Мёртвые душат бесплатное чтение

Александр Анатольевич Бреусенко-Кузнецов
Мёртвые душат

Глава 1. Осень здешнего мира

Цок-цок-рррх-цок…

Осень — время для зависти. Живые люди в здешнем мире всегда найдут случай позавидовать состоятельным мертвецам, но все лучшие поводы для зависти даёт она. Ох уж мерзкая пора! Косые ливни хлещут прямо в лицо, ветры пронизывают до костей всякое живое тело, и только мертвецам хоть бы что: их согревают изнутри дорогущие бальзамы.

Осенью во всём человеческом ярусе темно и тускло. Под густыми тучами мрачнеют облетевшие кленовые рощи, пронзительно чернеют стволы и ветви, превращается в грязь напитанная влагой почва. Только Большая тропа мёртвых — широкая прямая дорога, вымощенная тёмно-серым отшибинским камнем — выглядит светлой полосой на этом безрадостном фоне. Говорят, её вымостили сами подземельные мертвецы из Шестой расы, обитающей в нижнем ярусе.

Да и не просто говорят, а так и есть: утомились тамошние мертвецы от здешнего варварства, затеяли строительство дороги, чтобы ног своих не марать, а ходить по ней — светлой, значит, поступью.

А ещё говорят, Большая тропа мёртвых идёт аж до луны. Только врут: упирается она в два Порога Смерти — западный и восточный. А за Порогами — никакая не луна. Там Запорожье. И в том Запорожье мертвецам очень весело и привольно. Повеселиться бы и живым, но только они там не выживут. Природа там совсем другая — неживая, очень красивая!

Ох и грустно порой оставаться живыми, когда в здешний мир явилась сама Смерть. Обидно стоять, ютясь от дождя под дырявым навесом на дозорной башне у обочины Большой тропы мёртвых и провожать взглядом мертвецов. Особенно их рыцарей — удачливых и гордых, путешествующих на крылатых конях. Эти кони также мертвы и потрясающе хороши; правда, не летают, но как далеко они прыгают, когда хорошенько разбегутся, да раскинут свои кожистые перепончатые крылья…

Цок-цок-рррррхх-цок…

Посреди осенней непогоды — два неудачника на бревенчатой дозорной башне, два живых человека в серых куртках смотрителей. Давно продрогли от сырости, а не уйдёшь погреться. Башня-то на виду — стоит у Большой тропы мёртвых близ поворота на пещерный город Цанц. Человек постарше, тот хоть привычный: пару лет уже так простоял, и ничего ему. Вот и учит молодого, перекрикивая шум дождя, нудит всё об одном и том же:

— Обвыкнешься быстро. Работа у нас здесь несложная, только не весёлая. Знай себе на дорогу пялься и заноси в специальный журнал всякого, кто проедет. Если едет кто живой, обязательно надо спуститься с башни, остановить, опросить, кто таков.

— Что, каждый раз?

— А кто здесь ездит? Почитай, одни мертвецы. Мертвец едет — к нему не пристаём! Смотрим только на внешний вид и отмечаем, откуда и куда двигался.

— А коли живой, да не остановится?

— Дурья башка! Так арбалеты-то на что?

— И что, прямо стрелять?

— Если он живой — да. Вмиг помертвеет.

— А коли мёртвый?

— Смерть тебя сохрани ошибиться! — хохочет бывалый смотритель. — Что такое арбалетные болты против мертвеца: ну, проделают пару дырок в теле его набальзамированном, но уж точно не повредят. Мёртвого арбалетный болт только разозлит. И здорово разозлит, ведь боль они немного чувствуют… Почему, думаешь, нам из оружия выдали одни арбалеты?

— Почему?

— А не доверяют нам мёртвые благодетели!

Цок-цок-рррррррхх-цок…

— А вона кто-то из Отшибины едет! — замечает смотритель-новичок. — Ну что скажешь, живой он, али мёртвый?

— Ясное дело, мёртвый. Ты на плащ его глянь: такие носят только рыцари Ордена посланников Смерти! Да и конь у него крылатый: живого такой конь, поди, не признает.

— Как-то криво идёт этот конь…

— Хромает, никак?

Цок-цок-рррррррррррхх-цок…

На боевом коне вороной масти восседает всадник, закутанный в широкий чёрный плащ особого фасона. Конь с усилием шагает по мокрому серому камню, сложив крылья и бессмысленно тараща голубые глаза. Припадает на заднюю левую ногу. Редко встретишь, чтобы мёртвая тварь выглядела столь жалкой.

Два живых человека на дозорной башне равнодушно скользнули взглядами по седоку, но достоинства такого коня грех не обсудить:

— А дохромает ли эта кляча до Цанца? — усомнился младший смотритель.

— До Цанца? Пожалуй, дохромает, — разрешил старший.

— А коли до самого Порога Смерти?

— Нет, не дохромает. Никак не дохромает. Разве взлетит?

— При таком дожде не взлетит.

— Пожалуй, не взлетит.

Всадник, сверкнув из-под плаща злым янтарным взглядом на болтливых смотрителей, пришпорил предмет их спора. Болезненный — с подволакиванием — стук подков по скользкому мокрому камню участился.

— Пожалуй, и до Цанца не дохромает, — заметил старший из живых людей. Трудно не согласиться.

Внезапно стук копыт хромого коня прекратился и раздался грохот падения. Смотрители вздрогнули и впились взглядами в большое чёрное пятно на фоне серокаменной дороги. Судя по пятну, всадник свалился вместе с конём. И всё же оно как-то странно меняло свои очертания, с трудом различимые за дождевой завесой.

— Сбегай помоги, — с хитрой ухмылкой послал новичка старший из смотрителей, — мы обязаны помогать проезжающим мертвецам.

Младший помедлил, хотел что-то возразить. Оно и понятно: всадник, по всему видать, был кем-то из элитных посланников Смерти, а эти надменные существа весьма не любят выглядеть смешно. Того и гляди, отплатит за помощь не по-доброму…

— Чего замер, не ясно что? — спросил старший, раздражённый его колебаниями.

На всякий случай посланный потянулся за арбалетом, но был одёрнут:

— И не думай! Кому я тут всё втолковывал?

Юноша нервно улыбнулся, соглашаясь. Нехотя спустился, вышел под дождь, ёжась от холода. Он сразу же разглядел бесформенное чёрное пятно на камнях. Так и есть, оступившийся конь не успел развернуть крылья, чтобы удержать равновесие. Теперь он неловко лежал, накрытый рваными кожистыми перепонками, причём защемил ногу седока.

Только и седок выглядел странно: он словно разделился. Отдельные его части тела — руки, нога, голова — при падении отвалились и валялись теперь рядом, а у туловища в прижатом конём плаще, пытаясь его извлечь, суетился какой-то маленький кругленький чёрный человечек. Таких здесь не видели.

— Ты кто такой? — спросил младший живой человек. И тут же узнал янтарную искру злобного взгляда. Это именно карлик — но задрапированный под высокого мёртвеца в чёрном плаще — проехал мимо дозорной башни на коне-инвалиде.

— Не твоё дело, — ответил карлик низким свистящим голосом, типичным для посланников Смерти. Только вот карликов среди всего корпуса посланников Смерти отродясь не бывало. Тем более — живых карликов.

Под взглядами смотрителя дороги карлик пытался поставить на ноги мёртвого хромого коня — что ему, как ни странно, удалось. Правда, злополучная левая задняя нога животного при этом отлетела, и конь неустойчиво покачивался на трёх оставшихся. Право же, и для мёртвого скакуна этот держался молодцом. Взвалив на него чёрный плащ, в который, как в мешок, упаковал все вывалившиеся части коня и всадника, карлик вскочил следом, с непостижимым проворством и сам завернулся в плащ, расправил широкие накладные плечи, вытянулся вверх, приосанился.

Когда конь на трёх оставшихся ногах, с усилием волоча по земле сломанное крыло, продолжил движение, наблюдатель этой сцены опомнился. Надо было остановить странного всадника и переписать его документы… Вот только язык смотрителя не слушался, а трёхногий конь набирал скорость.

Вернувшись к башне, младший смотритель крикнул старшему:

— Это был не мертвец, а какой-то живой карлик! Он уехал и не назвался. Зря ты…

— Что ж ты арбалет не прихватил? — услышал он в ответ нахальный упрёк.

Новичок под насмешливым взглядом товарища метнулся вверх по лестнице башни, сорвал с гвоздя арбалет, стал взводить тетиву. Только необычный путешественник к тому моменту уж скрылся.

— Остынь, стрелок, — ухмыльнулся старший из смотрителей, — положь оружие; вот тебе «Журнал проезжающих», заполняй…

— Поди, доберётся-таки до Цанца, — процедил младший, всё ещё пытаясь прицелиться.

— Пожалуй, — отозвался старший. — Не удивлюсь даже, если дотащится и до Порога Смерти.

— Все мы там будем, — философично изрёк младший и ослабил тетиву арбалета.

* * *

Наземные строения пещерного города Цанц показались в часе езды от Большой тропы мёртвых. Сквозь плотный туман едва просматривались силуэты некоторых башен. В наземной части жили и держали лавки в основном живые жители города, привычные к сырости здешнего климата и недооценивающие каменный уют пещерного быта.

Окликнутый передней заставой, скрытный всадник в чёрном плаще остановил коня у надвратной башни и подождал стражника. Тот оказался мёртвым, о чём ещё издали можно было догадаться по блестящим из-под форменного серого плаща щегольским серебристым доспехам — живые таких не купят. Приезжий молча подал подошедшему мертвецу свои документы — личный ярлык и подорожную.

— «Чичеро из Кройдона, что в Серогорье. Рыцарь Ордена посланников Смерти, ветеран битвы за Отшибину, умер двести пятьдесят пятого года от основания Порога Смерти», — прочитал тот, прикрывая свитки плащом от косого дождя. — Это ваши документы?

— Мои! — пронзительным шёпотом, от которого покачнулись тяжёлые от влаги вымпелы над входом, отозвался прибывший. Живой стражник бы отшатнулся, но мертвеца так просто не проймёшь.

— «Направляется в Цанц по поручению Верховного магистра некрополей земли Нижняя Отшибина», — продолжил чтение мёртвый стражник. И быстро спросил, косясь на коня-инвалида:

— Цель приезда?

— Аудиенция у господина Управителя Цанцкого воеводства; деловые контакты.

— Всё в порядке, посланник. В Цанце вам рады. Проезжайте, — мертвец дружелюбно оскалился, возвращая грамоту. Ответную улыбку закутанного в плащ Чичеро весело отразила серебристая кираса.

Через площадь от Мертвецких ворот, в которые въехал всадник, располагался трактир. Судя по сиплым воплям зазывалы, лучший в наземной части города:

— Номера для благородных мертвецов! Только у Блюма Ларколла в трактире «Живые и мёртвые»!

На вывеске красовался розовощёкий скелет в доспехах Легиона Смерти, восседавший на пивном бочонке в обнимку с пышнотелой живой девицей.

У трактира посланник Смерти Чичеро спешился и что-то шепнул на ухо своему понятливому коню. Тот встал как вкопанный, и хозяин почёл за лишнее его привязывать. Конюху, метнувшегося было от крыльца, где он точил лясы с подавальщиками, Чичеро возразил своим неподражаемым шёпотом:

— Я сам заведу своего коня. После.

— Но ваш конь…

— Знаю, без ноги. Я сам им займусь.

Конюх расплылся в доброжелательной улыбке. Чаевые за присмотр и уход за конём сорвались, но не показывать же мертвецу своё разочарование. Да и заниматься таким покалеченным конём — дело сомнительное и опасное.

На длинных негнущихся ногах гость города Цанц под усилившимся ливнем стремительно двинулся ко входу в трактир.

— Хозяин в общем зале, — угодливо сообщил посторонившийся зазывала, распахивая двери.

Общий зал дохнул перегаром и прогорклым свечным маслом. За длинными дубовыми столами пьянствовали многочисленные живые — всё больше мелкие торговцы в линялых куртках. Скверное вино, доброе пиво, яичница и рыба с запахом болотной тины поглощались ими с равновеликой жадностью. Мёртвых посетителей, вопреки названию трактира, здесь не было. Чичеро стал единственным исключением и тем привлёк общее внимание, которому не обрадовался, ибо странности его поведения обнаружились перед всеми.

От цепких взоров посетителей не укрылся живой блеск его глаз при виде яичницы — небывалое дело, ведь чтобы мертвецу почувствовать голод, его надо не кормить пару месяцев. А дальше посланник Смерти не без труда отвёл взгляд от вожделенного блюда, и его внутренняя борьба стала и вовсе необъяснимой. Подумаешь, сложность: заказать ли себе яичницу?

Трактирщик Ларколл — так его назвал зазывала — принимал заказы за стойкой. Он оказался рослым живым детиной с бугристым бритым черепом, грубо татуированным эмблемой дружины орудийцев Владыки Смерти. Завидев орденский плащ Чичеро, детина тут же ему кивнул, хвастаясь татуировкой:

— Желаете выпить с дороги?

— Кружку пива! — как-то нехотя бросил Чичеро, кутаясь в мокрый чёрный плащ. Заказ выпивки в трактирах был традицией, не нарушаемой даже высокопоставленными мертвецами, которые, строго говоря, в алкоголе ничуть не нуждались: их тела были и так раз и навсегда набальзамированными.

Ларколл нацедил из бочонка лучшего цанцкого пива и подал его с поклоном, снова представив янтарным глазам посетителя свою бугристую макушку. Наколотые на ней эмблема и дата полувековой давности намекали, что право открыть трактир в Цанце предки Ларколла заслужили самоотверженным обслуживанием баллист в период осады Цитадели Живого Императора.

— Здоровье Владыки Смерти! — произнёс прибывший ритуальную фразу.

— И да сгниют кости Живого Императора! — откликнулся Ларколл. — Что-нибудь ещё?

— Комнату. Лучшую. Плачу некроталерами.

— Другого и не принимаем, — поспешил заверить трактирщик. — Первый номер, вход на лестницу со двора, второй этаж налево. Один золотой в сутки, оплата вперёд.

— И яичницу в номер. Три порции! — словно совершая некое благодеяние, добавил Чичеро.

— С вас полтора некроталера.

Поскольку наступил момент оплаты, посланник Смерти Чичеро допил пиво и выудил из тяжёлых складок плаща золотой полуторный некроталер. Нарочито небрежным движением метнул монетку на стойку. Монета очень долго, неожиданно долго вертелась и подпрыгивала, и пытающийся её прижать ладонью к доскам стойки трактирщик всё время промахивался, она же, рикошетом отскакивая от его растопыренных пальцев, продолжала свой танец.

Наконец неловкие удары ладонью достигли цели, монетка прекратила сопротивление и перекочевала в карман трактирщика. Чичеро Кройдонский при этом, казалось, не мог сдержать разочарования, даже может, едва обуздывал желание вновь завладеть монеткой. Перехватив его взгляд, благоразумный трактирщик поспешил отойти — под предлогом обслуживания других посетителей.

Чичеро резко повернулся и направился к выходу из трактира. Воротясь к своему коню, он повёл его к конюшне, причём так взглянул на околачивающегося поблизости конюха, что у того пропало желание войти следом. Вместо этого конюх приник любопытным глазом к известной ему щели между досками. Увиденное в тусклом свете укреплённого у входа фонаря его, надо полагать, поразило, но вряд ли позабавило.

Изнутри высокой неладной фигуры прибывшего посланника Смерти неожиданно выпрыгнул маленький кругленький живой человечек, сам же посланник Смерти при этом осел на пол. Ещё двое таких же резвых человечков выскочили изнутри коня — и все втроём быстро-быстро залопотали на своём неудобопостигаемом визгливом наречии. Кажется, такие карлики водились где-то в лесостепных и горных районах Отшибины.

Человечки, определённо, ругались. Они не только кричали друг на друга и одаривали злобными взглядами. То и дело кто-то из них давал другому затрещину, причём больше всех получил тот карлик, который выскочил из мертвеца Чичеро. Словно ничуть не утомлённые дорогой, которую один из них проделал верхом, а двое других, похоже, — своими ногами со всадником на плечах, злобные карлики столь азартно тузили друг друга, что звуки ударов раздавались весьма далеко. Не кажись Чичеро элитным мертвецом, от которого стоит держаться подальше, эти звуки возбудили бы любопытство во многих слугах и посетителях трактира Ларколла.

Затем — столь же неожиданно — карлики помирились. Оглянулись в поисках непрошенных свидетелей ссоры, но никого не приметили, кроме нескольких случившихся здесь лошадей. Откуда-то молниеносно извлекли огромный мешок, побросали туда ошмётки коня и некоторые части тела всадника. Затем все трое маленьких живых человечков закутались в чёрный плащ Чичеро, усевшись друг другу на плечи. При этом нижним оказался тот карлик, который ранее играл роль всадника и договаривался с трактирщиком. На плечи верхнего лёг тяжеленный мешок. Встряхнувшись, чтобы принять очертания посланника Смерти, сборная фигура Чичеро покинула конюшню и под завесой дождя двинулась к зданию трактира — занимать снятый номер.

* * *

В тёмное время суток дозорная башня светится, как маяк в ночи, капли дождевые подсвечивает (это чтобы мёртвые путешественники впотьмах с пути не сбились). Волшебные огни не ослепляют и самих смотрителей, позволяют зорко глядеть на вверенный их наблюдению участок Большой тропы мёртвых.

Вечерней порой по мокрой дороге, мощённой серым камнем, на плохонькой бескрылой живой лошадке приехал Стрё — старейший дозорный прилегающего к Цанцу участка Большой тропы мёртвых. Старейший — и по должности, и по годам. А уж болтлив! То-то ежедневный объезд своего участка (а в нём четырнадцать дозорных башен) занимал у Стрё весь день без остатка.

Как добрался старый Стрё до последней башни, расположенной у поворота на Цанц, тут же затеял разговор с младшим смотрителем. Обрадовался, гриб старый, новым ушам, и давай язык чесать. И о чём? О Большой тропе мёртвых!

Мол, длинна Большая тропа мёртвых — живому путнику и до середины её не дотащиться. Отчего же? А не для живых сия тропа, и не живыми выстроена. Вымостили её мертвецы в начале Второй эпохи, весь здешний мир пересекли навылет с запада на восток. Живые при ней служат лишь смотрителями на дозорных башнях, да и то из великой милости. Работа-то ума большого не требует. Днём просто смотришь, кто проехал, ночью — жжёшь на башне яркие волшебные огни. То ли дело раньше…

А раньше-то что? Было время — Опасное Лихолетье — когда на этих дозорных башнях вдоль дороги неусыпно стояли мёртвые наблюдатели — и обстреливали из арбалетов всякого живого, выходившего на дорогу. Ибо ясно, зачем живым было здесь появляться: для грабежа и диверсий, не иначе. Но Опасное Лихолетье прошло, грабители да диверсанты повывелись, дорога стала безопасной. Особенно — близ обоих Порогов Смерти, да ещё в пещерных городах.

Пещерные-то города — Цанц, Бегон, Глукщ, Карамц, Уземф и ещё многие — все вдоль Большой тропы мёртвых тянутся. И служат для обитания мёртвых в мире ещё живых. Так-то.

А как вымощена Большая тропа мёртвых — заглядение! А ведь идёт через горы, леса, степи, пустыни и огромные варварские кладбища, те, что от середины Первой эпохи сохранились. И ведь далеко не везде сыщешь для дороги серый камень. Где же сыщешь? А в Отшибине — местности, откуда родом сам старый Стрё! Точнее, в каменоломнях Серогорья.

Так что без Отшибины — мертвецам никуда! Славься же, Отшибина, славься на века. Будешь ты, Отшибина, домом мертвяка. Сгинут над Отшибиной злые облака!..

— Отшибина, это сильно далеко? — невпопад спросил новенький парень.

Старого Стрё его вопрос слегка обидел и заставил вспомнить о цели приезда. Ежедневная проверка записей в журналах наблюдений. Смотрители — народ сельский, совсем простодушный, их писанина в журнале нуждается в особом контроле…

И ведь верным было предположение!

— Ну и что прикажете делать с вашей записью? — спросил Стрё, буравя выцветшими глазами обоих юнцов. Что за дуралеи поставлены смотрителями на дозорную башню у заворота на Цанц, важнейшую во вверенном ему участке Большой тропы мёртвых!

Смотрители потупились. Мол, кто ж его поймёт, что такое мимо них проехало — а в отчёт включить было необходимо. Точный учёт всех проезжающих по дороге — главная обязанность смотрителей. Вдруг какую важную проезжающую персону развоплотят разбойники — так чтоб было ясно, на чьём участке.

— Что я скажу господам некромантам? — продолжал старейший дозорный, тряся седой гривой. — Что мои смотрители не в состоянии отличить живого от мёртвого? Как это так: «местами мёртвый, местами живой»? Какими такими местами?

— Ну, может, они вдвоём ехали на коне: живой и мёртвый; но только мёртвый рассыпался, а живой его собрал и дальше поехал! — уточнил младший из юнцов, недавно поступивший на службу смотритель.

— Что за бред? Как это мёртвый может рассыпаться? Да он покрепче нас с вами будет! — горячился старейший дозорный Стрё, листая журнал наблюдения проезжающих.

— Это был неправильный мёртвый. И конь был неправильный. Мёртвый, но какой-то слишком мёртвый — он тоже вместе не держался.

— Вы понимаете, что некроманты пришлют инспекцию? — спросил старший дозорный, поёживаясь от холода. — А инспекторам только дай прицепиться. Того гляди, выгонят вас в шею, да мертвяками заменят. Те уж посообразительнее будут! Только и меня тогда уж с участка погонят: разве может живой командовать мёртвыми? Значит так: последний лист мы из журнала выдираем, пишем заново!

— А что нам написать?

— Пиши: «В пятом часу пополудни из Отшибины проехал господин посланник Смерти (мёртвый) в чёрном плаще на вороном крылатом коне (также мёртвом). Удалился в сторону Цанца». Написал?

Велик, слишком велик участок старого Стрё. Того и гляди, чего не заметишь — и прощай мечты старческие. А ведь мечтаешь о мелочи: заработать себе на посмертие. То ли дело — полузабытые мечтания заносчивой юности (стать посланником Смерти, заглянуть за Порог Смерти, побывать в Нижнем мировом ярусе)… Тьфу!

Так и умрёшь, как есть весь умрёшь, прежде чем мертвецом стать сподобишься. Особенно если твоё непосредственное начальство ведёт свои игры непонятные, участие в которых может закончиться не только повышением — вплоть до немедленного обряда причисления к мёртвым! — но и страшно подумать, чем. А зависит всё в конечном счёте от того, кто же таковы эти самые Лимн, Зунг и Дулдокравн, и какова их подлинная миссия.

Глава 2. Город мечты

Лимн, Зунг и Дулдокравн — так звали карликов, из которых состояли Чичеро Кройдонский и его конь. Дулдокравн обычно ехал сверху — но лишь потому, что бежать в качестве коня он умел гораздо хуже своих товарищей. Лимн и Зунг происходили из династий разведчиков, и многими шпионскими навыками владели настолько лучше, чем посланный вместе с ними отпрыск выродившейся ветви аристократической фамилии Краунов, — что видели в нём лишь обузу.

Стоило им остаться наедине, как они давали волю своему гневу, накопившемуся за весь период вынужденной конспирации. Они старались друг друга не зарезать (хотя у них было чем), ведь иначе их миссия пришла бы к неминуемому провалу, потому пускали в ход лишь тяжёлые кулаки. Дулдокравну уже который раз перебили нос и свернули на бок скулу, Зунгу — вмяли внутрь лица нижнюю челюсть, но карлики Великой Отшибины, — народ живучий. К тому же, помимо конспиративной магии эти трое худо-бедно владели и магией восстановительной.

В их драках то и дело страдал и реквизит — останки посланника Смерти и его коня. Вот его-то восстановить оказывалось сложнее всего. Из молодцеватого элитного мертвеца Чичеро постепенно превращался в потрёпанного войной горемыку — что на взгляд внешнего наблюдателя выглядело уже странно — войны-то давно прошли.

Первым и главным завоеванием некрократии в Отшибине и прилегающих землях стало установление прочного мира. Живой Император, будь проклято его имя, побеждён и низложен, и, хотя самому ему удалось скрыться от бдительного ока придворных некромантов Владыки Смерти, но всех своих сподвижников, способных встать под его красно-золотые знамёна, он растерял навеки. Тем подозрительнее выглядит покалеченный рыцарь Смерти на убогом коне, да ещё готовый удавиться при расставании с мельчайшими из своих монеток.

Когда карлики закрыли дверь первого номера и благоразумно задвинули изнутри на тяжёлый засов, драка между ними возобновилась. Первым били ненавистного Дулдокравна, потом вдвоём набросились на доселе слишком слабо пострадавшего Лимна.

В драке обреталось столь важное в ремесле разведчиков равновесие духа. Правда, ценой некоторых разрушений. Когда по завершении потасовки карлики, плюясь кровью, в изнеможении улеглись на дощатом полу, можно было подвести итог: Зунг метко подбил Дулдокравну горящий оранжевой злостью глаз, тот — проломил Лимну череп табуреткой. Плюс к этому — расколотый в щепы стол, забрызганное кровью бельё на постели. К счастью, табуретка не пострадала.

— Когда же? Когда же мы, наконец, начнём убивать не друг друга, а Их? — с вихрящейся злобой в голосе простонал Зунг.

— Уже скоро! — с воодушевлением воскликнул Дулдокравн, пытаясь не дать вытечь пострадавшему глазу. — Ведь мы уже в Цанце! А Цанц — последний крупный город мёртвых перед Порогом Смерти.

— Мы сделаем своё дело! — поддержал его Лимн. — И тогда… и тогда Они заплатят мне за всё: и за бедствия наших предков, и за эту мерзкую конягу, в которой нам пришлось так долго сидеть, и за заплаченные Им золотые, и за разбитую мне тобой голову! — И сказанное так распалило карлика, что, не в силах совладать с бурей чувств, он вскочил на ноги и резко пнул башмаком в живот не успевшего закрыться Зунга.

* * *

Чичеро Кройдонский, впервые оказавшись в Цанце — жемчужине среди некрополисов — отнюдь не был расположен к прогулкам и лицезрению архитектурных красот. Он спешил совершить нечто задуманное, а что задумано посланниками Смерти, то недоступно пониманию простых смертных (да и простых посмертных — тоже).

Ранним утром следующего дня он явился в Мертвецкий приказ, что у Пороховой башни, где подал прошение об аудиенции. Теперь оставалось ждать. Без милостивого согласия Цилиндрона — «Управителя и главы Цанцкого воеводства, Жемчужномудрого воеводы» ему, мертвецу Чичеро Кройдонскому, нельзя было не только приблизиться к подземной резиденции самого главы, но даже — вообще спуститься в подземную часть города. На люках и воротах, ведущих вниз, дежурила только мёртвая стража, не склонная к раболепству. В Чичеро эти стражники видели равного, но никак не высшее существо, которое надлежит везде пропускать.

В городе наземном, построенном в основном живыми людьми по своим меркам и правилам, Чичеро откровенно скучал. Быстрым нервным шагом он прошагал от Мертвецкого приказа до своего трактира, затем вернулся; обратился к чиновным людям что-то переспросить, остался недоволен ответом, чуть не пришиб какого-то живого переписчика, затесавшегося среди благообразных мертвецов, снова отправился в трактир и, не спрашивая еды, поднялся в свой номер, где и закрылся, после чего — это мог слышать весь трактир — какое-то время в гневе швырял мебель. Должно быть, его так вывела из себя отсрочка аудиенции.

В своей сегодняшней досаде Чичеро не заметил, что дождь утих. За весь день он даже ни разу не поднял взгляда ввысь, не воззрился на широкий просвет, открывшийся в стене осенних туч как раз над надвратной башней. А ведь на этом участке голубого неба в лёгкой дымке можно было узреть целых четыре воздушных замка — небывалое количество для здешних мест. Причём один из них завис на небольшой высоте, как бы дразня мёртвых обладателей нелетающих крылатых коней недоступной для них возможностью штурма.

Нет, Чичеро не походил на человека, который ждёт от неба добычи. И если нос его гордо торчал в небесную высь, то янтарные глаза (вернее, теперь единственный янтарный глаз) глядели исключительно сверху вниз. Что ж, зато посланник Смерти редко спотыкался — чего никак не скажешь о его давешнем коне, которого с прошлого вечера никто не видел.

Кстати, если Чичеро из Кройдона планировал не привлекать к себе всеобщего внимания, то это ему совершенно не удалось. Элитный мертвец, с видимым трудом расстающийся с золотом, удивителен уже тем, что при таком подходе к деньгам маловероятны более чем щедрые пожертвования бальзамировщикам и некромантам, обеспечившие ему посмертье.

Известно, что настоящие скряги пропускают тот миг, когда ещё не поздно провести дорогостоящий обряд, дабы обрести полноценное послежизненное бессмертие. Полоумные зомби, которые способны только к чёрному низкоквалифицированному труду — вот кто из них получается. И поделом.

* * *

Вести из Мертвецкого приказа, доставленные живым посыльным, пришли на удивление скоро — в тот же день к вечеру. Чичеро обрадовался, но не утратил и сильной злости, так что посыльный поспешил унести ноги — даже не заикнулся о чаевых. Едва дождавшись его ухода, Чичеро распался на составные части, причём часть по имени Зунг приложили носом о дубовый подоконник. Кажется, карлик пострадал за пессимизм своих прогнозов. Пессимисты Великого народа Отшибины обычно не доживают до реализации своих опасений.

* * *

Где-то там наверху, в наземной части Цанца дождь припустил с новой силой, и по мощёным улицам к отводящим каналам потекли потоки, но внизу город остался сух. Здесь осенью никто не умывается дождём, а летом — не изжаривается на солнце, от которого набальзамированные тела мёртвых начинают пусть и не дурно, но неестественно пахнуть.

Посланник Смерти Чичеро, пройдя подъёмные мосты и врата нижней (пещерной) крепости Цанца, торжественно вступил под высокие черномраморные своды подземной части города. Вот тут, и только тут наконец-то и начался подлинный Цанц. Это уже не кучка каменных башен, соединённых стенами, к которым изнутри прилепились деревянные лачуги омерзительных живых людишек, это уже начало подлинного Владычества Смерти во всём его блеске.

У пещерной крепости Чичеро встретил эскорт из шести высокопоставленных Слуг Смерти. Конечно, в покои Управителя его повели не по Парадному лестничному пути, а периферийными коридорами, да и винтовые лестницы на пути были слишком круты и неудобны — но и здешнего убранства было довольно, чтобы поразить воображение провинциала.

Громадные серокаменные блоки, отполированные до блеска, обрамляли дверные проёмы, резные колонны из красного мрамора поддерживали своды, огромные изображения Глаз Смерти с восьмигранными зрачками золотом блестели в чёрных подпотолочных нишах.

Элегантные мёртвые провожатые провели гостя в Зеркальный зал для аудиенций, огромный, точно целый мир, сияющий волшебными светильниками, многократно отражёнными в зеркалах. Такой зал могли выстроить лишь настоящие мёртвые. Живым — даже не повторить. Столько полированного камня, столько колонн, такая высота…

— Вас прислал… напомните, кто? — раздался голос откуда-то сверху.

— О Жемчужномудрый воевода! Я послан в ваше распоряжение господином Гру, Верховным магистром некрополей земли Нижняя Отшибина.

— Итак, вы прибыли из Отшибины, — констатировал плотный розовощёкий мертвец в коричневой чиновничьей мантии, который восседал на вознесённом под самый потолок высоченном чернокаменном стуле — уменьшенной копии Подземного трона Владыки Смерти.

