Любой ценой бесплатное чтение

Пролог

Позади слышались топот, лай и крики. Всё-таки загнали. Ещё раньше он загнал и убил коня, после чего пришлось идти пешком. Грудь превратилась в один большой синяк, рот постоянно наполнялся кровью и дышать становилось всё труднее, да и рана давала о себе знать, так что идти было тяжело, а путь его помечал кровавый след, не давая надежды исчезнуть. Ещё и метель совсем утихла, когда она так нужна, хотя по крайней мере стемнело. Он давно уже сбросил доспехи, оставшись налегке, и сохранил лишь меч. Холод становился нестерпимым, так что он понимал – даже если чудом удастся скрыться, всё равно замёрзнет насмерть, но продолжал упорно идти вперёд, шаг за шагом, проклиная всех на свете, пока проклятья не кончились, и ярость не уступила пустоте.

Такие сложные шаги. Теперь они больше не нужны.

Он остановился и повернулся, принявшись ждать преследователей, а в голове у него было так же темно, как и вокруг. Те не замедлили явиться – с дюжину всадников в сопровождении своры псов, с факелами; тени их причудливо извивались, а над головами бесплотным призраком реял белый лев.

– Посмотрите кто нам попался! Никак это сам принц Кнуд – Губитель, Сеющий Горе?! – крикнул один из них.

– Выглядит скорее как побитая шавка, – заметил другой и все засмеялись.

– Ну-ну, Тибо, окажем принцу почтение, всё-таки он столько крестьян загубил и полей сжёг, что, право, заслужил, – отсветы факелов пали на лицо говорящего, и Кнуд узнал его – Лионель, брат гелрийского короля. То-то голос сразу показался знакомым. – Твоё войско разбито наголову, его больше нет, – сообщил гелриец, – и отцу своему ты, как я слышал, не нужен, так что брать тебя в плен незачем.

Отец лишь обрадуется моей гибели.

Он не отвечал, лишь ждал, тяжело дыша. Кровь вытекала из него по капле, а вместе с ней и жизнь, но он рассчитывал забрать с собой ещё хотя бы одного. Лучше всего главного. Сам гелриец, казалось, принимал какое-то решение.

– Я так же бежал после Ло, – сказал он наконец. – Тогда брат не доверил мне командование, и потому ты победил. Но я сумел спастись, уйти через топи, хоть и порядком нахлебавшись дерьма, а теперь разбил твоё войско. Осталось ещё кое-что – мы будем биться один на один, – с этими словами он спрыгнул с коня, оставив поводья оруженосцу, и принялся снимать доспехи. – Мы должны быть на равных, ведь так?

Его свита пребывала в смятении, Кнуд заметил, как один из гелрийцев хотел было что-то сказать, но второй его одёрнул.

Лионель вдруг остановился и посмотрел на бедро Кнуда так, будто только увидел кровь, хотя наверняка заметил её раньше и только поэтому затеял поединок.

– Твоя рана серьёзна?

– Нет, – ответил он коротко.

Чего доброго, ещё передумает.

– Хорошо. Уж прости, но себе я такую же наносить не буду.

Последние слова гелриец произнёс уже начиная выпад. Он оказался быстр, быстрее, чем Кнуд ожидал. А может это я стал медлителен. Каждое движение отдавалось острой болью в раненом боку, а из глаз словно сыпались искры. К тому же он устал за день, сражаясь с самого утра. Устал и, главное, отчаялся. С неба продолжал сыпать снег. Наутро следов той битвы, что отгремела сегодня, уже не останется, и сотни мёртвых скроются под его толщей до весны. Всё впустую.

Гелриец не воспользовался хорошим началом: он старался не рисковать, так что его первые атаки оказались не особенно опасными, дав Кнуду время приноровиться к темпу.

– Не думал, что Кнуд Грэйлэйт – трус, способный удрать с поля боя, – усмехнулся Лионель. – Ты создал себе неплохую репутацию, но теперь ей конец, будь уверен – об этом узнают все.

Он ничего не отвечал, не осталось сил на разговоры. Вспомнилось, что Лионеля сватали его сестрице Фионе. Из-за чего тогда всё сорвалось? Эти двое подошли бы друг другу.

– Наверное я даже скажу, что ты обмочился со страху перед смертью. А может так и будет. Я ведь вижу, что ты меня боишься.

Гелриец следил за Кнудом, выжидая ошибку, и сам при этом не давал возможности нанести точный удар, движения его были быстры и выверены. И он соблюдал осторожность – даже чрезмерную для такого юнца. Факелы давали разглядеть друг друга, но если Лионель стоял к ним спиной, то Кнуду они светили прямо в лицо, заставляя отводить взгляд и мешая следить за противником.

Ты хочешь убедиться, что я совсем ослаб, и я дам тебе сделать это.

Кнуд и вправду ослаб, но знал, что сумеет быть достаточно быстрым в нужный момент. Одного раза достаточно. Он атаковал, отчаянно и в должной степени неуклюже, чтобы Лионель сумел от него уйти, да ещё и ударить в ответ: клинок лишь чуть оцарапал его.

– Я ожидал большего, – протянул гелриец, вновь вставая в стойку.

– Я – разочарование, – ответил Кнуд. – Уже привык.

Говорить было тяжело, но он хотел услышать звук собственного голоса напоследок.

Лионель приободрился и сделал новый выпад, а затем ещё один, и ещё. Он нападал, а Кнуд с трудом отбивался и тяжело дышал. Это и вправду было сложно, не приходилось даже притворяться. Он чувствовал, как становится медлительнее с каждым разом, а враг не оправдал его надежд, не торопился и делал всё слишком надёжно.

Он уже почти отчаялся, когда наконец выпал шанс, которого он так ждал: под ногу гелрийцу попался камень, он споткнулся и Кнуд тут же на него накинулся. Ударил раз, второй, третий, вложив все оставшиеся силы – Лионеля больше занимало удержание равновесия, чем защита. Он понял, как близка смерть: теперь в его глазах был страх, а не надменная уверенность. Неловко отбив очередной удар, он не успел принять следующий, получив рану в грудь, отшатнулся, вновь оступился и упал.

Кнуд замахнулся, чтобы добить, но клинок успел принять на свой другой гелриец, а ещё один всадил стрелу ему в бок, и без того раненый.

– Стоять! Остановитесь! – Лионель поднялся, красный от натуги и унижения. – Это мой бой!

Ему удалось заставить их отойти.

– Теперь мы на равных. Уж прости за стрелу, – юнец потерял половину своей спеси, но ему всё ещё была нужна победа. Теперь даже больше.

– Они… меня… не отпустят, – слова давались ещё тяжелее, чем раньше, Кнуд задыхался и захлёбывался собственной кровью. – Даже если убью… тебя.

– Верно, – согласился Лионель. – Но ты всё равно хочешь меня убить, не так ли?

Они вновь скрестили мечи, тяжело и медленно. В нынешнем состоянии любой из них мог быть побит кем угодно, начиная от мальчишки-оруженосца Лионеля, который тоже схватился было за меч, но не успел защитить своего хозяина, когда тот упал. Кнуд думал лишь об одном – убить гелрийца, сейчас это стало целью всей его глупой жизни, последним смыслом, что в ней остался.

Он ощущал боль в бедре, в лёгких, в пронзённом стрелой боку, да и по голове его сегодня били не раз. Оглушён и уже почти что мёртв. Но ещё не совсем. Хуже было только когда он болел лихорадкой, унёсшей жизнь его жены, а с ней так и не рождённого сына, но пощадившей его самого. Жизнь ему уже и тогда была не слишком нужна, а в таких случаях она не уходит, настойчиво добиваясь взаимности.

Значит и теперь выживу.

Он почти перестал двигаться, лишь отбивая редкие удары и выжидая ошибку. Лионелю тоже приходилось непросто: на его животе расплывалось пятно, кровь капала на снег. Кнуд выиграл и ещё кое-что – теперь гелриец стоял напротив факелов.

Давай же, давай.

Кровь отлила от лица Лионеля, застывшего, будто маска. Ему тоже было больно. Кнуд чувствовал его страх и желание поскорее покончить с этим. Вот оно: гелриец теряет терпение. Он перешёл в очередную атаку, а Кнуд уловил мгновение, когда факелы его ослепили, накинул плащ на руку и подставил её под меч, вошедший в плоть глубоко, почти разрубивший её и причинивший боль, неизмеримо превосходящую всю, что терзала его до того. Но пальцы работали – он с криком схватился за рукоять клинка Лионеля, задержав его и заметив, как всё тело того содрогнулось от ужаса понимания, а потом вонзил свой собственный в шею врага. На лицо брызнула горячая кровь, а потом чей-то меч вошёл в его живот по самый эфес. Мир погрузился во тьму.

Везарий I

Чаячьи крики растворялись в плотном воздухе. Гавань росла на глазах, и роющиеся в ней мошками суда уже стало можно отличать одно от другого: в вечерних сумерках угадывались силуэты нау из Архипелага, юрких коггов с северных островов, низкобортных торговцев-южан с парусами от бледно-жёлтых и лимонных до изумрудных и пурпурных; выделялись из прочих три огромные пузатые каракки, выглядевшие скорее шершнями, чем мошками – эти созданы чтобы пересекать безбрежный простор океана, они прибыли из юго-западных имперских городов. В Арвьето заходили суда из самых разных уголков света, здесь торговали круглый год, даже в сезон штормов находилось немало смельчаков, готовых рискнуть кораблём и жизнью ради баснословных прибылей, сулимых плаванием, а уж сейчас, когда море успокоилось, торговля пошла особенно бойко.

Чуть поодаль от остальных, в небольшой бухте, на приколе стояли несколько изящных каравелл королевского экспедиционного флота с багрово-золотистыми парусами. Обыкновенно они совершали путешествия через океан на далёкий запад, к берегам Мереи, где можно было поживиться драгоценными камнями и диковинными пряностями, а также на север, в ледяные воды вечной ночи: там пока что удалось обнаружить лишь снег и моржей, но адмирал Дален интересовался вовсе не ими – он надеялся проложить через льды и сумрак путь к неисследованным землям, находившимся на противоположной стороне земной сферы, и почему-то, во-первых, вовсе не допускал мысли, что их там может и не быть, а во-вторых полагал невероятно богатыми. Уже пять или шесть раз он отправлялся туда, не унывая после очередной неудачи, хотя пока что эти экспедиции приносили одни лишь убытки.

Гавань всё ещё казалась маленькой, почти игрушечной, сквозь узкое горло бухты она виднелась словно через замочную скважину, а над ней тёмными блестящими пиками высились остроконечные городские шпили, разрезавшие багрово-оранжевый апельсин горизонта на дольки. Город торгашей и лодочников, в последний раз Везарий проезжал его пять лет назад, торопясь на похороны брата.

Это уже стало дурной традицией – мои братья умирают раз в пять лет. Один, второй, третий. Остался лишь я. Во всяком случае, точно иметь пять лет в запасе не так уж и плохо.

Он поёжился: нос корабля продувал не по месяцу злой ветер. Уходящее за горизонт слабое, холодное солнце вновь спряталось за тучами, в последние дни оно делало это всё чаще. Родина встречает меня не слишком приветливо. В быстро сгустившихся сумерках цвета поблекли и посерели, отчего город стал выглядеть тёмным бесформенным пятном, масляно растёкшимся по холмам. Везарий не чувствовал от возвращения домой ни малейшей радости или прилива сил, наоборот, во время путешествия дурные сны стали тревожить его чаще обычного. После них он просыпался с тяжёлой головой, и настойчивый голос в ней всё отговаривал от возвращения. «Ты там совсем чужой», – шептал он. – «Родина?» – спорил голос с невысказанным, – «Тебе было хорошо на островах, там твоя Родина. А в Эставалле всё чужое, там тебя не ждёт ничего хорошего, вот увидишь». Голос был прав, но поддаваться ему всё равно не следовало. Не хотелось возвращаться, но невозможно, немыслимо было не откликнуться на призыв отца.

Пора становиться мужчиной. Пора принять вызов и победить чудище, отрубить все его бесчисленные щупальца, доказать что-то хотя бы самому себе. Он закутался в плащ поплотнее, шмыгнув носом. На Архипелаге сейчас не просто тепло – жар несусветный, а здесь… К чёрту. Нет теперь там и здесь, есть только здесь.

Он вслушался в усыпляюще мерное биение волн о борт корабля, в крики чаек, носившихся над мачтой. Облака плыли по небу, будто корабли, а пятно города продолжало неспешно расти и темнеть.

Так приятно было бы продолжать предаваться наукам, хотя кого я обманываю – безделью по большей части, но после смерти Кнуда это стало невозможным. Брат не был лучшим из людей, даже просто хорошим человеком, из тех, которых вспоминают добром, но никто не отнимет у него одного – он был истинным сыном своего отца и наследником королевства. Жестоким, нечестным и не слишком-то благородным – но отец любит говаривать что благородство и честь лишь выдумки трусов. Я и сам из них, так что не мне судить. В любом случае Кнуд был достоин носить своё имя. И я тоже обязан стать достойным.

Ледяной ветер пронизывал кости, но он упорно стоял на открытом ветрам носу корабля, рядом с вырезанной из дерева семифутовой фигурой одного из бесчисленных покровителей Островов Архипелага: этот держал в руках кнут – значит, он с одного из семи десятков мелких южных островков.

Теперь моё место здесь – в холодном, угрюмом и отсталом королевстве на краю мира. Потому что оно моё. Он вгляделся в тёмное восточное небо над городом. Какая насмешка над отцом! Тот и помыслить не мог, что Везарий станет его наследником – подобное казалось столь невероятным, что он отпустил строптивого юнца по достижению совершеннолетия на все четыре стороны, уже не надеясь, что из того выйдет хоть какой-то толк. Чем он рисковал? Везарий был третьим сыном из четырёх, а старший, Вильгельм, имел к тому же двоих собственных.

Но судьба нанесла множество жестоких ударов семье – один за другим, будто мстила за смертельную обиду. Сначала, десять лет тому назад, его младший брат Эмиль, безгрешное и безобидное существо, упал с коня и сломал себе шею. Он был болезненным мальчуганом и никогда не умел держаться в седле, но очень хотел научиться. Стать нормальным, как все. За это он умирал в муках два месяца, а его крики были слышны по всему дворцу. Отец повесил глупого конюха, не углядевшего за мальчишкой, но неприятности только начинались – спустя пять лет флот кронпринца Вильгельма попал в чудовищную бурю, возвращаясь из похода на Изумрудный остров. Остров со всеми его богатствами, среди которых, как ни странно, нет изумрудов, теперь принадлежит Эставаллю, а принц может гордиться этим с того света: у него был лучший корабль, гордость флота, но от него, как и почти ото всех других остались только щепки. Лишь немногим счастливцам удалось вернуться домой и принести вести, повергшие королевство в траур: в течение года ко всем знамёнам прикрепляли чёрные ленты. Но этот траур был не только по принцу: в то время, как Вильгельм воевал вдали от дома, в Эставалле бушевала болезнь, унёсшая обоих его маленьких сыновей и жену. Прошло ещё пять лет и настала очередь Кнуда. Этот всегда был храбрецом и гордецом, немного безумцем, искал чести и славы, а турниры не могли сполна удовлетворить его жажду. Конечно же, он не мог позволить себе упустить шанс блеснуть в настоящих сражениях и очертя голову бросился в глупую авантюру, поверив, что сможет воспользоваться внутренними неурядицами в Гелре и положиться на союзников среди гелрийцев. Конечно же его предали.

Так Везарий, никогда не имевший шансов стать наследником престола, всё-таки стал им. Он, никогда не обладавший той царственностью, осанкой, манерами, даже голосом, которые были присущи его отцу и старшим братьям. Вильгельм хмурился, глядя, как он пытается сработаться со своими доспехами, Кнуд шутил, что его настоящим отцом наверняка был Амброзий – чудаковатый грамотей и философ, живший при дворе, а сам отец как-то сказал, что он рождён для простой жизни и неспособен править. Но теперь отцу не приходилось выбирать. Как и мне.

Путешествие домой прошло гладко: «Северному ветру» всё время сопутствовал ветер, оправдывая его название. Только сошедший с верфи корабль был резв, как сокол, и весь путь занял всего-навсего двадцать пять дней и ночей. «Ветер» шёл по оживлённому торговому маршруту и постоянно встречал другие суда, а с ними и вести: едва выйдя из Эймоса они узнали, что отец выступил с армией на юг. «Быть войне», – объявили моряки с небольшой нау, вёзшей из Эставалля на Архипелаг вино. Война отнимала у них гелрийские порты и изрядный кусок прибыли, а потому радости от её начала они не испытывали. Неделей спустя с большой галеры, щеголявшей старой, облупленной и изъеденной червями крылатой женской фигурой на носу, рассказали, что король гелрийский Филипп платит вольным отрядам вдвое против обыкновенного, и контракты с ним уже подписали «Братья бури» и «Чёрные паруса» – ничего хорошего это не сулило. Ещё позже смуглые люди с быстрого, словно летящего над водой когга, все как один с саблями в ножнах (возможно, те самые эставалльские корсары, топившие гелрийские торговые суда по всему океану, о которых так много говорили в последнее время) поведали, что младший брат гелрийского короля, Шарль, известный как человек дерзкий и непостоянный, был убит глухой ночью ударом меча в одной из грязных подворотен Сандесвалла. Эта новость, как и стоило ожидать, воцарилась надолго: следующие суда в основном приносили толки о том, по какому делу его светлость оказался в этой подворотне и кто же осмелился совершить над ним злодейство: одни толковали об интрижке на стороне и мести мужа-рогоносца, другие о заговоре и наёмниках самого короля Филиппа, решившего избавиться от строптивого и могущественного брата-соперника, третьи о Великой Гильдии, которую принято было вспоминать всякий раз, когда только свершались подобные события, кто-то утверждал, что Шарль просто-напросто стал жертвой грабителей, даже не подозревавших кто он, а иные доверительно сообщали, что это эставалльцы вершат возмездие за Кнуда, и следующим будет сам король Филипп.

За воспоминаниями пролетели минуты, и «Северный ветер» подошёл к гавани. В неё вело узкое горло, в котором едва могли разминуться два больших судна, а с обеих сторон самого узкого места за всеми проходящими кораблями зорко следили два массивных четырёхугольных форта из блестящего на солнце тёмного камня; они поднимались словно из самой воды, и волны тщетно бились об их гладкую поверхность. Левый и Правый Клык, так их называют местные, вспомнил Везарий. Клыки Арвьето остры – за бойницами каждого прячется с десяток стрелков, готовых в любой момент нашпиговать проходящий под ними корабль горящими стрелами, а в военное время в каждый из фортов можно поместить до сотни и несколько катапульт, что сделает порт неприступным с моря. Сразу же за Клыками бухта резко расширялась, с этой стороны к Левому Клыку пришвартовалась узкая лодка, люди в синих плащах с белым кораблём на спинах запрыгивали с неё на каменный мостик, едва виднеющийся над гладью воды и ведущий в башню.

