Недеццкие сказки для перешкольного возраста бесплатное чтение

Экспериментальные

— Через два проёма вправо, — задыхаясь, сказал Волк.

Иван бежал рядом со зверем, мысленно проклиная полцарства, царёву дочку, не к месту появившегося Кащея и те самые молодильные яблочки.

— Давай! — рыкнул Волк и толкнул Ваньку в едва заметное в свете факелов ответвление.

Повернули. Еще раз. Замерли. Затаили дыхание. Сердце Ивана в истерическом приступе паники билось изнутри о грудную клетку.

— Тих-х-хо, — сквозь клыки не то проурчал, не то прошипел Волк.

В основном коридоре раздался гулкий топот, а затем голос Бабы Яги:

— Ива-а-а-ан! Ты где-е-е-е? Выходи, Ванечка!

Ваня дрожащей рукой достал из кармана фляжку, открутил пробку и протянул ее Волку.

— Будешь?

Волк скорчил гримасу и помотал головой.

— А я — буду! — сделав два приличных глотка, Ваня уткнулся носом в волчью шерсть на загривке. Занюхал. Выдохнул.

— Как ты эту гадость жрешь-то? — шёпотом поинтересовался Волк.

— Тебя б в мою шкуру, так не спрашивал бы, — так же шёпотом ответил Ваня.

— Тс-с-с-с-с! — вновь сквозь зубы прошипел Волк.

В основном коридоре вновь раздался громоподобный топот. Но уже неспешный. Было понятно, что теперь их ищут, методично заглядывая во все ответвления на пути.

— Хорошо, что у неё нюх притуплённый, — прошептал Волк.

— За то слух — ояебу! — так же шепотом ответил ему Ваня и снова достал фляжку. — Будешь?

— Да когда она у тебя кончится-то? — шёпотом возмутился Волк.

Ваня взболтнул содержимое, прислушиваясь к плеску.

— Не скоро.

— Ты, это, поосторожнее с выпивкой-то. Нам как-то в живых остаться нужно еще.

— У меня у трезвого крыша поедет от того, что в голове творится, — сказал Иван и еще раз приложился к фляге. — Ты то, что в избушке творилось, слышал?

— Слышал.

— А я видел, — закрутив горлышко фляги, Ваня вновь спрятал её в карман. — И даже участвовал.

На первый взгляд всё было просто: пробраться в сад к Кащею, упереть из его сада несколько молодильных яблок и принести Бабе Яге, за что оная дала бы Ваньке клубочек, который провёл бы его через зачарованный лес к Василисе. А там делов-то — головы Горынычу порубить! В результате Василиса становится законной женой, а от царя, по совместительству отца Василисы, Ваньке отпадает половина королевства. Долги раздаются, соседи уважают, отстраивается новый дом, на поля нанимаются работники — жизнь налаживается.

Однако два дня петлять по лесам да по болотам от приспешников взбешенного дерзким Ваниным поступком Кащея без еды и сна, попивая лишь водичку из гнилых ручьёв, оказалось не так уж и легко, а потому на подходах к избушке Яги Ванька не удержался и со словами: «Да кто там их считать-то будет!» — съел одно яблочко из Кащеева сада.

И спустя полчаса понял, что имел в виду Кащей, кричавший в след похитителю: «Дебил! Они ж экспериментальные!». В избушку к Яге Ваня вошел с эрекцией, которой позавидовал бы самый племенной жеребец из царёвых конюшен.

— Принес? — сквозь пелену желания совокупиться с чем угодно, лишь бы оно шевелилось, услышал Ваня голос Бабы Яги.

И кто-то за Ивана ответил его голосом. Его губами. Его языком.

— Да, бабулька-красотулька, принес.

Баба Яга косо посмотрела на Ивана и буркнула:

— Ну дык, давай сюды.

Ваня, преодолевая сводящее с ума желание хотя бы подрочить, встал в углу и наблюдал, как бабка, положив узелок на лавку, склонилась над ним, пытаясь единственным зубом поддеть и ослабить узел. Хуй стоял, как стража возле царева дворца, — не моргая.

«Сил моих нет терпеть! Будь что будет!», — решил Иван. И с членом наперевес кинулся на Бабу Ягу с тыла.

— Хуй! Ровесников! Не! Ищет! — повторял Иван раз за разом, выдавая по одному слову на фрикцию.

А Бабка, поначалу обалдевшая от такого поворота событий, уже подмахивала костлявым старушечьим задом Ивану в такт, и, когда она в третий или четвертый раз в экстазе впивалась костлявыми руками в лавку, оставляя в дереве глубокие борозды от длинных грязных ногтей и елозя лицом по лавке в луже своей же пузырящейся слюны, Ваня справился. А в следующее мгновение он осознал, что путеводный клубочек ему не дадут. Еще через миг, схватив стоящую на столе фляжку с алкоголем одной рукой, а второй, поддерживая норовящие спасть штаны, Ваня стрелой вылетел из избушки на курьих ножках.

— Иван, — услышал он хриплый голос, — помоги! Обещаю, мы с тобой таких дел наворотим!

Волк, прикованный цепью к вековому дубу, смотрел на Ивана с мольбой в глазах. Этого Волка Ваня видел и три дня назад, когда приходил к Яге впервые. Яга тогда сказала, что приручает дикое животное. А он, видите ли, не дикий, а волшебный. Говорящий Волк, оказывается!

Сунув бутыль подмышку, Ваня на бегу выхватил меч-кладенец из притороченных к поясу ножен и так же на бегу наотмашь рубанул по удерживавшей Волка цепи.

Одновременно с этим за спиной послышалось:

— Ату их, избушка, ату!

Дальше они бежали вместе. Здоровенный зверь сразу же вырвался вперед и вел Ивана за собой, позвякивая обмотанным вокруг шеи куском железной цепи.

— К скалам, Ваня, к скалам! — прокричал зверь и побежал с еще большей скоростью.

Зловеще громыхающая поступь за спиной то удалялась, затихая, то становилась громче.

А потом Волк, повернув голову, крикнул:

— Внутрь!

И оба, проскочив сквозь вход в пещеру, покатились вниз.

— Бля-а-а-а-а-а! — кричал Иван, кувыркаясь по скользким, покрытым мхом, каменным ступеням.

Летучие мыши, всполошившиеся от Ваниного ора, заверещали, заметались под сводами пещеры, изо всех своих мышиных сил гадя на незваных гостей.

— Бежим, Ваня, бежим! Отдыхать некогда!

Проклиная себе под нос царскую дочку, по вине которой, собственно, всё и началось, Иван вскочил на ноги и помчался по коридорам за Волком.

— Маменьку мою любить, а где мы хоть? — наконец-то догадался поинтересоваться Ваня.

— Во владениях Горыныча, — ответил Волк.

— Ох, ё!

По основному коридору вновь забухали шаги, и Иван с Волком уже в который раз затаили дыхание.

— Если так сидеть будем, она ж нас всё равно когда-нибудь найдет. Или Горыныч, когда вернется.

— А не ты ли, Ваня, буквально три дня назад в полтора взмаха головы ему поотсекать грозился?

— Ну-у-у-у, — задумчиво протянул Ваня, — мало ли что я говорил. Дурной был. Наивный. Эта нечисть — жуть какая страшная, оказывается. Они злые какие-то.

Волк закатил глаза к потолку.

— Какой же ты, Ваня, всё-таки… — замялся, подбирая слово, — … Дурак.

— А ты откуда знаешь? — оживился Иван. — Меня все так и кличут в деревне-то.

Но разговор прервался грохотом.

— Ой… чего это? — спросил Ваня, испуганно вжимая голову в плечи.

— Хозяин апартаментов прилетел, — ухмыльнулся Волк.

В основном коридоре забухало громче прежнего. Но к теперешнему грузному топоту добавлялось еще и мрачное, тяжёлое, с присвистом сопение. Доведись Ивану смотреть «Звездные Войны», он бы без колебаний решил, что по коридору идет увеличенная копия Дарта Вейдера. Но Ваня об этом персонаже, равно как и о кинотеатрах, слыхом не слыхивал, а потому еще сильнее вжал голову в плечи и пропищал:

— Мамочка-а-а…

Навстречу новым грузным шагам протопали хорошо знакомые, но не менее от этого страшные. Раздался крик:

— Ки-и-ийя!

И в коридоре загремело, закувыркалось.

— Отлично! — обрадовано сказал Волк, — можно смело идти смотреть на апокалипсис местного масштаба, — и устремился по коридору, в котором они отсиживались, к выходу в основную пещеру.

Горыныч, вертя расположенными на неповоротливой туше головами, полыхал пламенем по резво вертящейся между огненных струй избушке, которая ловко уворачивалась от очередного огненного выдоха, с задорно повторяющимся «Ки-й-йя» наносила удар и тут же уходила змею за спину. А из окна весело хохоча, швыряла в Змея глиняными горшками помолодевшая на вид Баба Яга.

Иван-Дурак и Серый Волк зачарованно наблюдали за поединком.

Очередной горшок, вылетевший из окна, описав в воздухе дугу, наделся на одну из голов Змея Горыныча как раз в тот самый момент, когда эта самая голова собиралась дыхнуть пламенем. И дыхнула.

Сначала из-под надетого на голову горшка во все стороны полыхнули искры. Потом черепки разлетелись во все стороны, а голова, освободившаяся из глиняного плена, бесформенным обгорелым отростком безжизненно повисла на туловище. Спустя еще несколько всполохов пламени изба, нанося очередной удар с разворотом, шпорой рассекла Горынычу вторую шею. Однако третья, уцелевшая голова, в это же мгновение вцепилась в избушку мёртвой хваткой.

Щепки и солома разлетелись во все стороны, а в следующий миг раздался полный боли предсмертный вопль Бабы Яги. И наступила тишина.

— Фу-у-у-ух, — выдохнула язык пламени оставшаяся в одиночестве голова Горыныча, дожевав остатки избушки, — совсем на старости лет сдурела бабка.

— Давай, Ваня, — шепнул Волк. — Это твой единственный шанс. Второго не будет.

И Иван, на ходу вытаскивая кладенец, рванулся к измотанному поединком Змею.

Меч, описав дугу, вошел в шею, будто раскаленное шило в масло, голова упала на пол пещеры, а из обрубка шеи к потолку рванулся столб пламени, сжигая мечущихся там летучих мышей. Последняя голова Горыныча даже не успела понять, откуда к ней пришла смерть.

Свадьба была в самом разгаре. Зелено вино лилось рекой, слуги то и дело приносили новые блюда и выносили на свежий воздух перепивших гостей, укладывая их на траву.

Иван и Волк сидели на одной из крепостных стен, подальше от суеты, наслаждаясь теплыми летними сумерками

— Рассказать кому, так и не поверят ведь, — сказал Иван, прикладываясь к бездонной фляге — единственном напоминании об избушке Бабы Яги.

— А не надо никому рассказывать, Ваня, — не поворачивая лобастой головы, произнес Волк. — Люди всё сами додумают и переврут тридцать три раза. Уже спустя пару-тройку поколений истории о тебе будут совсем не похожи на то, что было на самом деле. Да и сам ты, если, конечно, доживёшь, будешь верить каждому слову, рассказанному в этих историях. Так уж вы, люди, устроены.

Иван еще раз отхлебнул из фляги и, достав из-за пазухи яблоко, с хрустом откусил.

— Те самые? — поинтересовался Серый Волк.

— Ага, — откусив еще кусок, подтвердил Иван. — Эк-спе-ри-мен-таль-ны-е.

— Ты смотри, не увлекайся, — посоветовал Волк.

— Сегодня можно, — уверенно сказал Иван. — У меня ведь брачная ночь всё-таки.

Дураки не играют по правилам

— Я вот, Ваня, только одного понять не могу, почему тебя все Дураком, а не Дебилом кличут? — поинтересовался Волк на бегу.

— Так я ж не специально, — задыхаясь, на бегу ответил Ваня. — Оно все просто совпало так.

— Индусы такое регулярное стечение обстоятельств кармой называют.

— Чего?

— Проехали, Ваня. Забей.

По дворцу бегать было не в пример легче, чем по пещере Горыныча. Но и гонялось за Ваней в этот раз гораздо больше народа.

Гости еще шумели в банкетном зале, а Иван, удивляя Василису изобретательностью, подарил законной супруге оргазм на комоде, подхватил её на руки и расположил в очередной романтической позе прямо в оконном проеме. Ночной сквознячок обдувал покрытые потом тела, где-то далеко стрекотали сверчки, а прямо под окнами, внизу, икал пьяный стражник. Словом, экстрим с элементами романтики.

В какой-то момент от очередного толчка нога Василисы скользнула по подоконнику и с характерным паническим, но возбужденным визгом, новоиспеченная жена, просвистев три этажа по направлению вниз, шмякнулась прямо под ноги стражнику, переставшему икать при виде свалившейся откуда-то сверху, голой и, судя по всему, мертвой царевны.

Замерший от неожиданного поворота событий в оконном проёме Иван подумал, что полцарства откладываются на неопределенный срок. А внизу в это время на вопли начавшего приходить в себя стражника стали сбегаться люди.

Осознавая неизбежность и изобретательность кары за содеянное, Иван в мгновение ока натянул портки, рубаху и, схватив походную котомку, метнулся к двери.

За дверью сидел Серый Волк.

— Что, Ваня, не задалась брачная ночь? — поинтересовался зверь у оторопевшего Ивана.

— Э… а… — только и смог выдавить из себя Ваня, отчаянно жестикулируя руками.

— Понятно, — сказал Волк. — Ну, побежали, что ль?!

Вниз решили не спускаться: где-то на уровне второго этажа на обеих лестницах шумели люди. Среди призывов убить, четвертовать и скинуть с колокольни особо выделялся царёв голос, грозящий дважды завязать тестикулы вокруг шеи бантиком. Отступать можно было только вверх.

Выбежав на крышу основного здания, Волк замер, оценивая ситуацию.

— Дальше-то чего? — дрожащим от волнения голосом спросил Иван.

— Давай на тот край крыши. Там переход к двухэтажной части покатый. С него на караульню. А дальше — как повезет.

Повезло. И до леса они успели раньше, чем погоня поняла, в чём дело.

— Она прямо насмерть? — как-то печально спросил Иван.

— Ага, — Волк почесал за ухом. — Хрясь! И всё.

— Жалко. Уж больно красивая была.

— И чего делать-то думаешь, Ванька? — поинтересовался Волк, пытаясь выгрызть репей, застрявший в шерсти.

— Ох, прямо и не знаю, — вздохнул Иван. — У Кащея, говорят, живая и мертвая вода имеется.

— Чего? — поперхнулся Волк. — Ты что, забыл, как по яблочки ходил?

Кощеева территория охранялась спустя рукава. Потому что одна половина королевства боялась Кащея, а вторая половина его уважала. Ванька не относился ни к тем, ни к этим. А потому в Кащеев сад Ваня залез без каких-либо мыслей на тему «а если поймают».

Нагнув ветку, Иван срывал яблоки, тут же складывая их к себе за пазуху и, время от времени, оглядываясь на мрачный Кащеев замок. Вот не вертел бы головой, всё, возможно, и удачно прошло бы. Ан нет. Узрел Ванька на соседнем дереве не то фазана, не то павлина заморского.

Птица спала, спрятав голову под крыло, лишь только перья длинного шикарного хвоста слегка покачивались от легкого ночного ветерка. И перья эти светились. Отпустив ветку яблони, Ваня подкрался к ничего не подозревающей чудо-птице, ухватился за кончик пера и дёрнул.

Последний раз похожий визг Ивану довелось слышать, когда старший брат, перепив хмельной браги, проломил загородку и рухнул прямо в свинарник. Свинью тогда, помнится, ловили всей деревней до тех пор, пока она не застряла в чьем-то заборе. Правда, если свинья визжала на одной ноте, то звук, издаваемый потревоженной Иваном птицей, стремительно менял диапазон, от чего закладывало уши и перед глазами мелькали разноцветные пятна.

Так и не обзаведясь красивым, светящимся перышком, Ваня рванул прочь из сада, попутно врезавшись лбом в одну из яблонь и набив себе приличную шишку. Последнее, что он услышал сквозь завывания пернатой бестии, — неестественно громкий голос Кащея:

— Дурак! Они ж экспериментальные!

Потом было двое изнурительных суток погони. Потом Яга, знакомство с Волком, пещеры Горыныча. Потом опять Яга, опять Горыныч, освобожденная Василиса, свадьба, брачная ночь, сексуальные игрища с молодой женой, выпадающая из окна обнаженная Василиса.

Не задалась, в общем, неделька.

— А выбора у меня нет, Серый.

— Ну почему же? — Серый Волк отошел в сторону, пометил дерево и, вернувшись, продолжил. — Можно, например, так всю жизнь в лесу и прожить. У Яги, кстати, похожая история была. Богатые родители, неудачная любовь, кто-то кого-то там отравил, а потом и избранник отравился. Или зарезался. Не упомню уже. И ничего, освоилась как-то. Её, кстати, не всегда Ягой звали.

— Да? — удивленно спросил Иван. — А как же?

— Юля.

— А почему Яга?

— Ну, понимаешь, Ваня, в аглицком наречии она вообще-то Джульетта была. Джулия. Юля, по-нашему. А в транскрипции, — Волк вывел лапой загогулину с точкой над ней, — эта буковка может и как «джей» и как «я» читаться. Вот и взяла себе псевдоним.

Волк перевел взгляд с только что нарисованной буквы «j» на Ивана и, увидев его недоумевающее лицо, понял, что жить Ваньке в лесу — не вариант. И к Кащею всё ж таки идти придется.

— Так! Что-то мы не о том разговор ведем. Где там, говоришь, вода у Кащея?

План был до безобразия прост: один отвлекает, второй в это время пробирается в замок и зачерпывает живой и мертвой воды в ёмкости, после чего бегом ретируется, а спустя какое-то время оба собираются на заранее условленной поляне. Ванька со своей частью справился быстро. А вот Серому Волку пришлось побегать, сбивая с толку преследователей и заметая следы. И на поляне Волк появился только перед самым рассветом, перепугав задремавшего Ивана.

— Серый, чего ж долго-то так? Я аж извёлся весь! — бормотал Ваня, протирая глаза. — Чего, пойдем, да?

— Нет, Ваня, не пойдем. Я устал, как собака. Да и смысла нет ломиться средь бела дня. Зашибут нас. Как пить дать, зашибут.

Волк рухнул рядом с Иваном и почти тут же захрапел. А Иван, помаявшись бездельем, стал перебирать котомку в надежде обнаружить что-либо съедобное. Обычной еды не было. А вот яблок из Кащеева сада оказалось еще целых три штуки.

— Экспери-мать-его-ментальные, — пробурчал Ванька себе под нос и швырнул яблоки в сторону леса.

Серый Волк проснулся в тот момент, когда догорел последний отсвет солнца. Встряхнулся, обвел поляну глазами, наткнулся взглядом на Ивана, тяжело вздохнул.

— Ну что, картонный герой, пойдем, что ли?

Спустя несколько часов блужданий в темном лесу Иван и Волк выбрались на опушку. Поодаль светились факелы на сторожевых башнях царского дворца.

— И как мы мимо стражи-то? — сокрушенно проговорил Иван. — Повяжут нас сразу и четвертуют на месте.

— Не повяжут, Ваня, — Волк задрал морду к небу, посмотрел на полный диск бледной луны. — Сегодня не повяжут.

Затем Волк оглядел опушку леса, подошёл к трухлявому пню, стал на него передними лапами, присел и, оттолкнувшись задними, перекувырнулся через пенек. Раздался хлопок, будто кто-то выбивал от пыли ковер, в воздухе запахло озоном и через пень на спину упал богатырь Любомир — начальник дворцовой стражи.

У Вани отвисла челюсть.

— Я тебя поймал и к царю веду, понял? — Спросил Волк-Любомир.

— Ага, — кивнул Иван, не закрывая рта.

— Ну, значит, котомку на плечо и вперёд.

— Стой! Кто идет!?

— Свои, — отозвался Волк-Любомир. — Изловил окаянного.

— Ох, ты ж бог ты ж мой! — стражник был явно удивлён, но всё ж таки спросил: — А волчара говорящий где?

— Да кто ж его знает-то, — продолжал играть роль Любомира Волк. — Я вон, этого, — кивнул на перепуганного Ивана, прижимающего к груди котомку, — совершенно случайно нашел. В стогу, шельмец, отсыпался. Совсем недалеко. Правду говорят про него, что дурак дураком, — и обращаясь к Ивану: — Шевели ногами, душегуб!

— Интересно, — услышал Ваня за спиной разговор стражников, — его сначала казнят, а потом Василису хоронить будут или наоборот?

Пройдя ворота, Иван с Волком в Любомировом обличье крадучись добрались до здания дворца и, чтобы не искушать удачу лишний раз, не вызывать подозрения у стражи, влезли в одно из открытых окон на первом этаже.

Пробравшись на цыпочках к двери, Иван заглянул в соседнее помещение.

— Кухня, — шепнул он Волку-Любомиру.

— Это хорошо, — так же шепотом ответил Волк. — Теоретически гроб должен стоять в центральной зале. А это сразу за кухней.

Гроб с телом Василисы, как Волк и предполагал, стоял в центре залы. А рядом лениво помахивая кадилом и бормоча под нос что-то заунывно-молитвенное, спиной к ним стоял поп. Жестами Волк-Любомир указал на попа, замахнулся и рассёк кулаком воздух, мол, оглуши.

Ваня кивнул и крадучись пошел к попу.

«Крупноват, — думал Ваня. — Кулаком-то я его и не выключу».

И тут его взгляд упал на табурет, стоявший прямо за спиной у попа. На табурете лежало кольцо колбасы, ломоть белого хлеба и фляга. Та самая. Бездонная. Праведный, с его точки зрения, гнев захлестнул Ивана.

— Вот же суки, — проговорил Ваня одними губами, продолжая красться. — Я, значит, только за порог, а они моё имущество сразу попам раздают. Могли бы и подождать. А вдруг я реабилитируюсь!

Иван аккуратно снял с табурета фляжку и тарелку с колбасой, поставил их на пол. Затем взял табурет в обе руки, размахнулся и опустил его на голову попу. Священнослужитель грузно рухнул на землю.

Со стороны кухни раздался хлопок, будто кто-то выбивает ковёр, в воздухе запахло озоном, и к Ивану подбежал Волк в своём обычном обличье.

— Полчаса в сутки в чужом облике. Только в полнолуние и только полчаса, — отвечая на немой вопрос Ивана проговорил Серый Волк и, встав передними лапами на край гроба, поторопил Ивана. — Давай, Ваня, доставай водицу-то.

Ваня достал два одинаковых с виду флакона.

— Вот, — показал их Волку. — Я, чтобы не попутать, буковки написал на них. «М» и «Ж».

Волк нервно захихикал.

— Эм — мёртвая. Жэ — живая, — пояснил Иван.

— Да я понял, понял, — продолжая глупо хихикать, сказал Волк. — Лей давай. Сначала «Эм», чтоб кости и органы восстановились.

Ваня, аккуратно приоткрыв рот покойнице, влил в него содержимое флакона.

— Теперь «Жэ». Чтоб ожила.

Иван уже было поднёс флакон ко рту Василисы, но рука замерла на полпути.

— Я не смогу, Серый.

— Эт чой-та? — удивился Волк, наклонив лобастую голову на бок.

— Не смогу разговаривать с ней, есть за одним столом, супружеский долг исполнять, в конце концов, тоже не смогу.

— Эт чой-та? — вновь спросил Волк и наклонил голову в другую сторону.

— Я всё время буду думать, что она мёртвая была.

— Вань, ты смотри, тебя в народных сказаниях точно из Дурака в Дебила переименуют. Лей давай.

И Ваня вылил Василисе в рот содержимое второй фляжки.

— Что, Ваня, не сложилось у песни начало? — поинтересовался Серый Волк у вышедшего на поляну Ваньки.

— Не могу, Серый. Вот честно… не могу. Вроде и царь-батюшка коситься перестал и Василиса ласковая, приветливая, и бояре мне в ноги кланяются, когда по дворцу иду. А как подумаю, что она мёртвая была и холодная… бррр. И знаешь, друг мой Серый, глаза у неё, всё одно какие-то другие стали. Пустые, будто из загробного мира на тебя смотрящие.

— Может, вода тоже того, — почесал Волк лапой за ухом, — экс-пе-ри-мен-таль-ная?

— Не знаю, Серый. Не знаю. Но я устал. Постоянно в ожидании, постоянно в напряжении. Ухожу я. Куда глаза глядят.

— И, кстати, да, Ваня, ты ж в курсе, что Кащей преставился?

— Вот как? — удивился Иван.

— Ну да. Натурально преставился. Смешал, говорят, из мертвой и живой воды себе эликсир очередной, а он, видать, не пошел у него.

— Да ты что?

— Хотя странно. Кащей в эликсирах разбирался лучше всех, — продолжал Волк, не обратив внимания на Ванин возглас, — и осторожный был. У него поговорка даже была: семь раз отмерь — один раз отпей.

— Может из-за мочи?

— Какой мочи? — оживился Волк.

— Да понимаешь, Серый, я водицы зачерпнул, смотрю, меньше её осталось. Заметно очень. А ну, думаю, догадается Кащей, что у него водицу украли, если не долить до уровня. А под рукой ничего не было. Только отлить хотелось сильно. У меня особенность такая у организма. Как напряжение какое или стресс — я в туалет по-маленькому хочу. Часто и помногу. Я и подумал, мол, а чего делать-то. Ну и догнал водицы до уровня…

Когда Ваня заканчивал рассказывать, Серый Волк в припадке истеричного смеха катался по залитой солнечным светом поляне и сквозь приступы хохота повторял раз за разом:

— Дурак. Ой, дурак. Ну дурак же, форменный.

Победителей не любят

— Ты, Ваня, в следующий раз на турниры не записывайся, — проговорил Волк на бегу, — лучше сразу на площадь выходи и кричи всем, что ты сын сатаны. Пусть уж лучше тебя, дурака, сразу зашибут.

— Так я же не думал, что у них всё так мудрёно, — задыхаясь от быстрого бега, ответил Иван, игнорируя вторую часть предложения Серого Волка. — Я ж думал, они взаправду на этих турнирах дерутся, как у нас на Масленицу, когда стенка на стенку. Тем более, в железяках все. Ни синяка, ни шишки им не поставишь.

Погоня стихала, и Волк с Иваном перешли на быстрый шаг.

— Вдобавок, — продолжал Ваня, — этот, в черной одёжке, который…

— Инквизитор?

— Ага, он самый. Как полоумный голосить начал.

— Ну правильно, зачем им чемпион не из местных? Политика, Ваня, чистой воды политика.

— Чего? — не понял Иван.

— Ну, это как шахматы, только сложнее, хитрее и подлее.

Иван остановился.

— Какие такие шахматы?

— Мил человек, подскажи, чего там народу столько, возле замка-то?

Закованный в латы всадник, которого они только что догнали, надменно оглядел Ивана с Волком и нехотя ответил:

— Турнир.

— Это как это? — спросил Иван уже у Волка.

— Потеха у них такая, — пояснил Серый Волк. — Соберутся и в поединке выясняют, кто самый сильный, ловкий и в ратном деле умелый.

— Ага, — сказал Иван. — Интересненько.

В участники турнира записывали только знатных особ, и Иван, с гордостью достав из-за пазухи свиток, подтверждающий, что он является мужем Василисы, царёвой дочки, предъявил его щуплому писарю с изъеденным оспинами лицом и перепачканными в чернилах пальцами.

— Ты ж говорил, что налегке из дворца ушёл? — удивился Волк.

— Налегке, — согласился Иван. — А грамотка, она ж не тяжёлая.

Писарь посмотрел на странную пару и поинтересовался:

— В каком виде поединков желаете участвовать? Мечи, копья, стрельба из лука?

Иван задумчиво почесал затылок, и выдал:

— Да во всех.

— Не много ли на себя берёшь, Ваня? — поинтересовался Серый Волк.

— Ну хоть в каком-то мне должно повезти! — пояснил свой выбор Иван.

Площадка для поединков мечников, огороженная толстыми брёвнами, была утоптана не одной парой ног.

— Вы действительно желаете выйти на поединок без лат? — поинтересовался странный мальчик в чудной шапочке, украшенной пером.

— Да на кой они мне. Только мешаются, — ответил Иван.

— Что ж, воля ваша, сэр, — сказал мальчик и вышел в центр площадки объявлять поединок.

Увернувшись пару раз для приличия от неповоротливого и закованного в латы воина, Иван повернул кладенец плашмя, да и стукнул благородного сэра по лбу. Латник помотал головой под шлемом, очевидно пытаясь стряхнуть посыпавшиеся из глаз искры, неуклюже шагнул в сторону, наткнулся на загородку и с металлическим грохотом упал.

На том бой и закончился.

— Вань, ты зачем его так?

— А чего ж мне, голову ему рубить было нужно? Так он вроде б то мне плохого ничего не делал. А кладенец, ты ж сам знаешь, если рубит, то в капусту. Ну вот я его плашмя по башке и стукнул.

Серый посмотрел в сторону ошарашенного бойца, вокруг которого суетилось несколько человек, безуспешно пытаясь снять приплюснутые в районе лба доспехи.

— Хм, а я уж думал, что если человек дурак — это надолго.

— Погоди-погоди, Серый, вот турнир выиграем, мне какое-нибудь прозвище обязательно дадут красивое! Иван Благородный. Или Беспощадный. Или Иван Красавчик! Я тут между этими балбесами в латах потолкался — оказывается, они не просто так всё затеяли.

— Надо же! — деланно изумился Волк.

— Они во имя какой-то Марии-Изабеллы дерутся. А, ну и денег им там дадут.

— Вон она, — Волк мотнул головой в сторону возвышения, на котором сидел местный король с супругой и какая-то худосочная девица с надменным выражением лица, — Мария-Изабелла ваша.

— Святые угодники! — изумился Иван. — Кожа да кости. И бледнющая какая! Её что, в темнице держат? За что тут драться-то? Нет, Серый, нам такого добра не нужно. Мы будем драться за деньги!

— Ну прямо солдат удачи какой-то! — не то изумился, не то съязвил Волк.

— Да и официально-то женатый я.

Между победителями первого тура быстро провели жеребьёвку, и поединки начались по новой.

Второй бой мечников занял у Вани и того меньше времени. Не дожидаясь, пока увалень в латах пойдет в атаку, Ваня в два прыжка оказался возле него и, ловко взмахнув кладенцом, перерезал кожаные ремешки, соединявшие верхнюю и нижнюю часть лат. Металлическое подобие юбки, прикрывавшее бёдра и причинное место поединщика, упало, ударило по пальцам ног, помешало шагнуть, и боец с грохотом рухнул на землю. А без посторонней помощи ни подняться, ни вылезти из лат не смог. За что ему и засчитали техническое поражение. На том второй тур для Ивана и закончился.

Потом был третий тур. За ним четвертый…

Осознав, что главное — противника уронить, Ваня без зазрения совести оббегал неуклюжих, облаченных в железо поединщиков и толкал в бок, в спину, дергал за руки, заставляя терять равновесие, ставил подножки, а одного просто испугал, замахнувшись мечом и заорав что-то про «бога-душу-три-царя-гроба-сердцу-креста-мать». Оторопевший латник сел на свой металлический зад и заверещал по-бабьи.

Словом, в финал Иван вышел без единой царапины.

За пределами круга для поединков обстановка накалялась. Те, кто уже столкнулся с Ваниной тактикой и выбыл из турнира, сбившись в кучку, о чем-то шептались, косо поглядывая на нового претендента в чемпионы. Затем от них отделился тот, которому Иван подрезал ремешки, и торопливо захромал в сторону замка.

— Финальный бой! — известил мальчик в чудной шапочке. — Сэр Мортимер, неподражаемый мастер боя на мечах, хранитель врат, против сэра Ивана-Дурака, чужестранца!

— Слышишь, Серый, — обратился Иван к Волку. — Это как понимать, хранитель врат?

— Это навроде Любомира нашего. Начальник стражи.

— А чего ж пафосу столько-то? — удивился Иван и шагнул к центру круга.

Сэр Мортимер пыхтел, махал мечом, сыпал проклятиями, да всё без толку. Имея преимущество в маневренности, Иван, даже не пытаясь нанести ни единого удара, загонял его за десять минут боя, после чего спокойно подошёл к тяжело дышащему поединщику и уже привычным движением, так же плашмя, ударил его кладенцом по лбу.

Не смотря на то, что сэр Мортимер был неподражаемым бойцом на мечах, падал на землю он с таким же грохотом, как и все остальные.

Потом перешли к стрельбе из лука.

Соперники выстроились в ряд, каждый напротив своей мишени. Сразу же за мишенями начинался густой, высокий кустарник, очень быстро переходящий в мрачный лес.

— Готовьсь! — гаркнул распорядитель.

Лучники достали по стреле.

— Цельсь!

Натянули тетивы.

— Стреляй!

Стрелы засвистели на разные лады, впиваясь в мишени, а Иван, будто бы и не заметив уже начавшегося действа, вертел оружие в руках, пытаясь к нему приноровиться всего с одной мыслью: «Зачем я выпил вторую кружку компота?». Стрела соскальзывала с тетивы, лук был громоздким и, как за него ни возьмись, норовил перекоситься в сторону. Однако в конце концов Ваня всё же установил стрелу и даже смог натянуть тетиву.

— Учитывай ветер, Вань, — посоветовал стоящий рядом Серый Волк.

— Чего? — поворачивая голову к Серому, спросил Иван.

Рука скользнула, лук, издав вибрирующее «фззынь», отправил стрелу в полёт.

Просвистев в сторону соседней мишени, левее собственной, Ванькина стрела расколола торчащую в её центре стрелу соперника. Надвое.

Зрители ахнули. А у Ивана предательски надавило внизу живота.

— Чего скривился-то? — поинтересовался Волк.

— В туалет хочу, — прошептал Иван. — Я ж говорил, особенность у меня такая, когда волнуюсь или стресс какой. Или когда компоту много выпью, как сейчас вот.

— Готовьсь! — гаркнул распорядитель.

Лучники вновь достали по стреле.

— Цельсь!

Вновь натянули тетивы.

— Стреляй!

В этот раз, Иван чуть сноровистее установил стрелу на тетиву и чуть сноровистее эту тетиву натянул. Однако в тот самый миг, когда прозвучала команда «Стреляй», что-то внизу живота вновь предательски надавило. Мишень перед глазами поплыла и, чуть подсогнув колени, чтобы ослабить давление на мочевой пузырь, Ваня отпустил тетиву.

Тетива фзззынькнула и швырнула стрелу в центр мишени соперника, стоящего справа от Ивана.

Зрители снова ахнули. А Ванька, издав звук, подобный стону раненого морского тюленя, принялся едва заметно пританцовывать на одном месте. В туалет хотелось неимоверно.

— Иван, в центр своей мишени стрелять надо, а не в центр чужих, — напомнил Волк.

— Да знаю! — с досадой ответил Иван. — Но оно само так получается.

— Такое ощущение, что твой мозг в жизни тела не участвует, — пробормотал Волк себе под нос.

— Что? Я не расслышал, Серый.

— Да так, ничего. Не отвлекайся, Ваня.

— Готовьсь! — гаркнул распорядитель.

Вновь все достали из колчанов по одной стреле.

— Цельсь!

Тетивы натянуты.

— Стреляй!

Иван достал из своего колчана две стрелы. Каким-то непостижимым образом обмотка оперения одной зацепилась за другую. Разделять их было некогда — уже прозвучало «Цельсь!», да и мочевой пузырь, яростно вопиющий о том, что свободного места в нем не осталось, сильно сбивал с нужного лада. Каким-то чудом Иван приладил обе стрелы на тетиву, поднял лук и по команде «Стреляй!» выпустил обе.

На удивление, одна из стрел даже попала в краешек мишени, а вторая улетела в густой кустарник, из которого раздался душераздирающий, но почему-то радостный, хотя и полный боли вопль. Поднялась суматоха. Несколько лучников сорвались в сторону мишеней, на крик. И вытащили оттуда стонущего голого человека с обломком стрелы в правой ягодице. Голого мужика подвели к королевским трибунам, за ним столпилась куча народу, а Иван, улучив момент, приспустил портки и сходил по-маленькому под одиноко растущую сразу за трибуной осинку, пока внимание всех было приковано к найденному человеку.

— Кто ты такой? — поинтересовался король, пока королева закрывала ладонями глаза худосочной, но очень любопытной Марии-Изабелле.

— Меня зовут сэр Винни, мой король, — преклонив колено и скривившись от боли в раненом полупопии, ответил голый мужик.

— Не тот ли Винни, из рода благородных Пуххов, на которого наложила проклятие злая ведьма Фригиддина? — поинтересовался король, сделав ударение в имени ведьмы на третий слог.

— Вы проницательны, мой король, — ответствовал голый мужик. — Она превратила меня в медведя и обрекла на скитания по лесам до тех пор, пока мне не нанесут случайную рану. Я избегал охотников, ибо, по моему разумению, рана, нанесенная охотником, была бы умышленной, с целью убить. Однако я часто выбирался на лесную опушку, с тоской вглядываясь в далёкие огни вашего замка. И вот сегодня, увидев приготовления к стрельбам, понял, что это мой единственный шанс.

— А стрела-то, чего в такое место угодила? — поинтересовался король. — Почему не в руку, там, или ногу?

— Там такая вкусная малина, мой король, — смущенно произнес сэр Винни. — Я отвлекся, стал её собирать. И вот…

В связи с чудесным спасением сэра Винни Пухха продолжение турнира было перенесено на следующий день. Когда расколдованного рыцаря приодели, предварительно вытащив из мягкого места обломок стрелы и перевязав, он сам разыскал Ивана и долго с жаром пожимал ему руки, неустанно благодаря за чудесное спасение, но подозрительно вглядываясь в Ванькино лицо.

— Благородные сэры, готовьте своих коней, — вскричал глашатай. — Начинается наиважнейшая часть турнира…

— Лошадь-то зачем? Драться ж на копьях! — недоумевал Ваня.

— Конные поединки на копьях! — продолжал глашатай. — Победителю будет дарован…

— Именем святой инквизиции, остановитесь! — прервал глашатая человек в черном одеянии, вышедший из толпы на площадку для поединков. В руках у него был какой-то свиток.

Следом за ним семенил тот самый вояка, которому Ванька подрезал ремешки и прихрамывал, придерживаясь за мягкое место, сэр Винни Пухх.

— Инкви… чем? — как всегда недоумевая, обратился Иван к Волку.

— Потом, Ваня, потом, — ответил Серый. — Если ты еще не понял, нас сейчас бить будут.

— За что? — искренне удивился Иван.

— За то, что мы неместные.

— Так разве ж за такое бьют? — снова удивился Ваня.

— Если и не бьют, то благодаря тебе, Ваня, будет положена новая традиция.

Человек в чёрном подошёл к Ивану и, развернув свиток, не своим голосом заорал:

— Иван, по прозвищу Дурак, ты обвиняешься… — толпа стихла, и голос был отчетливо слышен даже на самом дальнем краю импровизированного стадиона для поединков, — … в сговоре с Диаволом, с целью нечестной победы над доблестными рыцарями, нашего королевства!

— Ого, заявочка! — изумился Иван. Но инквизитор продолжал, будто не услышал Ванькиной реплики.

— В сговоре с нечистым и его слугами, даровавшими тебе возможность вселить беса в Божие создание, именуемое волком, дабы оный бес всегда был рядом с тобой и своими поучениями мог подсказывать хитроумные решения, позволяющие тебе достигать побед в поединках мечников, не используя мастерства, но используя подлость и коварство.

— Серый, ты, кажись, тоже виноват, — улучив момент, сообщил другу Иван.

— В использовании богопротивной чёрной магии во время турнира лучников, не позволившей попасть тебе по собственной мишени, но позволившей снять заклятие колдуньи-сообщницы, известной в этих краях под именем Фригиддина, с благородного сэра Винни Пухха. Церковь уверена, что имел место сговор между тобой и Фригиддиной, целью которого было проявление твоих колдовских умений пред нашими королем и королевой, дабы вызвать их интерес к себе, втереться в доверие и, получив доступ к королевской дочери, совратить её, отвернув от лона церкви и обратив все её помыслы к Диаволу…

— Какая фантазия! — восхищенно протянул Волк вполголоса, и обращаясь к Ивану: — Бежать пора, Ваня.

— Не привыкать! — ответил Иван, сделал шаг к инквизитору и провел резкий прямой удар прямо ему в нос. — Бежим!

И они побежали…

— Шах, — констатировал Серый Волк.

— Кому? — не понял Иван.

— Твоему королю, — пояснил Серый Волк.

— Это вот этому, что ль? — Иван взял фигурку с доски и принялся вертеть в руках. — Ну, какой же он к чертям собачьим король? Ни бороды, ни мантии. Непонятная и глупая игра. Из всех мне только конь понятный, и тот почему-то загогулиной скачет. Ну вот скажи, Серый, ты хоть одного коня в жизни видел, чтоб он загогулинами скакал?

— А как, по-твоему, лучше было бы? — поинтересовался Серый Волк.

— А вот так! — Ваня прищурил один глаз и дал коню щелбана. Фигура, пролетев по полю, развалила выстроенную Волком хитроумную комбинацию. — В бою так и бывает. Сам видел. Один конный на скаку десяток пеших валит и не кривится! А ежели и сабелькой машет, так вообще э-гэ-гэй! — разошёлся Иван, потрясая над головой кулаком. — И ладья эта. Ты мне скажи, Серый, ты ладью настоящую видел? Она ж по рекам плавает. Где это видано, чтоб конные и водные войска в одном сражении участвовали? Смешали всё в кучу. Кони люди, корабли… несуразица, да и только.

— Знаешь, Ваня, — сказал Серый Волк, печально вздохнув. — Шахматы, это, явно не твоё.

По щучьему

— Эх, Ваня, твою бы энергию, да в полезное русло.

— А это русло чем не полезное? — спросил Иван, кивая на размеренно текущую реку, на обрыве которой он стоял с занесённой над водой дубиной, удерживаясь за одиноко растущую иву. — Рыбы валом!

— Просто ты если решил чего-то делать, то альтернативы не ищешь, а напролом прешь, — сказал Серый Волк, щурясь на солнышке.

— А всё потому, что я если начинаю хитроумные планы строить…

При слове «хитроумные» Волк хихикнул.

— … так они у меня в мелочах не сходятся, от меня, между прочим, не зависящих. Вот ты… Эх! — Ванька шибанул дубиной по водной глади. — Сам посуди, откуда мне было знать, что этот сэр Пухх, в медведя заколдованный, за мишенью малину жрать будет?

— Я, Ваня, о том, что ты не стараешься сократить прилагаемые усилия.

— Так ежели я слабже бить буду, я её, курву, и не оглушу никогда. Эх! — дубина вновь приложилась к водной глади. — А рыбы-то хочется.

Серый Волк уже махнул на Ванькины потуги лапой, как вдруг, после очередного взмаха дубиной, Иван заорал не своим голосом:

— Попал! Я попал! Шарахнул гадину! — и, откинув дубину в сторону, как был в одежде, сиганул в реку.

Волк с интересом наблюдал, как чуть ниже по течению Ванька выбирался на берег, прижимая к груди приличную полуметровую щуку.

— Хорошенько ты её, видать.

— А то! Я, Серый, смотрю — плывет. Да так близко к поверхности! А я как раз замахнулся, совпало, понимаешь? Ну, я её шмяк! А она и всплыла. Её, правда, течением понесло. Недаром же я полдня с дубиной тут простоял? Прыгнул, поймал. Вот она, красавица! Будет рыбка у нас на обед, Серый!

Щука, лежащая в траве, конвульсивно дернулась, открыла глаза, затем рот, и спросила:

— Мужик, ты очешуел, что ль?

— Да! — сказал Ваня. И только в следующее мгновение у него отвисла челюсть.

А еще через миг он уже орал благим матом:

— Серый!!! Оно разговаривает! Гля! Говорящая! Рыба!

— Хм. Я, значит, когда заговорил, тебя это не удивило… — Волк обошёл рыбину кругом. — А как рыба заговорила, так у тебя паника.

— Киньте меня в реку, суки! Дышать же нечем! — подергиваясь на траве, потребовала рыбина.

— А! Глянь! Глянь! Она опять говорит! — вновь заорал Ванька.

— Да вижу, — Серый Волк склонил голову на бок и поинтересовался у трепыхавшейся щуки. — А что нам за это будет?

— Ну, стандарт будет! Серый, а то ты не знаешь! Кидайте давайте в воду!

— Какой стандарт? — склонив голову на другой бок, продолжал допытываться Серый Волк.

Ванька, стоя рядом, с отвисшей челюстью наблюдал за сюрреалистической картиной — диалогом рыбы и зверя.

— Три жела… ла… ания испол… исполню… — просипела рыбина, едва шевеля жабрами.

— Идёт! — Волк весело, будто щенок, подпрыгнул на месте и заорал на Ивана. — Давай в воду её бегом!

Ванька, находящийся под впечатлением, опрометью бросился к рыбине, подхватил в обе руки и швырнул в речной поток.

Щука, очутившись в родной стихии, несколько раз вильнула из стороны сторону, ушла на дно, затем поднялась на поверхность. Высунула голову из воды и сказала:

— Я, мужик, с тобой ментальный контакт установлю.

— Чего она со мной сделает? — спросил Иван у Волка.

— Слушай, дурень, не перебивай.

— Как захочешь желание исполнить, просто вслух его произнеси, — продолжала щука. — Главное в начале сказать: «По щучьему веленью, по моему хотенью…», а потом само желание. Только заковырка одна есть. Желание тоже в рифму произнести надо. И желательно размер стихотворения выдержать. Понял?

— Нет, — признался Иван.

— Ладно, Серый тебе объяснит, — сказала щука, вильнула хвостом и ушла в воду.

— Я вот чего-то не понял, Серый, мне сейчас удача улыбнулась, что ль?

— Дурак дураком, — тяжело выдохнул Серый Волк.

Где-то в лесу раздавался звонкий детский голос, напевавший что-то неразборчивое.

— Это что это? — спросил Иван.

— Откуда ж я знаю? — ответил Серый Волк. — Пойдем, посмотрим.

Пробравшись сквозь заросли какого-то кустарника, Ваня и Волк вышли на тропинку.

Волк повёл носом и сказал:

— Пирожками пахнет.

Из-за поворота показалась девочка с корзинкой.

— От неё пирожками пахнет, — мотнул Серый Волк головой в сторону девочки.

— А! — просиял Иван. — Так у неё в корзинке пирожки!?

Волк фыркнул, подавившись смешком.

— Вань, ты… — Волк замялся, подбирая слово, но так и не нашел. — …точно не притворяешься?

— Кем? — удивился Ваня.

Девочка заметила Волка с Иваном и сбавила темп, попутно уменьшив громкость.

— Здравствуй, девочка, — поздоровался Иван.

— Здравствуйте, дяденька.

— Ты чего это одна по лесу ходишь? — поинтересовался Ваня. — Не страшно?

— Нет! Лес-то родной! Я тут каждый кустик, каждую извилинку на тропинке знаю.

Девчушка была — сама наивность.

— А куда идешь-то, милое создание? — спросил Волк.

— К бабушке. Пирожки несу. Маме сон плохой приснился, так она напекла пирожков и говорит, пойди-ка, проведай бабушку, узнай, всё ли у неё в порядке.

— Как зовут тебя, чадо? — вновь проявил любопытство Серый Волк.

— Маша Шапкина.

— А-а-а-а! — протянул Серый Волк. — Ну, счастливого пути, девочка.

— Спасибо, — поблагодарила Маша и зашагала по тропинке, размахивая корзинкой с пирожками.

— Плохо дело, Ваня, — растерянно произнес Серый Волк, когда девочка отошла на приличное расстояние.

— Любящая внучка идёт проведать бабушку, несет ей пирожки! Чего ж плохо? — изумился Иван.

— А того ж плохо, что бабушка преставилась сегодня утром.

— Откуда знаешь? — посерьёзнел Иван.

— Сорока на хвосте принесла, — серьёзно ответил Волк. — Сороки, они, сам знаешь, болтливые.

— Надо что-то делать, Серый! Жалко ж девчушку! Давай к бабушке бегом!

— И?

— Ну, на месте и определимся!

— Простота и гениальность твоих планов вгоняет мой разум в состояние ступора, — пожаловался Серый Волк. — Маша Шапкина по самой короткой дороге идет. Ну, из существующих. Раньше неё мы не успеем, будем сзади красться — еще заподозрит чего. А обогнать — так еще скажет потом, что это мы её бабушку на тот свет отправили.

— вдруг ни с того, ни с сего выдал Иван.

«Желание принято. Желание исполнено. Осталось два желания». — Раздался в голове Ивана голос волшебной щуки.

— Ваня! Ты не безнадёжен! — восхитился Волк.

— Побежали, Серый! Дорогу показывай!

И они побежали. А деревья, повинуясь стишку, покорно расступались в стороны, возвращаясь на место почти сразу после того, как Серый Волк и Иван Дурак пробегали мимо.

— Надо было и про кусты сказать, Ваня! — получив на бегу очередной веткой по морде, сказал Волк.

— Надо было! — согласился Иван. — Но сказал, как сказал.

Дорога действительно оказалась короткой.

Бабушкин домик стоял с открытыми нараспашку дверями, будто приглашая войти.

— Мы на много её обогнали, Серый?

— Не думаю. Но минут пять у нас есть.

Бабулька лежала в своей кровати, укрытая одеялом, и будто спала.

— Ну? Прибежали. Дальше чего?

— Эм… — задумался Иван, глядя на труп старушки в чепчике. — А если…

«Запрос отклонен, — зазвучал голос щуки в голове у Ивана. — Желания распространяются только на неодушевленные предметы».

— Сука ты, а не щука! — в сердцах вскрикнул Иван. — Второй раз поймаю — точно съем! Сырую! Без соли! Что ж делать-то, Серый? Что делать?

— Есть вариант, — задумчиво проговорил Серый Волк. — Однако далеко бежать. Долго, даже если деревья расступаться будут.

— Да не томи, Серый, говори!

Вдалеке уже раздавался звонкий голос Маши Шапкиной, распевавшей веселую, под стать погоде, песенку.

— Замок Кащея. Живая и мертвая вода там.

— Знаю! Знаю! — обрадовано заговорил Ванька, схватил лежавший у двери коврик, отряхнул от пыли и проговорил:

«Запрос отклонен. Сформулируйте желание конкретно. Укажите в заклинании предмет, на который должно быть направлено волшебное вмешательство».

— А, чтоб тебя! — в сердцах выругался Ваня и выбежал вместе с Серым Волком во двор.

Пока Иван бормотал себе под нос, перебирая рифмы, Волк нашел во дворе пенек, встал на него передними лапами, оттолкнулся задними, перекувырнулся над пнём — раздался хлопок, и с другой стороны пня упала бабушка Маши Шапкиной.

— Сегодня, Ванечка, не полнолуние, — прошамкал Волк в бабушкином обличьи. — Минуток десять у меня в таком облике, а потом всё…

— выдал Иван.

«Желание принято. Желание исполнено. Осталось одно желание».

— Бабуля, я пришла! — донесся звонкий голос от калитки.

Серый Волк в бабушкином обличье как раз утрамбовал бабкин труп в шкаф и, резво метнувшись к кровати, напялил на себя чепчик и укрылся одеялом.

— Заходи, внученька, — голос Бабушки-Волка старчески подрагивал.

— Здравствуй, бабушка.

— Здравствуй, внученька.

— Я тебе пирожков принесла.

— С мясом? — спросил Бабушка-Волк, чтобы хоть что-то спросить.

— С мясом? — удивилась Маша Шапкина. — Ты ж не любишь с мясом!?

— Да вот… — замялся Бабушка-Волк. — захотелось чего-то вдруг.

— Бабуль, с тобой всё в порядке? А как же твой вегетарианский образ жизни?

— Да ну его нахрен, этот вегетарианский образ жизни! — вконец растерявшись, ляпнул Волк.

— Ой! Бабушка, ты почему ругаешься? Ты не заболела? А то маме сегодня сон плохой приснился, будто у тебя страшные волчьи зубы, страшный волчий нос, страшные волчьи уши…

— Нормальные у меня уши! — возмутился Волк, продолжая нервничать.

— Ты сегодня корвалол пила, бабушка? А то что-то ты нервная какая-то. С тобой точно всё в порядке?

Волк, ни разу за всю свою волчью жизнь не попадавший в такие идиотские положения, стал нервничать еще сильнее.

— Нормальный я! — еще немного повысив тон, выкрикнул он.

Маша подозрительно посмотрела на него и сказала:

— Давай-ка бабушка, температуру померяем! Где у тебя градусник?

— Где обычно, — выкрутился Серый.

Маша прошла в соседнюю комнату, открыла дверцу шкафа, из которого на неё кулём свалился бабушкин труп.

Девочка завизжала, Бабушка-Волк откинул одеяло и кинулся в комнату.

Увидев двух бабушек (одну живую и одну мертвую), девочка завизжала еще сильнее. И в этот момент раздался хлопок. Живая бабушка на глазах у внучки превратилась в Волка. Психика девочки не выдержала, и, внезапно перестав визжать, Маша Шапкина хлопнулась в обморок.

— Ну что, Серый, нормально всё? — поинтересовался Иван, влетая в домик и размахивая двумя склянками с жидкостью. — Я принес! Ох, и грязища там! Запустение, пыль. Сад зарос, замок паутиной покрылся весь…

— Вань, — меланхолично прервал его Волк, — девочку, вполне вероятно, в дурдом свезут.

— Свезут, не свезут. Давай бабку оживлять!

Перетащив труп на кровать, Ванька приоткрыл бабкин беззубый рот и плеснул из первой склянки, бормоча себе под нос:

— Мертвая, чтобы кости срослись, — затем откупорил вторую склянку и влил её содержимое туда же. — Живая, чтоб к жизни вернуть.

И бабка вдохнула.

— Вот видишь, всё с ней нормально, — разглядывая из кустов Машу Шапкину, увлеченно играющую с куклой на крыльце, сказал Ваня. — А ты переживал! Ну кто детским россказням поверит-то? Мужик с говорящим Волком, мертвая бабушка в шкафу…

— Знаешь, Ваня, — Волк почесал лапой за ухом, — есть такая поговорка: с кем поведешься, от того и наберешься.

— И чего? — не понял Иван.

— Ты умнеешь, Ваня. Не по дням, а по часам.

— Так это ж хорошо!

— А я, исходя из этой поговорки, тупею, кажется.

— Да брось ты, Серый!

— Знаешь, я ведь, когда в бабку обернулся и с Машей разговаривал, я же не знал, как себя вести даже. Что говорить, как отвечать. Меня будто заклинило. Я такую ахинею нес…

— Ну получилось же всё? Да? — Иван заговорщицки толкнул Волка локтем в бок.

— Получилось, — согласился Серый Волк слегка повеселевшим голосом. — Кстати, а ты третье желание на что потратил-то?

— На коврик.

— Коврик же — второе было!

— Ну не забирать же его у бабульки! Я ему и сказал, что мол,

— Вот, знаешь, Ванька, — совсем повеселел Серый Волк. — Нормально всё! Отлично! До тех пор, пока ты так рифмы придумываешь, я себя дураком не буду чувствовать!

— Правда? А вот послушай тогда…

Фея: rising

— И вот так с утра до ночи.

Волк, Ваня и Маша Шапкина заглядывали в окно бабушкиного домика. Внутри происходило странное.

Бабушка, совсем недавно еле передвигавшаяся по дому, стоя в центре комнаты, дергалась, выполняя рваные резкие движения, напоминающие тектоник паралитика, напрямую подключенного к розетке, и замогильным голосом бормотала что-то на странном языке.

— Латынь? — сам себя спросил Волк, и уже обращаясь к Ивану: — Ванька, дурака кусок, а ты точно правильную воду взял?

— Какая была, — лаконично ответил Иван.

— Блядь, — ещё более лаконично описал своё отношение к происходящему Серый.

Бабуля тем временем стала дергаться совсем хаотично, а из окошка потянуло серой.

— Бабка воздух испортила, что ль? — предположил Ваня.

— Сук-к-ка, — тоскливо протянул Волк, — как же всё непрофессионально…

– Latine scriptum est! — грубым скрипящим голосом прокричала бабушка Маши Шапкиной и растворилась в яркой вспышке света.

— Нихуя себе! — выразила восхищение увиденным Маша.

Иван, не менее удивленный случившимся, не заметил, что девочка ругнулась матом и поучительным тоном пояснил:

— Это, Машенька, называется иллюминация.

На этот раз Серый Волк ничего не произнес. Он просто приложил лапу ко лбу, проверяя, не поднялась ли у него температура.

Накал абсурдности, тем временем, возрастал. В воздухе прозвучал набор звуков, похожий на замедленно проигрываемую в обратном направлении пластинку, в комнате опять полыхнуло, и нервно дергающаяся бабка снова очутилась на том самом месте, с которого исчезла несколько мгновений назад.

— Не, ну ты видал! — спросил Волка Ваня.

Серый Волк в ответ устало застонал.

Следующих десять минут ситуация повторялась как под копирку: бабка то появлялась, то исчезала, внучка восхищенно материлась, а Ваня с умным видом комментировал, называя вспышки, в которых исчезала бабушка, то всплесками энергии, то магическими проявлениями потустороннего, то пиротехническим эффектом. И, что характерно, ни разу не повторился. А когда Маша наконец-то сообразила спросить, почему такое происходит, со свойственной ему прямотой ответил:

— Да хрен его знает. У нас, вон, Волк по этой части соображает. Серый, объясни девочке, почему ее бабушка мигает, — попросил он.

— Потому что стробоскоп, — пробормотал Волк, погруженный в собственные мысли.

— Стробо… что?

— Стробо-иди-ваня-в-жопу-скоп! — и уже спокойным тоном: — Дай мозги в кучу собрать, а?

От бабушкиного домика все так же доносились хлопки и виднелись вспышки, сигнализирующие о том, что старушка то исчезает, то появляется. Троица сидела на солнечной поляне. Точнее, сидели Маша с Ваней, а Серый Волк расхаживал из стороны в сторону и вслух размышлял.

— Сера? — несколько шагов, — Допустим. Но почему? — еще несколько шагов, — В большинстве мифологий сера является признаком прихода дьявола или открытого портала в ад… — разворот на месте и несколько шагов в обратную сторону. — Тогда почему бабка мерцает-то? — сел, почесал лапой за ухом. — Возможно, такой эффект дает Ванина моча, которой он живую воду разбавил. Тогда почему пахнет не аммиаком? А главное, как всё это исправить…

Маша в это время закидывала Ивана вопросами.

— Вань, как ты думаешь, а если у русалки и осьминога будут детки, как они будут называться?

— Да откуда ж мне знать?

— А ты представь. Давай вместе представим.

— Осьмисалки? — предположил Иван.

— А почему?

— Маша, ну ты же сама попросила представить. Я и представил.

— Ну а почему осьмисалки-то?

— Я взял первую часть слова «осьминог» и вторую часть слова «русалка». Вот и получилась осьмисалка.

— А почему не русаног тогда?

— Ну, — согласился Ваня, — пусть будет русаног.

С одной стороны от Машиных вопросов у него уже болела голова, а с другой, Иван не хотел сбивать Серого Волка с мысли, потому что интуитивно чувствовал: без посторонней помощи со всем этим не разобраться. И потому смиренно отвечал на Машенькины вопросы.

— А как они будут выглядеть? — оторвал его от размышлений очередной вопрос.

— Кто?

— Ну, осьмисалка и русаног твои.

— А почему мои?

— Ну ты же их придумал! — и не дав Ваньке ответить, сменила тему: — А если мне приснилось, что мой сон не сбудется, то он сбудется?

— Кто сбудется? — растерянно спросил Ваня. Ему хотелось расплакаться.

— Короче говоря, Ваня, — прервал его страдания Волк, — план такой: ты сейчас идешь к речке и каким хочешь способом разыскиваешь волшебную щуку.

— Да! — радостно согласился Иван, подскочил и побежал в чащу.

— Стой, дурак!

— Стою, — дрожащим голосом согласился Иван и, не оборачиваясь, замер. Больше всего он боялся, что Волк попросит его взять девочку с собой.

— Расскажешь щуке про то, что с бабушкой происходит, и спросишь, может ли она стабилизировать бабку в нашем измерении.

— Ага, — согласился Иван, не оборачиваясь. И вновь побежал.

— И про осьминога с русалкой спроси! — крикнула ему в спину Маша.

Волк, тем временем, усадил Машу на спину и побежал в Кащеев замок — изучать библиотечные фолианты в поисках объяснения проблемы, а затем и её решения.

Иван решил действовать по классической схеме: вперед-вперед-вперед, а если не получается, то вперед.

— Щу-к-а-а-а-а! — заорал он, как только добрался до берега, за что тут же огреб от рыбачивших подле мужиков, но понимая, что поставленную задачу выполнить необходимо, отдышался, прямо на берегу последовательно выписал пиздюлей всем рыбачащим, включая тех, кто в его избиении участия не принимал, и вновь заорал:

— Щу-к-а-а-а-а!

После седьмой или восьмой попытки призвать волшебную рыбину, психанул, приспустил штаны и стал мочиться в реку, продолжая призывать щуку.

— Выходи, а то всю воду попорчу! — кричал парень, выписывая простенькие узоры на речной глади.

И щука, таки, появилась.

— Прекращай! — потребовала она, щелкая челюстью. — Караси уже на стенку лезут!

Выяснять, откуда в реке стены Ваня не стал, но воду поганить прекратил.

— Вопрос есть, — сообщил он щуке, заправляя детородный орган в штаны.

— Какой?

— С чего это бабку накрыло и как порешать?

— В смысле? — вытаращила глаза щука.

— В прямом! — Ваня набрал воздуха в легкие и на одном дыхании выдал: — Внучка в панике, волк обескуражен, а бабка — мерцает. Серый говорит, что стробоскоп виноват.

— Шта? — вопросительно булькнула щука. — Какой стробоскоп?

— Который мерцает!

— Вань, вот понятнее не стало. Можешь как-то более развернуто рассказать?

И Ваня, как мог, объяснил.

— Ну-ка, переверни-ка страничку, — попросил Волк.

Серость Кащеева замка не добавляла в ситуацию позитивных ноток.

— А про что книжка? — поинтересовалась Маша Шапкина, выполняя просьбу.

— Про магию, Машенька.

— Про магию? — выпучила глаза девочка. — Это когда заклинания всякие произносишь и можешь наколдовать себе сколько угодно конфет?

— И про такое тоже.

— Обалдеть! А можно же и не только конфеты наколдовать?

— Угу, — буркнул Волк, не отрываясь от книжки.

— Можно, например, корзинку заставить саму летать к бабушке, — мечтательно протянула девочка.

— Угу. Переверни страничку.

— А можно сделать так, чтобы колобок крепче камня стал?

Волк недоуменно посмотрел на Машу.

— Зачем?

— Да ты понимаешь, — девочка скорчила гримасу, подбирая слова, — дедушка с бабушкой уже старенькие. Они раз в неделю его пекут, а он убегает. И каждый раз одно и то же. Колобок куда-то бежит от них, а его съедают. Дедушка с бабушкой погорюют-погорюют, а потом нового пекут.

— А твердым его делать зачем?

— Ну ты что! — Маша посмотрела на Волка, как на идиота. — Звери об него зубы поломают, а съесть не смогут. Он погуляет-погуляет, а потом к бабушке с дедушкой вернется.

— Чтобы они об него зубы сломали?

— Н-да… — по-взрослому насупилась девочка, — как-то я об этом не подумала.

— Переверни-ка страничку.

Какое-то время Волк читал в тишине, нарушая ее лишь просьбой перелистнуть дальше. Маша разглядывала мрачные стены библиотеки и стеллажи с книгами, размышляя о чем-то. Потом осторожно спросила:

— А есть такое заклинание, чтобы круглое квадратным сделать?

— Зачем? — не понял Волк.

— Ну, чтобы он не укатился никуда.

Серый отодвинул книгу в сторону и спросил девочку:

— А чего ты так о нем переживаешь?

Маша пожала плечами, как бы показывая, что сама не знает. Но ответила:

— Неправильно это. Одно и то же, одно и то же. Раз за разом. Нужно что-то поменять, чтобы однообразия не было.

— Ну, хорошо, — согласился Серый Волк, — вот у тебя с бабушкой что-то происходит непонятное, однообразия не стало, разнообразие появилось, так лучше?

— Ну конечно! — обрадовано согласилась Маша Шапкина. — Тем более, вы с Ваней обязательно справитесь. Я в вас верю!

И по-детски доверчиво обняла Волка.

Встретились на той же поляне. Иван пересказал Волку, что заклинания щуки не взаимодействуют с биологическими объектами, что даже если попытаться применить рыбью магию к живому существу, эффекта не будет и сработает ментальная блокировка энергетического посыла, не позволяющая направленному желанию выйти за пределы ауры загадывающего.

Но в устах Вани это прозвучало немного проще и короче:

— Щукины колдунства такое не могут, — заявил он и добавил: — Я ей верю.

— Ну а по живой и мертвой воде расклад такой, — в свою очередь поделился Волк, — изменения в составе любой из чаш не рекомендованы, потому что вода в них облучается энергетическими потоками определенных параллельных измерений, придавая тем самым необходимые качества. То есть, даже если совсем немного изменить параллельные миры, из которых берется энергия для обработки, эффект уже будет нестабильным. А ты в нее отлить умудрился. Вот, видимо, моча твоя и произвела побочный эффект…

— Эффект производит, ага, — согласился Иван. — Щука говорит, что караси от нее на стену лезут.

— На стену лезут?

— Ну, я щуку струёй призывал…

— Струёй?

— Там долго рассказывать, — отмахнулся Иван. — Главное, щука тебе вот чего передала.

И протянул серому Волку колбу с бледно-зеленой, маслянистой жидкостью.

— Что это?

— Щука по-умному всё объясняла. Че-то там перорально единоразово или как-то так. Я дословно не запомнил. Короче, напоить этим бабку надо, — Иван почесал затылок. — Только, как ее напоить, ежели она — стробоскоп?

— А стробоскоп ты запомнил, — досадливо пробормотал Волк.

— Слово красивое! — расплылся в довольной улыбке Иван. — Стро-бо-скоп! Как будто заклинание какое!

— Ну да ладно. Стабилизировать бабулю можно, если блок между мирами поставить, когда она в нашем измерении будет. В книжке написано, что побьется о магическое препятствие, да и успокоится, в конце концов. Но, Ваня! — Волк посмотрел напарнику в глаза, — момент нужно очень четко поймать.

— Да не переживай, Серый! Сделаем всё как надо! В первый раз, что ль!

Веселая Ванькина радость уверенности Волку не прибавила. Но за дело принялись. Замерили периодичность бабкиных появлений и исчезновений. Сначала считал Иван, но вскоре его сменила Машенька, потому что Ваня постоянно отвлекался на яркие вспышки и сбивался со счета. Выяснилось, что бабушка трижды «мигает» очень быстро, затем трижды появляется на более длинные, но одинаковые промежутки, потом снова три коротких появления, а после них длительная пауза.

— На втором длинном и поймаем, — решил Волк. — Маша, книжку неси.

Девочка приволокла массивный фолиант и открыла на том месте, где была закладка.

— Это вы у Кащея взяли?

— Ну ему-то теперь без надобности. Он же ж водички по твоему рецепту попил… — съязвил Волк. И обращаясь к Маше Шапкиной: — Вот такой рисуночек на полу изобразишь, только большой? Так, чтоб бабушка прямо в центре него оказалась.

Девочка кивнула, достала из кармашка мелок и принялась выводить на полу комнаты пентаграмму, время от времени сверяясь с книжным рисунком и старательно повторяя все, как она сама их называла «закорлючки». Волк остановил ее, когда до завершения основного круга оставалось всего пара сантиметров, объяснив, что дорисовать их нужно, когда бабушка появится второй, «длинный» раз.

Ваньке вручили пробирку и наказали, не мешкая, как только Волк закончит читать, вливать зеленую жижу бабке в рот. Однако когда момент настал, всё, естественно, пошло не по плану. Волк отбарабанил заклинание без запинки. И это идеально совпало с моментом, когда Машенька замкнула пентаграмму. А вот Ваня…

Шагнув с пробиркой в круг, приблизительно в то же время, когда девочка доводила до ума рисунок, парень схватился за бабушкину руку и исчез. Затем появился. Снова исчез. Три коротких, три длинных, три коротких. Вновь отчетливо запахло серой, а бабка кулём свалилась на пол.

— Любить тебя вскользь, — в сердцах ругнулся Волк и уселся на пол.

Он растерянно смотрел на мерцающего в центре комнаты Ивана, который пытался что-то объяснить в короткие мгновения материализации.

— Тут дем… бушка пере… в нас вселяя… сама сейчас расскажет… на время отключат, чтобы… он лучше объяснит, чем… Дисконнект. Дисконнект. Дисконнект.

И, перестав мерцать, завис в воздухе.

Бабка встала, бодренько отряхнулась и сообщила, глядя на внучку:

— Я знаю магию, — пафосно взмахнула руками, что-то пробормотала и теперь, кулем на пол рухнул Иван.

Серой запахло еще сильнее. Бабка повела носом. Повернулась в сторону Серого, втянула воздух ноздрями еще раз. Посмотрела на валяющегося в центре круга Ивана и пробормотала хрипло:

— вновь перевела взгляд на Волка.

— А? Э… Что? — помотав головой, будто прогоняя наваждение, спросил Серый Волк.

— игнорируя вопрос, произнесла Машина бабушка и вновь рухнула на землю, а Ванька, как ни в чем не бывало, матерясь, вскочил на ноги, кинулся к ней, разжал бабульке челюсть, да и вылил зеленую жижу из пробирки ей в рот.

— Дурак, но ответственный, — констатировал Волк.

Бабка закашлялась, открыла глаза и, увидев склонившегося над ней Ивана, залепила ему звонкую пощечину.

— Ай! — прокричал Иван, вскакивая на ноги и хватаясь за щеку.

— Ты хто такой!? — прошамкала бабуля.

— Добрый молодец я! — обиженно объяснил Ванька, держась за щеку.

— Добрый? — с подозрением спросила старушка, поднимаясь с пола. — Так какого рожна тогда на бабушку залезть хотел?

Волк захихикал, оценив шутку. Бабушка оправила платье, поправила чепчик, оглядела комнату и спросила у притихшей в углу внучки:

— Машенька, что за бардак тут творится? Что это вы за значки-кружочки-буковки нерусские накалякали тут на полу?

— А мы… — внучка на мгновение растерялась, но быстро нашлась, что ответить: — играли тут…

— В магию? — хитро спросила бабушка и подмигнув девочке, пообещала: — Наиграешься еще, в магию-то. Вся жизнь впереди. Кстати, чего это стемнело так быстро? Мне, наверное, плохо стало, я на пол и бухнулась?

— Да, бабушка, — вновь подхватила Машенька, — ты сознание потеряла, а я Ваню с Волком позвала на помощь.

— Гляди ж ты! — хлопнула в ладоши бабушка. — Второй раз меня уже спасают. Молодцы какие!

А затем бабушка выгнала всех на крыльцо. Потому что, по ее словам, чувствовала себя великолепно и сегодня была намерена напечь пирожков сама.

— Что это было Серый? — усевшись на крыльцо, спросил Ваня. И не дожидаясь ответа, принялся сбивчиво рассказывать: — Я как бабки коснулся, как вспыхнуло всё. А когда промогрался, смотрю, огонь везде, жарища, черти бегают рогатые. Один, здоровый самый, подошел ко мне да как заорет: «куда вы сегодня все без очереди!?». Представляешь?

— Куда вы сегодня все без очереди!? — недовольно прорычал демон. — Вторая за сегодня!

— Не вторая, а второй! — возразил Ваня.

Но демон, будто его не услышал. Перекинув лопату в другую руку, он заорал куда-то в сторону:

— Мефик, ну что за нах?! Мало того, что нас от непосредственных задач оторвали, так еще и работу подкидывают постоянно.

Откуда-то появился щуплый человечек, взял демона под локоть и успокаивающе направил в сторону гигантских котлов, стоящих на огне.

— пообещал он хрипло.

— Тебе лишь бы лопатой не кидать, рифмовалка хренова, — буркнул демон, но все-таки пошел к котлам.

Тот, которого назвали Мефиком, проигнорировал замечание демона и представился Ивану:

— Иван…

Иван отошел от первого шока и сформулировал свой первый вопрос. И вопрос этот был не «где я?».

— А стихами разговаривать обязательно? — спросил он.

— ответил в цвет Иван и, испуганно прикрыв рот рукой, спросил: — Это, чо, заразно?

— Мефистофель сделал паузу и сменил тему разговора:

— Кто «мы»?

— Она что, тоже здесь?

— Мефистофель кивнул в угол, где в ярких вспышках то появлялась, то пропадала Машина бабушка.

— Да мы ее хотели вообще-то спасти, потому что мертвую и живую воду как-то не так ей влили, — затараторил Иван, не давая собеседнику вставить слова, потому что от рифмованного диалога у него начинала болеть голова, — но я водицу попортил слегка. А о том не подумал, когда вливал. И бабка мерцать начала. Серый говорит, что она — стро-бо-скоп.

— Мефистофель отодвинул от себя Ивана, разглядывая:

Ваня ничего не понял, но поспешил заверить, что Серый Волк — хороший. Все так же тараторя, рассказал Мефистофелю о том, при каких обстоятельствах они познакомились, и о том, как Волк помог Ивану выкрутиться из некоторых щекотливых ситуаций.

Ваня кивнул.

Мефистофель вприпрыжку побежал к бабушке и в прыжке превратился в темный туман, впитавшийся в бабушку Маши Шапкиной. А Ваня, сам того не заметив, закончил очередное четверостишие:

Спустя какое-то время туманное облако покинуло бабульку, а сама она растворилась в воздухе. Туман же, подплыв к Ване, сгустился и снова стал Мефистофелем.

— демон провел перед парнем рукой, в глазах Вани зарябило и перед тем, как исчезнуть из ада, он в последний раз подыграл демону, прокричав в рифму с его последней фразой:

Мефистофель пожал плечами и произнес в пустоту:

Но этого Иван уже не услышал.

— Жарко там и непонятно, — закончил рассказ Иван, потягиваясь и зевая одновременно.

Из дома доносился запах сдобного теста. Молча слушавшая девочка, наконец, подала голос:

— Так всё это приключение из-за Вани произошло? — восторженно спросила она.

— Ну, не совсем, — замялся Волк.

— Вот не надо со мной, как с дурочкой! — топнула ножкой Маша Шапкина. — Я всё помню! И как бабка из шкафа вывалилась, и вы её труп живой и мертвой водой поили. Я, может и маленькая, но не тупая же!

Ваня с Волком переглянулись, совещаясь одними глазами. И, в конце концов, Иван с некоторой обреченностью кивнул. Зверь, набрав воздуха в грудь, принялся объяснять:

— Видишь ли, Машенька, в оригинальной истории твою бабушку вообще-то съел волк, ему вспороли брюхо лесорубы и освободили ее. А тут она почему-то сама умерла.

Маша Шапкина была не по годам сообразительной девочкой и с фантазией у нее всё было в порядке, но мысль о вариативности одной и той же истории, судя по всему, в голову ей не приходила. До этого момента.

— В смысле, в оригинальной?

— То есть, всё остальное тебя не удивляет?

— Да погоди ты! Что значит «в оригинальной истории»? Есть еще и неоригинальные?

— Ну да.

— И если в оригинальной истории, — Маша ткнула пальцем в Серого, — ее съел ты, то значит мы не в оригинальной?

— Ну, это как посмотреть.

Широко открытые, недоумевающие глаза девочки наводили на мысль о том, что ей еще не всё понятно, но уже очень интересно.

— Ну, начать, наверное, нужно с того, что я не волк, — начал Серый, но видя, как Машины глаза округляются еще больше, поправился: — Точнее, не совсем волк.

В то, что Серый уснул с книжкой в руке, а очнулся здесь, в волчьей шкуре, Шапкина поверила сразу. Идею придуманных миров приняла легко. Возможность путешествовать между фрагментами этих миров — заинтересованно. Но вот с чем она не могла смириться, так это с отсутствием возможности путешествовать между ними по собственному желанию.

— Но ведь вы с Ваней попадаете в истории, которые, по твоим же словам, не могут пересекаться между собой.

— Ну… да, наверное, — неуверенно согласился Волк.

— Значит, все-таки можно?

Волк выглядел растерянным. Иван, как обычно, недоумевающим.

— Да ты понимаешь, какая петрушка, — вновь начал Волк, — это в том мире, где я был человеком, все сказки по отдельности. А здесь — в кучу. Сегодня живая и мертвая вода, завтра — Баба Яга, послезавтра нам волшебная щука попадается. Но я ведь не выбираю.

— А кто выбирает? От кого-то ведь это зависит?

— Ну уж точно не от нас.

— Плохо, — с недетской серьёзностью заявила девочка. — Нужно чтобы у всех была возможность выбора. Как захотел, так и сделал.

— А так, как хочется, почти никогда не получается, — грустно вздохнул Иван. — Такое только волшебники или феи могут. Бац! — и нафеячил так, как тебе хочется.

Глаза Маши Шапкиной засветились нездоровым блеском. Волку такое свечение было знакомо. Это был отнюдь не детский огонек озорства, это была искорка идеи.

— Я, когда вырасту, обязательно стану феей! — заявила девочка.

И бабушка, хлопотавшая на кухне, а точнее, частичка Мефистофеля внутри нее, слышавшая весь разговор через открытую дверь, согласно кивнула.

— Кстати, Ваня, а ты у щуки спросил про детей русалки и осьминога? Как они называются?

— Мутанты, — хмуро ответил Ваня.

Пост сдала — пост принял

— Слышишь? — спросил Серый Волк, навострив уши.

— Что? — дремавший под дубом Иван открыл глаза и тоже прислушался.

— Вой с болота доносится, — объяснил Волк.

— А-а-а… — флегматично протянул Иван, махнув рукой, — забей. Там постоянно кто-то воет. Вчера, вон, кикимора в капкан попала — выла, позавчера леший поганок поел, тоже выл.

— От поганок?

— Знаешь, — доверительно сообщил Ваня, пытаясь вновь примоститься под деревом, — пробовал я те поганки. Так живот крутит, что только выть и остаётся. Да и видения всякие, опять же. Не, лучше мёд хмельной пить.

Иван, наконец, удобно устроился, подложил котомку под голову, закрыл глаза и расслабленно продолжил:

— А еще раньше — водяной завывал. Но ему просто скучно было. Ты знаешь, Серый, жил бы я на болоте, так непрерывно выл бы. Развлечений никаких же.

— А какие ж могут развлечения на болотах-то быть? — задал рассудительно-риторический вопрос Волк.

— Вот и я ж говорю! — обрадовался Иван. — С тоски воют. Или с грибов.

— Но только, знаешь, Ваня, то, что сейчас завывает, как-то по душе скребет нехорошо.

— Гы, — осклабился Ваня, — волчара волкА слышит издалека? — и по дружески толкнув Серого локтем: — да я ж шучу, Серенький!

— А пойдем-ка, Ваня, проверим-ка? — не то предложил, не то попросил Волк, вставая и отряхиваясь. — Что-то смущает меня. Понять пока не могу, что именно.

— Задолбало! — бокал разлетелся об стену, осыпав коллекцию кактусов на полочке дождем осколков. — Да сколько, блин, можно-то?! Питера Пэна утешай-успокаивай, зубы каждую ночь собирай, денежку под подушку клади… Я у лепрекона мелочь клянчить уже задолбалась. А он же ж жмотяра еще тот!

Фея огляделась в поисках очередного метательного предмета и потянулась к стоящей на столе бутылке. Бабушка Маши Шапкиной не по-старушечьи ловко выхватила ее и отодвинула на край стола.

— И ты еще, сука, со своими рифмами! — фея в припадке истерики топнула ногой. — Задолбали все!

— Прекрати!

В старушку полетела хрустальная туфелька, но та, ловко поймав обувку, спокойно поставила обувку на стол и продолжила говорить, сдерживая стихотворные порывы.

— проорала фея, заканчивая строфу, и швырнула в бабулю волшебное зеркальце, которое было так же ловко поймано и поставлено рядом с туфелькой. — Ну, прекрати рифмовать, Мефистофель, я тебя умоляю! Ты ж видишь, меня бесит всё…

Бабушка откашлялась, набрала воздуха в грудь и не спеша, делая паузы, чтобы не сорваться на рифму, спросила:

— Так в чем же ярости твоей причина… — еще раз вдохнула и, пересиливая себя, выдавила: — Ты жаждешь отпуска… быть может?

Фея присела на стул, сконцентрировала взгляд на бутылке, которую совсем недавно хотела разбить. Та резко пролетев через комнату, буквально прыгнула ей в руку. Сделав несколько глотков прямо из горла, фея поставила бутылку на стол и спросила старушку:

— Ты видишь, я даже предметы по воздуху плавно перемещать не могу!

Машина бабушка, чтобы лишний раз случайно не срифмовать, кивнула. Затем пристально посмотрела на бутылку с вином и та, оторвавшись от поверхности стола, плавно поплыла к ней. А фея продолжила:

— Этому лесу нужен новый герой.

— бабушка взяла в руку подлетевшую к ней бутылку, сделала глоток из нее и поставила на стол.

— Да завелось тут в лесу два придурка. Все сказки попортили. Это ж додуматься — щуку по башке дубиной!

— Ванька с Волком, что ль?

— Ага. Как они Змея и Ягу уработали — я вообще не понимаю! А медведь? Медведь-то! Его принцесса должна была расколдовать, а он в нее — влюбиться. Но он тоже дебил-дебилом — додумался малину жрать там, где турнир проходил. Я, ей-богу, точно Кащею помогу рецепт до ума довести. И пусть он изводит всех тут к чертовой матери!

Фея стукнула кулаком по столу так, что туфелька и бутылка на другом его краю подпрыгнули.

— Эк ты разошлась, — буркнула бабушка, придерживая и туфельку и бутылку.

— А ты б на моем месте не разошелся? — выдержала паузу, но так и не дождавшись ответа, продолжила: — Веками порядок в сказках был. Потом, откуда ни возьмись, появляются два обалдуя и начинается форменный бардак.

— Ты про Ваньку с Серым?

— Про них самых.

— Ну, допустим, Серый не обалдуй. Это Ванька ему своими выходками карму портит постоянно, — заметила бабушка.

— Вот скажи, — игнорируя замечание, продолжала фея, — то, что происходит сейчас, сможет детей научить чему-нибудь хорошему?

Старушка пожала плечами.

— Возможно.

— Чему? В брачную ночь супругу законную из окна выбрасывать, да в чаши волшебные мочиться?

Мефистофель в теле бабушки скрипуче и противно засмеялся.

— Дык, хрен его знает, какой станет мораль спустя пару-тройку столетий.

— Короче, я увольняюсь, — заявила фея.

— И куда?

— Создам новую вселенную и буду там жить.

— протянул Мефистофель в теле бабушки.

— Машку, вон, учи.

— И научу, коль это будет надо! — хлопнула ладонью по колену бабушка. — Идея мне по нраву.

— Ну и ладно! — радостно воскликнула фея, но поняв, что опять закончила строфу за Мефистофеля, погрозила ему кулаком и продолжила. — Осталось только смерть мою инсценировать.

И Мефистофель в теле бабушки поперхнулся остатками шардане.

— Как?

— Как-нибудь драматично. Люблю хорошее впечатление о себе оставлять.

Спустя совсем немного времени, на более-менее сухом участке прилегающего к болоту леса, морща лицо в трагической гримасе, фея разрушала тишину вечерних сумерек.

— А-а-ы-ы-Ы-Ы-Ы! — завывала она.

Сидевшая на болотной кочке бабушка Маши Шапкиной, а точнее, дух Мефистофеля, поселившийся в ней, с интересом озиралась по сторонам. Она была готова перевоплотиться в любой момент, но пока что составляла фее компанию. Вокруг царила безразличная к происходящему тишина.

— констатировала старушка.

— Для трагизма и естественности, — как само собой разумеющееся пояснила фея. — Кто ж поверит, что на главную фею где-то в замке или деревне напали? Да и спасти могут ненароком. А-А-А-А-А-А-У-У-у-у-ы-Ы-Ы!

Наконец, где-то вдалеке затрещали кусты и послышалась задорная ругань. Кто-то ломился сквозь заросли, виртуозно жонглируя матерными конструкциями. Доносящиеся до феи с бабушкой обрывки ругательств могли бы составить достойную конкуренцию некоторым оборотам малого Петровского и большого казачьего загибов.

Фея кивнула старушке и та, кивнув в ответ, распалась серым маревом, которое, меняя форму, трансформировалось в гигантского, собакоподобного зверя со светящейся пастью и зияющими бездонной пустотой глазницами. Фея упала на землю и, продолжая отыгрывать роль, вновь заорала:

— А-А-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!

А в следующий миг на болотную прогалину выскочили двое — человек и зверь.

— Бля, — коротко выругалась себе под нос фея, узнавая в парочке Серого Волка и Ивана Дурака. И, закрыв глаза, сделала вид, что потеряла сознание.

— Сдохни, тварь! — без предисловий прокричал Ваня и, размахивая кладенцом, кинулся на нависшее над феей чудовище.

Монстр, пятясь, отбил первый выпад когтистыми лапами, уклонился от второго и, пропустив третий удар, противно взвизгнул, с глухим хлопком превратившись в облако серого тумана. Туман стал таять, распадаясь похожими на вату лоскутами, после чего, повинуясь невесть откуда взявшемуся лёгкому ветерку, растворился в густых зарослях болотного рогоза.

— Убежало или сдохло? — спросил Ваня, переводя дух.

После минутной паузы, так и не подобрав литературных эпитетов, Серый Волк ответил:

— Да фиг его знает.

Ванин взгляд, поблуждав по зарослям рогоза, наконец, наткнулся на лежащую в беспамятстве фею.

— Дамочка! — позвал парень, помахав рукой перед ее лицом. — А-у!

— В отрубе дамочка, — поставил диагноз Волк.

Ваня стал на колени над женщиной и, приблизив ухо к ее губам, прислушался.

— Живет, но еле-еле, — сообщил он.

— Хватит рассуждать, живет-не живет, — перебил его Волк. — Бери её и погнали к лекарю.

Ваня поднялся, отряхнул колени и, беззлобно матерясь, взвалил фею на плечо. Огляделся и спросил у Волка:

— К царскому?

— А ты еще каких-то лекарей знаешь? — иронично поинтересовался Волк.

Ваня тяжело вздохнул и зашагал сквозь заросли в сторону, противоположную той, откуда появился несколько минут назад.

Наблюдавшая из зарослей рогоза старушка, а точнее, Мефистофель в ее теле, цыкнула зубом, хлопнула ладонью по колену и, превратившись в стаю летучих мышей, рванулась сквозь лес, обгоняя Волка и Ивана, несущего на плече фею.

— Я вспомнил, где ее видел, — сообщил Ванька, идя напролом, сквозь заросли. — Это фея местная. Хорошая тетка, добрая. Шефство над Золушкой взяла…

— Интересно, какого хрена на болото поперлась? — и предупреждая долгий и подробный Ванин ответ, в котором тот наверняка не только выскажет все имеющиеся у него на этот счет предположения, но и выведет Волка из состояния душевного равновесия, Серый поспешно добавил: — Вопрос риторический. Можешь не отвечать.

— Да я отвечу, мне не сложно! Я думаю, что она за какими-нибудь травами или ягодами для снадобий пошла и в тот самый момент…

Серый Волк обреченно вздохнул.

Темнело в лесу быстро и уже вскоре Ване пришлось сбавить обороты, чтобы ненароком не споткнуться и не уронить до сих пор не пришедшую в себя фею. Но рассуждения свои он не прекратил и постепенно умозаключения о причинах, погнавших волшебницу в лес, плавно перетекли в размышления о пользе волшебства, а затем и вовсе переключились на бренность бытия. Ваня добрался до рассуждений об истинной природе добра и зла, когда мимо них с писком пролетела стая летучих мышей.

— Я так думаю, что все люди добрые, а злых людей нет на свете.

— У меня, конечно, дежавю, — зачем-то заявил Волк, — но я спрошу: а вот, например, Кащей, его прозвали Бессмертным, он добрый?

— Да, — простодушно ответил Ваня, — он, правда, несчастливый человек…

— Сука, точно дежавю, — пробормотал Волк.

— Мне бы его отпиздить, — мечтательно сказал Иван, — я уверен, что он резко изменился бы.

— О боги, мой ум не служит мне больше… — начал было Серый Волк, но осекся и внезапно предложил: — А давай, Ваня, молча дальше идти будем?

— Можем и молча, — согласился Иван. — Только я считаю, что разговор — лучшее средство скоротать дорогу. Ну не считая ковра-самолета. Да где ж его возьмешь-то? Щукины желания я потратил. Можно, конечно попробовать…

Волк в очередной раз тяжело вздохнул, понимая: напарник не заткнется. Однако, что именно можно попробовать, Иван объяснить не успел. Его прервал треск кустов, из которых, издав утробное рычание, внезапно выскочила та самая тварь с болота. Волк, припав к земле, оскалил клыки, а Ванька, сбросив фею на землю, как какой-нибудь мешок с картошкой, принялся вынимать меч. Но что-то пошло не так.

— Отдайте мне эту фею! — прорычало существо.

— Ща, — пообещал Иван, продолжая возиться с мечом. — Ща, ща, погоди.

Громадная тварь двинулась на него. Волк оттолкнулся от земли, рванулся вверх, метя зубами чудовищу в горло, но когтистая лапа прямо в воздухе ухватила его за шиворот, оставив висеть в воздухе. Волк взвизгнул. Иван продолжал дергать за рукоять меча, гарда которого каким-то непостижимым образом зацепилась за ремень и не желала высвобождаться. Прямо посреди этого занятия тварь схватила его за шиворот и тоже подняла в воздух. Существо пригляделось к дергающему рукой в районе пояса Ивану и строго спросило:

— Дрочишь, что ли?

— Само ты дрочишь! — огрызнулся Иван, и в это же мгновение гарда высвободилась, а меч, описав дугу в воздухе, разрубил зверю макушку.

Точнее, должен был разрубить, если бы существо, как и первый раз, не превратилось в клочья тумана, быстро разогнанные так же невесть откуда появившимся ветерком. И Ваня с Волком упали на землю.

— Да что ж за фигня-то такая? Опять неясно, убежало или сдохло?

— Некогда разбираться, Ваня! Хватай фею и бегом за мной! — прокричал Серый Волк и рванул вперед, указывая путь.

Повторять было не нужно. Схватив так и не пришедшую в себя волшебницу, Ваня, как лось во время гона, рванул через лес. А спустя совсем немного времени существо зарычало у него за спиной — тварь неслась по пятам.

Чудом не переломав ноги, добежали до охотничьей избушки, в которой и заперлись. Несомненным плюсом хибарки было то, что построена она была из бревен, без расчета на окна. Это позволило Ивану с феей и Волком оказаться в относительной безопасности. Забежав внутрь, Ваня вновь сбросил фею с плеча, словно тряпичную куклу, и шустро закрыл дверь. Чудовище, истошно воя, принялось бродить вокруг избушки.

— Отдайте фею! — требовательно проскрипело с улицы спустя какое-то время.

— А ты нам чо? — осведомился Ваня, на ощупь перерывая стоявшие в углу мешки.

Существо немного помолчало, а потом на удивление дружелюбным голосом произнесло:

— Хрустальную туфельку могу предложить.

— А на кой черт мне хрустальная туфелька? — задал абсолютно логичный вопрос Иван, нащупав какой-то мешок. Попробовал содержимое на вкус и, кивнув сам себе, зачерпнул горсть.

— Супруге своей подаришь! — все так же утробно предложило чудовище.

— А ей она на кой? — не унимался Ванька. — Ты, если не в курсе, супруга у меня двуногая. Так что, одна туфля мне без надобности.

Существо не нашлось, что ответить. И, немного помолчав, спросило еще раз:

— Не отдашь, значит?

— Не отдам, — подтвердил Ваня и встал наизготовку, держа в одной руке меч, а в другой — жменю чего-то из мешка.

— А зеркальце говорящее? — продолжало торговаться чудище.

— А оно мне на кой?

— Жене подаришь, — вполне дружелюбно, даже без намека на агрессию, предложило чудище.

— А денег дашь два сундука? — продолжал испытывать терпение бесовского отродья Иван.

— А хер тебе не пососать? — язвительно поинтересовалось чудище в ответ.

С областью мозга, отвечающей за эротические фантазии, у Вани был полный порядок, и он в деталях представил себе эту картину, после чего брезгливо дернул головой и прокричал:

— Иди лучше тому пососи, кто бременских музыкантов возит! — огрызнулся парень.

— Тяжело тебе будет в жизни, Ванечка, — подал голос молчавший до этого Серый Волк. — Не чувствуешь ты сарказма в словах.

— Ну, Ванька! — прорычало существо снаружи. — Берегись! — И в следующее мгновение избушку стал заполнять серый туман, клубясь собирающийся в центре комнаты.

Ваня выставил кладенец вперед, а вторую руку, с чем-то зажатым в кулаке, отвел за спину. Дождался пока тварь окончательно материализуется, прокричал:

— Изыди демон! — и швырнул горсть соли в зверюгу.

Не было вспышки света, в которой растворилось чудовище, не было запаха серы или шипения, когда соль попала на его кожу. Образина лишь начала оплывать, словно воск, и постепенно стала бабушкой Маши Шапкиной.

— Э… — только и смог выдавить из себя Иван.

— Э… — повторил за ним Волк, только с вопросительной интонацией.

В комнате ненадолго повисла тишина, которую нарушил голос феи. Ей уже порядком поднадоел весь этот цирк, заходящий с каждой секундой всё дальше и дальше.

— Так! Ёб вашу мать! — раздалось у Вани за спиной.

И повинуясь рефлексам, он с разворота заехал кулаком, ориентируясь на звук.

Хрупкое феино тельце, пролетев несколько метров, приложилось к стене. И в этот раз рассталось с сознанием по-настоящему.

— А я говорила, не стоит так сложно, — подала голос бабушка Маши Шапкиной, — ведь и по-английски уйти было можно.

— Да что происходит!? — негодующе воскликнул Ваня.

— Да, — согласился Серый Волк. — Я тоже не прочь послушать.

Пока приводили в чувство волшебницу, бабушка, стараясь не выдавать сидящего в ней Мефистофеля, быстренько поведала о том, что фея решила уйти на покой. И сделать это трагично. Мол, пусть вспоминают её добрым словом, да жалеют. Ну и сокрушаются, что, мол, не уберегли такое сокровище. Договорились, что бабушка обернется страшным чудовищем, которое для достоверности похитит фею на глазах у кого-нибудь. Но чтобы кто-нибудь слишком наблюдательный чего-нибудь не заподозрил, решили организовать перформанс на болоте. Оставалось дождаться случайного свидетеля… Но появились Ваня с Волком и всё пошло не совсем так, как планировалось.

— А кто ж теперь вместо нее добрые дела будет делать? — поинтересовался Ваня.

— Дык, Машку я учить буду! — успокоила его бабушка. — Только не трепитесь никому, что фея сама ушла. Стыдно ей признавать, что устала она. Лучше рассказывайте, что демон ее похитил.

— А пока Маша учиться будет, кто на помощь придет в трудную минуту?

— А ты с Серым нам на что?

— Пост сдала… — еле слышно прошептала пришедшая в сознание фея.

— Пост принял, — радостно ответил Ваня и расплылся в довольной улыбке. А Серый Волк обреченно вздохнул.

Фея и бабушка Маши Шапкиной стояли на краю леса. Фея держалась рукой за забинтованную голову.

— заметила старушка,

Уставшая фея не обращала внимания на мефистофелевскую манеру говорить в рифму, так раздражавшую ее с утра. Единственное, чего ей хотелось, — чтобы этот день закончился. Было, конечно, непреодолимое желание превратить сладкую парочку героев в коровьи лепешки, но от этого поступка удержал Мефистофель, напомнив, что добрые феи так не поступают. Тем более, сама виновата. Что мешало тихонько открыть портал и свалить? Так нет же, захотелось, видите ли, чтоб пожалели ее несчастную.

— Я за сегодня одну вещь поняла, — сказала фея, открывая портал. — Оказывается, добро можно не только творить, но и причинять.

— А эти двое добро только причинять и могут, — развела руками бабушка, не выдерживая стихотворного размера. — Ну и радость еще наносить, по всей площади соприкосновения с реальностью.

— Ох, чую, наплачутся от них отрицательные персонажи, — сказала фея и прошла сквозь дрожащее пятно портала. — Машку береги! — донеслось из новой вселенной, и проход в другой мир закрылся.

Период мертвых

— Не спать!!! — заорал Волк в лицо Ивану. — Шухер!

— А!? Что? Кого? — перепуганный сонный Иван протирал закисшие со сна глаза и со сна же опухшую физиономию.

— Зомби в лесу! — не своим голосом кричал Серый Волк. — Тупые и кровожадные!

— Ох, ё…

— Отрывай свой зад от земли, пока нас не сожрали!

— Зачем? Кто? Как сожрали? — всё еще сонный Иван слабо ориентировался в происходящем.

— Ты бабку Маши Шапкиной чем поил?

— Водой. Живой и мертвой.

— А ссал в неё кто?

— Кто?

— Да просыпайся, не тупи! Ты для Василисы воду брал, помнишь?

— Ну?

— А до уровня чем догнал, чтоб Кащей не заметил?

— А… Ты про это? — Иван расплылся в довольной улыбке, думая, что его хвалят за изобретательность. — Ну, отлил я туда чуток, чтоб до уровня догнать.

— Бабке Шапкиной из тех же чаш зачёрпывал?

— Ага.

— Ну вот и всё. Здравствуй зомбиапокалипсис! — Волк был явно в панике. — Бабка укусила внучку, внучка — Жучку, Жучка — кошку… Велком ту зомбиленд, Ваня!

На дальнем краю поляны затрещали кусты, послышались какие-то невнятные не предвещающие ничего хорошего звуки. Кто-то ворчал и чавкал в кустах на несколько голосов.

— Да вставай же ты! — вновь заорал Волк. — кладенец твой где?

Ванька, начав осознавать, что Серый Волк не шутит, вскочил, размотал тряпицу, в которой хранил меч, приторочил его ремнем к поясу. И, совладав с начавшей было просыпаться паникой, замешанной на раздражении от недосмотренного сна, почти спокойно спросил:

— Так! А шо ваще происходит-то!?

— Происходит, Ваня, — согласился Волк и мотнул лобастой головой в сторону дальнего края поляны.

Сквозь заросли колючего кустарника на поляну уже продрались те, кто шумел. Все семеро были изодраны колючими ветками настолько, что клочья кожи кровавыми лоскутами свисали с тел. Живи Иван на границе XX и XXI веков, обязательно пробормотал бы себе под нос что-то об «Обители зла». Но Ванька жил в другом времени и просто пробормотал нецензурное. Подернутые белёсой пленкой пятна глаз всех семерых уставились точно на пробормотавший голос.

— Ты, Ваня, не смотри, что они маленькие. Неприятностей тебе создадут, как большие, если укусят.

— Так они ж вроде б то не кусаются? — изумился Иван.

Сначала шагнул тот, который стоял посередине, и будто по команде за ним двинулись остальные. Хромая, волоча ноги, кося в стороны, натыкаясь друг на друга, с текущей по губам и капающей на траву кровавой пеной, но уверенно приближаясь.

— Я, Ванечка, только отвлекать смогу. Надежда на одного тебя.

И завертелось.

Ванька уворачивался от нападавших, попутно нанося удары. Первого разрубил пополам, что не помешало передней части туловища, клацая зубами, пытаться дотянуться до Ванькиной ноги.

— Голову рубить надо, Вань, — орал с другого края поляны Серый Волк, бегая от двоих, увязавшихся за ним козлят. Козлята клацали зубами и с явной ненавистью пытались блеять на Волка. — Только голову! По-другому никак!

Ванька, ничего не ответив, взмахнул кладенцом и раскроил черепную коробку ближайшему и, судя по длине рожек, старшему из козлят. Большая часть головы, разбросав смачный веер грязно-красных брызг, отлетела в сторону, а туловище беззвучно рухнуло на траву.

Освоив нехитрую науку борьбы с взбесившейся живностью, размахивая мечом, как косарь на летнем лугу, Ванька в несколько мгновений поотсекал головы еще четверым противникам, а затем помог Волку отделаться от еще двоих, зажавших Серого возле здоровенного дуба.

— Козлы, чессслово, — пробормотал Иван, утирая пот со лба рукой.

Словно на картине переевшего белены художника, на поляне валялись семь обезглавленных тушек.

— Козлята, — поправил Ваню Серый Волк.

— Мамка ихняя, наверное, расстроится сильно, — с печалью проговорил Иван.

— Угу. Уже расстроилась. Вон, пришла сказать, что мы зря здесь на поляне разделочный цех устроили.

С треском разворотив кусты, с той же стороны, с которой появились козлята, на поляну, пробуксовывая в зеленой траве, вылетела коза. Взяв изначально курс на Волка, переводящего дыхание под дубом, она явно не собиралась останавливаться.

— Серый! — закричал Иван и, прыгнув к мохнатому другу, оттолкнул его с линии атаки.

Издав утробный рык, который больше подошел бы Змею Горынычу, на всем скаку коза встряла рогами в дуб.

Посыпались желуди.

С утробным урчанием животное пыталось высвободиться из импровизированной ловушки, однако разгон был взят так, как нужно, и ствол дуба надежно удерживал рога взбесившейся матери семерых, безвременно покинувших этот мир зомби-козлят.

— Так! — опомнился Иван, вставая и отряхиваясь. — Ни шагу не сделаю, пока мне кто-нибудь не объяснит, что происходит?!

— У козы вон, спроси, — буркнул Волк.

— Да я серьёзно, Серый! Разбудили, наорали, бешеных козлов целую стаю натравили! Вся поляна в кровавых пазлах, в дерево коза встряла, такая же, как детки, нервная, рычит, как белый медведь в жаркую погоду, и дергается, как карась под электричеством, а ты у неё подробности спросить предлагаешь?

Картинно встав на одно колено, сбоку от конвульсивно дергающейся козы, Ванька заговорил:

— О, бешеное животное, слюну пускающее и в хрюканье поросенку Борьке подобное, не соблаговолите ли рассказать, что происходит, пока я не отрубил вам голову, не утруждая себя церемониями и вежливостью, которую в данных случаях рекомендует этикет?

Коза всё так же похрюкивала, а Серый Волк, глядя на Ивана изумленно-округлившимися глазами, пробормотал:

— Мда. Демосфен — лох.

Почесал задней лапой за ухом и добавил:

— Ладно, Ванька, не серчай, я сам нервничаю. Слушай, что случилось…

На протяжении всего рассказа коза яростно, с подвыванием сопела, стремясь вытащить рога из дерева. Дослушав, Ваня с залихватским матерком взмахнул кладенцом и перерубил животинке шею. Тело рухнуло. А голова, удерживаемая рогами, еще некоторое время булькала, пуская слюну и издавая гортанные, чавкающие звуки.

— А до замка эта зараза не добралась?

— Вань, да я ж откуда знаю? Я последних несколько часов только и делаю, что от зомби убежать пытаюсь. А тебе хоть бы что — дрыхнешь тут на солнышке!

— Надо в замок, Серый.

— Зачем?

— Василису спасать.

— Да? У неё ж взгляд неживой и всё такое? — напомнил Волк с ноткой ехидства.

— Да какое б ни было. Она жена мне. И… полцарства, к тому же.

— Если туда эта гадость дошла, тебе теперь, что полцарства, что три четверти. Хоть два с половиной. Править-то некому и некем.

— А это исправить как-то можно, Серый? — в Ванькином голосе чувствовалась неподдельная тревога. — Если все такие станут, что ж я один во всем царстве делать буду? Я ж с тоски помру!

— С тоски он помрёт! Ваня, я, честно говоря, теряюсь в твоей логике. Тебе вот, что не жалко никого, кроме себя?

— Жалко, — потупился Иван. — Тебя. Очень.

И пояснил:

— Ты ж мечом махать не приспособлен. Тебя сразу загрызут. А без тебя мне совсем кранты. Я к тебе привязался, Серый.

— Ладно, тоску-печаль прочь! — Серый Волк вновь почесал за ухом. — Есть тут одна идея. Ты читать умеешь?

— Ну, шибко-то я грамоте не обучен, но буквы складывать могу. Я даже на березке, которая у опушки стоит, когда срамную картинку ножичком вырезал, подписал, что это.

Серый Волк почти по-человечески обхватил передними лапами голову и произнес:

— Да что ж ты за напасть такая на мою голову-то?!

Кощеев замок был всё так же пуст и мрачен. Не пели жар-птицы, не висели под потолком нетопыри, не горели факелы.

— Значит, смотри, Ванька. У него в северной башне библиотека собрана. И там, как я помню, есть «Трактат о мертвых». Вполне вероятно, что в том трактате и про то, как вернуть всё на свои места, написано. В любом случае, вариантов я больше не вижу.

Разыскав несколько факелов, Ванька поджег один из них и поднялся вместе с Волком по винтовой лестнице в Кащееву библиотеку, посреди которой стоял единственный стол. А на столе, словно дожидаясь Волка с Ванькой, лежал «Трактат о мертвых».

— Удача-то какая! — воскликнул Ванька, аккуратно поставив кладенец в угол, возле одной из полок с книгами, и начав расставлять факелы в держатели на стенах.

— Да, Ваня. Видать, поговорки не врут.

— Какие?

— Народные. Про то, что тебе везти должно.

Волк читал, хмурился, а для Ивана буквы этой книги были непонятными, а уж слова, из оных букв состоящие, и подавно. А потому Ванька помогал тем, что перелистывал для Серого Волка страницы.

Волк то довольно порыкивал, то недоуменно скулил, словно щенок, и просил перелистнуть на несколько страниц назад.

— Ничего не понимаю, — бормотал Волк. — Корешки, бактерии, грибочки, плесень…

— А и не надо понимать! — услышал Ванька до боли знакомый голос у себя за спиной, после чего в районе затылка вспыхнуло тысячей искр и мир на какое-то время исчез.

Когда реальность вновь стала обретать очертания, Ванька обнаружил, что сидит в центре главного зала Кащеева замка, привязанный к стулу, а рядом прямо на полу в ошейнике, украшенном шипами, на цепи сидит Серый Волк.

— Жив, Ваня? — поинтересовался Волк.

— Голова раскалывается, — пожаловался Ванька. — Что это было, Серый?

— Это был я! — раздался голос у парадной лестницы.

Даже в тусклом свете факелов Ванька узнал Кащееву фигуру.

— Ты ж подох! — изумился Иван.

— А ты меня хоронил? А лекарь заключение давал? — насмешливо поинтересовался Кащей.

— Ну, как же… — растерялся Иван. — Я же ведь в чашу с водой…

Кощей рассмеялся. И смеялся он, как показалось Ивану, очень долго.

— Ванька, ну ты ж Дурак! Привыкнуть бы уже пора. Ан нет. Тебе что не скажи, так ты во всё веришь, как дитя неразумное.

Ванька постепенно приходил в себя и уже мог задавать вопросы.

— Значит, моча на тебя не действует?

— Не знаю, Ваня, не проверял.

— Как не проверял?

— Не всем слухам верить нужно, Ваня! Ты думаешь, для Василисы настоящую живую и мертвую воду черпал? Ну да… в какой-то мере. Я ваше королевство сгноить давно хотел. Да все не мог придумать, как бы это позаковыристей сделать. В колодец отраву вылить? Так вода на Руси кристальная! Невинная! Каждый второй источник — целебный. Мигом любая гадость растворяется. Растение какое ядовитое вырастить? А я начал… а тут ты. Яблочки ж, в конце концов, должны были совсем не молодильными быть и зависимость вызывать. Но, Ванечка, это ж селекция, это ж не одно поколение яблочек должно переродиться. А ждать я устал. Мне когда нетопырь принес весть про то, что невеста твоя из окна упавши, разбилась, так я сразу подумал, что вы ко мне прибежите. И совпало так, Ванька, что я как раз «Трактат о мертвых» перечитывал. Вот она, думаю, удача-то моя! Подсыпал отравы я в те чаши. Да, видать, с пропорциями переборщил. Оттого-то и глаза твоей Василисы как неживые были.

Иван слушал и не верил тому, что слышит. Он понимал, что всё, о чем рассказывает Кащей — чистая правда. Он понимал, что «Трактат о мертвых» лежал на самом видном месте не потому, что дуракам должно везти, а потому что его просто-напросто совсем недавно читали.

— Слух о смерти своей пустить — так это раз плюнуть, — продолжал Кащей. — Слухами земля полнится, ой, как быстро. Но, знаешь, Ванька, с соотношением ингредиентов напутал я. А потому не стала твоя Василиска зомби полноценной. Ну, чего оставалось? Продолжать делать вид, что я умер, да ждать, когда ты опять кого-то спасать кинешься.

— Бабушка Маши Шапкиной!? — воскликнул Иван Дурак.

— Ага, — расплылся в злорадной ухмылке Кащей. — И ты, дурачинушка, напоил Шапкину бабку уже той отравой, в которой пропорции были такие, как положено.

— И чего теперь? — иронично поинтересовался Серый Волк. — Будешь самым умным в королевстве разлагающихся, пускающих слюни и охочих до мяса дебилов?

— Зачем? — Кащей явно наслаждался сложившейся ситуацией. — Я почти всех смогу к нормальной жизни вернуть. Противоядия-то никто не отменял. Покажу всем Ваньку, расскажу, как он вирус на свободу выпустил. Скажу, что умышленно. А там, глядишь, — Кащей потер руки, будто в предвкушении вкусного обеда, — и на Василисоньке переженюсь.

Иван дернулся на стуле в припадке ярости, но путы держали крепко.

— Ты чего, Ваня? Ты ж сам ушел скитаться. Глаза тебе, видите ли, потусторонние её не понравились.

— Загрызу суку! — кричал Иван в бессильной ярости, пытаясь высвободиться от пут.

— Удушу тварь! — хрипел Серый Волк, повиснув на впившемся в шкуру ошейнике.

— Эй, герои, а разве не наоборот? — продолжал глумиться Кащей. — Ладно, сидите тут. А у меня еще немножко работы. Противоядие почти готово. Осталась всего пара ингредиентов.

И, насвистывая незатейливый мотивчик, Кащей ушел вверх по лестнице.

Дождавшись, когда наверху хлопнет дверь, Ванька шепотом спросил:

— Серый, у тебя зубы в порядке?

— В порядке. А толку? — ответил Волк.

— Я все придумал, Серый, — все также заговорщицки прошептал Иван и стал скакать вместе со стулом в сторону Серого Волка.

— Ты чего это?

— Сейчас, Серый, сейчас, — подпрыгивая вместе со стулом, приговаривал Ванька. — Я к тебе так, со стулом, подскочу, а ты мне верёвки и перегрызешь.

— Хм, странно. По идее, я додуматься должен был, — пробормотал Волк.

С. Кем. По. Ве. Дешь. Ся… — в такт прыжкам, по одному слогу на каждый скачок говорил Ванька. — От. То. Го. И. На. Бе. Решь. Ся. Грызи, давай.

Серый ткнулся мордой в накрученные на Ванькиных кистях узлы. Но замер.

— Ваня, а ты точно руки мыл после того, как по малой нужде ходил последний раз?

— Мыл, Серый, мыл! Ай, щекотно!

— Я ж тебя, дурака, не покусать стараюсь, — ворчал Серый Волк, мусоля хитрый узел.

Очень быстро Волк перегрыз путы на Ивановых руках. Еще быстрее Ванька развязал ноги, примотанные к передним ножкам стула. Сложнее оказалось с цепью, удерживающей Волка. Ошейник оказался литым. И каким образом он был надет на Серого — непонятно.

Ванька огляделся, увидел камин, метнулся к нему. И прикатил оттуда чурбак приличных размеров.

— Это еще на кой? — удивился Волк.

— А чем не пенёк? — подмигнул ему Ванька. — Перекинешься и ошейник снимешь.

— В кого? — спросил Волк.

Ванька встал во весь рост, уперев руки в бока, и спросил:

— Слушай, Серый, вот ответь мне честно, кто из нас дурак?

— Ты. Потому что загадками разговариваешь, — нашелся Серый Волк.

— Ну, превратись в кого-нибудь такого, чтоб ошейник снять.

— А! Дык, это я легко!

Волк поставил передние лапы на чурбан, оттолкнулся задними, перекувырнулся над пнём. Раздался хлопок, освободившаяся цепь звякнула, и с другой стороны пня упал Колобок.

— Серый, ну ты нормальный, не?

— Я просто подумал, — пропищал Серый Волк тоненьким голосом, — что у Колобка-то только голова. И мороки с шеей не будет.

— Ой, всё! Молчи! — Ванька махнул рукой, подхватил Волка-Колобка подмышку и кинулся вверх по лестнице, в библиотеку.

То ли по недосмотру, то ли будучи уверен в том, что Ваньке с Волком не выбраться, меч Кащей не тронул. Кладенец был там же, где Ванька его и оставил — возле полки с книгами.

— Ну, нелюдь поганая, трепещи! — воскликнул Иван, воздев меч над головой.

С мечом в руке и Колобком подмышкой, Иван бросился обратно вниз по лестнице.

И выскочив в зал, наткнулся на недоумевающего Кащея.

— Время кончается, Ваня, кати меня! Как в боулинге! — пропищал Волк-Колобок.

— В чем?

— Под ноги ему бросай!

Ванька кинул Колобка и тот, почти докатившись до Кащея, с громким хлопком стал Серым Волком, который вцепился в ногу злодея.

В два прыжка подскочив к противнику, Иван взмахнул мечом и ударил Кащея.

Меч со звоном отскочил от лысой макушки.

Не обращая внимания на терзающего ногу Волка, Кащей захохотал:

— Ванька, ты что?! Я ж бессмертный!

— И хули? — невозмутимо спросил Иван и смачно пнул Кащея между ног. А когда тот согнулся пополам, схватил его за шкирку и несколько раз приложил головой о мраморную колонну.

— Ну вот, Кащеюшка, такова доля неудавшихся диктаторов, — разглагольствовал Волк. — Тебе просто не повезло, что ты бессмертный. Так и будешь тут висеть, долго-долго. Да о жизни о своей неправедной думать.

Кащей Бессмертный, обмотанный крепкими цепями, словно куколка гусеницы, с одной лишь торчащей наружу из рулона цепей лысой головой, висел под самым потолком замкового подвала.

Подвал замка был глубоким и сырым.

Костер радостно потрескивал, запуская в небо алые искры.

— Всё, что ни делается, Ваня, к лучшему, — выгрызая из лапы репей, разглагольствовал Серый Волк. — Не урони ты Василису из окна, так Кащей бы другой способ нашел, людей-зверей в зомби превратить. Не напои мы бабку этим зельем, то так бы и не знали, где корни этой эпидемии искать. И тогда не факт, что всё обошлось бы.

Ванька вертел в руках несколько исписанных на непонятном ему языке листочков пергамента с рецептом противоядия. Рядом с ним стояла здоровая бутыль, в которой плескалась первая порция. На завтра было много работы. Нужно было сделать всё, чтобы период мёртвых закончился как можно скорее.

— Козу жалко. Она-то безвинно пострадала с козлятами.

