Alatis. Наследие. Книга 1 бесплатное чтение

1

Представьте, что всю свою жизнь вы были в сладком сне, и вдруг, в одно мгновение, оказались в кошмаре, где происходят события, которыми вы просто не можете управлять.

Прежде я пил дорогой виски, был уважаемым человеком, чье имя произносили с уважением, а по выходным я мог спать и развлекаться сколько сердцу было угодно. Но то был чужой мне мир людей, к которому я не принадлежал. Когда я узнал, что происхожу из расы алатисов, я присоединился к ним, принял свое предназначение с гордостью и радостью, оставив все прошлое позади.

Я выбрал другую жизнь потому, что это была моя судьба, мое предназначение, от которого я не мог бежать. И потому, что я хотел быть здесь и нигде больше.

Теперь мой день начинался с восходом солнца и оканчивался с его закатом. Каждое утро начиналось с изнурительной тренировки, затем завтрак, работа в монастыре, собрания, затем обучение и вновь тренировки, так называемые «домашние задания», книги, оружие, вновь тренировки, ужин, серая комната и одинокая кровать.

Порой мой день становился интереснее благодаря заданиям. Первое время я ходил на них только в сопровождении более опытного алатиса из монастыря, но вскоре я уже заслужил доверие и даже порой мог сам выбирать задания, которые хотел бы выполнить. Иногда были задания, для которых требовалось больше одного алатиса – тогда было еще и весело. Никто не обещал мне, что будет легко, но это не было проблемой. Я мог видеть многое, что не дано видеть простым людям. И в моем сердце все было спокойно. Оно перекликалось со всем, что я видел и делал, и это приносило мне вдохновение. Я любил то, чем занимаюсь до тех пор, пока я не попал в город, в котором покоились мои воспоминания об оставленной жизни. Тогда многое изменилось.

* * *

Впервые я увидел своего сына, когда ему было несколько месяцев от роду. До этого я даже не догадывался о его существовании. С его матерью мы расстались, когда я решил принять свою судьбу.

В день нашей встречи я прибыл в город для выполнения задания. Но слабое чувство тоски и грусти о былой жизни подтолкнули меня вернуться к старым местам. Так я очутился на крыше дома, где прожил самые лучшие годы своей прошлой жизни. Как прежде наблюдая за Реей – любовью всей моей жизни, которой пришлось пожертвовать ради своего предназначения, – я увидел ее ребенка, и, следуя на поводу у своего интереса, пробрался в ее квартиру. Через несколько минут я узнал, что у меня есть сын. Мгновением ранее я ненавидел себя за то, что не я отец ее ребенка, а в следующие минуты не хотел верить собственным ушам.

С того дня моя жизнь разделилась на две части, но теперь речь не шла о прошлом, а только о будущем.

В тот день я не выполнил свое задание.

До поздней ночи мы сидели с Реей на кухне и говорили. Мы говорили обо всем на свете, как старые друзья: мы рассказывали друг другу о том, как провели последний год, где бывали, что нового произошло и как изменились наши взгляды на мир. Я не мог знать, любит ли она меня еще – вся ее жизнь теперь была посвящена сыну, и спросить об этом я просто не имел права. Но мои чувства были так же сильны к ней. Какими бы не были перемены в ее жизни, она осталась той же. Она не винила меня ни в чем, и не ждала, что я все брошу ради нее и ребенка. Но испуганные глаза Реи говорили, что ей нужна моя помощь, хоть ее губы и молчали. Так образом я поклялся Рее при любой возможности быть рядом, заботиться и оберегать их.

Узнав о Даррелле, я мог лишь надеяться, что он не станет таким, как я, и пойдет другой дорогой в жизни. Увидев его впервые, я так же не мог далее жить по-прежнему. Средь шквала перемен в моей жизни, эта стала самой важной для меня. Наконец моя судьба не забирала у меня кого-то важного, а подарила мне его! И теперь я должен был всеми силами защищать их от Абсорбс Глобал Индастри и братства, чтобы ни Рея, ни сын не оказались втянутыми в мою войну.

Однако, лишь время смогло показать мне как я справлялся с этим обещанием.

Когда я вернулся в братство следующим утром, чувство взволнованности сменилось восторгом, но поделиться им мне было не с кем, да и не мог я этого сделать. Мне было жаль, что близкие мне люди не могут разделить мое счастье. И что мне приходится врать им.

* * *

Как я уже сказал, сын стал самым ценным сокровищем моей жизни. Но его первую улыбку, первые шаги, слова и его первый день рождения я пропустил. А также второй и третий…

Моя жизнь менялась день за днем, секунда за секундой. Словно фильм, спешно просматриваемый нетерпеливым зрителем перед моими глазами. В нескончаемом потоке обучений, заданий, упражнений я порой путал день с ночью, а порой и вовсе не смыкал глаз несколько дней. Три года пролетело как одно мгновение. Я учился жить по правилам братства, следовал уставу, отказывался от соблазнов и приглушал в себе человека, воспитывая отвагу и честь алатиса. Я привыкал к новым условиям жизни, новым знакомствам и отношениям. Я привыкал к строгости во всем. Но сил двигаться дальше теперь мне придавали мысли о Рее и Даррелле.

За три года обучения я побывал в разных странах, на всех континентах, и даже жил в Нижнем городе – параллельном мире, созданном Древними, сотворившими людей, одаренных и алатисов. Я обучался новой жизни, различным техникам боя и знаниям в различных братствах алатисов и наших союзников из Нижнего города, и обретал новый поразительный опыт. Яды, технологии, древние техники боя, старинное оружие, современные исследования, знания древних предков, и история моего вида – настоящая история мира – словно волшебный сундук сокровищ, мне открывались эти знания. Я изучал лей-линии, учась впитывать их энергию и управлять ею. События, встречи и даже окружающая меня природа были настолько впечатляющими, что я чувствовал невыносимую усталость от одних лишь эмоций, а мне, между тем, еще нужно было учиться бороться и выживать. Америка, Европа, Азия, Австралия и Океания, Африка – тяжело вспомнить место, где я не бывал, неся в своем сердце лишь одно воспоминание о своей семье.

За это время мне открылось множество тайн и секретов, известных лишь алатисам. В том числе тот факт, что мы живем дольше людей и стареем медленнее их; или что наш мир создали одиннадцать высших существ, наделенных космическим Знанием и божественными силами, и впоследствии, они отдали свои жизни за спасение своих созданий и нашей планеты в целом, случайно разделив ее на два подизмерения. А мы, алатисы, посредники между двух миров – Верхним миром и Нижним городом.

Прошло больше четырех лет с тех пор, как я впервые пришел в братство Алатис. И теперь я стал не просто одним из них, а имел право стать главой братства, приняв участие в состязаниях. Это должно было стать кульминацией всех моих стараний и всех жертв во имя судьбы. Но прежде, чем начать свою борьбу, я должен был увидеться с Реей.

Однако просто так покинуть братство я не мог, а медлить было нельзя. Нужно было ловить момент чтобы не произошло, как три года назад, когда я вынужден был покинуть братство, едва вернувшись от Реи… Дождавшись, когда начнет смеркаться, после ужина я прикинулся, что плохо себя чувствую. Я мог быть уверен, что меня никто не проведает. Не то, чтобы я был всем безразличен, наоборот, больше всех обо мне беспокоились настоятель – отец Марк и Иероним, приходившийся мне родным дядей. Однако проживание в братстве сопровождалось определенными правилами и условностями – общения мужчин и женщин, общих занятий, правила проживания, работы и питания и так далее. Короче говоря, заглядывать ко мне после ужина можно было только в случае крайней необходимости.

Плотно закрыв двери, через потайные тоннели я покинул братство и отправился к Рее. Дорога была длинной, и я спешил. Пролетая между облаками, ведомый попутным ветром, я смотрел на загоравшиеся точки вечерних огней и видел угасающее зарево солнца за горизонтом. Дорогой меня мучили сомнения. Всё же три года – большой срок, и никто не давал мне обещания, что Рея будет ждать меня. Я не мог быть уверен, что она не найдет другого, что будет рада меня видеть, и, в конце концов, что она позволит мне увидеть сына. Я до ужаса боялся потерять ее. Мне нужна была ее поддержка, иначе я не смог бы продолжить свою борьбу и утратил бы смысл всего, что случилось и что еще должно было бы случиться в моей жизни.

Но вот, я опустился к ее окнам и ступил на подоконник детской. В квартире было темно и пусто.

«Все! – пронеслось в моей голове – Их нет дома. А может быть, она здесь не живет больше?»

Чтобы проверить свою догадку, я забрался на подоконник и влез в комнату. В комнате по-прежнему стояли детские вещи и мебель, лишь были небольшие перемены: вместо колыбельки стояла детская кровать, столик со стульчиком, детский шкафчик. На комоде возле кровати стояли фотографии. Превратившись в человека, я подошел к нему чтобы рассмотреть фотографии. Теперь я окончательно убедился в ложности моих опасений: на комоде в рамочках стояли фотографии сына и Реи, семьи Реи, ее фотографии, младенческие фотографии Даррелла. Одна фотография особенно привлекла мое внимание. Я взял ее в руки, чтобы рассмотреть ближе.

Ей было не меньше шести лет. На ней был я и Рея. Я прекрасно помнил ту прогулку в парке: весна баловала всех мягким теплом, в парке уже включили фонтаны, деревья распускали листья, веял приятный ветер и нес запах цветов. На наших лицах были улыбки, мы были счастливы, даже будучи друзьями – незачем было все усложнять. Я держал камеру, а она нажимала на кнопку.

Я даже и не думал, что у нее могла остаться эта фотография. Услышав щелчок дверного замка, я поставил фотографию на место и подошел к двери, осторожно приоткрыв ее. В гостиной загорелся свет, и вошла Рея с Дарреллом на руках. Она была в коричневом жакете и кремовом платье с золотым отблеском, на лице был праздничный макияж. Поставив сына, она бросила сумочку на диван, сняла жакет, и сама присела рядом с сумкой. Сняв ботиночки, Даррелл залез к ней на диван и начал прыгать на нем.

– Сынок, не прыгай, пожалуйста. – спокойно сказала Рея, и Даррелл сразу же прекратил прыгать, навалившись на спинку дивана.

Он был очень похож на Рею – тот же мягкий, чуткий взгляд, прыткий, любопытный, те же приятные черты лица, живой румянец, большие глаза, только вот цвет у них был янтарный, и волосы такого же цвета, как мои. И я искренне жалел, что не могу быть рядом с ними.

– Мама – тихо сказал Даррелл, вглядываясь в дверную щель, за которой скрывался я – Там кто-то есть!

– Кто же здесь может быть? – ответила Рея, смеясь – Ты же видел, мы закрыли двери.

– Там есть окно. – не по-детски серьезно ответил Даррелл.

– Кто же сможет на такой высоте залезть в окно! Разве что… – тут она запнулась. Улыбка с ее губ пропала.

– Кто? – взволнованно спросил Даррелл.

– Никто. Птицы. – ответила Рея, поглаживая его по голове.

Но малыш не угомонялся и настаивал на своем. Чтобы не затягивать их спор, я решил сам выйти из укрытия. Сняв и спрятав накидку, я вошел в гостиную. Услышав шаги, Рея подхватилась с дивана, притянув к себе сына. Когда она увидела меня, то замерла, не отводя глаз, продолжая прижимать Даррелла к себе.

– Кто это, мама? – спросил он, подняв на нее глаза.

Рея медлила. Она безусловно узнала меня, но продолжала изучать изменения, что произошли за три года.

– Это твой папа. – ответила Рея.

– А почему он не приходил? – спросил ребенок, переводя взгляд на меня.

– Он не мог прийти. – с трудом ответила Рея – Такая у него работа.

И все это время я стоял, как немой дурак, и смотрел на них, не в состоянии подобрать нужные слова, чтобы выразить, как я рад их видеть, чтобы извиниться, объясниться. Лицо сковала оскомина, не давая мне даже шанса улыбнуться.

– Иди к нему. – сказала Рея, подталкивая сына ко мне.

Я присел на корточки. Даррелл подошел ко мне и остановился. В это время Рея отвернулась.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Аллан. – ответил я.

Мое сердце замирало каждый раз, как он говорил со мной. А он внимательно рассматривал меня и спрашивал то, что обычно не спрашивают маленькие дети.

– Ты прилетел? – спросил ребенок.

– Да. – ответил я – На самолете.

Услышав мои слова, Рея резко обернулась, но не сдвинулась с места.

– А я видел их в небе, высоко-высоко! – радостно ответил сын.

– Какой ты молодец! – ответил я.

– Ему пора идти спать. – сказала Рея – Уже поздно.

Он попробовал возразить, что еще не хочет спать, но Рея была строга в своих решениях.

– Твой папа может помочь тебе сегодня лечь спать. В качестве исключения. – добавила она.

Я поднял на нее удивленный взгляд.

– Ты же умеешь это делать? – спросила Рея.

– М-м-м… Да. – ответил я.

Она улыбнулась и подошла ближе.

– Он сам все умеет, не волнуйся. – шепнула мне Рея.

Действительно, мне нужно было лишь немного ему помогать, следуя его же советам. Осваивая новую роль, я чувствовал себя растерянно и неуверенно, еще хуже, чем в первый рабочий день, но в то же время чувствовал себя счастливым и ответственным за своего сына. И хотя даже простые вещи в тот вечер у меня получались не с первого раза, сын и не думал осуждать меня, а с энтузиазмом помогал мне. Он постоянно рассказывал что-то, спрашивал обо мне, изучал меня. В конце концов, утомив сам себя, широко зевая, он лег в кроватку.

– Ты мне прочитаешь сказку? – спросил он нежным голоском.

– А мама тебе не читает? – удивился я.

– Читает. Но не всегда. Иногда она на работе. Тогда ко мне приходит Фани, она мне не читает.

– Кто такая Фани? – удивился я, ожидая услышать о его сказочных друзьях, но оказалось, что это всего лишь его няня.

Прочитав сказку из красочной толстой книги о мышонке, я увидел, что сын уже сладко спит. Еще несколько минут я просто смотрел на него, затем поправил его одеяло, выключил свет и вышел из комнаты, прикрыв за собой двери.

Рея сидела на кухне за столом и читала книгу. Без макияжа ее лицо выглядело как прежде, словно никаких трех лет не было. Я подошел к ней и молча сел рядом. Она продолжала читать. Перебирая мысленно уйму слов, я пытался сформулировать предложение, но, к несчастью, даже не знал с чего начать. Извинения всегда были самыми подходящими словами, и я решил начать с них.

– Рея, прости, что я так долго не появлялся. Что без цветов и прочего такого… – в этот момент волна причин, объяснений и отговорок захлестнула мои мысли, и я замолчал.

Она отложила книгу и подняла на меня глаза.

– Аллан – сказала она, и мне показалось, что сейчас начнется казнь – Три года от тебя не было и вести, я не знала, что и думать себе! А теперь ты приходишь и говоришь: «Прости». Вот так, просто?

– Я действительно не мог. – тихо отозвался я.

– Почему? Так тяжело хотя бы оставить записку на окне, чтобы я знала, что ты еще жив. Что ты вернешься.

– Я три года путешествовал по другим странам, обучаясь в братствах алатисов. При малейшей возможности я прилетел бы к тебе, но меня не было даже на материке.

Поджав губы, она молчала, глядя в сторону.

– И ближайшие полгода я не смогу появиться здесь.

– Почему? – равнодушно спросила она.

– Начинаются испытания для претендентов на главенство в братстве.

– Ты можешь стать главой своего братства? – спросила она, глядя на меня. В ее глазах появился интерес.

– Да.

– А как же Уильям? – осторожно спросила она.

– Он стар, и у него без того много обязательств. В любом случае это его решение. Без его согласия ничего не было бы.

На ее губах появилась улыбка.

– И я прилетел сюда, чтобы сказать тебе об этом. – добавил я.

– Аллан, это… прекрасно. У тебя все получиться. – ответила она.

– И я хочу, чтобы ты знала, я всегда думаю о вас, и при малейшей возможности буду прилетать. Я знаю, это слишком много, но прошу, лишь жди.

– Я постараюсь. – ответила она – Я поставлю на окне лампадку для свечи, и буду зажигать ее каждый вечер, находясь дома. Свет в ней подскажет, что я жду тебя.

Я согласился. Повисло молчание, которое вновь прервал я.

– Ты не говорила Дарреллу обо мне?

– Он и не спрашивал. Даррелл еще маленький, и у меня есть время придумать ответы на вопросы, что он будет задавать.

– Почему тогда ты сказала ему правду? Ты могла бы сказать, что его отец…умер, и не пришлось бы ничего придумывать.

– Я сказала это ради него, а не ради тебя или себя. Он еще успеет разочароваться в жизни.

В этот момент я понял, что, Рея все еще любит меня. Ее глаза, как и прежде, не умели лгать мне. Улыбка, промелькнувшая в уголках ее губ, сняла с ее лица маску безразличия. Я улыбнулся, не в силах сдерживаться. Бросив на меня беглый взгляд, она встала и отошла к кухонной мойке, отвернувшись от меня. Но я поднялся и подошел к ней. Я погладил ладонью ее плечо. Она вздрогнула и обернулась.

– Ты не можешь мне лгать. – сказал я, наклоняясь и целуя ее шею.

Она закрыла глаза и откинула назад голову. Ее пальцы впились в мои руки, и ее дыхание стало тяжелым. Я стал медленно целовать ее губы, сперва верхнюю, затем нижнюю, мягко покусывая их, прижимая ее к своему телу. Я был словно сам не свой. Не знаю, была ли это страсть, желание или любовь, но я безумно хотел ее. Запах ванили и цветов абрикоса кружил мне голову, тепло ее тела пленило, а горячие вздохи еще сильнее влекли меня.

Сняв бретели ее платья, я принялся целовать ее плечи. Она хватала меня за волосы, пробираясь под футболку, царапала мою спину и прижимала к себе.

– Нет, Аллан, – прошептала она, хватая губами воздух – Даррелл может проснуться.

– Мы закроем двери… – ответил я, снимая шлейку ее бюстгальтера, и начал целовать и ласкать ее грудь.

Она медлила отвечать. Я чувствовал, как сильно бьется ее сердце, как напряжены все ее мышцы в тот момент, когда она прижимается ко мне. Я остановился. Закрыв глаза, я вдыхал ванильный запах ее тела.

– Хорошо. – прошептала Рея – Только не останавливайся.

В следующий момент мы уже были в спальне. Я снял ее платье. Она лежала на кровати в розовом кружевном белье и чулках. Сбросив свою одежду, я наклонился к ней и поцеловал ее губы. Один за другим стянул с ее ножек чулки, начал медленно целовать бедра, живот, талию. От каждого поцелуя она вздыхала и изгибалась. Отбросив ее белье в сторону, я стал целовать ее руки от запястья до шеи. Я наклонился к ее плечу, повел кончиком языка по нему, и поднялся выше, к шее, к маленькой нежной мочке ее уха. Рея крепко сжимала мои ладони в своих.

– Может мне не стоит этого делать? – спросил я, видя, что ее глаза закрыты.

В тот момент мне показалось, что они закрыты потому, что Рея не хочет меня видеть. И тогда у меня возникла мысль о том, что мне стоит остановиться и уйти, дать ей разочароваться во мне и разорвать все связи, чтобы не мучить ее.

– Аллан, я сама хочу этого. – ответила она, проводя ладошкой по моей щеке.

– Чего ты хочешь? – ответил я.

– Быть твоей. – ответила она, притягивая меня к себе.

И в новом приливе страсти, я стал целовать ее, ласкать и прижимать ее тело к своему, чувствуя каждое его движение. Я ласкал ее длинный ноги, ее нежные гладкие бедра, ее бронзовые плечи. Ее грудь прижимались к моей груди, и мне казалось, что наши сердца бьются как одно единое. Она целовала мои губы и шею, извивалась, царапалась, закусывала губы, когда ей хотелось кричать, и громко вздыхала, повинуясь движениям моего тела.

* * *

– Где ты был эти три года? – шепотом спросила она.

Рея лежала рядом со мной, положив руку мне на грудь, и я чувствовал ее тепло. Когда она говорила, ее губы мягко касались моего плеча, а ее волосы щекотали шею. Она смотрела на меня, ее взгляд искал во мне что-то новое. Ее глаза горели жизнью даже во мраке. Рея вовсе не стыдилась передо мной и не спешила скрыть свое тело под простынями. Я держал руку на ее талии и чувствовал, как она дышит.

– Везде. По всему миру. И не только.

– Ты много видел? Каков он – мир. Такой же, как на фотографиях? – спросила она, мечтательно закрывая глаза.

– Нет. Еще прекрасней. Но у меня не было времени им любоваться.

Я провел пальцами по ее волосам, и она вздрогнула.

– Я узнал много нового. Например, это – сказал я, играя с ее волосами – В Португалии называется «кафуне».

Рея улыбнулась, облизала губы и поцеловала мое плечо. Мое сердце сильно сжалось и стало на мгновение тяжело дышать.

– Зачем ты так? – спросил я.

– О чем ты? – удивилась она, раскрыв глаза.

– Мне тяжело с тобой расставаться. – ответил я – Я люблю тебя. А твоя нежность делает расставание еще тяжелее. Я чувствую себя сволочью, но не могу подвергать вас опасности.

– Я тоже тебя люблю. – ответила Рея, ложась мне на грудь.

Повисло печальное молчание. Но рассвет неумолимо приближался, не оставляя мне шанса проснуться с ней в одной постели, заключив ее в свои объятия. На прощание я зашел к сыну. Забрав свою накидку, я присел у его кровати и слушал, как он тихо дышит. Поцеловав его, я вышел из комнаты.

– Возвращайся скорее. – сказала Рея, когда я вошел в спальню, чтобы попрощаться с ней.

– Я буду стараться. Но, если ты не хочешь… Я не буду сражаться за место главы братства, если ты так скажешь.

– Как я могу не хотеть, чтобы ты исполнил то, чего так желаешь? – улыбнулась она.

Она лежала в кровати, укутавшись простыней, и смотрела на меня. Я надел накидку и подошел к ней. Обняв ее, я зарылся лицом в ее волосы и вдохнул их аромат. Поцеловал ее губы, чувствуя, будто мое сердце разбивается на части.

– Можно один вопрос? – произнесла она перед моим уходом.

– Да, конечно.

– Ответь мне честно, пожалуйста. Лишь один вопрос: «почему?»

– Ты можешь не верить мне, но… Выбрать братство мне было невероятно сложно. Я хотел и хочу быть с тобой. Но также я всегда чувствовал, что хочу чего-то большего, чем воспитать детей и прожить свою жизнь. Я способен на большее! Я не думаю о славе, но я хочу изменить жизни людей, сделать что-то хорошее для многих. И если бы у меня был способ сделать это, не оставляя тебя одну – я бы так и сделал.

– Но увы…

– Увы.

Утренний свет уже близился, и нужно было спешить улететь незамеченным. Раскрыв крылья, я бросил на Рею последний взгляд и через окно я улетел обратно в братство.

2

Рассвет принес новый день, а вместе с ним и начало состязаний – новый этап жизни. И лишь после торжественного начала, я задумался, нужно ли мне это – быть главой Алатиса. Я все еще был привязан к прошлой жизни и возвращался к ней в каждой мысли. Там я был «мистером Селиваном», директором, важным и богатым человеком, мечтавшим о счастье и достатке, и, в то же время, вершившим судьбы своих подчиненных. Мне пророчили успех и выдающееся будущее, от которого я, в последствии, отказался. История повторялась, ответственность удваивалась, а я все еще не мог ответить себе, нужно ли мне это. Сменить должность хладнокровного директора на должность хладнокровного главы братства. В чем тогда состоял смысл всего на свете, если, выбрав новую жизнь, я получал все ту же жизнь, но в новой обертке?

У меня было время подумать об этом на протяжении трех месяцев показательных сражений перед советом Старейшин. Нас было всего десять претендентов и с каждым месяцем количество уменьшалось на несколько человек. Каждый новый день был непредсказуем, ни намека о том, что предстоит пережить завтра. Мы выживали в пустыне, балансировали над пропастью, подкрадывались к диким животным, демонстрировали трюки с оружием и свои акробатические умения.

И вновь я ощутил дух былой жизни, когда ты один против всех, никто тебе не поможет, и ты можешь либо продолжить борьбу, либо уйти ни с чем. Каждый из нас желал показать себя лучше всего, постепенно возрастала конкуренция между теми, кто считался прежде братьями. День за днем мы были разделены друг от друга, выступали как противники, должны были превзойти друг друга. В свободные минуты я раздумывал, прогнозируя следующее испытание, и просчитывал свои ходы, анализируя слабые точки противника, я чувствовал, как становлюсь животным, борющимся за выживание.

Так прошло почти полгода. Нас осталось четверо – я, Авем, Арий и Уилсон. Это был, можно сказать, полуфинал. Две пары сражаются друг против друга, а победители в итоге борются за место главы. Оценивалось все: ловкость, ошибки, техника, логика действий, стратегия, решительность и скорость принятия решений. Все происходило быстро, поэтому выносливость и сила каждого претендента оценивалась в первую очередь. Я победил Уилсона, Авем победила Ария. Не загадка, что предстояло совершить далее – сразиться один на один с Авем и победить ее, либо проиграть ей.

В ночь перед боем я не мог уснуть. Я ужасно волновался, так волновался, как еще никогда прежде. Но причиной тому был не страх проиграть, а нежелание сражаться с Авем. В первую очередь она была близким мне алатисом, моей подругой, она прожила в братстве дольше меня, и я знал, что она была рассудительнее меня. Во время обучения, я вел с ней переписку. Часто я спрашивал ее совета, когда не был уверен, как поступить. В данной ситуации мне не помешал бы ее совет. Но сейчас я не мог этого сделать. Всю ночь я провалялся в кровати размышляя как правильнее будет поступить. Но вот наступило утро. А решение все ещё зрело в моем сердце.

Меня проводили в зал Совета под библиотекой. Это был просторный зал, но очень тусклый: там не было ни одного окна – ведь он был под библиотекой. На стенах было всего десять старинных канделябров со свечами, освещавших зал. Стены были богато расписаны фресками, на потолке проглядывалась лепнина, а на мраморном полу в центре зала лежала красивая мозаика в форме широкого круга. В одном конце здания стоял длинный стол, расписанный золотом, за которым восседал совет Старейшин. В центре стола в высоком кресле сидел епископ Уильям, по левую руку сидел Иероним, за ним Лютер. С другой стороны сидел отец Марк. С двух сторон от центра зала находились две деревянные двери, украшенные железными пластинами, закрывавшиеся широкими деревянными перекладинами, как в средние века. Перед столом Старейшин стоял еще один небольшой столик, которого прежде я не видал. На этом столе лежал небольшой выбор оружия для ближнего боя.

Я вошел в одну дверь, в то же время Авем вошла в другую. За нами захлопнули створки и щелкнули замки. Я поймал взгляд Авем – она тоже сомневалась. Мы, словно звери, выводились на арену, и уже изначально позиционировались друг против друга. Это было в корне неверно.

