Пособие для рыцаря бесплатное чтение

Николай Космич
Пособие для рыцаря

Давным-давно перед человеком предстал выбор пути. Человек избрал свой путь. Но единственен ли он и неоспорим? Что, если однажды хозяину планеты вновь придется принять решение? И что, если на этот раз он выберет иную дорогу?..

I

Он очнулся, почувствовав резкий холод и сильную волну мокрого ветра. Обессиленный, он не мог пошевелиться. Тяжелая рука упала наземь, и в тот же миг по его телу пронеслась неистовая дрожь: земля была сырой и холодной. С трудом разомкнув каменные губы, он стал жадно вдыхать в себя воздух. Глубокий хрип доносился из его глотки всякий раз, когда холод стремительно пронзал дыхание. Веки его были тяжелы, и сил не хватало даже на то, чтобы открыть глаза. Когда он сделал очередной вдох, его тело задрожало в порыве глубочайшего кашля. Слабые конечности бешено сотрясались после очередного гортанного выдоха. Когда же легкие сжались, испустив последнюю каплю, он перевернулся и уткнулся лицом в землю.

Человек, лежавший на холодной земле в ночном мраке, не знал, куда забросила его судьба. Если не считать того, что он не представлял, где находится, что окружает его и куда ему идти, он даже не знал, как ему подняться. Слабые руки не могли ни на мгновение удержать онемевшее тело, а ветер грозился сбить с ног при первой же возможности. Однако этот человек был уверен в одном: он в будущем. Его разум отказывался представлять себе временной промежуток, который ему удалось перескочить. Теперь, когда организм борется за жизнь, а душа вцепилась в истощившееся тело, это не имело ни малейшего значения.

Мы не будем говорить о том, как и с какой целью этот человек попал сюда. «Отчего же?» — может возникнуть логичный вопрос. Ведь на первый взгляд эта информация кажется нам крайне необходимой. И действительно, как же мы можем лишить своего героя его собственного прошлого? Ведь оказался он здесь в самой твердой памяти, какую только можно себе вообразить. Однако поверьте, мы даже не помышляли о том, чтобы забрать у него прошлое. Мы лишь хотим подчеркнуть, насколько ничтожное значение оно имеет для нашей истории. Не ведая, что заставило человека из Нашего мира совершить столь невероятное и грандиозное путешествие во времени, мы потеряем не больше, чем океан, внезапно лишившийся притока реки.

Для самых же любопытных и настойчивых читателей, так уж и быть, создадим условную картину, предшествующую описываемым событиям. Итак, пусть это будет один из научных экспериментов, коих множество в наше время. Вот только этот, безусловно, попахивал нешуточной грандиозностью. Пусть человечество к нему долго готовилось; а одно лишь желание заглянуть за временную завесу уже может считаться оправданной целью для такого рискованного путешествия. Что касается способа передвижения во времени, который был использован нашим героем, то лучше всех его сможет себе представить, пожалуй, только физик. Всем же прочим предлагаем вооружиться своей безграничной фантазией.

Также нам неведомо, к какой национальности принадлежал наш герой в прошлом. Но вместе с тем мы можем с уверенностью заявить, что не случится огромной беды, если об этом мы не будем знать вовсе. Что нам известно точно — так это его имя. Но согласитесь, имя в наши дни далеко не всегда может говорить о национальности своего обладателя. Существует немало примеров, когда родители называют своих новорожденных детей, руководствуясь при этом не национальными традициями, а чем-то иным, порой лежащим за гранью понимания общественности. Итак, нашего героя звали Майк. Пусть кто-то считает его представителем англоязычного мира, чего мы не советуем. Не советуем уделять этому сколько-нибудь ценнейшего внимания. Читатель должен понимать, что мы не ставили цель национально окрасить нашего героя, скорее наоборот. Давайте воспримем его как собирательный образ человека из Нашего мира, мира, современного читателю, ну или, коль угодно, самого ближайшего будущего.

Именно в таких декорациях герой предстал нашему воображению, дабы позволить нам приступить к его подробному описанию.

На вид Майку не было и тридцати, он был среднего роста, немного худ, но достаточно крепок. Он, несомненно, произвел бы впечатление ловкого и довольно сильного человека, если бы не был так беспомощен. Его красивое лицо выглядело сейчас измученным и унылым. Но при всем этом оно не утратило того замечательного выражения, неизменно говорившего о простодушии, твердости характера и искренности чувств. Иссохшие и окаменевшие от холода губы когда-то наливались земной свежестью, но не сейчас. Если бы в этот миг он смог открыть глаза, в непроглядной тьме мелькнул бы слабый луч его редкого взгляда. Взгляда, в котором еще жил крошечный огонек надежды, может, иногда и боязливый, но выражающий полную готовность его обладателя вынести все, что уготовила ему судьба.

Как долго гость из прошлого лежал, уткнувшись лицом в сырую землю — известно лишь черному небу. До ушей Майка доносился непрерывный шум листвы. Где-то вдали слышались глухие раскаты грома. Ветер не утихал, и казалось, будто где-то ему подвывают одинокие волки. Веки обессиленного человека, подвергшегося стихиям незнакомой природы, с большим трудом приподнялись. Он медленно повернул голову и сквозь облепленные грязью ресницы взглянул на окружающий его мир. Вокруг царил мрак. В ночной тьме едва различались толстые стволы деревьев, кроны которых казались черными. Ветер лихо поднимал опавшие листья, иссохшую траву и нагло швырял в лицо непрошенному гостю. Его тело содрогнулось в тот миг, когда над черными кронами нежданно появился пронзительный луч небесной стихии, и бешено затряслось, когда прямо над головой небо сотряс неистовый звук грома. Свет на мгновение озарил все вокруг, и этого хватило, чтобы понять: Майк находится в густом лесу. Деревья здесь отличались чрезвычайной толщиной, длинные корни торчали из земли, переплетаясь между собой. Молния все била по невидимым мишеням, на короткие мгновения освещая лесное пространство, а гром все взрывался, заставляя тело сотрясаться. В испуге Майк прижался к земле, и глаза его снова сомкнулись.

По листьям застучали первые капли, сорвавшиеся с тяжелых туч. С каждой минутой дождь лил сильнее, а небо все чаще издавало зловещий хохот. Впервые в своей жизни Майк слышал звуки грома такой невероятной силы. Еще никогда небесная ярость не приносила с собой столько ужаса. Грянул ливень. Сильнейший ливень. Непрерывный стук больших капель о землю заглушал теперь все прочие звуки. Земля не успевала впитывать огромное количество влаги, и многочисленные впадины мгновенно наполнялись грязной водой. Листья деревьев уныло свисали под тяжестью дождевых капель. Неизвестная природа погрузилась в холодный сон.

Найдя в себе немного сил, Майк приподнялся и медленно пополз по мокрой земле к ближайшему дереву. Чудовищные усилия пришлось приложить для того, чтобы оказаться в трех шагах от прежнего места, под кроной широчайшего древа, где небесных капель было гораздо меньше. Впрочем, теперь это было не важно: наш герой уже давно промок до нитки. Тонкая одежда, впитав большое количество влаги и собрав на себе немало лесной грязи, потяжелела в несколько раз. Она, словно воск, облепила тело, наложив на него тяжелый ледяной компресс. Изнеможенный, Майк прижался спиной к мокрому стволу и, испустив хриплый выдох, закрыл глаза.

Его посетил странный сон. Он видел человека, стоящего в густом лесу. Но лес этот был совсем не похож на тот мрачный и сырой, что окружал Майка наяву. Деревья здесь были стройными, яркими, с золотыми кронами. В этом человеке спящий узнал себя. Он стоял неподвижно посреди живописного леса. До ушей доносилось приятное пение красивых птиц. Безобидные лесные зверюшки разгуливали прямо у ног героя сна, совершенно не страшась его. Вокруг росли дикие цветы необыкновенной красоты. Трава под ногами окрасилась в ярко-зеленый цвет, настолько яркий, что казалось, будто от тонких травинок исходит свет. Пение птиц разбавлялось приятным звуком журчащей воды: рядом протекал ручей. Вода в нем была кристально чистой, каждый камушек, лежащий на дне, был прекрасно виден. Тихие струи ниспадали с обросшего мхом валуна, образуя маленький водопад. Прозрачная водная лента искрилась, отражая все цвета этого неповторимого леса.

Человека, стоящего среди всех этих красот, охватило резкое желание напиться из ручья. Он хотел протянуть руки к изумрудной воде, но понял, что не может этого сделать. Руки его онемели, прижавшись к телу. Пытаясь сделать шаг, он осознал, что ноги также отказываются его слушать. Он стоял, будто вкопанный, и ни один мускул на его теле не мог пошевелиться. Лишь глаза бегали по светлым кронам деревьев.

И тут его взору показалось небо, до того не видимое за густой листвой. Лесные деревья будто расступились, открывая наблюдателю ярко-голубое пространство. Но вдруг солнце, сияющее высоко над землей, стало быстро смещаться в сторону. Спустя десяток секунд небесное светило и вовсе скрылось за большими кронами. В лесу потемнело, но минуло лишь несколько мгновений — и солнце вновь возникло в небесах, буквально вылетев из-за листвы с противоположной стороны. Деревья вокруг зашевелились. Листья мгновенно почернели и опали, оставив свои ветви голыми. Под ногами за считанные секунды сгнивала черная трава, смешанная с опавшей листвой. Вода в ручье помутнела и вышла из берегов, образовав топкое болото. Солнце за несколько мгновений поднималось из-за горизонта, проносилось по небу и скрывалось за стволами лысых деревьев. Майк все стоял, не двигаясь, и с ужасом в глазах наблюдал за происходящим. Иссохшие деревья валились наземь и в один миг сгнивали, а на их месте произрастали новые. Солнце, луна, звезды, облака настолько быстро проносились над головой, что такая картина стала неприятна взору; и он опустил глаза. Опустил… и с ужасом почувствовал, что лицо его покрывается морщинами, а волосы, растущие с невероятной скоростью, мгновенно окрашиваются в седину. Гниющая одежда безобразно обвисла на неподвижном теле. Кожа рук, которые удалось наконец протянуть перед собой, бледнела и разрезалась глубокими морщинами…

Вскоре Майк осознал, что его уже нет в этом странном месте, но он по-прежнему видел все, что здесь происходило. Молодые тонкие стволы сменились толстыми стволами огромных деревьев с могучими корнями, которые с бешеной скоростью переплетались на сырой земле. А солнце все носилось по бескрайнему небу…

Майк вздрогнул и мгновенно открыл глаза. Вместо крика из уст его донесся лишь слабый хрип. Волна холода пронеслась по его телу, когда он осознал, что снова находится в том самом лесу, сыром и мрачном. Дождь давно прошел, оставив после себя лишь глубокие грязные лужи, но над лесом по-прежнему царствовала ночь. Тяжело вдыхая воздух, Майк сидел под деревом, время от времени содрогаясь в порывах дикого кашля. Ветер все не утихал, продувая насквозь и без того продрогшее тело. Затаив дыхание, Майк вдруг почувствовал, что по его руке, неподвижно лежавшей на сырой земле, ползают какие-то насекомые. Он с трудом повернул голову и, обвеянный ужасом, вскрикнул, обнаружив на своем плече огромного тарантула, который бесшумно подкрадывался к самому лицу. В судорожном порыве Майк вскочил и, сделав несколько косых шагов, застыл, оставаясь на ногах. Его фигуру сильно качало, но он продолжал стоять. Пошатываясь, Майк медленно побрел в чащу. Шаг за шагом… вздох за вздохом…

Над мрачным лесом пролетело еще некоторое время. Обессиленный Майк медленно переставлял ноги, минуя все новые стволы. Он не знал, куда держит путь, если это жалкое передвижение можно было так назвать. Звезды были скрыты за плотным небесным покровом, поэтому определить стороны света в этом незнакомом лесу с необычными деревьями было практически невозможно. Да и появление звезд не гарантировало бы это: что, если в небе, покрывающем этот страшный мир, уже давно не осталось созвездий Большой и Малой медведицы, Ориона, знакомых звезд? Единственное, что на сей момент можно было разглядеть, подняв глаза, — это густые тучи, хранящие в себе яростные стрелы молнии и поистине ужасающий гром.

Гость из прошлого был в полном неведении того, куда лежит его путь. Он не знал, что ждет его в этом мрачном лесу и в этом незнакомом мире. Отдаваясь в руки судьбе, он не имел понятия, близок ли конец этому лесу или, напротив, его ждет глухая чаща. Но, кажется, теперь ему было все равно. Он чувствовал, что смерть рядом. Он обреченно шагал, минуя призрачные деревья, и уже ни на что не надеялся. И все же перед тем, как расстаться с жизнью, ему дико хотелось увидеть лицо, лицо человека из этого мира, если, конечно, земля здесь вообще населена людьми. На сей момент из живых существ Майк видел лишь гигантских насекомых, вселяющих ужас. А впереди одна лишь непроглядная тьма…

Но вдруг за спиной послышались шорохи. Майк замер. Медленно повернув голову, он взглядом уловил тень, промелькнувшую в ночи. Подняв с земли обломок мокрой ветки, сорванной с дерева ураганом, он насторожился. Спустя мгновение его слух уловил тихий и глухой хрип. Опустив взгляд, Майк ужаснулся: в пяти шагах от себя он увидел оскалившуюся волчью морду. Белые клыки светились в ночной тьме, а злые глаза нежданного гостя заставляли тело содрогаться. Впрочем, еще не ясно, кто в этом лесу гость.

Волк продолжал скалиться, медленно приближаясь к своей жертве. Майк понял: это конец. Поклявшись себе биться до конца, он крепко сжал в руке свое жалкое оружие и стал ждать нападения. Когда свирепый хищник бросился на слабого человека, они смешались в жестокой схватке. Взбешенное животное яростно разрывало плоть жертвы, а беспомощный примат наносил слабые удары острым концом никчемной палки. И все же Майку удалось сбросить с себя волка, и тот отскочил, готовясь к новой атаке. Не прошло и десятка секунд, как хищник вновь набросился на своего врага. Но Майк сумел прогнуться в момент прыжка и вцепился в мощную лапу противника. Не долго думая, он стал гнуть ее изо всех сил. Послышался слабый треск, и волк отчаянно взвизгнул, отлетев в сторону…

Майк лежал на сырой земле, тяжело дыша, а в пяти шагах от него тихо скулил опасный хищник. Волк не готовился к новому прыжку, он лежал, не шевелясь. Ярость в его глазах сменилась адской болью. Он жалобно смотрел на сломанную лапу, а из пасти доносился слабый визг.

Окровавленный человек нашел в себе силы подняться. Из свежих ран сочилась теплая кровь. В голове помутнело, он был в шаге от потери сознания. Волк пристально взирал на того, с кем совсем недавно боролся насмерть. Майку даже показалось, что зверь вот-вот снова бросится на него. Но сломанная конечность никак не позволит ему этого сделать. Волк поднял голову и отчаянно завыл.

— Замолчи! — хриплым голосом проговорил Майк, понимая, что этот вой может призвать других хищников. Он несколько раз пригрозил раненному волку, но тот не умолкал. Неужели ему придется покинуть раненного зверя, обрекая того на мучительную смерть? Ведь, несмотря на то, что этот волк минуту назад жаждал растерзать своего противника, человеку как высшему существу не чуждо тонкое чувство сострадания к животным. Иногда не все способны его в себе отыскать, но оно в нас заложено, где-то в глубине. И именно поэтому по кроваво-грязной щеке нашего героя незаметно скатилась слеза. Да, сейчас он был не в силах решить судьбу меньшего существа, ибо едва мог уйти от своей. Он не мог облегчить участь животного, убив его, поскольку силы почти покинули его. Оставалось лишь собрать в себе то ничтожное, что от них осталось и убираться прочь от этого места.

Ветер усиливался. Густые тучи с бешеной скоростью проносились над лесом. Казалось, эта ночь никогда не кончится. Все, что произошло с того момента, как Майк очнулся в этом ужасном мире, сливалось в один ночной кошмар. А может, это сон? Может, Майк спустя мгновение откроет глаза и больше не увидит этих мрачных деревьев с большими корнями, этой мокрой и холодной земли, а тело его не будет изрезано множеством открытых ран? Но этого не происходит. Майк по-прежнему здесь, он движется в никуда, жадно глотая холодный воздух. Его желудок разрывался в порывах страшного голода, мозг предчувствовал скорый обморок из-за большой потери крови. А за спиной все не смолкал глухой вой раненного зверя…

Тьма сгущалась. Длинные корни заплетали ноги. Ветер не утихал. Майк шел в неизвестном направлении. Его ноги слабели. Кровь, не прекращая, сочилась из глубоких ран. Воздух безжалостно щипал открытые области на бледном теле. В голове помутнело. Перед глазами представали какие-то непонятные цветные картины, в ушах слышались разнообразные звуки. Но когда все они стихли, заглушаемые свирепым ревом, Майк остановился. Теперь он слышал только этот рев и почему-то шел на него. Глаза отказывались видеть, пред взором не исчезали разнообразные предвестники обморока. Но тело сотряслось, когда в самом центре цветных иллюзий нарисовалась злая морда лесного волка. Когда Майк осознал, что центральная картинка — реальность, он замер. Иронически поблагодарив раненного им хищника за то, что тот призвал-таки своего товарища, он приготовился к смерти. Сквозь туман в глазах он заметил, как свирепое животное стремительно приближается к нему, и успел лишь выставить руки вперед в момент прыжка… но в следующий миг Майк был внезапно ослеплен вспышкой света и, осознав, что зверя перед ним больше нет, потерял сознание…

II

Он очнулся и открыл глаза. Пред собой он увидел синее небо. Цвет этот был тусклым и однородным, не похожим на небесный. Ни единого облачка нельзя было лицезреть в этом странном пространстве. Но вскоре гость из прошлого поморщился, осознав, что это всего лишь синий потолок.

Майк неподвижно лежал, пытаясь вспомнить, кто он такой и как здесь оказался. Он с интересом стал рассматривать все, что его окружало. Широкая кровать, на которой он лежал, располагалась в небольшой уютной комнате. Тусклый свет полусгоревших свечей добавлял помещению легкой таинственности. В полумраке можно было разглядеть белые стены, потолок, окрашенный в голубой цвет, который теперь казался темно-синим, деревянную дверь с узорными серебряными вставками. На голых стенах висели расписные ковры: на голубом фоне вырисовывались солнце, луна, какие-то незнакомые созвездия и непонятные фигуры. Кровать упиралась в крепкий деревянный стол, застеленный белоснежной скатертью. На столе догорала толстая свеча, стояли какие-то стеклянные колбы, наполненные мутной жидкостью, и глиняный кувшин, из которого доносился приятный запах травяного отвара.

Майк дивился всему, что видел. Он по-прежнему не мог вспомнить прошедших событий. Более того, он не до конца осознавал, кем является сам. Но в этот час голова почему-то не желала содержать в себе подобных мыслей. Он неподвижно лежал на мягкой постели, глубоко вдыхая комнатный воздух, разбавленный паром из кувшина, и испытывал блаженство, потому что голова его в этот момент была по-настоящему свежа.

Но вдруг за дверью послышались шаги. Кто-то тихо шел и остановился у самого порога. Майк, не отрывая глаз, смотрел на серебряную ручку, ожидая момента, когда она опустится вниз. Но в следующий миг раздались новые шаги. Топот усиливался с каждой секундой, затем неожиданно стих по ту сторону двери, и Майк услышал следующий разговор:

— Как чувствует себя раненный?

— Он все еще не приходит в сознание.

— Это беспокоит меня. Он уже пятые сутки не приходит в себя.

— Да, минуло четыре луны с той ночи, когда вы, отче, нашли его. А это немалый срок.

— И все же я чувствую, что вскоре он откроет глаза… — последовала короткая пауза. — Ты приготовил для него отвар из каррольских трав, который я просил?

— Все готово, отец Илларион.

— Хорошо. Помнится мне, один только аромат этого отвара был способен поставить меня на ноги…

— Да, вы знаете толк в этом деле! Надеюсь, он поможет и нашему больному.

Майк вспомнил все. В голове его мелькали ужасные картины той ночи. Пред ним снова предстали мрачный лес с огромными деревьями, страшная гроза и… волк, яростный хищник, который беспощадно рвал его плоть. Все это мгновенно пронеслось в его памяти, и он ужаснулся. Резко повернув голову, Майк почувствовал нестерпимую боль в перевязанной шее. Ноги и руки невольно содрогнулись, и в тот же миг адская боль волной пронеслась по всему телу. Но из его уст не донеслось ни звука. В следующую секунду Майк улыбнулся. Его переполнило невероятное счастье, ведь он только что слышал человеческие голоса. Он жив! Он был спасен. Кто эти люди за дверью — большая загадка. Но истина близка. Очень скоро он узнает своего спасителя.

И вдруг дверь медленно отворилась. Майк сильно зажмурил глаза. Рядом послышались шаги. Кто-то молча передвигался по комнате, открывая какие-то дверцы и ящики, будто пытаясь что-то найти. Раненный почему-то боялся открыть глаза. Он лежал неподвижно, обратившись в слух. Шаги послышались прямо у стола и вдруг стихли. Майк почувствовал, что некто сел стул, стоявший перед кроватью. Он все не решался открыть глаза, но каждая секунда переполняла его нестерпимым любопытством. Еще несколько таких мгновений — и его терпению придет конец. Вот-вот его веки приподнимутся и… но в самый последний момент тишину прервал слабый скрип стула. Загадочный гость встал и медленно направился к двери. Напряжение ослабло, когда Майк осознал, что в комнате, кроме него, больше никого нет. Раненный не мог понять, что смогло удержать его. Почему он не решился открыть глаза и тем самым невольно отложил тот миг, когда пред ним предстанет его спаситель? Майк тяжело вздохнул и вновь уставился в темно-синий потолок. Что ж, вероятно, мозг нарочно не давал команду закрытым глазам, чтобы оттянуть этот ответственный момент и морально подготовиться к нему.

Очнувшись в незнакомом месте, Майк был еще совсем слаб. Тело его пощипывало, напоминая о страшных ранах, оставленных хищником. Мысли постепенно теряли контроль, веки тяжелели и медленно опускались. Майк отошел ко сну. А завораживающий запах горячего отвара все парил по маленькой комнате…

К нему явилось сновидение. Он видел себя, лежащего на той самой кровати. Рядом располагался стол, застеленный белоснежной скатертью, который, однако, был совсем не похож на тот, что стоял там наяву. И вообще, все вокруг было иным: стены, двери, ковры. Небольшая уютная комната хорошо освещалась. Свет этому помещению давали не свечи и даже не лампы. Все предметы вокруг сияли, отражая солнечный свет. Да, в комнате не было потолка. Звезда приветливо улыбалась в ярко-голубом небе. Над странной комнатой пролетали красивые птицы и озорные бабочки. Майк неподвижно лежал, с наслаждением любуясь всем, что его окружало.

Но вдруг солнце стало быстро смещаться вправо. Не прошло и десятка секунд, как звезда скрылась за белой стеной комнаты. Спустя несколько мгновений все вокруг и вовсе погрузилось во мрак. Теперь не было видно ни стен, ни стола, ни птиц, ни всего прочего. Глаза проследили за одиноким месяцем, который с бешеной скоростью пронесся по ночному небу. Спустя миг все вокруг вновь осветилось. Солнце пролетело над комнатой еще быстрее. Над пожелтевшими стенами появились какие-то деревья, чья листва успевала лишь блеснуть, когда небесное светило проносилось над их густыми кронами. Крылья бабочек тяжелели, и прекрасные насекомые плавно спускались вниз, достигая комнатного пола уже мертвыми. Когда свет в очередной раз на мгновения озарял помещение, можно было заметить, что стены потемнели и кое-где покрылись трещинами, а все деревянные предметы рассыхались прямо на глазах. Деревья вверху чернели и лишались своих последних цветных листьев. Над головой пронеслась густая туча, но следов дождя в комнате она не оставила. А может, они испарились настолько быстро, что этого не сумел заметить человек, неподвижно лежавший в постели?

Картина сновидения не менялась. Солнце и луна мелькали в небесах, пытаясь догнать друг друга. Комната заметно старела: стены покрывались глубокими трещинами и мгновенно осыпались, двери ветшали и оседали, все светлое становилось темным. Деревья над старыми стенами иссыхали и рушились прямо в комнату. Но черным стволам не суждено было коснуться пола: какой-то невидимый барьер сдерживал их, и они застывали прямо над головой смотрящего. Человек в постели с ужасом взирал на все происходящее, отчаявшись в попытках пошевелить хоть какой-нибудь частью тела. Древесные завалы застыли над мрачной комнатой. Опавшие листья за мгновения сгнивали, порождая в себе своры ползучих гадов. Черви, змеи, огромные тарантулы ползали над головой, будто по стеклу. И вдруг лежащий с ужасом осознал, что кожа его покрывается глубокими морщинами, а волосы с неистовой скоростью растут и седеют. Герой сна почувствовал мгновенную старость. Разомкнув иссохшие губы, он хотел закричать, но все звуки замерли в его глотке, так и не успев вырваться наружу. А солнце все носилось по бескрайнему небу…

Майк мгновенно открыл глаза. Из пересохшего горла донесся глухой звук, за ним последовал глубокий выдох. Его мучила жажда. Больше всего на свете ему хотелось испить чистой воды. Но все желания исчезли в один миг, когда Майк, повернув голову, вдруг увидел человека в темно — серой монашеской рясе, сидящего над его постелью. Это был седовласый монах, который пристально смотрел в глаза больному. Он обладал весьма приятной внешностью, и, казалось, легкие морщины на его лице служат лишь украшением. Монаху было не меньше шестидесяти лет, однако лишь опытный уставший взгляд мог выдать его возраст. В остальном же его никак нельзя было назвать пожилым: он был крепок, строен, хорошо сложен. Монах приветливо улыбнулся, заметив улыбку на лице Майка, и последний нашел незнакомца еще более привлекательным.

Никто из мужчин не решался первым начать разговор. Они просто смотрели друг другу в глаза, а искренние улыбки все не сходили с их застывших лиц. За это время раненный вспомнил, где он находится, и с радостью осознал, что увиденное минуту назад было всего лишь кошмарным сном. Ему вспомнились голоса, услышанные за дверью, и он испытывал истинное счастье за то, что те слова доносились все же из человеческих уст.

— Доброго утра! — наконец сказал утренний гость, и Майк улыбнулся шире, узнав голос одного из людей, стоявших тогда за дверью.

— Как же замечательно, что сейчас утро! — радостно воскликнул Майк, представив себе нежно-алый рассвет и лишь теперь узнав время суток: в комнате не было окон.

Монах с улыбкой промолчал, а после паузы заметил:

— Я вижу, ты прекрасно себя чувствуешь. Это хороший знак!

— Что со мной произошло? — вдруг воскликнул раненный.

— Тебя нашли в лесу, полуживого…

— Вы Илларион? — поинтересовался Майк.

— Отец Илларион, — поправил его монах.

— Вы спасли меня?.. Я не знаю, как благодарить вас…

— Тебе нужно благодарить судьбу. А я сделал лишь то, что должен был сделать.

— Кто вы?

— Я монах Антильского монастыря. Ты находишься в уединенном месте у истоков святой реки Антиль, ибо сама Вертима отметила твою судьбу.

— Как называется эта страна, город, какой сейчас год? Мне нужно знать все!

— Да… — со всей серьезностью протянул монах, поняв, что его собеседник не шутит, — видать, воля пресвятейшего Гермидона серьезно повредила твою память. Ты находишься в империи Сиенсэль, управляемой императором Армандом Лирийским. Наш монастырь отдален от городских поселений, он расположен на севере империи, в Каррольских горах. Это один из пяти известных монастырей Трех Божеств и старейший из них. Что касается даты, то сегодня 7-й день месяца Антилопы 563-го года Четвертой эпохи.

От недоумения Майка слегка притупило. Поглотив очередную порцию комнатного воздуха, он вновь почувствовал сильную жажду, и монах, догадавшись об этом, предложил:

— Вот, возьми, — Илларион взял глиняную кружку и наполнил ее жидкостью из кувшина, того самого, откуда доносился приятный освежающий аромат. — Это лучше утолит жажду и придаст тебе сил.

Монах с улыбкой наблюдал за Майком, пока тот с наслаждением опустошал кружку. Теплый травяной отвар был так приятен и вкусен! Гость из прошлого не желал отрывать губ от глиняной посудины, но вскоре это все-таки пришлось сделать: в сосуде не осталось ни капли отвара. В следующий миг теплая волна медленно пронеслась по его телу, и он ощутил настоящий прилив сил. Боль в перевязанной шее стала отступать. Губы налились свежестью, кожа смягчилась. Все тело обвеялось легкостью и блаженством. Этот отвар поистине чудодейственен!

— Еще! — Майк протянул монаху пустую кружку.

— На сей момент достаточно, — спокойно ответил тот.

— Тогда, прошу вас, повторите сегодняшнюю дату, — попросил Майк.