— А, коза? Считай это издержками производства, которые неотъемлемо сопровождают любого, даже нормального героя. А мы ведь, как ни крути, на нормальных героев не тянем.

— Не тянем, — согласился Иван и пошевелил палкой костер так, чтобы «Трактат о мертвых» разгорелся поярче. — Ты ж меня латыни этой научишь, Серый?

Серый Волк пристально посмотрел на Ивана и спросил:

— А чего это тебя вдруг к знаниям потянуло?

— Да понимаешь, — Ванька стыдливо вынул из-за пазухи книгу, прихваченную в Кащеевом дворце, и протянул к Волку. — Картинки многообещающие. Ну о-о-очень хочу знать, что написано здесь.

— Kama Sutra, — прочитал Волк и хихикнул в лапу. — Вань, поверь, это не та книга, ради которой латынь учить нужно. Тут картинок достаточно!

Поступь прогресса

— Вы тут, папенька, бухать изволите, а Ваня на заднем дворе опять что-то несуразное мастерит!

Царь поднял мутный взгляд на Василису.

— Он чей муж? Твой? Или мой?

— Мой, — опешила Василиса.

— Ну вот пойди и позвени ему сковородкой по голове, раз тебя что-то не устраивает, — Царь долил вина в бокал. — Не видишь, я в депрессии.

Василиса нахмурилась еще больше, развернулась, и пробормотала уходя:

— Понахватаются слов заморских, разговаривать невозможно. Есть же такие великолепные слова, как тоска, печаль, кручинушка…

Голос дочери стих, затерявшись в коридорах замка.

Интересно, чего Ванька на этот раз удумал? Как попала к нему в руки библиотека из Кащеева замка, так и началось беспокойное время. Нет, оно-то с пользой даже иногда чего-то мастерилось. Как, например, зеркала в одно место смотрящие. Как голову под эти лучики сунуть супостату какому, так в миг одна черепушка от неё. И мозги внутри печеные. А про доску стирочную, это, конечно, зря. Бабам-то, поди, стирать по этой досточке ребристой, сподручнее. Однако, за счет этого, времени языками чесать у них побольше стало. А это не к добру. Незачем бабам разговаривать. Делами пущай лучше занимаются.

Царь встал с трона и пошел на задний двор посмотреть, чего зятю на этот раз в голову взбрело.

— Чего теперь творишь, Ванька?

— Да вот, — Иван кивнул в сторону кучи хлама. — Анакинский ведроид.

— Это что за ерунда такая?

— От чего ж ерунда? — Ванька выудил из кучи хлама изрядно погнутый, но всё еще блестящий самовар и принялся прилаживать его к конструкции из ведер. — Будет по хозяйству помогать. Со стола убрать али кровать застелить. Дрова нарубить, опять же.

— Вань, на тебя Василиса жалуется.

— Баба, — пожал плечами Иван, — чего с неё взять-то? Ей, как не делай, всё не так. Только и знает, что визжать дурным голосом.

В воротах показался Серый Волк. В зубах у него была холщёвая сумка. Бережно положив её у Ивановых ног, Волк сказал:

— Всё как ты просил, Ваня.

— Это хорошо. А листы жестяные когда будут, кузнец не сказал?

— Говорит, к вечеру.

Иван достал из принесенной Волком сумки несколько деталей и принялся прилаживать их к уже закрепленному самовару.

— И на кой хрен тебе, зятёк, всё это сдалось? Кровать застилать — девки сенные есть. Дров нарубить — вон крестьян сколько. Что тебе всё не так?

— Ну а чего? Удобно же! Приедет к вам этот, как его, Луи шестой, а вы ему диковину такую! А хочешь еще — изволь купить. Экспорт наладим, деньги рекой потекут. Вон, одних только досок стиральных на прошлой неделе купец Пузомятников триста штук купил!

Царь тяжело вздохнул, признавая неоспоримость аргументов, и спросил:

— А всё ж таки, почему ведроид, Ваня?

— Ну как же! Большую часть деталей из старых ведер сделали! — сказал Иван и похлопал ладонью по торсу железного человека.

— А Анакинский-то почему?

— Ну… — протянул Иван. — Чем плохое название?

— Непонятное.

— В этом, царь-батюшка, и интрига, — отмахнулся Ванька от назойливого тестя.

— Сомнения меня, Ваня, терзают, — говорил Серый Волк, обходя готового ведроида вокруг и разглядывая его со всех сторон. — Уж как-то много деталей не совпадает с первоначальным чертежом.

— Ну, Серый, ну сам подумай, ну какой кузнец взялся б выковывать эти кругляшки? А тут вон, — Ванька уже в который раз постучал кулаком по самовару, — готовый корпус. Начинку только внутрь клади и готово.

Несмотря на всю Ванькину уверенность, по настоянию Серого Волка испытания перенесли в лес.

Погода, ясная с утра, вдруг начала меняться. А когда телега с ведроидом приехала на поляну, небо уже заволокло тучами.

— Дождь будет, Ванька, — сказал Волк.

— Успеем.

— А может, отложим, а?

— Да чего ему станется? Вон, плащиком прикроем и нормально. У него ж детальки в чугунке. Чугунок донышком вверх. Всё продумано! — Ванька установил чугунок поверх самовара.

— Ой, Ваня-Ваня! Ну, делай, как знаешь. Но только смотри, я предупреждал.

Ведроида поставили в центре поляны, Ванька водрузил чугунный котелок с «лихими деталями» на то место, где должна была находиться голова.

— Почему детали-то лихие, Серый?

— Не знаю, где их Кащей взял, но нутром чую, очень далеко отсюда.

— В тридвенадцатом, что ль?

— Дальше, Ваня, гораздо дальше.

Свинцовая вата туч уже давно нависла над поляной, роняя крупные, но редкие капли. Где-то совсем рядом заурчал, будто еще до конца не уверившись, что настало его время, гром. На одно единственное мгновение тишина обволокла поляну. А потом на землю устремился водный поток, сопровождаемый громовым раскатом, прозвучавшим во всю небесную мощь.

Серый Волк прижал к голове уши.

— Ах, ты ж, чтоб тебя через забор в корыто! — закричал перепуганный Ванька, почти не слыша себя, и, оставив ведроида мокнуть в центре поляны, устремился под ветви того самого дуба, в котором до сих пор торчал череп взбесившейся некогда козы.

— Мда. Наверное, с запуском придется повременить, — пробормотал себе под нос Иван.

— А я говорил, — язвительно согласился Волк. — А я предупреждал. Но кто ж меня слушать-то будет?

— Да, Серый, — согласился Ваня. — Ты всегда всё наперед знаешь. И это бесит.

— Это, Ванечка, потому бесит, что сам-то ты мозгом не пользуешься.

— Я пользуюсь! — обиженно возмутился Иван. — Я даже вон, сначала документацию почитал, и только потом…

Завязавшийся было спор прервал белый хлыст молнии, внезапно щелкнувший по поляне и окутавший мокнущего ведроида потрескивающими электроразрядами. Еще раз, словно прощаясь, ударил гром. И гроза поползла прочь.

Последние всполохи электричества пробежались вокруг чугунного котелка, служившего ведроиду головой, и сошли на нет. Затем аппарат повернул голову, пошевелил рукой, развернулся и с невероятной скоростью рванул в глубь леса.

— Побежала хрень железная! — восхищенно закричал Иван. — Ты видел, Серый? Видел?

— Видел, — буркнул Серый Волк. — Сейчас, видать, и мы побежим.

— Куда? — не понял Иван.

— Догонять твою хрень железную.

Ведроид оказался хитрой бестией. Переходил вброд ручьи, резко менял направление, возвращался по своим же следам, скакал на несколько метров в сторону, тем самым сбивая Серого Волка со следа. Они бы так и вернулись ни с чем, если бы в очередной раз, не рассчитав высоты прыжка, ведроид не ударился бы чугунком о ветку дерева, напрочь себе этот чугунок снеся с корпуса.

По дороге домой, покачиваясь в телеге из стороны в сторону, голова непрерывно бубнила что-то на неведомом языке. Среди неизвестных слов время от времени проскакивали и абсолютно бессмысленные фразы на русском: «глючные микросхемы», «СиТриПиО — мудак» и «Дарта Вейдера в императоры!». Так продолжалось почти до самых ворот замка, в который Иван Дурак и Серый Волк вернулись, когда уже совсем стемнело.

Убедившись, что голова-чугунок перестала подавать признаки жизни, Ванька наскоро прикрутил оную к корпусу и, пробормотав: «Завтра будем разбираться», — побрёл в спальню.

А утром, выглянув из окна, Иван увидел привязанную к столбам стражу, сенных девок, выстроенных у забора в одних исподних рубахах, и Царя-батюшку, стоящего у колодца, в кандалах, притороченных к колодезному валу. По двору, чеканя шаг, ходили ведроиды. Их было много. Если бы у Вани в тот момент спросили, сколько он видит ведроидов, хотя бы приблизительно, то не обременяя себя математическими подробностями, Иван бы ответил: «Дохуя». И был бы прав. Ведроидов было дохуя.

Быстро натянув портки и схватив меч, аккуратно ступая, дабы не разбудить Василису, Иван подкрался к двери и приоткрыл её. У двери сидел Серый Волк.

— Серый, что за…

— …хуйня в королевстве творится? — закончил зверь начатое Иваном предложение.

— Ага, — согласился Иван.

— Ведроиды атакуют, — невозмутимо сообщил Волк.

— Кого?

— А то ты в окно не видел, кого!

— И чего делать, Серый?

— Если б за каждый такой вопрос тебе давали подсрачник, ты бы лет до пятидесяти спал только на животе.

— Так а откуда их столько? — проигнорировал комментарий Волка Иван.

— Один собрал второго, потом они вдвоем собрали еще по одному. Потом четверо — еще четверых. Но знаешь, Ваня, есть и плюсы.

— Плюсы? — Ваня оторопело таращился на Серого Волка.

— Ага, плюсы. На заднем дворе, где ты мастерскую себе устроил, барахла совсем не осталось. Там чистота и порядок.

— Кто там, Ваня, — подала сонный голос Василиса.

— Спи. Серый это.

— Угу… опять будете чепуху мастерить какую-нибудь, — пробормотала Василиса, и, перевернувшись на другой бок, сладко засопела.

Иван вышел в коридор и прикрыл двери.

— И все-таки, Серый, чего делать-то теперь? — вновь спросил он у Волка.

— Кто б знал, Ванечка, — тоскливо протянул Серый Волк.

Крадучись, Иван Дурак и Серый Волк пробрались на задний двор, где обнаружили одного из ведроидов, старательно прикручивающего самому себе левую ногу, состоящую из остатков хлама.

Ванька в два прыжка оказался рядом, взмахнул кладенцом и чугунок-голова, с глухим звоном и невнятным матерком упала на землю.

Подхватив чугунок, Ванька открыл погреб и быстро, пока не заметили, спрятался там вместе с Серым Волком. В погребе Ванька пристроил голову робота на приоткрытую кадку с солёными огурцами.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Иван, — все финтюльки на месте, от чего оно всё так?

— Всё, Ваня, да не всё, — Серый Волк, встав на задние лапы, оперся передними о кадку и засунул свой нос в чугунок. — Смотри, видишь, железочки наискось стоят?

— Где? — Ваня близоруко прищурился.

— В чугунке. Видать электричество по катушке не с тем напряжением идет. И вот результат: враждебно настроенная армия человекоподобных роботов, собранных из подручных материалов.

— Я ж их всех не победю, — растерялся Иван.

— Нет такого слова «победю», Ваня. Наш народ всегда гуртом решал проблемы такого характера, а потому в будущем времени у данного слова есть только множественное число. «По-бе-дим». Понял?

— Я ж их всех не победим, — поправился Иван. Но смутился, оттого, что вышло еще тупее.

— Да. Ты непобедим, — хихикнул Серый Волк и добавил себе под нос, — в своей придурковатости. Вариантов у нас, Ванечка, два: или выходить на ратный бой прямо сейчас, имея в арсенале твой кладенец и мои зубы, или… — Серый Волк помедлил.

— Или?

— …Или сдаваться.

— Русские не сдаются! — сказал Иван и, неловко взмахнув мечом, зацепил чугунок, который с глубокомысленным «бульк» присоединился к компании солененьких огурчиков в кадке.

— Хм… Маринованный человекоподобный робот… — задумчиво пробормотал Волк, — это любопытно.

Двери погреба с грохотом распахнулись и оттуда с нецензурным боевым кличем и утробным рычанием выскочили человек и волк. Стрелой пролетев через весь задний двор, они обогнули замок и ринулись в гущу стоящих строем ведроидов. Всякий взмах меча оставлял за собой непропорционально разрубленные железяки. Металлические руки и ноги разлетались в разные стороны. Волк, вцепляясь зубами в металлические конечности, выдирал их из пазов и валил на землю спятивших железных монстров. Лязг, скрежет, волчий рык и матерная брань Ивана, впавшего в состояние боевой эйфории, эхом отлетали от стен. Однако ведроиды будто и не думали заканчиваться.

И в тот момент, когда, казалось бы, горький исход этой сюрреалистичной битвы был уже предрешен, когда из Ванькиных рук был выбит меч, а Серый Волк, зажатый в угол, отчаянно скалил пасть на нескольких атакующих железных монстров, из спальни на третьем этаже раздался истошный испуганный визг Василисы.

— ВАНЕЧКА-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!

И все ведроиды, как один, замерли.

В воцарившейся тишине раздался возмущенный Ванькин голос:

— Проснулась, итить твою мать.

— Ультразвук, однако, — пробормотал Волк, яростно чухая задней лапой ухо. — Я думал, у меня голова лопнет.

Подняв меч, Ванька со злобой пнул одного застывшего ведроида, второго, плюнул на третьего и пошел отвязывать дружину.

— Вы тут, папенька, алкашить изволите, а Ваня на заднем дворе…

— Ну, так муж-то твой?! — заорал царь, прервав Василису на полуслове. — Возьми сковородку, да и ёбни его по башке! Хотя… — царь посмотрел в потолок, будто что-то подсчитывая в уме. — Лучше принеси-ка мне сковородку, доченька. Я сам.

Укрощение бессмертного

— Ну тебя, Ваня, к лешему с такими шуточками! — пробормотал Серый Волк внезапно выскочившему из темного коридора Ивану.

— Я ж не со злым умыслом, Серый.

— Угу. Не со злым. Но и без доброго. Ты хоть на секунду серьезно задумывался, зачем мы тут? — начал отчитывать напарника Серый Волк.

— Ясен пень, не на экскурсии, — уверенный в понимании ситуации сказал Ваня. — На вурдалака охотимся.

— Это, Ваня, у нас вурдалаки. А тут, можно сказать, Вурдалачий папа! Упырь всех упырей, я б даже сказал!

— Да хоть вурдалачья мама! — самоуверенно ответил Ваня. — Чеснока боится, от осины дохнет, на солнышко выходить не может. Ничем от наших не отличается.

— Да вот и нет, Ваня. Этот, как ты его назвал, вурдалак, силен и хитер. Сильнее, чем десяток ярмарочных силачей и хитрее Гришки, которому ты, дурья твоя башка, чуть кольцо свое обручальное в шахматы не проиграл…

— Так я б и не проиграл, — возмутился Ванька, — он у меня обоих коней с доски увел. Да и по лицу видать, что цыгане в роду у него были.

— …может управлять стихией, насылая туман или даже бурю, — продолжал рассказывать Волк, не обращая внимания на Ванькин комментарий, — и управлять животными и гадами пресмыкающимися. Так что, ты б тут не хорохорился, Вань, а?

— Я и не хорохорюсь. Это ты паникуешь зря. Чеснока я наелся? — Иван дыхнул в сторону Волка.

— Наелся, — поморщившись, согласился Серый.

— Осиновый колышек не забыл?

— Не забыл, — бросив хмурый взгляд на метровое бревно с человеческую ногу в обхвате, грубо отесанное с одной стороны, вновь согласился Волк. — Только, сдается мне, Ваня, ты его в упыря-то не воткнешь, по причине неудобности.

— И не собирался, Серый. Я его так просто бить буду.

— Ну, в данном случае можешь и со всей своей дури, — одобрил Волк. — Это ж не переводчик трансильванский…

— Сдаётся мне, я сейчас кому-то вдарю, — пробурчал Ваня себе под нос, разглядывая собственный не малых размеров кулак.

— Кого из двоих, Ваня? — с ехидцей прошептал сквозь зубы сидящий рядом Волк.

— Толмача, — всё так же хмуро проговорил Иван.

— А посла ж почему нет?

— Посол старенький и рассказывает то, что ему по должности положено рассказывать. А этот, сука, когда переводит, на мою жену пялится.

— Взглядом, Ваня, синяков не наставишь.

— Ну да. Взглядом не наставишь, — задумчиво разглядывая свой кулак, согласился Ваня.

Встав со своего стула, стоящего по левую от Царя руку, Иван Дурак уверенно шагнул к толмачу и ударил.

— Хук, — констатировал Серый Волк, почесывая лапой за ухом. И добавил: — Нокаут.

— Ну и неча было на Василису зенки свои таращить, — возмутился Иван, вспоминая масляный взгляд толмача, скользивший по Василисе. — Повторись такое, я б его всё равно ударил, даже если б знал, что нас сюда на Дракулу этого охотиться отправят.

— Я понял, Ваня. Ты — прямой человек, а не дурак. Что, впрочем, очень часто и делает тебя дураком.

— Тихо! — Иван насторожился. — Слышал?

Где-то в глубине темных коридоров раздался детский плач, пронесся эхом мимо Ваньки с Волком, постепенно удаляясь, становясь тише, пока не сошел на нет.

— Не иначе этот вурдалачий папа себе на ужин дитятю безвинного приволок. Да и оставил тут до вечера, — поделился своими измышлениями Иван. — Спасать надо ребенка-то.

И перехватив поудобнее обтесанное с одной стороны бревно, Ванька уверенно зашагал по мрачному сырому коридору.

— А если это не ребенок? — семеня за ним, предположил Серый Волк.

— А кто ж по-твоему?

— Да кто угодно. Я ж тебе, Ваня, говорю: Дракула — отец лжи и хитрости. И может на любые ухищрения пойти, чтобы себя от тебя, дурака, обезопасить.

— Боится, значит, — констатировал Ванька и расплылся в довольной улыбке.

Коридоры, причудливо переплетаясь и играя эхом детского плача, вывели Ивана с Волком к лестнице, крутой спиралью уходящей в подвал.

— Темень жуткая, — пробормотал Иван и шагнул вперёд, доставая из-за пазухи перо жар-птицы из Кащеева сада. Свет от пера унылыми бликами отражался от заплесневелых стен.

— А паутины-то, паутины. Он, видать, от грязищи-то и одичал, да на людей бросаться начал. А убирался бы по субботам, так глядишь, и характер бы в чистоте у него получше стал.

Серый Волк слушал Ваню, скорчив гримасу, аналогом которой на человеческом лице могло быть как паническое изумление, так и восхищение чем-то диковинным, доселе невиданным. А Иван тем временем продолжал разглагольствовать.

— Вот я, к примеру, как грязь во дворце вижу, так у меня настроение портится в труху. Ну в самом-то деле! Просыпаешься, и бардак вокруг тебя, паутина в лицо… Бр-р-р-р. Поневоле нервничать станешь. Я так думаю, ему наших сенных девок надо сюда.

— Угу, — хмуро согласился Волк, — он рад будет, девкам-то.

— Естественно! Они и порядок наведут, и белье этому дурню перестирают, и еды наготовят… да и просто поглазеть на них любо-дорого. Они ж у нас как одна, — Иван мечтательно закатил глаза, — кровь с молоком!

— Особенно кровь, — все так же хмуро заметил Серый.

— Ну, тут оно да, — согласился Иван. — Лучше б было, если б ведроидов собрать да настроить удалось. Однако, видишь, как оно обернулось-то всё…

После официального приема, как водится, был банкет. Престарелый посол мирно дремал в углу, невзирая на шум, который подняли дружинники, горланящие какую-то залихватскую песню. Переводчик от обилия яств и вин быстро сполз под стол, где, пустив слюну, и заснул в обнимку с любимым царёвым псом.

— Слушай, Серый, я основную мысль разговора уловил, что про ведроидов, а больше ничего не понял. Объясни, а? — хрустя солёным огурчиком, попросил Иван.

— Да чего там объяснять. Купить хотят ведроидов твоих.

— Так нету уже, — развел руками Ванька. — Они неуправляемые получились, ты сам видел…

Волоча по полу края мантии, к Ваньке подошел Царь.

— Ну что, Ваня, соберешь ведроидов-то с десяток?

— Так вы ж, царь-батюшка, сами велели чертежи сжечь, пепел съесть, а потом по ветру развеять!

— Велел, — согласился Царь. — Теперь вот, обратное велю. Соседям нашим трансильванским, ну очень уж надо. Они за решение своих проблем хорошо заплатить готовы. А я, как Царь, такой выгоды для казны упускать не имею права!

— Дык нету возможности! — развел руками Ванька. — Я ж пепел-то развеял, как было велено. Сразу как он из организма вышел.

Серый Волк брезгливо поморщился, вспоминая, как Ваня, неукоснительно исполняя требование царя, развеивал переваренный пепел.

— Это, Ваня, не моя забота. Не соберешь, так сам пойдешь с ихним Дуракулой разбираться. Благо, фамилии у вас схожие. Ты — Дурак, он Дуракуло. Глядишь, и договоритесь до консенсуса.

И лихо допив остатки вина, Царь зашагал обратно к столу.

Ваня вопросительно посмотрел на Серого Волка. Тот печально вздохнул и понятным Ваньке языком изложил суть проблемы:

— Есть в соседской Трансильвании нечисть навроде нашего Кащея. Только Кащею живая да мертвая вода жизнь продлевала, а этот, трансильванский, изловчился из крови нужные компоненты добывать и, чтоб жизнь вечную обрести, повадился людей губить без меры. Силы много, да и колдовством балуется. Военных людей сначала меж собой драться заставил, а после понадкусывал всех, да как котят раскидал. Вот и пришли трансильванцы за ведроидами в надежде, что железным он сделать ничего не сможет, и они его одолеют. А так как царь наш уже заявил, что для тебя это дело плевое, то тебе и отдуваться.

— И хотел же этого толмача сразу вдарить, — тяжело вздохнул Ванька, — пока он не объяснил, чего им надо. Теперь расхлебывай.

— Вань, ну что тебе, впервой, что ли?

Ваня встал и, дожевывая огурчик, согласился:

— Не впервой. А значит, пойду-ка я его еще разочек стукну, — и в ответ на вопросительный взгляд Серого пояснил, — один раз, два раза, три… все равно уже от командировки не отвертишься.

Вскоре из-под стола с визгом выскочил любимый царев пес. Следом за ним — с круглыми от ужаса глазами — трансильванский переводчик. Наконец, из-под стола вылез Ванька. Но гнаться за толмачом не стал. Просто крикнул вслед:

— Я тебя, сука, всю дорогу бить буду!

— Ты слышишь, Серый? Оттель плачь. Ей-богу, оттель! — Ванька кинулся к могильной плите, из-под которой доносились детские всхлипы. — Это ж каким извергом надо быть-то!

Ванька походил вокруг плиты, примеряясь как ее половчее свернуть с места. Однако плита была неподъемной, а ухватиться было не за что.

— Дайте мне точку опоры, и я переверну мир! — продекламировал Волк.

— Чего?

— Рычаг нужен, Ваня.

— Чего?

— Ломик какой-то, прут железный.

Рычагом, как Серый Волк и предполагал, послужило Ванино бревно, которое тот упорно называл колом. И когда плита сдвинулась со своего места, из недр могилы с противным писком вырвалась стая летучих мышей. Одна из них даже ухитрилась выхватить из Ваниной руки заветное светящееся перо и улететь с ним в серый мрак коридора.

Кроя в-бога-душу-креста-мать известного только своему воображению прародителя летучих мышей, Ваня комично отмахивался от них руками до тех пор, пока не упал, споткнувшись о собственное бревно.

— Браво!

Стоящий в дверях аристократического вида мужичок небрежно хлопал одной ладонью о другую.

— А ты что за хрен? — поинтересовался Иван.

— Я не хрен, как вы изволили выразиться.

Широкий воротник плаща, лежащий на плечах незнакомого мужика, у Вани ассоциировался только с оголенной крайней плотью.

— А похож, — протянул Иван, разглядывая фигуру в проеме двери.

— Я известен местным жителям как Влад Цепеш, граф Дракула, — представился аристократ. — Хотелось бы услышать ваше имя и причину визита.

— А, — произнес Ваня, осененный внезапной догадкой. — Так это я тебя ищу?

Настала очередь аристократа удивляться.

— Меня? Зачем?

— Хлебало набить, — с присущей ему простотой ответил Ваня.

Дракула мерзко захихикал.

— Чего, прошу прощения, набить?

— Переднюю часть головы, — пояснил молчавший до этого Серый Волк.

Дракула только сейчас заметил Серого Волка, едва различимого в подвальном полумраке.

— Ты?! — изумление Дракулы не могло быть поддельным. — Вернулся!?

— Угу, — довольно проурчал Волк. — Я ж говорил, что вернусь.

— Что, блин, постоянно происходит, Серый?! — возмутился Ванька. — Ты везде в чем-то участвовал, со всеми знаком, про всех всё знаешь.

— Я тебе позже всё расскажу.

— Опять позже? Ну почему нельзя рассказать сразу, перед тем как мы куда-то пойдем и перед тем, как события стремительно закручиваться начинают?..

Дверь захлопнулась без скрипа. И тьма стала непроницаемой. Дверные петли, несмотря на общую запущенность замка, были на удивление хорошо смазаны.

После нескольких попыток открыть дверь, недолгого выяснения отношений и взаимных обвинений, среди которых «черт четырехлапый» и «дебил с бревном» были самыми безобидными, Ваня в конце концов нащупал где-то в углу подвала огарок свечи и, подпалив фитиль, установил ее на ту самую могильную плиту. А спустя несколько минут, проведенных в тишине, Серый Волк заговорил.

— Я до сих пор не знаю, как так получилось и не нахожу объяснения тому, что произошло. Я тогда сказку читал сыну. Помню, всё восхищался, как в сказках всё просто и легко и как непросто в реальной жизни. И шальная такая мысль мелькнула, вот бы в сказку попасть! И знаешь, Ваня, не было ни яркого света, ни какой-то музыки трагической, из стены не выходил волшебник в островерхой шляпе и с посохом… Ничегошеньки такого. Я читал сыну сказку да, видать, уснул. А проснулся — здесь, в этом теле. Точнее, шкуре.

Ваня слушал, открыв рот.

— И сдается мне, Ваня, что до тех пор, пока я хотя бы мельком не приму участие во всех сюжетах, которые прочитал за свою жизнь, не видать мне дороги обратно.

— Фигасе, сюжеты, — задумчиво почесал макушку Ваня. — Это где ж такие сюжеты виданы, чтоб у людей кровь пили?

— И самое интересное, не один я такой, — продолжал Серый Волк, не обращая внимания на Ванькину реплику. — Помнишь, я тебе рассказывал, что Яга раньше Джульетой была? Ну, Юлькой по-нашему.

— Ага.

— Так вот, до того, как она с катушек слетела и на цепь меня посадила, она рассказывала, что с ней аналогичное чудо приключилось. Читала книгу одного известного автора из нашего мира. Шекспиром его зовут. И очень-очень хотелось ей такой же любви. Как в той книге. Так же уснула… а проснулась урожденной Капулетти… Книга-то, она не очень хорошо кончилась. Там влюбленные погибли. Кто яду выпил, кто сам себя заколол…

— Заколоть себя по любви? Фигасе сюжеты! — вновь подал голос Ваня.

— Так вот, не захотела она помирать, памятуя о том, чем та книга кончалась, и сбежала, не дождавшись развития событий. А потом уже ее по сказкам понесло, закрутило. И, в конце концов, на роли Бабы Яги и остановило.

— Так, а Дракула этот, его ты откуда знаешь?

— А был я тут уже. С доктором. Ван Хельсинг его звали. Ох, и знатно ж мы тогда покуражились, — Волк задорно встряхнулся. — Все гнездо их вурдалачье в пух и прах разнесли. Одних только девиц половозрелых, в упыриц обращенных, двенадцать штук упокоили. А этот, зараза, не то спрятался, не то сбежал…

За дверью послышался женский смех. Милый, завораживающий. Такой смех, услышав который, хотелось слышать его еще раз. И еще. И еще. Этот смех очаровывал, звал за собой. В этом смехе были смешаны страсть и невинность, откровенность и стеснение, огонь похоти и бурный водопад желания.

— Чего вы там ржете? — прокричав в сторону двери, поинтересовался Ваня. — Заняться нечем? Порядок наведите лучше! А то бардак развели! Ходить по замку противно!

Смех за дверью обиженно стих.

Они сидели ровно столько, сколько нужно было свече, чтобы догореть. В тот момент, когда свечной огарок затрепетал, отдавая последние искорки света, дверь распахнулась. В дверях стоял Дракула.

— Стемнело, — сообщил он.

— Так ты ждал, пока солнышко сядет, — проговорил Волк. Шерсть на его загривке встала дыбом, а верхняя губа подрагивала, обнажая клыки. — Чтоб без вариантов. Чтобы в силу войти.

— Ну, конечно! — согласился Дракула. — Я уже не тот наивный вампирчик, которого вы с Хельсингом по замку гоняли. Я уж лучше наверняка.

— Серого в обиду не дам! — подал голос Ваня.

— А ты бы, добрый молодец, шел, пока цел. Я к тебе зла не питаю. Ты мне плохого ничего не сделал. А этот вот, — Дракула кивнул в сторону Волка, — всех невест моих извел. Ни одной не оставил. А у меня, между прочим, среди них четыре любимых было.

— Я… — замялся Ваня, — ну как-то да. Действительно, по глупости своей сюда попал. — Повернулся к Серому и виноватым голосом продолжил: — прости, Волчара. Я пожить еще хочу.

— Вот это правильно, — подбодрил Дракула. — Иди, Ваня, на все четыре стороны. К чему тебе чужие разборки?

— Да ну ни к чему, — все так же понуро согласился Ваня, взваливая свой кол-дубину на плечо и направляясь к выходу. Оглянулся в дверях: — Не серчай, Серый. Я молодой еще, рано мне помирать. А тебе всё равно всех сказок не пройти, — и вышел в дверь.

— Ну, что, Серый, перевернешься или в волчьем обличье биться будешь? — прошипел Дракула.

— В человечьем! — послышалось из-за спины, и удар осиновой дубины припечатал худосочного аристократа к стене, так что каменная крошка посыпалась в разные стороны.

В отсветах факела, висящего в коридоре, было видно, как Ванин кол-дубина описывает одну широкую дугу за другой, превращая противника в кожаный мешок, полный переломанных костей и отбитых внутренностей. Волк даже не пытался вмешаться.

— Не хватит вам ума и знаний меня убить, — хрипел перекрученный, словно тряпичная кукла, вампир. — Я восстановлюсь, как бы вы меня не изувечили. Я бессмертный, Ваня! Бессмертный! И я обязательно отомщу!

— Ух. Я аж взопрел, — сообщил Иван, вытирая пот со лба.

— А я восстановлюсь! Стану каким был! И не поленюсь — вернусь за вами, — продолжал хохотать Дракула.

— Слышь, Серый, а колышек-то на него не действует! — уведомил Ваня, в очередной раз опуская бревно на многострадальный череп вампира. — Может, это не осина вовсе?

— Может, и не осина, — согласился Серый Волк. — Я в деревьях плохо разбираюсь.

— И чего ж делать-то, Серый?

— Ну, если нельзя уничтожить, нужно обезвредить, — предположил Серый Волк. — Засунем его в могилу эту, запечатаем. Как с Кащеем было. Я молитвы почитаю специальные.

Дракула скрипуче, насколько позволяла раздробленная челюсть, захихикал из глубины могилы.

— Это сказка, Серый! Тут нет религии! А, значит, и молитвы твои не подействуют!

— Хм… Молитвы, может и не подействуют, — произнес Ваня. — Есть одна идейка, Серый. Погуляй маленько, а? Ну, пока я его обезврежу.

— Ты, уж, Ваня, не серчай, но я в другую сторону. Я с тобой и так задержался больше положенного. А с пророчеством от Мефистофеля, делать что-то нужно.

— И куда?

— Даже не догадываюсь, в какой из сказок разум отражается в глупости и что значит, видеть самого себя с собой. А уж как по обе стороны зеркала оказаться, совершенно не представляю… Поброжу по сюжетам, глядишь, на подсказку натолкнусь…

Откуда-то из замка донесся протяжный, леденящий душу вой. Но солировала в этом вое нотка тоски, плавно перетекающая в безысходную обреченность.

— Точно со мной не пойдешь? — спросил Ванька.

— Точно, — подтвердил Серый.

— Ну, что ж… — Иван замялся, подбирая слова, да так и не подобрал.

Лишь взъерошил шерсть на лобастой волчьей голове, развернулся, закинул осиновое бревно на плечо и зашагал прочь.

— И все ж таки, Ваня, ты чего ему сделал-то? Чего он так убивается?

И будто вторя вопросу Серого Волка, в замке вновь раздался истеричный вой.

Ванька остановился. Обернулся. Запустил руку за пазуху, достал тряпичный свёрток, вернулся к Серому Волку.

— Говорю ж, обезвредил, — Иван положил осиновое бревно наземь и, отворачивая край тряпицы, протянул свёрток Серому Волку.

В тряпице, перепачканные подсохшей кровью, лежали клыки графа Дракулы.

Волк ухмыльнулся почти по-человечьи. И пробормотал:

— Зря ведь дураком зовут.

— Чего? — недослышал Ваня.

— Не забудь, говорю, на обратном пути в деревню зайти и толмача стукнуть еще разок.

— Не забуду, — осклабился Иван Дурак. И, спрятав тряпицу с вампирскими клыками за пазуху, взвалил бревно на плечо. — Дай, Волк, на счастье лапу мне!

Пожав протянутую Серым Волком мохнатую лапу, Иван развернулся и пошел в сторону деревни. А Серый, отряхнувшись всем телом, как это умеют делать только волки, юркнул в лес.

Оглянуться не решился ни один, ни второй.

Новая кровь

— Боженька, ну какая ж она бестолочь, — бормотал Серый Волк себе под нос, притаившись под окном.

— Хрусталь чтобы к нашему приходу блестел, — доносилось из окошка.

— Хорошо, мачеха.

— И полы натри.

— Хорошо, мачеха.

— Харашомачеха, харашомачеха… тьфу ты, блин, — Серый раздосадовано плюнул и зажал уши передними лапами.

И пролежал так до тех пор, пока из ворот не выехала карета. А как только стук копыт и скрип колес стихли — встал, отряхнулся и запрыгнул в раскрытое окно. Девушка взвизгнула и выронила из рук тарелку, которая, издав предсмертное «БДЗЫНЬ!», разлетелась на несколько десятков осколков.

— Спокуха, — стараясь выглядеть максимально дружелюбно, сказал Серый Волк. — Я хороший.

Оторопевшая Золушка замерла с открытым для визга ртом. Серый Волк вздохнул, прямо как человек, затем сосредоточенно почесал лапой за ухом и спросил:

— На бал хочешь?

Ещё не отошедшая от внезапного появления Серого Волка девушка, не закрывая изумленно приоткрытого рта, кивнула.

— Рот закрой, — посоветовал Серый Волк, после чего изогнувшись начал выгрызать что-то из шерсти и внезапно сменил тему: — Есть от блох чего? Доконали, спасу нет, — доверительным тоном сообщил Серый, продолжая ловить что-то в шерсти, скосив глаза на девушку, — да ну рот-то закрой, а то ворона залетит.

Удивленная Золушка не уловила связи между открытой ротовой полостью и беременностью птицы вида Corvus corone, но все же сомкнула губы. Однако уже в следующее мгновение девушка вновь визжала, явно стремясь преодолеть звуковой барьер:

— А-А-ААААааа! Говорящая собака-а-аААА!

— Тихо! — рявкнул Волк.

Визг, грозивший вот-вот перейти в ультразвук, прервался. И предотвращая очередную попытку Золушки закричать, Волк спросил ещё раз:

— На бал, говорю, хочешь?

— Д-да, — неуверенно ответила девушка.

— Ну так собирайся!

Золушка обвела взглядом комнату и погрустнела.

— Не могу. Мне ещё столько всего сделать нужно…

— Тот, кто хочет — ищет способ. Кто не хочет — ищет причину.

Нижняя челюсть Золушки вновь получила команду от той пары нейронов в голове, которые, если б и дальше развивались, обязательно наградили бедную девушку синдромом дауна, и она опять раскрыла рот.

— Крестная все как надо нафеячит. Зови ее давай.

Золушка закрыла рот, нервно сглотнула и дрожащим голосом произнесла:

— У меня пока нет крестной.

Теперь настал черед Волка замереть с открытой челюстью. На его морде явственно читалось нечто среднее между «нуёптваюмать» и «бедная сиротка».

— Как это, «пока нет»? — изумился Серый Волк.

— Разное рассказывают. Кто говорит, в параллельное измерение ушла, кто — в отпуск уехала. Кто-то вообще рассказывает, что она с контрабандой связалась…

— Ладно… — пробормотал Серый Волк себе под нос, после минутного ступора, — тогда просто забей на все мачехины задачи по пятилетке в один год и собирайся.

— Куда?

— На бал, ёпть! — начал терять терпение Волк. — Ты ж на бал хочешь?

— Хочу, — согласилась девушка.

— Ну вот и собирайся.

— Не могу. Мне столько всего…

— Та ёбаный же ж ты ж нахуй!

По меркам Серого Волка приготовления заняли совсем немного времени. А учитывая процесс купания молодой девушки, который Серому посчастливилось наблюдать ввиду того, что в Золушкином понимании он не был мужчиной, так и вообще, время пролетело незаметно. Платье же было заготовлено Золушкой заранее. Прихорашиваясь перед зеркалом, девушка успела поведать Волку, что ткань, кружева, ленточки и прочую лабуду она покупала на сэкономленные во время походов на рынок деньги, а шила по ночам, управившись с работой по дому.

Оправив платье в последний раз, Золушка повернулась к Волку, сделала несколько шагов в его сторону, грациозно качая бедрами, и спросила:

— Ну, как?

— Почти идеально, — задумчиво глядя на девушку, пробормотал Серый Волк.

— Почему «почти»? — изумилась Золушка.

— Потому что… — Серый Волк ухватился зубами за подол и, упёршись лапами в землю, как это делают собаки, когда отбирают палку у дрессировщика, рванул на себя.

Ткань с треском разошлась, обнажив прелестные девичьи коленки.

— Ах! — только и воскликнула Золушка.

— Вот где-то по этому уровню ножницами обрежь, да рукава по самые плечи. И получится идеально! — приказательным тоном посоветовал Серый, отплевываясь от ниточек, застрявших в зубах.

То ли девушка уже устала удивляться, то ли ей было плевать в каком виде, лишь бы попасть на бал, но она не стала ни сокрушаться, ни спорить с Серым Волком, а молча взяла ножницы и сделала редизайн в точности так, как он и посоветовал.

— Боюсь я, Серенький, — пробормотала Золушка. — Мачеха, она у меня знаешь какая злая! Она меня и скалкой огреть может, если я не управлюсь…

— Знаешь, милая Золушка, к тому моменту как она вернется, твоя жизнь сильно изменится. Гарантирую.

Вопрос с каретой предпочли не решать, благо до замка было не так уж и далеко. Пошли пешком. Когда до ворот царского обиталища оставалось не более сотни метров и обрывки звуков начали складываться в единое целое, донося до ушей узоры затейливого вальса, Серый Волк начал рассказывать Золушке легенду:

— Значит, слушай и запоминай, моя дорогая. Ты у нас Принцесса Севера. Твоим чарам подвластны все хищные звери, которые, чувствуя энергию богов, беспрекословно подчиняются тебе. Я как раз такой зверь и есть. Выбрала ты меня себе в спутники, потому что увидела во мне тайну, которую еще разгадать предстоит. Ну, загадочное лицо, главное, сделай, когда будешь это все рассказывать. Будешь мне говорить, что делать, я исполнять буду. Поняла?

Золушка кивнула.

— Вот и славно. Сейчас фейсконтроль только пройдем, — Волк мотнул головой в сторону стражников, стоявших у приветливо распахнутых замковых ворот, — а там уже легче будет. Все. Смотри, с этого момента я для всех обычный волк. Не говорящий. Постарайся рассказывать поубедительнее.

— Я постараюсь, — прошептала девушка.

А через несколько мгновений странная пара подошла к воротам.

— Стой! — скомандовал один из стражников. — Кто такие? Зачем пожаловали?

— Добрый вечер, дяденьки, — радостно поздоровалась Золушка. — Я принцесса, мы на бал пришли.

— Какая ж ты принцесса, — насмешливо оглядев девушку с головы до ног, спросил второй стражник, — ни свиты, ни кареты.

— Аферистка, небось, — подхватил второй.

— Чтоб-твою-принцессу-мать, — пробормотал сквозь зубы Серый Волк. И тут же, набрав воздуха в лёгкие, сурово прорычал: — Властью, данной мне Принцессой Севера, приказываю вам, нерадивым слугам здешней короны, прекратить преграждать путь ее величеству!

— А-А-А-а-а-а! Говорящая собака-а-а-А-А-А! — заголосил стражник.

— Не ори! — рявкнул на него Волк. И стражник, не закрывая рта, убавил громкость до нуля.

Второй к этому моменту, от нахлынувших при виде говорящего Волка эмоций, весело отзвенев доспехами, валялся в обмороке на полу.

— Н-да, — пробормотал Серый Волк, — защитнички у его величества, конечно, не ахти, — и обращаясь к Золушке: — Ну, пойдемте, что ль, Принцесса Севера.

Бальный зал встретил их терпким коктейлем из музыки и осколков разнообразных разговоров, которые состояли из сплетен, восторгов по поводу мероприятия и неуклюжих комплиментов, отпускаемых пьяными престарелыми кавалерами дамам всех возрастов и комплекций.

На странную пару не обращали внимания ровно тридцать секунд. А потом голоса стали стихать и осталась лишь музыка. Но и та неуверенно стихла, когда странная пара вышла в центр зала.

— Здравствуйте! — улыбаясь, поприветствовала присутствующих Золушка.

Стихла и музыка.

— Кто ты, прелестное создание? — раздался в полной тишине вопрос с одного из балконов.

— Я… — и Золушку снова заклинило.

Понимая, что инициативу в свои руки брать все же придётся, Серый Волк сделал шаг вперёд и…

— Её величество, Принцесса Севера, желает аудиенции с принцем.

— Ну я принц, — ответствовали с того же балкона.

— Ну так соблаговолите, ваше этосамшество, спуститься да побеседовать с Принцессой.

Судя по тому, как быстро парень явился со своего наблюдательного пункта, в котором оставил несколько расфуфыренных красоток, Принцесса Севера его не на шутку заинтересовала.

— Ты это, кокетничать да флиртовать-то умеешь? — поинтересовался Волк у Золушки.

— Я… — глаза Золушки перебегали с приближающегося принца на Серого Волка и обратно, — я…

— Что привело вас в наш замок, о, прелестная Принцесса? — спросил принц, целуя руку явно обалдевшей от такого поворота событий Золушке. — Возможно, после долгого пути такое прелестное создание не откажется от бокала вина?

— А от блох ничего нету? — поинтересовался Волк, но не был услышан. Принц залип на экзотику.

— Пройдемте в сад, Принцесса, там есть беседка, в которой никто не помешает вам изложить цель вашего визита. Вино и ужин подадут туда.

— Кивай, дура, — прошипел сквозь зубы Серый Волк.

Золушка кивнула.

— Что ж, прошу, — принц повернулся, предлагая взять его за локоть и, обращаясь к остальным гостям, сказал:

— Продолжайте веселиться. Негоже прерывать бал из-за того, что у принца появились неотложные дела. Я же обязательно вернусь к вам, — ухмыльнулся, — позже.

После того, как в беседку принесли вино, принц, дождавшись когда слуги уйдут, заговорил.

— Ну, что ж, прелестное создание, давайте выпьем за наше столь внезапное, но такое приятное знакомство. Я ведь полагаю, что дружбу между королевствами начинать полагается со знакомства, — Принц отстегнул шпагу и вместе со связкой каких-то ключей положил ее на лавку подле себя, а сам подвинулся ближе к Золушке. — А если знакомство происходит на таком уровне, как наш, то и познакомиться стоило бы поосновательнее. Вы восхитили меня не только своей юностью и красотой, но и скромностью, которую сейчас редко где встретишь, а смелость, с которой вы путешествуете без свиты поразило меня и того больше…

— Успею, пока пиздоболить будет, — пробормотал себе под нос Серый Волк, аккуратно, чтобы не звякнули, взял связку ключей в зубы и тихонько вышел из беседки.

Найдя в парке пень старого дуба, Волк разбежался, оттолкнулся, перекувырнулся над пнем, коснувшись его передними лапами, и по ту сторону пня упал Принц. Волк в обличье Принца нашарил в траве связку ключей и, насвистывая фривольный мотивчик, направился к замку.

— Ах, если бы вы знали, как утомляет трон, — проникновенно жаловался принц, поглаживая обнаженное колено Золушки, — всем чего-то нужно, все клевещут, унижаются, рассказывают обо мне гадкие истории. Кто-то ради лишней монетки, кому-то меня на своей дочери женить хочется. Опостылело.

Рука принца поднималась выше, оголяя девичье бедро. Девушка молчала, внутри нее кипели противоречивые ощущения и мысли. С одной стороны, она никому из парней не позволяла ничего подобного, а с другой стороны — это ведь Принц! И от его поглаживаний странное тепло разливается по всему телу, наполняя низ живота приятной тяжестью. Лицо Принца было всё ближе, а Золушка никак не могла сосредоточиться на его словах. Она чувствовала его нежную ладонь на своем бедре…

— Кхм-кхе, — откашлялся сидящий рядом Волк.

Принц дернулся. Золушка стыдливо поправила платье.

— Осмелюсь доложить, Принцесса Севера, Небесные Волки Метелей шепчут, что наш путь должен быть продолжен прямо сейчас.

Золушка с нескрываемой ненавистью, а принц с испугом посмотрели на Серого Волка.

— Путь во имя Великой Цели должен быть продолжен, Принцесса.

Золушка нехотя встала.

— Как, очаровательное создание, ты уже уходишь?

— Зов Стихий, — пафосно пояснил Волк. — Пред ним все позывы тела теряют свой смысл, и даже продолжение рода кажется незначительной глупостью. Но, исполнив миссию, Принцесса вернется. И ее отдых в вашем гостеприимном замке затянется до тех пор, пока вам не надоест, ваше высочество.

С этими словами Серый Волк аккуратно взял в пасть руку ничего не понимающей Золушки и повел ее по дорожке, в сторону ворот. А принц, налив себе вина, глядя на удаляющиеся к воротам силуэты Принцессы Севера и ее лохматого спутника, пробормотал:

— Хороша, сучка, — какая-то часть его до конца не хотела верить в то, что молодое, стройное, да к тому же экзотическое тело Северной Принцессы ему сегодня не светит и его сегодня не согреет.

Нацепив на пояс шпагу и вернув на место связку с ключами, принц разочарованно вздохнул, допил вино и зашагал к замку.

— Ща вдоль заборчика пройдемся чуток, — объяснял Серый Волк. — Тут темень, стражи нет. Кто ж в здравом уме через такой забор сигать будет?

— Я не понимаю, Серый Волк, что ты затеял.

— Всё увидишь, моя хорошая, всё увидишь. О, пришли!

Под забором лежал туго набитый мешок.

— Мне много не надо. Там только пакетик один, с зельем заветным. А остальное — твоё.

Золушка, присев над мешком распустила тесёмки и в глаза ей тускло блеснуло. Монеты. Целый мешок монет.

— Ого… — выдохнула девушка и застыла над содержимым мешка, будто зачарованная.

— Я бы, наверное, на твоем месте, большую часть прикопал где-то, а с той частью, что поменьше, уехал бы. Начал новую жизнь. А как заканчиваться будут — вернулся. Ну, бери, чего смотришь…

Мешок закопали на заднем дворе под поленницей, предварительно отложив из него часть золота и необходимый Волку пакетик. Новое Золушкино платье к концу всей этой возни уже ни на что не годилось. Однако Золушке было наплевать на платье. Перед её глазами уже стояла новая жизнь.

— Трубка папина далеко? — поинтересовался Волк.

— Нет, а что?

— Принеси, не сочти за труд.

Золушка зашла в дом и вскоре вернулась с отцовской курительной трубкой.

— Теперь из пакетика доверху насыпь в нее, ага?

Золушка выполнила.

— Ну и подкури, что ль.

Золушка чиркнула спичкой, поднесла к трубке, потянула, раскуривая, и задний двор наполнился вязко-сладким запахом тлеющей тряпки.

— Марихуана? — удивилась Золушка.

— Она самая, — Волк принял трубку из рук девушки и затянулся.

— Как это, «сам вынес»?! — негодовал принц. У него, конечно, бывали провалы в памяти после употребления определенных веществ, но чтобы настолько… Лицо принца оккупировало недоумение. Такое же недоумение, как и у фротнмена эстонской power-speed-metal группы «Тень черепахи», недоумевающего, почему за пределами родной Эстонии все музыкальные metal-журналы называют их дебютный альбом качественным dark-ambient.

— Но, ваше величество, вы же, — страж в очередной раз развел руками, — сами сказали, что на государственные нужды, мол, телочка сегодня, что надо…

— Сукккко, — пробормотал принц себе под нос, — последний пакет травы на весь замок. А до сезона еще…

— Не то, чтобы я их ненавижу, — сказала Золушка, пуская к небу дымные колечки. — Я на них, скорее, злюсь. За тупость их. Мне просто папу жалко. Я буду огрызаться, так они на нем зло срывать начнут. А папенька у меня безвольный. Подкаблучник, короче.

— Ну, чего толку злиться на мачеху, на сестер придурковатых да о папке слабовольном расстраиваться? В конце концов, это их выбор. А у тебя, — Волк постучал лапой по поленнице, намекая на то, что под ней прикопано, — есть с чем свою жизнь устраивать-то! Прости их и проживай свою жизнь так, как тебе хочется.

— Всю жизнь мечтала накуриться, чтобы простить этот мир, — иронично произнесла Золушка.

— Ну-у-у, — протянул Серый Волк, — если не получается простить этот мир на трезвую голову, то почему бы и не накуриться?

Помолчали.

— До того, как ты вернулся, я думала, а отдамся-таки принцу. Будь что будет. А там, вдруг приглянусь ему, глядишь, женится на мне, у нас свадьба будет королевская.

— Мечты наивной дурочки, — оборвал ее Волк.

— Почему? — спросила Золушка, зевая.

— Ну, допустим, он бы тебя и не забыл на утро, с перепою-то. Ну даже послал бы искать тебя, по каким-то там приметам. Родинку в форме туфельки там, на груди, или еще чего. Ну нашел бы. Ну год-два вы потрахались бы в удовольствие. И то, при его насыщенной половыми партнершами жизни, не факт. Ну родила б ты ему ребенка, и чо? Сидела б в королевских покоях безвылазно. Знала б кого из фрейлин твой муж натягивает, а ничего б поделать не смогла бы. Он же принц. Да он бы и не прятался особо.

— Мда… — пробормотала Золушка, — перспективка не очень.

— Свадьба… Свадьба… Тоже мне, критерий счастливой жизни… — голос Серого Волка становился глуше, уплывал всё дальше. — Тут вон, от блох не знаешь, куда деваться, вот где проблема насущная. А принцы — это дело такое. Не всякий принц для жизни годен. И не всякий годный для жизни — принц… Новая кровь нужна вашему королевству. А то совсем скисли здесь. Даже сказки у вас скучные. Эх, Ваньку Дурака сюда бы… — голос Серого Волка, вплетаясь в сновидение, окончательно размазался и стал с ним одним целым.

Проснулась Золушка от грохота открываемых ворот и вопля мачехи.

Вспомнила свой сон, говорящего Волка, яркий бальный зал с уймой народа, похотливого принца…

— Приснится же, — пробормотала девушка разочарованно.

— Золушка-а-а-а! Ты что, спишь, мерзавка? Распряги лошадей немедленно.

Сонная Золушка обошла дом и предстала пред мачехины очи.

— Ах, вот ты где, лентяйка! А ну немедленно распрягать…

Еще сонная, но уже испуганная Золушка полезла было в карман и нащупала там туго набитый кошель…

Значит, не приснилось? Ну да, это не со сна же в голове шумит! Не обращая внимания на мачехины вопли, Золушка полезла во второй кармашек и достала оттуда папину трубку. От трубки несло совсем не табаком.

— А шли бы вы нахуй, мачеха, со своими техзаданиями! — негромко, но отчетливо, так чтоб все слышали, произнесла Золушка. — Задрали, чесслово! Наймите прислугу себе, а я в рот ебала тут корячиться забесплатно.

И Золушка вышла за ворота, в ночь, не дожидаясь, пока к мачехе вернется дар речи.

А Серый Волк, лёжа за забором, прислушивался к последней сцене.

— Ну вот и отлично. Давно бы так, — пробормотал Серый, когда диалог закончился. И побежал дальше, по своим, возможно, даже и волчьим делам.

Волк без сапог

— Ой, блин, уморил ты меня, добрый человек. Хотя… — Серый Волк прекратил смеяться, мгновенно став серьезным, и продолжил: — не добрый, а скорее, наивный… Это ж надо, с кем попало в карты играть садиться!

— Они не «кто попало», — насупился собеседник.

— Братья, дружок ты мой, тоже могут быть «какими попало». Хоть даже и папенька у вас один на всех. Да и в любой игре, в которой помимо твоего головного мозга задействована вероятность какого-либо события, эта самая вероятность будет играть против тебя. Так что в шахматы — это б я еще понял. Но в карты? Хотя… — Серый Волк улыбнулся, очевидно, что-то вспомнив, — был тут один персонаж, мозг не только в шахматах, а вообще не задействовал.

— И что с ним стало?

— Полцарства у него. Жена красавица, а в перспективе — главный герой мно-о-огих сказок.

— Я не пойму, сказочный зверь, к чему ты ведешь? Не пользоваться мозгом — это хорошо или плохо?

— Кому как. Некоторым, например, мозги задействовать, оно только во вред идет.

Паренек в исподней рубахе недоуменно таращился на Волка.

— Ну что смотришь, будем решать проблемы твои или как?

— Эмм… Забесплатно?

— Что ж ты такой осторожный в одном исподнем на берегу сидишь-то? Конечно, не забесплатно!

— Я, право, и не знаю.

— Право-лево, сено-солома, — Серый уставился на паренька. — Думаешь, хуже может быть?

— Ну… — замялся парень.

— Короче, решай давай, а то вон, счастье твоё так мимо и проедет, — Волк мотнул головой в сторону, и парень обернулся.

Вдали, поднимая клубы пыли, вдоль пшеничного поля ползла карета.

— Помогите! Спаси-и-и-ите! — булькал кто-то со стороны пруда.

— Ваше Величество, кричат, — обратила внимание короля королева.

— У нас в королевстве всегда кричат, — меланхолично ответствовал король, — я уже привык.

— Мне кажется, это не забастовка, ваше величество.

— Ну, значит, рубят кого-то.

— А булькает почему?

Король посмотрел на королеву с недоумением.

— Потому что рубят.

Карета, поднимая клубы пыли, пролетела мимо пруда, даже не замедлив хода.

— Вылезай. Не прокатило, — угрюмо буркнул Волк, барахтающемуся недалеко от берега юноше. — Неправильная сказка какая-то.

— И чего теперь? — клацая зубами, поинтересовался основательно продрогший парень.

— Теперь через поле и бегом. Пока их величество петлю сделает, успеть должны.

Волку промеж подсолнухов бежать было проще. А вот юноша мало того, что распугивал воробьев, так ещё и с завидной регулярностью врезался лбом в подсолнечные шапки, отчего сбивался с курса и норовил заблудиться. Серому приходилось сбрасывать темп. И ждать, пока незадачливый молодой человек не вернётся на правильный курс. Но успели.

— Ложись и сделай вид, что тебе плохо.

Изрядно запыхавшийся подопечный, тяжело дыша, рухнул прямо посреди дороги. А спустя пару минут подняв клубы пыли, мимо пролетела королевская карета.

— Там человек лежал на дороге, ваше величество, — уведомила своего супруга королева.

— У нас в королевстве бывает, — все так же отстраненно отозвался король.

— Ему, возможно, помощь нужна.

— Ага, — согласился король. — Возможно, нужна.

— Что за хуйня? — возмущенно спросил Волк вслед облакам пыли, поднятым каретой.

— Что, прости, волшебный зверь?

Волк открыл было пасть, чтобы объяснить значение незнакомого юноше слова, но представив себе, сколько вариаций и значений у ругательства на самом деле, просто махнул лапой.

— Проехали.

— Ага, — согласился юноша понуро. — И не остановились даже. Может, стоит обратить внимание на знаки судьбы, сдаться на ее милость и влачить существование в образе бродяги? Жалостливых людей немало. Кто-то краюху хлеба подаст, кто-то монеткой медной снизойдет одарить, а кто и на хмельное расщедрится… — размышлял парень вслух.

— Философ… — пробормотал Волк, — кто ж такому подаст? — задумался на мгновение: — Хмельное, говоришь? Никаких «сдаться на милость судьбы»! Русские не сдаются! За мной!

И они снова побежали через подсолнечное поле.

— Я хозяина забегаловки отвлеку, — рассказывал Волк на ходу, — а ты бутылки побьешь. Да чтоб все…

Карета и в этот раз пролетела бы мимо, если бы не винный дух, весьма навязчивым облаком висящий не только вокруг корчмы, но и вдоль всего тракта на расстояние метров, наверное, пятисот в обе стороны.

— Тормози! — взвизгнул король кучеру.

Экипаж плавно сбавил ход и остановился прямо напротив трактира.

— Чем пахнет? — поинтересовался государь, не сбавив градуса меланхолии в интонациях.

Вышел из экипажа и потянул носом.

— Неужто самогоном? Добротен ли? — и, обращаясь к кучеру: — Жак, а ну-ка, пойдем-ка со мной!

— Не могу, ваше величество, правлю я…

— Вот те раз! — к солирующей в голосе короля меланхолии прибавилась басовая партия негодования. — Ты кому отказываешь? Королю?! Тебя завтра ни в одной конюшне королевства лопаты не доверят навоз выносить, не то что править… Кстати! Править! — Король нахмурился, оценивая второе значение слова. — Ты на что намекаешь, крестьянин? Правлю здесь — Я!

Кучер, бормоча под нос, что, мол, как бы не вышло как в прошлый раз, слез с козел и понуро поплелся за королем.

— Милейший, от чего такой дивный запах? — поинтересовался король, войдя в корчму.

Корчмарь при виде короля бухнулся на колени и запричитал:

— Простите, ваше величество, даже в мыслях не было прогневить ваше обоняние, но ворвавшийся оборотень напугал меня и, пока я бегал от него по полям, какой-то хулиган откупорил и пролил на пол большую часть моих винных запасов…

— Не парься, — прервал трактирщика король, — тупо налей. Мне и кучеру.

Спустя полтора часа король и кучер нетвердой походкой выползли из корчмы.

— Ваше величество, вы опять в говно? — поинтересовалась королева светски раздраженным голосом.

— Не факт, — то ли согласился, то ли не пожелал спорить король и, завалившись на сиденье, отключился.

Кучер оказался покрепче и, взобравшись с третьей попытки на козлы, пробормотал что-то типа «Нооозалетные!». И даже смог щелкнуть кнутом.

Привычные к такому положению дел лошади не спеша поплелись по тракту. Следующим на пути был замок маркиза д’Карабаса, в котором в этот момент паника достигла апогея.

Сначала маркиз пытался швырять в говорящего Волка все, что попадалось под руку. Потом — шлепать себя по щекам в надежде на то, что видение испарится. Потом — креститься. Но поняв, что ни один из методов избавления от галлюцинаций не работает, смирился и стал слушать животное, молвящее человеческим голосом.

А Серый Волк даром времени не терял. И рассказал, что король, овладевший древним магическим искусством, превратил его, королевского советника по финансовым вопросам, в животное только за то, что он взял с кухни кусок колбасы, чтобы заглушить урчание в желудке. А пришедшего с Волком юношу король раздел до исподней рубахи лишь за то, что тот не соизволил сдержать икоту, подметая на этой самой, вкусно пахнущей кухне. В конце яркой и красочной истории про превращение и изгнание Волк поинтересовался, как у маркиза дела с бухгалтерией?

— Он меня за растраты четвертует! — панически верещал д’Карабас.

— Четвертует, — спокойно согласился Волк.

— На ленты пустит! — стонал маркиз.

— Пустит! — вторил ему Волк. — И на гильотину отправит…

— Отправит… — маркиз д’Карабас остановился на ходу. — Куда?

— Блин, — пробормотал себе под нос Серый Волк, — не изобрели же еще…

— Что делать, месье Волк? Что делать? Вы всего лишь колбасы кусок со стола стащили, и он вас в Волка превратил, а у меня бухгалтерия совсем не в порядке.

— Думаю, что бежать вам надо, маркиз. Бежать к едрене фене.

— К кому? — изумился маркиз д’Карабас.

— Господи, — вновь себе под нос пробормотал Серый Волк, — да что ж с ними, с французами, так тяжело общий язык-то найти? — и уже обращаясь к маркизу: — подальше. Подальше, мон шер.

Спустя несколько минут, глядя из окна вслед улепетывающему сквозь пшеничное поле маркизу, Волк сказал Жаку:

— Ну такой рейдерский захват одобрил бы даже Берта Мария Бендер Бей.

Жак уже давно перестал спрашивать дивного зверя. Он просто доверился сказочному животному, понимая, что терять ограбленному собственными братьями нечего, и надеясь, что чудесный зверь его не подведет.

Серый посмотрел на стоящего в одной рубахе парня и сказал:

— Одевайся, что ль.

Когда королевский экипаж въезжал в ворота замка, навстречу ему вышел новоиспеченный маркиз со своим ручным Волком.

— Долгих лет вам, ваше величество, — поклонился Жак (теперь уже д’Карабас) не до конца проспавшемуся королю, вышедшему из кареты, держащемуся за дверь и мучительно пытавшемуся вспомнить, куда и зачем он приехал.

— И чтоб потенция не хромала, — вставил Волк свои пять копеек.

— Ай, блять! Оно разговаривает! — истерично заверещал король, схватившись за локоны парика и пытаясь натянуть его на голову ещё сильнее.

— Как пионер в анекдоте про пипетку, — пробормотал Волк.

— Про пипетку?

— Пройдут века, и один положительный персонаж, стремясь сэкономить на карнавальном костюме, постарается поразить всех оригинальностью и экономностью, не осознавая, что в результате его действий пострадает не только его личная репутация, но и репутация всей пионерской организации, потому что ассоциации с противозачаточными средствами после данного случая тесно переплетутся с пионерией… — Волк, помотав головой, будто прогоняя дурное наваждение, спросил Жака: — Я сейчас говорю как Пелевин или как Фрейд?

Король, не отрывая взгляда от говорящего Волка, продолжал бубнить «Отче наш» и непрестанно креститься.

— Я не знаю господ Пелевина и Фрейда, — ответил Жак.

— Ну да и бог с ними. Дело-то движется! Ваше величество, — обратился Волк к королю, — может, по бокальчику?

Король, хоть и побледнел, как смерть, намазавшаяся белилами для проституток, был не против.

К третьей перемене блюд король был настолько пьян, что не удивлялся тому, что разговаривает с представителем фауны из отряда хищников. Его даже не тревожило, что королева ретировалась вместе с маркизом под предлогом «посмотреть, как в спальной комнате зеркала к потолку крепятся».

— Я этого Жака завтра вообще министром финансов сделаю. Умный, молодой, перспективный. Кстати, где он?

— Не знаю, — ответил Волк и, пытаясь выгородить своего нового подопечного: — Может, спать пошел? Организм молодой, к вину непривычный…

— А пойдем-ка поищем! Я ему прямо сейчас хочу новость сообщить! Порадовать, так сказать…

Король, шатаясь, встал с кресла.

— Может, не стоит, ваше величество? — заискивающе спросил Волк. — Вы устали, наелись. Зачем перетруждать организм?

— Ты как с королем разговариваешь, животное? — возмутился король. — Я сказал, сейчас! И шатаясь, пошел в спальню.

Жаку повезло в том, что Волк, нутром чуявший неладное, обогнал короля и, войдя в спальню первым, вцепившись зубами в ковер на стене, дернул его. Ковер, оторвавшийся от стены, накрыл охающую и ахающую парочку, уже давным-давно переместившуюся в любовном порыве с кровати на пол, укрыв их от глаз вошедшего мгновением позже короля.

— Нету никого? — спросил изрядно пьяный король.

— Наверное, по делам куда-то побежал, — пробормотал Волк, пытаясь выплюнуть шерстинки ковра из пасти и косясь на ковёр, под которым происходила вполне объяснимая возня.

— Ну, ладно, — покровительственно пробормотал король, — завтра его министром финансов назначу.

— Завтра, так завтра, — согласился Волк. — Вернемся к столу и еще по бокальчику?

— А почему бы и нет! — согласился король.

Уже стемнело, когда проспавшегося короля, наконец, разбудила светящаяся от какого-то неизвестного счастья супруга, которая весьма ультимативно поинтересовалась, сколько ей, особе королевских кровей, ждать, пока законный супруг проспится. Пытаясь сдержать внутреннюю радость, королева усердно пилила своего похмельного супруга до самой кареты.

Маркиз же смущенно помог обоим сесть в экипаж и, целуя королеве руку, задержал свои губы на ее кисти чуть дольше, чем предполагали правила этикета. К счастью, король, мучимый головной болью, совсем не обратил на это внимания.

Жак с Волком сели на ступени замка.

— Страшно, — пробормотал Жак, глядя вслед уезжающей в темноту карете.

— Чего это? — удивился Волк.

— А вдруг все откроется? Не всегда ведь ковром укрыться от пьяного короля можно будет?

— Не всегда, — согласился Серый Волк. — Но, понимаешь, Жак, вокруг королей, как ни крути, всегда какая-то подковерная возня. Не ты первый и не ты последний. Главное, не спались. Да и вообще, иди, спать ложись. Завтра у тебя первый, тяжелый день на новой должности. А мне пора.

— Жаль, — грустно сказал бывший Жак, теперь уже маркиз д’Карабас.

— Не жалей ни о чем, — ухмыльнувшись, сказал Волк. — Никогда.

И потрусил прочь от замка, по своим, абсолютно не волчьим делам.

Блекнущие отражения снов

— Курлык, — сказала пролетающая мимо бабочка.

Серый Волк наморщил лоб и, оглядевшись вокруг, начал рассуждать, бормоча себе под нос:

— Где это я? Ну, допустим…

Однако сформулировать законченную мысль ему не дали — в воздухе материализовалась улыбка и посоветовала:

— Не допускайте, а то допускаетесь.

У Волка отвисла челюсть.

— Э… — только и смог выдавить из себя Серый.

— Разрешите представиться, — сказала висящая в воздухе улыбка, — Чеширский Заяц.

— Если есть Чеширский Заяц, — пробормотал Серый Волк, еще раз оглядываясь вокруг, — то должен быть и Мартовский Кот.

— Совершенно верно, — подтвердила улыбка. — Но он опаздывает.

Волк, еще больше недоумевая, вновь помотал головой.

— Куда опаздывает?

— Не куда, а как часто?

Подумав, что в данном случае вопросы «как?» и «куда?» равноправны и равновозможны, Серый не нашел ничего лучше, чем согласиться.

— Ага, — сказал он.

— Что, позвольте полюбопытствовать, значит ваше «ага»? — спросила висящая в воздухе улыбка.

— Опаздывает часто, — ответил Серый и тут же добавил во избежание повышения градуса непонимания: — Мартовский Кот ваш.

— Кот не наш, — возразила улыбка. — Он Мартовский. Но это не относится к предмету беседы. С чего вы взяли, что он опаздывает часто?

— Ну дык… — начал было Волк и осекся, совершенно не понимая, что от него хотят.

— Если не ошибаюсь, то чуть ранее я сказал, что вопрос не в том, куда он опаздывает, а как часто это делает.

— Ну да! — радостно закивал Волк лобастой головой. — Как часто!

— А отвечая на такой вопрос, можно сказать, что он опаздывает редко. Мы же пытаемся выяснить частоту его опозданий, а она может быть весьма редкой.

«Как часто опаздывает кот?» — мысленно спросил себя Серый Волк. И так же мысленно ответил на свой вопрос: «довольно редко». Утверждение, сделанное улыбкой Чеширского Зайца, было логичным, но в самом диалоге логики от этого не прибавлялось. И поэтому, желая поскорее направить разговор в более понятное русло, Серый Волк повторил свой мысленный ответ:

— Довольно редко…

— Смею заверить, — вновь возразила улыбка, — что совсем не довольно. По крайней мере, я не знаю в нашем королевстве ни одного довольного опозданиями Мартовского Кота.

Волк было открыл рот, чтобы объяснить, что имел ввиду, но, наконец, понял, что абсолютно ничего не понимает и не нашел ничего лучше, чем ответить:

— Да пошел ты нахуй!

И заячья улыбка растаяла.

Серый потрусил вперед по вилявшей среди гигантских, как деревья, грибов, маленьких, будто бонсай, деревьев. И спустя всего пару-тройку минут услышал сверху хриплый, прокуренный голос:

— И чо каво?

Серый посмотрел, кому принадлежит голос. Оказалось, что это гигантская Синяя Гусеница, восседающая на одном из мухоморов.

— Есть слегка, — признался Волк, помотыляв головой так, чтобы обозначить доставшийся после приключения с Золушкой кисет, висящий на шее. — Но у меня лапки… — и тут же поправился: — ЛАПИЩ-Щ-ЩИ!

— А у меня трубочка, — похвасталась Гусеница. И добавила: — Если мы скооперируем твои лапищи и мои лапки, то все получится.

Волк не придумал ничего лучше, чем просто кивнуть.

Серый Волк и Синяя Гусеница долго сидели молча. Наконец, Гусеница вынула трубку изо рта и, подтормаживая, спросила:

— Кто я?

Волк, как ему показалось, всего лишь на мгновение задумался. Но из попытки сформулировать ответ таким образом, чтобы не обидеть новоиспеченную знакомую, его выдрал повторившийся вопрос.

— Кто я?

— Гусеница, — ответил Серый.

— Не просто гусеница, — подхватила собеседница, — а синяя накуренная гусеница. Наклонилась к Волку и заговорщицким тоном продолжила:

— Мы ведь понимаем, что одно другое портит, правда?

— Я, право, не знаю, об одном ли мы и том же…

— Уточню, — перебила Волка Гусеница, — синяя я по цвету, а накуренная — по состоянию. Вот ты, например, по цвету — серый. А по состоянию — как я.

— Ну и как ты? — стремясь поддержать разговор, поинтересовался состоянием насекомого Волк.

— Я — как ты. Накуренная. Но не серая, как ты.

— А как я? — поинтересовался у Гусеницы собственным состоянием Волк.

— Ты нормальный? — поинтересовалась Гусеница.

— С одной стороны, я серый, — попытался объяснить Волк. — Это если брать за основной критерий цвет. Но с другой стороны, если брать за основной критерий не цвет, я накуренный.

— Повернись другой стороной, я посмотрю, накуренный ли ты, — попросила Гусенница.

— Зачем? — изумился Волк. — Я же не избушка, чтобы поворачиваться к тебе другой стороной.

— Какая избушка? — не поняла Гусеница.

— На курьих ножках, — пояснил Волк.

— Не поняла. Накурьих, в смысле, накуренных?

— Накуренные курьи ножки, — пробормотал Волк и неистово засмеялся, катаясь по траве.

Несколько минут Гусеница наблюдала за бьющимся в припадке истеричного хохота Волке, а потом пробормотала:

— Ну тебя, дурака, нахуй.

И уползла на другую сторону гриба.

— Дурак — это Ваня! — хохоча попытался объяснить Волк. — А я… я — Серый. Серый-накуренный!

Но Гусенница, судя по всему, его уже не слышала.

— Блин, пожрать бы, — пробормотал Серый Волк, отсмеявшись.

Откуда-то из-за гриба донесся голос гусеницы:

— Откусишь с одной стороны — подрастешь. С другой — уменьшишься.

— Да мне б тупо пожрать. Без колдунств! — крикнул Волк, обращаясь куда-то по ту сторону гриба. И не дождавшись ответа, побрел по виляющей между гигантскими, как деревья, грибами и короткими, как бонсай, деревьями. Кислотная расцветка и тех и других резала глаза, вызывая головокружение и наводя на мысль об LSD.

Тропинка вывела Серого к дубу, под которым была вырыта нора. Еще не придя в себя от рябившего в глазах бонсайно-грибного многоцветия и содержимого трубочки, Волк не придумал ничего лучше, чем подойти к зияющему провалу и спрятать голову в спасительную темноту. Тьма внутри норы закручивалась спиралями, сходящимися в центр бездонной ямы, и притягивала не только взгляд, но и мысли.

— Если долго пыриться в бездну, то бездна спросит: «хули ты пыришься?» — пробормотал Волк и прыгнул навстречу этому притяжению.

Засвистело в ушах. Воздух пел свою песню, вызывая в сознании образы, которые сменяли друг друга с невероятной скоростью. Время будто сплелось в бесконечную, постоянно меняющуюся петлю, и не было никакой возможности найти слово, описывая этот промежуток. Потом Волка попустило окончательно.

— Встать! Суд идет! — услышал Волк.

— Куда идет? — спросил он удивленно. И добавил себе под нос: — Кажись, еще не совсем отпустило. Он оглядел окружающее пространство и увидел, что находится в какой-то пародии на зал суда.

На месте судьи сидела Красная Королева. По крайней мере, так гласила табличка, стоявшая на ее столе. По левую руку, если отталкиваться аналогичной таблички, сидел Черный Король, а по правую, прямо в воздухе висела — волк узнал бы ее и без поясняющей таблички — улыбка Чеширского Заяца.

Кресла для присутствующих заменяли пни, на один из которых и взгромоздился Волк. Присяжных, адвокатов и прочей атрибутики не наблюдалось. Лишь только в углу, понурив голову, стоял… Иван Дурак.

— Глашатай, читай обвинение! — сказал Король.

— Мяу, — ответил невесть откуда взявшийся кот и, примурлыкивая, зачитал:

— Погодите! — воскликнул Волк. — А где связь между этими событиями?! А самое главное, рифма где?!

— Протестую! — воскликнул король. — Рифма к делу не относится!

— Протест принят! — величаво согласилась королева. — Рифма вторична. Важен смысл.

— Так смысла-то как раз и нет! — возмутился Серый.

— Ну, что ж. На нет и суда нет, — согласилась Королева и стукнула по столу деревянным молотком. И уже обращаясь к коту: — Глашатай, зачитывай приговор!

— Мяу! — вновь заорал кот. А Волк подумал о том, что это и есть тот самый Мартовский Кот, которого Волк обсуждал с Чеширским Зайцем.

К Ваньке подскочило два невесть откуда взявшихся плоских прямоугольника с закругленными углами, тоненькими ножками и ручками, в которых были зажаты топоры. Как раз такими, какие бывают у палачей. На одной стороне прямоугольников был изображен клетчатый узор, а на второй — ядовито ухмыляющиеся шуты.

— Джокеры? — изумился Волк.

Полукарточные персонажи сняли с Ваньки оковы и поволокли его, упирающегося, к окровавленному пню, на котором, к бабке не ходи, отрубили не одну голову.

— Ванька! — закричал Серый Волк и рванул другу на помощь, даже не задумываясь, сдюжит ли против двоих с топорами.

Иван услышал. Поднял голову. Увидел Серого Волка и дернулся, вырываясь из рук «джокеров». Бросился навстречу Волку, отбрасывая от себя полукарточных. А те, разлетелись в стороны, переворачиваясь в воздухе, как падающие с осеннего дерева желтые листья.

Волк, рванувшись к другу, оттолкнулся лапами от первого попавшегося пня.

Иван, стремясь к Волку, перескочил через пень-плаху.

И Волк стал Ваней, а Ваня — Волком.

В тот момент, когда они прыгнули друг другу в объятья, треснуло зеркало, мириады осколков которого брызнули во все края. Они были разных размеров, но в каждом из них, с одной стороны отражался Серый Волк, а с другой Иван Дурак. И разбивая преграду, кто-то из них, то ли Ваня, То ли Серый, успел подумать: так вот оно о чем было, «самому с собою рядом, самого себя видеть не надо». Затем человек и зверь стали одним целым, а звон бьющегося стекла плавно перетек в дребезжание будильника.

Ваня Волков нащупал будильник и нажал на кнопку. Сонно огляделся. Похоже, он уснул в кресле, пока читал сыну сказку, да так и проспал до утра.

Встал. Прошел на кухню. Включил конфорку. Насыпал в кружку кофе, сахар, бросил пару хвостиков гвоздики, залил водой, поставил на огонь. Закурил.

— Снилось что-то, — сказал Иван сам себе. И тут же сам себя спросил: — А что? — И попытался восстановить последовательность ускользающих обрывков сновидения.

Но наваждение выветривалось из головы вместе с начавшим распространяться по кухне кофейным запахом. Словно он — запах — стирал обрывки сна неумолимым ластиком реальности. И когда кофе был готов, единственное, что осталось в Ванькиной голове, — хорошее настроение и готовность творить добрые дела.

Победить дракона

— Значит, слушай сюда. Вот так держишь, вот сюда нажимаешь. Отсюда вылетает смерть. Всё.

Фея была лаконичной и объясняла доходчиво.

— Понял. Не тупой, — пробасил рыцарь Раш. — Проверить-то хоть можно?

— Ух ты ж! Не тупой и недоверчивый. Можно, конечно. — Фея кивнула на мирно пасущегося в поле быка. — Вон, на нем можешь.

Рыцарь направил дуло пулемета на животинку и, как учила фея, надавил на спусковой крючок.

Загрохотало. Рыцаря дернуло отдачей, а бык свалился как подкошенный.

— А еще есть чего? — Спросил Раш, восхищенный результатом.

— Гранаты. Противопехотные, осколочные, — изрекла фея, протянув несколько похожих на мини-булаву предметов. — Дают осечку. Примерно пятьдесят на пятьдесят.

— А что делают?

— Вот тут откручиваешь, здесь — дергаешь. — Фея дернула за фарфоровый шарик и, швырнув ее в сторону бычьей туши, заорала: — ЛОЖИСЬ!

Раш упал, но глаз от того места, куда улетела мини-булава, не отвел. И не зря. Грохнуло так, что в ушах у рыцаря зазвенело, а бездыханная туша быка кровавым фейерверком раскидала внутренности и ошметки кожи по поляне.

— Слушай, а откуда все это? — Поинтересовался Раш, когда звон в ушах стих.

— Эхо войны, — флегматично ответила фея, разводя руками.

— Беру.

— Есть еще фауст-патроны, но я их не проверяла…

Когда дракон появился первый раз и поставил ультиматум, король разослал глашатаев в ближайшие замки и крепости на предмет поисков того, кто решит проблему и не позволит чудовищу сократить поголовье неискушенных в сексе особей женского пола, попутно опустошив королевскую казну. Обещанная награда привлекла нескольких раздолбаев без страха и упрека, среди которых очутился и Раш.

Видя шеренгу героев разных мастей и уровня подготовки, Раш благоразумно решил, что для выигрыша в тендере нужно жестко демпинговать. И в отличие от остальных претендентов, требующих, кто имение, кто титул, кто золота по весу драконьей головы (которую, к слову, еще и добыть нужно), заявил совсем скромную цену — новый меч, коня и доспехи. Это и сыграло с ним злую шутку: король был уверен в том, что профессионалы за дешево сражаться не будут.

Как оказалось, король ошибался.

Первым дракона встречал Гарольд — Стальной Клинок, запросивший титул рыцаря и поместье на живописных берегах реки, протекающей неподалеку от королевского замка. Но пафосное прозвище и слава лучшего мечника приграничных территорий не уберегли его от огненного выдоха чешуйчатого чудовища. Рассматривая результаты драконьего чиха, королевский повар прикинул в уме, что мясо можно не только варить или жарить, а и готовить под высоким давлением. Дело было за малым, объяснить кузнецу принцип только что придуманной скороварки. А наш герой сделал первый вывод: подходить близко к чешуекрылому чревато.

Дракон же, забрав требуемое, объявил о том, что санкции ужесточаются. Теперь в перечень необходимого добавилась девственница. Так и сказал: «Чтоб не противились неотвратимому».

Вторым Дракона встречали два брата — Ланц и Лоттер. Грозных прозвищ они не имели, но прославились смекалкой, хитростью и похуизмом. Запросы у них были попроще: драгоценностей по весу драконьей головы. Короля, конечно, душила жаба, но уповая на то, что эта парочка будет посмекалистей первого претендента и возьмет дракона хитростью, он согласился.

Целый месяц братья суетились вокруг городских ворот, что-то замеряли, чертили в пыли, переносили чертежи на бумагу, увлеченно споря друг с другом, и время от времени бегали к кузнецу. Результатом их деятельности стала стальная, остро заточенная пластина, повешенная в проеме главных ворот. Оставалось убедить дракона просунуть голову в ворота и активировать механизм. Всю остальную работу за братьев должны были сделать лезвие и сила тяжести.

Не сложилось.

То ли кузнец плохо старался, то ли чешуя у дракона оказалась прочнее, чем рассчитывали братья, но схема не сработала. Сделав «дзыньк», железяка переломилась о драконью шею. В результате, налоговое бремя снова увеличилось. И хотя чудовище не спрашивало, кто додумался до такого изощренного способа убийства, Ланц с Лоттером пустились в бега. На всякий случай. А Раш сделал второй вывод: орудие убийства необходимо тестировать.

Были еще Ульрих фон Чпок, маркиз де’Бильеро и с пяток менее именитых вояк. А однажды на дракона пошла целая артель героев. С такой же нулевой результативностью — спустя двое суток дракон прилетел, собрал дань, повысил налоги и улетел восвояси. А героев никто больше не видел. Ни скопом, ни поодиночке. Все это время рыцарю, каждый раз участвовавшему в импровизированных торгах за право сразить дракона, неизменно отказывали.

Постепенно количество желающих заработать сошло на нет, а редкие претенденты не привносили в технику драконоборчества новых и уж тем более выигрышных тактик. И тут, за несколько дней до очередного появления дракона, наш герой встретил фею.

Подойдя к воротам, Раш проорал:

— Открывайте, мать вашу! Спаситель пришел! — и пнул ворота кованым сапогом.

Встречали его весьма холодно. Да и вообще настроения в замке царили весьма скептические. Но рыцарь не унывал и вел себя весьма уверенно.

— Короче, цена вопроса должна быть поднята вдвое. И предоплата сто процентов, — заявил герой и пояснил: — из девственниц только принцесса осталась, а дракону жертву уже завтра подавай.

— А гарантии где? — не успокаивался король.

— Слушайте, ваше величество, помнится, полгода назад вы без вопросов были готовы отдать тому, кто одолеет дракона, поместье, туеву хучу золота, конюшню, парочку приграничных территорий и уйму народу в рабство. И?

— Что «и»? — не понял король, куда клонит рыцарь.

— И где это все, включая тех, кто просил? — И видя, что королю нечем парировать, сам ответил на свой вопрос еще одним вопросом: — У дракона спросим?

— Послушай, те рыцари были мастерами своего дела. Оружие у них было не чета твоей железяке. — Король, изрядно за последних полгода поседевший и исхудавший, делал вид, что продолжает сомневаться. — Мечи, палицы, скорпионы. Даже греческий огонь применяли!

— И? — Иронично полюбопытствовал герой.

— И… вот… — грустно подытожил король.

— Жадность, ваше высочество, это плохо, — изрек рыцарь и без того известную истину. — Брать-то с вас особо уже и нечего. Разве что самих из замка выгнать, да тут поселиться. Короче, ваше величество, соглашайтесь. Отступать некуда. От двух породистых лошадей да пары комплектов лат уже ничего не изменится.

Но король продолжал озвучивать свои сомнения.

— Он тебя угрохает, а нам опять дань повысит.

Рыцарь посмотрел на короля, скептично усмехнулся, взвалил пулемет на плечо и, грузно зашагав к выходу, заявил:

— Ну, значит, дочку ему готовьте.

Когда рыцарь вышел во двор, король закричал ему из окна:

— Эй, как тебя, Безымянный рыцарь, я согласен!

Рыцарь развернулся всем туловищем и проорал в ответ:

— Две лошади! Два комплекта лат! Пара мечей! Поместье на берегу реки и золота по весу головы дракона!

— Что?!? — Возмущенно заверещал король в ответ.

— ТРИ ЛОШАДИ, ТРИ КОМПЛЕКТА ДОСПЕХОВ!.. — Начал рыцарь, одновременно показывая на пальцах облаченной в латную перчатку руки….

— СОГЛАСЕН!!! — Завизжал король, переходя на ультразвук.

Вбив колышек перед замком, и натянув привязанную к нему веревку, Раш очертил полукруг, метров сорока в диаметре и потребовал выкопать по намеченной линии ров полутораметровой глубины. Через равные промежутки по краю рва разложили кучи прелой соломы, поставив на каждую по кувшину с маслом.

На все вопросы короля, для чего, мол, такие приготовления, рыцарь отвечал неизменным «Наберитесь терпения, ваше величество, и все увидите», сократившимся в устах Раша в короткое и емкое:

— Отъебитесь.

В день Икс, перепроверив диспозицию, рыцарь приказал разложить дань в центр очерченного полукруга, а сам, нацепив на шлем веток для маскировки, засел в окопе.

Тяжелая черная туша появилась в небе ближе к полудню и приземлилась там, где Раш и рассчитывал. Оглядев сокровища, дракон проревел:

— А девственницы где?!

— Кончились! — Проорал рыцарь, высунувшись из окопа, поставив пулемет на треногу и выпустив очередь по чудовищу.

В отличие от быка, тот не рухнул как подкошенный, а набрав воздуха в грудь, полыхнул в сторону рыцаря огнем. Этого Раш и добивался. Сено загорелось, горшок с маслом лопнул и в небо стал подниматься едкий чад. А рыцарь, пригнувшись, с пулеметом в руках, побежал по окопу, чтобы выглянуть возле следующей копны соломы.

Очередь. Огненный выдох в ответ. Вспышка. Столб дыма. Перебежка. И снова…

Когда поле боя изрядно заволокло дымом и чешуйчатое стало кашлять, Рыцарь отбросил пулемет, схватил одну из гранат, открутил колпачок, дернул за выпавший из полой рукояти шарик на веревочке и швырнул на слух. Туда, где кашлял дракон. Тут же стал откручивать колпачок у второй гранаты. Сделал все, как и с первой. Швырнул ее в сторону дракона. Но взрыв прогремел только один. И сразу вслед за ним из гущи дымной завесы послышался полный ненависти рев, а затем хлопки гигантских крыльев.

— Не соврала, — пробормотал Раш, — пятьдесят на пятьдесят.

Схватил фауст-патрон, выскочил из окопа, отбежал в сторону и дождавшись, когда чудовище появится из дымного облака, выстрелил. Как учила фея, на упреждение.

Грохнуло.

Драконья туша, будто пропеллер с тряпичными крыльями, вращаясь, ударилась оземь, несколько раз перевернулась и бесформенной грудой замерла посреди поля.

Читер, блять. — Выдохнул дракон и издох.

Пир во славу Раша длился трое суток. Король несколько раз подходил к нему и всячески намекал, что неплохо бы жениться на королевской дочке. В зависимости от степени подпития аргументы были разными. Поначалу его величество клялся и божился, что заприметил Раша сразу, а не выбирал с драконом биться, потому что загубить такого знатного жениха не хотел. Позже пытался аргументировать свое предложение тем, что не каждому целая принцесса в жены выпадает, да еще и не целованная. Напившись же до соплей и рыдая на груди у рыцаря, наконец, признался, что его душит жаба за породистых коней.

В ответ на это Рыцарь Раш, не менее пьяный, но более пафосный, налил вина в кубок и произнес тост:

— Почтенное собрание, я поднимаю этот бокал за то, чтобы каждый из здесь присутствующих в своей жизни смог победить дракона.

Присутствующие одобрительно загудели, но Раш поднял руку ладонью вперед, прося тишины.

— Победить дракона в себе, — продолжил он. — Дракона, который может задушить самый благородный порыв, а некоторых и довести до смерти. Дракона, который будучи мелким, может показаться неопасным, но вырастая, сможет затмить собой всё и задушить в вас всё человеческое. Дракона, имя которому «жаба».

Гости разразились аплодисментами, а рыцарь наклонился к королю и тихо сказал:

— Не переживайте, ваше величество. Возьму у вас, как и просил в самом начале, новые латы, доброго коня, да хороший меч из вашей коллекции выберу.

Король расплылся в довольной улыбке человека, которого должны были ограбить в темном переулке, но видя насколько жертва бедна, отпустили, дав с собой денег на одежду поприличнее.

В сверкающих латах, на лучшем коне, нашедшемся в королевских конюшнях, с притороченным к поясу шикарным мечом рыцарь Раш выезжал из ворот замка. Король наблюдал за его отъездом из окна своего кабинета.

— Одного в толк взять не могу, — пробормотал король, обращаясь то ли сам к себе, то ли к дочери стоявшей рядом. — Почему он дракону кричал, что девственницы кончились?

— Да кто ж их, рыцарей без страха и упрека, разберет-то, — ответила принцесса и стыдливо покраснела.

Где-то на опушке волшебного леса, напевая фривольную песенку, фея смазывала АК-47. Нужно было успеть подарить его Золушке до того, как мачеха и злые сестры вернутся с бала.

Свинское дело

— Так, стопэ! — Нуф-Нуф поднял лапку, призывая братьев помолчать, — фея сказала, что вот эту штуку, — постучал лапкой по железному кругляшу, — нужно прикопать на тропинке к домику, метров за сто. А значит, никуда мы ее перепродавать не будем.

Будучи младшим из братьев и проигрывая им в габаритах, Нуф-Нуф отличался какой-то несвинской тягой к решению любых конфликтов агрессивными методами. Именно он нашел фею, и красочно расписав все невзгоды, которые свалились на него и братьев, уговорил поделиться с ним одной единственной противопехотной миной и объяснить, что нужно сделать для того, чтобы устройство сработало.

Старшие же были более трусоваты и склонны к мирному решению конфликтов, даже если это было не в их пользу. «Тише едешь» — обычно говорил Наф-Наф, «Дальше будешь» — подхватывал Ниф-Ниф. А еще, в некоторых ситуациях, например, после очередного визита волка, отдав ему причитающееся, старшие братья могли хором сказать «Нас ебут, а мы крепчаем». Младший же предпочитал другую интерпретацию: «Все что нас не убивает — делает сильнее».

Мысль Наф-Нафа о том, что мину можно продать, а на вырученные деньги откупиться от волка, подхватил Ниф-Ниф. Но Нуф-Нуф был непреклонен. Как показывала практика, волк обязательно возвращался за «добровольными пожертвованиями на недобровольной основе».

— Страшно же, — говорил Наф-Наф. — А вдруг не сработает. Нам тогда точно хана. Волк нас живьем съест. А так хоть месяц спокойно поживем.

— Так и будем жить от месяца к месяцу, работая на какого-то серого урода? — Нуф-Нуф выдержал паузу, и видя, что никто не стремится спорить, продолжил: — Ты думаешь, мне от феи противопехотная мина запросто так досталась?

Братья канючили и причитали до самого вечера. Ниф-Ниф уговаривал, рассматривал вслух варианты развития событий, которые, по его мнению, как один оборачивались неприятностями. Наф-Наф же давил на жалость, расписывая, на что способен волк, если его ослушаться. Все это только больше злило Нуф-Нуфа, добавляя ему решимости.

— Братцы, мы уже лишились двух домов. Вас это не пугает?

— Так это ты ж ему отказался деньгами платить. Вот он тебе дом и сломал, — возразил Ниф-Ниф. А в моем домике, сказал, что только до весны поживет. А потом опять в лес уйдет. Потому что ему в лесу привычнее.

— Ты сам-то в это веришь?

— Тут потерпеть-то, до весны… — канючил Наф-Наф.

Нуф-Нуф, рисовавший маскировочные полоски вдоль лица, отложил комок грязи в сторону и сказал раздраженно:

— Были б мы не от одной свиноматки, плюнул бы давно. Да жалко ж вас, дурачков.

К вечеру, когда братья смирились с затеей младшего, попутно отметив, что, мол, если вдруг чего пойдет не по плану, они и слыхом не слыхивали о его приготовлениях, Нуф-Нуф обозвал их «хрюшками-пидорю?шками», порекомендовал открыть собственный гей-клуб и никого туда не приглашать.

— Ну, брат, это ты лишнего сейчас наговорил, — обиделся Ниф-Ниф.

— Двери можете закрывать на все засовы, — игнорируя упрек старшего брата, ответил Нуф-Нуф, беря мину под мышку и закидывая лопату на плечо. — Как там вы говорите… «Вас ебут, а вы крепчаете…»

И выйдя за дверь, прокричал из темноты:

— Голубая свинка!

— Что, прости? — не понял Наф-Наф, высовывая пятачок сквозь щель почти закрытой двери.

— Название для бара, — ухмыльнулся Нуф-Нуф.

Сделав все, как учила фея, поросенок вернулся к дому и сел на крылечко. Достал кисет и полоску газетной бумаги. Ловко согнул, насыпал махорку на сгиб, завернул в сигарету, облизав газетный обрывок по краю, заклеил. Чиркнув зажигалкой, затянулся и выпустил облачко сизого дыма в ночное небо. До появления волка оставалось совсем немного времени.

Волк вышел из леса как раз тогда, когда Нуф-Нуф затушил окурок о крыльцо. Что-то было явно не так. Обычно шагающий мягко и неслышный до тех пор, пока сам этого не захочет, волк механически грохотал при каждом шаге. А его фигура дополнилась несуразным костюмом с металлическими трубками, железками и проводами, которые нет-нет, да искрили в разных местах.

— Какая ж ты тварь, — волк был облачен в экзоскелет, на который у поросенка не хватило денег во время его визитка к фее. — Какая ж ты сука…

Грохот шагов приближался и в конце концов достиг того места, где младший поросенок прикопал мину. Рвануло. Металлическая конструкция с волком внутри подлетела в воздух, несколько раз перевернулась и шмякнулась оземь. Нуф-Нуф с лопатой наперевес рванул к месту взрыва, чтобы добить волка, если тот еще жив. Но подбегая к месту падения, увидел встающего зверя. С лопатой против экзоскелета было очень мало шансов, но выбора не было. И поросенок ударил.

Полотно звякнуло о железный костюм, черенок вырвался из копытцев, которые вмиг онемели. Волк ударил закованной в железную раму ногой, повалив поросенка на землю. Протянул такую же, обрамленную железом, искрящуюся конечность и схватил Нуф-Нуфа за заднюю лапу. Потянул тельце к себе. Поросенок цеплялся копытцами за траву, дергал ножками, стараясь вырваться, но заканчивающаяся стальными пальцами конечность держала крепко.

Средний брат с содроганием наблюдал за тем, что происходило во дворе. Волк, облаченный в механический костюм, ухватил Нуф-Нуфа за заднюю лапу и, описав дергающимся поросячьим телом дугу в воздухе, ударил его об землю. После чего просто отшвырнул куда-то в сторону огорода, граничащего с лесом.

— Нам пиздец, нам пиздец, нам пиздец, — повторял Ниф-Ниф, как заведенный не в силах оторвать взгляд от шагающего в сторону домика монстра.

— А знаешь, — послышалось из-за спины, — младший прав.

Средний брат обернулся на голос и увидел старшего, обмотанного проводами со взрывчаткой.

— Если тебе страшно, можешь спрятаться в кухонном погребе, — сказал Наф-Наф. — А я устал бояться.

— О… откуда…?

— Это? — старший похлопал себя по поясу шахида. — А ты думаешь, Нуф-Нуф единственный хотел решить эту проблему?

Входная дверь содрогнулась от удара.

— Ты… ты… я сваливаю, — сообщил средний и побежал на кухню.

Дверь в этот момент, разлетаясь на щепки, впустила волка внутрь.

— Ах вы суки! — яростно взревел он, бросаясь на Наф-Нафа.

Размытое сознание Нуф-Нуфа, лежащего под деревом, едва отмечало, где и что болит. Ибо болело все. Ему казалось, что от удара об землю сломались не только ребра, но и все внутренности спрессовались в одно целое.

— Охуительная отбивная получилась, — пробормотал поросенок и, плюясь кровью, засмеялся собственной шутке. Смеяться тоже было больно.

Раздался треск ломающейся двери. Ну еще бы. Будь экзоскелет у Нуф-Нуфа, волк сейчас валялся бы с отбитыми потрохами вместо него, а не выбивал двери. Но случилось то, что случилось.

Волк что-то заорал, вваливаясь в домик. Поросенок не разобрал, что именно. Но отчетливо услышал крик старшего брата.

— Аллахакбар! — провизжал тот.

И яркая вспышка разорвала домик изнутри, с неимоверным грохотом разбрасывая вокруг камни, доски, стекло.

Превозмогая боль, поросенок пополз в лес, в спасительную темноту. Выжить он не надеялся. Просто не хотел, чтобы его видели таким, в прямом смысле слова, разбитым. Откуда-то из леса уже доносилась песенка пожарной команды: «Тили-бом, тили-бом, загорелся свинский дом…»

— Понимаешь ли… — фея доглодала свиное ребрышко и отбросила его в сторону, — не то что бы я придерживаюсь какой-то особой диеты. По сути, жру все подряд. Но в основном, яблочки, морковку. Всю вот эту вегетарианскую муть, от которой особенно-то жирка на зиму и не запасешься. А тут вдруг подумалось мне, что время от времени стоит себя побаловать чем-то.

— Ну ты и зверюга, — без тени удивления или испуга сказал Карлсон, облизывая жирные пальцы. — Малыш с тебя шокировался бы. Он так сильно животных любит. С собакой своей сутки напролет. На мысли о суициде даже и не отвлекается уже…

Фея слушала и кивала, не отрываясь от мяса. А Карлсон, как это постоянно с ним случалось, ударился в воспоминания:

— Я как вспомню, как первый раз его увидел, мама дорогая! Сидит на подоконнике, ножки свесил и глазки грустные такие. Почуяло мое сердце что-то неладное. Подлетаю, говорю, мол, дай присяду рядышком. А его даже не удивило, что я с моторчиком. Окончательная стадия, понимаешь? Он бы прыгнул, если бы не я. Я его развлекал, как мог, пока ему собаку не купили. Но зато теперь малыш счастлив.

— А тебя, я так понимаю, в воображаемые друзья записали?

— Ну да. Но это не потому, что я появляться там перестал. Нет, ты не подумай, не потому что собака. С собакой-то мы как раз общий язык нашли. Собака меня любит. К Малышу наведываться не хочу, потому что домомучительница там эта, Фрёкен-мать-её-за-ногу-Бок. Её никто терпеть не может. Даже собака. В тапки ж ей неспроста надудолила!?

— Собака — друг человека, — изрекла фея с набитым ртом.

— Чо, правда? — изумился Карлсон. — Не знал. А Фрёкен Бок ее веником, представляешь?

— Не любит, значит, собака эту вашу Фрёкен Бок?

— Да кто ее вообще любит! Собака эта, уж на что маленькая, а рычит на нее. Понимает, что домомучительница — коварное существо. Ну ты представляешь, я с мотором, — Карлсон запустил пропеллер в подтверждение своих слов, — и не рычит. А она без мотора и на нее рычит.

— Ну, тут… — фея прожевала кусок, — либо собака не друг, либо Бок не человек. О, кстати!

Фея отложила очередной кусок свинины, вытерла руки о край платья и, вытащив из-под стола автомат Калашникова, протянула его Карлсону.

— Ежели она человек, то после первой очереди понятно будет.

— Ух ты, красотища-то какая! — восхитился Карлсон, принимая из рук феи оружие, но осекся: — Погоди-погоди, а если не человек, то тогда что?

— Оборотень, нежить, умертвие, призрак, человек Икс. Что угодно.

— Брррр, — изобразил омерзение человек с мотором. — Чего с меня?

— Я, в принципе, Золушке его отдать планировала. Но там, чую, совершенно другой замес будет. А что касаемо цены… — Фея помолчала, собираясь с мыслями, а затем продолжила: — Когда-то, может быть, такой день никогда не придет, я попрошу тебя о какой-нибудь услуге, но до этого дня прими этот калаш как подарок, в день… В этот замечательный осенний день.

Ку-ку, моя радость!

— Пиздюк мелкий, опять спрятался. Где его искать? За три дня не обосрешь этот пентхаус, — пробормотала фрёкен Бок себе под нос. Тут же сменила раздражительный тон на игривый: — Малыш! Где ты, мой мальчик? Ку-ку, моя радость!

— Нет его, — донеслось из-за приоткрытой двери.

Фрёкен Бок опешила. Мало того, что кроме нее и мелкого, в квартире никого не должно было быть, так еще и голос незнакомый. Старшие Свантесоны были на работе, брат и сестра мелкого — в школе. Мелкого оставили дома, потому что его маме показалось, что Малыш заболел.

— А кто говорит? — спросила она и, раскрыв дверь пошире, заглянула в комнату.

— Радио, блядь, — ответила сидящая на подоконнике и скрытая полупрозрачной шторой фигура.

— Позвольте! — начала фрёкен Бок, подходя к окну и отдергивая занавеску. Но увидев сидящую к ней спиной (девушку? женщину?), лишилась дара речи. На подоконнике, с чашкой остывающего чая в руках, сидела фея. Натуральная такая: платьице, крылышки, светится.

— Дело есть, — начала фея с места в карьер. — Ты делаешь то, что нужно мне, а я помогу тебе прожить остаток жизни не работая.

— Простите, а вы действительно фея? — уточнила домомучительница.

— О, епть! Еще какая!

— А что делать надо?

— Помочь одной юной девушке заполучить принца.

И фрёкен Бок согласилась. Только спросила в конце разговора:

— Извините, а можно и мне принца?

Принца было нельзя.

Крестная, которая после отпуска стала выглядеть и вести себя иначе, уверяла, что третий бальный вечер будет решающим. Поэтому Золушка готовилась более тщательно, чем первые два раза.

— Первый раз не прокатило, так второй — точно прокатит. Принц обязательно будет искать встречи с тобой. И желательно вам побыть в уединенном месте, — инструктировала крестная. — Романтичность расцветает без свидетелей.

— И что… — как-то напрягшись, спросила Золушка, — мне нужно ему… отдаться?

— Наивное дитя, — улыбнулась фея и погладила крестницу по голове. — Он просто захочет побыть рядом с тобой, наедине. Единственное, о чем я тебя попрошу, когда вы выйдете в сад, предложи ему посидеть в самой дальней беседке.

— Зачем, крестная?

— Поверь, так нужно. Он не кинется лишать тебя чести. Да и вообще не причинит вреда.

— А что должно случиться в беседке? Он сделает мне предложение?

Фея рассмеялась.

— Ты сама все увидишь, когда придет время.

Вспоминая этот разговор, Золушка нервничала еще больше, чем в два первых дня на балу. Если сначала она переживала о том, что ее разоблачат сестры или мачеха, то теперь к причинам для паники добавилась загадочная просьба крестной. Будучи послушной девушкой, не перечащей старшим, она раз за разом представляла себе, как принц предложит ей уединиться, и перебирала в уме варианты ответа, которые выглядели бы естественно.

Краем глаза Золушка наблюдала за тем, как мачеха руководит процессом закадривания принца. Именно по ее совету младшая роняла веер и очень медленно поднимала его, отклячив в сторону принца свой крупногабаритный зад. Старшая подсаживалась рядом, томно вздыхая и нахально пялясь принцу между ног. А когда принц подошел к одному из фуршетных столов, чтобы долить себе вина, обе сестры подскочили к нему с разных сторон с пустыми бокалами, почти хором попросив налить и сообщив, что пьяные они «таки-и-и-ие дурны-ы-ы-ые». Принц же под всяческими предлогами менял место дислокации, когда обнаруживал их рядом с собой и все время стремился оказаться поближе к Золушке.

А еще чуть позже случился казус. В изрядном подпитии обе сестры подошли к принцу как раз в тот момент, когда он общался с придворными дамами, взяли его под руки и, не обращая внимания на его собеседниц, предложили устроить «тройничок».

— Принц, а вам доводилось чпокаться с двумя сестрами одновременно? — спросила тощая.

— У нас есть чем вас удивить, — подхватила толстая. Раскрыв рот, она засунула туда банан целиком. И проглотила, не покривившись.

— Блять, он же с кожурой… — шокировано пробормотал принц, ретируясь от назойливых девиц.

Закончилось тем, что стражники вывели сестер вместе с возмущающейся мачехой под белы рученьки, усадили в карету и приказали кучеру, не останавливаясь ни под каким предлогом, везти это ебнутое семейство до самого дома.

— Ку-ку, моя радость! — прокричала крупная женщина-кучер, повернула вентиль на странном сосуде, трубки от которого вели в кабину кареты, хлестнула лошадей кнутом и повезла пьяных баб прочь от замка.

Принц же, наконец, нашел глазами Золушку и подошел к ней.

— Ну, здравствуй, — проговорил он, улыбаясь. — Я уже успел по тебе соскучиться.

— Я тоже.

— Пойдем куда-нибудь на свежий воздух, — предложил принц, протягивая Золушке руку. — Не бал, а дурдом какой-то. Я устал от этой пьяной вакханалии.

— В сад? — робко предложила девушка.

— А хоть бы и в сад, — согласился принц.

— Устал я, — рассказывал принц, ведя Золушку по аллеям парка, — улыбаться тем, кто может пригодиться папе или маме, вести себя как положено принцу, а не так, как хочется. Знаешь, иногда хочется надеть латы с каким-нибудь неприметным, некоролевским гербом, сесть на коня и под покровом ночи уехать из замка.

— Зачем? У тебя же есть все, — не понимала Золушка. — Тебе не нужно вставать с рассветом, чтобы весь день проводить в поле, присматривая за стадом кров или отмывать пригоревшие сковородки…

— В том то и дело, что мне не дают делать чего-то, что по рангу не положено. А я чувствую себя не на своем месте. Это вынужденное безделье убивает меня, заставляет чувствовать себя бесполезным. У старшего брата на этой почве вообще крыша поехала. В клинике Ай-Пейна до сих пор лечится.

— Но ведь ты наследник. И в будущем тебе предстоит управлять королевством. Просто нужно дождаться…

— Когда папенька умрет?

— …своего часа. Вот тогда и реализуешь себя.

Пара присела на лавочку в той самой беседке, о которой говорила фея. Принц рассказывал о том, кем он видит себя на самом деле, как мечтает спасти кого-нибудь, помогать людям, творить добрые дела, а Золушка гадала, на что же намекала крестная. Принц вел себя естественно и не порывался даже приобнять девушку. Впервые за много лет жизни в замке, среди помешанных на правилах, традициях и субординации, алчных и корыстных людей, не делающих ничего без выгоды, принц нашел ту, которая не просто поддерживала беседу, а сочувствовала ему от всего сердца. И возможно, между ними зародилось бы то светлое чувство, которое называется любовью. Однако, у феи были совершенно иные планы.

Из внезапно затрещавших кустов вывалились трое: кабан в маске зайца, заяц в маске кабана и волк в маске волка.

— Всем тихо и никто не пострадает! — проревел кабан, подскакивая к принцу и хватая того сзади за шею.

Заяц в маске кабана схватил принца за руку, фиксируя, а волк, ухмыляясь, достал шприц и сделал принцу укол в предплечье. Парень обмяк, потеряв сознание.

— Пойдем со мной, если хочешь жить, — протянул лапу Золушке волк. И заржал. — Да шучу я. Просто валим по-быстрому!

И они побежали по аллеям. Заяц показывал дорогу, следом бежал кабан, взваливший на плечо тело принца, замыкали компанию волк с Золушкой, которую серый вел, придерживая лапой за руку. Девушка несколько раз споткнулась, спеша за зверем, попыталась вырвать свою руку из его лапы, чтобы вернуться, и закричала:

— Погоди, туфля…

— Да хрен с ней, десять новых купишь, — волк дернул ее за руку, принуждая двигаться дальше.

Вскоре они выбрались из парковой зоны, и Золушка удивленно уставилась на карету мачехи. Ту самую, которая немногим ранее повезла пьяных сестер домой.

— А… как…? — попыталась спросить девушка у кабана в маске зайца, грузившего бессознательное тело принца в карету.

— Садись давай! — волчара, словно пушинку, подкинул Золушку на сиденье рядом с кучером, который оказался крупной, наводящей на мысли о лесном дубе, женщиной.

— Ку-ку, моя радость! — проговорила та, хлестнула коней кнутом, и экипаж помчался прочь от парка.

Заяц, показывая дорогу, скакал впереди. Без коня. И уже без маски. Рядом с каретой, на черной лошади скакал кабан, а волк вскочил на зяпятки. Карета летела в ночь без какого-либо освещения, но благодаря мастерству мужеподобной женщины-кучера во все повороты входила плавно. И трясло ее намного меньше, чем ожидалось.

Открыв дверь прямо на ходу, из кареты на козлы перебралась фея, зажав Золушку между собой и извозчицей. Отсалютовала кабану. Тот в ответ довольно хрюкнул.

— Крестная? — уже не помня который раз по счету за последних полчаса, удивилась Золушка. — Что происходит?

— Мы крадем принца, — буднично объяснила фея.

— Зачем? — еще больше недоумевая, спросила девушка.

— Твою мать, а зачем крадут детей богатеньких буратин? Ради выкупа, конечно.

Крестная открывалась для Золушки явно с неожиданной стороны.

— Это ужасно! Остановите, я сойду.

— И куда ты пойдешь?

— Домой.

— К мачехе и сводным сестрам? Не советую. Ваш дом наверняка уже битком набит стражей.

— Но почему?

— Боже, какая ж ты наивная. Сама подумай.

— Я не понимаю.

— Кто донимал принца все три дня? Кто его навязчиво преследовал?

— Но сестры хотели его просто охомутать…

— Пусть объяснят это стражникам, нашедшим в вашем доме детальный план замка, поминутный график патрулей охраны и расписанный до мелочей план похищения.

— Ты их подставила? — наконец-то дошло до Золушки. — Но это же подло!

Скачущий рядом кабан безумно захохотал.

— А она у тебя действительно не от мира сего, — прохрюкал он, обращаясь к фее. И уже к Золушке: — девочка, а проматывать чье-то пособие по потере кормильца не подло?

— При этом всячески унижая и эксплуатируя того, кому это пособие принадлежит, — добавила Крестная.

— Или может, — прокричал с запяток волк, — не подло жениться на лесничем-вдовце с малолетней дочерью только ради того, чтобы быть поближе ко двору, а потом отравить его?

Определенно, в планах всевышнего на сегодняшний день были записаны крутые перемены в жизни одной сироты.

Последних полчаса карета ехала по совсем уж бездорожью, которое плавно стало рощей, а та постепенно превратилась в довольно густой лес. В конце концов, экипаж остановился возле перекошенной лачуги с незастекленными окнами и тетка-извозчик известила:

— Приехали.

— Быстро, не расслабляемся, — фея спрыгнула с кареты, открыла дверь спешившемуся кабану.

Тот взвалил тело принца на плечо и понес его в лачугу.

— Крестная, — ухватила фею за руку Золушка, — зачем ты это затеяла?

— Я люблю золото, — ответила та. — И меня не устраивает несколько сказок.

Внутри тускло горела пара масляных ламп. Принцу надели на голову мешок, связали руки за спиной и расположили в устланном соломой погребе. Кабан и заяц развалились прямо на полу. Причем, кабан до сих пор так и не снял маску зайца, от чего выглядел очень нелепо и жутко одновременно. Он сидел, довольно похрюкивая, и чистил кинжалом копыта. Фея, отправив волка дежурить снаружи, присела на подоконник, свесив ноги внутрь помещения. Последней вошла тетка-кучер.

— Ну, если с остальными понятно: заяц, кабан, за дверью волк, — представила своих сообщников фея, — то у нашей извозчицы есть имя. Знакомься, фрёкен Бок.

— Здравствуйте, — тихо проговорила Золушка.

— Здравствуй, милое дитя, — ответила фрёкен хорошо поставленным голосом воспитательницы из детского сада и присела на стул.

— Так зачем это всё, крестная? — повторила свой вопрос девушка. — И при чём тут сказки?

— Знаешь, — начала фея, — в некоторых сказках очень нелогичный сюжет. Появился дракон, дышит огнем, здоровенный. Украл принцессу, отобрал золото. Представила?

— Ну да, — подтвердила золушка, не понимая, к чему клонит крестная.

— Что дальше? Пришел рыцарь, навалял дракону, спас принцессу. Конец.

— Это же хорошо. Добро победило…

Заяц хмыкнул:

— Дракона, дышащего огнем, имея в арсенале один только меч?

— Ну так это же сказки! Всего лишь сказки! Что плохого в том, что в них побеждает добро? Реальность не настолько радостна, чтобы еще и сказки портить.

— Ну почему портить? — вступил разговор кабан. — Просто делать более логичными. Пусть добро побеждает, пусть. Но прилагает к этому соразмерные усилия.

— Да, — подхватила фея. — Вот ты, например, что думала? Трижды на бал съездишь и принц твой?

— Не думала я ничего такого! — возмутилась Золушка. — Мне просто хотелось посмотреть, как оно все в замке. Я же понимаю, что на бедных девушек принцы только в сказках заглядываются.

— Деточка, а мы с тобой, по-твоему, где? — спросила фея. — Принц, без вопросов идущий погулять тет-а-тет с незнакомкой, которую в общей сложности часа три видел и то издалека, это реальность? Тыква, превращающаяся в карету, говорящие кабан, заяц и волк, помогающие похитить принца, тоже реальность? Может, феи для реальности — это норма?

— Или летающий мужик с пропеллером на вареньевой тяге? — вставила фрёкен Бок.

— Какой мужик? — не поняла Золушка.

— Увидишь сегодня, — пообещала фрёкен.

— Все мы сказочные, — подытожила фея, — но не в каждой сказке персонажи счастливы. Вот наша компания и решила сделать их счастливее. Ведь ценишь только то, что достается тебе с трудом. То, к чему идешь, преодолевая преграды.

— Только выстраданные награды ценятся по настоящему, — резюмировал заяц.

— А выкуп-то требовать зачем?

— Понимаешь, — фея спрыгнула с подоконника и подошла к столу, — привести в божеский вид нужно много сказок. И очень часто для их коррекции необходимо оружие. Например, такое. Знакомься — мистер Кольт.

Фея положила на стол увесистую изогнутую буквой «Г» железку.

— Это же даже не нож, — удивилась Золушка, взяв железяку в руки. — Им надо бить или его кидают?

Кобан снова захрюкал в приступе смеха.

— Оно делает вот так, — фея взяла железяку в руку и направила на стоящий на полке глиняный горшок.

Раздался грохот, от которого девушке заложило уши. Горшок разлетелся вдребезги. И только потом Золушка с опозданием взвизгнула.

— Так вот, — продолжила фея, швырнув пистолет обратно на стол, — оружие продают за деньги, а у меня они закончились. А если у меня не будет оружия, я не смогу исправлять сказки! Вот сейчас прилетит наш курьер, принесет выкуп и все станет хо-ро-шо!