Пробежав глазами по залу, я увидел глаза Иеронима – он был встревожен и в глазах читалась неуверенность. Марк, Лютер и Уильям были совершенно спокойны. Мы выбрали оружие – я взял два длинных кинжала, Авем выбрала шуаньшоу – короткие мечи с крюками на конце. Оружие было затуплено дабы не навредить никому из нас. Так же мы могли пользоваться когтями и крыльями, но главным условием было нахождение в одном очерченном кругу. Выход за него означал проигрыш. Кроме того, задание усложнялось тем, что после сигнала о начале боя все огни в зале должны были погаснуть и мы, таким образом, оказались бы в абсолютной темноте. Полагаясь лишь на инстинкты и зрение алатиса.

Остались мгновения до начала боя как что-то словно толкнуло меня в спину и заставило выйти за пределы круга.

– Стойте! – выкрикнул я, сам не понимая, что творю. Мое сердце выскакивало из груди, и я сам не мог понять, что говорю.

– Ты что-то хочешь сказать нам? – удивленно спросил Уильям.

– Да. Я отказываюсь! – вновь выкрикнул я.

– От чего. – удивился он.

– Я не буду сражаться с Авем. Она моя сестра, она мне не враг, и моя совесть мне не позволит поднять руку на женщину! Я не животное, борющееся за выживание. Может я слишком эмоционален как алатис, но я наполовину человек, и ни капли не стыжусь этого. Лучше быть животным, чем существом, которое причиняет боль ради забавы. Я отказываюсь от своего права стать главой братства в пользу Авем, если это вынуждает меня беспричинно причинять боль. Считайте это как мое поражение. Я не буду сражаться.

– Ты не можешь! – вдруг произнесла Авем – Ты не можешь так поступить!

– Почему же брат Аллан не может этого сделать? – с горящим в глазах интересом уточнил Уильям.

Она виновато опустила глаза, но взяла себя в руки, и, сжав кулаки, ответила:

– Я выхожу замуж и не смогу достойно покровительствовать братство и одновременно воспитывать детей.

После этого повисло молчание. Я удивленно смотрел то на Авем, то на Иеронима. Он внезапно переменился: в его глазах сияла гордостью. Взгляды Марка, Уильяма, даже стражей у дверей – все были прикованы к Авем. Только Лютер не сводил с меня глаз, и я не мог понять – кроется ли в них осуждение или гордость. Ведь это ему я обязан всем: умениям и знаниям, своей жизнью и, в конце концов, правом стать главой братства.

– Думаю здесь нечего размышлять. – заключительно произнес Уильям – Очевидно кто достоин места главы.

– Я с вами согласен. – произнес Марк, кивая.

Лютер, Уильям и Марк переглянулись. Уильям кивнул кому-то из них. Их лица были хмуро-сосредоточенными.

– Аллан, – произнес Лютер – многому ли я научил тебя и многое ли ты сам постиг, обучаясь в братстве Алатис? Как ты изменился с того момента как впервые попал сюда?

– Я узнал многое, но все еще продолжаю учиться. И это мне очень нравится. Ваше братство стало для меня родным и единственным домом. И все алатисы в братстве стали мне как родные братья и сестры. Надеюсь, у меня будет шанс остаться здесь и продолжать свое служение предназначению. Но не животное, и даже не человек, это мне и не позволяет бороться с Авем.

– Хорошо. – произнес Марк, обращаясь к Лютеру. – Думаю, мы имеем подтверждение своих суждений.

Уильям повернулся к Иерониму и что-то прошептал ему. После этого Иероним встал и, поправив голос, произнес:

– Правом, данным мне советом Старейшин, провозглашаю новым главой братства брата Алана Селивана. С этого дня и подавно он покровительствует, руководит и несет ответ за братство Алатис. Защищает права братьев и самого братства в Нижнем городе, и представляет интересы всего нашего вида. Срок на передачу обязанностей главы епископом Уильямом Смитом – полгода. Сестра Авем Рид, согласно уставу, провозглашается правой рукой ново-провозглашённого главы брата Алана Селивана.

«Что? – пронеслось в моей голове – Мне это снится!»

Я незаметно ущипнул себя за руку, и в тот же момент понял, что это все происходит на самом деле. Мы с Авем переглянулись. Ни она, ни я не понимали до конца что сейчас произошло.

3

Я испытывал радостный трепет и нетерпение, считая дни до того момента, как я стану полноправным главой братства Алатис. У меня было море идей и огромное желание быть полезным своим братьям. Несколько месяцев епископ Уильям, приезжая в монастырь и отъезжая обратно, передавал мне свои записи, документы, архивы и так далее, затем я перенимал правила и обычаи поведения главы братства. Далее подошел период самого приятного – создание печати и медальона, выбор оружия и присяга в верности.

Изготовление печати прошло довольно просто. Я выбрал символ своей сущности – он был таким же, как и на моей накидке – золотой лев. Все годы правления братством этот символ будет ассоциироваться только со мной. Затем символ высекли в деревянной форме, мастерски выточенной плотником из бруска гренадила. Потому изготовление печати требовало лишь размышлений и моральных усилий, а вот медальон изготовлялся немного интересней. Первым компонентом для моего медальона была «Искра Творца», принесенная из катакомб под монастырем. Я, вместе с Иеронимом и Марком, одетые в боевые накидки, с натянутыми на голову капюшонами, в масках, отправились в самые глубины подземелья, лежавшие под подземными ходами монастыря. В той части подземелья я еще не был, и по пути все рассматривал с интересом. Мы шли долго: сперва прошли подземный тайный ход, затем по темным полуразваленным ступеням спустились в подземный колодец, где еще немного прошли по прямому узкому коридору, освещенному масляными лампами в отверстиях в стенах. Иероним открыл старинную деревянную дверь, неистово проскрипевшую ржавыми железными засовом и петлями. В круглой комнате, освещенной огнем из ниш в стенах, стоял круглый каменный алтарь. На алтаре стояла чаша – простая, деревянная. Она была пуста. А рядом лежала тонкая позолоченная салфетка. Меня подвели к чаше. Иероним и Марк остановились по бокам от меня, на несколько шагов позади. Отец Марк держал в руках один из так называемых гримуаров Ра-Наэль – книги с заклинаниями Древних, создавших наш мир. Магии, конечно, в нашем мире нет (только в книгах и фантазиях), но есть энергия, которую алатисы могут преобразовывать в некие предметы, наделенные силой. Для этого мы используем мантры, которые помогают получать эту энергию из лей-линий и преобразовывать ее, направляя в нужное русло.

Я тайком заглянул в чашу – она была абсолютно пуста, даже припала приличным слоем пыли. Ко мне подошел Иероним. В руке у него был небольшой серебряный нож.

– Дай свою руку. – сказал он.

Я протянул руку ладонью вверх. Он вложил в нее нож, вниз острием. Я зажал лезвие, и Иероним потянул его к себе. Так на моей ладони появился порез, обильно истекавший кровью. Иероним велел поднести руку к чаше и пролить в нее всего одну каплю.

– Ты, верно, подумаешь, зачем такой огромный разрез ради одной капли? – спросил Иероним.

– Нет. – ответил я – Если понадобится, я отдам и большее.

– Это хороший ответ. – ответил Иероним.

Я взял салфетку, лежавшую рядом с чашей, второй целой рукой. Она была из чистого золота. Салфетка была легкая и тонкая, как золотая фольга, но прочная и гибкая, как настоящий шелк.

– Теперь положи свою руку поверх салфетки. – руководил дальше отец Марк.

Я сделал как он велел, опустив окровавленную ладонь на золотое полотно. Вопреки моим ожиданиям, кровь легко просочилась сквозь салфетку, а не стекла по ней на алтарь.

– Ответь перед Чашей, Аллан, боишься ли ты смерти? – продолжил он.

– Нет. – без сомненья ответил я.

Этот вопрос немного сбил меня с толку. Но возражать и задавать вопросы я не стал. Инстинкт подсказывал мне, что не стоит этого делать перед древней реликвией.

– Во что ты веришь, Аллан?

– Верю, что людям дано быть первоначально добрыми, и злыми они становятся лишь на время. Им дано вновь возвращать добро и свет в свои сердца. Им подвластно сострадание и милосердие. И при небольшой помощи, они смогут делиться своим внутренним светом с окружающими.

– О чем ты сожалеешь больше всего?

– Больше всего? Хм, я сожалею, что не смог сказать отцу всего, что стоило сказать. Я боялся показаться ему мягкотелым – ведь не таким он меня воспитывал. Но я должен был это сказать, доложен был чаще быть рядом с ним.

Отец Марк и Иероним отступили на шаг назад. Я насторожился. Ненароком вспомнил, как они подшутили надо мной, когда мы впервые проходили сквозь Блуждающие врата.

Открыв гримуар Ра-Наэль, отец Марк стал громко читать мантры на древнем языке. Его басистый голос колоколами отскакивал от стен пещеры, в которой мы стояли. Мне показалось, что они начали дрожать. Появился легкий ветер, колыхавший пламя в нишах в стенах. Голос Марка стал объёмным, он превратился в гул, что окутал и заполонил все комнате. И затем все внезапно стихло.

– Что мне делать дальше? – шепотом спросил я, оборачиваясь к Марку.

– Поднимай салфетку. – спокойно ответил он, закрывая книгу.

Я осторожно, за край салфетки, стянул ее. Внутри, в деревянной чаше, которая была пуста пару минут назад, мерцала искра – настоящая, горящая, словно кратер вулкана. От нее исходило тепло.

– Возьми ее в ладонь. – велел отец Марк.

Я взял ее двумя пальцами, приготовившись уже, что будет неистово горячо, но искра была холодной. Я положил ее в ладонь, сжал, и она все так же была холодна.

– Это Искра Творца. Она – твой оберег, твоя суть, твое воплощение. Отныне она твой компас и маяк в твоих делах и поступках.

– Почему она горит, но в то же время холодна?

– Она отражает тебя – холодного снаружи и пылающего внутри.

Далее мы вернулись на поверхность, и направились в кузницу. Там, у разогретой печи, нас ожидал кузнец Йовен. У него уже был готов метал для заливки медальона. Искру поместили в форму для отливания, и залили металлом.

Я наблюдал за тем как сверкал раскаленный металл, как он темнел и остывал, как шипел, когда форму опускали в холодную воду. Что-то мистическое было в этом процессе. Затем кузнец, проводивший всю церемонию, достал медальон из формы, и положил его на наковальню. Йовен взял самый большой молот и изо всей силы ударил им по медальону. Медальон ярко сверкнул, словно последний луч уходящего солнца, но не раскололся, не покоробился, не искривился.

– Хорошая работа, Йовен. – сказал Марк – Теперь твой медальон, Аллан, отшлифуют в мастерской и покроют золотом ювелиры. К твоей присяге он будет готов.

– Какую цепочку вы пожелаете для медальона? – спросил Йовен.

– Можно взять эту? – вытянув из кармана брюк, я протянул ему цепочку от медальона моей матери.

– Конечно. – ответил он – Это хорошая работа. Работа моего отца, Мевойя.

– Да. Это почти все, что осталось в напоминание о моей матери. Я хотел бы чтобы она была со мной хотя бы в таком смысле.

– Как пожелаете, ваша светлость. – ответил Йовен, поклонился и удалился в дальний зал.

– Пойдем? – спросил Иероним.

– Угу. – кивнул я.

На следующий день я выбирал свое новое оружие – персональное. Поскольку моя специализация – кинжалы – я и направился в зал Кинжалов, в одном из подвальных помещений библиотеки. (Порой мне казалось, что под землей находиться больше сооружений, нежели на поверхности монастыря.) Чтобы вы представили себе выбор холодного оружия, я попрошу вас представить себе громадный супермаркет. Теперь разделите его помещение на четыре части. Хорошо. Уберите все стеллажи, холодильники, прилавки, а вместо них поставьте парочку стеклянных стендов. На стенах, украшенных деревянными панелями, размещалось холодное оружие. Первый зал был залом кинжалов и ножей, второй – мечей, перначей и пик, третий – зал стрел и арбалетов, а четвёртый – зал прочего (современного) оружия. Вторым и третьим практически не пользовались. Они были скорее музеем, чем-то вроде дани уважения предкам. Все четыре зала соединялись между собой, и из каждого из них был выход в коридор. В стендах лежало или стояли в специальных кронштейнах, самое разнообразное оружие. На стенах висели уникальные клинки, под ними темным прямоугольным пятном в ярком свете, находились таблички. На этих табличках были выбиты имена клинков, даты изготовления – если таковые были известны – и их предыдущие владельцы. Все оружие, которое находилось в стендах, было рассортировано по странам происхождения, по мастерам-оружейникам и стилям.

Зал кинжалов сверкал как новогодняя елка. Я заметил на стене длинный римский кинжал. Он был старинным и очень красивым. Такой кинжал пожелал бы заполучить любой музей. Затем мой взгляд притянул изящный кинжал недавнего изготовления. Он состоял из трех идеально заточенных лезвий, тонких у окончания и соединенных между собой в центре, и немного закрученных против часовой стрелки. Рукоять была кевларовой, а гарда – круглой. Лезвие было чёрного цвета, а эфес обтянут темно-зеленой кожей. Я осмотрел кинжал. Безусловно он был впечатляющим и устрашающим. Но… Слишком современным. Такой кинжал было бы тяжело спрятать в накидке, хоть он был невероятно легким. Кроме того, «почерк» клинка оставлял бы чересчур специфические раны. Я поставил кинжал обратно в кронштейн.

Выбрав один дамасский клинок, я обходил зал, высматривая, ничего ли я не упустил. Я планировал выпросить Йовена выковать мне еще один похожий, чтобы кинжала было два. Вдруг в глаза мне ударил блик серебристого света. Это была шкатулка в стеклянном стеллаже. Ее отполированная защёлка засияла лунным светом, когда я прошел мимо нее. Не устояв перед соблазном, я решил посмотреть на шкатулку.

Шкатулка была из дерева, покрытая черной краской и украшенная завитками из серебряной проволоки. С трепетом души я открыл витрину и достал шкатулку. Дамасский кинжал я положил на пол, сам сел рядом с ним, сложив ноги по-арабски, и, положив шкатулку на колени, принялся рассматривать ее.

На шкатулке не обнаружилось никаких опознавательных знаков, указывавших на ее возраст или владельца. Она была продолговатой, как футляр для кларнета, отлично сохранившейся, хоть ее возраст мне не удалось определить. Шкатулка была не тяжелой. Замок не был заперт, и внутри я с удивлением обнаружил два кинжала. Они лежали вальтом и выглядели, как отражение друг друга. Кинжалы были с тонкими лезвиями, в середине был тонкий дол, а рукояти были округлыми и узорчатыми, как столовые приборы периода французского ренессанса. Кинжалы были полностью стальными, но отполированными так, что никакое серебро не шло в сравнение с ними. Кинжалы лежали на подушке из черного бархата.

Я достал и осмотрел один из клинков. Он был легким, сбалансированным, острым. Когда я положил кинжал обратно на подушку, то заметил, что она не плотно прилегает ко дну. Оказалось, что в шкатулке было двойное дно. На дне коробки была монограмма, буквы «Д. В.». Больше никаких обозначений не нашлось. Под подушкой из черного бархата, тёмного как сама пустота, я обнаружил письмо. Оно было пожелтевшим от времени, без подписей и адресатов. Письмо было запечатано красным сургучом, печать была в форме плодового дерева с пчелами. Я внимательно осмотрел письмо – его не вскрывали. Должно быть, оно лежит тут с того самого момента, как кинжалы изготовили и вложили в шкатулку. Я предположил, что эти кинжалы когда-то были подарены королю или его приближенному, и отправились в сокровищницу, как только их подарили, а затем они попали к алатисам в качестве трофея или знака преданности.

С нетерпением я распечатал письмо. Мне хватило ума аккуратно его открыть. Письмо состояло из трех листов, исписанных аккуратным каллиграфическим почерком. В конце письма стояла подпись: «Искренне верен вам, Д. В.».

– Кто бы мог быть этот «Д.В.»? – произнес я вслух, устремляя взор в потолок, пожал плечами, и принялся читать письмо.

«Вы держите в руках, о мои великие союзники, два Пера Бога – такое название они получили потому, что они ставят точку в истории жизни.

Легенда, рассказанная мне печально известным нам обоим мастером-оружейником, гласит следующее: Когда бог решал прервать чью-либо жизнь – он просто касался этим кинжалом нити жизни того, чье время истекло. Как перо касается шероховатой поверхности бумаги, легко, но точно, чтобы завершить предложение точкой, так и кинжал легко, но точно, касался жизни, прерывая ее.»

– Тогда… почему их два? – вновь спросил я сам у себя. Письмо словно ответило на мой вопрос.

«Однако, когда смертный пишет рассказ на бумаге, он имеет право совершать ошибки, и может зачеркнуть слова, написав правильный вариант. Кузнец, создавший первый кинжал, решил, что и бог имеет право совершать ошибки. Поставив сперва точку, но потом решив, что интереснее будет продолжить историю. Поэтому был создан второй кинжал – идентичный первому. И только сам Кузнец, выковавший их, знал, какой кинжал ставит точку, а какой продолжает историю. Как вы знаете, мои великие покровители и союзники, Древние не были точны и безошибочны в своих решениях. Это приводило к массе ошибок, которые вызывали неразбериху и беспорядки в мире людей. Было решено уничтожить кинжалы. Но Кузнец взмолился к Древним не уничтожать его лучшую работу, а отдать их алатисам, лишив клинки божественной силы, еще раз утверждая, таким образом, алатисов в роли хранителей людских судеб.

Кинжалы были переданы алатисам с разрешения Древних. Имена им: Забвение и Прощение.

Я нашел эти кинжалы, руководствуясь историями того самого кузнеца, в разрушенном замке на севере Шотландии, служившем некогда домом алатисам. Не знаю, могут ли они помочь мне отблагодарить вас за поддержку, однако, искренне надеюсь, что они пригодятся вам! Прошу, примите их в качестве моей величайшей признательности за ваше доверие!

Искренне верен вам, Д. В.»

Я еще несколько раз перечитал письмо. Впервые я получал такую историю – про алатисов и человека, сотрудничавшего с нами, про оружие Древних.

Но немного прислушавшись к своему сердцу, я понял, что испытываю радостное возбуждение от этой находки, и я безусловно хочу обладать этими кинжалами. Потому я повесил дамасский кинжал обратно на стену, и, прихватив шкатулку с Перьями Бога, направился в свою келью. В то время я еще спал и работал в двух отдельных комнатах. Моя келья была одинарной, небольшой, но удобной. Стены и пол были деревянными. Тут был вместительный шкаф для вещей, комод, где я хранил свои блокноты с заметками и зарисовками, свое оружие (у меня было несколько собственных отличных ножей, купленных в Нижнем городе), фотографии из прошлой жизни человека и тому подобные штуки. Туда же я сложил шкатулку с кинжалами. Кровать была длинной и узкой – для меня в самый раз. У кровати стоял торшер с серым абажуром, тумбочка со старыми часами, стол и стул для посетителей. На окне висели светлые шторы из плотной ткани, не пропускающей свет. У двери еще был подсвечник с восковыми свечами на случай, если свет потухнет.

Бывший кабинет епископа теперь стал по праву моим. Я сделал там ремонт – сменил обои, покрыл новым лаком пол, сменил шторы, светильники. Но я не спешил заново его обустраивать. Мне нравились те старинные и немного винтажные комоды и секретер, которые бережно хранил Уильям. Кабинет пах пылью и древностью, но от этого он становился уютней. Тут можно было запросто найти какую-то старинную вещицу! Не знаю, возможно мне просто не хватало тепла и общения, потому я находил приют для своего сердца в старинных вещах, хранивших чью-то историю, а может я просто ленился что-то изменить. Но, я почти ничего не менял в его кабинете со времени его ухода.

За день до окончания назначенного термина, я отправился с отцом Марком и Уильямом в Нижний город. Мне хотелось бы, чтобы рядом со мной были Авем или Иероним, однако они были заняты другим алатисом. Точнее, у них появился самый важный в их жизнях алатис – новорожденная девочка, названная Анжели.

Получение присяги жителей города – это был последний этап. Не все одаренные в Нижнем городе поддерживали алатисов: некоторые были на стороне Абсорбс Глобал Индастри, и помогали их планам с целью выйти в Верхний город, захватить власть и поработить людей. Другие же – поддерживали алатисов, помогали рушить планы Абсорбс, или просто были против изменений – люди живут в своем мире, одаренные – в своем, и никто никуда не вмешивается. Так же в Нижнем городе жили люди из Верхнего мира, потерянные для него и выпавшие из жизни. Иногда Нижний город принимал их, и они находили Блуждающие врата.

Но на чьей бы стороне не были жители Нижнего города – все должны были сложить присягу новому главе алатисов: поклясться в верности, либо поклясться, что они не станут покушаться на главу и его алатисов, пока те пребывают во владениях одаренных. Глава, в свою очередь, присягал хранить баланс миров, Блуждающие врата и вершить справедливый суд.

Ну, вот так все и происходило. Это была крайне скучно, за исключением того времени, когда мы бродили по городу от вожака к вожаку, и я мог изучать их жизнь и культуру. Мне очень нравилось неофициально гулять по Нижнему городу. Я часто это делал во время обучения. Нижний город не похож на Верхний мир. Это небольшое пространство, ограниченное горной грядой с одной стороны и пустыней – с другой, полностью заселённая и застроенная. Тут всегда тепло, но есть даже несколько микроклиматов, флора и фауна, а также озера, водопады, леса, не говоря уже о водохранилищах и парках. Особенность этого мира в том, что все здесь эфемерно, ведь в Нижнем городе пересекаются сотни подпространств и измерений. Освещается Нижний город ярким красным сиянием. Хотя, оно скорее терракотовое, и немого больше земного.

Весь Нижний город невозможно обойти за всю жизнь непрерывной ходьбы. А находиться здесь слишком долго существу из Верхнего мира смертельно опасно. Нижний город – это действительно всего один город. Нет нужды строить что-то дальше сражаясь с горами и пустынями, ведь строения расположены в разных подпространствах, в которых и живут горожане. Таким образом места хватает всем. В центре Города стоит ратуша, где и происходят все собрания и суды.

Хоть он и поделен на районы, не каждый «турист» сможет найти здесь нужный, ведь архитектура Города меняется каждую секунду. Каждый район принадлежит отдельной группе одаренных, специализируется на определенном роде деятельности (строительство, охота за головами, фермерство, торговля) и управляется вожаком этой группы. Здесь нет незаселенных земель, или высоких небоскребов. Нижний город похож на дитя средневековой Европы и трущоб Индии. Здесь смешиваются в порочном танце ароматы специй, крови, цветов и мертвечины, переплетаются старинные обычаи и передовое невежество, борются законы природы и законы, писаные алатисами.

В общем, Нижний город крайне красочный, опасный и интересный. Если в вашей жизни есть что-то, что может вас удивить, заставить ваше сердце биться чаще, переполнить радостью и возбуждением, лишив сна, и заставить плакать от счастья или пережить катарсис – так вот, Нижний город в три раза круче. Я полюбил его так же, как и братство Алатис.

* * *

Спустя долгое время ожиданий и хлопот, наконец-то настал тот долгожданный день, когда я был провозглашен полноправным главой братства, принял все полномочия и получил свои собственные печать и медальон. И все было бы прекраснее, чем я мог себе представить, если бы не одно страшное событие, всколыхнувшее все братство. Глава Абсорбс Глобал Индастри, пришедший на место Фридриха – Льюис Кокс – совершил самоубийство, выпрыгнув из окна того самого кабинета, где я убил его предшественника. Все знали, что Льюис Кокс был душевно слаб и совершенно не готов к такому бремени, как руководство Абсорбс, но никто не предполагал, что такая ноша сломит его и побудит совершить самоубийство. Отчасти мы тоже чувствовали себя виновными в его невинной смерти. Без малого, шесть лет его правления были самыми мирными в нашей истории.

Похорон должен был состояться в полдень под открытым небом на лесном кладбище рядом с фамильным склепом его семьи. Туда должны были явиться все его родственники и руководящие сотрудники Абсорбс Глобал Индастри. Не особо приятная компания, должен признаться, но именно туда я собрался прийти, чтобы почтить память Льюиса Кокса, ставшего еще одной жертвой Абсорбс Глобал Индастри. Для этого мне нужно было всего лишь надеть дорогой деловой костюм. Раздобыть его оказалось намного легче, чем войти в осиное гнездо с одним лишь кинжалом за поясом и красной розой в руках.

В тот день стояла пасмурная погода, изредка казалось, что вот-вот пойдет дождь. Дул порывистый ветер, срывая желтеющие литья с ветвей деревьев, жалобные всхлипывания с губ женщин в черных вуалях и разнося их меж старых серых надгробий и сохнущего бурьяна. Похожие на черную стаю воронья, родственники и коллеги Льюиса сновали по крошечному клочку земли, изрытому могилами и окруженному густым лесом. Вдали стоял закрытый гроб из красного дерева с золотыми ручками, усыпанный со всех сторон алыми розами с огромными шипами. Священник, читавший молитву, был крайне упитан и холен, стулья для "гостей" были покрыты черными велюровыми чехлами с красными лентами. Все были дорого и крайне печально одеты.

Опасаясь встретить знакомые лица, я стоял вдали от всех, избегая посторонних взглядов и разговоров. Все начали, не спеша, занимать свои места. Я присел в самом конце в пустом ряду. Ко мне неслышно подошел мужчина в синем английском костюме с алым галстуком и дорогими часами на запястье, лет тридцати пяти, гладко выбритый, аккуратно причесанный и с блестящими носками дорогущих ботинок. У него были темные волосы, острый прямой нос с небольшой горбинкой на переносице, и тонкие, сильно сжатые губы. Его глаза скрывали черные очки. Его кожа была бледной. Он был высоким, и при том поджарым.

– Здесь свободно? – тихо спросил он.

Я оглянулся по сторонам, удивляясь, почему именно мой ряд заинтересовал его.

– Видите ли, у нас с Льюисом некогда был спор, и мы не успели его уладить до его смерти. Мне не хотелось бы причинить боль его родственникам, попадаясь им сейчас на глаза. – пояснил мужчина, уловив мой беглый взгляд.

– Конечно. – ответил я – Свободно.

Мужчина присел рядом со мной. Меня совсем не взволновал тот факт, что он близко знал Льюиса Кокса. Его внешность вызывала бесспорное доверие.

– Вы со стороны родственников или коллег? – спросил он.

– Коллег, так сказать. – ответил я, неловко улыбаясь моему любопытному собеседнику. – Могу я задать вам тот же вопрос?

– Конечно. Тоже со стороны коллег. – ответил он и протянул мне руку – Максвелл. Будем знакомы.

– А фамилия?

– Джекобсон. – улыбнувшись, ответил он. У него была завораживающая улыбка, но от нее по моей спине пробежал мороз.

– Аллан. – ответил я, пожимая его руку – Аллан Селиван.

