все кнопочки и рычажки пушки проверить!..

Подсветка давала мутно-белый овал света впереди – ближний или дальний режим, как у фар автомобиля, не предусматривался. Да и правильно – зачем это на оружии? Если пехотинец лезет во тьму, он уж озаботится заранее захватить хороший большой фонарь.

Однако дальше пятидесяти шагов всё терялось в сплошной тьме. Да и ладно. Если здесь встретится что-нибудь ещё опасное, он услышит это в абсолютной тишине, сопровождавшей его движение с самого начала… А уж дышать бесшумно – нетрудно.

Он внимательно осматривал стены. Но других отверстий в них пока не попадалось. А ведь он, по объективным ощущениям (Да и по счёту. Пусть немного «подправленному» бегом.) давно прошёл границу куба-лабиринта, оставшегося слева. Что же там, за этой стеной, находится теперь? А за другой?..

Что-то насторожило его.

Может, это проснулось странное предощущение опасности, которое предупреждало его почти всегда перед крупными неприятностями – как, например, тогда, когда его сбила и покалечила машина, ведомая подростком, угнавшим её в угаре безбашенной «крутизны» жуткого опьянения, и спасавшимся на огромной скорости от машины полиции?..

Он тщательно посветил и проверил везде: стены, потолок, пол…

Точно.

Вон: в двух шагах впереди в полу снова обнаружилась волосяная щель. Особенно хорошо заметная в косом освещении, когда фонарь приближаешь к полу.

Не иначе – люк-ловушка.

И – что? Неужели если бы он наступил, его ждала бы смерть?!.. А как же?..

Все его логические построения?

Или этим придуркам нужно только знать, насколько действенны его инстинкты выживания? И – как далеко он готов зайти, сражаясь, или борясь за свою жизнь?!

Так. Ладно. Проверять на собственной шкуре он не собирается. Значит – придётся пожертвовать остатками печёнки – благо, её ещё добрых два кило…

Печень упала точно на центр, обозначенный средней линией между двумя боковыми – больше щелей он в тускловатом свете не нашёл.

Спустя полсекунды (Он считал – И!.. А вот – «Раз!» не состоялся.) обе створки люка опрокинулись вниз, и его недоеденная еда пропала. Однако посветив вниз фонариком, он обнаружил, что не совсем – она просто накололась и зависла на одном из заострённых кольев-штырей, сотнями покрывавших дно квадратной ямы глубиной метров в десять.

Неплохо для «гуманных» исследователей «поведенческих реакций», будь они неладны…

Перекинув оружие со включённым фонарём на ту сторону, он разбежался, и прыгнул. Конечно, до рекордсменов ему далеко, но уж четыре метра он преодолеть, по идее, должен. И точно!

Пушку на руку он одевал как родную – со вздохом облегчения и глупой улыбкой, расползшейся, как он чуял, по всему лицу.

Вперёд, бравый воин крысячего лабиринта! Что-то ждёт тебя за углом?

Если таковой тут обнаружится…

Пол и стены он теперь осматривал особенно внимательно. Однако инстинкт заткнулся, и помалкивал.

Значит, будем надеяться, всё более-менее в порядке.

Вот разве что кроме этого звука. Там, впереди…

А, ну конечно: можно было догадаться! Недаром же он назвал чёртов лабиринт – именно таким! Вон они, набегают! Сплошной массой, посверкивая искорками близко расположенных глаз, и обнажённых в предвкушении пиршества, остреньких зубов! Поцокивая коготками по голой белой поверхности!

И, похоже, им он представляется большим и вкусным потенциальным куском мяса. Которое нужно скорее сожрать! Предварительно завалив жертву на пол, и убив.

…рен же вам! Пока у него в руках нехилая огневая мощь, или хотя бы – нож, он не сдастся!

Он быстро занял «позицию лёжа», расположив ствол боком, и как можно ниже – почти у пола! – и открыл максимально эффективный в таком положении огонь! Он знал: некоторые пули пронзят так не один десяток тел!

Звуки, доносившиеся теперь со стороны стаи, могли бы вызвать содрогание у более изнеженной или чувствительной натуры: визг, писк, плач раненных, чмоканье попавших в цель пуль!.. Он не прекращал огонь, пока не опустел магазин. А когда это случилось, за пару секунд перезарядил – благо, потренировался ещё у «медведя»!

Однако вторая обойма не понадобилась: «противник», «напуганный и деморализованный», в панике отступил, даже не дав себе труда сожрать раненных… Мимо которых Бишоп через пару минут прошёл, брезгливо стараясь держаться подальше от трупов, и хлюпая по крови и ошмёткам плоти босыми ступнями. Ничего – обсохнут быстро.

Однако когда он, оглянувшись, посмотрел на кровавые следы подошв, остающиеся сзади, дрожь пробежала от пяток до макушки: каким он, возможно, со стороны кажется беспринципным монстром… Готовым, чуть что – стрелять. А, может, крысы просто хотели познакомиться поближе?!..

Он снова отдышался – что-то его опять подташнивало. Не то – от запаха окровавленной шерсти, не то – от того, что пришлось сделать.