Посланник Смерти подтвердил сказанное, но несколько при этом замялся.

— Что не так? — тут же поинтересовался наблюдательный Управитель.

— Единственно то, что и всё Цанцкое воеводство, по недавно найденным старинным летописям — тоже часть Отшибины, причём важнейшая. Если верить им, то, приезжая сюда, я отшибинской земли и не покидал.

Ответ посланника Смерти был сочтён остроумным.

— Стало быть, и наш бедный Цанц тоже находится на отшибе? — отсмеявшись, спросил Цилиндрон.

— Простите, мой господин, если патриот Отшибины вас задел, — смиренно произнёс Чичеро, — Но только современные отшибинские учёные отвергли идею о происхождении имени «Отшибина» от выражения «на отшибе».

— И откуда же оно теперь происходит? — с иронией откликнулся Управитель.

— От выражения «шибче», мой господин.

— Да что вы говорите!

— И это несомненно так. Исторически Отшибина стояла в центре мира. Поэтому она никак не могла бы находиться «на отшибе», каковое выражение означает дальнюю периферию. Именно с Отшибины, и даже с Цанца как исторического её центра, пошло творение мира. Оно шло «шибко», то есть мощно, сильно! Весь мировой потенциал присобрался в этой точке. Отсюда расширялся, раздавался в стороны Земной ярус мира, отсюда углублялись вниз первые Подземелья, отсюда же развернулись вверх и Небеса. Поэтому именно здесь появился самый Великий народ в мире. Поэтому именно сюда, завершая цикл мирового развития, пришли войска Владыки Смерти. И я знаю: отнюдь не случайно и то, мой господин, что вы, мой господин, выполняете свою бессмертную миссию именно здесь! Ничего не может быть случайно, если оно происходит в самом центре мира. Судьба распорядилась так, что Цанц находится в вечном управлении Умбриэля Цилиндрона!

Тут Умбриэль Цилиндрон расхохотался и заёрзал на своём высоком стуле. И выглядел он при том очень-очень довольным. Чичеро же склонился в глубоком поклоне, притом лицо его выразило благоговение, выглядевшее подлинным.

— А что слышно в Отшибине о Живом Императоре, будь навеки проклято его имя? — поинтересовался Цилиндрон, меняя тему. — Не собрал ли он новое войско, угрожающее нашему Цанцу?

— Живой Император, будь проклято его имя, в землях верной вам Отшибины в последнее время с войском не появлялся, — пылко отрапортовал Чичеро, — а коли появится, не быть ему больше живым: у нас его есть кому встретить!

Такой ответ посланника Смерти господину Управителю Цанцкого воеводства очень понравился, но вызвал и сомнение.

— И что же, у Живого Императора, будь проклято его имя, есть в вашей земле недруги? В прошлом он бывал принят в Отшибине, получал помощь, даже военную. Кто, как не эти ваши отшибинцы, научил его потопить цвет нашей Мёртвой гвардии в лесных болотах?

— Отшибинцы не таковы! — воскликнул Чичеро. — Враг получал помощь только от лживых имперцев. Коренные жители Отшибины — Великий народ — отказали ему в помощи. И они скорбят вместе с нами о потере славных сынов Смерти.

— Это что же за Великий народ?

— Имперцы называют этот народ… карликами, — нехотя признался Чичеро, — и они действительно невелики ростом. Зато они велики силою духа. И у них есть серьёзное основание ненавидеть Живого Императора, будь проклято его имя! Их предки по его приказу были заморены голодом.

— С этого момента поподробнее, — попросил Управитель.

— В последнюю войну было дело, мой господин, аккурат под её конец. Живой Император, будь проклято его имя, ещё имел большое войско, но наши боевые дружины уже прижали его к бесплодной местности близ Серогорья. Несколько верных ему горных замков сдерживали наш натиск, все горные тропы ещё контролировались живыми.

Одна беда терзала Императора, будь постоянно проклинаемо его имя: наша осада привела к тому, что его войско стало голодать. Тут бы всё и решилось — легко, без лишних жертв, но Живой Император, будь проклято его имя, замыслил нечестивый план. Он послал в известные ему селения Великого народа фуражиров, чтобы те скупали провиант для его армии. Но в этих селеньях уже тогда приняли сторону Владыки Смерти, и имперских фуражиров с позором выгоняли. То было свободное решение самоопределившегося народа, с которой доживающей свой век империи следовало считаться.

И тогда подлый Живой Император, будь проклято его имя, пришёл со своей Малой дружиной, и у каждого, кто отказывался продавать продукты, отнял их силой.

Он забирал всё, весь собранный урожай, обрекая целые сёла на голодную смерть. Его предупреждали, что их смерть будет на его нечистой совести, но он только смеялся. Он говорил, что успевает обчистить не все селения Великого народа, что жители других селений смогут поделиться с голодающими.

Он, конечно, лгал! Он знал, что у Великого народа не принято делиться, что каждый Великий тем и велик, что должен суметь прокормить себя сам.

Великий народ в голодающих селениях унизился попрошайничеством. Он приходил к благополучным селениям, но ничего не получал. И в этом была высшая правда, иначе бы Великий народ потерял себя, пошёл на поводу у гнусной империи живых, и хитрый план её главы увенчался бы успехом. Пришедших встречали камнями, стрелами, кипящей смолой поверх заборов. Началась резня: брат резал брата, а виноват — он, Живой Император, будь трижды проклято его имя!

Пока его войско — вместо того, чтобы развалиться, куда ему и дорога, — сопротивлялась справедливым требованиям Владыки, и, избегая судьбы, путём постыдных хитростей выходило из окружения, мерзкий вандал ничего не сделал для спасения Великого народа.

Начался настоящий мор, а с ним — и людоедство. Ведь не в обычаях Великого народа выдерживать голод, он достоин лучшей доли и всегда это право гордо отстаивает. В том трагическом году его достоинство спасалось людоедством. Целые роды истребляли сами себя, без надежды когда-нибудь приобщиться к Владычеству мёртвых…

Чичеро говорил, возвышая голос. Его неравнодушие заражало присутствующих; даже сам Цилиндрон в вышине широко распахнул мёртвые глаза, и, казалось, наблюдал картины голода среди карликов. Вот, значит как: Император сам создал себе врага! Теперь пусть только попробует сунуться в пределы Цанцкого воеводства. Его ещё на подступах перехватят вездесущие отшибинские карлики, известные своей свирепостью.

— И что же мне просил передать уважаемый Гру, Верховный магистр некрополей земли Нижняя Отшибина? — опомнившись от своих предвосхищений, произнёс Цилиндрон.

— Это я могу сообщить с глазу на глаз, — чуть помедлив, сказал одноглазый Чичеро. Цилиндрон, знаком отпустил высокопоставленную прислугу и приготовился слушать дальше.

* * *

В этот вечер карлики не дрались. Фигура Чичеро медленно расползлась в три разные стороны. Дулдокравн свернулся в комочек на мешке с остатками лошади, Лимн забрался под кровать, а Зунг, решивший было сторожить, захрапел, облокотившись круглой головой на дверь номера. За этот ответственный день карлики устали куда сильнее, чем за всю неудобную дорогу от Отшибины до Цанца.

— Теперь очередь шкатулки, — пробормотал во сне Лимн. И почему-то — голосом Чичеро.

Ночью с большого мешка на дощатый пол носом вниз грянулся Дулдокравн. Он не проснулся, зато быстро-быстро зашептал, и тоже — голосом Чичеро:

— Ой. Здесь, кажется, был Живой Император, будь проклято его имя, был… Живой Император, будь проклято его имя, был Живой Император…

Но несмотря на все эти заклинания, имя Живого Императора нельзя было проклясть. Никто этого имени не знал: ни карлики, ни говорящий в них Чичеро, ни пославший его некромант Гру, ни высоко сидящий Жемчужномудрый воевода Умбриэль Цилиндрон, ни даже сам Владыка Смерти, чьё имя также тщательно скрывалось.

Глава 3. Роскошь общения

— О, будь проклято его имя, был Живой Император, будь проклято его имя, был Живой… — немало удивившись собственному бормотанию проснулся Дулдокравн.

— Вы не поняли, нам ещё надо скрываться? — в полусне произнёс Зунг — и тут же получил весьма чувствительный удар по рёбрам: привычная реальность возвращалась.

— Сегодня — визиты чиновникам Подземного города, — напомнил Лимн.

— Без тебя помним, урод!

— Заткнись, испражнение таракана!

Кулаки вновь чесались, ставшие было родными в пещерах Цанца лица напарников просили о скорейшем припечатывании. Всё, как обычно. Двинуть, получить, увернуться, вмазать… Пока что — своих. А там видно будет. Император, будь проклято его имя…

Драка прекратилась по команде к сбору; сегодня верхним оказался Лимн, а сидящий сверху всегда главнее. Он может сам выбирать, что кому сказать от имени посланника Смерти, и именно он выдаёт задания, куда двигаться нижним. Правда, потом ему от них обязательно влетит!

В облике Чичеро карликам предстояло посетить главных советников Управителя — Жилоно, Киномро и Фопона, а также некромейстера Гны, тысяцкого Отта, предводителя гильдии ростовщиков Карамуфа и предводителя бальзамировщиков Фалька. И главное — поприсутствовать на праздничном симпозиуме, который давал в честь собственной дочери сам Управитель Цилиндрон. День обещал измотать тяжёлым трудом по созданию благоприятного впечатления о приезжем. Карликам придётся заискивать, живо интересоваться чужими проблемами, стараться соблюдать правила этикета.

Что за каторга этот этикет для Великого жителя Отшибины! Казалось бы, если за каждый поклон будут платить по некроталеру с половиной, да ещё в ответ поклонятся в ноги, то и тогда эти поклоны останутся пренеприятнейшим занятием, недостойным вольного Великого народа.

* * *

В тот день посланник Смерти Чичеро, даром что из Отшибины, продемонстрировал подчинённым цанцкого Управителя чудеса обходительности. Он держался на той грани между достоинством и подхалимством, которая так дорого ценится высокопоставленными мертвецами, желающими иметь в подхалимах не полное ничтожество, а людей безусловно благородных.

На протяжении визитов он продолжал кутаться в чёрный плащ, из чего советники Цилиндрона сделали вывод, что он стесняется бедности своего наряда и очевидных даже сквозь плащ недостатков телосложения. Однако же, при том он был ловок в движениях и имел потрясающее чувство равновесия (а ведь с винтовых лестниц боковых ходов Цанца сверзился не один из гостей города).

Нанося визиты советникам Управителя, Чичеро держался сдержанно и — не в пример многим отшибинским визитёрам — ничего не просил, чем тут же расположил каждого из них. Советники Управителя походили друг на друга, словно братья, все они принадлежали к тому особенно распространённому среди мертвецов типу, который от долгого общения с официальными документами приобретает их повадки, так что даже их лица становятся подобными архивным картотекам, а голос оказывается сродни шуршанию пергамента.

Визиты посланника Смерти к Жилоно, Киномро и Фопону так же мало отличались друг от друга, как и они сами. Каждый раз отшибинец начинал со ссылки на авторитеты, именем которых он только и имеет право здесь существовать:

— Я был послан в распоряжение господина Управителя господином Гру, Верховным магистром некрополей земли Нижняя Отшибина…

Авторитеты производили впечатление. Господин Гру, и это действительно так, далеко за пределами нижнеотшибинских некрополей слыл своей мудростью и особо цепким инквизиторским умом, беспощадным к инако- и недомыслию.

Управителя же Цилиндрона почитали в Цанце едва ли не наравне с Владыкой. Перед ним преклонялись за давнее боевое прошлое: всем заполнился удачливый в битвах против имперцев герой Умбриэль Цилиндрон, который за один сезон одолел карьерный путь от сотника до темника. К тому же, как-никак, именно его полководческому таланту и жёсткой позиции нынешнее Цанцкое воеводство обязано своей мирной и безопасной обстановкой.

В ходе дальнейшей беседы Чичеро высказывал осведомлённость в некрософских вопросах, интерес к городским делам, готовность лично участвовать в инициативах Управителя воеводством, идеи о пользе оперативного взаимодействия между мёртвой администрацией Цанца и всегда готовой ей услужить верхушкой Великого народа — живой, но преданной идеям некрократии и уже давно стремящейся к трансформации.

Показал янтарноглазый и личную обострённую заинтересованность в том, чтобы Живой Император, будь проклято его имя, был в скором времени пойман и предстал перед Судом Мёртвых — лучше даже посмертно.

Мнение о визитёре у заместителей Управителя также сложилось поразительно единодушное: умён, предан идеям некрократии, преклоняется перед мёртвыми и их высокими культурными стандартами, искренне ненавидит живых людей — имперцев, правда, отчего-то верит в высокое предназначение злобных карликов из Отшибины (но это странность простительная).

И в одном лишь пункте их мнения, озвученные в совместной беседе на следующий день принципиально разошлись: в вопросе количества глаз у Чичеро. Вот странность: Жилоно и Киномро категорически утверждали, что видели два янтарных глаза, а на придирчивый взгляд Фопона, к которому Чичеро попал уже после обеда, посетитель был скорее одноглазым, ибо одна из глазниц его выглядела совершенно свободной.

Поскольку разногласие заместителей Цилиндрона тяготило, они пришли к совместному выводу, что у Чичеро есть съёмный вставной глаз: такие когда-то делали в ювелирных мастерских земли Могильных Холмов.

* * *

Некромейстера Гны — главного некроманта города Цанц — бравый Чичеро поразил своей далеко не провинциальной осведомлённостью в теоретической некрософии и истории Смерти. Видать, почтенный господин Гру, запершийся от мира в глубоко отсталой и навеки духовно убогой Отшибине, даром времени не терял и действительно подолгу общался с этим странненьким посланником, как тот, собственно, и похвалялся.

Но в самом начале визита — к полному удовольствию весельчака Гны — Чичеро предстал дурак дураком. Добиться этого было несложно.

После первых малозначащих фраз некромейстер вдруг спросил:

— А что вы помните о своём «втором рождении»?

— Я был поднят некромантом Флютрю, одним из учеников моего господина Гру. Но память ко мне возвращалась медленно, поэтому почтенного Флютрю я даже не запомнил: он в скором времени после ритуала выехал в другую часть Отшибины.

— Когда вы вспомнили свою прошлую жизнь (я имею в виду — живым человеком)?

— Где-то на втором году посмертия. Только полностью я так её и не вспомнил: в период бальзамирования в моё тело вселялся демон, питавшийся мечтами и воспоминаниями. Мой господин Гру показывал мне «призрачную шкатулку» из мира теней, в которую добрый Флютрю этого демона заточил.

— Вот как? И вы видели этого демона?

— Нет, демон был внутри шкатулки. Но я слышал рёв и стуки. Я просил моего господина убить демона, но он сказал, что из этой шкатулки ему не выбраться. Это такое счастье, что в момент подъёма моего тела при мастере Флютрю оказалась такая шкатулка…

— В самом деле, счастливая случайность.

— Я потом узнавал: такие шкатулки с тех пор завели все некроманты в Отшибине. Мой скромный пример их научил…

— В самом деле, редкий случай! — с едва уловимой иронией произнёс некромейстер Гны. Что-то он знал об этих случаях такое, чего Чичеро знать не полагалось.

— Я долго думал об этом демоне, — признался гость из Отшибины, — и пришёл к выводу, что он удивительно подходит под определение Пятой Твари, данное Цилиндианом.

— А вы читали самого Цилиндиана? — удивился Гны и вдруг решительно отставил столь забавлявшую его только что тему пленённого демона.

Визит продолжился тем, что некромейстер развалился в роскошном мраморном кресле и не то в медитации, не то в полудрёме слушал нараспев читаемые посланником Смерти цитаты.

Целые абзацы редкостной «Истории мёртвых» Цилиндиана этот необыкновенный Чичеро цитировал наизусть, сопровождая текст комментариями из ещё более редких «Прописей мёртвых мудрецов». Конечно, как и ожидал Гны, Чичеро терялся, встречаясь с вопросами, слабо освещёнными ведущими некрософскими авторитетами, но такие вопросы — уже не для средних умов.

Определённо, судя по злоупотреблениям заученными цитатами, Чичеро недоставало самостоятельности в суждениях, — но такое и не требовалось от посланников Смерти, которые всё-таки по основному роду занятий — именно воины.

Чичеро вещал:

— О предыстории Смерти Цилиндиан пишет так: «Говорят, когда-то мёртвых не было. В ту пору мир, сотворённый Семерыми Безымянными Божествами, был простым и почти необитаемым. В мире помещалось земное дно да небесный купол, а подземелья ещё не было, и бродило по земному дну несколько неразумных чудовищ»…

— Чудовищ пропустим. Дальше — о создании первомертвеца!

— «Первый человек был создан Шестым Божеством, и был этот человек мёртв, а потому бессмертен. Всё неживое подчинялось ему, а всё живое его боялось. Этот человек мог двигаться сам и двигать горы, если они вставали на его пути. Поскольку был он мёртв, не имел он имени, а только прозвище — Шестая Тварь».

— А какова собой была Шестая Тварь?

— О том гласит первая пропись мертвецов-комментаторов: «Говорят, Шестая Тварь была столь темна, что не отбрасывала тени. И были у этой твари голова, руки, ноги и всё, что надлежит иметь человеку. Только внутри у неё вихрилась Пустота, которую призвал создатель».

— Дальше давайте Цилиндиана.

— «Мёртвый человек был создан из праха земного, и, не желая от праха отрываться, прорыл он в земле глубокие норы, где и прятался от солнечного света, созданного Первым Божеством, и не было ему под небесным куполом счастья».

— И где же было ему счастье?

— Чуть дальше, в десятой части Цилиндиан пишет: «Смилостивилось над первым человеком Шестое Божество и сотворило специально для него глубокое подземелье, в котором он и воцарился. Поэтому Подземельный мир ещё называют «Царство Шестой Твари».

— Всё точно. И кто же ведёт свой род от Первомертвеца? Может, мы с вами?

— Нет, конечно. Потомком Первомертвеца стал единственно нынешний Владыка Смерти.

— Потомком ли? Или Владыка Смерти — и есть тот самый Первомертвец, существующий вечно?

— Не могу знать, мой господин… Цилиндиан о том не упоминал, да и комментаторы указаний не оставили. Вроде бы «мёртвое не даёт потомства, оно может лишь строить и сооружать», но при том «Шестая Тварь приумножилась в Подземельном мире» и «увеличилась она не в размере, но в числе»… Нет, никак не могу того знать, мой господин…

— Это простительно. А когда же пришли в мир живые люди — наши с вами непосредственные предки?

— Глава пятнадцатая: «Живых людей породило Седьмое Божество, самое младшее и неразумное. Увидев, что земной мир освободился, оно, движимое завистью к старшим братьям, поспешило его занять своим творением, а так как творить ещё толком и не умело, пришлось ему вдохнуть в это творение свою собственную жизнь. Не во власти Божества было эту жизнь подарить навсегда. Оно наделяло ею своё порождение лишь временно».

Говоря о живых людях, Чичеро уж точно не соблюдал седьмое правило некромантии «О бесстрастии»; в голосе его лёгкая ирония то и дело уступала место сильной ярости; не мог он удержаться и от злобной гримасы, да и от скрипа зубов. В эти моменты казалось, что упомянутый демон покидал место своего заточения и навещал тело посланника.

Некромейстер, реагируя на повышение тона открытием глаз, глядел на гневную мимику гостя с доброй улыбкой, освещавшей его сизое мёртвое лицо наподобие магического фонарика.

Главное о Чичеро он уже тонко выведал. При всей своей осведомлённости в некрософии, некроистории и даже некрологии, в практической некромантии его собеседник не разбирался совсем. И это — хорошо. Основанием для беспокойства стало бы как раз обратное: если бы выяснилось, что не инициированному кругом некромантов Чичеро от старого оригинала Гру известны по-настоящему секретные истины.

Прежде чем отпустить посланника Смерти, проникшийся к нему особым доверием Гны вдруг что-то вспомнил и — что дорогого стоит — попросил об одолжении:

— А скажите, Чичеро из Кройдона, собираетесь ли вы посетить доброго Фалька, предводителя гильдии бальзамировщиков?

— Да, я планировал это сделать, — признался Чичеро.

— Видите ли, мне кое-что необходимо узнать, но если я спрошу прямо, добрый Фальк воспримет мой интерес как вмешательство в дела его гильдии. Не могли бы вы выяснить для меня одну специальную вещь… Вы не некромант и не из Цанца, вас он точно не заподозрит.

— Да, я постараюсь выполнить ваше задание.

— Так вот, мне любопытно знать, от каких именно ингредиентов бальзамирующих зелий зависит окончательный цвет кожи бальзамируемого. Надеюсь, вы сумеете задать этот вопрос так, чтобы на меня не сослаться…

* * *

Тысяцкий Отт, широкоплечий зеленокожий мертвец с несколько туповатым выражением лица, принял Чичеро в центральной башне подземной крепости Цанца, целиком выложенной из цельных блоков серого камня и бывшей куда покрепче сравнительно с крепостью наземной. Глубочайшие рвы, по сути, пропасти, выбитые в камне под её стенами, преодолеть которые позволяли лишь полотнища подъёмных мостов, служили гарантией безопасности всего подземного Цанца. Стоит поднять мосты — и любой неприятель, пришедший с поверхности, будет от него полностью отрезан.

Отт, командующий расквартированной в Цанце тысячей Легиона Смерти, имел мало интереса к посланнику, ведь тот, при всей элитности своего положения, мог командовать единственно самим собой. Правда, посланники Смерти могут кого угодно (даже из высших чиновников) просить о содействии, и им никто не ответит отказом, понимая, что такое обращение могло быть санкционировано только самим Владыкой. Однако же, искусство полководца — главное из искусств в воюющем мире — не бывает доступно всякому отставному десятнику, пусть даже прошедшему ряд увлекательных в тактическом отношении сражений.

Отта дипломатичный Чичеро даже не пытался поразить своей начитанностью и умом. Не вспоминал он и пройденных военных кампаний. Он предугадывал, что слишком умных тысяцкий презирает, а упоминание о былых военных действиях может расценить как намёк на своё современное бездействие в стабильном, устаканившемся мире.

Поэтому в кратких, рубленых фразах посланник засвидетельствовал тысяцкому своё почтение и удовлетворение образцовым порядком в подземной крепости; признался, что его нынешнее задание такого свойства, что в скором времени может понадобиться поддержка Легиона; выразил уверенность в том, что именно под руководством Отта тысяча цанцких легионеров сможет выполнить предстоящие особенно сложные боевые задачи. По уходе Чичеро польщённый полководец нашёл-таки в визитёре нечто для себя приятное. По крайней мере, не пустомеля, — подумал он.

* * *

С ростовщиком Карамуфом, который принял Чичеро за обедом, неугомонный в общении с важными лицами Цанца отшибинец поговорил о деньгах.

Чувствовалось, что деньги посланник преданно и искренне любит — и настолько преданно и искренне, что готов обсудить все стороны деятельности ростовщика, а не только конкретный предмет расспросов: порядок выдачи ссуды малоимущим живым людям, желающим приобщиться к Смерти.

— По-моему, — предположил Чичеро, — есть большой риск, что если живой человек не смог самостоятельно обеспечить своё посмертие, то он и мёртвым не обретёт необходимого состояния.

— И вы правы! — соглашался толстощёкий Карамуф, отправляя в рот изрядную порцию живых червей (в их мстительном поедании многие мертвецы находили особенную прелесть).

— Я думаю также, что получение денег у мёртвого может встретиться с рядом трудностей: во-первых, он может не вспомнить, что он вам должен, во-вторых, на него больше не подействуют угрозы — мёртвые не боятся ни боли, ни разрушения. А в-третьих — всякий мёртвый находится под защитой Владыки Смерти.

— И вы правы! — кивал Карамуф. — Ой, ловите червя: он вот-вот выползет из тарелки!

Чичеро глотал червяков только из вежливости и вряд ли был расположен просить добавки.

— А ещё я думаю, что при прохождении цикла посвящения в мёртвые должно оставаться нечто такое, что, не войдя в финальную конструкцию (ведь всегда остаются лишние детали), всё же будет особо ценным для переживающего возрождение покойника.

— И вы правы! — повторил Карамуф.

— Вот я и подумал, что в залог можно взять «призрачные шкатулки». Они — не дешёвые.

— И вы снова правы!

— И ещё говорят, что через эти шкатулки можно влиять на должников. Только как это сделать, толком мне никто не рассказывал…

— Будьте спокойны, милейший Чичеро, и не теряйте по этому поводу аппетита. Всё, что вы предлагаете, нами уже давно используется. Мы берём в залог шкатулки, мы выжидаем какое-то время, надеясь, что должник сам одумается, ну а затем пускаем шкатулки в ход. Видели бы вы лица милейших должников… Но кушайте же, кушайте милейших червяков, дорогой друг.

Чичеро ел, давясь от омерзения, пищу мёртвых и, удивляясь своим тошнотворным видениям, наблюдал, с каким аппетитом Карамуф уписывал за обе огромных щеки милейших червяков, должников и всё другое, что с ними только рифмовалось. Слизняков, башмаков, хомяков, синяков, дураков, мертвяков, колпаков, кулаков и заброшенных в альков перевёрнутых подков.

— Да вы, приятель, червяками отравились! — воскликнул Карамуф, обеспокоено вглядываясь в закатившиеся оранжевые глаза.

Чичеро как-то неправдоподобно осел и скособочился, буквально утонув при этом в своём плаще, затем выпрямился, причём в его облике произошла любопытная перемена: один из оранжевых глаз прояснился, другой же — пропал.

Карамуф отвлёкся от своих расползающихся с тарелки червяков и воззрился на такое диво с неподдельным состраданием:

— Скажите, милейший, а кто вас бальзамировал? Боюсь, ваши отшибинские кустари сэкономили на вас, не доложили своих снадобий; во всяком случае, справились с подготовкой тела они неудачно.

— Это черви… — простонал Чичеро, едва удерживая что-то объёмное внутри тела.

— Вот-вот. Эти черви опасны для живых, но для хорошо набальзамированного мертвеца они — совершенно безвредный деликатес. Мой вам совет: обратитесь к Фальку. Вас нужно срочно перебальзамировать, не то вы, извините, рассыплетесь. Если вам понадобится ссуда, Посланник, любой в нашей гильдии почтёт за честь…

Чичеро, столь неудачно забывший, что он не совсем мертвец, должен был свернуть визит к предводителю гильдии ростовщиков и, поднявшись на поверхность, поспешно направиться к трактиру Ларколла. Зайдя в комнатку, снятую накануне, фигура посланника Смерти грянулась на пол.

Лимн и Дулдокравн, которые до сих пор из последних сил держали корчившегося в судорогах Зунга, за закрытой дверью номера уж оттянулись вовсю, давая волю накопившейся ярости. Зунг лежал на полу, не слыша визгливой брани на отшибинском диалекте и, по-видимому, даже не чувствуя слаженных ударов двух пар ног, которыми товарищи пытались дотянуться до его ускользающего сознания.

В какой-то момент на губах отравившегося показалась пена, а потом у него изо рта полезли черви — пусть и съеденные, прожёванные, но по-прежнему живые. Лимн, которому надоело пинать товарища, переключился на червей и принялся их давить каблуками, превращая в комки слизи. Дулдокравн же покуда не завершил свой процесс с Зунгом — и всё крушил его рёбра, приговаривая: знай, крыса, как тащить что попало в рот, находясь на задании!

Когда все червяки были обезврежены, а Зунг затих на полу, едва дыша и слабо поскуливая, то Лимн и Дулдокравн, оставив его в номере (выживет, если не сдохнет), снова сложились в Чичеро и отправились на задание. Перед симпозиумом у Управляющего им следовало ещё навестить бальзамировщика Фалька.

* * *

Фальк оказался очень живым мертвецом — весёлым, словоохотливым, франтоватым. Весь вид его свидетельствовал о безбедной жизни его гильдии: шитый серебром синий уземфский кафтан, массивный браслет с крупными каменьями — произведение ювелирного искусства Карамца.

Цвет его кожи был весьма редким — тёмно-красным (собратья по гильдии постарались), зубы состояли из хорошо подогнанных бриллиантов, а синие белки глаз были с серебряной искрой, сообщающей им выражение какого-то… остроумия, что ли. При том Фальк был очень гибок и подвижен, как бы демонстрируя превосходные моторные качества своего высококлассно обработанного тела — ну просто вывеска мастерской по бальзамированию!

Он, кстати, откуда-то уже знал о происшествии за трапезой у Карамуфа и выразил готовность к профессиональной помощи (если таковая потребуется).

Чичеро поблагодарил бальзамировщика за заботу и обещал обратиться лично к нему, если подобные случаи непереносимости еды мёртвых участятся, или ещё почему-либо станет невмоготу терпеть старые бальзамы. Фальк, будучи нрава лёгкого, не проявил особой настойчивости в предложении помощи, за что Чичеро был ему признателен. Переводя разговор на другое, посланник вспомнил вопрос некромейстера Гны — и тут же ввернул его:

— Кстати, если мне придётся-таки переходить на другие закрепители тела, хотелось бы узнать, не отразится ли это на цвете кожи? Мой чёрный цвет представляется пусть простым, но благородным. Ныне же, как я видел, бальзамирующие снадобья окрашивают тела всё больше зелёным, да фиолетовым. От чего это вообще зависит? И на что влияет?

— Всё дело в красителях, мой друг, только в красителях. Ни на что, кроме цвета, они не влияют. Мы, бальзамировщики, были вынуждены прибегать к окрашиванию тел по единственной причине: если на подвергшихся бальзамированию телах появляются трупные пятна, они выглядят очень уж неаппетитно. И поди докажи тогда, что всё сделал на совесть, и что обработанное тобой тело хоть тысячу лет продержится без перебальзамирования!

— Вот оно что! — удивился простоте ответа Чичеро. Что ж, если Гны хотел большего, это уже его собственные неудачи, а он-то, Чичеро, своё обещание опросить Фалька выполнил.

— А знаете, мой друг Чичеро, почему некромейстер попросил вас задать мне этот вопрос? — неожиданно осведомился Фальк.

Чичеро весь напрягся, встретив такую проницательность.

— Ну, ну же, не расстраивайтесь, вы всё сделали совершенно правильно; вопрос задали вполне непринуждённо. Я бы, и правда, ни о чём не догадался, если бы только господин Гны отправил ко мне вас первого с таким вопросом. Это вопрос проверочный. Но могу вас обрадовать: если весельчак Гны просит вас разузнать насчёт цвета кожи, то он вам доверяет. Иначе бы он предложил вам для разведки совсем другой вопрос, о сути которого я умолчу.

— Стало быть, вы с господином некромейстером заранее договорились, и, присылая меня с вопросом, он в то же время передавал вам условный сигнал?

— Ну конечно же! Мы с ним работаем вместе, должны же мы друг другу доверять! — расхохотался бальзамировщик во весь бриллиантовозубый рот.

— Значит, доверяя мне, господин Гны передал и вам, что он меня проверил, и мне можно доверять, — предположил Чичеро, оборачивая ситуацию к своему ожидаемому успеху.

— Именно так. Но не спешите делать выводы: хотя я во многом доверяю мнению этого выдающегося некроманта, но кое в чём — вижу дальше, чем он.

— Что вы имеете в виду?

— Буду откровенен. Вы не Чичеро, это ясно и подмастерью. Вы живой, это видно. Ваше тело вообще никогда не подвергалось бальзамированию, его тёмный цвет — от природы. Наивному некроманту, витающему в своих высоких материях, вы ещё можете отвести глаза. Но — примите как добрый совет на будущее: не надейтесь когда-либо провести бальзамировщика!