– Кажется, ранее мы с вами не встречались? – вдруг спросил Максвелл.

– Не уверен. – осторожно ответил я, опасаясь того, что меня узнали.

К счастью началась погребальная церемония, и мой сосед более не задавал вопросов. Все шло спокойно, и никто не вызывал у меня никаких подозрений, так что я успокоил свое волнение. Все поднялись со своих мест чтобы положить цветы к могиле покойного. Я собрался сделать то же, но как только я встал со своего стула, Максвелл крепко схватил меня за руку, не давая пройти.

– Отойдем? – спросил он – Нужно поговорить.

Я молча последовал за ним чтобы не привлекать внимания. С ужасом я признал, что подозрения оправдались, однако, за нами никто не следовал. Мы скрылись из виду за высокими кустарниками.

– Я смотрю вы совсем страх утратили? Возомнили из себя всемогущественных? – возмутился он, резко поворачиваясь ко мне.

– Простите? – попытался я упростить ситуацию.

– Ты все понимаешь. Средь белого дня приходите на похороны главы Абсорбс Глобал Индастри без всякого стыда и уважения?

– Я пришел сюда почтить память покойного Льюиса, а не оскорблять его, или самому выслушивать необоснованные оскорбления.

– Сколько вас здесь? – настаивал он.

– Я пришел один, чтобы…

– Да, да, да! – прервал он меня – Почтить память Льюиса Кокса. Я смотрю, ты хочешь казаться отважным. – продолжил Максвелл, потирая свой подбородок – Мне нужны такие приспешники. Не хочешь работать на меня?

– А кто ты? – неосторожно спросил я.

Он усмехнулся только губами, презрительно глядя мне в глаза.

– Глава Абсорбс Глобал Индастри. – произнес он, и мое сердце буквально ушло в пятки. От удивления у меня чуть ноги не подкосились, в голову ударила кровь и на мгновение я забылся. Но совладев с собой, я принял безмятежный и непринужденный вид, надеясь скрыть свою растерянность.

– Ничего ли ты не перепутал? – насмешливо ответил я – Ты предлагаешь алатису предать братство и работать на тебя? На Абсорбс в твоем лице? С тобой все в порядке, парень?

Он лукаво улыбнулся в ответ.

– Я знаю кто ты, и знаю, что в тебе течет кровь человека. Так что это будет всего лишь наполовину предательство. А дрожь в твоем голосе говорит мне о том, что тебе сейчас очень страшно.

– Никогда в своей жизни я не предам то, во что верю. – прошипел я.

– Тогда она продлится еще недолго. – засмеялся Максвелл.

– Не забывай, – прошептал я, подходя к Максвеллу – что случилось с предыдущим главой, считавшим себя самым умным и сильным.

– Фридрих был узколобым глупцом, Льюис – слишком слабым, чтобы убить кого-либо. Но не я.

– Чем же ты лучше их? У Льюиса хотя бы была совесть? А что есть у тебя?

– Ты сейчас поймёшь, что важно то, чего у меня нет. – спокойно ответил он.

Я засмеялся, не в силах сдерживать свою злость и презрение.

– Впрочем, не это важно. – добавил он – С завтрашнего дня всем твоим братьям лучше бы спать с оружием под подушкой, ну или как вы там спите.

– Не боишься, что со своими амбициями ты не доживешь и до завтра? – насмехался я.

– Во мне нету страха. Лишь ненависть. – пугающе спокойно и умиротворенно ответил Максвелл.

В его глазах сверкнуло лукавое самодовольство и в тот же момент он схватил меня мертвой хваткой за галстук и припёр к стволу дерева за моей спиной.

– И начну я мстить, – произнес он, доставая из пиджака пистолет, – уже сегодня.

Не теряясь в ситуации, я сообразил, что за спиной у меня есть кинжал, нужно лишь достать его. Максвелл приставил ствол к моей шее, когда я достал свой кинжал и замахнулся на него. Он успел увернуться, но я поранил его руку, и он выронил пистолет, при этом продолжая держать меня за галстук. Далее произошла некая путаница событий, в которой Максвелл пытался поднять свой пистолет, удерживая и пиная меня, а я пытался вырваться из галстука, сжимавшего мое горло и воткнуть кинжал в Максвелла. Никто из нас не собирался дать другому сделать желаемое, и Максвелл сковывал мои движения, а я не позволял ему дотянутся до оружия. Все длилось несколько секунд. В попытке отрезать ту часть галстука, которая была в руке Максвелла, он подбил мой локоть, и я непроизвольным движением сбил с его лица темные очки. Лезвие моего кинжала скользнуло по его лицу. Черные очки упали на сырую землю. Он отпустил меня и отшатнулся назад, а на его светлом гладко выбритом лице появилась тонкая алая полоса, тянущаяся от левой щеки через его губы к подбородку. В считаные мгновения алая нить превратилась в бурый поток крови. Кровь скапывала на воротник его белоснежной рубашки, стекала по его шее. Он схватился руками за лицо в надежде остановить кровь, но она просачивалась сквозь его плотно сжатые пальцы. Охваченный жутким ужасом, я бросился прочь, скрываясь в густых кустарниках и деревьях, боясь обернуться на него и увидеть погоню.

Я привык к тому, что меня могут и хотят убить, что я должен вредить и убивать во имя сохранения равновесия двух миров, но этот случай выбил меня из привычной колеи. Я не ожидал, что обычный человек, довольно приветливый и воспитанный, окажется жестоким главой Абсорбс Глобал Индастри, плевавшим на нормы приличия и мораль. Но хуже того были его слова о ненависти, которая теперь, должно быть, достигла своего пика. Я морально не был готов к еще одному убийству, и вовсе не хотел изуродовать его лицо.

Я не помню, как вернулся в братство и рассказал о всем настоятелю, как пришел в себя. Но помню, что долгое время после этой встречи мне снились кошмары.

Я обрек себя на гнев Максвелла. Мне еще не было неизвестно, что он из себя представляет, но уже тогда я уяснил, что моей семье не выжить, если о них узнает Максвелл.

Более того, новость, принесенная мне Реей несколькими днями спустя, сделала эти сны невыносимыми и заставила изменить свою жизнь еще сильнее.

4

Несколько дней спустя, когда все улеглось, я успокоился и решил проведать Рею. Скрывшись от чуткой заботы братьев под предлогом своего плохого самочувствия на почве тревоги, я удалился в свою келью. После случившегося я чувствовал себя чудовищем, бездушным и кровожадным; я не мог ни есть ни спать – ведь я изуродовал ни в чем еще неповинного человека, тем самым заставив его совершать в будущем самые ужасные поступки. И лишь Рея могла успокоить мою душу, даже не зная о случившемся

В это время осени темнело рано, что и помогло мне прибыть к Рее под покровом ночи. Этим радость осени для меня ограничивалась; сырой ветер, мокрая листва на асфальте и частые дожди вовсе не радовали мое сердце, напоминая о тяжелых временах моей жизни. Хотя, сама перемена погоды, когда с одной стороны небо сохраняло золотисто-голубой цвет, а с другой – приобретало пурпурно-синюшный цвет, и казалось, что два мира сталкиваются прямо у меня над головой – такое зрелище чрезвычайно радовало меня.

Я быстро добрался до дома Реи. В окнах ее спальни ярко горел свет и на подоконнике сияла синяя лампадка. Во всех прочих окнах стояла черная темнота. Тихо опустившись к ее окну, я взобрался на подоконник, снял маску, превратился в человека и осторожно ступил с подоконника на пол. В комнате громко играла заводная музыка. Стараясь не дышать, я прятался за шторами и пытался разведать обстановку в ее спальне. Отклонив тюль, я увидел полупустую спальню, заполненную картонными коробками, горы смятых газет, Рею и Даррелла, паковавшего предметы в коробки. Даррелл очень вырос и повзрослел: его янтарные глаза стали глубже прежнего, взгляд стал цепким и острым. Золотистые волосы стали еще гуще, а щеки розовее. Теперь он уже был одет как взрослый мальчик. Он стоял недалеко от Реи. Она сидела на полу на коленях и оборачивала маленькие фигурки бумагой. Она была в пижаме, ее волосы были туго скручены в пучок, на ее щеках горел румянец, и ее глаза сверкали, как прежде. Увидеть ее для меня уже было достаточно, чтобы тяжелый камень упал с моего сердца. Она услышала меня и обернулась к окну. Далее она сделала нечто, что удивило меня, но в то же время дало мне понять, насколько для нее важен Даррелл: Рея подозвала Даррелла к себе и закрыла ему глаза руками.

– У меня есть для тебя сюрприз! – радостно сказала она – Угадай, кто к тебе пришел?

После этого Рея подозвала меня к себе жестом, и раскрыла глаза сыну. Времени снимать накидку не было, и я предстал перед сыном в том виде, в котором выбирался из монастыря – в длинной черной накидке с капюшоном. (Хорошо хоть маску я успел снять!)

– Это мой папа? – радостно, но немного осторожно сказал он.

Я опустился перед ним на колено и обнял его. Он тоже обнял меня. Вдруг я почувствовал, что боюсь, что мой сын однажды не захочет меня обнять или же просто не узнает меня. Я зажмурился и крепко прижал к себе сына, сохраняя в своей памяти это мгновение. Каким же прекрасным он был тогда!

– Почему ты пришел так поздно? – спросил сын, когда я отпустил его. Его огромные янтарные глаза заставили меня на доли секунды забыться и пропасть в них. Голос Реи привел меня в себя.

– Аллан, ты пришел нас провести? – спросила она.

– Провести? – удивился я, уставившись на Рею.

Мое сердце быстро застучало в груди, подавая мне сигнал о том, что происходит что-то важное, и я не имею понятия что. Первая мысль была о том, что я не понимаю значения слова "провести".

– Провести? – повторил я – Вы едите в путешествие? Или… – я замолчал, поняв, что обычно люди не путешествуют со всеми своими вещами из дома.

– Мы переезжаем, Аллан. – сказала Рея, взяв меня за руку.

– Куда?

– В Нью-Йорк! – радостно сообщил Даррелл.

– И когда вы едите?

– Завтра вечером. Все подробности я расскажу тебе позже. – ответила Рея.

– Почему? – удивился Даррелл – У тебя есть секреты?

– Дорогой мой, – сказала она, нежно улыбаясь – у каждой мамы должны быть секреты. Но поверь мне, ты знаешь все о нашей поездке. А твой папа – нет. Но вместо того, чтобы сейчас отбирать ваше время этими разговорами, лучше проведите его вместе, поиграйте. Потом, когда вы наиграетесь вдоволь и ты пойдешь спать, я расскажу ему о нашем маленьком путешествии.

– Хорошо, мама. – послушно ответил он.

Она провела ладонью по золотистым волосам ребенка.

– Ты поможешь мне сложить вещи в коробку? – спросил Даррелл, поворачиваясь ко мне.

– Конечно помогу. – немного растеряно ответил я – Какие?

Сын взял меня за руку и повел в свою комнату. Он включил свет в детской, и показал крошечной ручкой на несколько разбросанных коробок и свертки из газет, лежавшие то тут, то там по всей комнате.

– Их нужно заклеить и подписать. – важно пояснил малыш.

– Ты уже умеешь писать? – шутливо удивился я.

– Конечно умею! Мне уже пять лет, и я скоро пойду в школу! – возмутился Даррелл, мило надув щеки, и скрестив ручки на животе.

– Какой ты взрослый. – ответил я, удивляясь тому, что пять лет нашей жизни пролетели, как падающая звезда и важную часть его жизни я попросту упустил.

– Ты знаешь, когда мой день рождения? – спросил сын, застигая меня врасплох.

Я быстро начал считать и думать, когда же мог быть его день рождения, но кроме времени года не смог ничего предположить.

– Мой день рождения – гордо и важно заявил Даррелл – двадцать третьего февраля. Мама мне сказала, что это самый необычный месяц в году потому, что у него нету всех дней.

– Как это нету? – подыграл я ему.

– У него двадцать восемь дней, а не тридцать.

– А ты знаешь, сколько это – тридцать? – шутливо спросил я.

– Да. – он показал свои ладошки, широко расставив все свои крошечные пальчики – Три раза вот так. – сказал Даррелл.

Я улыбнулся ему в ответ.

– Папа, – продолжил малыш, но далее этого слова я перестал что-либо слышать. Барабанный стук моего сердца заглушал все вокруг. Это слово эхом звучало в моей голове, делая все прочее не важным. Когда Даррелл стал теребить меня за плечо, я пришел в себя и виновато уставился на него, стесняясь переспросить его вопрос.

– Так был ты там или нет? – настаивал малыш.

– Прости, где?

– В Нью-Йорке! Мы же завтра едем туда! – воскликнул он.

– Да, был. – ответил я – Тебе там понравиться. Но я хочу, чтобы ты сам все посмотрел, а потом мне рассказал. Хорошо?

– Хорошо! – обрадовался он.

Мы принялись паковать вещи, утрамбовывать мягкие игрушки в коробки и затем заклеивали их. После чего Даррелл почетно подписывал каждую из коробок. Я обратил внимание, что у него не так уж много игрушек, и задал ему этот вопрос. Даррелл ответил не сразу, задумавшись, зачем ему еще игрушки.

– Мне хватает этих. – сказал он.

– Разве тебе никто их не дарит? – удивился я.

– Мне дарит игрушки мама. Друзья дарят игрушки на мой день рождения.

– А кто еще? У тебя же есть бабушка, дядя и прочие родственники.

– Нет. Они мне ничего не дарили. Я их не видел. – спокойно ответил ребенок.

Мы закончили работу, и Дарреллу нужно было ложиться спать. Почти все вещи были собраны и упакованы для переезда, в том числе его кроватка. Эту ночь ему следовало провести в кровати с Реей. После того, как он послушно надел пижаму и почистил зубы, Даррелл умостился на кровати Реи, пригладил одеяло и, чего я очень ждал, попросил остаться с ним, пока он не уснет. Я не желал и даже не мог ему отказать. Рея погасила свет и покинула комнату, закрыв двери. Я лег рядом с ним на подушку, вдыхая аромат кожи Реи, и обнял сына, пожелав ему спокойной ночи. Через пару минут он уже крепко спал, тихо посапывая. Мне не хотелось отпускать его и не хотелось уходить из комнаты, чтобы не потерять своего сына. Но когда почувствовал, что сам засыпаю, я понял, что пора вставать.

– Почему вы едите именно в Нью-Йорк? Ты хочешь убежать от кого-то? – первым делом спросил я Рею, увидев ее в гостиной. Она ждала, когда я выйду из комнаты чтобы рассказать всю правду.

– Мне предложили работу заместителя главного хирурга в одном из лучших госпиталей города. К тому же они предоставляют квартиру. А рядом находиться хорошая школа. Ответ нужно было давать быстро. Я решила, что это неплохой вариант для нас с сыном.

– И когда ты собиралась сказать это мне?

– Я тянула с отъездом сколько могла. – пожала плечами Рея – Но они настаивают на скорейшем вступлении в полномочия, и завтра вечером мы с Дарреллом летим на самолете в наш новый дом. Утром приедут за вещами. Он не хотел оставлять свою кровать и мебель, так что придётся забрать их с собой.

– Ты уверена в своем решении?

– Да, наверное.  Не каждый день выпадает возможность жить и работать на Манхеттене. – ответила Рея, скрывая радостную улыбку.

Я присел рядом с ней на диване, взяв ее за руку.

– Я рад за тебя, Рея, очень рад. Теперь я смогу чаще видеть вас. Но ты уверенна, что это лучшее место для Даррелла?

– Да, уверена. Наши окна будут выходить на Центральный парк, а школа расположена в нескольких кварталах от госпиталя. И ему не нужно будет сидеть с няней каждый вечер.

– Ты хорошо все обдумала? – продолжал сомневаться я.

– Я много об этом думала и решила, что так будет лучше для моего сына. – ответила Рея.

– Порой все выходит совсем не так, как ты того хочешь. И лучшие намерения могут принести худшие результаты, когда ты причиняешь боль невиновному.

– Аллан, – ответила Рея, словно понимая, что речь идет уже не о переезде – любой поступок, принесший нежеланные результаты, но совершённый с благими намерениями, будет оценен как правильный, пусть и неудачный. А для того, чтобы все происходило именно так, как задумано, не достаточно просто думать об этом, необходимо контролировать каждую малейшую деталь и придумывать десять шагов наперед. Нужно много работать. Нельзя давать неудаче подорвать твою веру в себя. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Понимаю.

– Что же у тебя? Ты вновь пропадал полгода, без малейшей весточки.

– Я же обещал тебе, что вернусь как можно скорее.

– Хм, если сравнивать с тремя годами, то я согласна, что это достаточно быстро. – язвительно заметила она.

– Прежде ты была приветливее. – заметил я.

– Прости. Я очень устала и не готова провести всю ночь за разговорами. Завтра трудный день.

– Я не буду тебе надоедать. – ответил я, собираясь уходить.

Она схватила меня за рукав накидки, заставляя сесть обратно на диван рядом с ней.

– Подожди. – сказала она, поднимаясь с дивана.

Рея отправилась на кухню и взяла с холодильника листок бумаги и карандаш, написала на нем что-то и вернулась ко мне. Она протянула мне кусочек бумаги, на котором был написан адрес. Это был их новый адрес проживания и место работы Реи. Отдав мне его, она вспомнила еще об одной важной вещи, и быстро направилась в комнату Даррелла. Я лишь молча озадаченно наблюдал за ней. Из комнаты Рея принесла обувную коробку и поставила ее на кофейный столик у дивана.

– Что это? – удивился я.

Она села на колени у дивана, раскрыла коробку и достала оттуда стопку детских рисунков. Не нужно быть сыщиком, чтобы понять, что это были рисунки моего сына. Она протянула мне стопку рисунков. Я пролистал их, разложил на кофейном столике и нахмурился, пытаясь понять, что хочет показать мне Рея.

– Это рисунки твоего сына. – объяснила она – И на всех этих рисунках есть ты. Даррелл помнит тебя и скучает по тебе. Он спрашивал, почему ты не проведываешь его.

– И… Что ты ему сказала?

– Что ты занят, у тебя важная работа и ты не можешь каждый день возвращаться домой, как родители всех его друзей.

Мне было нечего ей ответить, чтобы при этом не оправдываться. Но я понимал, насколько сложна ее жизнь.

– Я не хочу, чтобы он подумал, что он мне не нужен, или что я его не люблю. Но, ты сама сказала – я не могу каждый вечер возвращаться сюда. – ответил я.

– Ты говорил, что в твоем братстве будет соревнование на право стать главой… – спросила она, сменив тему.

– Да. Оно состоялось.

По ее губам пробежала легкая улыбка, но она не осмеливалась озвучить интересующий ее вопрос, ни радостно улыбаться.

– Ты… участвовал? – осторожно спросила она.

– Да. – я почувствовал гордость и в то же время смущение – Я стал главой братства.

На ее лице засверкала широкая улыбка.

– Поздравлю тебя. – сказала Рея, положив руку на мое колено.

Я сел рядом с ней на пол и взял ее за руки.

– Все ради вас с Дарреллом. – сказал я – Ни дня я не провел, не думая о семье. А став главой, у меня будет больше возможностей навещать сына, не вызывая подозрений.

Рея молча смотрела на меня, однако ее глаза говорили мне всю правду о том, что ей это не нужно. Она улыбалась мне. Хоть я знал, что в душе она действительно рада за меня, это известие никак не могло облегчить ее с Дарреллом жизнь, а лишь затруднить ее.

– Прости, что не могу исполнить твои мечты, Рея. Я надеюсь, что у меня еще все получиться, но всё же я не могу подарить тебе того, о чем ты могла мечтать прежде.

– Я не из тех девушек, что в детстве мечтали о принце с белым конем и о пышной свадьбе, о хрустальном замке и горах подарков. Лишь встретив любовь, я начинала мечтать о жизни с ним, а не подстраивала жизнь под свои мечты. Тебе не стоит винить себя…

– Не нужно меня оправдывать, Рея. – прервал я ее, хватая в свои объятия и целуя ее.

У меня появилась прекрасная идея, и я решил сделать этот последний вечер немного приятным для нас с Реей.

– Сиди здесь! – скомандовал я Рее, подхватываясь с пола.

Я быстрым шагом направился в детскую. Взяв с пола стопку газет, я разложил их на широком подоконнике и вернулся в гостиную за Реей. Она так и сидела на полу, склонив голову на руку, облокотившись на подлокотник дивана.

– Что ты придумал? – с интересом спросила Рея.

– Сейчас ты поймешь.

Я взял ее на руки и внес в комнату Даррелла. Мы удобно примостились на подоконнике, я сел спиной к стеклу, а Рея легла головой на мои колени. Мы не включали свет. На окне не было штор, и только свет ночного города освещал нашу комнату. На полу хаотично стояли коробки, валялись смятые куски газет, бегали тени и полоски света рассекали комнату на множество кусочков головоломки. На короткие мгновения город стихал, и нам казалось, что мы одни в целом мире, и мир только наш.

– Скажи мне, что ты вскоре проведаешь нас в новом городе. – тихо сказала она, глядя на звездное небо за стеклом.

– Обещаю.

– Я поставлю на окне лампадку, чтобы ты знал, где я тебя жду.

– Обещаю, я приду.

– Есть некоторые вещи, которые не способны изменить никакие клятвы и обещания.  И как бы ты того не желал, невозможно отменить необратимое.

– Рея, до тех пор, пока вы с сыном ждете меня, со мной ничего не случиться, обещаю. А я думаю о вас ночью и днем, каждый день своей жизни. – воодушевленно произнес я.

Я наклонился к ней, она приподнялась, и я поцеловал ее.

– Люблю целовать твои губы. – прошептала она, касаясь моих губ кончиками пальцев.

Я отклонился обратно и мы немного молча посидели в темноте.

– Твоя семья, они не знают о Даррелле? – наконец произнес я тревожащий меня вопрос. Мне показалось, что это лучший момент, чтобы спросить об этом.

– Знает. – коротко ответила она.

– Они были против него?

– Нет. Они не знали о нем, пока ему не исполнилось полгода.

– Почему? Ведь они – твоя семья.

– В общем, моя мать не приветствует мое решение растить ребенка одной. Брат иногда нас проведывал, до его перевода в Азию. Я не хочу продолжать разговор.

Ее слова для меня были, как удар в спину.

– Прости.

Она лежала с закрытыми глазами на моих коленях, я играл с ее волосами. Было тепло, уютно и надежно, словно мы здесь были и будем всегда. Уже давно перевалило за полночь, и мне нужно было идти.

– Рея, тебе нужно отдохнуть. – произнес я, стараясь сказать, как можно тише, чтобы она не услышала меня, а у меня было время еще раз обдумать свои слова и побыть еще несколько минут с ней.

– Аллан, я готова остановить рассвет, если только это поможет мне быть с тобой дольше, просыпаться рядом, и не бояться того, что это наша последняя встреча.

Я взял ее руку и поцеловал, крепко сжав в своей ладони, словно она ускользала.

– Рея, если я не уйду сейчас, то я не смогу уйти никогда. Мне так больно оставлять вас, но рядом с вами я только навлеку опасность. У меня проблемы: появился враг. – неожиданно для себя признался я – Его зовут Максвелл, он новый глава Абсорбс, и несколько моих неуклюжих поступков вызвали его ненависть ко мне. Я опасаюсь, что сейчас он ищет мои слабые стороны. Поэтому я должен быть сейчас осторожен, как никогда.

– Я понимаю, но… Возвращайся скорее. – сказала Рея, садясь рядом со мной.

Она обняла меня и долго не отпускала. Не понятно от чего ее тело незаметно вздрагивало, и она сильнее прижималась ко мне. В тот момент я понял, что на самом деле она боится перемен, но вопреки всему, гордо движется им навстречу. Я не мог поддержать ее, и корил себя за это. Но лучшее, что я мог сделать в тот вечер – пожелать ей легкого пути и дать ей наконец отдохнуть.

Когда она легла в кровать рядом с сыном и сладко уснула, я покинул их дом.

5

Следующим утром стук в двери вырвал меня из плена размышлений. За дверями стояла Авем с толстой папкой, набитой листами бумаги.

– Что это? – первым делом спросил я, недовольно приподняв бровь.

– И тебе доброе утро. Досье Максвелла Джекобсона.

– Мне кажется, я просил собрать основные ведомости о нем. И мне казалось понятие "основное" – это коротко о главном. Или я не прав?

– Кто-то сегодня не в настроении. – ответила Авем, проходя в мой кабинет – Это и есть коротко о главном.

Она широким жестом всунула папку мне в руки. Я открыл и пролистал ее. Оказалось, что Авем была права – эта стопка бумаг – всего лишь краткое описание занятий основного периода жизни Максвелла.

– Он почти как сверхчеловек. – заметила Авем – Такое впечатление, что он знает о порталах в другую реальность, потому что даже я не представляю, как он успевает заниматься всем, чем он занимается, а в основное время еще и управлять Абсорбс Глобал Индастри.

– А такие порталы существуют? – удивился я. Авем только загадочно улыбнулась в ответ.

– Этот человек знает почти все на свете: у него несколько докторских степеней в разных сферах, он оперирует знаниями из биологии, генетики, медицины, химии, физики, астрономии, лингвистики, истории и искусства. Тяжело сказать, какими знаниями он не владеет. В свободное время он занимается стрельбой из пистолета и охотой, конной ездой, живописью, виртуозно играет на скрипке, занимается фехтованием, катанием на лыжах, плаванием, игрой в шахматы, шашки и домино. И это только в свободное время! Он владеет одиннадцатью языками, среди которых хинди, китайский, ирландский, санскрит, латинский и греческий языки.  С прошлой недели Максвелл назначен главой Абсорбс Глобал Индастри.

– Не удивительно, что этот парень не теряет ни секунды в пустую. Думаю, так он пытается сбежать от собственной озлобленности. И теперь мы стали объектом его злобы. Не хотел бы я встретиться с ним еще раз неподготовленным.

– Ты прав. Но объектом его злобы мы были уже давно. Точнее не конкретно мы, а весь наш вид.

– Как он узнал о нас?

– Его отец был помощником главы Абсорбс Глобал Индастри. Он и мать Максвелла погибли в ужасной автокатастрофе.

– А мы здесь при чем? – протянул я, хмурясь от размышлений.

Авем тяжело вздохнула, словно рассказывая собственный ужасный секрет.

– Это один из тех случаев, который можно назвать странным стечением обстоятельств, когда все могло и должно было случиться иначе, но произошло именно так. В то утро наше братство планировало выкрасть у отца Максвелла документы по разработке биологического оружия чтобы в последствии уничтожить его, защитив человечество от новых эпидемий и ужасной смерти. Алатисы должны были напасть на автомобиль после его выезда из семейного имения Джекобсонов в промежутке между трассой и самим имением, где была слепая зона для камер наблюдения. Несколько секунд было бы вполне достаточно чтобы открыть двери, достать кейс, захлопнуть двери и улететь. Мистер Джекобсон должен был ехать один. Но случилось так, что их горничная заболела в тот день и мать Максвелла готовила завтрак сама для своего сына. Она запачкала рубашку и ей пришлось сменить ее, из-за чего она задержалась и опаздывала на работу – помощника судьи округа. Ее муж в этот день наоборот ехал позже обычного (о чем мы знали), но никто не думал, что он предложит подвести и ее. Алатисы, которые были на задании, не увидев машины матери Максвелла наивно полагали, что она покинула поместье раньше. Они были прекрасной парой, не такой, как большинство богачей… Несмотря на жестокость и неимоверную злость, они нежно любили друг друга.