Отец Илларион снова озвучил день, месяц и год, принадлежащие некой Четвертой эпохе и, заметив недоумение на лице собеседника, добавил:

— Похоже, ты совсем ничего не помнишь…

— Ох, нет уж, отче, дело не в этом, — возразил Майк. — Моя память в полном порядке. Я помню все, что происходило со мной с детства, помню события годичной давности, помню… что произошло со мной в лесу до того, как вы меня нашли… — последние слова он произнес с горечью, и мурашки вновь пробежали по его телу. — Дело не в памяти, отче. То, что я вам сейчас поведаю, может показаться безумием. Но это правда. Я не в силах предсказать вашей реакции, но желаю, чтобы вы просто мне поверили. — Майк глубоко вздохнул от переполняющего его волнения; монах сохранял молчание. — Дело в том, отец мой, что я пришел сюда из прошлого. И, судя по всему, из далекого…

— Из прошлого?.. — тихо переспросил Илларион; он был слегка взволнован, но старался не показывать этого, однако раненный успел заметить на его лице задумчивую растерянность вместо ожидаемого удивления. Монах молча сидел и смотрел на своего собеседника; из уст раненного также не доносилось ни звука, он пристально взирал на своего спасителя, пытаясь понять, что происходит в его душе. Ведь монах не набросился на него с расспросами, не посчитал безумцем и даже не улыбнулся, а о чем-то глубоко задумался. Слова Майка задели что-то в нем…

Но вдруг монах поднялся и медленно направился к выходу.

— Мне нужно идти, — не оборачиваясь, промолвил он. — Тебе необходим сон, ты еще слишком слаб.

Майк изобразил недоумение: ведь он только что проснулся и вовсе не хотел спать. Но он осознал, что монах сказал это, не подумав, ибо мысли его, похоже, были заняты чем-то иным.

И все же, желая хоть что-нибудь сказать спасителю на дорожку, раненный озвучил то, что первым пришло ему в голову.

— А куда поставить кружку? — спросил он, и этот вопрос показался ему чрезвычайно глупым.

— Поставь ее на стол, — ответил отец Илларион, по-прежнему не оборачиваясь.

— Действительно… — тихо промолвил Майк и намеревался было исполнить задуманное, но глиняная посудина неожиданно выскользнула из его пальцев. Из уст Майка донесся глухой свистящий звук. Он сильно зажмурил глаза, ожидая момента, когда падающий предмет разобьется о каменный пол… но никаких звуков не последовало. Раненный открыл глаза и с поразительным удивлением обнаружил, что глиняная кружка стоит на столе, а внизу нет никаких следов битой посуды. Он бросил недоуменный взгляд в сторону двери: монах с кривой улыбкой на устах смотрел на него в упор. Майк машинально улыбнулся в ответ, а человек в темно-серой рясе повернулся и вышел из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь. Раненный застыл, уставившись в одну точку. Да, по всей видимости, он еще слишком слаб и действительно нуждается в отдыхе.

Итак, стало известно, что за этими стенами распростерлась империя. Но откуда в будущем взялась империя? Откровенно говоря, все вокруг больше напоминает прошлое: обстановка, интерьер, одеяние монаха. Однако эту мысль мы смело можем отбрасывать: ее с успехом отвергает непривычная система летоисчисления, которую используют в этом мире. Что это за месяц Антилопы и Четвертая эпоха? Сколько же лет минуло с тех пор, когда Майк проживал на этой планете? На сей миг это всего лишь пустые вопросы, не имеющие толковых ответов.

Майк еще долго смотрел в потолок, не зная, о чем думать. Какие-то несвязные мысли, непонятные чувства, пугающие предположения смешались в его голове. Раненный не знал, сколько времени он пролежал в таком положении, но, по всей видимости, немало. Шагов за дверью не слышалось. Отец Илларион более не появлялся в этой комнате. И вдруг сильная тоска накрыла гостя из далекого прошлого. Он уже несколько часов находится здесь совсем один. Ни шага, ни звука не долетало до его слуха. Никаких признаков жизни вокруг, будто все покинули его.

От догорающих свечей исходил тусклый свет, который слабо освещал монастырскую комнату. Вокруг царила таинственная тишина. Все замерло в каком-то напряженном ожидании. Лишь запах чудесного травяного отвара парил по всему помещению. Отвара, который по непонятной причине на протяжении долгого времени оставался таким же теплым и ароматным. Эта мысль оказалась последней для Майка на сегодняшний день: вскоре им завладел сон. Сон, витающий в этой маленькой и тихой комнате, где все вокруг замерло и где уже долгое время не было ни малейшего движения. Но вдруг серебряная ручка медленно повернулась…

III

Майк шел по узкой лесной тропинке. Вокруг росли толстые деревья с лиственными кронами. Сильный ветер низко наклонял мокрые ветви, но они не препятствовали движению. Затянутое мрачными тучами небо местами проглядывало сквозь густую листву, а где-то вдали слышались глухие раскаты грома. Гость из прошлого плавно шагал по сырой земле. Он был одет в старое тряпье, а ноги были абсолютно босыми. Тем не менее, холода он не чувствовал, а влажный лесной воздух был даже приятен. Майк ощущал провал в памяти. Он абсолютно не помнил, как оказался в этом лесу. Но в его душе царило спокойствие, ибо в пяти шагах перед собой он видел монаха Иллариона. Он знал, что находится здесь по воле этого человека, и потому покорно шел за ним, не задумываясь о последних событиях. Монах был облачен в черную мантию, а седина его была скрыта под капюшоном. Майк даже не задумался, почему отец Илларион сменил прежнее одеяние. Темная фигура спасителя манила за собой, хотя человек впереди не изображал никаких жестов. Майк был уверен, что именно монах призвал его сюда и целенаправленно куда-то ведет. Дистанция между ними сохранялась прежней, и человек в старых лохмотьях не стремился догнать идущего впереди.

Пронзительный луч молнии нежданно сверкнул над темным лесом, и в голову к раненному стали закрадываться недобрые мысли. Что он делает в этом мрачном месте, и почему его память не может ничего поведать? Куда ведет его отец Илларион? Эти вопросы вертелись в его голове, пока он пристально рассматривал темный силуэт своего проводника. Но странное спокойствие все же сохранялось в душе Майка. Перед ним спаситель, тот единственный из людей, кто известен ему в этом таинственном мире. И потому он готов следовать за ним куда угодно.

Вскоре монах остановился. Путники оказались на небольшой поляне, где-то в лесной глуши. Сырую землю черным ковром покрывала сгнившая листва. Ветер тоскливо выл, гоняя по воздуху сорвавшиеся с ветвей листья. Небесные змеи мгновенно пробивали густые черные тучи, озаряя все вокруг. Звуки грома сопровождали каждый из пронзительных лучей, заставляя тело содрогаться. По обе стороны от пришедших на поляну людей безмолвно стояли мужчины в черных мантиях, подобных той, что была одета на Илларионе. Их лица были скрыты глубоко под капюшонами, а головы опущены. В таком положении картина замерла.

Грянул ливень. Сильнейший ливень. Но никто из присутствующих даже не думал укрываться от льющейся с неба дождевой воды. Все продолжали молча стоять, чего-то ожидая. Отец Илларион повернулся наконец к Майку. Лица монаха также было не видать под капюшоном. Проводник молча указал раненному на большую каменную плиту, будто вросшую в мокрую землю, и тот медленно направился к ней. Стоящие вокруг люди протянули свои руки к черному небу, а Илларион жестом велел босому человеку лечь на плиту. Майк недовольно покачал головой, но тут же подвергся уверенному толчку монаха и упал на мокрый камень. В тот самый миг ветер сорвал капюшон с головы проводника. Майк обомлел: это был вовсе не отец Илларион. Над ним стоял совершенно незнакомый человек, бледнокожий, с черными, как смола, волосами. Гостя из прошлого охватил сильный шок. Он хотел подняться и убежать прочь из этого места, но окаменевшие от холода конечности не поддавались. Люди в черных мантиях жуткими голосами стали произносить какие-то непонятные слова, когда в руке у бледнокожего сверкнул длинный церемониальный кинжал. Ужасный крик вырвался из глотки обезумевшего Майка, когда лезвие с силой вонзилось в его плоть…

Раненный вскрикнул и подскочил на своей кровати. Это был всего лишь сон. Тяжело дыша, он огромными глазами прожигал одну точку в потолке, а тело его тряслось с бешеной силой. Он испытывал дикий ужас, пока до конца не осознал, что над ним уже нет того страшного человека в черной мантии, что он не лежит на холодной каменной плите под проливным дождем, а находится здесь, в уютной комнате Антильского монастыря. Свечи изливали на все вокруг свой нежный тусклый свет, а в воздухе по-прежнему витал чудесный запах отвара…

Ночные кошмары… обитель тайны и безумия. Они в равной степени могут быть притягивающими и отвратительными. Они — совершенная гармония романтики и ужаса. Иное сновидение может быть забыто уже спустя миг после пробуждения. Но существуют и те, что не отпускают днями и годами. Порой вам покажется, что сон испарился из памяти, но однажды, совершенно нежданно, он сущей мелочью напомнит о себе, заставив вас с жутью содрогнуться. Иногда подобные сны неспроста посещают людей. Порой они способны говорить о чем-то или предостерегать. Особенно вера в них крепка, когда в дальнейшей жизни нет определенности, когда твое будущее скрыто от тебя пеленою тайны или, скажем, стенами монастыря. Каждый миг для Майка в новом мире насыщен вопросами, ответы на которые возможно найти лишь по ту сторону двери. Сны же не способны отвечать, их удел — новые загадки. Нам неведом подлинный их смысл, но мы извечно открыты для их вторжения.

Майк осмотрелся: вокруг находились знакомые предметы, знакомая дверь, плавно горели свечи, бросая на все окружающее свои бронзовые отблески. Звуков вокруг не слышалось. Похоже, никто не входил в это помещение за прошедшее время. Но спустя мгновение Майк убедился в обратном, бросив взгляд на стол, устеленный белоснежной скатертью: там, прижатая глиняной кружкой, лежала записка. Раненный медленно присвоил листок бумаги и прочел следующее:

«Доброе утро. Надеюсь, чувствуешь себя хорошо. Выпей теплого отвара, это придаст тебе сил. Я оставил тебе карту империи. Думаю, тебе будет интересно взглянуть на нее. Крестиком я отметил на карте твое нынешнее местоположение. Я вынужден на неделю отлучиться из монастыря: нужно посетить пару мест в Нартэле. Обещаю привезти для тебя кое-что полезное. О тебе позаботится мой ученик, брат Мариус. Я поручил ему о многом тебе рассказать. Можешь задавать ему любые вопросы. Он с радостью попытается объяснить интересующие тебя вещи.

отец Илларион».

Прочтение этой записки привело Майка в неподдельный восторг. На душе сразу стало легко, а лицо украсила искренняя улыбка. Он был счастлив прочесть слова, написанные рукой спасителя. Также он радовался скорой встрече с еще одним человеком из этого мира. Это, по всей видимости, также монах Антильского монастыря и ученик Иллариона. Вот только чему нынче обучают в имперских монастырях?..

Раненный потянулся к кувшину с травяным отваром. От него исходил ни с чем не сравнимый и поистине бодрящий аромат. Гость из прошлого с огромным желанием вцепился в теплый сосуд и, прижав его к губам, стал жадно глотать ароматный напиток, и капли просачивались, текли по губам, подбородку и перевязанной шее. Испив целебного напитка, Майк ощутил невероятный прилив бодрости и сил. Получив порцию истинного удовольствия, он поставил кувшин на место и тут же заприметил карту, оставленную монахом. Майк незамедлительно взял в руки огромный лист бумаги, и с горячим любопытством принялся изучать империю, куда забросило его могущественное время.

Удивительная карта поражала собой. Неведомая империя будущего была так искусно изображена на бумажной поверхности, что местность будто оживала пред очарованным взором. Каждая долина и ущелье, каждый холм, речушка или крупный город — все воплощалось в мельчайших деталях, погружая гостя из прошлого в нарисованный мир будущего.

Итак, империя Сиенсэль представляет собой обширные территории, скромно расположившиеся посреди вековых природных преград. Всю северную границу земного государства окаймляют бесчисленные Каррольские горы, уходящие еще дальше на север, за пределы нарисованной карты. Реки, леса и многочисленные долины на севере неизменно подпирают собой снежные вершины, коим нет конца. Южная же граница Сиенсэля навеки покрыта песчаным брегом, куда с силой низвергаются огромные волны бушующего Басмийского моря. Запад империи также омывается бескрайними водными просторами. Там раскинулось невероятное по своим размерам Западное море, умеренное и спокойное, в отличие от своего южного соседа. И наконец далекий восток безнадежно погряз в черных, как сама ночь, лесах и топких непроходимых болотах, и потому четкой границы на востоке Сиенсэль не имеет.

Удивительная страна будущего состоит из трех больших провинций: Селения, Аурелия и Морфия, отделенных друг от друга двумя широкими речными границами. Столица империи расположена в самом ее сердце, в месте, где небольшая река разбивается на два одинаковых по размерам притока. Таким образом, город этот стоит на трех берегах и носит гордое имя Мелита. Одновременно Мелита является центром обширной провинции, именуемой Аурелия. Столичная провинция расположилась посередине, крепко охваченная с двух сторон своими соседками. Так, на западе, отделенные от Аурелии извилистой рекой Лиотемой, раскинулись по меньшей мере удивительные земли. Одетые в нежно-зеленые леса и лужайки и покрытые сетью кристально-голубых рек и озер, они казались живым и нетронутым уголком природы, обителью всего самого прекрасного в этом мире. Края эти именовались Селенией, и неизвестный художник-картограф гениально передал на бумаге их неповторимую красоту.

Однако же остановимся на Лиотеме — широкой водной артерии Сиенсэля, отделяющей Селению от столичной Аурелии. Извилистая, словно змея, она плавно разрезала живописные западные равнины и, казалось, живо блестела бесконечным небесным отражением. Каждый солнечный отблеск, каждый блик на изумрудной воде был безупречно передан на удивительной карте. Лиотема плодородна и имеет множество притоков, разбросанных по всей западной империи. К слову, крупнейший из них — Малая Лиотема — и омывает своими водами столицу, делая ее городом на трех берегах.

Полная противоположность сказочной Лиотемы — широчайший и, судя по всему, глубоководный Морфис, омывающий Аурелию с востока и отделяющий ее от третьей провинции Сиенсэля — Морфии. Морфис берет свое начало далеко на севере, в Каррольских горах, в месте, не представленном на этой карте. Почти прямой темно-синей линией он, словно шрам, разрезает восточные земли, откалывая от империи огромную часть суши, и далеко на юго-востоке впадает в Басмийское море. Странная река не имеет ни единого притока, как не имеет и светлых красочных пятен у своих берегов.

Как поразительно рознятся две естественные границы по обеим сторонам Аурелии, так необъяснимо отличаются друг от друга и земли, лежащие за ними. В отличие от прекрасной Селении, крупнейшая провинция империи по имени Морфия, раскинувшаяся на глухом востоке, мрачна и бесплодна. Если территории к западу от Морфиса размещают на себе хоть какие-то поселения и отображены на огромной карте сравнительно четко, то за рекой — сущая тьма. С первого взгляда сложно определить, то ли темные леса покрывают дальневосточные земли, то ли непроходимые болота, а может и нечто иное. Но одно было ясно совершенно точно: эти земли мертвы. Похоже, не зря провинция Морфия носит такое имя. Весьма любопытно, не сюда ли Майка забросило время, когда, слабый и изнеможенный, он едва не лишился жизни? Город на территории провинции всего один. Но он огромен. Он, без сомнения, крупнейший в империи, больше самой столицы. И именуется он Дока. Далеко-далеко на юго-востоке, вдали от своих собратьев, на берегу Морфиса-реки стоит этот город, словно нечто живое посреди неживого, и потухшим взором огибает мертвые просторы, лежащие на противоположной стороне. Интересно, как живется людям в этом странном уголке империи?..

Такова удивительная страна, куда забросило Майка могущественное время. И гость из прошлого словно пронесся над ее бескрайними землями на крыльях, дарованных ему неизвестным художником. Однако чудесная карта все же не сумела открыть нам всех территорий этого мира, лишь намекнув, что Сиенсэль не одинок. Как помнит читатель, с юга и запада империя омывается морями. Так вот, между ними гордо расположился невысокий горный хребет. Горы эти носят имя Андагарские и отделяют от империи некие земли, уходящие на юго-запад, за пределы бумажного листа, подобно тому, как в Нашем мире Пиренейскими вершинами от материка отделяется одноименный полуостров. Эти земли именуются Басмийским царством и, судя по всему, не входят в состав империи.

Внимательно рассматривая карту империи, Майк заприметил маленький черный крестик и тут же вспомнил слова из записки монаха. На севере Сиенсэля, в протяженных Каррольских горах, у истоков реки Антиль располагается одноименный монастырь. Именно сюда забросила его судьба, и когда-нибудь именно из этого места он начнет свои путешествия в новые земли. Не оказался обделенным вниманием наблюдателя и город Нартэль — именно тот, куда накануне отправился его спаситель, монах Илларион. Город этот располагался у восточной границы Аурелии, омываемый бездонными водами Морфиса, и крепкие его стены будто бы хранили в себе многие фрагменты прошлого, и таили, словно непрочитанная летопись.

Майк с интересом погружал свой взгляд в карту империи, после чего отводил его от большого листа бумаги и забывался в раздумьях, пока за дверью не послышались шаги. Когда раненный понял, что кто-то направляется к его комнате, он уставился на один из узоров на двери и застыл в одном положении. Вскоре ручка повернулась, и в помещение вошел тот, кого, очевидно, Майк и ожидал. Сомнения полностью развеялись, когда вошедший сказал:

— Доброго утро! Ты, я вижу, успел прочесть записку, оставленную отцом Илларионом. — Он выдержал паузу и, дождавшись, когда раненный кивнет, продолжил: — Я брат Мариус, монах Антильского монастыря и ученик того, благодаря кому ты оказался здесь.

— Меня зовут Майк, — сразу промолвил тот. — Знакомо ли тебе это имя? Обыденно ли встретить его в вашем мире или же оно уникально?

— Всякое из имен уникально, — спокойно ответил монах. — Ведь именно его, внимая голосу сердца, избрал родитель…

— Однако же к чему я об именах, — вдруг опомнился гость из прошлого, — ведь мне необходимо знать совсем иное… — и глаза его вспыхнули искрой.

— Погоди, — поспешил остановить его брат Мариус. — Сперва я должен исполнить поручение учителя и сообщить тебе нечто важное.

— Как скажешь, — покорно проговорил Майк. — Но учти: после этого ты будешь засыпан моими вопросами. Устоишь ли ты под этим напором?

Монах вяло улыбнулся, после чего подошел к собеседнику, присел на стул, стоящий подле широкой кровати, и наконец заговорил:

— Итак, Майк, о том, что ты пришел сюда из прошлого, в империи знают лишь три человека: ты сам, отец Илларион и я, его ученик. К тому же, по всей видимости, даже я не должен был знать об этом. Я полагаю, мой учитель сообщил мне это лишь потому, что сам был вынужден отлучиться из монастыря, не успев сказать тебе то, что скажу сейчас я.

— Но почему же?

— Дело в том, что эта «тайна» и в будущем должна оставаться только между тремя людьми. И никто более не должен знать об этом, по крайней мере, пока. Только не спрашивай меня о причинах нашего молчания, мне не ведом ответ. Просто знай, что этого желает отец Илларион. Он очень мудрый человек, и, возможно, мы не в силах этого понять.

Майк задумался, глядя на своего собеседника, после чего промолвил:

— Я не знаю о вашем мире практически ничего. Мне не ведомо, что может последовать за тем или иным моим действием или словом. Поэтому я считаю, что если отец Илларион счел нужным скрывать мое прошлое от других людей, то на это есть причины. Возможно, они действительно лежат за гранью моего понимания, но я готов довериться этому человеку. Я обязан ему жизнью и потому буду следовать его воле!

— Я рад, что ты правильно меня понял, — улыбнулся брат Мариус. — Какими бы ни были эти причины, я уверен: учитель преследует благие цели! — Он сделал короткую паузу и улыбнулся еще шире. — Поздравляю! Отныне ты гражданин империи Сиенсэль… частично потерявший память.

Брат Мариус был еще молод. Вероятно, ему вот-вот стукнуло двадцать пять. Можно сказать, что внешне двое собеседников выглядели ровесниками, хотя и очевидно, что Майк был старше. Монах, как и его учитель, был облачен в темно-серую рясу, и кончики темно-каштановых волос касались спущенного капюшона. Губы его держались строго, будто не привыкли часто улыбаться, глаза казались не по возрасту усталыми. Лицо брата Мариуса не имело выразительных, запоминающихся черт, и если бы в этот миг монаха смешали с толпой других темноволосых священнослужителей, Майку пришлось бы постараться, чтобы отыскать его. А вот голос собеседника имел шанс запомниться раненному надолго. Он был мягким и приятным, и Майк готов был с удовольствием слушать все, что донесется из уст этого человека.

Не желая нудных предисловий и ожидания, Майк, терпеливо выслушав монаха, приступил к познанию нового, неизведанного и безумно любопытного. Первым делом с живым огнем интереса в глазах он без промедления поинтересовался о том, что уже долгое время не давало ему покоя. Поначалу он откровенно боялся затрагивать в беседе этот вопрос, дабы не показаться глупым в глазах собеседника. Но первое чувство все же взяло верх, и Майк, собравшись с мыслями, наконец осторожно промолвил:

— Скажи, может ли в вашем мире предмет, который падает вниз и спустя мгновение должен неминуемо встретиться с полом, вдруг оказаться на столе, в безопасном для себя месте?

Монах улыбнулся.

— Так ты о кружке! — воскликнул он. — Отец Илларион успел рассказать мне, как увеличились твои глаза в тот момент. Да, такое возможно.

— Каким образом? — недоумевал Майк.

— С помощью магии, — спокойно ответил брат Мариус. — Мой учитель, находясь на расстоянии, заставил глиняную кружку вернуться на прежнее место. Сделать это не так сложно, и я не понимаю твоего удивления. Не хочешь ли ты сказать, что магия тебе неизвестна?

— Вообще-то, известна, — ответил до крайности удивленный Майк. — Но в Нашем мире подобные вещи считались мифом, и я никогда не видел человека, владеющего магией.

— Правда? Странно…

— Странно?! — подумав, переспросил Майк. — Если для тебя это странно, то почему я до сих пор не видел от тебя никаких колдовских штучек? Почему ты открыл эту дверь своей рукой, если мог на расстоянии заставить ручку повернуться? Почему ты оказался в этой комнате с помощью своих ног, а не, скажем, открыв портал где-нибудь в другом конце монастыря? Ведь это также возможно в вашем мире?

Монах задумался, и его собеседнику показалось, что тот с трудом сдерживает улыбку.

— Вообще-то, такое возможно, — наконец, сказал брат Мариус, — да только зачем это нужно? Зачем мне открывать эту дверь с помощью заклинания, если я могу подойти и собственной рукой повернуть ручку. Магия не предназначена для утех, ее используют лишь при необходимости и для самообороны. К тому же, поверь, ты потратишь гораздо меньше сил, открыв эту дверь сам, нежели при помощи магического заклинания, — последовала короткая пауза, в которой монах слегка изменил выражение своего лица. — Что же касается порталов… — он изобразил на лице легкую озадаченность, — то их могут открывать разве что опытные маги, и мне в практике еще не доводилось наблюдать подобное собственными глазами. Магии нужно учиться. Месяцы и даже годы упорных тренировок нужны для того, чтобы в совершенстве овладеть действительно мощным заклинанием.

— Скажи, может ли каждый научиться использовать магию?

— Люди как правило рождаются без способности к магии. Правда, есть исключения. И те из новорожденных, в ком замечают искру магической энергии, обычно в будущем становятся сильными колдунами. Но таких людей единицы, а магов у нас в империи хватает. Как писал один известный книготворец, «в Сиенсэле магией могут владеть все: от императоров до бродячих артистов». Так что при желании и упорстве в учении магией может овладеть каждый.

— Даже я? — с блеском в глазах спросил Майк.

— Посмотрим… — задумчиво ответил монах.

Магия… От нового мира можно было ожидать всего, но такая новость не на шутку удивила Майка. Весьма любопытно узнать, что испытывает человек после произношения магического заклинания. Это просто невероятно! Куда он попал, не в сказку ли? Выходит, детские мечты из далекого прошлого могут осуществиться здесь, в новом мире? Теперь Майк больше всего на свете желал научиться хоть чему-нибудь, почувствовать себя настоящим магом, пусть и с самым простым для этого мира заклинанием. Однако брат Мариус всем своим видом показывал, что внезапно разгоревшиеся намерения следует отложить. Майк еще слишком слаб, и впереди у него лежат долгие дни восстановления. Все, что ему было сейчас по силам, — это предаваться увлекательным беседам с новым другом.

И вот наконец наступил тот трепетный момент, когда оба собеседника осознали, что гостю из прошлого так и не открылось главное. Майк замер. Более всего на свете он желал услышать из уст монаха содержательный рассказ о прошлом. Чаша терпения переполнялась. Он видел готовность брата Мариуса поведать ему то, что отныне безвозвратно вселится в его сознание. Совсем скоро монастырская комната наполнится речью, которая откроет Майку многое или не скажет ничего. Невозможно предугадать эмоции и чувства, с какими гость из прошлого будет проживать нынешний день после волнительной беседы. Что это за Четвертая эпоха? Когда она началась? Что происходило в трех предыдущих? Майка интересовало все!

Не желая и не рискуя испытывать терпение своего слушателя, брат Мариус наконец заговорил.

— Итак, сперва обратимся к летоисчислению, — начал он. — История всего человечества делится на значительные временные промежутки, называемые эпохами. Начало новой эпохи всегда знаменуется каким-либо важным событием. Поэтому летоисчисление в каждой из них принято начинать с нуля, чтобы мир сильнее почувствовал, что началась новая жизнь.

— Умно…

— Таким образом, летоисчисление в империи Сиенсэль ведется следующим образом: сначала день, затем месяц, после чего год и, наконец, эпоха. Для примера возьмем сегодняшнюю дату: 8-й день месяца Антилопы 563-го года Четвертой эпохи. Тебе это понятно?

— Да. Систему вашего летоисчисления я прекрасно понял и даже запомнил сегодняшнюю дату. Мне непонятно другое: что значит «месяц Антилопы»? Это название ни о чем мне не говорит. Я не могу определить, какая, например, сейчас пора года.

— Месяц Антилопы — первый месяц осени, а всего в году двенадцать месяцев и четыре поры года.

Майк искренне улыбнулся, услышав наконец из уст монаха что-то родное.

— Это мне известно, — сказал он и проследил за улыбкой на лице собеседника. — Но почему ваши месяцы носят названия животных?

— Не только животных, — возразил брат Мариус. — Месяцам дали имена небесные созвездия, каждое из которых покровительствует над землей в определенный период года. Месяца имеют следующие названия: весенние — Пастуха, Лучника, Единорога; летние — Жабы, Гепарда, Рыбака; осенние — Антилопы, Хаоса и Стража; зимние — Паука, Шелкопряда и Кабана. Год в Сиенсэле начинается с 1-го дня месяца Пастуха, то есть с первого дня весны.

— Весны? — удивился Майк. — Странно. А почему же не с 1-го дня месяца… — тут он задумался, пытаясь вспомнить нынешнее название знакомого ему января… — Шелкопряда?

— Шелкопряда? — в ответ удивился брат Мариус. — Но как же можно начинать год с месяца Шелкопряда, если в эту пору все вокруг в снегах, природа во снах. Это, согласись, не подобает началу новой жизни. Весна — вот истинное возрождение Земли и именно то время, когда нам следует начинать новый год. Таковы законы природы.

— Хм. Возможно, ты и прав… — согласился раненный. — Что ж, перейдем к следующему вопросу?

— Пожалуй.

Монах снова притих, готовясь к долгой речи. Майк нетерпеливо ждал, уставившись на своего рассказчика, а легкая дрожь в его теле безустанно напоминала о том, что над маленькой комнатой пролетают решающие мгновения.

— Итак, основными историческими источниками в империи Сиенсэль являются летописи, — начал ученик. — Наиболее известная из них — Первая Сиенсэльская летопись, написанная еще во Вторую эпоху. События в ней начинаются с объединения земель в междуречье Морфиса и Лиотемы и основанием древнейшего сиенсэльского города Нартэль. Все это произошло после того, как людям удалось избавиться от гнета одной цивилизации, называвшей себя ваалами. Эти существа — назовем их так — были внешне похожи на нас с тобой, но вместе с тем имели существенные отличия. Таковыми являлись: небывало высокий рост и крепкое телосложение, красный цвет кожи и демонические черты лица. Ваалы долгое время повелевали над людьми, имели свое государство и правителя — короля Айтара. Это единственная известная нам доколумбовая цивилизация…

— Доколумбовая?! — не на шутку удивился Майк.

— Именно. Человека, объединившего земли между двумя великими сиенсэлискими реками, звали Эмфилио Колумб. Это был мужественный и отважный человек, знаменитый полководец, организатор великого восстания людей и победитель ваалов.