Но двигался он точно так же, как раньше – придирчиво осматривая пол, стены и потолок. Ага – вон, теперь – в потолке. Уже знакомые три волосяных щели… Хорошо, что догадался взять с собой и тащить за хвост трёх самых упитанных крыс.

Нет, не то, чтобы для еды… А как раз для таких случаев.

Сочное шмякание первой тушки на пол под центр люка ничего не дало.

Вторую он метнул вдоль коридора – вдруг там, в стенах, фотоэлемент… Точно.

Распахивание створок потолочного люка вызвало грохот обвала, особенно оглушительного в узком пространстве, и падение на пол примерно двадцати тонн каменных обломков размером с прикроватную тумбочку… Это их почти правильная форма навела его на такую аналогию.

Покряхтев и поругавшись, он осторожно, чтоб не поранить словно стянувшиеся от высохшей кровяной корки ступни, перебрался на другую сторону завала. Заодно ступни о каменные грани «обшелушил». Ругался про себя – чуял, что прослушивают. Гады предусмотрительные. «Тумбочку» с собой «на всякий пожарный случай» не потащишь…

Чёрт. Пока – всё довольно просто. Вначале – тест на логическое мышление.

Затем – на сообразительность и брезгливость. Ну, и скорость бега…

Теперь приходится ждать чего-то посложней. Например, решения этических, нравственных, и прочих «сложноповеденческих» проблем!

Появление из внезапно открывшихся, подсвеченных изнутри жёлтым светом боковых люков, девочки и старухи его не удивило – ждал чего-то именно такого. Как и того, что на «девушек» нападают твари вроде динозавров.

Одновременно нападают.

Значит, выбор невелик – спасти он успеет кого-то одного!

Уже почти родной, привычной, тяжести оружия он не ощущал, но вскинуть его и прицелиться… Всё равно – занимает драгоценные доли секунды!..

Девочке повезло, старухе – нет. Челюсти сомкнулись на морщинистой шее, взгляд затравленно-умоляющих глаз сказал ему, что старуха опечалена его решением, но…

Но все они снова мгновенно исчезли за захлопнувшимися люками – и спасённая девочка, и старуха с пульсирующей фонтаном крови шеей, и разрезанное пополам тело первого монстра, и туша второго – со всё ещё укоризненно глядящей остекленевшими глазами головой в пасти… Проклятье.

Именно после таких, про которые знаешь, что они – «выбор из двух зол», решений, и ощущаешь себя особенно мерзко… Словно выпил целое ведро помоев. Хоть и хорошо прокипячённых.

Он двинулся дальше, уже не пытаясь скрыть хриплого дыхания, и продолжая автоматически осматривать всё вокруг. Хорошо хоть, аккумулятор у фонаря явно обладал огромным ресурсом – свет не тускнел.

Внезапно снова стало светло – так же резко, как и потемнело.

Он прищурился, инстинктивно прижавшись спиной к одной из стен и оглядывая коридор в обеих направлениях – ждал нападения в миг, когда он ещё не приспособил зрение к ослепительной после кромешной тьмы яркости!

Но никто на него не напал. Пока. Он, снова приглядываясь к стенам и полу, двинулся дальше.

А вот и новая «шуточка» устроителей тест-полигона.

Угол.

Он заглянул, сразу скрывшись назад.

А ничего. В-смысле, ничего угрожающего. Почти.

Потому что лежащее на полу шагах в пятидесяти за поворотом тело явно принадлежит представителю гомо-сапиенса. Только – женского пола!

Уж женских-то тел, да ещё обнажённых, он, как признанный ловелас номер один Кафедры, понавидался за последние двадцать лет… Как это на него до сих пор в суд за «использование служебного положения» никто не подал. Видать – всё же нравилось!..

Это самое «использование»!

Окружающую обстановку по дороге к телу он осматривал особенно внимательно. Хотя интуитивно чувствовал – ловушек вокруг больше нет. Главная ловушка – одна. И она ждёт его, непринуждённо и грациозно-сексапильно развалившись на спине, там, впереди.

Когда он, стараясь не шлёпать отбитыми ступнями, приблизился шагов на пять, девушка подняла веки – можно подумать, он поверит, что до этого она спала!

На него уставились два огромных глаза.

Вау!!! Фиолетовые! Бездонные! Излучающие в его сторону только одну страсть!

Назовите его кургузой лошадью, если у девушки в глазах не воплощённая Похоть!

Вот она, не спуская с него горящих глаз, потянулась – с грацией, присущей только женщинам и большим кошкам: львицам, пантерам, пумам… Повернулась «передом» к нему – до этого лежала на спине.

Боже! Какое тело! Да и лицо… Вылитая Джинна Лоллобриджида в молодости! Да ещё и пышноволосая блондинка! Похоже – вот и пипец его здравому рассудку! И раскладкам об «осторожности»!

– Милый! – Какой голос! Медоточивая сирена! Бедный Одиссей – устоять можно, только если тебя привязали к мачте… А вот его никто не догадался привязать, – Наконец-то! Я заждалась! Ну, иди же, иди скорей!

Руки восхитительной формы изящно приподнялись, призывая его прийти. В объятья. Глаза дамы подёрнуло томной поволокой… А уж хитруще-многообещающая улыбка – куда там Джоконде!