Итак, автомобиль выехал с супругами Джекобсонами, водителю было велено ехать как можно быстрее. Но в то утро на дороге был гололед. В тот момент, когда два алатиса напали на автомобиль лишь для того, чтобы забрать кейс с документами, водитель потерял управление и машина на скорости вынеслась на трассу. Автомобиль врезался в бетонный разделитель, несколько раз перевернулся, после чего в него еще врезались ехавшие по трассе машины. В их числе был полный бензовоз, не понятно, как там оказавшийся.

– И Максвелл считает, что это мы организовали катастрофу для его родителей?

– Да. Расследование доказало, что это был несчастный случай, но отец Максвелла полагал, что его сын займет в будущем место главы Абсорбс Глобал Индастри, поэтому детально рассказывал ему о нашем существовании и всех наших "проделках". Максвелл не поверил заключению расследования и решил, что это алатисы жестоко расправились с его семьей.

– И теперь он осуществил мечту отца чтобы совершить месть за своих родителей. – заключил я.

– Верно. В расправе над алатисами Максвелл преследует личные цели.

– Поэтому он будет беспощаден и не остановиться ни перед чем. Но, у него же должны быть слабые стороны.

– Нет. – ответила Авем – Его возлюбленная умерла десять лет назад. После этого он ни с кем не поддерживал подобных отношений. После смерти родителей Максвелл все средства своей семьи направил в образование и достижение успеха. И средства довольно быстро закончились. Прежде, чем стать главой Абсорбс он долго взбирался по ступеням успеха так, как Фридрих, который на то время был главой, не пожелал видеть эксцентричного юношу-сироту без копейки за душой и без связей на ровне с собой. Тогда в ход пошли его умения и способности. Фридрих оценил их, но предложил Максвеллу место помощника одного из рядовых начальников отдела в мелкой финансовой компании, принадлежавшей Абсорбс. Ничего не обещающая должность, с которой он смог подняться до главы Абсорбс Глобал Индастри. До сих пор еще ходят слухи, что именно Максвелл поспособствовал смерти Льюиса Кокса.

– Впечатляет! – забывшись, воскликнул я.

– Действительно. Он просто великолепен! – понимающе заметила Авем.

– К счастью, братство находится достаточно далеко от их штаб-квартиры, чтобы редко пересекаться с ним.

– Ты испугался? – засмеялась она.

– Ни капли, но зачем махать перед быком красной тряпкой?

– Тогда тебе нужно стараться лучше, потому что Максвелл переносит штаб-квартиру в Нью-Йорк. Интересующее его здание уже начали реконструировать под его требования.

– Нью-Йорк? – повторил я, чувствуя, как кровь поступает в голову.

– Да. Есть какие-то проблемы с этим городом?

– Н-не-ет. Но это же так близко к нам…

– Но его цель ни в этом. Скорее всего, он хочет контролировать крупнейший бизнес-город страны, да и мира в целом, чтобы у него был самый быстрый доступ ко всей информации и бирже.

– Надеюсь, что именно для этого… – протянул я.

– Я смотрю, ты чем-то озадачен. – сказала Авем – Лучше я оставлю тебя наедине разбираться со своими мыслями.

Она ушла, закрыв двери. Папка с бумагами на Максвелла продолжала лежать передо мной на столе, способствуя тревоге поглощать меня. Лишь стоило мне прошлым вечером обрадоваться возможности видится чаще с Реей, как сегодня эта радость была разбита в прах, а вместо нее жизнь моей семьи и моего братства оказалась под угрозой.

Моей лучшей чертой было умение планировать наперед, просчитывая и моделируя все события. В этом я был спец.

В тот вечер я лежал в своей кровати и размышлял. Я глядел в темный потолок и представлял, как сейчас Рея с моим сыном летит на белоснежном самолете в Нью-Йорк, затем, как во сне, я перенесся в воображаемую новую квартиру Реи. Почему-то мне казалось, что она должна быть такой же уютной, как и старая квартира, только больше и светлее. Я уже начинал засыпать, когда мои фантазии слились с воспоминаниями, и я вновь оказался на похоронах Льюиса Кокса. Я шагал к гробу Льюиса с красной розой в руке, когда вдруг заметил, что все взгляды нацелены на меня. Далее сам Льюис восстал из могилы чтобы вонзить в меня взгляд своих мёртвых глаз. В них не было угрозы, тоски о жизни, а лишь сочувствие. Я остановился и попятился назад, упершись спиной в дуло пистолета. Я обернулся. Это был Максвелл Джекобсон. Я попытался достать кинжал из-за пояса, и понял, что его там нет. Максвелл засмеялся.

– Когда ты уже поймешь, что нет смысла бежать от меня?

– Почему? Кто ты такой?

– Твоя судьба близится, вспомни, кто ты есть! – проревел его голос, неожиданно ставший грудным рыком – Сколько не беги – ты вернешься ко мне и падешь.

Я вскочил с кровати. За окном стояла глубокая ночь, стояла кромешная тьма и вокруг дремало спокойствие и безмятежность.

В одном он прав, – подумал я – мне не убежать от своей судьбы. Я должен выступить против него с равными силами.

Я вернулся в кровать, успокаивая себя более приятными мыслями. Осознавая свои ошибки, ничего, кроме как держаться за голову, я не мог сейчас сделать. Но, тот, кто предупрежден – тот вооружен. Таким образом необходимо было собрать всю возможную информацию для того, чтобы не возникло никаких сюрпризов. Увы, мои первые решения в качестве главы братства были, мягко говоря, неудачными.

С приходом Максвелла, Абсорбс Глобал Индастри начало наступать с невиданной силой и братству пришлось освоить новейшие интернет технологии, чтобы оставаться в курсе событий и поспевать предотвращать действия Абсорбс. Сперва немного скептично, но затем очень оживленно братство Алатис освоило все новинки современной науки и техники, и даже стали вносить свои коррективы в них. Я давно лелеял такую мысль, но новое предприятие Максвелла помогло мне осуществить его быстрее. То, чем пользовалось братство прежде – стало в сотни раз лучше, быстрее и точнее, а то, что они освоили – помогло шагать в ногу с идеями Максвелла.

* * *

В один из спокойных, скучных вечеров в братстве несколько недель спустя, я решил рискнуть и проведать Рею в новом городе. Добираться туда было значительно ближе – мне уже приходилось летать туда, выполняя задания. Я знал, что пары часов будет достаточна для дороги. Но в этот раз все было сложнее, ведь я не знал где она живет, был лишь адрес, написанный на клочке бумаги.

Я прибыл на окраину города, сменил одежду в одном из наших тайников, и направился в центр города на автобусе, стащив проездной у одного из пассажиров, выходивший из него. Город не спал. Пожалуй, этот город никогда не спит. Мне приходилось его видать прежде. Но этот раз был особенным: как будто попадаешь в открытку, которая долгое время висела у тебя на стене, и вдруг ты оказываешься «в ней». Можешь вдохнуть этот аромат, дотронуться до тех вещей, что видел на открытке, почувствовать их структуру, тепло, пройтись по знакомым дорогам, вдохнуть тот запах, заглянуть за «границы» этой открытки и увидеть нечто большее. Это было новое ощущение, отличное от полетов над ночным городом. Я не чувствовал себя частью этого города, но ощущал, как он затягивает меня в свое сердце, забираясь в мою голову.

Держа в руках белоснежную розу, я стоял посреди бульвара и восхищенно смотрел по сторонам. Все горело яркими огнями, сверкало, мигало, издавало звуки, привлекающие внимание. Люди потоками неслись мимо меня в разные стороны, абсолютно ничего не замечая, громко хохоча, болтая либо просто втупив глаза в пол. Нужное мне здание находилось на одной из самых оживленных улиц города. Я сравнил надпись на клочке бумаги и на доме. Они совпадали. В прошлом разговоре Рея упомянула, что окна ее дома выходят на Центральный парк. Я попробовал просчитать, где же окна ее дома, горит ли в них свет, и, следовательно, дома ли она. Но взглянув вверх, я увидел такое количество горящих окон, что решил не тратить время зря на эту затею. Однако, зайти в холл и спросить, где живет Рея Дюмонт я тоже не мог. Любой человек в окружении Реи мог оказаться агентом Абсорбс.

С другой стороны здания, в подворотне, нашлась пожарная лестница, выходившая – как во всех домах старой постройки – в общий холл. Подняться по ней на предпоследний этаж не составило большого труда.

В холле ярко горели красивые винтажные светильники, стены были выкрашены в мягкий терракотовый цвет, на полу, выложенном гранитом, лежали ковровые дорожки. На этаже было всего три двери в квартиры. Одна из них – самая дальняя – вела к Рее. Я подошел к двери. Прислонившись к ней, я услышал шум телевизора, детский голос, и чужой голос взрослой женщины. Я почувствовал волнение и неуверенность в себе: это лживое, предательское чувство, что заставляет сомневаться во всем, в том числе и собственных силах. Повременив немного, я прошелся по коридору и вновь вернулся к двери. Я постучал в дверь несколько раз.

Послышались тяжелые шаги. Дверной замок щелкнул и дверь открылась. Крупная высокая женщина в бледно-розовом строгом платье выглянула из-за двери.

– Слушаю вас. – произнесла она с английским акцентом, приподняв бровь после того, как осмотрела меня – на мне были джинсы и широкая толстовка с натянутым на голову капюшоном.

– Наверно я ошибся квартирой. – ответил я, отворачиваясь от двери.

– Всего доброго. – ответила женщина мне вслед.

Признаюсь, я на мгновение почувствовал разочарование: столько сомнений и колебаний, и все впустую. Направляясь к двери лифта, я услышал звонкий детский голос.

– Папа, это ты? – произнес голос.

Я застыл на месте, соображая, не послышалось ли мне это.

– Ты знаешь этого человека? – тихо прошептала женщина ребенку.

Позади нее я увидел мальчика, высокого и худенького, с большими янтарными глазами.

– Да это мой папа. – утвердительно ответил он.

Я подошел к ним ближе.

– Привет, Даррелл. – сказал я – Ты здесь живешь с мамой?

– Подождите, пожалуйста минуту. – сказала женщина, затолкала моего сына в квартиру, захлопнув двери перед моим носом.

– Ты уверен, что знаешь этого человека? – спросила женщина у сына, стоя за входными дверями.

Затем она с Дарреллом ушла куда-то вглубь квартиры, где я уже не мог услышать их разговор. И через несколько минут раздались шаги нескольких людей. Замок вновь щелкнул, и двери широко раскрылись. На пороге стояла Рея в толстом махровом халате. Ее глаза были красными, а кожа бледная, словно покрытая гримом. Золотые волосы были небрежно скомканы в пучок. Увидев меня, она прикрыла лицо воротом халата.

– Этот молодой человек утверждает, что знает вашего сына и вас.

– Да, Мисси, это отец Даррелла. – ответила Рея.

– Но я его впервые вижу, поэтому…

– Ничего. Он редко бывает у нас. – ответила Рея – Вы можете быть на сегодня свободны. Увидимся завтра.

– Спасибо. Но вы уверены…

– Да, Мисси. – холодным тоном прервала ее Рея – Ничего. Можешь идти.

Спасибо. – кивнула Мисси и ушла вглубь квартиры.

Рея обернулась ко мне.

– Входи. – сказала она, отступая – Я не готова тебя сегодня принимать… Я заболела и не очень хорошо выгляжу сегодня. Но Даррелл всегда тебе рад.

– Ничего, это не главное. Я всё равно могу увидеть тебя и провести время с Дарреллом. – ответил я, протягивая ей розу – Это, кстати, тебе.

– Спасибо. Идем, покажу наш новый дом. – сказала она, приглашая меня жестом следовать за ней.

Квартира была спроектирована по принципу опенспейса: огромные открытые пространства, плавно перетекающие одно в другое, гигантские окна, открывающие вид на город со всех сторон, минимум мебели и тяжелые шторы в углах, если вдруг захочется отрезать свет ночного города и остаться в строгой темноте квартиры. Я прошел через длинный холл, где гости могли оставить свои вещи на комоде, кушетке либо в шкафу, и вошел в широкую просторную комнату. Слева на право пространство кабинета перетекало в столовую, что перетекала в гостиную, а затем в кухню. По бокам от входа располагались две двери – гостевая ванная и гостевая спальня. Хозяйская спальня и детская находились в дальнем углу квартиры, формируя некий закрытый куб внутри стеклянных стен квартиры. Из спальни Реи можно было попасть в ванную комнату либо в гардероб. В детской была своя отдельная ванная комната. Вся квартира была выдержана в ярких, но в то же время строгих тонах: живых акцентах на скучной однотонной основе.

Рея держалась сдержанно, смущенно, и всё время прикрывала лицо воротом халата. После ухода Мисси она заметно расслабилась. И все-таки ее смущало мое присутствие и ее простуда. Оставив меня с Дарреллом в комнате, она ушла в спальню.

– Что ты делаешь? – спросил я у сына.

– Домашнее задание. – гордо ответил он – Вот, посмотри. – он протянул мне широкую тетрадь с рисунками и большими буквами.

– И что ты здесь делаешь? – ответил я, присаживаясь рядом с ним на пол.

– Подбираю рисунки соответственно их описанию или применению. – совершенно серьезно и весьма не по-детски ответил Даррелл.

Все мои последующие вопросы отпали. Я понял, что вовсе не разбираюсь в жизни. Мне казалось, что в его возрасте дети говорят какие-то примитивные слова и играют не заумными игрушками. А оказалось, что все намного серьезней. Я попросил его рассказать, где он учится, и он рассказал мне про свои уроки в младшей школе. Я попросил его рассказать мне о том, как он проводит время с мамой. И он подробно рассказал мне о том, как они с Реей ходили несколько дней назад кушать мороженное, а сегодня мама была весь день дома. Но они не играли, как обычно, потому, что Рея заболела. Затем, я попросил его рассказать, что он делает, когда Реи нет дома, что делает с Мисси. И он мне так же подробно и воодушевленно рассказал о том, как они занимаются и играют, как она забирает его со школы и ведет на тренировки. Но я так ничего и не узнал об их жизни. Я услышал, как они провели эту неделю, но не более того. Радость от общения с сыном сменилась тревогой, ведь я видел его всего несколько раз в жизни, а он уже ходит в школу и употребляет в речи обороты, не характерные детям. В его жизни есть масса чужих людей, которые проводят с ним намного больше времени, чем его отец. И эти люди влияют на его мир, формируют нравы и принципы, его кредо. Это делают чужие люди, которые стихийно приходят в его жизнь, и уходят. А я – его отец – не имею к этому никакого отношения. Какой позор.

Я выпал из размышлений, когда Даррелл теребил меня за рукав. Я взглянул в его глаза: они пытливо смотрели на меня, не подозревая ничего неотвратимого, без укоров и злости. Его глубокие темные глаза смотрели открыто и доверчиво.

– Как это называется? – спросил он, продолжая указывать пальцем в окно.

Я обернулся к окну, но ничего не увидел.

– Что там было? Я не вижу ничего.

– Уже нет. – ответил он, зевая

– Даррелл, тебе пора спать, мне кажется. – сказал я, глядя на часы. Крылья веселой совы-профессора показывали четверть одиннадцатого.

– Да, уже пора. – ответил он.

Почистив зубы перед сном, и сменив пижаму, он залез в кровать, предварительно подбив себе подушку. Я сел на пол у его кровати.

– Расскажи мне историю перед сном! – сказал он, устраиваясь поудобнее на подушке.

– Я не знаю сказок. Мой отец мне не рассказывал их.

– А твоя мама? – спросил он.

– У меня не было мамы. – ответил я.

– Как это? – удивился он.

– Она заболела и умерла, когда мне было три года.

– Моя мама тоже заболела… – испуганно сказал Даррелл, и его глаза стали еще больше. Я понял, что сболтнул лишнего.

– Не волнуйся, малыш, все болеют. Твоя мама простыла – в этом нет ничего страшного. Ей нужен теплый чай и твоя любовь. – ответил я, гладя его по голове. Непроизвольно на моих губах появилась ласковая улыбка, и, должно быть, это успокоило его. Он улыбнулся в ответ. Это было приятное и теплое чувство, ни с чем в мире не сравнимое.

– Пожалуй, я могу кое-что рассказать тебе. Я знаю пару интересных историй, но их нельзя рассказывать всем. Ты сможешь сохранить секрет? – предложил я, придумывая нашу с ним маленькую тайну.

– Смогу. Рассказывай! – обрадовался он.

– Жил себе сокол. Звали его Акелла. – начал я рассказ. Сложил ладони в птицу и подставил их на свет ночника. На стену упала тень парящей птицы. Даррелл с интересом уставился на нее.

– Однажды он встретил другого сокола – девушку. И вместе они летали и охотились, плыли по просторам небесной синевы, купались в нежных лучах солнца, и влюблялись. – я обратился к сыну – Ты поможешь мне? Сделай вторую птицу так же, как я. Да, вот так.

И когда на стене над его кроватью появилась вторая тень, я продолжил рассказ.

– Однажды Акелла увидел у дома человека колыбель с ребенком. В то время как его подруга воровала цыплят в курятнике хозяев дома, сокол разглядывал новорожденного ребенка людей. Он поражался беззащитности и беспомощности этого дитя, и в то же время любовался его беззаботностью. Его подруга, увидев, что Акелла парит возле человеческого детеныша, вместо того, чтобы охотиться, начала звать его. Ребенок, проснувшись от крика птиц, громко заплакал. На его голос прибежал человек. В руках у него было ружье. Увидев двух соколов, парящих над колыбелью его ребенка, человек выстрелил. Подруга Акеллы вскрикнула и рухнула с небес на землю.

– Она умерла? – протянул Даррелл дрожащим голосом.

Я постарался быть как можно мягче.

– К сожалению, жизнь – очень хрупкая, и бывает, что она разбивается. Человек так хотел защитить своего ребенка, что не подумал о другой жизни.

– А что сделал Акелла?

– Он поселился у дома человека и стал ждать момента, чтобы отомстить за свою любимую. Соколы – хищные птицы. И для того, чтобы охотиться, Акелла часто парил над полями за домом человека. Или воровал цыплят в его курятнике. Так его увидел ребенок хозяина, и Акелла ему очень понравился. Но тот презирал дитя.

Однажды ребенок принес ему морковь. Но Акелла пренебрег ей. Тогда ребенок принес хлеб. И вновь сокол остался равнодушен. Когда ребенок принес мясо, Акелла взял его только после того, как малыш ушел. Позднее ребенок не раз предупреждал Акелла о приходе хозяина, когда тот ночевал у них в хлеву или воровал цыплят.

Однажды ребенок заигрался и добежал до самого обрыва в ущелье. В это время сокол высматривал в поле какую-нибудь мышь или ужа. Вдруг в пшенице он заметил серую спину волка, крадущегося к ребенку.

Не колеблясь, Акелла полетел к дому человека и стал звать на помощь. Но хозяева, уже привыкшие к тому, что рядом живет сокол, даже не обратили внимания на крики птицы. Тогда Акелла бросился к ребенку. Когда волк оказался совсем рядом, сокол преградил ему путь.

– «Отойди. – велел серый великан – Я убью это слабое неуклюжее дитя, чтобы мои дети жили. Слабым не место в этом жестоком мире.

– Я тебе не позволю. – заявил Акелла.

– Ты что, полюбил дитя своего врага?

– Этот ребенок заботится обо мне, а я защищаю его. Он мне не враг. Он не виновен, что его отец не ценит жизни.

– Тогда я убью его в назидание этим людям.»

С этими словами волк бросился к ребенку, но сокол не позволил ему добраться к нему. Акелла впился клювом и когтями в шкуру волка. Поднялся шум. Ребенок заплакал, и на его голос прибежали родители. В руках человека было ружье. Но выстрелить он не успел: два непокорных хищника, вцепившись друг в друга, повалились в ущелье. Через несколько мгновений шум утих. А человек, прижав к себе ребенка, еще долго смотрел им вслед.

– Папа, – сказал ребенок, – почему мой друг не возвращается?

И тогда человек понял всё величие птицы, чью подругу он застрелил, защищая своего сына.

Я закончил рассказ и замолчал, глядя на Даррелла. Он смотрел на пустую стену, где до этого парила тень птицы.

– Почему Акелла так сделал? Почему он спас ребенка? – спросил сын, глядя на меня большими карими глазами.

– Потому что это было правильно. Он понял, что может и должен помочь им. – ответил я – Но, думаю, тебе на сегодня достаточно. Пора спать.

– Хорошо. – ответил он.

Я встал с кровати и направился к двери, выключив свет в комнате.

– Папа… – прошептал Даррелл.

– Что? – так же тихо ответил я.

– Когда ты мне расскажешь еще историю?

– В следующий раз, когда я приду к тебе.

– А когда это будет?

– Скоро. – ответил я, зная, что я прямо сейчас вру ему.

– Я буду тебя ждать, папа. – ответил он, отворачиваясь к стене.

– Я обязательно приду, Даррелл. А сейчас спи, спокойной ночи.

Я вышел из комнаты, закрыв двери, и направился к Рее.

Она сидела в спальне на кровати, закутанная в одеяло и читала книжку в красном переплете. Золотыми буквами на книге было написано «451 градус по Фаренгейту».

– Интересно? – спросил я, останавливаясь в дверях.

Она подняла на меня глаза и улыбнулась.

– Да. Не так, как говорили, но мне нравится.

– А что тебе говорили?

– Разное. – улыбнулась она – Но я, к сожалению, не могу увидеть здесь то, что перевернет мое мировоззрение.

– Может потому, что оно непоколебимо и не требует переворотов?

– Не знаю. Но не думаю, что я смогла бы пойти против всех, как сделал Гай.

– Почему? – спросил я, подходя к ней и присаживаясь на кровать.

– Мне есть что терять. На такие поступки решаются те, кому нечего терять либо те, кто потеряют слишком много, если не сделают этот шаг.

– Как ты думаешь, я смог бы совершить такой поступок? – спросил я

Она встала с кровати и подошла к комоду у окна. Рея молчала, любуясь белоснежным цветком.

– Красивая роза. – сказала Рея, проводя кончиками пальцев по краю лепестка – Жаль, я не могу ощутить ее аромата.

– Обещаю, что в следующий раз подарю тебе целую охапку роз, чтобы ты могла наслаждаться их ароматом сколько тебе будет угодно. Пока тебе это не надоест. А потом ты сможешь сорвать с них лепестки, и выбросить через окно, на проходящих внизу хмурых людей, чтобы отвлечь их от глубоких мыслей и напомнить о том, что всё же ваш мир прекрасен.

– Где ты ее взял? – спросила Рея, касаясь губами ее лепестков.

– Украл.

– Украл? – усмехнулась она – Где?

– В цветочной лавке за углом. Когда продавщица отвлеклась на другого клиента, я стащил эту розу.

– А где ты взял эту одежду? Или вы теперь все так одеваетесь в братстве?

– Нет. Это одежда из тайника, для заданий.

– Ты сегодня выполняешь задание? – насторожилась она.

– Сегодня – нет. – я подошел к ней и положил руку на ее плечо – Сегодня я ваш.

– Как редко нам достается такая честь… – прошептала она, прислоняясь щекой к моей ладони.

– Расскажи мне, как твои дела? Как Даррелл?

Она закашлялась.

– Можно, я приготовлю тебе чай? – предложил я.

– Мне будет приятно. – ответила Рея.

Я вспышкой направился на кухню, заварил чай и вернулся обратно к Рее. Но к тому времени она уже успела задремать. Укутавшись горой одеял, она скрутилась на мягкой подушке и дремала, поджав под себя ноги. Я тихо поставил чашку с чаем на стол и присел возле нее на кровати, обняв ее. Она приоткрыла глаза, посмотрела на меня, улыбнулась и вновь закрыла глаза, погружаясь в сон. Я пододвинулся ближе, и ее голова легла ко мне на плечо. Так я слышал ее дыхание и сердцебиение, чувствовал ее аромат, а ее волосы нежно щекотали мое лицо.

Вскоре все уснуло. Город умолк, и воцарилась такая тишина, что я мог слышать, как дышит мой сын в соседней комнате. Но тишина всегда предшествует буре – спустя короткое время засверкали первые молнии, за ними последовал гром, и посыпались большие капли дождя. Шквальный ветер бросил их на стекла.

Словно мелкие камни, дождь стучал в окна. Завывал ветер, словно волк на луну – одиноко и пронзительно. Казалось бы, теплый вечер, мягкий ветер и безоблачное небо не предвещали грозу. И вдруг она раскатами грома и стеной дождя обрушилась на город. Настораживающее метафоричным было это простое метеорологическое явление.

Я услышал тихие шаги в коридоре. Через мгновение дверь открылась, и в комнату вошел Даррелл.

– Что случилось, малыш? – тихо спросил я его.

– Мне страшно там одному. – ответил он, растирая кулачками глаза.

– Иди сюда скорее, залазь к нам. – сказал я, отклоняя край одеяла – Скорее, ты же замерзнешь!

Даррелл одним прыжком залез на кровать и зарылся под одеяло. Когда он удобно примостился в кровати, я поправил ему одеяло и погладил его по голове. Его крошечная ручка взяла мою. Так он и заснул. Должно быть, ему так было надежней и не так страшно.

* * *

Всю ночь бушевала гроза. Из-за этого утро было влажным и серым. Тучи плотно затянули небо. Пронзительный ветер временами проносился по улицам, а затем все застывало, словно в вакууме. Воздух был влажным и холодным, словно окутывавшим тело. Я стоял на балконе и смотрел, как ночной мрак сменяется дневным. Первые пешеходы высыпались из домов черными горошинами, спешно или лениво, катившимися восвояси. Рея и Даррелл спали, надежно укутанные теплым одеялом.

Справа от меня сопел Даррелл – мой маленький, милый и невероятно смышлёный сын, а рядом с ним, обняв его рукой, спала Рея – любовь и смысл всей моей жизни. Я лежал в их теплой кровати, огражденный от всего мира ласковым семейным теплом, и думал, втупив глаза в потолок.

– О чем думаешь. – прошептала Рея, потягиваясь в кровати.

– Привет. – улыбнулся я, оставляя свои размышления.

– Привет. – ответила она, поворачиваясь на бок в мою сторону. Она зевнула и подложила руку под голову. Сегодня на ее щеках робко розовел румянец, глазам вернулся блеск и на губах был след легкой улыбки.

– Что там, на потолке такого интересного?

– Все никак не приложу ума, как бы мне провести время с вами. Я очень хочу побыть дольше с Дарреллом, сводить его в кино или зоопарк, или на аттракционы.

