Если полюбишь проклятье бесплатное чтение

Как вышло, что мы приспособились видеть только теневую сторону мира?

Клара Гудзик

…Он вел чудесную игру со слишком многими невероятностями, чтобы мы чем-либо рисковали, следуя за Ним дальше, до конца.

Пьер Тейяр де Шарден

1

Замок пылал.

Струились из окон-бойниц узкие полоски красного огня, крыши швыряли в вечернее небо снопы искр, трескался раскаленный камень. В тесные разломы стен ловко карабкались белокурые воины в украшенных медной чешуей доспехах и шлемах. Безнадежным было сопротивление жалкой горстки защитников замка – они падали один за другим, со стрелами в груди, проколотые длинными тяжелыми копьями, посеченные мечами. Отбивались молча, с отчужденными, почти равнодушными лицами. Впереди визжали, звенели, грохотали толпы врагов, а позади безмолвно и мрачно возвышалась еще уцелевшая самая большая и крепкая башня крепости.

За каменными укреплениями этой башни, в полумраке большого овального зала, колдовала над раскаленной жертвенником черноволосая женщина в темном платье с сияющими драгоценными украшениями, свисавшими с пояса. Торопливо шептала заклинания, разводила и скрещивала руки над лимонно-желтым пламенем. От жара бриллианты текли с ее браслетов тяжелыми каплями, испарялись росой, но руки словно и не ощущали прикосновений огня – змеились, сплетались и расходились – нежные, белые, с длинными тонкими пальцами и блестящими ноготками.

В желтом огне кипела и пенилась янтарная капля, разбухала, насыщаясь тайной силой, росла – уже с орешек, – приобретала форму правильного шарика, вращалась, подчиняясь движениям опытных рук волшебницы. И никогда не смогли бы воины полудикого степняка Стратомира ворваться в ее замок, если бы не привел их сюда темноволосый человек с хищным профилем коршуна, маг и чародей, зловеще тускневший на возвышении перед крепостью. В черном одеянии, на вороном коне, окруженный устрашающим пурпуром: сзади – вечернее зарево, впереди – шипящие вспышки пожара. Крутил непокрытой головой, черкая по плечам прядями длинных волос, и казалось, что нет у его лица другой стороны, только кровожадный профиль с крупным горбатым носом.

– Кила! – бросил он коротко и движением головы подозвал парня из небольшой группки, ждавшей его за холмом. Одетые в черное, эти люди напоминали стаю воронов, издали спокойно прислушивающихся к шуму битвы.

Кила соскочил с коня и стремительно взбежал на холм.

– Поезжай-ка к Стратомиру и скажи, чтобы кончал рубить всех подряд. Остальных легко взять и живыми, – колдун говорил, не глядя на парня – наблюдал за густыми клубами дыма над крепостью. – Понял?

– Да.

– Возьми факел.

Кила крутнулся на месте и стремглав побежал вниз, глухо топая ногами.

В это время за толстыми стенами замка, в глубине круглой башни в последний раз ярко вспыхнуло на жертвеннике желтое пламя – и погасло, только красные угольки нéмощно светились во внезапно наступившей темноте.

Черноволосая красавица подхватила янтарную каплю, закрепила ее на серебряной цепочке. Устало вздохнула и быстро спустилась по пологим ступеням в большой нижний зал, освещенный несколькими факелами и красными отблесками близкого пожара. Там ждали очень похожие на нее мальчик лет шести и совсем маленькая девочка, испуганные и притихшие.

– Время выходить, Кориэль, – склонившись над малышкой, колдунья повесила на ее шейку еще теплое янтарное украшение, но обращалась не к ней, а к старшему. – Когда выйдете в степь – не останавливайтесь. Уже темно, не потеряй Виланду, держи ее за руку. Понял?

– А ты, мама? – мальчик схватился за расширенную книзу длинную юбку, изумленно посмотрел на две маленькие живые тени за ее спиной.

– Я попробую догнать вас позже. Если смогу, – женщина осторожно, но решительно оторвала его руку от платья. – Камешек на шее Виланды укажет вам путь. И запомни: Огнеславе скажешь, что я – пленница… замка.

Голос ее внезапно стал злым, слова с трудом проскальзывали сквозь стиснутые зубы:

– Пусть остерегается ночных духов.

Она осмотрела детей, словно хотела еще что-то прибавить, но промолчала. Решительно направилась к стене и потянула за тяжелое металлическое кольцо – в каменном полу бесшумно, как гостеприимная дверь, растворился люк.

Подтолкнула детей к отверстию:

– Скорее!