— И вы отпустите принца?

— Да кому он нужен? Пускай валит на все четыре стороны, когда морфий действовать перестанет.

— Наркотики тоже продают за деньги, — встрял в разговор кабан и довольно захрюкал собственной шутке.

— Отчего же, — задумчиво проговорила фрёкен Бок, когда кабан отсмеялся, — может быть и нужен.

Но спросить, что имела в виду фрёкен, Золушка не успела. На улице раздался странный гул, а в лачугу вбежал волк и сообщил:

— Карлсон прилетел.

Вслед за ним в комнату ввалился жизнерадостный толстячок с мотором за спиной.

— Привет жуликам! — поздоровался он и грохнул на стол мешок, в котором было что-то явно тяжелое. — Ух, еле допер эту тяжесть. Калаш этот еще на шее болтается…

— Как прошло? — спросила фея.

— Ты знаешь, феечка, король и королева очень любящие родители. Не то, что у Малыша. Ну, где это видано, год собаку просить… — тут Карлсон увидел Золушку: — Ой, это кто это? Это Золушка, да?

— Здравствуйте, — поздоровалась та.

— Какая скромная! Прям вылитый я в молодости.

— Карлсон, не отвлекайся, — вернула мужчину с пропеллером к теме фея.

— А, так я ж и говорю, очень любящие! Как записочку прочли, так сразу из сундука в спальне своей всё добро в пододеяльник и сгрузили. Я лично наблюдал! — похвастался Карлсон. — И прям, как в записочке сказано, в окошко выбросили. Глупые. Но любящие. Я же говорю, столько деньжищ отвалили за кровиночку родную. А родители Малыша, ты представляешь, собаку не хотели покупать…

Пока Карлсон рассказывал, фея подошла к Золушке, став у нее за спиной и положила на плечи девушке ладони, продолжая заинтересованно слушать.

— … Хотя наивность, это, наверное, в их случае не очень хорошо. Они ж тут не в курсе, что такое статистика. Сказочка-то, — Карлсон обвел рукой помещение, — детская.

— А что не так со статистикой? — поинтересовалась фрёкен Бок.

— Ну как же! — Карлсон повернулся к ней и пояснил: — По статистике заложников убивают в девяноста восьми процентах случаев!

— Как!? — воскликнула Золушка.

— Вот так, — Карлсон вытянул вперед автомат, нацеливая его в пустоту, и забормотал: — тра-та-та-та!

— С-с-сиди с-с-спокойно, — прошипела еле слышно фея, надавив собравшейся было вскочить Золушке на плечи.

— Позвольте возразить! — фрёкен Бок встала, облокотившись ладонями в стол, — Принцы явление редкое, посему я требую оставить его в живых. Для меня.

— Ребята! — подал голос Кабан. — Мне абсолютно фиолетово, кто из вас чпокнет принца, и живой он будет при этом или мертвый. Давайте-ка для начала решим вопрос с оплатой за работу.

— Остынь, Кабан, — продолжая глядеть в глаза фрёкен Бок рявкнул Карлсон, — тут в первую очередь нужно решать вопрос профессионализма. Да, тетя?

— Засунь свой профессионализм себе в жопу, — зашипела фрёкен Бок, — пацан никого не видел, а значит не сдаст. А раз не сдаст, то за каким хером его валить? Короче, принца я забираю себе.

Золушка, сидящая возле стола, видела руку фрёкен Бок, пододвигающуюся все ближе и ближе к оставленному там феей мистеру Кольту. Фрекен старалась делать это незаметно, и в тусклом свете нескольких масляных ламп ей это удавалось достаточно успешно. Памятуя, что мистер Кольт на расстоянии может расколоть глиняный горшок на черепки, Золушка уже набрала в грудь воздуха, собираясь предупредить Карлсона. Но на плечи вновь надавили руки крестной, и голос над головой прошипел еще раз:

— С-с-сиди и не дергайс-с-ся.

А обстановка в лачуге продолжала накаляться. От жизнерадостности Карлсона не осталось и следа. Голос его был злым и отдавал нотками льда:

— Мы взяли тебя в команду как профессионала, Бок. А профессионалы так не поступают.

— Да срать мне на ваш профессионализм.

— Срать? — спокойно спросил Карлсон. — Тебе срать?

— Послушай, фрёкен, — подал голос заяц, — Карлсон прав. Если отпустим пацана, то будет понятно, где начинать поиски. Стражники не дадут нам уйти.

— Закрой рот, ушастый, — не отводя глаз от Карлсона, фрёкен положила руку на лежащий на столе пистолет. — Я, как профессиональный воспитатель, решу этот вопрос.

— Бок, — Карлсон перехватил висящий на шее автомат поудобнее, — профессионалы заметают следы. Повторюсь. Ты. Поступаешь. Непрофессионально.

— Да плевать я хотела! — закричала фрёкен, поднимая руку, в которой был зажат мистер Кольт.

Грохнуло. Тело Карлсона отлетело к одной стене, а фрёкен отскочила к противоположной. Водя дулом револьвера из стороны в сторону, женщина приказала:

— Вытаскивайте принца из погреба.

— Спокойно, фрёкен, спокойно. Вытаскиваем, — согласился заяц, подходя к крышке подпола и приподнимая ее. Он был быстрым животным, но не сильным. И в одиночку поднять люк не смог. — Волчара, помоги.

Волк оторвался от пола, подошел к зайцу и вдвоем они стали поднимать крышку. Что-то не получалось, кольцо выскользнуло из лап и ударила волка по ноге.

— Косой, сука! — заорал тот.

— Что вы там возитесь, — фрёкен Бок перевела ствол на копающуюся возле люка парочку.

Это было ее ошибкой. Нож, брошенный кабаном из дальнего угла, со свистом рассек воздух и впился фрёкен Бок в шею. Та дернула рукой, еще раз загремело, и пуля угодила в одну из ламп, лопнувшую так же, как недавно лопнул горшок. Только разбросала на стену и пол языки огня, живо принявшиеся пожирать солому.

— Ебать мои уши! — заорал заяц и метнулся к выходу.

Кабан поднял на руки Карлсона и понес к выходу. Фея схватила одной рукой мешок, а второй — руку Золушки и потянула ее прочь из ветхого, с каждой секундой все сильнее разгорающегося, дома. Но девушка вырвала руку и вернулась, пытаясь открыть крышку погреба.

— Твою мать! Дура сердобольная! — выругалась фея и, бросив мешок с золотом, побежала по направлению к дому.

— Куда!? — схватил ее за руку волк.

— Сгорите вместе там, мать твою, к чертям собачьим, нахрен, — вцепился во вторую руку заяц.

— Кабан, — прохрипел лежащий на земле Карлсон слабеющим голосом, — помоги девчонке. Принц ведь… лучше собаки.

И улыбнулся.

— Ты забыл добавить «пожалуйста», но для тебя сегодня скидка, — захрюкал весело кабан и бросился в объятую пламенем хижину.

Спустя минуту в окно с визгом вылетела Золушка. Упала на землю, перекувырнулась несколько раз по инерции и закашлялась. Выглядела она ничем не лучше, чем до того, как начала собираться на бал.

— Ты в порядке, не обожглась? — подбежал к ней волк.

— Не обо… — девушка зашлась в кашле.

— Ну, жива и то хорошо.

— Кабан… — кашель, — меня в окно швырнул, а сам в погреб полез.

— Альтруист, бля, — выругался Волк. — Спекутся оба там, как картошечка в золе.

Но прогноз волка не сбылся. Спустя еще минуту послышался дикий рёв и, расшибив хрупкую горящую стену, на свежий воздух, спиной вперед, прижимая к себе принца, вылетел кабан. Бережно положив все еще бессознательного принца на землю, разогнулся и еле слышно выдохнул в ночное небо:

— Фух, успел!

Заяц принюхался и пробормотал, обращаясь к волку, но косясь на кабана:

— Жареным салом запахло. Не?

Лачуга догорала. Все собрались подле Карлсона.

— Как же твой Малыш? — спросила фея, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. — Ты пойми, я могу попытаться. У нас есть все шансы.

— Я сказал, не трать на меня магию. Ну, время пришло, звезды сложились… и… чего-нибудь пафосного от себя добавьте, когда будете рассказывать эту историю. А Малыш… Он скоро и сам поверит, что я был его воображаемым другом, — Карлсон глубоко вдохнул и продолжил: — К тому же у него есть собака. Он не будет скучать.

— Ты был прикольный, — поделился заяц.

— Вот это новости! А я что, уже умер? — Карлсон ощупал себя. — Я еще дышу, вроде бы. И, как видите, шутить пытаюсь.

Карлсон приподнялся, а затем и вовсе встал, отряхивая себя от прошлогодних листьев и веток. Все удивленно уставились на него.

— Все-таки не послушалась, да? Наколдовала? Нафеячила? — возмущенно, но достаточно бодро спросил фею Карлсон.

Все перевели на нее взгляды.

— Я… я ничего не делала…

— Ну правильно! Тебе скажешь, не спасай, ты и спасать не будешь. Это хорошо, что я предусмотрительный и бронежилет у тебя позаимствовал, — сказал Карлсон и похлопал себя по груди.

— Сука ты, Карлсон, — прорычал волк.

— Возможно. Но обаятельный! Ну ладно, ну чего вы, обошлось же! — и обращаясь к Золушке: — Ты не думай что мы на всю голову отмороженные и принца грохнули бы. Никто б его не грохнул, принца твоего. Я просто шалил, когда про статистику рассказывал. Мне надо было фрёкен Бок из себя просто вывести. Вот я и выводил. Она должна была первой за ствол схватиться, чтоб все по чесноку. Просто, понимаешь, ну не нужна такая домомучительница Малышу.

— Чтоб я с тобой еще раз связалась…

— Ой-ой-ой, а сама-то чего фрёкен Бок наобещала?

— В смысле?

— «Я помогу тебе прожить остаток жизни, не работая», — сказал Карлсон, явно передразнивая фею.

— А я и не соврала. До конца жизни она больше не работала.

— И вы еще меня сукой обозвали? — картинно обиделся Карлсон.

— Так, — прервал всех кабан, — закругляемся. Вон, принц в себя приходить начинает.

И действительно, лежащий в карете принц застонал во сне.

— Ты уж извини, что так вышло.

— Ну, что ж, произошло как произошло, — пожала плечами Золушка. — К тому же, ты сама говорила, что в сказках героям все слишком легко достается. Будем считать, что эту сказку ты тоже исправила.

— Согласна, — кивнула фея и растаяла в воздухе вместе с мешком.

— До свидания, будущая принцесса. Когда у вас появятся дети, зовите. Мы с ними обязательно пошалим, — Карлсон галантно поцеловал девушке руку и, затрещав пропеллером, взмыл ввысь.

— Ага, нам тоже пора, — пробасил кабан за всех троих.

— Слушай, кабан, я от любопытства сгорю, если не спрошу, из какой вы сказки.

— А мы не из сказки, мы из анекдота, — сказал кабан и засмеялся, похрюкивая.

После этой фразы Золушка решила больше ничему не удивляться.

Светало. Вот-вот должно было взойти солнце. Золушка села в карету и потрепала мечущегося во сне принца по щеке.

— Просыпайся, — сказала она ласково. — Ку-ку, моя радость! Ку-ку!

Needlekeeper

Фея сидела на покосившемся троне и болтала ножкой. Перед Кащеем Бессмертным она предстала в образе феи Динь-Динь из истории о не повзрослевшем мальчике. Сам сказочный злодей по причине старости был глуховат. И фее приходилось орать.

— Ты понимаешь, что все вот эти твои «игла в яйце, яйцо в зайце, заяц в утке» — это вчерашний день!?

— А вот это, стало быть, — Кащей постучал по здоровенной квадратной железяке, — эффективней?

Он подслеповато прищурился и попытался прочитать белые буковки, нанесенные на темную металлическую поверхность.

— Ни-ид-ле-ки-и-пер, — посмотрел на фею, любующуюся своими идеально наманикюренными ногтями, — это как переводится?

Фея скорчила гримасу, выражающую крайнюю степень недовольства непонятливостью собеседника, а на нелитературном русском языке вполне могущую прозвучать как «престарелый долбоеб». Ее очень бесил Кащеев вологодский акцент, однако вслух фея с максимальной дружелюбностью сказала:

— Нидлкипер, епть! По-русски — «Хранитель иглы». Сейф, блять.

— Значится, — задумчиво промолвил Кащей, — иголку не в яйцо, а в нидлю кипер положить надо?

— Ну да!

— А как же я эту громадину в утку потом впихну?

— Бля, — выругалась себе под нос фея и вновь закричала, чтобы глуховатый костлявый старикан лишний раз не переспрашивал: — Не надо сейф в утку!

— Сразу в зайца? — удивился Кащей.

— Да не нужно ничего ни в кого засовывать.

— Ну как же? Семь степеней защиты: яйцо, утка, заяц, сундук, — начал перечислять Кащей.

— Цепи, дуб, остров, — закончила фея за него. — Я в курсе. Но тебе не кажется, что это устаревший и сомнительный вариант?!

— Это почему? — удивился Кащей.

— Блин, да ну даже я, живущая за тридевять сказок от тебя, и то в курсе, где искать.

— Н-да… — погрустнел Кащей, — это, конечно… Да.

— А учитывая, что ты, как подвыпьешь, так трындишь без умолку, вообще пиши пропало, — продолжала дожимать фея. — Ты ж, редиска, ближайшей Василисе после первых ста грамм сам координаты назовешь, да еще и подробную карту собственноручно нарисуешь.

Кащей помрачнел еще больше. Однако крыть ему было нечем. Куда ни ткни, фея везде была права. Он для виду еще чуть-чуть поизображал из себя человека, который колеблется, но видя, что цену фея сбрасывать не собирается, в конце концов, сказал:

— Беру!

Иван-царевич сидел на кочке посреди болота и вертел в руках стрелу. Рядом с ним сидела весьма крупная, размером с домашнего кота, лягушка в маленькой короне и с забинтованной задней лапкой.

— Это пиздец, Ваня, — отчитывала лягушка младшего царева сына. — Ну скажи, каким надо быть долбоебом, чтоб стрельнуть в болото?

— Дык я ж с завязанными глазами, — оправдывался царевич. — Мне лентой глаза затянули, сказали: стреляй. Я и стрельнул.

— Тебе, видать, когда глаза завязывали, слишком туго повязку затянули и мозги передавили.

Иван пощупал затылок.

— Да вроде бы нет.

Лягушка хихикнула.

— И чего делать думаешь?

— Ну как, — изумился Иван непонятливости лягушки, — жениться буду.

— Н-да. Все-таки передавили. Ваня, ранил — не значит трахнул. В этом случае жениться необязательно. Ветлечебницу оплатишь, и мирно разойдемся.

— Не могу, — насупился царевич.

— Чего это? — лягушка удивлялась все больше.

— Я без невесты приду, братья опять насмехаться будут. Папенька снова дурачком обзывать станет.

— Ваня, стопэ! — лягушка подняла переднюю лапу и растопырила перепончатые пальцы, призывая его помолчать. — По дороге к болоту, что, ни одной деревни не было с симпатичными половозрелыми девками, готовыми жениться на принце?

— Ну были.

— Ну так и выбрал бы покрасивше, да привел бы к папеньке. Типа, к ней во двор стрела попала. Ты думаешь, легенду не подтвердили бы?

— Но попала-то стрела на болото, — возмутился Иван-царевич, — чего ж я врать-то буду?

— Слушай, Вань, ответь честно на один вопрос. Обещаешь?

— А я и не вру никогда, — похвастался принц.

— Это я поняла, — иронично прокомментировала Ванино заявление Царевна-лягушка. — Скажи мне честно, Ваня, ты зоофил?

— Да как можно! — возмутился Ваня.

— Ну, что ж, — вздохнула лягушка, — открывай свою сумку, поехали со свекром знакомиться.

Братья принялись ржать еще в тот момент, когда увидели как Иван в одиночестве с сумкой через плечо входит в царевы палаты.

— Гля, а наш младшенький-то без бабы вернулся, — тыкнул пальцем в сторону Ивана средний и засмеялся с собственной шутки.

— Стрелу-то хоть отдала? — спросил старший и тоже заржал.

Ванька подошёл к трону, поклонился отцу и сказал:

— Вернулся я, батюшка.

— А чего ж без невесты, сынок?

— С невестой! — возразил Иван-царевич и полез в сумку за лягушкой.

— Итить твою мать, какая здоровенная, — удивился царь, когда младший сын достал свою суженую. — А невеста где?

— Так вот же, — протянул земноводное царю младший сын.

— Что «вот же»? — не понял царь.

— Невеста моя, — как маленькому объяснял Иван, — лягушка — это и есть невеста.

Царь пригляделся к удерживаемой младшим сыном на вытянутых руках лягушке, увидел на ее голове корону, попутно осознавая сказанное сыном. Затем, по мере понимания того, что озвучил младшенький, начал возмущенно хватать ртом воздух, подбирая в голове наименее матерные характеристики его умственных способностей. И тут в диалог вступила сама лягушка.

— Ква! В смысле, здравствуйте, — подало голос земноводное и помахало царю лапкой.

Тот перестал хапать ртом воздух и от избытка эмоций упал в обморок.

Официально мероприятие называлось свадьбой трех братьев, несмотря на то, что старший был против, мотивируя это тем, что «название какое-то пидорское».

— Сынок, — сказал ему царь, — ежели ты в Голландии учился, это не значит, что на Родине во всем подвох видеть надо.

И аргументов у старшего не осталось.

Несмотря на официальные вводные, за столом, помимо гостей, пировали только двое старших со своими женами, а младший с бутылкой водки и блюдом бутербродов заливал обиду, сидя в своей комнате, в компании лягушки, которая оказалась трезвенницей.

— Я ж хотел показать, что рано мне, — жаловался Иван. — Что, мол, видишь, папка, чего бывает, когда неокрепшему морально и до адекватного восприятия жизненных реалий не доросшему отроку взрослые задачи ставишь. А оно, видишь, как обернулось.

— Погоди, — удивилась лягушка, — то есть, ты понимал, что в твоем поступке отсутствует логика адекватного человека, но надеялся, что это поймет папенька?

— Ну, типа, наглядный же пример, — пояснил Иван-царевич, — как тут не понять?

Вдруг гремящее ниже этажом мероприятие отошло на задний план. Его вытеснил свистящий шум ветра, который без каких-либо предварительных признаков перемены погоды ворвался на территорию дворца. Замок затрясся, все окна с дверями распахнулись, и в помещение, переворачивая все на своем пути, ворвался невероятной силы ветер, погасивший светильники и расшвырявший только что радовавшихся празднику людей. В мгновение ока он пронесся сквозь этажи и все стихло.

При подсчете потерь недосчитались только младшего сына — Ивана. Когда царь вошел в его комнату, то увидел лишь сидящую на перевернутом комоде здоровенную лягушку с маленькой короной на голове и висящую в воздухе рядом с ней фею, сообщившую, разводя руками и одновременно пожимая плечами:

— Вот такая фигня.

— Я Ваньку вразумить просил, — заорал царь на фею, — а ты чего!? На кой черт мне в замке жаба?

— Слышь, сам ты жаба! — возмутилась лягушка. — А я — царевна.

— Заколдованная. Это факт, — добавила фея. И уже обращаясь к царю: — Я тебе еще раз говорю, не моя вина в том, что Кащей вмешался. Эта жертва Бухенвальда совсем берега попутала. И не причитай. Царь, называется. Вернет лягушка твоего сына.

— Я? — изумилось земноводное и поправило корону на голове.

— Ну а кто? — вновь развела руками фея. — Кащей, между прочим, по сюжету тебя, а не царевича украсть должен был.

— Он чо, лягушку от мужика отличить не может? — изумился царь.

— Получается, что не может, — фея обвела взглядом хаос в комнате, — зрение, видимо, окончательно упало, но проблема даже не в этом.

— А в чем?

— В том, что у него теперь есть сейф.

— И что с того?

— Задание усложняется. Короче, — приняла решение фея, — сейчас берешь задние лапы в передние и идешь в Кащеев замок. А там — по обстоятельствам.

— В таком виде? — спросила лягушка, оглядывая себя. — Тебе хорошо, у тебя крылышки. А я в лягушачьем обличье до пасхи туда скакать буду.

— Это как раз меньшая из проблем, — сказала фея и взмахнула волшебной палочкой.

Яркие искорки окутали лягушку, а когда развеялись, перед феей стояло нечто человекоподобное, накачанное как Шварценеггер, со здоровенными, пускай и перепончатыми, лапами, сжатыми в кулаки, и лягушачьей мордой со все той же маленькой короной на голове.

— Матерь божия, — пробормотал царь, — чего творится-то!

— Батлтоадс, бля, — удовлетворенно констатировала фея, разглядывая результат.

— Крэкс-пэкс-фекс, — проорал Кащей и, как дирижер, взмахнул руками над привязанным к стулу Иваном.

Ничего не происходило. Парень все так же скептично смотрел на старичка.

— Трах-тибидох-тибидох, — вновь выпалил злодей, размахивая руками. — Бамбара-чуфара-лорики-ерики! Эни-бени-раба…

— Клитор-сфинктер-жаба! — подхватил Иван насмешливо. — Блин, Кащей, ну я тебе серьезно говорю: не баба я. Перепутал ты все.

— Жаль, — печально вздохнул Кащей.

За окном послышался грохот, и мощный, но все-таки женский, голос проревел:

— Кащей! Выходи на ратный поединок!

Старикан выглянул в окно и обомлел. Там, размахивая зажатым в кулак стволом осинового дерева, стояла огромная человекоподобная лягушка.

— Это что это за чудо? — со все тем же вологодским акцентом поинтересовался Кащей.

— Смерть твоя!

— Врешь! Моя смерть в яйце!

— А это мы сейчас и выясним, — сказала лягушка и с легкостью запрыгнула в проем соседнего окна, очутившись в зале замка.

Кащей скрутил пальцы в сложную магическую фигуру и открыл было рот, чтобы произнести заклинание:

— Крэкс-пекс… — начал злодей, но осиновое бревно в руках лягушкообразного человекоподобного монстра, просвистев в воздухе, словно городошная бита, припечатало злодея к стене.

Царевна-лягушка огляделась, увидела привязанного к креслу Ивана и сказала ласково:

— Ну здравствуй, суженый, — И повернувшись к стонущему придавленному бревном Кащею спросила: — Где сейф, пидорас костлявый?

— Я не пидорас! — возмутился из-под бревна Кащей.

— А зачем тогда мужика вместо меня украл? — поинтересовалась лягушка-переросток и шагнула к старику.

Тот завизжал, представляя, что сейчас сделает с ним это существо. И ожидания его не обманули. После сорока минут футбольно-баскетбольных упражнений с телом Кащея вместо мячика, утрамбовав его в довольно плотный комок, Царевна-лягушка выяснила конкретное местоположение иглы. Оказалось, что Кащей просто-напросто усложнил существовавшую до этого схему: остров Буян, самый здоровенный дуб, цепи, сейф вместо сундука. А дальше, как и прежде — заяц, утка, яйцо.

— Только тебе это не поможет, — ехидно сообщил старикан. — Сейф у меня новейшей конструкции. Реагирует только на мои отпечатки пальцев и сетчатку глазного яблока.

— Вижу цель — не вижу препятствий! — заверила его лягушка-переросток, после чего оторвала у злодея кисть руки и выковыряла глаз подвернувшейся под руку серебряной ложкой.

День клонился к закату. На куче свежих, еще пахнущих лесом, бревен сидела молодая симпатичная девушка, а рядом с ней в воздухе, подрагивая крылышками, висела фея. Чуть поодаль Иван копал яму под фундамент дома. После того, как лягушку окончательно расколдовали в царевну, было решено жить отдельно.

— До острова добраться да дуб расшатать с моими физическими данными на тот момент вообще труда не составило, — рассказывала фее девушка. — Цепи как нитки разлетелись, когда дернула. Сейф этот, ну ты ж сама знаешь, про глаз и пальцы. Догнать зайца и сбить утку тоже два раза плюнуть.

— Ну да. Превратить тебя в такого мутанта было правильной идеей, — согласилась фея.

— Только, не стала я иголку ломать, — вздохнула девушка.

— Чего это? — удивилась фея.

— Жалко мне его стало. Старенький он. Оттого и ведет себя так. Маразм у него. И я решила, пусть все произойдет, как произойдет. В общем, выкинула я иголку в море. Там она когда-то обязательно превратится в ржавчину.

— Да ты чего! — не на шутку испугалась фея. — Пока она сгниет, Кащей тридцать раз восстановится и обязательно мстить придет.

— Если отсюда вылезет, — сказала девушка и постучала кулаком по железной поверхности сейфа.

Девочка-с-пальчик

— Я такую фигню не подниму даже, — грустно констатировала Девочка-с-пальчик, обходя гранату, — не говоря уже о том, чтоб кинуть в кого-то.

Фея развела руками:

— Ну, тогда я даже не знаю, чего тебе предложить, — задумалась на мгновенье. — Может, яд какой-нибудь?

— Яд?

— Ну да. Цианид, мышьяк, кураре.

— А вариант! — радостно воскликнула Девочка-с-пальчик.

— А бонусом — вот, — фея протянула Девочке перстень, — раритетная вещичка.

— И как я его носить буду?

— А на поясе, — сказала фея и надела перстень на девчушку. Затем добавила: — Но есть у меня одна просьба.

— Какая? — весело спросила малышка, любуясь перстнем у себя на поясе.

— Храни перстенек и обращайся с ним бережно.

— Да не вопрос! — согласилась Девочка-с-пальчик, аккуратно просовывая пропитанную ядом швейную иглу за пояс, как шпагу.

Фея появилась тогда, когда Девочка-с-пальчик, одетая в мужскую рубашку и брючки (потому что так удобнее собирать хворост), пыталась сформировать вязанку из десятка маленьких веточек. Старшие братья возились чуть поодаль и фею не увидели. Будучи вежливым ребенком, Девочка-с-пальчик поздоровалась с незнакомой тетенькой, а в ответ получила уйму информации: о том, что сегодня Девочка-с-пальчик вместе с братьями заблудятся, о том, что выйдут к дому людоеда, жена которого давно хочет сбежать вместе с дочерью, но не сделала этого лишь потому, что боится своего поехавшего крышей муженька.

— Братьям только не говори, что он человеческим мясом питается, — предупредила фея. — Да и вообще не говори ничего. Не пугай заранее. А то точно в лесу останутся. Тогда и вам хана, и план накроется.

— А если в разговоре всплывет?

— Ну, тогда по ситуации. Главное — помни, что в лесу шансов ноль, а при удачном раскладе ты и его жену с дочерью спасешь, и сама в накладе не останешься.

После этого фея предложила помочь оружием. Но, как выяснилось, даже одноразовый дамский пистолет был для девчушки великоват, а Ф-1, именуемая «лимонкой», — тем более. Сошлись на смазанной кураре швейной игле. А дальше все происходило так, как фея и обещала: по дороге домой дети заблудились и проплутали до темноты по лесу, после чего вышли к двухэтажному каменному дому, где их встретила и приютила жена людоеда.

— Ох, ребятушки, лучше бы вы в лесу переночевали, — причитала женщина, раскладывая кашу по мискам.

— Страшно ночью в лесу, матушка.

— У меня муж — очень ужасный человек. Потому и предлагаю вам подкрепиться и в лес вернуться.

— Дык, волки там, — подал голос старший. — Они от нас только косточки оставят. А тут, каким бы злым не был, все ж человек. Да и нам места много не нужно. Мы и на полу в сенях переночуем. Сейчас просто темно. А так-то мы и сами дорогу найдем, как рассвет настанет.

За дверью послышалась тяжелая поступь, затем заскрипела входная дверь. Женщина испуганно вздрогнула и обреченно произнесла:

— Не все доживут до рассвета.

Младший со свойственной детям непосредственностью хотел спросить, почему, но не успел.

— Дорогая, у нас человечинка? — донесся от двери громоподобный бас, и тяжелые шаги размеренно затопали в кухню.

— Людоед он, — одними губами проговорила побледневшая женщина.

Дети застыли, кто с ложкой, не донесенной до рта, кто с куском хлеба в руках, когда в кухню вошел громадный начинающий лысеть мужчина с пронзительным немигающим взглядом.

— Дети — нежные, — проговорил он, разглядывая малышей, затем пересчитал: — один, два, три, четыре, пять, шесть…

— Семь! — подала голос Девочка-с-пальчик.

— А это еще что за мелкота? — удивился людоед, разглядывая девчушку.

— Слышишь, ты как с дамой разговариваешь?! — возмутилась та.

— Так ты не только дерзкая, но еще и девочка?! — обрадовано спросил людоед, и сообщил: — Девочек я ем сырыми, как аперитив.

— И девочка, и дерзкая, и хуй догонишь, — заявила Девочка-с-пальчик, спрыгнула на пол и побежала, петляя между ножками стола и стульев.

Людоед дернулся вниз, чтобы схватить малявку, ударился лбом об угол стола и заорал, то ли от боли, то ли от злости:

— Режим защиты! Закрыть двери и ставни!

Загудела сирена, под потолком замигали тревожные маячки, с металлическим скрипом ставни поползли вниз, щелкнул несколько раз дверной замок. Людоед, быстренько переловив мальчишек, запер их в подвале. А вот мелкую девочку в мальчишеской одежке, перепоясанную чем-то блестящим, поймать не успел — та где-то спряталась.

— Иди наверх, приготовь дочь к ужину, — ледяным тоном приказал людоед жене. — И чтоб явились, как только позову.

— Ты хочешь… — жена людоеда с трудом выдавливала из себя слова, — хочешь ее накормить… людским… мальчишеским… мальчиками?

— Ей надо когда-то начинать! — весело воскликнул он. — Должен же кто-то продолжать славные традиции рода Лектеров.

— Но им же… они же…

— Заткнись и иди наверх!

Последняя фраза окончательно сломала людоедову жену и на едва слушающихся ногах побледневшая женщина стала обреченно подниматься по ступенькам.

— И чтоб нарядная была! — крикнул ей вслед людоед. — Праздник все-таки!

— Мелкая! — закричал людоед, когда жена ушла. — Ты своих братьев любишь, мелкая?

Спрятавшись за одним из глиняных горшков, расставленных на полу, Девочка-с-пальчик замерла, прислушиваясь. Она ненавидела, когда ее называли мелкой, поэтому желание крикнуть что-нибудь язвительное и обидное боролось с пониманием того, что от этого станет только хуже. Посему, перебегая от горшка к чашке и перекатываясь под ножками стоящей у стены лавки, девочка незаметно добралась до угла камина.

— Мелочь, а, мелочь? — вновь прокричал людоед, выволакивая кого-то из подвала. — А как именно ты их любишь? Я вот люблю запеченных целиком, но сегодня не тот случай! Сегодня мы будем варить ритуальный бульон!

Девочке-с-пальчик оставался всего один рывок, от печи к ступеням лестницы, но удачным он мог стать, только если людоед так и будет возиться с кем-то из ее братьев. Дождавшись, пока он повернется к ней спиной, девчонка рванула из-под метлы, пробежала вдоль стены, подпрыгнула и, уцепившись за первую ступеньку, подтянулась и залезла на нее. Затем на вторую…

— Мелкая, ну не порть мне ужин и настроение! — прокричал людоед, вешая котел с водой над очагом.

Вот уже шестая ступенька. Отдышалась, присела, подпрыгнула, ухватилась за край следующей, подтянулась. Встав на ноги, оглянулась. Людоед продолжал возиться у стола, нарезая что-то.

— Если покажешься сейчас, то мы с тобой поговорим, прежде чем я тебя съем! — весело кричал людоед. — И чем дольше мы будем разговаривать, тем дольше проживут твои братья! Я обещаю даже не начинать готовить, пока беседа будет мне интересна!

Преодолев последнюю ступеньку, Девочка-с-пальчик около минуты отлеживалась, пытаясь сдержать тяжелое дыхание и против своего желания слушая монолог маньяка.

— У тебя нет выхода, дом заперт. Ну да, ты маленькая и сможешь долго прятаться, но это рано или поздно закончится. Все время, которое ты протянешь, тебе придется прятаться и постоянно слышать запах еды. Запах бульона, запах жареного мяса, запах тушеного мяса. Как ты будешь чувствовать себя, осознавая, что пахнет твоими юными братишками?

Слова людоеда вызывали оторопь и отбивали желание действовать, но она нашла в себе силы встать и направиться в комнату дочери людоеда. А тот самозабвенно продолжал рассказывать, попутно нарезая лук колечками:

— Ну а если ты действительно любишь своих старших братьев так, как должна любить их младшая сестра, — рассуждал вслух людоед, — то тебе сейчас очень неприятно меня слушать. И наверняка страшно. Преодолей свой страх, малявка, выходи, не прячься. И мы поговорим. Я буду задавать вопросы, а ты будешь мне отвечать. Заинтересуешь меня — я буду еще вопросы задавать. Не заинтересуешь — украдешь у своих братьев лишние минуты жизни. Обрати внимание, ты крадешь их все время, которое прячешься, сводя шансы этих милых мальчуганов пожить еще немного, к нулю.

— Меняемся? — раздался тоненький голосок откуда-то со ступенек.

Людоед развернулся и увидел стоящую на середине лестницы дочь. На плече у нее, крепко уцепившись за воротник праздничного платья и приставив к шее девушки швейную иглу, сидела Девочка-с-пальчик.

— Иголка? — рассмеялся людоед. — Даже если ты проткнешь ей артерию, кровотечение не будет смертельным, и я успею его остановить.

— Кураре, — односложно пояснила Девочка-с-пальчик, и людоед изменился в лице.

— Ты не могла его найти в наших лесах, — настороженно проговорил он.

— Проверим? — поинтересовалась Девочка-с-пальчик и чуть сильнее надавила на иголку. Кожа под острием прогнулась.

— Нет-нет-нет, — быстро проговорил людоед, взяв со стола стеклянную банку, — не надо. Верю.

— Иди к столу, — скомандовала Девочка-с-пальчик девушке и та, спустившись по ступенькам, послушно выполнила приказание.

— Мы с… тебя как зовут? — спросила малышка, не ослабляя нажима иглы, когда девушка подошла к столу.

— Эльза, — коротко ответила та.

— Так вот, мы с Эльзой Лектер решили произвести обмен, — поделилась Девочка-с-пальчик. — Шесть к одному в данном случае нормальный курс?

— Да-да-да, — все так же дрожащим голосом согласился людоед.

— Тогда отвязывай этого и выпускай из подвала остальных.

— Хорошо-хорошо, — продолжал повторяться маньяк, от волнения крутя в дрожащих руках стеклянную банку.

Он прошел вдоль стола, в сторону привязанного к стулу мальчишки, наклонился над ним и, не выпуская из руки стеклянную емкость, стал возиться с узлом. Вдруг резко толкнул столешницу. Та ударила Эльзу в живот, девушка вскрикнула от боли и взмахнула руками, стараясь удержать равновесие. Сидевшая на ее плече Девочка-с-пальчик не удержалась и упала прямо на стол, после чего тут же была накрыта прозрачной стеклянной банкой. Пока девочка падала, швейная игла, смазанная ядом, предательски выскочила из руки и с тоненьким «дзынь» отскочила куда-то на пол.

— Я же с самого начала предлагал беседу. Почему ты не послушалась?

— Как ты заперла мою жену? — спросил людоед, отправив Эльзу обратно в свою комнату. — Она бы не допустила, чтобы ее дочери угрожали.

— Её дочери?

— Ну да. Её и короля, — голос людоеда сквозь баночное стекло звучал слегка приглушенно.

— Так вот почему ты так смело толкнул стол…

— Маленькая, а сообразительная, — подтвердил людоед. — Убить я ее не могу, потому что мне тогда гарантирована травля по всему королевству. А если бы это сделала ты… И все-таки, как ты заперла мою жену?

— Клин под дверью.

— Клин? Какое простое и эффективное решение! — восхитился людоед. — Чем сильнее давишь, тем сложнее открыть! Браво! Я возьму на вооружение, ты не против?

— Простые решения всегда эффективны, — проигнорировала его вопрос Девочка-с-пальчик, — но ты, видимо, этого не знаешь, раз так усложняешь жизнь и себе и окружающим.

— Я просто люблю мясо!

— Я не о кулинарных предпочтениях. Ты мог бы просто развестись с женой, когда узнал, что это не твоя дочь.

— Это не тот случай, малявка, — плотоядно ухмыльнулся людоед. — Посуди сама: девочка уверена, что ее настоящий папа — я, с раннего детства она живет в лесу вдали от людей и не знает, что является нормой в обществе, а что нет. Так почему бы не сделать нормой поедание человечины?

— Но для чего? Какой смысл?

— В день совершеннолетия король обещал забрать ее во дворец и пристроить в теплое местечко. Родная кровиночка все-таки, как-никак. Но у короля законный брак, рожденные в нем дети. И ему, ой, как не хочется объясняться с королевой. Да, каюсь, — людоед картинно поклонился, — я все подслушивал, пока моя дражайшая супруга общалась со своим любовником после постельных кульбитов, но как я могу поступить иначе? Кому еще выпадает шанс так изощренно отомстить королю?

— И месть заключается в том, чтобы приучить несчастную девочку к человеческому мясу?

— Мелкая, а смышленая, — погрозил пальцем людоед. — Представь, король заберет ее ко двору, а она там поинтересуется, когда человечинка на обед будет. Вот что ему делать? С одной стороны, это его дочь, а с другой — каннибал. И королеве ничего не объяснишь.

— Ты безумец.

— Разве? А каковы критерии безумия? Кто их определил? И от чего отталкивался, определяя? Вот скажи, справедливость — это безумие?

— Нет.

— А человек, стремящийся восстановить справедливость, безумец?

— Все зависит от способа.

— От способа?! — закричал людоед, стукнув кулаком по столу. — А каким еще способом простой лекарь, изучающий влияние природы на организм, может восстановить справедливость, если причиной несправедливости послужил король?!

Ноздри людоеда раздувались, лицо покраснело. Было видно, что он теряет контроль над собой. Набрав в грудь воздуха, людоед продолжил кричать:

— Как еще я могу заставить короля страдать так же, как страдал я, воспитывая чужую дочь, рожденную женщиной, которую люблю больше всего на свете!?

— Эльза не виновата в грехах своей матери! — выкрикнула Девочка-с-пальчик.

— Не виновата? Не виновата!? — людоед накручивал сам себя. — Да кто ты такая, чтобы решать, кто виноват, а кто нет? Ты ж малявка!

— Я — человек! — выкрикнула та в ответ. — А ты — конченый псих! Безумное животное с разлагающимся на почве ревности интеллектом!

— Не смей так говорить! — закричал людоед еще громче. — Иначе я раздавлю тебя, как букашку! Я мог бы стать великим лекарем, но одна единственная измена пустила всю мою карьеру под откос! Я не мог сосредоточиться на работе, не мог изучать растения! У меня из головы не выходило!..

— ТЫ БЕЗУМЕН! — закричала в ответ Девочка-с-пальчик. — ИЗ ТЕБЯ НИКОГДА НЕ ПОЛУЧИЛСЯ БЫ ЛЕКАРЬ!

— Мерзкая малявка, да как ты смеешь?! — заорал людоед в ответ и потянулся к банке.

Девочка-с-пальчик ждала этого момента и уже приготовилась бежать, как только людоед поднимет банку, но сделав два шага, была зажата в его могучем кулаке. Малышка зажмурилась, приготовившись услышать треск собственных костей…

— Ай… — удивлённо сказал людоед и пошатнулся. Его повело в сторону, лицо приняло удивленное выражение и он, так и не разжав ладонь, замер на стуле в нелепой позе.

Девочка-с-пальчик долго пыталась выбраться из застывшего кулака и, наконец, у нее это получилось. Лишь перстень, подаренный феей, остался в ладони мертвого людоеда.

Солнце только поднималось над лесом. На крыльце людоедовского дома сидели шестеро братьев, Девочка-с-пальчик, Эльза со своей матерью и фея.

— Он ведь раньше нормальным человеком был и действительно мог врачом стать, — рассказывала женщина. — Все ходил по лесу, животных да растения изучал. Как на организм влияют, в каких количествах. А однажды грибочков красных принес, в белых пятнышках. Попробовал и как подменили его. Доченьку, Эльзочку, слава богу, до того как он умом тронулся, зачать успели.

— Так это его дочь? — удивилась Девочка-с-пальчик.

— Его, его. Я ему верна всю жизнь была.

— А что же тогда он про короля рассказывал?

— Он когда грибы свои ел, ему и не такое мерещилось. Но чаще всего почему-то король.

— Так, а чего ж вы не убежали-то?

— Пробовала я. Но он в лесу все тропки знает. И сапоги-скороходы у него.

— Сапоги, кстати, мои, — отметила фея. — У меня на них планы.

— А перстенек можно я себе оставлю? — спросила Девочка-с-пальчик. — У вас же теперь волшебные сапоги есть.

— Перстенек — нет.

— А почему?

— Это перстень Борджиа. И использовать его можно только в экстренных случаях. А сейчас экстренный случай закончился, — сказала фея и аккуратненько одним пальцем взъерошила волосы маленькой девочке.

По программе защиты

— А посылку я вам не отдам, — заявил Печкин, — но не потому, что у вас документов нету, а потому что у вас мальчик страшненький.

Дядя Федор нахмурился, сжал кулаки и шагнул к почтальону.

— Уймись, дядя Федор, — остановил его Матроскин. — Этот и милицию вызвать может. А зачем нам милиция? Милиция нам ни к чему.

Дядя Федор, следуя совету Матроскина, остановился. Сказал только тихо:

— Не помрешь ты своей смертью, Печкин.

— Смерть моя вас не касается, — пятясь, парировал Печкин. — Я сколько надо, столько и проживу. А посылку отдам только тогда, когда документы предъявите.

— Предъявим-предъявим, — заверил Шарик.

— Да откуда ж у вашего уродца-то документы!? — мерзенько ухмыльнулся Печкин.

— Сука! — закричал Шарик и рванулся в сторону Печкина, но тот опрометью выскочил за калитку.

— Я на вас точно в милицию пожалуюсь! — прокричал он из-за забора.

С Печкиным пытались договориться по-хорошему. Сначала Шарик со всей своей душевной простотой пытался объяснить почтальону, что раз адрес совпадает, а другого дяди Федора в полупустом Простоквашино нет, то и ошибки быть не может. А раз ошибки нет, то по совести посылку нужно отдать тому, кому она адресована. Однако Печкин был непреклонен и заявил, что без документов ничего и никому отдавать не будет. После этого было решено искать клад, чтобы выкупить посылку у зловредного почтальона.

— Главное клад найти, — размышлял Матроскин. — Даже если Печкин и откажется, мы придумаем, что с деньгами делать. Корову купим, например.

— Или фоторужье, — вставил свои пять копеек в разговор Шарик.

— Если на посылку хватит, и если после коровы деньги останутся, — одернул его кот.

Шарик напыжился, собираясь возмутиться эгоизмом Матроскина, но дядя Федор спросил про клад:

— И где вы его искать-то предлагаете, клад этот?

— На болоте, где царское село раньше было, — невозмутимо ответил пес.

— Ребята, вы же знаете, я не местный и историю этих краев плохо знаю.

— Ну, так мы тебя просветим, — пообещал Матроскин. — Это, конечно, только легенда, но сам знаешь, под каждой легендой, какая-никакая, но основа имеется.

— Жила на болоте царевна лягушачья, — начал Шарик. — А может человеческая, но заколдованная. Долго ли коротко жила — неизвестно. Но в один прекрасный день на болото на это стрела прилетела, которая чуть лягушку не зашибла. Оказывается, это сын тогдашнего царя таким способом невесту искал. Куда, мол, упадет стрела, оттуда и жена будет. Как он до такого додумался — неизвестно, но в итоге, когда за стрелой своей пошел, нашел на болоте, в аккурат на той кочке, куда стрела встряла, Царевну-лягушку и пришел с нею к царю. Царь покрутил у виска пальцем, да спорить с младшеньким не стал. Сказал только: «Слава богу, что государством не ты править будешь после того, как я помру».

— Ну а на свадьбе невесту, как полагается, украли, — подхватил Матроскин. — И не кто-нибудь, а сам Кащей бессмертный. Ваня наш три дня ходил уверенный, что вернут. Кому, мол, жаба нужна-то!? Однако не вернули. Как результат, поиски Кащея, потом поиски артефакта, в котором смерть Кащея заключается, победа над злодеем и триумфальное возвращение домой, уже не с жабой, а с женой-красавицей.

— Подменил, что ли? — попытался угадать, чем закончится история, Федор.

— Может и подменил, — флегматично согласился Матроскин. — Но мы сейчас не об этом. Не перебивай.

— Я слушаю, слушаю, — заверил дядя Федор.

— Когда они вернулись, то решили отдельно от царя жить и построили домик на краю болота.

— Царевну, видать, к корням тянуло, — высказал предположение Шарик

— Там и жили, — продолжал Матроскин, не обращая внимания на реплику пса. — Оттуда и деревенька эта пошла, а с ней и название. Лягушек на краю болота много было и они там ничего не делали. Просто квакали. Оттуда и название у деревни нашей — Просто-ква-шино.

— Значит, копать будем там, где предположительно был домик царевича?

— Соображаешь, — похвалил дядю Федора кот.

На краю болота действительно нашлись развалины какой-то постройки, вокруг которой и завертелись раскопки. Копал дядя Федор, а Матроскин и Шарик по возможности ему помогали. Шарик помогал больше, мотивируя это тем, что собака — друг человека, Матроскин — меньше, объясняя, что у него лапки и КПД будет неоправданно мал.

На удивление — нашли.

Когда здоровый железный сундук достали из ямы и, погрузив в специально прихваченную для этого тачку, повезли домой, посреди тропинки им встретился почтальон Печкин.

— Я письма разношу, — заявил он вместо приветствия, — а вы тут ночью чего гуляете? — поинтересовался Печкин, пытаясь подойти поближе, чтобы рассмотреть находку друзей.

Кот Матроскин живо оттер почтальона от тачки и объяснил, что они ходили рыбок из аквариума на волю выпускать. Печкин сделал вид, что объяснение его устроило, но все-таки спросил напоследок:

— А чего ж у вас аквариум-то железный?

— А потому что стеклянный, в посылке присланный, нам некоторые отдавать не хотят.

— А зачем он вам теперь? — изумился Печкин. — Рыбок-то вы все равно уже выпустили.

— Я ему точно втащу, чтоб не издевался, — рванулся на почтальона Шарик.

Но его остановил дядя Федор:

— Успокойся Шарик, почтальону втащить всегда успеется.

И компания покатила тачку дальше, а почтальон пошел своей дорогой.

— Что-то Печкин недоговаривает, — поделился своими мыслями дядя Федор. — Разве будет нормальный почтальон ночью на болото письма носить?

— Нормальный не будет. А Печкин у нас ненормальный, — возразил Шарик. — Лучше давайте клад домой побыстрее привезем.

Когда сундук прикатили на тачке во двор и затащили в дом, воодушевление от находки быстро улетучилось, — он оказался открытым и, естественно, пустым. На внутренних стенках его повсюду виднелись продольные борозды, будто кто-то отчаянно скребся изнутри до тех пор, пока его не выпустили.

— Вот тебе и клад, — озадаченно пробормотал Матроскин. — Не видать мне коровы.

— Про корову он переживает, — возмутился Шарик. — Значит, что кто-то изнутри царапался, это ничего? Может тут преступление какое в этом ящике совершилось!? Может в милицию надо обратиться.

— А вот в милицию обращаться не надо, — возразил кот. — У нас дядя Федор без документов.

— Интересная конструкция, — сказал дядя Федор, разглядывая металлический сундук, — сканер отпечатка пальца даже имеется. И название чудное — Needlekeeper.

— А толку-то от чудной конструкции? — пробормотал Шарик. — Клада-то внутри нету! Чем Печкина подкупать?

В конце концов, посылку было решено выкрасть.

— Ебнем по кумполу и пока он звездочки будет считать, коробок подменим, — предложил Шарик со всей собачьей искренностью.

— Примитивно, — забраковал такой план Матроскин.

— А ты непримитивное подскажи, эгоист полосатый!

— Не надо ссориться, друзья! — прервал закипающий спор дядя Федор. — Сделаем так…

— Ну, как печеньки? — поинтересовался Матроскин у Печкина, сидящего на ящике-посылке. — Я сам, между прочим, приготовил.

— Какой, однако, полезный кот! — сказал Печкин, — Печенье печет.

— Он у нас много чего умеет, — согласился дядя Федор, — и на машинке вышивать, и «мурку» на гитаре…

— Это я, да, — согласился довольный Матроскин. — Не то, что некоторые, только и умеющие фигвамы углем рисовать на русских печках.

— Это ты на кого намекаешь, морда самовлюбленная! — возмутился Шарик. — Да я, между прочим, столько запасов по осени сделал! Ягоды собирал, грибы всякие…

— Невелика заслуга, мухоморы собирать, — парировал кот.

— Какие такие мухоморы? — продолжал идти на конфликт пес, — кто-то их под самогоночку каждый вечер трескает и ни разу еще не отравился!

Печкин, наблюдая за перепалкой, переводил взгляд с кота на пса и обратно, а когда услышал про грибочки и самогонку, изрек:

— Грибочками закусывать — первое дело!

— Вот! И я говорю! — воодушевленный похвалой, согласился Шарик. — Доставай, дядя Федор, бутылочку, дадим Печкину попробовать, пусть он подтвердит, что эта полосатая морда на меня наговаривает!

— Ну… — замялся дядя Федор.

Матроскин, лукаво поглядывая на загоревшиеся от возможной халявы хитрые глаза Печкина, развеял сомнения Дяди Федора:

— Мнение человека незаинтересованного — это незаинтересованное мнение. Надо бы проверить, дядя Федор.

— Обещаю стопроцентную непредвзятость! — торжественно сказал Печкин, потирая руки.

На столе появилась тарелка с маринованными грибами, приправленными свеженарезанными луковыми колечками, и запотевшая, только из холодильника, бутылка самогонки, заткнутая деревянным березовым сучком. Почтальону дали вилку, поставили перед ним стакан. Деревянная пробка издала характерное «чпыньк», когда Матроскин откупорил бутылку, и над столом понесся вязкий алкогольный дух, смешанный с ароматом березового сока.

— На березовых почках! — сообщил кот, наливая почтальону полный стакан.

Тот обхватил стакан, поднял его, посмотрел сквозь жидкость, оценив прозрачность.

— Как слеза! — восхитился продуктом Печкин. Затем выдохнул и в два глотка выпил. Замер на секунду, вдохнул медленно, через нос и произнес на выдохе: — Ха… ра-ша чертовка.

— А грибочки, грибочки-то? — засуетился Шарик.

Печкин потянулся вилкой к чашке, наколол сразу несколько грибов и, отправив их в рот, начал с наслаждением жевать.

— Вот неправильный у вас кот! — рассуждал Печкин, когда тарелка с грибами опустела. — Другие коты, они как коты, а ваш — рогатый. Вам бы еще от пауков избавиться. А то чего они мне подмигивают?

— Я же говорил, говно твои грибочки, — прошептал Матроскин, наклонившись к Шарику.

— Грибы, может, и говно, но действуют, как надо, — самодовольно ответил пес.

— Я понял, что они действуют, как надо, ещё когда дядя Федор с первой банки голый в огороде домашними тапочками помидоры подкармливал, а потом с удочкой на них охотился. И когда ты видеокассету в самовар вставить пытался.

Почтальон тем временем стал с остервенением стучать вилкой по столу, накалывая на нее видимых только ему пауков. А после и вовсе стал договариваться о свидании с собственным отражением в самоваре. И к тому моменту, когда свидание было назначено, посылку ему подменили на точно такой же ящик, набитый старыми дырявыми носками.

— Пойду я, — объявил Печкин, — меня телочка ждет. Усатая, правда, и в шапке, как у меня, но это не критично, потому что у меня секса уже лет триста не было.

Матроскин с Шариком одобрительно кивали, еле сдерживались, чтобы не заржать. А польщенный «женским» вниманием Печкин продолжал разглагольствовать:

— Ну а на кого тут западать, кроме меня-то? Не на собаку ж с кошкой? Это, кстати, странно, что они у вас говорящие. Говорящие животные еще в сказочную пору должны были закончиться.

— Я ему точно втащу, — беззлобно сказал Матроскину Шарик. — Вот, как от грибочков отойдет, так и втащу.

— Да и мальчик ваш странный, — продолжал Печкин, отмахиваясь вилкой от кого-то или чего-то, что благодаря грибочкам, собранным Шариком, видел только почтальон. — Разве со ста процентами ожогов люди выживают? С таким уродливым лицом ему точно не светит. Потому она меня и выбрала. Ну, бывайте, пойду я. Половых отношений хочется, как в молодости!

С этими словами почтальон, пританцовывая, подхватил ящик, набитый носками, и напевая «голубая луна всему виной…», пошел готовиться к свиданию. А дядя Федор с друзьями открыли посылку. Сверху лежал листок бумаги, исписанной красивым почерком, изобиловавшим завитушками. Дядя Федор взял его в руки. От письма исходил нежный, едва уловимый аромат.

— От кого это? Чего там написано, чего? — спросил Шарик, пританцовывая от нетерпения.

И дядя Федор стал читать вслух.

«Фредди, если ты читаешь это письмо, значит, сбылось то, о чем ты мечтал на протяжении всей франшизы, и мне удалось перенести тебя из мира сновидений в реальность.

Помнишь, ты обещал выполнить любую просьбу, если я помогу тебе попасть в реальный мир и спокойно дожить до старости? Я свою часть договора выполнила. Но прежде чем ты прочитаешь мою просьбу, мне хотелось бы, чтобы ты понимал насколько это важно. Для этого мне нужно ввести тебя в курс дела.

Печкин на самом деле не почтальон, а Кащей-бессмертный, которого давным-давно заточила в Needlekeeper заколдованная Царевна-лягушка, несколько веков назад жившая со своим мужем на краю болота. Уж не знаю, как он выбрался из заточения, но факт остается фактом — он вновь ходит по земле и наверняка как только вспомнит о том, кто он, вновь примется безобразничать и пакостить обычным людям. Поэтому, прошу тебя, наблюдай за ним. А как только его злая сущность проявит себя — обезвредь. В посылке есть все для этого необходимое.

С иголкой поаккуратнее. Во-первых, это единственный артефакт, который может остановить Кащея. Во-вторых, она смазана ядом курарэ. В-третьих, я дважды задолбалась ее искать. Первый раз, когда Царевна-лягушка вместо того, чтобы сломать иглу, выкинула ее в море, второй — когда Девочка-с-пальчик обронила ее в доме людоеда. Третий раз искать ее в каком-нибудь стогу сена я не горю желанием.

Можешь не переживать, что тебя найдут. В рамках программы по защите злодеев, которые не хотели быть злодеями, Простоквашино — идеальный вариант, потому что деревню эту даже гуглмэпс не находит. Я проверяла.

Удачи.

Фея.

З.Ы. И все-таки, Фредди Крюгер навсегда останется одним из моих любимых кинозлодеев. После Дарта Вейдера, конечно».

Дядя Федор заглянул в открытый ящик. Там, в прозрачном контейнере с надписью «смерть Кащея», лежала ржавая игла с толстым ушком, старая запыленная шляпа и поношенный свитер в широкую красную, перемежающуюся с грязно-зеленой, полоску. На самом дне ящика лежала перчатка, пальцы которой были отделаны металлическими вставками, заканчивающимися острыми и зловещими на вид ножами.

— Справедливое требование, — согласился Фредди Крюгер, надев перчатку и пошевелив пальцами: ножи, цепляясь друг за друга, издавали металлический звон.

— Не человек-росомаха, конечно, но выглядит эффектно, — кивнул Матроскин.

Где-то на краю деревни упоротый грибами Печкин продолжал орать припев «Голубой луны».

Несвежая королева

— Тебе будет сложно в это поверить, — неуверенно начала фея, — но за время путешествия ты будешь сплошь и рядом встречать отбитых эгоистов, зацикленных на себе, хотя, в результате таки доберешься до цели.

— Ага, — кивнула девушка, — я готова.

— И помни, бросать то, что я тебе дам, нельзя. Ни в коем случае.

— Да поняла я, — буркнула девушка, продевая руки в лямки металлического, отдаленно напоминающего канистру, рюкзака. — Если вариантов нет, то и выбора нет.

— Да нет, выбор-то как раз и есть, но это та самая ситуация, когда трудность, которую тебе приходится терпеть в процессе достижения цели, поможет тебе именно в тот момент, когда до цели останется всего ничего.

— Да поняла я, — кивнула девушка. — Без твоего железного рюкзака я не справлюсь.

— Справишься ты и без этой штуки, — возразила фея.

— Но? В таких случаях обязательно есть «но».

— Но нахрена тебе этот головняк?

— Когда убегала от тебя без оглядки, шлепали шлепки по моей пятке, — напевала Герда, — шлеп-шлеп-шлеп…

Она слегка задолбалась. Железный ранец с кучей шлангочек и непонятных проводочков натирал спину. Ремешки на сандаликах истерлись, некоторые из них порвались, и подошва раздражающе шлепала при каждом шаге. Позади осталась избушка странной бабушки, уверявшей, что она потомственная колдунья Фекла, которая поможет снять венец безбрачия, закодировать по фотографии, прочесть судьбу, изгнать любую сущность в виде гномика и вывести из крови черепашку. Однако определить местоположение похищенного брата старушка не смогла, несмотря на то, что Герда назвала ей имя, фамилию, размер обуви и даже показала фотографию Кая.

Бабка долго водила руками над якобы хрустальным шаром, бормоча себе под нос какие-то странные слова на непонятном языке, а потом сказала, что без денег ничего не получится. Герда сказала, что денег у нее нет, на что старушка предложила загипнотизировать ее саму, мотивируя необходимость гипноза тем, что через посредника будет гораздо проще выйти на связь с пропавшим братом.

— Не-не-не, я против! — категорично отвергла предложение колдуньи Герда. — Согласишься на гипноз, а потом, хуяк, и все деньги с зарплатной карты списаны и вдобавок на тебе кредит на стотыщмильонов висит. Нахуй ваши блядские шоу!

На том они с провидицей и расстались.

Сейчас же тропинка завела ее в цветник, который, был высажен безумным садовником. Гиацинты соседствовали здесь с фиалками, перемежавшимися с лилиями, лютиками, вьюнками и нарциссами. И во всем этом великолепии, то тут, то там, темно-зелеными островками росли конопляные кусты.

— Давным-давно, в одной далекой галактике для повстанцев настали тёмные времена, — послышалось откуда-то слева, — «Звезда Смерти» уничтожена, но имперские войска вынудили мятежников покинуть тайную базу…

Герда повертела головой, пытаясь определить источник звука. Голос исходил от вьюнка, оплетавшего конопляный куст.

— Скрываясь от грозного имперского флота, отряд борцов за свободу во главе с Люком Скайуокером создал новую тайную базу на затерянной ледяной планете Хот… — продолжал рассказывать цветок.

— Что, простите? — удивлённо спросила Герда, не поняв ничего, кроме «давным-давно».

— Ах, я просто рассказываю свою историю, — сообщил вьюнок.

— Зима близко, — послышалось откуда-то справа.

Герда повернулась на голос. Это была лилия.

— Июнь же на дворе, — изумилась Герда.

— Это я рассказываю свою историю, — уведомила девушку лилия.

— Как же я охуенен! — раздалось прямо под ногами. — Как же я ниибически охуенен!

— Это ты рассказываешь свою историю? — спросила Герда.

— Нет. Это я констатирую факт, — сообщил нарцисс.

— Дурдом какой-то, — пробормотала Герда и спросила у цветов: — Вы моего брата не видели?

И тут же палисадник взорвался множеством цветочных голосов, каждый из которых вещал что-то, понятное только ему.

— Давным-давно, в одной далёкой-далекой галактике…

— Ланнистеры всегда платят свои долги…

— Селянка, подь сюды, хочешь большой, но светлой любви?

— Как же я охуенен! Я бы себя трахнул, будь я другой овцой…

Тесное соседство с конопляными кустами явно не шло цветам на пользу. Понимая это, Герда поспешила покинуть палисадник, пока и ее не накрыло. И не успела она выйти из царства цветочного абсурда, как на дороге ей встретился ворон.

— Здравствуй, девочка, — сказала птица.

— Блин, таки надышалась, — пробормотала Герда себе под нос, поправляя железный коробок за спиной. — Птички, вон, уже разговаривают.

— Напрасно ты так, — обиделся ворон. — Я действительно говорящий.

— А, ну тогда сорян, — извинилась девочка и пояснила: — Я тут просто конопляный палисадник пересекала, вот и сомневаюсь в том, что вижу. Но раз уж ты говорящий, то скажи, не видел ли ты моего брата?

— Вероятно, видел. У нас принцесса всю камасутру перечитала и решила, что ей срочно замуж надо.

— А принцесса тут каким боком?

— Не перебивай, — попросил ворон. — Так вот, перечитала принцесса камасутру от начала до конца. Потом от конца до начала. Потом выборочно еще некоторые страницы перечитала. И решила, что пора замуж. Ну, объявление в газету дала. Мол, ищу такого же образованного, как и я. Много претендентов к ней ходило, но все после собеседования отсеивались.

— Почему?

— Стеснительные были, оральных тестов пройти не могли. А потом пришел один и все тесты с первого раза прошел. А оральные — два раза. Возможно, это твой брат и есть.

— Сомневаюсь, — скептично возразила Герда.

— От чего же?

— Маловат мой братец для оральных тестов, — объяснила девушка, — но для очистки совести схожу, проверю.

— Какая миленькая девчушка! — радостно захлопала в ладоши укутавшаяся в плед принцесса, когда Герда вошла в королевскую опочивальню. — Милый, давай возьмем ее к себе?

— Хм… — промычал принц задумчиво, — заманчивое предложение. Третьей будешь, детка?

— Я не бухаю, — уведомила Герда.

— Да не бухать, глупенькая! — принцесса соскочила с кровати, откидывая плед, и оказалось, что под ним она абсолютно голая.

У Герды округлились глаза.

— Любимый, присоединяйся, — позвала принцесса, попытавшись обнять гостью.

— Какая-то у вас сказка не детская, — увернулась Герда от объятий. — Я пас!

— Милая, — сказал принц, обращаясь к принцессе, — ты же помнишь правило? Никакого принуждения.

— Да помню я, — надула губки принцесса.

Герда, недоумевая, смотрела на принца. «Интересно, — думала она, — что в нем нашла принцесса? Лысый, немолодой, еще и с акцентом…»

— Ребята, я, наверное, пойду, — подала голос Герда. — Мне еще брата искать, а я даже приблизительно не догадываюсь, где он может быть.

— О’кей, — согласился принц, — считаю, тут мы тебе не помощники. Но, если вдруг передумаешь, то возвращайся, мы оба будем тебе рады. А пока можешь взять мою личную карету. Она во дворе стоит. Ворон тебе, если что, покажет.

Пятясь, Герда покинула покои принцессы, закрыла массивную дверь и, повернувшись, спешным шагом направилась во двор. Там действительно стояла карета. Золочеными буквами на ее двери было выбито имя хозяина и название, судя по всему, того места, где работал лысый: Джонни Синс. Компания «БРАТЬЯ»

Положа руку на сердце, она догадывалась, что именно нашла в лысом принцесса. Но, с другой стороны, надо и ему должное отдать. Бросил любимую работу ради того, чтобы одна единственная принцесса-нимфоманка была счастлива. Усевшись в карету, Герда положила рядом подаренный феей металлический рюкзак и приказала кучеру ехать.

— Куда едем? — спросил тот.

— Куда-нибудь подальше из этого блядского дома, — буркнула Герда.

— Наша принцесса не любит, когда ее замок называют блядским домом, — сообщил кучер, но лошадей все-таки хлестнул. И лошади неспешно повезли карету прочь от замка.

— Слушай, кучер, — высунувшись из окна, спросила Герда. — А как зовут-то вашу принцессу?

— Александра.

— А фамилия у нее есть?

— Александра Серова.

После этих слов в голове Герды всё стало на свои места, но упорядоченным пробыло недолго.

Как только экипаж въехал в лесную чащу, раздался залихватский свист, стрельба и карета остановилась.

— Всем оставаться на своих местах! Это ограбление! — прокричал кто-то.

В карету заглянула бородатая женщина.

— Ты чо, не принцесса? — спросила она разочарованно.

— Да какая я нафиг принцесса?! Я брата ищу. Пока искала, где только не была: у бабки-колдуньи чуть памяти не лишилась, на конопляном поле его искала, в порнобункере побывала…

— Плохо, что ты не принцесса, — грустно произнесла женщина с бородой. — Выкупа за тебя не получишь.

— Воровать людей нехорошо, — возмутилась Герда, — у меня вон, брата украли. Я его хожу, ищу теперь. Зима скоро, а следов никаких.

— А кто украл? Записку с требованиями оставили?

— Записку? — Герда подумала, вспоминая. — Нет, записок не было. Свидетели говорят, что он к какой-то тетке в сани без номеров сел. Говорят, это была какая-то Снежная Королева.

— Вот эта? — дочка разбойницы протянула смартфон, на которой была открыта страничка в соцсети. И со страницы этой на Герду смотрело припухшее лицо не первой свежести со всеми признаками веселой и наверняка не пуританской молодости.

Ната «сНежная» Королева — гласил заголовок страницы.

— Может и она. Я ж не видела.

— Если она, то хреново дело. Эта пока из мужика всё, что только возможно, не выжмет — не отпустит. Игорь-Дельфин в ее сети как-то попал. До сих пор в запое. Говорит, что «за любовь» пьет. Но мы-то знаем, за какую любовь…

— Сейчас она Тарзана тиранит, — подхватила разговор бородатая женщина, — по лианам прыгать заставляет и стриптиз танцевать. Как его дожмет, так за твоего брата примется.

— Как примется? — испугалась Герда.

— Да кто ж ее знает, сумасбродную. Старость, она ж мозгов не добавляет. Наоборот…

— Да ты не переживай, у меня есть олень, который знает где она живет, — успокоила Герду девочка-разбойница. — У меня и тюлень есть, который с мячиком играться может и ласту подавать. Но он тебя вряд ли быстро довезет до апартаментов Снежной Королевы.

— Откуда у вас, у разбойников, такие странные животные? — изумилась Герда.

— Так из цирка мы сбежали! — обрадовано похвасталась девочка-разбойница. — Я — метательница ножей, например.

Герда наконец-то огляделась. Разбойники были сплошь в ярких костюмах акробатов, воздушных гимнастов и полосатых майках силачей. Нелепым, но довершающим композицию, пятном оказались два рыжих клоуна. Они, как и положено клоунам, были одеты в широкие разноцветные комбинезоны, безразмерные ботинки и до безобразия размалеваны гримом. Но больше всего озадачивало то, что оба были грустными.

«Блядский цирк» — мелькнуло у Герды в голове, но вслух она этого произносить не стала.

— Ладно, хрен с ней, с каретой, — сказала Герда, продевая руки в лямки металлического рюкзака и взваливая его на плечи. — Она дорогая и вы ее мне наверняка не отдадите.

— Не отдадим, — подтвердил один из грустных клоунов.

— Лично ко мне вопросов нет? А то зима скоро, а я вообще-то брата ищу.

— К тебе — нет. Я даже помогу немного! — радостно воскликнула девочка-разбойница и приказала клоунам привести оленя.

Животное оказалось на удивление резвым и довезло Герду достаточно быстро.

— Энибадихоум? — прокричала Герда, входя в ледяные чертоги.

На полу, возле ледяного трона сидел ее брат и игрался с маленькими синими кристаллами, выкладывая из них слово «ВЕЧНОСТЬ». Но получалось у него либо короткое «МЕТ», либо длинная фраза «ПОРА ВАРИТЬ». А на самом троне восседала та самая, потасканная и постаревшая женщина, которую на экране своего смартфона показывала Герде девочка-разбойница. Королевой ее можно было назвать только с очень большой натяжкой. Ей больше подходило слово «коровелла» — произведенное от слова «корова».

— Я знала, что ты придешь, — сказала Королева, вставая. — Но я не отдам тебе Кая, пока он не сложит из метамфетаминовых кристалликов слово «Вечность».

— Ты ебанутая? — возмутилась Герда. — Разве не знаешь, что играть с метамфетамином в вечность — опасно?

— Знаю. И ты тоже в опасности, девочка.

— Я не в опасности, — Герда, достала из-за плеча шланг с раструбом и нажала на кнопку. — Я и есть опасность.

Вырвавшееся из огнемета облако пламени окутало Королеву, будто пробуя на вкус. И, судя по всему, вкус ему понравился, потому что языки огня, объявшие женщину, принялись лизать ее без какого-либо намека на эротику, но с явным наслаждением. Герда добавила еще несколько огненных струй и Снежная Королева начала таять прямо на глазах, как и положено созданному изо льда существу. Но воздух почему-то все равно наполнялся ароматом горелого мяса.

И только когда Королева догорела, Кай оторвался от кристальной головоломки. Его взгляд стал осмысленным и он, наконец, признал в девочке с огнеметом свою сестру.

— Герда! — воскликнул он, — Как я рад, что ты меня нашла!

— А как я рада, просто пиздец, — флегматично сообщила Герда. — Пойдем домой, братец. Нам по дороге назад нужно еще кое-что сделать.

— Конечно, сестренка! — обрадовано согласился Кай, подбежал к сестре и взял ее за руку.

— Только бы топлива хватило, — озвучила пожелание Герда, взяв брата за руку.

— На что хватило? — не понял Кай.

— На блядский цирк, на блядский дом и на блядское конопляное поле, замаскированное под полисадник с безобидными цветами, — сообщила девушка.

И они зашагали домой.

Спустя совсем небольшой промежуток времени в ледяной дворец вошла фея.

— Энибадихоум? — спросила она. — Ну, раз никого нет, я тут приберусь немного.

Маленьких синих кристаллов было не так уж много, но набралось достаточное количество для того, чтобы на кое-что обменять.

Дело тонкое

— Забери меня оттуда, заклинаю тебя аллахом, — плакал джинн. — Они там все больные на голову! Интриги, коварство, предательства…

— …Скандалы-интриги-расследования, — сымитировала голос популярного некогда ведущего фея, передразнивая джинна. — Восток — дело тонкое.

— Да ладно бы все ограничивалось коварством и предательствами, — продолжал жаловаться на нелегкую судьбу джинн, — но ведь они ж там все тупые самодуры, как этот ваш… усатый…

— Боярский, что ль?

— Не, Боярский — в шляпе. Он прикольный. Я про того, который в каждом кино сам себя играет…

— А-а-а-а! — поняла фея.

— Так что, заберешь?

— Да чего тебя не устраивает, Джинни? Другой бы на твоем месте наслаждался экзотикой, а ты ноешь.

— Сил моих нет на эту тупизну смотреть, — вновь захныкал джинн и из его глаз, как у клоуна в цирке, в две струи хлынули слёзы. — Один, сука, вместо того, чтобы новую бабу себе попросить, просит для уже существующей дворец построить, а второй потом этот дворец требует в другую часть пустыни перенести вместе с бабой. Ну вот зачем ему баба бэушная?

— Да тебе чи не пофиг?

— Не пофиг! Не пофиг, феечка. Я ради одного только дворца семь подземных месторождений исчерпал! — джинн перестал плакать и принялся изображать, как разговаривает Аладдин: — Хочу царевну Будур поразить великолепием. Построй мне дворец до неба, с колоннами украшенными изумрудами и алмазной крышей.

— Ну, понты ж дороже денег. Будто ты не знаешь.

— Перед кем понты? Крышу ж с земли не видно. А вертолетов у них еще не изобрели. На кой хрен ему сто наложниц, если он с женой только по праздникам? Зачем сто слонов, четыреста верблюдов и пятьсот скакунов, если под них зоопарк размером со Стамбул нужен. И это я не говорю уже про обслугу этого диснейленда по-арабски! Того и гляди, приору заниженную попросят.

— Ну, меряются люди, у кого пиписька больше, — безразлично прокомментировала фея.

— Так почему просто не попросить её увеличить?

Джинн состроил очередную грустную гримасу и вновь собрался пустить слезу.

— Да ну окстись ты, пародия на Несмеяну, — одернула его фея. — Ну чем я тебе помогу?

Джинн извлек из воздуха шелковый платок, промокнул им глаза и, отведя руку с платком в сторону, разжал пальцы. Тот, падая, плавно заскользил о воздух и растаял, не долетев до земли.

— Говорят, у тебя программа по защите есть…

— Ну, у меня с собой больше ничего нет, но… — ловко тасуя засаленную колоду, фея подмигнула рыцарям, — могу предложить сыграть партейку на желание.

— На желание… — ухмыльнулся рыцарь Лоттер и толкнул в бок своего компаньона. — Слыхал?

— Гы-ы-ы, — осклабился второй, известный под именем Ланс, — еще ни разу фей не чпокал. Раздавай!

— Не, ну ты прикинь, фея играет в «очко», не подозревая, что на собственное.

Рыцари заржали.

— Один кон. В открытую. На желание, — проигнорировала сальность фея, положив колоду на стол рубашкой вверх.

— Да поняли. Тяни, давай.

— Господа-рыцари, я не обвиняю никого в жульничестве, однако попрошу всех закатать рукава до локтя. Во избежание.

И она, подавая пример, завернула рукава платья. Рыцари молча сделали то же самое, после чего фея потянулась к колоде и вытянула десятку бубен и десятку червей.

— Ну, понятно, что мне достаточно?

Рыцари синхронно кивнули, и Ланс потянулся к колоде — две трефы: двойка и туз.

— Несчастливая в сумме циферка, — прокомментировала фея.

— Иди на хрен, — огрызнулся обладатель тринадцати очков.

Лоттер вынул туза и семерку. Обе пиковые.

— Как по мастям чудно ложится, — удивился он. И обращаясь к Лансу: — тянуть будешь или как?

— Ясен пень, — ответил тот, потянувшись к колоде и сняв с нее верхнюю карту. Посмотрел, не показывая остальным, изменился в лице и, смачно выругавшись, швырнул трефового туза на стол.

— Двадцать четыре. Передоз, — констатировала фея. — Лоттер?

Туз и семерка давали в сумме восемнадцать против двадцати феиных. И Лоттер очень рассчитывал на даму. Все просто: вытянешь даму из колоды — натянешь даму прямо на столе. Потянулся рукой к лежащей посреди стола колоде, сняв карту, так же как Ланс, не показывая другим, взглянул на нее. И в колеблющемся свете свечей ему подмигнула удача. В виде дамы пик.

— ДА! — закричал он, швыряя карту, вскакивая со стула и начиная изображать похабные движения тазом. — Задирай платье, крошка!

Фея и рыцарь-напарник недоуменно смотрели на него.

— Двадцать два. Передоз. — толкнул его в бок Ланс.

— Что? — спросил он и посмотрел на свою третью карту. Это был король пик. — Как?

— Одиннадцать плюс семь, да плюс четыре — двадцать два.

— Но… блин… — рыцарь помолчал и раздосадовано пояснил свой внезапный всплеск радости: — свечи… показалось, что дама.

— Бывает, — сгребла карты со стола фея. — Внимательнее надо быть.

Краем глаза она видела, как пиковый король подмигнул ей, превратился в пиковую даму, подмигнул еще раз и краска, расплывшись по бумаге, стала изображением джокера. Ставить об этом в известность рыцарей, она, естественно, не собиралась.

— Ну, что там с желанием? — понуро спросил Ланс, раздосадованный на собственную невнимательность и неудачливость.

— Мне нужна одна лампа.

— Лампа?

— Про крестовые походы слышали?

Парочка недоуменно переглянулась.

— Нет.

— Ах… да, откуда вам. Короче, есть на востоке прекрасный город. А в этом городе — дворец, владеет которым благородный Аладдин…

Ланс задрал голову, придерживая шлем рукой в латной перчатке, и прокричал куда-то вверх:

— Аллё, гараж! Дома есть кто-нибудь? Или никого нет?

Из окна выглянула весьма сексапильно выглядящая девушка.

— Кто пришел ко дворцу господина моего, Аладдина? — мелодичным голосом поинтересовалась она.

— Странствующие рыцари! Ланс и Лоттер! — проорал Ланс.

— Ланселот? — переспросила красавица.

— Лоттер! И Ланс! — встрял в разговор Лоттер, показывая кулак с отведенными указательным и средним пальцами. — Два рыцаря!

— Одну минуту, достопочтеннейшие, вам сейчас отворят ворота!

И тонкий девичий стан пропал из оконного проема.

— Впечатляющая хибарка, — оглядывая колонны, инкрустированные драгоценными камнями, поделился наблюдением Ланс. — И бабец такая, ничего.

— Главное, не облажаться, как с феей. А то без штанов уйдем.

— Я тебя умоляю! На кой черт ему наши штаны?

— Короче, мысль в чем: есть тьма тьмущая игр, которые подразумевают приз победителю.

— И?

— Ну, приз-то от проигравшей стороны.

— То есть, ты выставляешь приз, мы — тоже. И если призы устраивают обе стороны, то играем.

— А разве у вас есть что-то, равноценное моим богатствам? — поинтересовался Аладдин.

— Как насчет моего меча? — осклабился Ланс.

На стол легли инкрустированные ножны с вложенным в них оружием.

— Именно эта сталь сразила двенадцать драконов и покарала бессчетное количество злодеев. Легендарный меч, короче. У самого короля Артура в преферанс выиграли.

— Любопытно. Но кусок стали, побывавший в руках неизвестного на востоке героя, против даже самого маленького камня из любой колонны моего дворца — это ничто, — надменно заявил Аладдин.

— И лягушка! — вступил в разговор Лоттер, доставая из кармана земноводное.

— Лягушка против самых дорогих камней на всем востоке? — захохотал принц. — Вы глупы или безумны?

Лоттер усадил земноводное на стол, наклонился над ним и поцеловал. В яркой вспышке света лягушка трансформировалась в половозрелую девушку в русском народном костюме и кокошнике. На вкус Аладдина девица была хороша. Тем более, что царевна Будур уже слегка приелась.

— Об-ба! — изумился Аладдин.

— Да погоди! — притормозил его Лоттер и чмокнул сидящую на столе девушку в щеку. Та с громким хлопком снова стала покрытой бородавками лягушкой.

— Охренеть! — зачарованно пробормотал Аладдин.

— Чуешь перспективу? — поинтересовался Ланс. — Главное вовремя поцеловать. А потом ходи довольный, пока половые инстинкты не взыграют еще раз.

— Идеально, — захлопал в ладоши Аладдин, — согласен! И, достав стакан с костями, поставил его на стол.

Игра затянулась. Аладдин, несмотря на слегка придурковатый внешний вид, оказался не только азартным, но и интуитивно понимающим, когда стоит остановиться, а когда можно сделать лишний бросок, чтобы повысить значимость финальной комбинации игровых кубиков. На стороне Ланса с Лоттером было тупое везение. И волшебная лягушка, и драгоценные камни много раз за вечер переходили из рук в руки. В итоге, глубоко за полночь, подбирая формулировки так, чтобы не оскорбить друг друга, договорились продолжить с утра. Но во что-нибудь другое.

— Ты жену его видел? — в темноте покоев для гостей поинтересовался Ланс у проваливающегося в сон Лоттера.

— Угу, — пробормотал тот.

— Как подумаю, что она у него не одна такая…

— В смысле?

— А у них же ж гаремы, ты в курсе?

— Чего у них?

— Гаремы.

— Это как?

И Ланс просветил напарника, что такое женская половина дворца, кто в ней живет, для чего она нужна и сколько там всего интересного. Придумывая подробности на ходу, он в ярких красках расписал, какими способами удовлетворяют потребность в сексе скучающие по мужскому естеству жены восточных падишахов, пока те воюют, охотятся и занимаются другими падишахскими делами. Сон у Лоттера, после такой лекции по востоковедению, как рукой сняло. Он очень долго ворочался и заснул только перед рассветом.

Наутро Аладдин предложил сменить кости на нарды или шахматы. Рыцари отказались, мотивируя это тем, что их тошнит от вида игральных костей еще со вчерашнего дня, а в шахматы много думать нужно. И вообще шахматы — игра, основанная на внимании с логикой и исключающая наличие удачи. А ее величество Фортуну без работы оставлять негоже.

— А во что же тогда нам играть? — растерянно пробормотал Аладдин. Ему до зуда в пятках хотелось обзавестись волшебной лягушкой.

И Лансер достал колоду карт.

— Что это? — удивился восточный принц.

— Карты, ёпть! Пятьдесят четыре листа!

С правилами разобрались быстро. И снова играли весь день. Аладдин, бормоча себе под нос, внимательно следил за вышедшими картами и постоянно что-то мысленно подсчитывал. Словом, оказался очень сложным противником.

Рыцари дважды ставили на кон своих крестьян вместе с замками и землями, благодаря чему и отыгрывались. К слову сказать, ни замков, ни крестьян не было ни у одного, ни у второго. А земель — и подавно. О чем и обмолвился Аладдин, спрашивая, почему же, раз рыцари так богаты, они приехали к нему во дворец без свиты и подарков. И только дар убеждения, приобретенный за годы азартных игр в самых низкосортных тавернах, позволил развеять сомнения принца.

— Развлечение — лучший подарок, — заверил Ланс. — А мы тебя уже вторые сутки развлекаем, да так, что ты про обед позабыл.

— Прошу прощения, достопочтенные рыцари, — спохватился Аладдин и трижды хлопнул в ладоши. — Вы правы, пора прерваться на трапезу.

И в зал стали вносить подносы с диковинными кушаньями.

— Жратва тут, конечно, ни к черту, — пробурчал Лоттер, отщипывая немного халвы от куска размером с кирпич.

— Это, брат, потому что расслабляющие вещества на Востоке другие.

— В смысле?

— Ну, ты обратил внимание, что Аладдин этот вино не пьет, а постоянно к кальяну прикладывается?

— И чего?

— А то, что по накурке сладенькое прикольнее всего заходит.

— И? — не понял связи Лоттер.

— Вот у нас, например, в чести рябчики и куропатки всякие, потому что вино под птицу идеальнее всего. Здесь канабис кругом и всюду, а от него на сладенькое пробивает. Вот потому и закуска такая. А свинья тут нечестивое животное, как думаешь, почему?

— Почему? — не стал угадывать Лоттер.

— Потому что до горилки не додумались. А хватило б ума самогонный аппарат собрать, так уплетали б сало за обе щеки! Потому что жирные закуски позволяют не так сильно хмелеть от крепкого алкоголя. Шнапс немецкий помнишь?

— Ага, — кивнул Лоттер, — И колбаски, жирные такие.

— Скажи, идеально ж сочетается?

— Ну да.

— Гарем из головы не выходит, — ни с того, ни с сего сменил тему Лоттер.

— У-у-у-у, брат, — протянул Ланс сочувственно, — рекомендую о нем забыть. Ибо, если поймают, то в лучшем случае кокушки отпилят и сырыми съесть заставят. Нам сейчас нужно думать, как у принца лампу выиграть. А то ставки растут, а о каком-то завалящем светильнике речь еще ни разу не зашла.

— Ну, пока-то мы не в минусе.

— Но и не в плюсе. На одном месте топчемся, — с досадой констатировал Ланс. — А лампу добыть нужно обязательно. Если ты помнишь, мы именно такое желание фее в карты проиграли. А карточный долг — дело чести.

Ближе к вечеру удача окончательно отвернулась от рыцарей и, когда решили расходиться спать, за Аладдином числились не только несуществующие земли и крестьяне, но и вполне себе реальное оружие, доспехи и даже кони. Впрочем, на них Аладдин играл без какого-либо азарта, а для закрепления навыков, подтверждая расхожее мнение, что играя в карты, на одной удаче далеко не уедешь, а вот внимательно наблюдая за физиономиями коллег по столу и вышедшими картами — вполне.

Лоттер ворочался в постели и время от времени тяжело вздыхал.

— Да не парься ты так, — подал голос Ланс. — Завтра ему правила преферанса объясним и по классической схеме сыграем. Ты проиграешь чуть-чуть, он всё, а я выиграю. Вернем мы и коней, и доспехи, и лягушку и колонны эти на камушки разберем.

— Да я не о конях думаю. Их-то я уже придумал, как отыграть.

— А о чем?

— О гареме.

— Ох, епть! — Ланс сел в постели. — А вот это, я тебе точно говорю, забудь. Это всё равно, что сделать массаж ног Гвинерве. Артур за такое порвет на британский крест. Кстати, британский.

— Я делал массаж ног Гвинерве, — флегматично заявил Лоттер. — Баба, как баба.

— Что-о-о-о-о?!

— Ничего необычного. Ноги как ноги.

— Погоди-погоди. То есть ты делал массаж ног жене короля и говоришь об этом так буднично, будто попил воды из придорожного колодца? — Ланс схватился за голову. — Если он узнает, тебя точно четвертуют. И меня с тобой за компанию.

— Да ладно! Из-за чего? Из-за какого-то массажа ног?

— Погоди, чувак, массаж ног не может быть «каким-то», если ты делаешь его женщине! — Ланс помолчал, переваривая новость, а потом, сменив тон на заговорщицкий, спросил: — Ну и… как она?

— Гвинерва? — Лоттер повернулся на бок, устраиваясь поудобнее, — Она цветочки собирала. Мы по полю ходили. Я охранял, как обычно. О камень зацепилась, ногу подвернула. Разрыдалась: больно, мол. Ну, я и помассировал ей ступню.

— Ступню… Жене Артура… Твою мать! — восхищенным шепотом выругался Ланс. — Ты смелый, Лоттер. Я не уверен, что позволил бы себе коснуться ее ступней. Это ж не какая-нибудь кухарка или дочка кузнеца, а целая королева. Так и чего, прямо вот так взял ее за ногу и помассировал? Лоттер? Ау? Ты чего, заснул?

В ответ Лансу донеслось размеренное посапывание. Повышать голос для того, чтобы разбудить товарища смысла не было. Что-что, а сон у Лоттера был крепким. Ланс поворочался еще немного, а затем встал и, придерживаясь за стену, вышел из комнаты в темноту коридора.

— Смотри, какая тема, — Лоттер расставил на доске три наперстка и положил перед ними маленький шарик. — Я накрываю шарик одним из наперстков, после чего их перемешиваю. Твоя задача — угадать, под которым из них шарик. Попробуем?

Аладдин заинтересованно кивнул и наперстки в руках Лоттера заскользили по поверхности доски.

— Кручу-верчу, запутать хочу, кто смотрит внимательно, выиграет обязательно! — и Лоттер подвинул все три наперстка к принцу.

— Здесь, — ткнул тот пальцем в средний.

— Здесь ничего. Лишился коня своего, — отречитативил Лоттер, приподнимая указанный Аладдином наперсток.

Под ним было пусто.

— Э! — возмутился Аладдин, — это не я коня проиграл, это вы одного своего отыграли.

— Да пох, — ухмыльнулся Лоттер и наперстки под его пальцами вновь забегали туда-сюда. — Внимательных победы ждут, невнимательный будет раздет и разут. За хорошее зрение выплатим премию. Внимательным и зорким будь, где спрятался шарик, показать не забудь.

Наперстки снова выстроились в одну линию. Аладдин снова не угадал. Дело пошло на лад и к обеду рыцари не только отыграли своё, но и имели приличный запас камней с первой, пятой и седьмой дворцовой колонны.

— Игра без ставки, как оливье без заправки, — приговаривал Лоттер, поглядывая на борющегося со сном Ланса, время от времени опускающего голову, после чего резко дергающегося и оглядывающего зал осоловевшими от недосыпа глазами. — Когда ползамка на кону, поставить можно и жену.

— Будур против всего, что я проиграл! — в отчаянном азарте выпалил надеющийся отыграться принц.

Ланс, услышав, какая ставка озвучена, дернулся и, окончательно просыпаясь и собрав всю силу воли, стал напряженно следить за игрой. Наперстки танцевали свой танец на доске, скользя от одной руки Лоттера к другой.

— Удача бродит где-то рядом, ей указать наперсток надо. В котором шарик, угадаешь? Ползамка сразу отыграешь. — Наперстки в руках рыцаря мелькали все быстрее, смазываясь в одно пятно. Затем, уже в который раз, Лоттер выстроил их в ряд перед Аладдином. Тот указал на средний и пока Лоттер приподнимал его, привычно прижимая шарик пальцем, Аладдин опрокинул два других наперстка. Шарика под ними, естественно, не было. Рука принца метнулась к руке Лоттера и, схватив рыцаря за кисть, Аладдин выкрутил её. В наперстке, прижатый пальцем, дзынькнул шарик.

— Обманывать нехорошо, — прошипел сквозь зубы Аладдин.

Ланс увидел, что принцесса украдкой наблюдает в окно за тем, как их вышвыривают из дворца. Но виду не подал. Только прокричал в закрывающиеся ворота:

— Повезло тебе, мажор, что додумался жену на кон поставить! Так бы без половины замка остался!

После этих слов девичий силуэт в окне исчез.

В походной сумке что-то зашевелилось, и Ланс поспешил развязать ее. Из котомки на песок выскочила лягушка. Пару раз квакнула, а потом без всяких поцелуев, но со звонким хлопком превратилась в девушку.

— Етить вашу рыцаря мать! Ребята, вы чо?! А если б он меня отобрал? — и залепила Лансу пощечину.

— Ну, обошлось же! — обиженно пробормотал тот, схватившись за щеку.

— Обошлось у них! — девушка замахнулась на него кулаком. — Как треснула бы!

Ланс втянул голову в плечи и прикрыл ее второй рукой.

Девица огляделась, тяжко вздохнула и разразилась потоком обсценной лексики, слегка разбавленной обычными словами, из которых было понятно, что она недовольна поведением рыцарей, сложившейся ситуацией и расстоянием до дома, преодолевать которое пешим ходом нет никакого желания.

— Зла на вас не хватает, — закончила она свою речь минут через пять. — Фее я тоже скажу, что о ней думаю, если до дому доберемся. Я понимала, что в ответ на помощь помочь нужно будет, но не думала, что всё в такой кошмар превратится. Если Ванька мой узнает — пиздец мне…

— Да погоди, самое интересное начинается, — уверенно заявил Ланс и кивнул на одно из окон дворца, из которого начала доноситься ругань.

— Урод конченный! — визжал девичий голос. — Как ты мог?!

— Да ты пойми, мы бы при помощи джинна всё вернули! — возражал Аладдин.

— Да чего ты мне про джинна тут заливаешь?! ТЫ ПОСТАВИЛ МЕНЯ НА КОН! КАК ВЕЩЬ!

— Но они же мухлевали, и я это заметил… Вот если бы они…

— ЕСЛИ БЫ?! ЕСЛИ БЫ! Ну ты мудачина! Я ухожу к маме!

— У тебя нет мамы, только папа-Шахраман.

— Тогда к рыцарю Лансу!

— Он же аферист!

— Зато нежный и ласковый! И после секса к стене не отворачивается!

— ЧТ-О-О-О?!

Лоттер, перестав следить за разговором, повернулся к напарнику и одними губами, чтобы не нарушать идиллию последней семейной ссоры, прояснил для себя:

— Так ты к ней ходил всё-таки?

Ланс, скорчив лицо, как у обожравшегося хозяйской сметаны кота, надменно кивнул.

Где-то за стенами было слышно, как женский плач, вкупе с легкими шагами, удаляется прочь из комнаты, в которой только что гремела ссора. Но возня не прекращалась. Почти тут же послышался громоподобный звук, и голос Аладдина потребовал:

— Верни мне царевну Будур! Сделай так, чтобы она снова меня любила!

— Но, мой господин, — ответствовал громоподобный голос, — я не властен над человеческими чувствами! Я могу разрушить, построить, принести или отнести за тридевять земель всё, что угодно. Я могу воздвигнуть или снести гору, повернуть русло реки, вырыть шахту или закопать ее, но заставить душу, тем более женскую, любить — это не в моей власти.

— Ну и нахуй ты мне такой нужен?! — визгливо прокричал Аладдин, а вслед за этим из окна вылетела старая лампа-светильник и упала к ногам рыцарей.

Почти одновременно с этим открылись врата замка и, оттуда выбежала царевна Будур. Она огляделась, увидела вальяжно развалившихся на песке рыцарей, стоящую рядом девушку в кокошнике и побежала к ним с распростертыми объятьями.

— Ланс, мой герой! — прокричала она.

Лоттер поднял лампу, повертел ее в руках. Потёр один из ее боков в надежде разглядеть красивый восточный узор, спрятанный под слоем копоти… И в этот момент из лампы в облаке сизого дыма материализовался джинн.

— Слушаю и повинуюсь, мой господин, — проревел он громоподобно.

— Ах ты ж ептвоюмать! — удивленно восхитился Лоттер.

— Не могу, — ответствовало существо. — У меня нет матери, чтобы я ее ёб. Я рожден из низших материй параллельного измерения. Может хозяин пожелает что-то другое?

Лоттер посмотрел на обнимающихся Ланса и царевну Будур, на царевну Лягушку и почему-то вспомнил нежные ступни Гвинервы, которые ему довелось массажировать.

— Этих всех, вместе с лампой, неси к фее, — приказал он, — а меня — в покои Гвинервы, жены короля Артура.

— Слушаю и повинуюсь, — обрадовано воскликнул джин.

И вся компания, вместе с лампой, растворилась в жарком пустынном воздухе.

Пластилин колец

— Ты, Гендальф, херней маешься, — безапелляционно заявила фея, возвращая волшебнику трубку. — И из-за этого много народу поляжет, это я тебе, как спец по таким делам, говорю. Кольцо должно быть уничтожено!

— Кольцо никому ничего не должно, — заявил Гендальф. Не менее убежденно, но более заторможено.

— Блин, ты все мозги себе прокурил уже, — фея помотала головой, отказываясь от протянутой обратно трубки.

— Хоббиты не будут в расцвете лет бросать родной Шир и ходить за три лаптя по глобусу, терпя лишения и подвергая себя опасностям.

— Погоди, — изумилась фея, — ведь зло должно быть остановлено? Или я чего-то не понимаю?

— Зло никому и ничего не должно.

— О-о-о-о-о, — фея оценивающе взглянула на волшебника, пялящегося в одну точку, — растащило тебя знатно.

— Зло никому не должно-о-о… это обычно злу должны…

Фея отобрала у Гендальфа трубку, выбила о камушек содержимое, продула ее и засунула волшебнику в карман.

— Еще раз тебе говорю, выкуривать по столько, сколько ты за раз, — это тоже зло.

— Саруман…

— Тоже наркоман, как и ты, — вновь перебила волшебника фея. — Из-за вас, наркоманов, и проблемы. Один драконов из трубки в космос запускает, второй — со вселенским злом разговаривает и орков из говна и глины лепит. Про тебя ж даже в Википедии написано, что ты травокур и барыга.

— Чо?

— Цитирую: «появлялся среди эльфов незримо или принимая облик одного из них и делился с ними мудростью или прекрасными видениями». Конец цитаты. Что, хочешь сказать, соврали?

— Хи-хи…

— Хули «хи-хи»?! Давай-ка я это дело на себя возьму, а ты посидишь тут, печенек похаваешь, — предложила фея, достав из воздуха корзинку с печеньем, банку малинового варенья и пластиковую полторушку газировки.

— Хи-хи…

— Да хули «хи-хи»?!

— Саруман-наркоман…

— Пропал дед, — грустно выдохнула фея. — Сиди, печеньками хрусти и не уходи никуда! Слышал? Я без тебя все быстро разрулю!

— О, печеньки! — волшебник с глупой улыбкой на лице потянулся к корзинке.

— Беда с этими магами… — пробормотала фея, взмахнула волшебной палочкой и растаяла в воздухе.

Фродо вертел в руках кольцо, исписанное эльфийскими рунами, и размышлял вслух:

— Маги, орки, кровь-кишки… Сидел бы себе дома, поливал бы огород, растил огурчики, помидорчики. Так нет же, дернула нелегкая! Ну в самом деле, чего я там не видел, в этом Мордоре? Соседи, небось, на рыбалку ходят, грибы собирают, винишко молодое попивают по вечерам.

— А ты, как белорусский партизан в окружении. Только вместо фашистов — орки, а вместо ССовцев — назгулы, — заметила фея.

— И главный их этот, Саурон… Интересно, а Саурон — это имя или фамилия? Если имя, то фамилия какая?

— Может, Шикльгрубер?

— А почему Шикльгрубер?

— А почему бы и нет?

Помолчали. Затем Фродо спросил:

— А не боишься, что я колечко себе присвою? — и, надев кольцо на палец, исчез.

— Бля, ну просила ж, не надевай!

— А я надел!

— Да что ж за сказка-то такая неудачная? — пробормотала фея. — Ну, во-первых, это кольцо может постепенно свести тебя с ума, как твоего дядюшку Бильбо.

— А во-вторых? — прозвучало где-то слева.

— А во-вторых, каждая секунда с кольцом на пальце приближает тебя к назгулам. Точнее, их к тебе.

— К каким назгулам? — послышалось справа.

— Про девятерых королей слышал? Ну, которые на почве власти и богатства кукушкой поплыли в далеком прошлом?

— Че-то было такое… — отозвался неуверенный голос из-за спины.

— Тогда должен знать, что эти девять рыл до сих пор служат Саурону, носят бесформенные одежды, пользуются моргульскими клинками, ездят на черных конях и поиск этого колечка у них в приоритете. Настроены они на него.

— Как настроены?

— Как на радио шансон, блять, — не выдержала фея, — Да сними ты кольцо, недоумок. Когда кольцо на пальце, назгулы его чувствуют. И пока ты меня тут слушаешь, радиус поиска сужается.

— Гендальф о таком не рассказывал, — прозвучало прямо перед феей, и тут же голос обрел хозяина.

— Гендальф много чего не рассказывал.

Фродо недоверчивым взглядом изучал фею. Та терпеливо ждала вопроса. И вопрос прозвучал:

— Но почему я должен подвергать себя опасности? — наконец спросил Фродо.

Фея расположилась на поваленном дереве и жестом пригласила хоббита присесть рядом.

— Присаживайся. Я буду рассказывать очень долго.

Хоббит подошел к бревну, сел рядом и спросил:

— О чем?

— О том, на что ты все-таки подписался, когда надел кольцо на палец.

Когда фея закончила, в небе таяли последние звезды и вот-вот должен был заняться рассвет.

— Блин, — пробормотал Фродо. — Я ж не знал, что на такой головняк подписываюсь.

— В-о-о-от! — протянула фея. — Будешь знать, как совать что ни попадя куда попало.

— А если я его закопаю где-нибудь или в реке утоплю?

— Да пожалуйста! Только придумай, как назгулам это объяснить, когда они тебя мелко шинковать будут.

Фродо молчал. На лице его, будто рябь на поверхности лужи, отразилась попытка думать собственной головой. Однако сквозняк здравой идеи был мимолетным и рябь размышлений, проявляющаяся в нахмуривании лба, утихла, так и не став волной стремления упростить себе жизнь. Потом лицо его стало надменно-пафосным. И, в конце концов, хоббит воскликнул:

— Значит, такова судьба! И не пытайся меня остановить! — Фродо шустро надел кольцо на палец и вновь исчез. Его последняя фраза прозвучала, удаляясь: — Коль суждено стать героем, не стоит этому противиться!

Кольцо овладело новым хозяином быстро. Но странно.

— Рука-а-а-а-лицо! — произнесла фея, хлопнув себя ладонью по лбу.

— Арагорн, ну ты-то хоть не такой идиот?

— Как кто?

— Правильный вопрос, — ухмыльнулась фея. — Не такой, как Фродо и компания.

— От чего они идиоты? Отправились в поход, который сулит немало подвигов и даст возможность покрыть себя славой.

— Ну, вообще-то, они к подвигам не приспособленные.

— В каждом хоббите есть место подвигу.

— Место-то может и есть, но мало. Короче, смотри: например, у тебя есть волшебные сапоги, которые позволяют тебе перемещаться быстрее степного ветра…

— Нет у меня волшебных сапог, — возразил Бродяжник. — И хоть одно из моих имен — Скороход, это не дает повода утверждать, будто я владею некими волшебными одеждами, в какой-то мере дающими возможность получения некоего преимущества.

Фея хмурилась всё больше. По всему выходило, что беседа будет не только долгой, но и бесполезной.

— Да ну просто представь! Представь, что он у тебя есть. Представил? — Фее казалось, что она слышит скрип извилин, стремящихся изменить свое местоположение.

— Ну… допустим, представил.

— Стал бы ты идти пешком куда-нибудь в Ривенделл, если бы смог очутиться там в мгновение ока?

— Стал бы.

— Здрасьте-приехали. Почему?

— Арвен, как тебе, наверное, известно, — эльфийка. И умирать не собирается. Поэтому, куда мне торопиться? Тем более, мы договаривались увидеться осенью.

Фея подумала, что здесь, все-таки живут счастливые люди. Ни тебе гаджетов, ни самолетов. Сел на лошадку и поскакал. Осенью встретишься с любимой. Любимая бессмертная. Куда торопиться? Но вслух продолжала гнуть свою линию:

— Ну, допустим, отказалась твоя Арвен от бессмертия…

— Не каркай! — возмущенно закричал Бродяжник, и трактир на мгновение накрыло тишиной. Видя, что все уставились на них, Арагорн продолжил, но уже тише: — С чего бы ей отказываться?

— Не читал чувак, не смотрел, не задумывался даже, — пробормотала фея себе под нос. И уже обращаясь к собеседнику: — Просто представь.

— Ну?

— Гну! Тогда воспользовался бы?

На лице Арагорна вновь отразились мучительные раздумья. Фея смотрела на него и думала, что, наверное, здорово, когда тебе характер прописывают. Ты суровый, ты мрачный, ты пафосный. И никаких полутонов. Даже мук выбора нет никаких — случилось что-то, ты встал, сурово, мрачно и пафосно пошел и сделал то, что тебе предначертано. Не особенно парясь, нахрена это надо. Пришел, увидел, победил, читателя порадовал.

— Короче, — сказала фея, понимая, что теоретические примеры тут не прокатят, — есть сапоги, позволяющие сократить время путешествия и повысить шансы на успех предприятия. Дело за малым: отобрать кольцо у Фродо и самому отнести в Мордор.

— Отобрать!? — взревел Арагорн. И в корчме все вновь утихли, обратив взоры к их столу. Заметив это, Арагорн вновь перешел на шепот: — Уж не Сауроновская ли ты приспешница?

Интонации в голосе Бродяжника зазвучали угрожающе, и фея подумала, что каши тут действительно ни с кем не сваришь.

— Стопэ, стопэ! — выставила она руки ладонями вперед. — Никто тут ни чей не приспешник. Я вам упростить мероприятие пытаюсь и сократить число жертв в отдельно взятой вселенной, придуманной отдельно взятым дядькой.

— Советую уйти отсюда до того, как я достану из ножен меч, — все так же агрессивно прошептал Арагорн.

— С тобой тоже всё ясно. Окай, ухожу.

И встав из-за стола фея, не оглядываясь, направилась к выходу. Она думала о том, что героизм — это конечно круто, но и мозги иногда надо включать. Возможно, это и не нормально, пытаться уравновесить сказочный мир, но с некоторыми сюжетами сказок она была категорически несогласна. Вероятно, в этом что-то и было от комплексов, приобретенных в детстве, благодаря бабушке-затейнице. Но с другой стороны — никто и не говорил, что феям легко.

— Ну ладно они — мужики. У них тестостерон с дофамином в связке работают. Им подвиги подавай, с кровищей! Они-то уверены, что так впечатление на баб производят. Но ты ведь — мудрая женщина, понимаешь, что кровища — не есть хорошо?

— Понимаю, — отстраненно согласилась Галадриель, глядя куда-то сквозь фею.

— Тогда давай, хотя бы на этом этапе, сократим страдания некоторых… — фея на миг замолчала, подбирая подходящую фразу, — …персонажей и уменьшим общее число жертв среди мирного населения.

— Зачем? — все так же флегматично глядя сквозь собеседницу, спросила владычица Лориэна.

Фея, не ожидавшая такого вопроса, ненадолго впала в ступор.

— Чтоб изменить будущее в лучшую сторону.

— И слабейший из смертных может изменить ход будущего в лучшую сторону.

— А ускорить процесс, не? И вообще, ты куда смотришь-то все время? Ты там со мной разговариваешь? — фея помахала ладонью перед лицом владычицы. — Ау?

Но та, будто выпав из реальности, никак не отреагировала.

То, что персонажи не хотят упрощать жизнь окружающим, безусловно, напрягало, однако остававшийся в запасе вариант, в случае его реализации, мог облегчить хоббитам дорогу. Фея откладывала его на самый крайний случай, как неоправданно-рискованный. Но, видимо, пришло время рискнуть.

— Короче, — махнула рукой фея. И вновь растаяла в воздухе.

— Наш-ш-е сокровищ-щ-е? — уточнил Голлум, прожевав.

— Блин, забавная ты зверушка, — фея бросила ему еще одну рыбину. — Ну да, колечко.

— О-о-о! — закатил глаза Голлум и впился гнилыми обломками зубов в рыбину, — мы помним наше сокровищ-щ-е.

— Я тебе гораздо более веселое сокровище подгоню, если ты поможешь хоббитам донести колечко до пункта назначения.

Сознание Голлума, много лет назад спутанное магией кольца, не соглашалось с мыслью, что может быть радость большая.

— Что ты несеш-шь? Нет прелес-с-ти прелес-с-с-тнее наш-ш-его сокровищ-ща!

— Спорим? — усмехнулась фея и подкинула на ладони синий кристаллик.

— Быс-с-трее, хоббитцы, ш-ш-евеллим копыц-ц-ами.

— Да ну не копыта ж вроде у нас, — пробурчал Сэм, — ноги с пальцами. Волосатые только.

— Круглое желтое ещ-щ-ще не один раз обернетс-с-с-ся вокруг планеты и волос-с-с-атость стопч-ч-ч-ется в копыта. Потому — шевелите копытц-ц-ц-ами.

Время от времени Голлум забегал вперед и с причмокиванием грыз маленькие синенькие кристалики. После этого речь его некоторое время была более внятной, без растянутых шипящих звуков.

Фродо и Сэм достаточно вымотались, но спорить с, пускай полоумным, но все-таки проводником, не хотели. И потому короткие ножки отмеряли за шагом шаг, приближая их к заветной цели. Но самое странное во всем этом было то, что энергия у уродца не заканчивалась.

Внезапно Голлум остановился. Потянул носом воздух и объявил:

— прошипел уродец, сожрал еще одну мелкую синюю хреновину и нырнул в малоприметную пещеру.

Сэм и Фродо не сразу поняли, куда пропал их полунедошизанутый проводник, однако все-таки разглядели небольшую, прикрытую кустами расщелину.

— Ты обратил внимание, — поинтересовался Фродо у Сэма, протискиваясь в пещеру, — он, кажется, рифмовать начал?

Сэм пожал плечами, как бы говоря, что не заморачивался на том потоке сознания, который выдает их полоумный провожатый.

— А ты вслушайся, — порекомендовал Фродо. — Кажись, та синяя хрень, которую он жрет, его таки накрыла.

— послышалось где-то впереди.

— Гля, точно рифмует!

Петляя в темных коридорах подземелья, ориентируясь на слабое свечение волшебных грибов и слабое рифмованное бормотание Голлума, хоббиты вышли в какую-то нишу. То, что помещение огромное, было понятно по эху, многократно отражающемуся от невидимых сводов.

— Не видать ничего, — заметил Сэм. — Где бухло светящееся, которое тебе королевишна остроухих дала?

— Ща.

И Фродо зашуршал в темноте одежной, пытаясь найти фиал в многочисленных складках и карманах одежды.

— Ёб твою Шелоб, — послышалось где-то впереди.

— Рифмы стали короче и емче, не находишь?

— Сдается мне, он сейчас про рифмы не думает, — предположил Фродо и извлек светящийся фиал из складок одежды, озарив окружающее пространство волшебным светом. Как раз вовремя, чтобы увидеть нависшее над хоббитами гигантское паукообразное существо.

— Здрасьте, — растерянно вымолвил Сэм.

Паучиха раскрыла истекающее слюной ротовое отверстие и издала противный, скрежещущий звук. Хоббиты оцепенели, не в силах совладать с парализовавшим их ужасом. Сгибая суставы гигантских лап, членистоногое стало наклоняться к Фродо и Сэму, подергивая раскрытой смрадной пастью.

— Ну, вот и всё, — обреченно обронил Фродо.

— Просто так я не сдамся! — отчаянно воскликнул Сэм, доставая эльфийский клинок.

— послышалось откуда-то из темноты.

И гигантское членистоногое застыло. А голос Голлума приближался, продолжая отвлекать монстра от такой близкой и желанной добычи:

Появившись в пятне света, источаемого волшебным эльфийским фиалом, Голлум протягивал на ладошке один из тех самых кристаллов, которые так увлеченно грыз всю дорогу. Голова Шелоб настороженно, будто сомневаясь, потянулась к ладони Голлума и застыла, принюхиваясь к подношению. Затем приняла его, аккуратно слизав с ладони слизистым хоботком.

Несколько секунд монстр стоял неподвижно. Затем стал ритмично подергиваться. Фродо и Сэм заворожено наблюдали за гигантским членистоногим. Если бы кто-то догадался включить музыку, то было бы понятно, что Шелоб пританцовывает. Спустя еще несколько секунд паучиха стала отбивать лапами ритм. А Голлум стал декламировать стихи, компенсируя отсутствие стихотворного размера речитативом.

— Что это было? — испуганно спросил Саурон, когда грохот во дворе замка стих.

— Пиздец, — констатировала фея. — Он пришел.

Саурон недоверчиво выглянул в окно. Где-то внизу горели огни, лязгало железо, кричали орки.

— Что происходит?

— Восстановление справедливости происходит, Сауроша. Ты у меня арсенал брал?

— Ну?

— А деньги за него отдал?

Саурон замер, повернув голову к фее. Эмоций под шлемом видно не было, но было понятно, что он недоумевает.

— Ну я же не виноват, что орки настолько тупые, что им автомат — это сложно.

— Это не мои проблемы, Сауроша.

Саурон вновь выглянул в окно. Вдалеке, по направлению к жерлу вулкана неслась гигантская паучиха, сбивая орков, троллей и прочую нечисть, встававшую у нее на пути. На спине у нее, словно всадник на лошади, восседал Голлум. В его вытянутой к небу руке сияло кольцо всевластия.

— Пиздец! Я властелин колец! — прокричал он, когда паучиха, перевалившись через край вулкана, полетела вместе с ним в его жерло.

— Назгулов не было.

— А то будто у тебя в фильмах им девяносто процентов экранного времени отведено?

— Но все-таки…

— Питер, Петенька, — фея взяла руку режиссера в свои и грустно посмотрела ему в глаза, — ты б завязывал со всей этой толкинистской хренью. Ведь как все хорошо начиналось, «Живая мертвечина», «Страшилы»… а потом тебя как накрыло в двухтысячных. Не, «Девятый район» тоже прекрасен, но после него опять накрыло. Тем более, сам понимаешь, чем дальше в эту вселенную, тем больше крыша едет…

— Крыша! Едет! — глаза режиссера лихорадочно заблестели. — А лучше — дом!

— Что дом?

— Или нет! Город! Представляешь, целый город едет!? — мужчина вскочил, озираясь. — Где камера? Города ездят и жрут другие города! Фея, я тебе говорю, это будет бомба!

— Предупреждала ж, не больше двух, — буркнула фея, разглядывая синие кристаллики в своей ладони.

А Питер Джексон, уже шумел на кухне, устанавливая камеру на треногу.

Иногда они возвращаются

— Хуйня какая-то, — пробормотал Елисей, разглядывая лежащую в хрустальном гробу, бледную как снег, девицу с вишнево-алыми губами. — Ну да чего уж, зря шел, что ли?

Вытер губы, наклонился над девушкой и коснулся губами её губ. Ничего не произошло. Подождал немного, напряжённо вглядываясь в строгие и по-своему красивые черты лица, наклонился и прижался губами к устам девушки сильнее, раздвигая языком ее губы.

— Ай! — отскочил от гроба. Высунул язык вперед и скосил глаза, пытаясь разглядеть его кончик. Ощущения были такими же, как будто коснулся языком дверной ручки в морозную погоду.

Елисей дотронулся до языка пальцем — кровь. Чего ей в рот-то напихали, пока она спала? Парень сплюнул, избавляясь от кроваво-медного привкуса во рту, и вновь подошел к хрустальному гробу. Раздвинул пальцами губы лежавшей в нем девушки, присмотрелся к зубам.

Клыки были неестественно длинными.

— Так, погоди, — фея наклонилась над гробом, — это ж Белоснежка!

— Кто такая Белоснежка? — не понял Елисей.

— Дурдом без колесиков, — выругалась фея. — Ну вот как тебе объяснить?

— Это другая принцесса? Не моя?

— А то ты не видел…

— Видел.

— А зачем тогда на чужую принцессу полез?

Королевич не нашелся, что ответить, и развел руками. Фея махнула рукой, мол, проехали. Она приложила палец к шее девушки, пытаясь нащупать пульс. Но пульса не было. Достала из походной сумочки серебряное зеркальце и поднесла к лицу девушки. Наклонила влево-вправо, разглядывая отражение.

— Холодная, но не разлагается. В серебряном зеркале не отражается, — пробормотала фея. — Ставлю на то, что если приложить ей ко лбу крест, останется ожог. Поздравляю, Елисейка, твоя царевна — вампир.

— Это не моя царевна! — возразил королевич.

— А… Да. Точно. Поздравляю, Елисей. Мало того, что вампир, дык еще и не твоя.

— А что же делать?

— Нежить — только развоплощать.

— Как?

— Классически. Колом осиновым в сердце.

— Но она же красивая! — недоуменно возмутился царевич.

— Кто тебе такое сказал?

Царевич открыл было рот, готовясь возражать и дальше, но не нашелся с ответом.

— В-о-о-о-от! — протянула фея. — А знаешь, почему так?

Царевич помотал головой.

— Потому что ты об еёную хлеборезку поцарапался.

Фея оглядела пещеру, потолок которой был усеян летучими мышами, посмотрела на растерянного королевича. Тяжело вздохнула и спросила:

— Вот какого лешего ты к ней целоваться-то полез?

Царевич пожал плечами.

— У тебя в роду некрофилов не было?

Царевич начал было отрицательно мотать головой, но засомневался и пожал плечами.

— Наверное, были, — предположила фея.

— Почему?

— Потому что это объясняет твое стремление язык покойницам в рот засовывать. Фактически, она тебя укусила, а ты вообще в курсе, что означает?

— Что? — королевич выглядел недоумевающим и напуганным.

— Что ты — потенциальный вампир.

— И чего теперь делать? — испуганно спросил Елисей и уставился на лежащее в гробу тело, осознавая сказанное феей.

— Ну… Есть тут мыслишка…

Фея достала из сумки волшебную палочку, сосредоточилась и плавно вывела ею узор в воздухе, прокричав:

— Экспекто долбоебус-интеллектус!

Воздух перед ней сгустился, пронизываемый множеством электрических разрядов, и прямо из эпицентра молний в пещеру вывалились двое. Придурковатый парень в русском народном костюме и здоровенный волчара.

— Да что за херня постоянно происходит!? — отряхивая колени пробурчал парень.

А волк повертел головой, увидел фею и буднично спросил:

— А предупредить можно было?

— Когда она у вас появилась, не вела себя странно? — спросил Ваня, безуспешно пытаясь раскурить трубку при помощи огнива.

Чиркать кремнем по кресалу, одновременно втягивая в себя воздух, было задачей не из легких.