– Так в чем проблема?

– Как улизнуть из братства я придумал. А вот как сделать так, чтобы не подвергнуть ни его ни тебя опасности – не могу сообразить. Я придумал сотню вариантов, и каждый раз возникает какое-то «но».

Рея смотрела на меня улыбаясь. Она думала о чем-то, казалось, совершенно другом, была где-то далеко. Ее ладонь ласково гладила волосы сына. Потом она ответила:

– Знаешь, на днях Даррелл пойдет в Метрополитен-музей со своим учителем и одноклассниками. Ты мог бы пойти с ними. В такой толпе не разберешь кто чей ребенок.

Я задумался.

– Нет. Это опасно. Малейший логический анализ может открыть связи, которые могут привести их к вам.

– Тогда пойди туда и издалека присмотри за ним. А потом расскажешь ему, что ты был там, рядом с ним.

– Мне кажется, это может сработать. – расплылся я в улыбке.

За считаные минуты мы придумали план как мне провести день с сыном в музее, но как бы не с ним. Рея посвятила меня во все тонкости детских экскурсий в музей и согласовав время и место следующей нашей встречи, уже сгорая от нетерпения, я отправился обратно в монастырь.

6

На следующую встречу с Реей и сыном я пришел подготовленным. Будучи главой братства, мне удалось сообразить себе дело, не вызвавшее подозрений, и на целый день исчезнуть из монастыря. Несколько часов заняла дорога – были рождественские праздники, и Рея собралась провести их в доме брата.

Сперва я сопротивлялся встречаться с ней там: не хотелось навлекать опасность еще и на ее семью. И еще не хотелось встречаться с матерью Реи, которая знала меня только заочно, но уже глубоко ненавидела. Но моя любимая умела быть весьма настойчивой.

Ее брат жил в небольшом пригороде около военной базы, и Рея убедила меня, что кроме военных я там не встречу никого. К тому же, наступает праздничное время – и большинству людей совсем не до разглядывания прохожих и соседей. С самого утра валил крупный снег, и дороги были едва заметены, что частично успокоило меня.

Рея рассказала, как найти дом ее брата, и к полудню я был уже на месте. Это оказался длинный дом синего цвета в колониальном стиле. К праздникам он был завешан гирляндами, украшен статуями оленей и рождественских эльфов, и буквально переносил все мысли на сказочное предвкушение Рождества.

Даррелл играл на заднем дворе, а Рея сидела, укутанная пледом, в скамье-качалке на крыльце. Не здороваясь, я присел рядом с ней.

– Ты уверена, что проблем не будет? – спросил я вместо приветствия.

– Нет, не будет. – ответила Рея, положив голову мне на плечо.

Она плотнее затянула ворот белого пушистого пальто, засунула ладоши в рукава, и прижалась ко мне посильнее. Ее волосы, рассыпавшиеся по капюшону, словно лучики солнца, золотились в свете новогодних гирлянд. Она наблюдала за сыном, и порой на ее губах появлялась улыбка.

– Ты был в музее?

– Да. – кивнул я.

– Тогда иди, поговори с сыном. Мне нужно в дом.

Рея отбросила плед, и я увидел, что она сидела на холоде в домашних тапочках. Заметив мой взгляд, она улыбнулась и объяснила:

– Лиам не разрешает ходить в его доме в обуви.

– Буду знать. – я вновь кивнул.

Рея скрылась в дверях дома, а я, для виду, застегнув ворот своей куртки, направился к сыну. Он играл в снегу и, казалось, не замечал никого вокруг. Даже когда я подошел к нему совсем близко, он сначала не понял, как мне показалось, что я его отец. Возможно, он был так сильно увлечен снежными замками, а может быть, не узнал меня. В любом случае, услышав мой голос, он отбросил свои занятия, и бросился ко мне на шею. Я опустился на колени и обнял его в ответ.

– Привет, малыш. Как дела? Что нового? – спросил я. Не очень хотелось выпускать его из своих объятий, но пришлось.

– Смотри, какую крепость я слепил! – воскликнул ребенок, показывая на свои снежные творения.

– Ух ты! – состроил я удивление – А знаешь, где недавно был я?

– Может быть, в музее?

– Правильно! А как ты угадал?

– Я тоже недавно был в музее.

– Ну, уж точно не в Метрополитен-музее.

– В нем! В нем! – едва ли не подпрыгивая от радости, ответил Даррелл.

– Хм, а знаешь, – ответил я, весело прищуриваясь – я там видел мальчугана, очень похожего на тебя. Его звала учительница Аароном, и у него была красная кепка, похожая на твою. Может, это был ты?

– Я! – захлопал в ладоши ребенок. – Это был я! Это мою кепку ты увидел!

– Знаю. – улыбнулся я, присаживаясь в снег – Расскажешь, что тебе больше всего понравилось?

Разговаривая с сыном, я не переставая удивляться тому, насколько он смышленый. Даррелла интересовало то, что (как я думал) еще не интересует детей его возраста. Но я имел возможность поделиться с ним своими знаниями, узнать лучше его интересы, рассказать то, что не поведает ему ни один учитель. Немного позднее во двор вернулась Рея. Она молча слушала наш разговор, покачиваясь на скамье-качалке. В иной ситуации я подумал бы, что она слушает, чтоб я не сболтнул лишнего, но чувствуя на себе ее взгляд, чутье мне подсказывало, что она просто наблюдает. Возможно, пытается забыть, что все вокруг – мимолетно, и убеждает себя, что сейчас мы – настоящая семья.

– Рея! – раздался мужской голос из дома.

Она обернулась на голос, и я сделал так же. Из дома вышел высокий худощавый мужчина во фланелевой рубашке и джинсах. На его рубашку была приколота брошка в виде оленя с длинными рогами и красными носом-кнопкой. Он был коротко стрижен на военный манер. Шаги, выправка и голос говорили, что он уже не первый год служит в армии. А цвет кожи и внешнее сходство с Реей убедили меня в том, что это ее брат Лиам.

– У нас гости? – спросил он Рею не столько насторожено, сколько удивленно. – Почему ты не сказала?

– Это отец Даррелл, Аллан. – представила нас Рея. Я уже был рядом и протянул руку для рукопожатия. Оно оказалось крепким и уверенным.

– Ему редко удается пересекаться с нами. Сегодня совершенно случайно он оказался поблизости, и нам удалось пересечься. – объяснила Рея, неловко усмехаясь. Лиам смерил меня взглядом, оценивая мокрую от снега куртку и неопрятную стрижку.

– Я не слышал, как подъехал ваш автомобиль. – ответил он.

– Я прибыл не на машине.

– На автобусе? Без вещей?

– Не совсем… – неловко протянул я.

– Лиам, Аллан здесь ненадолго, и может в любой момент сорваться и унестись по долгу службы. Тебе ведь это самому знакомо, правда?

Лиам понимающе кивнул и вновь смерил меня взглядом. На этот раз более понимающим.

– Но ведь на ужин вы останетесь? У нас с Дженни всегда найдется лишняя тарелка и стул за большим столом.

– Я не хотел бы никого обременять.

– Да что там! Мы всегда рады гостям. Особенно моя жена. Ей совсем скучно одной, когда меня вызывают на службу.

Я взглянул на Рею, затем на Даррелла. У меня просто не хватило духу отказаться, чувствуя на себе их полные надежды взгляды.

– Думаю, я смогу перенести несколько дел, чтобы посвятить это время сыну и любимой. – ответил я, и невольно улыбнулся, глядя, как на лице сына просияла улыбка.

– Чудесно. Тогда жду вас внутри. – ответил Лиам, скрываясь в дверях дома.

– Я думал, будет хуже. – громко вздохнул я, улыбаясь Рее.

– Я вообще не думала об этом. Мой брат очень приветлив, и, в отличие от нашей матери, знает, что чужая жизнь – это не его дело. Просто… – она смущенно потупилась. Мне не нужны были слова, чтобы понять, о чем она молчит. Ее глаза выдавали всю правду: Рея не надеялась, что я на самом деле исполню обещание и прилечу сегодня.

– Я тоже до последнего момента не был уверен. – усмехнулся я.

– В любом случае, все вышло хорошо.

Я кивнул ей.

– Раньше он не был таким. Прежде, наверно, он наставил бы на тебя заряженное ружье, а потом бы уже задавал бы вопросы. Это все работа Дженни.

– Тогда я рад, что Лиам познакомился с Дженни до нашего с ним знакомства.

Рея усмехнулась, похлопывая меня по плечу. Я заметил, что в ее глазах грусть.

–Что не так? – удивился я.

– Слишком многое, чтобы говорить об этом сейчас. – неуверенно ответила она.

– Но сейчас я здесь, как ты и хотела, с тобой и нашим сыном.

– Идем в дом. Познакомлю тебя с Дженни. – сказала Рея, немного подумав. Грусть в ее глазах исчезла, и я решил, что все в порядке. Она взглянула в окно дома и добавила – Они с Лиамом ждут ребенка.

– Почему ты раньше не сказала?

Меня словно прошибло током, и я замер на месте.

– Успокойся, Аллан! Лиам тоже часто рискует своей жизнью. Они с Дженни привыкли к опасности.

– Это совсем другая опасность.

– Замолчи и послушай! – ответила Рея, обнимая меня и прижимая к себе. – Сегодня у нас семейный праздник. Впервые за много лет у тебя есть шанс почувствовать себя частью моего мира. Если ты собираешься все это время развивать свою паранойю, то лучше уходи сейчас.

– Хорошо. – вздохнул я – Постараюсь сегодня быть обычным.

Склонившись к ней, я приподнял ее за подбородок, и наши губы оказались совсем рядом. Мгновение ожидания, я потянулся к ней, чтобы поцеловать, но она внезапно отклонилась и, ухватив меня за руку, потянула в дом.

– А Даррелл?

– Зачем ему путаться под ногами? Пусть играет во дворе. – отмахнулась Рея.

Она показала мне дом и познакомила с женой своего брата. Она оказалась такой же худощавой и высокой, как Лиам. Однако у нее были рыжеватые волосы и светлая кожа, яркие зеленые глаза и острый носик. На первый взгляд она казалась женщиной стеснительной и скромной. Дженни была домохозяйкой. В данное время она была на восьмом месяце беременности. Лиам утверждал, что его жена, обзаведясь немалым животом, стала еще активнее и проворнее, нежели до беременности.

Рея с братом ушли на кухню заниматься готовкой ужина, а я вызвался помочь Дженни накрыть праздничный стол. Оставшись наедине, я понял, что она не так стеснительна и скромна, как мне показалось на первый взгляд. Порой ее вопросы заставляли меня краснеть.

– Если честно, – сказала она, легко доставая набор новогоднего сервиза из самого нижнего шкафчика комода, – я не думала, что Рея знает кто отец Даррелла.

Я удивленно вскинул брови, глядя на нее обалдевшим взглядом. Это уже было чересчур.

– В смысле, я считаю Рею воспитанной и приличной девушкой. Но у всех бывают «тяжелые времена». – невинно улыбнулась Дженни – Мне казалось, что она просто не хочет говорить правду об отце Даррелла. У моего мужа есть правило: не лезть в чужую жизнь, пока человек сам не захочет о чем-то рассказать. Став его женой, я тоже приняла правило не вмешиваться в чужие жизни, а тем более в жизнь его сестры. Но мне всегда было интересно, зачем.

Она присела на диван, растянувшись на подушках и вытянула ноги перед собой.

– Все в порядке? – поинтересовался я, продолжая возиться со столом.

– Ага. Так бывает у беременных – приливы бодрости и усталости. Одно время я была готова перевернуть весь дом вверх дном в поисках какой-то вещицы, потерянной целую вечность назад. У Реи тоже так было?

– Не знаю. – ответил я и взглянул ей в глаза – Меня не было рядом с ней, когда она носила Даррелла. И когда родила его.

Дженни пожала плечами, словно так и думала.

Я подумал, что она наверняка считает себя человеком, способным «читать» других людей с одного взгляда. Но мне показалось, что дело всего лишь в скуке: домохозяйка, жена военного, которой настолько скучно, что она превращает свою жизнь в «телевизионное мыло».

Напряженное молчание прервал Лиам, принесший жене чай, а мне – бренди. Через несколько минут пришла Рея. В ее руке тоже был стакан с бренди.

– Успели познакомиться? – спросил Лиам, поглаживая руку жены.

– Да.

– Вряд ли такого времени хватит, чтобы достаточно узнать кого-либо. Не говоря уже о том, чтобы узнать Аллана. – очаровательная улыбка просияла на лице Реи.

– Мне этого вполне хватило. – ответила Дженни.

Я залпом выпил почти половину бренди из своего стакана.

– Твой стакан почти пуст. – шепотом заметила Рея – Тебя мучает жажда?

– Да. И у нее весьма определенное имя и милое лицо.

Рея ехидно усмехнулась и погладила меня по плечу.

– Это была ее проверка, милый. – ответила она, похлопывая меня по спине – Пойду, узнаю, прошел ли ты ее.

Под предлогом помочь найти Рее какую-то особенную тарелку, она утащила Дженни на кухню, и мы с Лиамом остались вдвоем. Он обошел праздничный стол, поправил столовые приборы, поставил по центру стола подсвечник, и лишь убедившись, что все стоит идеально симметрично, присел в кресло. Его стакан с бренди все еще был полон. Мой же пустел во второй раз. Я словил на себе несколько любопытных взглядов, и наконец, решил, что пора бы начать разговор.

– Хороший бренди. – начал я с очевидного – Полагаю, не местного производства.

– Нет. Дженни не увлекается собиранием сувениров, а мне всегда хочется привезти ей что-то на память. Так она хотя бы знает, где я был.

– Да, это нелегко – оставлять ее одну.

– Вскоре с ней будет наш сын. Главное, чтобы меня не вызвали прежде, чем он родится. – усмехнулся он и, взглянув на меня, добавил – Иначе Дженни назовет его каким-нибудь дурацким именем.

Мне нечего было ему ответить, и я просто усмехнулся.

– А вы с Реей долго выбирали имя?

– Нет, не выбирали. Я был далеко от нее, и Рея назвала сына сама.

Лиам долго смотрел на меня, изучал взглядом, и я не выдержал.

– Тебя что-то настораживает?

– Ты ведь тот Аллан, который бесследно исчез, когда Рея еще жила в Чикаго?

– Да. Были семейные проблемы, и мне нужно было исчезнуть, чтобы решить их.

– Мафия? – улыбнулся он.

– Нет. Хуже.

Лиам удивленно приподнял бровь, но вопросов задавать не стал.

– А как вы вновь нашли друг друга?

– Наверно, это было чудо. Или судьба. – усмехнулся я. – Никаких фокусов или технологий. Несколько раз обстоятельство разлучали нас, и вновь эти же обстоятельства сводили нас вместе.

– Когда я уезжаю из дома, единственный способ нам с Дженни общаться – это телефон. Когда я не могу ответить на звонок, или не могу брать с собой телефон вообще, моя жена оставляет мне голосовые сообщения. Потом я прослушиваю их раз за разом. Ее голос часто был единственным, что возвращало мне силы и решительность. Однажды я начал думать, что будет, если в этот раз мне не хватит сил вернуться. Что останется после меня, кроме наших сообщений? Но теперь с ней будет наш сын, и Дженни уже будет не так одиноко. Ведь так? – он смотрел на меня глазами, молящими о надежде.

– Наверно. По крайней мере, если я не вернусь, у Реи останутся воспоминания о нас. Боль, конечно, это не уменьшит, но наш сын даст ей смысл жить дальше.

– Значит, не меня одного волнуют такие мысли: что будет, если я не вернусь, что мне делать, если она однажды исчезнет из моей жизни.

– Может быть, вы с Дженни связаны так же, как и я с Реей. Куда бы мы ни стремились – даже в разные концы света – мы всегда оказываемся вдвоем. Наши судьбы связаны чем-то большим, чем простое желание быть вместе. – я словил на себе внимательный взгляд Лиама – Но дело ведь не в работе. Вопрос в том, хватит ли нашей любви к ним, чтобы в следующий раз найти выход из следующей безвыходной ситуации?

– И как, хватает? – немного насмешливо спросил он.

– После таких передряг я люблю ее еще сильнее. Но, очевидно, недостаточно сильно, чтобы принять выбор: она или долг.

– Каждый мужчина, исполняющий свой долг перед страной, обязан быть горд за свою отвагу и честь.

– Возможно, об этом лучше спросить Рею – за что я должен быть горд. – ответил я, прекращая неприятный разговор, – Пойду, проверю, как там Даррелл.

Я отставил пустой стакан на стол, и направился во двор, на ходу надевая куртку. Сегодня мне стоило усилий напоминать себе, каково это – быть человеком, мерзнуть на холоде и бояться простуды.

Когда я вышел на задний двор, Даррелл валялся в снегу. Холодный воздух освежил мысли и снял нарастающее раздражение. А его детская беззаботность навеяла мне спокойствие.

– Делаешь снежного ангела?

– Вряд ли они выглядят так. – приподняв голову, ответил мальчик. Я призадумался и кивнул ему в ответ. «Вряд ли Древние были настолько скромны, что предпочитали серые рясы белым шелкам и золотым поясам». – подумал я ненароком.

– В моей школе не все дети празднуют Рождество. Мама говорила, что это нормально. Мы католики, а есть не католики, которые празднуют другие праздники. И тоже получают подарки.

– Так сказала Рея?

– Ага.

Забавно было это слышать после всего, что она повидала и что я ей рассказал. Не то, чтобы я был против религии – в одно время она спасала жизни алатисам – просто я наделся, что моего сына обойдут все эти предрассудки и клише, особенно после правды, которую я осмелился рассказать его матери.

От размышлений меня оторвал Даррелл, теребивший мой рукав.

– … Хочу оленя. – уловил я обрывок его слов.

Осмотрев двор, прилично засыпанный снегом, несколько мгновений поразмыслив, я понял, что просит у меня сын.

– Помочь тебе слепить оленя из снега? – переспросил я.

– Ага. – Даррелл нахмурился, словно он повторил это, по меньшей мере, уже три раза.

– Без проблем. – улыбнулся я.

Мы лепили снеговиков, оленей и прочих зверей до тех пор, пока на улице не потемнело. От этого гирлянды, сиявшие на доме, разгорелись ещё ярче. А хлопья снега посыпали с неба ещё сильнее.

Рея вышла позвать нас в дом, но внезапно во мне проснулось детское озорство, и я подозвал ее к нам поближе. Она отмахнулась, что и так хорошо видит все, что мы с Дарреллом налепили из снега. Но сын подхватил мою мысль, и тоже стал настойчиво звать маму. Когда она подошла ближе, я потянул ее за руку и повалил в снег. Тут же на нее сверху плюхнулся сын, и они мигом превратились в копошащийся хохочущий снежный комок.

Услышав голос дяди Лиама, Даррелл тут же слез с матери и убежал в дом. А я, вместо того, чтобы помочь Рее встать, лег рядом с ней в снег. Щеки Реи раскраснелись на морозе. В ее голубых глазах отражалось мерцание новогодних огней, и я почувствовал, как вновь утопаю в океане чувств. Я наклонился и поцеловал ее. Она прижалась ко мне.

– Я тебя люблю. – внезапно прошептала она мне на ухо.

– И я тебя. – немного удивленно ответил я.

– Как тебе Лиам и его жена?

– Я понял, что рад, что не был знаком с твоей семьей. А они? Наверно ненавидят меня теперь, как твоя мать?

– Нет. Брат сказал, что ты "хороший парень", а Дженни сказала, что это лучше, чем забеременеть от "какого-то мужика на вечеринке".

– Не обижайся, но именно на вечеринке в клубе ты и познакомилась со мной.

Она усмехнулась.

– Идём ужинать.

Допрос прекратился, и весь ужин прошел спокойно. Когда Даррелл уснул на диване, обхватив руками подушку с праздничной ёлкой, я собрался уходить.

Рея вышла со мной на крыльцо, чтобы попрощаться. В руке она держала булавку с украшением на ней в виде веселого оленя. Я улыбнулся, увидев его, и Рея протянула мне булавку.

– Зачем? Ты ведь знаешь…

– Знаю. Но я живу в этом мире. А здесь правда иная. – ответила она, прикалывая оленя на манжету моей куртки.

– Спасибо, что порадовал сына.

– Я буду думать о вас.

Она усмехнулась.

– Я знаю.

Вновь наши губы соединились в поцелуе, и мне очень захотелось, чтобы в этом моменте время навсегда застыло. Все было неважно, когда она касалась моих губ своими. И вся Вселенная замирала, пока ее пальцы терялись в моих волосах.

– Возвращайся. Я буду ждать. – сказала она мне вслед, когда я почти скрылся в снежной метели.

7

В воздухе пахло весной. Деревья еще стояли лысыми, местами лежал вяло тающий снег – весна была поздней в этом году – холодная земля не предвещала ни единой зеленой травинки. Но в воздухе уже витало то самое «нечто», теплое и сладкое, пробуждающее все вокруг – птиц, деревья, растения, солнце и небо.

С приходом весны люди тоже словно возвращаются к жизни. Оживляется природа, лучи солнца согревают тело – жизни людей тоже оживляются, и они начинают больше действовать, совершать больше ошибок входя в раж от пришедшего весеннего тепла, от чего и в жизни алатисов становится тоже больше забот.

Эта весна ознаменовалась тем, что несколько корпораций восстало против Абсорбс Глобал Индастри.

Невиданная храбрость и в то же время глупость. Некий Эрик Харпер заявил на всю страну о том, что он раскрыл коварный замысел правительства. Этот смельчак выяснил, что Абсорбс влияет на экономическое неблагополучие в определенной сфере, создавая благоприятные условия для банкротства многих крупных компаний, которые могут представлять опасность либо интерес для Абсорбс. После чего все компании, что прежде стоили миллиарды, а теперь оказались на грани банкротства, скупает огромная корпорация, становясь монополистами в этой сфере. И затем, когда все контракты закрыты, все налаживается в экономике региона. К сожалению, он не знал, что именно за корпорация дергает за ниточки в правительстве и контролирует всю экономику страны. Более того, он даже не догадывался о том, что это все происходит на мировом уровне.

Эрик Харпер мог лишь высказать предположения о том, кто были эти люди, но он это делал настолько уверенно, что его предположения очень заинтересовали прессу, и над Абсорбс Глобал Индастри повисла угроза разоблачения.

Братство поначалу соблюдала нейтралитет, не вмешиваясь в ход событий. Но когда владельцы других компаний – соратники Харпера, поддерживавшие его предположения – стали бесследно исчезать из собственных домов, мы обязаны были вмешаться. Абсорбс Индастри действовало молниеносно. На протяжении двух месяцев осталось всего несколько человек, что продолжали поддерживать Харпера. Но это его не испугало. Он еще громче и активней стал кричать на телевиденье и в сети об этом.

Казалось – вот-вот Абсорбс будет раскрыта. Но вдруг все умолкло. Соратники Эрика Харпера испугались, молчание СМИ купили, убийства забыли. Он остался один. Но Абсорбс Глобал Индастри так просто не забывает ничего и никому не прощает такой дерзости.

Спустя некоторое время братство узнало, что персональный помощник Харпера, его приближенный, Майкл Лив, вступил в сотрудничество с Максвеллом. Лив был молодым и амбициозным профессионалом, эгоистичным и нескромным в вопросах, касающихся личной выгоды. Внешне он напоминал греческого бога – высокий, широкоплечий, с крепким телосложением, гривой золотых локонов, греческим носом и широкими скулами, тонкими губами и пронзительным взглядом. И характером, и коварством он так же ничем не уступал Зевсу или Гермесу.

Я не мог оставить Харпера в беде. Глава семейства, отец троих детей и примерный муж, выдающийся бизнесмен, сам построивший свой бизнес – во всем он был безукоризненным. Один из немногих оставшихся представителей человеческого благородства, которого Абсорбс собиралось убить.

Накануне Пасхи Эрик Харпер сообщил своему помощнику о том, что собирается провести праздник в своем загородном доме на берегу озера. В помощнике на праздники он не нуждался, и собирался сам везти семью туда на собственном автомобиле по трассе, проходившей через густой лес. Было ясно, что этот шанс Абсорбс Глобал Индастри не упустит.

Однако за два дня до отъезда, Харперу неожиданно поступило бизнес-предложение от потенциального партнера на севере страны. Харпер и Лив незамедлительно вылетели в Нью-Йорк. Но что для Харпера выглядело как удачное предложение, для меня было похоже на ловушку. Проанализировав всю имеющуюся информацию, совет Старейшин решил проследить за Эриком Харпером и его помощником во время визита в Нью-Йорк. Оценив свои возможности случайно увидится с Реей, или (если удастся) даже навестить ее, я вызвался сам отправиться на задание. В паре со мной отправилась Агнесс – молодая послушница, недавно ставшая воином Алатис. Белокурая красавица с темными глазами, тонкой фигурой и длинными ногами, двадцати шести лет. Умная, ловкая и веселая, мечтательная, как для своего возраста и невероятно изящная. Для нее это был отличный шанс получить хороший опыт слежки и в то же время увидеть новые города.

С самого прибытия Харпера в город мы следили за ним, переодетые в неприглядных туристов. Все было довольно обычным – аэропорт, ресторан, Уолл-стрит, отель, где происходила встреча. Казалось, уже ничего не может произойти. Но вдруг помощник Эрика Харпера покинул встречу и направился, как ни странно, в ближайший торговый центр.

– Что необычного в том, что он направился в торговый центр? – спросила Агнесс, когда мы следовали за ним – Возможно, он хочет купить подарки семье к празднику, либо хочет найти что-то необычное.

– Не стану с тобой спорить. – ответил я – Но у него нет семьи, а соответственно и поздравлять некого. Все товары ему покупает домохозяйка, и у него нет потребности идти самому в магазин, даже за эксклюзивными товарами. Более того, Майкл Лив – социопат, и прогулки по людным местам не для него. Выводы делай сама.

– Возможно, я ошиблась. – ответила Агнесс – Но не опасно ли Харпера оставлять одного на встрече без нашего присмотра?

– Нет. Если его убьют при всех – это будет очень рискованно даже для Абсорбс, а подозрение падет прямо на Лива. Так что сейчас, пока он еще на встрече, его никто не станет убивать. Важно успеть до того, как встреча кончится.

Тем временем мы уже вошли в торговый центр и следом за помощником Харпера поднялись на второй этаж. Лив сразу же уверенным шагом прошел вглубь центра и присел на одну из скамеек в конце торгового зала. Некоторое время мы с Агнесс ходили у витрин магазинов, наблюдая в отражении за Ливом. Но он продолжал спокойно сидеть на скамейке, наблюдая за работающим фонтаном. Осмотрев все витрины, мы с Агнесс так же присели на скамейку с другой стороны фонтана. Майкл Лив продолжал сидеть, не предпринимая ровно ничего. Так прошло полчаса. Постепенно его спокойствие сменилось нервозностью, он каждую минуту стал смотреть на часы и беспокойно оглядывался по сторонам. И всё же ничего не происходило.