Эта зар-раза явно не притворяется: похоже, удовлетворение первичного инстинкта заложено в её головку создателями как базовое!.. Да и вся она – воплощение совершенства! Кожа нежно-розовая, мягкая и с тончайшим пушком – словно у ребёнка! А как движутся точёные ножки, словно приоткрывая… Врата Рая!

Чёрт возьми!.. Приходится признать, что кем бы ни были эти чёртовы инопланетяне, уж мужскую психологию и физиологию они освоили в совершенстве! Потому что у него…

Всё для выполнения того, чего явно домогалась «человеческая самка», было готово!

Плоть, напрягшись до упора, только что не звенела!..

Однако он не совсем всё же потерял голову, помня о том, где он, и – что с ним пытаются сделать. Просто… Отодвинул все эти опасения до поры до времени в самый дальний уголок сознания. И храбро пошёл на поводу подсознания и либидо!

Поэтому подойдя к девице, снял с себя шкуру-пончо, расстелил на полу поперёк коридора, и так же – поперёк! – переложил слегка удивившуюся девицу.

После чего непримянул воспользоваться приглашением, обойдясь без традиционной словесной и физической прелюдии: дама вряд ли оценит его комплименты, поскольку вряд ли она реальна и обладает сознанием…

Скорее всего, это – фантом, гомункул, созданный искусственно в какой-нибудь камере для клонирования, и избавленный от всех лишних мыслей. Имеющий назначением лишь одно: отвлечь его подольше от продвижения к выходу!..

Однако раз уж выпал такой шанс, он нагло воспользуется! Пусть даже его напрягает мысль о том, что им нужен лишь образец его спермы…

Чувствовал он себя совсем как герой известного анекдота про любовника, которого застал в постели с жёнушкой муж, и предложил «продолжить, пока он сходит сварит на всех кофе»… Но чёртов основной инстинкт не дал себя отвлечь от основного действа!

Всё равно всё это много времени не заняло.

Зато уж финал происходил бурно! То, что у девушки всё «подстроено» именно под его размер и привычки, сомнения не вызывало! Даже прерывистое дыхание, чуть слышные вздохи, и остренькие ноготки, исколовшие и исцарапавшие шею и спину! Вот только сильно мешала необходимость каждые пять секунд бросать взгляды вправо и влево по коридору…

Но он справился.

Девица забилась, застонала. Он, ощутив приближение пика, и поняв, что не в силах сдерживаться, тоже забился, заорал!..

Вот и всё. Можно вставать со сразу «потерявшей сознание», и словно растёкшейся аморфной куклой-тряпкой по его шкуре дамы – она явно выключена.

Дёрнув щекой, он перекатил женщину в сторону. Его трясло. Но – не от холода, от которого он поторопился предохраниться, вновь забравшись в шкуру.

Чёрт, всё ещё безумно прекрасна и желанна… Не иначе, кто-то всё-таки просканировал его мозги, и увидел тип, от которого он «голову потеряет». Хотя он как раз смеет надеяться, что всё же не совсем потерял.

Но и противиться не смог. Гады циничные…

Шкуру он зашнуровал на совесть – эти не только одежда, но и защита. От мелких зубатых. Впрочем, устроители Лабиринта вряд ли будут повторять уже пройденные им «препятствия».

Вперёд шёл снова осторожно, назад не оглядываясь.

Поэтому когда шагов через двести всё же оглянулся, не удивился, что никто на белом полу уже не лежит.

Ладно. Вот проверка на решение «этически-моральных» и сексуальных проблем и преодолена. Только…

Преодолена ли так, как надо чёртовым наблюдателям?.. И…

Последняя ли это проверка?!

Всё чаще он задумывался – какую цель могло преследовать его помещение сюда? Что хотят про его поведение и мышление выяснить чёртовы беспринципные твари, которые, похоже, и так собаку съели в плане знания человека и его физиологии-психологии-инстинктов, да и всего остального? Ведь чтобы создать «персональный» «секс-символ» явно нужно знать его предпочтения, и покопаться в неосуществлённых пока мечтах?!

Значит, секретов-то у них, по крайней мере, в отношении него, нет?

И – главное! – что ожидает его теперь, когда он явно перешёл на самый сложный, социально-поведенческий, Уровень?

Люки в боках коридора открылись снова одновременно – он дёрнулся, но удержал палец от нажатия!

Хотя может, и зря! Потому что на него бежали «последствия» необузданного секса: слева выскочила чуть постаревшая, но от этого ещё более желанная «девушка его мечты», в шикарном «вечернем» платье с разрезом «от пупка», а справа…

Блинн… Три его копии в мужском варианте. И одна – в женском. В чудесных костюмчиках, и платьечке в воздушных оборочках…

Лицом мальчики были: один в один – он сам! В трёх, пяти, и десятилетнем возрасте. А девочка – вылитая «мамочка», только лет в семь. И – с восхитительными кудряшками и по-детски припухлыми коралловыми губками, и румяными щёчками…

Со смехом и выкриками: «Папа!», «Папочка!», «Дорогой!..», «Наконец-то!», ему облепили колени, бёдра и грудь. Бишоп сглотнул.

Даже для социально-поведенческого эксперимента… это… как-то… Чересчур!

