Жар-Птица, или Сказки баюна Барса бесплатное чтение

Первая глава

…По ночному небу метеором неслось странное существо. Грохотал гром, полыхали молнии, стеной падал с неба проливной дождь, но это существо бесстрашно летело, не замечая ничего на своем пути. Волосы взлохмачены, лицо прикрыто косынкой, к груди прижат сверток, который слабо попискивал. Существо то поднималось выше, внимательно оглядывая окрестности (его универсальное зрение всегда видело все, при любых погодных обстоятельствах), то спускалось ниже, так же внимательно рассматривая каждый дом.

Внизу расстилался небольшой провинциальный город Пензя, Мокшанийского подданства. Но ни думская ратуша, ни казначейский дом, ни тем более церковь, да и прочие общественные заведения, существо не интересовали. Оно искало дома, обыкновенные жилища, правда, трущобы бедняков его не привлекали. Оно вглядывалось в богатые дома, и не просто богатые, а такие, где недавно родились дети. Купеческие или аристократические.

Наконец, существо выбрало нужный дом. Такой удачи оно само не ожидало. А то уж хотело лететь в другой город, седьмой по счету. И ни в одном из пяти предыдущих существо не отыскало нужных условий. Этот же дом подходил идеально. Во-первых, это был аристократический дом, где жил сам городской голова, не абы кто. Во-вторых, его жена недавно родила дочь, их только вчера привезли из акушерской лечебницы. В-третьих, это были добрые люди – почти самое главное условие. Выбор идеален! Существо напрямик полетело к дому, но в эйфории не сразу сообразило, что летит над церковью. Чертыхнулось, споткнувшись о невидимую преграду; пришлось облетать. Но это были уже мелочи.

Вот и дом городского головы. Охранник у ограды дремлет, но он ничего не заметит: он может увидеть обыкновенных людей, но не это существо. Зрение обычного человека не разглядит и его тени… Незваный гость опустился у порога за оградой и на пару секунд, поправляя косынку, приоткрыл лицо. И если бы кто-то в этот момент находился рядом, то разглядел бы женщину с очень привлекательными чертами лица, которые, однако, портила на редкость злая усмешка. Женщина едва слышно пробормотала:

– Ну вот, мой кукушоночек, ты теперь должен пожить и выжить отсюда всех. Но не бойся, твоя мама Лилиана еще к тебе вернется… И тогда ты будешь хозяйкой этого города – для начала. А потом и всей страны.

Женщина ровно шесть раз постучала в дверь и моментально растаяла в ночи.

– Кого в такую непогоду карачурт принес?! – прокряхтел привратник, удивляясь про себя: как неведомый гость мог пройти мимо охраны, открыть многочисленные засовы… И обомлел, увидев на крыльце пищащий пакет.

– Вот это гость! Господин Михей!

Хозяева – отец семейства городской голова Михей и его жена Степанида – выбежали на крик привратника и были также немало удивлены подкидышу. Они совершенно не ожидали даже стука в дверь, ведь прежде надо было преодолеть пост охраны. Или высоченную железную ограду с так тесно прижатыми друг к другу остроконечными прутьями, что палец невозможно между ними просунуть, не то что пролезть. Привратник (а звали его Никифор) решил, что это охранник дал маху. Однако тот божился всеми святыми – мимо него не прошмыгнула даже мышь. Никифор бы не поверил, но его насторожило странное обстоятельство: дождь еще не успел смыть следы, тем более что крыльцо было под навесом, и неведомый гость должен был оставить какие-нибудь следы. Никифор и обнаружил их, но только в одном месте, как будто гость сразу оказался перед их крыльцом, а потом так же сразу испарился. Как нищенка подбросила ребенка, осталось загадкой. (В том, что это нищенка, никто не сомневался: кто ж еще на такое способен. Не могла же подбросить ребенка женщина из княжеского дома).

Ребенка распеленали и обнаружили, что это девочка. Нашли ее вполне милой и здоровой. На пеленках прочитали странные знаки: Л – L – Λ – ל – נ. И еще несколько малопонятных букв. Их смог разобрать только сам Михей, учившийся в юности в академии.

– Может, ее так зовут? Может, она дочка заморцев? – предположила Степанида.

– Это написание одной и той же буквы, только в разных алфавитах: наша буква «люди», тридевятьземельская эль, хеллинская лямбда, арабская лам, хитрованская ламед.

– Вот и назовем ее Лолой, так звали мою тридевятьземельскую подругу, – решила Степанида. Михей возражать не стал. То, что ребенок остается в их семье, было делом как бы само собой разумеющимся.

…Девочка росла своенравной и капризной. Михей и Степанида всплескивали руками: дитя растет жестокое и бессердечное! Лола все время норовила сделать Татьяне – а так звали родную дочь – какую-нибудь гадость. То кипятком вроде бы невзначай ошпарит (та еле успеет увернуться), то также вроде бы случайно толкнет с берега в реку, когда никто не видит, а то накляузничает родителям то, чего и в помине не было. За глаза (а порой, когда выводила из терпения, и в глаза) ее звали Лола-кукушонок, отчего подкидыш злился еще больше.

Приемные родители не делали разницы между родной и приемной дочерью: напротив, неродную дочь, чтобы она и намеком не догадалась, что она неродная, баловали больше. Первая конфетка ей; если у родителей нечетное количество яблок, Лоле доставалось на одно больше. Самое дорогое и лучшее платье – ей. Дошло до того, что настоящая дочь Татьяна однажды устроила истерику родителям: я вам неродная! Еле-еле успокоили. И тем не менее, несмотря на такую избалованность (а может, и благодаря ей), Лола не переставала ненавидеть свою сестру, считая, что именно ей, Лоле, должно доставаться самое лучшее. Но такая самоуверенность сыграла с Лолой злую шутку: достигнув совершеннолетия, она думала, что ей жизнь сама на блюдечке будет подносить подарки. Но на деле получилось иначе.