Раненный выдохнул весь воздух из своих легких и жестом предложил собеседнику продолжить свой рассказ.

— Теперь обратимся к эпохам. Первая эпоха, получившая название Доколумбовая, не имеет точной даты своего начала. Принято считать, что она началась с создания самой Земли Тремя Божествами и охватывает огромнейший период времени, во много раз превосходящий всю летописную историю Сиенсэля. Иначе говоря, в эту громадную эпоху происходило все, чтобыло до восстания Эмфилио Колумба. Люди жили племенами под властью ваалов. Однако есть предположение — и ты тому неопровержимое доказательство, — что так было не всегда и что людская цивилизация существовала с давнейших времен. Считается, что ваалов породила не Земля, они явились сюда из другого мира или из самого ада, чтобы поработить человечество. А на территорию современного Сиенсэля они пришли с восточной стороны. До сих пор неизвестно, что там, на востоке, за топкими болотами и непроходимыми лесами. Но уже много столетий за Морфисом хоть и непроглядно, но тихо.

Раненный взял карту империи и удостоверился, что Морфис — та самая темноводная река на востоке Сиенсэля, земли за которой отображены в загадочных темных и расплывчатых тонах.

— Перейдем к эпохе Второй, получившей название эпоха Колумбов. В 1-м году Эмфилио Колумб собрал людской народ, одержал первую победу над хорошо вооруженными ваалами и основал укрепление на берегу Морфиса, оттеснив своих врагов на юг и юго-восток. Первый людской город получил имя Нартэль. Освобожденные люди, до того ковавшие оружие и доспехи своим угнетателям, стали умело делать это и для своих воинов. Очень скоро у аурелов — так называл себя этот народ — образовалась сильная и хорошо оснащенная армия. Период со 2 по 10 годы характеризуется непрерывными сражениями армии Колумба с ваалами. Молодой полководец — на момент восстания ему было всего пятнадцать лет — в основном добивался побед, освобождая все новые племена аурелов. Ваалы отошли далеко на юго-восток, к устью реки Морфис, где находилась их столица — город Занкас.

Однако для армии Колумба все шло гладко лишь до определенного момента. Как известно, Айтар, король ваалов, обладал огромной силой. Узнав о восстании людей, он рассвирепел и пустил в бой своих устрашающих воинов, наделив их разрушительными способностями. Ваалы двинулись в северном направлении, одерживая победу за победой. В 12-м году они захватили и разрушили Нартэль, отбросив аурелов далеко на север, к реке Антиль. Силы Колумбовой армии истощались, бойцов становилось все меньше, и полководец был вынужден отступить и укрыться в горах. Войска противника в несколько раз превосходили в численности измученную сражениями армию аурелов. Шансы на победу у людей были чрезвычайно малы. И когда враг был близок, Эмфилио Колумб прилюдно обратился к богам. Он стоял на возвышенности с протянутыми к небу руками и просил благословения на решающую битву, ибо ни один из его бойцов не желал сдаваться злым ваалам. Воины ахнули, когда ладони полководца слабо засветились. Колумб некоторое время неподвижно стоял с поднятыми вверх руками, после чего повернулся к реке. В тот же миг поверхность реки Антиль засияла слабым божественным светом, и великий полководец произнес свою знаменитую фразу, обратившись к народу: «Пейте, мои воины! Мы будем сражаться во имя Трех Божеств!» Сорвавшись с небес, на его ладонь опустился легкий нежно-алый лепесток прекрасной розы, знак богов и символ бесстрашия перед угнетателями. Люди принялись пить кристальную речную воду, а Колумб публично пообещал после победы над врагом возвести на той возвышенности величайший из монастырей…

— И мы сейчас находимся в том самом Антильском монастыре? — с интересом спросил Майк.

— Да, но об этом позже. Так вот, армия Колумба поверила в свои силы и в решающей битве близ реки Антиль нанесла сокрушительное поражение жестоким ваалам. Вскоре аурелы вновь двинулись на юг, одерживая победу за победой. Не прошло и года со дня великой битвы у реки Антиль, как воодушевленные богами люди отвоевали Нартэль и основали там столицу. Ваалы немного поутихли, лишь время от времени совершая небольшие набеги на Аурелию (именно так стало называться государство Колумба со столицей в городе Нартэль).

Затишье в войне предоставило Колумбу бесценное время для раздумий, составления стратегии и основательной подготовки армии для похода на столицу ваалийского государства. Вскоре разведчики доложили, что войска противника разбили большой лагерь на озере Сид, что к юго-западу от Нартэля. И Колумб решил направить основные силы именно туда. Таким образом, пока большое войско аурелов продвигалось на юг, лицом к лицу встречая силы Айтара, еще большее войско, возглавляемое лично Эмфилио Колумбом, направлялось к озеру Сид…

Майк внимательно слушал захватывающий рассказ о героических деяниях потомков жителей Сиенсэля, бросая взоры то на карту империи, то на увлеченного своим повествованием монаха. А брат Мариус продолжал:

— …В 19-м году Второй эпохи состоялась знаменитая битва на озере Сид. Армия Колумба нежданно напала на огромное войско ваалов, готовившихся к походу на Нартэль. Воинов Айтара было вдвое больше, чем нападающих аурелов. Но свою роль сыграли эффект неожиданности и, безусловно, талант великого полководца. В итоге армия Колумба праздновала победу в самой масштабной битве всей войны. Собираясь немедленно двинуться на подмогу своим, Колумб с приятным удивлением узнал, что его войска уже подходят к Занкасу, столице государства ваалов. Направившись к городу, где восседал сам Айтар, великий полководец думал о том, что человека, возглавившего тот поход, нужно серьезно поощрить. Этим человеком был Марк Сиенсэль — полководец и хороший друг Колумба. Но последний остолбенел, когда гонец сообщил ему, что Марк погиб при осаде Занкаса. Озлобленный на Айтара, Колумб решительно направил свою армию на столицу ваалийского государства с одной лишь мыслью: отомстить за смерть друга. Когда аурелы во главе с Колумбом подошли к Занкасу, войска уверенно удерживали свои позиции, осадив город Айтара. Объединившись, силы Эмфилио Колумба без труда прорвали оборону столицы ваалов, и правитель Аурелии один на один сразился со злобным королем. Схватка была долгой и напряженной. Колумб победил. Оставшиеся ваалы бежали за Морфис, и на том долгая и кровопролитная война завершилась в самом начале 20-го года Второй эпохи.

После долгожданной победы над злейшими врагами, долгие годы угнетавшими людской народ, Эмфилио Колумб принялся строить империю. Он присоединил к Аурелии новые освобожденные от ваалов территории, добавил к ним захваченные южные вражеские земли аж до самого устья реки Морфис и назвал свою империю Сиенсэль, в честь погибшего друга. Это был не менее талантливый полководец, чем сам Колумб, мужественный и отважный человек, прошедший вместе с ним все этапы этой великой войны. И я считаю, вся империя должна гордиться своим именем, ибо мы получили его от истинного героя.

Майк молча кивал головой, приняв сострадательный вид, но в глазах его горело восхищение подвигами великих предков современного человечества.

— Все люди из присоединенных племен стали полноправными гражданами империи, — продолжал монах, — а Эмфилио Колумб в 21-м году был провозглашен императором. На тот момент ему было тридцать шесть лет. Империю Сиенсэль разделили на две большие провинции: Аурелия со столицей в городе Нартэль и Морфия с центром в Доке, построенной на развалинах Занкаса — древней ваалийской столицы. До наших дней из построек краснокожих сохранилась лишь высокая и черная, словно уголь, башня, где восседал сам Айтар. Как и обещал Колумб, у истоков реки Антиль был построен монастырь, где ты сейчас и находишься. Строительство монастыря завершилось в 23-м году Второй эпохи, и он является старейшим из всех известных монастырей Трех Божеств.

— А как же провинция Селения? — спросил Майк, указывая на «зеленые» западные земли на карте империи, о которых брат Мариус не упоминал в своем рассказе.

— Сложно объяснить, почему западной границей империи еще долгое время оставалась река Лиотема. Имперцы не стали проникать в неизведанные земли. Возможно, это объяснялось тем, что оттуда просто никто не нападал. Вместо этого Колумб занялся освоением территорий за Морфисом. Он был недоволен тем, что столица большой империи расположена на самом ее краю и организовал несколько походов за великую реку. В итоге через десяток лет восточная граница империи Сиенсэль отодвинулась на несколько десятков километров. Но это все, что смогли сделать имперцы. На освоенной территории было основано лишь несколько поселений, поскольку для строительства городов земли эти были крайне непригодны из-за густых лесов. А дальше люди попросту не пошли, увидев, что там все намного хуже: непроходимые леса смешивались с топкими болотами. И все же Колумб был доволен расширением своей империи. — Монах остановился и глубоко вздохнул. — Вот и все, что было наиболее важным во времена правления первого императора. В заключение нужно сказать, что Эмфилио Колумб умер в 71-ом году Второй эпохи в возрасте 86 лет. Его похоронили в гробнице у храма Трех Божеств в Нартэле.

Тишина повисла над полумраком монастырского помещения. Брат Мариус опустил голову, и густые темно-каштановые волосы укрыли его очи. Раненный не отводил пристального взгляда от своего собеседника, ожидая продолжения его речи. Но из уст монаха не доносилось больше ни звука, и Майк опустил глаза. Оба предались размышлениям. Брат Мариус задумчиво уставился на деревянный пол, будто видел в нем нечто большее, чем просто отесанное дерево, а взор Майка упал на карту империи, в случайную ее точку. Этой точкой оказалась неведомая область по ту сторону глубокой реки Морфис. Все мысли стали куда-то исчезать, казалось, будто глаза не в силах оторваться от темно-расплывчатых красок таинственных земель. На миг раненный позабыл обо всем, что находится вокруг, его взор приковался к разрисованному листу бумаги. Возникло ощущение, будто карта оживает. Майку даже показалось, будто он слышит глухой шум листвы и почему-то пугающий. Зрачки увеличились. В памяти стали рисоваться ужасные эпизоды первой ночи… и раненный резко перевел взгляд в сторону, судорожно выдохнув. Заметив реакцию оторвавшегося от своих мыслей монаха, Майк, решив забыть о странном чувстве, мгновением ранее посетившем его, спокойно поинтересовался:

— И что же было дальше?

— Об этом ты узнаешь позже, — ответил монах. — Думаю, на сегодня довольно. У тебя будет достаточно времени обдумать услышанное. А в будущем ты еще многое узнаешь. Сейчас же ты должен поправляться и восстанавливать свои силы, а меня зовет служба. Отдыхай, скоро мы снова увидимся, — брат Мариус встал и направился к двери. — Да хранит тебя Вертима!

Таким вышел разговор двух молодых людей, которые встретились нынешним утром в маленькой монастырской комнате под тусклым светом догорающих свечей. И хотя эта беседа должна была стать испытанием для обоих, поскольку здесь сошлись люди с различным представлением о жизни и пониманием ее, к их крайнему удивлению, этого вовсе не ощутилось. А если некое испытание все же имело место во взаимопонимании сегодняшних собеседников, то они по праву могут гордиться тем, что с легкостью его преодолели.

Майк еще долго лежал в постели, погруженный в раздумья, а на глубоком синем потолке рисовались таинственные картины героических сражений прошлого. История этого мира так же загадочна, как и все в нем. И Майк, похоже, единственный человек в Сиенсэле, для кого эти невероятные подвиги не прошлое, а далекое будущее. По крайней мере, он видел в потолке явно не деяния предков… а потомков ли?.. Могло ли наше человечество спустя века породить людей, владеющих магией? Или дело тут не в генах? Может, некая внешняя сила наделила нашу планету сверхъестественной энергией? А заодно эта неведомая сила могла принести с собой и страшных существ, зовущихся ваалами. А иначе сложно объяснить, откуда взялись краснокожие враги Эмфилио Колумба.

Но все это лишь пустые догадки, вертящиеся в голове Майка, которые, впрочем, были единственным способом скоротать время. Не считая сна…

IV

Мчались секунды, спокойно шли минуты, медленно плелись часы, тянув за собой невыносимо долгие дни. Майк заметно шел на поправку, его силы восстанавливались под действием чудесного травяного отвара. Боль в шее наконец отступила, и теперь он мог свободно двигать головой во все стороны. Более того, он наконец-то расстался со своей постелью, и теперь ничто не могло приковать его к надоевшей мягкой перине. Майк подолгу расхаживал по своей маленькой комнате, не решаясь, однако, выйти за ее пределы. И хотя сильнейшее желание влекло его туда, в неизвестный мир, он даже не смотрел в сторону двери и не позволял себе поддаться искушению. Оставалось ждать своего полного выздоровления, и тогда, несомненно, ему будет предложено покинуть временный приют.

Кроме долгой ходьбы по комнате в глубокой задумчивости, Майк коротал часы, изучая предоставленную ему карту империи. С интересом рассчитав время, которое необходимо отцу Иллариону, чтобы посетить Нартэль (в записке монах указал, что на это ему потребуется неделя), Майк определил приблизительное расстояние от монастыря до древнейшего города Сиенсэля. Пользуясь этим условным отрезком, он рассчитал расстояние и до других городов. Из всего этого вышло следующее: если предположить, что Илларион отправился в Нартэль пешком, то империя получается не такой уж и огромной, хотя, конечно, и не малой для исследователя из иного мира. Если, допустим, монах пробыл в городе ровно сутки, затратив на дорогу по трое суток туда и обратно, то средняя протяженность империи с севера на юг составляет примерно десять суток пешего пути. С запада на восток — в полтора раза больше. И это, разумеется, с учетом ночных привалов условного путника. И хотя такие расчеты пока ничем не подтверждались, Майк был доволен тем, что получил некое представление о размерах империи, окружающей Антильский монастырь.

Так он справлялся с одиночеством. Однако все менялось, когда в маленькую комнату заглядывал брат Мариус. Все прочие увлечения мгновенно отбрасывались в сторону, когда двое молодых людей предавались увлекательным беседам. Правда, случалось это не так часто, как хотелось бы Майку. Монах заходил к нему лишь по утрам и поздно вечером, объясняя свое длительное отсутствие строгой жизнью монаха. Поэтому раненный дорожил каждой минутой этих бесед и с нетерпением ждал его нового прихода. Темы для разговоров были самыми разнообразными. Майк много расспрашивал об империи, городах, об Антильском монастыре и отце Илларионе. Общение с монахом приносило гостю из прошлого множество различных чувств, порой совершенно странных. Он узнал, что жизнь в империи Сиенсэль совсем не безопасна, несмотря на то, что военных действий здесь нет уже многие сотни лет. Напротив, мир вокруг полон опасностей, правда, каких именно, брат Мариус толком не объяснил, и слушателю показалось, что он сделал это намеренно. Каждый новый день приносил Майку массу удивлений тем или иным явлениям нового мира. Например, когда он поинтересовался у монаха, почему отвар в кувшине остается теплым на протяжении долгого времени, тот спокойно ответил:

— Этот кувшин заколдован. Он способен сохранять тепло под действием магических сил.

— И он сможет сохранить тепло этого отвара на… месяц? — с интересом спросил до крайности удивленный Майк.

— Я не проверял, — усмехнулся брат Мариус, — и не собираюсь этого делать, ибо всегда лучше приготовить свежий отвар из целебных каррольских трав, который, как я вижу, с невообразимой скоростью ставит тебя на ноги. Как говорит отец Илларион, «хороший отвар — свежий отвар!». А он знает толк в этом деле.

После ухода монаха Майк набросился на глиняный кувшин и стал его рассматривать, изучать, но ничего странного в нем не нашел. Перед ним был обыкновенный сосуд, размалеванный какой-то местной символикой. Никаких магических чар он не заметил. А позже, отчаявшись в попытках увидеть то, чего он не понимает, Майк оставил эту затею.

Приятными становились ночи. Раненного больше не тревожили кошмарные сны. Он больше не видел страшных людей в черных мантиях, сверкающих кинжалов прямо над собой, небесных светил, с бешеной скоростью проносящихся по небу, ползучих гадов и быстрого старения. Теперь его ночные видения были несколько иными.

Майк видел слежку. Уже которую ночь подряд в своих сновидениях он бродил в тумане по воображаемому новому миру. Шум человеческих голосов, доносившийся откуда-то, говорил о том, что это некий город. Однако никаких сооружений, кроме голых каменных стен, вокруг не наблюдалось. По крайней мере, невероятной густоты туман ничего более не показывал. А под ногами, на этот раз обутыми в какие-то кожаные сандалии, стелилась грубая каменная дорога. За Майком по пятам шел человек. Лицо его скрывал глубокий капюшон. Он шагал, не отставая, а иногда даже опережая нашего героя. И никого, кроме этого человека, на туманных улицах неведомого города больше не было. Загадочный спутник мог внезапно исчезнуть, а когда вновь появлялся из ближайшего переулка, беззвучно приветствовал идущего вперед Майка, после чего снова отдалялся, чтобы следовать за ним по пятам…

Раненный пробуждался в спокойном состоянии. Его возвращение в реальный мир теперь не сопровождалось криками, тяжелым дыханием, ощущением панического ужаса. Часами Майк размышлял над своими сновидениями, дожидаясь прихода брата Мариуса. Он не мог понять, почему человек в мантии неотступно следует за ним и почему приветствует, будто хорошо с ним знаком. Уникальная способность снов предвидеть будущее и раскрывать смысл реальных событий была известна и в Нашем мире. В связи с этим Майка не покидала мысль о том, что загадочные картины открываются ему в мире грез неспроста.

Почему его жизнь не угасла там, в густом лесу, среди черных лесных деревьев? Ведь он должен был умереть на сырой земле, а его останки достаться голодным хищникам; и никто никогда не узнал бы, что в дикой глуши восточных лесов под мрачным небом изо всех сил боролся за жизнь несчастный человек. Но он был спасен. По чьей воле это произошло? Факт спасения по счастливой случайности не укладывался у Майка в голове. В этом мире поверить в случайность не так уж и просто. Вместо того в мыслях рисуются картины о чьей-то могущественной воле, способной влиять на судьбы людей. Высшие Силы целую вечность играют в свои судьбоносные игры. Но отчего вдруг жалкий гость из прошлого стал частью такой игры? И какую роль он в ней исполняет? В любом случае Майк был уверен, что все случившееся — чистая справедливость. По крайней мере, он был бы сильно огорчен, если бы лишился возможности своими глазами увидеть в этом мире нечто большее, чем дикий и мрачный лес.

Еще несколько ночей с путешествиями в тумане предшествовали этому дню. Долгие часы глубоких размышлений проплелись над империей, прежде чем наступил этот трогательный момент. Однажды брат Мариус отворил дверь и долгожданным жестом предложил Майку переступить порог, до того являвшийся для него непреодолимой преградой. Разум в один миг очистился, посторонние мысли испарились. Майк обратился в зрение. Его мозг освободил место для новой информации и, бросив монаху счастливый взгляд, переполненный искренней благодарностью, он сделал шаг вперед и оказался по ту сторону двери.

Взору Майка открылся длинный и темный коридор, а в самом его конце виднелась расписная дверь, подобная той, какую гость из прошлого видел уже много раз. Заметив указательный жест монаха, свободный человек медленно пошел по коридору. Как и в комнате, откуда он вышел, единственным источником света здесь были свечи, подвешенные на стенах. Все вокруг было увешано разнообразными коврами, казалось, поглощавшими бронзовый свет свечей. На одном из них среди множества непонятных символов можно было разглядеть необычайно стройную девушку, которая, казалось, парила в небесах, окруженная стаей белых голубей. Ее волосы, блестящие чистейшим серебром, спускались до пят. В одной руке она держала солнце, в другой — месяц. На следующем ковре, покрывающем стену, был изображен тонущий корабль, над которым возвышалась огромная морская волна. Казалось, если на несколько секунд оживить эту картину, волна, на которой ясно вырисовывались чьи-то гневные глаза, накроет судно и разобьет его на мелкие части. На протяжении всего пути по узкому коридору Майка сопровождали различные животные, птицы, созвездия и небесные светила. Брат Мариус медленно шел позади и терпеливо наблюдал за ним, не смея препятствовать его новому восприятию. Наконец гость из прошлого, одетый в темно-серую монашескую рясу, добрался до нужной двери. Обернувшись, Майк коснулся своего проводника вопросительным взглядом и, увидев согласие в глазах последнего, повернул серебряную ручку.

В тот же миг раненный услышал букет человеческих голосов. Они оказались в просторном зале, где свободно расхаживали монахи. Здесь их насчитывалось человек десять, не больше, но Майк улыбнулся, осознав, что давненько он не видывал столько людей одновременно. Монахи не обратили внимания на вошедших, а брат Мариус повел гостя вдоль высоких мраморных колонн. Неописуемую радость у Майка вызвало и то, что он впервые за долгое время увидел солнце. Звезда щедро дарила свой свет всему, чему посчастливилось оказаться под ее золотистыми лучами, льющимися сквозь цветные витражи. Гость из прошлого большими глазами взирал на все вокруг, а с лица его все не сходила улыбка. Ступая по блестящему мраморному полу, двое пересекли просторный монастырский зал и уперлись в каменную статую некой девушки, той самой, чье изображение Майк уже видел на ковре в коридоре. В руках она также держала солнце и месяц, и человек, стоявший перед статуей, теперь не сомневался, что девушка является одним из Трех Божеств, почитаемых в империи Сиенсэль. Вторая статуя изображала упитанного старика с гневным выражением лица, в кулак сжавшего пальцы своей огромной руки. Дама же с необыкновенно красивыми чертами лица и безупречной фигурой, стоявшая посередине, была принята Майком за главенствующую из святых. Брат Мариус молча стоял позади любопытного гостя и пристально смотрел на одну из статуй. Может, он просил святых о скором выздоровлении гостя Антильского монастыря?..

Выход, каким воспользовались наши герои, был, очевидно, запасным, ибо находился сразу за статуями. В коридоре им встретились двое монахов. Брат Мариус соединил ладони пред собой и вежливо поклонился вошедшим; Майк сделал то же самое. Монахи также ответили поклонами, и раненный нетерпеливо повернул дверную ручку. Лишь несколько мгновений отделяло гостя из прошлого от желанного взгляда на новый мир…

Меняется жизнь, меняются жители, меняются границы и рельеф, лишь ты остаешься неизменной, Земля! Как прекрасно осознавать, что под ногами твоими стелется родная планета, и никто никогда не смог бы убедить тебя, что ты находишься где-нибудь в другом месте Вселенной. Нет планет, похожих на Землю! А если и есть, то эти сходства будут лишь внешними. Ни один мир не даст такой энергии, какую дарует Земля. Она живая, и, как много лет назад, зеленые лесные океаны плывут под ногами, несмолкаемо шумя об этом. Майк стоял на краю громадного обрыва и с блеском в глазах взирал на яркие желто-зеленые склоны, разбросанные по живописной долине, на кристально чистые реки, паутиной покрывшие подножия чудесных гор, на прекрасные и таинственные просторы будущего. Как долго он не видел всего этого! Как долго золотое солнце не ласкало своими лучами его ресниц! Оставалось лишь вознести руки к синему небу и выразить благодарность всему, что есть вокруг, ибо один лишь взгляд на прелесть девственной природы стоил того тяжелейшего пути, какой проделал к нему Майк. Брат Мариус молча стоял позади и сам наслаждался видимым, когда вдруг заметил протянутые к небу руки. С легкой улыбкой он подошел к человеку, стоящему на краю обрыва, и тихо шепнул ему на ухо:

— Я оставлю тебя.

— Спасибо! — проговорил раненный, обращаясь то ли к монаху, то ли к чистым сиенсэльским небесам.

Спустя несколько мгновений перед бескрайними имперскими просторами стоял лишь один человек в монашеской рясе. Невероятные впечатления от увиденного сменились строгим порядком мыслей и желанием внимательно осмотреть местность. Похоже, Майк стоит сейчас на той самой возвышенности, где когда-то просил благословения на решающую битву великий герой Эмфилио Колумб. Прямо под ногами разливается кристально чистая река Антиль, которую ныне люди называют святой. Левее, за широким лесом, врезалась в землю одна из двух великих рек Сиенсэля — большой и глубоководный Морфис. А за Морфисом сплошным черным покрывалом раскинулись густые дикие леса. Теперь у Майка не возникало сомнений, что именно там, среди тех мрачных деревьев, он безнадежно боролся за жизнь, и именно там его нашел отец Илларион. Казалось, эта черная бездна лишь поглощает свет, падающий на нее. Ни единого огонька, ни малейшего отблеска дневного света нельзя было различить в бескрайнем море огромных густых крон. Нетрудно понять, какой ужас вселялся в Майка, когда его взгляд в очередной раз касался этой непроходимой чащи.

В противоположной же стороне природа разительно менялась. Земли, раскинувшиеся к западу от монастыря, поражали своими нетронутыми прелестями. У подножий великих Каррольских гор расстилались ярко-зеленые ковры лесов. В отличие от восточных, эти сказочные кроны манили к себе. Нежные листья блестели, словно изумруды, отражая чудесное сияние вечной звезды. Хрустальные озера отражались в глазах наблюдателя. Разноцветные водопады приводили долину в движение. Красивые птицы, разрезая воздушное пространство, делали западные земли еще живее. А самые умелые взоры могли заприметить и сухопутных обитателей этих удивительных краев. Едва ли не ежесекундно где-то в долине мелькал силуэт зайца или косули, выскакивающий на ярко-зеленую поляну и молниеносно скрывающийся за изумрудной листвой.

На востоке же над черной бездной одни лишь вороны скитались, разыскивая мертвое тело очередной жертвы этих мрачных лесов…

Если бы у Майка хватило сил оторвать взгляд от чудесной долины и осмотреть то, что находилось за его спиной, он увидел бы бесконечные снежные вершины Каррольских гор. Эти могучие горные образования окаймляют всю северную границу Сиенсэля. Как далеко они уходят на север — неизвестно. По крайней мере, карта империи не в силах нам это поведать.

Там, где когда-то зародилась святая река Антиль, под вечными снежными куполами, на знаменитой возвышенности по приказу первого императора Эмфилио Колумба был основан монастырь. С тех давних пор под крышей этого высокого сооружения люди служат Трем Божествам. Божествам, которые много лет назад вдохновили армию Колумба на судьбоносную победу над ваалами. Божествам, которые их создали, и создали все, что их окружает. Гость из прошлого оказался в поистине святом месте. От ужасов и неожиданностей незнакомого мира его укрыли теплые стены монастыря, настоятелем которого являлся пожилой отец Седурий.

Когда Майк открыл глаза на следующее утро, им овладело лишь одно желание. Не обнаружив в своей комнате живой души, он торопливо встал с кровати и набросил на плечи монашескую рясу. На ходу утолив жажду прямо из кувшина, он вышел из тесного монастырского помещения и затворил за собой дверь. Весь минувший вечер Майк умолял брата Мариуса только лишь об одном: день сегодняшний начать с повторного осмотра той новизны, какая совсем недавно радовала его взор впервые. Уверяя монаха в том, что он уже почти здоров и выпрашивая лишь доступ к знакомому обрыву, а не свободное расхаживание по всей территории монастыря, Майк сумел-таки уговорить своего нового друга и теперь, не мешкая, направлялся к месту встречи с новым миром.

Сегодня, казалось, солнце светило ярче, чем вчера. Земли, лежащие к западу от монастыря, были еще прекраснее, а к востоку — еще ужаснее. Отсюда, из Каррольских гор, открывался все тот же невероятный вид: долины, от которых было сложно отвести взгляд. Далеко на юго-западе, на другом конце империи виднелись силуэты других вершин, которые носили имя Андагарские и прятали за собой некое загадочное Басмийское царство. Казалось, горы эти были расположены так близко, что до них можно дотянуться рукой. Но Майк уже знал: чтобы достигнуть тех красноватых вершин, путнику нужно пересечь целую империю.

Ублажая взор чудесными видами, гость из прошлого заприметил силуэт вдали. На дороге, выползавшей из леса и ведущей прямо к монастырю, показался человек. Он медленно шел, опираясь на длинную палку, а на спине его виднелась большая серая сумка. Когда человек приблизился, Майк узнал темно-серую монашескую рясу, в которую тот был облачен. Еще несколько минут — и капюшон перестал скрывать лицо усталого путника. Гость из прошлого, казалось, засиял от счастья: это был его спаситель. Отец Илларион неспешно поднимался к монастырю, взглядом огибая знакомые снежные вершины. Навстречу Иллариону вышел его ученик. Брат Мариус вежливо поклонился учителю и жестом предложил пронести его тяжелую ношу, но путник ответил отказом. В тот же миг отец Илларион резко изменил свое направление и направился к одиноко стоящему над обрывом Майку.

— С возвращением! — радостно произнес последний, когда их взгляды наконец встретились.

— Рад видеть тебя на свободе, — с легкой улыбкой произнес монах. — Пойдем со мной.

Вскоре они настигли брата Мариуса, который все это время стоял и терпеливо ожидал своего учителя, после чего все трое направились к главномувходу в монастырь.