– Милый! Ужин готов! Идём скорее – расскажешь, как на работе, и что нового в Городе… – если раньше её движения напоминали породистую кошку, то теперь – скорее, кого-то заботливого, сугубо домашнего… Курицу-наседку? Опекающую выводок?

– Па! Мне училка по математике дала готовить реферат по Лагранжевой геометрии…

– Папочка! Идём, я покажу тебе мою новую куклу!

– Па! Там у меня машинка не заводится! Посмотришь?..

Бишопа уверенно повлекли к левому проёму, который почему-то не собирался закрываться. Ага. Вон оно как.

Там – интерьер огромной, и судя по всему, удобной и благоустроенной, полностью оборудованной квартиры. Уютное Семейное, так сказать, гнёздышко… Разумеется, с панорамным, во всю стену, телевизором в гостиной, полным холодильником на кухне, и трехспальной крепкой кроватью в спальне.

Стать… Семьянином?! Что ждёт его там, внутри, если он пересечёт входной проём, и дверь, быть может, навсегда, захлопнется?! А-а-а-а!!! Помогите!

Сознание в панике пыталось справиться с происходящим – ну не вырываться же ему действительно – силой, из плотно держащих, и «любящих» ручонок и рук!.. А вдруг всех этих детей, и правда, синтезировали, использовав именно его сперму?!

С другой стороны – ну и что?!

Сознание неумолимо подсказывало, что всё – неправда! Не «всамделишное»! И его просто очередной раз тестируют! И если он войдёт в эту дверь – может навсегда распрощаться…

С чем? С последней, исчезающее малой толикой надежды, что если он пройдёт этот Полигон до конца, от него всё же отстанут?!

И – вернут. Туда, откуда забирали…

Но отцовские инстинкты, и тёплые ручонки, да и та, вожделенная, что нежно обнимала его талию, заставляли, принуждали поддаваться: очарованию милых и беззаботных «семейных радостей», которых он до сих пор был лишён, но про которые уж так красочно распинались сослуживцы, уже обзаведшиеся…

Хотя, скорее, как подсказывал циничный прагматик, глубоко окопавшийся в его душе – просто старались сподвигнуть его, свободного и независимого, сунуть голову в ту же петлю. Семьи и её обязанностей.

Со скандалами. Вечными простудами и врачами на дом. Школой, с её формой, из которой вечно кто-то, да – вырос. Уроками. Пикниками на природе. И – главное!

Семья сделает из любого человека примерного работника.

Заставляя зубами и ногтями держаться за хорошее рабочее место: чтоб не дай Бог, не потерять источник денег, позволяющий и достойно одевать и обучать, и содержать в порядке и машину и квартиру. И Семью. Чтоб завидовали все друзья-родственники-соседи. И чтобы прикрыть «правдивыми» радостными заверениями, что «у них с милой Софи всё просто замечательно!», пустоту и безысходность в груди.

Осознание того, что уже попал в такой капкан, из которого не существует для мужчины достойного выхода!..

Который не оставлял бы на сердце кровоточащих ран, а в голове – пустоты отчаяния… Не говоря уже о кармане.

Все эти мысли проносились сквозь его разум всезатопляющей Ниагарой, падая вглубь сердца, и разбиваясь в мелкие дребезги о Логику: хватит валять дурака! Всё это – обман, иллюзия! Созданная специально для того, чтобы проверить его на «прочность»!

Бежать – надо! И быстрее!.. Иначе затянет чёртов уют и спокойствие «семейного гнёздышка»! Наверняка специально и спроектированного так, чтоб он уж точно – погряз!..

– Дорогая! А стоит ли у нас в холодильнике уже остывшая водка?

Вопрос на какой-то миг потряс «дорогую». Наверняка проектировщики её поведенческих рефлексов не предусмотрели на этой стадии столь странной реплики.

Пока дама пыталась ответить, Бишоп заговорчески наклонился к детям:

– Внимание, молодёжь! Важное боевое задание! Ну-ка – кто первый?! Быстренько помогите маме достать из холодильника водку! И как можно скорее поставить её, и закуски, на стол! Папа и мама будут праздновать!

Как только цепкие ручонки с воплями восторга от новой игры оторвались от его ног и шкуры, он, что было сил, даже не выпрямившись, припустил по коридору!

На могущие ожидать впереди «ловушки» уже внимания не обращал: самая страшная – вон: орёт-визжит-плачет там, позади!.. «Дорогая», грациозно вихляя бёдрами и смешно закидывая икры, как делают все женщины, ещё пытается догнать… Дети же, зная проворство отца, просто ревут в голос!

Господи!..

Будь прокляты изощрённые мозги гнусных тварей, придумавших всё это! Утешает только одно: вряд ли есть что-то могущественней тенёт, в которые его только что старались…

А он…

И ещё грыз, разъедая сознание неумолимой гнилью, вопрос: а, может, не стоило убегать? Может, он, козёл этакий, упустил свой единственный шанс на подлинное Счастье?.. И – всё, что негласно обещали ржущие сейчас, наверное, так, что антенны трясутся, зелёненькие человечки – у него бы было…

Со всё понимающей, и никогда не устраивающей скандалов, сексапильнейшей женой. С любящими и не шалящими детишками: которые – «Все – в него!» Которых можно учить, баловать и с которыми можно возиться, пока не… Подрастут?