Для «Ветра» насилу нашли свободный причал, с самого края, один из построенных совсем недавно – в прошлый визит Везария его ещё не было: порт процветал с каждым годом всё больше, даже прекращение торговли с Гелре ему не помешало. Как гласила легенда, Арвьето – город на спине спящего кита, однако его жители ничем спящих китов не напоминали, славясь своим торгашеским духом и предприимчивостью. В нос ему ударил столь хорошо знакомый портовый дух, состоявший из перемешанных запахов специй и фруктов, соли, палёной кожи, перегара, блевотины, алкоголя и дерьма. Источник последнего отыскался быстро: на соседнем причале выгружали маленьких светло-серых слоников. Погонщик бил их тупой сучковатой палкой по заду и кричал дурным голосом, стараясь поскорее покончить с этим делом и отправиться в ближайший бордель, но слоны упрямились, по всей видимости им ничуть не хотелось на берег. Умные, наверно хотят поплавать ещё немного и посмотреть мир – авось, где и найдётся местечко получше этой холодной дыры.

Капитан «Северного ветра», толстый гелриец со спутанной рыжей бородой, любивший рассказывать морские байки, пить ром галлонами и громко гоготать над страдающими от морской болезни пассажирами, лишь кивнул ему на прощание. Он за что-то невзлюбил Везария с того самого момента, как тот ступил на борт, к тому же сейчас его живо занимала начинающаяся разгрузка товаров и сопутствующий ей нервный разговор с высоким, худым как жердь таможенником, облачённым в такой же плащ, как и у уже виденных Везарием на фортах караульных, с одним лишь отличием – золотистой каймой. С борта корабля сгружали грубо сколоченные деревянные ящики, сквозь щели в которых можно было разглядеть крупные, глухо стучащиеся друг о друга кокосы, спелые оранжево-жёлтые бананы и большие красные апельсины – после того, как торговля с Гелре прекратилась, с Архипелага начали возить всё больше фруктов, без которых благородные люди и богатые торговцы уже не могли обойтись.

Везарий так привык к постоянной качке, что сойдя на сушу почувствовал головокружение. Он задержал взгляд на стремительном профиле «Северного ветра», деревянных крышках, прикрывающих пушечные порты, втянул в себя запах всё ещё свежей краски, борясь с неожиданно подступившим искушением вернуться на корабль, когда чей-то тонкий голос ворвался в его мысли:

– Ваша светлость! Ваша светлость! – кричал невысокий лысый человечек в синем камзоле со всё тем же кораблём, вышитым серебряной нитью. Он спешил к пристани на низеньком гнедом иноходце. Моя приветственная делегация. – Счастлив видеть вас на земле Эставалля! – продолжил человечек, радуясь, что на него обратили внимание. – С возвращением!

По обеим сторонам от него следовали всадники, тоже украшенные вездесущим кораблём Дома Ферье. Точно так же пять лет назад везде цвели розы. На попоне коня правого рыцаря, огромного и косматого, словно медведь, был изображён красный краб на берегу моря, тянущий вперёд свои клешни, а у левого окровавленный меч в зазубринах на чёрном поле. Следом за ними слуга вёл под уздцы великолепного вороного с пышной гривой, степенно и горделиво вышагивавшего по мостовой, а разъярённый золотой грифон на его красной попоне не оставлял никаких сомнений в том, кому предназначался этот красавец. Чуть позади этой троицы держались ещё с полдюжины всадников без собственных гербов, все они обходились гербом Ферье.

Гигантское полотнище, конечно же, с кораблём, но немного отличающееся от уже виденных – над синим морем на нём лучилось оранжевым светом закатное небо, лениво развевалось над шпилем таможни, видневшимся за спинами подъезжавших к Везарию рыцарей. Новое здание, которое в прошлый его визит только строилось, теперь доминировало над пейзажем порта: огромное, широкое и резко сужающееся кверху, вплоть до острого шпиля, оно нависало над ветхими портовыми строеньицами восьмьюдесятью пятью футами коричнево-серого камня с тёмно-зелёными, почти чёрными полосами, выглядя строго и официально, но вместе с тем величественно. Многим строителям дворцов стоило бы поучиться на его примере: Джильи, приглашённый из Меллена ещё старым лордом Ланье, знал своё дело крепко. Почти на самой верхушке строения виднелись большие башенные часы с золотой стрелкой, застывшей посередине между двумя и тремя часами.

– Я тоже рад приветствовать вас… – отозвался Везарий, подождав, когда незнакомец приблизится к нему на достаточное расстояние, чтобы не требовалось кричать.

– Винсент Элье, милостью божьей и моих лордов вот уже двадцать лет как кастелян замка Арвьето – в вашем полном распоряжении, – бойко отрекомендовался тот.

Везарий слегка кивнул.

– Сэр Эндрю Берг, – кастелян махнул рукой в сторону рыцаря с кровавым мечом на гербе, – и сэр Дэмон Молинар, – жест повторился со всадником с красным крабом на щите, – рыцари на службе лорда Ферье.

Везарий не без труда взобрался на своего красавца-коня, не проявившего по этому поводу никаких признаков энтузиазма, если не считать презрительного фырканья, после чего их небольшая процессия направилась в город, сопровождаемая оценивающими взглядами разношёрстной портовой публики, состоявшей из лавочников, предлагавших проезжим свои товары, детворы, радостно носившейся по грязным лужам и считавшей корабли в порту, угрюмых мужиков, переносивших ящики с кораблей на берег и обратно, полураздетых девиц, завлекавших моряков, самих моряков и, конечно же, пьяниц – последние две категории горожан в известной степени совпадали. К лордову замку из гавани через весь город вела посеревшая от пыли и времени брусчатка по меньшей мере десяти футов шириной, копыта лошадей гулко цокали по её камням. Город с обеих сторон от них сплошь изрезали каналы, кишевшие узкими вытянутыми лодками, главным видом здешнего транспорта – Эста перед впадением в море разветвлялась на множество рукавов, а потому весь город представлял собой россыпь островков. Арвьето жил своей бурной жизнью даже в этот поздний час, – все вокруг суетились и куда-то спешили, а вдалеке грохали молотки.

– Когда я в последний раз бывал здесь, город принадлежал леди Эмилии Ланье, – нарушил установившуюся было тишину Везарий, не то сопровождавшие его рыцари рисковали заснуть прямо на скаку.

– Леди Эмилия осталась последней в роду и не имела детей, а у лорда Ферье умерла жена, – ответил Элье бесцветно.

– Сам Создатель велел им пожениться, – с иронией заметил Везарий.

– Именно так, – кивнул кастелян серьёзно. – Но шесть месяцев назад скончалась и леди Эмилия, – он помедлил, и добавил: – Небеса жестоки.

– Как же это произошло? Ведь ей ещё не было и двадцати двух, и она отличалась крепким здоровьем… – удивился Везарий.

– О да, леди просто цвела, а потом завяла в одночасье, – вздохнул сэр Винсент. – Доктора сказали, что с ней приключилось… как же это… – он силился вспомнить её болезнь некоторое время, но не сумел. – Она почувствовала себя плохо, слегла, и отдала душу Создателю меньше чем через неделю.

Везарий отлично помнил её прелестный вздёрнутый носик и лучистые голубые глаза, смотревшие на мир с детской непосредственностью. Отец имел большие планы в её отношении – он тогда сказал Везарию, что ему пора остепениться, и предложил жениться на ней. «Она вдова, – заявил он, чуть наклонив голову и глядя своими золотисто-зелёными глазами с таким выражением, от которого Везарий всегда чувствовал себя несмышлёным ребёнком, – у неё нет наследника, и она владеет богатейшим портом королевства. Не сумела родить дитя лорду Ричарду Эрверу, но у неё было на то мало времени, и вполне возможно, что это его вина. В крайнем случае ты всегда можешь сделать бастарда, который унаследует её состояние – уж я позабочусь об этом». Отец всегда умел устроить дела наилучшим образом, и она действительно была завидной невестой, к тому же в самом деле нравилась Везарию, но ему не хотелось возвращаться, и поступать так с ней тоже не хотелось, поэтому он отверг это предложение. Но жестоки не только небеса. И не только короли. Всё-таки он не ощущал никакого гнева и настоящей печали, хотя и знал, что должен. Ему даже не слишком хотелось выспрашивать подробности, но говорить больше было всё равно не о чем, а потому он продолжил:

– Я так понимаю, поскольку у леди Эмилии не осталось ни единого родственника, город и округа перешли во временное владение лорда Ферье как её сюзерена и мужа?

Уж он найдёт способ сделать временное владение постоянным.

– Это так. Судьба города должна решиться в течение этого года. Но вообще-то у неё был старший брат – сэр Лоренс. Да он и сейчас ещё жив.

Деревянные домишки, проплывавшие мимо поначалу, начали всё чаще уступать место каменным с острыми крышами, крытыми черепицей, в основном тёмно-коричневой, вообще стали ухоженнее, чем около гавани. Улица казалась чистой, а через каждые двести футов ему кланялись стражники, облачённые в уже привычные сине-белые плащи и щеголяющие начищенными до блеска алебардами. По-видимому, лорд Ферье заботится о том, чтобы Арвьето производил хорошее впечатление на гостей, особенно почётных. А может он и в самом деле изменился в лучшую сторону за последние годы, хотя для этого потребовалось бы очень много волшебства.

– Почему же тогда город доверху наполнен знамёнами Дома Ферье? – спросил Везарий наконец.

– Сэр Лоренс был очень горделивым юношей, он жаждал внимания высшего света, славы, почёта, любви – всего того, о чём поют менестрели и что кажется юнцам столь легко достижимым, – начал Элье издалека. – Он всегда мечтал стать первым рыцарем королевства. Благородный и храбрый, но молодой и неопытный. Он уехал в столицу, прожил там четыре года и слал сюда письма, в которых хвалился своими успехами на турнирах и при дворе.

Везарий наконец вспомнил это имя, как и самого сэра Лоренса. Тот и вправду был одним из виднейших придворных рыцарей, во всяком случае, если верить смутным детским воспоминаниям – в ту пору Везарию было лет семь, если не меньше. Вспомнился миг его триумфа на большом турнире, посвящённом рождению Эмиля: молодой красавец с шелковистыми волосами и чувственным взором, любимец придворных дам.

– …а потом король лишил его прав на наследство и изгнал из Эставалля, – продолжил свой грустный рассказ сэр Винсент, по-видимому Везарий, поглощённый воспоминаниями, пропустил его часть. – Никто не знает, почему… на этот счёт ходили всяческие слухи. По большей части неправдоподобные и гнусные, вот что я вам скажу. – Кастелян принимает семейную трагедию Ланье как-то очень уж близко к сердцу. – Но, должно быть, Его Величество имел веские причины для такого решения, – сразу же оговорился он.

– Весьма печально видеть, как столь славный род угасает, – равнодушно заметил Везарий.

– Не то слово, ваша светлость. Очень печально. Мало того, это ужасно и для нашего города: люди недовольны, что ими правит чужой лорд, они волнуются. Горожане убеждены, что лорд Бернард хочет прибрать город к рукам…

Прямо в корень зрят.

– …и полны решимости воспротивиться этому. Многие загорелись вздорной идеей сделать из Арвьето вольный город на манер Туманного Дола, а купеческие и ремесленные старшины пытаются воспользоваться волнениями, чтобы вытребовать себе налоговые послабления. Лорд Бернард не отличается мягкостью и долготерпением, так что никто не удивится, если вскоре польётся кровь.

– Вольный город? – переспросил Везарий. – А что случилось в Туманном Доле?

Элье раскрыл было рот, но внезапно оживился не проронивший дотоле ни слова сэр Эндрю:

– Бунт! – гаркнул он, и продолжил скороговоркой: – Опосля того, как лорд Кристиан Релье помер от чахотки, проклятые бунтовщики потребовали, чтобы над ними не ставили нового лорда, коли уж Релье изволили кончиться, а вместо этого сделали их свободным городом – как заведено у гнусных мелленцев, – он сплюнул, – и – только представьте! к ним примкнул Университет. «Безобидные книжники, им только и надобно, что лягушек всяких своих расковыривать да трупы», – передразнил он кого-то, – ага, как же! Тоже оказались падалью и …, он прибавил крепкое словцо, характеризовавшее означенных книжников гораздо ярче, нежели ласковое «падаль». – Я предупрежда! – сэр Эндрю пришёл в столь страшное волнение, что начал проглатывать последние буквы в некоторых словах и слегка задыхаться, лицо его побагровело, но желание продолжать разоблачение оказалось сильнее, чем желание остановиться и отдышаться, если таковое вообще было. – А лорд Артур Энше, этот шепелявы недомеро, сын шлюхи, дерьмохлёб – он согласился! Сдал им город без всякого сопротивления. Только потребовал, чтобы они платили за это специальны налог! – он потряс кулаком, злобно вращая глазами. – Продал свою дворянску честь за презренно злато, – поэтично закончил добрый рыцарь и вновь прибавил крепкое словцо, причём то же самое, что употребил ранее по отношению к почтенным докторам медицинских и прочих наук. Немного помолчав, он решил внести ясность насчёт причины своего столь искреннего радения за судьбу Туманного Дола: – А ведь по справедливости город должен был отойти мне! Энше думает, что за ним теперь не придут, что не будет следующим, до кого доберётся эта завезённа с юга зараза – но это мы ещё посмотрим! – он фыркнул и, казалось, успокоился, как ребёнок, получивший возможность выговорить свои детские обиды.

– Вообще-то, – тихо, как будто надеясь, что рыцарь его не услышит, заметил Элье, – это не такой уж простой вопрос, чьи права на город весомее, ведь есть и другие претенденты, и нельзя так сразу сказать, чьё родство ближе. Смотря по каким законам… впрочем, это явно вам неинтересно, – спохватился он.

Да уж, должно быть, выражение моего лица красноречиво свидетельствует об этом.

Сэр Эндрю ещё раз фыркнул, давая понять, что он думает о мнении Элье, но на этот раз промолчал, должно быть, не нашёл приличных слов.

Запахло щёлочью, верный знак приближения кожевенных мастерских: Арвьето был знаменит не только своей гаванью, но и обувью, и другими изделиями из кожи – отсюда их развозили по тридцати портам на двух континентах. За следующим мостом – большим, старинным, с высеченными в перилах изящными белыми лебедями, скрывался центр города: здесь плотно жались друг к другу высокие, в три, а то и в четыре этажа, сложенные из грубого камня дома гильдий, цехов, управ и постоялых дворов. Немного в стороне шло строительство: большое здание из тёмно-зелёного камня уже возвели на две трети, оставалось лишь достроить крышу и шпиль.

– Что здесь будет? – спросил Везарий и перехватил повод поудобнее.

– Монетный двор, ваша светлость. Представляете, мы не имели собственного монетного двора с тех пор, как…

– Как вы были королевством, знаю, – прервал Везарий сэра Винсента. – Действительно странно, что такое богатое пэрство столь долго обходилось без собственной монеты.

Временное владение, как же. Старый лорд намерен обосноваться здесь всерьёз и надолго.

Чуть дальше вставал стосемидесятифутовый собор, возвышающийся великаном над всеми остальными зданиями и протыкающий небо дюжиной острых шпилей. Если по задумке архитекторов шпили должны были вызвать чувство будто он устремлён ввысь, то она явно не удалась – собор выглядел грузной громадой, готовой, казалось, в любой момент провалиться под землю вместе со всеми своими массивными колоннами, тонкими шпилями и высокими стрельчатыми окнами, закрытыми тёмно-синими стёклами, через которые ничего не разглядеть, всеми святыми, ангелами и даже демонами, обитающими внутри. Зато в свете начавших зажигаться вдоль всей улицы оранжевых фонарей и заходящего розового солнца непрозрачные окна наполнились таинственной магией, в них заплясали бело-голубые сгустки света, словно пришедшие из детства: именно в окружении такого света изображали могучих волшебников на картинках из сказок, которые давным-давно читал Везарий. К несчастью ли или к счастью, но все они уже давно умерли.

Сразу за храмом стояла огромная бронзовая статуя, изображавшая, возможно, одного из них. По крайней мере внешне он до безобразия походил на чародея-из-сказок: высокий старец с клюкой и благообразной бородой, проникновенным взглядом и длинными пальцами – не хватало только островерхой шляпы, в сумерках он словно ожил и, казалось, о чём-то тяжко задумался, но вот-вот должен заметить их и сойти с постамента навстречу. Скорее всего один из местных святых – Везарий не знал, какой именно, да и не хотел знать.

Достигнув высшей точки у собора, улица начала резко уходить вниз, а впереди показалась ленивая Эста, мать всех рек, разлившаяся вдесятеро шире любой другой реки, тягуче, неспешно несущая воды к морю, извиваясь огромной чёрно-синей змеёй чтобы обойти холмы, на вершине одного из которых находился сейчас Везарий, дробясь и оставляя по сторонам от себя множество рукавов. Менее чем в лиге отсюда она вновь сворачивает на запад и впадает в море. С вершины холма раскинувшаяся внизу часть города виднелась как на ладони – она состояла в основном из наследственных имений аристократов и владений богатейших негоциантов, выкупивших их у разорившейся знати. Земля делилась стенами на огромные куски, на любом из которых мог бы уместиться целый городской квартал, но вместо этого на каждом стояло лишь по одному-единственному дому, зато многие из них вернее было бы называть дворцами.

В самом низу светил всеми своими огнями, отбрасывая бледные отблески на водную гладь речной порт, второй по важности источник богатства Арвьето. Корабли не прекращали швартоваться там даже сейчас, в сгущающейся тьме. Сюда стекались товары с половины королевства: железную руду, строительный камень и золото везли из Ледяных Гор через Весёлую Гавань; в лесах Илдвига к ним добавлялись строевые сосны, кедр, мёд и дубовые чернила; в Землях Короны стекло и изделия из металла – статуэтки, кубки, щиты, мечи, копья; ещё ниже по течению, у Медовых Ворот – вино, а из Равнины по притокам везли зерно и овощи. Начало своё Эста брала далеко на востоке, за пределами Эставалля, в глубине королевства Арль. Оттуда, правда, было почти нечего везти, разве что поделочные камни, в изобилии водившиеся в горах у его северной границы. Слабым же утешением они служили правителям Арля, которым не досталось ни золота, ни серебра, ни рубинов, изумрудов, сапфиров или иных драгоценных камней, добываемых в тех же горах, но западнее – уже в Эставалле! Притоки Эсты охватывали собой всё королевство, за исключением разве что Риксмарка да крайнего юга, и по ним помимо уже перечисленных в Арвьето везли также множество других товаров из всех приречных городов и деревень. Всё это добро переправлялось в морской порт, а уже оттуда попадало во многие города и страны по всему свету.

От порта на другую сторону реки вёл высокий железный мост, огороженный с обеих сторон пятифутовыми перилами из железных прутьев, между которыми через каждые восемь футов крепились круглые пластины с изображением красной розы на синем поле. В самом начале моста несколько пластин были сорваны, вместо них появились другие – белые в виде корабля. Похоже, благородный лорд Ферье затеял ремонт. Мост тянулся бесконечно, как и сама река, тихо шуршавшая снизу – она оказалась даже шире, чем представлялось при взгляде с холма. Гулко цокали копыта, сумерки сгущались по-летнему неспешно. Наконец мост кончился, вновь уступив место дворцам, которых, впрочем, на этой стороне было немного: здесь имели право селиться только самые приближенные к хозяевам города семьи. Вскоре показалась и сама обитель лорда Рейнора и его потомков, белокаменная Гленвин Риз, или Весенняя Роза. Она отделялась от остальных дворцов особенно широким каналом, через мутно-жёлтую воду которого перекинули крепкий окованный железом мост. Замок защищала невысокая стена: не достигавшая и пятнадцати футов в высоту, она состояла из больших блоков молочно-белого камня с дымчато-серыми прожилками. Ворота не выглядели крепкими – любой таран проломил бы эти створки с первого раза. Процессия без препятствий прошла через них, караульный выглянул лишь для того, чтобы поприветствовать её.