Малыши торопливо побежали по крутой лестнице вниз. Уже почти исчезая во мраке, мальчик повернул голову:

– Здесь ничего не видно.

Она схватила со стены факел, рассыпая искры от бриллиантового браслета, украшавшего руку. Протянула вниз и строго приказала:

– Погаси его еще внутри, в степь с огнем не выходи. Обязательно погаси!

– Обязательно. Я не забуду, – откликнулся мальчик уже из подземелья.

Люк беззвучно закрыл отверстие, сам, она не коснулась даже кольца. Сняв с кованого металлического крепления еще один факел, колдунья медленно и торжественно двинулась к противоположной стене. Простерла вперед свободную руку, неестественно растопырив пальцы, и низко, гортанно промолвила заклинание.

Неожиданно громко его повторило со всех сторон эхо – и каменные стены раздвинулись. Открылся еще один овальный зал. Без окон, совсем пустой, с неровно обтесанными стенами и широченным глубоким колодцем посредине.

Женщина нерешительно вошла туда, ступила вперед и остановилась возле самого края пропасти. Теней позади нее становилось все больше и больше, подплывали беззвучно и останавливались – маленькие, хрупкие, невесомые. Уплотнившись до ощутимой даже на расстоянии громады, нависли сплошной стеной.

Некоторое время она стояла неподвижно, будто колеблясь, потом бросила факел в черную бездну. Оттуда покатился страшный грохот – и выпрыгнул вверх огненным столбом. От яркого света засияли даже серые стены.

Колдунья отступила назад, уперлась спиной в твердый камень.

– Это ловушка! – прошептала, стараясь закрыть лицо руками, а бриллианты на браслетах уже текли вниз сияющими капельками. – Вот как они побеждают! Всегда только…

Страшный взрыв не дал закончить: закачались стены, пол выгнулся позвоночником огромного зверя.

В этот миг выбравшийся из подземелья мальчик выпустил руку сестрички: испуганно оглянулся на замок, сказочно засветившийся среди мрака и звезд. Там все еще суетились и кричали люди.

Могучая башня неожиданно взорвалась изнутри, взлетела над пламенем – и рассыпалась до самого фундамента.

Грохот падения больших каменных глыб заглушил все другие звуки.

Малыш бросился назад, к замку, вытянутые вперед руки искали в воздухе опоры, непослушные губы пытались позвать маму. Вдруг вспомнил ее суровый приказ – и замер, и долго стоял, не понимая, что произошло и как теперь поступить.

Тайный ход заканчивался на таком расстоянии от замка, что легко можно было исчезнуть незамеченным: ночь уже надвигалась со стороны степи, окутывала мраком все, кроме тлеющих остатков крепости, зловеще мерцавших среди тьмы и звезд.

Постояв немного, Кориэль решил идти прочь. Осмотрелся – и не увидел Виланды. Такая маленькая, она не могла отойти далеко. Несколько раз позвал – напрасно.

Возвратился к пасти подземного хода – и там ее не было. Выбравшись на поверхность, Кориэль сел прямо на землю. Не знал, что делать, но бездеятельность ужасала больше всего, и он снова встал и отправился на бессмысленные, бессистемные поиски.

Всю ночь мальчик бродил вокруг пожарища, прячась за холмиками и кустами, искал сестричку, тихо звал. Спотыкался, несколько раз падал в заросшие колючками овраги, оцарапал лицо и глубоко поранил руку. Высокие травы хватали за ноги, насмешливо мигали меж прядями дымов далекие звезды. Черная стена ночи выталкивала мальчика обратно, словно магнитом, его тянуло все ближе и ближе к руинам.

Там его и схватили воины в высоких блестящих шлемах.

Тьма начала расступаться, воздух уже несмело светился белыми холодными лучами, небо покрылось серым сиянием утренней изморози. Хаотично громоздились страшные гранитные глыбы, жуткие, безобразные, они еще пылали зноем недавнего пожара. Кружил среди камней легкий ветерок, забивал ноздри душным смрадом горелого, погубленного, уничтоженного. Отрывисто перекликались победители – рыскали вокруг в надежде отыскать среди руин что-то ценное.

– Вот он, сын этой ведьмы! – высокий мощный степняк подтолкнул малыша вперед, и тот чуть не упал.