Монахи ждали путника. Они выстроились в ряд в большом зале и суетливо встречали вошедшую троицу. Обменявшись поклонами, собравшиеся люди смешались под статуями Трех Божеств. Отец Илларион открыл свою походную сумку и подозвал к себе одного из монахов.

— Я нашел то, что тебе нужно, — сказал он и протянул некий сверток.

— Спасибо, отче, — тихо ответил монах и удалился из главного зала.

— А это для тебя, брат Жирон, — сказал Илларион, когда пред ним возник следующий священнослужитель.

— Спасибо, отче, — поблагодарил тот, удаляясь с врученными ему книгами.

Так человек десять получили от прибывшего путника различные предметы. А когда все разошлись и вновь занялись своими делами, отец Илларион подошел к Майку и, достав из сумки один из последних предметов, оказавшимся книгой, протянул его гостю из прошлого со словами:

— Как и обещал, я принес кое-что и для тебя. Доставлено из нартэльской библиотеки, полнейшей во всей империи! Это не летопись и не учебник истории, где обилие дат и мелких событий способно запутать человека, незнакомого с прошлым нашей империи. Это очерк. Очерк одного ученого и придворного мага. Звали его Обнис Верон, и он служил при дворе Гариона Лирийского, отца нынешнего императора Арманда. В этой книге доступным языком описывается историческое прошлое Сиенсэля и уделяется внимание наиболее важным, интересным событиям и личностям. Поэтому читается такой очерк весьма легко. Думаю, это подойдет тебе.

Майк вежливо поблагодарил монаха, а тот, не проронив более ни слова, медленно направился в свою келью.

V

Из очерка Обниса Верона, придворного мага императора Гариона Лирийского:

«…После кончины первого императора и великого полководца Эмфилио Колумба на сиенсэльский престол взошел его старший сын Владеан пятидесяти лет. Наконец мир пришел в Сиенсэль. И хотя военные действия завершились еще задолго до этого события, с приходом нового императора мир почему-то почувствовался сильнее. Ужасные воспоминания о кровопролитной войне, похоже, ушли в могилу вместе с Колумбом. В памяти народа навечно остались лишь подвиги великих предков.

Поскольку десятилетия и даже столетия после смерти первого императора не изобиловали жестокими сражениями, сожжениями городов, людскими потерями, захватом новых территорий или мирным расширением имеющихся владений, этот временной промежуток не может быть достойным подробного описания на страницах этого очерка. В целом стоит отметить, что эти годы были мирными и счастливыми для всей империи. Императоры строили новые города и спокойно правили вверенной им территорией. Все так же продолжались попытки освоить земли за Морфисом, и все так же они ни к чему не приводили. Более ничего интересного эти лета нам поведать не могут.

Интересное случилось позднее. В 277 году Второй эпохи император Дариус Колумб, потомок Эмфилио Колумба в четвертом поколении, решил совершить поход за реку Лиотему, которая так долго была западной границей Сиенсэля, что, несомненно, успела намозолить глаза не одному поколению картографов. После сообщения императора о своем намерении в народе пронеслась буря эмоций. Люди будто разом вспомнили, что, оказывается, не все земли находятся под властью империи. По Сиенсэлю посыпались горы невероятных предположений и порой совершенно идиотских легенд. В каждой таверне об этом только и говорили.

Экспедиция, снаряженная с благословения самого императора, переправилась на другой берег Лиотемы. Ни один из воинов, ученых, картографов не знал, где конец незнакомым землям и кончаются ли они вообще. Но по мере отдаления от великой реки все вокруг преображалось. Имперцев окружала сказочная природа. Западные земли изобиловали прекрасными растениями, каких доселе мир не видывал, кристально чистыми речками и озерами, редкими видами животных и еще многими чудесами нетронутой природы. Очарованные люди все шли вперед, дивясь всему, что их окружало; следов человека, однако, не наблюдалось.

Но вскоре имперцы набрели на небольшое поселение, находящееся в сказочном по красоте лесу. Оставив войска в лагере, разбитом неподалеку, несколько человек отправились в деревеньку. Нападать на кого-либо пришельцам вовсе не хотелось. Имперцы пришли сюда с миром, и обитатели этих бесподобных земель ответили им взаимностью. Представители империи Сиенсэль были хорошо приняты в одной из местных хижин удивительным народом, который называл себя гуллитами.

Гуллиты были чрезвычайно низкорослы, но достаточно крепки. Между собой они общались на языке, не понятном имперцу. Но своих гостей гуллиты без труда понимали и могли даже вести с ними беседы, правда с ощутимым акцентом в говоре. Необычные обитатели западных земель жили небольшими поселениями, разбросанными по всей территории от Лиотемы до Западного моря. Однако у них имелась и столица — город, где абсолютно все постройки были из дерева. В сравнении со всеми прочими видами ремесла, гуллиты были настоящими мастерами в деревообработке. Когда имперцы впервые вошли в столицу, которая носила гуллитское имя Иювита, они поразились: каждое здание в этом прекрасном и тихом городке было невероятным творением искусства. До сих пор мастера из западных краев империи работают над важнейшими строительными объектами наших городов.

Таким образом, к 280-му году Второй эпохи была исследована и включена в состав империи новая провинция, получившая название Селения.

Откуда такое имя? Почему центральные районы империи, где живут аурелы, вполне логично названы Аурелией, а территории, на которых обитают гуллиты — вдруг Селенией? Дело в том, что низкорослые жители северо-запада сами называли так свои края. Селенией зовут девушку необыкновенной красоты, которая, по гуллитской легенде, живет на севере провинции, у горных подножий, в живописном лесу. Селения — добрая повелительница всего живого. Каждое утро под ее божественное пение раскрывают свои лепестки прекрасные цветы, просыпается зверье, рождается новый день. Она живет в маленьком деревянном домике, там, куда сложно добраться простому смертному. Все гуллиты в один голос уверяют, что это не вымысел. Многие из них своими глазами видели прекрасную Селению, которая появляется в лесу в длинном белом платье, и черные ее волосы плавно взлетают на легком ветру. Владыку всего живого гуллиты почитают как богиню, и потому северо-западные края носят ее имя.

Шли годы, десятилетия и столетия Второй эпохи… Один правитель с великой фамилией Колумб сменял другого. Поскольку запад империи после открытия Селении упирался в море, каждый из них мечтал расширить свои владения на востоке. Но за многие лета имперцам удалось освоить лишь ближайшие земли непроходимых лесов, что, однако, позволило картографам нарисовать самую восточную линию на карте еще чуть правее великой реки Морфис.

Династия Колумбов прекратила свое существование в 688 году, когда последний император Жирон, будучи тяжело болен, не оставил после себя наследников. Империя осталась без императора…»

Майк молча стоял перед плотной деревянной дверью, не решаясь войти в помещение. Он застыл на одном месте, упираясь взглядом в табличку, висевшую на двери. На ярко-голубом фоне белыми витыми буквами было написано: «Комната практических занятий». Несмотря на то, что дверь и стены были плотными и, казалось, достаточно толстыми, из помещения доносились редкие и странные звуки, а порой и глухие человеческие стоны. Но Майк ни чему не удивлялся, поскольку не так давно был осведомлен о том, что происходит обычно за этой дверью, посредством чтения «Пособия для начинающих магов».

Все, что происходило с Майком с момента его первого знакомства с местной природой и до сего дня, можно назвать освоением Антильского монастыря, получением непрерывного потока новой информации и полным выздоровлением. Все эти дни и недели он ни на секунду не задерживался в тесной комнатушке, где когда-то его приютили, а, облачившись в монашескую рясу, разгуливал по монастырю и окрестностям. Каждый новый день он открывал для себя незнакомый уголок монастыря или ранее неизведанную область за его пределами. Общение с Илларионом спасало Майка от скуки, зачастую с головой накрывающей одинокими вечерами, когда монах по каким-либо причинам не мог удовлетворить его потребности в общении. Постепенно они сблизились.

В торжественной обстановке под статуями Трех Божеств отец Илларион провозгласил Майка своим учеником. Наедине же последний поклялся уважать местную религию и своего учителя. После этого монах счел необходимым подробнее описать то, во что верит его народ.

— Испокон веков, — начал он, — люди, живущие в Сиенсэле, почитают Трех Божеств как создателей Земли и условий для жизни на ней. Главенствующей из святых считается Вертима — создательница самой Земли и всего живого. Все, что ты увидишь вокруг, выйдя на улицу — леса, поля, животные и растения, — творения добрых рук Вертимы. Она известна людям в образе прекраснейшей черноволосой девицы. Как ты догадался, это она, — монах указал на статую, стоящую посередине: красивая девушка с цветочным венком на голове опирается на лежащего в ногах медведя. — Взгляни чуть левее — и ты увидишь статую Пеладеи. Пеладея — покровительница неба. Солнце, луна, звезды, небесные явления — создания могущественной Пеладеи. Посланники богини — белые голуби. Известна как девушка с очень длинными волосами, блестящими серебром. На большинстве своих изображений святая держит в руках солнце и месяц. Роль небесных светил в земной жизни сложно переоценить. Многие сиенсэльские летописи начинаются, как правило, со слов: «Слава великой Пеладее, давшей нам время…»

— Верно! — почему-то вырвалось у Майка, но он и сам не заметил этого, задумавшись и уставившись на статую, а монах продолжал:

— А это Гермидон — повелитель бурь. В каждом уголке Сиенсэля, в каждом ущелье ветер дует по приказу Гермидона. И если бог недоволен, он сильнейшей бурей выразит свой гнев, чтобы люди боялись его и уважали. Мореплаватели почитают его, пожалуй, больше, чем кто-либо другой, ибо только лишь от него зависит благополучие каждого морского путешествия. Повелитель ветров известен народу в образе старика, который на всех своих изображениях предстает в гневном виде.

По мере того, как между собой сближались спаситель и спасенный, последний все реже мог общаться с братом Мариусом. И это было досадно, хотя Майк и понимал, что у того, кто скрашивал его одиночество в отсутствии Иллариона, теперь очень мало свободного времени. Бывали дни, когда брат Мариус вообще не попадался ему на глаза. Впрочем, теперь Майк знал, что с этого дня они будут видеться гораздо чаще. Более того, он был уверен, что монах ждет его за этой дверью, которая по-прежнему оставалась для него преградой. Но, собравшись с духом, гость из прошлого наконец решился повернуть дверную ручку.

Как упоминалось выше, Майк был осведомлен о том, что происходит обычно в комнате практических занятий. Но увидеть все это воочию было настоящим открытием для гостя из прошлого. Первым, кто попался ему на глаза, был монах, который стоял перед небольшим деревянным столиком и, закрыв глаза, что-то нашептывал. Минуло несколько секунд, и ладони монаха слабо засветились. Он протянул руки вперед, и камень, лежавший на том столе, к величайшему удивлению Майка, медленно приподнялся. Глаза наблюдателя превратились в два огромных удивленных круга, и он замер, наблюдая за происходящим. Камень, который весил не менее килограмма, висел в воздухе, будто и вовсе потерял свой вес. Монах что-то пробурчал и медленно опустил удерживаемый предмет на прежнее место. Когда этот человек обернулся, лицо его было мокрым от пота. Он выглядел так, будто только что пробежал кросс в двадцать кругов вокруг монастыря.

Майк пошел дальше. Он оказался в просторном помещении с высоким потолком. Вокруг суетились монахи, у которых то и дело светились руки, головы и другие части тела, когда они приступали к своим удивительным экспериментам. Одни из них пускали небольшие огненные шары в железные мишени, другие — с помощью некой невидимой силы пытались оттолкнуться друг от друга. В общем, все были заняты своими необычными для Майка делами. Загоревшись мыслью о том, что и он, возможно, сумеет сотворить хотя бы самое простое из увиденного здесь, гость из прошлого решительно направился в конец большой комнаты, где его уже ждали отец Илларион со своим учеником.

Своих монастырских друзей Майк застал за очередным магическим экспериментом: брат Мариус пытался повторить то, что сделал монах у входа. И, к новому удивлению несведущего в магии наблюдателя, ему это удалось: камень медленно взлетел со стола сантиметров на двадцать в высоту. Но в отличие от монаха, коего Майк видел раньше, брат Мариус почти не устал от такого эксперимента, и гость из прошлого заключил, что магией он владеет довольно неплохо.

Заметив своего ученика, отец Илларион жестом позвал его к себе. Наскоро пересказав Майку то, что накануне тот прочел в пособии, монах предложил ему занять место брата Мариуса, после чего подошел к экспериментальному столу и заменил тяжелый камень легчайшим гусиным пером.

— Забудь обо всем, что тебя окружает, — приговаривал Илларион, когда Майк пристально смотрел на свою цель, протянув вперед правую руку. — Сконцентрируйся на том, что должен сделать. Не отводи взгляда от пера и мысленно заставь его оторваться от стола.

С минуту ученик стоял в таком положении, но на столе ничего не менялось. Майк таким взглядом смотрел на несчастное перо, будто хотел сжечь его своими глазами. И вдруг он заметил слабый голубовато-зеленый свет. Правда, свет этот исходил не от его ладони, а лился откуда-то снизу. Но ученик, не придавая этому значения, горящими глазами взирал на перо, которое вот-вот должно оторваться от стола… и… свершилось! Гусиное перо засияло магическим светом, который был настолько слабым, что человек с плохим зрением мог и вовсе не заметить этой бледно-голубой атмосферы, вдруг возникшей в воздухе. Яростная улыбка скривила лицо ученика, когда тот властно взирал на висящий в воздухе предмет. Никогда в своей жизни он не испытывал подобных чувств. Это невозможно передать!.. Но вдруг перо упало на стол, резко оборвав все удовольствие. Спустя мгновение Майк почувствовал, что под правой его рукой что-то шевелится. Опустив глаза, он увидел под своей ладонью ладонь Иллариона. Так вот откуда исходил этот нежный магический свет. Так значит, это монах с легкостью оторвал перо от поверхности, а ученик стоял и радовался тому, чего не совершал. Майк обиженно взглянул на своего учителя, а тот спокойно промолвил:

— Главное, ты поверил в то, что смог это сделать. А это хороший знак. Будем продолжать работать.

Как однажды Майку сказал брат Мариус, «магия — дело сложное, но старательный ученик непременно будет вознагражден». Так вышло и с нашим героем. Никто в империи Сиенсэль во все времена не старался изучить простейшее магическое заклинание с таким рвением, с каким делал это он — тот, кто доселе считал магию всего лишь мифом, красивым вымыслом. И ни один гражданин из этого мира не смог бы взорваться желанием двигать предметы без помощи рук сильнее, чем любой мальчишка из далекого прошлого.

Недели ежедневных упорных тренировок предшествовали этому долгожданному моменту. Майк стоял в той самой «Комнате практических занятий», перед тем самым столом, а на столе лежало легчайшее гусиное перо, которое успело намозолить глаза как ему самому, так и его учителю. Каждый раз, когда ученик стоял на этом месте, глаза его горели, а вера в невозможное усиливалась с каждым днем. Душа его воспламенялась детской надеждой на то, что это случится именно сегодня. Он знал, что упорная работа над собой не проходит впустую. Он был уверен, что вознаграждение ждет его. И этот день настал. Легкое гусиное перо оторвалось от поверхности стола и медленно взлетело сантиметров на восемь. Счастливая улыбка украсила лицо Майка, и он решил удостовериться, нет ли под его рукой учительской ладони. Опустив край глаза, он обрадовался еще больше: заклинание совершил лишь он один. Однако вместе с тем ученик заметил, что его дрожащая рука промокла от пота. И вообще, он испытывал такое напряжение и прилагал столько усилий для того, чтобы поднять почти ничего не весящее перо, что уже еле стоял на ногах. Майк продолжал со счастливой улыбкой глазеть на висящий в воздухе предмет, пока в глазах не потемнело и он не рухнул на пол без сознания…

Вечером того же дня Майк стоял на возвышенности около Антильского монастыря, куда привел его брат Мариус, объяснив, что ему необходим свежий воздух. Перед усталым взором расстилались прекрасные долины. В восточной части неба одна за другой появлялись звезды. Солнце уплывало в Селению.

О, великая звезда, вечная спутница меняющейся Земли, королева Солнечной системы! Миллионы лет твои золотистые лучи нежно ласкают склоны вырастающих из-под земли гор. Миллионы лет твой животворящий свет озаряет впервые открывшиеся глаза людей и прекрасных животных. Миллионы лет все народы матери-Земли восхваляют тепло, щедро даримое тобой. Без тебя нет жизни на этой планете! Без тебя нет ни прошлого, ни будущего. И всю свою жизнь Земля посвящает лишь тебе, неотступно двигаясь за тобой во все миры Вселенной.

Как помнил Майк из уроков астрономии, продолжительность жизни Солнца составляет примерно 10 миллиардов лет. На тот момент, когда наш герой был рожден — то есть в период Нашего мира — звезда прошла около половины этого пути. Таким образом, до ее смерти оставалось примерно столько же. По прогнозам ученых, через 5 миллиардов лет Солнце должно было погибнуть, и жизнь на Земле станет невозможной. Однако следует отметить, что 5 миллиардов лет — колоссальный отрезок времени. За это время на Земле может случиться все что угодно. Возникнут новые народы, цивилизации, государства, материки, изобретения, жизненные принципы… К тому же катастрофа может случиться с планетой гораздо раньше смерти Солнца. А что касается цивилизаций, то Майк попал как раз к представителям одной из таких. Так сколько же времени прошло? Миллионы лет?.. Миллиарды лет?.. Может, повелительница дня ответит нам на этот вопрос? Но вечное Солнце лишь безмолвно светит, взирая на этот удивительный мир…

Майк стоял на возвышенности, печально провожая взглядом объект своих размышлений. Последние бледно-алые лучи нежно озаряли вечернюю долину, постепенно исчезая один за другим. Горы потемнели: животворящий свет покинул их. Вокруг воцарилась таинственная тишина. И вдруг пред очарованным взором наблюдателя на темном фоне смутно обрисовался силуэт. Какая-то темная фигура стояла во весь рост на холме. Одно мгновение она стояла, казалось, не спуская глаз с остолбеневшего Майка, а затем медленно повернулась и исчезла в тенях долины. На миг Майка охватил дикий ужас. В глазах неожиданно потемнело, и он чуть было не потерял равновесие. «Что это было? — спросил он у самого себя. — Быть может, просто тень, брошенная уходящим солнцем?..» Сильнейший страх, пронзивший его сознание, вскоре утих, но необъяснимая тревога сопровождала его до самого сна.

Почувствовав себя дурно, Майк быстрым шагом направился в свою тесную комнатушку, не обратив особого внимания на молодую девушку, которая с печальным видом поднималась в монастырь.

Девушка эта держала свой путь из Дитмонда — ближайшего к монастырю провинциального городка, до которого, однако, было не менее двух суток пешего пути. Она была укутана в длинный серый плащ, а лицо ее скрывалось под прозрачным покрывалом. Девушка направилась в храм Антильского монастыря, поскольку знала, что почти все остальные здания закрыты для посторонних. В храме ей повстречался отец Илларион, и она торопливо бросилась к нему, как только увидала. Печаль в глазах милой девушки заставила монаха остановиться, и гостья, чуть дыша, произнесла:

— Отче, я нуждаюсь в помощи.

Монах тревожно взглянул на посетительницу, после чего велел ей идти за ним. Вскоре они оказались в самом уединенном месте храма — исповедальне. Отец Илларион выразил готовность слушать, и молодая девушка начала свой рассказ.

— Мое имя Глиолия, — печально-мелодичным голосом промолвила она, — Глиолия Дариэль. Родом я из Дитмонда, и, возможно, вы когда-нибудь слышали о моей семье, ибо родители мои были известными в этих краях людьми. Мой отец, Марк Дариэль, был офицером имперской армии, а мать, Талия Дариэль, — владелицей швейной мастерской.

Когда девушка сбросила с головы серое прозрачное покрывало, до того полностью скрывавшее ее лицо, монах в полумраке исповедальни сумел разглядеть красоту ее черт, затмить которую выражение мольбы и печали было не в силах. Глаза ее были полны скорби, но в них проглядывались терпение и проблески живой энергии. Длинные черные волосы, беспорядочно разбросанные на плечах, казалось, поглощали слабый свет свечей.

— Моя мать, — продолжала Глиолия, — умерла, когда младший брат мой, Калим, был совсем маленьким. Отец долго горевал по ней, порой не находя себе места. Он проклинал тот день, когда вынужден был отправиться на задание вместо того, чтобы остаться подле ложа матери, переносящей тяжелую болезнь. Но спустя годы наша семья свыклась с потерей родного человека, и мы продолжали жить. Отец получил тяжелое ранение и вынужден был уйти в отставку. Былые источники неплохих доходов перестали существовать для нашей семьи, ибо мастерская, которой владела мать, распалась сразу же после ее смерти, обременив отца выплачивать кому-то какие-то долги. Из-за нехватки денег отец начал делать ставки на бои на арене. Поначалу ему удавалось выигрывать, но со временем все изменилось. Новые проигрыши только усиливали жажду отыграться, что постепенно втянуло его в беспамятные игры. А это лишь увеличивало долги, а не уменьшало, как надеялся он. — Девушка глубоко вздохнула, и отец Илларион заметил, как хрустальная слеза прокатилась по ее бледной щеке. — Я не виню своего отца: он хотел помочь мне и Калиму. Он делал все это лишь ради нас, для нашей неполной семьи. Долгое время он работал разносчиком писем по Дитмонду. Но большая часть его мизерного заработка уходила на очередную ставку или раздачу долгов. Повзрослев, я тоже стала работать — посудомойщицей в таверне близ города — и иметь свой заработок, который, впрочем, был еще меньше отцовского. Стоит отдать ему должное, отец ни разу не позволил себе отнять у меня хоть самую малость. Так я кормила свою семью, с печалью взирая на бедного отца. Я не единожды просила его не делать больше ставок. Однако он всегда был уверен в том, что совсем скоро выиграет много денег, и мы снова станем богатыми. Но долги все росли и росли…

Монах невозмутимо слушал свою посетительницу, но в глазах его было искреннее сочувствие и желание успокоить молодую девушку, придать ей сил для преодоления жизненных невзгод, которые выпали на ее долю в столь раннем возрасте. Глиолия была молода. Вот-вот ей стукнуло двадцать два года, но после смерти матери она никогда не праздновала день своего рождения. Голос ее был нежным и мелодичным, однако и на нем тяжелые страдания оставили свой отпечаток. И похоже, она ничем и никогда уже не сможет скрыть того клейма, которое наложила на него судьба.

— Однажды отцу все же удалось отказаться от бесполезных ставок, — продолжала свой рассказ девушка. — К этому времени размеры его долгов стали невообразимо огромными. Но он пересилил себя, отчаявшись в попытках разбогатеть, и я искренне благодарна ему за это. Вскоре ему и вовсе предложили писчую работу в казармах Дитмонда, где до этого он был доблестным офицером. Новая должность приносила гораздо больше дохода, чем разнос писем, и вскоре долги стали медленно погашаться. Все трое членов нашей семьи наконец вздохнули с облегчением, но без малого год назад случилось ужасное… — тут ее голос дрогнул, и монах заметил еще по одной слезинке, вырвавшихся из ее печальных глаз. — Один хороший друг моего отца, офицер имперской армии, попал в беду. Он находился на задании где-то в Каррольских горах и был сильно ранен в какой-то пещере. Однажды на службе он спас жизнь моему отцу, и тот, не раздумывая, отправился к нему в составе подкрепления… — Глиолия снова притихла, протирая бледную щеку. — Они оба погибли… Я до сих пор не знаю, при каких обстоятельствах это произошло. Но это не важно. Какое горе накрыло нашу многострадальную семью, когда мы получили ужасное известие! Впрочем, какая мы теперь семья? Мы с Калимом всего лишь пара жалких сирот…

Отец Илларион наконец вздохнул. Взгляд монаха был наполнен состраданием, но призрачная тень исповедальни скрывала от девушки его глаза. Однако вместе с тем он поразился, как мужественно держится его посетительница. Любая другая на ее месте уже давно пролила бы море слез, а Глиолия не смогла сдержать лишь три холодных бриллианта, скатившиеся по ее щекам. Слушая печальный рассказ, Илларион прежде всего был занят мыслью о том, как успокоить бедную девушку, придать ей сил. Оба они понимали, что родителей уже не вернуть. Глиолия слишком многое перенесла за свою жизнь, чтобы быть утешенной парой никчемных фраз. Но на то он и священнослужитель, чтобы своей речью вселять веру в человека. И монах был готов к этому, хотя и не знал пока, в чем именно его посетительнице нужна помощь, и потому решил молча дослушать ее рассказ до конца.

— Чтобы рассчитаться с долгами, — продолжала девушка, — мы с братом продали наш роскошный фамильный особняк. Размер долгов оказался намного больше, чем я предполагала, и на расплату ушли практически все деньги, вырученные с продажи особняка. Но, слава Трем Божествам, мы с Калимом не остались на улице. Нас в своем ветхом домике приютила пожилая Белетта, добрейшая женщина, бывшая когда-то служанкой в особняке Дариэль. — Рассказывая об этом, Глиолия успокоилась и более не проливала слез, а монаху показалось даже, что ее бледное лицо украсила легкая печальная полуулыбка. — Так мы и живем. Я по-прежнему работаю в таверне. Калим тоже работал до недавнего времени… — здесь ее голос задрожал, и улыбка, по всей видимости, исчезла с ее лица. — Отче, я пришла сюда не для того, чтобы оплакивать своих покойных родителей, не нужны мне и богатства. Я пришла к вам, поскольку не знаю, к кому больше обратиться. Дело в том, что с моим братом происходит что-то необъяснимое. С самого детства он был слабым и болезненным мальчиком. А совсем недавно он нашел себе работу, и мы с тетушкой Белеттой были очень рады за него и за нашу скромную семью. Но без малого месяц назад с ним стало твориться нечто ужасное. Ни с того ни с сего он теряет сознание и часами бредит. К вечеру его то и дело бросает в жар, а утром он оказывается абсолютно нормальным, будто ничего и не было. Много раз наш дом посещали лекари, но они не могут объяснить, что происходит с Калимом. Один маг промолвил однажды, что дело тут нечисто. Поэтому я пришла к вам… — голос ее затих, но спустя мгновение она жалобно воскликнула: — Отче, я прошу вас, упомяните о моем брате в своих молитвах! Мне больно смотреть на то, как Калим страдает. Упросите всемогущую Вертиму, чтобы она сжалилась над нашей многострадальной семьей! Отче, умоляю вас!

Монах был тронут этой речью. Теперь он понял, что никакие слова не смогут утешить его посетительницу. Неужели бедная девушка заслужила столько страданий? После минуты полнейшей тишины отец Илларион наконец промолвил:

— Дитя мое, судьба обрушила на тебя тяжелейшие испытания. Я обещаю помочь. Я буду молить Вертиму о милости. Я прощаю тебя за все грехи твои, коль таковые могли быть порождены невинной душой. Ступай с миром. Мой ученик, брат Мариус, приготовит тебе комнату для ночлега. А наутро возвращайся к своему брату. Что бы с ним не происходило, ему больше всего на свете нужна твоя поддержка.

С этими словами монах проводил молодую девушку в помещение, где располагались комнаты для паломников, и, велев ей немного подождать, отправился за своим учеником.

VI

Из очерка Обниса Верона, придворного мага императора Гариона Лирийского:

«…После кончины императора Жирона, последнего из династии Колумбов, над Сиенсэлем навис глубокий кризис. Империя осталась без императора. У руля Сиенсэля встал графский совет, который всеми силами пытался не допустить упадка великой империи, основанной Эмфилио Колумбом. Но вскоре решение было найдено, и трон перешел к новому правителю. Им стал 55-летний селенийский граф Карлиус Маклир. Таким образом, в 689-м году Второй эпохи к власти пришла новая династия — Маклиры.

Император Карлиус ввел ряд значимых изменений, одним из которых стал перенос столицы из Нартэля в совершенно новый город, им же и основанный. Город этот был возведен в живописных краях, где два крохотных притока сливаются воедино, в извилистую речку Малая Лиотема, образуя три прекрасных берега столицы, которая получила имя Мелита. На одном из берегов был сооружен величественный императорский дворец, а два других разрослись домами, широкими улицами и торговыми площадями. Сиенсэльский народ согласился с тем, что Мелита — место куда более безопасное для императорского двора. К тому же люди видели в Маклире весьма достойного человека и уважали любые его решения.

Значимым достижением для Сиенсэля в период правления Карлиуса Маклира стало строительство морского флота. До этого на берегах империи имелось лишь несколько рыбацких деревень. А теперь у моря стали возводиться целые портовые города. Флот, несомненно, давал имперцам множество новых возможностей. Но главной целью его строительства было следующее: уже много лет жители империи желали узнать, что же там, за Андагарскими горами. Какие земли скрываются за этими вершинами, служившими юго-западной границей империи? Жители тех краев неоднократно заявляли, что по ночам видят в горах человеческие силуэты. В народе стали ходить пугающие мифы о ваалах, якобы живущих за Андагарами. Но откуда они могли там появиться, ведь много лет назад остатки этого страшного народа были изгнаны за великую реку Морфис, в густые леса и топкие болота, где они, вероятно, погибли? Вот уже семьсот лет о краснокожих не было слышно ни слова, и посему сиенсэльский народ давно похоронил их в непроходимых восточных лесах. Но вот в юго-западных землях сложились невероятные легенды о тех самых существах, якобы время от времени появляющихся в Андагарских горах. Конечно, мало кто верил в эти байки, но все же они пугали имперцев в глубине души. Уже несколько поколений императоров намеревалось послать туда экспедицию с войском, но по разным причинам походы откладывались.