— Да она с самого начала какая-то странная была. Лопотала не по-нашенски, — рассказывал самый крупный богатырь. — Но мы ж люди нормальные, язык жестов понимаем.

— Когда она показала вот так, — самый мелкий из богатырей изобразил двусмысленную езду на лыжах, — мы поняли, что устала девка.

— В смысле?

— Ну, заебалась, — пояснил мелкий, повторяя жест.

— Дали ей отвара макового, — подхватил еще кто-то из богатырей, — чтоб отдохнула. Но она слабенькая, видать, оказалась. Вырубилась мгновенно.

— А когда на пятые сутки не проснулась, мы ее в пещеру и снесли, — завершил рассказ четвертый богатырь.

— А днем кто-нибудь дома был или она сама оставалась? — спросил Ваня. Искра, наконец, попала в табак, и он делал паузы между словами, растягивая огонек.

— Ну да, сама, — подтвердил кто-то из богатырей. — У нас же, кто на охоту, кто в огород, кто дров нарубить, воды наносить. Все при деле.

— Есть вероятность того, — делая паузы между неудачными затяжками, проговорил Иван, — что в один из таких дней её и укусили.

— Ваня, — наконец-то подал голос Серый Волк, — я тебе полчаса назад пытался донести, что это не царевна, а принцесса. И она совсем из другой сказки. А ты тут в Шерлока Холмса играть пытаешься.

— В кого? — Ваня перестал раскуривать трубку, которая тут же затухла.

Серый Волк посмотрел на напарника и обречено выдохнул:

— Господи, ну вот нахуя мне всё это?

Небеса не разверзлись. И оттуда никто не ответил.

Гномы выдвигались в шахту задолго до рассвета. Поэтому Ваня с Волком нагнали их под самой штольней. Шестеро несли шахтерский инструмент — кирки, ломы, лопаты. Седьмой — самый крупный из коротышек очень сильно отличался от своих товарищей. Из общей картины его выбивал не только рост и более густая борода, но также одежда, более подходящая рыцарям: кольчуга вязаная мелкими кольцами, надраенный до блеска шлем и боевой топор.

— Гимли, — удивился Волк, — а ты тут что забыл?

Гном отделился от компании и подошел к Ване с Волком. Поздоровался.

— Этот же вопрос я могу задать и тебе, Серый.

— Если честно, мне абсолютно пофиг, каким межсказочным сквозняком тебя сюда закинуло. Мне просто нужно было начать разговор с чего-то.

— Нечто странное творится в сказочных лесах, — встрял в разговор Иван, вновь безуспешно пытаясь раскурить трубку, — но я обязательно выясню, кто за всем этим стоит.

— По обмену опытом, — проигнорировал Ивана Гимли. — Ну и в качестве охраны. Ихний старший, — гном кивнул головой в сторону шахтеров, — наших стихи писать учит, а я охраняю тут.

— От кого? — заинтересованно спросил Волк.

Гимли огляделся и заговорил полушепотом:

— Завелся здесь кто-то. Зверей сказочных…

— Насилует, а потом убивает? — подал голос Иван. Он, наконец, раскурил трубку. — Или наоборот: убивает, а потом насилует?

— …похищает, — вновь проигнорировал Ивана гном. — Они возвращаются через несколько дней, но ничегошеньки не помнят. И ведут себя странно.

— И в чем странность проявляется?

— Ну… — Гимли замялся, не то подбирая слова, не то думая, стоит ли вообще говорить.

— Давай, колись, Гимли, — посоветовал Волк. — Время нам сэкономишь.

Иван наклонился к гному и рявкнул:

— Пароли, явки, позывные!

Гном снова его проигнорировал, продолжая разговаривать с Волком.

— Где ты этого идиота нашел?

— А вот сейчас обидно было, Гимли.

— Чего это?

— Это мое альтер эго, если что. Из другой реальности. Так-то он нормальный, адекватный мужик, но, попадая сюда, дурак-дураком становится, — печально поделился Серый. И тут же вернул гнома в прежнее русло разговора: — Так всё-таки, в чем странность?

— Они все тормознутые становятся. Вялые какие-то… Сонные, как мухи поздней осенью.

Выпуская клубы дыма, Иван отнял трубку ото рта и уже который раз вклинился в разговор:

— Кто-то подсаживает их на наркотики?

— Ваня, иди вон тем шестерым мозги еби, — кивнул Волк в сторону испуганных гномов, столпившихся возле входа в штольню, и продолжил разговор с Гимли: — С рассвета до заката впадают в кому? Прячутся в темные места?

— Да, — удивленно согласился Гимли. — А откуда ты…

— Знаю, мой друг. Просто знаю.

Серый Волк огляделся. Посмотрел на увлеченно допрашивающего гномов Ивана, на вход в штольню, к которому отступали коротышки, на горизонт, из-за которого вот-вот должно было появиться солнце.

— А подопечные твои всегда так рано в шахту бегут?

— Раньше так не спешили. Но, как Белоснежка пропала, так и начали в работе себя топить.

— И выходят из шахты в аккурат после заката?

— Эм… Да. Но откуда ты…

— Ванька! Не пускай их внутрь! — заорал Серый Волк и ринулся ко входу в штольню.

Гномы, вооруженные примитивными горно-шахтными инструментами, оказались не такими уж и лёгкими противниками. К тому же, представляли собой слаженную и целеустремленную команду. Благо, Гимли вовремя сориентировался и пришел на помощь. Да и продержаться было нужно всего лишь до начала восхода солнца, свет которого уже окрашивал в алые краски редкие, почти мультяшные облака.

— До восхода удержите на поверхности, — прокричал Волк, уворачиваясь от лопаты, которой его пытался огреть один из гномов.

— Вертлявые, пиздюки, — пожаловался Иван, пиная самого мелкого гнома.

Тот, перекувырнувшись в воздухе, ударился головой об пень, но тут же встал и совсем не по-мультяшному рыча, вновь целеустремленно пошел на Ивана.

— Не убивать! — прокричал Волк, прижимая лапой кого-то из гномов к земле.

— Понял! — прокричал в ответ Гимли и, повернув топор обухом, ударил кого-то из гномов в голову. — Минус один!

Двое гномов одновременно накинулись на Ивана. Один упал в низ, обхватив руками его ноги чуть ниже колен, не давая сдвинуться с места, а второй, оттолкнувшись от земли, прыгнул Ивану на грудь, вцепившись руками в его уши и попутно пытаясь откусить ему нос.

— Ухи! Ухи, блядь! — заорал Иван не своим голосом.

И тут краешек солнца наконец-то показался над горизонтом.

Гномы, в одно мгновение прекратив пробиваться к устью штольни, обмякли и попадали на землю, словно мешки, набитые хламом. Но Ванька продолжал орать — вцепившийся ему в уши гном тоже отключился, но кулачков не разжал. Он так и висел, цепко держась за Ванины уши, оттягивая их собственным весом к земле.

— Наклонись, идиота кусок, — посоветовал Серый Волк, перекрикивая Ванькин ор. — Ну или за бока его приподними.

Иван последовал совету и перестал орать. Но продолжил материться себе под нос, высвобождая из цепких гномьих пальцев свои покрасневшие и опухшие уши.

— Зи ист дер хельсте штерн вон аллен, хир комт ди зонне, — напевал Волк, обходя поле боя.

— Чего ты там за заклинания лопочешь, — поинтересовался Иван, держась ладонями за красные опухшие уши.

— Пою, — ответил Волк, разглядывая то одного, то второго гнома.

— Что это было, достойный потомок варгов? — спросил Гимли, приторачивая боевой топор обратно к поясу.

— Вампиры, — буднично отозвался Серый Волк.

— Кто? — удивился Гимли.

— Как Дракула, которому я клыки выдрал? — уточнил Ваня.

— Угу.

— Закувалдь меня Тор, если я хоть что-нибудь понимаю.

Иван возился с уложенными в рядок гномами. Проверив крепость веревок, он приподнимал каждому верхнюю губу и разглядывал удлинившиеся, совершенно не гномьи клыки.

— Я понимаю чуть больше твоего, — поделился Волк, наблюдая за Иваном, — но у меня и вопросов больше. Знать бы, кому их задавать только.

— Как ты догадался, что они тоже, того?

— Белоснежку кто-то сделал вампиром. Мы ее в другой сказке обнаружили. Точнее, не мы, а фея одна знакомая.

— Это не та, которая вселенную Толкиена похерила? — полюбопытствовал Гимли.

— В смысле?

— Да там такой замес был. Саурон у нее волшебное оружие купил — то ли калачи, то ли калаши. Но орков им пользоваться так и не смог научить. Они по привычке, этими калачами, как дубинами махали. Ну, он денег отдавать и не захотел продавцу. Пытался съехать на то, что оружие бракованное. Хотя, держал я такой в руках. Белке в глаз если попадешь, то от тушки ничего не остается, кроме кровавых пятен на дереве. Куда там Леголасу с его луком.

Серый Волк слушал и хмурился. А Гимли продолжал рассказ:

— Ну в отместку фея басню нашу и подсократила. Обошлись без долгих путешествий, кровопролитных сражений и вообще без лишних жертв. Да чего там! Представь, Гендальф даже из Шира не выходил никуда, пока всё решилось. Кольцо в вулкан сбросили, Мордору хана. А из жертв только Голлум и Шелоб. Ну, за ними никто особенно и не горюет.

К пню подошел Ваня, попыхивая вновь раскуренной трубкой.

— Вообще, первый, кого вспоминаешь в данной ситуации — это Дракула, — сказал он, выпуская облачко дыма. — Но, как?!

Иван достал из-за пазухи что-то завернутое в тряпицу и, положив на пенек, бережно развернул, продемонстрировав Волку и Гимли.

— Что это? — спросил гном.

— Клыки Дракулы. Я их с собой как память о былых победах таскаю.

— Могли и новые отрасти, — заметил Волк.

— Да что ж он, акула какая, что у него зубы в три ряда, как на конвейере?

— Нежить. Хитрая и изобретательная. Вот, кстати, у тебя, Ванька, есть все шансы его навестить и выяснить, что да как. А я пока кое-что здесь проверю, разузнаю. — И обращаясь к Гимли: — Ты вообще в курсе, кого тут накрывало за последнее время?

— А чего ж не в курсе. Тут же ж сорока. Она новости быстро разносит.

— Кого, говоришь, первым нашли?

— Колобка, — Гимли присел рядом с волком так, чтобы не упускать из виду связанных гномов. — Он как раз перед рассветом на лису вышел. Поначалу сам ее укусить пытался, а как солнце всходить стало, так и обмяк.

— И чего, лиса его не съела?

— Ну, она ж не только хищница, но и не глупая баба. Сразу сообразила, что не так что-то.

— Ага, понял. А еще кто был?

— Маугли, — Гимли погладил свою бороду, — как раз там, где сказочный лес в сказочные джунгли переходит.

— А с ним чего не так было?

— На Каа накинулся. Кричал, что, мол, удав — сплошная вена и кровушки он сейчас вволю попьет. Но удав-то, хоть и старенький, да на вид неповоротливый, всё ж обвился вокруг пацана, придушил слегка и держал так, пока малого не попустило.

— И попустило тоже с восходом солнца?

— Угу. А еще, Пикачу взбесился. От кого не ожидали, так это от него. Ну, добрейший же ж покемон был. Милота в чистом виде. А тоже помутнение разума случилось. Хорошо, что на Бульбазавра наткнулся.

— Почему?

— Так и не прогрыз его, — ухмыльнулся Гимли. — И тоже отрубился, как только солнышко показалось.

Волк встал и принялся ходить из стороны в сторону, озвучивая собственные мысли.

— Колобок — русская народная сказка. Маугли — Киплинг написал. А Пикачу вообще японцы придумали. Никакой связи.

— Белоснежка еще.

— Так-то, сюжет народный, но задокументировали братья Гримм — немцы. Абсолютно ничего по местам не расставляет, — Волк остановился, сел и принялся чесать задней лапой ухо, продолжая рассуждать вслух: — Белоснежку почему-то в сказку Пушкина занесло. Но то понятно: и там, и там семеро мужиков, готовых нести ответственность, не посягая на честь и достоинство…

— Сексуальный подтекст? — предположил Гимли, продолжая поглаживать бороду.

— Ага, в покемонах? — Волк перестал чесаться и вновь принялся расхаживать из стороны в сторону. — Хотя, японцы странные, у них где угодно может быть сексуальный подтекст. Удивляюсь, что не они Ктулху придумали.

— Какую такую Ктулху? — заинтересованно спросил Гимли.

— А был тут Говард один…

— Говард Ктулху?

— Блин, Гимли, не отвлекай, — Волк вновь принялся чесать за ухом. — Черт, блохи достали. И Ванька, сука, трубку унес. Слушай, Гимли, а у тебя карта этих мест есть?

— Конечно, — кивнул гном и, достав из походной сумки карту волшебного леса, разложил ее на пеньке.

— Где, говоришь, Колобка накрыло?

— Вот тут, — Гимли ткнул пальцем в точку на карте.

— Положи сюда камешек или щепочку. А покемон где кукушкой тронулся?

— Здесь, — предупреждая просьбу, гном сразу разложил камешки в определенные места карты, попутно объясняя: — вот тут Маугли из удава что-то высосать пытался, а здесь гномы живут. Их, скорее всего, там и покусали.

— Японские сказки, немецкие… джунгли… русская часть… Слушай, Длиннобородый, а если мысленно нарисовать окружность из всех этих точек, чего у нас в центре?

— Замок Золушки.

— Итить твою туфельку! — восхищенно выругался Серый Волк. — Вот это поворот!

Иван стоял в сыром склепе главного вампира всех времен и народов, стараясь не ржать, чтобы не расстраивать графа еще больше.

— Отфтань от меня, не хосю я из глоба вылесать, — шепелявил тот.

— Вылезай, говорю.

— У меня дипьеффия на посве отфутфствия субоф.

— Ну так я тебе их как раз и принес.

— Пьявда? — вампир сел в гробу, недоверчиво глядя на Ивана.

— Ага. Вот, — Ваня протянул Дракуле тряпицу, на которой лежали его клыки.

— Зюпки мои любимые, — потянулся тот к тряпице.

— Сначала ответы на вопросы, — спрятал клыки за спину Ваня.

— Ибифь ты провалифь! — пробурчал вампир недовольно и принялся вылезать из гроба.

Перебрались в гостиную. Иван сел на подоконник, мотивируя это тем, что так меньше затхлостью несет, а Дракула уселся в одно из старинных кресел.

— Ну, фпрафввай, циво хотел?

— Кусал кого за последнее время?

— Ты фмеефся? Цем куфал? — Дракула раскрыл рот, демонстрируя отсутствующие зубы. — Ефли б и фахотел, не фмог бы.

— Ладно, хрен с тобой, — Иван швырнул тряпицу с клыками вампиру. — На. А то ж вообще непонятно, что ты там лопочешь.

Дракула поймал сверток, достал клыки и один за другим пристроил их в пустые промежутки между зубами. Те, один за другим, с чваканьем врастали на место. Иван, слыша противный звук, передернул плечами. Вампир дождался, когда зубы станут на место и блаженно протянул, ощупывая клыки:

— Счастье-то какое. Как заново на свет родился.

— Зеркало дать?

Вампир обиженно посмотрел на Ивана:

— Юморист ты, Ваня, как я погляжу.

— Тогда продолжаем разговор. — Иван достал трубку и неумело принялся ее раскуривать. — Кусал кого за последнее время?

— Вообще никого!

— Алиби есть?

— Ваня, — возмутился граф, — мое алиби всё это время у тебя в тряпочку завернутое лежало!

— Допустим, — Иван сделал затяжку и выпустил облако дыма в воздух. — Может в гости к тебе кто заходил?

— Хм… Была тут одна. Я сначала подумал, что мужик вообще. Но, оказалось, что баба, — граф поморщился. — Не самый лучший секс в моей жизни, доложу я тебе. К тому же, кусалась, как бешеная.

— Вот оно! — радостно закричал Иван. И уже более спокойно спросил: — Как зовут?

— Да я не спрашивал.

— Не ври мне тут! — Иван спрыгнул с подоконника, подошел к вампиру и угрожающе наклонился над ним. — Сейчас быстро клыки конфискую обратно.

— Да я тебе честно, Вань! — Дракула испуганно вжался в кресло и затараторил: — Ты мне как зубы выбил, девки в мою сторону совсем глядеть перестали. Не любят они беззубых. А эта, единственная за всё время, пришла. Прямо в гроб прыгнула. Говорит, герр Дракула, я ваша фанатка и мечтала предаться с вами плотским утехам с элементами бдсмщины. Я на радостях и понять ничего не успел. Оседлала, оттрахала и тут же ушла! Искусала только всего!

— Ладно, не ори. Верю. — Иван протянул вампиру руку, предлагая подняться. — Пойдем, до ворот проводишь.

Стоя у ворот, Ваня пожал когтистую лапу вампира:

— Ну, бывай! И хватит тут обиженного строить. Клыки я тебе вернул. А кто прошлое помянет, тому глаз вон.

— Не надо, — пробормотал Дракула, — мне клыков хватило.

— Ну и славно, — сказал Иван и зашагал по дороге.

О том, что на радостях да второпях Дракула перепутал один верхний клык с нижним и был теперь больше похож на орка из войск Саурона, а не на вампира-аристократа, Ваня говорить ему не стал, здраво рассудив, что в зеркале-то Дракула всё равно этого никогда не увидит.

— Феечка, Машенька, прелесть ты наша, — вкрадчиво начал Волк, — ничего нам рассказать не хочешь?

— О чем?

— Об одной мужеподобной даме, которую ты прокинула. Предположительно, немка, потому что, обращаясь к мужчинам, использует приставку «герр».

Фея нахмурилась, перебирая в уме тех, с кем общалась в последнее время.

— Да я хрен его знает.

— Ну, никто не торопит, за исключением некоторой части леса, ставшей недовампирами.

— Серый, ну ты ж меня знаешь, я б от вас ничего скрывать не стала.

— Ок-к-кай, — протянул Волк. — Тогда факты: она переспала с Дракулой, чтобы испить его крови. Но так как Дракула на тот момент укусить ее не мог, то обряд инициации был нарушен. Потому, те, кого кусает она, вампирами считаться не могут, хотя и ведут себя как вампиры. Предположительно она немка и живет либо в замке Золушки, либо где-то поблизости от него.

— Твою ж… — эмоции на лице феи сменяли одна другую: удивление, недоумение, неверие, осознание. — Не немка! Шведка!

— Шведка?

— Хильдур Бок!

Ваня, наблюдавший за этим странным диалогом, вытрусил курительную трубку и протянул ее фее.

— На. Хреновый из меня Шерлок Холмс.

— А, так это ж и не Холмсовская вещь-то, — сказала фея, принимая трубку из рук Ивана.

— А чья?

— Гендальфа. Ему уже не надо. Он на кристаллах теперь.

— То-то я думаю, мир расцветает прям, когда раскурить ее удается, — поразился Ваня.

— Погоди, Маша, на каких кристаллах? — не понял Волк.

— Ну, была тут история…

— Уж не та ли, про которую мне Гимли рассказывал?

— Думаю, что та.

— Деточка, ты пипец!

— Вы, между прочим, первые начали! Сами виноваты! — парировала фея. — Жила бы себе Красной Шапочкой, носила б пирожки бабушке. Кто вас просил в сказку лезть?

— Да если б мы не лезли, — возмутился Ваня, — у тебя б и бабушки никакой не было!

— Короче, — прервал начинающуюся перепалку Серый Волк, — рассказывай, давай.

— Ну, брали мы как-то выкуп за принца. Я Карлсона, Золушку, фрёкен Бок и еще троих из анекдота подключила.

— Золушку?

— Ну да! Но там всё четко было просчитано, на нее никто и не подумает, если она сама распространяться не будет. Мы ее в итоге даже с принцем свели.

— Погоди, погоди, — перебил Серый Волк, — вы чего, за того травокура ее выдали?

— Да не, — отмахнулась фея, — того уже давно на принудительное лечение сдали. Это младший.

— Я ж ей мешок денег…

— А деньги у нее кто-то украл, — развела руками Фея. — Выкопал прямо из-под поленницы.

— Кто бы это мог быть? — с хитрым прищуром спросил Волк.

— Не знаю, — не менее хитро ответила фея, — но я взамен всё порешала и даже за адекватного принца её сосватала. Ради этого, между прочим, и замутила всё.

— Ой, мне-то не трынди! Аферу проворачивала из-за денег. Золушка просто под руку попалась.

— Ну, и из-за денег тоже, — согласилась фея. — Так вот. По просьбе Карлсона, у нас запланированный конфликт произошел.

— С фрёкен?

— С ней самой, — кивнула фея. — Она Малышу житья не давала. Ну, мы ее и спровоцировали. Там стрельба была, потом пожар… Но она сгорела в лесной лачуге.

— Труп видел кто-нибудь?

Фея помедлила, но всё-таки ответила:

— Нет.

— Если не убедилась в наличии злодейского трупа, — назидательно сказал Волк, — то должна держать в уме, что иногда они возвращаются.

— Трупы? — уточнил Ваня.

— Злодеи, Ваня. Ты вообще, когда рандомного дурака включать перестанешь?

— Ох уж эти сказки… — пробормотал Ваня, вместо того, чтобы ответить на вопрос.

— Ох уж эти сказочники, — закончил присказку Волк. И обращаясь к фее: — Где хижина стояла, покажешь?

Волк обошел кругом обгорелый каркас лачуги. Затем забрался внутрь пепелища, принюхиваясь и приглядываясь.

— Да ну, огонь все следы стер, — прокомментировал Иван.

Волк сделал еще пару шагов вперед. Пригляделся к чему-то.

— Не все, Ванечка. Не все. Вон, смотри, — кивнул в сторону ветхого люка от погреба. — Видишь, натоптано как?

Следы были хоть и крупными, но явно человеческими. И если возле самого люка были беспорядочными и смазанными, то шедшая дальше цепочка следов превращалась в пятнышки пепла на траве и прошлогодней листве, сходящие на нет в сторону замка Золушки. Ваня поднял дверцу погреба — внутри было пусто.

— Исходя из имеющихся фактов и основанных на данных фактах умозаключениях, было бы логичным предположить, что подозреваемая особа расположила свою штаб-квартиру в замке Золушки или, по крайней мере, где-то неподалеку от него, — сказал он.

Волк подозрительно посмотрел на Ивана:

— А ты трубку Гендальфа точно фее отдал?

— Ну да. А что?

— Изъясняешься непривычно.

— А… да? — Иван откашлялся и с привычной придурковатостью сказал: — В Золушкином в замке фрёкен эта, к бабке не ходи! Так лучше?

— Ну вот! Другое дело!

— Так мы в замок?

— Ну а куда еще?

Хотя к замку и спешили, добрались туда почти перед самым закатом.

— Делать всё нужно быстро. Потому что после заката, когда вся эта братия, фрёкен Бок покусанная, оживет, мы с ними не факт, что справимся.

— Так уже закат скоро, — заметил Иван. — Может, до утра подождать? Весь день впереди будет.

— Нет, Ваня, не вариант. Гномов мы повязали? Повязали. А если ее способности аналогичны способностям Дракулы, то она уже знает об этом. В мифологии, обративший вампир чувствует, что происходит с теми, кого он обратил, и может ими управлять, если ты не в курсе.

— Короче, — на всякий случай уточнил Ваня, — выбора у нас особого нет?

— Да.

— Так да или нет?

— Бля. Я уже забывать стал, как с тобой иногда тяжело.

И они вошли во двор замка, который встретил их тишиной и пустотой. Бродя по комнатам, заглядывая в шкафы и под кровати, Ваня с Волком то там, то здесь обнаруживали впавших в кому. Золушка и принц нашлись в королевской спальне, под кроватью. Король с королевой, забились в сундук, выбросив оттуда драгоценности прямо на пол. Фрёкен Бок нигде не было.

— Версии есть? — спросил Серый Волк Ивана, выглядывая в окно. — Солнышко уже закатывается.

— Да хрен его знает. Эта падла где угодно может прятаться. Может она вообще не в замке. В угольник какой-нибудь залезла и сидит там, ждет, когда солнышко сядет, — размышлял Ваня. — Замок-то здоровый. Это в лачуге ей, кроме подвала, некуда прятаться было…

— Стой!

— Да я и не иду никуда вообще-то.

— Что ты сейчас сказал? Повтори.

— Да я и не иду никуда…

— До этого.

— Замок большой, говорю. Хрен найдешь её. Это в хибаре, кроме погреба, прятаться негде… Серый, ты куда?

— Побежали, Ваня, — отозвался Волк из коридора, — в подвале она!

И Ванька, мельком взглянув на заходящее солнце, которого над горизонтом оставалось меньше четверти, побежал за Волком.

— Если она сначала в погребе пряталась, — объяснял Волк на бегу, — то ассоциирует подобные помещения с убежищем. Вероятнее всего, там светлую часть суток и пережидает.

Так и оказалось. Фрёкен Бок, бледно-синяя, с ввалившимися, но горящими, словно яркие угли в глубине глазниц глазами, была в винном погребе. Проблема заключалась в том, что к тому моменту, как Ваня и Волк ее обнаружили, солнце окончательно скрылось за горизонтом. И дворец стал оживать.

— Ну здравствуйте, — проскрипела фрёкен и бесшумной тенью метнулась в сторону Ивана, выбив у того из рук светильник.

Лампа, описав несложную дугу, со звоном разбитого стекла упала на каменный пол и наступила темнота. Иван почувствовал удар под дых, затем услышал, как матерясь, заскулил Волк. Что-то схватило Ивана за волосы и с диким хохотом поволокло сквозь темноту. Голова парня с треском ударилась обо что-то твердое и его сознание померкло.

В себя он пришел связанным, лежащим на полу бального зала. Вокруг, словно солдаты на плацу, стояли, наверное, все, кто жил в замке. Повара с поварятами, лакеи, ключник, мажордом, конюх… Король с королевой и Золушка с принцем тоже присутствовали.

— На кой хрен тебе все это? — поинтересовался Иван. Он, хоть и не видел фрёкен, но догадывался, что она здесь.

— Люблю, когда меня слушаются, — вампирша обошла Ивана и теперь тот ее видел. — Послушание — первый шаг к порядку. Новому, мировому порядку! А то, понимаешь, бардак у вас тут. Кто чем хочет, тем и занимается. А у меня все будут по струнке ходить. Линкс, цвай, драй, фир, линкс, — напела фрёкен Бок и комично изобразила строевую ходьбу на месте.

— Так это ж сказки, это ж не реальная жизнь. Они тем и хороши, что здесь всё разное. Все разные.

— А мне не нравится, — заявила Бок. — И поэтому будет так, как я захочу. Вот смотри. Поднять всем левую ногу!

Все обращенные одновременно выполнили приказ и замерли стоя на одной ноге.

— Обожаю, когда всё с первого раза понимают и исполняют! — прокомментировала фрёкен Бок. — Трижды присесть!

Приказ снова был исполнен. А довольная фрёкен Бок захохотала, хлопая в ладоши.

— Ты ебанутая, — поставил диагноз Ваня.

— Зато, наверное, впервые в жизни счастливая, — парировала она и подтащила к Ивану связанного Серого Волка. — Сейчас вот, вас двоих еще укушу, и вы тоже вольетесь в мой дружный, счастливый коллектив.

И когда фрёкен, раскрыв пасть с неестественно-длинными клыками, наклонилась над Волком, готовясь к укусу, в комнату ворвался ураган в обличье Карлсона. С гулом, достойным пикирующего бомбардировщика, тот по воздуху метнулся к фрёкен Бок, схватил ее за волосы и взмыл вместе с ней под потолок.

— Разорвите этих двоих! — верещала откуда-то сверху вампирша, удерживаемая Карлсоном.

Инициированные, маршируя, словно вымуштрованные солдаты, синхронно двинулись к лежащим на полу Ивану и Волку.

— Только не в мою смену, сучка! — прокричал мужчина в рассвете сил и уронил несостоявшуюся фюрершу на одну из ножек перевернутого кем-то, да так и оставленного табурета. Снова взмыл вверх, заложил вираж вокруг люстры, на лету доставая стеклянный флакон с какой-то жидкостью и швырнул его в корчившуюся на ножке стула вампиршу.

Полыхнуло. И от фрёкен повалил густой черный дым. Запахло химией и жженым мясом. Все в бальном зале на мгновение замерли, а потом стали недоуменно оглядываться, не понимая, как здесь оказались и что происходит.

— Святая вода? — спросил Иван у приземлившегося рядом с ним Карлсона.

— Ага, щаз, — развязывая Ване руки, ухмыльнулся Карлсон. — Святой коктейль Молотова, не хочешь?

— Где ты его взял-то? — удивленно спросил Волк.

— А ты думаешь, фея всё это время сложа руки сидела?

Волк рассказывал сидящим у костра собранные в кучу части истории, дополняя их предположениями в тех фрагментах, которые оставались неизвестными. К слову сказать, все предположения звучали логично и вписывались в общую картину.

— Скорее всего, фрёкен Бок с самого начала решила подстраховаться и, получив возможность путешествовать из сказки в сказку, сразу пошла к Дракуле, чтобы, скажем так, позаимствовать у него некоторые суперспособности.

— Но почему Дракула? Это ж зависимость от времени суток, куча заморочек с распятиями и приглашениями в дом…

— Но если уж в дом попала, то ты там полноправная хозяйка. Ну, ты вспомни, как она командовать любила? Малышу ж от нее житья не было. Думаю, способность управлять теми, кого укусишь, в её случае перевешивала все неудобства. Но нашу фрёкен Бок подвело чувство меры.

— Точнее, его отсутствие.

— В точку, феечка. У Дракулы, вон, сколько веков опыта, и то он не стремился себе подобных плодить. А фрёкен такая возможность голову вскружила. Вот она и начала всех подряд кусать.

— Потом за Белоснежкой не уследила, а та сказки перепутала, потому что разум затуманен был и не в тот гроб легла.

— Ну а дальше вы знаете, — Иван встал, отряхиваясь. — Все, кто был по цепочке укусов связан с фрёкен, освободились от её влияния после смерти домомучительницы. Ладно, Серый, пойдем.

— Как, уже? — расстроено протянула фея.

— Ага. — Серый Волк встал и отряхнулся всем телом, по-собачьи. — У нас там вообще черти что происходит. Война на пороге, а принцессе целым королевством теперь управляй…

— Еще и утверждают, что я потенциально сильный маг, — не упустил случая похвастаться Иван.

— Да ладно!? Ты? Маг? — не поверила фея.

— Ну не везде ж ему дурачком быть, — заступился за свое альтер эго Серый Волк. — Когда-то нужно становиться настоящим героем.

И они зашагали по тропинке.

— Заката не хватает, — поделился настроением Иван, — чтоб в него так красиво уйти.

— Ага, — иронично согласился Волк, — и чтоб песня из «Неуловимых» фоном играла…

— Закипает гражданская война… — запел Иван.

Приручить дракона

— Узнать мне надобно, кто послужил причиной такого дочкиного положения.

— Дочка и послужила, — флегматично жуя зубочистку, ответила фея. — Не думаю, что кто-то решился бы без ее на то согласия.

— Ты мне тут не это! — прикрикнул на фею король. — Я тебе задачу ставлю и денег предлагаю! Ты ж вопросы решать мастерица!?

— Вы бы, папаша, не орали тут на честных фей, да слюной не брызгали, — порекомендовала королю фея, — а внятно вопросы задавали.

— Скажи, кто дочурку обрюхатил мою? — убавил громкость король.

Фея перекинула зубочистку в другой угол рта и посмотрела на принцессу. Несмотря на платье свободного покроя, животик был очень заметен.

— Мужчина. Логично ж, блин!

— Я и без тебя знаю, что мужчина, — грустно протянул король. — Кто он? Вот что меня интересует.

— А-а-а-а! — протянула фея. — Так вам имена, пароли, явочные квартиры назвать надо? А чего ж у дочурки сами не спросите, ваше величество?

— Дык, молчит, как рыба!

— Ну, ты ж на нее как полоумный орешь, — перешла на ты фея. — Я б, если на меня так орать, еще и в глаз зарядила бы, не думая. Вот прикинь, стоит себе бедная девочка, слушает, как на нее папенька орет, а в голове у нее мысли вертятся разные. Например, про то, что ты с ее избранником сделаешь, если узнаешь, кто он. Может, конечно, и жениться позовешь, но с твоими заскоками, есть шанс, что родится дитятко сиротой. Какая ж мамка такого своему чаду пожелает?

— Так это ж позор какой! Без свадьбы, без благословения…

— Ну, бывает, чо, — фея наконец сплюнула измочаленную зубочистку. — Сплошь и рядом. Ты как будто на луне живешь.

— Нехорошо это!

— Раньше надо было объяснять, что такое хорошо и что такое плохо. Позабивают девушкам головы рыцарскими романами, а потом причитают. Там же ж адюльтер на адюльтере и все удачно заканчиваются. Да, моя радость?

Принцесса, потупив взор, кивнула.

— А реальность — это вам не «Анжелика»! — закончила мысль фея.

— У нее библия — настольная книжка! — безапелляционно заявил король.

— А подстольная? — парировала фея и король стушевался. — Не переживай, выясним, кто да откуда. Даже денег с тебя не возьму. Лишних. Но есть у меня условие!

— Какое?

Фея плавно подплыла по воздуху к принцессе и стала что-то шептать ей на ухо. Девушка в ответ энергично закивала головой.

— Жених сам придет. Но после того, как свадьбу сыграете, ты отпустишь молодых на все четыре стороны. Преследовать и жизни учить ни в коем случае не будешь.

— Но ведь…

— Или так или никак, — поставила фея точку в разговоре.

И король покорно кивнул.

— Да на кой чёрт мне такой тесть? Он же ж жмот, каких свет не видывал, — Раш сделал рывок и с разворота разрубил летящую на него тыкву прямо в воздухе. — Ты в курсе, сколько он денег угрохал, чтобы дракона ему убили? И что в итоге?

— Ты не о том думаешь, Раш.

— А о чём надо? — от следующей тыквы рыцарь ловко увернулся.

— О том, что принцесса вот-вот родит. От тебя, между прочим.

Рыцарь повернул изумленное лицо к фее и третий снаряд свалил его с ног, разлетевшись об голову.

— Сногсшибательная новость? — поинтересовалась фея. И принялась дожимать: — А ты можешь себе представить, что такое быть сыном принцессы и не иметь отца, находясь в эпицентре интриг?

Раш, тихо матерясь, снял погнутый шлем и принялся выковыривать из него кусочки плода и семечки. Судя по задумчивому выражению лица, с воображением у рыцаря всё было в порядке.

— Я ж старшим в семье был, — начал он откуда-то издалека, — но у нас мамка с папкой, оба живы. И вот, пока брательник еще совсем мелким был, вроде как нормально было. Я с фрейлинами в своё удовольствие время проводил: вин да наливок всяких — целый подвал, марихуаны плантацию небольшую с главным лесничим замутили. Втихую от родителей…

Рыцарь замолчал, окунувшись в воспоминания. Фея, выждав немного, решила подтолкнуть Раша:

— Но?

— Но пришла пора жениться, и начался форменный пиздец. То папеньке на фрейлину настучат, с которой я досуг коротаю — мол, она тонкостям этикета не обучена и ее ни за что ни про что — на рудники. То маменька решит, что надо меня с дочкой герцогини какой-нибудь на охоту отправить… Без гончих, без егерей, без арбалета, но с бутылкой вина и афродизиаками в корзинке. И, главное, типа, невзначай домик на дороге пустой охотничий…

Рыцарь тяжело вздохнул, встал, водрузил на голову слегка помятый шлем и прокричал кому-то сидящему в кустах:

— Давай дальше!

Теперь из кустов полетели арбузы. Фея дождалась, пока рыцарь расколет очередной снаряд и возобновила разговор:

— И я так понимаю, это не всё?

— А то! — Раш рубанул по очередному вылетевшему из кустов арбузу. — Я как-то хотел к маменьке в кабинет зайти, не помню, что понадобилось. Да как нутром чуял, ухо к двери сначала приложил. А там — торги форменные. Одна орет, мол, виноградники у нее в южных землях и это прибыль будет в казну, вторая рассказывает, что супротив ее штолен, по северным землям раскиданных, виноградники — ничто, а третья голосит, что, «главное, ваше высочество, не деньги, а уют в душе принца и обеспечить его могут только мои доченьки». Пусть, мол, обеих берет в жёны и по очереди пользует: по чётным дням — старшую, а по нечётным — младшую.

В процессе рассказа Раш умело отбивался от летящих в него плодов, а потом вдруг прокричал:

— Пауза!

Снаряды из кустов лететь перестали, а рыцарь продолжил жаловаться на жизнь:

— Старшенькая, говорит, в оральных искусствах мастерица, а младшенькая черным ходом не брезгует. Разнообразие, мол, будет у сыночки вашего. А мама, главное дело, на полном серьёзе говорит, что и этот вариант рассмотрит.

— А ты чего?

— А чего я? Развернулся, да пошёл прочь. Иду и думаю, на кой чёрт мне сдались эти две курицы, когда моя любовница, ну, которую на рудники отправили, всё это и многое другое в избытке могла? — и куда-то в кусты: — Давай!

Теперь в рыцаря полетели картофелины. Раш не пропустил ни одной, ловко двигаясь по поляне и рассекая швыряемые кем-то клубни. Когда поток снарядов иссяк, фея задала очередной вопрос:

— Так ты от женитьбы сбежал?

— Не совсем, — рыцарь немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил: — Как-то на бал к нам явилась принцесса из северных земель. А из свиты — только волк громадный, говорящий. Меньше часа мы с ней провели, я и так и эдак подкатывал, а она меня отшила. И пропала…

Следующая серия «выстрелов» состояла из яблок и груш. Рыцарь не успел рассечь только пару из двух десятков.

— Влюбился и искать пошел по белу свету?

— Да нет. Меня другое поразило. Молодая деваха, а без слуг и нянек, с одним только волком по белу свету гуляет, ничего не опасается. Новые страны, приключения, и никаких тебе интриг и козней за спиной. Сама себе хозяйка. А я — молодой мужик, всего лишь инструмент для собственных родителей, с помощью которого они ещё больше бабла в казну хотят привлечь.

— Н-да… — грустно пробормотала фея и вдруг сменила тему, кивнув на загаженную овощами и фруктами поляну: — Слушай, а чего ты продукты-то переводишь?

— Так драконы закончились, а форму терять не хочется. Вот и тренируюсь, — пояснил Раш и вернулся к основной теме разговора. — А тут еще выяснилось, что последний пакет травы кто-то из сокровищницы спёр. Не иначе многоходовочка очередная! Ну, психанул я, да смылся из замка. Ну как смылся… Устроил скандал за то, что травушку-муравушку украли и меня в психлечебницу на реабилитацию отправили. Но доктор наш Ай-Пейн понимающий оказался: до сих пор меня, типа, лечит, исправно деньги из казны получая. А я вот по белу свету брожу.

Фея кивнула в знак того, что мотивы рыцаря ей понятны. А тот с ноткой грусти закончил жаловаться на жизнь:

— Брательник у меня, жалко, мелковат тогда был. Мы с ним вместе мечтали странствовать, да рыцарскую славу добывать. Он бы знал, сколько я драконов положил, гордился бы мной.

— Короче, дружище, — хлопнула рыцаря по плечу фея, — я так понимаю, дворцы у тебя поперек горла?

Рыцарь молча кивнул.

— Вот если б ее с собой взять. Да кто ж отпустит-то?

— Ну, тогда вопросов нет. Бывай, — сказала фея и, взмахнув остролистной волшебной палочкой с сердцевиной из пера феникса, растворилась в воздухе.

Из кустов, опираясь на посох, вышло маленькое сморщенное существо, похожее на помесь пожилой черепахи без панциря и облученного всеми видами радиации престарелого эльфа.

— Железы молочные избранницы своей лицезреть более не хочешь ты разве? — спросило оно.

— Прям и не знаю, магистр Йода. Деваха она классная, только вот папаша у нее… — Раш замялся, подбирая слова.

— Не с папой ее совокупляться тебе, — изрек Йода. — Жить будет отдельно вам от родителей хорошо. Терпение — силы часть. Его, если редко, в совместные встречи и проявить можно.

Дракон возник ниоткуда.

Когда стоящий у замковых врат стражник наклонялся, чтобы поправить наколенник, небо и дорога к замку были пусты. А когда разогнулся, перед ним, расправив огромные перепончатые крылья, стояла громадная, вровень с окружавшей замок стеной, синяя тварь.

— Короля позови, — хрипло проскрипело чудовище, — у меня к нему вопрос есть. По поводу братца моего, невинно из базуки убиенного.

— А… — начал было стражник и, загремев латами, будто мешок со старыми кастрюлями, грохнулся в обморок.

— Ну ё-твоё, — разочарованно протянул дракон, — какая-то стража пошла, психически неустойчивая, — вытянул шею, заглядывая через стену во двор, и проорал во все своё драконье горло: — ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО! МНЕ Б ЗОЛОТА И ДЕВСТВЕННИЦ! — Немного подумал и добавил: ЗА СЕБЯ И ЗА БРАТЦА УБИЕННОГО!

Когда паника в замке утихла, к дракону отправили парламентера и тот выяснил, что эта синяя громадина является братом черному, которого некоторое время тому безуспешно пытались извести рыцари и проходимцы всех мастей. Но вот ведь незадача, на исходе казны появился неизвестный герой, грохнувший зверюгу при помощи какого-то диковинного оружия. Справившись с заданием, рыцарь взял за труды всего ничего: меч, латы, хорошего коня и ускакал в неизвестном направлении.

Большой синий брат, хоть и горел жаждой мести, оказался зверем прагматичным, понимающим, что лишние жертвы родича не вернут. Потому затребовал сколько-то там килограммов золота и царскую дочку под белым винным соусом, мотивируя свое требование тем, что сырое не ест принципиально. Заменить царскую дочь стадом коров с аналогичной приправой или табуном лошадей — отказался. Вариант замены царской дочери на другую человеко-единицу — отверг. Обозначил неделю срока и, прорычав:

— ВРЕМЯ ПОШЛО! — отбыл.

Примечательно, что никто не заметил, как и куда чудовище улетело. Вот он был, а в следующий момент, бац — не стало.

Шесть дней в королевстве царила паника и внеочередной сбор налогов. Из закромов вытаскивали всё и у всех. На переплавку пошли даже корона и скипетр, но даже половины затребованного не набиралось. Царь, надеясь всё-таки обмануть чудовище, послал гонцов по окрестным деревням с задачей найти девицу, максимально похожую на его дочь и доставить во дворец.

Недостающее золото было решено заменить драгоценными камнями, а вот с двойником принцессы было сложнее: во всем королевстве нашлась лишь одна, более или менее похожая девушка, но в итоге выяснилось, что она — результат разгульной молодости монарха, а следовательно, как ни крути, родная кровиночка.

Подводя итоги на рассвете седьмого дня, изрядно пьяный от горя и заторможенный от настойки из корней успокой-травы, поглощаемой с вечера в немереных количествах, король увидел, как к замковым вратам подъезжает рыцарь. Приглядевшись, глава королевства признал в нем героя, некоторое время назад одолевшего черного дракона.

— Открывайте, мать вашу! — как и прошлый раз проорал рыцарь. — Явление спасителя, часть два!

— Денег нет! — заявил король вместо приветствия, когда Раш переступил ворота замка.

— А я денег и не прошу.

— Тогда чего ж тебе надо?

— Два мешка картошки и две катапульты. Дракон, я так понимаю, в обед прилетит?

— В обед, — подтвердил король, делая знак рукой, мол, несите, чего рыцарь просит.

Короля, в принципе, не интересовало, каким способом Раш узнал о драконе. Единственное, на что он надеялся, — возможность сэкономить. Тем более, однажды этот рыцарь уже зарекомендовал себя как действенное средство против драконов. А если вдруг победу одержит синий брат убиенной тварюги, то можно включить дурака и сказать, что рыцарь всех в замке запугал, что его отговаривали и с самого начала хотели исправно дань выплатить.

— Неужто картошкой по дракону стрелять думаешь?

— А хоть бы и картошкой, — весело подтвердил Раш.

— Ну смотри! — протянул король, показывая, кто тут главный. — Не одолеешь дракона — не сносить тебе головы.

— Если я его не одолею, то голову никто не сносит. И вы, ваше величество, не исключение.

Когда катапульты выкатили за ворота, Раш собственноручно выволок оба мешка с картофелем и, прогнав всех, чтобы не мешали, принялся что-то мудрить возле метательных орудий.

И во второй раз дракон появился ниоткуда. Просто в какой-то момент рыцарь обернулся и увидел громадную, покрытую синей чешуёй тушу. Пока Раш приторачивал ножны с мечом к поясу, дракон начал перечислять, что и в какой последовательности сделает с королём за то, что последний не уложился в сроки. Рыцарь подумал, что такая богатая фантазия дала бы фору инквизиторским методам ведения допросов и разнообразила досуг любителей БДСМ-практик, а вслух прокричал:

— Корону и скипетр на слитки уже переплавили, так что в жопу королю ты можешь только эти самые слитки и засунуть.

— А ты еще кто такой? — проревел зверь.

— Рыцарь, епть. Не видно, что ли?

Дракон прищурился, разглядывая потенциального противника, а потом спросил:

— Это ж драться надо будет?

— Ну да, — подтвердил Раш. — Традиции подразумевают поединок.

— С тобой, что ли?

— А что, слабо?

— Не слабо. Но у нас разные весовые категории, рыцарь. Будет сложно подобрать оружие, уравновешивающее шансы. Даже если я буду совсем не вооружен, преимущество на моей стороне, поэтому способ дуэли можешь выбрать сам.

Рыцарь сделал вид, что ненадолго задумался. А потом предложил:

— На катапультах.

— На катапультах? — не понял дракон. — Это как?

— Очень просто. Грузим в катапульту сто картошин и стреляем в меня. Я, пока они летят, рублю, сколько могу, мечом, — рыцарь показал меч в подтверждение своих слов. — Затем ставим на это же место тебя и стреляем еще сотней. Кто больше в полете напополам разрубит, тот и победил.

— А ты забавный, — сообщил дракон. — Правду говорят, что с фантазией.

— Кто говорит?

— Да есть тут одна, — отмахнулся дракон. — Но перейдем к делу!

Дракон отлетел на край поля, достал откуда-то из-под крыльев два здоровенных, изогнутых, восточных меча. Взмахнув ими поочередно, прокричал рыцарю:

— Давай!

Раш дернул за рычаг, ковш пошел вверх, ударился о балку и корнеплоды полетели в дракона. Тот достаточно проворно замахал мечами, разрезая клубни в воздухе. Подсчитали разрезанные картофелины — девяносто.

— Видал? — поинтересовался дракон.

— Угу, — хмуро согласился Раш. — Теперь я на край поля, а ты — стреляешь.

И понуро пошел на позицию. Все мысли крутились вокруг девяноста картофелин, нарезанных драконом. Да, Раш тренировался с магистром джедаев. Да, почти не пропускал ни крупных, ни мелких метательных снарядов. Да, рассчитывал на то, что неповоротливый дракон не сможет попасть по большому количеству летящих одновременно картофелин. Но девяносто из ста?! Воистину, драконы — невероятные существа.

Однако, даже понимая, что ему не приблизиться к результату синей чешуйчатой громадины и в половину, сдаваться рыцарь не собирался. То ли верил в чудо, то ли тянул время до последнего. Эх, была бы здесь фея! Уж она бы что-то наверняка придумала.

— Готов? — проорал дракон от ворот замка.

— Готов! — прокричал рыцарь, хотя это был неправдой.

Он до последнего момента надеялся, что из воздуха материализуется фея и хотя бы подскажет, что делать. Однако механизм катапульты щелкнул, ковш рванулся вперед, ударился о продольную балку и швырнул сотню картофелин в рыцаря, а фея так и не появилась.

Раш, пытаясь поймать потоки силы, закрыл глаза, как это учил делать Йода, и завертел мечом вокруг себя. Будто крупные градины загремели вокруг падающие клубни. Несколько штук больно ударили рыцаря по туловищу, но тот, надеясь непонятно на что, продолжал махать мечом, пока картофельный дождь не закончился.

Дальше стоять зажмурившись смысла не было и Раш открыл глаза. Вокруг валялись половинки картофелин. Много половинок. И не было видно целых клубней. Рыцарь принялся подсчитывать половинки, собирая и складывая их в одну общую кучу. Когда поднял сто восемьдесят первую — понял, что выиграл. Но продолжил собирать и считать вслух. А когда справился — не мог поверить собственным глазам и пересчитал еще раз. Половинок было ровно двести.

— Поздравляю, рыцарь, — прогремело где-то рядом. — Ты с честью вышел из этого странного поединка. Обещаю более не предъявлять претензий к данному замку и его обитателям.

А в следующий миг захлопали гигантские крылья, обдавая Раша ветром. Рыцарь посмотрел вслед улетающему синему дракону и прошептал себе под нос, до сих пор не веря в произошедшее:

— Сто штук. Пополам. Охуеть.

— Второй раз нас спасаешь, дешево и сердито, — похвалил Раша подъехавший на лошади король.

— Самый дебильный поединок из всех, в которых я участвовал, — пробормотал рыцарь и хлопнулся в обморок.

— Потеря сознания на почве эмоционального перевозбуждения, — констатировала появившаяся из ниоткуда фея. Подняла рыцарю веко, посмотрела на зрачок, затем пощупала пульс и добавила: — Нашатыря ему дайте кто-нибудь.

— Говорю, рыцарь хороший нам достался, — игнорируя феину просьбу, повторил радостный король, — второй раз…

— А, — будто только вспомнив, прервала его фея, — как нашатыря ему дадите, дочку начинайте собирать. Вот он, папа твоего будущего внука.

— Он? — удивился король, — Долбоеб, дуэль на картошке устроивший?

— Долбоебизм и героизм, ваше величество, очень часто переплетаются настолько, что одно от другого не отличишь, — развела руками фея, — так что, давайте будем считать этого молодого человека героем.

— Но… — начал, было, король.

— Тем более, ты обещал! — напомнила фея. — Я тебе не рассказывала, что случается с теми, кто обещаний не выполняет?

Король мгновенно изменился в лице, но на всякий случай переспросил:

— Это правда, он?

И стоящая рядом беременная дочь радостно кивнула.

— Он, кстати, только потому и приехал, что знал: будущему ребенку опасность грозит. А то никогда б тренировки свои не бросил. У него ж на год вперед всё расписано, — продолжала наседать фея. — И, это, хоть раз в жизни не жмоться, собери молодым в дорогу денег на домик хороший, да на первое время, чтоб на пропитание хватило…

— Так у меня… — начал было оправдываться король.

— Дракон, — перебила фея.

— Где? — испугался король.

— Внутри у тебя дракон. На пятьдесят процентов состоит из жадности, а на пятьдесят — из глупости. Может, потому в твоем королевстве от реальных драконов и проходу нет? Чуют собрата, к нему и тянутся.

Король молчал. Он хотел возразить, но возражать было нечего.

— Пора бы уже как-то приручить этого дракона. Вот посмотришь, жизнь сразу наладится, — заверила фея.

Призрачный джин, сквозь которого было видно комнату, висел над медной масляной лампой. Фея сидела прямо на полу, поджав ноги под себя.

— Там, в принципе, можно было и не лезть, всё само разрулилось бы. Но для меня это было важно. Короче, извини, что напрягла.

— Да ну, ты брось! — махнул рукой джин. — Весело ведь получилось. Это ж надо до такого додуматься — дуэль на картошке с катапульты! Фантазия у него, что надо! Короче, не работа, а сплошное удовольствие.

— Слушай, а он и правда все сто штук разрубил?

— Ага, щаз! — с иронией произнес джин. — Он пока до места шел, я быстренько все картошины пополам и разрезал и уже разрезанными стрелял. Ну, чтоб наверняка.

— Тогда еще на один вопрос ответь, почему ты синий цвет выбрал-то?

Джин удивленно посмотрел на фею и стал менее прозрачным. Теперь предметы сквозь него едва проглядывали.

— А ты чего, разве мультфильм не смотрела? Там же джин синий, как дядя Вася после получки.

— Погоди, — не поняла фея, — что такое мультфильм?

Джин сделал совсем изумленные глаза и проявился окончательно.

— Ты сейчас серьезно?

— Да, — кивнула та.

— У-у-у-у-у, подруга, — протянул джин, — у тебя впереди еще столько интересного…

Товарищ фея

— Бли-и-ин… — лениво протянула фея. — Опять двадцать пять…

— Ну почему бы не скоротать прекрасный вечер интересной историей? — Мефистофель, говорил не в рифму, что бывало с ним редко и являлось признаком крайней заинтересованности.

— Да я сто раз уже рассказывала, — вяло отнекивалась фея.

— Ну, расскажи в сто первый. Ты же знаешь, это одна из моих любимых историй.

Был тот редкий вечер, когда и она, и он могли позволить себе отложить все имеющиеся дела до следующего дня. Фея, закинув ногу на подлокотник кресла, лениво болтала еле державшейся на пальцах туфелькой. Мефистофель сидел возле камина, в кои-то веки не в теле Машиной бабушки, а в истинном обличье — серый камзол и берет с павлиньим пером, будто специально созданные для заостренных черт лица. В руке он держал бокал с вином, из которого не торопился отпивать.

— Слушай, давай я тебе расскажу лучше, как первый раз оружие сюда приволокла? Поверь, не менее забавная история.

Мефистофель аккуратно поставил бокал на пол.

— Я становлюсь концентрированным вниманием. Вещай, — разрешил он.

— Короче, когда я в очередной зубной рейд собиралась, совершенно случайно лишний вензель палочкой в воздухе выписала…

За окном уже давно стемнело. Фея, сосредоточившись, выводила волшебной палочкой вензеля, открывающие портал в деревню. Вариантов портального узора было множество и неверно сделанное движение могло открыть переход не там, где нужно. Пришлось бы целиться снова. К тому же, портал — это энергия. А она из ниоткуда не берется. Короче, чем ближе к нужному месту проход откроешь, тем меньше пешком топать. Исключением были порталы, основанные на мыслеобразах других людей. Но для их создания и энергия тратилась не собственная!

Именно поэтому девочка была сосредоточена на движениях. Вверх, плавно влево, полукруг под углом вправо, потом в исходную точку с тремя полными оборотами. И угораздило ж жирную черную муху сесть ей на нос как раз во время второго витка. Рука девочки дернулась к зачесавшемуся под мушиными лапками носу, воздух задрожал, привычный оранжевый овал портала стал сферическим и поглотил ее.

— Клевать тебя воробышком! — выругалась фея, оглядываясь.

Вокруг была явно не деревня. И не поле. И уж тем более не лес. Это была скромно обставленная, хотя и внушительная по размерам комната с пятью окнами, в которые лился дневной свет.

— Как ты попала в мой кабинет? — услышала фея за своей спиной голос со странным акцентом и обернулась.

За столом сидел мужчина с трубкой в зубах. Взгляд его был усталым, но не удивленным. На самом столе лежали какие-то бумаги, стоял стакан с чаем.

— А… Где я? — Растерянно спросила девочка.

— В моем рабочем кабинете, — спокойно ответил мужчина и повторил свой вопрос: — Как ты сюда попала?

Он встал из-за стола и приблизился к фее.

— Я палочкой неправильно взмахнула и вот, — простодушно сообщила фея, оглядывая помещение.

— Палочкой? — не понял усатый дядечка.

— Ну да! — подтвердила фея и показала ему волшебный предмет.

— Забавно, — сказал мужчина и попытался затянуться.

Трубка, видимо, затухла давно, и тот принялся шарить по карманам в поисках спичек. Не нашел. Оглянулся на стол. Не увидел спичек и там. Фея, решив помочь, прошептала заклинание и протянула ему свою волшебную палочку, кончик которой раскалился докрасна под влиянием магической формулы.

— Пожалуйста, дяденька.

Мужчина нахмурился, недоверчиво разглядывая импровизированное огниво, но всё-таки протянул руку и взял чудо-спичку, от которой подкурил. Затем вернул ставшую затухать палочку фее.

— Не люблю повторять, но спрошу в третий раз: как ты попала в мой кабинет?

— Извините, вас как зовут? — поинтересовалась юная волшебница.

— Иосиф, — ответил мужчина, затягиваясь и выпуская клубы ароматного дыма. — Виссарионович.

Фея принюхалась к дыму и спросила:

— Герцеговина флор?

— Да, — согласился Иосиф и добавил: — Но четвертый раз я спрашивать не буду.

— Фея я, — искренне, как это умеют только дети, ответила девочка. — Перенеслась неудачно. Понять вот теперь хочу, куда…

— Фея? — недоверчиво спросил Иосиф Виссарионович.

— Ну да! Вот же волшебная палочка.

— И что ей можно делать, кроме как трубку раскуривать?

— Да ну вот, например.

Девочка шагнула к засохшему фикусу, стоящему у стены. Что-то прошептала, коснулась палочкой пожухлых листьев, и растение на глазах ожило.

— Любопытно, — произнес Иосиф Виссарионович, затягиваясь. — А что еще может делать эта палочка?

— Ну… — задумалась фея, — всякое можно. Можно вещи по воздуху переносить, тяжелое лёгким делать и наоборот, порталы открывать…

— Порталы открывать?

— Ну да. Это как раз так, как я сюда попала. Машешь палочкой, и в пространстве дыра открывается в то место, в которое попасть хочешь.

— Подожди, девочка, в любое место?

— Есть, конечно, свои особенности, но в общем, да.

— А смогу я открыть этот твой портал… туда, куда я захочу?

— Нет. Палочка только меня слушается.

— Жаль.

— Закон волшебства, — развела руками девочка. — Но я могу взять вас за руку и нарисовать совместный портал, который будет основываться на координатах той цели, которую вы представите. Хоть человек это будет, которого вы хотите видеть, хоть место, которое хотите посетить.

В глазах мужчины появилась хулиганская искорка. Он хитро прищурился и, протянув фее руку, предложил:

— А давай попробуем!

— Но только цель нужно очень хорошо представлять, — предупредила фея.

— Не беспокойся. Я всегда ставлю ясные цели.

— Ну, хорошо, — согласилась девочка, взяла Иосифа Виссарионовича за протянутую руку и взмахнула волшебной палочкой.

Вертя в руках «Вальтер» и поглядывая на часы, Адольф ждал.

Результаты исследований проведенных в Скандинавии, Карелии, на Ближнем Востоке, в Тибете, Исландии дополняли одно другое и подтверждали разрозненные факты. Да, Сатану можно призвать. Да, он исполнит любое, даже самое сумасбродное желание, если ритуал провести правильно и вовремя. Да, это уже случалось: в результате одного из таких призывов погибла Атлантида; в другой раз — половину Европы унесла чума; в третий — тунгусский метеорит на землю упал. Сотрудники Аненербе свой хлеб не зря ели — не только эти, а и множество других событий исследовали. Всё документально подтверждено, имеется куча вещественных доказательств.

Адольф переложил пистолет в правую руку.

Последовательность необходимых действий и заклятий он помнил на зубок. Ему расписали всё до мелочей. Ритуал не мог не сработать. Жертва уже принесена — труп жены валяется на полу. Как раз, за пятнадцать минут до начала, чтобы энергия покидающая тело, аккомулировалась в артефакте. Тридцатое апреля — день перед вальпургиевой ночью — идеальный для призыва. Оставалось дождаться, когда планеты станут в необходимое положение и можно приступать.

А как только ритуал будет проведен и Сатана, связанный заклинаниями, явится, Адольф не станет требовать чего-то сверхъестественного. Ни континентов под воду, ни чумы на всю Европу, ни небесных тел, падающих из космоса на земную твердь. Только логичные и только последовательные желания. Для начала, ход войны переломится и Германия покорит весь мир. Затем все покорно примут новые правила и станут послушными. Вся сила и мощь будут сконцентрированы только у истинных детей рейха. Остальные осознают свою ничтожность и будут служить великой нации.

Замечтавшись, Адольф поставил локоть на подлокотник и уперся дулом пистолета в висок.

— Бу! — внезапно раздалось из-за спины.

Повинуясь рефлексу палец на курке дернулся, раздался выстрел. Запахло порохом. Вышедшая из портала вместе с Иосифом Виссарионовичем фея испуганно вскрикнула.

— Не кричи малышка, — успокоил тот ее. — Просто поверь, это был очень плохой человек. Так будет лучше для всего нашего мира. Я обязательно тебе всё объясню.

Фея кивнула. Каким-то шестым чувством она понимала, что Иосиф не врёт. Девочка глубоко вдохнула несколько раз, успокаиваясь. Затем, брезгливо сморщив носик, подошла к лежащему на диванчике телу.

— Кровищи-то наляпал, — пробормотала фея, вытаскивая двумя пальчиками пистолет из руки покойника. — Это вот этим такое можно наделать?

Иосиф кивнул.

— Я тогда себе прихвачу? — вопросительно посмотрела на него фея.

— Трофей — дело нужное, — согласился Иосиф, наклоняясь над покойником и вкладывая ему в рот какую-то капсулу. Пробормотал: — Цианид. На всякий случай.

Слово было незнакомым, поэтому фея просто пожала плечами. Мол, если нужно — значит нужно. Где-то за дверью стали раздаваться крики на непонятном для девочки, отрывистом языке. В интонациях угадывалась замешанная на страхе паника.

Фея и Иосиф не стали ждать, пока в кабинет кто-то вломится. Взяв мужчину за руку, девочка вывела волшебной палочкой узор, и они шагнули сквозь появившуюся дыру в пространстве обратно в сталинский кабинет. Портал закрылся за мгновение до того, как открылась дверь, и вошедшие увидели трупы фюрера и его жены.

Разговаривали до поздней ночи.

Иосиф Виссарионович рассказывал о том, кто такой Гитлер, о войне, стране, людях, планах на будущее. Фея рассказывала о сказках, бабушке, волшебной щуке, о Ване и Волке. А Сталин слушал и мечтательно улыбался.

— А откуда ты знаешь запах «герцеговины флор»? Такая маленькая и куришь? — вдруг строго посмотрел на нее Иосиф Виссарионович.

— Да нет же! Понимаете, — начала объяснять фея, — моя бабушка курит трубку, — и видя, что Иосифу понятнее не стало, почему-то повторила слова в обратном порядке: — трубку курит бабушка моя. Потому и запах знакомый.

Посидели немного в тишине. Фея повертела головой, оглядывая обшитый дубовыми панелями кабинет, и сказала:

— Ладно, пора мне. Дела ждут…

— Дела — это хорошо, — Иосиф протянул девочке ладонь для рукопожатия и сказал: — Спасибо, товарищ фея.

Та кивнула и уже в который раз за последние сутки стала выводить волшебной палочкой узор в воздухе. От лица — вперед, полтора витка вправо, плавный изгиб под углом влево, в центр и вниз… — хочешь вернуться в исходную точку — повторяешь движения палочкой зеркально. Это она хорошо помнила.

— Как хорошо, когда справедливость торжествует не только в сказках, — услышала она перед тем, как свечение окутало ее оранжевой сферой. — И как плохо, что мне никто не поверит.

— Вот, собственно, так я переход в другие реальности и попробовала.

— Да я в курсе, чем твое «попробовала» для многих обернулось, — Мефистофель передал фее тот самый «Вальтер», который она достала продемонстрировать, пока рассказывала историю.

— Удобная штука, — проигнорировала саркастичное замечание фея. — Всё основано на физике и химии. Магической энергии тратить совсем не нужно. И это всего лишь пистолет. А гранатометы и прочая лабуда — вообще вне конкуренции.

— Согласен, — кивнул Мефистофель.

— При оптовых поставках — экономия на лицо. И рыцари стали намного реже гибнуть.

— Зато драконов не осталось.

— Ну, — фея развела руками, — a la guerre comme a la guerre.

Мефистофель кивнул, вспоминая один давний диалог с самим Сатаной.

— Мефик, тут ещё один придурок таки докопался до истины и разобрался, как меня вызвать, связав обязательствами.

— Сообразительный, — похвалил Мефистофеля Сатана. — Впрочем, у меня в команде других нет.

— Мефистофель картинно поклонился,

— Чёткую? Да пожалуйста. Сын Алоиса и Клары не должен меня потревожить.

Сатана тогда только махнул рукой: иди, мол, разбирайся, как знаешь. Мефистофель же, поклонившись непосредственному начальнику, обернулся жирной весенней мухой и полетел садиться на нос одной юной, еще неопытной волшебнице.

Рассказывать об этом болтающей туфелькой фее он естественно не планировал. Зачем портить такой чудесный вечер?

Что в имени тебе моем?

— Только давай расценки сразу оговорим? — начала с места в карьер молодая королева.

— Люблю деловых людей, — похвалила фея. — Но не могу не задать один вопрос: с чего бы это вдруг царствующая особа сразу заговорила о деньгах? По моему опыту, вопрос стоимости королевскими особами, по возможности, отодвигался куда-то подальше, чтобы по итогу извернуться и от оплаты отказаться.

— Спасибо, я уже наизворачивалась, — сообщила королева, отсалютовав двумя пальцами от виска. — Теперь стараюсь расставлять не только точки над «ё», но и черточки над «й».

— Похвально, — кивнула фея, — но я предпочитаю знать, за какую услугу назначаю цену.

— Обожглась я с тарифами однажды. Теперь о цене в первую очередь спрашиваю.

— Ну, ты расскажи, что да как, а я тарифы озвучу.

— Папенька мой идиотизмом никогда не страдал, но одна нелепая история выбила его из колеи, — начала королева…

В планы мельника, возвращавшегося с ярмарки, не входило ночевать в лесу. Истории, услышанные им от соседей по торговому ряду, будоражили воображение и холодили кровь. Кто-то говорил, что местные разбойники не только до нитки обирают зазевавшихся путников, но и привязывают нагишом к дереву посреди леса, сделав им пару-тройку надрезов на коже — чтоб хищники почуяли кровь. Еще кто-то рассказывал о лесных духах, морочащих голову одиноким путешественникам, сбивающих с тропы и заводящих в болотные топи, расположенные посреди леса. Уже в трактире, за кружкой пива, которую мельник позволил себе в честь распродажи товара, услышал он и историю об оборотне, нападающем на лошадей. Собутыльник рассказывал, что ежели лошадка колдовскому зверю приходится не по вкусу, то не брезгует он и возницей.

Всё это разом вспомнилось, когда и лес и дорогу заволокло густым, словно вата, туманом. К тому же, запряженная в повозку белая лошадь непрерывно прядала ушами, вслушиваясь в звуки, которые не мог различить мельников слух.

Вдруг кляча, и без того неспешная в силу возраста, остановилась. Мельник собрался было простимулировать ее щелчком кнута, как откуда-то снизу донеслось:

— Здравствуйте. Подвезёте?

— А-а-а-а-а-а! — заорал испуганный мельник. — Кто здесь?!!

Сердце его забилось в груди, будто канарейка, к которой сквозь прутья клетки протянул лапу кот.

— Не бойтесь, я маленький и беззлобный, — вновь раздалось откуда-то из-под колеса.

Пытаясь глубоко дышать, чтобы хоть немного успокоиться, мельник осторожно перегнулся через край повозки и увидел чудо — маленького ёжика, стоящего на задних лапках. В передних зверек держал туго набитый чем-то узелок из ткани в горошек.

— Так подвезете? — повторил вопрос ёжик.

Мельник в который раз вспомнил историю о морочащей путников и живущей в лесу нечисти. И решил, что если отнесется к ней со всем уважением и почтением, то выпутается из передряги с минимальными потерями, а то и вовсе без оных. Главное, подумал он, не подавать виду, что боишься или удивлен. Подумаешь, говорящий в ночном туманном лесу ёжик. Обычное дело. А вслух сказал:

— Здравствуй, ёжик. От чего ж не подвезти добрую зверушку, если по пути, — и предложил, стараясь разговаривать естественно: — Садись в телегу.

— Не могу, — всё так же флегматично сообщил ёжик. — Я маленький. У меня лапки.

— Я подсажу, — вызвался помочь мельник, соскакивая с телеги.

Подняв зверька, крестьянин усадил его на облучок и сам сел подле.

Ёжик расположился, будто человек, свесив задние лапки, продолжая прижимать узелок к пушистому животику.

— Стало быть, поехали? — поинтересовался мельник.

— Ага, — безэмоционально кивнул ёжик.

— Н-но! — прокричал мужчина и хлестнул лошадь кнутом.

Та нехотя зашагала сквозь туман. Положив узелок на коленки, ёжик, было, запел в своей флегматичной манере голосом, граничащим с обреченностью:

— Скрипели старые колеса у телеги. Кобыла шлепала копытом по грязи… — Но прервался и спросил у своего возницы: — До гнилых топей доедем?

— Ага, — кивнул мельник, с любопытством поглядывая на лесного духа, обернувшегося говорящим ежом. — В аккурат мимо них проезжать будем.

— Вы не переживайте, у меня есть чем оплатить дорогу, — заверил зверёк.

Страх стал отступать на задний план — его начало вытеснять любопытство.

— Мне-то, конечно, не сложно подбросить кого-то и бесплатно. За что ж деньги брать, если и так по пути? Тем более, не я везу, а лошадь. Но, признаюсь, не смогу отказаться от платы из любопытства: чем же может оплатить дорогу ёжик?

— Идеей. Я к медвежонку еду, — издалека начал странный попутчик, — звезды считать.

— В таком тумане? — изумился мельник.

— А какая разница? — ответил вопросом на вопрос ёжик. И продолжил: — Иногда, когда счет переваливает за вторую тысячу, меня посещают идеи. Подозреваю, что медвежонок всё же подмешивает что-то в чай, но одна показалась мне крайне любопытной. Солома — желтая.

— Так это известный факт! — перебил мельник.

— И золото желтое, — проигнорировал замечание ёжик. — И если бы солому можно было выдавать за золото, то это смогло бы поправить чье-нибудь финансовое положение.

— Если бы за солому можно чего купить было, так я бы на мельнице спину не гнул, — мечтательно поддакнул мельник.

— А теперь представьте, уважаемый мельник, что солому, например, можно было бы использовать вместо пряжи, плетя из нее нить, ничем не отличающуюся от золота…

— Согласна, подмешивают что-то, — кивнула фея, — но не медвежонок ёжику, а в пиво трактирное что-то подмешивают. Иначе, с чего б папеньку так штырило?

— Да если б этой странной встречей дело ограничилось! — досадливо воскликнула королева.

— Ну-ну? — закинула фея ногу на ногу, всем своим видом показывая, что ожидает продолжения истории.

— Папенька, как домой приехал, запил сильно. Его каждый второй угостить хмельным был готов, лишь бы историю про говорящего ежа послушать, да посмеяться над дурачком.

— Не верили, значит?

— Конечно, не верили. Кто ж такую ахинею правдой посчитает. Однако, не все. Наушники королевские в таких злачных местах всегда отираются…

— Дай угадаю, — перебила фея. — Кто-то из них, видать, премию захотел внеурочную и историю папенькину приукрасил…

— Ага! — кивнула королева. — И вот тут-то всё и завертелось.

Мельник стоял на коленях перед троном. Его мучило похмелье и страх перед королевской особой. Он лихорадочно вспоминал, чего наговорил вчера по пьяному делу в корчме, за что его могли бы ни свет ни заря выдернуть из теплой постели и насильно доставить ко двору. В голову ничего не приходило — вчерашний день был покрыт пеленой тумана, схожего с тем самым, лесным, в котором мельник встретил говорящего ёжика с узелком. Из-за ёжика? Да ну, глупости. Мало ли пьяного люда рассказывает диковинные истории по корчмам? Да каждый второй!

— Так значит, ты утверждаешь, что дочка твоя, по ночам, с помощью ткацкого станка превращает солому в золото? — нарушил тишину король.

— Я… нет, ваше величество, ни в коем случае…

— А мне доложили, — король протянул руку, в которую кто-то из стоящих подле него советников вложил исписанный корявыми закорючками свиток, — что ты регулярно хвастаешься, будто у тебя есть методика, по которой ты солому превращаешь в золотую нить.

— Не было такого, ваше высочество! — взволнованно заявил мельник. Хотя сам уже сомневался в том, что на пьяную голову не приукрашивал историю.

— Я лично не слышал. Поэтому утверждать не берусь…

У мельника отлегло от сердца ровно до следующей фразы, вновь ускорившей пульс крестьянина и вызвавшей легкое головокружение.

— …Но проверить обязан. Возьмем твою дочь и посадим на ночь за прялку в сарае с соломой. А если к утру солома не станет золотом, то, что ж, плакала и твоя голова, и дочкина. Другим в назидание.

— Дочку-то за что? — взмолился мельник. — Я-то мог и спьяну наболтать чего…

— Значит, не отрицаешь про солому и золото?

— Да это не я! Это ёжик всё! Я его подвёз как-то, а он мне теорию рассказал!

— Ёжик?

— Ну да, с узелком. Он еще лошадью моей восхищался. Говорил, что белый цвет — его любимый, — затараторил крестьянин, — а когда к топям подъехали, его друг позвал. Прокричал так жалостно: «ё-о-о-ожик!».

— Другой ёжик что ль?

— Да нет! Медвежонок! — продолжал объяснять мельник. — Ну, я-то самого медвежонка не видел. Это ёжик мне сказал, что его медвежонок зовёт…

Король наклонил голову к советнику и спросил полушёпотом:

— А он точно не ёбнутый?

— Вот так меня во дворец и привели. Заперли в сарае, приказали плести нить золотую из соломы. Или секир-башка будет, — развела руками королева.

— Дай-ка снова угадаю. Ты справилась.

— Хм… знала б ты, какой ценой.

Фея встала, подошла к низкому столику, взяла из вазочки яблоко и, с легкостью запрыгнув на подоконник, уселась, свесив ноги на улицу.

— Продолжай, — попросила фея, надкусив фрукт.

Когда двери сарая захлопнулись, дочь мельника нецензурно выругалась и, согнувшись, пошла вперед, вытянув руки. Нащупывая табуретку, она злобно бормотала себе под нос, обращаясь к отсутствующему в сарае отцу:

— Блин, папенька, если я отсюда живой выберусь, ей-богу, оболью твою седую задницу шнапсом и подожгу. На всю жизнь запомнишь, что алкоголь — это зло. Это ж надо, родную дочь так подставить.

Уселась на грубо сколоченный стул, зажгла стоявшую рядом свечу, оглядела обстановку и тяжело вздохнула. Взяла с пола пучок соломы и попыталась приладить его к прялке. Неудачно. Немного посидела в тишине, нарушаемой лишь писком мышей, а потом расплакалась.

— Хули рыдаем? — послышалось откуда-то из темноты.

Резко всхлипнув, девушка прекратила плакать и, взяв свечу, вытянула руку с ней в тот угол сарая, из которого доносился голос.

— Кто здесь? — спросила она насторожено.

На свет вышел невысокий человечек, ростом с трехлетнего ребенка.

— Сдается мне, я могу кое в чём помочь, — вкрадчиво начал человечек.

— Правда? — обрадовалась девушка.

— Правда. Но это будет кое-чего стоить…

— Короче говоря, за три ночи он мне всю солому в золото превратил. В первую ночь я расплатилась с карликом ленточкой. Во вторую — колечком. А вот на третью ночь — лоханулась.

— Неужто девственность твою затребовал, а ты согласилась? — фея вытянула руку, и еще одно яблоко из вазочки само прыгнуло ей в ладонь.

— Если бы! — вздохнула королева. — Первенца попросил.

— И ты? — надкусив фрукт, спросила фея.

— Согласилась, дура.

— Самокритично, но честно, — констатировала фея и откусила еще кусок.

— Да я ж думала, когда оно случится? Да и случится ли? А тут, видишь, король после таких чудес меня в жены взял.

— Я думаю! Дураком надо быть, чтоб такую выгоду для казны упустить, — фея отложила очередной огрызок и вновь протянула руку в сторону вазочки с фруктами. — От меня чего требуется? Защитить первенца? Переубедить карлика? Создать муляж младенца, чтобы ему впарить?

— Имя его узнать?

— На кой?

Младенец спал плохо. А вместе с ним плохо спала королева. За окном стояла глубокая ночь, когда на пятно льющегося в комнату сквозь проем окна лунного света упала тень.

— Я пришел за обещанным, — услышала знакомый голос королева.

Она помнила о данном в сарае обещании и давно размышляла, как выкрутиться из ситуации, если карлик вдруг действительно явится и затребует ребенка.

— Может, деньгами? — предложила королева.

— А логика не хромает? — поинтересовался карлик.

— Почему это?

— Ну а сама как думаешь?

— Так и будем вопросом на вопрос отвечать?

Карлик вздохнул и принялся объяснять. Но начал всё равно с вопроса.

— Как думаешь, если я могу плести золото из соломы, возьму ли я деньги?

— А почему бы и нет?

Карлик покачал головой.

— Я ведь могу и стражу позвать, — пригрозила королева, — тогда ты ни с чем останешься.

В воздухе затрещали маленькие молнии, запахло озоном, и карлик почти мгновенно увеличился в размерах, подперев головой в потолок. Лицо его стало безобразным, зубы острыми, словно кинжалы, а глаза загорелись красными угольями. Когтистая лапа распростерлась над детской кроваткой.

— Зови, — согласился он. — Но в таком случае я не даю никаких гарантий, что малыш выживет.

Испуганная королева собралась было закричать, но монстр остановил ее, поднеся уродливый когтистый палец к своим губам и прошипев:

— Т-с-с-с-с-с.

— Пожалуйста, — одними губами проговорила королева. — Я все поняла. Дай мне хоть какой-то шанс. Пожалуйста.

— Хм… — монстр стал уменьшаться в размерах и когда, наконец, принял свой безобидный облик, сказал: — Жалко мне тебя, конечно. Но уговор есть уговор. Поэтому, шанс я тебе дам. Но призрачный.

Королева часто-часто закивала. Она была согласна и на призрачный шанс. Главное, что этот шанс был. И карлик выдвинул условие:

— Завтра после заката приду. До утра будешь моё имя отгадывать. Угадаешь — так и быть, откажусь от того, что ты мне обещала. А не угадаешь, — карлик кивнул в сторону детской кроватки и развел руками, — не обессудь.

Фея, наморщив лоб, дослушала историю и спросила королеву:

— Сколько, говоришь, шпулек золота накрутил этот задорный карлик?

— Шестьсот шестьдесят шесть.

— Шес… сколько?

— Шестьсот шестьдесят шесть, — с готовностью повторила королева.

— Знаю! — хлопнула себя по бедру ладонью фея, — знаю, откуда ноги растут. Кстати, вот все эти шпульки и есть моя цена за решение вопроса.

Королева кивнула.

Мефистофель, прикрыв глаза, развалился в шезлонге и попивал мартини.

— Мефик, дружище, а ты чего не раздетый? Ты на пляже или где? Хотя бы камзол снял.

Мятежный дух приоткрыл один глаз и посмотрел на фею.

— Я не загорать пришел.

— Ну да, — согласилась фея, оглядывая пейзаж, — на море Лаптевых особенно и не позагораешь.

— После адского пекла это идеальный курорт, — заверил Мефистофель.

— Ну, собственно, действительно, чего я лезу-то, — согласилась волшебница. — А скажи мне, мой рогатый друг, есть ли среди ваших демон, который умеет солому в золото превращать?

— Не припомню такого, — отпив мартини, лениво ответил Мефистофель.

— Хреново.

— Чего это вдруг?

— Такой искусный мастер, а я с ним и не знакома, — всплеснула руками фея. — Вот и подумала, что было бы неплохо.

— Машенька, милая, твоя меркантильность иногда поражает даже меня. А я, поверь, повидал на своем веку жадных до золота людишек.

— Вот поверь, Мефик, в этот раз деньги — второстепенная причина. На первом месте некоторые вопросы ювенального характера.

Мефистофель немного помолчал, а затем, все так же, не открывая глаз, сообщил:

— Был один, веков эдак двадцать пять тому назад.

— А ну-ка, ну… — заинтересовалась фея, угодливо подливая бесу мартини.

— У него дар был, превращать всё в золото. Как-то он над одним царём прикололся. Явился ему в образе Бахуса и дар свой на время передал. Царь сначала обрадовался и давай ко всему подряд прикасаться. Довольный ходил! А потом ему пожрать приспичило. Он за что не схватится — всё в золото. Так его с ложечки кормили.

Фея хихикнула, представив себе бедолагу-царя.

— Но не это главное! — продолжил Мефистофель. — Ему ж в какой-то момент в туалет захотелось…

Фея захохотала еще громче. А отсмеявшись, спросила:

— Так, где говоришь этот демон сейчас?

— А выгнали его из ада, — махнул рукой Мефистофель. — Скитается где-то по земле. Он, как хоббит, любит норки и пригорки.

— А зовут-то его как?

— Вот, честно, не помню. Что он мне двадцать тысяч грешных душ проиграл и не отдал — помню. А как зовут… не то РомперСтомпер, не то Шикльгрубер …

— Не Шикльгрубер, точно. Шикльгрубера мы с Иосифом Виссарионовичем того… — фея комично свела глаза в кучу и высунула язык, изображая покойника. — Ладно, разберусь.

И, взмахнув волшебной палочкой, исчезла.

— Про Шикльгрубера я в курсе, — пробормотал оставшийся в одиночестве Мефистофель.

Под вековым дубом, скованный магическими путами, сидел человечек размером с трехлетнего ребенка. Взгляд его был испуганным. Подле, заложив руки за спину, прохаживалась фея.

— Значит так, Камбербетч недоделанный!

— Я бы попросил вас…

— Попросил бы он. Ты б еще потребовал! — иронично предложила фея.

— Но моё имя не Камбербетч.

— А я разве сравнила тебя с Камбербетчем? — фея вопросительно посмотрела на маленького человечка. — Ты что, вживался в роль Шерлока или Доктора Стренджа?

Последняя фраза ввела человечка в окончательный ступор.

— Но вы же сказали… — начал, было, он.

— Да, сказала. Но также я сказала, что ты — не-до-де-лан-ный, — произнесла фея по слогам. — Понял, Крякозябр?

После каждой новой словесной конструкции фея внимательно следила за реакцией демона, сидящего в теле карлика. Но тот вел себя спокойно, слыша вычурные имена из уст волшебницы. Только корчил обиженную физиономию.

— Да не Кракозябр я! — грустно заверил он.

— Кракозябр-кракозябр, — заверила фея. — Натуральный.

— Да почему…

— По кочану! — отрезала фея. — Нормального человека, даже такого маленького, Брандышмыгом не назовут.

— Бранды… чем? — опешил человечек…

Фея наигранно вздохнула. Обвела пригорок взглядом, говорящим «Господи, с какими идиотами приходится работать» и констатировала:

— И Кэррола не читал.

— Кэррола?

— Зовут-то тебя как? — проигнорировала вопрос фея, прикладывая ладонь к уху. — Я не расслышала.

— Я не называл имени, — вкрадчиво проговорил человечек.

— Ты. Сейчас. Сука. Пел, — чеканя слова, стала объяснять фея. — И в песенке. Было. Твоё. Имя.

На слове «твоё» фея ткнула человечка волшебной палочкой в грудь. Тот поморщился, но смолчал. Глаза его бегали, будто пытаясь разглядеть правильный ответ за спиной у волшебницы. Раскрывать имени он не планировал. Но не из-за предрассудков или боязни проклятия.

— Моё имя — это мое имя.

— Мне понимать это как «нет»? — уточнила фея.

Человечек молчал.

— Ладно, Кандибобер, можешь молчать и дальше. Но, только учти, совсем скоро мне надоест. И я тебя Мефику сдам. А ты ему, как мне помнится, должен кое-чего.

— Не надо меня сдавать, дорогая фея, — испуганно простонал карлик… — у меня перед ним должок со времен ада. А он за долги строго спрашивает.

— Я в курсе про должок. Но сдам тебя не поэтому. Ты все это время выделывался, а теперь говоришь: дорогая фея, прошу, не сдавай меня. Но ты просишь без уважения, ты не предлагаешь что-то взамен, ты даже не назвал мне своего имени.

И тут человечка прорвало.

— Румпельштильцхен меня зовут! Румпельштильцхен! — закричал карлик. — Только не сдавай Мефистофелю!

— Бля, — пробормотала фея, — сама б никогда не догадалась. Чего ж ты к королеве-то полез?

— Преемник мне нужен был. Это тело уже никуда не годится. Старое, дряхлое. Здешние оболочки очень быстро приходят в негодность. А из ада меня навечно выперли. Вот и кручусь, как могу.

— Ладно, пойду я, — проигнорировала откровения Румпельштильцхена фея. — Мне еще через весь лес к замку добираться. Золотые нити меня там ждут. Шестьсот шестьдесят шесть катушек.

Магические путы на конечностях карлика ослабли. Он с наслаждением стал растирать затекшие кисти рук, время от времени испуганно косясь на фею. Вечерело. На пригорок наползал туман.

— Такая погода хорошая, — сообщила волшебница. — Аж пешком прогуляться захотелось.

Кто-то дернул фею за подол платья. Она наклонилась посмотреть, кто бы это мог быть.

— Здравствуйте, — сказал ёжик, прижимая к груди узелок из тряпицы в горошек, — до гнилых топей компанию не составите? А то меня там медвежонок ждет. А я маленький и у меня лапки.

— Ну, пойдем, — улыбнулась фея и, аккуратно взяв зверька в ладони, зашагала по тропинке.

— Скрипели старые колеса у телеги… — отстраненно запел ёжик.

Сделать ноги или что творит любовь

— Туза бубнового из рукава достань, да? — наведя волшебную палочку на Мефистофеля, потребовала фея.

— в привычной рифмованной манере ответил Мефистофель.

— Кому ты заливаешь-то, а? У тебя ж на морде написано, что ты шулером родился!

— Капец у вас клички, — всплеснула руками фея. — Мефик, Люрик… Абаддонну тоже уменьшительно-ласкательно называете?

Фея поперхнулась печенькой, услышав, как черти называют сильнейшего демона разрушения.

— Как? — спросила она, прокашлявшись. — Бодя?

Отбросив волшебную палочку, фея залилась звонким мелодичным смехом. Мефистофель изумленно смотрел на нее, и недоумевающий взгляд демона лишь добавлял комичности ситуации. Чуть успокоившись, сквозь судорожные вдохи фея стала обрисовывать ситуацию:

— Блин, представила картину, как новая душа к вам попадает, её напуганную, в котел ведут, вариться до скончания веков, и тут это испуганное создание слышит: «Люрик, поддай угля! Ася, долей водички в котел!».

— Души, это да. Иногда такое выдают, что не знаешь, смеяться или плакать, — перестал рифмовать Мефистофель. — Пару дней назад привели одну. Губищи — во! Сиськи — сплошной силикон. Тупая, как вилы триста лет не точеные. Ну, Вельзевул, шутки ради и позвал её к себе в любовницы. Пойдешь, говорит, со мной в кроватку, вместо котла? Та глазками лупает, говорит, я на всё согласная, господин Вувузела, лишь бы не в котёл… Представляешь? Вельзевула с вувузелой перепутать?

— Остановись, умоляю, — отложив карты и согнувшись в очередном приступе истеричного смеха, взмолилась фея.

И пока волшебница успокаивалась, Мефистофель шустро вытащил бубнового туза из рукава и незаметно спрятал промеж уже отыгранных карт.

— Блин, давно я так не ухохатывалась. Последний раз, кажись, когда ноги делала.

— Ноги делала?

— Ну да!

— Ноги? — спросила фея.

— Ну да, ноги.

— Позволь полюбопытствовать, на кой хрен они тебе сдались?

— Нужно мне.

— Русалочка, милая, ты ж знаешь, со мной только начистоту. Или не договоримся.

— Принца искать пойду, — вздохнув, призналась русалочка.

— Нахрена? — округлила глаза фея.

— Ребенка от него хочу.

— Эмм… — замялась ошарашенная внезапным заявлением волшебница. — Вопрос всё тот же: нахрена?

Русалочка мечтательно закатила глаза и томно выдохнула:

— Он классный…

— Бля, — не найдя каких либо аргументов, выругалась фея. И добавила: — Пропал океан.

— Не мила мне жизнь без него.

— А, например, икру где-то в прибрежной полосе отложить, чтоб он ее, — фея сжала неплотно кулак и поводила им вверх-вниз, намекая на процесс мужского самоудовлетворения, — фи-у, фи-у, оплодотворил… Не?

— Креветки съедают, — густо покраснев, поделилась Русалочка.

— Понятно. Пробовали, значит.

— Да мы чего только не пробовали, — в отчаянии вскрикнула полудевушка.

Фея выставила вперед ладонь, призывая Русалочку остановиться:

— Не надо! Не рассказывай! — немного подумала, разглядывая синюю гладь океана и спросила: — Так, а чего это он, сбежал, что ли?

— Он сказал, что будет искать возможность быть вместе. И пропал.

— Ох, деточка, не разочароваться бы тебе, когда найдешь своего принца, — грустно проговорила фея. А затем добавила: — Будут тебе ноги, нимфетка ты чешуйчатая. Еще не знаю, где я их возьму, но будут.

— Ах, милая фея, — высунулась русалочка из воды еще больше, — я так благодарна тебе…

— На благодарность пистолет не купишь, — философски изрекла фея. — У всего есть цена.

— И что я могу сделать для тебя? — с готовностью отозвалась Русалочка.

— В океане постоянно тонут корабли. Много кораблей…

— Попросить отца, чтобы было поменьше бурь? Чтобы корабли не тонули?

— Да хрен с ними, с бурями. Ты мне лучше скажи, уже затонувшие на дне так и лежат?

— Ну да, — развела руками Русалочка, — а где ж им еще быть.

— И золото, значит, так без дела в них и валяется?

— Ну да, — вновь подтвердила русалочка, начиная понимать, куда клонит фея. — Я сколько надо принесу!

— Сообразительная, — похвалила волшебница. — Но пока будешь собирать, подумай вот о чем…

Фея замолчала, подбирая слова. Русалочка, плескавшаяся в прибрежных волнах, терпеливо ждала. И волшебница, наконец, сказала:

— Любой выбор — это проблема того, кто выбирает. Покинуть океан ради того, чтобы выбраться на сушу, это — твой выбор. И тебе придется не только нести за него ответственность, но и принимать все его последствия, какими бы они не были.

— Ага! — радостно согласилась Русалочка и, вильнув хвостом, скрылась в волнах.

— Эх… — вздохнула фея, глядя куда-то в горизонт, — благими намерениями…

И взмахнула волшебной палочкой.

— Вот, выбирай, — предложила волшебница высунувшейся из волн Русалочке, указывая на появившуюся из воздуха и с грохотом рухнувшую на прибрежную гальку груду конечностей. — Железные, деревянные, из мяса. Пластиковые, левые, правые, передние, задние.

— А человеческих нет? — вглядываясь в нагромождение ног, поинтересовалась Русалочка.

— А… Так тебе человеческие надо?

Русалочка быстро-быстро закивала.

— Ну да. Как же я к принцу на таком…

— Блин, предупреждать надо, — буркнула фея, всматриваясь в беспорядочно перемешанные ноги. Давай самые похожие подберем.

Фея отбросила в сторону костыль Джона Сильвера и левую ногу робокопа. Удивленно посмотрела на две правых руки — одну черную, одну белую, пробормотала:

— Это-то откуда? Билл, герой галактики, что ли? — и вытащила отдающую в серебро металлическую пару ног, идеально повторяющую скелет человеческих нижних конечностей, которую и поволокла к воде… — Вот. Самые похожие.

— Но они же без мяса?! — удивилась Русалочка.

— Под платьем видно не будет, — успокоила фея и уронила конечности в прибой.

— Т800, — прочла Русалочка, разглядывая маркировку на железяках. Зачем-то постучала по стальной кости кулачком. — Железненькие.

Первых несколько километров Русалочка шла, пошатываясь и взмахивая руками, словно подвыпивший ярмарочный акробат, и всё время хихикала. Однако к тому моменту, когда они добрались до первого замка, женские инстинкты взяли свое и, походка девушки стала плавной, от бедра. Единственное, что вызывало подозрение — жужжание сервомоторов и металлический лязг соприкасающихся с камнями подошв.

Ворота открыло зеленое невысокое существо с глуповатым, заискивающим выражением лица и огромными ушами.

— Привет, — поздоровалась фея, — хозяин дома?

— А где ж ему быть, — противно-пищащим голосом ответил зеленый коротышка, — сидит в башне, грустит.

— Ну, — фея взяла за руку Русалочку и протиснулась в приоткрытые ворота, — тогда мы к нему в гости.

Поднявшись по винтовой лестнице, волшебница постучалась в дверь.

— Открыто, — буркнули из-за двери.

— Чего грустим? — поинтересовалась фея, входя в кабинет и вводя за собой Русалочку.

— Да, блин, задобали эти твари прыгучие! — воскликнул мужчина в смешном рыцарском шлеме и стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

— Воу-воу! Полегше! — картинно кривляясь, выставила ладони вперед фея, будто закрываясь от эмоционального негатива. — Шерстяные падлы?

— Они самые, — расстроено согласился мужчина.

— Поможем твоей беде, — обнадежила волшебница, но скажи мне, любезный герцог, не заходили ли к тебе какие-нибудь принцы за последнее время?

— Хм… был один. Прослышал откуда-то, что у меня лаборатория. Ты ж знаешь, я всё пытаюсь разгадать секрет сока.

— Успешно?

— А то ты не знаешь!

— Ладно, не расстраивайся. Я сказала, что помогу, значит помогу. Так чего хотел-то принц этот?

— Спрашивал, есть ли у меня средство, позволяющее изменить нижнюю половину тела.

— И чего ты?

— А чего я? Послал его…

— Как?! — изумилась молчавшая до этого Русалочка.

— Не как, а к кому. К Франкенштейну. Он у нас части тела менять мастер.

— Ясно-понятно, — кивнула фея, направляясь к двери. — Ну, тогда не буду отвлекать.

Русалочка, шумя сервоприводами и цокая металлическими подошвами по полу, поспешила за волшебницей.

— Он мне хочет сделать ноги! — обрадовано поделилась девушка догадкой, когда они спускались по винтовой лестнице.

— Угу… — буркнула фея, пересекая замковый двор. — Только, чего-то меня смущает.

— Ну как же! — восторженно продолжала Русалочка. — Он наверняка ищет кого-то, кто сможет сделать из меня полноценного человека, чтобы мы могли жить вместе в его замке…

Ворота так и были полуоткрыты. В замке, как и всегда, царил бардак. Фея огляделась. Увидела мелкого ушастого, встречавшего их и подозвала жестом к себе. Тот проворно подбежал и в полупоклоне заискивающе поинтересовался:

— Чего изволите, фея?

— Я сейчас тут кое-что оставлю.

— Как скажете, фея!

— А вы перенесете на крышу …

— Будет исполнено, фея!

Волшебница стукнула ушастого по лбу палочкой. Раздался мелодичный звон.

— Не перебивай!

Зеленый открыл, было, рот, но вовремя спохватился и быстро-быстро закивал. А фея продолжила:

— Перенесете на крышу, туда, где обзор во все стороны. Инструкции в картинках. Вы ж, долбоебы, по-другому не понимаете. А если и в этот раз накосячите, то я больше помогать не буду. Ни-ког-да.

Фея замолчала, а мелкий зеленый по инерции кивал еще несколько секунд. Волшебница дождалась, пока болванчик остановится и добавила:

— И помните, я буду отрицать, что вообще вам что-то давала.

— Что давала? — не понял ушастый.

— Вот это, — фея направила волшебную палочку в центр замкового двора и прокричала: — Зениткус!

На пустом месте ниоткуда возник штабель темно-зеленых продолговатых ящиков с маркировкой «ПЗРК Стрела-2М».

Когда подходили ко второму замку, сервомоторы металлических ног стали надрывно гудеть, а походка Русалочки вновь наводила на мысль об акробате, сбежавшем из цирка в запой. Она морщилась при каждом шаге, но, ни словом не обмолвилась о оставляемых железными ногами неудобствах.

Фея присела вместе с девушкой на поваленное дерево. Затем оглядела мрачное серое строение, к которому вело несколько песчаных дорожек, и тяжело вздохнула, пробормотав «пропадет без бабы парень». Наконец, волшебница набрала воздуха в грудь и прокричала:

— Витька!

В ответ откуда-то из верхних окон донесся грохот взрыва, затем оттуда повалил дым, а следом раздался приглушенный интеллигентный матерок.

— Витёк! — вновь крикнула фея.

Из окна на одном из верхних этажей выглянул всклокоченный молодой человек.

— Ах, Фея, — восхищенно прокричал он, помахав рукой в знак приветствия, — я сейчас спущусь! Подожди, пожалуйста.

Вскоре парень выбежал во двор, неся в руках поднос с чашками и кофейником. Поставил его прямо на землю и принялся разливать напиток в чашки.

— Извините, в замок не приглашаю, — сообщил он, подавая порцию кофе волшебнице, — там бардак.

— Ага, — кивнула фея, принимая напиток из рук Виктора, — знаю я твой бардак. Гниющие руки-ноги по всем углам.

— Ну, не без этого, — смущенно согласился Виктор, протягивая вторую чашку Русалочке и представляясь: — Меня зовут Виктор Франкенштейн. Я ученый.

— Русалочка, — представилась та в ответ.

— Дочка царя морского, — добавила фея. — Полурыба, проще говоря.

— Но ведь русалки не ходят. У них вместо нижних конечностей хвост! — удивился Франкенштейн и потянулся рукой к платью девушки, однако замер в нерешительности. — Вы позволите?

Та скромно кивнув, взялась за платье и сама приподняла его до колен.

— А-хре-неть! — восхищенно выдавил из себя ученый. — Это же невозможно!

— Витя, я тебе сколько раз говорила, что будущее за киборгами? — устало спросила волшебница. — Вот тебе живой пример.

— Но как механика уживается с живой плотью? — вопросительно посмотрел на фею ученый.

— Ловкость рук и эквилибристика заклинаний, — развела руками фея. — Не твой вариант, короче.

Ученый сел на корточки и грустно вздохнул.

— Да ладно, не грузись ты так. Подскажу как в твоём случае быть.

— Правда? — Виктор оживился. — Я ж для тебя что хочешь…

— Скажи, — перебила его фея. — К тебе принцы никакие не захаживали?

Виктор на мгновение задумался, вспоминая. Затем кивнул.

— Был один. Спрашивал, могу ли я человеку нижнюю часть поменять.

— Это мой! — радостно вскрикнула Русалочка, взмахнув чашкой. — Он хочет сделать ноги!

Кофе попал на обнаженную ногу, та будто при судорогах, задергалась, затем стала искриться и одежда на русалочке воспламенилась.

Виктор оказался сообразительным и проворным малым: скинув кофейник с подноса, зачерпнул им, сколько смог, песка и высыпал на вспыхнувшее платье. Огонь затух. Конечность перестала дергаться и искриться. Фея посмотрела на выгнутую под неестественным углом металлическую ногу и продолжила, будто ничего и не произошло:

— И чего ты этому принцу сказал? — спросила волшебница, осматривая Русалочку.

— А чего я? — ученый пожал плечами. — Объяснил, что с мертвой тканью только работаю, а живые мне неинтересны.

Фея, будто и не разговаривала только что с учёным, спросила у Русалочки, глядя на неестественно вывернутую металлическую конечность:

— Идти сможешь?

— Смогу, — твердо ответила девушка. — Ради принца я куда угодно, на каких угодно ногах пойду.

— И куда ты его отправил? — вновь переключила свое внимание на Франкенштейна Фея.

— К Сальватору.

— Дали?

— Да этот укурыш-то тут причем, — отмахнулся Виктор. — К доктору Сальватору.

— А, к этому… — протянула фея, разглядывая пропаленное платье Русалочки. — Найдется, во что приличной даме переодеться?

Уже в который раз извинившись, что не приглашает дам в замок, Виктор побежал за одёжкой.

— Посох тебе надо. Или трость, — констатировала фея, глядя, как Русалочка подволакивает ногу, залитую кофе.

Волшебница огляделась и увидела прислоненную к сараю косу.

— Пойдет на первое время.

Спустя еще пару минут, вернувшийся из замка Виктор, витиевато извиняясь, протянул Русалочке сверток, а сам отвернулся, чтобы не смущать юную особу. Девушка сменила прожженное платье на принесенный Франкенштейном наряд и фея восхищенно выматерилась. Коса идеально дополняла черное монашеское одеяние с капюшоном.

— Так, а чего с моими экспериментами-то? — осмелился задать вопрос Франкенштейн. — Я ж монстра сделал. Мне его только оживить надо как-то…

— Эх, Вить… — вздохнула фея. — Сделал бы ты себе лучше бабу, чтоб она за порядком следила. Горничную, например.

— Обязательно сделаю, как с этим разберусь, — кивнул ученый в сторону окна, из которого до сих пор валил дым.

— Ты его электричеством попробуй, — порекомендовала фея и, взяв хромающую Русалочку под локоток, пробормотала: — Ох, чую, зря я ему это посоветовала.

— Приходил парнишка с такой просьбой, — кивнул Сальватор, косясь на странную фигуру в балахоне с косой. — Я его отговаривал, конечно, но он был настойчив.

— Погоди, от чего отговаривал?

— А вы по берегу шли? — невпопад спросил доктор.

— Ну да, — кивнула фея. — А отговаривал-то от чего?

— Эх, — вздохнул доктор Сальватор, — сначала морской дьявол, теперь смерть по берегу гуляет. Чувствую, поразъезжаются отсюда местные. И будет морская фауна себя привольно чувствовать.

— Доктор, от чего парня отговаривал-то? — вернула разговор в нужное русло фея.

— Ну как от чего? От операции.

— Как… какой операции? — запнулась фея.

— От тяжелой.

— Сальватор, не томи!

— Я когда жабры Ихтиандру пересаживал — намаялся. А тут намного сложнее было.

— Сальватор!

— Хвост я ему рыбий приделал вместо ног.

Фея повернулась к фигуре в капюшоне и развела руками.

— Я же говорила, — подала голос Русалочка, — что он пошел искать способ быть вместе!

— И, по ходу, нашел-таки… ну, точно, блять, любовь!

Из воды выглядывало две фигуры, мужская и женская. Принц приобнимал Русалочку, а та довольно улыбалась.

— Ты извини, что столько времени на меня потратила, — говорила Русалочка. — Если б я знала, что всё вот так случится, то и голову б тебе не морочила.

— Веришь — пофиг! — улыбнулась Фея, косясь на громадную кучу золота и украшений, наваленную на берегу. За такой куш можно и немного времени потратить. Тем более, со всех сторон одни только плюсы. Мало того, что золотишком разжилась, так еще и своими глазами увидела, что любовь существует. А убедиться в том, что этот мир не обречен — дорогого стоит.

Где-то за спиной у феи раздался свист рассекающего воздух снаряда, а за тем грохот взрыва.

— Ой… — испуганно прикрыла рот ладошкой полудевушка.

— Да не боись, это герцог.

— Первый, к кому мы заходили?

— Он самый, герцог Игторн, — кивнула фея. — Он теперь мишек из ПЗРК сбивает…

— Каких мишек? — глаза Русалочки округлились.

— Знаешь, мне как джин объяснил, что такое мультики, я их сто-о-о-олько пересмотрела! — развела руками в стороны фея, будто пытаясь показать количество пересмотренного. — Много, конечно, переврано, но много и достойных историй. А вот мишки Гамми мне почему-то совсем не понравились… — Над лесом вновь раздался свист и взрыв. Фея не оглядывалась. Она и так знала, что очередной прыгающий от волшебного зелья медвежонок разлетелся на кровавые ошметки. Она улыбнулась и закончила начатую фразу: — …а герцога, хоть он и тупенький, жалко.

— Мефистофель изобразил езду на лыжах,

— Блин, ты чего, правда не врубаешься? — фея посмотрела на Мефистофеля как на идиота. — Это же Любовь! Это… Это же яркий пример того, как любовь творит чудеса!

— саркастично протянул дух противоречия.

— Знаешь, — проникновенно произнесла фея, — я вот эту историю пока вспоминала, так растрогалась, что даже бубнового туза тебе прощаю, которого ты в отбой из рукава скинул, пока я смеялась.

Мефистофель изменился в лице.

— Да я же не…

Но фея махнула рукой. Угомонись, мол. Всё в порядке.

— Жалею только, что так и не спросила, — вздохнула она, — чпокаются ли русалки с осьминогами? И если да, то на что дети похожи и как называются…

Я иду искать…

— Когда у вас впервые появилась мысль, что вами кто-то управляет?

— Не мной, док. И не управляет.

Доктор молчал. Как и все психологи, он шёл по пути наименьшего сопротивления, предоставляя пациентам возможность самим копаться в собственных мыслях, упорядочивая их. Сам же время от времени задавал наводящие вопросы. А то, что процесс растягивается во времени, его совершенно не напрягало. Наоборот: время идет — деньги капают.

— Понимаете, док, — наконец продолжила девушка, — он создаёт ситуации, в которых я живу, из которых, собственно, и состоит моя жизнь. Не могу сказать, что это плохо, ведь наши с ним цели совпадают, и все возникающие проблемы решаю я сама. Но, чёрт побери, это слегка напрягает.

— Вы подразумеваете бога?

— Кого?

— Высшую силу, — пояснил психолог.

— В смысле? — не поняла девушка.

— Существуют мировоззрения, по которым все люди являются частью некоего замысла высшей силы и выполняют её волю вне зависимости от того, какой поступок совершают, хороший или плохой…

— Да ну нет же, док! Это конкретный человек. Такой же, как вы. Со своими делами, мыслями, мечтами. Просто он иногда начинает создавать ситуации, которые мне потом приходится… — девушка помедлила, подбирая слово, — разруливать.

— То есть, кто-то реальный намеренно строит вам козни?

— Блин, — хлопнула она ладонью по бедру, — ну вот как вам объяснить?

— Хорошо, — вновь согласился психолог. Это был самый простой в арсенале его приемов: соглашаться и только потом спрашивать. — Давайте зайдём с другой стороны. Как вы заметили это?

— Да не замечала я ничего. Мне бабушка сказала.

Это уже лучше. Статистика утверждала, что девяносто процентов психологических проблем родом из детства. Со статистикой психолог тоже был согласен. Он кивнул, предлагая девушке продолжать. И та продолжила.

— Бабушка у меня после клинической смерти такой затейницей стала. Она, понимаете, док, наконец, осознала, что каждый день может быть последним. А, следовательно, и прожить его надо, будто он на самом деле последний, — девушка замолчала, то ли упорядочивая воспоминания, то ли думая, с чего лучше начать. — У нас в глуши, развлечений-то было: раз-два и обчелся. Пирожки бабуле отнести, песенок в лесу поорать… И так из недели в неделю. А тут ее удар хватил. Реаниматологи местные откачали, конечно, но бабку как подменили. Однажды она спросила меня: хочу ли я стать феей. Но не потому, что хотела научить меня магии…

— Машенька, хочешь, научу пирожки из воздуха доставать?

— Это как? — одновременно удивилась и заинтересовалась девочка.

— Вот так.

Бабушка вытянула правую руку, и старческие пальцы искривились, стали размытыми, словно погрузились в воду. Старушка сделала движение, будто хватает что-то, и потянула руку назад. Пальцы перестали искажаться, а в руке у бабушки был духовой пирожок. Глаза Маши округлились.

— Это… как?.. — не до конца веря произошедшее, спросила удивленная девочка.

— Вот так, — с хитрой улыбкой сказала бабушка и повторила трюк левой рукой.

Девочка помотала головой, будто прогоняя наваждение, но пирожки из бабушкиных рук никуда не исчезли. А в следующее мгновение любопытство в Машиной голове объединилось с прагматизмом, и девочка спросила:

— Научишь?

Бабушка кивнула и вытянула обе руки, которые опять стали размытыми, и вернула их из размытого состояния уже без пирожков. Единственное, что напоминало о них, — сдобный дух, оставшийся в воздухе.

— Для начала, запомни: чтобы достать пирожок из потусторонья, его туда нужно положить.

— Потусторонья?

— Давай условно назовем это место именно так.

— А как его туда положить?

Старушка вновь достала из воздуха пирожок и дала его внучке. Маша тут же откусила и принялась жевать.

— Машка! — взвизгнула бабушка. — Едрить твою шапочку! Шо ж ты всё в рот тянешь, что тебе в руки попадает!

Девочка испуганно проглотила откушенное и икнула.

— Ну так пирожок же!

— Я тебе зачем его дала?

— Съесть?

— Съесть, вон, — бабушка кивнула в сторону корзинки, — куча целая. А это — наглядное пособие. Вытягивая вперед руку, думай «in caeli abscondam». Не произноси мысленно, а именно думай.

— А как можно думать непонятно о чем? — в который раз за сегодня изумилась Маша. — Я не поняла, что это ты такое сказала…

— Это, Машенька, латынь.

— Здорово. А означает-то что?

Бабушка тяжело вздохнула, махнула рукой и пошла в комнату. Вернувшись через пару минут, застала Машу доедающей пирожок.

— Скучно было, — сообщила Маша в ответ на немое «Нахуя?», блеснувшее в бабушкиных глазах.

— Ох, Машенька, чую, нескучно мне с тобой будет, — пробормотала старушка и открыла старинный фолиант с надписью «Магия для чайников». — Учить будем по мере потребности в новых словах. Вот, смотри: in — это предлог «в». Например, в небе, в кармане.

— В жопе?

Бабушка отпустила внучке затрещину.

— Не ругайся, едрить твою шапочку!

— Но ведь правильно! — со свойственным детям недоумением, замешанным на обиде, возмутилась внучка.

— В принципе, верно, — согласилась бабушка. — Но не ругайся. Caeli — воздух…

Машенька быстро усвоила, что для исполнения задуманного необходима самая простая словоформа на языке из книги. Благо, рядом с каждым заклинанием был перевод и карандашиком — русские буквы, как правильно произносить. И уже совсем скоро, подумав «ex caeli trahere», Маша вытянула из воздуха бабушкин пирожок.

Спустя полчаса, оставив под собой внушительную вмятину, с подоконника упал колобок. Еще через десять минут, когда говорящее хлебобулочное изделие скрылось в лесной чаще, оттуда, невнятно матерясь, выбежал заяц и попрыгал в сторону дерева, под которым сидел Ай-Болит. За ним, в том же направлении, но молча, направились хмурые волк с медведем. Наконец из леса раздался истошный крик:

— Ёбаный кирпич!

И из чащи, прыгая на трех лапах, появилась лиса.

— Что случилось, рыженькая? — поинтересовалась бабушка.

— Кообох, фука. Я иво куфь, а он кирпифь. И на ноху упал.

— Ай-ай-ай, — притворно-расстроено покачала головой бабушка, а внучка захихикала, прикрывая рот ладошкой.

В обед учились делать добрые дела. Сидя за забором, по другую сторону которого расположился чей-то огород, бабушка объясняла Машеньке, что живущие здесь люди уже старенькие и обрабатывать землю им тяжело.

— Видишь, — указала бабушка на уныло торчащую в центре огорода ботву, — на одну только репку сил хватило.

Подвявшая ботва единственного на весь огород корнеплода навевала тоску и мысль о тленности бытия. Машенька нахмурила брови и ненадолго задумалась. А потом внесла предложение:

— Нужно им пирожков из воздуха достать.

— Ну, ты же помнишь: чтобы достать что-то из потусторонья, нужно это что-то туда положить.

— Н-да, на всю зиму пирожков напечь — это долго, — согласилась девочка.

Бабушка закусила губу, явно подбирая слова, чтобы направить мысли внучки в другое русло, а потом сказала:

— Понимаешь ли, Машенька, если ты будешь делать всё при помощи волшебства и быстро, то люди, в конце концов, обленятся в край и станут требовать у тебя делать это постоянно. И у тебя не останется времени на себя любимую. Ну, или обвинят тебя в колдовстве и сожгут нахрен.

— Но я же им добро делать буду! — возразила Машенька.

— Вот за добро обычно и сжигают. Тому, кому ты помогаешь, лучше упростить задачу. Но не делать его работу самой.

Помолчали. Девочка хмурилась, размышляя. Бабушка смотрела на нее с лукавой улыбкой. В конце концов, девочка взмахнула волшебной палочкой в сторону одинокого ростка и прокричала:

— Энгоргио!

Не обращая внимания на странные звуки, начавшие доноситься из-за забора, бабушка заметила:

— Это не из той книжки, по которой мы учимся.

— Ну, — смущенно ответила девочка, — есть и другие. Я предпочитаю развиваться разносторонне.

— Едрить твою шапочку, Ма-а-а-аша! — протянула бабушка, наконец повернув голову на доносящийся из огорода шум.

Ботва репки возвышалась уже метра на три, а плод, расталкивая землю вокруг, продолжал расти. Когда высота листьев сравнялась с крышей дома, бабушка, скрючив пальцы в странную фигуру, сделала несколько движений и прокричала:

— Прекратить хуйню!

И рост репки остановился.

— А это что за магия, бабушка?

— Сакральная. Но тебе ее учить рано.

Ближе к вечеру вернулись в бабушкин домик.

— Чего-то я ем-ем, а наесться не могу, — сообщила Маша, протягивая руку к очередной краюхе хлеба.

— Это потому, что энергии много потратила, — сообщила бабушка, доливая молока в кружку и пододвигая ее к внучке. — На всякое действие, при помощи магии совершенное, тратятся силы. А ты на одну только репку дневной запас измотала. А потом ещё пирожки туда-сюда прятала-доставала.

— Я тренировалась, — стала оправдываться Маша. — А вдруг, срочно умение понадобится, а оно у меня не отработанное?

— А вдруг, оно, едрить твою шапочку, отработанное, а энергии не осталось? — ответила вопросом на вопрос бабушка. — Ко всему разумно подходить надо.

Девочка устало вздохнула и откусила кусок хлеба. Бабуля тем временем открыла один из сундуков и принялась что-то искать.

— Энергию не только из еды брать можно, — говорила она, вынимая из сундука какие-то книги. — На солнышке погрелась, тепло его впитала, вот и подзарядилась. Когда взрывается что-то, много энергии выделяется. Ею можно подпитываться. А можно, например, из людей энергию брать.

— Это как? Расскажи! — отставляя пустую кружку, потребовала Маша.

— Всему своё время, деточка, — бабушка разогнулась, держа в руках какую-то книгу. — Я тебе и это, и многое другое покажу.

Сдув пыль с фолианта, бабушка положила его на стол. Бережно открыла и пододвинула к внучке.

— И об этом мы поговорим, когда время придет, и много еще о чем. А пока, на вот, почитай полезную книжку.

— Уильям Пауэлл, — прочитала девочка вслух. — Поваренная книга анархиста.

Уже поздно ночью, сидя на крылечке, под пение сверчков, разбирались с тем, что у всякого действия есть последствия.

— Вот смотри, — объясняла бабушка, — допустим, поможешь ты волку рыбы хвостом наловить из проруби.

— Как?

— Внушишь рыбе, что нужно только хвосты волчьи кушать.

— И такое можно сделать? — спросила внучка, сдерживая зевоту.

— И такое. Но об этом позже. Так вот, наловит волк рыбы, наестся вдоволь и хвост свой в проруби не оставит.

— Так хорошо же!

— Не скажи, — возразила бабушка. — Он же и второй раз попытается рыбы наловить таким способом.

— Ну и пусть ловит, — простодушно разрешила девочка.

— Ты всей рыбе хочешь внушить, что хвосты волчьи есть нужно? Эдак к весне все карасики да пескарики от голода попередохнут, в поисках хвостика, — усмехнулась бабушка. — А если ему волшебная щука, попавшая под твое заклинание, попадется?