Чичеро, выслушав эту речь, застыл в неудобной позе. Он, как будто, и готовился к прыжку, и пытался расслабиться одновременно.

— И кто же я такой, если не Чичеро? — выдавил он из себя.

— Думаю, вы — кто-то из отшибинских карликов, называющих себя Великим народом, и, вероятно, вас тут двое или трое. Кстати, не советую со мной ссориться; того из вас, который планирует на меня наброситься, предупреждаю: у него есть все шансы провалить миссию, возложенную на вашу тройку вождём Отшибины. А уж он-то казнит всех.

— На тройку? — переспросил Чичеро.

— Мне известно, что отшибинские разведчики всегда работают втроём, — пояснил Фальк, — и, в общем-то, это вполне разумная тактика.

В этот мир внутри фигуры Чичеро, под плащом, произошло какое-то движение, вследствие которого посланник Смерти грохнулся носом в каменный пол, началась возня и сдавленные крики. Очевидно, карлики не сразу пришли к единому мнению относительно дальнейших действий.

Бальзамировщик Фальк, сосредоточившись и присобравшись для возможного отпора, молча наблюдал за конфликтом. Его бордовое лицо заметно потемнело, бриллиантовые зубы спрятались.

Победил тот карлик, который был более миролюбиво настроен в отношении бальзамировщика. Прижав соперника к полу, он вновь обратился к Фальку:

— Что вы намерены делать?

— Я не знаю, в чём именно состоит ваша миссия, и вы мне, понятное дело, об этом не расскажете, — произнёс бальзамировщик, — но в одном я уверен: ваше скрытое появление здесь санкционировано Владыкой Смерти. В противном случае вас бы разоблачили на дальних подступах к Цанцу. Вам помогли сюда добраться, и помогли не наши враги.

Фигура Чичеро поднялась с каменного пола, отряхнулась, подбоченилась.

— К тому же я знаю, что ваш вождь, даром что живой, стремится к союзничеству с Владыкой Смерти, а значит, не стал бы посылать своих шпионов без согласования с ним. Ведь правда, вашему вождю необходимо содействие мёртвых?

— У нас общий враг, — подтвердил Чичеро, — Это живые людишки, запятнавшие весь свой род причастностью к империи…

— Кто бы сомневался! — хохотнул Фальк. — После всего, что вы вчера наговорили Управителю Цилиндрону, стратегические цели пославшего вас вождя весьма прозрачны: независимость Отшибины, изгнание из неё живых имперцев, месть Живому Императору, будь проклято его имя. Всё это не расходится с интересами мёртвых. И я, будучи потомком ненавистных вам живых людей, но — в первую очередь — мертвецом и сторонником Владыки Смерти, не вижу оснований вас разоблачать. К тому же, полагаю, вы не случайно, рискуя быть пойманными, пришли ко мне: от меня вам тоже что-то нужно. Надеюсь, мы договоримся к обоюдной пользе.

— Мы будем рады быть вам полезными, — хрипло произнёс Чичеро (и, кажется, — хором).

— А теперь нам пора расстаться: и мне и вам надо ещё успеть подготовиться к симпозиуму.

Глава 4. Желание странного

До симпозиума оставалось всего ничего, когда Лимн и Дулдокравн зашли в номер посмотреть, не умер ли Зунг. Увидели, что тот — уже на ногах. Карлики вообще народ живучий, иначе — при такой агрессивности — их как народа давно бы не стало. Зунг был болезненно бледен и перепуган (ибо пока не знал, станут ли его добивать товарищи), но в глазах горела готовность к продолжению жизни. Ключевую роль в его выздоровлении — как ни странно — сыграли побои, выгнавшие из его корчившегося в судорогах тела ядовитых червей.

Озадаченные разговором с бальзамировщиком напарники рассеянно отреагировали на выживание Зунга и не сочли обязательным бить его дальше.

Теперь в их тайну был отчасти посвящён Фальк, а, поскольку они его не убили перед уходом, — то и любой житель Цанца, какого бы только мог посвятить в неё хитрый бальзамировщик. То есть, ныне Фалька убивать поздно и бесполезно. Осталось пытаться извлечь пользу из продолжения его существования. Один полезный совет Фальк уже дал — держаться подальше от бальзамировщиков, раз они такие наблюдательные к отличиям живого от мёртвого. Но если другие бальзамировщики столь опасны, тогда им, шпионам вождя Великого народа, в своей миссии придётся ориентироваться именно на Фалька. И быть у него как на ладони, что, конечно, унизительно. Но есть ли другой выход?

Несмотря на отравление червями, Зунг вызвался идти на симпозиум вместе с Лимном и Дулдокравном — и те не возражали. Разумеется, в своём нездоровом состоянии Зунг не мог занять в карличьей пирамиде нижнее положение (иначе Чичеро бы то и дело заносило в стороны и валило с ног). Не мог он усесться и сверху (на симпозиуме Гны обещал продолжить разговор о книге Цилиндиана, а её свободно цитировал единственно Дулдокравн). Посему Зунг оказался посредине: воссел на широких плечах Лимна и подставил свои ослабевшие — болтливому аристократишке из рода Краунов.

* * *

Праздничный симпозиум состоялся в том самом Зеркальном зале, который Чичеро имел счастье лицезреть, впервые посещая Жемчужномудрого цанцкого воеводу. Только теперь он освещался гораздо ярче — волшебных свечей в хрустальных люстрах и канделябрах прибавилось втрое, и горели они ровным белым светом. Высотное чернокаменное сидение, столь впечатляюще возносившее Управителя Цанцкого воеводства почти под потолок, было сдвинуто в специальную высоченную нишу в дальней стене. Симпозиум для Управителя был поводом снизойти со своего пьедестала до уровня посетителей.

Последних набралось пару сотен, и прибывали всё новые, без труда размещаясь под стенами и между колоннами Зеркального зала. А ведь среди приглашённых были и мёртвые великаны в три-четыре человеческих роста, хозяева древних замков, расположенных в окрестностях Цанца. Мертвец-дворецкий, облачённый в щегольскую ливрею дома Цилиндронов, по мере появления гостей торжественно объявлял, стуча в гонг:

— Господин посланник Смерти Чичеро из Кройдона, что в Отшибине!

— Господин магистр некромантии Зо из Гуцегу!

— Господин великан Ногер из Батурма с супругою и дочерьми!

— Господин Председатель Лиги великанов Югер из Гарма!

— Господин посланник Смерти Дрю из Дрона…

Услышав имя ещё одного посланника Смерти, прибывшего в Цанц, Чичеро напрягся. Ему хотелось взглянуть на коллегу и попытаться по внешнему виду угадать суть его миссии. Увы, мелко семенящие ноги, управляемые нижним карликом Лимном, — до того лихо уносили его вглубь Зеркального зала, что Дулдокравн едва не вывихнул шею, пытаясь выделить в отражаемой зеркалами толпе фигуру второго посланника. Ладно, оставим на потом.

Большинство гостей симпозиума пришло сюда не впервые. Добродушная непринуждённость, с которой вели себя мёртвые великаны, показывала, что они — в хорошо знакомой обстановке. Должно быть, традицию устройства симпозиумов, подобных этому, Цилиндрон ввёл специально для сплочения своего воеводства.

Основной частью всякого симпозиума считалось пиршество, и пришедшие именно ради него великаны нет-нет, да и посматривали в сторону соседнего Пиршественного зала, где громоздились столы со снедью. Но тон здесь задавали интеллектуалы-некроманты, пришедшие поговорить о высоком. Войдя, Чичеро сразу приметил некромейстера Гны, стоявшего в кругу своих почитателей и разглагольствовавшего на темы Жизни и Смерти в самых пафосных выражениях. Почитателей было столько, что нечего было и думать пробиться к нему, дабы передать ответ Фалька о красителях, — и Чичеро решил обождать.

Была здесь и сравнительно небольшая группа бальзамировщиков с краснокожим Фальком во главе, скромно занявшая один из углов Зеркального зала. Помня добрый совет Фалька, Чичеро решил держаться от этого угла подальше. Но стоило ему повернуться, чтобы отойти прочь, как он столкнулся с любителем живых червей Карамуфом, улыбнувшимся ему с неким многослойным намёком, утонувшим в рельефе щёк. Ростовщик оскалился как будто бы сразу и ободряюще (вот они, так необходимые вам бальзамировщики!), и осуждающе (да вы, похоже, колеблетесь, посланник, не решаетесь к ним подойти?), и сочувственно (жаль на себя потратиться, да?).

Двигаясь по залу, многократно отражающему гостей в зеркалах, посланник Смерти невольно смещался к его пустынному центру, ограждённому колоннадой. У одного из шести притаившихся между колоннами фонтанов Чичеро остановился.

Здесь было особенно тихо. Лишь тонкая светлокожая девушка с осанкой аристократки, но в простоватом платье, сидела у воды. Будто не замечая происходящего вокруг празднества, она читала иллюстрированную книгу в тяжёлом деревянном переплёте, — кажется, старинный роман Зраля «Любовь и Смерть».

— Кто вы? — не то вырвалось у Чичеро от неожиданности, не то просто им подумалось, но было услышано: девушка подняла на него взгляд.

— Меня зовут Лулу Марципарина Бианка, можно просто — Бяша.

— Я Чичеро из Кройдона, что в Отшибине.

— Знаю, посланник.

И только тут недоумевающий Чичеро догадался, кто она такая: дочь Умбриэля Цилиндрона, вот кто! Та, в честь которой якобы и был собран весь этот праздничный симпозиум. Девушка не попала в центр внимания собравшихся, что, по всему видать, входило в здешний порядок вещей. Её едва замечали. Симпозиумы — мероприятия официальные, и семейная жизнь цанцкого воеводы может давать для них лишь красивые поводы, но не веские причины.

Впрочем, и дочь Управителя чувствовала себя на симпозиуме вполне свободно: вопреки протоколу, сидела себе у фонтана и читала; да и с гостем из Отшибины познакомилась сама, не дожидаясь, когда их представят. Более того, отложив свою книгу, она встала, подошла к опешившему посланнику и, властно протянув тонкую ладонь для поцелуя, с вызовом произнесла:

— Вам придётся меня сопровождать!

— Да-да, конечно, — пробормотал он.

Клюнув носом эту тёплую ладонь, Чичеро вновь аж остолбенел, обнаружив, что цилиндронова дочка — живая. В этом, конечно, коли поразмыслить, удивительного мало, ведь ей и было-то едва за тридцать, а в этом возрасте немногие женщины думают о вечности и готовятся к переходу в мертвецкий статус. И всё же она показалась ему в тот момент единственной живой на этом празднике Смерти, — не считая, конечно, отдельных второразрядных слуг.

Впрочем, скоро Лулу Марципарина представила ему свою также ещё живую подругу, отозвав её из того самого кружка бальзамировщиков, которого Чичеро положил сторониться, — госпожу Кэнэкту. Это была дама с более пышными формами, чем у цилиндроновой дочки, и постарше её на доброе десятилетие. После знакомства Кэнэкта обернулась громкоголосой хохотушкой — из тех общительных дам, которые, ещё в молодости уверовав в соблазнительность своего смеха, с тех пор почитают за долг одаривать им присутствующих.

Вообще-то Чичеро с большим предубеждением относился к живым людям — если честно, и в грош их не ставил. Но то, что у Управителя Цанцкого воеводства оказалась живая дочь, сбивало с толку.

Ясно, что живые люди — низшая раса; это подлые существа, закосневшие в предательстве. Живые карлики, в отличие от них, остаются носителями величия своего народа, но они-то как раз и стремились войти в сонм мёртвых, а остались живыми лишь по историческому недоразумению.

Карлики не были приглашены на торжественный пир Смерти, ведь люди, всегда норовящие их оттеснить с мировой арены, прорвались на него первыми. Великий народ и по сей день не включён в число вступивших на путь прогресса лишь по одной досадной причине: ещё заживо предубеждённые против карликов люди-некроманты до сих пор отказывались проводить над ними свои обряды перехода в посмертье…

С госпожой Кэнэктой посланник познакомился без малейшего воодушевления, а ладонь ей целовал с известной гадливостью. Живым людям — в отличие от вынужденно живых карликов — нет оправдания. Уж они-то могли легко обратиться в мёртвую элиту мира — но не сделали это (конечно, из-за характерной для людей варварской тупой ограниченности). Вот к дочери великого мертвеца Цилиндрона не применимы обычные мерки; она и отвращения-то, если разобраться, не вызывает, только одно удивление. Другое дело — её корова-подруга, которую Чичеро сразу невзлюбил: тут уж, поди, все возрастные рамки пройдены, почему она ещё не мертва?

— У меня — индивидуальная непереносимость омертвляющих бальзамов, — предупредила его вопрос госпожа Кэнэкта, — Это моя трагедия. Я не смогу войти в посмертье, мне всего-то и осталось — весело прожить хоть эту жизнь, — и она повела так и не соблазнившими Чичеро обнажёнными плечами.

А Лулу Марципарина Бианка уже тянула Чичеро и Кэнэкту в дальний угол зала — знакомить с великаншей Клюп из замка Окс, что на Клямщине.

* * *

Сперва Чичеро следовал за дочерью Цилиндрона из одной лишь вежливости: не слишком-то красиво напрямик отказываться от общества привлекательной, пусть и живой, женщины, не ждут такого нарушения этикета от элитных посланников Смерти, сразу заподозрят неладное. Конечно же, тот круг гостей симпозиума, с которым его знакомила Лулу, представлял для Чичеро мало интереса. Посланник сказал бы, что почти каждый из них зря существует на свете. Были тут и живые и мёртвые, но мёртвые — мало чем лучше живых, народишко пустой и погрязший в грубых варварских удовольствиях и науках. Чичеро на этом представительном симпозиуме следовало завести совсем-совсем другие знакомства. Необходимые. Требуемые возложенной на него миссией.

Слуги, сгибаясь под ношей, вносили в зал резные мраморные стулья особо тонкой бегонской работы и расставляли, создавая несколько широких кругов для беседы по интересам. В один из этих кругов устремились ростовщики, предводительствуемые Карамуфом, и всякие торговцы, в другом уселись вояки во главе с Оттом; самый большой круг объединил некромантов с бальзамировщиками. Великаны, для которых все эти стулья были маловаты, помещались на коврах, расстеленных на полу. Многие, впрочем, не вошли в занятую стульями часть зала, а продолжали общаться, хаотически перемещаясь между колоннами, уединяясь у фонтанов, забиваясь в углы. В эту-то подвижную часть гостей симпозиума и был втянут своими спутницами Чичеро. Напрасно он надеялся присмотреть себе в центральном круге удобное место.

Когда особенно громкий удар в гонг возвестил о начале интеллектуальной части симпозиума, и высокоучёный некромейстер Гны начал свою мудрую речь, Чичеро решил, что провёл с дочкой воеводы достаточно времени, и имеет хороший повод откланяться. Но не тут-то было.

— Я вас не отпускаю, посланник, — прямо сказала Лулу Марципарина, а госпожа Кэнэкта с заговорщической улыбкой загородила ему проход пышной грудью.

— Почему же вы не хотите меня отпустить, госпожа Бианка? — с несколько принуждённой улыбкой произнёс Чичеро.

— Мне ведомо будущее.

— И что же будет в будущем? — вежливо поинтересовался Чичеро.

— А то, что мы с вами будем любовниками, — просто сказала Лулу, — И вы станете моим первым мёртвым мужчиной. Первым настоящим.

— То есть?

— Первым, кто дерзнёт и сможет удовлетворить мой давний интерес к мёртвому телу.

— Ваш интерес к мёртвому телу?

— Я никогда не была с мёртвым, — с искренней печалью проговорила Лулу. — Сами посудите, может ли меня это не угнетать?

— Что ж, вероятно, — пробормотал Чичеро, с досадой пытаясь сообразить, какой реакции может требовать этикет на такую откровенность дочери мертвеца высшего ранга. Нет, этикетные правила, кажется, не были рассчитаны на подобные случаи.

— Что вероятно? Уж не думаете ли вы, посланник Чичеро, что раз я — живая, то не способна привлечь внимание мёртвого мужчины? Что он предпочтёт мне своих облезлых мёртвечих?

Нет, Чичеро такого не думал. Если говорить начистоту, то мёртвые женщины уж точно не могли соперничать в привлекательности с живыми — даже просто потому, что живые моложе. И намного моложе — Чичеро понимал, почему. Чтобы согласиться перейти в посмертие, женщине нужно задуматься о смерти. Превращаться в мертвеца в цветущую пору юности мало кому хотелось, ведь бальзамирование, строго говоря, многих весьма не украшает; обряд всё откладывался, и совершался лишь к тому моменту, когда женщина сама понимала, что основательно постарела.

Старость в здешнем мире подстерегала живых людей уже годам к сорока; редко кто из них доживал до пятидесяти, уподобляясь героям давних легенд. А вот посмертие позволило легендарных героев далеко переплюнуть. Тем-то и мило оно людям, что через принятие Смерти отодвигает как можно дальше смерть с маленькой буквы. Но все-таки важно заранее подумать: в каком возрасте отодвигать?

Женщины часто не успевали заранее подумать, спохватывались уже едва живые. Бальзамирование, конечно, предотвращало дальнейшее разрушение тела, даже слегка «омолаживало». К этому моменту, однако, свежесть и красота уходили безвозвратно. Бальзамы вдобавок притупляли ощущения, гасили плотскую страсть. Не удивительно, что сверстники-мужчины обычно искали развлечений с живыми женщинами. Ну, и живые женщины к их ухаживаниям, как правило, были лояльны.

Пока смущённый Чичеро отделывался односложными малозначащими репликами, Лулу Марципарина Бианка заходила всё дальше по скользкому пути страстных откровений, и не в силах посланника Смерти было её остановить.

— Я знаю силу своей привлекательности. И знаю, что не будь я дочерью Умбриэля Цилиндрона, мёртвые воздыхатели ходили бы за мной табунами…

— Охотно верю, — бормотал Чичеро.

— У них так и играют бальзамы, стоит им только меня завидеть. Половина цанцкой аристократии тянется ко мне, мечтает когда-нибудь прикоснуться. Но отец мой против; он не желает моих отношений с мёртвыми, опасается, что мой избранник заявит претензии на его место. И в Цанце все это знают, и боятся его гнева, поэтому до сих пор никто из местных мёртвых женихов не отважился ко мне подойти. Мерзкие трусы!

— Угу, трусы, — соглашался Чичеро, всё более запутываясь. Уж ему-то, как посланнику Смерти, выказывать трусость вроде бы не пристало, а всё шло к тому, что его отказ вступить в близкие отношения с дочерью Цилиндрона в Цанце будет расценен именно как трусость. А отказать придётся; это неизбежно, раз уж у тебя вместо мёртвого тела, о котором так мечтает наивная девушка, под плащом сидят три живых карлика из Отшибины. И угораздило же его так не вовремя повстречаться этой чувственной красавице!

Чичеро грустил, а Марципарина хвасталась:

— Вы не подумайте случайно, что я девственница, и ничего не умею. Мне, как-никак, уже тридцать один, и я дочь самого Цилиндрона, который для своих детей ничего не жалеет. У меня есть личный замок для удовольствий, которым я не пренебрегаю, и в нём меня круглосуточно ждёт более сотни специально обученных красавцев — живых наложников, в большинстве своём выписанных отцом из Карамца. Но отношения с живыми мне прискучили.

— Ну ещё бы! — представил какую-то свою собственную картину Чичеро, погружаясь в пучину сожалений — по потраченному времени, по утерянной свободе, по упущенным шансам. Ну что стоило этой Марципарине Бианке отыграться за свою скуку в отношениях с живыми любовниками на каком-то другом заезжем мертвеце, ну хоть бы на том втором посланнике Смерти, который также присутствует здесь, на цилиндроновском симпозиуме…

— Я жажду настоящих близких отношений, а не вышколенности и рабской повинности, — продолжала Лулу, глядя в упор на посланника своими серьёзными глазами, — И не той натянутой дружбы, которую мне предлагали аристократы Цанца: я уже давно призналась себе, что мне надобно иное: я желаю заполучить мертвеца в себя, ощутить в себе его леденящее семя (ведь так о нём пишут в романах!)…

— Ой, я так боюсь мертвецов! — мечтательно воскликнула госпожа Кэнэкта, — У них такие холодные руки! И ноги.

— Не дразнись! — строго бросила Лулу. — Ты прекрасно знаешь, что я и без того страстно завидую твоему опыту.

Глава 5. Герой вашего племени

Чичеро всё более запутывался в сетях вожделения дочери Управителя Цанцкого воеводства, но тут явилось запоздавшее спасение. Пришло оттуда, откуда не ожидалось — от посланника Смерти Дрю из Дрона. Этот гость Цанца прибыл на два дня позже Чичеро — и тоже из Отшибины, но имел постоянный пропуск в подземную часть города и не нуждался в наземном жилье.

Дрю из Дрона возник на пути Лулу, Чичеро и Кэнэкты внезапно, будто вышел из фонтана, и Чичеро сразу узнал в нём своего коллегу. Этот рыцарь не кутался в чёрный посланничий плащ, а распахивал его, сияя дорогой карамцкой кольчугой. На подвижном лиловом лице мерцала тонкая улыбка. Поздоровавшись с виновницей торжества и госпожой Кэнэктой (которых он, судя по всему, знал ранее), Дрю попросил себя представить Чичеро столь уверенным тоном, что дочь Цилиндрона подчинилась, а затем, не дав ей опомниться, объявил:

— Я вынужден прервать вашу беседу, за что прошу принять искренние извинения. Ваше участие в работе симпозиума, посланник Чичеро, сейчас крайне необходимо — в свете тех последних новостей из Отшибины, которые мне предстоит поведать Управителю Цилиндрону.

Чичеро сердечно простился с дамами и отправился вслед за спасителем, надеясь, что не слишком явно выказывает свою бурную радость.

— Примите соболезнования, Чичеро, — вполголоса бросил через широкое плечо посланник Дрю (видимо, знал, чему соболезнует), — А впрочем, не удивлюсь, если вы на что-то решитесь: она очень недурна!

— Спасибо, я заметил, — издал Чичеро, принуждённый смешок, в котором ему самому послышались искусственные интонации госпожи Кэнэкты.

Они прошли в центральный круг симпозиума, объединивший более полусотни цанцких мудрецов: некрософов, некромантов, элементалистов, алхимиков, демагогов. Вёл беседу некромейстер Гны, двое-трое некромантов пожиже ему ассистировали, оппонировал бальзамировщик Фальк. Здесь же сидел и сам Умбриэль Цилиндрон: внимательно слушал, а заодно всем показывал, что набирается мудрости, нужной для управления воеводством.

Гны, по своему обыкновению, просил своих ассистентов цитировать любимого им Цилиндиана. В эти цитаты Управитель Цилиндрон вслушивался с особенным уважением, ведь с Цилиндианом они — земляки, а может даже, находятся в дальнем родстве.

Благоразумный Фальк с текстами Цилиндиана не спорил, он лишь цеплялся к выводам уважаемых некрософов, и, как истый эмпирик, ссылался на личный практический опыт бальзамирования. Всё чинно, никаких страстей, кругом лишь вечные вопросы. И нетленные истины — их воспитанники Цанцкой некрософской академии взволнованно возвещают мёртвыми голосами:

— Цилиндиан признаёт: «О том, чтобы продлить телесное существование человека, издавна задумывались мудрецы живой человеческой расы. Но не было у человека такой способности — двигаться после жизни. Её ему специально не дал создатель, не желая, чтобы его творение походило на творение предшественника. К раскрытию тайны этой способности человек мог бы прийти лишь своим собственным умом, но человеческому уму не хватало устойчивости. Если чей-то ум и подходил близко к решению этой загадки, то всё же, не завершив начатого, умирал, а, умирая, уничтожался»…

— Отсюда следует базовая ограниченность живого человеческого ума, отчасти преодолеваемая лишь в посмертии, — подытожил Гны.

— Хочу заметить уважаемому некромейстеру, — ввернул Фальк, — что не зря посмертие обеспечивают двое: бальзамировщик и некромант. Дар Владыки Смерти составляет чисто некромантические стороны процесса телесного воскрешения. Зато наши скромные усилия по бальзамированию — продукт сугубо человеческой науки, алхимии. Потому-то мастерство подготовки тел год от года возрастает, тогда как сила некромантского ритуала — в его неизменности…

— Должен напомнить любезному Фальку, что именно тайные знания некромантов, а не усилия мастеров его гильдии являются подлинным залогом нашего с вами посмертия.

— Вынужден возразить. Труд бальзамировщиков столь же необходим, как и магическая процедура. Мы с вами знаем, сколь непрочным оказывается посмертие человека, чьё тело было к нему слабо или неудачно подготовлено. И это, заметьте, — при безукоризненно проведённом вашими коллегами ритуале.

— Мы не оспариваем важность бальзамирования, почтенный Фальк, — уточнил Гны. — Мы лишь указываем на то, что сама суть посмертия лежит полностью в компетенции некромантии (и значит, знания эзотерического), искусство же бальзамирования (составляющее частную, цеховую тайну) создаёт к посмертию необходимые условия, но оно не есть собственно сотворением посмертия.

— Вы рассматриваете посмертие слишком узко, вот и всё, — пожал плечами Фальк. — Как по мне, отними от «собственно посмертия» его телесную сторону, и оно обратится в пустой звук, неспособный что-либо реально преобразить.

— Как вам будет угодно. Юноша, продолжайте!

— Цилиндиан акцентирует моральный аспект проблемы посмертия: «Бесчисленные поколения прошли по плоскости земного мира, который теперь зовут миром Здешним. Каждое новое поколение мудрецов торжественно обещало уходящему поколению, что разгадает тайну посмертного существования, и, одержимое чувством вины, тут же закапывало мёртвые тела, не в силах вынести вида и запаха их разложения».

— Отсюда следует базовая ограниченность практического разума живого человечества, отчасти преодолеваемая им лишь в состоянии посмертия, — подытожил Гны.

— Не спорю, в «живой» древности, когда не только связь с миром Смерти ещё не была налажена, но и искусство бальзамирования делало лишь первые шаги, человеческий разум был не в силах осмыслить техническую сторону посмертия. Повсюду на земле Здешнего мира воздвигались варварские погосты, где мёртвые тела предавали земле без надежды их когда-нибудь восстановить, — но это происходило не от моральной слабости. От технической неграмотности, вот от чего. В дальнейшем, когда развитие алхимической науки в Древних империях привело к открытию бальзамирующих веществ, появилась надежда на спасение умирающих предков. Их теперь бальзамировщики старательно мумифицировали, думая, что знают что делают. На самом же деле наши тогдашние коллеги были столь слепы, что ни один из набальзамированных ими трупов невозможно вернуть к сколько-нибудь активному функционированию. Но они-то старались, надеялись, они строили предкам просторные гробницы с развлечениями…

— Их надежды также могли проистекать от внутреннего (медитативного) общения со Смертью.

— Но и сама возможность такого общения свидетельствует о развитии человеческого ума. Как, впрочем, и способность воспринять тайные знания, известные уважаемым господам некромантам…

Чичеро наслаждался покоем, хотя и понимал, что своё присутствие на симпозиуме он пока не оправдал и в малой степени. Надо было поскорее заводить знакомства: с неохваченными вниманием мало-мальски авторитетными подчинёнными Цилиндрона, со знатными горожанами, с великанами из окрестных замков. Увы, после общения с цилиндроновской дочкой ни воли, ни энергии для таких знакомств у Чичеро практически не осталось.

Он утешал себя тем, что, судя по хрустальным часам Зеркального зала, полночь ещё не наступила, что впереди ещё ожидается наибольшая по длительности — до самого рассвета — пиршественная часть симпозиума. Там-то он и подловит нужных великанов. Правда, великаны будут заняты едой и питием… Нет, лучше подойти к ним именно сейчас, когда они слоняются без дела между колонн и сморкаются в фонтаны…

Но как же выйти из спасительного круга, если где-то поблизости рыщет красавица Лулу, второй раз от которой так просто не отделаешься? Да и отец Лулу зачем-то же призвал его в этот круг, хотя сейчас кажется полностью поглощённым некрософической дискуссией. Что-то важное, что-то к нему относящееся — хорошее или плохое — должен ещё сообщить Дрю из Дрона. Может, это провал?

* * *

Когда учёная дискуссия мудрых некромантов с опытным бальзамировщиком завершилась (при том, что каждый остался при своём мнении), с интересом дождавшийся её конца Управитель Цанцкого воеводства подозвал слугу и велел тому стучать в гонг. Громкий звук привлёк всеобщее внимание, тем более, что он мог возвещать переход к наиболее вдохновляющему этапу симпозиума и звать за пиршественные столы.

Но час пиршества ещё не наступил. В наступившей тишине вышедший в центр круга Умбриэль Цилиндрон сообщил, что прибывший гость из Отшибины (при этом многие воззрились на Чичеро) имеет важное для всех сообщение. И передал слово Дрю из Дрона:

— Говорите же, посланник.

— Мою весть можно воспринять и как радостную, и как печальную, — начал Дрю, — вернее же будет сказать, что она дарует надежду. Суть сообщения такова: логово, где всё это время скрывался Живой Император, будь проклято его имя, недавно было найдено. Оно находилось в Западной Отшибине.

Вздох то ли облегчения, то ли восторга пронёсся по мёртвой публике; великаны глупо заулыбались. Чичеро внимательно посмотрел на Дрю.

— Расчёт врага понятен: он ожидал, что в Отшибине, да ещё в землях карликов, где у него столько же врагов, сколько и самих карликов, его никто не будет искать, — сделал вывод Цилиндрон.

— Скорее, он не хотел привлекать внимания к оставшимся сторонникам, — тихо, так, чтобы услышал разве что Дрю, молвил Чичеро.

— И что, нашли супостата в логове? — заинтересовался кто-то из великанов.

— Да, — подтвердил Дрю, — Живой Император, будь проклято его имя, прятался там.

— Что и обнадёживает, — проворчал Цилиндрон, — а то я, не получая столько лет никаких известий о нём, уже склонялся к выводу, что он — вымышленная фигура. А ведь в своё время разбил столько армий, ополчений и бандформирований, сражавшихся, почитай, с его именем на устах. Это при том ещё, что и они сами-то не знали его имени, фанатики чёртовы…

— А почему вы, уважаемый Дрю, говорите, что ваша весть и печальна? — Фальк, как обычно, ухватил самую суть произносимого. — Ведь Живой Император, будь проклято его имя, я так понимаю, схвачен, или убит?..

— К сожалению, нет: ему удалось скрыться, — вздохнул Дрю. — Но мы продолжаем поиски.

Гости симпозиума озадачились. Чичеро опустил голову. Кто-то из великанов в гневе стукнул кулаком по колонне, которая, разумеется, выдержала.

— Не подумайте только, что ему легко удалось скрыться. Был бой, и враг унёс ноги по счастливой случайности. В драке весьма отличился — и чуть было не одолел Живого Императора, будь проклято его имя, — один хорошо известный вам человек.

— То есть, это вы, Дрю? — поспешил уточнить некромейстер Гны.

— Нет, — с сожалением усмехнулся Дрю, — я прибыл гораздо позже. Герой, о котором я говорю, достаточно скромен, чтобы не распространяться о своём подвиге. Это — посланник Смерти Чичеро из Кройдона!

Весь зал с удивлением воззрился на Чичеро. Вот она и слава.

— Так это вам, Чичеро, удалось выследить Живого Императора, будь он неладен? — переспросил Цилиндрон.