А подрастут ли они тут?!

Семья, где всё «спроектировано» и идеально подогнано именно под него…

Кто знает – может, он и не заскучал бы с ними никогда?!..

И никогда не появилось бы мыслей разрубить эту, растворяющую его Индивидуальность, и перелицовывающую «я хочу» – в «я должен», петлю, единственным возможным способом – застрелившись?.. (Или пушку – отобрали бы?..)

О-ох… Мчась по коридору, всё дальше от затихающих вдали криков и детского плача, он и сам поминутно протирал глаза. Влага, стекая по щекам, и уже колючему от пробившейся щетины подбородку, так и падала на пол, оставляя отлично заметный след. Если бы кто пустил за ним собак…

От этого окружающее белое пространство, в котором и так плохо было всё видно, становилось ещё и туманным, и расплывчатым.

Господи! Да кончатся ли когда-нибудь его мученья?! Его мытарства по чёртову Лабиринту, ставящему теперь, когда он почти до предела измотан и нравственно и физически, столь сложные задания?!..

С содроганием он думал, что же может быть следующим Этапом испытаний?

И – сможет ли он добраться до этого, и пройти так, чтоб не затронуло ни жены, ни детей?.. (Тьфу ты! Вот он и почти попался на этот крючок! Но он не вернётся!.. Трезвый наблюдатель где-то там, в уголке сознания, похихикивал себе в усы: скоро дядя Бишоп придёт в норму. И будет злиться сам на себя… А потом – и посмеётся. Ну а пока – надо бежать!)

За следующим углом оказалась его Мать.

И то, что она уже девять лет как скончалась от рака, нисколько укола в сердце не ослабило!

Однако инстинктивно куда более сильное желание – повиноваться приказу крошечного наблюдателя – здравого рассудка! – заставило его вихрем промчаться мимо трогательно распахнутых объятий!

Хотя желание прижаться к родному мягкому и привычно-заботливому телу было почти непреодолимым! Ведь именно там, во всепонимающих и успокаивающих, помогающих зарубцеваться любым душевным ранам и обидам, материнских объятиях, он и находил успокоение, когда, случалось, его и лупили в школе, или учителя придирались, или, или… Да мало ли!..

Но с матерью оказалось легче – после «жены и детей» – явный перебор!

А он – тот ещё Колобок!

«Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл… А от тебя, порождение вражеского хитро…опого Разума, и подавно…»

Не уйти ему только от этого, глубоко сидящего в мозгу, циничного и прагматичного наблюдателя – себя самого.

Подлинного.

Завернув за очередной угол, он позволил себе перевести дыхание: никого!

Неужели закончились чёртовы «социально-нравственные» тесты?!

Что-то подсказывало ему, что ни нападений, ни искушений ждать уже не надо. Впереди – финиш. Конец. Выход из Лабиринта. А, может, и из самой жизни?

Может, его попросту… Уничтожат? «Деактивируют»?! Стоило ли так упираться?

Но…

Раз уж он благополучно и «в здравом уме и трезвой памяти» добрался до самого конца, может, его всё же просто – вернут «в исходную колонию двуногих без перьев, и с плоскими ногтями»? (Платоновское, будь он неладен, определение Человека…)

То бишь – на Землю?

Инстинкт… Это он заставил его пробраться, прорваться, преодолеть все препятствия и проблемы. И он же говорил ему теперь, что – всё.

Испытания закончены.

Уж он-то представлял, что про него могли понаписать чёртовы «исследователи» в итоговом «Акте полевых испытаний»:

«Отобранный экземпляр отвечал нашим представлениям о поведении и физических кондициях среднестатистической мужской особи. Он продемонстрировал:

– отличную адаптацию к совершенно новым и непривычным для него условиям,

– хорошую сообразительность и логику при решении задач на ориентацию в упорядоченных техногенных структурах,

– быстрое освоение незнакомого типа оружия, и меткую стрельбу,

– отсутствие комплексов при уничтожении как крупных, так и мелких хищников,

– всеядность и отсутствие брезгливости,

– следование основному инстинкту так, чтобы это не снижало бдительности,

– полное равнодушие к оседлой семейной жизни,

– настойчивость в достижении цели, доходящую до фанатизма…»

Страшновато получается, если взглянуть трезво: он – идеальный… Наёмник.

Без изъянов и слабостей. Почти. А если они есть – он в состоянии контролировать их. Преодолевать. И обладает явно – последовательностью в действиях, и упорством.

Но какие же, чёрт возьми, Цели на самом деле ставили себе и ему проклятые твари из космоса, проверяя его поведение в процессе «преодоления» всех этих препятствий?!

Проверить, получится из него хороший Работник? Солдат? Исследователь?

С холодной расчётливой головой, и твёрдой рукой?!..

Как узнать, что же про него выяснили эти…

Странно.

Он не помнил, на чём остановился. Вот амфитеатр аудитории, два десятка студенток-девушек, выжидательно смотрящих на него, вот доска, в руке – мел…

Но какой была предыдущая фраза лекции?!