— Да, жалко щучку, — согласилась девочка, зевая. — Без пользы сдохнет.

— Да сдохла бы и хрен с ней, — махнула рукой бабушка, — у нее магия всё равно только на неживые предметы влияющая. Но волк же может и желание ей загадать. А какие у волка лесного желания?

Маша немного подумала, представляя себе картины, одна страшнее другой, брезгливо передернула плечами, но спросила иное:

— А почему у нее магия только на неживые предметы влияет?

— Облажалась она как-то с Емелей. Пообещала его желания выполнять, а тот возьми, да загадай, чтоб Марья-царевна в него влюбилась. А у автора на ту сказку другие планы были. Вот он и обрезал ей такую возможность.

— У автора? — не поняла Маша.

— У автора, — подтвердила старушка.

— Тот, из-за которого мы сейчас о нем и разговариваем.

Немой вопрос во внучкиных глазах перерос в лекцию о том, что у каждой истории есть свой автор, запускающий события, — дающий им старт. О том, что персонажи одной истории даже не подозревают о его существовании, а в другой истории автор намекает своим героям на то, что он есть.

— В одной из историй автор создал целую планету, не парясь, заявил персонажам о своем существовании и постоянно менял имена, называя себя то Элохимом, то Ягве, то Адонаем…

— А что это за история такая?

— «Жизнь замечательных животных», кажется. Но это не точно. Там сами персонажи всё так переврали, что до сих пор разобраться не могут, хотя тот автор уже давно на эту историю плюнул и Альфой-Центавра занимается.

— А нашего автора как зовут?

— Едрить твою шапочку, Машенька! Ну у тебя и вопросики… Знал бы я, — и видя непонимающие глаза внучки, поправилась: — знала бы… — а сидящая внутри бабушки частичка Мефистофеля мысленно чертыхнулась, мол, это ж надо так спалиться.

— А с ним можно поговорить? — серьезно, совсем по-взрослому спросила Маша, будто это не она зевала десять минут назад.

— Если сумеешь попасть в тот мир, из которого он запустил события нашего, то у тебя будут все шансы его найти.

— А есть такой способ?

— Есть. И я тебе обязательно о нем расскажу. Но ты же помнишь, с чего мы начали разговор?

Машенька была умной девочкой, и с памятью у нее был полный порядок. Поэтому она ответила без раздумий.

— С того, что у каждого действия есть последствия.

— Правильно. А теперь представь себе, что может случиться, если он тебя увидит…

— Ну конечно обрадуется, — безапелляционно заявила девочка и добавила: — едрить мою шапочку!

— … а потому что так захотел тот, кого бабушка называла «автором».

— Автором?

— Ну да. Тот, кто придумывает.

— Создает? — уточнил психолог.

— Ну, можно и так сказать. Картины, книги, скульптуры ж создают?

— Создатель?

— Да нет же. Именно автор!

— Хорошо, пусть будет автор, — согласился психолог, откладывая в сторону блокнот и ручку. — Но, знаете ли, это не такая уж и редкая мысль, которая возникает у многих. Есть даже теория, что все мы находимся в компьютерной симуляции, каждое действие в которой рассчитано заранее. Так что в ваших мыслях нет ничего страшного. Они — банальное порождение тревожности. Именно тревожность заставляет вас искать объяснение тем событиям, которые вы не в силах контролировать. Именно она подтолкнула вас к тому, чтобы подхватить бабушкину идею с автором. Я вам выпишу рецептик…

— Не нужен мне рецептик, док. И успокаивать меня не нужно. Убеждать, кстати, тоже. Я точно знаю, что автор есть. И я его обязательно найду…

Эпилог

Я сидел на кухне, смотрел в окно и пытался вспомнить, что побудило меня написать ту самую фразу «Через два проёма вправо», с которой начались приключения Ваньки и Серого. По всему выходило, что фраза появилась сама по себе, без моего участия.

Я помню только, что сварил кофе, вышел на балкон, закурил и стал привычно разглядывать пейзаж. А следующее, что помню — как откинулся на спинку стула и долго таращился в монитор, не решаясь отмотать на три с половиной странички вверх, в начало вордовского документа. Кофе к тому моменту уже остыл.

А чем черт не шутит, подумал я тогда и запостил сказку на сайт ЯПлакалъ. И, как любят шутить писатели, заверте…

А потом, также, без предупреждения, в голове появилась фраза «Вот так держишь, вот сюда нажимаешь. Отсюда вылетает смерть». Даже не помню, где я ее записал, в вордовский файл, блокнот, или отправил сообщение самому себе в ICQ (да-да-да, там можно писать самому себе, чему несказанно рад мой внутренний шизофреник). И всё завертелось еще на полгода. Появились рыцарь Раш, Золушка, Карлсон и множество других, знакомых с детства, но слегка ёбнутых в моей версии, персонажей. А главное: появилась фея — обаятельно-циничная особь женского пола без определенного возраста, исправляющая сказки (или портящая, тут уж у каждого свое мнение). И фея снова вытащила на страницы этой истории тех самых Ваню и Волка.

А сейчас, когда я пытался-таки вспомнить, с чего всё началось, у меня вновь остывал кофе и дотлевала в пепельнице сигарета. За спиной раздался странный треск. Именно с таким звуком в моём представлении открывались порталы между сказками, когда я писал. Но подумать об этом я не успел — что-то больно ударило меня по голове. Да я даже не успел подумать, что кроме меня сейчас в квартире быть никого не должно!

Я обернулся.

В воздухе висела почти мультяшная девочка с крылышками. Она была чуть побольше моего кота, но поменьше соседской собаки. Зеленое платье, едва достающее до колен и почему-то наводящее на мысли о святом Патрике. Под платьем проглядывают нахальные холмики сисек, которые, отталкиваясь от пропорций девочки, можно было назвать уверенной «троечкой». Худенькая, длинноногая. На ногах полосатые гетры, в руке — волшебная палочка. В уголке губ зубочистка, словно у Сильвестра Сталлоне в фильме «Кобра».

— Ты автор? — спросила она.

Я кивнул прежде, чем понял смысл вопроса.

— А ты в курсе, что всё было не так? — спросила девочка, подлетев поближе и зависнув на уровне моих глаз.

— А… А как?

— Ну, значит слушай. А лучше, — девочка взглянула на лежащие на столе блокнот с ручкой и те сами прыгнули мне в руки. — А лучше, сразу записывай.

Далеко пойдет

— Всё просто, — заявил Кащей, снимая шапку-невидимку и становясь видимым в центре избушки Бабы Яги. — Приходим, ты засираешь им мозги, а я в это время краду артефакт.

— А чой-та именно я засираю? — возмутилась Баба Яга. — Учитывая разницу в сложности поставленных задач, осмелюсь предположить, что выстраивать словесные конструкции для отвлечения вовлеченных в предполагаемый диалог от вероятных посторонних шумов, более сложная часть предлагаемого тобой мероприятия, нежели проникновение в сокровищницу и извлечение оттуда одного артефакта при помощи другого, дающего преимущество перед потенциальными противниками.

— Ты чего-нибудь понял? — повернулся Кащей к Горынычу, три головы которого были просунуты в разные окна избушки.

Змей ошалело помотал всеми тремя головами. А Бессмертный продолжил объяснять, обращаясь уже к Бабе Яге:

— И я не понял. Вот именно поэтому ты и забалтывать будешь.

— А я чо? — подала голос средняя голова Горыныча. — Я тоже хочу участие принимать.

— Вот как раз благодаря твоему участию, мы и сдернем оттуда до того, как суматоха начнется.

— Опять катать вас? — разочарованно протянул Змей. — Ну чего я как лошадь постоянно? Туда вези, сюда вези…

— В данном контексте было бы более логично использовать аналогию, отталкиваясь от первичных половых признаков упомянутого тобой вида непарнокопытных и сравнивать возлагаемые на тебя обязанности по транспортировке компаньонов в привязке к самцу упомянутого тобой вида животных…

— Яга! — заорал Кащей.

— А чего Яга? Чего сразу Яга? — бабка набрала воздуха в грудь и начала новый монолог: — Озвучивая предыдущую мысль, я оттачивала навыки такого типа общения, который будет необходим во время проведения активной фазы запланированной операции по незаконному овладению артефактом…

— Хватит! — Кащей грохнул кулаком по столу.

В наступившей тишине Горыныч восхищенно буркнул себе под нос:

— Во даёт старая!

— Короче, план такой: прилетаем в замок, и пока ты паришь мозги царю с придворными, я, не снимая головного убора, — Кащей кивнул на шапку-невидимку, — пробираюсь в сокровищницу, беру артефакт и возвращаюсь обратно. Всё понятно?

— Угу — выдохнули синхронно все три головы Горыныча.

А Баба Яга, уже набравшая воздуха для очередной тирады, просто махнула рукой — понятно, мол, продолжай.

— Ты, Горыныч, не переживай, что тебе только возить нас придется. Потому что именно без твоей скорости вся затея теряет смысл. Наколдованная мной копия просуществует не более трех минут. А как только она исчезнет — сработает сирена.

— Дык ты чего похожее положи на то место, — простодушно посоветовала левая голова.

— Нельзя, — развел руками Кащей и пояснил: — охранное заклинание Василиса наложила. И наверняка самое сильное. А смысл его в том, чтобы отслеживать параметры контролируемого объекта. И если они изменятся более чем на пять секунд, то срабатывает сигнализация.

Правая и средняя головы не мигая смотрели на Кащея, а левая прокомментировала:

— А ты не хуже бабки задвигаешь. Я нихренашеньки не понял.

— Да чего ж непонятного?! — подала голос Яга. — Учитывая источники получения информации о методах использования магических способностей, организатор нашего нелегального проникновения, по совместительству, бывший наставник нынешней царевны, проанализировав уроки, полученные особой, фигурирующей в текущем обсуждении, используя методы рационального мышления, здраво предполагает, что Василиса использует определенное магическое заклинание из полученной базы знаний для защиты объекта, который планирует похитить Кащей.

— Головы болят, — грустно сообщила левая голова Горыныча.

— Все три, — добавила правая.

— Давайте лучше кто-то один объяснять будет. И пусть это будет Кащей, — попросила средняя голова и заплакала.

— В принципе, Яга правильно сказала, — подтвердил слова бабки Бессмертный. — Василиса магии у меня училась много лет. Понять, что она за человек, я успел. К поставленным задачам ответственно подходит. Спустя рукава ничего не делает. Не экономит никогда. Она — перестраховщица. Поэтому, наверняка поставила самое сильное заклинание. Ну, из тех, что знает.

— Хорошо, когда предложения короткие, — блаженно выдохнула средняя голова Горыныча.

— Ага, — в унисон согласились левая и правая.

— Вот поэтому оптимальным будет поставить магическую копию и быстренько оттуда ретироваться.

— Так шапка у тебя! — резонно заметила одна из голов. — Надел и ходи, сколько душе угодно. Хоть в сокровищницу, хоть в женскую баню.

Кащей вспомнил, как действительно пошел в женскую баню, когда у него появилась волшебная шапка. Он тогда восхищенно притаился поближе к печи, справедливо полагая, что рядом с камнями никто тереться не будет и его случайно не зацепит. Раскрыв от удивления глаза, Кащей разглядывал голых, раскрасневшихся от пара баб со всех ракурсов. До тех пор, пока одна не плеснула воды на камни.

Пар с шипением рванул в разные стороны, обдав притаившегося возле банных камней Кащея, а в шапке что-то затрещало, ударило его током и тот мгновенно стал видимым.

Именно тогда Бессмертный понял, что женщины, к которым вламывается в баню мужик, опаснее стаи разъяренных диких кошек, защищающих свое потомство. А заряда невидимости магическому предмету с тех пор стало хватать минут на десять, не больше. И то, если перед этим весь день на солнышке лежать будет.

— А шапка долго без подзарядки не работает, — сообщил Кащей, отрываясь от ярких, даже спустя много лет, воспоминаний. — Бракованная она.

В замок прилетели якобы торговать. Поначалу дворцовая челядь при виде трехглавого монстра с визгом попряталась. Но когда выяснилось, что крылатая, чешуйчатая образина не собирается дышать огнем или жрать сенных девок, а Яга с Кащеем расставили во дворе торговые лотки со снадобьями и всяческими магическими безделушками, испуганный люд настороженно повылезал из убежищ.

А тут еще и Яга расстаралась на славу.

— Зелья от похмелья, штукенции для потенции. Пять покупаешь — шестую на халяву получаешь, всё лично мной проверялось, я всегда довольная оставалась. У всех, кому подсыпала, всё как надо стояло. Всякие разные обереги: и для беременных, и чтоб не ломались телеги. Есть нетопыри сушёные, есть гвозди заговорённые…

Любопытство пересилило и вскоре вокруг столов с колдовским, и не только, товаром собралась приличная толпа. Кто-то приценивался, кто-то спрашивал, как пользоваться, кто-то, замороченный присказками Яги, брал оптом. А бабка продолжала нахваливать товар, попутно называя стоимость и благодаря за покупки.

— Они и так по три медяка, да смотри, кабы не остаться в дураках. Пока один за грошик торг ведет, другой и за пять медяков возьмет. А чтоб работало ни шатко ни валко, даже золотой монетки не жалко! Благодарностей не надо, беги к жене, да её порадуй.

Зелья, обереги, свитки с заклинаниями от колорадского жука и прочие необходимые в хозяйстве вещи расходились нарасхват. Кто-то громко спрашивал о способе применения зелья, кто-то, наоборот, стесняясь, полушепотом интересовался по чём приворотные зелья. Яга слышала всех, и отвечать успевала всем.

Кащей же внимательно следил за подтягивающимися к торговому месту людьми. Вот вышли повара с поварятами; ключница подтянулась; полевые работники набежали; стража с башен, наплевав на службу, спустилась и глазеет на диковинные бабкины чудеса.

— А коли есть не стеснительные да рисковые, вот срамные картинки, заморским художником рисованные. Это на вид баба одета, а как подержишь над теплом да светом, — Баба Яга поднесла картинку к одной из пастей Змея Горыныча и тот осторожно выдохнул небольшой сноп пламени, — одежка на бабе исчезает ненадолго… и можно… того… этого… разглядеть… с расстановкой, с толком.

Покупатели рассмеялись.

В этот момент Кащей увидел, как от дворца в сопровождении стражи шествует царь в окружении здоровенных лбов-охранников. Следом семенили несколько бояр, имевших вес при дворе ввиду своего знатного происхождения или ловко строивших козни и потому приближенных к царской особе. Толпа разошлась в стороны, уступая место царю-батюшке, а тот, подслеповато прищурившись, не здороваясь, поинтересовался у Яги:

— Картинки, говоришь?

— И картинки, и прочие штуки, основанные на магии и на науке, одни жизнь упрощают, другие просто развлекают, — радостно ответила та.

— А грамотка, разрешающая торговать этими безделушками внутри замка, у тебя имеется? Я что-то не припоминаю, чтобы для тебя её подписывал.

Лицо Бабы Яги переменилось с радушно-веселого на серьезное. Тон голоса тоже.

— Ваша заинтересованность в наличии у меня документального подтверждения на право проведения торговых операций бесспорно не лишена объяснимой логичности, однако, смею обратить внимание и на тот факт, что оные не преследуют финансовое обогащение как цель, но проводятся мной, полноправным представителем гильдии нечисти, лишь в расчете на облегчение быта окружающих. Как следствие, данная акция, именуемая распродажей, в дальнейшем благоприятно повлияет и на комфорт царствующей особы, так как от благодушного настроения челяди зависит и её самоотдача в тех мероприятиях, в которых лично она не заинтересована…

Кащей понял: пора. Незаметно отойдя под левое крыло трехглавого змея, он достал из сумки волшебную шапку и надел её. Исчезновения никто не заметил, потому что все внимательно следили за накаляющейся обстановкой у импровизированной торговой точки.

Проскользнув в приоткрытые двери мимо единственного придурковатого на вид стражника у входа во дворец, заинтересованно вытягивавшего шею в сторону шумящей толпы, Кащей, попетляв по коридорам, нашел вход в подвалы. Бессмертный прошептал заклинание и дужка замка с кислотным шипением разомкнулась.

Подхватив испорченный замок, Кащей приоткрыл дверь и юркнул вниз, в темноту.

В конце длинного коридора, за толстой решеткой, мерцало бледно-желтое свечение, к которому Бессмертный уверенно зашагал.

Открыв замок тем же способом, что и вход в подвал, Кащей подошел к высокой тумбе, на которой светился заветный артефакт.

— Моя прелесть! — прошептал Бессмертный и, сделав несколько пасов левой рукой, создал точно такую же вещицу у себя в правой ладони и стал отсчитывать в уме: пятьдесят девять, пятьдесят восемь… от шестидесяти до нуля нужно было досчитать трижды.

Не переставая вести отсчет, Кащей ловко схватил стоявший на тумбе артефакт, мгновенно поместив на его место созданный магией.

Пятьдесят два, пятьдесят один… Кащей прикрыл решетку и уверенно зашагал по каменному коридору, пряча артефакт в специальный кармашек невидимой, как и он сам, сумки.

Девятнадцать, восемнадцать, семнадцать… Бодро взбежал по ступеням и толкнул плечом дверь. Тринадцать, двенадцать, одиннадцать… приладил испорченный замок на место, аккуратно уравновесив расплавленную дужку так, чтобы замок какое-то время провисел на месте. Прижался к стене, чтобы проходящий мимо стражник не натолкнулся на него, затаил дыхание. Два, один…

Вторая минута. Пятьдесят девять, пятьдесят восемь… пошел по коридорам, свернул. Обогнул пялящуюся на происходящее в оконный проем девку, повернул, повернул, вышел в другой коридор. Тридцать шесть, тридцать пять… Входные замковые врата закрыты.

— Черт! — выругался Кащей.

Тридцать два, тридцать один… постучался. Изнутри.

— Кто там? — спросил стражник снаружи.

— Точно придурок, — пробормотал Бессмертный и уже погромче, обращаясь к двери: — Ванька я.

— Который Ванька, — всё так же глуповато поинтересовались снаружи.

Двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три… Расчет на то, что во дворце обязательно найдется кто-то по имени Иван, оказался верным. Проблемой оказалось то, что Иванов было несколько, а стражник — тупой.

— ФыывфЫв сын, — пробормотал что-то неразборчивое Кащей, в надежде, что прокатит.

Не прокатило.

— Чей-чей сын? — решил уточнить из-за двери стражник.

— Блядь! — выругался в сердцах Кащей.

— Ты что это сквернословишь?! — возмутились из-за двери и загремели засовом. — Вот я тебя сейчас…

Бессмертный сделал шаг в сторону как раз вовремя, чтобы обозленный на сквернослова стражник влетел внутрь, не зацепив его.

— Где ты, паршивец? — завертелся охранник, щурясь со свету в полутемном коридоре.

Отвечать Кащей ничего не стал. Просто выскользнул в открытую дверь и зашагал в сторону галдящей толпы, где конфликт как раз переходил в активную фазу. Стражники пытались перевернуть столы с колдовскими снадобьями, амулетами и оберегами, а Баба Яга витиевато материлась, грозя напустить на бравых ребят слепоту, глухоту, недержание и половое бессилие одновременно.

Оставалось меньше минуты. Тридцать четыре, тридцать три, тридцать два… Кащей ускорился. Ему оставалось обогнуть толпу и зайти Горынычу за крыло, чтобы проявиться незаметно. Толпу он обогнул. Успел бы зайти и за тушу трехглавого змея, если бы не метнувшаяся под ноги черная кошка. И хоть Кащей не был суеверным, это не помешало ему споткнуться об хвостатую бестию. А когда падал на землю, обдирая ладони о каменную кладку, с него слетела шапка-невидимка.

Все ахнули, увидев появившегося на земле из ниоткуда Кащея. А в следующее мгновение где-то в хоромах пронзительно завыла сирена.

Еще не понимая, что к чему, но чувствуя неладное, стража, было, дернулась в сторону Бессмертного. Но Горыныч набрал воздух в грудь через все три глотки и прорычал, едва сдерживая вырывающееся сквозь промежутки в зубах пламя:

— Не советую.

Стражники замерли, вертя головами то в сторону дворца, из которого завывала сирена, то на странную троицу.

Кащей резво вскочил на ноги и проорал:

— Яга, валим! — и принялся забираться на спину змею.

— Я не считаю целесообразным оставлять даром товары, на производство которых были затрачены немалые усилия… — бормотала старуха, сгребая с импровизированных прилавков баночки с жидкостью, обереги, пучки трав. — Мой немалый, и я бы даже сказала разнообразный, жизненный опыт подсказывает…

Что подсказывает жизненный опыт Бабе Яге, Кащей не услышал. Всё потонуло в рёве пламени, выдохнутом средней головой Горыныча. И слова, и лотки с магическими вещицами.

Люди в испуге попятились.

— Много букв! — рявкнул змей. — Валим!

Дышал огнем Горыныч с ювелирной точностью: не задел ни людей, стоявших с одной стороны лотков, ни Ягу — с другой.

— Ах, чтоб тебя! — выругалась бабка и полезла вслед за Кащеем.

Выпустив сноп пламени из второй головы, Горыныч взмахнул крыльями, отрываясь от земли.

С его спины Кащей увидел, как к царю с криком:

— Артефакт похитили! — бежал кто-то из бояр.

И еще, как кто-то из толпы бросился к горящим прилавкам с отчаянным криком:

— Картинки! Картинки заморские!

На подлёте к лесу за спиной у беглецов стал нарастать свист. Баба Яга, цепко державшаяся за Кащея, оглянулась и заверещала.

— Чудище! Чудище за нами гонится!

Не меняя курса, Горыныч выгнул одну голову назад и прорычал:

— Можешь же коротко говорить, карга!

Кащей тоже оглянулся и увидел гигантскую красную не то змею, не то ящерицу с огромной головой и длинными, тонкими усами, развевающимися на ветру. Существо стремительно сокращало дистанцию.

— Не иначе, Василиса погоню послала! — проорал он змею. — Справишься?

Голова, в которой оставался огненный выдох, кивнула.

— Держитесь только крепко! — проорала другая голова.

И змей по дуге стал набирать высоту.

— Китайскай, чтоб мне провалиться, китайскай дракон это! — орала испуганная Баба Яга, когда бестия, не сбавляя скорости, пронеслась под ними.

— Да хоть марсианскай! — передразнил ее Горыныч и, перекувырнувшись через голову как породистый турман, пошел на снижение, заходя в хвост противнику.

Бабу Ягу от таких кульбитов стошнило.

Китайская животинка была то ли тупая, то ли неопытная. Уйти от огненного выдоха не успела. И вскоре на земле догорала некогда яркая туша.

— Вороны хоть откормятся, — буркнул Горыныч.

— Это ж сплошной убыток, — раздосадовано причитала Яга, пересчитывая выручку от недолгой торговли. — А сколько этот огнемет сжег! А там столько добра… столько добра.

— Да ладно, не скули, — отозвался греющийся на солнышке под окном змей Горыныч и просунул одну голову внутрь. — Я ж видел, как ты перед стартом весь хлам бесполезный сгребала в кучу.

— А хоть бы и бесполезный! — возразила Яга, переходя на привычную манеру общения. — Осмелюсь заметить, что для каждого из взятых для нашей совместной авантюры предметов, невзирая на истекшие сроки годности или изначальную абсолютную их негодность, никто не отменял небезызвестного эффекта плацебо.

Горыныч понял, что это надолго, печально выдохнул и вытащил голову из окна.

— И даже рассчитанные на неискушенного покупателя вещи, которые кто-то удосужился назвать хламом, могут произвести необходимый эффект при правильной презентации, а следовательно, стоят денег… — продолжала причитать бабка, но змей её уже не слушал.

Прищурив все шесть глаз и вытянув все три шеи, Горыныч нежился под лучами теплого солнышка.

Неподалеку, зайдя в лесную чащу, Кащей достал из привычной сумки исписанное по краю узорами блюдечко, положил на него яблочко и легонько подтолкнул вдоль края. Яблочко плавно покатилось по каемке, постепенно ускоряясь, и спустя несколько мгновений по центру появилось подрагивающее изображение.

— Дракона-то китайского зачем? — спросил Кащей.

— Для натуральности, — донесся из блюдечка приглушенный голос, — он всё равно безобидный был и скоро в воздухе пропал бы.

— Одно слово, китайский, — буркнул Кащей.

— Не китайский, а с запланированным сроком устаревания, — возразили из блюдца. — А так, я сделала всё, что могла и вывела себя из круга подозреваемых.

— Про артефакт спрашивали?

— Не-а, — помотал головой Кащей. — Горыныч, ты ж знаешь, много вопросов не задает. А Яга до сих пор монетки пересчитывает, да по поводу упущенной прибыли сокрушается.

— Сам-то доволен?

— Еще бы! — расплылся в улыбке Кащей, вертя в пальцах толстую иглу, на которой, если приглядеться, можно было увидеть мельчайшую вязь заклинаний. — Спасибо тебе огромное. Я ж впервые собственную смерть в руках держу. Это волнительно.

— Да на здоровье, — хохотнул голос из блюдечка. — Но ты ж помнишь, что услуга за услугу, да?

— Конечно, помню, Василиса, — кивнул Кащей. — Всегда к твоим услугам.

И, убрав яблочко с блюдечка, восхищенно пробормотал:

— Далеко пойдет девка!

Самые острые комплексы

— Не люблю тупить без дела, — задумчиво сообщил Буратино.

— Чой-та? — оживилась Баба Яга. И тут же принялась расшифровывать вопрос: — Я интересуюсь не потому, что мне любопытна причина, по которой ты испытываешь дискомфорт от таких ситуаций в целом, но потому, что я заинтересована тем, какая именно ситуация вносит дисгармонию в твое мировосприятие в текущий момент времени настолько, что ты решился озвучить собственную неприязнь.

— Вот поэтому и не люблю, — отрешенно сказал Буратино и попытался уронить голову на стол, чтобы стукнуться лбом.

Помешал нос. Со стороны было похоже на дятла, клюнувшего дерево, да так и замершего.

— Она говорит, — подала голос одна из голов Горыныча, просунувшись в окно, — что ей интересно, почему ты это именно сейчас сказал?

Нос Буратино застрял в щели между досками стола, поэтому он сначала пошевелил головой влево-вправо, пытаясь его вытащить, и только потом поднял голову, посмотрев на Горыныча с немым вопросом.

Тот усмехнулся.

— Я сначала тоже её не понимал. Потом привык.

— Это ж невозможно-о-о-о! — простонал Буратино.

— Поначалу, да. Но со временем втягиваешься, — успокоил Горыныч. — Словарный запас, опять же, постепенно обогащается за счет регулярного использования различных семантических конструкций.

— Бля, — ругнулся Буратино и снова клюнул носом стол.

— Нос затупишь, — предостерег Горыныч и загыгыкал.

Яга и Буратино посмотрели на него как на идиота. В глазах первой было недоумение, в глазах второго риторический вопрос: «да что происходит?»

— Гы! Понял, да? — скалилась голова змея. — Не любишь тупить… Гы… И нос затупишь…

К басовитому гыканью Горыныча внезапно присоединился скрипучий хохот Яги. На шум в другие окна просунулись еще две головы Горыныча.

— А чо? А чо? — спрашивала вторая слева.

— Шо мы пропустили? — вторила ей голова из дальнего окна.

— Он… Гы… Тупить не любит, — пыталась сквозь смех объяснить первая. — И носом в стол дыц… Гы-ы-ы… Нос затупит…

— Дурдом, блядь, — тоскливо протянул Буратино, не поднимая головы.

Когда волна хохота утихла, дверь распахнулась и на пороге появился Кащей.

— Господа, я добыл схему, — сообщил Бессмертный. — Узнал периодичность полицейского патрулирования в этом квартале и договорился с уличными музыкантами, они отвлекут внимание.

— Притупят, — поддакнула одна из голов Горыныча и захихикала.

— Короче говоря, — игнорируя смех, Кащей развернул на столе скрученный в трубочку лист грубой бумаги со схемой кукольного театра, — план такой…

И все, вмиг посерьезнев, склонились над картой.

Карабас Барабас сидел в кожаном кресле, закинув ноги на стол, и курил сигару, выпуская в воздух клубы ароматного дыма.

— Я вернулся, господин Карабас, — заискивающе сообщил Буратино с порога.

— Ну, заходи, присаживайся, — директор кукольного театра не казался удивленным. — Подумал?

— Подумал, — кивнул деревянный мальчик.

— И что надумал?

— А то вы не знаете, — с наигранным отчаянием ответил мальчуган, — я не могу оставить папу в нищете, так что выбора-то особо и нет.

— Обожаю ломать спесивых кукол, — с улыбкой протянул Карабас. — Морально ломать. После этого ломать физически в разы приятнее.

Карабас выдвинул один из ящиков стола, достал оттуда шарик-кляп на ремешках и швырнул его Буратино. Тот поймал на лету.

— Надевай, — приказал Карабас и продолжил рыться в столе.

Буратино пристроил шарик к кончику носа и, натянув ремешки, попытался застегнуть их на затылке. Но даже когда проткнул шарик насквозь, длины ремешков не хватило.

— Короткий, — заявил деревянный мальчик, не пытаясь снять нанизанный на нос шарик-кляп.

Карабас прервал поиски, поднял глаза и, увидев телепающийся на носу деревянного мальчика BDSM-атрибут, побагровел от ярости. Глаза его начали вылезать из орбит, а брови — топорщиться.

— Идиот! — закричал Карабас Барабас. — Шарик нужно в рот!

— А я ни разу не видел клоунов с шариками во рту, — простодушно сообщил Буратино, — обычно на носу, чтоб смешнее было. Только мне длины завязочек не хватило…

— Мой любимый кляп! — Карабас уже ревел, брызжа слюной. — Клянусь, я сломаю тебя без прелюдий!

— У него была старшая сестра, которая, — Буратино сделал пальцами в воздухе кавычки, — играла с ним в куклы. Оттуда у него и заскок.

— Погоди, это что ж за игры такие были, что он теперь вымещает злость на куклах?

— Эм… не только злость. Понимаешь, Кащей, зло, осознающее свою суть, как ты — это и не зло вовсе, — принялся объяснять Буратино. — Куда хуже зло, таковым себя не считающее. Как Карабас Барабас. Вот ты, например, почему злой?

— Хм… — задумался на мгновение Кащей, — Ну, я люблю деньги и власть, потому что детство у меня тяжелое было. Сиротой я был, побирался в детстве. Потом в рабство меня угоняли. И я понимаю, что тому, у кого денег много, сложнее попасть в ситуацию, как была у меня. Там же я усвоил, что отдавать приказы лучше, чем исполнять.

— То есть, осознаешь причины.

— Ну да!

— А Карабас не смог бы объяснить причину, по которой получает удовольствие от того, что ломает кукол.

— А ты прям знаешь?

— Ну да. Я ж говорю, сестра его старшая с садистскими наклонностями была. И, видимо, не в своем уме. В придуманной ею игре, она была хозяйкой куклы, а он, соответственно, куклой. Игра заключалась в том, чтобы его избивать. А когда маленький Карабасик кричал, что ему больно, говорила, что он лжет, потому что куклы боли не чувствуют.

— Кошмар, конечно, — подала голос Яга. — Я предполагаю, что подобные перверсии случаются с теми особами, которые либо дурно воспитывались, либо росли в агрессивной окружающей среде, негативное влияние которой проявляется не сразу, а по мере привыкания и последующего усложнения…

— Погоди, Яга, интересно же, — перебила её одна из голов Горыныча, а вторая спросила Буратино: — как ты всё это выяснил?

— Трущобы просто переполнены информацией, — развел руками деревянный человечек. — Нужно просто знать, у кого и что спрашивать. Короче говоря, поломала сестренка нашему директору театра психику. И теперь он проецирует свою детскую травму на актеров театра. Большинство из них сироты и бывшие бродяги, для которых работа актером — предел мечтаний. А тут, представьте, добрый бородатый дядька контракт предлагает. Беседа, похвала таланту, вино, в которое он, вполне вероятно, подмешивает что-то. И вот уже жертва пьяненькая, уши развесила, Карабас лучший друг… Да и контракт прочитать, как следует, он не дает.

— Но разве никто не заявлял в полицию? Не предъявлял побои?

— На куклах синяков не остается, — задумчиво произнес Буратино.

Прошу прощения, но и вы нас поймите. Обстановка в городе неспокойная, — козырнул полицейский, возвращая документы. — Всего хорошего.

— На этапе подготовки я отмечала, что документы сделаны максимально схожими с теми, которые здесь используются, — зашептала Яга, когда они возобновили движение к кукольному театру. — Любой, кто вел со мной дела, может подтвердить, что я отношусь трепетно и вдумчиво к любым зависящим от меня деталям операции…

— Яга, милая, я ж ни секунды не сомневался, — перебил её Кащей. — Хотя, должен заметить, что и говоришь ты так же вдумчиво и основательно. Жалко только, что дохуя.

Бабка продемонстрировала жест, словно закрывает рот на замок-молнию и подмигнула напарнику. Но тут же задала вопрос:

— Горыныч, интересно, уже на месте?

— Надеюсь, что да. Без него ничего не выгорит.

— Хи-хи, — хохотнула в веер Баба Яга, — знатно ты скаламбурил.

— Подходим.

— Вижу.

Яга крепче ухватилась за локоть Бессмертного и они направились к черному ходу в театр. Там их остановили сторожащие вход громилы.

— Частная территория, — выставив руку ладонью вперед, в призыве остановиться, сообщил один из мордоворотов.

— Мы в курсе, — непринужденно кивнул Кащей.

— Нам на закрытую вечеринку, — добавила Яга.

— Приглашение? — поинтересовался охранник.

Яга полезла в сумочку и извлекла оттуда карточку-приглашение. Охранник, увидев знакомый прямоугольник дорогой, плотной бумаги с витиеватыми буквами на нем, и отошел в сторону, пропуская пару.

— В гардеробе можете выбрать маски, если хотите остаться инкогнито, — вежливо сообщил он.

Спустившись в подвальное помещение, Яга и Кащей действительно увидели подобие гардероба — стены увешанные масками разной степени вычурности и скрытности. От рогатых масок, закрывающих лицо целиком до тоненьких полосок с прорезями для глаз. Яга схватила две первых попавшихся. Ими оказались кошачья и лисья маски.

— Яга, а ты еще очень даже ничего, — отметил Кащей, разглядывая преобразившуюся старушку. — Я аж поймал себя на мысли, что хочу устроить с тобой небольшой променад, а то и целое рандеву.

— Стоит отметить, Кащеющка, что подобранный тебе образ смотрится не менее экстравагантно и наш совместный выход в свет сможет произвести некое подобие фурора, — Баба Яга, поправив шляпку с огромным белым пером, надетую поверх огненно-рыжего парика, игриво прикрылась веером.

— Променад, рандеву, экстравагантно, фурор, — пробурчала левая голова Горыныча, привычно просунувшаяся в одно из окон, — того и гляди, серой запахнет от таких заумных слов, да дырка в полу прямо в ад появится.

— Портал, — уточнил Буратино отстраненно.

— Что? — переспросила другая голова.

— Дырка в другое измерение называется портал, — пояснил деревянный человечек, не отводя взора от досок стола.

— Какая хрен разница, как она называется, если оттуда черти полезут? — спросила третья голова.

— А ежели всё-таки у полиции возникнут какие-либо подозрения… — начал Кащей, разглядывая Накладные, топорщащиеся в разные стороны усы.

— Будучи ведьмой с достаточным багажом опыта за спиной я предусмотрела и такой вариант развития событий, — сообщила Яга, выкладывая на стол, словно козыри при игре в карты, два паспорта.

Кащей протянул руку и взял оба. Открыл поочередно, придирчиво изучил фотографии с печатями и отметил для себя, что документы вызывают доверие.

— Добротно сделано, — похвалил он качество документов.

— А с моей стороны пригласительный, — сказал деревянный человечек, небрежно швыряя на стол черный прямоугольник картона с золотистыми буквами. И пояснил: — стащил перед тем, как сбежать.

Кащей взял двумя пальцами пригласительный билет.

— Прошу прощения, — оторвав взгляд от билета, подал голос Бессмертный: — а что значит аббревиатура «БДСМ» перед словом «вечеринка» и почему имена в паспортах такие странные: Алиса и Базилио?

После недолгой беготни Буратино споткнулся, и это сыграло с ним злую шутку. Мгновенно настигнувший его Карабас выкрутил ему руки за спину и защелкнул на деревянных кистях наручники. Затем решил спеленать его наверняка.

— Недоразумение сучковатое, — бормотал Карабас, затягивая очередной ремень на деревянном туловище.

— Больной ублюдок, — пропищал Буратино.

Он хотел добавить что-то еще, но Карабас, наконец, заткнул его рот кляпом на ремешках. Только другим.

— Я просто сгораю от желания порубить тебя на щепки и сжечь твои останки в камине, но ты принесешь мне немножко больше пользы, — сообщил повелитель кукол. — Я открою тобой сегодняшнюю программу.

Уложив на тележку связанного по рукам и ногам Буратино, Карабас покатил её из кабинета в зал тайных представлений.

— Карабас импульсивен. Но параноидально осторожен. И моя задача сделать так, чтобы он не включил сигнализацию, выходя из кабинета, — объяснял Буратино. — А для этого нужно вывести его из себя. Разозлить.

— И как ты планируешь это сделать?

— Не знаю, — пожал плечами деревянный человечек. — Буду импровизировать. Но в целом я рассчитываю вывести его настолько, что он сам отвезет меня в подвальный зал, где показывают представления для пресыщенной богемы.

— И чего в этих представлениях такого особенного, что на них только какая-то богема ходит? — поинтересовался Кащей.

— Ты аббревиатуру на визитке видел?

— БДСМ, что ль?

— Ага, — кивнул Буратино. — Ну, так вот…

— Молодой человек, — обратилась Яга к одному из стоящих возле сцены, — мне нужно припудрить носик, пока не началось представление. Где тут у вас…

Охранник жестом указал направление. Яга пошла к указанной двери, охранник следом. Из зала они вышли в коридор, оканчивающийся дверью с надписью «WC». Охранник довел старушку до конца коридора и остановился. Та вошла в клозет в тот момент, когда со стороны зала начал нарастать гул аплодисментов и закрыла за собой дверь.

— Шатать твою избу куриной лапкой, — выругалась Яга, превращаясь из медлительной старухи в бабульку-живчика.

Скинула с себя обмотанный вокруг шеи в качестве украшения хвост, сняла шляпу вместе с париком и резво сбросила длинную юбку, оставшись в обтягивающем трико. Открыла маленькое окошко под потолком, оттолкнулась от пола и ловко выскользнула из туалета.

— Вот здесь, — Буратино ткнул пальцем в схему театра, — подвальный туалет, в котором под потолком есть маленькое окошко, выходящее во внутренний двор на уровне земли. Кабинет Карабаса двумя этажами выше.

— То есть, если у тебя получится отвлечь Карабаса, кто-то из нас сможет забраться в окно и вскрыть сейф?

— Даже не вскрыть. Просто обвязать цепью и выбросить в окно Горынычу!

— Предполагаю, что альтернативный способ проникновения, который я могла бы предложить, вы отвергнете по какой-то неизвестной мне причине, но всё-таки осмелюсь спросить: почему бы не использовать в качестве средства проникновения на территорию врага такое изумительное средство передвижения как наш трехглавый компаньон?

— Вот по-разному меня называли, — подал голос, молчавший до этого змей, обращаясь к Яге. — Мутантом чешуйчатым, уродом облученным. Даже огненной залупой однажды. Но компаньоном первый раз. Изволь извиниться, пока я не выдохнул.

— Господь с тобой, милый! — начала было креститься Яга, но остановилась, не донеся руку до плеча, видимо вспомнив, что ведьмам креститься не положено. — Компаньон — это как напарник, только еще лучше!

— Ладно, — ответила левая голова, а остальные вмиг подобрели. — Поживи еще чуть-чуть.

Буратино, наблюдавший за чуть не вспыхнувшей ссорой, продолжил:

— Всё нужно делать быстро. И Горыныч вступит в игру на самом важном этапе — извлечении.

— А ты?

— А мной займётся Кащей.

— В смысле? — не понял Бессмертный.

— Н-да, странновато звучит, — подала голос голова Горыныча, торчащая из правого окошка: — на БДСМ-вечеринке Кащей занялся Буратино.

Две остальных головы громко заржали.

— Так вот, — игнорируя смех, продолжил деревянный человечек, — как я говорил, это закрытый клуб для пресыщенных толстосумов и одной из особенностей закрытого шоу являются торги за кукол. Твоя задача, Кащей, торговаться за меня до последнего и выкупить.

На сцене появился сам Карабас, выкатив двухколесную вертикальную тележку, прикрытую куском ткани.

— Дамы и господа, почтенная публика, — прорычал он, — прежде чем начнется оргия, я хотел бы предложить вам существующую в единственном экземпляре, эксклюзивную, живую куклу, которую способны оценить по достоинству только истинные гурманы. Деревянный человечек, чувствующий боль!

Директор цирка сорвал ткань, явив публике связанного по рукам и ногам Буратино. Толпа ахнула. По залу пробежал ропот. Из разрозненных обрывков фраз Бессмертный понял, что за него будут торговаться многие. Кто-то планировал привязывать к нему своих сексуальных партнеров, кто-то — использовать в качестве живой подставки для ног, ещё кто-то — в качестве мишени для метательных ножей, а сидящая по соседству дама с вожделением пробормотала что-то о нетривиальном способе использования носа деревянного человечка.

— Стартовая цена — сто золотых! — объявил Карабас.

Кащей внутренне подобрался.

— Сто десять, — послышалось откуда-то слева.

— Сто двадцать, — тут же перебили цену из первого ряда.

— Сто пятьдесят, — подала голос, сидящая рядом с Кащеем любительница длинных деревянных носов.

— Сто восемьдесят.

— Двести.

— Двести пятьдесят.

Возникла пауза. Большинство прикидывало, стоит ли живая деревянная подставка для ног или мишень для метательных ножей таких денег.

— Двести пятьдесят, раз, — начал отсчет Карабас Барабас, — двести пятьдесят, два. Двести пятьде…

— Пятьсот! — не стал мелочиться Кащей.

Публика в зале задержала дыхание, ошарашенная озвученной цифрой.

— Я слышу, среди нас есть человек, который понимает преимущества деревянных кукол, чувствующих боль, — пошутил Карабас в полной тишине. — Пятьсот золотых, раз. Пятьсот золотых… два-а-а-а…

Карабас тянул время в надежде выжать из необычного лота еще немного. Но публика, не ожидавшая, что цена так внезапно подскочит вдвое, молчала. Кащей покачивался в кресле в такт биению сердца. Карабас, видимо, решив, что больше заплатить никто не готов, продолжил:

— Пятьсот…

— Семьсот пятьдесят! — подали голос откуда-то из центра зала.

В зале кто-то удивленно присвистнул. Сердце Кащея ускорилось. Такой, а уж тем более большей суммы, чтобы перебить ставку, у него с собой не было.

— Семьсот пятьдесят, девушка с синими волосами, раз. Семьсот пятьдесят, девушка с синими волосами в центре зала, два. Семьсот пятьдесят золотых монет, девушка с синими волосами, сидящая в центре зала…

То ли время вокруг замедлилось, то ли мысли понеслись с нечеловеческой скоростью, но Кащей успел не только отметить, что ведя счет, Карабас удлиняет каждую следующую фразу в надежде, что и эту цифру переплюнут, но и просчитать все, даже самые невероятные варианты развития событий. И пришел к выводу, что ему остается единственно-доступный — действовать. И действуя — импровизировать. А импровизацию Бессмертный не любил. Его жизненный опыт не раз подтверждал, что любое отступление от намеченного плана в сторону импровизации — непрочно стоящая косточка домино, способная в любой момент запустить цепную реакцию падений и сбоев. Но сейчас ему был доступен только такой вариант. И Бессмертный прокричал в сторону сцены:

— Полторы тысячи!

Зал уже в который раз удивленно ахнул.

Карабас, видимо, боясь упустить такое выгодное предложение и осознавая, что больше из ситуации не выжать, спешно оттораторил:

— Полторы тысячи, джентльмен в маске кота, раз. Полторы тысячи, два. Полторы тысячи, три. Продано. Поднимайтесь же на сцену, счастливый обладатель экзотической деревянной куклы!

Под аплодисменты зала, Кащей встал с кресла, нащупал кнопку во внутреннем кармане пиджака и на негнущихся ногах зашагал к сцене.

— Нет, я, конечно, понимаю, что наличие в твоих руках волшебной иглы как фактора, гарантирующего выживание даже в особо экстремальных ситуациях, позволяет тебе допускать некоторые вольности в обращении с взрывчатыми веществами и не волноваться по поводу случайного срабатывания устройства. Однако хотелось бы обратить некоторое внимание на то, что мы, как работающие с тобой в непосредственной близости, находимся в группе риска в случае срабатывания детонатора…

— Короче можно? — перебил Бабу Ягу Кащей.

— Если ебанёт, то нам пиздец.

— Ну вот! Можешь же, когда хочешь, — похвалил старуху Бессмертный, поправляя на себе пояс шахида. — Не взорвется, не переживай.

— Тогда на кой?

— Это страховка.

— От несчастного случая! — радостно прокомментировала одна из голов Горыныча и остальные головы весело заржали.

Поднявшись на сцену, Кащей стал расстегивать куртку.

— Оу! Если владелец хочет опробовать новоприобретенную вещь сразу же, дав, таким образом, старт сегодняшней оргии, — весело начал Карабас, — то мы, как люди лишенные сексуальных предрассудков, только приветствуем данный подход, но сначала стоило бы расплатиться…

Когда куртка отлетела в сторону зрителей, Карабас оборвал свою речь на полуслове. Он изменился в лице, увидев пояс шахида на странном покупателе в маске кота, и попятился к кулисам. Кащей же, вытянул вверх руку с детонатором и прокричал:

— Уважаемые зрители, вечеринка отменяется! Рекомендую вам спокойно, не создавая паники, встать и направиться в сторону выхода, чтобы случайно не пострадать от возможного взрыва!

В следующее мгновение, вопреки его рекомендации в зале началась паника. Гости рванули к единственной двери, мгновенно создав затор. Мгновение назад степенные, чувствовавшие себя хозяевами жизни толстосумы, теперь, словно дикие звери, расталкивали друг друга локтями, рвали друг на друге одежду, оттаскивая тех, кто оказался ближе ко входу.

Змей Горыныч, делая очередной круг над театром, смотрел, как люди с визгом выпрыгивают из дверей, выбрасываются в окна, кричат, вываливаясь наружу. О том, что его обнаружат, трехглавый не беспокоился. Он кружил очень высоко, а поддавшимся панике людям было не до того, чтобы смотреть в небо.

Увидев поднявшегося на крышу Кащея, несущего на плече связанного Буратино, Горыныч начал снижаться и приземлился во дворе театра как раз в тот момент, когда на крышу выбежали охранники с мушкетами, а стоящий на её краю Кащей нервно оглядывался, не пытаясь снять Буратино с плеча.

Один из охранников направил на Кащея мушкет, собираясь выстрелить. Средняя голова змея, не раздумывая, дыхнула огнем. Струя пламени объяла людей и те душераздирающе закричали. В следующее мгновение Кащей швырнул на спину змею Буратино и прыгнул сам. Еще через миг из соседнего окна выскочила Баба Яга, изящно перевернувшись в воздухе и обхватив одной рукой шею Горыныча, второй протянула к его зубам цепь.

— Тяни, чешуйчатый! — прокричала бабка задорно.

И Горыныч, ухватив цепь зубами средней головы, мотнул головой. В кабинете Карабаса загремело, привязанный цепью сейф вывернуло и, несколько раз подскочив по полу, влекомый цепью, он застрял в оконном проеме.

Левая голова обернулась и, увидев, что крыша в том месте, где совсем недавно живыми факелами танцевали охранники, начала гореть, пробормотала:

— Сгорел сарай… — а средняя, не выпуская из зубов цепи, подхватила: — гори и хата!

Правая голова выдохнула облако пламени прямо на оконный проем с застрявшим в нем сейфом. Окно кабинета вспыхнуло, затрещало под воздействием высокой температуры и брызнуло в разные стороны огненным фейерверком, отпуская застрявший сейф. Левая голова произвела контрольный выдох по периметру здания и в следующее мгновение, тяжело хлопая крыльями, змей с напарниками на спине стал подниматься в воздух.

— Прав был Кащеюшка, — оглядываясь на пылающее здание, прокричала Яга, — не выгорело бы без Горыныча!

— Ненавижу тупить, — пробормотал Буратино, глядя на запертый сейф.

— Бывает, чо, — утешила его единственная торчавшая в окне голова Горыныча (две остальные нежились на солнышке) и, освободив окно, сообщила со двора: — мы тут подремлем, пока вы пароль подбирать будете. Это ж надолго?

Буратино молчал, уставившись немигающими глазами на лимбовый замок с буквами вместо цифр и пытаясь найти в памяти хотя бы одну зацепку, наводящую на мысль о комбинации, открывающей заветную дверцу.

Восьмизнаковый. Имя? Карабас — семь букв — не хватает. Барабас — тоже семь. Садомазо? Попробовал. Не подошло. Подумал еще немного. Ввёл собственное имя. Безрезультатно.

— Слушай, деревянненький, — подала голос Баба Яга, — а что с сестрой случилось? Ну, той, которая из Карабаса такого извращенца сделала.

— Да ничего не случилось, — задумчиво ответил Буратино. — Она даже купить меня вчера на торгах пыталась…

— Как это, купить пыталась? — удивилась Яга. — Ты хочешь сказать, что особа послужившая причиной сексуальных перверсий Карабаса Барабаса до сих пор в добром здравии и продолжает практиковаться на поприще…

— Тихо! — прокричал осененный догадкой Буратино. — Имя сестры!

Яга замолчала.

М… Поворот. А… Поворот. Л… Снова поворот. МЯГКИЙ ЗНАК… В. И. Н. А.

Замок щелкнул, и дверца сейфа плавно открылась.

— Глубоко ж она у него в голове засела, — пробормотал Буратино.

— Детские комплексы самые острые, — согласилась Яга и заглянула в сейф. — Вот из-за этих часиков песочных столько суеты?

— Это не просто часики, — расплылся в улыбке Кащей и запустил яблоко по тарелочке.

Несколько секунд в комнате царила тишина, а затем, когда связь установилась, не здороваясь, Бессмертный сообщил:

— Достали мы тебе маховик времени.

Назад, к истокам

Услышав невнятное бормотание, девушка решила, что уже всё: холод сделал своё дело и у неё начались предсмертные галлюцинации. Но глухое бормотание, витиевато переплетающееся со странным размеренным стуком, становилось всё ближе и девушка начала разбирать слова.

Из-за кустов вышел пожилой темнокожий дед, перестал отбивать ритм на небольшом барабане и спросил, продолжая рифмовать:

— Понравился, дедушка… — хлопая ресницами и борясь с недоумением, сказала девушка.

— Настенька, — потупив взор, ответила та.

— Всех нас он знает и недолюбливает, мягко говоря. Поэтому одной из ключевых фигур этой операции станешь ты.

Настенька кивнула.

— А почему он черный-то?

— О, это отдельная история. Когда-нибудь я тебе её обязательно расскажу.

— Ну а в трех словах?

— Детям в Африку зиму возил. Узнал, что в Африке ребятишки снега ни разу не видели и, решил их, значит, порадовать.

— И чего?

— Переборщил.

— Есть предположение, что избыточное отложение так и не рассосавшегося за столь долгий промежуток времени пигмента меланина связано с некими особенностями структуры кожных покровов, образом жизни и местом проживания данного индивидуума, — сообщила Яга.

— Что?

— Обгорел на солнышке с непривычки, — флегматично пояснила одна из голов Горыныча, по обыкновению торчащих в окнах.

— Э… — попыталась сформулировать следующий вопрос девушка.

— Бабкина манера разговора тебе непонятна тоже с непривычки, — пояснила голова из другого окна.

— Она к старости словоохотливая стала, — подхватила третья, — но это даже на пользу иногда.

— Короче, проникся он культурой тамошней, — продолжила вторая голова.

— Барабанчик привез, — подхватила третья, — магию Вуду освоил.

— Хорошо, у меня еще один вопрос.

Кащей кивнул, показывая, что готов ответить.

— А почему бы Бабе Яге не использовать омолаживающее зелье, чтобы прикинуться молоденькой девушкой и проникнуть к нему в избу?

— Освоив гаитянскую магию, Морозко стал чувствителен к любым её проявлениям, — объяснил Кащей.

Баба Яга тут же подхватила:

— Отталкиваясь именно от этой вводной, мы справедливо предположили, что основную часть операции необходимо переложить на кого-то не связанного с магией и в случае наличия сомнений у оного, заинтересовать материально…

— Яга! — гаркнул Кащей, обрывая очередную словесную конструкцию, и тут же совершенно спокойно пояснил, кивая на середину стола: — Дело рисковое, но и плата немалая.

Там лежала горка монет.

— Хм… — ухмыльнулась Настенька. — Золото я люблю.

— Хорошо, дедушка, — кивнула Настенька, потупив взор в пол и сдерживая улыбку.

Дождавшись, когда Морозко запрет дверь и хруст шагов по снегу затихнет, девушка огляделась. В бледном свете, пробивающемся сквозь изузоренные морозом стекла, нелепый стол привлек её внимание. А точнее, алтарь, разделенный на две равных части: белую и красную. Пространство под алтарём было устелено черной тканью. Там же, внизу, стояла вычурная бутылка с жидкостью, в которой плавали разноцветные, судя по всему, острые перчинки.

Сверху же, на правой и левой стороне, были симметрично расставлены свечи, стаканы и другие ёмкости. По центру, на грубой деревянной подставке расположился массивный крест, украшенный четками. На самом столе были рассыпаны лепестки цветов, лежали диковинные фрукты, амулеты, скомпонованные из птичьих костей, перьев, пуговиц, ниток, веточек причудливой формы.

— Так вот ты какое, Вуду, — пробормотала девушка и совершенно спокойно принялась за уборку.

Наводя порядок на стоящем возле окна столе, Настенька заметила массивную золотую цепь с прямоугольной подвеской, представляющей из себя имя дедушки на английском языке — «MOROZKO», и множество исписанных убористым почерком листов. Заголовки сообщали, что это «батлы», «диссы», «квадраты», «хип-хоп», «гангста». Далее обычно следовал перечеркнутый и исправленный рифмованный текст, напоминающий манеру общения самого Морозко.

Приведя стол в порядок, девушка окинула взглядом избу, пробормотала:

— Долго, блин…

И подняла было руку, сплетя пальцы в странном жесте. Но замерла. Опустила руку. Ещё раз огляделась в поисках веника и продолжила уборку.

Так в суете и пролетел день.

Вернувшись, Морозко первым делом оглядел избу и похвалил Настеньку за наведенный порядок. Затем потянул носом воздух и расплылся в широкой улыбке.

Рифмуя, Морозко открыл малоприметный вертикальный шкафчик и, положив туда свой посох, защелкнул на три массивных замка.

Девушка накрыла на стол.

— Дедушка, а зачем ты посох запираешь? — поинтересовалась Настенька.

— А если ключи украдет кто?

— О, кстати! — Морозко снял с шеи веревочку с ключами, пробормотав что-то на непонятном языке, положил их на красно-белый алтарь и вернулся к столу.

— Заморское что-то? — неохотно поинтересовалась Настенька, делая вид, что не заинтересована, а просто поддерживает разговор.

— Вуду, — кивнул Морозко.

Мерно отбивая ритм на странном вытянутом барабане, Морозко рассказывал Настеньке о других странах, обычаях, людях и, конечно же, о вудуизме. Уже засыпая, прямо на лавке, девушка видела, как над столом-алтарём начинают клубиться странные тени, подергивающиеся в такт ударам барабана, словно танцуя.

Будить её Морозко не стал. Так и оставил спящую на лавке у стола. Только тулупом накрыл.

Дождавшись, пока сам Морозко захрапит, девушка тихонько встала, подошла к столику с крестом и насмешливо его оглядела.

— Сигнализация. Магию почувствует, — иронично сказала Настенька, — Ага, щаз.

И достав откуда-то волшебную палочку, взмахнула ей над алтарём. Раздался хлопок, и красно-белый столик окутало свечение. Духи внутри, почувствовав что-то неладное, беззвучно завыли, ринулись к ней, но запутались в мерцании и не смогли вырваться. Девушка немного понаблюдала за меняющимися внутри шара формами. Череп в цилиндре, мужчина в очках, пальто и с тростью, миловидная женщина, полусгнившие трупы — всё это менялось, перетекало из одного в другое, размазывалось, смешивалось, открывало рты в немом крике.

Затем, когда завывания прекратились, а видения призраков растаяли, Настенька протянула руку к столу и спокойно взяла ключи.

— Как у ребенка конфетку отнять, — прокомментировала она свои действия. — Папа Легба, Мама Бригитта, ничего личного.

Быстро открыла замки, достала посох, нелестно высказалась о его тяжести, и спокойно вышла в зимнюю ночь, растворившись в метели.

— Тебе не нужно красть посох. Мы люди адекватные…

— Люди, гы-гы, — хохотнула одна из голов Горыныча.

— …И не требуем невозможного. Ты должна будешь ненавязчиво выведать, где он его хранит, чем защищает в плане магии. Поэтому смотри, ненавязчиво интересуйся и всё запоминай.

— Ага, — кивнула Настенька.

— Яга пробовала мух туда подослать своих, но погодные условия у него в доме не летные.

— В зимнюю спячку впадают, как только порог пересекут, — откомментировал Горыныч.

— От магии дом защищён.

— Нахрапом мы его пробовали брать. Силенок не хватило. Горыныч кашлял потом два месяца, а у Яги артрит с тех пор.

— Был один плюс, — добавила голова Горыныча из дальнего окна, — после того, как Морозко бабке на голову инеем дохнул, она молчала две недели.

— А потом оттаивать начала, — добавила вторая.

— Вот, не знаем теперь, хорошо это или плохо, — подвела итог третья.

— Я даже заплачу тебе за это, — в руке у незнакомки волшебным образом появился кошель. Та подкинула его и вновь поймала. Внутри что-то звякнуло. — Оставите с папенькой дом этим двум прохиндейкам и сорветесь в свободное плавание. Туда, где потеплее. Ты девка работящая, скромная, батя твой тоже трудолюбивый. Скотинкой обзаведетесь, да заживете с перспективой. Ну что, согласна?

— Согласна, — скромно кивнула Настенька.

— Ну и чудесно! — собеседница вручила Настеньке кошель и добавила: — только в путь отправляйтесь до рассвета. Мой совет: дождитесь, пока мачеха со своей дочкой уснут, берите самое необходимое и в дорогу. К утру до города доберетесь, а там следы ваши быстро затеряются — поминай как звали.

Настенька принялась прятать кошель во внутренний карман тулупчика, а когда вновь подняла голову, никого рядом не было. Только ветер гнал вдоль дороги клубы искристого снега.

— Спасибо, — сухо поблагодарила Василиса, приставляя посох к стене.

— Спасибо в карман не положишь.

— А ты неплохо устроилась. С Кащеевой банды денег взяла, теперь с меня требуешь.

Раздался хлопок и Настенька в мгновение ока стала девушкой в коротком зеленом платьице и с крашенными в разные цвета прядями волос.

— Во-первых, — сказала она, — Кащеев гонорар я честно отдала Настеньке, чтоб под ногами не мешалась.

— А во-вторых?

— А во-вторых, я забесплатно не работаю.

Василиса положила на стол туго набитый кошель и спросила:

— Настеньку-то зачем сбагрила, если сама могла всё сделать?

— За тем и сбагрила, чтоб самой всё сделать. Да и лучше девочке будет подальше от мачехи, — объяснила фея. — Теперь ты мне на пару вопросов ответь: Морозко ж вроде бы не злой персонаж, зачем посох красть?

— Ну так он, извините, и не Гаитянский, чтоб магией Вуду владеть. Помается немного, поймет, что все эти бароны-лоа-легбы тут без пользы, я ему посох и верну. А там, глядишь, как нормальный человек разговаривать начнет, — объяснила Василиса. — А то, видите ли, батлы ему подавай. Чем частушки не устраивали? Назад, к истокам его, короче, возвращаю. Второй вопрос?

— Нахрена ты эту троицу оживила?

— Кощея с Ягой и Горынычем?

— Ну а кого ж ещё.

Василиса немного помолчала, а потом призналась:

— Скучно тут стало, когда вы с Ванькой исчезли.

— Развлекаешься, значит?

— Как могу, — развела руками Василиса.

— Ну, развлекайся, — фея подхватила одной рукой кошелёк, а второй нарисовала в воздухе портал, — у меня тоже интересная история намечается, — донеслось уже с той стороны.

И портал захлопнулся.

Василиса немного походила туда-сюда, а затем — развлекаться, так развлекаться — достала яблочко и блюдечко. Дождалась, когда связь установится и без приветствий спросила:

— Кащей, так чего там с посохом?

Метод кодирования

— А всё-таки, сколько нас? — спросила левая голова Горыныча.

— В смысле? — оторвался от какого-то древнего фолианта Кащей.

— В команде нас сколько?

— Трое.

— Хм… — нахмурилась правая голова.

— Возможно, ты хотел бы пояснить суть заданного тобой вопроса для получения более детального и максимально обоснованного ответа? — начала Баба Яга. — Очевидно, что твоя реакция на уверенный ответ Кащея означала сомнение в названной им цифре, поэтому…

— Вот смотри, — перебила Ягу средняя голова, — у тебя и у Кащея к одному туловищу прилагается одна голова, а у меня к одному туловищу — три головы. И как считать? По головам? Или по туловищам?

— Учитывая, сколько ты жрешь за раз, змеюшка, нас человек сорок, как минимум.

— Во-о-от! — подхватила левая голова. — Если по объему пищи считать, так нас тут целый взвод. А по факту? Трое? Или пятеро? По головам считать или по туловищам?

— Исходя из принятых в обиходе выражений, в народе тебя именуют «змей трехглавый», а, следовательно, ты можешь считаться как одна единица отряда. Однако, исходя из затрачиваемого на одну единицу отряда довольствия, ты никак не можешь быть в единственном числе. Да и головы у тебя три. Нд-а, — вздохнула Баба Яга, — дилемма.

Вялотекущий спор прервало дребезжание волшебного блюдечка. Кащей живо положил яблочко на край тарелочки и, когда оно покатилось, посерьезневшим тоном сказал:

— Бессмертный у аппарата.

— Кащей, так чего там с посохом? — послышался голос Василисы, прерываемый помехами.

— У-у-у… Ща начнется… — протянула левая голова Горыныча и все три поспешно покинули облюбованные окна.

Баба Яга поспешно вскочила с лавки и, пробормотав:

— Пойду, мухоморы полью, давно не поливала.

Бочком, чтобы не попадать в поле зрения волшебного блюдечка, выбралась из избы.

— Дык, это… — растерянно запинаясь, стал бормотать Кащей. — Оно как-то так вышло…

— Ладно, забей. Фиг с ним, с посохом.

Кощей расслабленно выдохнул. Быть должным он не любил. Тем более, за такие серьезные вещи, как игла смерти. Да если б только одна игла! Но и в этом случае Бессмертный давным-давно расплатился бы, будь он должен кому-то другому. Благо, золота и драгоценностей по всему королевству у него было припрятано в избытке и хватило бы вдесятеро оплатить самому привередливому колдуну за такое таинство, как, например, воскрешение из мертвых или снятие вечных оков. Но, к сожалению, воскресил его не привередливый колдун, а царёва дочка. А эта вела какую-то, одной ей известную игру. И когда Василиса сказала:

— Сейчас мне от вас нужно кое-что абсолютно другое.

Кащей внутренне напрягся.

— Та-а-а-а-ак, — протянул он, делая вид, что заинтересован. — И что же тебе необходимо?

— Сейчас объясню, — заверило изображение по ту сторону волшебной тарелки. — Значит, смотри…

— Вы тут, папенька, бухать изволите, а писарю чернил выделить с бумагой уже второй месяц не можете. Ходит к вам изо дня в день, а вы его всё на завтра отсылаете. И употребляете, должна вам заметить, о последствиях не задумываясь.

— Да как же ж мне горькую-то не пить, когда вот так вот оно всё? — спросил царь, борясь с пьяной икотой.

— Ну как «так»?

— Вот так, — царь всё же икнул и пьяно развел руками, а затем оперся на подлокотник, подложив ладонь под щеку. — Эх, и какого лешего я с Ванькой Дураком связался.

— Ну, начинается, — вздохнула Василиса.

— Поначалу-то он мне перспективным показался. Даром, что безродный, — продолжил причитать царь, не заметив язвительных ноток в голосе дочери. — Кащея извел, Горыныча с Ягой. Ведроидов собирал. А в результате-то что?

— Что?

— Кащей и компания живы, ведроиды ржавеют, из строя выходят, — царь постучал кулаком по стоящему слева от трона самовару на металлических конечностях, — а сам пропал. Голову моей единственной доченьке вскружил, и сгинул, наследника не оставив.

Пока царь перечислял тревожащие его аспекты бытия, самоварно-ведёрная конструкция выдвинула из своих недр еще одну конечность с граненым стаканом и, подставив его под кран, наполнила жидкостью. Царь взял стакан из руки-манипулятора, выдохнул, залпом выпил и, втянув воздух через нос, выдохнул еще раз.

— Вы, папенька, слишком преувеличиваете масштабы проблемы, — попыталась успокоить его Василиса, — ведь известны случаи, когда герои отсутствовали несколько лет, а потом возвращались, овеянные славой, и с богатой добычей. Одиссей, если не ошибаюсь, десять лет путешествовал, а Ясон…

— Мы тут не в Греции! — перебил её царь. — Я могу десять лет-то и не протянуть. А наследника своими глазами увидеть хочется.

— Вы, папенька, если так дальше бухать продолжите, то ваша печень и пяти не протянет. А делирий, так уже, наверное, на пороге.

— Делирий? — оживился царь, отдавая пустой стакан роботу-самовару и пытаясь встать с трона. — На пороге? Это греческий посол, что ль? Зови!

— Блин, по-моему, уже начался, — пробурчала Василиса себе под нос. — Да нет же, батюшка, делирий, это латинское название такое, обозначающее психическое расстройство, симптомами которого являются нарушение мышления, внимания, восприятия с помрачением сознания. А посла здесь никакого нет.

Царь вновь уселся на трон, откинулся на спинку, пьяно оглядел помещение, затем сфокусировал взгляд на Василисе.

— А ежели посла нет, то чего ты меня тогда путаешь?

— Так, батюшка, и до чёртиков допиться недолго.

— До чёртиков?

— Ага, до них самых. Натуральные чёртики к тебе приходить станут.

— Нет, чёртиков не желательно… — пробормотал царь, устало прикрыл глаза. — Чёртики нам… ни к чему… чёртики…

И уснул.

В реальность его вернули головная боль и сухость во рту. Не раскрывая глаз, царь привычно протянул руку, чтобы, постучав по железному боку ведроида, отдать команду на наполнение стакана. Но вместо привычной железяки наткнулся на что-то шерстяное и теплое. Постучать не получилось.

В недоумении царь разлепил похмельные очи и увидел на месте созданного когда-то Иваном персонального ведроида самого настоящего беса, покрытого с ног до головы свалявшейся шерстью, с рожками, свиным пятаком и хвостом, обвившимся вокруг ног, заканчивающихся вполне предсказуемыми копытами. В руках у беса был поднос, на котором стоял запотевший графин с водкой и граненый стакан.

Чёрт пискнул, точь-в-точь, как ведроид, хвост его взметнулся, обмотав горлышко пузатого графина, приподнял, наклонил над стаканом и отмерил положенную дозу. Затем поставил графин, обвил стакан и протянул царю.

И тут государь заорал.

Он оттолкнул протянутый стакан, вскочил с трона и, не переставая вопить, выбежал из зала.

В коридоре наткнулся на Василису.

— Что случилось, папенька? — остановила его удивленная дочь.

Царь перестал орать благим матом. Оглянулся на распахнутые двери, затем вновь посмотрел на Василису. Поднес палец к губам, прошипел:

— Т-с-с-с.

Схватил девушку за руку и крадучись вдоль стенки, потянул ее ко входу в зал. Подошел к самой двери, но заглянуть вовнутрь не решился. Указал пальцем и прошептал:

— Глянь-ка, кто там, справа от трона?

Василиса спокойно вошла в зал, огляделась.

— Никого, царь-батюшка, — только ведроид ваш стоит, да стакан на полу валяется.

— Правда? — осторожно выглянул царь из-за двери. — И больше никого?

— Никого.

— Привидится же, — пробормотал государь и, хоть и с опаской, пошагал к трону.

— Ну, что на этот раз? — спросила левая голова Горыныча, когда Кащей вышел из избушки на куриных ножках.

Изба как раз в этот момент решила почесать одной ногой другую и накренилась так, что Бессмертный, беззлобно матерясь, скатился по ступеням.

— Чёрт ей нужен, — сказал он, вставая и отряхиваясь от пыли, — и не простой, а чёрт-имитатор.

— Нахрена? — удивилась средняя голова Горыныча.

Вместо ответа Кащей пожал плечами, одновременно разводя руками.

— Возможно, в вашем с Василисой диалоге проскакивали какие-либо малозначительные детали, сопоставляя и анализируя которые, мы сумеем выстроить логическую цепочку предположений о причине, по которой ей потребовалось демоническое существо низшего порядка?

Кащей развел руками еще раз.

— И где его искать, чёрта этого? — спросила средняя голова.

А крайние вместе с Кащеем уставились на Бабу Ягу.

— А чо я-то сразу? — возмутилась та. — Осмелюсь обратить ваше внимание на то, что большая часть приписываемых мне способностей невероятно гиперболизирована. Это произошло по причине необразованности большей части потенциальных клиентов, обращавшихся за помощью, — начала оправдательную речь Баба Яга. — Не стану отрицать, что в некоторых случаях, дабы произвести необходимый эффект на какого-либо заезжего доброго молодца, я использовала различные трюки, наводящие на мысль о наличии у меня паранормальных способностей. Однако, по большей части, это были трюки, основанные на знании законов физики, химии и некоторая ловкость рук, позволявшая повысить собственную значимость в глазах…

— Короче, не можешь? — оборвала её правая голова змея.

— Могу и короче, — согласилась Баба Яга. — Чертей призывать не умею.

— Слушай, старая, вот вопрос у меня: ну, я понимаю, когда ты зубы кому-то заговариваешь, но с нами-то можно простым, человеческим языком общаться?

— Чтобы не растерять навыки, нужно постоянно практиковаться, — заявила старушка, — а с кем мне в этом лесу практиковаться-то, когда я окромя вас и не вижу никого?

— С белками, — предложил Кошей.

— Пробовала. Седеют, — пожаловалась Яга. — Раз с медведем заговорила, так он в спячку впал. В июле.

— Не удивительно, — буркнул Горыныч. — У меня чешуйки заворачиваются в произвольные стороны, когда ты говорить начинаешь.

— Ладно, — хлопнул ладонью по колену Кащей, — где чёрта будем искать?

— Есть у меня одна нетривиальная кандидатура, — подала голос Яга, — не буду утверждать, что этот человек профессионально занимается ловлей чертей, однако в его послужном списке присутствует общение и, я бы даже сказала, доминирование над оными.

— И кто это? — спросила левая голова Горыныча.

— Балда.

— Сама ты балда! Если я не знаю чего-то, то это не повод обзываться! — возмутилась правая.

То ли сказывалось заунывное жужжание одинокой мухи под потолком, то ли отсутствие алкоголя с утра, но процесс не шел — сидя в личном сортире, царь никак не мог оправиться. Он размышлял о том, что стоило бы всё-таки накатить с утра, чтобы завести организм, когда вспомнил о лежащей в одном из карманов походной фляге.

Решил проверить, осталось ли там чего и, балансируя над отверстием в позе орла, принялся шарить по карманам. Нашел. Судя по весу, фляга была пустой. Однако, чтобы убедиться, открыл пробку и собрался было поднести емкость к носу: хоть вспомнить, что там было-то вчера. И именно в этот миг дверь внезапно открылась, и в проеме появился тот самый чёрт.

— Хрю! — сказал он, противным, но требовательным голоском. — Долго еще рассиживать собираешься?

Царь в испуге выронил флягу, зажмурил глаза, уперся ладонями в стенки кабинки и заорал второй раз за день. И вместе с криком, наконец, облегчился.

Когда в легких закончился воздух, а в кишках дерьмо, царь перестал орать и открыл глаза. Дверь была закрыта, а за ней слышался приближающийся топот стражи.

Когда ретивая охрана из благих намерений выбила дверь и выволокла своего государя со спущенными портками на свет божий, чёрта, естественно, нигде не было. И никто его не видел.

Содержимое мешка дергалось и, похрюкивая, материлось.

— Как ты за-за-заказывала.

Василиса пристально посмотрела на Кащея.

— Ты в порядке, Бессмертный?

Кащей кивнул.

— А ну скажи что-нибудь.

— Что ска-ска-зать?

— Э, Кащей, что происходит? Ты чего заикаешься?

— П-п-п-посттра-авматический синдром, — пояснил Кащей, пиная хрюкающий мешок. — П-п-п-пройдет. Т-ты лучше с-с-скажи зачем тебе ч-чёрт?

— Черти, — Василиса заговорщицки подмигнула Бессмертному, — лучшее средство от запоя.

Царь собирался подремать после сытного обеда. Дело оставалось за малым — принять граммульку для хорошего сна. Он достал из-под лавки графин, открыл пробку и уж было собрался приложиться к горлышку, как что-то противно заскрипело в углу. Насторожившись, царь отставил графин и стал вглядываться в темный угол, одновременно стараясь прогнать из головы утренние события у трона и в туалете. Скрип не повторялся и мрачные воспоминания почти растаяли, когда вдруг, из угла, прижав палец к губам, шагнул тот самый чёрт.

— Т-с-с-с-с-с! — прошипел он.

— Ты кто такой? — испуганно, но всё же шёпотом, спросил царь.

— А то не видишь? — пропищало существо в ответ. — Чёрт я.

— А преследуешь меня за что?

Черт по-хозяйски сел в одно из кресел, закинул ногу на ногу и спросил:

— А сам-то как думаешь?

В царевой голове за одно мгновение пролетел разговор с дочерью о том, что он много пьет, что печень не выдержит, что черти будут являться…

— Из-за горькой? — испуганно спросил он.

— Из-за неё, родимой, — расплылся в улыбке чёрт. — Понимаешь, царь-батюшка, организм человека так устроен, что при регулярном употреблении спиртного его разум начинает слегка смещаться в измерениях и видеть то, чего смертным простым видеть не положено. Ты вот, в пограничном состоянии. И я жду, когда разум твой, наконец, сместится к нам настолько, чтобы тебя уволочь, да на сковороду адскую бросить. Ты, вон, как запах спиртного чуять начинаешь, область в мозгу уже активируется, ответственная за переход между измерениями. Ну, что, — бес взял графин и разлил хмельное по невесть откуда взявшимся стаканам, — по граммульке, для сна?

— Не хочу на сковородку, — зло прошептал государь и выбил стаканы из рук беса.

Повернулся к лавке, схватил графин и собрался было ударить им мохнатого чёрта, но… того в комнате уже не было. Будто и не появлялся вовсе.

— Позвать сюда писаря! — не своим голосом закричал царь.

Тот, словно ждал под дверью, тут же вбежал в зал и упал перед царем на колени и стукнулся лбом в пол.

— Не вели казнить, царь-батюшка, не себе я чернила отливал, да бумагу брал! Без корысти и выгоды. Деток грамоте учу.

Государь, будто и не буйствовал только что, абсолютно спокойно спросил:

— Так что ж у тебя, языка нет, спросить по-людски? Что б я, не разрешил?

— Прости, царь-батюшка, — не поднимая головы, продолжал причитать писарь, — не вели казнить за слова мои, но спрашивал я. Да только ты пьян с утра до ночи и всегда завтра зайти просишь. Вот я и осмелился…

— Ну, ладно, ладно, — окончательно подобрел царь, — вставай, давай. Чернила… будут тебе чернила. И бумага и помещение. Завтра только напомни.

— Завтра? — разочарованно спросил писарь, вставая с колен.

— Да не дрейфь, трезвый я, не видишь, что ль? А сейчас, записывай мой указ. С сего дня всё хмельное, что есть во дворце, утилизировать. Оставить только необходимый минимум для лекарских нужд. Но и тому спиртному вести строгий учёт, дабы не было искушения…

— Ты Балда? Чёрта нам поймать надо, — начал в лоб Кащей.

— После наведения справок по внушающим доверия информационным каналам, наш коллектив пришел к логичному решению обратиться за твоими услугами, — объяснила Яга.

— Что? — не понял Балда. И добавил: — Вы странные…

— Учитывая имеющийся…

— Погоди, Яга, — прервал старушку Кащей. И обратился к парню: — Ты Балда?

— Ну, я.

— Оброк с чертей по просьбе попа брал?

— Ну, брал.

— Значит, изловить одного для последующей перепродажи тебе труда не составит?

Балда задумчиво почесал затылок, поглядел в небо, потом на Кащея с Ягой.

— Был тут у меня один экземпляр.

Балда достал из кустов похрюкивающий мешок.

— Он подражать звукам умеет?

— Умеет. Они все это умеют, — успокоил парень.

— Сколько хочешь за него?

— Такса у меня стандартная — три щелчка. А вас, кстати, сколько? — ответил Балда вопросом на вопрос.

— Трое, — сказал Кащей.

— Можете по одному щелчку на каждого раскинуть, — предложил парень добродушно.

— Пятеро, — возразила Баба Яга.

— Так трое или пятеро?

— Трое, трое, — заверил Кащей.

— Просто у одного — три головы, — добавила Яга.

Балда посмотрел на старушку, потом перевел взгляд на Бессмертного и спросил:

— Я вам уже говорил, что вы странные?

Те синхронно кивнули.

— Ну, так что, цену называй и по рукам? С оплатой вопросов не будет.

— В отличие от твоего предыдущего заказчика, наш коллектив отдает себе отчёт в том, что совмещение скорости исполнения работы и надлежащего качества её выполнения подразумевает достойную оплату затраченных для получения должного результата усилий. То есть, за дешевизной, в отличие от попа, не гонимся.

Балда, глядя на Кашея, ткнул пальцем в Ягу и сообщил:

— А она, так вообще странная.

— Ну, бывает такое с людьми, — согласился Кащей. — Так что, с оплатой? Может деньгами?

— Нет, — возразил Балда. — Негоже традиции нарушать.

— Я же обещала, что отпущу? А я свои обещания держу, — сказала Василиса. — Тем более, ты всё сделал просто идеально и метод кодирования сработал. За что тебя неволить?

— Так что, я свободен? — пискляво поинтересовался чёрт.

— Да.

— Ну, тогда бывай, Василисушка, — попрощался бес и выпрыгнул в окно.

— Так все-таки, сколько нас? Три или пять? — спросила средняя голова Змея Горыныча.

Кащей, преодолевая головную боль, оглядел подельников и подумал, что ему еще повезло, когда подставил лоб первым. Бабка молчала, уставившись куда-то в бесконечность — ей достался второй щелчок. Как раз такой, от которого в свое время «лишился поп языка». Меньше всех повезло Горынычу, вставшему в очередь третьим. Левая голова, выпучив разошедшиеся в стороны глаза и пуская слюну, блаженно улыбалась. Она нюхала ромашки, коих на поляне росло в изобилии. В очередной раз не рассчитав силы вдоха, втягивала в одну из ноздрей цветок, громко чихала и, не переставая улыбаться, продолжала своё занятие. Третий щелчок Балды достался именно ей.

— Двое сп-сп-с половиной, — ответил Кащей. — Две тв-тв-твои башки и половина моей.

Баба Яга в разговоре не участвовала.

Особенности психики

— Кар! — послышалось откуда-то из леса.

— Дежавю, — сообщил Бессмертный, помешивая угольки костра и стараясь равномерно распределить их над картофелинами.

За последнюю неделю Кащеево заикание сошло на нет, и голова у него болела только по утрам.

— Что? — спросила правая голова Горыныча.

— Фто-о-о? — попыталась повторить левая, по всем ощущениям так и не отошедшая от щелбана.

Повторять всё, что услышит от средней и правой голов, она начала пару дней назад. Сначала это было принято за добрый знак — решили, что в себя приходить начинает. Однако спустя сутки дублёр с синдромом дауна стал действовать на нервы. И если за правой головой левая повторяла через раз, то фразы средней, находящейся рядом, не пропускала. И потому средняя предпочитала молчать.

— Ощущение того, что происходящее уже происходило, — пояснил Бессмертный. — Особенность психики. Дежавю называется. Это я тебе, кстати, в своём дежавю тоже объяснял.

Правая голова округлила глаза и шёпотом спросила:

— Когда?

— А ты в моём дежавю это уже спрашивал.

— Да когда?! — спросила правая громче.

— Да каффда? — тут же отреагировала левая, пытаясь выдохнуть застрявшую в ноздре ромашку.

— До сих пор, — сообщил Кащей. Помолчал, а потом попросил Горыныча:

— Ну-ка, скажи что-нибудь?

— А что сказать-то?

— Вот. Вроде бы прошло.

Яга хлопнула в ладоши, обращая внимание на себя. Дождалась, когда Кащей и две головы Горыныча повернутся в её сторону. Поднесла указательные пальцы к вискам, покрутила обоими, после чего изобразила щелбан и на мгновение карикатурно закатила глаза.

— Может и после щелчка, — согласился Кащей. — Но у меня такое уже было.

Яга пожала плечами и развела руками в стороны, мол, тебе виднее. А Кащей, немного помолчав, добавил:

— Я, когда с башни замка своего в землю головой летел, дежавю ощущал.

— И выжил? — изумилась средняя голова змея.

— Ивызий!? — тут же повторила в меру своих возможностей левая.

— Один раз — нет, второй раз — да.

Когда Кащей обнаружил в одной из древних написанных еще на коже книг метод избавления от смерти, то долго сомневался. Перепроверял, размышлял, сверялся с другими источниками. И, в конце концов, принялся ставить опыты над снующими по замку крысами.

Тогда он поймал одну и смастерил для нее мини-кресло. Тварь пищала, царапалась и всё время умудрялась вытащить лапки из зажимов, но окунутая в раствор сон-травы, успокоилась. В центр пентаграммы, в качестве аккумулятора смерти, Кащей положил первое, что подвернулось под руку — грецкий орех.

После того, как молния попала в антенну, выведенную на замковую башню, крысу недолго потрясло, а затем, вдоль проводов к пентаграмме побежали маленькие светлые точечки, схожие с огоньками святого Эльма. Собираясь в центре, все они словно просачивались внутрь ореха.

Вскоре огоньки иссякли и зверек заметно оживился. Пока Кащей отсоединял зажимы, крыса несколько раз пыталась укусить его и выскользнуть из рук. Но у Бессмертного были другие планы.

Усадив зверька в высокий стеклянный сосуд, Кащей плюхнул туда кислоты и накрыл склянку такой же прозрачной крышкой.

Раздалось шипение, запахло сероводородом. Крыса визжала, пытаясь выпрыгнуть, ударялась о крышку, оставляя на ней кровавые пятна вместе с клочьями шерсти. Вскоре зверёк обессилел и едва дергал остатками изъеденных кислотой лапок на дне сосуда, разбрызгивая по его стенкам ошмётки собственной плоти.

Кащей взял склянку, поднес к окну и, слегка сдвинув крышку, слил кислоту прямо во двор, оставив тельце внутри. Поставил емкость обратно на стол и постучал по стеклу. Крыса, на удивление, всё еще подергивалась.

— Ишь ты! — ухмыльнулся он. — Правду говорят, что вы живучие.

Некоторое время Бессмертный наблюдал, как агонизирует существо, а потом, заложив руки за спину, подошел к окну и стал смотреть на горизонт. А когда гроза, бушевавшая над замком, плавно сменилась заунывным дождём, зажег светильник и вернулся к книге, по памяти восстанавливая последовательность действий и сверяя с тем, что было написано в древнем фолианте.

— Дохнут. Все до одной дохнут. Может полюса через один? — спросил Кащей сам себя и перевернул страницу, разглядывая рисунок. — Да нет. Пять всего. Не чередуется. Magnet pressura in centrum. В центр же?

Отложил книгу, потянулся к словарю, чтобы уже в который раз убедиться в правильности перевода, как вдруг услышал за спиной звон бьющегося стекла.

Бессмертный вскочил с кресла и обернулся. На столе стояла пустая банка, а на полу валялась разбитая крышка. По россыпи стекла, волоча остатки тушки на обугленных культях, под стол очень медленно пыталась уползти жертва эксперимента.

— Э, нет! — возразил ей Кащей. — Шалишь!

Взял с камина щипцы, подошел к полумертвому грызуну, брезгливо ухватил и вернул в банку. Накрыл сверху железной пластиной и придавил одним из лежавших на столе магнитов.

— Вот сука, — выругался он, оглядывая осколки крышки на полу, — стекло на вес золота, а она его вдребезги.

О крысе он вспомнил поздно вечером, когда вернулся с прогулки по молодому, совсем недавно высаженному яблочному саду. Сорвал яблоко, надкусил, понял, что еще не созрело, да так и поднялся с надкушенным в кабинет. Увидел конвульсивно дергающееся животное и, повинуясь мимолётному позыву, приподнял крышку и бросил надкушенное яблоко в банку.

— Приятного аппетита, жертва науки, — сказал он крысе.

Та никак не отреагировала ни на то, что открыли банку, ни на то, что внутрь что-то бросили: зверек всё так же лежал и тихонько подергивался, издыхая. Кащей же, подкрутив фитилёк, поудобнее уселся в любимое кресло и погрузился в чтение. Утро так и застало его в кресле, спящим с книгой на коленях.

— Алхимик, вставай! — услышал Кащей сквозь дрёму и открыл глаза, вглядываясь в стоящий на фоне окна силуэт.

— Ты?

— Ну а кто? Сомневаюсь, что кто-то еще сможет пробраться через болота, посреди которых у тебя хватило ума построить замок, — ответил силуэт и отошел от окна, став едва отличимой копией самого Кащея.

Разница была лишь в количестве волос на голове. У того, который сидел в кресле, шевелюра была густой, хотя и с только-только начинающей пробиваться сединой. А вот стоящий у окна мог похвастать внушительными залысинами, грозящими в ближайший десяток лет перерасти в полноценную лысину.

— Старшенький?! — изумился сидящий в кресле Кащей. — У тебя мозги есть? Я сторожевые ловушки только вчера сменил. А если б попался?

— Да? — почесал в районе залысины старший брат. — А я вот чего-то как-то не подумал. Ну да ладно, прошел и славно. Ты, младшенький, лучше скажи мне, как у тебя дела продвигаются? Когда королевство порабощать-то будем?

Младший недовольно выдохнул через нос, показывая, что его мнение не изменилось, и тут же подтвердил это словами:

— Старший, я же говорил, что тема закрыта. Ни над зомбированием, ни над климатическими пушками, ни над какими-либо другими твоими идеями я работать не планирую. Меня интересует совершенно другой вектор научных изысканий.

— Всё-всё-всё! — выставил ладони перед собой лысеющий, показывая, что согласен закрыть тему. — А с ним-то как?

— Дохнут крысы, — развел руками младший Кащей. — Утешает только, что во благо науки дохнут.

— Не разбив яйца… — хохотнул старший. И тут же посерьезнел. — Ту, которая в банке стеклянной, сколько уже мучаешь?

— А, эта? — кивнул в сторону стола Кащей-младший. — Я тут аппарат собрал по схеме. Дорабатываю, вот. Но дохнут. Дохнут одна за другой.

— Хм… — старший брат подошел к склянке и постучал по стеклу пальцами, — да эта вроде б то живенько выглядит. Скачет как кенгура заморская.

— Куда скачет? — зевая и потягиваясь в кресле, спросил Кащей-младший.

— Ну вон, прыгает, дура, башкой об железку бьется, — старший брат посмотрел на младшего. — Правильно ты крышку камешком придавил. Убежала бы!

До младшего наконец-то дошел смысл сказанного старшим.

— Да ладно! — закричал он, вскакивая с кресла и подбегая к емкости.

Если не брать в расчет шелушащихся струпьями проплешин по всему телу, крыса чувствовала себя отдохнувшей, а судя по бесшумным скачкам и полному игнорированию людей за стеклом, оставаться в склянке она не планировала.

— А где яблоко?

— Какое яблоко? — опешил Кащей-старший и на всякий случай сообщил: — Я не брал!

Младший брат посмотрел на крысу в банке с одной стороны, затем с другой, радостно хлопнул себя ладонью по бедру и побежал к стоящему у стены буфету. Достал оттуда засохший пряник.

— Я понял, брат! — сообщил он, приподнимая лист металла и просовывая в банку пряник. — Какой же я дурак! Вот смотри…

Крыса, учуяв запах еды, перестала скакать и набросилась на пряник. По мере поедания рубцы на голой коже зверька словно таяли, превращаясь в проплешины голой нежно-розовой кожи, на которой тут же пробивалась серая шёрстка.

— Что понял-то? — недоуменно глядя на метаморфозы, происходящие с крысой, поинтересовался старший брат.

— Вот, смотри, — Кащей-младший вновь приподнял крышку и запустил руку в банку, отрывая заметно похорошевшую крысу от остатков пряника и сжимая её в руке. — Всё ж просто!

Поглаживая ладонью залысину, Кащей-старший наблюдал за тем, как младший брат, сжимая в руке отчаянно пищащую крысу, прижал зверушку к столу, дотянулся свободной рукой до лежащего подле тесака и резким движением вспорол грызуну брюхо. Писк поднялся на невыносимо высокую ноту и тут же стих. На стол из брюшка вывалились потроха и, вокруг агонизирующего тельца стала растекаться буро-красная лужица.

— Да ты затейник! — зааплодировал Старший. — Но почему-то мне кажется, еще более ёбнутый, чем я. У меня всё понятно, подчинить, покорить, потому что доминировать люблю. А ты — просто маньяк. Вот какой толк в том, что ты над крысой издеваешься?

— Погоди, смотри!

Младший вновь побежал к буфету и достал оттуда банку с пшеницей, горсть которого насыпал сантиметрах в двадцати от мордочки умирающей крысы. Невзирая на агонию, грызун, едва перебирая лапками, пополз к зерну, волоча за собой вывернутые наружу потроха, оставляющие влажный грязно-красный след на грубом деревянном столе. Одна кровавая ниточка кишок зацепилась за торчащий из доски сучок, но зверёк упорно скрёб лапками в сторону пищи до тех пор, пока ниточка не лопнула, позволив продвигаться дальше. Из обоих концов тоненькой кишки полезло, смешиваясь с кровью, крысиное дерьмо, а зверёк продолжал двигаться, пока не добрался до еды. А достигнув цели, принялся, похрустывая зернышками, жрать.

— Младшенький, ты чистой воды маньяк! Прибей её, чтобы не мучилась! Издеваться над животными без цели…

— Не без цели, братец. Не без цели.

— Дай я её сам добью, — старший попытался забрать у младшего тесак.

¬— Погоди-погоди! — выставил ладонь в останавливающем жесте Кащей-младший и кивнул на стол. — Смотри лучше.

На столе происходило невероятное.

С каждым съеденным зернышком рана грызуна кровоточила всё меньше, а кишки буквально на глазах втягивались внутрь туловища. Когда зерно было доедено, разрез почти полностью затянулся.

— А-хре-неть, — зачарованно прошептал старший, не в силах оторвать взгляд от зрелища.

— Я дурак! — еще раз обозвал сам себя Кащей-младший. — Бессмертный и неуязвимый — это разные вещи, брат.

На этих словах крыса решила, что ей хватит сил убежать от мучителей и, прыгнув со стола на пол, понеслась к дыре в углу. От неожиданности старший дернулся, а младший сжал руку в кулак и изо всех сил ударил по грецкому ореху, оставшемуся здесь после вчерашнего эксперимента.

Грызун, будто на всей скорости запнувшись о невидимую преграду, кубарем покатился по полу, и возле норки остановилось уже бездыханное тельце.

— Аккумулируется, значит, смертушка, — удовлетворенно улыбаясь, пробормотал младший брат, глядя на недоумевающего старшего и отряхивая ребро ладони от осколков ореховой скорлупы. — Аккумулируется.

— То есть, пока цел орех, убить прошедшего через твоё устройство невозможно?

— Ну, есть нюансы, но в целом, ты правильно понял.

— Мы ж теперь историю перепишем! — восхищенно тряс младшего брата за плечи старший Кащей. — Нам же теперь любые горы по плечо и моря до колена.

— По колено, — автоматически поправил младший.

— Да какая разница! За сколько ты такую же штуку для человека соберешь?

Младший брат приподнял бровь, что-то прикидывая в уме.

— Недолго. Вопрос в грозе. Чтобы всё сработало, необходима молния.

— А при чём тут дежавю? — спросила средняя голова Горыныча.

— А пьи сём тут дезявю? — мгновенно продублировала левая голова и выдала смачную отрыжку. — Йамаська халосий светосек, — добавила она.

— Ага, — буркнула правая, — Яга говорит, что ромашковый чай успокаивает.

Старушка энергично закивала, подтверждая, что не отказывается от своих слов.

— Эх, — радостно воскликнула правая голова, хитро косясь на Бабу Ягу, — хорошо-то как! Тишина…

Бабка скорчила злую гримасу и, скрутив пальцы, показала Горынычу узловатую, морщинистую дулю.

— Не серчай, шучу я, — извинилась правая голова.

— А дежавю тут притом, что оно было позже, — вернул Кащей разговор в прежнее русло. — Это ж не конец истории.

В целом конструкция напоминала электрический стул. Надголовный купол, фиксаторы для рук и для ног. И от купола, и от фиксаторов к лабораторному столу вели тоненькие провода, каждый из которых был подсоединен к одному из лучей пятиконечной металлической звезды размером с царский рубль. Лучи звезды были исписаны вязью странных древних символов, а в центре лежала толстая цыганская игла.

Ветер за окном всё усиливался, заставляя ворон, облюбовавших крышу замка, истошно кричать. Кащей-младший еще раз обошел конструкцию, на которой сидел брат, проверил контакты, сверился с расположением магнитов, заглядывая в толстую пожелтевшую от времени книгу и выглянул в окно. Гроза подошла вплотную к замку.

— Хоть ты и умнее меня всегда был, и поводов тебе не доверять у меня не имеется, а всё равно страшновато.

— Ну, ты же видел расчеты, видел, как это у животных происходит. Переводы текстов я много раз проверял по разным словарям. Всё сходится.

— Сходится, — согласился, скривив кислую мину, сидящий в кресле, — но всё равно боязно.

За окнами стремительно темнело. Гроза набирала мощь, расшвыривая молнии в разные стороны и оглушая раскатами грома.

— Пора! — кивнул сам себе младший и присоединил кабель, ведущий с крыши, к креслу. — Надо бы пальчики скрестить. На удачу.

Старший запаниковал, начал дергать руками, пытаясь высвободиться, затем перевел взгляд на улыбающегося младшего брата.

— Ну тебя на хер с такими шу…

И тут, обогнав гром на одну тысячную секунды, полыхнула молния. Сидящий в кресле старший брат задергался, пронзаемый стекающими по кабелю к креслу разрядами. Глаза его, словно пытаясь покинуть отведенное природой место, стали вылезать из орбит. Создавалось ощущение, будто кто-то изнутри черепа пытается выдавить их пальцами наружу. Перекрывая гром, Кащей-старший заорал, почти мгновенно перейдя на скрипучий визг, становившийся тем тише, чем сильнее по комнате распространялся запах озона.

Когда подопытный прекратил кричать, ливень за окном превратился в сплошную стену воды, скрывавшую всё. Редкие волосы на голове сидящего в кресле брата стояли дыбом, вызывая стойкую ассоциацию с приготовившимся облететь одуванчиком. Младший подошел к креслу вплотную и поинтересовался:

— Ну, как ощущения?

— Ничего не поменялось, кажется, — поделился старший, разглядывая собственные руки, зафиксированные на подлокотниках.

— Проверять надо, — заключил младший и, отойдя к столу, взял в руки топор.

Старший переменился в лице и задёргался, пытаясь высвободиться из фиксаторов.

— Э, алё! Брат! Положи топор на место!

Младший задумчиво потрогал лезвие пальцем. Хмыкнул себе под нос, посмотрел на старшего и спросил:

— Сомневаешься?

— Нет, ты не подумай, — затараторил Кащей-старший, — я в твоих способностях уверен. Ты у нас самый умный в семье и ко всему дотошно подходишь. Но топором, так сразу, я не готов. Давай с чего-то более простого начнём… С ножа, например. Палец порежем или ладонь проткнем.

Младший пожал плечами, вернулся к столу, положил топор и взял склянку с кислотой. Взболтнул её и согласился:

— Ну давай попроще. Кислота сойдет?

Кащей-старший изобразил брезгливую гримасу и, глядя на вновь подходящего к креслу брата, жалобно попросил:

— Только сначала на один пальчик…

— Легко! — согласился младший брат и плеснул из склянки старшему на руку.

Тот взвыл, выпучив глаза:

— Сука-а-а-а-жже-е-е-т, еб твою м-а-а-ать!

— Не надо маму. Она у нас общая, — рассудительно заметил младший, присев на корточки и наблюдая, как остатки кислоты с шипением растворяют плоть и сухожилия, обнажая кости.

— Это я образно, — прошипел сквозь зубы Кащей-старший, — чтобы передать остроту ощущений.

— И образно не нужно, — порекомендовал младший, — мама у нас одна.

— Заживает?

— Нет.

Глаза старшего испуганно заметались.

— Как не заживает? Почему? Да отстегни ты меня, в конце концов!

— Материала для регенерации нет, — пояснил Кащей-младший, отстегивая фиксаторы. — Сожрать тебе что-нибудь надо.

— Как же ж больно, — проскулил старший брат, вставая с кресла и принимаясь дуть на разъеденную кислотой руку.

Младший отошел к буфету, открыл дверцу, взял с полки обветренный копченый окорок и протянул старшему.

— На, ешь.

Старший задавать вопросов не стал. Взял окорок здоровой рукой и вгрызся в него зубами. Младший же с интересом наблюдал, как с каждым проглоченным куском восстанавливаются поврежденные ткани на руке брата.

— Работает, — с интонацией человека, нашедшего подтверждение тому, что и так знал, довольно констатировал Кащей-младший.

— И не жалко было родного брата? А вдруг бы не получилось? — поинтересовалась правая голова рептилии.

— Да лучше б не получилось, — грустно вздохнул Кащей. — Лучше б его молния поджарила.

— Это почему? — удивилась средняя голова, с опаской косясь на заснувшую в ромашках левую.

— Потому что с родственниками дел иметь нельзя.

Баба Яга энергично закивала.

Кащей принялся доставать голыми руками горячие картофелины из углей. Запахло палёной плотью. Но Бессмертный, не обращая внимания на прилипающие к коже угли, продолжил доставать клубни, складывая их горкой. Волдыри лопались, покрывались коркой и тут же начинали затягиваться.

— Фу-у-у-у, — не просыпаясь, протянула левая голова.

— Никогда не привыкну, — пожаловалась средняя голова Горыныча, скорчив брезгливую мину, но продолжая наблюдать за тем, как Кащей разгребает угли.

— Слушай, а веточкой нельзя? — поинтересовалась правая голова.

— Можно, — согласился Бессмертный, — но я уже всё достал.

— Кащеюшка! — вдруг подала голос Баба Яга, — тебе б тоже ромашки покушать. Ну, или отварчика попить. Глянь вон, как левой голове хорошо. Сопли пузырит, лапы в огонь не суёт. Идиллия!

Две головы Горыныча и Кащей удивленно посмотрели на Ягу.

— Что? — недоумевая, спросила та.

— Отпустило? — спросил Бессмертный.

— Не до конца, — пожаловалась старушка. — Длинные словарные конструкции строить не могу.

— Вот и не надо, наверное, — сказал Кащей и кинул одну картофелину Яге.

— Благодарю, — сказала та и тут же поинтересовалась: — Так чего там с братом-то вышло? А то мы до твоего дежавю так и не доберемся.

Две следующих недели старший развлекался. Отрубал себе конечности, затем прижимал их к обрубку и, закинув что-либо съедобное в рот, любовался, как срастается плоть; протыкал себя ножом, засекая, насколько быстро срастаются раны; вскрывал вены, выкалывал сам себе глаз. И всё время ел — организм затрачивал колоссальное количество ресурсов на восстановление.

— Гроза приближается, — стоя у окна и разглядывая наливающееся свинцовой тяжестью небо, сообщил Кащей-младший, пока старший брат вбивал себе в голову гвоздь.

— И чо?

Старший брат тоже подошел к окну, встав чуть за спиной у младшего.

— Ну как! Я тоже стану бессмертным, — объяснил Кащей-младший.

— Знаешь, — старший брат выдернул из головы гвоздь, и рана с чавканьем стала затягиваться, — наверное, не станешь.

— Это почему? — спросил Кащей-младший, начиная поворачиваться к брату и видя, как тот протягивает к нему руки.

В следующее мгновение он ощутил толчок в спину, не удержал равновесия и, перевалившись через подоконник, полетел вниз головой.

— Потому что бессмертный должен остаться только один! — пояснил старший и швырнул окровавленный гвоздь вслед гулко ударившемуся о землю телу.

Прежде чем окончательно померкнуть, сознание младшего успело отметить упавший прямо перед лицом гвоздь и то, что с неба стали срываться первые капли дождя.

— Вот так я и помер.

— Без дежавю? — не поняла правая голова.

— А зачем тогда разговор про дежавю заводил вообще? — поддержала её средняя.

Левая, не просыпаясь, надула ноздрёй из сопли приличных размеров пузырь, который с глухим хлопком лопнул, разнося по поляне ромашковый аромат.

— Сколько ж она их сожрала, — задумчиво спросила Яга.

— Не знаю, — ответила правая, — но жрала одна она, а отрыжка ромашками у всех.

— Ну дык оно и понятно! Желудок-то один на троих, — объяснила Яга.

— Так всё-таки, — вернула разговор к истории Кащея средняя голова, чего там с дежавю?

Кащей кивнул и продолжил.

— Дежавю я испытал уже после того, как меня Василиса оживила. Братец к тому времени делов наворотить успел и прочь из сказки сбежать.

— Куда?

— Не то в Кефиркино, не то в Закваскино…

— В Простоквашино?

— Точно! В Простоквашино. Залёг на дно и делает вид, что печник по профессии.

— Так а с дежавю-то что?

Бессмертный, шутя, хлопнул себя по лбу, мол, совсем забыл.

— Так вот, когда меня Василиса оживила, я решил прошлых ошибок не повторять и первым делом подстраховаться.

— Сам на свой чудо-стул сел?

Бессмертный кивнул.

— Кар-р-р! — проорала пролетавшая мимо ворона.

— Кар-р-р! — передразнил её Кащей и на его ор стала беспорядочно отзываться вся стая.

Бессмертный поморщился. Он так и не смог привыкнуть к такому шумному соседству. Но терпел, потому что воронье перо и птичье гуано очень часто мелькали в рецептах зелий. Ну в самом деле, не бегать же по лесу за какой-нибудь птичкой в ожидании, когда та соизволит дриснуть. А так, забрался на крышу — наскреб, сколько тебе надо. Да и перьев под стеной валялось в избытке.

— Ну, пора, — сказал он сам себе, когда небо окончательно затянуло черными тучами, а гром прогрохотал совсем рядом. Подтянул ведущий на крышу кабель к креслу и зафиксировал его в разъеме.

— Кар-р-р! — послышалось за окном.

— Кар-р-р! — передразнил Кащей и, сев в кресло, застегнул ножные фиксаторы.

Сверкнуло, а потом грохнуло совсем рядом. Вороны с диким ором заметались над крышей. И в этот миг сверкнуло и грохнуло еще раз. Разряды, переплетаясь, рванулись по кабелю к креслу.

— А-А-А-А-А-А-А-А! — заорал Кащей испуганно и в следующее мгновение электрические разряды оплели его тело, заставив неестественно выгнуться, а разум отключиться.

Когда Бессмертный пришел в себя, дождь прекратился, и в окно заглядывало солнце. Он успел увидеть последние пятнышки энергии, впитывающиеся в точно такую же иглу в центре пентаграммы, какую в качестве аккумулятора выбрали брату. Кащей несколько раз глубоко вдохнул, прислушиваясь к ощущениям. На первый взгляд ничего не изменилось.

— Кар! — раздалось прямо в комнате.

Бессмертный сфокусировал взгляд и увидел деловито вышагивающую по столу ворону.

— Кар! — передразнил птицу Кащей.

Ворона, наклонив голову, посмотрела на Бессмертного и, подойдя к пентаграмме, клюнула её. Толстая цыганская игла, подскочив, тоненько дзынькнула и скатилась с пентаграммы на стол.

— Кар! — вновь прокричала ворона и стукнула клювом по игле.

— Твою воронью мать, — прошептал Кащей, чувствуя, что прямо сейчас что-то произойдет, высвободил руки и принялся отстегивать левый фиксатор на ноге, не отводя глаз от птицы.

— Кар! — ответила та и, еще раз долбанув клювом, подхватила иглу.

— Положи где взяла! — прошипел Кащей, на ощупь размыкая правый фиксатор.

Ворона покосилась на Бессмертного и, не выпуская иглу из клюва, деловито пошагала к краю стола.

— Выплюнь, сука, — также негромко прошипел Кащей, медленно, чтобы не спугнуть птицу, вставая с кресла.

Ворона еще раз покосилась на человека, согнула ноги, оттолкнулась от столешницы и, несколько раз хлопнув крыльями, перелетела на подоконник. Кащей замер, задержав дыхание. Он лихорадочно соображал, как себя повести, чтобы не спугнуть птицу. Швырнуть в неё что-то? А если промахнется? Подманить едой? Буфет находится у дальней стены. Вариант, показавшийся единственно верным, яркой вспышкой мелькнул в мозгу и Бессмертный рванулся к окошку, вытягивая руки вперед.

Птица отдавать аккумулятор Кащеевой смерти не планировала и, захлопав крыльями, вылетела в окно.

— Отдай иглу, говно пернатое! — закричал Бессмертный, отталкиваясь обеими ногами от пола и бросаясь вслед за вороной в раскрытое окно.

Хлопки крыльев, раздающиеся откуда-то сверху, звучали, словно издевательские аплодисменты стремительному падению вниз.

— Блядь! — выругался Кащей и встрял головой в землю.

— И вот, пока летел, пока головой в землю встревал, у меня стойкое ощущение дежавю было, — закончил Кащей.

— Зато выяснил, что иголка работает, — философски заметила правая голова и захихикала.

— Кар! — подала голос средняя и захохотала во всю свою драконью глотку.

Левая голова Горыныча, испуганно дернувшись спросонья, открыла глаза и принялась отплевываться.

— Какая блядь меня ромашкой накормила? Знаете же, что не люблю!

— Осмелюсь заметить, — подала голос Баба Яга, обращаясь к левой голове, — что в течение некоторого промежутка времени, с момента окончательной расплаты с Балдой посредством щелбанов и до текущего момента, твои и без того невысокие интеллектуальные способности пребывали в довольно таки плачевном состоянии, что и подтолкнуло тебя, вполне вероятно на инстинктивном уровне, к употреблению многолетнего цветкового растения семейства астровых, обладающего некоторым седативным эффектом и более известного, как ромашка лекарственная…

— О-о-о-о-о-о… Я смотрю, все ожили, — протянул Кащей и хлопнул в ладоши. — Коллеги, спешу вас обрадовать: у нас есть заказ. И начать мы должны были еще вчера…

Дело времени

— Какое из двух слов тебе было непонятно в словосочетании «без палева»? — спросил Кащей, глядя на догорающие кусты.

— Не, ну там чё-то зашуршало, — начала виновато оправдываться средняя голова Горыныча, — а ты что говорил?

— Что я говорил? — повысил тон Кащей, начиная выходить из себя. — Ну-ка, повтори слово в слово!

— Чтобы ни одна живая блядь… — начала левая голова.

— …не смогла прошмыгнуть… — подхватила средняя.

— …и без палева, — закончила правая голова змея.

— И-и-и? — сквозь зубы спросил Кащей.

— И вот, — хором ответили все три головы, протянув передние лапы в сторону пожарища, — не прошмыгнула.

— Может, конечно, это и не блядь была, — добавила левая голова.

— Мы разглядеть не успели, — поддержала её средняя.

— На опережение сработали, — закончила мысль правая голова.

— Сука, дебил, — выругался Кащей. — Меняй позицию теперь. Здесь ты себя дискредитировал уже.

— Чо эта? — простодушно и хором удивился Горыныч.

И тут на другом краю леса завопила Яга:

— Нарушение периметра-а-а-а-а!

Кащей набрал воздуха в грудь, досчитал до десяти и прошептал на выдохе:

— Пи-с-с-тец-ц… Дал бог помощничков.

Пройдя по опушке к тому месту, откуда кричала Яга, Кащей огляделся и спросил:

— Чего случилось, старая?

Та указала на землю и сообщила:

— Учитывая особенности рельефа и обширность вверенного мне участка призамковой территории, а также осознавая невозможность наблюдения за всей частью периметра одновременно, я здраво предположила, что оптимальным вариантом будет нанесение контрольной полосы с последующим отслеживанием изменений на оной.

Кащей оглядел вспаханную, тянущуюся вдоль кромки леса полосу метров десяти шириной и подумал, что идея стоящая и нужно Василисе рассказать, чтоб на границе внедрили. И еще он подумал, что в Яге для её возраста слишком много энергии. Вздохнув, Бессмертный спросил:

— Ну пробежал кабан по полосе и чего?

— Смотри, Кащеюшка, — Яга указала рукой на участок от полосы до стены замка вдали, возле которой чем-то занималось несколько человек, — следы в одну сторону, а никаких кабанов в поле нет. И те, кто сейчас занят приведением стены в первоначальный вид, продолжают делать это. Следовательно, существо, предположительно пересекшее периметр, не попадало в их поле зрения. Исходя из вышеозвученного, я делаю логичный вывод, что сложившаяся ситуация соответствует поставленной тобой во время инструктажа задаче.

— Сигнализировать обо всём подозрительном, даже если оно не кажется подозрительным, — пробормотал Кащей.

— Именно! — согласилась старушка.

— Понятно, — кивнул Кащей, доставая блюдечко и запуская по нему яблочко, — продолжай наблюдение.

Кто-то уже несколько ночей подряд расписывал дворцовые стены. Несмотря на усиленные патрули, каждое утро на них красовались надписи мелом: «Царевна дружитъ съ в?дьмой», «Фею на колъ», «Б?совщину вон из дворца», «Братья взываютъ къ отмщ?нію» и прочие. В целом вектор посланий сводился к тому, что фея, к слову сказать, в последнее время не стремящаяся вносить коррективы в естественный ход событий, является нежелательным элементом и с ней нужно сделать что-то жестокое. Но иногда проскакивали абсолютно необъяснимые: «Миръ! Трудъ! Май!», «Цой живъ», «Хочу бабу потолщ?».

Это напрягало Василису. Но еще больше её напрягало то, что началась вся эта катавасия в момент отъезда царя с дружественным визитом в соседнее королевство. Да и это не было бы проблемой, не забери государь с собой большую часть охраны дворца со словами: «Свита должна выглядеть солидно». Вместе с дружиной солидность свите отправились придавать повара, конюхи и даже единственный писарь. Было сильное искушение использовать висящий на шее кулон с маховиком времени и, отмотав это самое время до вчерашнего вечера, понаблюдать за стеной, но в конце концов девушка склонилась к варианту, в котором были задействованы Кащей, Яга и Змей Горыныч.

Сейчас, наравне с дворцовыми девками, Василиса отмывала стену от появившихся за ночь лозунгов и призывов.

— Охота ж кому-то стены поганить, — простодушно возмущалась девушка, орудующая тряпкой рядом. — Ну есть у тебя склонность, даётся тебе грамота, иди в писари. Будешь сыт и при деле. Так нет же…

Василиса подумала, что надо бы спросить у писаря, когда вернется, кого из мальцов он грамоте обучал, да почерк у всех с безобразиями на стене сверить, мало ли. Заодно поговорить с ними со всеми, кто каких политических взглядов придерживается, выведать ненавязчиво, может, кто на фею обижен. Хотя, какие могут быть у сорванцов политические взгляды?

Василиса смыла со стены последнюю? ополоснула руки и направилась вдоль стены в свой кабинет. Прошла в малоприметную дверцу, скрытую штабелем выложенных у стены дров, которую можно было увидеть, если только знать о ней, и поднялась по крутой спиралевидной лестнице на верхний этаж, очутившись в собственной комнате как раз в тот момент, когда часы закончили отбивать полдень. Прикрыла потайной вход, тут же ставший частью картины. И как раз вовремя — по лежащей на подоконнике тарелке неспешно вращалось яблоко. На днище, покрываясь время от времени мелкой рябью, светилось лицо Кащея.

— Привет! — поздоровалась Василиса. — Новости?

— Ну наконец-то! — выдохнул облегченно Бессмертный, — у нас тут следы зверя из леса. А обратных нет.

— И чего?

— Скорее всего, это дикий кабан, но нельзя отбрасывать версию с магом или оборотнем, способным превращаться в животных. Вероятен и вариант с нарушителем, имитировавшим кабаньи следы, — сообщил голос Кащея из блюдечка. — Словом, ты просила наблюдать и предупреждать, я наблюдаю и предупреждаю.

— Понято. Принято, — кивнула Василиса, теребя висящий на шее кулон в виде песочных часов, обрамленных двумя свободно вращающимися кольцами.

В следующее мгновение затылок Василисы взорвался вспышкой боли и реальность превратилась в сплошное белое. И сквозь это белое, как сквозь толстый слой ваты, по краю угасающего сознания скользнул вопрос Кащея:

— Василиса, что происходит?

Проскользнуть и затаиться. Идти след в след и не быть замеченным. Терпеливо выжидать. Не пропустить идеальный момент. Сделать всё с первого раза. Этому он учился с той злосчастной ночи.

Еловая шишка описала дугу и упала в кусты, зашуршав листвой. Старушка повернулась на звук. Помедлила секунду-другую, но пошла проверять. Момент для рывка был идеальным, чтобы в несколько прыжков преодолеть контрольную полосу пробежать добрую сотню метров и затаиться в ложбинке между двумя холмами. Он успел.

Второй рывок был сделан в тот момент, когда бабка, повернувшись к лесу, закричала о нарушении периметра. Третий — пока Кащей и Яга разглядывали следы во вспаханной земле. Остальное было делом техники.

Пробраться к поленнице. Затаившись, дождаться, пока Василиса будет проходить мимо, и ударить. Если повезет, скрыться незаметно, пока внимание остальных будет приковано к умирающей. Если не повезет — прорваться с боем. Первый вариант предпочтительнее, но сойдёт и второй. Даже третий, в котором его убьют, не пугал. Главное — достигнуть поставленной цели.

Он уже замахивался ножом, когда Василиса, протянув руку к стене, открыла потайной ход. И именно в этот момент первоначальный план обрёл дополнительные детали.

Дождавшись, пока девушка прикроет дверь, он проскользнул следом и, держась на расстоянии, проследовал за ней. У двери в комнату прислушался — Василиса с кем-то разговаривала. Осторожно приоткрыл дверь, крадучись подошёл к девушке, разговаривавшей с тарелкой, и на фразе «Понято. Принято» ударил её навершием кинжала в макушку.