— Не совсем так, — уточнил Чичеро, — Я всего лишь обратился к хитромудрому вождю Великого народа Отшибины, вождь послал своих разведчиков на поиски. Именно они обнаружили логово врага.

— Мне ведомы имена карликов, которым это удалось, — заметил Дрю, — их звали Лимн, Зунг и Штонг. Они были элитными разведчиками вождя. Я назвал имена героев, ибо полагаю, нам надлежит их помнить. К сожалению, в последующем сражении посланника Чичеро с Живым Императором, будь проклято его имя, все они полегли.

— Полегли? — переспросил Чичеро.

— Да, Отшибина не досчиталась своих славных сынов, павших в неравном бою. От Лимна и Зунга вообще ничего не осталось — их, видимо, придавило упавшей скалой, а вот тело Штонга было найдено.

— Так Штонг умер? — переспросил Чичеро.

— Да, поскольку топор Живого Императора, будь проклято его имя, снёс ему череп.

Пока Чичеро и Дрю выясняли свои частности, Управитель Цилиндрон вдруг нахмурился, затем что-то взвесил в уме и прояснел.

— Посланник Чичеро! — сказал он строго. — Не далее как второго дня вы были непростительно уклончивы, отвечая на мои расспросы о Живом Императоре, промахнись его топор; вы сказали, что его войско в Отшибине не появлялось, но умолчали о нём самом. Скромничали вы, или стыдились своей неудачи — дело ваше, но запомните моё предупреждение на будущее. Только в честь сегодняшнего праздничного симпозиума я решил вас великодушно простить. Более на такую милость не рассчитывайте, наш застенчивый герой!

Теперь два посланника Смерти стояли в плотном кругу гостей симпозиума, задающих наперебой вопросы. Частью отвечал Дрю, бывший в курсе последних событий, частью — Чичеро, как непосредственный участник основного происшествия.

— А давно ли произошёл этот бой?

— Да уж с недели две назад, — сказал Чичеро.

— Двадцать дней назад, — поправил Дрю.

— А где конкретно находилось логово врага?

— В отшибинском Серогорье, близ Кройдона, моего родного селения, — объяснил Чичеро. — Живой Император, будь проклято его имя, устроился в неприметной пещере на высоком уступе, куда можно было попасть, лишь спустившись по верёвке с вершины скалы.

— А как вы узнали, что это именно он?

— Есть приметы. О том, каковы они, посланники Смерти распространяться не уполномочены.

— Вы, насколько я понимаю, схлестнулись с врагом один на один?

— Нет, на моей стороне сражались ещё три отшибинских карлика-разведчика: Лимн, Зунг и Штонг. С прискорбием заявляю, что Живой Император, будь проклято его имя, оказался ловчее нас четверых.

— А почему вы не дождались подмоги? Видимо, сильно переоценили свои силы?

— Не совсем так. Как только Лимн, Зунг и Штонг, прочёсывая Серогорье, наткнулись на пещеру с подозрительным обитателем, они тут же известили своего вождя Врода Занз-Ундикравна, тот известил меня, я же — в медитативном послании — немедленно сообщил о находке самому Владыке Смерти. Ответ от Владыки предписывал ожидать подкрепления, не теряя из виду врага. Но враг заподозрил неладное; мы это поняли слишком поздно, и не успели подготовиться, как он нанёс упреждающий удар. Тот обвал, который он устроил, наверное, не скоро ещё раскопают…

— Действительно, свою тайную резиденцию Живой Император, будь проклято его имя, засыпал мастерски, — подтвердил Дрю. — Завал похоронил двоих разведчиков и ещё полтора десятка карликов, идущих на подмогу. Вождь карликов так и прыгал от негодования и, говорят, казнил кого-то из своих приближённых, подвернувшихся под горячую руку.

— Понятное дело, я бросился в погоню. Стремясь настигнуть беглеца, загнал боевого коня — ему уже никогда не выправиться. Но в Нижней Отшибине я сбился со следа и, отчаявшись, заехал к своему старому учителю, некрософу Гру. Он пожелал мне примириться с постыдной неудачей — не стоит посвящать остаток посмертия напрасным сожалениям. Чтобы отвлечь меня, он дал мне поручение совершенно иного рода (потому я и оказался в Цанце).

— Весьма обнадёживает то, что потерянный Посланником Чичеро след мы сумели найти, — продолжил Дрю, — И то, что врагу спрятаться негде. По следу идут и посланники Смерти, и наши добровольные помощники из числа отшибинских карликов. Поимка его — дело времени.

— А теперь, дорогие гости, прошу к столу! — остановил его на этом оптимистичном заявлении Умбриэль Цилиндрон. — Проходим в соседний зал: черви, жуки, скорпионы, многоножки, тараканы и личинки бабочек моли нас уже заждались!

* * *

Вся череда аппетитных яств, о которой поведал господин Управитель Цанцкого воеводства, украшала длинные пиршественные столы. Разумеется, никаких иных продуктов кроме традиционной пищи мёртвых здесь не было смысла и искать. Живые должны сами о себе позаботиться, если не хотят умереть с голоду. Окинув быстрым взором шевелящиеся груды на блюдах, Чичеро понял, что поесть ему сегодня ночью не удастся, и более того, ему придётся активно общаться с гостями симпозиума, изыскивая поводы, чтобы ничего не откушать. Особенно хорошо это понял спрятанный под плащом бедняга Зунг, который ещё с порога Пиршественного зала унюхал характерный запах своих недавних знакомцев — пищевых червей. Унюхал и забился в судорогах, которые пришлось специально прикрывать чёрным плащом в четыре карличьих руки, и то не вполне успешно.

— Не обращайте внимания, меня время от времени беспокоят раны, нанесённые Живым Императором, тресни его имя пополам! — объяснил Чичеро свои телодвижения.

Это признание лишь добавило герою популярности. Отнюдь не каждый мертвец мог похвастаться тем, что вступил в поединок с Живым Императором, да ещё понёс от его руки увечья.

Остаток симпозиума прошёл настолько гладко, что лучшего трудно было и ожидать. Множество гостей заинтересовалось событиями в Западной Отшибине и ролью в них посланника Чичеро. Гости сами подходили к нему, сами знакомились, представляли свои семьи. За постоянными разговорами герой не успевал и многоножки в рот запихнуть, и с готовностью приветствовал каждого подходящего. Поскольку он был любезен со всеми, к нему потянулось множество мертвецов низшего ранга. Подобное знакомство им льстило, но ничего не давало самому Чичеро, разве что служило поводом отвлечься от трапезы. Но ему удалось свести знакомства и с людьми полезными — прежде всего с великанами из большинства окрестных замков.

На симпозиум были приглашены владельцы всех самых значительных замков Цанцкого воеводства: Гарма, Мнила, Глюма, Боркса, Баларма и Батурма. И каждый из этих великанов, питая типично великанскую страсть к потасовкам, битвам, поединкам, казням и прочим грубым развлечениям, конечно же, не преминул пригласить Посланника Чичеро к себе в гости. Не каждый из них, возможно, ожидал, что Чичеро воспользуется предложением, но это уже — их собственные сложности.

Великаны — персонажи колоритные. Карликов из Великого народа Отшибины издревле впечатляют их размеры. Чичеро чувствовал напряжение Дулдокравна, которому приходилось упираться в нависающие громадины взором единственного глаза. Карлик боролся с головокружением, и лишь акробатические навыки, осваиваемые с детства всяким отшибинцем, позволяли ему удерживаться на нетвёрдых плечах Зунга.

И среди великанов не было двоих похожих. Один из них, казалось, состоял из одних ноздрей. Ноздри его носа напоминали бочки с дёгтем, но удивляли не они: по всему великаньему телу располагались ноздри поменьше. Этого великана звали Плюст из Глюма. И был он самым бесцеремонным из всех великанов; к Чичеро он протолкнулся первым, почти расшвыривая многочисленных мертвецов, его окружавших (нагло, но с претендующей на вежливость оговоркой: «Извините за грубость!»).

Другой великан — Ом из Мнила, расплывшийся вширь детина с тёмно-розовым цветом кожи — был воплощением кротости. Он был, вероятно, весьма неумён, и, чтобы скрыть эту свою особенность, слишком долго подыскивал слова, ожидая, что собеседник ему подскажет. Конечно, собеседник рано или поздно терял терпение и подсказывал; если же это был упёртый собеседник, то он терял на разговоре с добрым Омом слишком уж много времени. У самого-то Ома времени было очень много — подсказал бы кто, чем его занять.

Великан Ногер из Батурма, прибывший на симпозиум с супругой и дочерьми, был не по-великаньему худ; всю его толщину, казалось, перераспределили между собой супруга и дочери (три не слишком опрятного вида толстозадые великанши-модницы). И говорил Ногер, как выяснилось, исключительно под диктовку супруги и дочерей, которые, собственно, и заинтересовались посланником, а пуще всего, почему-то, — его чёрным плащом, одним из отличительных знаков Ордена посланников Смерти. Уж если и впрямь пошьют они плащ такого фасона для своего бедного Ногера — не оберётся он неприятностей.

Подлинным столпом традиций великаньего племени, издавна пугавшего людей одним только взглядом (и вплоть до смертных случаев), был Югер из Гарма, бессменный Председатель Лиги великанов. Этот мускулистый гигант — настоящая машина убийства — в своё время прославился особой жестокостью в стычках с приспешниками Живого Императора. И сейчас он пребывал в хмурой готовности к действиям, известие же, привезённое в Цанц Посланниками Смерти, вдохновило его как предвещавшее добрую драку.

К рассвету, о наступлении которого можно было судить по стенным хрустальным часам, насытившиеся великаны потянулись к выходу (им-то, чтобы отоспаться, надо было ещё доехать до своих, порой удалённых, замков), людей в зале также стало значительно меньше.

Ростовщик Карамуф, доедая очередную порцию червяков, очень хвалил поставщиков Управителя Цанцкого воеводства, но ругал повара. По ходу дела Чичеро выяснил, что Карамуф родом из Карамца: у них в Карамце, как наставительно говорил ростовщик нескольким внимательно слушающим мёртвым гурманам, червей готовят совсем иначе. Их сначала вымачивают в лимонном соке, доводя до обморока, потом взбадривают карамцким бальзамом со специями, а уж затем притрушивают зеленью и подают к столу.

К окончанию симпозиума, когда поток гостей вокруг Чичеро схлынул, ему удалось переговорить с некромейстером Гны. Переданный посланником ответ Фалька — относительно красителей, используемых бальзамировщиками, — тот выслушал, казалось, с живейшим интересом.

Окидывая взором Дулдокравна редеющие группки гостей за столами, посланник Чичеро пришёл к выводу, что пора удалиться и ему. Беседу с адъютантом коменданта Цанцкой подземной крепости, решившимся подойти к герою строго после того, как тысяцкий Отт покинул Пиршественный зал, удалось свернуть до единственной фразы. Чичеро стал пробираться к выходу, но вдруг увидел перед собой неподражаемую Лулу Марципарину Бианку.

Дочь Цилиндрона снова была одна, ведь госпожа Кэнэкта, как отметил тогда бдительный Чичеро краем единственного карличьего глаза, ушла с симпозиума час назад (под руку с симпатичным голубокожим мертвецом из окружения советника Фопона). Судя по яркому блеску глаз, Марципарину вновь охватило лихорадочное возбуждение.

— Я знала, милый Чичеро, я сразу поняла, вас увидев, что вы не простой посланник, вы боролись с самим Живым Императором и пострадали от его подлого удара; вы посланы мне самим Владыкой Судеб, — услышал он её жаркий шёпот и подосадовал, что не догадался убраться с симпозиума пораньше; тогда бы пылкая красавица к нему не пробилась. Так или иначе, он был вынужден приостановить своё движение к выходу из зала.

— Вы переоцениваете значение моей скромной персоны, Лулу Марципарина, — произнёс Посланник, зная уже наверняка: что бы он ни говорил, собеседница услышит только себя и ответит лишь на собственные эротические фантазии.

— Нет, это вы, мой герой, себя недооцениваете. Но, признаюсь, скромность вас только украшает. Мне ни разу не приходилось желать хвастливого героя, — скороговоркой шептала на ухо Чичеро его поклонница, а руки её, не будь он проворен, забрались бы уже ему под плащ.

Оглядываясь в поисках спасителя, Чичеро к своему ужасу заметил, что в зале уже нет ни Дрю из Дрона, ни справившегося с последним червём Карамуфа, ни посвящённого в тайну его телосложения бальзамировщика Фалька, ни некромейстера Гны — никого, чьё присутствие при их разговоре напомнило бы распалённой девице о приличиях. Советники Жилоно, Киномро и Фопон по залу ещё ходили, но они увлечённо командовали слугами — те убирали со столов, гасили свечи, переносили мебель.

А ещё в зале оставался сам Цилиндрон, присутствие которого до сих пор почему-то не смутило его чересчур живую дочку. Хоть и не очень красиво (герои Смерти так не делают) выдавать доверившихся тебе женщин их чересчур строгим отцам, Чичеро решил апеллировать к Управителю. А как же иначе, ведь его тайна висела на волоске. Если откроется, что от самого Чичеро после битвы в Серогорье только-то и осталось, что разрозненные части тела, которыми с жонглёрской ловкостью манипулируют три отшибинских карлика, разразится такой скандал, что великая миссия сынов Великого народа накроется крышкой саркофага, а их самих постигнет неминуемая жестокая казнь.

Пока Чичеро рассчитывал, как бы ему, непринуждённо перемещаясь в ходе общения с Марципариной Бианкой, случайно оказаться перед очами Цилиндрона, тот вдруг сам к ним направился.

— Здравствуйте, отец! — произнесла она, так и не отцепившись от Чичеро, которого она держала под руку, управляемую из-под плаща карликом Зунгом.

Цилиндрон не удостоил её ответом: он сразу обратился к Чичеро:

— У моей дочери одни глупости на уме. Только бы ей смущать почтенных мертвецов своими прелестями.

— Не судите её строго, мой господин, она ещё так молода! — с готовностью вступился за Марципарину Чичеро, в то же время давая понять, что тезис о глупостях вполне разделяет.

— А поскольку недолжное поведение надлежит пресекать в зародыше, — вёл дальше Цилиндрон, — то я принял решение выдать Лулу Марципарину замуж.

— Что ж, справедливое решение. Вполне уместно выдавать женщину замуж, пока она жива и может выполнить доступную этому состоянию сторону своего предназначения.

— Поскольку же выбрала она вас, — приступил к своей основной мысли Управитель, — то разумным будет именно за вас её и выдать.

— За меня? — Чичеро не верил своим тонко слышащим карличьим ушам.

— После событий, имевших место в Серогорье, вы теперь герой, — объяснил свои резоны Цилиндрон, — и нашему роду не зазорно с вами породниться. Я навёл справки о вашей родословной. Вы — из древнего кройдонского рода, издавна лояльного к Смерти; при этом сами вы, как элитный посланник Смерти, не можете претендовать на должности в наземных воеводствах (а значит, между нами не будет нездоровой конкуренции). К тому же, что тоже весьма важно для меня, вы мертвы и не дадите потомства.

Лулу Марципарина издала радостный возглас и повисла на руке Чичеро, чуть не вывернув её из цепких лапок Зунга. Остолбеневший Чичеро тщетно подыскивал контраргументы.

— Посему, — пришёл к выводу Управитель Цанцкого воеводства, — я надеюсь, что вы будете достаточно благоразумны, чтобы в трёхдневный срок испросить руки моей дочери.

— Конечно, конечно же, он будет благоразумен! — радостно бросилась Марципарина Бианка на шею отцу. Чичеро при этом она отпустила, но что толку: для него отныне свивалась куда более надёжная сеть, чем её наивные объятия.

— Я подумаю о вашем предложении, мой господин, — потерянно произнёс Чичеро.

— Лучше бы вам подумать и принять моё предложение, — закончил свою речь отчётливо опознаваемой угрозой Цилиндрон, — раз уж для успеха своей миссии вы заинтересованы в сотрудничестве с моим воеводством. Помните, на принятие предложения вам отпущено три дня.

* * *

Опустошённые и озадаченные выбрались карлики из-под плаща Чичеро в номере, снятом ими в трактире Ларколла. Они тут же подрались, но скорее по привычке, чем всерьёз гневаясь друг на друга. Предстоял разговор.

— Я так понимаю, что нам придётся принять предложение Цилиндрона, ведь его расположение к Чичеро для нас необходимо, а рассказывать ему всю правду бесполезно: он никогда не согласится, — мрачно произнёс Лимн.

— Согласен. Только наше положение очень осложнится. Как только его дочка обо всём догадается, она не будет молчать. Ей-то нужен мертвец! — добавил Дулдокравн.

— С мертвецом она никогда не была. Думаю, под покровом тьмы, и если не позволить ей нас ощупывать, она может не заметить подмены, — предположил Зунг.

— Допустим. Кто из нас будет её удовлетворять?

Вопрос Лимна завис в спёртом воздухе трактирного номера. Конечно, если кто-то из Великого народа узнает, что ты самолично удовлетворял живую человеческую женщину — засмеют, это уж точно.

— Понятно. Значит, все по очереди. И вождю о том ничего не скажем. Скажем: до постели не дошло!

— Ох, только бы и вправду не дошло! — вздохнул Зунг, — Я после червей у Карамуфа к таким подвигам, кажется, не готов.

— Она разочаруется. Тем лучше! — сказал Лимн.

Помолчали. Потом Дулдокравн сменил тему:

— А что вы поняли о судьбе вашего пропавшего друга Штонга?

— Посланник Дрю из Дрона говорил, что его убил Живой Император, будь ему черви соседями, — проворчал Зунг, не забывая своих вчерашних знакомцев.

— Живой Император снёс ему голову топором, — уточнил Лимн, — Наверное, подкрался, пока мы с Зунгом пытались зайти с северного склона…

— А вы видели топор у Живого Императора? — спросил Дулдокравн.

— Вообще-то нет. У него был меч одноручный; он мог этим мечом развалить Штонга, а подумали, что топором. — предположил Зунг.

— Но почему подумали, что именно топором? — продолжал недоумевать Дулдокравн.

— Кто знает; может, плохо осмотрели рану, не до того было, — защищал неведомых ему дознавателей Зунг. — К тому же, чем бы голову не снесли, так уж снесли. Штонга теперь не вернёшь, и мертвец из него путный не получится, потому что убили его заживо…

— А мне кажется, я хорошо знаю этот топор, — сказал вдруг Лимн. И Зунг с Дулдокравном угнетённо примолкли, устремив три свои глаза куда-то вдаль: они тоже этот топор хорошо знали.

Глава 6. Топорная работа

Все в Нижней Отшибине — и простые люди, и Великие карлики — знали и слушались Гру, магистра некромантии. В нём видели главную надежду этой местности, слишком долго принадлежавшей Восточно-Человеческой империи, чтобы теперь надеяться быстро заслужить прощение Владыки Смерти.

Всё, что говорил многомудрый Гру, было истиной, и даже то, что он сознательно привирал, тоже было истиной. Его лысая мёртвая голова внушала почтение. Лицо, прикрытое снизу седой лопатой бороды, излучало вдумчивую строгость. Мускулистый лоб выпирал вперёд в минуты напряжённой работы мысли, и уезжал назад, когда некромант обедал.

Магистр Гру ненавидел империю, что понятно, ведь таких, как он, мертвецов, да ещё некромантов, имперцы не жаловали. Он недолюбливал её настолько, что даже на миг не мог письменно признать её существования. Составляя летописный свод «Истории Смерти» — задолго до поражения Живого Императора — Гру писал его так, будто никакой империи вовсе и не бывало. И вот пожалуйста: империи давно уж нет, а Живой Император в бегах. Уж не подействовала ли магия текстов магистра?

А ещё Гру очень любил отшибинских карликов, видимо, за то, что они ненавидели империю так же сильно, как и он. Для карликов он написал на специально изученном языке их Великого народа многотомную «Историю Отшибины», в которой превознёс их народ так высоко, как сами они не догадались бы. Главное затруднение — нехватку подлинных источников — магистр с честью преодолел.

Дефицит источников произошёл из-за того, что карлики сперва были неграмотными, а потом освоили письменность, но сразу стали уничтожать свои летописи, отчего-то говорившие плохо об уважаемых ими предках. Вот ничего и не осталось.

Слава Владыке, этот недостаток историка Смерти не смущал: ведь он сам был вполне уважаемым источником. Именно благодаря ему Отшибина легко и непринуждённо встала в центр мира. Правда, на периферии мира об этом ещё не знали.

У Гру было множество учеников. Все некроманты Нижней Отшибины учились у него. Если бы не он, понимали отшибинцы, ездить на обряд к некроманту им пришлось бы в самый Цанц. А добираться туда из Нижней Отшибины надо три-четыре дня, да ещё через перевалы Серогорья — не слишком высокие, но всё равно утомительные.

Особенно любимым учеником Гру считался молодой Флютрю (молодой — это по рамкам мертвецов, практически бессмертных, если их насильственно не торопить). Становясь верной тенью великого некроманта, он также почёл себя обязанным воспылать горячей любовью к Великому народу, что у него, в конце концов, получилось. И вот Флютрю сделался приближённым самого карличьего вождя. И жил теперь в столичном поселении карликов, именуемом Дыбр.

Место для проживания великий вождь отвёл некроманту самое завидное: в высокой башне, примыкающей с запада к Глиняному дворцу — действующей его резиденции. Карлики сначала немало пугали доброго Флютрю своей жестокостью и тем буйством, в которое впадали по малейшему поводу, но по мере знакомства с ними острота ощущений притупилась. К счастью для Флютрю, он был мертвецом, а уважения к мертвецам карлики не теряли даже в особых состояниях мятущегося духа.

Великий вождь Великого народа Отшибины Врод Занз-Ундикравн уродился живым карликом, а мечтал стать мёртвым. Свою надежду перейти в посмертие он всячески лелеял, двигаясь к воплощению с великой осторожностью. На главного некроманта в своём окружении он за истекшие три года ни разу даже не поднял тона, — и это притом, что множество не угодивших ему слуг в сей же период познакомилось с его серебристым топором. А такое знакомство не бывает долгим.

Флютрю в своей придворной карьере пользовался исключительной свободой. Будучи единственным человеком в столичном карличьем поселении Дыбр, он нисколько не чувствовал инородности. Что особенно важно, вождь не принуждал его ни к чему, что повлекло бы нарушение уставов некромантского сообщества.

Врод Занз-Ундикравн не мог ему просто приказать: «Причисли меня к лику мёртвых» (хотя, понятное дело, подмывало). На проведение полноценного обряда Причисления к мёртвым в отношении карликов Центральным кругом некромантов был наложен жёсткий запрет, обойти который Флютрю согласился бы лишь в строжайшей тайне. Вождь карликов знал это, как знал и то, что случись ему сделаться мёртвым, в тайне этого не удержишь. Он не просто один из отшибинских карликов, а самый главный из них, и потому слишком уж заметен. Уходить же в тень и отказываться от власти, пусть даже ради вечного посмертия, он отнюдь не собирался.

По ясной для Флютрю причине Врод Занз-Ундикравн не принуждал его подвергать обряду и кого-либо из своих подчинённых. Не нужны ему в окружении счастливые мертвецы, раз уж он сам вынужден величаво тянуть лямку досмертной жизни. Да и из карличьих старейшин никто не дерзал просить Флютрю об обряде: заранее было ясно, что войти в посмертие никому из «счастливчиков» надолго не удастся. Стать мертвецом при живом вожде — верный способ свести знакомство с его топором. Знакомство близкое, но недолгое, ведь расчленённый мертвец уже не поправится.

Как мог заметить всякий, по ряду веских причин Флютрю, по сути, не занимался своими прямыми некромантскими обязанностями, но зато гордо именовался главным некромантом Великого народа. Оно и не зазорно в народе, для которого «великое» именование издавна оказывалось важнее самой величины.

На досуге Флютрю помогал делу своего учителя, собственноручно переписывая по многу раз тома «Истории Отшибины». По замыслу Гру, каждый клан карликов должен иметь во владении полный её экземпляр, дабы соотносить с ним текущее своё состояние. И карлики с готовностью откликались на замысел магистра, поскольку их самолюбию произведение Гру откровенно льстило. Только вот платить за собственную великую историю карлики не желали (ну да за что вообще они желали платить?).

Иной раз учитель предлагал Флютрю попрактиковаться, чтобы не терять навыки столь трудно изученного некромантского ремесла. Ученик с благодарностью соглашался инициировать в мёртвые кого-то из важных для Гру людей. Например, будущих посланников Смерти: Чичеро, Стузо, Запра — людей, прямо скажем, не последних в Ордене. Или же — бальзамировщика Фалька, который сделал карьеру в самом Цанце.

Всякий раз обряд проходил чисто, что мог подтвердить и сам Гру. Магистр всегда присутствовал на введении в посмертие, но не вмешивался, только ободряюще кивал Флютрю лысой головой.

Вот карлики — те своего главного некроманта в деле, почитай, что и не видели. Флютрю не имел права причислять их к лику мёртвых, поэтому старался себя показать хоть в малых формах некромантского искусства: поднимал старые кости (не на многое, впрочем, годные), оживлял недавние трупы (эти-то хоть в работники годились — и могли многое сделать по хозяйству до полного своего разложения).

Когда тройке разведчиков — Лимну, Зунгу и Штонгу — посчастливилось выследить Живого Императора, это известие потрясло весь Дыбр. Пожалуй, Флютрю был потрясён даже сильнее всех, ведь со времени последних битв с войсками Восточно-Человеческой империи минуло добрых пятьдесят лет, и не ему ли, главному умельцу Дыбра в делах жизни, Смерти и пути посмертия, — знать, что живые так долго не живут.

* * *

Радостную весть принёс Штонг: он оставил Зунга и Лимна в засаде около обнаруженной пещеры Живого Императора, а сам явился к вождю в Глиняный дворец. Дворец вождя — центральное здание Дыбра, оно возвышается прямо над рынком Хозяйственной независимости, к которому сходятся все улицы селения.

Дворцовая стража не впустила Штонга в покои вождя (говорят, Занз-Ундикравн в это поздневечернее время как раз тешился со своими наложницами и не желал его принимать). Тогда Штонг разозлился и прокричал о своей находке на весь рынок. Он был удачливым разведчиком, любимцем всего Дыбра, и потому многое себе позволял.

Что тут сделалось! На открытом пространстве рынка, пустынного в вечерние часы, вокруг Штонга мигом собралась преизрядная толпа карликов. Среди них, как сразу отметил Флютрю, затесался и один мёртвый человек (человеку-то уж точно не скрыться в толпе карликов, сколь бы велика она не была).

Спустившись со своей башни, некромант опознал человека. Ну конечно же, это был не кто иной, как Чичеро из Кройдона! Тот самый мертвец, некогда инициированный самим Флютрю, который затем вступил в Орден посланников Смерти.

Чичеро гордо стоял, распахнув свой чёрный посланничий плащ, заколотый серебряной фибулой, и в свете факелов блестела его кираса дорогой карамцкой работы. Он был высок: самые рослые из карликов не закрывали его даже по пояс.

Вскочил со своих наложниц и великий вождь Врод Занз-Ундикравн. Он вышел к собравшимся в одной белой рубахе, широченные рукава которой были подколоты костяными запонками. Поговаривали, что его покойный отец (великий вождь Кост Занз-Ундикравн) велел выточить эти запонки из ключиц двух предателей, которые в битве за Отшибину сражались на стороне Живого Императора.

Впрочем, по своему обыкновению, вождь нацепил на себя и перевязь, на которой висел двуручный серебристый топор. Рослый воинственный карлик в рубахе и с топором, да ещё со злобными искрами во взоре, внушил собравшимся заметное опасение; сходные чувства толпа испытала и в отношении двенадцати отборных телохранителей.

Штонг, чувствуя, что гнев вождя сосредоточен на нём, поспешил объясниться. Он повторил для Занз-Ундикравна уже сказанное:

— Мой вождь, мы с Лимном и Зунгом обнаружили пещеру, где скрывается Живой Император, пропади он пропадом. Пещера — в получасе от Кройдонского перевала, у входа в Стунскую долину, на неприступном восточном склоне.

— И это повод меня отрывать от государственных дел? — прорычал вождь, выразительно поглаживая топорище.

— Для поимки мерзавца нам нужна подмога. Если навалимся все вместе, точно не уйдёт. Но надо спешить: мы не сможем долго держать его под наблюдением…

Врод Занз-Ундикравн криво улыбнулся и повернулся к Чичеро.

— Вы слышали, посланник? — проговорил он. — Мои люди нашли то, что вы просили. Будут ли с вашей стороны ещё какие-то просьбы?

Посланник Чичеро кивнул Занз-Ундикравну, на миг задумался и произнёс:

— Благодарю вас, вождь. Подземный престол вас не забудет. Что касается других просьб, они таковы: я прошу приказать вашему разведчику проводить меня к найденному им месту. Далее: необходимо известить моих товарищей по Ордену в Нижней Отшибине, а для этого надо послать кого-то в башню некроманта Гру (он найдёт способ их известить). Поскольку же посланников там всего пятеро, а у врага могут найтись приспешники, мне также понадобятся ваши воины, десятка два-три. И лучше — прямо сейчас.

— Это всё? — спросил вождь.

— Всё.

— Действуйте! — односложно распорядился Занз-Ундикравн и, резко повернувшись, направился обратно в Глиняный дворец — завершать начатое.

— Двадцать воинов мы соберём через полчаса, — сказали Чичеро, — почти все воины сейчас в набеге.

— В набеге?

— Трясём человечишек из соседних сёл. Вам ведь нужны настоящие воины, а не просто кто на площади собрался?

Да, посланнику Чичеро требовались настоящие воины. Только ждать их ему было недосуг. Он договорился, что воинов направят ко входу в Стунскую долину, а сам подхватил маленького юркого Штонга на своего чёрного боевого коня — и ринулся вперёд.

Конь его был крылат, что позволяло ехать особенно скоро; помогая себе крыльями, мёртвое животное совершало длинные грациозные прыжки, легко перемахивало через неровности почвы.

Пока скудный свет факелов позволял что-либо видеть, некромант Флютрю провожал восхищённым взглядом летящего в ночи мёртвого коня и мёртвого всадника, что уносили по дороге на Кройдон удачливого живого карлика. Тогда ещё живого.

* * *

В следующий раз Флютрю привелось увидеть Штонга уже без головы. Было это к вечеру следующего дня. Дня весьма суетливого, которому предшествовала не менее суетливая ночь.

Мало кто из жителей Дыбра в ту ночь выспался. Сначала вернулись воины, отозванные из набега (человеческое селение Малые Горки в ту ночь не пострадало). Воины долго спорили, кому из них идти ловить Живого Императора, поскольку их начальника Дранга из набега вовремя вернуть не удалось. Тот первым ворвался в намеченное селение и, не поддержанный подчинёнными, едва унёс ноги. Мало того: его ещё нагнали на обратном пути и избили весьма чувствительно.

В ответ на окрик вождя в отозванном из набега отряде нашлось двадцать добровольцев, и они ускакали на мелких карликовых лошадёнках к Кройдонскому перевалу. Тихая отшибинская ночь возобладала над карличьими страстями, но ненадолго. Вождь, которому какие-то мысли и переживания не давали спать, также решился ехать к месту событий, захватив телохранителей и остальных воинов, возвращённых из набега.

Под утро вернулся посыльный, отправленный в Нижнюю Отшибину извещать некроманта Гру. Он, как стало ясно из расспросов охраны дворца, успешно выполнил приказ. Старый Гру взялся передать приглашение Чичеро его собратьям по Ордену посланников Смерти.