За воротами вплоть до самого замка расстилались поля жёлтых и красных тюльпанов, среди которых, на резной, выкрашенной киноварью скамейке неподалёку от входа его и ждал лорд Бернард Ферье, греясь на вечернем солнышке с потрёпанным фолиантом «Истории государства» в руках.

Завидев гостей, Ферье отложил книгу:

– Ваша светлость, – кивнул он.

За те десять лет, что Везарий его не видел, властитель Побережья окончательно состарился: наполовину облысел, немногие оставшиеся волосы торчали сухими седыми клочками, глаза, когда-то голубые, потускнели и приобрели мертвенно-серый оттенок, он весь осунулся, сгорбился и сморщился, стал похож на нищего старика с паперти, которому Везарий подавал раз в неделю у храма Бандалиона по дороге к университету. А ведь всего на три года старше отца, подумал Везарий, – как-то изменился за это время он?

– Вы как нельзя вовремя, – дребезжащий старческий голос вывел Везария из раздумий, – я собирался ужинать.

– Лорд Бернард, – кивнул он в ответ, – мы давно не виделись, с тех пор вы, похоже, стали более склонны к историческим изысканиям.

– Очень поучительно иной раз почитать про деяния тех, кто был до нас, – пояснил лорд. – А Гриффид знает в этом толк – как бывший канцлер он прекрасно разбирается в делах государственных, и оценивает поступки правителей с большим тщанием и без неуместного морализаторства, не подражая никому из остальных историков, так и норовящих каждое действие одного превознести до небес и наполнить глубоким смыслом, а другого – объявить на редкость глупым. – Он откашлялся и продолжил: – Нарисовать человека одной краской просто, но полученный образ не даёт представления о том, каков же он был в действительности, получаются болванчики на манер мелленских: один яркий и улыбающийся, второй тёмный и кривит злую рожу. А в изложении Гриффида все они предстают живыми людьми, что уже неплохо.

Сопровождавшие Везария в пути по городу откланялись и отправились по своим делам, а лорд Ферье повёл его по коридорам замка, двигаясь медленной старческой походкой.

– Как прошло ваше путешествие? – осведомился он, свернув направо от большого щита на стене.

– Капитан сказал, что не совершал таких быстрых плаваний ни разу в жизни. Впрочем, мои предыдущие морские путешествия также проходили гладко – должно быть я приношу удачу.

– Надеюсь это так, и вы принесёте удачу нашему королевству, ведь она ему понадобится, – Ферье остановился и перевёл дух, Везарий подождал его. – Сейчас вам покажут покои, в которых вы сможете переодеться и отдохнуть с дороги, а потом проводят в обеденный зал. Здесь налево, – старый лорд махнул слуге и тот взял факел, установленный в стенной нише, – я подожду вас, отдыхайте сколько будет необходимо.

Везарий едва не поддался соблазну завалиться спать – всё-таки уже стемнело, а Ферье сам предложил отдыхать сколько нужно, вот и пусть тогда ждёт до утра. Однако он всё-таки переборол себя, натянул парадный алый с золотом камзол, любезно разложенный на постели, и приказал вести себя в зал. По дороге к нему присоединился и сам хозяин замка.

Пройдя вслед за Ферье через массивные бронзовые двери, украшенные орнаментом из волн и кораблей, он попал в большой пиршественный зал, наполненный говором и звоном. Сейчас здесь едва ли набралось четыре десятка гостей и, хотя они и производили шума как четыре сотни, в нём свободно можно было разместить впятеро большее число.

– Сегодня уже поздно было созывать всех, – пояснил Ферье, – но вот завтра мы устроим действительно большой пир, каких вы у себя на островах не видывали, уж это я вам могу обещать.

– Я высоко ценю ваше гостеприимство, милорд, но отец призывает меня к себе со всей срочностью, на какую я только способен, – с холодком ответил Везарий. У него из головы никак не шла леди Эмилия.

При его появлении гости оживились – ещё бы, они ведь и собрались ради того, чтобы посмотреть на засидевшегося на чужбине принца. Нужно взвешивать каждое слово и выверять каждый жест, напомнил себе он. Гостями лорда оказались в основном городские чиновники и негоцианты, аристократы находились в явном меньшинстве – рыцарей и дам оказалось не более дюжины. Вполне естественно для торгового города.

Местная мода за последние годы изменилась: гражданская и аристократическая одежда смешались ещё больше прежнего и породили нечто среднее – здешние дублеты ничуть не напоминали латы, как бывало обычно, они имели более свободный покрой, дополнявшийся пышным воротом из парчи или блестящего сатина и длинными широкими рукавами. Удобство такого фасона казалось сомнительным, кроме того, торговца от чиновника и их обоих от дворянина стало не так-то просто отличить. Дамы же облачились в облегающие платья с завышенной талией и узкими длинными рукавами, манжеты ниспадали едва ли не до пола. С каждым годом они становятся всё длиннее. На всех платьях присутствовал оранжевый цвет в честь дома Ферье – как правило, на вставках, либо тонкими полосками, и почти на всех были вышиты цветы. Многие дамы заплели в косы оранжевые или синие ленты, перемежавшиеся серебряными и золотыми нитями.

– Его светлость Бернард из Дома Ферье, Милостью Божьей и Его величества великий лорд Побережья, старший пэр и Хранитель морских врат королевства, лорд Лоардена и Дагора, протектор Арвьето и Оссена! – возгласил герольд, завидев появившегося хозяина, и чуть запнулся, словно бы позабыв, как надлежит представить гостя; вспомнив наконец, он торопливо проговорил: – Его светлость Везарий из Дома Грэйлэйт, великий лорд Земель Короны, пэр королевства и Щит Престола, лорд Синего Утёса!

– Он совсем отвык от работы, – Ферье с раздражением махнул герольду рукой. – Обычно я просто сажусь и ем, – он разразился кашляющим смехом. – Когда тебе идёт седьмой десяток времени на условности уже нет.

Они в меру сил торжественно прошагали через весь зал к богато декорированному самоцветами хозяйскому креслу, стоявшему под балдахином из синего и оранжевого шёлка, Везарий занял место по правую руку от лорда, а справа от него самого усадили миловидную девушку лет двадцати с тёмными волосами, заплетёнными в две толстые косы до пояса, большими иссиня-голубыми глазами и золотыми серёжками в виде корабликов в ушах. На её синем платье тоже красовались маленькие белые кораблики, отчего оно забавно напоминало ливреи гвардейцев Ферье. Взгляд, который она бросила на него мимоходом, казался одновременно насмешливым и настороженным.

– Подавай сигнал к началу, – обратился хозяин к герольду, стоявшему позади него и глупо державшему рог в вытянутой руке, – сегодня я не намерен произносить речей, – тот что есть силы подул в рог, извлекая из него резкий и едва ли могущий показаться мелодичным хоть кому-то звук, немедленно подхваченный вторым этажом.

– Мелисса, моя младшая дочь, – представил голубоглазую лорд, едва звук затих. – Я сосватал её за сына лорда Кристиана Эрвера, что держит Скальдову Пристань на севере, так что скоро наша семья лишится общества этого очаровательного создания, – лицо Ферье скривилось, возможно, это была улыбка.

Само создание, услышав своё имя, состроило недовольную рожицу и тотчас поспешило отвернуться в другую сторону и заговорить с остроносым, довольно-таки неприятным молодым человеком справа от себя. Ей, должно быть, уже восемнадцать или девятнадцать, удивительно, что она всё ещё не замужем.

– Что до вашего отца и срочности, – вернулся к прерванному церемониями разговору старый лорд, опуская руки в поднесённый слугами деревянный таз с водой, – Его величество сейчас стоит лагерем у Озёрной Мельницы, совсем недалеко отсюда, и не похоже, что там в ближайшее время произойдёт хоть что-то интересное. Боюсь, – он усмехнулся, обнаружив отсутствие большей части зубов, – что даже ежегодный винный фестиваль отменят, потому как запасы вина в округе уже должны подходить к концу. Лорды и рыцари будут собираться ещё с месяц – они вообще не слишком торопятся. Это и понятно: гелрийцев больше, они лучше вооружены и у них опытные командиры, закалившиеся в бесконечных распрях друг с другом и с южанами – ваш брат, а с ним и многие другие достойные мужи нашего королевства уже имели несчастье убедиться в их силе, – он отпил немного из своего кубка. Везарий последовал его примеру: вино оказалось горьким и пряным, с корицей и мускатным орехом. – Если позволите откровенность, я не знаю, на что рассчитывает государь: всеобщее мнение таково, что исход войны предопределён. Все настолько уверены в этом, что нашим дипломатам, по слухам, ни с кем не удалось договориться о союзе. Подумайте только – ни с кем, – повторил Ферье брюзгливо, – хотя у Гелре никогда не было недостатка во врагах – все эти маленькие королевства к югу и востоку от них, почему бы им не выступить вместе с нами? Меллен мечтает отвести нависший над ним гелрийский топор – кажется, сейчас самое время сделать это – но нет. Ещё нам мог бы помочь Арль… хотя, – он растянул губы в улыбке, отчего стал похож на жабу, – тут уж ваша прекрасная сестрица постаралась. В общем, при всём усердии лорда Александера, а уж кому как не ему доверяться в таких делах – наша дипломатия потерпела полный крах, и мы остались наедине с гелрийцами, – его это как будто забавляло.

– Александер Райх вновь занял пост лорда-секретаря? – удивился Везарий, несколько смущённый прямолинейностью старого лиса.

– Да. Очевидно, Его величество обнаружил, что без него обходиться трудновато, и забыл старые ссоры. Это делает честь его терпению и дальновидности. Жаль, что он не проявляет подобной трезвости мышления в других вопросах, ведь исхода его упрямство не изменит: всё, на что он способен, это лишь положить в землю несколько тысяч воинов и сделать условия мира более жёсткими. Война проиграна, и она была проиграна ещё в начале года.

Он вынужденно прервался чтобы опробовать первое блюдо, довольно незатейливое: густой говяжий бульон с луком и зеленью, но Везарий не дал ему спокойно поесть, резко заметив:

– В любом случае, долг вассалов – служить своему сюзерену мечом, и за уклонение от него надлежит нести наказание.

Хозяин убрал ложку в сторону:

– Меня самого удивляет неторопливость некоторых. Сэр Болдуин Эквилль всегда получал от Его величества самые лучшие посты и никогда не подводил; несомненно, государь доверил бы ему командование всей армией, но он даже не явился, вместо этого Эквилли прислали куцый отряд во главе с внучатым племянником лорда или кем-то вроде – чёрт их разберёт. Лорд Руне Фальк также известен своим умом и хладнокровием, выгодно сочетающимися с отвагой – и где же он? Сидит в замке, послав королю своего старшего, но как говорят, ни на что не годного сына. Может надеется, что того убьют – ведь у него их ещё четверо, и все более достойны получить наследство. Честолюбивый лорд Эрик Экторн всегда просил, чтобы его ставили в авангард – и тот не явился, предпочтя королю жёнушку.

Ферье перечислил троицу, имеющую самую грозную репутацию во всём королевстве, – хочет сказать, что уж если они не явились, хотя любой из них мог бы получить право командовать королевской армией – значит дело и впрямь дрянь.

– И ещё многие, – продолжил лорд Бернард, откашлявшись. – Доблестные вояки и опытные командиры, лорды, всегда бывшие вернейшими вассалами короны, отличавшиеся мужеством и доблестью – сидят за стенами и носа не высовывают, будто все разом превратились в зайцев. Или в черепах, всё никак не могущих выползти из своих замков, как они сами утверждают. Не припомню, чтобы такое бывало раньше. Говорят, королевская армия уже объела весь город и округу, и хоть лето только начинается, уже непонятно, как юг будет зимовать – гелрийцы в марте порядком истощили запасы, а уходя ещё и пожгли поля, теперь же наши доблестные воины доедят всё, что удалось сберечь. Ну да ладно, речь не о том – вам некуда торопиться, вот с чего я начинал…

– Увы, – прервал его Везарий. – Я не могу быть уверенным, что у Его величества нет для меня неотложного поручения. Уж лучше я проведу месяц в безделье, ожидая, пока король соберёт войска, чем подведу его, явившись позднее, чем он рассчитывал. – Ну что ж, я снова пытаюсь, честно пытаюсь быть правильным и исполнительным. Обычно меня хватает ненадолго. – Тем более, что скучать явно не придётся, – продолжил он, – ведь для меня сейчас здесь всё в новинку – вот хотя бы даже вы в этом замке.

– О да, это печальная история, полагаю, вам её уже рассказали, – старик возвёл очи горе, – очень жаль. Невосполнимая утрата, – пробормотал он и развёл руками: – Но что поделаешь, ведь жизнь продолжается. Этот большой непоседливый город не может обходиться без твёрдой руки, поэтому мне пришлось временно переехать сюда, оставив Кристиана править Лоарденом из Ферьехолла.

Хоть бы чуть-чуть постарался изобразить печаль.

– Не сомневаюсь, что он справится, – вежливо заметил Везарий вслух. – Сэр Кристиан оставил благоприятное впечатление при дворе.

Глуповатый и неуклюжий, некрасивый и ленивый – вот какое впечатление он оставил.

– Вы ему льстите, не стоит – я прекрасно знаю, что он бездарь, – старый лорд вздохнул, – но всё же не идиот, и я пытался вбить в его голову как можно больше. Справится он или нет, а после смерти, которая, надо думать, настигнет меня совсем скоро, все эти земли достанутся ему, спаси их Господь, да и в любом случае он немного заждался своего шанса – в конце концов, ему уже сорок три года. Так что пусть осваивается, – Ферье помолчал. – Им всем пора привыкать обходиться без меня, поэтому Квентина я послал во главе своего отряда в армию вашего отца, о, я отправил Его величеству двадцать три сотни, из них шесть конных, в том числе почти полсотни рыцарей; все – добрые воины. Надеюсь, он будет доволен.

А ещё вдвое больше ты оставил себе, старый пройдоха.

Он, должно быть, прочитал мысли Везария по выражению лица, и поспешил пояснить:

– Северные лорды при любом удобном случае показывают свой строптивый норов – вельдцы, что с них взять. Лорд Эрвер после помолвки Мелиссы с его сыном конечно вспомнил про свои клятвы и его отряд прибыл в установленный срок, но вот войска лорда Реддера до сих пор «в пути». Идут и идут. И что-то я до сих пор их здесь не вижу, – он огляделся. – Ау, лорд Реддер, где вы? Потерялся, наверно. Так сразу и не скажешь, что людям Эрвера пришлось миновать земли Реддеров по дороге, да? – он фыркнул. – Но гораздо хуже Энше – этому пришлось не по вкусу, что Арвьето отошёл ко мне.

Ещё бы.

– Он что-то прислал для приличия, сотни три, но этим и ограничился. А мог бы собрать и две, и две с половиной тысячи. Ну да ладно, Разжигающий с ним, я ведь рассказывал про своих детей. Бернард, сорванец, увязался за Квентином – он вырос непохожим на братьев, с детства любил подраться, а теперь ещё и начитался всякой чепухи про рыцарскую честь и доблесть. Нет-нет, не надо кролика, лучше давай барашка, – замахал он руками слуге. – И даже маленький Эмиль остался с Кристианом в Ферьехолле. Никому не хочется сюда. Или, вернее сказать, не хочется ко мне – старики никому не интересны. Вот и вас я должно быть уже утомил.

Везарий не стремился его разубеждать, он и в самом деле утомился. Конечно, подробности отношений лорда Побережья со своими вассалами должны были его заинтересовать. Но не заинтересовали.

Стол ломился от блюд, подавали: жареного ягнёнка с яблоками и гвоздикой, ароматные пироги с грибами и сыром, политых вином каплунов с перцем и имбирём, жареных лососей с луком, фасолью и морковью, варёных карпов со специями, наконец кроликов, тушёных с овощами и обильно политых вином со специями. В качестве закуски предлагали чёрный хлеб, большие и сладкие сиреневые луковицы, репу и свёклу, медовые блинчики, сахарный хлеб с корицей и имбирное печенье. Горло промочить можно было холодным элем из Медовых Ворот, крепкой местной можжевеловой водкой или подогретым красным вином с кардамоном, гвоздикой и миндалём. Приём напитков, правда, изрядно затруднялся тем обстоятельством, что Везарий оказался в числе избранных, получивших вместо обычного кубка большой и золотой, в виде корабля: с мачтами, парусами и флагами. Красивый, но пить из него оказалось сродни мучению.

Старый лорд занялся едой, и Везарий тоже принялся понемногу откусывать от своего здоровенного ломтя дымящегося грибного пирога, запивая его тёплым вином и разглядывая гостей. Ему быстро бросилась в глаза массивная фигура сэра Дэмона Молинара: мало того, что он был вдвое крупнее любого из своих соседей, так ещё и тёмно-бордовый бархатный дублет приходился ему явно не впору и сильно перетягивал массивное туловище в плечах и бёдрах, делая благородного рыцаря похожим на большую сосиску. Благородную сосиску, разумеется. Сэр Дэмон уже расправился с парой кроликов, после чего дублет стал стеснять его чересчур сильно, и рыцарь скинул его на скамью рядом с собой, оставшись в одной рубахе, которую, должно быть, шили на слона, поскольку она была велика даже для телес Молинара. Вздохнув полной грудью и почувствовав, что ему больше ничего не мешает, объёмный сэр немедленно принялся уничтожать следы существования гигантского северного краба с короткими клешнями, запечённого с грибами и яйцом. Вообще-то блюдо было рассчитано на дюжину едоков, но Молинар решил управиться с ним в одиночку. Энтузиазм его при этой расправе оказался столь велик, что на рубашку рыцаря, равно как и на его соседей полетели обильные брызги.

В этот момент наблюдения Везария прервала дочь лорда, про которую он уже успел было позабыть:

– Ваша светлость, – вкрадчивым голосом осведомилась она, – достаточно ли тепло вас приняли?

– Я вполне доволен, – заверил Везарий.

– Отец сильно сдал за последние годы, стал желчен, неприветлив и сварлив – вы уж не принимайте близко к сердцу, – объяснила она своё любопытство, понизив голос.

– Нет-нет, я ничего такого не заметил. Он мудрый и верный человек, – уверил её Везарий, тоже полушёпотом. Ферье меланхолично ел суп.

Мелисса улыбнулась одними уголками губ:

– Верный? Мой отец, откровенно говоря, совершенно не питает к вашему дому тёплых чувств, – она отпила вина из сверкающего гранями бокала цвета морского неба, в то время как стоявший перед ней кубок-корабль сиротливо ждал своего часа. – Но его не следует бояться, он всего лишь старик. Бояться нужно молодых и алчных.

Должно быть излишняя откровенность – это у них семейное.

– Вы кого-то конкретного имеете в виду? – он поспешно схватился за свой громоздкий кубок, скрывая растерянность.

– Нет-нет! – она улыбнулась. – Сразу видно, как вы отсюда далеки. Кто же говорит о политике конкретно? В ней можно разбираться только самому, а вам это необходимо. Так что навострите уши и слушайте всех внимательно, а главное никому не верьте.

Ценный совет, миледи. И что бы я без тебя делал.

– Возможно, принцу не стоит влезать в такое грязное дело, как политика, – улыбнулся Везарий, – лучше посвящать себя игре на арфе, любви и конным прогулкам. Но только обязательно на белых конях.