И вот новый император, уроженец юго-запада, твердо решил развеять все мифы и заглянуть за Андагары. Только путь он избрал необычный для того времени — морской. К тому же флот — и без того дело нужное, и потому Карлиус Маклир не желал медлить. В ближайшие годы на берегах империи один за другим стали возникать портовые города. В 697-м году завершается строительство Варлетты и Тура, в 699 — Порт-Карлиуса. Окончательно сиенсэльский флот был сформирован к концу 700 года.

Пришло время испытать новообразованную флотилию. В конце 701-го года из Тура и Варлетты в Басмийское море, называемое тогда Южным, отплыло восемь судов. Четыре из них предназначались для ведения морского боя. Это были хорошо укомплектованные корабли, оснащенные боевыми катапультами и готовые к любым неожиданностям. Пятый корабль был до отказа набит провиантом и боеприпасами. В каютах шестого судна на время экспедиции поселились картографы, корабельные мастера, священник, несколько магов, приближенные императора и другие люди. Две оставшиеся легкие посудины были предназначены для быстрой отправки их в родные порты с целью передачи важной информации. В то же время из Порт-Карлиуса в Западное море отплыло семь судов, имеющих соответствующие назначения. Целью двух этих морских экспедиций было с обеих сторон обогнуть и исследовать возможные земли, лежащие за Андагарскими вершинами.

Далее будут приведены записи из дневника командующего южноморской экспедицией Дариуса Маро:

„День 2-й месяца Кабана 702-го года. Наша флотилия вот уже второй день движется по Южному морю в юго-западном направлении параллельно гористому побережью. Андагарские горы все не кончаются. На побережье признаков человеческой жизни не наблюдается.

День 3-й месяца Кабана. Когда солнце осветило незнакомые берега, нашим взорам открыласьобширная холмистая местность. Андагары позади! Перед нами новые земли! Новые холмы и долины, доселе нам неизвестные. Весь экипаж встретил наше открытие долгим рукоплесканием. Море спокойное. На чужих берегах по-прежнему не видно признаков человеческой жизнедеятельности. Интересно, как обстоят дела у западноморской экспедиции?..

День 17-й месяца Кабана. Наша экспедиция медленно продвигается на юг, не теряя из виду новые земли. Море по-прежнему спокойно. По мере продвижения в южном направлении зеленые холмы сменяются невысокими красноватыми горами, а долины наполняются песком. С каждым днем создается впечатление, будто солнце греет сильнее. Это порой заставляет снимать верхнюю одежду, хоть время-то зимнее. Нынешним утром над одной из вершин была кем-то замечена тонкая струя серого дыма. Было это следствием деятельности человека или этот дымок имеет природное происхождение — остается лишь догадываться. Мы выполняем приказ императора: следовать вдоль новых земель как можно дальше. А это место наши картографы пометили на своих картах.

День 22-й месяца Кабана. Весь экипаж до сих пор обсуждает тот странный дымок. Они, словно пчелы, прожужжали мне все уши! Не знаю, где скрыться от этих безумцев с их слепыми предположениями! За бортом морская пустыня, а на незнакомых территориях пустыня песчаная. Солнце действительно греет сильнее. Это порой невыносимо. Песок, песок и ничего, кроме песка…

День 30-й месяца Кабана. Нас накрыла ужасная буря. Сильнейший ветер рвал паруса, а водные потоки запрыгивали на борт, заливая палубу. Судно потеряло управление. Соседних кораблей не видно, нечего говорить и о песчаном бреге… О, Гермидон, пощади нас!

Но вот море вновь успокоилось после ужасного шторма. На горизонте в разных направлениях виднеются наши корабли. Вскоре нашелся и берег. Все участники экспедиции единогласно поддержали мое предложение высадиться на берегу, чтобы отдохнуть и привести в порядок судна.

Не могу не отметить, что к этому времени мы могли находиться намного дальше, нежели теперь. Все обусловлено тем, что наши корабли движутся чрезвычайно медленно, чтобы картографы, по приказу императора, могли изобразить наиболее точную карту новых земель, особенности ландшафта и еще множество всяких деталей, существенно замедляющих наш ход. Если бы мы хотели как можно скорее разузнать, где кончаются эти земли, мы, по всей вероятности, давно сделали бы это, учитывая возможности наших посудин. И если бы я пожелал отправить императору послание одним из наших почтовых суденышек, оно, несомненно, могло быть доставлено всего за несколько дней. Но я не считаю прошедший шторм настолько важным событием, чтобы сообщать о нем императору Карлиусу. Ни один человек не пострадал. Правда, некоторые суда нуждаются в небольшом ремонте.

День 1-й месяца Пастуха. Новый год мы встретили на незнакомых берегах. Сегодня, в первый день весны и нового года, мы бездельничали и всем шумным лагерем вкушали ароматный ром. Земля, на которой мы высадились, была не чем иным, как засушливой пустыней. И хотя у берега вокруг нас еще присутствует малое количество зеленого цвета, каждый из нас представлял, какие безжизненные песчаные сугробы лежат дальше от моря. А вообще, сегодня здесь довольно прохладно. Впрочем, в обычный солнечный день в новых землях жарко, почти как летом в Сиенсэле. И это при том, что сегодня лишь первый день весны…

День 9-й месяца Пастуха. Наши посудины полностью приведены в рабочее состояние, люди отдохнули и оправились от ужасной бури. Признаков пребывания человека на чужих землях наши разведчики так и не обнаружили. Море спокойное. Мы отплываем. Запись завершаю: очень много дел.

День 14-й месяца Пастуха. Берег резко поворачивает, и мы берем курс на юго-запад. Наши суда продолжают медленно продвигаться вдоль незнакомого побережья. И не надоело этим картографам рисовать кривую линию?..

Люди снова вспомнили об этом дурацком дымке над вершиной красной горы. А ведь мы видели его почти месяц назад! Куда скрыться от этих безумцев?! Это невыносимо!..

День 20-й месяца Пастуха. Мы полностью перешли на западный курс и продолжали двигаться вдоль чужих земель, как на горизонте показались какие-то суда, приставшие к берегу. Наши солдаты приготовили орудия, чтобы в любой момент быть готовыми к атаке. Но когда мы приблизились к тем кораблям, на их флагах мы узнали родной сиенсэльский герб. Выходит, новые земли — не что иное, как полуостров! Не успели наши люди обрадоваться нежданной встрече, как, подплыв ближе, мы обнаружили, что на берегу идет жестокая схватка. Добавив скоростей, мы высадились в чужих владениях и направляем солдат на помощь своим. За императора Карлиуса Маклира!

День 21-й месяца Пастуха. Мы победили! Большой отряд местных жителей напал на причалившую к берегу флотилию западноморской экспедиции. Нападавшие воспользовались эффектом неожиданности и застали врасплох незваных гостей. Все попытки вступить с чужеземцами в переговоры завершались провалом: кроме того, что нападавшие были чрезвычайно агрессивны, они еще и не понимали нашего языка. Поэтому сиенсэльским солдатам пришлось отбиваться от смуглокожих людей, вооруженных примитивными копьями, которые превосходили их в численности.

Такую историю сегодня мне рассказал мой коллега — командующий западноморской экспедицией Амьен Харриэль. Когда мы приблизились к берегу, схватка между имперцами и жителями незнакомых земель была в самом разгаре. Наши силы пришлись весьма кстати для земляков, и совсем скоро мы разбили армию противника. Оставшиеся „дикари“ бежали, но нескольких человек нам удалось захватить в плен. И хотя пленники не говорили на языке сиенсэльцев, нашим магам все же удалось с помощью некоторых заклинаний понять, о чем они говорят. Выяснить удалось следующее. На открытых нами землях живет многочисленный слабоорганизованный народ. Эти люди именуют себя басмийцами. Басмийцы не знают металла, живут небольшими поселениями, но имеют и свою столицу — город Басмир, по их словам, находящийся в самом центре их владений, „в сердце пустынь“. Также маги сообщили, что у этого народа развит так называемый культ Солнца. Они поклоняются небесному светилу. Неужели они считают, что яркий желтый диск в небе мог создать их самих и все, что их окружает? Вот идиоты…

День 25-й месяца Пастуха. Две наши экспедиции объединились, и мы двинулись на запад, по пути, уже проделанному флотилией Амьена Харриэль. Мы с коллегой не сочли необходимостью отправлять в империю сообщения о битве, поскольку сами направлялись в родной порт. Наши экспедиции встретились почти у самой южной точки новых земель. А это значит, что за Андагарскими горами лежит полуостров — Андагарский полуостров (название пришло к нам в головы одновременно). Как замечательно, что великий император Карлиус Маклир позволил нам давать имена открытым землям. Страна недружелюбных басмийцев сразу получила название Басмия, а море, омывающее ее восточные берега, было решено переименовать из Южного в Басмийское. Кстати, наши картографы рассчитали, что Андагарский полуостров слегка превосходит размерами всю нашу империю. Я думаю, император Карлиус будет доволен проделанной нами работой…“

Таким образом, сиенсэльские суда прибыли в Порт-Карлиус, удивив, пожалуй, всех его жителей. На следующий день император принимал в своем дворце первооткрывателей — Дариуса Маро и Амьена Харриэль. Новости открыли правителю новые горизонты и одновременно насторожили: за Андагарскими горами живут враги, с которыми в будущем, по всей видимости, придется воевать. Новые названия, к великой гордости первооткрывателей, были приняты, и, после длительного совещания с Графским советом, император Карлиус Маклир объявил о завершении Второй эпохи и начале третьей, которая получила название эпоха Открытий.

Таким образом, Вторая эпоха, берущая свое начало с великого восстания Эмфилио Колумба, продлилась ровно 703 года…

Стоит отметить, что впоследствии войны между сиенсэльским и басмийским народами избежать так и не удалось. Более того, эта война оказалась долгой и кровопролитной. Без малого двадцать лет коренное население Андагарского полуострова отчаянно отбивалось от имперских атак, не желая даже и слушать о мире. Что ж, имперцам пришлось наступать, и после долгих лет военных баталий полуостров был захвачен, включен в состав империи и разделен на графства. Культ Солнца в басмийской стороне был запрещен, что в будущем послужило поводом для многочисленных восстаний местного населения».

На севере столичной провинции Аурелия, в небольшом городке, именуемом Дитмонд, со скрипом распахнулась старая иссохшаяся деревянная дверь. Обветшалый дом, куда поздним вечером вошла Глиолия Дариэль, был одним из тех, что располагаются на окраине города, в районе, где проживают малоимущие горожане. В очередной раз проходя по городской площади, девушка печальным взором обогнула красивый особняк, принадлежавший некогда ее семье. Однако шагу Глиолия не замедлила, желая поскорее оказаться подле брата. Небольшой домик принадлежал пожилой тетушке Белетте, которая несколько лет назад была служанкой в особняке Дариэль. Очень давно Белетта потеряла своего мужа — бедного торговца — и до недавнего времени жила здесь одна. Но после гибели Марка Дариэль, узнав, что его дети продали свой особняк и оказались на улице, бывшая служанка приютила Глиолию и Калима у себя. С тех пор троица так и живет вместе, принимая все горести и невзгоды, какие накладывает на них жизнь.

Полагая, что домочадцы отошли ко сну, молодая девушка осторожно прошла по темному коридору и остановилась у двери в жилое помещение. Вокруг царило безмолвие. Ни один звук не нарушал пугающей вечерней тишины, ни один отблеск света не проглядывал в неотесанных стенах коридора. Наконец Глиолия решилась войти в помещение. Переступив порог, девушка увидела слабо горящую свечу на столе, перед которой безмолвно сидела тетушка Белетта.

— Что стряслось? — спросила она у хозяйки. — Почему вы здесь в столь поздний час?

Старушка была настолько погружена в свои мысли, что не сразу заметила вошедшую. Лишь вопросы, произнесенные встревоженным голосом, сумели оторвать ее от глубоких раздумий.

— Калиму снова нездоровится, — тихо произнесла Белетта. — Слава богам, ты вернулась! Я обеспокоена за твоего брата. Как день стал догорать, он заперся в своей комнате и не желает выходить. Ответ на все мои мольбы — молчание.

Глиолия испуганно посмотрела в глаза собеседнице, а та встала из-за стола со словами:

— Я с нетерпением ждала твоего прихода. Ты должна поговорить с Калимом. Верю, ты сможешь утешить брата, с тобой благословение Трех Божеств!

Девушка мгновенно сбросила с себя верхнюю одежду и бросилась к запертой двери. Трижды постучав, она не услышала ответа, и ухо будто по собственной воле примкнуло к деревянной поверхности. За дверью царило безмолвие.

— Калим! — тихо воскликнула она. — Калим, ответь мне!

В ответ молчание.

Глиолия вновь постучала — тщетно. Тогда, охваченная ужасной мыслью, будто Калима и вовсе нет в живых, она принялась отчаянно колотить в дверь и звать своего бедного брата.

— Калим! — доносилось из ее уст. — Это я, твоя сестра! Ответь мне!

Девушка с таким упорством стучала по ветхой двери, что вскоре выбилась их сил и, отчаявшись, прислонилась к ней спиной и со слезами скатилась на пол. Одно лишь имя доносилось из ее нежных и печальных уст. И в очередной раз, когда оно сорвалось с ее губ и, носимое хриплым заплаканным голосом, разлетелось по маленькой комнате, дверь сотряслась от мощного удара кулаком.

— Оставьте меня в покое! — донеслось из запертой комнаты.

Глиолия в одно мгновение забыла об усталости. По ее щекам пробежала волна радости за то, что ее брат жив. Но в тот же миг она изменилась в лице, и глаза ее наполнились испугом: голос, каким были произнесены последние слова, вселил страх в бедную сестру. Никогда прежде она не слышала от Калима речей, наполненных такой яростью и отчаянием.

— Калим! — надежда взбодрила девушку, и она с новыми силами принялась колотить по рассохшейся деревянной двери. — Калим! Ты слышишь меня?! Это я, твоя сестра. Калим! Калим, открой дверь! Калим, ответь мне!

— Убирайся отсюда! — еще более зловеще рявкнул юноша. — Мне не нужна помощь! Оставьте… оставьте меня… в покое!

За этими словами последовал громкий выдох, и над домом вновь нависла тишина. Глиолия опустилась на пол и, потупив взгляд, долго сидела в таком положении. Она не знала, о чем думать. Душа опустела…

Что случилось с ее братом? Что терзает его бедную душу? Лекари и маги ломают голову. Им не приходилось встречаться с такой болезнью. И болезнь ли это?..

Калиму шел девятнадцатый год, и он с детства был худ и очень слаб. Ранние годы юноши прошли в богатстве и счастье. Семья Дариэль проживала в самом центре Дитмонда, в роскошном особняке. Члены семьи имели все и никогда ни в чем не нуждались. Каждый день столы украшались изысканными обедами, а тела хозяев — роскошными нарядами из мастерской матери. Однако уже в детстве, несмотря на все, Калим подвергался плену глубоких внутренних переживаний. Оттого он был замкнут, молчалив и, казалось, ни во что в этой жизни не верил. И тому были свои причины.

В Сиенсэле перед родителями предстает серьезный выбор: в какую из имперских школ следует отдать своего ребенка? Варианта всего три, однако и здесь порой возникают сложности с выбором. «Школа защитников», помимо обучения грамотности, делает из мальчиков настоящих мужчин и будущих защитников, способных с мечом и щитом стоять на страже родной империи. «Школа магов» позволяет ученикам постичь азы магического искусства. Если же ребенок по каким-либо причинам не смог пройти в одну из этих школ, для них существовал третий вариант — простая «имперская школа». В такой школе могли обучаться не только дети из деревень и простые горожане, но и ребята из знатных семей. Безграмотность в Сиенсэле недопустима, и потому каждый ребенок должен уметь читать, писать и знать историю своей империи.

Калим Дариэль с детства мечтал обучаться в школе Защитников. Он больше всего на свете желал быть похожим на отца. И хотя его телосложение оставляло желать лучшего, он был уверен, что в будущем станет доблестным офицером, сильным и мужественным, как его отец. Глиолии же была интересна магия, и отец с матерью решили отдать ее в школу магов. Однако обоим не удалось осуществить свои мечты, и они, дети из знатной семьи, в итоге окончили простую имперскую школу. Магические эксперименты давались Глиолии с трудом и отнимали много сил. Поэтому родители, посчитав, что такое обучение ей не под силу, перевели ее в школу без каких-либо уклонов. Калима же не приняли в школу Защитников потому, что он был слишком худ и слаб, его физические данные не подходили для обучения.

Марк Дариэль крайне расстроился, узнав, что сын не сможет пойти по его стопам. Нечего и говорить о том, насколько подавлен был сам Калим. Однако мальчик с раннего возраста отличался своей целеустремленностью, и потому не опустил голову и на этот раз. После того, как пред ним закрылась дверь школы Защитников, желание стать сильным усилилось в разы. Для того, чтобы окрепнуть, он делал все: брал на себя самую сложную силовую работу по дому, старался много есть, чтобы пополнеть. Но все это оказалось напрасным. Видимо, сама природа не желала делать его таким, каким он мечтал быть. Как это часто бывает, целеустремленность, лишенная вознаграждения, приводит к отчаянию. Так и Калим, бросив тщетные попытки стать сильнее, впал в очередную глубокую депрессию.

Его депрессивность в столь раннем возрасте препятствовала нормальному общению с окружающими людьми. Поэтому он почти не имел друзей. Для сверстников он становился объектом насмешек и издевок, остальных он отталкивал своей замкнутостью и безразличием ко всему. После смерти матери он все чаще стал впадать в меланхолию. Уединение стало частью его жизни. И хотя тогда Калим был еще ребенком, мыслил он далеко не по-детски. Ему было стыдно. Его отец — сильный и мужественный человек, офицер сиенсэльской армии, известная в городе личность. А он сам — всего лишь жалкий болезненный ребенок, не достойный места в этой прекрасной семье. Мальчик очень любил своего отца. Для него это был самый сильный, добрый и справедливый человек на всем белом свете. Но порой Калиму было стыдно смотреть ему в глаза. Он считал себя позором семьи Дариэль, не достойным видеть эти прекрасные очи. С другой стороны, отцовский взгляд был одним из немногих явлений в этом мире, которые приносили мальчику настоящую радость. Не будет преувеличением сказать, что он жил ради этого взгляда. Но в один ужасный день этот взгляд погас… После смерти отца Калим ушел в себя и долгое время вообще не разговаривал. Теперь он не стыдился своего телосложения, не считал себя недостойным семьи Дариэль, потому что семьи этой больше не существовало. Рядом с ним осталась лишь бедная измученная сестра, которую он горячо любил.

Болезнь — назовем это так — обрушилась на Калима внезапно. Ничто не предвещало беды, как однажды днем юноша потерял сознание. Никто — и, вероятно, он сам — не мог понять, что стряслось. Калим больше часа пролежал без сознания, а когда очнулся, оказался вменяемым и с удивлением воспринял все, что с ним случилось. Об этом происшествии можно было и вовсе забыть, если бы ближайшей ночью юноша не почувствовал себя дурно. От заката до рассвета он бормотал какие-то несвязные слова, его постель была мокрой от пота, а лицо то бледнело, то наливалось кровью и становилось красным, словно раскаленным. Глиолия, услышав стоны, бросилась к своему брату, и они вместе с тетушкой Белеттой просидели всю ночь у его постели. Наутро Калим чувствовал себя нормально, правда был чрезвычайно молчалив, словно о чем-то глубоко размышлял. На все расспросы о прошедшей ночи юноша не смог ответить ничего определенного. После захода солнца все повторилось. Глиолия ни на минуту не отошла от ложа своего брата, а тот снова подвергся мучительным ударам неведомой болезни. Его постельное белье снова втрое потяжелело от пота, а ужасный бред не позволял смыкаться иссохшимся губам.

Спустя несколько дней в доме пожилой Белетты появился лекарь. Он был приглашен тетушкой после полудня и сразу же принялся осматривать пациента. Осмотр ни к чему не привел, поскольку в это время суток Калим чувствовал себя хорошо. Тогда лекарь решил навестить этот дом ближайшей ночью. Страшные муки посетили юношу и на этот раз. Однако человек, ежедневно принимающий у себя десятки больных людей, не смог определить, что с ним происходит. Состояние Калима озадачило опытного лекаря, и он удалился, намереваясь посоветоваться со своими коллегами. В итоге со временем у постели больного побывало немало ведающих людей, но ни один из них не смог объяснить его странное состояние по ночам. В дом к тетушке Белетте заглядывал даже придворный лекарь самого дитмондского графа, лучше которого не сыскать во всем владении. Однако и его действия оказались тщетными. Не получив помощи от лекарей, Глиолия решила обратиться к магам. Два человека с магическими способностями дежурили в доме почти сутки. Но и они не смогли объяснить увиденного и, тем более, чем-то помочь. «Что-то здесь нечисто…» — успел лишь произнести один из них, покидая комнату, где находился больной Калим.

Слова эти надолго впечатались в память Глиолии. С ее братом происходило что-то необъяснимое. Поскольку ведущие лекари и маги Дитмонда не смогли найти разумного объяснения этим вещам, специалисты из других регионов Аурелии, по всей видимости, также ничего толкового не сказали бы. А значит, причины странной болезни Калима лежат за гранью человеческого понимания. Подобные выводы, подкрепляемые изречением дитмондского мага, толкнули девушку к походу в Антильский монастырь. «Коль болезнь на брата наложили Высшие Силы, — думала она, — то излечиться от нее возможно только с помощью Высших Сил». В любом случае, ничего другого ей не оставалось. И вот, посетив монастырь и поговорив с отцом Илларионом, Глиолия молча сидела под дверью комнаты, где страдал ее бедный брат, и безнадежно размышляла. Высшие Силы не спешили облегчать участь юноши. Но надежда до последнего мгновения не угаснет в сердце молодой девушки.

Утром ветхая дверь тихо отворилась. Девушка, всю ночь просидев под ней, медленно скатилась на пол и тут же открыла глаза, пробудившись от беспокойного сна. Пред ней предстал брат. Это был худощавый черноволосый юноша с большими черными глазами, полными усталости и обыденной печали. Своим ростом он был похож на покойного отца: такой же высокий, почти на голову выше своей сестры. Лицо Калима также было отцовским: те же черты, те же выражения; вот только застывшая печаль была инородной. И это был, пожалуй, тот редкий случай, когда сын был похож на отца своим лицом, но никак не телосложением. Завершит портрет юноши глубокий темный шрам на его шее, полученный им когда-то в детстве и как ничто точно отражавший его искалеченную жизнь.

Калим, стыдливо отводя свой взгляд, предложил сестре подняться, но та отвергла это предложение и встала без его помощи. В углу коридора на скрипящем стуле тихо дремала тетушка Белетта. Решив не тревожить уставшую пожилую женщину, Калим и Глиолия осторожно прошли мимо нее и вышли на улицу.

Осеннее утро было солнечным, но холодным. Впрочем, осень в Сиенсэле стремительно теряла свои права. Шла последняя неделя месяца Стража, а значит совсем скоро зима будет властвовать над империей. А пока над Дитмондом природа замерла. Могучие деревья сбросили с себя последнюю листву, земля побледнела и казалась окаменевшей. Снег пока можно было лицезреть лишь на громадных шапках Каррольских гор, но все чаще проплывающие над городом густые тучи давали понять, что скоро все изменится. В любую пору года, пусть даже самую холодную, звезда по имени Солнце не теряет своей ослепительной яркости. Небесное светило изо дня в день щедро улыбается этой планете, вызывая искреннюю улыбку и у ее обитателей. Вот только земные невзгоды порой замыкают человеческие уста, надолго оставляя их в одном положении.

— Калим, — после длительного молчания заговорила Глиолия. — Я изо дня в день прошу тебя лишь об одном. Калим, посмотри мне в глаза!

Юноша повиновался. Но как только взгляд его коснулся молящих глаз сестры, он со стыдом отвернулся.

— Я… — спустя мгновение хотел было промолвить Калим, но был прерван возгласом сестры:

— Что с тобой происходит?! Ответь мне!

— Я… я сожалею…

— Мне не нужны сожаления! — вскричала Глиолия, но тут же резко понизила голос, вспомнив о спящей хозяйке, и тихо взмолилась: — Что с тобой, Калим? Скажи, брат мой, умоляю тебя! Каждую ночь тебя бросает в жар, ты несешь бред, издаешь непонятные и пугающие звуки, а наутро молчишь, как дерево, будто ничего и не было. Откройся мне!

Юноша не отвечал. Его лицо приобрело выражение неподвижной задумчивости, застывший взгляд был полон тоски и неопределенности.

— Знаешь ли ты, сестра, о чем думает вон тот коршун? — вдруг тихо промолвил Калим, указав на крупного черного хищника, плавно кружащего над бледными крышами Дитмонда.

— Почем мне знать? — проговорила Глиолия в ответ на нежданный вопрос.

— Он думает о том, как подобраться к тому голубю, что сидит на фонаре.

— Вероятно, так, — согласилась девушка. — Но ты не уходи от ответа…

— А знаешь ли, какие мысли бурлят в голове голубя в этот самый миг?.. — словно не слыша упрека сестры, продолжал юноша.

Глиолия ничего не ответила. Она лишь тревожно покосилась на брата, а тот словно забылся в глубокой думе, уставившись на погасший к утру фонарь. Его глаза казались девушке необычайно пустыми. Ни единого живого отблеска не мелькнуло в этом пристальном взоре, он будто растворился в холодном утреннем воздухе, и лишь глубокая застывшая печаль поселилась в его бездне. Глиолия не знала, что думать. В ее ответном взгляде не таилось ничего, кроме искреннего сострадания к брату. Каждое его слово отзывалось глубоко в ее душе, и в эти минуты отголоски несли в себе лишь уныние и обреченность.

— Никаких! — повысив голос, продолжил юноша. — В этот миг голубь ни о чем не думает! Он знает. Знает, что обречен. Ему ведом свой конец. Пусть этот коршун его не достанет, пусть сегодня он потерпит неудачу. Но день спустя в небе возникнет другой. И рано или поздно конец придет, он неизбежен. Этот хищник открывает голубю истинную жизнь, напоминая ему о том, кто он есть.

— Но ведь голубка может лицезреть не одного лишь коршуна, — с желанием успокоить брата возразила девушка. — Луна и солнце, поля, равнины и чистые весенние небеса — все это тоже открывается его взору…

— К черту небеса! — грубо воскликнул Калим. — Зачем солнце?! Зачем все это, когда над ним упрямо кружит его судьба. Она словно твердит ему: «Ты бессилен предо мной!». А голубь и впрямь бессилен. Он ничего уж не ждет от этой жизни. Она пуста, она бескровна… — юноша на миг задумался, после чего продолжил спокойным тоном. — И кто знает, быть может, этот голубь когда-то потерял самое дорогое в своей жизни. Что-то такое, без чего он не видит своего дальнейшего существования. Или наверняка он когда-то был отвергнут своими же сородичами. Быть может, он не хочет жить. Он не желает больше изо дня в день чувствовать на себе презрительные взоры, не желает ясного света, торопя небесную тьму, дабы вновь уединиться и не видать никого, не видать этого солнца, дотла сжигающего его душу…

— Калим!.. — моляще промолвила Глиолия, и глаза ее налились слезами.

Но юноша уже не слушал сестры, а все твердил, будто самому себе:

— Быть может, он сам желает отдаться в лапы судьбе, сойтись с коршуном в безнадежной схватке и в последний раз взглянуть на эти ненавидящие его небеса…

— Брат мой, не говори так!

Но Калим в очередной раз поддался плену глубокого уныния, и девушка из этой беседы так ничего не извлекла. Ничего, кроме горя.

Весь день Глиолия провела в нескончаемой тревоге за брата. А когда на одинокий Дитмонд спустились вечерние сумерки, молодая девушка в одиночестве стояла на ветхом крыльце и глубоко размышляла. В призрачных небесах ей являлся образ Калима, печальный и подавленный, словно яростный хищник терзал его бедную душу. Более всего сестре хотелось увидеть наконец улыбку на лице юноши. Улыбку, какую давно позабыли его замкнутые уста. Ей снова хотелось увидеть его таким, каким, казалось, он никогда и не был: радостным, счастливым, живым. Но тяжелые сумерки лишь издевательски корчились в ответ молящему взгляду Глиолии.

