Молилась ли ты на ночь?.. Ох уж эти женщины! Часть пятая, последняя бесплатное чтение

© Василий Лягоскин, 2016

ISBN 978-5-4483-5716-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Что это было? Реакция на растаявшую только что картинку, где громадный чернокожий красавец склонился над практически обнаженной арабской принцессой? Или?..

– Что значит практически? – Николаич схватился за грудь, теперь уже собственную, и с облегчением выдохнул прохладный воздух мегалита.

И обе золотые чаши, прежде прикрывающие нежные полушария грудей Дуньязады, и цепочка, скрепляющая их между собой, были на месте; как и все остальное из ее весьма легкого наряда. Легкого – в смысле площади девичьего тела, что прикрывали эти золотые пластинки. Весили они – если переводить в скучные граммы и килограммы – очень даже немало.

– И как только Дунька плясала в них? – удивился Кошкин, становясь на четвереньки перед светлеющим отверстием в передней стенке дольмена; в него уже заглядывал довольный чем-то маламут, – а ты чего лыбишься? Все доел?

Герой кивнул, показывая, что пикник на лоне природы – на площадке перед дольменом – успешно завершился. И сейчас его участники ждут лишь возвращения Кошкина из неведомого прошлого. Но прежде, чем отогнать щенка и самому протиснуться в узкое жерло мегалита, нужно было снять с себя – из-под растянутой футболки и выцветших треников – золотые цацки. Что Николаич и сделал перед удивленной теперь мордой маламута. Он спешил – ведь вместо Героя в мегалит могла заглянуть Валентина, или (того хуже) Людмила. Да и перед Николаем он не хотел представать в обнаженном виде. Хотя именно эта занимательная процедура предстояла Николаичу – прямо сегодня вечером.

– И ничего не поделаешь, – вздохнул он, снимая последний браслет с правой лодыжки, – сам напросился в баню.

Виктор Николаевич как-то отстраненно поудивлялся тому обстоятельству, что процедура разоблачения (в смысле – раздевания) прошла быстро и успешно. Он не запутал ни одной цепочки; не сломал ни одной хрупкой застежки… И все это практически в темноте – ведь единственный источник света закрывал своей лобастой головой щенок. Тот, кстати, освободил отверстие, как только Кошкин затянул треники повыше – на то место, где у Дуньязады располагалась волнующая воображение талия. Острозубую добродушную ухмылку пса сменила веселая физиономия Николая, которому Кошкин и протянул внушительную груду золота, едва помещавшуюся в ладонях историка.

– Ага, – понятливо кивнул сосед, едва не разбив подбородок о шершавый камень, – трофеи.

Но Николаич сейчас не был предрасположен к беседе – и замерз изрядно, и простатит все настойчивей требовал внимания к себе. Виктор Николаевич осторожно, но непреклонно ткнул ладошкой в лоб Кирюхина. Прежде он себе не позволил бы такого смелого жеста. Или его рукой сейчас двигал кто-то другой?

Ответа на этот вопрос Кошкин не дожидаться не стал; он растаял сам собой раньше, чем Николаич осторожно, но достаточно быстро изобразил червяка, вылезающего на волю, и поскакал к приметному пятну пожухлой травы за мегалитом. Впрочем, этот кружок выделялся уже не так сильно. Осень в окрестностях Геленджика вступала в свои законные права, и Николаич, выдавливая из себя последние капли боли, предположил, что скоро его экскурсии в прошлое закончатся.

– Ну, или придется являться перед новыми персонажами под пуховой периной; или оборудовать дольмен отоплением.

Еще раз подтянув повыше треники, он шагнул к честной кампании, ждущей его с нетерпением, а прежде всего – к джинсам и теплому свитеру, связанному Валентиной собственными руками. К слову, свитер этот был неимоверно колючим, да еще пахнул неизвестным для Кошкина животным, но… любимых не выбирают!

Свитер, кстати, отозвался одной из своих колючек острой болью в районе пупка, и Николаич едва не бросился обратно в кусты – продолжить; точнее, завершить свое важное «дело». Но нет – боль эта не была тягучей и противной, как обычно. Она прострелила, как укус комара, и затаилась – в ожидании еще одного неосторожного касания. Поэтому Кошкин, совсем забывший о том, что на него с жадным любопытством уставились пять пар глаз – четыре человеческих и одна собачья – потянул кверху футболку; осторожно, даже нежно…

И опять Кошкину показалось, что кто-то посторонний негромко хихикнул в глубине души – в то время, как сам он тупо разглядывал золотой колокольчик, неведомо как прицепившийся к пупку. Следующего движения, тоже машинального, он себе так никогда и не простил. Пупок дрогнул, вызвав нежный перезвон, а следом за ним и весь живот, ничем не напоминавший девичий, с гладкой персиковой кожей, тоже погнал по себе круговую волну. Голосок в груди теперь счастливо завизжал, и перед изумленными зрителями свершилось таинство танца живота – настолько завораживающее, что даже сам Николаич уставился в изумлении на эту часть собственного организма, сейчас явно подверженную чужому влиянию.

Первой захлопала Людмила; потом к Виктору Николаевичу бросилась родная жена – наперегонки с Героем. Смышленый щенок, конечно же, уступил место даме. Может быть, чтобы не быть затоптанным. Смущенный историк едва вырвался из жарких объятий и протянул колокольчик Николаю, который так и стоял, держа дорогущий, но такой легкомысленный наряд в пригоршне…

Пар в бане у Николая был жарким, но необычайно приятным и легким.

– Это все вода, – объяснил он Николаичу, – вода из своей скважины – очень мягкая и вкусная. А мы сейчас в нее для аромата и бодрости духа пивка добавим.