Первые два посланника из извещённых Гру появились в Дыбре в середине дня. Поскольку из отправившихся к Кройдонскому перевалу до сих пор никто не вернулся, оба посланника постояли в раздумье перед запертым Глиняным дворцом, затем спросили дорогу и ускакали вслед за всеми.

Вечером вернулся хмурый вождь с поредевшим отрядом; привезли мешок с трупом Штонга и ещё один мешок — размерами куда побольше. Из расспросов любопытный Флютрю узнал, что маленький разведчик оказался не единственным, кому не повезло в разразившемся ранним утром сражении с Живым Императором. По слухам, враг также умудрился навеки упокоить храброго мертвеца Чичеро, а среди карликов — Лимна, Зунга и почти всех добровольцев из испрошенного посланником подкрепления.

Происшествие изумило Флютрю. Он-то думал, что поимка врага — дело решённое, да и не слишком-то опасное, учитывая, что ею занимается Орден посланников Смерти и воины Великого народа. Увы, Живой Император, будь хижина ему гробом, всех превзошёл расторопностью.

К моменту, когда из Нижней Отшибины подтянулись оставшиеся три посланника Смерти, уже вернулись те двое, что ранее проскакали к Кройдонскому перевалу. Они весьма придирчиво осмотрели место происшествия и, не найдя ни чётких следов Живого Императора, ни поверженного тела посланника Чичеро, предположили, что их товарищ вовсе не был уничтожен. А значит, он продолжает преследовать беглеца. Как видно, им очень уж хотелось верить в лучшее.

Съездив ещё раз — все вместе — к злополучной императорской пещере, посланники Смерти вернулись в Дыбр, где зашли потолковать к хандрящему вождю. Найдя его в слишком явно выраженном мрачно-злобном расположении духа, рыцари попросили лишь об одном: снова направить разведчиков прочесать Серогорье. За гибель своих подданных вождь получил компенсацию в некроталерах, она его развеселила, но ненадолго. Больше посланникам в столице Великого народа делать было нечего, и они уехали.

Аккурат в день их отъезда некроманту Флютрю снова привелось увидеть Штонга без головы. Окоченевшее тело зарубленного Живым Императором карлика внесли к нему в башню безутешные родственники (а таких оказалась добрая половина карличьей столицы).

Из компенсации, выплаченной вождю посланниками Смерти, родне Штонга, разумеется, не перепало ничего. Но не денег желали карлики (вернее, денег-то они желали, но своё желание получить их у вождя даже боялись произнести вслух). Они просили вернуть несчастного Штонга к жизни — ни более, ни менее.

Терпеливый Флютрю настойчиво им объяснял, что умершего к жизни нельзя вернуть в принципе, что даже полноценное посмертье (которого Великий народ в силу единственно расовых предрассудков оказался лишён) убиенному живому заказано, коль скоро обряд может проводиться лишь по отношению к тщательно подготовленным бальзамировщиками телам, а так подготовить их можно только заживо.

Карлики всё это выслушивали, но не понимали. В их жизни, в которой мертвецы бывали только гостями, не встречалось аналогов тем сложным понятиям, которыми оперировал некромант.

Выяснив, что их погибшему герою не светит полноценное посмертие, самые настырные из просителей потребовали для него посмертия неполноценного. И тщетны были уверения Флютрю, что такое посмертие куда хуже, чем просто умереть навсегда. Его не слышали. Некоторые просители даже впадали в буйство, весьма характерное для неуравновешенной расы карликов, и тогда более умеренно настроенные соплеменники их сдерживали — пока сдерживали.

— Поймите, ваш погибший друг Штонг — герой, а герои достойны лучшей участи, чем та, которую вы для него испрашиваете! — восклицал Флютрю.

Но карлики с характерным упрямством возражали:

— Вот-вот, он герой! Так сделайте же для него, господин главный некромант, ту лучшую участь, о которой вы говорите.

Флютрю не запомнил того аргумента, после которого сдался. Вернее всего, это был в сотый раз повторенный аргумент, опровергнутый уже девяносто девятью способами. Так или иначе, наступил момент, когда некромант начал готовить тело Штонга к обряду. Ради чего? Только ради прекращения тягостного разговора.

Флютрю попытался выдворить посетителей из башни, дабы сохранить в тайне предстоящий обряд, но не преуспел. Попытка вышла настолько вялой, что никто из родни Штонга даже не шелохнулся. Флютрю махнул рукой на их присутствие. Карлики, впервые наблюдавшие за обрядом, могли из своего наблюдения вынести весьма немногое, тем более, что основная часть обряда происходила внутри. Словесных формул, произнесённых им про себя, профаны вызнать никак не могли.

Некроманту, который никогда ранее не «оживлял» обезглавленные тела, пришлось специально повозиться, чтобы приделать голову к туловищу. Тут, кстати, и родня Штонга подсобила: сбегала в ближайшую мастерскую за молотом и железным штырём, потом держала тело героя, пока Флютрю вбивал штырь в позвоночник, дружно помогала нахлобучивать голову.

Безвольно подчинившийся требованиям толпы Флютрю думал, что обряд у него и вовсе не получится, ведь воля некроманта — это основное, что поднимает мёртвое тело. Но нет же — на карликовое тельце Штонга остатков его воли хватило с лихвой.

Когда тело Штонга приподнялось — неуверенно, словно деревянная марионетка, две карлицы — кажется, родные сёстры разведчика — расцеловали Флютрю в мёртвые губы. Их порыв был не замечен мужьями, что стояли тут же. В иной ситуации за такую вольность в поведении жёны могли серьёзно поплатиться.

Когда тело Штонга поднялось во весь свой невысокий рост, на лицах присутствующих появилось торжественное выражение. Потом, подумал Флютрю, они будут хвастаться, что лично участвовали в настоящем некромантском обряде и даже помогали некроманту полезными советами. И именно они настояли, чтобы достойный бессмертия герой получил заслуженное.

Что ж, вот и всё, сказал себе Флютрю, когда топчущийся перед ними труп стал озираться по сторонам, поворачиваясь всем корпусом, ибо шея его была жёстко закреплена. Больше сделать ничего нельзя. Тело он поднял, но тело — это не Штонг, это вообще неизвестно что. Самое большее, что в этом теле могло остаться — это мелкие остатки Штонга, телесные воспоминания о Штонге. Могла остаться какая-нибудь страсть Штонга, если она достаточно сильна и телесно выражена. Но героизма Штонга здесь не будет. И цепкого ума разведчика. И той воздушной лёгкости проявлений, которая сделала его столь привлекательным малым для такой огромной толпы родственников.

— А можно его… спросить? — поинтересовался у Флютрю отец Штонга, седой воин, получивший не один шрам в разборках с соседними кланами. Флютрю знал его раньше и помнил, что этот воин обучал карличью молодёжь драке на ножах.

— Спросите! — пожал плечами некромант.

— Как тебя убил Живой Император? Ты ведь такой вёрткий, ты ещё в детстве превзошёл меня в фехтовании. На какой приём он тебя взял?

Отец умолк. Тело Штонга остановило на нём свой невидящий взгляд и тоже молчало. Флютрю-то понимал, что даже если у поднятого остались какие-либо навыки связной речи, ответить на столь многословно заданный вопрос он не мог.

Но, как оказалось, в своём понимании некромант ошибся. Тело Штонга ответило, с хрипом выбрасывая звуки непосредственно через горло, в которое вонзился железный штырь:

— Меня убил не Император. Мою голову снёс топором наш дорогой вождь!

И, точно убедившись, что всё необходимое сказано, тело Штонга вдруг издевательски улыбнулось остолбеневшему Флютрю и — поклонилось. Голова от этого поклона слетела со штыря и, миновав невольно расступившуюся толпу, покатилась вниз по винтовой лестнице башни, высоко подпрыгивая на ступеньках. Штонг и в неполноценном своём посмертии остался свободолюбивым шутником.

Глава 7. Антропоморфный шкафчик

Голова Штонга себе катилась, куда хотела, а незадачливый главный некромант Отшибины где стоял, там и сел. Только тут он понял, на какую неприятность нарвался, можно сказать, приготовил её своими руками. Кто ж знал, что убиенный герой наговорит такого — и не кому-либо там, а целой толпе собственных родственников.

— Уважаемые, не верьте всему сказанному; может, это всё и не правда (так иногда бывает), — будто сквозь тяжёлую завесу слушал Флютрю свой срывающийся голос, обращённый к расходящейся из его башни толпе штонговских родственников. Те его вновь не слышали, как и тогда, когда выклянчивали этот кошмарный обряд.

Флютрю не мог чувствовать, но знал, что сейчас он особенно остро пахнет своими мертвецкими бальзамами. Дело принимало скверный оборот лично для него. Родственников у Штонга было уж слишком много, чтобы вождь, даже при всём желании замять дело, взялся устранять свидетелей. Не перебьёт же он добрую половину собственной столицы! Но кого-то наказать ему, несомненно, захочется. И ведь сразу понятно, кого наказывать: того, кто более всех виноват в разглашении его маленького секрета!

Тут Флютрю вдруг вспомнил запонки вождя, изготовленные из ключиц предателей, и ему стало уж совсем нехорошо. Хотя, казалось бы, ему, давно мёртвому некроманту не пристало бояться смерти или пыток, а поди ж ты — страшно! Спокойствия не добавлял и поднятый им трупик Штонга. Тот после молчаливого ухода родственников, озадаченных его признанием, остался единственным собеседником некроманта.

— Кто ты? — задал Флютрю ритуальный вопрос.

— Штонг. Во всяком случае, я так думаю, — ответила голова Штонга из нижнего этажа башни, куда она закатилась. Туловище же, подпрыгнув, уселось на высокий стул у витражного окна, закинуло ногу за ногу и взяло в руки свиток, списанный Флютрю с седьмого тома «Истории Отшибины» Гру. Несколько мгновений тело Штонга силилось что-то прочитать, но потом догадалось, что глаза-то остались на голове, укатившейся в нижний этаж. Открытие это немало развеселило поднятого:

— То-то я удивляюсь, что сам я двигаюсь, а картинка не меняется. Слушай, Флютрю, откати мою голову куда-нибудь, а то она остановилась в каком-то тёмном углу, да ещё носом вниз. Я хоть и пытаюсь шевелить щекой, но не могу повернуться, — щёки у меня не тренированные. Никогда не думал, что мускулы щёк мне тоже пригодятся!

Флютрю собрался было помочь — как мертвец мертвецу, — но поднятый им из праха пройдоха Штонг уже и сам догадался, что ему надо сделать. Его туловище спрыгнуло со стула, подошло к винтовой лестнице, ловко спустилось в нижний этаж — и вернулось оттуда с головой под мышкой. Новый мертвец с интересом познавал мир, открывшийся в новой подвижной перспективе; очень скоро он обнаружил, как забавно подбрасывать свою голову и снова ловить. Такое ему удавалось проделывать лишь потому, что он и при жизни был незаурядно ловким карликом, но смерть добавила гротескной выразительности его манипуляциям.

Всласть набаловавшись снесённой топором вождя головой, Штонг призадумался, после чего с удручённым тоном произнёс вполне здравую вещь:

— Знаете, Флютрю, я, вроде, неплохо сохранился. Одно плохо: меня перед смертью не успели набальзамировать, а это значит, что мне предстоит ещё гнить, отекать, покрываться пятнами. Ужасно противно! Не о таком посмертии я мечтал, когда читал в детстве «Историю Смерти» Гру.

* * *

После посмертного признания Штонга на вождя теперь косились почти все. И вождь от своих шпионов быстро узнал, в чём дело. И, конечно, рассвирепел. Но и в гневе он чувствовал свою неправоту. Дело не в том, что он убил Штонга, и даже не в том, что убитый был всеобщим любимцем и считался героем. Дело в том, что Занз-Ундикравн смалодушничал, когда свалил вину на Живого Императора, чтоб его перекосило. Признай он себя автором смерти Штонга — и никто бы ему слова не сказал. Тоже бы косились, но косились бы по-иному: с испугом, а не с презрением. Презрение вызывает слабость, а он — великий вождь Великого народа — эту слабость допустил.

Вождю осталось покаяться пред народом, чтобы перехватить, наконец, инициативу. Он вновь вышел на рыночную площадь в простой белой рубахе, с рукавами, заколотыми костяными запонками, и сделал заявление о том, что он действительно убил Штонга. Убил нечаянно, от досады, когда, догоняя Живого Императора в зарослях южного склона, они вдвоём убедились, что идут по ложному следу. Потом-то он понял, что, убивая Штонга, завидовал его молодой силе и ловкости, и при этом почувствовал свою неправоту, отчего и не смог сразу признаться в содеянном. Поскольку свидетелей не оказалось, он соврал подоспевшим телохранителям, что топор занесла рука врага. И сейчас он по-прежнему думает, что был в чём-то даже недалёк от истины…

Карлики слушали его и отворачивались. Пытаясь объяснить свои поступки, вождь всё более падал в их глазах. Дело уже пахло возможностью неповиновения, бунта. Становилось ясно, что не один только некромант, — а сам вождь доигрался!

Но вождь вспомнил о некроманте. Уже на следующее утро после своего признания он вызвал Флютрю к себе. Пройдя в главные врата Глиняного дворца, некромант в который раз поразился двойственности этого сооружения. Снаружи-то дворец действительно был глиняным (и казался цельно вылепленным из красной глины, как издавна повелось в равнинных поселениях Великого народа Отшибины), а вот внутри строился из серого камня — излюбленного строительного материала мёртвых, добываемого здесь, в Серогорье.

Врод Занз-Ундикравн снова был в рубахе с запонками. Похоже, эта рубаха стала для него теперь каким-то знаком покаяния, что ли.

— Вы поняли, что наделали? — спросил вождь просто и прямо.

— Да, — попытался столь же просто и прямо ответить Флютрю, но не удержался от путаных оправданий. Мол, никак не смел подумать… Ибо кто же мог предполагать… Ибо ничто не предвещало…

— Вы или совсем плохой некромант, — сказал Врод Занз-Ундикравн, — или слишком хороший. Лучше бы вы всё же оказались хорошим некромантом…

— Я попытаюсь оправдать доверие…

— Я вам больше не доверяю, — криво улыбнулся карличий вождь, — но вам всё же придётся оправдать!

Тут он, казалось, весь обратился в раскатистый хохот, а вместе с ним надрывала животы пара телохранителей, посвящённая, видимо, в какой-то секрет.

Отхохотавшись, вождь сказал некроманту:

— Не бойтесь, Флютрю, я не собираюсь вас уничтожить. Наоборот, вы мне впервые понадобились.

— Что я должен делать? — быстро спросил Флютрю.

— Не так скоро. Сперва я вам поведаю новость. Которую вы, — тут вождь прибег к выразительному жесту, — сохраните в тайне.

— Да, конечно.

— Так вот. Верные мне разведчики захватили и допросили Лимна и Зунга, тех напарников Штонга, которых он оставил караулить Живого Императора.

— А что, Лимн и Зунг хотели сбежать?

— Напротив, они возвращались в Дыбр. Оказывается, всё это время они преследовали Живого Императора, и окончательно сбились со следа лишь недавно. Они потеряли его в районе Свалба, что в Гуцегу, если вам это что-то скажет.

— Не знаю, где это, — признался Флютрю.

— Не важно, — отмахнулся вождь. — Вот что важно: Лимн и Зунг не знают, что у нас в Дыбре происходит (не в курсе того, что вы наделали, понятно?). А у нас в Дыбре не догадываются, что Лимн и Зунг живы. И господа посланники Смерти этого тоже не знают. Они-то думают, что на хвост врага смог упасть их разлюбезный Чичеро, а на самом деле — его чуть не настигли наши Лимн и Зунг!

— Кто знает, может и Чичеро тоже его преследует? — предположил Флютрю, которому хотелось удачи для этого посланника (всё же именно он в своё время инициировал Чичеро в мёртвые).

— Кто знает? — хохотнул вождь. — А что, показать вам Чичеро? Дранг, пожалуйста!

Предводитель неудачного набега на селение Малые Горки, которому накануне достались человеческие побои, направился в кладовую и вышел оттуда, сгибаясь под тяжестью огромного мешка. Флютрю его узнал: это был тот второй мешок, который привезли телохранители вождя, возвращаясь из-под Кройдонского перевала.

— Чичеро из Кройдона! — вновь захохотал Врод Занз-Ундикравн, и в глазах его некроманту почудилась оранжевая тень безумия, — вот уж точно: из Кройдона!

Дранг развязал мешок, и Флютрю действительно увидел посланника Чичеро из Кройдона. Правда, в отдельных фрагментах, к тому же перемешанных с фрагментами коня.

— Его… тоже вы? — остолбенел некромант, и вождь захохотал снова.

— Нет, вот его-то как раз поломал наш любезный Живой Император! Сами посудите: не могу же я за него всю работу-то делать!

Больше он ничего не говорил, а только смеялся, смеялся, смеялся, смеялся, смеялся, смеялся… А Флютрю покорно ждал, когда приступ смеха пройдёт, чтобы узнать, чем именно ему придётся заглаживать вину перед хозяином.

* * *

Флютрю боялся предстать «совсем плохим некромантом», и ему пришлось долго ломать свою набальзамированную голову, как выполнить задание вождя. Вот они — куски Чичеро; вот они — куски коня. И Чичеро, и конь погибли мертвецами, а значит, их останки заранее достаточно набальзамированы. Это облегчило бы задачу, не будь они так сильно расчленены. Ибо если коня можно собрать почти полностью (только к одной из задних ног будут вопросы), то в теле Чичеро не доставало важных деталей. Куда-то делось, например, туловище (видать, кто-то из телохранителей вождя уже стащил его вместе с изящной карамцкой кирасой). Руки и ноги тоже сохранились частично.

— Полно, Флютрю, вы же подняли на ноги Штонга! — хохоча, напоминал ему вождь. — У него была на шее рана, но вам она не помешала!

Да, обезглавленного Штонга поднять удалось. Но тут же — не тело, а одни ошмётки, хоть и набальзамированные. Конечно, понятно, почему Живому Императору пришлось развалить Чичеро на столько кусков: попробуй вообще справься с мертвецом, да ещё хорошо владеющим разными системами боя.

Определённо, в том поединке наступил момент, когда Чичеро пытался вновь сложиться, а его враг, понимая, чем эти попытки ему грозят, рубил посланника прямо по суставам. Вот оно — хвалёное неуязвимое посмертие: как ни бальзамируйся, а от перепуганного врага, знающего пару твоих секретов, всё равно не убережёшься.

Коня трудолюбивый Флютрю довольно аккуратно соединил в тот же день. В его теле недоставало внутренностей, которые в мешке совсем перепутались, ну да не внутренности красят мёртвого боевого коня. Поднять бедное животное было парой пустяков: Флютрю с тою же лёгкостью поднимал костяки с истлевшими мягкими тканями. Конечно, это был не настоящий мёртвый боевой конь со всеми приличествующими ему навыками, а просто имитация, но — довольно пристойная, способная внушить трепет любому прохожему, не посвящённому в её тайну. Мёртвые кони иногда кусались, а этот выглядел точь-в-точь так, как будто постоянно готовился укусить (это и к лучшему — будет отвлекать внимание от всадника!).

А вот всадника, над которым расчленитель потрудился на совесть, Флютрю так и не собрал. Целый день он потратил на устройство деревянного каркаса, призванного заменить пропавшее туловище, но собранный на этой основе Чичеро, даже когда его заматывали в чёрный плащ, слишком уж походил на виселицу. Требовалась свежая идея. И эту идею вождю подали хитромордые Лимн и Зунг, которые слонялись по Глиняному дворцу тут же, неподалёку от некроманта, колдовавшего над телом.

Послушав своих разведчиков, Врод Занз-Ундикравн разразился таким зычным хохотом, что все прочие случаи грубого смеха отшибинского вождя на его громовом фоне выглядели бы молчаливой тонкой улыбкой. Лимн и Зунг тоже довольно хихикали.

Итак, Флютрю не пришлось собирать тело Чичеро воедино. Ему полагалось лишь вдохнуть силу посмертия в доступные разрозненные части, а иллюзию единого организма всадника брались создать ловкие карлики.

И карлики доказали, что не зря ходили в напарниках удальца Штонга. За какие-то пару часов они так освоились с частями тела Чичеро, что могли выглядеть настоящим посланником Смерти. Они забирались под его чёрный плащ как вдвоём, так и поодиночке. И притом ухитрялись ловко вышагивать пешком и сносно скакать верхом на грозном боевом коне — по закрытому в эти дни от посторонних глаз внутреннему двору Глиняного дворца.

Карликам так понравилось прятаться под плащом, жонглируя частями тела, оставшимися от Чичеро, что им захотелось освоить в таком же роде и коня. Внутри коня осталась полость, но не очень большая; карлик в ней мог бы поместиться лишь в позе эмбриона. Флютрю и рта не успел раскрыть, как самоуверенные разведчики вытащили длинные ножи и стали расширять дыру в этом и без того удачном произведении его некромантского искусства.

Конь, уже поднятый некромантом (и наделённый какой-никакой посмертной чувствительностью), стонал и пронзительно ржал от такого жестокого обращения, но изуверы не унимались. Хотели добиться ручного управления конечностями коня, циркачи чёртовы!

Впрочем, необходимость помещения кого-то из карликов внутрь коня подтвердил и вождь Занз-Ундикравн (ему мстительный перестраховщик Флютрю не преминул пожаловаться). На задании-то разведчиков будет трое, напомнил вождь. А что безголовый труп Штонга уже не удастся включить в качестве третьего напарника к Лимну и Зунгу, так на его место уже ищут и легко найдут другого карлика, может даже лучше прежнего.

* * *

И вот замена Штонгу нашлась — где-то далеко за пределами известных Флютрю окрестностей Дыбра, в долине Збуш Книл. Отныне посланника Чичеро представляли Лимн, Зунг и Дулдокравн, который дополнил их тройку. Новенький оказался не настолько ловким, как Лимн и Зунг, и тем более не мог претендовать на адекватное замещение Штонга, но — надо отдать ему должное, управление восставшими останками посланника Чичеро освоил вполне сносно.

Зато этот Дулдокравн был потомком обедневшей младшей ветви того самого рода Краунов, к которому принадлежал и сам вождь. Поэтому-то, как настоящий аристократ крови, — он получил такое образование, какое и не снилось ловкачам Лимну, Зунгу и Штонгу.

Вождь как раз задумал миссию, в которой образованность полезна. Ехать-то карликам предстояло в Цанц, а там есть кому поставить тонкий вопрос, чтобы сбить с толку выскочку-простолюдина.

Дождавшись, когда природные акробаты вполне освоятся с телесностью Чичеро и его коня, Флютрю, по специальному приказу вождя, вновь приступил к своему колдовскому ремеслу. Ибо для того, чтобы хоть кто-нибудь разбирающийся в людях и мертвецах принял ужимки троих карликов за благородные манеры Чичеро, недостаточно будет всей ловкости сынов Великого народа Отшибины. Да и простоватые лица карликов весьма отличаются от тех лиц, какими располагают подлинные посланники Смерти — утончённых, умудрённых послежизненным опытом.

Ранее Флютрю возился с частными заданиями — подъёмом набальзамированных деталей коня и посланника, превращением их в детали достаточно лёгкие и податливые для акробатического мастерства карликов. Теперь ему предстояло средствами той же некромантии преобразить всю картину: превратить троих живых карликов и детали коня с посланником в два целостных мёртвых существа, в два организма, способных к взаимоперетеканию: один конский и один человеческий.

И, конечно же, главную роль в предстоящем обряде Флютрю отводил не живым карликам и не ошмёткам тел. Условием, обеспечившим саму возможность задуманного, стала «призрачная шкатулка» с подлинной тенью Чичеро, которая нашлась в том же огромном мешке, что и все конско-человеческие расчленённые останки.

Совершая последний обряд, главный некромант Отшибины чувствовал себя подлинным подателем Жизни и Смерти, способным на небывалое. Силой единственно своего стремления превращать живое в мёртвое, а мёртвое в живое. Такая способность возносила его на ту высоту, о которой он мечтал в годы ученичества у мудрого Гру (и ради которой некогда — ещё заживо — избрал стезю некромантии).

Правда, и возносясь к вершинам своего ремесла, Флютрю не чувствовал себя безупречным. Ему пришлось использовать в посторонних целях столь интимную субстанцию, как тень Чичеро. Перед самым обрядом он извлёк «призрачную шкатулку» с тенью из рукава своей мантии и прошептал: «Прости, посланник. Тебе всё равно уже никогда не быть собой подлинным, послужи же на благо Отшибины!».

На всякий случай хитроумный Флютрю шептал эти слова на тайном наречии некромантов — чтобы для присутствующих карликов они выглядели как часть обряда. Правда, и сам Чичеро, к тени которого были обращены слова, этого наречия никогда не знал, но ведь не ради него же они были сказаны! Флютрю ими успокаивал исключительно собственную совесть.

Сейчас он вторично вводил в посмертие человека по имени Чичеро из Кройдона. Правда, теперь этим именем будет наречён иной человек (вернее, иное, более сложное существо), но — и не вполне иной (не вполне иное).

В тот раз Флютрю выполнял волю своего учителя Гру, ныне заказчик обряда — вождь Отшибины. Тогда пришлось поднимать недавно бальзамированное тело юного Чичеро, теперь материал для посмертия разительно поменялся. И Чичеро был не посланником, а простым человеческим воином. И если прежде выбирал Смерть сам Чичеро, то сейчас о добровольности его участия в обряде судить не приходится.

Многое, изменилось. Неизменно лишь главное условие — всё та же самая тень, заключённая в запечатанную шкатулку.

А ещё прежним остался мастер, совершающий обряд, что его не вполне, но — оправдывает. К преображению в мёртвого посланника Чичеро троих живых карликов и кучи конских и людских частей тела вновь приложил руку он, Флютрю. И, как истинный Отец-во-Смерти, он может властно сказать: я тебя породил к великой Смерти один раз, я же тебя в неё вобью и вторично.

И вот (надо же!) преображение произошло. Все присутствующие — вождь, телохранители, сам Флютрю — аж вздрогнули! Всадник, в котором, поддаваясь ужимкам троих разведчиков, они уже давно как бы признавали посланника Чичеро, у них на глазах действительно превратился в Чичеро. С его лицом, манерами, голосом, с его особенной посадкой в седле.

И сразу стало ясно, что прежний всадник Чичеро (творимый карликами до финального вмешательства Флютрю) был уж точно совсем не Чичеро; он походил он на себя ничуть не больше, чем бывает похожа сделанная на потеху толпе грубая любительская пародия подвыпивших недоброжелателей.

— Ну, порадовали, актёришки! — похлопал вождь ладонями, как только опомнился.

Флютрю не стал объяснять, что актёрство карликов — теперь не просто мастерство. Каждый из них, незаметно для себя, получил невидимую прочную связь с подлинной тенью Чичеро. Тень заключена в «призрачной шкатулке», которую они повезут в кармане плаща, тогда как тень Чичеро поведёт их…

Заметили ли что-то карлики, в движениях которых появилась дивная слаженность, ведомая верным контуром изображаемого предмета? Вряд ли, усомнился некромант. Скорее, им всё ещё кажется, будто они остались сами собой — со своей культурой, желаниями, долгом. И всё обстоит почти так, как им кажется: они будут сами собой — но лишь до того момента, как им придётся сложиться в фигуру Чичеро. И вновь станут собой — но лишь с того момента, как им удастся выбраться из-под плаща посланника.

Вот Чичеро — тот никогда уже собой не будет. Он будет возрождаться — но в «карличьем» обличье, и лишь в те моменты, когда Лимн, Зунг и дальний родственник вождя соизволят им стать. И он перестанет возрождаться, когда прикрывшиеся его именем разведчики завершат выполнение своей тайной миссии.

Глава 8. Послушная воля к восстанию

Пропадая целыми днями в центральных помещениях Глиняного дворца, Флютрю редко наведывался в свою башню и с болью (даже с некоторой жутью) смотрел на то, что происходит с поднятым им трупом Штонга. Труп, понятное дело, гнил, и появление в нём хозяина не сильно могло затормозить запущенные уже процессы.

Будучи мертвецом, Флютрю почти не воспринимал запаха, но знал, что для живого человека смрад, царивший в его башне в эти дни — почти запределен. И если бы родня Штонга — после того памятного случая, когда она всей толпой пришла к некроманту просить посмертия для героя, — хоть раз ещё об этом герое вспомнила, её ждал бы неприятный сюрприз. Но родня удовлетворилась видимостью успеха, само же общение с поднятым телом — не настолько её привлекало. Так уж случилось, что Штонг теперь обитал в башне у Флютрю: идти ему в родном Дыбре было некуда.

Пытаясь приостановить разложение тканей, некромант ежедневно сбрызгивал тело Штонга специальными (не самыми дорогими) бальзамами, но достигал этим не многого. Дорогие бальзамы тут бы тоже не помогли. Сама суть Штонга, насколько она сидела ещё в этом теле, распадалась тоже.

Уже в день подъёма тела у новоявленного Штонга проявились два его преобладающих душевных состояния — дурашливо-весёлое и глубоко-печальное. Другие состояния сразу выпали, остались забытыми в живом периоде существования. Теперь же дробились и пропадали те два, которые будто бы сохранились в скудном трупном посмертии. Убеждая себя, что получает бесценный опыт своего ремесла, Флютрю вместо отдыха и сна беседовал со Штонгом. Эти несколько натянутые диалоги позволяли вести учёт ежедневным потерям героя.

Весёлые переживания Штонга всё более уступали место печальным, а то жонглирование собственной головой, к которому он пристрастился, всё чаще сопровождалось нанесением этой голове умышленного ущерба. Раздражение, которое вызывала у Штонга собственная голова, легко понять, ведь эту неудобную в переноске часть тела ему приходилось таскать в руках, то и дело где-то её забывая и вновь возвращаясь за ней.

Состояние тела и души Штонга сейчас могло бы обрадовать разве что вождя Великого народа Отшибины, но и он, полностью уйдя в свои разведывательные планы, поднятым героем больше не интересовался. Чему Врод Занз-Ундикравн уделял внимание, так это настроениям в своей столице, которые были решительно не в его пользу.

* * *

Превращение троих карликов в посланника Чичеро, почти неотличимого от оригинала, вождя окрылило. Теперь он часто уединялся со своими советниками, чтобы уточнить задания для Лимна, Зунга и Дулдокравна. Флютрю догадывался, о чём идёт речь за закрытыми дверями совета старейшин. Конечно же, об увеличении территории Великой Отшибины за счёт местностей, до сих пор населённых людьми.

Зачем вождю направлять разведчиков в город Цанц, Флютрю понимал тоже. В наследственном имени Врода Занз-Ундикравна «Занз» на языке карликов означало не что иное, как «Цанц». Уже не одно поколение предков вождя мечтало воцариться в Цанце. Новоявленному Чичеро предстояло послужить этой честолюбивой идее.

Правда, Управитель Цанцкого воеводства Умбриэль Цилиндрон — тоже властитель далеко не робкого десятка. Вряд ли он пропустит на своё место честолюбивого карлика из тщеславной Отшибины.

Когда совет под председательством вождя пришёл к какому-то единодушному мнению, на его заседание пригласили Лимна, Зунга и Дулдокравна. Наверняка — за получением окончательных указаний, чтобы немедленно трогаться в путь (время не ждало). В чём эти указания состоят, Флютрю мог только догадываться, ибо вместе с охраной остался перед закрытой дверью в зал совета. Его, мертвеца, не принадлежащего к Великому народу, Занз-Ундикравн избегал посвещать во многие подробности.