Я уже стал терять бдительность, когда заметил, что вокруг нас на скамейках и у витрин в магазины появляются однообразные мужчины ростом под два метра в костюмах. Сохраняя наше прикрытие, мы с Агнесс начали весело общаться на посторонние темы, разглядывали карту, придумывая, куда бы ещё нам отправится, весело смеялись, делали вид, что рассматриваем фотографии и вели себя, словно влюбленная пара.

Спустя несколько минут к Майклу Ливу подошел один из приспешников Максвелла. Он сел рядом с ним на скамью. Тихо, почти шепотом, он стал давать Ливу указания о действиях. Я изо всех сил вслушивался, но шум фонтана и проходивших мимо людей, осторожность, чтобы не привлечь лишнего внимания Лива, и следивших за всеми охранники в костюмах, сводили все мои усилия практически к нулю.

– Агнесс – прошептал я.

Она повернулась ко мне. Тогда я наклонился к ней, и повернулся лицом к Ливу. Так я смог читать по губам, что они говорят, наблюдая за ними в отражение в витринах.

– Представь, – прошептал я Агнесс, от чего она немного вздрогнула – что я шепчу тебе что-то на ухо. Улыбайся и кокетничай. Охрана не должна заметить ничего подозрительного в нас.

Она сразу положила свою ладонь мне на плечо и стала игриво улыбаться, порой хихикая, или закатывая глазки. Она прислонилась ближе ко мне и ее дыхание стало неровным.

Через несколько минут приспешник Максвелла ушел, сказав Ливу все, что требовалось: через несколько часов, когда Харпер будет выходить из ресторана, в который его убедит пойти Лив, его похитят. Лив будет незначительно поранен чтобы инсценировать его невинность, после чего его увезут в госпиталь. Прочее – уже не его забота. Все, что он просил (никто из них не уточнял что именно), Лив получит через месяц анонимной бандеролью.

Следом за приспешником Максвелла ушел и Лив, а охрана оставалась стоять.

– Агнесс – прошептал я – вся охрана продолжает стоять?

– Да – ответила она.

Внезапно после ее слов один из громил в костюме не спеша пошел в нашу сторону. За ним последовало еще несколько. Руки Агнесс задрожали, и вот-вот все должно было рухнуть. Мое сердце сжалось, мы с Агнесс встретились растерянными взглядами и вдруг… Я схватил ее и прижался губами к ее губам. Она вовсе не растерялась. Закрыв глаза, она, положив мою руку себе на талию, придвинулась ближе ко мне, продолжая целовать меня. Затрепетав, Агнесс обхватила меня руками за плечи.

Не то, чтобы я забыл, как целовать женщину, но это было довольно давно, и я всегда оставался верен Рее. Целуя Агнесс, на ее месте я представлял Рею. В то же время, ненавидел себя за этот поступок. Но Агнесс, похоже, была совсем не против того, что целую ее я, а не кто-то иной.

Невольно, я оттолкнул ее от себя. Она открыла глаза, и на ее щеках сразу же загорелся румянец. Я оглянулся по сторонам – еще стояло несколько охранников с другой стороны фонтана, следивших за нами. Взгляд Агнесс блуждал, страшась встретиться с моими глазами. Она отодвинулась от меня, и вся сжалась. Сохраняя прикрытие, девушка раскрыли громадную бумажную карту, и уткнулась в нее.

– Идем. – сказал я, подхватывая ее под руку.

Обняв ее за талию, мы пошли в ближайший магазин – магазин детских игрушек.

– Зачем мы идем сюда? – удивленно спросила она

– За нами все еще следят. Ты сейчас все испортишь, так что нам нужно где-то спрятаться пока они не уйдут. В таких случаях не рекомендую быстро уходить. Когда ты спешишь – ты привлекаешь их внимание. И совершаешь много ошибок. – добавил я, мельком посмотрев на нее.

Мы вошли в громадный магазин с пола до потолка набитый игрушками. По залу бродило несколько десятков людей, в своем большинстве это были мамочки с детьми либо молодые девушки. Я потащил Агнесс в самый дальний угол магазина, где я спрятал ее от посторонних взглядов за стеллажом с игрушками.

– Возьми себя в руки! – грозно сказал я, крепко сжимая ее тонкие руки в своих ладонях. – От нас зависит жизнь человека. Если ты сейчас не приведешь себя в чувства, все может сорваться.

– Да, простите меня.

– Я жду от тебя объяснений, когда вернемся в братство. – ответил я, отпуская ее.

Она присела на детский стул, переводя дыхание. Я осторожно выглянул из-за стеллажа, осмотрел зал, и вернулся обратно.

– У входа стоит два охранника. Нам пока не выйти отсюда. – сообщил я Агнесс.

– Нужно чтобы они подумали, что мы здесь будем долго выбирать игрушку, и тогда, может быть, они уйдут. – осторожно предложила Агнесс, вся дрожа и вспыхивая румянцем при каждой встрече взглядами.

– Попробуем.

Мы вышли из-за стеллажа и стали блуждать по магазину, нарезая круги. Через десять минут, когда мы раз семь обошли весь зал, ситуация так и не изменилась. А время при этом становилось все меньше и меньше. У кассы мы заметили аварийный выход, который был к счастью не заперт. Нужно было лишь незаметно проскользнуть в него. Мы с Агнесс решили, что я отвлеку продавца, а она тем временем выйдет из магазина, оставив двери приоткрытыми для меня.

Я выбрал игрушку, которую якобы собирался купить – первым что попало под руку, оказался плюшевый поросенок с закрученным хвостиком и круглым рыльцем. Поросенок был синего цвета, и во рту держал цветочек ромашки. Его глаза из пуговок были настолько милы, и казалось, что они смотрят прямо мне в душу, что я решил его купить для сына.

Подойдя к кассиру – тучной недовольной женщине, склонной винить всех в неудачах ее жизни – я протянул ей поросенка. Она покосилась на меня.

– Для моей невесты. – сказал я, оглядываясь по сторонам в поисках Агнесс. К счастью она стояла у одного из стеллажей и рассматривала другие игрушки.

Женщина подтянула длинные рукава толстой вязаной кофты, и взяла игрушку. Она недовольно хмыкнула и выбила в кассе стоимость. Я положил несколько купюр на прилавок. Когда она наклонилась за пакетом для игрушки, Агнесс прошмыгнула в аварийный выход.

– Простите! – громко произнес я, чтобы приглушить звук щелчка двери – А у вас есть услуги доставки?

Женщина вылезла из-под прилавка и вновь недовольно окинула меня взглядом.

– Зачем вам? – пробурчала она

– Видите ли – начал я, входя в роль – Я хочу сделать своей невесте необычный подарок, – я невольно покосился на и без того неординарную игрушку, – и отправить ей его посылкой, чтобы там стоял штамп «Нью-Йорк», и она обрадовалась, получив его в подарочной коробке. У вас, кстати, есть коробки?

– Есть – пробурчала женщина, собираясь вновь наклоняться под прилавок.

– Стойте-стойте – быстро затараторил я – Я хотел бы узнать, как быстро вы доставите подарок? Может, мне лучше обратиться к профессионалу?

– В течении двух дней в зависимости от региона.

– Это в этом же городе.

– Тогда за день.

– Хорошо. Я хотел бы записать адрес.

Она вновь недовольно покосилась на меня, протянула карточку и ручку. Я быстро записал на ней адрес Реи, не став указывать ее имя в целях ее же безопасности. Заплатив за доставку, я напомнил кассиру о том, что хочу увидеть коробку для посылки. Она залезла под прилавок и достала несколько коробок. Наугад выбрав одну из них, я самостоятельно засунул в нее игрушку, незаметно бросив туда еще небольшую записку для Даррелла. При мне посылку запечатали.

Когда женщина наклонилась под прилавок, чтобы засунуть коробки обратно, я бросился к дверям аварийного выхода и направился по ступенькам вверх. У выхода на крышу меня ждала Агнесс.

– Почему так долго? Вас что-то задержало. – взволнованно спросила она.

– Нет. Меры предосторожности. – ответил я – Теперь отправляйся в братство и позови подмогу.

– Но как же вы? Вы останетесь один, Аллан? – испуганно вскрикнула она

– Да. Другого выхода нет. Тебе понадобиться несколько часов. Я же направлюсь в отель, где Харпер будет обедать. Я задержу их насколько смогу. Если вы не успеете к тому времени, тогда ищите меня по маячку – радиус его действия всего десять километров.

– Это очень мало. Мы можем вас просто не найти.

– Тогда жизнь этого человека тем более будет всецело зависеть от меня. Я не могу полететь с тобой. Но если ты поспешишь, то успеешь привести подмогу вовремя для того, чтобы спасти Эрика Харпера.

– Но… – попыталась она возразить.

– Молчи. – отмахнулся я – Не спорь с главой. Мое решение точно и неизменно.

– Простите, я забылась. – ответила она, опуская глаза в пол.

– Поспеши, Агнесс. – бросил я вслед, сбегая вниз по лестнице.

Я поспел к самому окончанию встречи Эрика с партнером. Майкл Лив как ни в чем не бывало, сидел рядом с ним. Пожав руки, партнеры разошлись. Харпер сел в автомобиль и направился в отель, где у них уже был зарезервирован стол. Этот отель славился своей великолепной кухней. В отеле находился ресторан, который мог посетить каждый, у кого на банковском счету находилась большая семизначная сумма. Зарезервировать стол в ресторане такого класса не стоило усилий. Но то, что они предлагали – феерия вкусов, королевское обслуживание и гарантированный гастрономический экстаз – стоило потраченного времени и денег. В среднем блюдо в ресторане этого отеля готовилось час. Поэтому резерв времени был мне обеспечен.

Я присел у входа в отель и внимательно наблюдал за Харпером и Ливом. Людей в зале ресторана было не много. Следить за ними было легко. Эрик и Майкл заказали себе напитки – виски с колой и абсент. Харпер заказал себе французский суп из кролика в винном соусе. А Лив заказал всего лишь салат. Он старался не выдавать свое волнение, но отсутствие аппетита говорило, что он не может перестать думать о том, что будет, когда они с Эриком Харпером выйдут из отеля. Заказ приняли, и отсчет времени пошел.

Спустя час ожиданий, я и сам уже был не против перекусить чего-нибудь. Наконец, заказ принесли, и они принялись, не спеша, его есть, беседуя о перспективах и рисках сотрудничества с новым партнером, да еще и в Северном регионе. Лив много пил, все время заказывая новые порции абсента. Харпер, увлеченный открывшимися перспективами, ничего не замечал. Он всецело доверял своему помощнику и не мог представить, что он обернется против него.

Первое время я внимательно наблюдал за ними, слушал все, о чем они говорят, насколько это было возможно из-за шума проезжавших мимо машин и пешеходов. Однако устав от ожидания, я стал углубляться в свои мысли, продолжая просто следить глазами за Харпером и Ливом.

«Вот бы съесть что-нибудь! – думал я, наблюдая, как Харпер поглощает сочного кролика – Уже давно прошло время обеда, а я с самого утра ничего не ел. Вот теперь сиди и смотри, как он ест своего кроля, и даже не догадывается, что его помощник хочет убить своего работодателя. Прохладно нынче все еще на улице. А еще Агнесс… Странно она поступила. Ее поцелуй явно был не простым. Но как бы мне хотелось сейчас увидеть Рею. Как хотелось бы, чтобы она прошла мимо меня, пусть даже и не заметив. Но зато я увидел бы ее, ощутил аромат ее тела, может быть, услышал бы ее голос, увидел улыбку. А может, я увидел бы и Даррелла. Так хочется, чтобы они сейчас появились в толпе людей, этих бесчувственных, озабоченных и слепых людей. Что им нужно для счастья? А что нужно мне? Ведь что я сейчас чувствую? Вместо того, чтобы думать, как я помешаю Абсорбс убить Харпера, я раздумываю о том, что чувствую и мечтаю увидеть Рею. Да, мне это нужно, но всё же, сейчас у меня есть дело важнее, чем мечты о счастливой семейной жизни.»

Я словно не мог сконцентрироваться на отдельной части своих раздумий, не мог осмыслить свою жизнь, то, чем я занимаюсь и что я делаю. К горлу подступил ком – я не мог понять, как отделить какую-то часть жизни от остальных. В один момент я начал терять ощущение почвы под ногами и мне показалось, словно вся моя жизнь стихийно движется в неизвестном направлении, и я вовсе не имею над ней контроль, я не могу постичь те сферы жизни, что имеют первостепенное значение для меня. Я почувствовал разбитость и усталость.

Только я стал впадать в глубочайшие раздумья, как Эрик Харпер и Майкл Лив встали из-за стола и направились к выходу. Черный микроавтобус, стоявший с противоположной стороны дороги, как я и предполагал, завел мотор. Медленно проехав к ближайшему светофору, он быстро развернулся в обратную сторону, и подъехал к тротуару у отеля как раз в тот момент, когда Харпер и Лив показались в дверях. Раздался громкий хлопок. Некоторые прохожие испуганно вскрикнули. Другие присели или даже легли на асфальт. Кто-то смотрел по сторонам, разыскивая взглядом интересное для себя зрелище. Кто-то позвал полицию. Через мгновение после хлопка Лив упал на землю. Его одежда за считанные секунды стала багровой. Харпер, бросив свой кейс на землю, стал теребить руку Лива, хлопать его по щекам и звать его. Но он не отвечал.

– На помощь! – едва выкрикнул он.

Я бросился к нему. Лив был мертв. Его одежда вся была залита кровью. Выстрел был очень точным – пуля попала прямо в сердце. Неведомо откуда взялась машина скорой помощи. Два врача подбежали к нам, еще один санитар вез за ними тележку. Не расспрашивая Харпера ни о чем, они стали оказывать Ливу помощь, и в то же время, один из врачей забрал его документы и телефон, якобы, для заполнения документов. Закрывая своими спинами тело, они попытались преградить мне вид, а затем и вовсе попросили отойти чтобы не мешать им. Быстро погрузив тело Лива на тележку, доктора подхватили Харпера под руки и потащили их в машину скорой помощи. Я направился за ними, но передо мной захлопнули двери скорой. Машина сразу стартовала и на большой скорости уехала прочь.

Чтобы догнать их, я отобрал велосипед у одного курьера, оттолкнув его плечом.

– Извини! – крикнул я ему – Мне нужно спасти человека!

Он злобно махал мне кулаком, и закричал злостные проклеены мне вслед. Оседлав единственное средство передвижения, я помчался за машиной, пытаясь ее догнать. Через несколько кварталов мне удалось это сделать. Но заметив меня, они ускорились. Сворачивая из ряда в ряд, резко поворачивая на поворотах, машина скорой помощи старалась оторваться от меня. Чудом мне удавалось ее догонять. И всё же, когда мы уже почти выехали на окраину города, в промышленный район, они оторвались от моего преследования, и скрылись за проезжавшим мимо грузовиком. В рядах складов, железных контейнеров, ящиков, лежавших штабелями, я потерял след машины скорой помощи.

Она просто растворилась в воздухе. Я бросил велосипед, и отправился пешком искать Харпера. В крике чаек, рабочих, шуме машин и подъёмных кранов, плеске воды просто невозможно было разобрать голосов, как бы сильно я не старался. Тогда я побежал меж рядами контейнеров и складов, прислушиваясь к звукам, доносившимся оттуда.

Средь рыбной вони, запаха мазута и металла, резины и прочих производственных запахов, я учуял легкий запах бензина, и отправился к его источнику. Чем ближе я подходил к нему, тем громче становились чьи-то голоса. Два человека говорили поочередно. Еще несколько голосов шепотом переговаривались независимо от первых двух. Голоса доносились из небольшого деревянного склада на пристани, окруженного производственными цехами.

У дверей склада стояло несколько охранников. Ни окон, ни других дверей не нашлось. Лишь небольшие вентиляционные трубы на крыше и одно окошко, должно быть, как пожарный выход, с обратной стороны строения, под самой крышей. Лезть через вентиляцию либо пытаться пролезть в окошко – был не вариант. Можно было пройти только лишь через основной вход.

У входа в склад стояло три охранника, еще два стояли на углу, наблюдая за проездами, и пятеро были внутри. У каждого было огнестрельное оружие. Внутри так же был еще один человек, без оружия, говоривший с Харпером. Машина скорой и тело Лива находились там же. Харпер сидел на стуле в конце склада, ближе к краю пристани.

Я включил маячок – Агнесс должна была уже привести подмогу – и подошел максимально близко к складу, планируя ход наступления. Еще несколько раз осмотрев склад, я заметил широкое квадратное отверстие в полу. Скорее всего через него доставали товар с лодок, подплывавших под пристань чтобы незаметно выгрузить что-то незаконное.

Я прокрался к складу, спрятавшись за горой деревянных ящиков с правой стороны от него. Я вслушивался в разговоры охраны, но ничего полезного в них не было – обыденные бытовые разговоры. Это было даже немного насмешливо и саркастично, словно убийство это для них уже обычная повседневная вещь. Ничего необычного: жена, поломанный кран в ванной, убийство и похищение, забрать сына из садика и ужин перед телевизором.

Привлекая их внимание, бросая маленькие камни в их сторону, я выманил сперва двух охранников, что следили за дорогой. Когда они подошли ко мне, одного пришлось ударить по голове куском железной трубы, что я нашел за ящиками, а второму пережать горло, чтобы он потерял сознание. Охранники у входа заметили отсутствие этих двух, и один пошел проверить, куда они делись. Его настигла та же участь, что и его напарников.

Достаточно! – подумал я – И так уже много времени потерял, а подмоги все еще нет!

Наплевав на скрытность, я свистнул оставшимся двум охранникам, позвав их ближе. Но отходя от дверей, они постучали в них, оповестив таким образом, что снаружи есть кто-то чужой. Вырубив и этих двух, я побежал к дверям. Но они оказались запертыми изнутри. Проломать их с первого раза тоже не получилось, и тогда я направился к обратной стороне склада, к отверстию в полу.

Они знали и уже ожидали меня там. Неосторожно высунув руку в отверстие, я почувствовал, как ее оцарапали пули с трех сторон. Раздался крик Харпера – он звал на помощь.

– Дай мне твой пистолет! – крикнул знакомый голос.

Там находился Максвелл, он и разговаривал с Харпером.

По коже пробежал неприятный мороз, и на руке появилось колючее жжение от пуль. Долго не думая, я стащил стрелков за ноги в воду и пролез сквозь отверстие наверх, в склад. Недалеко от меня на старом деревянном стуле сидел Харпер. Его руки не были связаны, но он не решался бежать. Напротив него стоял Максвелл, наводя на него пистолет. Рядом с Максвеллом стояло еще два охранника.

Я опоздал. Я лишь успел увидеть, как Максвелл убивает Харпера. Его руки безжизненно рухнули вниз и неподвижно повисли. Голова рухнула на грудь и по его одежде потекла бурая кровь. Я застыл на месте, не веря своим глазам. Наши взгляды встретились. Увидев меня, Максвелл на мгновение остановился. На его губах, изувеченных шрамом, появилась злорадная улыбка. Он подошел к стулу, на котором сидел Харпер, и, поставив на него ногу, толкнул. Стул и тело Харпера безжизненно упали на пол с характерным тупым звуком.

Я рухнул на колени. Мне просто не верилось, что столько труда, столько надежд пошли под откос. Я не смог спасти этого замечательного человека. Все труды были напрасны. А что же будет далее, если такое простое задание мы провалили? Почему? Как теперь его жена и дети узнают, что случилось? Где их отец и муж? Что им теперь делать? Что мне делать? Куда катиться этот мир, если даже такие люди, как Харпер, умирают. Нет! Их жестоко убивают. А он даже не смог передать последние слова своей семье, они не смогли с ним попрощаться. Как теперь быть им… И почему я не успел прийти раньше хоть на мгновение, или позднее, чтобы не увидеть этого. Я уже ничего не понимал, забыв обо всем, тупо глядя на тело Харпера, истекавшее кровью, и не обращая никакого внимания ни на Максвелла, ни на остальных.

Я знал, что сегодня Максвелл не станет использовать возможность сразиться со мной. В этой схватке он и так победил. Но ничего не мешало ему приказать это сделать своим охранникам. Пребывая в состоянии шока, я был беззащитен. К счастью, появилась моя подмога.

– Уничтожить здесь все! – скомандовал Максвелл, швырнул оружие в воду, и в мгновение ока исчез.

Ко мне подбежал Иероним и стал теребить за плечо, вглядываясь мне в глаза. Он что-то говорил, но я его не слышал. В моей голове все еще звучал тот глухой звук падения мертвого тела на пол. Взяв под руку, он вывел меня из склада, и мы быстро побежали прочь. Через несколько минут я услышал где-то вдали глухой взрыв. Ярко мигнуло желтое зарево и нас подтолкнуло импульсом от взрыва. Но мы все бежали вперед, чтобы скрыться в безопасном месте.

Забившись в грязный темный угол, я сполз вдоль стены и сел на землю, закрыв лицо руками. Неподвижно и молча, Иероним стоял рядом со мной. К нам подошло еще несколько алатисов. Они молча остановились возле Иеронима. Я сидел и смотрел в просвет между моими пальцами на горевшие остатки склада. Взрывом его разнесло на мелкие части. Куски разлетелись на сотни метров, и ближайшие склады и гаражи теперь так же ярко горели красным огнем. Я не чувствовал жара огня, но мне было ужасно горячо, невыносимо, чудовищно жгло внутри груди, будто туда попал один из обломков здания. Я почувствовал, как быстро по моим щекам текут слезы.

– Такое иногда случается. – сказал Иероним – Мы все несем за это ответственность.

Я утер лицо рукавом и встал на ноги.

– Нам пора уходить. Полиция и пожарные уже совсем близко.

Я прислушался – звуки сирен пожарных машин отчетливо и громко разливались по территории, синие огни отблескивали в поверхностях зданий. Они были в нескольких минутах от нас.

– Полетели. – ответил я, отворачиваясь в другую сторону.

Прилетев в братство, я первым делом же отправился на совет Старейшин. Я стоял перед советом, а внутри меня все дрожало, горело, и готово было рухнуть. Я стоял неподвижно, молча, спокойно. Словно ничего и не случилось. Рассказав все как было, я подвел итог – во всем я видел лишь свою вину так как не смог предвидеть какой ход событий и подготовиться к нему. А что еще хуже – взял на задание неопытного алатиса и подверг его риску. Далее Агнесс, Иероним и все остальные алатисы так же должны были выступить перед советом Старейшин. А дальше – вынесение решения.

Было немного неловко, ведь и я, и Иероним, члены совета Старейшин, а в отсутствии Уильяма – я глава Совета. Все прошло быстро, немного бюрократично и сухо. Агнесс решили вернуть к обучению за совершенные ошибки в тактике действий, а меня отстранили от любых заданий на некоторое время с необходимостью тоже подтянуть свои знания.

* * *

Немного спустя, я вернулся в кабинете. В руке был граненный стакан с вином, которое я стащил несколько месяцев назад из погреба одного аристократа, в чьем особняке алатисы пытались найти ответы на важные вопросы. Вино неплохое, но слишком сладкое, как для меня. Отблески света лампы в гранях стакана прыгали по комнате.

Я наблюдал за ними, старался уследить, словно это не я водил ими, а они жили сами по себе. Странное чувство отстраненности разума от тела. Я погрузился в некий вакуум – абсолютная тишина, полумрак, мозг хотел прекратить вертеть стакан в руке, а телу было наплевать. Я завис взглядом на картине, скрывавшей тайный ход. На заднем плане, в листве деревьев, если внимательно смотреть, вырисовывался херувим со стрелой в руке. Я наблюдал черты его лица, его позу, подаренную автором холста, и все больше убеждался в том, что этот ангелочек явно не посланник Амура, а коварный убийца. Годы практики научили меня по малейшим телодвижениям, взглядам и позам определять намерения людей, и, если бы дать этой картине ожить, совершенно точно, херувим вонзил бы свою стрелу в шею одной из дев, стоявших на переднем плане. И вот мне показалось, что ангелок попробовал замахнуться. Я встряхнул головой, уставившись на картину: что за бред со мной происходит.

Стакан уже без вина полетел в стену рядом с картиной. Осколки звонко и праздно зазвенели и рассыпались дождем по полу. Я швырнул его лишь ради звука бьющегося стекла. Все в порядке, я не схожу с ума! А может…

В кабинет без стука вошла Авем. Она неловко, но радостно улыбнулась.

– Ты как? – спросила она.

– Ничего. В порядке.

– Я пришла к тебе поговорить.

– Если ты пришла успокоить меня – то это излишне, я сам справлюсь.

– Нет. Тема более щепетильная. Это по поводу Агнесс.

– Ах, да! – воскликнул я, хлопнув себя по лбу – Я забыл поговорить с ней после собрания совета Старейшин.

– Хочу тебя попросить, как правая рука главы братства, будь с ней мягче. Она еще совсем в этом ничего не понимает.

– Конечно. Ее вины в смерти Харпера нет. Но во время задания произошло нечто, о чем я хотел бы получить объяснения.

– Я знаю… – смущенно произнесла Авем.

– Как ты можешь об этом знать? – оторопел я.

– Агнесс мне все рассказала. Понимаешь ли, она уже некоторое время в тебя влюблена. И так сложились обстоятельства, что ты ее поцеловал. Тебе стоит быть аккуратнее с чувствами девушки. Девушки Алатиса не умеют скрывать чувств, флиртовать, и вовсе не такие, как те, что в мире людей. Здесь все происходит быстро и очень осторожно.

– Как юноши завязывают с девушками романтические отношения?

– Кротко и очень пугливо. – она улыбнулась, словно вспомнив нечто забавное – Осторожно. Здесь девушек не много, и все знают все про всех. Мы одна семья. Поэтому влюбленность становится очевидной очень быстро. А далее – ухаживания. Красивые свидания, нежные беседы, провождение времени вдвоем, но никаких «телесных контактов», если ты понимаешь. Это должна быть духовная связь, слияние двух сердец и разумов, а не тел.

– Понимаю.

– А далее – свадьба. Ну, это ты и сам знаешь. – ответила Авем.

– Что же мне делать? Как ни ранить ее чувства? – спросил я, чувствуя себя старым и неуклюжим – Я совсем забыл, как это было.

Мгновенно всплыли из глубин памяти воспоминания о наших с Реей встречах. О знакомствах в ночных клубах с девушками, мимолетных романах. О самом прекрасном дне моей жизни – первом свидании с Реей. Я помнил все детали, но совсем не мог вспомнить, как нужно было вести себя.

– Это всегда прекрасно! – улыбнулась Авем – Братство считает, что и тебе пора уже остепениться. Создать свою семью.

– Что?

– Да, они хотят, чтобы ты совершил важный поступок и выбрал себе жену из нашего братства. Это звучит для тебя немного странно, но такой поступок говорит о зрелости главы и о его преданности. Если нужно будет – у меня найдется пара рекомендаций.

– Разве я мало раз доказывал вам свою преданность? – обозлился я – Или мысль о том, что меня ждет нелюбимая жена в братстве поможет мне не умереть?