Однажды Михей как провинциальный городской голова был приглашен со всей семьей на Всемокшанийский светский бал, на котором, само собой, Мокшанийский кесарь должен был присутствовать со своей семьей – женой и сыном Константином, который достиг «возраста жениха» и должен был выбрать себе невесту из лучших красавиц кесаревства. Лола с ходу решила: кесаревич мой! И когда объявили белый танец, ринулась к нему со всех ног. Но Константин, танцуя с одной сестрой, косил глазами в сторону другой. Лола же на этом балу не давала кесаревичу прохода, решив, что охмурила его навеки. Представьте ее изумление, когда Константин прислал сватов, чтобы сосватать… Татьяну. Лола возненавидела сестру еще больше, а заодно и ее будущего мужа. Все домашние, напротив, от мала до велика, вздохнули с облегчением: Татьяна уходила из отчего дома в мужнин, следовательно, Лола будет ее меньше видеть и досаждать. А там, Адонай даст, сварливая сестра сама выйдет за кого-нибудь замуж. Татьяна жила ожиданием свадьбы и считала дни до счастливой даты.

Но не тут-то было. Лола решила во что бы то ни стало свести счеты со своей сводной сестрой. Строила планы мести – но ни один из них ей не нравился. Или они были труднодостижимы, или очень мелки. А хотелось большой и красивой мести, чтобы на всю жизнь. Однако ничего не придумывалось.

Но вот однажды на улице к Лоле подошла женщина в черном и схватила за руку.

– Отойди от меня прочь, нищенка, не видишь, кто перед тобой! – закричала Лола. Но нищенка показала на край своего рукава, где были вышиты те самые знаки, что и на пеленках Лолы, и пробормотала:

– Видишь эти буквы?

– Да, такие были на моих пеленках.

– Иди за мной! – велела черная гадалка. Так звали в городе эту женщину за то, что она держала свой астрологический салон и предсказывала людям и городу разные бедствия, которые сбывались тютелька в тютельку: неурожаи, ураганы, эпидемии и прочие «прелести». Хорошие новости она не пророчила, только плохие – поэтому и звалась «черной гадалкой».

Она привела Лолу в свою каморку, увешанную разными диковинными травами. На очаге большой котёл пыхал густым дымом, и воняло непереносимым смрадом какое-то зелье. (Лола заткнула нос, а старухе хоть бы хны). Само собой, на столе чаша в виде черепа.

Гостья ожидала увидеть в коморке и черную кошку, как у всех уважающих себя ведьм. Или на крайний случай черную ворону. Однако вместо кошки и вороны старуха держала черного, словно сажа, полухорька-полукрысу, который вольготно развалился на кресле-качалке. Заметив Лолу, хорек-крыса подмигнул, как ей показалось, левым глазом:

– Приветствую твое существованье, о прекрасная Лола!

Девушка не успела ничего сообразить, как гадалка осадила хамоватого зверька:

– Помолчи, Сатир! – и объяснила: – Это мой верный слуга.

Черная гадалка махнула своим покрывалом и… тут же оказалась не сморщенной и скрюченной годами старухой, а статной красивой женщиной лет сорока в вечернем аристократическом платье. И они находились не в каморке, а в прекрасной мраморной зале. На ломберном столике вместо черепа – золотая чаша с фруктами, бутылка хорошего виноградного вина. Рядом – мягкие кресла. Вместо дымящей печи с котлом – вполне уютный камин. Вместо смрада запахло благовониями. А полухорек-полукрыса тут же обернулся карликом в дымчатой накидке, он качался в кресле-качалке и курил гаванскую сигару.

– Займись делом! – прикрикнула на него госпожа, но избалованный слуга и ухом не повел. Он лениво, нехотя приподнялся с кресла, потом бухнулся в него снова:

– Знать бы еще каким?

– Кто вы? Где я? – удивилась гостья.

– Я – Лилиана, княгиня Подгорного царства, а ты моя дочь – Лола. А это наш с тобой замок.

– Я – ваша дочь?! – никак не могла опомниться Лола.

– Да! Мы, наконец, нашли друг друга, и это хороший знак. А мой слуга Сатир – твой будущий напарник. Будете работать в паре.

– Чести не имею, но к вам, госпожа, со всем уважением, – расшаркался карлик. – Так как насчет дела, если напарница появилась?

– Сгинь! Дело ему подавай. Дядя Ваня недоделанный! Всему свое время. Напарницу обучить еще надо. Сгинь, кому говорят! – карлик недовольно поднялся с места, чтобы удалиться, но ведьма остановила его: – Подожди, есть дело! Иди к сенатору Федосею – говорят, он завистливый, посмотри на него, может, сгодиться для чего.

– Другое дело, – расплылся в ехидной улыбочке слуга, стряхнул пепел с сигары в пепельницу-череп и… как сквозь землю провалился, словно и не было его.

А ведьма обратилась к дочери:

– Скажи, чего ты хочешь больше всего на свете. Я тотчас это исполню!

– Больше всего на свете я хочу отомстить своей сестре Татьяне.

– Я сведу ее в могилу в три дня.

– Нет, для нее это будет очень легко. Я хочу, чтобы она жила, но жила в нищете и болезнях, а ее муж – кесаревич Константин – ничем не мог помочь ей. Чтоб у них никогда не было детей. Чтобы их жизнь была долгой и мучительной. Чтобы я могла в любой день подойти и позлорадствовать над ее несчастьями.

– О! Моя кровь! – Лилиане понравилось желание дочери. – Будет проще, если ты сама будешь насылать на нее несчастья.