– Вижу, – звучным голосом ответил черноволосый маг. Зловещая темная накидка покрывала и его, и камень, на котором он устало сидел. Когда смотрел прямо, бледное лицо не казалось ни хищным, ни грозным. Он повернулся к мальчику, и тот медленно ступил вперед. Оба они – и мальчик, и колдун – принадлежали к одному племени, имели длинные, прямые, необычайно темные волосы и черные глаза, резко отличавшие их от людей, столпившихся рядом и смотревших со страхом и скрытой ненавистью.

– Не бойся, Кориэль, – ухоженной рукой с длинными тонкими пальцами колдун медленно, не спеша погладил детское личико – и на нем осталась только грязь, а царапины и синяки исчезли.

– Я не боюсь, – маленький Кориэль неотрывно глядел в черноту страшных глаз и не шевелился. А чародей обеими ладонями сжал его окровавленную ручку, через минуту отпустил, и толпа, окружавшая их, разом выдохнула – от раны не осталось и следа.

Предводитель Стратомир, немолодой, коренастый, припорошенный пылью и пропахший копотью и потом, проглотил слюну и дал знак своим воинам. Те безропотно разошлись. Как и все степняки, Стратомир носил кожаные штаны и куртку, обшитые медными и бронзовыми бляшками, но с его высокого шлема свисал пышный хвост рыжей лисицы, а шею обнимала тяжелая золотая пектораль. На его высокое положение указывали и многочисленные золотые перстни, украшавшие почти каждый палец.

– Несравненный Вельф, – вожак склонился перед колдуном, и пектораль шевельнулась на шее, будто ее хозяин глотал что-то невидимое. – Помог бы ты еще кой-кому из моих дружинников…

– Нет, – хищно крутнулся птичий профиль чародея. – Я сделал все, о чем мы договаривались, Стратомир, а получил только половину обещанного.

– Девчонки нет… Нигде… – Стратомир беспомощно развел руками. – А, может, ты возьмешь вместо нее…

– Нет, – резко перебил его колдун Вельф. – Золота мне не нужно. А хлама твоего – и подавно.

– А если, например, коней… – просительно начал главарь, но Вельф рывком встал – черный плащ взметнулся крылом летящей птицы – и пошел прочь, придерживая за плечо Кориэля, зачарованно глядевшего вдаль.

– До свидания, несравненный Вель… – снова начал было Стратомир, но чародей вместо прощания строго бросил через плечо:

– Помни о долге. А лучше – поскорее найди девочку.

Атаман закашлялся: многовато летало в воздухе дыма и гари. Пнул ногой серый обломок камня и угрожающе прорычал неизвестно кому: «Хребет сломаю!»

А вблизи уже не мечи звенели – спорили хриплые злые голоса: степняки взялись делить добычу, и ее оказалось мало. Добычи всегда мало. Много трупов и калек. Стратомир привык к этому и только осклабился и что-то глотнул, не интересуясь трофеями. Свою долю он получит обязательно, и долю немалую. Сел на обломок стены, неудобно согнув утомленные ноги. Откашлялся и вытер тыльной стороной ладони свои длинные, свисающие ниже подбородка усы.

Камень был еще приятно теплым, но быстро стыл на холодном утреннем ветру.

А край неба уже брезжил странной желтой полоской. Обычные рассветы такими не бывают.

2

Солнце садилось.

Горизонт обступили тяжелые тучи, и всю округу затянуло синей мглистой печалью. Неуклюжие хмурые домики, беспомощно мерзнувшие среди голых деревьев, остались позади, утонули в сером тумане окраин. Черная полоска дороги змеилась между мутными лужами, терялась за невысокими холмами.

Этим скользким проселком семенила совсем маленькая девочка, ободранная и грязная. Дорожная слякоть раздраженно чавкала под босыми ножками. Ветер становился все сильнее и сильнее, налетал то спереди, то сзади, хватал за одежонку, но малышка упрямо топала лишь ей известным путем, сжимая у шейки закоченевшими пальчиками концы большой заплатанной шали, подаренной вчера на бедном хуторе понурой костлявой женщиной. Там, между уютными сарайчиками, сидели на жирных навозных кучках черные лоснящиеся мухи, пахло сеном и теплым дымком. Там единственный раз за всю дорогу ее впустили в дом и накормили горячей похлебкой из щербатой глиняной миски. И та высокая костлявая крестьянка говорила мощному кривоногому усачу, неприветливо набрасывая на хрупкие плечики порыжевшую шаль:

– Не видишь разве, что на ней – порча? Смотри, какие глаза! Пусть идет, куда знает. Разве их, колдунов, поймешь или остановишь?