Он раздражённо потёр лоб тыльной стороной кисти с мелом. Ладно, вот – формулы. Логично предположить, что раз он не дописал промежуточное выражение доказательства, с него и надо… Продолжим:

– Итак, как я уже упомянул, дифференцируя это выражение по времени, мы получим… – затылком чувствуя, что что-то не так не только с ним, но и там, в лекционном зале, но всё равно докончив писать новое выражение, он медленно обернулся. Взглянуть – словно бы проверить, успевают ли записывать студенты.

Странно.

А куда девались сорок с лишним парней?..

3. Безопасный способ захоронения.

Рассказ.

Теперь, когда снег на камнях стаял, очень даже хорошо стало видно, что это и не камни вовсе – а серый щебень, тусклая пыль, и обломки, рассыпающееся при растирании в руке в песочно-гравийную серую труху. Однако вот пальцы в серый цвет она не пачкала…

Хольгер стряхнул с ладони остатки песчинок, в которые раскрошил большой булыжник, вытер ладонь о зад парки. Одел рукавицу обратно. Сплюнул. Теперь-то он был точно уверен: да, это – бетон, будь он неладен.

Старый, разрушившийся от времени, дождей и холодов, бетон. Вот уж поистине, наивные ребята были эти предки: строили свои многоуровневые пещеры – дома! – из такого вот жиденького материала. Чего ж удивляться, что все «дома» давным-давно превратились в бесформенные холмики из того же щебня, сгнившей арматуры и вот такой – серой – трухи. То ли дело – гранит. И пусть его приходится долго и упорно обтёсывать, но уж если такую глыбу заложишь в стену, они будут служить тысячелетиями. И глыба, и стена!

Правда, до этой простой мысли додумался не Хольгер, и даже не его отец Хольм. Это решение для надёжной закупорки жерла пещеры Общины предложил Улаф, дед Хольма и прадед Хольгера. Однако только два года назад их Община закончила, наконец, возведение третьей стены и прокладку воздуховодов. И теперь в Пещере зимой – тепло, а летом… Да, летом.

Летом всё равно приходится поддерживать огонь под котлами, чтобы вода, циркулирующая по змеевикам, трубам и батареям, делала жизнь в огромном скальном лабиринте хотя бы терпимой. Да и дрожжи при минусовых температурах не растут.

Хольгер передёрнул плечами: он ещё помнил, как до окончания строительства третьей стены, всем семьям приходилось на декабрь-март перебираться в общую трапезную, и жить там. Нет, не то, чтобы это уж очень сильно напрягало… Хотя да – напрягало! Едкий запах от сотен, давно не мытых, и… выделявших продукты жизнедеятельности в общий воздух, тел… И неизбежные стычки-склоки от тесноты.

С детства всё это запомнилось отлично. Как и визгливые драки между озверевающими от тесноты и невозможности никуда выйти из утробы пещеры, женщинами.

Какое счастье, что сейчас все могут жить если не парами-семьями, то хотя бы Родами! И если план Петера сработает как надо, ещё до следующей зимы каждая вторая пара-семья обзаведётся собственной каморкой. Пусть небольшой – три шага в ширину, и пять – в длину – но – собственной! Так что изготовление идущего на перегородки кирпича-сырца из высушенной на солнце глины с соломой летом продолжится.

Махнув своим, он осторожно двинулся дальше вглубь ложбины, вначале полого, а затем всё круче переходящей в овраг с совсем уж отвесными склонами, и упиравшейся в дальнем, глубоком конце, словно бы в тупик. Нет, это не тупик. Это, это…

Это полузаваленная такими же, как он только что подобрал с оттаявшего участка, обломками, пещера. Ух ты!.. Стало быть, это какое-то сооружение, как эти штуки называли те, жившие до Войны, «цивилизованные» люди!

Значит, придётся удвоить осторожность!

От чёртовых «цивилизованных» предков ждать хорошего не приходится. Разве что ещё каких-нибудь «средств массового уничтожения»! – вон, как в случае с людьми Общины Сундбю, которые раскопали, вроде, старый склад консервов, а на деле…

А на деле перемёрли почти все, отравившись этими самыми консервами. Потому что не выдержали банального Карантина у первых попробовавших хотя бы в пару недель!

Горстка тех, кто не ел, или чудом пережил отравление, так и продолжает мужественно бороться за выживание, стараясь наплодить как можно больше детей. Остальные Общины им не мешают. Но – и не помогают, и к себе не берут. Мало ли – ещё подцепишь от них какую заразу…

А лечить, кроме трав и мёда – нечем!

Так что обнаружение пусть на самой границе, но – своего Участка, подземного «сооружения», Хольгера не обрадовало. Вот уж находка, которую пожелаешь только врагу!

Не перемереть бы.

– Кнут, Яди! Вы пойдёте со мной. Нужно осмотреть эту… Пещеру. Райдер! Если мы через… скажем, к ночи – не вернёмся, примешь командование над Общиной. А сейчас бери остальных и возвращайтесь. Да, вот ещё: если мы совсем не вернёмся – сюда пока не ходите! Хотя бы год.

– Но Вождь… Не обязательно же вам самому лезть во все дыры, которые…

– Довольно! – он оборвал неуверенно пытающегося возразить Райдера, – Я сказал. Исполнять!