Из зала совета разведчики вышли с высоко поднятыми головами. Предложенная миссия им явно льстила. Тройка карликов спустилась во внутренний двор, где их ждал мирно пасущийся конь и аккуратно сложенное на плаще тело Чичеро, несколько намокшее под дождём.

Зунг через специальное отверстие в спине забрался внутрь коня, Лимн и Дулдокравн завернулись в чёрный плащ и сформировали собой всадника. В это время охранники отпирали ворота, что открывались в потайной туннель, ведущий из внутреннего двора Глиняного дворца куда-то наружу. Великий вождь Врод Занз-Ундикравн следил за отбытием разведчиков из выходившего во двор окна своих покоев.

Но случилось неожиданное для всех: Чичеро, сформированный из Лимна и Дулдокравна, несмотря на открытый путь, молча сидел на коне и не трогался с места. Шёл дождь, капли стекали по его лицу — лицу Лимна, и было ясно, что посланник Смерти чего-то ждал. Чего же?

Ах да, он же со мной не простился, по-своему истолковал его ожидания Флютрю и, пригибаясь под усиливающимися дождевыми струями, подбежал к всаднику. И верно, тот заговорил. Но без сантиментов, а исключительно по делу.

— Позови ко мне вождя, некромант, — велел Чичеро свистящим голосом посланника Смерти.

Флютрю, закрывая лицо от дождя, взглянул в оранжевые карличьи глаза (прежде у Чичеро были карие) и спросил:

— Что-то не так? Что-то забыли?

— Да, что-то забыли, — согласился Чичеро. — Позови ко мне вождя, Флютрю. И сам останься.

Никто из разведчиков до сих пор не позволял себе такого тона. Похоже, заигрались они в посланника Смерти. Но пауза длилась, Чичеро молча ожидал, и Флютрю, кивнув, бросился-таки к крыльцу, двери которого открывались в покои вождя.

Вождь уже шёл ему навстречу, сопровождаемый телохранителями. Он излучал недовольство.

— Чего они хотят? — резко бросил Занз-Ундикравн, нервно тиская топорище, — Если они что-то пронюхали о судьбе Штонга и начинают капризничать, то как бы им самим следом не отправиться!

— Они просят вас лично пожаловать, а в чём дело, не сказали… — бормотал некромант, — верно, что-то ещё не обсудили…

Разгневанный вождь вышел под ливень. Он остановился перед всадником и запрокинулся назад, чтобы смотреть на него сверху вниз. Дождь хлестал ему прямо в недобро сощуренные глаза.

— В чём дело, разведчики? Что вам ещё непонятно? Что не обсудили?

— Не кипятись, вождь. Со мной ты пока ничего не обсуждал. Я как раз жду, что ты это сделаешь.

— Наглость наказуема, Лимн, — с ледяным спокойствием произнёс вождь, а руки его привычным движением уже сдёргивали с перевязи топор.

— Я не Лимн. Запомни это, вождь карликов. С Лимном ты договорился. Со мной — нет.

Врод Занз-Ундикравн молниеносно замахнулся своим топором, и жалко скулящие Лимн с Дулдокравном посыпались с боевого коня Чичеро в натоптанную копытами грязь, а затем вскочили, умоляя о пощаде.

— Так-то лучше, — ухмыльнулся вождь. — Ну и в чём дело?

— Мы не знаем, как получилось! — взвизгнул перепуганный Лимн, который только что разговаривал с вождём совершенно иначе. — Мы не виноваты! Нам всё понятно, мы готовы выполнять поставленную вами задачу.

— Ну, раз так, скачите. И чтобы через миг духу вашего во дворце не осталось!

Врод Занз-Ундикравн, не убирая топора, кивнул униженным разведчикам на коня. Те, путаясь в мокром плаще посланника Смерти, полезли наверх, на ходу складываясь в фигуру Чичеро. Как только сложились, Чичеро подбоченился и левой рукой натянул поводья, запрещая коню трогаться с места.

— Спрячь топор, вождь карликов, — сказал Чичеро, — нам нужно поговорить.

— Что за шуточки, Дулдокравн? — рявкнул вождь в лицо тому из разведчиков, который на сей раз оказался сверху.

— Меня зовут Чичеро! — раздельно произнёс Чичеро. И правда, лицо Дулдокравна преобразилось: если не видеть, как он забирался на плечи Лимну, можно было бы и впрямь предположить…

— Некромант, ты что-то понимаешь? — обратился вождь к Флютрю. — Было бы лучше, если бы понимал!

— Вас… зовут Чичеро? — переспросил Флютрю.

Фигура на коне кивнула.

— Но вы не можете быть посланником Чичеро!

— Почему же? — поинтересовалась фигура.

— Потому что вас… больше нет!

— Как это меня нет? — возмутился Чичеро.

— Вместо вас имя Чичеро теперь носит тройка разведчиков господина вождя… Прежнего же Чичеро теперь просто нет! Вас нет, Чичеро! Посмотрите-ка на своё тело: это не вы, это Дулдокравн и Л�

Роман удостоен Приза Читательских Симпатий Международного конкурса крупной прозы «Триммера-2012»

Глава 1. Осень здешнего мира

Цок-цок-рррх-цок…

Осень – время для зависти. Живые люди в здешнем мире всегда найдут случай позавидовать состоятельным мертвецам, но все лучшие поводы для зависти даёт она. Ох уж мерзкая пора! Косые ливни хлещут прямо в лицо, ветры пронизывают до костей всякое живое тело, и только мертвецам хоть бы что: их согревают изнутри дорогущие бальзамы.

Осенью во всём человеческом ярусе темно и тускло. Под густыми тучами мрачнеют облетевшие кленовые рощи, пронзительно чернеют стволы и ветви, превращается в грязь напитанная влагой почва. Только Большая тропа мёртвых – широкая прямая дорога, вымощенная тёмно-серым отшибинским камнем – выглядит светлой полосой на этом безрадостном фоне. Говорят, её вымостили сами подземельные мертвецы из Шестой расы, обитающей в нижнем ярусе.

Да и не просто говорят, а так и есть: утомились тамошние мертвецы от здешнего варварства, затеяли строительство дороги, чтобы ног своих не марать, а ходить по ней – светлой, значит, поступью.

А ещё говорят, Большая тропа мёртвых идёт аж до луны. Только врут: упирается она в два Порога Смерти – западный и восточный. А за Порогами – никакая не луна. Там Запорожье. И в том Запорожье мертвецам очень весело и привольно. Повеселиться бы и живым, но только они там не выживут. Природа там совсем другая – неживая, очень красивая!

Ох и грустно порой оставаться живыми, когда в здешний мир явилась сама Смерть. Обидно стоять, ютясь от дождя под дырявым навесом на дозорной башне у обочины Большой тропы мёртвых и провожать взглядом мертвецов. Особенно их рыцарей – удачливых и гордых, путешествующих на крылатых конях. Эти кони также мертвы и потрясающе хороши; правда, не летают, но как далеко они прыгают, когда хорошенько разбегутся, да раскинут свои кожистые перепончатые крылья…

Цок-цок-рррррхх-цок…

Посреди осенней непогоды – два неудачника на бревенчатой дозорной башне, два живых человека в серых куртках смотрителей. Давно продрогли от сырости, а не уйдёшь погреться. Башня-то на виду – стоит у Большой тропы мёртвых близ поворота на пещерный город Цанц. Человек постарше, тот хоть привычный: пару лет уже так простоял, и ничего ему. Вот и учит молодого, перекрикивая шум дождя, нудит всё об одном и том же:

– Обвыкнешься быстро. Работа у нас здесь несложная, только не весёлая. Знай себе на дорогу пялься и заноси в специальный журнал всякого, кто проедет. Если едет кто живой, обязательно надо спуститься с башни, остановить, опросить, кто таков.

– Что, каждый раз?

– А кто здесь ездит? Почитай, одни мертвецы. Мертвец едет – к нему не пристаём! Смотрим только на внешний вид и отмечаем, откуда и куда двигался.

– А коли живой, да не остановится?

– Дурья башка! Так арбалеты-то на что?

– И что, прямо стрелять?

– Если он живой – да. Вмиг помертвеет.

– А коли мёртвый?

– Смерть тебя сохрани ошибиться! – хохочет бывалый смотритель. – Что такое арбалетные болты против мертвеца: ну, проделают пару дырок в теле его набальзамированном, но уж точно не повредят. Мёртвого арбалетный болт только разозлит. И здорово разозлит, ведь боль они немного чувствуют… Почему, думаешь, нам из оружия выдали одни арбалеты?

– Почему?

– А не доверяют нам мёртвые благодетели!

Цок-цок-рррррррхх-цок…

– А вона кто-то из Отшибины едет! – замечает смотритель-новичок. – Ну что скажешь, живой он, али мёртвый?

– Ясное дело, мёртвый. Ты на плащ его глянь: такие носят только рыцари Ордена посланников Смерти! Да и конь у него крылатый: живого такой конь, поди, не признает.

– Как-то криво идёт этот конь…

– Хромает, никак?

Цок-цок-рррррррррррхх-цок…

На боевом коне вороной масти восседает всадник, закутанный в широкий чёрный плащ особого фасона. Конь с усилием шагает по мокрому серому камню, сложив крылья и бессмысленно тараща голубые глаза. Припадает на заднюю левую ногу. Редко встретишь, чтобы мёртвая тварь выглядела столь жалкой.

Два живых человека на дозорной башне равнодушно скользнули взглядами по седоку, но достоинства такого коня грех не обсудить:

– А дохромает ли эта кляча до Цанца? – усомнился младший смотритель.

– До Цанца? Пожалуй, дохромает, – разрешил старший.

– А коли до самого Порога Смерти?

– Нет, не дохромает. Никак не дохромает. Разве взлетит?

– При таком дожде не взлетит.

– Пожалуй, не взлетит.

Всадник, сверкнув из-под плаща злым янтарным взглядом на болтливых смотрителей, пришпорил предмет их спора. Болезненный – с подволакиванием – стук подков по скользкому мокрому камню участился.

– Пожалуй, и до Цанца не дохромает, – заметил старший из живых людей. Трудно не согласиться.

Внезапно стук копыт хромого коня прекратился и раздался грохот падения. Смотрители вздрогнули и впились взглядами в большое чёрное пятно на фоне серокаменной дороги. Судя по пятну, всадник свалился вместе с конём. И всё же оно как-то странно меняло свои очертания, с трудом различимые за дождевой завесой.

– Сбегай помоги, – с хитрой ухмылкой послал новичка старший из смотрителей, – мы обязаны помогать проезжающим мертвецам.

Младший помедлил, хотел что-то возразить. Оно и понятно: всадник, по всему видать, был кем-то из элитных посланников Смерти, а эти надменные существа весьма не любят выглядеть смешно. Того и гляди, отплатит за помощь не по-доброму…

– Чего замер, не ясно что? – спросил старший, раздражённый его колебаниями.

На всякий случай посланный потянулся за арбалетом, но был одёрнут:

– И не думай! Кому я тут всё втолковывал?

Юноша нервно улыбнулся, соглашаясь. Нехотя спустился, вышел под дождь, ёжась от холода. Он сразу же разглядел бесформенное чёрное пятно на камнях. Так и есть, оступившийся конь не успел развернуть крылья, чтобы удержать равновесие. Теперь он неловко лежал, накрытый рваными кожистыми перепонками, причём защемил ногу седока.

Только и седок выглядел странно: он словно разделился. Отдельные его части тела – руки, нога, голова – при падении отвалились и валялись теперь рядом, а у туловища в прижатом конём плаще, пытаясь его извлечь, суетился какой-то маленький кругленький чёрный человечек. Таких здесь не видели.

– Ты кто такой? – спросил младший живой человек. И тут же узнал янтарную искру злобного взгляда. Это именно карлик – но задрапированный под высокого мёртвеца в чёрном плаще – проехал мимо дозорной башни на коне-инвалиде.

– Не твоё дело, – ответил карлик низким свистящим голосом, типичным для посланников Смерти. Только вот карликов среди всего корпуса посланников Смерти отродясь не бывало. Тем более – живых карликов.

Под взглядами смотрителя дороги карлик пытался поставить на ноги мёртвого хромого коня – что ему, как ни странно, удалось. Правда, злополучная левая задняя нога животного при этом отлетела, и конь неустойчиво покачивался на трёх оставшихся. Право же, и для мёртвого скакуна этот держался молодцом. Взвалив на него чёрный плащ, в который, как в мешок, упаковал все вывалившиеся части коня и всадника, карлик вскочил следом, с непостижимым проворством и сам завернулся в плащ, расправил широкие накладные плечи, вытянулся вверх, приосанился.

Когда конь на трёх оставшихся ногах, с усилием волоча по земле сломанное крыло, продолжил движение, наблюдатель этой сцены опомнился. Надо было остановить странного всадника и переписать его документы… Вот только язык смотрителя не слушался, а трёхногий конь набирал скорость.

Вернувшись к башне, младший смотритель крикнул старшему:

– Это был не мертвец, а какой-то живой карлик! Он уехал и не назвался. Зря ты…

– Что ж ты арбалет не прихватил? – услышал он в ответ нахальный упрёк.

Новичок под насмешливым взглядом товарища метнулся вверх по лестнице башни, сорвал с гвоздя арбалет, стал взводить тетиву. Только необычный путешественник к тому моменту уж скрылся.

– Остынь, стрелок, – ухмыльнулся старший из смотрителей, – положь оружие; вот тебе «Журнал проезжающих», заполняй…

– Поди, доберётся-таки до Цанца, – процедил младший, всё ещё пытаясь прицелиться.

– Пожалуй, – отозвался старший. – Не удивлюсь даже, если дотащится и до Порога Смерти.

– Все мы там будем, – философично изрёк младший и ослабил тетиву арбалета.

* * *

Наземные строения пещерного города Цанц показались в часе езды от Большой тропы мёртвых. Сквозь плотный туман едва просматривались силуэты некоторых башен. В наземной части жили и держали лавки в основном живые жители города, привычные к сырости здешнего климата и недооценивающие каменный уют пещерного быта.

Окликнутый передней заставой, скрытный всадник в чёрном плаще остановил коня у надвратной башни и подождал стражника. Тот оказался мёртвым, о чём ещё издали можно было догадаться по блестящим из-под форменного серого плаща щегольским серебристым доспехам – живые таких не купят. Приезжий молча подал подошедшему мертвецу свои документы – личный ярлык и подорожную.

– «Чичеро из Кройдона, что в Серогорье. Рыцарь Ордена посланников Смерти, ветеран битвы за Отшибину, умер двести пятьдесят пятого года от основания Порога Смерти», – прочитал тот, прикрывая свитки плащом от косого дождя. – Это ваши документы?

– Мои! – пронзительным шёпотом, от которого покачнулись тяжёлые от влаги вымпелы над входом, отозвался прибывший. Живой стражник бы отшатнулся, но мертвеца так просто не проймёшь.

– «Направляется в Цанц по поручению Верховного магистра некрополей земли Нижняя Отшибина», – продолжил чтение мёртвый стражник. И быстро спросил, косясь на коня-инвалида:

– Цель приезда?

– Аудиенция у господина Управителя Цанцкого воеводства; деловые контакты.

– Всё в порядке, посланник. В Цанце вам рады. Проезжайте, – мертвец дружелюбно оскалился, возвращая грамоту. Ответную улыбку закутанного в плащ Чичеро весело отразила серебристая кираса.

Через площадь от Мертвецких ворот, в которые въехал всадник, располагался трактир. Судя по сиплым воплям зазывалы, лучший в наземной части города:

– Номера для благородных мертвецов! Только у Блюма Ларколла в трактире «Живые и мёртвые»!

На вывеске красовался розовощёкий скелет в доспехах Легиона Смерти, восседавший на пивном бочонке в обнимку с пышнотелой живой девицей.

У трактира посланник Смерти Чичеро спешился и что-то шепнул на ухо своему понятливому коню. Тот встал как вкопанный, и хозяин почёл за лишнее его привязывать. Конюху, метнувшегося было от крыльца, где он точил лясы с подавальщиками, Чичеро возразил своим неподражаемым шёпотом:

– Я сам заведу своего коня. После.

– Но ваш конь…

– Знаю, без ноги. Я сам им займусь.

Конюх расплылся в доброжелательной улыбке. Чаевые за присмотр и уход за конём сорвались, но не показывать же мертвецу своё разочарование. Да и заниматься таким покалеченным конём – дело сомнительное и опасное.

На длинных негнущихся ногах гость города Цанц под усилившимся ливнем стремительно двинулся ко входу в трактир.

– Хозяин в общем зале, – угодливо сообщил посторонившийся зазывала, распахивая двери.

Общий зал дохнул перегаром и прогорклым свечным маслом. За длинными дубовыми столами пьянствовали многочисленные живые – всё больше мелкие торговцы в линялых куртках. Скверное вино, доброе пиво, яичница и рыба с запахом болотной тины поглощались ими с равновеликой жадностью. Мёртвых посетителей, вопреки названию трактира, здесь не было. Чичеро стал единственным исключением и тем привлёк общее внимание, которому не обрадовался, ибо странности его поведения обнаружились перед всеми.

От цепких взоров посетителей не укрылся живой блеск его глаз при виде яичницы – небывалое дело, ведь чтобы мертвецу почувствовать голод, его надо не кормить пару месяцев. А дальше посланник Смерти не без труда отвёл взгляд от вожделенного блюда, и его внутренняя борьба стала и вовсе необъяснимой. Подумаешь, сложность: заказать ли себе яичницу?

Трактирщик Ларколл – так его назвал зазывала – принимал заказы за стойкой. Он оказался рослым живым детиной с бугристым бритым черепом, грубо татуированным эмблемой дружины орудийцев Владыки Смерти. Завидев орденский плащ Чичеро, детина тут же ему кивнул, хвастаясь татуировкой:

– Желаете выпить с дороги?

– Кружку пива! – как-то нехотя бросил Чичеро, кутаясь в мокрый чёрный плащ. Заказ выпивки в трактирах был традицией, не нарушаемой даже высокопоставленными мертвецами, которые, строго говоря, в алкоголе ничуть не нуждались: их тела были и так раз и навсегда набальзамированными.

Ларколл нацедил из бочонка лучшего цанцкого пива и подал его с поклоном, снова представив янтарным глазам посетителя свою бугристую макушку. Наколотые на ней эмблема и дата полувековой давности намекали, что право открыть трактир в Цанце предки Ларколла заслужили самоотверженным обслуживанием баллист в период осады Цитадели Живого Императора.

– Здоровье Владыки Смерти! – произнёс прибывший ритуальную фразу.

– И да сгниют кости Живого Императора! – откликнулся Ларколл. – Что-нибудь ещё?

– Комнату. Лучшую. Плачу некроталерами.

– Другого и не принимаем, – поспешил заверить трактирщик. – Первый номер, вход на лестницу со двора, второй этаж налево. Один золотой в сутки, оплата вперёд.

– И яичницу в номер. Три порции! – словно совершая некое благодеяние, добавил Чичеро.

– С вас полтора некроталера.

Поскольку наступил момент оплаты, посланник Смерти Чичеро допил пиво и выудил из тяжёлых складок плаща золотой полуторный некроталер. Нарочито небрежным движением метнул монетку на стойку. Монета очень долго, неожиданно долго вертелась и подпрыгивала, и пытающийся её прижать ладонью к доскам стойки трактирщик всё время промахивался, она же, рикошетом отскакивая от его растопыренных пальцев, продолжала свой танец.

Наконец неловкие удары ладонью достигли цели, монетка прекратила сопротивление и перекочевала в карман трактирщика. Чичеро Кройдонский при этом, казалось, не мог сдержать разочарования, даже может, едва обуздывал желание вновь завладеть монеткой. Перехватив его взгляд, благоразумный трактирщик поспешил отойти – под предлогом обслуживания других посетителей.

Чичеро резко повернулся и направился к выходу из трактира. Воротясь к своему коню, он повёл его к конюшне, причём так взглянул на околачивающегося поблизости конюха, что у того пропало желание войти следом. Вместо этого конюх приник любопытным глазом к известной ему щели между досками. Увиденное в тусклом свете укреплённого у входа фонаря его, надо полагать, поразило, но вряд ли позабавило.

Изнутри высокой неладной фигуры прибывшего посланника Смерти неожиданно выпрыгнул маленький кругленький живой человечек, сам же посланник Смерти при этом осел на пол. Ещё двое таких же резвых человечков выскочили изнутри коня – и все втроём быстро-быстро залопотали на своём неудобопостигаемом визгливом наречии. Кажется, такие карлики водились где-то в лесостепных и горных районах Отшибины.

Человечки, определённо, ругались. Они не только кричали друг на друга и одаривали злобными взглядами. То и дело кто-то из них давал другому затрещину, причём больше всех получил тот карлик, который выскочил из мертвеца Чичеро. Словно ничуть не утомлённые дорогой, которую один из них проделал верхом, а двое других, похоже, – своими ногами со всадником на плечах, злобные карлики столь азартно тузили друг друга, что звуки ударов раздавались весьма далеко. Не кажись Чичеро элитным мертвецом, от которого стоит держаться подальше, эти звуки возбудили бы любопытство во многих слугах и посетителях трактира Ларколла.

Затем – столь же неожиданно – карлики помирились. Оглянулись в поисках непрошенных свидетелей ссоры, но никого не приметили, кроме нескольких случившихся здесь лошадей. Откуда-то молниеносно извлекли огромный мешок, побросали туда ошмётки коня и некоторые части тела всадника. Затем все трое маленьких живых человечков закутались в чёрный плащ Чичеро, усевшись друг другу на плечи. При этом нижним оказался тот карлик, который ранее играл роль всадника и договаривался с трактирщиком. На плечи верхнего лёг тяжеленный мешок. Встряхнувшись, чтобы принять очертания посланника Смерти, сборная фигура Чичеро покинула конюшню и под завесой дождя двинулась к зданию трактира – занимать снятый номер.

* * *

В тёмное время суток дозорная башня светится, как маяк в ночи, капли дождевые подсвечивает (это чтобы мёртвые путешественники впотьмах с пути не сбились). Волшебные огни не ослепляют и самих смотрителей, позволяют зорко глядеть на вверенный их наблюдению участок Большой тропы мёртвых.

Вечерней порой по мокрой дороге, мощённой серым камнем, на плохонькой бескрылой живой лошадке приехал Стрё – старейший дозорный прилегающего к Цанцу участка Большой тропы мёртвых. Старейший – и по должности, и по годам. А уж болтлив! То-то ежедневный объезд своего участка (а в нём четырнадцать дозорных башен) занимал у Стрё весь день без остатка.

Как добрался старый Стрё до последней башни, расположенной у поворота на Цанц, тут же затеял разговор с младшим смотрителем. Обрадовался, гриб старый, новым ушам, и давай язык чесать. И о чём? О Большой тропе мёртвых!

Мол, длинна Большая тропа мёртвых – живому путнику и до середины её не дотащиться. Отчего же? А не для живых сия тропа, и не живыми выстроена. Вымостили её мертвецы в начале Второй эпохи, весь здешний мир пересекли навылет с запада на восток. Живые при ней служат лишь смотрителями на дозорных башнях, да и то из великой милости. Работа-то ума большого не требует. Днём просто смотришь, кто проехал, ночью – жжёшь на башне яркие волшебные огни. То ли дело раньше…

А раньше-то что? Было время – Опасное Лихолетье – когда на этих дозорных башнях вдоль дороги неусыпно стояли мёртвые наблюдатели – и обстреливали из арбалетов всякого живого, выходившего на дорогу. Ибо ясно, зачем живым было здесь появляться: для грабежа и диверсий, не иначе. Но Опасное Лихолетье прошло, грабители да диверсанты повывелись, дорога стала безопасной. Особенно – близ обоих Порогов Смерти, да ещё в пещерных городах.

Пещерные-то города – Цанц, Бегон, Глукщ, Карамц, Уземф и ещё многие – все вдоль Большой тропы мёртвых тянутся. И служат для обитания мёртвых в мире ещё живых. Так-то.

А как вымощена Большая тропа мёртвых – заглядение! А ведь идёт через горы, леса, степи, пустыни и огромные варварские кладбища, те, что от середины Первой эпохи сохранились. И ведь далеко не везде сыщешь для дороги серый камень. Где же сыщешь? А в Отшибине – местности, откуда родом сам старый Стрё! Точнее, в каменоломнях Серогорья.

Так что без Отшибины – мертвецам никуда! Славься же, Отшибина, славься на века. Будешь ты, Отшибина, домом мертвяка. Сгинут над Отшибиной злые облака!..

– Отшибина, это сильно далеко? – невпопад спросил новенький парень.

Старого Стрё его вопрос слегка обидел и заставил вспомнить о цели приезда. Ежедневная проверка записей в журналах наблюдений. Смотрители – народ сельский, совсем простодушный, их писанина в журнале нуждается в особом контроле…

И ведь верным было предположение!

– Ну и что прикажете делать с вашей записью? – спросил Стрё, буравя выцветшими глазами обоих юнцов. Что за дуралеи поставлены смотрителями на дозорную башню у заворота на Цанц, важнейшую во вверенном ему участке Большой тропы мёртвых!

Смотрители потупились. Мол, кто ж его поймёт, что такое мимо них проехало – а в отчёт включить было необходимо. Точный учёт всех проезжающих по дороге – главная обязанность смотрителей. Вдруг какую важную проезжающую персону развоплотят разбойники – так чтоб было ясно, на чьём участке.

– Что я скажу господам некромантам? – продолжал старейший дозорный, тряся седой гривой. – Что мои смотрители не в состоянии отличить живого от мёртвого? Как это так: «местами мёртвый, местами живой»? Какими такими местами?

– Ну, может, они вдвоём ехали на коне: живой и мёртвый; но только мёртвый рассыпался, а живой его собрал и дальше поехал! – уточнил младший из юнцов, недавно поступивший на службу смотритель.

– Что за бред? Как это мёртвый может рассыпаться? Да он покрепче нас с вами будет! – горячился старейший дозорный Стрё, листая журнал наблюдения проезжающих.

– Это был неправильный мёртвый. И конь был неправильный. Мёртвый, но какой-то слишком мёртвый – он тоже вместе не держался.

– Вы понимаете, что некроманты пришлют инспекцию? – спросил старший дозорный, поёживаясь от холода. – А инспекторам только дай прицепиться. Того гляди, выгонят вас в шею, да мертвяками заменят. Те уж посообразительнее будут! Только и меня тогда уж с участка погонят: разве может живой командовать мёртвыми? Значит так: последний лист мы из журнала выдираем, пишем заново!

– А что нам написать?

– Пиши: «В пятом часу пополудни из Отшибины проехал господин посланник Смерти (мёртвый) в чёрном плаще на вороном крылатом коне (также мёртвом). Удалился в сторону Цанца». Написал?

Велик, слишком велик участок старого Стрё. Того и гляди, чего не заметишь – и прощай мечты старческие. А ведь мечтаешь о мелочи: заработать себе на посмертие. То ли дело – полузабытые мечтания заносчивой юности (стать посланником Смерти, заглянуть за Порог Смерти, побывать в Нижнем мировом ярусе)… Тьфу!

Так и умрёшь, как есть весь умрёшь, прежде чем мертвецом стать сподобишься. Особенно если твоё непосредственное начальство ведёт свои игры непонятные, участие в которых может закончиться не только повышением – вплоть до немедленного обряда причисления к мёртвым! – но и страшно подумать, чем. А зависит всё в конечном счёте от того, кто же таковы эти самые Лимн, Зунг и Дулдокравн, и какова их подлинная миссия.

Глава 2. Город мечты

Лимн, Зунг и Дулдокравн – так звали карликов, из которых состояли Чичеро Кройдонский и его конь. Дулдокравн обычно ехал сверху – но лишь потому, что бежать в качестве коня он умел гораздо хуже своих товарищей. Лимн и Зунг происходили из династий разведчиков, и многими шпионскими навыками владели настолько лучше, чем посланный вместе с ними отпрыск выродившейся ветви аристократической фамилии Краунов, – что видели в нём лишь обузу.

Стоило им остаться наедине, как они давали волю своему гневу, накопившемуся за весь период вынужденной конспирации. Они старались друг друга не зарезать (хотя у них было чем), ведь иначе их миссия пришла бы к неминуемому провалу, потому пускали в ход лишь тяжёлые кулаки. Дулдокравну уже который раз перебили нос и свернули на бок скулу, Зунгу – вмяли внутрь лица нижнюю челюсть, но карлики Великой Отшибины, – народ живучий. К тому же, помимо конспиративной магии эти трое худо-бедно владели и магией восстановительной.

В их драках то и дело страдал и реквизит – останки посланника Смерти и его коня. Вот его-то восстановить оказывалось сложнее всего. Из молодцеватого элитного мертвеца Чичеро постепенно превращался в потрёпанного войной горемыку – что на взгляд внешнего наблюдателя выглядело уже странно – войны-то давно прошли.

Первым и главным завоеванием некрократии в Отшибине и прилегающих землях стало установление прочного мира. Живой Император, будь проклято его имя, побеждён и низложен, и, хотя самому ему удалось скрыться от бдительного ока придворных некромантов Владыки Смерти, но всех своих сподвижников, способных встать под его красно-золотые знамёна, он растерял навеки. Тем подозрительнее выглядит покалеченный рыцарь Смерти на убогом коне, да ещё готовый удавиться при расставании с мельчайшими из своих монеток.

Когда карлики закрыли дверь первого номера и благоразумно задвинули изнутри на тяжёлый засов, драка между ними возобновилась. Первым били ненавистного Дулдокравна, потом вдвоём набросились на доселе слишком слабо пострадавшего Лимна.

В драке обреталось столь важное в ремесле разведчиков равновесие духа. Правда, ценой некоторых разрушений. Когда по завершении потасовки карлики, плюясь кровью, в изнеможении улеглись на дощатом полу, можно было подвести итог: Зунг метко подбил Дулдокравну горящий оранжевой злостью глаз, тот – проломил Лимну череп табуреткой. Плюс к этому – расколотый в щепы стол, забрызганное кровью бельё на постели. К счастью, табуретка не пострадала.

– Когда же? Когда же мы, наконец, начнём убивать не друг друга, а Их? – с вихрящейся злобой в голосе простонал Зунг.

– Уже скоро! – с воодушевлением воскликнул Дулдокравн, пытаясь не дать вытечь пострадавшему глазу. – Ведь мы уже в Цанце! А Цанц – последний крупный город мёртвых перед Порогом Смерти.

– Мы сделаем своё дело! – поддержал его Лимн. – И тогда… и тогда Они заплатят мне за всё: и за бедствия наших предков, и за эту мерзкую конягу, в которой нам пришлось так долго сидеть, и за заплаченные Им золотые, и за разбитую мне тобой голову! – И сказанное так распалило карлика, что, не в силах совладать с бурей чувств, он вскочил на ноги и резко пнул башмаком в живот не успевшего закрыться Зунга.

* * *

Чичеро Кройдонский, впервые оказавшись в Цанце – жемчужине среди некрополисов – отнюдь не был расположен к прогулкам и лицезрению архитектурных красот. Он спешил совершить нечто задуманное, а что задумано посланниками Смерти, то недоступно пониманию простых смертных (да и простых посмертных – тоже).

Ранним утром следующего дня он явился в Мертвецкий приказ, что у Пороховой башни, где подал прошение об аудиенции. Теперь оставалось ждать. Без милостивого согласия Цилиндрона – «Управителя и главы Цанцкого воеводства, Жемчужномудрого воеводы» ему, мертвецу Чичеро Кройдонскому, нельзя было не только приблизиться к подземной резиденции самого главы, но даже – вообще спуститься в подземную часть города. На люках и воротах, ведущих вниз, дежурила только мёртвая стража, не склонная к раболепству. В Чичеро эти стражники видели равного, но никак не высшее существо, которое надлежит везде пропускать.