– Возможно, – хихикнула Мелисса, – но подобные принцы пока что живут только в сказках. Мечтатели, романтики и музыканты – те люди, которым не место в политике. У их духов нет голов, так что рано или поздно их лишается и тело.

– Моя голова долгие годы набивалась самыми разнообразными – бесполезными по большей части, знаниями. Признаться, за это время я успел к ней привыкнуть и теперь могу не найти сил, чтобы расстаться.

– Тогда примените мой совет. Но довольно о таких низких материях. Лучше скажите мне – вы одиноки?

Везарий чуть не поперхнулся вином. Этот разговор положительно напоминал езду по ухабам.

– С собой я никого не привёз, – туманно ответил он. – Зато вы…

– Да-да, – Мелисса улыбнулась, – мои перспективы на ближайшие годы просто восхищают, не правда ли? Не могу дождаться момента, когда буду иметь счастье увидеть своего жениха. Ему, кажется, одиннадцать. Или двенадцать, мне говорили, но я уже забыла. Самое меньшее на восемь лет младше меня, повезло так повезло.

Так же, как Фэй в своё время.

– Его хвалят, – продолжила девушка, – если верить Ренье, он усердно упражняется и уже с изрядным мастерством владеет копьём и мечом, а значит из него получится… доооблестный рыцарь, – закончила она фразу иронично. – Кроме того, по словам этого дуболома Ренье, у него острый ум и из него должен выйти мудрый и справедливый лорд. Вот только, боюсь, я к тому времени уже буду беззубой старухой. Это ещё если не считать, что даже мартышка способна поразить сэра Ренье своим необыкновенным умом – собственного-то у него отродясь не бывало.

– Ваша светлость! – громко прервал её хозяин. – Если позволите, менестрель попытается усладить ваш слух. Мой собственный стал слаб, так что не могу сказать, насколько он хорош – быть может, и вовсе надо гнать взашей, а от них, – он неопределённо махнул рукой куда-то в сторону гостей, – толкового ответа не дождёшься, так что прошу вас дать оценку.

Везарий заверил, что оценит со всем тщанием, и на балкончике над их головами появился менестрель, оказавшийся седеющим человеком с грустными глазами, облачённым в зелёный костюм. В руке он держал лютню с удлинённым грифом. Полился знакомый мотив «Песни о весёлом монахе», однако слова оказались другими: вместо написанного сразу после монашеских восстаний насмешливого прославления монаха, с божьим словом на устах и кружкой доброго эля в руке обводящего вокруг пальца разбойников, менестрель пел о беззаботном школяре, попавшемся в пленительные сети чар прекрасной девы и бросившем учение. Бедный школяр терпел всяческие лишения и никак не мог получить взамен хоть малейшую благосклонность кокетки. Везарий нашёл, что в оригинале песня была значительно лучше – менее нравоучительна и уж точно гораздо смешнее. Впрочем, гости как будто изрядно развеселились – вероятнее всего, в этом были повинны главным образом эль и вино.

Менестрель раскланялся, гости пошумели с умеренной силой, кто-то, должно быть, не слишком довольный выступлением, запустил в него чем-то, подозрительно похожим на останки краба. И кто бы это мог быть!

– Похоже на поэзию вагантов, – поделился Везарий впечатлением.

– Думаете? – удивился хозяин.

– Школяры, девы – я такого немало наслушался в последние годы.

– Что ж, может статься, наш певун даже где-то учился, – хмыкнул Ферье.

– Вряд ли успешно, – не замедлила ядовито добавить Мелисса.

Следом он завёл песню про подвиги молодого лорда Ферье и стало понятно, что же так подкупило старика: лорд Бернард мечтательно зажмурился, будто старый облезлый кот, греющийся на солнце.

– О да, золотые были времена, тогда я ещё не был лордом – бывало и такое, и служил простым наёмником.

Ферье замолчал, вслушиваясь в песню.

– Ох уж эти менестрели, они всегда стремятся приукрасить действительность. Впрочем, – повременив, заметил он тихо, – этим и нравятся.

– Ещё бы, – хихикнула Мелисса. – Песни и не должны отражать реальность, они должны её создавать.

– Моя дочь умна, правда? – спросил его Ферье и сразу же ответил сам: – Уж точно умнее сыновей. Да, я не раз ходил в проигранные ещё до начала бои, и знаю, как это бывает, когда люди не верят в своих вождей. Вера – вот то, на чём стоит мир. Вера в Создателя лишь одно из её проявлений, и только. Я был множество раз ранен или взят в плен, – продолжал Ферье. – И теперь благодарю небеса за то, что вообще могу ходить и дышать. Но чаще мне везло оказаться на стороне победителей, чем я заработал достаточно золота и авторитета, чтобы основать собственный отряд, – менестрель как раз пел про это. – Более полутысячи воинов: два десятка рыцарей, полторы сотни конных, две лучников и три копейщиков – столько нас было в лучшие времена.

– Не обращайте внимания, – шепнула Мелисса, – он всегда это гостям рассказывает.

– Большой отряд, и востребованный, – старик о чём-то задумался на несколько мгновений, – когда умер брат, и отец послал за мной, меня совсем не воодушевила перспектива. Отказаться от моей жизни, и ради чего? Ради чужой доли, к которой меня не готовили? Однако я вернулся, пусть и не сразу. Было тяжело бросать свой отряд, я как-то странно к нему привязался. И знаете, что я понял со временем, быть может, слишком поздно? Все эти люди, которые здесь живут, все они – мой отряд. – А вот и проповедь. Старый пройдоха будет корчить из себя святошу, а мне придётся глупо кивать и соглашаться. – И мне не хочется посылать своих людей в бессмысленную бойню, ваша светлость. Почему-то подобное времяпрепровождение совершенно перестало меня прельщать. Понимаю – долг, присяга, честь… сам я, не будь так стар и немощен, охотно пошёл бы, и позвал своих рыцарей – это наш общий долг. Но причём здесь простые люди? Они платят нам за защиту, а не за то, чтобы мы играли их жизнями. Мы ведь те же наёмники, которые возомнили о себе лишнего.

Фэй I

Расстилавшийся внизу лагерь был огромен, как город, а вонь от него разносилась на милю вокруг; оставалось надеяться, что внутри воняет не так сильно, как здесь. Привольно раскинувшись на большом цветущем лугу между холмами, он осел, вгрызся в землю и стал почти что настоящим городом. Прямые линии палаточных улиц пересекались у пышных шатров лордов и отделяли друг от друга «кварталы»: ярко-оранжевые палатки – лагерь в лагере для людей лорда Ферье, властителя Побережья и премерзкого лживого старика; соседствовали с ними пурпурные, над которыми серебряный единорог бил копытом оземь – знамя Весте, могущественного и строптивого лорда Риксмарка; ещё чуть дальше расположились тёмно-синие с серебряной каймой, а на знамени сова в ночи – орльвирцы, вассалы Эквиллей; жёлто-пунцового цвета было больше остальных, в него окрасилась едва ли не половина всей армии, и неудивительно, ведь это цвета молодого лорда Бенедикта Альеде, хозяина этих земель; с окрестным лугом сливались изумрудно-зелёные знамёна лорда Фалька с клыкастым коричневым кабаном; наконец едва заметная среди прочих утлая кучка чёрно-белых палаток и ощерившийся кот на знамени принадлежали её чёртовым бельтирцам, будь они неладны. А посередине лагеря разлилось кроваво-красное море, и на самом высоком древке из всех реял гигантский золотой грифон на багровом поле. Королевское знамя. Знамя отца.

Фэй недовольно поджала губы. Много лордов явилось на его зов, и они привели много воинов. Но гораздо меньше, чем нужно, и чем должны были. Храбрые рыцари не слишком спешат на битву. Здесь совсем нет северян: не видно ни чёрных знамён Озёрного Края, ни серых ледяного лорда Инга, именующего себя конунгом всего Севера, ни бурого медведя Готторна, властителя Стылого Берега, которого никто и никогда, кажется, вовсе не видел. Южане тоже не явились: сладкоречивый и скользкий лорд Орве, крылатая чаша на гербе которого очень уместна, и ядовитый болотный лорд Виррел с острохвостой виверной на жёлто-зелёном знамени. Даже внявшие зову отца явно привели с собой далеко не всех своих воинов, иначе лагерь внизу был бы по меньшей мере втрое больше. Такая наглость вассалов приводила её в ярость.

– Господа, – оторвавшись от созерцания отцовской армии, обратилась она к двум своим спутникам: едва достигшему совершеннолетия долговязому кареглазому юноше с тонкими пальцами и длинными вьющимися волосами, и ещё одному, немногим младше её самой, но при этом не столь высокому, как первый, с некрасивым непропорциональным лицом, увенчанным большим носом, напоминавшим орлиный клюв, – не будем медлить – спустимся вниз и поприветствуем наших отцов.

Их отцы действительно находились в лагере и оба были вассалами Ниены Эстергор, подруги Фэй, леди-правительницы всей провинции Бельтир и хозяйки Нислотта, города ремесленников и мясников, захолустного и пыльного, с низкими старыми стенами, монетным двором, открывающимся в лучшем случае раз в два года, и кривыми улочками, по которым постоянно текут помои. То, что этот забытый Создателем городишко являлся центром владений Великого Дома Эстергор многое говорило об остальных землях Дома. Фэй провела в Нислотте последние два года: Ниену всегда интересовали песни, стихи, танцы и досужие сплетни, и никогда – управление своим пэрством. Его она предоставила попечению Фэй, которая чувствовала к этому занятию немалую страсть с детства. Раньше она мечтала, что отец подарит ей замок. Возможно, гигантский Дом Грифона с чудовищно толстыми и высокими стенами, рассчитанный на огромный гарнизон и производивший неизгладимое впечатление своими шестнадцатью могучими башнями – одна выше и мощнее другой. Был ли замок сильнее во всём королевстве? Она сомневалась. Его построил дядя Роланд, всегда любивший мощь и силу. Он лишь на год пережил обоих своих сыновей, погибших на войне с гелрийцами, и не оставил наследника; так Дом Грифона лишился своего грифона и с тех пор пустовал уже дюжину лет. Фэй полагала, что он был бы не прочь вновь обрести хозяина. Лучше хозяйку. Она бы согласилась даже на другой пустой замок в Землях Престола – стройный белокаменный красавец Знак Небес, стоявший на границе с владениями Ниены, совсем недалеко от Нислотта. Ей даже не раз снилось, как отец дарит ей один из них. Но жизнь – не сон, и король не торопился отдавать ей ни тот, ни другой. Вместо этого её выдали замуж за маленького мальчика и отправили на чужбину, отняв два года. А теперь, когда она вновь свободна, отец хочет выдать её замуж опять. Вот только чёрта с два у него выйдет.

Она натянула поводья, съезжая с холма к восточным воротам лагеря. С поста, который они проезжали полчаса назад, деревянной башенки, прикрытой невысоким земляным валом, им дали человека в сопровождение; завидев его, часовые на воротах не стали их задерживать, а начальник охраны, когда они проезжали мимо его недостроенной избушки, и вовсе узнал Фэй, стремглав кинулся к ней и раболепно приложился к перстню на левой руке, хотя этикет этого не требовал. Я же всё-таки не королева. Не здесь. Хотя, учитывая, что наша королева – гелрийка…

Габриэль Оденфи, четвёртой жене её отца и по совместительству младшей сестре короля Гелре приходилось несладко теперь, когда её муж и брат вновь начали враждовать друг с другом. Её и замуж-то отдали в ознаменование примирения между королевствами, случившегося семь лет назад. Тогда был провозглашён двадцатилетний мир, королями и лордами с обеих сторон произносились громкие слова про вечный, а Фэй едва не пришлось выйти за одного из младших принцев. За Лионеля, мальчика с золотыми волосами, того самого, которого Кнуд забрал с собой к Разжигающему.

Теперь положение королевы Габриэль незавидно: она так и не сумела родить царственному мужу ни единого ребёнка, к тому же её брат Филипп, едва лишь стал королём в обход законов собственного королевства, как сразу же нарушил мир. Фэй она нравилась, к тому же ей стоило посочувствовать: народ не любит свою королеву-гелрийку, так же, как её не любит дворянство и сам король, а потому сейчас она стала изгоем, проводящим дни в одиночестве в покинутом двором Речном Замке. Если бы тогда меня всё-таки отдали за молодого принца Лионеля, я бы сейчас была в Гелре в таком же положении, как и она, только ещё и без мужа. Впрочем, Фэй не была уверена, что последнее так уж плохо. Да и из Гелре она наверняка сбежала бы, как сбежала из Арля.

Въехав за палисад, они разделились: её сопровождающие свернули налево, дальше им предстояло добираться до северных ворот, неподалёку от которых и расположились их земляки, ей же в центр. Она пообещала Седрику и Теодору, что навестит их завтра, держа свою походную подушечку над головой, чтобы защититься от неожиданно начавшегося холодного дождя, косыми струями вспарывавшего землю. Они были милые и во всём её слушались, к тому же ей требовалась лояльность их отцов, – в Бельтире было неспокойно, а потому она всегда держала по сыну или дочери каждого из лордов провинции при себе, во дворце Ниены в Нислотте. И – вот уж никогда бы не подумала такого про себя! за это время успела к ним привязаться. Хорошо хоть они сами этого не поняли. Она фыркнула и обнаружила, что приехала.

Пропустить такое чудо было непросто: разумеется, Его величеству не пристало жить в палатке даже в походе, так что для него из привезённых с собой деревянных деталей собрали впечатляющий двухэтажный павильон, имевший около тридцати пяти футов в высоту и по меньшей мере сто пятьдесят в длину. На его фасаде нашлось место даже для восьми башен: две вырастали из задней стены, по одной на боковых, две по краям передней, ещё две с обеих сторон от входа. Настоящее произведение искусства, к тому же вполне пригодное и как крепость: в нем смело можно держать осаду, вместив туда сотню воинов.

Фэй спешилась у фасада этого переносного дворца и бросила поводья тут же подбежавшему к ней худому мальчонке-конюху:

– Покажи мои покои, – обратилась она к подошедшему вместе с конюшонком важному слуге в багряной ливрее королевского дома, – и подготовь воду. А ты, – Фэй повернулась к мальчишке и попробовала сделать злое лицо, уж это обычно получалось неплохо, – ухаживай за Златовлаской хорошенько, не то велю отхлестать до крови.

Она постепенно училась пугать одним своим видом и голосом, пока что только детей, но это уже кое-что. Хотя до отца ещё далеко. Он рассчитывал увидеть её сразу по прибытии, но Фэй вовсе не собиралась оправдывать его ожиданий. Неспешно вымывшись, она выждала ещё почти два часа, высушив волосы и позволив служанке сделать ей новую причёску, и лишь после этого позволила присланному уже в третий раз слуге повести её на аудиенцию.

Рабочий кабинет короля оказался довольно просторен, но обставлен по-походному скромно: напротив входа стоял большой письменный стол, заваленный бумагами – письмами, распоряжениями, отчётами, а также разнообразными чернильницами, печатями, и прочими необходимыми вещами. Казалось, что всё свалено в кучу, но она знала, что в этом беспорядке есть чёткая система и отец всегда может найти нужное среди этой груды за пару мгновений; в углу стола голубым металлом блестела знакомая двухфутовая армиллярная сфера, с которой он оказался не в силах расстаться; на драпированной бархатом глубокого тёмно-синего цвета стене над столом висело несколько пар скрещённых мечей, тоже старых знакомцев – пара коротких, старого образца, пара тяжёлых двуручных, один искривлённый, из-за океана, и два «бастарда» – один из них носил его прадед и тёзка, Ледвиг Первый, он же Строитель. Он, как и мечи, был бастардом, внебрачным сыном королевы Элеанор, рождённым чтобы унаследовать трон в обход её законных детей от Карла Весте, и таким образом оставить королевство в ведении Грэйлэйтов. Изгибы закона бывают прихотливыми, но династия всегда заботилась, чтобы он работал на неё, и при любых обстоятельствах трон наследовали только её представители. И, несмотря на своё сомнительное происхождение, Ледвиг Первый был великим королём. Если верить семейному фольклору, конечно, историки-то его изрядно недолюбливали, но Фэй считала, что дурной король не смог бы усидеть на троне семьдесят лет. Отец, нося его имя, подражал ему, хоть никогда бы не признался в этом.

В левой половине комнаты стоял шестифутовый шкаф из чёрного дерева и широкая ширма из переплетённых жёлтых и красно-коричневых тисовых полосок, а на стенах висели гобелены с давно почившими королями, запечатлёнными на войне и в застолье. Она узнала Свена Путешественника, всегда изображавшегося с хитрыми глазами и короткой седеющей бородкой, и Харальда Завоевателя, дующего в рог посреди снежных гор. Ещё двоих не вспомнила: статного красавца с длинными каштановыми волосами и силача-толстяка, размахивавшего молотом, на её вкус чересчур огромным, чтобы человек, пусть даже такой толстый и сильный, мог его поднять.

– Фэй, – отец, работавший за столом, не изменяя своим привычкам и в походе, при её появлении отложил перо, сцепил руки и изучающе взглянул на неё своими жестокими золотисто-зелёными глазами с узкими зрачками. – Ты опоздала.

Она фыркнула и ответила заранее подготовленной фразой:

– Хорошо, что вы дождались меня здесь, а не пируете с вашими храбрыми лордами в счастливо возвращённой старой новой столице.

– Сейчас мои храбрые лорды соберутся на совет, – он поджал губы. – Мы должны подсчитать наши силы.

– Я уже сделала это, – заявила она: – На вашем месте укоротила бы некоторых вассалов на голову, дабы они в будущем не поддавались соблазну остаться в тёплой уютной постельке, когда их король ведёт войну. Вы слишком добры к ним в последние годы – как видите, они это оценили.

Отец, не обращая внимания на её слова, молча раскатал на столе небольшую карту южного Эставалля и во что-то вгляделся, зажав край правой рукой, облачённой в багровую перчатку, предоставив Фэй бессмысленно стоять рядом, разглядывая его расшитый золотыми нитями тёмно-бордовый, почти чёрный камзол. Сейчас он выглядел на свои годы: лицо избороздили морщины, лоб облысел, а кожа потемнела; но постарел он благородно – сохранил огонь в глазах и живость, оставаясь бодрым и деятельным, да и вполне привлекательным даже со своими морщинами. А взгляд его с приходом старости стал ещё выразительнее, особенно неподражаемо ему удавалось презрение. К восьмидесяти научится убивать взглядом и будет выглядеть лучше, чем я в сорок.

– Не твоё дело судить об этом, – очевидно, решив, что подождал достаточно, спокойно ответил он спустя минуту.

– Кстати да, – решила парировать она, силясь вспомнить, о чём именно шла речь, – как и прибегать по вашему зову в эту выгребную яму, словно я послушная собачонка, когда к вам не явились даже ваши лорды. У вас тут война, а я женщина, если вы не забыли.

– Я не забыл. Но не забыла ли ты? – спокойно ответил он, продолжая разглядывать карту. – Говорят, что место женщины – на супружеском ложе, но ты отказала всем женихам, которых я одобрил. И даже не соизволила сделать это самой, – он усмехнулся. – Письма! Точнее, полагаю, письмо, одно на всех. Ты по-прежнему не хочешь замуж?

– С меня хватило прошлого замужества, – ответила она резко. – Замужества, на котором вы настояли, смею напомнить.

– Это была хорошая партия, – бесстрастно взглянув на неё, ответил отец, вернувшись к карте.