Райдер буркнул традиционно-обязательное «Так точно, Вождь!», развернулся и скомандовал остальным шести охотникам:

– Стени, Бьорн! Впереди меня. Ларс и Дорн. Замыкаете. Калле и Лувах – в середине. Уходим! – а молодец. Не зря парень (Ну как – парень! Отец двоих сыновей и правая рука Хольгера!) должен или сопровождать Вождя во всех вылазках, или руководить Общиной, пока того нет, учился. Кое-чему научился. В середину поставил самых юных и ещё не владеющих всеми навыками работы с оружием.

Когда последний силуэт скрылся за гребнем холма, Хольдер развернулся к оставшимся с ним. Ох уж эта «работа» Вождя:

– Вам ясно, почему я выбрал вас?

– Конечно, Вождь. – ковырявшего, как обычно, сосновой щепочкой в зубах Яди вообще ничем нельзя было пронять. И говорил он всегда в лоб: то, что думал! – Мы – самые старые. И нами смело можно пожертвовать во Благо Общины. Но мы ещё сохранили кое-какую быстроту реакции (хе-хе)… И кое-какой боевой опыт, – он постукал себе по виску пальцем, – Поэтому, если что (Тьфу-тьфу!), – плевок через плечо, – не подведём!

Хольгер кивнул. Его люди – реалисты. Да и его самого выбрали в Вожди вовсе не за то, что он праправнук Улафа и сын Хольма. А за готовность всем, и в первую очередь – собой, пожертвовать ради выживания Общины. И храбро лезть везде в первых рядах.

– Кнут! Сразу за мной. Яди. На тебе – тылы. Вперёд.

Они медленно, поминутно оглядываясь, двинулись к пещере. Яди снял с плеча лук и наложил стрелу. Кнут поводил плечом, как всегда делал в минуты опасности.

Копьё, которое Хольгер сжимал в руке, придавало хоть какое-то ощущение защищённости: если в странном отверстии живёт, скажем, медведь или рысь, убить втроём нетрудно. А вот если медведица с медвежатами – придётся бежать! Потому что, пусть меньше весящая после зимней спячки, и кормления детёнышей, самка – в тысячу раз опасней самца! Так как, словно безудержный в бою берсерк, будет защищать своих детей!

Собственно, Община Хольгера и сама руководствовалась точно такими же принципами: для детей они готовы на всё, что угодно! Может, поэтому и выжили до сих пор. И хоть нельзя сказать, что процветают, но вымирание от голода, болезней или вырождения, как Общинам Мальма, Эриха и Коати, им точно не грозит. Так будет и дальше, если и впредь они будут вести себя осторожно и вдумчиво.

Пройти триста шагов удалось за пять минут – никаких следов, ведущих к жерлу чернеющего отверстия, на грязно-белом полотне всё ещё сохранившегося здесь, в глубокой лощине, снега, видно не было. Значит, скорее всего – внутри есть некая опасность. Иначе точно: рысь ли, медведь, или волко-львы, обосновались бы. Ну, тогда и пахло бы тут соответственно, и идти пришлось бы куда медленней и осторожней! Да и людей он тогда оставил бы всех!

Хольгер остановился в пяти шагах от полузасыпанного таким же серым крошевом, как и на стенах, отверстия неправильной формы. В высоту оно, пожалуй, достигало полутора шагов, а в ширину – пяти. Следов того, чтобы кто-то пытался искусственно сузить, или хотя бы – замаскировать его, не имелось.

Значит, точно – ни людей, ни животных. Правильно он сделал, что отослал остальных. Охотой не пахнет. Тогда – просто разведка. А ему в его сорок два, можно смело лезть куда угодно – он честно исполнил долг перед Общиной: пятеро крепких и здоровых отпрысков мужского пола – достойное пополнение Племени от его лица! Да плюс ещё две девочки. Правда, одну уже сожрали чёртовы волко-львы… Жаль Бригитту.

Они с Яди заработали ногами в унтах и рукавицами.

– Кнут, разжигай.

Кнут, опустившись на колени, вытащил из заплечной сумы трут и огниво с кресалом, сухие щепки, и палки потолще, и в пару минут разжёг костерок на расчищенной Хольгером и Яди от снега площадке. И здесь на дне лощины тоже повсюду лежал слой серого порошка вперемешку с гравием. Бетон, чтоб ему пусто было!..

Хольгер не боялся, что кто-то учует, или заметит дымок или огонь от костра – они в низине, и «походные» дрова специально высушены у водогрейных котлов.

Когда огонь разгорелся как следует, они взяли каждый по головне – толстому суку от смолистой сосны, задние концы которых Кнут предусмотрительно не слишком сильно в костёр вдвигал. Таких факелов хватает минут на десять. А им больше и не надо.

Однако вскоре Хольгер убедился, что – надо.

Пещера, куда они попали, пройдя почти не нагибаясь, под свод, оказалась ну очень глубока. Дальний конец прямого, как стрела, коридора, проложенного сквозь камень, и с небольшим, но постоянным уклоном идущего вниз, терялся в темноте. Монолитные стены явно никто не пытался хоть как-то «облагородить»: грубые грани и изломы скалы свидетельствовали о том, что их ровность и аккуратность никого из строителей не волновала.