– А разве это возможно?

– Приходи ко мне каждый вечер после захода солнца. Я научу тебя многим интересным штучкам. А пока возьми вот этот порошок и подсыпь в бокал своей сестрице, – усмехнулась черная гадалка, протянув своей дочери мешочек с каким-то порошком.

На свадьбе Лола совершенно неожиданно для всех решила произнести тост за счастье своей сводной сестры и незаметно подменила бокалы, подсунув Татьяне отраву. Как на грех, этот бокал по рассеянности взяла жена первого сенатора Мокшании Федосея Марта. Пришлось подменять второй раз. И Татьяна, и Марта выпили отраву и к вечеру занемогли обе. Позвали лучших лекарей. И оказалось, что болезнь излечима, но даёт нехорошие последствия: у Татьяны и Марты никогда не будет детей.

Татьяна переехала жить к мужу в столицу Мокшании город Мокошь. Навещать родные места желанием не горела. К себе приглашала чуть ли не каждую неделю – родителей, но не сестру. Зная это, Лола сама навязывалась в гости. Встречали ее холодно и под всяким благовидным предлогом старались поскорее выдворить вон. А та, зная о болезни сестры, все колола ей глаза: «А что ребеночка не ждешь? Пора бы уж». Татьяна не терялась с ответом: «Так в твои года замуж тоже пора». Сводная сестра в ответ хитро ухмылялась: «Погоди – это только начало…»

Вторая глава

Мокшанийский кесарь Константин и его жена кесарица Татьяна жили-поживали да добра наживали, потому что добрые были люди. И все было бы хорошо, да вот не было у них детей. Как только ни просили они Адоная: и в монастыри к старцам и старицам паломничали, и перед иконами часами поклоны били, в церкви каждый уголок знали. Многие болезни мимоходом излечили, но деток не намолили. Много богаделен и приютов открыли для сирот, стариков и увечных, не сосчитать. Уж совсем они было смирились со своей судьбиной, когда кесарица решила совершить, одевшись простолюдинкой, последнее паломничество к Святому Пайгармскому источнику. Если уж и в этот раз ничего не получится – то так тому и быть.

За версту от источника, когда Татьяна и два ее телохранителя переправлялись через реку по небольшому мостику, они стали свидетелями неприятного зрелища: на той стороне какой-то дико взлохмаченный и злой мужик нещадно хлестал по лицу девочку-подростка. Кесарица нахмурила брови, не любила она, когда вот так запросто колотят смертным боем детей. Телохранители поняли все правильно, ринулись на выручку и остановили верзилу.

– За что ты ее бьешь?

– Она воровка! Она украла у меня кошелек! И хотела убежать! – орал с каким-то надрывным сипом мужик, телосложению которого мог бы позавидовать цирковой силач.

– Неправда! – закричала девочка. – Мой отец еще год назад дал тебе денег в долг, а ты не хотел отдавать. Мой отец болеет, ему нужны деньги на лекарства!

– Она лжет, евино семя! Я ее знать не знаю! – доказывал свою правоту мужик.

– Неправда, – плакала девочка, – ты наш сосед. И зовут тебя Борис Епифанович.

– Это правда? – поглядела в глаза мужику кесарица.

– А кто ты такая, чтобы дознаваться?! Может, кесарица? – усмехнулся мужик. – А я староста села. Поняла? Староста!

Телохранители сделали было угрожающий жест, чтобы указать мужику его место, но Татьяна остановила их движением руки.

– Сколько он должен твоему отцу? – спросила она девочку.

– Сто гривен.

– Ого, да на эти деньги можно целую конюшню купить, – ахнула кесарица (она немного преувеличивала, но такие деньги для селян действительно были немалые). – Зачем же вы дали ему в долг?

– Мой отец купец. Он всегда давал деньги Борису Епифановичу, прежде тот всегда отдавал. Борис Епифанович играет в карточных домах и делает ставки в петушиных боях. Он задолжал большую сумму, пришел к нам, стал божиться, что отдаст через месяц. Отец пожалел его. А потом… потом отец тяжело заболел. Мы почти разорились. Ведь у нас есть еще и Яшка, мой младший брат. Отцу нужны дорогие лекарства. А этот… – девочка кивнула в сторону соседа, – только и делает, что ходит по карточным домам да петушиным боям, денег не отдает.

– Она лжет, евино семя, ишь какую сказку придумала, чтоб в кутузку не садиться! – орал мужик.

– А что: пойдем в кутузку, там разберутся, должники и воры там не в чести в равной степени, – предложила кесарица.

– Не докажете, я никакой расписки не писал! – ляпнул староста и прикусил язык, поняв, что сморозил глупость.

– Ага, значит, все-таки деньги в долг брал?! – кесарице стало все ясно. Она обратилась к девочке: – Как тебя зовут?

– Ольга.

– Отдай ему его кошелек! С него тебе все равно прибытка не будет!

Девочка с неохотой протянула кошель соседу. Тот жадно, словно боялся, что кесарица передумает, схватил кошелек обеими руками.

– Возьми вот этот кошель, Ольга! Он лучше, с вензелем! – кесарица достала из сумки свое портмоне с кесарским вензелем и протянула его девочке: – Тут хватит и на лекарства, и на твоего младшего братика.

– Спасибо, госпожа, – девочка явно не ожидала такой развязки, но от подарка не отказалась.

– Да не за что, – улыбнулась Татьяна, а потом повернулась к одному из телохранителей: – Не забудь, Георгий, надо сменить старосту села Пайгарм. Слишком жаден. Запиши себе где-нибудь.

– Будет сделано, кесарица, – ответствовал тот.