– Не говори так. Мы не заставляем тебя делать это завтра или до конца месяца дать ответ, но присмотрись, задумайся об этом.

– Нет. Я так не могу и не хочу. На этом – точка. Сейчас не Средневековье, чтобы за меня решали, кого мне брать в жены и когда жениться. Разговор окончен.

– Я так и передам Старейшинам. – ответила Авем, направляясь к двери.

– Буду благодарен. – бросил я вслед, отворачиваясь от двери.

«О небеса! – звучало в моей голове – Я и не мог о таком подумать! Как мне это льстит, я никогда бы не догадался, что она влюблена в меня. Словно это нонсенс, что-то неимоверное! Ха-ха! – размышлял я – В этом есть свой смысл. Да и в словах Авем есть смысл: создать семью с кем-то из своего мира звучит более реально, чем то, что я делаю с Реей. Конечно, если бы она преподнесла это иначе, назвала другими словами. Но ведь сейчас дело состоит не в этом – как же дико для меня теперь звучит то, что в меня кто-то может влюбиться… Но ведь я же не мертв, я тоже могу чувствовать что-то к другим. Или это предательство по отношению к Рее? А что, если мой поцелуй тоже был предательством? Либо измена – это только если ты чувствуешь что-то к тому, другому? Как же необычен для меня интерес Агнесс ко мне, как к мужчине, а не учителю, и главе.»

Я почувствовал, что на моих губах появилась широкая улыбка от этих мыслей. Похлопав себя по щекам, я привел себя к здравому рассудку, и вернулся к делам, от которых, собственно, меня отвлек гранённый стакан.

Через минуту вновь раздались шаги, и прозвучал стук в дверь. Я удивленно ответил «Войдите» и обернулся к двери. Я с интересом ожидал, кто же войдет в двери – Авем не стала бы возвращаться и провоцировать ссору.

В дверном проеме появилась тонкая фигура Агнесс.

– Можно войти? Вы меня хотели видеть… – кротко произнесла она, избегая моего взгляда.

Она стояла на одной ноге, поставив вторую позади себя на носок, как бы отступая назад. В ее волосах красиво блестел свет, а ее губы были слегка приоткрыты – на них застыли несказанные слова. Она держала руки позади себя, крепко держа одной другую. Она была в серой накидке, длинной, до пят, выдававшей ее тонкую фигуру, и ее ноги казались еще длиннее. Пышные ресницы всё время вздрагивали, и на щеках предательски горел румянец, выдавая ее смущение.

«Ну, Авем, дает!» – подумал я про себя.

– Зачем вы хотите меня видеть?

– Проходи. – ответил я.

Она прошла в кабинет и остановилась у стола, втупив взгляд в пол так, словно собиралась прожечь в нем дыру.

– Вы сказали, что хотите получить объяснения моего поведения… простите, моих действий во время выполнения задания.

– Да, но я уже получил эти объяснения от другого источника, и теперь мне все ясно.

Она испуганно подняла на меня глаза – глубокие черные глаза, яркие и живые. Я начал забываться.

– Что… Что вам объяснили? – дрожащими губами произнесла она – Я имею ввиду, достаточно ли полная информация была вами получена.

– Достаточно. Я имею ввиду, достаточно достоверная. – улыбнулся я.

Внутри меня происходила странная борьба. Я жаждал ее поцелуя и в то же время понимал, что где-то там, в другом далеком месте меня ждет Рея. Мне так ее хотелось. Но тут была другая, умная и чувственная девушка, быть с которой у меня было больше шансов, чем с Реей. Чувство реальности опять исчезло, все казалось иллюзорным, всего-навсего моей фантазией. «А что, если попробовать, ощутить каплю чужой любви?» – подумал я.

Я понимал, что если сейчас дам себе волю, то могу совершить неисправимые поступки. Но блеск ее глаз влек меня, и пока внутри происходило моральное сражение, мои ноги несли меня к Агнесс. Мое сердце сжималось, словно мне предстояло сложное задание. Ее светлые волосы красиво струились по ее плечам. Ее длинные черные ресницы манили, и ее губы были так близко. Еще мгновение – мое сердце замерло. Она закрыла глаза, нерешительно положив свои тонкие ручки на мои плечи. Ее тонкая талия оказалась в моих объятиях. Агнесс поддавалась мне, словно дрожащая лань, пойманная охотником.

Как сладко и невыносимо больно было целовать ее! Ее поцелуи были робки и неуклюжи, но в то же время невероятно нежны. Мое сердце обливалось кровью, словно раненое вражеским клинком. Я осознал: она не сможет заменить мне Рею. Ее поцелуи были нежны и пленительны, но я хотел, чтобы на ее месте была Рея.

Я осторожно отпустил ее.

– Агнесс, прости, но я не тот, кем ты меня представляешь. – произнес я.

– Но, как вас понимать? – растеряно и немного обижено ответила она.

– Я не должен был этого делать. Я не тот, кто нужен тебе. Я воин, глава братства, но не любовник и не муж.

– Понимаю… – ответила она.

– Нет, и скорее всего, не поймешь. Я прошу у тебя прощения, если ввел тебя в заблуждение.

–Могу я идти? – прервала Агнесс. Я взял ее руку, и поцеловал ее.

– Не смею задерживать тебя. – ответил я, отступив от нее.

Она вышла, беззвучно ступая по полу. За ней закрылась дверь. В мою грудь врезалось что-то горячее и острое. Мне еще ни разу не было так больно осознавать действительность.

Следующий месяц жизни ушел на мою личную борьбу с давлением и недовольством Старейшин из-за отказа жениться на Агнесс. Я стоял на своем, нерушимо, словно скала. Но мне очень не хватало Реи. А повысившийся интерес всего братства к моей жизни вне выполнения обязанностей главы не давал никаких шансов попасть к ней. Так и шла жизнь в двух мирах с борьбой на двух фронтах – Абсорбс вне и Старейшины внутри братства.

Если бы Рея знала, как мне ее не хватает!

Я вздохнул с облегчением, когда братство переключилось на более важные дела, нежели моя жизнь. Абсорбс Глобал Индастри неудержимо шагала вперед. Теперь оно не наступало нам на пяты, а бежало впереди нас.

8

В один из унылых вечеров несколько недель спустя, кода я уже не ожидал ничего интересного, в мои двери постучали. Я как всегда сидел за своим рабочим столом, и сортировал груды бумаг: что подписать, что прочитать, что передать. Услышав стук в двери, я ответил "войдите", не вставая из-за стола, и в дверях появился Иероним. Ожидая услащать очередную лекцию от него, я недовольно закатил глаза и вздохнул.

– Не веди себе как ребенок. – возразил Иероним.

– Ты же опять пришел меня поучать? Не надоело ли Старейшинам бодаться со мной? Я всё равно продолжу стоять на своем.

– Я пришел не спорить с тобой. Ты должен понимать, что это в интересах братства. Но сегодня есть дела и поважнее, нежели твоя личная жизнь.

– Что-то произошло? – взволнованно ответил я.

– Не хочешь прогуляться? – загадочно ответил он.

– Почему я ни о чем не знаю? – продолжил настаивать я.

– Сегодня хороший вечер для прогулки. Возьми свою накидку, и идем. Давай же.

– Мне нужно брать оружие?

– Возьми. Но, надеюсь, оно нам не пригодится.

Я снял свою повседневную сутану, надел черную накидку с любимыми кинжалами, и вышел вслед за Иеронимом из кабинета, а затем и из келий.

– Куда мы собираемся?

– В Друид Хилс. – ответил он.

– Зачем? Там какой-то шабаш? – попытался пошутить я – Что там забыло братство?

– Два наших шпиона уже несколько дней не выходят на связь. Последняя информация от них поступала из Друид Хилс. Есть вероятность, что они были замечены и раскрыты партнером Максвелла.

– Кто именно?

– Доктор Дженкинсон, создавший сыворотку Р1085Пи.

– Что он делал в Друид Хилс? Есть какие-то зацепки, подсказки где могут быть наши алатисы?

– Есть несколько. Мы полетим туда, чтобы изучить эти "следы" и найти наших братьев.

Погода была чудесной. Сперва мы прогулялись по саду, и Иероним поведал мне все детали дела. Спокойный темный вечер, изредка легкий ветер ворошил верхушки деревьев, по небу проплывали тонкие белые облака.

– Подожди, – вспомнил я – но старейшины меня отстранили от заданий. Не так ли?

– Это не задание. – усмехнулся Иероним.

– Это прекрасная причина согласиться на это дело.

Мы с легкостью добрались до пригорода Друид Хилса. Уютный город со спокойной архитектурой, домиками в колониальном стиле без заборов, и размеренным ходом жизни.

– Что дальше? Какой у нас план? – спросил я, полагаясь на Иеронима.

– Три места – ответил он, подтвердив свои слова жестом – детский дом у пригорода, центральный госпиталь и офис лаборатории генной инженерии Абсорбс Глобал Индастри. Мы начнём с детдома.

– Окей. Где он находится?

– В нескольких сотнях метров. Пойдем пешком.

За несколько минут мы добрались до детдома, где был несколько дней назад Др. Дженкинсон. Мы подошли к огороже здания – страшного и унылого приюта Св. Анны для сотни брошенных детей. Осевшее здание, с крошечным двориком, где дети могли проводить свой досуг, огромные щели в окнах, хлипкая крыша. От одного вида этого здания становилось до боли жаль этих детей. Жуткое зрелище, вызывавшее в глубине души чувство вины и угрызения.

– Что здесь Дженкинсон забыл? – удивился я.

– Его новая разработка направлена на создание суперсолдат. И преимущество его вещества в том, что оно создает этих солдат уже с подросткового возраста. Необходимо ввести первую часть сыворотки в первые месяцы после рождения ребенка, а вторую – в период становления сознания ребенка – примерно два –три года. А третья – непосредственно в начале подросткового возраста. Тогда рост физических способностей увеличивается вдвое: скорость, сила, ловкость, выносливость и регенерация! А сознание в то же время притупляется – то есть он становится легкоуправляемым. Вуаля! Идеальный солдат готов. И уже в возрасте десяти-двенадцати лет они смогут выполнять задачи, которые сейчас выполняет спецназ. Но для того чтобы быть уверенным в результате Дженкинсону нужны испытуемые. Он берет их именно в таких мало финансируемых детдомах.

Слушая рассказ Иеронима, я просто вскипал от ярости внутри.

– Это не человек, это настоящее животное! – воскликнул я.

– Нет. Животные так не поступают. Но никак невозможно доказать его вину. К сожалению.

– Мы должны что-то сделать!

– Мы не можем вмешиваться в дела людей. Помнишь устав?

– Конечно. Но…

– Я понимаю тебя. Особенно сейчас, когда я сам понимаю, что такое быть отцом.

– Боюсь, я не совсем понимаю тебя.

– Ты будешь первым, кому мы скажем… Еще никто не знает, но Авем ждет ребенка. Точнее двух. Еще не заметно, но она на четвертом месяце.

– Ты серьезно? Не шутишь? – удивился я – Я рад за вас! Ух ты, даже не верится, что я первым об этом узнал!

– Да, и это необычное чувство, если ты понимаешь, о чем я. Анжели уже взрослеет, и это не менее прекрасно. Но ожидание этого чуда ни с чем не сравнимо. И я так яро настаивал на твоей женитьбе для того, чтобы ты тоже мог ощутить это.

– О, нет, не смей переводить это в русло «заботы о моей судьбе». Моя судьба заключается в ином. Скажи лучше, вы уже знаете, кто у вас будет?

– Да.

– А имена придумали?

– Придумали. Хочешь скажу?

– Если не секрет.

– Не смеши. Я сказал тебе одному, что Авем ждет двойню, так что имена детей это уж точно не секрет.

– Говори же.

– Себастиан и Бастион. В честь отца Авем и моего деда.

– Прекрасные имена! И, кроме того, Себастиан приходится мне прадедом, не так ли? – ответил я, приходя в еще больший восторг.

– Верно. Ну, хватит об этом. Не нужно забывать, зачем мы здесь.

– Я и не забывал. Кстати, я заметил, когда мы осматривали здание, что здесь нет никакого медкабинета. Соответственно, любые, даже малейшие ушибы или прививки приходится делать приезжим врачам либо вести детей прямо в госпиталь. А ты до этого говорил, что у нас по плану центральный госпиталь. Полагаю, там эти дети обследовались, прежде чем Дженкинсон выбрал себе «подходящих».

– Ты прав. Давай проверим госпиталь.

Мы осмотрели шестиэтажное новое здание госпиталя. С трех близлежащих зданий открывался хороший обзор на госпиталь, но только с одного было видно отделение педиатрии и отделение скорой помощи. Его мы и решили исследовать.

Крыша здания была усыпана темным гравием. Несколько вентиляторов, кондиционеров, электрощиты. Однозначно неприметное место, но хорошо подходившее для слежки.

– Подойди сюда! – позвал меня Иероним, глядя на госпиталь.

– Что ты нашел?

– Чувствуешь запах? – ответил он, глубоко вдыхая воздух.

Я так же глубоко вдохнул и во рту сразу же появился пряный привкус крови. Я присел, и провел пальцами по гравию, устилавшему крышу. Он был влажным от вечерней росы, грязным и покрытым слоем пыли и песка, но помимо того, у края бордюра встречались пятна крови, незаметные невооруженным глазом.

– Чувствуешь кровь? – спросил Иероним.

– Да, здесь везде следы крови. Не могу лишь понять, чья она…

– Или кто-то из людей решил здесь устроить разборки, или наших братьев каким-то образом сумели ранить.

– Надеюсь мы ошибаемся в любом случае. – ответил я, чувствуя, как в груди сжимается воздух – Давай осмотрим здесь все.

Спустя несколько минут без особых усилий Иероним нашел записку, спрятанную между двух технических блоков с другого края крыши. На записке было указано время и дата, написанные угольком. Ни места, ни имени – никакой другой полезной информации не было. Дата была сегодняшняя, а время – ну у нас еще оставался час, чтобы найти то место, где должно что-то произойти.

– Возможно, прежде, чем братьев схватили, они успели что-то узнать. А когда поняли, что они раскрыты, то оставили записку для тех, кто их будет искать. Но только не смогли указать где это произойдет. – предположил я.

– Согласен. Может, это будет в офисе лаборатории генной инженерии АГИ? Насколько я знаю, Дженкинсон еще не покидал Друид Хилс. Вероятно, встреча пройдет там.

– Сколько у нас время чтобы добраться туда?

– Мы успеваем.

Офис лаборатории генной инженерии АГИ находился в одном из наибольших бизнес-центров. Здание было хорошо защищено. Офис Абсорбс Глобал Индастри находился по середине здания, и его можно было осмотреть из окон соседних зданий комплекса. Кроме того, в здании находились офисы нескольких частных охранных компаний и адвокатских контор.

– Ты понимаешь, что мы уже выполняем задание, а не разыскиваем наших братьев. – заметил Иероним – Это совсем другой уровень риска.

– И всё же мы ищем в первую очередь наших братьев.

– Ты пойдешь на этот риск?

– Конечно. – удивленно ответил я, недоумевая, о чем он – Это же наши братья!

– Хорошо.

– Думаю, мы сможем привлечь их внимание, бросив что-то на крышу здания. Датчики сработают, и когда охрана выйдет на крышу, чтобы проверить, мы незаметно войдем в здание. Или «выключим» охрану, и потом войдем… – размышлял я, осматривая крышу бизнес-центра с крыши противоположного здания.

– Не считаю это хорошей идеей.

– Да, ты прав, я вижу там несколько камер. Но можно их разбить вот этим. – ответил я, подбрасывая в воздух мелкие камешки щебня, устилавших цветочные горшки на крыше.

– Это тоже не очень хорошая идея.

– Хм, ну да, если бы датчики реагировали на мелкие предметы, то охрана бегала бы на крышу из-за любой птицы, севшей на крышу. Должно быть что-то больше! – продолжал я маниакально строить план.

– Аллан, прекрати придумывать. Посмотри туда! – сказал Иероним, указывая пальцем на один из этажей бизнес-центра.

Одно из окон было открыто настежь. Наверное, кто-то неосторожно раскрыл окно, чтобы впустить вечернюю прохладу в офис, и забыв закрыть его, ушел, а окно так и осталось открытым. И мы, к нашему счастью, могли без препятствий в него попасть. Составив план действий, мы влетели в офис. Закрыв за собой окно, дабы не вызвать лишнего внимания, мы затаились в кабинете. Переговорная Абсорбс находилась двумя этажами выше, и при надобности, когда наступит время, мы проберемся туда.

Время настало, но, как ни странно, все здание затихло. Во всех кабинетах потух свет, остались гореть лампы лишь в коридорах, все кабинеты опустели, все двери закрылись. Возможно, это был трюк Абсорбс Индастри. Мы ждали. Время все бежало, и спустя час мы поняли, что всё же оказались не там, где должны были быть. Тогда на всех парах мы полетели обратно, к центральному госпиталю.

– Почему мы не подумали об этом! – корил я себя – Как мы не поняли, что встреча будет в госпитале! Теперь это так очевидно – дата и время, место не указано, потому что мы уже на месте!

К тому моменту, как мы прилетели к госпиталю, встреча была уже окончена. Мы увидели Дженкинсона, садящегося в автомобиль. Несколько минут он стоял у госпиталя, а затем поехал.

– Что ты задумал? – настороженно спросил Иероним, глядя мне в глаза – Не говори, что ты хочешь последовать за ним! Нас могут заметить люди.

– Люди настолько редко смотрят на небо, что даже пролетая над их головами, мы не привлечем их внимания. Их интересуют деньги, скидки, развлечения и спец-предложения. Ни звезды, ни Солнце, ни небо. Полетели.

Иероним скорчил недовольную гримасу и забубнил что-то себе под нос.

Мы последовали за автомобилем Дженкинсона до самой окраины города. Там, у старого особняка, автомобиль оставил доктора, и вернулся обратно в город. А Дженкинсон вошел в дом, открыв двери своим ключом. Особняк был двухэтажным, с большим чердаком, просторным отдельным гаражом и двумя старыми сараями, а также крытой оранжереей. Дженкинсон поставил кожаный портфель на комод, снял дорогое кашемировое пальто, надел белый врачебный халат, и через черный ход вышел во двор. Оттуда он направился в один из сараев, снял крупный железный замок, и вошел, закрыв за собой двери на внутренний замок, пронзительно проскрипевший дважды. Этот скрип буквально пронзил мертвую тишину вокруг. Мы с Иеронимом скрывались среди деревьев, а когда Дженкинсон скрылся в сарае, направились к его окнам чтобы все осмотреть. Иероним предпочел осмотреть сперва дом, я же сразу направился к сараю, где должен был быть Дженкинсон. Но заглянув в окно, я ничего не обнаружил. Только слабо мерцала старая лампа, доживавшая свой век. В ее слабом свете было видно груды старых вещей: колеса от велосипеда, деревянные бруски, детали машины, картонные коробки, но самого Дженкинсона там не было.

Я осмотрел старое хлипкое сооружение – не вышел ли он через второй вход. Но стены были глухи: ни дверей, ни окон. Раздался пронзительный скрип, и из деревянного люка в полу яркий свет разлился по всему сараю, озаряя ненужный старый хлам. Послышался стук ботинок по деревянным ступеням, и из подвала вышел Дженкинсон.

Как же это просто и банально! Как я мог не догадаться. – досадовал я своей несообразительности – Теперь, когда все стало понятно, это кажется само собой разумеющимся!

Тем временем Дженкинсон закрыл крышку люка и, обтряхнув пыль с белого врачебного халата, направился к двери. Я успел взобраться на крышу сарая прежде, чем он вышел из него, и таким образом он ничего не заметил. Не спеша Дженкинсон направился в дом. Зная, что кроме него и нас здесь никого нет, я не стал тревожиться за Иеронима и спешить предупредить его о приближении Дженкинсона. Уверенный, что он не растеряется сам, я поспешил войти в сарай и спустился в подвал, оставив крышку люка открытой на всякий случай.

Внизу оказалась огромная лаборатория. Более того, это было не импровизированное место, сооружённое своими силами, а хорошо оборудованное помещение для проведения опытов. Я вошел в открытое помещение, предназначенное, скорее для наблюдения за опытами, нежели для них самих. За стеной находилась лаборатория с множеством химических реагентов, пробирок, штативов и медицинских принадлежностей. Тут же стояло медицинское кресло с кожаными ремнями для фиксации тела.

Позади были две двери. Одна вела в кладовую с медпрепаратами. К сожалению, ни картотеки, ни архива не нашлось. Вторая же вела в операционную. похожую больше на анатомический театр. С левой стороны от операционного стола находилась витрина, позади которой стояли несколько рядов комфортабельных кресел. Сомневаюсь, что они предназначались для просмотра фильмов.

Справа от стола, намного дальше, чем кабинет для наблюдения, в стене, находились широкие металлические ящики. В таких же ящиках в морге хранят трупы людей…

Я осторожно приблизился к ним, и протянул руку, положив ладонь на одну из ручек ящика, настолько удивленный и увлеченный, что не услышал приближающихся шагов. К моему счастью, это был Иероним.

– Ты знаешь, что там. Что в этих ящиках? – тихо спросил он.

– Нет. А почему так тихо ты говоришь?

– Вдруг Дженкинсон что-то заподозрит – нужно держаться осторожно.

– Он в доме остался?

– Да, я ушел раньше, чем он обнаружил меня. Там есть несколько ящиков с документами об экспериментах Дженкинсона и АГИ. Может, когда он ляжет спать, мы заберем их для изучения.

Я кивнул. Глубоко вздохнув, я потянул за ручку и открыл ящик. Он был пуст. Второй ящик я открыл уже с меньшим волнением. И, к счастью, он тоже оказался пуст. Иероним открыл еще один…Но увы, он уже не был пуст. Увидев то, что находилось там, я застыл. Отчаянье и огорчение буквально лишили меня сил. Там лежало тело одного из наших братьев. Он был мертв, по всему телу виднелись следы ударов, ссадины и колотые раны.

– Это… – нерешительно произнес Иероним – Это он.

– Да, черт возьми! – ответил я, со всей силы ударяя кулаком в стену.

Кафель на стене потрескался, и несколько кусков упали на пол, разлетевшись на мелкие осколки. Я посмотрел на свою руку – по ней текли струйки крови, но раны быстро затягивались. В стене же зияла темная дыра в пустоту.

– Там есть что-то. – произнес я, заглядывая в темноту.

Вдруг мне в шею, точно в область артерии, что-то резко укололо. Схватив рукой за шею, я почувствовал там крошечный металлический дротик. В тот же момент Иероним превратился в алатиса. Я обернулся и увидел доктора Дженкинсона, стоящего в дверях операционной с тонкой трубочкой в руке.

– Добро пожаловать в мою лабораторию! – торжественно произнес он – Скоро вы присоединитесь к своим товарищам!

– Не думаю, что это случится скоро. – ответил я, надвигаясь к нему.

– Не так быстро. – спокойно ответил он – Видишь ли.... То, что теперь у тебя в крови – сказал он, ехидно улыбаясь и держа в руках другой дротик, каким попал в меня – …не позволит тебе превратиться в алатиса и угнетет все твои способности. А со временем и вовсе убьет тебя. Твои друзья послужили мне подопытными чтобы испробовать его и подобрать дозу. К сожалению, первый исследуемый не выдержал первоначально дозировки. А вот вторая попытка была успешной – он умирал долго и мучительно.

И вдруг он испуганно попятился назад. Я внимательно следил за ним, и спустя несколько секунд мне удалось понять, что он испугался Иеронима. Прежде он его не замечал, пока тот не приблизился к нему. Чем ближе становился Иероним, тем быстрее пятился Дженкинсон. Еще мгновение, и он помчался бы к выходу с подвала, и, возможно, мы упустили бы доктора и попали бы в ловушку. Быстро решившись, я бросился к нему, но превратиться в алатиса я действительно не смог. В это время Дженкинсон схватил один из скальпелей со стола. Набросившись на него, я повалил доктора на пол. Раздался звон металла, стук инструментов об кафель и глухой стук железного подноса.

С одного удара удалось его вырубить. Я встал, подняв за воротник Дженкинсона, но сильная боль в боку буквально сковала меня. Я отпустил доктора, и он рухнул обратно на пол. На моей накидке была кровь. На полу я увидел скальпель, ранее схваченный доктором Дженкинсоном. До половины скальпель был в крови. Поняв, в чем была моя ошибка, я зажал рану рукой.

– Ты ранен? – спросил Иероним, подходя ко мне.

– Да. – недовольно ответил я – Но важно другое – Дженкинсон у нас. И его преступление налицо. Мы должны наказать его.

– Здесь достаточно доказательств, чтобы его посадили в тюрьму.

– Нет-нет! Абсорбс Глобал Индастри с легкостью освободит его оттуда. Мы сами должны его судить.

– Брось эту мысль. Мы не можем… – задумчиво ответил Иероним – Но важно сейчас другое – перевяжи рану, и пойдем разыщем его документы.

Я взял ватные тампоны и приложил их к ране, вытерев кровь. Хирургические приборы были здесь, и я смог зашить рану и перебинтовать. Кровь остановилась, но всё же страшная боль сковывала все движения. Дженкинсон был прав: мое тело отказывалось регенерировать, как это было прежде.

– Давай найдем его наработки, и решим наконец, что делать с этим уродом. А пока привяжи его ремнями к столу.

Иероним молча выполнил приказ. Я направился к дыре в стене чтобы выяснить, что там скрыто. Там находилась еще одна комната, замаскированная от всех. В ней были спрятаны изобретения Дженкинсона, которые даже он побоялся кому-либо показывать. Отобрав документы для изучения, решено было поджечь подземную лабораторию.

– Что будем делать с доктором? – спросил Иероним – Времени у нас мало, скоро рассвет.

– Ты прав – убить его мы не можем, мы же не наемные убийцы, а стражи справедливости. Нужно доставить его на совет Старейшин, а все его наработки – уничтожить.

– Как ты собираешься добираться в монастырь?

– Я с этим разберусь. Ты забирай Дженкинсона, а я сожгу здесь все и догоню тебя.

– Аллан, – ответил Иероним – я знаю этот взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Ты не забыл, что у тебя в крови какая-то дрянь, медленно убивающая тебя.

– Да, я знаю. Я чувствую ее в своем теле. Но это не меняет дела. Выполняй мой приказ.

Он сжал губы, сдерживая себя. Иероним связал Дженкинсона и, взвалив его на плечо, вышел из лаборатории. Когда я убедился, что Иероним покинул поместье, я направился к столу с химическими пробирками, но почувствовал такую сильную боль, что рухнул на попавший под руку стул. Рана, нанесенная доктором, стала сильно кровоточить. Все тело ослабло и по рукам пробегала дрожь. К счастью, я заметил, что, когда я буквально рухнул на стул, он немного отъехал – это говорило о том, что это был обычный офисный стул на колесиках. Собрав последние силы, я покатился на стуле к кладовой. Прежде, осматривая ее, я видел там несколько пакетов с раствором глюкозы, а также барбитураты и седативные препараты.