Близилась очередная ночь. Время, когда природа погружается во мрак, когда добрые, знакомые звуки сменяются таинственными и устрашающими, когда горы и деревья кажутся призраками, а ветер — одиноким музыкантом, наигрывающим протяжную тоскливую мелодию. Приходит час, когда все вокруг, такое мрачное и бескрайнее, переполняет душу пугающей романтикой, и лишь могущественная Пеладея луной и звездами освещает старый путь.

С высоты птичьего полета ночной Дитмонд казался тихим и порой даже необитаемым. Лишь редкие фонари наполняли улицы тусклым светом, а крошечные факелы патрульных стражников, будто светлячки, изредка приводили город в движение. На глухих переулках темные силуэты домовых крыш сливались с непроглядным мраком северной земли. И лишь сумрачные башни храма Трех Божеств отражали спокойный свет одинокой луны. Этот небольшой провинциальный городок, обнесенный каменной стеной, был совсем одинок среди густых темно-зеленых лесов и широких полей, изрезанных речной паутиной. До ближайшего крупного города был не один день пути, и лишь небольшие деревеньки были разбросаны по глухой округе. Все эти просторы именовались Дитмондским графством, которое располагалось на севере столичной провинции Аурелия, у подножий громадных Каррольских гор. Заправлял этими владениями граф, восседающий в Дитмонде, в собственном замке. Кроме укрепленного замка — символа защиты и неприступности, — в городе имелся десяток дорогих особняков, около сотни простых жилых домов, казармы имперской армии, рынок, речной порт и еще ряд типичных построек. Как и все города Сиенсэля, Дитмонд делился на Жилой, Торговый и Замковый районы. Проживало в этом северном уголке империи чуть менее тысячи человек.

Десятки бессонных ночей, сотни часов страданий, ведра горьких слез предшествовали этому моменту. На улице стемнело, когда Глиолия Дариэль вошла в дом. Близился ужин и очередная беспокойная ночь. Однако девушка приятно удивилась, узнав, что ее брат уж отошел ко сну. Тетушка Белетта была в восторге, сообщая ей эту новость. Уже много дней Калим до полуночи ворочался в постели, безуспешно пытаясь заснуть, но ближе к двенадцати сон самовольно накрывал его, и в итоге все заканчивалось очередной ужасной ночью. А сегодня все внезапно изменилось: юноша забылся в своей постели еще до наступления ужина.

Пожилая Белетта без умолку твердила, что это хороший знак, и Глиолия не могла не согласиться с этим, а потому и сама заметно повеселела. Но прежде девушка пожелала самолично убедиться в том, что брат ее спит спокойным сном. Такое желание возникло у нее отнюдь не по причине недоверия к тетушке. Уставшая Глиолия сочла за счастье взглянуть на то, как родной брат неприступно отдыхает, не издавая диких стонов, не меняясь в цвете и не содрогаясь в бешеных конвульсиях, источник которых никому не известен. Девушка тихо вошла в комнату, где находился ее брат. Стараясь не шуметь, она на цыпочках подошла к его постели и замерла: Калим Дариэль спал младенческим сном. Глиолия не видела его таким уже несколько недель, которые теперь показались ей вечностью. Девушка молча стояла, взирая на милого брата, погруженного в мир грез, и улыбалась. На миг ей показалось, будто легкая улыбка сияет и на лице Калима. Однако что-то тревожило ее в глубине души, напоминая о том, что ночь еще впереди… С большой неохотой Глиолия все же оторвала взгляд от того, что согревало ее страдающее сердце, и покинула комнату. В ее памяти всплывал недавний поход в Антильский монастырь, и она была бесконечно благодарна Трем Божествам за то, что Они смиловались над Калимом и подарили ему отдых, который был так необходим. Однако эта тихая ночь пришла в дом настолько внезапно, что кроме спокойствия, принесла молодой девушке горсть тревоги и новый плод для размышлений.

Спустя некоторое время Глиолия Дариэль и тетушка Белетта, почувствовав резкую усталость за прошедшие дни и недели, в очередной раз поблагодарив Трех Божеств, мгновенно забылись в своих постелях.

В Сиенсэль пришла полночь. В старой хижине на северо-западе Дитмонда царили мрак и безмолвие. Все ее обитатели были погружены в крепкий сон. В этом районе города фонарей было очень мало, а ближайший из них находился на значительном расстоянии от нашей хижины и к тому же заслонялся крышей соседнего дома. Поэтому света по ночам здесь обычно не бывало. Крошечный лучик мог промелькнуть в окне лишь в тот момент, когда где-то неподалеку проходил патрульный с факелом. Ну а самыми светлыми были те замечательные ночи, когда луна таинственно заглядывала в окошко, роняя на спящую землю свои нежные серебряные лучи.

Калим Дариэль дышал ровно и легко. Его густые черные волосы беспорядочно рассыпались на подушке, а слабая рука, свисавшая с кровати, слегка покачивалась. Он видел сон. Пред ним предстала та самая комната, в которой он находился наяву. Он лежал на спине в своей знакомой постели. Вокруг царил полумрак, однако ночь еще не наступила. На ветхих деревянных стенах отражались бледно-красные цвета заката. Сумерки бродили по комнате, и некоторые предметы трудно было разглядеть. В помещении царила могильная тишина. Юноша не слышал ни звука, будто уши его вдруг лишились такой способности. Некоторое время Калим молча лежал, уставившись в одну точку, и ждал, что будет дальше, словно понимая, что видит сон. Но вдруг его взор уловил сумрачную тень, промелькнувшую впереди. Юношу резко пронзил испуг, и он стал внимательно осматривать комнату, но так ничего и не заметил. Однако тень мелькнула снова, и Калим в один миг отбросил мысль о том, что в первый раз все это ему привиделось.

— Кто здесь?! — испуганно спросил он у пустоты и, к своему крайнему удивлению, не услышал собственных слов.

Ответа он также не услышал. И вдруг на стене, куда был направлен его взор, возник большой красный солнечный полукруг. Юноша был в недоумении, поскольку увидеть в его комнате подобное было невозможно: если не считать того, что город обнесен каменной стеной, то даже соседняя хижина не позволила бы увидеть силуэт заходящего солнца. Но мысли об этом странном явлении не успели развиться, ибо на фоне сияющего солнечного отражения обрисовалась сумрачная фигура. Юноша онемел от страха, наблюдая за происходящим. Глаза его увеличились вдвое, но с бледных губ не сорвалось ни единого звука. Спустя несколько мгновений перед Калимом предстал человек. Он был облачен в черную, как сама смерть, мантию с большим глубоким капюшоном, который полностью скрывал его лицо. Юноша с неподдельным ужасом взирал на гостя, а тот неподвижно стоял на фоне бледного солнечного отражения. Воспользовавшись тем, что загадочный человек не предпринимает каких-либо действий, Калим приподнялся на кровати, обернулся и, желая все же удовлетворить свое любопытство, посмотрел в окно. Однако, к величайшему своему удивлению, он не обнаружил за окном ни заходящего солнца, ни земли, ни неба; лишь густой красноватый туман залепил стекло снаружи. С еще большим недоумением и разыгравшимся волнением юноша снова повернул голову в надежде увидеть мрачный силуэт, но странный человек, внезапно появившийся в его комнате, исчез. Калим с опасением обогнул взглядом все углы помещения, но так никого и не заметил. Уставившись на загадочное бледно-красное солнечное отражение, он замер, ожидая худшего. Большой полукруг на стене погас мгновенно, оставив комнату в полнейшей тьме. Дыхание юноши участилось, дикий страх пронесся по его венам. А когда в непроглядной тьме перед Калимом возникли большие красные налитые кровью глаза, он с ужасом пробудился.

Юноша не сразу понял, что его больше нет в этом ужасном сновидении, поскольку обстановка вокруг почти не изменилась. В комнате стало лишь немного светлее, однако окружающие предметы разглядеть было по-прежнему нелегко. Калим вздохнул с облегчением, осознав, что находится в своей комнате, наяву. На стене нет, и быть не может, никаких солнечных отражений, а в воздухе не висит никаких ужасных глаз. Юноша поспешил выглянуть в окно — и там все в порядке: на империю спустилась глубокая ночь. Легкая улыбка украсила лицо Калима. Но она исчезла с его лица молниеносно, когда юноша повернул голову обратно. От неожиданности он даже слабо вскрикнул: пред ним вырисовывался силуэт. Человек, необъяснимым образом оказавшийся в комнате, стоял у двери. Разглядеть его мрачную фигуру в ночной тьме было чрезвычайно трудно. Юноша молча взирал на нежданного гостя, а тот — на него, хотя глаз незнакомца видно не было. На несколько мгновений картина замерла.

Вдруг силуэт сдвинулся с места и стал медленно приближаться к постели. К недоумению и страху Калима прибавилось недовольство, и он строго, но осторожно спросил:

— Кто вы и как сюда попали?!

Незнакомец ничего не ответил, продолжая сокращать расстояние между собой и Калимом.

— Кто вы такой?! — раздраженно повторил свой вопрос юноша. — Отвечайте!

Но незваный гость по-прежнему сохранял молчание. Он медленно шагал по направлению к постели, опустив голову, покрытую большим капюшоном. Калим решил не повторять безрезультатных вопросов, а дождаться момента, когда оппонент дойдет до широкой ленты лунного света, чтобы получше разглядеть его. Мысленно юноша поблагодарил небесное светило за такую возможность. За эти короткие мгновения в голове Калима пронеслось множество различных мыслей и предположений. Но как только струя серебристого света проскользнула по одежде незнакомца, Калим вздрогнул: таинственный гость был облачен в пугающую черную мантию, которая весьма походила на ту, что виделась ему во сне. Удивительная ткань, казалось, лишь поглощала весь лунный свет, падающий на нее. С каждым мгновением человек в мантии все больше напоминал Калиму тот сумрачный силуэт из сновидения. Юноша вдруг усомнился в том, что он окончательно пробудился ото сна, но ясность ума и абсолютно реальное чувство страха говорили об обратном. Когда незнакомец приблизился к постели, Калим не выдержал и дрожащим голосом проговорил:

— Ради всего святого, кто вы и что вам нужно?

— Сегодня ты не будешь задавать вопросы, ты должен слушать, что тебе будет сказано, — наконец глухим замогильным голосом промолвил ночной гость.

— Что вы делаете в этом доме?! — слова незнакомца и тон, которым они были сказаны, разбудили в юноше волну крайнего недовольства.

Странный гость ничего не ответил. Впрочем, Калим мало на это надеялся, и потому использовал паузу в этой нежданной беседе, чтобы получше рассмотреть своего собеседника. Человек в черной мантии находился шагах в трех от юноши. Огромный глубокий капюшон полностью скрывал лицо незнакомца. Казалось, будто под этим капюшоном и вовсе пустота. Рук из-под длинных рукавов также не виделось, будто призрак посетил этой ночью ветхую хижину.

— Вот мы и встретились, Калим, — с легкой усмешкой сказал незнакомец; юноша был почти уверен, что никогда не слышал от человека такого странного глухого голоса.

— Я не собираюсь говорить с тем, кто боится назвать свое имя! — резко ответил Калим; он был напуган, но старался не показывать этого.

— У тебя нет иного выбора, — голос человека в мантии слегка усилился.

Эти слова насторожили юношу, и он промолчал.

— Я и ты, Калим Дариэль, нуждаемся в одном и том же, — после паузы начал незнакомец.

— В чем же? — заинтересовался юноша.

— С самого детства ты был слаб и немощен. У тебя никогда не было друзей, и тело твое передавалось от одной болезни к другой. Ты никогда не представлял собой особой угрозы и всегда стыдился этого, а сверстники лишь посмеивались над тобой. Ты всю свою жизнь мечтал стать благородным рыцарем, но силенок твоих могло хватить разве что для подношения оружия, — за этими словами последовала холодная усмешка. — Твой отец был сильным и мужественным человеком, доблестным офицером. А ты, Калим, ничего не стоишь в этом мире…

— Довольно! — вскричал юноша. — Немедленно замолчите!

Однако гость, сделав вид, будто и вовсе не слышит этих восклицаний, холодно продолжил:

— Тебе всю жизнь было стыдно за то, что ты, немощное создание, являешься сыном такого человека. Но теперь твоего отца нет на этом свете, а ты медленно съедаешь себя…

— Откуда вы все это знаете?

— Мне ведомо о тебе все, Калим!

— Вы бог? — с интересом, но больше тревожно спросил юноша, на что незнакомец устрашающе засмеялся.

— Я твоя судьба! — после паузы прибавил он. — Этой ночью твоя жизнь изменится.

— Моя жизнь уже никогда не изменится, — с привычной обреченностью промолвил Калим. — Мне жизнь не мила, и если вы пришли отобрать ее у меня, так сделайте это! Мне нечего терять…

— Я пришел, чтобы дать тебе все! — повысив голос, заявил человек в черном, и, казалось, глухое эхо разнеслось по маленькой комнате. — Ты обретешь то, чем не наделила тебя природа. То, без чего ты был позором семьи, без чего ты и поныне остаешься беспомощным и ничтожным. Я дам тебе силу!

— Мне ничего не нужно! — решительно, но с нотой глубокой тоски в голосе возразил юноша.

— Ты врешь себе! — холодно промолвил незнакомец. — Без тех способностей, которыми я могу тебя наделить, ты не найдешь смысла в жизни. Ты будешь разрушать себя изнутри и в конце увянешь, словно последний цветок на пороге ада. Ты представляешь, каково было бы твоему отцу увидеть тебя таким…

— Не смейте упоминать моего отца!

Сам не ведая почему, Калим с каждой минутой ночной беседы терял былой страх перед таинственным человеком в мантии. Он быстро свыкся со странным видом гостя, а голос последнего уже не казался ему столь пугающим. Может, Калим слышал этот голос в своих недавних беспокойных снах?.. Юношу тревожило и другое. Как незнакомец попал в его комнату? Уж не призрак ли это? Калим побагровел от такой мысли и стал отгонять ее от себя, приводя различные доводы, порой совершенно безумные, в свое оправдание. Но если этот человек вошел сюда через дверь, он неминуемо должен был оставить позади гостиную и вторую спальную комнату, где отдыхают самые близкие юноше люди. Если так, то почему звуки шагов и открывающихся дверей не разбудили Глиолию? И все ли с ней в порядке?.. Эта ужасная мысль мгновенно пронзила измученную душу Калима. И хотя юноша сразу же попытался отогнать ее от себя, руки и ноги машинально зашевелились, и он вознамерился встать, чтобы самолично убедиться в невредимости сестры. Но незнакомец решительным жестом прервал эту попытку.

— С твоими близкими все в порядке, — спокойно заявил он.

Калим поверил этим словам и тут же отказался от задуманного. В следующую короткую паузу юноша не отводил взгляда от ночного гостя, видимо собираясь с мыслями, после чего наконец промолвил:

— Что вам от меня нужно?

— Я предлагаю тебе заключить соглашение, — сразу ответил тот.

Юноша изобразил на лице недоумение, а незнакомец продолжил:

— Тебе нужна сила. В ней нуждаюсь и я. Когда-то невообразимая мощь кипела в моих венах. Но однажды я ее потерял. И ты постигнешь ее! Тебе предначертано найти источник моей силы! — голос незнакомца усиливался, в нем нарастал зловещий оттенок. — И потому я предлагаю тебе заключить договор…

— Я не намерен заключать соглашений с тем, кто не желает называть своего имени! — смело заявил юноша, но эта смелость стоила ему больших усилий.

— Собери мои реликвии! — властным голосом промолвил человек в мантии. — Собери их, и обретешь силу!

Калим снова хотел возразить, но что-то остановило его. Он пристально смотрел в темноту, царившую под капюшоном незнаком�

Давным-давно перед человеком предстал выбор пути. Человек избрал свой путь. Но единственен ли он и неоспорим? Что, если однажды хозяину планеты вновь придется принять решение? И что, если на этот раз он выберет иную дорогу?..

I

Он очнулся, почувствовав резкий холод и сильную волну мокрого ветра. Обессиленный, он не мог пошевелиться. Тяжелая рука упала наземь, и в тот же миг по его телу пронеслась неистовая дрожь: земля была сырой и холодной. С трудом разомкнув каменные губы, он стал жадно вдыхать в себя воздух. Глубокий хрип доносился из его глотки всякий раз, когда холод стремительно пронзал дыхание. Веки его были тяжелы, и сил не хватало даже на то, чтобы открыть глаза. Когда он сделал очередной вдох, его тело задрожало в порыве глубочайшего кашля. Слабые конечности бешено сотрясались после очередного гортанного выдоха. Когда же легкие сжались, испустив последнюю каплю, он перевернулся и уткнулся лицом в землю.

Человек, лежавший на холодной земле в ночном мраке, не знал, куда забросила его судьба. Если не считать того, что он не представлял, где находится, что окружает его и куда ему идти, он даже не знал, как ему подняться. Слабые руки не могли ни на мгновение удержать онемевшее тело, а ветер грозился сбить с ног при первой же возможности. Однако этот человек был уверен в одном: он в будущем. Его разум отказывался представлять себе временной промежуток, который ему удалось перескочить. Теперь, когда организм борется за жизнь, а душа вцепилась в истощившееся тело, это не имело ни малейшего значения.

Мы не будем говорить о том, как и с какой целью этот человек попал сюда. «Отчего же?» – может возникнуть логичный вопрос. Ведь на первый взгляд эта информация кажется нам крайне необходимой. И действительно, как же мы можем лишить своего героя его собственного прошлого? Ведь оказался он здесь в самой твердой памяти, какую только можно себе вообразить. Однако поверьте, мы даже не помышляли о том, чтобы забрать у него прошлое. Мы лишь хотим подчеркнуть, насколько ничтожное значение оно имеет для нашей истории. Не ведая, что заставило человека из Нашего мира совершить столь невероятное и грандиозное путешествие во времени, мы потеряем не больше, чем океан, внезапно лишившийся притока реки.

Для самых же любопытных и настойчивых читателей, так уж и быть, создадим условную картину, предшествующую описываемым событиям. Итак, пусть это будет один из научных экспериментов, коих множество в наше время. Вот только этот, безусловно, попахивал нешуточной грандиозностью. Пусть человечество к нему долго готовилось; а одно лишь желание заглянуть за временную завесу уже может считаться оправданной целью для такого рискованного путешествия. Что касается способа передвижения во времени, который был использован нашим героем, то лучше всех его сможет себе представить, пожалуй, только физик. Всем же прочим предлагаем вооружиться своей безграничной фантазией.

Также нам неведомо, к какой национальности принадлежал наш герой в прошлом. Но вместе с тем мы можем с уверенностью заявить, что не случится огромной беды, если об этом мы не будем знать вовсе. Что нам известно точно – так это его имя. Но согласитесь, имя в наши дни далеко не всегда может говорить о национальности своего обладателя. Существует немало примеров, когда родители называют своих новорожденных детей, руководствуясь при этом не национальными традициями, а чем-то иным, порой лежащим за гранью понимания общественности. Итак, нашего героя звали Майк. Пусть кто-то считает его представителем англоязычного мира, чего мы не советуем. Не советуем уделять этому сколько-нибудь ценнейшего внимания. Читатель должен понимать, что мы не ставили цель национально окрасить нашего героя, скорее наоборот. Давайте воспримем его как собирательный образ человека из Нашего мира, мира, современного читателю, ну или, коль угодно, самого ближайшего будущего.

Именно в таких декорациях герой предстал нашему воображению, дабы позволить нам приступить к его подробному описанию.

На вид Майку не было и тридцати, он был среднего роста, немного худ, но достаточно крепок. Он, несомненно, произвел бы впечатление ловкого и довольно сильного человека, если бы не был так беспомощен. Его красивое лицо выглядело сейчас измученным и унылым. Но при всем этом оно не утратило того замечательного выражения, неизменно говорившего о простодушии, твердости характера и искренности чувств. Иссохшие и окаменевшие от холода губы когда-то наливались земной свежестью, но не сейчас. Если бы в этот миг он смог открыть глаза, в непроглядной тьме мелькнул бы слабый луч его редкого взгляда. Взгляда, в котором еще жил крошечный огонек надежды, может, иногда и боязливый, но выражающий полную готовность его обладателя вынести все, что уготовила ему судьба.

Как долго гость из прошлого лежал, уткнувшись лицом в сырую землю – известно лишь черному небу. До ушей Майка доносился непрерывный шум листвы. Где-то вдали слышались глухие раскаты грома. Ветер не утихал, и казалось, будто где-то ему подвывают одинокие волки. Веки обессиленного человека, подвергшегося стихиям незнакомой природы, с большим трудом приподнялись. Он медленно повернул голову и сквозь облепленные грязью ресницы взглянул на окружающий его мир. Вокруг царил мрак. В ночной тьме едва различались толстые стволы деревьев, кроны которых казались черными. Ветер лихо поднимал опавшие листья, иссохшую траву и нагло швырял в лицо непрошенному гостю. Его тело содрогнулось в тот миг, когда над черными кронами нежданно появился пронзительный луч небесной стихии, и бешено затряслось, когда прямо над головой небо сотряс неистовый звук грома. Свет на мгновение озарил все вокруг, и этого хватило, чтобы понять: Майк находится в густом лесу. Деревья здесь отличались чрезвычайной толщиной, длинные корни торчали из земли, переплетаясь между собой. Молния все била по невидимым мишеням, на короткие мгновения освещая лесное пространство, а гром все взрывался, заставляя тело сотрясаться. В испуге Майк прижался к земле, и глаза его снова сомкнулись.

По листьям застучали первые капли, сорвавшиеся с тяжелых туч. С каждой минутой дождь лил сильнее, а небо все чаще издавало зловещий хохот. Впервые в своей жизни Майк слышал звуки грома такой невероятной силы. Еще никогда небесная ярость не приносила с собой столько ужаса. Грянул ливень. Сильнейший ливень. Непрерывный стук больших капель о землю заглушал теперь все прочие звуки. Земля не успевала впитывать огромное количество влаги, и многочисленные впадины мгновенно наполнялись грязной водой. Листья деревьев уныло свисали под тяжестью дождевых капель. Неизвестная природа погрузилась в холодный сон.

Найдя в себе немного сил, Майк приподнялся и медленно пополз по мокрой земле к ближайшему дереву. Чудовищные усилия пришлось приложить для того, чтобы оказаться в трех шагах от прежнего места, под кроной широчайшего древа, где небесных капель было гораздо меньше. Впрочем, теперь это было не важно: наш герой уже давно промок до нитки. Тонкая одежда, впитав большое количество влаги и собрав на себе немало лесной грязи, потяжелела в несколько раз. Она, словно воск, облепила тело, наложив на него тяжелый ледяной компресс. Изнеможенный, Майк прижался спиной к мокрому стволу и, испустив хриплый выдох, закрыл глаза.

Его посетил странный сон. Он видел человека, стоящего в густом лесу. Но лес этот был совсем не похож на тот мрачный и сырой, что окружал Майка наяву. Деревья здесь были стройными, яркими, с золотыми кронами. В этом человеке спящий узнал себя. Он стоял неподвижно посреди живописного леса. До ушей доносилось приятное пение красивых птиц. Безобидные лесные зверюшки разгуливали прямо у ног героя сна, совершенно не страшась его. Вокруг росли дикие цветы необыкновенной красоты. Трава под ногами окрасилась в ярко-зеленый цвет, настолько яркий, что казалось, будто от тонких травинок исходит свет. Пение птиц разбавлялось приятным звуком журчащей воды: рядом протекал ручей. Вода в нем была кристально чистой, каждый камушек, лежащий на дне, был прекрасно виден. Тихие струи ниспадали с обросшего мхом валуна, образуя маленький водопад. Прозрачная водная лента искрилась, отражая все цвета этого неповторимого леса.

Человека, стоящего среди всех этих красот, охватило резкое желание напиться из ручья. Он хотел протянуть руки к изумрудной воде, но понял, что не может этого сделать. Руки его онемели, прижавшись к телу. Пытаясь сделать шаг, он осознал, что ноги также отказываются его слушать. Он стоял, будто вкопанный, и ни один мускул на его теле не мог пошевелиться. Лишь глаза бегали по светлым кронам деревьев.

И тут его взору показалось небо, до того не видимое за густой листвой. Лесные деревья будто расступились, открывая наблюдателю ярко-голубое пространство. Но вдруг солнце, сияющее высоко над землей, стало быстро смещаться в сторону. Спустя десяток секунд небесное светило и вовсе скрылось за большими кронами. В лесу потемнело, но минуло лишь несколько мгновений – и солнце вновь возникло в небесах, буквально вылетев из-за листвы с противоположной стороны. Деревья вокруг зашевелились. Листья мгновенно почернели и опали, оставив свои ветви голыми. Под ногами за считанные секунды сгнивала черная трава, смешанная с опавшей листвой. Вода в ручье помутнела и вышла из берегов, образовав топкое болото. Солнце за несколько мгновений поднималось из-за горизонта, проносилось по небу и скрывалось за стволами лысых деревьев. Майк все стоял, не двигаясь, и с ужасом в глазах наблюдал за происходящим. Иссохшие деревья валились наземь и в один миг сгнивали, а на их месте произрастали новые. Солнце, луна, звезды, облака настолько быстро проносились над головой, что такая картина стала неприятна взору; и он опустил глаза. Опустил… и с ужасом почувствовал, что лицо его покрывается морщинами, а волосы, растущие с невероятной скоростью, мгновенно окрашиваются в седину. Гниющая одежда безобразно обвисла на неподвижном теле. Кожа рук, которые удалось наконец протянуть перед собой, бледнела и разрезалась глубокими морщинами…

Вскоре Майк осознал, что его уже нет в этом странном месте, но он по-прежнему видел все, что здесь происходило. Молодые тонкие стволы сменились толстыми стволами огромных деревьев с могучими корнями, которые с бешеной скоростью переплетались на сырой земле. А солнце все носилось по бескрайнему небу…

Майк вздрогнул и мгновенно открыл глаза. Вместо крика из уст его донесся лишь слабый хрип. Волна холода пронеслась по его телу, когда он осознал, что снова находится в том самом лесу, сыром и мрачном. Дождь давно прошел, оставив после себя лишь глубокие грязные лужи, но над лесом по-прежнему царствовала ночь. Тяжело вдыхая воздух, Майк сидел под деревом, время от времени содрогаясь в порывах дикого кашля. Ветер все не утихал, продувая насквозь и без того продрогшее тело. Затаив дыхание, Майк вдруг почувствовал, что по его руке, неподвижно лежавшей на сырой земле, ползают какие-то насекомые. Он с трудом повернул голову и, обвеянный ужасом, вскрикнул, обнаружив на своем плече огромного тарантула, который бесшумно подкрадывался к самому лицу. В судорожном порыве Майк вскочил и, сделав несколько косых шагов, застыл, оставаясь на ногах. Его фигуру сильно качало, но он продолжал стоять. Пошатываясь, Майк медленно побрел в чащу. Шаг за шагом… вздох за вздохом…

Над мрачным лесом пролетело еще некоторое время. Обессиленный Майк медленно переставлял ноги, минуя все новые стволы. Он не знал, куда держит путь, если это жалкое передвижение можно было так назвать. Звезды были скрыты за плотным небесным покровом, поэтому определить стороны света в этом незнакомом лесу с необычными деревьями было практически невозможно. Да и появление звезд не гарантировало бы это: что, если в небе, покрывающем этот страшный мир, уже давно не осталось созвездий Большой и Малой медведицы, Ориона, знакомых звезд? Единственное, что на сей момент можно было разглядеть, подняв глаза, – это густые тучи, хранящие в себе яростные стрелы молнии и поистине ужасающий гром.

Гость из прошлого был в полном неведении того, куда лежит его путь. Он не знал, что ждет его в этом мрачном лесу и в этом незнакомом мире. Отдаваясь в руки судьбе, он не имел понятия, близок ли конец этому лесу или, напротив, его ждет глухая чаща. Но, кажется, теперь ему было все равно. Он чувствовал, что смерть рядом. Он обреченно шагал, минуя призрачные деревья, и уже ни на что не надеялся. И все же перед тем, как расстаться с жизнью, ему дико хотелось увидеть лицо, лицо человека из этого мира, если, конечно, земля здесь вообще населена людьми. На сей момент из живых существ Майк видел лишь гигантских насекомых, вселяющих ужас. А впереди одна лишь непроглядная тьма…

Но вдруг за спиной послышались шорохи. Майк замер. Медленно повернув голову, он взглядом уловил тень, промелькнувшую в ночи. Подняв с земли обломок мокрой ветки, сорванной с дерева ураганом, он насторожился. Спустя мгновение его слух уловил тихий и глухой хрип. Опустив взгляд, Майк ужаснулся: в пяти шагах от себя он увидел оскалившуюся волчью морду. Белые клыки светились в ночной тьме, а злые глаза нежданного гостя заставляли тело содрогаться. Впрочем, еще не ясно, кто в этом лесу гость.