И мужик, и девочка открыли рты от удивления. Вот уж чего не ожидали они, так это встретить в своей глуши саму кесарицу! А та поспешила дальше, оставив их стоять в изумленном оцепенении. Федор Епифанович, только кесарица скрылась из виду, подлетел коршуном к девочке, пытаясь отобрать портмоне, но только дотронулся до него, как тут же его рука повисла сухой плетью.

– Ведьма! – закричал он на девочку и со всех ног кинулся прочь. А девочка вертела в руках кошелек, совершенно не понимая, что произошло.

Чуть погодя, у источника Татьяна повстречала благообразную бабушку, которая навзрыд плакала:

– Богатая госпожа, дай мне, пожалуйста, хотя бы одну монетку, хотя бы медную… Я должна нашему старосте деньги, а он грозится, если не отдам, упечь меня в долговую яму. На старости лет в тюрьму садиться – позор-то какой!

– Этот хлюст и здесь напортачил! – ахнула Татьяна. – Зачем же вы у него денег взаймы просите, если он из-за гроша удавится?!

– А куда деваться? У меня муж помер, а денег схоронить нет. Мы люди бедные, на черный день даже не осталось ничего. Вот и пришлось просить старосту, а он деньги только в рост дает. У меня была денежка на долг, а под процент-то не хватило. Вот и хожу собираю, кто чем поможет. Лучше б Адонай меня прибрал к себе.

Татьяна хлопнула себя по карманам – вот ведь, кошель-то девочке отдала. Тогда она сняла с руки перстень, подаренный мужем в день свадьбы, и протянула бабушке:

– Денег у меня нет, бабушка, вот перстень есть. Продай его, здесь не только на долг этому старосте, но и на безбедную старость хватит.

Старушка поклонилась, стала вертеть перстень в руках, и вдруг мягко ухватила Татьяну за локоть:

– О чем молишь – сбудется.

– Кто вы? – кесарица с удивлением смотрела, как на ее глазах старица становится прекрасной статной молодой женщиной.

– Я – помощница Адоная, фея Эйлина. Адонай испытывал тебя, Он боялся, что твоя доброта непрочна и вызвана только личной бедой. Господь любит доброту бескорыстную. Если хочешь – я стану крестной матерью твоего будущего сына.

– Моего будущего сына?! – пришел черед удивляться кесарице. Теперь она была в роли той девочки-подростка, которую облагодетельствовала пять минут назад. – Да я об этом и мечтать не смела!

Эйлина вернула перстень Татьяне:

– Никогда не дари подаренное – нехорошо это.

Ольга ну никак не ожидала встречи с самой кесарицей. На самом деле, отчаявшись вернуть долг, она неудачно пыталась стащить злополучный кошелек, но, на ее счастье, поблизости оказалась кесарица Татьяна. Эти деньги пришлись очень кстати. Теперь их семья раздаст все долги, да еще про запас останется. Отец выздоровеет. А черный человек не возьмет за долги ее брата Яшку. Она прибежала домой вприпрыжку:

– Мама, тятя, у нас есть деньги, много денег!

Ответом было молчание. В доме стояла странная тишина. Или даже разлитая по всем углам и стенам пустота. Как будто люди покинули этот дом навсегда. Но почему «как будто»? Заподозрив неладное, девочка поспешила за околицу и там увидела родителей. Отец полуобнимал плачущую мать. Ольга все без слов поняла: пришел тот крысеныш и за долги взял с собой ее младшего братика Яшку, всего малость не хватило, чтобы спасти брата.

– Мама, тятя, у нас есть деньги! – повторила она тише и скорее по инерции.

– К чему они сейчас? Поздно, дочка, – пробормотал отец и сам заплакал. Это была цена его ошибки, допущенной семь лет назад.

Третья глава

Началось все с того, что купец Трифон поехал за товаром в далекую Тридевятьземелию, где не ведают мокшанийского языка, зато товаров дешевых полно, на любой вкус, выбирай – не хочу. Немного задержался в пути. И когда уже был почти у дома, в Пензинском краю, ограбили его разбойники. Пензинский край недаром считается краем обманщиков и разбойников, за что его и прозвали древние мородины «Пензя» (пути нет), а всех местных жителей полупрезрительно – пензюками. И ведь можно было обойти-объехать, так нет, Трифон понадеялся на авось. Вроде и охрана у его обоза была, а получилось – как и не было ее. Разбежалась охрана, и самого чуть пензюки-разбойники не прирезали. Оказавшись в чащобе без единой монеты в кармане, купец горько заплакал. Дома его ждали жена и маленькая дочка, кредиторы требовали отдачи долгов. Он рассчитывал расплатиться с ними товаром, однако человек предполагает, а Адонай располагает. Вышел купец к какой-то мельнице и нанялся в батраки к мельнику, чтоб хотя бы плату взять мукой, а потом ее продать. Почти месяц проработал у него. Но мельник был пензюк, и, следовательно, тоже обманщик и плут. Обманул, заплатил только за неделю работы. А когда Трифон стал возмущаться, хозяин велел своим двум дюжим сыновьям выгнать его взашей.

Совсем отчаялся купец от таких жизненных передряг. Сел на берегу реки и подумал вслух: «Жизнь всегда дает выбор: утопиться или повеситься?! Эх, да я бы сейчас все на свете отдал за то, чтобы вернуть свое богатство. Отдам хоть Адонаю, хоть карачурту». В этот момент он почувствовал, что на него кто-то пристально и неотрывно смотрит. Обернулся – и увидел странное существо: полухорька-полукрысу.

– Ну, что уставилось, глупое животное? – купец еще не сообразил, кто перед ним.

– Да вот, смотрю на умного человека и думаю: если он такой умный, то почему такой бедный?! – неожиданно на чистейшем мокшанийском языке произнесло странное существо.