Пошарив в кладовой, я нашел упаковку шприцов с иглами, упаковку глюкозы и новокаин. Вколов их по очереди, я откинулся на спинку стула и стал ждать ожидаемого эффекта. Спустя какое-то время я почувствовал, что силы возвращаются ко мне, и смог встать со стула. Незаметно утихла и боль, но по телу пробегала дрожь и судороги. Собрав папки с документами доктора Дженкинсона, я уничтожил все его препараты, ампулы и пробирки, а затем поджег лабораторию.

В сарае Дженкинсона пылился старый черный "Ягуар". В нем было немного бензина, но мотор рычал как настоящая дикая кошка. Машина была на ходу и ничего не мешало на ней покинуть город. Забросив документы в багажник, я направился в дом за второй стопкой документов и в надежде найти немного денег для заправки "Ягуара". Найдя то, что нужно, я включил газ в плите, и оставил горящую свечу в гостиной. Забросив вторую стопку бумаг в машину, я сел за руль и надавил на газ. Мимолетное чувство восторга, ностальгия и эйфория охватили меня, как только машина выехала на шоссе и помчалась вперед со всей мощностью и прытью ее двигателя.

Несколько километров спустя на дороге нашлась заправка, и, заполнив бак, я, полный уверенности, направился в Джерси.

Однако, чем ближе я становился к монастырю, тем хуже я чувствовал себя. В итоге слабость, головокружение и раздвоение в глазах привели к тому, что я съехал на обочину дороги. Спустя несколько минут, свинцовая тяжесть сковала мое тело, я стал терять рассудок. Меня ужасно мутило и все тело пронзали судороги. Мне показалось, что позади на обочине кто-то остановился, ярко осветив фарами мой автомобиль. Рев двигателя замолк, хлопнули двери, послышались шаги возле машины. Кто-то постучал в окно – я повернул голову к окну и увидел двух бородатых молодых парней и девушку в очках с толстыми стеклами и двумя белоснежными косичками. Но ответить им я уже не смог.

Спустя несколько мгновений, я почувствовал, как девушка тормошит меня за плечо. Она наклонилась ко мне проверяя, дышу ли я.

– Пожалуйста… – прошептал я из последних сил.

– Он что-то говорит! – воскликнула девушка – Замолчите, я не слышу!

– Позвоните по номеру…Я заплачу…

Девушка внимательно слушала. Я прошептал номер телефона. Что было далее, я не помню. Все закружилось, потемнело и зазвенело, словно тысячи разбивающихся стекол, взрывающихся от пронзительного звона колокола.

«Лишь бы они не обманули.» – была моя последняя мысль.

Я очнулся в лазарете братства. Белоснежные стены, простыни, занавеси на окнах, сверкающие стерильные инструменты, штативы с капельницами и больничные койки. Ко мне подошла медсестра Натэль. Не заметив, что я очнулся, она проверила мой пульс и записала показатели с прибора возле моей кровати.

– Натэль – прохрипел я, чувствуя, что во рту все пересохло, словно я нажрался песка – Что со мной?

– Ох! – воскликнула она – Вы очнулись. Сейчас-сейчас! Я позову Марию.

– И принеси воды. – прохрипел я ей вслед, когда она, бросив блокнот с записями, бросилась прочь из комнаты.

Мария – заведующая лазаретом – буквально прибежала через несколько минут. Высокая светловолосая женщина, всю себя посвящающая медицинской науке и исследованиям, с приятной улыбкой – теплой и слегка смущенной – и темными глазами. Мария всегда ходила в белом халате, говоря этим, что она всегда остается в первую очередь врачом. Порой я думал, что в мире людей от нее было бы больше пользы, чем здесь. Но она была до последней фибры души предана братству. Она протянула мне стакан с водой, и я его мигом осушил.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она, прощупывая пульс – Какие показатели? – спросила она у Натэль.

– Показатели пришли в норму, но функции почек еще не восстановились.

– Что? Что случилось? – удивленно произнес я, бросая взгляд то на одну, то на другую женщину.

– Мы приняли вас на грани смерти, вернее будет сказать на грани жизни, так как вы были скорее мертвы, чем живы. Отказали почти все органы. Но переливание крови помогло ослабить влияние сыворотки. А остатки сыворотки Дженкинсона в вашей крови дали возможность выяснить, что это было за вещество и нейтрализовать его.

– Можно будет сделать противоядие?

– Нет. Нельзя. Но мы узнали, как оно действует: это нейролептик, нейтрализующий участки мозга, отвечающие за превращение в алатиса и иммунную защиту. Так же мы обнаружили в нем вещество, которое нейтрализует защитную реакцию нашей крови – то есть оно делает сыворотку незаметной для иммунной системы, и та свободно достигает нужных органов, уничтожая их.

– Значит, у Дженкинсона были образцы крови алатисов, чтобы сделать это вещество?

– Думаю да.

– Тогда мне нужно узнать где он ее взял. – решительно произнес я, пробуя подняться с кровати. Но увы! Мне не хватило сил чтобы поднять свое тело с койки. Вдобавок аппарат рядом с моей кроватью начал испуганно пищать.

– Что с ним? – удивился я.

Мария усмехнулась.

– Этот аппарат очищает ваш организм от последствий действия сыворотки (я сама его проектировала). Пока что вы не можете без него полноценно функционировать. И, как вы уже поняли, Аллан, вы еще слишком слабы, чтобы вообще вставать с кровати.

– Я понял: мне предстоит еще несколько дней проваляться без дела в этой кровати.

– Совершенно верно! – улыбнулась Мария – Ведь если я вас переведу в вашу комнату – вы останетесь без присмотра и будете работать исподтишка.

– Вы так хорошо меня знаете?

– Я внимательна. А все признаки у вас налицо.

Она забрала записи и, велев Натэль принести мне графин с водой, ушла прочь. До конца дня я ее не видел. Натэль же каждые полчаса приносила то одни то другие настойки, микстуры и таблетки, назначенные Марией.

Спустя три дня – три ужасно скучных и мучительных дня – я был освобожден! Я вернулся в свой кабинет. Я надеялся сесть за бумаги, увезенные из дома доктора Дженкинсона, но, к моему огромному удивлению, их не оказалось на моем столе. На моем столе вообще не было ни одной новой бумаги, которую мне стоило бы прочитать или подписать. Я догадался, что этой бумажной волокитой занялась Авем. Но всё же, обидно было чувствовать себя настолько заменяемым.

– Я рад, что с тобой все в порядке. – раздался голос Иеронима за моей спиной – Но я же говорил, что ты то и дело попадаешь в передряги со своей самоотверженностью.

– Хорошо, – ответил я, оборачиваясь к нему, – следующий раз я не буду звать никого на помощь.

– Следующего раза могло бы не быть, если бы ты не позвал на помощь. Но, может быть, стоит, всё же, продумывать свои действия? – ответил он, улыбаясь.

– Ты насмехаешься надо мной. – нахмурился я.

– Никак нет. – ответил Иероним, похлопывая меня по плечу – Я действительно рад, что ты позвонил нам, и мы смогли тебя спасти. Однако, советую тебе выше ценить собственную жизнь.

– Я постараюсь прислушаться к твоему совету.

– Это не просьба. – строго ответил Иероним, и его глаза загорелись ярким огнем.

– Ладно, ладно. Не злись. – ответил я, вздергивая плечами – Лучше расскажи, что тут происходило без меня.

– Аллан, я говорю серьезно! Не относись к своей жизни так безответственно. Хотя бы потому, что за тебя волнуются другие.

Его слова заставили меня призадуматься. Я почувствовал, как мое лицо изменило выражение. Я ужасно хмурился. Я почувствовал неприятный холодок внизу живота.

– Не думал, что моя жизнь так много значит на фоне достижения общей цели. – вновь принимая простодушное выражение лица, хмыкнул я, разводя руками. Мне было проще сыграть дурачка и закончить этот разговор, чем вытягивать все чувства наружу.

– Аллан, во-первых, ты – моя семья, и я действительно не хочу потерять близкого человека. Во-вторых, ты глава братства. А в-третьих, самый ценный ресурс нашего братства.

– В каком смысле?

– Во всех. С твоим приходом началось возрождение братства и восстание алатисов против Абсорбс Глобал Индастри. Твои решения революционны, ты "свежая кровь". Именно ты ввел нас в эру технологий, что только улучшило положение алатисов на арене сражений алатисов и Абсорбс. Именно поэтому я прошу тебя быть осторожнее и не принимать непродуманных решений.

– Я прислушаюсь к твоим словам и постараюсь быть осторожней. А теперь расскажи мне, что тут происходило во время моей болезни! – ответил я, присаживаясь в кресло –Ох, я совсем и забыл – что с Дженкинсоном? Где он?

– Он в темнице, внизу. – ответил Иероним.

– Надеюсь, вы не забыли о мерах осторожности?

– Да, мы, на всякий случай, сожгли его одежду и просканировали его самого.

– Что же, это действительно строгие меры. Пойдем к нему?

– Идем. Мы его допросили уже. По дороге зайдем в мой кабинет – я предоставлю тебе всю информацию.

– Что с его лабораторией и домом? Они сгорели?

– Да. От них ничего не осталось.

– А его исследования?

– Их изучили. Расшифровали.

– Мы знаем, что есть у Абсорбс, а что он не успел передать им?

– Нет. Этого говорить он не хочет.

– Идем же, чего нам ждать! – ответил я, подгоняя его – Надо скорее узнать у него эту информацию и разработать план.

Мы быстро сошли на этаж ниже, где находился кабинет Иеронима. В отличие от моего, его кабинет и спальня были в разных помещениях. В кабинете царила атмосфера строгого порядка, иерархичности и структурированности буквально всего, даже воздуха. Огромный кабинет, строго, но роскошно украшенный фресками и лепниной, деревом и гобеленами, вмещал в себе рабочий стол, широкий комфортный стул, два кресла, кофейный столик, шкаф для документов, шкаф для книг, светильники, напольные часы и несколько старинных богато украшенных стульев и старинную копию устава.

Он вручил мне папку с записями допроса Дженкинсона, результатами изучения исследований вещества в моей крови и разбора его наработок. Я с жадным интересом принялся их изучать, слепо следуя за Иеронимом. Когда же мы снова остановились, что произошло довольно быстро, я обнаружил, что мы стоим у дверей его комнаты.

– Что мы здесь делаем? – удивился я.

– Хочу отдать Авем кое-что. – ответил он, доставая бумажный пакет из внутреннего кармана мантии – Она так любит выпечку из соседнего поселка. Я не мог ей отказать в этой радости. Но я не часто бываю в городе! – объяснил он.

– А, конечно. Ты бы сразу так сказал. Ничего страшного. – отмахнулся я.

Он постучал в двери и вошел. Я остановился у двери, вчитываясь в текст документов.

– Ох, привет Аллан! Рада тебя видеть. Как ты? – послышался голос Авем.

Я поднял глаза и не поверил им. Авем словно подменили: передо мной стояла круглолицая, румяная и радостная женщина с круглым животиком.

– Привет, Авем. – ответил я, не в силах отвести глаз от нее.

– Что ты смотришь? Ты разве не знал?

– Знал. – ответил я – Но…

– Ты почти месяц находился в лазарете. Конечно, я немного изменилась за это время. Но это временно, если ты об этом.

– А мне то что. – ответил я – Твой муж ведь Иероним. Если он не против спать на коврике рядом с кроватью… потому что на кровати для него уже, судя по всему, нет места…

– Ах ты бессовестный! – засмеялась она, прожёвывая кусок булочки из пакета, что ей вручил Иероним.

– Ты же знаешь, что я шучу?

– Я бы на твоем месте так не шутил. – заметил Иероним, подходя к двери – Идем?

– А куда вы идете? – услышав его слова, спросила Авем.

– В темницу, к Дженкинсону.

– Я пойду с вами. Мне так тяжело сидеть здесь всё время.

– Никаких проблем, только возьми что-то теплое, там холодно. – ответил я.

Иероним наградил меня грозным взглядом. Но важнее было то, как засияла улыбку Авем. Она набросила на плечи мантию, и мы спустились в темницу через тайный вход за картиной в коридоре. В темном подземелье стояла тишина и влага. По стенам стекали капли воды от минувшего дождя. Из глубины темницы доносились глухие удары дерева об камень. По мере нашего приближения к камерам, становилось понятно, что этот звук производит наш узник. Дженкинсон стучал своей кружкой об стены камеры. Когда он увидел нас – то притих и забился в дальний угол камеры. Для большей осторожности, мы надели маски, скрывавшие наши лица.

– Что вы с ним делали, что он мечется как дикий зверь? – взволновался я.

– Это были не мы. Очевидно, Максвелл ранее проверял его. Он почти ничего не сказал нам.

Я подошел к камере и осторожно заглянул в нее.

– Ричард Дженкинсон – тихо сказал я – мы не хотим причинить вам зла. Но нам нужна информация.

Послышался шорох, Дженкинсон подошел к двери, скрываясь в темноте.

– Я готов выслушать ваши просьбы. Взамен нам нужна только информация.

– Абсорбс не оставят меня в живых после того, как я побывал у вас и остался жив.

– Вы просите о смерти?

– Быстрой и легкой. И ни одно мое исследование, мое чудо, шедевр, не должны пострадать.

– Обещаю выполнить всё возможные ваши требования, когда вы предоставите нам необходимую информацию. – твердо ответил я.

Иероним протянул мне ключ, и я открыл двери. Проскрипев, тяжелая дверь открылась и из камеры, словно запуганное животное, осторожно выглянул Ричард Дженкинсон. Он украдкой посмотрел по сторонам. Авем и Иероним стояли за дверью, и Дженкинсон видел только меня. Он выпрямился и ступил пару шагов вперед.

– Я отведу вас в место, где вы сможете рассказать нам все, что необходимо, а затем мы выполним ваши условия.

Он кивнул, но не спешил идти за мной. Его взгляд был напряжен и вонзен в меня, верхняя губа искривилась в отвращении, кулаки были крепко сжаты.

– Вас что-то пугает? – спросил я.

Тогда он злобно посмотрел на меня.

– Я узнал ваш голос – прошипел он, делая шаг назад, его лицо покраснело, – как вы остались живы? А теперь вы хотите мести! Вы собираетесь жестоко пытать меня? Я вам не дамся живым!

Он швырнул мне в лицо песок, который держал в кулаке, и оттолкнув, бросился бежать куда глаза глядят. Маска защитила мои глаза, и песок лишь создал на несколько секунд, своего рода пылевой занавес, помогший ему улизнуть. Но хрупкие мышцы и суставы доктора не смогли унести его далеко.

Все трое, мы направились за ним. Он пытался ускорить бег и уже приближался к лабиринту. Сухой гравий выскальзывал из-под ног, препятствуя ему. И вдруг Дженкинсон с разбегу врезался в дверной откос, вместо того, чтобы пробежать в дверь. Было видно, как он встал, преодолевая боль, и собрался уже побежать дальше. Тогда Авем достала засапожный ножик и блистательно метнула его в Дженкинсона. Тот упал на землю, схватившись за голень.

– Теперь я, кажется, понял почему ты никогда с ней не споришь. – заметил я, обращаясь к Иерониму.

Иероним молча посмотрел на меня и улыбнулся. Я подошел к Дженкинсону и наклонился к нему. Кровь из раны на ноге хлыстала потоком. Он пытался руками зажать ее, прекратить кровотечение. Однако, его действия делали только хуже. Я нажал на нужную точку выше места ранения, прекратив таким образом кровоснабжение его ноги. Кровотечение прекратилось.

– Итак, Ричард, сейчас я зажимаю кровотечение берцовой артерии. Вы прекрасно знаете, что, если я отпущу ее – вы умрете через несколько минут. Может, все-таки, вы успокоитесь и расскажите нам то, что мы хотим узнать?

Он печально вздохнул и согласился. Нельзя было терять время и допрос пришлось проводить там же. Дженкинсон рассказал нам все, что знал о планах Абсорбс, о тех разработках, что Абсорбс получили от него, об источниках материалов, которые он получал для своих работ и прочее. Всплыло имя моего отца. Должен признать, мое самообладание пошатнулось на мгновение, но я быстро пришел в себя.

– Эдгар Селиван – бывший разработчик Абсорбс – получил эти материалы. На основе его разработок и его материалов я начал свои исследования. – утверждал доктор.

– Исследования Селивана были уничтожены. – ответил Иероним, понимая мои чувства.

– Нет-нет! Почти все они были переданы им в Глобал Генетикс, которая принадлежит Абсорбс Глобал Индастри. Конечно, разработки Селивана преднамеренно содержали много пробелов, поэтому их восстановить не удалось. Хитрый ублюлок был двойным агентом! Но именно его исследования создали базу для меня. Кровь и прочие материалы доставал он. А то вещество, что я вколол вам – Дженкинсон взглянул на меня – основано на его изобретении: Фасиволуме.

– Этого быть не может. – утверждал я.

– Вы так взволнованы? – усмехнулся Дженкинсон – Этот человек был вам знаком?

– Ни капли. Но он работал с алатисами, помогая предотвратить действия Абсорбс.

– Значит, он действительно был двойным агентом. – заключил Дженкинсон, поглаживая скудную бородку – А ведь именно его разработки…

– Достаточно. – прервал его я.

– Вы определенно знали его. А черты вашего лица, замеченные мною тогда, в лаборатории, говорят лишь об одном: вы его сын. Я работал с ним, когда еще был молод и только начинал сотрудничество с Абсорбс. Признаюсь, гениальный человек – ваш отец. А в вас я замечаю некоторые его повадки.

– Абсурд. – вмешался Иероним.

– Да… я прав. – он ликовал, от чего мне хотелось его разорвать на кусочки – Ваш отец не был таким святошей, как вы думаете. И делал он это не ради науки или по вынуждению, а потому, что он был психом, помешанным на своей идее! Он не мог прожить без своей работы, без того, чтобы не исследовать кого-нибудь диковинного, ни дня!

– Достаточно. – вновь ответил Иероним.

– Вам удалось уничтожить его изобретения? Бедняга Эдгар попался именно на попытке вынести свои сыворотки из лаборатории. Но, скажу я вам, достойно уважения то, как он боролся с Абсорбс, и в итоге, просто спрятал Фасиволуме у всех на виду. О, да, мы всё узнали после смерти главы Абсорбс.

– Никому это не интересно. – добавила Авем грозным и строгим тоном.

– Странно лишь одно…

Дженкинсон сделал паузу, выжидая, когда наш интерес накалится до высшей степени. Я сжимал лезвие ножика, которым Авем перерезала его артерию. Острая боль отвлекала меня, не позволяя сорваться и тут же убить его.

– Странно, что Эдгар не дал своему сыну антидот.

– Какой антидот? – вырвалось у Авем. Иероним нервно обернулся к ней и шикнул на жену.

Дженкинсон ликующе захохотал. Он был более, чем доволен собой.

– Больше я ничего не скажу. – его смех разрезал тишину, царившую в темнице, словно горячий нож – сливочное масло. Он сотрясал тишину, и наслаждался беспокойством, закрадывавшимся в наши разумы.

Мне хотелось всадить ему в горло ключ от темницы, лежавший в моем кармане. Не знаю, как я сдержался. Я наседал на него, надеясь, что тот заткнется. Но Дженкинсон повторял одно и то же из раза в раз, и сомнений быть не могло – он говорит правду. Злость сменялась отчаяньем. Темная беспросветная пучина засасывала меня в свои лапы, и казалось, что вся моя жизнь – это сплошной обман.

В конце моего допроса Дженкинсон стал бледен, щеки поблекли и глаза запали в череп, его слова уже еле-еле вырывались из его сухих губ. Его кожа почти просвещалась насквозь, открывая сосуды, мышцы и кости. Доктор становился похожим на призрака. Он отправился в лазарет, но не добрался до него живым. Хоть он еще сообщил нам не всю информацию, что мы хотели узнать, и было еще немного времени, воля случая распорядилась так, что его слабое – как потом выяснилось – сердце просто не выдержало давления, и остановилось.

Тщетно Авем пыталась подбодрить меня и попасть в кабинет. Я запер все замки, и нервно размышлял над тем, чтобы всё это могло значить. Я начинал вспоминать те бурные события, и мне всё больше начинало казаться, что мой отец был совершенно другим. И вот я уже был уверен, что он сотворил столько черных дел, что его раскаянье было всего лишь прикрытием, или неумелой попыткой всё исправить.

«Неужели он был предателем? Не уж то он предал свою семью?» – горько думал я – «Нет. Братству он не был ничем обязан, но всё же помог… Должны быть какие-нибудь записи о нем в архиве!»

Когда все направились на ужин, и коридор опустел, я направился в архив, который был на верхнем этаже библиотеки. Должен признаться, мне всегда нравилось это здание – красивое и изящное в оформлении, функциональное в использовании и завораживающее – содержащее в себе множество интересных секретов. Стражник у дверей молча кивнул головой и открыл передо мной двери. Я вошел в библиотеку и направился на последний этаж по винтовой лестнице. Широкие двустворчатые двери затворяли архив – огромный зал, заполненный шкафами и тумбами с картотекой. Тяжелые двери открывались амулетом – символом братства. В помещении стоял сильный запах пыли с бумаги, тяжелый воздух мгновенно затруднил дыхание, и словно сковал движения.

Тусклый свет со стеклянной крыши вяло освещал стеллажи и шкафы. Окна были занавешены. Стояла мертвая тишина. Даже милые ангелы и юные девы на фресках дремали в тени пышных ветвей фруктовых садов. С хрустальных люстр, некогда удивлявших своей красотою, свисали клоки паутины и пыли, похожие на седые волосы. Открыв первый попавшийся ящик, я осмотрел лежавшие в нем папки, и непроизвольно взялся за голову. На каждом деле стоял шифрованный номер, означавший дату и место проведения задания. Проблема была в том, что ни на одном ящике не было номера, и искать нужное задание нужно было хаотично. На эти поиски у меня мог бы уйти месяц. Но поскольку дела шли одно за другим, я подумал, что достаточно только найти нужный шкаф, а там дело за малым. Закатав рукава, я принялся ворошить старую пыль.

Прошло больше двух часов, прежде, чем я нашел подходящий ящик с документами. Еще несколько минут – и найдена нужная карточка.

Я стал ближе к окну, и в свете уходящего солнца принялся рассматривать бумаги. На титульной странице вверху стояла дата. Казалось, что это было несколько месяцев назад – а на самом деле прошло почти десять лет. Ниже шла информация о месте проведения задания и, словно в пьесе, перечень участников.

Со следующей страницы начиналась "повесть" о самом задании. Начало было затянутым – еще с первой встречи моего отца с отцом Марком. Я спешно пролистал бумаги. Страниц десять. На последней странице была надпись: "Завершено успешно" и стояла печать епископа. В папке оказался еще один вкладыш – моя характеристика, написанная Иеронимом, в которой я описывался как "балованный и не поддающийся контролю», но «целеустремленный и ценный алатис, умеющий определять приоритеты". Я невольно недовольно хмыкнул, прочитав этот вывод Иеронима, поэтому решил подробнее почитать его отчет.

«Субъект – начиналась характеристика – второй сын Беатрис Бейнет, чистокровного алатиса, покинувшего братство Алатис, и Эдгара Селивана, человека.»

– Что? – вырвалось у меня.

Мой выклик глухо разбился в тесноте комнаты, забитой ящиками, и рассеялся средь пыли. Я почувствовал, как по рукам побежала дрожь. И я выронил бумаги из рук. Они тихо разлетелись в разные стороны, плавно опустившись на пыльный пол. Пройдя в себя, я стал искать ту самую страницу, чтобы еще раз взглянуть на нее своими глазами. Но она словно исчезла: должно быть, проскользнула под один из ящиков. Я присел на пол, пытаясь взять себя в руки.

«Не может этого быть… – судорожно думал я – Я плохо помню мать, но уж точно помню, что брата у меня не было. Даже если бы был, он не смог бы всю мою жизнь скрываться от нас. Отец упомянул бы о нем хотя бы раз!»

Но не переворачивать же было всё в поисках утерянного листа бумаги! Нет, я придумал себе задачу посложнее: я твердо решил найти документы, свидетельствующие об уходе моей матери из братства Алатис и все свидетельства о ней. Должен был быть приказ и заключение совета Старейшин. Я настойчиво принялся за работу.

В одном из ящиков нашел картонную коробку с бумагами и блокнотами. Я бы не обратил на них никакого внимания, если бы не пометки на верхнем левом уголке каждого блокнота. «Э.С.1» или «Э.С.7». Мой отец имел особенности таким же образом отмечать свои дневники. Почерк на страницах оказался похожим, на почерк Эдгара. А когда я хаотично пролистывал один из блокнотов в надежде найти что-то полезное, в руки мне упал сложенный вчетверо листок пожелтевшей бумаги.

«Если ты, Аллан, это читаешь, значит, я поступил правильно, передав свой дом и свое имущество братству. Если же нет – то мне очень жаль, что мой сын никогда не узнает правду». – так начиналось послание из блокнота, и я призадумался, стоит ли читать дальше. После слов Дженкинсона я, мягко говоря, был не в себе. А что будет после прочтения этого письма? В каких страшных грехах решил признаться мой отец?

Я вновь развернул письмо.

«Аллан, полагаю, если ты читаешь это письмо, то ты вернулся на путь своей матери». – писалось дальше, и мое любопытство взяло верх. Я продолжил читать.

«За те короткие шесть лет, что мы с Беатрис были вместе, она открыла во мне новые удивительные чувства и раскрыла глаза на настоящую красоту окружающего мира. Но больше всего я благодарен ей за прекрасного сына. Она никогда не говорила мне о своей прошлой жизни, происхождении и «настоящем» мире – обо всем я узнал много лет спустя. Просто я надеюсь, что твоя жизнь не разорвалась на «до» и «после».

Итак, полагаю, моя гениальная работа навлекла проблемы и на тебя, а мне принесла смерть. Но последнее пустяки, если тебе всё же удалось разгадать мои подсказки и найти Фасиволум. Надеюсь, ты поступил разумно с ним.

Мне жаль, что правда выяснилась так поздно. Когда я разобрался во всем, когда нашел вещи Беатрис и встретил отца Марка, уже было слишком поздно. Мое творение было завершено, жизни были отняты.

Я не мог уничтожить свое лучшее изобретение – разум учёного не давал мне возможности это сделать. Но я запутал свои записи, чтобы никто не смог повторить формулу и уничтожил все исходники. Несколько раз я попадался на попытке вынести вещество из Глобал Генетикс. Пока меня отпускали, но я замечаю много незнакомых наблюдателей, а значит – меня скоро устранят.

Надеюсь, у тебя получится закончить начатое мной дело.

Напоследок скажу, что за свою жизнь я делал много плохого. И, скорее всего, ты будешь судить обо мне именно по этим делам. Но знай, я очень люблю тебя. Мое стремление всё исправить было вызвано не раскаяньем или желанием получить прощение за свои грехи. Всё было ради тебя. Ради твоей безопасности, ради твоей жизни».