— Василиса, что происходит? — донеслось из тарелки.

— Месть происходит, — буркнул он, подхватывая обмякшую девушку и усаживая её в кресло, связывая руки и приводя Василису в себя похлопыванием по щекам.

Та открыла глаза, попыталась пошевелить руками, затем — встать со стула. Наконец, поняла, что привязана, и посмотрела на стоящую перед ней фигуру.

— Свинья, — пробормотала Василиса, фокусируя взгляд.

— Именно, — согласилась фигура, делая пару шагов в сторону так, чтобы свет попадал на лицо. — Ма-а-аленький розовенький поросенок Нуф-Нуф. Что, не похож?

Василиса изумленно молчала, разглядывая фигуру землистого цвета, бугрящуюся мышцами и покрытую шрамами.

— Прикинь, я, оказывается, выжил. А фея даже не в курсе. Но я помню, как она зажала экзоскелет мне и впарила его волку. Я хотел просто убить тебя. Это дало бы ей возможность прочувствовать, что такое смерть близкого человека на собственной шкуре. Вы же дружите? А больше у этой циничной твари близких-то никого и нет. Валяться бы тебе сейчас возле поленницы, истекать кровью. Но тут мне подумалось, что этого маловато будет. Поэтому ты сейчас позовешь сюда фею.

— Я не смогу этого сделать.

— Ой, не заливай. У вас наверняка есть какой-нибудь способ экстренной связи. С Кащеем, вон, ты прямо в тарелке разговариваешь. А фее уж наверняка можешь какой-то особый знак подать. Не удивлюсь, если тебе достаточно сказать: «фея явись» и…

Что-то загремело за входной дверью, она распахнулась и оттуда вывалился матерящийся Кащей.

— Хуяссе фея! — удивленно присвистнул Нуф-Нуф, становясь в боевую стойку и поигрывая кинжалом.

— Яга, следи за блюдцем! Слушай, что там происходит! Позови трехголового! Будьте наготове! — прокричал Кащей, срываясь в сторону дворца.

— В какой последовательности? — уточнила та вслед.

— Одновременно!

Вполне вероятно, Кащей поставил какой-нибудь рекорд по преодолению расстояния от леса до замка, но засекать было некому. Вбежав в ворота, пересек двор, отшвырнул попытавшегося встать на пути охранника, взлетел по ступенькам на верхний этаж, наткнулся еще на двоих стражей, задержался, обезвреживая обоих, но ненадолго. Продолжил бежать, но перед самой дверью отвлекся на что-то красно-белое, мелькнувшее за колонной, зацепился за складку на ковре и, матеря на чем свет стоит персидских ткачей, кубарем ввалился в комнату.

— Хуяссе фея! — удивленно присвистнули в комнате.

— Хуяссе поросенок! — не менее удивленно отозвался Кащей, разглядывая с пола матерого кабана с кинжалом и в камуфляже.

В следующее мгновение Кащей уже стоял напротив кабана, сжимая в ладони такой же, как у него, нож, но что-то подсказывало Василисе, что поединок будет неравным. Так и оказалось.

Кащей ушел от первого выпада, перекидывая оружие из левой руки в правую и пытаясь достать Нуф-Нуфа, но тот блокировал удар свободной рукой, одновременно нанося удар. Кащей словно и не заметил пореза на щеке. Не глядя на собственные руки, еще раз перебросил нож, теперь из правой руки в левую и вновь сделал выпад. Но свин, словно танцуя, ушел и от этого удара. Оказавшись сбоку от Кащея, Нуф-Нуф выставил ногу, пользуясь инерцией противника. И в следующее мгновение Бессмертный рухнул на привязанную к креслу Василису, заляпав её кровью.

Подскочивший сзади кабан вонзил кинжал по рукоять в спину Кащею.

— Маховик… — прохрипел Бессмертный, глядя Василисе в глаза, и повалился на пол.

А девушка почувствовала, что одна рука уже не привязана к креслу. Василиса потянулась освобожденной рукой к кулону и провернула висящие внутри него песочные часы.

Последнее, что она увидела, это как кабан вытащил нож из спины Кащея, пинком перевернул тело, наклонился над поверженным противником и спросил:

— Ну что, моё кунг-фу покруче будет?

В следующее мгновение реальность стала размазанной. А когда резкость к изображению вернулась, комната опустела, руки и ноги Василисы были свободны и только испачканное в кащеевой крови платье, напоминало о том, что вот-вот должно было произойти.

Часы начали отбивать полдень.

Действовать нужно было быстро. Василиса вскочила с кресла и выбежала из комнаты, неплотно прикрыв за собой дверь. Наклонилась, замерла, прислонившись к ней ухом и прислушиваясь.

Часы в комнате издали двенадцатый удар. Хлопнула потайная дверца.

— Привет! — послышался из-за двери голос Василисы. — Новости?

— Ну наконец-то! — приглушенно пробормотали в ответ, — у нас тут следы зверя из леса. А обратных нет.

— И чего? — поинтересовался голос Василисы.

— Скорее всего, это дикий кабан, но нельзя отбрасывать версию с магом или оборотнем, способным превращаться в животных. Вероятен и вариант с нарушителем, имитировавшим кабаньи следы, — всё так же приглушенно ответил голос Кащея. — Словом, ты просила наблюдать и предупреждать, я наблюдаю и предупреждаю.

— Понято. Принято, — отозвался голос Василисы в комнате.

За дверью раздался тупой удар, девушка инстинктивно отпрянула, зацепив ногой ковер и создав на нем складку. Метнулась к лестнице, пробежала половину пролета и замерла. Позвать стражу? — нарушить ход событий. А это нужно делать, предварительно обдумав и просчитав все детали. Значит, пока что — ждать удобного момента. Василиса вновь поднялась по ступенькам и вернулась к двери.

— Свинья, — послышалось из-за двери.

— Именно, — согласился грубый голос. — Ма-а-аленький розовенький поросенок Нуф-Нуф. Что, не похож?

Этажом ниже началась возня — это Кащей раскидывал стражников. Звуки ударов, грохот падающих тел и торопливые шаги по лестнице. Василиса отбежала и спряталась за дальнюю колонну как раз в тот момент, когда Бессмертный подскочил к двери. Ей показалось, что Кащей мельком глянул в её сторону, прежде чем споткнуться и открыть дверь лбом. И в это мгновение у девушки в голове сложился пазл. Стремглав спустившись по лестнице, она подняла меч одного из валяющихся в отключке стражников и так же быстро вернулась обратно.

Порог комнаты она переступила в тот момент, когда она же, сидящая в кресле, стала таять в воздухе, а Нуф-Нуф, наклонившись над телом Кащея, спрашивал:

— Ну что, моё кунг-фу покруче будет?

— Нет, — ответила за Бессмертного Василиса. И меч, описав дугу, разрубил кабанью черепушку пополам. — Всё, сука, самой делать приходится.

— А кто тебе про маховик напомнил и путы с одной руки перерезал? — иронично прокряхтел Кащей, вставая и разглядывая рухнувшую на пол свиную тушу. — Я б его всё равно одолел. Это дело времени. Он же не знал, дурашка, что я бессмертный.

— Но выглядишь, доложу я тебе, будто вот-вот богу душу отдашь.

— О! Точно! — сказал Кащей, ощупывая порез на лице, — есть у тебя чего пожрать? Мне силы восстановить, да раны затянуть. А то из этого, — Бессмертный пнул труп Наф-Нафа, — шашлык жестковат будет. Хотя…

— Только не говори, что вы это жрать будете, — брезгливо скривилась Василиса.

— Я — точно не буду, — заверил её Кащей.

В замковое окно просунулась чешуйчатая голова Горыныча, оценила обстановку и радостно воскликнула:

— О! Свининка! — посмотрела на Кащея, затем на Василису и заискивающе поинтересовалась: — Хоронить, надеюсь, не планируете?

Оборотная сторона

— Василиса по тарелочке со мной связывалась, — сообщил Кащей.

— И чего? — заинтересовался Горыныч. — Опять украсть-убить-сломать что-то нужно?

— Отнюдь!

— От отнюдя слышу!

— Короче говоря, — отмахнулся Бессмертный, — Василиса Царю рассказала, как мы её от Нуф-Нуфа спасали.

— И чего?

— Как чего? Амнистия! Нас даже на бал приглашают.

— Куда?

Кащей набрал воздуха в грудь, досчитал до десяти и продолжил разъяснять:

— Государь в гости съездил к соседям, теперь, говорит, не хочу пиры-застолья, хочу балы-маскарады.

— Реформатор, бля, — буркнула какая-то из голов Горыныча.

— В молодости мне довелось побывать на многих мероприятиях подобного рода. Но один из балов запомнился мне больше остальных. Хотя я на нем даже не танцевала, — подала голос Яга.

— Так ты не местная? — изумилась одна из голов Горыныча. — Балы ведь заморская блажь. У нас-то — пиры.

— Раскусил! — осклабилась баба Яга.

— Что раскусил? — начала отплевываться левая голова. Хоть она и пришла в себя после щелчка Балды, но образные выражения иногда воспринимала как-то неадекватно.

— Сколько с тобой общаюсь, а не перестаю удивляться деталям из биографии, — сообщил Кащей.

— Да ты у нас тоже не лыком шит, — ответила комплиментом на комплимент Яга. — Одно только то, что у тебя есть брат — точная твоя копия, чего стоит.

— Лучше б его не было, — буркнул Кащей.

— Вот только давайте в ностальгию не ударяться, а? — умоляюще попросила средняя голова рептилии.

— Ностальгия, да будет тебе известно, ничто иное как реконструкция предыдущего жизненного опыта, не воспроизводящая прошлые события, но включающая субъективную оценку вспоминающего, считающего положительными даже негативно пережитые ситуации. А учитывая то, что вспоминая некоторые эпизоды прошлого, ни я, ни Кащей не испытываем к оным нежных чувств и желания, чтобы они повторились, то я бы скорее назвала данные рассказы устным способом передачи жизненного опыта, а не ностальгией.

— Это называется задушевное пиздобольство.

— Ну, или так, — согласилась Яга. — А раз уж ты сам согласен с тем, что мы здесь не нюни распускаем, а опытом делимся, то изволь послушать, пока я марафет наводить буду. Как-то мы на балу у короля Убералисена с одним рыцарем пересеклись…

— Ну невыносимо же! — простонала трехголовая рептилия и потопала куда-то за избушку.

— Звали его, кажется…

— Как зовут тебя, рыцарь? — спрашивает Незнакомка в странной шляпке, с прикрытым вуалью лицом. Голос у неё низкий и глубокий, с едва уловимыми нотками хрипотцы.

— Имя моё не скажет тебе ни о чём, прелестное создание, — уходит он от ответа.

— Вина? — не отступает она.

— Не откажусь, — улыбается Нахтигаль, сдерживая дрожь в руке, принимающей бокал.

— За успешный финал? — протягивает незнакомка свой сосуд, вызывая мелодичный звон соприкосновением хрусталя с хрусталём.

— Финал чего?

— Того, что вот-вот начнется.

Взгляд его всего на мгновение дергается куда-то в сторону, но тут же возвращается к блестящим в прорезях маски глазам собеседницы.

— Не понимаю, о чем ты?

— Всё ты понимаешь, — улыбается та.

Музыка заглушает гудение голосов в тот самый момент, когда рыцарь подносит бокал к губам, обеспечивая себе паузу, во время которой — это видно по глазам — что-то лихорадочно просчитывает в уме. Рука дергается, чуть было не расплескивая вино. Он нервничает, хотя и старается не подавать вида.

— Я могу помочь, — встав на цыпочки и приблизив губы к его уху, всё тем же сводящим с ума голосом сообщает девушка в карнавальной маске, издавая губами звук, который часто можно услышать после затяжного поцелуя пылких любовников. — Но взамен ты поможешь мне.

— Как? — взволнованно спрашивает рыцарь. Он уже не пытается делать вид, будто не понимает, о чём речь.

Её палец, слегка придавив ткань, касается верхней пуговицы его камзола и ползет вниз, останавливаясь на каждой пуговице, разделяя предложение на отдельные слова.

— Так. Как. Ты. Планировал. Сладенький.

— Как же ж его звали-то, суку такую…

— Вот не умеешь ты рассказывать, — иронично подал голос из-за избы Горыныч, — когда не нужно, такие конструкции из слов городишь, что у меня извилины во всех трёх головах на финишную прямую выходят. А как интересная история намечается, так на ненужные мелочи отвлекаешься.

— Милый, поживи с моё! — начала было оправдываться Баба Яга.

И Горыныч заржал во все три глотки.

— Даже-ть, ежели на три разделить, мой век всё равно поболе будет.

— Неужто? — раздалось из избушки.

— Да я, к твоему сведению, еще две луны на небе застал!

Яга выглянула в окно и, игнорируя аргумент трехглавого, задумчиво пробормотала, глядя в небо:

— Зикхайль?

— Чего? — не понял Кащей.

— Кажись, Зикхайль его звали…

— За короной пришел?

Нахтигаль хватает Незнакомку за предплечье и, крепко стиснув, угрожающе шипит:

— Откуда знаешь? Кто такая?

— Полегче, рыцарь, полегче, — высвобождает руку та. — Слухами земля полнится. А среди вас, среди лихих людей, безрассудный — каждый третий, самоуверенный — каждый второй, не в меру болтливый — каждый первый.

Большая часть сознания Нахтигаля занята тем, что отмечает изменения в бальном зале: перемещения гостей, стоящие у колонн группы не решившихся пригласить кого-то на танец кавалеров, перешептывающихся дам, кружащиеся в вальсе пары, стражу, разносящих напитки лакеев. Меньшая цепляется за каждое слово незнакомки, в надежде, что в её речи проскользнет хоть какой-то намёк на то, кто она или откуда знает о заключенном пари.

— Имеющий уши слышит, что нужно, — продолжает нашептывать та. — Ты, Водяной, Стервелла. Кто еще?

Рыцарь, слушая девушку, не перестает следить за бальным залом. Вон шумный крупный мужик в камзоле с огромной, под стать ему самому, бутылью, регулярно отпивающий глоток-два — сушит бедолагу. Вроде бы общается с компанией королевских охотников, но когда что-то рассказывает, пятится на шажок-два. Оттягивает всю компанию на себя — ближе к трону. Ещё полчаса назад охотники хохотали у среднего окна. Сейчас они уже возле колонны.

— Бесспорно, в вашем пари есть что-то захватывающее, — продолжает Незнакомка. — Но не пахнет ли это всё безрассудством?

Нахтигаль слушает и наблюдает, как шикарно разодетая дама в мехах, с черными слева и белыми справа волосами, курсирует по залу от группы к группе таких же, как она баронесс, графинь, маркиз. Держится слегка отстранённо, хотя и принимает живое участие в разговорах. Постоянно стреляет глазами по сторонам и, скорее всего, так же, как и сам Нахтигаль, отмечает всех, попадающих в область зрения людей и детали. Даже самые мелкие. Её можно было бы назвать красивой, если бы не чрезмерная худоба. Но за богатой одеждой никто не замечает костлявости.

— В какой-то момент сегодня вы станете мешать друг другу, а желание быть первым затмит разум, провоцируя делать ошибки. И кто-то решится подставить другого, чтобы выиграть пари.

Незнакомка не говорит о себе. Она говорит о заключивших пари. Но уши рыцаря ловят каждое слово. И отмечают каждое движение в зале.

Личная охрана короля не бросается в глаза. Её будто нет. Но рядом с Убералисеном всегда несколько одних и тех же лиц. Кто-то подходит к нему, к кому-то подходит он, ведутся разговоры, отвешиваются поклоны, сыплются комплименты, однако несколько человек рядом с ним, а точнее — четверо, не меняются. Примечательно, что среди них одна женщина-амазонка. Но это явно не гостья. И её одеяние — не маскарадный костюм.

— И из-за стремления быть круче всех, кто-то наплюёт на безопасность остальных, — едва уловимая хрипотца в голосе Незнакомки, будто она только проснулась, отвлекает.

Её дыхание, вместе со словами касающееся уха, не даёт сосредоточиться. Но мозг продолжает фиксировать происходящее, глаза — следить за королём и теми, кто его окружает, уши — наслаждаться бархатным голосом.

— Народу было — не протолкнуться, а для меня скопление большого количества человеческих единиц на относительно небольшой площади, даже сейчас, при наличии внушительного багажа опыта, приобретенного за последующий отрезок жизни, было и будет негативно влияющим на нервную систему и не позволяющим сосредоточиться на основной задаче фактором.

— Пиплофобия, — задумчиво проговорил Кащей.

— У каждого свои недостатки, — пробасил Горыныч из-за избушки. — Я, например, только с высоты полета понимаю что и где, а когда пешком хожу, постоянно на местности путаюсь.

— Топографический кретинизм, — вновь поставил диагноз Кащей.

— Ты ж, например, — продолжал трехголовый откуда-то из-за избушки, обращаясь к Яге, — вместо того, чтобы понятно и быстро объяснить, много лишних сложных слов говоришь…

— Перманентное пиздобольство, — отметил Кащей.

— …но мы привыкли и даже понимаем тебя. Я ж осознаю, что несмотря на такой недостаток, ты полезный член команды.

— Вынужденная толерантность…

— Слышь, худосочный, — вновь выглянула из окошка Баба Яга, — а навязчивое стремление диагностировать диагнозы когда тебя не просят, как называется?

— Дохуя умный, — хором предположили все три головы из-за избушки и дружно заржали.

— И я ему говорю: доблестный сэр, вы, конечно, можете сделать так, как считаете нужным, но на свой страх и риск, потому что ходят слухи, будто особа, которую вы так вожделеете, ведьма.

— И что он?

— Рискнул, — Кэлпи пожимает плечами и с напускным безразличием отхлёбывает из здоровенной бутыли.

Охотники молча ждут, когда здоровяк продолжит, а он — когда кто-то задаст вопрос.

— И у него… получилось? — наконец интересуется самый молодой из собеседников.

— А не знаю. Я его больше не видел, — Кэлпи выдерживает паузу и добавляет, опираясь о колонну: — Никто не видел.

Молодой нервно хихикает. Остальные изумлённо, с некоторой долей испуга смотрят на Кэлпи.

— Холостым, — наконец добавляет здоровяк. — Охомутала она его.

Компания разражается смехом.

— Разве ведьмы могут иметь мужей? — недоумевая, спрашивает молодой.

— Любая женщина, — Кэлпи доверительно кладёт ладонь парню на плечо, — у которой есть муж, по определению ведьма.

Старшие снова одобрительно хохочут, а молодой смущённо краснеет.

— Понимаешь ли, мой юный друг, у каждого мужчины есть особый рычаг, взяв в руки который, женщина способна управлять нами так, как ей заблагорассудится.

Компания замолкает в ожидании следующей шутки. И гигант не заставляет ждать долго. Сделав несколько внушительных глотков из горлышка он добавляет:

— Кроме меня и лорда Дерхахна.

— Почему?

— Я не стесняюсь управлять своим рычагом сам, — кто-то их собеседников издает короткий смешок, а Кэлпи, язвительно ухмыльнувшись, кивает в сторону балкона, на котором престарелый аристократ что-то нашёптывает на ухо юному пажу, пытаясь его приобнять, — а рычаг лорда во власти мальчиков.

Компания охотников в очередной раз неприлично и громко хохочет, не замечая, что за время развеселого разговора проделала путь от центрального окна до ступеней, ведущих к трону. Они даже не обращают внимания на снующих туда-сюда слуг с подносами полными яств и напитков, настолько увлекательно ведет беседу их новый знакомый.

Сам же здоровяк, помимо того, чтобы развлекать охотничью братию, успевает отслеживать короля и нескольких гостей.

Особых гостей.

Которых никто не приглашал. Как, собственно, и его самого.

Каждый с разным успехом приближается к цели пари — короне Убералисена. Стервелла, мило общаясь со знатными дамами, также ненавязчиво обходит бальный зал по другому краю. Однако в отличие от Кэлпи не собирает вокруг себя компании, держась со всеми вежливо, но отстраненно. Скорее всего, будет ловить момент и постарается спереть корону незаметно, обставив всё так, словно она ни причём, и ускользнуть до того, как поднимется паника.

Кэлпи рассчитывает сделать всё абсолютно противоположным образом.

Четверых телохранителей — троих мужчин и одну женщину, делающих вид, что они заурядные гости, — Кэлпи срисовал давно и теперь, почти подобравшись к королю, ждет удобного момента. Сорвать корону, когда внимание всех четверых переключится на кого-то (а оно обязательно переключится) и рвануть к окну. Несмотря на внешнюю неуклюжесть и габариты, наводящие на мысль о нерасторопности, он очень проворен. Ну а выпрыгнув с добычей в окно, Кэлпи примет форму коня и поминай как звали — пари в кармане.

Преимущество перед Стервеллой в том, что после определенного момента ему не нужно переживать о скрытности. Нахтигаля Кэлпи в расчет не берет — парнишка совсем зелёный и сам не понимает, во что ввязался. Несколько дерзких ограблений не показатель мастерства. Даже разбойные нападения нужно просчитывать — ангелы-хранители и те не всегда справляются. Что уж говорить о взбаламошенной и капризной удаче?

Вот и сейчас парнишка, забыв обо всем, отвлекся на какую-то вертихвостку. Та уже водит пальцами по камзолу рыцаря, а он и растаял. Ух как глазки забегали. Не иначе как прикидывает, куда бы уединиться с этой дамочкой в вуали. Ну, тем лучше. Не будет под ногами мешаться.

— А вот однажды довелось мне видеть коричневую мохнатую тварь с огромными, как у слона ушами, — начинает травить очередную историю Кэлпи, — верхом на говорящем крокодиле…

— Сказочник он, я вам доложу, похлеще Баюна. На ходу такое сочинял — на голову не натянешь. Говорящие крокодилы, пионеры какие-то, металлолом… Словом, рассказывать любил и умел. Да так складно и убедительно, что я до сих пор нет-нет да и задумаюсь, а вдруг действительно где-то есть такие животные, которые старым железом запасаются, как белки орехами.

— Удачный момент я организую, — хихикает Незнакомка, прижимаясь к Нахтигалю. — Главное, не проворонь его.

— Так а что делать? И когда? — недоумевает парень, которого все принимают за рыцаря.

— Не ошибёшься, — Незнакомка отступает на шаг, берет ладонь Нахтигаля в свою. И, направляясь в сторону короля, добавляет: — Иди за мной.

Они идут рассекая толпу. Незнакомка уверенно выбирает направление, обтекая стоящих, танцующих, разговаривающих. До Нахтигаля со всех сторон долетают обрывки диалогов, сливаясь в единый сюрреалестичный монолог состоящий из разных голосов.

— …невероятная история…

— …урожая прошлого года…

— …не думаю что она такая…

— …породистая лошадка, но…

— …герцогу об этом знать необязательно…

— КРЫСА!!! — возвращает его в реальность женский визг.

Нахтигаль упустил тот момент, когда их руки разъединились и он оказался чуть за спиной Убералисена, а Незнакомка — метрах в пяти перед королём. Дамы с визгом отступают, подбирая платья, расталкивая мужчин. Образуется круг, в центре которого нахально умывается серый грызун. Краем глаза Нахтигаль отмечает, как Стервелла протискивается в сторону, выбираясь из толпы по направлению к трону. Но зачем? Корона ведь на короле!

В следующее мгновение разбойнику под личиной рыцаря становится понятно. Эта шизанутая плевать хотела на пари, когда увидела белую меховую мантию с черными пятнами, что Убералисен сбросил, оставив на троне, спустившись к гостям. Белое с черными пятнами. Бзик? Фетиш? Какая разница, если это — минус конкурент.

Нахтигаль переводит взгляд на образовавшийся пустой круг, в центре которого на задних лапках стоит крыса, и видит, что к этой крысе уверенно шагает Незнакомка с прикрытым вуалью лицом. Люди, образовавшие круг, замирают, а девушка, спокойно подойдя к зверьку и, присев на корточки, протягивает ему ладонь. Крыса недоверчиво обнюхивает пальцы Незнакомки и — все ахают — бодро взгромождается на руку.

Девушка встаёт, держа грызуна на ладони и вытягивает руки в разные стороны. Крыса, смешно топорща усики, бежит по руке к плечу, цепляясь лапками за воротник перебирается на второе плечо а оттуда неспешно шествует к ладони.

По толпе проходит шепот предположений.

— Ведьма…

— Укротительница…

— Запланировано…

— Гипноз…

Девушка, это видно даже сквозь вуаль, бросает многозначительный взгляд на Нахтигаля и делает из рук кольцо, по которому начинает бежать крыса. И тут до него доходит, о чем она говорила, ведя пальцем по пуговицам камзола. Она не пуговицы считала. И не пыталась соблазнить. Она проверяла, действительно ли в складках одежды лежит муляж короны короля. Нахтигаль начинает пятиться чуть вбок, чтобы стать у короля за спиной. Трое персональных охранников заворожено наблюдают за внезапным представлением. И только амазонка, брезгливо скривившись, покидает круг.

— Так вот твоё слабое место, воительница, — бормочет себе под нос Нахтигаль, расстегивая пуговицы камзола и запуская руку за пазуху. Одновременно он видит, как Кэлпи с другой стороны тянет руку к голове короля. Ему, с его ростом это не составляет труда.

Неумолимо-короткие мгновения растягиваются до бесконечности в тот момент, когда Незнакомка, подкидывая крысу в воздух весело кричит:

— Оп-па!

Кэлпи поворачивает голову на внезапный звук, продолжая тянуть руку. А Нахтигаль, за мгновение до того, как рука здоровяка сомкнется на ободе короны, меняет её на подделку, пряча настоящую там, где только что лежал муляж. И в следующее мгновение громадная ладонь здоровяка хватает символ царской власти. Для самого короля, увлеченного представлением с крысой, два этих мига сплетаются в один и ему просто кажется, что с его головы сорвали корону.

— Стража! — вопит король. — Корона!

И испуганная крыса, резко дернувшись, спрыгивает с ладоней Незнакомки, рванув меж ногами столпившихся людей.

— А Нахтигаль-то твой не дурак!

— Осмелюсь заметить, ты очень сильно заблуждаешься не только называя его моим, но и давая ему такую лестную характеристику. Единоразовое попадание в идеальное стечение обстоятельств, такое как произошло в описываемой мною ситуации, не делает человека умным автоматически. Оказаться в нужном месте, в нужное время и выполнить нужное действие — не признак ума, но, скорее, везения и остро отточенных рефлексов. А везение, как все мы понимаем, явление весьма относительное и непостоянное.

— Вставил два слова на свою голову.

— Не два!

— Блин, ну не начинай, а? Рассказывай лучше, чего там дальше было. Сперли корону-то?

Пряча корону, он видит, как еще совсем недавно производивший впечатление неповоротливого увальня Кэлпи, расталкивая людей, устремляется к окну, зажав в кулаке фальшивку. Охранники не успевают. И здоровяк, оттолкнувшись от пола, вышибает своим телом стекло. За окном раздаётся лошадиное ржание и стук копыт. «А вроде бы водный дух» — думает Нахтигаль, застегивая последнюю пуговицу камзола и бочком выбираясь из толпы в противоположную сторону — к выходу. На Незнакомку ему наплевать. Даже самые красивые сиськи мира не стоят короны. И уж тем более, не стоят они свободы. Нахтигаль приоткрывает одну часть дверей бального зала и выскальзывает в коридор, собираясь ускориться.

Амазонка, та самая, которая боится крыс, словно вырастает из-под земли прямо перед ним. Её кулак впечатывается Нахтигалю в лицо и разбойник вместе с обжигающей болью на губах и медно-солёным привкусом во рту чувствует языком несколько продолговатых камешков. Ему ни разу не выбивали зубов, но он понимает, что это именно они.

— Сука, — шипит амазонка, стряхивая собственную кровь с руки.

Выбивая ему зубы, она рассекла костяшки пальцев.

— Он, когда из-под стражи сбежал, в наши леса перебрался. Потому что свои же архаровцы ему проходу не давали. Дразнили не иначе как Нахти-Шепелявый. Ну какая с такой кличкой может быть разбойничья слава? Срам один. А уж тут, когда морда подзажила, Нахтигаль обнаружил, что новая конфигурация ротовой полости позволяет ему извлекать свистящие звуки, вызывающие спектр негативных ощущений от банального дискомфорта до приступов беспричинной паники.

— Так Нахтигаль — это Соловей-разбойник, что ль? — удивлённо спросил Кащей.

— Он самый, — ответила из избушки Яга. — Знатно я ему тогда приложила.

— Иди ты! — хором изумились головы Горыныча и, выглянув из-за избушки, засунулись в окна. — Так ты и в королевской охране отметилась? Посмотрела, так сказать, на оборотную сторону медали?

В избушке послышался визг Яги, затем грохот кухонной утвари.

Головы Горыныча стыдливо покинули окна и вернулись за избушку.

— Откуда ж мы знали, что ты голая! — раздался голос средней.

— Блин, — печально вздохнула правая, — теперь синяк будет под глазом.

Послышалось приглушённое «тук» и тут же возмутилась левая:

— Нахрена!?

— Для симметрии! — голос правой головы значительно подобрел.

— Так корону ты, значит, спасла?

— А то! — задорно ответила старушка из избы.

— Наградили хоть тебя?

— Да если б всё так просто было! — интонации Яги сменились на задумчиво-виноватые. — Там ситуация с двойным дном оказалась. А я его не разглядела.

Раздаётся крик, поднимается паника. Зверек шмыгает на пол, уворачиваясь от людских ног, ищет нужную пару. И когда звенит разбитое стекло, крыса, цепляясь лапками за ткань, взбирается по нужным штанам до поясного ремня. Хозяин не чувствует крысу у себя на брюках, потому что напуган и возмущен одновременно. Грызун чувствует липкие волны паники, исходящие от него, но продолжает делать то, что должен, то, чему обучен — перегрызает кожаный шнурок, металлическая застежка которого удерживает на поясном ремне королевскую печать. Вместе с добычей в зубах, вновь прыгает на пол и так же петляя между ногами ринувшихся к разбитому окну зевак, вползает по костюму хозяйки и прячется в потайной карман сумки, который хозяйка сразу же застёгивает.

Никто не замечает этого.

Крыса чувствует, как качается сумка, в которой она сидит. Следовательно, хозяйка идет, болтая ею на ходу.

— Молодец, Лариска, — шепчет Незнакомка.

Эти слова обычно означают, что скоро крысе дадут вкусные зернышки. Крыса радуется.

— Надо же! Королевскую печать!?

— Представьте себе! Пока суть да дело, пока новую сделали, пока указом старую отменили, пока до всех эта новость дошла — там столько поместий, зерна, скота было в деньги переведено и бесследно сгинуло!

— Так а кто она такая, дрессировщица эта? Выяснили?

— Аферистка. Факт.

— А эта, на мехах помешанная? С ней-то что?

— Ничего.

— Как ничего?

— Вот так. Ничего.

Прижимая к груди королевскую мантию, Стервелла выскакивает в не успевшую закрыться за ретировавшимся минуту назад Нахтигалем дверь, и натыкается на амазонку, волочащую его за волосы.

— Стой! — приказывает та, доставая внушительных размеров кинжал.

Стервелла замирает, прижимая меховую мантию к груди. Смотрит на амазонку и умоляюще произносит:

— Ну она же красивенькая…

Что-то в стражнице ёкает. И она, ледяным тоном произносит:

— Поймают — твои проблемы.

Лицо Стервеллы озаряет безумная улыбка и она со всех ног бросается к ступенькам, всё так же прижимая к груди мантию.

— Н-да, — бормочет амазонка задумчиво, — шмотки можно купить или спиздить. С мозгами так не прокатит.

Она толчком распахивает двери и втаскивает в бальный зал окровавленного Нахтигаля. Он в данный момент не только без зубов, но и без сознания.

— Ваше величество! — кричит стражница. — Преступник пойман!

— Я готова, — сообщила Баба Яга, выходя из избы. — Тряхну стариной.

Её наряд можно было бы назвать костюмом амазонки, если бы он был на юной воительнице. Но на старушечьем теле это походило на любительский костюм начинающей деревенской БДСМщицы. Завершающим штрихом, возводящим абсурд в абсолют, были кокошник и черная маскарадная маска.

— Яга! — возмущенно воскликнул Кащей, — Это что за пиздец?

— Да нормально бабка выглядит, — вступился за старушку вышедший из-за избушки Горыныч, — это ж бал-маскарад!

На левой шее у него висел ромашковый венок, второй, поменьше, но тоже ромашковый, украшал голову. Средняя могла похвастать шляпой цилиндром и моноклем, который не пойми как держался на морде рептилии. Правая же ограничилась тем, что нацепила белый парик с завитушками на манер заморских послов. У левой головы под левым глазом, а у правой — под правым сияли фингалы.

«И правда, симметрично» — подумал Кащей. А вслух обреченно пробормотал:

— Паноптикум, блядь.

Почему-то он был уверен, что на балу они произведут фурор. Феерический.

До второго пришествия

Игнорируя всякий этикет и устоявшиеся традиции, Кащей называл государя на ты, чего себе не позволяла даже Василиса. И царю кащеева смелость даже нравилась, однако в напарниках Бессмертного он сомневался.

— Уж не знаю, как у вас получилось кабана этого по всему периметру головы больного одолеть, но смотрю я на напарников твоих, и в мыслях одно только слово крутится, — царь пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить, но не смог.

— Паноптикум?

— Во! Он самый.

Кащей бросил взгляд на Горыныча, выдыхающего сноп огня в ночное небо, и визжащих от восторга ребятишек. Перевел глаза на начальника стражи, отнекивающегося от старушки-Яги в костюме амазонки. Та требовала немедленного спаринга и одновременно жевала пирожок.

— На ратный бой! — задорно визжала бабка с набитым ртом. — Один на один!

— Ну, да, — согласился Бессмертный с царём. — Есть такое. Но, ты ж знаешь, первое впечатление не всегда верное.

— Так это и не первое! И даже не второе.

— Да хоть десятое. С поставленными задачами мы справляемся? — спросил Кащей и сам ответил на вопрос: — Справляемся. Дочь твоя за нас ручается? Ручается. Каких гарантий еще надобно?

— Так-то оно так, — задумчиво проговорил царь, поглаживая жиденькую бородку, — однако и Василиса ошибаться может. Взять того же Ваньку Дурака, к примеру. Щебетала что, мол, люблю, хороший, ласковый, герой… А в брачную ночь он её из окошка выронил.

— Да ты б сомнениями себя не терзал, а сказал, чего тебе надобно. Не просто так же ты нас позвал?

— Не просто, — признал царь.

— Ну, так и ставь задачу-то, а не ходи вокруг да около.

— Дерзкий ты, потому, видать, некоторое доверие к тебе питаю, — погрозил пальцем Кащею государь и, наконец, перешел к делу: — бардак у меня во владениях творится. Порядка хочу.

— А поточнее? — спросил Бессмертный, уловив краем глаза, как Яга провела обманный удар и таки вырубила начальника стражи.

Тот упал, гулко хлопнувшись оземь, а Яга, изобразив неприличный жест, который неискушённый наблюдатель мог истолковать, как приглашение прокатиться на лыжах, подошла к одному из фуршетных столов, расставленных во дворе по заморской моде, и цапнула с блюда еще несколько пирожков.

— Происходит всякое. А я хочу, чтобы не происходило.

— Расплывчатая постановка задачи, — пробормотал Кащей. — А поконкретнее?

— Есть тут неподалёку несколько мест… как же ж их дочка называет… ароматных… аморальных… — царь вновь защелкал пальцами, вспоминая слово.

— Аномальных?

— Во! Точно! Аномальных мест, в которых происходит странное. В колодце пересохшем, который на краю села, нечисть какая-то завывает. Из-под церкви старой пламя по ночам вырывается. И нора на краю леса, под деревом.

— Ну, допустим, нора под деревом, явление распространенное.

— Не скажи. Туда зайчик постоянно бегает, — доверительным шепотом сообщил царь.

— Может там его гнездо?

— В костюмчике, с хронометром и говорящий, — округлил глаза самодержец.

— Точно зайчик? — ухмыльнулся Кащей. — Не белочка?

— Господь с тобой! — перекрестился государь. — Когда белочка приходит, она — чёртик, а тут именно зайчик. Хотя, может быть и кролик. Но то, что с часами — это факт.

Кащей быстро-быстро заморгал, пытаясь понять ход мыслей самодержца. Но государь вдруг внезапно подвел итог:

— Вот так вот. Наведете порядок — в долгу не останусь.

— А ежели нет?

— А ежели нет… — замолчал царь, задумавшись.

Кащей начал лихорадочно перебирать в уме варианты ответа на вероятный ультиматум царствующей особы. Но ни одна из язвительных фраз, зависших на кончике языка и готовых превратиться в слова, не пригодилась.

— А ежели нет, — сообщил царь, — то буду еще кого-то искать, кто справится.

«Адекватный царь?» — подумал Бессмертный, но следующей фразой глава тридевятого царства развеял его предположение:

— Когда вас на кол пересажаю.

— Почему я не удивлён? — спросил Кащей куда-то в воздух и поспешно добавил: — Вопрос риторический. Отвечать на него необязательно.

— Так что? Когда результата ждать?

— Мы, — Кащей еще раз посмотрел на пышущего в небо огнем Горыныча и на запасающуюся пирожками Ягу, — троица на подъем лёгкая, сейчас перекусим, пару фейерверков запустим и сразу же приступим.

Перекусывать старушка прекратила на рассвете. Тогда же округу перестали озарять огненные всполохи — у Горыныча закончилось топливо.

Каждый раз, когда Яга отдавала предпочтение мухоморам вместо алкоголя, на неё нападал жор вкупе с немотивированным желанием поспаринговаться. И если среди противников не находилось того, кто мог лишить её сознания, то заканчивалось всё уложенными в штабель добрыми молодцами и попавшими под горячую бабкину руку красными девицами. Когда противники заканчивались, старушка начинала налегать на еду, закидывая в себя всё съестное, до чего могла дотянуться. А когда наступал отходняк, Яга, обычно, вертясь перед зеркалом, разглядывала прибавившую в объеме фигуру, стараясь прогнать из воспоминаний вчерашние хуки, апперкоты, подсечки, запрещенные удары промеж ног и прочие атрибуты мухоморного берсерк-режима.

Нынешнее утро отличалось лишь тем, что вместо зеркала у старушки было отверстие старого колодца, в котором она застряла.

— Чем глубже нора, тем интереснее в неё падать. Главное не есть слишком много пирожков с незнакомых столиков, — бормотала Яга, пытаясь протиснуть своё раздобревшее туловище в жерло колодца.

Получалось очень медленно, и она возмущалась себе под нос, дергая ногами в такт каждому слову.

— Гребаный. Мать. Его. Метаболизм. Нельзя. Было. До. Вечера. Подожда-а-а-а-а-а-ать… — заорала она, набирая скорость.

Вопль закончился беззлобным «бля», обозначившим момент соприкосновения с дном.

Яга встала и огляделась. Прямо перед ней начинался ничем не подсвеченный, выложенный камнем проход. Старушка хмыкнула и шагнула в сырую темноту тоннеля. Прошаркав на ощупь пару десятков шагов, она наконец-то догадалась отцепить от пояса перемотанную промасленной тряпкой ветку и чиркнуть над ней несколько раз огнивом.

Факел занялся сразу же, высветив сырые камни тоннеля, очертания трёх дверей метрах в двадцати впереди и три пары отражающих свет пятнышек, судя по всему, чьих-то глаз. Яга пожала плечами, двинулась вперед, и вскоре факел осветил обладателя отражающих факел зрачков. Точнее, обладательницу.

— Надо было Горыныча сюда отправлять, — усмехнулась старушка, разглядывая трехглавую собаку. — Вы с ним как-то гармоничнее смотрелись бы.

— И тебе здравствовать, — ответила средняя голова собаки-мутанта.

— Ты как здесь оказалась, Цербера? — делая ударение на второй слог имени, поинтересовалась Яга.

— Лето, сезон отпусков, — пояснила левая голова, — подменяю вот.

— За троих, значит, работаешь? Надоело, небось?

— Аж вою с тоски, в темноте да сырости. А тут еще блохи. Кто их только выдумал? — зверюга принялась чесать задней ногой затылок левой головы. — Короче говоря, после адского пламени, знаешь ли, не сахар.

— Кстати, сахар! — воскликнула Яга и достала из кармашка кубик рафинада, чудом уцелевший из всего, что она собирала вчера со стола. — Будешь?

— Буду, — облизнулась средняя морда, а вся Цербера радостно завиляла хвостом.

— Но только у меня один кусочек всего. Кого угощать?

— Меня, — хором отозвались все три головы.

— А чего это сразу вас? — возмутилась средняя. — У меня ж спросили…

— Да какая разница, — перебила ее левая голова, — желудок-то один. Мне давай.

— А ты думаешь, нам вкусовых ощущений испытать не хочется? — возразила правая.

— А ты что, особенная какая-то? — оскалилась левая. — Не мешала б средняя, я б тебя точно укусила.

— Слышишь, ты! — негодующе перебила средняя, — кому это я тут мешаю? Да я самая полезная! Потому и сахар мой!

— С чего это вдруг ты самая полезная? — ехидно поинтересовалась правая голова.

— С того, что восемьдесят процентов атак на меня приходится, и кусаю я первая! Значит и сахар мой.

— Ой, да когда последний раз нам кусать кого-то приходилось? Всё на старых заслугах выехать пытаешься!

— Ага! Как жрать, так тебе удобнее всего, потому что ты по центру. И удовольствие от еды ты получаешь, а как жопу вылизывать, так левая или правая, потому что нам, видите ли, ближе…

— Но я действительно не могу дотянуться!

— Короче, сахар мне! — заявила правая. — Потому что я за гигиеной слежу и мне этот вкус перебить надо.

— А чего это тебе? — возразила левая. — Раз уж на то пошло, то за гигиеной мы обе следим. Я по четным, а ты по нечетным числам.

— В том то и дело, что я по нечетным. В году несколько месяцев тридцать первого заканчиваются. А после него сразу первое. И получается, что я вылизываюсь чаще! Вот разве я не права? Давай хоть у Яги спросим!

— Чего скажешь, бабка? — дуэтом поинтересовались левая и правая головы.

— Скажу, — ухмыльнулась Яга, — что будете так тявкать да скулить, сменщиков не дождетесь из отпуска.

— Чего это?

— Я, по-вашему, в колодец от нечего делать полезла?

— О, кстати! — осенило левую голову. — А чего это ты сюда припёрлась?

— Шумно тут у вас, вот и припёрлась. Скулёж ваш из колодца за версту слышно. Люди стороной обходят, да царю-батюшке жалуются: страшно, мол. Он хотел колодец засыпать к чёртовой матери. Говорит, мол, всё равно сухой лет пятьдесят уже. Да мы втроём отговорили.

— Кто «мы»?

— Я, да Кащей…

— Кащей? — Цербера вновь принялась чесаться. — Это которого братец родной из окошка полетать отправил?

— А ты откуда знаешь? — удивилась Яга.

— Ну как же! — принялась объяснять средняя голова, пока левая и правая пытались выгрызть насекомых из шерсти. — Он у нас недолго побыл, да пользы принес много. Башковитый по части химии да физики! Систему зеркал нам сделал. Да так хитро их расставил, что от одной свечки в подземном царстве светло, словно на земле в рассветный час, становится. Аид теперь непослушных мёртвых электричеством бьёт. Радуется, как ребенок. Всё потому что Кащей этих… как их… аккумуляторов из металлов разных наделал.

— Этот может, — довольно прокомментировала Яга.

— Словом, когда предписание пришло отпустить Кащея вашего, Аид его лично через Стикс перевез. На том берегу руку жал и обещал теплое местечко, когда тот умирать надумает.

— Долго ждать придется, — ухмыльнулась Баба Яга, вспоминая заветную Кащееву иголку.

— А кто третий отговаривал? — теперь собака-мутант пыталась почесать задней лапой среднюю шею. Получалось плохо.

— Горыныч.

— Это кто такой?

— Вы б с ним общий язык нашли, — ухмыльнулась Яга, перекладывая факел в другую руку. — Такой же, как и ты, трехголовый. Только рептилия.

— А чего ж ты, а не он пришел, раз общий язык нашли бы?

— Не пролез бы, — хмуро ответила Яга. — Слушай, я собственно, чего пришла-то. Не могли бы вы тут прекратить завывать в три горла?

— Да мы и не выли, — раздосадовано ответила левая голова.

— Пока блох не подцепили, — добавила средняя.

— Всякие наказания у Аида видели, но блохи — это за гранью добра и зла, — подвела итог правая.

— А ежели докучать насекомые не будут, тихо додежурите?

И, пока Цербера энергично кивала всеми тремя головами, Яга достала откуда-то из складок юбки мешочек с четырьмя вышитыми на нем буквами — «ДУСТ».

— Блохами животное маялось, от того и выло, — закончила свой рассказ Баба Яга. — Теперь к тебе вопрос, Кащеюшка: почему ты именно к Аиду попал после того, как тебя братец из окошка выкинул?

— Есть такая теория, что каждый попадает после смерти в то место, в которое верил. И, видимо, она рабочая. Потому что мне ближе всего античная мифология.

— Батюшки-святы! — прижала ладони к щекам Яга, — это ж надо подготовиться! Местечко покомфортнее себе придумать и поверить в него успеть.

— Придумай, — усмехнулся Кащей, поглаживая воткнутую в ворот камзола иголку. — А я, кажется, себе всё придумал уже.

— А нас после смерти просто не станет, — флегматично сообщил Горыныч. И пояснил, в ответ на удивленные взгляды: — атеисты мы.

— Ну, так-то оно, конечно, логично, — согласилась Яга. — Но мой тебе совет: определился бы ты, пока не поздно. Глядишь, с единорожками по радуге еще побегал бы, после смерти-то.

— Мне тяжело во что-то верить. Я помню ночное небо еще с двумя лунами, — пояснил свою позицию Горыныч и перевёл разговор в другое русло: — Трехголовая, говоришь?

— Ну а чего ж, одному тебе с тремя головами красоваться?

— Эх, надо было мне колодец выбирать, — мечтательно произнесли головы Горыныча хором.

— Я сначала тоже так подумала, но нет, — возразила Яга.

— Это почему?

— Нечего химер плодить! Извращенец чешуйчатый. Она — собака, ты — змей. А дети кто получатся? Змеебаки?

— Трехголовые змеебаки, — уточнил Кащей. — Я до сих пор не понимаю, как ты в нору под дубом проскользнул. С колодцем бы так не прокатило. Яга, вон, и то еле пролезла.

— По правде говоря, если б не пирожки, то дело двигалось бы гораздо быстрее, — призналась бабка.

— Хм, — задумчиво хмыкнула левая голова Горыныча, — у меня дело двигалось быстрее как раз благодаря пирожкам.

— О боже! Я опаздываю! Королева будет недовольна! — пропищал кролик, пряча часы на цепочке в карман и прыгая в нору.

Но вместо того, чтобы исчезнуть под землёй, зверёк завис в воздухе, удерживаемый за куцый хвостик когтями трехглавого змея.

— Знал бы ты, как я недоволен, — сообщил кролику Горыныч, разглядывая зверька. — Меня впервые за очень много лет пригласили на общественное мероприятие. Мне радовались дети. Мне не пытались отрубить головы или завязать шеи в узел. С моих анекдотов смеялись. Но выяснилось, что второго дня праздника не будет. А знаешь почему?

— П-п-п-почему? — заикаясь, спросил кролик.

— Потому что ты по норкам прыгаешь.

— Я н-н-не виноват.

— А потихоньку можно было? А? Незаметненько, а? — поинтересовался Горыныч, встряхивая кролика с каждым вопросом. — Чтоб людей не смущать? А я теперь, голодный, должен выяснять, что происходит?

Будто в ответ на последний вопрос откуда-то из карманов кроличьего жилета выпал пирожок. Кащей прекратил встряхивать кролика и протянул одну из лап к еде. Сверху, на корке, чуть более припеченный слой образовывал слова.

— «Съешь меня», — прочитал Горыныч и откусил маленький кусочек одной из пастей.

— Не-на-до! — заверещал кролик.

Но было поздно. Проглотив кусочек непрожеванным, гигантская трёхголовая рептилия принялась уменьшаться до тех пор, пока сама не стала размером с кролика.

Но, даже потеряв в размерах, агрессивности Горыныч не утратил. Теперь он схватил кролика за горло. Только уже не кончиками когтей, а всей лапой. Удерживая пирожок в другой, змей прорычал:

— Ты что со мной сделал, пушистый? Возвращай всё назад!

— Не-не-не могу, — вновь начал заикаться зверёк. — У меня жид-жид-жидкости нет для роста.

— И где её взять? — сдавил Горыныч горло кролику чуть сильнее.

— Та-та-там, — показал тот лапкой куда-то вглубь норы.

— И, я так понимаю, выбора у меня нет?

Кролик отрицательно помотал головой, подтверждая, что выбора нет. Горыныч сказал:

— Поехали! — и, не отпуская ни шею, ни пирожок, махнул крылом и сиганул в нору.

В полёте выругался, перехватив кролика поудобнее, чтобы не свернуть ему шею и, расправив крылья, стал планировать, снижаясь по спирали. Нора была вертикальной и очень глубокой. Но, в конце концов, Змей и кролик приземлились в круглом зале с множеством одинаковых дверей. В центре стоял огромный стеклянный стол с флаконом, этикетка на котором гласила «Выпей меня».

— Оно? — спросил Горыныч у кролика.

Тот коротко кивнул.

— Не уходи никуда, — сказал Змей и, взмахнув крыльями, взлетел на стеклянную поверхность.

Взял флакон в лапы, поддел пробку когтем и не успел сделать глоток, как тут же стал увеличиваться в размерах. В какой-то момент поверхность стола не выдержала, и предмет мебели рассыпался дождём осколков. Кролик испуганно рванулся в сторону и, в очередной раз прокричав, что опаздывает, скрылся за одной из дверей.

— Хм. А удобная штука, — улыбнулся Горыныч, переводя взгляд с недоеденного пирожка на флакон. — Значит, что там у нас?

И потопал к той двери, за которой скрылся говорящий кролик.

— Есть кто живой? — спросил он, просунув голову в открывшийся проём.

Комната представляла собой длинный обеденный стол, заставленный чашками и чайниками.

— Новенький! Заходи! — обрадовано пригласил сидящий во главе стола мужчина в странной шляпе. — Наливай себе чай.

Змей подошел к столу, переложил флакон и недоеденный пирожок в одну лапу и взял освободившейся чайник, попытавшись наполнить ближайшую чашку. Оттуда ничего не лилось.

— Но он же пустой! — заметил Горыныч.

— В том-то и дело.

— Тогда зачем предлагать то, чего нет.

— Из гостеприимства, — уверенно ответил мужчина в шляпе.

— Времени у нас целое ведро, — сообщил дремавший на стуле комок серой шерсти и в подтверждение своих слов постучал лапкой по стоявшему на столе ведру.

Горыныч вытянул левую шею и заглянул в посудину.

— Я в недоумении, — сообщила левая голова, разглядывая содержимое ведра. Внутри лежали часы разных моделей: с кукушкой, наручные, карманные, настенные, настольные и даже несколько песочных.

— А чего непонятного? — вновь подал голос серый комок.

Горыныч пригляделся внимательнее и угадал в очертаниях шерстяных изгибов мышь-переростка.

— Всё непонятно.

— Хорошо же, когда в запасе есть немного времени, — буркнула мышь. — А теперь будь добр, заткнись. Я посплю, пока у меня есть время.

— Время до чего?

— До суда.

— Суда?

— Ну да! Туда-сюда и до суда! — вклинился мужик в шляпе и отпил из своей чашки.

— Ребят, вы тут в своём уме? — настороженно спросила средняя голова.

— Иног-ног-да, — послышался знакомый голос с другого края стола.

— Кролик? Ты же опаздывал!

— Ну да, — согласился белый кролик и кивнул на спящую мышь, — но, слава богу, у Сони есть ли-ли-лишнее время.

— Дурдом, — констатировала правая голова.

— Но безобидный, — согласилась средняя.

— Идем дальше? — спросила левая голова Горыныча.

— Ага, — дуэтом согласились правая и средняя.

И гигантская рептилия покинула помещение.

— Здрасьте, — поздоровался Змей, просунув левую голову в следующую дверь и с любопытством оглядывая подобие судебного зала.

Судя по всему, здесь только что разбили гигантское зеркало, потому что осколки еще отскакивали от пола, когда он сюда заглянул.

— Стража! — заверещала злобная женщина, восседающая за судейским столом. — Отрубите хотя бы эту голову!

— Я извиняюсь, — Горыныч протиснулся в двери целиком, — но с какой это стати?

— Три! — захлопала в ладоши женщина, — втройне веселее! Рубите всё!

К змею заковыляли прямоугольные человечки, до боли напоминающие игральные карты. В руках у них были топоры. Кащей пригляделся внимательнее — это и вправду были карты. Только ожившие.

— Дурдом, — констатировала правая голова.

— Потенциально опасный, — подтвердила средняя.

— Приготовиться к дезинфекции! — скомандовала левая.

Все три набрали в грудь воздуха и одновременно выдохнули.

Карты вспыхнули, разъедаемые пламенем, их стало корежить под воздействием высокой температуры. Горыныч же вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. И столкнулся с кроликом.

— Мне на суд! — сообщил кролик.

— Амнистия, — сообщил Горыныч и зашагал к следующей двери.

— Сгорело всё. Ну, кроме комнатки с чифирщиками. Я потом пирожок доел, из норы вылетел и жижу допил, чтоб нормальный размер принять.

— А чифирщиков за какие-такие заслуги в живых оставил?

— Не знаю. Они прикольные, — улыбнулась левая голова змея.

— Царь-то убивать всех под корень не просил. Ему надо было, чтобы кролик не бегал. Ну так он и не будет, — подхватила средняя голова.

— Суд-то отменили, — сказала правая, и все трое заржали.

— А с церковью что?

— Да мало половин… тьфу ты! — понимая, что говорит что-то не то, выругался Кащей и поправился. — В смысле, я был не один.

Кащей, стараясь максимально сочетать скорость и бесшумность, шел вперед. Эхо, гуляющее по многочисленным коридорам, извивающимся во всех мыслимых направлениях, дезориентировало. Разбросанные тут и там кости, не всегда человеческие, цепляясь за ноги, раздражали. Запах чадящих факелов вызывал ощущение лёгкой тошноты.

Спертый воздух подземного лабиринта становился с каждым шагом теплее, но Кащей не останавливался, ориентируясь на мешанину звуков, постепенно становящихся громче и разборчивее. Бессмертный уже четко различал отдельные части звукового пазла. Лязг и скрежет железа, агрессивное рычание, треск дерева. Отдельной нотой в этой какофонии звучала беззлобная, почти восторженная ругань.

Очередной поворот вывел его к массивной распахнутой, а точнее, выбитой двери. Из-за неё, собственно, и доносился шум, который теперь, когда Кащей достиг его источника, логичнее было назвать грохотом. Осторожно выглянув из-за едва держащегося на петле куска двери, Бессмертный увидел двух добрых молодцев, измывающихся над какой-то крупногабаритной краснокожей образиной, утыканной по всему телу рогами разной величины и изогнутости.

Демон, а это был именно демон, плакал, шмыгал носом, просил развязать и отпустить. Но парочка была непреклонна. Одного Кащей узнал сразу. Личность второго была ему незнакома.

— Не работают твои приёмчики, Балда, — отметил незнакомый.

— Странно, — пожал плечами Балда, разглядывая ладонь и в очередной раз складывая пальцы для щелбана. — Раньше всегда срабатывало.

— Может, раньше не такие крепкие попадались? — предположил второй.

— Может, — пожал плечами Балда и вновь щелкнул громадного беса по лбу.

— Ребятушки, ну прекратите, пожалуйста. У меня от ваших щелбанов песня в голове. И она мне не нравится, — причитая, попросил демон.

— Какая?

— Мало половин, мало-мало половин, — плаксиво напел тот.

— Где черевички, супостат?! — грозно спросил второй, поднося кулак к широким демонским ноздрям.

— Да хрен с ними, с черевичками, Вакула, — осадил его Балда. — Мы, вон, сейчас, камешек драгоценный изо лба у него выбьем, на деньги сменяем, сколько хочешь черевичек купишь. Да таких, что и царице не снилось, а уж Оксане твоей, так и подавно.

— Не надо выколупывать, — взмолился демон.

— Да как ты его выбьешь, — проигнорировал просьбу Вакула, — ежели кристалл — одно целое с черепом?! Уже и ножом ковыряли и огнем жгли, а ему хоть бы что…

— Может, под углом определенным надобно? — задумчиво спросил сам себя Балда, согнул пальцы и вновь щелкнул демона по лбу.

— Ай! — взвизгнул тот. — Опять заиграла!

— Та же самая? — заинтересованно спросил Балда.

— Мало половин, мало половин, — грустно запел демон, одновременно пуская слезу и кривляясь. — Мало половин, мало-мало половин… Я открываю мир других мужчин…

— Срамота какая! — сплюнул в сторону Балда.

— Нда, набил ты ему головушку, — пробормотал Вакула. — Мне его почему-то аж жалко становится.

— А за что его жалеть-то, врага рода человеческого? — задорно поинтересовался Балда, уже в который раз щёлкнув демона по лбу. И попросил: — не бузи!

— Не бузю, — согласился демон, — хотя мне от этой мелодии в голове очень бузово. Мало половин…

Балда ударил по кристаллу еще раз и демон, отчаянно взвизгнув «Мало половин», с радостью потерял сознание.

— Ну вот, — расстроился Вакула, — теперь точно не узнаем, где черевички взять.

— Да на кой тебе те сапожки? Ты ж вроде бы выпрашивал одну пару.

— Да понимаешь, — замялся Вакула. — Со свадьбы-то не один годок прошел.

— Сшорхала, что ль? — засмеялся Балда.

— Да не.

— А чего тогда?

— Чувства у нас притупились… — отводя взгляд, сообщил Вакула.

— И?

— Ну, сапоги теперь надо…

— Да что я из тебя по одному словечку вытягиваю-то?

— А, так его раз так! — махнул рукой Вакула и принялся рассказывать: — Проела мне плешь моя Оксана. Мол, близость у нас не та, остываю я, мол, к ней. А как тут не остыть? Ты пойди-ка, помаши кувалдой, да меха горна покачай. Но не хочет ненаглядная слышать. На свой счет всё принимает. А тут у Солохи книжку углядела срамную, в которой повествуется, как через это самое… ну того…

— Через поебаться? — простодушно подсказал Балда.

— Ну, да. Вот через разнообразие в этом самом огонёк страсти снова разжечь.

— А сапоги то-тут причём? — не понял Балда.

— Ну дык наряд такой.

— Она их на себя надеть собирается?

Вакула кивнул.

— И чего помимо сапог ей надобно? Долго мы на чертей под церквями охотиться будем?

— Ну… — по интонациям Вакулы и тому, как он прячет в пол глаза, было понятно, что от обсуждаемой темы парню не по себе. — Плетку я ей кожаную, как она просила, сплёл. А больше ничего и не надо.

— Во дела! Чего только люди не придумают, чтоб по-человечески не ебстись-то! Истину говорю тебе, Вакула, ведьма твоя Оксана. Нормальная баба сапоги с дьявольской ноги надеть не решилась бы, а эта, наоборот, кроме них надевать ничего не собирается! — изумился Балда. Затем, посерьезнев, предложил Вакуле: — Так может я лучше Оксане твоей щелбана дам, дурь из неё выбью?

— Не можно, — тоскливо проговорил Вакула. — Люблю я её.

— Ой, чувствую я, приведут тебя бабские затеи к печальной участи.

— Мало половин, мало-мало половин! — бодро начал пришедший в себя демон, но Балда, не отвлекаясь от разговора, отпустил ему очередной щелбан и адское порождение вновь утухло.

Его напарник почесал затылок, обошел красную, усеянную шипами разной величины тушу и спросил, показывая характерный жест пальцем вдоль шеи:

— Может, мы этот камень вместе с головой на поверхность поднимем?

— Да он же твёрдый, как кирпич. Чем её от тела отделять?

— А камешек, говоришь, не отколупывается?

— Бесполезно, — махнул рукой Балда, — намертво в череп врос.

— Ну так и на кой он тебе вообще нужен? Мы вообще-то за черевичками сюда полезли, а не за камнем.

— И черевички поищем. Но камешек из башки у этого дурня сколупнуть всё ж таки хотелось бы. Уж больно красивая вещица.

Слушая беззлобный диалог напарников, Кащей так увлекся, что не заметил усиливающегося запаха серы. Точнее, заметил, но было уже поздно. Реальность стала трескаться, будто яичная скорлупа и в образовывающиеся огненные расщелины посыпались черти. А спеленатый по рукам и ногам красный гигант жизнерадостно сообщил:

— Я открываю мир других! — и снова запел: — Мало половин, мало-мало половин…

Теперь слова мотивчика звучали, словно издевательски-угрожающий намёк, под который и завязалось побоище.

Поначалу дело у парочки шло споро, и визжащие противными голосами черти, разлетаясь в разные стороны и ударяясь оземь, рассыпались дымными облачками пыли. Но на смену развоплощенным тварям из пышущих жаром щелей в пространстве, лезли новые. Количество мелких бесов не уменьшалось. И когда черти стали наседать совсем плотно, а Вакула, отбиваясь от них, матом спрашивать сам себя «зачем ему такая Оксана?», Кащей с криком:

— Держитесь, мужики! — выскочил из своего укрытия.

— Коша! — радостно воскликнул Балда, раздавая щелбаны налево и направо. — Пришел в себя!?

Кащей не ответил, но метнулся к пышущему жаром разлому реальности, доставая на ходу медный медальон с вычурным узором и вынимая из ворота куртки заветную иглу.

— Куда ты?! — закричал на него Балда. — Помогай давай!

— Я и помогаю, — огрызнулся Бессмертный, прикасаясь к одному из ответвлений разлома медальоном и начиная выписывать вокруг узоры иглой. Разлом в месте Кащеевых манипуляций затягивался.

— ТЫ!!? — заорал связанный демон. — ОПЯТЬ?!

— Не опять, а снова, — не отвлекаясь от своего занятия, парировал Кащей.

Балда и Вакула, не забывая раздавать щелбаны и крестить набегающих бесов, удивленно выпучив глаза, следили за развивающимся между Кащеем и демоном диалогом.

— Опять всё портишь!

— Не порчу, а исправляю, — возразил Бессмертный, начиная сращивать следующий разлом.

Когда все дыры в реальность были закрыты, черти превращены в пыль, а связанный красный демон охрип от извергаемых проклятий, Кащей спрятал медальон, прикрепил иглу к вороту камзола и обратился к Вакуле с Балдой:

— Парни, мне кажется, я знаю, как решить обе ваши проблемы.

— Погоди, а откуда ты знаешь этого? — кивнул Вакула на связанного демона.

— Конкурирующая с Аидом фирма, — пожал Бессмертный плечами. — Недобросовестной рекламой умерших в свою версию ада переманивал.

— Вот те раз! — удивился Вакула. — Ад, значит, не один?

— Не один. И у некоторых даже свой собственный, — подтвердил Кащей. — Так вот. Камешек я вам помогу достать. И сапожки, каких Оксана твоя в самых откровенных фантазиях представить не могла, тоже предоставлю.

— Так ты слышал, о чём мы разговаривали? — настороженно поинтересовался кузнец.

— Слышал, — кивнул Бессмертный, — но тут же забыл. Слово джентльмена. Что у вас в спальне происходит, меня не касается.

— Тогда от чего ж помочь стремишься? Какая твоя выгода в этом?

Кащей устало вздохнул, рассказал о том, как его компанию пригласили на бал под предлогом амнистии. И о том, как эта самая амнистия плавно перетекла в просьбу навести в окрестных подземельях порядок, чтобы простой люд не смущать.

— А когда спустился, выяснять что происходит, смотрю — вы уже здесь и половина работы сделана. Так отчего бы не помочь тем, кто помог мне?

— Звучит правдиво. Так как, говоришь, нам камень из головы у чудища вынуть? — перешёл к делу Балда.

— Не смей! Не смей им помогать! — закричал демон.

— Извини, Дьябло, ничего личного, — развел руками Бессмертный. И обращаясь к Балде: — Ты с основами физики знаком?

— С кем?

— Такое выражение как «кинетическая энергия», тебе о чём-нибудь говорит?

— Щелбаны, конечно, Балда знатно раздаёт, — констатировал Бессмертный, — но сила без знания втрое меньше пользы приносит.

— И что ж, достали драгоценность из черепа? — поинтересовалась одна из голов Горыныча.

— Достали, — кивнул Кащей. — Упёрли башкой в камень, чтоб та часть головы, в которой кристалл, свободной была, Балда его в затылок тюкнул, камешек и вылетел.

— А сапожки Оксане тоже нашли?

— Ну… — замялся Кащей, — почти.

— Как это, почти?

— Да они покрасивше демонских будут, — начал оправдываться Бессмертный. — Тоже высокие, каменьями шитые. Кто б ни надел, опять же, в пору по размеру становятся…

— Ребяты! — подала из избушки голос Баба Яга. — Сапоги-скороходы никто не видел? Запропастились куда-то.

Кащей сделал вид, что не слышит вопроса и, видя это, Змей шепотом спросил:

— Что, правда? Скороходы для постельных игрищ?

Кащей кивнул и Горыныч захохотал в три глотки.

— Разнообразил ты им семейный быт, — заговорили головы, перебивая друг друга.

— Так и представляю, как она голая в одних только этих сапогах…

— Шаг сделала к любимому…

— И за околицей деревни оказалась…

— Н-да… Не приживется на Руси садо-мазо…

Еще какое-то время головы хихикали, а старушка, наконец понявшая, куда ушли её сапоги, злобно материлась, обзывая Кащея барыгой, идиотом и почему-то коммунистом. На вопрос: «почему коммунист?» Яга объяснила, что именно они распоряжаются чужими вещами, как своими собственными.

— Кристалл-то хоть себе забрал? — спросила старушка, устав ругаться.

— Не-а, — помотал головой Кащей, и принялся объяснять с оправдательной интонацией: — Балда, знаешь, как его по затылку долбанул! Камень куда-то вглубь пещер и улетел. Искали-искали, так и не нашли.

— Тьфу, — сплюнула бабка в окошко, — коммунист, барыга, идиот да еще и раззява.

И вновь скрылась в избушке.

— Слушай, а ведь и правду, въедливый мотивчик, — подала голос левая голова Горыныча, после чего все нестройно запели:

— Мало половин, мало-мало половин.

Вечерело. Василиса и Кащей сидели на дворцовых ступеньках. Царь, довольный отчётом, только-только покинул крыльцо, отправившись куда-то в недра замка и напевая прилипший мотивчик про половины, которых мало. Бессмертный рассказывал:

— Когда кристалл у демона изо лба выбили, сам он ссыхаться начал и прямо таки на глазах мумией стал. Видимость там, при факелах, не ахти была, но сдается мне, что это всё-таки когда-то была баба. Почему еще так думаю, потому что шептало оно одну и ту же фразу. Эти олухи не разобрали, но я ближе всех стоял.

— И что ж за фраза? — спросила Василиса.

— Весь мир пожалеет, что он меня бросил.

— Кто бросил? Куда бросил? В ад? — предположила Василиса. — И почему? Может, с ней плохо поступили? И от этого она стала вместилищем демонической силы?

— Не парься, — посоветовал Кащей. — Со временем, может быть не мы, а наши потомки, поколений через двадцать-тридцать, поймут значение того, что сказала эта несчастная, порабощенная потусторонними силами. Главное, что сейчас Дьябло заточён здесь.

И Бессмертный положил на ступеньку между собой и Василисой тот самый кристалл.

— Ко лбу только, никому не прикладывай, — посоветовал он. — Мир еще не готов ко второму пришествию такого демона. Так что, пусть он у тебя до этого самого пришествия и полежит. И будем надеяться, оно никогда не наступит.

Не местная

…не захотела она помирать, памятуя о том, чем та книга кончалась, и сбежала, не дождавшись развития событий. А потом уже ее по сказкам понесло, закрутило…

(«Тут на неведомых: укрощение бессмертного»)

Сидя на вершине холма и нежась на солнышке, Баба Яга и Кащей Бессмертный наблюдали, как царь, ядрёно матерясь, гонится с топором за двумя, похожими как две капли воды, мужиками, отличить которых можно было только по цвету костюмов. Убегая от государя, они эмоционально возмущались на незнакомом Кащею наречии.

— Чего они бормочут? — поинтересовался Кащей. — Ты понимаешь?

— Говорят, что из добрых побуждений убивали злых духов.

— Откуда во дворце такое великолепие? — изумился Кащей.

Ответом ему стал нервный ор самого царя:

— Я энтих черепах из-за границы вез, террариум оформлять, чтоб как у людей!

Парочка, петляя по полю, вновь принялась оправдательно причитать.

— А сейчас чего? — спросил Ягу Бессмертный.

— Дракон, говорят, в подземелье. Предполагают, что у него наверняка есть принцесса и предлагают убить.

— Погоди! — стало доходить до Кащея. — Это они Горыныча нашего за похитителя принцесс приняли?

— Как будто змеев у нас тут на каждом шагу по сорок штук, — съязвила Яга. — Его самого.

Змей, после объявленной троице амнистии, в жаркие дни любил спрятаться в тени замка, прислонившись к холодному камню, нежась в тени. А чтобы совсем головушку не пекло, очень часто засовывал головы в подвальные окна, где было еще прохладнее. Видимо, там на него и натолкнулись одинаковые с лица заморские мастера.

— И угораздило ж царя с заграничными мастерами связаться. Чем ему отхожие места за двором не угодили.

— Ну, — развела руками Яга, — сказал же, что надо как за границей, канализацию. Вот и выписал мастеров итальянских — Марио и Луиджи.

— И толку? Подвал разворотили, черепах заморских потоптали, а сделать ничего и не сделали.

— Дикари, — флегматично констатировала Яга.

— Дикари, — согласился Бессмертный.

— А знаешь, как они называют блины с припеком? — спросила старушка.

— Что, они не называют их блинами с припеком? — удивился Кащей.

— У них другая культура, они вообще не понимают, что это такое, блины с припеком. Да и вообще у них к тесту подход другой.

— И как они их зовут?

— Пиз-з-за.

— Пиз-з-за? А как они тогда называют лапшу?

— Спагетти.

— Иди ты!

— Да. Спагетти. И она у них не плоская, а круглая и длинная. И заливают они её вареными помидорами, сдобренными острым красным перцем, — сообщила Яга, вставая.

— Тьфу ты!

— О, гляди, самодержец рукой машет. Опять что-нибудь придумал.

— Сам подойдет, если так нужно, — решил Кащей и, подняв глаза вверх, спросил у неба: — Что ж ему на троне-то не сидится?

— Я так мыслю, его пассивное психическое состояние не выносит снижения активности, что провоцирует его подсознательно проявлять интерес к различным видам деятельности, а также окружающим его персонам во избежание наступления депрессивной фазы.

— Недолго ты по-человечески разговаривала, — грустно вздохнул Бессмертный.

— Да чего непонятного? Скучно ему. Вот он скуку и развеивает, в меру своих умственных способностей.

— Я вижу.

Где-то далеко по полю, в сторону горизонта, всё еще бежали два итальянских водопроводчика. Но царь уже не пытался их догнать. Вскинув топор на плечо он, пританцовывая и напевая фривольный мотивчик, шел к холму, где расположились Яга и Бессмертный.

— Отдыхаете? — спросил царь, взобравшись на холм и роняя топор рядом с собой.

— Совмещаем физически-пассивный отдых с интеллектуально-дедуктивными нагрузками, заключающимися в построении предположений о наиболее вероятных причинах подсознательной тяги определенного типа людей к различным, не связанным с основным родом занятий, видам деятельности.

— Слушай, — присел царь на травку рядом с парочкой злодеев, — ну вот ты зря от должности посольской отказываешься. Твоё умение на хер посылать так, чтобы никто ничего не понял, очень пригодилось бы.

— Упаси бог! Никого я сейчас никуда не посылала, — возразила Яга.

— Да? — спросил царь и на несколько мгновений задумался. — Показалось, значит. Выверты в разговорах у тебя сложные. По отдельности и то не каждое слово разберешь, а вместе когда, так и подавно. Прямо как итальянцы эти. Тараторят-тараторят, а понять никакой возможности.

— Ну, не такой уж и сложный язык. Они, просто очень эмоциональные, от того и кажется, что непонятно.

— А ты откуда знаешь?

— Довелось там побывать… — ухмыльнулась Яга.

Юля проснулась от того, что под окном кто-то сбивчиво что-то бормотал, выдерживая что-то напоминающий стихотворный размер. Блин, это ж надо было, с открытым окном уснуть. Оказывается, Уильям Шекспир — вполне приемлемая литература для того, чтобы уйти в царство Морфея прямо посреди книги. Стихи? Да, определенно, под окном читают стихи. Знакомые стихи!

Юля принялась вставать и ударилась в темноте ногой обо что-то твердое.

— Какого хрена здесь делает тумбочка? — Удивилась девушка, вглядываясь в темноту. — Какого хрена здесь делает эта комната? Или какого хрена я делаю в этой комнате?

— Как на балу тебя узрел, так тут же сразу обомлел, — доносилось откуда-то из-за окна.

Юля на ощупь прошла к окну, цепляясь за какую-то незнакомую мебель, осторожно отодвинула краешек шторы и обомлела.

За окном были какие-то странные, двухэтажные дома — явно не хрущёвки, мощёная булыжником дорога — явно не автомобильная, и юноша — явно не из двадцать первого века. Внешний вид его наводил на мысль, что молодой человек ограбил музей: какие-то странные, обтягивающие панталоны до колена, рубаха с абсурдно-кружевными манжетами, камзол и головной убор с пером.

— Любить покойницу без лампочки… — пробормотала Юля.

— Джульетта, милая, родная, я от любви к тебе сгораю. Молю, не отвергай меня! Мне без тебя не жить и дня, — повысил голос парень, увидев, что шторы зашевелились.

Сначала Юля ущипнула сама себя. Когда выяснилось, что это больно, мысли её понеслись галопом. От «это сон, мне снится Верона и события, описанные Шекспиром» до «ну нихуя себе сбылась мечта» прошло меньше секунды. Но в этом промежутке было всё. И эпизод поэмы, на котором её начал одолевать сон, и искреннее восхищение чистотой чувств Ромео и Джульетты, и горькое сожаление о том, что ей таких чувств испытать не суждено.

— Ну охуеть теперь, — пробормотала девушка, всплеснув руками. — Я — Джульетта. Просто охуеть.

— Соединим сердца свои на веки, пока навечно не сомкнутся веки, — продолжал юноша.

— Полудурок пубертатно-дозревающий, — беззлобным шёпотом поставила диагноз девушка, выглядывая из-за плотной шторы. — Пашкетта бы сюда. Капец. Вы б всю Верону утомили. Его б терпеть не стали здесь, на площади б давно казнили… Упс! По ходу это заразно.

— Так велика моя любовь, что закипает в жилах кровь, — продолжал юноша.

— Ставлю на то, что дальше будут «вновь» и «морковь», — пробормотала Юля, натянула на лицо приветливую улыбку и, отодвинув штору, выглянула в окно.

— Ты чо орёшь? Второй час ночи! Перебудить всех в доме хочешь? — зашипела она на парнишку внизу.

— О свет очей, моя любовь! Как рад тебя я видеть вновь! — не обращая внимания на агрессивные нотки, обрадовался парень.

— Осталась «морковь», — пробормотала девушка себе под нос, а парню прошипела: — Заползай, давай, пока всех не разбудил.

Тот стал карабкаться в окно второго этажа, цепляясь за декоративные выступы на стене здания, попутно бормоча что-то. Скорее всего, про любовь. Потому что рифму «морковь» девушка услышала как минимум трижды.

— Человек-паук, бля, — саркастично прошептала Юля, глядя на вваливающегося в окно парня.

— Джульетта, милая, — распростёр объятия парень, попав внутрь.

Но девушка обниматься не спешила.

— Ромео, скажи мне как представитель золотой молодёжи представителю золотой молодёжи, хули ты по ночам шляешься, вместо того, чтобы отдыхать? — начала принимать правила игры девушка.

— Я не могу ни есть, ни спать. Тебя мечтаю в жёны взять. И пусть враждуют наши семьи — Лоренцо даст благословенье и обвенчает нас с тобой…

— Он кто такой?

— Духовник мой.

— Блин! — раздраженно хлопнула ладонью по подоконнику Юля-Джульетта. — Может, хватит стихами разговаривать? Раздражает.

— Извини, — Ромео пожал плечами и пояснил: — привычка. Въедается, как рефлекс.

— Ты ж не собака, чтоб дрессировке поддаваться. Чего пришёл-то?

— Жениться хочу.

— Прямолинейно, — хмыкнула девушка. — А ничего, что мне по сюжету только тринадцать годиков?

— Тринадцать? — изумился юноша. — А выглядишь созревшей.

— Косметика, мой друг, в умелых руках творит чудеса.

— Ужас, — разочарованно вздохнул Ромео. — Правда, тринадцать?

Юля, думая о том, что на самом деле ей без малого двадцать пять, кивнула. Сообщать, кто она на самом деле и свой реальный возраст девушка не планировала. Вместо этого она продолжила разочаровывать парня дальше.

— Знал бы ты, каких только замаскированных косметикой крокодилов вы, мужики, иногда ебёте.

— Джульетта! — укоризненно сказал Ромео. — Романтичный образ хрупкой юной красавицы с каждой твоей фразой рассыпается как песчаный замок, выстроенный на лазурном морском берегу во время прилива.

— Как приторно и банально.

— Но я же от всего сердца.

Юля нахмурилась. Одно дело мечтать о такой любви как в книгах и совсем другое — получить такую любовь. Тем более, Джульетта по сюжету лишает себя жизни. Такой расклад невольной попаданке не нравился. И она решила брать инициативу в свои руки.

— С чего ты взял вообще, что влюблён в меня?

— Но… — Ромео замолчал, задумавшись.

— Ради чего ты изначально шёл на бал? Это вообще была твоя идея или Меркуцио? Ты любовь свою шел искать или покуражиться в стане врага?

— Блин. А действительно…

— Давай допустим на мгновение такой вариант, что встретив смазливую девчонку из враждующей семьи, ты просто хотел подгадить в её лице всем Капулетти, а оправдывая свой порыв, называешь это любовью с первого взгляда.

— А…

Парнишка был явно растерян и чувствовал себя не в своей тарелке. По его потухшему взгляду было понятно, что сейчас, когда за ним не наблюдают такие же молодые и безрассудные друзья-гуляки, он сомневается в правильности принятых накануне, в пылу молодецкого куража, решений. И ещё больше сомневается в том, что был честен в своих мотивах. А главное — ему самому не нравятся правдивые ответы на вопросы, которые задаёт якобы возлюбленная.

— Хочешь, я расскажу тебе, чем чревато наше с тобой венчание?

— Мы заключим брачный союз и подтолкнем наши семьи к примирению своим примером.

— А когда это у нас пионерию ввели?

— Не понял, — округлил глаза Ромео.

— Ну, пионер — всем ребятам пример? — но видя, что понимания в глазах собеседника больше не становится, Юля махнула рукой. — Ладно, забей. Это тебе духовник твой в уши надул про примирение?

— Надул? Забей? Да, в лексиконе моём слова такие есть, но, милая моя Джульетта, мне непонятен их контекст.

— Вяжи рифмовать!

— Вот, опять…

— Да ну блядь!

Помолчали, прислушиваясь к тому, как в голове слова выстраиваются в фразы, и отсекая заканчивающиеся одинаково. В конце концов, девушка продолжила.

— Вот женимся мы после одной проведенной вместе ночи, а потом выяснится, что я кроме яичницы готовить ничего не умею, а ты полочки на кухне прибивать не наученный. И с этим знанием нам потом, просыпаясь, друг на друга каждое утро смотреть? А добавь к этому мою маму — твою тёщу. И свекровь, твою мать, — фраза про свекровь прозвучала как откровенное ругательство, но юноша не обратил на это внимания. — Они ж постоянно будут капать нам на мозги, что, вот, мол, твоя вторая половинка с лёгким налётом ебанутости: то не так делает, это не так жарит, компоты не по тем рецептам в банки закатывает, бэбика не той пелёнкой обматывает и не той сиськой кормит. И матом еще ругается. И курит. Есть сигарета?

— Э…

— А впрочем, да. Видела я вашу Италию на карте. Чулок какой-то разношенный. Откуда в чулке сигареты?

— Я…

— И вот так изо дня в день будет тебе мозг чайной ложечкой сверлить, — в который раз не дала вставить слово Ромео Юля. — Ты действительно станешь принимать за недостатки то, что раньше считал достоинствами. Я — аналогично.

Девушка выдержала паузу, чтобы дать Ромео возможность переварить услышанное. А когда он наконец-то набрал воздуха в грудь, чтобы что-то спросить, продолжила, не дав ему такой возможности.

— Теперь немного об истории вопроса. Ты вообще в курсе из-за чего вражда между вашими семействами-то?

— Нет.

— Прикинь!? Никто не в курсе! — в голосе Юли сквозила ирония. — Я не удивлюсь, если и Шекспир тоже не в курсе.

— Шекспир? Какой Шекспир?

— Бля, надо поосторожнее со словами-то, — осеклась девушка. — Да неважно какой Шекспир. Он всё равно не местный. Тем более, умер давно. Так вот, что касаемо причины вражды: если никто не в курсе из-за чего идут разборки, как считаешь, это нормально?

— Н… нет, — парень явно был обескуражен напористостью девушки.

— Так, может, стоит хотя бы выяснить? А то не ровен час, мы поженимся, а вы потом пересечетесь с Тибальдом где-нибудь на городской площади и он твоего друга, Меркуцио, заколет.

— Не бывать этому!

— О-о-о-о, — протянула девушка, — инфантильная наивность во всей красе. Но давай пойдем в нашем мысленном эксперименте еще дальше. Ты, горя желанием восстановить справедливость, заколешь моего брата, потому что он убил твоего друга. Представил?

Парень отрицательно помотал головой. Но это было уже не так уж и важно, потому что следующей фразой Юля-Джульетта поставила жирный вопросительный знак на финале произведения классика.

— Твой друг убит моим братом, мой брат убит тобой, я кроме яичницы ничего готовить не умею, а нам дальше как-то жить вместе нужно. Всю жизнь.

Подождав, соизволит ли Ромео возразить тому, что нарисовала фантазия его возлюбленной, и не дождавшись ответа, девушка предложила:

— Может ну его нафиг, а?

— А что же мне делать? Я ж своим друзьям уже объявил, что ты будешь моей.

— А-а-а-а-а-а! Так вот откуда дети у девственника Пети! — торжествующе произнесла Юля.

— Чего? — уже в который раз не понял Ромео.

— Метафора такая. Описывающая момент, когда становятся понятны причины чьего-то нелогичного поведения, — объяснила девушка. — А давай я отравлюсь?

— Что?!

Юля вздохнула и принялась объяснять, как маленькому ребенку:

— У твоего Лоренцо есть микстура, замедляющая все жизненные процессы настолько, что выпивший её человек выглядит мертвым. Я её выпью, меня отнесут на кладбище, в наш фамильный склеп. Ты перед пацанами своими не пробалаболился, мой брат — жив, твой друг — жив. Красота! А я, когда действие микстуры прекратится, оживу и сделаю ноги из вашего дурдома…

— Как сделаешь? У тебя же есть ноги.

Юля, уже в который раз за ночь, выматерилась, но объяснять продолжила.

И под утро Ромео всё-таки принес ей микстуру.

— Объясняю, о чем сказка «Колобок». Это история о небесном светиле. Вся сказка, метафора про лунный цикл, — торопливо говорила Яга.

— Нет. Это сказка о том, как довыебывался тот, кто считал себя хитрее других. Он смог пару раз наебать кого-то, но потом встретил того, кто более хитёр, — возразила левая голова Горыныча.

— Но-но-но-но! Тайм-аут! Ваньке Дураку эту хуйню рассказывай! — перебила её правая голова. — Сказка «Колобок» не о том, как кто-то хитрый довыебывался. Про это сказка «О рыбаке и рыбке» и спорить тут не о чем.

— Ну и про что «Сказка о рыбке и рыбке»? — поинтересовался Кащей.

— Ты не слышал «Сказку о рыбаке и рыбке»? — удивились левая и правая головы змея.

— Уж извините меня, что я не такой увлеченный поклонник фольклора, — развел руками Кащей, — но, я не говорю, что не слышал «Сказки о рыбаке и рыбке». Я спрашиваю, про что она?

— Да блин, сбили меня! Так, о чем я говорила?

— Объясняла, о чем «Колобок» и «Сказка о рыбаке и рыбке», — напомнила средняя голова гигантской рептилии.

— «Сказка о рыбаке и рыбке» про то, как кто-то довыебывался, но не хитрый, а жадный. А сказка «Колобок» — метафора про лунный цикл. Колобок символизирует луну, которую мы видим ночью. Первая часть истории, включающая в себя метение по коробу и сусеку, процесс лепки колобка, его приготовления с последующей выкладкой на окно описывают нам увеличение небесного тела вплоть до полнолуния. А вторая часть сказки, с момента падения Колобка из окна, описывает убывание луны. Так повелось, что эта история ходит в упрощенном варианте, но на самом деле каждый из встреченных персонажей — заяц, волк и медведь — откусывают некоторую часть от главного героя. И это является метафорой на то, как луна уменьшается. Лиса же просто доедает остатки — съедает последний бочок главного героя. Этим и завершается лунный цикл. То есть, лунный круг. Круг — это коло. Поэтому сказка и называется КОЛО-БОК.

— Слушай! — восхищенно хлопнул в ладоши царь. — Так с ног на голову переворачивать обыденную, казалось бы, историю, это талант нужен! Давай всё ж таки в дипломаты, а? Деньгами не обижу, хоромы и челядь выделю.

— Я, конечно, благодарна за столь щедрое предложение, однако осмелюсь ответить отказом, продиктованным осознанием своего преклонного возраста, который всё чаще напоминает о себе эпизодическими провалами в памяти. Вот и сейчас, я собиралась рассказать вам что-то связанное с родиной братьев-водопроводчиков, однако вместо этого принялась рассказывать об истинном смысле произошедшей с колобком истории.

— Ух ты! — нахмурился царь. — И действительно ведь, про Италию-то ничего не рассказала.

— А вот сейчас я даже не помню, что там было, в Италии этой. Ну, какой с меня дипломат?

— А жаль, — вздохнул царь, закидывая топор на плечо и собираясь уходить. — Но ты, это, ежели вдруг с памятью наладится, я всегда буду рад.

Старушка кивнула. О том, что с памятью у неё и не разлаживалось, сообщать Яга не планировала. Она не была готова рассказывать царю о том, что давно уже стало историей. Множеством историй.

Сознание вернулось к ней яркой серией образов. Чужая комната. Поющий под окном Ромео. Разговор о нелепости сюжета. Флакон с микстурой. Вязкая горечь под языком, сводящая скулы и вызывающая слюноотделение. Ускользающее сознание.

Приснится же.

А нечего на сон грядущий такие слезливые истории читать, будучи половозрелой циничной женщиной с приличным багажом опыта за спиной.

Юля улыбнулась своим мыслям и попыталась потянуться. Руки наткнулись на камень. Сердце бешено заколотилось в груди. Девушка попыталась пошевелить ногами, согнув их в коленях. Но колени тоже уперлись в камень.

— Твою ж мать! — выругалась она, осознавая, почему было темно, когда она открыла глаза.

Успокоиться, собраться с мыслями. Может это всё еще сон? Какой-то он очень реальный. Ущипнуть себя? Уже щипала, перед тем как с Ромео разговаривать. И вязкий привкус во рту. Микстура всё-таки была. И Ромео был. И похороны. Значит, не сон?

— Только бы это был сон. Пожалуйста, — собираясь расплакаться, проскулила девушка, упираясь ладонями в крышку, пытаясь её сдвинуть.

И сорвалась в истерику.

Закричала, шлепая ладонями по камню над головой, сжала ладони в кулаки и продолжила стучать уже кулаками, рыча диким зверем. Но вскоре выдохлась, сложила руки на груди и безмолвно зарыдала.

— Я же проснусь? — не веря самой себе, спросила она темноту, когда не осталось сил даже на слёзы. — Я же проснусь?

И отвечая на её вопрос, каменная крышка усыпальницы начала съезжать в сторону, пропуская, пусть и тусклый, послезакатный свет.

Но, как оказалось, свет этот нёс не спасение — в шею девушке уткнулось остриё меча.

Юля попыталась сфокусировать взгляд на человеке с оружием, но глаза после кромешной тьмы и рыданий с трудом фокусировались на деталях. Потертая кожаная куртка, неестественно белые волосы, испещренное шрамами лицо и глаза — не человеческие — кошачьи. Или змеиные?

— Допрыгалась, стрыга? — поинтересовался незнакомец.

— Гвинблейд? — изумлённо спросила девушка, забыв о том, что в её шею упирается остриё меча.

— Ты не стрыга? — не менее изумлённо спросил в ответ мужчина.

И давление лезвия ослабло.

— Где я? — начиная подозревать неладное, спросила Юля.

Ведьмак убрал меч от горла девушки и помог сесть в каменном ложе. Девушка огляделась. Это действительно был склеп.

— В усыпальнице Фольтеста, — буднично ответил ведьмак. — Но, если ты здесь, то где стрыга?

— Не знаю, я не местная.

— Но ты же находишься на её месте!

— Чувак, — приходя в себя начала Юля, — это самое последнее, что меня сейчас тревожит. Мне гораздо интереснее, почему я засыпаю в одном месте, а просыпаюсь в другом?

— В сагу?

— Блин. И мужики сплошь и рядом непонятливые, — девушка воздела глаза к потолку и спросила: — Господи, или кто ты там, ну почему не «Аленький цветочек», «Мойдодыр» или «Колобок», в конце концов?

Она и не подозревала, что впереди её ждут не только они.

— Если допустить, что сон — это просто другая реальность, то ложиться спать во сне, не самая лучшая идея.

— Это почему? — не понял Горыныч.

— Ты заснешь, и тебе приснится пещера с золотом, которое ты охраняешь. И вот в этом сне тебе захочется вздремнуть. И засыпая в своём сне, ты начнёшь видеть другой сон, в котором события будут происходить еще тогда, когда на небе было две луны. Но и в этом сне тебе вдруг захочется уснуть. А уснув во сне, в котором две луны, ты увидишь еще один сон. В конце концов, можно забыть первый сон, с которого всё началось. А вместе с ним и саму реальность.

— Чего-то ты больно мудрёное рассказываешь, — отмахнулась левая голова, — вспоминай давай про Италию. Интересно же!

— Да погоди, — возразил Кащей. — Тут тоже теория любопытная. — Ну-ну? И как же остановиться в этой карусели снов?

— Не спать. Или сделать так, чтобы засыпая во сне, ты не видел сновидений.

— Но как?

— Например, сварить зелье, отключающее возможность видеть сны.

— Во сне?

— Ну да. И просыпаться в том же сне, в котором засыпаешь. Но до этого додумываешься не сразу.

— А проснуться не вариант? — ехидно поинтересовалась одна из голов Горыныча.

— Вариант. Но нет гарантии, что ты проснешься в том сне, в котором засыпал до этого.

— Мудрёно у вас всё, — вновь вмешался в разговор Горыныч. — Я, например, всегда просыпаюсь там, где засыпаю.

— Может быть, это потому, что ты спишь, даже когда бодрствуешь?

Змей обдумал предположение и отрицательно помотал головами.

— У нас, если левая спит, то две остальные бодрствуют, — начала средняя.

— Если правая спит, то средняя и я дежурим, — подхватила левая.

— Ну и я с правой на дежурстве, когда средняя дрыхнет, — закончила правая.

— У меня такого варианта не было. Я, пока это поняла, много дел навертеть успела. А вот сейчас мне снится, что я — Баба Яга.

— Погоди, — осенило Кащея, — так значит, царю ты не просто так про Италию рассказывать не стала?

Яга кивнула.

— И про сны — это не просто теория?

Старушка кивнула еще раз.

— Тогда кто же ты на самом деле, если не Яга?

— Я уже и сама запуталась. Но то, что не местная — это факт.

Плюс-минус подвиг

— У них там странное восприятие мира, — перебирая пучки подвешенных под потолком трав, рассказывала старушка. — Главный бог совокупляется с кем попало, принимая форму всяких животных и птиц, если ты чего-то лучше божества делать научишься — наказывают, а уж за помощь кому-то более слабому, так и пытать могут.

— В смысле? — удивилась голова, торчавшая в среднем окошке.

Прежде чем отвечать, Яга отделила несколько веточек от одной из связок и положила в глиняный горшок. Затем бросила туда же щепотку серого порошка из холщевого мешочка и несколько иссушенных до неузнаваемости ягод.

— Ну вот, мучились там раньше люди без огня. Так один небожитель их этим огнём пользоваться научил и всё.

— Что всё?

— К скале добродетеля приковали, на самом солнцепёке. И птичку к нему приставили, чтоб раз в сутки печень клевала, — объяснила Яга, заливая содержимое глиняного горшка кипятком.

— Так же ж и сдохнуть недолго, — поморщились все три головы Змея.

— В том-то и дело, что долго, — Яга накрыла горшок крышечкой и поставила возле печи. — Он бессмертный, прям как наш Кащей. За сутки рана на теле у него заживает и печень восстанавливается.

— Гы-ы-ы, — улыбнулась голова, торчавшая из левого окошка, — царь-батюшка такую печень оценил бы.

— А на следующий день птичка снова прилетает печенью лакомиться.

— Ужас, — скривилась голова в правом окне. — И долго он так страдал?

— До сих пор.

— Погоди, это ж ненормально! — заявила левая голова и покинула оконный проём. Снаружи донеслось: — Кащей, слыш чо говорю? Есть шанс записать в свой актив лишний подвиг…

— На кой она вам? — подозрительно спросил царь.

— Добро делать будем, — улыбаясь, сообщил Кащей. — Ну, по крайней мере, постараемся.

— Я, между прочим, еще за иголку на тебя обиду затаил.

— Это почему? Вроде же всё по полочкам разложили, добрых дел тебе понаделали, дочку от маньяка-хряка спасли.

— Спасти-то спасли, — задумчиво теребя жиденькую бороденку, ответил царь. — Но осадочек-то остался. Самолюбие моё негодует.

— Ну, так и потешь его, поделись на время артефактиком, — толкнул царя в плечо Бессмертный.

Царь задумался ненадолго. Потом его лицо осветила довольная улыбка.

— Хорошо, дам я вам сферу.

— Ну и по рукам? — Кащей протянул государю ладонь.

— По рукам, — сжал тот руку Бессмертного и, не спеша отпускать, добавил: — но только при условии, что всякое доброе дело, которое вы с её помощью сделаете, будете делать от моего имени. Вам всё равно, а мне плюс подвиг.

— Это как? — попытался выдернуть руку Кащей, чувствуя неладное.

— Каждый раз в конце подвига своего говорите: во имя справедливейшего из царей, защитника обиженных, безраздельного владетеля земель тридевятого царства, мудрейшего Златофила Первого.

— Чо, серьёзно? — захихикал Бессмертный. — Златофил?

— Нормальное имя, — насупился царь.

— Это ж как родители тебя не любили-то… Златофил… Ну хоть не ошиблись. До золота ты охоч. Так вот почему предпочитаешь представляться «Царь, просто царь»?

— Смотри, мы скрепили уговор рукопожатием, — хмуро пробормотал Златофил и, развернувшись на пятках, зашагал по коридору. — Василиса сферу тебе в замок сама принесет.

— Это чего, грозы ждать? — поинтересовалась странно вывернутая в оконном проеме голова Горыныча.

В окна верхнего этажа было удобнее заглядывать с крыши, но для этого приходилось неестественно выкручивать шеи.

— Да гроза вообще ни при чём, — увлеченно прикручивая медную проволоку к кастрюлеобразной конструкции, пробормотал Кащей. — А вот бабкины травки будут в самый раз.

Где-то на улице грузно затопотало. Горыныч вынул одну из голов из оконного проёма, огляделся и сообщил:

— Избушка пришла.

С улицы послышалась возмущенная ругань Бабы Яги:

— Стояла себе изба триста лет, всё нормально было. Нет же, давай, к замку перегоняй. Да вы думаете, это брёвна скрипят? Как бы не так! Это лапки у избушки скрипят. Старенькая она у меня.

Кащей выглянул в освободившееся от змеевой головы окно и проорал:

— Хорош ныть, старая! Тащи свои травки уже.

Старуха задрала голову, прикрывшись ладонью от солнца, и прокричала в ответ:

— Я старуха!? Ты себя-то в зеркало видел? Иголка твоя, если что, моложе тебя не делает. Только от смерти спасает, — но принялась доставать склянки и мешочки.

Пока поднимали всё необходимое в башню замка, пришла Василиса, неся в руках завернутый в тряпицу хрустальный шар.

— Только он не в идеальном состоянии, — предупредила девушка, водружая артефакт на кастрюлеобразный цилиндр.

Кащей внимательно посмотрел на пересекающую артефакт трещину.

— Не думаю, что это критично, — пожал плечами Кащей, располагая над шаром сложную конструкцию из по-разному наклоненных зеркальных осколков, зафиксированных при помощи всё той же медной проволоки. — Есть, конечно, небольшая вероятность, что пока мы будем там, кого-то перебросит сюда, в качестве компенсации. Но угол падения лучей-то мы всё равно заранее настроим, так что…

— Заранее настроим, заранее настроим, — кривляясь, прошамкала Яга. — Настроил?

— Видимо трещина всё же…

— Видимо трещина всё же… — вновь передразнила Яга. — А Василиса тебе говорила! Кулибин бессмертный!

— Ты незнакомыми словами-то не выражайся! — вяло огрызнулся Кащей.

— Какие в словарном запасе сохранились, такими и буду выражаться! — топнула ногой старуха. — Василису по пояс в песок телепортировал, меня на два метра от земли, а Горыныч вообще неизвестно где. Кулибин и есть! Тот тоже квадратные колёса изобретал. На круглых ему, видишь ли, не ездилось! Не мог на мышах сначала эксперимент провести?

— Мыши-то в чём виноваты? — перебила Ягу Василиса, вытряхивая из походных башмаков песок. — И, кстати, где это мы?

— В пустыне, — мрачно буркнул Кащей.

— Чтоб твою кочерыжку хромая обезьяна перед смертью помусолила! — выругалась Яга. — Мы с Василисой тупые и не видим, что песок до горизонта во все стороны? Ты конкретнее как-то можешь…

Яга замолчала на полуслове, потому что из-за ближайшего бархана стала доноситься песня без музыкального сопровождения.

— Арабская но-о-о-очь, — пел кто-то, — Волшебный восто-о-о-ок! Здесь чары и яд погибель сулят. Священный джихад!

Из-за песчаного холма показался верблюд и ведущий его в поводу мальчишка в широких штанах, жилетке и тюрбане.

— Эй, человек, — позвала Яга, щелкнув над головой пальцами. — Подь сюды!

Парнишка подвёл к троице верблюда, поклонившись, поздоровался:

— Долгих лет вам и доброго пути, о достопочтенные путешественники, меня зовут Тесеус и я путешествую.

— И тебе, о достойный сын своих родителей, доброго здравия и пути, — отвесила Яга не менее витиеватый поклон, здороваясь в ответ. — Не подскажешь ли, о любезный Тесеус, куда держишь путь в этом бескрайнем море раскаленного нещадным солнцем песка, простирающемся от горизонта до горизонта?

— Слышишь, — прошептала Василиса, толкая Кащея локтем в бок, — а ты не задавался вопросом, как Яга не умеет разговаривать?

Кащей пожал плечами.

— О почтенная женщина, обходительность которой может сравниться с мягкостью шелков в покоях нашего падишаха, да будут дни его долгими и радостными, держу я путь к развалинам старого города, что расположены в трех горизонтах отсюда.

— О учтивый отрок, достойный сын своего народа, не поведаешь ли ты о цели, манящей тебя к руинам некогда величественного, а ныне покинутого людьми города.

— О обходительнейшая из встреченных мною на моём коротком жизненном пути, иду я туда, дабы прочесть начертанные на стенах храмов письмена. Надеюсь я найти среди оставленной в заброшенном людьми городе мудрости ответы на тревожащие меня вопросы.

— О наилюбознательнейший из всех встреченных на моём долгом жизненном пути юноша, что же за вопросы будоражат твой пытливый ум в столь молодом возрасте, на которые ты не можешь найти ответы в свитках библиотек своего города, что приходится тебе совершать столь изнурительный путь по горячим пескам пустыни?

— Не знаю, — наконец ответил Василисе Кащей так же шепотом, — но сдается мне у них это надолго.

К тому моменту, когда жгучее солнце почти спряталось за горизонт, а Бессмертный с Василисой, скорее от скуки, чем по надобности, развели небольшой костерок из собранных в округе, выбеленных солнцем и отполированных ветром и песчинками веток, выяснилось три вещи. Первая — у юноши есть лампа с джином. Вторая — Тесеус хочет попросить джина, чтобы тот сделал парня героем. Третья — джин не хочет покидать лампу, чтобы исполнить желание.

— Сломался? — предположила Василиса.

— Да нет, — ответила Яга и потрусила лампу.

— Голову себе потряси, — донесся тоненький голосок из отверстия для фитиля. — Трясёт она.

— Вылазь, болезный! — позвала Яга.

— И чего я там не видел? — поинтересовались из лампы. — Опять дворцы строить, да принцесс воровать? Пускай их ворует тот, кто Бременских музыкантов возит. А мне и тут неплохо.

— Да нахрен ты сдался, дворцы тебя строить просить, да принцесс воровать. У нас тут своя принцесса сидит. Хозяин твой уже глазами насквозь её проел.

Василиса захихикала, а парнишка стыдливо отвёл глаза.

— Тогда на кой я вам нужен?

— Да ну… — задумчиво начала Яга, — была мысль попросить тебя, чтобы ты нас кое-куда перебросил. Но, сдается мне, ты из лампы потому и не носа не кажешь, что разучился даже элементарное делать.

— Чив-о-о-о-о? — возмущенно пропищала лампа, и из отверстия для фитиля повалил густой дым.

Яга подмигнула сидящим у костра и сообщила:

— Восток. Горячие люди. Их «на слабо» что угодно можно заставить исполнять.

— Да будет тебе известно, — громовым голосом сообщила покинувшая лампу полупрозрачная субстанция, наконец-то становясь джином, — что без контакта с внешним миром я становлюсь только сильнее, ибо не расходуется энергия, а аккумулируется. Но что ты, женщина, можешь знать о физике, ведь удел твой — гарем.

— Молчал бы уже, банка Лейденская! Аккумулирует он, — не на шутку завелась Баба Яга. — Про физику он мне тут будет рассказывать. Ландау масляный. Кто тебе поверит-то!? Сидишь там, бирюк-бирюком, позабывал, поди, всё.

— Я!?! — возмущенно зарычал джин.

— Ну не я же, — хихикнула Яга. — Телепортацию, небось, в первую очередь забыл.

— Я ничего не забыл!

— Ну, телепортируй нас в древнегреческие мифы, коли не забыл, — продолжала провоцировать Яга, — или всё-таки разучился?

— Слушаю и повинуюсь! — хлопнул в ладоши джин.

И в следующее мгновение около костра остался только он, его лампа и верблюд.

— Старая дура, чтоб меня от мухоморов никогда не таращило, — выругалась Яга, оглядывая изменившуюся местность. — Вот что мешало конкретнее место указать?

— Что это за коридоры такие странные? — спросила Василиса, оглядываясь.

— Куда мы перенеслись, о достопочтенные путешественники? — подал голос юноша.

Он тоже был здесь.

— Я не понимаю, где мы, — развела руками Яга. — И еще меньше понимаю, как отсюда выйти.

— Чтобы выйти, нужно идти, — заявила Василиса, доставая из холщевой сумки клубок и бережно опуская его на землю.

Тот несколько раз дернулся, словно не мог определиться с направлением, а затем, всё-таки, неспешно покатился в левое ответвление. Компания пошла следом: Василиса, за ней — Яга с парнишкой и замыкал процессию Бессмертный.

— Видали? — спросила левая голова у средней и правой.

Те внимательно рассматривали хрустальный шар, внутри которого было видно, как компания вместе с каким-то незнакомым, нелепо одетым парнишкой пробираются по каким-то мрачным коридорам.

— А чего нас-то не зашвырнуло? — наконец спросила средняя голова. — Один из лучиков и на меня же направили. Эти исчезли, а мы тут, в замке остались. Не понимаю.

— Ну, как в замке, — скептично пробормотала правая голова, оглядываясь.

И действительно внутри замковой башни находились только головы. Туловище же, цепко держась всеми четырьмя лапами за черепицу, расположилось на крыше. Широкого, позволяющего поместиться внутрь полностью, входа в лабораторию Кащея не было.

— О, вы гляньте-гляньте, — затараторила левая голова, возвращая внимание соседок к шару, — за ними херня какая-то идет.

— Хм, — пробормотала правая, вглядываясь в шар, — действительно херня.

Стараясь держаться в тени и на расстоянии, воровато следя из-за углов, за компанией следовало крупное двуногое нечто.

— Подвинься. Не вижу из-за тебя ничего, — толкнула правая голова среднюю.

— С другой стороны смотри, — боднулась та в ответ.

— Не могу. Там одно из зеркал бликует.

— Кащей! Сзади! — не обращая внимания на спорящих соседок, закричала левая.

— Кащей! Сзади! — прозвучал взволнованный голос в голове у Бессмертного.

И тот, не раздумывая, кто или что его предупреждает, выхватив меч, ударил с разворота наотмашь. Сталь зазвенела о сталь. Перед Кащеем стояло странное мускулистое существо, почти человек. Если бы не венчавшая человеческое туловище бычья голова. В руках у человеко-зверя был вычурный топор, от соприкосновения с которым и зазвенел меч Бессмертного.

Где-то за спиной испуганно взвизгнула Василиса, за ней — Тесеус. Изумлённо выматерилась Яга. Кащей, скрежеща лезвием меча по топору, увёл его в сторону, еще раз развернулся и снова ударил. Меч чиркнул по плоти, врезался в кость, выворачивая Бессмертному руку. Чудовище взревело от боли, замахиваясь и нанося удар. Кащей дернул меч на себя и вверх, блокируя удар. Ухватив оружие второй рукой, стал выворачивать давящий на него топор. Урод с бычьей головой агрессивно сопел. И Кащей поступил так, как в честном бою не поступил бы ни один рыцарь, дорожащий собственной репутацией. Он изо всех сил пнул странное существо прямо в то место, которое мужчины прикрывают рукой, окунаясь в слишком горячую воду.

К такому человеко-быка жизнь не готовила. Зверь зарычал от боли, выронил топор и упал на колени, схватившись за причинное место. А Бессмертный, из последних сил удерживая меч онемевшей от боли рукой, ударил его прямо по шее, отсекая бычью голову.

— Во имя справедливейшего из царей, защитника обиженных, безраздельного владетеля…

— Зеркало слепит!

— Ну, подвинь.

— И подвину!

— И подвинь!

— Да тихо вы, там Кащея убить пытаются.

— Да что ж оно так бликует! — правая голова подвинула носом конструкцию из осколков зеркал, и угол падения лучей изменился.

— …земель тридевятого царства, мудрейшего Златофила Первого! — закончил Кащей неуверенно, понимая, что о мече в руке напоминает только онемевшая от боли кисть.

— Клубочек путеводный там остался, — оглядываясь, пожаловалась Василиса.

— И пацан, — добавила стоящая рядом Яга, начиная хохотать.

— Чего ржешь, дура старая? — поинтересовался Бессмертный.

— А желание парнишки-то сбылось, — сквозь смех сообщила Яга. — Хотел быть героем и стал. Вплелся авантюрист-халявщик в древнегреческие мифы, как родной. Не успел попасть в другой мир, а уже плюс подвиг в копилку. Тесей, итить его мамку рваным лаптем. Кстати, Кащеюшка, чего ты там орал-то, как оглашенный?

— Да ну… — замялся Кащей.

Бабка вновь захохотала.

— Во славу Златофила? Это чего, царя нашего так зовут? То-то он постоянно «Царь, просто царь», — гримасничая изобразила государя Яга.

Старушкин смех прервал чей-то стон и все трое наконец-то огляделись.

Они стояли на небольшой, метров пяти в диаметре площадке, с одной стороны которой был глубокий обрыв, а с другой — на несколько метров возвышающийся кусок скалы. И к скале этой был прикован обнаженный мужчина.

— Ну вот, таки попали, куда целились, — хлопнула в ладоши Яга и спросила Василису: — Где там твоя кислота заморская, которая железо разъедает-то?

Девушка достала из сумки склянку с желтоватой жидкостью, подошла к узнику, вытащила пробку и плеснула на цепь. Жидкость зашипела, вгрызаясь в ржавые звенья, повалил едкий дым.

Орел появился, когда кислота разъела обе цепи, фиксирующие ноги Прометея. Огромной тенью он пронесся над площадкой, схватил когтями Ягу с Василисой, заложил крутой вираж и разжал когти над соседней вершиной. Девушка и старуха упали на покрытый мхом уступ, а гигантская птица, изящно развернувшись в воздухе, вновь направилась к площадке, на которой остались Кащей с прикованным Прометеем.

Подлетев, птица выставила лапы, взмахнула крыльями, зависнув на несколько мгновений, и приземлилась.

— В этот раз точно хана.

— Не хана.

— Хана.

— Да нет же, я тебе говорю. Птичка его не заметит, гляди, как спрятался хорошо. От камня и не отличишь.

— Отличишь.

— Да не отличишь, я тебе говорю!

— Да что ж такое, зеркала-то всё равно бликуют.

— Ну, подвинь.

— Да двигал уже! Солнце смещается и свет иначе падает.

— Ну так еще раз подвинь. Вот так.

Теперь левая голова ткнулась мордой в конструкцию из зеркал, слегка разворачивая её. Луч света ударил в шар, несколько раз преломился об трещину и тремя вспышками ударил в глаза трём головам Горыныча.

— Ай! — вскричали те хором и Горыныч исчез.

Гигантский орел сделал два шага по каменной площадке и остановился, осматриваясь. Бессмертный, затаив дыхание, повторял одними губами, как мантру единственную фразу.

— Только не влево. Только не влево, только-не-в-лево, тольконевлево…

Птица мысленных увещеваний не послушалась. Орел повернул голову именно влево и увидел замершего за валуном Кащея. Развернулся в его сторону, намереваясь клюнуть. Зажатый в угол Бессмертный испуганно озирался, понимая, что бежать некуда. Да и поздно уже.

Птица уже занесла клюв над Кащеем, но в этот самый момент воздух разорвал отчаянный вопль трех глоток Горыныча. А в следующее мгновение орла сплющило телом трёхголовой рептилии, рухнувшей на птицу из ниоткуда. Во все стороны полетели громадные перья.

— Во имя справедливейшего из царей, защитника обиженных, безраздельного владетеля земель тридевятого царства, мудрейшего Златофила Первого, — пробормотал Кащей и добавил: — Пацан сказал — пацан сделал. Надеюсь, царь-батюшка, ты там икаешь.

— Ну, прям, цыплёнок табака, — прокомментировала одна из голов, сходя с раздавленной птицы.

— Ага, — согласилась вторая, — только надо было сначала общипать.

А третья удовлетворенно заметила:

— В шарике хрустальном такой громадной казалась. Но я все-таки побольше этой курицы буду.

— Эй, уважаемые, — позвал Прометей, — вы, ежели меня спасать пришли, то спасайте, что ли?

— Ну и как теперь обратно? — спросила Василиса, украдкой разглядывая правый бок Прометея, выглядевший как один сплошной шрам.

— Всё само произойдет, — вертя в руках гигантское перо, ответил Бессмертный. — В нашем мире время на месте не стоит. Скоро в окно солнечный свет попадать перестанет, а следовательно, и шар хрустальный освещать не будет. Как только это произойдет, мы все назад и вернемся.

— Геракл расстроится, — задумчиво сообщила Яга.

— Чего это?

— Мы ему подвиг испортили. Хоть и не основной.

— Да ладно. Плюс-минус подвиг, в его-то случае какая разница? — успокоил старушку Прометей.

— Я вот, знаете, за что переживаю, — начал Кащей и видя, что взгляды обратились к нему, продолжил: — если всё так вкривь и вкось из-за трещинки этой в хрустальном шаре пошло, мы назад точно вернемся? И в нашем мире точно никого в качестве компенсации не останется?

— Нашли из-за чего переживать, — отозвалась одна из голов Горыныча. — Вы мне лучше скажите, голова орла этого точно с нами обратно не вернется?

— Нахрена тебе? Своих трёх мало, что ль?

— Да не! Она здоровая, просто. Бульон бы наваристый получился.

Солнце вот-вот должно было спрятаться за грядой скал.

Машенька поняла, что что-то идёт не так, когда после вопроса папы-медведя:

— Кто лежал на моей кроватке?

В комнату ворвался мужчина в странном плаще и шляпе-цилиндре, достал два пистолета и, сделав по выстрелу из каждого, уложил наповал и папу-медведя и маму-медведицу. После чего бодрыми поджопниками выпинал из домика перепуганного медвежонка, а вернувшись обратно, сообщил:

— Спокойно, Маша. Я Дубровский.

Там, где всё будет новым… (Неместная, часть 2)

Каждое слово, которое вы прочитаете, бессмысленно — вы просто тратите напрасно очередную частичку своей жизни… («FC»)

— Кто эту образину чешуйчатую так лаяться научил?

— Какую, папенька?

— Да чудо трехголовое, — кивнул царь в окно.

Василиса подошла к подоконнику и прислушалась. Внизу Яга травила очередную байку.

— Два дня пролетело, я и не заметила. Мужчина он, конечно, — нынешним не чета. Рядом с таким спокойно, даже если вы эти два дня, считай без привалов, сквозь лес идете. С виду ¬— обычный, а энергия исходит невероятной силы.

Яга замолчала, окунувшись в воспоминания. Кащей, будто бы и не слушал только что, принялся выписывать странные формулы на листе пергамента, а левая голова Горыныча, не выдержав, решила подтолкнуть старушку к продолжению.

— Ну, так?

— Ну и в драке он хорош, глаз не отвести. Уж не знаю что за школа, но когда мечом машет, выглядит странно, смертельно и главное — асинхронно. Никогда не угадаешь, что в следующее мгновение выкинет, — Яга вновь замолчала.

— Ну, так? — вновь попыталась расшевелить её голова Горыныча. Теперь — правая.

— А любовник был какой!..

— Ну, так?

— Ну и где он ругается? — спросила царя Василиса.

— Ну, вот же, раз за разом: мудак, мудак, мудак.

— Папенька, вам явно нужно что-то решать со слухом. Он говорит «ну так».

— Точно? — засомневался царь. — Попробую повнимательнее послушать.

И самодержец высунулся из окна почти наполовину.

Засыпая я умирала и просыпаясь рождалась заново. Воскресала.

Геральт был великолепен. Настолько, что Юля засыпала даже без намёка на сновидения. И ей абсолютно не мешало то, что в первую ночь это была лежанка из травы и тонких ветвей, на лесной поляне, а во вторую — набитый соломой матрац, который сам Геральт с ноткой иронии в голосе назвал приличным ложем.