– Ты… разговариваешь… – остолбенел от такого поворота купец.

– А почему бы мне не разговаривать?! Ты же разговариваешь, и никого это не удивляет, – хмыкнуло существо.

– Но я же человек, а ты… животное.

– Сам ты животное – прямоходящее и говорящее, – не уступал зверь, волчком обернулся вокруг своей оси и в один миг превратился в маленького и очень некрасивого человечка, одетого в дымчатый плащ. – Будем знакомы: Сатир.

– Кто ты?

– Кто я? Я и сам не знаю. Я один из тех, кто хочет одно, а творит совершенно другое, или как там сказал один алеманский поэт. В цитатах я не силен, – голос у Сатира неожиданно сорвался, перейдя с тенора почти на детский фальцет. С ним всегда такое бывало, когда он «начинал» работу с потенциальным «блюдом».

– Ну, и какое благо ты можешь мне сделать?

– Богатство тебе верну, которое у тебя украли пензинские воры. Ведь украли, я прав?

– Откуда ты знаешь? Ты чародей?

– Вроде того…

– И как же ты вернешь мне мои товары? Неужели пробудишь в ворах совесть, и они принесут мне мое добро да еще и извинятся?! – усмехнулся купец, не веря в подобное чудо.

– Нет, зачем же. Что с возу упало, то не вернуть. У меня есть более радикальное средство: неразменный кошель. А по-умному – неразменное портмоне.

– Чего?

– Чего-чего! Народные сказки читать надо! Дам тебе кошелек, в котором деньги никогда не будут переводиться. Причем не только наши, но и заморские: там, фрязинская лира или тридевятьземельская евра, – человечек щелкнул пальцами и на его ладони возник как бы сам собой кошель-портмоне. В золотисто-серебряных бусинах, с изображением чертика с кредиткой в руках, одетого в красную маечку с белой поперечной полосой, на этой полосе в ромбе буковка «С» (то бишь – Сатир). – Только за это…

– Я должен продать свою бессмертную душу? – купец боязливо поежился.

– Ну, зачем же сразу душу?! – усмехнулся Сатир (подумал про себя: «Есть более интересные варианты»). – За это ты отдашь мне то, чего не знаешь, что есть в твоем доме.

– Всего-то? – улыбнулся Трифон. – Я в своем доме все знаю. Я в своем доме хозяин.

– Ну-ну, мы это еще посмотрим. По рукам?

– По рукам! – согласился купец, Сатир отдал кошель и исчез. Трифон даже не успел спросить, как обращаться с этой волшебной вещью. Впрочем, уже в ближайшем городе под смешным названием Неровный Чат он опробовал приобретение: зашел в трактир, где сытно пообедал. Отдал все имеющиеся в кошельке деньги. Вышел из забегаловки, открыл кошель и был приятно удивлен: там опять лежали деньги. Та же сумма, даже больше. Причем отдельно местные деньги и отдельно, в конвертике – заморская валюта: евра, талеры, марки, даже червонец хитрованских шекелей. Тут Трифон сообразил: как повезло! Хотел сразу закупить товара, однако передумал – а зачем, собственно, ему этот товар, если в кошеле деньги все равно не переводятся?

И только вернувшись домой, узнал, что совершил непоправимую ошибку, погнавшись за длинной и легкой гривной. Оказалось, что пока его не было, жена Людмила родила сына Яшку. И понял Трифон: это именно то, что требовал у него взамен Сатир.

Нечистый дух пришел к нему на следующий же день. Купец испугался и стал умолять Сатира не забирать сына. Он готов был отдать и кошель, и даже выплачивать неустойку за нарушение договора. Только не отдавать сына.

– Уговор дороже денег! – Сатир уже не выглядел тем обаяшкой, что при первой встрече, в его интонациях сквозила жесткость. Но все-таки он поддался на уговоры: – Хорошо, ты отдашь кошель, но в течение семи лет ежегодно будешь выплачивать неустойку. Тысячу мокшанийских гривен, тысячу заморских талеров и тысячу алеманских марок. И это наш последний уговор. Не выполнишь – пеняй на себя.

Купец покорно вернул кошель и шесть лет честно платил неустойку. Экономил на всем, но договор выполнял. Может быть, все и уладилось бы, но Трифон внезапно тяжело заболел. Это привело к упадку его дел. Во-вторых, он пал жертвой собственной доброты, дав взаймы большую сумму соседу Борису Епифановичу, в дым проигравшемуся в карточном доме. Если бы сосед вернул деньги, все бы уладилось. Но тот, увидев, что у Трифона дела пошли под гору, и не подумал отдавать. В назначенный срок, который истекал сегодня ровно в полдень, Сатир пришел требовать долг. Не получив требуемого, в половине первого злой дух похитил сына Яшку.

Трифон, Людмила и их дочь Ольга стояли втроем на околице и плакали, когда мимо проходила старица:

– Люди добрые, помогите, чем можете. Я схоронила мужа вдолги, а староста, супостат, просит вернуть долг раньше времени. Иначе, говорит, засажу тебя, старуха, в долговую кутузку.

– Берите, – Трифон отдал старухе кошелек кесарицы: зачем ему деньги, если сына больше нет.

Старица открыла его, взяла одну монетку, остальное вернула, сказав неожиданное:

– Ах, Трифон, Трифон, ты ошибся дважды: когда на мельнице договорился с самим чертом, а второй раз, когда не стал просить Божьей помощи, передоговорившись опять с чертом. Ведь именно он подстроил, чтобы ты разорился и не смог выплатить неустойку.

– Откуда вы знаете?

– Мы, Странники, многое знаем. Но не бойтесь. Сын ваш вернется и даже спасется, если…

– Если?.. – хором воскликнули все трое.