– Она стала бы поистине великолепной, если бы я не сумела сбежать. Тогда вы получили бы суд, который сделал бы из нашей семьи посмешище, а потом и мою голову в подарочной упаковке, полагаю, – она криво усмехнулась.

Уж здесь-то ты за собой последнего слова не оставишь.

– Раз не хочешь замуж, то для тебя найдётся другое занятие, – вовсе не стал он спорить.

– Кроме как править Бельтиром? – уточнила Фэй.

– Многие говорят мне, что ты с ним не справляешься. Там полно недовольных лордов, купцов и еретиков.

– Как, еретики тоже недовольны? – удивилась она.

– Нет, их просто много.

– Это неправда! Я просто хочу сделать всё правильно.

Она хотела было уточнить, что именно, но он не дал:

– Разумеется. По поводу Бельтира ты отчитываешься перед лордом-констеблем, а уже он передо мной. Если бы я был недоволен, то отозвал бы тебя.

– Так вы меня и отозвали!

– Временно. Потому что ты потребовалась для другого дела.

– Ах да, помню, вы говорили о каком-то занятии. И что же это?

– Расскажу после совета. Сейчас, по твоей милости, на это нет времени – нас уже ждут. Постарайся вести себя так, будто ты уже взрослая. Как моя дочь.

– Я буду сидеть как мышь и не пророню ни слова, если на то будет ваша воля, – шутливо сказала Фэй, слегка растягивая слова.

– Это необязательно, – только и ответил он, после чего поднялся и продел руки в поданную слугой длинную красную мантию с горностаевой оторочкой и вышитыми золотой нитью грифонами, пляшущими кровавый танец, взмётывая вверх свои когтистые лапы.

Наверное, в ней чертовски жарко.

– К чему такие приготовления? Осталось ещё корону надеть и скипетр прихватить, и можно идти выступать перед народом, – вообще-то Фэй не собиралась произносить это вслух, но слова вырвались сами собой. Она ненавидела эту их мерзкую привычку.

Отец метнул на неё один из своих многочисленных взглядов, полных оттенков презрения.

Заслуженного презрения. Когда я уже научусь думать прежде чем раскрывать рот.

– Ты никогда не понимала, как следует себя вести, и именно поэтому не сумела задержаться в Арле.

Что бы ты знал об этом. Иногда ты просто старый дурак, подумала она горько, и в этот раз всё-такисумела промолчать.

Зал совета оказался большой квадратной комнатой в противоположном от королевских покоев конце павильона. Король занял своё место на небольшом деревянном троне с крашеными киноварью грифонами на подлокотниках во главе длинного дубового стола, Фэй же села на неудобный низкий стул справа от него. Такой же стул слева остался пустовать.

На трёх грубо сколоченных скамьях вокруг разместились два десятка мужчин. Фэй принялась их рассматривать, узнавая некоторых. Ближе всех с её стороны в синем плаще с нашитым на животе белым орлом сидел Стеффон, сын лорда-пэра Ледяных Гор, злобного старика Эвальда Винтера. Он нахмурился, угрюмый, с узким лицом, густой и чёрной, как смоль, бородой и косматыми бровями, здорово напоминая Лесного Духа из сказок. Он женился на младшей сестре лорда Фалька, девушке хрупкой и болезненной, тем самым обеспечив Винтерам устойчивый союз с Фальками в их вечном противостоянии с южанами.

За сэром Стеффоном располагались два вассала Винтеров: одного из них Фэй не знала, а вторым был Райнер Эдер, которого она видела на королевской свадьбе семь лет назад. Он выиграл турнир в честь свадьбы, посмев выбить из седла в финальной схватке её брата Вильгельма. Тот пришёл в ярость: он утверждал, что проиграл только из-за намеренно испорченной подпруги, и подозревал в порче своего противника – ей пришлось вмешаться, иначе драки было не миновать. Фэй бы не удивилась, окажись догадки брата верными наполовину – вряд ли подпругу испортил лорд Эдер, а вот её второй братец, Кнуд, был мастером пакостей. Всегда, сколько Фэй его помнила. Хотя с ней он общался нечасто. Однажды он назвал их с Везарием орльвирскими ублюдками, она не сомневалась, что кто-то передал это отцу, потому что через несколько дней братец со сломанным носом отправился к южным границам. Гадёныш. Теперь его нет, и мне бы следовало думать о нём лучше, но мёртвая гадина всё равно остаётся гадиной.

Виски лорда Эдера, запомнившегося ей молодым галантным мужчиной, за прошедшее время успели покрыться сединой, он заметил её взгляд и слегка склонил голову. Фэй коротко кивнула в ответ. Чуть дальше она увидела двух вассалов Фальков: Томаса Ровера, одного из её потенциальных женихов – молодого черноволосого и кареглазого красавца, правившего Тёплой Заводью, и старого лорда Петера Мэйгорна. Ровер слишком сильно надушился, возможно до сих пор старался произвести на неё впечатление, да только вот с нюхом у него явно было не всё в порядке.

За ними прятался старший сын лорда Фалька, Дан, рыхлый толстяк неопределённого возраста с изъеденным оспинами лицом и безвольным подбородком, облачённый в богато расшитый золотом тёмно-зелёный плащ с вышитым на нём ощетинившимся кабаном медного цвета. Старший, но уж точно не любимый. Лорд Фальк вместо него предлагал ей в женихи своего второго сына, и ясно, почему: этот выглядел полным ничтожеством. Вряд ли Фальк даст ему унаследовать титул.

В конце стола сидели вассалы Ниены: Стеффен Овергор, бесстрашный лорд Соляного Озера, задумчиво уставился на стол, накручивая тёмный ус на палец, а Элоф Эктест, стареющий хозяин Каменного Клыка, вертел в руках крупную печатку из чернёного серебра. Восток стола для восточных лордов, поняла Фэй. Лорд Эктест слегка кивнул ей, Овергор же предпочёл не замечать. Говорят, что он гневлив, зато честен и смел. На Фэй он гневался, потому как по её милости за два последних года лишь один раз видел своего старшего сына.

С другой стороны стола ближе всех к королю расположился пэр Равнины, на землях которого они сейчас и находились, молодой Бенедикт Альеде, выглядевший пустоголовым щёголем, как и всегда. Четырнадцать лет назад, во время визита его отца к королю, будущую мечту всех южанок поручили её заботам, так что она везде водила пухлого стеснительного мальчугана-шестилетку за ручку и терпеливо отвечала на все его глупые вопросы, а несколько лет спустя его прислали в воспитанники её дяде Илему, после чего он стал частым гостем при дворе. Однако, уроки дяди, скрытного, умного и осторожного, впрок не пошли – получив титул лишь два года назад, Бенедикт с тех пор уже успел перессориться со всеми соседями и превратить родовой замок Эрделов в дымящиеся руины. Ему не понравилось, что люди лорда Эрдела грабили земли одного из его вассалов, а жаловаться на них королю он счёл ниже своего достоинства, вместо этого решив вопрос быстро и эффективно – отныне бандитам стало негде укрываться. Самого Рейнела Эрдела он пощадил, ведь за убийство лорда, к тому же чужого вассала ему грозила бы казнь, пусть даже лорд и был разбойником. Серьёзные проблемы с правосудием у Альеде должны были возникнуть и без этого, но он избежал их, присоединившись к самоубийственному походу Кнуда в Гелре и предоставив вести тяжбу с оставленным без замка Эрделом своей матери.

Кнуд почему-то считал свой поход гениальной военной операцией, а гелрийцам, похоже, удалось убедить его в обратном слишком поздно, если вообще удалось, и Альеде стал одним из немногих, кто сумел вернуться домой. Он всегда был красавцем, а сейчас возмужал и стал совершенно неотразим со своими вьющимися чёрными волосами, мягкой улыбкой и каким-то призывным взглядом в лучистых карих глазах. На его плаще жёлто-красным огнём светился широко раскинувший крылья феникс, и он как нельзя лучше подходил огненному характеру этого человека. Не слишком умный, возможно, но уж точно один из храбрейших людей в королевстве.

За ним сидели три лорда Равнины, ни одного из которых Фэй не знала в лицо; самый молодой из них чрезвычайно походил внешне на своего сюзерена, что было вовсе неудивительно – на его плаще в красных языках пламени танцевал точно такой же феникс, вот только сам плащ был чёрным, а не жёлтым, как у Бенедикта. Это явно Мартин Альеде, кузен Бенедикта, более известный как Лорд-дитятя – его звали так оттого, что он вступил во владение своими землями будучи ещё во чреве матери. Сейчас это прозвище на глазах становилось всё менее справедливым, потому что Лорд-дитятя уже начал бриться, но Фэй подозревала, что оно останется с ним до самой смерти.

За южанами она увидела Квентина, второго сына лорда Ферье. Это был лысеющий тощий мужчина с узким лицом и тонкими бледными губами, и без единой кровинки в лице. Рядом с ним сидел юноша, также облачённый в бело-синий плащ Ферье и казавшийся тем же Квентином, только на двадцать лет моложе – всё то же властное лицо, пусть и не бледное, а наоборот румяное, те же тонкие губы, узкие скулы и холодные серые глаза. Сын, наверное. На дальнем краю левой части стола разместились три орльвирца, возглавляемые неизвестным Фэй малоприметным молодым человеком с совой дома Эквиллей на плаще.

И, наконец, напротив короля расположились лорды Земель Престола: Одемер Кнок, хозяин Старого Дуба, ветеран многих битв, что было видно сразу: он имел лишь одну руку, а помимо этого ещё сломанный нос и шрам через всё лицо, что не мешало ему оставаться самым весёлым и добродушным человеком из всех, кого Фэй знала. Вторым оказался толстый и тоже всегда добродушный лорд Шимус Шеп, прозванный тюленем. Внешность лорда Шепа была обманчивой: до того, как вступить во владение землями своего отца, он десять лет с немалым успехом служил лордом-констеблем королевства. Наконец, крайний справа – Ричард Шетти, лорд-маршал, толстопузый и рыхлый, но неизменно полезный при организации перемещения армий – он знает толк в логистике, дядя Илем шутил, будто это лишь потому, что лорд-маршал не может позволить себе остаться голодным. Самого дяди нет. Странно.

Впрочем, кроме него здесь не было ещё многих других. Ни одного пэра королевства, кроме Бенедикта Альеде, к которому король пришёл сам. Печальное зрелище. Шесть провинций не прислали вообще никого, и если насчёт Стылого Берега Готторнов у Фэй были большие сомнения, что там вообще хоть кто-то до сих пор живёт, лорды Севера и Озёрного Края, вполне вероятно, просто ещё не успели, уж слишком далеко отсюда их земли, а ждать помощи от лорда-пэра Риксмарка просто глупо, то две южные провинции вероятно перешли на сторону Гелре или решили подождать развязки в стороне.

– Господа, – начал отец, – я желаю знать, насколько увеличилась армия за последние дни, общее количество имеющихся у нас сил, а также когда планируется прибытие остальных, – сидящий в углу комнаты на стуле маленький человечек в угольно-чёрном камзоле приготовился записывать. Ну привет, старый лис. – Лорд Бенедикт?

Развалившись на скамье, словно это трон, Альеде вальяжно ответил бархатным голосом:

– Вчера подошли последние подкрепления. Теперь у меня двадцать семь знамён, но все они неполны, – он пожал плечами. – Я дополнил их теми, кого смог собрать, так что за качество не ручаюсь.

Не так хороши, как те, которых ты оставил в Гелре мёртвыми или в плену, ты хотел сказать?

– Можно поднять ещё крестьян, но это долго, затратно, к тому же они совсем не обучены – даже копьё в руках держать не умеют и едва ли будут на что-то годны. К тому же у меня нет для них оружия, как и золота, чтобы его приобрести.

– Лорд-маршал? – король взглянул на толстого Ричарда Шетти, сидящего на другом конце стола.

– Мы можем взять из королевского арсенала пять тысяч копий и раздать их крестьянам, – предложил тот. – Защита… дублёная кожа, стёганки, не более. Не знаю, целесообразно ли это. И доставка займёт не менее двух недель.

– Хорошо, мы с вами ещё подумаем над этим позже. Сэр Квентин, что у вас?

– Шестнадцать полных знамён, выставленных землями моего отца и лорда Эрвера. Реддер и Энше запаздывают, – ответил тот тихо, но чётко.

Отец пристально взглянул на сэра Ферье, но ничего ему не сказал.

– Дальше, – он, похоже, тоже не знал, как зовут главу делегации Эквиллей, поэтому лишь взглянул на него. Тот нервно выдавил:

– Семь знамён.

– Мало, – спокойно сказал король, глядя на парнишку немигающим взором змеи.

Вот уж точно, тем более, что орльвирские знамёна совсем не то же, что побережные – людей в них, иной раз, вдвое меньше. Зато они орльвирцы.

На пол упала тень. Длинная и густая, она протянулась от стола до самого входа. Странно, но Фэй была уверена, что узнала её обладателя. Подняв глаза, она убедилась, что не ошиблась: та и вправду принадлежала Магнусу Весте, лорду-пэру Риксмарка. Вот уж кого ещё минуту назад она совсем не ожидала увидеть. Как обычно самодовольный, в роскошной пурпурной мантии с вышитым на груди вздыбившимся серебряным единорогом, золотой отделкой по краю и горностаевым воротником, будто он король, как обычно молодой, словно годы идут для всех, кроме него, с дьявольским блеском убийцы в глазах – он всегда её раздражал. Она и сама до конца не понимала, за что. Пожалуй, ей не нравился этот блеск глаз, не нравились его кривящиеся тонкие губы и неестественная молодость – ему было уже за сорок, но выглядел он не более чем на тридцать, а ещё высокомерие, даже большее, чем её собственное. И опасность, Фэй её чувствовала.

– Ваше величество, прошу прощения за опоздание, – сказал он тоном, который менее всего годился для извинений и неторопливо прошёл к пустующему стулу слева от короля. Фэй только сейчас вспомнила, что на въезде в лагерь видела знамёна Весте и их пурпурные палатки. Ещё удивилась, что их совсем мало.

Совет пошёл своим чередом, она рассеянно сняла с безымянного пальца кольцо и принялась вертеть в руках, вполуха слушая, как лорды один за другим докладывали сколько людей привели с собой, после чего неизменно принимались оправдываться: выяснилось, что лорд Винтер выставил лишь пять знамён, а лорд Фальк с леди Эстергор и вовсе по четыре. И если про обстоятельства Эстергоров Фэй прекрасно знала, благо, ей самой же и приходилось с ними справляться, то столь малое число воинов от Винтеров и Фальков могло вызвать только смех: те и другие без труда и быстро могут созвать по три тысячи, если же немного потрудиться эти цифры можно удвоить, а если постараться как следует – то и ещё раз удвоить.

Земли Престола сумели выставить лишь тринадцать знамён, что несказанно её удивило – если то, что остальные пэрства предоставили так мало воинов объяснимо, то что же не так с владениями короны? Лорд Весте привёл с собой лишь собственную охрану, которая, впрочем, составила четыре сотни. Он сказал, что поднял тридцать знамён, а в ближайшее время намеревается добавить к ним ещё по меньшей мере столько же и вооружить всех на свои средства. Звучало с одной стороны правдоподобно, учитывая, как богаты его земли и сколь многочисленны подданные, с другой – совсем нет: Фэй не понимала, зачем ему выставлять больше войска, чем от него требуется. Слишком уж было сложно, принимая во внимание историю их отношений, заподозрить лорда Риксмаркского в желании помочь Грэйлэйтам в трудную минуту, даже несмотря на то, что он и сам наполовину Грэйлэйт.

В любом случае стало понятно, что придётся ждать ещё неделю, а скорее две, и королевская армия сильно увеличится. Пока же она едва перевалила за девять тысяч – совсем не то число, с которым можно идти против гелрийцев.

Отец неожиданно возвысил голос, вырвав её из раздумий:

– Это ещё не всё, – сказал он твёрдо и сжал правую руку в кулак, губы его превратились в тонкую бледную полоску. – Дженаро.

Чёрный человечек встал со своего стула в углу и поднял вверх левой рукой пергамент. Продемонстрировав его таким образом всем присутствующим, королевский советник неспешной походкой направился к столу, заложив правую руку за спину.

– Это послание привезли сегодня утром, – сказал отец.

Дженаро встал между ним и Фэй, чуть позади, и громко объявил:

– Написано лордом Робертом Реттелем. Благородный лорд, которого все мы знаем как достойного и честного мужа, пишет следующее, – советник вперился в бумагу, – титулы и прочие формальности с вашего позволения пропущу, – он принялся беззвучно водить губами в поисках начала содержательной части письма, а скорее делал вид, что ищет её, украдкой наблюдая за лордами. Фэй решила заняться тем же и скользнула взглядом поперёк стола – отец сидел, сосредоточенно уставившись в стену напротив, будто увидел на ней что-то очень важное, Весте имел невозмутимый и вместе с тем самодовольный вид человека, который знает, что содержится в письме, чем кончится совет и что она съест на ужин, а Альеде и вовсе выглядел прямо как кот, стянувший со стола кусок колбасы – ей показалось, что его пухлые губы всё пытаются растянуться в улыбке, и хозяину лишь огромным усилием воли удаётся удерживать их от этого. Она раньше не замечала, что они такие пухлые. Быть может лишь игра света. – «Хочу с прискорбием сообщить», – начал, наконец, Дженаро торжественным похоронным тоном, – «что в тот же день, как я созвал ополчение, намереваясь выдвинуться вам на помощь, мне доставили приказ моего сюзерена, лорда Даниэля Виррела», – он сделал ударение на имени, – «Лорд Виррел в недвусмысленных выражениях велел мне не отвечать на ваш призыв, более того, воспользовался правом сюзерена и прямо запретил делать это». Здесь сожаления, формальности и просьбы, а, вот, самое главное – «К сему прилагаю то послание лорда Виррела, что так опечалило и разгневало меня». Вот и оно, – Дженаро продемонстрировал второе письмо, написанное на бумаге неприятного тёмно-болотного цвета. – Посмотрим, что у нас тут. Пожалуй, опять перейду сразу к главному: «– Как ваш сюзерен запрещаю отправляться в место, указанное Его величеством для сбора знамён, а равно и посылать какую-либо помощь». Ну и хватит, наверно. Печати. Можете убедиться, господа, – он передал письмо Стеффону Винтеру.

После того, как Дженаро умолк, над столом воцарилась звенящая тишина, в которой письмо Виррела в руках сэра Стеффона шуршало особенно громко. Все понимали, что если дошло до чтения писем прямо на Совете – значит дело может принять самый худой оборот, и ждали что же скажет король.

Настало время для показательной расправы?

– Лорд Виррел не явился, чтобы исполнить свой долг, – жёстко начал Ледвиг спустя добрых пять секунд, всё так же глядя на стену, – он не явился и когда я потребовал от него личных объяснений. Более того, не пожелал объясниться даже письменно. Я три раза отправлял послания в Вирмхолл, но так и не получил ответа, – король умолк, но Фэй уже поняла, что будет дальше.

– Данной мне богом и людьми властью я лишаю Даниэля Виррела титула великого лорда, – отчеканил король в гробовой тишине, – а также разрешаю его вассалов от присяги. Все его земли и владения за исключением родового замка Вирмхолл передаются во временное управление короны, а сам он будет казнён за измену своему сюзерену. Его наследник теперь может носить лишь титул «барон Вирмхолла». Так повелел я, Ледвиг, тридцать девятый король Эставалля из династии Грэйлэйт в двенадцатый день месяца Трав две тысячи сто сорок седьмого года, – он сделал паузу, коротко взглянув на Альеде, и припечатал: – И да будет так.