Тот Геральт, который был в книге, ей нравился. Этот ничем не отличался. Ведьмак был идеальным попутчиком, каким-то шестым чувством ориентирующимся в хитросплетении лесных тропок, замечательным любовником, тонко понимающим не только моменты, когда ускориться или не спешить, но и уделяющим необходимое количество прикосновениям «до», грубости «во время» и нежности «после». Впервые в своей жизни, ведя пальцами по его шрамам, девушка чувствовала исходящую от мужчины силу и мощь. Впервые в жизни чьи-то шрамы ассоциировались у неё не с уродством, а с мужеством.

«Всё-таки есть во мне изрядная доля авантюризма, — думала девушка, — если я вспомнила о гаджетах и удобствах только на третий день того абсурда, который происходит. Ну, или мужик хороший попался».

Вода из лесного ручья, подстреленная Геральтом дикая птица, неумело зажаренная на костре, запеченное мясо с овощами, которое им подали в корчме, сиротливо стоящей метрах в пятистах от города. Свирепый взгляд ведьмака на кметов, прервавший начавшееся было обсуждение Юлиных прелестей… Всё это накрылось медным тазом сразу после наступления третьего дня. Точнее, сразу после Юлиного пробуждения. А может, даже чуть раньше.

Реальность стартовала с грохота распахнутой двери и отдалённого голоса Геральта:

— Йен, это не совсем то, что ты подумала…

— Да я вообще не думала, кобель ты белогривый! Я знала! С самого начала знала, что добром это не кончится!

Девушка вскочила с набитой соломой лежанки, в чем мать родила, увидела пышущую гневом темноволосую фурию с неестественно-фиолетовыми глазами, в строгом, не лишённом вкуса одеянии и весьма увесистым украшением в форме звезды на шее.

В следующее мгновение обнаженная Юля почувствовала, как её тело отрывается от пола и, устремившись по воздуху, впечатывается в стену. Да там и остается, не доставая ногами до пола.

— Йен, я…

Дверь так же громко захлопнулась, как и открывалась, оставив ведьмака по ту сторону конфликта. Несколько раз вздрогнула — видимо, ведьмак попытался высадить её плечом — но не поддалась.

Волшебница подошла к скованной магическими путами девушке и оценивающе оглядела её. Спустя пару мгновений невидимая хватка ослабла, плавно опустив Юлю на пол. К этому моменту Юля тоже успела разглядеть соперницу, мысленно отметив детали. Если горб Йен в Аретузе выправили — осанка была идеальной, то с лицом явно предпочли не сильно заморачиваться. Нос был самую чуточку длиннее, чем стоило бы, сексуальности в тонких губёшках — минимум, брови вразлёт, но одна едва заметно скошена. Что-то не так с подбородком, тоже самую малость. Мужики, конечно, таких деталей не замечают, но всё же. Да и грудь, пусть и немного, но проигрывает Юлькиной. Оценив внешний вид магички, Юля интуитивно почувствовала преимущество. «Анджей, Анджей, — подумала девушка, — не мог, что ли, Геральту любовь посимпатичнее придумать? Или это моя фантазия её такой рисовала?»

— А тебе норм с такими духами? — совершенно буднично спросила Юля, пройдя к кровати и начав одеваться.

— А что не так? — опешила волшебница.

— Да ну капец, сирень и… — Юля повела носом, улавливая детали аромата, — крыжовник? Они ж не сочетаются.

— Разве? Мужчины находят этот аромат чарующим.

— Мужики в этом аромате унюхивают детство, — ультимативно заявила Юля. — А все мужики — немножко дети. Кто-то больше, кто-то меньше.

— И? — еще больше растерялась чародейка.

— Поэтому и к сиськам тянутся, ¬— схохмила Юля. — А к тебе тянет тех, у кого сильнее развит эдипов комплекс. Не задумывалась над этим?

Остатки гнева на лице волшебницы уступили место задумчивости. Размышляя об услышанном, Йенифер принялась теребить амулет на шее. А Юля решила закрепить успех.

— И, раз уж на то пошло, можно было не врываться сюда, как разъяренная фурия, гремя дверью и швыряя людей в стены. Достаточно было постучать и озвучить претензии, — девушка уже оделась и уселась на грубо сколоченный табурет, облокотившись на не менее грубый стол. — Присаживайся, Йенифер.

— А ты дерзкая, — сообщила чародейка, принимая предложение присесть.

— Какая уродилась.

— Где уродилась, кстати?

— Далеко, — Юля попыталась сформулировать ответ таким образом, чтобы он был короток и понятен волшебнице, но ограничилась двумя словами: — Неместная, короче.

Как бы странно это не выглядело со стороны, спустя несколько минут женщины уже приветливо беседовали. Как будто одна и не заставала другую в постели своего возлюбленного. Спустя еще несколько минут Йенифер прокричала за дверь, чтобы Геральт принес вина. Тот не рискнул заходить внутрь и прислал вместо себя корчмаря.

Спустя еще полчаса, когда хмель ударил в голову, развязав языки и окончательно настроив на доверительный лад, Юля провела чародейке ликбез на тему комплексов, заложенных в подсознание с детства. А Йенифер — разоткровенничалась.

— Я не понимаю, люблю его или ненавижу. Порой мне хочется размазывать по стенам таких как ты, чтобы он был только моим. А иногда мне кажется, я согласна делить его с другой, лишь бы он был счастлив.

— Не-не-не! Я, конечно, особа раскомплексованная, но не настолько. Групповушечку, это вон, к Борху Три Галки. У него зерриканки-воительницы за такой расклад. Руками, ногами и тем, что между ног, тоже.

— Кто такой Борх Три Галки? — Йенифер была удивлена.

— Геральт в курсе.

Лицо волшебницы, почти оттаявшее за время разговора, вновь посуровело. И она закричала в сторону двери, подбавив в голос истерически-стальных ноток:

— Геральт, сукин сын! Чего я не знаю о Борхе и его потаскухах?

— Упс, — пробормотала Юля, понимая, что сболтнула лишнего.

Реакция на вопль чародейки, который наверняка слышала вся корчма, была странной. На первом этаже послышалась ругань. Затем что-то загрохотало, наводя на мысли о перевернутой мебели. И ещё раз. В какофонию звуков вплёлся звон стали. Внизу явно началась потасовка. Серьёзная.

Йенифер вскочила со стула. Хмель с чародейки слетел в одно мгновение — лицо стало серьезным и сосредоточенным.

— Оставайся тут, — бросила она и вышла за дверь. А уже в коридоре с ненавистью выкрикнула: — Скоя’таэли!

Следовать её указанию Юля, естественно, не стала. Выскочила следом за магичкой и лишь успела увидеть происходящее внизу побоище: перевернутую мебель, наседающих на Геральта со всех сторон противников. А в следующее мгновение Йенифер из Венгерберга подскочила к ведьмаку, сделав несколько пасов руками, и обхватила его за торс.

— Ты ж мешаешь ему драться, — процедила сквозь зубы Юля.

Но в следующее мгновение она поняла, для чего волшебница это делает — Геральта и Йен окутало серебристое сияние, от которого во все стороны брызнули аморфные пятна искрящегося марева, деформирующие всё на своём пути, разбрасывающие противников в стороны, заставляющие шипеть их тела, как жир на раскалённой сковороде.

Несколько сгустков энергии, врезавшись в ступени, ведущие на первый этаж, мгновенно прожгли доски в местах соприкосновения с деревом, обдали жаром наблюдавшую с этих ступеней Юлю и в следующее мгновение лестница рухнула. А вместе с ней и девушка.

Сверху на неё обрушилась какая-то балка, и Юля отчетливо услышала треск ломающихся ребер в грудной клетке. Приглушённый, будто сквозь вату. Открыла рот, чтобы закричать, но из горла вместо вопля забулькала кровавая пена.

— Я же просила, — в отчаянии произнесла волшебница, присаживаясь рядом. — Зачем ты вышла из комнаты?

— Береги Геральта, — прохрипела в ответ, плюясь кровавой пеной, Юля. — CD-Projekt испортит эту сюжетную линию.

— Кто?

Объяснять не хотелось. А ещё не хотелось вот так умирать. Грязная, вся в саже…

— Э! Батя! Э! Бать! — позвал Горыныч, пытаясь растолкать пьяненького крестьянина, слушавшего байки Яги, да так и захрапевшего подле поленницы. — Долго я тебя будить буду? Э! Бать!

Крестьянин открыл один глаз, пьяно уставился на морду Горыныча, пробормотал:

— Теща, как ты задолбала… — и снова нырнул в объятья Бахуса и Морфея.

— Доченька, — наблюдая из окна за суетящимся Змеем, позвал царь, — а он опять сквернословит, Горыныч твой.

— Во-первых, он не мой, а свой собственный. Во-вторых, я не развешиваю уши вдоль подоконника, когда кто-то разговаривает о чем-то личном.

— Хорошенькое дело, — возмутился самодержец, — он его отмужеложить грозится. А я внимания не обращай?

— Что? — округлила глаза Василиса и снова подошла к окну.

— Вот, видишь? Говорит: ебать давай.

— Э, Бать, вставай, — продолжал тормошить пьяного Горыныч, — почки застудишь.

— В очко… Что? — спросил царь у дочери.

— Папенька, вы, когда умываетесь поутру, уши всё-таки тщательнее мойте, — посоветовала Василиса и вернулась к своим делам.

Имея много мыла, можно отмыть всё, что угодно.

Грязная, вся в саже. Блин, это ж надо! Но она ведь не могла лечь в постель, не приведя себя в порядок? Не пили же вчера. И что это за кровать такая? Стоп! Верона, Замок Фольтеста, корчма. Ромео. Геральт, Йенифер. Сон? Во сне? Но если сейчас она, наконец, проснулась, то почему не у себя дома и где томик Шекспира?

В соседней комнате, отделенной занавеской, заскрипело и стукнуло об пол, будто кто-то сделал шаг на костылях по видавшему виды паркету. Еще раз.

— Грязная тварь! — донёсся дребезжащий голос из-за занавески.

Выяснять, кто же там скрывается, не было никакого желания, и напуганная Юля метнулась к открытому окну. Повезло — частный дом, первый этаж. Перевалившись через подоконник, девушка, как была в пижаме, выбежала за калитку, открыла рот, чтобы позвать на помощь, но увидела крокодила.

Прямоходящего крокодила.

В костюме.

С курительной трубкой во рту.

С двумя таким же прямоходящими крокодильчиками, вышагивающими рядом.

Отличие было не только в росте, но и в одежде — маленькие рептилии были наряжены в костюмчики матросов.

— Я тебя съем, грязнуля! — прорычало существо.

— А-а-а-а-а! Говорящий крокодил! — в панике заорала Юля, метнувшись обратно во двор и закрывая калитку.

— По утрам умываясь и вечером тоже, — сообщила рептилия с той стороны забора, — вероятность дизентерии снижая, не оставишь шанса глистам.

— Японский городовой! Это ж сказка про Мойдодыра! — осенило девушку.

И всё стало на свои места.

Чего от неё требуется? Помыться? Да с радостью! После условий, в которых она путешествовала с ведьмаком и переделки в корчме, это будет нелишним. В конце концов, что такое говорящая мебель из ванной комнаты в сравнении со сжигающим всё на своём пути маревом? Детские сказки.

Спустя пять минут она нежилась в наполненной до краёв деревянной бадье; мочалки, зависнув над бортиком, ждали команды приступать, а скрипящий умывальник на ножках, стоя где-то за головой, читал лекцию о гигиене.

Немудрено, что под монотонное бормотание Юля задремала, наслаждаясь благоуханием мыла, отдающего розами, в горячей воде, дарящей ощущение комфорта.

Мыло — показатель цивилизованности.

Из дремоты её вырвал розовый аромат, ставший гораздо ощутимее и потерявший мыльную примесь. Монотонное бормотание и поскрипывание сменилось птичьим щебетом, а вода остыла. Да и сама емкость была другой. Совершенно другой. Это была не здоровенная овальная бадья, а произведение искусства, возможно, даже целиком золотое. Стояла ванна в саду, на небольшой, выложенной камнем площадке, которую со всех сторон окружали розы.

— Ну а чего? — спросила Юля сама себя. — Если со мной непрерывно творится какая-то дичь, то почему не прийти в себя в золотой ванне?

— Госпожа моя ненаглядная, — послышался скрипуче-сиплый голос.

— Оба-на! — испуганно воскликнула девушка, погружаясь в воду, чтобы максимально скрыть под пеной обнаженное тело. — Кто здесь?

— Задремала, моя хорошая? — буднично, но с ноткой нежности поинтересовался голос.

— Кто ты?! — вертя головой, спросила девушка. — Где ты!?

— Я твой верный раб, неизменный друг. И всегда с тобою невидимо.

— Ну, вообще прекрасно! — хлопнула ладонью по воде Юля. — Ролевых игр мне еще для полного счастья не хватало! Показывайся давай, недоразумение. И халатик какой-нибудь принеси? Пожалуйста.

По тропинке, ведущей к стоящей посреди роз ванне, прямо по воздуху поплыл халат и большое махровое полотенце. И всё так же, словно из ниоткуда, вновь раздался сиплый голос с хрипотцой:

— Не проси, не умоляй ты меня, госпожа моя ненаглядная, распрекрасная раскрасавица, чтоб лицо показал я противное, да и тело своё безобразное.

— Всё страньше и страньше, — пробормотала Юля, когда халат с полотенцем зависли в полуметре от неё. — Подглядываешь, извращенец?

— Как могу посметь красоту твою я разглядывать обнаженную? — просипел голос. — Ведь такое моё поведение нарушает нормы приличия.

— Н-да, и рифма хромает, — пробормотала Юля себе под нос. — А не врёшь?

— Если ты, краса ненаглядная, сомневаешься в том, что честен я — вот те ширмочка по периметру. Чтоб твои сомненья развеялись.

Вокруг ванной из воздуха материализовалась плотная, непрозрачная ширма.

— Абсурд, конечно, — пожала девушка плечами и вылезла из ванной.

Вытирая влагу с тела и накидывая халат, она подумала, что «Аленький цветочек» вполне приемлемый вариант. Могло бы быть и что-нибудь в духе «Синей бороды». Бегай потом по замку, прячься от полоумного. Она вообще впервые за последних несколько суток задумалась, почему происходит то, что происходит. За исключением обрывков предположений в голову ничего не приходило.

— Давай расставим точки над «i», — взяла девушка быка за рога, выходя из-за ширмы. — Тебе хочется, чтобы особь противоположного пола испытывала к тебе любовь, несмотря на все твои внешние изъяны. Именно поэтому тобой была выбрана тактика задабривания девушек с помощью хорошего к оным отношения и придания их пребыванию здесь максимального комфорта?

— Э… — донеслось из воздуха.

— Н-да. Это я, кажись, слишком витиевато выразилась. Упростим. Ты хочешь, чтобы гипотетическая избранница полюбила твою демо-версию?

— Э… — повторил воздух.

— Блин, — пробормотала Юля себе под нос, — надо завязывать со сложными формулировками.

— По-простому скажи, моя девица, не используй слова мудрёные, — предложил голос. — Твои речи мне непонятные. Очень сложно ты изъясняешься.

— Будь по-твоему, — вздохнув согласилась девушка. — Своего ты вида стесняешься, да считаешь, что ты уродливый. И поэтому так стараешься, окружая заботой и нежностью? Хочешь, чтобы твоя избранница полюбила тебя заранее, чтобы внешность твоя противная не смогла послужить преградою?

— В корень зришь ты, моя хорошая, как по писаному всё озвучила. Злой колдун наложил проклятие, лишь любовь разрушит которое.

— Извини, чувак, тя-же-ло! — сообщила Юля. — Я по-простому, ок?

Невидимое чудище молчало. И девушка посчитала это согласием.

— Я вот, знаешь, чего понять не могу: с чего ты взял, что отходя от общепринятых эталонов красоты, ты перестаёшь быть занятным собеседником, ответственным компаньоном или хорошим другом?

— Э… — вновь послышалось откуда-то из воздуха.

— Да не придуривайся. Всё ты понимаешь. Строить из себя романтика-поэта курицам этим безмозглым будешь. Тем более, разговариваешь ты всё равно белым стихом, без рифмы.

— Ну… — замялся невидимый собеседник, — наверное, да.

И воздух перед ней, сначала загустел, затем наполнился искрами, и в следующий миг на месте воздушных колебаний появилось оно.

Внимательно разглядев мутанта, девушка пожала плечами.

— Бывает, чо.

— И не боязно тебе, девица?

— Вяжи!

— Извини. И чего, не вызывает отвращения?

— Ой, я тебя умоляю. То ты фильмы ужасов времен девяностых не видел. Да, блин, мне фалоиммитатор на день рождения и то страшнее дарили.

— Не понял.

— Может оно и к лучшему? — пожала плечами Юля. ¬— Короче говоря, мой тебе совет: не надо прятаться. Огненные буквы на стенах, голоса из пустоты, самонасыпающиеся в тарелки десерты, самоналивающиеся в бокалы вина — это угнетает гораздо больше, чем твой внешний вид.

— Почему?

— Ну а поставь себя на место любой твоей гостьи. Поставил?

Уродец задумался ненадолго, а потом кивнул.

— Вокруг тебя всё вкусно, всё дорого и богато, а потом бонус в виде Рона Джереми, только чешуйчатого и с ушами как у гоблина.

— Рона Джереми?

— Рон Джереми, это порноактер такой. Он некрасивый. Везет мне на непонятливых мужиков, блин. Когда проснусь, пересмотрю своё отношение к мужикам. Недаром же во сне у всех один и тот же недостаток… во сне? Твою мать! — что-то блеснуло в сознании девушки, и она внезапно сменила тему: — Слушай, а у тебя есть снотворное и галлюциногенные грибы?

Просыпаешься… в странной кровати. Где — у Маши и Медведей, в Спящей Красавице? Просыпаешься… в Златовласке, в Царевне-Лебеди. Где бы ты ни была, где-то посреди сказки, — это твоя жизнь, и с каждой минутой она подходит к концу. Если можно проснуться в другом времени и в другом месте, нельзя ли проснуться другим человеком?

Из сна её вырвало звонкое пение. Так сразу и не поймешь, а сон ли это вообще.

Юля встала и сделала пару шагов в сторону звука. Но замерла. Она поняла, что было не так — расстояние до земли. Сантиметров тридцать-сорок.

Девушка опустила голову вниз и… разразилась радостным матом. Потому что увидела рыжие, пушистые звериные ноги, переходящие в черненькие лапки. Значит, проснуться можно не только в другой истории. Но и кем-то другим. Чем не эволюция? А если долго не спать в подходящей истории, то можно и разобраться с тем, как всё устроено.

— Я колобок, колобок… — донеслось с тропинки.

— Ну, что ж, значит, пора выяснить, насколько вариативна эволюция сознания, — ухмыльнулась Юля-Лисичка, — но сначала завтрак, — и вильнув хвостом, побежала навстречу говорящему хлебобулочному изделию.

Шесть месяцев я не могла спать. Когда у тебя бессонница — всё нереально; всё очень далеко от тебя, всё это — копия, снятая с копии, которая в свою очередь снята с копии.

— Ты глянь, опять буквы кто-то на стене намалевал!

Все трое повернулись к стене дворца. Там, здоровенными, метра по полтора каждая, буквами было написано «ХОЧУ БАБУ ПОТОЛЩЕ».

— Всё так же, как и в прошлый раз.

— Да нет. В прошлый раз в слове «потолще» была не «Е» а «Ять», — поделилась наблюдением правая голова змея.

— Не было ять, — возразила Яга.

— Была ять, — вступилась за левую голову правая.

— Погодите. Правильно говорить не была, а был, — вмешался в начинающийся спор Кащей, оторвавшись от записей на пергаменте.

— Это почему?

— Потому что ять, — Бессмертный нарисовал? пальцем в дорожной пыли, — это знак. Знак — мужской род. Значит, был, а не была.

— Ну, хорошо, — согласилась средняя голова Горыныча, — пусть будет «был». Был ять.

— Не было ять, — вновь не согласилась старушка.

— Был ять.

— Не было.

— Был ять!

— Не было.

В процессе перебрасывания фразами Горыныч стал нервничать, повышая тон голоса. И спустя буквально минуту все три головы с дымом и пеной изо рта орали:

— БЫЛ ЯТЬ!

А Яга, не повышая голоса, односложно отвечала:

— Не было.

— БЫЛ! ЯТЬ!

Царь, сидя у окошка на втором этаже, прислушивался к разгорающемуся спору.

— Доченька, — сообщил он, наблюдая за оживленно спорящими Горынычем и Ягой, — ну ведь матерится же. Вот, пожалуйста, раз за разом: «блять-блять-блять»…

Василиса устало вздохнула. Объяснять не было никакого желания.

— Сходи, скажи тварюке этой трехголовой, что его за версту слышно. Чтоб не орал. А то дети малые в округе нахватаются, тоже материться будут. Попроси его, чтоб потише был.

Василиса ходить никуда не стала. Только высунулась из окна почти по пояс и проорала, срывая связки:

— ТИШЕ ТАМ, БЛЯТЬ!

Старушка, не ожидавшая, что еще кто-то ввяжется в этот странный спор, задорно взвизгнула:

— НЕ БЫЛО!

— Дебилы, блядь, — сквозь зубы прошипела Василиса. И добавила: — Причём, все.

И если ты просыпаешься в чужом теле, посреди придуманной кем-то истории, то нельзя ли проснуться там, где новым будет всё? И история и тело.

Илиас Долговязый сидел на самой первой ступени парадной лестницы, прислонившись плечом к балясине перил. Он смотрел перед собой, размышляя о том, что сожалеть о неиспользованных возможностях также глупо, как и о возможностях использованных, но не приведших к необходимому результату.

«По крайней мере, она пыталась, — думал Илиас. — Когда-нибудь у неё обязательно получится».

За спиной послышались мягкие шаги, которые Илиас узнал бы из тысячи — так же тихо, когда-то давно, в той самой, прошлой жизни, девушка с французской фамилией ходила между стеллажами, выбирая новый мир.

Отодвинув лежащую подле правителя корону, она присела рядом и положила руку ему на плечо.

— Я сейчас что ни скажу, всё не в кассу, но… — девушка сделала паузу, собираясь с мыслями, а потом продолжила: — Случилось то, что случилось. И это можно только принять.

— Очень жаль.

— Мне тоже. Но мир получился таким, каким получился и магией здесь особо не поразмахиваешь.

— Возможно, со временем ты разберешься, как это работает здесь, и мы вернемся.

— А может, и не разберусь, — пожала плечами та.

Они немного помолчали, затем король спросил:

— Почему ты выбрала жизнь ребенка?

— Всей энергии, что у меня была, хватило лишь на кого-то одного. Если бы я оставила в живых твою жену, то дочь родилась бы мертвой. И горевало бы два человека. Поэтому я сделала выбор в пользу твоей дочери. Ей не нужно будет привыкать к тому, что она сирота. Она будет жить с этим знанием с самого начала. А ты привыкнешь к тому, что твоя любовь погибла. Но, оставь я в живых мать, к смерти ребенка пришлось бы привыкать вам обоим.

Мария замолчала в ожидании хоть какой-то реакции. И Долговязый пожал плечами.

— Как назовешь-то дочку? — толкнула его в плечо девушка.

Илиас Долговязый ответил не раздумывая.

— Юля.

— Юлия ат’Илиас, — попробовала собеседница звучание имени на вкус и, улыбнувшись, толкнула короля локтем в бок. — Ну, не Чаперон-Руж, конечно. Но зато Королева Сентерии!

Не факт, что нас там помнят

— В этой теории есть огромное количество белых пятен, но еще больше в ней пространства для вариаций, — сообщила баба Яга, продолжая отмывать стену от вновь появившихся надписей.

— Это каких?

— Ну, например, я могла и не быть никогда юной девушкой из другого мира, пожелавшей себе такой любви, как в книге, — начала загибать пальцы Яга, — могла быть и Ягой, которой приснилось, что она девушка, которая видит сон о снах…

— Стоп-стоп-стоп! — замотала головой средняя голова Горыныча. — Чем дальше, тем меньше понятного.

— Да просто же всё. Сон, в котором мне снится сон о том, что я вижу сон во сне, в котором…

— Я сейчас на тебя дыхну, — флегматично сообщила левая голова. — Огнём.

— Ёб вашу трехголовую прародительницу, — досадливо хлопнула старушка по колену. — Три башки таких здоровенных, а соображалки в них с воробьиный хер. Лучше б ты водой дышать умел, мы б тогда эту стену быстрее отмыли.

— Ты, Яга, когда просто так что-то объясняешь, мозг сломать можно, а сейчас и подавно.

— Ну, ежели ты баран, то тебе и дважды два сложно.

Головы Змея Горыныча завертелись, оглядывая собственное туловище.

— Баран?! — возмутились все три хором.

— Ты где чешуйчатых баранов видела-то? — продолжила правая. — Это еще кто из нас тупой!

— Известно кто. Тот, у кого образное мышление хромает.

— Ой, старая, тебе лишь бы кого поддеть.

— Сам ты старый!

— И ничего я не старый.

— А кто говорил, что две луны еще застал?

— Да, застал, — согласилась средняя голова. — Более того, я даже то время, когда их две было, слабо помню, так долго живу. Но прожить еще два раза по столько планирую.

— Да с чего это ты взял, что столько проживешь-то?

— Сущности в белом пророчили.

— Кто?!

— Демиурги! — гордо выпятил грудь Горыныч.

— Кащеюшка! — позвала Яга. — Прибамбасы электрические, которыми ты весь замок свой утыкал, от шизофрении лечат? Или Змеюшке нашему только лоботомия поможет?

Йерга Шас в последний раз осмотрела прозрачный контейнер с размещенным внутри яйцом и установила его в центр инкубатора. Закрыла крышку, выставила температурный режим на двух неярких температурных контроллерах, обозначила временные отрезки воздействия F-излучением, U-частицами, C-волнами и K-спектральными световыми потоками. Затем приглушила свет в инкубаторе, имитирующем небольшой участок песчаной пустыни. Когда всё было готово, Йергашас отключила записывающий кристалл, и бережно положив его в нагрудный карман, еще раз оглядела лабораторию.

Взгляд её остановился на портальной установке, которую до сих пор не получилось сдать, и которая требовала доработок. Йерга подумала, что давно пора передвинуть её куда-нибудь в угол. Полезное в плане избавления от ненужного хлама устройство, но место занимает. Немного подумав, она решила, что займется этим позже, после того, как разберется с текущим проектом. В конце концов, это уже третья попытка и все возможные замечания куратора она учла. Более того, внесла несколько изменений, до которых додумалась сама. Уж это-то Сни Синодж должен оценить.

Напевая под нос незамысловатый мотивчик, Йерга Шас закрыла двери лаборатории и отправилась сдавать проект.

— Здравствуйте, Сни Синожд, можно?

— А, Йерга. Проходите, — куратор свернул в плоскость окно визора, и повернулся корпусом к вошедшей.

— Я доработала проект, — немного виновато сообщила она, доставая из кармана кристалл и протягивая его куратору, — как вы и просили.

— Это не я просил, милочка, — Сни провел ладонью по лысине, затем взял кристалл со стола и поместил в считывающее устройство. — Это общие требования к проекту, за исполнением которых я слежу.

— Ну… да… — застенчиво согласилась Йерга.

— Ну-ка, что у вас тут? — зажужжали меняющие положение стереографические призмы. Девушка встала чуть за спиной у наставника и вместе с ним смотрела на разворачивающуюся интерактивную 3D-проекцию.

— Песчаный, значит? — не то спросил, не то констатировал куратор, изучая голограмму. — Любопытно…

— Он у меня универсальный, — затараторила Йерга Шас, — просто заключительный этап тестирования проводится в условиях максимально приближенных к пустынным.

— Помню я болотную версию вашей зверушки, — скептично пробормотал Сни, поднимая указательный палец вверх.

Могло показаться, что он показывает на потолок, однако Йерга прекрасно понимала, что Сни демонстрирует своей подопечной шрам на указательном пальце.

— Н-да… Нехорошо получилось, — стушевалась она. Но зато она живучая получилась!

— Равно как и её версия, предназначенная для миров с низкими температурами, — профессор разогнул средний и безымянный пальцы, демонстрируя мелкие шрамы и на них. — К тому же невероятно агрессивная.

— Чтобы вид развивался, зверушке нужно бороться за выживание.

— Позвольте, милочка, — куратор откинулся в кресле, повернув голову к Йерге, — вы что, собираетесь всех особей своего проекта сделать такими?

— Какими?

— Как это, — Сни Синожд кивнул на 3D-проекцию, — неубиваемыми.

— Но ведь вы говорили, что разрабатываемые особи должны обладать защитой и приспособляемостью к изменяющимся условиям окружающей среды…

— Милочка, я прекрасно помню всё, что я говорил, — спокойно, будто неразумному ребенку, объяснял куратор. — И про защиту от окружающей среды и про приспособляемость. А еще я помню, что акцентировал внимание на том, что всякая сконструированная особь должна гармонично вписываться в создаваемый мир.

Йерга Шас молчала, потупив взор. Куратор выдержал небольшую паузу и продолжил:

— Глядя на разрабатываемое вами, позвольте полюбопытствовать, какими будут остальные обитатели предполагаемого мира, чтобы вот это, — Сни вновь кивнул в сторону 3D проекции, — гармонично дополняло существующую экосистему?

Ударение на слове «гармонично» придавало вопросу иронический оттенок. И уловив эти почти издевательские нотки, Йерга Шас решилась на отчаянный шаг.

— Куратор, — положив руку ему на плечо и принявшись его едва заметно поглаживать, начала она, — вы же знаете, как мне важно перейти на второй круг обучения с первого раза? Стоящие У Истоков возлагают на меня последнюю надежду, и я не в праве подвести их. Я прекрасно осведомлена о вашей принципиальности в вопросах конструирования, но, — голос Йерги стал слегка вкрадчивым, — неужели вашу принципиальность не сможет растопить готовая на всё и согласная быть послушной в любых, даже самых сложных аспектах, ученица?

Сни, казалось, насторожился. Не поворачиваясь к подопечной, он продолжал вглядываться в проекцию, вроде бы изучая нити связей, но стал постукивать пальцем по столу. И Йерга приняла это за добрый знак, решив ковать железо пока горячо. Она встала за спину Синожда, положив вторую руку на его свободное плечо, и продолжила поглаживающие движения.

— Мы могли бы вместе подняться в мою лабораторию, и вы лично прямо на месте показали бы мне, что и как нужно делать, чтобы удовлетворить все ваши требования к проекту, — говорила она с чуть заметным придыханием…

— Йерга Шас, — интонации куратора, не отрывающего взгляда от интерактивной проекции, сменились на заинтересованные, — я думаю, нам действительно стоит пройти в вашу лабораторию.

Куратор согласился внезапно быстро. И Йерга на мгновение обрадовалась, но тут же испугалась. А вдруг он воспользуется возможностью провести время с молоденькой ученицей, а потом всё равно завалит её на экзамене? А вдруг он отпустит сейчас язвительную шутку о том, что от нее было бы больше пользы, пойди она в суккубы? Все ведь знают, насколько непреклонен куратор Сни в касающихся науки вопросах. А вдруг он не уловил подтекста и, дойдя вместе с ней до лаборатории, начнет задавать вопросы по проекту прямо возле инкубатора? А вдруг…

Но куратор прервал ход её мыслей, резко отодвинул стул и не терпящим возражений тоном скомандовал:

— Идемте, Йерга, идемте, — взволнованно проговорил куратор.

Они прошли по пустынному коридору и вошли в лифт. Сни сам ввел нужную комбинацию. Капсула едва заметно завибрировала, перемещаясь на указанный ярус.

— Зачем вы сплели трёх предыдущих особей в одну?

— Я выбрала самые востребованные характеристики…

— А ускорение на кой включили?

— Ускорение? — неподдельно изумилась Йерга.

Наставник закатил глаза и пробормотал:

— За что мне всё это?

— Я не ускоряла…

— Я не понимаю, — перебил её Сни, — почему вы решили стать демиургом? В вас ведь нет элементарной внимательности, ни усидчивости, ни умения просчитывать последствия собственных действий. Почему она у вас трехголовая?

— Трёхголовая? Кто?

Куратор изучающее посмотрел на Йергу и задал следующий вопрос:

— Вы что, даже не заметили?

— Да чего я не заметила?

Двери лифта открылись и куратор, вместо ответа на вопрос, вышел в коридор и торопливо зашагал к лаборатории с табличкой «Йерга Шас. Демиургия. I круг».

— Открывайте, — буркнул он, остановившись у двери.

Йерга приложила ладонь к замку, и дверь плавно отъехала в сторону, пропуская её с наставником в помещение. Сни обогнул портальную установку и, подойдя к инкубатору, разблокировал крышку, после чего, управляя манипулятором, начал пододвигать к себе контейнер.

— Что-то не так, наставник? — Йерга начала по-настоящему волноваться. Её пугало то, что куратор ничего её не объясняет.

Синожд тем временем надел перчатки и осторожно взял подъехавший к краю инкубатора контейнер с яйцом. Поднял его над головой и, глядя на просвет, спросил.

— Вы к продолжительности жизненного цикла какую формулу применяли?

— Формулу? — спросила Йерга, но тут же осеклась, поняв свою ошибку.

Увлеченная компоновкой необходимых, как ей казалось, качеств, она совершенно забыла об одном из главных условий — балансе между жизненным и репродуктивным циклами.

— Понятно, — недовольно пробормотал Сни, продолжая разглядывать яйцо.

— Куратор, я… — она подошла к наставнику сзади и, едва касаясь его торса, приобняла. — Я ведь уже сказала, что сделаю всё, то вы только скажете. Индивидуальное занятие с самым умным и опытным…

Йерга уже коснулась своим подбородком его плеча и её губы потянулись к уху куратора, а слова стали превращаться в полный вожделения шепот, как вдруг, оболочка в руке Сни Синожда с треском разлетелась на мелкие осколки, а в его пальцах запищало крылатое, покрытое чешуёй существо с тремя головами на тоненьких шеях. Зверёк взвизгнул всеми тремя пастями, вырвался из его пальцев и взмыл под сдвоенный плафон на потолке.

— Не дайте ему сбежать! — прокричал Синожд, пытаясь в прыжке схватить существо.

Животное заложило вираж вокруг плафонов, метнулось в сторону окна, за которым светились ночные огни корпусов других лабораторий и, ударившись о прозрачное стекло, тряпичной куклой рухнуло на подоконник.

— Он умер? — подскочив к подоконнику, взволнованно спросила Йерга.

— Ага, как бы не так. Ты ему такую прочность в параметры внесла, такую выносливость! — аккуратно беря зверушку двумя пальцами за перепончатое крыло, и совершенно не замечая, что перешел на ты, объяснял наставник. — И жизненный цикл обозначить забыла. Слава богу, что забыла и про репродуктивный. А то плодились бы как…

— Как тараканы в проекте Сдуо Ранал?

— Именно! Вот, тоже ведь кошмар ходячий! Созданные ею особи разбежались по девяноста процентам миров. И даже здесь, на учебной базе встречаются. Её бы способности, да в полезное русло. В суккубы, например… Так нет же…

Монолог куратора прервала зверушка, затрепыхавшаяся в пальцах Сни. Зверёк исхитрился выгнуть все три головы так, чтобы двумя пастями впиться в палец куратора, а третьей на этот палец выдохнуть.

Синожд закричал, отбрасывая зверька, а по лаборатории стал распространяться запах жжёной плоти.

— Ты что, пирокинетику ему тоже прописала?! — изумленно и одновременно сокрушенно спросил Сни Синожд, дуя на обожженные пальцы и одновременно наблюдая за мечущимся вокруг сдвоенного плафона существом. — Давай шокер немедленно!

— Суки такие! Больно же крылышкам! — пропищало существо, вращаясь вокруг плафонов.

— И речевой аппарат?! — окончательно онемел от удивления Сни.

Йерга огляделась, увидела валяющийся подле выключенного телепорта шокер, сделала шаг, наклонилась, чтобы поднять его и совершенно случайно облокотилась о пульт управления телепортатора. Аппарат взвыл и развернул серебристое облачко над собой.

В него и метнулся выведенный Йергой зверёк.

— Куда?! — закричал куратор.

Девушка, выпучив глаза, испуганно, короткими вдохами хватала ртом воздух. Сни схватил её за плечи и затряс, повторяя вопрос более развернуто:

— Куда был направлен телепорт? Где теперь эта тварь? А если в обитаемый мир попадет?

— Я… я… не-не-не знаю. Телепорт у ме-меня еще совсем не настроен, я его для дру-другого проекта готовила, — заикаясь от волнения, пробормотала Йерга Шас.

На самом деле ученица по имени Йерга Шас соврала, сказав, что портальный аппарат не настроен. В тот день, когда куратор забраковал самый первый её проект, Йерга долго создавала отдельный мир и, в конце концов, навела туда портал, используя его в качестве свалки. Она отправляла в недоделанный мир всё, что, по мнению её наставника, не дотягивало до стандартов. И даже подумывала, а не шагнуть ли ей туда самой, если завалит первый круг обучения? Не возвращаться же с позором к Стоящим У Истоков. В конце концов, для чего еще может быть нужен мир, получившийся только с тридцать девятой попытки, кроме бракованных, не нужных никому вещей и существ?

Но будущий Змей Горыныч этого не знал и последних слов Йерги не слышал. Его волокло сквозь пространство, размазывая по времени. Продолжалось это бесконечно долго. Настолько долго, что небольшое количество воспоминаний, имевшееся у всех трех его сущностей, успело несколько раз смешаться, обрасти несуществующими подробностями и стать целой жизнью. А потом разноцветное мелькание прекратилось и, вывалившись в реальность, зверёк больно ударился всеми тремя головами о скалу.

— Ого, какая громадина! — донеслось до него сквозь шум в ушах.

Он задрал правую и среднюю головы вверх, в ночное небо, к одиноко висящей там луне.

— Одно светило, — пробормотала правая.

— А было два, — поддакнула средняя.

— О, привет! — поздоровалась левая голова, повернувшаяся на голос и увидевшая странного человека в длинной мантии с капюшоном, опиравшегося на весло. — А куда делись те двое здоровенных?

— Не знаю, — ответил человек в балахоне. И тут же спросил: — А тебя как зовут?

— Не знаю, — хором ответили все три головы.

— Наверное, ты змей, раз в чешуе, — предположил человек с веслом. — Только странный какой-то. Впервые трехголового змея вижу. Как ты сюда попал-то?

— Не знаю, — вновь озадаченно пробормотала левая голова.

— Летел-летел и тут в гору эту — БАЦ! — подхватила правая.

— Больно, блин, — пожаловалась средняя.

— Да ты не переживай, — успокоил его человек с веслом. — Тут часто такое. Разные появляются. Ни имени своего не знают, ни откуда появились.

Змей грустно вздохнул всеми тремя ртами.

— Давай тебя так и будут звать: Змей, — предложило дружелюбное двуногое. — А раз ты первое, что в этом мире помнишь, гора, об которую стукнулся, то, значит, Горыныч.

— Змей, — попробовала на слух своё новое имя левая голова.

— Горыныч, — подхватила правая.

— А ничего так! — согласилась средняя голова и спросила: — Слушай, где тут у вас в тишине и покое побыть можно? А то как-то навалилось всё. Мне бы осмыслить…

— Жаль, — вздохнул тот. — А я думал, тебя проводить нужно.

— Куда? — озвучила за всех правая голова.

— Ну, — человек махнул рукой за спину, — туда, где все.

— Все? — не поняла средняя голова.

— Я же говорю, разные появляются. А я перевожу через лес, — человек перехватил весло в другую руку. — Так чего, пойдем, может?

— Не, я чего-то подустал. Посплю, наверное, сил наберусь, — сообщила левая голова.

— Ну, ладно, отсыпайся, — согласился человек. — Я тогда позже зайду и переведу тебя.

— Да что ты меня всё перевести норовишь?! Как будто деньги тебе за это платят.

— Не платят, к сожалению, — двуногий помолчал, размышляя, а затем добавил: — Хотя, честно признаться, у меня такое ощущение, что должны. Но я и без денег перевожу. Знаешь, непреодолимое желание прям какое-то. Как нового кого вижу, так понимаю, что надо перевести.

— Не, — хором отказались головы. — Спасибо за предложение, конечно, но сначала отоспаться.

— Да на здоровье! Но ты имей ввиду, ежели что…

— Да понял, понял, — принялся сворачиваться в кольцо новоиспеченный Змей Горыныч. Он уже положил все три головы на собственный массивный хвост, а человек с веслом направился в сторону леса, как вдруг Змей понял, что не спросил имени у нового знакомого.

— Слушай, — крикнула ему вслед средняя голова, — а тебя самого-то как зовут?

— Херон, — ответил новый знакомый и скрылся в лесной чаще.

— А место это как называется? — вновь прокричала средняя голова в темноту леса.

— Тридевятое царство, — донеслось в ответ.

Название Горынычу понравилось.

И он тут же уснул крепким сном. На несколько веков.

А потом его разбудил рыцарь и завертелось.

— Куратор, — неуверенно сбрасывая ткань одежды с плеч, слегка виноватым голосом говорила Йерга. — это единственное, что я могу вам сейчас предложить, но уж это-то я сделаю действительно хорошо. Вернуться к Стоящим У Истоков я не могу и иду ва-банк. Соглашайтесь, Сни Синожд.

Молодое обнаженное тело ученицы, словно магнит притягивало к себе взгляд наставника. И тот не устоял.

— Есть у меня один, почти завершенный проект, который я делал параллельно со своим. Там только мелкие коррективы внести, — говорил куратор спустя полчаса, поглаживая молодое, полное энергии, обнаженное тело ученицы. — Там только мелкие детали доработать: климат равномерно распределить, ось наклона относительно основного светила, полюса… Уж с этим-то ты справишься. А флора и фауна готовы давно и опробованы. Рабочее название «ЗеЭрс». Так и быть, сдашь его как свой.

Куратор чувствовал себя помолодевшим лет на двести. А его ученица чувствовала себя счастливой от того, что экзамен у неё в кармане. Они лежали прямо на полу её лаборатории и лишь едва отражались в ночном окне.

Будить рыцарь никого не планировал. Более того, рыцарь даже не предполагал, что в этой части зачарованного леса можно кого-то разбудить. Тем более такого огромного. Он просто хотел оглядеться и выяснить, появился ли в зоне видимости край изрядно надоевшего за три последних недели леса. А тут, на удачно подвернувшейся поляне обнаружился не менее удачно образовавшийся не то холм, не то курган. На него рыцарь и начал взбираться, оставив верного коня у подножия, когда холм неожиданно вздохнул.

Потеряв равновесие, гремя доспехами и испуганно матерясь, словно огромная говорящая консервная банка, рыцарь скатился к подножию холма. Холм же — вот чудо — внезапно сипло прокашлялся и расплёлся на трёх увенчанных противными мордами змей, сходящихся в одно место, под огромным слоем пыли, веток и перегнившей листвы.

— Херон? — щурясь спросонья, спросила одна из голов.

— Шо? — не понял пытающийся встать на ноги рыцарь?

— Что, «шо»? — вступила в диалог вторая.

— Что, «что, шо»? — пытаясь открыть погнувшееся забрало, спросил рыцарь.

— Ну ты ж спросил.

— Шо?

— Да, — закивал головой Змей, давая понять, что рыцарь спросил именно это и именно с такой интонацией.

— Шо, «да»?

— В смысле? — попыталась нащупать путь к вразумительному диалогу средняя голова.

— О каком смысле вы тут ведете речь, если последних десять минут мы шокаем без всяких намёков на его наличие?

Все три головы задумчиво вздохнули и, вытянув шеи, принялись разглядывать рыцаря с трёх сторон одновременно.

— Какая-то бессодержательная беседа, — заметила правая голова.

— Ты не Херон? — уточнила левая.

— Тогда как тебя зовут? — подхватила средняя.

Рыцарь, которому теперь пришлось вертеть головой из стороны в сторону в попытке уследить за тем, которая из голов говорит, всё равно не казался растерянным.

— Я стесняюсь спросить, я шо, похож на какого-то Херона или на мне где-то написано шо я — он?

— Ну ты ж не представился, — начала левая голова.

— Разбудил, — подхватила правая.

— Вторгся на частную территорию, — перехватила инициативу средняя.

— На диалог не идёшь.

— Скрытничаешь.

— Вопросами на вопросы отвечаешь.

— И вообще выглядишь подозрительно.

— Может тебя съесть?

— И головы себе не морочить?

— Раз ты не Херон.

Рыцарь не испугался, а лишь грустно вздохнул.

— Я не знаю, была ли у меня мама… — рыцарь поднял палец вверх, — тут, смею заметить, у многих провалы в памяти. Так вот, если она у меня была, то наверняка сказала бы мне: сынок, может, хороший портной и не машет мечом на турнирах ради того, чтобы о нем пели барды, но за хорошего портного люди, заметь, рассказывают друг другу почаще, чем за хорошего рыцаря. И если ты будешь рыцарем, то тебе не станут носить денег, чтобы ты сделал хорошо одеться на всю семью, потому что им понравилось, как ты мордовал кого-то на турнире. Нарядным можно быть, — рыцарь постучал железной перчаткой по шлему, — и без этого самовара на голове. И я вам всем троим скажу, мама таки была бы права. Потому что, купаться в лучах славы, регулярно рискуя схлопотать в прикрытую шлемом морду, противоречит здравой логике. И узнай моя мама, что я таки выбрал вероятность получать в морду, она либо сказала бы шо я дурак, либо просто молча расстроилась.

Горыныч, впечатленный такой витиеватой речью, сидел на земле, заворожено раскрыв все пасти одновременно. Наконец, собрался с мыслями и спросил:

— А что мешает стать портным прямо сейчас?

— То, чего нет.

— Это как?

— Деньги.

Горыныч не стал переспрашивать, а просто помотал всеми тремя головами, давая понять собеседнику, что не уловил мысли.

— Уверяю вас, — принялся объяснять тот, — отсутствие денег очень сильно мешает делать то, что тебе очень сильно хочется.

— Значит, нужно у кого-то их взять, — предложила средняя голова.

— Не знаю как вам, а мне ни однажды не встретился кто-то, дающий денег со словами: пользуйся на здоровье. Потому что если бы такой встретился, я бы не отказался. И мы бы сейчас тут не вели эту полную бытовых проблем беседу.

— Но ведь должен же быть способ… — пробормотала задумчиво правая голова, а левая грустно выдохнула небольшой сноп огня.

— Это шо такое было? — изумился отпрянувший от внезапного потока пламени рыцарь.

— Это? — спросила левая голова и выдохнула еще одну огненную волну.

— Именно.

— Огонь, — простодушно объяснила левая голова.

— Изо рта?

— Ну да.

— И часто с вами такое?

— Когда захочу, — простодушно сообщила средняя голова и в подтверждение своих слов выдохнула сноп пламени в небо.

— Прошу прощения, — тон рыцаря стал максимально вежливым, — мы так и не представились друг другу.

— Горыныч, — назвалась левая голова.

— Змей Горыныч, — в тон ей добавила правая.

— Замечательно! — обрадовался рыцарь и потер одетые в металлические перчатки ладони. — А меня зовут Рыцарь Изяслав. Но для друзей, а значит и для вас, я просто Изя.

— Очень приятно, — кивнул Горыныч.

— Мне тоже, вы себе не представляете как, приятно. Так вот, Змей Горыныч, у меня к вам есть одно заманчивое предложение…

Спустя две недели в королевстве можно было наблюдать некоторое оживление. Виною тому был трёхглавый змей, появлявшийся то там, то здесь. Громадина дышала огнём, жутко рычала и требовала жратвы, золота и девственниц. Когда первый приступ паники у жителей проходил, зверюга сообщала, что даёт время на сборы и улетала за горизонт, предварительно сломав или спалив что-то несущественное, дабы продемонстрировать всю серьёзность своих намерений.

Король издавал указы, проливал горючие слёзы над заначкой. Глашатаи с утра до ночи надрывали глотки, призывая граждан быть сознательными и скинуться, кто сколько может.

Люди сдавали нажитое неохотно и помалу или не сдавали вообще, в надежде на то, что проблема обойдет стороной именно их дом, их деревню. Некоторые надеялись на то, что трёхголовая громадина насытит свои аппетиты раньше, чем доберется до их замка или деревни. Но и те и другие прятали девственниц по чердакам и погребам. Были и утверждавшие, что гигантских и тем более трехголовых змей не бывает и это была просто массовая галлюцинация. Однако, после второго посещения Горыныча скептиков поубавилось. Разрушения Змей наносил минимальные, но достаточные для того, чтобы донести серьёзность своих намерений.

Тогда кто-то предложил заминировать телегу с выкупом. Но короля откровенно душила жаба взрывать собственное золото ради убийства трехголового террориста. И тогда-то в замок вошел странноватый маг, предложивший решить проблему за значительно меньшее, в сравнении с выкупом, вознаграждение. На вопрос, как он планирует одолеть змея, волшебник сообщил, не открывая сокрытого под капюшоном лица:

— У меня таки есть метод бороться с чудищами, но он как рецепт хорошей наливки. Посудите, Ваше Величество, сами, кто станет покупать за деньги спиртное, когда сам в состоянии его приготовить?

— Ты не забывай перед кем стоишь! — пригрозил король. — Я сейчас в ладоши хлопну и покатится твоя голова с плеч.

— Не, я целиком против таких аплодисментов по двум причинам, — не согласился маг, — Во-первых, мне привычнее чувствовать свою голову там, где она находится с рождения, а во-вторых, без этой самой головы мне будет сложно что-то поделать с той напастью, с которой я пришел что-то поделать.

Маг оказался подкованным малым в вопросах отстаивания собственных интересов и король сам не заметил, как от угроз плавно перешел к торгам, а от торгов к мольбам. Сошлись на том, что дань выкатят полностью, в качестве приманки, а чародей возьмет под контроль разум Змея и улетит прямо на нём, прихватив только полагающееся ему.

— Лично я лишнего ни грамма не возьму, слово волшебника, — заверил маг.

В день Икс, незадолго до полудня, как он и просил, гружёную золотом телегу выкатили за ворота замка, а сам чародей принялся расхаживать влево-вправо, бормоча какие-то заклинания и время от времени воздевая руки к небу. Трехглавый змей оказался пунктуальным и спикировал на телегу ровно в обозначенный срок.

Маг, видя приближающуюся громадину, смело вскочил на телегу, выставил вперед руки, скрутив пальцы в странном жесте, и прокричал что-то на неизвестном языке. И уже в следующее мгновение средняя пасть несущегося к земле зверя схватила его, а все четыре лапы вцепились в телегу. Маг заорал благим матом и стих. А еще через миг трехглавое чудище улетало в сторону горизонта, унося труп мага в зубах и телегу с драгоценностями в лапах.

— Если бы у меня когда-то была мама, она бы сказала, что её Изяслав таки поступает вопреки логике адекватного человека, — рыцарь взвалил на плечо мешок. — Но что-то внутри меня самого подсказывает, что умение вовремя остановиться стоит дороже всей этой телеги совместно с её содержимым.

— Ну ты, это, ежели вдруг закончатся — возвращайся, — предложил Змей Горыныч. — Я чего-то, как-то не выспался. Тут буду. Постерегу заодно.

Изяслав опустил мешок на землю.

— Если бы у меня были внуки, а они у меня будут, то я бы постарался рассказать им про эту аферу так, чтобы они слушали во все уши, — сообщил он. — Ведь эти, которые из замка, наверняка поверили, что ты меня перекусил пополам.

— Да что ж я, зверь какой! — шутливо возмутилась средняя голова. — Когда нужно, я и аккуратно могу. Не всех же мне за пальцы цапать.

— Кстати, за пальцы! — вдруг оживился Изяслав, — Я думаю, что тот, которого ты цапнул в прошлой жизни, был демиург.

— Демиург?

— Ну да, творец-созидатель. Потому что меня вышвырнули сюда очень похожим образом. Огромная женщина в белом взяла меня двумя пальцами, сказала: «фигня какая-то получилась» и метнула в бесконечность прямо в этих латах. А когда эта самая бесконечность перестала мелькать перед моими уставшими глазами, я очутился именно здесь. И чтоб ты понимал, латы никуда не делись.

Змей Горыныч вздохнул, переваривая информацию, а потом средняя голова сказала:

— Да какая разница, кем он был. Мне-то сейчас от того ни жарко ни холодно.

— Тоже верно, — согласился Изяслав, вновь взваливая мешок на плечо. — Жизнь течет прямо сейчас и никакого проку рассуждать, кто тебя сюда закинул, когда есть возможность открыть своё швейное дело и стать уважаемым портным.

— Или, наконец-то выспаться, — согласилась левая голова вновь сворачивающегося в калачик Горыныча и протяжно зевнула.

— Да и не факт что нас там помнят, правда, Горыныч?

Но змей не ответил. Он снова уснул, удобно расположив свою тушу на телеге с золотом. И спал гораздо дольше, чем первый раз.

А потом его разбудил еще кто-то.

Будучи порядочным Сни Синодж предложил своей ученице оставить учёбу и составить с ним пару. Благо подоспела очередь Сни на обновление телесной оболочки. И Йерга Шас согласилась, так и не сдав проект под рабочим названием «ЗеЭрс».

Уже потом, когда сами они обзавелись детьми, перейдя в ранг Стоящих У Истоков, Йерга всё-таки активировала мир, созданный куратором Сни, который теперь был её второй половиной. И даже открыла туда телепортационный канал. Иногда, тоскуя по веселым учебным временам, она даже бралась за конструирование особей или модуляцию условий, но будучи неусидчивой и невнимательной, очень часто отправляла на «ЗеЭрс» недоделанные или неудачные модели, опции, эмоции. За очень короткое время с её лёгкой руки на «ЗеЭрс» появились «любовь» и «ненависть», «жираф» и «утконос», «жадность» и «глупость». А однажды она даже зашвырнула туда недоделанного «мудака», забыв отключить тому функцию размножения.

О телепорте в мир под номером тридцать девять Йерга напрочь забыла. Но в тридцать девятом от этого ничего плохого не случилось. Он давно уже жил и развивался по собственным законам.

— Вы б вместо баек лучше подумали, кто может продолжать эти буквы рисовать? — подал голос молчавший до этого Кащей. — А главное, с какой целью? Неспроста ж это всё.

— Да кто угодно! — задорно отозвалась Яга. — Хоть братец твой, к примеру. Было ж написано «БРАТЬЯ ВЗЫВАЮТЪ КЪ ОТМЩ?НІЮ»

— Я думал над таким вариантом, — сообщил Бессмертный. — Маловероятно.

— Это почему это?

— Братец мой худеньких любил, а этот… — Кащей указал тряпкой на единственную, оставшуюся не отмытой надпись «ХОЧУ БАБУ ПОТОЛЩЕ».

— Так тут не только про бабу, — хмыкнула правая голова Горыныча. — Тут и фею казнить призывают, и бесовщину из дворца требуют прогнать и сообщают, что некий Цой жив.

— Вот и надо подумать, к кому все эти все надписи могут подходить.

— Ты у нас голова, ты и думай, — отмахнулась Яга от приглашения размять мозги. — Да это вообще кто угодно может быть. Хоть, например, демиурги эти, горынычевы. Как там, Змеюшка? Здоровенные люди, которые всех и всё создают? Вполне подходит. Взяли и создали похабщину на стенах! — предположила Яга и противно захихикала.

— Ой, да ну не хочешь — не верь, — буркнула средняя голова Змея Горыныча, пока левая, взяв в зубы дужку ведра с чистой водой, ставила его перед Ягой. — Главное, что я знаю: такие есть. Тебя, может, точно так же создали и сюда отправили. Ты не помнишь просто.

— Ты не смотри, что я старая. Память у меня получше твоей будет. Я каждый мир из каждого сна помню в деталях. Кроме одного единственного.

— Это которого же?

— Того, который мне снится, когда я не вижу сновидений.

— В смысле?

— Ну, понимаешь, есть такая теория, что даже когда ты не видишь снов, они тебе снятся. В этой теории есть огромное количество белых пятен, но еще больше в ней пространства для вариаций…

Со своими бы разобраться

— Словом, надеемся, что мы с Василисой всё правильно сделали и надписи не будут больше появляться.

— Гарантируешь?

— Да какие ж тебе гарантии? — игнорируя обязательное обращение к царю на «вы», спросил Кащей. — Я ж не кузнец, уверенный в том, что его латы удар меча выдержат без вреда для владельца. Тут более тонкие материи.

— Ну так и ты пойми, Кащеюшка, что мне латы из тонкого материала даром не сдались. Латы должны быть как… — Златофил защелкал пальцами, подбирая аллегорию, да так и не подобрал, — как латы, в общем. Мой кузнец, вон, гарантию дает, что его латный доспех и стрелу и выдержит. А полирует, так тебе доложу, что любое тепло от доспеха отражается и внутри в любую жару комфортно! А у тебя материи, видите ли, тонкие и без гарантий.

— Так латы — это латы, а дыры в потустороннее, это как… — теперь пальцами защёлкал Кащей, явно передразнивая царёв жест. — Как дыры в потустороннее.

— Извините, что вмешиваюсь, — просунул в окошко какую-то из голов Змей Горыныч. — Кто там и на что гарантию даёт?

— Весь перечень наблюдаемых нами на данный момент графических изображений материализовался до появления края небесного светила над восточной частью горизонта, но в промежуток, когда темнота стала уже не столь концентрированной. То бишь, в аккурат на рассвете, — завершила доклад Яга.

Кащей, хмуря брови, разглядывал надписи. Если бы кто-то решил сравнить его с тем, каким он был совсем недавно, когда похищал иглу из царёва хранилища, то наверняка заметил бы некоторые перемены. Злодей перестал горбиться, стал опрятнее, точнее в движениях. Взгляд его перестал быть пустым, просачивающимся сквозь собеседника, приобрел ясность, стал живым и цепким.

— На рассвете, значит?

— В аккурат, — подтвердила Яга. — Не было замечено ни шевеления травы, ни каких либо других признаков наличия использующих магические артефакты особей, система растянутых вдоль стены нитей также не претерпела изменений и до сих пор пребывает в том состоянии, в котором была оставлена на закате. Магические индикаторы также не подавали признаков наличия потусторонних сил, — и вдруг внезапно закончила в несвойственной ей манере: — просто буковки из ниоткуда такие, вжик-вжик.

И помахала руками в воздухе, изображая появляющиеся на замковой стене буквы.

— Это будоражит моё любопытство, — пробормотал Кащей.

— Не то слово! — согласилась Баба Яга.

— Я тоже до усрачки заинтригованный, — сообщила средняя голова Горыныча.

— То слово! — кивнула Змею старушка.

— Прям до усрачки? — иронично полюбопытствовал Бессмертный.

— А то! Во втором часу еще приспичило, — подтвердила средняя, кивая на мирно сопящие, вытянувшиеся в траве левую и правую головы. — Спать-то попеременно мы можем, а отлучиться по отдельности — нет. Вот и терпели, считай, до рассвета. Но за то потом, как уже случилось всё, вон туда — бодрствующая голова мотнула в сторону леса, — отлетели и…

— Избавь меня от этих подробностей, будь добр, — попросил Кащей, выставляя ладонь перед собой.

— А?! Чего? — продрала глаза левая голова, приподнимаясь над травой. — Подробностей целая куча!

— Куча знатная получилась, — подтвердила такая же сонная правая. — Неделю не мог никак, а тут разом прямо… И барашек, и яблочки, и кукурузка давешняя…

— На кой ты меня оживила-то, Василисушка? Почему вместе с этими? — хлопнул себя ладонью по лбу Кащей. Затем скомандовал: — Продолжайте наблюдение.

И пошагал прочь, бормоча на ходу невнятные ругательства. Краем уха он всё-таки услышал, как Яга спросила:

— Ну, ладно, кукуруза — понятно. Но как ты определил, что барашек переварился?

И еще он услышал ответ Горыныча:

— Дык, череп же с рогами-завитушками…

В поле за замком прихватили трёх поросят. Одного нарядили в латы, с горем пополам перевязав ремешками, и отпустили. Но то ли у животинки интуиция была очень хорошо развита, то ли она с детства мечтала о карьере беговой свиньи, как только ноги коснулись земли, зверушка, позвякивая латами, рванула в рощу.

Горыныч с таким раскладом был не согласен и рванул вдогонку, набирая полные лёгкие воздуха, чтобы выдохнуть на латы и довести эксперимент до конца. Однако у поросенка, откуда ни возьмись, к скоростным характеристикам прибавился генератор рандомных скачков, точь-в-точь как у уходящего от лисы зайца.

Стоящим возле телеги Кащею с царём, кузнецом и парой крестьян, которые наряжали свинюшку в доспехи, оставалось только наблюдать за стремительно рванувшим по воздуху за своей жертвой Горынычем. Тот пытался прицельно попасть в звенящую латами хрюшку, но животное каждый раз удивляло его изменением траектории бега. Поэтому результатом были лишь выжженные пятна, остающиеся по пути следования Змея.

В конце концов, Горыныч психанул, набрал воздуха во все три глотки и с криком:

— Обожаю запах напалма по утрам! — выдохнул одновременно всеми глотками, создав стену рокочущего пламени, подстегнувшую хрюшку в доспехах ускориться еще больше.

— Как бы пшеницу дуралей не спалил, — задумчиво поглаживая бородку, поделился мыслью царь. — Ишь, разошелся как.

— Этот может, — согласно кивнул Бессмертный.

К счастью, предположение не оправдалось. Поросенок добрался до чащи раньше, чем его нагнала волна пламени. О приблизительном направлении его движения намекало только затихающее позвякивание лат.

Горыныч же, в самый последний миг прекратил выдыхать огненные струи, заложил вираж и вернулся к царю с Кащеем, виртуозно приземлившись рядом.

— Убежал, — сообщила правая голова и без того понятное.

— Чуть-чуть не догнали, — подтвердила средняя.

— Еще свиньи в латах есть? — поинтересовалась левая.

Кузнец грустно вздохнул и пошел к телеге.

— Много их было, — сообщила испуганно озирающаяся Яга, даже не пытаясь громоздить привычные запутанные словесные конструкции. — Прямо из воздуха вышли, рожи страшные, нечеловеческие. А сами будто из букв состоят. Испохабили стенку и растаяли.

— На рассвете? — уточнил Кащей.

— На рассвете.

— А Горыныч где? Вы разве не поочередно дежурили?

— Горыныч меня и разбудил, как всё началось.

— Ну и где он?

— В этом-то, Бессмертненький, и проблема, — вздохнула Яга. — Уволокли они его с собой.

— Как уволокли? Куда?

— Кинулся Горыныч на них, закричал, чтоб стену похабить прекратили, а они на него налипли, как тесто к рукам, и утянули.

— Да куда утянули-то? — вновь спросил не на шутку взволнованный Кащей.

— Вон туда, — указала дрожащей рукой Яга на канализационный люк, оставшийся еще со времен итальянских братьев-водопроводчиков.

— Да как? Змей вона какой здоровый, а люк — маленький.

— Смялось всё, Кащеюшка, — руки старушки затряслись еще сильнее, когда она показывала, как всё сминалось, — будто глина горшечная. И эти, и Змей наш, в один комок всё. Как каша какая, на грязи замешанная.

Кащей подошел к люку, присел рядом и увидел следы бурой, зернистой слизи на крышке. Провел пальцем, подумав, что ощущения сравнимы с теми, какие бывают, если случайно схватишься за виноградного слизня — холодное, скользкое и одновременно клейкое.

— И запах этот сильнее был в разы, — заметила Яга.

Кащей повел носом и наконец-то понял, что где-то на грани его обонятельных возможностей всё-таки улавливает запах тлена и разложения.

— Вот Ванька, черт яблочный, всю библиотеку вверх дном перевернул, чтоб ему…

— Да не переворачивал Ваня ничего, — заступилась за него Василиса. — Я за всё время у него только одну книгу видела из твоей библиотеки.

— Это ж какую?

— С картинками, — засмущалась Василиса.

— Камасутру, что ль?

— Её самую, — хихикнула в ладошку Василиса. — Да и ту потом вернул.

— «Основы механики» тогда какого лешего затасканные такие?

— А… — опомнилась Василиса. — Точно, ведроидов же делал.

— Я так понимаю, — Бессмертный окинул взглядом библиотеку, — «История происхождения нежити» сама на стол упала и раскрылась?

— А, так это Серый Волк с Машей Шапкиной, — развела руками Василиса. — Ваня тут ни при чём.

— Проходной двор, а не библиотека, — беззлобно пробормотал Бессмертный и принялся перечислять, возвращая книги на полки. — «Свойства воды», «Посмертное оживление», «Искусство управления массами», тоже Серый Волк с Машей? Или ещё кто?

— Ну, знаешь ли, Кащеюшка, — уперла руки в бока царёва дочка, — тут еще твой братец не один день хозяйничал. С него и спроси.

Бессмертный ненадолго задумался, а потом поинтересовался:

— Где он говоришь?

— В Простоквашине каком-то, почтальоном подрабатывает.

— И спрошу, — кивнул Кащей. — Обязательно спрошу, когда с текучкой разберемся. И если способ добраться до него найду.

Наведя в библиотеке относительный порядок и освободив один из столов, Кащей положил на него стопку увесистых фолиантов и, открыв один, углубился в чтение. Василиса, между тем, присела напротив и тоже взяла книгу из стопки, развернула и принялась изучать оглавление.

В тишине, нарушаемой лишь шелестом страниц, прошло несколько часов. Вдруг Кащей воскликнул:

— Ага! — и встав из-за стола, направился к картотеке, под которую был выделен отдельный длинный ящик. Принялся что-то бормотать себе под нос, достал карточку и повторил: — Ага.

— Нашел? — спросила девушка, отрываясь от чтения.

— Кажется, да, — Кащей подошел к одной из полок, уверенно достал оттуда ветхую книжицу и, положив на стол, открыл её.

— Да что там? Не томи уже!

— Вот. Рассуждения об аномалиях и возмущениях, создаваемых потусторонними субстанциями.

Пролистал страницы до нужной и стал читать вслух:

— Как было сказано в начале трактата, отличительной особенностью нашего мира является его незавершенность, которая влечет за собой вероятность исключений из любого правила доселе существовавшего и любых закономерностей в будущем выведенных путем наблюдения. Однако, исходя из выпавшего на мою жизнь опыта, можно предположить, что наш мир не един и некоторая толика иных миров, входя в соприкосновение с нашим, оставляет следы различной степени материальности, — Бессмертный оторвался от книги, посмотрел куда-то в сторону и задумчиво произнес: — Как будто с Ягой поговорил.

— Дальше, дальше читай! — попросила Василиса.

Кащей откашлялся и продолжил:

— Из наблюдаемых и сопоставляемых мною событий и явлений, кои я перечислю в приложении к сему труду, отдельного внимания заслуживают воплощенные непосредственно демиургами (см. «Размышления о сути демиургов»). Созданные своими создателями по образу и подобию, но, не имея должных умений и опыта, эти сущности сами стали создавать существ и ситуации для того, чтобы развлечь себе подобных или потому что были уверены, что придуманное ими и так существует, — Кащей набрал в грудь воздуха и продолжил. — Созданные такими сущностями мысленные фантомы миров, в свою очередь, соприкасаясь друг с другом, порождают химер. И часть созданных химер получает проекции в нашем мире. Время жизни и возможности этих проекций зависят от силы мысли создателя и воображения тех, кто с этими мирами соприкасается.

Бессмертный умолк, осмысливая прочитанное.

— Всё? — поинтересовалась Василиса.

— Чаще всего таковыми проекциями становятся ключевые места, события или существа, придуманные где-то за гранью нашего мира, так как на их создание у создающего было затрачено колоссальное количество энергии, позволившее в свою очередь и самим вещам, местам, существам распространиться за пределы придуманного мира или события.

— Так это что ж получается… — начала было Василиса.

Но Бессмертный поднял вверх указательный палец, призывая повременить с вопросом, и продолжил читать:

— В редких случаях проекции такого рода неустановленным способом укрепляются в других мирах, становясь полноправными его участниками, однако со временем мир распознает их чужеродность и отторгает.

— Вот вроде бы и понятно всё, — встряла Василиса, — а голова заболела.

— Если возникает потребность в ускоренном отторжении таких проекций, следует просчитать и совершить те действия, которые были предусмотрены их создателем в том мире, для которого они создавались.

— Теперь у меня еще больше вопросов, — сообщила девушка.

— Говоря проще, — принялся объяснять Кащей, — если кто-то где-то придумает себе воображаемого друга, то у нас этот воображаемый друг может стать вполне себе реальным. Но не факт, что надолго, потому что наш мир и мир создателя живут по разным правилам.

Василиса долго молчала, переваривая услышанное, а затем робко спросила:

— Скажи, Кащеюшка, а Ваня мог быть проекцией чьей-то фантазии?

— Да погоди ты с Ваней! Дай мне с тем, что Горыныча утащило, разобраться, — огрызнулся Бессмертный, но тут же смягчился: — Я сам мало чего понимаю. Тем более Ваньку твоего не застал. Это он с братцем моим воевал. Откуда ж мне знать-то?

Просидели в библиотеке до поздней ночи. Кащей то читал, то бегал по замку в поисках необходимых и только ему известных предметов. Один раз, ненадолго удалившись, Бессмертный вернулся в странном одеянии, состоящем сплошь из карманов и особых петелек для колбочек, ножей и еще не бог весть чего.

Пока он раскладывал собранные зелья и вещички по карманам и ячейкам костюма, Василиса спросила:

— Слушай, а кто такой этот Изяслав Портной?

— Автор трактата? — уточнил Кащей, вставляя флакончик со светящейся жидкостью в одну из нагрудных петель, — не знаю. Кто-то считает, что это коллектив авторов, потому что трудов много написано, даже тяжело представить, что один человек за всю жизнь столько написать смог. Кто-то уверен, что на самом деле такой был. Существует легенда, что много веков назад жил рыцарь с таким именем. Долго промышлял странствиями, да подвигами, а потом вдруг внезапно разбогател и стал одежду шить.

— Кто ж, разбогатев, в портные подаётся? — изумилась девушка.

— Вот и мне эта история невероятной кажется. Но также, говорят, организовал этот Изяслав тайное сообщество не то «феритейл», не то «фритейлор».

— И чем же занималось это общество?

— Знания, говорят, собирало, да систематизировало.

— А означает название что?

— Да затерялось значение в веках-то. Кто говорит, что хвост феи, кто — свободу портному. Поговаривают, эти свободные портные и сейчас есть, только не афишируют своё существование. Потому что, если их знания дурному человеку попадут, то беда будет, — Кащей проверил амуницию, несколько раз подпрыгнул на месте и удовлетворенный результатом, сказал: — Но сколько легенды не пересказывай, идти всё равно нужно. Пойдем, Василиса. Пора.

— Неужели это итальянцы столько навыкапывали? — изумлённо спросила Василиса, придерживая подол платья, чтобы не замочить его в нечистотах.

— Не похоже, — задумчиво пробормотал Бессмертный, освещая флаконом со светящейся жидкостью очередную развилку тоннеля.

Василисе казалось, что они блуждают по подземному лабиринту целую вечность. Один переход сменялся другим, небольшой тоннель, по которому нужно было идти, согнувшись в три погибели, выходил в тоннель побольше и пошире, а тот, в свою очередь, — в еще больший. Иногда тоннели разветвлялись, но Кащей уверенно выбирал один из вариантов.

— Как ты знаешь, куда поворачивать? — спросила его Василиса.

Тот без слов поднес светящуюся склянку к одной из стенок тоннеля. Вся она была испачкана такой же субстанцией, что и крышка люка.

Некоторое время шли молча, а затем Василиса вновь подала голос:

— Бессмертный, так всё-таки, как думаешь, Ванька мой — тоже проекция?

— Почему ты так решила?

— Ну, появился ниоткуда, наураганил и исчез в никуда.

— Возможно и проекция.

— Это что ж получается, наш мир его отторгнул?

— Ну как я тебе наверняка-то сказать могу, если сам только сегодня до книги с этой теорией добрался?

Василиса тяжело вздохнула, а Бессмертный встряхнул флакон, начавший тускнеть, и свечение на некоторое время вновь сделалось ярче.

Василиса собралась было спросить еще что-то, как из тоннеля впереди послышался слабый стон.

— Слышал? — шепотом спросила девушка Кащея, вглядываясь в едва уловимое свечение где-то в конце тоннеля.

Тот молча кивнул, вытащив на всякий случай из ножен нож с травлеными по всему лезвию диковинными символами.

Звук раздался снова. На этот раз более явственно. Это был голос. И голос звал.

— Нашли! — воскликнула Василиса и бросилась вперед, на звук. — Ваня! Иду, мой хороший!

— Горыныч, держись! — рванул вслед за ней Кащей, а уже в следующее мгновение, когда всё понял, закричал: — СТОЙ, ДУРА!

Но Василиса слышала только голос своего внезапно пропавшего мужа.

Бежать Кащей не прекратил. Но не на выручку трехголовому напарнику, а за девушкой. Его разум понимал, что голос в конце тоннеля, как и свет, всего лишь иллюзия, вызванная тем самым, неведомым, выводившим на прогулку нечто потустороннее, чтобы это потустороннее писало на стене замка. А они, слышали только тех, за кого больше всего в данный момент боялись. Кащей — Горыныча, а Василиса, оказывается, — Ваню.

Кто звал их на самом деле можно было только гадать, но Бессмертный был готов поставить свою иглу на то, что хорошего в начавшем мерцать свете в конце тоннеля нет ничего.

— Стой! — вновь прокричал он Василисе.

Но ответом ему было только хлюпанье луж под ее ногами.

Вывалился из тоннеля в какую-то огромную пещеру Кащей на долю секунды позже Василисы, но и этого было достаточно, чтобы не успеть.

Тело девушки, уже оплетенное аморфными слизистыми волокнами, взмыло вверх. Увлекаемое неведомо откуда берущимся затхлым воздушным потоком, оно стало частью невообразимого в своем безумии, будто снятого в замедленной съемке, вихря, в котором было несколько десятков бессознательно парящих тел. Здесь же безвольно плыл по воздуху и Змей Горыныч. Тут же вращались тысячи листов бумаги, миллионы плывущих сами по себе букв, хаотично складывающихся в нелепые, необъяснимые словоформы: «Цой жив», «Зима не будет», «Мы все умрём», «Аффтар жжот», «Хочу бабу потолще», «Я помню чудное мгновенье», «Нахер так жить», «Сниму двушку в центре» и множество других, среди которых, ярко пульсировала состоящая из заглавных букв фраза «МЫ ВСЕ ЗДЕСЬ ЛЕТАЕМ».

А в следующее мгновение этот безумный вихрь подхватил его, облепив бурыми, слизистыми жгутами и потянув вверх, в свой эпицентр. И в то же мгновение к Бессмертному пришло осознание того, что всё это — обрывки когда-то написанных фраз, из которых состояли рассказы, повести, стихи, сценарии, диалоги в чатах и на форумах, предложения в бегущих строках, напечатанные на баннерах, в книгах, газетах. Кащей не понимал значения многих слов, проносящихся сквозь его разум, но осознавал, что ядром, притягивающим и удерживающим всё это, был невероятной глубины страх.

Страх, что слова будут не к месту, будут не так поняты, не найдут отклик в сердце читателя, не произведут ожидаемого эффекта, не наберут лайков, получат осуждение, будут высмеяны.

Здесь, в подземной пещере незавершенного мира, концентрировался страх авторов всех других миров. Страх, возникавший пусть даже на одно единственное мгновение, пусть даже всего раз в жизни. Здесь был и страх быть пойманным подростка, пишущего на заборе матерное слово, и страх маститого писателя, не уверенного в том, что продолжение получилось на уровне первой части книги, и боязнь выпускника недобрать баллы за экзаменационное сочинение. Здесь была паника младшей научной сотрудницы, пишущей заявление на отпуск в июле, здесь было сердцебиение девочки, старательно выводящей на валентинке признание в любви и даже страх какой-то продавщицы быть уличенной в том, что дописала в ценник лишний ноль…

Через все эти страхи, к нему, плывущему сквозь миллионы висящих в воздухе букв, составляющих миллиарды смыслов, пришло озарение: если всё это будет продолжать копиться здесь и дальше — мира в котором все они живут, может не стать.

— Не надо нам чужих страхов, — зло буркнул он, продолжая вращаться в воздухе, и потянулся к флаконам, закрепленным на нагрудном ремне, сорвал один и, вытащив зубами пробку, взмахнул, разбрызгивая жидкость во все стороны. — Со своими бы разобраться.

Комната ненадолго озарилась невероятным количеством вспышек. Это вспыхивали и исчезали висящие, вращающиеся, плывущие в вихре страха буквы. А еще через миг вихря не стало. Все рухнули на пол пещеры.

— Едить твою мать! — раздался в темноте голос одной их голов Горыныча. — Я кого-то придавил кажись.

— Ну так дыхни вверх, посвети, — предложил в темноту Кащей. — Заодно и выяснишь, кого ты там придавил.

— Да окстись, чёрт чешуйчатый! — брызжа слюной орал царь. — Ты четырех поросят задохлых догнать не смог. А на них, между прочим, самые лучшие латы кузнеца моего. Где теперь по лесу искать? Всё? Прощай образцы доспехов? Прощай художественная ковка?

— Дык проверить же! — обиженно бормотали головы.

— Мы разве виноваты в том, что у вас, царь-батюшка, поросята беговые?

— А вдруг война, а я латы ваши на термоустойчивость даже не тестировал?

— Ты где таких слов нахватался, коптильня трехголовая! — Златофил подхватил с земли увесистый камень и швырнул прямо в Горыныча.

Камешек ударил среднюю голову Змея по носу и отскочил в траву. Голова недоуменно моргнула. Царь принялся искать, чем бы еще запулить в Горыныча, но так и не найдя подходящего снаряда, махнул рукой и, заложив руки за спину, не оглядываясь ни на Кащея, ни на телегу с сидящими в ней крестьянами и кузнецом, зашагал к замку.

— Лошадь в доспехи нарядить, мыслимо? — злобно бормотал царь себе под нос. — Свиней ежели кто в лесу в железе встретит, так обделается. А тут еще и кобыла. Нате вам. Тоже будет по лесу ходить, звенеть… Ты смотри, рекордсмен по перегару нашелся. Кобылу я еще на эксперименты не переводил. Гадюка перекормленная. И на кой чёрт я проверять согласился?

Настроение у государя испортилось окончательно.

— Горыныч, скажи мне, друг любезный, что у тебя с самоидентификацией? — поинтересовался Кащей, когда царь отошел на приличное расстояние.

— С чем?

— Ну, почему ты себя то в единственном числе называешь, то во множественном?

— Не понял?

— Ну, иногда ты говоришь «я пошел», «я прилетел», а иногда «мы пошли», «мы прилетели». От чего это зависит?

— А! — воскликнула левая голова, — ну так просто же всё!

— Если я пошел, сделал или подумал, — продолжила средняя, — тогда в единственном числе.

— А ежели мы пошли, или мы сделали, тогда во множественном, — закончила правая.

А потом все три хором спросили:

— Чего непонятного?

— Уж не знаю, откуда оно взялось, как в нашем мире оказалось, но штука отвратительная, ощущение полной безысходности рядом с ней. Люди все, кто там был, потому и не в себе до сих пор, — закончил рассказ Кащей. — А в пещере выход нашелся на южную сторону. Заваленный, правда. Хорошо, что это нечто Горыныча туда затащило. Змей, считай, в одиночку весь завал и разгрёб. Так и выбрались.

— А думали, что мы людей едим, — покачала головой Баба Яга. — А оно видишь чего. Хорошо, что нашлись.

— После такого поневоле в демиургов поверишь и к книгам Изи Портного серьёзнее относиться станешь. Ну не могло ж такое само по себе образоваться? Я смысла большинства образов даже не понимал. Твитеры какие-то, репосты…

— Ну хватит уже голову чужими мыслями забивать-то. Со своими-бы разобраться. Ты мне лучше скажи, какое такое зелье разбрызгал там, что оно подействовало?

— Жидкость экспериментальная, чернила выводящая. Я её на всякий случай прихватил. Сам не думал, что пригодится. Подумал, раз всё это на страхе от написанного держится, значит и выводить надо, как чернила.

— Вот потому я у себя из избушки ничего и не выбрасываю. Никогда не знаешь, что и когда понадобится. Ну да, справился и слава богу, — махнула рукой Яга и сменила тему. — А куда это Горыныч запропастился? Сказал же, что до рощи слетает и обратно.

Словно в ответ на вопрос Яги в воздухе над горизонтом показался трехголовый силуэт.

— Траектория полёта нашего трехглавого компаньона наводит на мысль об алкогольном опьянении. Но учитывая, что отсутствовало это животное не более двадцати минут, такое маловероятно. Причиной данного вывода служит банальное логическое умозаключение, исходя из которого, следует, что для состояния алкогольного опьянения, способного нарушить координацию движений такого крупногабаритного существа, где-то неподалёку должен находиться внушительный источник достаточно крепкого спиртного напитка. А у нас такового не имеется.

— Да нет, скорее всего, его от ноши в стороны бросает, — предположил Кащей. — Видишь, в лапах тащит чего-то.

Горыныч тяжело рухнул на поляну возле избушки и выронил из лап три железных комплекта лат с прожаренными свиными тушками внутри.

— Я всё правильно рассчитал, — сообщил он. Там за рощей овражек, а в латах хрюшкам несподручно из него выбираться. Все четыре туда попадали.

— Ай, хитер! — погрозил Змею пальцем Бессмертный.

— Жалко, на лошади доспех не протестировали, — притворно вздохнул Горыныч, сдирая лапами латы с одной из свиных туш. — Интересно ж, лошадиный череп переварится, али так выйдет.

Просто оуительно!

Память о далеком прошлом возвращалась к нему пугающими вспышками. Словно в затхлую реальность серых будней кто-то время от времени вплетал двадцать пятый кадр. И с каждым таким кадром предназначенная для ненависти часть сознания становилась полнее, пока оттуда не полилось через край. Ненависть возвращала знания. Обрывки заклинаний и формул, цепляясь друг за друга, восстанавливались, словно падающая змейка из доминошек на обратной перемотке. И перемотка эта ускорялась. Менять температуру вещей. Делать видимое скрытым. Смотреть за грань мира живых. Увидеть свой мир. Попробовать вернуться и понять, что получается. Это было бы просто охуительно!

Дело за малым: найти тех двоих, с которых началось его падение. Разрушивших все амбициозные планы, не приложив к этому никаких усилий.

— У нас новый год на носу, а Морозко еще от Африки отходит и речитативом до сих пор изъясняется. Кто подарки детишкам дарить будет?

— Василиса, не превращай проблему в трагедию.

— Я не превращаю ничего, а называю вещи своими именами. Во-первых, его нужно еще уговорить. Во-вторых, даже если мы его уговорим, как ты себе представляешь пожилого деда с там-тамом вместо мешка подарков, в-третьих, с него ж еще загар не сошел и дурь вудуистских культов из головы не выветрилась. Как понадарит детишкам всякого.

— Хм, — задумался Кащей. — А ведь и правда, беда с психикой случится у деток, ежели такое чудо к ним заявится.

— Вот и я о том же!

— Есть идеи?

— Да! Надо заменить его кем-то, — Василиса с надеждой посмотрела на Бессмертного. — Я уже и бороду из ваты сделала и шубу с шапкой пошила. Очень похоже получилось.

— Н-да… — проронил Кащей и вновь задумался. — Дед Мороз из меня так себе. Ты мою физиономию-то видела?

— А мы скажем, что болел дедушка.

— Чем? Воспалением бессмертия? Не-не-не, — замотал головой Кащей, — в раз раскусят. Да и не управлюсь я. У Морозко волшебство особое, которое позволяет во многих местах одновременно находиться, а я и за неделю не справлюсь.

— Ну тогда нескольких надо в Деда Мороза переодеть! — нашлась Василиса.

— Кого? Горыныча с бабкой? Один тупит за троих. Кстати! — Кащей поднял палец вверх. — За троих! А вторая, если начнет поздравлять, то как раз к посевной и закончит. Лучше уже сразу Новый год отменить.

— Привет! — гаркнуло из-за спины.

— Царь батюшка, — вздрогнув и схватившись за сердце, обернулся Бессмертный. — Я-то ладно, но дочку б свою пожалел, так пугать. У нее сердечко-то понежней моего будет.

— О чем беседы беседуете? — проигнорировал царь замечание.

— Да вот думаем…

— А чего на холоде? — перебил Златофил. — Прошли б в палаты. Помещение просторное, теплое. Места много.

После этих слов на лице Кащея появилась хитрая ухмылка.

— Царь-батюшка, — заговорщицким тоном поинтересовался Бессмертный, — а хочешь, расскажу, как авторитет среди простого люда повысить?

— И какая мне выгода? — недоумевал Златофил. — Натопчут тут, обожрут дворец, да ещё и подарки им раздай. Нет! Я на такое не согласен.

— Как тебя такого недальновидного не свергли до сих пор?

— А меня не за что, — ухмыляясь, развел руками Златофил.

— Ну, не знаю, — пробормотал себе под нос Кащей, — одно только имя — повод для революции.

— Чего? — не расслышал царь.

— Говорю, любить тебя будут еще больше, если ты покажешь простому люду, что ты такой же обычный человек, как и они.

— Тем, что ёлку поставлю посреди дворца? — округлил глаза глава государства.

— И подарки поможешь раздать, — кивнул Бессмертный.

— Не царское это дело!

— Да ну папа! — подала голос молчавшая до этого Василиса, — мы ж тебе объясняли уже!

— Погоди, Василиса, — перебил её Бессмертный и, обращаясь к Златофилу, продолжил: — Морозко сейчас не в себе, а праздника люди будут ждать. Так?

— Ну, — кивнул царь.

— И тут, появляешься ты, как гарантия, что праздник никуда не денется и дети без подарков не останутся. Рады будут люди?

— Ну… да, — неуверенно согласился царь.

— И кому спасибо скажут?

— Мне, — начал улыбаться государь.

— И слава о твоём празднике пойдет далеко за пределы Тридевятого. Да еще и взял на себя обязательства не кого-нибудь, а самого Морозко! — Кащей выдержал паузу, а затем закрепил эффект: — И не просто взял, а выполнил не хуже него самого! Сам подумай, положительно ли это скажется на имидже?

— Положительно, — растянув улыбку во весь рот, согласился Златофил.

— Значит, организовываем?

— Да!

— Смотри, папа, — принялась разворачивать заранее подготовленный пергамент царёва дочка, — я уже всё посчитала, затраты копеечные. Привлечём всех, кто в замке, нарядим в костюмы…

Детей в зале становилось всё больше. Изумлённо они разглядывали убранство царского дворца, не забывая хватать с расставленных там и тут подносов угощения: конфеты, пряники, пирожки, причудливые фигурки из жженого сахара и прочие лакомства, набивая не только рты, но и пряча впрок, по карманам. В центре зала стояла здоровенная красавица-ель, щедро украшенная лентами, игрушками, заморской мишурой и все теми же конфетами в ярких обертках, привязанными к ветвям тоненькими, чтобы было легко оторвать, ниточками.

В трех центральных окнах торчали головы Горыныча, с которым детвора охотно делилась тем, что уже успела натаскать с подносов. Каждому хотелось погладить ужасное на вид чудище и угостить конфеткой, лично убедившись, что Змей страшный только с виду.

Горынычу такое внимание было приятно, а учитывая нескончаемый поток сладостей, почти безостановочным конвейером попадающих в его пасти с детских рук, приятно вдвойне.

— Пожалуй, в следующем году нужно будет повторить, — толкнул Кащея наблюдавший за детьми из-за портьеры царь. — Было бы неплохо создать традицию, которую подхватил бы и мой приемник, и приемник его приемника, и преемник преемника, который сядет на этот трон после преемника моего преемника. На века.

— Неужели? — притворно округлил глаза Бессмертный.

— Ну а чего? — царь поправил ватную бороду, натянул красную шапку на лоб и продолжил: — Представляешь, как было бы здорово, чтобы спустя века, самое первое лицо государства всё так же проводило в своем дворце праздник для детей? А?

— Это чем же?

— Да всем! Для имиджа, опять же, полезно.

— Не я ли тебе это совсем недавно говорил?

— А вот я сейчас еще как выйду к ним в образе Морозко, как взмахну рукой, как засветится елка огнями дивными, — продолжал проговаривать сценарий праздника, попутно мечтая, Златофил, — так будут говорить не только о том, что я щедрый, но и силами потусторонними владею. А это тоже, между прочим…

— Полезно для имиджа? — иронично спросил Кащей.

— Вот! Вот ты меня понимаешь, — похвалил царь Кащея, не отрывая взгляда от щели в портьере.

За штору проскользнула Василиса.

— Ну что, готовы?

— Да готовы, готовы, — отмахнулся Златофил, уже в который раз толкнув Кащея. — Это ж сколько этой кишке трехголовой сладкого надо, чтоб у него слиплось всё на выходе? Не проверял, Кащеюшка?

— Ну, папа, — дёрнула Златофила за рукав Василиса, — ну отвлекись ты!

— Ну чего?

— Давай ещё раз пройдемся по мероприятию. Надо, чтоб всё как положено сработало.

— А что может не сработать? — изумился Царь. — Кащей свою иллюминацию подсоединил?

— Да.

— Перед началом праздника вы её проверили?

— Проверили.

— Работает?

— Работает.

— Ну и всё! Я выйду, скажу «Елочка зажгись!», Кащей на рубильник надавит и ёлочка засветится. Отрепетировали? Иди вон, лучше за Ягой присматривай, а то она уже во всю снадобьями барыжит. А мы обещали, что праздник будет благотворительный.

Презрительно фыркнув, Василиса отодвинула угол занавеса и проскользнула в зал.

— Яга, ты в своем уме? Ты чего тут за распродажу устроила-то?

— Ш-ш-ш-ш! — схватив Василису за рукав, старушка притянула цареву дочку к себе и прошептала: — оглядись, девочка. Оглядись внимательно. И скажи мне, что видишь?

Василиса собралась быстро повернуть голову, но Яга всё тем же шипящим шепотом предупредила.

— Не сразу. Не привлекая внимания.

— А что там? — так же шепотом спросила Василиса, делая вид, что роется в разложенных на лотке амулетах.

— Костюмчики.

— А что с ними не так? — Василиса проводила взглядом малыша в маске зайца с полной жменей конфет, торопившегося покормить Горыныча. — Зайчики, белочки, снежинки, лисички, волчата, звездочеты.

— Некоторые зайчики не великоваты ли?

Василиса подняла взгляд и увидела, что в толпе детей возвышался заяц-переросток. Нелепым выглядел и надетый на нём засаленный плащ.

— Который в оранжевом плаще?

— Да. Хотя я бы назвала его плащ желтым. И эта детка — явно не детка.

— А кто?

— Именно этот незапланированный аспект проводимого нами мероприятия я и пытаюсь выяснить при помощи импровизированной лоточной торговли. Этот на первый взгляд выглядящий кощунственно прием на самом деле является некоторым прикрытием, — перешла на привычную манеру разговора старушка, — позволяющим мне курсировать по всему помещению, не вызывая подозрений у тех, кто вызывает подозрения у меня.

— А кто это может быть?

— Я не знаю, — Яга посмотрела Василисе в глаза, — но этот зайчик явно перепутал лужайки.

— Я Кащея с папенькой предупрежу.

— Кащея, да, предупреди. Папеньку не надо. Он у тебя хладнокровием не отличается, начнет шуметь, ногами топать, голосить. Осмелюсь предположить, что в сложившейся ситуации такое поведение вряд ли можно считать уместным.

— Поняла.

И Василиса, подходя то к одной компании детей, то к другой, интересуясь, как они себя чувствуют, и всё ли им нравится, постепенно добралась до занавеса и вновь скользнула за импровизированные кулисы.

— Кащей.

— Доченька, ну что опять, — не отрываясь от портьеры, возмутился Златофил. — Сказали ж тебе, всё нормально будет.

Василиса жестом поманила Кащея в сторону и, когда отошли в самый угол импровизированной сцены, шепотом сообщила:

— Там кто-то чужой.

— А более понятно?

— Кто-то взрослый, в маске зайчика, оранжевый плащ у него.

— Ну, мало ли у кого какие фантазии, — начал было Кащей, но осекся… — Что? Где?

— Из-за кулисы плохо видно, он с обратной стороны ёлки, в очереди стоит, где Горыныча сладостями кормят.

— Оставайся тут, — бросил Кащей и проскользнул меж портьерами кулис в зал.

На то, чтобы найти незнакомца взглядом, ушли мгновения, чтобы протиснуться через толпу — минуты. Подойдя вплотную к зайцу-переростку в оранжевом плаще, Кащей взял его за рукав и навязчиво потянул за ёлку, туда, где детей почти не было.

— Извини, не узнаю тебя под маской.

И в этот момент кулисы разъехались в стороны и где-то с другой стороны ёлки притворно-басовитым голосом отыгрывающий роль Дедушки Мороза царь прокричал:

— Здравствуйте, детки!

Толпа, в миг забыв о Горыныче, стала перемещаться к сцене, словно течением уволакивая за собой и Ягу с её импровизированным торговым лотком. Буквально через несколько мгновений за ёлкой осталось всего двое: Кащей и некто в розовом плаще и маске зайца.

— Очень странно, — проговорил этот некто, снимая маску, — вроде бы и не такие далёкие родственники.

На Кащея смотрела почти точная копия его самого, ну если не считать зловещей худобы и лысины.

— Брат?

— В живых должен остаться только один! — прошепелявил Кащей-старший, резким движением доставая из-под полы плаща катану.

Бессмертный-младший оглянулся в поисках чего-то, что могло бы сойти за оружие. С другой стороны ёлки дети хором отгадывали простецкие царёвы загадки.

— Кланяется, кланяется, а домой придет — растянется? — вопрошал Златофил пародийным басом.

Нужно отдать ему должное, в роль он вошёл на все сто.

— Топо-о-ор! — отвечал нестройный, но радостный хор детских голосов.

Младший Кащей, уходя от удара, думал, что топор сейчас пришелся бы кстати. Даже самый простецкий. Хоть какое-то оружие всегда лучше, чем ничего. Даже камень в руке лучше, чем ничего. Его можно швырнуть в противника.

— Где Ванька с Волком? — спросил старший.

Его Катана рассекла воздух ещё раз. Ещё. И ещё.

Кащей-младший удачно уклонился все три раза.

— У меня из-за этой парочки вся жизнь под откос, — сообщил старший. — А тут еще и ты, оказывается, живой. Я ж тебя убивал уже! Ну, такое удовольствие и по второму разу получить можно.

Бессмертие не лишает чувства боли. Условное бессмертие не даёт права относиться к жизни халатно.

Уходя от очередного удара, младший врезался в стоящие у стены рыцарские доспехи, совсем недавно расставленные Златофилом по замку в соответствии с западной модой. Как раз кстати — оболочка рыцаря держала в руках, ни много ни мало, клеймор. Так себе конкурент против юркой катаны в руках старшего брата. Но это, если фехтовать. А всё что нужно одному из них — лишить второго возможности сопротивляться.

Отрубленные конечности — чем не решение задачи?

И Кащей схватился за оружие, выдирая его из перчаток полых доспехов.

— А теперь вместе! — басил с импровизированной сцены царь: — Раз! Два! Три! Ёлочка, гори!

Блокируя удары, Кащей думал о том, что стоило бы объяснить Яге или Василисе заранее, как включить иллюминацию. Сейчас кто-нибудь из них пойдет посмотреть, чего это он тут замешкался и очень удивится.

— Раз! Два! Три! — вновь раздалась пародия на бас.

— Ёлочка, гори! — отозвались детские голоса.

Выбить легкую катану тяжелым клеймором из рук противника, та еще задача. Не с его опытом. И все три морды Горыныча, как назло, где-то с той стороны ёлки и, скорее всего, со всей своей непосредственностью, уставились на сцену.

— Вы что, мало каши ели? — в голосе Златофила, с той стороны ёлки, слышалось недоумение, с лёгкой ноткой недовольства. — Так не пойдет! А ну-ка, еще раз! Чтобы как один!

Отрубленные руки-ноги не совсем подходящее украшение для детского праздника.

Бессмертный-младший блокировал еще один удар и попытался по широкой дуге вывернуть оружие из руки противника, но клеймор был слишком тяжелым оружием для этого. И непослушным.

Игла.

У старшего тоже есть игла. Если её не сломать, смертельный танец двух бессмертных может растянуться надолго. Но если свою смерть младший носил под воротником, то где была игла старшего? Цельный труп, конечно, тоже не украсит праздник, но можно сказать, что человеку стало плохо и вынести его на свежий воздух, подальше от детских глаз. Главное, чтобы никому из них не пришло в голову заглянуть за ёлочку именно сейчас, пока клеймор и катана выясняют, кто более приспособлен для убийства одного из двух бессмертных.

— Раз! Два! Три! — на распев прокричали дети, не видя, что происходит с другой стороны празднично украшенного хвойного дерева. — Ёлочка, гори!

Катана, выписывая сверкающий узор, мелькнула почти у глаз. Кащей-младший отпрянул, поворачивая кисти рук, меняя положение клеймора, отбивая выпад противника. Но сталь японского меча, швырнув в глаза тусклый блик, вновь ушла куда-то из поля зрения, чтобы в следующий миг кисть левой руки вспыхнула болью.

Вслед за ней горячая вспышка, отбирая последние крупицы сосредоточенности, обожгла правое бедро.

— РАЗ! ДВА! ТРИ! — снова прозвучали детские голоса. Еще громче и радостнее.

Вновь блеснула сталь катаны. Огненный цветок боли расцвел в левом плече, заставив руку безвольной плетью повиснуть вдоль тела. Младший отступил на шаг, пытаясь удержать тяжелый клеймор в одной руке, опуская оружие, понимая, что проигрывает.

— ЁЛОЧКА, ГОРИ!!!

Ель, наконец, соизволившая снизойти до детских воплей, вспыхнула, объятая пламенем. Но это была не иллюминация, а настоящее пламя, мгновенно охватившее дерево с самого низа и до верха.

Но, какая разница что это, если твой противник обернулся, услышав дыхание огня?

Меч казался невероятно тяжелым, но Бессмертному-младшему удалось заставить его описать дугу, на пути которой оказалась шея старшего брата.

— УРА-А-А-А! — протяжно закричали с той стороны ели дети, наконец увидевшие, как новогоднее дерево отозвалось на их просьбу.

Кащей-младший разжал пальцы и клеймор, зазвенев об пол, выпал из его руки. Он смотрел, как обезглавленное тело старшего брата, грузно рухнуло на колени, окутываемое нитями бело-синих молний. Он чувствовал, как собственное тело отрывается от земли, зависая в паре метров от пола. Он слышал запах озона сквозь смолистый запах костра, распространяемый горящей елью. Он видел, как змеи молний, извиваясь, отрываются от поверженного старшего и текут прямо по воздуху, чтобы опутать оставшегося в живых Бессмертного. И с молнией, покидающей обезглавленное тело, оно становилось всё призрачнее, пока окончательно не исчезло.

Всё, как и было заявлено. В живых остался только один.

Его скрутила судорога, выдавливающая из тела сознание, словно прачка, отжимающая воду из простыни.

Как сквозь вату он услышал испуганное:

— Пожа-а-а-а-ар!

Это визжал царь, перестав отыгрывать роль Дедушки Мороза.

Я ж не со зла, — обиженно ворчала средняя голова Горыныча, пытаясь поудобнее умоститься в сугробе у избушки. — Я ж вижу, что не происходит ничего и переживаю. А ты вообще куда-то делся. Я подумал, что совсем ушёл.

— Иллюминацию я чинил! И если б не ты, то всё было бы как по нотам! — рассказывать о том, что происходило за ёлкой на самом деле, Кащей не планировал. Чем хвастаться? Убийством слетевшего с катушек брата? Так себе повод для хвастовства. — Замок чудом не сгорел. Хорошо, что дружина оперативно сработала.

— Так надо было предупреждать! — обиженно фыркнула левая голова Горыныча. — А то мы им тут праздник спасаем…

— Как умеем, — вставила средняя.

— Да, как умеем, — согласилась правая. — А они еще и возмущаются.

— Говорил я тебе, надо этому балбесу объяснить, что «ёлочка, гори!» выражение образное! — игнорируя змеев бубнёж, тоскливо сказал Бессмертный, сидящей на пеньке Бабе Яге.

— Я трехголового порадовать хотела. Это называется сюрприз, — развела руками та. — Одним из основных составляющих сюрприза является его неожиданность, вызывающая изумление у того, кому данный сюрприз преподносят.

— А все и изумились! Так изумились, когда он на ёлку пламенем дыхнул, что аж охуели!

— Я думал, что у вас не получается, — продолжал бубнить Горыныч. — Помочь хотел.

— Осмелюсь заметить, что твой повышенный, в сравнении с повседневной манерой общения, тон вгоняет мня и нашего трехголового коллегу в негативное состояние, меткая народная формулировка которого нашла отражение в фразе «кошки на душе скребут».

— В вашем случае кошки не скребут, а зарывают.

— Что зарывают? — округлили глаза все три головы Горыныча.

— Последствия обосранного вами праздника.

И хлопнув покосившейся дверью, Кащей ушел в избушку.

— А может он и прав, — философски согласилась одна из торчащих в окнах голов, — может и зарывают.

Яга, подобрав юбки, просеменила за Кащеем, вошла в избу, аккуратно прикрыла дверь и полушепотом спросила:

— Недоговариваешь же?

— Недоговариваю, — сердито согласился тот.

— Меня толпой утянуло. Дети ж, сущие черти. — Старушка немного помолчала, формулируя тревожащий её вопрос и, наконец, задала: — Кто был этот, зайчик-переросток?

— Предпоследний бессмертный.

— А… — удивилась Яга и выдала предположение: — Иглу его сломал?

Кащей помотал головой.

— Голову отрубил.

— Значит, не насмерть, ежели без иголки-то?

— Его ж фея в другом мире спрятала. А во всех трактатах одно и то же пишут, что смерть без иглы возвращает тебя туда, где ты эту самую иглу оставил. — Кащей немного помолчал и добавил: — Вот он и вернулся туда, откуда пришел.

— Значит, еще не конец?

— Да хрен его знает. Но счет по смертям один-один.

В окошко просунулась довольная морда Горыныча:

— Извините, что отрываю, но вы должны это видеть! Тут, кажется, у кое-кого мозги на место встали, — и чешуйчатая голова покинула оконный проём.

Яга и Бессмертный подошли к окошку.

— Здравствуйте, детки, — басовито поздоровался, вылезая из богато украшенной тройки Морозко. Одет он был в привычную синюю шубу до пят, в руке держал свой волшебный посох. Африканский загар с него полностью сошел, уступив место привычной зимней белизне. — Я вам подарочки новогодние привез! Надеюсь, в этом году все себя хорошо вели?

— Охуительно просто, — пробормотал Кащей себе под нос, вспоминая, украденную из царского хранилища иглу, ограбление театра марионеток, попытку выкрасть посох у самого Морозко, убитого Нуф-Нуфа, растоптанного Горынычем гигантского орла. Вспоминая выковырянный изо лба подземного демона кристалл, тестируемые на термоустойчивость, при помощи свиней, доспехи; стоящее на коленях обезглавленное тело брата, окутанное искрами… — Просто охуительно, дедушка!

Зря он так с братом, конечно. И в первый раз зря и сейчас. Но во всём нужно искать свои плюсы. Раз уж младшенький отсёк ему голову, а эта самая голова всё равно на месте, значит с иглой всё в порядке? Но тогда где она?

Теперь он помнил всё. Братца-умника, Ваню с Волком, живую и мертвую воду, молодильные яблочки, сейф, впарившую ему этот злосчастный сейф фею, царевну-лягушку, вечность внутри железного ящика. Как там его фея называла? Нидлкипер! Хранитель иглы! Его-то осенью и тащили с болота Дядя Федор с животными.

Если там где ты ищешь, ответов нет, то нужно поискать там, где еще не искал.

Память еще хранила неприятное ощущение рассекающего шею меча, и Печкин невольно поежился, когда проскользнув в дом Дяди Федора, увидел на столе разделочный нож — придурошный пёс вспомнил, что у них нет ёлки и все втроём, оставив нарезку салатов на потом, побежали в лес, выбирать дерево для праздника.

Быстро заглянув во все углы, способные вместить в себя эту железную громадину, Печкин обнаружил искомое в чулане. Потянул дверцу — не заперто. Заглянул внутрь. Отбросил в сторону старый свитер, мятую пыльную шляпу, странную перчатку с ножами — огород копать, что ли? — и сложенный вчетверо листок. Развернул его, принялся читать:

«Фредди, если ты читаешь это письмо…»

— Фёдор не так пишется, но в целом, понятно, ясно, — пробормотал Печкин, пробегая глазами по строкам.

«Помнишь, ты обещал…»

— Бла-бла-бла…

«Печкин на самом деле не почтальон, а Кащей-бессмертный, которого давным-давно заточила в Needlekeeper заколдованная Царевна-лягушка, несколько веков назад жившая со своим мужем на краю болота…».

— Спасибо, но это я и сам вспомнил.

«С иголкой поаккуратнее. Во-первых, это единственный артефакт…»

— А вот это уже ближе к делу! — глаза Печкина забегали по строкам еще быстрее и остановились, словно споткнувшись, на словах перед постскриптумом.

«Удачи.

Фея».

— Так помимо Ваньки с Волком, оказывается, у меня есть кому еще предъявлять счета.

После постскриптума о каком-то Дарте Вейдере, прямо в бумагу, протыкая её несколько раз для лучшей фиксации была вдета игла. Он её не сразу заметил, надо же. Изъеденная ржавчиной, с погнутым ушком, но та самая. Сердце его забилось быстрее, когда он вдевал иглу в воротник плаща.

— Это же отлично! Это же невероятно! — сообщил он сам себе, запихивая тряпьё обратно в сейф, закрывая его и покидая избу. — Это же несказанная удача, это просто…

Как вы лодку назовёте…

— То есть, ты утверждаешь, что тебя, как ты выразился, хрень покусала? — уточнила Яга еще раз.

— Ну да, — в качестве доказательства рыцарь еще раз помахал опухшими покрасневшими пальцами перед лицом ведьмы. — Точнее, покусала-то она перчатку. Я её потом два часа по частям разбирал, чтобы снять. Но и руку, видишь, задела.

— А к лекарю ж чего не пошел?

— А то ты наших Захолмских лекарей не знаешь? — ответил вопросом на вопрос рыцарь.

— Либо само пройдет, либо ампутировать, — спародировала старушка.

— Не либо, а если, — поправил рыцарь.

— Что если?

— Если само не пройдет, то ампутировать.

— Те же тестикулы, только угол наблюдения другой, — махнула рукой Баба Яга.

— Те же кто?

Яга тяжело вздохнула, но вместо ответа на вопрос, сказала:

— Предполагаю, что такой примитивный уровень медицинского обслуживания сложился в Захолмском королевстве по причине негативного отношения к ведуньям, передававшим своё мастерство из поколения в поколение. Как результат, лечебным ремеслом у вас заведуют недалёкие люди, коим я бы даже подорожник приложить к прыщу на ягодице не доверила, — сообщила рыцарю Яга. — У меня не вызовет удивления, если вдруг выяснится, что инициаторами инквизиторской деятельности как раз и стали те самые неучи, осевшие в вашей медицинской отрасли.

— Чего? — рыцарь, не знакомый с накатывающей иногда на Ягу манерой словоблудия, вытаращил глаза.

— А от меня тебе теперь нужно зелье, — вновь проигнорировала вопрос старушка.

— Ну да! Зелье! — обрадовался рыцарь.

— Какое?

— Сильное зелье. Такое, чтоб ух! — рыцарь попытался сжать руку в кулак, показывая насколько «ух» должно быть зелье, но вместо этого ойкнул и стал дуть на распухшие пальцы.

— А поточнее?

— Ну, чтобы я такой же тварюкой не стал, — кривясь от боли, испуганно объяснил рыцарь.

Яга повернулась к полке с зельями, задумчиво прошлась взглядом по склянкам, а затем снова повернулась к рыцарю.

— Зелья-то у меня есть, — сообщила она. — Только какое из них тебе вреда не нанесет? Вот в чем вопрос.

— А ты разве не знаешь, какое нужно? Ну, полезное какое-нибудь.

— Да они все полезные, если с умом применять.

— Ой, — махнул здоровой рукой рыцарь, — ну чего там применять?! У тебя ж, вон, все баночки подписаны. Просто дай такое, которое от укусов тварюк.

— Каких тварюк? К примеру, ежели василиск тебя погрыз, так тебе, — старушка постучала по одной из склянок, — вот этот порошок нужен. От утопцев — вот этот… Комары, когда на болоте покусали, то уксусом растереть. А если я тебе не то что-нибудь дам, а ты к утру посинеешь и опухнешь, меня куда?

— Куда?

— По вашим Захолмским правилам, на костер!

— Это почему это? — изумился рыцарь, а потом, вспомнив, чем занимается инквизиция, согласился: — Ну, в принципе, да.

— В принципе, — передразнила его Яга. — У нас тут адекватно ко всем относятся. Редких животных не гнобят за то, что они в единственном экземпляре существуют — книгу, вон, даже для них завели в красной обложке. Да и за врачебную практику, как я говорила, на костер не волокут.

Баба Яга ненадолго задумалась, а потом добавила:

— Хотя, знаешь ли, были прецеденты. Один полудурок для мужской силы корешки попросил, да без меры сожрал. Бегал потом за девками по всей деревне. А как отпустило, так сказал, что это я его не предупредила об эффекте. Вторая пришла, на запор жаловалась. Я ей порошок дала. Уж не знаю как, но её невестка этот порошок в муку бухнула. Всю склянку. Как думаешь, кто крайний потом оказался? — уперла Баба Яга руки в бока в ожидании ответа.

— Ты вот тут мне лекции читаешь, а я, может быть, в этот самый момент уже пухну и синею, — грустно вздохнул рыцарь.

— Не пухнешь, — заверила собеседница. — Но пока пухнуть не начал, я б тебе рекомендовала сказать, кто тебя конкретно покусал, или голову этой зверюги сюда принести. Тогда и будет тебе нужное зелье. А иначе ни-ни.

— Да как же я тебе голову принесу? — вновь предъявил опухшую ладонь рыцарь.

— Не мои проблемы. Вы у себя, в Захолмье, по кабакам когда гуляете, все друг другу в вечной дружбе признаётесь, да клятвами налево и направо разбрасываетесь, мол, случись в урочный час беда лихая, так друг за дружку горой.

— Так это ж про войну! — возразил рыцарь.

— Не мои проблемы, — отрезала старушка.

— Да кто ж рискнет?! Тварюку порошок восточный не взял. Что уж о мече или копье говорить?

— Не мои проблемы.

Судя по холодному тону, настроена бабка была серьезно и менять своё решение не собиралась. Не повлияли на неё и доводы о том, что, отказав рыцарю в помощи, она всё равно останется крайней. Рыцарь собрался окончательно приуныть, но помощь пришла оттуда, откуда не ждали.

Дверь избушки открылась, и на пороге появился Кащей.

— О, благородный борец за мир из соседнего королевства пожаловал! — иронично оглядев закованного в латы, сказал Бессмертный. — А чего так далеко от родных пенат-то?

— На родине уже все подвиги совершил?

— Нет, я…

— Или драконы закончились, колдуны перевелись и девственниц в жертву никто не приносит?

— Да ну я…

— А может, в жертву никого не приносят потому, что инквизиция ваша, всех кого только можно было, сама в жертву принесла? — Кащей выдержал паузу и, видя, что отнекиваться рыцарь не собирается, спросил: — Чего пришел-то, болезный?

— Вот, — рыцарь выставил перед собой опухшую ладонь.

— У-у-у-у, — протянул Кащей. — Это кто ж так тебя?

— Тварь болотная.

— Хорошая попытка, — похвалил Кащей. — Но слабая. Называется как?

— Не знаю.

— А как выглядит?

Рыцарь немного поразмыслил, пытаясь подобрать слова для того, чтобы описать увиденное, и в итоге выдал:

— Как тварь.

— Знаете, гражданин рыцарь, мы так далеко не уйдем. Меня, например, некоторые тоже тварью кличут. Подробности будут какие-то?

— Ну, — сказал рыцарь и завис.

Кащей подождал немного, а потом, щелкнув пальцами, предложил:

— А начни сначала!

— С самого? — недоверчиво нахмурился рыцарь.

— Ну, — Кащей почесал подбородок, — например, начни вспоминать с того, что было за пять минут до того, как ты увидел тварь.

Рыцарь открыл было рот, но отчего-то покраснел и засмущался.

— Больной! — хлопнул ладонями по бедрам Бессмертный. — Ну как собирать анамнез-то? А вдруг, пока ты думаешь, с чего начать, по твоему телу расползается коварная инфекция? Смелее, защитник слабых и обездоленных, пока пухнуть и синеть не начал.

Деревьев было много. Целый лес. Однако, несмотря на то, что мочевой пузырь требовал опорожнения все настойчивее, рыцарь всё никак не мог выбрать подходящее. То кора слишком морщинистая, то слишком тонкое. И, в конце концов, выбор пал совсем не на дерево, а на блеснувшую рядом лужу.

Рыцарь, решив, что пожурчать в воду прикольнее, чем в дерево, на ходу отогнул пластину, прикрывавшую причинное место, достал прибор и расслабился, слушая звук падающей в воду струи. Попутно он оглядывался окрест и с удивлением обнаружил, что лужа на самом деле вовсе и не лужа, а край спрятавшегося в дремучем лесу болота.

— Мужик, ты охуел, что ль? — внезапно вынырнув из воды прямо перед рыцарем, поинтересовалось нечто.

Журчание прекратилось. Больше удивлённый, чем испуганный, рыцарь разглядывал странное существо, восставшее из болотной мути. Огромная, покрытая тиной и илом голова, с грозно выпученными глазами. Широкая пасть, отдаленно напоминающая лошадиную. Множество кривых клыков. Ноздри-воронки, из которых с бульканьем выливается болотная жижа.

Рыцарь, не отводя взгляда от твари, аккуратно, без резких движений, заправил хозяйство обратно в латы и вернул отогнутую пластину на место.

— Пшол нах отсюда! — скомандовала голова из болота. — Воду он целебную портит.

— Но… — начал оправдываться рыцарь.

— Пшол. Нах. Отсюда, — разделяя слова, повторила тварь. И добавила: — Это хоть и сказка, но третьей попытки не будет.

Рыцарь, пятясь, натыкаясь спиной на деревья, отошел от берега на десяток метров, после чего остановился, испуганно проверещал:

— Помогите-е-е-е!

И звеня доспехами о ветви деревьев, побежал в том направлении, откуда совсем недавно появился — в сторону Захолмья.

— У него были большие глаза… — жуя губу, сообщил рыцарь.

— Это, чтоб лучше тебя видеть, — хмыкнул Кащей.

— Большие уши.

— Это, чтоб лучше тебя слышать, — сдерживая улыбку, вновь прокомментировал Кащей.

— Огромные ноздри.

— Чтоб лучше нюхать.

— Меня?

— Вообще нюхать.

— А-а-а, — понимающе протянул рыцарь, хотя на самом деле ничего не понял. — И еще у него был огромный рот с огромными зубами.

— Я почему-то так и думал, — сообщил Бессмертный.

— Всё плохо? — насторожился рыцарь. От испуга он даже перестал баюкать раненую руку.