Но девочка и сама не знала, куда шла. У нее не было еще ни своей воли, ни разума, и влекла ее сила намного могущественнее человеческой – тянула вперед все более властно. И, когда в степи воцарилась непроглядная тьма, без единого огонька или искорки, малышка не остановилась, шла, словно во сне, глядя во мрак широко распахнутыми глазами, страшными и бессмысленными.

А ветер завывал меж далекими холмами, неистовствовал, порываясь в высоту. В конце концов разогнал-таки тучи – и стих. На небе задрожали колючие звезды, вынырнул из бездны узкий рожок месяца. Стало еще холоднее, босые ножки с хрустом разбивали тонкий ледок, застекливший поверхность луж.

Из-за невысокого бугорка донесся пронзительный вой. Девочка не вздрогнула, не встревожилась, только повела глазами, ища хозяина этого жуткого голоса. И, не заметив стаи волков, которые приближались к ней сзади, семенила своей дорогой.

Огромный серый вожак, бежавший впереди, почти догнал беспомощную жертву. Оглянувшись, она совсем близко увидела желтые глаза и огромные острые клыки с влажными отблесками слюны. Схватилась замерзшей ручкой за амулет, висевший на шее, и тихо сказала:

– Ой!

Волчище отпрянул, протяжно завыл, сверкнул глазами и сел на задние лапы. За ним собралась и вся стая, расположилась полукругом.

Малышка осмотрела их поочередно, подошла к широкогрудому вожаку и смело погладила косматый бок. Волк только засопел и высунул красный язык.

Девочка вздохнула и двинулась темным путем дальше. Звери неспешно затрусили следом, но вели себя странно: то приближались, то исчезали за холмами и громко дышали издали. Наконец исчезли совсем.

А пара маленьких ножек неутомимо частила по замерзшей тропе, которая перед рассветом становилась все более различимой среди серебрящейся от инея травы.

Вдруг девочка посмотрела осмысленнее: ощутила едва уловимый запах камня, неожиданный и знакомый. Быстрее побежала по твердой морозной земле. И когда из-за горизонта несмело выглянула утренняя заря, разгоняя синеватую холодную тьму, путь малышке преградили отвесные стены огромного замка. Грозные башни поднимались до туч, уверенно вонзаясь в небо острыми зубцами, загадочно чернели пропасти бойниц.

Наверное, сквозь них пристально наблюдали за дорогой: тут же заскрежетали толстые железные цепи, опуская тяжелый мост, и на его деревянном помосте, над влажной глубиной рва, девочку встретила статная рыжеволосая красавица в черном бархатном платье.

– Виланда! – воскликнула она изумленно. – Ты одна, детка? Где мама? Как ты сюда добралась?

Маленькая Виланда внимательно посмотрела в зеленые глаза, на нитки бриллиантовых бус, свисающие с пояса и качающиеся на бедрах, обеими ручками сняла с шеи цепочку и подняла над головой. Янтарный шарик несколько раз колыхнулся – и опустился в протянутую навстречу ладонь. И вспыхнул в момент прикосновения от первого утреннего луча. Золотым пламенем запылали и роскошные кудрявые волосы рыжей женщины.

Янтарь в ее руке размяк, воском потек по ладони, а потом закипел и испарился. Длинные пальцы с матовыми ногтями потянулись за янтарным облачком, постепенно исчезавшим в вышине.

– Луч Тровика! – прошептала она, едва шевеля губами, и величественно обратилась к девочке: – А где твоя мама, Виланда?

– Мамы не, – малышка беспомощно развела ручонками. Блестящие черные глазки опечалились.

– А Кориэль? Где он?

– Не… – снова разведенные ручки. Это «не» означало на ее детском языке «нет».

Рыжая красавица некоторое время в задумчивости смотрела, как первые лучи золотили верхушку самой высокой башни. Солнце еще не взошло, оно только начинало выглядывать из-за горизонта.

Женщина присела, взяла девчушку за плечики, заглянула в лицо:

– Вспомним вместе: что случилось? Ты хорошо все помнишь. Что говорила тебе мама? Где это было? – глаза Виланды замерли, зрачки медленно расширились, растворились в зеленом взгляде. Внезапно обе – и девочка, и рыжеволосая – вздрогнули, будто кто-то невидимый явился меж ними, колыхнулся и сам воздух вокруг – женщина отпрянула, подняв руки, будто для обороны. Девочка расплакалась и начала звать маму.

– Все, Виланда. Успокойся. Все кончилось, – женщина осторожно взяла ее на руки и встала. – Здесь безопасно. Ты меня узнала, правда? Узнала?