Волк продолжал скалиться, медленно приближаясь к своей жертве. Майк понял: это конец. Поклявшись себе биться до конца, он крепко сжал в руке свое жалкое оружие и стал ждать нападения. Когда свирепый хищник бросился на слабого человека, они смешались в жестокой схватке. Взбешенное животное яростно разрывало плоть жертвы, а беспомощный примат наносил слабые удары острым концом никчемной палки. И все же Майку удалось сбросить с себя волка, и тот отскочил, готовясь к новой атаке. Не прошло и десятка секунд, как хищник вновь набросился на своего врага. Но Майк сумел прогнуться в момент прыжка и вцепился в мощную лапу противника. Не долго думая, он стал гнуть ее изо всех сил. Послышался слабый треск, и волк отчаянно взвизгнул, отлетев в сторону…

Майк лежал на сырой земле, тяжело дыша, а в пяти шагах от него тихо скулил опасный хищник. Волк не готовился к новому прыжку, он лежал, не шевелясь. Ярость в его глазах сменилась адской болью. Он жалобно смотрел на сломанную лапу, а из пасти доносился слабый визг.

Окровавленный человек нашел в себе силы подняться. Из свежих ран сочилась теплая кровь. В голове помутнело, он был в шаге от потери сознания. Волк пристально взирал на того, с кем совсем недавно боролся насмерть. Майку даже показалось, что зверь вот-вот снова бросится на него. Но сломанная конечность никак не позволит ему этого сделать. Волк поднял голову и отчаянно завыл.

– Замолчи! – хриплым голосом проговорил Майк, понимая, что этот вой может призвать других хищников. Он несколько раз пригрозил раненному волку, но тот не умолкал. Неужели ему придется покинуть раненного зверя, обрекая того на мучительную смерть? Ведь, несмотря на то, что этот волк минуту назад жаждал растерзать своего противника, человеку как высшему существу не чуждо тонкое чувство сострадания к животным. Иногда не все способны его в себе отыскать, но оно в нас заложено, где-то в глубине. И именно поэтому по кроваво-грязной щеке нашего героя незаметно скатилась слеза. Да, сейчас он был не в силах решить судьбу меньшего существа, ибо едва мог уйти от своей. Он не мог облегчить участь животного, убив его, поскольку силы почти покинули его. Оставалось лишь собрать в себе то ничтожное, что от них осталось и убираться прочь от этого места.

Ветер усиливался. Густые тучи с бешеной скоростью проносились над лесом. Казалось, эта ночь никогда не кончится. Все, что произошло с того момента, как Майк очнулся в этом ужасном мире, сливалось в один ночной кошмар. А может, это сон? Может, Майк спустя мгновение откроет глаза и больше не увидит этих мрачных деревьев с большими корнями, этой мокрой и холодной земли, а тело его не будет изрезано множеством открытых ран? Но этого не происходит. Майк по-прежнему здесь, он движется в никуда, жадно глотая холодный воздух. Его желудок разрывался в порывах страшного голода, мозг предчувствовал скорый обморок из-за большой потери крови. А за спиной все не смолкал глухой вой раненного зверя…

Тьма сгущалась. Длинные корни заплетали ноги. Ветер не утихал. Майк шел в неизвестном направлении. Его ноги слабели. Кровь, не прекращая, сочилась из глубоких ран. Воздух безжалостно щипал открытые области на бледном теле. В голове помутнело. Перед глазами представали какие-то непонятные цветные картины, в ушах слышались разнообразные звуки. Но когда все они стихли, заглушаемые свирепым ревом, Майк остановился. Теперь он слышал только этот рев и почему-то шел на него. Глаза отказывались видеть, пред взором не исчезали разнообразные предвестники обморока. Но тело сотряслось, когда в самом центре цветных иллюзий нарисовалась злая морда лесного волка. Когда Майк осознал, что центральная картинка – реальность, он замер. Иронически поблагодарив раненного им хищника за то, что тот призвал-таки своего товарища, он приготовился к смерти. Сквозь туман в глазах он заметил, как свирепое животное стремительно приближается к нему, и успел лишь выставить руки вперед в момент прыжка… но в следующий миг Майк был внезапно ослеплен вспышкой света и, осознав, что зверя перед ним больше нет, потерял сознание…

II

Он очнулся и открыл глаза. Пред собой он увидел синее небо. Цвет этот был тусклым и однородным, не похожим на небесный. Ни единого облачка нельзя было лицезреть в этом странном пространстве. Но вскоре гость из прошлого поморщился, осознав, что это всего лишь синий потолок.

Майк неподвижно лежал, пытаясь вспомнить, кто он такой и как здесь оказался. Он с интересом стал рассматривать все, что его окружало. Широкая кровать, на которой он лежал, располагалась в небольшой уютной комнате. Тусклый свет полусгоревших свечей добавлял помещению легкой таинственности. В полумраке можно было разглядеть белые стены, потолок, окрашенный в голубой цвет, который теперь казался темно-синим, деревянную дверь с узорными серебряными вставками. На голых стенах висели расписные ковры: на голубом фоне вырисовывались солнце, луна, какие-то незнакомые созвездия и непонятные фигуры. Кровать упиралась в крепкий деревянный стол, застеленный белоснежной скатертью. На столе догорала толстая свеча, стояли какие-то стеклянные колбы, наполненные мутной жидкостью, и глиняный кувшин, из которого доносился приятный запах травяного отвара.

Майк дивился всему, что видел. Он по-прежнему не мог вспомнить прошедших событий. Более того, он не до конца осознавал, кем является сам. Но в этот час голова почему-то не желала содержать в себе подобных мыслей. Он неподвижно лежал на мягкой постели, глубоко вдыхая комнатный воздух, разбавленный паром из кувшина, и испытывал блаженство, потому что голова его в этот момент была по-настоящему свежа.

Но вдруг за дверью послышались шаги. Кто-то тихо шел и остановился у самого порога. Майк, не отрывая глаз, смотрел на серебряную ручку, ожидая момента, когда она опустится вниз. Но в следующий миг раздались новые шаги. Топот усиливался с каждой секундой, затем неожиданно стих по ту сторону двери, и Майк услышал следующий разговор:

– Как чувствует себя раненный?

– Он все еще не приходит в сознание.

– Это беспокоит меня. Он уже пятые сутки не приходит в себя.

– Да, минуло четыре луны с той ночи, когда вы, отче, нашли его. А это немалый срок.

– И все же я чувствую, что вскоре он откроет глаза… – последовала короткая пауза. – Ты приготовил для него отвар из каррольских трав, который я просил?

– Все готово, отец Илларион.

– Хорошо. Помнится мне, один только аромат этого отвара был способен поставить меня на ноги…

– Да, вы знаете толк в этом деле! Надеюсь, он поможет и нашему больному.

Майк вспомнил все. В голове его мелькали ужасные картины той ночи. Пред ним снова предстали мрачный лес с огромными деревьями, страшная гроза и… волк, яростный хищник, который беспощадно рвал его плоть. Все это мгновенно пронеслось в его памяти, и он ужаснулся. Резко повернув голову, Майк почувствовал нестерпимую боль в перевязанной шее. Ноги и руки невольно содрогнулись, и в тот же миг адская боль волной пронеслась по всему телу. Но из его уст не донеслось ни звука. В следующую секунду Майк улыбнулся. Его переполнило невероятное счастье, ведь он только что слышал человеческие голоса. Он жив! Он был спасен. Кто эти люди за дверью – большая загадка. Но истина близка. Очень скоро он узнает своего спасителя.

И вдруг дверь медленно отворилась. Майк сильно зажмурил глаза. Рядом послышались шаги. Кто-то молча передвигался по комнате, открывая какие-то дверцы и ящики, будто пытаясь что-то найти. Раненный почему-то боялся открыть глаза. Он лежал неподвижно, обратившись в слух. Шаги послышались прямо у стола и вдруг стихли. Майк почувствовал, что некто сел стул, стоявший перед кроватью. Он все не решался открыть глаза, но каждая секунда переполняла его нестерпимым любопытством. Еще несколько таких мгновений – и его терпению придет конец. Вот-вот его веки приподнимутся и… но в самый последний момент тишину прервал слабый скрип стула. Загадочный гость встал и медленно направился к двери. Напряжение ослабло, когда Майк осознал, что в комнате, кроме него, больше никого нет. Раненный не мог понять, что смогло удержать его. Почему он не решился открыть глаза и тем самым невольно отложил тот миг, когда пред ним предстанет его спаситель? Майк тяжело вздохнул и вновь уставился в темно-синий потолок. Что ж, вероятно, мозг нарочно не давал команду закрытым глазам, чтобы оттянуть этот ответственный момент и морально подготовиться к нему.

Очнувшись в незнакомом месте, Майк был еще совсем слаб. Тело его пощипывало, напоминая о страшных ранах, оставленных хищником. Мысли постепенно теряли контроль, веки тяжелели и медленно опускались. Майк отошел ко сну. А завораживающий запах горячего отвара все парил по маленькой комнате…

К нему явилось сновидение. Он видел себя, лежащего на той самой кровати. Рядом располагался стол, застеленный белоснежной скатертью, который, однако, был совсем не похож на тот, что стоял там наяву. И вообще, все вокруг было иным: стены, двери, ковры. Небольшая уютная комната хорошо освещалась. Свет этому помещению давали не свечи и даже не лампы. Все предметы вокруг сияли, отражая солнечный свет. Да, в комнате не было потолка. Звезда приветливо улыбалась в ярко-голубом небе. Над странной комнатой пролетали красивые птицы и озорные бабочки. Майк неподвижно лежал, с наслаждением любуясь всем, что его окружало.

Но вдруг солнце стало быстро смещаться вправо. Не прошло и десятка секунд, как звезда скрылась за белой стеной комнаты. Спустя несколько мгновений все вокруг и вовсе погрузилось во мрак. Теперь не было видно ни стен, ни стола, ни птиц, ни всего прочего. Глаза проследили за одиноким месяцем, который с бешеной скоростью пронесся по ночному небу. Спустя миг все вокруг вновь осветилось. Солнце пролетело над комнатой еще быстрее. Над пожелтевшими стенами появились какие-то деревья, чья листва успевала лишь блеснуть, когда небесное светило проносилось над их густыми кронами. Крылья бабочек тяжелели, и прекрасные насекомые плавно спускались вниз, достигая комнатного пола уже мертвыми. Когда свет в очередной раз на мгновения озарял помещение, можно было заметить, что стены потемнели и кое-где покрылись трещинами, а все деревянные предметы рассыхались прямо на глазах. Деревья вверху чернели и лишались своих последних цветных листьев. Над головой пронеслась густая туча, но следов дождя в комнате она не оставила. А может, они испарились настолько быстро, что этого не сумел заметить человек, неподвижно лежавший в постели?

Картина сновидения не менялась. Солнце и луна мелькали в небесах, пытаясь догнать друг друга. Комната заметно старела: стены покрывались глубокими трещинами и мгновенно осыпались, двери ветшали и оседали, все светлое становилось темным. Деревья над старыми стенами иссыхали и рушились прямо в комнату. Но черным стволам не суждено было коснуться пола: какой-то невидимый барьер сдерживал их, и они застывали прямо над головой смотрящего. Человек в постели с ужасом взирал на все происходящее, отчаявшись в попытках пошевелить хоть какой-нибудь частью тела. Древесные завалы застыли над мрачной комнатой. Опавшие листья за мгновения сгнивали, порождая в себе своры ползучих гадов. Черви, змеи, огромные тарантулы ползали над головой, будто по стеклу. И вдруг лежащий с ужасом осознал, что кожа его покрывается глубокими морщинами, а волосы с неистовой скоростью растут и седеют. Герой сна почувствовал мгновенную старость. Разомкнув иссохшие губы, он хотел закричать, но все звуки замерли в его глотке, так и не успев вырваться наружу. А солнце все носилось по бескрайнему небу…

Майк мгновенно открыл глаза. Из пересохшего горла донесся глухой звук, за ним последовал глубокий выдох. Его мучила жажда. Больше всего на свете ему хотелось испить чистой воды. Но все желания исчезли в один миг, когда Майк, повернув голову, вдруг увидел человека в темно – серой монашеской рясе, сидящего над его постелью. Это был седовласый монах, который пристально смотрел в глаза больному. Он обладал весьма приятной внешностью, и, казалось, легкие морщины на его лице служат лишь украшением. Монаху было не меньше шестидесяти лет, однако лишь опытный уставший взгляд мог выдать его возраст. В остальном же его никак нельзя было назвать пожилым: он был крепок, строен, хорошо сложен. Монах приветливо улыбнулся, заметив улыбку на лице Майка, и последний нашел незнакомца еще более привлекательным.

Никто из мужчин не решался первым начать разговор. Они просто смотрели друг другу в глаза, а искренние улыбки все не сходили с их застывших лиц. За это время раненный вспомнил, где он находится, и с радостью осознал, что увиденное минуту назад было всего лишь кошмарным сном. Ему вспомнились голоса, услышанные за дверью, и он испытывал истинное счастье за то, что те слова доносились все же из человеческих уст.

– Доброго утра! – наконец сказал утренний гость, и Майк улыбнулся шире, узнав голос одного из людей, стоявших тогда за дверью.

– Как же замечательно, что сейчас утро! – радостно воскликнул Майк, представив себе нежно-алый рассвет и лишь теперь узнав время суток: в комнате не было окон.

Монах с улыбкой промолчал, а после паузы заметил:

– Я вижу, ты прекрасно себя чувствуешь. Это хороший знак!

– Что со мной произошло? – вдруг воскликнул раненный.

– Тебя нашли в лесу, полуживого…

– Вы Илларион? – поинтересовался Майк.

– Отец Илларион, – поправил его монах.

– Вы спасли меня?.. Я не знаю, как благодарить вас…

– Тебе нужно благодарить судьбу. А я сделал лишь то, что должен был сделать.

– Кто вы?

– Я монах Антильского монастыря. Ты находишься в уединенном месте у истоков святой реки Антиль, ибо сама Вертима отметила твою судьбу.

– Как называется эта страна, город, какой сейчас год? Мне нужно знать все!

– Да… – со всей серьезностью протянул монах, поняв, что его собеседник не шутит, – видать, воля пресвятейшего Гермидона серьезно повредила твою память. Ты находишься в империи Сиенсэль, управляемой императором Армандом Лирийским. Наш монастырь отдален от городских поселений, он расположен на севере империи, в Каррольских горах. Это один из пяти известных монастырей Трех Божеств и старейший из них. Что касается даты, то сегодня 7-й день месяца Антилопы 563-го года Четвертой эпохи.

От недоумения Майка слегка притупило. Поглотив очередную порцию комнатного воздуха, он вновь почувствовал сильную жажду, и монах, догадавшись об этом, предложил:

– Вот, возьми, – Илларион взял глиняную кружку и наполнил ее жидкостью из кувшина, того самого, откуда доносился приятный освежающий аромат. – Это лучше утолит жажду и придаст тебе сил.

Монах с улыбкой наблюдал за Майком, пока тот с наслаждением опустошал кружку. Теплый травяной отвар был так приятен и вкусен! Гость из прошлого не желал отрывать губ от глиняной посудины, но вскоре это все-таки пришлось сделать: в сосуде не осталось ни капли отвара. В следующий миг теплая волна медленно пронеслась по его телу, и он ощутил настоящий прилив сил. Боль в перевязанной шее стала отступать. Губы налились свежестью, кожа смягчилась. Все тело обвеялось легкостью и блаженством. Этот отвар поистине чудодейственен!

– Еще! – Майк протянул монаху пустую кружку.

– На сей момент достаточно, – спокойно ответил тот.

– Тогда, прошу вас, повторите сегодняшнюю дату, – попросил Майк.

Отец Илларион снова озвучил день, месяц и год, принадлежащие некой Четвертой эпохе и, заметив недоумение на лице собеседника, добавил:

– Похоже, ты совсем ничего не помнишь…

– Ох, нет уж, отче, дело не в этом, – возразил Майк. – Моя память в полном порядке. Я помню все, что происходило со мной с детства, помню события годичной давности, помню… что произошло со мной в лесу до того, как вы меня нашли… – последние слова он произнес с горечью, и мурашки вновь пробежали по его телу. – Дело не в памяти, отче. То, что я вам сейчас поведаю, может показаться безумием. Но это правда. Я не в силах предсказать вашей реакции, но желаю, чтобы вы просто мне поверили. – Майк глубоко вздохнул от переполняющего его волнения; монах сохранял молчание. – Дело в том, отец мой, что я пришел сюда из прошлого. И, судя по всему, из далекого…

– Из прошлого?.. – тихо переспросил Илларион; он был слегка взволнован, но старался не показывать этого, однако раненный успел заметить на его лице задумчивую растерянность вместо ожидаемого удивления. Монах молча сидел и смотрел на своего собеседника; из уст раненного также не доносилось ни звука, он пристально взирал на своего спасителя, пытаясь понять, что происходит в его душе. Ведь монах не набросился на него с расспросами, не посчитал безумцем и даже не улыбнулся, а о чем-то глубоко задумался. Слова Майка задели что-то в нем…

Но вдруг монах поднялся и медленно направился к выходу.

– Мне нужно идти, – не оборачиваясь, промолвил он. – Тебе необходим сон, ты еще слишком слаб.

Майк изобразил недоумение: ведь он только что проснулся и вовсе не хотел спать. Но он осознал, что монах сказал это, не подумав, ибо мысли его, похоже, были заняты чем-то иным.

И все же, желая хоть что-нибудь сказать спасителю на дорожку, раненный озвучил то, что первым пришло ему в голову.

– А куда поставить кружку? – спросил он, и этот вопрос показался ему чрезвычайно глупым.

– Поставь ее на стол, – ответил отец Илларион, по-прежнему не оборачиваясь.

– Действительно… – тихо промолвил Майк и намеревался было исполнить задуманное, но глиняная посудина неожиданно выскользнула из его пальцев. Из уст Майка донесся глухой свистящий звук. Он сильно зажмурил глаза, ожидая момента, когда падающий предмет разобьется о каменный пол… но никаких звуков не последовало. Раненный открыл глаза и с поразительным удивлением обнаружил, что глиняная кружка стоит на столе, а внизу нет никаких следов битой посуды. Он бросил недоуменный взгляд в сторону двери: монах с кривой улыбкой на устах смотрел на него в упор. Майк машинально улыбнулся в ответ, а человек в темно-серой рясе повернулся и вышел из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь. Раненный застыл, уставившись в одну точку. Да, по всей видимости, он еще слишком слаб и действительно нуждается в отдыхе.

Итак, стало известно, что за этими стенами распростерлась империя. Но откуда в будущем взялась империя? Откровенно говоря, все вокруг больше напоминает прошлое: обстановка, интерьер, одеяние монаха. Однако эту мысль мы смело можем отбрасывать: ее с успехом отвергает непривычная система летоисчисления, которую используют в этом мире. Что это за месяц Антилопы и Четвертая эпоха? Сколько же лет минуло с тех пор, когда Майк проживал на этой планете? На сей миг это всего лишь пустые вопросы, не имеющие толковых ответов.

Майк еще долго смотрел в потолок, не зная, о чем думать. Какие-то несвязные мысли, непонятные чувства, пугающие предположения смешались в его голове. Раненный не знал, сколько времени он пролежал в таком положении, но, по всей видимости, немало. Шагов за дверью не слышалось. Отец Илларион более не появлялся в этой комнате. И вдруг сильная тоска накрыла гостя из далекого прошлого. Он уже несколько часов находится здесь совсем один. Ни шага, ни звука не долетало до его слуха. Никаких признаков жизни вокруг, будто все покинули его.

От догорающих свечей исходил тусклый свет, который слабо освещал монастырскую комнату. Вокруг царила таинственная тишина. Все замерло в каком-то напряженном ожидании. Лишь запах чудесного травяного отвара парил по всему помещению. Отвара, который по непонятной причине на протяжении долгого времени оставался таким же теплым и ароматным. Эта мысль оказалась последней для Майка на сегодняшний день: вскоре им завладел сон. Сон, витающий в этой маленькой и тихой комнате, где все вокруг замерло и где уже долгое время не было ни малейшего движения. Но вдруг серебряная ручка медленно повернулась…

III

Майк шел по узкой лесной тропинке. Вокруг росли толстые деревья с лиственными кронами. Сильный ветер низко наклонял мокрые ветви, но они не препятствовали движению. Затянутое мрачными тучами небо местами проглядывало сквозь густую листву, а где-то вдали слышались глухие раскаты грома. Гость из прошлого плавно шагал по сырой земле. Он был одет в старое тряпье, а ноги были абсолютно босыми. Тем не менее, холода он не чувствовал, а влажный лесной воздух был даже приятен. Майк ощущал провал в памяти. Он абсолютно не помнил, как оказался в этом лесу. Но в его душе царило спокойствие, ибо в пяти шагах перед собой он видел монаха Иллариона. Он знал, что находится здесь по воле этого человека, и потому покорно шел за ним, не задумываясь о последних событиях. Монах был облачен в черную мантию, а седина его была скрыта под капюшоном. Майк даже не задумался, почему отец Илларион сменил прежнее одеяние. Темная фигура спасителя манила за собой, хотя человек впереди не изображал никаких жестов. Майк был уверен, что именно монах призвал его сюда и целенаправленно куда-то ведет. Дистанция между ними сохранялась прежней, и человек в старых лохмотьях не стремился догнать идущего впереди.

Пронзительный луч молнии нежданно сверкнул над темным лесом, и в голову к раненному стали закрадываться недобрые мысли. Что он делает в этом мрачном месте, и почему его память не может ничего поведать? Куда ведет его отец Илларион? Эти вопросы вертелись в его голове, пока он пристально рассматривал темный силуэт своего проводника. Но странное спокойствие все же сохранялось в душе Майка. Перед ним спаситель, тот единственный из людей, кто известен ему в этом таинственном мире. И потому он готов следовать за ним куда угодно.

Вскоре монах остановился. Путники оказались на небольшой поляне, где-то в лесной глуши. Сырую землю черным ковром покрывала сгнившая листва. Ветер тоскливо выл, гоняя по воздуху сорвавшиеся с ветвей листья. Небесные змеи мгновенно пробивали густые черные тучи, озаряя все вокруг. Звуки грома сопровождали каждый из пронзительных лучей, заставляя тело содрогаться. По обе стороны от пришедших на поляну людей безмолвно стояли мужчины в черных мантиях, подобных той, что была одета на Илларионе. Их лица были скрыты глубоко под капюшонами, а головы опущены. В таком положении картина замерла.

Грянул ливень. Сильнейший ливень. Но никто из присутствующих даже не думал укрываться от льющейся с неба дождевой воды. Все продолжали молча стоять, чего-то ожидая. Отец Илларион повернулся наконец к Майку. Лица монаха также было не видать под капюшоном. Проводник молча указал раненному на большую каменную плиту, будто вросшую в мокрую землю, и тот медленно направился к ней. Стоящие вокруг люди протянули свои руки к черному небу, а Илларион жестом велел босому человеку лечь на плиту. Майк недовольно покачал головой, но тут же подвергся уверенному толчку монаха и упал на мокрый камень. В тот самый миг ветер сорвал капюшон с головы проводника. Майк обомлел: это был вовсе не отец Илларион. Над ним стоял совершенно незнакомый человек, бледнокожий, с черными, как смола, волосами. Гостя из прошлого охватил сильный шок. Он хотел подняться и убежать прочь из этого места, но окаменевшие от холода конечности не поддавались. Люди в черных мантиях жуткими голосами стали произносить какие-то непонятные слова, когда в руке у бледнокожего сверкнул длинный церемониальный кинжал. Ужасный крик вырвался из глотки обезумевшего Майка, когда лезвие с силой вонзилось в его плоть…

Раненный вскрикнул и подскочил на своей кровати. Это был всего лишь сон. Тяжело дыша, он огромными глазами прожигал одну точку в потолке, а тело его тряслось с бешеной силой. Он испытывал дикий ужас, пока до конца не осознал, что над ним уже нет того страшного человека в черной мантии, что он не лежит на холодной каменной плите под проливным дождем, а находится здесь, в уютной комнате Антильского монастыря. Свечи изливали на все вокруг свой нежный тусклый свет, а в воздухе по-прежнему витал чудесный запах отвара…

Ночные кошмары… обитель тайны и безумия. Они в равной степени могут быть притягивающими и отвратительными. Они – совершенная гармония романтики и ужаса. Иное сновидение может быть забыто уже спустя миг после пробуждения. Но существуют и те, что не отпускают днями и годами. Порой вам покажется, что сон испарился из памяти, но однажды, совершенно нежданно, он сущей мелочью напомнит о себе, заставив вас с жутью содрогнуться. Иногда подобные сны неспроста посещают людей. Порой они способны говорить о чем-то или предостерегать. Особенно вера в них крепка, когда в дальнейшей жизни нет определенности, когда твое будущее скрыто от тебя пеленою тайны или, скажем, стенами монастыря. Каждый миг для Майка в новом мире насыщен вопросами, ответы на которые возможно найти лишь по ту сторону двери. Сны же не способны отвечать, их удел – новые загадки. Нам неведом подлинный их смысл, но мы извечно открыты для их вторжения.

Майк осмотрелся: вокруг находились знакомые предметы, знакомая дверь, плавно горели свечи, бросая на все окружающее свои бронзовые отблески. Звуков вокруг не слышалось. Похоже, никто не входил в это помещение за прошедшее время. Но спустя мгновение Майк убедился в обратном, бросив взгляд на стол, устеленный белоснежной скатертью: там, прижатая глиняной кружкой, лежала записка. Раненный медленно присвоил листок бумаги и прочел следующее:

«Доброе утро. Надеюсь, чувствуешь себя хорошо. Выпей теплого отвара, это придаст тебе сил. Я оставил тебе карту империи. Думаю, тебе будет интересно взглянуть на нее. Крестиком я отметил на карте твое нынешнее местоположение. Я вынужден на неделю отлучиться из монастыря: нужно посетить пару мест в Нартэле. Обещаю привезти для тебя кое-что полезное. О тебе позаботится мой ученик, брат Мариус. Я поручил ему о многом тебе рассказать. Можешь задавать ему любые вопросы. Он с радостью попытается объяснить интересующие тебя вещи.

отец Илларион».

Прочтение этой записки привело Майка в неподдельный восторг. На душе сразу стало легко, а лицо украсила искренняя улыбка. Он был счастлив прочесть слова, написанные рукой спасителя. Также он радовался скорой встрече с еще одним человеком из этого мира. Это, по всей видимости, также монах Антильского монастыря и ученик Иллариона. Вот только чему нынче обучают в имперских монастырях?..

Раненный потянулся к кувшину с травяным отваром. От него исходил ни с чем не сравнимый и поистине бодрящий аромат. Гость из прошлого с огромным желанием вцепился в теплый сосуд и, прижав его к губам, стал жадно глотать ароматный напиток, и капли просачивались, текли по губам, подбородку и перевязанной шее. Испив целебного напитка, Майк ощутил невероятный прилив бодрости и сил. Получив порцию истинного удовольствия, он поставил кувшин на место и тут же заприметил карту, оставленную монахом. Майк незамедлительно взял в руки огромный лист бумаги, и с горячим любопытством принялся изучать империю, куда забросило его могущественное время.

Удивительная карта поражала собой. Неведомая империя будущего была так искусно изображена на бумажной поверхности, что местность будто оживала пред очарованным взором. Каждая долина и ущелье, каждый холм, речушка или крупный город – все воплощалось в мельчайших деталях, погружая гостя из прошлого в нарисованный мир будущего.

Итак, империя Сиенсэль представляет собой обширные территории, скромно расположившиеся посреди вековых природных преград. Всю северную границу земного государства окаймляют бесчисленные Каррольские горы, уходящие еще дальше на север, за пределы нарисованной карты. Реки, леса и многочисленные долины на севере неизменно подпирают собой снежные вершины, коим нет конца. Южная же граница Сиенсэля навеки покрыта песчаным брегом, куда с силой низвергаются огромные волны бушующего Басмийского моря. Запад империи также омывается бескрайними водными просторами. Там раскинулось невероятное по своим размерам Западное море, умеренное и спокойное, в отличие от своего южного соседа. И наконец далекий восток безнадежно погряз в черных, как сама ночь, лесах и топких непроходимых болотах, и потому четкой границы на востоке Сиенсэль не имеет.

Удивительная страна будущего состоит из трех больших провинций: Селения, Аурелия и Морфия, отделенных друг от друга двумя широкими речными границами. Столица империи расположена в самом ее сердце, в месте, где небольшая река разбивается на два одинаковых по размерам притока. Таким образом, город этот стоит на трех берегах и носит гордое имя Мелита. Одновременно Мелита является центром обширной провинции, именуемой Аурелия. Столичная провинция расположилась посередине, крепко охваченная с двух сторон своими соседками. Так, на западе, отделенные от Аурелии извилистой рекой Лиотемой, раскинулись по меньшей мере удивительные земли. Одетые в нежно-зеленые леса и лужайки и покрытые сетью кристально-голубых рек и озер, они казались живым и нетронутым уголком природы, обителью всего самого прекрасного в этом мире. Края эти именовались Селенией, и неизвестный художник-картограф гениально передал на бумаге их неповторимую красоту.