Зал наполнился приглушённым гулом, присутствующие были взволнованы. У них у всех появилась горячая тема для пересудов. Теперь они поймут, что король не шутит.

Едва ли кто-то сочувствовал бывшему лорду-пэру Виррелу, но само подобное решение было невероятно жёстким. Фэй не могла припомнить, есть ли вообще прецеденты подобного. Везарий бы вспомнил, подумала она. Конечно, пэров казнили за измену, но обычно лишь в случае мятежей против короны, а чтобы вот так… Тем более, отнимать титул у Великого Дома! В любом случае, уже слишком давно ничего похожего не случалось, чтобы это было воспринято без малейшего возмущения, но она полагала, что если отец и раньше хотел избавиться от Виррела, то момент подобран удачно – во всяком случае, ему удалось показать, что неповиновение будет караться со всей жестокостью, может кое-кто из лордов теперь переменит своё решение, и всё-таки пришлёт людей в королевскую армию.

В отличие от большинства присутствующих, изрядно помрачневших, Бенедикт Альеде стал доволен ещё больше прежнего, Фэй заметила, что на секунду он даже не смог сдержать улыбки. Неужели заранее знал слова, которые будут сказаны сегодня?

– Ваше величество! – обратился он к королю, – а как быть с лордом Орве, также не продемонстрировавшим верности?

Отец молча повернулся к нему.

– У вас ведь нет доказательств его измены?

– Нет, Ваше величество. Пока нет.

– Раз так, то я дам ему время. Ему – и вам, – с этими словами он тяжело встал с трона, давая понять, что совет окончен.

– Все они потом пришлют извинения и золото, и ничего не попишешь – будут в своём праве, – раздражённо сообщила Фэй отцу на пути в его покои. – Сколько людей должны были выставить Эквилли, к примеру?

– Тридцать пять сотен, из них минимум пять конных, – он тяжело переваливался с ноги на ногу, хромота его как будто усилилась.

– А они выставили всего десять сотен, включая сотню конных. Рыцарей из них, я так понимаю, человек пятнадцать.

– Двадцать один, – поправил отец.

– Ого, почти по три рыцаря на знамя, для орльвирцев, видимо, отличный результат, – заметила она с сарказмом. – И что получится в итоге? Они извинятся и выплатят по тридцать золотых за каждого отсутствующего рыцаря, по семь за конного, и по одному за простого воина. Всего шесть, что ли, тысяч. Что можно купить на шесть тысяч? Разве что пару новых платьев для меня, но на отряд хотя бы в пять сотен хороших наёмников этого не хватит. Сам золотой подешевел с тех пор, как устанавливались эти условия, так что нужно поднимать выкуп вдесятеро: тогда ваши вассалы трижды подумают, стоит ли забывать про свою службу, а даже если забудут – вы сумеете найти им замену.

– Ты права. Артур уже предлагал мне сделать это в прошлом году.

Фэй поморщилась.

Опять этот бастард, даже по имени его называет!

– Быть может, стоило его послушать, ведь он так умён? – спросила она с ядом в голосе.

– Слишком быстро. Нельзя стеснять вассалов так сильно и сразу – совсем недавно я уже хорошенько растряс их кошельки. Теперь нужно ждать, иначе они обернутся против меня, – объяснил он ей терпеливо, словно маленькой девочке. – У нас сейчас и без того хватает золота, чтобы купить множество наёмников. Проблема в отсутствии товара.

– Вот как?

– Большая их часть сейчас уже в деле: южные королевства защищаются от какого-то удачливого царька варваров, явившегося с юга с большим войском чёрных и слонами; мелленцы развязали кошелёк и скупают всех; Архипелаг готовится к войне против Островов Бури – экзархи твёрдо решили положить конец пиратству, – он чуть поморщился. – Как видишь, нужду в наёмниках сейчас испытывают многие, любой мало-мальски способный отряд получает контрактные предложения отовсюду, даже самые ненадёжные и слабые уже разобраны. Я надеялся на флот – гелрийцы всегда были слабы на море, но им удалось нанять «Чёрные паруса». Когда мой представитель вышел на них, мне ответили, что будут иметь честь сражаться против Эставалля, а не за, но всё равно опустошат мою казну. А ведь тогда Кнуд только заварил всю эту кашу, и с тех пор флот стоял без дела – гелрийцы совсем не считают золото.

– Это странно, – согласилась Фэй. – Раньше их казна всегда пустовала.

– Именно. Хотелось бы мне знать, откуда они его взяли. Также им удалось нанять «Вольных странников», а всех остальных, менее ценных, забрал себе Архипелаг.

Ой темнишь. Как же могло выйти, что ты, ещё в прошлом году зная про намечающуюся войну, всё это время сидел сложа руки, пока другие уводили наёмников у тебя из-под носа?

– Я удивлена лордом Весте, – переменила тему Фэй после того, как они оказались в королевских покоях, вне досягаемости чужих ушей.

– Почему? – отец подошёл к большому аквариуму на низком круглом столике в углу. Она только сейчас его заметила. Надо же, взял с собой. Да он любит своих рыбок больше, чем жену.

– В день, когда большая часть ваших вассалов отвернулись от вас или, по крайней мере, так и норовят послать на помощь не всю свою силу, он – он! – повторила она с отвращением, – является к вам лично и обещает гораздо больше, чем должен. Притом, что уж кому как не ему сейчас сидеть в своей неприступной Кроне, радуясь вашим неприятностям с кубком пунша в руках. О, я уверена, что он с удовольствием увидит падение нашего Дома, он нас ненавидит и мечтает возродить старую державу своего рода, вам ли не знать. Если вы проигрываете сейчас, то он легко сможет осуществить свою мечту. Да даже его столица называется Кроной, Разжигающий его забери! – Фэй оперлась руками на стол, дожидаясь, пока отец соизволит отреагировать.

Её экспрессия его не особенно тронула, казалось, он и не слушал вовсе, вместо этого с чем-то до странности похожим на умиление наблюдал за обитателями аквариума: ярко-синими и пурпурными рыбками с жёлтым задним плавником; вытянутыми, в чёрно-зелёную полоску; красно-белыми, ужасно колючими на вид; венцом коллекции, вероятно, была большая и очень толстая рыбища красно-золотистого окраса. К стенкам крепились полупрозрачные красные улитки, на дне лежали несколько почти плоских бело-коричневых раковин, а из гротика среди ярких разноцветных рифов виднелись клешни бледно-голубого рака. На поверхности воды мятыми комками плавали синеватые водоросли.

– В этом-то он точно не виноват, – спокойно ответил король наконец, легонько постукивая пальцами по стенке аквариума. – Знаю, ты терпеть не можешь Весте и потому несправедлива к нему, – Фэй попробовала было возразить, но он остановил её взмахом руки. – Сейчас я с тобой согласен – меня тоже удивила его чрезмерная услужливость. Особенно в свете наших с ним давних… затруднений.

Она поправила волосы:

– Ваши затруднения в прошлый раз могли окончиться для вас большими неприятностями. А ваши неприятности – мои неприятности. Он опасен, и становится всё сильнее с каждым годом. Эти браки, союзы…

– Ничего опасного, – прервал её отец.

– И всё-таки, мне кажется, что за ним надо пристально следить.

– Разумеется. Он ни одного шага не ступит без моего ведома, в этом ты можешь быть уверена. Я знаю обо всех его планах. Это не твоя забота, у тебя будет другая.

– Помню. У вас есть ко мне какое-то дело, и сейчас вы наконец-то соизволите о нём рассказать.

– Да, – он вернулся к столу и взял один из больших пергаментных свитков из стоявшей рядом плетёной ивовой корзины, – смотри, – пергамент оказался картой юго-запада Эставалля. – Ты должна отправиться сюда, – указательный палец короля с массивным перстнем, сверкающим тёмным рубином, опустился на границу с Гелре, – там встретишься с кем-то из Оденфи.

– Их стало так много нынче, что всех и не упомнишь, – проворчала Фэй.

– Король Филипп послал свою кровь, и я должен сделать то же. Ты понимаешь, что это значит?

– Дело серьёзное, – буркнула она, – клятва. О чём именно я должна с ним говорить?

– Трон под королём Филиппом шатается, надеюсь, ты знаешь это? Пожалуй, самое время их покормить, – он ушёл в другой конец комнаты к шкафу из тёмного дерева и достал оттуда маленький мешочек из бирюзового шёлка.

– Да, что-то слышала. Он захватил власть против их обычаев, и теперь у пятерых его дядюшек прав на трон больше из-за того, что у гелрийцев на редкость идиотская система наследования. Так?

– Именно. Люди верили, что молодой смелый принц, уже сумевший показать себя великолепным полководцем и мудрым правителем при своём старом больном отце, справится с королевством лучше, чем его дяди – один безумнее другого, – отец высыпал из мешочка на руку что-то отвратительное, напоминающее мелко нарубленных сушёных гусениц, и стал понемногу ссыпать это в аквариум. – Тогда ему все пели оды – и не из желания попасть в фавор, вернее, не только из-за него. Уж не знаю, чего от него ждали, но бесплодное ожидание многим быстро наскучило – популярность короля падает, теперь всё чаще вспоминают, что он, если по справедливости, и не король вовсе. Оказывается, и правил-то мудро тот самый старый больной отец, и победы одерживали советники, а особенно старый Лис Берни. Люди так переменчивы. И вот уже его дядья бунтуют, а он до сих пор король лишь потому, что друг друга они ненавидят ничуть не меньше, чем его, и не в состоянии сговориться надолго.

Это и погубило Кнуда.

Фэй всегда настораживало, когда отец начинал рассказывать о чём-то подробно. Это означало одно – на самом деле он что-то недоговаривает.

– Он сделал большую глупость, когда подарил жизнь своим дядьям и позволил им свить осиное гнездо у себя под боком. Настоящий лев такого бы не допустил, – решила она. – Хорошо, а какое отношение это имеет к моему делу?

Ледвиг стряхнул остатки корма с ладоней, рыбки тем временем устроили небольшую потасовку.

– Король Филипп не может заключить со мной мир, потому что тогда его живьём съедят свои же подданные, но и продолжать воевать он тоже не может – сейчас ему нужно иметь войска в столице, иначе править он будет недолго. Ситуация у нашего друга сложилась безвыигрышная, – отец чуть заметно улыбнулся краешками губ. Чертовски доволен, как человек, планы которого близки к осуществлению. Уж не из-за тебя ли сложилась такая ситуация? – Но не для нас. Он сам попросил переговоры.

– Так и о чём же они будут? – нетерпеливо переспросила Фэй.

– Ты мне скажи, – отец изучающе взглянул ей в глаза.

Она задумчиво потёрла кольцо на указательном пальце и решила:

– О мире.

– Точнее! – потребовал он.

– Тайном мире.

– Верно. Гелриец рассчитывает, что обеспечив мир с нами, сможет приказать тайно возвращаться в столицу большей части своего войска. Если всё получится сохранить в секрете, то он накроет своих врагов одним мощным ударом, всех крыс, что вылезут из нор в отсутствие кота. Очень мило должно выйти, – отец налил вина в свой кубок, Фэй почудились кровавые отблески в его золотистых глазах. – Наша выгода тоже понятна – мир. Долгий мир, ведь популярности Филиппу эта бойня не прибавит, и Гелре ещё не один год будет сотрясаться в конвульсиях. Уж за это время я успею навести порядок в своём королевстве.

И опять что-то недоговариваешь. Меня-то тебе не обмануть.

– Вина? – предложил он.

– А это не наире? – подозрительно переспросила она.

– Так и есть, эмпийское.

– Тогда я, пожалуй, откажусь. Это практически нереально, – вернулась она к делу. Именно этой фразы он и ждёт, ни к чему его разочаровывать. – Врагов у гелрийского короля полно и в той армии, которая должна прийти к нему на помощь. Один гонец – и план рухнул. Это ещё не считая того, что его письмо к вам могли прочитать.

– У Филиппа всё равно нет другого выбора, а нам не слишком-то и важно, получится ли у него. Мы в выигрыше в любом случае.

Понятно, ничего больше не скажешь.

– Хорошо, отец, если такова ваша воля, я отправлюсь когда вы прикажете, – постаравшись придать голосу как можно более кроткое выражение, объявила она.

– Тогда это случится утром. Чуть позже я пошлю к тебе Дженаро, и он даст кое-какие дополнительные объяснения.

– Можно ещё один вопрос?

– Да. Один.

– Что с моим братом? Неужели он всё ещё в пути?

– Он прибыл сюда неделю назад, – ответил отец.

Как быстро. Фэй думала, что путешествие займёт у него шесть или семь недель.

– И где же он?

– Я тотчас же послал его к южным баронам, чтобы он убедил их присоединиться ко мне. И ему, и мне это будет полезно.

О да. Конечно же, он сумеет получить кучу удовольствия от нахождения в львиной пасти.

– Не сомневаюсь, – уверила она. – А когда вы собираетесь созвать Совет Пэров?

Отец взглянул на неё удивлённо:

– Не сейчас. После войны, – он помолчал. – И я ещё не уверен, что представлю им именно Везария. Он должен проявить себя, слишком долго его здесь не было.

– Но он теперь ваш единственный сын! – Фэй была потрясена.

– А ещё у меня есть две дочери, и тебе тоже нужно проявить себя, – тихо сказал он.

Я – королева? Настоящая? Было бы… любопытно. В прошлый раз всё оказалось фальшивкой.

– Я уже стар, и ушёл бы на покой сразу же после окончания этой войны, как поступил в своё время Ледвиг Строитель. Если бы у меня появился достойный наследник, – сразу после этих слов он сел за свой письменный стол и взял в руки перо, прозрачно давая понять, что теперь ей точно пора.

За окном уже сгущалась ночь.

– Главное, чтобы вам не пришлось потом возвращаться как ему. Хороших снов, отец.

– Я сплю по утрам, – безразлично сообщил он, занося перо над чистым листом бумаги.

Вернувшись к себе, Фэй обнаружила, что на столе появился ужин, скромный, но для неё тем не менее чересчур обильный: блюдо из баранины, жареной в яйце, политой лимонным соком и вином, и посыпанной орехами, глиняный горшочек с похлёбкой, в которую повар накидал капусту, морковь, бекон, петрушку с зелёным луком и ещё бог весть что, маринованные шампиньоны и оливки, круглый пирог с лимонами и апельсинами, а также большой железный кубок с вином. Вино при ближайшем рассмотрении оказалось пурпурным. Виеннское линотто, отец всё-таки не совсем забыл мои вкусы.

Фэй принялась было за еду, но только успела распробовать баранину, как постучали. Она убрала непокорную прядь со лба и разрешила войти, довольно-таки невнятно, потому как непрожёванная баранина немного мешала. Это был Дженаро.

– Ваше высочество, покорно прошу извинить за беспокойство, – он просеменил к стулу своими короткими ножками, натянув на лицо обходительную улыбку.

Ему было уже за сорок, и он служил королю всё время, сколько она помнила. Странный человек, даже очень. Поговаривали, что он родился простолюдином и начал свою карьеру с должности то ли жонглёра, то ли шута при одном из лордов, впрочем, все рассказывавшие Фэй эту историю называли разных лордов: кто-то Эвальда Винтера, другие Отто Фалька и Питера Уэйкли, а иногда в качестве его первого нанимателя выступал Арман Альеде, дед Бенедикта. Всё это наверняка вздор, порождённый его эксцентричными манерами – иной раз он и впрямь вёл себя подобно шуту. Впрочем, Дженаро обладал острым умом, важными связями и был самым доверенным человеком отца, даже получил место в Королевском Совете. Ещё он имел от щедрот короны титул лорда и замок где-то в Ледяных Горах. Великая карьера для простолюдина – если он и в самом деле простолюдин.

Она с усилием проглотила большой кусок мяса, едва не застрявший в горле и, попытавшись придать голосу тепла, осведомилась:

– Что у вас, друг мой?

Дженаро вытащил из широкого кармана свиток с красной королевской печатью:

– Грамота, писанная собственной рукою короля. В ней подтверждается ваше право говорить от его имени, принимать любые решения от его имени и скреплять договор, будто ваша рука – его. Вы предъявите её лорду Рене Оденфи, а он должен продемонстрировать вам такую же, – он вытащил из другого кармана футляр, расписанный золотом и багрянцем, вложил свиток в него и положил на стол. – А это приказ, также писаный королём. В нём вам предписывается ехать в Южную Гавань, а оттуда отбыть на Светлый остров по срочным делам короны. Указано, в частности, что отныне вас надлежит именовать «леди Светлого острова». Поздравляю, и это пригодится вам для отвода глаз.

Иногда мечты сбываются самым неожиданным образом.

– Едва ли кто-то этому поверит, – усмехнулась она.

– А вам-то что? Скачите не по главной дороге, а по тихим обходным тропкам, и держитесь подальше от замков. Гелрийская армия далеко на востоке. Прогулка, ваше высочество, сущая прогулка. Подышите свежим воздухом, румянец вам к лицу. На тот случай, если кто-то вдруг вздумает помешать, вам в сопровождение придадут четыре десятка рыцарей – и это лучшие воины из всех, которые есть в распоряжении короля, а командовать ими будет сэр Джон Уэйкли.

О да. Взять с собой сорок рыцарей, а значит ещё и две сотни оруженосцев и слуг – отличный способ избежать всеобщего внимания.

– Пусть видят, что вы едете, главное – крайне нежелательно, чтобы кто-то узнал о вашей настоящей цели, – добавил Дженаро. – Нам не хотелось бы сообщать о переговорах противникам короля Гелре преждевременно и тем ставить под угрозу договор. Если кто-то из людей мелких лордов, по владениям которых вы будете проезжать, проявит чрезмерный интерес к вам и вашим целям, то для начала, если вас не узнают, вообще не раскрывайтесь, пусть с ними говорит сэр Джон, а если узнают – в ход пойдут Светлый остров и письмо. А уж если и это не поможет, – он изобразил, что надлежит делать тогда. – Этот королевский приказ даёт вам на это полное право. Хоть всех тамошних лордов перевешайте, они всё равно изменники.

Весь в чёрном, без каких-либо гербов и любых других украшений, он шпионил и убивал для короля, советовал королю, некоторые говорили, что даже управлял королём – последнее, впрочем, было неправдой. Никто и никогда не сможет им управлять.

– Думаю, что после вам и впрямь лучше отправиться на Светлый остров, разумеется, послав гонца чтобы уведомить нас об исходе переговоров.

И всё-таки это какая-то чертовщина. Не похоже на отца. Наверняка он использует меня втёмную, он даже не удержался и посмеялся надо мной, прислав Дженаро. Вот только где, отец, где смеяться?

Фэй взяла кубок и подошла к окну. Через тёмные плотные облака пробивались багрянец, медь, золото и кровь полыхавшего заката.

– Я прекрасно понимаю, что ожидать от вас чётких ответов на мои вопросы бессмысленно, – начала она, тщательно подбирая слова и сразу же понимая, что выбрала не те, – но мы с вами раньше помогали друг другу… – она резко крутнулась на каблуках, повернувшись к нему. – Надеюсь, так же продолжится и впредь?

– Несомненно, ваше высочество, – заверил Дженаро ласково. – А теперь я откланяюсь, – он поклонился и попятился к выходу. – Удачи в вашем… деле.

И был таков. Фэй в ярости швырнула кубок под ноги, вино образовало на полу тёмную лужицу.