– Если не повторит ошибки отца. Если будет договариваться с карачуртом – погибнет, и жизнь потеряет, и душу свою бессмертную вместе с нею.

Четвертая глава

Беда бездетности мучила и семью первого сенатора мокшанийского кесаревства Федосея. А все из-за того, что на свадьбе кесаревича молодая жена сенатора Марта нечаянно отхлебнула из бокала Татьяны. Три года и три месяца жили они в браке, а деток так и не нажили. Молили-молили – не намолили, и устали молить, отчаялись. В конце концов, Марта махнула на все рукой: «Что без толку лоб перед иконой расшибать: все равно не намолим, Вседержитель равнодушен к бедам людей».

Однако Федосей не опускал рук: от слуг узнал, что в городской гадальной лавке промышляет предсказаниями и чародейством «черная гадалка». Что предскажет – все сбывается. Сплетничали: она занималась не только гаданиями, но и целительством. Федосей и Марта решили попытать счастья, оделись простолюдинами, пошли к ней на прием.

Выстояли длиннющую очередь. Гадалка жила в ветхой, с первого взгляда, лачуге-развалюхе. Но внутри было чему удивиться. С одной стороны – закопченное помещение, нещадно дымящееся варево над огнем, мебель древнее антикварной раз в сто. С другой – золоченая чаша на крепком дубовом столике, на руке у гадалки – ветхой на вид старушенции – перстень с алмазом. И вот таких странностей – пруд пруди. Первый сенатор аж устал их подмечать. На левом плече у гадалки сидела чистенькая остромордая жаба, которая внимательно следила за всеми движениями хозяйки. На правом, положив морду на грудь хозяйки, дремал чернильного цвета полухорек-полукрыса. Время от времени он поднимал голову, лениво обмахивал себя хвостом, сонно оглядывал гостей, и тут же вновь погружался в дремоту.

Марта нехотя, боязливо (а вдруг небеса рухнут на землю?) подала гадалке руку. Старая ведьма усмехнулась:

– А ведь вы не те, за кого себя выдаете. Вы птицы большого полета. Ну-ка, Лолочка, покажи, чему ты научилась: кто это? – обратилась ведьма к жабе. Та в ответ на чистейшем мокшанийском языке проквакала:

– Это Марта, жена первого сенатора нашего кесаревства, а это и сам первый сенатор Федосей, или как его еще называют в народе – Федосей-Бедосей. Я угадала?

– Верно, злые языки меня так и зовут, – усмехнулся Федосей. – Народ не любит меня. Налоги собираю, и никому спуску не даю.

– Знать, не все могут власти, коль нужда заставила тебя прийти ко мне, – старуха была спокойна, а вот гости очень волновались. У Марты дрожали руки, а первый сенатор обливался потом. Он почему-то очень боялся этой женщины. Очень.

– И это верно, – отвечал он. И они с женой поделились с ведьмой своим несчастьем.

– Ну что ж, беда сия не есть велика, – рассмеялась ведьма и протянула просителям небольшую баночку, на вид гуталиновую: – Вот, возьмите это снадобье – это волшебная мазь. Намажьте себе лоб, запястья рук и живот. Не забудьте снять нательные кресты и не надевать их, пока жена не понесет.

Марта осторожно взяла баночку и спрятала в карман. Первый сенатор вынул кошель, чтобы расплатиться, но Лилиана жестом остановила его:

– Мне не нужен этот металл. Мне нужна другая оплата.

– Какая? – Федосей внутренне задрожал, представляя, что может захотеть ведьма: заставит немедленно подписывать договор о продаже их с женой бессмертных душ. Кровью. Марта тоже это почувствовала и вцепилась в мужнин локоть так, что Федосей чуть не вскрикнул от боли.

– Не бойтесь, ничего невыполнимого я не прошу. Марта, да отпусти локоть своего мужа, а то он умрет от боли, – усмехнулась черная гадалка. – Я прошу об одолжении: я хочу быть названной матерью вашего будущего дитяти.

– Всего лишь?!

За рождение наследника первый сенатор был готов заплатить гораздо большую цену. У него сразу отлегло от сердца – вернее, от кошелька.

– Не перепутайте: не крестной, а названной матерью! – уточнила старуха.

Сенаторская пара возвращалась домой в приподнятом настроении. Перед своим домом неожиданно наткнулись на убогую нищенку, опиравшуюся на костыль.

– Добрый человек, подай монетку, я схоронила сына, надо теперь отдать долг. Если не отдам долг, то меня упекут в долговую яму.

– Пошла прочь, старая дура, нечего брать в долг у кого попало, – усмехнулся сенатор, оттолкнув старушку. Марта брезгливо поморщилась, хотя эта нищенка выглядела гораздо опрятнее «черной гадалки». И даже протерла носовым платком свой манжет, за которой ухватилась было старушка.

– Этих бродяг развелось уж очень много. Убеди сенат и кесаря принять закон о запрете нахождения в столице всяких попрошаек, – зашептала жена мужу на ухо.

– Пожалуй, ты права, – согласился муж.

А фея Эйлина, а это была она, только грустно покачала головой вслед уходящей чете – так жалеют недалеких людей, которые не слушают ничьих советов о предстоящей опасности и упрямо хотят попасть в беду.

Дома сенаторская пара, не откладывая дело в долгий ящик, выполнила все гадалкины предписания слово в слово, намазав себе лоб, запястья рук и живот этим «эликсиром». Чуть было не забыли снять с себя нательные кресты, но Марта вовремя вспомнила, и это условие также было соблюдено.

Лилиана не обманула: через три дня Марта понесла. И в положенный срок родила мальчика, которого нарекли именем Лютослав. Так захотела Лилиана.