Однако же остановимся на Лиотеме – широкой водной артерии Сиенсэля, отделяющей Селению от столичной Аурелии. Извилистая, словно змея, она плавно разрезала живописные западные равнины и, казалось, живо блестела бесконечным небесным отражением. Каждый солнечный отблеск, каждый блик на изумрудной воде был безупречно передан на удивительной карте. Лиотема плодородна и имеет множество притоков, разбросанных по всей западной империи. К слову, крупнейший из них – Малая Лиотема – и омывает своими водами столицу, делая ее городом на трех берегах.

Полная противоположность сказочной Лиотемы – широчайший и, судя по всему, глубоководный Морфис, омывающий Аурелию с востока и отделяющий ее от третьей провинции Сиенсэля – Морфии. Морфис берет свое начало далеко на севере, в Каррольских горах, в месте, не представленном на этой карте. Почти прямой темно-синей линией он, словно шрам, разрезает восточные земли, откалывая от империи огромную часть суши, и далеко на юго-востоке впадает в Басмийское море. Странная река не имеет ни единого притока, как не имеет и светлых красочных пятен у своих берегов.

Как поразительно рознятся две естественные границы по обеим сторонам Аурелии, так необъяснимо отличаются друг от друга и земли, лежащие за ними. В отличие от прекрасной Селении, крупнейшая провинция империи по имени Морфия, раскинувшаяся на глухом востоке, мрачна и бесплодна. Если территории к западу от Морфиса размещают на себе хоть какие-то поселения и отображены на огромной карте сравнительно четко, то за рекой – сущая тьма. С первого взгляда сложно определить, то ли темные леса покрывают дальневосточные земли, то ли непроходимые болота, а может и нечто иное. Но одно было ясно совершенно точно: эти земли мертвы. Похоже, не зря провинция Морфия носит такое имя. Весьма любопытно, не сюда ли Майка забросило время, когда, слабый и изнеможенный, он едва не лишился жизни? Город на территории провинции всего один. Но он огромен. Он, без сомнения, крупнейший в империи, больше самой столицы. И именуется он Дока. Далеко-далеко на юго-востоке, вдали от своих собратьев, на берегу Морфиса-реки стоит этот город, словно нечто живое посреди неживого, и потухшим взором огибает мертвые просторы, лежащие на противоположной стороне. Интересно, как живется людям в этом странном уголке империи?..

Такова удивительная страна, куда забросило Майка могущественное время. И гость из прошлого словно пронесся над ее бескрайними землями на крыльях, дарованных ему неизвестным художником. Однако чудесная карта все же не сумела открыть нам всех территорий этого мира, лишь намекнув, что Сиенсэль не одинок. Как помнит читатель, с юга и запада империя омывается морями. Так вот, между ними гордо расположился невысокий горный хребет. Горы эти носят имя Андагарские и отделяют от империи некие земли, уходящие на юго-запад, за пределы бумажного листа, подобно тому, как в Нашем мире Пиренейскими вершинами от материка отделяется одноименный полуостров. Эти земли именуются Басмийским царством и, судя по всему, не входят в состав империи.

Внимательно рассматривая карту империи, Майк заприметил маленький черный крестик и тут же вспомнил слова из записки монаха. На севере Сиенсэля, в протяженных Каррольских горах, у истоков реки Антиль располагается одноименный монастырь. Именно сюда забросила его судьба, и когда-нибудь именно из этого места он начнет свои путешествия в новые земли. Не оказался обделенным вниманием наблюдателя и город Нартэль – именно тот, куда накануне отправился его спаситель, монах Илларион. Город этот располагался у восточной границы Аурелии, омываемый бездонными водами Морфиса, и крепкие его стены будто бы хранили в себе многие фрагменты прошлого, и таили, словно непрочитанная летопись.

Майк с интересом погружал свой взгляд в карту империи, после чего отводил его от большого листа бумаги и забывался в раздумьях, пока за дверью не послышались шаги. Когда раненный понял, что кто-то направляется к его комнате, он уставился на один из узоров на двери и застыл в одном положении. Вскоре ручка повернулась, и в помещение вошел тот, кого, очевидно, Майк и ожидал. Сомнения полностью развеялись, когда вошедший сказал:

– Доброго утро! Ты, я вижу, успел прочесть записку, оставленную отцом Илларионом. – Он выдержал паузу и, дождавшись, когда раненный кивнет, продолжил: – Я брат Мариус, монах Антильского монастыря и ученик того, благодаря кому ты оказался здесь.

– Меня зовут Майк, – сразу промолвил тот. – Знакомо ли тебе это имя? Обыденно ли встретить его в вашем мире или же оно уникально?

– Всякое из имен уникально, – спокойно ответил монах. – Ведь именно его, внимая голосу сердца, избрал родитель…

– Однако же к чему я об именах, – вдруг опомнился гость из прошлого, – ведь мне необходимо знать совсем иное… – и глаза его вспыхнули искрой.

– Погоди, – поспешил остановить его брат Мариус. – Сперва я должен исполнить поручение учителя и сообщить тебе нечто важное.

– Как скажешь, – покорно проговорил Майк. – Но учти: после этого ты будешь засыпан моими вопросами. Устоишь ли ты под этим напором?

Монах вяло улыбнулся, после чего подошел к собеседнику, присел на стул, стоящий подле широкой кровати, и наконец заговорил:

– Итак, Майк, о том, что ты пришел сюда из прошлого, в империи знают лишь три человека: ты сам, отец Илларион и я, его ученик. К тому же, по всей видимости, даже я не должен был знать об этом. Я полагаю, мой учитель сообщил мне это лишь потому, что сам был вынужден отлучиться из монастыря, не успев сказать тебе то, что скажу сейчас я.

– Но почему же?

– Дело в том, что эта «тайна» и в будущем должна оставаться только между тремя людьми. И никто более не должен знать об этом, по крайней мере, пока. Только не спрашивай меня о причинах нашего молчания, мне не ведом ответ. Просто знай, что этого желает отец Илларион. Он очень мудрый человек, и, возможно, мы не в силах этого понять.

Майк задумался, глядя на своего собеседника, после чего промолвил:

– Я не знаю о вашем мире практически ничего. Мне не ведомо, что может последовать за тем или иным моим действием или словом. Поэтому я считаю, что если отец Илларион счел нужным скрывать мое прошлое от других людей, то на это есть причины. Возможно, они действительно лежат за гранью моего понимания, но я готов довериться этому человеку. Я обязан ему жизнью и потому буду следовать его воле!

– Я рад, что ты правильно меня понял, – улыбнулся брат Мариус. – Какими бы ни были эти причины, я уверен: учитель преследует благие цели! – Он сделал короткую паузу и улыбнулся еще шире. – Поздравляю! Отныне ты гражданин империи Сиенсэль… частично потерявший память.

Брат Мариус был еще молод. Вероятно, ему вот-вот стукнуло двадцать пять. Можно сказать, что внешне двое собеседников выглядели ровесниками, хотя и очевидно, что Майк был старше. Монах, как и его учитель, был облачен в темно-серую рясу, и кончики темно-каштановых волос касались спущенного капюшона. Губы его держались строго, будто не привыкли часто улыбаться, глаза казались не по возрасту усталыми. Лицо брата Мариуса не имело выразительных, запоминающихся черт, и если бы в этот миг монаха смешали с толпой других темноволосых священнослужителей, Майку пришлось бы постараться, чтобы отыскать его. А вот голос собеседника имел шанс запомниться раненному надолго. Он был мягким и приятным, и Майк готов был с удовольствием слушать все, что донесется из уст этого человека.

Не желая нудных предисловий и ожидания, Майк, терпеливо выслушав монаха, приступил к познанию нового, неизведанного и безумно любопытного. Первым делом с живым огнем интереса в глазах он без промедления поинтересовался о том, что уже долгое время не давало ему покоя. Поначалу он откровенно боялся затрагивать в беседе этот вопрос, дабы не показаться глупым в глазах собеседника. Но первое чувство все же взяло верх, и Майк, собравшись с мыслями, наконец осторожно промолвил:

– Скажи, может ли в вашем мире предмет, который падает вниз и спустя мгновение должен неминуемо встретиться с полом, вдруг оказаться на столе, в безопасном для себя месте?

Монах улыбнулся.

– Так ты о кружке! – воскликнул он. – Отец Илларион успел рассказать мне, как увеличились твои глаза в тот момент. Да, такое возможно.

– Каким образом? – недоумевал Майк.

– С помощью магии, – спокойно ответил брат Мариус. – Мой учитель, находясь на расстоянии, заставил глиняную кружку вернуться на прежнее место. Сделать это не так сложно, и я не понимаю твоего удивления. Не хочешь ли ты сказать, что магия тебе неизвестна?

– Вообще-то, известна, – ответил до крайности удивленный Майк. – Но в Нашем мире подобные вещи считались мифом, и я никогда не видел человека, владеющего магией.

– Правда? Странно…

– Странно?! – подумав, переспросил Майк. – Если для тебя это странно, то почему я до сих пор не видел от тебя никаких колдовских штучек? Почему ты открыл эту дверь своей рукой, если мог на расстоянии заставить ручку повернуться? Почему ты оказался в этой комнате с помощью своих ног, а не, скажем, открыв портал где-нибудь в другом конце монастыря? Ведь это также возможно в вашем мире?

Монах задумался, и его собеседнику показалось, что тот с трудом сдерживает улыбку.

– Вообще-то, такое возможно, – наконец, сказал брат Мариус, – да только зачем это нужно? Зачем мне открывать эту дверь с помощью заклинания, если я могу подойти и собственной рукой повернуть ручку. Магия не предназначена для утех, ее используют лишь при необходимости и для самообороны. К тому же, поверь, ты потратишь гораздо меньше сил, открыв эту дверь сам, нежели при помощи магического заклинания, – последовала короткая пауза, в которой монах слегка изменил выражение своего лица. – Что же касается порталов… – он изобразил на лице легкую озадаченность, – то их могут открывать разве что опытные маги, и мне в практике еще не доводилось наблюдать подобное собственными глазами. Магии нужно учиться. Месяцы и даже годы упорных тренировок нужны для того, чтобы в совершенстве овладеть действительно мощным заклинанием.

– Скажи, может ли каждый научиться использовать магию?

– Люди как правило рождаются без способности к магии. Правда, есть исключения. И те из новорожденных, в ком замечают искру магической энергии, обычно в будущем становятся сильными колдунами. Но таких людей единицы, а магов у нас в империи хватает. Как писал один известный книготворец, «в Сиенсэле магией могут владеть все: от императоров до бродячих артистов». Так что при желании и упорстве в учении магией может овладеть каждый.

– Даже я? – с блеском в глазах спросил Майк.

– Посмотрим… – задумчиво ответил монах.

Магия… От нового мира можно было ожидать всего, но такая новость не на шутку удивила Майка. Весьма любопытно узнать, что испытывает человек после произношения магического заклинания. Это просто невероятно! Куда он попал, не в сказку ли? Выходит, детские мечты из далекого прошлого могут осуществиться здесь, в новом мире? Теперь Майк больше всего на свете желал научиться хоть чему-нибудь, почувствовать себя настоящим магом, пусть и с самым простым для этого мира заклинанием. Однако брат Мариус всем своим видом показывал, что внезапно разгоревшиеся намерения следует отложить. Майк еще слишком слаб, и впереди у него лежат долгие дни восстановления. Все, что ему было сейчас по силам, – это предаваться увлекательным беседам с новым другом.

И вот наконец наступил тот трепетный момент, когда оба собеседника осознали, что гостю из прошлого так и не открылось главное. Майк замер. Более всего на свете он желал услышать из уст монаха содержательный рассказ о прошлом. Чаша терпения переполнялась. Он видел готовность брата Мариуса поведать ему то, что отныне безвозвратно вселится в его сознание. Совсем скоро монастырская комната наполнится речью, которая откроет Майку многое или не скажет ничего. Невозможно предугадать эмоции и чувства, с какими гость из прошлого будет проживать нынешний день после волнительной беседы. Что это за Четвертая эпоха? Когда она началась? Что происходило в трех предыдущих? Майка интересовало все!

Не желая и не рискуя испытывать терпение своего слушателя, брат Мариус наконец заговорил.

– Итак, сперва обратимся к летоисчислению, – начал он. – История всего человечества делится на значительные временные промежутки, называемые эпохами. Начало новой эпохи всегда знаменуется каким-либо важным событием. Поэтому летоисчисление в каждой из них принято начинать с нуля, чтобы мир сильнее почувствовал, что началась новая жизнь.

– Умно…

– Таким образом, летоисчисление в империи Сиенсэль ведется следующим образом: сначала день, затем месяц, после чего год и, наконец, эпоха. Для примера возьмем сегодняшнюю дату: 8-й день месяца Антилопы 563-го года Четвертой эпохи. Тебе это понятно?

– Да. Систему вашего летоисчисления я прекрасно понял и даже запомнил сегодняшнюю дату. Мне непонятно другое: что значит «месяц Антилопы»? Это название ни о чем мне не говорит. Я не могу определить, какая, например, сейчас пора года.

– Месяц Антилопы – первый месяц осени, а всего в году двенадцать месяцев и четыре поры года.

Майк искренне улыбнулся, услышав наконец из уст монаха что-то родное.

– Это мне известно, – сказал он и проследил за улыбкой на лице собеседника. – Но почему ваши месяцы носят названия животных?

– Не только животных, – возразил брат Мариус. – Месяцам дали имена небесные созвездия, каждое из которых покровительствует над землей в определенный период года. Месяца имеют следующие названия: весенние – Пастуха, Лучника, Единорога; летние – Жабы, Гепарда, Рыбака; осенние – Антилопы, Хаоса и Стража; зимние – Паука, Шелкопряда и Кабана. Год в Сиенсэле начинается с 1-го дня месяца Пастуха, то есть с первого дня весны.

– Весны? – удивился Майк. – Странно. А почему же не с 1-го дня месяца… – тут он задумался, пытаясь вспомнить нынешнее название знакомого ему января… – Шелкопряда?

– Шелкопряда? – в ответ удивился брат Мариус. – Но как же можно начинать год с месяца Шелкопряда, если в эту пору все вокруг в снегах, природа во снах. Это, согласись, не подобает началу новой жизни. Весна – вот истинное возрождение Земли и именно то время, когда нам следует начинать новый год. Таковы законы природы.

– Хм. Возможно, ты и прав… – согласился раненный. – Что ж, перейдем к следующему вопросу?

– Пожалуй.

Монах снова притих, готовясь к долгой речи. Майк нетерпеливо ждал, уставившись на своего рассказчика, а легкая дрожь в его теле безустанно напоминала о том, что над маленькой комнатой пролетают решающие мгновения.

– Итак, основными историческими источниками в империи Сиенсэль являются летописи, – начал ученик. – Наиболее известная из них – Первая Сиенсэльская летопись, написанная еще во Вторую эпоху. События в ней начинаются с объединения земель в междуречье Морфиса и Лиотемы и основанием древнейшего сиенсэльского города Нартэль. Все это произошло после того, как людям удалось избавиться от гнета одной цивилизации, называвшей себя ваалами. Эти существа – назовем их так – были внешне похожи на нас с тобой, но вместе с тем имели существенные отличия. Таковыми являлись: небывало высокий рост и крепкое телосложение, красный цвет кожи и демонические черты лица. Ваалы долгое время повелевали над людьми, имели свое государство и правителя – короля Айтара. Это единственная известная нам доколумбовая цивилизация…

– Доколумбовая?! – не на шутку удивился Майк.

– Именно. Человека, объединившего земли между двумя великими сиенсэлискими реками, звали Эмфилио Колумб. Это был мужественный и отважный человек, знаменитый полководец, организатор великого восстания людей и победитель ваалов.

Раненный выдохнул весь воздух из своих легких и жестом предложил собеседнику продолжить свой рассказ.

– Теперь обратимся к эпохам. Первая эпоха, получившая название Доколумбовая, не имеет точной даты своего начала. Принято считать, что она началась с создания самой Земли Тремя Божествами и охватывает огромнейший период времени, во много раз превосходящий всю летописную историю Сиенсэля. Иначе говоря, в эту громадную эпоху происходило все, чтобыло до восстания Эмфилио Колумба. Люди жили племенами под властью ваалов. Однако есть предположение – и ты тому неопровержимое доказательство, – что так было не всегда и что людская цивилизация существовала с давнейших времен. Считается, что ваалов породила не Земля, они явились сюда из другого мира или из самого ада, чтобы поработить человечество. А на территорию современного Сиенсэля они пришли с восточной стороны. До сих пор неизвестно, что там, на востоке, за топкими болотами и непроходимыми лесами. Но уже много столетий за Морфисом хоть и непроглядно, но тихо.

Раненный взял карту империи и удостоверился, что Морфис – та самая темноводная река на востоке Сиенсэля, земли за которой отображены в загадочных темных и расплывчатых тонах.

– Перейдем к эпохе Второй, получившей название эпоха Колумбов. В 1-м году Эмфилио Колумб собрал людской народ, одержал первую победу над хорошо вооруженными ваалами и основал укрепление на берегу Морфиса, оттеснив своих врагов на юг и юго-восток. Первый людской город получил имя Нартэль. Освобожденные люди, до того ковавшие оружие и доспехи своим угнетателям, стали умело делать это и для своих воинов. Очень скоро у аурелов – так называл себя этот народ – образовалась сильная и хорошо оснащенная армия. Период со 2 по 10 годы характеризуется непрерывными сражениями армии Колумба с ваалами. Молодой полководец – на момент восстания ему было всего пятнадцать лет – в основном добивался побед, освобождая все новые племена аурелов. Ваалы отошли далеко на юго-восток, к устью реки Морфис, где находилась их столица – город Занкас.

Однако для армии Колумба все шло гладко лишь до определенного момента. Как известно, Айтар, король ваалов, обладал огромной силой. Узнав о восстании людей, он рассвирепел и пустил в бой своих устрашающих воинов, наделив их разрушительными способностями. Ваалы двинулись в северном направлении, одерживая победу за победой. В 12-м году они захватили и разрушили Нартэль, отбросив аурелов далеко на север, к реке Антиль. Силы Колумбовой армии истощались, бойцов становилось все меньше, и полководец был вынужден отступить и укрыться в горах. Войска противника в несколько раз превосходили в численности измученную сражениями армию аурелов. Шансы на победу у людей были чрезвычайно малы. И когда враг был близок, Эмфилио Колумб прилюдно обратился к богам. Он стоял на возвышенности с протянутыми к небу руками и просил благословения на решающую битву, ибо ни один из его бойцов не желал сдаваться злым ваалам. Воины ахнули, когда ладони полководца слабо засветились. Колумб некоторое время неподвижно стоял с поднятыми вверх руками, после чего повернулся к реке. В тот же миг поверхность реки Антиль засияла слабым божественным светом, и великий полководец произнес свою знаменитую фразу, обратившись к народу: «Пейте, мои воины! Мы будем сражаться во имя Трех Божеств!» Сорвавшись с небес, на его ладонь опустился легкий нежно-алый лепесток прекрасной розы, знак богов и символ бесстрашия перед угнетателями. Люди принялись пить кристальную речную воду, а Колумб публично пообещал после победы над врагом возвести на той возвышенности величайший из монастырей…

– И мы сейчас находимся в том самом Антильском монастыре? – с интересом спросил Майк.

– Да, но об этом позже. Так вот, армия Колумба поверила в свои силы и в решающей битве близ реки Антиль нанесла сокрушительное поражение жестоким ваалам. Вскоре аурелы вновь двинулись на юг, одерживая победу за победой. Не прошло и года со дня великой битвы у реки Антиль, как воодушевленные богами люди отвоевали Нартэль и основали там столицу. Ваалы немного поутихли, лишь время от времени совершая небольшие набеги на Аурелию (именно так стало называться государство Колумба со столицей в городе Нартэль).

Затишье в войне предоставило Колумбу бесценное время для раздумий, составления стратегии и основательной подготовки армии для похода на столицу ваалийского государства. Вскоре разведчики доложили, что войска противника разбили большой лагерь на озере Сид, что к юго-западу от Нартэля. И Колумб решил направить основные силы именно туда. Таким образом, пока большое войско аурелов продвигалось на юг, лицом к лицу встречая силы Айтара, еще большее войско, возглавляемое лично Эмфилио Колумбом, направлялось к озеру Сид…

Майк внимательно слушал захватывающий рассказ о героических деяниях потомков жителей Сиенсэля, бросая взоры то на карту империи, то на увлеченного своим повествованием монаха. А брат Мариус продолжал:

– …В 19-м году Второй эпохи состоялась знаменитая битва на озере Сид. Армия Колумба нежданно напала на огромное войско ваалов, готовившихся к походу на Нартэль. Воинов Айтара было вдвое больше, чем нападающих аурелов. Но свою роль сыграли эффект неожиданности и, безусловно, талант великого полководца. В итоге армия Колумба праздновала победу в самой масштабной битве всей войны. Собираясь немедленно двинуться на подмогу своим, Колумб с приятным удивлением узнал, что его войска уже подходят к Занкасу, столице государства ваалов. Направившись к городу, где восседал сам Айтар, великий полководец думал о том, что человека, возглавившего тот поход, нужно серьезно поощрить. Этим человеком был Марк Сиенсэль – полководец и хороший друг Колумба. Но последний остолбенел, когда гонец сообщил ему, что Марк погиб при осаде Занкаса. Озлобленный на Айтара, Колумб решительно направил свою армию на столицу ваалийского государства с одной лишь мыслью: отомстить за смерть друга. Когда аурелы во главе с Колумбом подошли к Занкасу, войска уверенно удерживали свои позиции, осадив город Айтара. Объединившись, силы Эмфилио Колумба без труда прорвали оборону столицы ваалов, и правитель Аурелии один на один сразился со злобным королем. Схватка была долгой и напряженной. Колумб победил. Оставшиеся ваалы бежали за Морфис, и на том долгая и кровопролитная война завершилась в самом начале 20-го года Второй эпохи.

После долгожданной победы над злейшими врагами, долгие годы угнетавшими людской народ, Эмфилио Колумб принялся строить империю. Он присоединил к Аурелии новые освобожденные от ваалов территории, добавил к ним захваченные южные вражеские земли аж до самого устья реки Морфис и назвал свою империю Сиенсэль, в честь погибшего друга. Это был не менее талантливый полководец, чем сам Колумб, мужественный и отважный человек, прошедший вместе с ним все этапы этой великой войны. И я считаю, вся империя должна гордиться своим именем, ибо мы получили его от истинного героя.

Майк молча кивал головой, приняв сострадательный вид, но в глазах его горело восхищение подвигами великих предков современного человечества.

– Все люди из присоединенных племен стали полноправными гражданами империи, – продолжал монах, – а Эмфилио Колумб в 21-м году был провозглашен императором. На тот момент ему было тридцать шесть лет. Империю Сиенсэль разделили на две большие провинции: Аурелия со столицей в городе Нартэль и Морфия с центром в Доке, построенной на развалинах Занкаса – древней ваалийской столицы. До наших дней из построек краснокожих сохранилась лишь высокая и черная, словно уголь, башня, где восседал сам Айтар. Как и обещал Колумб, у истоков реки Антиль был построен монастырь, где ты сейчас и находишься. Строительство монастыря завершилось в 23-м году Второй эпохи, и он является старейшим из всех известных монастырей Трех Божеств.

– А как же провинция Селения? – спросил Майк, указывая на «зеленые» западные земли на карте империи, о которых брат Мариус не упоминал в своем рассказе.

– Сложно объяснить, почему западной границей империи еще долгое время оставалась река Лиотема. Имперцы не стали проникать в неизведанные земли. Возможно, это объяснялось тем, что оттуда просто никто не нападал. Вместо этого Колумб занялся освоением территорий за Морфисом. Он был недоволен тем, что столица большой империи расположена на самом ее краю и организовал несколько походов за великую реку. В итоге через десяток лет восточная граница империи Сиенсэль отодвинулась на несколько десятков километров. Но это все, что смогли сделать имперцы. На освоенной территории было основано лишь несколько поселений, поскольку для строительства городов земли эти были крайне непригодны из-за густых лесов. А дальше люди попросту не пошли, увидев, что там все намного хуже: непроходимые леса смешивались с топкими болотами. И все же Колумб был доволен расширением своей империи. – Монах остановился и глубоко вздохнул. – Вот и все, что было наиболее важным во времена правления первого императора. В заключение нужно сказать, что Эмфилио Колумб умер в 71-ом году Второй эпохи в возрасте 86 лет. Его похоронили в гробнице у храма Трех Божеств в Нартэле.

Тишина повисла над полумраком монастырского помещения. Брат Мариус опустил голову, и густые темно-каштановые волосы укрыли его очи. Раненный не отводил пристального взгляда от своего собеседника, ожидая продолжения его речи. Но из уст монаха не доносилось больше ни звука, и Майк опустил глаза. Оба предались размышлениям. Брат Мариус задумчиво уставился на деревянный пол, будто видел в нем нечто большее, чем просто отесанное дерево, а взор Майка упал на карту империи, в случайную ее точку. Этой точкой оказалась неведомая область по ту сторону глубокой реки Морфис. Все мысли стали куда-то исчезать, казалось, будто глаза не в силах оторваться от темно-расплывчатых красок таинственных земель. На миг раненный позабыл обо всем, что находится вокруг, его взор приковался к разрисованному листу бумаги. Возникло ощущение, будто карта оживает. Майку даже показалось, будто он слышит глухой шум листвы и почему-то пугающий. Зрачки увеличились. В памяти стали рисоваться ужасные эпизоды первой ночи… и раненный резко перевел взгляд в сторону, судорожно выдохнув. Заметив реакцию оторвавшегося от своих мыслей монаха, Майк, решив забыть о странном чувстве, мгновением ранее посетившем его, спокойно поинтересовался:

– И что же было дальше?

– Об этом ты узнаешь позже, – ответил монах. – Думаю, на сегодня довольно. У тебя будет достаточно времени обдумать услышанное. А в будущем ты еще многое узнаешь. Сейчас же ты должен поправляться и восстанавливать свои силы, а меня зовет служба. Отдыхай, скоро мы снова увидимся, – брат Мариус встал и направился к двери. – Да хранит тебя Вертима!

Таким вышел разговор двух молодых людей, которые встретились нынешним утром в маленькой монастырской комнате под тусклым светом догорающих свечей. И хотя эта беседа должна была стать испытанием для обоих, поскольку здесь сошлись люди с различным представлением о жизни и пониманием ее, к их крайнему удивлению, этого вовсе не ощутилось. А если некое испытание все же имело место во взаимопонимании сегодняшних собеседников, то они по праву могут гордиться тем, что с легкостью его преодолели.

Майк еще долго лежал в постели, погруженный в раздумья, а на глубоком синем потолке рисовались таинственные картины героических сражений прошлого. История этого мира так же загадочна, как и все в нем. И Майк, похоже, единственный человек в Сиенсэле, для кого эти невероятные подвиги не прошлое, а далекое будущее. По крайней мере, он видел в потолке явно не деяния предков… а потомков ли?.. Могло ли наше человечество спустя века породить людей, владеющих магией? Или дело тут не в генах? Может, некая внешняя сила наделила нашу планету сверхъестественной энергией? А заодно эта неведомая сила могла принести с собой и страшных существ, зовущихся ваалами. А иначе сложно объяснить, откуда взялись краснокожие враги Эмфилио Колумба.

Но все это лишь пустые догадки, вертящиеся в голове Майка, которые, впрочем, были единственным способом скоротать время. Не считая сна…

IV

Мчались секунды, спокойно шли минуты, медленно плелись часы, тянув за собой невыносимо долгие дни. Майк заметно шел на поправку, его силы восстанавливались под действием чудесного травяного отвара. Боль в шее наконец отступила, и теперь он мог свободно двигать головой во все стороны. Более того, он наконец-то расстался со своей постелью, и теперь ничто не могло приковать его к надоевшей мягкой перине. Майк подолгу расхаживал по своей маленькой комнате, не решаясь, однако, выйти за ее пределы. И хотя сильнейшее желание влекло его туда, в неизвестный мир, он даже не смотрел в сторону двери и не позволял себе поддаться искушению. Оставалось ждать своего полного выздоровления, и тогда, несомненно, ему будет предложено покинуть временный приют.

Кроме долгой ходьбы по комнате в глубокой задумчивости, Майк коротал часы, изучая предоставленную ему карту империи. С интересом рассчитав время, которое необходимо отцу Иллариону, чтобы посетить Нартэль (в записке монах указал, что на это ему потребуется неделя), Майк определил приблизительное расстояние от монастыря до древнейшего города Сиенсэля. Пользуясь этим условным отрезком, он рассчитал расстояние и до других городов. Из всего этого вышло следующее: если предположить, что Илларион отправился в Нартэль пешком, то империя получается не такой уж и огромной, хотя, конечно, и не малой для исследователя из иного мира. Если, допустим, монах пробыл в городе ровно сутки, затратив на дорогу по трое суток туда и обратно, то средняя протяженность империи с севера на юг составляет примерно десять суток пешего пути. С запада на восток – в полтора раза больше. И это, разумеется, с учетом ночных привалов условного путника. И хотя такие расчеты пока ничем не подтверждались, Майк был доволен тем, что получил некое представление о размерах империи, окружающей Антильский монастырь.