— От чего же, — Кащей подошел к одной из полок со склянками и пока стоял спиной к рыцарю, глядя на Ягу, одними губами проговорил: «Молчи, старая».

Яга по губам читала сносно, но не идеально, поэтому также одними губами ответила напарнику: «Сам сука». Бессмертный вообще не умел читать по губам, поэтому коротко кивнул, надеясь, что Яга поняла его правильно.

— В целом, из твоего описания мне понятно, что за тварь тебя покусала, — сказал Кащей, беря несколько флаконов с полки.

— Кто же это? — испуганно, но с ноткой любопытства, спросил рыцарь.

— Большие глаза, большие уши, — перечислял Бессмертный, выливая содержимое склянок в одну кружку. — Большой нос, огромный рот. Очевидно же — Большеглазый, крупноухий, гигантоносый огромнорот.

— Ого! — удивился рыцарь. — У вас здесь и такие водятся?

— Мил человек! Да у нас тут какие только не водятся! Повезло тебе, что живой ещё. От яда огромнорота человек покрывается чешуёй и перьями, а на голове вырастают рога, наподобие лосиных. Руки и ноги, так вообще в копыта превращаются!

— О, какой кошмар. И что же мне делать?

— К счастью, все ингредиенты для противоядия есть в наличии. Поэтому, можешь считать, что тебе повезло. Но! — Кащей сделал паузу, акцентируя внимание рыцаря на том, что сейчас скажет: — Есть некоторые нюансы, которые обязательны к исполнению.

— Я согласен, — энергично закивал рыцарь и полез в перекидную сумку за кошельком.

— Это тоже, — кивнул Бессмертный, наблюдая, как рыцарь неуклюже одной рукой выгребает из мешочка монеты. — Но главное, что тебе нужно сделать после того, как выпьешь противоядие, это начать делать тяжёлые физические упражнения. Столько, на сколько хватит сил.

— Но я же… — уже в который раз рыцарь продемонстрировал опухшую кисть руки. — Но как же…

— Хочешь человеком остаться или скитаться по лесам в облике чудища?

— Да, да, — энергично закивал рыцарь, не уточняя, что именно «да».

— Понимаешь, — принялся объяснять Кащей, взбалтывая получившуюся микстуру, — яд огромнорота уже в твоей крови в виде невидимых глазу частиц. Но зелье смешано таким образом, что попав в организм, находит частички яда и обволакивает их, удерживая, не давая распространяться.

— А физические нагрузки-то зачем?

— А затем, что антидот вечно яд удерживать не будет. Поэтому тебе надо ускорить все процессы в организме, чтобы противоядие вышло вместе с частичками яда. А лучше тяжелых физических нагрузок в этом плане пока ничего не придумано.

— Но я же ни меч взять не смогу, чтобы упражняться, ни копьё.

— По-моему, вы там, в своем Захолмье, совсем из ума повыживали с этими рыцарскими закидонами. Ты что, бегать разучился?

— Нет, — помотал головой рыцарь.

— Ну вот! — протянул кружку Кащей. — Залпом пей и бегом на родину!

— Но я приехал сюда на лошади.

Будто в подтверждение его слов, лошадь, стоящая под избушкой Яги, испуганно заржала.

— Тебе лошадь важнее человеческого облика?

— Нет, — помотал головой рыцарь, всё-таки на несколько мгновений задумавшись.

— Так в чём тогда вопрос, я не понимаю?

Рыцарь взял здоровой рукой кружку и с недоверием заглянул внутрь.

— А точно яд из меня выйдет?

— Точно, — заверил его Кащей.

— А как я пойму, что он вышел?

— Ну, это у каждого по-разному. Пей, давай, — поторопил Кащей. — Могу только гарантировать, что ты этот момент точно не пропустишь.

И рыцарь, морщась, стараясь не вдыхать носом отдающее полынью зелье, мелкими глотками выцедил всё до дна. Не дав ему отдышаться, Кащей выхватил кружку и, подталкивая в спину, повел к двери избушки.

— Ну, давай, родимый, — хлопнул Бессмертный залетного убийцу драконов по латам.

И рыцарь, с мыслью о том, что бегать из тридевятого царства в Захолмье входит в привычку, побежал в родное королевство.

Рыцарь остановился, лишь выбежав из леса и пробежав половину пшеничного поля — уже на землях Захолмья.

— Фух! — выдохнул он, осознавая, какое расстояние преодолел.

А затем выдохнул повторно, вспомнив, от чего бежал.

Закрыл глаза, вспомнил, почему он оказался там, откуда стремительно ретировался. И выдохнул в третий раз, осознавая перспективы, которые ему светят, если он принесет голову чудовища ко двору. Оставалось только придумать способ убить чудовище.

— Просто так эту тварь не одолеть, — сказал сам себе рыцарь. — Но, с другой стороны, и королева Камила тоже не возьмет в мужья просто так.

Рыцарь огляделся, увидел на краю поля деревню и, насвистывая незатейливый мотивчик, направился к ней. Там наверняка должен быть колдун. Что это за деревня без колдуна? Главное, правильно поставить ему задачу. Ибо наслышан он о творимых ими чудесах более чем достаточно. А что пообещать, чтобы убедить — он придумает.

Колдун в деревне нашелся. Старик, решив по началу, что рыцарь проводит контрольную закупку для инквизиции, долго притворялся обычным крестьянином, но пять серебряных монет здесь и сейчас — это пять серебряных монет здесь и сейчас. А инквизиция — это когда-то и где-то. Поэтому, жадность взяла своё. Однако, пока рыцарь уговаривал старикашку, солнце успело спрятаться за горизонт и увлечь за сбой последние отблески закатного марева. Звали старичка Симеон Каннингович. Все ударения на «о». Он акцентировал на этом внимание, объяснив, что его очень расстраивает, когда люди путают. Он слегка картавил, произносил букву «е» с уклоном в «э».

— Вы знаете, шо я вам скажу, молодой человек? У меня таки есть превосходный черный порошок, сделанный по одному восточному рецепту, — сообщил он, когда, наконец, пригласил рыцаря в дом и затеплил свечу.

— Отрава?

— Приблизительно да. Хотя и всё-таки нет. Но предполагаю, что с задачей справится, — вкрадчиво сказал Каннингович.

— А чем же он хорош?

— Горит быстро и ярко, — Каннингович взял свечу и, отойдя к прикрытому тряпьём сундуку, принялся что-то искать, попутно продолжая разговаривать с рыцарем. — Но чтобы достичь какого-то положительного эффекта, одного пламени будет маловато.

— Ну и что же нужно, чтобы было достаточно?

— А для этого просто необходим хороший мастер кузнечных дел. У нас тут как раз один без работы мается.

Симеон еще немного пошелестел чем-то в углу, затем накрыл сундук тряпками, неразборчиво бубня себе под нос, и вернулся с жёлтым листом бумаги, на котором был изображен странный цилиндр в разных ракурсах и с кучей непонятных не то значков, не то пометок вокруг рисунка.

Кузнец оказался на удивление разговорчивым малым. Уже в первые минуты знакомства рыцарь узнал, что имя мастера кузнечного дела Айрон, в честь пра-пра-пра-пра-прадедушки, построившего кузницу на этом самом месте, а фамилия, как и положено приличному последователю династии мастеров молота и наковальни — Блэксмит. И в фамилию она трансформировалась из прозвища пра-пра-пра-пра-прадедушки, по виду ремесла, которым он занимался. Также в базу не очень-то и необходимых рыцарю знаний добавилось то, что именно прадедушка нынешнего Айрона Блэксмита придумал устанавливать отдельные пластины на латы чуть ниже пояса, спереди и сзади. А его дедушка сообразил, что вместо гаек и болтов, нарезка резьбы к которым занимает очень много времени и отнимает еще больше сил, можно использовать металлические петли на подобие дверных и изогнутый крючок, вставляемый в специальный паз, по аналогии с калиточными крючками.

В две следующих минуты рыцарю стало известно и то, что модель доспехов, в которую он одет в данный момент, доработал уже стоящий перед ним Айрон Блэксмит. Отличается она от отцовской версии тем, что при надавливании в определенной части пластины гульфик пружинит и легко открывается. А в момент, когда гульфик закрываешь, благодаря искусно сделанным пропилам и изгибам он встает на своё место как влитой, облегчая тем самым подготовку к мочеиспусканию и приведение себя в боевой режим после оного.

— По сути, — закончил Блэксмит, — вот уже которое поколение наша династия делает всё возможное для того, чтобы рыцари, если и гадили в латы, то от страха или от радости, а не потому, что не успели разоблачиться, когда приспичило. Так, как вас зовут, доблестный сэр, и что послужило причиной визита ко мне?

Рыцарь протянул Айрону листок с рисунком, тот мельком взглянул на чертеж. А потом сообщил, что во времена, когда его пра-пра-пра-пра-прадедушка только поселился здесь, проблем с рудой для изготовления подков гвоздей, мечей и лат не было, потому что за деревней только-только начали разрабатывать штольню и изобилие материалов казалось нескончаемым. Но начиная с пра-пра-дедушки, каждому следующему поколению шахтёров приходилось прилагать гораздо большее количество усилий, нежели предыдущему, для добычи необходимого количества руды. И уже прадедушка, несмотря на превышающий предложение спрос, был вынужден сделать три выходных в неделю. А дедушка Айрона разжигал горн всего дважды в неделю. Ну а к тому моменту, когда кузница перешла в собственность Айрона Блэксмита, основным видом дохода стал доход от починки уже существующей утвари.

— По сути, весь путь нашей династии можно назвать вялотекущей переквалификацией из кузницы в ремонтную мастерскую, — подытожил Айрон.

— Да как так-то!? — досадливо воскликнул рыцарь, с каждой минутой теряющий надежду на руку, сердце и иные прелести королевы Камилы.

— Оптимизация, сэр, — развел руками Блэксмит. — Однако если вы предоставите мне необходимые материалы, я выполню этот заказ всего за половину стоимости, составляющей цену услуг подобного рода.

— Так дёшево? — подозрительно посмотрел на кузнеца рыцарь. — Не гарантируешь качество работы?

— Отнюдь, сэр, — с чувством собственного достоинства ответил кузнец.

— Тогда почему?

— По сути, этот нестандартный заказ бросает вызов моему самолюбию. И если вы посмотрите на ситуацию с моей точки зрения, то поймете, что изготовив его, я смогу убедиться, что еще способен создавать нетривиальные вещи. Потешу, так сказать, собственное эго. В моем понимании это тоже часть платы за работу.

— Так, а где же мне железа взять? Может, есть чего ненужного? — заискивающе поинтересовался рыцарь, тряхнув кошелёк, чтобы звякнули монетки.

— Да если бы. Каждый гвоздик на счету, — досадливо протянул кузнец. — Я несколько лет назад даже профессию подумывал сменить, в матросы уйти. Но после первого похода выяснилось, что желудком слаб. Вернулся и перебиваюсь с тех пор случайными заказами. Однако есть у меня одна идея.

Когда рыцарь, наконец, принес полый железный цилиндр с плотно закрывающей его крышкой Каннинговичу — луна подбиралась к верхней точке своего привычного пути.

— Превосходно, — пробормотал старик себе под нос. — Просто превосходно. Дело за малым.

Рыцарь насторожился, ожидая, что придется снова куда-то идти, о чем-то договариваться, как-то выкручиваться. И, как выяснилось, угадал.

— Для завершения создания устройства мне необходимо гусиное перо, — сообщил Симеон.

— А, так это я быстро! — обрадовался рыцарь тому, что задание оказалось настолько простым. — У кого тут гуси в деревне есть?

— Так в этом-то и проблема, молодой человек. Даже две.

Счастливой обладательницей единственного на всё селение гуся была особа, жившая на другом краю деревни. Проблема, по словам Каннинговича, заключалась в том, что она тоже промышляла чародейством и была прямой его конкуренткой. Звали её Мадзо Кицунэ. Второй проблемой было то, что колдунья была не местной и в своих поступках зачастую руководствовалась традициями и менталитетом тех мест, откуда явилась.

Луна прошла две трети своего пути, когда рыцарь подошёл к дому ведьмы.

— Хозяюшка! — прокричал он, тарабаня кулаком в дверь.

Никто не отозвался. Рыцарь огляделся и постучал еще раз.

— Хозяюшка!

Безрезультатно.

Он собирался уже развернуться и идти обратно, когда дверь отворилась. За счет выбеленного лица, причудливой прически и не менее странного одеяния хозяйки, рыцарь решил, что на пороге стоит нелепая фарфоровая кукла в натуральную величину.

И в первое мгновение рыцарь почувствовал, как его сердце глухо ухнуло куда-то вниз, после чего забарабанило с невероятной скоростью.

— Кому понадобилось тревожить покой беззащитной жительницы в столь позднее время? — поинтересовалась похожая на куклу женщина, пересекая порог и выходя на мертвенно-бледный свет луны.

— Многократно извиняюсь, я не местный. Приехал к родственнику издалека, погостить. Новости обсудить, на рыбалочку там… Ну, мы, как водится, выпили, — затараторил рыцарь, от которого и впрямь тянуло винным духом, — ну и разговор у нас про снасти зашёл. Я ему говорю, что, мол, поплавок самый хороший из пера гусиного. А он мне говорит, что гусей тут отродясь не водилось, пока ты, хозяюшка, сюда с одним единственным не приехала.

— Зачем ты вываливаешь на меня столько информации, незнакомец?

От того, что его перебили, заготовленная речь выскочила у рыцаря из головы и он закончил одним предложением, которым можно было бы обойтись в принципе.

— Дай перо гусиное, хозяюшка.

Женщина наклонила голову, разглядывая рыцаря.

— К кому, говоришь, в гости приехал?

Знал в этой деревне рыцарь только двоих человек. Но Симеон Каннингович предупредил, что его имени колдунье-конкурентке называть не стоит. Пришлось говорить, что приехал к Блэксмиту.

Услышав имя кузнеца, колдунья оживилась.

— Айрон, говоришь?

— Ну да, он самый.

— Родственник?

— Ага.

— Насколько я знаю, у Блэксмита нет родственников.

— Так я дальний.

— Ни близких, ни дальних.

— Очень дальний.

— Ни очень дальних, — перебила Мадзо Кицуне.

Рыцарь растерянно замолчал. А ведьма, похожая на фарфоровую куклу, некоторое время изучала его и, в конце концов, предложила:

— Честность за честность, помощь за помощь?

И рыцарь согласился.

— Как он тебя нашел?

— Ведьма знакомая посоветовала.

— Он ей помог, а она — ему. Ну а когда узнала, что он в наши края собирается, меня между делом упомянула.

— Погоди, это которая? Я, вроде бы всех ведуний в округе знаю и дружбу с ними вожу. Но, насколько мне известно, из Захолмья все разбежались, потому что там инквизиция лютует.

— Ой, долгая история, — махнула рукой Баба Яга. — Она за хвостами приехала, из страны восходящего солнца сюда.

— А, Мадзо Кицунэ!? Эта безумная лиса-оборотень, с белилами на лице? Далеко ж её от родных угодий занесло.

— Что б ты понимал в красоте? — иронично поинтересовалась Яга. — Ничего она не в белилах. Сама по себе бледная.

— Понятное дело, куда мне, — так же шутливо парировал Бессмертный. — Так а чего за история с хвостами?

— Обворовали её. Пока Мадзо по своим лисьим делам ходила, кто-то в дом пробрался и вынес всё, что смог: деньги, артефакты магические, свитки с заклинаниями, зелья, порошки, — объяснила Яга. — И уж не знаю, то ли прицепом, то ли ради этого всё и затевалось, но стащили хвосты лисьи. А у лисицы-оборотня вся сила в хвостах. Ну, это вроде иголки твоей.

— Дела-а-а, — протянул Бессмертный.

— Нашла она пропажу как раз в Захолмье, откуда весточку мне и прислала. А чудак этот помог ей хвосты вернуть.

— Помог, говоришь? — задумчиво переспросил Кащей.

— Ну да, — подтвердила Яга и принялась объяснять. — Я-то всех подробностей не знаю. Он постучался, спросил, где ему Бабу Ягу искать. Я сказала, что это, мол, я. Он тут же записку от Мадзо и передал. А там, значится, так и так, сестрица, хвосты я вернула. Если юноше будет нужна помощь, не откажи, мол. Он мне помог очень. А я, мол, в долгу не останусь.

— Дела-а-а, — еще более растерянно выдохнул Бессмертный. — Ну, мухоморов толченых не добавил и то ладно.

— Погоди-ка, погоди, пень старый, ты чего ему намешал-то? — насторожилась старуха и торопливо засеменила к столу, на котором стояли пустые склянки.

Мельница работала и ночью — воде всё равно, в какое время суток крутить жернова.

— Хеммерлинг Миллер?

— Он самый, — подтвердил улыбающийся мужчина, вытирая пыльные руки о фартук. — Чем обязан, простите, не расслышал вашего имени?

— Это потому, что я его не называл, — кивнул рыцарь. — Три года назад ты вернулся из путешествия и привез с собой несколько не принадлежащих тебе вещей, продав большую часть из которых, купил себе эту мельницу.

Рыцарь обвел помещение рукой, а с пухлого мельникового лица сползла дружелюбная улыбка, уступив место сразу двум чувствам — ненависти и страху.

— Нашла, значит, способ, сучка крашеная.

— От чего же. Это её натуральный цвет, — усмехнулся рыцарь и спросил: — Догадываешься, зачем я пришел?

— Послушайте, благородный сэр, — голос Хеммерлинга стал заискивающим, — я не знаю, что вам там наплела эта выжившая из ума чужестранка, но точно знаю, что два разумных человека всегда найдут способ договориться.

— Удиви меня, — предложил рыцарь.

— Выдайте её инквизиции, — деловым тоном выдвинул своё видение развития событий мельник и осекся, словно сам испугался сказанного.

— И? — призывая продолжать, спросил рыцарь.

— Вы же знаете, что за ведьм сейчас хорошо платят.

— И?

— Вам заплатят за неё.

— И где в этой схеме ты?

— Ну как же, я вам подсказываю прекрасный способ заработать легких деньжат.

— Допустим. А где в этой схеме Камила Захолмская?

— Королева?

— Ты знаешь другую Камилу Захолмскую?

— Нет, нет, нет, — замотал головой Миллер. — Просто я не понимаю…

— Так вот. Королева Камила объявила, что возьмет в мужья того, кто впечатлит её подвигом. А у меня как раз одно героическое дельце имеется. Но чтобы его совершить, мне нужно гусиное перо. А гусь есть только у госпожи Мадзо. И она готова поделиться пером, если я верну ей её хвосты.

— Но в чём же подвиг?

— А перо… — начал было рыцарь. Но вместо того, чтобы договорить, прервавшись на полуслове, вдруг ударил мельника в лицо. — Короче, нет времени объяснять, давай сюда хвосты.

Падая, мельник начал было возражать, однако все аргументы закончились у него после восьмого пинка закованным в металл сапогом. Однако, рыцарю он вынес всего три лисьих хвоста вместо девяти.

— Мне сказали, что их будет девять, — угрожающе прорычал рыцарь, переводя взгляд с Миллера на свой кулак.

— Три! — испуганно прикрывая лицо руками, заверещал тот. — Три у меня всего!

— Остальные где?

— Я всё расскажу, всё объясню, — затараторил мельник. — Мы, когда добычу делили, всё по-честному. В хозяйстве от них, толку-то? Но красивые. Вот каждому по три и досталось.

Кузнец сдал награбленное после третьего пинка. Хотя и ворчал, что, мол, рыцари так не поступают, что негоже сначала за помощью обращаться, а потом бить того, кто тебе помог.

— Во-первых, ты не бесплатно помогал, — флегматично возразил рыцарь, пересчитывая лисьи хвосты, — а во-вторых, знал бы я с самого начала, в какие ты моряки записывался, так сразу б тебе морду набил. Не престало мужчине, будь он хоть рыцарь, хоть простой крестьянин, женщин грабить.

— Да какая ж она женщина?! Чисто ведьма. Была б женщина, так порог с крестом, — Блэксмит указал пальцем на распятие, висящее над дверью, — легко бы переступила. Ведьма, истинно тебе говорю!

Теперь рыцарь припомнил, что у мельника над дверью тоже висело распятие. Так вот, оказывается, почему Кицунэ не могла забрать хвосты сама и искала того, кто поможет ей в этом мероприятии. Ну, что ж, услуга за услугу. Надо будет ей про крест рассказать, чтоб в курсе была. Не местная всё-таки.

— Дурак ты, кузнец, — будничным тоном сообщил рыцарь. — Все женщины немного ведьмы. Но в первую очередь, даже самые настоящие ведьмы — женщины.

— Даже королева? — настороженно уточнил кузнец.

— А королева Камила, к тому же, еще и красивая, — ответил рыцарь и вышел из кузницы.

Луна уже скрылась за горизонтом, когда рыцарь вновь зашел к Кицунэ.

— А давай-ка, бледна девица, времени мне сэкономим? — предложил он, протягивая ей уже собранные хвосты.

— Как? — спросила Мадзо, принимая их в поклоне.

— Я выяснил, почему ты не могла войти в дом.

— Почему?

— Пойдем, сейчас всё сама увидишь, — сказал рыцарь. — Бери перо и пойдём.

Дверь дома Канниноговича была не заперта. Симеон не спал — ждал.

— Принес? — спросил он, когда рыцарь открыл дверь.

Тот, ничего не говоря, протянул руку и снял висевшее над дверью распятие.

— Куда… — начал было Симеон, но закончить вопрос не успел.

Рыжая молния сбила рыцаря с ног, тявкая, метнулась к представившемуся колдуном Каннинговичу и, повалив его на пол, вцепилась в горло. В колеблющемся пламени свечи рыцарь увидел, как кровавые брызги несколько раз разлетелись по комнате, покрывая стены и пол, услышал, как испуганный вопль Симеона перешел в бульканье, а затем окончательно стих. И в следующее мгновение рыжая молния-лиса, искажаясь, будто плавящийся в пламени воск, трансформировалась в Мадзо Кицунэ.

— Спасибо тебе, благородный воин, — с достоинством поклонилась она.

Затем, по-звериному принюхавшись, тенью метнулась к сундуку, стоявшему в углу, под грудой тряпья. Сбросила всё с крышки, открыла, радостно тявкнула, прямо как настоящая лиса, и извлекла оттуда недостающие хвосты.

Рыцарю показалось, что с момента, как лиса-оборотень ворвалась в дом, до момента, когда она достала из сундука три недостающих хвоста, не прошло и секунды.

— Да блин! — выругался он.

— Что? — повернула голову ведьма-оборотень.

— Он же мне сначала бомбу должен был сделать, — рыцарь подошел к столу и постучал пальцем по чертежу. — Вот эту. А я чудище убить во славу королевы Камилы. А королева Камила за это…

— Не переживай, я сама всё прекрасно сделаю, — увидев чертеж, успокоила рыцаря Кицунэ.

— А ты умеешь? — недоверчиво посмотрел на неё рыцарь.

— Я её изобрела!

— Во как?

— А ты думаешь, откуда у него этот чертеж?

— Теперь понятно, почему закорючки эти, — рыцарь еще раз ткнул пальцем в листок, — у него вопросов не вызывали.

Мадзо извлекла из сундука мешочек с черным порошком, плотно утрамбовала порошок в выкованный кузнецом металлический цилиндр, закрыла крышкой и надавила, чтобы пазы щелкнули, надежно зафиксировавшись на выгнутом ободке. Затем извлекла откуда-то из рукава перо, срезала верхнюю и нижнюю части, ободрала, оставив полый стержень, который тоже набила диковинным порошком. Наконец, аккуратно просунула получившийся фитиль в предназначавшееся для этого отверстие на крышке цилиндра.

Попутно ведьма рассказала о том, как её ограбили, как она пересекла половину земного круга, идя на зов своих хвостов. Как не смогла войти в дом к мельнику и поселилась на окраине, став ждать подходящего случая. Как троица грабителей, опасаясь мести, подняла шумиху по поводу ведьм, поставив на уши всю инквизицию. Как в её двери, наконец, постучал благородный воин. В последующих событиях рыцарь участвовал лично, поэтому без труда вставил на место отсутствующие детали пазла этой истории.

— Вот здесь подожжешь, — показала на край торчащего из банки пера, — досчитаешь до семи, максимум, до восьми и бросишь в своего врага.

— Понял, — кивнул рыцарь.

— А сам после броска прячься, иначе не поздоровится и тебе.

— Понял, — кивнул рыцарь снова.

— Вот это, — Кицунэ перевернула чертеж и накидала на нём несколько десятков значков, похожих на те, которые были на рисунке, — если вдруг что, можешь отдать Бабе Яге. В помощи не откажет. Ты же в Тридевятое царство идёшь?

— Ага, — кивнул рыцарь в третий раз.

— Ну и славно.

Мадзо Кицунэ внезапно подпрыгнула, начав кувырок, а на пол приземлилась уже в лисьем обличье.

— Спасибо, благородный воин, — тявкнула она и рыжей стрелой метнулась за дверь.

Больше рыцарь её не видел.

Когда он пересекал границу Тридевятого царства, рассвело окончательно.

Яга подошла к столу и, вглядевшись в надписи на склянках, из которых Бессмертный смешивал для рыцаря зелье, изумленно взвизгнула:

— Слышь, фармацевт-затейник, ты на кой чёрт ему слабительное, снотворное и для мужской силы намешал?

— Потому что нечего тут!

— Чего нечего?

— Ничего нечего!

— Кащеюшка, учитывая уровень твоей эрудированности, я готова держать пари, что тебе знакомо не только выражение «разговор зашел в тупик», но и его образное значение, подразумевающее недопонимание сторон, нарастающее с каждой фразой настолько, что вести диалог, суть которого потерялась в процессе оного, кажется нецелесообразным как минимум одному из участников беседы.

— И?

— Так вот, у меня складывается некоторое ощущение того, что наш с тобой диалог не заходил в тупик, а с тупика начался. Может всё-таки объяснишь?

— Этот защитник сначала в болото помочился, в котором Горыныч грязевые ванны принимал, а когда Змей ему выговор сделал, убежал, чтобы с бомбой вернуться. Шарахнуло так, что вся рыба брюхом вверх плавает теперь.

— Ох ты! А я-то, старая, еще и думаю, чего это так бумкнуло в тех краях? — раздосадовано воскликнула Баба Яга, схватившись за голову. — Змей-то цел?

— Да что ему сделается? У него ж чешуя покрепче любых лат. Оглох только. Не знаю, навсегда или на время.

— А я думала, что рыцарь — просто туповатенький любитель подвигов и про тварюку болотную сочиняет, — раздосадовано всплеснула руками старушка. — Чего ж ты сразу не сказал? Я б этому благородному такого намешала, что его причиндал вместе с кокушками через полчаса в латы порошком бы осыпался. Или наоборот, так распухли бы, что только в тачке перед собой возить. Сам бы просил, чтобы отрезали.

— Вот потому и не сказал, что у тебя в режиме вендетты никаких берегов нету. Царь-батюшка спасибо не скажет, если жителя соседнего государства, да еще и рыцаря, в евнухи определишь, — наставительно сказал Бессмертный. — А так, я полагаю, до Захолмья своего добежать успеет, если раньше не уснет. А там уж и обосрется.

Стараясь не греметь доспехами, рыцарь прокрался на то же место, где впервые увидел тварь. Поджёг спичку, чиркнув ею о латы, поднес к концу фитиля и прокричал, глядя, как от пламени корёжится стержень пера:

— Тварь!

Никакой реакции. Краешек фитиля треснул, донеся до носа запах жженых волос, и в следующий миг набитое чёрным порошком перо затрещало, разбрасывая искры и укорачиваясь прямо на глазах.

— Тварюка!!! — заорал рыцарь вдвое громче, мысленно начав отсчет.

Раз. Два. Три.

— ТВАРЬ!!!

Четыре. Пять.

Пока рыцарь мысленно произносил «Шесть», в воздух прямо перед ним, взметнулся фонтан брызг, в эпицентре которого смазанным пятном мелькнуло сразу три твари. Время будто замедлилось до бесконечности и он мог разглядеть в мельчайших деталях каждую каплю, каждую чешуйку на мордах чудовищ. Он видел, как шеи тварей метнулись одна влево, а другая вправо, окружая его. Та, которая была по центру, стремительно неслась вперед, раскрыв зубастую пасть.

Мысленное «Семь» закончилось, когда рыцарь только начал думать мысль о том, что с тремя он точно не справится. Дернувшись вперед, средняя образина клацнула пастью, смыкая кривые клыки на руке в металлической перчатке, сжимающей подарок ведьмы-Кицунэ. Громадные зубы звякнули по железу, сминая его, и рука выскользнула из пасти. А вот оружие осталось в зубах чудища.

Мысленно начиная произносить «Восемь», рыцарь понял, что всё идет не по плану и королевы Камилы в жёнах ему не видать. Где-то на середине мысленного «Восемь» в пасти у чудовища грохнуло, отбрасывая рыцаря с изувеченной рукой в сторону. Перевернувшись несколько раз в воздухе, он ударился об дерево, издав латами металлическое «дзынь», и отключился.

Именно поэтому рыцарь не увидел, что рванувшиеся из болота длинношеие твари на самом деле имеют одно туловище на троих. И именно поэтому он не услышал, как существо, матерясь, взмахнуло крыльями и поднялось в небо.

— Сука, где вас таких только делают? — возмущалась левая голова.

— А главное, зачем вас таких делают? — вторила ей правая.

— А ещё интересно, — плюясь осколками зубов, простонала третья, — чем их таких делают?

— Он хоть представился?

— Да

— Как зовут?

— Михаил.

— А чьих будет?

— Да ничьих. Он в первом поколении, — развела руками Яга. — Когда Камила Захолмская даровала ему титул, заодно и фамилией облагодетельствовала.

— Какой?

— Импасебл.

— Серьезно? — хихикнул Бессмертный.

Яга кивнула.

— Миша Импасибел, — произнес Кащей, прислушиваясь к сочетанию имени с фамилией, и тяжело вздохнул. — Вот правду ж говорят, как вы лодку назовете…

Снаружи захлопали гигантские крылья, а через несколько мгновений в окна привычно просунулись головы Горыныча.

— Есть чего от изжоги? — поинтересовалась левая, не здороваясь.

— А то тут кое-кто у рыцаря гадость какую-то откусил. Теперь всё нутро печёт, — сообщила правая.

— А ифьо голова боит и фупы ломит, — шепелявя, закончила успевшая распухнуть, средняя.

Яга вновь засеменила к полке со снадобьями.

— Кажется, я догадываюсь, какой именно пастью наш трехголовый дегенерат гранату дегустировал, — пробормотала она себе под нос.

— Фево?

— Нифево, — передразнила его Яга, выбирая необходимые склянки. — Сейчас смешаю.

Пока она отмеряла ингредиенты, левая голова несколько раз пропадала из окна и возвращалась обратно.

— Слышишь, Яга, — наконец спросила она. — А я смотрю, там лошадка стоит. Ничейная?

— Жри, — махнула рукой Яга. — Уже ничейная.

Рыцарь Михаил бежал сломя голову в сторону Захолмья. Да, это определенно становилось традицией. И хотя и ощущал, как одновременно смыкаются веки и наступает эрекция — не останавливался. Плевать, что ещё вчера ему больше всего на свете хотелось стать королём. Главное, что сегодня ему меньше всего хочется стать чудовищем из-за ядовитой слюны того болотного монстра. Он бежал даже тогда, когда после серии спазмов в животе, как он думал, из него начал выходить яд.

Он бежал и благодарил небеса за то, что лист железа для бомбы кузнец срезал с доспехов именно над тем местом, из которого сейчас с невероятным напором, прямо на бегу исторгался яд, удобряя родные захолмские земли.

Всего лишь чей-то сон (Неместная-3)

— Ты зачем их с латами жрешь, дурень!? — кричала баба Яга, отбиваясь сразу от двоих наседающих на неё людей в черных плащах.

Она с совершенно не старушечьей ловкостью парировала удары сразу двух шпаг кочергой, пятясь под напором двух молодых, полных сил инквизиторов, не давая им обойти себя с разных сторон. Кочерга была длинной и весьма увесистой, что, с одной стороны, позволяло легко блокировать удары нападавших, а с другой — очень быстро выматывало старуху.

— Некогда мне их чистить! — рявкнула в ответ правая голова, пока две других, вцепившись зубами с разных сторон в одного из солдат, разделяли противника приблизительно напополам. — Много их чересчур.

— У тебя, дурака, изжога только прошла, — парируя сыплющиеся на неё удары и продолжая отступать к избушке, прокричала Яга.

Кащей, бормоча под нос что-то про выжившую из ума старуху, которую на сутки без присмотра оставлять нельзя, размахивая тяжелым двуручным мечом, теснил старшего послушника инквизиции к кустам. Тот, наивно предположивший, что сухонький пожилой мужчина ему не соперник, теперь, вытаращив глаза и отдуваясь, едва сдерживал натиск Бессмертного.

— Я тебе покажу задохлика, — цедил сквозь зубы Кащей. — Ты у меня не только уставший, но разочарованный и униженный в иной мир отправишься.

Здоровяк, отпустивший нелестное замечание о Кащее, не чувствовал разочарования из-за того, что пренебрежительно отнесся к хлипкому на вид противнику. Он не считал себя униженным, с трудом отбивая очередную атаку Бессмертного. Единственное чувство, занявшее оба полушария старшего послушника, можно было охарактеризовать, как изумление. Изумление не заканчивающейся энергией старичка.

Закончив с послушником, Кащей, подстегиваемый зашкаливающим адреналином, развернулся помочь Яге с двумя оставшимися в живых инквизиторами. Но та, не прекращая махать кочергой, взвизгнула:

— Не лезь!

И Кащей понял — старушка справится.

Действительно, когда уверенные в свое победе оттеснили бабку к стене избушки, та, хлопнув ладонью по бревенчатой стене, скомандовала:

— Кан-Кан! — и отшвырнув кочергу, упала на землю, прикрывая голову руками.

Избушка же, только что крепко стоявшая на земле, приподнялась, разгибая птичьи лапы, и принялась вытанцовывать странные коленца, выбрасывая то одну, то другую ногу вперед.

В принципе, необходимыми были только четыре первых движения бабкиного домика. Левая птичья лапа согнулась в коленном суставе, будто разминаясь, затем вернулась на землю, после чего резко дернулась вперед, отправляя в последний полет одного из двоих противников. Такое же коленце, только правой лапой и, перекувырнувшись в воздухе, бездыханным упал и второй.

— Сесть! — скомандовала Яга, не поднимая головы, над которой то и дело рассекали воздух курьи ножки.

И избушка, поджав лапы под себя, рухнула на то же самое место, вновь становясь обычным на вид лесным домиком. Яга же, кряхтя, принялась подниматься, придерживаясь за стену.

— Ну, рассказывай, — воткнув клеймор в землю и устало оперевшись на него, потребовал Кащей, — с какого-такого перепуга по нашим лесам-болотам захолмская инквизиция всем основным составом бегает, не считая Высочайшего? Кстати, как раз его для коллекции и не хватает, — оглядывая усеянную трупами поляну, заметил Кащей. — Ты смотри! Здесь и старший послушник с подмастерьями, и практикующие, и пешие латники, и даже правая рука Высочайшего…

— Ещё конных два было, — довольно облизывая окровавленные морды, отметила средняя голова Горыныча.

— Будто ты Холейхарда не знаешь? Он же сам руки в кипяток не окунает. У него для таких дел, вон, — теперь уже старушка кивнула на усеянную трупами поляну, — мини-армия.

— Была, — добавила правая голова, расплываясь в улыбке.

— А ты не скалься, бестолочь чешуйчатая. Давай, собери это всё, да на реку снеси. Ракам тоже-ть жрать чего-то надо. И сам вымойся. А то, будто младенец из утробы — весь в кровище!

— Вот ещё, — фыркнула правая голова Змея.

— На раков добро переводить, — подхватила средняя.

— Мне тут, как минимум… — левая принялась оглядываться, подсчитывая трупы.

— Не мели ерунды. Оно уже к завтрему тухнуть начнет, — перебила Яга. — А у тебя от человечины газы. Так что, давай. В четыре захода справишься.

Змей Горыныч, недовольно бормоча, принялся собирать тела.

— Кстати, о газах! Брюхо всем вскрой, — наставительно посоветовала Яга. — Чтоб не повздувались и не повсплывали.

Трехголовая рептилия что-то буркнула в ответ, но продолжила складывать трупы на краю полянки.

— Так всё-таки, — вернул разговор в прежнее русло Кащей, — что тут происходило-то, покамест мы в замке были?

— Необдуманное вторжение под руководством индивидуума с манией величия и садистскими наклонностями, сознание коего отягощено излишним стремлением к созданию модели общества, подразумевающей беспрекословное подчинение и отсутствие каких либо зачатков критического мышления.

— А теперь всё то же самое, но так, чтоб и до него дошло, — кивнул Бессмертный в сторону Горыныча.

Они уходили от погони, петляя, словно спасающийся от лисы заяц, бредя по воде вдоль ручья, чтобы спрятать следы, выбирая утоптанные кабаньи тропы, пересекая поляны с жёсткой быстро принимающей исходное положение травой. Но охотник был опытным и целеустремленным. И это пугало. Но еще больше пугало то, что он не спешил. И фактически наводило ужас то, что не пытался скрыть своё присутствие. Просто в какой-то момент, где-то вдалеке за спиной начинали обозначаться признаки погони: шаги, хрустящие под подошвой сухие ветви, а то и вовсе насвистывание мелодии инквизиторского гимна. Уже трижды им приходилось срываться на бег, чтобы увеличить расстояние между собой и преследователем. Но это была лишь временная мера. И они это понимали.

— Это бессмысленно, — споткнувшись и упав уже в который раз, захныкала Ан. — Он всё равно нас настигнет.

— Но по лесу мы его побегать заставим, — подхватила напарницу, помогая ей встать, более упрямая Ди. — И я не позволю тебе облегчить задачу нашему преследователю.

— Пока он будет возиться со мной, — простонала Ан, пытаясь высвободить свою руку, — ты успеешь добежать до берега.

— Не будь наивной дурой, — ответила та, крепче вцепляясь в руку Ан и волоча её за собой. — Что ты ему сделаешь? Как планируешь задержать? Да и если доберусь я без тебя до моря, дальше что?

— Я задержу его.

— Чем, Ан? — иронично спросила напарница.

— Я вцеплюсь в него …

— И сама не заметишь, как он тебя по рукам-ногам спеленает и продолжит шагать за мной, — перебила Ди, рванув еще сильнее, ставя напарницу на ноги. — И ты как миленькая проваляешься там, где он тебя настигнет, до тех пор, пока охотник не вернется. Либо с такой же связанной мной, либо с моей головой, если мне тоже удастся спровоцировать его вытащить свой нож и вступить со мной в поединок.

Ан наконец вырвала руку из цепких пальцев напарницы.

— Я сама, — вставая, прошипела девушка сквозь зубы. Плаксивые нотки в её голосе сменились, пусть и на беспомощную, но всё-таки ненависть.

— Вот и славно, — обрадовано похвалила Ди. — Вот и умница.

И обе вновь устремились вперед, туда, где Захолмье граничило с Тридевятым царством, а потом, если повезет преодолеть леса и болота, к берегу моря.

В конце концов, болотному чудищу то ли попадешься, то ли нет, а вот охотник остановится только тогда, когда настигнет обеих. Так уж он обучен. Так уж натаскан: живой разум, холодное сердце и кодекс вместо чувств. Другие в инквизиции не приживаются.

Яга увидела их, когда вышла из избушки перевернуть сушащиеся на сквозняке травки. Две фигуры, продравшись сквозь заросли колючего кустарника, появились на другом краю поляны. Язык едва поворачивался назвать их девушками. И ещё, язык не повернулся бы назвать их беззаботно прогуливающимися. А вот уходящими от погони — вполне.

В скольких снах она таких перевидала? В скольких сама была такой? Но было что-то еще в их угловатых движениях. Что-то неуловимо-знакомое. Наверное, потому и, встретившись взглядом с той, что была повыше, Яга позвала жестом, мол, сюда идите. А после, хлопнув избу ладонью по стене, скомандовала:

— Встать.

Устремившиеся было к старушке, девушки оторопело замерли, увидев, как изба приподнимается над землёй, разгибая массивные птичьи ноги. Та, что была пониже, стала пятиться, но замерла, оглянувшись туда, откуда они появились.

— Ну, чего встали дурочки бестолковые, — пробормотала себе под нос Баба Яга и уже громче беглянкам: — Сюда, бегом!

Увидев, что девочки вновь побежали к избе, Яга, пригнувшись, на полусогнутых ногах, кряхтя, полезла в образовавшийся под избой просвет. Нащупала в пыли металлическое кольцо и потянула на себя, открывая незаметный, если о нем не знать, люк.

— Здравствуйте, — робко поздоровались у неё за спиной. — Извините нас, мы не местные…

— После разговоры говорить будете, — прервала Яга. — Живо в схрон.

Девочки послушно юркнули вниз одна за другой и старуха отпустила крышку. Так же кряхтя, выбралась из-под избы, со стоном разогнулась. Затем, дважды хлопнув ладонью по стене домика, приказала:

— Сесть.

Птичьи ноги начали сгибаться, пряча под избой таинственный люк и превращаясь обратно в обычный лесной домик. Еще раз оглядев избушку и убедившись, что стоит она на том же самом месте, Яга, открыв дверь, сказала, особо ни к кому не обращаясь:

— Я сама здесь, в какой-то мере, неместная.

— Я. Заплачу. Тебе. Золотом, — разделяя слова паузами, предложил Николас Блайндрейдер. — Десять. Монет. За. Каждую.

По интонациям было видно, что мнущий в руке свой головной убор с широкими полями мужчина в тёмном одеянии прилагает все усилия, чтобы не повышать голос. Но Баба Яга этого будто бы не замечала.

— Говорю же, не принято у нас так, — вновь принялась она объяснять инквизитору, словно капризному ребенку. — Решение всех имеющихся проблем при помощи финансовых резервов безусловно экономит время и снижает собственные трудозатраты, однако вместе с тем, неумолимо приводит к атрофии всех чувств, позволяющих ощущать пульсацию жизни и получать удовольствие от повседневных мелких нюансов, приводя к депрессии, апатии и унынию, — поделилась своей точкой зрения старушка. — Проще говоря, ежели всё в монетках измерять, жить неинтересно будет.

— Тогда скажи, чего ты хочешь?

— Я? — Яга задрала голову и, глядя на облака, сообщила: — Знаешь, наверное, всё-таки сны снова видеть хочу. Можешь мне их вернуть?

Николас некоторое время растерянно молчал, продолжая теребить в руке головной убор, а затем всё-таки кивнул.

— Хорошо. А что тебе нужно для этого? Я попробую…

— Не «попробую», соколик, а «сделаю». Иначе, какой мне резон тебе их выдавать?

Инквизитор, сделав суровое лицо, как бы невзначай коснулся рукояти висящего на поясе кинжала.

— У инквизиции есть не только пряники, но и кнуты, — многозначительно сообщил он.

Яга, наконец, отвела взгляд от парящих по небу ватными комьями облаков и, наклонив голову на бок, заинтересованно посмотрела на гостя.

— Удиви, — предложила она.

И инквизитор попробовал удивить. Отвлекая внимание старушки, он взмахнул шляпой, которую держал в левой руке, а правой выхватил кинжал, резко выбросив ее вперед. Как ему казалось, мгновенно. Он не хотел убивать — только причинить боль. Чтобы сделать сговорчивее. Однако, отточенное годами тренировок движение прервалось на середине и одновременно с металлическим звоном стали о сталь. Против своей воли, повинуясь внезапной боли, инквизитор разжал руку, и оружие, описав в воздухе дугу, брякнуло о камни в траве. И одновременно со звоном своего кинжала, человек в темном одеянии почувствовал прикосновение металла к своему лицу. Прямо над верхней губой.

— Дернешься — ноздри порву, — предупредила старушка, чуть потянув на себя невесть откуда взявшуюся в её руке кочергу, которой мгновение назад отбила кинжальный выпад. — Плевать я хотела на твои кнуты да пряники, яхонтовый. Да и на тебя, кстати, тоже. Я тебе сама, может, помочь хочу, да только готов ли ты к той помощи, что я предложу?

Очень осторожно, чтобы не повредить ноздрю, инквизитор кивнул.

Выждав еще несколько мгновений, Яга убрала кочергу и совершенно спокойным тоном, будто Блайндрейдер только что не пытался её убить, сказала:

— Я эти фокусы знала, когда тебя еще в планах не было, — немного подумав, старушка примирительно добавила: — а может и Захолмья с Тридевятым тоже.

— Сколько же тебе, получается, лет? — удивленно спросил инквизитор, разминая пульсирующую кисть руки.

В то, что чудаковатая старушка живет так долго, он не верил: старческому мозгу свойственно путать даты, имена, места, смешивать события и их участников в общий винегрет и твердо верить, что всё происходило именно так, как им подсказывают обрывки памяти.

— А это уже не твоего ума дело, — вдруг посерьезнела Яга и переменила тему: — Значит, послушай меня, горе-хедхантер. Я расскажу тебе один из своих снов, который видела очень давно. Но тогда, когда это случилось, он был реальностью. К сожалению, я уж и не упомню, сколько реальностей сменила с тех пор, превратив их в собственные сны. Знаю только, что реальностей этих много. И где-то среди них есть и моя. Но сейчас важно не это. Важно, что поверив мне, ты увидишь обеих. Ан, Ди…

Николас Блайндрайдер слушал и почему-то верил.

— Можете ничего не объяснять, — выставив вперед ладонь в останавливающем жесте, сказала старушка, когда изба, выпустив прячущихся беглянок, согнула свои куриные лапы и приняла исходное положение. — Без того всё ясно.

— Он не вернется?

— Конечно, вернется.

— Тогда нам нужно бежать.

— Никуда вам бежать не нужно. Посидите, баньку вам истоплю. Или вам высокая температура во вред? Ну, тогда в холодной воде себя в порядок приведете. А я одежку вашу почищу-подлатаю. Девочки должны выглядеть как девочки, а не как черт те кто, с луны упавший. А там, глядишь, и вернется ваш Блайндрейдер.

— Нам нельзя его дожидаться, он охотник.

— Инквизитор, — поправила Яга. — Но не суть. И что, у него до сих пор не было возможности вас убить?

— Может, за живых цена выше, — пожала плечами Ди.

— Тоже верно, — согласилась старушка. — Однако стоит подождать.

— Если бы ты знала, почему на нас объявлена охота…

— Не буду утверждать, — перебила Баба Яга, — что мне безразлична ваша версия событий, лишь по той простой причине, что мой угол наблюдения находится за рамками проживаемой вами ситуации. Именно это и позволяет мне так уверенно настаивать на том, что стоит дождаться возвращения Блайндрейдера.

— Но зачем?

— Он поможет.

— Поможет?

— Вернуться домой, — кивнула старушка.

— Но, наш дом далеко отсюда. Ты даже не можешь представить, насколько далеко.

Яга пожевала губу:

— Я много чего представить могу, — заверила старушка. — Когда-то моя жизнь была наполнена книгами. Многие рассказывали о странных вещах, в которые было сложно поверить. Но потом у меня была возможность убедиться, что ни одна художественная книга не врет. Потому что, если кто-то написал невероятное, значит, смог заглянуть в тот мир, где это невероятное происходит. Поэтому, поверьте, я могу представить не только то, как далеко ваш дом. Не помню, я вам уже говорила, что тоже неместная?

Девочки синхронно кивнули.

— А как прошлой осенью звезда в море упала, рассказывала?

Девочки синхронно помотали головами.

Давай без вот этих вот пафосных вступлений, — попытался взять быка за рога инквизитор. — У меня есть вопрос, решению которого ты можешь поспособствовать. Меня интересует цена вопроса.

— Неужели ты думаешь, что всё вокруг денег вертится? — Садко посмотрел на Блайндрейдера и отложил гусли в сторону. — Я тебе так скажу, ежели ты черное задумал, то сколько б не сулил золота, не будет тебе помощи. Но ежели дело доброе, то золота мне от тебя и подавно не нужно.

Инквизитор растерянно молчал и поэтому Садко предложил:

— Рассказывай, чего тебе надобно и почему решил, что я тебе помочь смогу?

— Даже и не знаю, с чего начать.

— С главного, — посоветовал Садко. — Все говорят, что нужно начинать с начала. Но где оно, это начало? И сколько это займет времени, всё пересказать? А главное самое, оно обычно много времени не занимает. Так что, с него и начни. А на главное уж и подробности нарастут.

— Главное, наверное, то, — принялся рассказывать инквизитор, — что имеющиеся у меня знания не прошли тест на целостность.

— Тем, кто ничего не скрывает, гораздо проще найти снисхождение инквизиции, будь они хоть трижды злодеями, чем невиновным в ереси, но стремящиеся утаить что-либо, — совсем недавно говорил главный инквизитор Захолмья Холейхард Высочайший.

Говорил не Николасу, а обнаженной девушке, привязанной к огромному, со взрослого человека высотой, колесу, ось от которого уходила в стену. Девушка висела вниз головой. В свете факелов лицо её было землисто-серым от прилившей к нему крови.

Высочайший взялся за край колеса и легонько его толкнул. Отлично смазанное и идеально сидящее на ушедшей в стену оси колесо плавно перевернулось, подняв голову еретички вверх. Николас увидел, что лицо допрашиваемой землистое не от прилившей к голове крови, а еще и потому, что представляет собой одни сплошной синяк.

— Солгав один раз, рано или поздно придется врать ещё и ещё, укрепляя фундамент предыдущей лжи, который, как бы ты не старалась, будет постоянно давать трещины в самых неожиданных местах, — продолжал объяснять Холейхард. — Но есть более важный аспект, поразмышляв над которым ты придешь к выводу, что ложь только мешает. Когда ты лжёшь, тебе нужно помнить, как всё обстояло на самом деле и как выглядела версия событий в твоей лжи.

— Крхрг-хргре, — прохрипела девушка, выплёвывая пузырящуюся кровь изо рта, и попыталась поднять голову. Но не смогла. Это сделал за неё сам Высочайший, схватив за волосы и посмотрев узнице в глаза.

— Ты рассказывала разное трижды, — флегматично сообщил Холейхард. — Дважды разное рассказывала твоя подельница. Как ты понимаешь, столько правд не бывает.

От безразличия, которым был пропитан голос самого главного инквизитора Захолмья, по спине Николаса Бландрейдера будто бы пробежал холодный сквозняк, заставивший парня передернуть плечами.

Высочайший кивнул головой и Николас открыл плоский деревянный ящик, украшенный витиеватыми узорами, который всё это время держал в руках. Главный инквизитор Захолмья, не глядя, взял из ящика тонкий причудливо изогнутый нож.

— Я хочу знать, — начиная раскручивать колесо, проговорил Холейхард. — Что. Позволяет. Вам. Так быстро. Восстанавливать. Здоровье.

После каждого слова он толкал колесо, ускоряя его вращение. И к концу фразы оно вертелось очень быстро. А высочайший инквизитор, выставив нож перед собой, наблюдал, как его лезвие оставляет вспухающие красным полосы на теле узницы. Живот-бедра, живот-бедра. Затем, рука ушла чуть в сторону и расположение полос изменилось. Грудь-колени, грудь-колени, грудь…

— Надо же! Сбежали? Но как?

— Они действительно выздоравливали очень быстро. Просто я не ожидал, что настолько. Когда Высочайший ушел, я отстегнул старшую от колеса правды и положил на пол. А сам стал готовить для неё кресло страдания. И вот пока я возился, она смогла восстановиться настолько, чтобы встать и взять со стола молоток, — Николас потер ладонью затылок. — Итог: ни одного трупа в рядах инквизиции, но две беглянки. Хотя, надо отдать должное, она знала, куда бить и делала это не для того, чтобы причинить боль.

Инквизитор прервался, отпивая из большой глиняной кружки. Садко не торопил. Дождался, когда Блайндрейдер утрет губы и кивнул, мол, продолжай, я весь во внимании.

— Когда встал вопрос о том, кто вернет их, выбор пал на меня. Я должен был исправить собственную оплошность. На тот момент мне не давало покоя, почему эти… существа… если они действительно порождения тьмы… после всего, что с ними делали, не стали убивать повинных в их мучениях. Ведь могли, — инквизитор еще раз провел ладонью по затылку, — но били не для того, чтобы убить. А совсем скоро Холейхард Высочайший бросил второй камешек на весы моих сомнений.

— Я даю тебе шанс исправить собственную оплошность. Настигни и верни их, — инструктировал Холейхард. — Эти существа — ключ к бессмертию. Помни, что это не дети. Дети не могут выносить такие пытки. Тем более так долго. К тому же, будь они детьми, не смогли бы так мастерски лишить сознания каждого из тех, кто попался на пути. А еще, раны у людей не могут затягиваться так быстро. Помни об этом, и доставить их обратно живыми тебе не составит труда.

— Слушаюсь, Высочайший, — согнулся в очередном поклоне Николас.

— Молодец, — похвалил Холейхард. — Отправляйся в путь.

Николас снова кивнул. После долгой паузы, когда он уверился в том, что Высочайший сказал всё, что хотел, инквизитор подал голос:

— Будет ли уместным спросить… — и только после кивка Высочайшего инквизитора продолжил: — не повлечет ли за собой негативных последствий знание, которое мы вырвем у деву… существ?

Холейхард удивленно вскинул бровь, и Николас Блайндрейдер поторопился объяснить:

— Если знания, которыми они обладают, — порождение ереси, будет ли уместным их использование инквизицией?

— Нож, сам по себе ни плох, ни хорош. Всё зависит от того, какие цели преследует держащий его в руках, — наставительно сказал Высочайший. — Но иногда важно даже не это. Иногда, если ножом не завладеешь ты, нож достается кому-то другому. И нет гарантии, что этот другой не взращивает в своих темных помыслах дурных намерений. Именно поэтому первое, чему вас учат — доставать оружие раньше противника. Именно поэтому вас учат бить, не задумываясь, беззащитен противник или сможет дать отпор. Это называется превентивные меры.

— Я понял вас, Высочайший, — Николас замер в очередном поклоне и, не поднимая головы, спросил: — Прикажете идти и выполнять?

— Прикажу, — согласился Высочайший. — Иди. Я жду сутки. Потом вышлю по твоему следу отряд. Они помогут тебе доставить, надеюсь, уже пойманных тобой к тому времени еретичек.

Блайндрейдер уже в который раз поклонился и покинул кабинет, а Высочайший, заложив руки за спину, встал у окна.

— Так чем смутил Высочайший-то?

— До этого разговора его отношение ко всем знаниям колдунов и ведьм было однозначным: дьявольское неугодно в мире, который создан богом. Он никогда не стал бы заговаривать больной зуб или читать заклинания, отгоняющие дурные сны.

— А как вопрос о вечной жизни на горизонте замаячил, так переобулся, — кивнул Садко, давая понять, что ход мысли Николаса ему понятен.

— К тому же, девчонки эти… Лично я причинил им столько страданий, а они просто лишили сознания, не стали убивать.

— А зло всегда отвечает еще большим злом, правильно?

— Да, — кивнул инквизитор. — А потом еще и Яга предложила проверить. Сказала, что я ничего не теряю, если поверю её словам и приму предложение. Но отказавшись — теряю беглянок и остаюсь один на один с собственными сомнениями. Поэтому я и спрашиваю, есть ли у тебя возможность помочь и если да, сколько стоит твоя помощь.

— Чудак-человек, — хмыкнул в усы Садко. — Предлагая деньги тому, у кого просишь помощи, ты не просишь помощи, а покупаешь услугу. А я к сфере услуг отношения не имею, хоть и в кабаке на гусельках брынькаю. Это, брат, хобби. К тому же, деньги подразумевают обязательства. А какие обязательства могут быть, когда в деле фигурирует сам Хозяин Морей, которые он создавал по образу и подобию своему — непредсказуемыми и наделенными неуправляемой силой?

— Хорошо, сколько будет стоить то, что ты попытаешься?

— О, боги, — воздел глаза к потолку гусляр, — ты глупый или бестолковый?

Не дожидаясь ответа, Садко допил вино, встал, аккуратно засунул гусли в сумку, повторяющую форму музыкального инструмента, видимо, шитую на заказ. Потянулся, распрямляя затекшую от долгого сидения над гуслями спину, и сказал:

— Пойдем пытаться, — и, упреждая очередной вопрос о деньгах, добавил: — Поверь, коли все получится, я точно в накладе не останусь.

Спустя полчаса после того, как покинули корчму, они вышли на песчаный морской берег. Еще через пару минут Садко, усевшись на песок, подстроил инструмент и принялся, наигрывая простенький мотивчик, петь на мотив частушек. Байки из его рта вылетали смешные, но похабные. Уже к концу третьей истории, повествовавшей о любопытной барышне, возжелавшей разузнать, каков у попа причиндал, море начало темнеть, а волны непредсказуемо набрасываться на берег. Когда девица и попадья сторговались в цене и последняя согласилась уступить на одну ночь свое место в супружеской постели за живую утку, гусляр сделал эффектный проигрыш. А затем продолжил петь.

На моменте, когда толстый поп, сбросив одежду, вошел в темную спальню и привычно, с разбегу, плюхнулся в супружеское ложе, море стало странно подергиваться, будто вода в бадье, по которой стучат кулаками с разных сторон. Садко перешел на перебор и пропел печальным голосом, не нарушая частушечного размера:

Издав финальный аккорд, Садко утих, а вода у берега сначала поднялась высоченным столбом, а затем приняла форму гигантской человеческой фигуры.

— Ох и любы мне твои песни развеселые! — слегка булькающим, громовым голосом похвалила музыканта фигура Морского Царя.

Садко, не выпуская гуслей из рук, вскочил на ноги и отвесил поклон в сторону моря. Николас поспешил сделать тоже самое.

— Долгих лет тебе, Царь Морской! — прокричал Садко водяному гиганту. — Очень рад, что удружил тебе.

— Да брось! — махнула рукой водяная громадина, обдав стоящих на берегу солеными брызгами. — Уж выучил тебя как облупленного. Чего на этот раз?

— Железный дом.

— Не понял.

— Да чего я как сорока, услышавшая от другой сороки, трещать буду, — Садко отступил в сторону и приглашающим жестом предложил Николасу рассказывать. — Ему нужно, он пусть и объясняет.

— Опять для кого-то хлопочешь, — досадливо пробулькал водяной гигант.

— Абы людям польза была! — шутливо отмахнулся гусляр.

Водяная фигура наклонилась над стоящими у береговой кромки людьми, пристально разглядывая их, а затем сообщила:

— Мне-то разницы нет. Раз уж был уговор, то коли в моих силах — сделаю. Но ты же помнишь, что это желание последнее?

— Как не помнить, Царь Морской, — подтвердил Садко. — Конечно, помню.

— Последний шанс упускаешь, сокровищ для себя попросить, аль из дочерей моих в жены кого выбрать.

— Упускаю, — кивнул гусляр. — Но для себя у меня всё есть.

И похлопал ладонью по гуслям, издавшим глухой звук.

— Ну, коль в светлом разуме находишься, — развела руками гигантская фигура, состоящая из воды и возвышающаяся над морской гладью, и повернулась к Николасу Блайндрейдеру: — Рассказывай, незнакомец.

— Спасибо, что помогаешь, — поблагодарил Блайндрейдер, когда фигура из воды вновь стала одним целым с морской гладью. — Век тебя добрым словом вспоминать буду.

— Да чего ж спасибо. Я и без спасибо не в накладе. Из этой истории такая былина получится, — сказал гусляр, мечтательно качая головой, — что год по кабакам сытый, мытый и женским вниманием не обделенный буду.

Николас изумленно уставился на Садко, а тот наставительно сообщил:

— У каждого своё богатство. Моё, — погладил лежащие в чехле гусли, — вот оно. Ну и история о прозревшем инквизиторе.

— Но ведь, — озадаченный Николас с трудом подбирал слова, — это же, как-то сложно и нелогично, а деньги, они везде — деньги.

— Деньги логичны? Ты их один раз отдал за ночлег и тьфу, — Садко плюнул на землю, — нету их у тебя. А былина, она тем хороша, что одну и ту же можно много раз на щи да тюфяк выменять, но всё равно они с тобой останутся.

Николас Блайндрейдер не нашелся, что на это ответить. Ему еще предстояло полностью пересмотреть прививаемую с детства систему ценностей, в которой деньги являлись синонимом власти. Систему, нанизанную на слепую веру в то, что тебе говорят, не берущую за основу собственный опыт, разум и умение принимать непривычное, каким бы невероятным оно не казалось.

— Слушай, — оторвал его от размышлений улыбающийся во весь рот Садко. — Так, а что тебе Яга рассказывала-то? Интересно же. Вдруг мне за сегодня не одна, а две истории для баллады перепадет?

Кругляш космического катера опускался к поверхности очень плавно и казался легким словно пушинка ровно до того момента, как коснулся крон деревьев. Необкатанная в полевых условиях электроника, очевидно, посчитала их верхушки поверхностью планеты и отключила горизонтальную балансировку, убавив мощность антигравитационного двигателя до минимума, необходимого для соприкосновения машины с твердой поверхностью.

И корабль, круша своим корпусом хрупкие стволы, грохнулся оземь, совсем немного не дотянув до идеально-круглой поляны.

Когда активировались аварийные системы, возобновив подачу энергии, входной шлюз с тихим шелестом отворился и окрестности огласила отборная, филигранно выстроенная ругань, в которой при помощи обсценной лексики тесно переплетались гроб, царь, бог, черт и почему-то ландыши. А затем, из этого самого шлюза выпал здоровенный контейнер, вслед за которым спрыгнула женская фигура, озвучив свой неудачный прыжок еще одной серией ругательств.

— За. Е. Битлз, — сказала девушка, оглядывая перекошенную скорлупу катера. Затем задрала голову в небо и прокричала, обращаясь то ли к его конструкторам, то ли к тем, у кого этот катер приобрела: — Чтоб у вас так стояло, как это корыто приземляется!

Она огляделась. Корабль свернул два десятка деревьев на краю поляны, которая изначально должна была стать местом посадки.

— Ну, почти идеально, — утешила она сама себя и сдвинула с верхней стенки контейнера прямоугольник матового огнеупорного пластика, обнажая дисплей и клавиатуру. — Значится, пароль.

Ввела комбинацию символов и отступила на шаг. Боковая стенка контейнера, разделившись на две части, отъехала в сторону, открыв несколько ячеек с оборудованием. Выбрала то, что посчитала необходимым, закрепила на предплечье навигатор, навесила на рукав блестящую полусферу размером с пятак и, похлопав ладонью по стальному боку корабля, скомандовала:

— Герметизация.

Затем стала пересекать поляну, пытаясь подсчитать, какой это по счету сон. Когда она почти достигла края поляны, сзади послышался стук копыт. Девушка обернулась и увидела несущегося на неё коня, на котором восседал толстенький коротышка, нелепо подпрыгивающий в седле и рискующий вот-вот вывалиться.

Осадив лошадь перед женщиной, наездник перевалился набок и, причитая, спешился, что в его исполнении более походило на падение.

— Наконец-то, Воительница! — восторженно бормотал он. — Многие уже стали терять надежду. Но я говорил! Я убеждал! Я верил!

— Во что? — не поняла девушка.

Толстячок отошел на шаг.

— В то, что ты — не миф.

— Да какой я миф? — ошарашено отступила она на шаг. — Я обычная. Просто Юлька.

— Юка! — толстячок упал на колени и принялся перечислять: — Великая Юка, словом себя преумножающая, путь к запретному открывающая, к действию призывающая, хорошее возвышающая, отвратное низвергающая…

— Стоп-стоп-стоп! — выставила ладонь в останавливающем жесте Юля, — Ты меня с кем-то путаешь… Давай сначала…

— Нет времени! Охота уже началась! И мы, сколь бы живучи не были, нуждаемся в тебе!

Девушка замерла, пытаясь осознать услышанное, но толстячок не дал ей впасть в ступор. Он схватил Юлю за руку и поволок за собой.

— Конь… — начала было сопротивляться та.

— Он не глуп! — продолжая тянуть её за руку, заверил коротышка.

Конь, будто подтверждая его слова, поднимаясь на дыбы, коротко ржанул в ответ и поскакал в ту сторону, откуда совсем недавно привез странного толстенького человека.

Спустя десять-пятнадцать минут ходьбы, состоявших из преодоления зарослей колючего кустарника, невнятных объяснений провожатого и попыток связать эти объяснения в одно целое, толстяк, а вслед за ним и Юля, вышли на петляющую меж деревьев, словно змея, тропинку. По ней — к каменной стене, неожиданно выступившей среди деревьев.

Похожий на гоблина — а с каждой минутой предположение Юли, что её провожатый именно гоблин, крепло, — провел ладонью по шершавым камням, надавил на один и кусок стены отъехал внутрь, обнажая ступени, уходящие куда-то в темноту.

— Мы почти на месте, Юка, — сообщил он. — Защитники замка воспрянут духом, увидев вас. И в этот раз у нас всё получится.

С этими словами гоблин нырнул в проем.

— Что получится? — спросила она в темноту потайного хода, из которой раздавались удаляющиеся шаги. Но провожатый не ответил. И Юле ничего не оставалось, как последовать за ним.

Когда она шагнула в темноту и принялась подниматься по ступеням, проем за спиной закрылся и в тот же миг вдоль лестницы, круто уходящей вверх, бледно вспыхнули огненно-зеленые пятна, подсвечивающие завивающуюся спиралью лестницу. Вскоре — Юля сбилась на пятидесятой ступеньке, — сначала толстячок, а затем и она, выбрались на широкую замковую стену, где в уши ей ударил радостный крик нескольких десятков глоток разной тональности.

Всё еще недоумевая, девушка разглядывала странных существ. Эльфы, гномы, дриады… несколько коротышек как родные братья похожие на её провожатого. Все они радостно потрясали луками, копьями, мечами, молотами и приветствовали её громким криком четырех, а то и пяти десятков глоток.

— Стоп! — гаркнула она, в раз оборвав радостные крики и в мгновенно наступившей тишине, смотрящей на нее восторженными, изумленными, настороженными, испуганными и сомневающимися глазами, сообщила: — С места не сдвинусь, пока хоть кто-то не объяснит мне, во что я вступила.

— Покажи ей, О'Тул, — нарушил тишину робкий голос.

И тут же его подхватило ещё несколько сказочных созданий.

— Покажи, пусть увидит сама…

— Покажи их…

— Покажи ей…

Имя толстенького коротышки стало недостающей деталью пазла. Юля, наконец, поняла, в какое произведение попала на этот раз. Толстячок взял ее за руку и подвёл к краю крепостной стены, за которой, где-то внизу, стояло войско.

— Здешние места были заповедными, — сообщил О'Тул, — пока что-то в мире людей не изменилось.

Юля слушала вполуха, глядя на простирающуюся внизу картину, одновременно пытаясь вспомнить, откуда ей знакомо это имя — О'Тул. А он, тем временем, продолжал свой рассказ.

— Однажды у них вошло в моду таскать забавы из далекого прошлого. И кто-то, будь он неладен, подсмотрел где-то в двадцатом веке сафари. Сначала они выводили для этого роботов-львов, биомеханических саблезубых тигров, с воплями и гиканьем загоняя их в саваннах, полях и даже на специально построенных для этого стадионах.

Юля слушала, глядя, как вдали люди в камуфляжной форме, вооруженные винтовками, автоматами, пистолетами рассаживались по — откуда она знала это слово? — флаерам. Девушка догадывалась, что расскажет О'Тул дальше. И он рассказывал.

— Люди — такие существа, которым всегда мало существующих развлечений. А еще у них есть одна особенность, которая не встречается ни у одних других существ на Земле. Деградируя, они начинают называть деградацию нормой и усилять её, дополняя всё более нелепыми и жестокими аспектами. О, очень-очень немногие из них способны остановиться и осознать, что падают!

Флаера с едва доносящимся до Юли шипением стали подниматься в воздух.

— Вот уже более полувека их сафари происходят в заповеднике, который они когда-то, когда еще не начали деградировать, создали для нас, — О'Тул тяжело вздохнул. — Однако, с тех пор прошло очень много лет и заповедник перестал быть таковым.

Шипение летающих машин стало ближе и уже переросло в свист. А девушка переводила взгляд с одного существа на другое. В глазах каждого читалась надежда, которая была настолько хрупкой, что одно неосторожное слово сломило бы ее без возможности расцвести вновь. Девушка обернулась к плавно приближающимся флаерам, вгляделась в открывающиеся иллюминаторы и торчащие из них оружейные стволы.

— Суки, — зло прошипела она. — С огнестрелом против луков и копий…

Затем снова посмотрела на лесной народец. Да, безусловно, это были они — гоблины, эльфы, феи…

— Чародеи есть?! — стараясь, чтобы вопрос прозвучал без дрожи, спросила она.

— Имеются, — проскрипел сухенький старичок в пыльной потрепанной мантии.

«Знать бы, чем всё обернется, — подумала Юля, отстегивая от пояса полуавтоматический лазерный пистолет, — прихватила бы с собой чего потяжелее»

— К оружию! Занять позиции! Кучно не держаться. Бить по одной цели. Начинаем с ближнего флаера, по моей команде, не раньше! — и, когда все принялись занимать места у бойниц, обращаясь к старичку: — создавай птиц!

— Каких? — изумился тот.

— Любых. Много. Умеешь?

— Умею, но…

— Делай что говорю. Кастуй птиц. Много. Как скомандую — поднимешь их в воздух.

Старичок принялся выводить руками странные пасы и с каждым движением на стене возникали все новые и новые птицы. Воробьи, вороны, голуби, синицы, малиновки, попугаи, зяблики, множество незнакомых пород. Вскоре стена стала похожа на пестрый, шевелящийся, ковер из перьев. Рядом стоял О’Тул, и почему-то сжимал в руках скалку.

— Но чем нам помогут птицы, Юка?

— Не знаю я никакой Юки. Юлька я, понятно? — и тут же отдала очередную команду. — Феи! Как только птицы взлетят — иллюминацию. Любую. Главное, чтобы ярко!

— Но в пророчестве было сказано… — принялся объяснять гоблин.

— Так! Пророчество сбывается? — вновь перебила его Юля. — Если да, то какая тебе разница, как меня зовут?

Флаеры перегруппировались, выстроившись один за другим, и принялись закладывать вираж.

— Карусель будут крутить, — не то со злостью, не то с отчаянием заметил О’Тул.

— Надеюсь, последнюю в своей жизни, — хмуро пробормотала Юля.

Разноперую стаю Юля приказала поднять в воздух за несколько мгновений до того, как первая машина зашла на удобную для стрельбы позицию. Карканье, чириканье, присвист, трескотня оглушили защитников, а разноцветная птичья волна, беспорядочно заметавшаяся в небе, напоминающая гигантское драное лоскутное одеяло, сбила с толку тех, кто управлял двумя первыми летающими машинами.

Водитель первого флаера застопорил машину, когда её окутало верещащее на все лады птичье облако и в ее корпус врезался флаер, летевший следом. Водитель второго, наоборот, решил ускориться. Сцепившиеся выступающими частями машины накренило, повело в сторону и, закрутив недолгий штопор, флаеры вместе со своими пассажирами рухнули на землю, выбросив в воздух волну горячего воздуха, инициированную взрывом.

Испуганные птицы разлетались в стороны, рассыпаясь на мелкие фрагменты, когда слишком удалялись от того места, где стоял маг. Но им на смену пришли состоящие из света бабочки, единороги, цветы, олени, просто узоры. За всей этой световой вакханалией охотники в третьем флаере не разглядели града несущихся к их машине стрел, копий, камней, немногие из которых достигли цели, влетев в открытые иллюминаторы и двери. Внутри кренящейся машины кто-то истошно завопил. Когда Юля обернулась, запущенная феями иллюминация уже сходила на нет.

— Так вам! Так вам, губители! — потрясая скалкой, прокричал О'Тул.

Юля подумала, что толстячок с предметом кухонной утвари выглядит нелепо на крепостной стене и гораздо органичнее вписался бы в какую-то сказочную комедию. От этой мысли её оторвал свист воздуха, исходящий из-под горизонтальных винтов еще двух воздушных машин. Они подошли к замковой стене у самой земли, и взмыв вверх, оказались прямо перед обороняющимися. Двери были задраены, иллюминаторы едва-едва приоткрыты и ощерены стволами огнестрельного оружия.

— Бей… — начала было Юля.

Она даже начала поднимать свой полуавтоматический лазер, когда что-то ударило её в грудь и швырнуло к другому краю крепостной стены. Она видела, как начинает вращаться дуло прикрепленного к брюху флаера многоствольного пулемета, когда её ударило ещё раз, обожгло и толкнуло за парапет, в замковый двор.

— Рик, у нас тут живая! — услышала она, когда стала приходить в себя.

Прокричал кто-то удивлённо.

— Ты дурак что ль? — отозвался другой голос. — Откуда здесь живые?

— Я серьезно! Живая, не анди.

Послышались тяжёлые, шаркающие шаги. Кто-то потрогал её шею, пытаясь нащупать пульс. И второй голос скомандовал над самым ухом:

— Час от часу не легче. Сначала андроиды положили три флаера вместе с охотниками, теперь, оказывается, среди них был человек? Джо, посади флаер прямо во двор. Серж, Лекс, соорудите носилки из чего-нибудь. Твою ж мать. Действительно живая.

Открывать глаза не хотелось. Она и не пыталась. Просто слушала голоса, надеясь, что сознание вновь покинет её, прихватив с собой боль. Она была бы не против, если бы оно ушло и не вернулось. Потому что терпеть огненные цветки боли, распустившиеся по всему телу, было выше её сил. Но видимо, у сознания были совсем другие планы. Поэтому Юля лежала, закрыв глаза, стиснув зубы, и слушала.

— Откуда среди анди живая?

— Ты у меня спрашиваешь? Откуда мне знать? Мне, как подававшему заявку, пришло уведомление, что период восстановления прошел успешно, что я могу активировать лицензию. Ни слова об изменении правил не было.

— А когда платил, ничего не сказали?

Несколько рук приподняли её, вцепившись в ткань комбинезона, вызвав новые вспышки боли и переложили на какую-то ровную поверхность.

— Кто? Робот-оператор?

— Ну не горячись ты так. Я просто пытаюсь выяснить…

— Выяснить? Ты серьезно? Мы выбрались пострелять андроидов и вместо этого почти угрохали живого человека. Если ты выяснишь то, что хочешь, это как-то изменит ситуацию?

— Да чего ты завелся?

— А того, что все эти эльфы и колдуны с феями, спустя положенный срок восстановятся, для того и созданы были. А вот эта — нет. Твою ж мать! Как? Как она тут оказалась?!

— В самом деле, Рик, — новый голос, — прекращай. Все и так на взводе. А ты самый опытный. Не подавай дурного примера. Впервые тебя таким вижу после ухода на пенсию.

Носилки закачались. Её куда-то несли. Свист турбин флаера становился всё ближе и, в конце концов, её положили на пол. Внутри летательного аппарата, взлетевшего, судя по изменившемуся звуку и легкому покачиванию, было достаточно тихо, чтобы слышать голоса.

— Я знал, что когда-нибудь всё-таки ошибусь. Но не думал, что именно так, — нервно бормотал всё тот же голос. — Просто удивительно, какие финты иногда выбрасывает жизнь…

Юля слушала, на ощупь отстегивая металлический кругляш-полусферу от рукава комбинезона. Кто-то, очевидно, заметил, что ее руки шевелятся.

— Эй, она приходит в себя!

Больше скрывать свое состояние смысла не было. Девушка открыла глаза и увидела того, который говорил. Вцепилась ему в ворот куртки, приподняв голову от носилок. Теперь она вспомнила и вторую книгу, из которой состоял этот сон. А главный герой второй книги ей всегда не нравился.

— Всю жизнь тебе нужно было искать подделки среди людей, — сказала Юля, глядя ему в глаза. — Не ожидал, что люди могут оказаться среди подделок?

Тот ошалело молчал, глядя на очнувшуюся девушку. И она решила закончить так, как ей всегда хотелось, чтобы закончился фильм по этой книге. Нужно было добавить одно единственное слово — имя.

— Я видела такое, что вам, людям, и не снилось, — подражая интонациям Рутгера Хауэра, сказала она. — Атакующие корабли, пылающие над Орионом, Си-лучи, разрезающие мрак у ворот Тангейзера… Все эти мгновения затеряются во времени, как слёзы в дожде. Пора умирать, Декард.

И разжала ладонь, из которой на пол выпал кругляш ЭМИ-гранаты. Она надеялась на то, что флаер напичкан электроникой, позволяющей контролировать и регулировать угол наклона турбин, угол крыла, скорость, встречный ветер.

Вспышка в темнеющем небе была короткой. Сигнал, передаваемый в этот момент от борткомпьютера к турбине, должен был выровнять борт… Но вместо этого флаер, кувыркаясь, начал сбрасывать высоту, с каждым метром набирая скорость падения, ставшего свободным.

Её надежды оправдались.

— Почему-то она называла это сном, — закончил Бландрейдер.

— Ну, в такое, если и поверят, то не скоро, — заметил Садко, наблюдая, как тридцать три богатыря вытаскивают на берег ни много ни мало — дом. Покрытый ракушками и водорослями, железный, с круглыми окнами, без углов, но всё-таки дом.

— Ты попросил, я — рассказал, — пожал плечами Николас и встал с песка, отряхивая ладони. — Ладно, я за девушками. Мне еще нужно Ягу предупредить, что за мной уже выслали отряд. Дождешься?

— Конечно, — кивнул Садко, вновь расчехляя гусли, — мне же нужно видеть окончание своей новой баллады.

Сделав несколько шагов, инквизитор остановился и вернулся к подстраивающему инструмент гусляру.

— У меня тут, приличная сумма, — протянул он Садко туго набитый кошель. — Неплохая прибавка к сытости, мытости и обласканности. Мне они, я так думаю, теперь ни к чему.

— Ну ты и зануда, — устало вздохнул гусляр, беря кошелек из рук инквизитора.

— Ну а чего добру пропадать, — подмигнул ему Николас и вновь зашагал по дороге.

Он не видел, как Садко развязал тесемки кошелька и принялся по одной швырять монетки в море, стараясь запустить каждую как можно дальше и время от времени приговаривая:

— Золото ядовитое. От золота мозги ленятся и душа черствеет.

В нескольких десятках метров от него Черномор задавал ритм богатырям, тянущим на берег летающую тарелку:

— И-и-и-и-р-р-раз! И-и-и-и-два! И-и-и-и-три!

Когда Яга рассказала свою версию произошедшего, уже давным-давно стемнело.

— И чего, так и улетел с ними?

— Думаю, да. А чего ему тут делать? Мальчонка, вроде не глупый, только внушаемый очень. Дай на кухне хороший нож дураку в руки, так он его либо затупит, либо супом из собственных пальцев тебя попотчует, — покачала головой Яга. — Но теперь-то Николка наш в правильных руках. Девочки ему заскучать не дадут. Перед ним теперь совершенно другая жизнь откроется, в абсолютно новом мире.

Старушка, замолчала, думая о чем-то своём. А потом вдруг тоскливо проговорила:

— Если бы вы знали, ребятушки, что я готова отдать за то, чтоб снова сны видеть. В них же всё каждый раз новое. И жизнь, и правила, и…

— Погоди, — сыто икнув, перебила старуху левая голова Горыныча, — так это что ж, они к вон тем маленьким точечкам полетели?

— Эти точки, дурачина ты чешуемордая, каждая, как триста тридцать три тысячи наших планет.

— Да ладно!? — хором усомнились все три головы Горыныча и, попытавшись представить масштабы, уставились в ночное небо.

— Вот тебе и ладно. А вокруг каждой такой точечки уже вертятся планеты, типа нашей. Необъятная многогранность совокупности всех объектов, видимых при наблюдении ночного неба, а также объектов, расположенных в данный момент с противоположной стороны нашей планеты, именуется галактикой. И чтобы представить, насколько мизерны мы в сравнении со всем вообразимым пространством, стоит держать в голове тот факт, что таких галактик несметное количество, допускающее, что где-то точно так же у костра сидят трое друзей-напарников и, глядя в ночное небо, рассуждают о звездах.

Змей немного помолчал, переваривая услышанное, а затем сказал в непривычной для него манере:

— Будет обидно, если всё это необъятное великолепие, познанием которого я только-только преисполнился, в надежде на покой, умиротворение и гармонию от слияния с бесконечно вечным, всего лишь чей-то сон.

Кащей удивленно уставился на пялящегося в небо Горыныча, а у Яги из рук выпала кочерга, которой она помешивала угли костра.

— Знаешь, старая, — задумчиво сказал Кащей, — если бы я не знал, что зубов у тебя раз-два и обчелся, я бы подумал, что ты его покусала.

Поле боя

— Ух ты! — изумленно захлопала глазами левая голова Горыныча. — А еще раз так можешь?

Привидение тяжело вздохнуло и снова прошло вековой дуб насквозь.

Средняя голова Горыныча сунулась было следом, стукнулась об дерево, ободрав кору, и затейливо выматерилась.

— Да как так-то? — изумилась голова и боднула дерево еще раз.

Раздалось очередное глухое «бумц» и на землю посыпались желуди.

— Чудо? — повернувшись к правой, а затем к левой головам, поинтересовалась средняя.

— В твоем случае, Горыныч, нет, — подал голос Кащей, продолжая точить трофейный клеймор.

— А что тогда?

— Долбоебизм, — равнодушно пожал плечами Кащей и, плюнув на точильный камень, продолжил править острие меча.

— Не чудо и не долбоебизм, — возразила Баба Яга. — Наследственное стремление коэффициента интеллекта к отрицательному значению.

— Кто Яге режим справочника включил? — притворно оглядываясь, поинтересовался Кащей.

— А чего не так? Человек не может связать между собой происходящие прямо на его глазах явления. О чем это говорит?

— Так я ж вроде не человек, — удивился Горыныч. — Или правила поменялись?

— Ой, — махнула рукой Яга. — Если я начну тебе объяснять, что имела в виду, сама запутаюсь. А у тебя внутричерепное давление поднимется.

— Не, ну ты попробуй. Интересно же.

— Интересно, как давление поднимается?

— Да ну тебя, — фыркнула средняя голова. — Про интеллект с кофиеце… коциефе… ну с этим самым, интересно.

— Давай я объясню, — перехватил инициативу Кащей. — За базовые характеристики, получаемые при рождении, отвечают гены родителей, которые смешиваются в определенном порядке…

— Не понял! — перебила средняя голова. — Это что ж, получается, у моих родителей еще и Гена какой-то есть? А он кто мне, брат? А он, как мы, зелёный?

— Сказали же, не Гена, а гены, — не то предположила, не то принялась объяснять правой голове левая. — Значит, их несколько.

— И чего, все они, как мы, зеленые? — ещё больше удивилась средняя. Немного подумала и предположила: — А может один, но трехголовый. Мы ж трехголовые? Трехголовые. А раз Гены — наш брат, то он один, но трехголовый, как и мы, должен быть?

Средняя голова немного помолчала, а потом вдруг всхлипнула:

— Жалко.

— Кого это тебе жалко? — хором спросили левая и правая.

— Нас жалко, — дрожащим голосом принялась объяснять средняя. — У нас где-то братик есть, а мы его даже не знаем.

— Ну, это если его рыцарь какой-нибудь не убил, — предположила правая. — Нас же рыцари не один раз пытались угрохать. Чем он хуже?

Средняя посмотрела на неё с отчаянием, а затем навзрыд запричитала:

— Брата рыцарь убил! А мы его и не видели даже. Узнать не успели, а его уже жизни лишили…

Кащей, наблюдающий за стремительным развитием абсурдного диалога Горыныча с самим собой, тихонько спросил у Яги:

— Слышь, старая, а ты уверена, что среди этих голов женской нет?

— С чего ты взял? — таким же шепотом ответила вопросом на вопрос Яга.

— Мне кажется, у средней ПМС.

— Да не, — отмахнулась Баба Яга. — Просто от рождения дурная.

Средняя продолжала причитать:

— Мало того, что родителей мы не видели, так еще и брата нас лишили. Эх, сирота мы сирота, сиротинушка…

— Я извиняюсь, — робко подало голос привидение, — так вы мне поможете?

— Чудак человек, — пожал плечами Миша Импасибл, глядя на Холейхарда Высочайшего, отщипывающего виноградину от кисти, лежащей на блюде с фруктами. — Я ему, главное дело, предлагаю, что называется, сбычу целей, достижение мечт, а он спрашивает, кто я такой.

Холейхард положил виноградину в рот и с любопытством посмотрел на молодого хама. Какие цели преследует рыцарь, Холейхард знал и без его откровений. Шпионить в инквизиции умели. Сеть соглядатаев работала на совесть. Но Высочайшему было интересно сравнить, что расскажет о себе человек, с тем, что узнают о нем соглядатаи. В идеале, конечно, в подвал его — сам расскажет обо всём. Но не сейчас. Сначала послушать, что он предлагает.

— Естественно. Я же должен понимать, с кем имею дело.

— Рыцарь я, — Миша. Фамилию только недавно присвоили мне, — Импасибл.

— И что же ты предлагаешь, Миша Импасибл?

— Ты, я слышал, давно экспансию планируешь в Тридевятое царство. Могу помочь.

— Чем? Ты ж рыцарь в первом поколении. Ни войска у тебя, ни авторитета. Изабелла тебя, как мне докладывали, чисто из жалости в рыцари посвятила, за то, что души в ней не чаешь. Так и сказала, что руки у тебя не из того места растут, мозги не растут вообще, а до возраста, в котором причиндал расти начинает, ты, скорее всего, без мозгов и с руками не из того места, сам не дорастешь.

— Ой, да чихать я хотел фигурными скобками на то, что она там говорила, — отмахнулся рыцарь. — Прошел слушок, что твой передовой отряд недавно разметали всего трое, как бы это сказать… персонажей.

— Данные разнятся, и единственный выживший путается в показаниях даже будучи в допросной комнате. И по его словам, их было то пятеро, то трое, — кивнул, удивившись осведомленности рыцаря, Холейхард. — Но меня удивляет не то, что ты об этом знаешь, а твоя реакция на мои слова об Изабелле. Насколько мне докладывали, ты влюблен в нее и мечтаешь совершить подвиг, чтобы оправдать дарованное рыцарство, обратив на себя внимание её величества.

— Ну, передумал. Подходит такое объяснение?

— Допустим, — задумчиво проговорил Высочайший. — Но, скажи-ка мне, юноша, хотя бы в общих чертах, почему ты уверен в том, что я заинтересуюсь твоим предложением?

— Ты уже заинтересован, потому что до сих пор разговариваешь со мной и не одергиваешь, когда обращаюсь к тебе на ты. Да и в подвалы меня тянуть никто не спешит, — Миша развел руками, притворно оглядываясь в поисках тех, кто должен скрутить его и увести в пыточные комнаты. — И из этого можно делать вывод, что своих вариантов достижения цели у тебя нет. По крайней мере, таких, которые бы тебя устраивали. Так?

Импасибл уставился на Высочайшего, ожидая ответа. И Холейхард, немного помолчав, кивнул.

— В целом, наши цели схожи, — заверил инквизитора рыцарь. — Только ты нашел благовидный предлог, а я тупо хочу отомстить.

— Ну, что ж излагай, — кивнул Холейхард.

— Нужно внести коррективы в историю одного рыцаря, — заговорщицки начал Импасибл.

— Звучит заманчиво, однако есть вопрос, ответ на который так и не прозвучал, — перебирая четки, сообщил Холейхард Высочайший, когда Миша изложил свой план.

Рыцарь приподнял брови, предлагая задать вопрос. Высочайший пожевал губу, раздумывая, и спросил:

— Какую цель преследуешь ты?

— Я же сказал: месть, — ухмыляясь, сообщил Импасибл, — в причины которой, уж извини, я никого посвящать не планирую. Это личное.

— Хм, — четки в руках Высочайшего замерли на несколько мгновений, а затем бусины вновь принялись скользить по шнуру. — Допустим.

— Ты, не переживай, я лицо заинтересованное, — заверил Миша Импасибл. — Возможно, даже больше, чем ты. Поэтому всё от меня зависящее сделаю. Главное, чтобы твои войска, как в прошлый раз, не оплошали.

— Не оплошают, — заверил Холейхард. — Если ты сделаешь всё так, как обещаешь.

— Ну и чудесно, — рыцарь встал, бесцеремонно взял яблоко из блюда с фруктами и направился к двери. — Не прощаемся. Примета плохая.

— Каков наглец, — пробормотал инквизитор, когда рыцарь скрылся за дверью. — Мстить он собрался.

Признаться, мотив рыцаря слегка озадачил Высочайшего. Ведь, по словам шпионов, которые, Холейхард был уверен, не зря ели свой хлеб, единственное, чем жил этот парень, страсть к королеве Изабелле. Он, дурачок, даже драки в кабаках затевал во славу её имени. А потом, в Тридевятое царство прогулялся и вот тебе на — абсолютно иные приоритеты. Плевать, говорит, на Изабеллу. Месть его интересует. Что же там произошло-то, в лесах тридевятого?

А план хорош. Эта сатанинская троица — единственное, что удерживало Холейхарда от вторжения. И если Импасибл, как и обещает, уберет их с пути, Высочайший сможет нести свет веры и в эти земли.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался рыцарь с торчащим из болотной жижи горбом Горыныча.

Левая голова вынырнула из воды, отфыркиваясь, оглядела берег и, наткнувшись глазами на рыцаря, радостно проурчала.

— О! Привет!

— Ты с кем там здороваешься, — поинтересовалась, вынырнувшая вслед за ней правая, тоже повертела головой и уставилась на рыцаря. — О! Бомбист! Выжил?

Затем вынырнула средняя и, нависнув над Мишей, не здороваясь, поинтересовалась сразу несколькими вещами:

— Как рука? За добавкой пришел? А чего без лат?

— Без лат — это зря, — подхватила левая. — Так хоть какая-то защита была бы, а теперь, без шансов.

— Так чего, — спросила средняя голова, поворачиваясь к правой, — сразу голову ему откусывать?

— Яга говорит, что сразу людей жрать — мойва.

— Не мойва, а моветон, — поправила левая. — Она говорит, что людей вообще жрать моветон.

— Ну, не всех же не жрать! — возмутилась правая. — У некоторых прямо на лице написано «сожри меня, пожалуйста». Правда?

Рыцарь не стал отвечать на вопрос, который, скорее, был утверждением, а вместо этого смущенно, но без тени страха, сообщил:

— Да я, в общем-то, извиниться пришел.

Левая и правая головы опешили, а средняя, поглядев сначала на одну, хапающую пастью воздух, затем на вторую, замершую с отвисшей челюстью, спасла положение, предложив:

— Ну, извиняйся, что ль.

— Прошу прощения за то, что посмел подвергнуть сомнению неуязвимость такого неотразимо-красивого, восхитительно-разумного и невероятно-пластичного существа, одним только своим существованием в этом мире удерживающего баланс добра и зла, — начал рыцарь.

Все три головы змея осклабились в довольных ухмылках.

— Извиняюсь за то, что решил, будто такая громадина не способна противостоять восточным бомбам и посягнул на целостность этого без сомнения идеального организма.

Морды Горыныча продолжали самодовольно улыбаться.

— Впредь обещаю не допускать и тени сомнения в крепости твоего организма, его приспособленности к самым экстремальным условиям и ситуациям, только вот… — замялся Миша.

Средняя голова Горыныча перестала улыбаться и покосилась на Импасибла.

— …Только вот, прости меня великодушно, не могу я даже в самых ярких фантазиях представить себе, что такие толстые, пусть и длинные шеи, достаточно пластичны, — рыцарь замолчал, виновато потупив взор.

— С чего это? — снисходительно поинтересовалась правая голова.

— Ну, просто, они такие большие и толстые, что мне кажется, будто гнуться, как заблагорассудится, не должны.

— Вот ещё! — возмущённо фыркнула левая голова. — Смотри!

И изогнулась на манер латинской S.

— Ух ты! — удивленно воскликнул рыцарь с ноткой недоверия и поинтересовался: — Неужели все три так могут?

— Конечно! — дуэтом подтвердили правая и левая, изгибаясь. — Видал?

Рыцарь отошёл на несколько шагов в одну сторону, затем в другую. Восхищённо поцокал языком, покачал головой, а затем спросил:

— И между собой так можете переплестись?

— Ха! — радостно кивнула правая голова Горыныча и обернулась кольцом вокруг средней, а затем и вокруг правой.

— Ого! — еще больше округлил глаза рыцарь. — И правая, тоже может?

— Вот же Фома неверующий! — с притворной злостью пробурчала правая голова, обвила среднюю и верхнюю часть левой шеи.

— И чего, — хлопнул ладонями по бёдрам входящий в раж рыцарь, показывая на пустые места импровизированного чешуйчатого клубка, — средняя вот сюда и вот сюда сможет просунуться?

— Да ле-е-гко, — с трудом протиснулась та в указанные отверстия.

— Ну, прямо чудеса пластики, — похвалил Импасибл Змея и внезапно гаркнул: — БАБАХ!!!

Все три головы от неожиданности дернулись, и переплетенные шеи намертво заклинило.

— Йес! — хлопнул в ладони рыцарь и отскочил на безопасное расстояние.

Немного понаблюдав за неуклюжими попытками Змея распутаться, похихикивая, Рыцарь Импасибл язвительно спросил:

— Гибкий, говоришь?

— Так ты, падла двуногая, специально, что ли, это всё? — спросила непонятно которая из голов.

— Я ж сейчас взлечу и тупо раздавлю тебя, — пригрозила другая, тоже непонятно которая из.

— Дыхну огнем и поминай как звали, — натужно кряхтя, добавила третья.

Рыцарь отошел на всякий случай еще дальше и предложил:

— Ну, чего уж там, попробуй, макраме чешуйчатое.

— Да я тебя, падла! — взревели головы хором, и змей захлопал крыльями, одновременно попытавшись дохнуть на рыцаря пламенем.

То ли из-за непривычно расположенных голов, то ли от обиды на то, что позволил себя обвести вокруг пальца, а может сразу по обеим причинам, змея накренило, от чего он принялся махать крыльями еще быстрее. Огненные выдохи из завязанных в узел, а оттого торчащих куда попало, морд придали дополнительное реактивное ускорение и, описав над землей не то фигуру высшего пилотажа, не то неудавшийся тройной тулуп из фигурного катания, туша Горыныча грохнулась в воду, обдав все вокруг брызгами из болотной жижи, тины и истерично верещащих лягушек.

— Первый, — констатировал Рыцарь.

— Еще один любитель приключений, — проворчала Яга, вставая с лавки. — Ни минуты покоя.

— Избушка, избушка, повернись к лесу… — вновь донеслось из окна.

Старушка проворно подскочила к окну и, увидев очередного искателя приключений, сообщила:

— Это так не работает!

— Здравствуй, бабушка, — кланяясь, как положено, в пояс, поздоровался парень.

Яга подслеповато прищурилась, услышав знакомый голос.

— Мишка? А я тебя без лат, да без намордника железного не признала. Кто тебя на этот раз покусал?

— Никто не кусал, бабушка. Путь держу в тридевятое царство, к Василисе свататься. К тебе вот за помощью пришел.

— Недоумение ощущаю я, — притворно округлив глаза, сообщила Баба Яга. — Тот ли Миша предо мной стоит, который в королеве Изабелле души не чаял и во славу этой самой королевы готов был Тридевятое царство некоторых обитателей фауны лишить?

— Время течет, приоритеты меняются, — развел руками Импасибл.

— Приоритеты? — еще больше округлила глаза Яга. Теперь уже без какого-либо притворства. — Мил человек, да ты, оказывается, еще более гибкий, чем шея Горыныча. В любви приоритеты расставляешь. Чего-то на тебя не похоже.

— Под воздействием внешних факторов мировосприятие меняется очень быстро, — пояснил рыцарь. — Достичь счастья в обход канонических поворотов сюжета, определенных судьбой гораздо сложнее, нежели…

— Тормози с философией! — Яга выставила ладонь в останавливающем жесте. — А ты в курсе, что Василиса — замужняя женщина?

— В курсе, — чуть помедлив, ответил рыцарь Миша, — но не думаю, что это станет преградой, хотя бы по той причине, что её муж уже давным-давно считается пропавшим без вести. А это, в свою очередь, снимает с Василисы большую часть обязательств, кои были возложены на нее при вступлении в замужество.

— Вязать тебе мудя узлом на шее! Абсурд какой-то, — пробормотала старушка себе под нос. — Кто тут умный, я чего-то не поняла?

— А это всё потому, что ты, бабушка, не по канону действуешь.

— В смысле?

— Сначала добра молодца в баньке попарить надо, накормить, напоить, а потом уже и вопросы задавать.

— В баньке, говоришь? Ну, коли так, то милости просим, — ухмыльнулась Яга, хлопнула ладонью по подоконнику, приказала: — Дверь.

И та со скипом отворилась.

Когда рыцарь вошел, старушка хмуро оглядывала горшки на полках.

— Ну и чем тебя, позволь полюбопытствовать, кормить-поить?

— А я всеядный, бабушка.

— Всеядный, это у нас Горыныч. Ему всё едино, кого или что жрать. Тины всосал болотной в три рыла, ходит потом, пузыри зелёные отовсюду пускает, — пробормотала себе под нос старушка. И уже обращаясь к рыцарю: — Грибочки будешь?

— Буду. Коли и ты со мной, бабушка, поужинаешь.

— Чегой-та? — подозрительно уставилась на Мишу старушка.

— В одиночестве не привык трапезничать, — развел руками рыцарь.

Яга задумчиво хмыкнула и взяла с полки две чашки, в которые доверху насыпала аппетитно пахнущего варева из котелка.

Поставила посуду на стол, положила краюху хлеба, ложки и выставила узкогорлую бутыль с плавающей на дне небольшой змеёй.

— Вот такая она, эстетика дремучих ебеней, — сообщила Яга, пододвигая к Импасиблу две внушительных кружки. — Наливай, закуривай.

Когда рыцарь налил, бабка всплеснула руками:

— Ох ты ж! Главное забыла! — Встала с лавки и вновь засеменила к стоящей в углу кадке, причитая: — Старость не радость. Это ж надо! Самое важное! Совсем хватку потеряла. Спать надо как положено, без корешков перед сном, без настоечек.

Рыцарь, не особо вникая в то, что бормочет бабка, но, не отводя взгляда от её спины, вынул из рукава флакон с серебрящимся порошком и высыпал его содержимое в стакан старушки.

Ещё немного попричитав, та вернулась и поставила на стол тарелку с малосольными огурцами.

— Вот, теперь порядок, — констатировала Яга, беря кружку и протягивая ее к кружке рыцаря. — Ну, за вариативность каноничных сюжетов!

Импасибл поднял свою емкость с алкоголем и стукнул ею о кружку старухи.

— За вариативность, — согласился он и опрокинул в себя настойку.

Яга последовала примеру рыцаря. Выпила залпом, смачно крякнула и потянулась за огурчиком.

— Так чего это ты вдруг решил традиционным путем пойти? — спросила она, с хрустом надкусывая малосольный овощ.

— Да ну его, — махнул рукой Миша. — Там всё так сложно, что и не знаешь, где завтра окажешься, не то в постели Изабеллы, не то в подвалах Холейхарда.

— А может и в подвалах Холейхарда на пару с Изабеллой, — Яга пьянела прямо на глазах. — Или в подвалах Изабеллы на пару с Холейхардом. Или ты в подвале, Холейхард с Изабеллой… не в подвале. Хыхыхы… хрен его знает, чего от Высочайшего ждать. Он, вязать ему мудя вместо галстука, затейник по части интриг.

— А Василиса?

— Василиса-то, — Яга, приподняв одну бровь, попыталась сфокусировать взгляд на собеседнике. — Василиске с папкой не повезло, вязать ему мудя в бороду косичкой. Дурак он у неё. А она у него умничка. Но только, это, наливай.

Яга подвинула свою кружку ближе к Мишиной. Рыцарь налил до краев и подвинул посудину обратно.

— Умничка, говоришь?

— А то! — Яга взмахнула кружкой, расплескав добрую порцию напитка. — А то… слушай, че-то меня развезло.

И выпила все, что оставалось в кружке. Залпом. Даже не подумав чокаться с рыцарем. А в следующий миг упала лицом в миску с грибным варевом и захрапела-забулькала.

— Вторая, — констатировал рыцарь, протянул руку к бутыли со змеиной настойкой, поднял ее, словно горнист и залпом выхлебал всё, что оставалось.

Всосал и плававшую на дне змею, хлюпнув ею словно спагетиной.

После чего встал и вышел из избушки.

— О, рыцарь! Какими судьбами в мой замок тебя занесло? — Кащей отложил клеймор и улыбнулся Мише Импасиблу. — Противоядие, я смотрю, сработало? Ни чешуи с перьями, ни рогов с копытами. А чего без лат?

— Я принял решение оставить рыцарство.

— Ну, оно-то и правильно, — кивнул Бессмертный. — Чего в этих рыцарях хорошего? А чем занимаешься теперь?

— Курьерствую помаленьку.

— Курь…что?

— Весточки ношу.

— Кому?

— Да по-разному. Когда один король другому напишет, когда возлюбленная — жениху. Сегодня вот от брата тебе весточку принес.

— От брата? — не на шутку удивился Кащей.

— Именно, — кивнул Миша.

— И чего ж братец, позволь полюбопытствовать, мне передал?

Импасибл достал из рукава слегка мятый конверт с сургучной печатью и протянул Кащею. Тот взял послание, сломал печать и, достав оттуда несколько сложенных вдвое листов, принялся читать.

Переворачивая третий лист, Бессмертный увлекся настолько, что не заметил, как зашедший ему за спину Импасибл достал из широкого рукава короткую дубинку, называемую в народе воровской и, коротко взмахнув ею, ударил Бессмертного по темечку.

— Бессмертный, не значит неуязвимый, — самодовольно сообщил он обмякшему телу, рухнувшему кулём на землю.

Затем наклонился над телом и пробежался пальцами по воротнику Кащеева плаща. Нащупал иглу, вытащил ее и вдел в свой воротник.

— Третий, — ухмыльнулся Миша Импасибл.

— До чего магия дошла. Василису и тут и там показывают.

— Это не магия дошла, это зеркало, дебил, — зло проговорила входящая в тронный зал Василиса.

Царь, проигнорировав интонации дочери, спросил Импасибла:

— И много ли подвигов за тобой числится, доблестный рыцарь?

— Не люблю хвастаться, — самодовольно заявил тот, — но из запланированных остался только…

— Папа, это кто? — не дослушала Василиса, пристально изучая рыцаря.

— Познакомься, доченька, это рыцарь заграничный.

— Я вижу, что тупенький. Что он тут делает?

— Свататься пришел.

— Здрасьте с книксеном! К кому, позвольте полюбопытствовать?

Рыцарь, вновь облаченный в доспехи, стоял с открытым забралом и придурковатым видом, порываясь открыть рот после каждой фразы беседующих дочери и отца, но те заспорили с места в карьер так бойко, что вставить слово не представлялось возможным.

— Как это к кому? К тебе, знамо дело!

— Схуяли? — округлила глаза Василиса. — У меня муж законный есть!

— Ты как с главой государства разговариваешь?! — взвизгнул Златофил.

— Вы, в первую очередь, папенька мне, а во вторую, уже глава государства.

— Тогда ответь мне, как папеньке, когда ты своего Ваньку последний раз видела-то?

— Я вам, папенька, как главе государства, встречный вопрос задам: а вы то, жену свою, по совместительству мою маменьку и первую леди государства, сами-то когда видели?

— Ты что себе позволяешь!? — рискуя перейти на ультразвук, закричал царь.

Рыцарь всё это время вертел головой из стороны в сторону, наблюдая за разгорающимся спором.

— Вопросы задавать я себе позволяю!

— Прекрати! Я старенький уже! Мне помирать скоро. На кого я Тридевятое царство, по-твоему, оставлю?

Воцарилась тишина. Василиса перевела взгляд на нелепо мигающего рыцаря и засмеялась.

— Так ты чего, ему, что ли, царство оставлять собрался?

— Да, ему! Человек знатный, подвигов задокументированных целая книга! — царь постучал пальцем по лежавшему на подлокотнике трона фолианту. — В Захолмье уважаемый и прославленный человек!

— Это он тебе так сказал?

— Это в книге написано! А при жизни, знаешь ли, не о каждом книги пишут!

— Вот это, папенька… — Василиса запнулась, подбирая слова. — Спорный аргумент.

— Это почему?

— Нашему летописцу волю дай, так он и о тебе, и обо мне, и ком хочешь, такую историю напишет! Хоть при жизни, хоть еще до рождения. А ежели денег сверх жалования, так и в двух томах сочинит.

— То есть ты хочешь сказать, что в Захолмье неправду пишут? — прищурившись, спросил царь.

— Я хочу сказать, что книга — не аргумент.

— Ты, доченька, вот что, — царь сменил тон на более дружелюбный. — Горячку-то не пори, а подумай, взвесь всё. Куда Ванька мог подеваться и какие перспективы у тебя с этим раздолбаем, ежели вернется? Почему не возвращается? Мог ли где-то сгинуть в своих приключениях или нашел себе попроще девку, да потому и вестей о нем нет? Каково отцу-одиночке на взрослую дочь без мужика, в науку да магию ударившуюся, смотреть? Как у папки сердце кровью обливается. Каково это, просыпаться каждое утро с мыслью, что наследника нет до сих пор, и благодаря упрямству родной кровиночки не предвидится? Поразмысли, о чем при дворе судачат, на тебя глядя, и как ты на своих плечах целое государство тащить будешь, когда я помру.

— Это всё? — иронично поинтересовалась девушка.

— Пока — да.

Василиса пожала плечами, скорчив недоумевающую мину и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, зашагала прочь из тронного зала.

— Нахуя звали — непонятно, — пробормотала она, покидая зал.

Царь же, уверившись, что Василиса его уже не слышит, заговорщицки подмигнул Импасиблу и полушепотом сообщил:

— С норовом она у меня, но рассудительная. Да ты не переживай, Мишаня! Походит, подуется, покапризничает, да, в конце концов, и признает, что без мужика тяжко. А уж я со своей стороны постараюсь убедить дочурку, что ты ей самая знатная пара будешь. К тому ж, я лицо, сам понимаешь, заинтересованное, — царь лихо хлопнул ладонью по лежащему на широком подлокотнике фолианту. — Уж больно мне твоя биография нравится. Весомая, авторитетная, подвигами богатая.

Дождавшись, когда обитатели замка угомонятся, Василиса открыла потайную дверь за ширмой, выполненную «под камень», проскользнула в пустоту стены, спустилась на ощупь по узкой спиральной лестнице и, нащупав нужный камень, особым образом на него надавила. Плита отъехала, выпустив царёву дочку наружу, и тут же закрылась. Девушка быстро пересекла поле и скрылась в лесной чаще. Под аккомпанемент ночной жизни, состоящий из волчьего воя, хлопанья крыльев, визга, писка и множества других звуков, по знакомым тропкам девушка очень быстро добралась до Кащеева замка.

Замок, обычно светившийся по ночам двумя окнами башни Кащеевой лаборатории, сейчас напоминал серую скалу — ни одного огонька.

— Всё страньше и страньше, — пробормотала Василиса, остановившись и пытаясь уловить хоть какие-то признаки жизни в строении.

Она немного постояла в раздумьях, а затем всё же потянула на себя массивную, окованную железом дверь. Замок встретил её тишиной и темнотой.

— Кащей! — позвала Василиса. Немного помолчала и позвала еще раз: — Бессмертный, ты дома?

Ответом была всё та же тишина.

Девушка что-то прошептала, одновременно нарисовав пальцами руки сферический знак над головой. В воздухе запахло озоном, и над Василисой возник шар бледно-зеленого света, отодвинувший темноту в стороны. Она пересекла холл, поднялась по лестнице, прошла по коридору, заглядывая в комнаты, большинство которых были пусты, вошла в библиотеку. Книжный зал был огромен, но тоже пуст.

Василиса вернулась в коридор и поднялась на этаж выше — в лабораторию. Там она его и обнаружила лежащим на полу.

— Здрасьте-приехали! — пробормотала она, наклонившись над телом.

Пощупала пульс — жив. Потормошила за плечо, позвав по имени — безрезультатно. Принюхалась — спиртным не пахло. Похлопала по щекам и Кащей приоткрыл глаза.

— Василиса? — пробормотал Бессмертный, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Ну, с утра была Василисой. Вроде бы, ничего пока не поменялось, — пожала плечами девушка. — Чего с тобой стряслось-то?

Кащей, кряхтя сел на пол, помотал головой и тут же со стоном схватился за затылок.

— Ох и паскуда. Чем же он меня так?

— Да кто?

— Почтальон.

— Почтальон?

— Ну, да. Но это он сейчас почтальон, — начал объяснять Бессмертный, ощупывая воротник плаща, — а раньше… чтоб его маме! Иголку спер!

— Да кто?

— Почтальон. Только это он сейчас почтальон…

— Не круговороть! — перебила Бесмертного Василиса. — Имя у почтальона есть?

— Миша, — буркнул раздосадовано Кащей, вставая с пола.

— Импасибл?

Бессмертный удивленно посмотрел на девушку.

— Откуда знаешь?

— Сдается мне, что в государстве происходит некоторая хуйня не первой свежести, — сообщила Василиса

— Не матерись!

— Хуясе не матерись!? — вспылила девушка. — Он тебя по башке огрел, иглу спёр, ко мне свататься пришел, папеньке в мозги надул, что тот, меня не спросив, уже готов дату свадьбы назначить. А я, значит, не матерись?

— Ладно. Убедила. Матерись пока. Тут места глухие. Не услышит никто, — дал добро на идиоматические выражения Кащей. — Так, говоришь, свататься пришел?

— Ну да. У самого три сорта ромашек вместо мозгов, меня от отражения отличить не может. А папенька книжку мне тычет про то, сколько славных подвигов этот Импасибл совершил. Я, собственно, по этому поводу и пришла, спросить, знаешь ли ты его. Оказалось, что знаешь.

— А по блюдечку ж чего не связалась?

— А ты сильно к нему подходил?

— Ну да, — понуро согласился Кащей, потирая шишку на затылке. — Я с обеда слегка недоступный был.

— Вот!

Кащей заглянул в несколько ящиков стола, потом поискал что-то на полках и, в конце концов, сообщил Василисе:

— Это очень странно, что он свататься к тебе пришел. У него ж любовь к Изабелле Захолмской. Он ради неё в рыцари и подался, хотя в голове у него действительно бурьян с ароматом козьих катышков. — Кащей запнулся. — Погоди. Книжка с его подвигами?

— Ну да.

— Либо подвиги не его, либо…

— Ну, не томи.

— Единственное, что он успел сделать за свою короткую жизнь, так это Горынычу гранату скормить, да обгадиться с бабкиного зелья. Я ему лично смешивал слабительное из её пузырьков, — Кащей вдруг вскочил с кресла, забыв про больную голову. — Погоди, это получается, что Горыныч ко мне не прилетал?

— А я ж откуда знаю? — развела руками Василиса. — Я зашла, а ты тут на холодненьком валяешься.

— Ну, правильно. Обещался к закату. Раз ты меня в себя приводила, значит, не прилетал. А должен был. — Кащей заметался по лаборатории. — Ой, права ты Василисонька, права.

— В чём? — не поняла та.

— Хуйня происходит. Не первой свежести, — Кащей огляделся. — И меч, зараза, прихватил. Идем Горыныча искать. Но сначала к Яге заглянем.

— Я видела сон! — сообщила Яга, открыв глаза и уставившись в потолок.

— Живая, — облегченно протянул Кащей.

— И даже проснулась там, где уснула, — продолжала гнуть своё Яга. — Прежде, чем я его убью, надо обязательно выяснить, чего этот затейник мне подсыпал.

— Какой затейник? — спросила Василиса.

— Мишка.

— Импасибл?

— Он самый. Собирался к тебе идти свататься. Я ему, значит, дурачку такому, объяснять начала, что, мол, ты женщина замужняя и тебе этого не надо. И вдруг, хлоп — понимаю, что сплю и вижу сон. А потом, хлоп — вы меня по щекам хлещете.

Старушка резво вскочила на ноги и заметалась по комнате. Подошла к столу, понюхала один стакан, затем второй. Посмотрела на свет пустую бутылку и выругалась:

— Вот паскуда такая захолмская, даже гадюку сожрал, не подавился.

— Да погоди ты метаться, — остановил её Кащей. — Скажи, Горыныч с болот прилетал?

— Да откуда я знаю? — пожала плечами Яга. — Я спала вообще-то. Не прилетал, наверное. Или не добудился.

— Ко мне этот Миша тоже приходил. По голове стукнул, иглу украл. Тебе подсыпал чего-то. Чует мое сердце и Горынычу он подгадил.

Яга еще раз понюхала стаканы. Уверенно отставила в сторону один и накрыла его каким-то горшком.

— Этот, — заявила она. — Как вернемся, ты уж, Кащеюшка, будь добр, попытайся выяснить, чего он мне подсыпал. Эту, как её, химию свою примени.

— Это так важно?

— Конечно! — возмущенно ответила Яга. — Как ты не понимаешь, я сон видела, но в нем не осталась. Может, когда-нибудь и окончательно проснусь. Там, где с книжкой в руках засыпала. Без чудес, но молодая.

Горыныча не нашли, хотя почти до рассвета кричали, звали и пытались понять, что произошло на разворочанном участке болота. К сожалению, обугленные деревья с развешенной на их остовах тиной не наводили на какие-либо путние мысли.

— Я не знаю, что тут происходило, но не хотел бы оказаться в эпицентре.

— Осмелюсь предположить, что наблюдаемые нами элементы деструкции превосходят по масштабам последствия взрыва перегонного куба, склепанного в прошлом году Кащеем и нелепо им же уничтоженного в момент тестирования на предмет повышения количества градусов в спиртосодержащих жидкостях, — поделилась мыслью Яга. — А жаль. Самогонка обещала быть нажористой.

— К сожалению, девяносто шесть градусов — это предел, — развел руками Бессмертный. — Природа не терпит передоза.

— Откровенно говоря, — проговорила Яга, — сам по себе Горыныч был скотиной беззлобной и добродушной.

— Тьфу на тебя, Яга! — топнула ногой Василиса. — Почему был? Ты по что его раньше времени хоронишь!?

— К сожалению, не раньше, — вздохнула Яга и потыкала веткой в нечто бесформенное, лежащее у самой кромки воды.

То, что они приняли за выброшенную на берег неведомой силой корягу, оказалось чешуйчатой головой с обрубком шеи. И голова эта, совсем недавно принадлежала Змею Горынычу.

— Не живут с такими увечьями, моя милая, — добавила Яга, помолчав. — Башку ему оторвало, от болевого шока тут, видать, огнем дышал, да вертелся юлой, вне себя от боли. Крушил-ломал всё. А потом в воду плюхнулся да потонул, кровью истекая.

— О, ужас, — побледнела Василиса, приложив ладонь ко рту.

— И имя этому ужасу, я так думаю, Миша Импасибл, — кивнул Кащей. — И что-то надо с ним решать, отнюдь не в математическом смысле. Значит, сделаем так…

В потайной ход Василиса проскользнула незадолго до того, как замок стал оживать, и поднявшись в свою комнату, принялась размышлять над планом Кащея до тех пор, пока в дверь не постучали.

— Доченька? — позвал извиняющийся голос отца.

— Вещайте, папенька, — предложила девушка.