– Знала, – откликнулась малышка и вытерла грязными ручонками слезы. Ее глаза мало-помалу закрылись, головка склонилась набок. Уже через минуту она спала и не заметила, как оказалась в середине замка.

Женщина не прижимала ее к себе, как обычно делают матери. Она несколько раз ласково, но настойчиво опускала вниз хрупкие ручонки, старавшиеся обнять ее. Затем просто прижала ручки к животику девочки. Так и держала – на расстоянии, не касаясь платьем грязных лохмотьев.

Из тени неспешно показался огромный, похожий на медведя пес, пошел следом, величественно покачивая темно-коричневыми завитками нежной шерсти.

Тихо поскрипывая, поднялся подвесной мост. Крепость снова грозно нависла над степью, молчаливая и неприступная.

3

Степь дремала.

Проносились над ней наполненные запахами ветры, отряхивая дождевые капли и снег, проплывали тучи, каждую весну разливались красные моря тюльпанов. Летом травы блекли и жухли. Степь, как и всегда, лежала восточнее могущественной горной гряды, охватившей ее огромным полукругом. А с другой стороны ограждала от мира этот край необычайно широкая река, Великая река, к ней со всех сторон стекались небольшие ручьи и речушки.

На севере, между горами и рекой, лежали густые вековечные леса. В их чащах прятались села спокойных почтенных орачей. Этот многочисленный народ состоял из нескольких племен: те, что жили ближе к Великой реке, звались поречковиками, возле леса – полесянами, были еще поляне и подгоряне. Все они обрабатывали землю, мастерили нехитрые орудия, шили одежду, щедро украшая ее орнаментами и узорами. Приносили жертвы Солнцу, Дождю и Огню да платили дань своим южным соседям – кочевникам-степнякам.

Разделение земель между племенами совпадало с естественным ландшафтом. В глубине лесов, где поля закрывала от суховеев зеленая стена деревьев и сама жизнь текла всегда спокойнее, села были поменьше, побеспечнее, на степных границах – большие, опоясанные частоколами из крепких бревен, ведь кочевники – соседи ненадежные. Озабоченные непрекращающейся враждой между собою, частенько налетали и на поселения земледельцев-орачей, грабили, убивали. Иногда и во времена относительного перемирия хватали неосторожных, беспечно отдалявшихся от жилья, тащили в свои вечно кочующие станы и принуждали выполнять самую тяжелую и грязную работу. Поэтому приходилось простым земледельцам и ремесленникам овладевать еще и воинским ремеслом.

Внешне схожие, орачи и степняки сильно отличались характерами. Те и другие – высокие, светловолосые и светлоглазые, разве что среди орачей больше встречалось рыжих, а у степняков преобладали белокурые. Бород не носили, лишь старики солидно отпускали усы.

Кочевники тоже поклонялись Солнцу и Огню, а еще – Ветру. Командовали у них воинские вожди, а не совет старейшин и жрецов, как у их оседлых соседей. Жестоко правили, несправедливо, и не утихали между ними распри и борьба за власть. Отбирали друг у друга и гоняли туда-сюда табуны коней, отары овец; перевозили из палатки в палатку, навьючив мешками на лошадей, одежду и котлы, оружие и золотые бляшки-украшения. И вели пленников. Чаще всего – своих же, степняков. Иногда – орачей. Как непривязанные кони, носились по степи, низко, на глаза, надвинув кожаные, а то и металлические шлемы. Не беспокоились о грядущем дне и нигде не чувствовали себя дома. И главный стан, переходивший от одного атамана к другому, никогда не стоял подолгу на одном месте.

Их жены, степнячки, привыкшие ездить верхом, носили одинаковую с мужчинами одежду, похожие украшения, только волосы отпускали длиннее. Орачи же считали неприличным для женщин и такую одежду, и то, что детей они рожали не в освященных поколениями предков домах, низких, похожих на землянки, а в поспешно напяленных войлочных и кожаных палатках.

Отношения между кочевниками и орачами были напряженными, в любое время угрожали перерасти в открытую войну, но при обмене кож и оружия на гончарные изделия, зерно и украшения те и другие придерживались сложившихся обычаев и всегда знали, чего стоит тот или иной товар. И размер дани не менялся веками. Выкупали и попавших в плен родственников. Больше всего ценили золото, добывали его в опасных горных речках, только орачи по традиции сохраняли его на черный день, а степняки украшали золотом себя, своих жен, детей и даже коней, часто безо всякой меры.

Языки двух народов были схожими, и, хотя каждое племя разговаривало только на своем наречии, при желании объясниться удавалось всегда.