Счастливые родители, к изумлению родственников, позвали в крестные матери какую-то пришлую, малознакомую и полунищую старуху, имени которой сами толком не знали. Черная гадалка пришла на торжество все с теми же домашними питомцами на плечах – умной говорящей жабой и полусонным полухорьком-полукрысой. Но если жаба во время праздника сидела у Лилианы под локтем и ела из отдельно поставленной ей миски, то хорек ожил и бегал под столами, путаясь в ногах у гостей и пугая их до полусмерти. Гости чертыхались, но терпели – все же это домашний зверек самой Черной гадалки! Один из слуг хотел было пнуть нахала, но зверь так на него посмотрел, что слуга не только потерял желание драться, но даже от страха уронил блюдо с яствами. Новорожденным, в отличие от жабы, крысеныш интересовался мало – так, взглянул мельком. И практически ничего не ел, только принюхивался и бормотал чуть слышно себе под нос непонятные слова, будто на ромашке гадал: «Этот мой! Этот не мой! Не мой! Мой!»

Черная гадалка сидела по правую сторону от родителей и все торжество держала ребенка на руках. Если ребенок просыпался и начинал капризничать, жаба обмахивала новорожденного лапками, и он тут же успокаивался и засыпал.

– Что вы хотите для своего сына, или наоборот, не хотите, чтобы он с чем-то сталкивался? – поинтересовалась названная мать сначала у Марты.

Та, подумав минуту, попросила:

– Хочу, чтобы мой сын никогда не знал болезней и нищеты, – сама она происходила из небогатой семьи и знала цену всякому лиху.

– Так и будет! А что попросит отец?

– Хочу, чтобы мой сын стал выше меня, но не по росту, а по должности. Хочу, чтобы не он был при ком-то, как я при кесаре, а он сам стал кесарем, и чтобы люди были при нем, всегда, всю его жизнь, – то ли в шутку, то ли всерьез пожелал первый сенатор.

– Так и будет! – усмехнулась черная гадалка. Еще накануне она всю ночь варила какую-то чародейскую смесь в своем ведьмином котле, а наутро налила три пузырька: один – нескончаемого богатства, другой – необоримой власти, третий – прижизненной славы. Приготовила из остатков и еще один пузырек, смешав туда капельки первых трех и получив смесь хвастовства, гордыни и жадности.

И надо же было случиться такому совпадению, что всего тремя днями позже кесарица Татьяна тоже подарила мужу сына, которого нарекли Семеном. Как и предсказывала Эйлина, это произошло меньше чем через год после Пайгармского хождения кесарицы.

Эйлина прибыла на крестины в очаровательном снежно-белом платье настоящей феи с длинным шлейфом, края которого держали два пажа лет по семи. На семейном торжестве она спросила у кесарской четы:

– Что вы хотите для своего сына?

– Да у него все есть: зачем желать того, что есть? Он сын богатых родителей, наследник кесарской власти, которая принесет в будущем почет и славу. Поэтому хочу, чтобы он стал настоящим мужчиной: мудрым, как Соломон, отважным, как Ричард Львиное Сердце, и благородным, как рыцарь Тристан – ныне это такая редкость.

– А я хочу, чтобы он вырос добрым и порядочным человеком. Что еще нужно матери?! Чтобы родители могли гордиться своим сыном, а не краснеть перед людьми за его дела. Чтобы деньги не превратили его в жадного ростовщика, чтобы люди любили его за его дела, а не за чины и богатства, чтобы власть не сгубила – власть портит людей, – пожелала Татьяна.

– Что ж, я, по-твоему, порченый? – обиделся Константин.

– Ты лишь исключение, подтверждающее правило, – улыбнулась в ответ жена.

– Как скажете, – рассмеялась Эйлина. Она загодя приготовила свой подарок, и только обрадовалась, когда мечты родителей совпали с ее замыслом. Она подарила кесарскому сыну дивную смесь: три капельки мудрости царя Соломона, три капельки доброты святого Николая Чудотворца-Угодника и три капельки отваги великого Георгия Победоносца. А от себя добавила по капельке оптимизма, чувства юмора и осторожности.

Пятая глава

Черный, как смоль, хорек неспешно трусил по закоулкам столицы Эрзинского княжества города Эрзини. А если быть точным – по задворкам княжеского дома. Слева мелькнула мышеловка с засохшим прошлогодним сыром: видно, мыши знали о ней еще от прабабушек своих прабабушек, и не трогали. «Бесплатный сыр», – хмыкнул хорек и пробежал мимо. Время от времени он поднимал кверху нос и что-то вынюхивал: «Он должен быть здесь, мой вкусный деликатес!» Наконец хищник остановился у красивой резной двери, украшенной изображениями причудливых зверушек.

Еще раз принюхался и довольно повёл мордой: «Ага, подлостью пахнет – не иначе как чья-то душа гниет». Хорек стал искать лаз и довольно быстро нашел его. По другую сторону он обернулся уже не хорьком, а маленьким получеловечком-полукозлом. Но на самом-то деле это был не хорек, и даже не колдун, это был Падальщик, тот самый слуга черной гадалки Лилианы – Сатир. Человек-карлик с козлиными ногами и бородкой под Мефистофеля, немного прихрамывающим то на одну, то на другую ногу. Внешний вид его был мерзок и ужасен, поэтому, чтобы не пугать людей (а ему надо было именно не пугать, а наоборот – привлечь), он надевал небольшой туманный плащ, который хоть и не мог закрыть полностью его безобразного тела, но в глазах собеседников размывал детали. Но чаще всего Падальщик принимал образ какого-нибудь зверя и под этой личиной выслеживал добычу-душу. И только непосредственно перед трапезой он являл добыче свой истинный облик.