Она решила вернуться к ужину, но едва успела откусить пару кусочков цитрусового пирога, как снова раздался стук.

– Ваше высочество? – в проёме показался Бенедикт Альеде.

– О, у меня сегодня день посещений, – меланхолично заметила она.

Всё-таки он изменился. Четыре года – немалый срок.

– Чем больше я на вас смотрю, тем больше жалею об утерянных возможностях, – с жаром, но как-то заученно произнёс он, обходя разлитое по полу вино.

Это такая южная форма приветствия, ладно.

– Леди Андреа прекрасна, а вы, пожалуй, её недостойны, но охотно верю – мужчины никогда не бывают довольны тем, что имеют. Хотите выпить?

– Никогда не мог вам отказать, – улыбнулся он.

– Значит, хотите, – Фэй протянула ему кубок. – Так чем обязана?

– Для начала, хотел бы пожелать удачи. Вам, как я слышал, предстоит путешествие, и довольно опасное.

Понятно, решил рассказать мне, что у тебя большие уши. Молодец, мальчик. Бенедикт явно пытался подражать дяде Илему, но его природная прямолинейность и южный темперамент делали эти попытки смешными. Всё так же прост, как и в шесть лет. Фэй гордилась своей проницательностью, она всегда сразу понимала, когда ей лгут. А с Бенедиктом было проще всего: чтобы увидеть все его мысли достаточно было лишь взглянуть в ему глаза.

– Едва ли опаснее, чем гулять по улицам Нислотта. Во всяком случае, помоями никто не обольёт. Вы только за этим сюда пришли? – Фэй решила держаться холодно. Он не попытался встретиться с ней с того момента, как она вернулась. Ни разу за два года. Так чего же ему нужно теперь?

– О нет, – Бенедикт улыбнулся. – Ещё я хотел подарить вам кольцо. В знак нашей старой дружбы, – добавил он каким-то странным тоном.

– Кольцо?

– Кольцо. Дайте вашу руку, – она безропотно протянула правую ладонь, и он надел на её безымянный палец тонкое серебряное колечко с влажно поблёскивавшим чёрным камнем.

– Чёрный? – ахнула Фэй, – это странно. Кое-кто сказал бы, что носить такой камень – плохая примета.

– По-моему красиво, а в приметы вы ведь не верите. У вас уже есть красное кольцо от отца и белое от мужа. Теперь будет чёрное от… – он сделал паузу, и криво усмехнулся, – союзника.

– Союзника? – переспросила она. – Я вас не понимаю.

– Давайте скажем так – по вашем возвращении я попрошу вас о некоем одолжении, – ей не нравилась его хитрая улыбка, но, с другой стороны, Бенедикт всегда был прост, как маленький пастушок, и даже сейчас она не видела за его действиями ничего действительно опасного. И тем не менее… быть может, он всё-таки кое-чему научился у дяди. Нет, мне он ничего плохого не сделает. Только не мне.

– Скажите по-другому. Точнее, – потребовала она.

– Ещё слишком рано для точности, – он улыбнулся. – Однако, я не попрошу такого, от чего бы вы отказались.

– То есть конкретней вы ничего не скажете, – с прохладцей решила она. – Ладно, давайте попробуем так – что от этого получу я?

– Взамен я положу к вашим ногам всё, что у меня есть.

Она не ответила, лишь рассеянно покосилась на новоприобретённое кольцо. Чёрное, как сама ночь. Альеде ведёт свою игру вокруг трона, это ясно как день. И я занимаю в ней видное место.

Везарий II

Море, серое, будто пепел, шумело и ярилось. До Везария долетали холодные брызги и чаячьи крики, внизу же бились о скалы волны и вихрились воронки. Сквозь густую пелену тумана казалось, что тысячи рук тянутся оттуда чтобы схватить и утянуть вниз. Воздух стал тяжёлым и густым, как кисель, им даже дышать было трудно. Острыми шпилями возносились тёмные утёсы, очертания их едва проглядывали сквозь туман покосившимися громадами. Огромный ворон кружил над головой, всё снижаясь, неприязненно глядя своими чёрными глазами-бусинками и хрипло, почти по-человечьи каркая. Везарий отмахнулся от него и повернулся к морю, силясь разглядеть сквозь туман большой серый корабль, отплывающий вдаль. Улучив момент, птица попыталась клюнуть его в затылок, но он увернулся и чуть не схватил её за крыло. Ворон оскорблённо каркнул и пролетел под рукой, оставив в кулаке лишь несколько перьев. Пух, чёрный на кончиках, внутри оказался седым.

Он повертел в руках перья и подошёл к краю утёса, чтобы выкинуть их в море. Очертания корабля впереди всё больше размывались в крутящееся пятно, растворявшееся в тумане. Напоследок Везарий увидел флаг, реющий на корме – как будто чёрный или тёмно-синий. Седые перья полетели вниз медленно, кружась в воздухе, их догоняли капельки крови, одна за другой. Неужели проклятый ворон всё-таки исхитрился клюнуть? – подумал он и ощупал голову. Ничего. Птица тоже куда-то подевалась. Позади послышался отвратительно громкий шорох, Везарий обернулся. И увидел Его. Волосами ему служили уродливые склизкие водоросли, а горло рассекала надвое глубокая кровавая рана. В глазницах существа не было ничего, если не считать червей – лишь зияющая чернильная пустота. Он хотел что-то сказать, но не мог – когда он раскрывал рот, раздавалось лишь бульканье крови. Везарий смотрел на него как заворожённый и не мог двинуться с места. Кнуд, его не так-то просто было узнать, но это он. Или был им раньше.

Существо медленно двинулось вперёд, протягивая гнилую, распухшую руку. Везарий наконец очнулся от оцепенения и потянулся к ножнам, но не нашёл их. Кинул быстрый взгляд вниз: так и есть – исчезли. И руки… маленькие и гладкие, розовые, как у ребёнка. Однако ему некогда было думать об этом – мертвец оказался в двух шагах и вытянул свои изрубленные окровавленные пальцы так далеко, что сумел схватить его за плечо. Хватка оказалось нечеловечески сильной, он так рванул Везария, что протащил его за собой пять футов, к самому краю утёса – хотел утащить в бурлящую морскую пучину, сделавшуюся чернильно-чёрной и пронзительно взвывшую сотней голосов, призывавших их. Но не сумел – Везарий покачнулся у края, вырвался из цепких полусгнивших пальцев и побежал вниз. Тропа извивалась, у края её росли тёмные кусты с вывороченными наружу корнями, долго-долго, но ноги несли его всё быстрее, а сердце так и норовило выскочить из груди. Внизу, у самого моря, откуда-то появились люди, целая армия. Они стояли стройными рядами, глядя мимо него, словно не видя, и над их головами развевались синие гелрийские знамёна со львом. Снег большими хлопьями повалился с тёмного неба, так много, что гелрийцы рисковали вскоре оказаться заметёнными.

За спиной ждало нечто пострашнее, поэтому он побежал мимо первого ряда воинов. Те, казалось, вовсе его не замечали. Впереди вставал королевский дворец…как гелрийцы оказались здесь? – промелькнуло у него в голове. – И как сам дворец оказался у моря?

Везарий взбежал вверх ипомчался по коридору, уставленному доспехами, из которых на него скалились скелеты. Он сильно зажмурился, отгоняя наваждение. Они пусты, в них нет никаких скелетов. Открыл глаза – и вправду нет! Может и Кнуд был таким же наваждением? Сил остановиться всё равно не было, он бежал и поворачивал, промчался по залу статуй, смотревших на него холодными глазами, свернул ещё раз, и услышал за спиной всё тот же громкий шорох. Кнуд. Он не наваждение, он преследует меня. Везарий припустил ещё быстрее, свернул вновь и оказался перед тронным залом. По обеим сторонам от входа стояло по гвардейцу, но они его словно и не видели.

Он проскочил мимо и увидел… отца. Тот лежал на полу прямо у входа, на спине, глядя неподвижными смеющимися глазами в пустоту, из его рта вытекала струйка тёмно-бордовой крови, а рядом лежал на боку кубок, вокруг которого натекла лужица. На миг Везарий испугался, что отец тоже стал умертвием и шарахнулся назад, – но нет, тот был в самом деле мёртв и не шевелился. Тогда он взглянул в другой конец зала и увидел высокий трон, кроваво-красный, с золотыми подлокотниками и когтистыми грифонами, охраняющими его обладателя. Фэй. Она будто просто уснула – совсем как живая и без малейших увечий, откинувшись на спинку трона с закрытыми глазами, бледная. На стене над ней висели два щита с пляшущими единорогами, сама стена пошла трещинами и потолок тоже. Они ползли всё дальше, тронный зал вот-вот должен был обвалиться.

Везарий в ужасе выбежал обратно в коридор и встретился лицом к лицу с Кнудом. Глаза того горели кровью, а в его правой руке появился светящийся алым зазубренный меч. Левой у него теперь вовсе не было, на её месте остался лишь обрубок. Везарий вновь кинулся наутёк, а упырь погнался за ним по коридорам, неуклюже роняя на ходу пустые рыцарские доспехи, опрокидывая попадавшиеся по дороге залитые кровью столы и отбрасывая словно пушинки гелрийских солдат, уже ворвавшихся внутрь. От него было невозможно уйти, и наконец он загнал Везария в угол, занёс над ним клинок и тут у него отвалилась рука, а из дыры полезли черви и насекомые. Упырь недоумённо посмотрел на лежащую на полу руку, всё ещё сжимающую меч и весь стал разваливаться, а вместе с ним начал рушиться и сам дворец. Подвал, в который то, что раньше было его братом, загнало Везария, осветили яркие золотисто-оранжевые лучи солнца…

И он проснулся. Это луч света проник сквозь шёлку в плотных тёмных шторах и прекратил кошмар. Везарий потянулся ко лбу, чтобы утереть пот, но пота не было. Проклятье, опять эта гадость. Такие сны стали его постоянными спутниками, страшные ночи, полные видений и призраков. На столике у кровати стояли заботливо приготовленные кем-то тазик с чистой водой и поднос с фруктами, а на лавке рядом лежала свежая одежда: новый камзол и плащ с тонко вышитыми золотой нитью грифонами Грэйлэйтов. Наскоро умывшись и одевшись, он взял с подноса зелёную грушу.

– Ваша светлость? – в комнату заглянула большущая морда, знакомая и квадратная, принадлежащая никому иному, как одному из его вчерашних спутников и сотрапезников, благородному сэру Дэмону Молинару. Благородный сэр с прошлого вечера успел подстричь свои обильные усы и ещё более значительную бороду, и если раньше напоминал огромного взъерошенного чёрного медведя, то теперь стал медведем причёсанным и прилизанным.

– Входите, – разрешил Везарий, – я намеревался отправиться в путь как можно быстрее, не оставаясь в замке даже на завтрак.

– Милорд Ферье предвидел ваше желание и поручил мне сопровождать вас. Кроме того, он выделил ещё сотню всадников, – прогромыхал здоровяк. Везарий вспомнил, что вчера так и не услышал его голоса. Что ж, ожидания он оправдал. – Хотя, если вам интересно моё мнение, пренебрегать завтраком – не дело.

– Лорд очень щедр, – одобрил Везарий. – Сами вы позавтракали?

– Ещё как, ваша светлость! – растянулся рыцарь в улыбке.

– В таком случае я намерен всё же выступить немедленно. Надеюсь, вся сотня уже готова?

– Конечно, мы найдём их близ замка.

Везарий не хотел медлить, а потому тотчас отправился в конюшню. Ему вывели маленькую и лёгкую гнедую лошадку для дальних путешествий, выглядевшую, конечно, не так внушительно, как вчерашний красавец, но зато много более выносливую.

– Думаю, нам нужно выбрать южную дорогу, – заметил сэр Дэмон, поменявший свои вчерашние сверкающие латы на лёгкую кольчугу, но от того не ставший менее грозным. Медведь на коне, забавное зрелище.

– Как скажете, вы лучше знаете эти места, – равнодушно отозвался Везарий.

– И вот ещё – лорд просил вас принять в дар коня. Вчерашнего, вы с ним поладили вроде бы, – медведь погладил своего коня по ушам огромной лапищей.

– Да, поладили, – подтвердил Везарий.

– Он хороший, – хмыкнул рыцарь, – Злодеем кличут. Ваш оруженосец его уже увёл.

– Оруженосец?

– Лорд рассудил, что вам понадобится, – пояснил Молинар. – Для поддержания статуса.

Да я и рыцарем-то никогда не был, хотел он ответить, но понял, что это прозвучит глупо. Теперь я лорд.

– Сейчас познакомитесь, – продолжил сэр Дэмон, – а если не понравится, так отошлёте обратно. Оруженосцем я так уж его называю, если решите оставить – то и возьмёте.

Они выехали за пределы дворца, миновав цветы и сонных стражников, и обнаружили обещанный отряд всего в двухстах шагах на восток, у небольшой дубовой рощи. Впечатления грозной силы всадники не производили: некоторые были облачены в лёгкие кольчуги, большинство же и вовсе лишь в стёганые рубахи и короткие плащи, как сам Везарий. Впрочем, запасные кони наверняка везли латы. Рыцарей с гербами удалось насчитать семь, в их числе оказался и уже знакомый ему тощий сэр Эндрю Берг со своим кровавым мечом на щите. Молинар принялся представлять остальных:

– Это сэр Винсент Реддер, – указал он на молодого человека с длинными чёрными вихрами и мягкими, едва ли не женскими чертами лица. Тот склонил голову, – сэр Лукас Эрвер, – этот был чуть постарше, около двадцати пяти, со столь же чёрными волосами, как и у сэра Винсента, выбивающимися из-под кольчужного капюшона, и холодными синими льдинками вместо глаз. Рыцари из правящих домов Верхнего и Нижнего Вельда соответственно, Ферье не поскупился на представительную свиту, даже Реддера где-то нашёл. Вчера ведь только жаловался, что они никого не прислали, – сэр Лионель Летьер, – продолжал Молинар. Сэр Лионель в противоположность предыдущим рыцарям имел длинные белокурые волосы и полыхающие зелёным огнём глаза, которыми он несколько насмешливо взглянул на Везария, склоняя голову.

Далее выяснилось, что на двух вороных конях скакали сэр Генри Бассет и сэр Ричард Хотклифф. Эти двое выглядели будто братья-близнецы: оба широки в плечах и высоки, с одинаковыми карими глазами, каштановыми волосами и кустистыми бровями, даже мечи обоих были тяжёлыми двуручниками. Наконец, щит со сверкающими сталью скрещёнными топорами на чёрном поле, усеянном в верхней четверти бело-синими звёздами носил сэр Томас Ретгорн, седой мужчина с резкими, словно высеченными из камня чертами лица и волевым подбородком, не менее чем пятидесяти лет от роду, а скорее даже пятидесяти пяти.

Если первые трое происходили из ближних краёв, то сэр Хотклифф и сэр Бассет, судя по именам, из владений лорда Эквилля: на старом языке их называли Орльвиром, то есть Благословенными Землями, а иначе Королевством Тысячи Замков, потому что там и впрямь стояло много неприступных твердынь. Хотя королевством эти земли называли лишь по старой памяти, потому что хоть раньше они на самом деле были королевством древнего народа, но ныне их лорды подчинялись Грэйлэйтам, как и все прочие. Сэр Ретгорн же наверняка из Илдвига, хотя насчёт него нельзя было испытывать такой уверенности, как с остальными – возможно, что и из Земель Престола.

Вперёд застенчиво выехал худой рыжий парнишка, обильно усыпанный веснушками, в вытянутой вперёд правой руке он держал малый королевский стяг.

– А вот и оруженосец ваш, – пробасил сэр Дэмон, – он приходится лорду дальним родственником откуда-то из окрестностей, вот и болтается без дела, такого ведь к прислуге не сунешь, престиж фамилии, сами понимаете, а расплодилось этих родственников столько, что хоть плачь.

Дивное представление.

Молинар поманил мальчишку и тот припустил к ним.

– Но он кое-что умеет, фехтованию Ферье обучают всех – престиж обязывает, – слово «престиж» сэр Дэмон выговаривал с большим удовольствием, растягивая звуки, видно было, что узнал его недавно и теперь гордится. – Хотя дохляк, – добавил он, покосившись на подъехавшего рыжего с сомнением.

– Я тебя помню, парнишка, – прогрохотал он грозно. – Где мог тебя раньше видеть?

– В Туманном Доле, милорд, – робко ответил свежеиспечённый оруженосец. – Меня туда брал с собой отец…

– Я не лорд, парнишка. Я рыцарь. А вот он лорд, – Молинар кивнул на Везария, – сын короля. Тебе оказана высокая честь поступить в услужение к его светлости.

– Да, ми… сэр, я знаю.

– Как тебя зовут?

– Аксель, сэр. Аксель Лэйнс. Я прихожусь внучатым племянником лорду Бернарду.

– Ты не сын леди Элке? – вступил в разговор Везарий.

– Да милорд, младший.

– И как она поживает? – попытался он завести светскую беседу.

Но парнишка не поддался:

– Моя матушка была бы счастлива узнать, что я поступил на службу к такому… такому…

– Лорду, – подсказал Везарий.

– Да, – согласился юнец.

– Только ты пока ещё никакой не оруженосец, – пробасил Молинар, – не настоящий, то есть. Считай, что проходишь испытание. Вот если его светлость будет тобой доволен, то может и сделает тебя настоящим оруженосцем. А если нет, то отправишься обратно, будешь мечи за мэтром Дальми носить.

– Я понимаю, сэр. Ваша светлость, я буду служить вам со всем рвением! – юнец явно волновался.

– Не сомневаюсь, – заверил его Везарий. – А где ты служил раньше?

– Посмотрите-ка! – показал сэр Дэмон назад, прервав расспросы. – Должно быть кто-то опоздал.

И верно – если поначалу виднелись только клубы пыли, то вскоре стало можно разглядеть две дюжины всадников, скачущих во весь опор, стремительно нагоняя их отряд. Пока они приближались, Молинар занимал Везария рассказом о своих подвигах на весеннем турнире в Ферьехолле. Это был один из тех больших турниров, призванных показать статус и мощь устроителя: состязания проводились не только на ристалище, но и на заранее оговорённом участке земли, простиравшемся иной раз на добрую лигу в длину и ширину, с лесами, лугами, полями и реками на нём – всё это становилось одним большим турнирным полем. Длились такие турниры по несколько дней с перерывами на пирушки и частенько становились местом сведения счётов, а потому число убитых и тяжелораненых иной раз доходило до дюжины, отчего проводились они в противоположность обыкновенным редко – раз в три, а то и в пять лет, и право принять их было большой, хотя и весьма разорительной, честью. Турнир в Ферьехолле оказался не слишком урожайным: погибли лишь два рыцаря, и ещё три да один барон получили серьёзные ранения – и ни единого лорда, ни единого хотя бы лордёныша не пострадало, чем многие остались весьма разочарованы. В число многих явно не входил сэр Селвин Лоренте, сын Робера Лоренте, лорда Чёрного Озера и вассала Бенедикта Альеде. За три дня молодой рыцарь одолел двадцать семь противников, по праву став победителем турнира. Сэр Дэмон был чрезвычайно этим расстроен, поскольку оказался одним из немногих, оставшихся непобеждёнными к моменту окончания турнира, но одолел лишь двенадцатерых, что не позволило ему претендовать на победу.

– Я слишком много ел, пил и спал, – жаловался он, – и слишком мало сражался. А всё из-за уверенности, что турнир продолжится пока не останется только один! И клянусь, я бы одолел молокососа, встреть его, но он прятался от меня все три дня!