Земли и дичи хватало на всех. И тепла от Солнца – верховного бога, круг которого считался священным символом, и даже изображать его разрешали только в капищах, обсаженных ритуальными соснами. Жрецы заботились, чтобы росли там деревья разного возраста: старые, высокие, с гладкими золотистыми стволами, и молодые, похожие на развесистые кустики. И только посвященные могли сжигать засохшие ветви, прошлогодние шишечки и опавшую хвою. Так повелось от начала веков. Око Солнца следило, чтобы все было правильно: птицы – летали, звери – бегали, люди – работали, чтобы все происходило в свое время. Все знали: повиноваться законам и обычаям – обязательно, нарушителей карали, чаще всего – изгнанием, и те, кто оказывался за пределами своих племен, становились бродниками. Объединяли таких не происхождение, не язык, а судьба, она сплачивала обреченных на гибель одиночек. Беглецы и изгои маленькими, но довольно опасными ватагами грабили окраины земель орачей, подстерегали в засадах немногочисленные группки степняков, а чаще просто охотились в горах и близ речушек да непролазных болот.

И было бы в этом подсолнечном мире все простым и понятным, если бы не оставались в бескрайних степных просторах последние замки нескольких колдунов, – страшные, непохожие на жилье, серыми скалами возвышались они, неприступно и грозно.

Тысячелетия назад пришел этот немногочисленный, но могущественный род из-за западных гор. Невысокие, темноволосые и черноглазые чародеи легко и непринужденно овладели обоими местными наречиями, их же языка не понимал никто. А самое главное – владели они тайными нездешними знаниями и умели намного больше, чем обычный человек.

Рассказывали о них разное: будто постигли они язык животных, читают мысли людей и даже умеют приходить к соглашению со страшными ночными духами, которые уносят души мертвых через западные горы в страну вечного сна. Поэтому и живут чародеи по несколько сроков, отмеренных богами человеку, и не стареют. И опасливым шепотом передавались слухи, что колдуны уж совсем неслыханно загордились, отваживались не уважать… Солнце, а поклоняются только Огню. Потому и оказались они хитрыми, мудрыми, но недолговечными: не могли ужиться даже между собой, враждовали, воевали, уничтожали друг друга без устали, пока не исчезли почти все.

Заносило землей страшные и величественные руины каменных крепостей, строить которые умели только они, чародеи. Днем там кричали вороны, а ночью устрашающе ухали совы и шелестели летучие мыши. И приближаться к этим местам мало кто отваживался, разве что разбойники-бродники, отбросы разных племен, вольные и беззаботные – те рыскали где угодно.

Боялись люди и последних колдунов, хотя и обращались иногда к ним за помощью, потому что целители они были знаменитые, почти мертвых с того света возвращали. Случалось – и мертвых. Но цена за здоровье назначалась только чародеями, и никто не мог знать заранее, чего те потребуют: нескольких шкурок, кувшинов – или самого человека. Уведенные в замки становились невольниками, которых нельзя было выкупить, а самое страшное – они уже и не хотели возвращаться к обычной жизни, становились чужими и непонятными, как колдуны.

Вот и перегоняли с места на место свои табуны и стада степняки, резали плугами землю орачи, и все держались подальше от последних каменных замков, так безопаснее.

Только Диводанова прабабка иногда о колдунах рассказывала. Но не Диводану – маленький еще.

Он вбежал в дом с холода и весело топал ногами, отряхивая одной рукой с одежды мокрый снег, а второй тут же расстегивая крючки на серой шерстяной свитке. Стояло время длинных ночей – самая холодная пора года. На дворе ветер свирепствует, стучит снежинками в окна, затянутые овечьими пузырями, а здесь – тишина, тепло и уютный желтоватый чад каганца. Прабабушка на застеленной войлоком лавке сидит с пряжей в руках, вокруг – тетки и сестры, родные и двоюродные, тоже за работой: прядут, шьют да вышивают.

– Почему же колдуны враждуют между собой? – спрашивала одна из сестер. – За власть бьются? Как степняки?

Диводан мышонком проскользнул за печь, в коричневатую тьму, где ласково пахло сухой травой, и насторожил ушки, быстро стащив с головы шапку, чтобы лучше слышать.

– Не знаю, – седая бабушка старательно терла длинную нить согнутыми высохшими пальцами. – Говорили: их вечно воевать тянуло, но все их боялись, данью хотели отделаться, вот они и начали друг с другом бороться. А еще когда-то рассказывали, будто они хотели умнее да сильнее самих богов стать, вот и было им наслано такое в наказание.