В городе наземном, построенном в основном живыми людьми по своим меркам и правилам, Чичеро откровенно скучал. Быстрым нервным шагом он прошагал от Мертвецкого приказа до своего трактира, затем вернулся; обратился к чиновным людям что-то переспросить, остался недоволен ответом, чуть не пришиб какого-то живого переписчика, затесавшегося среди благообразных мертвецов, снова отправился в трактир и, не спрашивая еды, поднялся в свой номер, где и закрылся, после чего – это мог слышать весь трактир – какое-то время в гневе швырял мебель. Должно быть, его так вывела из себя отсрочка аудиенции.

В своей сегодняшней досаде Чичеро не заметил, что дождь утих. За весь день он даже ни разу не поднял взгляда ввысь, не воззрился на широкий просвет, открывшийся в стене осенних туч как раз над надвратной башней. А ведь на этом участке голубого неба в лёгкой дымке можно было узреть целых четыре воздушных замка – небывалое количество для здешних мест. Причём один из них завис на небольшой высоте, как бы дразня мёртвых обладателей нелетающих крылатых коней недоступной для них возможностью штурма.

Нет, Чичеро не походил на человека, который ждёт от неба добычи. И если нос его гордо торчал в небесную высь, то янтарные глаза (вернее, теперь единственный янтарный глаз) глядели исключительно сверху вниз. Что ж, зато посланник Смерти редко спотыкался – чего никак не скажешь о его давешнем коне, которого с прошлого вечера никто не видел.

Кстати, если Чичеро из Кройдона планировал не привлекать к себе всеобщего внимания, то это ему совершенно не удалось. Элитный мертвец, с видимым трудом расстающийся с золотом, удивителен уже тем, что при таком подходе к деньгам маловероятны более чем щедрые пожертвования бальзамировщикам и некромантам, обеспечившие ему посмертье.

Известно, что настоящие скряги пропускают тот миг, когда ещё не поздно провести дорогостоящий обряд, дабы обрести полноценное послежизненное бессмертие. Полоумные зомби, которые способны только к чёрному низкоквалифицированному труду – вот кто из них получается. И поделом.

* * *

Вести из Мертвецкого приказа, доставленные живым посыльным, пришли на удивление скоро – в тот же день к вечеру. Чичеро обрадовался, но не утратил и сильной злости, так что посыльный поспешил унести ноги – даже не заикнулся о чаевых. Едва дождавшись его ухода, Чичеро распался на составные части, причём часть по имени Зунг приложили носом о дубовый подоконник. Кажется, карлик пострадал за пессимизм своих прогнозов. Пессимисты Великого народа Отшибины обычно не доживают до реализации своих опасений.

* * *

Где-то там наверху, в наземной части Цанца дождь припустил с новой силой, и по мощёным улицам к отводящим каналам потекли потоки, но внизу город остался сух. Здесь осенью никто не умывается дождём, а летом – не изжаривается на солнце, от которого набальзамированные тела мёртвых начинают пусть и не дурно, но неестественно пахнуть.

Посланник Смерти Чичеро, пройдя подъёмные мосты и врата нижней (пещерной) крепости Цанца, торжественно вступил под высокие черномраморные своды подземной части города. Вот тут, и только тут наконец-то и начался подлинный Цанц. Это уже не кучка каменных башен, соединённых стенами, к которым изнутри прилепились деревянные лачуги омерзительных живых людишек, это уже начало подлинного Владычества Смерти во всём его блеске.

У пещерной крепости Чичеро встретил эскорт из шести высокопоставленных Слуг Смерти. Конечно, в покои Управителя его повели не по Парадному лестничному пути, а периферийными коридорами, да и винтовые лестницы на пути были слишком круты и неудобны – но и здешнего убранства было довольно, чтобы поразить воображение провинциала.

Громадные серокаменные блоки, отполированные до блеска, обрамляли дверные проёмы, резные колонны из красного мрамора поддерживали своды, огромные изображения Глаз Смерти с восьмигранными зрачками золотом блестели в чёрных подпотолочных нишах.

Элегантные мёртвые провожатые провели гостя в Зеркальный зал для аудиенций, огромный, точно целый мир, сияющий волшебными светильниками, многократно отражёнными в зеркалах. Такой зал могли выстроить лишь настоящие мёртвые. Живым – даже не повторить. Столько полированного камня, столько колонн, такая высота…

– Вас прислал… напомните, кто? – раздался голос откуда-то сверху.

– О Жемчужномудрый воевода! Я послан в ваше распоряжение господином Гру, Верховным магистром некрополей земли Нижняя Отшибина.

– Итак, вы прибыли из Отшибины, – констатировал плотный розовощёкий мертвец в коричневой чиновничьей мантии, который восседал на вознесённом под самый потолок высоченном чернокаменном стуле – уменьшенной копии Подземного трона Владыки Смерти.

Посланник Смерти подтвердил сказанное, но несколько при этом замялся.

– Что не так? – тут же поинтересовался наблюдательный Управитель.

– Единственно то, что и всё Цанцкое воеводство, по недавно найденным старинным летописям – тоже часть Отшибины, причём важнейшая. Если верить им, то, приезжая сюда, я отшибинской земли и не покидал.

Ответ посланника Смерти был сочтён остроумным.

– Стало быть, и наш бедный Цанц тоже находится на отшибе? – отсмеявшись, спросил Цилиндрон.

– Простите, мой господин, если патриот Отшибины вас задел, – смиренно произнёс Чичеро, – Но только современные отшибинские учёные отвергли идею о происхождении имени «Отшибина» от выражения «на отшибе».

– И откуда же оно теперь происходит? – с иронией откликнулся Управитель.

– От выражения «шибче», мой господин.

– Да что вы говорите!

– И это несомненно так. Исторически Отшибина стояла в центре мира. Поэтому она никак не могла бы находиться «на отшибе», каковое выражение означает дальнюю периферию. Именно с Отшибины, и даже с Цанца как исторического её центра, пошло творение мира. Оно шло «шибко», то есть мощно, сильно! Весь мировой потенциал присобрался в этой точке. Отсюда расширялся, раздавался в стороны Земной ярус мира, отсюда углублялись вниз первые Подземелья, отсюда же развернулись вверх и Небеса. Поэтому именно здесь появился самый Великий народ в мире. Поэтому именно сюда, завершая цикл мирового развития, пришли войска Владыки Смерти. И я знаю: отнюдь не случайно и то, мой господин, что вы, мой господин, выполняете свою бессмертную миссию именно здесь! Ничего не может быть случайно, если оно происходит в самом центре мира. Судьба распорядилась так, что Цанц находится в вечном управлении Умбриэля Цилиндрона!

Тут Умбриэль Цилиндрон расхохотался и заёрзал на своём высоком стуле. И выглядел он при том очень-очень довольным. Чичеро же склонился в глубоком поклоне, притом лицо его выразило благоговение, выглядевшее подлинным.

– А что слышно в Отшибине о Живом Императоре, будь навеки проклято его имя? – поинтересовался Цилиндрон, меняя тему. – Не собрал ли он новое войско, угрожающее нашему Цанцу?

– Живой Император, будь проклято его имя, в землях верной вам Отшибины в последнее время с войском не появлялся, – пылко отрапортовал Чичеро, – а коли появится, не быть ему больше живым: у нас его есть кому встретить!

Такой ответ посланника Смерти господину Управителю Цанцкого воеводства очень понравился, но вызвал и сомнение.

– И что же, у Живого Императора, будь проклято его имя, есть в вашей земле недруги? В прошлом он бывал принят в Отшибине, получал помощь, даже военную. Кто, как не эти ваши отшибинцы, научил его потопить цвет нашей Мёртвой гвардии в лесных болотах?

– Отшибинцы не таковы! – воскликнул Чичеро. – Враг получал помощь только от лживых имперцев. Коренные жители Отшибины – Великий народ – отказали ему в помощи. И они скорбят вместе с нами о потере славных сынов Смерти.

– Это что же за Великий народ?

– Имперцы называют этот народ… карликами, – нехотя признался Чичеро, – и они действительно невелики ростом. Зато они велики силою духа. И у них есть серьёзное основание ненавидеть Живого Императора, будь проклято его имя! Их предки по его приказу были заморены голодом.

– С этого момента поподробнее, – попросил Управитель.

– В последнюю войну было дело, мой господин, аккурат под её конец. Живой Император, будь проклято его имя, ещё имел большое войско, но наши боевые дружины уже прижали его к бесплодной местности близ Серогорья. Несколько верных ему горных замков сдерживали наш натиск, все горные тропы ещё контролировались живыми.

Одна беда терзала Императора, будь постоянно проклинаемо его имя: наша осада привела к тому, что его войско стало голодать. Тут бы всё и решилось – легко, без лишних жертв, но Живой Император, будь проклято его имя, замыслил нечестивый план. Он послал в известные ему селения Великого народа фуражиров, чтобы те скупали провиант для его армии. Но в этих селеньях уже тогда приняли сторону Владыки Смерти, и имперских фуражиров с позором выгоняли. То было свободное решение самоопределившегося народа, с которой доживающей свой век империи следовало считаться.

И тогда подлый Живой Император, будь проклято его имя, пришёл со своей Малой дружиной, и у каждого, кто отказывался продавать продукты, отнял их силой.

Он забирал всё, весь собранный урожай, обрекая целые сёла на голодную смерть. Его предупреждали, что их смерть будет на его нечистой совести, но он только смеялся. Он говорил, что успевает обчистить не все селения Великого народа, что жители других селений смогут поделиться с голодающими.

Он, конечно, лгал! Он знал, что у Великого народа не принято делиться, что каждый Великий тем и велик, что должен суметь прокормить себя сам.

Великий народ в голодающих селениях унизился попрошайничеством. Он приходил к благополучным селениям, но ничего не получал. И в этом была высшая правда, иначе бы Великий народ потерял себя, пошёл на поводу у гнусной империи живых, и хитрый план её главы увенчался бы успехом. Пришедших встречали камнями, стрелами, кипящей смолой поверх заборов. Началась резня: брат резал брата, а виноват – он, Живой Император, будь трижды проклято его имя!

Пока его войско – вместо того, чтобы развалиться, куда ему и дорога, – сопротивлялась справедливым требованиям Владыки, и, избегая судьбы, путём постыдных хитростей выходило из окружения, мерзкий вандал ничего не сделал для спасения Великого народа.

Начался настоящий мор, а с ним – и людоедство. Ведь не в обычаях Великого народа выдерживать голод, он достоин лучшей доли и всегда это право гордо отстаивает. В том трагическом году его достоинство спасалось людоедством. Целые роды истребляли сами себя, без надежды когда-нибудь приобщиться к Владычеству мёртвых…

Чичеро говорил, возвышая голос. Его неравнодушие заражало присутствующих; даже сам Цилиндрон в вышине широко распахнул мёртвые глаза, и, казалось, наблюдал картины голода среди карликов. Вот, значит как: Император сам создал себе врага! Теперь пусть только попробует сунуться в пределы Цанцкого воеводства. Его ещё на подступах перехватят вездесущие отшибинские карлики, известные своей свирепостью.

– И что же мне просил передать уважаемый Гру, Верховный магистр некрополей земли Нижняя Отшибина? – опомнившись от своих предвосхищений, произнёс Цилиндрон.

– Это я могу сообщить с глазу на глаз, – чуть помедлив, сказал одноглазый Чичеро. Цилиндрон, знаком отпустил высокопоставленную прислугу и приготовился слушать дальше.

* * *

В этот вечер карлики не дрались. Фигура Чичеро медленно расползлась в три разные стороны. Дулдокравн свернулся в комочек на мешке с остатками лошади, Лимн забрался под кровать, а Зунг, решивший было сторожить, захрапел, облокотившись круглой головой на дверь номера. За этот ответственный день карлики устали куда сильнее, чем за всю неудобную дорогу от Отшибины до Цанца.

– Теперь очередь шкатулки, – пробормотал во сне Лимн. И почему-то – голосом Чичеро.

Ночью с большого мешка на дощатый пол носом вниз грянулся Дулдокравн. Он не проснулся, зато быстро-быстро зашептал, и тоже – голосом Чичеро:

– Ой. Здесь, кажется, был Живой Император, будь проклято его имя, был… Живой Император, будь проклято его имя, был Живой Император…

Но несмотря на все эти заклинания, имя Живого Императора нельзя было проклясть. Никто этого имени не знал: ни карлики, ни говорящий в них Чичеро, ни пославший его некромант Гру, ни высоко сидящий Жемчужномудрый воевода Умбриэль Цилиндрон, ни даже сам Владыка Смерти, чьё имя также тщательно скрывалось.

Глава 3. Роскошь общения

– О, будь проклято его имя, был Живой Император, будь проклято его имя, был Живой… – немало удивившись собственному бормотанию проснулся Дулдокравн.

– Вы не поняли, нам ещё надо скрываться? – в полусне произнёс Зунг – и тут же получил весьма чувствительный удар по рёбрам: привычная реальность возвращалась.

– Сегодня – визиты чиновникам Подземного города, – напомнил Лимн.

– Без тебя помним, урод!

– Заткнись, испражнение таракана!

Кулаки вновь чесались, ставшие было родными в пещерах Цанца лица напарников просили о скорейшем припечатывании. Всё, как обычно. Двинуть, получить, увернуться, вмазать… Пока что – своих. А там видно будет. Император, будь проклято его имя…

Драка прекратилась по команде к сбору; сегодня верхним оказался Лимн, а сидящий сверху всегда главнее. Он может сам выбирать, что кому сказать от имени посланника Смерти, и именно он выдаёт задания, куда двигаться нижним. Правда, потом ему от них обязательно влетит!

В облике Чичеро карликам предстояло посетить главных советников Управителя – Жилоно, Киномро и Фопона, а также некромейстера Гны, тысяцкого Отта, предводителя гильдии ростовщиков Карамуфа и предводителя бальзамировщиков Фалька. И главное – поприсутствовать на праздничном симпозиуме, который давал в честь собственной дочери сам Управитель Цилиндрон. День обещал измотать тяжёлым трудом по созданию благоприятного впечатления о приезжем. Карликам придётся заискивать, живо интересоваться чужими проблемами, стараться соблюдать правила этикета.

Что за каторга этот этикет для Великого жителя Отшибины! Казалось бы, если за каждый поклон будут платить по некроталеру с половиной, да ещё в ответ поклонятся в ноги, то и тогда эти поклоны останутся пренеприятнейшим занятием, недостойным вольного Великого народа.

* * *

В тот день посланник Смерти Чичеро, даром что из Отшибины, продемонстрировал подчинённым цанцкого Управителя чудеса обходительности. Он держался на той грани между достоинством и подхалимством, которая так дорого ценится высокопоставленными мертвецами, желающими иметь в подхалимах не полное ничтожество, а людей безусловно благородных.

На протяжении визитов он продолжал кутаться в чёрный плащ, из чего советники Цилиндрона сделали вывод, что он стесняется бедности своего наряда и очевидных даже сквозь плащ недостатков телосложения. Однако же, при том он был ловок в движениях и имел потрясающее чувство равновесия (а ведь с винтовых лестниц боковых ходов Цанца сверзился не один из гостей города).

Нанося визиты советникам Управителя, Чичеро держался сдержанно и – не в пример многим отшибинским визитёрам – ничего не просил, чем тут же расположил каждого из них. Советники Управителя походили друг на друга, словно братья, все они принадлежали к тому особенно распространённому среди мертвецов типу, который от долгого общения с официальными документами приобретает их повадки, так что даже их лица становятся подобными архивным картотекам, а голос оказывается сродни шуршанию пергамента.

Визиты посланника Смерти к Жилоно, Киномро и Фопону так же мало отличались друг от друга, как и они сами. Каждый раз отшибинец начинал со ссылки на авторитеты, именем которых он только и имеет право здесь существовать:

– Я был послан в распоряжение господина Управителя господином Гру, Верховным магистром некрополей земли Нижняя Отшибина…

Авторитеты производили впечатление. Господин Гру, и это действительно так, далеко за пределами нижнеотшибинских некрополей слыл своей мудростью и особо цепким инквизиторским умом, беспощадным к инако- и недомыслию.

Управителя же Цилиндрона почитали в Цанце едва ли не наравне с Владыкой. Перед ним преклонялись за давнее боевое прошлое: всем заполнился удачливый в битвах против имперцев герой Умбриэль Цилиндрон, который за один сезон одолел карьерный путь от сотника до темника. К тому же, как-никак, именно его полководческому таланту и жёсткой позиции нынешнее Цанцкое воеводство обязано своей мирной и безопасной обстановкой.

В ходе дальнейшей беседы Чичеро высказывал осведомлённость в некрософских вопросах, интерес к городским делам, готовность лично участвовать в инициативах Управителя воеводством, идеи о пользе оперативного взаимодействия между мёртвой администрацией Цанца и всегда готовой ей услужить верхушкой Великого народа – живой, но преданной идеям некрократии и уже давно стремящейся к трансформации.

Показал янтарноглазый и личную обострённую заинтересованность в том, чтобы Живой Император, будь проклято его имя, был в скором времени пойман и предстал перед Судом Мёртвых – лучше даже посмертно.

Мнение о визитёре у заместителей Управителя также сложилось поразительно единодушное: умён, предан идеям некрократии, преклоняется перед мёртвыми и их высокими культурными стандартами, искренне ненавидит живых людей – имперцев, правда, отчего-то верит в высокое предназначение злобных карликов из Отшибины (но это странность простительная).

И в одном лишь пункте их мнения, озвученные в совместной беседе на следующий день принципиально разошлись: в вопросе количества глаз у Чичеро. Вот странность: Жилоно и Киномро категорически утверждали, что видели два янтарных глаза, а на придирчивый взгляд Фопона, к которому Чичеро попал уже после обеда, посетитель был скорее одноглазым, ибо одна из глазниц его выглядела совершенно свободной.

Поскольку разногласие заместителей Цилиндрона тяготило, они пришли к совместному выводу, что у Чичеро есть съёмный вставной глаз: такие когда-то делали в ювелирных мастерских земли Могильных Холмов.

* * *

Некромейстера Гны – главного некроманта города Цанц – бравый Чичеро поразил своей далеко не провинциальной осведомлённостью в теоретической некрософии и истории Смерти. Видать, почтенный господин Гру, запершийся от мира в глубоко отсталой и навеки духовно убогой Отшибине, даром времени не терял и действительно подолгу общался с этим странненьким посланником, как тот, собственно, и похвалялся.

Но в самом начале визита – к полному удовольствию весельчака Гны – Чичеро предстал дурак дураком. Добиться этого было несложно.

После первых малозначащих фраз некромейстер вдруг спросил:

– А что вы помните о своём «втором рождении»?

– Я был поднят некромантом Флютрю, одним из учеников моего господина Гру. Но память ко мне возвращалась медленно, поэтому почтенного Флютрю я даже не запомнил: он в скором времени после ритуала выехал в другую часть Отшибины.

– Когда вы вспомнили свою прошлую жизнь (я имею в виду – живым человеком)?

– Где-то на втором году посмертия. Только полностью я так её и не вспомнил: в период бальзамирования в моё тело вселялся демон, питавшийся мечтами и воспоминаниями. Мой господин Гру показывал мне «призрачную шкатулку» из мира теней, в которую добрый Флютрю этого демона заточил.

– Вот как? И вы видели этого демона?

– Нет, демон был внутри шкатулки. Но я слышал рёв и стуки. Я просил моего господина убить демона, но он сказал, что из этой шкатулки ему не выбраться. Это такое счастье, что в момент подъёма моего тела при мастере Флютрю оказалась такая шкатулка…

– В самом деле, счастливая случайность.

– Я потом узнавал: такие шкатулки с тех пор завели все некроманты в Отшибине. Мой скромный пример их научил…

– В самом деле, редкий случай! – с едва уловимой иронией произнёс некромейстер Гны. Что-то он знал об этих случаях такое, чего Чичеро знать не полагалось.

– Я долго думал об этом демоне, – признался гость из Отшибины, – и пришёл к выводу, что он удивительно подходит под определение Пятой Твари, данное Цилиндианом.

– А вы читали самого Цилиндиана? – удивился Гны и вдруг решительно отставил столь забавлявшую его только что тему пленённого демона.

Визит продолжился тем, что некромейстер развалился в роскошном мраморном кресле и не то в медитации, не то в полудрёме слушал нараспев читаемые посланником Смерти цитаты.

Целые абзацы редкостной «Истории мёртвых» Цилиндиана этот необыкновенный Чичеро цитировал наизусть, сопровождая текст комментариями из ещё более редких «Прописей мёртвых мудрецов». Конечно, как и ожидал Гны, Чичеро терялся, встречаясь с вопросами, слабо освещёнными ведущими некрософскими авторитетами, но такие вопросы – уже не для средних умов.

Определённо, судя по злоупотреблениям заученными цитатами, Чичеро недоставало самостоятельности в суждениях, – но такое и не требовалось от посланников Смерти, которые всё-таки по основному роду занятий – именно воины.

Чичеро вещал:

– О предыстории Смерти Цилиндиан пишет так: «Говорят, когда-то мёртвых не было. В ту пору мир, сотворённый Семерыми Безымянными Божествами, был простым и почти необитаемым. В мире помещалось земное дно да небесный купол, а подземелья ещё не было, и бродило по земному дну несколько неразумных чудовищ»…

– Чудовищ пропустим. Дальше – о создании первомертвеца!

– «Первый человек был создан Шестым Божеством, и был этот человек мёртв, а потому бессмертен. Всё неживое подчинялось ему, а всё живое его боялось. Этот человек мог двигаться сам и двигать горы, если они вставали на его пути. Поскольку был он мёртв, не имел он имени, а только прозвище – Шестая Тварь».

– А какова собой была Шестая Тварь?

– О том гласит первая пропись мертвецов-комментаторов: «Говорят, Шестая Тварь была столь темна, что не отбрасывала тени. И были у этой твари голова, руки, ноги и всё, что надлежит иметь человеку. Только внутри у неё вихрилась Пустота, которую призвал создатель».

– Дальше давайте Цилиндиана.

– «Мёртвый человек был создан из праха земного, и, не желая от праха отрываться, прорыл он в земле глубокие норы, где и прятался от солнечного света, созданного Первым Божеством, и не было ему под небесным куполом счастья».

– И где же было ему счастье?

– Чуть дальше, в десятой части Цилиндиан пишет: «Смилостивилось над первым человеком Шестое Божество и сотворило специально для него глубокое подземелье, в котором он и воцарился. Поэтому Подземельный мир ещё называют «Царство Шестой Твари».

– Всё точно. И кто же ведёт свой род от Первомертвеца? Может, мы с вами?

– Нет, конечно. Потомком Первомертвеца стал единственно нынешний Владыка Смерти.

– Потомком ли? Или Владыка Смерти – и есть тот самый Первомертвец, существующий вечно?

– Не могу знать, мой господин… Цилиндиан о том не упоминал, да и комментаторы указаний не оставили. Вроде бы «мёртвое не даёт потомства, оно может лишь строить и сооружать», но при том «Шестая Тварь приумножилась в Подземельном мире» и «увеличилась она не в размере, но в числе»… Нет, никак не могу того знать, мой господин…

– Это простительно. А когда же пришли в мир живые люди – наши с вами непосредственные предки?

– Глава пятнадцатая: «Живых людей породило Седьмое Божество, самое младшее и неразумное. Увидев, что земной мир освободился, оно, движимое завистью к старшим братьям, поспешило его занять своим творением, а так как творить ещё толком и не умело, пришлось ему вдохнуть в это творение свою собственную жизнь. Не во власти Божества было эту жизнь подарить навсегда. Оно наделяло ею своё порождение лишь временно».

Говоря о живых людях, Чичеро уж точно не соблюдал седьмое правило некромантии «О бесстрастии»; в голосе его лёгкая ирония то и дело уступала место сильной ярости; не мог он удержаться и от злобной гримасы, да и от скрипа зубов. В эти моменты казалось, что упомянутый демон покидал место своего заточения и навещал тело посланника.

Некромейстер, реагируя на повышение тона открытием глаз, глядел на гневную мимику гостя с доброй улыбкой, освещавшей его сизое мёртвое лицо наподобие магического фонарика.

Главное о Чичеро он уже тонко выведал. При всей своей осведомлённости в некрософии, некроистории и даже некрологии, в практической некромантии его собеседник не разбирался совсем. И это – хорошо. Основанием для беспокойства стало бы как раз обратное: если бы выяснилось, что не инициированному кругом некромантов Чичеро от старого оригинала Гру известны по-настоящему секретные истины.

Прежде чем отпустить посланника Смерти, проникшийся к нему особым доверием Гны вдруг что-то вспомнил и – что дорогого стоит – попросил об одолжении:

– А скажите, Чичеро из Кройдона, собираетесь ли вы посетить доброго Фалька, предводителя гильдии бальзамировщиков?

– Да, я планировал это сделать, – признался Чичеро.

– Видите ли, мне кое-что необходимо узнать, но если я спрошу прямо, добрый Фальк воспримет мой интерес как вмешательство в дела его гильдии. Не могли бы вы выяснить для меня одну специальную вещь… Вы не некромант и не из Цанца, вас он точно не заподозрит.

– Да, я постараюсь выполнить ваше задание.

– Так вот, мне любопытно знать, от каких именно ингредиентов бальзамирующих зелий зависит окончательный цвет кожи бальзамируемого. Надеюсь, вы сумеете задать этот вопрос так, чтобы на меня не сослаться…

* * *

Тысяцкий Отт, широкоплечий зеленокожий мертвец с несколько туповатым выражением лица, принял Чичеро в центральной башне подземной крепости Цанца, целиком выложенной из цельных блоков серого камня и бывшей куда покрепче сравнительно с крепостью наземной. Глубочайшие рвы, по сути, пропасти, выбитые в камне под её стенами, преодолеть которые позволяли лишь полотнища подъёмных мостов, служили гарантией безопасности всего подземного Цанца. Стоит поднять мосты – и любой неприятель, пришедший с поверхности, будет от него полностью отрезан.

Отт, командующий расквартированной в Цанце тысячей Легиона Смерти, имел мало интереса к посланнику, ведь тот, при всей элитности своего положения, мог командовать единственно самим собой. Правда, посланники Смерти могут кого угодно (даже из высших чиновников) просить о содействии, и им никто не ответит отказом, понимая, что такое обращение могло быть санкционировано только самим Владыкой. Однако же, искусство полководца – главное из искусств в воюющем мире – не бывает доступно всякому отставному десятнику, пусть даже прошедшему ряд увлекательных в тактическом отношении сражений.

Отта дипломатичный Чичеро даже не пытался поразить своей начитанностью и умом. Не вспоминал он и пройденных военных кампаний. Он предугадывал, что слишком умных тысяцкий презирает, а упоминание о былых военных действиях может расценить как намёк на своё современное бездействие в стабильном, устаканившемся мире.

Поэтому в кратких, рубленых фразах посланник засвидетельствовал тысяцкому своё почтение и удовлетворение образцовым порядком в подземной крепости; признался, что его нынешнее задание такого свойства, что в скором времени может понадобиться поддержка Легиона; выразил уверенность в том, что именно под руководством Отта тысяча цанцких легионеров сможет выполнить предстоящие особенно сложные боевые задачи. По уходе Чичеро польщённый полководец нашёл-таки в визитёре нечто для себя приятное. По крайней мере, не пустомеля, – подумал он.

* * *

С ростовщиком Карамуфом, который принял Чичеро за обедом, неугомонный в общении с важными лицами Цанца отшибинец поговорил о деньгах.

Чувствовалось, что деньги посланник преданно и искренне любит – и настолько преданно и искренне, что готов обсудить все стороны деятельности ростовщика, а не только конкретный предмет расспросов: порядок выдачи ссуды малоимущим живым людям, желающим приобщиться к Смерти.

– По-моему, – предположил Чичеро, – есть большой риск, что если живой человек не смог самостоятельно обеспечить своё посмертие, то он и мёртвым не обретёт необходимого состояния.

– И вы правы! – соглашался толстощёкий Карамуф, отправляя в рот изрядную порцию живых червей (в их мстительном поедании многие мертвецы находили особенную прелесть).

– Я думаю также, что получение денег у мёртвого может встретиться с рядом трудностей: во-первых, он может не вспомнить, что он вам должен, во-вторых, на него больше не подействуют угрозы – мёртвые не боятся ни боли, ни разрушения. А в-третьих – всякий мёртвый находится под защитой Владыки Смерти.

– И вы правы! – кивал Карамуф. – Ой, ловите червя: он вот-вот выползет из тарелки!

Чичеро глотал червяков только из вежливости и вряд ли был расположен просить добавки.

– А ещё я думаю, что при прохождении цикла посвящения в мёртвые должно оставаться нечто такое, что, не войдя в финальную конструкцию (ведь всегда остаются лишние детали), всё же будет особо ценным для переживающего возрождение покойника.

– И вы правы! – повторил Карамуф.

– Вот я и подумал, что в залог можно взять «призрачные шкатулки». Они – не дешёвые.

– И вы снова правы!

– И ещё говорят, что через эти шкатулки можно влиять на должников. Только как это сделать, толком мне никто не рассказывал…

– Будьте спокойны, милейший Чичеро, и не теряйте по этому поводу аппетита. Всё, что вы предлагаете, нами уже давно используется. Мы берём в залог шкатулки, мы выжидаем какое-то время, надеясь, что должник сам одумается, ну а затем пускаем шкатулки в ход. Видели бы вы лица милейших должников… Но кушайте же, кушайте милейших червяков, дорогой друг.

Чичеро ел, давясь от омерзения, пищу мёртвых и, удивляясь своим тошнотворным видениям, наблюдал, с каким аппетитом Карамуф уписывал за обе огромных щеки милейших червяков, должников и всё другое, что с ними только рифмовалось. Слизняков, башмаков, хомяков, синяков, дураков, мертвяков, колпаков, кулаков и заброшенных в альков перевёрнутых подков.

– Да вы, приятель, червяками отравились! – воскликнул Карамуф, обеспокоено вглядываясь в закатившиеся оранжевые глаза.

Чичеро как-то неправдоподобно осел и скособочился, буквально утонув при этом в своём плаще, затем выпрямился, причём в его облике произошла любопытная перемена: один из оранжевых глаз прояснился, другой же – пропал.

Карамуф отвлёкся от своих расползающихся с тарелки червяков и воззрился на такое диво с неподдельным состраданием:

– Скажите, милейший, а кто вас бальзамировал? Боюсь, ваши отшибинские кустари сэкономили на вас, не доложили своих снадобий; во всяком случае, справились с подготовкой тела они неудачно.

– Это черви… – простонал Чичеро, едва удерживая что-то объёмное внутри тела.

– Вот-вот. Эти черви опасны для живых, но для хорошо набальзамированного мертвеца они – совершенно безвредный деликатес. Мой вам совет: обратитесь к Фальку. Вас нужно срочно перебальзамировать, не то вы, извините, рассыплетесь. Если вам понадобится ссуда, Посланник, любой в нашей гильдии почтёт за честь…

Чичеро, столь неудачно забывший, что он не совсем мертвец, должен был свернуть визит к предводителю гильдии ростовщиков и, поднявшись на поверхность, поспешно направиться к трактиру Ларколла. Зайдя в комнатку, снятую накануне, фигура посланника Смерти грянулась на пол.

Лимн и Дулдокравн, которые до сих пор из последних сил держали корчившегося в судорогах Зунга, за закрытой дверью номера уж оттянулись вовсю, давая волю накопившейся ярости. Зунг лежал на полу, не слыша визгливой брани на отшибинском диалекте и, по-видимому, даже не чувствуя слаженных ударов двух пар ног, которыми товарищи пытались дотянуться до его ускользающего сознания.