Глядя на необъятного рыцаря и впрямь верилось, что он бы одолел решительно любого молокососа. Но наконец догоняющие приблизились на расстояние окрика. Впереди всех скакал крупный и поджарый, начинающий уже седеть мужчина с тонкими, едва ли не лисьими чертами лица, облачённый в широкую тёмно-синюю рясу. Священник? И следующие за ним тоже все как один в рясах. Настоящее святое воинство.

– Хей! – крикнул им святой воин, – что же ваша светлость тронулись, не изволив даже покушать? – укоризненно спросил он, набрав предварительно в лёгкие воздуха.

– Да это же Мериге! – радостно воскликнул сэр Молинар. – Ваше преподобие! Чертовски рад вас видеть, ведь вы, конечно же, не забыли прихватить с собой пару бочонков отменного вина! Из подвалов нашего любимого монастыря святого Бенедикта, а? Уж на что был великий человек!

– Разумеется, сын мой, как можно. Великий человек, и святой к тому же. А ты, я погляжу, всё такой же большой, сильный и мучимый жаждой, – аббат поравнялся с ними. – Ваша светлость.

– Ваше преподобие, – кивнул Везарий в ответ. – Могу я узнать, не меня ли вы искали?

– Именно вас, – подтвердил святой отец довольно. – Жан Мериге, как уже изволил заметить добрый рыцарь, аббат монастыря святого Бенедикта, что в Арвьето.

Зачем я понадобился священнику? У меня остаётся ещё пять лет в запасе.

– Тогда что же именно привело вас ко мне?

– Жажда, ваша светлость, – улыбнулся аббат. – Она объединяет меня с сэром Дэмоном. Наверно, именно оттого у нас столь большие животы, – Молинар громоподобно захохотал, Мериге не преминул к нему присоединиться.

– Жажда? – перепросил Везарий.

Несмотря на несерьёзный тон, он сразу подумал, что настоятель монастыря святого Бенедикта – человек, способный на большее, чем руководить одним монастырём. В самом голосе его и движениях ощущалась властность, а в глазах светился живой ум, к тому же святой отец ещё весьма крепок телом.

– Истинно так, – бодро откликнулся священник. – Пробудившись сегодня и возблагодарив Господа нашего всемилосердного за ещё один прекрасный день, – начал пояснять он чуть насмешливо, в то время как его конь отфыркивался от пыли, – я решил навестить обитель нашего с сэром Дэмоном общего друга, старого греховодника Бернарда, дабы выполнить богоугодный ритуал, обыкновенно заключающийся в принятии пары утренних кубков прекраснейшего арвейльского креплёного, очень полезного для пищеварения в течение всего последующего дня. Restaurat naturam exhaustam, – пояснил он. – К сожалению, данный процесс обычно сопровождается отвратительным пением тамошнего менестреля, желудку, несомненно, вредящим, и сводящим на нет весь полезный эффект от вина. Сейчас такое не возят, – понизив голос, доверительно сообщил он, – пока наш король и король арвейльского креплёного не выяснят между собой, кто правее. Как и всегда, в разборках господ ни за что ни про что страдают простые люди вроде нас с сами, ваша светлость. Остаётся уповать только на то, что наш Отец и Создатель не попустит, чтобы подобное продолжалось долго и дарует победу правому, то есть государю Ледвигу, вашему батюшке. Но как вы думаете, что мне поведал старый плут прямо с порога? Правильно, – тут же ответил Мериге сам себе, не дав вставить Везарию ни слова, – кронпринц, которого я так хотел повидать, уже отбыл. С первыми петухами, будто и не принц вовсе. Какая незадача. И тут я вспомнил, что отбыли вы не просто так, а для борьбы с чужеземными захватчиками, топчущими своими грязными сапогами нашу святую землю, – священник торжественно воздел палец в небо. – Какое уж тут вино, тем более креплёное. Моя жажда, если можно так выразиться, перетекла в новое качество, нашла себе новый объект устремлений, – сообщил он возвышенно, помогая себе с помощью активной жестикуляции. – Я возжаждал воздать нашим врагам должное, ибо в Священном Слове сказано: «Егда покусится на твое злой человек, то бей его всеми силами». Вот я и оказался здесь, дабы, в точности как велит Господь чрез Слово Его, бить всеми силами. Тьфу, едва вспоминаю священные тексты, как из меня сразу же начинают лезть эти проклятые словечки вроде ибо и дабы.

Везарий сильно сомневался, что аббату и в самом деле пришлось вспоминать текст Слова, а не выдумывать это изречение на ходу. Его ещё в детстве заставляли заучивать Священное Слово наизусть, но такого призыва он не помнил. Хотя, возможно у Святой Церкви есть свой, особый текст. Это бы объясняло многое.

– Его преподобие – наш человек, – вставил сэр Молинар, – ух как мы с ним в своё время…

– Читали «Жития и изречения святых», сын мой, – аббат тонко улыбнулся. – Я помогал доброму рыцарю воспринимать пример жизни великих людей с тем, чтобы он пришёл к свету и навсегда освободился от своих душепагубных пристрастий и желаний и, чрез то, стал ещё добрее и рыцарственнее. И ещё помогу, если будет на то воля Создателя.

Они продолжили путешествие, и долгая дорога позволила в полной мере оценить общество Мериге: священник на пару с сэром Дэмоном успешно развлекали Везария своей болтовнёй в дороге, ему же оставалось только наслаждаться приятным весенним ветерком и возможностью спокойно разглядывать окрестные леса. По сторонам проплывали могучие дубы, густо увешанные мелкими жёлтыми цветками, тонкие полосатые берёзы, высокие стройные ясени с резными листочками, буки, тихо шумящие ветвями на ветру, маленькие стройные грабы, по сравнению с остальными казавшиеся карликами, и многие другие деревья, впрочем, ничего особенно экзотического, невиданного в столичных землях здесь не росло.

Так они проехали около восьми миль на юг по мощёной галькой узкой дороге, прихотливо вившейся меж холмов. Она проходила совсем недалеко от берега моря, иногда его даже становилось видно далеко справа и внизу. Бело-синие волны мерно накатывали на прибрежный песок, и в ушах начинал звучать шум прибоя и крики чаек, хотя их-то отсюда точно слышно быть не могло. Берег густо усыпали маленькие рыбацкие деревушки и водяные мельницы: прилегающее к Арвьето с юга побережье было защищено мощью Дома Ферье, так что люди здесь селились охотно, но дорога в этот час оставалась удивительно пустынной – за все восемь миль им встретилась лишь одна подвода с рыбой, ведомая грустной гнедой крестьянской лошадкой, на которой восседал краснолицый мужичок, надевший для поездки в город, судя по всему, свою самую нарядную одежду – белую рубаху, расшитую красной нитью. Мужичок съехал с дороги и низко склонился перед ними, терпеливо дожидаясь, пока весь их немаленький отряд проедет мимо, перед тем хорошенько обдав его дорожной пылью из-под копыт, превратив таким образом нарядную белую рубаху в повседневную серую.

Достигнув развилки, они свернули к востоку на ухабистую дорогу, совершенно не выдерживавшую сравнения со старой, уходившей дальше на юг – она состояла из двух тропок посреди толстого слоя застывшей грязи, видно было, что сюда людям ездить без надобности.

– Дальше на юг ехать небезопасно, – пояснил Молинар. – Оссенские нобли как началась война совсем распоясались, многие из них стали разбойничать на дорогах. Лорд Ферье выставил людей, но на защиту всех южных владений их не хватает, и он предпочитает защищать только земли на север от Арвьето и самые ближние деревеньки на юг, препоручив остальные в руки Создателя. Наёмники нынче слишком дороги. А уж чем занимается лорд-пэр Орве можно только гадать, так что теперь от Оссена и дальше на юг на всём побережье рай для проходимцев и разбойников всех мастей: у тракта в своих замках сидят бароны-разбойники, и только и высматривают – не едет ли кто, а ездят сейчас редко, так что они радуются каждому и выходят поприветствовать со всей теплотой и дружиной. Мы, конечно, разобьём любого, но хотелось бы привести к королю весь отряд, а не его часть, – Везарий кивнул.

– Вообще-то нам повезло, – заметил аббат, – один хороший дождь – и мы бы сейчас купались в грязи, а так пока ничего, проехать можно. Создатель не оставил нас своей заботой.

Везарий понадеялся, что Создатель – вернее сказать, удача, проявит хорошие манеры и не оставит их на середине пути, а тучи, активно собирающиеся на юге, не приплывут прямиком сюда. Но та, как всегда, проявила свой непостоянный нрав: утром на вторые сутки пошёл дождь. Поначалу казалось, что он скоро кончится, и лагерь разбивать не стали, но время шло и шло, а он и не думал стихать, а потом и вовсе превратился в бурный ливень. Небо затянулось тучами настолько, что сумерки наступили посреди дня, ясно давая понять, что на скорое завершение непогоды и надеяться нечего. За следующие несколько часов на их головы вылилась целая река, а дорога и лес вокруг не замедлили превратиться в тёмно-бурую грязевую жижу, непролазную и мерзкую. Поздним вечером ливень повторился, и на следующий день ещё дважды, казалось, само небо вознамерилось помешать им добраться. Они продолжали упорно двигаться вперёд, но делали это с черепашьей скоростью: лошади вязли в жиже по самые пясти, а людям пришлось идти пешком, сырыми и грязными, не имея возможности даже развести костёр чтобы обсохнуть. За следующие несколько суток бледный солнечный диск выныривал из-за тёмных туч всего несколько раз, украдкою глядя на них и быстро вновь скрываясь с глаз, словно боясь что его поймают.

А они всё плыли и плыли в вечном сумраке по морю грязи минуту за минутой, час за часом, день за днём; сэр Эндрю Берг жаловался на жизнь-злодейку, сэр Дэмон Молинар напротив ни секунды не унывал, без умолку травил байки о своих приключениях, которые, если ему верить, происходили с ним решительно везде, где он побывал, – а побывать он успел, казалось, во всех уголках Эставалля.

На северо-востоке королевства, в Озёрном Крае Олвейнов, он повидал Серебряную Долину лорда Солвейра, названную так оттого, что на горных отрогах, ограничивающих Долину, добывают серебро, а ещё Марки – цепь замков на западе и юго-западе Края, в старину защищавших его от воинственных соседей, тех самых, что были предками Везария и всего правящего Дома. Не защитили, но хозяевам Озёрного Края Марки служили и потом, уже после того, как он был завоёван и стал частью Эставалля, превратившись в щит от Ингов, получивших бывшие земли Грэйлэйтов. Сам сэр Дэмон тоже поучаствовал в одной из этих бесконечных Северных войн – он сражался за конунга Севера Рендела Инга в очередном противостоянии с Олвейнами дюжину лет назад, ещё до провозглашения Королевского Мира.

Чуть южнее, в восточной части Бельтира, неподалёку от его границы с Арлем, Молинар служил городскому совету Регентова Перекрёстка, защищая Восточную дорогу от разбойников, многие из которых на поверку оказывались арльцами: тогда между Эставаллем и Гелре шла война, а Арль остался в стороне, но кое-кто в восточном королевстве всё-таки не удержался от соблазна поживиться за счёт соседей, понадеявшись, что все защитники ушли воевать под королевскими знамёнами на юг.

В Пограничье, где Королевского Мира как не было, так и нет, для такого человека как сэр Дэмон работа найдётся всегда: там он задержался надолго, поучаствовав во многих стычках между местными сеньорами и в междоусобице в семействе Орве на стороне Филиппа, сумевшего победить и занять пэрский трон Марре. Лорд-пэр Филипп, однако же, выходил с его слов человеком неприятным и крайне жестоким – так, в его обычае было спускать на знатных пленников собак, которые травили их до смерти. Он говорил, что предатели заслуживают такой участи, а врагов своих считал предателями, потому как был старшим сыном предыдущего лорда, также Филиппа, и воевал с младшим, а значит и прав имел больше. Тот факт, что отец от него отрёкся перед смертью, подвергал это некоторому сомнению, но сомнения были чужды лорду Филиппу.

Также в разные периоды своей жизни Молинар охранял речные порты на Эсте между Тёплой Заводью и столицей, сражался на стороне молодого лорда Руне Фалька, когда тот подавлял бунт вассалов – это только то, что Везарий запомнил, рассказывал же он гораздо больше. Иногда его рассказ прерывали меткие замечания аббата, характеризовавшего поступки сэра Дэмона и его врагов с точки зрения их соответствия Священному Слову. У него неизменно выходило, что все они должны попасть к Разжигающему, и это походило на правду. В основном же святой отец занимался осмотром земель вокруг дороги с таким видом, будто это его собственные владения. Этим двоим, да и большей части остальных спутников Везария, как будто совершенно не докучало это ужасное путешествие, ужасные тучи, ужасный дождь, ужасная грязь и ужасное королевство, а вот сам он впал в меланхолию и тоску по своей комнате на третьем этаже, что на улице Красильщиков. Там не было дождя, грязи и отца, там было уютно, спокойно и иногда даже тихо.

Они миновали очередную деревеньку, жители которой, едва завидев вооружённых людей, попрятались по своим приземистым деревянным домишкам – здешние крестьяне уже крепко привыкли к тому, что от таких отрядов не стоит ждать ничего хорошего, кроме бастардов. Сэр Дэмон отлучился за ближайшие кустики справить нужду, колонна изрядно растянулась и Везарий с аббатом остались вдвоём, если не считать молчаливого Акселя, державшего жалкий мокрый стяг будто реликвию – лишь в пятнадцати шагах впереди о чём-то беседовали мокрые, как крысы, сэр Винсент Реддер и сэр Лукас Эрвер, бурно жестикулируя, а позади на таком же расстоянии сэр Генри Бассет, по всей видимости, травил анекдоты, потому что оттуда периодически раздавались взрывы хохота.

– Вам не нравится ни это путешествие, ни эта деревня, а то место, куда мы направляемся, не нравится вам заранее, – констатировал аббат с удивительной точностью. – Так зачем же вы здесь?

Хороший вопрос, мне и самому это интересно.

– Я… должен был? – Везарий скорее спросил, чем ответил. Вышло, наверно, жалобно.

– Вот как. Долг. Кому? – с интересом осведомился священник.

Он попробовал собраться с мыслями:

– Отцу. Семье. Королевству.

– По-прежнему не слышу в вашем голосе уверенности. Давайте я кое-что расскажу, – Мериге устремил взгляд вперёд и, видимо, предался благочестивым размышлениям – его глаза будто остекленели, и в таком состоянии он пробыл по меньшей мере минуту, прежде чем заговорил: – Вообразите себе, когда-то я тоже был молодым. Ещё только начинал свою блестящую карьеру, – он усмехнулся, – а ваш батюшка затеял реформу церкви. – Везарий знал про неё. Он родился в тот же самый год, сразу после этого начался бунт. – Она была проста, – продолжал аббат, – у Святой Церкви отобрали половину земель, богатств и власти, настоятелям запретили укреплять монастыри, равно как и нанимать мечи для охраны – теперь их было предписано охранять войскам соседних лордов, а раз церковь перестала нести эти расходы, то и права собирать налоги даже с тех земель, что были милостиво оставлены под её властью она тоже лишилась – отныне это делал король, назначая приходам и монастырям содержание по своему усмотрению. Число епископатов сократили вдвое, а наместника божьего, архиепископа, низвели до первого из духовников, назначаемого королём, пусть и с формального одобрения клира. Я начал издалека, вас это не смущает?

– Ничуть, – уверил Везарий.

– И тем не менее, попробую быстрее перейти к сути. «Власть от бога получает только король, а все остальные должны получать её от короля» – так сказал нам ваш дядюшка, лорд Роланд, ныне пребывающий на небесах, но вряд ли в обличье ангела. А тогда он ворвался в монастырь святого Леонтия и оттаскал за бороду аббата, старого и доброго, по-настоящему набожного человека, посмевшего выразить робкое несогласие с тем, что люди короля грабят монастырь: они позарились даже на иконы, ведь те были в позолоченных ризах. Даже цветные стёкла витражей выломали.

Ничего удивительного – дядя Роланд всегда был несколько импульсивен, являя собою самого настоящего Грэйлэйта изо всех нас.

– Подобное тогда творилось во всём королевстве и потрясло людей. Невозможно было стерпеть такое оскорбление Господа. Церковь ополчилась на корону, и люди пошли за ней, сам архиепископ, бежав из заточения, принял живейшее участие в бунте. Он был жестоко подавлен, но, должно быть, недостаточно жестоко – вскоре власть духовная вновь поднялась против мирской. Так всегда бывает, когда сталкиваются два больших честолюбца. Но король вновь победил, хотя и с немалым трудом, для этого ему пришлось утопить своих врагов в крови. Брат шёл против брата: один убивал за Создателя, другой за короля. В конце концов, спустя пять лет и несколько месяцев после начала этого бедствия, слова про божественную природу королевской власти и её первенство над властью церковной пришлось произнести самому архиепископу с балкона Высокого Храма, что положило конец смутам, а самому архиепископу позволило сохранить свой сан – ему оставалось радоваться этой малости. Хотя радость продлилась недолго: вскоре он отдал душу Создателю. Грозный и крепкий старик был, но его упрямство принесло множество бед. Ну а Его величество с тех пор не может доверять духовенству, которое и сейчас ещё на него обозлено, зато ему удалось завоевать поддержку землевладельцев, а именно этого он тогда и добивался. Ещё бы, ведь именно поддерживавшим корону в борьбе со священниками и простолюдинами лордам и рыцарям он раздал отобранные у клира богатства. Тогда его трон и обрёл столь желанную крепость, которую до него королевство не знало полвека, с тех самых пор, как умер Ледвиг Незаконнорождённый и на троне оказался его слабый внук, получивший от льстецов прозвище «Благочестивый» – во многом за то, что покровительствовал церкви и позволил клирикам приобрести слишком много земли и власти, что и пришлось исправлять вашему отцу. Кровь собственных подданных, ценивших бога превыше короны – вот на чём стоит трон. Реки крови. Некоторые города обезлюдели после мятежей.

Он перевёл дух и улыбнулся:

– Это получилось дольше, чем я рассчитывал, но кажется мы наконец подходим к сути. Итак, ваш отец прирождённый властитель, а власть ломает, подчиняет, крушит и давит – такова её природа. Он великий человек, я говорю это без малейшего сомнения или иронии. Он вернул нам наше королевство: реформировал монету, чётко прописал крестьянские повинности и пресёк произвол сеньоров, его правление принесло твёрдый порядок, основанный на власти закона и суда, он возродил почтовую службу и утихомирил волнения в провинциях. Это много даже для тридцатилетнего правления. Он покровительствует наукам и искусству, хотя Архипелаг нам всё равно и в тысячу лет не догнать. Он сумел обеспечить Королевский Мир, наконец. Вот уже семь лет, как лорды не смеют нарушить его без серьёзного повода, могущего оправдать их в глазах короля. При нём Эставалль из обречённого и рассыпающегося стал могучим и богатым, почти как встарь. Но он прошлое. Он лишь одна сторона власти, сторона стихийная, разрушающая старые порядки и силой меча утверждающая новые. Время его методов прошло, а с ним и его собственное. Королевство, которое он с таким трудом поднимал из пепла тридцать лет сейчас даже ближе к гибели, чем до того, как он сел на престол, и все его труды могут пойти прахом в одночасье. А всё потому, что он меч, но настало время для щита. Ваше время, быть может.