– Кто ж это наслать смог? – опередила вопрос Диводана старшая сестра, а он уже из-за печки дернулся спросить.

– Кто знает? Может, Огонь на них рассердился, а может, и Солнце.

– А ты когда-нибудь колдуна видела?

– Нет.

– А вот люди говорят, будто…

– Про нас всякое будут говорить – сестра моя, Огнася, когда-то сама к чародеям убежала.

Диводан вылез из-за печи, перевернул пустое деревянное ведерко и сел на него: локти – на коленях, подбородок – в ладонях, только бирюзовые глаза огоньками светятся.

– Она красавицей была? Да? – продолжала расспросы сестра.

– Еще какой! Любого спроси: ни до нее, ни после нее такой не видали. Высокая, стройная, ловкая, быстрая… как Диводан с утра.

– Чего же это только с утра? Я и вечером прыткий! – мальчик по-кошачьи подскочил, и девушки засмеялись.

– Я пошутила, – старушка улыбнулась уголками морщинистых губ. – А еще у Огнеславы были рыжие, как огонь, живые волосы, они все время трепетали – то ли от ветра, от ли ее неистовости. Кучерявились, как ни у кого, в косы трудно было заплести. И звонкие глаза, изменчивые, зеленые.

– Голос звонкий?

– Нет, глаза…

– Разве могут глаза – звенеть?

– Это трудно понять, если сама не видела, но так бывает… Как-то пасла она овец за холмом, возле большого ручья. Там и встретила колдуна. Весной это было. Видать, приворожил он ее, возвратилась Огнася домой взбаламученная, на себя не похожая. Смотрела вдаль, будто там что-то такое видела. А то закроет глаза руками и сидит так… И захотелось ей к колдунам. Понимала, что попасть к ним хуже, чем к диким степнякам, а ничего с собой не могла поделать. Стерегли ее, да не помогло – посреди лета убежала, и след простыл. Я меньше ее была, очень грустила тогда. А ей к тому времени пятнадцать минуло, и не было парня, чтобы о ней не мечтал…

– Я еще никогда не видел человека с черными волосами! – рванулся Диводан, и ведерко, на котором он умостился, весело громыхнуло, перевернувшись. Но не покатилось, форма-то приплюснутая – чтобы, не дай бог, не походило на круг. А мальчик едва и сам не грохнулся на старательно выметенный земляной пол. Это снова рассмешило девушек.

– Чего вы? – задорно разозлился он. – Будто сами чернявых видели?

– И не надо их видеть, – строго промолвила бабушка.

– Почему? Они злые? Страшные? Уродливые?

– Они чужие, и все их боятся.

– Огнеслава не испугалась! – Диводан подскочил чуть не до потолка – рыжий, как огонек, кудрявый и патлатый, осыпанный веснушками с ног до головы. – А ребята говорят: у степняков недавно опять колдуна видели!

– Сядь спокойно, расскажи.

Диводан прыгнул на лавку, поджал под себя ногу:

– Люди из Заречья ездили к степнякам меняться. Там снова воюют – Стратомир со своими замок на восходе в осаду взял, а с ними – колдун! Он тот замок разрушил! Говорят, Стратомир там сокровищ без счета взял и теперь всех покорит в степях.

– Плохо… – старуха отложила пряжу.

– Что плохо?

– Мы спокойно живем, потому как степняки между собой не мирятся – где им нас трогать. А когда объединятся…

– И колдун с ними! А болтали, будто все черные вымерли…

– Не все видать… А что за богатства Стратомир в замке взял? В разрушенном?

– Золото ж, наверное. А то и серебро! – снова подскочил Диводан.

– Серебро только у колдунов бывает, – не согласилась старшая сестра.

Мальчик повернулся к ней:

– Хочу его увидеть.

– А ужинать не хочешь, Даньчик?

– И есть тоже хочу! Я много чего хочу! – Диводан только теперь заметил на своих рукавах стебельки сена и побежал из дома – отряхнуться. На пороге оглянулся: в зрачках – шаловливые искры, сейчас засмеется! Сестры вослед улыбнулись, и бабушка тоже.

За спиной остались тепло и покой низкого, вросшего в землю домика, трепещущие огоньки каганцов, ласковые запахи хлеба, льна и шерсти.

А на дворе – тишина, метель утихла, из черной заплатки между тучами выглядывают большие блестящие звезды. Серебряные что ли?