А что, интересно, их волновало?

Сохранность того, что, возможно, они здесь хотели укрыть от солнца? От… Войны? Может, очередной склад консервов? Или… оружия? Или – ха-ха! – Музей?..

Высота коридора-тоннеля, в котором они свободно могли стоять выпрямившись, достигала трёх шагов. Своды не закопчены – значит, точно: никто здесь ещё со времён Войны не ходил. Или, по крайней мере, не ходил с факелами, оставившими сейчас, когда они замерли на несколько мгновений у входа, мутно-расплывчатые чёрные пятна копоти на потолке. В ширину Хольгер насчитал шесть шагов. Хм-хм…

Похоже, здесь могли даже ездить эти старинные «автомобили». Значит, шансы на то, что внизу есть что-то дельное, не так уж и плохи. Особенно с учётом того, что он видел на входе: следы огромных ворот, превратившихся сейчас в ржавую труху вперемежку с кусками не то рельсов, не то – балок, и охранявших это место неизвестно сколько лет – быть может, даже действительно с самой Войны. Если не раньше.

– Проходим внутрь. Смотреть под ноги.

Сам он свой факел поднимал повыше: чтобы осмотреть своды и стены.

Ну и – ни-че-го.

Скала, скала… Никаких следов поперечных ответвлений, или воздуховодов, как это сделано у них в пещере. Вывод вполне однозначный: это место не предназначалось для жилья! Иначе при входе имелись бы вырубленные по бокам караульные помещения, и по потолку была бы проложена хоть какая-то вентиляция. Или кабели энергоснабжения – как в найденном при Ульме бомбоубежище.

Когда отверстие входа превратилось в крохотную тусклую точечку, а вокруг ничего не изменилось, Хольгер решил, что – хватит.

– Возвращаемся.

А молодцы его «старички». До этого и не пикнули, когда они чуть не бегом понеслись в чернеющую и холодную глубину. И сейчас, когда точно так же внезапно ломанули обратно – не возражали. Сами знают: раз ничего пока не нашли, и пещера очень глубокая, придётся не брать нахрапом, а – методично изучать. Для чего организовать снаружи походный Лагерь, и наготовить побольше факелов: эти уже прогорели как раз до половины. Только-только успеть безопасно вернуться.

Выбравшись на поверхность, Хольгер велел напарникам-«старичкам» подняться по крутым склонам пещеры с обеих сторон, и повнимательней изучить снег и лес вокруг.

Сам он ещё раз осмотрел вход. Всё верно: вот здесь она была, железная дверь. Может, такая же, как у Общины Брюненмаа. Тогда не удивительно, что слой ржаво-чёрной трухи столь толст: толщина двери наверняка не меньше метра. Была.

Была, да сгнила – он криво усмехнулся, поддёв носком унта кусок плоского металла – похоже, от внешней обшивки. Жаль, конечно, что не взяли «нахрапом». Да и ладно.

Хватит бессмысленного «обдумывания». Без конкретных фактов оно ни к чему не приведёт. Пора к выходу из лощины. Через десять минут туда подойдут и разведчики.

– Докладывай ты, Яди.

– Слушаюсь, Вождь. Значит так. У лощины, на открытом пространстве, снег почти растаял. Везде – чёртов бетон, ничего не разобрать. Только под деревьями снег есть. Отлично видно следы лося, кабана, косули, белок. Людских – нет. Абсолютно точно – нет. Иначе чёртовы звери не ходили бы тут вразвалочку: встретил следы только неторопливых шагов. Никто из животных не… убегал от опасности. Значит здесь – спокойно. Для них.

А молодец старичок-ветеран. Сразу говорит и наблюдения и выводы. Опыт! Который со временем переходит в иное качество – когда человек делает сразу капитальные обобщения на основе одной точно подмеченной детали: вроде – «ходили шагом!».

Опыт. Вот что им всем так нужно, и вот почему больше никто и никогда не поступает, как поступали в Общине Юнатанмаа.

Это они выгоняли из Пещеры стариков, которые уже не могли приносить пользу на охоте и дома. В результате – разучились и читать, и содержать Хозяйство пещеры, и охотиться. И попросту вымерли от какой-то эпидемии. Кажется, обычного гриппа. Ну, или – необычного: сейчас уже неважно. А важно то, что их Пещерой теперь вовсю пользуется Племя Еспера – и неплохо пользуется! Вот уж кто плодится так, словно хочет рекорд установить… Их отделение от Общины Карлмаа произошло всего два поколения назад, а народу уже – чуть ли не больше, чем в дедовской Общине.

– Ты, Кнут?

– Согласен с Яди: животные непуганые. И следов людей нет. Правда, я всё-таки думаю, что когда-то Община Малахии пыталась здесь если не обосноваться – то хотя бы поохотиться. Вот. – он протянул ладонь.

На рукавице лежал грубо сделанный каменный наконечник стрелы. Они и сами делали раньше такие же. Раньше. До того, как прадед Хольгера научился изготовлять наконечники из кости с противозубьями – такие, что, раз попав в тело, уже не выпадали из него до самой смерти зверя! И сейчас такими пользуются все Общины.