Больше всего на свете это существо любило пожирать человеческие души, словно какой-нибудь тридевятьземельский гурман – лягушачьи лапки. Причем он любил не просто души, а с запашком – прогнившие до основания от злобы, ненависти и греха. Просто душа его не интересовала. Более того, от светлой и чистой души его воротило, как от самого ядовитой отравы. За это Сатира и прозвали Падальщиком. Аппетит у него был, будто у проглота. Он вечно рыскал по белу свету в поисках «мертвых» душ. Этой еды хватало, но особым его увлечением было не просто найти «мертвую», окончательно готовую к употреблению душу. Он старался найти душу лишь слегка подгнившую, чтобы самолично довести ее до кондиции. Проще говоря, любил не просто жрать души, но и готовить их, как готовит какое-нибудь мясное азу повар-профессионал. Он получал удовольствие от самого процесса.

Запах гниющей души привлек его и в этот раз. В чисто убранной комнате он увидел молодого человека, который вертел в руках нож. И тут же, будто в голову ему пришла какая-то мысль, остервенело воткнул его в деревянный стол – да так, что стоявшая на столе ваза с фруктами чуть не слетела на пол. Какой колоритный запах почуял Падальщик! Коктейль из ненависти, зависти и жадности. Он посмотрел внимательно на человека и через минуту знал про него почти все. Эта душа еще не готова к окончательной трапезе. Но это и к лучшему: надо еще немного подождать и поварить. Добавить специй – предательства, зависти, жадности. Добавить, как масла, побольше подлых поступков (кашу маслом не испортишь), обвалять в муке жестокости. Словом, требовалось вмешательство опытного кулинара – а то кто его знает, возьмет и станет исправляться. Начнёшь есть – и отравишься. И не поешь, и заразишься ещё какой-нибудь хронической болезнью вроде совести (вовек не вылечишься!), и аппетит потеряешь…

Перед Сатиром сидел и мучился злобой молодой эрзинский князь Денис. А злобился он на всех: на своих нерасторопных лакеев, на более, как ему казалось, удачливого брата Михаила, на братову жену Марию, а особенно на отца. Месяц назад отец умер, и Денис как старший сын стал полноправным эрзинским князем. Казалось бы, живи и радуйся, но Дениса грызла страшная зависть к младшему брату Михаилу. Отец говорил, ничуть не стесняясь старшего сына, что младший более рассудителен, более умен и даже шутил, что по разуму старший – Михаил, а не Денис. Старшего это задевало. Но настоящая ненависть возникла, когда девушка, которую он любил – Мария – предпочла ему младшего брата. Но ведь именно Денис первым увидел ее, и именно он на свою голову познакомил ее с Михаилом… Они год как женаты, и недавно у них родился сын Мировлад. А чем Михаил лучше? Ведь внешностью Адонай не обидел старшего брата: породистый, статный, красивый, другая девушка бы почла за честь стать его женой. Но не Мария. Михаил тоже не урод, но все равно и росточком поменьше и в плечах поуже… Дениса съедала ненависть.

– Митька, Митька, карачурт тебя дери! – позвал он слугу.

Тот послушно вышел из прихожей.

– Вина, а лучше водки. И чем больше, тем лучше!

Слуга молча кивнул и ушел исполнять приказ хозяина.

Через три дня князь Михаил вместе со своим семейством должен отправиться в свой родовой удел Сосово, который достался ему по завещанию отца, и во владение которым он должен был вступить. Оставаться в Эрзини он не горел ни малейшим желанием. Терпеть не мог придворных интриг, хотел жить скромно, по-семейному, да и подальше от своего брата, с которым окончательно испортились отношения. Братья поругались из-за Марии. Прошло семь лет – а ссора как будто вчера произошла.

Почему-то именно этот отъезд брата, который должен был успокоить, вызывал раздражение и даже ненависть у Дениса. Он князь, однако толку от этого никакого. «Все женщины княжества будут твоими», – смеялся отец. Все, кроме той, которую он любит. Денис залпом выпил стакан водки, занюхав бутербродом с сыром и копченым салом.

«Пора», – решил Сатир и юркнул под стол, прикрыв себя туманным пледом, чтобы не испугать жертву.

– Подай, мил человек, убогому на пропитание, – заканючил он.

– Пшел прочь, урод! Митька, Митька! Это ты, сукин сын, впустил ко мне нищего? – заорал Денис.

– Подай, мил человек, а я тебе подам княгиню Марию в жены, – вкрадчиво зашептал Падальщик.

– Чего? И каким это манером? – вытянулось лицо у Дениса.

– Самым что ни есть обыкновенным – убей брата, а я помогу.

– Ты в своем уме? – Денис чуть не упал со стула.

– А зачем мне чужой ум? Разумеется, в своем, – весело ответил ничуть не смущенный таким ответом Падальщик.

– Ваша водка! – их разговор прервал слуга, принеся на подносе графин водки и стакан. – Я никого не пускал, ваше княжество.

Митька оценивающе посмотрел на хозяина: вроде еще не так сильно пьян, чтобы видеть привидения. Слуга совершенно не понимал, в чем причина княжеского гнева. Впрочем, за всю свою жизнь он привык к капризам хозяина и не удивлялся его причудам. И услышал:

– Иди прочь! Мне показалось.

Заинтересованный предложением Падальщика, Денис изменил решение. Митька послушался, ругая про себя переменчивого хозяина, а старший сын меж тем спросил гостя:

– Кто ты?

– Я – тот, кто вечно хочет глупостей, но делает все по уму, прошу пардону за неточность цитаты, – усмехнулся Падальщик. – Но если хочешь знать мое имя – изволь, я – Сатир.