Нащупал за пазухой свирель, но заиграть на ней возле сеней не отважился – снова смеяться будут. Вообще-то насмешек не боялся, был веселый и часто шутил даже над собой. Но вот чтобы кто-то потешался над его музыкой – не хотелось. Зыркнул еще раз на небо и подался домой.

А в голове вертелась веселая мелодия. Слышал ли где-то, сам ли придумал?

4

Стремена звенели.

Этот звук был слышен отчетливо – кони ступали тихо, не ржали, и всадники ехали молча, ничем не нарушая тишины. Впереди – суровый хмурый Вельф. В ясный день его выразительное неподвижное лицо выглядело не таким хищным, как обычно, а взгляд казался даже мечтательным.

Колдун и его спутники, одетые в черное, на вороных конях, издалека были заметны на необозримой степной равнине, журчавшей множеством весенних ручейков. Среди слуг чародея не было ни одного старого, толстого или хромого, все – молодцы, как на подбор: румяные, ясноглазые, с красивыми коротенькими усиками. Но их невозмутимая бесстрастность производила впечатление какой-то странной болезни, душевной немочи или глубокого потрясения.

Вдали уже различались контуры высокой каменной крепости, к которой и направлялись молчаливые всадники.

Подъехав ближе, они увидели, что мост через ров перекинут, а ворота гостеприимно открыты. И когда конь Вельфа ступил на первое бревно помоста, в широко распахнутых воротах появилась рыжая Огнеслава. Взялась рукой за кованое кружево железной решетки. Словно подчеркнула хозяйским жестом свое право на эту твердыню.

Высокая и стройная, в черном бархатном платье, плотно облегавшем руки, грудь и бедра и расширявшемся ниже талии, с роскошным поясом, увешанным нитками бриллиантовых бус, она была бы совсем похожей на прекрасных колдуний, которыми гордилась легендарная страна Авилар, если бы не длинные огненные волосы, не зеленые-презеленые глаза.

– Остановись, Вельф! – звонко бросила она навстречу непрошеному гостю. – Замок Тровика для тебя закрыт!

Чародей не шевельнулся, не изменил выражения лица, но его конь стал, как вкопанный, едва прозвучало первое слово. Зазвенели стремена и уздечки – это слуги Вельфа осаживали и своих скакунов, которые беспокойно топтались и крутили головами.

Некоторое время все молчали. Взгляды скрещивались, словно мечи, глаза излучали такую ненависть, что казалось: это она звенит в прохладном воздухе холодом стали.

– Как это ты оказалась здесь? – процедил сквозь зубы колдун.

– Неужели трудно догадаться, Вельф? – с дерзким злорадством улыбнулась Огнеслава.

Вельф потер украшенное широким браслетом запястье, презрительно скривил губы:

– Морельда передала тебе луч Тровика.

– Как видишь, – посмотрела свысока. Она и пешей казалась выше всадника – стояла на невысоком камне перед въездом на бревенчатый мост. – Ты зачем притащился?

Он словно и не заметил грубости. Ответил просто:

– Приехал за Виландой.

– Откуда знаешь, что она здесь?

– Твоя очередь отгадывать.

Вдруг она разозлилась до неистовства, тонкие ноздри угрожающе шевельнулись:

– Ты схватил Кориэля!

Теперь победоносно улыбнулся Вельф. И даже взгляд его коня стал неприятно-пристальным.

– Морельда проклянет тебя с того света! – от звонкого Огнеславиного голоса задрожали цепи подвесного моста.

– Я боюсь ее проклятий не больше, чем твоих.

– Виланды ты не получишь.

– Посмотрим. Я не спешу. Ты все равно не сможешь сделать ее колдуньей.

Огнеслава злобно прищурилась в ответ:

– А почему ты не привез Кориэля? Чего боишься? Не успел еще искалечить его?

Вельф потянул половодья, поворачивая коня, и небрежно бросил на прощанье:

– Твоя беда, Огнася, в том, что ты воображаешь себя колдуньей. Но ты просто девчонка, научившаяся колдовать. Совсем немного.

И быстро поехал прочь, челядинцы едва успевали за ним.

Чародеи никогда не употребляли своих имен в сокращенной или уменьшительной форме, в обращении «Огнася» звучала нескрываемая насмешка. И потому, что она не отвечала, колдун через некоторое время оглянулся. Огнеслава стояла, гордая и величавая, в сиянии солнечной меди своих волос, пристально смотрела вслед всадникам в черном, среди которых лишь у одного были черные волосы.

И заметила, как он оглянулся. И оба поняли, что это означает. Вельф обжег взглядом своих молчаливых спутников и ударил коня стременем, чего обычно никогда не делал.