В какой-то момент на губах отравившегося показалась пена, а потом у него изо рта полезли черви – пусть и съеденные, прожёванные, но по-прежнему живые. Лимн, которому надоело пинать товарища, переключился на червей и принялся их давить каблуками, превращая в комки слизи. Дулдокравн же покуда не завершил свой процесс с Зунгом – и всё крушил его рёбра, приговаривая: знай, крыса, как тащить что попало в рот, находясь на задании!

Когда все червяки были обезврежены, а Зунг затих на полу, едва дыша и слабо поскуливая, то Лимн и Дулдокравн, оставив его в номере (выживет, если не сдохнет), снова сложились в Чичеро и отправились на задание. Перед симпозиумом у Управляющего им следовало ещё навестить бальзамировщика Фалька.

* * *

Фальк оказался очень живым мертвецом – весёлым, словоохотливым, франтоватым. Весь вид его свидетельствовал о безбедной жизни его гильдии: шитый серебром синий уземфский кафтан, массивный браслет с крупными каменьями – произведение ювелирного искусства Карамца.

Цвет его кожи был весьма редким – тёмно-красным (собратья по гильдии постарались), зубы состояли из хорошо подогнанных бриллиантов, а синие белки глаз были с серебряной искрой, сообщающей им выражение какого-то… остроумия, что ли. При том Фальк был очень гибок и подвижен, как бы демонстрируя превосходные моторные качества своего высококлассно обработанного тела – ну просто вывеска мастерской по бальзамированию!

Он, кстати, откуда-то уже знал о происшествии за трапезой у Карамуфа и выразил готовность к профессиональной помощи (если таковая потребуется).

Чичеро поблагодарил бальзамировщика за заботу и обещал обратиться лично к нему, если подобные случаи непереносимости еды мёртвых участятся, или ещё почему-либо станет невмоготу терпеть старые бальзамы. Фальк, будучи нрава лёгкого, не проявил особой настойчивости в предложении помощи, за что Чичеро был ему признателен. Переводя разговор на другое, посланник вспомнил вопрос некромейстера Гны – и тут же ввернул его:

– Кстати, если мне придётся-таки переходить на другие закрепители тела, хотелось бы узнать, не отразится ли это на цвете кожи? Мой чёрный цвет представляется пусть простым, но благородным. Ныне же, как я видел, бальзамирующие снадобья окрашивают тела всё больше зелёным, да фиолетовым. От чего это вообще зависит? И на что влияет?

– Всё дело в красителях, мой друг, только в красителях. Ни на что, кроме цвета, они не влияют. Мы, бальзамировщики, были вынуждены прибегать к окрашиванию тел по единственной причине: если на подвергшихся бальзамированию телах появляются трупные пятна, они выглядят очень уж неаппетитно. И поди докажи тогда, что всё сделал на совесть, и что обработанное тобой тело хоть тысячу лет продержится без перебальзамирования!

– Вот оно что! – удивился простоте ответа Чичеро. Что ж, если Гны хотел большего, это уже его собственные неудачи, а он-то, Чичеро, своё обещание опросить Фалька выполнил.

– А знаете, мой друг Чичеро, почему некромейстер попросил вас задать мне этот вопрос? – неожиданно осведомился Фальк.

Чичеро весь напрягся, встретив такую проницательность.

– Ну, ну же, не расстраивайтесь, вы всё сделали совершенно правильно; вопрос задали вполне непринуждённо. Я бы, и правда, ни о чём не догадался, если бы только господин Гны отправил ко мне вас первого с таким вопросом. Это вопрос проверочный. Но могу вас обрадовать: если весельчак Гны просит вас разузнать насчёт цвета кожи, то он вам доверяет. Иначе бы он предложил вам для разведки совсем другой вопрос, о сути которого я умолчу.

– Стало быть, вы с господином некромейстером заранее договорились, и, присылая меня с вопросом, он в то же время передавал вам условный сигнал?

– Ну конечно же! Мы с ним работаем вместе, должны же мы друг другу доверять! – расхохотался бальзамировщик во весь бриллиантовозубый рот.

– Значит, доверяя мне, господин Гны передал и вам, что он меня проверил, и мне можно доверять, – предположил Чичеро, оборачивая ситуацию к своему ожидаемому успеху.

– Именно так. Но не спешите делать выводы: хотя я во многом доверяю мнению этого выдающегося некроманта, но кое в чём – вижу дальше, чем он.

– Что вы имеете в виду?

– Буду откровенен. Вы не Чичеро, это ясно и подмастерью. Вы живой, это видно. Ваше тело вообще никогда не подвергалось бальзамированию, его тёмный цвет – от природы. Наивному некроманту, витающему в своих высоких материях, вы ещё можете отвести глаза. Но – примите как добрый совет на будущее: не надейтесь когда-либо провести бальзамировщика!

Чичеро, выслушав эту речь, застыл в неудобной позе. Он, как будто, и готовился к прыжку, и пытался расслабиться одновременно.

– И кто же я такой, если не Чичеро? – выдавил он из себя.

– Думаю, вы – кто-то из отшибинских карликов, называющих себя Великим народом, и, вероятно, вас тут двое или трое. Кстати, не советую со мной ссориться; того из вас, который планирует на меня наброситься, предупреждаю: у него есть все шансы провалить миссию, возложенную на вашу тройку вождём Отшибины. А уж он-то казнит всех.

– На тройку? – переспросил Чичеро.

– Мне известно, что отшибинские разведчики всегда работают втроём, – пояснил Фальк, – и, в общем-то, это вполне разумная тактика.

В этот мир внутри фигуры Чичеро, под плащом, произошло какое-то движение, вследствие которого посланник Смерти грохнулся носом в каменный пол, началась возня и сдавленные крики. Очевидно, карлики не сразу пришли к единому мнению относительно дальнейших действий.

Бальзамировщик Фальк, сосредоточившись и присобравшись для возможного отпора, молча наблюдал за конфликтом. Его бордовое лицо заметно потемнело, бриллиантовые зубы спрятались.

Победил тот карлик, который был более миролюбиво настроен в отношении бальзамировщика. Прижав соперника к полу, он вновь обратился к Фальку:

– Что вы намерены делать?

– Я не знаю, в чём именно состоит ваша миссия, и вы мне, понятное дело, об этом не расскажете, – произнёс бальзамировщик, – но в одном я уверен: ваше скрытое появление здесь санкционировано Владыкой Смерти. В противном случае вас бы разоблачили на дальних подступах к Цанцу. Вам помогли сюда добраться, и помогли не наши враги.

Фигура Чичеро поднялась с каменного пола, отряхнулась, подбоченилась.

– К тому же я знаю, что ваш вождь, даром что живой, стремится к союзничеству с Владыкой Смерти, а значит, не стал бы посылать своих шпионов без согласования с ним. Ведь правда, вашему вождю необходимо содействие мёртвых?

– У нас общий враг, – подтвердил Чичеро, – Это живые людишки, запятнавшие весь свой род причастностью к империи…

– Кто бы сомневался! – хохотнул Фальк. – После всего, что вы вчера наговорили Управителю Цилиндрону, стратегические цели пославшего вас вождя весьма прозрачны: независимость Отшибины, изгнание из неё живых имперцев, месть Живому Императору, будь проклято его имя. Всё это не расходится с интересами мёртвых. И я, будучи потомком ненавистных вам живых людей, но – в первую очередь – мертвецом и сторонником Владыки Смерти, не вижу оснований вас разоблачать. К тому же, полагаю, вы не случайно, рискуя быть пойманными, пришли ко мне: от меня вам тоже что-то нужно. Надеюсь, мы договоримся к обоюдной пользе.

– Мы будем рады быть вам полезными, – хрипло произнёс Чичеро (и, кажется, – хором).

– А теперь нам пора расстаться: и мне и вам надо ещё успеть подготовиться к симпозиуму.

Глава 4. Желание странного

До симпозиума оставалось всего ничего, когда Лимн и Дулдокравн зашли в номер посмотреть, не умер ли Зунг. Увидели, что тот – уже на ногах. Карлики вообще народ живучий, иначе – при такой агрессивности – их как народа давно бы не стало. Зунг был болезненно бледен и перепуган (ибо пока не знал, станут ли его добивать товарищи), но в глазах горела готовность к продолжению жизни. Ключевую роль в его выздоровлении – как ни странно – сыграли побои, выгнавшие из его корчившегося в судорогах тела ядовитых червей.

Озадаченные разговором с бальзамировщиком напарники рассеянно отреагировали на выживание Зунга и не сочли обязательным бить его дальше.

Теперь в их тайну был отчасти посвящён Фальк, а, поскольку они его не убили перед уходом, – то и любой житель Цанца, какого бы только мог посвятить в неё хитрый бальзамировщик. То есть, ныне Фалька убивать поздно и бесполезно. Осталось пытаться извлечь пользу из продолжения его существования. Один полезный совет Фальк уже дал – держаться подальше от бальзамировщиков, раз они такие наблюдательные к отличиям живого от мёртвого. Но если другие бальзамировщики столь опасны, тогда им, шпионам вождя Великого народа, в своей миссии придётся ориентироваться именно на Фалька. И быть у него как на ладони, что, конечно, унизительно. Но есть ли другой выход?

Несмотря на отравление червями, Зунг вызвался идти на симпозиум вместе с Лимном и Дулдокравном – и те не возражали. Разумеется, в своём нездоровом состоянии Зунг не мог занять в карличьей пирамиде нижнее положение (иначе Чичеро бы то и дело заносило в стороны и валило с ног). Не мог он усесться и сверху (на симпозиуме Гны обещал продолжить разговор о книге Цилиндиана, а её свободно цитировал единственно Дулдокравн). Посему Зунг оказался посредине: воссел на широких плечах Лимна и подставил свои ослабевшие – болтливому аристократишке из рода Краунов.

* * *

Праздничный симпозиум состоялся в том самом Зеркальном зале, который Чичеро имел счастье лицезреть, впервые посещая Жемчужномудрого цанцкого воеводу. Только теперь он освещался гораздо ярче – волшебных свечей в хрустальных люстрах и канделябрах прибавилось втрое, и горели они ровным белым светом. Высотное чернокаменное сидение, столь впечатляюще возносившее Управителя Цанцкого воеводства почти под потолок, было сдвинуто в специальную высоченную нишу в дальней стене. Симпозиум для Управителя был поводом снизойти со своего пьедестала до уровня посетителей.

Последних набралось пару сотен, и прибывали всё новые, без труда размещаясь под стенами и между колоннами Зеркального зала. А ведь среди приглашённых были и мёртвые великаны в три-четыре человеческих роста, хозяева древних замков, расположенных в окрестностях Цанца. Мертвец-дворецкий, облачённый в щегольскую ливрею дома Цилиндронов, по мере появления гостей торжественно объявлял, стуча в гонг:

– Господин посланник Смерти Чичеро из Кройдона, что в Отшибине!

– Господин магистр некромантии Зо из Гуцегу!

– Господин великан Ногер из Батурма с супругою и дочерьми!

– Господин Председатель Лиги великанов Югер из Гарма!

– Господин посланник Смерти Дрю из Дрона…

Услышав имя ещё одного посланника Смерти, прибывшего в Цанц, Чичеро напрягся. Ему хотелось взглянуть на коллегу и попытаться по внешнему виду угадать суть его миссии. Увы, мелко семенящие ноги, управляемые нижним карликом Лимном, – до того лихо уносили его вглубь Зеркального зала, что Дулдокравн едва не вывихнул шею, пытаясь выделить в отражаемой зеркалами толпе фигуру второго посланника. Ладно, оставим на потом.

Большинство гостей симпозиума пришло сюда не впервые. Добродушная непринуждённость, с которой вели себя мёртвые великаны, показывала, что они – в хорошо знакомой обстановке. Должно быть, традицию устройства симпозиумов, подобных этому, Цилиндрон ввёл специально для сплочения своего воеводства.

Основной частью всякого симпозиума считалось пиршество, и пришедшие именно ради него великаны нет-нет, да и посматривали в сторону соседнего Пиршественного зала, где громоздились столы со снедью. Но тон здесь задавали интеллектуалы-некроманты, пришедшие поговорить о высоком. Войдя, Чичеро сразу приметил некромейстера Гны, стоявшего в кругу своих почитателей и разглагольствовавшего на темы Жизни и Смерти в самых пафосных выражениях. Почитателей было столько, что нечего было и думать пробиться к нему, дабы передать ответ Фалька о красителях, – и Чичеро решил обождать.

Была здесь и сравнительно небольшая группа бальзамировщиков с краснокожим Фальком во главе, скромно занявшая один из углов Зеркального зала. Помня добрый совет Фалька, Чичеро решил держаться от этого угла подальше. Но стоило ему повернуться, чтобы отойти прочь, как он столкнулся с любителем живых червей Карамуфом, улыбнувшимся ему с неким многослойным намёком, утонувшим в рельефе щёк. Ростовщик оскалился как будто бы сразу и ободряюще (вот они, так необходимые вам бальзамировщики!), и осуждающе (да вы, похоже, колеблетесь, посланник, не решаетесь к ним подойти?), и сочувственно (жаль на себя потратиться, да?).

Двигаясь по залу, многократно отражающему гостей в зеркалах, посланник Смерти невольно смещался к его пустынному центру, ограждённому колоннадой. У одного из шести притаившихся между колоннами фонтанов Чичеро остановился.

Здесь было особенно тихо. Лишь тонкая светлокожая девушка с осанкой аристократки, но в простоватом платье, сидела у воды. Будто не замечая происходящего вокруг празднества, она читала иллюстрированную книгу в тяжёлом деревянном переплёте, – кажется, старинный роман Зраля «Любовь и Смерть».

– Кто вы? – не то вырвалось у Чичеро от неожиданности, не то просто им подумалось, но было услышано: девушка подняла на него взгляд.

– Меня зовут Лулу Марципарина Бианка, можно просто – Бяша.

– Я Чичеро из Кройдона, что в Отшибине.

– Знаю, посланник.

И только тут недоумевающий Чичеро догадался, кто она такая: дочь Умбриэля Цилиндрона, вот кто! Та, в честь которой якобы и был собран весь этот праздничный симпозиум. Девушка не попала в центр внимания собравшихся, что, по всему видать, входило в здешний порядок вещей. Её едва замечали. Симпозиумы – мероприятия официальные, и семейная жизнь цанцкого воеводы может давать для них лишь красивые поводы, но не веские причины.

Впрочем, и дочь Управителя чувствовала себя на симпозиуме вполне свободно: вопреки протоколу, сидела себе у фонтана и читала; да и с гостем из Отшибины познакомилась сама, не дожидаясь, когда их представят. Более того, отложив свою книгу, она встала, подошла к опешившему посланнику и, властно протянув тонкую ладонь для поцелуя, с вызовом произнесла:

– Вам придётся меня сопровождать!

– Да-да, конечно, – пробормотал он.

Клюнув носом эту тёплую ладонь, Чичеро вновь аж остолбенел, обнаружив, что цилиндронова дочка – живая. В этом, конечно, коли поразмыслить, удивительного мало, ведь ей и было-то едва за тридцать, а в этом возрасте немногие женщины думают о вечности и готовятся к переходу в мертвецкий статус. И всё же она показалась ему в тот момент единственной живой на этом празднике Смерти, – не считая, конечно, отдельных второразрядных слуг.

Впрочем, скоро Лулу Марципарина представила ему свою также ещё живую подругу, отозвав её из того самого кружка бальзамировщиков, которого Чичеро положил сторониться, – госпожу Кэнэкту. Это была дама с более пышными формами, чем у цилиндроновой дочки, и постарше её на доброе десятилетие. После знакомства Кэнэкта обернулась громкоголосой хохотушкой – из тех общительных дам, которые, ещё в молодости уверовав в соблазнительность своего смеха, с тех пор почитают за долг одаривать им присутствующих.

Вообще-то Чичеро с большим предубеждением относился к живым людям – если честно, и в грош их не ставил. Но то, что у Управителя Цанцкого воеводства оказалась живая дочь, сбивало с толку.

Ясно, что живые люди – низшая раса; это подлые существа, закосневшие в предательстве. Живые карлики, в отличие от них, остаются носителями величия своего народа, но они-то как раз и стремились войти в сонм мёртвых, а остались живыми лишь по историческому недоразумению.

Карлики не были приглашены на торжественный пир Смерти, ведь люди, всегда норовящие их оттеснить с мировой арены, прорвались на него первыми. Великий народ и по сей день не включён в число вступивших на путь прогресса лишь по одной досадной причине: ещё заживо предубеждённые против карликов люди-некроманты до сих пор отказывались проводить над ними свои обряды перехода в посмертье…

С госпожой Кэнэктой посланник познакомился без малейшего воодушевления, а ладонь ей целовал с известной гадливостью. Живым людям – в отличие от вынужденно живых карликов – нет оправдания. Уж они-то могли легко обратиться в мёртвую элиту мира – но не сделали это (конечно, из-за характерной для людей варварской тупой ограниченности). Вот к дочери великого мертвеца Цилиндрона не применимы обычные мерки; она и отвращения-то, если разобраться, не вызывает, только одно удивление. Другое дело – её корова-подруга, которую Чичеро сразу невзлюбил: тут уж, поди, все возрастные рамки пройдены, почему она ещё не мертва?

– У меня – индивидуальная непереносимость омертвляющих бальзамов, – предупредила его вопрос госпожа Кэнэкта, – Это моя трагедия. Я не смогу войти в посмертье, мне всего-то и осталось – весело прожить хоть эту жизнь, – и она повела так и не соблазнившими Чичеро обнажёнными плечами.

А Лулу Марципарина Бианка уже тянула Чичеро и Кэнэкту в дальний угол зала – знакомить с великаншей Клюп из замка Окс, что на Клямщине.

* * *

Сперва Чичеро следовал за дочерью Цилиндрона из одной лишь вежливости: не слишком-то красиво напрямик отказываться от общества привлекательной, пусть и живой, женщины, не ждут такого нарушения этикета от элитных посланников Смерти, сразу заподозрят неладное. Конечно же, тот круг гостей симпозиума, с которым его знакомила Лулу, представлял для Чичеро мало интереса. Посланник сказал бы, что почти каждый из них зря существует на свете. Были тут и живые и мёртвые, но мёртвые – мало чем лучше живых, народишко пустой и погрязший в грубых варварских удовольствиях и науках. Чичеро на этом представительном симпозиуме следовало завести совсем-совсем другие знакомства. Необходимые. Требуемые возложенной на него миссией.

Слуги, сгибаясь под ношей, вносили в зал резные мраморные стулья особо тонкой бегонской работы и расставляли, создавая несколько широких кругов для беседы по интересам. В один из этих кругов устремились ростовщики, предводительствуемые Карамуфом, и всякие торговцы, в другом уселись вояки во главе с Оттом; самый большой круг объединил некромантов с бальзамировщиками. Великаны, для которых все эти стулья были маловаты, помещались на коврах, расстеленных на полу. Многие, впрочем, не вошли в занятую стульями часть зала, а продолжали общаться, хаотически перемещаясь между колоннами, уединяясь у фонтанов, забиваясь в углы. В эту-то подвижную часть гостей симпозиума и был втянут своими спутницами Чичеро. Напрасно он надеялся присмотреть себе в центральном круге удобное место.

Когда особенно громкий удар в гонг возвестил о начале интеллектуальной части симпозиума, и высокоучёный некромейстер Гны начал свою мудрую речь, Чичеро решил, что провёл с дочкой воеводы достаточно времени, и имеет хороший повод откланяться. Но не тут-то было.

– Я вас не отпускаю, посланник, – прямо сказала Лулу Марципарина, а госпожа Кэнэкта с заговорщической улыбкой загородила ему проход пышной грудью.

– Почему же вы не хотите меня отпустить, госпожа Бианка? – с несколько принуждённой улыбкой произнёс Чичеро.

– Мне ведомо будущее.

– И что же будет в будущем? – вежливо поинтересовался Чичеро.

– А то, что мы с вами будем любовниками, – просто сказала Лулу, – И вы станете моим первым мёртвым мужчиной. Первым настоящим.

– То есть?

– Первым, кто дерзнёт и сможет удовлетворить мой давний интерес к мёртвому телу.

– Ваш интерес к мёртвому телу?

– Я никогда не была с мёртвым, – с искренней печалью проговорила Лулу. – Сами посудите, может ли меня это не угнетать?

– Что ж, вероятно, – пробормотал Чичеро, с досадой пытаясь сообразить, какой реакции может требовать этикет на такую откровенность дочери мертвеца высшего ранга. Нет, этикетные правила, кажется, не были рассчитаны на подобные случаи.

– Что вероятно? Уж не думаете ли вы, посланник Чичеро, что раз я – живая, то не способна привлечь внимание мёртвого мужчины? Что он предпочтёт мне своих облезлых мёртвечих?

Нет, Чичеро такого не думал. Если говорить начистоту, то мёртвые женщины уж точно не могли соперничать в привлекательности с живыми – даже просто потому, что живые моложе. И намного моложе – Чичеро понимал, почему. Чтобы согласиться перейти в посмертие, женщине нужно задуматься о смерти. Превращаться в мертвеца в цветущую пору юности мало кому хотелось, ведь бальзамирование, строго говоря, многих весьма не украшает; обряд всё откладывался, и совершался лишь к тому моменту, когда женщина сама понимала, что основательно постарела.

Старость в здешнем мире подстерегала живых людей уже годам к сорока; редко кто из них доживал до пятидесяти, уподобляясь героям давних легенд. А вот посмертие позволило легендарных героев далеко переплюнуть. Тем-то и мило оно людям, что через принятие Смерти отодвигает как можно дальше смерть с маленькой буквы. Но все-таки важно заранее подумать: в каком возрасте отодвигать?

Женщины часто не успевали заранее подумать, спохватывались уже едва живые. Бальзамирование, конечно, предотвращало дальнейшее разрушение тела, даже слегка «омолаживало». К этому моменту, однако, свежесть и красота уходили безвозвратно. Бальзамы вдобавок притупляли ощущения, гасили плотскую страсть. Не удивительно, что сверстники-мужчины обычно искали развлечений с живыми женщинами. Ну, и живые женщины к их ухаживаниям, как правило, были лояльны.

Пока смущённый Чичеро отделывался односложными малозначащими репликами, Лулу Марципарина Бианка заходила всё дальше по скользкому пути страстных откровений, и не в силах посланника Смерти было её остановить.

– Я знаю силу своей привлекательности. И знаю, что не будь я дочерью Умбриэля Цилиндрона, мёртвые воздыхатели ходили бы за мной табунами…

– Охотно верю, – бормотал Чичеро.

– У них так и играют бальзамы, стоит им только меня завидеть. Половина цанцкой аристократии тянется ко мне, мечтает когда-нибудь прикоснуться. Но отец мой против; он не желает моих отношений с мёртвыми, опасается, что мой избранник заявит претензии на его место. И в Цанце все это знают, и боятся его гнева, поэтому до сих пор никто из местных мёртвых женихов не отважился ко мне подойти. Мерзкие трусы!

– Угу, трусы, – соглашался Чичеро, всё более запутываясь. Уж ему-то, как посланнику Смерти, выказывать трусость вроде бы не пристало, а всё шло к тому, что его отказ вступить в близкие отношения с дочерью Цилиндрона в Цанце будет расценен именно как трусость. А отказать придётся; это неизбежно, раз уж у тебя вместо мёртвого тела, о котором так мечтает наивная девушка, под плащом сидят три живых карлика из Отшибины. И угораздило же его так не вовремя повстречаться этой чувственной красавице!

Чичеро грустил, а Марципарина хвасталась:

– Вы не подумайте случайно, что я девственница, и ничего не умею. Мне, как-никак, уже тридцать один, и я дочь самого Цилиндрона, который для своих детей ничего не жалеет. У меня есть личный замок для удовольствий, которым я не пренебрегаю, и в нём меня круглосуточно ждёт более сотни специально обученных красавцев – живых наложников, в большинстве своём выписанных отцом из Карамца. Но отношения с живыми мне прискучили.

– Ну ещё бы! – представил какую-то свою собственную картину Чичеро, погружаясь в пучину сожалений – по потраченному времени, по утерянной свободе, по упущенным шансам. Ну что стоило этой Марципарине Бианке отыграться за свою скуку в отношениях с живыми любовниками на каком-то другом заезжем мертвеце, ну хоть бы на том втором посланнике Смерти, который также присутствует здесь, на цилиндроновском симпозиуме…

– Я жажду настоящих близких отношений, а не вышколенности и рабской повинности, – продолжала Лулу, глядя в упор на посланника своими серьёзными глазами, – И не той натянутой дружбы, которую мне предлагали аристократы Цанца: я уже давно призналась себе, что мне надобно иное: я желаю заполучить мертвеца в себя, ощутить в себе его леденящее семя (ведь так о нём пишут в романах!)…

– Ой, я так боюсь мертвецов! – мечтательно воскликнула госпожа Кэнэкта, – У них такие холодные руки! И ноги.

– Не дразнись! – строго бросила Лулу. – Ты прекрасно знаешь, что я и без того страстно завидую твоему опыту.

Глава 5. Герой вашего племени

Чичеро всё более запутывался в сетях вожделения дочери Управителя Цанцкого воеводства, но тут явилось запоздавшее спасение. Пришло оттуда, откуда не ожидалось – от посланника Смерти Дрю из Дрона. Этот гость Цанца прибыл на два дня позже Чичеро – и тоже из Отшибины, но имел постоянный пропуск в подземную часть города и не нуждался в наземном жилье.

Дрю из Дрона возник на пути Лулу, Чичеро и Кэнэкты внезапно, будто вышел из фонтана, и Чичеро сразу узнал в нём своего коллегу. Этот рыцарь не кутался в чёрный посланничий плащ, а распахивал его, сияя дорогой карамцкой кольчугой. На подвижном лиловом лице мерцала тонкая улыбка. Поздоровавшись с виновницей торжества и госпожой Кэнэктой (которых он, судя по всему, знал ранее), Дрю попросил себя представить Чичеро столь уверенным тоном, что дочь Цилиндрона подчинилась, а затем, не дав ей опомниться, объявил:

– Я вынужден прервать вашу беседу, за что прошу принять искренние извинения. Ваше участие в работе симпозиума, посланник Чичеро, сейчас крайне необходимо – в свете тех последних новостей из Отшибины, которые мне предстоит поведать Управителю Цилиндрону.

Чичеро сердечно простился с дамами и отправился вслед за спасителем, надеясь, что не слишком явно выказывает свою бурную радость.

– Примите соболезнования, Чичеро, – вполголоса бросил через широкое плечо посланник Дрю (видимо, знал, чему соболезнует), – А впрочем, не удивлюсь, если вы на что-то решитесь: она очень недурна!

– Спасибо, я заметил, – издал Чичеро, принуждённый смешок, в котором ему самому послышались искусственные интонации госпожи Кэнэкты.

Они прошли в центральный круг симпозиума, объединивший более полусотни цанцких мудрецов: некрософов, некромантов, элементалистов, алхимиков, демагогов. Вёл беседу некромейстер Гны, двое-трое некромантов пожиже ему ассистировали, оппонировал бальзамировщик Фальк. Здесь же сидел и сам Умбриэль Цилиндрон: внимательно слушал, а заодно всем показывал, что набирается мудрости, нужной для управления воеводством.

Гны, по своему обыкновению, просил своих ассистентов цитировать любимого им Цилиндиана. В эти цитаты Управитель Цилиндрон вслушивался с особенным уважением, ведь с Цилиндианом они – земляки, а может даже, находятся в дальнем родстве.

Благоразумный Фальк с текстами Цилиндиана не спорил, он лишь цеплялся к выводам уважаемых некрософов, и, как истый эмпирик, ссылался на личный практический опыт бальзамирования. Всё чинно, никаких страстей, кругом лишь вечные вопросы. И нетленные истины – их воспитанники Цанцкой некрософской академии взволнованно возвещают мёртвыми голосами:

– Цилиндиан признаёт: «О том, чтобы продлить телесное существование человека, издавна задумывались мудрецы живой человеческой расы. Но не было у человека такой способности – двигаться после жизни. Её ему специально не дал создатель, не желая, чтобы его творение походило на творение предшественника. К раскрытию тайны этой способности человек мог бы прийти лишь своим собственным умом, но человеческому уму не хватало устойчивости. Если чей-то ум и подходил близко к решению этой загадки, то всё же, не завершив начатого, умирал, а, умирая, уничтожался»…

– Отсюда следует базовая ограниченность живого человеческого ума, отчасти преодолеваемая лишь в посмертии, – подытожил Гны.

– Хочу заметить уважаемому некромейстеру, – ввернул Фальк, – что не зря посмертие обеспечивают двое: бальзамировщик и некромант. Дар Владыки Смерти составляет чисто некромантические стороны процесса телесного воскрешения. Зато наши скромные усилия по бальзамированию – продукт сугубо человеческой науки, алхимии. Потому-то мастерство подготовки тел год от года возрастает, тогда как сила некромантского ритуала – в его неизменности…

– Должен напомнить любезному Фальку, что именно тайные знания некромантов, а не усилия мастеров его гильдии являются подлинным залогом нашего с вами посмертия.

– Вынужден возразить. Труд бальзамировщиков столь же необходим, как и магическая процедура. Мы с вами знаем, сколь непрочным оказывается посмертие человека, чьё тело было к нему слабо или неудачно подготовлено. И это, заметьте, – при безукоризненно проведённом вашими коллегами ритуале.

– Мы не оспариваем важность бальзамирования, почтенный Фальк, – уточнил Гны. – Мы лишь указываем на то, что сама суть посмертия лежит полностью в компетенции некромантии (и значит, знания эзотерического), искусство же бальзамирования (составляющее частную, цеховую тайну) создаёт к посмертию необходимые условия, но оно не есть собственно сотворением посмертия.

– Вы рассматриваете посмертие слишком узко, вот и всё, – пожал плечами Фальк. – Как по мне, отними от «собственно посмертия» его телесную сторону, и оно обратится в пустой звук, неспособный что-либо реально преобразить.

– Как вам будет угодно. Юноша, продолжайте!

– Цилиндиан акцентирует моральный аспект проблемы посмертия: «Бесчисленные поколения прошли по плоскости земного мира, который теперь зовут миром Здешним. Каждое новое поколение мудрецов торжественно обещало уходящему поколению, что разгадает тайну посмертного существования, и, одержимое чувством вины, тут же закапывало мёртвые тела, не в силах вынести вида и запаха их разложения».

– Отсюда следует базовая ограниченность практического разума живого человечества, отчасти преодолеваемая им лишь в состоянии посмертия, – подытожил Гны.

– Не спорю, в «живой» древности, когда не только связь с миром Смерти ещё не была налажена, но и искусство бальзамирования делало лишь первые шаги, человеческий разум был не в силах осмыслить техническую сторону посмертия. Повсюду на земле Здешнего мира воздвигались варварские погосты, где мёртвые тела предавали земле без надежды их когда-нибудь восстановить, – но это происходило не от моральной слабости. От технической неграмотности, вот от чего. В дальнейшем, когда развитие алхимической науки в Древних империях привело к открытию бальзамирующих веществ, появилась надежда на спасение умирающих предков. Их теперь бальзамировщики старательно мумифицировали, думая, что знают что делают. На самом же деле наши тогдашние коллеги были столь слепы, что ни один из набальзамированных ими трупов невозможно вернуть к сколько-нибудь активному функционированию. Но они-то старались, надеялись, они строили предкам просторные гробницы с развлечениями…